«Хольмградские истории»

Хольмградские истории (fb2) - Хольмградские истории [сборник litres, книги 1-3] (Хольмградские истории) 3675K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Антон Витальевич Демченко

Антон Демченко Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник)

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Антон Демченко, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Человек для особых поручений

Пролог

Вас никогда не приносили в жертву? Нет? А вот меня пытались… Впрочем, почему пытались? Принесли. Со всеми ритуалами, призываниями Черного Козла (на кой там еще один, и так вокруг жертвенника от них не протолкнуться было?) и прочей мерзостью. М-да. Но абонент оказался временно недоступен, и я отправился на тот свет, так и не увидев кумира моих палачей.

На самом деле это сейчас вспоминать забавно, а тогда, помнится, страшно было до предела, причем больше, чем смерти, я боялся оказаться в гостях у того, кому меня замыслили в жертву принести. Вот такие выверты психики. А получилось… что получилось.

Часть 1

Глава 1 Проснулись от боли? Радуйтесь – вы живы!

Меня знобит. Тело будто ватное и трясется, как холодец в руках алкоголика. А еще жуткий холод продирает до костей, время от времени сменяясь жаром, испепеляющими волнами прокатывающимся по моим внутренностям. Сил нет даже на то, чтобы открыть глаза. А когда я вспоминаю жертвоприношение, пропадает и всякое желание осматриваться. Наваливается страх. Страх оказаться там, куда меня наладили чертовы сатанисты. Правда, сейчас он приглушенный, словно бы не свой, ватный, как и моя бренная тушка, но и этих отголосков давешнего ужаса хватает, чтобы сердце зашлось истерической дробью, а, казалось бы, неподъемно тяжелые руки принялись шарить в поисках чего-нибудь, что может сгодиться для защиты.

– Ну-ну. Спокойней, голубчик, спокойней. – Глубокий баритон с типично «докторскими» интонациями, раздавшийся над ухом, слегка меня отрезвил. Вряд ли у дьявола, в его вотчине, есть необходимость изображать из себя домашнего доктора розлива одна тысяча девятьсот третьего года. – Незачем так метаться, молодой человек. Сейчас мы вам сделаем инъекцию, и вы поспите. А к утру будете как огурчик.

– В смысле, такой же зеленый и в пупырышках? – пробормотал я, чувствуя, как в руку входит игла.

– Ну раз вы уже способны шутить, волноваться не о чем. В том числе о цвете и фактуре вашей кожи. Спите. – Мой невидимый доктор хмыкнул, и я провалился в сон.

В очередной раз я проснулся от резкого толчка. Где-то что-то лязгнуло, раздался короткий свист, мое ложе качнулось, и я почувствовал движение. Поезд… И как я здесь оказался, интересно? Или это пресловутый «Небесный экспресс»? Я приоткрыл глаза и понял, что недавняя разбитость и озноб прошли, словно их и не было, а тело вполне повинуется моим приказам и не думает стонать от боли, хотя легкая слабость все еще ощущается. Порадовавшись этому открытию, я огляделся. Что можно сказать об обычном купе в спальном вагоне? Об обычном и говорить нечего, но вот конкретно это место к таковым не относилось.

За окном, судя по всему, если не ночь, то поздний вечер, и в «моем» купе темно. Не горит небольшой изящный плафон под потолком, а закрепленное у изголовья моей кровати бра только тускло мерцает хрустальным блеском стекла, когда проносящиеся за окном редкие фонари на мгновение озаряют купе оранжевым светом. Несмотря на это, я отчетливо вижу все до малейших деталей. Резко, контрастно, с угольно-черными тенями и почти неразличимыми цветами, скорее угадываемыми, нежели действительно видимыми. Купе оказалось гораздо больше привычных размеров, сплошь отделано деревом, с многочисленными то ли медными, то ли латунными деталями. У противоположной стены, меж двумя дверьми, под широким зеркалом в тяжелой раме, нашлось место небольшому креслу антикварного вида, в паре с маленьким круглым столиком, больше похожим на подставку для чашки кофе или бокала коньяка. А слева от меня еще одна дверь. Массивная, на всю высоту стены, она явно ведет в коридор вагона… Но туда мы пока не полезем. Сначала определимся с двумя другими.

Я осторожно сел в постели, спустил ноги на пол, и мои ступни ощутили мягкий шелковистый ворс ковра. Это что-то нереальное. Ездил я в поезде «Золотой Орел», не пожалел десяти косых евриков, но даже там, несмотря на все навороты, таких ковров не было! А уж хороший ковер от ширпотреба я отличу с закрытыми глазами, на ощупь. Нравятся они мне, особенно персидские…

Все же, не доверяя своим ногам, я шагнул вперед, едва не потеряв равновесие от плавного покачивания вагона, почти неощутимого, пока я лежал, и, опустившись на четвереньки, провел рукой по очень короткому ворсу ковра. Нет, это явно не «Исфахан», хоть и похож, или все же… Найдя край, провел по нему рукой, коснулся изнанки… Вот в такой позе меня и нашел давешний «доктор». Внезапно входная дверь скользнула в сторону, заливая купе леденцовым светом из коридора, и на пороге возникла худая фигура человека небольшого роста, с тростью в руке. Черты лица, как и костюм, были неразличимы. Просто черный силуэт в дверном проеме.

– Молодой человек, что с вами? – Фигура метнулась ко мне, благо для этого и нужно было сделать всего пару шагов, но в этот момент поезд дернулся, лязгнули сцепки и поспешный шаг «доктора» превратился в неизящный полет утюга… прямо на мою несчастную тушку. Сдавленный мат с моей стороны и чертыхания доктора стали продолжением нашей беседы. Наконец, кое-как разобравшись, где чья конечность, мы расползлись в стороны. Я умостился на кровати, а мой визави, включив верхний свет в купе, удобно устроился в кресле, напротив.

– Прошу простить меня за неловкость, – повинился «доктор».

Только сейчас я смог толком рассмотреть его и даже фыркнул от неожиданности. Настолько первое «слепое» впечатление оказалось правильным, особенно по поводу «даты розлива». Вытянутое лицо, тонкие черты, узкая бородка и пенсне, старомодный сюртук и часы в жилетном кармане. В общем, классический «доктор» конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Чем-то к тому же похожий на Антона Павловича Чехова. Или это из-за пенсне?

– Не стоит внимания, э-э-э… – протянул я.

– Грац, Меклен Францевич Грац, адъюнкт-профессор Хольмского университета, кафедра криминалистики и судебной медицины, – понял мою заминку собеседник и даже привстал, представляясь. Чудны дела твои, Господи! Куда же я попал? Что за Хольмский университет, что за адъюнкты такие?

– Очень приятно, господин профессор. – Я кое-как справился со своим удивлением и попытался, в свою очередь, подняться. Но Грац тут же кинулся ко мне, удержал, положив руку на плечо. Пришлось представляться сидя. – Виталий Родионович Старицкий. Бизнесмен.

– Хорошее имя. Vitalis – живой, на латыни. Вам подходит, Виталий Родионович, – улыбнулся профессор, снова умащиваясь в кресле. – А вот бизнесмен… это непонятно, уж извините. Вроде бы похоже на англо-норманский, но я, к сожалению, не специалист. Что это?

– А… – Вот тут я малость завис. Какой англо-норманский?! О чем он говорит?

– Виталий Родионович, с вами все в порядке? – забеспокоился Грац.

– Да-да. Вполне, – пробормотал я. – Просто слабость накатила.

– Ничего, бывает. Но на всякий случай примите вот эти пилюли. – Меклен Францевич выудил из кармана жилета небольшую плоскую коробочку и, открыв, протянул мне. Внутри, на вощеной бумаге лежала пара желтоватых горошин.

– Что это? – осторожно поинтересовался я.

– О! Это всего лишь тонизирующее средство. То, что нужно ослабленному организму, для общего укрепления. Я, собственно, за этим к вам и шел. Берите-берите. Худого не посоветую.

– Ну что ж. – Я взял обе пилюли и решительно бросил их в рот. Кажется, они начали действовать, не успев упасть в желудок. По крайней мере, я почти сразу почувствовал себя намного уверенней, и, судя по тому, как довольно кивнул Грац, это не прошло незамеченным для профессора.

– Так о чем мы говорили? А… бизнесмен! – Профессор поерзал в кресле и обратил на меня вопросительный взгляд.

– Да. – Я вздохнул. – Бизнесмен, говоря просто: человек дела. Тот, кто ищет выгоды. В производстве, торговле или посредничестве, уже не так важно.

– Интересно. Первый раз слышу такое определение, – хмыкнул профессор. – Но все-таки чем же вы занимаетесь, Виталий Родионович?

– Занимался. В основном услугами различного рода, – уклончиво ответил я и уточнил в стиле того же времени, что так явно выглядывал из слов и вида профессора: – Так сказать, человек для особых поручений.

– О! – Господин Грац поправил пенсне и надолго замолчал. Несколько минут в купе был слышен только перестук колес да редкие лязги сцепки. Наконец я решил, что стражей порядка мы нарожали в достаточном количестве, так что пора и самому разузнать кое-что у господина адъюнкт-профессора.

– Меклен Францевич, не подскажете, как я здесь оказался и куда мы едем?

Профессор вынырнул из своих размышлений, несколько секунд рассматривал меня отрешенным взглядом. Но вскоре до него дошел смысл вопроса.

– А вы разве ничего не помните, Виталий Родионович? – осведомился профессор, смерив меня цепким взглядом.

– Знаете, я даже свою смерть помню, – вздохнул я. – А вот что было дальше, как отрезало.

– Все бы вам, молодым, шуточки шутить, – покачал головой профессор, – да в подпитии по раскопкам шляться. А они, между прочим, под защитой государя. Так-то, юноша.

Раскопки… подпитие… Государь? Юноша?! Это я-то? Нет, мне многие говорили, что я в свои тридцать похож на мальчишку. Но это больше характера касается… А здесь. Да тот же профессор от силы лет на пять меня старше!

– Хм. Меклен Францевич, верите ли, но никаких раскопок я не помню, – тихо проговорил я.

– А что помните?

– Жертвоприношение.

Глаза профессора округлились.

– Что-о?! – Грац вскочил, выглянул в коридор и тут же захлопнул дверь, напоследок сделав какой-то пасс рукой. Купе погрузилось в абсолютную тишину. Даже стука колес не стало слышно. Профессор, с абсолютно каменным лицом, повернулся ко мне и, облокотившись на стену, сухо приказал: – Рассказывайте.

Хрен с ней, с этой звукоизоляцией по мановению руки, перемены в поведении самого профессора удивили меня куда больше! И куда только подевался милый «доктор»? Тяжело вздохнув, я принялся рассказывать, как по заказу одного уважаемого человека ввязался в поиски его дочери, сбежавшей из-под присмотра папиных охранников. Поведал, как нашел возжелавшую приключений «золотую» девочку среди повернутых на мистике придурков, как впоследствии оказалось, сатанистов. Здесь мой собеседник недоуменно приподнял бровь, но прерывать рассказа не стал, и я продолжил повествование. Рассказал, как, отказавшись от быстрого решения (мешок на голову, и к папе под крыло), вошел в их круг, чтобы иметь возможность внимательно осмотреться и прикинуть возможные варианты действий, и как глупо прокололся перед беглянкой… которая, не пожелав возвращаться в отчий дом, сдала меня своим приятелям, «чтобы проучили этого идиота». Ну а те, недолго думая, решили подарить меня своему «повелителю», заодно и избавиться от свидетеля их, не таких уж невинных, забав. Вот интересно, а до этой юной дуры вообще дошло, что это была вовсе не игра?

Молча слушавший меня, профессор только костяшками пальцев хрустнул, когда я рассказывал ему, как мне вскрывали грудную клетку.

– А потом я очнулся здесь. И как я понимаю, это отнюдь не моя страна и даже не мой мир, хотя и тут говорят по-русски, – закончил я свой рассказ. – Если, конечно, мне это все не мерещится в предсмертном бреду.

– Виталий Родионович, вы меня чуть до апоплексического удара не довели. Я уж думал, у нас опять эта зараза с жертвоприношениями появилась. Но идея насчет другого мира… Это вполне возможно. Насколько я знаю, ни наука, ни философия не отрицают возможности существования иных миров. М-да… Знаете, если бы я не видел шрам на вашей груди, сказал бы, что вы стали жертвой качественной иллюзии или были под воздействием галлюциногенов. Шрам, правда, выглядит так, словно рану вам нанесли минимум с полгода назад, но вот состояние тонких оболочек в данном случае говорит в вашу пользу… – задумчиво произнес профессор, вогнав меня в ступор.

– Тонкие оболочки?! Профессор, вы же ученый, неужели верите во всю эту ахинею?

– Вот как? – усмехнулся Грац, и над его рукой зажегся небольшой, но яркий огонек. – А это тоже «ахинея»?

– Е-ео-п. – Я охренел.

– Вот так-то, Виталий Родионович. – Огонек над рукой моего визави погас, и он опустился в кресло. Устало посмотрел на меня и заговорил: – Я приехал на Киевы горы по приглашению моего старинного приятеля – археолога, профессора Ренского. Свенельд Нискинич как раз собирался начать там раскопки, а мне было интересно приложить свои знания и методы в таком необычном деле. Вот в одном из раскопов мы вас и нашли. С вечера яма была пуста, а утром, глянули, лежит на обожженном камне человек. Голый. Пришлось мне вами заняться. Съездили в Киево городище, сняли в управе метрики по уезду, сверились. Нет такого. Я дал запрос в местную канцелярию. Пусто. Вывод? Надо везти вас в столицу и там уже разбираться. Заказал билеты до Хольмграда, и вот… Завтра уже будем в столице.

– Но зачем это вам? – не понял я.

– Как это «зачем»? – даже удивился Грац. – Обязан, по Уложению. К вашему сведению, по велению Святослава Ингваревича, батюшки-государя нашего, любые археологические исследования должно проводить только в присутствии чиновников от Особой канцелярии. И любые происшествия во время раскопок в их ведении. Вот я и есть тот чиновник. Собственно, потому приятель меня и звал в свою экспедицию, не хотелось ему с дуболомами местными вошкаться.

– Вы же говорили, что являетесь профессором Хольмского университета, – напомнил я, холодея от одной мысли, что сам, своим, неожиданно оказавшимся таким длинным языком, сдал себя в руки местной спецуре. А что еще могут обозвать Особой канцелярией?

– Именно так. Но поскольку моими заключениями пользуются при расследованиях, проводимых Особой канцелярией, я и был произведен в чин коллежского советника этого ведомства. Но за советом из канцелярии приходят не так уж часто, а чин при мне постоянно. Вот и пользуется Свенельд близким знакомством. Не любит он с местными властями работать. Уж больно, говорит, на руку нечисты, – пояснил Грац.

– Дела-а, – протянул я. – И что теперь со мной будет?

– Да ничего страшного, – отмахнулся спецпрофессор. – Сверим общие метрики и, ежели за вами, юноша, худых дел нет (а их, с учетом вашего рассказа, полагаю, и быть не может), выдадим паспорт. Устраивайтесь, живите. Только законов не нарушайте. А то идите учиться. С дипломом-то всяко сподручней на хлеб с маслом зарабатывать.

– Да ну! Что-то не верится. Неужели к пришельцу из другого мира возможно такое вот простое отношение? – ухмыльнулся я.

– А что, у вас не так? – удивился профессор.

– У нас по-всякому бывает. – Я вздохнул. – Вот только отчего-то среди народа бытует мнение, что даже если появится какое чудище пятиногое из иного мира, его тут же спецслужбы сцапают и на опыты пустят.

– В чем-то, конечно, народ прав, – покивал профессор и рассмеялся. – По крайней мере, я вас уже «сцапал», если, конечно, правильно понял слово «спецслужбы». Вот только не вижу смысла пускать вас на опыты. Вы же не чудище пятиногое. Обычный человек. С тем же успехом можно отправить на стол прозектора любого ваганта-философа.

– Почему именно философа? – Я не сдержал ответной улыбки. Слова профессора меня несколько успокоили.

– Ну голубчик, – развел руками Грац. – А где, по-вашему, люди должны обучаться обращению с тонкими оболочками и энергетикой, на уроках биологии?

– Ек. – Я опешил. – Получается, что любого человека таким фокусам с огоньком обучить можно?

– Было бы желание, – утвердительно кивнул Грац.

– Это что, я вслух, что ли, сказал? – пробормотал я, и профессор снова изобразил китайского болванчика.

– Хм. Побочное действие пилюли-говоруна. Уж извините, но мне нужна была ваша полная откровенность, – ни капли не смутившись, развел руками профессор и тут же протараторил, заметив, как изменилось выражение моего лица: – Зато теперь действительно нет необходимости в долгих и нудных расследованиях. Вам же лучше, не так ли?

Ну профессор, ну кот ученый, гэбня кровавая, пицот мильёнов честно замученных! Или это из другой оперы? А, один черт! А я-то еще удивился, с чего бы на меня такая говорливость напала? Чуть по именам заказчика с дочкой не назвал. Да сроду за мной такого не водилось. А он, оказывается, мне местную сыворотку правды подсунул, «для оживляжу разговора»! И ведь не обидишься. Действовал-то он не из корыстных побуждений, а исключительно «на благо Родины». То есть обидеться-то можно. А смысл? Что мне это даст в нынешних, фиговых обстоятельствах?

– Виталий Родионович. – Грац, явно почувствовавший мое состояние, поднялся с кресла и всучил мне в руки открытый бумажник с укрепленной в нем бляхой в виде красного щита, на котором был изображен глаз под короной. Профессор вытянулся передо мной по стойке смирно, и лицо его при этом было абсолютно серьезно. – Я приношу вам извинения за свои действия. Но если вы посчитаете это недостаточным, я готов выйти на хольмганг по прибытии в столицу с любым, угодным вам оружием или без оного.

Если я правильно понял, господин профессор готов биться со мной на дуэли. Правда, насчет оружия, точнее его отсутствия, как-то недотумкал. Вроде бы дуэли всегда проводились на чем-нибудь остром или громко стреляющем. А вот без него… Смерив сухощавую фигуру профессора оценивающим взглядом, я вздохнул. Соплей такого, конечно, не перешибешь, но и на тренированного бойца господин Грац явно не тянет, как и меня не тянет начинать новую жизнь с избиения местного научного светила… А в том, что начинать новую жизнь придется обязательно, я уже не сомневался. Да и вообще лучше бы сохранить дружеские отношения с профессором. Все же я в здешних реалиях ни бум-бум, а устраиваться как-то нужно будет. В этом мой визави абсолютно прав, и помощь его может оказаться очень кстати, значит…

– Господин адъюнкт-профессор. – Я кое-как поднялся на ноги, оказавшись выше своего собеседника на целую голову, и даже попытался принять такой же строгий вид, как и у него. Впрочем, мне это не слишком-то удалось. Может, сказался тот факт, что я, в отличие от господина Граца, был не в сюртуке, а в шелковой пижаме? Ну и ладно. – Меклен Францевич, я принимаю ваши извинения, поскольку вы действовали не по собственной прихоти, но лишь по долгу службы. А посему я не считаю себя вправе требовать от вас сатисфакции.

Эк завернул! Могем, когда хотим. Не зря же я в свободное время зачитывался историческими и не очень романами! Пригодилось. Вон и профессор расслабился. Даже улыбнулся чуть-чуть.

– Я рад, что вы не держите на меня зла, Виталий Родионович. Знаете, сейчас редко можно встретить такое понимание. Благодарю вас, – проговорил Грац.

– Да полно вам, – пожал я плечами, протягивая руку своему собеседнику. – Забудем об этом.

Профессор с готовностью пожал мою руку и тут же собрался уходить. Я пытался его остановить, уж очень хотелось узнать что-нибудь об этом мире, но Грац отвертелся. Пользуясь своим авторитетом врача, профессор настоял на том, чтобы я немедленно лег спать, но клятвенно пообещал удовлетворить мое любопытство за завтраком.

– В пределах моих скромных познаний, разумеется. Покойной ночи, Виталий Родионович, – уже будучи за порогом купе, произнес профессор и ушел. А мне не осталось ничего иного, как погасить свет и отправиться на боковую. Но перед этим я все-таки обследовал заинтересовавшие меня двери, обнаружив за левой отделанную деревом и латунью уборную с душем, а за правой – гардероб, в котором висели одинокий темно-серый костюм да удивительно легкое, шерстяное пальто того же оттенка. Тут же, на полке лежала сорочка, а внизу стояли лаковые штиблеты… Обалдеть. Только котелка и трости не хватает. Впрочем, заглянув на верхнюю полку, я нашел и «котелок». А вот с тростью облом. Ну да ничего. Обзаведусь при первой же возможности. «Дабы являть вид», как было написано в наставлениях по ассамблеям Петра Первого.

Представив себя упакованным в такой наряд, я хрюкнул от смеха, захлопнул дверь гардероба и завалился спать без каких-либо терзаний, кусаний подушки от невозможности вернуться домой и прочих душевных метаний. Некуда мне возвращаться. И незачем. Там я мертв, и оплакивать меня некому, а здесь я жив, и это здорово!

Глава 2 Мыслительный процесс и столичные штучки

Нас утро встречает прохладой… М-да. Насчет прохлады это в самую точку. Утром, не успел я выбраться из-под одеяла, как хорошо отдохнувшее тело послушно доложило, что температура «за бортом» едва ли выше пятнадцати градусов по земному Цельсию. Впрочем, наверняка здесь был свой «дядюшка Андэрс», кстати, надо не забыть узнать у профессора о местной системе мер, да и не только. А то вляпаюсь ненароком в какие-нибудь непонятки с ярдометрами, а это не есть гуд… Так, скрипя интеллектом, я добрался до душа, по пути глянув в окно, за которым проплывал достаточно унылый равнинный пейзаж. Судя по желтеющей листве проносящихся мимо редких деревьев, здесь царила осень. Причем скорее всего ранняя, потому как трава, в отличие от деревьев, продолжала нагло зеленеть, на зависть сородичам-великанам. Вздохнув, я закрыл за собой дверь уборной, где за каких-то минут сорок привел себя в порядок. Долго? А вы попробуйте побриться опасной бритвой… лично я таким агрегатом пользовался всего несколько раз, на даче у давнего приятеля. Так что полчаса и всего один порез – это, можно сказать, рекорд.

В тот момент, когда я закончил одеваться и старательно наводил последние штрихи, поправляя перед зеркалом пластрон (спасибо все тому же приятелю; на его свадьбу мне пришлось нарядиться во фрак, посему разобраться с предоставленным мне нынче костюмом труда не составило), в дверь купе кто-то настойчиво постучал. Оказалось, профессор Грац пришел пожелать доброго утра и пригласить на завтрак. При упоминании последнего слова мой желудок предвкушающе заурчал, заставив Меклена Францевича понимающе улыбнуться, и мне не осталось ничего иного, кроме как с радостью согласиться.

Ресторан расположился в трех вагонах от нас, и пока мы до него добирались, я пришел к выводу, что: а) этот поезд поражает меня своей чистотой, б) радует плавностью хода (впрочем, этот факт я отметил еще вчера) и в) здешние вагоны значительно длиннее и шире, чем на моей далекой родине.

По раннему времени в ресторане было пусто. Только мялся за стойкой некий господин в накрахмаленной куртке. Впрочем, увидев нас, он тут же перестал безучастно пялиться в противоположную стену и двинулся навстречу. Остановившись в двух шагах, сей господин констатировал доброту утра и предложил нам устраиваться за любым приглянувшимся столом.

Завтрак… Судя по всему, англичан в этом мире нет (раз английского языка никто не знает), но их принцип: «завтрак – самая главная пища дня» здесь явно в фаворе. Увидев количество блюд, мисочек, салатниц и прочей посуды, наполненной соответствующим содержимым, принесенных нам стюардом в безупречно белоснежной форме (язык не повернется назвать эту чопорную морду гарсоном или официантом), я немного офигел. КАК все это можно сожрать?

Ну все не все, но половину тарелок я опустошил, вполне прилично орудуя многочисленными столовыми приборами. Это только поначалу количество сияющего серебра на столе привело меня в легкий шок. Но присмотрелся к действиям сидящего напротив меня профессора, и оказалось, что это не такая уж хитрая наука. Так что к середине завтрака я, уже не особо напрягаясь, управлялся с этим «хирургическим набором» и вовсю разглядывал окружающую нас обстановку. Это, доложу вам, да-а. Благородное темное дерево, хрусталь плафонов и бокалов, белоснежные скатерти-салфетки и никакого пластика. Шик! Про качество еды и предупредительность стюардов я вообще молчу. Эх. А ведь это обычный поезд, как я понимаю, а вовсе не выпендреж перед иностранцами, как пресловутый «Золотой Орел».

– А что, Виталий Родионович, – заговорил Грац, когда многочисленные блюда были унесены прочь, – вы с таким интересом разглядываете вагон… неужели у вас ТАМ нет чугунки?

– Чугунка? – Я невольно улыбнулся архаичному словцу. – Отчего же, имеется. Но выглядит совершенно иначе. Менее претенциозно, что ли…

Тут я вспомнил убожество наших вагонов и передернулся.

– Ну уж, скажете, – покачал головой профессор. – Где вы увидели эту самую претенциозность, друг мой? Обычный поезд класса «стандарт». Вот в «империале» да, согласен – роскошь и блеск. А это… Нет, не могу сказать ничего дурного, кухня, например, в этом экспрессе лучшая на всем Южном направлении, но в остальном ничего примечательного.

– То есть вы хотите сказать, что у вас здесь все поезда такие?

– Нет, что вы?! – замахал руками профессор, чудом не сбив свою чашку на пол. – Я говорю об экспрессах, ординарные поезда проще, ресторанов в них нет, только буфеты, горячие блюда готовятся на станциях, а это, как вы понимаете, не тот уровень, да и купе рассчитаны на двоих пассажиров.

– И два туалета на вагон? – усмехнулся я.

Тут профессор аж глаза вытаращил.

– Как можно?! На восемнадцать пассажиров-то! При каждом купе непременно имеется небольшая уборная. Правда, там приходится обходиться душем. Ванна не помещается. – Тут Грац запнулся. – Виталий Родионович, извините за нескромный вопрос… Из какого ада вы сбежали?

– Знаете, профессор, – я покрутил головой, – если честно, в тот момент я считал, что именно в ад и отправляюсь, а оказывается…

Не договорив, я обвел глазами вагон-ресторан и, не найдя подходящих слов, пожал плечами.

– Только не нужно делать скоропалительных выводов, Виталий Родионович, – заметил Грац и коротко глянул в сторону небольшой стойки, за которой расположился стюард. Через мгновение тот был уже у нашего стола. – Вот что, милейший, откройте-ка нам салон и принесите туда кофейник да не забудьте табак.

– Сию минуту. – Стюард кивнул и, уже собрался было уйти, но задержался. – Не желаете уточнить обеденное меню?

– А что, сегодня есть что-то особое? – оживился профессор.

– На ночной станции доставили великолепных осетров… – чуть растянул губы в улыбке стюард.

– Замечательно. – Грац аж зажмурился от удовольствия. – Запеченный осетр с лимонным соусом и зеленью, думаю, отлично впишется в наш обед… И вино. Белое. Сухое. Хорошее.

На последних словах стюард даже чуть укоризненно взглянул на профессора и предложил следовать за ним. Кряхтя после сытного завтрака, мы с профессором выбрались из-за стола и двинулись за «белой курткой». Миновав небольшой тамбур, мы оказались в салоне. Просторное помещение в полвагона размером, уставленное глубокими кожаными креслами, такими же диванами и небольшими журнальными столиками. Нижнюю половину стен закрывают деревянные панели, верхняя обита темно-зеленой тканью. На ней зеркала, картины и изящные светильники. А вот люстр нет. Верхнее освещение прячется за забранным в латунную решетку матовым стеклом, утопленным в потолок. Лепота. Вот интересно… А в «ординарных» поездах вместо фортепиано в салоне аккордеон держат или гитару?

Ничуть не скрывая собственного интереса, я обошел помещение, полюбовался на картины и гравюры, настучал на «пианине» корявыми пальцами «собачий вальс», а если бы не вернувшийся с кофейником стюард, я бы и ковры, укрывающие пол, полез осматривать…

– Присоединяйтесь, Виталий Родионович, – позвал меня профессор.

Я отвлекся от изучения интересного орнамента ковра и двинулся в его сторону. Грац удобно устроился в кресле, а рядом с ним, на небольшом столике, примостился поднос с кофейником, сахарницей и парой изящных чашек. Втянув носом аромат кофе, я уселся в кресло напротив моего собеседника, и рядом со мной тут же возник стюард с небольшим деревянным ящиком, в котором обнаружился большой выбор папирос, сигарет, сигарилл и сигар. Немного подумав, я выбрал обычные сигареты и уж хотел было задать Грацу пару вопросов, но тут профессор, остановив меня жестом, обратился к стюарду:

– Любезнейший, а нейтрализатор у вас найдется?

– Разумеется, – кивнул стюард, протягивая профессору невзрачную бусину бурого цвета.

– Благодарю. – Грац выбрал себе небольшую сигару и, дождавшись, пока стюард исчезнет в дверях, отдал бусину мне. – Положите в жилетный карман. Пока не научитесь самостоятельно нейтрализовывать вред от курения, этим будет заниматься он.

– Однако. Лекарство? – Я покрутил в руках матовую горошину, внимательно ее рассматривая. Ничего необычного, тяжеловата, правда, для таких размеров, но на вид обычный каменный шарик.

– Не совсем, – покачал головой профессор. – Он нейтрализует только тот вред, что вы наносите себе в данный момент. От ранее принятых токсинов нейтрализатор не избавит… Да, у вас же был ко мне какой-то вопрос, а я его так невежливо перебил.

Не спорю, тема безопасного курения мне была интересна, но у меня и кроме этого было полно вопросов, причем куда более животрепещущих, нежели особенности местных амулетов.

– Меклен Францевич… – Я замялся. В голове крутились сотни вопросов, и какой из них задавать в первую очередь, я просто не представлял. В конце концов, разведя руками, я сообщил об этом профессору.

– Понимаю. Признаться, окажись я на вашем месте, тоже не знал бы, с чего начинать допрос аборигена. – Грац чуть улыбнулся. – Но давайте попробуем так. Допустим, что вы просто-напросто оказались в неизвестной вам дотоле стране…

– Хороша заграница, – фыркнул я. – И рад бы согласиться с этим допущением, но наличие магии… Знаете, на моей родине бытует устоявшееся, общепризнанное мнение, что магии не существует.

– Странно… – покачал головой профессор. – Ну что же, тогда с нее и начнем. Попробую вас просветить, в меру своих скромных способностей, но только в самых общих чертах… Чтобы вы хотя бы могли знать, чего можно ожидать от людей. Во-первых, начнем с того, что термин «магия» мы почти не применяем; если вы и встретитесь с ним, то разве что на страницах учебников по истории философии и естествознания… ну и, может быть, в некоторых соседних государствах. Мы же предпочитаем говорить о проявлениях подобного типа как о прямой работе с энергиями и полями.

– Прямой? То есть управляете энергией силой мысли?

– Можно сказать и так… – Грац покрутил сигару в руках. – Ведь что такое мысль, как не энергия? Сравнение, конечно, крайне неточное, но для первого приближения сойдет. Представьте каплю вина, упавшую в бокал с водой. Каков будет эффект?

– Ну думаю, первым эффектом станут круги на воде. – Я усмехнулся.

– Верно. Все в том же первом приближении. Во втором же мы увидим, что изменился, пусть и незначительно, цвет. А в третьем можно наблюдать изменение химического состава, а затем можно увидеть изменения структуры, а если присмотреться к моменту соприкосновения жидкостей? И дальше, дальше, дальше.

– Но тем не менее эффекты эти достаточно незначительны, – заметил я.

– А представьте, что в воду попала не капля вина, а, например, крайне активное вещество в жидком состоянии, – улыбнулся Грац. – И эффект будет уже не так незначителен, правда? А ведь свойства мысли задаете вы. К тому же не стоит забывать и об объекте воздействия. Скажем, а что будет, если бокал окажется неполон и воды там будет на самом донышке?

– Возможно. – Я кивнул. – Но тогда мы имеем лишь ограниченное влияние «капли». Ведь как бы то ни было, но она одна не сможет «наполнить бокал».

– Вы правы. И слава богам, что это так. Иначе мы просто уничтожили бы мир, в котором живем, одними лишь противоречиями в своих желаниях, облеченных в такую всемогущую мысль. Но даже в нынешнем своем состоянии мы можем многое и, как мне кажется, только начинаем подбираться к истинным пределам чистого управления мыслью. А ведь есть еще и инструменты, которые расширяют спектр возможных воздействий на окружающий мир и нас самих. Например, работа с помощью полей позволяет опосредованно влиять на энергию и материю подчас намного эффективнее, нежели прямое мысленное воздействие. И опять-таки мы только-только начинаем понимать простейшие принципы этой работы, хотя некоторыми приемами человечество пользуется уже тысячелетиями.

– Как так? – не понял я. Судя по всему, тема здешней философии была «коньком» Меклена Францевича, и он его с удовольствием оседлал, заполучив такого собеседника, как я.

– Ну скажем, такой пример. Давно замечено, что воздействие, произведенное даже сильным «философом», чуть ли не на два порядка слабее, чем то же действие в исполнении группы, состоящей хотя бы из трех-четырех «середнячков». Так называемый «магический круг». Так вот, лишь два десятка лет назад было обнаружено, что при работе в группе ее действующие лица образуют своего рода локальное ментальное поле, входящее в резонанс с общим менталом и оказывающее на него свое влияние, в определенных пределах, конечно. А те же действия одного, пусть и сильного мага менталом попросту поглощаются, без какого-либо эффекта резонанса и усиления. Но есть и обратное воздействие, недоступное магическому кругу именно по причине возникновения резонанса. Опытный манипулятор может точечно воздействовать на ментал, например, создавая в нем определенную информационную структуру, увязав которую с некой материей может попросту преобразовать последнюю в тот предмет, чью структуру он создал в ментале. А это, знаете ли, путь куда более простой, чем попытки создать что-либо прямым воздействием мысли на материю. Собирать по атомам кусок отбивной, например, можно сотню лет, и результат не гарантирован. Зато, изучив в ментале информационную структуру той же отбивной и привязав ее к любой деревяшке подходящих размеров, можно получить обед в течение нескольких секунд. Привязанная структура сама воздействует на материальную составляющую, не требуя от создателя ни капли концентрации.

– Однако. И все же, Меклен Францевич, я не понимаю, каким образом мысль может сотворить все эти безобразия. – Я развел руками.

– Сама по себе никак, – ответил профессор, вдыхая аромат кофе. – За редкими исключениями. А вообще для развития способностей к управлению мыслью существуют целые методики, системы, состоящие из медитативных, расслабляющих и концентрирующих комплексов.

– Знаете, профессор, если бы дело было только в медитациях, каждый второй на моей родине был бы великим магом, – рассмеялся я. Вот ведь понимаю, что Грац говорит правду, да и фокус этот его с огнем в руке убедителен, а все равно в голове не укладывается…

– Хм, Виталий Родионович, я, конечно, небольшой специалист, все-таки это хобби, а не основная моя работа, но даже такому дилетанту ясно, что все ваше неверие происходит из обычного для среднего человека убеждения: «То, что я не вижу, не существует». – Профессор чуть пожевал губами и, бросив на меня чуточку сердитый взгляд, вздохнул. – Давайте попробуем разрешить ваши сомнения… Вы говорили, что многие ваши соотечественники знают, что такое медитация. Могу ли я предположить, что и вам известны какие-то методики?

– Разумеется, – кивнул я. Вот уж действительно, что-что, а некоторые техники нашему брату вдалбливались, словно сваи в грунт. До сих пор в некоторых ситуациях я перехожу в медитативное состояние, что называется, «на автомате».

– Замечательно! – Грац радостно потер руки. От его сердитости не осталось и следа. – Тогда предлагаю следующее. У нас есть пара часов до приезда в Хольмград, давайте доберемся до вашего купе, там вы продемонстрируете, что ваши соотечественники понимают под медитацией. А я попробую научить вас какому-нибудь простому воздействию.

– Думаете, получится? – Я с интересом посмотрел на своего визави. Но тот только отмахнулся и тут же вскочил с кресла. Профессора явно увлекла эта идея, и он определенно не собирался терять ни единой секунды. Надо сказать, что я и сам был бы не против провести подобный эксперимент. Вряд ли, конечно, из этого выйдет что-то толковое, но… попробовать-то стоит! А вдруг?

Спустя полтора часа от оптимистического настроя профессора остались рожки до ножки. Да, показанная мною техника Грацу оказалась знакома, и, по его словам, она была весьма эффективна для необходимой настройки мыслительного процесса. Но вот никаких ожидаемых профессором ощущений, я так и не испытал.

– Право, ничего не понимаю. – Меклен Францевич в очередной раз вынырнул из транса, в котором он пребывал, наблюдая за моими потугами, и, сосредоточенно помассировав переносицу, пробормотал: – Очень и очень странно, Виталий Родионович. Ваши тонкие оболочки реагируют как положено, но любые попытки осознанного манипулирования ими словно чем-то блокируются. Не понимаю. Может, продемонстрируете еще раз процесс ускорения?

– Меклен Францевич, мы уже пришли к выводу, что эта техника действует исключительно потому, что ускорение для меня это неосознанное действие, на уровне рефлексов. Я не могу его жестко контролировать, – проворчал я и, случайно взглянув в окно, хмыкнул: – К тому же боюсь, что время наших экспериментов подошло к концу. Если не ошибаюсь, мы подъезжаем к конечной точке нашего маршрута.

– Ох… как не вовремя. Да еще и обед пропустили! – вздохнул Грац, разводя руками. – Ладно. Давайте собираться, но учтите, молодой человек, так просто вы не отделаетесь. Сегодня же я телефонирую своему коллеге с философского факультета, и мы займемся вашими заблокированными способностями всерьез.

Я улыбнулся и поднял руки вверх, «сдаюсь», мол. Профессор с его просто-таки феноменальной тягой к решению всяческих загадок мне откровенно импонировал, и лишать его возможности поломать голову над моими гипотетическими заблокированными способностями мне не хотелось. Да и самому стало интересно, что из всего этого может получиться, чего уж тут скрывать?

– Вот и договорились. А сейчас я пойду собираться, а вы, Виталий Родионович, как приведете себя в порядок, зайдите в мое купе, сделайте одолжение. А то знаете, я хоть и люблю путешествовать налегке, но Свенельд собрал такую посылку в университет из своих находок, что одному, боюсь, мне с ней не совладать.

Нищему собраться – только подпоясаться… Или как-то так. М-да. А ведь здесь я, действительно, нищий, да еще и бомж в прямом смысле этого слова. Я глянул в зеркало и невольно усмехнулся. Ага. Хорош бомж! В «визитке», котелке и лаковых штиблетах. Да, еще пальто из шерсти, типа кашемира. Ох-ре-неть.

Столичный вокзал встретил нас шумом толпы, свистом перепускных клапанов многочисленных паровозов и поднимающимся к стеклянному куполу над перронами паром. Грохочут массивные тележки, управляемые рослыми усатыми носильщиками, тявкает маленькая наглая собачонка какой-то дородной дамы, дефилирующей по перрону с грацией гиппопотама, под ручку с не менее внушительным господином. Опа, а вот это интересно! Не успели мы с профессором выйти из вагона, как начались приключения. Я в этот момент как раз принимал из рук проводника в отутюженной форме и белоснежных перчатках тяжеленный чемодан Меклена Францевича и поэтому только краем глаза заметил какое-то движение рядом с профессором. Чемодан тут же был аккуратно водружен на коляску проходящего мимо носильщика, а рука дернулась в сторону ввинчивающегося в толпу субчика в кургузой клетчатой куртке невнятно-желтого цвета.

– Ай! Пусти! Чего вчепился?! – завизжал паренек, едва я ухватил его за химок. – Пусти, а не то…

– Не то что? – усмехнулся я, выуживая из кармана неудачливого воришки бумажник профессора. Начавшие скапливаться вокруг нас зеваки с любопытством пялились на нежданное представление. А парень продолжал орать как резаный, требуя вернуть ему «его» бумажник. Тут же нарисовалась еще троица парней постарше. Протолкавшись сквозь толпу, один из них хмуро на меня взглянул и лениво процедил:

– Ты бы отпустил мальца, дядя. Заодно и лопатничек ему вернул бы. А то нехорошо получается.

– Нехорошо? А это точно его лопатник? – ухмыльнулся я.

Стоящий рядом со мной профессор вдруг расхохотался. Кажется, до Граца дошло, какую бяку сотворил им их подельник.

– Атож, недавно вместе покупали, – криво улыбнулся парень, демонстративно опуская взгляд. Проследив его направление, я заметил в сложенной «лодочкой» ладони придурка тонкое лезвие. Пугает. Ну точно – идиот. Народу вокруг тьма, куда ж он лезет? Воришка этот еще дергается… да и зеваки. А вот хрен вам всем на рыло!

– Значит, говоришь, вместе покупали? – Я демонстративно раскрыл бумажник, демонстрируя бляху Особой канцелярии. – И в какой же лавке такие занятные украшения продают?

– Ё-ео. – Шпана замерла. Зеваки загомонили, а воришка и вовсе обмяк, потеряв сознание. Хорошо еще не обмочился со страху. Все, с этих можно писать картину: «Трое в шоке».

Уйти придуркам не удалось. Только придя в себя, субчики было рыпнулись бежать, но почти тут же уткнулись в белоснежный китель здорового как медведь мордоворота, с шикарными вислыми усами и неожиданно веселым блеском в глазах.

– Та-ак. Оп-пять, Си-ивый, барого-озишь! Я тебя-я предупрежда-ал, чтобы ты на вокза-але не появля-ялся? Во-от. – Полиционер (или как его тут местные величают?), говоривший с ярко выраженным прибалтийским акцентом, что меня несказанно насмешило, правой рукой перенял ухваченного мною воришку, одновременно левой сгребая троицу в охапку, благо длины грабок хватало. После чего коротко кивнул нам с профессором: – Прошу прости-ить, господа-а, за эт-то происше-ествие.

И величаво удалился, взрезая толпу, словно ледокол тонкий лед. Столица, блин.

Глава 3 Заполним метрики и всё…

Вот знал же, что так и будет. Но нет, поверил спецпрофессору на слово… Все-таки «особые канцелярии», наверное, одинаковы во всех мирах. Меня заперли. Нет, сначала все было так, как и говорил Грац: формальный допрос, анкеты…

После происшествия на вокзале Меклен Францевич, явно о чем-то задумавшись, увлек меня к выходу, причем с такой скоростью, что носильщик со своей громыхающей тележкой за нами еле поспевал. Выйдя из здания вокзала, мы оказались на небольшой площади, окруженной украшенными какими-то завитушками чугунными фонарными столбами. А за ними высились многочисленные каменные здания… от силы пяти этажей. Кстати, дома показались мне несколько необычными, может потому, что среди них не было ни одного здания в классическом стиле, с фронтонами и массивными колоннами, чего я подспудно ожидал? От разглядывания архитектуры Хольмграда меня отвлек раздавшийся над ухом свист. Вздрогнув, я взглянул на невозмутимого профессора, только что издавшего этот оглушительный звук. А тот, не обратив на мой ошалелый вид ровным счетом никакого внимания, снова по-разбойничьи свистнул. Почти тут же рядом с нами остановилась запряженная норовистой лошадью лакированная открытая коляска под управлением молодого парня в длиннополой куртке и с форсом заломленной шапке с меховой опушкой. «Лихач» – всплыло в памяти почти забытое определение. Паренек шустро помог носильщику закрепить багаж профессора и, забравшись на козлы, улыбнулся.

– Куда едем, господа хорошие? – вздернулись редкие, по молодости, пшеничные усы «лихача».

– На Неревский, к детинцу, – бросил ему Грац, усаживаясь на сиденье. Я последовал за ним.

Копыта лошади звонко ударили о мостовую, и мы поехали. Диван, затянутый черной скрипящей кожей, оказался на удивление удобным, да и коляска была подрессорена, так что мне не пришлось охать на дроби брусчатой мостовой. Она, в смысле брусчатка, попросту не ощущалась.

Пока ехали по городу, я не уставал рассматривать проплывающие мимо пейзажи. Судя по тому адресу, что дал «водителю кобылы» профессор, скорее всего, мы в Новгороде. Да и название Хольмград, точнее Хольмгард, у меня ассоциируется именно с ним, вот только этот город оказался совсем не похож на знакомый мне провинциальный Новгород. Лучше он или хуже, не знаю, не мне судить. Вот интересней, это точно. Пока ехали, я чуть шею не свернул от постоянных вращений головой. Одни только дома странной, но кажущейся знакомой архитектуры чего стоят! Утопающие в золоте и багрянце увядающей листвы многочисленных деревьев каменные особняки с высокими окнами и резными наличниками, арками и шатровыми крышами, какими-то башенками и крытыми галереями прячутся за ажурными оградами. Весь город словно застроили по мотивам Третьяковки и Сергиевой Лавры. Причем влияние последней как-то заметнее, поскольку большинство зданий, особенно первые их этажи, белокаменные, строгие, как крепостные стены и храмы старинного монастыря. Кстати, церкви есть и здесь. По крайней мере, я несколько раз замечал отблески золотых куполов по дороге к детинцу. В общем, есть на что посмотреть. Про немногочисленных пешеходов вообще молчу. Хватало среди них и франтов, одетых вроде меня с профессором, и явных работяг в одежке, подобной той, в которой щеголял наш «водитель кобылы»… вот женщин на улицах было откровенно мало. Редко-редко когда промелькнет пышная юбка какой-нибудь кокетки или скользнет в переулок, с неожиданной грацией, монументальная фигура мамаши в цветастом платке, загоняющей домой своих резвых и громкоголосых детей. Но как бы все эти люди ни выглядели, их объединяло одно – неторопливость. Создавалось впечатление, что они не идут по своим, наверняка весьма важным и срочным делам, а прогуливаются для собственного удовольствия, в полном соответствии с заветами доктора Лодера. Хотя нет, было исключение. Дети. По какой бы улице мы ни ехали, разве что за исключением самых широких проспектов, повсюду нас преследовал гомон и крики ребятни. И плевать им было на степенность и приличия. Они вопили, носились, дрались на деревянных мечах, сражаясь за внимание задирающих нос девчонок, и думать не хотели о том, что когда-нибудь станут, так же как и их родители, чинно вышагивать по улицам, в заботах о каких-то пусть и, несомненно, важных, но таких скучных делах…

Лихач высадил нас у неприметного, на фоне соседей, двухэтажного особняка, и профессор тут же припряг отирающегося у входа в дом дворника в длинном фартуке сгружать неподъемный багаж. Как я понял, в этом здании и находится Хольмский университет, что подтвердила и медная, натертая до блеска табличка, прикрепленная у тяжелых двойных дверей, под чугунным навесом. Шрифт, правда, поначалу показался не очень удобным, зато грамматика приятно удивила отсутствием всяческих «ятей» и «ерей». Довелось мне как-то проваляться в госпитале с месяц, так непонятно как оказавшуюся в нашей палате доисторическую, в смысле материализма, газету я еле смог прочесть. О том, чтобы попытаться писать по правилам того времени, вообще молчу… По крайней мере, я так и не смог понять, в каких случаях ставится тот же «ять», а в каких привычное «е». Так что моя радость вполне ясна. Вот только на сегодня хорошие новости для меня и закончились.

Вернувшийся из стен университета налегке профессор довольно потер ладони и приказал лихачу править на набережную Словенского конца. На Торговую сторону мы перебрались по высокому и широкому мосту с набережной все того же Неревского. Там миновали Плотню, переехали по деревянному мосту, с забавной двускатной крышей, Старый ручей (странно, а в Новгороде от него вообще только слово «ручей» осталось, и то в названии улицы, которая, по-моему, на его месте и находится) и оказались на Словенской набережной. До этого момента весело что-то насвистывавший «таксист» как-то притих, а высадив нас у здания, обнесенного высокой решетчатой оградой, четко напротив детинца, сердито насупившегося деревянными навесами боевых галерей, на другой стороне Волхова, лихач хмуро принял у профессора монету и, с силой хлестнув лошадь, заржавшую от боли, исчез во мгновение ока. Прочитав надпись на очередной табличке у ворот, находящихся под охраной двух скучающих амбалов в темно-синей форме, я понимающе хмыкнул. В Москве вон тоже до сих пор не находится желающих парковаться у парадного фасада еще недавно самого высокого здания в стране.

Особая канцелярия встретила нас почти гробовой тишиной и одиноким синемундирником у мраморной лестницы, занявшей добрую половину просторного, ярко освещенного огромной люстрой вестибюля. Не поднимаясь по лестнице, Грац свернул в какой-то коридор и, проводив меня в скудно обставленный, обшарпанный кабинет, слинял. Оставшись в одиночестве, я принялся осматривать помещение. Ну что сказать, обычная казенка небогатой госконторы, чье начальство не считает необходимым создавать для сотрудников комфорт на рабочем месте. Старая, рассохшаяся мебель с сильно потертой, выцветшей обивкой, крашенные в какой-то невнятный, то ли светло-коричневый, то ли темно-желтый цвет, стены, внушающие уважение своей толщиной, если судить по маленькому пыльному окошку. И всю эту «роскошь» освещает одинокий матово-белый плафон под высоким потолком. В общем, грустное такое местечко.

Вернулся профессор только через полчаса в сопровождении некоего субтильного господина с тросточкой, в похоронно-черном штатском костюме, с незапоминающимся, зауряднейшим, гладко выбритым лицом и глазами профессиональной ищейки. Уж тут я не мог ошибиться. Сколько раз с его собратьями в «той жизни» сталкивался, да и сам временами почти тем же самым занимался, пусть на частной, так сказать, основе, но конкурировал и, между прочим, вполне успешно. Ну до последнего дела с сатанистами, м-да. Так что рыбак рыбака, как говорится…

Сей господин, не теряя время на расшаркивания, подпихнул мне очередную пилюлю-говоруна и устроил форменный допрос. Учитывая, что даже задавая вопросы, у сыщика был какой-то стеклянный взгляд и присутствовала некоторая заторможенность в движениях, не удивлюсь, если проверял он меня не только «говоруном», но и какими-то их «особоканцелярскими» страшноментальными техниками. Ничего нового я, правда, рассказать не смог. Да мой допросчик и не настаивал. Выслушал, кивнул, вытащил из папки пару листов с какой-то анкетой и карандаш, приказал ее заполнить и удалился, оставив меня наедине с профессором.

А вот Грац повел себя несколько странно. Заволновался что-то Меклен Францевич, по кабинету забегал… Ну-ну. Поиграем. Понятно, что какую-то гадость ляпнет, но не тянуть же его за язык. Нет уж, пусть сам доходит, глядишь, выболтает чего лишнего! Нарочито медленно просматривая оставленные мне сыщиком бумаги, несколько раз возвращаясь к началу текста, я краем глаза не переставал следить за все больше и больше нервничающим профессором. Все. Дозрел! Я оторвался от чтения и с любопытством уставился на своего вконец расстроившегося визави. Тот, почувствовав на себе мой взгляд, вдруг остановился и, резко развернувшись, заговорил.

– Виталий Родионович, вы уж простите меня. Но, кажется, с обещанной вам свободой, по получении документов, придется повременить… – Как обухом по голове врезал. Ну в принципе чего-то подобного я если не ожидал, то опасался. Но все же подставил меня профессор конкретно… да и сам хорош, принял же тогда от незнакомого человека таблеточку… дилетант.

– Вот как? – Я постарался сохранить спокойную мимику и голос. Не дай бог, сорвусь.

– Да… Видите ли… Все было бы так, как я вам и говорил в поезде, но вот один момент… Вы же понимаете, я обязан был доложить обо всем без утайки, да и не получилось бы у меня что-то скрыть от здешних мозголомов… В общем, это из-за блокировки способностей. Едва исследовательское отделение узнало о ее наличии, они на уши встали!

– То есть я все-таки оказался тем самым пятиногим чудищем, – горько заключил я. Лучше бы эти уроды просто посчитали меня шпионом. Был бы какой-то шанс выжить! Но исследователи… Ох. – И что теперь? Меня запрут в клетке или сразу препарируют, чтобы изучить эту саму блокировку?

– Нет-нет, что вы, Виталий Родионович! Никаких клеток! – вскинулся Грац и затараторил: – На те два месяца, что отведены для обследования, вам предоставят квартиру в одном из флигелей этого особняка, с прислугой и очень приличным поваром. Никаких вскрытий, вообще никакой хирургии и вмешательства в работу вашего организма. Они будут только наблюдать вас. Ну может, попросят пройти несколько тестов, позанимаетесь медитацией… Меня клятвенно заверили, что никакой опасности для вашей жизни и здоровья эти исследования не представляют. К тому же, думаю, вам и самому будет не лишним избавиться от этой блокировки. А специалистов лучше, чем работающие здесь, я не знаю.

– Думаете, оно мне так нужно? – Я скептически хмыкнул, стараясь не заскрежетать зубами от злости. – Жил же я до сих пор без этих ваших паранормальных способностей и дальше проживу.

– Это там, у вас, такие способности считаются ненормальными, а здесь не уметь пользоваться ими это все равно, что быть слепым и глухим. Хотите обречь себя на жалкое существование калеки? Вы ведь даже на работу не сможете устроиться без минимальных навыков в манипуляциях! – ответил профессор, начиная горячиться. Судя по поведению, он и сам не очень-то верит тому, что говорит. А это плохо. Очень плохо.

– Знаете, уважаемый, – от такого обращения Грац дернулся, как от пощечины, – кажется, я поторопился, отказавшись от хольмганга.

Профессор сник и пожал плечами. В нем словно бы что-то перегорело.

– Виталий Родионович, мне действительно жаль, что так получилось. Если бы не эта блокировка, все ваше общение с Особой канцелярией действительно свелось бы к выправлению документов… А теперь… но это же всего на два месяца, поймите. А потом вы вольны будете распоряжаться собой, как пожелаете.

Последнюю часть Грац почти прошептал.

– Вы же не думаете, что я вот так, запросто вам поверю, Грац? Ну и правильно делаете. В общем так. Как я понимаю, рыпаться бесполезно. У входа в кабинет наверняка стоят дюжие молодцы с однозначным приказом на случай моего агрессивного поведения, – проговорил я, чувствуя, как в груди заворочался зверь. Здравствуй, родной, давно не виделись. Если дело дойдет до стычки, он вырвется на волю, и амба. Живых не останется. Проверено. Глубоко вдохнув и с некоторым трудом успокоив учащающийся пульс, я глянул на притулившегося у окна адъюнкта и договорил: – Поэтому я подчиняюсь… Но учтите, профессор, если я пойму, что в результате этих исследований мне не выжить, клянусь, сбегу. Тогда можете не рассчитывать на хольмганг и прочие благородные игры. Я просто приду и перережу вам глотку. За обман.

– Виталий Родионович, это только на два месяца, после которых вы будете свободны как птица. – Грац глянул на меня обреченно. Ну да, они же здесь все сенсы, в той или иной мере. Понял, что я не вру. – Я понимаю ваше недоверие. Не могу не понять. Но обещаю: по прошествии этого времени я приду сюда и снова принесу вам свои извинения. А как на них ответить, решите сами. Можете и зарезать, не сходя с места. А сейчас, прошу извинить, мне пора.

Дойдя до порога, профессор вдруг обернулся, замерев на мгновение, коротко кивнул и вышел вон. А я остался сидеть за старым столом и бездумно пялиться на лежащие передо мной листы анкеты. Попили, блин, пивка!

Прошло минут сорок, прежде чем я понял, что полностью успокоился и пришел в себя. Тяжело вздохнув, я взялся за заполнение пустых граф на выполненных типографским способом бланках, орудуя любезно предоставленным мне простым карандашом с золотистым клеймом «Бове». На душе было пусто и гадко.

Заполнив документы, я подошел к двери и несколько раз саданул по ней кулаком. Почти тут же она отворилась. В образовавшуюся щель сунулся молодец с откровенно рязанской мордой, прилагавшейся к богатырской туше, в уже знакомом темно-синем мундире, снабженном надраенными до блеска пуговицами, в два ряда, а-ля свиноматка. Вот ведь край непуганых идиотов! Не связанный, с карандашом в руке, я мог бы уработать этого бугая на счет «раз». А учитывая болтающуюся у него на поясе кобуру, еще как минимум двумя-тремя вакансиями сотрудников в Особой канцелярии стало бы больше. М-да, если они здесь все такие же наивные, как мой охранник, то у меня есть неплохие шансы свалить… Вот только куда? В леса? За границу?

Пока в моей голове бешеным экспрессом мчались эти мысли, охранник ввалился в комнату и вопросительно уставился на меня.

– Чего звали? – пробухтел он. О как! На «вы» обращается, ну надо же. Да уж, здесь вам не тут. Монархия все же, а не диктатура пролетариата с его «тыканьем» и «чоканьем». Вежливы-ые-е, куда деваться!

– Передай начальству: бумаги заполнены, – вздохнул я. Нет, «заграница» не вариант. Оценивая местные реалии… Три раза ха-ха, уж какие точные я выдам оценки, имея в исходниках только обрывки общей инфы, свои заключения на основании той малости, что довелось увидеть за эту пару дней и работая исключительно на косвенных… Тем не менее, учитывая известные мне факты, стоит думать, что с пограничным контролем тут все должно быть четко.

– Угум. – Мордоворот шагнул за дверь, и та глухо хлопнула, закрываясь.

Леса? Хм. В свое время нас неплохо учили там выживать… но выживать и жить – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Да и где гарантия, что меня там не найдут? Хрен знает, на что способны эти их «философы». Пошаманят, и я, небось, к ним сам на задних лапках выйду. Э-э, нет. Отставить. Такие мысли в моем положении хуже смерти…

Мои грустные думы прервало появление очередной особоканцелярской крысы, причем не одной, а сразу двух! Первым в кабинет шагнул импозантный дядька солидного возраста, с густыми, завивающимися колечками, ухоженными усами, в таком же, похоронного вида, костюме, как у давешнего «сыщика», вот только качеством явно повыше и с кучей висюлек на брюхе, часть которых перекрывала широкая синяя лента, перекинутая через плечо визитера и закрепленная у него на бедре какой-то разлапистой брошью орденского вида. Ну прямо царедворец на приеме у императора! Второй же посетитель был куда как проще… и домашней, что ли? Невысокого росточка, кругленький, отсвечивающий лысиной в обрамлении венчика седых волос, обладатель потрясающего по своей величине шнобеля, в не по погоде теплом сюртуке, одним своим видом настраивал на миролюбивый лад… Если бы не глаза. Вся кажущаяся «домашность» слетела шелухой, едва я рассмотрел его зенки. Фанатик, причем самый страшный из них, то есть фанатик от науки.

– Виталий Родионович, если не ошибаюсь? – Глубокий баритон «царедворца» на мгновение опередил уже открывшего рот «фанатика». – Мне доложили о вашем случае, вот пришел полюбопытствовать. Позвольте представиться, князь Телепнев, Владимир Стоянович, глава Особой канцелярии, а это начальник исследовательского отделения нашего ведомства, советник Сакулов, Боримир Вентович.

– Рад знакомству, господа, – поднявшись, кивнул я и повел рукой в сторону свободных стульев, стоящих у стола. Пробный камень. Проверка на вшивость. – Прошу, присаживайтесь. Чем могу вам помочь?

К моему сожалению, «царедворец» сохранил каменную физиономию и, ничем не выдав своего отношения к наглости гостя, уселся на один из стульев. «Фанатику» же мелочи этикета, кажется, и вовсе были до фени. Он, кинув нетерпеливый взгляд на своего начальника, разместился на соседнем стуле, чуть поерзал, устраиваясь поудобнее и начал сверлить меня горящим взором. Что я, девушка его мечты, что ли?

– Думаю, профессор Грац рассказал о наших планах в отношении вас, Виталий Родионович? – помолчав, спросил князь… Скорее, даже осведомился. Вот блин, белая кость, голубая кровь, чтоб его!

– Исключительно в общих чертах, Владимир Стоянович. – Я качнул головой, подстраиваясь под манеру речи собеседника. Только бы не переиграть, иначе это будет похоже на обезьяньи ужимки и передразнивания. – Хотелось бы знать, какие выгоды эти планы принесут мне, лично?

– О какой личной выгоде вы говорите! – вдруг срывающимся фальцетом затараторил Сакулов. – Это же нелепо! Такой шанс, такая возможность узнать что-то новое о возможностях человека и такая меркантильность! Это, в конце концов, непатриотично! Владимир Стоянович, я настаиваю, чтобы этот феномен передали в мое распоряжение. Мы просто обязаны воспользоваться таким уникальным случаем…

– А не желаете ли для начала испросить у меня согласия, господин Сакулов? – Я перебил фанатика и теперь с удовольствием наблюдал, как беззвучно открывается и закрывается его рот.

– Согласие?! – наконец взвизгнул он. И куда только подевался мирный домашний дядечка? – Забываетесь, молодой человек! Вы даже не подданный нашего государя! Да что там подданный, вы вообще не отсюда!

Заведенный Сакулов вскочил и, не обращая никакого внимания на нахмурившегося начальника, принялся буравить меня взглядом. Пальцы рук его запорхали в воздухе, выписывая какие-то фигуры, а я… Это было похоже на сон. Словно наблюдаешь за своими действиями со стороны. То есть ты это ты, но окружающее воспринимается так, словно ты – сознание, руководишь тобой-телом, находясь вне его. Вроде как на радиоуправлении. Дурацкое ощущение. Хорошо еще оно не длилось и мгновения. В следующую секунду я ощутил себя собой, как ни странно это звучит, и облегченно вздохнул. Гадать, что случилось, бесполезно, а кто сотворил со мной эту гадость, бессмысленно. Вон он, красавец, стоит в метре от меня, лапками шевелит. Фанатик он и есть фанатик. Вперед к цели, а трупы потом посчитаем. Ненавижу таких.

Подшаг, пробивающий в грудь, и вытаращивший от боли и нехватки воздуха глаза Сакулов отправляется в короткий полет к стене.

– Хм. Я всегда говорил, что Боримир подчас излишне поспешен в своих действиях, – задумчиво протянул князь, даже не дернувшийся, когда мимо него просвистел этот своеобразный снаряд. Глава канцелярии как ни в чем не бывало поднялся со стула, подошел к двери и, приоткрыв ее, бросил в пространство: – Эй, кто там! Советнику дурно, выведите господина Сакулова на свежий воздух.

Дождавшись, пока стадо лосей в синих мундирах, уберет мусор в кабинете и исчезнет с глаз, князь смерил меня изучающим взглядом и вдруг весело улыбнулся.

– Ну что же, Виталий Родионович, давайте поговорим об условиях нашего сотрудничества?

Глава 4 Условия сотрудничества и их отражение в быту…

Сказать, что князь Телепнев меня удивил, значит ничего не сказать. Он еще и уважать себя заставил, в прямом смысле, а не в том, что подразумевал поэт. Хитрец каких мало, этот князь. А уж когда мы начали торговаться… Думаю, это было забавное зрелище. Обе стороны понимают, что деваться им некуда, но при этом вежливо улыбаются и даже кое в чем уступают друг другу. Результатом наших двухчасовых переговоров стало соглашение о совместной работе над проектом «Лед». Именно так. По настоянию самого главы Особой канцелярии был приглашен стряпчий, который, чуть не падая в обморок от вида своего клиента (князя Телепнева, я имею в виду), заверил составленный нами документ, с красующимися под ним подписями и отпечатками больших пальцев, как моего, так и князя, после чего подписал обязательство о неразглашении полученной информации и был выпровожен на свежий воздух, с огромной фиолетовой ассигнацией в бумажнике и оригиналом соглашения в саквояже. Суть проекта в документе не приводилась, формулировки были очень обтекаемы, а вот обязанности сторон, наоборот, изложены скрупулезно. И в их числе значились как мое обязательство по работе в проекте, в качестве испытателя (лабораторной крысы, проще говоря), так и жалованье, которое Особая канцелярия обязалась мне выплачивать. Приятно… Если мне еще доведется это жалованье прогулять, будет вообще замечательно. Впрочем, больше вознаграждения меня удивило присутствие стряпчего, конечно.

– Я-то думал, вы меня вообще засекретите, князь, – проговорил я, едва за стряпчим закрылась дверь. – А тут какой-то посторонний крючкотвор… Он ведь настоящий, а не подсадной? Уж больно натурально норовил в обморок упасть.

– Естественно, настоящий. И даже не прикормленный, между прочим. А что касается «засекречивания», то я не вижу сколько-нибудь стоящего повода, для таких действий, – пожал плечами Телепнев. – Если через два месяца вы покинете стены нашего учреждения? И «тайна» будет невозбранно гулять по территории государства… Исходя из вашей логики, я должен был бы по окончании исследований прикопать ваше тело где-нибудь под пятым кустом жимолости в северной стороне парка, при канцелярии.

– Почему именно под пятым кустом? Предыдущие четыре уже заняты? – фыркнул я, хотя холодок по сердцу пробежал, как же без него?

– У нас и парка-то нет, не то что каких-то кустов, – вздохнул князь и доверительно сообщил: – Уж не один год у наместника государя добиваюсь пустырь за зданием прирезать, да все без толку. Нет необходимости, говорит.

– Положительно, Владимир Стоянович, вы, кажется, всерьез стараетесь меня убедить в том, что я останусь жив по окончании проекта.

– Хм. Знаете, мне передали суть вашего разговора с милейшим Мекленом Францевичем, и я, по чести, не вижу иного способа добиться от вас эффективной работы, кроме как предоставить реальные гарантии вашей будущей свободы. Виталий Родионович, скажите, а вы действительно считаете, что могли бы сбежать отсюда, если бы… ну вы поняли, что я имею в виду, – внезапно перевел тему князь.

– Не знаю, – честно ответил я, – но в случае чего попытаюсь, точно.

– Не доверяете. Все-таки не доверяете, – покачал головой Телепнев.

– А вы бы на моем месте поверили? – усмехнулся я.

– Кто знает, Виталий Родионович, кто знает, – развел руками мой визави и, вздохнув, предложил: – Давайте оставим тему доверия, на время по крайней мере. В конце концов сами убедитесь, что никто не собирается вас расчленять и закупоривать в банки с формалином. А сейчас я бы хотел узнать… В ситуации с советником Сакуловым вы продемонстрировали владение кулачным боем совершенно неизвестного мне вида. А я, знаете ли, по долгу службы, неплохо разбираюсь в подобных вещах. Невелик мастер, конечно, но…

– О чем вы, Владимир Стоянович?

– Оставьте, Виталий Родионович. Если вы сейчас попытаетесь меня убедить в том, что это была случайность, я обижусь, право слово. Реакция на неизвестную угрозу, скорость, точность и четкость исполнения… все говорит о том, что это была боевая техника, а не удача.

– Допустим. – Я согласно кивнул. Ну князь, ну жучара. Замостырил проверочку. С другой стороны, не мог же я просто сидеть и ждать, пока этот хренов фанатик меня заменталит по самое «не балуйся»?

– Вот в связи с этим у меня вопрос. – Телепнев выдержал паузу и внезапно открыто и дружелюбно улыбнулся. – Не составите мне компанию в спортивном зале? Пару схваток, не больше?

– Отчего же. Буду рад, – протянул я, в очередной раз пребывая в состоянии легкого ступора от общения с этим человеком. Уследить за ходом его мыслей, как оказалось, весьма нетривиальная задача. И есть подозрение, что это очередная «прокачка». По крайней мере, дезориентирует такой стиль общения будьте нате. Блин, я так параноиком стану.

– Замечательно. – Князь довольно потер руки и поднялся с кресла. – В таком случае жду вас завтра в восемь утра. Спросите кого-нибудь из обслуги, и вас проводят в зал. А сейчас прощаюсь. Близится время доклада у государя. Вам же желаю приятного дня… – Телепнев шагнул к двери, но уже на пороге обернулся. – Да, чуть не забыл. Все необходимое найдете в выделенной вам квартире. Костюмы, правда, только из магазина готового платья, но на первое время сойдет. Если пожелаете, мой портной к вашим услугам… Что-то еще. А, да! Повар пока не прибыл, так что если пожелаете пообедать в городе, можете обратиться к дежурному, он велит заложить экипаж. Вот теперь точно все. До завтра, Виталий Родионович.

Глава Особой канцелярии вышел, оставив меня все в том же ступоре. Это не человек, а шкатулка с сюрпризами… китайская. Говорю же, за этими его прыжками с темы на тему хрен поспеешь. А когда догонишь, охренеешь. Все, амба. Довел. Я уже рифмами заговорил… В очередной раз вздохнув, я хотел было уже выглянуть в коридор, чтобы поинтересоваться насчет местонахождения моего временного обиталища, где я «найду все необходимое», но тут дверь снова отворилась, едва не врезав мне по носу, и на пороге нарисовался уже знакомый мне детина в синем мундире.

– Ваше благородие, их сиятельство велели сопроводить вас до флигеля, – прогудел он.

– Угу, а «до ветру» он меня провожать не велел? – буркнул я себе под нос, шагая следом за своим проводником. Впрочем, это был риторический вопрос. Сопровождать меня теперь будут минимум два месяца, а потом… А вот над тем, что меня ждет «потом», я подумаю чуть позже, когда уляжется сумбур в голове от общения с «их сиятельством». Вот, кстати, а с какой стати синемундирник обозвал меня благородием? Если мне не изменяет память, такое обращение было обязательно только в отношении младших офицеров. На моей родине, по крайней мере. Может, здесь иначе? Надо прояснить вопрос, а то окажется еще, что мне, без моего же ведома, погоны пришили. Вот весело будет. Нет-нет. Все потом. Я не Скарлетт О'Хара, но сейчас ее слова близки мне как никогда. Блин, да что же это такое… Никогда за мной тяги к стихосложению не было. Даже в юности. Точно. Это все князь. Запудрил мозги, сволочь великосветская… Все, дойду до берлоги и отдыхать.

Обещанный флигель оказался небольшим двухэтажным строением, с окнами, выходящими на упомянутый Телепневым пустырь, соединенным с основным зданием крытым переходом на уровне второго этажа. Именно этим путем и вел меня синемундирный растяпа. Открыв дверь во флигель, служака вручил мне ключи и, развернувшись через левое плечо, усвистал по своим «особым» делам. А я, оставшись в одиночестве, полез исследовать мое новое временное жилье. Перешагнув порог, я оказался в огромной прихожей… или небольшом холле, это как посмотреть. Довольно светлое помещение с высоким окном и минимумом добротной мебели, представленной большим ростовым зеркалом в тяжелой деревянной раме с пристроенной консолью и массивным шкафом, меня мало заинтересовало. Тем более что шкаф оказался удручающе пуст. Посему, недолго думая, я решительно направился к высоким двойным дверям в противоположной от входа стене. Нажав на послушно пошедшие вниз латунные ручки в виде львиных лап, я распахнул створки. А нехило обставляют служебные квартиры местные особоканцеляристы! Моему взору предстала квадратная комната, метров этак сорока. Стены слева и справа скрыты за книжными полками темного дуба, лишь осталась пара ниш, в непонятно пока куда ведущие двери, а оставшиеся стены прикрыты резными дубовыми панелями в тон. В стене, напротив входа, у которого я остановился, два узких и высоких стрельчатых окна за тяжелыми портьерами, такие же как в холле, а между ними ощерился зевом камин. Абсолютно нефункциональная вещь. Очевидно, его здесь отгрохали просто для форсу. А вот ковер на выложенном фигурной плиткой, а потому наверняка холодном полу, это хорошо. Это правильно. Только я убил бы идиота, что занимался обстановкой этой библиотеки. На это витиевато украшенное убожество (камин) он денег не пожалел, а на нормальный хороший ковер жаба задушила. Да в поезде ковер был в сотню раз лучше! Я уж молчу про то, что в нормальной библиотеке делать камин это все равно, что уничтожить ее собственными руками. «Дровожорка» просто не сможет обеспечить необходимый ровный температурный режим для хранения книг! Тьфу. Понтярщики.

Посокрушавшись на тему безалаберности местного ХОЗУ, я тяжко вздохнул и продолжил знакомство с домом. Обогнув раскорячившиеся посреди комнаты здоровенные кресла в компании с журнальным столиком, я двинулся к правой стене. За утопленной в нише дверью оказалась сравнительно небольшая спальня. Светлые обои, темное дерево, дверь в ванную, в общем, ничего необычного. Если не считать небольшой конторки, место которой, на мой взгляд, было в библиотеке. Бегло осмотрев комнату, я решил оставить ее детальное исследование «на сладкое» и вышел обратно в библиотеку. Подумав, запер дверь на ключ и направился к противоположной стене. А вот здесь уже интересней. За дверью оказалась лестница на первый этаж и ниже. Ну-ну. Полюбопытствуем.

М-да. Судя по всему, здесь располагаются, если можно так выразиться, технические помещения. Кухня с огромной, явно не дровяной плитой, гордо возвышающейся посреди немаленького помещения, что-то вроде прачечной, скромная ванная и еще какая-то комната. Запертая. Надо полагать, спальня обслуги. Что интересно, домик оказался лишен собственного выхода на улицу, а единственное небольшое окно на первом этаже я увидел только на кухне, да и то выходит во двор. То есть попасть во флигель можно только со второго этажа основного здания, через галерею. Правда, лестница, приведшая меня на первый этаж, имеет еще один пролет, ведущий, очевидно, в подвал, но расположенная на нижней площадке дверь заперта, и ключей от нее, как и от комнаты прислуги, у меня не имеется, так что определить, что за ней находится, не получится. Может, там есть и еще один вход во флигель… подземный, но точно сказать невозможно. Ну и ладно. Запишем пока в неизвестное.

Я поднялся на «свой» этаж и решительно направился в спальню, на ходу обещая себе познакомиться с библиотекой попозже, а пока надо посмотреть, что именно Телепнев счел «всем необходимым».

Стоило мне коснуться крышки конторки, как та мелодично звякнула и откинулась (магия или электричество?), открыв моему взгляду лежащий на рабочей поверхности кожаный бумажник и толстый неподписанный конверт коричневой бумаги с пятью засургученными печатями на обороте. Тут же лежала перьевая ручка уже знакомой марки «Бовэ» и стопка чистых листов писчей бумаги. Интересно, и что же нам пишут?

С некоторыми трудами вскрыв конверт (специальный нож для этого был обнаружен позже, в одном из ящиков конторки), я высыпал его содержимое на стол конторки, и тут же мой взгляд зацепился за небольшую книжечку в лаковом переплете. Ничем иным, кроме как вариацией на тему паспорта, она просто не могла оказаться. Однако. Вот это скорость! И кстати, по поводу границы. Судя по качеству исполнения паспорта, с контролем здесь все в полном ажуре, думаю, что и с пограничными заставами и таможнями в таком случае дело обстоит не хуже. Я открыл первую страницу и уже ничуть не удивился, обнаружив на ней свою фотографию. Маленькую, черно-белую, но все же… Прогресс, однако. Да уж. Вот и стал ты, Виталий Родионович, подданным русского государя. Знать бы еще, как его зовут… а то ведь, кроме отчества, ничего и не знаю. Какой-то херовый я подданный получаюсь. Хм. Так. Отставить. Вернемся к бумагам. Их тут еще немало.

Два часа я потратил на осмотр всей той документации, что подсунули мне канцеляристы. За окном уже темнело, так что пришлось озаботиться поисками выключателя. К счастью, свечное освещение здесь не в ходу, электричество рулит. Закончив чтение бумаг, я откинулся на спинку полукресла и протяжно зевнул. Кроме паспорта и временного удостоверения сотрудника канцелярии, все остальное оказалось, по большей части, ненужной сейчас, хотя и интересной, «водой». За исключением, быть может, примерного списка цен на различные товары да еще пары таких же справочных бумаг типа краткого свода правил приличий. В остальном же… ну скажите, для чего мне в ближайшее время может пригодиться, например, «уложение о службе письмоводителя», или «список оружия, разрешенного к владению частным лицам», а? Вот и я не знаю. Разве что местные жители не додумались до пипифакса? Так нет. Додумались. Совершенно точно знаю, так как своими глазами видел, м-м, да и не только видел. Тогда что это, очередная проверка от неугомонного «сиятельства» или чрезмерная деловая активность какого-нибудь «регистроасессора» из его ведомства?

В этот момент мой желудок взрыкнул и я, впервые за весь этот долгий, выматывающий день, почувствовал голод. Поднявшись с кресла, я вышел из флигеля и, чуть ли не бегом пробежав по переходу, спустился в вестибюль. Синемундирный дежурный, стоило только предъявить «корочки», кивнул и, подняв увесистую трубку телефона, больше похожую на медный раструб душа, соединенный с изогнутой слуховой трубкой доктора, распорядился о коляске. После чего окинул меня изучающим взглядом, словно ротный – новобранца, на предмет соответствия формы одежды уставу.

– Вы забыли шляпу, ваше благородие, – нейтральным голосом вынес свой вердикт дежурный. Ну я же говорил! Точно мой ротный перед приездом очередной комиссии из «райской группы». Я мысленно чертыхнулся. Хрен с ней с формой и с благородием. Потом разберемся. Но я же знаю, что и до второй половины МОЕГО двадцатого века появление на людях без шляпы считалось дурным тоном. А уж тут-то… И ведь только что читал о правилах приличий, а все из головы вылетело. Вот что голод с людьми делает!

Пришлось возвращаться во флигель за котелком. Ну а через десять минут я уже сидел в открытой черной коляске, запряженной парой гнедых и, мягко покачиваясь в такт их ходу, удалялся от здания канцелярии в сторону моста на Неревский конец. Поинтересовался у «шофера», бородатого дядьки в уже знакомой униформе извозчика, где можно хорошо перекусить, и нарвался на целую лекцию обо всем на свете и местоположении «самолучших ресторациев Холмограда» в частности. Возница оказался говорлив, как московские «бомбилы», при этом речь его была столь же туманна, но не из-за свойственного тем же «бомбилам» акцента, а вследствие украшения всяческими «оне, мабуть, тады» и прочими перлами. Я даже удивился. Если речь того же Граца или Телепнева хоть и была кое-где излишне модулирована, но вполне понятна и, можно сказать, литературна, то текст возницы я в лучшем случае понимал с пятого на десятое. При том, что говорил он на чистом русском… но каком! Чтобы не утонуть в потоке сознания «шофера», уже дошедшего до обсуждения цен на овес (аве, Ильф и Петров), я дернул его за рукав и, прервав повествование, потребовал дать полную раскладку по хольмоградскому общепиту. «Самолучшие ресторации» мне были в принципе не нужны, поскольку, как я понимаю, туда нужно наряжаться чуть ли не как в театр, а я так и не удосужился осмотреть предоставленный мне гардероб. Но и травиться помоями в каком-нибудь притоне тоже удовольствие небольшое. Посему мы с возницей сошлись на среднем по ценам заведении, возможно даже «немецкого манера» (интересно, это еще что за зверь?), как отличающемся большей демократичностью. В то, что денег на хороший ресторан у меня хватит, я ничуть не сомневался. В бумажнике, прихваченном с конторки, лежало несколько ассигнаций различного достоинства и пяток серебряных монет, номиналом в десять рублей каждая. Про медь вообще молчу. Насколько я понял из просмотренных бумаг, это была авансовая часть моего жалованья, весьма немаленького, надо сказать, особенно если судить по бегло просмотренному мною перечню цен на самые ходовые товары. Я что-то говорил об использовании содержимого конверта в качестве туалетной бумаги? Вам показалось. Но, учитывая этот факт, у меня появилось нехорошее предчувствие по поводу служебной инструкции письмоводителя. А если учесть временное удостоверение сотрудника канцелярии, то… Нет-нет. На фиг, на фиг. Сначала обед, потом размышления. Иначе мне кусок в горло не полезет, несмотря на голод. А еда – это святое!

Возница остановился у входа в небольшой дом.

– Все, ваше благородие, приехали, – прогудел он, махнув кнутом в сторону ярко освещенного подъезда. – «Летцбург», господами офицерами канцелярии частенько посещаем.

– Спасибо, Ратьша. – Я кивнул, выбираясь из коляски, и бросил ему пятиалтынный. Глаза возницы весело блеснули, а рука неуловимым движением словила монету влет. Ну еще бы, хоть он и имеет вид обычного извозчика, а служит-то при канцелярии, конспирация-я! Ему эти поездки там же наверняка и оплачивают, а все, что он со своих клиентов поимеет, как легко догадаться, пойдет в карман ушлого извозчика.

– Благодарствую, барин. – Ратьша спрятал монету в карман. – Я вас туточки подожду, как велено.

– Ну велено так велено, – пожал я плечами. – Не заскучаешь?

– Да нет. Вон я и «Ведомости» припас. – Ратьша тряхнул кипой листов красноватой бумаги. Охренеть. Картинка маслом! Извозчик, читающий газету в ожидании седока… М-да. Как-то не вяжется это с моими представлениями. С другой стороны, а что я знаю о девятнадцатом веке или, если уж на то пошло, об этом мире вообще? То-то.

Придя к такому выводу, я пожал плечами и вошел в ресторан. Тут же, в богатом холле, уставленном зеркалами и украшенном аляповатой, золоченой лепниной, ко мне подскочил молодой человек в черных брюках, длинном белом фартуке, накрахмаленной сорочке и шелковой жилетке. И это средний ресторан?! Половой принял у меня пальто, котелок и перчатки, после чего исчез за одной из портьер. Э-э, а номерок?! Ну да, как же. Не дождавшись возвращения паренька, я развернулся как раз в тот момент, когда из зала в холл вышел импозантный седой дядька в темно-бордовой визитке и с цепочкой часов через все пузо.

– Добрый вечер. Приветствую вас в ресторане «Летцбург». Желаете отобедать? – Чуть высоковатым для его комплекции голосом произнес он.

– Да, желательно в уединении, – коротко кивнул я. Управляющий согласно наклонил голову и повел рукой в сторону зала.

– Прошу.

Зал оказался под стать холлу. Роскошь и блеск. Зеркала и золото. Выставленные напоказ шеренги бутылок на барной стойке, тянущейся на добрых два десятка метров вдоль одной из стен, множество посетителей. Небольшие компании одетых в почти одинаковые костюмы людей среднего возраста, может клерки? Шумные ватаги молодежи в явно студенческой форме и лихо подкручивающие усы такие же молодые офицеры, в мундирах с золотой канителью и позументами, с интересом поглядывающие в сторону присутствовавших в зале немногочисленных женщин. Стол, который предложил мне управляющий, подошел как нельзя лучше. Спрятанный в глубокой нише у окна, он надежно оградил меня от зала и посетителей и позволил спокойно поужинать. Сытый и довольный, я расплатился по смешному счету (три рубля ассигнациями, они же – полтора рубля серебром… ох, чую, намучаюсь я еще с этой калькуляцией). В общем, положив купюры на стол, я направился к выходу из зала. В холле все тот же половой шустро помог мне надеть пальто и предупредительно распахнул входную дверь. Блин, я себя сейчас английской королевой чувствую!

Ратьша, «припарковавший» коляску в сотне метров от входа, встрепенулся, заметив, как я выхожу, и через минуту экипаж уже оказался передо мной. Эх… Теперь даже помирать не страшно. Не успел я улыбнуться этой глупой, сытой мысли, как мимо меня просквозила компания виденных мной в ресторане молодых офицеров, уже, что называется, подшофе. Весело гомоня, ребятки дружно полезли в коляску, не забыв оттолкнуть меня в сторону. Вот ведь, а такое хорошее настроение было!

Ратьша, похоже, тоже немного опешил от наглости вояк, потому как застыл изваянием и даже не отреагировал на хлопок по плечу и требование компании везти их в «Загородский, на гулянья».

Ухватив идущего последним вояку за ворот, я восстановил равновесие. А вокруг повисла тишина.

– Могли бы быть и поаккуратнее, господа офицеры, – проговорил я.

– Ингвар, да двиньте этому шпаку по шее. Арина ждет! – прорезался голос у одного из вояк. Ну да… Удержанный мною за химок Ингвар попытался вывернуться, да кто ж ему позволит! Я треснул придурка по упомянутой его дружками части тела. Так, теперь можешь прилечь. А вот и они сами, разъяренные, пьяные, сопящие, полезли из коляски. Наконец-то пар спущу!

– Милостивый государь, вы… – забормотал первый выбравшийся из экипажа, пытаясь извлечь из ножен саблю… и получил прямой в челюсть. Сейчас! Так я и дам вам болтать, вы же про дуэль вопить начнете, а оно мне надо? На фиг эту муть. Посему считайте зубы, господа!

Глава 5 История, философия, естествознание…

«…Как ни печально мне, верному сыну церкви, сие, но следовало бы предположить, что будь предки наши лишены любопытства, этаго извечнаго погонщика и палача человеческаго; в познании духовнаго мира, кое сей час прозывают естествознанием, а иные, на греческий манер, филозофией, закостенели бы наши пращуры в мыслех и духе и не миновала бы их чаша скорби, из коей до дна испили римляне и ромеи, сиречь византы, признавшие исключительность духовнаго познания за отцами церкви. Никоей мерой не хочу очернить святых отцов, в их великом и праведном труде, но…»

Я медленно отложил книгу и помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее цепляющиеся за извилины сложные речевые обороты двухсотлетней давности. Вот ни хрена ж себе, здесь баталии гремели меж светскими властями и церковными!

Я представил себе, что было бы с умником, который попробовал бы написать нечто подобное «у нас», веке этак в семнадцатом, и нервно хмыкнул. Костер или плаха для еретика, и еще спасибо сказал бы, если обошлись без пыток. Ну да, а этот писатель спокойно дожил до старости, еще и два университета основал. Один в Велиграде, другой… в Картахене?! О-бал-деть! Это он что, от разъяренных священников туда чесанул?! Так, а умер где, на какой-нибудь вилле в окружении терпеливых и не очень наследников? Читаем послесловие к его запискам. Черта с два! Умер «синьор» Эрик Ярославич Хейердалл, будучи отцом Сергием, настоятелем Спасо-Преображенского Ставропигиального Валаамского мужского монастыря, и похоронен там же. С ума сойти…

– Что повергло вас в такое изумление, Виталий Родионович? – Возникший на пороге «моей» библиотеки, глава Особой канцелярии устало улыбнулся.

– Добрый вечер, Владимир Стоянович, – вздохнул я, поднимаясь с кресла (этикет, чтоб его). – Да вот знакомлюсь с историей своей новой родины. И чем дальше, тем больше жалею, что «там», у нас, нет этой вашей «филозофии». Насколько иным был бы мир…

– Полноте, Виталий Родионович. Иначе не значит лучше. Все равно остаются те же проблемы, войны и беды… Как бы ни развивалось человечество, каким бы путем оно ни шло, без ошибок не обойтись. А если оно перестанет их совершать, во что я, уж простите старого пессимиста, не верю… Так вот, если человечество перестанет совершать ошибки, оно исчезнет. Да-да, дражайший Виталий Родионович, человечество просто перестанет быть. А то, что возникнет вместо него, не будет иметь ни к вам, ни ко мне, ни к любому другому нашему современнику решительно никакого отношения. Впрочем, оставим это. Разрешите присесть? – Ничего не имея против компании своего работодателя, я гостеприимно указал ему на соседнее кресло. Князь благодарно кивнул (можно подумать, он действительно считает себя у меня в гостях!) и продолжил разговор, уже сидя в кресле. – Знаете, я ведь заглянул к вам несколько по иному поводу. Уже собирался домой с доклада у государя, да в приемную телефонировал дежурный канцелярии и доложил о происшествии в «Летцбурге», вот я и решил заехать к вам по пути. Чем же вам так не понравились наши лихие военные?

– Наглостью, ваше сиятельство. – Я пожал плечами. – Терпеть не могу паркетных шаркунов, строящих из себя незнамо что.

– Позвольте узнать, а с чего это вы решили, что они всего лишь, как вы выразились, «паркетные шаркуны»? – посерьезнел князь. Ну хмурься, хмурься, я то вижу, что никакого ходу ты делу не дашь… если оно, конечно, будет, дело это.

– Боевой офицер, даже будучи в легком подпитии, не запутается в собственной амуниции. А эти молокососы, – усмехнулся я, – всей кодлой не смогли справиться с одним-единственным сытым и расслабленным штатским.

– И все же, Виталий Родионович… Я вполне могу допустить, что вас, как бывшего офицера, покоробило поведение этих моло… дых людей. Но челюсти-то зачем было ломать? – печально поинтересовался Телепнев.

– Чтобы на дуэль, то есть на хольмганг, вызвать не смогли. – честно ответил я. – Правила-то я пока не знаю, да и саблями-шпагами сражаться не приучен. А оно вам надо, лишиться «испытателя» на следующий день после подписания соглашения о сотрудничестве?

– А вы наглец, Виталий Родионович, – даже с каким-то восхищением протянул мой собеседник (впрочем, уверенно говорить об искренности князя я не стал бы). – Ну да ладно. С Ратьшей я поговорил, и он вину возлагает исключительно на ваших противников. Посему никаких претензий к вам у меня нет, но позвольте дать дельный совет. Непременно займитесь фехтованием. Кажется, это умение может вам пригодиться.

– Обязательно воспользуюсь этим советом, ваше сиятельство, – кивнул я, бросив быстрый взгляд на Телепнева. – Если найдется время. По возвращении дежурный передал мне расписание работ в исследовательском отделении…

– Вот как? Не думал, что они так скоро… Позвольте полюбопытствовать, Виталий Родионович? – вскинулся князь. Я передал ему листок бумаги, лежащий на журнальном столике. Телепнев вытащил из жилетного кармана пенсне, аккуратно протер стекла белоснежным платком и только после этого воззрился на желтоватый лист, исписанный мелким и чрезвычайно витиеватым почерком, только на разбор которого у меня ушло с полчаса.

– Хм. Думаю, это они от горячности, – наконец выдал глава канцелярии, закончив чтение, и поднялся с кресла. – Я поговорю с советником Сакуловым о более вменяемом графике проведения работ. А сейчас отдыхайте. Завтра у вас будет тяжелый день, Виталий Родионович. Покойной ночи.

– И вам того же, Владимир Стоянович. – Я поднялся следом за князем и, проводив его до дверей, вернулся в библиотеку. Отдых – это, конечно, замечательно. Но не мешало бы прикинуть, что к чему. Хотя бы в самых общих чертах.

Итак, что мы имеем? Интерес спецслужб. С этим более или менее ясно. Больше всего им хочется понять принцип блокировки в моем многострадальном мозгу, судя по всему, вполне обычной для моего прошлого мира. Может, именно поэтому там не существует магии? Мы просто все заблокированы? Стоп, это отвлеченные размышления. Оставим. Идем дальше. Спецслужба отнеслась ко мне достаточно благожелательно… Не хотели применять силу? С чего бы, если это самый простой путь? Но есть одно «но». Тот же Телепнев говорил, что эффективной работа по исследованию «феномена» может быть только в случае моего сотрудничества. Нет. Не так. Вспоминай, Вит, вспоминай. «…Добиться эффективной работы, кроме как предоставив реальные гарантии вашей будущей свободы…» Хм. Обтекаемо. Гарантия еще не есть сама свобода. С другой стороны, ему явно НУЖНО мое содействие. Почему? Нельзя как-то просканировать мозг и вытащить эту самую блокировку на свет без моей активной помощи? Или же я просто не должен сопротивляться? Вопрос остается открытым, пока я не увижу, как именно собираются действовать вивисекторы исследовательского отделения. А это значит, ожидание. Прикинем дальше. Дождался, и методы меня… м-м… скажем так, разочаровали. Бежать? Если будет возможность, несомненно. Но будет ли она? Бабушка надвое сказала. Опять возвращаемся к началу. Ожидание или побег? В первом случае я обращаю против себя всю государственную машину, а в заначке не имею ничего. Минус. Второй вариант. Жду подходящей возможности, одновременно изучая все, что возможно, об этом мире. Уже лучше, но неоднозначно. Не факт, что, накопив необходимый минимум знаний, я физически смогу покинуть эти гостеприимные стены. Оставим.

Теперь попробуем рассмотреть вариант, при котором князь был со мной честен. Иначе говоря, после двух месяцев исследований я получаю свободу. Идеально, но мало похоже на правду. Скорее всего, даже если меня и выпустят отсюда, я все равно останусь под негласным надзором…

Вывод. Жду до первой ошибки. При намеке на летальный исход делаю ноги, пока не намазали лоб зеленкой. Принято.

Теперь по текущим вопросам. Первое. Уложение о службе письмоводителя. Если рассматривать в связке с общими выводами о надзоре, то это способ контроля. Организация некоей синекуры с постоянным, небольшим жалованьем, эдакий своеобразный поводок, на первое время или на всю жизнь, это уже как получится. Мол, куда ж тебе горемыке податься-то, без образования и минимума необходимых для нормальной жизни в обществе знаний. Ну-ну. Посмотрим. Вариант второй. Если меня собираются ликвидировать по окончании исследований, то все предоставленные бумажки просто мусор для отвлечения внимания. Жестко, но возможно. Хм. Но пока буду рассматривать все эти «ништяки» в свете относительной честности и открытости господина Телепнева, то есть как имеющие некий смысл.

Статус служащего Особой канцелярии, с подробным описанием всех привилегий и пафосом о служении Отечеству. Хм. Насчет пафоса, конечно, да-а! Ну дети, самые настоящие дети. Послушали бы они наших корифеев-болтологов от политики, глядишь, и научились бы красивому очковтирательству, хе-хе. Хотя… лучше не надо.

Далее, список оружия, допущенного к владению частными лицами. С этим ясно. Интересно господам спецканцеляристам, какие стволы и железки я предпочту. Это мы и в центре проходили. Своеобразный психологический тест. Опять же намек на службу в ведомстве Телепнева (список оружия для его архаровцев существенно расширен). Скрытая реклама. «Сам самыч» рулит «Ночным позором».

Свод правил приличий, ну это и дураку понятно. В какой руке держать вилку, а в какой бифштекс, должен знать каждый. А вот отсутствие дуэльного кодекса, сиречь правил хольмганга, наводит на размышления. То ли он не касается синемундирников, то ли решили оградить меня от подобных эксцессов и в связи с этим сочли подобную информацию излишней. Общий вывод: предоставленные для изучения, на первый взгляд разнообразные сведения в действительности крайне скудны, разрознены и переданы мне либо для того, чтобы запудрить мозги, либо чтобы исподволь создать определенную зависимость от Особой канцелярии. Если верно второе, хотя больно уж грубая работа, то с завтрашнего дня даже просто выезд в город станет для меня проблемой. Причем запрещать никто ничего не будет. У меня банально недостанет на это времени. Кстати, составленный Сакуловым график косвенно это подтверждает… Аналитик из меня, конечно, как из дерьма пуля, но, как говорится, за неимением гербовой пишут на простой. Ай, ладно. Не буду гадать. Посмотрю, что день грядущий мне готовит…

Утро началось с того, что ко мне в спальню постучались.

– Ваше благородие! – Приглушенный дверью голос звучал тихо, но отчетливо. – Ваше благородие, семь утра.

Вот черт! Убил бы этот будильник говорящий! Мне такой шикарный сон снился… – Я нехотя открыл глаза и так же нехотя начал выползать из-под одеяла. Чтобы в следующий момент стремительно забраться обратно! Очевидно, не дождавшись ответа от «благородия», дверь в спальню отворилась, и на пороге возникло некое воздушное существо с подносом в руках, от которого я и спасся под одеялом. Почему? Хотя бы потому, что существо было женского полу, а спать я предпочитаю нагишом. Так что считайте, что я застеснялся. Миловидная служанка в глухом платье и накрахмаленном переднике сделала вид, что не увидела моего стремительного возвращения в кровать, поставила рядом со мной поднос с завтраком и молча удалилась. Однако. Стоп! А чей же голос я слышал, когда проснулся? Явно мужик орал. Хм. Может, он решил, что за такую побудку я в него сапогом запущу, и решил пустить на разведку девушку, понадеявшись на благородство «благородия»? А что, вполне может быть.

Я втянул носом аромат кофе и хрустящих, явно только что испеченных булочек, и понял, что голоден. Странно. В прошлой жизни по утрам я есть вообще не мог. Ну и черт с ним! Если уж начинать новую жизнь, то с чистого листа и смены привычек. От курева, что ли, отказаться? Вот дьявол, стоило только узнать, что курение для меня больше не яд, и половину удовольствия от него словно корова языком слизнула! Последний раз курил вчера в поезде (неужели это было только вчера?!), и даже уши не пухнут… Тьфу. Лезет же всякая муть в голову. Пора вставать.

Я быстро уничтожил легкий завтрак. Булочки с ледяным сливочным маслом были восхитительны, а в аромате кофе я чуть не утонул. После чего выбрался в очередной раз из-под одеяла и, не обнаружив на месте повешенный мною вчера на специальную подставку костюм, поплелся к гардеробу. Ох… Кажется, господа особоканцеляристы несколько переоценили мои потребности в количестве одежды. Кое-как выбрав себе светлую визитку из тех одежд, что расположились под медной табличкой «утренний туалет», я потратил еще несколько минут на поиски чего-либо напоминающего спортивный костюм. Не нашел. Плюнул на это безнадежное дело и поперся в ванную приводить себя в порядок. Там я с недовольством покосился на опасную бритву и почти всерьез задумался о том, что борода, в сущности, не такой уж плохой вариант. Но, кое-как задушив в зародыше трепыхания своей ленивой натуры, все же пересилил себя и побрился, умудрившись ни разу не порезаться.

К моменту моей готовности к выходу в свет часы в спальне бодро оттренькали восемь утра. А ведь скоро мне нужно будет идти в спортзал. Вот только в чем я там буду работать? Ладно. На месте решим. В последний раз окинув свое отражение в ростовом зеркале придирчивым взглядом, я решительно распахнул дверь в библиотеку. Времени у меня немного, но на знакомство с обещанной и частично уже увиденной прислугой должно хватить… Хотя, учитывая симпатичное личико служанки и ее фигуру, аппетитность которой оказалось не в силах скрыть и ее строгое платье, хотелось бы, чтобы времени было побольше… М-да. Придурком был, придурком и остался. Мне бы живым выбраться из этой передряги, а я…

Так, покончили с самокритикой. Вон и моя временная прислуга появилась. Представляться пришли. Двое. Давешняя служанка и здоровый парень в белоснежной куртке и классическом поварском колпаке. Эге, так вот кому я должен сказать спасибо за изумительные булочки!

Лада и Лейф. Брат и сестра. До вчерашнего времени работали «вторыми номерами», то есть Лада была помощницей экономки, а Лейф вторым поваром в поместье… Граца?! Это что, Меклен Францевич таким образом решил извиниться? Ладно, черт с ним. Главное, чтобы эти двое меня не траванули по-тихому, ха-ха.

Познакомившись с обслугой флигеля (ну коробит меня от слов: моя прислуга, коробит. «Совковое» воспитание, чтоб его…), я довольно быстро договорился с Лейфом о вечернем меню и слинял на поиски спортивного зала. Впрочем, это не было такой уж трудной задачей. Очередной дежурный в вестибюле вызвал своего сменщика, здорового мордоворота, как две капли воды похожего на моего вчерашнего охранника и конвоира, и тот, ежесекундно оборачиваясь, проводил меня в полуподвальное помещение, где и разместился здешний спортзал. Ну что я могу сказать… Это был не нескафе. Никаких матов, никакой тренировочной формы. Про спортивную обувь вообще молчу. Из инвентаря, кроме разнообразных гантелей да прадедушки штанги, только два каната и одна, набитая слежавшимся до каменного состояния песком груша. А, да! Еще целая стойка, забитая разнообразными тренировочными дрынами. Шпаги звон, ну и тэдэ. Я тяжело вздохнул и нашел взглядом князя. Оп-па! А вот это интересно. Обнажившийся по пояс, Телепнев уверенно отмахивался от трех атаковавших его бугаев, также сверкающих голыми торсами. Причем неплохо так отмахивается! А уж когда на моих глазах один из нападавших, открывшись, тут же схлопотал удар ногой по ребрам от «сиятельства», я понял, что, несмотря на убогость обстановки, недооценивать умения здешних бойцов – последнее дело. Хотя, конечно, атаковавшие Телепнева мордовороты не тот случай. Что называется, сила есть, ума не надо.

В этот момент князь заметил меня, стоящего у входа в зал, и, остановив бой, направился в мою сторону.

– Доброе утро, Виталий Родионович, – улыбнулся князь. – Вижу, не забыли о нашей договоренности?

– Как можно, Владимир Стоянович, – покачал я головой.

– Замечательно. Ну что же, тогда скидывайте «лапсердак», как говорят некоторые клиенты наших коллег из сыска, и прошу к барьеру, – тут же взял быка за рога Телепнев.

– Простите, ваше сиятельство. Но мне бы сначала разогреться, – пожал плечами я и, увидев непонимание на лице князя, пояснил: – Ну мышцы разогреть, чтобы не потянуть ненароком.

– О да, конечно. Я подожду. Готовьтесь, Виталий Родионович, – кивнул мой собеседник и вернулся к прерванному бою.

Я же скинул пиджак, жилет и сорочку и принялся прогонять сильно урезанный малый комплекс упражнений, то и дело ловя на себе заинтересованные и просто недоуменные взгляды таскающих железо и спаррингующих здесь же сотрудников. И хрен бы с ними. Чуть подвигавшись и разогрев мышцы, я попробовал пару рискованных для моих брюк движений и остался почти доволен. Конечно, на шпагат мне в них не сесть, так я и не помню, когда последний раз его выполнял, но и риска, что брюки лопнут от первого же резкого движения, нет. Наконец, почувствовав, что организм приведен в боевую готовность, я напомнил о себе князю. Тот улыбнулся и предложил выйти против его противников, «для начала».

М-да. Дубы, они и есть дубы. Толку от них, только что падают громко! Первый мордоворот, решивший, очевидно, взять меня на испуг, зарычавший разъяренным медведем (он бы хоть зубы почистил!), был взят мною на болевой и впечатан башкой в живот второго бугая. Третий, посчитавший это лучшим моментом для атаки, схлопотал каблуком в лоб (надо было все-таки разуться) и отвалился. В зале повисла тишина. Еще бы, не каждый день можно увидеть, как один не слишком-то здоровый (по сравнению с нападающими) мужик в три секунды разделывает атаковавших его амбалов под орех. Я вздохнул. Ну да, когда-то я сам пребывал в шоке от такого же зрелища, продемонстрированного нам, зеленым новичкам, тренером в центре. Это потом мы поняли, что будь у нападавших хоть какая-то подготовка, и красивый финт «трое по кучкам, за три секунды» вряд ли бы у него получился. Но выглядело эффектно.

Почти так же как бой с князем. С минуту мы кружили, не особо нарушая дистанцию, после чего Телепнев словно взорвался ударами, заставив меня заподозрить, что с ним кто-то неплохо поработал в окинавской школе. А дальше, кажется, князь, основываясь на том, что до сих пор я демонстрировал, большей частью ударную технику, решил увести схватку в партер. Щаз! Чем больше дуб, тем громче падает! Повторяюсь? Ну и ладно. Захват, подножка, разворот… лети, ежик, лети!

От еще одной схватки князь отказался, и мы, быстро приведя себя в порядок, двинулись наверх, к кабинетам исследователей.

– А, явился, феномен, – буркнул Сакулов, завидев нас, входящих в огромное полупустое помещение с гордой табличкой «лаборатория». Князь зыркнул на своего советника, и тот моментально испарился, а на нас уставилось с десяток человек, до этого занимавшихся какими-то своими делами по разным углам сего исследовательского полигона.

– Не волнуйтесь, Виталий Родионович. Господин Сакулов, хоть и является начальником исследовательского отделения, от работы по вашей тематике отстранен, – во всеуслышание заявил Телепнев.

Тут же от ближайшего стола, заваленного какими-то шариками из разных материалов, отошел очень грустный на вид, худой как щепка, рыжий детинушка в помятом костюме, окинул меня взглядом и протянул длинную руку.

– Товарищ начальника отделения, Берг Милорадович Высоковский. С сегодняшнего дня куратор проекта «Лед». Начнем?

И мы начали.

Глава 6 Неестественное естественное

Первый же день исследований подтвердил слова князя о том, что эффективными они будут только при моем добровольном участии. За восемь часов, проведенных под присмотром пятерки «философов» из исследовательского отделения, меня прогнали через десяток самых причудливых медитативных техник, направленных как на расслабление, так и на концентрацию. Надо отдать должное исследователям, они тоже не сидели сложа руки. Сначала четверка спецов под присмотром начальника, взявшись за руки, одновременно входила в транс. Берг назвал этот метод «кругом познания». Несколько человек вроде как объединяют свои ментальные тела в одну сеть, которой накрывают разум «исследуемого», также находящегося в состоянии транса. А дальше «исследователи» как бы «прозванивают» накрытый ими разум, выявляя точки возможного соприкосновения. Вот только в моем случае их ждал облом. Как высказалась единственная женщина-исследователь в отделении, миловидная барышня лет двадцати пяти с тонкими чертами на бледном лице, которые, вкупе с копной таких же огненно-рыжих волос, как у Берга, делали ее похожей на лисичку: «Ваш разум словно заключен в прозрачную сферу хрустальной чистоты. Мы можем видеть течение мыслей внутри нее, наблюдаем изменение потоков, когда вы медитируете, но не можем прикоснуться ни к одному из них. И это при том, что разум ваш, как мы отчетливо видим, входит в резонанс с кругом, как и положено по всем канонам, и даже пытается реагировать на воздействия… Но только внутри этой самой “хрустального сферы” и дальше дело не идет. Блокировка просто отсекает любые попытки воздействия как “изнутри”, так и “снаружи”, так что сколько-нибудь зримого эффекта от круга мы не получили, если не считать определения самого наличия блокировки».

– И что теперь? – поинтересовался я, выслушав этот спич.

– Будем работать дальше, – ответил вместо своей подчиненной Берг, пожимая плечами. – Попробуем другие способы воздействия. Пока у нас слишком мало сведений об этой, как выразилась наша романтичная Хельга, «хрустальной сфере», а значит, впереди еще очень много работы. В самом крайнем случае если мы не сможем аккуратно «свернуть» блокировку, то воспользуемся методом резонанса для ее разрушения. Думаю, если увеличить число разумных в «круге» до шести и поднять мощность до боевой, блокировка будет безвозвратно уничтожена.

– Хм. А мой мозг? – Я поежился, представив, как вместе с «хрустальной сферой» разлетается брызгами и моя несчастная черепушка.

– Вита-алий Родио-оныч… – протянул Берг, и в его тоне я отчетливо услышал сакраментальное: Семе-ен Семе-еныч… – Вы уж нас совсем за извергов каких-то принимаете! Как же можно? Мы же со всей аккуратностью, осторожненько. Да и то в крайнем случае, если иного способа избавить вас от блокировки не найдем.

– Разве это обязательно? – Я приподнял бровь. Такое уточнение со стороны Берга меня заинтересовало. Очень похоже, что у него имеются на этот счет четкие инструкции от начальства.

– Знаете, Виталий Родионович, я, конечно, не большой специалист во всех этих играх «плаща и кинжала», но могу вас уверить: если пойдут слухи о существовании некой, видимой только в круге познания блокировки, полностью защищающей разум от внешних воздействий, ими тут же заинтересуются наши соседи. Как ближние, так и дальние. Оно вам надо, стать дичью на охоте? Да и разве вам самому не надоело чувствовать себя калекой?

Что ответить на такой вопрос, я не знал. Объяснять им, что вовсе не считаю себя «калекой», бесполезно. Это я еще из разговора с Грацем понял. Ладно, поживем – увидим.

– Не стоит печалиться, Виталий Родионович. – Кажется, Берг превратно истолковал мое задумчивое молчание и теперь попытался приободрить своего пациента. – В конце концов, мы только начали работу!

Спецы правильно поняли намек начальника, и понеслось… Предположения, эксперименты, медитации… Даже про обед забыли. К вечеру по кабинету уже летали различные предметы. Причем в прямом смысле слова, но, к сожалению или счастью, без моего прямого участия. Я даже из транса выпал, когда мимо меня, изображая «небесный тихоход», проплыл лениво вращающийся стакан в тяжелом серебряном подстаканнике.

– Нет, господа мои, – покачал головой Берг, вставая с кресла. – Пора заканчивать. Концентрация уже ни к черту, так, глядишь, скоро и сами воспарим, как первогодки какие-то.

– Прошу прощения. – Один из помощников Берга, серьезный молодой человек с усталым лицом, поморщился, словно съел незрелый лимон, и посмотрел на двух своих коллег, похожих как братья-близнецы, словно ожидая от них ответа на невысказанный вопрос. Но те только покачали головами. Молодой человек повернулся к Бергу. – Мне показалось, что пошла реакция, но… в общем, моя вина, не уследил за векторами.

– Берг, ты несправедлив к Бусу, – вышла из транса «лисичка» Хельга и тут же наехала на начальника. – Попробуй сам удержать такое количество конструктов в течение часа! Я посмотрю, как тебя будет мотылять под потолком.

– Хельга, сестренка, я никого ни в чем не упрекаю! – Берг поднял вверх руки и грустно вздохнул. – Просто, если кое-кто не заметил, за окном давно уже стемнело, а Виталию Родионовичу необходимо отдохнуть. Впрочем, как и нам. Пора бы и честь знать, господа мои. Да, отчеты можете подготовить с утра.

После слов начальника и, как я понял, родного брата барышня хмуро покосилась на Берга и, решительно мотнув головой, схватилась за перьевую ручку. Защищаемый же ею Бус, вместе с «близнецами», с показной готовностью покивав, подхватили свои блокноты и, утащив Хельгу к дальнему столу, принялись о чем-то бормотать, не обращая более на Берга никакого внимания. Впрочем, начальника проекта, кажется, такое неповиновение ничуть не возмутило. По-моему, он и сам был не прочь присоединиться к обсуждению исследователей, и только мое присутствие удерживало его. Вот это я понимаю, любимая работа. Попробуй наш «офисный планктон» навестить сразу после окончания рабочего дня. Сметут с дороги и «мама» сказать не успеешь.

Я поднялся с кресла и подошел к Бергу.

– Ну что же, Берг Милорадович, не хотите поделиться впечатлениями о прошедшем дне? – поинтересовался я у перманентно хмурого начальника проекта.

– Отчего же. Вы, Виталий Родионович, все-таки самое заинтересованное лицо, – проговорил он. – Но сейчас я могу вам рассказать только то немногое, что видел сам. Вот завтра, когда будет готов первый сводный отчет по проекту, мы могли бы…

– Берг Милорадович, я не об этом, – прервал я собеседника. – Меня пока не интересуют практические выводы. Даже такой далекий от наук человек, как я, понимает, что время для них еще не пришло. Хотелось бы узнать именно ваши впечатления от этого первого дня исследований.

– Прошу прощения за то, что неверно вас понял. – Берг покраснел и чуть растянул губы в извиняющейся улыбке, отчего сразу стал выглядеть куда моложе, чем кажется на первый взгляд. Интересно… А чего это начальник проекта так зарделся? Не оттого ли, что я обратился к нему по имени-отчеству? Да вроде нет. Телепнев его так же называл, но такой бурной реакции не было. Хм… Врожденная застенчивость? Может быть. Ладно, с этим можно и после разобраться, а пока послушаю, что он скажет.

– Ну что же, если вы хотите узнать о впечатлениях… Я в восторге, – вернув свой естественный бледный цвет и привычно грустное выражение лица, проговорил Берг. Это настолько не сочеталось с его словами, что я невольно улыбнулся. Впрочем, мой собеседник этого, кажется, даже не заметил. – Знаете, очень редко выдается возможность проверить некоторые теории на практике. А тут такой удачный случай…

– О чем вы, Берг Милорадович? – Я насторожился. Ну да, теории – штука, конечно, хорошая, да только практика порой получается… Вон наши эйнштейны теоретизировали о ядерном распаде, мечтая о дармовой энергии. Дотеоретизировались. Получили сию энергию на практике, но первым делом измерили ее в тротиловом эквиваленте.

– Понимаете, Виталий Родионович, принято считать, что естественные реакции разума при сторонних ментальных воздействиях всегда одинаковы.

– Нечто вроде безусловных рефлексов?

– Простите? – сбился Берг.

– Ну вроде того, как отдергивается рука от обжигающего ее огня. Самопроизвольно, – проговорил я.

– Да-да. Очень верное сравнение, – закивал мой собеседник. – Мы это называем естественными реакциями. Так вот, повторю, считалось, что эти реакции всегда одинаковы. Но… проверить эту теорию практически было невозможно. Никто не позволит проводить исследования на новорожденных, как вы понимаете.

– Почему именно новорожденных? – Я опешил.

– Да потому, уважаемый Виталий Родионович, что уже через несколько часов после рождения младенец начинает раскидывать «сети познания», что также обусловлено теми же реакциями, и впитывать знания об окружающем мире, как губка. Соответственно естественные реакции убывают, постепенно заменяясь личными, то есть присущими конкретному разуму и выработанными им. Так, например, доказано, что ребенок, родившийся и растущий в агрессивной по отношению к нему среде, на порядок быстрее обучается защитным манипуляциям, нежели его ровесник, появившийся на свет и пребывающий в более комфортных условиях. Кстати, если не принимать во внимание иных факторов, ваша блокировка свидетельствует о том, что вы родились и провели большую часть жизни в очень, очень агрессивной по отношению к вашему разуму среде. Не буду даже спрашивать, где такое возможно. – Берг вздохнул. Очевидно, ему-то как раз очень хотелось узнать, из какого ада я вылез. Но приказ есть приказ. А в том, что распоряжение об укрощении определенного любопытства в отношении меня любимого существует, я не сомневаюсь. Князь наверняка «закрыл» информацию о моем происхождении. Разве что Сакулов в курсе дела, но он будет молчать, несмотря на весь свой фанатизм. Боится советник своего начальника… и это правильно.

– Так все-таки, Берг Милорадович, что там с изучением естественных реакций?

– А? Да-да… Видите ли, в теории все получается очень гладко. От рождения человек огражден от внешних воздействий естественными реакциями, которые через какое-то время заменяются личными, то есть выработанными его разумом на основе получаемой информации из «сетей познания» взамен прежних.

– И?

– И здесь появляетесь вы. Человек, чей разум от рождения пребывает в изолированном состоянии. Человек, ни разу в жизни не получавший никаких сведений через «сети познания», поскольку последние попросту отсекались вашей блокировкой. Что означает: ваш разум не имел возможности выстроить собственные, личные реакции. Но что же мы видим? – Берг так разгорячился, что привлек внимание своих сосредоточенно строчивших отчеты подчиненных. – При попытках воздействия ваш разум не реагирует одинаково, он выстраивает все более и более сложные, изменяющиеся щиты! Да, они не нужны при наличии блокировки, но это лишь подтверждает тот факт, что действуют те самые, как вы их назвали «безусловные рефлексы»… и они меняются! А это если не в корне опровергает теорию о естественных реакциях, то уж точно заставляет нас серьезно ее пересмотреть.

– М-да. – Я даже немного растерялся от такого напора. Какая-то логика в словах Берга, безусловно, есть. Вот только… А что, если эта блокировка появилась только после моей «смерти»? – Берг Милорадович, а может статься так, что эта «сфера» благоприобретенная?

– Нет, – отрезал начальник проекта.

– Вот так сразу и нет?

– Виталий Родионович, вы уж извините, но это моя работа. И я со всей уверенностью могу заявить, что ваша блокировка – это врожденный элемент. Она такая же часть вашего организма, как тонкие оболочки. Собственно, одной из них она и является.

– И вы предлагаете, в случае неудачи в исследованиях и соответственно невозможности сворачивания оболочки, попросту ее отрезать? – нахмурился я.

– Виталий Родионович, рассматривайте это как… ну как ампутацию шестого пальца на руке или атавизма вроде хвоста. Совершенно ненужных человеку частей, согласитесь? – устало проговорил Берг, растеряв весь свой жар и поглядывая на выход. Намек понял, удаляюсь.

– Что ж, господа… и дама, – в полный голос заявил я, привлекая внимание и без того навостривших уши исследователей, после чего отвесил всем присутствующим вежливый полупоклон в полном соответствии с требованиями, изложенными в своде правил приличий. – Сегодня у меня был крайне занимательный день. Благодарю вас за проявленное внимание и интерес к моей проблеме, и позвольте откланяться до завтра. Вам, Берг Милорадович, моя отдельная благодарность за снисхождение к неучу и увлекательную беседу. Покойной ночи.

Облив всю компанию елеем, я выскочил за дверь и чуть ли не бегом помчался во флигель. Жрать хочу, это что-то неописуемое!

– Ва-аше благородие, – прогудел Лейф, встречая меня в холле, – а я уж было собрался идти вас искать. Как утром вскочили спозаранку, толком не поевши, и ушли. Уж обед остыл, а вас все нет. Так я Ладе велел, чтоб она его господам охранителям отнесла, а сам вот опять к плите встал да по второму разу готовить принялся.

– Лейф, подожди… Мы же вроде договорились насчет всех этих «баринов» и «благородий». Обращайся по имени.

– Ну уж простите, запамятовал, – все так же размеренно пробубнил повар. Тут скрипнула дверь, и на пороге появилась вторая часть моей «свиты». Лейф тоже ее заметил. – Лада! Виталий Родионович пришли. На стол в гостиной накрывай да смотри горячее наперед неси и штоф не забудь, а то знаю я твои замашки немецкие!

– Вот что, Лейф, пока Лада на стол накрывает, собери корзинку с едой да отнеси ее исследователям. Они в западном крыле сидят. Скажешь дежурному на этаже, он проводит. Тоже, поди, целый день голодные. Увлеклись работой, про обед и вовсе забыли. А им, в отличие от меня, еще до дома добираться, и то неизвестно, когда разойдутся. Пусть перекусят.

– Соберу, – кивнул Лейф. – Вот прослежу за тем, как эта вертихвостка стол накрывает, и отнесу.

– Вот и ладно. – Я кивнул повару, и мы вместе вошли в комнату.

Библиотека несколько изменилась, приобрела жилой вид. Давешний журнальный столик, вместе с креслами, был отодвинут ближе к камину, а на их месте появился большой овальный обеденный стол с белоснежной, вышитой скатертью, в окружении шести массивных стульев с высокими, резными спинками. На столе пара серебряных канделябров (зачем они здесь, не представляю) и низкая ваза с живыми цветами.

Пока я приводил себя в порядок в ванной, Лада носилась между этажами, как наскипидаренная. К тому моменту, когда я, умытый и голодный, скинув пиджак (ну визитку, один хрен), вышел в гостиную (с появлением «лишней» мебели, язык уже не повернулся назвать эту комнату библиотекой), на столе уже красовалась куча приборов, соусников и блюд, а Лада как раз появилась на лестнице, с огромной супницей. Мама дорогая, да мне столько ни в жизнь не сожрать! В ответ желудок проурчал что-то вроде: «за себя говори» и замер в ожидании. Лада поставила супницу на стол, сняла с нее крышку, выпустив из-под нее горячий пар, и по комнате поплыл аппетитнейший аромат сборной мясной солянки с копчениями.

Наполнив и поставив передо мной глубокую тарелку, Лада кинулась снимать крышки с многочисленных блюд и блюдечек, расставленных на столе. Чего здесь только не было. Нежнейшая, горячего копчения, севрюга и масляно поблескивающая, слабосоленая семужка, небольшие ломтики прозрачно-розовой ветчины и блестящие льдинками и кристалликами соли витки тонко нарезанного сала. Соленые белые грузди и крепкие, упругие огурчики, квашеная капуста с горящей в ней рубинами брусникой и янтарные зубчики чеснока. А ведь еще была целая тарелка ассорти из разных сыров, от свежего, что мы привыкли называть домашним творогом, до твердого, похожего по виду на пармезан, пряные помидоры сухого посола с укропом и чесноком, еще теплый, с хрустящей корочкой хлеб, какие-то пирожки… да, одной только икры на столе оказалось три вида: осетровая, лососевая и щучья! БУРЖУИ!!!

Определившись с собственным статусом, я уж было вооружился ложкой, но в этот момент в гостиную вошел что-то сердито бормочущий Лейф и, укоризненно глянув на Ладу, поставил на край стола небольшой серебряный поднос с чуть запотевшим графинчиком и рюмкой… Девушка недовольно наморщила носик, но под взглядом повара сникла и шустро наполнила рюмку водкой. А чем еще могла быть прозрачная жидкость в графине?

Весело переглянувшись с Лейфом, я опрокинул в себя содержимое рюмки. Лада вздохнула.

– Приятного аппетита, Виталий Родионович, – чуть ли не хором произнесла эта парочка и слиняла. Я даже не успел им ответить. Ну и ладно. Меньше слов, больше дела!

Тарелка с солянкой опустела очень быстро, но так же быстро передо мной появилась другая, с еще шипящей от жара свиной шейкой.

В итоге из-за стола я выбрался обожравшийся и умиротворенный. Хотя так и не смог съесть все, что мне наготовил Лейф. Благая мысль о том, что неплохо бы почитать что-нибудь для общего развития, узрев пустоту, что поселилась у меня под черепной крышкой после сытного ужина, испуганно пискнула и смылась. А я завалился спать.

Следующее утро началось для меня так же, как и предыдущее, за исключением того, что не пришлось голышом скакать по спальне. Проснувшись, я дождался вежливого стука в дверь и, приняв от Лады поднос с легким завтраком, быстренько его уничтожил. Уже допивая великолепный кофе, я понял, чего мне не хватало во время исследований.

Так что сразу после умывания и бритья (надо же, всего ничего времени прошло, а скорость орудования этой «мечтой маньяка» у меня уже вполне приличная. Сегодня мне хватило всего десяти минут, чтобы отскоблить щеки и подбородок) я оделся в очередной костюм из категории «утренних» и отправился на поиски Лейфа. Повар нашелся в своей вотчине и, судя по его недовольному сопению, был совсем не рад моему вторжению на его территорию.

– Доброе утро, Лейф. Не хмурься, я заглянул всего на секунду. У меня к тебе просьба. Ты же вчера наведывался к исследователям?

– И вам доброго утра, Виталий Родионович, – степенно кивнул молодой повар. – А как же. Все как вы велели. Отнес им закусок разных, квасу. Благодарили. Вот крепкого ничего не взяли, ну да я понимаю, все ж они на службе, нельзя.

– Вот. Я это к чему, Лейф. Кофе у тебя получается замечательный, так ты, будь добр, раз в пару часиков приноси нам кофейник. Заодно и про обед напомнишь, – проговорил я.

– Так его ж не я делаю, а Лада. Она по этой черной воде мастерица. Но вы не думайте, Виталий Родионович. Все исполним. Будет вам кофий, как приказали. И про обед напомню, не забуду.

– Спасибо, Лейф. И передай Ладе мою благодарность, кофе у нее действительно отменный. – Я кивнул повару и двинулся «на работу».

Исследователи встретили меня не в пример теплее, чем при знакомстве. Все та же пятерка во главе с Бергом дружно пожелала мне доброго утра, и началась работа. Медитации, расслабление, концентрация… Когда Лейф принес нам кофе, я не заметил, только отметил краем сознания какие-то изменения в комнате… и выпал из транса, одновременно с контролировавшей мое состояние Хельгой.

– Что это было? – Возглас девушки заставил меня открыть глаза.

– Повар кофейник принес, – ответил Берг. – А что?

– Да ничего особенного, – ядовито проговорила Хельга, тряхнув рыжей гривой. – Совсем ничего. Виталий Родионович находился в «глухом» трансе. Все шло, как должно. Виталий заглушил слух, зрение, обоняние, осязание… на диво быстро, кстати, а потом… потом вошел этот ваш повар и сфера как будто моргнула. То есть она исчезла и тут же появилась снова. При этом активность мозга подскочила чуть не на порядок!

– Тебе не показалось? – Четверо исследователей испытующе, но без недоверия посмотрели на Хельгу.

Девушка отрицательно покачала головой, и исследователи, одновременно заговорив, отвалили в дальний угол комнаты, к кофейнику. Честно говоря, я тоже мог бы подтвердить ее слова. Ведь во время транса, абстрагировавшись от происходящего, действительно никак не мог почувствовать какие-либо изменения в комнате. Но почувствовал!

– Да что я… – На мгновение Хельга запнулась и, катастрофически покраснев (куда там братцу!), повернулась ко мне. – Извините за фамильярность, Виталий Родионович. Я, право… это от неожиданности…

– Ничего страшного, Хельга. Вы ведь не против, если я буду обращаться к вам по имени? – улыбнулся я.

Остальные, кажется, и вовсе не обратили внимания на наши слова, полностью окунувшись в построение очередных теорий и примерных моделей предстоящих исследований. Девушка улыбнулась и, неуверенно кивнув, устремилась к спорящим коллегам.

Глава 7 Лед тронулся, господа присяжные заседатели

Как ни велика была радость нашего небольшого коллектива от наметившихся подвижек, долго она не продлилась. Уже через два дня стало ясно, что зафиксированное Хельгой кратковременное мерцание «сферы» это не «парадный подъезд», а скорее «черный ход». Своего рода незарегламентированная особенность блокировки. То есть при отсечении стандартных информационных каналов (читай: глаза, уши и нос) сфера начинает работать в дискретном режиме, вызывая тот самый эффект мерцания. Таким образом, исчезая на сотые доли секунды, она позволяет разуму восполнить сенситивный голод, получив недостающую информацию из ментала. Во загнул, а? И ведь не был я никогда технарем, о смысле некоторых слов, типа дискретности, вообще только смутно догадываюсь.

Это на меня ностальгия накатила в такой вот идиотской форме. Мне так кажется, а на самом деле, хрен его знает, может подустал от непривычных оборотов речи или просто устал? Ну ничего, до конца рабочего дня всего-то с час осталось, тогда и отдохну. Лада с Лейфом обещали договориться с истопником, так что баня, наверное, уже протоплена и дожидается. Есть здесь и такая роскошь, рядом с флигелем стоит, фактически на том же фундаменте.

Четвертый день, от зари до зари, мы бьемся (ну да, именно мы, я же тоже не бездельничаю!) над этой дурацкой сферой, а толку чуть. Нет, то же мерцание, штука вполне себе интересная, но согласитесь, довольно глупо лишаться органов чувств (пусть и временно) только для того, чтобы восполнить их отсутствие размытыми ощущениями чужого присутствия, например, а на большее, при мерцании сферы, рассчитывать не приходится. Команда погрустнела, у Берга ввалились глаза, и создается впечатление, что он еще больше похудел, хотя куда уж дальше?! Хельга постоянно сидит в кресле, о чем-то задумавшись, и почти не реагирует на окружающих, даже Бус, с которым у них вроде как «взаимный интерес», по выражению одного из «близнецов», не может вывести ее из ступора, хотя парень старается. Сами «близнецы», как оказалось, ни в коей мере не родственники, где-то потеряли свою синхронность, и даже кофе теперь пьют не одновременно, как мы уже привыкли, а по очереди. В общем, мрак и ужас. А ведь идет всего лишь четвертый день исследований. Блин, как представлю, что этот бред будет длиться еще два месяца, дрожь пробирает! Придется временно брать командование в свои руки. Как это ни смешно, но подопытная крыса сейчас начнет «лечить» своих экспериментаторов. Ха! Приступим.

– Бус Ратиборович, у меня имеется к вам небольшая, но важная просьба. Не поможете ли? – Сидящий на колченогом стуле о чем-то задумавшийся парень вздрогнул и резко обернулся.

– Все, что в моих силах, Виталий Родионович, – выжал из себя кислую улыбку Бус.

Кто бы мог подумать, что этих ребят так легко выбить из колеи?! Или это результат их «открытости», так сказать минус сенса? Стоило захандрить одному, как пошла цепная реакция, они же вроде как чувствуют друг друга… Хм. Ну а мне-то тогда почему так хреново? Или блокировка плохо прикрывает эмоции? Ладно, с эмпатией разберемся позже, а сейчас постараюсь всколыхнуть это болото. И пусть никто не уйдет обиженным.

– Благодарю вас, Бус Ратиборович. Я сейчас напишу записку, а вы передайте ее Владимиру Стояновичу. Сами знаете, если действовать по обычному распорядку, то ответа можно дожидаться дня два, а у вашего отделения, так сказать, режим наибольшего благоприятствования. Так может, князь вас сразу и примет. Сделаете?

– Исполню со всем прилежанием, – кивнул Бус. Вот за эту-то покладистость я его и выбрал. Нет, Берг или Хельга тоже подошли бы в качестве «курьеров», но они бы обязательно прочли записку, и тогда вся идея насмарку.

Я быстро начеркал пару строк на стандартном бланке исследовательского отделения, сложил его вчетверо и передал парню записку. Оставшиеся исследователи вяло отреагировали только на хлопок двери, закрывшейся за моим гонцом. Да и то дело ограничилось лишь констатацией незамысловатого факта ухода Буса, после чего все отделение снова погрузилось в тягостные раздумья. Ну-ну, недолго осталось. Как там у поэта: «И кошка, мрачному предавшись пессимизму, трагичным голосом взволнованно орет…»

Бус вернулся через пять минут и с каменной физиономией отдал мне мою же записку. Над ее текстом стояла размашистая виза рукой главы Особой канцелярии: «С изложенным согласен, исполняйте». Мои губы, помимо воли, изогнулись в предвкушающей улыбке.

Не обращая никакого внимания на взгляды исследователей, я подошел к телефону и, набрав номер охранителей, стал слушать гудки. Не дождавшиеся от меня ни слова, вопрошающие взгляды команды, скрестились на Бусе, но тот только пожал плечами. Я же говорил, что он самый покладистый из всей компании! Было велено отнести и передать. Он пошел и передал. А что там написано на бумажке, не его ума дело. Редкостного пофигизма организм. По крайней мере, пока речь не заходит о Хельге. О! А вот и ответ охранителей.

– Письмоводитель Старицкий, по распоряжению князя Телепнева будьте любезны прислать в исследовательское отделение две «тройки». Приказ увидите на месте. Благодарю, господин поручик. – Я нажал на рычаг и снова набрал номер, не обращая внимания на начинающих паниковать исследователей. В трубке опять раздались гудки, щелчки, и на том конце провода послышался хриплый голос управителя.

– И вам добрый вечер, я звоню по поручению Владимира Стояновича. Мне необходимо получить четыре зимних комплекта. Благодарю, я зайду за ними через полчаса. Примерные размеры? Пожалуй, да.

Я окинул взглядом исследователей. Хорошо, что у меня костюмы из магазина готового платья, как это здесь называется. Так что с размерами худо-бедно знаком. А глаза у команды все шире, хе-хе.

– Записываете? Два восьмых на рост сто семьдесят пять, один девятый на тот же рост и седьмой на сто восемьдесят пять. Да, все верно. Еще раз благодарю.

– Э-э, Виталий Родионович, позвольте поинтересоваться. – Кажется, у Буса голос прорезался.

– Да, внимательно вас слушаю, Бус Ратиборович. – Я улыбнулся, елико возможно пакостней. Исследователей проняло. Вон как побледнели!

– А что все это значит? – вякнул один из «близнецов», по-моему, Олаф, у него голос повыше, чем у Ярослава.

– Владимир Стоянович не очень доволен ходом работ и поручил мне по возможности воздействовать на вас, имея целью получение сколько-нибудь положительного результата. – Дополнить текст еще парой обтекаемых предложений мне не дал стук в дверь. Как и ожидалось, на пороге оказались охранители. Две «тройки» низового состава, в синих мундирах под предводительством молодого поручика, как бы не того самого, с которым я общался по телефону.

– Старицкий Виталий Родионович? – произнес офицер.

– Именно так. – Я продемонстрировал поручику свое удостоверение и цидулю с визой Телепнева. Лицо поручика вытянулось от недоумения, кажется, Владимир Стоянович решил не сообщать подчиненному, что именно написано в записке. Тем не менее, похоже, субординация и привычка к безоговорочному исполнению приказов все же победили. Поручик махнул рукой, и вся синемундирная группа, сияя блеском пуговиц, ввалилась в кабинет перепуганных исследователей.

– Господа, прошу встать и следовать за мной! – безапелляционным тоном заявил поручик, обводя моих экспериментаторов грозным взглядом. Те съежились и с выражением абсолютного непонимания происходящего на лицах встали, включая Хельгу. Поручик недовольно покосился на меня, и я отрицательно покачал головой. – Сударыня, вас это не касается. У нас приказ только о ваших коллегах.

Синемундирные, то бишь охранители, взяли четверых исследователей под конвой и вывели их в коридор. Девушка попыталась дернуться следом, но я ее остановил, встав на пути к выходу.

– Хельга, стойте.

– Пустите меня, – тихим голосом проговорила она, хотя я ее и пальцем не тронул, и вдруг взорвалась: – Вы… вы… бесчестный человек! Что мы вам такого сделали?! За что?!

– Хельга! Сядьте и успокойтесь. Немедленно, – рявкнул я. Девушка отшатнулась и послушно вернулась в кресло. От недавней меланхолии не осталось и следа, взгляды, которыми она меня прожигала, могли бы довести до инфаркта. – Ничего с вашими коллегами не случится. Обещаю. Не верите? Возьмите, прочитайте. Это та записка, что я попросил передать князю.

Листок с визой Телепнева Хельга взяла так, словно это была ядовитая змея. Брезгливо и с опаской. Аккуратно развернула… По мере чтения глаза девушки все больше и больше напоминали глаза японских мультяшек. Дочитав текст до конца, Хельга перевела на меня недоумевающий взгляд.

– Но… почему ТАК? И зачем?!

– А ты думаешь, если бы я их стал уговаривать, у меня это получилось бы, а? Вот так вот дружно взяли и послушались, да? Сама-то в это веришь? Вот и я не очень, – устало проговорил я, опускаясь в соседнее кресло.

– Мы с вами на брудершафт не пили, – почти автоматически заметила барышня, но тут же перебила сама себя: – И все-таки зачем?

– Хельга, мы работаем по шестнадцать часов в день, четвертый день подряд. Я знаю, что когда работа «идет», это не предел. Но мы топчемся на месте, это видно невооруженным взглядом даже такому далекому от ваших материй человеку, как я. Вы устали, вымотались… Стали похожи на привидения. Прозрачные и бессмысленные. Нужна была встряска. Я ее организовал. И отдых. Лучшего способа снять напряжение, чем хорошая баня, я не знаю. Понятно?

– А я? – задала внезапный вопрос Хельга.

– А что ты? Или тебе очень хочется сходить в баню вместе с ними? – хмыкнул я и, заметив, что девушка запунцовела, поспешил добавить: – Прости дурака. Отвечу на твой вопрос. Ты, точнее мы сейчас отправимся к моей экономке. Фигуры у вас похожие, так что, думаю, она быстро подберет тебе что-нибудь подходящее из одежды, а потом уже вы с ней сходите в баню. Ясно?

– Да, – тихо, почти неслышно проговорила Хельга.

– Ну вот и договорились. Идем, а то мне еще к управителю заглянуть нужно, взять у него форму и исподнее для господ исследователей, чтобы им было во что переодеться после парной.

Оставив офигевшую от моих методов психотерапии Хельгу в надежных руках моей очаровательной экономки, я для начала спустился на кухню к Лейфу, чтобы сообщить ему приятное известие об увеличении количества требующейся провизии. Повар немного посопел, но в конце концов махнул рукой и заверил, что все будет как следует. С легкой душой я оставил этого виртуоза ножа и поварешки колдовать над снедью, а сам ринулся к управителю, так здесь именовалась должность начальника ХОЗУ. Нет, можно было бы попробовать договориться непосредственно с распорядителем склада, но это же Русь, пусть не та, в которой я родился и вырос, но от этого чернильные души не стали меньше любить красивые монеты и цветастые ассигнации. Вот я и решил договариваться с начальством, а не мелкой сошкой. Большому боссу самомнение не позволит намекать на взятку за четыре комплекта зимнего обмундирования, а вот распорядитель за них слупит столько, что на эти деньги можно полсклада обновить, и еще на выпивку останется. К тому же, полагаю, невместно главе Особой канцелярии названивать всяким мелким чиновникам с требованиями передать третьим лицам подотчетное имущество. О как!

Как предполагал, так и вышло. Управляющий разглядел подпись князя (непосредственного начальника, между прочим, что тоже в таких случаях немаловажно) и с угодливой улыбочкой распорядился доставить все указанное мною по телефону в предбанник, при этом в лоб попросил меня напомнить князю о нуждах ХОЗУ. Интересно, за кого же он меня принял?! А и хрен бы с ним. Обещание я дал и при возможности его сдержу. Вот только не думаю, что управителю понравится ТАКОЕ внимание. А не фиг было предлагать мне подписать документы на шестнадцать зимних комплектов, считая оружие, которое я вовсе не брал. В общем, довольные друг другом, мы расстались, и хотя меня так и тянуло вымыть руки после общения с этим скользким типом, я сдержался и даже приторную улыбочку со своего лица стер, лишь когда покинул цокольный этаж, где и размещалось все хозяйство этой толстой крысы.

А в бане меня ждала картинка маслом. Четыре трясущихся исследователя в одном исподнем. Похоже, выполняя приказ, поручик таки перестарался и вытряхнул господ ученых из их порядком помятых костюмов. Ну да ничего, Лада приведет их в божеский вид, а до утра могут и в синих мундирах пощеголять!

Кажется, за полчаса моего отсутствия исследователи успели попрощаться со свободой, а может и жизнью. Жестоко? Может быть. Зато действенно. Сейчас на них посмотреть, так хоть шедевр соцреализма пиши: «Несгибаемые большевики в бане, перед казнью». Руки дрожат, глаза горят, и готовность разорвать белого упыря (меня то бишь) просто зашкаливает. Тьфу, да я сам себя загрызть готов, но так было НАДО!

– Господа, вы долго собираетесь здесь сидеть? – Я оглядел это воинство интеллигентов и покачал головой. – Прекращайте страдать. Ничего страшного не произошло. Ну загнали вас охранители в баню, так что теперь, жизнь кончена? Давайте-ка раздевайтесь и дружным строем шагайте вон в ту дверь. Баня ждет.

Что-то изменилось в глазах исследователей, и они неохотно, но все же последовали моему примеру и принялись разоблачаться. Через час, распаренные, мы уже сидели за уставленным Лейфовыми блюдами столом и потягивали кто квас, кто пиво, в ожидании Хельги и Лады, чуть ли не силком вытуривших нас из парилки. Надо отдать должное господам исследователям. Когда до них дошло, для чего я затеял это представление, они хохотали как умалишенные и почти не обиделись. Только пообещали начистить физиономию… Ну-ну. Мордобой назначили на завтрашнее утро, чему я был только рад. Надо все-таки возобновлять тренировки, а то с едой Лейфа я тут жиром заплыву, только так. А вот кто действительно повеселится, так это князь, когда ему расскажут, как дело было. Вообще, судя по ехидному выражению лица моего повара, уже завтра по Хольмграду пойдет гулять байка о том, «как охранители философов купали». М-да.

Эх, как было бы здорово, если бы я мог сказать: «А на следующий день у нас все получилось». Но нет, хоть с утра я и встряхнул исследователей в спортивном зале, вволю пошвыряв их на пол; хоть в отделении и поселился неунывающий деловой настрой, нам пришлось убить еще целых две недели, прежде чем исследователи нащупали зыбкую возможность «приручения» блокировки. Идею подала Хельга. Вообще, как я понял, в этой команде было два «генератора идей», Берг и Хельга. Бус выполнял роль практика-экспериментатора, там где дело касалось сложных манипуляций, он был незаменим, а роль Олафа и Ярослава обычно сводилась к регистрации явлений и их толкованию. Парни оказались настоящими энциклопедистами. Если где-то когда-то была описана какая-то аномалия или некая теория, будьте уверены, она им известна. Как результат вся группа работает единым отлаженным механизмом. Без затыков, конечно, не обходится, давешняя хандра тому хороший пример, но так и идеальные машины возможны только на бумаге… Как там: «шарообразный конь в вакууме», что-то вроде того. Так получилось и сейчас. Хельга выдала идею, «близнецы» нашли для нее обоснование, а Берг и Бус принялись за воплощение. Вкратце идея оказалась проста.

– Мы рассматриваем сферу исключительно как блокировку, то есть некий привнесенный элемент, и в этом наша ошибка. Я так думаю, – задумчиво произнесла барышня, потягивая кофе. – А ведь еще в первый день Берг выдвинул предположение, которое впоследствии все, включая и его самого, воспринимали исключительно как метафору.

– Это какое же? – недоуменно приподнял бровь начальник проекта.

– Что сфера является одной из тонких оболочек, – невозмутимо ответила девушка. – А ведь это так и есть. Да, эта оболочка имеет необычную структуру и много более узкий спектр действий. Но это оболочка!

– И что же ты предлагаешь? – Берг взъерошил волосы, словно пытаясь таким образом стимулировать свой мыслительный процесс. А мы: Олаф, Ярослав, Бус и я, просто тихо сидели и смотрели на брата с сестрой.

– Работать с ней, как с любой оболочкой.

– Только более подходящими инструментами.

– И по нарастающей.

– Думаешь диссонировать?

– В крайнем случае.

– А предел?

– Определим по вибрации.

Я не понял ни слова из этого «пинг-понга», но, кажется, от меня это и не требовалось.

Исследователи вдруг развили бурную деятельность. В тот же день у управителя была заказана целая карта какого-то оборудования. Часть его вообще доставили из военного госпиталя, расположенного в Загородском конце, чуть ли не из тамошних чуланов долговременного хранения. В здании канцелярии выделили отдельную комнату по соседству с кабинетом исследователей, в которой тут же начался ремонт. Заглянув в готовящееся для меня помещение (а для кого еще?!), я увидел свинцовые плиты, которыми покрывали пол, стены и потолок. Даже стыки заливали все тем же расплавленным свинцом, и меня это очень сильно напрягло. Зачем нужны подобные меры? У меня, как человека знакомого с термином «радиация», есть только одно объяснение. Впрочем, заметив мое волнение, Берг Милорадович не поленился объяснить смысл превращения комнаты в свинцовую шкатулку. Как оказалось, свинец экранирует не только слабое излучение, но и ментальные воздействия, что крайне необходимо для продолжения исследований. Успокоив меня насчет радиации, Берг тут же не преминул порадовать известием о том, что основная стадия эксперимента начнется послезавтра.

Как он запланировал, так и получилось. Через день я вошел в свинцовую комнату, где меня раздели, уложили на узкий топчан с подозрительным отверстием, аккурат под моей пятой точкой, и ввели в руку иглу капельницы. В ту же минуту комнату покинули все исследователи, кроме Буса и Хельги. Я увидел, как захлопнулась мощная дверь, отрезая нас от остального мира, и на меня вдруг накатило ощущение легкой паники. Это притом что я никогда в жизни не страдал клаустрофобией! В груди поселилось предощущение какой-то большой гадости. Такое со мной уже бывало, и ни разу эта сигнализация не подвела. Только однажды предупреждение оказалось бесполезным, но, наверное, только оттого, что изменить было уже ничего нельзя. Тогда меня скрутило так, что я полчаса отдышаться не мог, а на следующий день сатанисты вырвали мне сердце на их идиотском алтаре. Ну, блин, и мысли бродят у меня в черепушке! Я постарался успокоиться и прислушаться к тому, что мне говорит Хельга. Хорошо, что здесь именно она, если бы вместо нее был кто-то другой, тот же Берг, например, я бы вряд ли так легко успокоился. А с ее ладошкой на лбу это, оказывается, проще простого. Вдох, счет до шести, задержка дыхания, до шести, выдох, до шести, стоп, до трех, вдох, до шести, задержка, шесть, выдох…

Дальнейшее мое участие в процессе свелось к выполнению указаний по медитации, во время которой вокруг меня постоянно вились Хельга и Бус, контролируя, следя и поначалу, пока я еще не ушел, удерживая от сна. Это было время их сладкой мести, а для меня оно превратилось в четверо суток ада. Девяносто шесть часов непрестанной медитации под капельницей, на утке. Никакой еды, никакой смены положения тела, никакого туалета и никакого сна! Первые три часа я еще испытывал неудобство, потом, все больше уходя в глухой транс, я перестал ощущать собственное тело, на девятом часу абсолютной тишины и пустоты мне стало казаться, что меня нет. Я не знаю, сколько прошло времени, когда мой разум взвыл, пытаясь вернуться к нормальному существованию, но только усилием воли мне удавалось удерживаться от выхода из транса. Вечность непрерывного контроля, а потом сфера перешла в режим мерцания, то и дело одаривая фантомными ощущениями, превратившими жуткую пустоту в калейдоскоп мучений. Осознание чудовищной ломоты во всем теле, которого я не чувствовал, желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь, существующие в форме знания, но от этого не становящиеся легче. Осознание голода и жажды, гложущих разум не меньше, чем несуществующий для меня в трансе желудок… муки ада. У меня нет тела, но оно болит! Нет желудка, но я дохну от голода. Нет языка, но он распух от жажды. И я ничего не могу с этим поделать. Потому терплю. И это терпение тоже превратилось в пытку. Одну бесконечную, разрывающую на части даже не мозг, все существо, пытку. На девяносто седьмом часу я выпал из глухого транса и, только открыв глаза, потерял сознание от наплыва образов, ощущений, запахов и чего-то еще неописуемого, огромного, подавляющего. Меня словно бы накрыло волной. Последнее, что я слышал, было: «Ставьте кокон». А затем пришла тьма.

Глава 8 Сегодня вы проснулись от боли? Может, лучше было умереть вчера?

Надо было все-таки бежать… Расслабился, идиот… Ну как же, вокруг все такие хорошие, белые, добрые и пушистые… Добился своего, князь… Ох, больно-то ка-ак!… Стоп. Мне больно. Значит, жив? Вроде бы да. Но лучше бы сдох. Суставы выворачивает, в живот словно лавы налили, а голова… Моя несчастная тупая черепушка, хоть бы она раскололась наконец. Блин, до чего же больно!…

Меня знобит. Тело будто ватное и трясется как холодец в руках алкоголика… Та-ак. Это мы уже проходили. Неужели меня снова куда-то закинуло? И хрен бы с ним. Ох. Надеюсь только, что и здесь найдется свой Грац. Его помощь мне бы сейчас не помешала.

Спустя несколько минут боль начала неохотно отступать, и я хоть и с трудом, но нашел в себе силы пошевелиться. Приоткрыл веки, и из груди вырвался облегченный вздох. Я в спальне флигеля. Подушки довольно высокие, так что мне прекрасно видно большую часть знакомой обстановки. В спальне темно. Вечер, утро? Неясно. Узкое окно с опущенными шторами, конторка, дверь… И кто это там решил побеспокоить мое болящее «благородие»?

– Виталий Родионович, к вам тут Меклен Францевич просятся. Пускать или как? – прогудел Лейф, придерживая входную дверь.

– Так что ж ты меня-то спрашиваешь? – проговорил я, ужасаясь хриплому клекоту, в который превратился мой голос. – Как-никак, он тебе жалованье платит.

– Так-то оно так, да не так, – протянул Лейф. – Я уж, почитай, неделю как расчет взял… А Владимир Стоянович разрешили пока при флигеле, временным поваром для вашего благородия. И жалованьем не обидели ни меня, ни… Так что, пускать дохтура-то?

– Да уж пропускай, – проговорил я, тихо удивляясь поступку повара, но решил, что расспросить его можно и попозже. Лейф кивнул и отодвинулся в сторону. Тут же в комнату вошел профессор. Застыл на мгновение на пороге, смерил Лейфа укоризненным взглядом и, покачав головой, подошел к моему изголовью.

– Что, дела настолько плохи, что мне сразу прислали патологоанатома? – не сдержался я.

– Шутите, Виталий Родионович? Это хорошо, – покивал Грац, одним неуловимым движением мысли, растягивая надо мной небольшую сеть познания. Э-э, чего? Я зажмурился, но отчетливое ощущение висящей надо мной ментальной конструкции никуда не делось. Даже с закрытыми глазами я могу с идеальной точностью указать, где находятся основные узлы этой сети и в какую точку надо «ткнуть», чтобы она рассыпалась. Что я, естественно, тут же и проделал.

– Виталий Родионович, голубчик, я вас очень прошу, дайте мне спокойно вас обследовать, а развлекаться будете позже, – как маленькому ребенку, погрозил мне пальцем Грац. Ну профессор… Впрочем, в чем-то он, конечно, прав. Я ничуть не сомневаюсь, что здешние дети точно так же обожают влезать в чужие ментальные творения просто с целью понять, что это такое и как его можно использовать или сломать… на крайний случай. Те самые пресловутые естественные реакции… Вот и получается, что я вроде как взрослый тридцатилетний дядька, но в плане ментального развития сущий ребенок. Ну и хрен бы с ним. Зато у нас все получилось! Ну не у нас, у исследователей… И все-таки. Опс.

Я с трудом заставил себя развеять созданный, почти помимо моей воли тонкий щуп, словно бы выраставший из моей ладони и незаметно подбиравшийся к ментальной конструкции профессора, и обреченно вздохнул. Кажется, это называется «гиперактивностью». Эх. Хорошо еще, что мне подгузники менять не нужно. Или нужно? Я смутно припомнил свою почти сточасовую медитацию и топчан с «уткой», но вспышка головной боли заставила вернуться в реальный мир. Кажется, для воспоминаний сейчас не время.

– Ну что же, вы определенно прогрессируете, Виталий Родионович. На мой взгляд, даже неоправданно быстро. Ваши тонкие оболочки восстанавливаются в хорошем темпе, но вот физическая составляющая меня беспокоит. Пожалуй, я рекомендую вам усиленное питание… и всё, – проговорил профессор, закончив обследование. – А теперь, если не возражаете, я вас покину. Мне необходимо поговорить с этим прощелыгой-поваром о надлежащей диете. Иначе с него станется накормить вас вареными овощами. Поправляйтесь, Виталий Родионович… и надеюсь видеть вас у себя в гостях в ближайшее время.

– Уверены, Меклен Францевич? – через силу усмехнулся я, вспомнив нашу последнюю встречу. Ментал вокруг профессора взбурлил, окутывая его фигуру плотным коконом.

– Как мне кажется, пока у вас нет повода для… нежданного визита. Согласитесь, Виталий Родионович? Честь имею, – чуть побледнев, проговорил Грац и, резко кивнув, вышел из комнаты. М-да, профессор, блин, адъюнкт. Ну-ну. Самый что ни на есть кадровый офицер он, а не трупорез. Я проводил взглядом фигуру своего первого знакомца в этом мире и откинулся на подушки.

Вот, Вит, кажется, у исследователей все получилось. Блокировка свернута. По крайней мере, я очень четко ощущаю, что при необходимости могу укрыться в ней, словно моллюск в раковине. Вот только удастся ли мне оттуда выбраться? Во всяком случае, на вторую медитацию я точно не соглашусь… Меня вообще от этого слова тошнить начинает. Я передернул плечами и уставился на входную дверь. Что-то с ней было не так. Что именно, я пока не возьмусь определить, но эта неправильность просто бросается в глаза. Уже знакомый, любопытный щуп, точно такой же, как тот, что чуть было не помешал Грацу в обследовании моей бренной тушки, медленно, стараясь не спугнуть кого-то, прячущегося за дверью, потянулся к тяжелой бронзовой ручке.

Я только и успел подхватить парой созданных и тут же выброшенных навстречу щупов падающую Ладу. Девушка испуганно пискнула и зависла в полуметре от пола, удерживаемая как моими жгутами, так и собственной, довольно сложной ментальной конструкцией, обращенной не только на саму экономку, но и на поднос, который она умудрилась удержать в руках и ничего с него не уронить! Вот это эквилибристика!

– Виталий Р-родионович! – Чуть не плача, Лада повернула ко мне покрасневшее лицо, и я, спохватившись, вернул девушку в вертикальное положение, после чего рассеял щупы, от греха подальше. Тактильные ощущения от них, оказывается, иногда передаются ничуть не хуже, чем если бы я действовал руками, а Лада… в общем, поверьте, там есть за что подержаться. М-да. Кобелизм прогрессирует. С этим надо что-то делать.

– Извини, Лада. Я пока еще не освоился с этими… щупальцами, – повинился я перед девушкой.

– Ох, да не переживайте вы так, нешто я не понимаю. Вы же сейчас, что Лешко – племянник мой, тот тоже, пока ему оградник не сплели, все мыслью норовил делать, ложку и ту не заставишь его в руку взять! Ну что поделаешь, ребенок… Ой. Простите, бога ради, Виталий Родионович, ваше благородие! – зачастила экономка. А я как идиот, лежу и улыбаюсь.

– Не мельтеши, Лада. – Я приподнялся на кровати. – Лучше давай сюда поднос. Мне доктор велел хорошо питаться.

– Что ж это я! – Девушка подошла к кровати и опустила на нее поднос. Умница. Черт с ним, с балыком, но вот за то, что Лада приготовила мне кофе, я готов ее расцеловать. Стоп. Отставить. Я заметил, что девушка, только что хлопотавшая вокруг меня словно наседка, напряглась и постаралась отстраниться. Ну да, меня же теперь сфера не защищает, так что настроением своим я должен фонить, как протекающий реактор радиацией. Вот девчонка и насторожилась.

– Лада. Что бы ты себе сейчас ни напридумывала, знай, я тебя не обижу и другим не позволю. – Я постарался быть насколько возможно искренним, говоря ей это, и кажется, подействовало. Девушка чуть расслабилась и даже улыбнулась. А я понял, что мне нужно срочно обзаводиться эмоциональной защитой. Иначе погорю, как Плейшнер на Цветочной улице… Вот не было забот, купили порося!

– Что Берг Милорадович? – спросил я Ладу, расправляясь с завтраком.

– Вот уж не знаю. Как вас, три дня тому, принесли сюда, так все крыло исследователей и закрыли. Охранители чуть не под каждым окном сидят. Злые, ужас. Кушанья и те только после досмотра им относят. – Лада пожала плечами и, на мгновение задумавшись, заметила: – Вам бы о том с Владимиром Стояновичем говорить надобно, уж он-то к розмыслам каждый день ходит. Или с господином Сакуловым, тот тоже все дни там пропадает.

Девушка забрала у меня опустевший поднос и поплыла к выходу, плавно покачивая бедрами, туго обтянутыми тканью длиннополой юбки… Да что же это такое-то?!!! Словно прыщавый подросток какой, честное слово!

У самых дверей Лада вдруг обернулась, и в ее глазах мелькнуло лукавство. Так это она?! Я хмыкнул. Ну да, отомстила, несносная девчонка, за мои ментальные «щуповодства». Но как действовала, а? Я же ничего не почувствовал… Впрочем, это как раз немудрено, с моим-то отсутствующим опытом в подобных вещах. Не-ет, надо срочно учиться управлять менталом, хотя бы на бытовом уровне, и обязательно найти способы защиты от подобных воздействий. Я, конечно, не Аполлон и не считаю, что меня будут «привораживать» на каждом шагу, но ведь если с помощью ментала можно пробудить желание, то наверняка можно и манипулировать другими чувствами, страхом, гневом, например. А оно мне надо? Вот-вот.

Я проводил взглядом закрывающуюся за Ладой дверь и решил, что пора вставать. Судя по обмолвкам моих гостей, я и так провалялся во сне целую неделю… Это если считать медитацию. Меня передернуло. Врагу такого отдыха не пожелаю.

Кряхтя, словно столетний дед, я выбрался из-под одеяла и опустил ноги на пол. Но даже сидя почувствовал, насколько ослаб. Голова кружится, конечности еле шевелятся. Ужас, конечно, но ничего, бывало хуже. Держась за спинку кровати, я поднялся на дрожащие ноги и, перебирая непослушными руками по опоре, медленно двинулся в сторону ванной комнаты. Очередной гость застал меня в момент тяжелых раздумий. Я как раз пытался сообразить, как мне преодолеть пустое пространство до двери в уборную.

– Виталий Родионович, вы с ума сошли! Зачем вы встали? – Голос от входа в спальню заставил меня дернуться. В результате я чуть не потерял равновесие, но тут же был подхвачен руками визитера, одним прыжком преодолевшего разделявшее нас расстояние. М-да. Прыгающий князь – редкое зрелище! Придерживая за плечи, Телепнев усадил меня на кровать и, убедившись, что я не грохнусь, встал напротив. – Положительно, вас ни на минуту нельзя оставить в одиночестве. Обязательно выкинете какую-нибудь штуку! Вы еще не восстановились после нашего опыта, вам необходим покой!

– А профессор Грац так не считает. Он всего лечения и назначил-то, что усиленно питаться, а про то, что мне с кровати встать нельзя, он даже не заикался, – огрызнулся я. Честно говоря, с приходом князя на меня накатило раздражение, причем не на него, а на себя любимого, мою расслабленность и неосмотрительность, из-за которых я и пребываю сейчас в таком плачевном состоянии. И ведь понимаю, что не в силах был изменить что-либо и вроде пока никаких намеков на то, что меня ликвидируют, нет. А раздражение не уходит. Встало комом в горле и саднит. Гадство.

– Что с вами, Виталий Родионович? – Мне показалось или князь не на шутку перепугался? Вон как его силуэт лимонным светом полыхает! Блин, опять выверты этого чертова ментала… Нет, как только смогу более или менее нормально передвигаться, сразу запрягу Буса, пусть учит всем этим премудростям, иначе и свихнуться недолго. От осознания нового открытия злость во мне растворилась без следа, и я смог сосредоточиться на беседе с князем.

– Ничего, Владимир Стоянович. Все уже прошло. – Я смахнул ладонью выступившую на лбу испарину. – Лучше скажите, как дела у наших розмыслов.

– Эк вы их, на старый манер, – покрутил головой Телепнев. – Поди, от обслуги вашей услышали?

– Почему это моей? – удивился я.

– Ну а чьей же еще… – пожал плечами князь и усмехнулся. – У вас служат, с вашего жалованья кормятся, стало быть, ваши и есть.

– Охренеть. Без меня меня женили, – тихо пробормотал я и уже громче договорил: – Хорошо, Владимир Стоянович, оставим пока этот разговор. Тем более что вы ведь так и не ответили на мой вопрос, ваше сиятельство.

– Работают, работают наши исследователи, – отмахнулся Телепнев. – Уж и подвижки кое-какие имеются. Правильно Хельга Милорадовна методу выбрала. Пока вы с Бусом Ратиборовичем сферу сворачивали, она ее изучала. Жаль, в точности повторить сей феномен невозможно. По крайней мере, так считают исследователи.

– То есть все зря? – Кажется, мне сейчас поплохеет.

– Ну что вы, право! Конечно нет. Пусть пока нет способов воссоздать «хрустальную сферу». Но! Увиденное помогло открыть очень интересное и, что значительно важнее, полезное направление. Я не специалист в естествознании, но сам факт того, что в ближайшем будущем мы сможем СОЗДАВАТЬ тонкие тела, а не только видоизменять уже наличествующие от рождения, для каких-то конкретных нужд, это, знаете ли, дорогого стоит. Даже если смотреть только с точки зрения моего ведомства, то сфера применения таких искусственно созданных оболочек поражает воображение. Так-то, Виталий Родионович. Сами того не подозревая, вы стали маленьким камешком, вызвавшим целый камнепад в естествознании…

Ну кажется, началось. Сейчас этот ушлый князь будет ездить мне по ушам, доказывая, что теперь моя жизнь будет в опасности, поскольку конкуренты непременно захотят прикоснуться к такой интересной теме и могут начать охоту на несчастного иномирца.

– Ладно, Виталий Родионович, я ведь к вам буквально на минутку зашел, проведать. Дела, дела, – опроверг все мои ожидания Телепнев, сворачивая разговор. – Уж простите меня за столь краткий визит.

– Да что вы, Владимир Стоянович, я все понимаю. Как-никак, время-то рабочее, не так ли. Спасибо, что выкроили хоть минуту, – проговорил я. Князь покивал, мол, верю-верю.

– Ну что ж, тогда до встречи. Надеюсь в следующий раз увидеть вас уже совершенно выздоровевшим. И… Виталий Родионович, примите мой совет. Как почувствуете сколько-нибудь значимое улучшение самочувствия, загляните к нашим исследователям. Думаю, они будут рады помочь вам научиться следить за вашими тонкими оболочками. – Телепнев усмехнулся и вышел.

Да, сделал меня старый лис. Конкретно, как сопливого. Для него-то все мои эмоции теперь как открытая книга… С другой стороны, а что я ожидал? Что на такой должности окажется дедушка – божий одуванчик, не видящий дальше своего носа? Ой, сомневаюсь. Может, конечно, местные спецы и недотягивают немного по классу до моих соотечественников, но и считать их полными лохами – занятие крайне вредное для здоровья. Ну что ж, будет мне на будущее урок. Если доживу, конечно, до этого самого будущего. А сейчас попытка номер два. И на этот раз попробую воспользоваться своими «новыми» возможностями.

Пара «жгутов» уперлась в пол, и я попытался встать на ноги. Дохлый номер! Стоило только опереться на эти щупальца, как они попросту исчезли. На втором дубле я сотворил более мощные щупы, и они так же исчезли, едва я сделал первый шаг. Еще и полыхнули так, что вспышка была заметна невооруженным глазом. Странно, ручку входной двери я нажимал без всяких проблем… В чем причина?.. А вот Лада удержалась от падения совершенно другим способом. Ее ментальная конструкция больше была похожа на сплетенную из таких же жгутов подушку… И их было чертовски много! Может, дело в том, что у пары щупов просто не хватает плотности для большого веса? Тогда понятна и вспышка. Это неизрасходованная энергия, высвобожденная с разрывом жгутов, преобразовалась в свет. Страшно подумать, что было бы, если бы я накачал щупы по максимуму! Никакой динамит изобретать не надо… И что мне делать?

Идея передвижения с помощью ментальной силы так меня захватила, что я и забыл, зачем это затеял… Пока организм не напомнил острым желанием повстречаться с унитазом. Непреодолимым, можно сказать, желанием. В ту же секунду десяток щупов, уперевшихся в пол, подбросили мое тело вверх и вперед. В один гигантский прыжок я оказался у заветной двери, нехило приложившись к ней лицом. Но, право, это такие мелочи! Зато теперь я, кажется, понимаю, каким образом делаются по-настоящему великие открытия. Как говорилось в одном известном фильме: «Жить захочешь, еще не так раскорячишься!»

Решив проблемы физиологического характера, я облегченно вздохнул и, пользуясь ментальными жгутами, как костылями, эдакой осьминожкой выбрался в гостиную. Видок у меня наверняка был тот еще! Да я и сам не удержался от нервного смешка, увидев в висящем над камином зеркале, как выглядит мое передвижение со стороны. Страшноватое зрелище, доложу я вам. Нечто среднее между подергиваниями сломанной марионетки и движениями зомби из голливудских ужастиков.

Аккуратно доковыляв до кресла у камина, я рухнул в него и только потом сообразил, что раз я сюда добрался, то неплохо было бы взять что-нибудь почитать… Хм. Продолжим тренировку. Мгновенно сформировавшийся щуп дернулся к книжным полкам, пробежался по корешкам книг (видеть с помощью этой «ложноножки» – весьма странное ощущение, надо сказать), и вот у меня на коленях уже лежит знакомый томик записок Хейердалла. В отражении зеркала это действо выглядело донельзя фэнтезийно. Ну да, «…и могучий маг, не пошевелив и пальцем, слевитировал нужный гримуар…» Да уж! Кажется, медитация повлияла на меня самым печальным образом. И ладно бы перед девушкой какой выпендривался, так нет, «самолюбуемся», блин… Аллес. Кажется, к диагнозу «кобелизм» пора добавить «нарциссизм»… Я ухмыльнулся своему отражению и принял горделивую позу. В этот момент дверь, ведущая на лестницу, отворилась, и в проеме появилась Лада.

– Ой! Виталий Родионович, а как вы… – Девушка на мгновение стушевалась, но тут же приняла обычный вид. – Может, желаете откушать? Лейф как поговорил с Мекленом Францевичем, так сразу к плите и встал. Он там, наверное, уже на целый полк еды наготовил.

– Все что есть в печи, все на стол мечи. – Я демонстративно облизнулся, чем вызвал на лице Лады улыбку. Мой желудок предвкушающе заурчал. Кажется, для него недавний завтрак уже стал древней легендой. Ну и ладно. Мне доктор прописал много-много кушать. А докторов надо слушаться. По крайней мере, иногда, правильно?

Услышав мое присловье, Лада опрометью понеслась обратно на кухню. А я переместился за стол, и к моменту ее возвращения мое благородие уже с тоской взирало на пустую столешницу, укрытую белоснежной скатертью.

После обильного и сытного обеда с тонкими, «кружевными» блинами, стерляжьей ухой и пирогом «в четыре угла», я почувствовал неожиданный прилив сил и, почти не помогая себе ментальными жгутами, отправился в крыло исследователей. Уже на лестнице было заметно усиление режима безопасности. Охранители начали встречаться на каждом углу, так что до знакомого кабинета я дошел, будучи расстрелян подозрительными взглядами, от которых не спасало даже удостоверение. А у дверей в кабинет оно и вовсе «отказало». Уже у самой вотчины исследователей проекта «Лед» меня тормознули два дюжих охранителя и, выдвинув вперед массивные челюсти, в унисон рявкнули: «Не велено!» Не знаю, что бы я делал, если бы на этот грохот камнедробилок не выглянул Берг. Смерив синемундирников гневным взглядом, он буркнул: «проходите», и охранители тут же подались в стороны. Все исследователи проекта, к моему удовлетворению, оказались в сборе.

– Здравствуйте, господа… Хельга. – Я отвесил барышне отдельный поклон и, с удовольствием заметив, что мне здесь рады (исследователи не посчитали нужным скрывать от меня свои эмоции), попытался расспросить их о ходе работ. Но нарвался на такой вал абсолютно незнакомой мне терминологии, что почти тут же перестал понимать, о чем идет речь, и сдался. – Господа философы, остановитесь на мгновение и вспомните, что у меня нет степени по естествознанию! Будьте проще, и люди к вам потянутся.

– Простите, Виталий Родионович. Увлеклись, – первым опомнился Берг. А следом и остальные смущенно заулыбались. – Если вкратце, то все у нас получилось как нельзя лучше. Сейчас мы уже начали работать над примерной моделью тонкой оболочки, которая могла бы взять на себя некоторые функции ментального тела и поддерживать их самостоятельно. Его сиятельство возлагает большие надежды на это начинание.

– Я рад, что все, что мы с вами претерпели, не прошло зря и принесло пользу науке. – Вот опять Берг покраснел. Что я опять не так… наука? Стоп. Ну конечно! Наука – это пар и телефонная связь, а ментал и тонкие тела – это естествознание. И здесь философию за науку не считают. Ну понятно, в «моем» мире, там, у противников есть веский аргумент: сами философы не могут прийти к единому мнению, что является предметом их изучения. Но здесь-то такого нет! А спор все тот же…

Ладно. Буду считать, что одной тайной в моей жизни стало меньше. А теперь надо раскрутить моих «розмыслов» на ликбез по правилам пользования открытыми ими способностями. А то они, понимаешь, нагадили, а мне разбирайся! Не пойдет. Будут учить, куда они денутся?

И не делись. Нет, особого восторга моя просьба не вызвала, но и отказываться от этого бремени никто из исследователей не стал. Так что я получил сразу пять наставников… и все бесплатно. Ну хоть какой-то плюс на кладбище моих интересов…

Глава 9 Ученье – свет, а неученых тьма

Скрывать мысли и эмоции оказалось не труднее, чем следить за выражением собственного лица. Так что уже через пару дней я мог не опасаться шуточек Лады. Правда, как пояснил тот же Берг, применяемый мною способ контроля относится к простейшим. То есть если содержимым моей черепушки заинтересуется знающий и умеющий человек, то его эти щиты не задержат даже на мгновение… что не мешает подавляющему большинству обывателей останавливаться на этом этапе. Ну обывателям, может, такого уровня и достаточно, а вот мне хочется большего.

– Понимаю, Виталий Родионович, – покивал Берг, услышав мои рассуждения. – В свое время все мы выбрали стезю естествознания, именно потому что посчитали для себя невозможным не знать пределов своих сил. Бус Ратиборович…

– Слушаю вас, господа, – тут же возникший, как по мановению волшебной палочки, невозмутимый исследователь вопросительно посмотрел на Берга.

– Бус Ратиборович, не могли бы вы продемонстрировать нашему коллеге несколько приемов для защиты разума от умышленных воздействий?

– Буду рад помочь. Виталий Родионович, пройдемте в соседний кабинет. Здесь шумно, нам будут мешать. – Бус даже не сделал вид, будто расстроен тем, что его отвлекли от работы. Просто кивнул, выслушав задание начальника, и направился к двери, ведущей в соседний кабинет. Поразительный организм.

– Виталий Родионович, – холодным тоном заговорил Бус, едва закрылась дверь, отрезая нас от остальных исследователей. – Прошу вас, присаживайтесь в кресло, и начнем.

– Я вас не отвлекаю, Бус Ратиборович? – уточнил я.

– Нисколько, – покачал он головой. – Я, видите ли, больше практик, нежели теоретик, в отличие от моих коллег. И необходимость в моем участии на данном этапе исследований не так велика, как мне бы того хотелось. Начнем, пожалуй. Виталий Родионович, скажите, вы слышали об «оградниках»? Да? Замечательно. Так вот, основные типы защит от чужих воздействий на разум строятся по тому же принципу лабиринта. Например, вот такая схема может послужить хорошей основой при возведении щита…

Бус развернул перед моим мысленным взором картинку, часть которой находилась в постоянном движении, ее линии словно перетекали из одной в другую, образуя все новые и новые узоры. Это действительно походило на лабиринт… живой лабиринт.

– Пусть вас не пугает кажущаяся сложность этой схемы, – правильно понял мой недоумевающий взгляд Бус. – Нет совершенно никакой необходимости запоминать все эти линии, углы, пересечения и прочее. Как только начнете работать над собственной защитой, сами поймете. А теперь давайте попробуем построить нечто подобное.

И опять медитации…

К обеду я был в состоянии, которое легче всего охарактеризовать одним словом: «заблудился». Перед моим внутренним взором то и дело мелькали самые разные части растущего под присмотром Буса мысленного лабиринта, а в голове поселился пульсирующий гул, с каждым ударом которого этот лабиринт как-то неуловимо менялся. Ощущения, словно мне голову песком набили…

– Виталий Родионович, как вы себя чувствуете? – Голос исследователя вернул меня в реальность. Я тряхнул головой и уставился на Буса.

– Скажите, а этот вот… лабиринт, он теперь так и будет у меня в голове болтаться? Не очень-то комфортные ощущения, знаете ли.

– О, не волнуйтесь, господин Старицкий, – чуть улыбнулся Бус. – Не могу сказать, что эта тяжесть исчезнет через полчаса, но уже к вечеру вы будете чувствовать себя вполне сносно. А за ночь, во время вашего сна, защита уплотнится и к утру станет, так сказать, на «боевой взвод».

– Вы меня утешили, Бус Ратиборович, – вздохнул я. – И что, это действительно такая эффективная защита от чужих воздействий?

– Ну как вам сказать… – Исследователь нахмурился. – Понимаете, Виталий Родионович, идеальной защиты от чужих воздействий не существует… Возьмем, к примеру, вашу «хрустальную сферу». Проломить ее невозможно, вскрыть каким-либо иным способом нереально… Вроде бы вот и идеальная защита? Но нет. Находясь под ее действием, вы сами оказываетесь неспособны работать с менталом. Точно так же и у любой иной защиты имеются свои плюсы и минусы. Вот «лабиринт», строительством которого вы сейчас заняты. Для того чтобы обойти его и проникнуть в защищаемую область, понадобится не меньше полугода времени и как минимум трое-четверо очень сильных манипуляторов.

– А если нанести мощный ментальный удар? – поинтересовался я.

– Ну, Виталий Родионович… – протянул Бус. – Я же упоминал об «оградниках». Принцип тот же. Только оберег призван гасить и возвращать владельцу энергию, выплескиваемую им вовне, а лабиринт действует в обратную сторону, не пропуская воздействия извне. Кроме того, вы же обратили внимание на подвижность защиты? Так вот, пытаться ее пробить – все равно что сечь плеткой море. Круги пойдут, но вода-то от этого не исчезнет… Понимаете?

– Образно. Но вполне понятно, – согласился я. – И все же, Бус Ратиборович, существуют ли еще какие-то способы защиты?

– Разумеется. – Бус вскочил с кресла, в котором сидел во время моей медитации и нашей беседы, и, заложив руки за спину, принялся наворачивать круги по комнате. – Способов защиты великое множество. Есть постоянные, как тот же лабиринт, моментальные, то есть выставляемые непосредственно в момент воздействия, а есть, например, «спящие» – такие щиты объединяют в себе оба предыдущих типа защит.

– Это как?

– Это просто, – пожал плечами Бус. – Скажем так, постоянно действует не сам щит, а лишь его тревожная часть. Стоит только чужому воздействию затронуть ее, как защита реагирует, выстраивая моментальный щит. Понятно?

– Хм, а к чему такие сложности, Бус Ратиборович? – медленно проговорил я. Не то чтобы я этого не понимаю, нет. С логикой я дружу, по крайней мере, иногда, но мне нужно, чтобы Бус увлекся темой и не вздумал увильнуть, когда я попрошу обучить меня и этим способам защиты.

– Ну как же! Ведь воздействия могут быть самые разные, Виталий Родионович, в том числе и не имеющие целью выуживание чужих знаний или идей. Потому не все щиты нацелены на защиту памяти, мыслей или эмоций. Есть и такие, что предназначены для защиты материального тела, здоровья владельца. Отсюда и разнообразие щитов. Скажем, «лабиринт» не спасет, если противник решит отрезать вам «воздушным лезвием» ногу. Зато вовремя выставленная «алмазная сеть», рассеивающая действие многих секущих воздействий, запросто справится с защитой ваших конечностей. И вот тут мы и подходим к смыслу деления защит на постоянные, моментальные и «спящие». Во время долгого боя лучше, конечно, иметь постоянно вывешенную «тяжелую броню», чтобы не отвлекаться на противодействие чужим манипуляциям. А вот в короткой открытой стычке моментальные щиты предпочтительнее, поскольку строятся с учетом конкретных воздействий противника. С другой стороны, постоянно находиться в состоянии готовности к отражению атак невозможно, и здесь очень помогают «спящие» щиты. Они могут быть какой угодно сложности, но обычно достаточно просты и нацелены на предупреждение и отражение самых первых, неожиданных воздействий.

– Однако. А что это за «секущие» воздействия, Бус Ратиборович? – протянул я.

– Ох, Виталий Родионович… Ну это совсем не вовремя, – покачал головой исследователь, вдруг начиная нервничать. – Боюсь, что я не смогу удовлетворить вашу любознательность в этом вопросе, по крайней мере, до тех пор, пока не получу соответствующих санкций от его сиятельства.

– Да полно вам, Бус Ратиборович! Я же не прошу вас научить меня этим вашим воздействиям. А вот узнать о них, какие да зачем, и научиться защищаться, это же совсем другое дело!

– И не уговаривайте, Виталий Родионович. Сие только лишь с позволения князя Телепнева. Иначе никак, – развел руками Бус.

– Ну… на нет и суда нет, – вздохнул я и перевел тему, вспомнив о распоряжениях, отданных с утра Лейфу и Ладе. – А что, Бус Ратиборович, не пойти ли нам пообедать? Должно быть, и коллеги ваши не против будут.

– Да… Знаете, Виталий Родионович, нам же все приносят, – как-то вдруг смутился Бус. – Конечно, не от Гавра и даже не из «Летцбурга», но очень неплохие кушанья.

– То-то я смотрю, ваша компания такая вся похудевшая, – покивал я, окидывая собеседника недовольным взглядом. – Можно подумать, что это вы неделю в коме провели, а не я. Нет, Бус Ратиборович, решено. Через полчаса жду вас вместе с остальными исследователями у себя.

– Но как же… – Парень на мгновение замолчал, но почти тут же улыбнулся и открыл дверь в кабинет исследователей. – Благодарю за приглашение, Виталий Родионович. Будем непременно.

– Вот и славно. – Я кое-как выбрался из кресла и двинулся к выходу в коридор. Привычно шарахнувшись от охранителей в синих мундирах, сверливших меня подозрительными взглядами, я направился в сторону лестницы. Очень мне хотелось повидаться с князем. Да видно не судьба. Их занятое сиятельство в очередной раз куда-то усвистал, так что пришлось отложить вопрос моего углубленного обучения на неопределенное «после обеда»… Почему неопределенное? Да потому, что наш начальник имел знакомую мне еще по тому миру привычку власть имущих. То есть, уехав обедать, запросто мог вернуться в присутствие только на следующее утро.

В общем, будем ждать. С этой мыслью я и вернулся в «свой» флигель, где с удовольствием втянул носом дразнящие ароматы, неизвестно как долетающие с первого этажа, и в предвкушении хорошего обеда уселся у камина с книгой и папиросой. Бесшумно появившаяся Лада тут же поставила на столик рядом с моим креслом одинокую чашку обжигающего, черного кофия (ну не виноват я, что здесь его называют именно так) и принялась за сервировку стола.

– Ваше благородие… – Я поднял глаза на застывшую передо мной экономку и печально вздохнул. Лада, прекрасно поняв причины моей грусти, отчаянно покраснела. – Извините, Виталий Родионович. Стол сервирован на шесть персон. Прикажете открыть вина или пусть подождет с четверть часа?

– Да, думаю пора, пусть подышит. – Я глянул на каминные часы. – И не забудь беленькую охладить.

– И что за интерес вам в этой горечи? – тихо пробурчала Лада, скрываясь за дверью. «Немецкие привычки», как называет их Лейф. Я не сдержал улыбки. Спор между братом и сестрой о правилах подачи блюд на стол всегда сводился к одному и тому же. Лада была готова к каждому салату подавать новое вино и напрочь игнорировала водку, а Лейф, наоборот, был самого низкого мнения о винах, но при этом приходил в ярость, не обнаруживая на столе рюмки прозрачного аперитива.

Не прошло и четверти часа, как исследователи пожаловали в гости. Встречая их, я выглянул на галерею и покачал головой. Такое впечатление, что ко мне во флигель пожаловала вся Особая канцелярия, по крайней мере вся ее обмундированная служба. В галерее было не протолкнуться от синих мундиров охранителей. Эк как берегут исследователей, а!

Обед, впрочем, как и всегда у Лейфа, был вкусен и очень обилен. Исследователи, кажется, готовы были проглотить блюда вместе со столовыми приборами и салфетками. И я могу их понять. Все-таки хороший обед не чета перекусам холодным сухпаем из ближайшей забегаловки… Вот пусть и наслаждаются, а там, глядишь, подобреют, авось я с них еще какие-нибудь нужные знания стрясу…

– Нет, Виталий Родионович, никак не могу, – покачал головой Берг, едва мы устроились с ним подымить у окна. – Прошу вас не обижаться. Я действительно не могу вас научить боевым воздействиям. Просто потому, что ни я, ни мои коллеги с ними не знакомы. Понимаете? Точно так же обстоит дело и с защитой. Мы не можем придумать защиту от оружия, с действием которого незнакомы.

– А от знакомого оружия? – Я решил не отступать. Берг в раздумье тронул себя за губу. – Например, от пули.

– О! – Начальник проекта рассмеялся. – Виталий Родионович, вы мне сейчас напомнили меня самого, на первом курсе. Я точно так же был уверен, что менталу покорно все на свете! Увы, Виталий Родионович, увы, но это не так. Да, можно с помощью некоторых щитов уберечь тело от удара клинка, но вот от пули… Это вне наших сил, знаете ли… Слишком велики скорости у этих маленьких стальных ос. Так-то. Впрочем, если после моих слов ваш пыл не угас, я вполне могу научить вас некоторым приемам защиты от ударов клинком или дубинки. Не вижу в этом ничего противозаконного.

– Договорились, Берг Милорадович, договорились. – Я довольно покивал, старательно скрывая недоумение от иных слов своего собеседника. Кстати о клинках… А ведь меня сегодня еще ждет тренировка в зале с одним оч-чень любопытным экземпляром охранителя.

Выпроводив гостей, я переоделся в более свободный костюм и двинулся в спортзал. М-да, ничего глупее, чем занятие спортом на сытый желудок, и придумать было невозможно. Впрочем, кажется, я не одинок в своей глупости… Стоило мне войти в холл при спортзале, как я почуял в воздухе нежный аромат буженины, а в углу обнаружился очередной синемундирник, с аппетитом наворачивающий огромный бутерброд, запивая его чаем из стакана в тяжелом подстаканнике. Пожелав охранителю приятного аппетита и получив в ответ благодарный кивок (хорошо еще он догадался ничего не говорить, с набитым ртом у него вряд ли вышло бы что-то толковое), я заглянул в зал. Пусто. Такое впечатление, что про это помещение вообще все забыли. Хотя еще сегодня утром здесь было довольно много народа, в том числе и абсолютно лишнего, на мой взгляд. И откуда здесь берутся все новые и новые «бойцы», желающие проверить меня на крепость? Ведь вроде бы каждые два дня, на тренировке, устраиваю показательное «избиение» кого-нибудь из охранителей, пора бы понять, что я им не по зубам. Так нет! Все с той же периодичностью обязательно находится какой-нибудь придурок, считающий, что уж он-то точно уложит меня на лопатки. Настырны-ые! М-да. Интересно, и где же обещанный мне тренер по фехтованию?

– Извините, это вы Виталий Родионович? – Низкий голос за моей спиной заставил меня подпрыгнуть на месте. Я обернулся. Никого, кроме давешнего охранителя, уминавшего бутерброд. Синемундирник кашлянул в кулак, расправил шикарные, подернутые сединой вислые усы и поднялся со стула, сжимая в руке продолговатый сверток. – Так как, я не ошибся?

– Не ошиблись. А вы?

– Старший охранитель Бережной, – щелкнул каблуками синемундирник, вытягиваясь «во фрунт».

– Э-э. А по имени-отчеству? – Я несколько опешил.

– Так это… Тишило я… Ну Тихомир. А по отчеству лучше не надо, непривычный я, – выдавил охранитель. Вот дела! Здоровый дядька, явно под полтинник, и обращение по отчеству ему непривычно!

– И все же, Тихомир. Как вас по батюшке величать? – настоял я.

– Храбрович, – буркнул он.

– Вот и ладно, Тихомир Храбрович. Я так понимаю, вы и есть обещанный мне князем учитель по фехтованию? – Я снова распахнул дверь в спортзал.

– Точно так, – степенно кивнул охранитель, расправляя усы и шагая следом за мной. На пороге зала синемундирник замер, окидывая помещение изучающим взглядом. – О! Неплохо. И места вдосталь.

– Рад, что вам пришлось по вкусу, – усмехнулся я. Интересно, а что он раньше здесь никогда не был, что ли?

– Да как сказать, – протянул охранитель. Оказавшись в зале, он явно почувствовал себя в родной среде. – Только то и хорошего, что места много. А в остальном… И света мало, и огородок никаких. Ладно, на первых порах и того, что есть, хватит, а там что-нибудь придумаю. Ну что, ваше благородие, начнем?

И мы начали. Для начала Тихомир всучил мне нечто, что должно было изображать длинный нож: тяжелую деревяшку с измазанной углем «режущей кромкой». Ну худо-бедно с ней я управился, продемонстрировав своему тренеру несколько ударов, целью для которых послужила единственная «груша» в зале. Все же обычный тактический нож мне как-то привычнее. Тихомир посмотрел на мои телодвижения, понимающе покивал, покрутил ус и заменил «нож» на «саблю». Это уже не деревяшка, это три кило тупого изогнутого железа отвратительного качества, которые чуть не вывернули мне кисть!

– Извините, Тихомир Храбрович, но эта вещь мне незнакома, – честно признался я. Мой тренер задумчиво хмыкнул и, кивнув каким-то своим мыслям, встал рядом со мной.

– Левую ногу назад, упор на нее, правую руку вперед на уровень груди…

Я проклял всё! Нет, не так. Я ПРОКЛЯЛ ВСЁ! Этот садюга вымотал меня до полного изнеможения. Так меня не гоняли даже в учебке… И ведь умом понимаю, что так и должно быть, что боль в мышцах от необычных нагрузок и суставах, приучаемых к новым движениям, неизбежна, но как же хочется кого-нибудь убить! А еще больше хочется завалиться в постель и чтобы ни одна тварь меня не трогала минимум сутки!

Наконец тренировка закончилась, и я поплелся к выходу из зала в сопровождении сердобольного садиста-тренера. По пути к вестибюлю я узнал о своем новом знакомом пару интересных вещей. Оказалось, что сей охранитель – бывший профессиональный дуэлянт. И попал на службу в Особую канцелярию именно из-за своей профессии. Убил на хольмганге кого-то не того, и быть бы Тишиле Бережному каторжанином, если бы не заступничество прежнего главы Особой канцелярии, предоставившего влипнувшему в неприятности дуэлянту выбор. Либо каменоломни, либо синий мундир и достойный пенсион по выслуге. Вот так и оказался гроза хольмгангов учителем для всяких обормотов, «кои, окромя дреколья в руках ничего путнего не держали». Определили ему небольшое подворье на Плотницком конце, туда и ходят синемундирники для постижения науки нарезания ближнего своего аккуратными ломтиками. А вот сегодня, вишь, попросили самого явиться в канцелярию.

– Так что, Тихомир Храбрович, выйдет что толковое из нашего фехтования, как думаешь? – поинтересовался я у охранителя, когда мы уже вышли в вестибюль.

– А почему не выйдет? Выйдет. Я ж вижу, вы, ваше благородие, со сталью знакомы не понаслышке. Понимание, что кусок железа с плотью человечьей наделать может, имеете. Ну так это самое главное и есть. Ежели понимание имеется, ухватки что мясо нарастут, – прогудел охранитель. – Вот только одно скажу. Про фехтование более при мне не упоминайте. Я вас не красивостям и состязательному манеру учить буду, а как врага саблей иль палашом сподручней на тот свет спровадить. Ясно?

– Ясно, Тихомир Храбрович, – кивнул я. Ой интересный дядька, ой интересный!

– Ну а коли ясно, то и ладно, – кивнул охранитель. – Завтра после обеда подойду. Продолжим урок. А сейчас покойной ночи, Виталий Родионович. Девятый час, пора и мне до дому. Уж поди и жена заждалась.

– До завтра, Тихомир Храбрович, до завтра. – Я раскланялся с охранителем под удивленным взглядом дежурного и направился во флигель, где меня ждал очередной том записок Хейердалла, горячий чай со сластями и кресло у растопленного камина.

Утро встретило меня уже привычными булочками и кофием в исполнении Лады, после чего, пребывая в замечательнейшем настроении (даже тянущая боль в суставах почти не раздражала), я привел себя в порядок и отправился за очередной порцией знаний к исследователям.

Надо сказать, что Берг сдержал-таки свое слово и поделился способами защиты от колюще-режущих предметов. В том числе и от тех, что запущены умелой рукой в полет. Принцип оказался незамысловат. При соприкосновении клинка с ментальным щитом последний так уплотняет воздух вокруг защищаемого, что перед тем как достичь тела, клинку, оказывается, необходимо преодолеть преграду, сравнимую по упругости с двадцатисантиметровым слоем плотной резины. И вот тут я не понял, а что мешает таким же образом остановить пулю? Берг говорит, что мешает скорость. Иначе говоря, щит просто не успевает срабатывать и уплотняет воздух тогда, когда пуля уже пролетела… то есть достигла цели. Пробовали растягивать границу действия щита. Бесполезно. Если тревожный радиус меньше двух метров, щит не успевает сформироваться, если больше… то это просто неудобно, к тому же щит срабатывает на любой, влетающий в этот радиус предмет больше или меньше определенной массы. А таким предметом может оказаться что и даже кто угодно. В общем, громоздко это все и неэффективно. Естественно, что такой результат никого не устраивает. Хм… Надо подумать. И поэкспериментировать… Так. Где там мой список разрешенного к ношению оружия? Точно. Сейчас возвращаюсь во флигель, штудирую список, а потом вперед на поиски приличного оружейного магазина. Думаю, моих средств должно хватить на покупку чего-нибудь громко стреляющего.

– Виталий Родионович, думаете, вы единственный, кого захватила эта проблема? – попытался урезонить Берг, заметив мечтательное выражение моего лица. – Поверьте, это не так. Каждый, каждый, кто хоть раз сталкивался с поздней реакцией воздушного щита, пытался решить эту задачу. И как вы понимаете, безуспешно.

Я согласно покивал и, толком не дослушав исследователя, рванул на выход. Мне кажется, задачка вполне может быть решена. Если защита будет реагировать не на саму пулю, а, допустим, на характерную вспышку или звук затвора… В общем, есть над чем подумать. Хех. Не хотелось бы, правда, опаздывать на тренировку с Тихомиром, но интересно же!

Часть 2

Глава 1 На свободу с чистой совестью

После того, как я окончательно оклемался от последствий жутковатого эксперимента с «хрустальной сферой», жизнь моя некоторым образом устаканилась, я даже пару раз выезжал в город на прогулку. Ненадолго, правда. Но тут уж ничего не поделаешь, Телепнев настоял на том, что мои прогулки не будут длиться больше трех-четырех часов. «Во избежание всяческих неприятных неожиданностей», как было мне сказано князем. Прежний бешеный ритм жизни приказал долго жить. Не стало ежедневных авралов и многочасовых медитаций у исследователей, хотя я и продолжал наведываться к ним каждое утро в попытках вызнать что-нибудь полезное. Правда, процесс был обоюдным. Я терзал Буса и Берга на предмет новых знаний, а Хельга с Олафом и Ярославом то и дело требовали, чтобы я то свернул, то развернул свою блокировку под их присмотром. Эта, с позволения сказать, работа длилась примерно до обеда, компанию в котором мне частенько составляли исследователи, а порой и иные сотрудники канцелярии, среди коих у меня как-то незаметно образовалась уйма знакомых, с которыми при встрече надо было как минимум раскланяться, а то и переброситься парой слов «о погоде, о семье». А уж охранители, недавно сверлившие меня подозрительными взглядами, теперь при встрече с отменным рвением козыряли моему благородию. А как же! По распоряжению князя каждый синемундирник обязан был посещать спортивный зал не реже трех раз в неделю и «с усердием перенимать боевые ухватки у его благородия Старицкого». В общем, превратил-таки меня князь в тренера для своего «спецназа»… М-да. Конечно, до современных мне «спецов» этим медведям еще пилить и пилить, но они старались, как и предписано было в приказе, с усердием перенимали ухватки, несмотря на то что учил их явный штатский. И это при том, что отношение военных и прочих обмундированных к «шпакам» во все времена было, скажем так, несколько снисходительным. Правда, истины ради стоит отметить, что некоторые из моих новоявленных учеников с удовольствием оставались в зале по окончании тренировки. По-моему, им доставляло немалое удовольствие наблюдать за тем, как злобного тренера, еще полчаса назад устраивавшего им веселую жизнь, гоняет их же собрат-охранитель. Надо отдать должное Тихомиру, зрителей он шугал в том же стиле, в каком вбивал в меня умение махать острым железом. Иначе говоря, не успевшим вовремя слинять, нехило прилетало дубинкой, с которой Тишила, по-моему, не расставался вовсе, после чего неудачникам вручались дрыны, изображавшие нечто длинноклинковое, и начиналась потеха. К моему величайшему удивлению, далеко не каждый охранитель мог похвастаться мастерством фехтовальщика, так что доставалось им от Тишилы по полной программе. Когда же я рискнул поинтересоваться у знакомого мне по «банному делу» поручика, в чем причина столь низкой подготовки охранителей, тот лишь пожал плечами.

– А с кем моим орлам рубиться, Виталий Родионович? Наши противнички и сами-то частенько сабли в руке не держали, а ежели дойдет до смертоубийства, так здесь табельный «Сварскольд» куда как сподручней. Да и перечить под его угрозой мало какой лиходей осмелится, – объяснил поручик, оставив меня в легком недоумении. Ну в самом деле, на кой тогда синемундирники вечно таскают с собой по полтора килограмма на фиг им ненужной стали? Понты?

На фоне всей этой физкультурной пасторали мои достижения в естествознании выглядели куда как бледнее. Сложно сказать, в чем была причина этого перекоса. Может, ученик моим исследователям попался куда худший, нежели испытатель, а может, просто все эти ментальные выверты не для меня? Черт его знает. Но если в плане исследований все у нас шло как по маслу (я настропалился чуть ли не мгновенно раскрывать и сворачивать блокировку, а розмыслы и вовсе принялись за создание первых рабочих образцов искусственных оболочек), то моя возня с защитой от пуль, например, буксовала со страшной силой.

Нет, с самой защитой все было неплохо. Показанная Бергом схема, уплотняющая воздух вокруг объекта, вполне эффективно останавливала любой попадающий в область ее действия предмет. Отвратительно было со временем ее постановки. Сначала я пытался привязать ее к звуку выстрела. Облом. Несмотря на всю архаичность местного оружия, пули, из него выпускаемые, звуковой барьер преодолевали без проблем. Единственное, что удалось сделать в этом плане, это заставить реагировать защиту на звук взводимого курка (за неимением в местных короткостволах затворов, о звуке которых задумывался… Местные пистоли оказались все поголовно револьверного типа, или барабанники, как их принято здесь называть, о чем я узнал, лишь посетив оружейный магазин. Счастье еще, что князь выделил десяток табельных «Сварскольдов» для обкатки в подвальном тире). Но такая защита не без изъянов. Несмотря на то что я постарался, насколько это возможно, увеличить разрешающую способность тревожной части защиты, с тем чтобы она могла отреагировать на нужный звук, даже если он будет заглушен какими-то шумами, по-настоящему чуткой «тревожка» так и не стала, да и больно ненадежен был этот способ. Достаточно сказать, что если мимо проедет «лихач» и в то же время какой-нибудь супостат, в паре десятков шагов от меня, взведет курок своего «Тиссо», защита его прошляпит… Грустно. Плюнул на это дело и взялся за отработку иных вариантов. Второй способ показался мне куда интереснее, по крайней мере скорость света куда выше скорости звука и уж однозначно выше скорости полета местных пуль… На пробу я отстрелял несколько коробок патронов разных марок и долго-долго морочил себе голову тем, как вбить параметры вспышек от выстрелов в тревожную часть защиты. Пока не догадался выставить своеобразные «вилки», определяющие верхние и нижние значения. Количество «датчиков» удалось уменьшить чуть ли не на порядок, но все равно защита получилась громоздкой, с чрезмерно развитой тревожной частью, выглядящей в мысленном взоре как покрывающие всю тонкую оболочку иглы ежика, заканчивающиеся небольшими раструбами. Самое паршивое, что, находясь под такой защитой, даже раскинуть простейшую сеть познания оказалось чертовски тяжело. Да что там сети, если воспользоваться щупами, чтобы вытащить с полки нужную книгу, и то стало почти неподъемным делом.

У меня совсем было опустились руки от этих неудач, когда результат деятельности моего ущербного разума попал на глаза хмурой Хельге, только что получившей грандиозный разнос от князя за болтовню об исследованиях, проводимых ее командой, в неподобающем месте. Пообщалась с коллегами из университета, называется. Собственно, чтобы вывести барышню из депрессии по поводу несправедливости жизни вообще и начальства в частности, я и продемонстрировал ей свое творение. Увлекающаяся натура рыжей исследовательницы, как я и ожидал, тут же переключилась на оценку увиденного. В отличие от братца, Хельга не стала твердить, что создание защиты от пуль невозможно…

– В этом что-то есть, Виталий, – задумчиво протянула рыжая исследовательница, не спуская глаз с результата моей работы. – Конечно, тяжеловато на вид, и вряд ли возможно приспособить твою задумку в качестве обычного щита… Но вот если совместить с нашей разработкой, то может и выйдет что-то толковое.

– С какой разработкой? – не понял я.

– Как это? С искусственной тонкой оболочкой, разумеется, – пожала плечами Хельга. – Зададим ей нужный вид, и готово. Основная проблема-то с твоей защитой в ее громоздкости. То есть твое ментальное тело вынуждено чуть ли не напрямую управлять всем этим кошмаром. А если мы встроим эту функцию в созданную оболочку, то естественное тело будет разгружено и сможет выполнять иные задачи, не отвлекаясь на контроль защиты… Только объясни, пожалуйста, зачем тебе понадобилось так много чувствительных окончаний? Не проще было обойтись хотя бы десятком?

– Может, и проще, – вздохнул я. – Только у меня не получилось создать окончания с большим диапазоном принимаемых сигналов. Пришлось брать количеством. Какие-то из них «видят» только вспышку барабанника «Барринса», к примеру, а какие-то реагируют только на отраженный свет от выстрела, зато чуть ли не любого короткоствольного оружия.

– Будет много ложных срабатываний, – утвердительно заметила Хельга.

– Ну-у, не так уж и много. По расчетам получается одно ложное срабатывание на десять оправданных.

– А это не много? – Хельга вздернула бровь, но тут же кивнула. – Впрочем, наверное, ты прав. Пусть лучше иногда защита срабатывает вхолостую, нежели опаздывает или вообще не включается… Ну что, попробуем?

С этими словами Хельга сорвалась с места и, взметнув длинной юбкой пыльный вихрь, умчалась к коллегам. Даже не подумала меня подождать… Экспериментаторша, что с нее взять?

М-да. Манипуляции с менталом – штука, конечно, интересная, но что дальше? Еще немного и я полезу на стены флигеля от идиотизма происходящего. Все эти натужные попытки исследователей и князя найти мне хоть какое-то занятие и следующие за ними преувеличенные похвальбы в мой адрес за выполнение ерундовых, никому не нужных заданий… Если первые пару недель после моей медитации я еще воспринимал это как своеобразную психотерапию, то теперь… Жуть. Ну не привык я к синекуре! А назвать иначе мою работу в канцелярии, после того как исследователи разобрались с блокировкой, невозможно. Может, поэтому я так обрадовался, когда князь направил на мои тренировки охранителей. Хоть как-то оправдываю те немаленькие суммы, что еженедельно выдает мне казначей канцелярии в качестве жалованья.

– О чем кручинитесь, Виталий Родионович? – О, легок на помине. Я поднялся с кресла, приветствуя Телепнева, неслышно вошедшего в гостиную.

– Рад вас видеть, Владимир Стоянович. – Мы обменялись рукопожатиями, и глава канцелярии сел в соседнее с моим кресло. – Да вот думаю, чем себя занять у вас на службе.

– А что, нынешних забот вам уж недостаточно? – В тоне князя легко можно было прочесть недовольство моими словами. Его трудности.

Я взглянул на вошедшую следом за князем Ладу, в ожидании непонятно чего застывшую у выхода на лестницу.

– Ваше сиятельство, желаете чаю или кофию? – Дошло. Спасибо, Лада.

– Кофий, пожалуй, – медленно кивнул Телепнев. Лада, услышав ответ князя, тут же слиняла на кухню, а глава канцелярии тут же вернулся к теме. – И все же, Виталий Родионович, разве вам недостаточно дел на службе?

– Владимир Стоянович, неужто сами не видите? – Я вздохнул. – Ведь чем я занят с тех пор, как оправился от той медитации? Тренирую охранителей? Учусь манипуляциям с менталом? Пару раз в день демонстрирую исследователям действие блокировки? Ерунда. Сплошная синекура. Не дело это, князь, совсем не дело.

– Э-э, голубчик, да вас никак скука заела? Сплин, как говорят иные наши соседи… – неожиданно усмехнулся Телепнев. – Не ожидал, совсем не ожидал. Ваши ровесники в обществе, чай, только радовались бы такой невеликой службе, а вы… Право же, какое разительное отличие. Ужели в вашем родном мире все молодые люди столь ревностно относятся к служению Отечеству?

– Вряд ли, Владимир Стоянович. – Я усмехнулся.

– Ну что ж, будем считать, что вы у нас эдакий уникум, – отразил мою усмешку князь, после чего благодарно кивнул Ладе, принесшей кофе, и, приняв у нее из рук чашку, посерьезнел. – Знаете, Виталий Родионович, в чем-то я вас понимаю. Наверное, я бы и сам страдал от скуки, окажись на вашем месте… Но что делать, по нашему соглашению я более ничем не могу вас занять… Да и сами вы должны понимать, что как бы то ни было, но допускать вас к серьезной работе в канцелярии я не имею права. Но вообще, как вы помните, через неделю заканчивается срок нашего с вами сотрудничества. Вот тогда вы и обретете столь долгожданную свободу. Правда, вместе с ней вы получите и определенные проблемы, и первой из них станет добыча средств к существованию…

Вот тут я не мог не согласиться с князем. Действительно, стоит мне выйти за ворота канцелярии, как вопрос пропитания станет ребром. Нет, деньги у меня есть, жалованье-то тратить некуда, даже с учетом того, что часть его уходит на оплату услуг Лейфа и Лады, остается вполне приличная сумма по местным меркам. Но все же недостаточная для того, чтобы прожить на нее целую жизнь. Максимум, на что ее хватит, это на год-другой скромной жизни. И о личном поваре и экономке в этом случае придется забыть… А не хочется. Особенно о Ладе.

Князь внимательно наблюдал за моим лицом. Правильно, разобраться в моих эмоциях напрямую у него теперь не вышло бы, вот и пришлось обойтись его сиятельству контролем моей мимики. Правда, надо отдать ему должное, физиономист из Телепнева получился очень неплохой. Впрочем, трудно было ожидать иного от главы службы безопасности немаленького государства.

– Вижу, вы отдаете себе отчет в тех сложностях, что вас ждут за порогом канцелярии. Посему предлагаю вам поступить следующим образом. Я не могу предложить вам службу в штате канцелярии, поскольку, согласно уложению, всякий подданный, ищущий штатного чина, должен закончить специальные курсы государева училища, кои, как мы знаем, вы не проходили. Но я могу сохранить за вами должность наставника для наших охранителей. Поверьте, не из снисхождения, но потому что ухватки ваши действительно оказались весьма для них полезны. Будете заниматься с охранителями два-три раза в неделю, расписание можно будет уточнить позже. Понятно, что жалованье ваше несколько уменьшится по сравнению с нынешним, да и флигель придется освободить, но уж клятвенно вас заверяю, что на достойную, хоть и не шибко роскошную жизнь жалованья вам будет достаточно. Да, вот еще. Поскольку уложениями не дозволяется найм штатских для службы в Особой канцелярии, чин письмоводителя, заштатный разумеется, остается за вами, Виталий Родионович.

– Это обязательно? – вздохнул я.

– Да, – коротко ответил князь, но, глянув на мою кислую физиономию, смягчился. – Посмотрите на адъюнкт-профессора Граца, его же не смущает чин заштатного коллежского советника. Отнеситесь к вашему статусу так же.

– Попробую. – Я вздохнул.

– Вот и ладно. – Телепнев покивал и, отставив чашку на стол, поднялся с кресла. – Что ж, надеюсь, с обретением свободы ваш сплин отступит, а?

– Я тоже на это надеюсь, Владимир Стоянович, – согласился я, поднимаясь следом за главой канцелярии.

– Ну что ж. Тогда позвольте откланяться… и, Виталий Родионович, при первой возможности навестите профессора Граца. Думаю, он сможет порекомендовать вам квартиру в приличном доме. – С этими словами князь коротко кивнул, прощаясь, и покинул гостиную.

М-да. Особая канцелярия, кажется, совсем не хочет меня отпускать. Впрочем, чего еще можно ожидать от спецслужбы?

Попрощавшись с князем, я спустился на первый этаж, где нашел Ладу и Лейфа. Как-то само собой получилось, что эти двое превратились из прикомандированной прислуги сначала в моих личных слуг, а чуть позже, когда я окончательно избавился от последствий той памятной медитации, и вовсе образовали что-то вроде моего ближнего круга. Даже с Хельгой, единственным человеком в этом мире, с которым я был на «ты», я чувствовал себя куда скованнее, нежели в обществе Лады и Лейфа. Что подвигло их уволиться от Граца, я пока так и не узнал, да мне это и не было особо интересно. Даже если окажется, что это всего лишь еще один шаг Телепнева по контролю моего благородия, на отношение к Ладе и Лейфу сей факт вряд ли повлияет. Пусть шпионят, если надо. У меня особых тайн не имеется, а если и появятся, то уж спрятать их я сумею. Надеюсь…

На кухне, как всегда, дым стоял коромыслом. Тут постоянно что-то парило, шкворчало и кипело. Вот и сейчас Лейф, быстро, почти не глядя, рубящий зелень, то и дело отвлекался на пышущие жаром сковороды и при этом успевал ворчать на Ладу, сосредоточенно взбивающую какую-ту массу в небольшой плошке. В ответ девушка только изредка фыркала, но от работы не отвлекалась. Моего прихода эта парочка поначалу даже не заметила, правда, только до того момента, пока я не попытался разжиться снедью. Стоило протянуть руку к поджаристому пирожку, горка которых возвышалась на рабочем столе, как Лейф тут же меня заметил.

– Виталий Родионович, ну к чему это? Подождите с полчаса, накроем стол как надобно, отобедаете, – прогудел повар.

– Прости, Лейф. Не удержался. Уж больно аппетитное печево, – повинился я. – Вообще-то я зашел совершенно по другому поводу. Ну-ка, други мои, подскажите, как мне найти дом Меклена Францевича?

– Навестить желаете… – улыбнулся Лейф. – То верно. Как вы свалились, господин профессор, почитай, каждый день о вашем здоровье справлялся, а потом и вовсе местных врачей взашей прогнал да сам за вами смотрел.

– Балабол, – фыркнула Лада. – Виталий Родионович спрашивал, как ему профессора сыскать, а не о том, кто за ним по болезни ходил. Вы не слушайте Лейфа, ваше… Виталий Родионович. Коли желаете навестить профессора, езжайте на Неревский конец, там, напротив гостиного двора, его особняк стоит. Аккурат сразу за зданием Торгового собрания. Только вы наперед ему визитную карточку отошлите, за день предупредите о том, что в гости пожалуете.

– А что, по телефону предупредить нельзя? – хмыкнул я, за что тут же получил два осуждающих взгляда.

– То не по правилам, – после долгой паузы покачала головой Лада и пустилась в объяснения: – Ежели дело какое срочное, то можно и телефонировать. Сие простительно. Но уж коли в гости собрались, то надобно вежество проявить, уважить хозяев, дабы они подготовиться могли к визиту да встретили гостя как должно.

– Понял-понял, – кивнул я. – Вот только тут одна закавыка. Визиток у меня нет. Не было в них необходимости, вот и не заводил.

– Визиток? Так у вас же цельный шкаф костюмами забит, – непонимающе взглянул на меня Лейф.

– Я про визитные карточки говорю, – поправился я. Действительно, визитка здесь это именно костюм, а не картонный прямоугольник с реквизитами. Его-то именуют либо визитной карточкой, либо просто карточкой, но никак не визиткой. Конфуз, однако. Черт, все-таки я пока еще слишком мало знаю об окружающем мире. Пока я сижу во флигеле, это не особо заметно, но стоит вырваться «на волю, в пампасы», как мое незнание местных обычаев станет большой проблемой… вплоть до дуэлей, или как они здесь называются, хольмганга.

Правда, кажется, я нашел способ исправить это недоразумение. Вот он сидит передо мной, аж в двух экземплярах. Решено, сейчас мы их и припряжем к ликвидации безграмотности среди отдельно взятого меня. Я окинул брата с сестрой изучающим взглядом.

– Лада, Лейф, прошу вас внимательно меня выслушать. Как вы заметили, я не очень хорошо осведомлен о традициях местного общества. Так получилось, что я родился и вырос в месте, где подобные обычаи совсем не в ходу. Так что буду вам благодарен, если вы возьмете на себя труд помочь мне разобраться с принятыми в здешнем обществе правилами, – выдохнул я, завершая тираду.

Лада и Лейф переглянулись и, словно неслышно о чем-то договорившись, слаженно кивнули.

– Не сомневайтесь, поможем, ваше благородие, – пробасил Лейф и неожиданно подмигнул. – Отец наш тоже из природных ушкуйников, а в городе осел, так и полугода не прошло, как сию премудрость выучил. Так что теперь никто в нем волка бегущих холмов и не угадает, ну кроме разве что таких же ушкуйников.

Я еле заставил себя проглотить вопросы, уж было готовые сорваться с моего языка после слов Лейфа. Приняли они меня за какого-то ушкуйника, и черт бы с ним. Потом разберемся. Главное, что с вживанием в местное общество ребята мне помогут. А с остальным попозже разберемся.

– Вот и славно. – Я кивнул брату с сестрой. – Значит, теперь надо заказать эти самые визитные карточки, да?

– Не извольте беспокоиться, Виталий Родионович, все сделаем в лучшем виде. Только набросайте, что должно на карточке напечатать. А к завтрашнему вечеру я вам их принесу, – скороговоркой произнесла Лада.

– Так. А что на них написано должно быть, я не знаю, – развел я руками. Ну в самом деле, хрен его знает, что там на этих карточках у них печатают, кроме ФИО? О! – А знаете, пусть там только мои фамилия, имя и отчество значатся.

– А титул, регалии? – удивленно вскинулась Лада.

– К черту, – отмахнулся я.

– Правильно, – поддержал меня Лейф. – Титул – это вон земельным дворянам да бондам кич. А морским волкам громкое величанье ни к чему.

И все-таки за кого ж меня принял этот повар с замашками вояки?

– Ну как пожелаете, Виталий Родионович. А цвет, шрифт… – заговорила Лада, грозно поглядывая на братца.

– То на твое усмотрение, красавица, – пожал я плечами. – Главное, чтобы аляповато не было.

– Все исполню, ваше… Виталий Родионович, – кивнула Лада и вдруг встрепенулась. – Ой, Лейф! Заболтались мы… Что ж ты за сковородами-то не следишь?!

– И вправду, – прогудел ее братец, разворачиваясь к плите. Я понял, что меня таким образом выпроваживают с кухни, и тихонько удалился. Правда, на лестнице меня догнал голосок Лады.

– Виталий Родионович, обед будет готов через полчаса. Вам кофий сейчас подать или как откушаете?

– Сейчас подавай, – откликнулся я, уже выходя в гостиную.

Глава 2 Гости, они бывают разные…

Интересно, а с чего это господин профессор так моему приезду удивился? Вроде за сутки-то должен был в себя прийти… Не зря же я ему по всем местным правилам карточку присылал? Да и князь не с бухты-барахты о Граце вспомнил, наверняка перекинулся парой слов с профессором, благо прогресс здесь до телефонизации уже дошел, хоть и не повальной. Дорогое это удовольствие, оказывается, телефонная связь, куда как дороже, чем у нас мобильная в начале девяностых.

– Вот не ожидал, Виталий Родионович, совсем не ожидал… – покачав головой, в очередной раз проговорил Грац, разливая по бокалам терпкий портвейн.

Черт, да я впервые в жизни пробую такую вещь… М-да, это не та бормотуха, что досталась нам от «совка». То есть, может, и на моей «исторической родине» продается нечто подобное тому нектару, что разливает по тюльпанам бокалов Меклен Францевич, да только вот ассоциации типа: «Агдам» и «Три топора» напрочь отрезали всякое желание тратить деньги на подобную гадость. Каюсь, был не прав.

Я с удовольствием пригубил темный ароматный напиток и улыбнулся.

– Отчего же не ожидали, Меклен Францевич? Помнится, сами в гости зазывали или уж позабыли?

– Как можно, Виталий Родионович? – укоризненно проговорил профессор, жестом отсылая застывшего у входа в гостиную дворецкого. – О приглашении я не забывал. Просто не думал, что вы последуете совету Владимира Стояновича. С вашей-то подозрительностью.

– Знаете, профессор, я, может быть, и не в меру насторожен, но вот на полного идиота, по-моему, все-таки не очень похож. Пока действия князя не выбиваются из нашего соглашения, я не вижу поводов игнорировать его советы. Тем более что я прекрасно осознаю свою беспомощность во многих вопросах местной жизни. Это, конечно, не смертельно, но мне бы не хотелось лишних проблем.

– Что ж. Вполне разумный подход. – Профессор поднялся с кресла, покрутил в руке бокал с портвейном и, поставив его на столик, заговорил решительным тоном: – Верите ли, Виталий Родионович, я действительно до сих пор чувствую себя некоторым образом виновным в том, что вам пришлось пройти через все эти крайне неприятные процедуры в отделении господина Сакулова… М-да… Знаете, я ведь даже прошение подал на имя князя. Ждал решения его сиятельства и удивлен был сверх всякой меры, когда он сам под вечер ко мне домой нагрянул. Отставки моей не принял, отчитал как мальчишку и заявил, что паранойя, оказывается, заразная болезнь. Правда, после ужина его сиятельство несколько поостыл…

– Ну да, – протянул я. – И наверняка предложил вам взять на себя некоторые заботы о моем обустройстве с окончанием «заключения» в Особой канцелярии.

– Именно так, Виталий Родионович, именно так, – согласно наклонил голову профессор и, облокотившись на спинку кресла, уставился на огонь в потрескивающем горящими дровами камине. Помолчав с минуту, Грац проговорил: – Хитер князь, ох хитер. Так он и мне честность свою демонстрирует, и вас, голубчик, из-под надзора не упускает, но одновременно же дает понять, что не намерен напрямую вмешиваться в вашу жизнь.

– Похоже на то, весьма похоже. – Я взял со столика бокал профессора и, протянув его хозяину, заключил: – Что ж, ежели вы правы, Меклен Францевич, на что я немало надеюсь, то может, пора нам и мировую заключить?

– А и правда. – Грац принял бокал и, чокнувшись со мной, лихо его опростал. Вот, а говорят: «Этикет, этикет»… Фигня это все, когда соответствующий повод имеется. Я опрокинул свой бокал следом за профессором.

– А поведайте мне, Меклен Францевич, как так получилось, что Лада с Лейфом от вас ушли, да у меня на службе оказались, причем фактически не интересуясь моим мнением на сей счет… или и тут наш князь постарался? – поинтересовался я, дождавшись, пока профессор в очередной раз наполнит наши бокалы. Грац усмехнулся и, отправив в рот пластинку копченой, острейшей оленины, пожал плечами.

– Вот уж не могу знать, Виталий Родионович. Право, не только для меня, но и для князя поступок слуг стал полной неожиданностью… И объясняться они не пожелали. Но предположения кое-какие у меня имеются. Как же без них? Чай, не один день с Владимиром Стояновичем головы над сей загадкой ломали.

– Ну-ну? – поторопил я профессора, внезапно увлекшегося закуской.

– Вы воин, Виталий Родионович. Постойте, не отнекивайтесь и не ссылайтесь на давнюю отставку. Я не говорю о военных с их эполетами, позументами и звенящими шпорами. Я имею в виду воинов по духу, прирожденных, так сказать. Это первая причина, почему Лейф перешел к вам на службу и перетащил за собой сестру. Для него очень важно оказаться под началом воина. А кроме того, у вас, Виталий Родионович, если мне память не изменяет, имеется некий рисунок на плече… – медленно проговорил Грац, и я почувствовал, что краснею. Действительно, на моем левом плече имеется татуировка, сделанная в результате большого загула с бывшими, так сказать, коллегами. Встретились уже будучи на гражданке, почти случайно… Ну и погуляли. Очень уж нам, изрядно подогретым беленькой и воспоминаниями, пришлась по душе идея обзавестись «памяткой» о совместной службе, благо запретить нам того, как людям штатским, уж никто не мог. Тогда-то у меня на плече и появился якорь, скрещенный с мечом, на фоне штурвала, очень, кстати говоря, приличного качества. Вроде бы ничего особенного, и краснеть не с чего. Вот только татуировку эту мне и моим бывшим сослуживцам сделала «мадам» в борделе, на юге Москвы. М-да уж.

– Вы правы, профессор. Имеется у меня на плече татуировка. – Я кое-как пришел в себя. – Вот только какое это имеет отношение к переходу Лады и Лейфа ко мне на службу?

– На Руяне, Виталий Родионович, до сих пор проживают люди, не забывшие традиций и обычаев предков. Иногда они даже ходят в походы. Правда, нынешние их ушкуи ничуть не похожи на древние, да бояре, их водящие, большей частью имеют чины полковников иррегулярного войска государева… Так вот, у них, как и многих иных морских разбо… э-э… воителей, рисунки, подобные вашему, частенько встречаются. А отец Лейфа и Лады из тех мест родом. Так что, думаю, именно сие изображение и было тем решающим доводом, что заставил Лейфа и Ладу покинуть службу у абсолютно гражданского профессора и перейти к вам.

– Странно, – протянул я. – И незазорно было Лейфу в услужение идти-то? Если я верно понимаю, они с Ладой дети профессионального военного, можно сказать, в касте от рождения…

– Каста… кастильский диалект, если не ошибаюсь?? – выгнул бровь профессор, но, не дождавшись от меня ответа, вернулся к теме нашей беседы. – Ежели б они на родине остались, на Руяне то бишь, то уж точно в слуги не пошли бы. В шестнадцать лет Лейф был бы принят в дружину на один из ушкуев, а Лада стала бы дом вести. Да только отец их после смерти супруги переселился в Хольмград и повесил оружие на стену, а значит, из ушкуйников вышел. Детям его тогда до совершеннолетия год-другой оставался. Естественно, что он забрал их с собой, тем самым лишив сына надежды на службу на ушкуях…

– Ну а все-таки как они в слуги-то пошли, Меклен Францевич? – поторопил я медлительный рассказ профессора.

– По обычаю, на шестнадцатую весну отпрыск ушкуйника должен уйти на добычу. С разбоя ли, труда ли он ее возьмет, то не важно. Лишь бы не краденой была. Старшие ту добычу оценивают и, коли решат, что она хороша, снимают с себя всякую заботу о юноше. С того момента он сам себе голова. Дочерей работать не заставляют, но учат вести хозяйство. Уж не знаю, почему отец их покинул остров, но даже выйдя из ушкуйников, традициям старый черт не изменил. Вот и оказался шестнадцатилетний парень на улице в поисках заработка. Можно только посочувствовать Лейфу. Будь дело на Руяне, его бы просто взяли новиком на ушкуй, а там с первого же выхода и добыча была бы… Да только, отъехав с острова, закрыл ему отец дорогу в новики. В Хольмграде же совсем иное дело. Ну кому здесь нужен шестнадцатилетний юноша без самых малых мирных умений? Помыкался Лейф, да и пристроился поваренком в ресторации. Не знаю, чем думал их отец… ох не знаю. Своими затеями превратил он сына из воина в повара, да и дочь недолго в отчем доме пробыла. Едва Лейф стал шефом, а дело-то, кстати, небывалое, за два-то года из поваренка-посудомойщика стать мастером кулинарии! Так вот, стоило Лейфу заполучить под свою команду кухню ресторации, Лада тут же сбежала под его крыло. Сняли они на пару квартиру да в ней и жили, пока та ресторация не сгорела. Тогда-то ее хозяин, старый знакомый моего отца и добрейшей души человек, пристраивая бывших своих работников, ко мне и обратился. Я и взял Лейфа с Ладой в свой загородный дом, думал через пару лет их на хозяйство поставить, нынешние-то повар с экономом уж в изрядных летах, вот им замена и была бы. Да видно, не судьба. Зато теперь у Лейфа есть шанс исполнить свою мечту…

– Какую же?

– Вернуться на Руян и стать ушкуйником, – ответил профессор и, заметив непонимание собеседника, пояснил: – В новики путь ему закрыт, да и вырос он из тех лет. Потому остается только две возможности для Лейфа исполнить мечту. Первая: привести на Руян собственный ушкуй, что, как вы понимаете, задача почти невыполнимая, а второй путь – отслужить под началом воина не менее пяти лет и выдержать перед Господой боярской испытание. Коли пройдет, быть ему на ушкуе по выбору бояр. Нет, путь ушкуйника для него будет закрыт окончательно, даже если он после поражения в испытании собственный ушкуй приведет. На Руяне его не примут. Так-то.

– Вот так история. – За рассказом Граца я совершенно забыл про недопитый портвейн, а вспомнив, пригубил и скривился. От близкого огня напиток перегрелся, и вкус его стал почти невыносим, по крайней мере для меня. Заметив мою кривящуюся рожу, профессор покачал головой.

– И чему же вас «сакуловцы» только учили, Виталий Родионович? – Грац коснулся кончиком пальца нагревшегося бокала в моей руке, и я тут же почувствовал, как стеклянный сосуд стремительно холодеет. Однако.

– Научите, Меклен Францевич?

– Нет ничего проще, Виталий Родионович, – кивнул профессор. – А вообще, думается, стоит вам заняться бытовым применением обретенных способностей. А то, поди, сами-то и накопитель не зарядите, а?

– Полностью с вами согласен, Меклен Францевич, – вздохнул я. – Тем более что я даже не знаю, о каких таких накопителях вы речь ведете… Но подозреваю, что это устройство настолько банально, что не уметь его заряжать просто стыдно.

– Правильно понимаете, голубчик, – рассмеялся Грац. – Ничего, на днях этим займемся… А сейчас уже поздно, первый час ночи. Пора и почивать. Ваша комната уже готова.

– О чем вы, Меклен Францевич? Какая комната?! – спохватился я. – Я же уже час как должен быть в канцелярии.

– Не стоит так волноваться, право, – отмахнулся Грац. – Я телефонирую князю, и поверьте, он не будет возражать по поводу вашего отсутствия.

– Возражать, может, и не будет, но уж точно не преминет при удобном случае упрекнуть меня в нарушении слова, – покачал я головой.

– Бросьте, Виталий Родионович… – Профессор чуть заметно усмехнулся. – А и упрекнет князь, так ведь не всерьез. А раз так, то что вам за морока? Оставьте ваши волнения, друг мой. Право, вам совершенно не о чем беспокоиться. Да и возвращаться через половину города, ночью… Знаете, не самая лучшая идея, уверяю вас.

– Хотя бы разрешите воспользоваться телефоном самому? Негоже перекладывать объяснения за свой проступок на чужие плечи. – Кажется, мне удалось настоять на своем. Грац вздохнул и повел рукой в сторону тяжелого телефонного аппарата, водруженного на персональную консоль у стены под зеркалом и блистающего надраенной медью трубок и лакированным корпусом благородного дуба.

Первым делом я набрал номер кабинета князя в канцелярии. Да-да, в здешних аппаратах устанавливают классический дисковый номеронабиратель и напрочь отсутствуют «граммофонные ручки», а посему нет никакой необходимости изображать из себя сумасшедшего подрывника с истошным воплем лося во время гона: «Барышня!!!»

Ответом были привычные щелчки и полная тишина на линии. В принципе этого следовало ожидать. Какого черта его сиятельство забыл в канцелярии в первом часу ночи? Нет, попытаться-то я должен был, но раз Телепнев не отвечает, будем звонить дневальному.

Вот там-то трубку подняли моментально. Выслушав представление охранителя, я назвался сам и, выдав свое местонахождение, внаглую заявил, что вернусь в канцелярию не раньше полудня, о чем, дескать, и следует доложить старшему караула. Дневальный, тяжело вздохнув, буркнул что-то вроде: «сдем вашбродь, гпдин насвник» и отключился. Вот и славно.

Утро добрым не бывает… Кто сказал? Убил бы гада. Нельзя так правду-матку резать, никак нельзя. Помрет еще от многочисленных проникающих… Ой-ей. Что ж так голова болит-то, а? Нет, все. Портвейн больше не пью. Оно, конечно, штука вкусная, но с утра дюже похмельная. А ведь мы вчера всего-то пару бутылочек с профессором уговорили. Под острую оленину и орехи… Эх-х. Где ж моя Лада, когда она так нужна, а?

Не успел я додумать мысль, как дверь в спальню тихонько отворилась, и на пороге показался благообразный седой дядечка, самого что ни на есть «дворецкого» вида. Ага, в фильмах о викторианской Англии таких вот пингвинов с бакенбардами по десятку на пучок, а пучок за грош…

– Доброе утро, ваше благородие. – Каменная физиономия «пингвина» даже не дернулась, когда я бросил на ее владельца уничтожающий взгляд. Ну да, а хрен ли он приперся с утра пораньше, да еще и без кофе?! Хотя рассол тоже сгодился бы… Эх! Где же моя Лада? Повторяюсь? Ну да, уж она-то не забыла бы принести средство от похмелья. Впрочем… Я заметил, как «пингвин» посторонился, и мимо него проскользнула служанка с подносом в руках. Так, кажется, я немного переусердствовал. Уважаемый дворецкий, беру свои слова обратно. Ты мировой мужик! А что у нас в этой чашке? Рассол… с квашеной капусты… блеск!

Поправив здоровье и настроение, я дождался, пока служанка покинет комнату, забрав у меня опустошенный поднос, и, не обращая никакого внимания на все так же стоящего истуканом у дверей «пингвина», прошлепал в ванную комнату. М-да. Вот вы можете представить, что когда придете в гости к знакомым и останетесь у них ночевать, в ваше распоряжение ими будет предоставлен не диван в гостиной, а отдельная комната с таким же отдельным санузлом… и всем необходимым гигиеническим набором, вплоть до бритвы и нескольких видов туалетной воды на выбор? Нет, если ваши знакомые – олигархи, то я умолкаю… Но здесь-то я в гостях у обычного адъюнкт-профессора! Культурный шок, вот как это называется. Не хватает еще только, чтобы мне здесь и костюм взамен вечернего предоставили…

Приведя себя в порядок (даже щеки отскоблил!), я вывалился из ванной и уже почти не удивился, заметив на специальной подставке свой костюм. Вычищенный и выглаженный. О стрелки на брюках вообще порезаться можно, а сорочка мало того что сверкает ослепительной белизной, так еще и воротник-стойка накрахмален чуть ли не до полной неподвижности шейного отдела позвоночника. В общем, в этом костюме я, как средневековый рыцарь, в том смысле, что для бокового обзора надо повернуть не голову, а весь корпус целиком. Вот так, изображая из себя тяжелую бронетехнику, я и спустился в столовую, где меня уже дожидался Меклен Францевич и плотный завтрак, заставляющий обещать мне дополнительные полчаса тренировок ежедневно.

После приема пищи (боже, какой оборот! И это в отношении рябчиков в сливовом соусе и нежнейшего паштета из гусиной печени…) Грац, ничуть не торопясь, раскурил сигару и, пригубив кофе, велел «пингвину» заложить экипаж. Как раз к тому моменту, когда мы с профессором «раздавили» кофейник, дворецкий вернулся и доложил, что указание выполнено и экипаж ждет нас у входа. Что ж, значит, пора прокатиться по городу. Профессор обещал показать несколько квартир из тех, что обычно сдают приглашенной профессуре на долгий срок. Ну уж, что годится для высоколобых умников, сойдет и для меня… наверное.

Открытая коляска профессора хоть и позволяла обозревать окрестности без каких бы то ни было помех, но все же оказалась не лишена и определенных минусов, а именно, в ней было жутко холодно! Хотя вроде бы погода стоит на удивление сухая и безветренная.

– Ну, Виталий Родионович, а что вы хотите, листопад на исходе, того и гляди морозы ударят, – заметил Грац и тут же покаялся: – Но я тоже хорош, надо было хоть плед приказать положить. Вот ведь сам недосмотришь, а слуги и не почешутся.

Правивший лошадью извозчик тут же съежился, что не ускользнуло от внимания профессора.

– Не трясись, Званко. То не твоя забота, – успокоил он извозчика. Тот на мгновение обернулся и, кивнув, вдруг свистнул, залихватски щелкнул кнутом, отчего лошадь всхрапнула и резко прибавила ходу. Так довольно быстро коляска миновала Неревский конец и выехала на Загородский. Здесь дома были попроще, чем на Неревском, но и не бараки, отнюдь. Крепкие здания все из того же белого камня, с резными наличниками на окнах и затейливой резьбой на оконечниках крыш. Иногда мелькали безуспешно прячущиеся за облетевшими деревьями венцы добротных срубов, вздымающихся над каменными стенами на уровне третьего, а кое-где и четвертого этажей, и вдоль каждой улицы, вымощенной мелкой брусчаткой, ровными рядами отсчитывали сажени витиеватые фонарные столбы.

Коляска остановилась у вычурных, явно декоративных ворот, ведущих в небольшой парк, в глубине которого виднелось массивное здание с несколькими галереями на арочных белокаменных подпорах, с высоким крыльцом, широким гульбищем и многоярусной крышей, выложенной аккуратными деревянными плашками.

– Дом Смольяниных, – прокомментировал профессор и легонько ткнул извозчика в спину. – Званко, что встал? Не видишь, ворота открыли, езжай.

Дом мне понравился. Особенно то, что в нем можно было снять не только квартиру, но и нечто наподобие моего нынешнего обиталища – флигеля. С той лишь разницей, что у здешних пристроек, а их в доме Смольяниных насчитывается аж четыре штуки, есть собственные выходы в парк. Хозяин, точнее, хозяйка дома приняла нас радушно, было видно, что с профессором она знакома не первый год и знакомство это достаточно близкое… Ну-ну. Впрочем, они довольно шустро закончили ворковать, и дальше беседа повернула в сугубо деловое русло. Под предводительством хозяйки – Заряны Святославны мы осмотрели южный флигель, и он мне настолько глянулся, что я почти не торговался. В результате сумма аренды составила всего восемь рублей серебром в месяц, и Грац еще делал мне знаки, что я сильно переплатил. Не знаю, не знаю. По обещанию князя жалованье мое хоть и уменьшится где-то втрое, но составит не меньше шестидесяти рублей в неделю, да Лейфу с Ладой я должен буду платить по десять рублей в ту же неделю… По-моему, вполне нормальный расклад, даже с учетом того, что стол и кров для них идут за мой счет. Кстати, о птичках…

– Заряна Святославна, могу ли я воспользоваться вашим телефоном? – Оп-па… А что это хозяйка так странно на меня смотрит, а? Опять я глупость сморозил, что ли?

– Уж извините, господин Старицкий, но телефонного аппарата у нас пока нет, обещают поставить, да не ранее чем через полгода. Уж больно много желающих, а возможности станции, говорят, невелики… – развела руками хозяйка.

Непорядок. Я глянул на профессора, но тот только плечами пожал.

– А что, не подскажете ли, кто ведает этой самой телефонной станцией и распределением номеров? – осведомляюсь я… Ну конечно, и почему я не удивлен? Как здесь могли обойтись без Особой канцелярии? Интересно, а здесь такой термин, как «непотизм», в ходу? Деньги? Окститесь, какая взятка?! Князь настаивал на том, чтобы я не терялся по окончании нашего сотрудничества… вот и попробуем уболтать его сиятельство на установку одного телефонного аппарата вне очереди. Так сказать, во избежание потери меня, любимого… Ну да, а как же? Где у нас Виталий Родионович? Дома? Послать к нему нарочного… Послали, и пилит бедняга через полгорода. Пока добрался, а меня к тому времени уж и след простыл. Куда делся? Да хоть и в загородное имение профессора Граца поехал, на шашлыки, ага. А там тоже телефона нет… Ха! Да князь еще и уговаривать меня будет, чтобы в дом Смольяниных телефонную линию провести. А что я? Я не гордый, соглашусь… Зачем осложнять жизнь Особой канцелярии? У них и так хлеб несладок. Ну да это все лирика, а сейчас придется чапать в канцелярию самому. Пора начинать готовиться к переезду.

Я оставил хозяйке аванс, классические три месяца вперед, и, тепло попрощавшись, вышел на улицу. Профессор остался с Заряной Святославной, разрешив воспользоваться своей коляской. По-моему, мое обещание направить Званко обратно, после того как доберусь до канцелярии, Грац даже не услышал… Ну и фиг с ним, пускай воркует, а у меня сегодня еще дел по горло.

Копыта выбили искры из мостовой, коляска плавно качнулась, и под заливистый свист Званко мы понеслись по улицам Хольмграда. Вот, кажется, и заканчивается мое «сидение под замком»… если, конечно, сиятельство не выкинет какой-нибудь фокус напоследок. Параноик? Так я этого никогда и не отрицал.

Глава 3 Философия как прикладная наука… или искусство?

К вечеру я вымотался так, что меня впору было пересыпать нафталином, аккуратно сложить в шкафу и забыть на годик-другой. Причем не могу сказать, что совершил какой-то трудовой подвиг. Вовсе нет. Просто количество мелких, но срочных дел, образовавшихся в связи с предстоящим переездом, перевалило за все разумные пределы, а ведь их еще и нужно было вписать в существующий график… В общем, суета сует. А тут еще князь пригласил на чашку кофия, во время распития которого сиятельство добрых полчаса сокрушался о необязательности современной молодежи, красноречиво поглядывая в мою сторону. Хорошо еще, что мне удалось закруглить нашу беседу и смыться из кабинета Телепнева, сославшись на то, что меня ждет тренировка у Тихомира.

– Все-все, Виталий Родионович, не смею более вас задерживать, – покивал князь, соглашаясь с моими словами, и, когда я, откланявшись, уже переступил порог его кабинета, договорил: – Да, кстати, о тренировках… Я бы хотел, чтобы до завтрашнего дня вы продумали свое расписание и определились, по каким дням будете наведываться в наши пенаты, для обучения охранителей… Вот теперь действительно все.

А с утра, едва выпив кофе с фирменными булочками Лейфа, я вновь окунулся во всю эту суету. На бегу, по дороге в зал, прикинул график занятий с синемундирниками, а после тренировки с ними, за обедом, набросал его на бумаге. Затем забежал к исследователям, покрутился вокруг, время от времени «сверкая» своей блокировкой, пообщался с Бергом и Бусом, был послан Хельгой… на прогулку, под тихие смешки Олафа с Ярославом. Сбежал, на ходу продумывая список необходимых вещей, коими непременно стоит обзавестись для комфортной жизни после переезда. Снова спортзал, на этот раз в роли ученика, подгоняемого короткими, но чрезвычайно емкими окриками Тишилы. Только когда за окном окончательно стемнело, смог добраться до кабинета главы канцелярии, где и оставил затребованный князем график, положив бумагу на стол его секретаря, отсутствующего, как и сам Телепнев. После чего с чувством выполненного долга вернулся во флигель, где был накормлен вкуснейшим ужином и озадачен огромным списком первоочередных вещей, требующихся Ладе и Лейфу для нормального ведения хозяйства в новом доме.

Оставшееся до переезда время я разрывался между многочисленными походами по лавкам для обзаведения личными вещами, проверкой закупленных поваром и экономкой товаров и занятиями в канцелярии. А тут еще и Грац повадился приезжать в гости на ужин, после которого, невзирая ни на какие отговорки, брал меня в оборот и учил бытовым манипуляциям. А их оказалось ох как немало. Например, зарядка накопителей. Как оказалось, в Хольмграде нет единой электросети. В каждом доме, в подвале или какой-нибудь подсобке, располагаются собственные накопители – здоровенные герметичные медные бочки высотой в два-три человеческих роста, по сути являющиеся огромными батарейками. Одним из первых действий, которому учится любой студент-философ, оказалось умение заряжать эти самые накопители, обеспечивающие дома горожан фактически дармовой энергией. А возможность организовать небольшой огонек, с помощью которого можно и костер развести и сигарету прикурить? А охлаждение, как то, что продемонстрировал мне с бокалом портвейна профессор? Про перемещение небольших предметов с помощью «щупов» я уже молчу. Но вот что интересно, все это, так сказать, воздействия общего характера. А ведь в каждой профессии есть свои маленькие хитрости, свои манипуляции с менталом, облегчающие работу. Вот кстати, Лейф частенько пользуется уплотняющими воздух воздействиями, не дающими кипящему маслу брызгать во все стороны и заляпывать плиту вокруг сковороды. А вытяжка? Одно воздействие – и пар кипящих кастрюль, вместе с чадом поджариваемых стейков, устремляется в широкий раструб вентиляционной трубы, выведенной на улицу. А Лада, например, с легкостью пользуется воздействиями, аналогичными знакомым мне пылесосам. Пара манипуляций – и по комнате гуляет небольшой смерч, активно и качественно собирающий пыль с любых доступных поверхностей. Не могу сказать, что освоил все эти премудрости, но большую часть того, что Грац считает необходимым знать любому уважающему себя горожанину, я постиг. Правда, профессор грозился еще заняться моим здоровьем, но тут я решительно его притормозил. Во-первых, потому что у меня банально не хватало времени на довольно продолжительные воздействия, связанные с укреплением организма, а во-вторых… честно говоря, меня попросту нервировал тот факт, что моим лечением займется патологоанатом… Понимаю, что глупость, но вот истерический смешок как-то сам подкатывал к горлу, стоило Грацу заикнуться о лечебных воздействиях. Ими, кстати, обыватели не злоупотребляют, предпочитая не заниматься самолечением, а полагаться на профессионалов-врачей, чей арсенал лечебных манипуляций куда как многообразнее и качественнее. Впрочем, как я понял из рассказов профессора, хирургии местные эскулапы также не чураются, а уж качество местной фармакологии я опробовал на себе… Два месяца вон последствия расхлебываю.

В общем, скука, на которую я еще недавно пенял, приказала долго жить. По крайней мере до тех пор, пока я не переберусь на новое место жительства.

Дом встретил меня шумом и криками. Въезд был намечен на следующий день, как раз по завершении контракта с канцелярией, и сейчас во флигеле творилось нечто невообразимое. Лейф рычал на работников, устанавливающих мебель на кухне, что разместилась на первом этаже флигеля, в конце длинного бокового коридора. Лада не отставала от брата, подгоняя грузчиков, занимавшихся тем же самым в остальных комнатах. Работяги сновали по этажам и комнатам, словно муравьи! Всего во флигеле два этажа, на первом расположились комнаты прислуги, гостиная, она же столовая, и просторная кухня с крутой лестницей, ведущей в погреб, а на втором – небольшой кабинет с пока еще пустующими массивными книжными полками, подпирающими потолок, да пара спален с отдельными туалетными комнатами. Не роскошное жилье по местным меркам, так… среднего достатка. Но мне больше и не нужно, а уж что подумают окружающие, мне по большому счету совершенно без разницы. Невеликая я шишка, чтобы роскошь и понты стали для меня насущной необходимостью.

Большая часть вещей уже была доставлена, и теперь на всех двух этажах флигеля царил натуральный бедлам. Поторапливаемые моей экономкой работнички носились, как наскипидаренные, шустро расставляя по указанным Ладой местам купленную мебель, которая, кстати, проделала немалую брешь в моих сбережениях. Дорогое, как оказалось, удовольствие. Но на хорошей мебели я и дома не экономил, не собираюсь этого делать и здесь, тем более что, осмотрев местные мебельные производства в поисках необходимых предметов, выяснил одну несказанно обрадовавшую меня вещь: найти в Хольмграде мебель посредственного качества невозможно. Диваны, кровати, бюро и шкафы здесь строят, что называется, на века, о биче моего мира, то есть шпоне и ДСП, и слыхом не слыхивали. Их тут попросту нет. Любой предмет мебели выделывается исключительно из массива, и цена его будет зависеть лишь от тонкости работы мастеров. Ну я не любитель барокко и ампира, так что мой новый дом большей частью обставляется образцами строгой классики, изредка перемежаемой только зарождающимися здесь, а потому робкими ростками модерна, оттого пока еще органично сочетающего в себе изящество изогнутых линий и лаконичность форм.

Постепенно дом начал обретать свое лицо, за что надо сказать огромное спасибо Ладе, сопровождавшей меня в моих метаниях по различным лавкам, и то и дело одергивавшей от покупок всяческой дребедени самого что ни на есть винтажного вида, но совершенно ненужной в быту. Не будь со мной рядом этой по-немецки рассудительной девушки, и, боюсь, мой кошелек показал бы дно еще до того, как я купил все действительно необходимое. А с ее помощью и умением торговаться, кое у меня просыпается лишь при виде ковров, мои капиталы уменьшились только вполовину, и это при полностью обставленном доме! Нет, понятно, что мне еще не раз придется хлопнуть себя по лбу, вспомнив об очередной мелочовке, это неизбежно, но забытая вещь, скорее всего, будет из разряда той ерунды, которой пользуешься пару раз в год, а все остальное время стараешься запихнуть куда подальше, чтобы не мозолила глаза. В общем, я остался доволен тем, как идут дела в моем новом жилище.

Вдоволь налюбовавшись на работу грузчиков, я удовлетворенно улыбнулся и направил свои стопы на поиски хозяйки дома. Надо наводить мосты с «царицей сей земли», глядишь, и прибыток какой-никакой образуется…

Заряна Святославна обнаружилась на заднем дворе, среди аккуратных остекленных теплиц, в которых словно поселилось вечное лето. Чего здесь только не было! От роскошных, наливающихся алым цветом помидоров и колючих, крепеньких огурчиков до всевозможных салатов и луков. Морковь и редис, кабачки и баклажаны… А цветы! Море самых разных цветов заполнило несколько больших теплиц, больше похожих на зимние сады, соединенные между собой стеклянными переходами, в которых тоже царит буйство красок и ароматов. М-да, такого я увидеть никак не ожидал. И ведь могу поспорить, что и здесь не обошлось без местной «прикладной» философии.

Увидевшая мою ошалелую рожу, Заряна Святославна гордо улыбнулась и, неспешно продефилировав через половину этих «зимних садов», вышла мне навстречу.

– Добрый день, господин Старицкий. Рада вас видеть. – Низкий грудной голос хозяйки дома привел меня в чувство.

– И вам здравствовать, Заряна Святославна. – Я отвесил собеседнице короткий поклон. – Вот приехал присмотреть за работой в доме.

– О, это правильно, – чуть кивнула хозяйка. – За поденщиками глаз да глаз нужен! Но вам грех жаловаться, Виталий Родионович, видела я вашу экономку. Огонь-девка!

И вот как это понимать? Это намек или разведка, а?

Пока я судорожно размышлял над словами хозяйки, та вдруг сменила тему.

– Да что же это я! Идемте, Виталий Родионович, я вас хоть чайком угощу. Все лучше, чем на заднем дворе посередь лебеды да крапивы беседы вести.

Ну насчет лебеды это Заряна Святославна хватила! Какая трава в конце октября? А если про теплицы говорить, так там вообще никакому сорняку не выжить. Уничтожат, едва только намек появится… Но отказываться невежливо, да и не хочется, если честно, а посему идем пить чай.

– С превеликим удовольствием, Заряна Святославна, – киваю хозяйке, и она, как-то очень естественно завладев моим локтем, ведет меня в дом. Кажется, я начинаю понимать Меклена Францевича. Здешняя царица, конечно, уже давно не девочка с наивными глазками, отнюдь. Хозяйка дома, зрелая дама с тонкими чертами лица и безупречной осанкой, она очаровывает своей статью и уверенностью на раз. Монументальная женщина!

Стол к чаю накрыли на застекленной террасе. Вообще планировка здания очень интересная. Здесь нет привычных мне лестничных клеток с массивными железными дверьми квартир-отнорков. Скорее планировка похожа на гостиничную, с той лишь разницей, что вместо куцых номеров здесь целые апартаменты со всеми службами и подсобными помещениями да несколько общих комнат, вроде немаленькой библиотеки, бильярдной, где нашлось место и для карточных столов, курительной комнаты и салона с выходом на огромную веранду. А всего в доме девять квартир, не считая флигелей-пристроек и апартаментов самой хозяйки, из которых только и можно попасть на упомянутую мною террасу, где уже пыхтит и исходит ароматным дымком самовар. Глянув на стол, я невольно вспомнил фильм «Женитьба Бальзаминова». Уж очень похожа оказалась сервировка на то великолепие, что понимала под чаепитием героиня Мордюковой. Да уж.

– Угощайтесь, Виталий Родионович. – Хозяйка старательно подвигала мне то одно блюдо, то другое. Варенье из айвы сменялось смородиновым, ватрушки – слойками и пирожными, а те уступали место пирожкам с самыми разнообразными сладкими начинками. М-да, после такого угощения и начинаешь понимать, что именно наши предки именовали чаепитием до седьмого полотенца! От огромного количества горячего напитка меня даже в жар бросило, так что пришлось открыть одно из окон террасы. Чую, после такого чая я до завтра есть не буду, ибо обожрался!

Говорили о разном. Заряна Святославна, очевидно каким-то чутьем понявшая, что меня не интересуют сплетни местного общества, довольно шустро и незаметно съехала с этой темы, обратившись к более интересным вопросам. Правда, в беседе об особенностях внешней политики государства я, по незнанию вопроса, вынужден был по большей части изредка поддакивать да мычать нечто маловразумительное, отметив тем не менее взвешенность суждений моей собеседницы, зато свернув на тему ментальных воздействий, буквально преследующую меня в последнее время, мне удалось не ударить в грязь лицом, рассказав моей собеседнице о некоторых способах манипуляций, почерпнутых мною у исследователей и в силу своей «эксклюзивности» неизвестных обывателям. В ответ хозяйка дома продемонстрировала несколько воздействий, абсолютно непохожих на все то, что я видел за все время моего пребывания в этом мире. Прямо на моих глазах Заряна Святославна вытянула вперед руку, и уже через мгновение к ней на ладонь спикировал пролетавший за распахнутым окном воробей. При этом ментал вокруг моей собеседницы был спокоен, словно ничего не произошло. Удивление на моем лице, очевидно, было написано огромными буквами, потому как хозяйка дома не сдержала улыбки и, покормив пичугу крошками, оставшимися от пирожных, отпустила птицу, после чего снизошла до объяснений.

– Не удивляйтесь, Виталий Родионович. Это не нынешнее учение, а старое знание. Школа Мокоши, знаете ли, уж не первый десяток веков разменяла, – проговорила хозяйка.

– Вот оно как? Пожалуйста, расскажите поподробнее, Заряна Святославна, а то ведь я ни о чем подобном и не слышал. Уж уважьте гостя.

– Само собой разумеется. Как не уважить доброго человека, – усмехнулась собеседница и, на секунду задумавшись, заговорила: – В том, что вы не слыхали о школе Мокоши, нет ничего удивительного, Виталий Родионович. Так сложилось, что довольно долгое время на Руси, да и не только, подобные знания были под запретом. Церковь воспринимала их как язычество, с которым она люто боролась во все времена. Более того, в то время ее служители пытались закрепить за собой исключительное право на ментальные воздействия. Чтобы не оказаться под патриаршей пятой, школы Руси ушли в леса. Сибирь, она большая… А вот европейским школам бежать оказалось некуда. Результатом противостояния стала война между римской церковью и древними учениями, окончившаяся падением римского духовного стола двести шестьдесят лет назад. Церковным владыкам всех конфессий было наглядно показано, куда ведет стремление к абсолютной власти. Тогда, все еще многочисленные, хоть и немало претерпевшие от своеволия церкви, древние учения были возвращены в мир из той тени, где они вынуждены были прозябать в течение нескольких сотен лет. К сожалению, к тому моменту человечество уже начало заниматься естествознанием, и хотя даже сегодня философия не может дать и десятой доли того, что известно старым школам, возврата к прежнему количеству последователей древних учений не произошло. Может быть, тут виновна еще и разрозненность школ… Не знаю.

– Как же тогда школам удалось победить в войне? – поинтересовался я.

– При помощи тогдашних королей, разумеется, – пожала плечами хозяйка дома. – Уж очень их не устраивало укрепление власти церкви, потому они охотно давали убежище представителям школ в своих коронных владениях. Фактически войны в обычном понимании этого слова не было. Было противостояние светских и церковных властей, интриги, яды, кинжалы… И только одна битва. Тогда же погиб последний римский понтифик Алессандро Борджиа. Правда, ходили слухи, что умер он не на поле боя, а был зарезан в собственном саду, едва баварские кнехты подступили к Риму.

– А на Руси? Вы же сказали, что здешние школы ушли в леса? Как же они добились своего оправдания?

– Государь Велимир Второй основал Хольмский университет, первое учебное заведение, где естествознание было введено в программу обучения. Как вы понимаете, спорить с ним церковь не стала. Сначала понадеявшись, что «эта придурь» молодого государя сама пройдет, а когда в качестве профессоров были приглашены старейшины двух самых крупных в прошлом школ, протестовать было поздно. Пример римского стола, уже павшего на тот момент, маячил перед патриархом и митрополитами… – Заряна Святославна пригубила чай из небольшой пиалы, показывая, что лекция окончена. Ну да! Так я и удовольствовался сказанным, ждите…

– Заряна Святославна, скажите, а какие школы вам известны… и есть ли возможность ознакомиться с ними поближе?

– Ох, горазды вы, господин Старицкий, на сложные просьбы, – вздохнула хозяйка. – Знаете, среди русских школ действующих осталось не так много, я слышала о Перуновой, Волосовой, Стрибожьей и Сварожьей… Вроде бы еще и Переплутова жива, но точно не ведаю.

– А как же Мокошь? – не понял я.

– Э-э, Виталий Родионович. Школы Мокоши, Мары и Живы не про вас, – покачала головой хозяйка. – То наше, бабье. Вот ежели желаете, могу со старейшиной Волосовым свести, он-то в учениях получше меня разумеет. Согласны?

М-да. Согласиться? Или вежливо отказать… Как бы в какую секту не затащила хозяюшка. С другой стороны, она же в курсе, что я к охранителям прикомандирован, станет ли сама в петлю лезть? Да и кто мешает навести справки у Граца или князя. Уж глава Особой канцелярии-то точно должен знать об этих школах с языческим уклоном. Решено…

– Буду рад такой возможности, Заряна Святославна. Уж очень мне любопытно узнать, что за школы такие, что учат животных подчинять…

– Не подчинять, господин Старицкий, никак не подчинять. Говорить с ними, о помощи просить иль услуге. Да и то не всякая школа такому научит. Перунова, например, и вовсе такова, что ее последователей звери как огня боятся. Медведи и те с дороги сходят. Так-то, – сердито нахмурилась моя собеседница.

Поняв, что невольно обидел хозяйку, искренне перед ней извинился, отговорившись незнанием таких особенностей. Похоже, что Заряна Святославна и сама несколько смутилась своей суровой реакции на мои слова, вспомнив, что я вообще только от нее и узнал о существовании школ, а уж об особенностях их учений и вовсе ничего знать не могу.

Постепенно разговор наш, по обоюдному молчаливому согласию, свернул на обыденные темы вроде кулинарии. Надо сказать, моя собеседница была немало удивлена моим познаниям в области вкусной еды, что, впрочем, не помешало ей вступить со мной в жаркий спор на тему применения лимонов в приготовлении ухи.

– Поверьте, уважаемая Заряна Святославна, лимон вовсе не испортит ухи, ежели будет правильно использован.

– То есть выкинут, Виталий Родионович. Сие есть единственное приемлемое использование этого цитруса в ухе. Попробуйте добавить его в блюдо, и суп будет горчить, словно нерадивый повар при чистке рыбы пролил желчь! – Хозяйка разгорячилась.

– Ну право же, Заряна Святославна, не стоит быть столь безапелляционной. Всего-то и надо при добавлении лимона проследить, чтобы в уху не попала пленка с него. Именно она и придает столь неприятную горечь. Не верите? – Я внимательно посмотрел на собеседницу, всем своим видом выражающую недоверие к моим словам. Я вздохнул. – Зря, очень и очень зря, дражайшая Заряна Святославна. Предлагаю провести опыт. Найдутся ли у вас необходимые ингредиенты для ухи?

– Обижаете, господин Старицкий, – фыркнула дама. – Чай у реки живем да в столице. Найдется все, что пожелаете… Но! Предлагаю пари.

– О? – Оказывается, госпожа Смольянина еще и азартна? Положительно, чудная женщина. Начинаю завидовать Грацу самой что ни на есть черной завистью. – И что же будет предметом нашего спора?

– Проигравший накрывает обед по рецептам выигравшего, – усмехнулась хозяйка.

– Идет. Приступим? – согласился я.

Смольянина кивнула и, взяв со стола небольшой колокольчик, тряхнула его. По террасе поплыл тонкий звон, и через мгновение в дверях показалась служанка, этакая серая мышка в строгом платье. Выслушав распоряжения хозяйки, девушка заверила, что все будет готово немедля, и испарилась.

Не люблю уху… Но готовить умею, поскольку ее очень уважали мои друзья. Они-то и подбили на первое приготовление сего блюда, однажды взяв меня на «слабо». Дескать, не любишь уху, потому как не умеешь ее готовить. Ну-ну. Через четыре часа я уже кормил этих обормотов тройной ухой по-царски. Трескали так, что за уши не оттащишь. Вот и сейчас хозяйка дома крутится вокруг плиты, вдыхая аромат готовящегося на открытом огне блюда. Ну а теперь причина нашего спора. Я аккуратно разрезал лимон и, свернув у попавшегося под руку чайника серебряное ситечко, так же аккуратно выдавил через него сок в котел. Десять минут прошло, убираем котелок с открытого огня и даем ухе потомиться еще с четверть часа.

Пока я корпел над ухой, госпожа Смольянина уже велела накрыть стол, не забыв и об альтернативе моему блюду. Не верит в мой кулинарный талант Заряна Святославна. Зря.

От позднего обеда и восторгов хозяйки по поводу приготовленного мною блюда нас отвлек нежданный гость из Особой канцелярии. Честно говоря, когда я обсуждал с князем возможность установки в доме телефона и получил туманное обещание «подумать», я совершенно не ожидал, что вопрос будет решен положительно и столь быстро.

Глава 4 Кому суждено быть повешенным, тому море по колено…

Вот знал ведь, что в конце концов что-то подобное произойдет… Но почему именно сейчас? Неужто так трудно было хоть годик подождать? Впрочем, глупый вопрос, судьба – это такая стерва, что при ее участии надеяться на лучшее можно только в гробу. Эх. И дернул же меня черт отправиться в театр. Сидел бы себе дома с книжкой, сигаретой и бокалом порто, к которому меня так неожиданно пристрастил профессор, и в ус бы не дул. А теперь… Ну вот что мешало этому придурку в аксельбантах, что сидит в ложе напротив, прийти в театр завтра? Но нет, не с моим везением. Блин, надо было еще тогда, у «Летцбурга» под мостовую его закатать вместе со всей гоп-компанией, сейчас бы и проблем не было. Ладно, если бы да кабы это не наш вариант. Попробуем найти плюсы в нашей нечаянной встрече… А их немного.

Первый плюс – это то, что ныне офицерик в одиночестве, а значит, очередной махаловки в стиле «пятеро против одного» не будет, а будет хольмганг. Точно будет. Вон как доблестный воин побагровел, меня увидев. Не хватит у него выдержки дружков кликнуть да всей компанией на меня навалиться. Вот ей-ей, как только занавес опустят, он тут же завалится в ложу профессора, любезно мне предоставленную на сегодняшний вечер, чтобы вызвать меня в круг.

Второй плюс в том, что по правилам – да-да, не зря же я почти все свободное время провожу в библиотеке, успел с местным дуэльным кодексом ознакомиться – так вот, по правилам выбор оружия будет за мной как за вызываемой стороной. А значит, всякие неожиданности и неприятности с этого направления для меня исключены, а вот для моего противника – только начинаются. Хе. Ну в самом деле, не буду же я с ним рубиться на саблях всего-то после месяца с небольшим занятий? Я ж не самоубийца. Что бы там Тихомир ни говорил по поводу моего растущего не по дням, а по часам умения, как бы ни хвалил своего великовозрастного ученика за скорость и реакцию, но то, что даже самому среднему бойцу я пока, что называется, «на один зуб» – сие есть факт непреложный, хоть и печальный. А значит, никаких сабель, шпаг и мечей. Правда, к моему удивлению, огнестрельное оружие использовать в хольмганге не дозволено, но это единственный встреченный мною в кодексе запрет подобного рода. В остальном хоть на катапультах перестрелы устраивай. Вот так-то. О! Легок на помине.

За моей спиной скрипнула входная дверь, и я почувствовал легкий сквозняк, принесший с собой тяжелый дух перегара. Похоже, мой будущий противник уже серьезно набрался. Ну ничему люди не учатся!

– Ты… Вы… Име-ик-ю… – сипло произнес голос. Я медленно обернулся, затылком чуя устремившиеся в ложу профессора взоры немногочисленных зрителей, не пожелавших покинуть зал в антракте. А передо мной оказался покачивающийся, словно былинка на ветру, лейтенант, уже один раз летавший под моим чутким руководством и теперь рискующий повторить сей в высшей степени экзистенциальный опыт… да, изначально у меня не было такой цели, но кто ж знал, что от него так несет?! Это ж сколько надо было выжрать и в какой помойке, чтобы получить такую оригинальную смесь ароматов, а?

– Любезнейший, подите прочь, от вас воняет. – Буду я еще ждать, пока это чудо проспиртованное сможет выговорить свое имя. А зрители-то как заинтересовались… Дьявол. И черт с ним, испортил мне вечер, урод, пусть пеняет на себя.

– Да вы… ты…!!! Я ж тебя-ик… – Еще пуще побагровело это недоразумение и вдруг выдало тираду почти трезвым тоном: – Господин как-вас-там, я – Государева Плесковского полка десятник, боярин Голова. У памятного вам, должно быть, ресторана вы оскорбили меня и моих друзей. К сожалению, они вынуждены были покинуть столицу, получив предписание по новому месту службы на южной границе, а посему не могут присутствовать здесь сейчас, дабы пообщаться с вами. Но, думаю, они будут безмерно рады узнать о нашей встрече. Имею честь вызвать вас в круг.

– Виталий Родионович Старицкий, заштатный письмоводитель Государевой Особой канцелярии. Жду ваших поручников через три дня, поутру в доме Смольяниных. А сейчас выйдите вон. Вы мешаете мне смотреть спектакль. – Я демонстративно приложил к носу платок и повернулся лицом к сцене, где уже разворачивалось второе действо. Охреневший десятник еще пару секунд посопел за моей спиной, а затем, выматерившись, вывалился из ложи. М-да. Кажется, сегодня о хольмганге будет трещать весь Хольмград. Чтоб он провалился, этот чертов десятник!

– Ну, Виталий Родионович, такого я от вас не ожидал. Нет, никак не ожидал! – в очередной раз покачал головой князь, приехавший к Смольяниным буквально через полчаса после того, как я вернулся из театра, и теперь расхаживающий по моей гостиной с каким-то удивленно-злым видом. Ментал вокруг Телепнева бурлил, а цвета, в которые окрашивались его тонкие оболочки, наводили на мысли о суициде. – Как вас только угораздило попасть в такой переплет, а? Хотя… именно с вами, по-моему, может происходить и не такое.

Кажется, «сиятельство» начал успокаиваться. Вон и бордово-черные оттенки оболочек сменяются куда более светлыми и ровными цветами. Не ангельское сияние, конечно, но и в дрожь от него не бросает, уже хорошо.

– Ладно, Виталий Родионович. Сделанного не воротишь… – вздохнул князь, присаживаясь на диван. Тут же нарисовавшаяся рядом Лада поставила перед ним поднос с небольшим чайником, окруженным различными молочниками, сахарницами и конфетницами. Телепнев с подозрением окинул взглядом угощение и недоуменно хмыкнул. Да уж, о том, что глава Особой канцелярии обожает кофе, по-моему, знает вся столица, а тут такой облом!

– Уж извините, Владимир Стоянович, но в этом доме после десяти вечера о кофии даже я не смею заикнуться, – развожу руками. А что делать, если Лада действительно втихую проводит такую политику. Сам видел, как она, в своей заботе о здоровье моей бренной тушки, не прошедшей пока курс здешней медицины, ровно в десять вечера вылила в канализацию недопитый и забытый мною в кабинете кофе.

– Что ж, может, оно и к лучшему. Супруга моя тоже с сей пагубной привычкой борется по мере сил. Да только все без толку. – Телепнев нехотя пригубил чай и, отставив чашку подальше, вернулся к теме хольмганга. – Виталий Родионович, хоть поделитесь, с кем биться собрались, а то по городу столько слухов бродит, и все разные. Чему верить и не знаешь.

Ага, как же! Наверняка ведь к утреннему приезду в присутствие князя уже будет ждать на столе обстоятельный доклад: кто, с кем, где, когда и как. Да только будет это завтра, а знать ему хочется уже сейчас.

– С десятником Плесковского полка, боярином Головой.

– Так-так-так. – Князь нахмурился. – Может, Государева Плесковского полка?

– Ну да, – кивнул я.

– Час от часу не легче. Виталий Родионович, что вам мешало набить мор… э-э… повздорить с какими-нибудь другими офицерами? – всплеснул руками князь. – И я, дурак старый, удовольствовался лишь словами Ратьши и проверить сих господ не удосужился.

– Да в чем дело, Владимир Стоянович? – Я действительно не понял, с чего князь вдруг так разволновался.

– Понимаете, друг мой… – медленно проговорил князь. – Есть в нашей армии такое негласное деление, что ли… на старую службу и новую. Повелось так, когда предок государя нашего велел боярам всех имеющихся у них боевых холопов передать ему в полки и самим исполчаться по новому указу сам-один. А чтобы не было местнических споров о том, кому надлежит быть воеводою у тех бояр, сам стал во главе их полков, отчего и прозвано было войско Государевым. В то же время над собранными в полки холопами государь поставил своих личных бояр, кои уделы малые по его воле держали. Из них-то и выросла новая армия, или, как стали их позже называть, полки новой службы. Так они и существуют по сию пору. Правда, старой службы, то есть государевых полков у нас ныне всего четыре наберется, но гонору в них боярского да местнического… В общем, готовьтесь, Виталий Родионович. Коли сослуживцы того десятника сочтут, что вы весь Государев Плесковский полк оскорбили, каждый день станете в круг выходить, пока в полку офицеры не переведутся или вы сами в сыру-землю не ляжете.

– А могут и не счесть? – Я приподнял бровь. Хоть лекция о «паркетных полках» меня и впечатлила, но возможность ежедневных дуэлей вместо тренировок под руководством Тишилы как-то не прельщала. А посему надо бы попробовать отвертеться от чести прослыть убийцей полка… Самонадеянно? Так ведь я же говорю, сражаться с ними на саблях я не намерен, а на ножах, думаю, шансов у господ офицеров будет немного, тем более у таких, как эти – «дворцовая гвардия», блин.

– Могут, – согласно наклонил голову князь. – Но тут уж как решит офицерское собрание полка… А повлиять на него не в силах даже государь, хоть и является он по традиции полковником плесковичей. Так-то, Виталий Родионович.

– Понятно, – вздохнул я. При упоминания государя настроение мое резко ушло в минус. Привлекать к себе его внимание, да еще и таким… хм, небезобидным способом мне совсем не хотелось. Но деваться, кажется, снова некуда. – Что ж, все одно мне ничего иного не остается, как ждать развития событий и искать себе поручников, Владимир Стоянович. Прорвемся!

– Будем надеяться, Виталий Родионович, – проговорил князь, поднимаясь с дивана. – А насчет поручников примите добрый совет: пригласите профессора Граца и Тихомира. Думаю, они вам не откажут в такой чести. Ох, я совершенно забыл о времени! Уж за полночь, а вам нужно бы выспаться. Посему откланиваюсь. Да и супруга моя наверняка уже заждалась, а я и так непозволительно злоупотребил вашим гостеприимством. Прощайте, Виталий Родионович. Покойной ночи.

Не дав мне вымолвить и слова, князь быстрым шагом покинул гостиную и до самого порога моего дома не проронил более ни звука. Лишь когда Лада подала ему «котелок», князь на мгновение замер на крыльце и, окинув меня взглядом, хмыкнул.

– Удачи вам, господин Старицкий. Не посрамите Особой канцелярии.

– Благодарю за пожелания, ваше сиятельство. Постараюсь не ударить в грязь лицом, – кивнул я в ответ, и князь направился к своей коляске, по нынешней холодной и дождливой погоде накрытой тентом.

– Велите приготовить ванну, Виталий Родионович? – Голос Лады вывел меня из задумчивости. Я повернулся к своей очаровательной экономке и улыбнулся. – Да, пожалуй. И если не сложно, Лада, пришли в кабинет брата. Мне нужно с ним кое о чем потолковать.

Сероглазка быстро кивнула и, так же мгновенно развернувшись, попыталась слинять. Щазз! Я все же успел заметить следы слез на ее лице, а потому больше двух шагов девушке сделать не удалось.

– Стоп. Отставить. Лада, зайди, пожалуйста, в мой кабинет и дождись меня, остальные указания подождут. Хорошо?

Не оборачиваясь, девушка опять кивнула и быстро скользнула в боковой коридор. Ну-ну. Пусть немного приведет себя в порядок. А мне надо выяснить, кто обидел мою экономку! Найду сволочь и напинаю. Больно. Лейф обнаружился там, где ему и положено, то есть на кухне. Хоть и время уже не детское, а он сидит себе с бокалом красного вина над каким-то толстенным томом и ведать не ведает, что кто-то его сестру обидел.

– Да что вы, ваше… Виталий Родионович! – прогудел Лейф, узнав причину моего визита. – Никто ее не обижал, уж поверьте.

– А что ж она тогда выглядит так, словно рыдала часа два без перерыва? – осведомился я.

Повар тут же смутился.

– То вам лучше у ней самой проведать, – пробурчал Лейф и плотно сжал губы, демонстрируя полное нежелание общаться. Вот блин, партизан нашелся на мою голову!

– Ну что ж. Не хочешь говорить, не надо. И впрямь, лучше уж я у нее все узнаю, – вздохнул я. – А потом с тобой поговорю. Ты же вроде пока спать не собираешься? Вот и ладно. Значит, заглянешь в мой кабинет, как я освобожусь.

Лада встретила меня настороженно. На личике ее уже не было и намека на недавние слезы, но глаза смотрели на меня с опаской… и какой-то беззащитностью, что ли? Черт! И как с ней разговаривать? Как с ребенком, что ли: «Скажи дяде, кто тебя обидел, он их в бараний рог свернет…» Бред.

– Ну с чего же ты, красавица, так плакала? Кто тебя огорчил? – не вынес я воцарившейся в кабинете тишины.

– Никто, – тихо проговорила Лада и вдруг разрыдалась… снова. А мне что делать?!

Я подошел к плачущей девушке и тихонько обнял ее за плечи. Лада тут же уткнулась носиком мне в плечо и что-то забормотала сквозь непрекращающиеся всхлипывания. Минут через пять до меня начало доходить, в чем дело: моя замечательная экономка узнала о хольмганге и почему-то решила, что мне его не пережить… Дела-а. И как это понимать?

Я осторожно погладил Ладу по голове и, пытаясь ее успокоить, понес какую-ту бессвязную чушь… А что делать, если меня, как и большинство мужиков, женские слезы приводят в заторможенное состояние.

Так мы и сидели с Ладой в обнимку на диване, пока я не понял, что всхлипы прекратились, сменившись тихим сонным посапыванием… Во дает барышня! Пригрелась и уснула… Стараясь не разбудить девушку, я поднял ее на руки и отправился в комнату при въезде в дом, выбранную ею в качестве спальни. Надо было видеть круглые от удивления глаза Лейфа, когда я прошкандыбал мимо него с сестрой «наперевес».

Уложив так и не проснувшуюся Ладу на кровать и укрыв ее покрывалом, я тихо вышел из комнаты и почти бегом направился обратно в кабинет. Время действительно позднее, а у меня еще есть один немаловажный вопрос к Лейфу как человеку, выросшему среди ушкуйников, а значит, разбирающемуся в оружии.

– Да ну, Виталий Родионович, то не беда. Найдем что требуется. В столичных-то лавках, конечно, вряд ли удастся заказать что-то подобное. А вот на Старой Ладоге можно и поспрошать. Но даже если там никто и не торгует такими странностями, то ведь местные кузнецы там такие, что на заказ хоть ушкуй откуют. Правда, и стоит их работа не копейки. – Нервничающий Лейф (еще бы он не нервничал, после того как увидел мои занятия по переноске тяжестей. Хотя какая в Ладе тяжесть? Пятьдесят, максимум пятьдесят пять килограмм) отмахнулся от моих сомнений по поводу возможности найти в Хольмграде нужный мне инструмент. – Завтра же съезжу, коли вы мне хоть рисунок-набросок дадите, что вам требуется. За день и обернусь.

– Вот и договорились. Рисунок с утра возьмешь здесь же, он вместе с деньгами будет лежать на столе. А коли будешь заказывать инструменты у кузнецов, не забудь сказать, что работа сия должна быть исполнена в три дня, считая день заказа. Не позже.

– Ох и дорого же запросят кузнецы за такую работу, – вздохнул Лейф.

– Так мне ведь дамаск или булат ни к чему, – пожал я плечами. – Но и самоварным железом я не обойдусь. Посему денег за скорость не жалей, но и не раскидывайся ими без дела. И не забудь, мне нужно, чтобы их было две и они ничем друг от друга не отличались. Ясно?

– Понял. Все исполню, Виталий Родионович, – кивнул Лейф и, замявшись, спросил уже от самых дверей: – А что Лада сказала?

– Да ничего не сказала, – поморщился я. – Проплакала у меня на плече с полчаса, да и уснула.

– Вон оно как… – покачал головой Лейф. – Ну да ладно. Покойной ночи, Виталий Родионович.

– И тебе того же.

После ухода Лейфа я взялся за черчение… Не сказать, что это был мой любимый предмет в школе, но кое-как со своей задачей я справился, благо размеры понадобившегося мне инструмента помню неплохо. Так, общая длина – пятьсот миллиметров, здесь сто восемьдесят на сто пятьдесят. Вот так. Думаю, тридцати рублей на этот шедевр за глаза хватит. Я выложил поверх рисунка три серебряных десятки и с чувством выполненного долга отправился спать.

Уехавший следующим утром на Ладогу Лейф к вечеру вернулся, сияя как начищенный пятак. Ему удалось договориться с одним из тамошних кузнецов, и тот пообещал, что выполнит работу за один день.

– Так быстро? – удивился я.

– Так вы ж сколько денег для работы передали! – воскликнул Лейф. – Он все заказы в сторону отставил и принялся над вашим инструментом работать.

– Неужто тридцать рублей – такая большая сумма за мой заказ? – пожал я плечами.

– Двадцать рублей, – поправил меня Лейф, выкладывая на стол серебряный кругляш. – И потом, это ж серебро, а не ассигнации. Вот коли бы вы бумажек на тридцать рублей дали, тогда да. Пришлось бы поторговаться, да и то вряд ли бы какой мастер раньше чем за два дня все справил. Все ж серебро к ассигнациям-то один к двум идет. Неужто вы того не знали?

– Да знаю, только привыкнуть никак не могу, – вздохнул я и подвинул ему принесенную сдачу, меняя тему. – Бери, друг мой. Ты нынче славно потрудился, это тебе за помощь.

Лейф недоверчиво глянул на монету, потом на меня и вдруг, весело усмехнувшись, смахнул ее со стола в карман.

– Благодарствую, ваш… Виталий Родионович. – Лейф на мгновение умолк, но потом все же не выдержал. – Только скажите, зачем вам это понадобилось, да еще так срочно?

– Как зачем? – Я удивленно приподнял бровь. – У меня же хольмганг на носу. Вот и готовлюсь.

– С этим?! В круг?! Ваше благородие, Христом-Богом молю, возьмите с собой на хольмганг. Хоть кучером при коляске. Уж очень посмотреть хочется.

Ну да, «отрежьте мне крылья, я хочу это видеть». А какой реакции еще можно было ожидать от человека, которого с детства готовили к судьбе корсара?

– Лейф, ты бы еще на колени пал… – Я недовольно покачал головой, и парень тут же сник. – Коли так хочешь, то поедем вместе… при одном условии.

– Все, что угодно! – А в глазах такой азарт горит. Блин, как, оказывается, мало нужно человеку для счастья, а?

– Ты наконец перестанешь называть меня благородием.

– Как скажете, Виталий Родионович, – расплылся в улыбке Лейф.

Возвращения парня с Ладоги на следующий день я ждал с непонятным даже для меня самого волнением. Хотя почему непонятным? Совсем даже наоборот, боялся, что кузнец что-нибудь сделал не так, а времени на переделку у нас почти нет. Вот только что-то сильно меня трясло. Пока не додумался выстроить эмоциональный щит… от Лады. Именно ее страх, накладываясь на мой собственный нервяк, и породил такой мощный мандраж. А стоило вырасти эмоциональному барьеру, как волнение улеглось и к приезду Лейфа вовсе сошло на нет. Вместе с поваром мы внимательно осмотрели работу староладожского кузнеца и не смогли найти в ней ни одного изъяна. Крепкая вещь, можно сказать на века сделанная. Вот только, кажется, Лада наше довольство не разделяет. Едва девушка увидела, с какой легкостью оружие рубит чурки, приготовленные для камина, как тут же упала в обморок. Естественно, что мужские игрушки были моментально забыты, и мы вместе с Лейфом принялись хлопотать над Ладой. Но едва она пришла в себя, как тут же окатила нас потоком слез. Спрашивается, стоило ли возиться с приведением сероглазки в чувство? Вот и я о том же. Не стоило. Значит, будем исправлять… Лейф опрометью слетал на кухню и уже через секунду вернулся с затребованным мною напитком, который мы тут же и влили в ротик Лады. Стакан водки, и девичья истерика переходит в крепкий здоровый сон. Фух. А рецептик запомню, мало ли что?

Утро… Что может быть лучше солнечного утра, когда просыпаешься сам, оттого что ноздри дразнит умопомрачительный аромат свежесваренного кофе, смешивающийся с не менее вкусным запахом горячего, только что вынутого из печи хлеба. Вот оно, счастье. Даже чуть-чуть жаль, что я взялся отучать Ладу от привычки приносить мне эту роскошь в постель. Но так как есть даже лучше. Теперь, если мне не предстоит визит в канцелярию, никто не будит меня рано утром, а часов в десять-одиннадцать Лада ставит поднос с легким завтраком на консоль у приоткрытой двери в мою спальню, и все. Дразнящий аромат совместного творения Лады и Лейфа и мертвого на ноги поставит, не то что меня, несчастного. Но не бывает в жизни так, чтобы все было замечательно, и едва я привел себя в порядок, как в спальню вошла хмурая после вчерашней эскапады экономка и тихо сообщила, что в гостиной меня уже ждут.

– Добрый день, господа. – Я раскланялся с поручниками боярина. Те назвались, но имена их тут же вылетели у меня из головы.

– Наш поручитель предлагает назначить встречу на завтра. В девять утра в столичном круге. Будут ли у вас возражения или требования по оружию? – вопросил, иначе не скажешь, один из поручников.

– Возражений нет. Что же касается оружия… Прошу. – Я улыбнулся и откинул крышку небольшого ларца, притащенного откуда-то ушлым Лейфом.

– ЛОПАТЫ?!

Глава 5 Диагноз: поместный боярин…

Следующее утро подогнало погоду словно на заказ: безветренную и солнечную. Правда, температура воздуха вряд ли была выше нуля по местному Цельсию, но тут уж ничего не поделаешь, зима на носу.

– Коляска готова, Виталий Родионович, – прогудел Лейф, встречая меня в холле флигеля. – Заряна Святославна расщедрились, разрешили ее экипажем воспользоваться, я уж и проверил все. Там и полость медвежья теплая, да и наговор на обогрев подновленный, глядишь и до вечера его хватит.

– Замечательно, – кивнул я, одновременно принимая у бледной Лады перчатки и шляпу. Девушка тут же отошла на пару шагов и, быстро меня перекрестив, вдруг скрылась в боковом коридоре.

– Волнуется, – пояснил Лейф.

Ну спасибо, а то я без его подсказок не догадался!

– Оружие для хольмганга у кого, не знаешь? А то ведь я вчера так и недослушал, кто из моих поручников спор выиграл.

– Так вчера ввечеру Тихомир Храбрович изволили с собой забрать. Заявили, что как к доктору противник может к Меклену Францевичу подозрения испытывать, ежели тот оружие представлять будет. Дескать, кому как не медику с ядами знаться. Чуть до ссоры не дошли. Но вроде помирились. Так что сейчас что Тихомир Храбрович, что Меклен Францевич уж должно быть на кругу вас ждут.

– Все же отстоял Тишила свое право на представление, – усмехнулся я, выходя на улицу и устремляясь к коляске, у дверцы которой обнаружилась и хозяйка дома, одетая по-домашнему, без всяких верхних накидок. Из теплой одежды только и есть что белая шаль на плечах да меховая муфта на руках.

– Заряна Святославна, доброго утра вам.

– И вам того же, Виталий Родионович, – чуть улыбнулась Смольянина, преградившая мне путь к экипажу.

– Замерзнете же, хозяюшка, – покосился я на непривычный мне предмет одежды. – Почто в такую погоду так холодно оделись?

– Не успею, Виталий Родионович. Я ж только проводить вас вышла. Негоже по таким делам с пустого двора уезжать. Плохая примета, – усмехнулась Смольянина и кивнула на коляску. – Вот, как и просили, экипаж в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, Заряна Святославна. Лейф уж доложил.

– Как же, видела я, как ваш паренек коляску исследовал да упряжь. А уж лошадям только что в глотку не залез, осматривая. – Хозяйка махнула рукой в сторону застывшего каменным изваянием Лейфа, уже устроившегося на месте возницы. – Справный парень.

– Это точно, – согласился я, с тоской вспоминая, что сегодня остался без привычных утренних булочек, мастерски приготавливаемых «справным парнем». Невелик завтрак, конечно, но выходить в круг с набитым брюхом – полный абсурд. Антибиотиков здесь нет, а местным эскулапам с их магией я пока не особо доверяю. Вроде бы и сам начал потихоньку «колдовать», а доверия к подобным способам лечения, как в том мире не было, так и сейчас нет. Может, просто не успел привыкнуть, а может из-за той пары дел в моей практике, когда приходилось сталкиваться с «целителями»-шарлатанами, черт его знает. Но раз уж так получается, то следует самому поберечься..

– Вы уж берегите себя, Виталий Родионович, – в унисон моим мыслям проговорила Смольянина, отступая в сторону и давая мне возможность забраться в коляску. Едва я оказался внутри, хозяйка дома уже виденным недавно жестом перекрестила меня и хлопнула ближайшую к ней лошадь по крупу. – С Богом. Трогай!

От командного голоса, вдруг прорезавшегося у Заряны Святославны, лошади дернулись и тут же рванули со двора крупной рысью. По-моему, Лейф даже кнутом взмахнуть не успел.

Мы промчались по полупустым улицам Загородского конца к центру города, свернули у детинца на Людин конец и, миновав вокзальную площадь, выехали к небольшому парку, тихо поскрипывающему голыми ветвями облетевших многовековых деревьев. Коляска сбавила ход и медленно покатилась по расчищенным от палой листвы, посыпанным мелким песком дорожкам. Скорый ход в парке запрещен, как пояснил Лейф, склонившись к небольшому окошку, прорезанному в тенте коляски. Ну и ладно! Времени у меня еще навалом, а вокруг вон какая красота… Пусть осень, пусть холодно, зато как горит багрянцем и золотом кленовая листва, усыпавшая землю под могучими стволами деревьев, как светит солнце, чертя на земле абстрактные рисунки угольно-черными тенями от ветвей все тех же дубов и кленов… и масляно блестят листья какого-то вечнозеленого кустарника, живой изгородью вьющегося вдоль дорожек. А вокруг никого. Пусто поутру в парке. Будний день, как-никак. Только слышен мягкий топот копыт по песчаным дорожкам да скрип рессор моего экипажа… Ну да, и Лейф матерится. Блин, такую идиллию испоганил, сын ушкуйника!

До меня донеслась очередная рулада моего возницы-повара, и лошади встали.

– Что там, Лейф? – спросил я, пытаясь рассмотреть что-либо в окошке дверцы коляски. Бесполезняк, конечно.

– Да кто ж его знает, Виталий Родионович, – прогудел парень, но в голосе мелькнули настороженные нотки. – Вышли вон двое каких-то на дорожку и с места не сходят. Пойти, что ль, узнать, чего им надобно?

– Нет. Сиди на месте. И, Лейф… у тебя там найдется что-нибудь для самозащиты?

– Атож. – Я вполне отчетливо представил себе ухмылку ушкуйника. – Ежели правильно вожжами-то пройтись, то нападавший на том свете очутится и глазом моргнуть не успеет. О! Идут сюда, Виталий Родионович.

– Понял, – проговорил я. – Сиди, не дергайся. Как только выстрелю, падай на пол. Да не вздумай лезть под выстрелы!

Ну не нравятся мне такие шутки. Здесь, конечно, просвещенное девятнадцатое столетие, да только думается, что и тут найдутся любители легкой наживы. А уж на заказ они действуют или наобум, это другой вопрос.

Я чуть напрягся, формируя сеть познания, и спустя мгновение уже точно знал, что вокруг нашей коляски собралось пять человек. Двое преградили дорогу, а еще трое подошли к остановившемуся экипажу сзади, так что Лейф их увидеть не мог.

– Сзади трое, – тихо проговорил я для возницы.

– Эй, в тарантасе, вылазь давай, барчук! – Голос одного из преградивших нам путь придурков был хрипл и простужен.

– А то что? – поинтересовался я. Вытащил барабанник и тихонько опустился на пол, одновременно напрягая ноги для удара в левую дверцу коляски. То, что атаковать меня будут именно через нее, мне подсказала сеть познания, послушно передавшая ощущение живых существ, огибающих коляску слева. Двое не увиденных Лейфом разбойничков уже подобрались к дверце вплотную, оставив своего «коллегу» у задней стенки экипажа.

– А то выволокем, сам не рад будешь! – просипел знакомый уже голос, и в ту же секунду я со всей дури ударил в дверь обеими ногами. Самый шустрый неудачник схлопотал удар дверцей по морде и, отлетев в сторону, затих. Второй же, не ожидавший такого поворота и потому на секунду замешкавшийся, огреб рукоятью барабанника по черепу и кулем рухнул на землю. «Сварскольд» пару раз рявкнул в белый свет как в копеечку, заставив оставшихся на ногах бандитов шарахнуться в стороны, и я, выпав из экипажа, нырнул под коляску.

– Не дури, барчук! – Голос «переговорщика» донесся откуда-то справа, но ответа от меня не дождался. Я в этот момент как раз взял «на мушку» третьего горе-налетчика, остававшегося за задней стенкой экипажа. При звуке выстрела он, как и остальные подельники, упал наземь, так что сейчас ствол «сварскольда» упирался ему в переносицу.

– Оружие есть? Кто такие, чего нужно? – шепотом поинтересовался я у затаившего дыхание разбойничка.

– Так с Плотни мы… – так же шепотом ответил тот, демонстрируя пустые руки. – Атаман сказал, через парк седни богатый барин ехать будет, вот мы и…

– Понятно. Отползай, – приказал я придурку, и тот, с готовностью закивав, не вставая на ноги, начал разворачиваться, елозя пузом по песку. Почему придурок? Потому что решил, что я поверю в его безоружность. Удар рукоятью барабанника по затылку, нанесенный горе-налетчику из неудобного положения, тем не менее вполне удался, и небритая физиономия разбойника безвольно ткнулась в песок. Вот. Трое готовы. Теперь можно и с оставшимися красавцами побеседовать.

– Ау, чего замолк, переговорщик? – крикнул я.

– Так и не молчу я вовсе, барчук. Наоборот, это ты отвечать не хочешь, когда с тобой добрые люди разговаривают.

– Ну вот, ответил, и чего ж тебе надобно, «добрый человек»?

– Так это… ой е-ео.

Не понял! Это что такое?

– Виталий Родионович, все. Готовы тати. – Веселый голос Лейфа заставил меня выматериться. Не утерпел повар, полез в драку. Небось, пока разбойнички от моих выстрелов тихарились, парень незаметно слез с коляски и, миновав кустарник, зашел к татям в тыл. Ну я ему устрою варфоломеевскую ночь и утро стрелецкой казни, импровизатору хренову. Надеюсь, он этих уродцев хоть не насмерть приголубил… А то что-то не хочется еще и с сыскарями знакомство сводить.

Я выбрался из-под экипажа и в ожидании Лейфа, вытаскивающего тушки татей из-за деревьев, скептически глянув на свой костюм, вздохнул. Кажется, Меклен Францевич недавно учил меня воздействию, очищающему костюм от легких загрязнений, ну там, «от капнувшего на манжеты соуса, крошек галльских булочек, брызг от неумело налитого половым вина…», как следовало из его же объяснений. Хм. Песок, конечно, мало похож на соус или крошки от хрустящих булочек… но что-то же делать надо? Если я появлюсь в таком виде на круге, это могут счесть оскорблением, причем не только плесковский десятник, на чье пыхтенье мне ввиду предстоящего хольмганга, откровенно говоря, плевать, но и его поручники. А устраивать еще две дуэли сразу после боя с боярином мне совсем не улыбается. Что я им, д'Артаньян?

Представив себе гасконца с пехотной лопатой наперевес, я невольно усмехнулся. Добравшийся до меня со своей ношей, Лейф, приняв мою усмешку на свой счет, тут же довольно улыбнулся в ответ. Ага, наивный.

– И чему же ты так радуешься, позволь спросить? – поинтересовался я, подпуская в голос холода. Лейф тут же потушил ухмылку и, упустив безвольные тушки бандитов, развел руками.

– Так это… вот. – Поняв, что вопрос не был риторическим, Лейф наконец крайне лаконично пояснил свою радость и ткнул пальцем себе под ноги, указывая на валяющихся на песке татей.

– А скажи-ка мне, друг мой, чему учил тебя твой батюшка. О дисциплине, например, он ничего не говорил?

– Как же не говорил, – вздохнул Лейф, моментально поняв, куда ветер дует. – В походе-то ушкуйном без подчинения приказам старших никуда. Провальный поход будет, коли дисциплину порушить.

– Так что ж ты мой приказ не исполнил?

– Ну… – протянул Лейф. А до меня только сейчас по-настоящему дошло, что, несмотря на всю свою самостоятельность, ум и умения, передо мной стоит молодой двадцатилетний парень, со всеми порывами и заскоками, присущими его возрасту, а не воин, прошедший огонь, воду и медные трубы и понимающий необходимость точного исполнения приказов.

– Ладно, – прервал я затянувшуюся паузу. – Что татей пришиб, молодец, а о неукоснительности исполнения моих распоряжений мы с тобой дома поговорим… Как думаешь, кто из этих паскудников – атаман?

– Вот этот, кажись, – облегченно вздохнув, проговорил Лейф, указав на одного из татей. – Слыхал я, пока к ним подбирался, как он своему дружку командовал.

– Славно. Значит, этого связать, кляп в глотку и в экипаж. Да и поехали, а то уж время подходит, как бы наши знакомцы не обиделись на опоздание.

– А с остальными что? – недоуменно спросил Лейф, хватая атамана татей за шкирку.

– Оставим, на кой они нам? Ежели сыскарям их везти, так времени жалко, да и не поместятся все разбойнички в коляску. А так очухаются, уйдут и бес с ними, – пожал я плечами, направляясь к экипажу, на ходу пытаясь применить все свои куцые знания в бытовых воздействиях, чтобы очистить костюм от песка.

Справился я со своей задачей только за пару минут до приезда на место. Круг, укрытый от посторонних взоров особенно высокой и плотной живой изгородью из вечнозеленого кустарника, расположился почти в самом центре парка (тоже мне аттракцион для детишек!) и представлял собой утоптанный пятачок, метров двадцати в диаметре, огороженный высоким и широким каменным бордюром, очевидно, при необходимости играющим роль скамьи. Впрочем, мне сейчас было не до садово-архитектурных изысков. Все мое спокойствие, сохранившееся даже во время столкновения с татями, неожиданно дало трещину. Стоило мне увидеть постные физиономии поручников боярина и бледные лица моих помощников, как беспечное настроение меня покинуло. Нет, у меня не тряслись поджилки и не сводило живот. Но где-то в груди ворохнулся страх, а следом за ним пришел знакомый легкий мандраж, всегда накатывающий на меня в преддверии боя. Не желая растягивать удовольствие ожидания хольмганга в таком состоянии, я одним движением выскочил из экипажа и, быстрым шагом преодолев несколько метров, отделявшие меня от компании поручников, отвесил им короткий полупоклон.

– Доброе утро, господа. А где боярин Голова? Неужто опаздывает? – поприветствовав присутствующих, поинтересовался я.

– Господа поручники утверждают, что ваш противник прибудет с минуты на минуту, – ответил Грац, цедя слова сквозь зубы.

– В чем дело, Меклен Францевич. Вы чем-то расстроены? – удивился я. В таком настроении я профессора еще не видел.

– Я не расстроен, Виталий Родионович. Пустое, – качнул головой Грац. – Так, мелкое недоразумение между нами и поручниками вашего противника.

– Вот как? – Я мельком глянул на молчаливо взирающих на нас поручников. С их надменным видом я успел познакомиться во время краткого визита этих господ в мой дом. Правда, тогда им не удалось сохранить его надолго. Узнав о предпочтенном мною оружии, сослуживцы десятника подняли хай, точно базарные торговки, но ничего не добились и вынуждены были удалиться, пыхтя, как закипающие чайники. А сейчас… – Так что же такого произошло, Меклен Францевич?

– Эти… господа поставили под сомнение право Тихомира Храбровича быть вашим поручником. Дескать, поместным боярам зазорно выступать поручниками наравне с мужичьем. Урон их чести, видите ли.

– Так ведь, если моя память не изменяет, по Русской Правде, в соответствии с уложением о государевой службе, чин старшего охранителя обмундированной службы Особой канцелярии соответствует войсковому званию корнета? Разве нет? И в чем же господа поручники увидели урон их чести? – проговорил я. – К тому же, коли десятнику Плесковского Государева полка незазорно сойтись на хольмганге с заштатным письмоводителем Особой канцелярии, должно ли подчиненным сего десятника воротить нос от представителей противной стороны, даже если те и не блистают золотым шитьем на мундирах?

– Вы несомненно правы, Виталий Родионович, – заметно расслабившись, кивнул Тишила. – Но, кроме того, бояре забывают, что право на хольмганг есть у каждого подданного. Равно как и свобода в выборе поручников. А все спесь поместная.

– Да уж. Совсем историю забыла молодежь, – вставил свои пять копеек Грац, уже не выдавливая из себя слова, как воду из камня. – Да и не только историю. Законов государевых они тоже не помнят. Очевидно, в голове все место родовые сказки заняли, вот на иные знания памяти-то и не хватило.

Ё-мое. Или я чего-то не понимаю, или Тишила и Грац нацелились вызвать этих петухов гамбургских на хольмганг! Иначе с чего бы им доводить поручников боярина до кипения?! Блин, да где же этот чертов Голова? Чую, если через минуту он не появится, то придется нам ждать своей очереди у круга, пока профессор и Тишила не выяснят отношения со скрежещущими зубами поручниками… О, кажется, едет.

Все присутствовавшие одновременно повернулись на топот копыт. К хольмгангу подъехал богато, но аляповато украшенный позолотой экипаж с намалеванными на дверцах красочными гербами, утонувшими в обилии всяческих держателей, мантий и прочих завитушек… Качнулись бордовые бархатные занавески с золотыми кистями, в окошке распахнувшейся дверцы экипажа и в проеме показался боярин Голова.

Вообще-то малая пехотная лопата – это не меч и даже не топор. Иначе говоря, не создан сей шанцевый инструмент для фехтования. И я, когда выбрал МПЛ в качестве дуэльного оружия, прекрасно это понимал. Но главное, выбрав такое диковинное оружие и лишив своего противника возможности свести бой к классическому фехтованию, я перевел игру, что называется, «на свое поле». Теперь все козыри были у меня. Насквозь знакомое оружие и возможность работать в привычном стиле, а не шарахаться от длинноклинковых дрынов, как на тренировках у того же Тишилы.

В круг мы с боярином шагнули одновременно, и я снова порадовался удачности идеи. Каждое движение десятника выдавало в нем отменного бойца… фехтовальщика. Обменявшись парой скупых, экономных ударов, от которых оба с легкостью ушли, мы отпрянули друг от друга и, не размениваясь на бесполезные на такой дистанции обманные движения, закружили по хольмгангу, время от времени сближаясь для короткого обмена ударами, которые невозможно парировать, только уклоняться. Вон боярин, по привычке должно быть, попробовал отбить удар в корпус, но все что ему удалось, это лишь чуть изменить траекторию удара, так что сведенный в ноль край моей лопаты прочертил длинный разрез на его боку. Впрочем, мои дела тоже оказались не блестящи. Если в начале боя я надеялся на свою более развитую, чем у противника, физику, то уже через пять минут наших танцев и присматриваний друг к другу понял, что преимущества как такового у меня нет. Противник без устали кружил по пятачку и начал проявлять хоть какие-то признаки усталости лишь получив кровоточащий порез почти под мышкой. А значит, надо менять тактику.

Резко сблизившись с десятником, я провел несколько быстрых ударов, от которых тот ожидаемо уклонялся, всякий раз болезненно морщась от явно не слабой боли в боку. И еще раз.

От длинного горизонтального удара на уровне груди боярину пришлось отпрыгнуть. То, что надо! Расходимся. Атака. Удар, удар, взмах. Мы отпрыгнули друг от друга одновременно. Отвлекся, пора! Разрывая дистанцию, я выпустил лопатку из руки, оружие свистнуло в воздухе, и боярин рухнул, заливая песок площадки кровью. Продолжить бой с разрубленной ключицей ему, думаю, будет проблематично.

Острый край выроненной им в падении лопатки коснулся горла десятника. Боярин, и так бледный от потери крови, и вовсе спал с лица, еле слышно вздохнул и, облизав пересохшие губы, выдавил:

– Ваша победа.

– Вот и славно. – Я поднялся с колена и, не обращая ни на что внимания, шагнул к ограде круга. Усевшись на бордюр, я подставил лицо прохладному ветерку и сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как буквально через секунду рядом с боярином оказались поручники. Грац тут же ринулся осматривать пациента и оказывать ему первую медицинскую помощь. Тишила, дождавшись, пока профессор вытащит из раны десятника застрявшую там лопату, принялся приводить в порядок мое «дуэльное оружие», а поручники боярина, выслушав своего поручителя, недовольно сопя, двинулись ко мне.

– Наш поручитель признал поражение и свою неправоту в вашем с ним споре, о чем и поручил вас уведомить. Засим свои обязанности как поручников мы считаем исполненными, – напыщенно проговорил плесковец.

– И как мы не связаны более ограничениями, что налагает сей статус, имею честь сообщить вам следующее, – произнес его сослуживец. – Поставив в свои порученцы мужика, вы умалили нашу честь, а равно и честь нашего полка. К сожалению, мы не имеем возможности вызвать вас в круг сей же час, поскольку боярин ранен и его надо немедля доставить в лазарет. Но будьте уверены, по возвращении в полк о вашем поступке узнают все наши товарищи. И у кого-то из них вполне достанет времени, дабы встретиться с вами в круге. Засим откланиваемся. Прощайте, господин Старицкий.

– Всего хорошего. Не забудьте передать господам офицерам, чтобы как следует подготовились к встрече. Кстати, есть у меня знакомый кузнец на Ладоге, так он, знаете ли, такие чудные лопаты делает, и совсем недорого.

Плесковцы покраснели, но молча щелкнули каблуками и направились к боярину. Дождавшись, пока профессор наложит повязки, вояки подняли десятника на руки и, погрузив его в экипаж, укатили прочь.

– Ну что, чую, придется нам время занятий увеличить, а, Виталий Родионович? – заметил Тишило, не упустивший, как оказалось, ни слова из разговора с плесковцами.

– Только не сегодня, Тихомир Храбрович. Никак не могу. Нынче у меня одна важная встреча назначена. Да еще и князю надобно подарочек завезти, – открестился я и, поднявшись с бордюра, направился к экипажу.

– Какой такой подарочек? – тут же нарисовался любопытный профессор.

– Да вот нашел по дороге сюда. – Открыв дверцу, я кивнул на все еще пребывающего в отрубе, связанного по рукам и ногам татя.

– Прав был князь, свинья грязи везде найдет, – вздохнул Грац.

Э-э… Это он о ком, а?! Трубка клистирная!

Глава 6 Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят…

Перед тем как отправиться в присутствие, заехал домой… м-да… а ведь именно что домой! То ли я так быстро привык к своему новому месту жительства, то ли прав был кто-то из прочитанных мною на исторической родине авторов, утверждавший, что дом – это прежде всего место, где тебя ждут. Наверное, все-таки второй вариант вернее.

Стоило экипажу въехать во двор, как на крыльцо флигеля тут же выпорхнула Лада. Очевидно, братец успел подать ей какой-то знак, или она просто почувствовала, что все прошло удачно, но к тому моменту, как экипаж остановился, на лице сероглазки сияла такая улыбка! Я пропал.

Выбравшись из экипажа, я поднялся по ступеням крыльца, но не успел переброситься с Ладой и парой слов, как за моей спиной послышались чьи-то легкие, но уверенные шаги… Кто бы сомневался, что госпожа Смольянина зайдет проведать своего жильца, возвращающегося с хольмганга, а заодно проинспектировать состояние доверенного ему экипажа. Я ободряюще улыбнулся Ладе, бросающей хмурые взгляды в сторону хозяйки дома, и повернулся навстречу поднимающейся по ступеням даме.

– Рада видеть вас в здравии, Виталий Родионович, – проговорила Смольянина, окидывая меня изучающим взглядом. Проверяет на предмет комплектности, что ли?

– Ну а как же, не мог же я позволить себе лишить вас такого замечательного во всех отношениях жильца? – усмехнулся я. В спину пахнуло ветерком, а затем раздался чуть слышный хлопок тяжелой дубовой двери, оснащенной по последней местной моде пневматическим доводчиком. Лада сбежала.

– Он еще шутит! – в притворном гневе всплеснула руками хозяйка дома, поднявшись на крыльцо.

– Прошу меня извинить, Заряна Святославна, более не повторится. – Я изобразил на лице максимально возможное раскаяние, одновременно открывая перед Смольяниной дверь. – Пожалуйте в дом. Хоть я и стеснен ныне во времени, да и чаю, как у вас давеча, обещать не могу, но замечательным кофием попотчую. Уж не откажите, ручаюсь – такой амброзии, как моя Лада готовит, вам и в лучшем ресторане не попробовать.

– Паяц, – фыркнула Смольянина, не скрывая искорок веселья в глазах, вздернула надменно подбородок и, шелестя юбками, прошествовала мимо меня в холл.

К тому моменту, когда мы дошли до гостиной, там уже был накрыт небольшой стол у окна, на котором обычно лежали утренние газеты. Сласти, тростниковый сахар, подогретые сливки… не хватало только дымящегося кофейника, распространяющего вокруг себя самый чудесный для всякого заядлого кофемана аромат. Впрочем, этот недостаток был исправлен почти мгновенно. Все же Лада у меня умница. Ведь я ни словом при ней не заикнулся насчет кофе. Остается только понять, как она умудрилась приготовить его с такой скоростью… За ту пару минут, что прошли с момента бегства сероглазки с крыльца, по-моему, и чайник-то не закипит… А уж приготовить за это время кофе и вовсе нереально, если это не растворимая бурда, конечно… которую здесь еще попросту не придумали. И надеюсь, не придумают.

– Так что же, поведайте мне о перипетиях вашей встречи, Виталий Родионович. – Хозяйка дома пригубила кофе из маленькой, тончайшего фарфора чашки.

– Вот не думал, что такая неаппетитная тема может вас заинтересовать, Заряна Святославна, – покачал я головой.

– Полно вам, господин Старицкий, – отмахнулась та. – Хольмград хоть и столица, а все одно что большая деревня, слухами живет. Так неужто я упущу такую возможность? Согласитесь, лучше уж узнать об интересном событии от одного из участников, нежели домыслы да переиначенные на свой лад, по разумению шептунов, слухи собирать…

– Ну если смотреть с такой позиции, то вы, наверное, правы, хозяюшка. – Пришлось мне развести руками и коротко, не забывая о времени, рассказать Смольяниной о том, как прошел хольмганг. Правда, упоминать о нападении в парке и до сих пор валяющемся на дне экипажа спеленутом гоп-стопнике, я не стал. Зачем плодить лишние слухи… Вот в чем можно посочувствовать местным жителям, так это в отсутствии здесь такого достижения человечества, как «зомбоящик». Нет, с одной стороны, это просто здорово. Но с другой… насколько тяжела жизнь обывателя, вынужденного вместо потока сериальных слез с экрана обходиться жалким ручейком шепотков и слухов о жизни столицы. Вот и получается, что зеленщица вовсю сплетничает с уличанами, как ее сосед-булочник «вчера жонку смертным боем бил», а знать на пирах шепчется о том, за какие заслуги отцу юной княжны такой-то государь новые привилегии пожаловал. А уж каково приходится самим обсуждаемым! М-да. А ведь я теперь тоже стану персонажем в сплетнях местного «сарафанного радио». Конечно, в приемной государя или трапезной какого-нибудь думного боярина обо мне и слова не проронят, не того полета пташка, но вот среди служилого люда слухи гулять пойдут. Если уже не пошли.

Заметив мои нервные взгляды на каминные часы в вакуумном колоколе, Заряна Святославна свернула свой дотошный допрос (ну вот скажите, на кой ей знать, сколько пуговиц было на сюртуке боярина Головы?).

– Ох, Виталий Родионович, я совсем забыла о времени, – пропела хозяйка дома, поднимаясь с кресла. – У меня же еще столько дел, столько дел… Да и вы говорили о занятости, а я тут растрещалась как сорока деревенская. Пора бы и честь знать.

– Понимаю, Заряна Святославна, – кивнул я, поднимаясь следом. – Но надеюсь, что, несмотря на нашу занятость, оговоренная встреча со старейшиной все же состоится?

– Уж будьте покойны, Виталий Родионович. Буду рада познакомить вас со Ставром, – улыбнулась Смольянина, поправляя шаль и направляясь к выходу. – Жду вас сегодня к девяти часам.

– Непременно буду, Заряна Святославна. – Я открыл дверь в холл, и тут же появившаяся словно из ниоткуда Лада проводила хозяйку дома до крыльца.

А я отправился переодеваться. С этим неожиданным визитом Смольяниной у меня совсем не оказалось времени, чтобы привести себя в порядок после хольмганга. Надо исправляться.

В темпе вальса приняв душ и переодевшись в чистое, я приладил выручивший меня сегодня барабанник, удобно устроив его в специально заказанной у шорника кобуре-оперативке (ох и намучился я, объясняя мастеру, что и для чего мне нужно…), и, кликнув Лейфа, отправился на двор, к экипажу. Надо же все-таки побеседовать с атаманом в удобной обстановке? Да и князю доложиться не худо было бы, до того как информация к нему в виде слухов дойдет…

Телепнев встретил меня хмуро, что, в сочетании с похоронно-черным штатским костюмом, наводило на мысль о глубоком трауре, в коем пребывает его сиятельство. На мой вопрос, не случилось ли чего, князь только недовольно скривился.

– Все идет своим чередом, Виталий Родионович, – проговорил Телепнев. Вот только тревожный всполох, вырвавшийся из-под ментальной защиты главы Особой канцелярии, говорил об обратном. Ну да настаивать не буду, делать мне больше нечего, кроме как лишние неприятности наживать?

– Это замечательно. – Я улыбнулся. – А что, Владимир Стоянович, не желаете взглянуть на мой улов?

– Это вы про того татя, что охранителям сдали? – приподнял бровь князь. Уже доложили, надо же! Когда успели? Ведь я только сдал атамана на руки штрафным синемундирникам и тут же двинулся к князю. И могу поклясться, что передо мной никто в его кабинет не входил…

Телепнев поднял телефонную трубку.

– Чайку нам с Виталием Родионовичем принесите, – проговорил князь, и трубка вернулась на рычаг. Вот я идиот… мог бы и сразу догадаться, что первым действием дневального после моего неожиданного визита в подвалы канцелярии был звонок начальству. Телепнев вздохнул. – Давайте встретимся с вашим «уловом» чуть попозже, друг мой. У меня имеется к вам крайне важный разговор.

– Я весь внимание, Владимир Стоянович. – Я напрягся. Не нравится мне поведение князя, ой не нравится. Точно, сейчас какую-нибудь гадость скажет.

– У нас произошло чрезвычайное происшествие, – тяжело произнес глава Особой канцелярии, дождался, пока вошедший в кабинет секретарь поставит на стол поднос с чаем, и только после его ухода продолжил: – Можно сказать, небывалое происшествие. Пропал служащий канцелярии…

– Э-э?

– Хельга Милорадовна, – с каменным лицом сообщил князь.

– Как это?

– Вот так, Виталий Родионович. Совершенно точно известно только одно: этим утром Берг Милорадович заехал за сестрой по пути в канцелярию, но застал в ее квартире только пребывавшего в беспамятстве Буса Ратиборовича. Берг привел подчиненного в чувство, и тот сообщил, что предыдущим вечером зашел в гости к Хельге. Последнее, что он помнит – сделанный им глоток коньяка, предложенного хозяйкой.

Берг отправил извозчика в канцелярию, и через полчаса охранители были на месте. Квартира пуста. Части одежды, а также всех денег, украшений, а равно и каких-либо документов нет. Следы чужих тонких оболочек или воздействий, кроме остаточного флера самой Хельги и заглянувшего к ней Буса Ратиборовича, также отсутствуют.

– Однако… – Я хоть и выпал в осадок от такого заявления, но сделать вывод из сказанного князем моих невеликих способностей вполне хватило. Хельга сбежала. Бред, конечно, но… похоже, что так и есть.

– Владимир Стоянович, а могу я побывать в квартире Хельги? – поинтересовался я.

– Желаете поучаствовать в сыске? – чуть ворчливо осведомился князь.

– Кто знает, – улыбнулся я. – Может, у меня что-то получится…

– Воля ваша, Виталий Родионович. В свое свободное время можете заниматься чем угодно. Об одном прошу. Не вздумайте мешать нашим розыскникам. Ежели сами что интересное узнаете, милости прошу ко мне в кабинет и никуда более. Вам ясно? – В последних словах князя настолько явственно прозвучал приказ, что ослушаться его «просьбы» нечего было и думать. Одно мне только интересно, с чего бы Телепнев с такой готовностью разрешил мне влезть в это дело? Нелогично как-то. Я ведь здесь, что называется, «с боку припека», а пропала-то отнюдь не зеленщица-сплетница, а сотрудник Особой канцелярии, да еще допущенный к секретным сведениям. Хе… Интересно, а господа розыскники, как их поименовал князь, в курсе этих самых сведений?

– Они знают, что такой доступ у Хельги был, Виталий Родионович, но тема ее работы им неизвестна. И известна стать не должна, – ответил на мой вопрос Телепнев, задумчиво крутя в руках чашку с остатками чая. – Что же касается моего разрешения… Я, знаете ли, не люблю складывать все яйца в одну корзину, но и допускать государев сыск до поисков Хельги не собираюсь. Это дело канцелярии, и я не стану выносить сор из избы. А вы, Виталий Родионович, не только чиновник канцелярии, пусть и заштатный, но и, как я помню из доклада Меклена Францевича, занимались подобными вещами там, у себя… Не так ли?

– В общем-то да. – Я кивнул. Вот уж не ожидал от князя такой откровенности, особенно в отношении государева сыска. Нет, понятно, что любые контролирующие органы всегда ведут жесткую конкурентную борьбу, но столь явно высказываться о неприятии «коллег» несколько, хм-м, чересчур, что ли… Впрочем, кто его знает? В этом мире все не так, как на моей «исторической родине»; может, здесь это нормально? Ладно. Чего гадать о взаимоотношениях контор, у меня, кажется, есть дело поинтересней… – Значит, негласный розыск, Владимир Стоянович?

– Рад, что вы правильно поняли мою мысль, Виталий Родионович. – Князь сбросил с себя задумчивый вид и отсалютовал мне пустой чашкой.

– Я не настолько умен, как вам кажется, князь, – фыркнул я. – Иначе бы не пребывал сейчас в тягостном недоумении по поводу той легкости, с которой вы разрешили мне участвовать в розыске.

– Не участвовать, а учинить собственный, – покачал головой Телепнев и усмехнулся. – Будем считать, что мне просто стало интересно, чьи приемы окажутся успешней. Наши или ваши. Устроит вас такой ответ? А теперь, если не возражаете, Виталий Родионович, пойдемте, проведаем того татя, что вы так любезно предоставили охранителям.

Спускаясь в подвалы канцелярии следом за князем, я только вздыхал. Наши – ваши… Устроит – не устроит… Жаль, что мгновения откровенности сиятельства истекли так быстро, и теперь об истинных мотивах его поведения мне не узнать. По крайней мере, в ближайшее время.

Внизу, в небольшом, скудно обставленном кабинете дневальный в черной, так называемой «подвального устава» форме, без каких-либо знаков различия, вытащил из ящика стола прошитый журнал, быстро нашел нужную страницу с именем и присвоенным номером, и уже через минуту перед князем лежала папка с тщательно выписанными данными.

Стоило нам оказаться в камере (а как еще назвать каменный мешок с единственным узким деревянным топчаном, принайтованным к полу, стальной дверью и без единого окна… если не считать таковым вентиляционный продух диаметром не больше десяти сантиметров), как пленник вскочил на ноги и уставился на меня и князя с абсолютным непониманием происходящего в глазах. Под дурачка решил закосить, что ли?

Атаман разбойничков оказался на редкость скучным и неинтересным человеком. Он так и не смог сказать, кто и зачем навел его банду на меня. Только и бормотал, что услышал о барчуке вчера в трактире на Плотне. А поскольку с деньгами у его банды, недавно прибывшей в столицу «на гастроли», в последнее время стало совсем худо, то он и решил облегчить карманы ближнего.

Поверить в такое совпадение было решительно невозможно. Но говорить что-либо иное сей господин явно не собирался. Не помогла даже квалифицированная помощь мозголома – смутно знакомого мне, невыразительного дядьки, вызванного Телепневым для ментального допроса.

– Господа, ничем не могу помочь, – в конце концов развел руками приглашенный специалист. – Судя по всему, господин Лукан вчера выпил лишнего… Точнее, был пьян до изумления. Ничем другим творящийся в его голове сумбур объяснить невозможно. Думаю, ему бы следовало хорошенько проспаться… а завтра с утра можно будет и повторить допрос.

– Хорошо. – Недовольный Телепнев рассеянно кивнул подчиненному, и тот шустро выскользнул за дверь. Князь бросил брезгливый взгляд на забившегося в угол камеры татя и повернулся ко мне. – Что ж, Виталий Родионович. Видно, придется нам подождать с установлением истины. Пока не восстановится нормальная работа мозга этого душегуба, узнать от него о действительных заказчиках нападения нам не удастся. Особенности ментального допроса, знаете ли…

– Ну что ж… На нет и суда нет, – кивнул я. – Но может, что-то знают его подельники? Я-то их ловить не стал, не до того было, знаете ли, но ведь он же их атаман, наверняка знает, где они сейчас быть могут?

– Слышал, что Виталий Родионович говорит? – повернулся к татю князь.

– Дружков вам моих? С-собаки легавые… Подавитесь, – хрипло, но уверенно прокаркал тать и сплюнул нам под ноги.

– Да ты никак нас с государевым сыском спутал, родной, – подозрительно ласковым голосом проговорил князь. – Ой ошибся. Ну да ничего, мы твою ошибочку-то поправим, Луканушка.

Князь выглянул в коридор и коротко бросил в пространство: «Конвой, в допросную вора» … Тут же притопали трое мордоворотов в черных кителях без знаков различия. Двое, подхватив под руки Лукана, потащили его за собой, не давая сделать ни шага самостоятельно. А третий шел чуть позади и следил за каждым движением подконвойного. Стоило только татю опереться ногой об пол, как тут же следовал короткий удар подкованным мыском сапога в лодыжку и короткий стон боли атамана. После третьего удара Лукан перестал делать попытки двигаться своим ходом.

Был я как-то в одном замке-музее в Германии, и там, в подземелье, была реконструирована классическая средневековая пыточная… Так вот, оказавшись в помещении, которое Телепнев поименовал допросной, я понял, что наука действительно шагнула далеко вперед. По крайней мере, дыба на паровой тяге и меха с тем же приводом наглядно это доказывали.

– Вы что?! Вы что делаете, ироды!!! Нельзя же… – завопил Лукан, когда деловитый хозяин сего помещения, одетый в кожаные штаны и такой же передник на голый торс, с помощью конвойных начали крепить руки татя на все той же продвинутой дыбе. – Государем же запрещено… Вы как!!!

– Так ведь то сыску запрещено, милай, – тихо улыбнулся князь. И от этой его ухмылочки, по-моему, перекосило даже ката. Про меня, горемычного, и вовсе молчу. Не ожидал я такого поворота, совсем не ожидал. А князь тем временем продолжал вещать: – Добр наш государь к подданным своим, даже таким душам заблудшим, кои в подворотнях у ближнего последний медяк забрать норовят. Заботится он о люде, что под его рукой живет. Но уж коли кто зло затаил да супротив спокойствия на Руси да власти законной выступает, того государь карает строго и безжалостно. Ибо нет ничего хуже для добрых людей, чем смута в государстве да свары за власть. Вот мы и боремся с ворами да отступниками по мере сил своих.

– Охранители… – прохрипел с расширенными на всю радужку зрачками Лукан. – Да за что же… я же никогда… ничего.

– Вот-вот. Рассказывай, Луканушка, рассказывай, коли жизнь да шкуру свою в целости сохранить хочешь…

М-да, велик, оказывается, страх перед Особой канцелярией. А ведь так сразу и не скажешь… Вон и Заряна Святославна ко мне очень неплохо отнеслась, да и Лейф с Ладой… хоть и знали, что я по этому ведомству числюсь. Да и те немногие люди, с кем я познакомиться успел за все свое недолгое пребывание «на свободе», тоже не особенно-то от меня шарахались, узнавая о моем месте службы… Загадка, право слово. Я на секунду отвлекся, но почти тут же вынужден был вернуться к реальности. С Луканом происходило что-то совершенно странное. Он только открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг дернулся, глаза его и вовсе чуть не выскочили из орбит, а потом тать сразу обмяк.

– О черт! – Князь с яростью стукнул по дыбе кулаком и заорал на сгрудившихся напротив него конвоиров и ката. – Доктора сюда, немедленно!!!

Синемундирники тут же усвистали за дверь, а я попытался нащупать у разбойника пульс. Мертв. Пришедший спустя пять минут штатный доктор констатировал смерть от апоплексического удара, равнодушно пожал плечами и, посоветовав пригласить для вскрытия профессора Граца, ушел, не обращая никакого внимания на бушующего князя.

– Ох и хитрый нынче тать пошел, Виталий Родионович, – вздохнул князь, когда немного успокоился и мы, наконец покинув подвалы канцелярии, вернулись в его кабинет. – Ведь и слова сказать не успел, шельмец, а! Ну каков?! Сбежал, как есть сбежал, прохиндей. Взял и на тот свет ускакал… А мне теперь подозрениями мучайся. А ну как и в самом деле был он в чем-то эдаком замешан…

– Полно вам сокрушаться, Владимир Стоянович. Ну что делать, бывает. Да и бес с ним, с этим Луканом. Пошлите с десяток удальцов на Плотню, пусть по тамошним питейным заведениям пройдутся, глядишь и увидят где подельников его, ежели они, конечно, еще в родные края не подались. Наверняка же хоть один из татей что-то ведает. А чтоб охранители их узнали, я им образы тех подельников подкину.

– Что ж, наверное, так и поступим, Виталий Родионович, – чуть помолчав, согласился Телепнев, но тут же, не выдержав, снова покачал головой. – Нет, ну хитрован!

Выполнив обещанное и передав образы татей вызванному для этого в кабинет князя начальнику синемундирников (спасибо Грацу за науку), я отправился домой, где меня ждал обед, пара часов блаженного безделья и обещанная Заряной Святославной встреча со старейшиной Волосовой школы.

Уже сидя в экипаже под управлением Лейфа, по пути домой я понял, что никак не могу выкинуть из головы мысли о нелепом побеге Хельги и не менее нелепой смерти Лукана… Вообще-то и действия татей во время нападения были какими-то идиотскими, уж очень неаккуратно работали, такое впечатление, словно они первый раз на промысел вышли… тоже нелепость полная. В общем, суммируя, получаем, что сегодня у меня на редкость странный день… Вот-вот, именно так – нелепый, точнее не скажешь.

– Приехали, Виталий Родионович!

– Лейф, будь добр, верни коляску хозяйке. – Я вышел на двор и, вытащив из бумажника несколько пятикопеечных монет, ссыпал их в руку парня. – А это отдашь дворовым мальчишкам. Пусть вычистят экипаж и обиходят лошадей. Только проследи, чтобы все было как должно.

– Сделаю в лучшем виде, Виталий Родионович, – заверил меня Лейф.

– Ну вот и замечательно, а я пойду обедать.

– Так ведь это… – Лейф на мгновение замер. – Ну я ж целый день с вами…

– Ох ты ж. – Я почесал затылок (будь здесь Лада, она бы мне уже лекцию начала читать о непозволительности таких жестов в приличном обществе). – Это что же, я сегодня голодным останусь, получается?

– Да нет, как можно! – воскликнул, краснея, Лейф. – Лада ж в доме, она наверняка все приготовила… Я просто к тому, чтобы вы на нее не сердились, ежели что не так будет сделано… все ж она не повар…

– Тьфу ты. Глупости какие, – облегченно рассмеялся я. – Не волнуйся, Лейф, не обижу я твою сестренку… и другим не позволю. Понял?

Мой повар кивнул, улыбнулся и, взлетев на козлы экипажа, тут же укатил куда-то на хозяйственный двор.

Глава 7 Потихоньку, полегоньку…

Конечно, Лада не работала шеф-поваром в ресторанах, и поданные ею к обеду блюда не были так же вычурны, как творения Лейфа, но зато приготовленные руками сероглазки вареники с творогом, по-настоящему домашние, исходящие паром в глубокой миске, окруженной плошками с разнообразными заедками, заставили меня вспомнить детство в деревне… А уж когда я обнаружил в одной из плошек густейшую сметану, честное слово, чуть не замурлыкал от удовольствия! В результате запунцовевшей от смущения Ладе досталось куда больше комплиментов, чем мог бы рассчитывать получить ее брат за приготовление даже самого роскошного ужина…

Странно, но этот «домашний» обед незаметно привел меня в хорошее настроение, чего я совершенно не ожидал в свете произошедших за день событий и полученных новостей. Более того, усаживаясь за стол, я пребывал в полной уверенности, что в случае, если мне не удастся отложить встречу с Волосовым старейшиной, беседа с ним сегодня будет мне только в тягость. Теперь же я даже с некоторым удивлением констатировал, что от моего недовольства не осталось и следа. Лада просто волшебница! Или это я по вареникам соскучился?

Так, пребывая в благодушном настрое, с томом «Рассуждений об извечном противостоянии руссов и данов», я и скоротал время до назначенного часа встречи с дедушкой-секстантом… нет, как-то не так… с волхвом, короче.

В гостиную Заряны Святославны мое пунктуальное благородие ступило ровно в восемь вечера, под басовитый бой башенных часов, по какому-то недоразумению называемых хозяйкой напольными. «Августейшую вежливость» не оценили… То ли потому, что хозяйка чересчур увлеклась беседой с неким франтоватым, подтянутым молодым человеком с тонкими чертами лица и редкими, в силу юности, усиками, вальяжно расположившимся в огромном кресле, то ли потому, что, по въевшейся привычке, двигался я слишком тихо. Да еще и прислуга не стала объявлять о моем приходе, поскольку я проживаю в том же доме, и значит вроде как «свой». Короче, меня в упор не замечают. М-да. Тоже мне, волхвы и волхвицы. А сколько щебету было! «Старая школа, древнее учение»… Что ж это за чудодеи такие, что даже мою немаленькую тушку у себя под носом рассмотреть не могут, а?

Но не успел я закончить свой внутренний монолог, как меня наконец заметили.

– О, а вот и наш дорогой Виталий Родионович пожаловал. – Заряна Святославна поднялась с кресла, а следом встал и ее франтоватый собеседник, поглядывая на меня с легким любопытством.

– Как и обещался, любезная Заряна Святославна. – Я сделал шаг вперед, отвесив обоим короткий полупоклон. Хозяйка дома тут же зашуршала многочисленными юбками в мою сторону. Оказавшись рядом, Смольянина с легкой ободряющей улыбкой завладела моей рукой и повлекла за собой, навстречу своему собеседнику. Черт, чувствую себя как детсадовец на новогоднем утреннике, которого пытаются подтащить к Деду Морозу для чтения стихов… Да и «дедушка» меня дожидается… тот еще. Вот же ж! Спрашивается, что это за защиту мы с Бусом сладили, если этот кадр нащупал ее с первого раза… Нет, я прекрасно понимаю, что сей юноша, должно быть, и есть тот самый старейшина Волосовой школы, но при его гладкой румяной физиономии такой титул звучит попросту смешно, да и воспринимать юнца как серьезного человека у меня если и получится, то с немалым трудом. Судя по тому, как франт понимающе улыбнулся, удивление на моем лице было слишком явным.

– Не похож, да? Никак ожидали увидеть седобородого старца из сказаний, а, Виталий Родионович? – Франт протянул мне руку. – Уж извините, каков есть. Ставр Ингваревич. Волхв Волосовой стези.

– Виталий Родионович… учитель рукопашного боя, – чуть помедлив, ответил я тем же тоном, что и мой собеседник, не забыв пожать протянутую им руку. А вот в глаза ему я зря посмотрел, очень даже зря. Оттуда на меня высверкнуло такое! Не знаю, как описать… сила… опыт… знание, все вместе и что-то еще, подавляющее, властное… Этот странный взгляд сначала прошелся рентгеном, просвечивая каждую клеточку моего организма, и вдруг, обретя почти материальную тяжесть, буквально вдавил меня в кресло, в коем я непонятно каким образом очутился, так и не удосужившись отпустить руку этого… м-да. Впрочем, в одном волхв прав. Теперь с серьезным восприятием проблем не будет. Пусть он хоть трехлетним карапузом прикидывается, хоть куклой Барби… не поверю.

– Ох, не рановато ли ты за свои штучки принялся, а, Ставрушка? – вдруг тихим, чрезвычайно ласковым голосом, от которого у меня волосы дыбом встали, вмешалась Заряна Святославна. И судя по тому, как дернулся волхв, тон хозяйки его тоже не оставил равнодушным.

– Да все уже, все… – проговорил Ставр Ингваревич, примирительно поднимая ладони и пятясь от моего кресла. Через мгновение на лице волхва появилась ехиднейшая ухмылка, и он как-то сразу превратился в того же нахального молодого франта, что я увидел входя в гостиную.

– Очень на это надеюсь, Ставр, очень, – проворковала Смольянина, холодно усмехнувшись. Впрочем, стоило Заряне Святославне повернуться в мою сторону, как улыбка ее стала вполне доброжелательной. Не видел бы секунду назад ее отражения в оконном стекле, ни за что не поверил бы, что эта милая дама со всеми признаками наседки способна на небольшой армаггедец, о возможном скором наступлении которого столь ясно предупреждало выражение ее лица. В том, что эта пантомима не останется незамеченной волхвом и тот непременно примет к сведению предупреждение о нежелательности каких-то шагов в отношении меня, сомнений нет. Что, несомненно, радует. Теперь самое главное, чтобы эта защита Смольяниной не оказалась стрельбой пастуха по волкам, подобравшимся к барану, уже отобранному хозяином на шашлык.

– Кажется, мы чересчур увлеклись. Прошу меня извинить, Виталий Родионович, за неподобающее поведение, – посерьезнел гость, очевидно правильно оценив мимику хозяйки.

– И то верно. – Смольянина присела было на краешек дивана, но тут же вскочила и тряхнула подхваченным с приставного столика колокольцем. Тихий перезвон наполнил на мгновение комнату и стих. Почти тут же отворилась дверь, вошедшая в гостиную служанка получила распоряжение о чае, кивнула и тенью выскользнула из комнаты.

За чаем с медом да вареньями, пряниками да сдобой мы и провели следующую пару часов. Ставр Ингваревич оказался настоящим кладезем знаний о метафизической стороне жизни, если можно так выразиться. Кажется, за два часа разговора с волхвами я узнал о здешнем естествознании больше, чем за все время упорных расспросов и учебы в исследовательском отделении канцелярии. При этом Ставр Ингваревич не загружал свою речь неповоротливыми и малопонятными мне терминами, а толковал о воздействиях, объясняя все чуть ли не на пальцах… И почему исследователи не сочли нужным сообщить мне столь интересную информацию? Так, я с удивлением узнал, что здешнее естествознание делится на несколько областей, различающихся по способам и объектам воздействия. Прежде всего это воздействия материальной сферы, к которым относится огромное количество манипуляций – от моих давешних щупов-«костылей» до сложных ментальных проекций, призванных материализовывать предметы и явления. Затем ментальная сфера, манипулирующая тонкими телами. К ней, например, относится «мозголомство» и соответственно защита от последнего. Про использование воздействий этой сферы для получения и структурирования информации пока умалчиваю, поскольку дальше простейшей сети познания сам я пока не продвинулся, а волхв, прекрасно понявший всю глубину моего невежества, не стал заострять внимание на этом моменте. Франтоватый гость Смольяниной лишь задумчиво потер гладкий подбородок и словно нехотя сообщил: «Есть, правда, еще несколько теоретиков, вроде тех же Эйнштейна, Фока и ветловского отшельника Хильберта, доказывающих необходимость выделения третьей сферы… но пока их заумные теории если и находят свое подтверждение, то лишь частичное, и то большинство людей, кажется, неспособно их понять…»

Эйнштейн?! Нет, все-таки либо я где-то ошибся в вычислениях нынешнего года, либо это не тот лохматый дядька с высунутым языком, что я помню по фотографиям! А может… да черт его знает, что может быть, здесь же все совсем иначе. В церковь, что ли, наведаться? Поговорить с попами, может удастся узнать какой сейчас год по привычному мне летоисчислению… а то официальный семь тысяч триста девяносто восьмой от сотворения мира для меня как-то уж очень абстрактен. Хм…

Волхв тем временем решил продемонстрировать несколько воздействий из той самой, несуществующей пока третьей сферы, с легкостью заставив мое кресло летать, не применяя таких знакомых мне «щупов», да и вообще никак не воздействуя на этот предмет мебели! Просто – раз, и кресло вместе со мной парит в воздухе да еще и летит туда, куда укажет волхв. Вместо того чтобы сдвинуть с места довольно тяжелое кресло с помощью кучи щупалец, напрягая внимание и концентрацию для контроля каждого из них, он исказил гравитационное поле, а когда кресло воспарило, заставил его двигаться, точечно изменяя направление действия гравитации. Ну как-то так… Наверное…

– Почему же, имея такие возможности, у нас до сих пор ползают по земле паровозы? – справившись с удивлением, спросил я. – Ведь имея возможность такого воздействия, можно с легкостью подняться в небо!

– Не так все просто, Виталий Родионович. Несомненно, один опытный и умелый мастер манипуляций может поднять в воздух достаточно большой и тяжелый груз… Но где же взять сотни тысяч таких умельцев, чтобы подобные полеты стали более выгодны, нежели строительство дирижаблей? Воздействие на поля куда сложнее, чем воздействие на материю. Это не обогревающий наговор, который можно наложить на карету, или «вечный жар» паровозных топок, не теряющих своих свойств в течение довольно долгого времени. При манипуляциях с полями нужен постоянный контроль над структурой воздействия и ее подстройка. Без последней ментальная проекция очень скоро перестанет резонировать с постоянно меняющейся структурой самого поля, а значит, воздействие не удастся, – ответил волхв.

– То есть не все так гладко, как хотелось бы… – кивнул я. Что ж, теперь понятно, почему здесь одновременно развивается менталистика и технология. Никаких противоречий. То, что слишком трудно или невозможно сделать с помощью одного, достигается за счет другого. Вполне здравый подход. Кстати, о подходах! – Ставр Ингваревич, когда я только вошел, вы по-моему, прочитали мои мысли и, если я правильно понимаю, даже успели пошарить в некоторых воспоминаниях…

– Нет, Виталий Родионович, ни памяти вашей, ни мыслей я не касался. Если желаете, могу в том слово свое дать, – покачал головой волхв.

– А что же это было? – удивился я.

– Один из приемов школы Волоса, – с готовностью пустился в объяснения волхв. – Когда идущий стезею древних знаний хочет узнать, с кем его свел путь, он смотрит в душу встреченного им человека… Действие это не очень-то и сложное и позволяет составить некоторое мнение о человеке, но и только. К тому же использующий этот прием сам открывается для того, в чью душу он решил заглянуть, так что процесс этот, если можно так выразиться, обоюдный. Не ошибусь, если предположу, что, когда я проделал этот прием с вами, вы тоже увидели во мне что-то эдакое, не правда ли, Виталий Родионович?

– Не могу с вами не согласиться, Ставр Ингваревич, – кивнул я. – Вот только я впервые слышу о чем-то подобном. А за время работы в Особой канцелярии мне пришлось столкнуться с самыми разными способами познания, знаете ли.

– Естествознание… – пренебрежительно отмахнулся волхв. – Древние школы и их приемы никак не вписываются в представления современных философов и ими не изучаются. Так что нет ничего удивительного в том, что ранее вы не встречали «взгляда в душу». Но еще раз уверяю вас, Виталий Родионович, никаких просмотров воспоминаний или желаний этот прием не допускает. А вот насчет мыслей – верно, пытался, но… во-первых, сделал это без всякого злого умысла, а во-вторых, у меня все равно ничего не получилось. Уж очень хитрая защита у вас стоит… Хоть и странная. Так что дальше обрывков эмоций я продвинуться не смог.

И ведь даже в лице не меняется, гад…

– Конечно! И так заинтересовался очередной непонятной структурой, что полез исследовать ее, даже не подумав испросить на то разрешения! – фыркнула Заряна Святославна, отставив в сторону чашку с чаем. – И о том, что человек обидеться может, тоже не подумал. Не так ли, Ставрушка?

– Ну… – протянул волхв и сердито глянул на хозяйку. – Уж как есть, так есть. Но право же, такая интересная структура защиты. Словно не один человек делал, а сразу двое. Ну где бы я еще подобное нашел!

– Постойте, постойте. Заряна Святославна, Ставр Ингваревич. Я же никого ни в чем не упрекаю. – Я поторопился притормозить собеседников, пока они новую склоку не затеяли, за ними не заржавеет. Если я правильно понимаю, у них это любимое развлечение. – А в чем странность-то? Я ведь немало времени потратил на создание лабиринта защиты, а тут…

– Ох, Виталий Родионович… Ну это уж совсем просто. Странен ваш щит тем, что его вроде как двое ладили. А так не бывает. Даже наставник не вмешивается в строительство щитов своих учеников. Показывает как и что, силой своей поддерживает, то бывает. А вот так, как у вас, право… впервые в жизни вижу что-то подобное. – Франтоватый волхв поднял вверх указательный палец, словно лектор, заостряющий внимание студентов на каком-то важном факте.

– Знаете, Ставр Ингваревич, я ведь действительно создавал сию защиту не один, а под руководством одного… хм… знакомого. И он, по-моему, ничего странного в этом не видел. Да и другие его коллеги, люди в естествознании многоопытные, ничего странного в «лабиринте» не узрели, хоть и осматривали его со всем тщанием, – развел я руками. Волхв же только чуть удивленно приподнял бровь.

– Положительно, вы странный человек, Виталий Родионович. Позволить кому-то помогать в создании собственной защиты разума и с такой легкостью говорить об этом… Ваша легкомысленность меня поражает. – Ставр Ингваревич покачал головой и решительно ткнул в мою сторону пальцем, отчего хозяйка негодующе фыркнула. Ну как же! Верх невежливости! Волхв, правда, даже глазом не повел и тон не изменил. – С этим нужно что-то делать, Виталий Родионович. Что же касается «слепоты» естествознатцев, то она меня ничуть не удивляет. В своем стремлении все подсчитать и уложить в нумерованные коробочки, с соответствующими пояснениями, они слишком многое оставляют без внимания. Отсюда однобокость в суждениях и упущение огромных возможностей. А ведь воздействия – это не только наука… но и искусство, в прямом смысле самое волшебное из всех.

Я заметил, как Заряна Святославна, тяжело вздохнув, закатила глаза. Она явно не в первый раз слушала спич волхва об искусстве ментальных воздействий. Впрочем, Ставр Ингваревич, похоже, тоже не оставил пантомиму хозяйки без внимания, потому как тут же решил закруглить тему.

– Если не возражаете, я бы хотел вас видеть у себя в гостях. По праздным дням я собираю интересный круг, и думаю, вам было бы полезно принять участие в наших беседах. Невежество надо искоренять… К тому же у вас появится возможность взглянуть на то, что ныне именуют естествознанием, как на искусство. Уверяю, вам будет интересно.

– Я с удовольствием приму ваше приглашение, но сделайте одолжение, поясните, с чего такая забота, Ставр Ингваревич? – Я даже немного опешил от напора собеседника.

– Все очень просто. Уважаемого волхва привела в замешательство ваша безалаберность, впрочем, как и меня, – вздохнула наша гостеприимная хозяйка. – Любой человек, хоть сколько-нибудь плотно занимающийся ментальными манипуляциями, знает, что собственную защиту следует возводить до самого последнего «кирпичика» тайно, а еще предпочтительнее в сугубом одиночестве. Что же касается искусства… Это у нашего любезного Ставра Ингваревича своеобразный пунктик, не так ли, Ставрушка?

– Уж какой есть, – вздохнул волхв в ответ на иронию Заряны Святославны.

– В его доме постоянно собираются как приверженцы естествознания, так и последователи старых школ, и в такие дни страсти там кипят нешуточные. К тому же, как вы заметили, наш Ставр Ингваревич просто-таки помешан на всяческих диковинах, связанных с его любимыми воздействиями. Будь то древние артефакты или же, как в вашем случае, совершенно необычные воздействия. Иногда мне кажется, что ему стоило бы пойти не стезею Волоса, а путем Числобога или даже Переплута, – доверительным тоном продолжила Смольянина, не обращая никакого внимания на недовольные взгляды волхва. – И гостей он собирает таких же… Так что мой вам совет: обязательно сходите, Виталий Родионович, не пожалеете. Поверьте, по сравнению с тем, что вы там узрите, лучшая театральная комедия покажется вам скучной тягомотиной.

– Пожалуй, после ваших объяснений, Заряна Святославна, я буду ждать ближайшей недели с превеликим нетерпением, – рассмеялся я, а следом не сдержал улыбки и Ставр Ингваревич, которому явно надоело изображать из себя несправедливо обиженного. К сожалению, ничто не вечно под луной… Закончился и этот интересный вечер. Раскланявшись с хозяйкой и волхвом, также засобиравшимся домой, я отправился к себе. Флигель встретил меня сонной тишиной, и я, решив немедленно последовать примеру давно отошедших ко сну Лады и Лейфа, наскоро умывшись, рухнул в постель.

Следующий день начался для меня с визита в канцелярию. В конце концов, никто не освобождал меня от тренерской работы, как и Тихомира, кстати говоря. А после тренировки пришлось еще и дожидаться ушедшего на обед секретаря князя, который должен был выдать мне ключ и разрешение на вскрытие дверей в доме Хельги. В результате на ее квартиру я сумел выехать лишь в третьем часу. Хорошо еще, с извозчиком мне повезло, и не пришлось топтаться на продуваемой холодным ветром набережной или того хуже – добираться до места назначения пешком. Не в такой холод!

Заплатив извозчику четвертак, я поднялся на второй этаж небольшого доходного дома в Нещадном переулке, что расположился в глубине Словенского конца, и, подойдя к тяжелой солидной двери с номером четыре на медной табличке, вставил в скважину ключ с биркой Особой канцелярии. Мимоходом подивившись тому, как плотно прилегает дверь к дверной коробке (даже стыка не видно), я отомкнул замок. Дверь хрустнула, по ее абрису пробежала узкая трещина, полыхающая синеватым светом. Однако. Весьма оригинальный способ опечатывания помещений.

Квартира исследовательницы встретила меня нежилой тишиной, нарушаемой только громким тиканьем очередного башенного чудовища, непонятно за что любимого хольмоградцами. И чего они нормальными настольными часами не пользуются? Нет, им обязательно надо установить вот этакий гроб с часовым боем. Хм. Я тихонько притворил за собой дверь и медленно двинулся на обход квартиры, старательно осматривая каждый закуток. Конечно, до меня здесь побывала целая куча народа, а посему можно даже не пытаться рассмотреть какие-либо следы тонких оболочек, все одно они давно затерты или скрыты отблесками прошедшей здесь армии розыскников… С другой стороны, та же куча народу наверняка зафиксировала все возможные следы тонких тел и ментальных воздействий. Значит… просто осмотрюсь и постараюсь обнаружить что-нибудь более материальное, нежели остатки чужих ментальных конструкций…

Итак. Гостиная. Небольшое помещение в пастельных тонах, массивная мебель, стол с остатками ужина… которые так никто и не убрал. Ваза с основательно увядшими цветами, а это что? Соломинка. Заворачивали розы от холода, наверное… Идем дальше. Дверь в кухню. Хм. А здесь образцовый порядок, надо же! Даже духовка чистая, поразительно. Лейф тоже большой любитель порядка, но у него кухня так не блестит… Правда и запаха гнили у него там не водится. Я аккуратно приоткрыл дверцу шкафа, где запах оказался наиболее силен. Ну да. Так и есть, забрать или хотя бы просто выбросить мусор, господа розыскники не догадались, и в самом деле, зачем им это… а вот я небрезгливый, пороюсь. Объедки, обертки, ничего интересного. Ну и ладно. Идем дальше. Следующая на очереди – спальня. Нехорошо обыскивать женские спальни? Так ведь я и не обыскиваю. Так… осматриваюсь, можно сказать… туалетный столик… лаки, духи, несессер… и прочая лабуда. Шкатулка для драгоценностей – пусто. Ну разумеется, куда ж в побег без побрякушек… Так… бюро… счета, визитки, письма… все. Забираем. Шкафы. А черт его знает, что она взяла, а что оставила… Ого, да тут даже пара мужских костюмов имеется… Я так понимаю, это собственность Буса… Ладно, насчет платьев надо будет узнать у горничной и подруг Хельги или поинтересоваться у розыскников, наверняка же они пытались определить, во что была одета рыжая при побеге. Оп-па. Классика. В детстве я любил читать в постели и, засыпая, прятал книжки под подушку… Кажется, у Хельги тоже была подобная привычка. Вот только что-то ее книжка больше напоминает дневник… Вот это да! Нет, господа, этих розыскников надо хорошенько потрясти, а потом отправить на учебу. Ну да, понятно, что здесь речь не идет о краже или убийстве, но раз они все равно осматривали квартиру, разве нельзя было это сделать нормально?! Как можно было пропустить такую вещь?!. И как Хельга решилась ее здесь оставить… Забыла в спешке? Хм. Посуду, значит, вымыть не забыла, деньги и драгоценности прихватила… а дневник, записи в котором вела ежедневно, если судить по проставленным датам, оставила. Ага, внесла последнюю запись, положила дневник под подушку и сбежала… Я, конечно, не Станиславский, но… не верю, господа!

Ой не нравится мне все это, ой не нравится…

Глава 8 Стучите, и вам откроют…

В канцелярию я вернулся уже на закате, и настроение мое было не так уж радужно. Осмотр квартиры Хельги вызвал немалое неудовольствие. Я не профессиональный детектив в классическом «книжном» понимании этого слова и школы милиции не заканчивал, но с логикой, или, как говорил один смешной персонаж с фран… пардон, с бельгийским акцентом, с серыми клеточками, у меня, смею надеяться, все в порядке. А сейчас эти самые клеточки чуть ли не долбились в черепушку с истошными воплями «под Станиславского».

По дороге на набережную я успел хорошенько обдумать результаты моих недолгих поисков и пришел к выводу, что бежать с докладом к князю пока рановато. А вот попытаться раскрутить главу канцелярии на показ материалов по делу, наработанных сыскарями, самое время.

К сожалению, Владимир Стоянович так и не появился на рабочем месте, зато его секретарь был настолько любезен, что, узнав причины моего внепланового появления в стенах канцелярии, отворил громоздкий несгораемый шкаф и, вынув оттуда тоненькую папочку с кокетливым синим бантом, протянул ее мне… под роспись. Оказывается, предусмотрительный князь успел уведомить своего «автоответчика» о моем возможном визите и велел передать мне столь желанные копии дела Х. М. Высоковской.

Пока я, вывалив из-за пазухи на стол мешающую мне кучу бумаг из дома Хельги, расписывался в получении дела, секретарь успел выудить из ящика отдельно стоящей конторки какие-то бланки, шпагат, сургуч и огромный коричневый конверт. Ни слова не говоря, этот рыцарь чернильницы, с абсолютно каменным лицом, снял колпачок с перьевой ручки и принялся вносить в бланк опись того вороха бумажек, которыми я так неаккуратно завалил его стол. Удивительно быстро закончив этот процесс, секретарь кое-как подровнял стопку разнокалиберных документов и поднес заполненный бланк к моей изумленной физиономии.

– Будьте любезны, Виталий Родионович, проверьте на соответствие, – ровным тоном попросил секретарь, подвигая бумаги ближе к моему краю стола. – Прошу прощения за то, что вам пришлось везти эту кипу сюда, да еще и в таком ненадлежащем виде. Владимир Стоянович уже отдал распоряжение о подготовке для вас личного печатного набора, но, к сожалению, мастер исполнит заказ не раньше чем через три дня. У Монетного двора в эту пору, знаете ли, такой наплыв уездных, что раньше он никак не управится. Так что придется вам толику потерпеть. А ежели необходимо будет что-то опечатать в срочном порядке, то прошу ко мне. Их сиятельство разрешил пользоваться его личным набором по мере необходимости… Что с вами, Виталий Родионович?

– Со мной? Все в порядке, уважаемый Вент Мирославич. За исключением того, что я не понимаю, о чем вы говорите… вообще, – справившись с собой, проговорил я.

– Ох, простите великодушно. Совсем заработался. – Секретарь огорченно покачал головой, словно в том, что я ни черта не понял, была только его вина. – Видите ли, служащим Особой канцелярии, от охранителей до старшего офицерского состава, по уложению вменяется в непременную обязанность ношение документов, имеющих касательство дел канцелярии, исключительно в специальных кофрах и надлежащим образом опечатанных конвертах, для чего каждый служащий имеет свой печатный набор. И вам по статусу положен такой же.

– Обождите секунду, но я же за штатом. – Я нахмурился.

– Это не столь важно, – еле заметно пожал плечами секретарь. – В данном случае уложение касается всех служащих. К сожалению, в связи с недавними выборами старшин в государевых уездах Монетный двор полон заказов на изготовление им личных документов и печатей, потому-то с вашим набором и вышла такая прискорбная задержка…

– Однако, – пробормотал я себе под нос. – Это я удачно зашел…

– Прошу, сверьте список с наличными бумагами, Виталий Родионович, – поторопил меня секретарь.

– Да-да. Непременно. – Я пробежал взглядом по описи, поворошил стопку изъятых из дома Хельги бумаг и, присоединив к ним папку с делом, утвердительно кивнул. Секретарь тут же сноровисто уложил документы в конверт, привычным движением руки во мгновение ока разогрел сургуч, и через секунду у меня под мышкой устроился по всем правилам опечатанный сверток.

Поблагодарив секретаря за помощь и попрощавшись, я вышел из здания канцелярии и, взяв лихача, направился домой. Кажется, сегодня мне представляется редкая возможность нарушить строгое правило моей очаровательной экономки. Документов я набрал порядочно, так что бодрствовать придется долгонько. А значит, без кофия не обойтись…

Я фыркнул, поймав себя на том, что постепенно начинаю даже в мыслях сбиваться на вычурный и неторопливый местный говор, и поплотнее укрылся медвежьей полостью, в открытой коляске, да холодным осенним вечером, вещью нужной и полезной. В тепле меня немного разморило, и в этакой легкой дремоте я и не заметил, как прикатил к смольянинским владениям.

Дом встретил меня божественными ароматами очередного шедевра Лейфа и уже ставшим привычным ворчанием повара на экономку, «забывшую» поставить на стол заветный графинчик. Пока же Лада, чуть заметно надувшись, исправляла свое обычное упущение, я успел подняться в кабинет, запереть изрядно мешающий мне сверток в конторке и, вымыв руки в примыкающей к кабинету небольшой ванной комнате, вернуться за накрытый стол, сияющий начищенным серебром приборов и теряющимся на фоне белоснежной скатерти тонким фарфором блюд и тарелок… пока подозрительно пустых. Впрочем, стоило мне поудобнее устроиться в мягком полукресле, как появившиеся рядом Лейф с Ладой тут же загромоздили стол многочисленным и самым разнообразным угощением. Вот только насладиться им мне с ходу не удалось. Разлившийся в воздухе звон небольшого колокольца, заменяющего в доме дверной звонок, заставил меня отложить приборы в сторону, недоумевая, кто мог завалиться ко мне в гости в столь поздний, а по местным меркам так и вовсе неурочный, час.

– Лада, будь добра, посмотри, кого там на ночь глядя принесло в наши пенаты… – попросил я, но ее опередил Лейф.

– Извините, ваше… Виталий Родионович, поздно уж, мало ли в ночи татей шляется, позвольте уж я сам отворю?

– Разумеется, Лейф. – Я кивнул, мысленно сделав себе зарубку на память не допускать более подобных огрехов. Вряд ли, конечно, какой-нибудь грабитель осмелится вот так, со всем предупреждением, вломиться в чужой дом, но… кто я такой, чтобы менять устоявшиеся правила приема незваных гостей?

Пока я таким образом размышлял, одновременно расстегивая пуговицы пиджака, чтобы в случае чего не замешкаться с извлечением ствола, из холла донесся тихий говор отправившегося изображать швейцара Лейфа, а следом и шум шагов. Кажется, гость был один…

– Здравствуйте, Виталий Родионович. Уж извините за поздний визит… – Ставр, франтоватый, как и в прошлую нашу встречу, с несколько наигранной, на мой взгляд, смущенной улыбкой застыл в дверях. А за ним маячил мой повар с таким одухотворенным лицом, словно Христа воскресшего увидел. Я незаметно одернул сместившуюся в сторону полу пиджака, прикрывая виднеющийся из-под нее ремень «сбруи».

– И вам здравствовать, Ставр Ингваревич. Не стоит извинений. – Я поднялся из-за стола. – Присоединитесь к ужину? Лейф обещал подать какую-то совершенно замечательную стерлядь…

– Благодарю… С превеликим удовольствием. – Старейшина Волосовой стези, или как там правильно-то, не чинясь, прошел к столу и, совершив какое-то замысловатое движение руками, уселся напротив меня. Лада, мгновение назад стремительно исчезнувшая куда-то из комнаты, тут же оказалась рядом со Ставром и принялась раскладывать перед ним принесенные приборы, при этом украдкой кидая на него такие же взгляды, как и Лейф. Вот только если благоговение повара вызвало у меня разве что ехидную усмешку, то от взглядов Лады на разряженного Ставра почему-то остро шкрябнуло где-то в груди. Хорошо еще, что блоки удержал… Они, конечно, старейшине на один зубок, но ведь это если он будет присматриваться…

Глубоко вдохнув и медленно, очень медленно выдохнув, я решил сменить направление мыслей, а заодно и развеять некоторые… хм-мм… в общем, развеять, да.

– Позвольте узнать, Ставр Ингваревич, что это за воздействие вы сейчас применили? – Вопрос, конечно, не ах, но моей паранойе движения его рук и тонких оболочек и впрямь показались несколько странными. Хотя кому-то, может, странной покажется моя настороженность и излишняя подозрительность… но это уже привычка. Я еще лет пять назад зарекся расслабляться даже в самой спокойной обстановке, если уж взялся за опасное дело. А о том, что поиски Хельги относятся как раз к таким, мой недавний неудачный опыт поиска пропавших девиц вопил как резаный.

– О, вы заметили, да? – улыбнулся Ставр. Не мне, моей экономке… гад. Не отдам, может не надеяться. Самому нужна… – У вас замечательно точный глаз. Это маленькое изобретение одного из моих знакомых. В основе лежит обычное очищающее воздействие, но вот этот легкий доворот кисти, точнее ее тонкой оболочки, разумеется, направляет возможную грязь с рук строго вниз, на пол, а не заставляет ее облаком распыляться вокруг, как это обычно и происходит.

– Однако. Крайне занимательно, – кивнул я, мысленно отвешивая себе подзатыльник за собственный грозный взгляд, брошенный на Ладу. Хорошо еще, она его не заметила… Надеюсь. Все-таки в этот момент она, наполнив наши со Ставром тарелки, уже выходила из столовой следом за Лейфом… ну или сделала вид, что не заметила. – Не продемонстрируете еще разок?

– Сколько угодно, – с готовностью согласился Ставр, повторяя замысловатый жест и довольно легкое воздействие. – Не поверите, но я и сам, когда узнал, добрую половину утра экспериментировал. Фунта три муки извел, не меньше. Хозяйка дома была в таком ужасе… Пришлось конфетами отдариваться.

– Муки? – не понял я.

– Для наглядности, – пояснил Ставр. – Собственно, именно из-за муки мой знакомый и придумал этот жест. Он заметил как-то, что его повар после возни с тестом руки непременно моет, а не очищает более скорым, а оттого и удобным при готовке способом. Ну и заинтересовался. Вот тут-то и выяснилось, что ежели муку очищать привычным воздействием, то облако мучное все вокруг тонким слоем укрывает. Ну додумать дальше было немудрено! Уж коли с мукой такое происходит, то с прочей, даже невидимой, а точнее, тем более, невидимой глазу грязью и подавно… Вот так-то.

По обоюдному молчаливому согласию мы не стали говорить за ужином о делах. Точнее, Ставр не выказал такого желания, а я не настаивал. Так что беседа крутилась в основном вокруг все тех же ментальных воздействий и различиях в подходах к ним у «философов» и приверженцев старой школы. Правда, как признавал и сам Ставр, во многом эта разница была эфемерна. По крайней мере, теперь. За столетия гонений прежде являвшиеся цельной системой знаний и умений, охватывавших огромный спектр областей, старые школы очень многое утратили, сохранив в лучшем случае некие обрывки древних витиеватых текстов и набор неких навыков, опять же довольно основательно оскудевший за прошедшие века.

– Понимаете, Виталий Родионович, в тех же деревнях порой можно найти такие образчики древних умений, что только диву даешься, и ведь относятся они вроде к известным школам, уж очень явно характер проглядывает, а в записях о таких наговорах ни слова. И все вот так, по клочочкам собираем, восстанавливаем. Порой иные меценаты огромные деньги в экспедиции вкладывают… Или же, к примеру, известен мне, идущему по Волосовой стезе, ритуал. Любой философ взглянет на него и рукой махнет, мол, дикость, древность! А если и присмотрится повнимательнее-то, тут же скажет, что прием избыточен, того же результата можно достичь быстрее и проще и без ненужных движений. И невдомек ему, что одна часть столь не приглянувшихся ему пассов служит для концентрации сил в строго определенных точках пространства, другая заставляет изменяться тщательнейше выверенным образом тонкие оболочки, а третьи и вовсе служат для создания нужной вибрации резонанса с другими моими собратьями, что, может, в то же время, за сотни верст от меня, тот же ритуал ведут. Не видит он за деревьями леса, не укладывается у философа в голове, что круг можно на таком расстоянии составить, тем самым наговор во много крат сильнее сделав… А я не могу в голове уложить, для чего еще добрый десяток жестов и слов в том ритуале сведены да как они от места или иных каких факторов зависят… Вот и получается, что и я и философ идем к одной и той же цели. Только я по обрывкам прежнего пытаюсь восстановить исчезнувшие знания, а он свою дорогу торит, сам по крупицам их собирает и от малого к большому на ощупь движется. Так и толчемся мы, то и дело лбами сталкиваясь…

Лада подала чай, прервав тем самым повествование Ставра о трудностях сосуществования и взаимопонимания философов и последователей старых школ. И правильно. Пора бы уж говорливому старейшине и к делу переходить… Хотя что-то мне кажется, что если его не поторопить, он еще часа два эдаким соловьем заливаться будет. А у меня столько времени нет. Мне вон еще работать надо!

– Так что же все-таки привело вас в мой дом в столь позднее время, Ставр Ингваревич? – поинтересовался я, едва Лада снова покинула наше общество.

– Хм. Даже не знаю, с чего и начать, Виталий Родионович… Тут ведь такое дело щекотливое, можно сказать, деликатное. – На деловой лад Ставр переключился с готовностью, вот только слова его не очень-то с этой готовностью совпали. Короче, юлит что-то старейшина. Ну да ничего, послушаем.

– Что ж это за дело-то, Ставр Ингваревич? Не тяните.

– Да вот уж больно интересен мне стал этот лабиринт ваш затейливый, что вы с философом-то для защиты сочинили… – проговорил мой визави. – Я посоветовался об этом с одним знакомцем, редким, по нынешним временам, знатоком, так он в ужас пришел, от таких известий. Говорит, это творение и защитой-то назвать толком нельзя. По крайней мере, для того, кто ее ставил, она точно преградой не будет… Да и для здоровья подобные приемы нехороши. Совсем нехороши. И Заряна о том же упоминала. Не подумайте, что я желаю очернить в ваших глазах того естествознатца, что помогал вам в строительстве щита, все же о дурном влиянии столь долгих чужих воздействий, наверное, лишь лекарям да редким знатокам известно, но… В общем, я хочу помочь вам исправить то, что натворил тот философ. Точнее, общими усилиями мы вполне можем снять защиту, после чего вы уже самостоятельно построите новую…

– Вот как? – Я задумался. В том, что такой поворот вполне возможен, я почти не сомневался. В конце концов, с какой стати Особой канцелярии сочинять мне качественную защиту без лазейки для своего спеца? А ну как понадобится ее взломать? И все же… – Идея, конечно, здравая, вот только… Скажите, Ставр Ингваревич, только не обижайтесь, пожалуйста, вам лично, какой с этой затеи интерес?

– Ох, Виталий Родионович, – с улыбкой покачал головой старейшина. – Сразу видно, что ничегошеньки вы о наших традициях не знаете. В былые времена любой ученик, ежели видел на ком-то негативное воздействие, обязан был снять этакую пакость. Сейчас-то, конечно, с теми правилами особо не считаются, но для старейшин старых школ они по-прежнему крепче иных законов государевых…

– Что ж. Вы верно заметили, я слишком мало знаю об этой стороне жизни, – медленно проговорил я, одновременно пытаясь решить, нужна ли мне помощь от совсем незнакомого человека или же можно попробовать обойтись своими силами. Или просить совета у того же Берга или Меклена Францевича. Правда, стоит ли оно того, еще большой вопрос… – Знаете, Ставр Ингваревич, я, пожалуй, повременю. Вреда-то от защиты я пока не чувствовал…

– Так он и не сразу проявляется, Виталий Родионович, – пожал плечами Ставр. – Тут ведь дело в том, что все люди разные и у каждого тонкие оболочки «звучат» по-своему, знаете, как в музыке… Диссонанс, унисон. Так вот, настоящий унисон в таких случаях, явление крайне редкое, разве что у близнецов встречается. А вот диссонанс может привести к тому, что все ваши тонкие оболочки от долговременного воздействия иного «тембра» вразнос пойдут. Сначала потихоньку, незаметно, а после все сильнее и быстрее, пока окончательно враздрай не придут да воздействие не слетит. И восстанавливать баланс придется потом ой как долго.

– Хм. А как же тогда мастера вместе работают, круги составляют? – заинтересовался я.

– А как тот же рояль настраивают, так и тут. Да и то, бывает, встретится десяток мастеров старых, опытных, начнут круг составлять, а не выходит в одну волну влиться. Диссонируют и все тут. Так-то… – ответил Ставр и тут же вернулся к своей теме. – А от предложения моего вы зря отказываетесь, Виталий Родионович… Вряд ли ваши коллеги-исследователи станут снимать защиту, коли уж сами ее и ставили.

– И все же я попробую. Но если не получится, обещаю, непременно загляну к вам в гости на неделе. Согласны, Ставр Ингваревич? – улыбнулся я. – Я же понимаю, что вам, как увлеченному своим делом специалисту, очень хочется самому разобраться в тонкостях моей защиты…

– Вы меня разгадали, Виталий Родионович, – рассмеялся Ставр, согласно кивая. – Разумеется, я не смею более настаивать на своей помощи. Но если все же…

– Обещаю, обещаю, дорогой Ставр Ингваревич. – Теперь пришла моя очередь кивать.

– Что ж. Тогда не буду затягивать нашу и так, очевидно, нарушившую ваши планы беседу. – Ставр скосил взгляд на прошелестевшую юбками мимо нас Ладу, поставившую на стол новый чайник с заваркой, и, понимающе усмехнувшись, поднялся из-за стола. – И откланяюсь.

Проводив волхва до дверей, я вернулся за стол и первым делом позвал своих. Лейф и Лада, нарисовались в столовой практически мгновенно.

– Значит так, голуби мои сизокрылые, – проговорил я, указывая им на стулья. – Садитесь-садитесь. В ногах правды нет. Она, говорят, – выше.

Услышав мой холодный тон, повар и экономка, переглянувшись, тут же послушно опустились на указанные мною места, не став разводить болтологию «о невместности» такого поведения, зато моментально изобразили солдат на плацу, поедающих глазами командира. Только Лада чуть покраснела, услышав присказку…

– Итак. Я вас пригласил для решения двух вопросов. – Я встал с кресла и, уперев кулаки в столешницу, для пущего эффекта, продолжил уже куда более медленным тоном: – Вопрос первый. С чего это вы, други мои, этакими херувимчиками перед Ставром предстали?

А в ответ тишина.

– Уже можно отвечать, – «намекнул» я.

– Так это… волхв же, – протянул Лейф при полном молчании сестры.

– И что? Не Господь же, – в тон ответил я. – Уточни.

– Ну принято у нас с уважением к волхвам относиться. Как же… Что в море, что на берегу, без них тяжко. Вот и… – Совсем засмущался повар.

– Ясно, – кивнул я. – Вот только мне кажется, что конкретно этот волхв моря для ушкуйников не усмирял и ветра в паруса не задувал. Так что прошу относиться к нему как к обычному человеку. Чужому человеку. Не более. Понятно? Тогда второй вопрос… Обо мне. А точнее, об особенностях моей службы с кем-нибудь, когда-нибудь…

– Да нешто мы не понимаем?! – взревел белугой Лейф, а в глазах Лады, по-моему, блеснули слезинки. Эк как.

– Лада? – Я уставился на девушку самым грозным из своей богатой коллекции взглядом. Через миг сероглазая экономка тихо всхлипнула и пулей вылетела из столовой. Та-а-ак.

– Зря вы так-то, – пробубнил Лейф, хмуро зыркая на меня из-под бровей. – Она ж никому ни слова, ни полслова. Уж на что у Заряны Святославны ключница настырная, и та у моей сестрицы ничего вызнать не смогла…

– Выходит, обидел вас? – Я устало опустился обратно в кресло. Лейф же только плечом дернул.

– Меня-то нет. Я ж все понимаю. С такой-то службой опаску всегда иметь надобно. Да разве ж бабе что объяснишь? – со вздохом ответил повар, поднимаясь со стула, и тут же принял официальный вид. – Прикажете десерт подать?

– Куда он мне, Лейф! И так объелся, – отмахнулся я. Но хоть повар и пожелал закрыть тему, а последнее слово я оставлю за собой. – Иди, отдыхай. А я перед Ладой повинюсь.

– Да к чему! Я сам все растолкую, – начал было Лейф, но, наткнувшись на мой взгляд, отступил. – А может, вы и правы. Так-то оно верней всего будет…

– Верно мыслишь, боец, – тихо проговорил я, направляясь к выходу из комнаты. Но по пути успел заметить, как сверкнули глаза у молодого повара. Да уж… Кажется, прав был Грац, когда о мечте его рассуждал.

Ладу я обнаружил в ее спальне, не доходя нескольких метров до дверей. Обнаружил по полыханию эмоций, затопивших комнату и теперь разноцветными языками вырывающихся сквозь щели в дверной коробке. Постучав, я не услышал никакого ответа, но решил, что в данной ситуации лучше оказаться извиняющимся хамом, чем чересчур вежливым. Оксюморон… почти. А потому, недолго думая, я нажал на ручку, и дверь послушно отворилась, впуская меня в комнату.

Лада нашлась в собственной кровати… очевидно, она как вбежала в комнату, так и рухнула на постель в слезах. И сейчас, судя по сдавленным всхлипам, доносящимся из вороха подушек, слезоразлив продолжался. Кажется, она даже не слышала, что я вошел.

Вздохнув, я подошел к ее кровати и, опустившись на самый краешек, осторожно погладил девушку по вздрагивающему плечу. Несколько секунд всхлипы еще продолжались, а потом из подушек послышалось глухое бурчание.

– Что? – переспросил я, и в следующий миг кошкой извернувшаяся Лада уткнулась мне в грудь, обхватив за шею руками. Офигев от такого дежавю, я опять не сразу расслышал ее слова. А когда расслышал, так и вовсе застыл в ступоре, обнимая Ладу за плечи.

– Ну как… как он мог… так… об… обо мне! Я же люб-люблю его-о-о! – Финиш. Приехали…

Глава 9 Единство в многообразии…

Сказать, что я был в шоке, значит ничего не сказать. В голове крутился только один вопрос, а именно: когда ж она успела-то?!

– Ну вот, так-то оно лучше будет, – прогудел появившийся в дверях Лейф. Девушка обернулась к нему лицом, ощутимо вздрогнула, после чего медленно повернула голову ко мне и вдруг, резко побледнев, отпрянула в сторону. Но стоило мне подумать о том, что извинения, кажется, придется отложить, как Лада вцепилась в меня мертвой хваткой, на мгновение прижалась горячими губами к моим губам… и замерла, опять уткнувшись носом мне в ключицу. А… а мне что делать?!

Продолжая поглаживать девушку по спине, я глянул на давящего лыбу Лейфа и выразительно щелкнул себя свободной рукой по горлу. Понятливо кивнув, парень исчез из дверного проема и появился в комнате спустя минуту, уже вооруженный стаканом с прозрачным содержимым и блюдцем с лимонами… Кое-как оторвав от своей шеи крепкие ручки Лады, я, несмотря на активное ее сопротивление, заставил девушку проглотить стакан водки.

– Споим девку, – вздохнул Лейф, когда мы уложили наконец угомонившуюся барышню в кровать, и выбрались из ее комнаты.

– Я быстрее с ума сойду, – хмыкнул я. – С такими выкрутасами палата с мягкими стенами и рубаха с длинными рукавами ждут меня не позднее конца года. И вообще… У тебя водка еще есть, Лейф?

– Ну-у есть, – протянул тот.

– Тогда идем, выпьем, а? Надо как-то стресс снять, – предложил я. – Извинился перед барышней, называется.

– Если только немного, – задумчиво проговорил Лейф, двигаясь в сторону кухни. – Назавтра я пару блюд сложных задумал, а к ним с больной головой подступаться нельзя…

– Ха. Я вообще рассчитывал сегодня всю ночь за разбором бумаг провести, – отмахнулся я. – Но ведь все одно не выйдет, поскольку ни о каких делах думать я нынче точно не смогу.

Вопреки собственным мрачным прогнозам, за бумаги из дома Хельги и документы из канцелярии я все-таки взялся. Правда, к тому моменту часы в гостиной давно отбили полночь, и дом погрузился в тишину. А я включил в кабинете настольную лампу и, усевшись за широкий и до недавнего времени пустой стол, углубился в разбор бумаг. И первым делом взялся за те материалы, что успели нарыть хольмоградские сыскари.

Из двух кратких допросных листов, составленных сыщиками на основе рассказов соседей Хельги, я почерпнул немало интересной информации к размышлению.

В Нещадном переулке Хельга поселилась около года назад и жила уединенно, прислугу в доме не держала, а за порядком в ее квартире следила за небольшую плату соседка – вдова отставного капитана. Гостей в своем доме Хельга не привечала… О каких-либо друзьях девушки соседям неизвестно. Разве что дворник не раз видел ее брата, да в последние месяцы Хельгу несколько раз подвозил на нанятом экипаже Бус. Интересно… Надо будет потолковать и со вдовой и дворником. И что у нас дальше? А дальше записка об осмотре места происшествия… Гостиная, спальня, кухня, отхожее место… Эк они уборную обозвали, а? Ну тут как раз ничего увлекательного нет… Видел собственными глазами и могу составить запись не хуже… если не лучше. Ладно, отложим. А вот это уже неплохо. Чуть ли не поминутная роспись дня Хельги перед исчезновением… Но вот допросов тех, с кем она виделась в этот день, – нет, впрочем, оно и понятно. Времени-то всего-ничего прошло. Ага. Копия распоряжения о проверке всех поездов, кораблей и дирижаблей… Однако. Нехило они тут развернулись. Список телеграммы на таможенные и пограничные посты… Вот это я понимаю, план «Перехват»! Нет, понятно, конечно, что не простая горожанка пропала, но какова реакция! Вот только искать они будут именно барышню двадцати пяти – двадцати семи лет… А у меня есть немалые подозрения, что это бесполезно. Разве что удастся убедить в своей правоте князя Телепнева, да и то не факт, что он мне поверит на основании одного лишь факта… даже не факта, а его призрака. Кстати, о призраках, а где информация по снятым следам оболочек?

Я перерыл всю папку в поисках необходимых сведений, пока не догадался, что небольшой, правильной формы кристалл кварца в конверте, закрепленном в самом низу сшивки, и есть то, что мне нужно… Соответствующую надпись на обороте конверта я обнаружил уже после того, как пришел к выводу, что этот кусочек полупрозрачного минерала и есть указанный в описи «документ № 3-кп».

После чего еще добрых полчаса у меня ушло на эксперименты, то есть я всеми возможными способами пытался понять, как снимать информацию с этого носителя. Я все-таки гений… местами. В конце концов я таки догадался, что нужно делать. Обволок кристалл сетью познания и почти тут же получил возможность ознакомиться с его содержимым. Хранящиеся в нем сведения словно толкнулись мне в голову, и через миг перед внутренним взором замелькали образы, сложившиеся в полноценное знание. Сейчас я совершенно точно знал, какие следы были собраны, кто их собрал, ну и сами образы этих следов улеглись в моей памяти… при этом я прекрасно осознавал, что это не мои, а привнесенные знания, и соответственно у меня сохранилось определенное скептическое к ним отношение. Не то чтобы я не верил в их правдивость, но, в отличие от моих собственных воспоминаний, в истинности которых, как и у большинства людей, у меня есть определенная убежденность, сведения из кристалла рассматривались мозгом, ну… как факты из выученной наизусть книги, что ли? То есть, несмотря на то что они заняли свое место в моей собственной памяти, МОИМИ они от этого не стали, хотя я и мог обратиться к ним в любой момент. Удобная штука, эти кристаллы.

Разобравшись с содержимым папки, я решил устроить себе небольшой перерыв и отправился в вотчину Лейфа, на поиски кофе. Счастье еще, что предусмотрительный повар оставил в коридоре зажженным свет бра над зеркалом, иначе я бы точно обо что-нибудь споткнулся… Кстати, надо не забыть наведаться на торг; помнится, Лада упоминала, что где-то там есть и купцы из-за Русского моря; может, удастся присмотреть какой-нибудь ковер поприличнее. Эх, Лада, Лада, и что же теперь делать с влюбленной экономкой, а? Поручик, молчать… И ведь не могу не признать, что она мне нравится, но… блин, да что со мной?! Все. Решено. Разберусь с пропажей нашей рыжей исследовательницы и начну наводить мосты с Ладой.

Утвердившись в этом решении, я наконец добрался до кухни и встал как вкопанный. И где я здесь найду кофе?! Почесав затылок, я включил свет и двинулся исследовать шкафы и шкафчики, количество которых зашкаливало все допустимые пределы.

Но как говорится, кто ищет, тот всегда найдет, так что уже через четверть часа я заваривал кофе в большой медной турке. Мои опасения, что не удастся управиться с тем возвышающимся в центре кухни монстром, что изображал плиту, не оправдались. Легкий поворот сияющего латунью регулятора, сорвавшаяся с пальцев миниатюрная молния, и самая маленькая из шести массивных конфорок украсилась небольшой короной зеленоватого пламени.

Справившись с приготовлением кофе, я потратил еще пару минут на поиски сахара, после чего, нагрузив поднос всем необходимым, отправился в обратный путь.

Меня давно уже не смущает то, что порой я вынужден совать свой нос в чужие и очень личные записи. Правда, иначе как при исполнении заказа я такого себе не позволяю. Но сейчас-то я как раз на работе… А значит, кофе в чашку, сигарету в зубы, и вперед… знакомиться с дневником Хельги…

Не сказать, что это было уж очень увлекательное чтиво, но зато оно помогло лучше узнать человека, с которым мне довелось работать в последние месяцы. А также удалось найти некоторые намеки на причины столь уединенного образа жизни молодой и симпатичной женщины. Просто прошло слишком мало времени, чтобы у вечно занятой, погруженной в свои исследования барышни в столице появились сотни знакомых. Судя по всему, в столичной Особой канцелярии Хельга работает недавно, по крайней мере, в дневнике имеются упоминания о том, как она рада переводу в Хольмград, поближе к брату. И датированы эти записи серединой прошлого года. Собственно, именно с них и начинается дневник. Так что информации о том, где жила и кем работала Хельга до переезда, у меня не появилось, и я, сделав в своем новеньком, пахнущем кожей ежедневнике отметку попытаться разузнать биографию девушки, закурил очередную сигарету и углубился в чтение.

Вообще этот дневник больше всего напоминал помесь какого-то рабочего журнала и личных записок на память, разбавленных едкими, порой уничижительными комментариями в адрес оппонентов-философов. Но и то хлеб…

Чтение записей Хельги я закончил, когда часы в гостиной бомкнули четыре раза, ненавязчиво сообщая о том, что близится утро. Что ж, думаю, часов пяти-шести для сна мне хватит, а к полудню съезжу в присутствие, попробую переговорить с князем Телепневым о своих подозрениях… Да, еще же нужно не забыть узнать кое-что у Граца, а потом еще раз наведаться в Нещадный, пообщаться с дворником и вдовой… ой-ой. Спать. Только спать. Я затушил сигарету, с сомнением покосился на поднос с кофейными принадлежностями, но тащиться на первый этаж, на кухню мне совсем не хотелось. А потому я шустро упаковал расползшиеся по столу бумаги в конверт, бросил его в конторку и, закрыв крышку на ключ, двинулся в сторону спальни, оставив дверь в кабинет открытой, чтобы Лада с утра не забыла сюда заглянуть и убрать грязную посуду за моим свинтусным благородием. Лада-Ладушка… Стоп! Спать, я сказал!!!

Утро, как и повелось, началось для меня с аромата кофе и уже привычного, но оттого не ставшего менее притягательным запаха свежеиспеченных хлебцев. Я сладко потянулся, но когда мой взгляд упал на циферблат часов, стоящих на столике у изголовья кровати, сонное состояние слетело мгновенно. Одиннадцать! А у меня сегодня дел, как блох на барбоске… Дьявол!

Выбравшись из постели, я галопом отправился в ванную. Кажется, сегодня у меня есть все шансы на установление нового личного рекорда по скорости урезания щетины до визуально приемлемого вида.

Справившись с этим делом и немного остудив голову от излишнего пыла, будучи уже куда в более вменяемом состоянии, я вернулся в комнату, облачился в один из недавно купленных, не без помощи Лады, костюмов и только после этого добрался до подноса с завтраком. Подхватив с консоли чашку кофе и сделав первый, самый вкусный глоток, я глянул на первую страницу «Ведомостей», по какому-то неведомому мне правилу ежедневно подкладываемой то ли Лейфом, то ли Ладой на поднос с завтраком. Чашка звякнула о блюдце. Обычно я даже не разворачиваю сей образец коллективного творчества местных борзописцев, мне их и на «том свете» хватало. Но сейчас… Небольшая заметка почти у самого сгиба свернутой газеты привлекла мое внимание. Точнее, даже не сама заметка, а скверного качества фотография над ней.

Решив, что князю можно будет, в крайнем случае, и позвонить, не зря же все-таки телефон и здесь придумали, я развернул «Ведомости». Заметка оказалась на удивление короткой и емкой, без всяких домыслов и предположений. Просто факты и ничего более. А факты оказались занимательными. Подельников того самого атамана налетчиков, что «сбежал» от Телепнева, нашли мертвыми в предместьях Хольмграда, на старой вырубке, у сельца Старые Мхи. Отчего они копыта отбросили, в заметке не говорилось, но тот факт, что найдены были все четверо, ясно говорил сам за себя.

Такие новости не могли не настораживать, и я даже на какой-то миг ощутил себя в «вилке». Так же как когда-то в далекой и жаркой стране по спине скользнул холодок, а от осознания, что следующий снаряд нащупавшая позицию артиллерия может уронить четко на наши головы, в горле тогда застрял противный комок… или это просто пыль и гарь драли носоглотку? Тем не менее сейчас накатило так же, разве что запаха дыма от горящих за спиной полей не ощущалось…

Я вытряхнул из портсигара сигарету, прикурил… и задумался. Моя чуйка не подвела меня тогда и вряд ли подводит сейчас, а значит, нужно что-то предпринять. И предпринять быстро… Раздавив о блюдце окурок, я резко поднялся, вытащил из конторки опечатанный конверт, заменил в сбруе «Тиссо» на более мощный «Сварскольд» и направился к выходу. Спустился на первый этаж, сообщил Ладе и Лейфу, чтобы не ждали меня к обеду и постарались до вечера никуда не выходить, после чего, подхватив пальто и шляпу, вышел на улицу. Первым делом я наведался в дом Заряны Святославны, поскольку телефон был установлен именно в холле основного здания домовладения Смольяниных. А что? С хозяевами дома надо дружить, а мне нетрудно пройти до аппарата лишнюю сотню метров, тем более что неторопливость местной жизни предполагает куда большую терпеливость в людях. Иначе говоря, звонящий не изойдет на нервы от трех-четырехминутного ожидания ответа абонента.

Князь оказался на месте. Правда, по его же заявлению, он собирался через полчаса отправиться перекусить у Гавра, так что я еще и напросился на завтрак, после чего отправился ловить извозчика.

– Добрый день, Виталий Родионович.

В двери ресторана я зашел практически следом за князем, так что верхнюю одежду служкам мы отдавали одновременно.

– И вам доброго дня, ваше сиятельство, – кивнул я. Подскочивший распорядитель отвесил князю (ну и мне за компанию) поклон, проводил нас к столику в углу небольшого, обшитого лакированным, щедро украшенным резьбой деревом зала и, вручив меню, исчез, повинуясь одному лишь взгляду моего собеседника. М-да. Похоже, князя здесь знают, и неплохо.

– Возьмусь дать вам совет как завсегдатай этого ресторана, – прервал мою медитацию над меню князь. – Закажите угря по-фламандски. Шеф-повар Гавра родом из Фландрии, и поверьте, он мастер своего дела. Не прогадаете. А о наших делах поговорим за кофием. Негоже портить аппетит серьезными разговорами, согласны?

– Согласен, Владимир Стоянович. Попробуем творение фламандца, – кивнул я. Ну что ж, угорь так угорь… а к нему, пожалуй, возьму еще и льежский салат. Чтобы уж не выбиваться из темы. И пиво… разумеется, тоже бельгийское… то есть фламандское, поскольку Бельгии в этом мире не наблюдается. Зато есть Объединенное королевство Валлон и Фландрия, чья монаршья фамилия одновременно носит титул герцогов Брабантских и именно в этом качестве представляет интересы своих протекторий на международной арене, как ни удивителен сей парадокс. Ну да это к делу не относится.

Принесенные нам блюда оказались выше всяких похвал. За свою недолгую гражданскую жизнь «на том свете» я много где побывал и всякого-разного попробовал, благо финансы позволяли побуржуинствовать, в меру, само собой. Но поверьте, сидеть в центре Новгорода, фактически напротив кремля, и наслаждаться великолепно приготовленным угрем в зеленом соусе и теплым льежским салатом – это совершенно особый кайф. А уж запивать это дело траппистским рошфором и вовсе полный сюр…

Как я и ожидал, история с дневником князя особо не впечатлила. И хотя он и не стал указывать на бесперспективность идеи похищения Хельги, но скептического хмыканья было хоть отбавляй. А вот моя просьба об официальном подкреплении визита к сыскарям по делу найденных в Старых Мхах татях князя заинтересовала.

– Что ж, Виталий Родионович, будь по-вашему. Распоряжение о подготовке необходимых бумаг я отдам секретарю сразу по возвращении в присутствие… Но может скажете, что такого вы хотите у них найти? – отставив чашку и промокнув белоснежной салфеткой губы, поинтересовался князь.

– Да я и сам пока толком не знаю, Владимир Стоянович. – Я утопил бычок в пепельнице. – Но глянуть нужно непременно. Уж больно странно все это… Ну не бывает такого, чтобы столько случайностей и чуть ли не единомоментно!

– Не могу не согласиться с вашими словами, – задумчиво кивнул Телепнев. – Ну что ж. Если это все, о чем вы хотели поговорить…

– Не совсем, – протянул я, все еще сомневаясь в целесообразности сообщения князю информации, которая вполне могла оказаться простым совпадением… случайностью, ага. – Я бы хотел знать, кто имеет доступ к информации по нашему проекту.

– Ну-у, Виталий Родионович, что же вы прямо как маленький мальчик, право слово! – поморщился князь. – Нашли место для подобных вопросов…

– Я же не прошу назвать, кто и чем в нем конкретно занимается. Меня интересуют те, кому известно о его существовании, – хмыкнул я. – Тем более, как я заметил, с нашим приходом столик вы заглушили.

– Ох, Виталий Родионович… – покачал головой Телепнев. – Ладно уж. Будет вам список. Возьмете у секретаря вместе с бумагами для сыска.

– Благодарю вас, ваше сиятельство.

– Ну что ж. Тогда, думаю, мы можем идти. Куда вы сейчас? – Положив купюру на блюдце, князь поднялся из-за стола.

– В Нещадный. Хочу поговорить со свидетелями, – ответил я, поднимаясь следом.

– С кем? – не понял Телепнев.

– Прошу прощения, с видоками, разумеется, – поправился я.

– Неужто в допросных листах наших сыщиков вы какую-то неувязку обнаружили? – кивая на ходу распорядителю, поинтересовался глава канцелярии, на что я только пожал плечами. Впрочем, кажется, князь уже утратил какой бы то ни было интерес к моим делам или же сделал вид, что утратил, а потому не стал допытываться, что именно мне понадобилось от соседей Хельги. Ну и ладно.

Выйдя на свежий воздух, мы раскланялись с моим работодателем, и он укатил в дожидавшейся его закрытой коляске, а я принялся ловить извозчика.

Прокатившись по холодку в открытой коляске с явно нуждающимися в подпитке согревающими воздух воздействиями, по приезде на место я отказался от идеи вести разговор с дворником на улице. Отловленный мною у ворот во двор служитель метлы и лопаты с готовностью согласился побеседовать с представителем Особой канцелярии в квартире Хельги.

– Да нет. Не бывало ж у ней никого. Брат вот разве что приезжал, а боле… нет, не припомню, чтоб кто наведывался, – чесал репу бородатый мужик в фартуке, отвечая на мои вопросы и фактически точь-в-точь повторяя то, что уже было записано в допросных листах.

– Ну а как же тот господин, что подвозил ее на извозчике? Дядька Конон, вспомни, ты же сам говорил… – И что у местных за привычка такая, от отчества открещиваться?

– Да ну… Не, был такой щеголь, его-то как раз из квартиры Хельги Милорадовны синемордые… прошу прощения, охранители и выволакивали, – прогудел здоровяк-дворник. – Только и он пожалуй что впервые у нее побывал. Так обычно они как подкатят на извозчике, он госпоже Высоковской ручку-то поцелует и усвистает, а вот последний-то раз вишь как оно обернулось…

– Стоп. Ты хочешь сказать, что и вечером, накануне исчезновения, сей господин тоже привез Хельгу Милорадовну? И с ней вместе поднялся в квартиру?

– Так и было, – пожал плечами дворник. – Я как раз с Нишкой… ну с Нискиней-разносчиком со Столбовской на углу торговался, когда их коляска мимо меня пролетела, а от ворот дворовых она уж пустая ушла.

– А что ж ты того сыщикам не рассказал?

– Да они ж и не спрашивали. Ну а так-то… – Дворник замялся.

– Что? Не будет с тебя никакого спроса, обещаю, дядька Конон. Говори как есть. – Я подался вперед, заметив знакомые сполохи опаски над дворником.

– Да я ж, как допрашивали меня, о вечере-то почитай ничего и вспомнить не мог, – со вздохом признался бородатый. – Вот и сказал, что в дворницкой сидел безвылазно.

– С перепою, что ли? – Я усмехнулся.

– Так если б. Всего один полуштоф у Нишки и взял, а как сыскари-то меня растолкали, перед глазами только черное пятно заместо вечера, будто на свадьбе погулял. Как с разносчиком торговался помню, а как в дворницкую зашел, того уж и не ведал. Дали б мне водицы испить да отчий наговор на нее шепнуть, я бы тут же все и сказал, да где там! Как был в исподнем, так для допроса сюда и привели.

Ха, да если я полуштоф вылакаю, в одно лицо и без приличной закуски, тоже наутро не вспомню, что с вечера творил… Хотя Конон-то на полголовы выше меня будет, да и массой посолиднее. Хм-м. Ладно.

– Вот точно говорю вам, ваше благородие. Как есть Нишка, стервец, низовскую водку приволок. Иначе б с чего мне так с утра головой-то маяться? Я ему, поганцу, устрою веселую жизнь Он у меня заречется в Нещадный заглядывать. Всем окрест расскажу, какой подлостью он добрых людей потчует. – Пока я размышлял над сказанным, бородач разошелся не на шутку.

– Ну полно, полно тебе причитать-то, Конон, – попытался я утихомирить дворника.

– Да, а ежели Нишка над тем полуштофом наговор какой прочел? Он же, ирод, по сию пору мне должок отдавать не хочет и водки взамен не наливает. А ну как он и вовсе памяти меня лишить вздумал?

– Памяти, говоришь… А что, велик должок, что за него доброго человека памяти лишить можно?

– Полтора рубля… да не бумажками, а серебром. О как. – Дворник даже палец указательный для убедительности вверх воздел.

– И что, неужто и тебе такой наговор ведом?

– Батька мой вроде знал, да мне не сказывал, – развел руками дворник. – Как память возвертать, коли спьяну али ведовством лишен был, тому научен. Да у нас все села окрестные памятный наговор знают.

– Научишь?

– А что ж. И научить можно. Только, ваше благородие, наговоры такая вещь, даром не даются. Силу теряют, так наши старики говорят… Хоть рубль, а заплатить надобно, – степенно огладив бороду, хитро сверкнул глазами дворник. Ну-ну. Сделаю вид, что поверил. Заодно и идейку новую проверю.

Выпроводив в конце концов дворника, я наведался ко вдовой соседке, но выяснить у нее что-либо новое мне не удалось. Разве что в мужских костюмах в шкафу Хельги она признала вещи Берга, изредка остававшегося в квартире на ночь, а вовсе не Буса, как я предположил при первичном осмотре.

Часть 3

Глава 1 Самый точный диагноз всегда ставит патологоанатом

После разговора с жителями Нещадного переулка я, проклиная холодную погоду и совсем не ко времени пошедший дождь, отправился в Хольмоградский или, как его еще называют, Хольмский университет. Но как выяснилось на месте, адъюнкт-профессор Грац уже отбыл домой. Естественно, такой поворот дел не прибавил мне хорошего настроения. А потому, наплевав на все правила приличия, я отправился в гости к своему первому знакомцу в этом мире без всякого предупреждения. Впрочем, Меклен Францевич, кажется, был совсем не против нарушения некоторых обычаев и принял меня вполне радушно. Правда, стоило ему узнать о причинах моего визита, как улыбка сбежала с его лица, и профессор, предложив мне согревающего и усадив в кресло напротив, нахмурился.

– Странные дела нынче творятся в столице, Виталий Родионович, – проговорил Грац, вертя в руках бокал порто и одновременно окидывая взглядом свой кабинет, словно в поисках возможных «лишних ушей». – Вы ведь далеко не первый, кто возжелал побеседовать со мной по поводу этих татей.

– Вот как? Дайте угадаю. Кроме меня, ими интересовался и его сиятельство. Так? – отхлебнув горячего чая с бальзамом, проговорил я.

– Представьте себе, не только, – задумчиво протянул профессор. – Еще и Заряна Святославна, уж на что никогда не интересовалась подобными вещами, а вот поди ж ты, звонила, расспрашивала…

– Интересно… Весьма интересно, – кивнул я, судорожно прикидывая, для кого могла стараться Смольянина. К сожалению, у нас слишком мало общих знакомых, чтобы можно было строить какие бы то ни было жизнеспособные гипотезы, а сваливать все на Ставра по крайней мере преждевременно. Кстати, надо бы постараться не забыть и о втором вопросе… Но будем последовательны. – Меклен Францевич, давайте оставим размышления о том, кому и зачем понадобились сведения о смерти разбойников. Что вы можете сказать по самому факту?

– Ну что ж, извольте, – еле заметно дернул плечом Грац. – Только предупреждаю, вскрытие проводил не я, равно как и исследование остаточного фона оболочек, а посему за истинность этих сведений, хоть и получены они мною непосредственно от судебного медика, проводившего работы, я ручаться не могу. Так вот. По заключению моего коллеги, все четверо умерли практически одновременно либо с крайне небольшим временным интервалом, которым можно и пренебречь. С момента смерти прошло больше суток, поэтому сделать выводы о причинах их гибели, основываясь лишь на остаточном фоне тонких оболочек, не представляется возможным, поскольку за этот срок они успели рассеяться. Вскрытие же показало, что смерть наступила от обширного кровоизлияния в мозг. Никаких следов инъекций, характерных компонентов известных ядов или же соответствующего действию ядов поражения внутренних органов, за исключением самого мозга, не обнаружено.

– То есть это не могло быть отравление каким-нибудь специфическим ядом? – уточнил я.

– Разве что очень специфическим и быстроразлагающимся, – покачал головой Грац. – Или… кто-то сумел создать воздействие сродни некоторым ядам, вроде знаменитого в свое время «флорентийского воска», но как он или она при этом умудрились избавиться от симптоматики, я не представляю. Сложнейшая работа и маловоплотимая на данном этапе развития естествознания. Впрочем, об этом вам лучше осведомиться у Берга Милорадовича, все-таки он, в отличие от вашего покорного слуги, настоящий знаток.

– Ясно. А что это за воск такой?

– Флорентийский, – уточнил Грац, опуская пустой бокал на столик. – Это, можно сказать, легендарный яд эпохи римского стола, и в частности последнего его понтифика – Алессандро. На данный момент известно более трехсот вариантов этого яда, каждый из которых претендует на звание настоящего флорентийского воска. Вообще же яд этот медленнодействующий, от момента его введения в организм жертвы до ее смерти проходит около суток. Правда, при добавлении в рецепт мышьяка агония может длиться до четырех, а то и пяти суток. Такой вариант называли «алым убранством». Почему? Потому что агония жертвы этой адской смеси, мало того что сопровождается сильнейшими судорогами, приступы которых сменяются постоянно сокращающимися периодами покоя, но самым верным признаком этого яда является кровавый пот, выступающий на теле жертвы, который, естественно, тут же впитывается в исподнее и постельное белье.

М-да. Я же говорил, что патологоанатомы, даже если именуются адъюнкт-профессорами, по-любому остаются отмороженными на всю голову маньяками! Это ж надо, с таким удовольствием расписывать действие смертельного яда… И он еще надеется, что я приду к нему приводить в порядок свое здоровье?! Оптими-и-ист! Так, пора уводить тему в другую сторону. Хотя…

– Меклен Францевич, а вы помните труп, что на днях образовался в подвалах Особой канцелярии? Я имею в виду разбойника, которого я отловил перед давешним хольмгангом?

– Помню, конечно… – кивнул Грац, после чего замер на мгновение на месте и вдруг оглушительно хлопнул в ладоши. – Браво, Виталий Родионович, голубчик! Конечно, как я сразу не подумал. Совершенно, ведь совершенно та же картина… Один к одному с тем, что описывал мой коллега, когда я расспрашивал его о находке в Старых Мхах. Но самое главное, у нас ведь имеется кристалл с записью фона его тонких оболочек! Можно попытаться восстановить, хотя бы в общих чертах, что за хитрость так вовремя отправила клиента на тот свет…

– Подождите, вы что же, не исследовали этот самый фон? – удивился я.

– Дорогой мой Виталий Родионович! Уж простите, но я не видел в этом особого смысла. На момент осмотра тела его состояние ясно говорило о том, что в недавнем прошлом клиент пережил алкогольную интоксикацию. Иначе говоря, был на грани тяжелейшего отравления. На фоне этих симптомов кровоизлияние в мозг вполне вписывалось в общую картину. Так что я, отметив в следах тонких оболочек характерные признаки, соответствовавшие итогам вскрытия, не стал копать дальше, а просто записал фон на кристалл и приложил его к заключению. Так-то, голубчик. М-да.

– А теперь?

– А теперь, со смертью его подельников с теми же симптомами, ситуация в корне поменялась, и у меня появился повод для повторного исследования тела разбойничка и нового разбора следов его тонких оболочек. И уж поверьте, на этот раз я буду предельно внимателен, – уверил меня профессор, сияющий как новый самовар. Энтузиаст, блин. Фанат своего дела… Жуть.

– Славно, – кисло улыбнулся я. – Меклен Францевич, тут вот еще какое дело… Может, мой вопрос покажется вам… странным по меньшей мере. Но все же я прошу вас ответить на него.

– Внимательно вас слушаю, Виталий Родионович… – Фанатичный блеск исчез из глаз профессора, и он, поправив пенсне, выжидающе посмотрел на меня.

– Хм. – Я на мгновение задумался, пытаясь представить, как лучше задать свой вопрос, но плюнул на эту безнадежную затею. – Меклен Францевич, скажите, вы СЛУЧАЙНО не сообщали кому-либо о моем сотрудничестве с исследователями Особой канцелярии? Той же Заряне Святославне, например?

– Знай я вас чуть хуже, и следующая наша встреча могла бы состояться на хольмганге, – протянул профессор, но внезапно усмехнулся, в лучших традициях Телепнева. – Но поскольку я еще не готов отправиться на тот свет от удара ставшей знаменитой на весь Хольмград лопаты Старицкого, с вызовом придется повременить. А если говорить серьезно, Виталий Родионович… я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос при условии, что вы обещаете ответить на мой.

– Согласен, профессор, – кивнул я, уже догадываясь о сути вопроса Граца. И не прогадал.

– Что ж, я могу поклясться, если угодно, что никому и никогда не сообщал об особенностях вашей, прямо скажем, вынужденной службы в Особой канцелярии, в том числе и о вашем сотрудничестве с ее исследовательским отделением. Поверьте, я прекрасно осознаю все возможные последствия разглашения подобных сведений. Вас устроил мой ответ?

– Вполне. Меклен Францевич, прошу вас не обижаться на меня, я вовсе не предполагаю, что вы могли сознательно пойти на такой шаг, потому и упомянул именно о случайных оговорках, – медленно проговорил я.

– И о Заряне Святославне, да? – вздохнул Грац.

– Видите, вы все прекрасно понимаете. – Развел я руками. – Уж извините, но ваше, м-м… трепетное отношение к госпоже Смольяниной, по-моему, давно не секрет для всех окружающих.

– Я понял, Виталий Родионович, – кивнул профессор. – Могу ли я предположить, что как раз ее слова и послужили причиной вашей подозрительности?

– Не совсем. Причиной моей, как вы выразились, подозрительности стали некоторые слова ее знакомого…

– Ах вот как. Ну что же, в таком случае и впрямь напрашивается вывод о моем участии, – согласился Грац. – И все же смею вас уверить, Виталий Родионович, что моей вины здесь нет.

– Я понял, Меклен Францевич, я вас прекрасно понял, – вздохнул я. – Что ж, придется рыть дальше.

– Удачи вам в этом начинании. – Грац отсалютовал бокалом, но, пригубив из него порто, отставил в сторону. – А почему вы не хотите сообщить об этом князю? Я ведь верно понимаю, что он не знает об этом маленьком инциденте?

– Абсолютно точно, профессор, – усмехнулся я. – Честно говоря, меня от этого шага удержало несколько причин, на мой взгляд, весьма серьезных. Первое: что сделает князь, узнав о происшествии? Наверняка отдаст приказы об арестах. И в первую очередь это будет касаться нашего чересчур осведомленного господина. Он ведь явно оговорился, не имея при этом никакого намерения заявлять о своей осведомленности, а зная о моем месте службы, с легкостью выдаст оговорку за собственные умозаключения. Второе: в результате этого ареста мы еще долго не узнаем ничего о личности болтливого служащего канцелярии. Ну а кроме того, предполагаю, что одним арестом люди князя не ограничатся, войдут во вкус и произведут как минимум еще три. А я, признаться, уж очень привык к стряпне Лейфа и кофию Лады, чтобы допускать такой поворот событий. К тому же я обещал повару, что не дам свою экономку в обиду никому и никогда. А свое слово я привык держать. Так-то.

– Вы сказали про три ареста… – с интересом покосился в мою сторону профессор, в этот момент подбрасывавший небольшое полешко в камин.

– Ну я так же сказал, что это минимум, – улыбнулся я, наливая себе очередную порцию горячего, благодаря наложенному на посуду подогреву, чая.

– А оптимум? – вернувшись в свое кресло, спросил Грац.

– Четыре. Третьим будете вы, Меклен Францевич, а четвертым, точнее четвертой, Заряна Святославна.

– Печально, – пробормотал профессор.

– Не то слово! Где я буду жить после такого приключения? – деланно возмутился я. – Вот вам и все причины моего утаивания сведений от его сиятельства.

– И как же вы намереваетесь поступить в дальнейшем? – спросил Грац погрустневшим тоном. Ему явно не пришлась по душе перспектива оказаться в подвалах канцелярии, пусть даже ненадолго. Хотя подозреваю, что куда больше временного поселения в камере его беспокоила аналогичная судьба Заряны Святославны…

– Признаюсь честно, Меклен Францевич, я думаю над этим вопросом с самого утра… И пока так и не смог прийти к какому-то решению. Но я разберусь с этим, обещаю. – Я бросил взгляд на циферблат гробоподобных напольных часов, громко тикающих в углу кабинета, и поднялся с кресла. – Время, профессор. Мне кажется, пора. Я еще планировал увидеться сегодня с исследователями, и в том числе с Бергом. А время уже к вечеру. Скоро темнеть начнет, и ловить извозчика станет совсем не с руки.

– Воспользуйтесь моим экипажем, Виталий Родионович. – Грац позвонил в колоколец и, невзирая на мое слабое сопротивление, велел пришедшему на его звон дворецкому заложить коляску. Пришлось мне опуститься обратно в теплое, удобное кресло. Раньше чем через полчаса я отсюда не уеду. А профессор решил сменить тему…

– Не пойму я вас, Виталий Родионович, отчего вы до сих пор не озаботились обзаведением собственным выездом?

– Профессор, для меня это крайне непривычный вид транспорта, в котором я не понимаю ровным счетом ни-че-го. Кроме того, предполагаю, что удовольствие иметь собственную коляску, содержать лошадей и конюха явно не из дешевых, а я нынче не настолько богат, как хотелось бы, – пожал я в ответ плечами. – Эх, были бы здесь в ходу автомобили…

– Мобили… вы имеете в виду самобеглые коляски? – уточнил Грац. – Видел я это диво, в гостином дворе купцы с Волжского Новограда выставляли. Вроде бы строят их совместно с баварцами… Но дороги эти коляски, хоть с ценой приличного выезда не сравнить, конечно, да и чересчур необычны для наших мест. Опять же, дребезжат, фыркают… Опасаются их у нас покупать. Хотя те же галльцы, говорят, охотно разбирают. Ну да эти господа на все новое падки…

– Вот как? И что, купцы ими и по сей день там торгуют?

– Разумеется. Только советую отправляться в гостиный двор на неделе. В будние дни купцы их на обозрение не выставляют, – посоветовал Грац.

Меня и в самом деле начало напрягать это вечное катание на извозчиках, но поскольку за всю недолгую жизнь в Хольмграде ни одного авто я не видел, то и решил, что альтернативы им быть не может. А оказывается… Да я готов к князю за кредитом обратиться, лишь бы получить возможность снова сесть за руль… Хотя если вспомнить первые опыты автомобилестроения на «том свете», возможно, мой энтузиазм преждевременен. И все же, все же… а вдруг? В общем, будем посмотреть, как говорится. Как только появится свободное время.

О большем расспрашивать Граца я не стал. А тут как раз и пингвин-дворецкий нарисовался с сообщением, что «карета» подана.

Попрощавшись с профессором, я удобно устроился на диване в закрытой коляске и покатил в канцелярию. Сидя в уюте и тепле мягко покачивающейся в пути коляски, я решил подвести промежуточные итоги своей суматошной деятельности. Итак. В день хольмганга на меня нападают по пути к месту дуэли некие залетные разбойники. Вот делать им больше нечего, как шляться ранним утром по городскому парку и грабить проезжающие по его дорожкам экипажи… Нашли, блин, польскую трассу. Несуразно как-то. Я понимаю, еще за городом, но в центре города! Итак. Примем как данность, что их на меня навели. Вопрос для чего, в свете исчезновения Хельги, не ставлю принципиально, но явно не для банального гоп-стопа. Может, я и параноик, но что-то подсказывает, что таких совпадений не бывает. Далее. По приезде в канцелярию захваченный мною «язык» дохнет. Очень вовремя, надо сказать. Единственное что нам достоверно известно, это то, что за день до выхода на охоту атаман нажрался, как дворник. Стоп. Почему дворник, если правильно – «сапожник»? Э-э, нет, именно что дворник… по имени Конон. Спасибо тебе, борода, за подсказку с наговорами памяти. Кстати, надо будет обсудить с Бергом эту тему… Стоп. Не отвлекаться. Что нам известно об исчезновении Хельги? Приехала с Бусом, поднялись в квартиру, накрыли на стол, сели. Один глоток коньяка, и экспериментатор просыпается от нежных пинков сыскарей и охранителей. Кроме его и ее, иных следов тонких оболочек в квартире нет. Зато есть дневник, который Хельга вряд ли оставила бы… по своей воле. Уж больно много там всяких «личностей», и требующих разбора рабочих идей и гипотез. Какой ученый бросит подобный напоминальник? Но на всякий случай, опять же, продемонстрирую дневничок Бергу, вдруг это просто очень грамотный фальшак? Хотя откуда в нем могли появиться наброски по моей идейке с «волшебным бронежилетом»? А если это действительно ее дневник и он настоящий, значит… значит, Хельгу похитили. Кто? Тот, кто был в курсе проекта, скорее всего, если учитывать неудачное нападение на меня перед хольмгангом… Тот, кто имел возможность заменить коньяк какой-то дрянью, а значит тот, кто знал о предстоящем свидании Хельги и Буса… Хм. Сложновато, но если… А вот и канцелярия.

Подкатив к зданию, я отпустил экипаж, а сам первым делом направился к ротмистру Толстоватому, секретарю главы Особой канцелярии. Получив у него нужные бумаги и пробежавшись взглядом по довольно короткому списку тех людей, что знали о проекте, я кивнул в сторону дверей в кабинет главы Особой канцелярии и, получив столь же безмолвный утвердительный ответ от Вента Мирославича, попросил об аудиенции. Ротмистр, хмыкнув, поднял телефонную трубку и передал мою просьбу князю.

– Обождите минуту, Виталий Родионович. У его сиятельства посетитель, – проговорил Толстоватый, одновременно указывая мне на удобное кресло, стоящее с торца его стола… между прочим, как бы не большего, чем тот, что стоит в моем домашнем кабинете. Правда, мой красивее. Точно-точно. Я же сам его выбирал… вместе с Ладой.

– Виталий Родионович… Виталий Родионович! – Голос ротмистра вывел меня из задумчивости.

– А?

– Их сиятельства ждут. – Секретарь кивнул на дверь в кабинет Телепнева.

– Сиятельства? – уточнил я, поднимаясь с кресла.

– Они с княжичем Туровским, главой Хольмградского сыска.

– Час от часу не легче. Ну да ладно. Глянем, что там за княжич такой, – пробормотал я себе под нос, отворяя дверь в кабинет. Честно говоря, услышав слово «княжич», я было предположил, что речь идет о каком-то родовитом недоросле, получившем чин по протекции, и даже успел расстроиться от этого. Но оказавшись в кабинете, не обнаружил там никаких безусых юнцов. В одном из двух кресел у окна, выходящего на внутренний дворик здания, сидел князь Телепнев, как всегда в черном цивильном костюме, правда, украшенном уже знакомой мне лентой, что, как я понимаю, означало, что он недавно прибыл с какой-то официальщины, а в кресле напротив расположился импозантный мужчина, весьма немаленькой комплекции, затянутый в парадный белый мундир с эполетами. Короткая, военная стрижка уже черных с проседью волос посетителя самым примечательным образом оттенялась роскошными усами, завитыми хитрыми кольцами. Высоко поднятые брови, отчего взгляд казался каким-то по-детски удивленным, не менее замечательно смотрелись над хищным, тонким носом и жесткой линией губ, при решительно выдвинутом вперед подбородке. Не человек, а набор для шаржа! Удивительная коллекция несовместимых черт…

– Вот, Бернгард, представляю тебе Виталия Родионовича. Это и есть наш проект «Лед», – выдал Телепнев, сразу очертив круг допустимых тем. Интриган хренов. А мне как теперь быть? Особенно на фоне недавней беседы и искренних заявлений князя о нежелании выносить сор из избы?! – Виталий Родионович, проходите, знакомьтесь, глава столичного сыска Бернгард Брячеславич Оболенский, княжич Туровской.

– Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса, – пробормотал я. Блин, его имя-отчество без поллитры и не запомнишь! А уж произнести без запинки… да я язык вывихну!

– Что-что? – не понял Туровской… или Оболенский?

– Очень приятно, господин генерал. – Я отвесил поднявшемуся княжичу «кавалергардский» поклон.

– Вывернулся, – меланхолично констатировал Телепнев. – Присаживайтесь, Виталий Родионович.

Обежав взглядом комнату и не обнаружив поблизости каких-либо стульев, я пожал плечами. Проверки… подколки. Буду хамить. Вежливо. Создав с десяток щупов, я подхватил ими кресло из-за рабочего стола князя и, перетащив к себе, установил этого троноподобного монстра за своей спиной. После чего, дождавшись, пока княжич вернется на оставленное им кресло, уселся сам. Больше, правда, похамить мне не удалось… ну хоть удивленным взглядом Оболенского сполна насладился.

Разговор на троих получился какой-то сумбурный, полный недомолвок и неясных мне намеков. Так что довольно быстро я оказался на периферии беседы двух сановников и вскоре основательно заскучал. Впрочем, не прошло и пяти минут от первой моей попытки сдержать зевок, как княжич многословно попрощался и величественно выплыл из кабинета. В отличие от зевка, облегченный вздох мне скрыть не удалось.

– И я рад, что он наконец ушел, – согласился со мной князь и, заметив вопрос в моих глазах, усмехнулся. – Приказ государя, уж извините, Виталий Родионович, но так, по крайней мере, не придется одергивать сыскарей в их поисках. Пусть уж княжич Туровской этим занимается. Заодно и о должном их молчании позаботится. – Тут князь устало покрутил головой, разминая шею. – Ну что, рассказывайте, что вам на этот раз от меня нужно?

– Филеры.

– Простите, что? – не понял князь.

– Э-э… люди для слежки, желательно с экипажами, – пояснил я.

– Так. Рассказывайте, – потребовал Телепнев. И я рассказал. Выслушав меня до конца, глава Особой канцелярии потер переносицу, похмыкал… но дал добро на затею.

От князя я вывалился взмыленный, как лошадь. Долгий разговор основательно вымотал меня, но дело было еще не закончено, и я, поглядывая на сгущающиеся за окном сумерки, понесся к исследователям.

– Берг Милорадович! Здравствуйте. Бус Ратиборович, мое почтение. – Высоковского я поймал в коридоре разговаривающим с Бусом, в паре шагов от знакомого кабинета. Как никогда мрачный, ссутулившийся больше обычного, Берг выглядел подавленным. Шутка ли узнать, что единственная сестра сбежала черт знает куда и теперь находится в розыске? – Мы могли бы поговорить?

– Да, конечно, – бесцветным голосом проговорил Высоковский и, вяло кивнув своему собеседнику, указал в сторону знакомого мне кабинета. – Идемте. Там нам никто не помешает.

Глава 2 Умная голова чужим ногам покоя не дает

Разговор с Бергом поначалу вышел тяжелым. Высоковский замкнулся в себе и на вопросы отвечал крайне неохотно. Только когда мне удалось его убедить в своем неверии в бегство его сестры, исследователь несколько оживился.

– Ну не могла она сбежать. Незачем ей было. Да и куда?! К кому?! – размахивал длинными руками Берг.

– Полностью с вами согласен, Берг Милорадович, – кивал я в ответ. – Я тут заглянул к их сиятельству, князю Телепневу… И он придерживается такого же мнения. Знаете, князь не может активно влиять на сыщиков, но кое-что сделать он в силах. Вот взгляните… Вам знакома эта вещь?

– Хм. – Берг аккуратно взял из моих рук дневник, бегло пролистал… и чуть нахмурился. – Написано рукой моей сестры, это несомненно…

– Замечательно, Берг Милорадович. Взгляните повнимательнее и скажите: идеи, здесь записанные, они рабочие? Иными словами, этот дневник не может быть подделкой?

– Несомненно, это настоящая вещь, – выдал через некоторое время исследователь. – Более того, скажу, что над некоторыми из идей мы работали с Хельгой вместе, а другие она довольно часто обсуждала как со мной, так и с другими нашими коллегами. Да вот, к примеру, взгляните… Вот этот набросок должен быть вам очень хорошо знаком. Насколько я помню, эту идею защиты от пуль предложили именно вы… Да и общий стиль письма… Это точно Хельга писала. Никаких сомнений. Виталий Родионович, позвольте вопрос?

– Слушаю, – кивнул я.

– Откуда у вас этот дневник? – поинтересовался заметно волнующийся исследователь.

– А это самое интересное, Берг Милорадович. Из квартиры вашей исчезнувшей сестры. Как думаете, могла она оставить его там, если бы решила бежать?

– Нет конечно! – энергично закачал головой рыжий заместитель Сакулова. – Тут слишком много точной информации, на восстановление которой уйдут месяцы!

– Вот и я так думаю. – Я вздохнул. – Так что боюсь, что Хельга Милорадовна покинула квартиру не по своей воле… Нет-нет. Не стоит так волноваться. Я более чем уверен, что ей не грозит ничего страшного… Ведь похитить Хельгу могли только из-за ее знаний, не так ли? Делаю такой вывод, поскольку, как мне известно от князя Телепнева, ни у вас, ни у нее нет серьезных сбережений, чтобы похитители могли рассчитывать на выкуп… Мотив же мести кажется мне и вовсе несуразным ввиду той уединенной жизни, что ведет ваша сестра в столице.

– Тут вы правы, – согласился Берг. – Ни связей, ни серьезных капиталов мы с сестрой пока не нажили, да и друзей-врагов… тоже.

– И вот тут мы подходим к очень деликатной теме, – вкрадчиво проговорил я. – А именно наш проект…

– Но ведь о нем никто не знает! – неподдельно удивился Берг. В ответ я вытащил из внутреннего кармана пиджака полученный у Толстоватого список.

– Восемнадцать фамилий, Берг Милорадович. Знаете, у меня на родине была популярна такая поговорка: «Что знают двое, знает и свинья»… Боюсь, что в данном случае она полностью оправданна.

– Можно взглянуть на этот список? – проговорил исследователь, протягивая к нему руку.

– Под вашу личную ответственность, Берг Милорадович, – согласился я.

Пробежав взглядом по строчкам, Высоковский нахмурился и взглянул на меня несколько растерянно.

– Но ведь большая часть этих людей – исследователи! Неужто все они будут подозреваться?

– Почему будут? – деланно удивился я, отбирая у Берга листок. – Уже подозреваются. По всем будет проведена тщательнейшая проверка, это совершенно точно. Так что будьте готовы к возможным расспросам со стороны охранителей и не впадайте в уныние… некоторые их приемы могут показаться вам не слишком-то приятными, но это нужно будет просто перетерпеть. И вот еще что, я прошу вас молчать об этом списке. Я и вам-то поведал все это по личной инициативе, что называется на свой страх и риск.

– Спасибо, Виталий Родионович, за доверие.

– Полно вам, Берг Милорадович, – отмахнулся я. – Вы мне лучше делом помогите…

– Все, что в моих силах, – с готовностью кивнул Берг. Блин, даже неудобно как-то за такую детскую «разводку»…

– Ловлю вас на слове, – улыбнулся я.

– Итак. Чем могу вам помочь?

– Понимаете, Берг Милорадович, тут вот какая штука… – пока выдалась возможность, я решил разобраться с так заинтересовавшей Ставра моей «двойной» защитой. И к моему удивлению, Берг помог, даже глазом не моргнув. Под его чутким руководством мне удалось расплести лабиринт за считанные минуты, после чего, опять же в присутствии исследователя, но без его участия, я буквально за полчаса смог поставить новую защиту, того же рода.

Спокойствие, с которым Берг принял мою просьбу, да и общее его поведение лучше всяких слов подтвердили мне, что никакой «лазейки» в моей защите канцелярия оставлять не планировала. Что наводило на определенные, очень нехорошие, признаюсь, мысли в отношении одного знакомого и чересчур осведомленного волхва… Вот кстати…

– Берг Милорадович, а что вы знаете о кружке некоего Ставра Ингваревича? – поинтересовался я, когда насущные вопросы были нами решены.

– Хм… Знакомое имя… А! Ну конечно… Волхв старой школы, любитель диспутов с философами, – хлопнул себя по лбу Берг. – Знаю-знаю. Навещал несколько раз его дом. Знаете, у Ставра Ингваревича собирается довольно интересное общество. Лично я, как, впрочем, и Хельга заглядывали к нему, чтобы послушать кое-кого из наших коллег. Весьма познавательные были встречи. Вообще, в отличие от многих «стариков», хозяин дома вовсю пытается сблизить естествознание с традиционными школами. Большой энтузиаст. А что, вы успели с ним познакомиться?

– Довелось. Вот приглашает на неделе в гости, – протянул я.

– Даже не сомневайтесь. Идите непременно, – безапелляционно заявил Высоковский, рубанув ладонью воздух, – поверьте, скучно вам точно не будет.

– Что ж, думаю, я последую вашему совету, – согласился я. В этот момент дверь в кабинет отворилась, и на пороге возникли «братья-энциклопедисты», прибывшие с предупреждением, что работу они на сегодня закончили.

Поняв, что исследователи начинают собираться по домам, я поспешил попрощаться с Бергом и чуть ли не бегом помчался вниз. Мне еще нужно было найти Ратьшу-извозчика и передать ему распоряжение, выцыганенное мною у князя.

Приказ главы Особой канцелярии Ратьшу явно не обрадовал, но, побухтев для порядка, как я понимаю, извозчик со вздохом пошел запрягать «двигатель» своей коляски. Смотреть, как другие работают, занятие, конечно, крайне медитативное, но не на холодном же осеннем ветру, а потому я, проводив взглядом скрывшегося в хозяйственных пристройках Ратьшу, вернулся в здание канцелярии, надел пальто и шляпу, подумав секунду, натянул перчатки и отправился домой.

Как назло, и так обычно не особо многолюдная набережная сегодня оказалась откровенно пуста, и надежды поймать лихача на ней растаяли как дым, стоило кинуть взгляд сначала в одну сторону улицы, а потом в другую. Никого. Пришлось идти пешком… Но не успел я пройти и сотни метров по тротуару в сторону ближайшего моста, как за спиной послышался резвый стук копыт и шум коляски. Остановившись, я обернулся, и почти сразу рядом со мной оказался запряженный тройкой, закрытый экипаж под управлением Ратьши.

– Ваше благородие, садитесь, холодно же на улице. Подвезу вас до дома.

– А как же приказ? – удивился я.

– Тю? Так сейчас до Дихмантьевки доедем, я там своим пару слов шепну, и готово! – отмахнулся Ратьша. – Что ж я, сам хвостать буду? Признают в тот же миг! Не, ваше благородие. В нашем занятии нужно все делать по уму…

– Ну а как уйдут, пока мы до той Дихмантьевки доедем? – поинтересовался я, уже забираясь в коляску.

– Так, а обмундированные на входе на что? Уж не волнуйтесь, задержат, пока упреждающего свиста не услышат, – с готовностью ответил Ратьша, закрывая за мной дверцу. – И не подумайте дурного, никаких подозрений не вызовут…

Коляска бодро покатилась по пустой улице, но спустя несколько минут Ратьша свернул с набережной и, проехав еще несколько сотен метров по довольно широкой, но отчего-то скудно освещенной улице, остановил экипаж.

Остановив лошадей, Ратьша спустился с козел на землю и направился к нескольким извозчикам, чьи коляски заняли центр небольшой площади со странным названием – Одихмантьевская, или, по-простому, Дихмантьевка. О чем уж говорил ушлый Ратьша с коллегами, я не знаю… но судя по взрывам хохота, не только о деле. Тем не менее через пять минут забравшийся обратно на свое место «водитель кобылы» снова щелкнул кнутом, и мы покатили домой, и я еще успел заметить в дверное окно, как трое или четверо извозчиков на площади разворачивают свои экипажи.

На полпути к дому Смольяниных меня посетила гениальная мысль… И я изо всей силы затарабанил в переднюю стенку экипажа. Ратьша тут же вновь остановился и поспешил узнать, что у меня случилось. А узнав, хмыкнув, пробормотал что-то вроде: «эх, молодежь», забрался на козлы и погнал экипаж вперед.

К моему сожалению, столь срочно понадобившаяся мне лавка оказалась уже заперта. Это в восьмом-то часу! С сожалением глянув в окно экипажа на плотно прикрытые ставни, я мысленно чертыхнулся, в очередной раз столкнувшись с непривычными мне порядками, и велел Ратьше править прямо на Загородский, теперь уж точно домой. Свистнул кнут, и лошади резво потянули экипаж. Ну как резво… Как могли. Впрочем, скорость передвижения гужевого транспорта в столичном Хольмграде оказалась все-таки заметно выше скорости даже самого навороченного «феррари» в «той» Москве, в вечерний час пик.

От осознания курьезности сравнения я даже улыбнулся. А когда подъезжал к владениям Смольяниной, мое настроение и вовсе выправилось при вспоминании, что у дражайшей Заряны Святославны имеется свой собственный зимний сад и теплицы. Вот ни за что не поверю, что там не найдется какого-нибудь симпатичного цветника…

Пока открывались ворота, я успел попросить Ратьшу, чтобы он подвез меня к центральному входу в дом, что тот и выполнил, после чего был вознагражден четвертаком и укатил куда-то в темноту.

– Добрый вечер, Заряна Святославна. – Я поприветствовал хозяйку, спускающуюся по лестнице со второго этажа мне навстречу. Предупрежденная о моем визите одной из служанок, отловленной мною в холле дома, Заряна Святославна даже успела накинуть свою «парадную» шаль. Так сказать, «встречная» форма. Здешним дамам, видите ли, невместно встречать в платье с оголенными плечами пришедших с визитом мужчин. Исключение допустимо лишь для любовников. Даже на балу, где шаль, как следовало из рассказов образовывавшей меня Лады, неприемлема, в холле гостей встречает либо хозяин дома, либо дворецкий.

– Здравствуйте-здравствуйте, Виталий Родионович, – улыбнулась Смольянина, подавая мне ухоженную руку. – Смотрю, совсем вас закрутила столичная жизнь. Пропали на целый день, даже в обед не показались…

– Что делать, дражайшая Заряна Святославна. Наша служба и опасна и трудна… да и времени отнимает порой немало, – поцеловав, точнее, должным образом изобразив поцелуй ее руки, проговорил я.

– Вот пример, достойный подражания для нынешней молодежи, – вздохнула хозяйка дома, одновременно жестом предлагая пройти в небольшую гостиную, двери которой уже открыла для нас давешняя симпатичная служанка. – А мой-то племянничек все кутит. О продолжении дела отцова и думать забыл. Приходится мне, хрупкой женщине, мужскими денежными делами заниматься. Не то вконец оскудеет род…

– Ну что вы, Заряна Святославна. С вашими талантами, такой печальный итог решительно невозможен, – проговорил я, останавливаясь не доходя до порога. – Но вы уж простите невежу, я ведь к вам тоже по делу заглянул.

– Денежному? – усмехнулась Смольянина, приподняв одну бровь.

– А то уж вам решать, любезная хозяйка, – развел я руками.

– И все же идемте в гостиную, Марика подаст чаю… или может кофию желаете? – предложила Смольянина.

– Кофий. Определенно, сейчас лучше кофий, – согласился я, пропуская хозяйку дома в гостиную.

– Все слышала? Его благородию принеси йеменский, что из лавки Сантино. А мне чаю подай с липовым медом. Исполняй, – на мгновение замерев рядом со служанкой, приказала Смольянина, и та, кивнув в ответ, кинулась исполнять. Только что руку к голове не приложила да «так точно» не рявкнула. М-да, вышколенные же слуги у госпожи Смольяниной… Наш ротный их дисциплине позавидовал бы.

– Итак, Виталий Родионович, расскажите же, что за нужда вас привела? – поинтересовалась Заряна Святославна, едва перед нами на столике появился поднос с чаем и кофе.

– Кхм. Даже не знаю, как просить вас о том… – начал я. – Видите ли, я сегодня, как вы заметили, очень поздно уехал из присутствия. Хотел было купить цветов, да как назло обнаружил, что лавки уж закрыты…

– Понятно. Можете дальше и не объяснять… Вы бы скорее за полночь цветы нашли, нежели после заката. Лавки у нас, где сии деликатные создания продают, по нынешнему времени года работают лишь от полудня, когда их привозят, и часов до трех-четырех, не более.

– Вот как? Странно… – протянул я.

– Да что уж тут странного? – Смольянина явно оседлала любимого конька, и мешать ей я не стану. Катком переедет, но вещать не перестанет… даже над могилой. По глазам видно. – Посудите сами, цветы, они ведь самые хрупкие создания, хранить их по такой погоде труд немалый. Перемерзают.

– А как же согревающие воздействия? – удивился я.

– Сразу видно, что вы с цветами не знаетесь, – вздохнула хозяйка. – У цветов, если говорить по-модному, структура очень уж нежная, диапазон ее крайне узок, а потому, ежели рядом есть какие сильные наговоры, оболочка цветка непременно диссонирует, а самый цветок при этом быстро увядает. Вот и греют цветочные лавки лишь свечами, а те, что побогаче, проводят водяное отопление, но уж непременно так, чтоб никаких воздействий и близко не было. Оттого-то и цветы так дороги к зиме выходят. Потому и мой сад, также отапливаемый, выращенный без всех этих модностей естествознания, считается одним из лучших в Европе.

– Вот так новости, – покачал я головой, но тут же усмехнулся. – А скажите, только честно, Заряна Святославна, ведь заговариваете все же цветочки-то? По-старому, а?

– О чем вы? – сделала непроницаемое лицо Смольянина, но тут же рассмеялась. – Догадались-таки, Виталий Родионович? Ну да, увиливать не стану. Разумеется, я им помогаю чем могу. Но вы уж, будьте любезны, молчите о том.

– Ну что вы, Заряна Святославна. Я буду нем как рыба… Если вы поделитесь со мной толикой той красоты из ваших цветников, что славится на всю Европу, – с самым серьезным видом кивнул я.

– А вам палец в рот не клади, ваше благородие! – со смешком констатировала хозяйка, поднимаясь с кресла. – Ну что ж. Договорились. Идемте выбирать ваш откуп?

– С превеликим удовольствием, – ответил я, поднимаясь следом.

Всю дорогу до обширных теплиц и даже во время похода по ним мне приходилось осторожно отбиваться от попыток Смольяниной разузнать, кому же предназначен будущий букет. Правда, в зимнем саду отделаться от допроса оказалось куда как проще. Я был искренне восхищен окружившим меня буйством красок и очарован странным сочетанием радующих летней зеленью, ароматами и яркими цветами теплиц со скупо подсвеченным небольшими светильниками хмурым ноябрьским садом, ощетинившимся голыми ветвями облетевших деревьев, что виднелся за огромными стеклами. А хозяйка была настолько довольна произведенным эффектом, что почти прекратила донимать меня расспросами.

После долгих и мучительных выборов я наконец остановился на изящных розах нежно-персикового цвета.

– М-да. Пожалуй, в следующем году нужно будет посадить еще пару таких кустов, – заключила Смольянина. – Вряд ли я, конечно, буду ими торговать, но судя по тому спросу, которым пользуются именно эти цветы, в противном случае я рискую остаться и вовсе ни с чем.

– А что? Кому-то они уже приглянулись? – поинтересовался я, наблюдая, как Заряна Святославна аккуратно срезает для меня бутоны.

– Вы, Виталий Родионович, уже второй человек, кто на этой седмице просит у меня эти розы.

– Так может, стоит подумать о торговле всерьез? – спросил я.

– Знаете, ваше благородие… День, когда я начну торговать цветами из этого сада, станет последним в моей жизни, – неожиданно резко ответила Смольянина. – Деньги, милейший мой Виталий Родионович, еще не все. Их можно заработать, найти, украсть, отнять в конце концов… А вот эти цветы, это… это сама жизнь, понимаете? Такая же маленькая, хрупкая и бессмысленная, но при этом невообразимо красивая. И я еще не пала так низко, чтобы торговать ею направо и налево.

– Извините, Заряна Святославна. – Я, честно говоря, был сильно сконфужен отповедью хозяйки дома…

– Ништо, Виталий Родионович. – Так же внезапно Смольянина смягчилась и начала бережно заворачивать цветы, перекладывая их соломой. – Это я должна у вас просить прощения. Вспыхнула, словно спичка. Давайте оставим это, с вашего позволения?

– Разумеется, – кивнул я. – Я вас прекрасно понимаю, уж извините, ляпнул не подумав. Нетрудно ведь догадаться, что для вашей школы такое отношение к живому противоестественно… Но вот взбрело в дурную голову. Простите неразумного.

– Полно вам, Виталий Родионович. Забудем о том, – улыбнулась Смольянина, протягивая мне бережно завернутые цветы. – Идите уж, восхищайте вашу ладушку.

– Как вы?.. – опешил я.

– Ох! Неужто угадала? – звонко рассмеялась Заряна Святославна. – Ну конечно, извозчика отпустили, куда ж в такую темень пешком-то идти? Ай я недогада. Но какова девка-то… а?! Огонь! Ну же, Виталий Родионович, полно вам смущаться. Сами проговорились, уж не обессудьте!

– Ой, Заряна Святославна… Вам бы дознавателем служить. Всех воров в один миг бы на чистую воду повывели… – со вздохом признал я, но некоторые мысли заставили меня нахмуриться, что не укрылось от хозяйки дома. – Вот что, Заряна Святославна. У меня к вам будет одна очень серьезная просьба. Прошу вас всем, что для вас дорого. Никому, ни в коем случае не говорите о том, что узнали.

– Ну вы уж меня совсем за болтушку какую держите, – вздернула носик Смольянина.

– Поймите, Заряна Святославна, я не сплетен вовсе опасаюсь. Будь только в них дело, и не просил бы ни о чем подобном, зная ваше отрицательное отношение к распространению слухов. – Я пустился на отъявленную лесть в адрес хозяйки и, заметив, что та уже вполне благосклонно поглядывает в мою сторону, договорил: – Здесь совсем в ином дело. Вы же знаете, служба в Особой канцелярии не так проста. Не дай бог узнает какой вор или злоумышленник о моей симпатии к Ладе, худо ей прийтись может. Она ведь не дворянского звания, а значит, и опаски никакой у злодеев не будет. Разве что мести побоятся. Так ведь месть, она ж мне Ладу, в случае чего, не вернет…

– А что? И вправду мстить стали бы, Виталий Родионович? – тихо спросила Смольянина, явно впечатленная моей маленькой речью. – На хольмганге?

– От него увернуться можно. А от пули – не выйдет, – покачал я головой.

Заряна Святославна застыла на месте, смерила меня долгим пронизывающим взглядом, после чего кивнула.

– Не врете. Вижу. Ох и судьбинушка же у вас, Виталий Родионович… Словно кладбище за спиной стоит, – вздохнула Смольянина. В ответ я только пожал плечами. А что делать, если так оно и есть… кладбище, в смысле. На котором и своих и чужих, наверное, поровну… Заряна Святославна неожиданно погладила меня по руке, удерживающей собранные ею цветы, и грустно улыбнулась. – Ничего, Виталий Родионович, все ушло. Оставьте ИХ там, где должно быть, нечего им тут делать… И идите домой. Там вас живые ждут. А обо мне не волнуйтесь. Смолчу… Не за лесть вашу, по совести. Ступайте. Ну…

Коротко поклонившись, я прижал поплотнее цветы к груди и, выйдя из зимнего в сад обычный, направился к дому, напрочь позабыв об оставленном у хозяйки владения пальто, шляпе и перчатках. Всколыхнувшиеся было воспоминания, разбуженные волхвой, неохотно, но улеглись на дно памяти, так что к крыльцу своего дома я подошел в более или менее нормальном настроении. Хотя радужным я бы его не назвал. Усталость и дурные предчувствия, что снова заворочались в груди, отнюдь не добавляли радости.

Дверь мне открыл Лейф. Чуть округлив глаза от моего вида, тем не менее он весьма шустро понял диспозицию и, молниеносно спрятав цветы на высоком шкафу для верхней одежды, проводил меня в гостиную. Пообещав через полчаса подать ужин, Лейф тут же скрылся в коридоре, а я устроился в кресле у камина и принялся бездумно перелистывать страницы записок Хейердалла.

Глава 3 Не буди лихо… пока спит тихо

Цветы Лейф по моей просьбе поставил в вазу и отнес в свою комнату, незаметно от девушки, с тем чтобы сохранить до поры этот подарок в тайне. Ему было проще это проделать, пока девушка крутилась в комнате, накрывая на стол. Вообще меня несколько удивило поведение Лейфа в отношении сестры. Точнее, его отношение к нашим с ней нарождающимся отноше… Тьфу ты, совсем язык заплелся. Просто еще по «той» жизни я помню, что страшнее отца девушки для ухажера может быть только ее брат, при этом не особо важно, старший или младший.

Помнится, одного моего коллегу, не самого маленького роста и комплекции, шестнадцатилетний пацан со второго этажа в одном исподнем в окно вышвырнул под аккомпанемент воплей сестрицы, недовольной такой концовкой романтического вечера. А тут… Непонятно как-то… Ну да и черт с ним, пока. Буду решать проблемы по мере их поступления, тем более что как раз в данном случае все складывается совсем неплохо и проблем вроде бы не предвидится. А вот, с другой стороны, неприятностей можно и нужно ждать в неопределимых количествах. Недаром же моя примолкнувшая было за день чуйка уже начала сосредоточенный попил внутренностей? Ну а раз на мирном фронте у нас пока тишина и покой, значит, пора озаботиться делами военными… И как можно скорее, пока эта сволочь язву мне не проела!

Сытно поужинав, вооруженный томиком Хейердалла, я поднялся к себе в кабинет. Вот только книгу я так и не открыл, увлекшись анализом событий. Очнувшись от боя часов, я вздохнул и позвал Лейфа.

– Лейф, у тебя оружие какое-нибудь имеется? – обратился я к повару, одновременно выдвигая один из ящиков конторки и выкладывая на столешницу массивную деревянную коробку.

– Ну не без того, – почесал макушку парень. – А какое вам нужно?

– Не мне. Тебе, – качнул я головой. – Чем располагаешь?

– Э-э… Ну есть пара барабанников корабельных и абордажник, а из холодного разве что морской палаш, да… лопаты, – тихо закончил короткое перечисление сын ушкуйника.

– Мои, что ли? – не понял я. Вроде бы они еще вчера лежали в ларце в моей спальне.

– Да нет, – поморщился Лейф. – Я тут в лавку скобяную заглянул, ну и подобрал себе по руке. Только и пришлось что рукоять укоротить да кромку довести.

– Понятно. – Ну ушлый народ, а? На ходу ноу-хау коммуниздит! Хотя… приятно, вон как запала ему в душу идейка-то… – А что за абордажник? Стоп, не отвечай. И вообще давай-ка по-тихому тащи сюда свой арсенал, разбираться будем. Только так, чтоб Лада не видела, а то опять слез не оберемся. Угу?

– Понял, – кивнул Лейф и исчез без единого вопроса. Только слышно было, как этот верзила по ступенькам ссыпался. А ведь я его просил – тихо! М-да. Гонять и гонять еще желторотика. Ну ничего, как говорил ротный, глядя на очередного срочника: я тебя научу ссать по приказу, а срать по расписанию.

Пока Лейф мотался за своим имуществом, я успел наведаться в гардероб и переодеться в черные, не стесняющие движений брюки, черную же рубашку и жилет, заодно сменив и ботинки на легкие и мягкие тапочки, в которых обычно тренировался у Тихомира.

Обратно парень прибежал спустя пару минут с немаленьким таким, добротным деревянным ящиком под мышкой. Грохнув его на стол, Лейф немного повозился с тяжелым навесным замком и откинул крышку мореного дуба. Заглянув внутрь, я увидел только аккуратно уложенные свертки.

– Давай показывай свою артиллерию, – кивнул я Лейфу, и тот с готовностью принялся извлекать на свет содержимое сундучка.

Первыми появились два одинаковых свертка, которые я тут же принялся потрошить. Ага. Это, должно быть, и есть те самые корабельные барабанники. Блин, целые гаубицы! Они что, в море их вместо пушек пользуют?! Тут же калибр…

– Пять линий, – пробухтел Лейф, заметив мои манипуляции со стволом, и вогнал меня своим ответом в ступор. Ага. Пятидесятый, то бишь двенадцать и семь десятых мэмэ. Крупнокалиберный пулемет. На хрена на корабле нужны револьверы с калибром «Корда»?!

– А патроны к нему есть? – поинтересовался я, уже заранее опасаясь, что сейчас мне будут продемонстрированы бронебойные и зажигательные образчики. Одно хорошо. Длина патронов для этой зверюги явно поменьше НАТОвского стандарта в девяносто девять миллиметров. Кстати, вот интересно, а барабан при такой мощи как себя ведет?

– Есть и патроны, а как же… – Лейф вытащил небольшую картонную коробку и положил ее поближе ко мне. – Там их сотня.

– Знаешь, я уже даже боюсь спрашивать, что такое этот ваш абордажник… – вздохнул я.

– А! Так вот он. – Лейф бережно развернул вощеную бумагу и, отложив в сторону промасленную ветошь, продемонстрировал мне… классический обрез. Вертикалку, ага. Причем по виду точно можно было сказать, что им пользовались, и немало. Оружие хоть и выглядело ухоженным, но нередкие царапины и потертости на рукояти говорили об этом яснее любых слов.

– Вот это уже ближе к теме. Так. Давай-ка вынимай все, что есть, и начинай приводить в порядок. Что-то мне кажется, что сегодня эта артиллерия нам может пригодиться… – уже тихо проговорил я, но все же услышавший мое бормотание Лейф серьезно глянул исподлобья и принялся сноровисто раскладывать на столе оружие и боеприпасы.

– Сейчас осмотрю для верности, и можно снаряжать, – мотнул головой сын ушкуйника. – Оно ж у меня все ухоженное. Как отец велел… это… ре-гу-ляр-но, вот.

– Понятно. Слушай, а Лада как, с огнестрелом умеет управляться? – прищурился я. – Ну не с твоими, конечно, а хотя бы с «Тиссо» управится?

– Это да. Отец учил, как положено, – кивнул Лейф, – но…

– Отставить, – вздохнул я, вспомнив о реакции девушки на мои упражнения с лопатами. – Сделаем иначе. Ты сейчас пробежишься по дому, выключишь свет, закроешь все ставни на первом этаже и на ночь устроишься у ее комнаты со всем своим арсеналом. Только переоденься во что-нибудь темное, а то из белого фартука и колпака выйдет первоклассная мишень. Понятно? Тогда бегом марш! И не забудь проверить замки на дверях.

Лейф кивнул и унесся выполнять приказ. Вернулся он минут через десять, наряженный в широкие темно-синие шаровары, такую же рубаху-косоворотку и странного вида мягкие сапоги, чем-то смахивающие на мокасины. Доложив об исполнении, парень принялся сверлить меня хмурым взглядом.

– Что? – не понял я, откладывая в сторону обрез.

– Лада уже отправилась спать… А вы как же, ваше благородие? Неужто с одним «Тиссо» останетесь? – неодобрительно насупился Лейф.

– А кто тебе сказал, что у меня только он? – усмехнулся я, открывая вынутую из конторки коробку. Помнится, в оружейной лавке приказчик сначала недоумевал, когда я стволы для себя отбирал, не принято здесь, оказывается, по несколько штук их приобретать. Вот охотничьи ружья да, некоторые любители чуть ли не коллекции из них составляют, а короткостволы берут по одному, редко по два. Для себя и супруги, в путешествие, например. Зато, когда я с самым блаженным видом велел завернуть всю кучу отобранного мною холодного и огнестрельного оружия с боеприпасом, тот же приказчик чуть не до потолка прыгал, от счастья. Денег, правда, из своего и так невеликого бюджета я тогда извел столько, что хватило бы обставить мебелью еще пару комнат в доме. Но не жалею, успев придушить жабу раньше, чем она меня. Как говаривал персонаж одной из прочитанных мною на «том свете» книжек: «Я свято верю в силу пороховых газов». Полностью с ним согласен.

Вытащив пару «скварскольдов» – близнецов того, что уже покоился у меня под мышкой, я их снарядил, после чего проделал ту же процедуру с десятком обойм, на три патрона каждая, занявшими положенные места в специальных кармашках на поясе самого что ни на есть ковбойского вида, чье сходство с моднявыми «пастушьими» аксессуарами усиливалось наличием двух открытых кобур. Лейф наблюдал за моими манипуляциями с открытым ртом. А что? Чем я хуже какого-нибудь Лихого Джо… или Трехрукого, с учетом количества стволов? И вообще, запас карман не тянет, вот!

– Ну и долго ты будешь на меня смотреть? – поинтересовался я у парня, на что тот только криво ухмыльнулся и достал из своего сундука почти такой же пояс, как у меня. Только на нем, со спины были гнезда для патронов обреза вместо горизонтальных ножен, как на моем. Все. Не хватает только двух стетсонов, и можно отправляться грабить дилижансы. Если судить по вестернам, то это самое что ни на есть пастушье занятие… Хм. Что-то я слишком развеселился. Нервы…

– Ва… Виталий Родионович, а вы уверены, что сегодня… – тихо спросил Лейф, опоясываясь широкой этой «ковбойской радостью».

– Нет. Не уверен. Но не хотелось бы, чтобы нас застали врасплох. Куда?! – Это я заметил, как Лейф пытается заткнуть обрез за пояс. – В руке держи. Первый выстрел из него будет, понял? А что касается нападения, у меня просто дурное предчувствие. Очень дурное…

– Понятно. Отец говорил, ушкуйник чутью своему доверять должен. Лучше десять раз подготовиться, чем один раз не проснуться, – согласно кивнул Лейф.

– Вот и я о том же.

Закончив подгонку амуниции и сборы, я глянул на заигравшие часы. Полночь… Сундук Лейфа мы задвинули под кресло в углу комнаты, а свою коробку я убрал в конторку.

– Так, Лейф. А теперь самое сложное. Для меня, во всяком случае. Среди наших врагов могут оказаться… а скорее всего, наверняка окажутся несколько человек…

– Характерников? – помог мне парень, поняв, что я никак не могу подобрать нужное слово.

– Ну наверное, можно и так сказать, – кивнул я. – Их надо будет выбивать в первую очередь. Я пока довольно смутно представляю себе их боевые возможности, но то, что какой-нибудь гадкий сюрприз они преподнести способны, в этом я даже не сомневаюсь.

– Это они могут… – согласился Лейф, и в этот миг мы услышали тихий перестук копыт за окном.

– А вот, кажется, и гости. Быстро вниз, – шикнул я на ковбоистого повара, а сам двинулся поближе к своей спальне. Если не ошибаюсь, то ломиться налетчики будут в первую очередь именно сюда.

И я угадал. Не прошло и пяти минут, как в спальне скрипнуло окно, тут же самым наглым образом дернулись щеколды, и створка мягко отворилась без чьей-либо видимой помощи. Еще несколько секунд тишины, и в оконном проеме появился угольно-черный силуэт. Открывать огонь сразу я не стал. Дождался, пока взломщик окажется в комнате и сделает пару шагов в сторону, одним движением скользнул ему за спину и аккуратно тюкнул в темечко. «Язык» есть, теперь можно и пошуметь. Я подошел к распахнутому окну… Блин, совсем забыл, как грохочут стволы в замкнутом пространстве! Трое болтавшихся под стеной дома молодчиков схлопотали по свинцовому подарку в жизненно важные органы и кулями осели на мерзлую землю.

Несколько мощных оплеух привели моего «говоруна» в чувство, а нож у горла сделал его предельно покладистым.

Десять рыл. Уже семь, если считать и мой трофей. Было три группы при трех философах, осталось две. Одна у экипажа и в дом не полезет. В остатке три придурка у входной двери, и один из них, как сказал бы Лейф, – характерник. «Трофей», кстати, можно и не считать. Он уже остывает. Церемониться с уродами, напавшими на мой дом, я изначально не собирался, равно как и сдавать их «правоохранительным» князьям. А теперь вниз. Я своими выстрелами и так, наверное, перебудил всю округу. Так что стоит поторопиться, пока все мое веселье не прервали суровые дядьки в форме.

Окинув взглядом расстилавшийся за окном вид, я воспользовался веревкой, столь любезно предоставленной мне взломщиками, и, спустившись по ней на землю, быстро осмотрел трупы. То, что в контроле они не нуждаются, было ясно и так, все-таки когда пуля сорок пятого калибра попадает в голову, анальгин уже не поможет. А промазать с расстояния в десяток метров было довольно сложно, благо фонарь на улице, за стеной владения, давал достаточно света, чтобы отчетливо видеть цели. Так что осмотр скорее был формальностью, разделавшись с которой я отправился в обход дома, предусмотрительно захлопнув «хрустальную сферу». Конечно, от молнии в задницу она не спасет, зато от ментального воздействия на мозги убережет точно…

Я подоспел вовремя. Взбудораженные выстрелами молодчики как раз взломали дверь и теперь крались по коридору из холла на кухню… идиоты. Но вот это и плохо. Там, в небольшом коридоре, перпендикулярно отходящем от основного, по которому шли налетчики, засел Лейф… А мне бы совсем не хотелось подпускать уродов так близко к своим людям. Впереди дуплетом грохнул обрез, часть обитой деревом, левой стены коридора украсилась многочисленными внушительного размера выбоинами и отщепами. Картечью у него абордажник заряжен, что ли?

Стрелять я начал еще в полете. Один из двух оставшихся на ногах после выстрела Лейфа налетчиков уже поднял ствол на явно не успевающего схватиться за барабанник парня, а в следующий миг словил спиной подарок от моего «сварскольда» и рухнул как подрубленный, недалеко от жертвы абордажника, так и не нажав на спусковой крючок. А вот с третьим вышел облом. Он шустро откатился за массивную деревянную тумбу в нишу у стены. И оттуда пару раз негромко и как-то неубедительно, после рявканья «сварскольдов», хлопнули выстрелы, определенно в мою сторону. Черт! Накаркал! Эта тварь запустила в меня молнией! Хорошо еще, что я в этот момент уже лежал на полу, и трещащая голубоватая дрянь просквозила надо мной, а если б попала?

– Парень, лучше бросай маяться ерундой. Нас здесь двое, и оба с оружием. А ты уже один. Сечешь? Так что давай по-хорошему. Ствол на пол, лапки в гору и лицом к стене, – предложил я. Не то чтобы мне так уж нужен был этот придурок живым, ну а вдруг? Но в ответ мимо меня пролетела еще одна молния. Жаль.

Только я начал выцеливать ту часть тушки противника, что была мне видна в просвете меж полом и днищем тумбы, как с той стороны раздался какой-то шорох, а следом тихий вскрик.

– Я его успокоил, ваше… Виталий Родионович, – прогудел Лейф, выглядывая из-за угла. Но стоило мне начать подниматься на ноги, как он рявкнул: – Сзади!!!

И моментально оказавшиеся в руках у сына ушкуйника корабельные «гаубицы» изрыгнули огонь… в мою сторону! Я говорил, что «сварскольд» громко стреляет? Чушь! Пятилинейник, вот это да! Один выстрел – одна контузия. Два выстрела – инвалид на всю жизнь. Но мне, наверное, повезло. Слух вернулся уже минуты через две, так что я даже смог расслышать окончание своей собственной матерной тирады в адрес неумелого повара, расстреливающего собственного нанимателя и потенциального родственника.

Правда, рассмотрев результаты стрельбы Лейфа, мнение свое я изменил. Двое налетчиков из той тройки, что должна была стоять на стреме, заслышав стрельбу, не слиняли, сверкая пятками, что было бы логично, а ринулись на помощь подельникам… Вот именно их-то и снял своими грохоталками сын ушкуйника, едва они появились в холле. Странные люди. Странное нападение. Дилетанты какие-то, право слово! Через секунду до моего слуха донеслось дикое ржание. Понятно, последний тать явно решил не искушать судьбу и таки слинял. Ну-ну. Лучше поздно, чем никогда.

– Извини, Лейф. Как твой клиент? Жив? – поинтересовался я.

– А черт его знает, – пожал плечами парень, отточенным жестом отправляя оба барабанника в кобуры. – Вроде бы я его не сильно приголубил, но все ж таки вам лучше глянуть…

– Гляну, конечно. Не переживай… – подойдя к растянувшемуся на полу трофею Лейфа, я пощупал его пульс. – Жив, курилка. Чем ты его так?

– Так… – Лейф замялся. – Лопату я в него швырнул. А она как-то так… череном ему и въехала.

– Ну ты везучий, – рассмеялся я, присмотревшись к оболочкам поверженного «философа». – У него защита выставлена от стали… Так что попади ты в нее кромкой, тут же схлопотал бы в ответ молнию. А вообще это ж с какой силой надо было лопату закрутить, а? Ну да ладно. С этим после разберемся… Вот что, Лейф, давай-ка свяжи его и спусти в погреб, а я пока по окрестностям пробегусь. Гляну, что да как.

Но далеко убежать мне не удалось. Тихонько скрипнула дверь, и из-за угла медленно и осторожно высунулся носик Лады. Девушка глянула на нас большими испуганными глазами, потом увидела валяющиеся на полу тела и, облегченно вздохнув, вышла из-за угла, опуская руку с зажатым в ней скромным по размеру, но весьма грозным «Барринсом». Валькирия… в ночнушке. Интересно, почему она еще не рыдает?

Вместо ответа на мой мысленный вопрос Лада, аккуратно ступая босыми ногами по полу, так чтобы не испачкать их в лужах крови, подошла ко мне и, молча уткнувшись носиком мне в ключицу, замерла, обхватив руками, словно любимого плюшевого мишку.

– Замерзнешь ведь, Ладушка, – прошептал я на ухо девушке, но та только крепче сжала объятия. Сильна… Глянув мимоходом на Лейфа и убедившись, что он уже закончил связывать нашего гостя, я подхватил Ладу на руки и двинулся в ее комнату. Там мне с большим трудом удалось отцепить ее от себя и уговорить лечь обратно в постель. К тому моменту, когда Лада наконец уступила моим просьбам и закуталась в одеяло, раздался стук в дверь.

– Да?

– Эм… Виталий Родионович, тут… в общем, пришли из канцелярии. Вас спрашивают, – пробухтел за дверью голос Лейфа. Поняв, что я сейчас уйду, Лада тут же попыталась выбраться из постели.

– Не стоит. Подожди меня здесь, пожалуйста. Я быстро. – Я покачал головой, положив девушке руку на плечо.

– Только не забудь, – тихо вздохнула Лада, до этого момента не проронившая ни слова. Мгновение поколебавшись, я поцеловал сероглазку и поднялся.

– Не забуду. Обещаю.

Выглянув за дверь, я не сдержал улыбки. В паре метров от меня стоял насупившийся Лейф, уверенно сжимающий в одной руке обрез, а в другой корабельный барабанник, стволы которых были направлены на мнущихся в основном коридоре охранителей в штатском, за спинами которых виднелось чем-то сильно недовольное лицо князя Телепнева.

– Спокойно, Лейф. Это свои, – проговорил я.

– Свои все дома, – выдал этот Матроскин, не сводя угрюмого взгляда с гостей.

– Хм. Виталий Родионович, не могли бы вы попросить своего повара убрать оружие? – Спокойный голос князя заставил охранителей переглянуться с самым ошеломленным видом. Я думаю. Ворваться в дом, обнаружить на полу кучу трупов и оказаться на мушке у здорового битюга с внушительными стволами в руках, а потом выяснить, что тот обычный повар… Ничего так приключение.

– Лейф, ты «посылку» успел упаковать? – тихо спросил я, вставая так, чтобы меня не было видно из-за спины парня и соответственно невозможно было прочесть по губам вопрос.

– Угу, – коротко ответил сын ушкуйника.

– Замечательно. Тогда, будь добр, пройди в комнату Лады и запритесь там… Хорошо? – Лейф кивнул, и я посторонился, пропуская его к двери в спальню сероглазки. Щелкнул дверной замок, охранители ощутимо расслабились, и я тут же отвесил князю короткий поклон. – Доброй ночи, ваше сиятельство. Как видите, я был прав.

– Может, поговорим в более… прибранном месте? – хмыкнул глава Особой канцелярии.

– Как скажете, Владимир Стоянович, – пожал я плечами. – Гостиная вас устроит? Правда, прошу меня извинить, но как раз угостить вас мне сегодня решительно нечем. Мой повар несколько не в форме.

– Разумеется, Виталий Родионович. В конце концов, мы к вам не на пироги приехали, не так ли? – усмехнулся князь, подавая знак охранителям, и те расступились в стороны, выпуская меня из коридорчика.

– Что ж. Тогда прошу следовать за мной, – кивнул я.

Мы с князем устроились в креслах в гостиной, оставив охранителям возню с телами. И к моему удивлению, уже через несколько минут появившийся в комнате синемундирник поставил перед нами на стол кофейный набор, пробормотав, что позволил себе похозяйничать на кухне. Ну и ладно. Тем более что кофе мне сейчас действительно не помешает. Пригубив горячий ароматный напиток, я с сожалением констатировал, что до умений Лады охранителю еще грести и грести, после чего кратко изложил князю события прошедшего вечера.

– Скажите, Владимир Стоянович, а кто вам сообщил о перестрелке? Заряна Святославна или Ратьша? – осведомился я по окончании своего короткого повествования.

– Госпожа Смольянина позвонила в канцелярию и сообщила, что в доме одного из ее жильцов слышна стрельба. От Ратьши новостей не было, – ровным тоном ответил князь. – А что, вас это беспокоит?

– О, нет. Это только подтверждает некоторые мои домыслы, – отмахнулся я и не удержался от того, чтобы почувствовать себя «великим сыщиком». – Знаете, Владимир Стоянович, думаю, завтра к полудню я буду готов назвать имя похитителя Хельги Милорадовны.

– Вот как? И вы сможете доказать свою правоту? – прищурился князь.

– Думаю, да.

– Тогда почему бы вам не сделать этого сейчас? – осведомился Телепнев.

– Хотя бы потому, что здесь отсутствуют необходимые лица, – ответил я. – А к завтрашнему полудню, я надеюсь, все они будут в сборе.

– Ну что ж. Тогда подождем до завтра, – кивнул князь. – С вашего позволения, я приглашу Бернгардта Брячеславича на ваше представление.

– А если я провалюсь? – поинтересовался я у Телепнева. – Тогда ведь и авторитет канцелярии пошатнется, разве нет?

– Помилуйте, Виталий Родионович, при чем здесь канцелярия?! – с хитрой усмешкой всплеснул руками князь. – Вы же заштатный сотрудник, наставник по рукопашной схватке, но никак не дознаватель… Так что розыск был вашей личной инициативой, разве нет?

Глава 4 Делай, что должно, а будет – не будет… оставь ромашкам

От охранителей, наводнивших дом, я отделался только в третьем часу ночи, да и то не от всех. Перед уходом, как оказалось, князь велел оставить у Смольяниных полдюжины синемо… мундирных для охраны. И теперь они тенями бродили вокруг дома, тихонько бряцая амуницией, а один так и вовсе расположился на крыльце, вынужденный временно работать замком у двери, поскольку родную «некусачую собаку» налетчики вырвали с мясом…

После разговора в подвале с захваченным философом, спеленутым по рукам и ногам до полной неподвижности, я уж хотел было отправиться спать, но вспомнил об обещании, данном Ладе, и застрял. С одной стороны, слово надо держать… тем более что в этом мире ему еще знают настоящую цену, в отличие от «того света». С другой же стороны, девушка наверняка уже десятый сон смотрит, а тут вломлюсь я, весь такой боевой, воняющий порохом и потом… То-то ей радостно будет!

Прикинув так и эдак, я принял к исполнению усредненный вариант. А именно: сначала принять душ, а уж потом тихонько постучаться в дверь комнаты Лады, чтобы с утра можно было с чистой совестью заявить, что, дескать, да, заходил, но не решился будить… Вот же ж…

Плюнув на все с высокой колокольни, я поднялся в спальню, содрал с себя непонятно когда успевшую украситься редкими пятнышками засохшей крови одежду и амуницию и, вытащив из шкафа халат, поплелся в ванную, где нашел самый верный способ прийти в себя и взбодриться после долгого и чрезвычайно утомительного дня. Иначе говоря, находясь в полусонном состоянии, я что-то перемудрил с вентилями душа, и тот, явно из врожденной подлости, для начала окатил меня ледяной водой, а через секунду чуть ли не кипятком ошпарил. В общем, из душа я выбрался немного взбудораженным и уже было наладился в поход до двери в комнату Лады, как услышал какой-то шорох. Покосившись на лежащую чуть ли не у самого входа в спальню кучу одежды и венчающую ее сбрую с барабанниками, я понял, что могу не успеть до них добраться, и медленно развернулся в ту сторону, откуда донесся так напрягший меня звук.

Хм. По-моему, я ошибся комнатой… В противном случае у меня имеется один закономерный вопрос. А что, собственно, Лада делает в моей постели?

Я подошел поближе к кровати и тихо хмыкнул. Спит. Ну и черт бы с ним со всем. Идти в гостевую спальню у меня нет никакого желания, тем более что там и постельного белья-то нет. То есть оно, конечно, есть, но лежит в шкафу, и возиться с ним совершенно неохота. Ну а раз так… Я решительно обошел кровать и улегся рядом с тихо посапывающей сероглазкой. Я тоже хочу… В смысле спать. Нет, вообще-то не только, но вот именно сейчас…

Утром меня разбудил вовсе не ставший привычным за последнее время аромат кофе, а доносившиеся с первого этажа голоса. Очевидно, организм так и не смог нормально расслабиться за время короткого четырехчасового отдыха, ничем другим я не могу объяснить чуткость сна, слетевшего с меня, едва послышался приглушенный тяжелыми дверьми и расстоянием бубнеж.

Попытавшись потянуться, я понял, что это не так-то просто сделать. Открыл глаза, чтобы узнать, что именно мне так мешает, и не смог сдержать тихого смешка. Лада умудрилась во сне каким-то образом забраться на мою тушку и теперь сладко посапывала, обхватив меня руками и ногами. А вот ее, очевидно, мой мудрый организм как угрозу не воспринимает… Хотя кое-какая реакция имеется… М-да уж. Ситуёвинка.

От моего сдавленного хихиканья девушка проснулась, сонно взглянула на источник разбудившего ее шума и, немного поерзав, вновь сомкнула веки. Но уже через секунду серые глаза в обрамлении длинных и пушистых ресниц распахнулись и с испугом уставились на меня. Лада пискнула и, кубарем с меня скатившись, замерла на краю кровати, плотно завернувшись в стянутое с меня же одеяло.

– С добрым утром, Ладушка, – только что не пропел я, искренне наслаждаясь представлением.

– В-ва… В-виталий Родионович… я… – Девушка, мучительно покраснев, зашарила глазами по комнате, но так ничего и не придумав, только судорожно втянула носом воздух.

Поняв, что еще чуть-чуть, и меня ждет поток всего запаса слез, накопленного Ладой еще с вечера, я резво поднялся с постели, под сдавленный девичий ох накинул халат и, обойдя кровать, присел на корточки рядом с застывшей на самом ее краешке девушкой, алой как маков цвет. Вот как их понять?! Женщин, в смысле… Вроде бы сама призналась, что любит, а бояться не перестала… При этом и боится как-то странно. Временами. Вот сама ночью забралась в мою постель. Не боялась? Нет. А стоило пожелать ей доброго утра, и она уже дрожит, словно осиновый лист на ветру. Или это я идиот? Хотя… Одно другому не мешает. Наверное, как-то так.

Придя к такому умозаключению, я вздохнул.

– Кофе хочешь? – Внимательно следившая за моими перемещениями, Лада несколько опешила, но спустя полминуты неуверенно кивнула. Я улыбнулся. – Тогда подожди чуть-чуть, ладно?

Вскочив, я метнулся к двери и, чуть не снеся ее с петель, помчался на кухню. Отмахнувшись от пытавшегося что-то сказать Лейфа, встреченного мною в холле, я только промычал ему на ходу что-то вроде: «добрутро» и, ворвавшись на кухню, тут же развил бурную деятельность. Кофе не терпит суеты, но очевидно, сегодня небеса были ко мне благосклонны, потому как он даже не попытался убежать, пока я разыскивал кофейные приборы, а «подниматься» кофе начал как раз в тот момент, когда я закончил нагружать поднос всем необходимым, в том числе и пышущими жаром хлебцами, приготовленными самоотверженным Лейфом… Хотя спать-то он ушел куда раньше, чем я…

Приготовив кофе, я окинул взглядом получившийся натюрморт и нахмурился. В нем явно чего-то не хватало… Хлопнув себя по лбу ладонью, я отправился к Лейфу за припасенным с вечера букетом.

– Виталий Родионович… – пробухтел повар, пока я придирчиво осматривал цветы.

– Да? – поправляя один из бутонов, кивнул я.

– Тут это… Извозчик какой-то приехал. Ратьшей назвался… – проговорил Лейф.

– Вот как? – встрепенулся я. – Он один?

– Того не знаю. Экипаж закрытый, и занавеси на окошках опущены. Просил передать, что задание он исполнил, – пожав плечами, ответил парень.

– Замечательно. – Губы сами разошлись в ухмылке, – проводи его в дом, напои чаем… да нашего философа подготовь… Нечего всякой шушере у нас дома обретаться.

– Все сделаю, – согласно кивнул Лейф и, чуть помявшись, тихо спросил: – Виталий Родионович… а как там Лада?

– Чувствует себя вроде бы неплохо. В отличие от нас с тобой, она все-таки выспалась… – вздохнул я.

– Так вы… это… ну… что ли не… – постепенно все больше и больше смущаясь, забормотал Лейф.

– Что ли не, – усмехнулся я и, прищурившись, ткнул парня пальцем в грудь. – А скажи-ка ты мне, друг любезный, с чего это так старательно со своей сестрой меня норовишь свести, а?

– Я? – изобразил великое изумление Лейф и тут же замотал головой, одновременно начиная пятиться к выходу. – Не, я… да ни в жисть… И вообще там, вон… Мне наказ ваш исполнить…

– Ну-ну. Мы с тобой еще поговорим на эту тему, – вздохнул я, подозрительным взглядом провожая ретирующегося повара. После чего подхватил серебряный поднос с кофейными причиндалами и букетом цветов и потащил его к себе в комнату. Шум воды, доносящийся из ванной комнаты при спальне, подсказал, что Лада отправилась приводить себя в порядок. Оглядевшись, я опустил поднос на небольшой столик у окна и приготовился ждать. Вскоре шум смолк, но даже спустя добрых десять минут в спальню Лада так и не вышла… И я, кажется, догадался почему. Открыв гардероб, я снял с вешалки один из банных халатов, тихонько постучал в дверь ванной комнаты, чуть приоткрыл ее и просунул халат в образовавшуюся щель (благо, что в ванной при спальне замок не был предусмотрен). Она же ко мне в спальню пришла как была, в ночнушке и с «Барринсом», найденным мною под подушкой. Да здравствует логика! Уже через минуту Лада вышла из ванной, чуть смущенная, но уже не испуганная, и то хлеб… Вдоволь полюбовавшись на сероглазое видение в волочащемся по полу белоснежном халате, обернутом вокруг ее тела чуть ли не дважды, я улыбнулся и, подхватив Ладу под руку, подвел к креслу, стоящему у столика с подносом.

– Это мне?

– Разумеется, – кивнул я.

Девушка осторожно, словно боясь, что цветы осыпятся от одного ее прикосновения, провела кончиками пальцев по лепесткам и несмело улыбнулась. И было в ее улыбке… что-то такое… такое… Я замер, следя за каждым движением Лады, а когда она обернулась и подняла на меня сияющий взгляд…

Вот теперь, кажется, я пропал окончательно и бесповоротно. Влюбился как семнадцатилетний пацан… как пыльным мешком по темечку шандарахнуло. До звона в ушах, до полного срыва башни… Если б не «сфера», точно бы решил, что Лада меня зачаровала. А ведь думал, что такого со мной в жизни больше не произойдет… Но вот ведь случилось… Пусть и «в другой» жизни! И молчать об этом я не собираюсь. Равно как и ждать окончания эпопеи с пропажей исследовательницы, что сам себе недавно обещал. К чему?

В гостиную я спустился только в одиннадцатом часу, умиротворенный и счастливый, напрочь забывший обо всех текущих проблемах и неприятностях. Ну сумасшедший, что с нас взять? Лада, правда, порывалась подняться с постели и бежать заниматься домашними делами, но была отчитана и заперта в спальне, в лучших традициях деспотичного Востока, «для вразумления». Ха! Придется сегодня виляющему Лейфу обходиться своими силами, а завтра я что-нибудь придумаю.

– Доброго дня, Ратьша. Уж прости, что заставил ждать. Так сказать, дела семейные… – повинился я перед наливающимся дармовым чаем охранителем-извозчиком, на что тот только пожал плечами. А вот глазенки пребывающего тут же повара эдак радостно сверкнули… Ну-ну. Я с тобой поговорю еще, сводник. Всю правду вытрясу, а если понадобится, то и полевыми методами не погнушаюсь.

Словно услышав мои мысли, сын ушкуйника тут же исчез из комнаты.

– Пустое, ваше благородие, – отставив пиалу в сторонку, проговорил Ратьша. – Я хоть отдохнул по-человечески. Всю ж ночь по эдакой холодрыге мотался, исполняя поручение, устал, знаете ли. А тут покойно, тепло. Да и чаек отменный.

– Заметно, – кивнул я. – Маска сползла.

– Что? О чем это вы? – не понял «извозчик».

– По речи заметно, говорю, – охотно пояснил я. – Я ведь хоть и недолго в здешних местах обретаюсь, но уж говор извозчика от речи грамотного, образованного человека отличить смогу. Между прочим, после первой нашей встречи с поездкой в «Летцбург» вы как раз именно этими «мабуть» и «тудой» мне и запомнились… Ну и «Ведомостями», конечно.

– М-да уж. Вот это я опростоволосился. Устал… – вздохнул Ратьша, отдирая приклеенную бороду. После чего поднявшись с кресла, вытянулся во фрунт и коротко кивнул, одновременно звонко щелкнув каблуками подбитых сапог. – Ну уж коли так случилось… Позвольте отрекомендоваться, необмундированной службы Особой Государевой канцелярии, штабс-ротмистр Ратьша Гремиславич Липата.

– Прямо генералом себя чувствую… – улыбнулся я, пожимая руку собеседника.

– С чего бы это? – поинтересовался Ратьша.

– Так это ж у них даже на облучках карет «бла-ародия» сидят, – ответил я, и Ратьша расхохотался.

– Только вы уж о том помолчите, Виталий Родионович. А то эдак и Нишка ваш тоже себя высокопревосходительством возомнит.

– Безусловно, Ратьша Гремиславич, – согласился я. – А что Нискиня? Я полагаю, раз вы о нем упомянули, значит, сумели сыскать?

– Разумеется, Виталий Родионович, – уже серьезно кивнул штабс-ротмистр. – И погреб хороший присмотрел, где его подержать можно, без того чтоб в канцелярию доставлять. Вот только в толк не могу взять, чем вам подвалы наши не угодили.

– Что место подыскали, славно. У меня и собеседник на философские темы для столбовского разносчика найдется, чтоб не скучал в одиночестве. А насчет подвалов… – Я на миг замялся. – И оттуда сбежать можно. Коли не на свободу, так на тот свет. Были уже прецеденты.

– Наговора на верность опасаетесь? – смекнул Ратьша.

– Ну ежели это так именуется, то да, – кивнул я. – Но об этом можно и после поговорить, а сейчас, если не возражаете, нам пора ехать. Я обещался князю к полудню быть в присутствии. Негоже заставлять начальство ждать… по крайней мере, слишком долго.

– Согласен, – проговорил Ратьша, возвращая бутафорскую бороду на место. – Что ж, показывайте, где этот обещанный вами сосед для Нишки? Будем его в экипаж утрамбовывать.

– Простите, что вмешиваюсь, ваши благородия. Я уж философа устроил в экипаже-то, – прогудел, входя в гостиную Лейф. – Только… Ва… Виталий Родионович, там, почитай, места-то всего ничего осталось. Неудобно ехать будет.

– Подождите, философ? – нахмурился Ратьша. – Надо на него оградник нацепить, от лиха подальше. А ну как буянить начнет…

– Не начнет, – отмахнулся Лейф с самодовольной улыбкой. – Я ж ему колыбельную спел, нашу, ушкуйную.

– Дельно, – коротко похвалил повара Ратьша и обернулся ко мне. – Ну что, тогда едем, Виталий Родионович?

– Едем, – кивнул я, сделав себе зарубку в памяти поподробнее расспросить Лейфа об этой самой «колыбельной»… да и вообще об ухватках ушкуйных. Кажется, это может быть оч-чень интересно.

Погреб, подобранный штабс-ротмистром, оказался не так далеко от канцелярии, на той же Торговой стороне, только ближе к Плотне. Проехав немного от Словенской набережной, вдоль Старого ручья, Ратьша загнал экипаж во двор довольно богатой, но почему-то нежилой усадьбы, в погребе которой и предстояло посидеть нашим пленникам. Расспрошенный мною еще по дороге, Нискиня поначалу не мог рассказать почти ничего внятного, кроме того, что наутро после исчезновения Хельги, о котором он, разумеется, ни сном ни духом, обнаружил в кармане три рубля серебром. Кто, что, откуда и за что, того он не знал. Знакомый почерк.

Нет, уже в брошенной усадьбе мне удалось отыскать ведро и воду, требовавшиеся для воздействия, и после Кононова наговора кое-что столбовской разносчик все же вспомнил. Вот только какой мне толк с его корявых описаний типа: «не кривой, не косой, глаз не злой… но стра-ашнай!»? Разве что очную ставку провести? Но это терпит. А вот князья терпеть не станут. Иначе говоря, до полудня осталось меньше часа, и в канцелярии меня уже ждут. Пора ехать.

Уже во дворе канцелярии я задержался рядом с «извозчиком».

– Ратьша Гремиславич… – начал было я, но был тут же перебит.

– Ваше благородие, вы уж меня без отчества величайте, будьте добры. Ну где это видано, чтоб солидный человек к извозчику по отчеству да на «вы» обращался? – пробухтел в бороду штабс-ротмистр. Конспирация-с.

– Извините. Вырвалось, – вздохнул я. – Ратьша, будь добр, поспрошай своих, как там со слежкой дела обстоят? А как узнаешь, сделай одолжение, тут же сообщи мне. Скорее всего, я буду в кабинете у князя, но Толстоватому о тебе сообщу, он задерживать не станет.

– Сделаем, вашбродие, – степенно кивнул извозчик. – Я уж прямо сейчас и поеду. Лошадок вот только перепрягу, они ж тоже замаялись, сердешные, почитай, за ночь весь Холмоград исколесили.

– Добро. И еще. Будь любезен, как вернешься, проследи, чтоб выезды были готовы отправиться в путь хотя бы в течение четверти часа, – попросил я.

– Не сомневайтесь. Исполним в лучшем виде, вашбродие, – махнул рукой Ратьша, и я, развернувшись, окинул взглядом двор и направился к крыльцу здания канцелярии.

Секретарь князя, прижимая к уху телефонную трубку, приветствовал меня коротким кивком и тем же жестом указал на кресло в углу приемной. С удобством в нем разместившись, я взял с приставного столика то ли выложенную для форсу самим Толстоватым, то ли оставленную каким-то забывчивым посетителем книгу, оказавшуюся известным мне еще по «тому свету» трактатом Сунь Цзы. Помнится, даже курсовик по нему писал. Впрочем, взглянуть, насколько отличается здешнее учение древнего полулегендарного китайского полководца от известного в том мире, мне не удалось. Вент Мирославич закончил разговор по телефону и привлек мое внимание громким «бряком» трубки на телефонный рычаг.

– Добрый день, Виталий Родионович, – поприветствовав, секретарь поднялся из-за стола и, открыв несгораемый шкаф, вытащил из него небольшой кофр серой странно шероховатой кожи, – прошу, ваш печатный набор. Советую хранить его либо дома, либо здесь в канцелярии, как поступают большинство сотрудников.

– О… Странный материал, – заметил я, проводя рукой по покрытию обновки.

– Акулья кожа. На нее очень хорошо ложатся оберегающие и опознающие структуры, – просветил меня Толстоватый. – А сейчас нужно «привязать» эти структуры к вам. Откройте кофр, пожалуйста.

Несколько довольно простых манипуляций, чтобы увидеть которые, мне, правда, пришлось снять «сферу», и капля крови для закрепления результата, в лучших традициях читанной на «том свете» фантазийной литературы. Ну правильно, что может идентифицировать человека лучше, чем его собственная ДНК? А принцип здесь был, похоже, именно такой.

Справившись с привязкой кофра… а что, импринтинг чемодана… звучит! Той же процедуре подверглись и печати с короткими трехбуквенными оттисками ОГК, пикирующим соколом и незатейливым четырехзначным номером… М-да, это явно не унитаз номер семь, что, впрочем, не может не радовать.

– Прошу обратить внимание, Виталий Родионович, порядковый номер на печатях соответствует порядковому номеру вашего удостоверения. Желательно выучить его наизусть.

– Уже, – кивнул я.

– Похвально. Весьма похвально. – Раздавшийся за моей спиной голос мог принадлежать только одному человеку.

– Добрый день, ваше сиятельство. – Я коротко поклонился, приветствуя Телепнева, и тот, кивнув в ответ, указал мне на двери кабинета, после чего обратил свое внимание на секретаря: – Вент Мирославич, вы закончили?

– Так точно, ваше сиятельство, – молодцевато ответил секретарь.

– Одну секунду, Владимир Стоянович, – притормозил я разогнавшегося князя и протянул Толстоватому составленный мною по пути в канцелярию список. – Вент Мирославич, если вас не затруднит, не могли бы вы пригласить в кабинет его сиятельства господ, указанных в этом списке. И… когда появится Ратьша Гремиславич, препроводите его туда же.

Мы с секретарем одновременно выжидающе взглянули на князя.

– Сбор через полчаса, ротмистр. И пусть принесут стулья для посетителей, – кивнул Телепнев. – Да… вскоре должен прибыть Бернгардт Брячеславич с сопровождающими, пропустите и их. Идемте, Виталий Родионович, у нас не так много времени.

Первым, как и следовало ожидать, прибыл не скрывающий своего скепсиса глава государева сыска. Правда, этот настрой не помешал княжичу Туровскому вполне благодушно поздороваться со своим старым другом-недругом Телепневым и с некоторым интересом покоситься на меня. А вот его сопровождающим я явно не понравился. Особенно тому, что уселся в соседнем с княжичем кресле, одном из многих притащенных припряженными Толстоватым синемундирниками для зрителей моего, все приближающегося «дебюта». Этот, довольно дородный господин с каким-то явно орденским знаком на шее, зыркал на меня совсем уж недобро. Но винить его в предвзятости я бы не стал. Глава окружного хольмградского сыска имел все основания смотреть на меня волком. Своим выступлением я перебегал дорожку именно его подчиненным.

Кабинет стремительно начал заполняться людьми, так что к назначенному сроку все принесенные охранителями по предполагаемому числу посетителей стулья были заняты. Кроме двух, один из которых предназначался мне.

– Добрый день, господа, всем, с кем еще сегодня не виделся. – Я отвесил собравшимся общий поклон, уловив со стороны окружного сыскаря тихий шепот сквозь зубы: «Фигляр». Ну и пусть. В кои-то веки довелось побыть в шкуре самого всамделишного «книжного» детектива… Сбылась детская мечта, можно сказать. Посему я гордо проигнорировал этот выпад «конкурента». – Некоторым присутствующим это известно, для тех же, кто еще не в курсе, спешу сообщить следующее: с разрешения и полного одобрения главы Особой канцелярии, его сиятельства князя Телепнева, я провожу негласный сыск по поиску пропавшего сотрудника исследовательского отдела, Хельги Милорадовны Высоковской.

Судя по поднявшемуся гвалту, это оказалось новостью фактически для всех представителей исследовательского отдела канцелярии, собственно и составлявших подавляющее большинство присутствующих. Заметив же, как скривился на миг от моих слов Телепнев, я тихонько хмыкнул. Вот тебе «личная инициатива», ушлый ты наш!

– Прошу тишины, господа. – Мне пришлось несколько повысить голос, но уже через несколько секунд шум утих. Все-таки сказывается специфика места работы… – Для начала я хотел бы немного пояснить причины моего участия в сыске. Так сложилось, что на моей бывшей родине подход к расследованиям подобных случаев в корне отличается от бытующего здесь, в Хольмграде. Он не лучше и не хуже, просто иной. И его сиятельство счел возможным и даже необходимым задействовать оба способа, а так как я оказался здесь единственным человеком, которому этот подход хоть немного знаком, решение о моем участии в деле, можно сказать, было предопределено. Ну а теперь, думаю, можно перейти к делу.

Глава 5 Жизнь не так проста, как кажется. Порой она еще проще

Слова о моей инакости, равно как и объяснение участия в деле, были ухвачены княжичем Туровским и его подчиненным, что называется, влет. Вон как зыркают. Ну так для них и старался. Остальные присутствующие здесь люди и так осведомлены о моем, мягко говоря, неместном происхождении, хотя даже Берг не знает о его «иномирности». Таких знатоков здесь и сейчас всего-навсего двое. Это князь Телепнев и Сакулов. И что-то мне подсказывает, что князь совершенно точно недоволен таким началом моего выступления. Впрочем, недовольство это не настолько серьезное, чтобы мне настала пора смазывать лыжи. Понимает, что это просто моя маленькая месть за его собственные слова, сказанные вчерашним вечером.

– Итак, господа. Если не возражаете, сперва я выскажу свою версию событий, – проговорил я, обращаясь прежде всего к князьям. Дождавшись согласного кивка от Телепнева и неопределенного хмыканья от Оболенского, я продолжил: – И начну я, пожалуй, с вечера того злосчастного дня.

– Ну почему же злосчастного? – проворчал княжич Туровской. – Насколько нам известно, тем утром вы провели несомненно блестящий и весьма оригинальный хольмганг, обеспечивший вашей персоне определенную известность в столице. Разве нет?

– Благодарю за столь лестное замечание, ваше сиятельство, но неужели вы считаете, что недовольство целого полка сослуживцев моего противника, вызванное как раз моей победой, методами ведения боя и выбором поручников, не перевешивает эфемерной и абсолютно ненужной мне дешевой известности? – ответил я. – Но мы уклонились от темы нашей беседы. Я продолжу, с вашего позволения… Итак. Вечером того дня Хельга Милорадовна отправилась домой около восьми часов вечера. Думаю, никто из присутствующих здесь сотрудников исследовательского отделения, встречавшихся с ней в тот день, не станет отрицать того факта, что в канцелярии она вела себя как обычно?

Ответом были молчаливые согласные кивки большей части приглашенных.

– Может, она забрала с собой на дом какие-то документы? Бумаги… или в течение дня делала какие-либо списки? – на всякий случай уточнил я, хотя прекрасно знаю, что ничего подобного в тот день не было. Исследователи, попереглядывавшись, также дружно замотали головами. – Замечательно. То есть никаких явных приготовлений или свидетельств того, что Хельга Милорадовна собирается исчезнуть из столицы, замечено не было.

– Извините, но это может свидетельствовать о ее выдержке, а равно и о том, что все необходимые записи она скопировала заранее, – встрял окружной сыщик.

– Хорошо. Пусть так. Мы вернемся к этому позже, – согласился я и продолжил изложение. – Так вот, Хельга Милорадовна вернулась домой в сопровождении одного из сотрудников исследовательского отделения, который поднимается вместе с ней в квартиру. То, что происходит дальше, я могу назвать только одним словом: похищение. Утром все еще пребывающего в беспамятстве сотрудника находит Берг Милорадович. Спустя полчаса на место событий прибывают охранители и сыщики, начинается расследование… которое, на мой взгляд, тут же поворачивает в ложную сторону, объявляя госпожу Высоковскую сбежавшей, в своих скоропалительных выводах опираясь лишь на то, что следов чужих тонких оболочек в ее квартире не обнаружено. Я же утверждаю, что ее именно похитили. Оглушив, возможно, тем самым способом, что испробовал на себе ее гость, похититель имитировал побег, прихватив для достоверности пару платьев, деньги, документы и драгоценности, найденные в квартире, после чего увез Хельгу Милорадовну в неизвестном нам пока направлении.

– И на основании каких доказательств вы делаете такой смелый вывод? Особенно интересно это узнать, поскольку ваши, пока необоснованные, утверждения начисто противоречат известным нам от того самого оглушенного, точнее отравленного сотрудника канцелярии фактам, – нахмурился княжич Туровской. Его подчиненный же лишь поджал губы. Естественно.

– К его показаниям, с вашего позволения, я обращусь чуть позже. Что же касается обоснования моего мнения… Видите ли, ваше сиятельство, я ведь тоже исследовал квартиру госпожи Высоковской. С соизволения Владимира Стояновича, разумеется, и с внесением всего найденного мной в специальный реестр дела госпожи Высоковской, хранящегося у ротмистра Толстоватого, – проговорил я, поднимая со стола главы канцелярии уже порядком надоевший мне дневник. – Вот только искал я не следы оболочек, а нечто более… материальное, как это принято на моей бывшей родине. И нашел. Причем немало. Но вот, извольте полюбопытствовать, это именно та находка, которая убедила меня в том, что Хельга Милорадовна исчезла не по собственному желанию. Прошу ознакомиться. Это ее личный и рабочий дневник, найденный мною в ее спальне, под подушкой. Если посмотрите внимательно, то обнаружите, что последняя запись датируется как раз днем ее исчезновения. Вы бы оставили такую вещь сыщикам, да и просто чужим людям, собираясь покинуть дом навсегда? Я проконсультировался по поводу содержимого этого дневника с Бергом Милорадовичем, и он, как компетентный специалист и родной брат, то есть человек, великолепно знающий госпожу Высоковскую, подтвердил, что это не подделка и многие записи представляют серьезную, с трудом подлежащую восстановлению информацию, имеющую несомненную ценность для специалиста, которым Хельга Милорадовна, безусловно, является.

Надо отдать должное княжичу Туровскому, он не стал изображать твердолобого полицейского, настаивая на версии своих сыщиков. Хотя и с обвинениями меня в гениальности, скажем так, не спешил. Зато глава окружного сыска явно был не против ткнуть меня в грязь лицом… и побольнее.

– Она могла просто позабыть о дневнике… В спешке, волнении. Опять же этот самый ухажер… – проговорил окружной сыскарь, меряя меня совсем недобрым взглядом.

– Надо же, как быстро мы вернулись к оставленной теме, – чуть улыбнулся я. – Ну что же, пусть так. Вот только мы же с вами установили, что весь день Хельга была абсолютно спокойна и ничем не выдавала своего волнения, если даже таковое испытывала. А это говорит о серьезной выдержке, не так ли… если следовать вашим собственным словам? Неужели бы столь хладнокровная дама, с великолепным аналитическим мышлением, могла позволить себе столь досадную оплошность? Весьма сомнительно, вам не кажется? Кроме того, следуя вашей же идее о том, что госпожа Высоковская могла вынести все нужные ей записи заранее, следует задать вопрос: а что мешало ей заранее упаковать и дневник?

– Может, тот самый господин, что так некстати заглянул к ней в гости? – Глава окружного сыска явно не торопился сдаваться.

– Во-первых, не заглянул в гости, а подвез ее на извозчике от канцелярии до самого дома и зашел в квартиру вместе с ней. У меня есть люди, которые видели их приезд собственными глазами, – усмехнулся я. – А если бы госпожа Высоковская решила бежать, то я ни на секунду не сомневаюсь в том, что у нее хватило бы ума распрощаться с ненужным ей провожающим еще у коляски. Благо не в первый раз… Но в результате в реальности мы получаем совершенно несуразную картину… Это уже не побег, а фарс какой-то. Зачем ей было создавать самой себе столько сложностей, разве что из бескорыстной любви к их преодолению? Но это кажется и вовсе глупым…

– Что ж. В вашем суждении, безусловно, есть здравое зерно, – осторожно отметил Оболенский, одним взглядом заткнув своего подчиненного, уже открывшего было рот для очередной порции «каверзных» вопросов. – Но вы сказали, что в квартире при осмотре обнаружили немало интересного. Не поделитесь?

– Отчего же? – Я с готовностью кивнул. – Вот только прошу учесть, что остальные моменты больше связаны с театром «побега», то есть старательно, хотя и неумело прикрывают картину похищения. Итак. Когда я вошел в дом, на тарелках в столовой все еще оставались остатки еды, а в вазе стояли уже увядшие цветы. В то же время на кухне я не обнаружил никаких следов приготовления пищи. А они должны были быть, если только сыщики не взялись мыть посуду вместо ведения расследования. Не так ли? Зато в мусорном ведре было немало остатков каких-то блюд и обрывков оберточной бумаги. Из чего я делаю вывод, что все это была неловкая инсценировка романтического свидания. Не более.

– Подождите. Вы хотите сказать, что это Бус Ратиборович похитил Высоковскую? – удивленно приподнял брови княжич Туровской.

– Разумеется, – пожал я плечами. – Он оглушил Хельгу Милорадовну, сделал все необходимые приготовления, забрал кое-какие вещи и передал госпожу Высоковскую на руки подельникам, дожидающимся его на лестнице, а сам спокойно вернулся в квартиру, и принял препарат, от которого тут же лишился сознания, таким образом оправдав свое присутствие в квартире госпожи Высоковской для сыщиков. Своеобразное, я бы даже сказал, весьма оригинальное алиби.

– Доказательства! – чуть ли не прорычал глава окружного сыска, вперив в меня грозный взгляд. Ну-ну. Мне уже страшно, ага.

– Метод исключения. Ничьих следов более на месте событий обнаружено не было. Ведь так? Так. Бус был в квартире впервые, уж поверьте, это я знаю точно. Так что заранее узнать, где хозяйка хранит тот же дневник, он не мог. Да и скорее всего не знал, что этот самый дневник вообще существует. Ну и кроме того… Оглянитесь, кого вы здесь видите? Я подскажу. На данный момент в этом помещении присутствуют все, кто в той или иной степени осведомлен о проекте «Лед». Присутствуют, замечу, согласно списку, в обязательном порядке, по приказу главы Особой Государевой канцелярии, его сиятельства князя Телепнева.

– А Бус Ратиборович входит в этот круг? – осведомился нарочито спокойным голосом княжич Туровской, но при этом, словно зная ответ, кинул чуть сожалеющий взгляд в сторону закаменевшего хозяина кабинета.

– Да. Но как видите, сейчас он отсутствует, – ответил я, кивая на единственный оставшийся свободным стул в кабинете. – Более того, он сегодня вообще не появлялся в здании канцелярии… равно как и дома, впрочем, насколько мне известно.

– И что же его спугнуло, позвольте узнать? – поинтересовался княжич.

– Не что, а кто. Ваш покорный слуга, – вздохнул я.

– Вы?! – чуть ли не хватаясь за табельное оружие, прохрипел окружной сыскарь, но был остановлен своим начальством.

– Именно я. Видите ли, в похищении госпожи Высоковской я заподозрил Буса Ратиборовича сразу после того, как убедился, что, кроме него и Хельги Милорадовны, более ничьих следов тонких оболочек в квартире не было. Но вот как вытащить из него информацию о ее местонахождении, я не представлял. Тем более кое-какие события показали, что попытка надавить может окончиться так же, как и недавний случай с одним неудачливым татем. По крайней мере, этого стоило опасаться. Посему вчера вечером при разговоре с господином Высоковским я специально не стал глушить его кабинет, чтобы находившийся за дверью Бус Ратиборович услышал мою речь и начал действовать, а не отсиживался как мышь под полом. Правда, это была чистой воды импровизация, но, как видите, она вполне удалась. – Договорив, я повернулся лицом к Высоковскому и склонил голову. – Берг Милорадович, я приношу свои извинения за то, что вынужден был использовать вас «втемную». Но иного способа найти вашу сестру я не видел. Но смею заверить, что сейчас Бус Ратиборович находится под неустанным, но незаметным наблюдением необмундированной службы Особой канцелярии и, вполне возможно, скоро выведет нас на место, где содержится Хельга Милорадовна.

– Вам не за что извиняться, Виталий Родионович, – покачал головой Берг. – Вот только что бы вы стали делать, если бы эта импровизация не удалась?

– Ну… для начала… Насколько я понимаю, все ваши коллеги уже в курсе нашей беседы, не так ли, Берг Милорадович? – улыбнулся я, и брат Хельги залился краской. Естественно, он им пересказал наш разговор, едва я исчез из поля зрения. Для того и Олафа с Ярославом попросил подождать его в лаборатории, когда те уже свалить по домам хотели. – Это был второй вариант. Ну а о третьем я, пожалуй, лучше промолчу…

– Ну допустим… – после недолгого общего молчания проговорил Оболенский, и в голосе его мне послышалось нечто, отдаленно похожее на… уважение? – Но какой этому самому Бусу прок в похищении? Цель?

– Знания. Понимаете, проект «Лед» – это действительно очень серьезно… и запредельно сложно. Так что обычный, пусть и талантливый практик эту тему не потянет, равно как и незнакомые со спецификой теоретики. А вот специалисты, знакомые с этой проблемой… в этом вопросе их всего трое, Берг и Хельга Высоковские и я, с вашего позволения. Собственно, даже похищение Хельги Милорадовны не решит всех вопросов похитителей, поскольку без моего практического участия, хотя бы на первых этапах, у тех, кто задумал всю эту комбинацию, ровным счетом ничего не выйдет. И они это прекрасно понимают. Только этим можно объяснить те два покушения, что мне довелось пережить с момента начала этой эпопеи.

– Два?

– Одно было совершено тем же утром, по пути моего следования на хольмганг. И наверняка похищение было бы тоже обставлено как побег, совершенный в компании с госпожой Высоковской. А второе, вчера вечером, при непосредственном участии Буса Ратиборовича. Уж очень он заволновался, когда узнал, что не все согласны с выводами сыщиков. Да и нужен я его хозяевам. Причем настолько, что кажется, они уже готовы вступить в прямое столкновение, лишь бы заполучить меня в свои лапки. Правда, поняв, что затея с ночной атакой провалилась, Бус скрылся.

– И все это под присмотром необмундированных? – покачал головой князь.

– Конечно. Мы не можем взять и допросить его впрямую, поскольку итогом, с большой вероятностью, будет его свежий труп. У меня есть серьезные основания предполагать, что бывший сотрудник канцелярии повязан наговором на верность, как это было с теми разбойниками, что пытались меня похитить, а после были найдены мертвыми в Старых Мхах. Потому остается только слежка. – Я умолк.

– Из всего вами сказанного я могу сделать вывод, что за этим самым Бусом Ратиборовичем стоит кто-то еще, – медленно проговорил княжич.

– Извините, Бернгардт Брячеславич, но это уже дела Особой Государевой канцелярии, – вдруг заговорил Телепнев, промолчавший, как и исследователи, все то время, пока я распинался перед сыщиками.

– Согласен, но боюсь, я вынужден буду доложить государю о том, что мое ведомство не имеет возможности продолжать расследование ввиду того, что оно выходит за рамки нашей компетенции, – тут же кивнул княжич Туровской, демонстративно откидываясь на спинку кресла. Весь его вид, кажется, кричал: «Сами вляпались, сами и разбирайтесь». Княжичу явно не хотелось лезть в заваруху, от которой начало заметно попахивать шпионскими играми. Гнилостный такой запашок…

Мои размышления были прерваны появлением в дверях секретаря главы канцелярии. Окинув взглядом присутствующих, он нахмурился, после чего, быстрым шагом преодолев расстояние от двери до стола князя, склонился к уху Владимира Стояновича и что-то прошептал. Князь Телепнев выслушал ротмистра с абсолютно каменным выражением лица, после чего поднялся из-за стола.

– Господа исследователи, вы свободны. Можете вернуться к работе. Бернгардт Брячеславич… – Глава канцелярии повернулся к княжичу и выжидающе уставился на него. Впрочем, пауза оказалась настолько коротка, что ее почти никто не заметил, тем более что исследователи, дружно поднявшись с мест, уже покидали кабинет.

– Да и мне пора, Владимир Стоянович, – вздохнул, поднимаясь с кресла, Оболенский, и глава окружного сыска тут же вскочил следом за начальником, – пора ехать к государю. Докладывать о расследовании…

– Благодарю, старый друг, – кивнул Телепнев, и княжич Туровской внезапно усмехнулся.

– Сочтемся, княже. – Коротко нам кивнув, глава сыскного ведомства быстрым шагом покинул кабинет, а вместе с ним вышли и его подчиненные.

– Что случилось, Владимир Стоянович? – спросил я.

– Вернулся Ратьша. Сам заходить не стал, передал через Вента Мирославича. Говорит, Бус скрылся в одном из загородных имений… И там идет возня, словно при переезде. – Князь повернулся к своему секретарю. – Ротмистр, поднимай мундиры в ружье. Выходим через…

– Выезды готовы, ваше сиятельство, – тут же ответил Толстоватый, и князь кивнул.

– Значит, через десять минут.

– Ротного моего на них нет. Через минуту бы не на колясках, а бегом бы уже грязь месили, – тихонько вздохнул я.

– Вот и возьмитесь за это дело, Виталий Родионович, – усмехнулся князь, услышав мое бурчание. Ну да… щазз.

– Только на второе жалованье.

– Вот и славно. Значит, договорились, – невозмутимо ответил Телепнев, и я понял, что попал. – А сейчас извините, но мне пора идти. Жду вас завтра, с утра, тогда и обговорим все условия более подробно.

– Вы что же, собрались без меня туда ехать? – удивился я.

– А вы желаете составить нам компанию? Что ж. Не смею отказать. Идемте?

Через несколько минут мы расположились в уже знакомом мне закрытом экипаже под водительством штабс-ротмистра Липаты, а вооруженные охранители дружно занимали свои места в добром десятке близнецов нашей коляски. Если быть точным, то в дюжине. Учитывая, что в каждый экипаж набилось по четыре синемундирника, количественный состав группы задержания впечатлял. Полсотни человек, считая меня и князя, почему-то решившего взять руководство штурмом в свои руки.

Я прикрыл окошко плотной, темной занавесью, и почти в тот же миг экипажи потянулись из ворот. Зрелище, думаю, было впечатляющее. Чертова дюжина черных, наглухо закрытых экипажей, запряженных черными же лошадьми… специально смотрел, ни одной коняги другой расцветки, и эти самые экипажи одним караваном, сохраняя дистанцию, довольно быстро, по здешним меркам, катятся по улицам Хольмграда… да уж, картинка маслом.

– А что за имение-то, куда едем, ваше сиятельство? – поинтересовался я у князя, сидящего на диване напротив и умудряющегося при довольно ощутимой «качке» спокойно заниматься осмотром и чисткой вороненого «Барринса».

– К Орефьевым. Старый боярин уж давно в своих сибирских вотчинах обитает, а дети его кто в Хольмграде отстроился, а кто и в Ахене торговый дом представляет. Ну а чтобы усадьба-то не пустовала, младший Орефьев, что в Хольмграде обосновался, ее в аренду и сдает. А последним арендатором по всем бумагам числится некий боярский сын Глотов, Ставр Ингваревич, семидесятого года рождения, – с непонятной гримасой отозвался князь.

– Мог бы и сам догадаться, – вздохнул я. – Везде влез, ушлый волхв.

– Волхв? – удивленно вскинул брови Телепнев. – Как интересно-о. Случайно, не Волосовой стези?

– Ну да, – нахмурился я.

– Как интересно, – повторил князь. – А вы откуда о нем знаете, Виталий Родионович?

Я вкратце пересказал главе канцелярии историю своего знакомства со Ставром,

– Вы правы, Виталий Родионович. Ушлый он, везде влез… – вздохнул Телепнев. – Вот только одно «но», никакой Ставрушка не волхв. Дед его, тот да, великим волхвом Волосовым был, старейшиной, Ингваром Семидубом его звали. А Ставру, по молодости его, в звании отказано было, хоть и ведал он немало, но… не по Сеньке шапка, как говорится. То все понимали. Как иные наши соседи говорят, aventurier. Но клянусь чем угодно, нынче господин Глотов перешел решительно все границы дозволенного. Одно дело изысканиями заниматься, археологией, пусть и не всегда законной, кружки дискуссионные собирать, и совсем уж иное – лезть в дела государевы. Лишку хватил Ставр… Ну так пускай теперь не плачет. Этой затеи государь наш, Ингварь Святославич, ему, как прежних, не спустит.

– Откуда ж вам так скоро известно стало, кто орефьевское имение в аренду взял… да и слова ваши насчет того, что теперь государь Ставру его проделок не спустит… Не поясните? – заинтересовался я.

– Ох, Виталий Родионович, язык мой, враг мой, – деланно скорбно покачал головой Телепнев. – Скажу так, Ставр Ингваревич – личность в нашей канцелярии известная. Не злодей и, боже упаси, не вор, но уж частенько по краешку закона ходит, особенно когда дела истории да археологии касаются. Были у нас кое-какие подозрения, что он не только для себя старается, да государь не велел розыску хода давать. Но и без хоть какого пригляда оставить Ставра я не мог. Потому и следили за тем, где он в иной раз окажется. Где поселится да чем займется… Но не более. А тут видите, как оно обернулось…

– И все-таки странно. А что же Заряна Святославна, не знала, что он не волхв? Она же сама… – начал я, но был тут же перебит князем.

– Неужто вы считаете, что все волхвы друг друга знают? Тем более что Волосовы-то больше на Урал-камне селятся. Места там их, заповедные. Силушкой Ставр не обделен, да учеба дедова недаром для него прошла, вполне мог и Заряну Святославну в заблуждение ввести… – Князь приподнял занавеску на окне, – подъезжаем, Виталий Родионович. Готовьтесь.

И в самом деле, не прошло и пяти минут, как наш караван встал, и наружу посыпались вооруженные до зубов синемундирники… даже сабли нацепили. На кой они им, спрашивается. Я окинул взглядом местность, но ничего похожего на имение не увидел. Сосновый бор, холм, который дорога огибает, и все.

– Вот за тем холмом, Виталий Родионович, и находится усадьба, – проговорил Телепнев, выходя из экипажа. – Так что сейчас дождемся наблюдателя, узнаем, что там да как, и вперед.

– Не торопитесь, князь, – появившийся рядом с нами как из-под земли немолодой уже человек в охотничьем костюме, как его здесь понимают, снял с головы шляпу с короткими полями и отвесил учтивый поклон. Его взгляд скользнул по скривившему нечитаемую гримасу князю и остановился на мне.

– Позвольте отрекомендоваться. Боярин Шолка, полковник Государевой зарубежной стражи.

Вот и СВР нарисовалась… Интересно, кто будет следующим? государь?

Глава 6 Раз разведка, два разведка…

Темно-песочного цвета плотный костюм, зеленая шляпа-трилби с тонким, скорее всего, фазаньим пером, бриджи и тяжелые тупоносые ботинки толстой коричневой кожи, на высокой шнуровке. Ах да, совсем забыл про ружье за плечом и патронташ на поясе. Вот так, оказывается, выглядят здешние полковники зарубежной стражи, кстати, занимающейся не только разведкой, но и контрразведкой, если судить по месту и причине появления боярина Шолки в пяти верстах от Хольмграда.

– Могу я узнать, что привело вас сюда, Радомир Годиславич? – поинтересовался Телепнев, справившись с собой.

– То же, что и вас, Владимир Стоянович. То же, что и вас, – протянул полковник, чуть задумчиво разглядывая уже разобравшихся по десяткам синемундирников. – Вы же, как я вижу, за Ставрушкой пришли?

– Не совсем.

– Ах да… ну конечно, господин Ловчин, Бус Ратиборович… Весьма прыткий молодой человек, смею заметить, – покивал боярин. – Такая жалость, да? Его бы таланты да на пользу Отечества…

– Господин полковник, будьте так любезны оставить свой язвительный тон. И извольте внятно изложить причины вашего появления здесь в столь неудобный час, – потребовал князь.

– Изволю. Видите ли, Владимир Стоянович, моему ведомству крайне необходим Ставр Ингваревич Глотов, живым и очень желательно здоровым. Я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Со своей стороны, могу заверить, что наш интерес к господину Глотову никак не связан с вашей «игрой», – приняв надменный вид, проговорил боярин.

– Какой, к дьяволам, игрой, полковник! Этот ваш любимец с помощью предателя Ловчина похитил сотрудника исследовательского отделения канцелярии. И если вы сей же час не признаетесь, какое отношение ко всему этому имеет ваша стража, я велю вас арестовать и немедля отправлюсь к государю с докладом о вашем своеволии и вмешательстве в дела Особой канцелярии. Вам все ясно? – проревел Телепнев. Шолка, кажется, совсем не ожидал такой реакции, шарахнулся назад от наступающего на него князя, но тут же налетел спиной на двух подоспевших синемундирников, шустро ухвативших боярина под локти, зафиксировав… в общем, хреново зафиксировав, но по-другому они пока не умеют. Ничего, натаскаем. Кажется, теперь у меня будет куда больше времени для тренировок этого «спецназа». А князь, прищурившись, окинул взглядом явно опешившего полковника и абсолютно ровным тоном, словно это и не он вовсе еще секунду назад рычал, договорил: – Вы заставляете меня ждать, полковник.

– Владимир Стоянович, я ведь и в самом деле прибыл только уведомить вас о Глотове и при необходимости проследить за тем, чтобы ему не было причинено никакого вреда. Это распоряжение государя, а вовсе не моя прихоть, – покачал головой боярин, изо всех сил стараясь сохранить независимый вид. С охранителями, зажавшими его с двух сторон, ага. Ну прямо большевик на допросе у белых, куда деваться!

– Проследите из экипажа. Конвой. – Телепнев кивнул удерживавшим полковника охранителям, и едва те примерились, чтобы зашвырнуть задержанного в открытую дверь коляски, с нажимом добавил: – С вежеством, щучьи дети. Это вам не вор какой…

Приняв к сведению слова начальства, дюжие синемундирники аккуратно, придерживая за бока, приподняли полковника над землей и так же аккуратно поставили его на пол экипажа, на ходу умудрившись сдернуть с него и ружье и патронташ. После чего заперли обе двери и застыли в метре от них, каждый со своей стороны, уже со взведенными стволами в руках. Ничего так взаимоотношения у силовых структур. Я-то думал, что у канцелярии с сыскарями контры… А оно, оказывается, и вот так бывает. Интересно, а если этот полковник естествознанием увлекается да какую-нибудь хитрую заморочку применит… тогда что? Или… Я на мгновение снял «сферу» и бросил на экипаж легкую сеть познания. М-да. Оказывается, вся эта карета представляет собой один мощный и крайне жесткий оградник… По крайней мере, те структуры, что отвечают за возврат выпущенной энергии сидящему внутри экипажа манипулятору, вряд ли будут сглаживать передачу, делая ее комфортной. Иначе говоря, один раз попытавшись манипулировать менталом в этом экипаже, больше этого делать точно не захочешь… Если, конечно, не мазохист.

Но поразмыслить над особенностями отношений меж различными ведомствами и их «спецтехникой» мне толком не удалось. Уже через минуту после завершения короткой пикировки князя с боярином, из леса выкатился тот самый наблюдатель и тут же увлек Телепнева куда-то в сторону. Ага, так я и буду держаться подальше. Мне же тоже нужно знать, что там к чему. А то пока дуболомы-охранители возьмут штурмом это имение, там никого живого не останется… А оно нам надо? Впрочем, кажется, князь и сам понял, что просто стоять в сторонке я не намерен.

– Вот, Виталий Родионович, наш наблюдатель, не желаете ему пару вопросов задать?

– С превеликим удовольствием, ваше сиятельство, – тут же отозвался я и повернулся к наблюдателю, оказавшемуся худым пареньком, лет шестнадцати максимум, в типичной одежке извозчика. – Как звать-то тебя, рыцарь плаща и кинжала?

– Хм? Радимом кличут, – проговорил паренек.

– Вот так. Радим, расскажи мне, что видел. Как дома в той усадьбе стоят? Много ли людей?

Несмотря на юный возраст, Радим оказался весьма наблюдательным молодым человеком. Так что через десять минут игры в вопросы-ответы у меня уже сложилась довольно внятная картинка того, что ждет нас за холмом… И она заставляла задуматься, а так ли уж нужен нам этот штурм? Переглянувшись с князем, я понял, что и ему в голову пришли те же мысли. Мы-то готовились к тому, что нас ждет в имении если не боевой отряд, то уж банда хорошо вооруженных разбойничков, а там, оказывается, кроме пятерки слуг да трех интересующих нас личностей, никого и нет. Да и те, всем кагалом, за исключением, естественно, Хельги, заняты лихорадочными сборами. А раз так, к чему мудрить? Хотя банальную осторожность никто не отменял. А значит…

– Виталий Родионович, вы уверены? Нет, я не пытаюсь вас отговорить, но… – покачал головой князь, выслушав мою идею.

– А что мы теряем, ваше сиятельство? Я, конечно, не человек-невидимка, но просочиться незаметно сумею. А если накроюсь «сферой», то даже одиночной сетью познания обнаружить мое присутствие будет невозможно. – Я пожал плечами. В принципе у меня были все шансы, что Телепнев согласится. Моя работа у исследователей была уже завершена, так что дальнейшие изыскания по созданию тонких оболочек продолжаются без моего участия, да и назвать меня беззащитной добычей князь, после наших с ним спаррингов, хольмганга и вчерашней перестрелки, не сможет. Я уж молчу про то, что посылать на такое задание охранителей попросту бессмысленно. Это ж слоны… Так что лучшей кандидатуры на разведку главе Особой канцелярии сейчас не найти.

– Уговорили. Ступайте, Виталий Родионович. Только я вас заклинаю, не устраивайте там кровавой бани. Вы же слышали слова нашего коллеги из зарубежной стражи? В крайнем случае Ставра можно и… упустить, – уже значительно тише договорил князь.

– Не стоит беспокоиться, ваше сиятельство. – Я проверил кобуру с уже привычным «сварскольдом» и, коротко кивнув, двинулся к холму. Несмотря на то что Радим вполне внятно обсказал диспозицию, следует все-таки взглянуть на «объект» своими глазами…

М-да. Все-таки усадьба здесь это вам не особнячок на Рублевке. Нет, по богатству и обширности построек любой из них, конечно, заметно проигрывает, а вот по защищенности… Противоположная сторона холма обрывалась каменистыми кручами, запиравшими парковую зону усадьбы. Ну да, думаю, летом довольно приятно пройтись вдоль живописной скальной стенки, по которой ползут всяческие плющи, а из расселины небольшим водопадом бьет родничок, внизу превращающийся в звонкий ручей, несущийся к рукотворному пруду по каменному ложу, старательно огибающему все те же сосны и огромные валуны, разбросанные по всему парку. Вот сто процентов, здесь японец поработал. Хотя откуда бы взяться столь редкой птице в волховских лесах? Ну да и черт с ним. Главное, что открытых для обозрения мест на моем предполагаемом пути не так много. Эх, где ж ты моя снаряга… С нормальной маскировкой я мог бы вообще пройтись по этому парку прогулочным шагом, и хрен бы меня кто заметил. Ладно, чего сожалеть-то, но на память сделаю зарубку заказать подобающую одежку у здешних портных. Бедная моя память, я так совсем ее изрублю. Оп.

Я перескочил через ручей и еле успел замереть за относительно небольшим валуном. Не то чтобы скрываясь от кого-то, просто этот идиотский поток как раз здесь разделился на два рукава, один из которых, цивильно бежал к пруду, а вот второй, в который я чуть не навернулся, несся вдоль небольшой каменной насыпи и низвергался очередным водопадом куда-то вниз. А с той точки, откуда я прокладывал маршрут, этого перепада высот вообще не было заметно! Точно японец ладил. Убил бы гения садового. Еще миг, и я бы точно полетел вниз головой с этого возвышения. Падать здесь, конечно, не так чтобы уж очень высоко, но внизу камни… и не речная галька, а бут, причем лещадный, острый, а по такому особо в перекат не уйдешь, мигом бока пропорешь.

Прикинув, что к чему, я форсировал-таки этот подлый ручей и, скользнув по той же насыпи, аккуратно съехал вниз. Отсюда до основного дома не больше сотни метров, и деревья подходят к зданию чуть ли не вплотную. Особенно мне приглянулась западная сторона, где умный японец высадил ели. Хороший такой ельничек, густой…

Описав небольшую дугу, я вышел к дожидающимся новогоднего топора деревьям и, почти не скрываясь, а зачем, все равно меня за елями никто не увидит, скользнул к окну, забранному небольшими прямоугольниками стекол. На мгновение приподняв сферу, запустил щуп… пусто. Сферу на место, пиджак вокруг руки, удар. Еще один, на этот раз по верхнему квадрату. Вот это и называется: заходи кто хочет, бери что хочет. Отодвинув щеколды, залез внутрь, осмотрелся… М-да, а неплохая обстановочка, а? Бронза, серебро, мореный дуб… а вот с ковром явная лажа. Надурили хозяина, как пить дать. Такой рисунок лишь на шелковом ковре хорош, а на шерстяном да с длинным ворсом… Стоп. Кто-то идет.

Я огляделся и, не дожидаясь пока откроется дверь, устроился за тяжелой портьерой. Но в комнату так никто и не зашел. Шаги прозвучали совсем близко и удалились. Судя по всему, кто-то поднялся на второй этаж. Хм.

Опять сняв «сферу», я запустил в замочную скважину очередной щуп, используя его как своеобразную видеокамеру, и, убедившись, что в коридоре за дверью никого нет, двинулся на осмотр.

Через полчаса шараханий по коридорам и этажам я проклял сам себя за идею обыскать дом, а не ограничиться лишь обследованием подходов к нему. Ну да ладно. Зато обнаружил на кровати в одной из комнат третьего этажа связанное по рукам и ногам, бесчувственное тело Хельги. Жива, слава богу. Но спит как убитая. Осталось придумать, как вытащить ее наружу, так чтобы эти придурки меня не заметили. Оставлять исследовательницу в здании я не решился. Мало ли что хозяевам в голову взбредет?

Окинув взглядом небольшую комнату со скошенным потолком, я подошел к нише и выглянул в окно. Замечательно. Как раз в паре метров, справа от него, к склону присобачены небольшие плашки, очевидно для удобства обслуги при очистке крыши от снега. А там второй этаж, причем, насколько я помню, с восточной стороны уровень земли значительно выше, чем с западной… Метнувшись к кровати, я выдернул из-под Хельги постельное белье и принялся рвать его на полосы и свивать в жгуты.

Готово. Открыв окно, я выбрался на крышу и, спустившись к декоративной решетке, идущей вдоль нее по самому обрезу, осторожно, стараясь не шуметь, двинулся к восточному торцу здания. Глянул вниз… пусто. Прикинув место, я привязал получившийся у меня «недоканат» к решетке, рассчитав так, чтобы он оказался в простенке меж далеко разнесенными окнами, и довольно хмыкнул. Конец жгута не доставал до земли не больше полутора метров. Нормально.

Так же осторожно вернувшись в комнату, я застыл в раздумьях. Теперь надо как-то закрепить на себе тушку исследовательницы, поскольку удерживать ее и спускаться одновременно у меня может и не получиться. Да и Телепнев не простит, если я притащу ему Хельгу, так сказать, в некондиционном виде. В смысле пару раз уроненную наземь… Хм.

Помучавшись несколько минут, я хотел было уже плюнуть на безопасность и попытаться транспортировать девушку на собственном плече, как вспомнил одну свою командировку в места проведения знаменитой гонки, в которой наши КамАЗы десять раз подряд уделывали весь мир. Помнится, тамошние мамаши вполне спокойно обходятся без детских колясок, таская своих чад в платках на спине. Попробуем.

Эх. Надо было фотографировать князя в тот момент, когда я появился из леса со сладко посапывающей у меня за спиной Хельгой.

– Ну, Виталий Родионович, не сочтите за оскорбление, но вы aventurier похлеще Глотова, – развел руками ошарашенный Телепнев. – Неужто вас никто не заметил?

– Ручаюсь, ваше сиятельство, – кивнул я, сгружая исследовательницу на диван одного из экипажей и тут же уступая место одному из охранителей, исполнявшему при отряде обязанности фельдшера. Повернувшись к князю, я кивнул в сторону скрытого холмом имения. – Думаю, теперь задача несколько упростилась…

– Согласен. Поручик, начинаем, – тут же отдал приказ князь, и охранители растворились в лесу. Ну как растворились… Слышно их было метров за сто, так точно. Одно хорошо, сразу близко к усадьбе они не подойдут. Сначала окружат ее, а уж потом начнут действовать. И то ладно. Но без меня, без меня. Я к имению больше не сунусь. Нечего мне там делать. Мавр сделал свое дело, мавр может забухать… Свернув с фляжки колпачок и одним уже ставшим привычным движением подогрев содержимое, я втянул носом приятный аромат и сделал большой глоток… кофе, правда, сдобренного капелькой коньяка. Лейф перед моим отъездом из дома вручил. Самое то по нынешней хоть и удивительно сухой, но холодной и ветреной погоде. А вот пока в имении возился, холода почему-то совершенно не чувствовал.

Понаблюдав за работой фельдшера, я решил немного пройтись. Сидеть на одном месте холодновато все-таки. Немного поразмыслив, в какую сторону направить свои стопы, я выбрал противоположную той, откуда мы приехали, и двинулся по тракту, к повороту на орефьевскую усадьбу. Поворачивать к уже исследованному мною имению я не стал и пошел дальше. Дорога забирала все выше, и вскоре я очутился на вершине очередного холма, с которого открывался совершенно изумительный вид на село у небольшой речки и стоящую над обрывом, на самой излучине, сияющую золотом куполов белоснежную церковь. Синее небо отражается в воде, и кажется, храм парит на небольшом островке, среди облаков… Поразительное по своей красоте зрелище.

Увлекшись созерцанием этой благодати, я не сразу услышал странный шум, доносящийся откуда-то сзади. А обернувшись, увидел катящийся прямо на меня драндулет… до боли похожий на автомобиль сыщика из старого советского мультика про Бременских музыкантов. Да-да, того самого, который: «и нюх как у соба-а-ки, и глаз как у орла». Вот только вместо сыщика на месте водителя оказалась знакомая мне рожа господина Ловчина. Нет, наверное, Бусу казалось, что он несется с бешеной скоростью, вот только у меня натужное сипение и фырканье этого забирающегося на склон чуда техники не вызвало ничего, кроме улыбки. «Сварскольд» в руку, три выстрела, два спустивших колеса. И куда оно теперь поползет? Никуда. Да уж. И вот на эти-то самобеглые коляски я рвался посмотреть? Какой ужас. Стоп. А куда покатился этот тарантас?! Хотя, судя по лицу Буса, для него наличие заднего хода у коляски тоже сюрприз. Ну да, ручной тормоз здесь еще тоже не придумали. Идиотизм!

– Руль! Выворачивай руль! – Я не выдержал и заорал во весь голос. Что удивительно, Бус послушался и принялся остервенело крутить горизонтальное рулевое колесо, больше похожее на старый водопроводный вентиль. Грохот, стук, звон! Перевернулся. И я еще имел наглость хаять наш автопром?! Как говорилось в одном фильме: «По-моему, вы, русские, слишком много кушать. В смысле? В смысле, зажрались!» Может, действительно лучше выездом обзавестись? Пусть дороже, пусть прошлый век, но лучше я буду живым ретроградом, чем сдохну придавленным вот таким ведром гаек… А нет, жив курилка. Я подошел к придавленному этой автоматической тележкой Ловчину, судорожно разевающему рот.

– По-мо-ги-те, – выдавил он.

Да без проблем. Я приподнял корпус коляски и, хекнув от натуги, поставил ее на погнувшиеся колеса. Убожество. В глазах у меня на миг потемнело, накатило уже однажды испытанное чувство раздвоенности, а в следующую секунду Ловчин буквально взмыл с земли и попытался заехать мне кулаком в нос. Притворялся, падла. Да еще и заменталить хотел. Хорошо «сфера» на месте. Все. Ща я тебя убивать буду, тилигент, маму иху!

Спустя минут пять со стороны имения подбежали несколько тяжело дышащих охранителей. Покосившись на помятую тележку и связанного, изрядно побуцканного Ловчина, они облегченно вздохнули.

– Ваше благородие… а коляску вы за что эдак-то? – не удержался один из синемундирников.

– Чтоб не наезжала, – хмыкнул я, отрываясь от осмотра бумаг, найденных в обширном саквояже Буса. – Вот что, орлы, помнится, в уложении была статья о трофеях… Что скажете, сейчас она работает?

– Что с бою взято, то свято, – бодро отрапортовал первый опомнившийся охранитель.

– Вот и ладно. – Я удовлетворенно улыбнулся и бережно положил бумаги обратно в сумку. – Ну что, хлопцы? Чего глазками-то блымаем? Грузим тело в эту тележку и аккуратно покатили ее вниз. В имении-то, я понимаю, закончили?

– Так точно. Всех повязали. Только вот этот шпынь и ушел да по пути еще и Родяню, в смысле старшего охранителя Родислава Истомина, сбил. Хорошо хоть не насмерть.

– Плохо, – покачал я головой.

– Почему? – не понял говорливый синемундирник.

– Так он у меня теперь проклянет этот день, и плакаться будет, жалея, что его Бус не до смерти зашиб. Загоняю, – елико возможно пакостнее улыбнулся я.

– Ой ёо-о… – выдал один из синемундирников, и процесс погрузки заметно ускорился.

У меня сегодня день: «Удиви князя», похоже. Второе тело ему приволакиваю и второй раз, наслаждаясь видом ошеломленной сиятельной физиономии, жалею об отсутствии фотоаппарата. Правда, долго наслаждаться шикарным видом мне не удалось. Один из экипажей, если быть точным, то именно тот, в котором пребывал полковник зарубежной стражи, развернувшись кое-как на широком тракте, бодро укатил в сторону города, и толпа охранителей тут же засуетилась, распределяясь по остальным коляскам. Только те синемундирники продолжали возиться с автоматической тележкой, пытаясь прицепить ее к экипажу. Буса, кстати, упаковали в другую коляску. Кстати. А остальные-то где?

– Слуг уже рассадили по экипажам, а Ставра увез полковник, с моего дозволения, разумеется, – охотно пояснил князь, реквизировав у меня заветную фляжку, пока мы дожидались окончания погрузки.

– Неужто такая важная птица? – Ну не вязался у меня «волхв» с образом чужестранного шпиона.

– Да нет, Виталий Родионович. Важная птица, эвон как вами отметеленная, без сознания в коляске лежит, – покачал головой Телепнев и поморщился. – Исследователь, а… И как только проглядели?

– Так это Бус – шпион? – опешил я.

– Да не совсем. Мы тут с Глотовым чуть поговорили, без лжи, что называется. В общем, получается, Ловчин наш знается с одной из старых европейских школ. Польстился на посулы денег и славы да историей неприглядной его изрядно поприжали, вот и стал на них работать. И за страх и на совесть. Любят тамошние манипуляторы да орденцы чужими руками знания добывать, – вздохнул князь. – А Ставр, так… пристяжной в этой упряжке. Охотник за древностями, коего прихватили ушлые людишки «на горячем», да и поставили в помощь Бусу… когда она тому потребовалась, чтобы вас с Хельгой выкрасть.

– Вот так новости. – Я озадаченно потер лоб. Настроение мое, еще недавно такое радужное, рухнуло к точке замерзания. – Я так понимаю, что моя и без того не слишком вольная жизнь закончилась? Что теперь? Снова законопатите во флигель при канцелярии или сразу на нары? – скрипнул я зубами. Эх, жаль, что Буса уже под охрану взяли, нужно было до смерти забить сволоту. Вот подставил так подставил, мерзавец. Золото ему глаза застило… Всемирной славы первооткрывателя захотел, урод амбициозный. Клянусь, если эта тварь вывернется, выживет, урою.

– Не буду лгать, Виталий Родионович. Не знаю. – Телепнев, прямо посмотрел мне в глаза. – Вот допросим Ловчина, Ставра, слуг этих, там будет видно. Вроде бы… Как Ставр говорит, Ловчин о сути проекта никому не сообщал. Потому-то, дескать, ему и большей, сиречь настоящей помощи не оказывали. А агенты, которым он донесения от Буса передавал, даже на последней встрече все пытались разузнать у Ставра, что к чему.

– Думаете, Бус хранил подробности в тайне, чтобы не стать ненужным? – Я нахмурился.

– Не знаю я, Виталий Родионович. Вполне может быть и так. Ловчин ведь тоже, что называется, за жабры пойманный и на золотой крючок посаженный. Так что такая опаска у него, предполагаю, вполне могла быть. Это кажется логичным. Но все это пока только мои домыслы. Вот доберемся до присутствия, и там уж все как следует разузнаем. И не расстраивайтесь заранее, Виталий Родионович. Могу обещать вам совершеннейше точно, пока не разберемся во всей этой кутерьме, ограничивать вашу свободу не станем, дабы не подтверждать своими действиями возможно уже имеющихся у агентов сведений. Но и вы уж постарайтесь быть повнимательнее и не дайте застать себя врасплох.

– Постараюсь. – Я вздохнул и… – Ох, князь! Не опасаетесь, что Бус, как Лукан, «сбежит»?

– О! Ничуть. Не было на нем наговора на верность. Только отсроченная смерть, как и на его подельниках, – отмахнулся князь. – Расчет же был, что вы к тому времени уже схвачены будете. А видоки этой парочке были вовсе ни к чему, тем более такие ненадежные. Вот они и обеспокоились. Кстати, вернемся в город, извольте доставить вчерашнего философа в канцелярию для дознания… О, вот, кажется, и наши экипажи готовы. Едем?

– Едем, Владимир Стоянович, – кивнул я. – А по пути расскажете мне о трофейном сборе, а?

Глава 7 Плюсы и минусы некоторых обычаев…

Вернувшись в город, я первым делом договорился с Ратьшей Гремиславичем, и мы отправились за моими неудачливыми «сидельцами». Успешно сдав их в канцелярию на руки подвальным, я решил было наведаться домой, но на выходе из здания меня перехватил секретарь князя Телепнева.

– Виталий Родионович… Уделите мне минуту вашего времени, будьте любезны… – Спустившись по лестнице, ротмистр остановился напротив меня.

– Слушаю вас, Вент Мирославич, – положив шляпу и перчатки на широкий подоконник, я обернулся к секретарю князя.

– Его сиятельство просил передать, что ждет вас сегодня в семь у Ладынина. Тамошний управитель о вас уже предупрежден. – Сообщив, что хотел, Толстоватый кивнул и удалился. Интересно только, а с чего это у него в глазах столько зависти-то? Нет, ресторан у Ладынина действительно считается одним из лучших в Хольмграде, но и он не настолько дорог, чтобы ротмистр не мог себе позволить там отобедать. Или… все дело в самом приглашении? А-а, что сейчас голову ломать?

Надев «котелок» и перчатки, я вышел во двор… и тут же был пойман Ратьшей Гремиславичем. Сговорились они, что ли?

– Господин Старицкий, вы пароход этот когда заберете? А то вон конюхи жалуются, что он им своим железным смрадом всех лошадей перепугал, – ухмыляясь в наклеенную бороду, проговорил Ратьша.

– Как-кой пароход? – удивленно выдавил я, но, увидев стоящий у конюшенных ворот свой помятый трофей, хмыкнул.

– А с чего это он вдруг стал моим? – не понял я.

– Так охранители ж все уши прожужжали, что, дескать, его благородие, по ушкуйному обычаю, самобеглую коляску у воров отобрал.

– Ну дела… – Я вздохнул. Становиться владельцем этого металлолома я совсем не планировал. Вот саквояж, что при Бусе был, тот да, оприходовал, с ведома князя, кстати. А о «пароходе», как Ратьша выразился, я и не думал даже. Кстати, а с чего это он его так окрестил? – А за что вы его пароходом-то прозвали, Ратьша?

– Так, а как же сие творение еще величать? Не паровозом же? Оно, поди, и тележки малой за собой не утащит, так что пароход и есть, – пожал плечами штабс-ротмистр.

А я, присмотревшись к этому чуду техники, удивленно икнул. Действительно, пароход. В смысле оно на пару работает… работало, точнее, пыталось работать. Охренеть. Нет, я, конечно, в курсе, что и на «том свете» автодело с паровых машин начиналось, но все-таки мне казалось, что здесь техника ушла в развитии несколько дальше.

– Знаете, Ратьша, я… постараюсь разобраться с этим как можно быстрее. – Справившись с собой, я кивнул собеседнику. – Но не сейчас. Извините, дела.

– Так мы ее хоть с дороги уберем… под навес, – С вопросительной интонацией выдал Ратьша, и я, поспешно кивнув, пулей вылетел за ворота. Вот делать мне нечего, кроме как разбираться с этим утилем?! Меня, между прочим, дома Лада ждет, а я тут буду всякой ерундистикой заниматься? Черта с два!

Извозчик домчал меня до Загородского конца чуть больше чем за четверть часа, тем не менее я успел основательно подмерзнуть, так что в дом вошел, стуча зубами. Кажется, пора переходить на зимнюю форму одежды… Впрочем, мысли об утеплении разом вымыло из головы при появлении в гостиной улыбающейся Лады. Обняв и поцеловав красавицу, я чуть отстранился и окинул ее взглядом.

– А с чего это ты опять свою «униформу» нацепила, а? Мы же вроде еще утром договорились, что в этом доме больше нет прислуги? – поинтересовался я, а Лада вдруг покраснела. Не девушка, а запрещающий сигнал светофора какой-то, честное слово.

– Я… у меня только два платья… – чуть замявшись под моим пристальным взглядом, все-таки ответила она.

– Понятно… – вздохнул я. Балбес. Сразу должен был догадаться. Ни Лада, ни ее брат особым достатком не отличаются. А хороший костюм стоит, как их месячное жалованье. Ну да ничего. Спасибо Бусу, точнее его саквояжу, с деньгами у нас теперь напряга еще долго не будет. Я провел ладонью по щеке Лады. – Вот что. Иди переодевайся и Лейфу то же самое передай. А я пока договорюсь с Заряной Святославной об экипаже.

– Мы куда-то поедем? – поинтересовалась Лада, не торопясь размыкать объятия.

– Именно. Негоже такой красивой девушке обходиться столь малым гардеробом, – кивнул я.

– Но я не могу принимать такие подарки. Это неприлично… Платья могут дарить только лю… – Не договорив, Лада замолчала и спустя секунду тихонько рассмеялась.

– Вот именно, – улыбнулся я. – Так что быстренько, ноги в руки, и бегом собираться.

– Интересно, а Лейфу ты тоже собираешься костюмы покупать? – вдруг хитро улыбнулась Лада.

– Конечно. Как новик, он должен состоять на довольствии у атамана, – невозмутимо кивнул я. – А атаман у него, между прочим, я. И вообще, почему ты еще здесь?

– Неужели ты уже хочешь от меня избавиться? – привстав на цыпочки, прошептала мне на ухо сероглазка.

– Показал бы я тебе, чего на самом деле хочу, да у нас времени мало, – также шепотом ответил я, прижимая к себе Ладу. И, чмокнув ее в носик, договорил уже нормальным тоном: – К семи я должен быть в ладынинском ресторане, по приглашению князя, а нам нужно до того времени успеть к портному. Ясно?

Кивнув, Лада выскользнула из моих объятий и через миг скрылась в коридоре, а я отправился наверх, чтобы привести себя в порядок и переодеться. А то вон до заката не больше часа осталось, а я все еще в визитке рассекаю. Непорядок, по крайней мере, с точки зрения портного князя Телепнева. И мне совсем не улыбается выслушивать брюзжание старого пройдохи все то время, пока Лада и Лейф будут работать манекенами для его помощников.

Пока ждали Ладу, я успел объяснить Лейфу изменившуюся диспозицию, на что он отреагировал довольно ровно. А вот когда я предложил ему пойти ко мне в новики, по традициям ушкуйников, парень чуть ли не в пляс пустился. Все-таки прав был Грац… Ну и замечательно. Лейф – парень способный, не вечно же ему у плиты торчать.

Кое-как утихомирив своего подчиненного, я наконец вспомнил о саквояже Ловчина. Все документы, которые он пытался с собой увезти, я передал в дело, так что на вид сумка была почти пуста, если не считать небольшого, явно выполненного на заказ, мелкокалиберного барабанника Янса-Лефоше. Я бы и сам был в этом уверен, если бы не нашел в саквояже второго дна, когда осматривал добычу еще там, на тракте. И вот о нем-то я никому ничего не сообщил, так что, когда я заполнял у секретаря документы на трофеи, в них был указан барабанник, сумка и только. Ну а теперь пришла пора подсчитать истинную стоимость добычи. Стыдно? Мне? А когда этот придурок на меня татей натравливал да сам на мой дом напал, в результате чего теперь придется менять половину стенных панелей в холле и коридоре, ему стыдно не было? То-то. И вообще, недаром же в местном законодательстве имеются статьи о трофеях… Вот как раз мой случай. А что в список не внес… уж извините, но и на «том свете» я не встречал идиотов, которые бы декларировали свои сбережения «на черный день». А у меня с этой свистопляской и неопределенностью шансов дожить до такого дня, кажется, поболе, чем у какого-нибудь офис-менеджера… Так, совесть заткнул, можно приступать к подсчетам…

А неплохо Бус наработал! Аж восемьдесят тысяч ассигнациями… и конверт с ключом от личного ящика в Архангельском банке. Неплохо. Совсем неплохо. И я, кажется, даже знаю, как их с толком потратить. Не все, конечно, но половину точно.

Из-за затянувшихся, по вине моей пассии, сборов, мне пришлось оставить Лейфа и Ладу у портного, предварительно переговорив с ним об отправке счета ко мне домой. Предупреждать старого грека о том, чтобы не слушал возможные отговорки клиентов, я не стал. Ушлый портной в таких советах не нуждается, в этом я уже успел убедиться, когда заказывал костюмы для себя… И честно говоря, пока не пожалел о том ни единого раза. Так что и в этот раз я полностью положился на его глаз и чувство стиля.

Управляющий встретил меня в богато отделанном холле ресторана Ладынина, с неожиданно радостной, совсем не формальной улыбкой. Однако. И куда только подевалась присущая всему племени так называемых мэтров чопорность?

– Господин Старицкий, прошу, вас уже ждут. – Управляющий указал рукой на широкую лестницу и первым двинулся по ней наверх.

Нет, я, конечно, предполагал, что глава Особой канцелярии пригласил меня не только ради хорошей компании за ужином и беседы о способах засолки цветов сакуры, но такого я от него не ожидал. В кабинете, оформленном в строгом классическом стиле, за огромным круглым столом расположились четыре человека. Собственно, сам Телепнев, княжич Туровской, незнакомый мне подтянутый моложавый военный с щеточкой ухоженных усов на вытянутом лице, эдакая белокурая бестия в генеральском мундире, и еще один господин, имени которого я не знал, но вот его высоколобое, гладко выбритое лицо и чуть прищуренный взгляд отчего-то показались мне смутно знакомыми. Этот последний, единственный в компании, был одет в цивильное платье, тогда как даже князь Телепнев красовался в жестком от обилия золотого шитья мундире, чего за ним прежде не водилось; он и на доклад государю обычно ездил в цивильном, хоть и донельзя официальном черном костюме. Про обилие наград, всевозможных лент и орденских знаков на четверке можно и вовсе промолчать, тем более что, несмотря на определенный интерес с моей стороны, разбирался я в этих регалиях пока довольно поверхностно…

Стоило двери за спиной закрыться, как у меня тут же заложило уши. Ничего себе глушилка!

– Позвольте вам представить, господа, заштатного сотрудника моего ведомства, Старицкого Виталия Родионовича, – встав с кресла, проговорил князь, одновременно приглашая меня жестом к столу. – Виталий Родионович, прошу, знакомьтесь. Генерал Бйорн Орварович Гдовицкой и секретарь Государева кабинета, тайный советник Эдмунд Станиславич Рейн-Виленский, ну а с Бернгардтом Брячеславичем вы уже знакомы, не так ли?

Раскланявшись с поднявшимися со своих кресел сановниками, мы одновременно сели за стол. И слово снова взял Телепнев.

– Виталий Родионович, я прошу прощения, что не смог предупредить вас заранее о столь представительном собрании. До визита к государю я и сам не мог предполагать такого поворота дел. А по моему возвращении в присутствие выяснилось, что из дома вы уже уехали… и я вновь не смог вас упредить.

– Вам не за что извиняться, ваше сиятельство, – пожал я плечами, – поверьте, я совсем не в обиде. Тем более когда еще мне представится случай поужинать в такой занимательной компании?

– Может статься, что это произойдет значительно раньше, чем вы полагаете, Виталий Родионович, – чуть заметно улыбнувшись, тихим голосом проговорил секретарь. И все же кого он мне напоминает, а? Вот вертится же в голове… Нет, не помню. А штатский продолжил, не сводя с меня взгляда: – Но, может, скажете, чем же мы вас так заинтересовали, а?

– Думаю, вы согласитесь, уважаемый Эдмунд Станиславич, что внимание абсолютно незнакомых людей, да еще и в столь высоких чинах, не может не вызывать ответного интереса? – улыбнулся я.

– Что ж, не могу спорить с этим утверждением. Но мне почему-то кажется, что, говоря о присутствующих, вы имели в виду нечто иное… Не так ли? – Вот докопался секретарь-советник. Бомбиста на него нет… Бомбиста? Близко, но… Черт, да на кого ж он похож-то, а?

– Ну хорошо. Давайте взглянем на ситуацию с моей стороны, – кивнул я и замолчал в ожидании, пока появившаяся в кабинете обслуга расставит перед нами принесенные блюда. Один из половых кинулся с подернутой патиной бутылкой вина к моему бокалу. Пришлось его остановить. Я легонько стукнул ногтем по маленькой рюмке, стоящей правее от винного бокала, и понятливый половой тут же сменил винную бутылку на графин с водкой. Мой жест не остался незамеченным присутствующими, и Телепнев на пару с Туровским присоединились к моему выбору. Правильно, нечего зернистую икру в красной кислятине топить. Дождавшись, пока обслуга удалится, мы опрокинули рюмки, тут же закусив их холодным. Студень, кстати, у Ладынина, просто выше всяких похвал.

– Продолжите, Виталий Родионович? – предложил Рейн-Виленский, едва пригубив бокал с вином.

– Охотно, Эдмунд Станиславич, – кивнул я, мысленно уже начиная проклинать настырного вельможу. – Как, по-вашему, разве может быть неинтересна компания, в которой собрались глава Особой канцелярии, глава Государева сыска, боевой генерал и самый осведомленный человек при Государевом дворе?

– Ну положим, сведения о моей осведомленности несколько преувеличены… – пожевал тонкими губами секретарь, но, увидев понимающие улыбки собеседников, вынужден был сдаться. – Хотя, конечно, имеют под собой некоторые основания… Но как вы догадались, что Бйорн Орварович, именно боевой генерал?

– Помилуйте, ваше превосходительство, разве же это не так? – развел я руками и обратился к молчаливому генералу, все это время сосредоточенно изучавшему свою тарелку. – Бйорн Орварович, я ведь прав?

– Да, – коротко отрубил молчаливый генерал, но после краткой паузы добавил: – Хотя я и не совсем понимаю, как вы догадались.

– Право же, господа, это совсем немудрено, – усмехнулся княжич Туровской и вопросительно глянул на меня. – Вы позволите, Виталий Родионович?

В ответ я только кивнул. Интересно, это у ББ такое уважение ко мне прорезалось после расследования или его кто-то накрутил как следует? Хотя… он вроде бы и на давешнем представлении особо на меня не наезжал, в отличие от своего подчиненного…

– Бйорн Орварович, я уж промолчу о сияющем у вас на груди ордене, какой вручается лишь на поле боя, все же человеку несведущему в делах военных нашего государства он ни о чем не скажет. Но даже если его не рассматривать… надлежащие умозаключения от того не станут сложнее. Вы молоды, но уже пребываете в изрядных чинах. А ваши усы не полностью прикрывают весьма характерный шрам. Можно было бы, конечно, сослаться на протекцию, но и тогда бы вы вряд ли могли рассчитывать на чин генерала, в лучшем случае быть вам в ваши тридцать с небольшим полковником старого строя… а уж списать шрам от пули на детскую или несчастную травму… – Бернгардт Брячеславич отсалютовал генералу очередной, на этот раз саморучно наполненной рюмкой.

Секретарь и генерал переглянулись и дружно развели руками, повторяя мой недавний жест.

– А я ведь про орден-то и не подумал, – заметил Рейн-Виленский, повернув голову к прячущему за бокалом с соком улыбку Телепневу. А меня как обухом по голове ударило. Нет, ну сходство же просто поразительное! Только фуражку на голову секретарю этому нахлобучить, и будет вылитый Железный Феликс!

От такого открытия я чуть не подавился… но обошлось. Бывают же такие совпадения. Вот интересно, а это местный вариант самого пана Доманского или же альтернативная версия его отца? Нет, судя по имени, верно, скорее всего, последнее… но не факт, да и физиономия его уж очень на лицо именно Феликса Эдмундовича смахивает, хотя портретов его отца я и не припомню, но может там такое сходство, что и перепутать немудрено? А вообще тут та еще петрушка с некоторыми личностями творится. Взять хоть того же Эйнштейна. По моим подсчетам, ему сейчас лет десять-двенадцать должно быть, а в здешней реальности он уже свои теории вовсю разрабатывает… Так что не все так однозначно.

Дальнейший наш разговор, прерываемый лишь очередным появлением обслуги, меняющей изысканные блюда на столе, носил сугубо светский характер, никаких серьезных тем за ужином никто из присутствующих не поднимал. Даже редкие реплики о политике были неопределенны и размыты. В общем, у меня создалось впечатление, что эти господа пришли не о делах поговорить, а на меня посмотреть. Вот только зачем им это нужно? Не сказали… Одни намеки и никакой конкретики. Ну и черт бы с ними со всеми.

Разошлись мы только два часа спустя. На прощание князь Телепнев лишь заметил, что хотел бы встретиться со мной сразу по завершении занятий с охранителями. После чего превосходительства и сиятельства расселись по своим экипажам и укатили в разные стороны, а я отправился ловить извозчика, поскольку по приезде в ресторан отправил экипаж Заряны Святославны обратно к портному, где кучер должен был забрать Ладу и Лейфа и отвезти их домой.

Устроившись в открытой коляске и запахнув медвежью полость, я подал извозчику знак трогаться. Щелкнул в воздухе хлыст, лошадь высекла подковами искры из мостовой, и мне в лицо пахнуло холодом и мелкой снежной взвесью. Первым снегом в этом году. И первым снегом для меня в этом мире. Удивительно сухая осень уступала свои права зиме…

Благодаря отличному теплому наговору и не менее теплому меху в коляске я настолько расслабился, что даже умудрился задремать. Впрочем, ненадолго. Путь пустеющими, по вечернему времени, улицами Хольмграда, освещенными желтым светом затейливых фонарей, мимо ажурных оград частных владений и смутно белеющих стен доходных домов оказался недолог, и вскоре я уже выбирался из коляски у крыльца своего дома, приветливо сияющего ярко освещенными окнами.

Обняв радостно улыбающуюся Ладу, кажется, все еще пребывающую в легком ошеломлении от знакомства с телепневским портным, я и сам не сдержал довольной улыбки. Все же до чего приятно, когда тебя кто-то ждет дома! От этого понимания на душе стало так легко и приятно, что я и не заметил, куда девались недовольство и настороженность, грызущие меня с момента разговора с князем о возможных последствиях предательства Буса Ловчина. Даже встреча с сановниками перестала напрягать меня своей странностью и видимой бессмысленностью. Хорошо-то как.

От ужина я вынужденно уклонился, хотя одуряющие запахи Лейфовой стряпни чуть было не выиграли в споре с набитым у Ладынина желудком. А вот от чая в компании с Лейфом отказываться не стал, тем более что, как мне показалось, наступило самое время выяснить у моего подчиненного, с чего это он так усердствовал, сводя меня со своей сестричкой… Благо время подходит к полуночи, и сама Лада уже отправилась спать… почему-то в свою спальню, правда. Ну да ладно. Денек сегодня выдался тот еще, и мне самому не помешает хорошенько выспаться, что в присутствии сероглазки представляется довольно трудной задачей.

Сколько бы Лейф ни крутил и ни вилял, мне таки удалось выбить из него правду. Оказалось, что по ушкуйным обычаям в доме любого ушкуйника правит старшая женщина… Будь то мать, жена или сестра. То есть в походе эти сорвиголовы наводят ужас на любого противника, а дома сами старательно прикидываются ветошью, чтобы не огрести от хозяйки. Утрирую, конечно, но смысл примерно такой. Понятно, что молодому парню, привыкшему к определенной свободе и вольности за время своего самостоятельного «плавания» по столичным волнам, давление со стороны младшей сестренки, поселившейся под одной с ним крышей, пришлось не по нраву… Но что делать? Обычаи – штука серьезная, спорить с ними, может статься, себе дороже, вот Лейф и терпел. А потом Лада влюбилась, и ушлый сын ушкуйника тут же увидел для себя возможность получить желанную свободу.

– Сам себя перехитрил, Лейфушка, – рассмеялся я, выслушав своего новика.

– Почему это? – не понял парень.

– Ну сам подумай… – Я постучал согнутым указательным пальцем себя по лбу. – Лада перешла в мой дом. Так?

– Так, – широко улыбнулся Лейф. Зря лыбишься, сын ушкуйника, сейчас мы тебя мордой-то об тэйбл и приложим.

– А ты, новик, сейчас к чьему дому принадлежишь? – поинтересовался я, и Лейф резко сбледнул с лица. М-да. Вот что значит правильные книжки! Не зря же я с томиком Хейердалла не расстаюсь. А у него немало интересного об обычаях разных народов написано… Давненько, правда, это было. Но ведь любая традиция тем и хороша, что сотнями лет не меняется.

– Виталий Родионович… а как же я теперь-то? – с абсолютно потерянным видом протянул Лейф.

– Ну что я могу сказать? – пожал я плечами, старательно давя упорно вылезающую на морду улыбку. – Жениться тебе надо, парень. Причем не на дочери ушкуйника, а на какой-нибудь местной красавице. Глядишь, и полегче станет.

– Да рано мне еще жениться, – чуть не взвыл Лейф.

– Ну тогда смотри сам… – развел я руками. – Хотя… нет, есть еще одна возможность, но… не знаю, не знаю…

– Какая? – тут же вцепился в меня клещом новик.

– Постарайся побыстрее выучиться. Вденешь серьгу в ухо, тогда и власти Лады конец настанет.

– Да я… да я… Да вот вам крест, Виталий Родионович! Я ж никаких сил не пожалею. Все, что хотите, сделаю! – истово перекрестился Лейф.

– Ну смотри, братец, ты сам напросился. – ухмыльнулся я. – А раз так, то завтра едем в канцелярию вместе. Буду тебя рукопашному бою учить… да и с Тишилой познакомишься. А сейчас спать.

Глава 8 Скинув гору с плеч, не забудь посмотреть, кого ею придавило…

Утро. Кофе с булочками на подносе, там же еще теплая, недавно проглаженная утюгом газета… Хм. Вот и прислуги вроде в доме нет, а ничего не изменилось… Хорошо устроился! Хмыкнув, я хотел было уже выбраться из кровати, но не тут-то было. Стоило только дернуться, как я тут же угодил в плен нежных рук Лады, решившей, что просыпаться в моей постели ей нравится больше, чем в своей. Кто бы возражал?!

Несмотря на то что до подноса с завтраком мне удалось добраться лишь час спустя, кофе оказался в меру горячим, а булочки такими же теплыми, как в тот момент, когда Лейф выложил их на блюдо. Хорошая штука эти бытовые наговоры! Вот кстати, заметил, что мне куда проще пользоваться определениями вроде: «заворожить», «заклятие», «наговор», нежели выстраивать громоздкие формулировки по принятой среди «естествознатцев» терминологии. Да и многие окружающие меня люди тоже не очень-то часто пользуются в быту словечками вроде ментальных воздействий, манипуляций полями и тому подобными… За исключением разве что энтузиастов вроде того же профессора Граца да профессиональных философов-исследователей типа того же Буса. Впрочем, все это ерунда…

Позавтракав с Ладой, я спустился в гостиную, где, как оказалось, меня уже ждал сын ушкуйника, готовый ехать в канцелярию… Мало того, он успел и с Заряной Святославной переговорить об очередном заимствовании ее экипажа. Ну и славно.

Долетев до Словенской набережной и договорившись о «стоянке» для смольянинской коляски, я, войдя в холл канцелярии, первым делом вызвонил секретаря князя Телепнева, поскольку дневальный наотрез отказался пускать Лейфа в здание, мотивируя отказ отсутствием у моего новика надлежащего пропуска. Но, как я и думал, Толстоватый в момент решил эту проблему, и уже спустя пять минут один из письмоводителей канцелярии принес дневальному надлежаще оформленный разовый пропуск… Хм, придется озаботиться и достать для Лейфа хотя бы временный «аусвайс», а то тревожить так Вента Мирославича каждый раз совсем не дело… Но этим я, пожалуй, займусь после занятия.

М-да. Оказывается, за прошедшее с момента отправления в «свободное плавание» время сын ушкуйника основательно забросил тренировки, которым его отец, как я знаю от Лады, уделял немало внимания… Нет, Лейф вовсе не выглядел жалко на фоне уже втянувшихся в ритм охранителей, но и ожидаемого мною видимого отрыва в его подготовке я не увидел. В результате через два часа Лейф выглядел точно таким же вымотанным, как и синемундирники. А это плохо… Ну да ничего, времени у нас навалом, так что я его еще доведу до кондиции.

По завершении тренировки я привел себя в порядок и отправился на обещанную мне аудиенцию у князя.

– Добрый день, Виталий Родионович. – Секретарь кивнул на двери кабинета главы канцелярии. – Можете зайти. Его сиятельство уже о вас справлялся. Ждет.

– Благодарю, Вент Мирославич. – Я шагнул к двери…

– Да, Виталий Родионович, если вас не затруднит, будьте так любезны, после разговора с его сиятельством задержитесь на несколько минут… У нас тут произошла небольшая заминка с переданным вам трофейным имуществом.

– Вот как? Что-то серьезное? – нахмурился я.

– О, не стоит беспокоиться, ничего страшного, – махнул рукой ротмистр, – просто несколько необходимых для дела бумаг не были оформлены надлежащим образом. Надо бы исправить это упущение.

– Хорошо, Вент Мирославич, я понял, – кивнул я, берясь за ручку двери. На этот раз ротмистр не стал меня останавливать, и я спокойно вошел в кабинет Телепнева.

Князь стоял у высокого окна, заложив руки за спину, и задумчиво рассматривал что-то на заднем дворе канцелярии. Услышав хлопок двери, он повернул голову и, узнав меня, кивнул на кресло у своего стола. Молча. Интересный прием…

– Вот скажите мне, Виталий Родионович, у вас на родине все такие ушлые? – развернувшись всем корпусом в мою сторону, поинтересовался князь. Злости в его голосе не было, но и абсолютно ровный тон, коим была сказана эта фраза, заставил меня напрячься.

– Не понимаю, о чем вы говорите, Владимир Стоянович, – проговорил я.

– Все-то вы, ваше благородие, понимаете. Но неужто вы думали, что при обстоятельнейшем, с применением особых средств, допросе Ловчин не поведает нам о секрете своего саквояжа? – Князь уселся в свое кресло и, оперевшись локтями на столешницу, сложил ладони домиком. Несколько минут мы молчали, Телепнев задумчиво поглядывал на меня, а я… ждал. Чего? Предложения князя. Вряд ли бы он стал принимать меня в своем кабинете, если бы нашлась реальная возможность прижать меня на этом саквояже. Скорее просто прислал бы в дом Смольяниной охранителей, и мне бы пришлось заново обживать флигель при канцелярии… если не ее подвалы.

В конце концов, очевидно поняв, что отвечать ему я не собираюсь, князь тяжело вздохнул и заговорил сам, но уже куда как более мягким тоном.

– Виталий Родионович, голубчик, давайте поговорим начистоту. Меня, признаться, совершенно не интересует та солидная для вас, но, уж извините, совсем невеликая по моему состоянию сумма, кою вы обнаружили в сумке любезного господина Ловчина. Ни я лично, ни Особая канцелярия в моем лице никоим образом не претендуем на эти деньги, тем более что вы так ловко воспользовались ушкуйным законом и они по праву принадлежат вам. Но вот что действительно представляет немалый интерес для канцелярии, так это ключ от личного ящика Буса Ратиборовича в Архангельском банке. Там, как выяснилось из допроса Ловчина, хранятся копии всех сведений, кои он успел выведать за время работы в исследовательском отделении. В том числе и по проекту «Лед». Вы понимаете, чем может для вас обернуться ТАКОЙ трофей, буде сведения о нем каким-либо образом станут известны, хотя бы даже и нанимателям Буса и Ставра?

– Ваше сиятельство, для начала хочу вам заявить, что у меня и в мыслях не было, утаивать что бы то ни было от канцелярии, – заговорил я в ответ. Сейчас князь пошел на уступку, но где гарантия, что, получив необходимое, он не повернет оглобли на сто восемьдесят градусов? А значит, надо попытаться хоть немного обезопасить себя от возможных перемен в настрое его сиятельства. Эх, ну почему я сразу не подумал о том, что из Ловчина могут вытянуть информацию о тайнике? Деньги глаза застили. Идиот. Теперь вот придется выкручиваться. Чувствую себя, как Штирлиц на допросе у Мюллера. Дьявольщина.

– Неужели, Виталий Родионович? – с явно слышимым неверием протянул князь. – С чего же вы так вцепились в эти «трофеи»? Помнится, полдороги меня на эту тему допрашивали…

– Пароход. – Я вспомнил про помятую тележку, со вчерашнего дня занимающую место под навесом во дворе канцелярии.

– Что, простите? – удивленно приподнял брови князь.

– Самобеглый экипаж, Владимир Стоянович, – медленно проговорил я. – Как вы совершенно верно заметили, мое состояние невелико. Если быть точным, сейчас, после обстановки арендованного мною у Заряны Святославны дома и покупки всего необходимого для нормальной жизни имущества, оно составляет лишь чуть больше тысячи рублей. И этой суммы, как вы понимаете, совершенно недостаточно для того, чтобы я мог позволить себе содержать экипаж, тогда, как показали последние дни, ездить по городу я вынужден немало. Вот в недавнем разговоре с Мекленом Францевичем мы как раз обсуждали эту тему, и он тогда, помнится, сообщил мне о существовании самобеглых колясок. Ну а я вспомнил об этой идее, когда скрутил Ловчина. Вот только средство передвижения сильно пострадало…

– Право, вы меня удивляете, Виталий Родионович, – покачал головой князь. – Но позвольте спросить, почему же вы не внесли этот экипаж в список трофеев?

– А как, Владимир Стоянович? Сейчас он представляет груду покореженного металла и дерева. К тому же неизвестна марка, название, модель… И как этот металлолом прикажете величать? Я хотел заглянуть на днях к волжским купцам, кои, как мне стало известно от профессора Граца, занимаются торговлей и строительством подобных агрегатов, и к стряпчему, чтобы прояснить этот вопрос, но пока не преуспел.

– Понимаю. А саквояж и барабанник вы внесли в список, просто чтобы обозначить действие трофейного закона, так? – усмехнулся князь.

– Именно, – кивнул я с самым честным видом, – правда, признаюсь честно, вчера, уже вернувшись домой с нашей с вами странной встречи в ладынинском ресторане, я осмотрел саквояж и обнаружил потайное дно, деньги и конверт с ключом, но время было уже позднее, и тревожить вас по этому поводу я не стал, тем более зная, что следующая наша встреча состоится сегодня.

– Ох, Виталий Родионович… Вечно с вами какие-то штуки приключаются. То вас в жертву приносят, то в другие миры проваливаетесь, по ходу дела умудряясь поставить на уши исследователей всех мастей и стран, – искренне рассмеялся князь. – Кстати, об исследователях. Спешу успокоить, покровители Ловчина о вас не подозревают. Смолчал Бус Ратиборович о том, что, вернее, кто послужил причиной для начала работ по созданию тонких оболочек. Как туза в рукаве придержал.

– А что Ставр? Он же знал, что за мной охота ведется.

– Знал. Только Ловчин ему вас как второго исследователя представил… Более того, судя по всему, Бус вовсе не собирался передавать вас своим хозяевам. Уж не знаю, каким образом он хотел держать вас в подчинении, но с покровителями у него была договоренность лишь на передачу Хельги Милорадовны. Так-то, – заключил Телепнев. – Да, вот еще. Помните, в вашем выступлении вы говорили о еде, цветах…

– Да, конечно, – кивнул я.

– Так вот, к вашему сведению, и то и другое для Буса добыл именно Ставр. Блюда были заказаны им лично у Гавра, а цветы, вы не поверите, когда узнаете, где именно, точнее, у кого он их достал… – хитро ухмыльнулся Телепнев.

– Полагаю, у Заряны Святославны, – ответил я, заставив князя удивленно приподнять бровь. – Она сама мне сказала, что Ставр у нее одалживался. Да к тому же еще и целую лекцию прочла об особенностях выращивания цветов. Вот только тогда у меня не было стопроцентной уверенности в причастности Глотова к похищению Хельги Милорадовны. И да, кстати… думаю, не ошибусь, если предположу, что именно на розы Бус и наложил структуру, усыпившую Высоковскую, едва та, как любая женщина на ее месте, поднесла букет к лицу и вдохнула их аромат. Потому-то розы и осыпались уже на следующий день, не выдержали мощного воздействия.

– Нет, я был не прав. С вами неинтересно, Виталий Родионович. Вы как будто все заранее знаете.

– Ну да и покушения на себя тоже я сам подготовил, не так ли, ваше сиятельство? – Я не удержался от смешка.

– Да, эту идею обязательно надобно проверить самым скрупулезным образом, – серьезно кивнул Телепнев, но сам не выдержал и рассмеялся. Правда, почти тут же смех смолк, и князь продолжил вновь посерьезневшим тоном: – Ладно, оставим шутки, Виталий Родионович. У меня к вам будет одна большая просьба. Раз уж мы разобрались с этим «саквояжным» недоразумением, к обоюдному удовлетворению, будьте любезны, привезите мне этот чертов конверт с ключом. Будем изымать из банка ящик Ловчина…

– Хм. А если там обнаружатся не только документы по исследованиям? – осведомился я. Только без инсинуаций! Я не жадный, я предусмотрительный и запасливый, вот!

– Ох… я уже говорил, что вы ушлый человек, ваше благородие? – хмыкнув, поинтересовался князь. В ответ я лишь пожал плечами, что, естественно, не укрылось от князя, и он покачал головой. – Ладно уж, Виталий Родионович. Давайте условимся так. В банк вы отправитесь сами, вместе с ротмистром Толстоватым. Изымете ящик, опечатаете его и привезете в канцелярию. Здесь мы его вскроем и распределим… трофеи. Согласны?

– Разумеется, Владимир Стоянович, – кивнул я, и князь вдруг улыбнулся. Пакостно так…

– Вот и замечательно, дорогой мой Виталий Родионович, можете собирать вещи, поскольку ближайший поезд в Архангельск уходит в понедельник. Но вы не беспокойтесь, я упрежу Вента Мирославича, он озаботится заказом билетов, – чуть не промурлыкал князь. – Только сообщите ему, если вдруг надумаете взять с собой прислугу, хотя я бы рекомендовал обойтись одним денщиком. Ну и об оружии не забудьте. Все-таки важные документы повезете. Хорошо?

– М-да уж. – Осталось только руками развести… и идти собираться в поездку. В Архангельск… Зимой… Точно, идиот.

– Да полно вам кручиниться, Виталий Родионович, – заметил мою помрачневшую физиономию князь. – Я же вас не в Дальний отправляю. До Великого дня обернетесь, ручаюсь.

До чего?! Это что же получается, дорога до Архангельска и обратно займет две недели? Вот попал… А как же Лада? Две недели я без нее не выдержу. Ну то есть выдержу, конечно… вот только злой буду, а оно мне надо, на каждой станции из поезда трупы всяких хамов вытаскивать да потом еще за них и отчитываться?

– А побыстрее никак нельзя? – на всякий случай поинтересовался я.

– Ну почему же… если не боитесь довериться ветрам и небу… – усмехнулся князь, – то можно и побыстрее. Рейсовые дирижабли отправляются каждую неделю. И тоже в понедельник. Время в дороге сокращается примерно вдвое, а комфорт ничуть не хуже, чем в «империале», уж поверьте.

– Знаете, на самолетах летал, на вертолетах, бывало. И с парашютами дело имел, а вот дирижабль… Это должно быть интересно. Решено. Летим дирижаблем, – кивнул я, но, спохватившись, уточнил: – А Вент Мирославич как, не побоится?

– Вот уж вряд ли, – покачал головой Телепнев. – Такого любителя воздухоплавания, как ротмистр, еще поискать надобно, а уж если еще и поездка за казенный счет…

– Ну и замечательно. – Я улыбнулся. Уж неделю без Лады я как-нибудь переживу. Ха! А и пришибу кого со злости, невелика проблема. Тело за борт, концы в воду, и ага. Вон, помнится, Рудольф Дизель вот так же взошел на борт парохода, а по прибытии в порт назначения на пристани так и не появился. Пропал в море. Ага. А наши северные леса тоже море, только цветом зеленое. Прорвемся… М-да, что-то меня на черный юмор пробило, а ведь я еще с Ладой не попрощался. Что ж тогда со мной в путешествии будет? Бедный ротмистр… заранее ему сочувствую. С таким «веселым» попутчиком и повеситься недолго. Ну ничего. Будем надеяться, что у него крепкая нервная система… и у остальных пассажиров тоже.

– Ну что же, если мы все вопросы решили, то пора бы и попрощаться, согласны, Виталий Родионович? – намекнул князь, с подозрением поглядывая на мою мрачно ухмыляющуюся физиономию.

– Да, конечно. Всего хорошего. Владимир Стоянович. – Я поднялся с кресла, обменялся с князем коротким поклоном и направился было к выходу, но замер на полпути. – Совсем забыл, ваше сиятельство, может, все-таки поведаете, зачем вам понадобилось из меня цирковую обезьянку делать на вчерашнем ужине, а?

– Ну уж вы скажете тоже, Виталий Родионович, – покачал головой князь. – Господа царедворцы просто хотели взглянуть на человека, умудрившегося в столь короткие сроки раскрыть сложнейшее дело, да еще и без малейшего урона для государевых интересов.

– Вот-вот, именно об этом я и говорю. Ну не верю я в простоту сановников. Уж простите, Владимир Стоянович, – вздохнул я, пропуская мимо ушей славословия по поводу сложности дела. Не было там ничего сложного. Все просто, логично и понятно. В отличие от интереса вельмож.

– Всему свое время, Виталий Родионович. Придет момент, и все узнаете, – махнул рукой князь. – А пока могу вас уверить лишь в одном, никаких негативных последствий для вас проявленный государевыми людьми интерес не несет. Наоборот, скорее, такое внимание должно быть крайне лестно.

– Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, – пробормотал я себе под нос и уже громче добавил: – Что ж, ваше сиятельство, и на том спасибо. Раз уж большего сказать не желаете.

– Не то чтобы не желаю, Виталий Родионович. Скорее уж не имею возможности. Пока не принято решение, я вынужден молчать. Уж извините. Удачного дня, ваше благородие.

– И вам того же, Владимир Стоянович.

Едва я вышел из кабинета, как ротмистр Толстоватый выудил из конторки уже знакомую мне серую папку с делом Ловчина и, сноровисто ее развернув, подвинул на край стола.

– Вот, Виталий Родионович, ознакомьтесь и подпишите. Страницы с шестьдесят восьмой по семьдесят четвертую. А я пока достану ваш печатный набор, – проговорил секретарь, – знаете, мне пришлось основательно потрепать нервы купеческому стряпчему с Волжского Новограда, пока не нашлось способа определить происхождение этого самобеглого экипажа. Кстати, если интересуетесь, Самуил Иосифович уверил меня, что их заводу вполне по силам восстановить сей аппарат. Хотя и стоить это будет немало, но все ж почти вдвое дешевле, чем обошлось бы строительство нового экипажа.

– Благодарю за заботу, Вент Мирославич, – медленно проговорил я, понимая, что теперь мне от этой консервной банки, которую здесь по какому-то недоразумению называют транспортом, вовек не отделаться…

– Не стоит внимания, Виталий Родионович, – усмехнулся секретарь. – Я ж знаю, что вам вчера совсем не до этого металлолома было. Вы лучше вот что скажите, чем вас его сиятельство пожаловал?

– В смысле? – не понял я.

– Ну как же?! Это ж, почитай, всей канцелярии известно. Уж коли, Владимир Стоянович кого из офицеров-охранителей или необмундированных в ладынинский ресторан пригласил, то непременно для сообщения о новом назначении или иной какой награде. Верная примета, ручаюсь вам. Так что не скрытничайте, Виталий Родионович, признавайтесь, что за привилегии его сиятельство пожаловал за труды ваши?

– Вот честное слово, Вент Мирославич, не было никаких привилегий или иных наград. Просто собралась небольшая компания, посидели, поговорили. Кухня, кстати, у Ладынина выше всяких похвал…

– Да полно, неужто совсем ничего? – изумился Толстоватый.

– Решительно, – кивнул я.

– Странно это, Виталий Родионович, очень странно. Не верить вашим словам я не могу… вот только не бывало еще такого у нас, – задумчиво покачал головой секретарь, водружая на стол мой кофр, и тут же повинился: – А я уж было вчера чуть в зависть не впал. Знаете, я ведь уж не первый год у его сиятельства под началом, а вот наград пока не удостоился. И тут вы… обида взяла, признаюсь честно. Но вы уж на меня зла не держите, я и сам себя за то укорил.

– Оставьте, Вент Мирославич. Здоровый карьеризм, как говаривал один мой знакомый, движет миром. А что позавидовали, так то не страшно. Ходу-то вы своей зависти не дали, верно?

– Да уж. Верите ли, самому так неприятно стало… что и наперед зарекся, – вздохнул Толстоватый.

– Ну и замечательно… Кстати, у меня же для вас новость имеется, Владимир Стоянович уверял, что она вам должна прийтись по нраву. – Я решил сменить тему, пока ротмистр не решил признать меня своим психоаналитиком.

– Вот как? – с готовностью переключился секретарь.

– Именно. Скажите, ваше высокоблагородие, как вы относитесь к путешествиям по воздуху?

– О… сугубо положительно, ваше благородие.

– Тогда счастлив вам сообщить, что дела канцелярии требуют нашего скорейшего отбытия в Архангельск, – усмехнулся я, заметив, как засверкали глаза ротмистра при упоминании воздушных путешествий.

– Дирижаблем, полагаю? – осведомился секретарь.

– А есть другие возможности?

– К сожалению, пока нет, – вздохнул ротмистр. – Говорят, в Иль-де-Франс какие-то энтузиасты ставят эксперименты с аппаратами тяжелее воздуха, но пока у них не ладится дело с конструкцией аппарата. Да и с движителями придется повозиться. Ведь паровые машины в том виде, в котором они существуют сейчас, навряд ли будут пригодны для установки на такие аппараты. В общем, это дело только в самом начале своего пути, да и честно говоря, сомневаюсь я, что в ближайшее время удастся построить такой аппарат, что смог бы превзойти наши полые дирижабли что в дальности полета, что в грузоподъемности.

Попытавшись прояснить у этого фаната воздухоплавания значение термина «полый дирижабль», я чуть не нарвался на целую лекцию по дирижаблям, аэростатам и прочим воздушным шарам. Причем ротмистр так увлекся, что мне удалось его отвлечь, лишь призвав канцеляриста к исполнению его служебных обязанностей. После чего, получив на руки временный пропуск для Лейфа, я очень быстро попрощался с Вентом Мирославичем и слинял, пока он снова не оседлал своего «воздухоплавающего» конька.

Глава 9 Летайте дирижаблями Аэрофлота…

В наступившие наконец выходные из-за суматохи сборов я еле смог вырваться в гостиный двор к волжским купцам. Все-таки хоть убожество конструкции Бусова тарантаса несколько охладило мой пыл, но полюбопытствовать, что наделали эти прародители ГАЗа, было интересно… тем больше было мое разочарование при виде трех небольших «пароходиков», выставленных купцами на всеобщее обозрение под широким, хотя и довольно низким навесом на площади перед самим гостиным двором. Очевидно, загонять эти кареты… корыта… карыты в великолепное каменное здание, чем-то напоминающее ГУМ, купцам не разрешили. Покрутившись вокруг машин и убедившись в их «пароходности» и технической беспомощности, я вздохнул и двинулся в здание гостиного двора. Погреться, да и просто походить, посмотреть… Итогом этого моего хождения по шумным лавкам стала покупка двух очень приличных златоустовских ножей, один из которых я решил оставить себе, а другой подарить Лейфу. Ну а уж прикупив подарок сыну ушкуйника, я решил, что справедливость и мое екающее при одном воспоминании о Ладе сердце настоятельно требуют и ей принести какой-нибудь симпатичный гостинец. После недолгих раздумий я оказался перед очередной лавкой, от внутреннего убранства которой у меня буквально зарябило в глазах. Подавив возродившееся, похоже, еще из детских воспоминаний острое желание немедленно смыться из этого женского царства, я глубоко вдохнул и шагнул на порог лавки, тут же попав в руки двух шустрых девушек. Едва узнав, что мне нужно, они чуть не завалили меня самыми разнообразными платками и шалями. К счастью, уже через минуту откуда-то из глубины помещения выплыла оч-чень грозная мадам самого что ни на есть монументального вида и спасла меня от смерти под грудой тканей.

– А ну кыш отсель, вертихвостки! – Моментально замершие на месте смешливые девицы тут же вернули весь товар по местам и растворились за какой-то занавесью.

– Доброго дня, господин хороший. Уж извините дочек моих, неугомонные, все им неймется. Чем могу помочь? – проговорила женщина, а выслушав мое сбивчивое объяснение, улыбнулась и кивнула. – То-то они расшумелись… Свиристелки. Знаете, кому другому я бы павлово-посадский или ж московский плат сторговала… но вы вроде бы человек не бедный, а, господин хороший?

– Голодать не приходится, – пожал я плечами.

– Ну и славно. Вот взгляните… Хорошая шаль, мерлиновская. Большая редкость.

– Какая шаль? – офигел я. Нет, ну действительно, не Мерлин же ее выделывал?! Хотя в этом мире, по-моему, вообще ни в чем нельзя быть уверенным…

– Заводчицы Мерлиной, что с Волжского Новограда. Берите, не пожалеете. В Хольмграде они ох как редки. А в европах так и вовсе раз два да обчелся.

– И что стоит? – поинтересовался я.

– Сто пятьдесят рублей, – невозмутимо ответила дама, а я чуть челюсть не отвесил. Сначала. А потом взял в руки эту шаль… и не колеблясь выгреб все бумажки из лопатника. Она того стоит. Мягчайшая, невесомая, нежная… Ее же в колечко продеть можно!

– Благодарствую, господин хороший. Будьте счастливы, – аккуратно завернув в бумагу и упаковав сверток в коробку, проговорила хозяйка лавки, и я, кивнув, вышел.

От подарков и Лада и Лейф только что до потолка не прыгали, причем мне показалось, что сын ушкуйника больше за сестренку радуется. А уж у самой Лады как глаза светятся! Неужели тетка действительно не надурила меня с ценой? А… если и надурила, Бог ей судья. Радость в этих серых глазах дороже денег.

И снова закрутилась карусель сборов… Особенно тяжело было убедить Ладу в том, что мне не нужно брать с собой семь костюмов, по числу дней моего предполагаемого отсутствия. Нет, в конце концов она уступила, но зато умудрилась отстоять две лишних сорочки и атласный халат. В общем, уезжая из дома, я был почти счастлив, как это ни странно. Нет, ну действительно, я привык путешествовать налегке, а Лада мне чуть ли не отделение чемоданов собрать решила. Так что можно представить мое состояние, когда утром понедельника я садился в экипаж к заехавшему за мной ротмистру Толстоватому, отягощенный лишь одним небольшим чемоданом и саквояжем.

Честно говоря, во время недолгой поездки за город, к посадочному полю, я полагал, что вполне отчетливо представляю себе, как должен выглядеть дирижабль. Не тут-то было. Для начала меня привела в недоумение сама посадочная площадка… Хм. Скажем так, полем здесь и не пахло. А название сохранилось еще с тех пор, как отсюда начали запускать первые аэростаты лет двадцать назад. Теперь же это место больше всего походило на классический вокзал с приподнятыми над землей двойными платформами, опирающимися на массивные арочные своды красного кирпича. Эдакие перроны, выстроенные на высоте пяти-шести метров. Как оказалось, здешние дирижабли не нуждаются в такой вещи, как причальные мачты, о которых я когда-то что-то слышал. Воздушные суда попросту заводят меж платформами, после чего аккуратно, страхуя лебедками, опускают в проем. Дирижабль становится на опоры и с этого момента отдается на попечение наземной команды. Сведения о происхождении названия «аэродрома», как и о наличии наземных команд я, естественно, почерпнул у восторженного ротмистра Толстоватого, который, кажется, готов был распространяться о воздухоплавании и обо всем, что с ним связано, сутки напролет. Тем временем экипаж остановился у широкой лестницы, ведущей ко входу в «вокзал», именуемый здесь воздушным или просто портом. Выбравшись из коляски, мы с ротмистром поднялись по лестнице, оставив подлетевшему к экипажу носильщику разбираться с нашим багажом. Впрочем, в отличие от Толстоватого, погрузившегося в думы о небе, я старался не упускать из виду наши вещи, памятуя о той встрече, что устроил мне и профессору Грацу хольмградский вокзал по приезде в столицу. Так мы миновали довольно внушительные двери вокзала и оказались в зале ожидания, отделанном не без некоторой претензии на роскошь.

До отлета «нашего» дирижабля оставалось не меньше двух часов, и Вент Мирославич предложил скоротать их в местном буфете, из которого, как он утверждал, открывается совершенно замечательный вид на «причалы» и сами дирижабли. Я согласился и не пожалел.

Сдав багаж какому-то импозантному дядьке в отутюженной лазоревой форме, мы двинулись в буфет. Ну в том, что здешние «заведения общепита» в корне отличаются от виденных на «том свете», я успел убедиться уже довольно давно. Так что для меня не стало шоком наличие в привокзальном… прошу прощения, припортовом буфете белоснежных скатертей и сияющих приборов на столах. Куда больше меня поразил вид за высоким полукруглым окном, занимавшим большую часть стены. Как раз в тот момент, когда мы устраивались за столом, на посадку зашел, иначе не скажешь, здешний дирижабль. Не знай я, что за агрегаты здесь «паркуются», ни за что не догадался бы, как называется зависший над платформами монстр. Его нижняя часть, которую и язык-то не повернется назвать гондолой, чем-то напомнила мне перевернутый вверх дном силуэт надстроек какого-нибудь трехтрубного крейсера времен Русско-японской войны. Полностью остекленный мостик с выступающими крыльями, за ним очень похожие на пароходные трубы, массивные накопители куда больших размеров, нежели уже привычные мне домашние, а над ними, с далеко вынесенными по бортам, вертикально расположенными винтами, основной корпус. Верхняя его часть скрывается меж двумя огромными многосегментными жесткими оболочками, не меньше сотни метров длиной, укрепленными ажурным, но мощным внешним каркасом из стальных балок, а перед мостиком и за накопителями расположились какие-то странные конструкции из тех же балок. Как чуть позже просветил меня Вент Мирославич, там тоже были установлены винты, только расположенные горизонтально. Замечательное чудовище! Не Толстоватый, а дирижабль, конечно.

Меня настолько поразил вид этого создания чьего-то воспаленного разума, что когда ротмистр, указывая на него, заявил, дескать, вот и наш корабль подали, я тут же предложил ему бросить к дьяволу не такой уж хороший кофий… по сравнению с тем, что готовит Лада, конечно, и двинуть на борт нашего «лайнера».

– Что, Виталий Родионович, интересно? – усмехнулся Толстоватый. – Я вас понимаю. Нигде, кроме как на Северных линиях, вы более таких аппаратов не встретите. «Свистуны» только тут и есть.

– Свистуны?

– Ну да, – кивнул ротмистр. – Прозвали их так за характерный звук. У этого типа кораблей клапанная система расположена у самого корпуса, а потому при разрежении или насыщении оболочек в кают-компании слышен тихий свист, так что по тону его даже можно определить, набирает корабль высоту или, наоборот, снижается. Да, если захотите узнать о дирижаблях вообще и нашем «свистуне» побольше, я вам, как в каютах разместимся, могу свои записи предоставить. Идемте?

– Договорились. – Я поднялся с кресла и, оставив на столе четвертак, двинулся следом за ротмистром.

А в самом дирижабле… Нижняя его часть, как оказалось, служебная. Иначе говоря, именно здесь находятся бестопочные паровые машины, управление и жилые отсеки команды. А вот пассажирские помещения, ресторан и кают-компания, все щедро отделанные благородным деревом и латунью, расположились большей частью меж оболочками дирижабля, отчего дневное освещение пришлось сделать несколько своеобразным. Иначе говоря, практически во всех помещениях, за исключением разве что кладовок, гардеробов и кухни, часть потолка была остекленной… Особенно забавно это было видеть в санузлах. Лежишь себе в горячей ванне и любуешься плывущими над тобой облаками. Полный сюр!

Приведя себя в порядок и вдоволь налюбовавшись пронзительно-синим небом над головой, я отправился на поиски ротмистра. Вент Мирославич нашелся в кают-компании и тут же потащил меня обедать в здешний ресторан. За беседой и тщательным пережевыванием замечательных стейков, щедро сдабриваемых грузинским вином, я и не заметил, как, легко вздрогнув, наш корабль оторвался от причала и начал набирать высоту. Понимание, что мы уже давно летим, пришло ко мне, когда, вернувшись в кают-компанию, я увидел за покатым «лобовым» стеклом набегающие облака и не такую уж далекую, по сравнению с видом из иллюминатора самолета, поверхность земли. За разговорами ни о чем с ротмистром и влившейся в нашу компанию парой пассажиров весьма респектабельного вида время пролетело незаметно. Как оно обычно и бывает за картами. Единственный забавный момент произошел уже ближе к концу нашей игры, когда Толстоватый задумчиво поинтересовался у меня, не стоит ли в инспекционные поездки вроде нашей включать в состав миссии Особой канцелярии сотрудников ведомства княжича Туровского. После этих слов один из игравших с нами пассажиров слегка побледнел и буквально за пять партий умудрился проиграть все, что недавно выиграл, причем так удачно, что каждый из нас получил именно ту сумму, что проиграл ему за этот вечер. Ушлый шулер, что тут скажешь. Впрочем, вспоминая описания карточных игр дореволюционных офицеров, можно предположить, что с худшими навыками шулеру, работающему в их обществе, просто не выжить…

В общем, по каютам мы разбрелись довольные. А после ужина продолжать игру нам пришлось уже втроем. Очевидно, шулер решил не искушать судьбу и заперся у себя в каюте до самого приземления. Правда, здешний ресторан еду в номер не доставляет, ну ничего, долго голодать бедняге не придется. Чуть меньше чем через двое суток мы прибудем в Архангельск… а если догадается сбежать на первом же причале, то и голодать не придется. Благо следующий заход в порт должен быть уже через пять часов.

«…К великому стыду, мы не можем не признать, что в начинании воздушного флота заслуги нашего министерства столь ничтожны, что о них стоит говорить лишь как о свидетельстве неповоротливости чиновничества и прискорбном примере замшелого ретроградства… Лишь волею и усилиями энтузиастов и многих здравомыслящих людей, кои были, есть и будут составлять основу государства нашего, стало возможным покорение великого Пятого океана… Но в наших силах сделать так, чтобы благое их начинание не осталось безвестным и принесло великую пользу Отечеству…»

Надо же, и здесь, оказывается, нашлось место своему Добровольному флоту. Правда, почему-то воздушному… но паровому, как и тот морской, что был организован на «том свете».

Я отложил в сторону солидную папку, одолженную мне энтузиастом Толстоватым, в которой он собирал и хранил всевозможные сведения о воздухоплавании. Вот интересно, кстати, а что здесь послужило толчком к созданию подобного Общества? Неужто, как и в той истории, подготовка к войне? Надо бы попробовать разговорить ротмистра…

– А что, Вент Мирославич, – поинтересовался я у своего спутника, задумчиво пускающего кольца дыма в потолок просторной кают-компании, – не знаете, с чего вдруг министр так худо отзывается о своем же министерстве?

– Я так полагаю, вы имеете в виду его вступительную речь на открытии Общества? – Ротмистр отвлекся от созерцания плывущих над ним витиеватых узоров, сплетаемых табачным дымом, и, дождавшись моего кивка, ответил: – Видите ли, Виталий Родионович, господин Паукер тогда только пришел на должность и, надо сказать, застал дела министерства в ужасном расстройстве. Уж поверьте, мне это известно как никому другому, участвовал, знаете ли, в работе проверяющей комиссии как раз под руководством Юлия Германовича. Так что нет ничего странного в том, как новый министр «пригладил» бывшее начальство путейцев. Шутка ли, они же умудрились заказать чуть ли не десяток паровозов у галлийцев! Что уж тут говорить о полном небрежении воздушным флотом?

– Извините, Вент Мирославич… – Я на секунду отвлекся, указывая стюарду на свой опустевший бокал, на дне которого мерцала теплым янтарным светом капля коньяка, и не менее пустой кофейник. Тот понимающе кивнул и направился к небольшой барной стойке в углу кают-компании, а я вновь обратился к своему спутнику: – А не поясните, в чем, собственно, проблема с иностранным заказом?

– Сразу видно, что вы человек далекий от инженерного дела, уж простите, если обидел, Виталий Родионович, – чуть улыбнулся ротмистр. – Тут ведь целых две причины для недовольства. Первая – это то, что из-за подобных кунштюков страдает наше, отечественное производство. А наши паровозы, уж поверьте, ничем не хуже западноевропейских. А вторая… И это удивительнейший пример головотяпства нашего чиновничества, заметьте. Так вот, вторая причина как раз инженерная и состоит в том, что их паровозы не предназначены для использования на нашей чугунке. В отличие от тех же галлийцев, мы не используем угольный или иной топливный ход. Соответственно на станциях у нас угля не держат. И чем прикажете топить этих галлийских чудовищ, ни на гран не использующих возможности ментального воздействия?

– Как это? – не понял я, оставляя временно причину своих расспросов. Уж очень меня заинтересовали слова ротмистра.

– Примерно так же, как и с накопителями. Только если стоящий у вас дома аппарат позволяет обогревать и освещать комнаты, то накопители в паровых машинах служат исключительно для нагрева водяных котлов, тогда как западноевропейские машины расходуют для этих целей уголь, нефть или дрова на худой конец. Так-то, Виталий Родионович. Вот вам пример вопиющей безалаберности предыдущего правления министерства. Думаю, после такого конфуза уже неудивителен тот факт, что до прихода в должность советника Паукера министерство не только никак не обозначало своего интереса к такой, несомненно, перспективной теме, как воздухоплавание, но и смело давить любые прожекты в этой области, предлагаемые иными энтузиастами к рассмотрению его инженерных комиссий, – развел руками Толстоватый, а пригубив коньяка, договорил: – Вот почему Юлий Германович был так жёсток в своих высказываниях. Хотя, как мне кажется, не стань он главой этого ведомства, и речь его о путейцах была бы умащена совсем уж непечатными выражениями…

– Интересные вещи вы мне рассказываете, Вент Мирославич. Как же получается, что галлийцы не используют столь полезное изобретение, кроме прочего позволяющее изрядно сэкономить на расходах?

– Виталий Родионович, ну что вы, право, нельзя же не знать таких простых вещей? – покачал головой ротмистр. – Посмотрите ну хотя бы на ту же Лотарингию. Типичный пример западноевропейского государства. Философия находится под жестким контролем властей еще с тех пор, когда короли брали магов под свое крыло, защищая от нападок церкви. Как результат – естествознание стало уделом лишь небольшого круга лиц, попасть в который среднему обывателю очень тяжело… Отсюда и нехватка стоящих специалистов… Ну и высокая стоимость услуг существующих мастеров. И кто же займется обслуживанием тех же накопителей? Можете ли вы представить себе машиниста паровоза в чине надворного советника или «черную команду» парохода в званиях не ниже штабс-капитана? Вот то-то. Хотя в военных целях естествознание используется очень широко. Но вот, к примеру, у нас вакуумный пассажирский дирижабль – это обыденность, а у тех же галлийцев или лотарингцев это привилегия военно-воздушного флота. И так во многом, Виталий Родионович, очень во многом. Знали бы вы, как живут там обыватели, на какие ухищрения им приходится идти, чтобы обеспечить себе сносные условия жизни, не имея возможности нормально развивать тот дар, что дала нам природа.

Да уж, ничего себе различия… С другой стороны, похоже, что западные страны идут по пути технического развития, несколько более схожему с тем, что известен мне по «тому свету».

В Архангельск мы прибыли точно по расписанию, а на выходе из небольшого воздушного порта, рассчитанного лишь на три причала, нас уже ждали коллеги из здешнего отделения Особой канцелярии. А как вы хотели? Между прочим, Архангельск довольно большой город и международный транзитный морской порт ко всему прочему. «Северные ворота Руси», как выразился в своем приветствии встречавший нас чиновник. Вопреки моим ожиданиям, теплый до духоты экипаж отвез нас вовсе не в здание канцелярии для представления здешнему начальству, а сразу в гостиницу, сопровождающие же отговорились тем, что глава отделения сейчас на Соломбальских верфях и в присутствие приедет лишь завтра с утра.

Таким образом, у нас с ротмистром появилось свободное время, которое мы, не сговариваясь, решили потратить на знакомство с городом. Честно говоря, на «том свете» я бывал в Архангельске лишь единожды, если, конечно, проезд через город в автобусе с опущенными шторами можно считать за полноценное пребывание в нем. То есть сравнивать тот и этот Архангельск мне не с руки. А посему, покачиваясь в нанятом в гостинице экипаже, я глазел в окно с интересом обычного туриста. По совету управителя гостиницы обедать мы остановились в ресторане на Плесковской перспективе. Заказали трески, запеченной с творогом, олений филей, рыбники, ну и так, хлебного, всякого разного. Раз уж выдалась возможность попробовать северной кухни, надо пользоваться, так ведь? Вот мы и попробовали. Когда через два часа мы с Толстоватым, отдуваясь при ходьбе от количества съеденного и только что не булькая от выпитого чая, усаживались обратно в экипаж, я дал себе зарок стребовать с Лейфа обещание почаще готовить по рецептам поморской кухни.

А Архангельск уже зажег фонари. Впрочем, тут нет ничего удивительного. Прилетели мы в утренних сумерках, в гостиницу приехали, можно сказать, в полдень, а в ресторан вошли, когда на улице уже начало темнеть. Короток северный день в это время года, очень короток. А рабочий день местных охранителей, судя по всему, еще короче. Поскольку приехав в обед следующего дня в Таможенный замок, где расположилось местное отделение Особой канцелярии, нам с ротмистром удалось застать лишь одного-единственного письмоводителя, который на вопрос, где мы можем найти главу отделения, невнятно проблеял, что «оне уж домой уехали». Учитывая, что место жительства своего начальника письмоводитель не знал или не захотел выдавать, а позвонить ему не оказалось возможности, за полным отсутствием в городе телефонной связи, переглянувшись с ротмистром, мы стребовали с охранителя клятвенное обещание по появлении этого «Неуловимого Джо» немедля прислать в «Морскую» нарочного. Охранитель покивал, и мы удалились. Но и на следующий день от канцеляристов не было никаких вестей. Ротмистр, уж на что привычный к вальяжности некоторых начальствующих чинов, и тот стал угрюм. Я же, понимая, что до отъезда остается всего день, а у нас до сих пор нет на руках дозволения местных властей на доступ к банковскому ящику Буса, начал свирепеть. К обеду мой взгляд, наверное, мог запросто вскипятить воду в железном чайнике, и я, смяв местный газетный листок, решил брать инициативу в свои руки.

– Любезнейший. – Спустившись в холл гостиницы, я облокотился на стойку управляющего, и тот, с готовностью исполнить любой каприз столичного гостя, приехавшего в компании с немаленьким чином Особой канцелярии, уставился мне в глаза.

– Слушаю вас, господин Старицкий.

– Понимаете, какая штука… Я приехал в ваш славный город по торговому делу, очень важному делу… Соломбальские верфи… ну вы понимаете, – кивнув на как раз спускающегося по лестнице Толстоватого, произнес я, и управляющий мелко закивал.

– Так вот представьте себе мое удивление, когда я узнал, что государственной важности дело, ради которого я прибыл, фактически висит на волоске лишь оттого, что здешний голова и начальник охранителей не могут договориться об ответственности за Соломбалу. Там горят склады, чуть ли не ежедневно происходят какие-то недоразумения, а эти двое никак не могут определить, кто должен отвечать за безопасность.

– Да уж, прескверная ситуация, – с умным видом согласился управитель. – Об их отношениях уж весь Архангельск говорит не первый год. Ну прямо кошка с собачкой…

– Вот-вот, – удрученно вздохнул я – И как в таком случае честному купцу работать?

– Поверьте, я вам искренне сочувствую, – проговорил управитель. – Но не могу взять в толк, чем могу вам помочь? Я же гостиничный управляющий, не больше…

– Представьте себе, можете, голубчик. Еще как! Мне бы свести их за одним столом, а уж там бы мы с господином ротмистром дожали обоих. И вот тут-то вы мне можете помочь. Вы ведь по долгу службы своей осведомлены о жизни города получше многих, не так ли?

– А как же иначе? – кивнул он. – Без этого в нашем деле никак. Но все-таки я не понимаю…

– О! Нет ничего проще. Вы мне только скажите, где проживают эти господа. А уж там-то, в присутствии господина ротмистра… думаю, они попросту не осмелятся отказаться от встречи.

– Знаете, а в этом я действительно могу вам помочь, – хмыкнул управляющий, пряча ассигнацию.

Заключительная глава

Всю дорогу от гостиницы до дома главы здешних охранителей и от его дома до банка Толстоватый смотрел на меня взглядом Соломина-Ватсона, в котором так и читалось: «Но черт возьми… как?!» А меня соответственно так и подмывало ответить сакраментальным: «Элементарно, мой дорогой Ватсон». Останавливало только то, что ротмистр молчал всю дорогу как рыба об лед, ну и мои вполне оправданные сомнения в способности воспроизвести характерный тембр голоса Ливанова-Холмса, вкупе с отсутствующей курительной трубкой. Впрочем, вопроса от Толстоватого я все же дождался, хотя и не того, на который рассчитывал…

– Скажите, Виталий Родионович, а почему вы были так уверены, что управляющий пойдет вам навстречу? – поинтересовался секретарь Телепнева, когда мы уже подъезжали к банку.

– Ну во-первых, для этого достаточно было увидеть блеск в его глазах при виде купюры, которую я вертел в руках, – пожал я плечами. – А во-вторых… скажите, если бы вам выдалась возможность безнаказанно поиздеваться над сильными мира сего, вы бы удержались от такого искушения? Хотя бы над теми же предшественниками господина Паукера, к примеру?

– Ну если подходить с такой точки зрения… – задумчиво протянул Толстоватый и вздохнул. – Это вряд ли.

– Ну вот… О! Приехали. – Я выглянул в окно экипажа и, удостоверившись, что наша коляска остановилась в нужном месте, распахнув дверцу, спрыгнул наземь. Следом из экипажа выбрался ротмистр с солидными, но пока пустыми саквояжами, и мы потопали к дверям банковской конторы, в которой Ловчин держал свой НЗ.

В банке нас приняли довольно спокойно. Вышедший из-за длинной, лакированного дерева стойки служащий, узнав о цели нашего визита, кивнул, и уже через несколько минут мы с Толстоватым шли в хранилище банковской конторы в весьма представительной компании, состоящей из старшего контролера, управляющего и директора конторы. В небольшом подвальном кабинете директор и управляющий засвидетельствовали наши документы, письма князя Телепнева и княжича Туровского, отмеченные подтверждающей их подлинность резолюцией главы местного отделения Особой канцелярии, и только после этого старший контролер, получив у меня и директора соответствующие ключи, отправился за целью нашего визита.

Под присмотром все тех же лиц мы упаковали содержимое ящика в специальные конверты, опечатали их, составив опись, и уложили в специально прихваченные из столицы для этой цели саквояжи. Оставив свои автографы на перечнях извлеченного из ящика имущества, контролер и управляющий удалились, а директор, убедившись, что наши экземпляры описей улеглись в саквояжи, навесил на сумки свои печати. Только по завершении этой весьма долгой бюрократической процедуры мы наконец смогли покинуть Архангельскую банковскую контору и вернуться в гостиницу, по пути завернув на почту и телеграфировав в Хольмград об удачном изъятии документов.

Судя по хмурому и осунувшемуся виду Толстоватого на следующее утро, ночью он глаз не сомкнул, охраняя наши саквояжи. Переволновался бедняга. Ну да оно и понятно. Если я правильно понял, раньше заниматься подобными делами секретарю не приходилось. А тут важнейшие документы, да после истории с похищением Хельги… в общем, можно понять человека. Перенервничал, с кем не бывает. Да и я тоже хорош. Ну что мне стоило сложить эти чертовы сумки в своем номере? Эх, все мы крепки задним умом…

Пришлось за завтраком влить в клюющего носом ротмистра не меньше полулитра кофе. Но и этого топлива ему едва хватило до посадки в дирижабль. А там он скинул сумки на хранение в капитанское хранилище и завалился спать. Ну а мне пришлось в одиночестве наслаждаться изысканным обедом в ресторане нашего лайнера. Ломтик осетра в лимонном соусе под ледяную, в прямом смысле этого слова, рюмку ерофеича, и щекочущий ноздри теплым и нежным ароматом горячий паштет из гусиной печени… Эх. Вот бы сюда тех горе-поваров, что окопались на кухнях авиакомпаний на «том свете». Глядишь, и пострелялись бы от зависти, перестав травить несчастных пассажиров всех классов своими эрзац-обедами…

Вообще путь в столицу вышел куда скучнее, чем дорога в Архангельск. Нам даже шулер в попутчики не достался. Правда, нельзя сказать, что я так уж расстроился из-за вынужденного безделья, все-таки одолженные у Толстоватого записи неплохо скрасили мой досуг, да и дирижабль за двое суток полета я излазил вдоль и поперек. Даже до машинного отделения добрался, где чуть было не огреб оплеуху от здешнего деда. Увернулся, конечно, но мата наслушался… М-да. Ну не любят механики праздношатающихся по их вотчине, не меньше чем капитан не терпит лишних людей на мостике. Но если «первый после бога» просто вежливо попросит удалиться, то стармех может без лишних слов, для вразумления и ускорения движения, и по хребтине съездить чем-нибудь увесистым. Проверено на личном опыте, так сказать, и даже «вездеход» от Телепнева, здесь мне не подмога. Ну и ладно.

У самых причалов в Хольмграде нас встретил отряд охранителей во главе со знакомым мне по «банному делу» поручиком, имя которого я так и не удосужился до сих пор узнать.

– Господа, приветствую вас. Его сиятельство приказал доставить документы в присутствие немедля по вашем прибытии. Но если вы желаете отдохнуть с дороги, у меня есть полномочия принять у вас груз здесь же, – проговорил поручик, на что мы с ротмистром только покачали головами. Правда, если отказ от такого заманчивого предложения у Толстоватого был продиктован его исполнительностью и рвением, то в моем случае причины были несколько… м-м… более меркантильными. А вдруг там найдется что-то и для меня? Да и банальное любопытство не дало бы мне спокойно наслаждаться отдыхом… от отдыха в полете, в то время как князь соизволит распотрошить саквояжи. Так что вперед, на встречу с его сиятельством.

Небольшая поездка по Хольмграду, успевшему за неделю нашего отсутствия укрыться тонким белым одеялом, и наши экипажи замерли во дворе канцелярии.

– Виталий Родионович, Вент Мирославич, добрый день. Как прошел полет? – поприветствовал нас князь, обернувшись на звук захлопнувшейся двери его кабинета. Мне вот интересно, что он такое высматривает в окне. Тот самый пустырь, что городской наместник все никак не хочет отдать канцелярии?

– Здравствуйте, Владимир Стоянович, – как послушные школьники, в унисон произнесли мы с Толстоватым.

Князь чуть улыбнулся и указал нам на свое рабочее место.

Шагнув к столу, ротмистр со вздохом облегчения поставил на него саквояжи.

– Вент Мирославич, благодарю вас, думаю, теперь мы с Виталием Родионовичем управимся сами. А вы, голубчик, езжайте домой, отдохните, приведите себя в порядок… А с завтрашнего дня жду вас на службу, – положив руку на плечо секретарю, проговорил князь. Ротмистр, действительно, выглядел не ахти как. Извелся, бедняга, за время нашего обратного пути.

В ответ Толстоватый благодарно кивнул и вышел вон. А мы остались с князем в кабинете, наедине с двумя сумками, набитыми изъятым из Архангельской банковской конторы имуществом. Телепнев уселся в свое кресло, и с полминуты мы просто молчали.

– Знаете, Виталий Родионович, – нарушил тишину князь, улыбаясь, и хлопнул ладонью по одному из саквояжей, – право слово, мы сейчас выглядим как два героя какого-нибудь модного нынче романчика о жизни уличных шевалье в Монтеррее. Не находите?

– Пожалуй, есть некоторое сходство, – кивнул я. – Открываем?

– Приступайте, сделайте одолжение, – подвинул мне одну из сумок Телепнев.

– С превеликим удовольствием.

Разбор самих документов мне пришлось отдать князю, так что мне доставались лишь те бумаги, в которых Телепнев не находил для себя ничего интересного. Поразительно, он что, все исследования своих философов наизусть помнит? Хотя… если я не ошибаюсь, то князь и сам очень неплохой «естествознатец»…

– Хм… взгляните, Виталий Родионович. Думается, это самый большой трофей, который когда-либо доставался одному ушкуйнику. С чем вас и поздравляю… капитан, – протянул Телепнев, передавая мне небольшой бювар. Открыв кожаную крышку, я пробежал глазами по лежащему на самом верху листку купчей и опешил. И что мне прикажете с этим делать? На кой, спрашивается, Бусу понадобилась паровая яхта? И уж если на то пошло, то зачем она нужна мне?! И на какие, спрашивается, шиши я буду ее содержать? А обслуживание? А жалованье команде, в конце концов?! Вот не было забот, купила баба порося…

– Э-э… Владимир Стоянович, а у вас нет на примете какого-нибудь богатого любителя морских прогулок? – придя в себя, осведомился я у князя.

– Неужто вы не рады, Виталий Родионович? – с деланым огорчением покачал головой Телепнев.

– Это, между прочим, и в ваших интересах, – прищурился я. – А ну как мне надоест гостеприимство Хольмграда да я отправлюсь в путешествие?

– Ох, Виталий Родионович, куда же подевалось ваше остроумие? – вздохнул глава Особой канцелярии. – Не берите в голову, найдем мы вам покупателя на эту посудину.

– Эк вы ее неблагозвучно-то, ваше сиятельство, – проворчал я, наткнувшись на скверную фотографию и описание своего приобретения. Очень симпатичная яхточка, кажется. Не «Штандарт», конечно, но…

– Кстати, Виталий Родионович, о вашем трофее. На завтра вам назначена аудиенция в кабинете государя. В том числе и по поводу этого вопроса. И знаете, если до сего момента, – князь выразительно указал на бювар, – еще существовала возможность, что в статьи уложения так и не будут внесены ограничивающие трофейное право изменения, то теперь этот вопрос можно считать решенным. Мне так кажется.

– Это вы к чему клоните, ваше сиятельство?

– К тому, что на подобный улов вы можете больше не рассчитывать, Виталий Родионович, – пожал плечами Телепнев. – И еще, я настоятельнейшим образом, прошу вас молчать о том, какой куш вы на самом деле сорвали, воспользовавшись прорехой в законах. По канцелярии и так уже ходят слухи, что вы чуть ли не целый паровоз у воров изъяли… И это, знаете ли, порождает некие совсем уж нездоровые желания, особенно среди младших чинов. А допускать мародерство и грабеж, пусть даже воров и злодеев, я не вправе.

– Понимаю, Владимир Стоянович, – киваю я. В самом деле, мой пример показал, что ЛЮБОЙ охранитель может воспользоваться трофейным правом, а к чему может привести подобный казус… опричнина медом покажется! Кстати… – Ваше сиятельство, так может, лучше будет отдать Бусов «пароход» в казну? Ну а уж на этом примере объявить, что, дескать, по велению государя и во избежание злоупотреблений…

– Знаете, а это мысль, Виталий Родионович. Весьма и весьма привлекательная мысль. Только… – Князь на мгновение задумался, а потом усмехнулся. – Думаю, можно будет поступить несколько иначе. Благодарю за идею. А сейчас… Вроде бы с документами мы разобрались в первом приближении?

– Вам виднее, Владимир Стоянович, – пожал я плечами.

– По-моему, закончили. Ну что ж. Тогда не смею задерживать, Виталий Родионович, – поднялся из-за стола Телепнев.

– Всего хорошего, ваше сиятельство, – кивнул я, забирая бювар. Но князь остановил мою руку.

– Заберете завтра, уже оформленным на ваше имя. Хорошо? Да не забудьте, завтра к полудню за вами заедет экипаж. Постарайтесь быть готовым ехать к тому времени, – добавил на прощание князь.

Чуть не ляпнув: «Всегда готов!», я откланялся и рванул прочь из канцелярии. Вылетев во двор, я кинулся к конюшне. Мерзнуть на улице, в ожидании проезжающего мимо лихача, мне совсем не улыбалось, а вот попробовать договориться с кем-нибудь из подчиненных Ратьши Гремиславича – другое дело…

К счастью, на моем пути, чуть ли не у самого входа в каретный сарай, попался сам Ратьша. Так что уже через несколько минут я сидел в теплом, пока еще колесном экипаже из тех, что штабс-ротмистр постоянно держал наготове, и ехал на Загородский. Домой!

Я не стану описывать радость встречи с Ладой, скажу лишь, что к ужину, приготовленному Лейфом, мы спустились очень голодными. По крайней мере, я так точно. А за столом, который Лада и Лейф теперь делили вместе со мной, сын ушкуйника попросил рассказать о поездке. И я, вспомнив данное себе после посещения архангельского ресторана слово, тут же стребовал с Лейфа обещание разнообразить наше меню поморскими блюдами, а потом уж, уступив просьбам «семьи», стал рассказывать о своей командировке, в очередной раз дивясь тому, какой интерес проявляют мои собеседники к любым мелочам, уточняя все что можно, вплоть до внешнего вида директора банковской конторы… ну прямо как Смольянина при расспросе перипетий моего хольмганга. Впрочем, может, оно и нормально для этого времени, кто знает?

Узнав, что на следующий день я еду в Кабинет сразу после ужина, Лада развила бурную деятельность, и при этом долго удивлялась моему спокойствию. Даже Лейф, уж на что уравновешенный в плане эмоций молодой человек, и тот, кажется, нервничал. А я никак не мог понять, с чего они так колготятся. Приехав в Кабинет на следующий день, понял и мысленно пообещал засыпать сероглазку гостинцами за мой франтоватый вид.

Детинец, точнее кремль, встретил меня раскрытыми настежь воротами и стоящими у них навытяжку часовыми. Нет, понятно, что они так каждый день стоят, но ведь приятно считать, что это для меня любимого такой прием устроили?

Экипаж остановился у самых ворот. Из инструкций Ратьши, выданных мне перед выездом из дома, я знал, что дальше придется топать собственными ножками, поскольку въезд на территорию кремля был разрешен только его хозяину. Ну и ладно. Здесь я еще не бывал, так что можно и пешком пройтись, поглазеть на историческую достопримечательность, так сказать. Поэтому, как только экипаж замер на месте, я открыл дверь и вышел наружу. Стоило мне пройти в ворота, как откуда-то материализовался некий свитский в изукрашенном без всякой меры золотым шитьем мундире и, коротко поздоровавшись, повел меня к зданию, которое, собственно, и было тем самым Кабинетом.

Я ожидал встречи с Рейн-Виленским, но как оказалось, он играл здесь совсем не первую скрипку. Это стало понятно, когда приемная, в которой, кроме меня, было еще человек двадцать, считая Телепнева с Туровским и собственно здешнего аналога Железного Феликса, вдруг погрузилась в тишину. В дальней от нашей теплой компании стене распахнулись двустворчатые двери, и вышедший в приемную суровый усато-бородатый дядька с массивным шестом в руке, брякнул им о сияющий лаком паркет и зычным голосом известил нас о том, что в зал вот-вот, прямо сию секунду, войдет государь Руси и царь Сибири, князь такой-то и такой-то, сякой-то и сякой-то, и прочая и прочая, Ингварь Святославич. Больше двадцати географических наименований, и всего один человек… мрак! Хм, интересно, сам государь все это время где-то за портьерой в соседней комнате ныкался, маясь от ожидания, или у них тут титулование до секунд выверено, так что бородач его закончил точно перед появлением хозяина дома?

Очевидно, мои непочтительные мысли таки отразились на лице, потому как Телепнев тут же сделал большие и очень грозные глаза. Пришлось загонять ухмылку куда подальше и с постным лицом становиться в самом конце ряда, начавшего выстраиваться от стены до стены при появлении в дверях голосистого дядьки с посохом. Сейчас он как раз отошел в сторону, и в дверях появился, собственно, сам хозяин кремля.

Моложавый, чуть полноватый, скорее даже массивный мужчина, высоколобый, с крючковатым носом и густыми бровями, из-под которых смотрят ясные, но чуть усталые глаза, одетый в полковничий мундир… ну конечно, шеф Плесковского полка… и никаких наград. Логично, если ты можешь раздавать любые награды, то, увешав ими себя самого, чем будешь принципиально отличаться от новогодней елки… имени Леонида Ильича?

Ну вот, за рассуждениями я прослушал короткую речь правителя. А он что-то интересное говорил, судя по тому, как зашевелились окружающие… А! Так вот чего они лапками-то засучили! Награждение непричастных началось.

Выскочивший с небольшим подносом субчик в свитском мундире семенил за правителем, а тот только что не автоматически брал с этого подноса небольшие коробочки и вручал каждому стоящему в шеренге, иногда что-то тихо говоря награждаемым. Стоп. По логике, я ведь тоже среди этих… «орденопросцев» стою. Это что же, и меня тоже посчитают? Однако.

Стоявший рядом со мной Телепнев получил вместо коробочки с наградой какой-то свиток, а вот напротив моей бравой фигуры правитель задержался. Глянул исподлобья и, чему-то усмехнувшись, вручил алую коробочку и уже знакомый бювар. После чего кивнул и, резко развернувшись на каблуках, окинул взглядом вытянувшийся перед ним строй. Хм. М-да, им бы не черту на полу проводить надо было, а ленточку от стены до стены натянуть, чтоб по животам равнялись. Глядишь, и строй бы более или менее нормально выглядел.

– Благодарю за службу, господа. А сейчас прошу извинить, дела государственные ждать не могут. Вы свободны, господа. Эдмунд Станиславич, вы знаете, что делать, будьте любезны, распорядитесь.

– Разумеется, государь. – Возникший за плечом правителя Рейн-Виленский коротко кивнул, и тут же Телепнев потянул меня куда-то в сторону от толпы, в которую за считанные мгновения успела превратиться компания награжденных. А едва государь покинул приемную, как все они ломанулись мимо нас на выход, причем с такой скоростью, словно за ними черти гнались. Нормально…

Через минуту зал опустел.

– Идемте, Владимир Стоянович, Виталий Родионович… государь ждет, – тихо проговорил Рейн-Виленский, отворяя неприметную дверь и первым шагая в узкий, но хорошо освещенный коридор. Несколько переходов, небольшая лестница, и мы оказались в кабинете. Обычном, по здешним меркам, а не ожидаемо помпезном. Массивная мебель строгих очертаний, несколько книжных шкафов, содержимым которых явно пользовались по назначению, а не держат ради антуража, широкий рабочий стол… пустой, в том смысле, что никаких бумаг на нем нет, а вот разложенные мелочи и письменные принадлежности ясно говорят о том, что за ним не чаи распивают, а работают. И работают много. А собственно, где же его хозяин, который, как сказал Железный Феликс, нас ждет?

– Вот теперь здравствуйте, господа, – правитель шагнул в комнату, отодвигая портьеру, за которой виднелась остекленная дверь, ведущая то ли на балкон, то ли на террасу. – Владимир Стоянович?

– Позвольте представить, государь. Это и есть тот самый Виталий Родионович Старицкий, – тут же подтянулся князь.

– Старицкий… наслышан, как же, – кивнул мне Ингварь Святославич, – что ж… позвольте мне поблагодарить вас, Виталий Родионович. Судя по рассказам Владимира Стояновича, ваше участие в деле Ловчина было весьма и весьма заметным…

– Я сделал все, что было в моих силах, ваше величество. – Я склонил голову и постарался как можно более незаметно облизнуть сухие губы. Можно сколько угодно ерничать, но вот в такой ситуации я оказался впервые. И это… нервировало.

– Не прибедняйтесь, ваше высокоблагородие, – выделив последнее слово, ответил государь и, задумчиво побарабанив по столу длинными пальцами, осведомился: – Идея с даром казне трофейного самобеглого экипажа – ваша идея?

– Его сиятельство князь Телепнев объяснил мне, чем чревато распространение трофейного закона на действия правоохранительных органов. И я посчитал…

– Да-да. Замечательно, – чуть скучающим тоном перебил меня Ингварь Святославич. – Скажите, к роду князей Старицких вы не относитесь?

– Ваше величество? – Кажется, теперь я знаю, у кого Телепнев подцепил свою манеру общения, так бесившую меня в начале нашего с ним знакомства. Вот только что имеет в виду правитель? – Честно говоря, я того не ведаю, государь.

– Как так? – не понял Ингварь Станиславич. – Разве там… на вашей родине…

– Государь, «там» в двадцатом веке происходили такие события, что половина Руси своих родичей дальше прадедов забыла. Перевороты, революции, войны… Рукописи, может, и не горят, а вот приходские и архивные книги пылают весело, ваши величество.

– Да уж. Жаль, времени у нас маловато. Хотелось бы мне послушать, что же у вас там происходило… – проговорил правитель, но тут же резко тряхнул головой, словно отгоняя несвоевременные мысли. – Впрочем, об этом можно будет потолковать и в иной раз. А сейчас откройте бювар и просмотрите документы.

Выполнив приказ, я начал перелистывать лежащие внутри бумаги, в то время как Ингварь Святославич продолжил речь.

– Итак. По размышлении мы решили принять вашу идею при наложении ограничения на трофейный закон. Но, дабы не возникало лишних вопросов и в качестве награды за скорые и верные действия, вам отдаются все права на конфискованную по делу Ловчина паровую яхту «Варяг» и выделяется денежная премия в размере восьмидесяти тысяч рублей ассигнациями. Постарайтесь распорядиться этой наградой с толком. Ну а настоящей наградой вам будет знак ордена Двух Заступников с лентой. А как вы пребываете в чине, не дозволяющем по статуту такого награждения, то… поздравляю вас надворным советником, господин Старицкий.

– Благодарю, ваше величество, – проговорил я, склоняя голову. Пусть кто-то говорит, что награды ничего не значат… Но не для меня. Что свои, что чужие. Я помню, как у деда дрожали руки, когда он брал у меня, тогда еще ребенка, из рук свой китель и после недолгих уговоров начинал рассказывать, какую награду и за что получил. Может, он и привил мне это уважение? Не знаю…

– Ну а коли с награждениями мы разобрались, поведайте мне всю эту историю. О вашем появлении в наших пенатах дозволяю умолчать, равно как и об исследовательских ваших мучениях… Только уж будьте любезны, защиту вашу снимите… – усаживаясь за стол и кивая присутствующим на кресла, потребовал государь. Ну что ж, можно и рассказать…

Из кремля я уезжал вымотанным до предела. Такого допроса мне даже мозголом особоканцелярский не устраивал.

А дома меня ждал еще один сюрприз. Едва отворив дверь, я услышал донесшийся из гостиной невнятный рев и ринулся на звук. Но стоило мне оказаться у двери, как та распахнулась, и на меня уставились налитые кровью глаза какого-то мужика.

– А-а! Явился, блудодей!!! – С этим рыком кулак незнакомца устремился к моей челюсти, и я еле успел уйти от сокрушительного удара. На автомате пробив в грудину нападающему и тут же поправив траекторию его падения хорошим апперкотом, я перешагнул через упавшее на пол тело и оглядел изрядно разгромленную гостиную. В углу, у окна застыл Лейф, из-за плеча которого выглядывала испуганная Лада.

Но не успел я спросить, что здесь происходит, как поверженный противник начал, кряхтя, подниматься с пола. Утвердившись на ногах, мужик потер скулу, наливающуюся замечательным фонарем, и, буркнув что-то вроде: «силен», двинулся к моим домашним. Остановился в паре шагов, смерил их взглядом.

– Лада. Собирайся. Ты едешь домой, – рыкнул мужик.

– Нет. – Несмотря на испуганный вид, голос сероглазки звучал твердо.

– Я сказал, ты за него не выйдешь.

– Выйду!

– Нет! Я матери твоей обещал, что замуж отдам только за владного ушкуйника!

– Выйду!

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?! – заорал я.

И в комнате повисла тишина. Гость незваный обернулся и ткнул в меня пальцем.

– Ты! У тебя корабль-то есть?

– Есть, – охренев от такой наглости, кивнул я.

Присутствующие отвесили челюсти.

– Ну, доча… Ну отчудила… А ты, охальник, докажи свои слова, – оправившись, пробурчал мужик.

– Пожалуйста, – поняв, что передо мной отец Лады и Лейфа, я развернул бювар и достал оттуда дарственную на «Варяг».

– Та-ак. Говоришь, шаль подарил ? И нож на роту дал? – словно в пустоту бросил ушкуйник и тут же вызверился на меня. – А посвататься прийти не судьба была? Я тут извелся весь, думаю, с кем моя дочка спуталась, а он! Молодежь, линьком неученая! Тьфу…

Посвататься? Шаль? Нож? Мама… кажется, я женюсь на сероглазке… и я… счастлив?

Самозванец по особому поручению

Пролог

Всё зло от них… Вот точно говорю. Если в жизни происходит какая-то пакость, то без женщины дело точно не обошлось. Проверено на личном опыте. Нет, ну в самом деле… Вот как я на жертвеннике оказался? Правильно, дура одна, дочка влиятельного человека, подсуропила. Да и здесь меня уже два раза захватить пытались, и опять без участия женщины не обошлось… Так мне же еще и пришлось эту исследовательницу из «плена» вытаскивать. Мрак, в общем. Ну да, кто бы сомневался? С моим-то везением, иначе и быть не могло…

Часть 1

Глава 1 Приятные хлопоты… оксюморон

На прошлой неделе мой будущий тесть отправился, как он выразился, «принимать корабль». Случилось это через месяц после нашего бурного знакомства, когда я, как новый владелец, получил банковским телеграфом счет из Гельсингфорса за обслуживание и стоянку «Варяга» в порту… Вот что мешало Бусу сбежать в январе, а? Оплатил бы счет и бежал… так нет, мне теперь придется раскошеливаться за стоянку. Тысяча триста рублей за год, между прочим, и плевать, что серебром в два раза меньше получается… Всё равно много. Вот кстати, и Бажен Рагнарович Белов, тесть будущий, со мной согласился. Минут двадцать белугой ревел, когда сумму узнал, потом еще два дня смурной ходил, волком зыркая… морским, понятное дело. А в конце концов плюнул и, стребовав с меня капитанские полномочия, отправился за билетами на вокзал.

Честно, провожая своего будущего родственника, я с завистью вздохнул. Вот ведь, человек при любимом деле будет… а мне здесь крутиться, к свадьбе готовиться. Мрак! Из-за грядущего события дом уже превратился в нечто среднее между штабом воюющей армии и ателье модной одежды, так меня же еще и заставляли во всем этом участвовать. Хорошо еще от выбора тканей для нарядов удалось отвертеться, переложив это бремя на Ладу и телепневского портного, а подбор блюд и поваров, которые займутся их приготовлением, я свалил на Лейфа. Но ведь помимо этого оставалось еще с полсотни нерешенных вопросов. От состава гостей и места проведения пира до набора экипажей и поисков храма, в котором будет проходить венчание… и еще, еще, еще… Жуть и ужас.

При всем при том тот же профессор Грац лишь улыбнулся, услышав однажды мои возмущения.

– Виталий Родионович, друг мой, радуйтесь! Радуйтесь, говорю я вам. Счастье еще, что старый Бажен согласился на городской обряд[1]. Не то вам пришлось бы куда как худо, уж поверьте знающему человеку. Супруга моя, Людмила Карловна, царствие ей небесное, тоже была из ушкуйной семьи, так верите ли, свадьбу начали за год готовить, а уж сам обряд, и вовсе на неделю затянулся. Так что, повторяю вам, Виталий Родионович, радуйтесь.

Ага. Порадуешься тут. Свадьба назначена на конец апреля, а в доме суета такая, что кажется, завтра уже в церковь идти! Да еще и сама Лада нервничает, словно все никак решить не может: сейчас убиться или еще немного погодить. Хорошо еще, что большую часть дня я провожу в канцелярии, или у волжских купцов… или еще где-нибудь, а то б давно сорвался.

Кстати, о купцах! Сегодня, наконец, Самуил Иосифович, ушлый хазарин-новгородец, с которым свел меня адъютант князя Телепнева, ротмистр Толстоватый, обещал устроить мне встречу с прибывшим в Хольмград мастером, из тех, что ладят «пароходы» на Волге. Но это будет ближе к вечеру, а сейчас надо выбираться из дома, пока мне еще какого-нибудь занятия по подготовке к свадьбе не нашли.

Поднявшись с постели я, в темпе вальса привел себя в порядок, надел приготовленный с вечера заботливой Ладой костюм… почему-то без пиджака… и двинулся на выход. Как я и ожидал, глянув с галереи вниз, несмотря на довольно раннее время, в гостиной уже творился сущий бедлам. По всем возможным горизонтальным поверхностям комнаты в полном беспорядке разложены альбомы, образцы тканей и какая-то вовсе непонятная мне чепуха, а присутствующая здесь же Лада уже увлеченно щебечет о чем-то с парой добровольных помощниц из числа соседских барышень. Правда, увидев меня, она тут же поднялась с кресла.

– Доброе утро, дамы, – спускаясь по лестнице, уже привычно проговорил я, чуть склонив голову. Ну да, они же здесь чуть ли не каждый день торчат. Успел привыкнуть.

– Здравствуйте, – в унисон пропели барышни.

– Как почивалось, Виталий Родионович? – Улыбнулась Лада.

– Благодарю, Лада Баженовна, прекрасно. – Сдерживая ответную улыбку, кивнул я, ступая на ковер гостиной. Спектакль! Эти девицы прекрасно знают, что мы с Ладой делим постель, однако… приличия требуют, чтоб их…

Барышни хитро переглянулись, но взглянув в мою сторону, тут же построжели, а Лада, заметив это, окинула меня испытующим взглядом и, вздохнув, взяла с кресла мой пиджак. Зачем он ей только понадобился?

– Виталий Родионович, не стоит так пугать моих подруг. – Укоризненно покачала головой сероглазка, протягивая мне недостающую деталь гардероба. Только тут я сообразил, что именно заставило барышень принять серьезный вид. М-да уж, пока я спускался со второго этажа, сбруя с «Барринсом» была незаметна, а сейчас…

– Лада Баженовна, дамы, я приношу извинения, за свой неподобающий внешний вид… – Я склонил голову и добавил: – Хотя вина за это лежит на одной сероглазой красавице, для чего-то умыкнувшей у жениха его пиджак…

Девушка вздохнула.

– Мы только хотели взглянуть на его покрой, – проговорила она. – Портной настаивал, что обычный костюм вам не понравится, и советовал внимательно осмотреть те, что он вам уже пошил.

– О, ну если так сказал великий Григорий… – Улыбнулся я, надев пиджак и скрыв под ним кобуру с барабанником. – Тогда конечно. Спорить с этим сатрапом бесполезно, лучше четко следовать его указаниям.

– Мы заметили, – хором проговорили барышни.

– Ну что ж. Если вам еще нужен пиджак его выделки, то… Лада Баженовна, вечерние костюмы в моем гардеробе все до единого пошиты Григорием Евсеевичем. Можете воспользоваться ими. А сейчас прошу прощения, но я вынужден вас покинуть. Дела.

– Я провожу вас, Виталий Родионович. – Кивнула Лада, чем вызвала очередные хитрые улыбки подружек. Ну да, не станем же мы при них целоваться…

Предупредив Лейфа, чтоб не вздумал прогулять тренировку и явился в канцелярию не позже полудня, я попрощался в холле с невестой и, выйдя на крыльцо дома, с наслаждением вдохнул холодный и свежий воздух. Мороз, установившийся еще ночью и успевший за несколько часов разукрасить окна домов причудливыми узорами, тут же принялся увлеченно щипать мои щеки и нос. Красота!

По дорожкам, очищенным смольянинской прислугой от снега, я добрался до ворот и уже хотел было выйти на улицу, как раздавшийся за спиной перестук копыт заставил меня отойти в сторону. Рядом со мной остановились запряженные тройкой сани. Легка на помине.

– С добрым утром, Виталий Родионович! – весело поприветствовала меня хозяйка дома.

– Здравствуйте, Заряна Святославна. – Я вежливо приподнял шляпу.

– Вы никак в присутствие собрались?

– Служба есть служба. – Кивнул я.

– Так нам по пути! Забирайтесь в сани, ваше благородие… ох, простите, теперь уже высокоблагородие, не так ли? – Улыбнулась Смольянина. – Я как раз на Торговую сторону еду, к старому другу-недругу по садоводческим делам нашим, так и вас до канцелярии довезу, всё по пути.

– Благодарю за предложение, Заряна Святославна, с удовольствием им воспользуюсь. Только одна просьба… Не могли бы мы обойтись без титулования, ваша светлость? – Ухмыльнулся в ответ я, усаживаясь в сани. Хозяйка только головой покачала.

– И как прознали-то, Виталий Родионович? – спросила она под перезвон бубенцов и звонкий цокот копыт покатившей тройки.

– Так ведь сами знаете, где служу. Чему ж удивляетесь? – Развел я руками. – Да и когда судебные протоколы читал, по делу Ловчина, обратил внимание. Ваш титул там упомянут… Только одного не могу понять, с чего вы его скрываете?

– Вот уж ничуть не бывало, – ответила Смольянина. – Не напоминаю лишний раз, это верно. Но уж точно не скрываю.

– А что ж так? – удивился я. – Вроде не водится такого обычая за титулованными-то дворянами? Вот помнится, и противник мой по хольмгангу своим боярским званием немало козырял.

– Ох, Виталий Родионович, так то ж поместные бояре, а Смольянины дворяне из жалованных, да не по земле, а по заводишку уральскому, малому, да серебряным рудникам, предком моим найденным. И не так давно то жалованье было. Так что, хоть род наш и графским величается, а вспоминать о нем старые роды боярские не любят. Опять же и титул наш из новых… – со вздохом взялась за мое просвещение, Смольянина.

– Вот кстати, Заряна Святославна… – заинтересовался я. – Я в Хольмграде человек новый, да и допрежь с такими материями не сталкивался, может, объясните неучу… как же так вышло-то с титулами? Тут и бояре, и бароны. С чего вдруг?

– С удовольствием отвечу, Виталий Родионович. Тут вы правы, негоже дворянину, пусть неподтвержденному, титульному да личному, таких вещей не знать. Стыдно. Тут вас, только ваше заморское происхождение и извиняет, – согласилась Смольянина. Ну да, заморское… а что еще она могла предположить, не зная моей реальной истории? Я, правда, ни о чем подобном не распространялся, но Заряна Святославна женщина внимательная и выводы из увиденного делать умеет… Ну да пусть так. К тому же её домыслы вполне сочетаются с придуманной для меня князем Телепневым «легендой»…

– Слушаю вас со всем возможным вниманием. – Улыбнулся я.

– Хорошо. – Кивнула Смольянина, на мгновение задумалась, словно стараясь сформулировать мысль почетче, и заговорила: – до Олега Строителя, прадеда государя нашего, таковых титулов на Руси не водилось. Но уж больно любил государь всё на западный манер делать. Поначалу, поговаривают, хотел и бояр в баронов да графьев переиначить, но не вышло. Еще бы! Половина из них по крови Хельговичи[2] да Гостомысловы[3] с Гедеминовичами, а вторая половина, свои роды к хану Чингизу да князю Булану[4] возводит. Невместно им, видите ли, с европейскими малоземельцами равняться. Про князей и вовсе молчу. Вон, однофамильцы ваши, какую бузу подняли. Конечно, не в одном звании там дело было… Но и без него не обошлось. Четыре года у низовских имения пылали. От Киева до Твери, пока государь их пушками вразумлял. Вразумил, конечно, знатно. Так что и по сию пору о князьях Старицких ничего не слышно, но и сам государь от своей затеи отступился. Только тем и ограничился, что титулами дворянскими стал новых людей жаловать. Офицеров выслужившихся, заводчиков, иной люд, что Руси пользу знатную принес, как тот же Ломоносов или Кулибин, к примеру. Тут уж боярам возразить нечего было, но любви к новым титулованным это, само собой, не прибавило. Ну и зависть опять же. Взять хоть Демидовых, соседушек наших уральских… Уж куда как богаты, на работах до сорока тысяч людей держат, и сами, хоть из новых титулованных, а любого боярина с потрохами купить могут, ежели не князя. И плевать им на все местнические да лествичные склоки. Ну как таким не позавидует какой-нибудь боярин, у коего кроме земли с парой тысяч арендаторов да громкого имени, предками прославленного и нет ничего более?

– Да уж. Есть чему завидовать да волком смотреть. – Хмыкнул я. – Кто ж им мешает тем же самым заняться?

– Так говорю же, Виталий Родионович, им сие невместно. – Улыбнулась Смольянина. – Ну как же! Не боярское то дело из-под земли железо выковыривать… Верите ли, и по сей день многие из них так считают… Ох, что-то я вас совсем заговорила. Вот уж и Словенская набережная. Ну, не буду вас задерживать…

Я поблагодарил Смольянину за помощь и весьма интересный рассказ и выбрался из саней, остановившихся у ворот при въезде на территорию Особой канцелярии.

– Да, Виталий Родионович, сделайте милость, коли встретите Меклена Францевича, попеняйте ему, что совсем забыл про нас. Уж который день от него ни слуху ни духу, – попросила меня хозяйка дома.

– Непременно, Заряна Святославна. Хорошего вам дня. – Кивнул я, и Смольянина, махнув мне на прощание рукой, укатила по каким-то своим делам.

Поприветствовав охранителей в холле канцелярии, я, прежде всего, направился к адъютанту Телепнева. После давешней поездки в Архангельск, мы с Вентом Мирославичем стали довольно дружны, в основном на почве увлечения ротмистра техникой, правда, по большей части, её летающими образцами. Впрочем, «сухопутные пароходы», также не оставляли Толстоватого равнодушным, а узнав, что я всё еще не расстался с желанием обзавестись самобеглым экипажем, он принял самое деятельное участие в моей затее.

– Здравствуйте, Виталий Родионович. Снова пришли наших охранителей по залу раскидывать? – Едва я появился в приемной, ротмистр поднялся мне навстречу. Обменявшись приветствиями и пожав друг другу руки, мы одновременно опустились в кресла.

– Не только, Вент Мирославич, сегодня мне и самому на занятиях несладко будет. – Улыбнулся я.

– А, Тихомир… – понимающе протянул ротмистр.

– Он самый. – Со вздохом кивнул я, и перешел к более интересной теме, ради которой, собственно и поднялся в приемную князя, вместо того чтобы прямиком направиться в зал. – Вент Мирославич, вы, помнится, обещали мне устроить встречу со знатоком производства накопителей с Хольмского завода…

– Помню-помню. Есть у нас на примете один такой умелец. Незаурядного ума исследователь, знаете ли. Гордей Белозорич Горбунов, изобретательнейший человек. Я к нему нарочного с просьбой о встрече отправил. – Кивнул секретарь. – Думается, к обеду он как раз обернуться успеет.

– Замечательно. – Улыбнулся я, поднимаясь с кресла. – Вы уж сделайте одолжение, пошлите за мной, как он с новостями вернется…

– Разумеется, Виталий Родионович. – Кивнул мне ротмистр, и я вышел из приемной.

Вдоволь погоняв по залу своих великовозрастных учеников, я отпустил их с приходом по мою душу Тишилы. Может быть охранители и хотели бы полюбоваться на то, как их тренера самого изводят учебой, но памятуя, что это может для них закончиться незапланированным занятием с длинноклинковым оружием, синемундирники, пусть и с видимой неохотой, всё же покинули зал. А вот Лейф остался… не в первый раз, между прочим. Парню явно понравились занятия у старого дуэлянта, так что он и сегодня, не дожидаясь, пока Тихомир всучит ему довольно тяжелую дубину, долженствующую изображать нечто колюще-режущее, ринулся к стойке и принялся с энтузиазмом подбирать себе инвентарь.

Этот урок закончился только в пятом часу, да и то, большей частью потому, что Лейфу необходимо было ехать домой, а за мной явился посыльный от Толстоватого. Так что, приняв душ и переодевшись, я попрощался с Тихомиром, и направился в приемную.

Секретарь князя встретил меня кофием и запиской от обещанного исследователя, в которой тот соглашался встретиться с представителем канцелярии для небольшой консультации. Что ж, это именно то, что мне и нужно. Можно было бы, конечно, найти необходимые сведения в литературе, как я собственно и собирался поступить изначально. Вот только довольно скоро выяснилось, что времени на поиски нужных мне работ может уйти просто немеряно. И вовсе не потому, что эти сведения нарочно кем-то скрываются. Всё гораздо проще и унылей, здесь, в этом мире, банально не существует еще публичных библиотек в привычном для меня понимании. Есть университетские собрания, гимназические, училищные, но они, за редким исключением, не содержат достаточно «прикладной» технической литературы. Таковая, в достойных объемах и качестве, может найтись лишь в заводских библиотеках, по закону считающихся частными и, как следствие, для меня труднодоступных. Можно было бы обратиться в Русское книжное собрание, но, как уверил меня ротмистр Толстоватый, на получение учетной карточки в этом заведении может уйти до полугода, даже для чиновников Особой канцелярии. Вот когда я с ностальгией вспомнил Интернет… Эх, да о чем тут говорить, если здесь даже Книжная палата, несмотря на свое довольно долгое существование в составе государева архива, только семь лет назад обязала всех издателей предоставлять ей в «непременнейшем порядке» по три экземпляра издаваемых ими книг. В общем, легче найти хорошего специалиста и обо всем его расспросить… а если удастся, то и привлечь к воплощению моей задумки. Поскольку технарь из меня… нет, кое-что я умею, но этого совершенно недостаточно для самостоятельной работы по созданию нормального авто.

Кстати, о специалистах, меня же еще и встреча с одним из волжских мастеров ждет… Я глянул на напольные часы в углу приемной и поспешил раскланяться с Толстоватым.

– Виталий Родионович, куда вы так торопитесь, если не секрет? – поинтересовался ротмистр, заметив мою спешку.

– Помните вы «сосватали» мне некоего Самуила Иосифовича, мастера с волжских пароходных фабрик? – осведомился я у ротмистра.

– Разумеется… О, никак он приехал? – Дошло до моего собеседника. – Виталий Родионович, не сочтите за пустое любопытство… Но не мог бы я к вам присоединиться на этой встрече?

– Отчего же? Вент Мирославич, друг мой, буду только рад вашему обществу. – Кивнул я.

– Великолепно. Тогда чего мы ждем? – обрадовался Толстоватый. «Энтузиазист», что с него взять?

Глава 2 Поспешай не торопясь, а то успеешь…

Встреча с мастером-новгородцем оказалась на удивление продуктивной. Столько информации о практической стороне здешнего автомобилестроения я еще ни от кого не получал… Как оказалось, местные «гиганты отечественного автопрома» каждый образец своего творчества собирают чуть ли не на коленке, и каждый раз с какими-то модернизациями, новшествами… В общем, всё как и положено при зарождении нового вида производства. Иначе говоря, идет активный поиск оптимума, путем шараханья о максимумы… и минимумы. Не меняется в этой концепции только одно – пар. Накопители используются точно так же, как в паровозах и паровых машинах дирижаблей и кораблей. О том, чтобы использовать в качестве движущей силы что-либо иное, местным «кулибиным» отчего-то и в голову не приходит… То же электричество, например. Ведь энергия накопителей преобразуется в него с не меньшей легкостью, чем в тепло… А где электричество, там и электродвигатели, правильно? Впрочем, возможно, я просто не вижу каких-то подводных камней. Но пролить свет на эту тему сможет как раз приглашенный ротмистром исследователь с Хольмского завода.

Кстати, о камнях, тех, что подводные. По настоянию князя я вынужден был организовать себе частные уроки по некоторым университетским курсам, включая историю, начала естествознания, право гражданское и уголовное, а также устную и письменную словесность, с тем, чтобы к осени пройти квалификационное испытание на чин надворного советника, которым меня одарил государь… Чтоб ему икалось, извергу. Этот самый минимум предметов, которые я обязан сдать, напряг меня, что называется, не по-детски. Шесть преподавателей, занятия по три дня в неделю, по два часа каждое. Хорошо еще, что всего по три предмета в день. Будь предметов хотя бы на два больше, или будь иначе составлено это драконовское расписание, и я бы от такого темпа жизни свихнулся уже на третьей неделе… Ну да ничего, выгребемся. Помнится, во время учебы на «том свете», еще и не так крутился. Или мне это просто кажется, поскольку я уже успел привыкнуть к неторопливости здешней жизни?

С началом подготовки к экзамену на чин мне пришлось основательно перетряхнуть свое расписание. О прежнем спокойном житье с кучей свободного времени теперь не могло быть и речи. В дни, когда мне не нужно было ехать в присутствие, я отправлялся на занятия с репетиторами, а закончив тренировку охранителей и занятие у Тишилы, отправлялся готовиться к свадьбе либо выполнял задания учителей.

И это еще не все. По вечерам к нам в гости стал частенько заглядывать Гордей Белозорич, тот самый исследователь с Хольмского завода. Горбунов весьма серьезно увлекся идеей создания полноценной силовой установки на основе столь хорошо знакомых ему накопителей. А некоторое время спустя к нашим беседам присоединились и Берг с Хельгой, преподающие мне начала естествознания и, после нескольких довольно специфичных вопросов с моей стороны, заинтересовавшиеся темой наших с Горбуновым встреч. Так что для общения с Ладой у меня оставался в лучшем случае один выходной в неделю… не считая ночей, конечно. Впрочем, пока наша, увлеченная расчетами и теоретизированиями, компания заседала в гостиной, моя невеста с удовольствием снимала предсвадебное напряжение, пропадая в зимнем саду Смольяниной, где помогала нашей хозяйке с выращиванием очередных образчиков флоры…

В начале апреля, изрядно помучившись с расчетами и материалами, наш самопальный опытно-исследовательский, он же конструкторский, отдел смог, наконец, создать первый образец работающего электродвигателя. Точнее, его действующую модель, состоящую из переносного накопителя и собственно движущего блока, исполненного в классическом варианте асинхронного двигателя… Почему именно его? Потому что это единственный тип электродвигателя, с которым я был в какой-то мере знаком. Ну не технарь я… не технарь. А вот Гордей Белозорич и Берг Милорадович ухватились за эту идею и выжали её из меня досуха. Рассказал всё, что помнил, и даже то, что считал забытым сразу по сдаче последнего своего экзамена по физике.

К моему удивлению, самым простым в создании модели оказалось решить вопрос с частотным преобразователем и регулятором напряжения в статоре, для получения возможности плавного изменения скорости вращения ротора. Берг с Гордеем, на мои потуги объяснить смысл и необходимость этого устройства, только снисходительно фыркнули и буквально за полчаса вплели в конструкцию машины пучок медных жил, несущих в себе тут же созданные ментальные конструкты, запитанные от накопителя, с простым выводом для управления, в качестве которого присобачили поворотные звонки, вывороченные из стен спален и служившие прежним жильцам дома для вызова прислуги. Офигеть. На «том свете», несмотря на довольно давнее «бумажное» изобретение, «в железе» подобные преобразователи появились совсем недавно, а тут два естествознатца, понимаешь, философа от физики, на коленке забацали то же самое, не приложив к этому сколько-нибудь серьезных усилий! Правда, энергию накопителей, эти самые преобразующие конструкты жрут как не в себя, да и «текут» неслабо. Так что, в реальности электродвигателю перепадает в лучшем случае половина должной энергии.

Впрочем, Гордей Белозорич пояснил, что конструкты подобного действия были разработаны чуть ли не Ломоносовым для его опытов с электричеством, и до сих пор, в том или ином виде, используются на Хольмском заводе при проведении некоторых испытаний. Но их вполне можно доработать, просто пока в этом не было насущной необходимости. Ну да это уже его епархия, вот пусть на пару с Высоковским головы и ломают… Для меня же эта демонстрация стала последним и самым убедительным доводом о том, что ментальные воздействия и естествознание вообще могут играть куда большую роль в жизни общества и его развитии, чем мне представлялось на первый взгляд… Ну, лучше поздно, чем никогда, не так ли?

Одного не могу понять. Как, имея подобные познания и возможности, здешние жители до сих пор не отказались от пара, хотя бы в пользу того же электричества? Ну ладно, паровозы, корабли… При удивительном, точнее недостижимо высоком для «того света» КПД здешних паровых установок, вопрос их замены на что-то более эффективное в применении к железнодорожному и водоплавающему транспорту пока не стоит. Но дирижабли… автомобили, в конце концов? Для них-то такой параметр, как масса, является критичным… а много ли воды утащит на себе та летающая колбаса не в ущерб полезной нагрузке, и сколько раз ей придется дозаправляться в пути? На авто же в этом случае и вовсе можно рукой махнуть. Дай-то бог, чтоб здешние «паротабуретки» хотя бы двух-трех человек увезти смогли… без багажа… за пределы прямой видимости. Так неужели здесь не нашлось своего Якоби, который устроил бы Крузенштерну катание по Неве… в смысле Волхову, на лодке с электроприводом?

Поинтересовавшись у Берга с Гордеем, известна ли им такая личность, в ответ получил лишь недоуменное пожатие плеч. Нет, эта фамилия им незнакома… И что, более никто не занимался эффектами магнетизма? Опять отрицательный ответ. Дьявол, да как они здесь хоть до лампочек додумались-то?!.

И снова облом. Берг не поленился и, поднявшись с кресла, подвел меня к настенному бра, с которого и снял абажур… Ну да, лампочка, ага, как же. Скорее уж это стеклянный колпачок над толстой витой проволокой. Никакого вакуума. И здесь конструкты… Вот ведь, уже полгода живу в Хольмграде, а не замечал. Сыщик, чтоб меня…

Нет, баста, давайте-ка лучше вернемся к нашему двигателю. Нам его еще часок-другой погонять нужно, чтобы узнать скорость опустошения накопителя в разных режимах…

Как раз на следующий день после завершения испытания этого чуда техники в Хольмград вернулся из своей поездки Бажен Рагнарович. Старый ушкуйник сразу по прибытию в Гельсингфорс загнал яхту в сухой док и занялся её доскональным осмотром, результатом которого стал относительно недорогой ремонт и несколько переделок, о которых, как и о стоимости мероприятий, будущий мой тесть лишь мельком упоминал в своих коротких телеграфных сообщениях. В марте же, закончив работы, Белов нанял временную команду и увел «Варяга» из Гельсингфорса, в Конуград[5], на новую стоянку. А оттуда уже, отпустив экипаж, поездом отправился в Хольмград.

– Как добрались, Бажен Рагнарович? – начал я разговор после сытного, «семейного» обеда, приготовленного расторопным Лейфом.

– Благодарю, неплохо. Совсем неплохо, – задумчиво проговорил в ответ ушкуйник, удобно устроившийся в кресле у «дровожорки» с трубкой в зубах. Выпустив облако ароматного густого дыма, хмурый Белов повернулся к сыну, сидящему вместе с Ладой на диване. – Лейф, принеси папку, что я оставил в холле.

Сын ушкуйника сорвался с места, приволок огромный кожаный бювар для документов, присмотревшись к которому повнимательней, я удивленно хмыкнул. На папку кто-то явно наложил не один наговор. Чего здесь только не было, и от огня, и от воды… даже на лихого человека была заготовлена пара ловушек… кажется.

– Значится так, Виталий. Я не привык ходить вокруг да около, так что приступим сразу к делу. – Мы еще до отъезда Белова в Гельсингфорс договорились о том, как будем именовать друг друга, так что никакого отторжения фамильярное, по местным меркам, обращение по имени у меня не вызвало.

– Слушаю вас, Бажен Рагнарович. – Кивнул я.

– Угу. Осмотрел я «Варяга», опробовал его, и скажу следующее. Ладный кораблик, крепкий. Но игрушка, и игрушка дорогая. Грузов на нем никаких не увезешь, разве что кое-какие пряности окупиться могли бы… или редкий чай. В общем, что-то небольшое и дорогое. Использовать же яхту в ушкуйном деле и того сложнее. Экипажу на ней всего полтора десятка человек, от мальца до кормчего. Да с дюжину пассажиров возьмет, ежели по двое в каюте считать. Защиты у яхты никакой нет, да и не рассчитана тамошняя установка на такую нагрузку. А это значит, что надо устанавливать второй комплект накопителей, да хоть пару стволов, иначе разметает, к морским чертям, эту скорлупку первым же попаданием, даже с малой дрекки, и мявкнуть не успеет. В общем, иных возможностей, кроме продажи, я здесь не вижу, – угрюмо резюмировал Белов, прихлопнув ладонью по бювару. – Тем не менее, Виталий, взгляните на бумаги, что я привез. Здесь полное описание яхты, её возможностей, оснастки, машин и наговоров. Ну и счета, куда ж без них.

В принципе, ничего другого я и не предполагал. Зачем мне нужна эта самая яхта, что я с ней делать буду? Другое дело, что без нее меня может ждать совсем другая проблема, и настроение моего собеседника, кажется, это только подтверждает. Насколько я успел узнать будущего тестя, слово свое он держит крепко, а значит…

– А что, Бажен Рагнарович, коли я эту яхту продам, вы опять про владных ушкуйников вспомните? – осторожно поинтересовался я, буквально загривком чуя, как сидящая в сторонке Лада затаила дыхание.

– Вы сначала её продайте. – Скривившись, хмыкнул Белов, уходя от прямого ответа, и скосил взгляд на напряженно прислушивающуюся к нашей беседе девушку. – Поверьте, Виталий, дело это непростое, даже учитывая, что в столице нашей куда больше склонного к подобным тратам люда, чем в любом торговом городе. Да и не стоит меня в предубежденности подозревать. Уж поверьте, зла своей дочери, я не желаю ни в коей мере и против счастья её не пойду. Иначе еще на Руяне сговорился бы с кем из ушкуйников и замуж выдал.

Всё это было сказано спокойным и даже вежливым тоном, вот только слышалось за ним нешуточное раздражение от того, что кто-то мог заподозрить старого ушкуйника в такой подлости и… растерянность? Вообще, несмотря на первую нашу, вполне себе феерическую встречу с Беловым, в последующем мой будущий тесть показал себя человеком весьма уравновешенным, спокойным и не склонным к буйству.

– Я понял, Бажен Рагнарович. – Кивнул я. – Простите за дурную шутку. Но всё же вы говорили, что дали покойной супруге слово, и я не думаю, что было бы правильно его нарушить.

– То мое дело, Виталий. – Сдвинул брови Белов. – Или вы уже на попятную идти собрались?

– Ни в коей мере. – Я покачал головой. – И вообще, я о другом. Не желаете выслушать для начала?

– Отец… – тихо проговорила Лада, и Бажен махнул рукой.

– Куда уж я теперь денусь. – Пожал он плечами. – Говорите.

– Как я понимаю, условие было поставлено с тем, чтобы ваша дочь не оказалась замужем за… скажем так, необеспеченным человеком, я прав?

– Само собой. – Кивнул Бажен Рагнарович.

– Ну что ж. Я, конечно, небогат, но кое-какие деньги у меня водятся, – проговорил я. – Есть и яхта. Пусть это не полноценный ушкуй, но неужели все подряд руянские корабли несут на себе пушки?

– Нет, конечно, – вякнул было Лейф, но тут же сник под суровым взглядом отца.

– Тогда предлагаю поступить следующим образом. Мы продадим яхту, но лишь после свадьбы. Таким образом будет соблюдена и воля вашей покойной супруги, и ваша дочь будет замужем за обеспеченным человеком.

– Виталий, а вы понимаете, что в случае, не дай бог, развода вы лишитесь половины выручки за яхту? – не обращая никакого внимания на возмущенный писк Лады, проговорил Белов.

– Бажен Рагнарович, я не буду убеждать вас в невозможности такого исхода, это было бы глупо. В жизни всякое может случиться. Но знаете, в моих краях есть такая поговорка: «Легко пришло, легко ушло». Эта яхта – мой трофей, причем трофей нечаянный, я за ним не гнался и на него не рассчитывал. Так что…

– Точно ушкуйник. – Покачал головой Белов и вдруг расплылся в искренней улыбке. – Но хитер. Не волк, лис, сущий лис. Порадовал старого… Ладно уж. Уговорили вы меня, Виталий. Действуйте, как решили.

– Замечательно. – С облегчением вздохнул я. – Ну а раз так, то предлагаю сразу после торжества отправиться в небольшое морское путешествие. Надо же хоть раз на «Варяге» пройтись…

От радостного вскрика Лады у меня чуть уши не заложило.

– Хм, и далеко путешествовать собираетесь? – Приподнял бровь Белов, когда радость Лады несколько поутихла. Поднявшись с кресла, ушкуйник вытащил из бювара кипу бумаги и направился к обеденному столу. Разложив на нем листы, на поверку оказавшиеся довольно подробной картой Европы от Средиземного до Варяжского моря, он подозвал нас.

– Далеко не получится. Боюсь, в дальние страны меня Особая канцелярия не пустит. По крайней мере, в ближайшее время. – Развел я руками, разглядывая карту. – А вот по соседям ближним почему бы и нет? Отправимся из Конуграда. Заглянем на Готланд, потом в Стекольну, Гельсингфорс, а там можно и в обратный путь, через Колывань и Мемель.

Этот маршрут я придумал не случайно, вспомнилась мне одна из наших недавних бесед с Высоковскими, где мы обсуждали привлечение исследователей для работы над различными узлами будущего электромобиля.

– Интересно… – Пыхнув трубкой, кивнул Белов. – И не жалко вам будет таких сумм? Путешествие-то не на сто рублей потянет, а?

– Да черт бы с ними, с деньгами. – Отмахнулся я. – Когда еще удастся такую прогулку устроить…

– И то верно, – согласился Бажен Рагнарович. – Только предлагаю, для начала, зайти не в Висбю, а на Руян, оттуда в Карлскруну… Там будет проще получить адрес. А уж потом можно будет и до Готланда прогуляться…

– Адрес? – не понял я.

– Ну да. Право заходить в любые порты иностранного государства без досмотра груза. Конечно, Свеаланд и Венеды это не галлийские Порты и Нордвик Дан, отношение к русским кораблям там много доброжелательнее, но всё же законы лучше соблюдать… – ответил Белов.

– Вам виднее, Бажен Рагнарович. – Пожал я плечами.

– Это еще почему? – удивился ушкуйник.

– Ну так, а кто вы у нас по судовой роли «Варяга»?

– Но… – На мгновение мне показалось, что Белов выбит из колеи.

– Неужто вы имеете что-то против, Бажен Рагнарович? – недоуменно поинтересовался я.

– Ох, Виталий… – Покачал головой ушкуйник и хмыкнул. – Ну да ладно. Так тому и быть. Только вы уж учтите, что ранее чем через седмицу после свадьбы в путь мы отправиться не сможем. И то это, если я сейчас себе помощника толкового отыщу, коего в ближайшие дни на «Варяг» и отправим, для подготовки к выходу. Впрочем… этот вопрос, думается, я смогу решить в ближайшее время, равно как и вопрос с командой.

– Вот и отлично, Бажен Рагнарович. – Кивнул я. – Ну, а если понадобится какая помощь, обращайтесь. Сделаю все, что в моих силах.

– Понадобится, уж вы не сомневайтесь. – Усмехнулся будущий тесть, кивая на выглядывающие из-под неплотно прикрытой крышки бювара листы счетов. – На подготовку путешествия деньги нужны, и немалые.

– Сколько? – Понимающе кивнул я.

– Ежели с запасом, да с полной уверенностью, то тысячи три-четыре. Но через две недели смогу сказать точнее. – Вздохнул Белов.

– Серебром? – осведомился я и напоролся на недоуменный взгляд старого ушкуйника.

– Господь с вами, Виталий! – Махнул он рукой. – Ассигнациями. Все ж не усадьбу покупать-то будем.

– Что ж, это не проблема, Бажен Рагнарович. Завтра же заедем в банковскую контору на Людинов конец, а оттуда к стряпчему, составим новую доверенность… и договора, для вас и экипажа.

Белов принялся было возражать, убеждая в совершенной ненужности такого официоза, но я, наученный горьким опытом «того света», всё же настоял на своем. И дело здесь вовсе не в подозрительности, а в твердом знании, что в море, как и в армии, не может быть двух командиров. Вот пусть так и будет. Белов – капитан, ему и командовать. А я пассажиром побуду. Так же и с матросами. Понятно, что у ушкуйников с этим проще. По словам Белова, если уж ватажник слово дал и с атаманом по рукам ударил, то до тех пор, пока с похода не вернется, против воли атаманской ни слова не скажет, а вот с обычными матросами, черт его знает, как может дело обернуться. Так лучше уж все условия на берегу обкашлять, лишним это не будет, честное слово.

Попрощавшись с засобиравшимся до дому Баженом Рагнаровичем, мы проводили его до дверей, после чего Лада с Лейфом сбежали на кухню, а я, вернувшись в гостиную, уселся в кресло у камина.

Вот, казалось бы, куда я намылился? Какое может быть путешествие, если Особая канцелярия до сих пор надо мной нависает и приглядывает… Но мне кажется, всё получится, как надо. Позавчера Хельга, до сих пор посматривающая на меня с благодарностью, отчего Лада уже даже начала нервничать, обмолвилась, что работа по проекту «Лед» наконец закончена, и вскоре в «Университетском Вестнике» должна выйти первая статья о новых теоретических разработках группы русских философов в области создания и видоизменения тонких оболочек человека. Не знаю, к добру эти вести или к худу, но очень надеюсь, что Телепнев не упрется рогом и не вздумает на меня давить. Черт, да я даже согласен на присутствие его охранителей на яхте во время круиза… Хм. Осталось узнать, согласен ли на такое сам князь.

Я вздохнул и, решив, что мне не помешает чашка чая, отправился на кухню.

– Ну, и когда ты расскажешь о… – комично-грозным тоном проговорил Лейф, но Лада его тут же перебила:

– Скоро, братец. Думаешь, это так просто? – В голосе девушки послышалось явное раздражение и… неуверенность?

Тут я осознал, что застыл у приоткрытых дверей кухни, и, попеняв себе на неизживаемые профессиональные привычки, вошел в кухню. Лада резко обернулась и, увидев меня, искренне улыбнулась.

– Чаем напоите? – поинтересовался я, устраиваясь у огромного кухонного стола. Брат с сестрой тут же засуетились, и уже через минуту Лада поставила передо мной поднос с чаем, после чего подошла ко мне и, обняв за шею, уселась на колени, ничуть не стесняясь краснеющего брата.

– Устал?

– Есть немного. – Кивнул я, перебирая пальцами водопад её распущенных волос.

– Поня-ятно, – со вздохом протянула Лада, порываясь встать. Но я тут же обхватил её за талию.

– А что ты хотела? – прижимая к себе девушку, спросил я.

– Я… ты не сходишь со мной в зимний сад к Заряне Святославне? – проговорила Лада.

– Почему же? С удовольствием. – Я покосился на парящий чайник и махнул на него рукой. Успею еще чаем налиться. – Идем сейчас?

– Идем. – Улыбнулась красавица, вскакивая с подлокотника. На этот раз я не стал её удерживать а, поднявшись со стула, двинулся следом к выходу, оставив Лейфа заниматься своими важными кухонными делами.

Не знаю, зачем я ей там понадобился, но отказываться от посещения вечно цветущего смольянинского сада не стану, поскольку лучшего места для отдыха, чем её оранжереи, не найти, уверен. Да и интересно же, что еще задумала моя невеста…

Глава 3 Подарки бывают разные…

Любопытство сгубило кошку. Кажется, это так называется? В моем случае любопытство только оглушило, а зеленая тоска наверняка добьет мое бесчувственное тело… в самое ближайшее время. Ногами запинает, ага. Потому что наслаждаться цветущей роскошью зимнего сада, медленно и вальяжно вышагивая по его тропинкам, это одно, а вот носиться по нему сломя голову, вслед за будущей супругой, чтобы как можно быстрее добраться до очередного шедевра Смольяниной и выслушать короткую десятиминутную речь о нем, с постоянными оговорками а-ля «этот охренипулос офигитилис будет замечательно смотреться в свадебном букете»… это совсем, ну совсем другое дело. Кажется, десять минут можно и потерпеть… вот только не зря зимний сад Заряны Святославны считается одним из лучших в Европе, это значит, что таких шедевров в нем не один десяток… так что лекция по ботанике, на которую я, по собственному недомыслию, нарвался, грозила затянуться не на один час.

Положение спасла хозяйка этого великолепия. Найдя нас в одном из садовых павильонов, она с одного взгляда на мою приклеенную улыбку въехала в ситуацию и бесстрашно ринулась спасать мой угасающий от напора ботанической информации разум. Так что, уже через десять минут я был выпущен на самостоятельную прогулку по саду… Кайф.

Расслабившись, я и не заметил, как мысли вернулись к озвученной сегодня идее морской прогулки… Хотя какая уж там прогулка? Круиз, он и есть круиз, если уж говорить привычным мне языком. Проблема-то не в этом, а совсем даже в ином. Его сиятельство князь Телепнев Владимир Стоянович, глава Особой Государевой канцелярии и мой непосредственный начальник… Вот это настоящая проблема. Как уговорить его отпустить меня в путешествие по Балтике, точнее Варяжскому морю, как здесь его принято называть? После давешнего приключения с Бусом Ловчиным, князь чуть не заделался самым натуральным параноиком… Так что вероятность получения разрешения на круиз по сопредельным, хоть и дружественным, союзным Руси, Венду и Свеаланду, стремится к нулю. Если только… В моем мозгу забрезжила смутная идея, повертев которую так и эдак, я повеселел… Хм, а почему бы и нет, если правильно подать мысль, то ведь может и прокатить… Как там было в «Кавказской пленнице»: тот, кто нам мешает, тот нам и поможет, да? Вот и попробуем. Через два дня мне как раз надо будет явиться в присутствие, вот тогда и поговорю с князем. Глядишь, и выгорит моя задумка…

Вынырнув из размышлений, я окинул взглядом царящее в саду буйство красок и, довольно улыбнувшись, направился в обратный путь, на поиски Лады и хозяйки дома. Все-таки, замечательное место сотворила Заряна Святославна.

К моему приходу, правда, Смольянина уже ушла по своим делам, а немного успокоившаяся Лада начала выглядывать меня среди зарослей здешней флоры.

– Неужто ты всё уже осмотрела и выбрала? – поинтересовался я, выходя к невесте.

– Если бы. Заряна Святославна убедила не устраивать многоцветья, теперь вот не знаю на каком сочетании остановиться, – задумчиво проговорила Лада.

– Что бы ты ни выбрала, я уверен, это будет прекрасно, – подхватывая её под руку и увлекая к выходу, проговорил я.

– Льстец. – Улыбнулась Лада. Но попыток вернуться в сад не предприняла. И замечательно, сад у Смольяниной, конечно, выше всяких похвал, но и меру надо знать… Короче, хорошего понемножку.

К нашему возвращению забытый чай был уже оприходован довольным Лейфом, и Лада, глянув на часы, отправилась наверх готовиться ко сну, уже с галереи огорошив меня заявлением, что завтра съезжает к отцу. Честно говоря, я был выбит из колеи. Почему?!

На этот вопрос, заданный закрывшейся за девушкой двери гостевой спальни, ответил Лейф.

– Так ведь до свадьбы-то, почитай, меньше месяца осталось, – прогудел сын ушкуйника, шумно отхлебывая чай из огромной кружки, притащенной им с кухни. Пить сей напиток из сервизных чашек Лейф отказывался напрочь.

– И что? – не понял я.

– Ну так обычай такой, нельзя вам до свадьбы… вообще… ну и видеться тоже. – Чуть смутившись, проговорил новик. Вот дела… а заранее предупредить меня можно было?

– И почему же мне раньше никто этого не сказал? – Я вздохнул.

– Я думал, Лада вам сказала. – Пожал плечами Лейф.

– Понятно. Вот, значит, о чем она… – начал я, но осекся.

– А?

– Да нет, это я так… О своем, о жениховском… – Отмахнулся я. Грустно это, конечно, но… Чую, если настою на своем и не отпущу Ладу к отцу, то о дальнейших хороших отношениях с тестем мне придется забыть, если не навсегда, то надолго. Эх, ладно уж. Месяц можно и потерпеть.

– Виталий Родионович… – прервал мои раздумья Лейф.

– Что?

– Вы бы глянули бумаги, что отец привез. Он бы тогда уж с завтрашнего дня смог работу начать.

Я кивнул, и передо мной на стол опустился принесенный Беловым бювар. Отдав мне папку, сын ушкуйника тут же изобразил непреодолимую тягу ко сну и, пожелав покойной ночи, слинял, оставив меня один на один с кипой бумаг. Хитёр бобёр. На разбор всех документов и счетов у меня ушло около полутора часов, по истечении которых я почувствовал огромное желание вырубиться следом за моими домочадцами… и не стал ему противиться.

Следующим утром меня разбудил какой-то странный шум в гостиной. Одним движением выудив из-за спинки кровати припрятанный там «Сварскольд», я скатился с кровати… и тихо выматерился, услышав очередную перебранку Лейфа и Лады. Это уже становится традицией… Потерев ушибленное при падении колено, я поднялся с ковра и, вернув барабанник на место, двинулся в ванную, приводить себя в порядок.

Сборы и отъезд Лады, поездка с Беловым на Людинов конец к нотариусу и в банковскую контору, визит к репетитору по праву… За этот день я просто-таки умотался. А на завтра еще намечена встреча с Высоковским и поездка к Горбунову, и это в мой законный выходной… В общем, по возвращении домой меня хватило только на то, чтобы поесть Лейфовых разносолов, предупредить по телефону Берга Милорадовича и Гордея Белозорича о скорой встрече, после чего, добравшись до постели, я вырубился, едва моя голова коснулась подушки.

Ввиду праздного дня, поймав лихача, я отправился не в канцелярию, а на Неревский конец, на квартиру к Бергу Милорадовичу, недавно переехавшему в новый доходный дом, что выстроил кто-то из «золотых поясов»[6] на Козьмодемьянской улице, как раз напротив церкви, в честь покровителей которой она и была названа. Как я заметил, кстати, это единственная улица в Хольмграде, в названии которой присутствуют церковные корни. Уж отчего так, не знаю…

Отпустив извозчика, я, под присмотром дюжего дворника в вычищенном холщовом фартуке, поднялся на высокое крыльцо нужного мне белокаменного дома и вошел в вестибюль, обитый лимонного цвета обоями и устланный, вопреки моим ожиданиям, не паркетом, а исполинских размеров досками мореного дуба. Уж не знаю, что подразумевали под доходными домами на «том свете», но здесь я нашел ту же обстановку и атмосферу маленького домашнего отеля, что и у Смольяниной. Встретивший меня у дверей местный проводник (то ли метрдотель, то ли управляющий… или вовсе дворецкий, не силен я пока в их классификации, не дается она мне, хоть убей), наряженный в очень приличный «дневной» костюм, осведомился о цели моего визита и, узнав, что я приглашен к Высоковскому, утвердительно кивнув, проводил мимо приоткрытых застекленных дверей салона к изогнутой, украшенной изящной резьбой, массивной деревянной лестнице, всё из того же мореного дуба. Представляя себе прочность этой древесины, я не мог не восхититься тонкостью её отделки. А уж стоимость этого шедевра должна быть как бы не на порядок выше цены такой же лестницы из каррарского мрамора… Ничего так место для жилья подобрал себе Берг Милорадович. Поднявшись на второй этаж, мы свернули на галерею, проходящую прямо над салоном, и остановились у тяжелых двойных дверей ведущих, как я понял, в апартаменты Высоковского.

К моему удивлению, меня встретил не только хозяин квартиры, но и его сестра. Как оказалась, после событий прошлого года Берг и Хельга решили «дуть на воду» и, съехав со своих прежних квартир, арендовали эти апартаменты, что оказалось еще и выгоднее раздельного проживания, поскольку эта квартира обошлась им всего в полтора раза дороже, чем их прежнее жилье.

– Ну вот, – огорчился я, когда, после осмотра апартаментов, мы устроились в гостиной, за чаем. – Переехали, а новоселье зажали.

– Что, простите? – не понял меня Берг.

– Ох, не обращайте внимания, Берг, – отмахнулся я. – Я только хотел сказать, что не худо было бы отметить ваше новоселье. И только.

– О. Но ведь мы не собираемся выкупать эту квартиру, – тут же бросился пояснять мой долговязый собеседник, пока его сестра разливала по чашкам крепкий черный чай. – Вот построим свой дом под Хольмградом, тогда-то и будет праздник.

– Неправильно это. – Покачал я головой, не уставая удивляться серьезности Берга, и его, иногда, напрочь отрубающемуся чувству юмора. – Праздновать надо не какие-то события, они лишь повод, не более.

– Вот как? – Подвигая ближе ко мне блюдце со слойками, проговорила Хельга. – Интересно. А как, по-вашему, должно праздновать?

– По велению души, Хельга Милорадовна. Исключительно по воле ее, тогда и праздник будет в радость и любые условности в тягость не станут. Уж поверьте человеку, который до сих пор к иным столичным экивокам привыкнуть не может, – заключил я, и мои собеседники сдержанно рассмеялись. Они уже не раз становились свидетелями моего ворчания по поводу подготовки к свадьбе, да и мое отношение к условностям традиций и этикета, вовсе не было для них секретом.

Постепенно наша легкая беседа перешла в деловое русло, и я, наконец, смог озвучить свою идею.

– Хельга Милорадовна, помнится, вы говорили о том, что неплохо было бы пообщаться с вашими коллегами по поводу проекта… А как на это посмотрит Владимир Стоянович?

– Вообще-то, он совсем не против. Более того, без помощи его сиятельства наша статья вряд ли бы так скоро вышла в «Вестнике», – проговорила Хельга. – Кажется, после тех событий, князь пришел к выводу, что шила в мешке не утаишь, и готов открыть наши теоретические наработки. Но вот как это организовать? Приглашать коллег в Хольмград выйдет довольно накладно, а ближайший большой философский диспут будет проходить лишь через полгода, в Ахене.

– А вам обязательно нужно встретиться… хм-м, в большой компании? – протянул я.

– Что вы имеете в виду? – не понял Берг.

Разъяснив Высоковским, что именно я имею в виду, в ответ получил такую бурю положительных эмоций, что мне стало даже неловко за все те слова, что они мне на радостях наговорили. Вот уж действительно, кому что, а философам лишь бы поболтать…

Когда страсти немного улеглись, я признался, что на эту тему с князем еще не общался, и очень надеюсь на их помощь в уговорах. Берг и Хельга были готовы ехать к Телепневу в ту же секунду, но меня это не устраивало. Первую беседу со своим работодателем я хотел провести один на один. А вот если эта атака не удастся, тогда и подключу Высоковских… А может даже и Сакулова. Хоть начальник исследовательского отделения и отворачивается до сих пор при каждой нашей встрече, делая вид, что мы не знакомы, но он фанатик от науки, и стоит ему прознать о моей затее, поддержит её со всем своим пылом. А уж как сей господин умеет капать на мозги, это что-то. Более нудного, настойчивого, упертого ос… м-да. Ну, в общем, быть Сакулову моей тяжелой артиллерией.

Уговорив Высоковских подождать итогов моей первой беседы с князем, я откланялся. Время шло к обеду, а мне еще нужно добраться до дома, переодеться и ехать к Горбунову на Хольмский завод. Нет, если бы Гордей Белозорич принимал меня у себя, как поступили Хельга и Берг, я бы не стал даже затевать эту чехарду с переодеванием. Но Горбунов назначил встречу на заводе и, появившись там в утренней визитке, я буду тут же отнесен в разряд посетителей по личному делу, каковых, по словам исследователя, на территорию завода попросту не пускают. С другой стороны, если бы я с утра пораньше приехал к Высоковским в официальном костюме, да с лентой ордена, то поставил бы их этим в неудобное положение. Утро, по здешним правилам, время личных визитов, так что гость, прибывший «при параде» до обеда, как бы переводит свой визит в ранг официального, со всеми вытекающими последствиями. А уж учитывая, что о своем приходе я оповестил их не карточкой, а по телефону… Короче, значило бы это мое к ним неуважение, необоснованное высокомерие и конец любым доверительным отношениям. Дьявол, кто бы знал, сколько нервов я угробил, пока разобрался в этих идиотских правилах. Спасибо Ладе, натаскала.

Доехав до дома на очередном лихаче, я обнаружил, что мой новик куда-то слинял. Впрочем, прочитав оставленную им записку, найденную на столе в гостиной, никаких возражений у меня не нашлось. Сын ушкуйника, вместе с соседскими барышнями, отправился проведать свою сестру и помочь ей обустроиться в квартире отца. Это он молодец, а если еще догадается от меня привет передать, вообще героем назначу. Кстати, к следующему его визиту к Ладе надо будет у Заряны Святославны букет выпросить, уж его-то моя невеста может принять? Заодно ее фирменными медовиками полакомлюсь… Повар у Смольяниной готовит их просто изумительно, м-да…

Переодевшись в похоронно-черный, официальный костюм-тройку и надев на шею ленту с малым знаком ордена, я двинулся к выходу. Пальто, шляпа, перчатки, трость… Да, трость. Она у меня особая, ладожскими мастерами на заказ сделанная. Утяжеленная и с клинком в рукояти, как раз для таких вот выходов, когда кобуру под пиджак не нацепишь. Стилет, конечно, не огнестрел, но хоть что-то…

До завода я добрался за час. Хольмское производство расположилось в пяти верстах от города, сразу за предместьями Плотни. Гордей Белозорич встретил меня в своем кабинете, куда я попал не без определенных трудностей. Как оказалось, на этом заводе охрана поставлена не хуже, чем на каком-нибудь почтовом ящике «того света», так что прежде чем я добрался от проходной до владений Горбунова, прошло добрых полчаса.

Гордей Белозорич – педант, каких мало, аккуратнейший человек. Тщательно следящий за собой пятидесятилетний мужчина с небольшим брюшком и вечной полуулыбкой на устах, он искренне расстраивается, замечая какой-либо непорядок, и тут же стремится его извести всеми возможными способами. Я своими глазами видел миллиметровые риски на обороте его расчески, с которой он практически не расстается и с помощью которой приводит в порядок свои пышные бакенбарды. И ничуть не сомневаюсь, что эта линейка служит ему как раз для выравнивания и восстановления симметрии этих самых бакенбард. Так вот, заглянув в его кабинет, больше похожий на маленькую мастерскую, я был ошеломлен. Такого грандиозного беспорядка мне видеть еще не доводилось. Нет, может быть, он и не был столь грандиозен, как мне показалось на первый взгляд, но этот кавардак никак не вязался с привычным уже образом исследователя, хотя по всему было видно, что Горбунов отлично ориентируется в этом нагромождении справочников, деталей и разрозненных листов различных чертежей, и их положение в пространстве ему совсем не в тягость.

– Прошу прощения за беспорядок, Виталий Родионович. Знаете, когда я работаю над чем-то интересным, решительно не хватает времени на уборку, – повинился исследователь. – А работа над новым накопителем для вашего автомобиля, надо сказать, захватила меня целиком и полностью.

– Не стоит извиняться, Гордей Белозорич. – Отмахнулся я, проходя в глубь кабинета, следом за его хозяином. – Тем более что в возникновении этого беспорядка некоторым образом виноват я сам…

Недрогнувшей рукой смахнув со стула кучу железяк, Гордей Белозорич тут же аккуратно протер сиденье белоснежным платком, выуженным из кармана длинного, похожего на дворницкий фартука, и, гостеприимно указав мне на стул, запалил небольшую плитку. Взгромоздив на нее потертую медную турку, исследователь прилип к плите. Правильный подход, по-моему. На огне кофе, как и молоко, не терпит невнимательности, а Гордей Белозорич любит сей напиток ничуть не меньше, чем я, и как мне уже удалось пару раз убедиться, мастерски его готовит… хотя до таланта Лады ему, конечно, далеко.

А еще Горбунов терпеть не может долгих бесед ни о чем. Нет, он, как и принято здесь, при встрече интересуется здоровьем собеседника и его близких, скажет пару слов о погоде, но если у него имеется какой-то интерес к своему визави, то уже через три минуты перейдет к делу, если же разговор пуст, то через те же три минуты исследователь откланяется и исчезнет. Так что наш кофе еще не успел подняться, а мы с Гордеем Белозоричем уже вели вполне предметный разговор. Правда, здесь начала сказываться дотошность и педантичность исследователя, и в результате из его кабинета я вышел лишь спустя полтора часа. Зато разжился согласием на его участие в моей авантюре, если она, конечно, состоится. Правда, исследователь не был уверен, что сможет сам присоединиться к нашей теплой компании, все-таки он не хозяин на заводе, и не может настолько вольно распоряжаться своим временем. Но зато он обещал, что в этом случае предоставит нам одного из своих наиболее толковых помощников. И даже это было уже немало.

Вопреки моим ожиданиям, оставленный у ворот завода извозчик всё же дождался моего появления, так что не пришлось долго искать под начинающимся дождем кого-то, кто мог бы доставить меня обратно в Хольмград. Порадовавшись своему сегодняшнему везению, я уселся в коляску, и мы покатили в город.

Время было уже послеобеденное, а я ведь даже не завтракал. Так что, проезжая мимо приснопамятного «Летцбурга», в котором состоялось мое знакомство со столичной кухней и военной мощью Руси, я тормознул своего лихача и, одарив его серебряным рублем, подхватив трость, направился ко входу в заведение. Офигевший от размера полученной платы, извозчик прогудел что-то в бороду и, гикнув, умчался, пока странный пассажир не передумал.

Устроившись за столом, в ожидании своего заказа, я открыл записную книжку, с которой в последнее время почти не расставался, чтобы еще раз пробежаться по заметкам, относящимся к создаваемому нами автомобилю. Ведь для постройки авто, в том виде, который меня интересует, недостаточно просто собрать силовую установку. На кой мне телега с электродвигателем?

От просмотра записей меня отвлек голос подошедшего к моему столу молодого человека в цивильном костюме, с рукой на перевязи.

– Господин Старицкий, если не ошибаюсь, – проговорил он, глядя на меня из-под густых черных бровей. Я присмотрелся к нему. Тонкие и резкие черты лица, молод, скорее даже юн, но это не так бросается в глаза, из-за его серьезности… и жесткости, что ли? Невысокий, отлично сложенный молодой человек… Где же я его видел?

– Вы не ошиблись, господин… – с вопросительной интонацией проговорил я, разглядывая своего неожиданного собеседника.

– О, прошу прощения, мы не были представлены, – чуть смутился молодой человек. – Дес… Полусотник отдельного пластунского отряда Второго добровольческого полка Мстиславской Ларс Нискинич.

– Старицкий, Виталий Родионович. Присаживайтесь, – поднявшись, ответил я. И все-таки откуда я его знаю?

Дождавшись, пока визитер устроится за столом, напротив меня, я тоже сел.

– Вы, должно быть, меня не помните, Виталий Родионович, – начал Мстиславской. – Я был в компании офицеров, которую год назад вы «учили вежливости» на выходе из этого ресторана.

– Точно… – Кивнул я, вспомнив наконец, где видел своего смущенного собеседника. – Это же вы кричали боярину Голове, чтоб тот двинул мне в зубы… Да уж. Помнится, мой начальник после тех событий, изрядно напугал меня перспективами хольмганга со всем офицерским составом «плесковичей». Но после боя с десятником всё затихло. Неужто, по истечении целого года, вы решили-таки продолжить выяснение отношений?

– О нет, Виталий Родионович. – Замахал здоровой рукой Мстиславской. – У меня было время подумать, да и я уж давно не состою в «плесковичах», как вы выразились… Дело совсем в другом. Я надеюсь, что вы не держите на меня зла за ту выходку?

– С чего бы? – Пожал я плечами, с интересом поглядывая на полусотника. – Ваша компания еще тогда расплатилась по счету, а Голова к тому же принес мне свои извинения… Да и вы, как я смотрю, сильно изменились за этот год.

– О да… – чуть нахмурившись, протянул Мстиславской и ненароком погладил свою бездействующую руку. – На фронте у меня было время и все возможности для этого.

– Ну что ж, Ларс Нискинич, если мы закрыли эту тему… – начал я.

– Виталий Родионович, одну минуту. Прошу вас, выслушайте, – заторопился полусотник. – Я ведь приехал в Хольмград не только в отпуск, но и по делу, и… мне кажется, вы тот человек, что может мне помочь.

– Вот как? – удивился я. – Однако. Ну что ж, я вас слушаю, Ларс Нискинич.

Глава 4 Гора с горой…

Убеждение князя поначалу не задалось. Нет, услышав о моем желании совершить морскую прогулку по Варяжскому морю, Владимир Стоянович не орал на всю канцелярию, кривя багровеющую физиономию и высказывая все, что он думает об этом замысле. Князь был спокоен, сдержан и улыбчив, вот только на улыбающемся лице доброго дядюшки слишком ярко выделялся совсем не добрый взгляд, словно два орудия главного калибра, чьи жерла нацелились на меня и, кажется, в любую секунду были готовы дать убийственный залп. Впрочем, стоило ему меня дослушать и заговорить самому, как пустота исчезла из его глаз.

– Дражайший Виталий Родионович, вы же и сами прекрасно понимаете, что желаете невозможного, – с явной насмешкой в голосе заговорил Телепнев, едва я честно изложил свою просьбу. Князь окинул меня полным скепсиса взглядом и кивнул. – Вижу, понимаете. И всё равно явились ко мне в кабинет… Что ж. Излагайте свою идею. Так и быть, я её выслушаю.

– Не понял, ваше сиятельство, – «честно» удивился я. После выданного с таким апломбом разрешения мое желание делиться своими идеями с ушлым князем изрядно сбавило в силе.

– Виталий Родионович, не старайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле. – Нахмурился князь, кажется, понявший, что несколько переборщил с игрой в «разговор умудренного жизнью взрослого с капризным ребенком». Вот только вряд ли извинится… Ну что ж, буду считать его раздражение некой формой «пардона». – Полноте, господин Старицкий. Неужели вы и в самом деле думаете, что я поверю в этот спектакль? Уж позвольте усомниться в столь низкой вашей оценке моего разумения. Итак. Поскольку вы все-таки пришли со своей просьбой, будьте любезны изложить причины, по которым считаете возможным получить мое согласие на сию авантюру.

Вот ведь знаток человечьих душ… Ведь всё прекрасно понял. Ладно, к черту эти игры. В конце концов, поездка нужна мне, а не ему… Зато теперь ему вряд ли удастся стрясти с меня какие-нибудь бонусы за разрешение. И это совсем неплохо.

– Ваша правда, Владимир Стоянович. Есть у меня одна идея, – начал я. – Хельга Милорадовна говорила, что в «Университетский Вестник» подана статья о разработке вашего исследовательского отделения…

– Не совсем так, господин Старицкий. Во-первых, статья эта всё еще проходит цензуру, а во-вторых, авторство статьи, как и разработка, принадлежит коллективу русских исследователей, а не отделению моего ведомства, – с легкой улыбкой на губах перебил меня князь. – Прошу прощения, но это весьма важное уточнение. Продолжайте.

– Я понял, ваше сиятельство. Так вот… В любом случае эта статья наверняка вызовет немалый шум в среде философов, и уж точно будет обсуждаться на Ахенских чтениях, не так ли?

– Да уж, копий будет сломано немало, – согласился князь.

– И, соответственно, возрастет интерес к тем самым исследователям, что совершили если не переворот, то уж рывок в теории естествознания точно, – проговорил я. – Мы не в силах остановить все проявления этого интереса, но у меня есть предположение, каким образом можно значительно снизить накал страстей. Для этого, думаю, достаточно будет заранее переговорить с некоторыми участниками ахенской встречи, хотя бы с теми, чьи страны входят в Северный союз.

– Хотите увеличить количество «изобретателей», Виталий Родионович? – Прищурился князь.

– Не изобретателей, ваше сиятельство. Консультантов, – ответил я, чуть помедлив. – Пусть к началу Ахенских чтений, где тема работы Высоковских непременно всплывет, у нас будет если не поддержка, то хотя бы несколько человек, УЖЕ знакомых с этими исследованиями. А если Бергу Милорадовичу и Хельге Милорадовне удастся серьезно заинтересовать своих коллег из Венда и Свеаланда, то, возможно, они и вовсе прибудут на диспут с собственными наработками по этой теме. Доказать же, что подобные исследования не велись раньше на территории Руси, невозможно, а несколько ссылок на старые «потерянные» работы кого-то из почивших русских философов еще больше укрепят зарубежных исследователей в уверенности, что предложенная им на рассмотрение работа, далеко не первая в истории философии. И в этом случае не придется ссылаться на некое «озарение».

– Как-как? – Приподнял бровь князь.

– Хм, ваше сиятельство, а у вас была иная идея, объясняющая появление теории наших исследователей? – Пожал я плечами.

– Пожалуй, вы правы, подобный ход выглядит намного достовернее, – со вздохом согласился князь. – Но и вопросов порождает немало. Например, откуда взялись эти старые работы? Кто их авторы и почему они неизвестны широкому кругу исследователей?

– А я на что? Прибыл в столицу с восточных земель некий господин Старицкий, который и привез работы своего предка, да отдал их на оценку здешним философам, по совету адьюнкт-профессора Граца, который, кстати, будучи заштатным сотрудником, и порекомендовал ищущего службы молодого человека из глубинки, а то и вовсе из заморья, в Особую канцелярию. А уж её исследователи… Всё одно полностью скрыть мое участие в судьбе Высоковских будет несколько затруднительно, а тут появится и основание для моего присутствия рядом с ними. Педантичный потомок старательно заботится о том, чтобы наследие его славного предка не было извращено и не кануло в Лету…

– Да уж. – Телепнев чуть расслабился, и даже взгляд его стал мягче. – Остается один немаловажный вопрос… Зачем вам нужна эта поездка?

– Ваше сиятельство… вы можете сказать, что меня ждет лет через десять? – вздохнув, поинтересовался я у этого жучилы. В ответ, князь лишь пожал плечами. – Вот и я не знаю. Понимаете, Владимир Стоянович, «там», оказавшись за бортом армии, я выживал. Крутился, как белка в колесе, стараясь обеспечить себе спокойную жизнь в призрачном будущем, потому как обеспечить её в настоящем, не став моральным уродом, уж простите за выражение, мне было не по силам… Но случай перенес меня в этот мир. Поверьте, намного более спокойный и куда более оптимистично и уверенно смотрящий в то самое будущее. Знаете, буквально вчера я был на Хольмском заводе и там разговорился с одним из сменных мастеров… Честно, я не знаю, как жили такие мастеровые в Российской империи, но сильно подозреваю, что у них не было золотых жилетных часов, и они не жаловались на дуру-кухарку, так приготовившую седло барашка, «что уже третий час изжога мучает», и уж совершенно точно знаю, что нынешние заводские рабочие на моей родине даже не мечтают о собственной кухарке и золотом репетире, потому как, тоже заняты выживанием.

– Что же за место такое, этот ваш мир? – вырвалось у удивленного моей речью князя. – Нет, я помню ваши рассказы, да и те несколько тетрадей с записями, что вы передали, до сих пор лежат в моем хранилище, но там, по-моему, не было таких подробностей.

– И не могло быть. Ведь вас не интересовал денежный аспект, правильно? А у меня и без того хватало неотложных занятий в исследовательском отделении, чтобы тратить то немногое свободное время, что у меня оставалось, на изложение не требовавшейся вам на тот момент информации. – Пожал я плечами. – Но я немного отклонился от темы, прошу прощения. Так вот, Владимир Стоянович. Сейчас у меня есть то, чего не было «там». Вполне приличная работа, небольшая сумма денег, пусть фактически и полученная весьма предосудительным способом… и ненужная мне яхта, того же происхождения. Я, наконец, живу, а не выживаю. А продав яхту, смогу обеспечить себе и своей будущей семье такую же вполне безбедную жизнь, без штормов и денежных треволнений. Это ведь хорошо?

– Думаю, это совсем неплохо. – Мой собеседник позволил себе сдержанно улыбнуться в ответ на явно риторический вопрос.

– Именно, Владимир Стоянович. Это неплохо. Совсем неплохо… – Со вздохом кивнул я.

– Но? – Прищурился Телепнев.

– Но дьявольски скучно, ваше сиятельство! – Развел я руками. – Нет, я не трудоголик, и по жизни довольно ленивый человек. Просто «там» выхода моей лени не было. А здесь… знаете, когда закончились мои мытарства в вашем проекте, я с превеликим удовольствием окунулся в сибаритство. И наслаждался им… пока не понял, что начал толстеть. Честное слово, никогда не был так удивлен и обескуражен. А еще оказывается, я никак не могу отвыкнуть от взятого когда-то темпа жизни. Отдых, о котором год назад я не смел и мечтать, превратился в какую-то унылую тягомотину. Прав был король, скука – самый страшный враг. Хорошо еще, что мне нашлось чем себя занять, а то я настолько привык к прежнему образу жизни, что сам себе начал казаться скаковой лошадью, которую вдруг остановили на полном ходу, и она, встав на дыбы, перебирает в воздухе передними ногами, стремясь лететь дальше.

– То-то о ваших метаниях по Хольмграду в свете уже легенды ходят. – Рассмеялся князь. – Не далее как сегодня утром от супруги своей слышал, что намедни, «этот странный Старицкий» успел побывать и в доходном доме на Козьмодемьянской, и на Хольмском заводе, и даже с давним своим неприятелем Мстиславским в «Летцбурге» свидеться и помириться сподобился, и всё за один только день. О том, что наши профессора поражены той скорости, с которой вы запоминаете их лекции, уже и речи нет. На ваш экзамен обещались собраться чуть ли не все представители нашей ученой братии, между прочим. А философы спорят до хрипоты, какие-такие наговоры вы используете для столь скорого запоминания читаемых вам лекций. И вы еще говорите мне о скучной жизни, Виталий Родионович… Кстати, а что вам понадобилось на Хольмском заводе, а?

– Хочу построить себе нормальный автомобиль, а то эти волжские «паротабуретки» меня нервируют. Верите ли, как увижу такое «чудо», сразу швейная машинка мерещится… с паровым приводом. Жуть, – честно ответил я. Однако. Это не город, это большая деревня! Понятно, почему при таких размерах столицы штат Особой канцелярии так невелик. Зачем нужны сотни сотрудников, если всю нужную информацию об «объекте разработки» можно, без особых хлопот и долгой слежки, выудить из сплетен? Я вздохнул. – Собственно, это одна из причин, по которой я хочу отправиться в путешествие. Мне жизненно необходимо переговорить с несколькими заводчиками и философами Венда и Свеаланда касательно задуманного.

– Будете открывать свой завод? – поинтересовался князь. – А меня в пайщики возьмете?

– Господь с вами, Владимир Стоянович. – Ошарашил так ошарашил, князюшка. – Какой завод, о чем вы говорите? Патентов наберу и опытное производство организую. А дальше пускай волжане трудятся… Какой из меня заводчик?! Я бухгалтерскую книгу от описи имущества не отличу.

– Ох, зря вы так. Подумайте, Виталий Родионович. Хорошенько подумайте. Коли сами этим делом займетесь, куда как лучше будет. – Хитро улыбнулся Телепнев. – Что такое патент? Семь лет и все. А свой завод…

– На завод деньги нужны, Владимир Стоянович. По самым скромным подсчетам, не менее полумиллиона серебром понадобится. – Покачал я головой. А вот то, что патенты здесь срочные, я не знал… Не было этого у меня в лекциях. – А у меня яхта, дай бог, на полмиллиона потянет, не больше. Так ведь еще же надо будет хоть сто тысяч отложить, на старость, так сказать. Так что…

– Потому и говорю о пае, любезный мой господин Старицкий. Я бы в такое дело с удовольствием часть средств вложил… А там можно будет и у государя кредитоваться.

– Ох, не надо о больном. Вон, на «том» свете, я уже один раз влез в ипотеку. Пятнадцать процентов годовых, да на тридцать лет, с двадцатипроцентным первым взносом. – Поморщился я.

– Ипотека? Это что за зверь такой незнаемый? – не понял князь.

– Покупка квартиры в кредит, – пояснил я. – Долговая кабала фактически. При заработке в сотню тысяч рублей, семьдесят из них я должен был отдавать банку… в течение тридцати лет.

– Это что же за дворец вы себе купить пожелали, Виталий Родионович? – Покачал головой князь.

– Дворец?! Двухкомнатная квартира. – Рассмеялся я. – Да не в центре города, а ближе к окраинам.

– Всего две спальни? А с гостями как быть? А прислуга? – удивился князь.

– Не две спальни, Владимир Стоянович, а две комнаты, кухня и ванная комната. Ну, прихожая еще. На всё про всё шестьдесят квадратных метров. – Такого растерянного лица у князя, я еще не видел.

– Это же… это же конура собачья, прости господи. Так жить нельзя! – Телепнев аж поперхнулся и заколотил рукой по звонку на столе. – Так, Виталий Родионович, подождите. Вент Мирославич, голубчик, велите кофий подать… и коньяку, пожалуй. Нет, непременно коньяку.

Дождавшись, пока мастерски скрывающий свое удивление ротмистр выйдет из кабинета, князь Телепнев вопросительно взглянул на меня.

– Скажите, Виталий Родионович. А сто тысяч тех, ваших рублей это много?

– Не знаю. Как считать, ваше сиятельство. – Пожал я плечами.

– Ну вот, к примеру, сколько у вас там корова стоит?

– Понятия не имею, – искренне ответил я. – Вот сколько килограмм мяса стоит, могу сказать. Около трехсот-четырехсот рублей. Свиная шейка, например.

– А у нас, тридцать, много тридцать пять копеек, – задумчиво произнес князь. – Это получается… получается, ваше жалованье здесь примерно в пять раз выше, чем «там»? А сколько ж та конура стоила, что вы такие деньги банку должны были отдавать?

– Семь миллионов.

– Виталий Родионович… вы жили в аду, – безапелляционно заявил князь.

– Именно так я и ответил Меклену Францевичу, когда он задал вопрос о моей жизни на «том свете». – Хмыкнул я.

Тут нашу беседу вновь прервал ротмистр Толстоватый, собственноручно принесший поднос, на котором расположился парящий фарфоровый кофейник с кипенно-белыми чашками для кофе, два пузатых бокала и небольшой графин, до половины наполненный янтарным напитком из известной и в этом мире французской провинции.

– Ну, скажу я вам, и страшные же вещи вы мне поведали. Этак и аппетита недолго лишиться, – поднося ко рту чашку с кофием, произнес Телепнев. Принюхался к тонкому аромату и, сделав символический глоток обжигающего напитка, вернул чашку на блюдце. – А уж банки эти ваши и вовсе живодеры ерусалимские. Да наш государь такой банк мигом бы в казну забрал, а ловчил в кандалы да в Сибирь.

– А может? – поинтересовался я.

– Он еще и не то может. Вон, помнится, некие ушлые людишки решили биржу открыть, где можно было бы акциями да паями заводов и производств торговать, вроде аукциона. А что, законом же сие не возбраняется. Вот только и месяца не прошло, как государь своей волей запретил подобное. Людишек тех, мои обмундированные сами на скамью сажали, а суд их «за рушение устоев государства» на каменоломни отправил. «Поелику такая торговля отменяет самый смысл паевого хозяйствования, в коем каждый пайщик за общее дело радеть должен». Оно и верно. Как же завод работать будет, коли у него хозяева каждый день меняются? – поведал князь. – А по поводу кредита вы не переживайте, Виталий Родионович, у государя, оно совсем иначе установлено. Тут дело такое… Сам кредит до тридцати, редко до сорока процентов от общей стоимости дела доходит. Но дается он не деньгами, а товарным займом. Железо ли для производства, станки или снасть какая. Срок возврата не больше десяти лет, единовременной суммой с обговоренным еще до выдачи кредита процентом. Но возможен возврат суммы и паем. А государь в пайщиках, это мечта любого заводчика, скажу я вам.

– И какой же казне прибыток с такими-то условиями? – не понял я.

– А при чем здесь казна? – Приподнял бровь Телепнев. – Кредит-то государев. Он с паевого дохода девяносто процентов в казну сдает, вот и вся её прибыль. А десять процентов, в личный государев кошт уходит.

– Ну дела-а, – промычал я. Такого я не ожидал… Это ж не государь, а какой-то филантроп получается!

– Что, чудно вам сие? – Усмехнулся Телепнев. – Тому и многие соседи наши дивятся. И пусть бы их. Зато ни один из государей наших, начиная с Олега Строителя, при коем этот закон введен был, никогда заводчиков да мануфактурщиков не прижимал, и по сей день, больше чем на Руси, заводов, лишь у Галльских Портов насчитать можно, да и то ежели вместе с колониями. Так-то.

Результатом наших посиделок с князем стало его дозволение на мою поездку, о которой я, из-за вываленных им на меня сведений, чуть было и вовсе не позабыл. Да и запала мне в душу идея с собственным заводом. Сагитировал меня князь. Тем более с этими новостями о срочных патентах у меня и выхода другого не остается… Хорошо еще, что сроки действуют только на территории Руси. В «европах» свое право и договоренности, там патенты сроков не имеют, это я точно знаю, князь подсказал. А значит, именно там и нужно подавать заявки. Хотя бы иностранцы не будут бесплатно пользоваться нашими придумками, и то хлеб.

Пока ехал до дома, пытался разложить по полочкам полученную информацию. И как-то так выходило, что заморачиваться с патентованием, допустим, того же электродвигателя нам пока, оказывается, рановато. Равно как и оформлять заявки на остальные «изобретения», периодически всплывающие при работе над будущим автомобилем. Те же гидропневматические амортизаторы и пружинные подвески, например. Про резиновые уплотнители и сайленты я вообще молчу. Эх, придется созывать большой курултай нашего маленького конструкторского бюро и ставить вопрос с заводом на голосование…

А по приезду домой меня ждал большой сюрприз. Ну, как сюрприз? Я просто напрочь забыл о визите Мстиславского. Во время нашей встречи в «Летцбурге» он обещался быть сегодня ко мне в гости, к трем часам пополудни, и в тот момент, когда мой извозчик остановился во дворе смольянинских владений, Ларс Нискинич как раз выбирался из остановившейся у ворот в имение коляски. Это я вовремя приехал. Отпустив извозчика с двугривенным в кармане, я поднялся на крыльцо и, крикнув Лейфа, тут же принявшего у меня пальто, трость и шляпу с перчатками, остался у дверей, встречать гостя.

Вот князь говорил, что мы с Мстиславским помирились… Не знаю. Я с ним, честно говоря, и не ссорился. И дело не в том, что у меня память короткая. С этим как раз полный порядок. Просто тот юнец, что получил от меня «привет в зубы» прошлой осенью, не имеет никакого отношения к боевому офицеру, полусотнику княжичу Мстиславскому, присевшему за мой столик в ресторане «Летцбург». Тот франт уехал из столицы с предписанием на Дон, а добровольцем на румынский фронт уходил уже совсем другой человек. Уж не знаю, что сподвигло яркого представителя здешней «золотой молодежи» на такой резкий шаг, но уверен, что ему это пошло только на пользу. По крайней мере, сейчас, напротив меня, в кресле у камина, с бокалом порто в руке сидит не кичащийся своим происхождением и родительской крутизной мажор, а воин. Да, молодой, да, пока еще не очень-то и опытный… хотя, как сказать, война опыт быстро подбрасывает, только успевай подбирать… вот именно: успевай! Мстиславской пока успевает. Живой ведь, хоть и раненый… Ну так на большой войне нужно быть совершеннейшим везунчиком, чтобы вообще без таких «гостинцев» обойтись. А она там действительно нешуточная, судя по рассказам Ларса… Война двух экспедиций, так её обозвали в газетах. Турки и русские режут друг друга на территории суверенной боярской Румынии… М-да уж. Зачем и почему, мне не ясно, но воюют с размахом. С русской стороны только добровольных три полка сформировали, да еще двенадцать номерных постоянно на фронте, чуть ли не с ежемесячной подменой, и, кажется, пару именных отправлять намерены. А у турков… Мстиславской говорит уже двадцать три полка в боях, и османы еще десяток из метрополии подводят. Румыны? А что румыны? Они, как всегда, в жбан с мамалыгой нырнули, и нету их. В смысле вообще. Крестьяне да обыватели по домам прячутся, армии с ними не воюют, самых боевитых и горластых бояр еще в начале кампании сами турки и грохнули, администрация разбежалась… амба. Нет такой страны Румынии, есть только румынский фронт. Так-то.

И вот сидит передо мной Ларс Нискинич и ждет, что ему ответит на его вопрос некий господин Старицкий. И я сижу. Вот только что ему ответить-то? Эх…

– Подождите несколько минут, Ларс. Я телефонирую в присутствие. Попробуем помочь. Но прошу понять, что вопрос этот не в моей компетенции… Так что за результат не ручаюсь. – В ответ княжич понимающе, действительно понимающе, кивает. Я поднимаюсь с кресла и иду в холл, а оттуда в особняк Смольяниной.

– Вент Мирославич, друг мой, хоть и виделись с вами сегодня, но всё же доброго дня…

Князь Телепнев прибыл лично, спустя всего лишь полчаса после моего звонка в канцелярию. Честно говоря, я думал, что он вызовет нас с Мстиславским к себе, а вот поди ж ты. Сам приехал. Выслушал немудреную историю Ларса, покивал и повернулся ко мне.

– Господин Старицкий, ехать лично запрещаю! Отберете в охрану десяток человек из тех, что сами тренировали, занесете список мне на подпись, сегодня же. Один десяток, не больше.

– Непременно, Владимир Стоянович. – Кивнул я. Вот делать мне больше нечего, как на фронт рваться. Хватит. Я свое отвоевал. Не хо-чу.

– Вот и замечательно. – Растянул губы в холодной улыбке глава Особой канцелярии и поднялся с кресла. Уже стоя у дверей, он обернулся к Мстиславскому. – Кланяйтесь от меня батюшке, Ларс Нискинич… Лихой рубака был, и сына такого же вырастил.

– Непременно, князь. – Недоумение в голосе Мстиславского подсказало, что Ларс и сам не в курсе знакомства своего отца с главой Особой канцелярии. Ну да ладно. У меня теперь другая забота. Нужно думать, кого из «птенцов» направить на фронт… Дьявол! Охрана, блин! Да их самих еще охранять надо… И что это контрразведка совсем мышей не ловит, что им следователь от канцелярии понадобился, да еще негласный? Ладно. Сопли побоку, будем думать…

Глава 5 Тяжело в учении, или подготовка продолжается…

Князь ясно дал понять, что именно те люди, на которых я укажу, и будут сопровождать следователя в Румынии… А я очень не хочу отправлять на фронт кого бы то ни было. Вообще не хочу. Не мое это дело. Но и не выполнить приказа начальства я тоже не могу… К моему немалому удивлению, лучший совет по поводу подбора охранителей дал мне Тихомир, на которого я наткнулся в присутствии, пока собирался с духом, чтобы явиться на доклад к князю.

– Да не мучайся ты так, Виталий Родионыч, – заметил Тишила, когда я кратко изложил причины замеченного им у его великовозрастного ученика, волнения. – Внеси в список два десятка лучших, и пусть князь сам выбирает, а то и следователя того кликнет, да на пару разбираются, кто им хорош, а кто рылом не вышел…

– А знаешь, пожалуй, так я и поступлю, – кивнул я. – Спасибо за совет, Тихомир Храбрович…

– Да что там. – Отмахнулся Тишила и, хотел было отойти в сторону, но замялся.

– Я могу чем-то помочь? – поинтересовался я у переминающегося с ноги на ногу старшего охранителя.

– Да вот, Виталий Родионыч… не знаю, как и сказать-то даже… – Тишила глубоко вздохнул и вдруг выпалил единым духом: – Возьми меня с собой в путешествие ваше, а? В чужих-то землях всякое бывает, не дай бог, и моя помощь пригодится…

– Вот задал ты мне задачку, Тихомир… – Опешив, я даже не заметил, как на фамильярный тон скатился. – И как только узнал-то?

– Да что там… – Махнул рукой старший охранитель. – Невелика загадка. Сегодня о том господин Высоковский в беседе с сестрицей своей обронил. А я и услышал. Так как?

– Ох, Тихомир Храбрович, не зря, ой не зря тебя в Особую канцелярию сманили. – Покачал я головой. – А как же ты со службой-то поступишь? Отпустят ли тебя?

– Вот это уж точно не беда. – Широко улыбнулся Тишила. – У меня и допрежь долгие отпуска бывали, когда охранители на занятия не захаживали… Отговорюсь, Виталий Родионович.

– Ну, ежели так… – Я махнул рукой. – Уговорил, чертяка. Но прошу учесть, бездельничать на «Варяге» не придется. Каждый день тренироваться станем.

– Да я с радостью. Со всем нашим прилежанием, как говорится. – Старый воин расправил усы и кивнул. – Только ты уж не забудь, сообщи мне, как в поход соберетесь.

– А мы иначе поступим, – помолчав, предложил я. – Приходи на мою свадьбу, Тихомир Храбрович, там и узнаешь, когда в путешествие отправимся. Заодно и с остальными попутчиками познакомитесь, кого не знаешь.

– Благодарствую за приглашение. Буду непременно. Вы же в михайловской церкви венчаться собираетесь? – проговорил старый воин. – Так я к обряду и буду.

– Именно. – Кивнул я. – Вот только интересно мне, кто тебе о том сообщил? Вроде бы мы пока и объявления-то не делали…

– Батюшка тамошний старый мой сослуживец. Мы с ним еще в Севастополе от «портков» отбивались. Он у меня в гостях частенько бывает, да и я к нему заглядываю.

– Прости, от кого отбивались? – не понял я.

– Ох, всё забываю, что ты у нас человек новый, Виталий Родионыч, – повинился Тишила и, хмыкнув, пояснил: – Турки да галлийцы в Севастополе, двадцать лет тому назад, десант высадить пытались. У турков – Блистательная Порта, у галлийцев – Галлийские Порты, вот «портками» их и прозвали.

Тишила явно желал бы продолжить рассказ об обороне Севастополя, но, заметив, что к нам приближается ротмистр Толстоватый, поспешил откланяться.

– Пора мне, Виталий Родионович. Да и тебя вон уж адъютант его сиятельства ищет.

Князь не стал пенять за нечеткое выполнение его указания. Только понимающе хмыкнул, пробежав взглядом по спешно составленному в его приемной списку и, отложив его в сторону, выжидающе воззрился на меня.

– Ваше сиятельство?

– Простите, Виталий Родионович, задумался, – тут же встрепенулся Телепнев. – Да. Ну что же, как я понимаю, вы решили переложить на меня бремя принятия решения о том, кто из обмундированных будет в охранении у следователя… и, откровенно говоря, не могу вас за это винить. Но вы можете поручиться, что указанные вами лица действительно соответствуют возлагаемой на них миссии?

– Владимир Стоянович, – я на мгновение задумался, прежде чем отвечать. – Вы приказали составить список людей наиболее подготовленных физически, я выполнил этот приказ. А насколько они соответствуют иным вашим требованиям, мне неизвестным, извините, не могу знать. Но в плане боевых умений они лучшие в канцелярии, будьте уверены.

– Но молоды… очень молоды. – Покачал головой князь и вздохнул. – А значит, горячи и несдержанны. Это может обернуться большой неприятностью для них на фронте…

– Извините, но позволю себе с вами не согласиться. – Я покачал головой. – Разумеется, полгода это не тот срок, за который можно подготовить настоящего профессионала, но уж вбить им в голову необходимость взвешенно подходить к решению любого вопроса, будьте уверены, я сумел.

– Это не те ли учения с «заложниками» вы имеете в виду, Виталий Родионович? – Прищурился князь.

– И они тоже, ваше сиятельство. – Согласно кивнул я. Было дело, устраивал охранителям выезды «на пленэр», так сказать. Между прочим, очень неплохо получилось. По крайней мере, приданных для отработки сценариев «статистов» из расположенного под Хольмградом номерного пехотного полка мои «плюшевые мишки» рвали, как тузик – грелку.

– Что ж. Раз вы в них так уверены…

– Уверен? Нет, Владимир Стоянович. Когда речь идет о подобных вещах, уверенным быть нельзя. Единственное, что могу утверждать с точностью, так это то, что отобранные мною люди, превосходят солдата линейного полка так же, как я превосхожу их самих. Вот в этом я уверен. Но хватит ли им этих умений, чтобы выполнить свою задачу… Пока вопрос.

– И когда же вы сможете дать на него ответ? – нахмурившись, поинтересовался князь.

– Война план покажет. – Пожал я плечами. Телепнев скривился. Еще бы, какому генералу понравится утверждение, что степень подготовленности его войск может быть определена только в ходе боя? И я договорил: – Ваше сиятельство, вы же понимаете, что идеальных солдат не бывает. Даже хорошо подготовленный диверсант не застрахован от шальной пули, выпущенной наугад в темный лес обделавшимся со страху писарем… Прошу прощения. И какими бы умениями ни обладали наши охранители, попади они в хорошо организованную засаду, им это мало чем поможет. Разве что смогут побольше врагов с собой прихватить… А ведь их могут и пушками накрыть… или, учитывая специфику задания, и вовсе в какой-нибудь харчевне потравить, и дело с концом.

Князь слушал меня и кивал, молча глядя куда-то в окно и прихлебывая кофе из белоснежной чашки тонкого фарфора. Я умолк, и Телепнев вздохнул.

– Ох и трудно же мне с вами, Виталий Родионович… – протянул князь.

– Не понял, ваше сиятельство, – опешил я.

– Ну как же? – Изобразил удивление мой собеседник. – Обычно-то оно как бывает? Дал начальник задание подчиненным, те какой-то план составят, и давай начальству с пеной у рта доказывать, как их задумка хороша, да какие исполнители-то богатыри, что и горы свернут, и реки выпьют… А вы что же делаете? Нет, не по-нашему у вас всё как-то получается, Виталий Родионович, не по-русски. Где блеск в глазах, где рвение безудержное, я вас спрашиваю?

– Э-э, ваше сиятельство? А коли они, после таких «потемкинских деревень», да обмишулятся? – поинтересовался я, после чего пришлось потратить несколько лишних минут на объяснение, что за деревни я имел в виду. А выслушав, князь только хмыкнул.

– Так, понятное дело, ежели и план окажется нехорош и людишки не богатыри, а калеки, то тех выдумщиков по головке не погладят. – Телепнев усмехнулся. – Ладно уж, Виталий Родионович. Пошутили и будет. Я рад, что вы не из этаких говорунов. И если быть честным, кабы услышал я от вас славословия, да пустое бахвальство о выучке охранителей наших, не быть бы вам надворным советником, хоть бы вы и десять раз испытания на чин сдали… Уж простите старого пройдоху за такие кунштюки. Но вы и сами должны понимать, что дело затеялось нешуточное. Если бы даже и не дошло сейчас до посылки комиссии на фронт, так что-то другое в ближайшее время всё одно приключилось бы. И не хотелось бы мне разочаровываться в своих решениях…

– Понимаю, ваше сиятельство. – Кивнул я. М-да уж. Вот и первый звоночек…

– А что, Виталий Родионович, с этой вашей поездкой-то, получается, останутся наши охранители без наставника, а? – как бы задумчиво проговорил князь. Ну да, точно, сейчас и начнет…

– Так ведь ненадолго. Месяц, не больше, – проговорил я. – Да и к лучшему это…

– Чем же? – удивился князь.

– Вернусь, да на первой же тренировке видно станет, кто из них и без моего присмотра занимался усердно, а кто ленился да к делу спустя рукава отнесся.

– Что ж. Может и так. Ладно. Неволить вас не хочу и не буду. Задумка уж больно хороша, да и по Правде, вам отпуск положен, перед испытанием на чин… Только… – Телепнев отставил в сторону пустую чашку из-под кофе и побарабанил пальцами по столу. – Есть у меня дурное предчувствие какое-то, Виталий Родионович… Взяли бы вы с собой пяток охранителей, хоть из этого же списка… Всё у меня на душе спокойней будет. Да и потренируете их дополнительно в дороге-то, тоже худа не будет.

– А я уж и не знал, как вас о том просить, Владимир Стоянович. – Я изобразил улыбку. Ожидаемо. Кто ж меня одного за рубеж да без поводка отпустит. А уж с исследователями канцелярскими и подавно. – Всё же, хоть и будем мы по союзным странам путешествовать, а Высоковских защитить надобно.

– Вот и договорились, Виталий Родионович. – Телепнев подвинул на край стола мною же накорябанный список, и я отметил в нем пять фамилий. Молодые ребята, бесхитростные, подлянки от них ждать не придется, надеюсь… Князь просмотрел записи и, неопределенно хмыкнув, кивнул, после чего медленно проговорил: – Эх, будь моя воля, я бы на ваш «Варяг» еще и пару пушек поставил, хоть каких-нибудь, но…

– Экий вы перестраховщик, ваше сиятельство, – улыбнулся я.

– Работа у меня такая, господин Старицкий… Да и у вас тоже. – Развел руками князь и, на мгновение задумавшись, вдруг просиял. – Вот! Придумал. Езжайте-ка вы, мой друг, прямо сей же час в Адмиралтейство… Впрочем, нет. Стойте. Поступим иначе. Я телефонирую туда сам, а вечером ждите курьера с бумагами. Передадите их своему капитану, он знает, что с ними делать.

– Владимир Стоянович, да объясните вы толком, о чем речь ведете! – опешив от напора князя, проговорил я. – Неужто и впрямь решили прогулочную яхту орудиями оснастить?

– Что вы, Виталий Родионович. Кто ж мне позволит такое учудить! Я, чай, не полковник иррегуляров, а чиновник на государевой службе.– Отмахнулся Телепнев. – А вот защитить ваш кораблик от чужого интереса я вполне могу… Всё. Езжайте, господин Старицкий, езжайте. Вечером всё узнаете. Вам понравится, обещаю.

И что на этот раз задумал ушлый князь? Впрочем, кажется мне, что ничего страшного он не затеял, а значит, подождем. Отказаться от его задумки я всегда успею.

Распрощавшись с Телепневым, я отправился на встречу с репетиторами. Нужно было обговорить с ними предстоящий перерыв в наших занятиях, получить темы для самостоятельной работы, а там и двигаться дальше. Уж очень хотелось, чтобы в путешествии к нам присоединился Меклен Францевич… Ага, будет у меня на «Варяге» свой собственный доктор Ливси, почему бы и нет. Главное, чтобы обошлось без всяких сильверов с флинтами и израэлями хендсами… Но тут уж, что называется, на всё воля капитана… Надеюсь, тесть, подбирая экипаж, внимательно отнесется к их смутному прошлому… Почему смутному? Да потому, что даже в «том» мире матросы коммерческого флота редко отличались кристальной чистотой биографии… ну, если конечно, не говорить о советских мореманах, да и то с ба-альшой натяжкой.

Репетиторы по праву и словесности, услышав мое заявление, хватали ртом воздух, словно вытащенные на берег рыбы. Пришлось срочно отпаивать бедняг вином. Благо встреча наша состоялась у Гавра, и в хорошем алкоголе этот ресторан недостатка не испытывал. Когда же мои учителя немного справились с собой и попытались закатить истерику на тему: «мы-ничего-не-успеем-вы-провалите-испытания-позор-на-наши-седые-головы», я еле смог остудить их пыл. Впрочем, после напоминания о том, что с этих же их слов начиналось мое обучение, репетиторы немного сдулись. И впрямь они уже успели убедиться в том, что с моей скоростью подготовки я вполне способен успеть выучить всё необходимое до начала испытаний. Так с чего бы им быть уверенными в том, что отправляясь в круиз, я потеряю набранный темп?

В общем, убедил. Так что, выйдя от Гавра, репетиторы рысью дунули по домам, готовить для меня темы и планы подготовки к испытаниям в их отсутствие.

А вот уговаривать Граца мне особо и не пришлось. Адъюнкт-профессор, как не имеющий собственной кафедры, был сравнительно волен во времени и без особых проблем мог выкроить три-четыре недели для путешествия по Варяжскому морю. Тем более, учитывая наш интерес к зарубежным университетам. А какой ученый откажется от возможности бесплатно прокатиться по странам да пообщаться с тамошними коллегами на свои, сугубо «профессорские» темы? А уж учитывая, природную легкость на подъем Меклена Францевича… В общем, я бы не удивился, если бы дня эдак через три он сам явился ко мне с предложением составить компанию в намечающейся поездке…

– Знаете, Виталий Родионович, чем больше я вас узнаю, тем яснее вижу, насколько вы отличаетесь от нас, – проговорил Грац, выслушав мое предложение.

– Что вы имеете в виду, Меклен Францевич? – не понял я.

– Вашу стремительность, дорогой мой Виталий Родионович. У нас иные приказчики, в надежде на пай в хозяйском деле, столь рьяны не бывают. Ведь вы лишь чуть больше полугода как в Хольмграде обосновались, а уж сколько всяких слухов округ вас вертится. – Усмехнулся профессор, блеснув стеклами пенсне.

– Ну уж, Меклен Францевич, тут я совершенно точно ни при чем. Слухи это вотчина хозяйки моей, Заряны Святославны, так что… – Рассмеялся я. – Вот, кстати, профессор, напомнили. Госпожа Смольянина велела вам попенять при встрече, дескать, совсем пропали, поди уж и дорогу-то к ее дому забыли.

– Не по моей вине, Виталий Родионович, не по моей вине, – со вздохом ответил Грац и пустился в объяснения. Странный такой, чего передо мной-то оправдываться? Или это он тренируется перед тем, как то же самое Заряне Святославне высказать? Так мне почему-то думается, что ей совсем по барабану, в какие-такие исследования ударился профессор и с кем из коллег на этом поприще успел поссориться… в смысле вступить в полемику. Именно в таком духе я и высказался. В ответ Грац на мгновение застыл с совершенно изумительным выражением полного ошеломления на лице и отмер, только когда я сунул ему в руку бокал с излюбленным порто… Что-то мне сегодня везет на роль жреца Бахуса. Уж третьего профессора за день, вином пою…

– Так вы, думаете, Заряне Святославне сие будет не интересно? – Наконец, пришел в себя Меклен Францевич.

– Хм. Профессор, я в этом абсолютно уверен. Мнится мне, что госпоже Смольяниной куда больше хочется быть уверенной в том, что вы не подыскали себе новый салон и иных собесед… ниц.

– Но… ведь… а я… Право, Виталий Родионович, совсем вы меня с панталыку сбили. – Опустошив бокал, Грац отставил его в сторону и тяжко вздохнул.

– Так что передать Заряне Святославне? – Пряча улыбку, спросил я. Блин, ну как будто восемнадцать лет профессору. Алеет, словно пионерский галстук на парадной линейке. Тоже мне Ромео… Хотя я и сам не лучше. Вот как подумаю, что мне до самой Красной Горки Лады не видать, так не то что краснеть… материться хочется. А что делать… Будем спасаться «колкой дров».

Вечером, как и обещал князь Телепнев, прибыл курьер из Адмиралтейства. Вопреки моим ожиданиям, это оказался вовсе не нижний флотский чин, а офицер в форме фельдъегерей. Вручив мне засургученный пакет и получив подпись на бланке, он коротко кивнул и, взлетев в седло припаркованного у крыльца черного мерина, унесся по каким-то своим фельдъегерским делам. А мне не осталось ничего иного, кроме как отправить Лейфа к отцу. Заодно сын ушкуйника был снабжен запиской для Лады и выпрошенным для нее же у Смольяниной букетом цветов.

Сказать, что Белов был удивлен содержимым присланного из Адмиралтейства пакета, значит ничего не сказать. Старый пират всю следующую неделю пребывал в эйфорическом состоянии, причину которого мне понять так и не удалось. Добиться от этого морского волка более вменяемых объяснений, чем невнятное бормотание о защите некоего «второго класса», я так и не смог. Да и Лейф, уж на что подкованный в плане ушкуйных заморочек молодой человек, и тот лишь непонимающе пожимал плечами, когда я пытался его разговорить. Кажется, эта самая защита и для него была «темным лесом». Ну и черт бы с ней. У меня и без того занятий хватает. День свадьбы всё ближе, и количество неотложных дел растет прямо-таки в арифметической прогрессии. А ведь ни подготовку к испытаниям, ни мои занятия с охранителями, равно как и посиделки нашей опытно-конструкторской банды, никто не отменял. Так же, как и мои тренировки с Тихомиром.

На фоне всей этой закрутившей меня карусели как-то незаметно прошли проводы уезжающих на фронт Мстиславского со следователем и сопровождающих их охранителей из числа моих питомцев. Потом Белов представил мне команду, набранную им на пару со старым приятелем Шульгой, здоровенным седоусым и чубатым дядькой самого что ни на есть боцманского вида. И это экипаж яхты?! Чушь! Дюжина лихих ушкуйников с ухватками серьезных бойцов и такими «наивными» глазами, что руки сами тянутся перепрятать кошелек куда-нибудь подальше… в приваренный к полу сейф, например. Потому как, если не приварить, унесут кошелек вместе с сейфом. Что я там про пиратов шутил? Так вот, беру свои слова назад. Тот же стивенсовский Сильвер этим ушлым мордам и в подметки не годится. Ушкуйники, одно слово… Как бы они какую дрекку во время круиза на абордаж не взяли, так, чисто по привычке…

Повздыхав и высказав свои опасения, чем вызвал жизнерадостный гогот этих товарищей, я устроил им грандиозную попойку… и свадебный обряд для меня начался на неделю раньше. Иными словами, эти… морские волки облезлые, с попустительства Белова, самым наглым образом поперли у меня Ладу! И ладно бы они отдали её за выкуп, так нет же. Пока я не набил морду последовательно каждому ушкуйнику, защищавшему дом, в котором они сховали мою невесту, ни о каком возврате и речи быть не могло. А последним на моем пути оказался Лейф… тоже мне почитатель традиций. Ведь ни словом не обмолвился о том, что затеял Белов при поддержке экипажа. Думаю, объяснять, что будущему родственнику досталось поболе, чем остальным, не надо. Хотя, если бы в защите невесты принимал участие мой будущий тесть, ему бы прилетело куда как солиднее. Но чертов ушкуйник решил, что его участие в этом дурном спектакле не самая лучшая идея… Жаль.

А через три дня после нашего с Ладой венчания в церкви экипаж «Варяга» в полном составе слинял в Конуград готовиться к выходу, и этот факт вызвал немало облегченных вздохов среди нижних полицейских чинов Хольмграда, коим за прошедшие две недели крепко досталось от буянящих ушкуйников. Нет, не подумайте ничего такого, полицейские в долгу не оставались… но ходить две недели подряд с постоянно подновляемыми упрямыми моряками бланшами удовольствие невеликое. И какая разница, что ушкуйники тоже не могли похвастаться целостным видом своих «фасадов»? Городовой, подсвечивающий себе дорогу «фонарем», это неэстетично, и пятнает честь мундира! По крайней мере, именно так выговаривал мне на третий, так называемый, мужской день[7], после свадьбы княжич Туровской. Пришлось кивать с виноватым видом и внимать… внимать.

– Ну что ж. На сем, пожалуй, закончим нашу душеспасительную беседу… Слышь, Виталий Родионыч, а у тебя в доме чего-нибудь бодрящего не найдется? – закончил свою тираду наш свадебный генерал, отнимая от распухшей скулы травяной компресс с фирменным смольянинским наговором. М-да. А здорово он вчера мне спину прикрыл от околоточных, что нас в ресторанчике на Неревском повязать вздумали… И как они своего шефа только не узнали, а?

– Найдем, как не найти, Бернгардт Брячеславич. – Я попытался принять сидячее положение на диване и протянул руку к колокольцу. От звона этой серебряной сволочи нас с Туровским перекосило одновременно. А спустя минуты три в дверях гостиной появился бледный покачивающийся Лейф, одной рукой обхвативший голову, а другой прижимающий к груди небольшую кадушку с рассолом. Спаситель!

Глава 6 Стук колес и плеск волны…

Просто поразительно… Насколько удивила и даже шокировала меня предыдущая поездка в здешнем экспрессе, с которой, собственно, и началось мое знакомство с этим миром, настолько же я сейчас готов проклинать этот чертов поезд! Нет, не подумайте, он ничуть не хуже того, что доставил меня из Киева городища в Хольмград. «Ладожский экспресс» также комфортабелен, основателен и добротен. Вот только возникла у меня одна проблема… мы с супругой вынуждены ехать в разных купе. Оказывается, брать в экспрессе одно купе или, как здесь принято их называть, один «номер» на двоих, считается неприличным… то есть это не то чтобы совсем уж моветон… нет, если мужчина желает, он может ехать в одном «номере» с дамой, вот только в глазах окружающих снобов такая женщина будет выглядеть весьма предосудительно. Подозреваю, что это заговор железнодорожников, чтобы слупить побольше денег с пассажиров! Потому как ничем иным объяснить столь странный выверт я просто не могу.

Бред, конечно, но здесь так принято! Нет, можно было бы, конечно, начхать на эти условности и, касайся дело только меня, я бы так и поступил, не сомневаясь ни секунды. Но Лада… Позволить двусмысленные ухмылки в её сторону я не могу. Черт, да меня даже от по-мужски вполне понятных оценивающих взглядов, брошенных на перроне двумя офицерами в сторону моей супруги, чуть в боевой режим не вышвырнуло! И не от того, что это я вдруг в «отеллы» подался, вовсе нет, просто мне отчего-то показалось, что эти взгляды оскорбляют Ладу. Не меня, а ее! Никогда ничего подобного не испытывал, а тут вот, получите и распишитесь, что называется. Может, это и есть ревность? Не знаю. Но даже если это и так, то я просто боюсь представить, что будет, если на мою супругу начнут смотреть как на даму легкого поведения. Я же тогда этот поезд в могильник превращу… ну, может, и не могильник, но в стоматологический кабинет после посещения его ротой сладкоежек запросто. Зубы лопатами с пола собирать будут. Не, на фиг, на фиг, как пелось в одной замечательной песенке. Пусть будет два купе, и пусть господам железнодорожникам эти лишние восемь рублей в глотке колом встанут! И спасибо Грацу за своевременную подсказку, а то могло бы совсем некрасиво получиться…

В общем, во время нашей поездки в постель к собственной жене я мог попасть только после некоторых ухищрений. То есть вечером я провожал её из салона до двери в номер, касался щеки целомудренным поцелуем, после чего отправлялся к себе. Там я, выжидая некоторое время, приводил себя в порядок, при этом старательно отслеживая всеми своими куцыми ментальными способностями движение в коридоре, и, лишь убедившись, что горизонт чист, подкрадывался к двери купе Лады, чувствуя себя при этом то ли восторженным мальчишкой, то ли полным идиотом. Хотя… нет, все-таки щенячьего восторга было больше. Правда, в первое же утро нашего путешествия, сразу после завтрака, Берг, обосновавшийся в следующем за купе Лады номере, пригласил меня в пустой по раннему времени салон, «выкурить по трубочке», где, чуть ли не заикаясь от смущения и поминутно краснея, предложил научить меня звукоизолирующему наговору, из чего я смог сделать вывод, что кажущаяся основательность и монументальность постройки здешних вагонов ввели меня в заблуждение… Вот тогда-то и настала моя очередь смущенно хмыкать. Что, впрочем, не помешало мне тут же согласиться с предложением Высоковского. Ну а едва я смог сам создать подобный наговор, мы тут же дружно забыли об этом курьезе.

Наше путешествие на поезде длилось три дня. За это время экспресс миновал Псков, Оршу, Минск, Гродно, Белосток, после чего свернул с основной, Любекской магистрали и, наконец, прибыл в Конуград. Признаться, когда я только озаботился покупкой билетов на всю нашу «экспедицию», то, знакомясь с картой железнодорожных маршрутов, немало удивился такой странной их прокладке. Но профессор Грац, заметив мое недоумение, расставил всё по своим местам.

Прибалтийские области, исторически сильно завязанные на ганзейскую торговлю, первыми были обеспечены чугункой, едва та выросла из детских штанишек и стала представлять собой более или менее эффективный способ доставки грузов… И вот здесь сказался тот факт, что строительство железных дорог в Прибалтике, в отличие от остальной территории Руси, велось Ганзейским союзом, организацией, по сути, международной, с центром в венедском Любеке… В результате Прибалтика сначала получила узкоколейку, а уж потом была проложена государева железная дорога, причем, одна из основных её магистралей, та самая, по которой большей частью и пролегает наш путь, идет много южнее, в обход Прибалтики, вытягиваясь длинными «усами» лишь к портовым городам. А сама эта магистраль ведет к вышеупомянутому Любеку, являющемуся, помимо ганзейской столицы, еще и резиденцией венедских королей[8]. Такой вот подарок сделал предыдущий русский государь своим августейшим союзникам. При этом, если я правильно понял, то ганзейцы до сих пор до хрипоты спорят на собраниях о переводе «своей» чугунки в Прибалтике на широкое полотно. Причем, если «северяне», торгующие на Руси и доставляющие к нам товар морем, ратуют за широкое полотно, так как им мало существующих колываньского, мемельского и конуградского «усов» государевой железной дороги, то венды и «южане», торгующие с Рейхом, Бургундией, Францией и иже с ними, упираются изо всех сил. Их-то узкая колея, принятая почти повсеместно в Венде и странах их торговых партнеров, устраивает как нельзя лучше, и тратиться на совершенно ненужную перестройку дорог они не желают. В результате в Прибалтике до сих пор действуют две железнодорожные системы, пересекающиеся лишь в крупных железнодорожных узлах, что не добавляет ни скорости, ни удобства перевозкам грузов. В общем, веселье то еще. Да и пропускные возможности государевой дороги не так уж велики. Иначе бы наш экспресс добрался до Конуграда максимум за сутки. А так ползли целых три дня… Зато кормили в экспрессе как бы не лучше, чем у Гавра в Хольмграде.

Конуград встретил нас шумным пассажирским Старопрогольским вокзалом, расположившимся чуть ли не в центре города. К счастью, нам не понадобилось искать извозчиков на всю нашу компанию. Предупрежденный о времени нашего приезда, Белов позаботился о доставке пассажиров «Варяга» в одну из гостиниц Старого города. Он встречал нас на перроне, утопающем в клубах пара. Вот уж действительно «морской волк»! И куда только делся хольмградский обыватель в неброском костюме? Сейчас на перроне глыбой, скалой в бушующем людском море, стоял капитан, словно сошедший с картинки. Да, пусть его отутюженная черная форма не несет никаких знаков различия, а «краб» на фуражке не похож на эмблему русского военного флота. Зато дымит зажатая в зубах трубка, поблескивает редкой сединой аккуратная «шкиперская» бородка… В общем, образцовый «первый после бога». Окинув взглядом нашу разномастную компанию, тесть позволил себе легкий вздох, но тут же усмехнулся в усы, и мы, поздоровавшись, направляемся к выходу. Череда грузчиков с нагруженными многочисленным багажом моих спутников тележками, катится за нами, а мы держимся в кильватере Белова. А выйдя из помпезного здания вокзала, оказываемся на небольшой площади, где уже застыли в ожидании пять открытых колясок. Будем надеяться, что мы в них поместимся.

Мои опасения, что наша компания не сможет разместиться в пяти экипажах, не оправдались, и спустя несколько минут тесть дал отмашку к началу движения. Вереница колясок миновала Высокий мост, Медовый мост, выехала на остров и, обогнув кафедральную площадь, покатилась через Кузнечный мост, в сторону детинца… Хм. А ведь похоже, очень похоже на Калининград, каким я его помню по паре поездок. И названия мостов и даже расположение храма и замка. Вот только здесь и храм и замок совсем не те, что кенигсбергские… Храм, православный пятиглавый, вздымающий купола к небу, ярко сияет позолотой на синем, без единого облачка, фоне, да и замок, вокруг которого мы только что проехали, совсем не похож на тот, что запомнился мне на «том» свете. Ну да, а чего еще ждать, если эти земли не знали ни тевтонцев, ни ливонцев… И родной язык для этих мест – прусский, чуть щелкающий, но при этом какой-то мягкий мелодичный говор, доносящийся со всех сторон, непривычный для моего уха, но приятный и почти полностью понятный. Да уж, это вам не ядреная карпатская смесь, которую и не всякий хохол уразумеет… Зато мосты, кажется, те же самые… ну насколько я могу судить. Вот кстати, интересно, а здесь кто-нибудь уже отгадал знаменитую загадку Города Семи Мостов? Или так до сих пор и кружат по Старому городу гоняющие лодыря господа, пытаясь пройти по всем семи мостам, не ступив ни на один из них дважды? Хотя наверняка и в этом мире был свой Эйлер…[9]

Катятся коляски на железном ходу, высекая искры из брусчатой мостовой, рядом со мной улыбается теплому солнышку Лада и иногда ежится от порывов довольно свежего ветра, набегающего с залива. А мимо проплывают высокие каменные дома, украшенные лепниной и резьбой. Вот еще одно отличие: архитектура Конуграда не похожа ни на «ту», вычурную немецкую, ни на уже привычную по Хольмграду белокаменную русскую. Высокие, выстроенные вплотную друг к другу дома с многочисленными двускатными крышами, украшенными затейливой резьбой, накрывающими разнообразные пристройки, балкончики и узкие веранды. Кое-где над домами возносятся небольшие башенки с шатровыми крышами и узкими стрельчатыми окнами, забранными мелкими ромбиками стекол… Странная, чудная, но завораживающая архитектура, она увлекла меня настолько, что я даже не сразу заметил, что мы уже прибыли в гостиницу.

Портье, невозмутимый как английский дворецкий, коих здесь в общем-то нет, за неимением самой Англии, не спасовал перед поставленной задачей и довольно шустро развел нашу многочисленную компанию по забронированным или, как здесь выражаются, «записанным» номерам. При этом как-то так незаметно получилось, что наш с Ладой номер оказался с одной стороны соседним с номером Высоковских, а в номере с другой стороны поселилась тройка охранников. Впрочем, соседями Берга и Хельги также оказались оставшиеся двое охранителей. Взяли нас в «коробочку»… В номерах же, расположенных напротив, поселились Лейф, Тихомир Храбрович, профессор Грац и несколько угрюмый худощавый молодой человек по имени Леопольд Юрьевич, с фамилией, поначалу вызывавшей у меня неизменную улыбку – Попандопуло. Естественно, что ассоциация никак не была связана со знаменитым шахматным композитором[10]. Не знаю, может, Леопольд Юрьевич потому и был сердит, что заметил мои попытки задавить ухмылку, когда Горбунов представил его как своего помощника, которого он и командирует в путешествие с нами по Варяжскому морю. А может, Лёвушку, как уже через полчаса знакомства окрестили вежливого молодого грека наши дамы, просто замотали сотрудники канцелярии, пригласившие его перед отъездом на короткую беседу и промариновавшие в присутствии добрых три часа? Кто знает… Одно могу сказать точно, несмотря на некоторую угрюмость, Попандопуло оказался весьма эрудированным собеседником и толковым специалистом, с ходу ухватившим идею модернизации накопителей и ориентации их на применение с электропроводящими и преобразующими конструктами.

Я понял! Это заговор железнодорожников и владельцев гостиниц! Почему? Потому что наш с Ладой номер оказался трехкомнатным. Две спальни и гостиная. Нет, я понимаю, что тем же Высоковским, например, как брату и сестре, лучше всего подходят именно такие апартаменты, но мы с Ладой женаты, так на кой нам лишняя спальня в номере? Черт знает что! Может, здесь и принято ходить из комнаты в комнату для исполнения супружеского долга, но лично я не собираюсь тратить время на бессмысленную беготню. Хотя, помня разговор с Грацем по поводу отдельных купе в экспрессе, требовать другой номер, я, опять же, не стану. Нет, но какие ловкие деляги эти самые владельцы гостиниц и поездов. Хорошо еще, что не пришлось оплачивать отдельные номера для нас, но это если посмотреть с одной стороны, а вот если глянуть немного иначе… Говорю же, заговор это… построенный на ханжестве и искусственно раздуваемой псевдонравственности общества. Вернусь в столицу, обязательно доложу князю Телепневу. Заговоры это его епархия, вот пусть и разбирается… А Лада всё одно будет спать в моей постели.

Я побушевал на эту тему еще минут десять, изрядно развеселив своими истошными воплями, до того снова пребывавшую в странной меланхолии, жену, а когда, наконец, выдохся, мы закончили беглый осмотр наших апартаментов и спустились в холл гостиницы для встречи с остальной частью нашей команды.

Поскольку «Ладожский экспресс» прибыл в Конуград уже после полудня, то прогулку по городу, как и знакомство с «Варягом», было решено отложить на следующий день, так что оставшееся до обеда время каждый из нас оказался волен потратить так, как нам было угодно. Правда, отсиживаться по своим комнатам члены нашей экспедиции не стали. Хельга и Лада устроились в номере Высоковских, пошушукать о своем, о женском. Берг вместе с Грацем оккупировали небольшой светлый салон на первом этаже гостиницы, а Тихомир с Лейфом уже расхаживали по небольшому внутреннему дворику и явно оглядывали его на предмет пригодности использования в качестве места для наших тренировок, что неудивительно, поскольку перед своим отъездом в порт, Белов предупредил о трех-четырех днях, которые мы вынуждены будем пробыть в гостинице перед отъездом. Какая-то заминка с оформлением документов… Один только Попандопуло заперся у себя в номере и тут же принялся что-то строчить в своем блокноте. Кажется, это были вычисления по проекту нового накопителя, о котором они спорили с Бергом чуть ли не все три дня нашего пути из Хольмграда в Конуград. В результате наша компания разбилась на группы, а я, после недолгого размышления, занялся своим «домашним заданием» от репетиторов.

Обед… хм, кто бы мне сказал год назад, что для того, чтобы не лечь спать голодным, мне нужно будет обязательно переодеваться для выхода к столу и запоминать как минимум восемнадцать столовых приборов с учетом специфики применения каждого из них, я бы, наверное, долго смеялся… А вот поди ж ты. Честно, раньше я считал, что подобный официоз был принят в царской России лишь в так называемом «высшем свете», выходит, ошибся. Здешний «средний класс», оказывается, формализован ничуть не меньше, а как бы и поболее, чем верхушка общества. Аристократы вполне могут позволить себе некоторую вольность в манерах, порой даже на официальных мероприятиях, тогда как «мещане» позволяют себе расслабиться лишь в кругу семьи либо компании близких друзей… хотя есть еще рестораны, там также не принято усложнять застольный этикет. Правда, к гостиничным ресторанам это допущение не относится. В этом-то и состоит одна из причин, по которой я вынужден сейчас наряжаться в вечерний костюм. А вот вторая причина в том, что несмотря на вполне дружеские отношения, царящие в нашей небольшой компании и потому допускающие некоторую вольность в общении и этикете, среди нас есть новая личность, эдакая «темная лошадка» по имени Леопольд Юрьевич Попандопуло. Потому-то первый обед в Конуграде стал для меня настоящим испытанием манер и выдержки. Вот интересно, а ведь инженер наверняка понимает подоплеку всего этого официоза за столом. Но держится уверенно. Нет, точно, нужно как можно быстрее наводить с ним мосты, потому как если и на «Варяге» наши «трапезы» будут проходить так же церемонно, как сегодня, я не выдержу и двух дней, а при появлении на горизонте какого-нибудь нордвикского «купца», первым буду ратовать за абордаж! И команда Белова меня поддержит. После чего мы взбунтуемся против нашего капитана и моего тестя, поднимем на гафель «Веселого Роджера» и, переименовав «Варяг» в «Золотую лань»[11], отправимся в Новый Свет… Черт, какая только дурь в голову не лезет. Нет, точно, надо что-то делать с этими китайскими церемониями, а то так и свихнуться недолго.

Кроме прочего, у меня появилось огромное желание пообщаться со здешним поваром. Разбалованный Лейфом и столичным общепитом, мой желудок весьма активно воспротивился той стряпне, что оказалась на наших тарелках этим вечером. И если я правильно понял выражения лиц профессора Граца и всё того же Лейфа, таковое желание появилось не у меня одного. С другой стороны, и Лада с исследователями, и инженер с Тихомиром, кажется, остались довольны угощением… Ну да кто поймет ученых и женщин?!

Правда, в ходе долгой и приятной беседы в салоне, куда мы перешли из-за стола, и я и Меклен Францевич несколько подобрели после пары бокалов столь любимого нашим штатным патологоанатомом порто и решили дать местному повару еще один шанс. А вот Лейф всё никак не мог угомониться и продолжал ворчать. Впрочем, его тоже можно понять, если мы с профессором просто гурманствовали, эдак, по-любительски, то Лейфа глодал перфекционизм настоящего мастера, столкнувшегося с халтурой… Так что успокоить беднягу стоило нам немалых трудов. Но мы справились.

М-да. Но если завтрак окажется таким же, как и ужин, то либо придется дать добро Лейфу на проведение разъяснительной работы с местным «шефом», либо мне придется переключаться в «боевой режим», в котором любая пища оценивается только по принципу её питательности, а вкусовые ощущения не котируются вообще. Не хотелось бы, честно говоря. Я уже начал отвыкать от подобных «подвигов» и возвращать столь основательно и с удовольствием забытые привычки никак не входит в мои планы. В конце концов, я только-только начал вживаться в роль респектабельного столичного хлыща…

Следующее утро началось для нашей компании со вполне приличного, хотя и несколько раннего, на мой взгляд, завтрака. Впрочем, испортить томатный омлет и горячие тосты с севрюгой довольно трудно… А вот после завтрака меня ждала весьма неприятная новость. К полудню в гостиницу приехал наш капитан и с кислой миной попросил меня составить ему компанию в поездке к портовым властям. В результате на прогулку по Конуграду в этот день я так и не попал.

– Так все-таки, Бажен Рагнарович, что такого произошло с «Варягом», что требуется мое присутствие в порту? – начал я допытываться у тестя, едва мы уселись в пролетку.

– С «Варягом» всё в полном порядке… почти. Припасы загружены, документы выправлены, команда с яхтой знакома… Даже пару ходовых уж исполнили, – со вздохом проговорил Белов. – Тут немного другое, Виталий.

– И? Бажен Рагнарович, я что, должен клещами слова из вас тянуть? – не выдержав молчания капитана, поторопил я его.

– Извините, задумался, – вынув изо рта потухшую трубку, проговорил Белов. – Вот ведь какое дело, Виталий. У нас есть разрешение на установку защитного оборудования на «Варяг», вот только, несмотря на её простоту, подобное действо проходит по судовым документам не как ремонт и наладка, а как глубокое усовершенствование судна… а у меня на таковое прав нет.

– И это все? – удивился я. – Из-за такой безделицы вы и ходите чернее тучи грозовой? Бажен Рагнарович, я вас не узнаю… Вы же могли мне телеграфировать, и мы бы решили этот вопрос за несколько минут! На что еще банковский телеграф[12] нужен?!

– Каюсь, Виталий, не сразу обратил внимание на этот момент, закрутился. Да и кто же знал, что оно так обернется? Ушкуи-то мы на своих верфях оснащали, без всякой бюрократии… Вот и запамятовал. Впрочем, оправдываться я не собираюсь, последнее это дело. Но если бы это было всё! Это мелочь, тут вы правы, её за полчаса поправить можно. Да еще за полдня контур установить, и всего делов. Вот только… – Тесть махнул рукой. – Я тут проверил кое-что и выяснил следующую вещь. По штату на «Варяге» установлено две пары накопителей трехсуточного хода, мощностью в сорок единиц. Но третьего дня мы закончили ходовые испытания для расчета отвода энергии на защитный контур… Больше пяти единиц без потерь для иного питания, активные накопители дать не смогут, износ у них уж больно велик, да и негоже судно без резерва держать. А для полноценной работы контура нужно не менее пятнадцати единиц…

– А если на контур задействовать подменные накопители[13]? – поинтересовался я.

– Можно, но тогда сокращается запас хода. – Развел руками Белов и, заново раскурив свою трубку, договорил: – Оно, конечно, не так уж и страшно, но случись что, а мы пустые… нехорошо. Впрочем, накопители же можно и заменить. Я уж и подходящие агрегаты подыскал, по знакомству, так сказать. Последней выделки, новенькие, только-только на верфи доставили. Посадочные гнезда на них такие же, мощность чуть ли не вдвое выше от прежних, да и отдать их готовы с зачетом наших накопителей. Вот только для этого нужен инженер с Хольмского завода, чтоб за снятием и установкой накопителей присмотрел, да акт подписал, а его ж вытребовать еще надо! В общем, всё не слава богу…

– Не надо, Бажен Рагнарович. Есть у нас в экспедиции такой инженер. – Усмехнулся я, одновременно пытаясь угадать, знал ли о подобной возможности развития событий Телепнев, когда присылал из Адмиралтейства тот пакет? – Горбунов откомандировал своего помощника в наше распоряжение, так что здесь проблем не будет, я думаю. Вот только… во сколько мне обойдется смена этих самых накопителей, а, Бажен Рагнарович, и когда мы с этими переделками в море выйдем?

– Цена им будет тысяч пять, с учетом стоимости старых накопителей, – тут же отреагировал повеселевший Белов и понимающе покивал. – Не прогадаете, Виталий, уж это я вам точно обещаю. После установки контура цену за яхту можно будет взять и поболее, чем рассчитывали. Уж поверьте, и траты отобьете и внакладе не останетесь. А на установку да калибровку трех-четырех дней довольно будет.

Думал я недолго, так что, развернув извозчика, уже через десять минут мы вернулись в гостиницу и, забрав Попандопуло, рванули в порт решать вопрос с покупкой и установкой новых судовых накопителей…

Часть 2

Глава 1 Выходим завтра в море

Повидать в этот день яхту мне так и не удалось. Сначала решали в порту вопрос с установкой защитного контура, оттуда переместились в местное отделение Особой канцелярии, где коллеги должны были подтвердить подлинность разрешительных документов. Хорошо еще, что тесть вовремя сориентировался и, пока я общался с охранителями, доставил нашего инженера на верфи, для осмотра новых накопителей. А то бы растянулись наши походы дня на два. К Попандопуло я смог присоединиться лишь ближе к вечеру, когда тот уже заканчивал разбираться с документацией на передаваемые нам агрегаты, в присутствии трех представителей судостроительной верфи Быхова.

– Ну, что скажете, Леопольд Юрьевич, по поводу наших обновок? – поинтересовался я у инженера, когда отыскал его в одном из закутков небольшой конторы, расположенной чуть ли не у самых доков.

– Признаюсь честно, Виталий Родионович, идея с накопителями этой серии просто замечательна. Я, конечно, не большой специалист по судовым установкам, но даже мне с первого взгляда ясно всё изящество подобного технического решения, – покачав головой, с намеком на улыбку проговорил Попандопуло.

– Вот как? – удивился я, одновременно отмечая насмешливо-недоверчивые переглядывания и отблески этих эмоций в ментале у представителей быховской верфи. Кажется, они посчитали, что наш инженер слишком скромен. – И что такого изящного в этом решении? Я, честно говоря, человек весьма далекий от этих материй, предполагал, что мы просто меняем маломощные агрегаты на более емкие… Разве нет?

– В принципе верно, Виталий Родионович. – Покивал Попандопуло. – Но помимо увеличения емкости, мы получаем еще и большую, по сравнению с прежними, устаревшими накопителями, гибкость установок, в плане подключения к ней дополнительных, непрофильных механизмов и структур. Весьма перспективное решение… Особенно учитывая тот факт, что «Варяг» построен по проекту, которому ныне уже более пятнадцати лет, и многие системы на нем, скажем так, несколько… м-м… отстают от нынешних и, как следствие, куда как более энергоемки. С новыми же накопителями проблема дефицита энергии исчезнет, что позволит перевести некоторые конструкты в режим постоянного действия. А это, несомненно, облегчит работу команды и управление яхтой в целом…

– Хм. Леопольд Юрьевич, прошу прощения, – вмешался я в монолог инженера. – Время позднее, а нашим уважаемым контрагентам еще предстоит сформировать и прислать на «Варяг» монтажную команду. Давайте сначала закончим здесь, а по дороге в гостиницу вы мне обстоятельно поведаете о перспективах… Хорошо?

– Ох, да. Разумеется. – Блеск в глазах увлекшегося исследователя потух, и он, смутившись, согласно кивнул, после чего повернулся к до сих пор молчащим «быховцам». – Прошу прощения, господа, я несколько увлекся. Извольте передать господину Старицкому, как заказчику, бумаги, дабы он мог ознакомиться с условиями предложенного вами контракта…

Вот тут-то приказчики и зашевелились. Кажется, они только сейчас поняли, что я и есть заказчик. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. После утреннего разговора с тестем я понял, что прогулка по городу мне сегодня не светит. Ну а предполагая, что придется изрядно полазать в порту и на яхте, по возвращении в гостиницу за инженером, я заодно переоделся в немаркий и не особо стесняющий движения «охотничий» костюм и удобные ботинки на высокой шнуровке, чем-то напоминающие родные берцы, с тем, чтобы потом не жалеть о случайно вымазанном в мазуте рукаве пиджака или утративших блеск туфлях. Нетрудно понять, что в таком виде я вовсе не был похож на владельца яхты… Впрочем, быховским приказчикам на мой вид оказалось плевать. Как только они уяснили, кто заказывает музыку, тут же на стол передо мной легли отпечатанные, очевидно, на некоем местном подобии «ундервуда», листы контракта… Пробежав взглядом по тексту и убедившись, что представленный документ не является купчей на «Варяг», или иной «подставкой», я подписал контракт и вручил его подскочившему приказчику.

А на обратном пути Попандопуло пришлось изрядно потрудиться, рассказывая мне о выгодах предстоящей замены накопителей. Несмотря на то что Леопольд Юрьевич старательно избегал специфических терминов, понимал я в его речи, дай бог, с пятого на десятое. Единственное, что я уяснил твердо, так это то, что теперь, во время работы того же камбуза, яхте не придется снижать ход, чтобы компенсировать расход энергии, и не вывалиться из графика смены накопителей. Утрирую, само собой, но все-таки. Да и проблема с откровенно малым количеством энерговодов для дополнительной аппаратуры тоже оказалась решена таким образом. Иначе говоря, теперь на яхте нет необходимости выбирать между подключением радиотелеграфа и трюмным освещением, например. Кстати о трюмах, по возвращении в гостиницу, я, дождавшись Белова, тут же кинулся выяснять у него, что за ящики уже нашли пристанище в невеликом грузовом отсеке «Варяга». По крайней мере, об их наличии говорили записи в росписи груза, куда при мне вносили ЗИП накопителей. Тесть несколько смутился, но обещал рассказать всё после ужина. Что ж, посмотрим-послушаем, что еще учудил этот морской волк…

Это не «волк», это лис! Самый натуральный рыжий морской лис. Новая порода, очевидно… Этот ушлый тип, мой тесть в смысле, загрузил в яхту самый ходовой товар на Руяне, а именно: вина! Дюжина контейнеров, общим весом чуть больше восьми тонн, самого что ни на есть дефицитнейшего товара на острове. Он бы и больше загрузил, да свободной наличности не осталось… Когда же я поинтересовался, сколько он планирует выручить за этот товар по прибытии к ушкуйникам, Бажен Рагнарович глянул на меня с хитрым «ленинским» прищуром и, пыхнув трубкой, с улыбкой ответил, что не менее чем сам-три.

– А сколько еще такого груза может принять «Варяг», Бажен Рагнарович? – делано-равнодушно поинтересовался я у тестя.

– Ну-у, еще столько же точно потянем. – Пожал плечами капитан. – А что?

– Да вот, думаю, не примете ли и меня в эту вашу негоцию? – со вздохом признался я. Белов же удивленно на меня вытаращился и заперхал, наглотавшись ядреного табачного дыма.

– Так, Виталий… Это не моя, это ваша, как вы выразились, негоция! – откашлявшись, выдал тесть и, заметив мое недоумение, пояснил: – Груз закуплен на остаток тех денег, что были вами выданы изначально на экипировку к походу… ну и мы с командой пару тысяч доложили. Так что это не вы ко мне в пайщики напрашиваетесь, это я с командой к вам в «негоцию» влез.

– Умеете вы удивить, Бажен Рагнарович. – Покачал я головой. – И ведь не подкопаешься к вам за самоуправство! Деньги-то в судовую казну я сам отдавал… Эх! Так что насчет дополнительного груза, а, господин капитан?

– В центральный трюм можно загрузить еще тонн шесть-семь… Больше никак не получится, – со вздохом, ответил Белов. Кажется, Бажена Рагнаровича тоже начала грызть тоска по несбывшемуся. Ха…

– А если грузить в носовой? – поинтересовался я. Ну уж очень привлекла меня возможность, хоть немного отбить стоимость нашего похода.

– Качка. Вина там не разместишь. В уксус перейдут. – Поморщившись, покачал головой тесть. – Я и в центральном трюме, велел крепить контейнеры точно над килем… и то пришлось их на компенсирующие поддоны устанавливать, чтоб от бортовой качки груз защитить…

– Понятно. Ну что ж, тогда распорядитесь, чтоб догрузили трюм, насколько возможно. Чек на закупку я выпишу вам сегодня же. – Кивнул я. Вот ведь, а я и не знал, что перевозка вин такое непростое занятие… Впрочем, кажется, несуществующие здесь англичане, в свое время, ввели моду на портвейн, именно потому, что его можно было без проблем доставлять морем в метрополию, не опасаясь привезти вместо ароматного напитка переболтанную кислятину…

На следующий день я все-таки увидел свою яхту вживую. Вот ведь, никогда не думал, что разживусь подобной игрушкой, а оно вон как обернулось… На фоне десятков торговых пароходов, стоящих под загрузкой, и пары военных кораблей, ощетинившихся стволами, «Варяг» действительно смотрелся игрушкой. Эдакий малыш среди пузатых взрослых дядек. Зато он был красив. Довольно низкий, стремительных обводов корпус черного цвета, белоснежные надстройки, тонкие шпили пары мачт и сияющие надраенной медью, массивные цилиндры накопителей, чуть возвышающиеся позади капитанского мостика. Наверное, любой мальчишка хоть раз в жизни мечтал бы оказаться на палубе такого корабля. Да, это не парусник, но в отличие от знакомых мне по «тому» свету судов, больше похожих на непонятно каким образом, вышедшие в море многоэтажки спальных районов, «Варяг» несет в себе какую-то неуловимую нотку той самой морской романтики, что знакома каждому, кто хоть раз в жизни, читая томик Сабатини, шел на абордаж вместе с капитаном Бладом, или резал форштевнем волны на 37-й параллели, вместе с героями Жюля Верна. Я влюбился в свою яхту, и от её немедленного исследования, меня не удержало даже прибытие монтажной команды быховской верфи и их суета вокруг снимаемых и устанавливаемых накопителей. За этот день я облазил «Варяга» сверху донизу, побывал во всех помещениях, начиная от капитанского мостика и пассажирских кают и заканчивая матросскими кубриками, машинным отделением и трюмами. Правда, сохраняя лицо, пришлось отговариваться перед моими сопровождающими, в лице капитана и боцмана, тем, что я, как хозяин данного плавсредства, должен знать о нем всё… Не поверили, конечно. Судя по тому, как понимающе переглянулись эти морские волки, выслушав мою короткую речь, убедить их в том, что мой интерес сугубо практичен, мне не удалось. Ну и черт бы с ним со всем! Зато у меня есть свой корабль!!! Ну пусть яхта, ладно… И что? Многие ли могут похвастаться исполнением детской мечты? А вот я могу… Что самое забавное, пока я не увидел «Варяга» вживую, я и думать не думал, и помнить не помнил об этой мечте…

– Ну что, Виталий. Каково ваше мнение о яхте? – чуть иронично поинтересовался Белов, когда мы вынырнули из недр надстройки и оказались у остекленного эркера кормового салона.

– Красивый корабль. Стройный. – Честно вздохнул я, бережно проводя ладонью по тиковой накладке планширя. – Даже продавать не хочется.

– Хм. – Капитан с боцманом снова переглянулись, но уже не с усмешкой, а с каким-то… удивлением, что ли? Глянув на моряков, я встряхнулся и смог наконец вынырнуть из пучины морской романтики.

– Так. А теперь давайте определимся с кое-какими мелочами, – протянул я. – Во-первых. За время осмотра жилых помещений личного состава я так и не нашел ни одной душевой. Можете мне сказать, почему?

– Может потому, что их там попросту нет? – Приподнял бровь тесть. – Помывочная для экипажа устраивается раз в седмицу, на нижней палубе…

– Не пойдет. – Покачал я головой. Благо место, где можно было бы разместить нормальный душ для команды, я присмотрел там же, недалеко от кубриков. Был там такой закуток, рядом с гальюном… И это был только один из моментов, который я отметил, обследуя свою собственность. Вообще, меня поразило, насколько роскошна (в моем понимании) была пассажирская часть яхты, настолько же непритязательна и аскетична оказалась часть, отведенная для команды «Варяга». И ведь нельзя сказать, что этому мешали какие-то конструктивные особенности яхты. Нет, просто создавалось впечатление, что комплектация матросских кубриков, столового отсека, да и тех же гальюнов, была проведена по остаточному принципу. Хорошо еще, что рабочие места были спроектированы с умом и, кажется, на мой дилетантский взгляд, были довольно удобны.

Едва до Белова и боцмана Шульги дошло, что все мои замечания касаются лишь условий жизни экипажа яхты, мореманы повеселели и с энтузиазмом принялись рассуждать о том, что еще можно улучшить. Когда они дошли до того, что надо-де переоборудовать один из трюмов левого борта под курительную комнату, я понял, что эти двое просто издеваются… Правда, после того, как я объявил тестю о терзающих меня сомнениях по поводу необходимости существования «адмиральского часа»[14] на гражданском судне, смешки прекратились. А боцман, почуявший, что следующим моим нововведением может стать замена обеденной рюмки для экипажа вторым компотом, тут же сдал назад и уже вполне серьезно стал прикидывать, какие работы нужно провести в доке, а с какими команда справится и в море… В общем, мы друг друга поняли.

А через два дня, едва солнце поднялось над горизонтом, «Варяг» вышел из дока и, проскользнув под бортом у огромного торговца, двинулся по недавно открытому Конуградскому морскому каналу, чтобы спустя четыре часа, миновав Вислинскую косу и Вограм, выйти в открытое море.

Вот тут-то «Варяг» и показал, на что он способен. Едва удалившись на пару миль от берега, Белов приказал дать полный ход. Палуба под нашими ногами чуть дрогнула, до ушей донесся тихий гул выходящих на маршевый режим накопителей, и яхта словно сорвалась с цепи. Взрезая форштевнем невысокие волны, «Варяг» понесся на запад со скоростью в двадцать четыре узла. Специально узнавал у тестя. Правда, ответив на этот вопрос, он тут же выставил меня с мостика, рявкнув для порядка и поддержания капитанского имиджа, и пришлось мне искать другое место, с которого можно было бы сполна насладиться открывающимися видами и скоростью хода моей яхты. Моей! Звучит-то как, а?

– Виталий Родионович! – Услышав раздавшийся из-за спины голос, я было подумал, что опять помешал кому-то из команды, и меня сейчас вежливо попросят отойти на пару метров в сторону, но обернувшись, увидел лишь Леопольда Юрьевича. Инженер с Хольмского завода, очевидно, уже успел нарваться на боцмана, громогласно рассуждающего о том, как, по его мнению, следовало бы поступать с нерадивыми пассажирами, болтающимися под ногами у занятых людей, поскольку с явной опаской оглядывался по сторонам и осторожно обходил суетящихся вокруг различных судовых приспособ матросов.

– Слушаю вас, Леопольд Юрьевич. – Кивнул я инженеру.

– Лада Баженовна уже велела накрывать к обеду в кормовом салоне. А мне наказала сыскать вас.

– Тогда чего же мы стоим? Идемте. – Я указал «Лёвушке» на как раз освободившийся от матросов проход по правому борту, и мы направились к салону. Двигаясь следом за инженером, мысленно я не переставал удивляться тому, как скоро решился вопрос о его «вписывании» в нашу теплую компанию. От недавнего официоза не осталось и следа. Немного освоившись в нашем обществе, Попандопуло перестал «застегиваться на все пуговицы», оказавшись на деле чуть застенчивым, но весьма эрудированным молодым человеком, немного неуклюжим в быту, но чрезвычайно увлеченным изыскателем, что не прошло мимо внимания Высоковских. Но если Берг просто обрадовался такому совпадению интересов и увеличению числа понимающих оппонентов в их ежевечерних с сестрой и профессором диспутах на философские темы, то Хельга, присмотревшись к молодому человеку, призвала на помощь Ладу, и дамы тут же взяли инженера под свое крыло, опекая его, словно младшего родственника, эдакого немного неуклюжего растяпу-племянника… Чему Попандопуло, кажется, совсем не противился, моментально приняв как должное авторитет «тетушек» в бытовых вопросах и с удовольствием выполняя их указания и поручения. Зато в беседах о будущем естествознания инженер отрывался по полной программе, жестко отстаивая свою точку зрения даже перед Хельгой. В отличие от Высоковских, Попандопуло был искренне убежден, что дальнейшее развитие прикладной философии возможно только в тандеме с техническим прогрессом, и не стеснялся вступить в полемику по этому вопросу даже с такими признанными мэтрами естествознания, как тот же Берг.

Вот и сейчас, за обедом, несмотря на недавнее обещание, данное всеми исследователями, они опять сцепились в жарком споре, напрочь забыв обо всем на свете. Я обвел взглядом сотрапезников. Хельга внимательно следила за их беседой, так же как и брат, забыв о стынущем перед ней сырном супе, Тихомир и Грац тихо переговаривались о чем-то своем, и к их беседе прислушивался лишь сидящий рядом Лейф. А я, честно говоря, был рад, что не нахожусь на его месте, поскольку слушать во время обеда о различии раневых следов, оставляемых бебутом и абордажным палашом, не очень-то приятное занятие. А вот Лада, кажется, была сильно расстроена.

– Что случилось? – тихо поинтересовался я у супруги, на что та лишь тяжело вздохнула и указала взглядом на окончательно разошедшихся исследователей, уже принявшихся выкладывать хлебными палочками на белоснежной скатерти какую-то мудреную схему. Хм. Не удивлюсь, если вскоре в качестве наглядного пособия они привлекут посуду и столовые приборы. Я погладил Ладу по руке. – Оставь, пусть наговорятся. В споре рождается истина, так, кажется? Вот пусть и… того, рожают.

– Да ну тебя. – Улыбнулась она. – Мне отец с детства твердил, что едой играться нельзя…

– Ну так, может, пусть он и им об этом говорит, а? – Я кивнул в сторону сидящего у противоположного торца стола тестя, хмуро наблюдающего за действиями спорщиков.

– Это невежливо… – Вздохнула Лада, – всё же я хозяйка стола…

– А он капитан всего корабля, «первый после бога» и так далее. Так что имеет право. – Ухмыльнулся я, и Белов, словно услышав мои тихие слова, сказанные чуть ли не на ухо жене, вдруг треснул со всей дури кулаком об стол. А едва все присутствующие замерли на полуслове, разразился длиннющей тирадой, после которой наши спорщики стали похожи на подростков, получивших заслуженную взбучку. Красные от стыда и надутые от гнева.

– Право же, не стоило так резко, всё же они не дети малые. – Покачал головой профессор, но получив в ответ яростный взгляд капитана, примирительно взмахнул руками. – Молчу-молчу, Бажен Рагнарович.

Обед заканчивали в молчании, которое было нарушено лишь с уходом капитана. Постепенно наши изыскатели отошли от устроенного им разноса, и в салоне снова начался очередной спор между «менталистом» – Бергом и «техником» – Леопольдом. Правда, поскольку посуда со стола уже была убрана, а кофейные приборы были недостаточно многочисленны, эти двое вооружились блокнотом из запасов Попандопуло и, вырывая его друг у друга, принялись чертить свои схемы.

К вечеру яхта украсилась ходовыми огнями. Белов приказал сбросить ход до половины, и, чуть довернув вправо, «Варяг» ушел от береговой линии, весь день маячившей по левому борту, продолжая тем не менее двигаться на запад, к Руяну. Хм. Если мы так и будем идти дальше, то к логову ушкуйников прибудем уже завтра к обеду…

С этими мыслями я и отправился спать. И уже устраиваясь в постели, под боком у сладко посапывающей жены, довольно подумал о том, что на своей яхте мне никакие правила приличия не указ, и спальня у нас с Ладой одна на двоих… Что тоже не может не радовать.

Утром меня разбудил не уже привычный, но от того не менее сладкий поцелуй Лады, а заполошный трезвон рынды и чей-то топот за дверью. Хотя почему чей-то? Можно подумать, что кто-то кроме охранителей Особой канцелярии умеет так нагло грохотать сапогами… Правда, я их вроде бы отучал от этой дурной привычки, иногда весьма вредной в их работе, но… кажется, у нас что-то случилось.

Поцеловав только что проснувшуюся от шума жену и наказав ей не выходить из каюты без моего разрешения, я быстро оделся и, не тратя времени на бритье, двинулся выяснять, у какого идиота родилась в голове мысль использовать рынду в качестве будильника, и кто надоумил охранителей заняться шагистикой под дверьми моей каюты…

– А, Виталий Родионович, доброе утро. – Едва я оказался в коридоре, из своей спальни выглянул сонный Грац. – Вас, верно, тоже разбудил этот грохот… Что случилось, не знаете?

– Даже не предполагаю, Меклен Францевич. – Пожал я плечами. – Вот, иду разбираться.

– Вот и славненько. – Покивал профессор. – Как выясните, не сочтите за труд, сообщите и мне о причинах столь ранней побудки, сделайте одолжение.

– Разумеется, профессор, – согласился я. Вот только что-то мне подсказывает, что как только Грац закроет дверь, он тут же рухнет обратно в постель и уснет, забыв о своей просьбе. Уж больно сонный вид был у нашего адъюнкта. Хм.

Оказавшись на палубе, я, недолго думая, взлетел вверх по трапу на мостик и, не заходя в рубку, остановился у комингса. Здесь дым стоял коромыслом. Явно не выспавшийся Белов, без кителя, вглядывался в огромную полупрозрачную панель, вделанную в стол, и, не сводя взгляда с сияющих на ней точек, линий и пунктиров, отдавал команды. Повинуясь им, рулевой бешено вращал штурвал то в одну, то в другую сторону, а еще один матрос, также следуя приказам капитана, судорожно дергал рукоять корабельного телеграфа. Команды вместе с матами лились из тестя рекой. Вот прозвучала еще одна, совсем мне незнакомая: «Пелена! Сброс обманки!» И сразу следом: «Самый полный вперед!» А потом полминуты тишины, и по ушам ударил довольно сильный взрыв где-то за кормой.

Белов отвалился от сияющей панели экрана и, вытерев пот со лба, повернулся ко мне лицом.

– Вот так-то, Виталий. Так и живем, – усталым голосом проговорил тесть.

– А что случилось, Бажен Рагнарович?

– Скорее уж, не случилось. – Слабо улыбнулся Белов. – Блуждающие мины. Подарочки от Нордвик Дан, так сказать. Пакостить по-крупному они опасаются, знают, что могут нарваться на ответ ушкуйников, а вот разбросать таких малюток с какого-нибудь нордвикского «купца» на торговом маршруте, да подальше от передающих телеграфных станций, это пожалуйста. Блуждающие мины, они на шум винтов реагируют. Заряд невелик, но лишить хода ушкуй или «торговца», вполне хватит. А нас такая «рыба» и вовсе ко дну пустит… М-да… Вот, дан мины сбросит, да в сторонке схоронится и ждет, пока какой-нибудь бедняга о них не споткнется. А дальше всё просто. Абордаж, корабль на дно, концы в воду. Так-то. Да только не вышло по его на этот раз. Спасибо защите вашей, уберегла. А от дана этого мы уйдем. Вряд ли его лоханка больше двадцати узлов даст…

Глава 2 Бег по волнам, или заяц в поле

Пока сосредоточенный Белов отдавал резкие и не всегда понятные мне команды, я пытался разобраться в происходящем. А подумать было над чем. Засада на торговом пути в исконных водах Руси и Венда, в сотнях миль от акватории данов показалась мне полной дикостью. Ведь, насколько я знаю, меж Северным союзом и Нордвик Дан войны нет… Так с чего вдруг здесь такая партизанщина началась? А если…

– Бажен Рагнарович, поведайте мне, недалекому, а этот маршрут единственный, на котором встречаются подобные сюрпризы? Или на других маршрутах корабли пропадают не реже? – осведомился я у тестя. Белов отвлекся от разглядывания панели и, медленно обернувшись ко мне, устало потер лицо.

– Хм… Остальные маршруты проходят мористее и, признаться, куда как менее спокойны, чем наш нынешний путь. – Наконец, со вздохом кивнул тесть. – Здесь-то и связь работает бесперебойно, и до берега не так далеко, да и чуть ли не в каждой прибрежной деревушке по малой миноноске[15] приписано. Потому даны особо сюда и не забираются… точнее, раньше не забирались.

– А сейчас, значит, добрались, – протянул я. Наш капитан в ответ лишь рассеянно кивнул и, бросив взгляд на мягко светящуюся панель стола, вернулся к своим важным капитанским делам. Что ж, большего мне пока и не нужно. От мин ушли и ладно. А с этим странным нападением можно будет разобраться и попозже. Что-то мне говорит, что блуждающие мины не последнее новшество, ждущее нас в этих водах…

Выдавшееся таким нервным утро прошло, а к обеду бег от мин и данов и вовсе перестал быть интересной новостью. В нашей небольшой компании эта тема довольно быстро исчерпала себя, так что вскоре об утреннем происшествии напоминал лишь один из матросов, устроившийся в «вороньем гнезде» среди кучи сияющих надраенной медью приборов и время от времени телефонирующий на мостик с докладом а-ля: «В Багдаде всё спокойно».

Ну, к обеду, не к обеду, а в руянский порт Брег мы вошли еще до того, как солнце скрылось за горизонтом. И не одни. Еще за час до того, как прямо по курсу возник туманный абрис острова, вахтенный сообщил капитану, что к нам приближаются гости и идут парадным ходом. К моему удивлению, Белов не насторожился, а когда я поинтересовался у него причиной такой беспечности, пожал плечами.

– А чего опасаться, Виталий? – пыхнув трубкой, проговорил капитан, поднимаясь с удобного кресла и направляясь к выходу из салона, где нас и застало это известие. – Поверьте, в двух часах хода от порта Брег ни один дан не появится… если он не самоубийца, разумеется.

– А «гости»? – Кивнул я в сторону вахтенного.

– Наверняка дозорная пара малых рейдеров руянского флота. Из-за них, кстати, каперы данов и не суются к острову.

– Уверены, Бажен Рагнарович? – Ну не терплю я подобной самонадеянности, а уж после недавнего урока в виде гонок с блуждающими минами поведение Белова и вовсе казалось мне странным.

– Полностью. – Уверенно кивнул тесть и, заметив мой скептический взгляд, со вздохом принялся объяснять: – Вахтенный их засек, когда эта пара вышла из-за Вальдемарова мыса, а за ним как раз и располагается станция адмиральской эскадры. Кроме того, корабли идут полным ходом, ничуть не скрываясь, можно сказать, демонстративно нагло идут, как только «локтевцы» здесь могут себе позволить. Понятно? В общем, можете поверить, это не пираты…

И действительно, Белов еще не успел подняться на мостик, когда корабли, о которых сообщал вахтенный, оказались невдалеке от яхты, и Белов, вглядевшись в сигнальные флаги на них, отдал приказ стравить пар. «Варяг», послушный воле капитана, уже ложился в дрейф, когда в рубке, вход в которую мне заступил помощник капитана, тихо прострекотал корабельный телеграф. Это патруль продублировал уже принятый нами сигнал… Вот интересно, это у гостей такой связист медленный, или сигнальщики такие расторопные?

Я залюбовался подошедшими кораблями. Они не были столь огромны, как уже виденный мною в порту Конуграда крейсер, но производили не менее угрожающее впечатление, благодаря низкому хищно-стремительному силуэту и более чем серьезному вооружению. Красивые быстрые корабли. Эдакие морские гончие, созданные, чтобы догнать любого лихача, а в случае встречи с превосходящим противником способные с легкостью оторваться от преследования. На фоне этих темно-серых кораблей, кажущихся чуть угловатыми, из-за упрятанных под защитные кожухи накопителей, «Варяг», сверкающий на солнце надраенной медяшкой и обширным остеклением, смотрелся совершеннейшей игрушкой, да к тому же весьма хрупкой, о чем недвусмысленно намекали внушительные жерла сдвоенного носового орудия ближайшего корабля, ненавязчиво развернувшего башню в нашу сторону. Не знаю, что там за защиту предоставил нам князь Телепнев, но если «чемодан», выпущенный из такого орудия, попадет в корпус «Варяга», думается, это станет последней секундой жизни яхты… Я передернул плечами. Иногда живое воображение перестает казаться мне столь уж хорошим качеством.

В этот момент от дрейфующего в паре кабельтовых патрульного, взявшего «Варяг» на прицел, отвалил небольшой катер и, пыхтя паровиком, направился в нашу сторону. Катер? Я проскользнул мимо прозевавшего мой маневр вахтенного и, прихватив, под укоризненным взглядом Белова, стоящий на консоли тяжелый «каролусский» бинокль, тут же покинул капитанский мостик. Присмотревшись к чуду инженерной мысли, старательно ползущему в нашу сторону, я невольно хмыкнул. Ну, если шлюпка с присобаченным к ней движителем под небольшим навесом из парусины, здесь зовется катером, то да, это он и есть. А в нем добрая дюжина морячков, выглядящих словно братья-близнецы команды Белова. Головорезы те еще. Остается лишь надеяться, что эти деятели не попытаются растащить «Варяга» на сувениры…

Вопреки моим опасениям, взлетевшие по штормтрапу моряки вели себя довольно мирно. Горохом рассыпавшись по яхте, они за какие-то четверть часа обшарили «Варяг», что называется, от киля до клотика и, не найдя ничего интересного, кроме тщательно принайтованных в трюме контейнеров с алкоголем, доложились своему командиру, всё это время проторчавшему в кают-компании вместе с капитаном, за увлекательным чтением судового журнала и прочей документации, прописавшейся в капитанском сейфе.

По настоятельной просьбе тестя я присоединился к их теплой компании.

– Вот, Любим, знакомься. Мой зять и владелец «Варяга», Старицкий Виталий Родионович, – весело проговорил Белов, представляя меня своему собеседнику. Командир досмотровой группы, сухой и жилистый дядечка, лет так сорока с гаком, окинул меня ленивым взглядом. Не знаю уж, что он там углядел, но спустя мгновение ушкуйник едва заметно кивнул и, приподнявшись с кресла, протянул мне руку.

– Полусотник Климин, Любим Будеславич, – проговорил знакомец тестя.

– Рад знакомству, – коротко ответил я, пожимая протянутую мне ладонь. А вот вертевшийся на языке вопрос о странном звании гостя, решил отложить до более удобного момента.

– Взаимно, Виталий Родионович. – Холодно усмехнулся Климин и повернулся к тестю. – Что, никак выполнил волю женушки, а, Бажен?

– Выполнил, Любим. Выполнил. – Довольно хлопнул по подлокотнику кресла тесть.

– Вот как? А отчего ж тогда лайба эта на ушкуй нимало не похожа, а? Уж больно утлое суденышко.

– Ну-ка, ну-ка, это где же это записано, каким ушкуй быть должон? – Прищурился Белов.

– Ну, пусть не написано. – Хмыкнул Климин и кивнул мою сторону. – Да всё одно сей рожи я что-то ни в Конуграде, ни в Арконе не видывал. Или скажешь, что и об ушкуйниках записей нема?

– А это как посмотреть, Любим, – протянул Бажен. – Давай-ка, старый, вспоминай, кто по уложению ушкуйником считаться может…

– Тю, так он не природный… – Махнул рукой Климин.

Я наблюдал за перепалкой старых знакомых, и мне всё меньше и меньше нравилось происходящее. Черт бы с ним, что меня «рожей» поименовали, но вот хаять «Варяга» полусотнику совсем не стоило. О его снисходительном взгляде на меня, после слов о «природных ушкуйниках», и вовсе говорить нечего. Не люблю спесивцев. Но придется пока промолчать. Я хоть и владелец яхты, но сейчас именно капитан здесь, что называется, царь и бог, это его переговоры, и лезть в них без спросу категорически нежелательно.

– М-да уж. Говорили ведь тебе, Бажен, не уезжай с Руяна. Глядишь, выдал бы дочь замуж за настоящего ушкуйника, природного да владного. А ты…

– Любим, ты забываешься… – резко оборвал полусотника тесть, ощерившись в злой ухмылке. Словно клыки показал.

– Действительно, что это я, – тут же согласился Климин и, деланно-сокрушенно покачав головой, встал из-за стола. – Заговорили вы мне зубы, господа хорошие, а время-то идет. Я уж почитай полчаса как на «Резвом» должен быть.

– Ну да, ну да. – С готовностью покивал тесть, недобро сверкнув глазами, и, в свою очередь, поднялся с кресла. Я же остался на месте, поскольку выказывать какое-либо уважение к полусотнику не собирался. Да и вообще, что он маленький, что ли? Сам дорогу не найдет, так вон, капитан наш покажет, еще и пинка для ускорения отвесит.

– Вот и поздоровались, – со вздохом проговорил Белов, убедившись, что полусотник покинул яхту.

– М-да уж, не самое приятное приветствие. – Хмыкнул я.

– Ну, не всё так уж печально, Виталий. – Тесть аккуратно выбил трубку и тут же принялся набивать её заново. – Климин – желчный человек, то всяк на Руяне знает. Но ни дел худых, ни помыслов за ним не замечали. А что резок не в меру, так места здесь такие, что любой добряк через полгода злее зимнего волка станет… Хотя язык бы я ему с удовольствием укоротил, – помолчав, с легким вздохом договорил Белов, отправляя в полет очередное облако ароматного дыма.

– В очередь, в очередь, уважаемый Бажен Рагнарович. – Усмехнулся я.

– Эк зацепило-то, а, Виталий? – Хмыкнул в ответ тесть, аккуратно выбивая трубку. – Ништо, будет и на нашей улице праздник. Дай только в порт войти, а уж там-то мы с господином полусотником в первом же кружале посчитаемся… по-нашему, по-ушкуйному.

– Вот кстати, Бажен Рагнарович, а что за звание такое странное у этого Климина?

– Традиция. – Пожал плечами тесть. – Со времен Ингваря Флотоводца на каждом корабле регулярного флота полагалось иметь полусотню абордажников. Понятно, что сейчас серьезной необходимости в подобных командах нет. Нигде, кроме Руяна. Уж больно места здесь лихие, так что нет-нет, но рейдерам приходится и купцовы лайбы у данов отбивать, а одними пушками такого дела не сделаешь. Вот и держит руянский отряд рейдеров на каждом корабле по полусотне бойцов, как Ингваревым рескриптом предписывалось. Оттого и командиров абордажных команд величают полусотниками, хотя в судовой роли они сейчас значатся то лоцманами, то третьими помощниками капитана, а самих абордажников в палубные матросы вписывают.

– То есть, получается, Климин на государевой службе состоит? Что ж он тогда в дела ушкуйные полез?

– Так-то оно так, да не так. – Пригладил короткую «шкиперскую» бородку Бажен Рагнарович. – Ингварев рескрипт хоть и княжья воля, да только времени с тех пор уж больно много прошло, да и уставы на флотах ныне совсем другие. Потому официально никаких абордажных команд на флоте нет. Вот и изворачивается адмирал Локтев, рядится с теми ушкуйниками, что по какой-то причине на берегу сидят, да и набирает из них абордажные команды на свои корабли. Вот и Климин к нему подался, как старшему сыну свой ушкуй отдал.

– Однако. – Я покачал головой. Оказывается, ушкуйники не только каперами бывают, но и «честными наемниками»… Хм.

Меня отвлек от размышлений трезвон корабельного телефона. Тесть поднялся с кресла и ответил на звонок.

– Иду. – Вернув трубку на рычаг, отчего висящий на стене аппарат тихонько тренькнул, тесть обернулся ко мне лицом и кивнул. – Пора. Если понадоблюсь, телефонируйте на мостик, я буду там. Через час войдем в порт Брег, и, Виталий…

– Да?

– Пока мы не ошвартуемся, чтобы на мостике я тебя не видел! Ясно?! – вдруг рявкнул капитан.

– Так точно! – Меня аж с кресла выкинуло от рева тестя.

– То-то же. – Ухмыльнулся Белов и, подмигнув, исчез за дверью.

– Ну да, а после швартовки я туда и сам не пойду, – проворчал я, возвращаясь в кресло. Вот только посидеть спокойно мне в нем не дали. Стоило мне опустить свою пятую точку на мягкий пружинный диванчик, как в каюту заглянул подшефный наших дам. Попандопуло обвел взглядом помещение и, заметив меня, радостно сверкнул своими греческими очами. Понятно. Начинаем сборы.

Заходить в нашу с Ладой каюту, честно говоря, мне не хотелось. Припрягут-с. Но куда деваться? За время нашего недолгого путешествия по Варяжскому морю огромное количество вещей оказалось вытянуто из саквояжей и чемоданов, и теперь нужно было все их утрамбовать обратно, да не абы как, а исключительно так, «как должно», по выражению моей супруги.

Нет, к костюмам, платьям и прочим предметам туалета Лада бы меня не подпустила, этим она займется сама, поскольку опять же «так должно». А вот мои многочисленные записи, письменные приборы и прочие мелочи, неведомо каким образом умудрившиеся расползтись по нашей каюте, супруга оставила на моей совести. Особенно я удивился, выудив из конторки свой «сварскольд» и полный набор для его чистки… Как он там оказался, ума не приложу. Насколько помню, саквояж с оружием я даже не открывал на «Варяге». А вот поди ж ты…

За суетой сборов наша компания и не заметила, как яхта вошла в порт Брег. А уже через полчаса после швартовки мы покинули «Варяг» и окунулись в портовый шум и гам. Надо заметить, что хоть порт Брег и является гражданским, но здесь и в помине нет ничего подобного тому, что мы видели в Конуграде. Какие носильщики, какие экипажи у причалов, откуда?! Грузы, грузы, грузы и ничего кроме них.

Впрочем, понявший затруднения большей части нашей компании (Ладе с братцем было явно не до того, они радостно улыбались, глубоко вдыхая морской воздух с его резкими портовыми запахами, и даже, кажется, глаза прикрывали от удовольствия… в общем, ностальгировали) Белов тут же отрядил одного из матросов, и тот, ящерицей просквозив меж многочисленными телегами, груженными до скрипа осей, исчез в лабиринте нагромождений ящиков, бочек и тюков, чтобы через несколько минут вернуться вместе с небольшой процессией колясок. Уж как ему удалось провести этот караван через барханы грузов, я не знаю, но подобное умение внушило мне немалое уважение к бывшему ушкуйнику… или настоящему? Тут ведь сам черт не разберет…

Как оказалось, мой ушлый тесть еще из Конуграда забронировал по телеграфу целый этаж одной из гостиниц в центре Брега, так что нам не пришлось тратить время на поиски жилья. Спустя полчаса наш кортеж остановился на обширном дворе «Первой Брежской гостиницы». Странное название, конечно, но только до тех пор, пока не узнаешь, что этот отель действительно был открыт чуть ли не четыреста лет назад и был первым заведением подобного рода в городе. Хотя, на мой взгляд, все-таки наименование «Единственная Брежская» подошло бы куда лучше. Других гостиниц в Бреге всё равно нет до сих пор. Ни одной, зато в портовом квартале имеется целых три «гостевых дома» для команд редких торговых гостей.

Все это и еще некоторое количество бесполезной, но подчас забавной информации я узнал из торопливой речи здешнего портье, время от времени прерывавшегося на то, чтобы дать указания снующим с нашими вещами служащим. Вообще, распорядитель в «Первой», настаивавший, чтобы его величали исключительно «портье»… ну грело, очевидно, родное словцо душу обрусевшего галла… Так вот, этот самый портье Эжен оказался на удивление шустрым малым… и очень понятливым типом. По крайней мере, доставшиеся нам с Ладой номера не только оказались соседними, но и были соединены между собой дверью, что не могло не радовать.

Кроме того, портье, этот стремительный, сверкающий обширной лысиной, отчаянно грассирующий колобок, умудрился не только в считанные минуты расселить нас по номерам, в соответствии с нашими предпочтениями, но и узнать, чего бы мы желали на ужин, предупредить о возможном ночном шуме в порту и даже дать несколько советов по поводу стоящих посещения мест. Последние, правда, в исполнении уважаемого Эжена касались в основном лавок.

Услышав рекламу портье, мужская часть нашей «экспедиции» понимающе захмыкала, одаряя Попандопуло сочувственными взглядами. Ну да. Кому-то ведь придется составить компанию нашим дамам, и есть такое подозрение, что этим «кем-то» предстоит стать нашему инженеру. Впрочем, сам Попандопуло информацию о предстоящем шопинге явно пропустил мимо ушей, да и наши взгляды задумавшемуся Леопольду Юрьевичу, кажется, были абсолютно до фени… Как витал в своих инженерных облаках, так и витает… М-да. Спасать надо Попандопуло, вон как у наших дам глазки засияли.

Впрочем, такое настроение продержалось у нас лишь до вечера. Присоединившись к нашей компании за ужином, мой тесть весьма толково разъяснил присутствующим особенности здешней торговли, так что интерес к посещению некоторых лавок проснулся не только у наших дам, но и у мужской части «экспедиции». А всё дело в том, что хоть основная часть необходимых товаров доставляется на Руян морем с большой земли, частично самими ушкуйниками через Стрельный пролив, частично гостями из Венда, Свеаланда или Руси, остальное же либо изготавливается прямо на острове в небольших поселениях типа Дрешвицы или Лубково… либо берется на абордаж. Так и получилось, что здешние лавки делятся на обиходные, где местные жители могут обзавестись необходимыми в хозяйстве вещами и продуктами, и трофейные, куда ушкуйники сдают непроданный гостям товар. Вот как раз трофейные лавки нас и заинтересовали, да так, что на следующее утро наша компания, не сговариваясь, разбрелась по городу, чтобы потом в течение нескольких часов то и дело натыкаться друг на друга то в одном, то в другом магазинчике с обязательным изображением окутанного облаком порохового дыма парусника на вывеске – непременном атрибуте любой здешней лавки, торгующей трофейными товарами.

Честно говоря, рассматривая выставленный в этих лавках товар, я никак не мог отделаться от чувства, что шатаюсь по владениям какого-то старьевщика. Такого гигантского количества и мешанины всякой всячины я не видывал даже на блошиных рынках «того света». А кроме того, меня не оставляла мысль, что ушкуйники самые настоящие барахольщики. Иначе чем еще можно объяснить наличие в продаже, например, набора латунных дверных ручек с корабельным клеймом некоего «Орма», явно свинченных с дверей кают какого-то «купца», или неполный фарфоровый сервиз из кают-компании монитора «Винден». А набор открыток с видами острова Зееланд?

Но если честно, то я даже рад, что Лада составила мне компанию в моих блужданиях по многочисленным трофейным лавкам. Если бы не она, я бы точно заразился болезнью ушкуйников и накупил кучу совершенно ненужной мне ерунды. Хотя один раз чуть не сдержался. Набор из двух «дур» с полным прибором для чистки и боеприпасом на двадцать четыре выстрела напомнил мне те пистоли, с которыми Лейф участвовал в обороне нашего дома. Только его мини-артиллерия была хоть ухожена, но потерта, да и не отличалась богатством отделки, а увиденные мной в трофейной лавке «обрезы вертикалок» мало того, что выглядели абсолютным новьем, так к тому же были украшены тонкой гравировкой и аккуратно уложены на бархат солидной шкатулки красного дерева с серебряными уголками. Замечательное дополнение к моей разрастающейся оружейной коллекции. Бессмысленное, но… Интересно, у кого ушкуйники прихватили это произведение воспаленного разума оружейника? Стоимость, правда, у этого шедевра была… м-да.

В общем, за то, что я так и не разорился на эту покупку, мне нужно благодарить Ладу. В результате наше хождение по магазинам закономерно затянулось, и в гостиницу мы вернулись последними, как раз к обеду, начало которого было ознаменовано обещанным нам еще вчера «шумом в порту». Грохот канонады, разнесшийся над городом, заставил задребезжать стекла в окнах и хрусталь на столе, при этом немногочисленные посетители гостиничного ресторана остались абсолютно спокойны.

– Кажется, кто-то привел приз, – задумчиво проговорил наш капитан, под согласные кивки Лейфа и Лады. Мы же всей компанией воззрились на эту троицу в ожидании объяснений. – О, а вы вчера так и не удосужились узнать об этом обычае? Вроде здешний распорядитель говорил об этом, нет?

– Наш глубокоуважаемый распорядитель говорил вчера о слишком многих вещах, чтобы у нас возникло желание о чем-либо его расспрашивать, – ответил за всех профессор Грац и был поддержан улыбками окружающих. Шустрый галл действительно отличается какой-то гипертрофированной разговорчивостью.

– Ушкуйник, взявший приз, по возвращении в Брег дает залп. Это традиция, – проговорил Лейф, за что и заработал грозный взгляд от отца. Кажется, Белову совсем не пришлось по нраву поведение сына.

– Правильно. Только это не одна лишь традиция, это еще и сигнал для портовых служб, что скоро предстоит работа по разгрузке и приемке приза.

– А не проще сообщать об этом по телеграфу? – осведомился наш инженер.

– Телеграфу всего чуть больше десяти лет, тогда как традиция живет уже полстолетия, – пожав плечами, ответил Белов и после недолгого молчания заметил: – К тому же не во всяком порту имеется нужное оборудование… равно как и не у всякого ушкуйника найдется телеграфический аппарат.

– Почему? С ними же удобнее! – Попандопуло так искренне удивился, что я не сдержал смешка.

– Слишком дорогое удовольствие. – Покачал головой Белов. При этом тесть даже бровью не повел… А я задумался. Леопольд и до того демонстрировал… хм-м… некоторую неприспособленность. Сейчас же я понял, что если он будет работать над созданием автомобиля в том же ключе, то мне не хватит и трех яхт, чтобы построить хоть один нормальный образчик, не то что целый завод…

Глава 3 Дела домашние, дела торговые

Утро следующего дня встретило меня телеграммой от князя Телепнева. К моему удивлению и облегчению, если честно, речь в ней шла не о государственных делах, а о нашем, теперь уже совместном предприятии. Владимир Стоянович, оказывается, уже подыскал место для будущего опытного производства авто, недалеко от Хольмграда, на территории, принадлежащей… Хольмскому заводу накопителей. Мало сказать, что подобное расположение было удачным… оно было идеальным для наших целей. Помимо того, что облегчалось сотрудничество с необходимым нам казенным заводом, ускорялся и многократно удешевлялся процесс поставки накопителей, к тому же близость завода, точнее расположение нашего производства на его землях, гарантировало спокойствие и общественный порядок на предприятии. Каким образом? Очень просто. Казенный завод, с его рабочим поселком приравнен по своему положению к городку[16], а значит, здесь имеется не только заводская администрация, но и своя система самоуправления и… полиция. Мне оставалось только порадоваться такой находчивости и, прямо скажем, добросовестному отношению князя к нашему общему делу. Я-то поначалу считал, что он отделается лишь денежным участием и, в случае необходимости, своим весом в обществе, ан нет, Телепнев отнесся к проекту с удивительным энтузиазмом, что не могло не радовать.

Вообще, с того момента, как мы договорились об открытии дела и подписали необходимые учредительные документы, я был слишком занят подготовкой к свадьбе и учебной «гонкой», так что заняться поиском места для размещения будущего производства планировал лишь после возвращения из круиза, и вот теперь такой подарок… А подарки требуют отдарка, не так ли? И кажется, я даже знаю, какого.

Честно говоря, Брег как основная база каперов совершенно не походил на город, что я представлял себе в мыслях по пути из Конуграда. Нет, я понимаю, что глупо было ожидать увидеть Порт-Роял с его пиратской вольницей, тонущими в дыму кабаками и визжащими продажными девками, но и узреть благовоспитанный тихий городок (если не считать портовой зоны, конечно) я не рассчитывал.

Тем не менее факт есть факт. В облике большей части города вообще ничто не напоминало о его буйном прошлом и не менее грозном настоящем. Потому, когда дамы решили прогуляться по Брегу без нас, особых возражений ни я, ни остальные члены нашей «экспедиции» предъявить не смогли. Что, правда, не помешало нам настоять на участии в их походе пары охранителей, торжественно поклявшихся быть незаметными, словно тени. Ну-ну. Да эти мордовороты будут незаметны только в строю борцов-тяжеловесов! Впрочем, дамы удовлетворились данным им обещанием и испарились фактически сразу после завтрака. Вскоре обеденный зал покинули и Высоковский вместе с Попандопуло, на ходу обсуждая очередной выверт менталистики. Что уж говорить о Тихомире и нашем штатном «докторе Ливси» – Граце. Эти двое с удобством расположились в креслах у камина и явно не собирались выбираться из них в ближайшие пару часов. О чем тут говорить, если даже мой тесть умчался в порт заниматься выгрузкой нашего товара. Что ж, у каждого нашлось свое дело. Чем я хуже?

Думаю, увиденные мною вчера пистоли идеально подойдут в качестве благодарности за хлопоты Владимира Стояновича… Да и супруге своей я кое-что присмотрел в качестве небольшого, но весьма интересного сувенира. Вот и сделаю ей сюрприз.

Впрочем, на этот счет я, кажется, несколько поторопился. По крайней мере, первый сюрприз преподнес не я, а мне…

Возвращаясь из лавки, где все-таки смог уболтать продавца на солидную скидку и набор великолепных наплечных кобур из тисненой кожи для купленной мною «артиллерии», я зашел в небольшое кафе на высокой набережной. Уж больно дурманящий аромат кофе доносился из его дверей, вот и не удержался.

Расположившись за круглым столиком в глубине небольшого зала, я заказал себе «кофия» и, с удовольствием потягивая густой черный напиток, уставился в витринное окно, любуясь прекрасным видом на набережную и наслаждаясь ярким солнечным днем. Настроение у меня было самое что ни на есть умиротворенное, так что я даже не сразу обратил внимание на ощущение чужого взгляда, появившееся спустя полчаса и две чашки черного удовольствия.

– Прошу прощения за беспокойство. – Нарисовавшийся рядом официант опустил на мой стол поднос, на котором лежал сложенный пополам листок бумаги. – Вам просили передать.

Проследив направление кивка официанта, я заметил пару человек, устроившихся за столиком у входа в заведение. Там, откуда я и почувствовал направленный на меня минутой ранее изучающий взгляд.

Я поблагодарил официанта, забрал с подноса записку и, дождавшись, пока он отойдет, развернул лист. Почерк легкий, стремительный, буквы с ярко выраженным наклоном… хм-м. Это явно писал не мужчина. Я бросил короткий взгляд на спокойно разговаривающих о чем-то людей, что передали мне эту записку и, не заметив ничего особенного, погрузился в изучение послания. Довольно странного, надо сказать.

«Милостивый государь мой, Виталий Родионович! Не будучи представленной, к величайшему моему сожалению, я всё же взяла на себя смелость обратиться к Вам в письме, пусть даже и пренебрегая в немногом правилами приличия. Надеюсь, Вы простите мне эту вольность и не откажете в любезности посетить мой дом в Бреге в любой удобный для Вас день. Поверьте, это важно как для меня, так и для Вас. С искренней надеждой на скорую встречу, Эльза Штауфен».

Вот и всё послание, плюс адрес дома, куда меня так вежливо приглашают.

М-да, прямо «Я вам пишу, чего же боле…» Сказать, что я не понял ничего, значит, промолчать. Кто такая эта Эльза Штауфен, как она узнала обо мне и что ей нужно? Темный лес. Но… Интересно. И само письмо, и его автор. Что ж, посмотрим.

Поймав на себе взгляд одного из «почтальонов», я кивнул, показав, что письмо прочитано и принято к сведению, и оба «курьера», бросив на стол по монете, тут же покинули заведение. Ну и я не стал терять времени зря и, расплатившись за заказ, отправился в гостиницу, по пути высматривая книжную лавку. И ведь нашел. Говорю же, Брег это совсем не Порт-Роял!

Уже вечером, сидя в кресле у камина в нашем номере, я пребывал в раздумьях. Собственно, подозрения о том, кто именно пригласил меня на встречу, можно считать подтвержденными. Знаменитый альманах из города Гота издания позапрошлого года, найденный мною в полутемной лавке, заваленной самой разнообразной литературой с экслибрисами не менее разнообразных корабельных библиотек, не подвел. Маркиза Эльза-Матильда фон Штауфен, старшая дочь Фридриха, сорок восьмого герцога Швабского. М-да. Конечно, это могло быть совпадением, вот только альманах прямо утверждает, что однофамильцев у древнего рода Штауфен не существует, так что фамилия эта сама по себе относит обладателя к верхней строчке топ-листа аристократии, а значит… я опять во что-то вляпался.

В очередной раз развернув листок, я внимательно прочел текст и, плюнув на все свои домыслы, убрал записку с глаз долой. Ну правда, можно сколько угодно строить теории и умозаключения, но дальше гипотез они всё одно не уйдут. Недостает фактов… Вывод? Придется сходить в гости, глядишь, что-нибудь да прояснится.

От размышлений меня отвлек шум открывающейся двери. Оглянувшись, в полумраке комнаты я увидел Ладу. Супруга тоже меня заметила, пересекла гостиную и, не говоря ни слова, устроилась на подлокотнике моего кресла. Маленькая ладошка взъерошила мои волосы… и тишина.

– Что-то случилось, солнце? – Я приобнял Ладу за талию, одновременно распуская нити ментального внимания. Отрешенная грусть в глазах супруги мне совершенно не понравилась.

– Нет. С чего бы? – с легким вздохом, но ровным тоном проговорила Лада, а вот эмоциональный фон говорил совсем другое. Испуг, обида, непонимание и грусть. Гремучий коктейль, скрыть который ей не удалось. Ну так не зря же я учусь у наших философов. Опыта, конечно, у меня мало, можно сказать, почти и нет его, но вот знаний, по утверждению того же Берга, я поднакопил ничуть не меньше, чем дознаватели – штатные «мозголомы» канцелярии. Так что все попытки Лады скрыть эмоции можно заранее считать проваленными.

– Фонишь, – честно ответил я и почувствовал, как супруга судорожно пытается уплотнить свои ментальные щиты. Поздно, дорогая. – Ну, так, может, все-таки расскажешь, что произошло?

И вот тут Ладу прорвало. Сначала медленно, а потом всё быстрее и сбивчивей, до полной невнятности, она выплескивала на меня разочарование от возвращения на остров, который искренне считала своей родиной. Обида на подруг, с которыми когда-то росла и которые сегодня смотрели на нее тусклыми глазами, словно на незнакомую, чужачку, пустое место. Холодный прием бывших знакомых и откровенно презрительные взгляды людей, когда-то родных и любимых. Её не приняли здесь.

Не зная, как помочь, я просто покрепче обнял Ладу, обволок её своими чувствами, словно укрыл теплым одеялом, и, дав выплакаться, отнес в спальню. Она уснула почти мгновенно, мне даже не пришлось нашептывать сонный наговор. Покачав головой, я поправил локон, упавший на бледное лицо жены, и, поцеловав её полуоткрытые губы, вышел из комнаты, напоследок развернув над кроватью тревожную сеть. Надо бы разобраться в произошедшем. И для начала, пожалуй, я переговорю с Хельгой. Все-таки этот день они провели вместе…

Удивительно, но желание поговорить возникло не у меня одного. Госпожа Высоковская обнаружилась моментально. Она уже занесла руку, чтобы постучать в дверь моего номера, когда я вышел в коридор.

– Хельга?

– Виталий, добрый вечер. – Коротко улыбнулась Высоковская. – А я как раз хотела с вами поговорить.

– Как ни странно, у меня имеется аналогичное желание, – проговорил я. Хельга бросила взгляд на дверь номера Лады, из которого я только что вышел, и понимающе кивнула.

– В салоне? – спросила Высоковская.

– Если там не очень людно, – приглашающе поведя рукой в сторону лестницы, согласился я.

– Пусто. Все уже разошлись, – бросив взгляд на солидные напольные «куранты» в углу холла, заметила Хельга. Часы показывали, что до полуночи осталось едва ли четверть часа.

В салоне мы устроились в креслах у небольшого кофейного столика, вот только вместо кофия пришлось довольствоваться терпким и крепким, почти черным чаем с непременными сластями.

– Как она? – первой нарушила тишину Хельга, по отсутствующей в этом мире английской традиции вливая в сливки ароматный напиток. Хотя, может, тут это еще чья-нибудь традиция, кто знает?

– Расстроена, устала, спит, – коротко ответил я. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о ком спрашивала исследовательница. – Не подскажете, что произошло?

– Я постараюсь, хотя и почти не понимаю причин произошедшего, так что могу поведать лишь то, что видела и слышала. Строить предположения, как вы понимаете, я не вправе. – Вздохнула Хельга.

Все оказалось банально и просто. Лада решила показать подруге места, в которых выросла, и большая их часть пришлась на небольшой район Брега, где живут семьи ушкуйников. Вот только из первой же лавки, куда заглянули подруги, их выставили чуть ли не силком. И это при том, что за конторкой стоял хороший знакомый её отца, ходивший под его началом добрый десяток лет. Когда-то старый Вент был рад видеть дочь своего бывшего капитана и с удовольствием дарил ей всякие деревянные безделушки собственной выделки, вроде витиевато вырезанного гребня или фигурки какого-нибудь сказочного зверька. Сегодня же, узнав Ладу, старик повел себя так, словно видит её впервые в жизни, а когда девушка, по привычке, назвала его дедом Вентом, вспылил и велел убираться из лавки. И это был только первый случай. Куда бы Лада с Хельгой ни заглянули, везде их ждал крайне холодный прием, а некоторые бывшие знакомые так и вовсе не скрывали своего презрительного отношения. Причин подобного поведения девушкам дознаться так и не удалось. Ушкуйники просто не желали с ними разговаривать.

Рассказ Хельги о перипетиях прошедшего дня был неожиданно прерван появлением хмурого как туча тестя. Точнее, взбешенного до предела. Бажен Рагнарович протопал через весь салон и мощным ударом ладони о стойку, разбудив клюющего носом стюарда, стребовал с него доскан водки. Стограммовый граненый сосуд с прозрачной жидкостью появился перед ним во мгновение ока и был опустошен с той же стремительностью.

– Еще, – рыкнул тесть.

– Бажен Рагнарович, – окликнул я его.

– А, Виталий… А вы что же здесь так поздно? – Тесть, наконец, заметил, что в салоне есть еще люди, кроме него и сонного стюарда, и подошел к нашему столику.

– Да вот пытаюсь разобраться, почему после прогулки по вашему славному городу у моей жены случилась самая натуральная истерика, – пояснил я, жестом предлагая гостю присоединиться к нашей компании. Тот обозрел заставленный чайными принадлежностями столик и, не найдя на нем чего-то важного, махнув рукой стюарду, присел в свободное кресло.

– Истерика, говорите… – протянул Бажен Рагнарович, дождавшись, когда на столике появился графин водки с немудрящей рыбной закуской, а принесший его заказ стюард вновь оказался за стойкой. Тесть налил себе стопку и… отставил её в сторону. – Поня-ятно. В ушкуйных кварталах гуляли?

Хельга кивнула, и Белов скрипнул зубами, явно стараясь сдержаться и не выматериться.

– Бажен Рагнарович, судя по всему, вам что-то известно. Поделитесь? – мягко поинтересовался я. Тесть бросил в мою сторону обжигающий взгляд, но постарался взять себя в руки.

– Непременно, Виталий. – Кивнул он. – Но чуть позже. Дайте мне прийти в себя.

– Господа, прошу прощения, но уже за полночь, а я довольно сильно устала за день. Если не возражаете, я покину ваше общество. – Хельга поднялась с кресла, и мы с тестем тут же встали, соглашаясь с пожеланием нашей на диво тактичной и деликатной исследовательницы. – Покойной ночи, господа.

– Покойной ночи, Хельга Милорадовна. Спасибо, что составили нам компанию этим вечером.

Наши короткие поклоны, легкий кивок Хельги, и мы остались в салоне вдвоем с тестем.

– Итак? – Вновь устроившись за столиком, проговорил я.

– Климин… – Коротко выдохнул Бажен Рагнарович и принялся набивать трубку. Справившись с этим медитативным процессом и пустив в потолок первое кольцо густого дыма, тесть договорил: – Язык, что жало у пчелы. Такого наговорил ушкуйникам, хоть святых выноси.

– И что же сей господин такого поведал, что ушкуйники, все как один, объявили бойкот нашей семье, Бажен Рагнарович?

– Не стану я такой мерзостью язык поганить, Виталий. Увольте. – Скривился тесть.

– И всё же… Должен же я знать, за что ему лицо рихтовать…

– Хм. Интересное выражение… Ладно. – Белов пыхнул трубкой и махнул рукой. – Выходит, по словам Любима, что я не просто от дел отошел, а решил свою дочь в столице богатому хлыщу на содержание отдать, забыв про обычай и покон, а та и рада хвостом вертеть. Ну и окрутила денежную канцелярскую крысу. Это, ежели коротко и без скабрезностей… почти.

Как-как он назвал мою жену?! Содержанкой??! То есть фактически высокопробной шлюхой?!!! Убью мразь.

– Оп-па. Какие интересные новости. – Только чудовищное усилие воли позволило мне задавить проснувшуюся ярость и кое-как изобразить на лице удивление, хотя губы так и разъезжались в диком оскале, предшествующем броску в боевой транс. Теперь еще бы с голосом справиться… – Значит, говорите, худых дел за Климиным не водится, да?

– Раньше не было. – Вздохнул тесть, глянув на меня с некоторой опаской. Почуял что-то, волчара морской. Ладно, я уже почти справился с собой… еще чуть-чуть…

– А ведь это обида, Бажен Рагнарович. – Все, я в норме… кажется. Вдо-ох-вы-ыдох. – Такое не прощают. По крайней мере, я так точно. И жало этой «пчелке» придется вырвать.

– Хольмганг… – Тесть отложил трубку в сторону и задумчиво глянул на меня. – А выдюжишь?

– Посмотрим. – Я пожал плечами. – Я больше опасаюсь, как бы Лейф не начудил… да и одним боем мнение общества не изменишь.

– Не скажите, Виталий, ой не скажите… – протянул Белов, вновь переходя на «вы» и задумчиво глядя куда-то в потолок. – Смотря, как этот бой провести, да как его подать. Глядишь, ушкуйники и сами в репах-то зачешут… А за то, что о нашем добром имени печетесь, благодарю.

– Нашел за что. – Я покачал головой. – Какая-то гнида мою родню будет хаять, а я смолчу? Не, не пойдет. Не хочу, чтоб в моих детей, буде они здесь окажутся, пальцем тыкали да мнимые грехи их родителей поминали.

– Тут вы правы. Извините. – Тесть, кажется, даже смутился на секунду, но тут же оправился. – А о том, как доверие общества вернуть, я подумаю.

– Ну-ну. – Я покивал. И в самом деле, тесть – ушкуйник опытный, обычаи и традиции знает от и до, глядишь, действительно чего надумает. Или не надумает, так Климину всё одно не жить. И плевал я с высокой колокольни на все местные заморочки. А найдутся орелики, что следом за Любимом начнут тень на плетень наводить да о Ладе зубоскалить, отправятся туда же. Так, глядишь, уложу в землю пару-тройку идиотов, остальные языки и проглотят. В крайнем случае.

Вот не думал, что новости тестя так меня заведут. Никогда со мной подобного не было, а сейчас я не просто уверен, я точно ЗНАЮ, что урою любую тварь, посмевшую оскорбить мою жену. Вот такая вот любовь… как диагноз. Ну и хрен с ним.

– Бажен Рагнарович, пока совсем в думы не ушли, расскажите, как расторговались. – Хлопнув стопку, утянутую прямо из-под руки тестя, и чуть успокоившись, я решил сменить тему.

– Сам-пять обернулись. В среднем. – Белов явно был не против такого поворота разговора и с готовностью принялся отвечать. – И то, это только по трети груза прикидки. Грубые. Послезавтра возьмем расчет по оставшейся части, тогда можно будет точную сумму назвать. Но уже сейчас могу уверить, что внакладе мы не останемся.

Мы еще добрый час провели в салоне, пока я не понял, что начал основательно клевать носом. Потому, распрощавшись с задумчивым тестем, оставил стюарду пару монет и отправился в свой номер, точнее, в апартаменты Лады.

А утро началось с известия о том, что Лейф таки начудил. Ученик постучал в дверь номера Лады, аккурат после завтрака, поданного мною супруге в постель. Ну… не всё же ей меня баловать? Получив в благодарность долгий и сладкий поцелуй, я уже было собрался продолжить ухаживания и отнести Ладу в ванную комнату, когда входная дверь номера содрогнулась от ударов пудового кулака. Пришлось открывать.

– Ну, чего тебе, горе луковое? – Вздохнул я, впуская Лейфа в гостиную.

– Я… это… прошу прощения. Но у меня тут дело… важное… – Здоровяк почесал пятерней затылок.

– Что за дело? – Я нахмурился. Начало мне совсем не понравилось.

А Лейф помялся-помялся и вдруг оттарабанил, словно скороговорку:

– Учительвыбудетемоимпоручником? – И смотрит эдаким щенячьим взглядом.

– Еще раз. Медленно. Внятно. С чувством, толком, расстановкой. – Я удивленно взглянул на мнущегося, словно первоклашка в кабинете директора школы, Лейфа.

– Виталий Родионович, вы не откажетесь быть моим поручником на хольмганге? – переведя дух, уже отчетливо проговорил он.

Не успели. Начудил-таки ушкуйник… И что тут сделаешь? Слова сказаны, вызов брошен. Не отвертишься.

– Время, условия, кто ответчик?

– Так сегодня в полдень, в круге, что за ушкуйным кварталом. – Посветлел Лейф, но тут же сжал кулаки. – Сынок Климина Любима сестренку хаял, паскуда. Я его и вызвал.

– Оружие?

– Только холодное, кому что по руке. И… это… – О нет, родственник опять решил изобразить статую олицетворенного смущения…

– Что еще? Да говори уже, чего алеешь, как красна девица?! – Ну, у меня тоже нервы не стальные.

– Учитель, могу я воспользоваться вашим оружием, по обычаю? – тихо-тихо проговорил Лейф.

– Та-ак. Кажется, я чего-то не понимаю. Что за обычай такой?

– По традиции, новик перед хольмгангом может получить от учителя его оружие и выйти с ним в круг. Это как признание правоты ученика… и ну, поддержка, что ли. Заодно и присутствующие узнают, чей новик в круг вышел. Ну, не умею я складно обсказать. Батя, вот тот объяснил бы понятнее…

– Ладно. Понял. – Я медленно кивнул. Времени искать тестя у меня нет, так что… – Стоп! А какое оружие я тебе могу дать? У меня ж на яхте, кроме тренировочного палаша, ничего подобного нет!

– Так, я те боевые лопаты, что вы перед своим хольмгангом заказывали, с собой прихватил, когда в поездку собирались. Ну, на всякий случай, – застенчиво улыбнувшись, проговорило это… это… Мра-ак!

Глава 4 От рукомашества к ногодрыжеству

В отличие от дня вчерашнего, день наступивший ясным небом не баловал. Ну, уж такая она есть, переменчивая балтийская погода. Мелкий дождь, моросивший с самого утра, сейчас меня совсем не радовал, хотя до прихода Лейфа казался вполне симпатичным дополнением к уютной и теплой атмосфере, воцарившейся в нашем номере. Самое то, чтобы привести в порядок расстроенные нервы Лады… Так ведь нет.

Я оглянулся на плотно закрытую дверь спальни и, порадовавшись в очередной раз основательности работы здешних мастеров, пришел к выводу, что наш разговор жена не слышала. И это к лучшему. Сейчас ей только таких новостей и недоставало. Но… Окинув взглядом всё еще переминающегося с ноги на ногу Лейфа, я вздохнул.

– Обожди меня здесь. – Указал родственнику и ученику на кресло у потушенного камина и скользнул в спальню.

– Кто приходил? – поинтересовалась Лада.

– Братец твой ненаглядный забегал. Беспокоится о вчерашнем. – Отмахнулся я, присаживаясь на кровать, и легонько коснулся ладонью лба любимой, словно разглаживая нахмуренные брови. Все-таки до мастера мне еще очень далеко, а через тактильный контакт наговор ложится куда проще…

Не прошло и минуты, как лицо Лады разгладилось, а сама она погрузилась в глубокий сон. Да-а, Лейф будет должен за скандал, который устроит мне жена по пробуждении, когда узнает о произошедшем… Сильно должен!

Время приближается к полудню и вокруг хольмганга скапливается всё больше народа. Небольшой пустырь за кварталом ушкуйников шумит говором и мокрой листвой невысоких деревьев, ветви которых теребит пропахший йодом морской ветер. Хорошо еще, что дождь перестал заливать площадку круга, обрамленную высоким и широким каменным бордюром. Правда, песок на ней уже успел превратиться в грязь, и это не радует. Я толкнул локтем сосредоточенно размышляющего о чем-то Лейфа, застывшего рядом со мной истуканом, и тот встрепенулся.

– Да?

– Может, стоит привести площадку в порядок?

– Хм. Конечно. Сейчас дождемся старого Рудгара, он этим и займется. – Утвердительно кивнул Лейф.

– На вашем месте, Лейф Баженович, я бы на это не рассчитывал. – Стоявший невдалеке от нас щеголевато одетый полноватый мужчина, приподняв шляпу в приветствии, подошел поближе и пояснил: – Старик уехал к внучке в Ловицу, так что за порядком на хольмганге будет наблюдать его ученик, и я бы не советовал вам обращаться к нему за помощью. Молодой Нестор недавно взял его в свою команду, так что…

– Не понял. – Я перевел взгляд с нашего нежданного собеседника на Лейфа.

– Ох, прошу простить мою невежливость, – спохватился незнакомец. – Позвольте представиться – Илларион Елизарич Бровин, врач общей практики. Здесь, как вы понимаете, нахожусь по долгу службы.

– Старицкий, Виталий Родионович. – Я ответил коротким кивком на представление доктора. – Рад знакомству, Илларион Елизарич. Прошу, объясните, почему вы считаете нежелательным обращение к ученику Брежского хавсигера[17]?

– Как? Вы не знаете? – Удивленно вздел брови доктор, и трость в его руке прочертила на мокрой земле темную борозду. – Нестор Климин, противник господина Белова, уже два года как водит ушкуй своего батюшки, а хавсигером у него служит как раз-таки Скагер Рогволтич, единственный ученик Рудгара. Так что, сами понимаете… лучше поберечься.

– Благодарю за совет, Илларион Елизарич. А сейчас не могли бы вы нас оставить? Мне хотелось бы подготовиться к бою. – Хмуро кивнул Лейф, и доктор, рассыпавшись в извинениях, укатился куда-то в сторону. Вот только на лице новика не было и следа той благодарности, о которой он говорил. Скорее уж мрачное ожидание. Интересно, чем так не потрафил Лейфу здешний эскулап?

Впрочем, подумать об этом или расспросить самого новика мне не удалось, поскольку именно в этот момент на пустыре появился противник Лейфа. Рослый черноволосый детина смазливой внешности, щеголяющий расшитым черным кителем и лихо заломленной белоснежной фуражкой с разлапистым «крабом». Да не один, а в окружении полудюжины веселых молодчиков ему под стать, тут же принявшихся приветствовать собравшихся в ожидании хольмганга знакомцев. Примитивное давление на психику. Ну-ну. Я хлопнул Лейфа по спине, подтолкнув ближе к кругу, и сам шагнул следом.

На нас, точнее на моего великовозрастного ученика, окружающие то и дело бросали любопытные взгляды. Нельзя сказать, что они уж очень нервировали, но вот сопровождавший эти взгляды эмоциональный взрыв ощутимо мешал, не давая Лейфу настроиться на предстоящий бой. А его сопернику, похоже, чувства зрителей не мешали вовсе. Хотя… я почти машинально «переключился», выделяя для себя эмпатическую составляющую фона, и не смог сдержать понимающего хмыканья. Недавно помянутый доктором ученик брежского хавсигера, шагающий рядом с Нестором, отсекал от своего командира весь эмофон. Грубо, но очень старательно. А окружившие младшего Климина дружки так и пылали уверенностью в своем товарище. Что ж. В эти игры можно играть вдвоем.

«Хрустальный полог» накрыл нас сразу, как только я понял действия ученика Рудгара. Лейф ощутимо дернулся и тут же облегченно вздохнул, осознав, что именно я для него сделал.

– По-моему, это нечестно, – тихо проговорил он, бросив на меня укоризненный взгляд.

– Хм. Я всего лишь привел тебя в равное положение с твоим противником. – Пожал я плечами, одновременно старательно проецируя ему образ увиденного в «неприятельском стане». Не самый простой фокус, но у меня, кажется, получилось. А вот и физиономия Скагера дернулась, засек хавсигер, как я Лейфа прикрыл. Эх, грязно играет будущий колдун «всея Брега», ну да ладно, справимся.

– Ваш доверитель подтверждает условия хольмганга? – Процедил сквозь губу один из молодчиков младшего Климина, остановившись в паре метров от меня.

– Сталь, без наговоров и огня. – Я кивнул поручнику Нестора. Вляпавшись в хольмганг впервые, я вынужден был основательно проштудировать правила, а потому сейчас ни секунды не сомневался в своих словах… ну, почти не сомневался…

Поручник Климина стрельнул глазами в сторону молодого хавсигера и кивнул. Хм. Может быть, я ошибаюсь, но кажется, в чем-то доктор Бровин мог оказаться прав. Придется внимательно следить за тем, как Скагер готовит круг для боя.

Вопреки моим подозрениям, ученик брежского хавсигера не стал подкидывать подлянок и ловушек, а вполне добросовестно высушил и осмотрел боевую площадку, после чего пригласил спорщиков в круг. И едва они перешагнули через широкий бордюр, я шагнул следом за учеником. Окружавшие площадку зрители моментально поняли, что к чему, увидев, что противник Климина стоит в круге безоружным, тогда как сам Нестор уже обнажил широкий клинок тяжелого палаша. По толпе прокатился говорок, но быстро стих.

Щелкнули замки ларца в моих руках. И под шалыми взглядами присутствующих я протянул Лейфу его оружие.

Вообще, МПЛ, конечно, совсем не предназначена для фехтования. Лопата, она лопата и есть… Но и тяжелым абордажным палашом не очень-то повиртуозничаешь. Так что сегодня на хольмганге будет рубка без малейшей показухи и понтов. С другой же стороны… иного нам и не надо.

– Закопай его. – Я кивнул в сторону пребывающего в ступоре Климина.

– Сделаю, учитель. – Лейф ловко подбросил лопату в воздух, и та, совершив три молниеносных оборота, уверенно легла в подставленную ладонь.

Над хольмгангом царила такая тишина, что наш короткий и негромкий диалог отлично расслышали все собравшиеся. Миг, и затихшие было зрители взорвались изумленными возгласами, хохотом и бранью. Особенно старались дружки Нестора, увидевшие в наших действиях оскорбление. Можно подумать, всё так страшно! Вон, боярин Голова уж на что спесивец гонористый, и тот хоть не рад был незнакомому оружию, но униженным себя не посчитал, а эти… Я покачал головой и вышел из круга.

Хавсигер поднял руку, и шум стих, пусть не сразу, но довольно скоро.

– Начали!

Взметнулся над кругом, полыхнув радужными разводами, защитный полог, оградивший спорщиков от возможных неприятностей со стороны зрителей, и бой начался.

Как я и говорил, МПЛ не предназначена для фехтования, работа с ней больше похожа на бой топором, с тем отличием, что лопата позволяет наносить не только рубящие, но и длинные секущие, а в некоторых случаях и очень эффективные тычковые удары. Вот одним из таких «нежданчиков» Лейф и «порадовал» своего противника. Скользнув под косой удар падающего сверху палаша, новик скрутился взводимой пружиной, и отточенное лезвие лопаты вошло точно подмышку вооруженной руки Нестора, заставив тяжелый абордажник упасть на моментально заалевший песок. Климин взревел от боли и ярости, а в следующий миг Лейфа унесло к самому бордюру от мощного пинка противника.

Ученик, помотав головой, поднялся на ноги, размазывая по лицу кровь из глубокого пореза на скуле, и тут же вынужден был уйти перекатом в сторону. Как оказалось, Климин неплохо действует левой рукой, в которой уже был зажат только что выбитый палаш.

Оставляя за собой широкий алый след, Нестор лез на Лейфа с упорством бульдозера. Прекрасно понимая, что для него счет идет на секунды, теряя силы с каждой каплей крови, Климин стремился уложить противника как можно быстрее. Не удалось.

Придя в себя от мощного удара Нестора, Лейф не стал кружить вокруг да около, выжидая, пока враг рухнет от слабости, и сам рванулся в атаку. Наверное, так выглядят два носорога, несущиеся друг на друга. Неотвратимо и… потрясающе. В прямом смысле этого слова.

Два тела столкнулись в центре круга. Палаш и лопата сверкнули в воздухе, разлетаясь в стороны, и поединщики рухнули на песок, марая его кровью, осыпая друг друга сумасшедшими беспорядочными ударами. Покатились, рыча и хрипя, словно сцепившиеся медведи. Замерли. Толпа молчала. Миг, другой, и вот Лейф тяжело поднимается на ноги. Пошатываясь, он сделал несколько шагов, поднял выроненную лопату и, внимательно её осмотрев, бросил задумчивый взгляд в сторону поверженного противника.

Кажется, Скагер испугался. Иначе с чего бы ему так громко орать об окончании поединка? Хм… Может, он подумал, что Лейф действительно решил закопать своего еще живого противника прямо здесь? Ну, судя по взгляду… он был недалек от истины. Ха!

Как бы то ни было, бой окончен. Защита снята, зрители с удовольствием обсуждают прошедший бой и косятся на нас с куда более благодушным интересом, нежели перед схваткой. Ну да, странное оружие, странный учитель, ничуть не похожий на ушкуйника, но взявший Лейфа в обучение, согласно их традициям… Да и сам Лейф – молодой новик, умудрившийся обставить на хольмганге пусть не первого, но уважаемого атамана, воина, за плечами которого не один поход… Внушает, так сказать.

Мельком глянув, как Бровин возится с валяющимся в круге Нестором, я хмыкнул и, встретив Лейфа, повел его к нашей коляске. Он довольно тяжело дышал, но при этом так фонил энтузиазмом и радостью победы, что я даже не стал ему ничего говорить, хотя пара замечаний так и вертелись на языке. Но это не к спеху, пропесочить его за ошибки я всегда успею, а сейчас пусть порадуется. Он действительно хорошо сработал, и это дорогого стоит.

Простой лечебный наговор остановил кровотечение, и Лейф наконец отер лицо от красных разводов. Так что теперь можно было спокойно отправляться в гостиницу, не опасаясь ненужного интереса городовых. А там сдам ученика на руки Грацу, глядишь, Лада и не узнает, что её любимый братец не обошелся без ранений. О том, чтобы скрыть от нее сам факт хольмганга, можно было и не мечтать.

Доставив довольного, как обожравшийся сметаны кот, Лейфа в гостиницу и сдав его на руки Меклену Францевичу, я вспомнил о недавнем письме-приглашении и поднялся наверх. После недолгого размышления я решил пока не тревожить Ладу и прошел в свой номер. Пусть женушка поспит, заодно и нервы успокоит, а я напишу записку для фрау Штауфен… Или она фройляйн?

Вот, кстати, надо бы решить, брать с собой Ладу в гости или идти в одиночку? Весьма важный вопрос, особенно учитывая подозрения, что пригласили меня вовсе не для увеселения… А вот зачем именно? Ладно, узнаю на месте от самой маркизы… Эльзы-Матильды, чтоб ее…

Набросав на обороте визитной карточки извещение о скором визите, я сунул картонку в конверт и отдал гостиничному посыльному. А уже через час тот же вихрастый мальчишка притащил ответ, который избавил меня от сомнений по поводу Лады. Маркиза ждала в гости нас обоих… на музыкальный вечер.

Не могу сказать, что такой поворот был мне уж очень по душе, но ведь теперь не отвертишься. Прийти одному, значит проявить неуважение к хозяевам дома… и к собственной жене. А явиться вместе с ней… Да я же не знаю, что этой самой Лизе-Моте от меня нужно! И втягивать Ладу в возможные приключения мне совсем не хочется…

С другой стороны, когда еще удастся показать ей европейских аристократов в естественной среде обитания? Эх. Ладно, пора идти к женушке, получать на орехи за утреннюю выходку. Впрочем, кажется, у меня есть неплохой способ попросить прощения.

Свою порцию фырчания и недовольства от Лады я все-таки получил, но от тела меня не отлучили, а значит, к следующему утру был прощен. Когда же любимая узнала, что на вечер у нас запланирован поход в гости, она тут же развила такую бурную деятельность по подготовке к предстоящему мероприятию, что я почел за лучшее слинять в салон, где присоединился к Тихомиру, в одиночестве потихоньку потягивавшему крепкий черный чай за дальним столиком.

– Странный день сегодня, а, Виталий Родионыч? – прервал молчание мой визави, наливая новую порцию чая в кипенно-белую чашку тонкого фарфора, которая в его тяжелой и широкой ладони казалась еще более хрупкой, чем была на самом деле.

– Может быть, может быть. – Я медленно кивнул. – Хотя день вчерашний был не менее странен. Но это у меня, а что такого необычного произошло сегодня у тебя, Тихомир Храбрович?

– Хм. – Бережной задумчиво покрутил в руке чашку и, так и не сделав глотка, отставил её на блюдце. – Я бы сказал, что сегодня стал свидетелем чуда… даже двух, – осторожно проговорил бывший бретер и поднял на меня недоуменный взгляд. – Вот только, клянусь адским котлом, те двое, что встретились мне сегодня в порту, при жизни никогда не были такими праведниками, чтобы Господь позволил им вернуться на эту грешную землю…

– Подожди, Тихомир. Я ничего не понял. О чем ты говоришь?

– М-м? О, да… прошу прощения. – Бережной на миг сконфузился, но тут же взял себя в руки. – Я сегодня заглядывал на «Варяг» и, когда возвращался в гостиницу, по пути к выходу из порта увидел двух своих старых, очень старых знакомых. Ошибиться я не мог, но… вот те крест, Виталий Родионыч, эти люди уже лет десять как отправились за кромку. Я сам видел, как были сожжены их тела. И вот… Жаль, они слишком быстро ушли, так что я даже не успел их окликнуть.

– А ты не мог обознаться?

– Нет. – Уверенно покачал головой Тихомир. – Этих двоих я узнаю всегда. Собственно, когда-то мы… эм-м… скажем так, работали вместе, и не один год. Так-то, Виталий Родионыч.

– Понятно… И ты, разумеется, желаешь с ними встретиться? – уточнил я.

– Да уж хотелось бы. – Усмехнулся Бережной, демонстративно сжав кулак.

– Ясно-ясно. – Кажется, воскресшие знакомые бывшего бретера были ему не очень-то любезны.

На миг задумавшись, я прихлопнул рукой по столешнице.

– Вот что, Тихомир Храбрович. Поступим так. Возьмешь у нашего портье писчую бумагу и скрупулезно опишешь все, что тебе известно об этих людях, начиная со знакомства и заканчивая сегодняшней встречей в порту. Описание положишь в конверт, запечатаешь его в банковской конторе, в присутствии стряпчего и отдадишь его мне либо Меклену Францевичу.

Мой собеседник насупился.

– Право, не стоит оскорбляться, Тихомир Храбрович. – Вздохнул я, заметив, как изменилось настроение Бережного. – Я же не прошу писать донос в канцелярию. Более того, если желаешь, то после встречи с этими господами… если она пройдет без происшествий, разумеется, мы просто сожжем это твое письмо.

– Своего рода страховой билет, а? – покрутив головой, произнес мой собеседник и, разгладив длинные усы, махнул рукой. – Ладно уж. Чай, не мальчик, понимаю, что к чему… Будь по-твоему, Виталий Родионыч, сделаю.

Бережной кивнул и, встав из-за стола, направился в холл гостиницы, за бумагой.

М-да, всё страньше и страньше. Отправились в круиз, чтобы отдохнуть и развеяться, так и тут непонятки прут сплошным потоком.

В углу зала негромко, но басовито ударили напольные часы, и, бросив взгляд на их циферблат, я тоже принялся выбираться из-за стола. До назначенного срока оставалось не больше часа, а за это время мне нужно было еще переодеться в официальный костюм, повосторгаться видом принарядившейся Лады и добраться вместе с ней до дома Штауфенов, где нас зачем-то ожидает маркиза Лиза-Мотя. Хм. Главное, в глаза её так не назвать, или, чую, быть скандалу…

Коляска доставила нас к поместью Штауфенов точно в срок. Выйдя на мощеную площадку перед широкой лестницей парадного входа в особняк, я помог спуститься Ладе, и тут же рядом с нами материализовался тучный пожилой дворецкий, затянутый в черную тройку. Серьезный и важный, какими, кажется, только и могут быть лишь дворецкие, он отвесил нам короткий поклон и, передав помощнику принятую у Лады накидку, а у меня шляпу, перчатки и трость, отконвоировал нас к дверям гостиной.

Вопреки моим ожиданиям, поначалу отчасти подтвержденным встречей дворецкого, у которого даже лысина в лучах закатного солнца сверкала высокомерно и чопорно, гостиная вовсе не поразила нас блеском и вычурностью. Иными словами, вместо ожидаемого бального зала из кинофильмов, мы увидели довольно просторное, но чрезвычайно уютное помещение, где блеск натертого паркета был надежно прикрыт мягким ворсом великолепных персидских ковров, а на стенах разместились небольшие бра, чей свет был изрядно приглушен матовыми абажурами, неплохо сочетающимися с нежно-оливковым цветом шелковых обоев. А вот люди… Да-а. Такого набора расфранченных господ и дам я не видел, по-моему, даже на награждении у великого князя. И вдруг здесь, в Бреге, такое! Я еще раз мысленно поблагодарил Ладу за то, что она настояла на официальном костюме, и, бросив на нее короткий взгляд, не смог сдержать гордой улыбки. В своем скромном платье (если не знать, сколько стоит работа Григория Евсеевича…), с минимумом украшений (сапфировый гарнитур – свадебный подарок нашей доброй хозяйки, по стоимости не уступающий цене всего её хольмградского дома) Лада выглядела просто обворожительно.

А через несколько минут я имел возможность убедиться, что и в компании напыщенных аристократов, непонятно откуда взявшихся на Руяне, моя жена совсем не выглядит простушкой… впрочем, тут я больше волновался на свой счет. Все-таки, хоть мне уже и доводилось встречаться с «сильненькими» людьми в Хольмграде, еще ни разу во время тех встреч мне не приходилось судорожно вспоминать правила этикета. Там было всё как-то… проще. Так что, если за кем-то из нас двоих и нужно было бы присматривать, чтоб не наделали глупостей, то точно не за Ладой… и она это великолепно поняла. Поэтому, пока мы добирались до хозяйки вечера, женушка незаметно, но старательно делала все, чтобы я не ударил в грязь лицом. Тут незаметный кивок, там легкое пожатие ладони… В общем, через толпу гостей к месту встречи с маркизой, что с удобством устроилась в самом центре гостиной, Лада провела меня, как ледокол «Арктика» проводит караваны. И где только научилась такому дочка ушкуйника, а?

Первое, что меня поразило в хозяйке дома, была речь. Если бы не легкий, чуть жестковатый акцент, я бы ни за что не поверил, что разговариваю с иностранкой.

– Виталий Родионович. – Миниатюрная женщина лет тридцати, сидевшая в кресле, рядом с усталым на вид, исключительно усатым господином, явно уже разменявшим пятый десяток, стремительно поднялась и, живо улыбнувшись, проговорила: – Рада, что вы столь скоро ответили на мое приглашение.

Собеседник маркизы поднялся со своего кресла и молча кивнул. А сама фон Штауфен уже перевела блестящий любопытством взгляд на Ладу и тут же удержала её от реверанса.

– Голубушка, не стоит, право. Такой официоз у меня в доме категорически неприемлем. – Хозяйка вечера шутливо погрозила Ладе пальцем. – Вы ведь супруга Виталия Родионовича, не так ли?

– Позвольте представить вам, маркиза, Ладу Баженовну Старицкую. – Эх, эта «Лиза-Мотя» своей стремительностью и пренебрежением к этикету мне просто опомниться не дает. Чуть не влетел!

– Очень приятно. – Хозяйка дома легко улыбнулась и повернулась к своему спутнику. – А я, в свою очередь, хочу познакомить вас с моим замечательным другом и настоящим рыцарем… герцогом Лауэнбургским. Оттон, не будь букой, улыбнись моим гостям!

Я на миг оторопел… Но… ему же сейчас должно быть под сотню! Или… нет, я же читал в альманахе… Здесь он родился чуть ли не на сорок лет позже… если можно так сказать. Точно!

– Чрезвычайно рад знакомству. – Кажется, я не сдержал удивления, и это не прошло незамеченным. Что ж, ла-адно. Я улыбнулся Ладе. – Дорогая, наша хозяйка щадит чувства её скромнейшего друга, так что позволь я представлю тебе сего замечательного господина. Оттон Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, герцог Лауэнбургский, Канцлер Малого кабинета Его Величества короля Венда Вильгельма.

Глава 5 Сильные духом и сильные мира

«Рыцарь» маркизы явно был не слишком доволен таким поворотом. Возможно, он, как и Эльза-Матильда, не рассчитывал на то, что кому-то окажутся знакомы иные титулы герцога Лауэнбургского. Или же, как бы самонадеянно это ни звучало, канцлер не рассчитывал, что тем самым «кем-то» окажусь именно я. А может, он просто был недоволен тем, что его своеобразное инкогнито было раскрыто, кто знает?

Но тут я должен сказать спасибо своему любопытству и купленному недавно Готскому альманаху, благодаря которому я не только узнал, кто такая Эльза-Матильда фон Штауфен, но и обнаружил фамилию знакомого еще по «тому свету» знаменитого генерал-фельдмаршала Отто фон Бисмарка. Помнится, тогда я еще сильно удивился тому, как схожи иногда оказываются истории двух известных мне миров. «Там» знаменитый политик родился почти на полсотни лет раньше и получил герцогство Лауэнбург из рук прусского короля Вильгельма, впоследствии ставшего кайзером. А здесь вендский король с тем же именем отказался от отвоеванного им у Нордвик Дан Саксен-Лауэнбурга в пользу своего канцлера, по совместительству являющегося супругом представительницы младшей ветви Асканийского дома, присягнувшего королям Нордвик Дан еще в позапрошлом веке. Что, правда, совсем не мешает самому Оттону фон Бисмарку быть вернейшим подданным и первым советником короля Вильгельма Венедского.

Последнее, конечно, в альманахе не описывалось, но… недаром же перед отъездом князь Телепнев снабдил меня целым ворохом данных о ключевых фигурах Северного Союза, как будто предвидел, что мне придется столкнуться с их эмиссарами. Предвидел… или знал? Хм. Ой что-то не нравятся мне эти совпадения, ой не нравятся.

Как бы то ни было, Оттон Эдуард, и еще полдесятка имен, фон Бисмарк довольно быстро справился со своим недовольством, а паузу в нашей беседе скрыло щебетание хозяйки дома, успевшей за эти пару десятков секунд втянуть Ладу в оживленный разговор. Убедившись же, что мы готовы продолжить знакомство, маркиза мило улыбнулась… и увлекла мою жену куда-то в сторону. Хм. Кажется, сейчас я и узнаю, что именно понадобилось от меня представителю Вильгельма Венда.

– Виталий Родионович, позвольте без титулов? – Русский язык герцога оказался не хуже, чем у Эльзы-Матильды, что, впрочем, не так уж неожиданно. Все-таки поморянский говор не сильно отличается от хольмградского, а именно он является основным государственным языком Венда.

– Почту за честь, Оттон Магнусович[18]. – Я невольно улыбнулся, произнося столь заковыристое имя-отчество.

– Замечательно. Тогда… пока наши дамы наслаждаются музыкой, предлагаю прогуляться на свежий воздух. Знаете, с балкона на втором этаже открывается замечательный вид на окрестности. – Последние слова канцлер Вильгельма проговорил, кивая в сторону широкой лестницы, край которой был виден в дверном проеме, ведущем в холл.

Не выбиваясь из общего движения приглашенных гостей, мы совершили почти полный круг по залу и, оказавшись у дверей, вышли из гостиной. Мягкая ковровая дорожка, устилающая потемневшее от времени дерево ступеней, скрадывала стук каблуков, и тем разительнее был контраст меж праздничной и яркой атмосферой, наполненной шумом гостиной и почти полным безмолвием, царившим в темноте второго этажа этого огромного дома.

Вынырнувший из какой-то ниши слуга осветил наши лица небольшим переносным фонарем. Он не произнес ни слова, но, явно узнав моего спутника, склонился в коротком поклоне и, тут же выпрямившись, двинулся вперед, подсвечивая путь включенным на полную мощность фонарем.

Хотя, если честно, эта пантомима всё же оказала на меня определенное действие. Нет, мы не крались темными коридорами вдоль стен, шарахаясь от каждой тени и странных звуков, и не старались двигаться как можно тише, но общее ощущение некой… таинственности, что ли, всё же присутствовало, не давая расслабиться. А может, это я себя просто накрутил, не знаю. Да я, собственно, и разобраться-то толком не успел, поскольку не прошло и пары минут, как мы оказались в неброско, но удобно обставленном кабинете, освещенном лишь настольной лампой под тяжеловесным абажуром, и здесь наш проводник нас оставил. Щелкнул выключатель, и яркий свет залил пустую комнату. Канцлер, не глядя по сторонам, уверенно, как человек, прекрасно знакомый с окружающей обстановкой, пересек кабинет и, отдернув портьеру, приглашающе кивнул. Как оказалось, за тяжелой тканью занавеса расположились высокие застекленные двери. Глянцево блеснув на свету, они отворились, и мы шагнули на длинный балкон, кажется, протянувшийся во всю стену этого немаленького особняка. Здесь можно было расслышать музыку, играющую в гостиной под нами, и обрывки разговоров прогуливающихся в саду людей. А дальше, за купами невысоких деревьев и плотного кустарника, можно было рассмотреть спускающийся огромными террасами к морю, ярко освещенный по вечернему времени Брег. Красиво.

– Виталий Родионович, – начал говорить мой визави, едва я смог оторвать взгляд от открывающегося с балкона вида. – Вы, должно быть, удивлены нашим приглашением…

– Признаться, это было действительно неожиданно. – Кивнул я, услышав оттенок вопросительной интонации в голосе моего собеседника. И это его: «наше»… Кажется, знаменитый герцог хочет исподволь показать, что затея с моим приглашением не столько задумка Эльзы фон Штауфен, сколько их совместное творчество. Или я опять чего-то не понимаю… – Но, надеюсь, вы развеете мое удивление.

– Что ж. Извольте, – проговорил Бисмарк и вдруг умолк, глядя в темноту сада.

– Я внимательно вас слушаю, Оттон Магнусович, – прислонившись спиной к высоким и массивным каменным перилам балкона, проговорил я.

– Хм… – Серые навыкате глаза окинули меня холодным изучающим взглядом. Герцог, кажется, совершенно бессознательно подкрутил пальцами чуть побитый сединой ус и, после секундного молчания, уверенно кивнул. – Да. Не буду ходить вокруг да около, Виталий Родионович. Само ваше появление в Хольмграде вызвало определенное, м-м, волнение в свете, если позволите такой оборот. А уж когда кое-кто из наших с вами общих знакомых обмолвился о готовящемся вами путешествии по странам Северного союза… мы просто не могли упустить такую возможность свести знакомство с представителем рода, долгое время считавшегося угасшим.

Удивление? Нет. Я был в полном шоке. Причем в таком, что на восстановление контроля над мыслями и эмоциями мне пришлось потратить не меньше минуты. И это при моих-то нынешних щитах!

– Оттон Магнусович, – каждое слово я выговаривал медленно и крайне осторожно, одновременно старательно восстанавливая и укрепляя мысленную защиту. – Я понимаю, о каком именно роде вы говорите, но… боюсь, вы совершаете ошибку. Я не имею к этой семье ни малейшего отношения. Уверяю вас.

Бисмарк смерил меня коротким пронзительным взглядом и чуть заметно усмехнулся в усы.

– Не могу сказать, что удивлен вашим словам, Виталий Родионович. Более того, я вполне могу допустить, что вы сами не имеете представления о своей принадлежности к некогда знаменитому роду Старицких. Но позвольте мне попробовать доказать свои слова. Итак, начнем по порядку. В Хольмград в поисках лучшей доли приезжает молодой человек, никому не известный, совсем незнатного рода… – Здесь мой собеседник отчетливо хмыкнул и продолжил повествование тихим, чуть рокочущим голосом: – М-да. Совсем незнатного рода, но с много говорящей понимающим людям фамилией. Молодому человеку отчаянно везет, и он почти тут же оказывается под крылом дражайшего Владимира Стояновича, главы Особой Государевой канцелярии. О, этот молодой человек не только чрезвычайно везуч, он к тому же умелый воин, не лишенный ума и таланта, так что вскоре не только возглавляет учебный класс безоружного боя в канцелярии, но и вовсю сотрудничает с некими исследователями… Часть которых, как нам достоверно известно, также имеет касательство к ведомству князя Телепнева. И вот, не проходит и года, как сей ретивый молодой человек, взбаламутив свет Хольмграда, уже благожелательно принят аристократией, и даже представлен самому великому князю. О награде вашей умолчу, поскольку не знаю подробностей её получения, но замечу, что орден Двух Заступников несколько выбивается из ряда наград, обычно жалуемых великим князем лицам незнатного происхождения, хотя статут сего ордена прямо такого не запрещает, оговаривая лишь классный чин, с получением которого награждение сим знаком допускается. Ну и, наконец, тот факт, что вы, пробыв в столице едва ли год, уже готовитесь сдавать экзамены на чин, подразумевающий жалование личного дворянского достоинства… кое вам, ввиду вашей фамилии, необходимо лишь формально.

– Подождите, подождите, Оттон Магнусович. – Я нахмурился. Еще бы, мне и в голову не могло прийти, что моя жизнь в Хольмграде может быть рассмотрена под таким, прямо скажем, необычным и даже странным углом. Да и осведомленность собеседника настораживает. – Но это же самый натуральный бред!

– Вот как? – Фон Шёнхаузен чуть приподнял бровь, в намеке на насмешку. Но обращать на это внимание я не стал, хотя и несколько умерил пыл, чтобы моя речь перестала походить на трескотню печатной машинки.

– Уверяю вас, это не более чем случайность. Шутка судьбы, если хотите. Да, по настоянию нескольких знатоков, – да уж, «знатоки» те еще! До сих пор иногда по ночам снятся эти уроды с их алтарем и жертвенным кинжалом, – я действительно приехал в Хольмград, имея при себе кое-какие материалы, чтобы найти философов, которые бы в них разобрались. И адъюнкт-профессор Грац, с которым я познакомился в поезде по пути в столицу, любезно согласился мне помочь с поиском таких исследователей. То, что я получил должность наставника безоружного боя у охранителей Особой канцелярии, тоже его заслуга. Именно он составил мне протекцию у князя Телепнева, поскольку на момент приезда в Хольмград я изрядно поиздержался, и мне был необходим хоть какой-то источник средств к существованию. Дальнейшие же происшествия, в результате которых я был награжден орденом из рук государя, иначе как стечением обстоятельств и вовсе не назвать.

Я выдохнул, выдав эту фразу, и мысленно погладил себя по голове. Ведь ни словом не солгал, а? Похоже, я все-таки смог полностью восстановить эмоциональный контроль.

– Ну и наконец, я не очень понимаю, о какой аристократии, якобы принявшей меня, вы говорите.

– Вита-алий Родионович… – Бисмарк покачал головой, глядя на меня, словно воспитатель на неразумное дитя. – Вспомните любезную графиню Смольянину, у которой, как нам известно, вы квартируете… Или княжича Туровского, чей весьма забавный вид довелось наблюдать всему Хольмграду после вашей свадьбы, на которой он, кстати, присутствовал… всё это люди известные и их внимание к вашей персоне не могло пройти незамеченным в свете. Делайте выводы, государь мой Виталий Родионович. Делайте выводы…

Черт знает что такое, он ведь не шутит! И что мне теперь делать? Я взглянул на вновь уставившегося куда-то в темноту собеседника и тяжко вздохнул. Тоже мне, «делайте выводы, государь мой». Дурдом ка… государь мой? Вот попал! Как же я раньше-то не сообразил? В записке-приглашении, что передала мне маркиза, было точно такое же обращение. И ведь сколько времени убил, заучивая все эти обороты, чтобы не опростоволоситься в случае чего! А в нужный момент даже не вспомнил, что так обращаться друг к другу в письмах могут только равные по статусу… идиот! Можно было бы сразу связаться с князем по телеграфу, глядишь, он бы и подсказал чего умного, а теперь вертись тут, как уж на сковородке. Ар-р. Теперь думай, что делать, бравый. А то ведь схарчат тяжеловесы. Катком пройдутся.

– А что вы говорили о неких знакомых, что известили о моем приезде? Не могли они вас ввести в заблуждение? – поинтересовался я, в очередной раз справившись с накатившими эмоциями.

– О, это было бы вполне возможно… в любом ином случае. Мой коллега, господин Рейн-Виленский, как собственно и неоднократно упомянутый сегодня князь Телепнев, признаться, не большие любители откровенничать. Но историю вашего происхождения легко проверить, и я не думаю, что зная об этом, они пошли бы на подобный бессмысленный обман. – Мой собеседник развел руками и кивнул в сторону дверей, ведущих в кабинет.

– Хм. – Честно говоря, до меня не сразу дошел смысл сказанного Бисмарком… Зато когда это все-таки произошло… От ступора меня удержало только то, что сил на удивление попросту не осталось. Хотя разум еще несколько минут отказывался принять факт, что вся эта история – выдумка моего же собственного шефа и государева секретаря. Вот навалили счастья, интриганы международные. Я тряхнул головой и медленно выдавил из легких ставший вдруг густым и тяжелым для дыхания воздух. – И в чем же заключается эта самая проверка, Оттон Магнусович?

– Сверим кровные метки. Видите ли, наша любезная хозяйка маркиза Эльза-Матильда также в родстве со Старицкими, хотя и весьма отдаленном. Но, это значит, что в её семье хранится кровная метка вашего… скажем так, предполагаемого рода. Если вы не возражаете, то мы можем провести сверку прямо сейчас. Это не займет много времени и наверняка снимет любые вопросы и предположения.

Это что же, здешние удальцы до генетического экспресс-анализа додумались?! Однако. Ну и черт с ним. Мне всё равно не остается ничего иного, кроме как кивнуть. А что? Если мой драгоценный шеф вкупе с не менее драгоценным государевым секретарем устроили это шоу, рыпаться бесполезно. Да и если речь Бисмарка – ложь от первого до последнего слова, и Телепнев с «Железным Феликсом» здесь не при делах, мне всё одно деваться некуда. Нет, можно, конечно, перемахнуть через перила и исчезнуть в ночи, но… Здесь же осталась Лада, куда я без нее?

– Что ж. Идемте, Оттон Магнусович, проведем эту вашу проверку и, наконец, закроем вопрос. – Я шагнул к балконным дверям, и краем глаза поймал отраженную в стекле довольную улыбку, мелькнувшую в пышных усах моего визави.

Едва мы вновь оказались в кабинете, герцог тронул лежащий на рабочем столе колоколец, и на звук тут же явился давешний молчаливый слуга.

– Позови хозяйку. Скажи, что мы ждем её в кабинете, – коротко приказал мой собеседник.

– И мою жену. Лада Баженовна наверняка уже волнуется по поводу моего отсутствия, – дополнил я, но прежде чем принять мои слова к сведению и исчезнуть, слуга дождался дозволяющего кивка от герцога. Вот так-то.

Маркиза появилась спустя лишь несколько минут, которые мы с Бисмарком провели в молчании. А вот Лада задерживалась. Впрочем, её присутствие было необязательно, а потому ждать дольше никто не стал. Едва хозяйка дома показалась на пороге кабинета, она тут же обменялась с герцогом коротким взглядом и, подарив мне вполне благожелательную улыбку, молча проплыла к одной из картин, что украшали стены комнаты. Кто бы сомневался, что за ней окажется сейф?

Из глубины вмурованного в стену хранилища маркиза извлекла небольшой пузырек с облитой сургучом и скрепленной печатью крышкой, полыхнувший в её руках слабым голубоватым сиянием. Внутри этого фиала виднелась игла, а на дне расплылось пятно некой черной субстанции, больше всего похожей на давно засохшую кровь. Так же молча Эльза-Матильда протянула этот самый пузырек мне… Покосившись на этот предмет, я вздохнул. И что мне с ним делать?

Вот только задать этот вопрос вслух не успел. Едва фиал оказался в моей ладони, как кабинет озарила ярчайшая вспышка, на миг окрасившая обстановку в синий цвет. Проморгавшись и прогнав круги, мелькавшие перед глазами, я выдохнул, в лучших традициях одного неизвестного здесь генерала.

– Что это было?

– Узы крови, князь. И ничего более, – как-то чересчур спокойно заметил Бисмарк. А вот хозяйка дома явно потеряла душевный покой. По крайней мере, платочек, которым она только что стирала пыль с ладоней, в считанные секунды оказался изорван на мелкие клочки.

– То есть это…

– Да, – резким от волнения тоном оборвала меня Эльза-Матильда. – Метка откликнулась на зов родной крови, да так, что впору предположить… Впрочем, это всё равно невозможно…

– Хм… извините, господа, но в этом вопросе я абсолютный невежда, а потому прошу объяснить, что вас так поразило. – Я постарался высказаться максимально вежливо, хотя готов был орать от бессилия и непонимания происходящего… и беспокойства, как мне показалось, совершенно не связанного с происходящим в этом кабинете действом.

Маркиза посмотрела на бледного Бисмарка беспомощным взглядом.

– Хорошо. Я постараюсь объяснить… – Вздохнул тот. – Эльза, у вас найдется пустая метка?

– Да, но…

– Согласитесь, будет проще пояснить на примере, – не дал ей договорить герцог, и женщина, кивнув, вернулась к сейфу. На сей раз, на свет был извлечен совершенно пустой пузырек. Бисмарк взял его в руки и, проколов палец иглой, закрепленной на внутренней стороне крышки, принялся выдавливать в граненый фиал собственную кровь. Одновременно герцог продолжил речь почти лекторским тоном: – На этот сосуд наложен довольно сложный набор конструктов. Одни отвечают за сохранность хранимого в фиале материала, другие направлены на прочность самого сосуда, а третьи отвечают за сличение ментального отпечатка материала внутри и… снаружи. Как только фиал будет закрыт, конструкты начнут работу. Вы видели, как отреагировала метка, оказавшись в руке нашей любезной хозяйки?

Я кивнул.

– А теперь… Эльза, будьте так добры, запечатайте фиал. – Бисмарк аккуратно передал крышку с иглой и пузырек со своей кровью маркизе, после чего легким ментальным усилием заживил место укола и, дождавшись, пока наша собеседница выполнит его просьбу, протянул ей руку. Миг, и помещение опять залило яркое синее свечение. Нужно быть идиотом, чтобы не понять смысла этих манипуляций.

– То есть, вы хотите сказать, чем больше сходство, тем ярче вспышка. Не так ли? – Вопрос, можно сказать, был задан мною для проформы.

– Именно. И судя по тому, как отреагировала на вас метка, вы принадлежите к основной ветви рода Старицких, а не просто несете в себе часть их крови, как, например, наша маркиза. – Короткий уважительный кивок в сторону явно успокоившейся Эльзы-Матильды.

– М-да. И ошибки быть не может? – протянул я, понимая, что в очередной раз попал в переплет.

– Нет. – Ответ был не менее короток, чем недавний кивок, и подразумевал абсолютную уверенность Бисмарка в своем мнении.

Но продолжить разговор нам не дали. На пороге возник уже знакомый слуга и, дождавшись дозволяющего кивка маркизы, заговорил.

– Прошу прощения. Мы не можем найти госпожу Старицкую.

В тот же миг, словно эхом его слов, в приоткрытую балконную дверь ворвался звук недалекого выстрела, и мое беспокойство, чуть притихшее от новостей, вдруг заявило о себе с новой силой. Не думая ни о чем другом, я рванул на балкон и, не обращая внимания на предостерегающий крик герцога, махнул через перила. Высота второго этажа здесь это немало, но… Брошенный под ноги конструкт и короткий перекат изрядно смягчили падение.

Дорогу я не выбирал. Несся на звук выстрела, проламываясь через кустарник, словно лось через весенний лес. Пересекая очередную тропинку, я услышал короткий, но довольно громкий вскрик из-за темнеющей впереди каменной ограды и поднажал. Не знаю почему, но я должен быть там. НЕМЕДЛЕННО!

Приказ – и якоря отпущены. Тело послушно рвется вперед, звуки смазываются, и ночная темнота словно раздвигается. Трехметровый каменный забор – ничто для находящегося в боевом трансе. Миг – и я наверху. Совсем рядом, почти подо мной раздается удар хлыста и под конское ржание стоящая под оградой карета срывается с места. Ну нет! Прыжок, длинный, на пределе возможностей… и приземление на крепкую крышу кареты. Удар по шее вырубает «водителя», и он кулем валится с козел. Хорошо. Я подхватываю вожжи и тяну их на себя. Лошади снова обиженно ржут, но замирают. Еще один прыжок – и на стенке кареты, там, где секунду назад была моя спина, появляются неровные выбоины. Звуки выстрелов отдаются в ушах басовитым рокотом.

Подшаг, рву на себя дверь кареты и влетаю внутрь, точно под ствол барабанника. Хруст ломаемой кости. Что ж ты так орешь, болезный? Открытый перелом руки не самая страшная вещь в этом мире. Удар под ключицу. Хрип и сонный вздох. Поспи. Второй тянет дрожащую правую руку к отвороту пиджака, левой прижимая к себе тело, закутанное в темную плотную ткань, из-под которого виднеется край знакомого платья. Даже не мечтай, с-сука. Улыбаюсь… и вываливаюсь из транса. От удивления. Он упал в обморок! Такого я еще не видел, честное слово.

– Экий я страшный, оказывается, – бормочу, осторожно разматывая огромный штормовик. Медицинские конструкты-диагносты срываются с моих ладоней и окутывают пребывающую без сознания Ладу. Я облегченно вздыхаю. Ничего серьезного. Разве что легкое сотрясение мозга от удара по затылку.

Поднимаю с пола знакомый миниатюрный барабанник, подаренный мною жене, после, кажется, такого далекого, а на деле только позавчера состоявшегося похода за презентами, разряжаю его и опускаю в карман своего пиджака.

Устроив сомлевшую Ладу поудобнее на мягком диване, вытаскиваю за шиворот горе-похитителей из кареты и приложив их для профилактики ногой по почкам и сонным наговором по безмозглым «котелкам», оглядываюсь в поисках «водилы». Нашел. Подтащив тело к его, уже уложенным рядком, приятелям, в целях восстановления справедливости, также наградил урода футбольным ударом в бочину.

– Князь, вам помощь не нужна? – Голос Бисмарка донесся до меня из немаленькой толпы людей, высыпавших из ворот поместья, буквально в ста метрах от нас. Вот надо ему было орать про князя, а?! Эх, да что уж теперь…

– Благодарю, герцог. Было бы замечательно, если бы вы замолвили за нас с Ладой словечко перед госпожой фон Штауфен. Хотелось бы воспользоваться её гостеприимством до утра, поскольку, боюсь, в нынешнем состоянии Лады поездка в карете ей будет противопоказана. Растрясет.

Глава 6 Правильный вопрос – уже половина ответа… иногда неправильного

Гости покинули дом Штауфенов, едва в холл особняка вошли Грац и Бровин в сопровождении обширного и не в меру усатого городового. Обменявшись короткими приветствиями с хозяйкой, блюститель порядка потопал следом за слугой в подвал, где временно разместили горе-похитителей, а доктора тут же исчезли на втором этаже, за дверью гостевой комнаты, где устроили пока еще не пришедшую в сознание Ладу. Впрочем, там они пробыли недолго, так что мои метания у дверей не продлились и получаса. Бровин тут же попрощался и ушел, а Грац, окинув меня изучающим взглядом, протянул знакомую бонбоньерку, в которой на этот раз оказались не пилюли-говоруны, а обычное успокоительное, для разнообразия, наверное.

– Примите, Виталий Родионович. Полегчает, – коротко проговорил Меклен Францевич и, внимательно проследив, как пара горошин исчезают у меня во рту, довольно кивнул. – Идемте в гостиную. Ладе Баженовне сейчас нужен только покой и никаких треволнений, а вы, уж извините, просто-таки фонтанируете эмоциями.

– Но, а как же… – Я глянул в сторону плотно прикрытой двери спальни, и Грац, вздохнув, решительно подтолкнул меня в спину.

– Идемте-идемте. Всё с вашей супругой в порядке. Выспится и будет как новенькая. Разве что возможны головные боли и тошнота, но это ненадолго. Дня три-четыре, и всё пройдет, уверяю вас.

– И что, ничего нельзя сделать с помощью того же естествознания? – чуть успокоившись, поинтересовался я.

– Я бы не рекомендовал. – Отрицательно покачал головой Грац. – Видите ли, мозг это такая сложная структура, что лучше туда не лезть с грубыми ментальными конструкциями, впрочем, с ним и тончайшие корректирующие воздействия могут таких дел наворотить, что не дай бог! Уж извините. Так что только чистые травяные настои и, может быть, легкие болеутоляющие. Да, но на этот счет можете не волноваться, мой коллега составил рецепт, так что завтра из местной аптеки доставят всё необходимое.

Слушая мягкий увещевающий голос Граца, я и не заметил, как он довел меня до гостиной, где уже устроились за небольшим столиком хозяйка дома и так удививший меня сегодня Бимарк. Сам же Меклен Францевич исчез, словно его здесь и не было.

Правда, обстоятельного разговора у нас так и не получилось. Несмотря на успокоительное от Граца, я всё еще был слишком взвинчен, чтобы вести долгие вальяжные беседы, а потому ограничился лишь высказыванием благодарностей хозяйке дома за то, что позволила воспользоваться её гостеприимством. Эльза-Матильда в ответ лишь грустно вздохнула.

– Полно, Виталий Родионович. Как принимающая сторона, я должна была обеспечить безопасность моих гостей, но раз уж это мне не удалось, позвольте хоть так искупить свою вину. – Покачала головой фройлян Штауфен и тут же улыбнулась. – А знаете, ваша супруга настоящая героиня! Это ведь она стреляла и… удачно, между прочим. Одного из этих молодчиков прямо-таки наповал уложила. Настоящая амазонка, право слово!

Теперь пришла моя очередь вздыхать. Да, как оказалось, несмотря на всю демонстрируемую нелюбовь к оружию, Лада все-таки носит с собой мой подарок. Хм… Заодно становится понятным, почему я так резко отреагировал на происходящее и сломя голову понесся незнамо куда, едва заслышав стрельбу. Ничего странного. Я ведь сам отстрелял не один десяток патронов из подаренного жене барабанника, так что стоило услышать выстрел знакомого оружия, и подсознание тут же забило тревогу… А уж узнать звук «Блеман-Кассо» нетрудно, эта пятизарядная малышка рявкает, как хороший четырехлинейник. Ну и ладненько, одной загадкой меньше. Осталось разобраться с напавшими на мою жену уродами и… с «присвоенным» мне титулом. Ага, что называется, начать и кончить. Дьявол, и почему я не могу и дня прожить спокойно в этом мире, а? Нет. Стоп. Мне нужно передохнуть.

– Вы правы, маркиза, моя жена – чудо. Вот только сейчас…– Я кивнул, замялся… и вдруг, неожиданно для себя, зевнул. Позорище!

– Ох, что же это я! Ничего не говорите. Я всё прекрасно понимаю, Виталий Родионович. Это был тяжелый вечер и для вас и для нее. Я распоряжусь, и вас немедленно проводят в спальню. – Эльза-Матильда махнула рукой, в которой неожиданно блеснул колокольчик, и на хрустальный перезвон тут же явился уже виденный мною сегодня слуга. – Олаф, проведи нашего гостя в покои по соседству с комнатой его супруги. И убедись, что там найдется всё нужное.

– Благодарю вас. – Я поднялся с кресла и, откланявшись, потопал следом за слугой, затылком чувствуя пристальный взгляд неожиданно ставшего столь молчаливым Бисмарка.

Вот только стоило мне оказаться в комнате, уставленной громоздкими шкафами и огромной кроватью под тяжелым балдахином, как вся сонливость куда-то пропала, словно её и не было. А в голове закружили вопросы и, каюсь, большая их часть никак не была связана с сегодняшним происшествием. Правда, в этом отношении меня успокаивала мысль о валяющихся в подвале горе-похитителях. Сыскари разберутся, зачем им понадобилась моя Лада. А уж скрыть ход расследования от «канцелярской крысы» местному сыску не удастся, несмотря на всю декларируемую экстерриториальность Руяна. Как бы то ни было, а остров находится под защитой Руси и Венда, о чем сами руянцы не забывают. Еще бы! Если бы не поддержка двух государств, Нордвик Дан давно прикрыл бы эту лавочку. Ему-то этот оплот флибустьерства что кость в горле… Хм. Опять сбился.

Я остановился у высокого окна, выходящего в уже знакомый мне сад, и, нашарив во внутреннем кармане пиджака плоский серебряный портсигар, закурил короткую папиросу. Легкие наполнились ароматным дымом, и вместе с ним ко мне пришло долгожданное спокойствие. Мозг заработал, отщелкивая варианты, но вскоре пришлось признать, что имеющейся у меня информации совершенно недостаточно, чтобы делать какие-то далеко идущие выводы. А значит? Значит, нужно собирать данные. Я побарабанил пальцами по массивному подоконнику и решительно взялся за колокольчик.

Давешний Олаф появился в комнате, когда под потолком еще, кажется, не прекратило метаться короткое эхо перезвона.

– Чем могу помочь?

– Думаю, можете. Скажите, Олаф, в доме маркизы имеется телефонный аппарат? – затушив бычок в затейливо украшенной малахитовой пепельнице, поинтересовался я.

– О да, разумеется. – Тут же кивнул мой собеседник. – Еще старший брат маркизы, будучи владельцем брежского имения, распорядился об установке в доме личного телефонного аппарата. Буду рад провести вас к нему.

– Идемте. – Кивнул я, не став уточнять у гордого служителя, к кому именно он собирается меня отвести. К телефону… или почтенному, пять лет как почившему, старшему брату фройлян Эльзы.

Номер гостиничного телефона я запомнил, а потому связаться с Тихомиром сложностей не составило. Нет, была, конечно, невеликая возможность, что бывший бретер умчался в поход по злачным местам Брега, но она так и осталась лишь вероятностью.

– Тихомир Храбрович, доброго вечера. Вы уже наслышаны? И? – Короткий разговор с Тишилой пролился бальзамом на мое сердце. Оказывается, как только охранитель узнал от Граца, вдруг резко засобиравшегося в имение Штауфенов, о происшествии, то тут же отрядил свободную смену наших охранников «в помощь» городовому. Так что теперь можно не опасаться, что с бандитами, напавшими на мою Ладу, произойдет что-нибудь интересное… вроде побега или свинцового отравления, по крайней мере, до того, как я с ними поговорю. Славно. А мне остается только пинать самого себя за нерасторопность. Ведь мог же и сам сообразить приставить к этим уродам охрану.

Поговорив с Тишилой и попросив его передать Меклену Францевичу по его возвращении, чтоб тот удержал обоих Беловых от буйства, я повесил трубку телефона на рычаг и поплелся обратно в выделенную мне комнату.

Второй вопрос можно будет прояснить завтра. Придется отправиться на «Варяг» и телеграфировать с него в Хольмград пару интересных вопросов для князя Телепнева. Конечно, не факт, что старый интриган ответит честно, но… даже лживый ответ содержит в себе частичку правды. Вот и посмотрим. А сейчас можно и лечь поспать. Только не здесь.

Я огляделся и, найдя взглядом неприметную дверь в стене, решительно шагнул к ней. Как я и ожидал, за дверью оказалась ванная комната и выход в спальню, где сейчас отдыхает моя жена. Не заперто, замечательно.

Окинув взглядом огромную кровать, на которой хрупкое тело Лады просто потерялось, я начхал на все правила и, во мгновение ока раздевшись, скользнул под одеяло к жене. А Лада словно только этого и ждала. Приоткрыла на миг сонные глаза, подкатилась мне под бок и, крепко обняв, тут же засопела как ни в чем не бывало… Вот теперь можно спокойно спа-ать.

Утром, после легкого завтрака в компании блистающей улыбкой хозяйки дома и хмурого Оттона Магнусовича, явно недовольного невозможностью поднять тему вчерашней нашей беседы, мы с Ладой сели в экипаж и отправились в гостиницу, фактически под конвоем свободных от дежурства в участке охранителей. Вопреки моим ожиданиям, возглавил этих молодчиков вовсе не Тишила, а Грац. Впрочем, я был ему за это только благодарен, все-таки Лада еще не отошла от ночного приключения, да и последствия легкого сотрясения сказывались. Так что коллекция всевозможных лекарств от нашего штатного эскулапа была как нельзя более кстати.

В салоне гостиницы нас встречала вся команда путешественников. Начиная с Беловых и заканчивая растерянным Попандопуло, то и дело переводившим взгляд с расстроенной Хельги на устало прислонившуюся к моему плечу Ладу. Берг Милорадович хмуро уставился куда-то в дальний угол зала, а за спинкой его кресла обосновался Тихомир Храбрович. Бывший бретер зло стрелял глазами по сторонам и, кажется, готов был броситься на любого постороннего, если бы таковой обнаружился в салоне.

Все они только что выслушали историю наших вчерашних приключений, с небольшими изъятиями в части моей беседы с канцлером, разумеется, и теперь просто молчали, размышляя над сказанным. Я не стал дожидаться, пока кто-то из присутствующих начнет задавать какие-либо вопросы, и, кивком указав охранителям на лестницу, поднявшись с дивана, увлек Ладу за собой. Поднявшись в номер, я помог жене раздеться и, уложив в постель, предельно аккуратно погрузил её в сон. Выглянув в гостиную, поманил пальцем одного из охранителей и, дождавшись, пока он окажется в спальне, указал ему на кресло в углу.

– Твой пост. Если кто сунется в окно, бей на поражение. – Служака кивнул, выудил из-за отворота пиджака внушительный «Барринс» и молча уселся в кресло.

Следующий пост я выставил в гостиной, обязав одного охранителя также наблюдать за окном, а второй сосредоточил всё внимание на дверях, ведущих в коридор и мой номер. Вот и славно. Минимальная подготовка выполнена, теперь можно заняться остальным.

Разграбив свой арсенал, я слетел вниз по лестнице и, оказавшись в салоне, подошел к Беловым.

– Лейф. Часа через два смени охранителя в спальне Лады. Она к тому времени может проснуться, так будет лучше, если в этот момент рядом с ней будешь ты, а не он. – Не дожидаясь реакции посмурневшего новика, я повернулся к тестю. – Бажен Рагнарович, к полудню телеграф на «Варяге» должен работать в защищенном режиме. Это возможно сделать без запуска ходовой?

– Хм… Неужто вы ознакомились с документами по установленной на яхте защите? – Прищурился наш капитан, потеребив бороду. Вот только тон его остался холодным. В принципе, могу понять старого ушкуйника. С момента нашего прибытия на Руян события идут валом, и у тестя есть причины винить в происходящем своего неугомонного зятя. Хотя, конечно, немного обидно, но… Не до того сейчас, совсем не до того. Надо срочно решать накопившиеся проблемы, пока они не превратились в лавину, которая с легкостью погребет под собой и меня и моих спутников. А потому оставим сантименты. Очевидно, Белов-старший тоже не дурак читать по глазам, потому как не стал тянуть за хвост и договорил: – Отрадно. Но… нет. Без запуска машины, защита, в том числе и телеграфная, действовать не будет.

– Значит, придется запустить. – Я пожал плечами и надавил: – К полудню, не позже.

– Сделаю. – Кивнул тесть и, резко развернувшись, потопал к выходу. А я, проводив взглядом фигуру капитана, обратил всё свое внимание на Тихомира Бережного.

С момента моего ухода наверх Тихомир Храбрович явно немного успокоился, так что сейчас уже можно было не бояться оказаться поджаренным теми молниями, что он метал взглядом, когда мы только вернулись из поместья Штауфен.

– Что с охраной татей? – Вопрос не застал бывшего бретера врасплох.

– А что с ними? Караулят, как и было велено. Сидят у камеры этих молодчиков и глаз с них не спускают. Разве что на допросе не присутствовали. Но оно и понятно, кто ж их туда пустит, без надлежащих бумаг-то?

– Что ж, это хорошо, – протянул я. – Скатаемся в околоток?

– Отчего ж не скататься. Только не в околоток, а в участок. Там их держат. – Ха, кажется, я знаю, у кого мастер клинка стащил этот характерный прищур.

– Тогда поехали.

Коротко раскланявшись с остающимися в салоне членами нашей компании, мы с Тихомиром вышли на улицу, залитую ярким солнечным светом и, остановив первого попавшегося извозчика, покатили в участок, разбираться с уродами, так лихо испоганившими нам с женой и без того не лучший вечер.

Брежский оплот правопорядка встретил нас тишиной, сонной и унылой. Несколько небольших помещений на первом этаже доходного дома, где разместился полицейский участок, на первый взгляд были абсолютно безлюдными. Впрочем, это впечатление оказалось неверным. Стоило нам с Тихомиром миновать пустынный холл и войти в длинный, плохо освещенный коридор, как где-то впереди хлопнула дверь и послышался шум шагов, сопровождающийся негромкой, но быстрой речью. Ба, да это же Климин-старший, и что же он здесь забыл, интересно?

Смерив нас коротким взглядом, бывший ушкуйник, в сопровождении уже знакомого мне усатого городового, просквозил мимо, только что не полыхая от злости. О как. Всё любопытственнее и любопытственнее. Стоп. Это позднее. А сейчас нужно найти охранителей и кого-то из старших чинов.

Участковый надзиратель, царь и бог и воинский начальник здешней полиции, нашелся за той же дверью, откуда только что вышел Климин. Хм.

– Доброго дня, господин… капитан. – Пробежав взглядом по погонам сидящего за широким двухтумбовым столом начальника, проговорил я. Тихомир, занявший место у меня за плечом, с неожиданной сноровкой выхватив из моих рук только что снятые шляпу и перчатки, застыл изваянием, изображая верного слугу. Однако. Талантливо играет старый воин.

– Доброго, доброго. – Покивал наш собеседник, поднимаясь из-за стола. – Чем могу служить, уважаемый…

– Старицкий, Виталий Родионович. – Я протянул руку длинному и худому словно жердь надзирателю, и тот неожиданно крепко её пожал. Желчное, хмурое лицо полицейского попыталось выдавить улыбку, но результат больше походил на нервный оскал, частично смягченный щеткой седоватых усов.

– Как же, как же. Уже наслышаны. Капитан Сворссон, кстати, – проговорил надзиратель, изобразив кавалергардский поклон. Уселся в кресло и, побарабанив пальцами по истертой крышке стола, словно спохватившись, указал на стул для посетителей. Скрипучий и жутко неудобный, как оказалось, едва я умостился на этом пыточном инструменте. А участковый надзиратель не умолк. – Прискорбное событие, да. Но сами понимаете, Виталий Родионович, Брег – город портовый, и специфика его такова, что сюда постоянно прибывают различные темные личности. Конечно, мы стараемся предотвращать происшествия, подобные вчерашнему, но… если бы вы знали, как не хватает людей и, стыдно сказать, финансов! Суммы, выделяемые нашему ведомству, до смешного малы, у меня на участке три околотка и всего девять, вдумайтесь только… Девять городовых! И те низшего оклада. А нанять большее их количество нам просто не на что. Как уж тут уследить за порядком…

Я не понял, он меня за фининспектора принял или за благотворительную организацию?! На кой мне знать, сколько у него людей и как мало денег поступает из казны?

– М-да. Это, несомненно, весьма печально, капитан Сворссон. – Я задумчиво покивал. – И я вас прекрасно понимаю. Ничтожное финансирование – настоящий бич многих ведомств, а уж об их городских и земских отделениях и говорить нечего. В общем, мне не в чем упрекнуть ваших людей, тем более что вчера городовой явился сразу, как только узнал о происшествии у имения маркизы Штауфен. Собственно… как вы догадываетесь, лица, задержанные вашим чином, и составляют тот интерес, что привел меня сегодня к вам. Я бы хотел побеседовать с этими людьми, может быть, они расскажут, для чего им понадобилась моя жена.

На последних словах участковый надзиратель явственно дрогнул. От него ощутимо потянуло недовольством с легкой примесью опаски.

– К чему это, Виталий Родионович? – Пожал плечами капитан. – Мы уже допросили этих молодчиков. Обычные тати, позарились на украшения прогуливающейся в саду у ворот дамы… Если желаете, могу даже допросные листы показать.

О как!

– Буду вам весьма благодарен. – Я растянул губы в улыбке, а участковый надзиратель, подхватившись, чуть не выпрыгнул из-за стола. Но в последний момент сдержался и нарочито медленно подошел к массивному шкафу. Отперев дверцы, рука капитана скользнула вдоль полок в поиске нужной папки, походя смахнула слежавшуюся пыль с нумерованных по годам укладок на и без того не слишком-то чистый пол, и, ловко ухватив длинными костистыми пальцами одну из стоящих в нижнем ряду папок, потянула её на себя.

– Вот. Да… Именно это. – Капитан Сворссон раскрыл полупустую укладку, и на стол передо мной опустилась тоненькая кипа листов желтоватой бумаги, исписанных химическим карандашом.

Ну да, кто бы сомневался! На каждом протоколе, или как здесь принято говорить, допросном листе, было написано одно и то же. Слово в слово, как под копирку. И подпись самого Сворссона, как проводившего допрос. Ну-ну.

– Благодарю вас, капитан Сворссон. – Я протянул участковому надзирателю прочитанные листы, но когда он попытался их взять, чуть придержал пальцами бумагу. – С вашего позволения, могу я скопировать эти записи? – Сворссон нахмурился, и я поспешил дать объяснение: – Понимаете, моя жена – особа юная и, как все молодые девушки, чрезвычайно впечатлительная. А тут еще и доктор, диагностировав у нее легкое сотрясение мозга, заявил, что любые волнения Ладе Баженовне строго противопоказаны. Думаю, если покажу эти листы, доказав тем самым поимку напавших на нее молодчиков, она хоть немного успокоится. Господин капитан, прошу, вы меня крайне обяжете.

– Бог с вами, Виталий Родионович. – Чуть поколебавшись, вздохнул Сворссон. – Романтика медового месяца и такие приключения… Конечно, я вас понимаю. Копируйте.

– Благодарю вас, капитан Сворссон. От всей души. – Я положил допросы на стол, и участковый надзиратель, усевшись на свое место, тут же протянул мне несколько пустых листов бумаги. И то верно. Легче перенести на них текст, чем с нуля создавать полные копии.

Аккуратно переложив допросные листы так, чтобы каждый из них оказался на чистом, я настроился, и спустя несколько секунд над столом Сворссона вспухло еле заметное облако снежинок, а на каждом подложенном листе проступил текст, в точности повторяющий писанину допросов. Вот и все. Фокус несложный и полезный. Теперь отличить копию от оригинала можно только после исследования. А оно состоится обязательно… в рамках служебного расследования.

Больше нам здесь делать было нечего, поэтому, распрощавшись с капитаном, мы с Тихомиром постарались как можно быстрее покинуть обитель порядка.

– Тихомир Храбрович, отзывай наших охранителей, – проговорил я, едва за нами закрылись тяжелые двери полицейского участка, и мы вновь оказались на улице. – Здесь им делать нечего.

– Как же это? – не понял Тишила.

– Объясняю, – стукнув тростью о каменную ступень крыльца, процедил я. – Скорее всего, сегодня этих татей переведут в другое место, или, быть может, содрав штраф, отдадут на поруки, например, тому же Климину. Задача наших орлов – проследить за тем, куда они отправятся. И доложить мне. Ясно? На рожон не лезть, глаза не мозолить. Следить тихо и незаметно. Впрочем… это они и без моих объяснений должны понимать. Все-таки Ратьша их хоть немного, да гонял по части негласного сыска.

– Не скажу, что всё понял, но… распоряжусь, Виталий Родионыч, – пожевав ус, медленно проговорил Тихомир.

– Желательно прямо сейчас. – Кивнул я. – Чтоб этот… Сворссон видел, как мы снимаем наблюдение с уродов. Иди. А я извозчика поймаю. Мне еще в порт ехать.

– Сделаю. – Миг, и Бережной исчез. Только хлопнула тяжелая створка входной двери.

До порта я добрался быстро. А там Белов уже, оказывается, запустил машины, так что «шифрограмма» в Хольмград ушла через пять минут после наступления полудня. Оставалось только ждать ответа. Конечно, телеграф это не мобильник, а телеграмма не эсэмэска, так что глупо было надеяться на немедленную реакцию Особой канцелярии. Потому, оставив тестя дежурить у аппарата, я отправился обратно в гостиницу. Несмотря на хорошую погоду, шляться по «гостеприимному» Брегу желания у меня не было.

Тишила появился в салоне только на закате, когда я как раз ломал голову над телеграммой от князя Телепнева. Ворвался, словно вихрь. Глаза блестят, руки мечутся, будто испуганные птицы, в общем, старый бретер пребывал, что называется, в аффектации.

– Виталий Родионыч, как ты догадался?! – Ну и что ему ответить?

– Элементарно, дорогой друг. Элементарно. – Эх, трубки не хватает.

Часть 3

Глава 1 Ночь – лучшее время для задушевных бесед, не правда ли?

Потратив несколько минут, я все-таки смог хотя бы временно отвертеться от вопросов Бережного и фактически заставил неугомонного бретера рассказать об итогах работы наших «топтунов». Настропаленные Тихомиром охранители смогли проследить весь путь участников нападения на Ладу, действительно отпущенных Сворссоном после короткого заседания городского суда и уплаты солидного штрафа в казну города. Кстати, деньги за них внес тот самый полусотник, Любим Будеславич Климин. И не было ничего удивительного в том, что едва оказавшись на свободе, тати, взяв извозчика, тут же помчались в станционный городок, где квартировали флотские экипажи адмиральской эскадры.

Проследить за действиями молодчиков на территории городка тоже не составило труда, что поначалу меня немало удивило. Впрочем, вспоминая историю «того света», и в частности, многочисленные описания плачевного состояния контрразведки в Порт-Артуре и Владивостоке во время Русско-японской войны, я вынужден был признать, что отсутствие серьезной охраны и четкого режима секретности в месте расположения части государева флота вещь для этого времени совершенно обыденная… Как бордель напротив здания штаба эскадры, куда, собственно, первым делом и направили свои стопы уроды, посмевшие поднять руку на мою жену. Правда, уже спустя четверть часа туда же прибыл и Климин с пятеркой помощников, а еще через час неслабо избитых молодчиков сопровождающие полусотника буквально за руки и за ноги вынесли через черный ход борделя и утащили в один из домов, предназначенных для проживания нижних чинов эскадры. А спустя еще час туда же прикатил знакомый мне по хольмгангу врач. По крайней мере, профессиональное описание незнакомца, предоставленное мне Бережным, соответствовало.

Подслушать разговор татей с Любимом Будеславичем охранителям не удалось. Но это не так уж и важно, хотя высказанное Тишилой мнение о теме беседы и причинах, побудивших Климина заняться «стоматологической» практикой, заставили меня саркастически хмыкнуть. И бывший бретер тут же вцепился в меня клещом.

– Вспомни старую поговорку: бьют вора не за то, что украл, а за то, что попался. – Я со вздохом пояснил свою реакцию собеседнику. – Ничуть не сомневаюсь, что молодчики получили по зубам именно потому, что им НЕ удалось довести дело до конца.

– То есть ты думаешь, что полусотник с татями заодно? – Прищурился Бережной.

– Именно. Именно, дорогой мой Тихомир Храбрович. – Я развел руками. – Будь всё так, как ты предположил, Климин, вытащив своих орлов из-за решетки, может, и поучил их уму-разуму так, как это наблюдали наши охранители, но сначала он заставил бы их принести извинения Ладе Баженовне… и мне.

– А может, он решил сначала их того… поучить, а потом уж пришлет к вам? – протянул бывший бретер.

– С разбитыми мордами и переломанными конечностями? Это, как говорят иные наши «друзья»: не комильфо. Иначе говоря, это будет невежливо, и в чем-то даже оскорбительно. И полусотник Климин, как офицер, пусть и иррегуляр, понимает это не хуже моего. Впрочем, к чему спорить? Предлагаю, подождать день-другой, и если, скажем, послезавтра ни один из татей не придет на поклон…

– Согласен. – Вздохнул Тишила, но тут же встрепенулся… – И всё же я не понимаю, откуда у тебя, Виталий Родионыч, такая уверенность в виновности Климина?

– А это не уверенность, Тихомир Храбрович, это только мое впечатление. Я, вообще, знаешь ли, бываю иногда таким впечатлительным, куда там молодым барышням. – Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем. Хм. Ну действительно, у меня нет никаких твердых и однозначных доказательств причастности Климина к происходящему с нами на Руяне, только мои подозрения и несколько малозначимых для любого постороннего человека фактиков. Так с чего бы пыль поднимать? Не лучше ли будет немного подождать, пока не появятся настоящие доказательства?

– М-да. – Кажется, Бережной понял, что я не намерен пока раскрывать карты, и решил от меня отстать. Ничуть не сомневаюсь, что ненадолго. Уж такой характер у старого бретера. – Кстати, о времени и поклонах, Виталий Родионыч, а что, ты еще не решил, когда мы простимся с Руяном?

– Хм. – Подобной… витиеватости, что ли… я от Тихомира не ожидал. Но вопрос требует ответа, а кроме меня дать его некому. – Думаю, отчалим, как только Лада Баженовна почувствует себя в состоянии продолжить наше путешествие. Если верить Меклену Францевичу, то дня через три всё будет окончательно ясно. А там пара дней на подготовку к выходу и – «прощайте скалистые горы»…

– То есть до конца седмицы? – уточнил Тишила, и я кивнул. – Что ж, это и к лучшему, честно говоря, не нравится мне то, что здесь происходит. Совсем не нравится.

– Поверь, мне тоже. – Бережной кивнул и исчез из салона, а я решил подняться проведать Ладу.

Идея покинуть остров неплоха, конечно, но… Вот именно это пресловутое, всё переворачивающее с ног на голову «но»! Я боюсь, что отъезд не избавит нас от происходящей вокруг возни. Не представляю, чем мы не угодили тому же Климину, но учитывая настойчивость, с которой его окружение к нам цепляется, подозреваю, что даже окажись мы в Свеаланде, расстояние в тысячи миль не избавит нас от полусотника и его компании. Уж больно серьезно они взялись за дело. Хм… Знать бы еще с чего? Впрочем, с этим я, пожалуй, разберусь чуть позже. Загляну в гости к столь неровно дышащему к нашей компании полусотнику и поговорю с ним… по душам. Вот только надо будет это проделать тихо и незаметно. Все-таки с доказательствами у меня швах, а значит, действовать законными методами не получится. Следовательно… о моем визите не должна узнать ни единая живая душа. Особенно мои попутчики. Что ж, решено.

Оказавшись в апартаментах Лады, вздыхаю. Снова. Вот ведь! Уходил, она спала, вернулся, опять спит. Ну да ладно, пусть. Сон, он иногда полезнее любых лекарств бывает.

Я отпустил скучающего Лейфа и устроился в том же кресле, где бедняга провел почти целый день. Телеграмма, переданная тестем, вновь оказалась в моих руках, и, перечитав её еще раз, я погрузился в размышления.

Итак. Что мы имеем? Если верить князю Телепневу, то информация о нашем путешествии ушла «в народ» с подачи княжича Туровского, небрежно, но с умыслом обронившего пару фраз по этому поводу на приеме у государя, в разговоре с Рейн-Виленским, которому, опять же если верить моему драгоценному шефу, и принадлежала идея вот так ненавязчиво выдать меня за представителя угасшего рода Старицких. Помню-помню. Здешний вариант Дзержинского, то ли отца, то ли его сына-революционера. Причем идея эта появилась у него еще во время работы проекта «Лед». Ну, это понятно. Тогда меня не только ментальными техниками мордовали, но и чисто медицинскими методами не брезговали, так что вопрос о том, когда был взят для сверки образец моей крови, даже не стоит. И теперь становится понятен действительный смысл той, первой встречи с Рейн-Виленским и его компанией, в которую, кстати, помимо самого Телепнева входил и упомянутый княжич Туровской. Я-то думал, что интересен им, как неизвестный прежде персонаж, которому покровительствует глава Особой канцелярии, а похоже, что тогда были самые натуральные смотрины. Сойдет этот выскочка за Старицкого или ну его… Выходит, сошел. Хм. А вот зачем им понадобился такой самозванец, это вопрос пока открытый. Слишком мало информации. Нет, можно, конечно, выдвинуть пару гипотез, но без фактов они ничто…

Например, первый, и самый пошлый вариант – заговор против государя. Чушь и ерунда. Если верить Готскому альманаху, который, кажется, скоро станет моей настольной книгой, Старицкие, хоть и были одной из побочных ветвей Рюриковичей, на хольмградский стол никогда рассчитывать не могли. Киев, Москов, Тверь, вот города, где они в разное время княжили, но не в Хольмграде. А значит, шансов претендовать на монарший титул у них не больше, чем у доброй сотни иных родов, в ком есть кровь Рюриковичей. Использовать меня в качестве стяга и эдакого мстителя за предков? Ну-у, если забыть о том, что этой мести сто лет в обед, хм… так не дамся ведь. Сдерну из Хольмграда, и все. После недавней встречи с Оттоном Магнусовичем можно будет и в Венде осесть, демонстративно дистанцировавшись от хольмградского света и его интриг, а достанут там, сбегу в Новый Свет, и ищите ветра в поле.

Что еще? Восстановление власти Старицких в их прежних вотчинах… возможно с последующим отколом от Руси. Бред не в меньшей степени, чем предыдущее предположение! Ныне нет ни одного подобного клочка земли, который граничил бы с иными государствами. А пытаться отложиться, будучи в окружении русских земель… глупый способ самоубийства, даже если допустить, что в законах найдется какая-то лазейка, позволяющая провернуть подобный финт ушами.

Я уж молчу о том, каких средств, связей и возможностей требует любой из вышеперечисленных вариантов. Да и сам я, несмотря на имиджевые «плюшки», сопутствующие моему нечаянному самозванству, всё же птица не того полета. Значит, идею с революциями, заговорами и переворотами отбрасываем… точнее откладываем в сторону… на всякий случай. Мало ли как оно еще повернется.

Какие еще могут быть варианты? А черт его знает. Но вот если опираться на немногочисленные имеющиеся у меня факты, настоящие или мнимые, то получается следующая картина.

Есть некий симпатичный молодой человек по фамилии Старицкий, умудрившийся за неполный год пребывания в столице обрести определенную известность. Свет шепчется о его происхождении из опального и казалось давно угасшего рода, ему благоволят глава Особой канцелярии и секретарь государева кабинета, что в свою очередь можно трактовать как покровительство самого государя и, соответственно, эдакое молчаливое подтверждение бродящим слухам, на что, кстати, и купились Бисмарк со товарищи. Но при этом, о возрождении княжеского рода Старицких речь и не идет. Своей наградой монарх четко дал понять всем и вся, что принимает молодого человека как НОВОГО дворянина. Вот такой вот казус. То есть, получив дворянство, фактически, согласно геральдическому своду Русской Правды, я окажусь родоначальником ДРУГОГО рода и не смогу претендовать на любые звания, титулы, вотчины или имущество, когда-то принадлежавшие «моим» предкам. Хм. Но ведь я и не собирался этого делать, так? Более того, если бы не тот же Рейн-Виленский с компанией, я бы и знать не знал о своем нечаянном «родстве»… М-да уж. Чем дальше в лес, тем толще партизаны…

В общем, на данный момент четко ясно лишь одно. Учитывая разговор с Бисмарком и маркизой Штауфен, пытаться доказать, что я не верблюд, бесполезно. Свет, и не только хольмградский, стараниями известных личностей, уже уверен в том, что я являюсь прямым потомком некогда восставшего против государя княжеского рода, и поделать с этим я ничего не могу. Остается только внимательно смотреть по сторонам и постараться не вляпаться в иные интриги, кроме тех, что заготовил Рейн-Виленский, ну и само собой, постараться выжить в его собственной шахматной партии, а еще лучше выйти из нее. Иных вариантов пока нет.

За размышлениями о творящемся вокруг моей персоны непотребстве я и не заметил, как наступила полночь. Мерно тикают в темной спальне часы. В кровати тихонько посапывает во сне Лада, а мне не до сна… Поднявшись с кресла, я подхожу к окну и застываю. Безоблачное небо перемигивается светом ярких звезд, неправдоподобно огромная луна отбрасывает отблеск на черных волнах Варяжского моря, высвечивает силуэты кораблей в порту и накрывает призрачным светом спускающийся террасами к воде город. Не самая лучшая ночь для тайных визитов, но… я не хочу терять время, а значит, придется рискнуть.

Отхожу от окна и, уверившись, что жена крепко спит, пробираюсь в свою комнату. Костюм, который я сегодня так и не удосужился ни разу сменить, летит на пол. Нахожу в шкафу аккуратно сложенный «спортивный костюм» – черные свободные штаны и такую же рубаху. Вместо туфель или тренировочных тапок, высокие шнурованные ботинки. Немного посомневавшись, все-таки натягиваю «сбрую», креплю к ремню плоский пенал собственноручно собранной аптечки и вкладываю в кобуры привычные «Барринсы». Я не такой уж мастер стрельбы по-македонски, но бывают ситуации, когда перезарядить пистолет просто не хватает времени, а уж револьвер и подавно. Хотя, честно говоря, надеюсь, что сегодня обойдется без стрельбы и резни. Кстати, о последней! Один нож отправляется в ножны на бедре, а его засапожный родственник удобно устраивается в полном соответствии со своим названием. Накрываю свою «артиллерию» бушлатом, купленным в одном из магазинчиков из чистой ностальгии. В подобном я когда-то рассекал по улочкам одного очень северного и очень закрытого городка, на зависть сослуживцам… Вот и пригодился, как и фуражка. Тьфу, черт. Забыл! Надо ж с нее нордвикского «краба» скрутить… а то может совсем нехорошо получиться.

Вроде собрался… Осталось определиться с поисками нужных мне адресов… Впрочем, есть один вариант.

Из гостиницы я уходил, что называется, огородами. Убедившись, что в коридоре никого нет, я погасил свет в холле и, спустившись на один лестничный пролет, тихонько отворил окно. Здесь от лунного света меня прикрывает тень здания, так что можно сказать, что я сейчас невидимка. Выбираюсь на карниз и, аккуратно вернув створку окна в прежнее положение, прыгаю в темноту. А теперь ходу!

Доктор Бровин. Один из трех практикующих врачей Брега. Не самый лучший, но определенно самый опытный в… житейских коллизиях, так сказать. Почти официальная скорая помощь на всех хольмгангах, и совсем неофициальный врачеватель участников поножовщин, как поведал мне Лейф. Собственно, именно из-за столь неоднозначной репутации врача младший Белов и был столь негативно настроен по отношению к нему. Думаю, уважаемого эскулапа, как и возможно наблюдающих за ним соседей, совсем не удивит визит человека «без лица». В самом-то деле! Ведь медицинская помощь бывает нужна не только законопослушным обывателям, работники ножа и топора тоже жить хотят, правда?

Эх, мне бы вместо шарфа платок ковбойский на морду нацепить, вот была бы картинка. Прямо-таки грабитель дилижансов… ага, морской! С бушлатом и фуражкой то еще зрелище, на самом деле. А доктор молодец. И ухом не повел. Словно к нему каждый день такие вот колоритные «гости» наведываются… с замотанными шарфами физиономиями и золотыми червонцами наизготовку.

Мой поздний визит явно не стал для Бровина чем-то удивительным. А выслушав историю о подрезанном друге, отдающем концы в одной из портовых ночлежек, доктор не стал терять времени и тут же принялся собираться в дорогу. Вот только… А зачем нам куда-то идти? Я-то думал, у него домочадцы имеются, потому и собирался провести допрос где-нибудь в подворотне, а оказалось, что Бровин даже прислугу не держит… Ну и замечательно.

Стоило доктору повернуться ко мне спиной, чтобы снять с вешалки пальто, как я аккуратно придавил ему шею, и эскулап почти тут же обмяк. Не дав Бровину рухнуть на пол, я подхватил его бесчувственное тело и оттащил в гостиную. Квартирка, кстати, у доктора, вопреки моему представлению, оказалась не такой уж большой. М-да, это вам не клиника на дому, как у профессора Преображенского из известного произведения. Впрочем, и сам Бровин тянет разве что на Борменталя…

Дождавшись, пока врач придет в себя и осознает, в каком положении он оказался, я довольно кивнул. Все-таки, что ни говори, а правильная фиксация несказанно облегчает взаимопонимание.

– Ч-что х-хвам нужно? – Откашливаясь после довольно болезненного удара в солнечное сплетение, проговорил Бровин, убедившись, что ремни, которыми я привязал его к стулу, достаточно крепки, и ему не удастся освободиться. Так, а теперь тон пониже, акцент пожестче, примерно как у Бисмарка. Точно, пусть с господин Бровиным общается выходец из Венда или, может быть, даже из рейха… А то вдруг у него память на голоса идеальная, кто знает?

– О! Сущие пустяки, любезный доктор. – Я опустил ствол барабанника, один вид которого мгновенно удержал эскулапа от глупой попытки закричать, и, изъяв еще один стул из-за обеденного стола, уселся напротив своего собеседника. – Адрес.

– Ч-хто? – прохрипел пересохшим горлом Бровин. – Кха… кхакой адрес?

– На который вас вызывали сегодня днем. Ну же, доктор, вы не могли забыть такой прибыльный вызов! Целых три пациента сразу, полагаю, нечастое событие даже в вашей богатой практике…

– Н-не… – начал говорить Бровин и тут же заперхал.

– Не помните… не скажете? – полюбопытствовал я, одновременно поднимая барабанник. Срез ствола уперся эскулапу в переносицу, и, очевидно, прикосновение холодного металла к коже вернуло Бровину способность говорить.

– Я ск-кажу, – выдохнул доктор. – Станционный городок, первая линия, третий дом, второе парадное. Угловая квартира на втором этаже.

– Вот видите, оказывается, ничего сложного в этом нет. Правда? – Я хмыкнул, поднимаясь со стула и, поймав на себе затравленный взгляд собеседника, вздохнул. Кажется, он решил, что я его сейчас грохну. Идиот.

Отвязав усыпленного доктора от стула, я перенес его на кушетку и, старательно затерев свой ментальный след, покинул квартиру. М-да, а ведь до городка мне придется идти на своих двоих… Точнее, бежать, поскольку ночь, она, знаете ли, не резиновая.

Конечно, я мог бы узнать место обитания напавших на Ладу молодчиков и от следивших за ними охранителей, но… ни на секунду не сомневаюсь, что рано или поздно об этом интересе станет известно Телепневу, и уж он-то точно не преминет сложить два и два. А мне совсем не хочется, чтобы у кого-то появились даже косвенные доказательства моей причастности к тому, что может произойти в ближайшее время.

Два часа! Два часа мне пришлось добираться до этого идиотского городка. И чего эскадре не определили стоянку в Брежском порту? Насколько бы мне было проще, а? Хорошо еще, что луна давала достаточно света, и мне не пришлось в полной темноте ломать ноги по ухабам, которые наивные местные жители именуют станционным трактом.

Проникнуть на территорию вроде как военного объекта труда не составило. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, поскольку будка у шлагбаума, где засел караульный, сократила ему возможность обзора до жалкого огрызка. Иначе говоря, находясь внутри этого недотуалета, бедняга мог видеть лишь происходящее четко перед ним. Неудивительно, что я прошел мимо шлагбаума, чуть ли не прогулочным шагом.

Поиски нужной улицы и дома также не заняли много времени. Правда, пришлось пару раз прятаться от патрулей, но боже мой! Эти ребята так грохотали сапожищами по мостовой, что не успеть вовремя от них скрыться мог бы только пьяный в хлам паралитик.

Но вот я уже на месте. Поднимаюсь по узкой скрипучей лестнице на второй этаж и, миновав небольшой коридор, оказываюсь перед нужной дверью. Там за ней отходят от побоев своего начальничка три урода, каждому из которых я с превеликим удовольствием перегрыз бы глотку. Но… нельзя. Пока.

Открыть замок оказалось проще простого. Здесь не было даже простейшей защиты от прямых манипуляций! Я просто запустил в скважину щупы, и через несколько секунд собачка замка тихонько щелкнула. Вот и все.

Дверь открылась абсолютно бесшумно, но я её все-таки немного придержал и, оставив узкую, почти незаметную щель меж косяком и створкой, прислушался к происходящему в темной квартире. Тишина.

Проскользнув внутрь, я замер посреди небольшой прихожей и осмотрелся. Три двери, явно ведущие в комнаты, коридор, за ним какое-то помещение, слабо освещенное лунным светом, льющимся в окно, скорее всего, кухня… Хм. Не двигаясь с места, я вновь напряг слух, одновременно отпуская с поводка эмпатию. Ага. Кажется, они все в одной комнате. Дверь справа. Спят? Кажется, да. Что ж, тем лучше.

Связать татей и привести всех троих в чувство. Во-от. Теперь можно и допрос начинать. Господин наемник из рейха, прошу на сцену. Ваш выход.

Опустим грязные подробности нашей долгой и весьма обстоятельной беседы. Скажу только одно, я успел управиться еще до восхода солнца и… оставил уродов в живых. Правда, теперь на полное восстановление им понадобится не пара-тройка недель, как это предполагалось до моего визита, а несколько больше. Пара месяцев, может быть. Всё будет зависеть от того, как быстро у татей будут срастаться кости. Но ведь это такие мелочи, честное слово. Зато теперь я точно знаю, кого следует винить в неудавшемся покушении на Ладу. И это оказался вовсе не полусотник… к моему удивлению.

Причина, по которой хозяин этих ореликов приказал им организовать похищение Лады, мне, честно говоря, совсем не кажется сколько-нибудь осмысленной, но тати ничего иного сообщить не могли. Они были абсолютно уверены, что таким образом их командир хотел отыграться за якобы нанесенную ему обиду. Ладно. С этим можно разобраться и попозже. Пока этому умыкателю чужих жен всё равно будет не до мыслей о жуткой мести. А вот перед полусотником мне, честно говоря, даже немного стыдно. Заочно.

Да, он вытащил этих молодчиков и оплатил за них штраф, стараясь скрыть произошедшее от окружающих. А потом лично отметелил всех троих за то, что пошли на поводу у его сына и попытались выкрасть для обиженного и пораненного дитяти замужнюю женщину. Думаю, он бы и сыну вломил, да тот после хольмганга и так еле двигается. Вот так-то. Бережной, оказывается, был в чем-то прав. А я – нет. Стыдно. Эх, так промахнуться! «Элементарно, друг мой»… «трубки не хватает»… Тоже мне, Шерлок Холмс недоделанный.

Я вздохнул и, уже привычным усилием погрузив своих говорливых собеседников в оздоровительный сон, покинул квартиру. Скоро рассвет, а мне еще до гостиницы чапать и чапать. Надо поспешить. Тем более что, если я не ошибаюсь, то завтра, точнее, уже сегодня нас будет ждать увлекательнейшее зрелище. Спектакль одного актера, пьеса под названием: «Кающийся грешник». В том смысле, что если допрошенные мною варнаки не соврали, то после обеда Климин привезет к нам в гостиницу своего болезного сынулю, который и станет бить поклоны перед Ладой и слезно молить о прощении. Хотя я бы на месте полусотника заставил его просить прощения у родни того, четвертого подельника, что сейчас, с пулей во лбу, лежит в леднике патологоанатомического отделения брежского полицейского департамента.

Говорю же, сделал меня старый бретер… Хотя… кое-какие нестыковки всё равно остаются, и они, между прочим, никак не дают мне покоя. Ну да ладно, разберемся. Как говорилось в одной умной книжке, «все тайное рано или поздно становится явным». Так что, подождем немного, а там, глядишь, и еще какие подсказки выскочат. Прорвемся.

Глава 2 Иногда лучше ошибиться, чем убедиться в собственной правоте

Визит младшего Климина фурора не произвел, да, честно говоря, я и сам не особо горел желанием превращать частное событие в публичное действо. И в этом моем нежелании не было никакой заботы о чувстве гордости молодого ушкуйника или боязни того, что он еще больше обозлится на мою семью. Всё гораздо проще. Хорошенько подумав, я решил не оставлять дела на самотек и разобраться в происходящим до конца. Ну не понимаю я, зачем Нестору Климину потребовалась вся эта заваруха с похищением. Крышу от любви сорвало? Смешно… Конечно, сам этот лихой ушкуйник вряд ли захочет ответить на мои вопросы, и именно поэтому я надумал перекинуться парой слов с его отцом, благо тот заявился в гостиницу вместе с сыном. Естественно, что он также не горел желанием общаться со мной, и уж тем более не стал бы тратить время на беседу после публичного принесения извинений. А вот если извинения будут принесены в более… хм… камерной обстановке, тогда у меня появляется шанс… И кто я такой, чтобы от него отказываться?

Лада молча и неподвижно, с невозмутимостью скульптуры выслушала короткую речь бледного гостя, явно еще не оклемавшегося после проигрыша на хольмганге. И лишь когда ушкуйник умолк, закончив бормотать о том, «что лишь потеряв голову от страсти, он пошел на столь неблаговидный поступок», Лада наконец пошевелилась. Медленно поднявшись с кресла у окна, специально перетащенного охранителями из спальни в гостиную, она оперлась на мою руку и, сделав несколько шагов, оказалась в каком-то полуметре от мрачно глядящего на нас Нестора. Интересно, он в самом деле думает, что Лада поверит в этот бред?

Несколько секунд она всматривалась в лицо старого знакомого, после чего кивнула.

– Я принимаю твои извинения, Нестор Любимич и… рада, что некогда мой отец отказал тебе в сватовстве. – В этот момент, я еле успел удержать спокойное выражение лица. Какие тайны вскрываются, однако!

Лада развернулась, отпустила мою руку и, не проронив более ни слова, исчезла за дверью спальни. Климин-старший катнул желваки и, смерив ссутулившегося сына совершенно нечитаемым взглядом, мотнул головой, молча приказывая ему выйти из номера. Нестор также безмолвно подчинился.

– Любим Будеславич, не могли бы вы задержаться? – Мой голос остановил полусотника, когда тот уже собрался было покинуть гостиную следом за сыном. Климин обернулся и недоуменно приподнял бровь. Дескать, что вам еще нужно, любезный? Ну как не ответить на такой вежливый вопрос… – У меня есть к вам разговор, и боюсь, непростой.

– Я вас внимательно слушаю. – Нет, это просто поразительно, как столь нейтральная фраза в устах этого… превращается чуть ли не в прямой посыл по известному сексуально-пешеходному маршруту. Талант, определенно талант. И сейчас мы его будем шлифовать, в полном соответствии с «Рекомендованной методикой ведения ментального допроса» за авторством моего дражайшего шефа.

Я указал Климину на кресло, только что оставленное моей женой.

– Присаживайтесь, Любим Будеславич. – Дождавшись, когда мой оппонент разместится в кресле, я уселся на диван и продолжил: – Для начала позвольте узнать, вам известно, по какому ведомству я служу?

В глазах полусотника на миг скользнула растерянность… а потом пришло понимание.

– Угрожаете, господин охранитель? – Тонкие губы разошлись в кривом подобии ухмылки, а вот эмоциональный фон моего собеседника буквально вскипел.

– Ничуть. Только хотел бы уточнить, откуда вы узнали этот факт моей биографии. – Покачав головой, ответил я. Качели, они качели и есть. Ошеломить, разозлить, удивить, и по новой…

– Откуда? – переспросив, нахмурился Климин.

– Именно. Я, разумеется, не делал тайны из своей службы, но и не объявлял о ней во всеуслышание. О! И если вы сейчас скажете, что кому-то из вашей досмотровой команды во время визита на «Варяг» попались на глаза некие документы, в которых данный факт был отмечен, я рассмеюсь, честное слово. Так что, Любим Будеславич, поведаете, какая птичка напела вам эту песенку?

– Мир слухами полнится, Виталий Родионович. – Развел руками полусотник, оправившись после моего заявления. Пришел в себя? Молодец. Лови.

– О да, что касается слухов, тут вам равных нет, Любим Будеславич. – Рывком увеличив давление на слабую ментальную защиту собеседника, я подался вперед. Очевидно, получилось слишком резко, поскольку не ожидавший этого Климин тут же отшатнулся. – Особенно когда дело доходит до их распространения.

– Не понимаю, о чем вы, господин Старицкий, – выдохнул полусотник, явно чувствуя неудобство от нарастающего давления на свои эмоции и мысли. Нет, я не пытался читать своего оппонента, до такого мастерства еще очень далеко, но вот зажать его в тиски воли, сковывая эмоции и контролируя ментальные оболочки, это мне уже вполне по силам. Лгать и изворачиваться под таким прессом проблематично даже для мастеров управления менталом, а уж Любим Будеславич к таковым точно не относится.

– Вам напомнить, как в кружале вы обвиняли мою законную жену в том, что она стала содержанкой у «канцелярской крысы»? То есть фактически обозвали её продажной девкой… – Настала моя очередь кривить губы в злой ухмылке. И давить на него, давить, пока не дрогнет! Зацепив взглядом взор Климина, я откинулся на спинку дивана и, так и не дождавшись ответа, побарабанил пальцами по лакированному подлокотнику. – Что ж. Вижу, намек вы не поняли. Тогда буду говорить открыто. Либо вы сейчас, не таясь, рассказываете мне, кто, когда и при каких условиях рассказал вам о моей персоне, либо покидаете этот номер, но предупреждаю, как только вы окажетесь на людях, я тут же брошу вам вызов на хольмганг за нанесенное моей жене оскорбление, чему был свидетелем её отец. До смерти. А после приглашу в круг и вашего сына, за попытку похитить мою жену. Ведь его извинений кроме нас никто не слышал, не так ли? Ну так как, Любим Будеславич, желаете, чтобы ваш род пресекся?

– Ты так уверен, что переживешь бой со мной, охранитель? – побагровев, прошипел Климин, одним резким и нервным движением смахивая со лба выступившие капли пота. Ага, зацепило! Ну держись, волчина морской.

– Не верите, полусотник? Что ж, ваше право, но позвольте кое-что продемонстрировать. Глядишь, и передумаете, а? – Я ухмыльнулся и провалился в транс.

Взмываю в воздух, миг – и мой указательный палец вонзается поочередно в три точки на теле даже не успевшего трепыхнуться ушкуйника. Он так и замер с отвисшей челюстью, не в силах пошевелиться. Рисовка, конечно, но мне необходимо разговорить этого старпера.

Я вываливаюсь из транса и, отступив на шаг от кресла, с удовлетворением рассматриваю замершего в нем полусотника, ошалело вращающего глазами. А что ему еще остается при параличе опорно-двигательного аппарата? И какой фонтан эмоций… Просто блеск. Я вежливо улыбаюсь моему оппоненту и не торопясь возвращаюсь на диван. – Вот видите, как просто, Любим Будеславич. Лишь пара прикосновений и все. Заметьте, без всякой мистики и философии. И можете не сомневаться, прервать род Климиных мне будет ничуть не сложнее, уверяю вас.

Ну да. Давлю на слабость. А какие они у полусотника? Беспомощность – худший кошмар волевого человека, воина, которым без сомнения является Климин-старший… и отцовская любовь. А то, что он в сыне души не чает, видно невооруженным взглядом. Кстати, вполне возможно, что… Ну-ка, проверим!

Вновь поднимаюсь на ноги и, еще миг полюбовавшись видом моего оппонента, касаюсь почти тех же точек на его теле, и полусотник обмякает в кресле. Еще пару минут он не сможет толком пошевелиться от накатившей слабости в теле, но это такие мелочи, право! И пусть еще спасибо скажет, что я не расслабил ему в с е мышцы. Да и амбре в этом случае… Хм, Ладе бы не понравилось наверняка.

– Это ведь Нестор сообщил вам, где я служу, не так ли? – протянул я… и ореол вокруг и без того нервного полусотника полыхнул самым настоящим страхом. Есть попадание. – Право, Любим Будеславич, не надо так сверкать глазами. Ответ на один вопрос я получил, но выбор у вас всё тот же. Я по-прежнему хочу знать, откуда ваш отпрыск получил сведения обо мне и… как ему при этом хватило ума напасть на супругу служащего Особой Государевой канцелярии. Неужто и впрямь столь огненная страсть в сердце вспыхнула, что он, очертя голову бросился во все тяжкие?

– Не знаю, – неохотно прохрипел Климин, осторожно проверяя вернувшуюся подвижность конечностей и зыркая на меня исподлобья. – Может, Сворссон сообщил… Они с Нестором дружны, а более ни с кем из городских голов, что могли бы о вас узнать, он не знаком. Молод еще.

– Сильно сомневаюсь, что капитан Сворссон осведомлен о месте моей службы. Иначе он бы ни за что не совершил в моем присутствии некоторых действий. – Я покачал головой. – Например, не занимался бы подлогом документов и не нарушал инструкций и правил секретного делопроизводства в части, касаемой определения круга лиц, допущенных к лицезрению документов дознания. Я уж молчу о том, что он позволил мне самому скопировать допросные листы, пусть подложные… созданные им самим, по вашему же наущению.

– Что? – слабо возмутился Климин.

– Представьте себе, и это тоже мне известно, Любим Будеславич. Ну, право же, неужто вы думали, что я не сложу два и два? Не смогу соотнести нашу с вами встречу в участке и последующие действия капитана Сворссона во время нашей с ним беседы?

– Что вы хотите? – Не знаю, может быть, я слишком сильно надавил на него ментально, но сейчас передо мной вдруг оказался не гордый ушкуйник, пусть и бывший, а усталый, измотанный человек, понявший, что попал в серьезный переплет. С другой стороны… это же не его жену пытались похитить четыре урода. Так что, совесть – молчать.

– Я уже сказал. Мне нужно знать, откуда у Нестора информация обо мне, и что сподвигло его на это идиотское похищение. И предупреждаю касательно второго вопроса, в муки любви и помрачение рассудка на почве ревности я не верю. На этом все. Узнаете, и больше мы друг друга не увидим. Обещаю.

– Хо… хорошо. Я постараюсь узнать. – Нервно кивнул мой собеседник, поднимаясь с кресла. Задерживать я его не стал, и Климин, ссутулившись, вышел за дверь. Уф-ф. Вот и поговорили.

– Витушка, а ты уверен? – Выскользнув из спальни, Лада устроилась у меня на коленях и ласково взъерошила мои волосы.

– Уверен, милая. – Я приобнял жену за талию. – И ни на секунду не сомневаюсь, что здесь всё совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Впрочем, думаю, на днях мы решим эту шараду… А нет, так и черт бы с ней. В конце концов, у нас с тобой медовый месяц, не так ли?

– Именно так. Я рада, что ты об этом вспомнил. – Лада улыбнулась, и в глазах у нее промелькнул лукавый блеск. Хм. Кажется, женушка, наконец, пришла в себя после неудавшегося покушения. Что не может не радовать…

Я поднялся с дивана, подхватывая взвизгнувшую Ладу на руки, и двинулся в спальню. У нас ведь медовый месяц, правда?

День закончился… томно. А вечером наша команда путешественников собралась в полном составе за ужином. Тепло и уютно. Все непонятности и неприятности отошли на второй план, и я просто наслаждался беседой с симпатичными мне людьми и великолепным застольем. Сегодня повар решил нас удивить изысками родной кухни нашего портье Эжена… вот только, кажется, не всем присутствующим этот выбор показался удачным. По крайней мере, что Белов-старший, что Бережной поглядывали на некоторые блюда с явной опаской. Что, впрочем, не помешало им перепробовать все поданные к ужину вина. Кстати…

– Бажен Рагнарович, а как обстоит дело с нашим грузом? – поинтересовался я, едва на стол был выставлен десерт.

– Хм. – Белов-старший покосился на стоящий перед ним графин с коньяком и, расправив усы, довольно улыбнулся. – Замечательно. Трюм пуст, деньги в судовой казне. Если желаете, прикажу сегодня же доставить документы в гостиницу.

Я переглянулся с Ладой и покачал головой.

– Пожалуй, лучше завтра. На этот вечер у на… у меня уже есть определенные планы.

– Как пожелаете, Виталий. Как пожелаете. – Всё с той же ухмылкой проговорил тесть, заставив Ладу катастрофически покраснеть.

– Виталий Родионович, а эти планы… – потеребив край рукава своего костюма, тихо заговорил Попандопуло. Леопольд Юрьевич как всегда в своем репертуаре. Тих и незаметен… пока дело не доходит до его любимой техники. – Так вот, я хотел бы узнать, не нарушит ли ваши планы, если я попрошу уделить нам час времени после ужина. Есть кое-какие вопросы, по которым мы с Бергом Милорадовичем и Хельгой Милорадовной хотели бы услышать ваше мнение.

Ну надо же, это что же за вопрос у них такой, и что за спор по нему вышел, что наш юный гений решил привлечь меня к обсуждению?

– С удовольствием поучаствую в вашей беседе, Леопольд Юрьевич. Помогу, чем смогу. – Кивнул я. – Но прошу учесть, что мое мнение будет сугубо дилетантским… если тема беседы, разумеется, не касается… эм-м… моей службы, скажем так.

– Не прибедняйтесь, Виталий Родионович. Нам и в самом деле нужен ваш совет касательно кое-каких деталей проекта электрического движителя. Точнее, самобеглого экипажа на его основе. А это ваша идея, так что… – поддержал так неожиданно расхрабрившегося Попандопуло Высоковский, и его сестра тут же с готовностью кивнула, после чего с азартом принялась что-то нашептывать сидящей рядом Ладе.

Да уж, тут точно не отвертишься. Обложили со всех сторон. Ну да ладно. Час это не так много. К тому же мне и в самом деле стоит уделить побольше внимания нашим изобретателям, а то со всеми этими событиями, чувствую, проект может запросто пойти куда-то мимо меня и, вполне возможно, вообще не в ту сторону.

В результате, перебравшись после завершения ужина в салон, я оказался меж двух огней. Оказывается, пока я занимался всякой ерундой, Высоковский и Попандопуло успели разойтись во взглядах по поводу способа воплощения периферийных устройств будущего электромобиля. Как и следовало ожидать, Берг Милорадович отстаивал версию чисто «философского» подхода, тогда как его оппонент предполагал большую часть систем создавать на технической основе. И тут уже я был в недоумении. С моей точки зрения, всё просто. Нужно воплощать то, что легче и требует меньших затрат, все-таки кошелек у меня не бездонный. Но стоило произнести эту сентенцию вслух, как Попандопуло сверкнул глазами и с пылом, напрочь убившим всю его стеснительность, разразился целой тирадой, итогом которой стала довольно интересная, хотя и прозвучавшая весьма неожиданно в его устах фраза.

– Это же выход на внешний рынок!

Занавес.

– Позвольте, Леопольд Юрьевич. А что, собственно, мешает нам продавать электромобили за рубеж в том виде, в каком предлагает Берг Милорадович? – поинтересовался я, как только пришел в себя от заявления Попандопуло.

– Но это же очевидно, Виталий Родионович! – Всплеснул руками тот. – Единственный вид артефактов, который Русь и Венд имеют право экспортировать в Европу, это накопители, и то с большими ограничениями. Любые другие приспособления подобного рода к ввозу в Европу запрещены. И если наш электромобиль будет использовать конструкты, кроме как в накопителе, это закроет возможность экспорта.

– Не знал… Точнее, не предполагал о существовании прямого юридического запрета на подобные вещи. Но это и понятно. До изучения международных актов я пока еще не дошел. – Вздохнул я. – Но в этом случае, по-моему, всё довольно просто, господа мои. Мы разработаем две схемы. Одна, так сказать, для внутреннего использования, а вторая для изделий, которые в будущем пойдут за рубеж. Только давайте не будем торопиться и начнем все-таки с первого варианта. Заодно увидим, какие именно узлы нужно будет пересмотреть и привести к чисто техническому знаменателю, если позволите такой оборот.

– Но это время… – протянул Высоковский. Впрочем, Попандопуло тоже не выглядел довольным таким предложением, он-то, кажется, уже чуть ли не воочию видел бегающие по улицам городов электромобили, в которых из ментальных конструктов используются исключительно преобразователи накопителей. И вот тут я решил надавить прежде всего именно на второго изобретателя. Точнее, объяснить свою точку зрения, чтоб не перегорел наш «юный техник» и не охладел к самой идее. А то знаю я эти увлекающиеся натуры…

– Леопольд Юрьевич, посудите сами. Допустим, возьмем такую систему электромобиля, как освещение, необходимое для того, чтобы наш аппарат мог передвигаться в темное время суток. Вы можете назвать мне хоть один завод на Руси, производящий электрические лампы накаливания, которыми можно было бы заменить соответствующий ментальный конструкт, используемый повсеместно? Молчите? И правильно, потому как таких заводов не существует. И не только у Северного союза, где в них нет никакой необходимости, но и в Европе. Там вообще дикость средневековая. Богачи могут себе позволить всё те же накопители и ментальные конструкты, тогда как прочие пользуются масляными светильниками и керосиновыми лампами. Предлагаете ставить в качестве фар «керосинки»? Увольте. Ненадежно и абсолютно непрактично. А денег на завод, производящий лампы, у нас нет. Подчеркну: пока нет. И позволять кому-то вмешиваться в конструкцию электромобиля мне совсем не хочется. Кто знает, что они там намудрят? Но если дело пойдет, то этот вопрос мы вполне можем решить. То же самое можно сказать, например, о гасителях вибрации электродвигателя. На Руси нет каучука для производства резины, поэтому по первому времени роль гасителей будут играть соответствующие ментальные конструкты, накладываемые на двигатель, что, как мы выяснили, неприемлемо для той же Европы, если эти самые конструкты не будут накладывать их специалисты. Оно нам надо? Нет. Значит, и этот вопрос нужно до времени отложить.

– До какого? – чуть не простонал Попандопуло.

– До нужного, Леопольд Юрьевич, до нужного. Поверьте, будем мы еще строить машины без ментальных конструктов. Но для этого нужна материальная база, которой у нас пока нет.

– Хм. Виталий Родионович, а зачем нужны эти самые гасители вибрации? – вдруг поинтересовался Высоковский, переключая на себя внимание расстроенного, но уже понимающего, что к чему, Попандопуло.

– Помните ваш экспериментальный образец двигателя, Берг Милорадович? Как под ним стол ходуном ходил? А теперь представьте, что он жестко закреплен в раме, на которой держится корпус машины. Как думаете, передвигаться на такой виброкроватке будет очень комфортно?

– М-да уж… – Кажется, Берг Милорадович вполне отчетливо представил себе этот вариант, но вопрос о неведомом ему типе спальной мебели решил проглотить. Только понимающе покивал и легонько пнул коленом сидящего рядом Попандопуло, еще не умеющего сдерживать любопытство. – Согласен. Удобства мало… Вот только ментальных конструктов подобного рода я еще не разрабатывал. Благодарю за разрешение нашего спора, Виталий Родионович, а сейчас прошу нас простить. В свете сказанного, нам с Леопольдом Юрьевичем необходимо переговорить с Хельгой. Будем думать и о гасителях в том числе.

Наши «штатные изобретатели» откланялись и исчезли, словно их и не было. Ну и славно, а я пойду, найду Ладу. В конце концов, у нас же были планы на этот вечер.

Правда, сразу сбежать из салона на поиски жены мне так и не удалось. Стоило только подняться с кресла, как в дверях показался мой первый знакомец в этом мире. Адъюнкт-профессор был явно чем-то встревожен, а стоило его шарящему по салону взгляду наткнуться на мою персону, как эта тревога передалась и мне. Уж больно целеустремленным и хмурым выглядел Грац.

– Профессор?

– Виталий Родионович, извините, что вынужден вас отвлечь… – Грац помялся, и я предложил ему присесть.

– Ничего страшного, Меклен Францевич. Чем могу помочь?

– Как вы могли заметить, меня не было на сегодняшнем ужине, – помедлив, заговорил профессор, задумчиво теребя свою «чеховскую» бородку.

– И кстати, совершенно зря… – Улыбнулся я. – Савойское фондю было выше всяких похвал.

– Признаться, я не большой любитель французской кухни. – Поморщился Грац, но тут же спохватился: – Впрочем, сейчас не о том. Видите ли, я был в гостях у маркизы Штауфен, по её приглашению, и там… Нет, подождите, начну по порядку. Приглашение было прислано от имени маркизы, но писано рукой известного вам Оттона Магнусовича, ссылавшегося в их просьбе о визите непосредственно на князя Телепнева. Отклонить подобное приглашение я посчитал невежливым… сами понимаете. Приняли меня в доме маркизы замечательно, но… в общем-то это всё не столь важно. Важно другое. Его светлость герцог Лауэнбургский передал для вас письмо. Личное, но как он меня уверил, содержание его известно Владимиру Стояновичу и… полностью им одобряемо. Прошу.

Грац протянул мне засургученный пакет. Понять, что по этому поводу думает, точнее, чувствует сам профессор, я был не в состоянии, Меклен Францевич закрылся наглухо, но вот то, что лично мне вся эта катавасия не нравится, это абсолютно точно.

– Так… Полагаю, что находится в этом конверте, вам неизвестно. Да?

– Не совсем, Виталий Родионович. – Грац на мгновение умолк. – Это было не единственное виденное мной письмо. Второе, точнее, на тот момент, первое… поскольку переданный вам конверт я получил перед самым уходом, так вот, первое письмо принесли для самого герцога, аккурат за ужином. Очевидно, оно было слишком важным, чтобы дождаться конца трапезы. Каюсь, любопытство взыграло, но заглянуть в него мне так и не удалось, хотя очень хотелось. Уж больно удивленным был герцог по прочтении. Одно могу сказать точно, эту записку он вложил в то письмо, что я вам только что передал.

– Вот как? Интересно… – протянул я, крутя в руках конверт, но продолжить фразу мне так и не удалось. В салон буквально ворвался Бережной и, одним махом преодолев разделявшее нас расстояние, выдохнул:

– Климин-старший мертв.

Глава 3 Покой – понятие растяжимое. От койки в кубрике до доски над бортом

Час от часу не легче. Я закусил губу, чтобы удержать мат на языке, и, справившись с собой, со свистом выдавил из легких воздух. Дьявольщина!

– А что младший? – Лада, неизвестно когда успевшая появиться в салоне, опередила мой вопрос на какую-то секунду. Ха, моя жена настоящая умница!

– Жив и относительно здоров, полагаю. – Пожал плечами Бережной, переводя недоуменный взгляд с меня на Ладу и обратно. Я приподнял бровь, выразительно уставившись на Тихомира, и тот неохотно договорил: – Ну, насколько это возможно, разумеется. Но на него никто не нападал, если ты об этом… А что… могут?

Вновь глянув на Ладу, Тишила увидел её решительный кивок и вздохнул.

– Тихомир Храбрович, друг мой, немедленно, слышишь, не теряя ни секунды, выставь тройку наших охранителей в негласный дозор. Пусть глаз не спускают с Нестора, и чтоб мимо даже мышь не просквозила.

– Не сомневайся, Виталий Родионыч. Всё исполню в лучшем виде. – Бережной на миг замялся, перед тем как отправиться выполнять приказ. – А что, думаешь, его тоже могут… того?

– Кто знает, Тихомир Храбрович, кто знает… но лучше перебдеть, чем недобз… хм. – Я покосился на стоящую рядом Ладу и счел за лучшее проглотить концовку.

Проводив взглядом двинувшегося к выходу из салона Тишилу, я вздохнул и, повертев в руках переданный мне Грацем конверт, мысленно чертыхнулся. Навалилось же новостей, а?!

– Меклен Францевич, мне, право, крайне неудобно, но я вынужден просить вас о помощи. Просто больше некого. – Профессор, услышав мои слова, как-то подтянулся…

– Я внимательно вас слушаю, Виталий Родионович, – с готовностью проговорил он. – И поверьте, помогу в любом вашем начинании.

– Благодарю, профессор. Я бы хотел, чтобы вы как можно скорее встретились с Баженом Рагнаровичем и передали ему мою просьбу об удвоении караула на Варяге и… пусть не глушит машины. Мы можем отправиться в путь в любой момент. Остальное, думаю, он и сам поймет.

– Передам. – Коротко кивнул Грац и развернулся, с явным намерением отправиться в порт к Беловым, сразу после ужина вернувшимся на яхту, но тут я его немного придержал.

– Меклен Францевич, не сочтите за бестактность. Я бы советовал вам не расставаться с вашим «Сварскольдом». Кажется, теперь это может оказаться полезной привычкой.

Профессор на мгновение замер, словно прикидывая что-то, и, скороговоркой поблагодарив за совет, исчез из салона столь же стремительно, как и Бережной за несколько минут до него.

Я повернулся к жене и, склонившись к её ушку, прошептал:

– Что же касается тебя, моя дорогая, учти, до тех пор, пока мы не уберемся с этого «приветливого» острова, барабанник в наручной кобуре должен стать такой же неотъемлемой частью твоего гардероба, как этот идиотский корсет.

Нахмурившаяся было от свалившейся новости Лада еле заметно улыбнулась и, чуть заалев, кивнула. Моя нелюбовь к этому предмету одежды почему-то веселит её безмерно. А я задолбался каждый вечер возиться с его дьявольской шнуровкой. Да и сам корсет… жену в нем толком не обнять… такое впечатление, что с бронежилетом обжимаешься. У-у, чертова мода! Ну ничего, до свадьбы Лада «доспех» не носила, и я буду не я, если не уговорю её отказаться от этого вредного для здоровья элемента одежды в самое ближайшее время.

– Уговорил, дорогой мой. – Голос её был так же тих, как и мой, а улыбка стала куда явственней. Лада подняла левую руку, мимолетно коснувшись пальчиками моей щеки, и в вырезе рукава её платья мелькнул кожаный ремень знакомой кобуры. – Как видишь, я, как послушная жена, предугадала твое желание. В свою очередь, надеюсь, ты пообещаешь мне не лезть на рожон. Я не хотела бы стать вдовой в свой медовый месяц. Это так… неприлично.

Вот, теперь точно вижу, что моя женушка окончательно оправилась после недавнего приключения!

Поцеловав теплую ладошку Лады, я подхватил её под руку и увлек к лестнице. В гостиной номера уже вновь обосновалась пара охранителей, изгнанных оттуда на время переговоров, но сейчас у меня было для них другое задание.

Внимательно выслушав, бойцы переглянулись и отправились выполнять приказ. В конце концов, наши изобретатели тоже нуждаются в охране и как бы не больше, чем остальные участники команды.

Выпроводив охранителей, мы с Ладой устроились на диване, и я, наконец, смог без помех вскрыть письмо «доброго друга и настоящего рыцаря» Эльзы-Матильды фон Штауфен.

«Милостивый государь мой, Виталий Родионович! По отсутствии довольного для написания надлежащего письма времени, прошу простить скупость моего послания. Князь! Ни в коей мере не желая показаться неучтивым невежей, прошу отнестись к моим словам лишь как к беспокойству друга, в самом деле озабоченного Вашим благополучием. Сегодня верный мне человек сообщил, что печальные события вечера третьего дня не были лишь досадной случайностью. Как ни прискорбно мне об этом сообщать, но в Бреге, очевидно, есть люди отчаянно не желающие Вашего спокойствия. Не ведаю, что именно могло послужить тому истинной причиной, но уверяю, что одно можно исключить совершенно точно. А именно возможный личный интерес Нестора Любимича Климина к вашей супруге. О причинах моей уверенности можете судить сами по приложенной записке. Человек, её приславший, пользуется моим полным и безоговорочным доверием. Разумеется, я понимаю, что полагаться на его искренность Вы не обязаны, но осмелюсь заметить, что написанное им касательно господина Климина-младшего легко проверить. В остальном же убеждать Вас не буду, хотя еще раз замечу, что этот человек ни при каких обстоятельствах не станет мне лгать или сообщать непроверенные сведения. Впрочем, оставляю это на Ваше усмотрение. С уверенностью в скорой встрече и пожеланиями здоровья супруге, Ваш добрый друг, Оттон фон Бисмарк-Шёнхаузен, герцог Лауэнбургский».

М-да, по местным обычаям, письмо на грани фола. Откровенное обсуждение личных вопросов здесь приемлемо только меж действительно хорошими друзьями, и то разве что в беседе… Вон как Оттону Магнусовичу изгаляться пришлось, чтоб и мысль донести, и на дуэль не нарваться. Только что сиропом не облил… милостивый государь. Даже про князя вспомнил, «коллега» чтоб его. Вот как бы его отучить от этого обращения, а?

Я вздохнул и развернул приложенную к письму записку от «верного человека». Хм. Конфуз, однако. Ну, не знаю я немецкого, не знаю.

Поймав мой взгляд, Лада вдруг хихикнула и вынула у меня из рук начертанную ровным уверенным почерком записку.

– Надо же, супруг мой, оказывается, и вы не всеведущи, – лукаво улыбнувшись, нарочито расстроенным тоном произнесла она. – А я в вас так верила!

– Увы, увы мне грешному. Пощады прошу за то, о светлоокая богиня сердца моего. – Развел я руками, добавляя в голос патетики, но тут же сбавил тон и попытался изобразить щенячий взгляд. В моем исполнении зрелище, наверное, то еще, но… как говорится, чем богаты… – Ты же меня не оставишь из-за этакой малости?

– Я подумаю. – Гордо вздернув носик, фыркнула Лада, и тут же рассмеялась. – Батюшка в детстве учил нас с Лейфом и свейскому языку, и германским наречиям, так что разберемся, дорогой.

– Чтоб я без тебя делал, солнце мое? – Вздохнул я. – Читаем?

– Конечно. – Лада нахмурилась, пробежав по написанному взглядом, чуть-чуть подумала и, уверенно кивнув, принялась переводить текст записки.

Уж не знаю, каким образом, но «верный человек» Бисмарка оказался свидетелем двойного скандала в доме Климина-младшего. Сначала старший устроил сыну еще одну выволочку, которую Нестор, скрипя зубами, перетерпел. И отвечать на вопросы отца не стал. В результате, взбешенный Любим хлопнул дверью и, изрыгая проклятия, уехал в порт. А потом сам Нестор вызверился на некоего гостя, вошедшего в комнату тотчас после ухода отца. Судя по всему, Климин-младший орал и хрипел не хуже бати, и из его бессвязных обвинений доносчик узнал, что, оказывается, Нестор давно готовился к свадьбе, которая теперь из-за его вынужденного вранья о причинах похищения Лады находится под угрозой срыва. Любим-де слишком щепетилен, чтобы оказать старому другу – отцу невесты, такую дурную услугу. А всего этого, дескать, можно было бы избежать, если бы не дурные затеи некоторых личностей. То, что под этими таинственными личностями подразумевается в том числе и гость, было ясно как день. Собеседник же лишь молча слушал излияния Нестора. Единственным признаком хоть какого-то проявления чувств с его стороны, был всплеск настороженности в момент, когда Климин-младший упомянул о визите некоего иностранного наемника в квартиру к участникам налета, переломавшего им руки и ноги. В остальном он был спокоен и невозмутим, а когда Нестор окончательно выдохся, его собеседник усмехнулся и, предельно вежливо попрощавшись, покинул дом.

Вот так. Хм. Проверить слова Нестора насчет свадьбы, конечно, не сложно, в остальном же… ну что-то в таком роде я и подозревал. Вот только, даже если написанное – правда, никаких реальных зацепок это не дает. Разве что позволить «иностранному наемнику» наведаться в гости к самому Нестору?

– Витушка, а ты ничего не хочешь мне рассказать? – Тон, которым Лада задала вопрос, заставил меня моментально отвлечься от размышлений.

– Что? – Я непонимающе взглянул на жену, а она не сводила с меня внимательного и очень серьезного взгляда.

– Я говорю о наемнике, что наведался в гости к моим неудавшимся похитителям, – медленно, с расстановкой проговорила Лада.

– А что с ним не так? – Ой-ей. Кажется, сейчас мне будет плохо.

– Это был ты? – неожиданно тихо спросила жена. И что ей отвечать?!

– М-м… ну… в общем, да. – Ну не могу я ей врать. Не мо-гу. – А… Как ты догадалась?

– Пф. Это не мог быть человек Оттона Магнусовича или Эльзы, иначе вместо записки мы получили бы только её пересказ без упоминания о наемнике. Лейф или отец, скорее, просто вломились бы к ним в дом, ничуть не скрываясь. Если бы знали, где те спрятались, конечно. Тихомир Храбрович всю ночь провел в салоне, пытаясь научить пить нашего портье, а охранители и подавно не отлучались из гостиницы. В общем, если следовать твоему же любимому выражению и не множить сущности без необходимости, а также учесть, что ты единственный покидал гостиницу прошлой ночью, вывод напрашивается сам собой. Единственное, что я не могу понять, откуда ты узнал, где их искать?

М-да, немного сумбурно, но… верно.

– Бровин. Его вызывали на квартиру после того, как Климин-старший намял им бока, – нехотя признался я и, поднявшись с дивана, отошел к окну. Чувствовал я себя препаршиво. Поймет или нет? Честно говоря, было немного страшно от того, что ответит Лада на мой вопрос. Вру. Очень, очень страшно. До тянущей пустоты в груди, до боли в сжатых кулаках. Испугается, отвернется, или… примет? – Ты… против?

Несколько секунд тишины за спиной растянулись в болезненную вечность и, кажется, чуть меня не убили. И тихое…

– Дурак… любимый. – Я почувствовал, как Лада уткнулась носом мне в спину, а её руки обняли мою талию. Развернуться и прижать её к себе было делом секунды… Облегчение? Нет, счастье. То самое, когда тебя понимают. Ох, как же прав был герой того старого советского фильма!

Больше мы об этом не говорили. Мы вообще в тот вечер больше ни о чем не говорили. А утром тесть сообщил, что яхта готова к выходу, так что нам осталось только перевезти на борт наш немалый багаж. Впрочем, до прощания с Брегом у нас оставалось еще немало времени, и наша компания отправилась на прогулку. Охранители бдели как никогда, что, впрочем, осталось незамеченным нашими исследователями. Ну и ладно, пусть хоть для них посещение этого оплота каперов пройдет не отмеченным проблемами и неприятностями.

Кстати, о неприятностях! Добравшись во время прогулки до «Варяга», я не преминул отправить князю Телепневу очередную телеграмму, и то, что сделано это было как нельзя более вовремя, показали события следующих часов.

Стоило нашей компании, разомлевшей после плотного обеда в городе, вернуться в гостиницу и разбрестись по номерам, как на пороге моих апартаментов объявился уже знакомый капитан Сворссон, в сопровождении трех городовых.

– Господин Старицкий, извольте пройти с нами в участок. – Лязгнул челюстью участковый надзиратель.

– Хм. А в чем дело, капитан Сворссон? – поинтересовался я.

– У Полицейского департамента имеются к вам вопросы касательно смерти господина Климина, полусотника эскадры адмирала Локтева, – процедил тот. – Будьте любезны поторопиться.

Вот как! Кажется, кто-то очень не хочет выпустить нас с острова. Хотя… нет, в принципе, всё правильно. Полиция обязана допросить человека, с которым убитый общался незадолго до смерти, вот только мне кажется, что господин участковый надзиратель несколько переигрывает. Ему достаточно было прислать приглашение в участок для допроса… или беседы с возможным свидетелем, а тут конвой, словно он уже убийцу пришел арестовывать. Хм.

Я повернулся к Ладе и поцеловал её руку.

– Дорогая, проследи за сборами багажа и жди меня на яхте. Надеюсь на твое благоразумие. Да, если вдруг кто-то будет меня искать, сообщи, что я отъехал с капитаном Сворссоном по важному делу.

– Непременно, дорогой. – Лада улыбнулась и, смерив капитана откровенно недовольным взглядом, ушла в свой номер. Сворссон же наблюдал за этой картиной совершенно нечитаемым взглядом.

Я подхватил плащ и шляпу, проверил наличие бумажника, покосился на трость, но после недолгого размышления решил оставить её в номере.

– Я готов, господа. – Участковый надзиратель коротко кивнул и первым вышел в коридор. Там городовые взяли меня в клещи и так, под конвоем сопроводили вниз. На улице уже ждал открытый экипаж, запряженный парой низкорослых сонных лошадей.

М-да, я бы пешком быстрее дошел до участка, чем мы на этих одрах доехали. А уж взгляды прохожих, бр-р. Можно подумать, что меня уже на эшафот ведут!

От последней мысли на лицо выползла широкая ухмылка, и Сворссона от нее явно передернуло. Как раз в этот момент экипаж остановился у уже знакомого мне доходного дома, и участковый надзиратель поспешил покинуть наше общество, мгновенно скрывшись за тяжелыми дверями учреждения. Городовые же спокойно позволили мне спуститься наземь и, вновь взяв в «коробочку», повели в подвал, для допроса.

Как оказалось, я не ошибся. Меня, даже не обыскав, запихнули в маленькую комнату с низким сводчатым потолком, стены которой оказались покрашены такой знакомой казенной желтой краской. Под потолком болтается одинокая псевдолампочка, а маленькое окошко, глубоко утопленное в стене, метрах в двух от каменного пола, забрано частой, хотя и относительно тонкой решеткой. Рассохшийся стул да маленький неудобный стол с треснувшей крышкой, вот и вся обстановка. Интересно, это у меня теперь такая традиция: раз год попадать в допросную? Ну, как у знаменитых героев, что перед каждым Новым годом в баню ходили…

Двухчасовое ожидание, наверное, по замыслу капитана должно было лишить меня душевного равновесия, но тут он сильно промахнулся. Так что проснулся я как раз в тот момент, когда в допотопном замке, запирающем мощную дубовую дверь, заскрежетал ключ.

Допрос… ну а что допрос? Стандартные вопросы, отвечать на которые мне совершенно не хотелось. Уж не знаю, с чего вдруг Сворссон решил, что я признаюсь ему в убийстве Климина-старшего, но уверенности ему было не занимать. Когда же я честно сказал, что после беседы с уважаемым полусотником утром дня вчерашнего вовсе не покидал гостиницу аж до утра дня нынешнего, капитан тяжело вздохнул.

– Что ж. Я так понимаю, господин Старицкий, вы отказываетесь сотрудничать со следствием, – заключил надзиратель и, поднявшись с единственного в комнате стула, ударил кулаком в дверь.

Увидев в дверном проеме двух из трех моих сопровождающих, успевших скинуть мундиры и теперь щеголяющих не первой свежести исподними рубахами, да еще и с внушительными дубинами в руках, я решил, что представление и без того вышло несколько затянутым.

– Господин участковый надзиратель, вы уверены в своих действиях?

– Поверьте, Виталий Родионович, более чем, – оскалился Сворссон и вдруг невнятно забулькал. Дети малые, ну кто ж без предварительного обыска такие вещи устраивает?

Вот и сейчас «Барринс» оказался в моей руке быстрее, чем эти держиморды успели сказать «А!».

– Лицом к стене. На колени. Руки за голову. – Пуля впилась в стену рядом с головой Сворссона, засыпав его волосы каменной крошкой. Железный аргумент. Возражений у полицейских не нашлось.

Сей увлекательный спектакль не продлился и двух минут. Я как раз задумался, как бы сподручнее свалить из этого гостеприимного дома, когда из-за захлопнутой двери послышался вежливый голос.

– Господин Старицкий, ваше высокоблагородие! – О как! Интересно, это ж какой умник так интеллигентно дает понять, что в курсе моего, пока еще грядущего, статуса в канцелярии? – Позвольте войти?

– Почему бы и нет? – Но барабанник убирать не стал. Насколько мне помнится, Нестор ведь тоже в курсе дела, так что еще не факт, что за дверью ждут коллеги, а не… враги.

Замок громко щелкнул, и дверь со страшным скрипом отворилась. Предусмотрительный «интеллигент», оказавшийся за ней, стоял, сжимая в руке развернутый бумажник с закрепленным в нем хорошо знакомым мне гербом Особой канцелярии. Щит полыхнул алым светом ментального конструкта. Настоящий. Я окинул взглядом гостя. Невысокого роста, худощавый, в привычном для дознавателей «похоронном» костюме, взгляд уверенный, только кажется чуть хмурым из-за нависающих густых и широких бровей. Не брежневских, конечно, но близко к тому. А вот нос подкачал. Этот ястребиный клюв мало того что сам по себе навевал мысли о Сирано, так его еще и явно не раз ломали, отчего переносица приобрела весьма… извилистый вид. Серьезный дядечка.

Я медленно опустил ствол и кивнул столь же внимательно оглядывающему меня гостю.

– Добрый день. Прошу прощения, что встречаю в такой обстановке… Обстоятельства, знаете ли.

– Что вы, Виталий Родионович, это я должен просить у вас прощения. К сожалению, мы слишком поздно узнали, где вы находитесь, – ничуть не смущаясь стоящих на коленях у стены полицейских, проговорил гость. – Ох, прошу прощения, я не представился. Старший дознаватель руянского представительства Особой Государевой канцелярии, Раздорин Вячеслав Германович. Может, мы пройдем в более удобное для беседы место?

– С превеликим удовольствием. А с этими что делать?

– О, не беспокойтесь. Мои люди займутся господами бывшим и полицейскими. – Акулья улыбочка у этого Раздорина.

Выскользнувшие из-за спины гостя четыре неприметные личности в бушлатах и морских фуражках без «крабов» шустро спеленали онемевших от таких поворотов судьбы капитана и его подчиненных и, ничтоже сумняшеся, потащили их на выход. Ну а следом, двинулись и мы.

– В гостиницу? – поинтересовался я, едва оказался в закрытом экипаже. Одном из двух, что дожидались нас у входа. К моему удивлению, пока мы выбирались из участка, нам навстречу не попался ни один человек. Впрочем, кажется, в прошлый мой визит сюда, наблюдалась точно такая же картина.

– Сожалею, Виталий Родионович, но нет. Сначала нам нужно заехать в присутствие. Это в станционном городке. Разберемся с этими господами. – Раздорин лениво махнул рукой. – А уж потом мои люди доставят вас в гостиницу.

– Что ж, пусть так. – Я согласно кивнул и уставился в окно, разглядывая улицы Брега. Вот они сменились проселочным трактом, и дорога стала заметно хуже. Нас начало просто-таки немилосердно трясти, так что мне пришлось проглотить вертевшийся на уме вопрос, чтобы случайно не откусить себе язык, задавая его.

Раздорин, судя по всему, тоже не рисковал сей важной частью тела, а потому поездка продолжалась в молчании. В конце концов, я не выдержал тишины и все-таки спросил:

– Князь ничего не передавал для меня?

– Нет, – коротко отреагировал Раздорин.

– Жаль. Кстати, Вячеслав Германович, мне кажется, или станционный городок должен быть в другой стороне?

– Что-о? – изображая недоумение, протянул мой визави, и в следующую секунду в меня ударил какой-то сложный конструкт. Ах ты ж м-мать! Больно!

Судя по всему, я отреагировал не совсем так, как рассчитывал «коллега». Но времени на размышление нет. «Барринс» выскочил из кобуры и сухо щелкнул бойком. Дьявол! Осечка!

Удар рукоятью в очередной раз сломал моему спутнику нос, и Раздорина, или как его там по-настоящему, просто-таки вынесло из экипажа. Крики, шум, гам! Ржание лошадей… Я не стал дожидаться, пока товарищи моего похитителя нашпигуют салон экипажа свинцом, и рыбкой нырнул следом за псевдоколлегой вон из экстренно тормозящей кареты. Перекат и вновь боек вхолостую щелкает по капсюлю. Да что это такое, а?! Раздорин поднимается метрах в десяти от меня и зло щерится. В отличие от моего «Барринса», его барабанник осечек не дает, и я ныряю вперед и в сторону, уходя с линии огня. А в следующий миг мне в затылок прилетает что-то тяжелое, и сознание уплывает. Падая, успеваю лишь заметить идущего ко мне возницу нашего экипажа, сжимающего в руке какую-то длинную веревку. Темнота.

Глава 4 Ничто так не напрягает, как последствия расслабления

Довольно мягкое сиденье подо мной основательно тряхнуло, и я поморщился от пронзившей виски боли. Что за манера у здешних похитителей – лупить своих жертв по голове?! Да и ребра подозрительно ноют… Ох, ладно. Сейчас, кажется, совсем не время для подсчета ран. Судя по всему, меня запихнули в тот же экипаж, в котором мы и выехали из Брега. Почему я не уверен в этом на сто процентов? Потому что у меня на глазах повязка, а руки скованы примитивными наручниками за спиной, так что судить об окружающей обстановке я могу исключительно на слух. А он уверяет, что в экипаже кроме меня никого нет.

Я аккуратно и очень осторожно разомкнул спасшую меня сегодня «хрустальную сферу» и распустил вокруг щупы. Пусто, как я и предполагал, в экипаже больше никого нет. Попытался вывести свое внимание за пределы экипажа, но не вышло. Какой-то ментальный конструкт, наложенный на карету, преградил мне путь, и обойти его я не смог. Ни ментально, ни физически. Хм. Теперь понятно, почему здесь нет конвоира. В таких условиях в нем просто нет надобности. Ладно… Начнем с малого. Первым делом попробую освободиться от пут, а там уж буду думать, как выбраться из всей этой истории вообще и телеги в частности.

Не успел. Наш экипаж прогрохотал по чему-то вроде моста и, резко свернув, вкатился на ровную дорожку. Скорее всего, песчаную, поскольку трясти стало значительно меньше, да и звук, издаваемый экипажем, изменился. Вместо стука ободьев по ухабам, теперь из-под кареты доносился лишь тихий шорох песка… или очень мелкой гальки. А вот кареты с полицейскими не слышно, совсем.

Экипаж замер на месте, и я поспешил вновь заблокироваться, успев напоследок ощутить, как спадает защитный ментальный конструкт со стен кареты. Дверь распахнулась, и меня в четыре руки выволокли наружу. Повязку с глаз никто снимать не стал, как был, так и потащили куда-то. Подхваченный под руки, я успел пересчитать ногами с десяток ступеней, по которым меня спустили в какое-то подобие подвала или погреба, и довольно неаккуратно бросили на пол, так что отбитые ребра напомнили о себе с новой силой. Нет, скорее всё же погреб… по крайней мере, запах квашеной капусты чувствовался весьма отчетливо. И всё это без слов. Хм. Ой, не нравится мне всё это. Совсем не нравится!

Не могу сказать точно, сколько времени я провел в этом погребе, сидя на каменном и весьма холодном полу, но когда мои конвоиры вытащили меня наверх, уже наступил вечер. Почему я в этом так уверен? Прохлада совершенно вечерняя, да и запахи, окружившие меня, не могли обмануть. Точно вечер. Эх, там Лада, наверное, уже с ума сходит, а я здесь торчу. Вот ведь…

Меня затащили в какой-то дом, шаги конвоиров отдавались эхом от явно высоких потолков. Скрипнули двери, и один из моих провожатых рывком усадил меня на стул.

– Снимите с него повязку. – Знакомый голос. Свет больно резанул по глазам. Неужели сейчас я увижу заказчика этого шоу? Проморгавшись, фокусирую взгляд на двух судариках, расположившихся за столом. Ну, первый – Раздорин, фальшивый дознаватель с распухшим носом-сливой, а второй… не знаю. Первый раз вижу этого толстяка. Нет, он не похож на гору сала, скорее эдакий колобок, немолодой уже человек с брылями, обширными залысинами, тремя подбородками и маленькими свиными глазками… хм, возможно, я необъективен, но у меня есть на то все основания, честное слово.

– И еще раз здравствуйте, Виталий Родионович. – Право, акулья улыбочка вкупе с потерявшим всякую форму разбитым носом выглядит довольно мило.

– Не могу пожелать вам того же. – Отражаю ухмылку моего собеседника, и тут же огребаю по шее от стоящего за моей спиной конвойного. Неприятно.

– Умерьте свой пыл, господин Старицкий. – Скривился Раздорин. Ого! Как полыхнул в его сторону взглядом толстяк. Интересно. А псевдодознаватель не заметил. – Как вы понимаете, здесь вы находитесь в нашей власти. И только от вас зависит, как будут развиваться наши отношения.

– Увольте, я не по этой части, неуважаемый. – Хех. Долго же до них доходит. Несколько секунд оба моих собеседника сверлят меня непонимающими взглядами. Во, дошло! Ох. Опять прилетело по шее от конвоира.

– Что ж. Я так понимаю, сотрудничать вы не желаете, – пряча ярость за деланым вздохом, констатирует Раздорин и, переглянувшись с толстяком, разводит руками. – Тогда нам не остается ничего иного, кроме как провести глубокий ментальный допрос.

Стоило псевдодознавателю кивнуть, как конвоир вздернул мою голову, а еще один, подскочив откуда-то сбоку, подсунул мне под подбородок своеобразную подставку. Кожаные ремни захлестнули шею и темя, намертво зафиксировав положение головы. Что называется, ни вздохнуть, ни… Скоростные дядьки. И явно вытворяют этот фокус не в первый раз.

Раздорин подал знак, и передо мной поставили еще один стул, на который он и уселся, так что наши глаза оказались на одном уровне. Псевдодознаватель коснулся пальцами моих висков, и я понял, что не в силах не то что моргнуть, но даже просто отвести взгляд. Классный фокус.

А дальше начался собственно допрос, но почти тут же и застопорился. Нет, я честно ответил, как меня зовут и откуда я приехал в Хольмград, но вот когда Раздорин задал вопрос о том, где я жил до приезда в Киево городище, а я не менее честно ответил, что именно там и появился на свет, псевдодознаватель резко откинулся на спинку стула и, потерев ладонью лоб, развел руками.

– Это бесполезно, Роман Георгиевич… я вообще его не чувствую. Может, медикаменты?

– С удовольствием вас расстрою… – хмыкнул я, мысленно отметив, как дернулся «колобок», когда Раздорин назвал его по имени-отчеству. – Пилюли-говоруны на меня давно уже не действуют. Спасибо Особой канцелярии.

– Тогда остаются только пытки… – Вздохнул Раздорин, улыбаясь мне своей фирменной «акульей» улыбочкой. Убью гадину.

– Только не здесь! – «Колобок» чуть под потолок не взвился, услышав предложение псевдодознавателя.

– Хорошо-хорошо. – Раздорин скривился и кивнул моему конвоиру. – Грошик, мухой к нам. Пусть там подготовят всё для встречи. Баркас, останешься с Романом Георгиевичем, дождешься остальных, как вернутся с моря, отправишь следом. А я доставлю нашего гостя.

– Мгм… атаман, так, может, я с вами, а? – просительным басом протянул тот, которого обозвали Баркасом. – А то ведь, не ровен час, сбежит паскуда! Уж дюже шустрый. Ежли б Грошик его грузилом не приголубил, поди и посейчас по холмам бегунка этого искали.

Раздорин невольно поморщился, словно невзначай коснувшись своего опухшего шнобеля, но тут же справился с собой.

– Из-под печати инквизиции в свое время даже Молох уйти не смог. Да и я в этот раз начеку буду. Нет, оставим так. Забирайте его, – после недолгого размышления, проговорил мой псевдоколлега.

Мою многострадальную голову, наконец, освободили от ремней, но не успел я насладиться этой «свободой», как на мои только-только отошедшие от «паралича» глаза снова накинули повязку и, не дожидаясь пока я поднимусь со стула, в четыре руки поволокли из дома. Вот это я и называю навязчивым сервисом.

– И… Баркас, болтай поменьше, не люблю суесловов. – Эта фраза Раздорина, сказанная спокойным, но от этого не менее угрожающим тоном, настигла нас как раз на пороге комнаты. Как я это понял, учитывая завязанные глаза? Просто. Баркас, тащивший меня, услышав слова атамана, чуть не грохнулся, запнувшись о тот самый порог. Да и Грошик дернулся характерно. Я же в результате чуть паркет носом не пропахал. Боятся тати своего вожака, ох боятся…

На этот раз меня не стали запихивать в погреб, а бросили всё в тот же экипаж. Я услышал, как щелкнул за спиной замок, и, сняв блокировку, убедился в том, что мои тюремщики не забыли включить ограждающий конструкт. С-собаки. Печать инквизиции, надо же… Хм. А я ведь про нее читал. Точно читал… но вот где?

За стенками кареты было тихо. В следующие полчаса единственный звук, который разбавил вязкую тишину, окружившую меня, был топот копыт выезжающей со двора лошади, очевидно, Грошик отправился исполнять наказ Раздорина, и снова всё стихло. А я пытался вспомнить, где и что именно читал об упомянутой псевдодознавателем печати инквизиции. И ведь вспомнил же! Записки Хейрдалла, вот где мне встречалось описание этой печати.

В свое время знаменитый путешественник и богослов тоже не избежал подобного заточения, правда не в карете, а в одной из итальянских тюрем и, будучи человеком скрупулезным, подробно описал все свои исследования этого произведения церковных служителей. Благо времени на них у тогда еще будущего настоятеля Валаамского монастыря было предостаточно. Все-таки полтора года в той тюрьме провел.

Мои радостные восторги по этому поводу прервал приближающийся шум шагов. Экипаж еле заметно качнулся, и мы поехали. Куда? А черт его знает. Но мне туда не хочется. Не люблю пытки, знаете ли. А это значит… что пора побеспокоиться о своей свободе. Почему я не озаботился этим, пока экипаж стоял во дворе? Хм. А где гарантия, что перед выездом Раздорин не пожелает узнать, как обстоят дела у его пленника? Нет уж, лучше я займусь своим освобождением на ходу…

Я попытался щупом нашарить замочную скважину в наручниках и… чертыхнулся. На всякого мудреца, довольно простоты, если пристойно выразиться. Наручники оказались заперты не на ключ. Болты и гайки. Ни у одного щупа не хватит мощности, чтобы развернуть эту элементарную конструкцию. Нет, создать достаточное количество манипуляторов – не проблема, вот только площадь приложения сил просчитанно мала. Щупам не за что ухватиться, так что при попытке вывернуть болт они попросту сольются в один манипулятор, и тот лопнет от переизбытка вложенных сил.

Ну что ж. Если нельзя справиться методами здешних «волшебников», придется воспользоваться опытом фокусников «того света». Это будет даже проще, поскольку цепочка, сковавшая мои наручники, куда длиннее привычных трех звеньев.

Эх, давненько я подобной акробатикой не баловался. Соскальзываю на пол и, сгруппировавшись, тяну руки вперед, одновременно смещая торс в противоположную сторону. Шиплю от напряжения и режущей боли в запястьях, но спустя несколько секунд мне-таки удается пропустить руки под собой, и я с облегчением сдираю с лица эту чертову повязку. Впрочем, темнота вокруг и не думает отступать. В экипаже темно, хоть глаз выколи. Может быть, я ошибаюсь, но кажется, почернение стекол в дверцах это результат действия всё того же запирающего экипаж конструкта. Ну и ладно. Сейчас мне это не интересно. Важно другое. Первый шаг на пути к своему освобождению я сделал, теперь нужно двигаться дальше. Я молюсь, чтобы моя идея сработала. Щупы скользят по стенам экипажа, и через пару минут я облегченно вздыхаю. Есть! На боковых стенках манипуляторы находят держатели для светильников. Четыре штуки, но мне хватит и двух… Должно хватить. Пропускаю через ближайшие ко мне по паре десятков щупов, концы которых плотно охватывают металл наручников и мои собственные запястья. И… раз! Твою дивизию!!!

Стискиваю зубы, чтобы не заорать от боли, но тут же заставляю себя повторить упражнение, и еще один рывок сопровождается скрипом экипажа, звоном порванной цепочки наручников и моим сдавленным стоном. Чтоб я еще раз согласился на такой эксперимент… лучше застрелиться.

Трясу руками, горящими, что называется, от локтей до ногтей. Тянущая боль в плечах потихоньку отступает, и я судорожно выдыхаю, одновременно стряхивая с ресниц выступившие слезы. Чуть напополам себя не порвал! Тоже мне, палач-мазохист… Ох.

Простейший заговор кое-как унимает боль в пострадавших от рывка руках, и я, подвесив под потолком светлячок, наконец, могу спокойно рассмотреть результаты моего самоубийственного физического опыта. Обрывки цепочки, соединявшей наручники, выглядели довольно жалко. Одно из звеньев, кажется, попросту разорвало пополам, а остальные выглядели так, словно их старательно и долго вытягивали. Однако.

Я повел руками из стороны в сторону, покрутил ладонями и, убедившись, что эти движения не вызывают особого дискомфорта, облегченно вздыхаю. Небольшая боль, иногда прорывающаяся сквозь заслон наговора, это ерунда. Главное, руки сохранили полную функциональность, а значит… будем жить.

Где-то через полчаса я почувствовал, что экипаж ускорился, выехав на брусчатку, прогрохотал по мосту и, несколько раз куда-то свернув, остановился. Кажется, приехали. Интересно, что это за городок?

«Хрустальная сфера» вновь заняла свое место, светляк под потолком мигнул и погас, рассыпавшись искрами, а я тяжело вздохнул, почувствовав, как разом обеднело восприятие. М-да, а ведь прав был Высоковский в свое время, убеждая меня в необходимости снятия блокировки. Действительно, теперь я чувствую себя с ней… нет, не калекой, конечно, но ясное ощущение нехватки чего-то важного не отступает ни на секунду. Неприятное чувство, что ни говори.

Рядом с экипажем послышались голоса, и я было приготовился к шумному выходу, но в этот момент карета качнулась, скрипнув рессорами, послышался щелчок бича, и мы вновь покатили по улицам. Ла-адно.

С облегчением свернув блокировку, я вновь зажег светляк, на этот раз поярче, и принялся осматривать защищенные конструктом стенки кареты. Самое слабое место нашлось довольно быстро. Дверцы. Как плотно ни подгоняй поверхности, одним целым они не станут. Нет, вынести одну из них так, как я это проделал с Раздориным, мне, конечно, не удастся, печать слишком сильна, но… В месте, где дверь соприкасается с корпусом экипажа, имеется небольшое и малозаметное, но очень удобное для моих целей искажение этого самого конструкта. Нет, если пользоваться чем-нибудь убойным, то ничего хорошего не выйдет. Печать просто впитает такую конструкцию, но… у меня ведь ничего такого в арсенале и нету, а вот непрямое воздействие, скажем, бытового характера, может и прокатить… Например, такое.

Вспоминая уроки Меклена Францевича и Хельги, подношу ладонь к месту крепления петель и чувствую, как из-под нее бьет холодом. Над рукой вспухает маленькое снежное облачко и тут же тает, оседая на коже микроскопическими капельками. Бытовой конструкт для охлаждения напитков после небольшой перестройки промораживает любой предмет не хуже жидкого азота. Помнится, Берг Милорадович был весьма впечатлен, когда я продемонстрировал этот опыт, после очередного его отказа посодействовать в моем обучении боевой менталистике. А вот князь тогда отреагировал в своем репертуаре: «Виталий Родионович, дорогой! Если уж вы вытворяете такое с обычными бытовыми наговорами, то что будет, коли допустить вас к боевому оперированию?! Нет-нет, и не уговаривайте! За уничтоженную столицу, государь по головке не погладит, и плакали тогда все мои надежды на пустырь за канцелярией, это уж как пить дать». Юморист упертый… Эх.

Экипаж катится вперед, погромыхивая на брусчатке мостовой, а я внимательно прислушиваюсь. Нет, не слышно. А мне нужно точно знать, сколько людей меня сопровождает. Жаль, но время терять больше нельзя. Медленно ухожу в транс. Все дальнейшие действия должны быть быстры настолько, насколько это в принципе возможно.

С силой бью по стыку двери и корпуса экипажа, и створка выламывается вместе с частью стенки, рассыпая на ходу мерзлые осколки дерева. Удержав дверцу, аккуратно втаскиваю её внутрь и, почти мгновенно прощупав округу, довольно улыбаюсь. Рядом только водила. Прыжок! Цепляюсь за выступ крыши и, перебросив тело через нее, оказываюсь за спиной возницы. Не обращая никакого внимания на проносящийся мимо, теряющийся в ночной тьме пейзаж, зажимаю голову противника в жестком захвате. Тот сучит ногами, но сделать ничего не может.

Замечаю впереди узкий проулок, под небольшим углом отходящий от улицы, по которой мы едем.

– Правь туда.

Поворот, еще один, и экипаж останавливается в небольшом тупике меж двух длинных лабазов. Вот теперь можно и поговорить. Опомнившись, вновь разворачиваю блокировку и, стащив уже синеющего Раздорина с козел, бросаю его на землю. На! Удар каблука приходится по и так пострадавшему носу моего похитителя, окончательно сворачивая его набекрень. Псевдодознаватель сдавленно охает, глаза его закатываются, и он обмякает, выпустив из руки барабанник, который почти успел достать из кармана. Вот и ладушки.

Предельно внимательно обыскиваю бесчувственное тело псевдоколлеги и, перебрав всё найденное, с удовольствием распихиваю трофеи по карманам. Перезаряжаю свой «Барринс» найденными в вещах Раздорина патронами и отправляю верный ствол в кобуру, которую с меня так и не удосужились снять. О, а вот и ключ от наручников. Споро сворачиваю болты и, отбросив в сторону изрядно надоевшие браслеты, обращаю внимание на завозившегося на земле Раздорина. Приходит в себя, уродец. Вовремя.

Удачное местечко нам попалось. Никаких жилых домов, припозднившихся прохожих и прочих неприятных случайностей, что могут на корню зарубить искренность исповеди моего подопечного. Вообще, экспресс-допрос в полевых условиях штука довольно нервная и откровенно грязная, так что свидетели нам ни к чему. Я же говорю, удачное местечко. Ну-с, приступим.

Сначала Раздорин смотрел на меня с насмешкой. Но через несколько минут понял, что был неправ, и принялся шипеть от боли, с которой уже не могли справиться его навыки менталиста. Он-то, наивный, думал, что я начну его сознание потрошить… ошибся. А что, я похож на идиота? На кой мне состязаться с мастером на его поле? Нет уж. Сам всё расскажет, добровольно и быстро… ну, почти добровольно. А я послушаю и запомню.

К моему сожалению, из той речи, что выдал мне Раздорин, многого узнать не удалось. В частности, я так и не понял, в чем был интерес заказчика, то бишь Романа Георгиевича, сначала возжелавшего довольно невежливо пригласить к себе в гости Ладу, а когда не получилось, переключившегося на меня. Нет, то, что целью всех этих действий был я, понятно, но зачем было воровать Ладу? Этого Раздорин не знал. Равно как и суть претензий «колобка» к нашей семье.

Вообще, мой собеседник, несмотря на то что производил впечатление довольно осведомленного человека, оказывается, знал крайне мало по-настоящему интересных вещей. Например, он понятия не имел, кем является его заказчик, с которым ему, по сути, просто приказали работать. Кто? Даны.

Это известие заставило меня скривиться. В отличие от дворцовой подковерной возни, где смерть участников была скорее вынужденным исключением, чем правилом, с людьми, участвующими в шпионских играх, не церемонились никогда. Уж это-то я знаю точно…

Поняв, что просто завалить этого урода и спокойно отправиться обратно в Брег, мне уже не светит, я прервал допрос и принялся упаковывать оглушенного собеседника с учетом имеющихся возможностей. Теперь я просто обязан доставить охранителям эту тварь живой. А то, что настоящие «канцелярские крысы» наверняка уже весь Брег перерыли, пытаясь найти некоего Старицкого, я ничуть не сомневаюсь.

Собственно, именно потому, что ожидал прибытия в Брег арконских коллег, направленных по моей просьбе Телепневым для продолжения расследования, я и последовал столь неосмотрительно за Раздориным, когда он явился в полицейский участок и продемонстрировал мне медальон охранителя. Как выяснилось во время допроса, снятый им с убитого три года назад конуградского дознавателя.

Учитывая собственный недавний опыт побега из-под печати, я принял несколько нестандартное решение в плане фиксации пленника. Разрезав ножом длинный ремень сыромятной кожи, найденный мною в ящике под козлами, на четыре части, я вымочил получившиеся куски в ближайшей луже, после чего, затащив Раздорина в экипаж, принялся вязать узлы. Каждую конечность клиента я накрепко привязал к одному из держателей для светильников, так что пребывающий без сознания Раздорин оказался в подвешенном состоянии. Жестоко? О да. Зато есть хоть какая-то гарантия, что он не сможет освободиться. Кожа быстро высохнет, и тогда эти узлы уже будет не развязать. Старый испытанный прием, правда, вредный для здоровья связанного, но это уже не моя забота. Если Раздорин окажется интересен канцелярии, лекари быстро приведут его в порядок, а если нет… то, учитывая сотрудничество с «вероятным противником», плаха освободит его от этой проблемы раз и навсегда.

Пытаться восстановить защищавший экипаж ментальный конструкт, я даже не стал пробовать. Просто поставил дверцу на место и воспользовался методом, применяемым как полицией, так и охранителями при опечатывании помещений.

К моему удивлению, стоило стыку меж дверью и корпусом зарасти, как инквизиторская печать полыхнула синеватым отблеском и полностью восстановилась. Сама. Хм. Интересный эффект. Впрочем, чего-то в этом роде можно было ожидать. Я ведь не отключал конструкт, когда выбивал дверь, так что… Ладно, над этим можно будет подумать позже и желательно в компании с нашими исследователями.

Ну, вот и все. Пора в дорогу. Так, если верить Раздорину, то сейчас мы находимся в Стрельно. Значит… значит, есть два варианта. Первый: выбраться на прибрежный тракт и «дранг нах Остен», долго, но практически безопасно, поскольку исключается возможность встречи с подчиненными моего «клиента». И второй вариант, который нравится мне куда больше. Рискнуть и рвануть к дому «колобка». Чую я, если он и не является заказчиком всей этой возни, то находится достаточно близко к нему. А от такой ниточки грех отказываться. К тому же сейчас в том доме не должно быть много народу, Раздорин ведь приказал татям отправляться в Стрельно…

Эх, пропадать так с музыкой! Я с трудом вывел экипаж из тупика и, умостившись на козлах, попытался изобразить лондонского кэбмена. Ну не специалист я по гужевому транспорту… Наверное, именно поэтому резвые лошадки втопили как сумасшедшие. Но «руля» слушаются, и то хлеб. А что по пути пару каких-то лавок своротили, так нечего на трассе свои будки выставлять!

Теперь главное удержаться на козлах и не ошибиться с выбором дороги.

Выехав из города, я все-таки настропалился кое-как управлять этим «болидом», так что по узкому проселочному тракту мы покатили уже на вполне приемлемой скорости. Мимо в предрассветной тишине замелькали холмы и перелески. Красота!

К моему удовольствию, с татями мы таки разминулись. Но это оказалась единственная хорошая новость. Прибыв в поместье «колобка», я не обнаружил там ни единой живой души. Только мусор и пепел. Сбежал, тварь. Теперь понятно, почему он так возражал против проведения моего допроса в своем доме. Чтоб никто не помешал ему смазать лыжи. Ну Роман Георгиевич, ну упырь-«колобок»… «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел»… Найду, лично на диету посажу. Осиновую… ректальную…

Глава 5 Уходим… Уходим? Уходим!

В Брег мой тарантас вкатился медленно и печально, словно катафалк. Лошади, заморенные, в серо-бурых разводах из смеси высохшего пота и дорожной пыли, уже не неслись во весь опор, как в начале моей первой извозчичьей практики, и даже не бежали, они плелись, сопровождаемые скрипом изрядно пострадавшего за прошедшие двадцать часов экипажа. Впрочем, его содержимое почти соответствовало обычному грузу траурной повозки. Не скажу, что Раздорин был при смерти, но от невыносимой боли он отключился и весьма капитально, избавив меня от необходимости в пути чуть ли не ежеминутно прислушиваться к доносящимся из кареты звукам, из опасения, что мой подопечный удумает что-нибудь эдакое и попробует сбежать.

Собственно, именно для того, чтобы хоть как-то обезопасить себя от такого развития событий, я и подвесил Раздорина, привязав его конечности к держателям салонных фонарей. Мера жестокая, но в моем положении необходимая. Болтанка доставила подвешенному за руки и за ноги Раздорину немало боли, а это один из немногих инструментов нементального толка, позволяющих ограничить возможности манипулятора. Боль не дает сосредоточиться, а без должного контроля создание даже простейшего ментального конструкта превращается в весьма нетривиальную задачу. Всё это я узнал из давних лекций того же Берга Милорадовича и теперь не постеснялся пустить полученные сведения в ход.

Ну а если уж быть совсем честным, то была здесь еще и маленькая месть с моей стороны. Все-таки, судя по тому, как ноет мое тело, подручные Раздорина, а может и он сам, весьма основательно прошлись по нему руками и ногами после моего неудавшегося рывка… Хм. И ведь, пока выпутывался из этого идиотского похищения, боли почти не было, адреналин всё заглушил. Зато стоило оказаться в безопасности, как усталый организм тут же принялся подробно перечислять все повреждения… ну, как он это умеет. А умеет больно… Тьфу ты. Уже всякая муть в голову лезет. Быстрее бы добраться до своих…

К гостинице я подъехал, когда солнце было уже почти в зените. Полдень не полдень, но часов одиннадцать утра уже есть. К сожалению, определить время точнее не позволяло отсутствие в кармане моего жилета давно ставших привычными серебряных часов. Не помню, куда они делись, но подозреваю, что теперь моим модным трехкрышечным «Брюнно», производства вездесущих швейцарских «гномов», щеголяет кто-то из подручных Раздорина. Наверняка сняли во время обыска моего бесчувственного тела, с-с… Обидно, конечно, но… черт, да всё одно теперь эти часики вору боком выйдут!

Вообще, я был крайне удивлен тем странным фактом, что меня, по уши изгвазданного в грязи, наряженного в подранный костюм битюга, не остановил первый же брежский городовой, едва я только прикатил в город. Эта загадка встала передо мной в полный рост аккурат в тот момент, когда я увидел свое отражение в зеркале холла Первой Брежской гостиницы. Видок тот еще. Всклокоченные волосы, внушительный синяк на скуле, болтающийся на шее, полуоторваный и грязный, а совсем недавно безупречно накрахмаленный воротничок и густо забрызганная кровью Раздорина когда-то не менее белоснежная сорочка. Пиджак в клочья, на коленях брюк солидные прорехи… образцовый клошар, одним словом. Просто удивительно, во что способен превратиться мужчина, лишенный присмотра любящей и заботливой жены, за каких-то жалких двадцать часов. Эх!

А наш бессменный портье даже глазом не моргнул. Зато тут же сообщил, что госпожа Старицкая только с утра уже четырежды осведомлялась обо мне, и с готовностью согласился известить всю нашу компанию о моем возвращении. Правда, тут пришлось настоять на том, чтобы первым делом он вызвал в холл телохранителей.

Бросив взгляд за мою спину, где в проеме распахнутых настежь входных дверей виднелся нагло припаркованный у самого крыльца траурно-черный экипаж, портье медленно кивнул и, не теряя времени, устремился на второй этаж, так что уже через минуту тройка бойцов взяла карету под охрану.

Все-таки я правильно сделал, что первым делом явился в гостиницу, а не на яхту, куда наша компания должна была съехать еще вчера. Арконские охранители, настоящие, я имею в виду, по прибытии просто обязаны были настоять на таком варианте, во избежание риска одним прекрасным утром остаться без большей части участников происходивших в Бреге событий. Нет, я абсолютно уверен, что без меня наша компания никуда бы не уехала, но охранители-то этого не знают… а полномочий настоять на своем у них хватает. Так что…

Из задумчивости меня вывел настоящий ураган эмоций, сумасшедший коктейль из беспокойства, сочувствия и облегчения налетел и… стиснул в объятиях. У Лады удивительно сильные руки, несмотря на всю её кажущуюся хрупкость… и нежные.

Я прижал к себе жену и, только ощутив её теплое дыхание, понял, что добрался. Многочисленные ссадины и отбитые ребра заныли с новой силой, а предплечья опять загорелись огнем, напоминая о недавнем опыте разрывания самого себя. Я втянул носом цветочный аромат, исходящий от волос Лады, и, поцеловав её в макушку, отстранился.

– Это же просто неприлично, обниматься на виду у всех, да еще и с таким оборванцем, – шепнул я на ухо стиснувшей меня красавице, и схлопотал от нее легкий удар кулачком в бок. Ребра тут же напомнили, что их не только отбили при падении на холодный пол погреба, но и хорошо отпинали. Еле сдержал тихий ох, но тело непроизвольно дернулось, что не укрылось от жены.

– Идем, я приведу тебя в порядок. – Лада потянула меня за собой.

М-да, тело вышло из боевого режима и решило, что больше игнорировать боль не имеет смысла. Это оно поторопилось, конечно. Мне же еще нужно встретиться с коллегами, чтобы передать им на руки Раздорина. Да и хоть немного утолить их любопытство тоже надо. А это – время…

Оповещенных о моем прибытии дознавателей я встретил в гостиной своего номера, сидя на диване, с голым торсом, умытый… и с барабанником наготове. Так что им пришлось потратить несколько минут, доказывая, что они действительно присланы в Брег из руянского представительства в Арконе, приказом главы Особой Государевой канцелярии.

Надо отдать должное коллегам, они ни разу не возмутились тому, что во время нашей короткой беседы, состоявшейся буквально через десять минут после моего возвращения в гостиницу, я вел себя откровенно неподобающе… с точки зрения здешних правил приличий, разумеется. Нет, я извинился за столь невежливое поведение и спрятал «Барринс» под подушку, но даже не подумал просить жену временно приостановить приведение в порядок моего побитого тела. Так и общались. Пока Лада невозмутимо промывала и дезинфицировала многочисленные ссадины на моих боках, я рассказывал сидящим в креслах напротив меня дознавателям о событиях последних нескольких дней, опустив лишь подробности моего разговора с Бисмарком, состоявшегося в доме Штауфенов и информацию о визите к подручным Нестора Климина. Все-таки последняя выходка была напрочь незаконной.

– То есть вы хотите сказать, что похититель сейчас заперт в том экипаже, что стоит у входа в гостиницу? – удивленно поинтересовался дознаватель.

– Не только хочу, но и говорю. – Я попытался пожать плечами, но как раз в этот момент Лада прикоснулась смоченным в каком-то едком зелье тампоном к длинной и глубокой ссадине на спине, момента обретения которой я не помнил напрочь. В общем, вместо ленивого пожатия плеч, я дернулся, словно от удара током, и Лада тут же успокаивающе погладила меня по плечу.

Дознаватели переглянулись и, попросив разрешения забрать мой трофей, исчезли за дверью. Все-таки здесь живут поразительно стеснительные люди. Еще на входе в номер вид моего обнаженного торса привел охранителей в некоторое замешательство, а последний успокаивающий жест Лады и вовсе заставил младшего из них покраснеть! Как говаривал мой инструктор по рукопашке, бывший филолог: Sancta simplicitas, ёж твою медь!

Проводив охранителей взглядом, я облегченно вздохнул и, извернувшись, опустил голову на колени жены.

– Не спи, Витушка. – Лада нежно потянула меня за ухо, и я нехотя приоткрыл глаза.

– Почему?

– Потому что спать в постели куда удобнее, чем на диване. – Пожала плечами жена и начала меня тормошить. Аккуратно, но настойчиво. Пришлось уступить ей и перебраться в спальню. Лада, правда, попыталась оттуда сбежать, ссылаясь на то, что мне, дескать, надо хорошо отдохнуть после таких-то приключений, но тут я её слушать не стал. Каким-то чудом, в один момент избавив жену от лишней одежды, попутно изодрав в клочья корсет, утащил её к себе под одеяло и, довольный и счастливый… моментально уснул, прижимая к себе Ладу, словно ребенок – любимую меховую игрушку.

Проснулся я только утром следующего дня от волшебного аромата кофе, который я узнаю где угодно и в каком угодно состоянии. Открыл глаза и невольно улыбнулся, обнаружив стоящую рядом с кроватью Ладу с постельным столиком в руках. Женушка тут же отразила мою улыбку и, не дав сказать и слова, склонилась надо мной. Водрузив свою ношу мне на колени, Лада коснулась моих губ невесомым поцелуем. Какой, к дьяволу, кофе?! Я еще не оправдался за вчерашний позорный отруб!

Но мои поползновения были мягко пресечены.

– Сначала завтрак, дорогой. – Увернувшись от моих загребущих рук, рассмеялась Лада и кивком указала на поднос.

Я бы возразил, но мой желудок меня предал, согласившись со своевременностью замечания довольно громким урчанием. Пришлось согласиться…

С одной стороны, двое суток без еды это не так уж много, с другой… столик-поднос, на мой взгляд, оказался все-таки несколько маловат. По крайней мере, покончив с завтраком, я обнаружил, что вполне способен съесть еще столько же. Во всяком случае, мне так казалось…

– Лада, милая, скажи, как тебе удалось за одни сутки научить здешних поварят готовить этот изумительный напиток? – Я ткнул пальцем в опустевший кофейник. – Это же твой рецепт, я не ошибаюсь.

– Никак. – Улыбнулась она. – Я готовила его сама.

– Здешний повар позволил тебе хозяйничать на своей кухне? – Я удивленно приподнял бровь и, хмыкнув, продолжил: – Знаешь, раньше как-то к слову не приходилось, но имей в виду, я жуткий собственник. И в ревности страшен, как Отелло…

– Кто?

– Эхм… да был такой герой в одной старой пьесе… ревнивец, – протянул я, поняв, что ляпнул лишнего.

– О! Не беспокойся, Вит. – Улыбнулась Лада. – Здешний повар теперь и глянуть-то в мою сторону боится.

– Вот как? – заинтересовался я. – А поподробнее?

– Видишь ли… – Лада на мгновение замялась. – Он очень не хотел пускать меня на свою кухню, чтобы я приготовила тебе кофий, и Лейфу пришлось его уговаривать.

– И? – уже догадываясь, что произошло дальше, протянул я. Сопротивляться воле сестры мой новик неспособен абсолютно, и в том, что она его раскрутила на содействие, я не усомнился ни на секунду.

– Ну, ты же знаешь Лейфа! Вот… братик немного перестарался. Загнал лопатой кухонную обслугу в холодильную комнату и там запер… чтоб не мешали. – Вздохнула Лада. – А… а я их нашла только через полчаса, когда уже к тебе собиралась идти.

– М-да. Значит, пора вставать. – Я покачал головой, старательно давя так и норовящую вылезти на лицо широкую улыбку. А что, решение вполне в стиле Лейфа! Новик ведь прям, как лом… поставили задачу, он её и решил доступными методами. Просто и без изысков. Эх…

Да уж, ни дня без приключений, ни минуты без стресса. Мне понадобилось пару минут, чтобы понять, что головной боли у нас чуть прибавилось. Ведь, чем бы ни был продиктован поступок Лейфа, добрым его не назовешь. Придется как-то разруливать ситуацию, договариваться с пострадавшими и полицией и заняться педагогикой в отношении одного «потерявшего берега» новика. Не хочется, конечно, но надо. Не поставлю на место сейчас, потом, может статься, будет поздно. Ох. Как будто у нас иных дел нет.

– Подожди, какой-такой лопатой? – Только что пришедшая в мою голову мысль заставила меня внутренне сжаться. Если этот обормот додумался распотрошить мой «дуэльный набор», пиши пропало. После выступления Лейфа на хольмганге убедить полицию в том, что новик грозил поварам обычным шанцевым инструментом, будет нереально… А это уже совсем другая статья!

– Не волнуйся. – Лада, кажется, прочла мои мысли. – Лопату он взял там же, на кухне. Ею соль из бочки набирают.

– Ты меня успокоила. – Я облегченно вздохнул. – И все-таки с этим надо разобраться. Ничуть не удивлюсь, если наш портье уже выслушал жалобы кухонной братии и послал за городовым.

– Никто никого никуда не посылал. Старший кухарь до сих пор всем богам хвалу воздает за то, что Лейф его в круг не вызвал.

– Вот как? Это за что же? Неужто на Руяне героическая оборона гостиничной кухни может закончиться вызовом на хольмганг?

– Ну… я… – Кажется, теперь уже Лада поняла, что сболтнула лишнего.

– Хм?

– Когда я просила у кухаря разрешения приготовить кофе на кухне, он в ответ был излишне… резок, – замявшись, призналась Лада. – Нет, в своем хозяйстве старший кухарь, конечно, царь и бог, и чужим там, действительно, не место… Но ведь можно было проявить немного такта?

– Полагаю, что и Лейфа ты о помощи не просила. Он просто услышал ругань повара в твой адрес и вступился, так? – уточнил я.

– Да. Брат был в салоне и услышал крик кухаря. Ну и… полюбопытствовал. – Кивнула жена. М-да уж, а я-то себе проблем напридумывал…

– Весело живем, ничего не скажешь, – заключил я и, отставив в сторону постельный столик, выбрался из кровати. Окинул Ладу долгим взглядом и, не теряя времени, потянул её за собой в ванную комнату, где еще одним корсетом в гардеробе моей жены стало меньше. Я же говорил, что избавлюсь от этих «бронежилетов».

Честно говоря, спускаясь в салон, я ожидал куда более сдержанной встречи, но компания «варяжцев», очевидно, посчитала иначе, а потому, стоило нам с Ладой появиться в зале, как меня чуть не затискали в объятиях. И куда только делся весь официоз и этикет? Разве что Хельга отказалась от возможности меня обнять, и то, по-моему, лишь потому, что Лада уж очень выразительно глянула в её сторону. Вообще, судя по встрече, можно было подумать, что меня не было как минимум месяц… Нет, умом я понимаю, что у моих друзей был весьма серьезный повод для переживаний, но… Наверное, я просто не привык. На «том свете» я жил один, и дома просто некому было с волнением ждать меня из очередной поездки в места с повышенной концентрацией свинца в атмосфере. Соответственно, некому было и радоваться моему возвращению из оных.

Нет, на службе, конечно, были друзья, настоящие, проверенные… но в том-то и дело, что в командировки мы ездили вместе, а там времени для переживаний особенно не было. В общем, неудивительно, что столь эмоциональная встреча здесь меня порядком ошеломила. Нет, в самом деле, мне пришлось потратить чуть ли не четверть часа, чтобы привести в порядок мысли и чувства.

А потом подтянулись вчерашние охранители, и времени на рефлексии не осталось. Явились эти господа в компании еще пары человек, и не нужно быть Холмсом, чтобы понять: все гости вылезли из одной песочницы. В отличие от затянутых в уже привычные мне черные похоронные костюмы охранителей Особой канцелярии, их спутники были одеты более прозаично, но холодными изучающими взглядами, невозмутимостью лиц и тщательной блокировкой эмоционального фона эти господа просто-таки в голос заявляли о своей принадлежности к той же касте. Так что я совсем не удивился, когда они продемонстрировали значки. Как оказалось, наши новые знакомцы представляют сходные, но всё же разные структуры. Широкоплечий белобрысый крепыш, лет тридцати на вид, щеголяющий шкиперской бородкой и наряженный в коричневый твидовый костюм, отрекомендовался как штабс-капитан вендской жандармерии, а его старший спутник, худощавый, чрезвычайно подвижный и резкий в движениях, лысый как колено, обладатель шикарных вислых пшеничных усов, оказался представителем Третьей коллегии Совета Арконы[19].

Салон тут же опустел. Первой исчезла Лада, а там и нашим изобретателям понадобилось что-то обсудить накоротке, и они удалились. Ни Грацу со старшим Беловым, ни Бережному с Беловым-младшим, очевидно, также не захотелось присутствовать при беседе с охранителями. Что ж, я их вполне могу понять. В нашей компании и без того количество служащих Особой канцелярии превышает все разумные пределы, так что проще назвать тех, кто не имеет никакого отношения к охранителям, чем перечислить всех, кто получает жалованье у князя Телепнева. Вот и нет ничего удивительного в том, что присутствие еще четверых коллег отнюдь не улучшает настроения. В конце концов, это путешествие было задумано как отдых, а не командировка, нет?

Эх, жаль, что я не могу вот так, запросто, свалить от этих гостей в свой номер. Все-таки именно ко мне они и пришли. А то, схватил бы Ладу в охапку, и только меня и видели.

– Доброго дня, Виталий Родионович, – отвесив короткий поклон, глубоким баритоном заговорил уже знакомый мне по вчерашней встрече Ульян Чеславич Сумской, старший из охранителей Особой канцелярии, присланных по приказу Телепнева. – Уж извините, что вынуждены отвлечь вас от отдыха, но дело, приведшее нас к вам, слишком серьезно. Впрочем, для начала позвольте представить вам моих спутников. С моим подчиненным, Радимом Тверитичем, вы уже знакомы, а это наш вендский коллега, штабс-капитан Ульрих Геннин. – Жандарм чуть прищелкнул каблуками и кивнул, а охранитель повел рукой в сторону вислоусого. – И, так сказать, здешний хозяин, коллежский секретарь Виллим Ярославич… Геннин.

– Приятно познакомиться, господа. Виталий Родионович Старицкий. – Я кивнул однофамильцам… впрочем, однофамильцам ли? И указал на кресла. – Прошу, составьте мне компанию за чашкой чая. Заодно и о деле поговорим.

Гости не стали чиниться, и вскоре на столе между нами уже пыхтел небольшой полуведерный самовар в окружении мисочек с разнообразным вареньем и блюд с горячими пирожками. Почти как в гостях у Смольяниной. Разве что ее фирменных медовиков не хватает… Но, несмотря на «домашность» обстановки, охранители не преминули окружить наш стол мутным пологом тишины, не позволяющим не только услышать содержание ведущихся под ним разговоров, но даже движений губ и выражений лиц собеседников. А я так пока не умею… Жаль. Впрочем, все мои сожаления моментально пропали, как только я узнал, что именно привело ко мне компанию охранителей. Раздорин мертв. Удушил сам себя в камере. Климин-младший, сданный им с потрохами как подельник – исчез вместе со своим ушкуем. Подручных самого псевдодознавателя нашли мертвыми в том самом доме в Стрельно, куда я так и не попал. Его адрес также успел сдать Раздорин, не сумевший перебороть штатного мозголома охранителей. Ай да Радим Тверитич, ай да юное дарование. Такого зубра забодал!

Ну и на закуску… участковый пристав Своррсон и пара его костоломов были найдены в гроте восточнее Стрельно, в получасе хода от опустевшего особняка, где состоялась моя встреча с «колобком» Романом Георгиевичем. Как легко догадаться, полицейские тоже были мертвы. Если быть точным, заколоты. Сопротивления они не оказали, а значит, скорее всего, их предварительно оглушили или усыпили. Уж если у меня сонный наговор выходит на раз-два-три, ничего удивительного в этом нет.

Итого: Раздорин, шесть его подельников и пристав с парой подручных. Десять. Это если не считать Любима Климина, убитого предыдущим днем, и его сына, вроде как испарившегося из Брега на своем ушкуе. Слов нет, одна нецензурщина на уме. Крутые дела творятся на благополучном острове… Нет, понятно, что прибежище каперов изначально не может быть спокойным местечком, но одиннадцать трупов за двое суток! Это уж слишком, господа… как говаривал один небезызвестный король, персонаж не менее известного произведения Александра Дюма.

Завершив свое повествование, Ульян Чеславич замолк и испытующе уставился на меня.

– Виталий Родионович, собравшиеся здесь господа, как и я, пришли к однозначному выводу, что центральной фигурой всех этих печальных событий являетесь именно вы. – Не дождавшись от меня ни слова, вновь заговорил Сумской. – Да, я понимаю, что не имею права требовать вашего участия в расследовании, равно как не могу и задержать вашу яхту в Бреге, но… очень прошу вас помочь.

– Благодарю за откровенность, Ульян Чеславич. Само собой, я не откажусь помочь коллегам, особенно если мы четко определим границы этой помощи.

– Разумеется-разумеется. – Сумской только что руками не всплеснул. – Собственно, мы бы хотели попросить только об одном… Вчерашний ваш рассказ был краток и касался лишь собственно похищения, а нам нужно составить как можно более полную картину произошедшего.

– Хм. Что ж. Я могу рассказать вам все, что мне известно об этом деле, включая догадки и размышления, но хотел бы быть уверен, что после нашей беседы экспедиция в полном составе продолжит свое путешествие, и препятствий в этом нам чинить не станут, ни Особая Государева канцелярия, ни коллеги из Венда и Арконы. – Наглею? Да. Но уж очень не хочется мне торчать на Руяне до окончания расследования, которое может идти еще бог знает сколько времени.

– Что ж, ваше высокоблагородие, не смею возражать. Особенно если позволите телеграфировать вам на «Варяг» в случае возникновения каких-либо вопросов, – выделив голосом обращение, с деланым вздохом проговорил Сумской. Понятно, Телепнев дал добро на наш отъезд, а этот… умудрился еще и целый устный доклад у меня выцыганить. Ну Ульян Чеславич, ну змей лукавый!

Глава 6 По морям, по волнам…

Брег исчез за мысом, и я позволил себе облегченно вздохнуть. Честно, до самого последнего момента я не верил, что нам вот так просто удастся покинуть этот чертов порт. Всё время казалось, что вот-вот, через секунду-другую опять случится какая-нибудь гадость, и наш выход в море снова будет отложен на неопределенный срок. Но нет, обошлось. Хотя понервничать, даже уже находясь на борту яхты, мне всё же пришлось. Когда один из матросов заявил, что в салоне меня дожидается фон Шёнхаузен и Эльза-Матильда Штауфен, я было подумал, что начался очередной этап игры в «князя Старицкого», но нет, наши новые знакомцы, как оказалось, прибыли только для того, чтобы развеять для себя гуляющие по Брегу слухи, лично убедиться в моем здравии и пожелать нашей компании счастливого пути. По крайней мере, мне так сначала показалось.

Прощание с залетными аристократами обернулось долгим, но очень приятным обедом, сотворенным Лейфом, а трапеза, в свою очередь, вылилась во вполне себе уютный вечер в салоне «Варяга». Эльза-Матильда блистала, умудряясь при этом не изображать из себя эдакую небожительницу, снизошедшую до нас грешных. Как позже выразилась моя жена: «Лиза была так мила и проста…» Впрочем, Оттон Магнусович тоже не стал демонстрировать аристократический гонор, так что, даже Тишила, при знакомстве с нашими гостями изрядно побледневший и попытавшийся скрыться в самом темном углу, к середине вечера уже совершенно освоился и даже умудрился поспорить с венедским канцлером о холодном оружии. А маркиза и вовсе смогла совершить подвиг, растормошив нашего Левушку. Попандопуло отчаянно краснел, бледнел, но был-таки разведен Лизой-Мотей на познавательную лекцию о практическом применении ментальных конструктов в технике. Правда, наблюдать за тем, чтобы увлекающийся молодой специалист не ляпнул лишнего, мне пришлось приставить к нему Хельгу Милорадовну. Почему именно ее, а не Берга? Ну, во-первых, потому что Хельга и так ведет себя по отношению к Попандопуло как наседка. Опекает, заботится и вообще следит, чтобы наш юный гений всегда был накормлен, напоен, вычищен и выглажен. Так что добавление еще одного момента, требующего контроля с её стороны, для Хельги не было чем-то непосильным. А во-вторых, есть у меня ощущение, что позволь я присматривать за Левушкой Бергу Милорадовичу, и через четверть часа наша гостья будет в курсе вообще всех дел исследовательского отделения Особой канцелярии. Высоковский натура ничуть не менее увлекающаяся, чем Попандопуло, а поводов для споров у этой парочки «безумных ученых» всегда найдется в избытке.

– Вы собрали замечательное общество, Виталий Родионович. – Вроде еще минуту назад обсуждавший что-то с Грацем, Бисмарк как-то неожиданно оказался рядом со мной и, подхватив бутылку кьянти, не чинясь, ловко наполнил пару стоящих на столике тонких бокалов. Бутылка вернулась в строй своих товарок, на полку красного дерева, а один из бокалов ткнулся мне в руку. – Выпьем, князь. Выпьем за ваше умение заводить интересные знакомства.

– Оттон Магнусович, прошу, забудьте вы этот титул. Я не имею на него никаких прав. – Я поморщился, поднимая бокал.

– О, смею уверить, тут вы не правы, Виталий Родионович. И в Венде и в Западной Европе доказанные узы крови герольды, в иных случаях, ставят куда выше писаных законов. – Улыбнулся в усы фон Шёнхаузен и, очевидно что-то прочитав на моем лице, тут же покачал головой. – Виталий Родионович! Вы меня неправильно поняли. Я вовсе не пытаюсь купить вас предложением титула, и без того принадлежащего вам по праву. И уговаривать вас сменить место жительства я тоже не собираюсь. Мы недолго знакомы, но смею предположить, что подобная попытка была бы для вас оскорблением… Просто имейте в виду, в любой европейской стране вас будут воспринимать князем Старицким де-факто. Понимаете?

– Не очень, если честно. – Пришла моя очередь качать головой.

– Хм. Попробую объяснить, – задумчиво проговорил Бисмарк и, оставив бокал с вином, побарабанил пальцами по крышке стола. – Вы слышали о таком государе: Олеге Строителе?

– Разумеется. – О местном аналоге нашего Петра Первого, после беседы с Заряной Святославной о «новых и старых» родах, я действительно прочел немало. Но при чем здесь государь-реформатор, почивший почти три столетия назад?

– Так вот, сей яркий представитель потомков Гостомысловых, прежде чем занять хольмградский стол, отправился в путешествие по Европе, – размеренно продолжил Оттон Магнусович. – Названо оно было Великим посольством. Два года наследник престола пребывал в поездке, но в официальных документах той эпохи вы не найдете ни одного упоминания о том, что кто-либо из европейских правителей принимал у себя будущего правителя Руси. Зато, например, в Иль-де-Франс в составе посольства пребывал некий боярин Холмской, правда, исчезнувший на границе с Лотарингией, а во владения Гизов вместо него въехал княжич Русов. В объединенном королевстве Валлона и Фландрии же слыхом ни слыхивали ни о боярине Холмском, ни о княжиче Русове, зато в архиве магистрата города Льеж есть запись о мордобитии на постоялом дворе, затеянном неким бояричем Тверским. Суда, правда, не было, за примирением сторон… Понимаете?

– Хотите сказать, все знали, что вот этот боярич-боярин-княжич и есть наследник русского престола, но делали вид, что верят его бумагам, а сам будущий государь путешествовал, так сказать, инкогнито? И это избавило его от необходимости многолетней подготовки к встречам с иными венценосцами… так?

– Именно, Виталий Родионович. – Довольно кивнул Бисмарк. – Вы всё правильно поняли.

– И как эта история связана со мной?

– У вас весьма похожая ситуация. В Европе ваш княжеский титул неоспорим по крови и закону, но без представления ко двору вы официально остаетесь инкогнито. Обычный обыватель из Хольмграда, не более.

– Ну, допустим, насчет крови я понял, а что с законом? – протянул я. – Насколько мне известно, род Старицких был лишен всего имущества, вотчин и званий, а следовательно, и в иных странах его представителям княжеские почести не светят.

– Хм, интересное выражение. – Усмехнулся Оттон Магнусович, но тут же посерьезнел. – Да, русскими князьями Старицким больше не называться, это так. – Бисмарк кивнул и, залпом опустошив отставленный было бокал кьянти, продолжил: – Но, дорогой мой Виталий Родионович, тут ведь вот какая закавыка получается. Каким бы ни был самовластным правитель, он не вправе законно отобрать у опального подданного вотчины, находящиеся за пределами страны… Равно, как не может лишить титулов, присвоенных либо признанных за таковым подданным или его предками государями иных держав. Собственно, во многом благодаря этому, многие ныне существующие аристократические рода Европы и сохраняют по сию пору свои титулы.

– Хотите сказать, что у Старицких имеется феод за пределами Руси? – Я чуть не поперхнулся, когда до меня дошел смысл слов Бисмарка.

– Не феод… – Покачал головой мой собеседник. – Майорат. Вотчина. Земля, которая и ныне дает роду Старицких право на княжеский титул.

– За пределами Руси? – зачем-то уточнил я.

– Именно так. – Оттон Магнусович кивнул. – Правда, в те далекие времена, когда ваш предок стал вассалом русского государя, таких, как он, именовали не князьями, а вольными ярлами. Но записью в уложение геральдического собора от семь тысяч сорок седьмого года[20] было постановлено именовать рода вольных ярлов княжескими, со всеми проистекающими изменениями в грамотах, геральдических списках и родовых книгах.

– Знаете, Оттон Магнусович, мне даже страшно спрашивать, где находится эта самая вотчина, что из обычного подданного русского государя превращает меня в вольного ярла, – со вздохом признался я, и Бимарк понимающе кивнул. – Вот чует мое сердце, что и здесь всё будет очень и очень грустно.

– Ох, Виталий Родионович, знали бы вы, насколько правы. – В тон мне ответил фон Шёнхаузен, и в его глазах, кажется, мелькнуло самое настоящее сочувствие. – Но всё же лучше знать, чем оставаться невеждой, не правда ли?

– Согласен. – Кивнул я. А что мне еще оставалось. – Итак, где же находится моя новая головная боль?

– Вам что-нибудь говорит название «Зееланд»?

Честно, я сначала было подумал, что ослышался, или Бисмарк просто шутит, но посмотрев на убийственно серьезную физиономию собеседника, понял… попал. Остров Зееланд, та самая ниточка, что связывает две части королевства Нордвик Дан. Пробка в бутылке Варяжского моря… Моя вотчина находится на территории самого что ни на есть вероятного противника Руси. За-ши-бись.

– Я правильно понял? Майорат Старицких расположен на острове Зееланд? В самом центре Нордвик Дан?

– Не НА острове. А САМ остров. – Двумя короткими фразами Бисмарк добил меня вернее, чем очередью из «Корда» в упор. И, кажется, сам этого не заметил, поскольку, придя в себя, я обнаружил, что Оттон Магнусович продолжает говорить как ни в чем не бывало и уже читает мне короткий исторический экскурс. – …после Великого дня[21] и последовавшего за ним разгрома Роскилльского Волка, хевдинг Харальд Старый занял остров Зееланд, изгнав с него присных Вальдемара. Под рукой варяга было больше двух тысяч воинов, и победа была весьма скорой. Не проходит и полугода, как Северный союз признает Харальда вольным ярлом и владетелем Зееланда. Разумеется, тут не обошлось без родственной поддержки князя Хольмградского, но как бы то ни было, сделка оказалась выгодной для всех сторон, кроме разве что данов и нордов. Венды, свеи и русичи получили возможность беспрепятственного прохода через Эресунн и Каттегат в Северное море, а ваш предок обеспечил себе военную поддержку, в случае если, точнее, когда даны или норды попытаются завоевать его вотчину. Так-то. Такие попытки, разумеется, не раз предпринимались, но каждый раз проваливались. Немудрено, если учесть, что под началом самого Харальда были прирожденные воины и серьезный флот. Да и его потомки не забыли, с какой стороны браться за меч и как идти на абордаж. Зееландский флот стал мощным подспорьем для купцов Северного союза вообще и Великой Ганзы в частности, ведь лучших охранников для прохода торговых караванов через Каттегат и Скагеррак, чем варяги дружины ярлов Старицких, было не найти… Так продолжалось довольно долго. Но… однажды всё изменилось. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что в одну осеннюю ночь Копейный замок – место обитания ярла и его семьи, был захвачен горсткой наемников датчан, и из рода потомков Харальда уцелел лишь младший сын главы рода, в тот момент, по сложившейся традиции, находившийся на службе русского государя. Разумеется, дружина ярла вырезала захватчиков и вышла на бой с высадившимися на побережье датчанами. Варягов, лишенных командования ярла, оказалось значительно меньше, чем захватчиков, и они наверняка проиграли бы это сражение, но подоспевшая русская эскадра быстро остудила пыл датчан. Правитель Хольмграда явно и четко заявил о намерении во что бы то ни стало защитить права своего вассала, и вскоре стороны сели за стол переговоров. К сожалению, происходило всё это во время очередной войны Нордвик Дан с Русью, так что ожесточенный торг шел не только за Зееланд, и… ну, согласитесь, кто из сильных мира сего будет учитывать интересы некоего юнца, не обладающего никаким влиянием, нежданно-негаданно вдруг ставшего ярлом, если они не выгодны хотя бы одной из сторон. В результате Нордвик Дан лишился пары пограничных городков, но получил остров Зееланд… в долгосрочную аренду, правда, без права размещения на нем каких-либо войск. Вассалам Старицких, большей частью составлявших командование флота Зееланда, было предложено перебраться на Руян и влиться в тамошнее варяжское общество. Все варяги в какой-то мере родня, так что особо никто не возмущался… и флот ярлов Старицких перестал существовать. Вот так-то. Собственно, договор аренды Зееланда действует и по сей день, и Нордвик Дан честно выплачивает оговоренные суммы, какими бы смешными они сегодня ни казались, но эти деньги оседают в казне Хольмграда, равно как и любые иные средства, поступающие со всех бывших владений Старицких. А на Зееланде до сих пор нет никаких войсковых соединений… Ведь каперы не считаются военными, правда?

– Однако история. – Я протянул руку и, не глядя, набулькал в свой бокал из первой попавшейся бутылки. Коньяк кометой промчался по пищеводу и ухнул в желудок. – Оттон Магнусович, я прошу прощения, но всё сказанное вами требует осмысления… Вы не будете возражать, если мы сменим тему?

– Отчего же? Я прекрасно вас понимаю, Виталий Родионович, и прошу прощения, если испортил вам настроение. Впрочем, лучше знать, чем быть невеждой, не так ли?

– Это ваша любимая фраза, как я посмотрю. – Я выдавил из себя улыбку.

– О нет, не моя. Но мой сюзерен начинает с нее каждое утро, едва обнаруживает на своем рабочем столе очередной отчет Кабинета. – Фон Шёнхаузен развел руками, а в следующий миг подошедшая к нам Эльза-Матильда, прощебетав что-то на немецком, увлекла своего «рыцаря» к компании Граца и Белова-старшего. Проводив взглядом веселую и беспечную маркизу, я вздохнул и, покосившись на стоящую на столике початую бутылку коньяка, протянул к ней руку. Для таких новостей даже двухсот граммов сорокаградусного напитка явно мало. Но не успел ухватить горлышко бутылки, как оказавшаяся рядом Лада решительно отобрала у меня и коньяк и бокал.

– Не знаю, что наговорил тебе этот усатый герцог, но это не повод для пьяного конфуза, – тихо проговорила мне на ухо жена и, отстранившись, заглянула мне в глаза. – Всё так плохо?

– Плохо? – Задумавшись, я на автомате пропустил меж пальцев выбившийся из прически Лады локон и договорил: – Не знаю, солнышко. Просто не знаю. Мне надо развеяться и хорошенько подумать.

– Развеяться можно и без этого. – Тонкий пальчик Лады уткнулся в отобранную у меня пузатую бутылку. – Тем более, если хочешь потом о чем-то «хорошенько подумать».

– Пожалуй, ты права. С похмелья в голову лезут мысли разве что о самоубийстве, – согласился я.

– Тогда, чего стоим? – Лада лукаво улыбнулась и, подчиняясь её жесту, стоящий на полке граммофон зашипел, а в следующий миг салон наполнили звуки вальса. Эх, годы мои курсантские!

Я подхватил Ладу, и мы закружились в танце. Не прошло и минуты, как к нам присоединились Бисмарк с Хельгой и… я глазам не поверил, Тишила решительно оттеснил в сторону разливающегося соловьем Меклена Францевича и, прервав витиеватое приглашение доктора одним коротким «разрешите», увел Эльзу-Матильду в круг. Эх, ну почему у меня нет фотоаппарата? Отвисшая челюсть изумленного адъюнкт-профессора стала бы звездой несуществующей коллекции. Хм… Фотоаппарат… А это идея. Цветной фотографии здесь пока нет, так что… Подумаю, вспомню, глядишь, и выйдет что-нибудь интересное.

Гости покинули «Варяг» далеко за полночь, так что момент, когда яхта вышла в море, наша компания дружно прозевала… точнее, проспала. И в результате помахать на прощание рукой каперскому порту у нас не вышло. Только и успели заметить, как Брег исчезает за мысом. Ну и ладно. Надеюсь, оставшаяся часть круиза пройдет спокойнее.

Полюбовавшись на тающий за кормой Руян, я потянул носом свежий балтийский воздух и, сладко потянувшись, направился в каюту, вспоминать всё, что знаю о фотографии. Не то чтобы пришедшая вчера в голову идея так уж меня захватила, но это занятие позволило бы хоть на какое-то время забыть о Зееланде и моем гипотетическом княжеском титуле.

К чёрту. Достаточно того, что теперь мне стало понятным, на кой я понадобился датчанам. Еще бы, добрых двести лет они жили себе спокойно на Зееланде, платили какую-то смешную денежку за аренду, всё всех устраивало, и вдруг откуда ни возьмись вылез владелец этого самого острова. Кому такое понравится? Вот и решили господа даны подстраховаться. Майорат, конечно, нельзя продать, заложить или проиграть… но от него вполне можно отказаться. Если бы эта вотчина находилась на территории какого-либо государства, то она тут же стала бы выморочной землей, но поскольку Зееланд – по закону был владением вольного ярла, то после моего отказа остров стал бы ничейным, а его жители соответственно – фриманами. А кто у нас ныне живет на Зееланде? Правильно, даны. Так что и недели бы не прошло, как на «защиту» своих подданных Нордвик Дан прислал бы войска. И все. Был майорат и нету, был ничейный остров, стал территорией Нордвик Дан. Тьфу. Ввязал же меня Телепнев с компанией в большую политику!

Я тряхнул головой и, с трудом изгнав из нее навязчивые мысли о Зееланде, потопал в каюту. До обеда еще часа три, так что я надеялся, что успею поработать и набросать хотя бы примерный план по созданию цветной фотографии.

Правда, едва я начал рыться в секретере в поисках бумаги, как мой взгляд наткнулся на засургученный пакет, подписанный рукой Тихомира. Ну да, тот самый доклад, что я просил составить Бережного о двух «лазарях». Хм… Интересно.

Покрутив в руках пакет, я вздохнул и, отложив мысли о фотографии, решительно взломав печати, углубился в чтение.

М-да, оказывается, бывший бретер жил богатой жизнью, пока его в канцелярию не затащили. Тут тебе и служба в армии, и наемные охранные отряды в Бессарабии и Словакии… Ага, ссора с подельниками, так понимаю, теми самыми, что Бережной так неожиданно встретил в Бреге.. Ушлые молодчики из отряда, что охранял караван контрабандистов, решили, что и сами неплохо справятся с продажей товара, вот только не подумали, что не все их товарищи согласятся с этой идеей. Ночная резня и бой с недавними подельниками был прекращен нагрянувшим на шум пальбы конным отрядом словацких вояк. Перебили всех… почти. Сам Тишила, несмотря на простреленную ногу и ранение в голову, чуть не отправившее его на тот свет, умудрился спрятаться в какой-то расселине и видел, как солдаты добивают контрабандистов, а после, стащив их в кучу, сжигают трупы. Однако… резко в Словакии решают вопрос незаконной торговли.

Теперь понятно его «трепетное» отношение к «лазарям» и надежды на скорую встречу. Жаль, конечно, что им не суждено сбыться, по крайней мере в ближайшее время…

Я аккуратно запечатал пакет собственным печатным набором и, упрятав бумаги Бережного в запирающийся ящик секретера, побарабанил пальцами по крышке стола. Не удивлюсь, если эти орелики и здесь занимаются тем же, чем в Словакии и Венгрии. М-да, но далеко же их занесло! Хм… Помнится, я обещал телеграфировать Сумскому в случае чего.

Не став терять время, я поднялся из-за стола и отправился на поиски Белова-старшего. Все одно без разрешения капитана даже хозяин судна не может воспользоваться связью.

– А, Виталий! – Стоило мне появиться на пороге, как тесть отвлекся от навигацкого стола и махнул мне рукой. – Проходите, не стойте столбом.

Помощник Белова, здоровенный, бритый налысо детина с мрачным взглядом и шрамом через пол-лица, явно оставшимся от сабельного удара, поморщился, но молча посторонился, пропуская меня к столу.

– Доброго дня, господин капитан, господин первый помощник. – Кивнул я нашим морским волкам.

– Оставьте, Виталий. – Тесть поморщился и вновь уставился на светящуюся поверхность.

– Что-то случилось, Бажен Рагнарович?

– Пока нет. – Белов вздохнул и, покрутив в руке стило, ткнул им в одну из засветок. – Если не считать вот этой вот лайбы. Идет малым ходом за нами уже часа три. То есть с того самого момента, как «Варяг» вышел в открытое море.

– Малым? – Удивился я. По моим прикидкам, «Варяг» сейчас делал не меньше шестнадцати узлов.

– Для них. Эта посудина, прежде чем оказаться у нас на траверзе, выдавала не меньше двадцати четырех узлов, а оказавшись на расстоянии уверенного контроля, тут же сбавила ход и вот уже три часа идет параллельным курсом. Наглая собака. Ее капитан ведет себя так, словно уверен, что мы его не видим.

– Хм. Бажен Рагнарович, а если бы у нас не было… такого оборудования, смогла бы штатная аппаратура засечь преследователя на таком расстоянии? – поинтересовался я.

– Вот черт. Точно, ата… капитан, – расплывшись в довольной ухмылке, пробасил помощник. – Они же и подумать не могут, что у нас флотский навигатор установлен. Эх, такой бы столик, да нашу «Ласточку», хрен бы какая нордвикская миноноска нас врасплох застала, а?

– Это точно, – задумчиво протянул Бажен и, с недовольством покосившись на мерцающую отметку нашего нежданного попутчика, зло усмехнулся. – Вот что, Грубор, высвистай Шульгу, пусть предупредит команду. Будем работать.

– Хм, атаман, что задумал? – Прищурился детина.

– А то. – Кивнул тесть. – Чутка ходу добавим и выставим этих горе-преследователей под маршрут.

– А можно по-русски? – скромно поинтересовался я, и помощник Белова гулко заржал.

– Отчего нет? – Пожал плечами тесть, бросив на Грубора предупреждающий взгляд, и тот, стушевавшись, вмиг вымелся из рубки. – Сейчас чуть прибавим ход и выйдем меж патрульных маршрутов локтевцев и свейского флота. Посмотрим, сколько наш попутчик продержится под угрозой атаки.

– Думаете, это даны? – Нахмурился я.

– Подозреваю. – Коротко кивнул тесть, вновь склоняясь над навигацким столом.

Морская прогулка, да, круиз? Дьявольщина.

Часть 4

Глава 1 Кто ходит в гости по ночам… ну, в общем, причины бывают разные, да…

Вопреки предположениям Белова, следующий за нами по пятам корабль пропал из виду, едва «Варяг», сменив курс, по выражению тестя, выставил «попутчика» на маршрут. Словно капитан знал, чем грозит дальнейшее следование за яхтой… и встреча с рейдерами адмирала Локтева, как и кораблями союзного Руси и Венду свейского флота, совсем не входила в планы нашего преследователя. Так что нам не удалось узнать, чей флаг поднят на его гафеле. Но если Белов поначалу был убежден, что мы оставили за кормой лайбу, приписанную к одному из портов Нордвик Дан, то я… в общем, было у меня подозрение, что для такого дела, как слежка за одной-единственной яхтой, никто не станет снаряжать и проводить во вражеские воды специальный корабль. А значит, скорее всего, нашей тенью работал какой-нибудь не шибко чистоплотный контрабандист или, может быть даже, капер-ушкуйник, благо у нас уже имелась возможность убедиться, что отнюдь не все представители руянского «берегового обчества» кристально чисты и пушисты. Пример Климина-младшего и Раздорина был весьма и весьма показателен.

Ну а кроме того, в пользу моей теории говорил тот факт, насколько вовремя наш преследователь свинтил в сторону, когда его попытались подвести под встречу с военными моряками. То есть капитан этой лайбы не хуже Белова знал примерные маршруты движения дежурных боевых кораблей русского и свейского флотов… на ближайшие два дня. А этими сведениями с нами поделились старые знакомые тестя, еще на Руяне… когда пили с ним мировую и винились за то, что Климины им мозги зас… хм.

Ну не смог бы корабль данов так оперативно получать, по здешним меркам, почти мгновенно устаревающую информацию. Да и шляться по Варяжскому морю кораблю данов не с руки. Трясти будут как грушу, причем со вкусом и часто, если это, конечно, не купец. Его-то как раз могут и с вежеством проводить до порта назначения, эдак лениво поводя стволами, чтоб с дороги не сбился. Вот только мало какой «купец» способен выдать такую скорость, которую нам непроизвольно продемонстрировал наш преследователь. Ну шестнадцать – двадцать узлов еще куда ни шло. Но двадцать четыре, причем явно без надрыва… с этим аргументом даже тесть согласился. Подобную скоростную посудину данов не пропустил бы не только флотский рейдер или дежурная миноноска, но и каперы-ушкуйники. Вернее, как раз последние-то точно не упустили бы такую добычу.

Ну вот, тестя я вроде бы переубедил. Вот только у меня самого после долгой беседы осталось какое-то странное чувство. Словно я что-то упускаю… и не в первый раз.

– Все складно, Виталий. Очень складно. Вот только поведайте мне, откуда у контрабандиста или, не дай бог, конечно, у ушкуйника может взяться навигацкий стол и подзорная станция сродни нашей? – обдав меня облаком ароматного дыма трубочного табака, поинтересовался тесть, едва мы оказались на кормовой надстройке, куда дамы выдворили всю нашу курящую братию сразу после обеда. Впрочем, погода была вполне себе теплая, так что мы и не сопротивлялись.

– Ну, про ушкуйников ничего не скажу, а вот контрабандисты… Нордвик Дан.

– Это ж какая им должна быть выгода, чтоб «контрабасов» такими приборами мудреными снабжали, а! – Белов покачал головой. – Подзорную станцию такой мощи, как у нас, Виталий, на торгу не купишь, знаете ли. Ни у нас, в Висбю или Мемеле, ни в Галлийских Портах. Военный образец, их кому попало не продают.

– Так ведь контрабандисты на то и существуют, чтоб доставать то, что обычным путем приобрести затруднительно. А ежели предположить, что они не только черной торговлишкой занимаются, а еще и пригляд ведут для тех же данов или галлийцев, то их наниматели могли и расщедриться для такого-то дела. – Развел я руками и прищурился. – К тому же, согласитесь, Бажен Рагнарович, «Варяг» ведь тоже нимало не похож на крейсер Северного флота, а? А и стол навигацкий и подзорную станцию имеет не хуже, чем флагман эскадры адмирала Локтева.

– Уел. – Фыркнул тесть, к чему-то прислушался, недовольно покачал головой и, оставив меня в одиночестве, отправился на мостик. Уж что ему не понравилось, не знаю, но увязываться следом я не стал. Он капитан, ему виднее. К тому же из салона в этот момент выпорхнула Лада и, оглядевшись по сторонам, с самым решительным видом направилась в мою сторону. Хм. Интересно, и что на этот раз я забыл?

Долго держаться на пути следования военных кораблей мы не могли. База свейского флота на Борнхольме осталась позади, и вскоре, преследователь замаячил на навигацком столе «Варяга», словно и не исчезал никуда. Вот тут уж Белов озверел.

– Да неужто он вовсе от нас не отвяжется! Грубор! – Материализовавшийся перед капитаном помощник выжидающе взглянул на своего атамана. – Возьми свободных от вахты матросов и переверните «Варяг» вверх дном, но найдите маяк! – Грубор кивнул и исчез с мостика, а тесть, обернувшись ко мне, пояснил: – Понимаете, Вит, ну не могли они нас так скоро отыскать! Но… раз у них эдакое чудо вышло, значит, где-то на яхте проходимцы спрятали маяк. А ему никакой скрытник не помеха.

– Скрытник? – не понял я, и тесть кивнул на сверкающий латунным боком затейливый прибор, на верхней крышке которого, прикрытые стеклянными колпаками, медленно вращались тихо гудящие металлические спирали, то и дело искрившие миниатюрными молниями.

– Вот это и есть «скрытник». Часть нашей защитной системы, такая же, как навигацкий стол и подзорная станция. Благодаря ему, мы можем становиться незаметными для наблюдения с других кораблей… по идее. – Тесть покосился на сияющую отметку преследователя на навигацком столе и, скривившись, тяжко вздохнул. – Вот только от маяка на борту даже он не спасает.

– И что теперь? – поинтересовался я у тестя, и тот вдруг зло усмехнулся.

– А что, не хочешь ли, зятек попробовать ушкуйного хлебушка, а?

– Хм. Бажен Рагнарович, а вы уверены, что родились на Руяне, а не в Одессе?

– Что-что? – не понял Белов, но я только рукой махнул.

– Пустое, Бажен Рагнарович. Так что вы предлагаете? Взять наших попутчиков на абордаж?

– Ну зачем же так сразу? – пробормотал тесть. – Подойдем ночью, тишком, да и поспрошаем голубчиков. Тихо-мирно, без пальбы и крови… лишней.

– Это ж пиратство, Бажен Рагнарович. Нет?

– Помилуйте! О каком пиратстве идет речь? – деланно-возмущенно пробурчал Белов. – Отсюда до Борнхольма не больше пятнадцати миль. А этот остров, как и Руян, находится под протекторатом Северного союза. А поскольку у нас на борту находятся представители Особой канцелярии…

– И мы не находимся в нейтральных водах, – подхватил я, – то имеем право провести досмотр подозрительного судна и, в случае необходимости, конвоировать его в ближайший порт для сдачи властям.

Ну да, последние события заставили меня интересоваться не только положениями Русской Правды, необходимыми мне для прохождения испытания на чин, но и межгосударственными актами, в том числе Варяжским морским кодексом.

– Так что, Виталий? – Голос Белова заставил меня вынырнуть из размышлений.

– А вы уверены, что нам удастся подойти к преследователю так, чтоб он не заметил нас до самого последнего момента?

– Как только отыщем маяк… Ручаюсь, Виталий. – Серьезно кивнул капитан.

– Что ж. Я предупрежу наших спутников и… пожалуй, посоветую им держать оружие заряженным. – Кивнул я и, помолчав, договорил: – Не могу уверить, что охранители примут эту идею с восторгом, но необходимую поддержку обеспечат. Ну, а что касается Бережного и Лейфа, то сильно сомневаюсь, что мне придется долго уговаривать их поучаствовать в нашей авантюре.

– Вот уж точно. – Ухмыльнулся тесть и почти тут же выразительно взглянул на приборы. Правильно поняв намек, я оставил капитана на мостике и отправился сообщать нашим спутникам о грядущем приключении.

За шесть часов, что мы болтались в дрейфе, ушкуйники обыскали «Варяг» от киля до клотика и отыскали-таки предательский маячок, столь точно выведший преследователя на наш след. Стальной цилиндр, полуметровой длины и двадцати сантиметров в диаметре, найденный в носовом трюме яхты, с проклятьями был вышвырнут за борт, едва на море упала ночь. Ходовые огни «Варяг» так и не включил, а через несколько секунд к «естественной» маскировке добавился щит, генерируемый прибором, который Белов окрестил скрытником. Еще одна часть той самой «защиты второго класса», как новый навигацкий стол и подзорная станция. Убедившись, что все предосторожности соблюдены и «Варяг» теперь так просто не заметить, тесть хмыкнул и приказал дать полный ход.

За это время я успел выслушать от Лады все, что она думает о сумасбродных ушкуйниках, которые ищут приключения даже там, где без них можно спокойно обойтись, договориться с Высоковским и Грацем и получить с них обещание, что они ни на шаг не отойдут от дам во время нашего визита на преследующий «Варяг» корабль, и пережить радостный вопль Лейфа, тут же бросившегося в свою каюту, готовить амуницию. Тишила был куда более сдержан в проявлении чувств, но вот улыбка… Кажется, во время похода в гости к нашим пресл… хм, да к черту экивоки! Во время абордажа. Так вот, во время абордажа мне придется следить не только за Лейфом, но и за старым бретером. Хм.

К дрейфующему преследователю мы подошли тихо и действительно незаметно. Как оказалось, скрытник не только воздействовал на приборы подзорной станции, но и до какой-то степени отводил внимание даже при визуальном наблюдении. Учитывая время суток и отсутствие ходовых огней, это позволило нам подобраться к преследователю почти вплотную, так что сейчас нас разделяло всего пару кабельтовых. Под воздействием ночного наговора искомый корабль, явно также не горящий желанием быть обнаруженным и потому тоже не зажигавший огней, выглядел антрацитово-черной глыбой на фоне мерцающей бездны моря и серого марева ночного неба. Сюрреалистическое зрелище, честное слово. Да и выглядит куда лучше, чем в визоре ПНВ.

– Бажен Рагнарович, а вы уверены, что они нас не увидят? – почему-то шепотом поинтересовался я у Белова, сосредоточенно рассматривающего нашу цель с открытого крыла мостика. Тесть мельком глянул на меня и, сверкнув подсвеченными наговором зрачками, покачал головой.

– Я уже говорил, Виталий, такой защиты, как у нас, у них нет и быть не может, но… даже если предположить невозможное, до первого выстрела корабль под «Куполом» второго класса не виден, если, конечно, не идет полным ходом, при полной же иллюминации, вовсю задействуя рабочие накопители. А мы, как видите, крадемся тише мыши. Я ведь даже дежурное освещение приказал потушить, уж не говоря о телеграфе и иных приборах, способных дать хоть мизерные возмущения. Так что готовьтесь. Ваш катер выйдет через три минуты. И помните, зайдете с кормы…

– Бажен Рагнарович… – Я укоризненно посмотрел на тестя и тот вдруг заметно смутился, вспомнив, что большую часть плана «визита» мы разрабатывали вместе.

– М-да. Нервы, Виталий. Нервы… – Тесть вздохнул и, хлопнув меня по плечу, кивнул в сторону собравшихся на палубе матросов и охранителей. Там же я заметил и Бережного с Лейфом.

– Иду. Пора. – Я кивнул Белову и, скользнув вниз по трапу, присоединился к тихо переговаривающимся охранителям. Оглядев темные, не стесняющие движения костюмы «канцеляристов», я довольно ухмыльнулся. Эту своеобразную форму я ввел для них еще в Хольмграде, на тренировках в зале, и господа охранители по достоинству оценили удобство не стесняющей движения одежды, хотя поначалу и крутили носами. Но… пара занятий в их обычной форме переубедили даже самых упертых гордецов. И вот пожалуйста, результат. А я ведь даже словом не обмолвился им по этому поводу, когда объяснял задачу.

Сам же я нарядился точно так же, как во время своей ночной вылазки в Бреге. А что? Удобно, это вон даже Лейф подтвердить может. Недаром же он сам постарался одеться так же.

А вот ушкуйники наши смотрят на нас с удивлением. Ну и пусть их. Нет у меня времени на убеждения и объяснения, типа того, зачем нам понадобилось чернить лица. Жаль только, что на приготовление грима целая бутылка чернил ушла… последняя. Так что до самой Карлскруны придется обойтись без вспомогательных записей при подготовке к грядущему экзамену.

Я оглянулся на ухмыляющихся матросов. Смейтесь, смейтесь, черти! Посмотрим, что вы скажете на борту.

– Первый. Ведомых определил?

– Так точно. – Кивнул рослый охранитель. – Второй пойдет с Пятым. Третий с Тишилой. Четвертый в связке с Лейфом. Ну а я с вами.

– Добро. Так, план всем известен? Вопросы есть? Нет? Хорошо. Итак, у нас только два гарпуна, поэтому определяю порядок. Первыми идет наша двойка и Второй с его ведомым, потом Третий и Четвертый. Учтите, переходы узкие, не забывайте о страховке. Лейф, Тишила? – Дождавшись двух уверенных кивков, я продолжил: – Вы ведомые, так что слушаетесь своих напарников как родную маму. Лейф, вздумаешь своевольничать, сошлю на камбуз и можешь забыть про тренировки… навсегда. Это понятно? Замечательно. И еще, ваши двойки работают на прикрытии, поэтому не суйтесь вперед. Мы чистим помещения, вы держите тылы. И не дай бог вам словить пулю. Охранителей поселю в подвале канцелярии на вечное дежурство, а Тишилу и Лейфа сдам на попечение Лады и госпожи Смольяниной. Все ясно?

– Так точно, – в унисон выдали мои архаровцы.

– Гут. Все. Действуем по плану. Наш выход, господа. – Ушкуйники горохом ссыпались в первый из двух спущенных катеров, и мы последовали за ними. Тихонько запыхтел миниатюрный паровой движитель, предусмотрительно укрытый Бергом пологом тишины, и мы почапали к возвышающемуся в двух кабельтовых кораблику, размерами ненамного превышающим мою яхту. Что ж, оно и к лучшему. Не хотелось бы тратить время на беготню по бесконечным переходам пассажирского судна или мотыляния по безразмерным трюмам «торговца».

Оказавшись под бортом преследователя, я заметил, как Лейф, в предвкушении, погладил рукояти своих ручных «гаубиц», и, скорчив свирепую гримасу, погрозил ему кулаком. Новик отдернул руки от «обрезов» и, смущенно пожав плечами, приготовился к высадке.

Бросок был скор и, к моему удивлению, вполне профессионален. Сказались наши тренировки на пленэре, когда я выматывал охранителей работой в помещениях. Под это дело, помнится, даже специально тренировочный городок выстроили в предместье Хольмграда. Правда, я тогда даже и не думал о том, что моим великовозрастным ученикам придется брать на абордаж корабли, но основы действий в закрытых помещениях охранители получили, и сейчас эти знания пришлись как нельзя более кстати. Вахтенный на юте даже охнуть не успел, как Второй и Пятый его зафиксировали. Короткий допрос, и нам даже не потребовалось прибегать к угрозам, чтобы разговорить бедолагу. Ну а потом удар, дарящий почти здоровый, но определенно глубокий сон, кляп в глотку, на всякий пожарный, и мы двинулись к надстройкам… в гости к их обитателям. Шли быстро и тихо. Я было даже довольно хмыкнул, отдавая должное своему неожиданному таланту преподавателя, но вовремя себя одернул. Не время для понтов. Хотя даже Лейф с Тишилой, вроде бы самые неподготовленные из нашей группы, умудрились не совершить ни одной грубой ошибки, пока мы шерстили свою часть кораблика. Вперед не рвались, не своевольничали. В результате за десять минут мы успели пройтись по всем надстройкам и только в каюте первого помощника пришлось чуть-чуть пошуметь. Но это уже не имело особого значения, поскольку как раз в этот момент наши ушкуйники устроили перестрелку где-то внизу, так что, превратив помощника капитана в сладко посапывающее, надежно зафиксированное тело, мы рванули на подмогу нашим матросам. Ну как «рванули»? Скорее, выдвинулись, осторожно, но быстро. Ситуация ухудшалась тем, что в отличие от предыдущей части марлезонского балета, сейчас мы не имели никакой информации о возможном расположении оставшегося противника. А потому приходилось углубляться в железные дебри корабля с оглядкой и опаской.

Правильность такого подхода была доказана спустя несколько минут, когда нам навстречу буквально высыпало четверо расхристанных, полуодетых дядечек, вооруженных чем попало. Лишь у одного из них в руках оказался барабанник, остальные же могли похвастаться лишь своеобразным холодняком. Лопата, топор, багор… Пожарный щит они, что ли, разграбили?

Выстрел барабанника утонул в поспешно выставленном мною щите, а мощный удар воздушной стены прямо в центр композиции заставил неприятеля впечататься в переборку, одновременно превратив четырех человек в стонущую кучу-малу. И вот здесь я еле успел удержать рванувшегося к поверженному противнику Лейфа. Подсечка, и новик с грохотом летит на пол, а над его головой свистит очередной свинцовый «привет». Упорный дядечка, даже получив сногсшибательный, в прямом смысле этого слова, удар «спресованного» воздуха, умудрился не выпустить из руки барабанник. Еще три выстрела пришлись во вновь построенный мною щит, а шестой раз нажать на спусковой крючок он не успел. Выскочивший откуда-то из-за угла Второй мгновенно оказался рядом со все еще стонущими на полу хозяевами корабля и ловко приголубил стрелка ударом ноги по руке. Барабанник с лязгом улетел в сторону, а его владелец взвыл белугой. Ну да, таким ударом можно и кость раздробить, что, кажется, мы сейчас и наблюдали.

– Там чисто. Пятый бдит. Матросики в машинном с вахтой сцепились, но уже все уладили. Потерь нет, раненых двое… здешний Дед Грубора какой-то свайкой по уху приласкал, да одного из матросов о паровой котел приложил, теперь у того ожог на полморды.

– Ясно. Остальные члены команды?

– Свободные от вахты – заперты в кубрике. Остальных повязали… Да, забыл сказать. Когда каюты наверху шерстили, мы с Пятым в капитанской берлоге какого-то странного типа повязали. Нездешнего.

– Понял. Посмотрим. – Я вздохнул и, оглядев свое бравое воинство, кивнул. – Ну что, контрольный забег по кораблю и идем отмываться, орлы?

– Так точно! – Эка они дружно-то рявкнули.

В общей сложности на захват судна нам потребовалось немногим больше получаса. Так что впереди было еще уйма времени. Но сначала…

– Грубор! – Помощника Белова я отыскал в кают-компании, где означенный верзила как раз пытался привести в порядок изрядно покрасневшее, кровоточащее ухо.

– Эхм, Виталий Родионович, чем могу? – С того момента, как он и его люди узрели итог нашей деятельности и смогли убедиться, что среди нас нет ни одного не то что раненого, но даже помятого, ушкуйники явно изменили свое мнение о «сухопутных вояках», полезших на абордаж. Приятно-о!

Так что теперь Грубор даже пытался проявить вежливость в разговоре… ну, по крайней мере, перестал цедить слова сквозь зубы и смотреть на нашу группу, как на щеглов неразумных. Впрочем, мне было на это плевать, а охранителям и подавно. Разве что Лейф был обрадован. Ну как же, за своего посчитали… Я не стал разочаровывать своего новика и объяснять ему, что до «своего» в среде подобных Грубору людей ему еще расти и расти, а пока он может рассчитывать разве что, на определение: «небезнадежен»… Хотя, может быть, я и придираюсь к парню. Но… имею право.

– Так это, Виталий Родионович, вы что хотели-то? – вывел меня из задумчивости Грубор.

– Обыск мы закончили, пора сигналить на «Варяг», пусть подходят.

– Сейчас пошлю Лешко. – Согласно кивнул ушкуйник, и, следуя его короткому жесту, один из матросов вмиг умчался на палубу.

– Нашли что-нибудь интересное? – поинтересовался Грубор, и остальные присутствовавшие здесь же матросы, жадно вытянули шеи.

– Немного. – Кивнул я. – Контрабандист, как мы и думали. Вот только груз у него уж очень… специфический.

– Какой? – не выдержал кто-то из ушкуйников.

– Странный, – тут же поправился я. – Тяжелые инженерные машины, вроде горных… и не только.

– Тю-ю. – Раздался разочарованный голос кого-то из матросов. И его можно понять. Такой товар в том же Бреге не скинешь. Уж больно нестандартный улов. Ну да ничего. Премия за контрабандиста тоже штука неплохая… а кроме того, меня больше, чем материальные ценности, заинтересовала добыча иного рода. Наниматель этого судна, которого охранители повязали в капитанской каюте. Вот это да, кадр интересный.

– «Варяг» подойдет минут через пять, – доложил вернувшийся с палубы матрос, и я, кивнув, направился к выходу. Уж очень мне не терпелось допросить человека, не пожалевшего сил и времени на слежку за «Варягом». Первый проводил меня до капитанской каюты, у которой он предусмотрительно выставил пост. По человеку снаружи и внутри.

Капитан, дородный дядька со шкиперской бородкой, белобрысый и жутко недовольный, сидел на привинченной к полу табуретке с закованными в наручники руками, а под левым глазом у него наливался сочный такой бланш.

– Буянил, – коротко ответил на мой немой вопрос Пятый.

– А, понятно. – Я хмыкнул и, повернувшись к капитану, покачал головой. – Что ж вы так, любезный? Видели же, что люди у нас резкие, зачем неприятности себе наживали?

– Я не понимайт ваши слова и требовать объяснить мне причины пиратского нападения на честный торговец, – процедил капитан.

– Ну, вы уж для начала определитесь, господин контрабандист. Либо вы не понимаете мою речь, либо требуете объяснений. – Я улыбнулся.

– Я не есть контрабандист! – Вскинулся капитан, но я остановил его.

– Капитан, не ершитесь. Ругаться и доказывать, что вы не верблюд, будете властям Борнхольма. Меня же куда больше интересует ваш хозяин. – Я шагнул в сторону и, открыв дверь в соседнюю каюту, не сдержал удивления, увидав пресловутого нанимателя. – Роман Георгиевич! Право, какая неожиданная встреча!

Глава 2 Как русичи к свеям ходили

Я не стал терять время и откладывать допрос возмущающегося «колобка» на потом. Да и не факт, что после сдачи контрабандиста властям на Борнхольме кто-то позволит мне побеседовать с этим шустрым дядечкой. А потому, когда в машинном подняли пар, мы с Романом Георгиевичем уже начали наш разговор. Точнее, я говорил, а мой собеседник упорно отмалчивался.

– Ну что же вы так, Роман Георгиевич! – Я покачал головой. – Неужто и впрямь не желаете поведать, за каким лядом отправились за нами следом?

– Я требую, чтобы вы покинули мой корабль, – с великой неохотой разомкнул губы мой визави и вновь умолк.

– Простите великодушно, но… увы, это не в моих силах. – Вздохнув, я кивнул на дверь. – Видите ли, ваш капитан оказался контрабандистом и, в соответствии с морским уставом, я, как лицо, находящееся на государевой службе, обязан приложить все силы, дабы нарушитель был препровожден в ближайший порт Свеаланда, Венда или Руси и помещен под арест. Желательно вместе с хозяином и экипажем… Так что вы говорили по поводу в а ш е г о корабля?

– Мра-азь. Ну какая же ты мразь. – Скривился «колобок». – И откуда только вылез, р-родственничек?

Не понял… Вот честно, не понял!

– Какой интересный поворот… – протянул я, старательно пытаясь удержать спокойную мину. – Вот не помню я, чтоб среди моей родни попадались подобные… экземпляры.

– Не прикидывайтесь идиотом, господин Старицкий! – «Колобок» дернул подбородком и, напоровшись на мой взгляд, вдруг заговорил быстро и сбивчиво. – Прижились под крылышком Гостомысловых и думаете, что служение роду, уничтожившему труды наших предков, поможет вернуть вам Зееланд? Смешно! Хольмград никогда не пойдет на это…

Ну да, каюсь, я немного помог моему собеседнику разговориться. Совсем чуть-чуть. Но одного маленького эмоционального пинка оказалось достаточно, чтобы и без того расшатанная нервная система «колобка» сорвала тормоза, и моего визави понесло по волнам истерики. Правда, больше никакой вменяемой информации выдавить из Романа Георгиевича так и не удалось, если не считать того, что «колобок» на полном серьезе принимает меня за потомка единственного выжившего сына князя Старицкого, убитого вместе со всей родней во время известной распри. Были, дескать, подозрения, что один из отпрысков взбунтовавшегося против Хольмграда князя предал родню и, переметнувшись на сторону противника, тем самым заслужил себе жизнь… На мой же законный вопрос, чьим потомком в этом случае числит себя сам Роман Георгиевич, если по его же словам остальные Старицкие были вырезаны под корень, «колобок» только зыркнул недобро и замолчал. На этот раз окончательно… Наверное, завод кончился… в смысле истерика.

Но тема меня заинтересовала, так что, по возвращении на «Варяг», я тут же занял телеграфный аппарат и, несмотря на ворчание капитана, не освободил этот шедевр инженерно-магической мысли до тех пор, пока не получил ответ на интересующий меня вопрос, пусть даже не из уст Романа Георгиевича, а… так сказать, с противоположной стороны. Вент Мирославич Толстоватый – адъютант нашего общего шефа, дежуривший этой ночью в присутствии, наверняка проклял своего неугомонного коллегу, что вместо сладкого сна по ночам предпочитает изучать историю… Но тем не менее, получивший от главы Особой канцелярии строжайший наказ содействовать в решении вопросов некоего Виталия Родионовича адъютант князя довольно споро нашел ответ, который так не хотел давать мой недавний собеседник.

Во время известной, хотя и необъявленной войны меж Старицкими и хольмградским государем, моих «родичей» вырезали подчистую… почти. Уцелела семья племянника тогдашнего князя Старицкого, находившаяся в тот момент в Керчи. Может быть, русский государь дотянулся бы и до этого осколка еще недавно богатейшего рода, но… не прошло и года с момента окончания резни во владениях опальных князей, как Керчь была захвачена Блистательной Портой. Через пару лет город отбили, но младшей, точнее к тому времени, единственной ветви Старицких в Керчи уже не было. Потом следы их пребывания обнаруживались то в Константинополе, то в Валахии и Чехии, пока в начале прошлого века не оказались потеряны окончательно.

Выходит, не совсем.

Сидя в своей каюте у рабочего стола, я перечитал короткое сообщение Толстоватого и спрятал его в саквояж, где с некоторых пор, помимо личного печатного набора, хранил и важную переписку.

Вот и еще один мотив нарисовался, но… Я хмыкнул. Конечно, история выходит в лучших традициях Дюма, вот только смущает меня одна вещь. На острове Роман Георгиевич показал себя весьма решительным и, чего греха таить, умным человеком. Стоило ему понять, что птичка упорхнула из клетки, как он тут же организовал зачистку хвостов. Кардинальную. Так что связать его с произошедшими событиями стало крайне затруднительно. Ну разве что он сам попадется в руки канцелярии, что, впрочем, и произошло, или нарисуется где-то Климин-младший, но… тут тоже есть сомнения. Если судить по действиям «колобка», ушкуй запутавшегося атамана вполне может покоиться на дне Варяжского моря, после «случайного» подрыва пороховых погребов. М-да.

И вдруг сей умудренный муж, вместо того чтобы воспользоваться своими связями и отправить следом за «Варягом» неприметного наблюдателя, сам грузится на корабль контрабандиста! и садится нам на хвост. Нелогично. Совсем нелогично получается.

– Что задумался, Витушка? – Лада положила руки мне на плечи.

– Замерзнешь, милая. – Увидев обнаженные руки жены, я оглянулся. Она даже не удосужилась накинуть халат поверх ночной рубашки. Нахмурившись, я извернулся и, притянув Ладу, усадил ее к себе на колени. Она еще и босиком! С ума сошла.

Кое-как скинув с себя пиджак, закутал в него жену.

– Хорошо. – Лада покрутилась, устраиваясь поудобнее в моих объятиях, и испытующе взглянула мне в глаза. Ну да, типа: «я все еще жду ответа». Хм, и ведь теперь не отвертеться, лиса заняла самую что ни на есть выгодную позицию… – Ви-ит?

– Да, лада моя?

– Что там такого произошло на этом корабле, что ты то от телеграфа не отходишь, то задумываешься так, что забываешь про сон… и ждущую тебя в спальне жену?

– Хм. – Я помялся, но… все-таки две головы лучше, чем одна, правда? – Хорошо. Вот ответь на вопрос, любезная моя женушка. Есть довольно умный и решительный человек, который вдруг делает феерическую глупость. Да такую, что та легко может стоить ему не только спокойствия, но и самой жизни. Что может быть тому причиной?

– О… – Лада задумалась, но уже через минуту тряхнула головой. – Ну, если тебя интересует мнение глупой женщины…

– Не прибедняйся. – Фыркнул я, дернув Ладу за прядку волос, выбившихся из-под сетки. – Называть глупой женщину, сумевшую заслужить уважение «рыцаря» маркизы Штауфен, значит, по меньшей мере недооценивать ее, поскольку наш добрейший Оттон Магнусович уважает в людях именно ум и храбрость.

– Ой, а ты не ревнуешь ли меня к этому усатому таракану, муж мой? – Хитро прищурилась Лада.

– Не уклоняйся от темы, пожалуйста. – Вздохнул я. В самом деле, ну не признаваться же, что после тех дифирамбов, что при последней встрече напел Бисмарк о Ладе, я и в самом деле стал несколько пристальнее следить за его перемещениями по салону «Варяга» и как можно незаметнее старался оградить его от общения с моей женой. Хм…

– Хорошо-хорошо. – Лада кивнула с самым честным видом. Ну да, кто бы сомневался, что она догадается. Эх, не быть мне секретным агентом.

– Лада…

– Все-все. Отвечаю. Как тебе такая идея: умный и решительный человек способен на большую глупость из любви.

– Чисто женский взгляд на вещи. – Я не удержался от улыбки, и тут же заработал шутливый, но чувствительный удар крепкого кулачка по ребрам.

– Ты будешь дальше слушать, или… – Нахмурилась Лада.

– Слушаю, милая, слушаю.

– Итак. Вариант второй. Он сошел с ума. – Заметив мою приподнятую бровь, жена только пожала плечами. – А что? Душевнобольного порой очень сложно отличить от здорового человека. Это мне Заряна Святославна как-то сказывала.

– Те же яйца, вид сбоку. – Вздохнув, пробормотал я тихонько, но Лада все равно услышала.

– Что ты имеешь в виду? – Прищурилась она, внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Только то, что любовь тоже есть форма умопомешательства, – ответил я.

– Во-от как? – протянула жена. – Значит, ты тоже сошел с ума?

– А я этого и не отрицал. Нормальный человек просто не может быть так счастлив. – Для верности я даже кивнул, и лицо Лады приняло умиротворенное выражение. Фух. Пронесло. А ведь мог бы еще раз схлопотать по ребрам. В лучшем случае. А в худшем… до конца круиза мог оказаться отлучен от тела. Воистину язык мой, враг мой.

– Ладно. Раз душевные болезни тебя не устраивают, тогда другой вариант. – На этот раз Лада вернулась к теме обсуждения без напоминаний. – У этого человека могло не оказаться времени на обдумывание ситуации, и он вынужден был действовать быстро. Или его просто торопили.

– Кто?

– Не знаю. Дела, родня… всяко бывает. – Пожала плечами Лада.

– Знаешь, последние предположения мне кажутся куда ближе к реальному положению дел, – задумчиво протянул я, прикидывая так и эдак предложенные варианты. Но тут жена поежилась, и я спохватился.

– Так, милая. Вижу, ты окончательно замерзла. Идем в постель. – Я глянул в иллюминатор и понял, что поспать мне сегодня так и не удастся. Небо над горизонтом уже наливалось светом, предвещая новый день и заботы.

Лада попыталась было встать, но я ее удержал и, подняв на руки, отнес в постель. Накрыв жену теплым одеялом, я удрученно вздохнул. Эх, сейчас бы улечься рядом, но нет же. Борнхольм всего в часе хода от нас. А там возня с контрабандистом, разборки с портовыми властями и бюрократией шведской пограничной стражи. От мысли о последней мое настроение, и без того не особо радужное, и вовсе ушло в минус. А причина была в том, что наш бравый капитан немало рассказал мне о нравах свейских погранцов, пока я ждал телеграмму Толстоватого, и надо сказать, что «бумажные крысы» было наиболее мягким эпитетом, что употреблял Белов-старший в отношении господ пограничников. Ну а поскольку не доверять в этом вопросе мнению старого морского волка, исходившего Варяжское море вдоль и поперек, было бы глупо, становится понятным и мой минорный настрой.

Лада явно поняла мои метания, потому как, взглянув на занимающуюся за стеклом зарю, вздохнула.

– Иди, и учти. После обеда я буду чувствовать себя нехорошо, так что сразу уйду в каюту. Ты же не оставишь болезную жену в одиночестве, не так ли? – Лада улыбнулась и, погладив меня по щеке, той же рукой мягко толкнула в плечо. – Иди. Пока я не передумала.

Вот так, всего пара слов, и я чувствую себя всесильным. Может, действительно сошел с ума, а?

Швартовка двух кораблей в порту оказалась нелегким делом. И проблема была вовсе не в каких-то сложностях фарватера или еще какой лоцманской закавыке, нет. Просто, не доверяя команде контрабандиста, Белову-старшему пришлось отослать на захваченную яхту призовую партию, тем самым уменьшив и без того невеликое число матросов на «Варяге». В общем, нашим мореманам пришлось изрядно повозиться, чтобы оба корабля без эксцессов заняли свои места у стенки.

А потом был ад. Правда, приближение его я почувствовал заранее… увидев злую ухмылку, появившуюся на лице нашего капитана при виде взбирающихся по сходням представителей порта. И той пары минут, что они потратили на дорогу к мостику, мне даже хватило, чтобы успеть хоть как-то подготовиться к обещанным тестем бюрократическим баталиям.

Честно, я был готов ко всему. К долгим объяснениям и не менее затянутым, нудным переговорам с союзниками, даже к тому, что придется тратить нервы и время на доказывание законности ареста контрабандиста, а может даже и собственной принадлежности к Особой канцелярии. Но жизнь и здесь подкинула сюрприз. И хотя догадаться о нем было несложно, я по какой-то причине, начисто упустил этот момент, за что и поплатился, едва единственный из гостей, наряженный в отличие от двух своих сопровождающих в штатское, открыл рот и вывалил на нас с тестем свое приветствие.

На шведском. Угу. А чего еще можно было ожидать от представителя властей шведского порта, расположенного в шведском городе, на шведском же острове?

И все бы ничего, если бы не один маленький факт… я не знаю шведского! А гости, по понятным причинам, не ведают английского. И как мы общаться будем? На фарси?

В общем, начало беседы с гостями у меня не задалось… но еще больше не повезло нашему капитану, когда он понял, что ему придется не только объясняться с пограничниками, но и поработать толмачом. Физиономия Бажена Рагнаровича разом потеряла свою злую ухмылку, и тесть тихо вздохнул.

– Виталий, неужто вы и вправду северных наречий, ни свейского, ни датского не ведаете? – поинтересовался у меня тесть, когда я старательно повторил за ним слова приветствия.

– Хм. А вы, Бажен Рагнарович, все языки знаете? – Пожал я плечами.

– Дела-а. А ведь ныне в Варяжском море только по-русски да по-северному говорят. Да и далее, вплоть до Внутреннего моря, в основном на датском и галлийском общаются… даже турки. Так что без северного наречия, хоть одного, нам, морякам, никуда. Ох. Ну и задал ты мне задачку, зятек. – Белов попытался изобразить кряхтящего деда, но тут же прекратил спектакль, едва услышав речь наряженного в штатское платье гостя. Высокий, широкоплечий дядька, русоволосый, сероглазый… его можно было бы назвать настоящим викингом, если б не огромная «трудовая мозоль», туго обтянутая дорогой тканью костюма-тройки с блестящими, кажется, от напряжения, золотыми пуговицами. А уж массивная золотая цепочка карманных часов и вовсе натянулась так, что того и гляди лопнет. Гость окинул взглядом рубку и, одним жестом отправив сопровождающих его обмундированных наружу, аккуратно положил огромную кожаную папку на край навигацкого стола, после чего заговорил.

– Помощник капитана порта интересуется, по какому праву мы задержали честного купца и почему он не должен немедленно арестовать нас как пиратов. – Переведя текст гостя, Белов нахмурился, но тут же скрыл лицо за клубами дыма из неизменной трубки, которой он обиженно запыхтел.

– Бажен Рагнарович, будьте любезны, передайте нашему гостю, что приличные люди при первой встрече представляются. Это называется вежливостью. – Клянусь, этот гигант все прекрасно понял и без перевода. Вон как глазками сверкнул. А арестовать он нас не может, депеша о задержании контрабандиста ушла в порт едва ли не сразу после захвата. Так что сначала будет долгое разбирательство… Ну, относительно долгое. Вспоминая, как в некоторых портах неделями мурыжили наших моряков-рыбаков на «том свете» после ареста ни за что ни про что, мне остается только порадоваться, что здесь до подобных мер давления еще не додумались. Да и наша принадлежность к канцелярии тоже должна внести свою лепту. Так что за день должны управиться. Мне вот только одно интересно, а с чего это сей господин так взъелся на наш мирный корабль? Так сильно не любит «гэбню» или питает слабость к датским контрабандистам? Ну, ведь правда интересно. Впрочем, мои подозрения развеял наш капитан. Переводя речь представляющегося Бьорна Орсона, он, походя, добавил от себя, чтоб я не лез на рожон.

– То у них в обычае. Все портовые такие, когда что-то не по их разумению выходит. Ничего, поворчит-поворчит, а работать все одно будем. Деваться-то ему некуда.

Дальнейшая возня с кипами документов на двух языках, опросы и беседы с местными пограничниками и таможенниками показала, что действительно, несмотря на первоначальную показную враждебность, шведы все-таки настроены на мирный лад. Другое дело, что спустя шесть часов меня так достала дотошность и въедливость хозяев Борнхольма, что я сам был готов начать искать на «Варяге» какую-нибудь, хоть самую завалящую пушку, мечтая разнести к чертям собачьим гордо возвышающееся посреди порта, вычурное здание управления, где размещались не только портовые власти, но и погранцы с таможенниками.

– Неужто все это обязательно? – Вздохнул я, откидываясь на спинку стула и обводя взглядом заваленный бумагами стол и саму кают-компанию. Сидевший напротив меня Бьорн Орсон неожиданно усмехнулся и, отложив в сторону один из листов, исписанных его помощником, вдруг проговорил на почти чистом русском:

– К сожалению, да. Я вас отлично понимать, герр Старицки, но… правила есть правила, я не сметь их нарушать. Хотя иногда… да, иногда очен хочется.

– Я так понимаю, что ваше незнание русского языка тоже относится к одному из этих правил. – Вспомнив свое ворчание на Орсона, я еле подавил первый порыв выругаться. Вот уж не думал, что сей господин так легко признается в знании русского. По моим-то расчетам он должен был наливаться злостью, выслушивая мои тихие и «добрые» слова в свой адрес, и покинуть «Варяг» в состоянии закипающего чайника. А он… эх, такую шутку запорол. Жаль.

– Верно, герр Старицки. – Кивнул Бьорн, сладко потягиваясь. – На службе его величества короля Конрада должно говорить исключительно на свеоне… простите, свейском языке.

– Тогда… наша работа закончена, раз вы перешли на русский? – уточнил я.

– Именно. Всье документ заполнен, ваше право на захват контрабандиста подтверждьено, а у меня вот уже полчаса как закончилос рабочее время.

Вот так обязательность. Я вздохнул.

– Что ж. Тогда, может, составите нам компанию за обедом? Поверьте, наш кок стоит того.

– Хм. С удовольствием, герр Старицки. С удовольствием. – Растянул губы в улыбке Бьорн Орсон, демонстративно оглядывая собственный живот. Зацепил меня этот швед, ой как зацепил. А уж его оригинальные представления о работе и своих обязанностях… М-да. Занятный персонаж.

Когда наша компания собралась за обедом, я представил гостя и заодно, чтобы избавиться от натянутости за столом, как это было, когда к нам только-только присоединился Попандопуло, рассказал о своем провале в деле доведения до ярости представителя борнхольмской администрации, и о том, как легко он обернул эту шутку против меня самого. Байка имела успех, так что не прошло и минуты, как в салоне воцарилась вполне дружественная атмосфера. Бьорн оказался компанейским человеком. И куда только подевалась его чопорность? Наверное, закончилась вместе с рабочим временем.

– А что, господин Орсон, частенько здесь контрабандисты встречаются? – задал вопрос тесть, когда обед был почти закончен, и блюда сменились чаем и кофе, кому что больше по нраву. Бьорн, например, не отказался от черного напитка, изрядно сдобренного толикой алкоголя… эрийской виской по-здешнему, а по-моему, так обычным односолодовым вискарем.

– Здесь? Во внутренньем море союза? – Кажется, только вежливость удержала Орсона от фырканья. – Если верит архиву, то уж лет десят здьес не видели этаких… как правилно? Ухарей? А вот на прежньем моем местье службы… там, да. Месяц не проходил, чтоб катера одного-другого контрабандиста в порт нье… нье привести, да, было дело. Но Западная марка, вообче, мьесто живое. Тут и даны с нордами под боком, тут и контрабанда в Райх идьет… а то и далее. И вед не перекрыт ее. Расстояния нье болшие, но чуть ходу дат и уже на территории Нордвик Дан, и ищи этих контрабандистов по островкам, пока на нордвик патроль не напороться. А тье и рады. Да…

– И что везут? – поинтересовался Грац, раскуривая сигариллу.

– Так вы же и сами видьели. – Пожал плечами Бьорн. – То же самое, что и у вашего приза в трюмах. Оптика, тельефонные провода и станции, счьетные машины… точная меканика, так. Хотья, коньешно, раньше горных машин я здьес не встрьечал, как и стереотруб, да.

Счетные машины… ага, посмотрел я на эти механические калькуляторы… Тяжелая штука. Помнится, у родителей дома было что-то похожее… батя тот арифмометр почему-то Железным Феликсом называл. Хм. А вообще, интересный набор контрабанды… Одни охотничьи прицелы, как их здесь называют, чего стоят? А ведь помимо них, на яхте имелась и оптика посерьезнее. Конечно, не морские дальномеры, но мощные полевые бинокли и стереотрубы, штука не для обычной охоты. Уж стеротрубы-то точно! Правда, как это сочетается с горными машинами… не представляю.

Но вот кофе и чай выпиты, и наш гость засобирался восвояси.

Уже стоя у сходней, Орсон вздохнул и, разведя руками, повернулся ко мне.

– Виталий Родионович, прошу вас завтра зайти в таможенный пост… Нужно будет ваше присутствие для подсчета стоимости приза, – проговорил Бьорн. И я кивнул, хотя…

Попрощавшись с Орсоном, я несколько минут смотрел вслед его кряжистой фигуре, не понимая, что именно меня так тревожит, но, в конце концов, плюнул на это безнадежное дело и, развернувшись, потопал обратно в салон, где моя жена уже готовилась к тактическому отступлению в каюту.

К черту все! Наконец я могу присоединиться к Ладе и… выспаться. А с трофеями и прочими непонятками разберемся завтра.

Глава 3 Один раз – случайность, два раза – совпадение, три – закономерность

Ха, я понял, что именно так смутило меня во вчерашнем предложении Орсона заглянуть на таможенный пост для подсчета стоимости приза. Договоренность с Телепневым. То самое соглашение о трофеях, которое мы заключили с ним после поимки Буса. Я не могу претендовать на приз… И это плохо. Хотя-я… Я перевел взгляд на стоящего у открытого иллюминатора, дымящего, словно паровоз, тестя и ухмыльнулся. Неужто он не поделится с родственником прибылью от нечаянного ушкуйного промысла, а? Не верю, его же Лада тогда живьем сжует… уж чего-чего, а профессия штатной совести семьи Беловых у моей женушки отточена будьте-нате. А уж после того, как она стала замужней дамой, для нее даже отцовский авторитет утерял свою непререкаемость, так что в некоторых делах и вопросах она теперь строит батюшку не хуже, чем тот своих матросов. А Бажен пыхтит, удивляется, но… не спорит. Решено, вот пусть Лада и возглавит переговоры с тестем на предмет честного дележа «апельсина». Заодно, немного развеется, а там и вновь накатившая на нее странная хандра отступит. Да и Лейфу, глядишь, доля малая обломится, как новику в походе… тоже неплохо. А то он покамест у меня ни рубля не заработал по-ушкуйному.

С этой мыслью, я оставил тестя любоваться видом на утренний порт, а сам отправился к жене, договариваться о помощи. Шучу, конечно. На самом-то деле, я ни на секунду не сомневался, что Белов-старший, приняв на себя «вину» за атаку контрабандиста, поделится с нами трофеями. Но вот уговорить его признать приз своим, это будет та еще задачка. Мало того, что несмотря на всю свою кажущуюся ушлость, тесть, мужик честный, так ведь он еще и бюрократию ненавидит, не меньше чем я, а бумагомарания, при оформлении трофеев, будет ничуть не меньше, чем при вчерашней передаче контрабандистов портовым властям.

– И что ты себе голову ломаешь? – Пожала плечами Лада, когда я высказал ей свои опасения по поводу возможного отказа тестя в помощи. – Всего-то надо, поговорить с командой, объяснить им, что если трофеи будут записаны на тебя, то они, тотчас по возвращении в Хольмград, окажутся в государевой казне, и все.

И это правильно, но… Для начала нужно заключить ряд на ушкуйный промысел. А что? Да, «Варяг» не относится к иррегулярному флоту Руси, но его команда и капитан, насколько мне известно, самые натуральные ушкуйники, и какая разница, на каком корабле они каперствуют? Системы регистрации каперских судов, насколько мне известно, здесь нет. Лишь бы корабль был легальным и имел порт приписки. В остальном же хоть на джонке в бой иди… не то что на прогулочной яхте.

Объяснение с командой вышло довольно скорым. Ушлые морячки мигом «просекли тему» и дружно поддержали идею заключения ушкуйного ряда, так сказать, «задним числом». Осталась самая малость – уболтать тестя. Хотя… прикинув состав делегации, направляющейся к капитану, я несколько расслабился. Мало того что компанию мне составил его помощник Грубор, так и Лада решила вставить свои пять копеек. Додавим!

– И не уговаривай, Виталий! – Как всегда, находясь в нервном состоянии, Бажен Рагнарович отчаянно путал обращения, называя меня то на «вы», то на «ты». – В конце концов, это просто незаконно!

Вот тут отвисла челюсть у Грубора.

– Ата… хм, капи… да к дьяволу! Атаман, ты в своем уме? – пробасил его помощник, справившись, наконец, с собственным удивлением. – О какой-такой законности ты твердишь? Или забыл, как мы к голштинцам в гости ходили под кряканье локтевцев?! Когда по возвращении на Руян пришлось по запасным норам прятаться, чтоб под руку адмиральских комендантов не попасть? А? Сколько тебе его светлость сроку обещал, не припомнишь?

– То было по покону, – нахмурившись, процедил Белов, чуть не перекусив пополам свою любимую трубку.

– А здесь? – уже в голос взревел Грубор. – Как мы этого дана брали, не по покону, что ли? Вот зять твой, хоть и не из природных ушкуйников, а о доле призовой для ватаги, заботится не хуже иных атаманов, так что ж ты носом-то крутишь, пень соленый?!

– Грубор, ты никак палубу с кабаком попутал? – прищурился тесть, в момент понизив голос до угрожающих интонаций. Но тут в разговор вступила Лада. Подлезла под руку отца, глазками похлопала, что-то мурлыкнула, и морской волк словно сдулся. И куда только вся его ярость разом делась? Покрутил головой, глянул в мою сторону, да и рукой махнул.

– Где там ряд этот, давайте сюда. – Вздохнул Белов-старший.

Сделали. Теперь кто бы что ни сказал, а по документам выходит, что отряд Особой Государевой канцелярии нанял ушкуйную команду для пущей безопасности в походе и, по обычаю, определил им долю в добыче, хотя боевых действий не предвидится и поход этот насквозь мирный. Ага. Ну, совсем мирный, да…

Правда, в отношении моей доли… то есть куска причитающегося той части абордажной команды, что не относится к экипажу «Варяга», пришлось немного поломать голову, поскольку тесть наотрез отказался брать себе столь большую долю, чтобы из нее можно было выделить нашу «канцелярскую» часть. В результате выход предложил Грубор. По количеству абордажников экипаж и пассажиры выставили одинаковое количество людей, так что ушкуйники просто отдадут им по половине своей доли. Ну а тесть поделится своей добычей со мной. Только втихую, а то, дескать, руянское обчество не поймет такой щедрости в отношении государевых людей. Ха, да мы заинтересованы в молчании ничуть не меньше. После эпопеи с Бусом Телепнев не постеснялся довести до всей канцелярии сведения о запрете на трофеи. Так что охранители будут молчать о доставшейся на их долю денежке, как рыбы… на льду.

Разговор на таможенном посту не затянулся надолго. Вопреки ожиданиям тестя, Орсон оформил необходимые документы просто-таки в рекордные сроки. Так что, не прошло и часа, как Бажен Рагнарович положил в свой бювар вексель свейского казначейства на весьма кругленькую сумму. Ха, можно сказать, что затраты на этот круиз и содержание «Варяга» на ближайшие лет пять я уже отбил! Замечательно!

В принципе, можно было бы отправляться в путь, но… мне еще нужно было убедиться, что дело Романа Георгиевича не останется без надлежащего контроля.

– Виталий Родионыч! – Я уже было уселся в ландо, когда показавшийся на углу залитой солнечным светом улицы Бережной махнул мне рукой.

– Тихомир Храбрович, а ты здесь какими судьбами? – удивился я, притормозив извозчика. Старый бретер вскочил на подножку, и легкий экипаж, жалобно скрипнув, ощутимо качнулся, принимая на себя вес фехтовальщика.

– Да вот, решил прогуляться по твердой земле, пока опять в море не ушли… – Бережной бросил короткий взгляд на спину извозчика…

– Что ж, дело хорошее. – Кивнул я, поняв, что Тишила не собирается говорить при посторонних, и обратился к «водителю кобылы»: – К ближайшему ресторану… поприличнее.

– Доставим, вашество, – тут же откликнулся извозчик. Хлопнул вожжами по спинам двух индифферентных лошадок, и те, потянув за собой наш экипаж, лениво потрусили вверх по довольно узкой улице, сплошь застроенной зданиями из красного кирпича. Кстати, это самое «вашество» извозчик умудрился произнести почти без акцента.

Пока мы в молчании добирались до ресторана, Бережной чуть не извелся. Видно, новости уж слишком жгли ему язык. Но ничего, дотерпел…и. А что, я тоже чуть не сдох по дороге… от любопытства.

Пока я расплачивался с извозчиком, Тишила успел миновать двери ресторации и затребовать кабинет. Но тут я его притормозил.

– Лучше стол, где-нибудь в уголке основного зала. Все видно, всех видно… – как бы задумчиво протянул я, и Бережной согласно кивнул. Действительно, кто его знает, насколько хороша звукоизоляция у этих самых кабинетов? А столик в углу гарантирует, что никто не подберется незамеченным, чтобы удовлетворить нечаянное любопытство и послушать о чем толкуют залетные гости с Хольмграда. Не знаю уж, зачем Тихомиру потребовалось разводить здесь тайны, но если человеку приспичило, то… почему бы не уважить такой пустяковый каприз?

– Следуйте за мной. – Местный мэтр принял к сведению наши пожелания и медленно и важно пошагал куда-то вглубь зала, богато отделанного деревом. Нет, ничего сверхдорогого, но… учитывая отношение местных жителей к невеликим островным рощам, подобная обстановка здесь может считаться даже шикарной.

– Итак. – Дождавшись, пока официант в белоснежной куртке расставит на столе наш заказ и уйдет, я заинтересовано кивнул Тихомиру. А тот, в ответ, только еле слышно хмыкнул, окинул взглядом сервировку и, наполнив рюмку холодной водкой, не чинясь, опрокинул ее в рот. Подцепил с тарелки ломтик ветчины, с явным удовольствием втянул носом ее тонкий аромат и отправил закуску следом за беленькой. Время тянет, бретер. Ну-ну.

Посмотрев, как довольный Бережной аккуратно вытирает усы, я не удержался и последовал его примеру, разве что, вместо ветчины, на закуску пошла вроде бы обычная, но фантастически нежная копченая скумбрия… Вот интересно, Тихомир вообще-то говорить собирается, или он просто решил таким образом развести меня на халявный обед?!

– Они здесь. – Очевидно что-то поняв по моему взгляду, отстраненно проговорил Бережной, одновременно присматриваясь к местному деликатесу под названием «Солнце над Гудьемом». Видно, изыск островной кухни не пришелся Тихомиру по вкусу, и он отложил ополовиненный бутерброд на свою тарелку. Скривился. – Хорошую закусь испоганили. Неужто нельзя было просто селедку лучком присыпать? Всяко вкуснее было бы.

– Тихомир Храбрович… я тебя внимательно слушаю. – Пришлось выдергивать собеседника из омута дурных мыслей.

– Так я уж все сказал. – Недоуменно пожал плечами мой визави.

– А поподробней? – Вздохнул я. – Кто «они», где «здесь», и почему этого нельзя было сообщить в менее приватной обстановке?

Бережной аккуратно вернул поднятую им крышку блюда на место и только после этого принялся отвечать.

– Извини, Виталий Родионыч. – Развел руками Тишила и пояснил: – «Лазарей» наших давешних встретил, и тоже в порту. Поначалу даже подумал, не померещилось ли мне… да вроде вчера особо на горькую-то не налегал, ну а когда один из этих «воскресших» с каким-то пьяным матросом сцепился, убедился, что то совсем не морок. У видений юшка с носу не капает.

– Та-ак. И куда они делись, Тихомир Храбрович? Неужто, не присмотрел?

– Да куда они могли деться? – Пожал плечами Бережной. – Понабежала портовая полиция, да и повязала всю компанию.

– Так это же замечательно. – Я улыбнулся, к удивлению не понявшего такой реакции Тишилы. – А что, Тихомир Храбрович, не прогуляться ли нам до портового полицейского управления? Поинтересуемся, что за «привидения» за нашим «Варягом» хвостиком бегают, а?

– Хм. В случайность, стало быть, не веришь, Виталий Родионыч? – медленно проговорил мой собеседник.

– Ну почему же? Вот заодно и проверим, что здесь: случайность, совпадение или закономерность…

– И то верно. – Бережной кивнул и вновь взялся за крышку супницы. Ну да, война войной, а обед по расписанию. Тем более если на обед подают такого каплуна… Нет, вот точно, Бережной – халявщик, самый натуральный!

Идея, конечно, хороша. Вот только я не подумал об одной вещи. Если на Руяне я мог бы просто продемонстрировать канцелярский «глаз», чтобы получить нужную мне информацию в любом учреждении, то на Борнхольме, принадлежащем Свеаланду, такой возможности у меня нет… Какое дело свейским бюрократам до заштатного коллеги из Руси?

Но попробовать надо… И мы, пообедав, выдвинулись в порт.

Как и следовало ожидать, в полицейском управлении нас встретили… да никак не встретили. Пустой холл да одинокий дедок в потертом мундире, притулившийся за маленьким столиком в углу. Естественно, первой проблемой стало мое полное незнание свеона, так что пришлось многоопытному Тишиле брать на себя всю тяжесть переговоров с дряхлым представителем борнхольмской полиции. И вот тут нашла коса на камень. Нет, поначалу дедок кивал и даже благожелательно улыбался. Затем нахмурился и вызвал по телефону начальство, оказавшееся его полной противоположностью. Молодой офицер в новенькой отутюженной форме, появившийся в холле спустя несколько минут, был изначально хмур и неприветлив. И беседа «высоких договаривающихся сторон» началась заново. Естественно, снова через Тишилу.

– Извините, господин Старицкий, но я не могу предоставить вам эти сведения, – бубнил Бережной, переводя резкий говор лейтенанта. – Честь имею.

Сказал, развернулся и ушел. М-да, переговоры выдались недолгими. Я переглянулся с Тишилой.

– Ну что ж. Не пускают в парадное, пойдем через черный ход, так, Тихомир Храбрович? – поинтересовался я у спутника, едва мы покинули здание портовой полиции.

– Это как? – заинтересовался Бережной.

– Ну, будем надеяться, что господин Орсон окажется более благожелательно настроен в отношении нашей экспедиции, нежели этот полицейский фертик. – Я щелкнул было портсигаром, но, опомнившись, вернул его во внутренний карман пиджака. Не принято здесь дымить на улице. Уж если хочешь потравить легкие, будь добр, устройся в собственной гостиной или курительной, или на худой конец в ближайшем кафе или ресторации, и дыми, сколько хочешь. А вот на улице… моветон, господа, такого себе даже завсегдатаи плотненских кабаков[22] не позволяют. А уж они-то и вовсе босяки из босяков.

– Уверен, Виталий Родионыч?

– Надеюсь, Тихомир Храбрович, надеюсь. Но, думаю, для верности, стоит подождать, пока у нашего знакомца закончится рабочий день и он вспомнит русскую речь.

Бережной в ответ гулко хохотнул. Историю моего знакомства с Орсоном, он знал не хуже прочих. Отсмеявшись, Тишила высвистал извозчика, и мы, устроившись в ландо, отправились к стоянке «Варяга», поскольку бить ноги пешком по огромному порту, то и дело уворачиваясь от разнообразных грузов, и плутать среди лабиринтов тюков и ящиков, совсем не хотелось. Проще взять экипаж и объехать портовую зону вокруг.

Как оказалось, мои опасения, касающиеся избирательной памяти господина помощника капитана порта на языки, были беспочвенными. Сегодня господин Орсон должен был править вахту в портовом управлении в ночь, что, естественно, не добавляло ему добродушия, но даже дурное расположение духа не помешало ему заглянуть на «Варяг» перед заступлением на пост. Очевидно, талант Лейфа-повара нашел себе еще одного поклонника, что, право же, неудивительно.

– Герр Старицки, объяснитье мнье, зачьем вам это понадобилос? – выслушав мою просьбу, проговорил помощник капитана порта и недовольно поморщился.

– Видите ли, господин Орсон, я очень не люблю неясности, а этих людишек наш Тихомир Храбрович еще на Руяне заприметил да узнал. Учитывая историю, что поведал мне господин Бережной как о них самих, так и об их «подвигах», я счел необходимым присмотреться к нашим случайным попутчикам.

– Вот как? – Бьорн задумчиво погладил подбородок. – И что же за истории рассказал ваш друг?

– Некрасивые истории, господин Орсон. Очень некрасивые, большего, уж извините, сказать не могу, ибо права такого не имею. А люди те тати и душегубцы. Вот и волнуюсь я, с чего бы нашим дорожкам с ними пересекаться… А ну как они за старое принялись, да к «Варягу» присматриваются?

– То ясно. – Кивнул Бьорн. Ему явно не понравилось, что я не собираюсь распространяться об истории «лазарей» и не желаю рассказывать, откуда их знает Бережной, но вот беспокойство мое Орсон понял. – Вот только одного не пойму, герр Старицки, чем вам лицезрьение этих… татьей, да? Чем оно вам поможет?

– А я их образы сниму да всем членам нашей экспедиции продемонстрирую, чтоб запомнили, да береглись, коли кого похожего увидят, – ответил я.

– Хм. – Орсон на миг задумался, покрутил в ладонях толстопузый бокал для коньяка и, вздохнув, решительно кивнул. – Гут. Хорошо, Виталий Родионович, я понимаю ваше беспокойство и… постараться вам помочь. А сейчас… будтье любезен, одьелите еще толикой этого чудного напитка!

Вечер в салоне «Варяга» прошел уже вполне привычно. Наши высоколобые энтузиасты, отыскав себе очередную головоломку, наполнили помещение гулом спора, Бережной и Грац устроились в креслах в углу, прихватив с собой, для душевности беседы, бутылку так понравившегося Орсону коньяка, Лейф сосредоточенно внимал отцу, а Лада молча устроилась рядом со мной на диване, положив голову мне на плечо. И было что-то уютное и домашнее в воцарившейся в салоне яхты обстановке.

Но как бы ни был приятен и долог вечер, он закончился. Солидные, сияющие надраенной медью часы отбили полночь, и народ потихоньку потянулся к каютам. Разве что Меклен Францевич решил выделиться и вышел через распахнутые стеклянные двери на кормовой балкон яхты… подымить на свежем воздухе перед сном.

Сумрачная, но романтичная немецкая душа нашего «штатного патологоанатома» порой нуждается в лицезрении бескрайнего ночного неба и молчаливом диалоге с подмигивающими звездами. Сам он, разумеется, ни за что в этом не признается, ну да его никто и не заставляет, не так ли?

Утро. Нет, на самом деле, ночь еще не закончилась, более того, часы еще даже не пробили четырех часов, а я уже вынужден был выбраться из-под теплого одеяла. И все из-за того, что пять минут назад на борт «Варяга» буквально взлетел запыхавшийся посыльный и, мешая русские и свейские слова, объяснив вахтенному, что его прислал помощник капитана порта с запиской для владельца яхты, протянул матросу огромный журнал.

Лешко, за очередной какой-то влет оставленный вахтенным на «собаке», расписался в гроссбухе посыльного и тут же отправился будить адресата. Скажу честно, просыпаться в четвертом часу ночи для меня удовольствие невеликое, хотя на «том свете» не такое уж редкое, но вот… расслабился я здесь, что ли?

В общем, прошло добрых десять минут, прежде чем до меня полностью дошел смысл записки, переданной Бьорном Орсоном ни свет ни заря. Хорошо еще, портовый чиновник не пошел на крайность и не стал писать свое послание на свеоне. Будить Ладу, ради прочтения его эпистола, я бы точно не стал.

Окончательно проснувшись и разобравшись в завитушках стремительного почерка Орсона, я тяжко вздохнул и принялся одеваться. Утро все-таки началось, и оно… отвратительно.

– Ты куда, Витушка? – Сонный голос Лады остановил меня уже на пороге.

– Дела, милая. Дела. – Я обернулся и извинительно пожал плечами. – Наш новый знакомый прислал записку, зачем-то я ему понадобился.

– Но ведь еще даже не рассвело? – бросив взгляд на иллюминатор, проговорила Лада.

– Знаю. Как ты помнишь, у господина Орсона сегодня ночная вахта. Не знаю, что там произошло, но очевидно, что-то важное. Иначе бы Бьорн не стал тревожить нас столь рано.

– Ладно, иди, только… – Лада на миг замялась, и я, понимающе кивнув, на миг распахнул полу пиджака, так что стала заметна сбруя «барринса».

– Я обязательно предупрежу охранителей. Более того, я собираюсь пригласить с собой Тишилу.

– Мальчишка. – Вздохнула она. – Ладно, можешь идти, но обещай мне…

– Я буду предельно осторожен, милая, – заверил я Ладу и уже собрался было шагнуть за порог.

– Хм. Ты ничего не забыл, любимый? – Тон супруги стал почти угрожающим, и я, демонстративно хлопнув себя по лбу, подошел к изголовью кровати и склонился над ней. Руки жены обвились вокруг моей шеи. Спустя минуту Лада оттолкнула меня от себя и, облизнув припухшие губы, тихо вздохнула. – Вот теперь иди. Слышишь? Уходи немедленно, а то я за себя не ручаюсь.

– Уже ушел, – хрипло ответил я и действительно постарался как можно скорее убраться из комнаты. Потому как еще полминуты пребывания рядом с Ладой, и в нашей каюте не найдется ни одного контролирующего себя человека. М-да.

На ходу поправляя костюм, я дошел до каюты Бережного. Постучал.

– Тихомир Храбрович, поднимайся. Нас ждут в портовом управлении, – проговорил я, едва заспанный Бережной отворил дверь.

Тишила кивнул и, посторонившись, пропустил меня в свою берлогу. А сам, не теряя времени, прихватил с вешалки одежду и отправился в ванную комнату.

– Что так срочно, Виталий Родионыч? – спросил Бережной, заглушая голосом шум текущей воды.

– Орсон прислал записку с мальчишкой-посыльным. Торопил, – коротко ответил я, рассматривая развешанную по переборкам коллекцию белого оружия Тишилы.

– Ясно. – Шум воды стих, и Бережной вышел из ванной уже одетым и даже чисто выбритым. На автомате я провел рукой по собственной щеке. И этот жест не укрылся от Тишилы.

– То не сложно, Виталий Родионыч. Заговор-то простенький. – Понимающе хмыкнул Бережной. И через минуту я уже довольно поглаживал лишенный щетины подбородок. И как я раньше не додумался о существовании подобного заговора?! Да уж, это вам не опасная бритва, общение с которой ежедневно доставляет мне десяток неприятных минут. А тут раз и все. Красота!

– Так, все же. Что случилось, Виталий Родионыч, с чего такая срочность? – отвлек меня Тишила.

– Капитана преследовавшей «Варяг» лоханки помнишь? – Вздохнул я. Бережной кивнул. – Преставился, грешный. Аккурат с полчаса назад, прямо в камере портовой полиции. Сердце. Так-то.

Глава 4 Знакомые всё морды. Вопрос один, сразу бить или обождать?

На этот раз в управлении полиции порта было куда как многолюдно. Мы попытались было поймать кого-нибудь из пробегающих мимо чиновников с целью выспросить, где находится Орсон, но… очевидно, находясь на работе, сотрудники управления следовали принципу помощника капитана порта, и даже шли дальше. Они не только не понимали русского языка, но и вообще делали вид, что нас не видят и не слышат. Впрочем, «свеон» Тихомира они также игнорировали.

Переглянувшись с моим спутником, мы одновременно пожали плечами и, не сговариваясь, шагнули в сторону лестницы. Придется искать господина Орсона самим.

На втором этаже количество суетящихся чиновников разных ведомств увеличилось примерно вдвое. Заглядывать во все помещения подряд мы не стали и, ориентируясь по тому, откуда вылетают самые напуга… в смысле встревоженные «владельцы столов», направились к большим двойным дверям, из-за которых доносился приглушенный гул голосов.

– Герр Старицки, герр Бережной… – Помощник капитана порта, заметив нас в дверях, жестом заставил замолчать что-то докладывавшего ему секретаря и даже не поленился подняться нам навстречу. Окружающие резко замолчали, а один, судя по богатому золотому шитью, генерал, даже прищурился эдак… профессионально. – Сожалею, что пришлось беспокоить вас в столь раннье время, но дело не терпит отлагатьельства. Знакомьтесь, шеф полицейского управльения Борнхольма, генерал Стормунд. Генерал…

Тут Орсон протарахтел что-то на свеоне, очевидно представляя нас с Тишилой, поскольку в тексте пару раз мелькнули наши фамилии, и шеф борнхольмской полиции немного смягчил взор. И даже каблуками щелкнул, с обязательным наклонением головы. Так называемый кавалергардский поклон.

– Рад знакомству, генерал Стормунд. – Вернув поклон полицейскому начальнику, я бросил вопросительный взгляд в сторону Орсона.

– Да, боюс, временьи на дружескую беседу у нас ньет. – Понимающе кивнул помощник капитана порта. – Обстоятельства таковы… впрочьем, пройдемтье. Сами увидитье.

Не знаю, чего ожидали от нас, но оказавшись в полицейском холодильнике, и Орсон и генерал Стормунд с помощниками наблюдали за нашей реакцией на вид трупа с таким вниманием, словно ждали, что кто-нибудь из нас тут же обольется слезами и признается в жестоком убийстве контрабандиста.

А в том, что это убийство, сомнений у меня не было.

– Ну что, герр Старицки? – нарушил тишину Орсон.

– Увольте вашего патологоанатома. – Пожал я плечами.

– Извинитье? – Брови портового служащего полезли вверх. – Я, кажется, вас не очьен поньял.

– А что тут непонятного? Убили грешного, а патологоанатом дал неверное заключение.

– Вобче-то, я хотьел спросить, знаком ли вам сей господин… – протянул Орсон. – Провестьи опознание, если позволите, но… а с чего вы взьяли, что этот человьек был убьит?

Вместо ответа, я ухватил руку трупа за предплечье и развернул ее так, чтобы стоящим в паре метре от нас свеям были видны характерные синяки на запястьях.

– На другой руке точно так же, – прокомментировал я. – Его держали, чтобы не вырывался… А убили…

Я внимательно осмотрел предплечье, затем другое… А потом склонился над головой контрабандиста. Повернув ее так, чтобы свет мощной лампы, висящей над прозекторским столом, хорошенько осветил шею и, углядев предмет поисков, я торжествующе щелкнул пальцами.

– Вот след инъекции. Что за яд, не скажу, но без него точно не обошлось.

Пока я осматривал тело, Орсон что-то быстро говорил генералу, отчего тот вдруг принялся наливаться какой-то неестественной краснотой. В конце концов, он нервно мотнул головой и, не обращая никакого внимания на продолжающего говорить портового чиновника, шагнул к столу.

Внимательно осмотрел запястья, потом жестом попросил показать ему место укола и, чуть не уткнув в него свой мясистый нос, долго рассматривал еле заметную точку на шее контрабандиста. Наконец, генерал выпрямился и резко рявкнул какую-то фразу. Дежуривший у дверей адъютант тут же взял под козырек и слинял из прозекторской, только сапоги по кафелю защелкали.

И тишина. Но через минуту в зале вновь раздался звук шагов, на этот раз сдвоенный, и в прозекторскую ввалился тот же адъютант в сопровождении невысокого пухлого человека, то и дело промокающего потеющую лысину огромным носовым платком.

Дальше был театр. Генерал рычал и тыкал пальцем то в синяки, то в шею трупа, а патологоанатом только разводил руками и почти неслышно что-то блеял в ответ, время от времени хватаясь то за сердце, то за пенсне.

– Доктор говорьит, что принял съиньяки за сльед от наручников, – вдруг раздался рядом со мной тихий голос Орсона. – А в остальном картина соответствовала обычному сердьешному приступу. Герр Старицки, я все-таки должен получьить отвьет на вопрос. Скажите, вы знали этого человека?

– Знал? Нет. Впервые я его увидел в капитанской каюте захваченного нами намедни судна контрабандистов. – Я пожал плечами.

– Но это совершенно точно он, то есть… капитан? – уточнил Орсон.

– Разумеется. А что, у вас возникли какие-то сомнения? – поинтересовался я.

– Ньет-ньет. Всего лишь глупая формалност, о которой я позабыл. – Махнул рукой помощник капитана порта, всем своим видом показывая, какая все это ерунда. Ну да, ладно, сделаю вид, что поверил.

– Господин Орсон, а что насчет нашей с Тихомиром Храбровичем просьбы?

– Хм. Нье думаю, что сейчас наилучшее времья для визитов в тьюремный подвал… – задумчиво протянул собеседник, но тут же тряхнул головой. – Впрочьем, в такой суете… Идьемтье, я вас провожу.

Дорога от холодильника до тюремного подвала оказалась подозрительно короткой. Не прошло и пяти минут, как мы оказались в довольно длинном коридоре, разделенном несколькими решетками, в конце которого виднелось несколько тяжелых, обитых железом дверей.

– Нам туда. – Орсон кивнул сопровождающему нас полицейскому, и тот, зазвенев ключами, подошел к первой решетчатой двери. Сначала я было подумал, что эти замки, не сложнее тех, что встретились мне в станционном городке на Руяне, но стоило присмотреться к ним, как стало понятно: защитой от умников, владеющих началами ментальных манипуляций, здесь вовсе не пренебрегают. Об этом говорил и короткий высверк в момент соприкосновения ключа с замочной скважиной, и радужные разводы какого-то щита на металлической коробке замка.

– Послушайте, господин Орсон, а что, неужто смерть подследственного такой шум вызвала, что в управлении людей ночью больше, чем днем? – поинтересовался я, когда мы миновали очередную решетку на пути к камерам.

– Хм. – Чиновник покосился сначала на меня и молча вышагивающего рядом Тишилу, потом бросил короткий взгляд в спину идущему впереди полицейскому… и вздохнул. – Нье совсьем, герр Старицки. Нье совсьем…

Поняв, что Орсону совсем не хочется говорить на эту тему, я не стал настаивать, так что до камер мы дошли в молчании. Полицейский потянулся было к замку, запирающему одну из камер, но портовый чиновник только покачал головой. Наш проводник и ключник тут же кивнул в ответ и потянул щеколду задвижки, прикрывающей врезанное в дверь оконце.

– Смотритье, герр Старицки. Смотритье. – Полицейский и Орсон отошли от двери.

– Тихомир Храбрович, взгляни-ка ты для начала, – проговорил я тихонько, уступая место Тишиле, и тот с готовностью шагнул к окошку.

– Они, Виталий Родионыч, как есть они… «лазари» наши, – бросив короткий взгляд в камеру, также тихо ответил мне старый бретер. Ну-ка, ну-ка…

От двери камеры я отошел в несколько задумчивом состоянии. Люди, сидевшие на грубо сколоченных нарах, определенно мне кого-то напомнили, и теперь я судорожно пытался вспомнить, где мог их видеть.

– Вы удовлетворены, герр Старицки? – спросил Орсон, отвлекая меня от размышлений, и я, в ответ, кивнул.

– Да, благодарю вас, господин Орсон. – Я бросил взгляд на соседнюю камеру, замок которой был открыт. – А что, я так понимаю, контрабандист сидел здесь?

– Именно. – Кивнул помощник капитана порта и дал знак полицейскому, который тут же закрыл наблюдательное окно в двери камеры наших странных знакомцев.

– Понятно. Неужто и Роман Георгиевич где-то здесь, по соседству, обретается?

И вот тут взгляд Орсона вильнул.

– Извините, герр Старицки, но этой информации я… у менья ньет. – К концу фразы стало понятно, что больше никаких сведений от помощника капитана порта мы не получим. Ла-адно.

Направившись к выходу из тюремного коридора, полицейский вновь пошел первым, а я, шепнув пару слов понимающе улыбнувшемуся Тишиле, поравнялся с Орсоном, явно стремящимся быстрее покинуть это место.

– А что, господин Орсон, вы человек знающий, может, подскажете, какие места стоит обязательно посетить у вас на родине? – Помощник капитана порта недоверчиво покосился на меня, но, не заметив и следа насмешки, начал нехотя отвечать.

– Смотря, в какие порты вы намерены зайти в Свеаланде. – Пожал он плечами. Не-не, так просто ты от меня не отделаешься. Я вновь насел на Орсона и таки заставил его разговориться.

Едва мы остановились у первой решетки, как я почувствовал прикосновение Тишилы к моему локтю и, мысленно выдохнув: пронесло, успел чертяка, вновь сосредоточил свое внимание на ровной речи Орсона.

До выхода из тюремного коридора мы дошли без проблем, а вот дальше началась сущая чехарда. Перед нашей компанией нарисовались еще два полицейских чина, при полном параде и с оружием. Перебросились парой слов с Орсоном и нашим «Вергилием» на свеоне и тут же повернулись ко мне с Тишилой.

– Герр Старицки, господин геньерал просит вас, и вашего сопровождающего подньяться в кабьинет началника портового управльения. Господа полицейские вас проводят. – Орсон указал на двух вытянувшихся перед нами хмурых и явно чем-то недовольных «орлов». – К сожалению, они не говорят по-русски.

– Ничего, насколько я понимаю, здесь недалеко? – Орсон в ответ кивнул. – Ну и замечательно, а поговорить по дороге мы и с Тихомиром Храбровичем можем.

– Тогда я с вами прощаюсь, герр Старицки. – Развел руками помощник капитана порта. – Чьестно говорья, устал. Да и вахта моя завершьена.

– До свидания, господин Орсон, до свидания.

Раскланявшись с уставшим чиновником, мы отправились следом за полицейскими. По дороге к главному входу в портовое управление Тихомир попытался со мной заговорить, но я сделал большие глаза, и старый бретер закрыл рот, так и не произнеся ни звука. Может быть, Орсон и не обманывал насчет знания полицейскими русского языка, но береженого бог бережет… А не береженого конвой стережет.

Я скосил взгляд на вышагивающих рядом полицейских и с трудом подавил ухмылку. Ну да, вовремя поговорку вспомнил, ничего не скажешь.

В кабинете начальника портового управления, огромном вытянутом помещении с высокими, чуть ли не от пола до потолка, окнами, нас встретила высокая комиссия. Нет, правда, количество генералов на единицу площади здесь, кажется, превышало всякие пределы. Неужто всех наличных высших офицеров Борнхольма собрали в этом кабинете?

– Господа. – Перешагнув порог, я обвел взглядом присутствующих и… ограничился общим поклоном. Тихомир за моей спиной тихонько охнул и, будь его воля, наверное, там же и забаррикадировался. А так пришлось ему ограничиться изображением моей тени. Скромной такой, почти незаметной, ага. Не любит высокие чины наш бретер, ой не любит. Ну да ладно, его право. В конце концов, во время службы мы тоже старались держаться принципа «подальше от начальства, поближе к кухне».

– Герр Старицки, – заговорил на «свеоне» шеф полиции Борнхольма, поднимаясь с кресла, а Тихомир тут же забубнил перевод. – Рад, что вы приняли мое приглашение. Позвольте представить вам начальника портового управления. Герр Греве, капитан порта. А это начальник полицейского управления порта и мой подчиненный – полковник Спенс. Ну и командир борнхольмского гарнизона, генерал Таубе, барон аф Оденкат.

– Рад знакомству, господа. – Я еще раз отвесил общий поклон, мысленно начиная подсчитывать, на каком подходе у меня попросту отвалится голова. – Чем обязан…

– Кн… герр Старицки, давайте поговорим о причинах вашего приглашения чуть позже, а сейчас не откажитесь выпить с нами по чашке кофе. Право, нет ничего лучшего с утра, чем чашка этого горячего и ароматного крепкого напитка.

– С удовольствием, господин генерал. – Я устроился в кресле, услужливо подставленном выскочившим из-за спины капитана порта адьютантом, а Тихомир занял место за моим плечом, по аналогии с помощниками, маячившими за спинами хозяев острова, помощниками, которых никто не удосужился мне представить. Хотя звания у них… если я правильно разобрался в знаках отличия, отнюдь не солдатские, и даже не унтер-офицерские… Ну что ж, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Промолчу.

А дальше… дальше началась комедия. Мои высокие собеседники завели светскую беседу, в ходе которой то пытались выспросить у меня цели нашего путешествия, то интересовались моими взглядами на политику стран Северного союза… В общем, переливали из пустого в порожнее добрых два часа, но так и не признались, зачем им понадобился «князь» Старицкий. Вообще, чем-то эта встреча напомнила, и напомнила весьма неприятно, другое собрание, на котором меня точно так же забрасывала вопросами компания господина Рейн-Виленского, по результатам которой я и обзавелся совершенно ненужным мне «виртуальным» княжеским титулом со всеми вытекающими последствиями. Вот именно они меня и беспокоили, точнее возможные последствия беседы сегодняшней. Конечно, здешняя компания не чета секретарю государя со товарищи, но и недооценивать их возможности тоже не стоит.

Проваландавшись добрых три часа со здешним генералитетом, я, наконец, смог распрощаться с гостеприимными хозяевами и с прикрывающим мой отход Тихомиром ретировался на «Варяг».

– Ну что? – Только оказавшись на палубе яхты и убедившись, что на нас нет никаких ментальных меток, я задал вопрос, интересовавший меня с того самого момента в тюремном коридоре, когда Тишила, незаметно проверив остальные камеры, коснулся моего локтя.

– Пусто, Виталий Родионыч. Нет там его. Но был, в том я уверен, – проговорил Тихомир.

– С чего бы вдруг такая убежденность?

– Так в пятой камере на полу пиджак валяется, по спине разошедшийся. Точно такого же колеру, как у Романа Георгиевича был. Помню я, как ткань его аккурат по шву треснула, когда тать из рук наших ушкуйников вывернуться попытался.

– Ясно… И что мы имеем в результате? – Я вытащил очередную сигарету и, прикурив, выпустил в утренний воздух облако дыма. – Капитан контрабандистов на тот свет сбежал, как сказал бы князь Телепнев, а Роман Георгиевич из камеры…

– Может, перевели?

– Тогда пиджак в камере не валялся бы. Не-ет. Либо бежал, либо выкрали. Да еще и «лазари» эти подозрительные… Вот что, Тихомир Храбрович, давай-ка в рубку, к телеграфу. Есть у меня одна идейка…

Бережной покосился на меня с недоумением, но направился в указанном направлении.

– Доброе утро, Бажен Рагнарович, – поприветствовал я тестя.

– А оно доброе? – Пыхнул трубкой Белов.

– Как посмотреть. – Я пожал плечами. – Мне бы телеграмму отослать, на Руян.

– Аппарат в твоем распоряжении, Виталий Родионыч. – Указав чубуком трубки на дверь, ведущую к радиоузлу, проговорил тесть. – Сам займешься, или мальца нашего прислать?

– Справлюсь, Бажен Рагнарович, справлюсь. – Кивнул я. – Тихомир Храбрович, будь любезен, подожди меня у двери… пожалуйста.

Когда Тишила замер у радиоузла, словно охранник, тесть удивленно приподнял бровь, но комментировать увиденное не стал. Хотя пантомима ему явно не понравилась.

Ответ с Руяна пришел лишь после обеда, когда наша компания, сытая и довольная, только-только устроилась в салоне.

– Вот так вот, Тихомир Храбрович. – Я продемонстрировал Тишиле принесенную мальцом телеграмму.

– Однако… – Протянул Бережной, вчитавшись в текст. – Думаете, наших «лазарей» рук дело?

– По крайней мере, без них не обошлось. – Кивнул я.

– Виталий Родионович… – голос Лады, предупредительный… как выстрел по курсу, прозвучал за моей спиной. – Может, поведаете, что за бумагу вы с Тихомиром Храбровичем столь рьяно обсуждаете?

– Да вот, любезная моя женушка, пришла тут телеграмма, подтверждающая кое-какие мои подозрения. – Вздохнул я.

– А можно поподробнее? – Нарисовавшийся тут же профессор Грац с интересом покосился на несчастную телеграмму в руках Бережного. После чего перевел взгляд на меня и, протерев пенсне, спохватился: – Если это не секрет, разумеется.

– Да какой уж там секрет. – Я отмахнулся. – Все одно мы, все без исключений, завязли в этой странной истории, как мухи в янтаре. Читайте, Тихомир Храбрович.

Бережной мельком глянул на наших ученых, снова занятых очередным научно-философским спором, после чего перевел взгляд на зажатую в ладони телеграмму и, откашлявшись, начал читать.

«Г-ну Старицкому тчк По Вашей просьбе проведена проверка журналов учета следственного отделения тчк Ответ положительный тчк Приметы совпадают тчк Указанные лица были задержаны нарушением порядка в портовом квартале тчк Отпущены утром следующего дня выплатой штрафа тчк Тело Раздорина было обнаружено двумя часами позднее тчк Надеемся на дальнейшее сотрудничество тчк Ротмистр Сумской»

– Ничего не поняла. – Нахмурилась Лада.

– Все просто, лада моя. – Я потер переносицу. – В Бреге, еще до начала всей этой дурацкой истории, Тихомир Храбрович обратил мое внимание на двух человек, коих он когда-то знал, и был полностью уверен в их смерти. Тогда у нас так и недостало времени вплотную заняться этими «лазарями», но вот мы прибыли на Борнхольм и здесь также обнаруживаем сих господ, как ни в чем ни бывало расхаживающих по городу. А вот дальше… дальше начинается что-то еще более странное. Эти двое попадают в портовую тюрьму в то самое время, когда туда бросили наших знакомцев – Романа Георгиевича и капитана корабля контрабандистов. Той же ночью капитан был убит, а «колобок»… простите, Роман Георгиевич, то ли бежал, то ли был похищен. Вот я и подумал… Конечно, шанс на то, что все окажется так, как есть, – я кивнул на листок телеграммы, – был невелик. Но все же решил проверить свою догадку и, как видите, получил пусть малое и шаткое, но подтверждение своей идее.

– Муж мой, а тебе не кажется, что будь все так, как ты думаешь, эти двое сбежали бы вместе с Романом Георгиевичем? – Лада побарабанила пальцами по лакированной ручке кресла.

– Если они не намерены здесь больше работать, то так и было бы. – Кивнул я. – Вот только мне почему-то кажется, что в отличие от того же «колобка», эти господа намерены и дальше изображать из себя вольных варяжских ушкуйников. Но знаете, что самое интересное? Мне кажется, что я их уже где-то видел. Вот только где?

– Хм. А мне больше интересно, как они сумели добраться до Борнхольма раньше нас, – пробормотал себе под нос Меклен Францевич, и подошедший с минуту назад к нашей компании Белов-старший его поддержал.

– Да, интересный вопрос. «Варяг» – яхта ходкая. Так что, даже с учетом потраченного времени как в порту Брега, так и на захват контрабандиста, мы должны были подойти к стенке чуть ли не одновременно. Но этого не случилось. Более того, после прихода «Варяга», сюда не заглядывал более ни один корабль.

– Ну не вплавь же они добирались? – возмутился Бережной.

– А я знаю, как они могли нас обогнать, – вдруг заявила Лада, глядя куда-то мимо нас. Мы дружно повернулись в ту же сторону.

– М-да. Об этом я как-то не подумал, – признал я.

– Не вы один, Виталий Родионович. Не вы один. – Покачал головой профессор Грац. После чего встал и, отмерив три четких шага, протянул руку сидящей рядом со мной Ладе. Та недоуменно посмотрела на Меклена Францевича и, вдруг зардевшись, вложила свою ладошку в грабку профессора. Наш штатный патологоанатом бросил на меня короткий взгляд, но тут же перевел его на Ладу.

– Лада Баженовна, пусть ваш муж меня убьет, но я обязан это сказать. Вы не только очаровательны, как Афродита. Вы умны, как Афина. Браво.

– Почему убьет? Зачем убьет? – Ухмыльнулся я. – Наоборот! Завидуйте смертные! Я женат аж на двух богинях разом! Ну кому еще так повезло?

А сквозь стеклянные двери салона, выходящие на кормовой балкон, было отчетливо видно, как откуда-то из-за города поднимается колоссальная туша дирижабля.

Глава 5 Приключения на хлеб не намажешь

Карлскруна это не просто военно-морская база на чертовой уйме островков. В свое время король Карл решил, что ему не по нраву воздух тогдашней столицы Свеаланда, и, недолго думая, построил новую столицу, обозвав ее своей «Короной». Тридцать три острова были расчерчены улицами словно линейкой и ощетинились многочисленными фортами. Так появилась единственная европейская столица, никогда не бывавшая в осаде. С другой стороны… чтобы заблокировать этот город, нужен флот, размеры которого были бы сравнимы с общим количеством судов, имеющихся в распоряжении всего Северного союза.

По уму, мы должны были бы прийти сюда сразу после посещения Руяна, но… ладно, Бьорн Орсон был достаточно любезен, чтобы закрыть глаза на небольшое нарушение и пойти навстречу людям, поработавшим вместо пограничной службы Борнхольма, тем более что это принесло весьма внушительную прибыль местной администрации. Да и, собственно, властям острова от нашего ухода только полегчало. Нет, разумеется, тот же генерал Стормунд вполне мог задержать «Варяг», вместе со всей нашей экспедицией, так сказать, до выяснения, но… в отсутствии у нас на борту беглого «колобка» он не сомневался, а желания связываться с представителями спецслужбы, пусть и принадлежащей не Свеаланду, а его союзнику, у Стормунда явно не было. Правда, я ни на секунду не сомневаюсь в том, что нежелание лезть в дела Особой канцелярии не помешало генералу исполнить свой долг и отправить соответствующее донесение в эту самую Карлскруну, где мы уже пару часов ползем среди островков под руководством присланного из порта лоцмана.

Здесь мы получим так называемый «адрес», что позволит «Варягу» заходить в порты Свеаланда без какого-либо досмотра. Вот интересно, а как господа пограничники собираются контролировать наличие или отсутствие контрабанды в наших трюмах? В конце концов, при небольшой сноровке погрузку можно провести не только в порту, но в любой удобной бухте, а то и вовсе в открытом море…

Этот вопрос меня так заинтересовал, что я не поленился узнать подробности у тестя. А тот, вместо ответа, предложил дождаться визита портовых чиновников. Вот и стою я теперь у самого трапа, высматривая в портовой суете свеаландских бюрократов. А ветер, между прочим, холодный и резкий, заставляет поёжиться, несмотря на солнечную погоду и накинутый на плечи бушлат…

О, вот и они…

Процесс получения адреса оказался куда занимательнее, чем я предполагал. Это, оказывается не только документ, но и целый комплект своеобразных артефактов, закрепляемых на трюмных люках судна вместо пломб. Вот только, если по сорванной пломбе можно сказать лишь то, что ее теперь нет, то каждый артефакт способен сообщить портовым служащим, когда и сколько раз был вскрыт запломбированный им трюм, вес перемещенного груза, а также было ли это сделано в порту, с соблюдением всех правил, или же шкипер не стал заморачиваться с законностью. Конечно, при необходимости, можно просто повыкидывать все эти зловредные прибамбасы и зайти в порт как ни в чем не бывало. Вот только при отсутствии на борту этих мелких доносчиков визит таможенников с пограничниками становится неизбежен, а это значит, что придется предъявлять судовой журнал, в котором всегда ставится отметка о получении судном адреса. И тут уже штрафом не отделаешься. Исчезновение пломбирующих артефактов с корабля, получившего адрес, согласно здешним законам, автоматически переводит судно в контрабандистское, за чем следует его конфискация и арест команды. Иных доказательств преступной деятельности местной Фемиде не требуется.

Удовлетворив свое любопытство, я передернул плечами и, оставив Белова-старшего в компании портовых чиновников, «пломбировать» последний трюмный люк, направился на поиски Лады, которой я пообещал небольшую прогулку по столице Свеаланда, так сказать, променад на двоих. Вообще, я, конечно, понимаю ее желание хоть ненадолго отделаться от нашей компании путешественников, все-таки одни и те же лица изо дня в день утомят кого угодно. Вот только согласиться на прогулку без охраны я не мог, о чем и сообщил жене. Скандал не скандал, но полчаса обиженного сопения мне было обеспечено. В результате мы договорились, что нас будет сопровождать лишь пара охранителей, и держаться они постараются чуть в стороне от нас.

Солнечная погода, красивый город, белоснежное ландо и красавица-жена рядом, что еще нужно для хорошего отдыха, после хоть и недолгого, но утомительного перехода по штормовому Варяжскому морю? Ну разве что не хватает чашки кофе в какой-нибудь маленькой забегаловке, под разноцветным матерчатым навесом…

– Витушка, о чем задумался? – Голос Лады вырвал меня из мечтаний, и я, улыбнувшись жене, кивнул в сторону небольшого двухэтажного особняка, украшенного затейливой лепниной. Ярко-красные навесы над его высокими окнами хлопали на ветру, а под ними расположилось несколько столиков.

– Думаю, что кофе с пирожными это то, что сейчас сделает меня абсолютно довольным жизнью.

– Как мало некоторым нужно для счастья. – Губы Лады тронула легкая улыбка. – Что ж, если пара пирожных достанется и мне…

– Сколько угодно, душа моя, – ответил я.

Лада тут же прощебетала что-то на свеоне, и извозчик остановил ландо в двух шагах от примеченного мною кафе. А следом за нами остановилась и коляска охранителей. Ребята честно старались не маячить у нас перед глазами, так что когда мы прошли под один из навесов и устроились на довольно удобных уличных креслах за небольшим круглым столом на массивной чугунной «ноге», охранители тут же растворились за нашими спинами. И надо сказать, заняли довольно выгодную позицию. Из-за их столика великолепно просматривались все возможные подходы, но при этом мне, чтобы увидеть наших охранников, пришлось бы изрядно покрутить шеей, а Ладе так и вовсе развернуться на сто восемьдесят градусов.

Подскочивший к нам официант в белоснежной рубахе и не менее белоснежном длинном фартуке одним ловким жестом вручил мне меню и тут же исчез за дверями кафе. Ну да, визит с дамой предполагает, что заказ делает сопровождающий ее кавалер…

– Хм, Ладушка… ты не могла бы мне помочь? – Вздохнул я, бросив взгляд на меню, и скорчил просительную физиономию, увидев которую, моя жена не сдержала смеха. Нет, был бы здесь хотя бы французский язык, я бы разобрался… но шведский! Решено. По возвращению в Хольмград тут же примусь за изучение свеона.

– Как надумаешь заняться языком, скажи. Я с удовольствием помогу. – Вдруг кивнула Лада. Положительно, у меня не жена, а чудо!

Кое-как разобравшись в длинном перечне предлагаемых блюд, мы, наконец, сделали свой заказ и принялись болтать ни о чем. Я рассказывал Ладе все, что успел узнать об ученых и философах, которых мы должны были навестить во время пребывания в Свеаланде, а жена, в ответ, поделилась своими планами касающимися магазинов, которые, как оказалось, мы также должны посетить.

– Милая, ну неужели этого нельзя купить в Хольмграде? – поинтересовался я, когда Лада объявила, что первым делом мы непременно должны купить хорошей шерстяной ткани на костюм.

– Может быть. – Помолчав, кивнула Лада. – Но Григорий Евсеевич, узнав о нашей поездке, настаивал на покупке ткани именно здесь, в Свеаланде. Он даже дал мне адреса нескольких лавок в разных городах, где можно приобрести именно то, что ему требуется.

– Не понял. Это ему нужно или нам?

– Тебе, глупый. – Вздохнув, покачала головой Лада. – Он из этой ткани костюмы тебе шить будет, а не кому-то еще. Понятно?

– Понятно. – Послушно кивнул я и уже хотел было осведомиться, во что мне может обойтись исполнение прихоти капризного телепневского портного, как возникший словно из ниоткуда официант положил передо мной сложенный вчетверо лист писчей бумаги.

Я нахмурился. Нет, ну правда, в последнее время эпистолярное искусство начало вызывать у меня несколько неадекватную реакцию… вроде аллергии. Впрочем, если учесть, какие именно новости я узнавал из этих самых писем… в общем, ничего удивительного, правда? А вот у Лады, кроме любопытства во взгляде, никаких эмоций…

Я развернул листок и, пробежав глазами несколько куцых строчек текста, обернулся, чтобы найти взглядом автора послания. Творимир, старший в паре наших охранителей, заметив мой взгляд, подобрался… и я коротко кивнул ему в ответ. В принципе, ничего страшного в том, чтобы отпустить его мающегося животом напарника не было. Карлскруна оказалась на редкость приличным городом, почти лишенным такого пренеприятного явления, как уличная преступность. По крайней мере, на этом острове я никакой шпаны не видел. Да и вообще сильно сомневаюсь, что кто-то решится напасть на нас среди бела дня. А потому я с легкостью позволил Творимиру отправить напарника обратно на «Варяг», на попечение Меклена Францевича.

Оба охранителя кивнули и дружно поднялись из-за стола… Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, когда и где я наблюдал подобную картинку, а потом в голове у меня словно что-то щелкнуло. Ну конечно!

– Витушка, дорогой, я уверена, что пожар потушат и без твоей помощи, – заметила Лада, едва я начал вставать из-за стола.

– К-какой пожар? – не понял я.

– Тот самый, на который ты так торопишься. – Улыбнулась моя жена. – Сядь, успокойся и забудь на время о всяких сложностях. Ты обещал мне прогулку по городу, помнишь?

– Да, конечно. – Вздохнул я.

– Вот и славно. А все остальное подождет. В конце концов, могу я в свой медовый месяц провести целый день с мужем?!

– Извини, ты права. Что-то со мной не то… действительно. – Я выдохнул и постарался успокоиться. На счет пять дыхание мое выровнялось, и я смог мыслить более трезво. Улыбнулся Ладе. – Я полностью в вашем распоряжении, мой капитан.

– Спасибо, Вит. – Бросив короткий взгляд по сторонам и, убедившись, что немногочисленные посетители кафе на нас не смотрят, Лада развернула веер и, целомудренно прикрыв мягкими перьями наши лица, наградила меня коротким, но жарким поцелуем. Боже мой, какой разврат! О времена, о нравы! М-да уж… Вот только почему у меня щеки горят, словно у мальчишки?

Я покосился на жену и хмыкнул. Если мое лицо сейчас такого же цвета, как у нее, то мы светимся что два стоп-сигнала в ночи. Нет, ну как дети, честное слово! На «Варяг» мы вернулись, даже позже, чем посыльные доставили на борт наши покупки. Но к ужину успели, а это главное. Тем более что сегодня Лейф превзошел сам себя, приготовив совершенно замечательный грибной пирог с сыром и запеченное филе лосося со стручковой фасолью. Пища богов.

На одно только надеюсь, что «Варяг» никогда не пойдет куда-нибудь в Индокитай, а то с Лейфа, этого географа от кулинарии, станется начать готовить в походе каких-нибудь жареных тарантулов или сушеных кузнечиков… А я эту насекомую мерзость не люблю. Воспоминания навевает… нехорошие.

Кстати, о воспоминаниях. Надо бы озадачить князя Телепнева кое-какими вопросами, касательно творившегося на Руяне беспредела. Да и по персоналиям пройтись не помешает. Так… а вот по ним надо для начала заглянуть в книжку, а потом уж расспрашивать нашего князя. Где тут мой альманах?

От чтения справочника из города Гота меня отвлекла Хельга Милорадовна.

– Виталий Родионович, могу я вас попросить отвлечься на минутку от этого апофеоза породистого самолюбия? – Хельга присела на диван, напротив меня.

– Для вас, все что угодно, Хельга… до первого возражения Лады. – Кивнул я, откладывая в сторону альманах Гота.

– Вы так любезны… князь, – весело сверкнув глазами, проговорила исследовательница.

– И вы туда же, Хельга Милорадовна? – Вздохнул я.

– Прошу прощения, Виталий Родионович. Просто я впервые вижу человека, которому не пришлось по душе получение столь высокого титула. Вот и не удержалась от маленькой проверки, – покаялась Хельга.

– Ладно уж. Оставим это. – Я махнул рукой. – Так, чем я могу вам помочь, Хельга Милорадовна?

– Да… Сегодня, мой брат был в городе и слышал, что в Карлскруне остановился граф Виттельсбах из свеаландской ветви этой фамилии…

– Виттельсбах… Виттельсбах… – Я потер переносицу, пытаясь вспомнить, где мог слышать эту фамилию. – Это не тот ли самый Мориц Виттельсбах, о котором так восторженно отзывался советник Сакулов, перед нашим отъездом?

– Именно он. – С готовностью кивнула Хельга. – Мы не стали включать его в список философов, которых намеревались посетить в Свеаланде, поскольку не предполагали, что сей ученый господин осмелится выйти в свет. После недавнего скандала в Иль-де-Франс Виттельсбах, обвиненный в проведении запрещенных исследований, вынужден был бежать, спасаясь от клерикалов Сен-Клу[23].

– Я так понимаю, вас интересует, не нанесет ли общение русских исследователей с французским беглецом, скажем так, политический вред исследованиям? – поинтересовался я.

– Верно. – Коротко кивнула Хельга.

– Не вижу ничего страшного. На территории Руси господин Виттельсбах не совершал никаких преступлений, а учитывая, что у нас отсутствует как таковое понятие запрета исследований в области естествознания, даже сам термин «преступник», в отношении господина Виттельсбаха я считаю неприменимым. Так что, если у вас появится возможность пообщаться с этим человеком, препятствовать я не стану… но охрану возьмите с собой. На всякий случай… – договорил я, и Хельга засияла, но тут же насторожилась.

– А что, вы даже с Владимиром Стояновичем не посоветуетесь?

– А зачем? – удивился я. – Его сиятельство четко определил мои права и обязанности в оказании помощи вашим исследованиям, и сложившаяся ситуация не выходит за рамки моих полномочий. Так что, езжайте себе спокойно.

– Благодарю, Виталий Родионович. – Хельга тряхнула копной рыжих волос и, вскочив, умчалась делиться новостями с братом, чья долговязая фигура все время нашей беседы нервно расхаживала по кормовому балкону яхты. М-да уж. Я покосился на альманах, лежащий рядом, и вздохнул. А ведь еще совсем недавно все было просто и понятно, но нет, стоило попасть в поле зрения сильных мира сего, и жизнь тут же стала не в меру веселой штукой.

Я же теперь человек женатый, можно сказать респектабельный… и вообще, без пяти минут заводчик, так что побегушки-пострелушки никак в этот светлый образ не вписываются. Ну разве что изредка, незаметно и тихо… как учили, а не так, как с этими руянско-ковбойскими приключениями вышло. Позорище, так и азы первой профессии забыть недолго. Нехорошо.

Вновь открыв упитанный том «апофеоза породистого самолюбия», по меткому выражению Хельги, я погрузился в хитросплетения родословных, громких титулов и ярких гербов, старательно раскладывая по полочкам информацию о том, кто кому доводится родней и в какой степени. Честно говоря, на «том свете» подобное упражнение мне и в голову бы не пришло, но здесь… в этом мире непотизм явление не просто частое, но обыденное, а значит, его ни в коем случае нельзя упускать из виду.

Нашел я, кстати, и Виттельсбахов. Вот уж где рассадник того самого непотизма! Одних высших сановников в Рейхе, Свеаланде и Лотарингии около десятка. И лишь французская ветвь блистает совсем в других областях. Там все больше меценаты да академики… но ни одного представителя этой славной фамилии в Сен-Клу. Не было среди франкоговорящих Виттельсбахов естествознатцев… уже века два как не было. Последний из философов этого рода пребывал в стенах Сен-Клу как раз два века назад, но от чего-то переехал в Свеаланд и основал тем самым северную ветвь фамилии. Интересно, получается, у Виттельсбахов, побег философов из Франции в Свеаланд это такая традиция? Забавно.

Утром следующего дня Хельга с братом усвистали в город, в надежде устроить встречу с беглым светилом философии, а мы с Попандопуло засели за разбор рекомендательных писем, подготовленных его начальником, главным инженером Хольмского завода накопителей Горбуновым. В Карлскруне располагаются конторы очень многих компаний и производств. Столица как-никак. Вот Гордей Белозорич и снабдил нас письмами владельцам некоторых из них. В основном хозяевам металлургических и станкостроительных заводов, чья номенклатура товаров была куда шире, чем даже у демидовских и фроловских заводов на Руси.

Не сказать, что я уже готов заказывать необходимое оборудование для завода, но посетить несколько контор, чтоб присмотреться к имеющемуся ассортименту и ценам, нам явно не помешает. А там, глядишь, и с владельцами познакомимся. Потом, как время придет, и торговаться проще будет…

Отобрав несколько рекомендаций, мы с Леопольдом выбрались на причал и отправились на поиски экипажа. Конечно, утро не самое лучшее время для визитов, но ведь мы пока в гости к дельцам и не набиваемся. Вот если что-то заинтересует, тогда и с владельцами встретимся, там и письма пригодятся…

Попандопуло молчал всю дорогу до первого пункта нашего сегодняшнего путешествия, конторы финской компании «Оутокумпу», медные производства которой так нахваливал Горбунов, но когда мы покинули обитель горячих финских парней и вышли из небольшого особнячка на острове Сальте, Леопольд, наконец, заговорил, и слова его повергли меня в небольшой ступор.

– А что ж вы, Виталий Родионович, и на составленный мною список надобных станков не взглянули? – небрежно поинтересовался Попандопуло, забираясь следом за мной в нанятую коляску.

– Хм… Леопольд Юрьевич, а вы уже его составили? – придя в себя, выдавил я. Ну да, у нас еще толком сам автомобиль не додуман, а один скоростной юноша уже и список оборудования накропать успел…

– А как же. – В голосе Попандопуло проскользнули возмущенные нотки. – Разумеется, он неполон, но для открытия первого этапа производства указанных мною станков будет вполне достаточно.

– Первого этапа? – Я непонимающе взглянул на Леопольда, и тот нахмурился.

– Виталий Родионович, вы же сами говорили о необходимости скорейшего начала выделки электромоторов. Вот мы с Высоковскими и план составили… Неужто вы его еще не прочли?

– Каюсь, Леопольд Юрьевич, со всеми этими происшествиями… – Я развел руками, припомнив, как еще по пути на Борнхольм Берг передал мне кипу бумаг, которую я так и не удосужился просмотреть.

– А… ну да. – Попандопуло смешался и, запунцовев, проговорил: – Это вы меня извините. Гордей Белозорич часто мне пеняет, что я в работе ничего вокруг себя не вижу. Вот, возьмите. Тут основное…

С этими словами Леопольд достал из-за отворота пиджака бумажник и, выудив из него несколько бережно сложенных листов бумаги, протянул их мне. Оказалось, что педантичный Попандопуло составил для себя тезисную выжимку из рожденного им с Высоковскими плана и не расставался с ней, таская в бумажнике вместе с небольшим блокнотом, куда он записывал все свои многочисленные идеи.

Вчитавшись в ровные, словно по линеечке написанные строки, я удовлетворенно хмыкнул. Оказывается, предложенная мною в одной из бесед с нашими изобретателями идея, касающаяся организации производства, была ими принята и доработана. В результате уже сейчас мы могли заняться закупкой станков, на которых после некоторой хм-м… модернизации в скором времени можно будет начать производство электродвигателей. А следующим пунктом первого этапа шло оборудование цеха по производству «воздухонаполненного покрытия», иначе говоря, шинное производство. Следом за ним производство амортизаторов… Эх, а ведь с толком расписано…

Самое интересное, что наши высоколобые умники, создавая свой план, учли такую «неважную», по мнению большинства их коллег, вещь, как финансы. Введение в эксплуатацию каждого этапа позволяло открыть производство еще ДО сборки первого авто. А что, компактные электродвигатели для небольших производств, вместо локомобилей, мягкие амортизаторы для колясок, шины для них же, фонари, производство которых легко трансформируется в производство фар… и так далее.

Пролистав записи, я откинулся на обитую кожей спинку дивана и как никогда четко почувствовал, как же трясет на брусчатой мостовой коляску, пусть даже сама она подрессорена, а диван под моим седалищем тихо поскрипывает пружинами.

– Вот что, Леопольд Юрьевич, – я прихлопнул ладонью прочитанные листы. – Разворачиваемся и возвращаемся на «Варяг», почитаю ваш план. Если меня все устроит, то уже завтра навестим контору Ганзы.

– Банк? – удивился Попандопуло, но послушно ткнул извозчика кулаком в спину, и тот, выслушав короткую фразу, кивнув, потянул поводья.

– Именно. Свяжемся по телеграфу с князем, объясним, что к чему, и оформим для вас опцион. Владимир Стоянович сообщал, что государь одобрил кредитование завода, под залог наших электрических патентов и обязательство поставить в казну двадцать электромоторов в течение года, с момента открытия производства. Так что дело за малым…

– И на какую сумму? – полюбопытствовал Попандопуло, отчего я невольно поморщился.

– Пока немного. В пределах ста пятидесяти тысяч. – Вздохнул я.

– А… да, невелик кредит. – Согласно кивнул Леопольд. Я недоуменно покосился на него.

– Сто пятьдесят тысяч это ваш опцион. Сам кредит – семьсот тысяч. – Попандопуло заперхал.

Глава 6 Повторенье, мать ученья…

На чтение составленного нашими умниками плана у меня ушло добрых три часа, но результат откровенно порадовал. Единственное, что вызывало у меня определенное и вполне обоснованное беспокойство, это то, что его составители ни в коей мере не являются экономистами… Впрочем, здесь этого племени пока и вовсе нет, что, правда, никак не мешает заводчикам развивать свои производства. Заводчикам, да… ну, у них хоть опыт есть, а у меня… а у меня есть князь Телепнев, между прочим. Вот ни на секунду не поверю, что у его сиятельства не найдется подходящего специалиста! А значит… Ладно. Все равно я планировал связаться с князем…

Честно говоря, глядя на кипу бумаг, составляющих результат работы наших ученых, я несколько приуныл. Чтоб отправить такую прорву информации, мне рядом с корабельным телеграфом ночевать придется. Да и пользоваться защищенной «канцелярской» связью для решения вопросов бизнеса как-то… нехорошо, одним словом.

Впрочем, «поплакавшись» князю об этой проблеме, я получил вполне успокоительный ответ. Которым и поспешил воспользоваться.

– Вот что, Леопольд Юрьевич, с покупками придется немного подождать, – задумчиво проговорил я, входя в салон, где меня дожидался Попандопуло. – Но в банк мы все же поедем. Готовы?

Понурившийся было, услышав начало фразы, Леопольд воспрянул и, кивнув, устремился следом за мной.

Кивнув на ходу тренирующимся на палубе Тишиле и Лейфу, я скатился по трапу на причал. Как ни удивительно, Леопольд, уж на что не производящий впечатления тренированного человека, и не подумал отставать. Так что не прошло и пяти минут, как мы, поймав очередного извозчика, катили в ганзейскую контору.

Узкие высокие дома с забранными в мелкую решетку окнами проплывали мимо, а меж их красными черепичными крышами, как меж зубцами крепостных стен, виднелось безоблачное синее небо. Хорошо…

Мы почти миновали Бьоркхольмен, когда наш извозчик ткнул лопатообразной ладонью в сторону ничем не примечательного, на первый взгляд, здания, примостившегося на углу двух улиц, и, прогудев что-то о Ганзе, остановил коляску. Кажется, приехали.

Я подхватил сверток с копиями бумаг, приготовленных нашими философами, расплатился с извозчиком и выбрался из коляски следом за Леопольдом.

Тяжелые дубовые двери конторы распахнулись перед нами еще до того, как мы успели коснуться начищенных бронзовых ручек. Ну да, ментальные конструкты, вместо фотоэлементов. Я фыркнул, но не мог не признать, что ганзейцы умеют пускать пыль в глаза.

Оказавшись в небольшом приемном зале с длинной и высокой, забранной матовым стеклом стойкой, мы с Попандопуло переглянулись.

– Телеграф, – проговорил я, и Леопольд старательно закрутил головой. Секунда, и инженер кивает на скромную дверь в противоположном конце зала, над которой расположилась небольшая табличка… естественно, на свеоне. Нет, точно, нужно учить язык.

Кабинет телеграфного отдела встретил нас тишиной и еле слышным стрекотом, доносящимся откуда-то из-за перегородки, разделившей и без того небольшое помещение на две части.

– Добрый день, господа, располагайтесь. Чем могу вам помочь? – Лощеный молодой человек в деловом костюме, поднявшийся нам навстречу из-за массивного стола, безошибочно начав разговор на русском языке, указал нам с Леопольдом на гостевые кресла у окна.

Услышав клерка, Попандопуло выжидающе глянул на меня и, не проронив ни слова, устроился в одном из кресел.

– И вам доброго дня. Мы хотели бы арендовать телеграфную линию связи с Хольмградом. – Понимая, что просьба моя несколько необычна, я тем не менее сильно надеялся, что смогу уговорить здешних дельцов пойти навстречу. В конце концов, какой банкир упустит выгоду?

– Простите? – Невозмутимо-доброжелательное выражение лица клерка сменилось явным непониманием.

– Хм. Господин… – Я сделал паузу.

– Роствер… Герман Иммануилович, – спохватился клерк и, пригладив нервным жестом редкую бородку, коротко кивнул.

– Так вот, господин Роствер, повторюсь, мы желали бы арендовать ваш телеграф для связи с Хольмградом. Причем это не будет передача сведений в хольмское представительство Ганзы.

– Извините, но банковский телеграф не исполняет почтовых функций. – Нахмурился наш собеседник. – Исключение составляют лишь доверительные бумаги, касающиеся денежных операций наших вкладчиков.

– Верите ли, уважаемый Герман Иммануилович, я прекрасно осознаю всю необычность своей просьбы. И все же настоятельно прошу меня выслушать. – Я выложил на журнальный столик пакет с бумагами. – Здесь находятся документы, которые необходимо в ближайшее время передать моему компаньону. Доверить их обычной почте или почтовому же телеграфу я не могу, поскольку такое действо поставит крест на их конфиденциальности. Тогда как банковский телеграф и был создан для ее обеспечения. Вы же не будете с этим спорить? Естественно, оплачивать работу я буду по полной, банковской же, ставке. Если не ошибаюсь, это обойдется в сумму не менее сорока рублей ассигнациями. Кроме того, прошу иметь в виду. В случае своевременного получения документов моим компаньоном, к вечеру завтрашнего дня ваша контора получит распоряжение из Хольмграда на открытие казначейского счета… с шестизначным лимитом.

Глаза клерка округлились, после чего молодой человек, наверное, чтобы прийти в себя, вновь дернул свою куцую бородку, и, наконец, заговорил.

– Но помилуйте, даже если допустить, что наш отдел пойдет вам навстречу… в случае связи с не ганзейскими аппаратами, мы не сможем гарантировать полную конфиденциальность передаваемых сведений! Для этого необходимо, чтобы принимающая сторона обеспечила соответствующие условия.

– О, на этот счет можете не волноваться. Безопасность принимающей аппаратуры полностью лежит на моем компаньоне. – Я позволил себе короткую усмешку. Все-таки не зря князь озаботился альтернативными линиями связи, помимо официального телеграфного сообщения с Особой канцелярией, как раз на подобный случай. Нет, я не имею в виду, что канцелярская аппаратура не имеет должной степени защиты. Просто иногда на Владимира Стояновича накатывают приступы прямо-таки болезненной щепетильности, особенно при угрозе смешения частных интересов и служебных возможностей сотрудников нашего ведомства… Хм… Наверное, это что-то вроде обострения. Правда, от чего зависит периодичность таких «приступов», я пока не разобрался. Да и не только я. Половина канцелярии гадает, пытаясь отыскать закономерность, то опираясь на ход небесных светил, то на прогнозы погоды… а уж как разворачивается фантазия наших исследователей, особенно когда князь им в очередной раз по ушам ездит «за ненадлежащее использование имущества Особой канцелярии»…

Клерк задумчиво поглядел на нас с Леопольдом, еле заметно сморщился и вздохнул.

– Я постараюсь вам помочь, господа, но… Самому мне этот вопрос не решить. Вы не возражаете, если я приглашу для беседы директора конторы?

– Отнюдь. – Я покачал головой, и сотрудник конторы почти тут же исчез за перегородкой.

– Виталий Родионович, вы уверены, что это так уж необходимо? – поинтересовался Попандопуло.

– Разумеется, нет. – Я пожал плечами и, заметив недоуменный взгляд Леопольда, пояснил: – На самом деле я мог бы просто отправить князю просьбу без всяких пояснений, и завтра вы уже могли бы договариваться о поставках. Но… на мой взгляд, это было бы невежливо по отношению к компаньону. Если бы он ограничивался лишь… хм, денежным и политическим содействием, такой подход был бы оправдан. Но за то время, что мы… хм-м… наслаждаемся путешествием, князь очень немало сделал для развития проекта. Например, он подобрал подходящий для начала производства участок земли и даже успел договориться о его аренде. Кроме того, не далее как несколько дней тому назад он успел договориться о строительстве, и сейчас одна из хольмградских архитектурных контор ведет разработку планов первичной застройки… В общем, я считаю, что он вправе знать подробности разработанного вами плана.

Ну не рассказывать же Леопольду свет Юрьевичу подробности моих недавних переговоров с князем, тем более что большая их часть хоть и касается нашего общего дела, но находится под грифом? Как всегда, его сиятельство решил убить двух зайцев одним выстрелом…

– Хм. Не могу спорить, – развел руками Попандопуло, но договорить не успел. В кабинет вошел Роствер, а следом за ним нарисовался седой благообразный господин, с таким добрым лицом, что моя рука автоматически скользнула под пиджак, проверить наличие верного сварскольда в кобуре… а заодно и бумажника в кармане.

В отличие от встретившего нас клерка, директор оказался природным свеем, что ничуть не мешало ему говорить на довольно чистом русском языке. Так что не прошло и четверти часа, как мы пришли к соглашению. Директор прекрасно понял перспективы моего предложения, а потому и не подумал упираться рогом, ссылаясь на инструкции, и мигом признал, что пользователь казенного счета, открытого в его конторе, разумеется, имеет те же права, что и обычные вкладчики. Что же до небольшого расхождения во времени получения статуса и пользования правами им гарантированного, то это, право же, такие мелочи!

Ха, я думаю! Сто пятьдесят тысяч на пусть казенном, но счете в ЕГО конторе, с легкостью перекрывают предложенное мною небольшое отступление от банковских правил.

Нет, будь мы на Руси, я бы и заморачиваться не стал, у нас в любой серьезной стряпчей конторе можно найти так называемый «банковский телеграф», но мы не в Хольмграде, а международная связь у стряпчих невозможна. Пользоваться же услугами почтовых служб… Хм. Наверное, достаточно сказать, что о международной почтовой конвенции здесь слыхом не слыхивали. Учитывая же ту кашу, что заварилась вокруг фамилии Старицкий, сомнений в том, что моя переписка привлечет внимание властей, да и просто влиятельных людей Свеаланда, у меня практически нет. Паранойя? Пускай. Как говорится, если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами никто не следит.

Конечно, такое «неофициальное» использование телеграфа тоже не гарантирует полной конфиденциальности, но… во-первых, банковскую копию телеграммы я просто заберу с собой, а во-вторых, это ганзейский банк, штаб-квартира которого находится в Хольмграде, а учредителями являются все сто Золотых Поясов… можно сказать, карманный банк «русских» ганзейцев. Есть еще пара причин, но, в отличие от приведенных, озвучивать их тому же Леопольду Юрьевичу, например, я не собираюсь. Владимир Стоянович настоятельно просили, ага…

Откладывать отсылку документов мы сочли совершенно ненужным, так что Попандопуло, получив от меня настоятельнейшую просьбу ни на секунду не отлучаться от аппарата, остался с Роствером контролировать передачу сведений в Хольмград, а я, вручив Леопольду несколько ассигнаций для оплаты, отправился обратно на «Варяг».

Следующие три дня нам с Ладой пришлось посвятить Высоковским, точнее, составить им компанию в их визитах, которые Хельга и Берг расписали чуть ли не по минутам. За день мы умудрялись побывать в двух-трех домах, где Высоковские тут же наседали на хозяина или хозяйку со своими заумными философскими беседами, а мы с Ладой вынуждены были брать на себя общение с чадами и домочадцами.

Не могу сказать, что это было совсем уж невыносимо, но пару раз я ловил себя на мысли, что непрочь переломать кости какому-нибудь очередному двоюродному брату хозяина или слащавому племяннику хозяйки гостеприимного дома, что так и вились вокруг моей жены, расточая ей комплименты… да и судя по тому, как немеет от многочисленных щипков моя рука, и без того нервная Лада тоже изрядно ревновала к местным «красавицам», буквально расстреливавшим меня томными взглядами. У них что, перманентный недотрах, что ли?!

В общем, когда Высоковские, наконец, объявили, что с визитами к виднейшим философам Свеаланда покончено, мы с Ладой облегченно вздохнули, и я радостно объявил о скором продолжении круиза. Правда, капитан обломал мой порыв назначить выход в море на завтрашний день, но и два дня на сборы срок невеликий, потерпим. А потом… прощай, Карлскруна, с ее странно озабоченными жителями!

И снова шум волны за бортом, соленый ветер и… очередная долгая тренировка с Тишилой. Похоже, Бережной решил, что мы теперь поселимся на «Варяге», и воевать будем исключительно холодным оружием, беря на абордаж незадачливых купцов… Одно хорошо. Я не единственный человек на яхте, кого Тихомир Храбрович взялся изматывать тренировками. Рядом со мной запаленно сопит Лейф, а чуть в стороне разрабатывает кисти рук наш юнга… точнее, малец, как принято здесь называть ему подобных. Шестнадцатилетний отпрыск Грубора, увидав во время стоянки в порту Карлскруны, как Тишила под орех разделывает Лейфа в очередном спарринге, загорелся идеей овладеть саблей. И ведь уговорил старого бретера… уломал-таки! Более того, умудрился уговорить и отца и самого Бережного об обучении у последнего, по возвращении яхты домой. Ну и флаг ему в руки.

Мои размышления прервал перезвон рынды, ничуть не похожий на очередные склянки. Скорее уж… тревога?

Переглянувшись с Тишилой и Лейфом, я отбросил в сторону тренировочный клинок и рванул на мостик. Брат Лады топал следом, явно на пару шагов опережая Тихомира. Что ж, значит, уборка инвентаря легла на плечи нашего мальца… ладно, не в первый раз.

– Бажен Рагнарович, что случилось? – остановившись у комингса перед распахнутой дверью, ведущей в рубку, спросил я. На что Белов только рыкнул и, махнув рукой, вновь внимательно уставился на панель навигацкого стола. Не обращая на нас никакого внимания, он довольно долго молчал, а потом просто-таки взорвался фонтаном коротких приказов. О! А вот и до нас очередь дошла.

– Лешко, какого дьявола посторонние на мостике?! Гони их в шею! – Рев тестя, раздавшийся в небольшом помещении, чуть не оглушил меня в прямом смысле этого слова. Я обернулся на стоявших за моей спиной Тихомира и Лейфа, но там уже было пусто.

– Извините, Виталий Родионович… – пробасил оказавшийся рядом со мной Лешко и виновато развел руками.

– Что стряслось? – Я послушно отодвинулся от двери, и моряк, выйдя за мной в узкий переход, аккуратно прикрыл ее за собой.

Лешко помялся, но, вздохнув, все-таки ответил:

– С полчаса тому у нас снова попутчик объявился. Я-то поначалу думал, что это купец какой, мало ли? Маршрут-то хоженый, торговый. Вот только он как повис у нас на хвосте, в трех милях, так и держится, словно привязанный… А тут еще эти блуждающие мины.

– Мины? – Ответом на мой вопрос послужили уже знакомые по началу нашего плавания звуки взрывов за кормой.

– Они, проклятые… – прислушавшись к грохоту, кивнул Лешко и продолжил говорить, как ни в чем ни бывало. – Думаю, этот, что у нас на хвосте, того и ждет, что мы на них напоремся. Да только не дождется, гнида. С нашей защитой мы мины раньше увидели, чем они проснуться успели. Уйдем.

– Хм… Какие интересные новости. А что за корабль к нам прицепился? – поинтересовался я.

– Того не знаю. Далековато для определения. – Развел руками Лешко и, услышав приглушенный закрытой дверью рев Белова, явственно поежился. – Вы извините, Виталий Родионович, но я должен идти. Капитан зовет.

Вот так. Снова – здорово. Нет, вернемся в Хольмград, я точно набью морду Рейн-Виленскому за эту подставу с титулом… Но прежде прежде я разберусь с той тварью, что никак не может успокоиться, и продолжает свои идиотские покушения… Пока я предавался сладким мечтаниям, «Варяг» явно сбавил ход, а рокот тестя превратился в почти неразличимый из-за закрытой двери шум. Значит, Бажен Рагнарович уже успокоился, или ситуация выровнялась, перестав быть критической… Вот теперь можно и заглянуть в капитанскую «вотчину» без страха быть протянутым под килем, хм.

– Бажен Рагнарович…

– А, Виталий! Прости, что наорал. – Тесть обернулся на мой голос и, бросив косой взгляд на навигацкий стол, удовлетворенно кивнул. – Сам знаешь, что тут у нас произошло. Вот, пока виляли так, чтоб мину в бок не словить, совсем извелся. Не для моего возраста такие приключения, совершенно точно говорю.

– Не прибедняйтесь, господин капитан. На яхте нет ни одного человека, кто бы поверил этим вашим вздохам. – Ухмыльнулся я, но тут же посерьезнел. – Что вы думаете по поводу очередного нашего спутника?

– Даже и не знаю, что сказать. – Развел руками тесть. – Идет за нами как по ниточке, но… на борту никаких маяков совершенно точно нет и быть не может. Чужие на стоянке к нам в гости не заглядывали, а портовые чиновники все время были у меня на глазах, так что и они не могли такую свинью нам подложить…

– На борту нет… – пробормотал я и, вспомнив недавнюю свою мысль о протяжке под килем, вздрогнул. – А снаружи?!

– Снаружи? – Удивленно воззрился на меня тесть.

– А почему нет? Присобачить маяк к корпусу, ниже ватерлинии, и всего делов… – Кивнул я.

– Та-ак. Этого нам еще не хватало, – пробормотал тесть, замерев на секунду. А потом встрепенулся и, зажав любимую трубку в зубах так, что я, кажется, услышал хруст чубука, вдруг рявкнул во весь голос: – Грубора ко мне, немедля!

«Варяг» лег в дрейф, и спустя полчаса за борт перевалил один из матросов, наряженный в водолазный костюм, больше похожий на скафандр космонавта, если тот, вместо пластиков и прочих высокотехнологичных материалов, собрать из бронзы и плотной, на совесть заговоренной от намокания кожи. Медленно потекли минуты ожидания… Мы всей компанией собрались на палубе у борта, выглядывая нашего разведчика. И могу поклясться, никто из нас за все время, пока водолаз исследовал днище «Варяга», ни разу не отвел глаз от морских волн. Наконец, наш «Кусто» вынырнул на поверхность и усилием четырех матросов был вытянут на палубу.

Едва с водолаза свинтили тяжеленный шлем, как тот, вспотевший и раскрасневшийся, тяжело вздохнул.

– Есть. Болтами привернули, аккурат к килю. По виду совсем новенькая, даже потемнеть не успела, точь-в-точь как та бандура, что мы перед Борнхольмом утопили… – наконец, проговорил матрос, и мы с тестем переглянулись.

– То-то я думал, отчего мины так странно шли… – промычал Белов-старший. – А они, оказывается, не на шум винтов наводились, а на этот маяк, чтоб его!!!

– Вот интересно, к чему такие сложности? – тихо проговорил я. – Не проще было сразу подрывной заряд всобачить… с таймером, например, или с детонацией по сигналу?

Капитан покосился на меня и, вынув треснувшую трубку изо рта, так же тихо ответил:

– Мощи заряда не хватит. Тут одного пороха не меньше полусотни килограмм понадобится, да еще механизм… такой заряд ни один ныряльщик не установит, а водолаз к кораблю незаметно не подберется…

– А-а, ну да, конечно. Это я не подумал. – Я растянул губы в фальшивой, даже на мой взгляд, улыбке, но тесть вроде бы не заметил. Черт! Совсем расслабился, мог бы и вспомнить, что здесь еще даже тротил не изобрели… так и садят снарядами с порохом. Хм, интересно, а японцы уже шимозой свои боеприпасы снаряжают, или тоже пока так… по старинке?

Э-э, что-то меня не туда занесло. Лучше б пинка себе отвесил за то, что противодиверсионную службу на яхте не организовал. Нет, я, конечно, не великий спец по противодействию «ихтиандрам», но ведь основы-то помню! Даром, что ли, столько лет на службе по «коробкам» мотался?

– А, что? – Я встрепенулся, когда локоть Лады нежно заехал мне в бок.

– Я спрашиваю, что с маяком делать будем, Виталий? – повторил свой вопрос тесть, и я понял, что нахожусь под прицелами глаз всей нашей экспедиции. И главное, взгляды такие… оценивающе-выжидающие, что ли? Или предвкушающие? Не-не-не, никаких абордажей!

– Так, Бажен Рагнарович. – Я помотал головой. – Для начала, разумеется, снимем этот самый маяк. Потом топим его здесь же, укрываемся защитой…

– Идем чистить морды нашему спутнику, – прогудел Лейф, за что тут же схлопотал подзатыльник.

– Не перебивай, новик. – Погрозил сыну внушительным кулаком наш капитан.

– Именно. Никакого мордобития. – Согласно кивнул я. – Выбрасываем на море кучу хлама и тихо-тихо ждем. Телеграф на прием в широкополосном режиме, и слушаем эфир.

– Так мы что, так их и отпустим?! – Снова не выдержал Лейф и, получив еще один подзатыльник от отца, обиженно засопел.

– Посмотрим, новик. Посмотрим.

Как мы и предполагали, преследовавший нас корабль, оказавшийся яхтой лишь чуть больше «Варяга», покрутился на месте нашего предполагаемого кораблекрушения, его матросы даже выловили разбитую шлюпку и пожертвованный Ладой раздолбанный комод из нашей каюты. Правда, остальной хлам так и остался в воде. Гринписа на них нет, негодяев. Сделав большой круг, видимо в поисках спасшихся, яхта взяла курс на запад и вскоре пропала не только из виду, но и с панели навигацкого стола. И только потом наш телеграф поймал передачу, на которую я уже и не смел надеяться. Схватив ленту, прежде чем за нее успел взяться наш радист, я пробежал по тексту взглядом, и губы сами собой разошлись в улыбке. Очень злой улыбке. Вот и все. Кончились игрушки-пострелушки.

Часть 5

Глава 1 Шут-точкки, прибаут-точкки…

Как ни жаль, но придется нам сворачивать программу нашего круиза. Конечно, это вовсе не значит, что мы немедленно отправляемся в Конуград, вовсе нет. Но и о продолжении морской прогулки речь не идет. Я покрутил в руках телеграмму и, сунув ее в бумажник, довольно кивнул.

– Идем к нашему берегу, Бажен Рагнарович, – обернувшись к тестю, проговорил я. – Только так, чтоб ни один любопытный не увидел.

– Понял. – Белов окинул взглядом навигацкий стол и, затребовав к себе Лейфа, принялся готовить яхту к скрытому переходу.

На плечи новика легла обязанность по прокладке оптимального курса «Варяга», чему брат Лады был рад ничуть не меньше, чем абордажу.

Убедившись, что больше мне на мостике делать нечего… да и тесть уже начал недобро коситься на «постороннего», я потихоньку выбрался из вотчины капитана и отправился в салон, где мои спутники наверняка давно уже изнывают от любопытства.

Описание произошедшего не заняло много времени, зато обсуждение… Честно, через полчаса выслушивания буквально фонтанирующих идеями о причинах недавних событий друзей, я сбежал от них на балкон, пока моя бедная голова просто не взорвалась… А когда меня, наслаждающегося свежим бризом и терпкой папиросой, там нашел профессор Грац вместе с Хельгой, пришлось и вовсе ретироваться из салона.

Заперевшись в своей каюте, я уселся в кресло и, убедившись, что воцарившуюся тишину не нарушает даже тиканье часов, облегченно вздохнул. Ну вот, теперь можно и поразмыслить над дальнейшими планами… точнее, над их реализацией. А через полчаса мне пришлось оторвать свою задницу от удобного и мягкого кресла и возвращаться к тестю.

– Бажен Рагнарович… – Я окликнул нашего капитана, сосредоточенно следящего за пыхтящим над навигацким столом Лейфом.

– Да, Виталий? – Тесть отвлекся от созерцания труда своего сына и, глянув в мою сторону, прищурился от дыма, пыхнувшего над неизменной трубкой. Ну прямо Иосиф Виссарионыч, ага…

– Вопрос у меня имеется, Бажен Рагнарович. – Вздохнул я, перешагивая комингс. – Как думаете, найдется на нашем берегу спокойное местечко, чтоб можно было спрятать «Варяга», да и до какого-нибудь города добраться без помех?

– Хм… – Тесть переглянулся со стоящим у штурвала Лешко и попытался спрятать ухмылку. – Так ведь это смотря для какой цели.

– Вот только не говорите мне, уважаемый капитан, что в буйно-ушкуйном прошлом вам такие захоронки были без надобности.

– М-да. – Тесть крякнул и, вновь переглянувшись с Лешко, махнул рукой. – Найдется, Виталий, найдется, непременно. Но вы все же поведайте, для чего вам это место понадобилось?

– Вот скажите, Бажен Рагнарович, надо нам каждый божий день вот от таких подарков бегать, как эти мины? То-то. – Вздохнул я, когда тесть покачал головой. – Я и подумал, что пора нам домой возвращаться, вот только открывать нашим недругам, что мы живы, понятное дело, не след. А уж какие у них силы имеются, мы уже имели счастье наблюдать, так что, боюсь, по прибытии в Ревель противники наши вполне могут о том проведать.

– Думаете? – Тесть нахмурился, а я в ответ только кивнул в сторону закутка с телеграфом. Бажен Рагнарович понимающе хмыкнул. – Понимаю. Хотите потихоньку высадиться на берег, добраться до города, а там чугункой в Хольмград?

– Почти так. Вот только думается мне, что лучше было бы большей части нашей компании вернуться домой, а Леопольд Юрьевич отправится дирижаблем в Свеаланд. Есть у нас там кое-какие дела, что обязательно решить надобно.

– А «Варяг», а команда? – хмуро поинтересовался Лейф, как оказалось, давно уже закончивший возиться с картами и теперь активно греющий уши.

– А яхта через седмицу-другую спокойно отправится в Конуград. Закроет там адрес и станет на прикол, – договорил за меня тесть.

– Именно, Бажен Рагнарович. Именно. Жаль только, Высоковские всех намеченных философов не навестили. Ну да ничего, нам и того, что есть, хватит, – подвел я итог.

– Ну что, Лешко, посидим, подумаем, где бы нам нашу красавицу до поры припрятать? – Повернулся к рулевому капитан и, выпустив роскошное кольцо дыма, хмыкнул. – Лейф, зови Грубора. Он в тех местах, почитай, каждый прибрежный валун знает. Покумекаем, вспомним былое… эх!

Поняв, что с местом стоянки «Варяга» эти морские волки и без меня разберутся, я развернулся и потопал на поиски Высоковских… С ними мне тоже надо было обговорить пару моментов. Да и про Леопольда Юрьевича забывать не стоит. Тут тоже найдется, что обсудить. А еще… Лада! О, это будет сложно…

Но я справился! И вот, спустя сутки, «Варяг» оказался у побережья. Отсюда до Ревеля не больше сорока миль, которые, как пообещал помощник нашего капитана, у нас есть все шансы проделать по суше во вполне удобном экипаже. То, что сначала показалось мне небольшой бухтой, на деле оказалось устьем реки… со старательно углубленным руслом. Не иначе как Грубор в юности не только ушкуйным, но и контрабандным промыслом занимался. Впрочем, чего-то в этом роде я и ожидал, хоть и не надеялся на столь качественную захоронку.

«Варяг» поднялся вверх по руслу реки не больше чем на милю, но этого оказалось вполне достаточно. Вся наша компания удивленно наблюдала за открывшимся видом. А посмотреть было на что. Здесь нас ждал самый настоящий порт. В лесу, на узенькой речке, какой-то ухарь поставил сразу два крана и выстроил пусть деревянную, но самую настоящую пристань! С размахом контрабандисты живут! Стоп. Контрабандисты! Я пулей метнулся на мостик, где место рулевого сейчас занимал Грубор, очевидно, как единственный член экипажа, знающий здешний фарватер, и, даже толком не отдышавшись, попытался высказать присутствующему здесь же тестю свои подозрения.

– Ну, вы уж совсем-то за дурачков нас с Грубором не держите, Виталий, – прогудел Белов, кивая своему помощнику. – Неужто мы бы сунулись сюда, коли б хоть какие-то сомнения имелись?

– И все же. Могу я поинтересоваться, откуда у вас такая уверенность, что здешний хозяин не выдаст нас недругам? – хмуро заметил я.

– Хм. – Грубор вздохнул и развел руками. – Так ведь если родному брату не верить, то и жить на этом свете незачем будет.

– Брату? – не понял я.

– Как есть брату. – Кивнул Грубор в сторону виднеющегося на взгорке огромного рубленого дома. – Вон его усадьба. Клетко – старший в семье, ему отец и передал управление нашим хозяйством, ну а я корабль принял. Это потом уж, как нашу «Ласточку» патруль данов на дно пустил, я в ушкуйники подался, а так наша фамилия, почитай, лет сто на этой речке дело правит.

– Дела-а… – Я еле удержался от того, чтобы почесать пятерней затылок. – Потомственные контрабандисты, надо же!

– Да ну! Какая там контрабанда… Так, ремонт корабля на скорую руку провести, груз подержать, что не каждый склад примет… Опять же, свои грузы завсегда лучше поближе к дому держать, а не в том же Ревеле. Там, считай, что ни год, так пожар в портовых складах. Нет уж, что ни говорите, а дома-то оно поспокойней будет. И незаконного ничего в том нет. Хоть все лабазы обыщите, ни единого запрещенного гвоздя не найдете. Ручаюсь. – Грубор даже подбородок вскинул в праведном гневе.

– Ладно-ладно. Верю! – Я замахал руками. – Вот только… Грубор, а можешь меня со своим братом свести? Расспросить его хочу кое о чем.

Помощник перевел взгляд на Белова, но тот только плечами пожал, и Грубор вздохнул.

– Сделаем, Виталий Родионович. А сейчас… извините. Мне надо на причал. Сейчас Клетко людей пришлет, надо бы с ними объясниться. Так-то он уж знает, что мы здесь. Я еще с час назад его по телеграфу предупредил, но выйти все ж надо. Спокойствия ради.

– Конечно-конечно, Грубор. – Я посторонился, пропуская к выходу помощника Белова, и тот моментально усвистал на берег.

Братом Грубора оказался здоровенный детина, на полголовы выше своего младшего родственника. Учитывая, что тому же помощнику капитана я уступаю в росте примерно на столько же, а во мне, ни много ни мало, метр восемьдесят пять… Но и обозвать Клетко долговязым или каланчей у меня язык не повернется. Не с его габаритами. А учитывая физиономию отпетого душегуба, самым фееричным образом сочетающуюся с изящным пенсне в тонкой золотой оправе, удивительно ровно сидящем на явно не раз переломанном, хрящеватом носу… В общем, на редкость колоритный дядька… и хлебосольный.

Но вот, хоть режьте, помощничкам его, по-моему, куда сподручней в руках стволы держать, нежели в порту амбалить или дворников-садовников изображать. Но они старались… очень.

После обильной трапезы Грубор позвал меня в кабинет хозяина усадьбы.

– Виталий Родионович, брат сказал, что вы хотите о чем-то поговорить? Я – весь внимание, – тихим голосом проговорил Клетко, небрежно кивнув на кресло. Сам он с удобством расположился за широким столом, к которому это кресло и было приставлено… вроде как для посетителей.

– Хм. – Волевой братец у Грубора. Ну ладно, хозяин дома, как-никак. Я сел на предложенное место и, окинув взглядом добротную обстановку комнаты, вынул из кармана портсигар. – Позволите?

– Отчего же. Я и сам до табака охотник. – Клетко подался вперед и наклонился, подвигая поближе ко мне массивную пепельницу, уж больно стол широк, иначе ему было не дотянуться. Вот так.

– Благодарю. – Я кивнул, одновременно закуривая папиросу… И Клетко, получив в лицо вроде как случайный дымный заряд, откинувшись на спинку своего массивного троноподобного кресла, вдруг рассыпался в тихом, но искреннем смехе.

– Уел, Виталий Родионыч. Как есть, уел. Ладно. Слушаю вас, – отсмеявшись, проговорил Клетко.

– Тут вот какое дело… Свеи у Борнхольма задержали контрабандиста… – Я жестом остановил попытавшегося возмутиться хозяина кабинета. – Не стоит, Клетко Режеславич. Меня заинтересовал их груз. Вот хочу спросить у опытного человека, раз выпала такая оказия… насколько обычен такой товар для Варяжского моря.

– М-да уж. – Клетко покосился на устроившегося в углу комнаты на диванчике брата. Жаль, конечно, что мне не было видно его реакции, но хозяин дома явно ею удовлетворился. Потому что тут же задал вопрос: – И что же там был за груз?

– Оптика. Бинокли, стереотрубы. Счетные машины. Телеграфные кабели и полевые телефоны. Горные машины. – Я коротко перечислил примерный набор увиденного.

– Жирно. – Уважительно покачал головой Клетко и, потерев ладонью чисто выбритый подбородок, вздохнул. – Вот только не контрабанда это. В смысле, не обычная контрабанда… Ни один нормальный ходок с военным грузом связываться не станет, если только он не самоубийца, конечно. Тут ведь одной каторгой не отделаешься, ежели поймают, без всяких разговоров пеньковый галстук примерят.

– Военным? Откуда такая уверенность? Как-то не сочетаются горные машины с армией, нет?

– О, ошибаетесь, Виталий Родионович. При строительстве тех же оборонительных сооружений и долговременных артиллерийских позиций без таких машин не обойтись. Уж поверьте выпускнику Высшего инженерного училища. – Усмехнулся Клетко. Ни черта ж себе контрабандист!

– Вот так, так… – протянул я. – Ну, спасибо, Клетко Режеславич.

– Я помог вам в вашем вопросе? – с довольной улыбкой поинтересовался хозяин кабинета.

– Весьма. Вы дали мне пищу для размышлений. – Кивнул я.

– Что ж. Но, думаю, это стоит ответной благодарности? – Хитро прищурился Клетко, и я несколько напрягся.

– В допустимых пределах, почему бы и нет. – По размышлении, я кивнул.

– О, поверьте, ничего… хм… противоречащего законам Руси, – чуть замялся хозяин дома. Обтекаемо.

– Я вас внимательно слушаю.

– Видите ли… у меня есть некий артефакт, я над ним довольно долго работал и… мне бы хотелось его испытать, но для этого нужен корабль с открытым адресом.

Понятно. Еще один философ-изобретатель на мою голову. Правда, этот товарищ на диво практичен. Что, правда, не прибавляет мне желания отдать ему на растерзание «Варяг».

Честно рассказав Клетко о своих сомнениях, в ответ я получил целую лекцию, в ходе которой хозяин дома попытался меня убедить в том, что даже при самом худшем исходе дела максимум, что может произойти, так это разрушение самого изобретенного Клетко артефакта. А при удачном исходе он клятвенно обещался привести все бумаги яхты в соответствующий фактическому положению дел вид.

– Знаете, даже интересно, получится у вас открыть трюмы «Варяга», не потревожив печати, или нет. Но мне кажется, что действие это, хоть и не запрещено Русской Правдой, все же…

– Не соответствует вашим представлениям о порядочности? – Приподнял бровь Клетко.

– Вы правильно поняли.

– А знаете ли вы, что таможенная служба Свеаланда предложила награду в размере трехсот тысяч крон тому, кто сможет обойти защиту адреса?

– Претендуете?

– Разумеется.

– Года через три-четыре? – Ухмыльнулся я.

– Ну, Виталий Родионович! Вам не все ли равно? Годом раньше, годом позже… – протянул Клетко, и я посерьезнел.

– Темните вы, Клетко Режеславич. Ой, темните. Уж скажите прямо, что вам нужно?

– Я отдам вам чертежи и схемы артефакта, но… мне нужен год.

– Год?

– Именно. Я должен быть уверен, что в течение этого времени Русь не передаст Свеаланду эти сведения без моего участия.

– Ох. Боюсь, подобные решения находятся вне моей компетенции. – Вздохнул я, поднимаясь с кресла. Дошел до окна, полюбовался открывающимся видом. Хмыкнул. – Впрочем, ладно. Возьму на себя такой грех… господин полковник.

Клетко крякнул, а Грубор гулко захохотал. Впрочем, он моментально осекся, когда я демонстративно спрятал в наплечную кобуру выскользнувший из рукава «барринс».

– И на чем же я погорел? – грустно поинтересовался Клетко.

– Если исключить общую бредовость темы беседы меж хозяином базы контрабандистов и служащим Особой канцелярии? – Я злорадно улыбнулся и, заметив, как мой собеседник развел руками, ответил: – Начнем с того, что в предоставленных мне Канцелярией сведениях о команде «Варяга» нет ни одного упоминания о наличии у нашего уважаемого Грубора старшего брата, тогда как вообще родственные связи наших матросов описаны довольно полно.

Грубор тяжко вздохнул, признавая свою вину, а я продолжил:

– Затем ваши люди. Нет, те, что работают в порту, ничем себя не выдали… да и дворник с садовником вполне могут тянуться во фрунт перед начальством, если допустить, что они ветераны и еще не забыли армейских привычек. Но отдавать воинское приветствие управляющему усадьбы, это уже перебор, не находите? Ну и… отсюда открывается замечательный вид на окрестности, аж до самого побережья. И особенно хорошо смотрятся вон те горушки. Не удивлюсь, если там обнаружатся те самые долговременные артиллерийские позиции, а? Ну, а если вспомнить вашу оговорку по поводу Высшего инженерного училища, да прикинуть возраст… В общем-то, все… А теперь серьезно. Что вам нужно от нашей компании, господин полковник?

– Ничего, ровным счетом ничего. – Пожал плечами тот, вытаскивая из лежащей на краю стола папки засургученный конверт из жесткой желтой бумаги. – Собственно, ваше прибытие именно сюда было организовано для вручения вот этого пакета из секретариата государя.

Вот так. Я повернулся к Грубору.

– Надеюсь, у вас хватило ума не передавать информацию по телеграфу открытым способом.

– Виталий Родионыч, ну вы уж меня совсем за дурака держите. – Покачал головой тот. – Я передал-то всего одно кодовое слово в обычном сообщении.

– Вот как? И что же оно означало?

– Давление иностранных агентов, с опасностью для жизней членов экспедиции, – покосившись на полковника, проговорил Грубор.

– Поня-ятно. – Я повернулся к хозяину кабинета. – Благодарю за приятную беседу, Клетко Режеславич, а сейчас нам пора собираться в Ревель. Вы же выделите нам несколько экипажей?

– Обязательно, Виталий Родионович, обязательно. – Поднимаясь с кресла, кивнул Клетко и вздохнул. – А все-таки жаль, что такая шутка сорвалась.

Ну да, не поиздевался над коллегой из конкурирующей конторы, день прошел зря. Я покачал головой и, распрощавшись с хитровымудренным полковником, отправился на «Варяг», где наша команда уже паковала вещи.

Учитывая, что Лада, как всегда, не допустила меня до этого священнодействия, у меня выдалось достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с переданным мне пакетом. И если свести все велеречивые обороты к минимуму, то перевод этого шедевра канцелярского эпистолярного стиля на русский язык поместится в одном предложении-приказе: Свернуть экспедицию и обеспечить прибытие Высоковских в Хольмград, в кратчайшие сроки, в целости и невредимости… Ладно. Приказано – сделаем.

Честно говоря, я и не думал, что при царящей в этом мире повсеместной неторопливости, мы так быстро справимся со сборами. Но факт остается фактом. Не прошло и двух часов, как вещи были уложены в кофры экипажей, а наша компания устроилась на их скрипучих диванах. И мы покатили.

В Ревель наша колонна въехала аккурат в тот момент, когда часы управы пробили полночь. Восемь часов в пути… И я еще называл диваны в экипаже удобными?! Как бы не так! Да на облучке кареты на Руяне и то было сидеть комфортнее, чем в этом жарком черном гробу на колесах…

Экипажи въехали во двор, огороженный высокой каменной стеной, и замерли на подъездной дорожке перед невысоким белокаменным двухэтажным особняком, опоясанным просторным гульбищем. Мы дружно покинули изрядно нагревшиеся за день кареты и принялись оглядываться по сторонам. Несколько фонарей, установленных во дворе, давали достаточно света, чтобы мы не натыкались друг на друга впотьмах, но совершенно недостаточно, чтобы как следует оглядеться и оценить место, куда нас доставили люди Клетко, по его же рекомендации.

Впрочем, долго топтаться на месте нам не пришлось. Один из возниц взбежал на высокое крыльцо особняка, и уже через пару минут вокруг нас вилось с десяток человек, помогающих втащить багаж в дом.

Шепелевская гостиница, в которой мы так удачно остановились, оказалась на удивление уютным местом. Небольшие, со вкусом обставленные номера, широкие веранды и маленький ресторан с постоянным струнным квартетом, допоздна играющим что-то ненавязчивое… симпатичный отель. И не скажешь, что владелец его на самом деле служит под началом знакомого нам полковника.

Билеты до Хольмграда нам удалось приобрести уже на следующее утро, но с отправлением на три дня позже. Ерунда. На следующий день мы проводили Попандопуло, отправившегося обратно в Свеаланд, доделывать наши дела, а оставшегося времени нам с лихвой хватило на то, чтобы немного отдохнуть от морских приключений, привести себя в порядок, что бы ни имели в виду под этими словами Лада и Хельга, и вволю насладиться твердой почвой под ногами, вместо палубы.

Правда, женушка моя на меня обиделась за то, что я уделял ей мало времени в вечер второго дня нашего отдыха в Ревеле, а потому я был отправлен сначала в свой номер в гостинице, а затем и в свое купе в поезде. Ну, ничего страшного, иногда нужно давать женщине повод для выпуска пара, так что я просто старался не докучать ей во время пути в Хольмград, коротая время в беседах о дальнейших планах по строительству автомобиля с Бергом, чему он был рад, поскольку сестра его, из женской солидарности не иначе, присоединилась к Ладе, так что Грац и Тишила имели возможность повеселиться, наблюдая за нашей молчаливой ссорой. Но у них и своих тем для разговора хватало, так что они не вмешивались в происходящее… за что я им искренне благодарен.

Дорога до Хольмграда, в отличие от морской части нашего путешествия, оказалась на диво спокойной, если не сказать скучной. Хорошо еще, что заняла она всего два дня, так что нам не довелось совсем уж загнуться от ничегонеделанья. А по прибытии в столицу, стоило нам сойти с поезда, как Хельгу и Берга тут же взяли в оборот охранители Телепнева, к которым присоединилась и наша охрана. Им даже вещи забрать не позволили, сразу повезли на доклад в канцелярию. Беспокоится князь… ну да его можно понять. Главное, что нас с Ладой он тревожить не стал, дав время добраться до дома, привести себя в порядок, а уж потом можно будет и навестить его сиятельство с собственным докладом…

А теперь домой!

Глава 2 Бегом, бегом! Отдыхать будем на пенсии… если доживем

В канцелярию в день приезда я так и не выбрался, но, честно говоря, не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. В конце концов, если бы я вдруг срочно понадобился, то к нам в дом можно было отправить посыльного… да и телефон пока еще никто не отменял.

В общем, в приемную князя Телепнева я вошел лишь незадолго до полудня следующего дня, успев перед этим встретить прилетевшего из Свеаланда Попандопуло и хорошенько расспросить его перед визитом к начальству. Новости, кстати, были вполне себе замечательные. Леопольд Юрьевич, оказывается, не стал терять время на то, чтобы носиться по всем заинтересовавшим его производствам Свеаланда, словно укушенный. Нет, господин Попандопуло поступил проще… Пользуясь правом распоряжения опционом, он дал распоряжение ганзейской конторе на покупку целого перечня товаров через указанные им столичные представительства свеаландских заводов. Теоретически можно было устроить подобную закупку и из Хольмграда, да вот только без надлежащего контроля есть риск получить совсем не то, что требуется, а то и вовсе пролететь с ценой…

– Виталий Родионович! Рад, искренне рад видеть вас в добром здравии. – Вскочивший из-за стола ротмистр Толстоватый, бессменный секретарь и адъютант главы Особой канцелярии, широко улыбнулся, и я с удовольствием пожал руку приятеля.

– Взаимно, Вент Мирославич, взаимно. Что князь? Занят?

– Его сиятельство еще не приехал. Обещал быть к полудню. – Толстоватый бросил короткий взгляд на напольные часы в углу приемной и уверенно кивнул. – Да, через четверть часа, не позже. А что, Виталий Родионович, расскажете о своем путешествии, пока Владимир Стоянович отстутствует? Хотя бы в общих чертах?

– Только за мзду, Вент Мирославич. – Улыбнулся я. Лицо Толстоватого на миг вытянулось, но почти тут же он улыбнулся.

– Кофий, чай… или коньяк? – поинтересовался ротмистр.

– Нет, нет. Коньяк это часа на три. А вот чашка крепкого кофию будет очень кстати. А то я толком и не уснул этой ночью, теперь вот в сон клонит. – Вздохнул я.

– Это после поезда… Все же почти трое суток под стук колес… Выматывает. – Понимающе кивнул Толстоватый.

– Ох, если бы так, Вент Мирославич, если бы так! Верите ли, так привык спать во время качки, что в нормальной постели сон уже и не идет. Всю ночь казалось, что чего-то не хватает. Извертелся, – посетовал я под смешок ротмистра.

– Надо же, и так, оказывается, бывает, – сочувствующе заметил Толстоватый, одновременно колдуя над джезвой.

Князь появился в приемной как раз в тот момент, когда мы с ротмистром приканчивали кофе. И, судя по официальному виду и количеству орденов, прибыл Владимир Стоянович отнюдь не из дома. Хм. Не рановато ли для деловых визитов?

– Сегодня день тезоименитства, – после обмена приветствиями заметил князь, отреагировав на брошенный мною удивленный взгляд. Только тут до меня дошло, что и Толстоватый красуется в парадной форме. Сыщик, называется… – Пройдемте в кабинет, господин Старицкий. Вент Мирославич, голубчик, подайте нам кофий и… пожалуй, коньяк. Через полчаса.

– Сделаю, Владимир Стоянович. – Кивнул ротмистр, и я шагнул следом за князем в его кабинет.

Устроившись за своим столом, Телепнев помолчал, после чего оперся локтями на столешницу и, положив подбородок на сложенные ладони, воззрился, иначе не скажешь, на меня. Минута, другая…

– Князь? – Я приподнял бровь, демонстрируя недоумение, и Телепнев словно отмер.

– Вот скажите, Виталий Родионович, – медленно заговорил глава Особой канцелярии. – Это у вас развлечение такое?

– Не понимаю, ваше сиятельство, – честно ответил я.

– Нет. Это я не понимаю. – Откидываясь на спинку кресла, вздохнул Телепнев. – Почему с вами постоянно что-то приключается, а?

– Хм… Ну, в данном случае моей вины нет. Это же была ваша идея с возрождением рода Старицких. Неудивительно, что нашелся настоящий представитель этой фамилии, которому такой оборот совсем не понравился.

– М-да… – Князь задумчиво потер лоб ладонью. Как я его понимаю. И разнос хочется устроить, и… всей правды не скажешь. Бедный-бедный Владимир Стоянович. А вот не фиг было подставлять меня с этими титулами да фамилиями. – Так вы, действительно считаете, что в покушениях на вашу жизнь виновен исключительно этот господин… как его зовут, кстати?

– Роман Георгиевич. – Аккуратнее, надо аккуратнее, и эмоции контролировать, в обязательном порядке.

– Да-да… Роман Георгиевич… Странное имя для русского, не находите, Виталий Родионович? – побарабанив пальцами по столу, отрешенно проговорил князь.

– Неудивительно, ваше сиятельство. – Я пожал плечами, откровенно не понимая, к чему клонит Телепнев. – Он ведь родился не на Руси, соответственно и крещен был не по русскому обычаю, а скорее всего в греческой православной церкви…

– Да-да… – повторил князь все с тем же задумчивым видом. – А греки, к сожалению, находятся под влиянием Порты… Ох, ладно!

Телепнев встрепенулся и, искривив губы в слабой улыбке, махнул рукой куда-то в сторону.

– Оставим пока это, Виталий Родионович, лучше поведайте-ка мне, как прошла ваша поездка. Подробно, по событиям и действиям. Все-таки телеграфное общение это совсем не то, согласитесь?

– Вас устроит устный доклад?

– Вполне… А отчет предоставите на днях. Скажем, завтра? – Интонация вопросительная, но просьбой тут и не пахнет. Ладно. Партия сказала: «надо», комсомол ответил: «есть». Придется этим вечером засесть за печатную машинку. Вот, кстати… надо будет подумать над этим пыточным агрегатом. Ведь ни ошибку не исправить, ни фразу переиначить на ней не получается… Стоп. С этим потом. А сейчас… поехали, что ли?

Князь слушал мой рассказ не прерывая и не останавливая. Лишь раз мне пришлось ненадолго замолчать, когда в кабинет вошел ротмистр Толстоватый с подносом, на котором красовалась пара чашек кофе и два пузатых «тюльпана» с коньяком.

Впрочем, до окончания рассказа ни я, ни князь к алкоголю не притронулись, а вот кофе Вент Мирославич приносил еще трижды. Наконец, я закончил свое повествование и, опустошив принесенный специально для меня бокал с сельтерской водой, откинулся на спинку кресла для посетителей.

– Положительно, Виталий Родионович, вы прямо-таки готовый герой для авантюрных романов, из тех, какими зачитываются мои внуки, – заключил князь. Я пожал плечами. А что тут скажешь? Помолчали. Взгляд Телепнева упал на забытые бокалы с коньяком, и он тяжело вздохнул. – А ведь у нас тоже есть новости. Свет уже третий день бурлит. Помнится, вы говорили, что Лада Баженовна дружна с маркизой Штауфен…

– Да, мы были представлены ей во время стоянки на Руяне. – Кивнул я.

– Передайте мои соболезнования супруге, – проронил князь.

– Маркиза?

– Скоропостижно скончалась в своем доме в Бреге, не далее как три дня назад. – Телепнев опрокинул в себя коньяк, и я автоматически последовал его примеру.

– Причины известны? – помолчав, спросил я.

– Апоплексический удар, Виталий Родионович. Она умерла во сне, – ответил князь.

– Да, Оттон Магнусович будет неутешен. Она была его хорошей знакомой. – Вздохнул я.

– Герцог – стойкий человек, уверен, он перенесет это несчастье. – Пожал плечами глава Особой канцелярии и уже совершенно другим тоном добавил: – Что ж, на этом, думаю, мы можем закончить, Виталий Родионович. Сегодня можете отдыхать, а завтра жду вас в присутствии, с докладом и… ваши подопечные совсем расслабились без присмотра. Надеюсь, вы сможете привести их в надлежащий вид.

– Приложу все усилия, Владимир Стоянович. – Поднявшись с кресла, я кивнул и направился к выходу.

– Да, Виталий Родионович, – окликнул меня князь, едва я взялся за дверную ручку. Пришлось притормозить. – Вряд ли боярин Шолка сподобится вас поблагодарить, служащие зарубежной стражи такие невежи, знаете ли… Так я это за него сделаю.

– Ваше сиятельство? – не понял я.

– Контрабанда, которую с вашей помощью задержали у Борнхольма, должна была уйти на юг… через Венд и Чехию.

– На юг?

– В Румынию. Так уж совпало, что незадолго до вашего доклада наша комиссия, для которой, кстати, вы подбирали охрану незадолго до отъезда, обнаружила странное шевеление румынских бояр в районе Плоешти. Не могу сообщить всех подробностей, но присланный вами список оборудования, вкупе с кое-какими иными сведениями, позволили сделать вывод о подготовке у Плоешти настоящего плацдарма…

– Румынского? – протянул я.

– Виталий Родионович, я и так уже сообщил больше, чем следовало. – Нахмурился князь. – Жду вас завтра.

Вот так-так! Какие интересные новости… Есть о чем подумать.

– Всего хорошего, Владимир Стоянович. – Я поклонился и вышел.

Газеты, газеты. Русские и иностранные. Едва покинув канцелярию, я поймал извозчика и отправился на поиски информации. Конечно, вероятность того, что в открытых источниках найдутся все интересующие меня сведения, слишком мала, но она есть и упускать ее не стоит.

Затарившись целым ворохом «печатного слова» самых разных форматов и изданий, я вернулся домой и, раскланявшись на входе с сидящей в открытой коляске Заряной Святославной, явно отправляющейся куда-то по своим садоводческим делам, отправился прямым ходом в свой кабинет.

– Витушка, ты дома? – Голос Лады отвлек меня от просмотра двенадцатой по счету газеты.

– Давно. – Обнимая вошедшую в кабинет Ладу, проговорил я.

– Я тут жду его, все глаза проглядела, а он! – Отстранившись, девушка уперла руки в бока и смерила меня деланно-суровым взглядом.

– Прости, милая. Просто, начальство вывалило на меня такие новости, что… – повинился я, указывая жене на стопку газет, возвышающуюся на столе.

– Поня-ятно, – протянула Лада. – Но, мне кажется, что работа подождет. В конце концов, я соскучилась. Сильно!

Возражать в таком вопросе? Я еще не настолько сошел с ума, чтобы своими руками развязывать гражданскую войну в собственном доме.

К просмотру прессы я смог вернуться только поздним вечером. Не могу сказать, что нашел там что-то выходящее из ряда вон, но чем больше газет я читал, тем больше крепла во мне уверенность, что кроме Порты и Руси на территории Румынии действует еще кто-то… и вполне возможно третьей стороной список участников не ограничивается.

Придя к такому выводу, я отложил в сторону последний прочитанный листок и, вздохнув, принялся за отчет, который и занял все мое время до самого утра.

Правда, перед тем как отправиться в присутствие, я решил нанести визит человеку, чья информированность иногда просто потрясает.

– Доброе утро, Заряна Святославна.

– А, Виталий Родионович! Доброе, доброе. – Покивала Смольянина, когда я появился на пороге ее кабинета. – Ну что, поведаете мне в подробностях о своем путешествии? Слышала, вам пришлось вернуться в Хольмград раньше, чем предполагалось?

– Можно и рассказать. – Следуя молчаливому предложению хозяйки дома, я присел на диван. Говорю же, осведомленность графини просто поразительна. – Никак вы уже и с Ладой пообщаться успели?

– Ну разумеется. – Снисходительно кивнула Смольянина.

– А с Мекленом Францевичем? – Улыбнулся я.

– Как раз вчера вечером беседовали. – Вздохнула хозяйка дома и тут же вернулась к интересующему ее предмету. – Виталий Родионович, не томите, рассказывайте все в подробностях. А я велю подать чай… с вашими любимыми медовиками.

– За такой подарок я расскажу вам всю мою жизнь, любезная Заряна Святославна.

Удивительно, но беседа со Смольяниной не затянулась надолго. Так что уже через час я смог ее расспросить об интересующих меня вопросах, в частности, о румынской кампании и слухах о смерти Эльзы-Матильды… Вот только, к моему сожалению, конкретной информации я здесь так и не получил… кроме того, что торговый дом Варбургов внезапно сократил поставки голштинского сырья для производств, принадлежащих Фридриху Гогенштауфену, герцогу Швабскому. Поговаривают, старый Варбург, после смерти маркизы, заимел зуб на ее семью. Не доверяет он рыжему герцогу, ох не доверяет.

А что там за производства, кстати говоря?

– Керосин, Виталий Родионович, светильная жидкость. Нет, не только он, конечно, но… это самая прибыльная часть заводов Фридриха. В Европе разве что очень богатые люди могут себе позволить иметь в доме накопители, а прочие вынуждены пользоваться различного рода техническими ухищрениями… И керосиновые лампы там в ходу повсеместно.

– Понятно… – протянул я, жалея, что у меня не было возможности хорошенько расспросить Эльзу-Матильду. Керосин… Я вздохнул и замер, не донеся до рта вкуснейшее медовое пирожное. Керосин! Керосин – нефть… нефть – Плоешти. Приехали.

Вот так… И здесь не обошлось без «черного золота». Черт, но как же все сложно-то, а! Думай, голова, думай!

– Виталий Родионович! – Смольянина дернула меня за рукав.

– А?

– Ну наконец-то, Виталий Родионович! Неужто медовики оказались столь вкусны, что вы потеряли разум? – Улыбнулась хозяйка дома и обернулась на звук приоткрывшейся двери. – Что тебе, Людмила?

– Телефон. Просят Виталия Родионовича, – тихо проговорила горничная, не переступая порог кабинета.

– Извините, дражайшая Заряна Святославна. – Я развел руками, поднимаясь с кресла.

– Понимаю, Виталий Родионович. Служба есть служба. – Кивнула Смольянина. – Ну что же, идите. Но вечером жду вас с супругой на ужин.

– Будем, обязательно будем, – ответил я, уже стоя у двери. И вздохнул. – Если, конечно, не произойдет что-то экстраординарное.

Как я и думал, звонил мне не кто иной, как князь Телепнев, вот только вместо ожидаемого вопроса о том, где носит его подчиненного, глава Особой канцелярии сухо уведомил меня, что ждет к часу в присутствии, непременно при параде. Пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться. Впрочем, не могу сказать, что Ладе это не понравилось, особенно когда я заметил, что до времени визита у нас есть не меньше четырех часов. В результате в канцелярию я собирался в жуткой спешке, но прибыл в срок.

По крайней мере, увидав меня в приемной, Толстоватый бросил взгляд на часы и одобрительно хмыкнул, после чего протянул тонкий платок и посоветовал привести себя в порядок, благо еще минут пять у меня есть.

Проскользнув в уборную, я взглянул в зеркало и, моментально поняв, чему так ухмылялся приятель, принялся ожесточенно оттирать след губной помады на щеке. А здешняя помада это такая штука, что без усилий не сотрешь.

В общем, в кабинет шефа я явился чистый, но с горящей алым цветом правой щекой, словно пощечину схлопотал. Правда, князь, похоже, даже не заметил этого моего конфуза и, коротко приказав следовать за ним, шагнул к выходу.

– А доклад? – спросил я.

– Отдайте Венту Мирославичу. – Глянув на папку в моих руках, мотнул головой Телепнев.

У дверей канцелярии нас уже ждал экипаж, который, стоило нам разместиться на диванах, рванул вперед так, будто лошадей кто-то накормил закисью азота.

– Виталий Родионович, надеюсь, ваши приключения не повлияли на подготовку к экзамену? – осведомился князь, когда наш экипаж выкатил на Словенскую набережную.

– Смею надеяться, что не повлияли. – Пожал я плечами.

– Замечательно. Честно говоря, не хотелось бы нарушать собственное слово и уговаривать экзаменаторов… – Вот тут до меня дошло, отчего князь был столь хмур и резок.

– Так мы… – начал я, и был тут же перебит скупым кивком собеседника.

– Именно. Мы направляемся в Аттестационный кабинет, где вы пройдете испытания на чин.

– С чего вдруг такая срочность? – подивился я.

– Сегодня эти испытания проходят выпускники Высших Государевых курсов. А вечером, в детинце состоится принесение вассальной клятвы. Государь решил, что это лучший повод для вашей с ним встречи.

– Хм. А ничего, что, по идее, я должен бы проходить эти испытания лишь на исходе лета, а сейчас едва июнь закончился? – возмутился я.

– Отвечу вам словами государя. – Усмехнулся князь. – Ежели он, и в самом деле, столь умен и ретив, то два месяца будут лишь напрасной тратой времени… В одном государь прав. Выделять вас еще больше, чем это уже было проделано за прошедшее время, бессмысленно, и ничего, кроме еще одной головной боли и шепотков в обществе о незаслуженной протекции, вам не принесет.

– Ну да, а то, что я сдаю экзамен на чин, не окончив обучения и едва вернувшись из путешествия, это ничего? – пробурчал я, но Телепнев меня услышал и еле заметно усмехнулся.

– Так ведь всему свету известна ваша стремительность в делах и развлечениях, дражайший Виталий Родионович. Так что поохают, поахают, но примут. А вот отдельного испытания могут и не простить… Так как? Говорить мне с экзаменаторами?

– Идите к дьяволу, Владимир Стоянович! – Фыркнул я, мысленно удивляясь витиеватости, с которой князь пытался взять меня «на слабо». Хотя… Почему пытался? Взял уже.

– Что ж. Тогда я остановлю экипаж у здания Аттестационного кабинета, и удачи вам… князь Старицкий. – На этот раз улыбка у Телепнева получилась куда более искренней, да и настроение, кажется, уверенно поползло вверх.

Карета действительно остановилась у высокого особняка лишь для того, чтобы высадить меня у широких и крепких дверей, после чего извозчик хлестнул лошадей, и те, только что не встав на дыбы, рванули экипаж, увозя шефа куда-то по его шефским делам. Ну и ладно.

Я огляделся по сторонам и, поднявшись на высокое крыльцо, решительно потянул на себя тяжелое медное кольцо, заменяющее дверную ручку. Мощные железные петли тихо, почти неслышно скрипнули, и я оказался в самом настоящем людском муравейнике. Кажется, такого столпотворения я не видел еще с «того света».

Отыскать в этом сумбуре место, где проходят испытания, оказалось довольно легко. Я просто открыл первую попавшуюся дверь и, не дожидаясь, пока все сидящие за конторками клерки скрестят на мне взгляды, обратился к стоящему у огромного шкафа детинушке, на телесах которого вицмундир восьмого класса только что по швам не трещал.

Поначалу, недовольный тем, что его отвлекли, дядечка скривился, но заметив нашейный знак ордена, подобрался и заговорил довольно любезным тоном.

Получив у него нужную информацию, я вежливо… очень вежливо поблагодарил чиновника и отправился на третий этаж особняка, где уже собралось порядочное количество людей, явно дожидающихся своей очереди перед высокими двойными дверями, ведущими в аудиторию, где заседала аттестационная комиссия.

Честное слово, если бы не возраст большинства присутствующих, а у некоторых возраст уже основательно проредил шевелюру или побил ее серебром, я бы решил, что оказался среди обычных студентов, ожидающих экзамена. Нет, здесь никто не листал судорожно конспекты, не бросался к выходящим из аудитории, забрасывая их вопросами: «ну что?» и «ну как?», но вот ощущения… да… та же тревога и сосредоточенность во взглядах, нервные движения и отрешенность. Хм. Вот не думал, что когда-то еще придется окунуться в экзаменационные треволнения…

– Старицкий, Виталий Родионович, – представился я, оказавшись в аудитории перед длинным столом, за которым устроилось аж пятеро экзаменаторов. Сидящий передо мной мужчина, что-то писавший в журнале, поднял голову, и я улыбнулся. – Добрый день, Боримир Вентович!

Советник Сакулов вздрогнул и еле слышно застонал. М-да, чую, это будет весёлый экзамен…

Глава 3 Между струйками, между струйками…

В толпе из добрых трех десятков чиновников, выдержавших сегодня испытания на чин надворного советника и, соответственно, претендующих на личное дворянство, я ждал своей очереди и рассеянно оглядывал приемную. Кстати, к моему удивлению, далеко не все экзаменовавшиеся сегодня были приглашены в детинец для принесения вассальной клятвы. Уж не знаю, с чем это связано, но… по размышлении, я вынужден был признать, что если бы личного дворянства удостаивался каждый без исключения чиновник, достигший седьмого класса, то через полвека пол-Руси будет фанфаронить, рассылая визитки с личным гербом. И пусть даже только десятая часть из них сможет впоследствии дать своему роду потомственное дворянство, такое увеличение привелигированного сословия может привести исключительно к взрыву, даже с учетом того, что в этом мире никому и в голову не пришло подписывать рескрипты «О вольности дворянской», и здешняя «элита» вся поголовно служит. А кто не желает – платит тягло… так называемый «боярский кошт», своеобразный налог. Но боярам, с их гонором, платить какие-либо налоги претит. Еще бы, ведь это уравнивает их с другими сословиями. Вот они и идут на службу, дабы урону чести боярской не нанести, да… Что, правда, не избавляет их от денежных трат, поскольку, как я узнал у того же Толстоватого, все служилые бояре, чьи рода занесены в Бархатную книгу, отчисляют немалые суммы в организованное государем Военное общество, причем размеры отчислений зависят от величины принадлежащих им земель.

Пока я размышлял о хитроумии правителя, придумавшего этот щадящий боярское самолюбие способ отъема у них денег, рядом со мной нарисовался неприметный человечек в темно-синем вицмундире со скромным серебряным шитьем младшего кабинетского служащего и тихо попросил меня идти за ним.

Ожидавшие приема чиновники покосились в нашу сторону, но и только. Я кивнул и двинулся следом за секретарем. Миновав несколько извилистых коридоров, мы спустились по лестнице на пару пролетов вниз и, пройдя по открытой галерее, оказались у довольно невзрачной двери, за которой, как оказалось, меня уже ждал секретарь Государева кабинета, Эдмунд Станиславич Рейн-Виленский, так поразивший меня при нашем знакомстве своим сходством со знаменитым Железным Феликсом… Да и здешняя ипостась Дзержинского тоже была не так проста… Чуть ли не второе лицо в государстве, между прочим.

– Добрый вечер, Виталий Родионович, – тихим, невыразительным голосом проговорил человек, из-за интриг которого меня против моей воли сделали самым настоящим самозванцем.

– И вам того же, Эдмунд Станиславич, – отвесив короткий поклон, отозвался я, демонстративно не обращая внимания на предложенное тайным советником кресло. – Чем обязан?

Рейн-Виленский вздохнул и, потеребив острую бородку, покачал головой.

– Полно вам, Виталий Родионович. Садитесь, нам нужно поговорить. – Несмотря на мягкость тона, в темных глазах моего собеседника явственно мелькнул стальной блеск, и я решил попридержать коней. Ссориться со вторым лицом в государстве мне сейчас не с руки, так что… Устроившись в предложенном кресле, я воззрился на своего визави. Помолчали.

– Внимательно вас слушаю, Эдмунд Станиславич, – я решил прервать воцарившуюся в этой маленькой, но уютной гостиной, тишину.

– Хм. Что ж, начнем, пожалуй, с истории вашего путешествия по Варяжскому морю. Поведаете мне о своих приключениях? А то отчеты это все-таки немного не то. Послушать живого человека всегда намного приятнее, не находите? – Неожиданно усмехнулся Рейн-Виленский.

– Отчего же? – Я пожал плечами. – Сухие строчки действительно куда скучнее, чем повествование участника событий. Извольте…

Рассказ о наших приключениях на море и суше занял у меня больше часа. А Эдмунд Станиславич оказался замечательным слушателем. Он ни разу меня не перебил, хотя я замечал, что время от времени лежащее на столике перо вдруг подскакивало и начинало что-то строчить на подложенном листе бумаги. Очевидно, вопросы по теме, так сказать.

Мои подозрения оправдались. Стоило только завершить рассказ и смочить пересохшее горло принесенным все тем же служащим яблочным соком, как из Рейн-Виленского посыпались вопросы, а через минуту к нему присоединился еще один голос, обладатель которого, выйдя из-за моей спины, заставил меня подпрыгнуть на месте.

– Государь. – Вылетев из кресла, я поклонился, на что Ингварь Святославич ответил коротким кивком.

– Садитесь, господин Старицкий, садитесь. У нас будет долгая беседа… – проговорил великий князь, и я послушно вернулся в кресло… естественно, дождавшись, пока потомок Рюрика и Гостомысла устроится в своем, чуть в стороне от Рейн-Виленского.

И снова вопросы, ответы, вопросы, вопросы… В какой-то момент мой взгляд расфокусировался и сознание поплыло, словно кто-то вколол мне средство из «особой» аптечки. Впрочем, это неважно, а важны только вопросы, на которые я должен отвечать… честно, правдиво… точно… точно. Это неправильно. Не важно… Важна только правда… честно… точно… Почему? Нет, это не мои мысли… я должен… должен…

– Вы желали смерти маркизе Штауфен? – Тон государя взлетает до отвратительного визга, а лицо искажается, словно отражение в кривом зеркале.

– Да.

– Вы убили маркизу Штауфен? – На миг мне показалось, что крутящийся в ладони тайного советника медальон сбился с ритма…

– Н-н-нет. – Почему?! почему?! Правду, я должен говорить только правду… честно… точно… да. Должен… говорить…

– Вы нанимали людей для убийства маркизы Штауфен? – Голос Рейн-Виленского, наоборот, уходит в глубокий, пробирающий до костей бас, вибрирует… «плывет», но я его понял. Нанимать людей для убийства этой суки? Нет, конечно. Зачем? Нет.

– Государь, вы слышали ответ. Он этого не делал, хотя явно за что-то сильно не любит Эльзу. Сопротивляться такому воздействию невозможно, тем более что укрыться в «хрустальной сфере» он не успел… чистый гипноз… – Голос этого… Дзержинского, да… голос отдалился, стал тише…

– Понимаю, но… давайте еще раз попробуем… – Лицо Рюриковича стало огромным, оказавшись у самых моих глаз. Рука требовательно сжала мое плечо… – Вы просили или приказывали кому-либо убить маркизу Штауфен?

Да что они привязались ко мне с этой дрянью?!

– Нет.

– Вы платили кому-либо за ее смерть?

– Нет.

– Вы обещали кому-нибудь что-либо за смерть маркизы Штауфен?

– Н-нет. – Голоса отдаляются, и картинка перед глазами темнеет, словно наступает ночь…

– В госпиталь. – Голос государя окончательно уплыл.

Темнота обступает меня, и я проваливаюсь в ничто.

В себя я пришел рывком и, оглядевшись по сторонам, облегченно выдохнул. Сон, нет никаких джунглей и нет погони… а я? А, собственно, где это я?

Я недоуменно похлопал глазами, оглядывая незнакомую обстановку, а потом на меня словно асфальтовым катком накатили воспоминания о вчерашнем допросе, и я самым пошлым образом заржал, сжав зубами подушку, чтобы никто не услышал…

Успокоившись, я кое-как сполз с широкой койки и, обнаружив в дальнем углу неприметную узенькую дверь, отправился прямиком к ней, надеясь, что там расположен санузел, а не какой-нибудь гардероб.

Приняв душ и приведя себя в порядок, я обыскал палату и, обнаружив свои вещи в шкафу, быстро оделся. Найденные на полке бумаги, среди которых нашелся подтверждающий чин патент, рескрипт о присвоении личного дворянства и запечатанный государевой печатью конверт, я аккуратно сложил и сунул во внутренний карман. После чего решил выглянуть из комнаты.

Без проблем миновав широкий коридор госпиталя с почему-то пустующей стойкой дежурного, я спустился по добротной каменной лестнице на первый этаж и, поймав первую же пробегавшую мимо меня сестру милосердия, попросил ее передать главному врачу, что господин Старицкий, то бишь я, уехал домой.

Хм. Происходи дело на «том свете», и так легко из госпиталя я бы не сбежал, но тут… воистину край непуганых идиотов!

Сестричка кивнула и исчезла, а я спокойно вышел из здания и, поймав извозчика, отправился домой, по пути размышляя над произошедшим. Черт! Да это было близко! Очень близко! Хорошо еще, что они поторопились с началом допроса. Дилетанты, что с них возьмешь… А ведь, еще чуть-чуть, и я бы слился…

Но сильны, гады… Помнится, штатный мозголом канцелярии, рассказывая о приемах своей работы, утверждал, что подобный уровень воздействия не под силу большинству его коллег. А тут… аж двое сразу. И все на бедного, несчастного меня.

А вообще, мне впору гордиться! Все-таки даже не князь Телепнев допрашивал, а сам государь. Это вам не хухры-мухры… Вот только зачем? Можно же было отдать приказ Особой канцелярии и не мараться самому…

Коляска мерно катила по мостовой в сторону Неревского, а я углубился в чтение письма, явно написанного рукой государя-следователя. В нем нашелся и ответ на мой вопрос. Начиналось письмо с кратких и формальных извинений, а заканчивалось довольно искренним признанием в том, что идея допросить меня неофициально принадлежала не кому иному, как самому великому князю. Причины же столь странного порыва он обозначил довольно скупо. Но мне этого хватило, чтобы понять: если верить Ингварю Святославичу, то он откровенно опасался того, что даже если я признаюсь на допросе в Особой канцелярии в совершенном убийстве, Телепнев, на пару с Рейн-Виленским, скроют этот факт из желания продолжить игру с участием «возрожденного Старицкого». Теперь же государь не сомневается в моей непричастности к смерти несчастной… кузины?!. и искренне поздравляет с чином надворного советника и званием личного дворянина. Охренеть. И почему в Готском альманахе об этом нет ни слова?!

Чувствуя, как закипает моя несчастная голова, я свернул письмо и, запихнув его обратно в карман, поторопил извозчика. Лошади прибавили ходу, в разгоряченное лицо ударил легкий ветерок, и спустя десять минут я оказался у усадьбы Смольяниной.

Лада встретила меня в холле нашего флигеля, бледная и осунувшаяся, с темными тенями, залегшими под покрасневшими от слез глазами. Она не произнесла ни слова, просто обхватила руками за шею и, до боли вжавшись в меня, тихо всхлипнула. И мне ничего не оставалось, кроме как обнять ее в ответ и тихонько шептать на ухо всякие глупости. Я не знаю, сколько мы простояли так в обнимку в прихожей, но когда жена, наконец, отстранилась, шея у меня уже почти ничего не чувствовала… И целый день Лада ходила за мной по дому этаким молчаливым хвостиком, и лишь поздно вечером жену словно прорвало. За прошедшие трое суток моего отсутствия она чуть не сошла с ума. Сначала я не вернулся из канцелярии к назначенному сроку. Следующим утром Телепнев сообщил ей, что меня задержали в детинце, и когда я приеду домой, неизвестно. А появившийся к вечеру офицер из личного конвоя государя и вовсе перепугал Ладу заявлением, что я нахожусь на излечении после допроса. В просьбе указать, где именно меня лечат, офицер отказал, прикрывшись приказом. В посещении «больного» Ладе было отказано.

Спасибо Заряне Святославне, удержала женушку от глупостей… Кто бы теперь меня удержал?

Когда мы, наконец, выбрались из спальни, за окнами уже воцарился вечер. Эх, жаль, что Лейф остался с отцом на «Варяге», сейчас наверняка уже что-нибудь вкусненькое приготовил. Желудок сочувственно заурчал, и услышавшая этот звук, Лада улыбнулась.

– Идем, что-нибудь найдем на кухне… да и я еще не забыла, с какой стороны к плите подходить.

– Э-э, нет. Раз уж стряпня Лейфа нам в ближайшее время не светит, его место займу я. Поможешь мне разобраться, что там где лежит?

– Хм, ты уверен, что это будет… безопасно? – невинно поинтересовалась Лада.

– Сама увидишь. Идем на кухню?

Ничто так не успокаивает, как хорошая стряпня… И тут есть два варианта: приготовление и собственно употребление. Вот я и решил, что двойная доза успокоительного мне не повредит.

Дверной звонок задребезжал как раз в тот момент, когда мы с Ладой уютно устроились за накрытым столом прямо на кухне. Покосившись на аппетитное жаркое по-суздальски и отставив в сторону рюмку с прозрачным аперитивом, я вздохнул и, поднявшись из-за стола, пошел открывать дверь. Лада проводила меня взглядом загнанной лани и… дождавшись, пока я скроюсь за поворотом коридора, на цыпочках двинулась следом за мной. Смешная!

– Эдмунд Станиславич? Какая неожиданность… – Я кивнул стоящему на пороге тайному советнику и повел рукой, приглашая его войти. – Не стойте на пороге, проходите.

– Благодарю, Виталий Родионович. – Рейн-Виленский махнул рукой сопровождавшему его адъютанту, и тот, уже было собравшийся проскользнуть в дом следом за шефом, резко затормозил и замер на крыльце. Понятно. Беседа предполагается конфиденциальная.

Секретарь снял «котелок» и, бросив в него белоснежные перчатки, положил шляпу на консоль.

– Пройдемте в гостиную, Эдмунд Станиславич. – Я проводил своего визави в комнату и, предложив ему кресло, устроился на диване, напротив. После чего молча воззрился на гостя.

– Хм, понимаю ваше негодование, Виталий Родионович, но позвольте мне объясниться, – заговорил, наконец, Рейн-Виленский, поняв, что я не собираюсь начинать беседу первым.

– Внимательно вас слушаю, ваше высокопревосходительство.

– М-да. Ну что же… Итак, да… – Эдмунд Станиславич откашлялся. – Как вам несомненно известно, буквально несколько дней назад преставилась маркиза Эльза-Матильда Штауфен, дочь герцога Швабского… Насколько я знаю, вы были представлены ей?

– В Бреге. – Кивнул я.

– Да, конечно… Знаете, смерть в таком возрасте это всегда трагедия, но в данном случае положение отягчается тем, что не все… не все верят в ее естественность. Особенно, учитывая, что той же ночью скончались и двое ее доверенных лиц… и тоже естественной смертью. Если про угоревших пьяных можно так сказать. Впрочем, я не с того начал, – прервав самого себя, Рейн-Виленский на мгновение умолк и тут же заговорил снова: – Несколько лет назад, еще до начала румынской кампании, герцог обратил свое внимание на нефтяные поля Плоешти, что могли поставить ему необходимое сырье для производств в обход дома Варбургов, до сих пор являющихся монополистами в этой области. Им принадлежат разведанные месторождения в Шлезвиг-Голштейне, Италии и Галлийских Портах. Естественно, Варбурги не захотели терять монополию, а тут так удачно начались волнения среди румынских бояр. Торговый дом с удовольствием влез в эту свару, Гогенштауфен рассвирепел и, надавив на германского императора, довольно серьезно прищемил хвост своему датскому противнику. Те же, в ответ, сократили поставки нефти для его заводов. Герцог повез сырье из Баку… Война между Гогенштауфеном и домом Варбургов шла с переменным успехом до тех пор, пока не появились вы. Уж не знаю, какие такие планы герцог связывал с родом Старицких, но ваш выход на сцену заставил его форсировать события. В Засснице внезапно погибает некий Георг-Теодор Ольдер, владелец маленького банка, сотрудничавшего с домом Варбургов, следом за ним не выдерживает сердце у его супруги Марии, в девичестве Воротынской…

– Зачем вы рассказываете мне об этом, Эдмунд Станиславич? – не выдержал я.

– Потерпите, Виталий Родионович, потерпите. – Покачал головой тайный советник. – Дом Варбургов берет под свою опеку единственного сына Ольдеров… которого почему-то зовут отнюдь не на германский манер Романом Георгиевичем…

Услышав имя этого… кол-лобка, чтоб его, я вздрогнул.

– Вы поняли, да? Георг-Теодор Ольдер в юности, скорее всего, носил совсем другое имя и имел непосредственное отношение к «исчезнувшему» роду Старицких. Как выяснила недавно наша зарубежная стража, деньги на создание банка он заработал во время сорокалетней смуты на Балканах и уже оттуда переехал на север Германии. Так вот, Роман Георгиевич развивает бурную деятельность, вовсю вставляя палки в колеса Гогенштауфену. Он курирует снабжение партизанского движения в Румынии, догадываетесь, где именно? Бояре, лояльные герцогу, мрут как мухи, один за одним… пока… пока некто не сообщает Роману свет Георгиевичу о том, что в Варяжское море скоро должна выйти яхта, на борту которой будет находиться «самозванец». Тот бросает все и мчится на север. Дальнейшая его история вам известна.

– Допустим. Но я так и не понял, что именно вы от меня хотите, – заключил я.

– Скажите, вам ведь известно, кто именно направлял действия вашего «родственника»? – Прищурился Рейн-Виленский, уходя от ответа. Я усмехнулся.

– Разумеется.

– И кто?

– Эльза-Матильда, маркиза Штауфен. – Мой собеседник дернулся, словно пощечину схлопотал.

– Но… вы не ошибаетесь? – Рейн-Виленский буквально впился в меня взглядом.

– Нет. Маркиза старательно замазывала своего конфидента в криминале, но при этом не менее старательно ограждала его от реальных встреч с законом. Проще говоря, вытаскивала его из всех передряг.

– Доказательства? – железным тоном потребовал мой собеседник.

– Ну что вы, откуда им у меня взяться? – Я елико возможно искренне развел руками. – Впрочем… Вам же докладывали о людях, что подозреваются в смерти некоего Раздорина? Так вот, могу вас уверить, что именно они принесли мне приглашение маркизы на вечер в ее доме. И именно их я видел в камере по соседству с узилищем Романа Георгиевича, откуда он то ли бежал, то ли был похищен…

– И схвачен три дня назад в Свеаланде. Суд над ним состоится через две недели, – со вздохом договорил Рейн-Виленский. – Чем же она его купила?

– Обещанием невозможного. – Пожал плечами я. – Возвращением Зееланда под власть Старицких.

– Это же бред! – Вскинулся мой собеседник.

– Рад, что вы разделяете мою точку зрения, ваше высокопревосходительство.

– Но опять-таки подтвердить свои слова вы не можете.

– Ну почему же? – Я сделал вид, что задумался и, улыбнувшись, щелкнул пальцами. Выпендреж, конечно, но мне нравится. Миг, и в мою руку влетел небольшой пенал, открыв который, я вытащил длинный рулончик бумаги и зачитал, вслух, с выражением: – Милая Матти! Сегодня странный день. Не далее, как несколько часов назад мы услышали далекий грохот, похожий на гром, но на небе не было ни облачка. А вот недавно, буквально и четверти часа еще не прошло, наши матросы вытащили на борт обломки. Представь мое удивление и ужас, когда я прочел название корабля, выбитое на медной бирке куска какой-то мебели: «Варяг»! Та самая яхта, которой ты так восхищалась в своем последнем письме… Как страшен рок, милая моя Матти! Вот еще совсем недавно гордый корабль рассекал волны и несся, словно птица в дальние страны, миг и он идет ко дну… Спасшихся не было. Капитан велел служить молебен, и мы стояли на палубе с непокрытми головами, пока капеллан читал отходную. Матти, любезная моя, скучаю по тебе, надеюсь, что следующая наша встреча произойдет как можно скорее, и мы вместе отправимся домой, на прекрасный Зееланд.

– Вот так, Эдмунд Станиславич. Эта телеграмма была отправлена с преследовавшего мою яхту корабля, после того как он обыскал примерный район нашего «затопления» от попаданий блуждающих мин. Хорошо еще, что у нас имелась серьезная защита. А то ведь, действительно, утопнуть могли. – Я аккуратно свернул бумажную ленту в рулончик и вновь спрятал ее в пенале. На память.

– Хм. Я бы на их месте воспользовался более серьезным шифром. Впрочем… нет, это бы всполошило все военные стоянки и пограничные патрули… Занятно… да… но зачем ей такие сложности?

Я пожал плечами, а Рейн-Виленский продолжил бормотание.

– М-да, это, конечно, доказательство хлипкое…

– Я не суд. Мне хватило. – Мне откровенно надоело общаться с этим человеком, а потому ответ прозвучал довольно грубо.

Тайный советник бросил в мою сторону короткий, внимательно-острый взгляд, но тут же вздохнул.

– Извините, Виталий Родионович, засиделся я у вас, а ведь пришел только на несколько минут, извиниться за произошедшее… Государь уж очень расстроился. Эльза-Матильда для него… впрочем, это уже неважно. Еще раз прошу прощения, Виталий Родионович, – поднимаясь с кресла, проговорил Рейн-Виленский, и я чуть было не выдохнул облегченно. Но удержал лицо и проводил гостя к выходу, по пути уверяя, что я вовсе не держу зла ни на самого Эдмунда Станиславича, ни тем более на своего сюзерена.

Мы тепло попрощались, и Рейн-Виленский шагнул за порог, где его стойким солдатиком дожидался адъютант. Я уж было начал закрывать дверь, когда секретарь Государева кабинета вдруг обернулся и, показательно блеснув знакомым медальоном в ладони, усмехнулся.

– Не суд, да?.. Знаете, вы страшный человек, господин надворный советник, – проговорил Рейн-Виленский, явно желая оставить за собой последнее слово и чуть-чуть меня «взбодрить». Ну-ну…

– У китайцев есть поговорка: Ухватить тигра за хвост – страшно, но страшнее этот хвост отпустить.

– Это вы к чему, Виталий Родионович? – Уже спускающийся по ступеням крыльца, тайный советник резко замер… на полушаге, что называется.

– Я не тигр, но тот, кто схватит меня за хвост, бояться будет недолго… до смерти, – пояснил я. Рейн-Виленский смерил меня долгим взглядом, после чего вдруг широко, искренне улыбнулся и, усевшись в экипаж, укатил, так и не проронив ни слова. Надеюсь, мы с ним друг друга поняли.

Глава 4 Дом, любимый дом…

Закрыв дверь за тайным советником, я привалился к ней спиной и, прикрыв глаза, тяжело вздохнул. Ничего так беседа получилась, особенно под конец. Он показал, кому я должен быть на самом деле благодарен за не сразу сработавшее внушение, а я в ответ… М-да. Самоубийца? Не знаю, время покажет. Но что-то мне подсказывает, что Рейн-Виленский был доволен моей реакцией… если я, конечно, не принимаю желаемое за действительное.

– Витушка, мы можем поговорить? – Голос Лады, незаметно появившейся в холле, заставил меня открыть глаза и отлепиться от двери.

– Ты слышала? – ответил я вопросом на вопрос. Лада кивнула, и мне не оставалось ничего иного, кроме как развести руками. Тем более что я и не собирался что-либо скрывать от нее в этой долгой и некрасивой истории. – Конечно, поговорим. Сейчас, или сначала поедим?

В результате разговор состоялся после ужина, за чаем.

– Итак, с чего мне начать? – поинтересовался я, когда Лада, налив в мою любимую пиалу крепкий ароматный напиток, выжидающе на меня уставилась.

– Полагаю, с начала… – Слабо улыбнулась жена.

– Надеюсь, с начала нашего путешествия, а не сотворения мира? – осведомился я и, заметив, как Лада комично нахмурилась, тут же сдался. – Ладно-ладно, с начала так с начала… Помнишь первую странность нашего морского путешествия?

– Блуждающие мины на следующий день после выхода из Конуграда. – Кивнула Лада.

– Они самые. Еще тогда меня удивило место их постановки. По словам твоего батюшки, торговые маршруты пролегают несколько мористее, да мы и сами пошли бы именно там, если бы не…

– Ходовые испытания. – Тут же сообразила моя жена, напомнив, что она не просто красивая и умная женщина, но и настоящая дочь своего отца! – Ну, конечно, ни один капитан не рискнул бы проводить их далеко от берега… А о нашем маршруте можно было бы узнать все в том же Конуграде, мы же ни от кого не прятались… – заключила Лада.

– Умница. Именно так все и было. Затем мы прибыли в Брег и началась памятная тебе карусель. Вот только, если в случае с минами, прямо и фактически открыто действовал Роман Георгиевич, то травлю на Руяне организовала наша любезная знакомая Эльза-Матильда, маркиза Штауфен. И ее действия поначалу были направлены не столько на меня, сколько на тебя… Ну, тут нет ничего странного. Опытная великосветская львица решила, что «новый» Старицкий весьма перспективен и ценен, как сам по себе…

Тут Лада рассмеялась.

– Вы так самоуверенны, муж мой! – пропела она.

– Конечно, и у меня есть для этого все основания! – Подхватывая тон жены, я выпятил грудь. – Меня любит лучшая из женщин! Это ли не доказательство моей исключительности?

– Бахвал. – Покачала головой Лада и тут же погладила меня по голове. Вот и пойми женщин! То ли отчитала, то ли приласкала…

– Хм, да… О чем бишь я? А, о действиях Эльзы. Видишь ли, тут дело не только в моей неотразимости, но и в том, что я мог бы послужить замечательным противовесом тому же Роману Георгиевичу, буде тот зарвется. В общем, маркиза решила, что будет лучше, если я окажусь в ее «коллекции рыцарей». А чтобы иметь полное и безоговорочное влияние на меня, она решила убрать единственное, по ее мнению, серьезное препятствие… тебя.

Лада вздрогнула, и из ее глаз ушел всякий намек на веселье.

– Но… но…

– Она отказалась от этой идеи после того, как мы с тобой устроили представление у ворот ее дома. Почему, не знаю… – Вздохнул я и с удивлением заметил, как Лада отводит взгляд, а ее аура вдруг плеснула оттенками страха. Интер-ресно. – Милая, ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Не… не сейчас. Пожалуйста, – пробормотала жена.

– Ну-ну. Как скажешь. – Я решил не давить и буквально кожей почувствовал, как Лада расслабилась. Вот она легонько улыбнулась…

– Я расскажу тебе, клянусь. Только не сегодня, ладно?

– Договорились. Но прошу, не затягивай с этим делом, а то я помру от любопыства. – Улыбнулся я, спуская скользкую тему на тормозах. И вернулся к рассказу. – Итак. Все дальнейшие попытки нас зацепить были сосредоточены именно на мне, причем, полагаю, что здесь на Эльзу как-то надавил Роман Георгиевич. Учитывая, что маркиза резко охладела к своей первоначальной идее заиметь противовес Ольдеру-Старицкому, это было нетрудно. Она отдает под начало моего «родственничка»… весьма условное, разумеется, ватагу Раздорина… В свете всей известной мне теперь информации могу предположить, что эти разбойнички сидели на крючке у тех же Варбургов, кои и предоставили этот «инструмент для грязной работы» в пользование своей верной союзнице. Раздоринцы действуют четко и максимально кроваво, замазывая Романа Георгиевича в криминале по самое темечко, но при этом проваливают свою миссию и Раздорина убирает парочка головорезов, состоящих на службе самой Эльзы. Те самые «лазари», которых приметил наш друг Тихомир Храбрович. Мир тесен, как говорится.

– Подожди, Витушка, что-то не сходится. Эльза-Матильда приходится старшей дочерью Фридриху Швабскому, ты сам это говорил. Как она может быть союзницей Варбургов, с которыми ее отец до сих пор «на ножах»? – хмуря брови, приостановила мои излияния Лада.

– О! Это особая песня! Как ты можешь судить по списку ее «побед», маркиза была женщиной крайне амбициозной… и ее совсем не устраивал курс отца, «планомерно превращавшего древний европейский монархический род в семью презренных торгашей и безземельных магнатов»… Это я цитирую, если ты не поняла.

– Хм? – Лада взглянула на меня крайне настороженно.

– Ну, можно сказать, что Эльза-Матильда исповедовалась мне… перед смертью. – Вздохнул я, отвечая на невысказанный вопрос жены. – Ты бы слышала, какой площадной бранью она поливала своего батюшку… Но это даже не причина… Видишь ли, Варбурги предложили ей исполнить мечту. А учитывая их влияние в Нордвик Дан, я склонен подозревать, что торговому дому это было бы вполне по силам. В общем, Варбурги обещали Эльзе княжение в Зееланде, при двух условиях. Первое – она должна стать самым вероятным претендентом на титул, либо супругой такового. Второе – княжество входит в состав Нордвик Дан без всяких условий…

– Но сделка предусматривает взаимный интерес сторон, разве нет? – поинтересовалась Лада.

– Полагаю, что по их соглашению Варбургам должны были отойти нефтяные поля Плоешти, где, несмотря на действия все того же Ольдера-Старицкого, герцог Швабский имеет огромное влияние как среди местных бояр, так и среди османских военачальников… По крайней мере, я не знаю равноценных владений у Штауфенов, а для Варбургов такой кусок, как румынская нефть, был бы не просто лакомым. Он – гарантия сохранения их влияния и монополии в Европе.

– Не сходится! – Вздохнула жена, поставив локти на стол и подперев подбородок кулачками.

– Что именно?

– Если ей нужен был муж, имеющий право на титул Зееландского князя, зачем она так обошлась с Романом Георгиевичем?

– Хм. Ну, во-первых, подставляя моего «родственника», Эльза вовсе не собиралась доводить дело до конца и всегда вытаскивала его из передряг, так что, на первый взгляд, он и вовсе был ни при чем. Но при этом, собирала на него компромат, чтобы сподручнее было держать потенциального мужа в ежовых рукавицах. И если бы не наша выходка с абордажем, у нее это вполне могло получиться. А во-вторых, после смерти родителей Романа Георгиевича остались лишь три человека, имеющих кровные права на княжеский титул. Это сам Роман Георгиевич, твой муж и Эльза-Матильда Штауфен, о чем непрозрачно намекнул фиал с наговором на кровь, опыт с которым мы проводили в доме маркизы аккурат в тот момент, когда тебя собирались похитить молодчики младшего Климина. То есть, при отсутствии иных вариантов, Эльза вполне могла претендовать на княжение в Зееланде как носительница крови Старицких. Так-то.

– А теперь, получается, на княжеский титул претендуешь только ты? – после коротких раздумий спросила Лада… и меня ощутимо передернуло.

– Даже не думай. Это Матильду там приняли бы с распростертыми объятиями… после должной подготовки, а меня прирежут в первую же ночь княжения, – открестился я от предложенной женой перспективы.

– Очень надо. – Фыркнула Лада. – Если уж только само известие о твоем появлении вызвало такую бурю, то что будет, если ты вдруг решишься на эту авантюру?! Всемирная война?

– Вот-вот. – Покивал я и замолчал, заметив, что жена крепко о чем-то задумалась.

Несколько минут прошло в тишине, пока Лада, наконец, не вернулась с небес на землю.

– Знаешь, ты, наверное, правильно поступил… – медленно проговорила она и, заметив мой недоумевающий взгляд, со вздохом пояснила: – Я имею в виду… Эльзу. Она ведь не остановилась бы, да? Пока мы живы, ей ничего не светило в Зееланде. А с ее происхождением и возможностями… – Истинная дочь ушкуйника потерла лоб ладонью и, сделав паузу, внезапно договорила уже совсем другим тоном: – Но я на тебя все равно обижена, дорогой мой муж.

– Почему?

– Ты мог бы рассказать мне все это еще тогда, в Ревеле, а потом уж нестись на этих кошмарных пузырях в Брег, изображая Леопольда Юрьевича. К тому же ты даже не подумал, как я буду себя чувствовать, изображая обиду, и все время поездки от Ревеля до Хольмграда видя перед собой твою личину! Не мог уговорить Попандопуло хотя бы в своем купе запереться?! Или Берг не мог наложить такую иллюзию, чтобы я могла видеть сквозь нее?! Я же скучала!

У меня очень красивая и умная жена, это точно. Но логика ее… иногда повергает меня в шок и трепет. Честное слово.

Не найдя, что ответить на эти претензии, я поднялся со стула и, обогнув стол, обнял обиженно сопящую Ладу.

Следующим утром, одеваясь для визита в канцелярию, я был весьма удивлен отсутствием в гардеробе приготовленной мною вечером «тройки». Потеребив пояс халата, я решил, что жена точно должна знать, куда пропал мой любимый костюм, и устремился на ее поиски. Лада обнаружилась в гостиной, что-то тихонько напевая себе под нос… она крутилась вокруг подставки с темно-синим вицмундиром.

– Хм, а ничего, что я числюсь заштатным сотрудником? – налюбовавшись легкими движениями любимой, спросил я.

– Витушка, не думаю, что Владимир Стоянович прислал бы эту красоту, просто позабыв о твоем положении на службе. Как считаешь? – откликнулась Лада, поворачиваясь ко мне и улыбаясь.

– М-да. С князем не поспоришь, – признал я. Вот уж не думал, что когда-нибудь снова надену мундир, пусть даже и гражданский. Зря, конечно. Мог бы и раньше догадаться, что в канцелярии без него дело не обойдется, особенно учитывая общую склонность местных наряжать в униформу все и вся…

– Ленту ордена не забудь… и этот, саквояж свой драгоценный. Фельдъегерь специально о нем упомянул, – проговорила Лада, придирчиво оглядев меня со всех сторон, когда я, наконец, застегнул последнюю из многочисленных пуговиц вицмундира. В принципе, костюм, явно вышедший из рук Григория Евсеевича, оказался лишь немного неудобнее обычной «тройки», так что чувствовал я себя в нем вполне комфортно. Разве что жесткий от серебряного шитья воротник-стойка уперся в нижнюю челюсть так, что пришлось приноравливаться, чтобы эта «колодка» не мешала говорить.

Покрутившись так и эдак, я убедился, что вицмундир почти не стесняет движений, и, обреченно вздохнув, позволил Ладе нацепить мне на шею упомянутую ею же ленту. Глянул в зеркало. М-да… Был вполне приличный себе человек, а получился… хм, чиновник, скажем так. Мне бы еще морду побрезгливее скорчить, и все. Не отличишь от какой-нибудь «канцелярской крысы»… Хм, ладно. Хорошо еще, что портной Телепнева не страдает от провалов памяти, а значит, не забыл учесть мою любовь к огнестрелу, так что наличие сбруи из двух кобур с «барринсами», спрятанной под мундиром, в глаза особо не бросалось.

Так, подняв себе настроение этими оптимистичными мыслями, я закрепил эффект долгим поцелуем жены и, подхватив с той же стойки темно-синюю фуражку с непривычно высокой тульей, отправился в присутствие… С этим костюмом я даже позавтракать забыл!

Вот, кстати, интересно. Охранители обмундированной службы Особой канцелярии носят свою форму, чем-то похожую на форму полиции. У офицеров и обер-офицеров есть только парадная форма, совершенно иная, кстати, лишь цветом отличающаяся от парадной формы пехотных номерных полков, а вот гражданские специалисты вольны в выборе одежды, кроме отдельно оговоренных случаев, когда они обязаны являться в присутствие в чиновничьих вицмундирах соответствующих классов. Особняком стоят только следователи – «мозголомы», в своих неизменных наглухо застегнутых похоронно-черных тройках. И сейчас, добираясь на пролетке до Словенской набережной, где расположилось самое одиозное здание в Хольмграде, я судорожно пытался вспомнить, чем сегодняшний день так значим, что Телепнев посчитал необходимым запихнуть меня в форму? Вроде бы день тезоименитства уже прошел…

Миновав дневального в вестибюле канцелярии, я покосился на его хитрую физиономию и вздохнул. Нет, тут совершенно точно, что-то не так. И чем ближе я подходил к приемной главы канцелярии, тем больше крепла моя уверенность в необычности происходящего. И нет, это не паранойя! Но уж больно странные, я бы даже сказал, заговорщицкие взгляды бросали на меня встреченные по пути к кабинету шефа служащие канцелярии.

– Виталий Родионович, доброе утро. – Бессменный адъютант князя Телепнева поднялся мне навстречу и, пожав руку, кивнул на саквояж. – Позвольте ваш печатный набор. Я передам его мастерам.

– Хм? – Вент Мирославич, поняв, что его слова нуждаются в пояснении, понимающе кивнул.

– По традиции, я не могу поздравить вас с получением чина раньше его сиятельства, но порядок есть порядок, а ваши печати нуждаются в исправлении.

Удивленный его речью, я протянул свой саквояж, и адъютант кивнул мне на дверь в кабинет князя.

– Идите, его сиятельство уже ждет.

– Прямо так уж и ждет… – буркнул я себе под нос, шагая к двери.

Еле слышно скрипнули петли, и я оказался в кабинете, где меня ожидал глава Особой канцелярии… в теплой компании из трех человек, дружно налегающих на кофий.

Я коротко кивнул присутствующим и воззрился на отрешенно рассматривающего вид из окна князя. Стоп. Бросив еще один беглый взгляд на гостей Телепнева, я хмыкнул. Первый из присутствующих мне точно знаком. Генерал… генерал… щеточка усов, плохо прикрывающая шрам… точно! Белокурая бестия – генерал Бйорн Орварович Гдовицкой, один из тех, людей, что участвовали в устроенных мне у Ладынина «смотринах». Интересно. Второй? О, еще более старый знакомый. Бывший мажор, а ныне полусотник пластунов славного Второго Добровольческого полка, Ларс Нискинич Мстиславской. Надо же… а третий… Нет, не помню. И лицо вроде бы знакомое, но где я его видел…

– Доброе утро, господа… Ваше сиятельство. – Убедившись, что шеф о чем-то слишком глубоко задумался, я решился первым нарушить тишину. Телепнев обернулся и, напоровшись на мою легкомысленную улыбку, покачал головой.

– Виталий Родионович, проходите. Представлять вас гостям незачем, вы и так с ними знакомы…

– Как и мы с господином Старицким, – буркнуло себе под нос наглядное опровержение слов князя.

– Радомир Годиславич, я могу назвать как минимум три десятка человек, прекрасно вам известных, и при этом они о вашем существовании даже не подозревают. – Фыркнул генерал Гдовицкой, прищурив глаз, словно целился в желчного собеседника. И дождавшись от того недовольной гримасы, повернулся ко мне. – Рад видеть вас в здравии, Виталий Родионович.

– Взаимно. – Кивнул я.

В отличие от генерала и его оппонента, Ларс Нискинич не проронил ни слова, лишь отвесил короткий поклон. Оно и правильно. Учитывая чины присутствующих в кабинете Телепнева господ, а о том, что сердитый Радомир Годиславич находится примерно в той же весовой категории, что и Гдовицкой, можно было судить по их панибратскому отношению друг к другу, не блистающему обер-офицерским званием Ларсу, действительно, лучше бы прикинуться ветошью и не отсвечивать. Мало ли как оно обернется, а крайним все одно сделают самого младшего по званию. Закон больших звезд… пардон, золотых погон…

Убедившись, что с приветственной частью покончено, Телепнев развернул свое крутящееся кресло (надо же, вот не думал, что здесь приживется что-то из тех вещей, что я описывал в своих «конспектах»…) и поднялся из-за стола.

– Виталий Родионович, позвольте мне первому, на правах вашего непосредственного начальника, поздравить вас с чином надворного советника. – Князь встал передо мной и, улыбнувшись одними глазами, протянул руку, которую я и пожал. – Поверьте, я искренне рад, что вы присоединились к когорте людей, удостоенных чести быть вассалами Его величества государя и Великого князя Руси. Это большая ответственность…

Вот чего не ожидал, так это того, что шеф впадет в такой пафос. У меня уже сжатая им рука затекла, а Телепнев только разошелся. Уже десятую минуту чешет, словно по писаному, и хоть бы с дыхания сбился! Так ведь нет!

Я присмотрелся к князю и… Да он же надо мною издевается. Как есть издевается! Ну княже, ну жук… ла-адно… Вспомнив юность шебутную, я состроил самое внимательное выражение лица и, чуть ли не заглядывая в рот начальству, кивая на каждую его сентенцию, принялся сжимать ладонь, которую он так и не выпустил. Сначала Телепнев не понял происходящего, но когда кости его пальцев начали «играть», в глазах князя тут же поубавилось веселья. Продолжая говорить, его сиятельство попытался аккуратно извлечь свою ладонь из моей хватки. Ну да, наивный, из этих крепких лап еще никто не уходил.

Прочитав на моей наглой физиономии все, что я думаю о его шуточках, Телепнев вздохнул и довольно шустро закончил болтологию.

Следующим был генерал. К счастью, Гдовицкой явно не принадлежал к любителям пустопорожней болтовни, а потому, с ухмылкой покосившись на покрасневшую ладонь князя, он коротко поздравил меня с чином, после чего перевел стрелки на своего спутника… боярина Шолку!

Точно, это же здешний русский ответ ЦРУ, МИ-пять, шесть и далее по порядку… полковник Государевой зарубежной службы. То-то он такой злой. Не забыл, стало быть, как его перед захватом Ловчина охранители повязали.

Боярин был еще более краток, чем генерал. Буркнул что-то неразборчивое, сунул мне в руку какой-то свиток и, отвесив общий поклон, ретировался. Не понял.

– Что это было?

– Хм… если перевести с языка Радомира Годиславича на русский, то он поздравил вас с чином и вручил благодарственную грамоту от имени его службы. Вообще-то, по правилам, подобные награды вручает глава ведомства, чьим успехам поспособствовал награждаемый, да, к сожалению, вы не входите в тот узкий круг людей, кто осведомлен о личности начальника Зарубежной стражи… – Усмехнулся Гдовицкой.

– И не надо. Еще не хватало самому в государственные тайны лезть. Ну их к лешему, – проворчал я, заслужив понимающие взгляды князя и генерала. А вот Ларс Нискинич выглядел удивленным. Ну да, конечно, с его точки зрения, нет ничего интереснее страшных государственных секретов…

– Ну, а мы с полусотником люди прямые, военные, нам тайны разводить ни к чему. – Ухмыльнулся Гдовицкой, кивая Ларсу, и тот тут же подскочил, вынимая из болтающегося у бедра некоего подобия «ташки» небольшой ларец благородного красного дерева. Перехватив шкатулку под днищем, Мстиславской одним движением повернул небольшие бронзовые защелки, и крышка ларца откинулась словно сама собой. Блеснули камнями и серебром богато украшенные затейливой чеканкой ножны длинного кривого ножа.

– Это благодарность от членов следственной комиссии, что сопровождали ваши ученики. Если бы не охранители… – Бйорн Орварович ненадолго замолчал, а потом махнул рукой. – Вон, Ларс Нискинич потом подробно обскажет, как дело было, а пока примите нашу благодарность.

Я бросил короткий взгляд на Телепнева, и тот украдкой показал мне десять пальцев. Значит, все живы-здоровы. Ну и славно!

Кивнул на коробку, и князь, в ответ, махнул рукой, дескать, не волнуйся, не отберу… Замечательно.

Наполовину вытащив клинок из ножен, я полюбовался на хитрый рисунок дамасской стали и, довольно крякнув, вернул нож на место. Рассыпавшись в благодарностях, я забрал у Мстиславского подарок, и его начальник, быстренько распрощавшись с нами, покинул кабинет вместе с Ларсом.

Дождавшись, пока за посетителями захлопнется дверь, Телепнев, ничтоже сумняшеся, отобрал у меня коробку и, вдоволь полюбовавшись ножом, со вздохом отложил его в сторону. После чего кивнул мне на кресло у своего стола.

– Ну что, Виталий Родионович, покуражились, пошутили, подарками разжились, можно и делами заняться, как считаете? – Моментально растеряв всю свою веселость, проговорил князь и подвинул в мою сторону кипу документов. – Здесь все расчеты по расширению этой вашей «тренировочной базы». Читайте, после обеда доложите свои предложения и замечания.

– Хм. Может, мне кажется, но по-моему, я все еще в отпуске, разве нет? – опешил я.

– Вот как? – Сделал удивленный вид князь. – Ошибаетесь, господин надворный советник. Как есть, ошибаетесь. Отпуск был вам дан по Правде, до прохождения испытаний на чин… Так что…

Глава 5 Как много нам открытий чудных…

Прежде чем забрать документы, приготовленные князем, я решил поинтересоваться, а собственно, за что меня благодарит Зарубежная стража, и развернул грамоту. Прочитав довольно короткий текст, я помотал головой и воззрился на своего шефа.

– Что, Виталий Родионович?

– Хм, ваше сиятельство, может, вы просветите меня по поводу этой бумаги? – Я приподнял лист грамоты. – Тут ведь нет ни слова о причинах награждения.

– Ну что вы, Виталий Родионович, кто же о таком в подобных бумагах писать станет? – С легкой улыбкой развел руками Телепнев. – То же дела государевы, о них молчать надобно.

– М-м, допустим. И что, тайны эти столь велики, что и награждаемый о них знать не должен?

– Хм. Официально, подчеркиваю, Виталий Родионович, сугубо официально грамота сия была вам пожалована за участие в пресечении деятельности некоторых лиц, направленной на умаление и ослабление нашего государства. Раздорина помните? Вот-вот, именно за него. Конечно, будь на то воля самого главы Стражи, он бы за этакое участие вас не то что наградить, а расстрелять повелел бы. Да государь заступился. Уж не знаю, чем вы его так заинтересовали, но… после вашей беседы в детинце, Великий князь, получив весьма сердитую записку главы Зарубежной стражи, по поводу некоего «слона в посудной лавке», зачитал этот доклад перед Кабинетом, после чего попенял автору на дурных подчиненных и выказал свое неудовольствие «работой иных чиновников, стремящихся списать свои неудачи и неуспеяния на злоумышленное противодействие подданных, в чьей верности государь не имеет никаких сомнений». Его высокопревосходительство намек понял правильно и… результат его понимания перед вами. Полагаю и доставил его именно тот человек, что подал главе Зарубежной стражи доклад о вашем «злоумышленном противодействии»… Прием вполне в духе его высокопревосходительства, знаете ли.

– То есть… – начал было я, но Владимир Стоянович меня перебил.

– Поздравляю вас, «князь». Теперь вы действительно можете считать себя принятым в свете. – Телепнев ухмыльнулся.

– Не понял, – честно признался я.

– Ну, какой же придворный без врагов? А у вас теперь появился довольно сильный противник. Так что можете не сомневаться, общество примет вас как родного. Еще бы, это ведь такой хороший повод для новых пересудов!

– Глава Зарубежной стражи? – Честно говоря, от такого предположения мне несколько поплохело. Встать на пути человека, возглавляющего разведку государства… легче сразу изобразить Анну Каренину… или хотя бы Берлиоза. М-да…

– Да что вы, Виталий Родионович, уж извините, но для его высокопревосходительства вы все же птица не того полета, по крайней мере пока. А вот боярин Шолка второго конфуза вам точно не простит, знаете ли, – «успокоил» меня князь. Стоп.

– Какого-такого второго? Это ж вы его велели скрутить, тогда, на дороге? – возмутился я.

– А вы присутствовали при его унижении. – Развел руками Владимир Стоянович. И ведь не возразишь. Эх, ладно… Будем надеяться, что все не так страшно. – Ну да ничего, поверьте, таких врагов-неприятелей у нас у всех хватает, так что не беспокойтесь раньше времени, – словно прочитав мои мысли, заключил Телепнев и, помолчав, вкрадчиво так заметил: – Право, мне куда больше интересно, что такого произошло во время вашей встречи с государем, что после нее он так о вас беспокоится?

– Извините, Владимир Стоянович, но о том я могу рассказать исключительно с разрешения его величества. Слово, – старательно контролируя ментальную защиту, проговорил я. Естественно, никакого слова я не давал, но… Логика подсказывает, что это была такая своеобразная форма извинения за жесткий допрос. Ну а то, что до меня не стали доводить этот факт специально, говорит только о том, что государь и секретарь его Кабинета рассчитывают на мое молчание… ответное, так сказать. А я не враг своему здоровью, так что лучше помолчу.

Князь смерил меня долгим взглядом и, поняв, что говорить я не собираюсь, почти незаметно кивнул.

– Что ж, Виталий Родионович, понимаю, и зла за ваше молчание не держу, – медленно проговорил князь. Я прямо-таки видел, как в его голове щелкают шестеренки. Кажется, Владимир Стоянович заинтересовался этим вопросом и теперь прикидывает варианты, как половчее разузнать причины такого благоволения государя… Ну и флаг ему в руки. У меня и других дел полно.

Поняв, что продолжения беседы не будет, я взял со стола папку с документами и покинул кабинет главы Особой канцелярии. Чтобы тут же попасться в руки его адъютанта. Вент Мирославич вручил мне обновленный печатный набор и, звякнув ключами, усмехнулся, кивнув на папку у меня подмышкой.

– Ну вот, становитесь настоящим чиновником, Виталий Родионович. Осталось только комнату вам подыскать, да стол с несгораемым шкафом.

– Это намек, Вент Мирославич? – Фыркнул я.

– О нет, сие есть факт, господин Старицкий. – Вздернул нос ротмистр, и я еле удержал улыбку. Уж очень похоже на цитату из фильма у него получилось.

Вент Мирославич продемонстрировал мне один из ключей.

– Хм, а у Меклена Францевича тоже имеется здесь свой кабинет? – поинтересовался я, и Толстоватый неожиданно смутился.

– Не совсем, – скрыв замешательство за легким кашлем, проговорил ротмистр. – В подвалах имеется прозекторская, а при ней, собственно…

– Понял. – Я хмыкнул. Ну да, как можно было забыть о специфической работе уважаемого профессора…

– Ну что же, не желаете взглянуть на ваш кабинет?

– С удовольствием, Вент Мирославич. Ведите! – Кивнул я.

Собственно, можно было догадаться. Если «вотчина» Граца находится в подвале, рядом с моргом, то мои владения… правильно, рядом с атлетическим залом. Небольшая комната, обитая дубовыми панелями, довольно светлая из-за единственного, но очень большого окна. В углу стол с креслом, еще пара кресел у противоположной стены, меж книжным шкафом и дедушкой сейфов – этакой несгораемой тумбочкой.

– Виталий Родионович, могу я задать вам один вопрос? – Толстоватый, стоявший у порога, пока я осматривался в кабинете, сделал шаг вперед.

– Разумеется, Вент Мирославич, я вас внимательно слушаю.

– Его сиятельство обмолвился, что вы ведете не только занятия по «рукопашному» бою, но и по стрельбе. Это так?

– Конечно. Желаете присоединиться?

– Это было бы замечательно, но… видите ли, время… – замялся Вент Мирославич.

– Понимаю. – Кивнул я. Иными словами, ротмистр не хочет позориться перед обмундированной службой… – Что я могу предложить. Занятия после окончания рабочего дня будут для вас бессмысленны. Усталость, рассеянность… Но это поначалу, а до тех пор можно было бы заниматься, допустим, по субботам. И если вы не возражаете, в компании моего новика и… Лады.

Уже было готовый согласиться ротмистр замер, но через несколько секунд все же кивнул. И правильно…

– Замечательно, тогда… буду ждать вас через три дня у нас. К десяти утра. Как раз и Лейф из Конуграда должен будет вернуться. Смотрите, не опоздайте к завтраку. В этом случае, ручаюсь, вы лишитесь огромного удовольствия. Мой новик, знаете ли, творит на кухне такие чудеса, что и Гавру с Ладыниным не снились.

– Буду непременно, Виталий Родионович. – Довольно кивнул ротмистр и, заметив, что я взялся за замок папки, поторопился уйти. Ну и правильно, до конца рабочего дня еще ой как долго, а и у него и у меня дел навалом.

Разобравшись с расчетами стоимости нового тренировочного комплекса, запрос на который был предоставлен мною князю еще до нашей морской прогулки, я закрыл папку и попытался систематизировать все прочитанное. Итак, идея своеобразного центра подготовки охранителей, расположенного в пригороде Хольмграда, получила полное одобрение главы Особой канцелярии, а вот идею изменить правила набора в службу он отверг. Правда, не совсем, но вопрос создания специального училища для будущих охранителей, как отписался Владимир Стоянович, нуждается в детальной проработке. Пф! Как будто я сам этого не понимаю! Но ведь нынешний подход к комплектованию обмундированной службы, когда в охранители набираются выходцы из армии и полиции, ущербен! И не понимать этого князь не может… Собственно, он и понимает, но… денег нет.

Ладно. Будем крутиться… и начнем, пожалуй, с подготовки специалистов, которые в будущем смогут стать костяком преподавательского состава центра подготовки. Уж на это меня должно хватить. Пообщаться с мозголомами, пусть вытрясут из своих рядов пару-тройку специалистов. Можно даже отставных. Тихомира привлечь, пару-тройку толковых преподавателей по праву… С Мекленом Францевичем потолковать… Так, с миру по нитке, глядишь, и голому на рубаху наберется. В общем, будем работать, а там и с деньгами на училище разберемся. Дожму князюшку, ой дожму.

Мое прожектёрство было прервано тихим стуком в дверь. Как оказалось, это явился один из охранителей, чья группа уже собралась в зале в ожидании тренировки. Прознали же как-то, что я на службе… наверняка дневальный в холле меня сдал. Ладно… Разомнемся. Заодно посмотрю, как тут эти орлы без меня занимались…

Все оказалось намного лучше, чем я ожидал. Нет, конечно, нашлась пара ленивых обломов, с радостью оставивших тренировки, едва я отправился в путешествие, но в остальном… очень даже недурно!

А в конце занятия ко мне подошли двое охранителей из того списка, что я предоставил князю, когда ему потребовались люди для сопровождения комиссии в Румынию, и, заговорщицки переглянувшись, попросили меня навестить их отряд, по каким-то причинам временно расквартированный в казармах столичного гарнизона. Почему бы и нет? Пообещал уважить героев и телефонировал домой, предупредив Ладу, что вернусь поздно, возможно даже пьяным, после чего отправился на Людинов, «в гости».

Поначалу на входе в «часть» встретили меня неласково, но бляха Особой канцелярии решила дело, так что уже через пять минут после прибытия в гарнизон вызванный начкар самолично проводил меня к небольшому отдельно стоящему зданию, у входа в который также наличествовали караульные.

– У вас что, «губа» здесь? – Хмыкнул я.

– Э-э… помещение для дисциплинарных наказаний. – Каким-то чутьем поняв, что я имею в виду, кивнул лейтенант. – Видите ли, полковник приказал оградить солдат от общения с… гостями, а другого подходящего помещения у нас просто не нашлось.

– Понятно. Но хоть условия-то им создали? – В ответ лейтенант посмотрел на меня каким-то совсем уж тоскливым взглядом и нехотя кивнул.

– Создали… – И столько зависти сквозило в этом вздохе, что моя настороженность моментально сменилась недоумением. Но тут дверь в помещение здешней гауптвахты отворилась, и на пороге возник один из самых упорных моих «учеников» – Ставр.

– Виталий Родионович! – прогудел гигант, расплываясь в широкой улыбке, и, развернувшись с казалось бы невозможной для его габаритов грацией, рыкнул куда-то в глубь дома. – Тренер приехал!

Ответом ему был дружный вопль десятка глоток и на улицу горохом посыпались охранители. Лейтенант в шоке сделал шаг назад и оказался у меня за спиной. А мне куда прятаться?! Снесут же, лоси!!!

Стадо медведей затормозило в двух шагах от меня и моментально превратилось в отряд из десяти загоревших и заметно «высохших» охранителей. Надо же, всего-то месяц повоевали, а как заматерели, а?

– Наставнику, его высокоблагородию, надворному советнику Старицкому, ура-ура-ура! – На рев, от которого задребезжали стекла в доме, из окон соседнего здания начали выглядывать любопытные, но Ставр тут же пресек этот цирк, и меня потащили внутрь, по дороге нечаянно прихватив и лейтенанта – начкара.

Вот тут я и понял, откуда столько зависти было в глазах офицера. Еще бы, в центре караулки, единственного, как я понимаю достаточно просторного помещения в здании, был накрыт длинный стол, прямо-таки ломившийся от блюд, в которых наметанный взгляд гурмана с легкостью опознает творения Гавра. А господа охранители неплохо устроились!

Честно говоря, я был откровенно рад видеть этих молодых веселых ребят целыми и здоровыми. Да, трое из них уже поделились с войной своей кровью, но дело обошлось легкими ранениями, и это неплохо, поверьте, совсем неплохо.

Лейтенанта, чтоб не обижать, быстренько упоили до бессознательного состояния и уложили спать в дальней камере, и только после этого ребята принялись рассказывать о перипетиях их командировки. Разговоры затянулись далеко за полночь, а домой я вернулся вообще перед рассветом, потому как найти в три часа ночи извозчика задача не из легких, а пешком от Людинова до Неревского не меньше полутора часов ходу. Впрочем, в этом есть и положительные стороны. Пока добирался до дома, я умудрился подраться с каким-то пьяным идиотом, закинуть его в Волхов, вытащить из воды и, сдав беднягу на руки прибежавшему на шум городовому, хорошенько проветриться. Так что в холл нашего с Ладой флигеля я вошел, будучи трезвым, мокрым и… с амбре, бьющим влет любую птицу, рискнувшую оказаться в радиусе десяти метров от меня. Но Лада оказалась покрепче любого пернатого, а потому, спустившись на поднятый мною в прихожей шум, сначала фыркнула, а когда как следует разглядела, в каком состоянии ее любимый муж «вернулся с работы», рассмеялась.

– Хорошо хоть додумался мундир снять, перед тем как ринуться спасать своего противника, – заметила Лада, когда я, приняв душ и переодевшись в халат, сидя в гостиной, с огромной чашкой чая в обнимку, закончил повествование о своих ночных приключениях. – За неподобающее отношение к мундиру городовой мог и в присутствие сообщить. А уж Владимир Стоянович тебе такое наказание выдумал бы…

– Повезло, – констатировал я.

– Именно так, – согласилась Лада и, взъерошив мои мокрые после душа патлы, поднялась с дивана. – Идем. Завтра рано вставать. Утром приезжают Лейф с батюшкой, надо их встретить.

Не сказать, что утро было таким уж замечательным, но и повеситься с похмелья меня не тянуло. Так что, преодолев недомогание, не без помощи сердобольной Лады, со снисходительной улыбкой снабдившей меня огромной кружкой рассола, я довольно быстро пришел в себя и уже через полчаса отправился на вокзал.

К нашему возвращению домой Лада успела приготовить замечательный обед, так что даже привереда Лейф не смог придраться к качеству блюд. Хотя, конечно, не смог удержаться от фырканья, не обнаружив на столе своего любимого прозрачного аперитива. Но должно же в этой жизни хоть что-то оставаться неизменным. В общем, пришлось Беловым довольствоваться легким вином, вместо рюмочки холодной водки. Но обед этот «недостаток» не испортил.

Во время уже ставшего привычным мне послеобеденного чаепития Белов-старший сделал очень серьезную мину и начал «аккуратно» и очень «незаметно» подводить меня к интересной ему теме.

– А что, Виталий Родионович, я тут посчитал, сколько денег принес нам «Варяг» во время путешествия… Внушительная сумма получилась, знаете ли.

– Бажен Рагнарович, не ходите вокруг да около… Давайте, по существу. – Вздохнул я.

– Хм. – Белов отвел взгляд и принялся набивать трубку. – Виталий, эта «прогулка» только вам принесла, ни много ни мало, около семисот тысяч рублей ассигнациями… считая стоимость захваченного у Борнхольма приза, конечно. Я не предлагаю действовать так же в дальнейшем… но даже чистая торговля грузами, вроде того, что мы доставили на Руян, может принести нам неплохой доход. Заметьте, доставка напитков на остров чаще всего осуществляется, что называется, по пути. Малые суда торговлей не промышляют… опасно, а крупным перевозчикам просто невыгодно заниматься столь небольшими объемами. Мы вполне можем занять эту нишу… при условии, что у нас останутся аппараты защиты.

Честно говоря, со всеми этим событиями я и позабыл проверить счет в Ганзейской конторе, куда должна была быть перечислена моя доля за кораблик контрабандистов и их груз. А ведь мне еще нужно будет поделиться с охранителями… Но, даже с учетом этих расходов, сумма все равно получается внушительной. Настолько, что необходимость в продаже яхты и впрямь если не отпадает, то становится всего лишь возможностью. Что не может не радовать.

– Считаете, это будет выгодно? – поинтересовался я, и тесть, кивнув, выудил из кармана пиджака аккуратно сложенный расчет. Вложения, расходы, содержание, жалованье команды… славно.

– Бажен Рагнарович, я не могу принять ваше предложение вот так, с ходу, но… – я покачал головой, заметив, как нахмурился тесть. – Но! Обещаю, что дам ответ в течение трех, максимум четырех дней.

Беловы кивнули одновременно, и мне пришла в голову одна простая идея.

– И учтите, если решение будет положительным, то я поставлю несколько обязательных условий, без исполнения которых ни о каком фрахте «Варяга» и речи не будет.

– Хм. Ла-адно. Посмотрим, послушаем ваши предложения. – Тесть прищурился и, затянувшись табаком, скрылся в облаке дыма.

– Вот и славно. – Бросив взгляд на Ладу, с подозрением смотрящую на мою довольную улыбку, я не удержался и погладил любимую по руке.

В этот момент тесть вытащил трубку изо рта и, с кряканьем выбив ее тлеющее содержимое в пепельницу, поднялся с кресла.

– Ладно уж, завороженные! Пойду я, надо проверить, что дома делается… – И, гулко топая по паркету, Бажен Рагнарович вразвалочку направился к выходу.

Я было хотел его проводить, но тут от Лады шибануло таким страхом, что меня аж качнуло. Обернувшись к жене, я поразился. Только что довольная и радостная, в один момент она стала абсолютно другой, совершенно непохожей на себя. Бледная, с дрожащими губами, Лада бросила на меня загнанный взгляд и попыталась сбежать. Ну уж нет. Что за муть?!

– Так ты ему до сих пор не сказала? – вякнул Лейф. Лада покачала головой, но мне было не до того. Подхватив жену на руки, я взбежал по лестнице на второй этаж и, пинком отворив двери в нашу спальню, осторожно усадил плачущую жену на кровать. Она не всхлипывала, не заходилась в истерике, просто сидела на краешке кровати, сжимая в побелевших кулачках платок, и молчала, только слезы катились, прокладывая мокрые дорожки на ее щеках, и капали на белоснежный воротник.

Да что с ней такое?!

– Лада… – Я попытался поймать взгляд жены, но она опустила голову, так что попытка оказалась неудачной. – Лада, посмотри на меня.

Она качнула головой, но я аккуратно подхватил пальцами подбородок и приподнял голову девушки. Заглянув ей в лицо, я… Черт, в этих серых глазах было столько боли и страха, что я оторопел, но, справившись со своим ошеломлением, принялся старательно и нежно вытирать ее мокрые от слез щеки. А Лада сидела и, кажется, даже боялась пошевелиться. Но потихоньку-полегоньку она вроде бы начала успокаиваться. Так что спустя четверть часа я смог ее расспросить. И первые же слова набравшейся смелости Лады меня убили.

– Я тебя приворожила. – Вот так. Простенько и со вкусом. Нет, было бы дело на «том свете», я бы только посмеялся такому заявлению, но здесь… Я с шумом втянул носом воздух, но, заметив, как дернулась Лада, попытался улыбнуться и осторожно погладил ее по голове. Не отстранилась. Уже хорошо.

– Рассказывай, солнышко.

И она рассказала. Все оказалось просто и вовсе не так страшно, как она представляла… кажется.

Когда, в самом начале моего пребывания в Хольмграде, розмыслы князя Телепнева вскрывали «хрустальную сферу», что-то пошло не так. Совсем не так. Иными словами, господа исследователи вдруг обнаружили, что не могут вывести меня из транса. Выход нашла Хельга. Старый народный заговор, которым когда-то связывали новобрачных. Одна из особенностей этого взаимного приворота в том, что в случае необходимости супруги могут вытащить свою вторую половинку чуть ли не из-за кромки, временно объединяя свои жизненные силы. Хельга хотела было пройти этот ритуал сама, но тут Берг встал на дыбы, и его дружно поддержали все участники проекта, вплоть до Телепнева… Короче, когда Лада нашла рыдающую от невозможности спасти «подопытного» Хельгу, в одном из закутков канцелярии, та ей и выложила все возможное. И Лада согласилась пройти ритуал вместо Высоковской.

– Сама?! – вырвалось у меня. Лада, заалев, кивнула. – Зачем?! Так хотелось сломать себе жизнь?!

– Ты мне понравился… Очень. – тихо произнесла жена. Ну не дура ли?

В этот момент Лада подняла на меня опять полный слез взгляд.

– Я дура, да? – Какая проницательность! Я прикрыл глаза и, сосчитав до десяти, выдохнул.

Вот вам и логичное объяснение нашего стремительного, сумасшедшего романа и секрет моего полного крышесноса… и причина, по которой Эльза-Матильда отказалась от своих первоначальных планов. Привороженного-то хрен совратишь. А Лада? Она же все это время боялась признаться… Но зато теперь стали понятны и перепады ее настроения и перепалки с братом, резко обрывавшиеся при моем появлении… и настоящая причина нервного срыва в Бреге. Дьявол! Да для нее те слухи вообще должны были быть пыткой! Вот ведь… Были б живы Климины, я б с ними провел беседу… в виде полевого допроса!

Я тряхнул головой и, взглянув на Ладу… девушку, спасшую меня от смерти и добровольно связавшую свою жизнь с моей, опустился на колени, чтобы видеть ее глаза.

– Ты. Моя. Жена. – И точка. Люблю? Любим? Значит, МОЁ. А как это получилось… Да черт бы с ним. Вот только с исследователями разберусь… и с князем. Без него здесь явно не обошлось.

– Но приворот… – неверяще проговорила Лада. А в эмоциях такой шторм…

– Плюнь и забудь. – Я обнял жену и, послав все планы к лешему, одним усилием воли запер дверь спальни. Мне сейчас только Лейфа здесь не хватает, ага.

Глава 6 Кроме мордобития, никаких чудес…

Утром, поднявшись с постели, успокоенные и умиротворенные, мы с Ладой спустились в гостиную, где нас уже дожидался Лейф с завтраком. Сам новик удобно устроился в кресле и читал газету, изо всех сил делая вид, что кроме нее, его совершенно ничто не интересует. Артист погорелого театра. Он своими взглядами скоро нам спины насквозь просверлит.

– Да у нас все в порядке, Лейф. Успокойся уже – не выдержал я. А как тут стерпеть, когда его взгляды даже поесть толком не дают… Словно лазером жжет, зараза такая.

– Да я что, я ничего… Не глухой же… Понял, – пробормотал новик, покраснел и, ойкнув, уткнулся носом в газету.

– Хм. Надо будет обновить заглушающий наговор в спальне, – констатировал я, старательно отводя взгляд от заалевшей вслед за братом жены.

Первой не выдержала Лада, и ее звонкий смех разнесся по дому. А следом расхохотались и мы с Лейфом. М-да… Глупо, конечно, зато напряжения как не бывало.

Покончив с сытным завтраком, я отправился в спальню, переодеться к выходу из дома, Лейф вновь потерялся на кухне, а Лада… Кстати, а куда это собралась моя женушка?

– Знаешь, я подумала, что нам нужна прислуга… – словно отвечая на мои мысли, проговорила жена, старательно поправляя перед зеркалом оборки на платье.

– И?

– Вот хочу пойти, переговорить с Заряной Святославной, может, она толковых людей присоветует.

– Хм. Здравая мысль. Уж кто-кто, а наша любезная хозяйка в таких делах разбирается, – согласился я. – Но учти, не больше пяти-шести человек. И чтобы среди них обязательно был хороший повар и знающий садовник.

– Зачем нам столько? – Удивленно взглянула на меня Лада, моментально отвлекшись от своего отражения в зеркале. И зачастила: – Да и повар с садовником… А Лейф на что… и сада у нас нет. А Заряна Святославна хоть мне и доверяет, но чужого человека до своих цветов ни за что не допустит!

– Стоп-стоп-стоп, милая! – Я поднял руки вверх. – Подожди. Давай так, ты хозяйка, вот и поступай, как считаешь нужным… Свои пожелания я высказал, следовать им или нет, думай сама. Хорошо? И насчет повара… тебе не кажется, что заставлять твоего брата все время торчать на кухне как минимум некрасиво? Все-таки он член семьи, а не прислуга…

– Ох.

Это все, что она мне ответила, и, хлопнув юбкой, унеслась из комнаты. Метеор! Хм. Вот что секс животво… ой, это не из той оперы. Я ухмыльнулся. Нет, действительно, после вчерашней нечаянной исповеди Лада словно стотонную плиту с плеч сбросила… И это не может не радовать.

Поправив шейный платок, я придирчиво оглядел свое отражение все в том же зеркале и удовлетворенно кивнул. К бою готов.

Поймать извозчика на нашей улице не проблема, благо на соседнем перекрестке у них что-то вроде стоянки, так что уже через четверть часа лихач вез меня в присутствие.

Но на этот раз, прибыв в канцелярию, я не стал подниматься в приемную шефа, или, наоборот, спускаться в атлетический зал. Нет, сейчас мой путь лежал в исследовательское отделение… для обстоятельного разговора с одной обаятельной рыжей лисой. Ну вот не верю я, что Лада случайно наткнулась на Высоковскую и та, СЛУЧАЙНО, проболталась ей о грядущей смерти некоего подопытного Старицкого. Хоть Хельга и не является кадровым офицером, но понятие служебной тайны ей знакомо не понаслышке, а значит… будем действовать, как в старом анекдоте, по принципу: Кто будет мухлевать, получит по морде, по этой наглой, рыжей морде!.. Фигурально, конечно. Еще не хватало мне женщин бить… И Эльза не в счет. Она была врагом, а враг пола не имеет. Откуда первичные и вторичные признаки у мишеней, правильно? Не нужны они им. Вовсе…

Вот так и поверишь в изречение, что женщина скажет правду только тогда, когда ей это выгодно. Хельга, с которой я столкнулся прямо в дверях лаборатории, заметив мою многообещающую улыбку, отчего-то попятилась и, судорожно сглотнув, попыталась ретироваться в лаборатории, ага. Где нет ни одного запасного выхода.

– А скажи-ка мне, добрая девушка, чья была идея подставить Ладу под брачный приворот? – поинтересовался я, привалившись спиной к мною же запертой двери.

– Н-не понимаю, о чем ты. – На миг замявшись, решительно тряхнула рыжей гривой Хельга.

– Ну же, Хельга, мы друзья или нет? – Вздохнул я.

– Друзья, но я все равно не понимаю, о чем ты говоришь. – Она попыталась улыбнуться. – Ну-ну… с того времени, когда меня можно было поймать на мимике и моторике, много воды утекло, подруга дорогая, и я не ленился учиться, так что искренность чувствую хорошо.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Спустя полчаса.

– Госпожа Высоковская!

– Не понимаю, о чем ты говоришь…

– Хорошо. – Вздохнул я, окончательно устав от этого бессмысленного диалога. – Не скажешь мне, скажешь брату. Зная Берга, он наверняка даже не подозревает о том, каким образом была найдена доброволец… доброволица… не знаешь, как правильно? Нет? Вот и я тоже. Так что, зовем брата?

– Виталий. Зачем тебе это? – Наконец, вздохнула Хельга.

– Ну должен же я знать, кому морду бить?! Телепневу, Сакулову или вовсе Грацу? – Я развел руками.

– Что?! Морду? Не хольмганг? – опешила Хельга.

– С дуба рухнула? – Теперь пришла моя очередь удивляться. – За что хольмганг-то? За семейное счастье?!

– Подожди, Виталий… Я уже ничего не понимаю. – Присев на стул, Хельга потерла указательными пальцами виски. – Тебе нужно знать, чья была идея приворожить вас с Ладой, чтобы, по твоему же выражению, набить ее автору морду, так?

– Именно. – Кивнул я.

– Без вызова на хольмганг и не до смертоубийства? – вновь уточнила моя рыжая собеседница.

– Точно так. – подтвердил я и, заметив хитрый блеск в глазах Хельги, покачал головой. – Только не врать. Иначе подставленный узнает, что его сдала именно ты…

– Жаль. – Вздохнула Хельга. – С Сакуловым мне еще работать и работать. Скажи, а зачем тебе эта драка, Виталий?

– Ну, как бы то ни было, а мне сильно обидно, что кто-то решил, будто он вправе менять судьбы людей, даже не поинтересовавшись их мнением…

– Но ведь Лада сама предложила… – попыталась перебить меня Хельга, но замолчала под моим укоризненным взглядом.

– Лада на тот момент была романтичной влюбленной девчонкой! Она предложила это, потому что ее подвели к такому решению. В том числе и ты. Скажешь, нет? Некрасиво, Хельга. Вот мне и интересно, чья это была идея. Мы уже выяснили, что это был не Сакулов. Подозреваю, что и Грац здесь ни при чем. Он хоть и служит не за страх, а на совесть, но на такую комбинацию не пойдет… не того склада человек. Так ведь?

– Так. Так. – Вздохнула Хельга и вдруг улыбнулась. – А знаешь, я с удовольствием посмотрю, как ты будешь «бить морду» его сиятельству. Вот честное слово.

Ну не могу я сердиться на эту рыжую… наверное, это потому, что она мне троюродную племянницу напоминает… Такое же увлекающееся существо.

– Значит, он?

– Да.

– Что и следовало ожидать. Ладно, черт с тобой. Как договорюсь с князем о времени поединка, я тебе сообщу. – Махнул я рукой, и Хельга нервно икнула.

– Ты… ты серьезно?

– Увидишь. – Я хмыкнул и, отперев замок, отправился с визитом к шефу. Собственно, я и до разговора с Хельгой почти не сомневался в том, чья это была затея, но… подстраховаться стоило. А то мог бы и конфуз выйти…

– Добрый день, Вент Мирославич. Его сиятельство у себя? – пожав руку ротмистру, поинтересовался я.

– У себя. Но если хотите с ним поговорить, лучше зайдите прямо сейчас. В три пополудни назначено заседание Кабинета, так что… – заметил Толстоватый и кивнул в сторону телефонного аппарата. – Доложить?

– Будьте любезны. – Не знаю, может, в моем тоне что-то такое проскользнуло… или в улыбке, но ротмистр вдруг побледнел и, нервно кивнув, поднял трубку телефона.

– Ваше сиятельство, надворный советник Старицкий… – протараторил он в трубку и, получив ответ, указал мне на дверь. – Идите, он ждет.

– Посол шведский принять просят… – хмыкнул я себе под нос, открывая дверь в кабинет шефа.

– Виталий Родионович, добрый день. – Обосновавшийся у окна Телепнев кивнул в сторону «гостевого» кресла и сам, отлепившись от подоконника, занял привычное место за огромным рабочим столом. – Присаживайтесь и поведайте, что за прожект привел вас в мой кабинет на этот раз.

– Хм… Не совсем прожект, ваше сиятельство… Скорее, беспокойство.

– Вот как? – Князь вздернул бровь, и небрежную отрешенность сменил интерес. Ага, думает, я пришел, чтобы скуку его развеять. Ну-ну… в чем-то его сиятельство прав… Скучно ему точно не будет.

– Именно так, Владимир Стоянович. – Кивнул я. – Видите ли, я тут просмотрел списки всех занимающихся в моем зале и отметил прискорбную закономерность… можно сказать, преступную небрежность!

– Виталий Родионович, давайте обойдемся без бюрократического пафоса. Право же, не стоит. – Князь нахмурился, явно ожидая от меня какой-то подлянки и… не ошибся.

– Как скажете, ваше сиятельство. – Я изобразил тяжкий вздох. – Если говорить проще, то мною обнаружено лицо, злостно нарушающее ваш приказ по канцелярии об обязательном посещении атлетического зала. К сожалению, мой чин не позволяет мне самостоятельно наложить на это лицо взыскание, посему я и пришел к вам…

– Виталий Родионович. Неужели нельзя было просто подать бумагу на мое имя? – Скривился Телепнев, на что я только развел руками.

– Владимир Стоянович, бумага это официальный документ… Представляете, как это будет выглядеть, когда я подам вам жалобу… на вас же? Засмеют.

– По… На меня?! – Есть! Я таки вывел его из равновесия!

– Ну да. Именно вы и есть тот самый нарушитель. Что делать будем, ваше сиятельство?

– Господин Старицкий! По-моему, вы зашли слишком далеко в своей наглости и панибратстве… – наконец поняв, что я над ним просто издеваюсь, взревел князь.

– Ничего страшного! Один мой знакомый и вовсе опустился до сводничества, так что мы с ним составим отличную компанию. А, Владимир Стоянович? Шесть кругов по три минуты…

– Пф-ф. – Вскочивший было с кресла князь замер и, шумно выдохнув, рухнул обратно, так что несчастный предмет мебели довольно громко заскрипел. – Во-от оно что… Дознался, стало быть. Ну да, немудрено… Виталий Родионович, вы хоть понимаете, что тогда другого выхода не было? – тихим голосом проговорил Телепнев.

– Понимаю. Потому что, если бы другой выход был возможен, а вы все одно воспользовались бы наивностью Лады, я бы вас даже на хольмганг звать не стал…

– Наглец, вы, однако, батенька. Нагле-ец… – Покачал головой князь, окончательно приходя в себя. И усмехнулся. – Неужто титул самозваный глаза застил?

Это что, теперь он пытается меня из равновесия вывести? Ха!

– Титул? А я, признаться, про него и забыл, ваше сиятельство… Двенадцать кругов и… вторые шесть можете поделить с Бйорном Орваровичем и Эдмундом Станиславичем.

– Виталий Родионович, ты что, вообще ничего не боишься? – с каким-то даже изумлением поинтересовался Телепнев. И что ему ответить?

– Боюсь… знаете, Владимир Стоянович, действительно, боюсь. Например, того, что лет через двадцать кто-то ушлый вот так же окрутит мою дочь с каким-нибудь поганцем, или сына в какой-нибудь многоходовке используют втемную и выбросят с доски, после удачного размена. А вы за своих детей и внуков не боялись бы?

– Все-таки ты первостатейный наглец, Виталий Родионович. – Князь побарабанил пальцами по столешнице и, после минуты раздумий, решительно кивнул. – Завтра, в девять часов. Шесть кругов по три минуты и… обойдемся без участия Рейн-Виленского и Гдовицкого. Первому голова еще для дум государственных понадобится, а второму на батальных полотнах с бланшем под глазом некомильфо…

– Договорились, Владимир Стоянович. – Я поднялся с кресла и, отвесив шефу уважительный поклон, взялся за ручку двери.

– А что, Виталий Родионович, действительно, без хольмганга обошлись бы? – Вопрос, как выстрел в спину.

– А это вы у Меклена Францевича поинтересуйтесь. – Обернуться… и улыбнуться. Вежливо.

Прав князь, обнаглел я беспримерно, но, во-первых, что не позволено тому же Толстоватому, под страхом дисциплинарного взыскания, то вполне дозволено привлеченному специалисту, в смысле заштатному советнику. А во-вторых… Честно говоря, будь на месте Телепнева кто-то другой, например, тот же боярин Шолка или даже Рейн-Виленский, я бы и не подумал так выёживаться. Каким удивительным это ни покажется, при его работе, Владимир Стоянович – человек, лишенный подлости, как черты характера. Напрочь. Ну нет в нем этой гнили. Потому и понял меня, как понял в свое время Грац… Это не значит, что при необходимости у него дрогнет рука подписать смертный приговор или отправить человека на пытки, в подвал или к мозголомам, вовсе нет. Вот только он не станет делать ничего подобного, что называется, на всякий случай. Вымирающий вид, между прочим, а на «том свете» и вовсе вымерший… как мамонты.

Эх. Ладно, эту авантюру провернули, пора заняться другими делами. Я подмигнул несколько бледному ротмистру… вот точно знаю, что он слышал всю нашу беседу от и до, хотя не понимаю, как ему это удалось, учитывая стоящую на кабинете главы канцелярии глушилку. Впрочем, не мои проблемы. Если хоть слово из нашего разговора станет известно в канцелярии или где-либо еще, князь своего адъютанта наизнанку вывернет.

Придя к такому заключению, я спустился в зал и, обнаружив там Тишилу, со скуки гоняющего подвернувшихся под руку охранителей, растянул губы в улыбке. Ну, собственно, что-то такое мне и было нужно, чтобы спуститься с небес на землю. Тихомиру, по-моему, абсолютно по барабану, гонять десяток обмундированных лосей или одного заштатного сотрудника… Вымотал меня этот энтузиаст белого оружия не хуже ротного в, казалось, навсегда позабытой учебке. К счастью, в тот момент, когда я уже был готов признать, что выдохся, в зал вошел Лейф. Спаситель!

Демонстративно ахнув, узнав текущее время, я тут же обменял себя любимого на новика и стремительно уковылял в раздевалку. Теперь душ и домой. Сегодня нам с Ладой еще предстоит визит с извинениями к Заряне Святославне, так что к семи вечера я должен быть свеж, бодр и весел. Не то хозяйка дома еще больше обидится, и не видать мне тогда медовиков, а Ладе зимнего сада.

Вспомнив о запланированном визите, я несколько скис. Ну в самом деле, ладно это было бы очередное, уже ставшее обыденным посещение соседки и хозяйки усадьбы, с домашним чаепитием в тесной компании немногочисленных соседей… Так ведь нет, Заряна Святославна прислала приглашения в свой салон, как оказалось, ежегодно открывающий свои двери с наступлением июля. И народу на этих так называемых «летних вечерах» бывает весьма и весьма много. А у меня, благодаря руянским приключениям, кажется, развилась некоторая антипатия к подобным увеселениям. И ведь умом понимаю, что уж у Смольяниной-то мне беспокоиться не о чем, а вот поди ж ты…

А уж эти сборы… Как сказал один любитель оперы, в очередной раз дожидаясь, пока его жена и дочери, наконец, закончат наводить марафет и они смогут отправиться в этот «храм искусства»: Как можно собираться в оперу больше трех часов? Посмотрите на меня! Беруши в уши, и я готов!

Примерно так же чувствовал себя и я, дожидаясь, пока Лада, наконец спустится в гостиную и мы отправимся в гости… угу, сорок метров по прямой. Хорошо еще хоть экипаж нанимать не пришлось.

– Виталий Родионович, наконец-то я вижу вас в своем доме и уверена, что вы не сбежите через пять минут, прикрываясь некими мифическими делами в присутствии. – Смольянина павой подплыла к нам, смерила придирчивым взглядом мой костюм и довольно кивнула при виде платья Лады, скромного, но… что б этот старый грек облез! Хм… это нервное, да.

– Заряна Святославна, вы же знаете, будь моя воля…

– О да, будь ваша воля, вы бы поселились у меня на кухне, поближе к любимым медовикам. – Рассмеялась хозяйка вечера и повернулась к моей жене. – Лада, дорогая моя, следите за своим мужем, иначе с таким рационом он скоро станет вдвое больше…

И вроде бы ничего обидного Смольянина не сказала, а вот эмоции Лады говорили об обратном.

– Не волнуйтесь, Заряна Святославна. Мужчины, знаете ли, толстеют от ночных походов на кухню, а у Виталия Родионовича в это время и других дел достаточно. – И улыбается, ага. А я чуть не покраснел. У них что, всегда так?

– Все, Ладушка, все. Прекращаем. А то твой супруг уже, кажется, готов от нас бежать. Но ты умничка, правильно себя повела. Теперь я за тебя спокойна и уверена, в обиду ты себя не дашь, по крайней мере на моих летних вечерах.

– Ничего себе тренировочка… – пробормотал я и, покосившись на мило улыбнувшихся мне женщин, вздохнул. – Нет, нет. Определенно, я не хочу ничего об этом знать.

Ответом мне стал тихий, но дружный смех Лады и Заряны Святославны.

– У мужчин такая ранимая психика. Ты уж побереги его, дорогая, – пропела Смольянина.

– Непременно, Заряна Святославна. Уж будьте покойны…

– Кстати, – Смольянина вновь улыбнулась, эдак с намеком, – Виталий Родионович, сегодня днем Лада обратилась ко мне за советом, по поводу прислуги… Скажите, дорогой друг, зачем вам нужно такое количество людей… да еще с садовником? Удовлетворите мое любопытство…

– Хм, но ведь это же очевидно, дражайшая Заряна Святославна. – Развел я руками. – В новом доме Ладе понадобятся толковые помощники.

– А повар? Лейф же безупречно готовит!

– Как я уже говорил Ладе, и она со мною полностью согласилась, Лейф – часть семьи, а не прислуга, ну а кроме того… Послезавтра я подписываю необходимые документы и Лейф Баженович Белов в тот же день отбывает в Конуград, для принятия должности второго помощника капитана яхты «Варяг».

– Как всегда стремителен и неудержим. – Покачала головой Смольянина, пока Лада пыталась прийти в себя от таких новостей. А вот меньше надо было у зеркала крутиться, глядишь, и узнала бы о моих планах еще до начала вечера. – Мне будет жаль расстаться с такими замечательными постояльцами, как вы, Виталий Родионович, Лада…

– Ну, до этого еще далеко. К тому же я искренне надеюсь, что вы не оставите нас без приглашений. – Улыбнулся я, подхватывая с подноса небольшое аппетитное пирожное.

– О да… – Наблюдая за мной, Смольянина рассмеялась. – Лада, даже не надейся получить рецепт моих медовиков. Иначе я рискую никогда больше не увидеть вас у себя в гостях.

Да, присутствуй здесь князь, он мог бы быть счастлив, Заряна Святославна и Лада отомстили за него, весь вечер старательно меня высмеивая. Как будто у них других тем не было! Нет, я понимаю, что на самом деле Смольянина просто натаскивала Ладу, обучая ее всем нюансам этих светских сборищ. Испортит мне жену, как пить дать, испортит! И все равно это был неожиданно славный вечер. Мне даже удалось сойтись с одним интереснейшим человеком, оказавшимся великолепным знатоком сталей… и их производителем. Может быть, нам удастся договориться с ним о выделке нужных нам марок, и тогда можно будет с легкостью отказаться от свеаландских поставок. Все-таки, несмотря на все прелести союза, подобные закупки у соседей изрядно бьют по карману… М-да… Но все хорошее рано или поздно заканчивается, завершился и этот теплый июньский вечер.

А на следующий день… Хм. Бокс это не рукопашка, и шесть раундов по три минуты с Телепневым оказались вовсе не синекурой, так что после этого боя мы с князем еще добрых трое суток дружно кряхтели и сопели, потирая синяки и шишки. Зато пар спустили… и Хельгу порадовали. Она оказалась единственным человеком, допущенным в зал, да и то не в качестве зрителя, а в роли скорой помощи, на случай, если мы чересчур увлечемся…

Хоть бы эмоции прикрывала, лиса рыжая! Я же из-за ее восторженного писка чуть апперкот не пропустил! А в шестом раунде мне-таки удалось достать князя прямым в ухо, и победа осталась за мной…

Заключительная глава

Спокойствие сонной осенней улицы на окраине Хольмграда в этот солнечный полдень было нарушено приближающимся гулом, не громким, но необычным, никогда ранее здесь не слышанным. Вот дернулась занавеска в окне маленького домика, приютившегося на углу Бронной и Стершневой, со скрипом отворилась дверь трехэтажного доходного «гордеевского» дома, а вон и любопытные мальчишки высыпали к решетчатой ограде двора, вовсю галдя и обсуждая, что за шум доносится со стороны «старицкого» завода.

Да, мальчишки самые осведомленные жители Хольмграда, если не считать кумушек, конечно. Уж эти вездесущие дьяволята точно знают, где, что и когда произошло. И сейчас они шумят, размахивая руками… Ну конечно, уж кому как не им знать, что на старицком заводе строят новые паровозы, что могут ездить где угодно без рельсов, и вот сегодня первые «монстры» должны прокатиться через весь Хольмград, чтоб показаться люду. Кое-кто заикнулся было, что это может быть и не паровоз, а экипаж, но был тут же осмеян. Ведь всем известно, что Старицкий паровые повозки, иначе как «ведром с гайками» не называет. Так станет ли он возиться с такой ерундой?

Но не успели мальчишки перейти в своем споре к более тяжелым, «кулачным» аргументам, как из-за поворота показался первый питомец старицкого завода, ярко-алого цвета. И на улице вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим гулом двигателей и шелестом широких шин.

Небольшой брелок, в виде креста в круге, возвышается над массивной блестящей решеткой, по бокам от которой сверкают стеклянные «глаза» фар в таких же блестящих хромом капельках корпусов, длинный лакированный «нос», изящные обводы крыльев над массивными, часто спицованными колесами, плавно переходящие в широкие подножки, под открытым, словно у ландо, кузовом… А следом, катятся еще три таких же «монстры»… Впрочем, нет. Не совсем таких. Эти экипажи закрытые, благородного темно-синего цвета, сияющие на солнце зеркальным лаком и остеклением. Вот только у замыкающей колонну машины, значительно более высокой, чем ее собратья, и даже на вид куда более мощной, вместо богатого «аквариума», лишь небольшая кабина, в которой поместится не более двух-трех человек, и огромный кузов, затянутый новомодной прорезиненной тканью. «Монстры» быстро прокатили мимо глазеющих на них детей, а когда скрылись за поворотом…

– Оне ж к Гостиному едут, больше-то некуда… – заметил чей-то не по-детски рассудительный голос, и вся ватага тут же сорвалась с места.

Автомобили действительно добрались до Гостиного двора и, притормозив, по очереди въехали на подиум, выстроенный специально для них… прямо напротив «творений» волжских и свейских мастеров. И здесь не нужно быть знатоком техники, чтобы понять: похожие на коляски, в которые забыли запрячь лошадей, дребезжаще-пыхтящие изделия упертых новгородцев и рисковых стокгольмцев безнадежно отстают от сияющих лаком и хромом, комфортабельных автомобилей хольмградского производства…

Посмотреть на произведенное земляками чудо собрался если не весь город, то его половина точно. И ведь вроде привыкли уже люди к новинкам, выходящим из ворот четырех хольмградских производств, ан нет… снова и снова удивляют их новые заводы. Вот и сейчас самые смелые из любопытных с интересом подходят к машинам, щупают кузова, заглядывают в обшитые лакированным деревом и кожей салоны. А стоящие рядом с автомобилями подтянутые молодые люди и изящные улыбчивые барышни, доставившие четырехколесные новинки к Гостиному двору, с готовностью отвечают на сыплющиеся градом вопросы.

Скорость? Груз? Зависит от модели. Если брать вон того «Великана», да-да – специальный грузовой автомобиль, развивает скорость до шестидесяти пяти верст в час и способен принять на борт полсотни пудов. Легкие авто, конечно, столько не увезут, но у них и предназначение совсем иное. Вот, например – кабриолет-купе «Летяга» рассчитано сугубо на двух человек и небольшой багаж, весом не более трех-четырех пудов. Но зато эта «белка» отличается большой скоростью и совершенно замечательным разгоном, позволяющим почувствовать всю мощь движителя. Лучший выбор для загородных прогулок с барышней. А вот лимузин «Консул» не может похвастать такими скоростными характеристиками, но ему это и не нужно. Владельцу подобной роскоши просто неприлично куда-то торопиться. «Консул» на сегодняшний день самый комфортабельный автомобиль в мире. И, наконец, «Классик» – автомобиль, сочетающий в себе довольно большую грузоподъемность и замечательные ходовые качества, создан специально для путешествий всей семьей. В нем с комфортом разместится до шести человек, а запас хода составляет триста верст. Нет, движители не паровые, электрические. Количество накопителей также зависит от модели. У «Великана», например, четыре накопителя питают два электродвигателя. На «Летяге» установлен лишь один накопитель, подключенный к единственному же электродвигателю. Сделано это для облегчения веса авто. У «Консула» и «Классика» схемы одинаковые. По два накопителя, питающих один электродвигатель. Салон «Летяги»? Карельская береза. А у «Консула»… красное дерево и сандал. Да. Хром… Золота не будет. Нетехнологично… но если на заказ, то… загляните в контору завода… И опять вопросы, вопросы…

После долгих препирательств торжественный ужин, посвященный выпуску первого авто (точнее, сразу четырех машин разных моделей), общим решением пайщиков нашей компании было решено провести в ресторане у Ладынина, чтоб никому не было обидно. И я умудрился на него едва не опоздать. Но уж тут моей вины не было ни капли. Кто же знал, что назначенная государем комиссия выберет именно сегодняшний день для визита в таки созданное нами с князем Телепневым Училище кадрового резерва? И кому как не исполняющему обязанности начальника этого великовозрастного детского сада было сопровождать дотошных визитеров?

Впрочем, вру. Судя по намекам главы комиссии – бывшего начальника хольмградского сыска, а ныне товарища министра внутренних дел, княжича Туровского, вопрос о ликвидации приставки и.о. перед названием моей должности уже решен положительно, а не верить Бернгардту Вячеславичу у меня причин нет. Так что, уже вначале следующего года, если до того времени не произойдет ничего эдакого, я окончательно выйду из подчинения Особой канцелярии вообще и его сиятельства князя Телепнева в частности. А статус заштатного чиновника сменится вполне почтенной должностью директора училища… пусть оно и находится в ведении Малого Государева кабинета, а не Министерства просвещения.

В общем-то, только эта новость и спасла меня от сердитых нотаций Лады, дожидавшейся моего возвращения домой, чтобы вместе отправиться на ужин, куда она, к ее великой гордости, был приглашена не как супруга одного из совладельцев, а как вполне себе самостоятельная фигура финансового директора компании…

Этот вечер я запомню надолго. А ежели забуду, то фотографии напомнят. Вон Леопольд Юрьевич вокруг стола кружится, все никак не наиграется новеньким аппаратом. Я думаю! В отличие от якобы переносных «ящиков», бытовавших здесь, до вмешательства нашей команды его новый фотоаппарат, произведенный на нашем «Первом оптическом», является действительно ручным, хоть и весит почти два килограмма.

– Господа! – Поднявшийся со своего места Владимир Стоянович, с бокалом в руке, окинул сидящих за столом долгим взглядом и улыбнулся. – Я рад видеть вас здесь сегодня… хотя лучше было бы все-таки устроить этот банкет не в ресторане, пусть даже и у Ладынина, а у меня в имении…

– Лучше было бы у нас, все ближе к городу, чем ваша вотчина! – воскликнула Хельга, а следом за ней и Лада поспешила сказать свое слово.

– Почему это у вас было бы лучше? Наш дом тоже достаточно велик и расположен в самой столице, а не в пригороде! И вообще, у вас, вон, в прошлом месяце новоселье справляли… – Лада тут же подняла голос в защиту нашего дома, в строительство и обстановку которого она вложила всю душу… в перерывах меж поеданием нерадивых счетоводов.

– Дамы, дамы, дамы… – не скрывая улыбки, Телепнев повысил голос. – Не ссорьтесь, пожалуйста! Еще одного спора на эту тему я не переживу.

– Продолжайте, Владимир Стоянович. – Переглянувшись, Хельга с Ладой дозволяюще кивнули.

– Хм… м-да… Так вот, как я сказал, я рад видеть вас здесь сегодня, в этот знаменательный день, на неофициальном собрании пайщиков нашего объединения. Мы славно потрудились за эти четыре года. Открыты «Первое механическое», – кивок в сторону сманенного князем у «соседей» Горбунова. Гордей Белозорич приподнял в ответ своей бокал, – и «Первое оптическое производство». – Еще один кивок, на этот раз в сторону бывшего ученика Горбунова, временно оставившего в покое свой фотоаппарат Леопольда Юрьевича. – «Первое электротехническое производство» и, наконец, «Первое автомобильное ателье». – Салют бокалом в нашу с Бергом сторону.

– Вы слышите, в каждом названии есть объединяющее их слово – Первые. Не только на Руси, но и в мире. Нашим трудом, вашими знаниями мы сделали то, чего никто и никогда еще не делал. Поздравляю вас, друзья. Но… Я хочу поднять этот бокал не только в честь выхода наших заводов на полную мощность и запуска в производство первых настоящих автомобилей. – Телепнев усмехнулся и обвел взглядом недоумевающих гостей. – Виталий Родионович, неужто и вы позабыли? Как нехорошо! Что ж, я напомню. Ровно пять лет назад, в такой же солнечный день, в Хольмград прибыл обычный Южный экспресс… вот только привез он очень необычного пассажира…

– Да уж более странных пациентов у меня точно не было… – Расхохотался Меклен Францевич. До него первого дошло, что именно имеет в виду глава Особой канцелярии и пайщик известных производств, которые, иначе как «Четверкой Первых» хольмградские дельцы уже и не называют.

– Согласна, мой муж уникален, – ровным тоном проговорила Лада, но не удержала каменного выражения лица и прыснула на пару с Хельгой.

– Вот-вот. Виталий Родионович, все, что было сделано нами за эти пять лет, без вас было бы невозможно. За вас, господин Старицкий!

Я поднялся из-за стола и впервые за очень долгое время почувствовал, как щеки разгораются огнем.

– Да, совсем забыл! – Опустошив бокал, князь вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую плоскую шкатулку. Взвесив ее в ладони, Владимир Стоянович обогнул стол и, остановившись передо мной, улыбнулся. – Я до сих пор вспоминаю отвращение на вашем лице, Виталий Родионович, когда вы рассматривали свой трофей. Помните самоходный экипаж Буса Ловчина? Как вы его назвали… «паротабуретка», да? Так вот, с согласия квалифицированного большинства пайщиков, учитывая ваш вклад в создание действительно удобного средства передвижения, было принято решение передать вам в дар первое серийное авто модели «Классик». Сначала мы хотели подарить «Летягу», но Лада Баженовна настояла, и… в общем, мы решили, что ее мнение в этом вопросе не учитывать нельзя.

– Это точно… Ее мнение попробуй не учти… Катком задавит. Особенно в последнее время, – фыркнув, прошептал я князю. Тот понимающе ухмыльнулся и протянул мне ключ.

– Благодарю вас, друзья… – Приняв шкатулку с металлической пластиной ключа, я искренне улыбнулся и отвесил присутствующим общий поклон.

– Катайтесь на здоровье, Виталий Родионович, – ответил Телепнев. – Только не прямо сейчас. Дождитесь окончания банкета хотя бы…

– Нет-нет, никак не раньше завтрашнего дня, – тут же заявила Лада. – Я видела, как летали эти экипажи на испытаниях, и поверьте, садиться за руль авто в подпитии это чистой воды самоубийство!

Спорить с Ладой никто не стал, хотя… Нет, по нынешним дорогам и семьдесят километров в час уже много. В общем, завтра покатаемся. А пока… что тут у нас из деликатесов имеется? О! А такого я не пробовал… надо будет поинтересоваться у повара. Глядишь, и удивлю Лейфа, когда он соизволит заглянуть к нам в гости. А то капитанство окончательно испортило моего ученика. Он же на «Варяге», только что не ночует… Стоп. А это что такое?

Берг толкнул меня в бок и украдкой кивнул в сторону окна, на подоконнике которого лежал черный чемоданчик странной формы. То ли чехол для аккордеона, то ли для…

– Неужто получилось? – прошептал я, и Высоковский довольно кивнул, после чего громко хлопнул в ладоши, привлекая внимание окружающих.

– Господа, прошу минуту вашего драгоценного внимания. Некоторое время назад Виталий Родионович в очередной раз бросил вызов нашим с Хельгой талантам, описав устройство, идея которого, по его собственному признанию, пришла во время написания очередного отчета для нашего дорогого шефа, его сиятельства князя Телепнева… Как человек, вынужденный тратить немало времени на составление подобных отчетов, я не мог не принять замысел Виталия Родионовича близко к сердцу…

– Берг, не будьте столь многословны, пожалуйста. Наше терпение, конечно, велико, но не безгранично, знаете ли, – заметил ухмыляющийся адресат тех самых отчетов.

– Да-да, конечно, знаете, пришлось изрядно поломать голову над идеей Виталия Родионовича, но… мы все-таки смогли воплотить ее в жизнь. Замечательнейший инструмент получился, знаете ли… И куда более универсальный, нежели предполагалось изначально, да…

– Берг Милорадович! – Тут уже Телепнева в его возмущении поддержали и Грац с Попандопуло, и даже Горбунов вытянул шею, в ожидании продолжения презентации Высоковских.

– Ох, да… Прошу прощения. – Берг переглянулся с довольной сестрой и небрежным жестом левитировал чемодан себе в руки. Раздвинув многочисленные блюда, Высоковский водрузил его прямо на стол и откинул тяжелую крышку, под которой, на фоне массивного матово-черного корпуса, сверкнула полированной медью окантовка круглых клавиш и рамка сложенного экрана. – Вот. Собственно, как и описывал свою идею Виталий Родионович, в основе этого агрегата лежит обычная печатная машинка, совмещенная с экраном, вроде тех, что используются в корабельных навигацких столах, разве что поменьше размером… но это лишь вопрос удобства. Никаких принципиальных сложностей с подключением экранов любой размерности здесь нет, но это лишь приятное дополнение. Самое главное, теперь нет необходимости набирать заново весь текст в случае одной-единственной опечатки. Все набранное сначала высвечивается на экране и очень легко правится. А уж потом, по отдельной команде, введенный текст можно распечатать на бумаге. Что, несомненно, очень удобно. Больше нет необходимости сбивать пальцы о тугие клавиши и мучиться с залипающими рычагами литер. Вместо них теперь работают специальные конструкты на медных проводниках. Они переносят набранный текст сначала на экран, а оттуда на лист бумаги, целиком и сразу.

И это еще не все. Благодаря широкому использованию ментальных конструктов, мы получили возможность ввода текстов на разных языках. Специальный переключатель позволяет перевести набор текста с кириллицы на латиницу. Также, используя собственные возможности экранов, можно распечатывать не только текст, но и несложные изображения, правда, пока только черно-белые.

Но вообще, возможности инструмента отнюдь не ограничиваются одной лишь печатью… Мы с Хельгой, в качестве опыта, встроили в агрегат несколько вычислительных конструктов, используемых как в наших, так и в свейских арифмометрах, и, после небольшой отладки, они показали просто-таки замечательные результаты. Конечно, здесь есть еще над чем поработать, например, хотелось бы иметь возможность, каким-то образом сохранять введенные сведения и произведенные расчеты, не перенося их на бумагу, да и сложные вычисления высшей математики пока ему не под силу, но уверяю вас, эти задачи имеют свое решение, и в будущем мы, несомненно, справимся со всеми сложностями, а пока… мы имеем вполне работоспособный печатный механизм, многократно упрощающий процесс ведения любого делопроизводства.

Сгрудившиеся вокруг новинки, участники застолья засыпали Берга и Хельгу вопросами, а я ошарашенно рассматривал стоящий на столе агрегат… Ведь рассчитывал получить всего лишь что-то вроде электрической печатной машинки середины девяностых, а что сотворили эти неугомонные родственники?! Механический… магический… прадедушка компьютеров, едрить-колотить. Стимпанк, однако! И ведь, судя по речи Берга, они с Хельгой уже почуяли перспективность развития этой темы… Стоп! Кстати, о рыжей сестрице нашего долговязого гения…

Пока я приходил в себя от шока, Хельга успела всучить всем присутствующим бокалы с вином… чтоб поднять их за очередной успех нашей компании. Э-э, нет. Так, дело не пойдет! Я вытащил из руки Лады бокал, врученный ей Хельгой, и отрицательно покачал головой в ответ на недоуменный взгляд исследовательницы.

– Не в ее положении. – Удивление на лице Хельги сменяется пониманием, и она, тут же забыв про тост, утаскивает мою жену в уголок зала, ради разговора на животрепещущую для каждой женщины тему. Хм. Это надолго. О грядущем пополнении семьи Старицких Лада может говорить часами… по себе знаю.

Окинув взглядом оживленно обсуждающих новинку друзей, я обратил внимание на шикарно сервированный стол, о котором, кажется, наши пайщики успели позабыть, и, подвинув к себе поближе блюдо с сибирскими пельменями, принялся меланхолично его уничтожать, одновременно лениво прикидывая, что сотворят неугомонные Высоковские, если их посвятить в сакральную тайну тетриса?

Беглец от особых поручений

Пролог

Худощавый молодой человек в модном двубортном пиджаке цвета морской волны и мягкой широкополой шляпе остановился у уличного указателя. Повел из стороны в сторону своим длинным хрящеватым носом и, сверившись с записью в довольно потрепанной записной книжке, молниеносно оказавшейся в его руке, удовлетворенно кивнул. Трехэтажный дом красного кирпича, расположенный на окраине Инсбрука, не производил впечатления подобающего жилья для титулованного и богатого человека, но название улицы и номер дома не оставляли никаких сомнений в том, что это именно то здание, что присмотрел для своего проживания в самом сонном городке Острейха нужный визитеру господин.

Поднявшись по низким вытертым ступеням, молодой человек подошел к тяжелым дверям, сверкающим под осенним солнцем гранеными стеклянными вставками. Замер, вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце и, старательно вытерев вспотевшие ладони тонким платком, решительно ухватился за сияющую бронзу массивной дверной ручки.

Жерар Верно вовсе не был человеком нервического склада, но черт возьми! Это его первое интервью, и он имеет право на некоторое… м-м… беспокойство. Не так ли?

– Добрый день, месье. Чем я могу вам помочь? – Пока Жерар собирался с духом, вторая створка бесшумно открылась, и на пороге возник профессионально невозмутимый дворецкий.

– Кхм. – Удивившись, что с ним заговорили на языке La Belle France, Жерар запнулся, но тут же взял себя в руки и, растянув губы в фирменной улыбке, кивнул дворецкому. – Добрый день, месье. Мое имя Жерар Верно, репортер парижского журнала «Матэн». Могу ли я увидеть его высочество?

– Вам назначено? – Ни один мускул не дрогнул на лице дворецкого, вот только взгляд вдруг стал похож… хм. Примерно так выглядел «зрачок» ствола барабанника, которым Жерару ткнули в лицо прямо перед отъездом в одной из парижских подворотен, отчего его кошелек заметно полегчал. Неуютный взгляд.

– Прошу прощения, я только сегодня прибыл в Острейх и не успел…

– Подождите в холле. Я испрошу его сиятельство. – Не дожидаясь окончания сбивчивого ответа репортера, дворецкий шагнул в сторону, удерживая затянутой в белую перчатку ладонью дверную створку и пропуская Жерара Верно в обширный холл с широкой парадной лестницей и высоким стеклянным куполом вместо потолка. Приняв у репортера шляпу, дворецкий молча указал ему на кресло у консоли под огромным настенным зеркалом и удалился. Да так тихо, словно он не в туфлях шел по каменному полу, а в мягких войлочных тапочках по ковру.

– Его сиятельство согласен вас принять. Но прошу учесть, он не сможет уделить вам более получаса. – Появившийся в холле спустя пять минут дворецкий остановился перед поднявшимся ему навстречу с кресла французом.

– Замечательно. – Жерар белозубо улыбнулся. – Думаю, нам с лихвой достанет этого времени.

– Что ж, тогда следуйте за мной. – Дворецкий развернулся и двинулся к лестнице, кажется, ничуть не сомневаясь, что репортер следует за ним. Впрочем, а с чего бы ему сомневаться? В конце концов, Верно же прибыл в этот забытый богом уголок Европы именно для того, чтобы встретиться с хозяином этого дома.

* * *

После легкого завтрака я вернулся в свой кабинет, где на столе меня уже дожидался серебряный поднос с кофием и корреспонденцией. Правда, на этот раз стопка с утренней прессой была несколько толще обычного. Развернув самую верхнюю из отутюженных Грегуаром газет, я сделал глоток ароматного черного напитка и, ностальгически вздохнув, принялся за чтение. Этот выпуск «Матэн» был доставлен в город дирижаблем в числе прочей иностранной прессы, непосредственно из Иль-де-Франс и был мне интересен по одной простой причине…

«Инсбрукский затворник.

Этот старый кирпичный особняк на одной из улиц Инсбрука, небольшого городка в Острейхе, чья слава осталась лишь в его истории, наверное, можно было бы назвать самым непримечательным домом в округе, не отличающимся от своих соседей ни архитектурой, ни цветом, если бы не одно “но”. Именно здесь, в Прадле, в доме на Андэхштрассе живет человек, заставивший говорить о себе половину Европы. Человек, интересный всему Северу. За ним наблюдают клевреты хольмградского правителя и кабинетские короля Вильгельма. За ним пристально следят зеленые мундиры Нордвик Дан и клерикалы Сен-Клу. Князь Старицкий – изобретатель, о чьих проектах говорит весь свет, человек, сочетающий в себе талант мага и логическую точность прирожденного механика. И мы с гордостью представляем на ваш строгий суд интервью нашего лучшего репортера Жерара Верно, взятое им у князя…

От редакции.

…Его сиятельство принял меня в скромном кабинете, ничуть не напоминающем иные роскошные апартаменты наших магнатов и аристократов. Никакой лепнины и позолоты, никакой кричащей роскоши. Лишь темное благородное дерево и светлые обои. Все строго, функционально… и удивительно уютно. Я не преминул отметить этот факт вслух и поинтересовался автором интерьеров, а в следующую секунду устрашился, что на этом мое интервью и закончится, столь явно князь выказал свое неудовольствие, отказавшись отвечать на этот вопрос, но я ошибся… Г-н Старицкий оказался человеком отходчивым и весьма дружелюбным, даже открытым, что можно назвать довольно редким качеством для столь титулованного дворянина, так что спустя несколько минут мы уже беседовали как ни в чем не бывало. К слову сказать, я был беспримерно удивлен, когда узнал, что князь говорит по-французски. И хотя его легкий акцент и некоторые словечки выдают в нем человека, немало пожившего на восточном побережье наших заморских владений, я, к моему стыду, вынужден признать, что мои познания в родном для его сиятельства русском языке куда как менее обширны…

– Виталий Родионович, ваш стремительный отъезд из Хольмграда вызвал большой шум в обществе, ходили даже слухи, что глава Особой канцелярии отдал приказ о вашем аресте… и даже обеспечил целый кортеж для вашей доставки в тюрьму. Это так?

– Досужий вымысел. – Князь небрежно махнул рукой. – Люди Владимира Стояновича, охранявшие вокзал, спасли меня от смерти под обломками рухнувшего дирижабля. Естественно, они доставили меня на своем авто в канцелярию, поскольку ее здание находилось куда ближе к месту аварии, и там всегда имеются врачи, на случай непредвиденных обстоятельств. Ну, а слухи об аресте… поверьте, хольмградское общество подвержено желанию приукрасить действительность ничуть не меньше, чем наши европейские соседи. Я бы не удивился, если бы в свете начали говорить, что меня вообще должны были отвезти в лес и там удавить, к примеру, давно точившие на меня зуб сотрудники Зарубежной стражи. Почему бы и нет? А потом и вовсе выдумают, что я жестоко поубивал добрый десяток своих конвоиров и сбежал… Слухи, господин Верно, это такая эфемерная вещь…

– И русский царь вовсе не лишал вас жалованных наград?

– Хм… – Князь смерил меня долгим взглядом, вздохнув, закурил вытащенную из резной шкатулки на столе короткую папиросу и, лишь скрывшись за облаком ароматного дыма, ответил на мой вопрос: – Государь не лишал меня ни званий, ни наград. И я бы очень хотел узнать, кто рассказывает такие небылицы. Если не верите, можете справиться обо мне в орденских списках. Они, к счастью, общедоступны…»

Прочитав газету, секретарь Государева кабинета, господин Рейн-Виленский хмыкнул и, одним глотком осушив миниатюрную чашку кофию, перевел взгляд на расхаживающего перед ним Телепнева.

– Владимир Стоянович, друг мой, прекратите уже метаться, словно голодный тигр в клетке.

– Эдмунд Станиславич, я бы и рад успокоиться, да вот… не дают! – Фыркнул глава Особой канцелярии, абсолютно невежливо ткнув пальцем в сторону отложенной Рейн-Виленским газеты.

– Право, князь, что такого волнующего вы нашли в этом творении французских щелкоперов? – недоуменно приподнял бровь секретарь.

– Что? Вы не понимаете? – окончательно взбеленился Телепнев. – Вот совсем-совсем, а? Тогда, позвольте, я открою вам глаза, господин действительный тайный советник.

– Извольте, господин генерал, извольте, – невозмутимо пожал плечами его собеседник, одновременно выверенным жестом накладывая на свой и без того весьма серьезно защищенный кабинет еще и наговор тишины.

– Вы же понимаете, что это только первая статья. И за ней следом будут написаны еще и еще. Пока общество не узнает всю подноготную этой истории. Пусть в таком извращенно-эзоповом стиле, но узнает!

– А вам в ней есть чего стесняться, Владимир Стоянович?

– Эдмунд Станиславич! Вы издеваетесь?!

– Разве что совсем немного, – вдруг улыбнулся секретарь.

– Причина? – Немного успокоившись, князь Телепнев требовательно уставился на Рейн-Виленского.

– Целых две, дорогой друг. Целых две. Первая. Эти публикации сами по себе, конечно, не свалят нашего шустрого боярина, возомнившего о себе бог знает что. Но заставят его коллег задуматься, и, учитывая имеющиеся факты, могу предположить, что они правильно поймут намеки нашего одиозного изгнанника. Для суда, конечно, этого мало, но вот для служебного расследования будет в самый раз. А там… будьте уверены, стражники не станут терпеть рядом с собой такого слона… Кто знает, в чью посудную лавку его занесет завтра? И это тоже нам на руку. Не зря же мы так долго обсуждали с французскими коллегами Виталия Родионовича, способы избавления наших ведомств от… «поклонников золотому тельцу». Ни нам, ни им не нужны на службе люди, ценящие внимание нечистоплотных дельцов больше долга и чести. И уж тем более нам не нужна огласка… Так пусть Зарубежная стража сама уберет этого сребролюбца. Тихо и без шума.

– А вторая?

– Хм-м. – Секретарь на миг отвел взгляд и куда тише договорил: – Государь, наконец, угомонится.

– А что с ним такое? – удивился глава Особой канцелярии, последние полгода видевший монарха лишь в сугубо официальной обстановке.

– Скажем так, он очень… нервно воспринял эпизод с дирижаблем. И нам стоит признать его правоту. Тогда мы, действительно, прошли по самому краешку. Заигрались…

– Не все и не всегда зависит от нас, – нахмурившись, проговорил князь. В ответ Рейн-Виленский только махнул рукой, отчего злосчастная газета слетела на пол, открывшись на странице с интервью…

«– Но если все так безоблачно, то…

– Почему я живу в Инсбруке, а не продолжаю директорствовать в училище и присматривать за тамошними своими заводами?

– Вы удивительно прозорливы, ваше сиятельство, – развел я руками.

– Ну что ж. Я, пожалуй, расскажу вам эту историю целиком, дабы избежать непонимания и двояких толкований. Готовы слушать?

– Я весь внимание, ваше сиятельство, – кивнул я.

Г-н Старицкий затушил папиросу и, сделав глоток принесенного нам дворецким кофе, медленно заговорил…»

Да уж. Я отложил недочитанную газету и, поднявшись с кресла, шагнул к высокому окну. Там на улице сияло не по-осеннему яркое солнце, по брусчатой мостовой под бодрый перестук копыт резвого конька катилось ландо, а по тротуарам неспешно вышагивали прохожие. Тогда, в Хольмграде тоже была осень, и начиналось все почти так, как я и рассказывал этому смешному молодому журналисту, так старавшемуся казаться прожженной «акулой пера». Но только начиналось… и пока не закончилось…

Часть 1 Чем дальше в лес…

Глава 1 А мне летать, а мне летать… охота

Утро выдалось на удивление погожим. Город за окном блестел мокрой пожелтевшей листвой деревьев и ярким золотом церковных куполов. Белоснежные стены домов, влажно поблескивающие после ночного дождя, только добавляли яркости в эту картинку. И не скажешь, что за окном начало октября. В этом году осень пришла в Хольмград на удивление поздно, хотя холодный ветер и не давал забыть о том, что сентябрь это уже не лето…

Из детской донесся веселый смех Родиона. Кажется, наследник решил поиграть с любимой сестренкой, и та вновь отколола какой-то номер. Иначе, с чего бы к звонкому колокольчику его смеха добавился грудной голос Лады?

Я откинулся на спинку кресла и, с хрустом крутанув головой, принялся разминать кисти рук, уставшие от долгой писанины. Да, руководить училищем, тем более столь… необычным, это вам не охранителей по кучкам раскидывать… Выматывает эта бумажная работа куда как больше, чем тренировки синемундирников.

Так! Хорош бухтеть, словно старый дед!

Я подскочил с кресла и ринулся вон из кабинета. Меня ждала жена с детьми, а следом тренировочный зал, бассейн и баня. Иного способа не дать себе превратиться в брюзгу я не знаю.

– Добрый день, отец. – Заметив меня в дверях, Родион подскочил на месте, одновременно скосив взгляд на гувернантку, точнее, как принято у нас говорить, «мамку», Рогнеду – высокую и худую женщину средних лет, нанятую в помощь Ладе для присмотра за детьми.

Не обращая внимания на неодобрительно поджатые губы Рогнеды свет Болховны, я подхватил на руки сына и тут же растрепал его старательно уложенные, можно сказать, прилизанные светлые волосы. Никогда не понимал, зачем нужно делать из детей нарядные игрушки. Что это за ребенок в костюме-тройке и с белоснежным цветочком в петлице?! А уж семилетний мальчишка и вовсе не должен походить на фарфоровую куклу. У Рогнеды Болховны, разумеется, на этот счет было свое мнение, но отстаивать его вслух она не станет… И ладно.

В очередной раз подбросив Родика, я аккуратно опустил мальца на пол и, улыбнувшись наблюдающей за нами сидящей на оттоманке с книгой в руках Ладе, обратил свое внимание на вцепившуюся в мою ногу дочку. Упрямая трехлетка тянула меня за штанину, требуя своего аттракциона… и кто я такой, чтобы отказать ей в такой радости?

Под веселый смех подлетающей к потолку Беляны я выслушал рассказ сына об увиденном им ночью сне, о полностью съеденной за завтраком огромнейшей тарелке овсянки, о двух щенках, принесенных в жилую техником Рольфом, о… в общем, обо всем на свете… и очередную просьбу об ограднике…

– Сын. Я думал, мы закрыли эту тему еще год назад? – Присаживаясь рядом с тут же прильнувшей ко мне Ладой, я усадил Белянку на колени и внимательно взглянул на стоящего передо мной Родика. Мальчик характерно засопел. Весь в деда. Бажен тоже так сопеть начинает, когда что-то не по его выходит.

– Я помню. Но Велимирка…

– Родион Витальевич! – Тихий, но строгий голос мамки заставил ссутулившегося было сына выпрямиться и расправить плечи.

– У Велимира, сына племянника Заряны Святославны, оградник есть… – ровным «взрослым» тоном проговорил Родик, но тут же сбился и совершенно по-мальчишечьи добавил: – Вот он и нос задрал!

– А-а… так ты носами с ним померяться решил, – «понимающе» протянул я. Лада рядом со мной тихонько фыркнула, но тут же стерла предательскую улыбку и вернула на лицо маску «строгой мамы».

– А что он… – покраснев от возмущения, начал было сын, но, заметив, как Лада покачала головой, медленно выдохнул, старательно приводя себя в спокойное состояние.

– Сын, вспомни, зачем детям плетут оградники.

– Ну… – Быстрый взгляд в сторону «мамки» и решительно-бойкий ответ: – Чтобы проснувшиеся способности обуздать.

– И о чем это говорит? – прищурился я. Сын задумчиво пожевал губу и растерянно глянул на меня.

– Вит, ему всего семь лет. Не требуй от ребенка слишком многого, – тихо заметила Лада.

– Вот-вот. Слушай маму, она плохого не посоветует. – Тут же довольно закивал ребенок.

– Это точно, – не удержавшись от улыбки, согласился я. – И тем не менее, раз уж ты сподобился давать советы отцу, то может, и до ответа на мой вопрос додумаешься?

– Кхм. Родион Витальевич, если подумаете, то поймете, что в вопросе вашего батюшки уже есть половина ответа. Или подсказка, самое меньшее, – подключилась Рогнеда Болховна.

– Вот как? – Родик обвел нас взглядом, в котором явно читалась напряженная работа мысли. – Обуздать, да, отец? То есть… Он не кон-трол-ли-ро-ва-ет это?

– Браво, сынок, браво. – Я похлопал в ладони. – Именно. Не хочу сказать, что это большой минус, все-таки подобные вещи от детей зависеть не могут, но и хвастаться тем, что не можешь держать в узде собственное тело, по меньшей мере… неумно.

– Я понял, – серьезно кивнул Родион, и тут же, словно вспомнив о чем-то, повеселел. – Ох, а ты ведь в зал собираешься, да? Уже ведь одиннадцатый час…

– Какой умный сын у меня растет, – повернувшись к Ладе, с гордостью констатировал я.

– Весь в матушку, милый, – с улыбкой прощебетала жена, за что была тут же поцелована в щеку. Ну… не при детях же…

– Зал хоцу, – заявила Белянка, потянув меня за ухо.

Это был славный выходной, один из череды многих и многих. А следующим утром в училище пришло письмо от князя Телепнева с просьбой о встрече. Это было странно, хотя… Последние три года мы виделись с моим бывшим начальником все реже и реже, сталкиваясь в основном либо по делам наших ведомств, либо по заводским вопросам… да и то чаще всего в последнее время князь делегировал на собрания пайщиков своего секретаря. Вот разве что обязательные приемы… там, да, виделись, но ведь это не то, совсем не то. И хотя со стороны казалось, что все идет как всегда, в этом даже Высоковские были уверены, про Граца я вообще молчу, но я четко ощущал, что князь отдаляется от нашей компании. Исподволь, тихо уходит в сторону… И вдруг это письмо, как первый звоночек.

Разговор с князем вышел тяжелым и… очень неприятным. Три часа объяснений привели к тому, чего и следовало ожидать… Пай Телепнева был выкуплен самим объединением, благо у нас в законодательстве не предусмотрено ограничение срока, по истечении которого приобретенная доля должна быть продана какому-либо лицу. А вот деньги на выкуп пришлось собирать… Уж очень не хотелось выдергивать нужную сумму из оборота. Но с помощью удивленных выходкой Владимира Стояновича остальных пайщиков нам удалось собрать деньги, не залезая в «кубышку» компании. И снова дела покатили как обычно, хотя осадочек от телепневской эскапады остался неприятный. Сам же князь на эту тему отказывался говорить, просто-таки категорически, сведя наше и без того скудное общение к самому минимуму. Что, правда, никак не отражалось на его отношении к остальным пайщикам. Поначалу те пребывали в некоем недоумении и откровенно дичились бывшего соратника, но постепенно их добрые отношения были восстановлены, а в глазах того же Берга и Хельги, при взглядах в мою сторону, поселилась вина, которую я сознательно старался не замечать.

Ну, а поскольку жалеть себя и терзаться от подставы было не в моих правилах, я плюнул на весь этот сюр и с головой ушел в работу училища. Там было еще немало вещей, которые надо было привести в порядок, модернизировать, а то и вовсе создать заново. А тут еще и очередная техническая идея пришла в голову, после разбора принципов работы конструктов в домашней системе водоснабжения. Ну да, не по чину, так когда меня это останавливало? Правда, Рольф – наш техник, был в диком шоке, когда понял, что я не просто хочу проконтролировать его работу, а всерьез заинтересован используемыми им приемами. Он у нас недавно и пока не успел освоиться. Ну ничего, годик поработает, еще не к такому привыкнет.

На самом деле в работе Рольфа с сантехникой меня заинтересовал один конструкт, создающий в определенном объеме необходимое давление. Конструкт простейший, а областей применения у него… хм, даже на первый взгляд, просто немерено. Вот я и устремился к Горбунову, нашему признанному повелителю чертежей и схем, глядишь, чего умного подскажет.

Войдя в просторный зал, отведенный под инженерный и художественные отделы нашего производства, я окинул взглядом сосредоточенно работающих людей и, прошагав через все помещение, кивая на ходу в ответ на приветствия, миновал порог второго зала, куда меньшего по размерам, но куда более захламленного. Личная мастерская нашего главного инженера, можно сказать, святая святых «Четверки Первых».

– Гордей Белозорич, добрый день, – окликнул я закопавшегося в бумаги Горбунова.

– А, Виталий Родионович, и вам доброго дня, – отвлекшись от очередного чертежа, улыбнулся тот и, потерев глаза, решительно помотал головой. – Подождите, друг мой, я приготовлю кофий. А то совсем заработался. Ничего не соображаю.

– Так, ведь еще и полудня нет, – удивился я, наблюдая, как инженер священнодействует над туркой.

– А я здесь со вчерашнего дня окопался, всю ночь работал… – признался Горбунов и кивнул в сторону какого-то вороха тряпок, сваленного в углу зала. – Собственно, как и Леопольд Юрьевич.

Только тут я опознал в куче тряпья свернувшегося калачиком второго инженера и, по совместительству, первого ментального конструктора объединения, Попандопуло. «Лёвушка», как некогда прозвали его наши дамы, спал, что называется, без задних ног, и даже пленительный аромат свежесваренного кофия, распространившийся по залу, не смог выдернуть его из объятий Морфея. Ну да ладно. Пусть спит.

– Рассказывайте, Виталий Родионович. – Пригубив горячий напиток, Горбунов поставил чашку точно по центру небольшого блюдца и с любопытством уставился на меня. Пришлось и мне отвлечься от кофия.

– А, собственно, с чего вы взяли, Гордей Белозорич, что у меня есть интересная тема для беседы? Может статься, я зашел узнать, как идут ваши дела? – Я улыбнулся, а Горбунов в ответ деланно нахмурился. Ой, не любит мастер пустопорожних разговоров…

– Думаете, что-то изменилось со вчерашнего дня? – вздохнул инженер. – Так вот, ответственно замечу, нет, не изменилось. Виталий Родионович, не томите.

– Хорошо-хорошо, Гордей Белозорич. – Я кивнул. – Итак, что вам известно о приемах сантехников?

– Хм? – Удивление в глазах и выразительно приподнятая бровь были мне ответом.

– Я не шучу, Гордей Белозорич. – Для убедительности я покачал головой. – Не далее как вчера вечером я наблюдал работу нашего домашнего техника с системой водоснабжения. Так вот, в своих действиях он использовал один очень интересный и простой конструкт. Позвольте, я его продемонстрирую.

– Ну-ну… – только и выдавил из себя ошеломленный Горбунов, но почти тут же встрепенулся. – Что ж, попробуйте. Это, право, может быть интересно…

Я кивнул и огляделся вокруг, в поисках чего-либо, что могло бы подойти для небольшого эксперимента. Но что можно найти в кабинете чертежника? Правильно, бумагу и инструменты для черчения.

Подхватив со стола чистый лист и небольшой ластик, я свернул бумагу в трубку, установил ее вертикально на столе и, бросив внутрь ластик, активировал уже подготовленный конструкт. Давление под ластиком начало расти, а над ним, наоборот уменьшаться, так что через несколько секунд резинка просто воспарила внутри бумажной трубки.

– И? – без особого энтузиазма поинтересовался Горбунов. – Мне известен такой наговор. Действительно очень простая вещь, но… Что вы хотели этим показать?

– Представьте, что будет, если доработать этот конструкт так, чтобы ему не требовался физически ограниченный объем? – улыбнулся я.

– Ну, не думаю, что это такая сложная задача, но опять же… зачем? – пожал плечами инженер.

– Хм. – Я побарабанил пальцами по крышке стола. Не ожидал, нет, в самом деле, не ожидал. Я думал, что уж Горбунов-то первым ухватится за идею, так что и объяснять ничего не придется. А оно вон как вышло. Ладно. Попробуем дать подсказку. – Дирижабль.

– Ди… А-а, вот оно что! – понимающе кивнул Горбунов, но тут же обломал всю мою радость одним-единственным замечанием: – И как же вы собираетесь воздействовать на него этими конструктами, когда он поднимется в воздух?

– Гордей Белозорич, по-моему, вам и вправду пора отдохнуть. – Дошло до меня.

Тот недоуменно воззрился на меня покрасневшими от недосыпа глазами и через секунду хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ох, ваша правда, Виталий Родионович. Совсем заработался, – со вздохом констатировал инженер. Взглянул на бумажную трубку и, пошевелив губами, заключил: – Да, если доработать конструкты и правильно их разместить, то может получиться весьма интересный летательный аппарат… и не только.

– Но-но! Не жамкайте меня за святое. Автомобили на растерзание не отдам! – взвился я под довольный смешок Горбунова.

– Не жамкать за святое, а? Я запомню. – Отсмеявшись, кивнул инженер и ткнул пальцем в бумажную трубку. – Идея интересна, несомненно. Вот только боюсь, что обычным составом мы с ее воплощением не справимся. Нужен человек, разбирающийся в летательных аппаратах. У вас такой найдется?

– Поищем, – кивнул я.

На том мы и расстались.

Конструктор летательных аппаратов это, конечно, замечательно. Вот только сначала надо бы выяснить один принципиальный вопрос. Имеется ли вообще возможность модернизировать сантехнический конструкт необходимым образом. Нет, в пределах моих уже давно не таких и скудных знаний о ментальных воздействиях я не вижу каких-то непреодолимых сложностей в доработке, но кто знает, как оно выйдет на самом деле? А значит… значит, моя дорога лежит прямиком к Высоковским. Уж кто-кто, а Берг с Хельгой смогут сказать наверняка, какие подводные камни могут ждать нас на этом пути… Вот только объяснять им, зачем именно мне понадобился такой конструкт, я не стану. Пока.

Нет, я не суеверный, просто… в силу происходящих в компании событий… в общем, не буду складывать яйца в одну корзину. Хватит и того, что Горбунов в курсе дела.

Так, а где можно найти Берга и Хельгу в их законный выходной день? Правильно. Либо дома, либо в университете на сборище очередного философского кружка.

К моему величайшему сожалению, в университете я их не нашел, а встреченный в одном из коридоров его старинного здания смутно знакомый философ, не однажды виденный мною в компании Высоковских, любезно просветил меня, подсказав, что нынешняя неделя пуста. То есть никаких салонов, собраний и прочих философских сабантуев в эти дни не планировалось. А значит, мне придется ехать за город… Черт, и когда Берг удосужится написать прошение Телепневу на подключение своего дома к телефонной связи?!

Поскольку подаренный нам пайщиками «Классик» сегодня находится в распоряжении Лады… в кои-то веки женушка села за руль, чтобы отвезти детей к деду в Старую Ладогу, я остановил лихача, наверное, одного из последних в Хольмграде, остальные давно пересели с лошадиной силы на электротягу, и отправился в Плесковское предместье, где Высоковские-таки отстроили свое собственное имение… Хорошо еще, что управляющий у них из бывших егерей, старый знакомец Тишилы, а то с их-то увлеченностью исследованиями и опытами, Берг с Хельгой давно бы обанкротились, вместе со своим огромным хозяйством. А так вроде бы даже и доход какой-то имеют. Правда, опять же, по сравнению с лицензионными отчислениями и паевыми процентами, тридцать тысяч дохода с имения и рядом не лежали, но все же…

Я и не заметил, как мы покинули город и выехали на Плесковский тракт. Плавно покачиваясь под мерный перестук копыт, я задремал, разморенный теплым, не по-осеннему ярким солнцем, а когда проснулся, то обнаружил, что ландо уже катится по тенистой аллее, в конце которой виднеются белоснежные стены усадьбы Высоковских.

К моему счастью, и Берг и Хельга оказались дома и приняли меня со всей присущей им доброжелательностью.

Повинившись перед хозяевами дома за внезапный визит, я не успел даже перейти к сути дела, что заставило меня искать их даже за городом, как был усажен за стол на открытой веранде.

Тут же перед нами появились многочисленные плошки, тарелки и блюдца с разнообразными вареньями, печеньями и сластями, от восточного щербета до острейхского шоколада, да-да, территория Швейцарии здесь принадлежит Венскому дому, а вместе с ней и знаменитый шоколад с часовыми производствами. Ну а на самом видном месте, в центре стола разместился огромный трехведерный самовар, сияющий начищенными боками и тихо исходящий паром, к которому примешивался непередаваемый аромат тлеющих еловых шишек. Великолепно.

Рассказ о необходимом мне конструкте не занял так уж много времени, как и объяснения, что именно я хочу с ним проделать.

– Виталий, а в этом что-то есть. Нам с Хельгой будет интересно обсчитать это воздействие. И да, я не буду спрашивать, зачем тебе понадобился этот конструкт, но надеюсь, что когда дойдет до дела, ты сам все расскажешь.

– Разумеется, Берг. – Я облегченно вздохнул. Все-таки Высоковские на удивление тактичные и… нелюбопытные люди.

Обратно в Хольмград я уезжал спустя час, тем же извозчиком, что привез меня в гости к Бергу и Хельге. А миновав ворота столицы, я приказал править на Неревский, домой. Там я сменил цивильное платье на положенный мундир и, предупредив дворецкого, что вернусь на закате, отправился на встречу с человеком, который мог бы помочь мне с поиском толкового инженера от авиации.

Единственный мало-мальски знакомый мне «специалист» по воздухоплавательным аппаратам по-прежнему числился бессменным адъютантом главы Особой канцелярии и, в отличие от своего шефа, совсем не чурался общения с бывшим коллегой. Так что, покинув свой дом, я направился прямиком на Словенскую набережную, и как всегда, извозчик, едва высадив меня у входа в обитель охранителей из новенького «Классика-II» веселой канареечной раскраски, тут же поспешно укатил прочь. М-да, меняются времена, люди пересаживаются из паланкинов в кареты, а из карет в автомобили, но отношение к «цепным псам» государства не меняется… Ну, хоть что-то вечное под этой луной.

Проводив взглядом стремительно удаляющийся таксомотор, я покачал головой и шагнул на просторный двор Особой канцелярии, на ходу раскланиваясь со старыми знакомыми, часть из которых помнит меня еще по тем славным временам, когда я учил их правильно «брать» объект, здесь же, в атлетическом зале при конторе, а часть знает меня уже исключительно как директора училища, которое кое-кто из них даже имел честь закончить. И это приятно.

Взлетев по лестнице на второй этаж, я решительно свернул в сторону кабинета князя Телепнева и, отмерив положенные двадцать шесть шагов, перешагнул порог приемной.

– Виталий Родионович, вы ли это? – Чуть располневший, но по-прежнему шустрый полковник, да уже целый полковник, Вент Мирославич поднялся из-за стола и, одарив меня широкой и искренней улыбкой, тут же кинулся к стоящему в углу шкафу. Как было известно всем мало-мальски осведомленным людям, бывавшим здесь хотя бы три-четыре раза, именно за тяжелыми дверцами этого монстра из красного дерева скрывался, кажется, бездонный бар Толстоватого, в котором, как, опять же, было известно всем заинтересованным лицам, можно было найти абсолютно любой напиток. От полугара, столь ценимого главой необмундированной службы Особой канцелярии, ротмистром Липатой, до любимого «шуста» государя. Да и горячие напитки полковник также готовил прямо в этом шкафу, на специальной горелке. И выбор этих напитков был ничуть не меньше, чем ассортимент алкоголя… ну, за одним маленьким исключением.

– Кофию, друг мой?

– Лучше бы сбитня. – Хмыкнул я, и улыбка на лице Толстоватого подувяла.

– Издеваетесь, сударь мой? – Прищурился полковник.

– Шучу. – Тут же поднял я руки в жесте сдающегося. – А издеваетесь именно вы. Знаете же, что от вашего кофия я откажусь не раньше, чем сгорят все кофейные плантации мира.

Толстоватый довольно хмыкнул и загремел посудой. Да, сбитень это единственный напиток, которого нет в его меню, за что, помнится, тогда еще подполковнику Толстоватому немало нагорело от князя во время визита государя. Его величество как раз решил, что для полудня «шуст» не самый лучший выбор… хм… в общем, тогда мне показалось, что я воочию вижу, как с погон Вента Мирославича испаряются звездочки, а два просвета снова сливаются в один. Но ничего, обошлось… послали к Лодынину, и через пять минут государь уже вкушал свой заказ. Правда, насколько мне известно, сбитень в волшебном шкафу адъютанта так и не появился, несмотря на все просьбы и даже прямые распоряжения Телепнева.

– Итак, – водрузив передо мной белокипенную чашку с классической арабикой, заговорил полковник, устраиваясь в кресле. – Чем обязан приятностию нашей встречи, господин коллежский советник?

– Вент Мирославич… – протянул я, принимая ответную шпильку адъютанта. Мне уже год как должны были дать чин статского советника, но… м-да.

– Хорошо-хорошо. Но мне действительно интересно, Виталий Родионович, что привело вас в наши пенаты? – Полковник пожал плечами и бросил короткий взгляд в сторону запертых дверей в кабинет князя Телепнева. – Все же отношения меж нашими конторами… хм-м… в последнее время далеки от безоблачных.

– Что есть, то есть. Но тут уж вина лежит исключительно на его сиятельстве, – пригубив ароматный напиток, ответил я. – Не мог же он, в самом деле, рассчитывать, что училище создано лишь для удобства Особой канцелярии… Впрочем, это не то. Я прибыл вовсе не для встречи с князем.

– Вот как? – удивленно хмыкнул Толстоватый. – Интересно.

– Еще бы. И думаю, вам станет куда интереснее, когда узнаете, что именно вы и являетесь целью моего сегодняшнего визита.

– Я заинтригован, – улыбнулся мой собеседник. – Внимательно вас слушаю.

– Помните, некогда вы мне очень помогли с волжскими автомобилестроителями… – начал я и с удовлетворением отметил появление у Толстоватого настоящего, а не деланого, как это было только что, интереса.

– Как же, как же, – закивал полковник. – Вам понадобилось всего пять лет, чтобы превратить их «паротабуретки» в нынешних красавцев.

– Это не только моя заслуга, вы же знаете, – отмахнулся я, но Толстоватый погрозил мне пальцем.

– Не скромничайте, Виталий Родионович. Ложная скромность хуже гордыни, как говорит отец Тихон. Если бы не ваши идеи, мы бы до сих пор тряслись по городской брусчатке на рессорных экипажах.

– Что ж, если вам так будет угодно. Так вот, мне снова понадобилась ваша помощь в поиске знатоков… А может быть, вы и сами дадите мне неплохой совет.

– Ну-ка, ну-ка. – Полковник поерзал на кресле, отчего телячья кожа, которой оно было обтянуто, отчаянно заскрипела.

– Летательные аппараты, – выдохнул я, примерно предполагая реакцию адъютанта… Но она превзошла все мои ожидания. Толстоватый буквально выпрыгнул из кресла, разве что не визжа от радости. Нет, он молчал, но я бы не удивился в этот момент, услышав от него клич команчей. По крайней мере, эмоциональный фон соответствовал.

– Так-так. Так-так, – забормотал Вент Мирославич, расхаживая по приемной из стороны в сторону и нервно потирая руки. – Значит, решились взяться за воздушный флот, а, Виталий Родионович?

– Присматриваюсь. Можно сказать, это пока еще академический интерес. – Я честно попытался притушить пожар энтузиазма своего собеседника, но куда там! Толстоватый «болеет» небом и агрегатами, способными подниматься к облакам, давно и без всякой надежды на излечение.

– Так-так. Так-так-так. – Кажется, моего собеседника заело.

– Вент Мирославич? – позвал я полковника, и тот внезапно остановился. Посмотрел на меня и заговорил, решительно и безапелляционно.

– Главное в ваших словах, и самое обнадеживающее, это самое «пока еще». Ничуть не сомневаюсь, что в ближайшее время академический интерес сменится самыми что ни на есть практическими задачами… и я не хочу пропустить этого момента! – Толстоватый ткнул в мою сторону указующим перстом. – Обещайте мне участие в этом деле, и я найду вам лучших воздухоплавателей и инженеров, занимающихся этим вопросом. Ручаюсь.

– Помня о вашем увлечении, Вент Мирославич, мне бы и в голову не пришло заниматься этим вопросом без вашего же участия, – развел я руками. Ну да, любовь адъютанта Телепнева к полетам давно стала притчей во языцех, как Особой канцелярии, так и всего хольмградского общества. «Энтузиазист», что с него взять. – Но прошу вас пока не распространяться об этом моем интересе. Не хотелось бы поднимать шумиху вокруг еще неубитого медведя. Вы меня понимаете?

– Разумеется, Виталий Родионович, разумеется. Я буду нем как рыба. – Полковник расплылся в улыбке и, наконец, вновь устроившись в кресле, поинтересовался: – Но это все же просто замечательно. А могу я уже сейчас узнать, на какую именно область воздухоплавания вы нацелились, Виталий Родионович?

– Не понял… – Я нахмурился.

– О! Я имею в виду привлекающее вас направление: это дирижабли или аппараты тяжелее воздуха?

И в самом деле, над чем работать в первую очередь-то? С дирижаблем, конечно, было бы проще. Все-таки определенная и, надо заметить, весьма серьезная инфраструктура по их строительству здесь есть и успешно развивается. С другой стороны, самолет… впрочем, посмотрим.

– Собственно, для того, чтобы прояснить в том числе и этот вопрос, я и обратился к вам за помощью. – Услышав такой ответ, Толстоватый довольно сверкнул глазами, но тут же взял себя в руки.

– Хм. Тогда, полагаю, нам нужно будет рассмотреть возможность приглашения не одного, а как минимум двух специалистов. И если с инженером, работающим с «воздушными китами», проблем возникнуть не должно, то поиск конструктора, разбирающегося в тяжелых аппаратах, может затянуться, – констатировал полковник и тут же постарался меня успокоить: – Дело не в отсутствии подобных людей. Просто так сложилось, что большинство из них совершеннейшие непоседы, и если только они не заняты строительством очередной модели летательного аппарата, искать их можно по всей Европе… Хм, м-да. Впрочем, Виталий Родионович, это уже не ваша забота. Я обещал, значит, достану вам нужных инженеров.

Глава 2 Чем взрослее дети, тем дороже игрушки

В это здание, расположенное в лесном массиве на границе предместий Хольмграда, училище переехало только в прошлом году, с радостью покинув прежнее место обитания в бывшем торге разорившихся «ганзейцев» – братьев Сытиных. Большой загородный комплекс, выстроенный в соответствии с канонами здешней архитектуры, предназначенный для круглогодичного проживания как минимум пятисот курсантов, спрятался в густом лесу севернее Хольмграда. Место для его строительства было выбрано с таким расчетом, чтобы рядом можно было разместить серьезный полигон и тренировочный комплекс, и, как и следовало ожидать, военное ведомство, за счет которого шла львиная доля финансирования, подсуетилось, так что теперь мы делим полигон с Третьим кирасирским полком, чьи квартиры расположены всего в десяти верстах от нас, в небольшом городке Вяжищи, еще десять лет назад бывшим обычным селом.

Похожее на белокаменный кремль, ощетинившийся добрым десятком башен, увенчанных островерхими шатровыми крышами, училище встретило меня привычным гулом курсантов, заполонивших широкие коридоры, и тем неуловимым духом, что отличает учебные заведения от любых других. Кажется, чуть напряги слух и услышишь, как скрипит на зубах у здешних обитателей пресловутый гранит науки. То тут, то там разгораются меж великовозрастными курсантами горячие споры, что называется, без оглядки на погоны, которые тут, кстати, полностью запрещены, во избежание «давления авторитетом». Все же у нас на некоторых факультетах на одном курсе могут обучаться и безусые поручики, и седеющие полковники…

Конечно, во многих случаях и без погон можно разобраться, кто есть кто. Но если куратор курса вдруг заметит, что некий старший по званию курсант, в каком бы то ни было виде, помыкает своими однокашниками… хм, завидовать такому ухарю я бы не стал. Мало того что в этом случае ему обеспечено внимание со стороны дисциплинарной комиссии, так ведь еще и запись в личном деле появится, да в родное ведомство уведомление придет… на первый раз. А если курсант окажется непонятливым, то следом за уведомлением и сам отправится в родные пенаты, прямо в руки суда чести своего Офицерского или Дворянского собрания. А это уже не шуточки. Формальной власти у таких судов, конечно, нет, но влияние просто огромно. Бывали случаи, когда после разбирательства виновники и пулю в лоб себе пускали…

Так вот, чтобы избежать «давления авторитетом» и привести курсантов к единому знаменателю, знаки различия, в соответствии с государственным табелем о рангах, в училище носят только члены преподавательского состава. Курсанты же довольствуются золотистыми лычками на правых рукавах форменных черных френчей, обозначающими курс, на котором они обучаются, да нашитыми поверх тех же лычек римскими цифрами от единицы до восьмерки, обозначающими номер факультета, к которому принадлежит конкретный курсант. Названий у факультетов нет и не будет. Мало того, каждый курсант при поступлении в училище читает и подписывает большую и нудную бумагу, в которой он обещает не разглашать сведений, полученных им во время учебы, посторонним лицам, в том числе и курсантам других факультетов. Одна из мер безопасности, введенная мною в училище. Вообще, секретность у нас соблюдается, пожалуй что, и получше, чем даже в Особой канцелярии. Впрочем, о чем это я? Несомненно, лучше. Мы даже номерные тетради для конспектов своим курсантам выдаем, а перед их убытием к месту службы копии записанных лекций оседают в архиве. Оригиналы офицеры вправе забрать с собой, но за их сохранность они отвечают даже не погонами – честью. А здесь это еще не пустой звук, можете поверить.

Вообще, безопасность и секретность как таковые были моей головной болью порой в самом прямом смысле этого слова, в течение первых двух лет работы училища. Точнее, их организация. Мне пришлось вынести два десятка тяжелейших ментальных сеансов под руководством одного из мозголомов Канцелярии, пока я не вспомнил все… нет, не так, пока я не вспомнил вообще все, что знаю о проведении мероприятий по обеспечению секретности, как на военных объектах, так и… в общем, это было муторно, долго и далось мне с большими проблемами для здоровья, к счастью, полностью поправленного врачами Военно-медицинской академии. По завершении сеансов я еще полгода мучился периодическими приступами жесточайшей головной боли, от которой не спасали никакие ментальные техники и болеутоляющие. Но система безопасности была выстроена, и даже создан специальный курс лекций, читаемый на некоторых факультетах для подготовки офицеров по этому направлению.

– Господин директор, разрешите обратиться? – Голос, молодцевато рявкнувший за спиной, вывел меня из раздумий. До моего кабинета оставалось всего несколько шагов. Я поднял голову, обернулся… и хмыкнул. Волкодав с восьмого факультета, ражий детина, на котором, кажется, даже форменный курсантский мундир натужно скрипел, с трудом выдерживая давление перекатывающихся под ним мышц. Бросив взгляд в противоположную сторону, я не удержался от ухмылки. Там мялись еще два таких же амбала с третьего курса того же факультета. Обложили по всем правилам, негодяи.

– Слушаю вас, курсант… – Чин у меня гражданский, а потому следовать военным уставам можно и не слишком скрупулезно.

– Курсант Бульба, ваше си… господин директор, – рявкнул детина. Ну-ну, то-то, должно быть, дед Тарас радуется, на потомка своего глядючи. Хм. А вот насчет сиятельства… А-а… атаманец, точно. Только туда, в Атаманский казачий полк, да еще в охранный, гренадерами, берут этаких вот… лосей. Самые приближенные полки у государя, после «плесковичей», но те так, паркетная гвардия… Понятно, откуда такая осведомленность. – Имею к вам поручение от собрания курсантов училища.

Ну да, ну да. Куда ж офицерам без собрания-то… Вот интересно, что они еще там задумали, сочинители. Вообще, эта самоорганизовавшаяся кодла будет поактивнее комсомола шестидесятых. Тоже вечно что-то придумывают, берут на себя обязательства, устраивают какие-то соревнования в учебе… И главное, почти все за собственный счет! Начиная от именных серебряных приборов в обеденном зале для каждого курсанта, заканчивая набором чеканных золотых медальонов «За усердие и преуспеяние», которыми собрание награждает наиболее отличившихся на ниве учебы курсантов. И что они задумали теперь, что такого «делегата» прислали, да еще с командой поддержки!

– Ну что ж, пройдемте в кабинет, курсант Бульба, поведаете, что заставило вас охотиться на меня, словно на кабана, с номеров… – кивнул я.

Ататманец неопределенно хмыкнул, но, заметив мой взгляд, подтянулся и потопал следом, незаметно, как ему показалось, отдав сигнал своим подельникам, отчего те тут же растворились в толпе курсантов, вывалившихся из ближайшей аудитории.

– Я слушаю вас, курсант, – усевшись за стол, проговорил я.

– Господин директор, а я как раз про охоту… – вздохнул мой собеседник, переминаясь с ноги на ногу.

– Не понял. – Вот такого предмета для беседы я точно не ожидал. – Объяснитесь, курсант… И не стойте, садитесь в кресло.

– Прошу прощения. Я начну по порядку… – Усевшись в предложенное кресло, курсант вздохнул и решительно рубанул рукой воздух. – Вы же знаете, у каждого учебного заведения есть свои традиции. Например, Гнездовский кадетский корпус, помимо отменной артиллерийской подготовки своих учеников, отличается еще и совершенно изумительным книжным собранием, которое каждый из выпускников старается, при оказии, пополнить попавшими им в руки редкими или старинными книгами. Мемельское юнкерское училище славится своими картографами и музеем флота…

– Благодарю, я понял, вашу мысль… и мне отрадно, что курсанты столь заинтересованы в отличии нашего училища. Нам и в самом деле пора обзаводиться собственными традициями, как и приличествует всякому доброму делу. Но при чем здесь охота?

– Хм. Высочайшим дозволением, – откашлявшись, заговорил атаманец, и я буквально услышал эту самую заглавную «В», – нашему училищу было разрешено внести в щит герба взлетающего серебряного сокола на алом поле… Вот собрание и предложило завести в училище соколов для охоты. Тем более в паре верст от училища имеются замечательные угодья, из государевых земель. Как раз впору для соколиной охоты. Просторно и зверья немало…

Как дети малые, ей-богу. Фантики, рюшечки, игрушечки… А ведь в собрании, помимо вот таких молодых офицеров, есть и куда более зрелые по возрасту люди… Наверное, все-таки правду говорят, что военные это большие дети.

С другой стороны, традиция штука сильная и связывает людей порой крепче кровных уз. Может, и будет в этом толк, а? Да и перед «старыми» военными училищами надо фасон держать… Ладно, решено.

– Ваше си… господин директор? – напомнил о себе атаманец.

– Хм. И где вы собираетесь брать нужных птиц? – поинтересовался я, и Бульба засиял довольной улыбкой.

– На этот счет можете не переживать, ва… господин директор. – Взлетев с кресла, атаманец прищелкнул каблуками. – Брат мой – большой любитель соколиной охоты, да и здесь имеются курсанты с опытом по этой части. Взять хоть того же поручика… прошу прощения, курсанта второго курса шестого факультета – Дымка, или третьекурсника Черкеса…

По ходу, у казаков здесь уже свое землячество образовалось…

– Хорошо-хорошо. Я понял, что среди курсантов есть необходимые люди. А соколов вы собираетесь брать у своего брата. В таком случае пусть собрание определит ответственных, в том числе и за обучение офицеров премудростям соколиной охоты. Смету по расходам на устроение вольеров для птиц и их содержание, включая питание, с указанием рациона, предоставите в течение трех дней, мне лично или моему заместителю, – оборвал я перевозбудившегося соколятника, на что тот с готовностью кивнул, не скрывая довольной улыбки. Хм. Даже завидно, такая незамутненная детская радость… Впрочем, сложно ожидать иного от двадцатидвухлетнего парня, получившего возможность заняться любимым делом, точнее, хобби.

– Еще что-то, курсант?

– Никак нет, господин директор, – пытаясь стереть довольную улыбку с лица, рявкнул атаманец.

– Тогда свободны, – кивнул я и, когда курсант уже взялся за дверную ручку, добавил: – Не забудьте присмотреть хорошее место для вольеров. Можно даже одну из башен.

– Так точно, господин директор! – оглушил меня потомок Тараса и, откозыряв, исчез за дверью.

В три дня курсант Бульба не уложился. Он притащил мне смету в этот же день, сразу после обеда, когда я уже собирался заводить авто, чтобы отправиться в Хольмград.

Мельком просмотрев представленные бумаги, я завизировал обращение собрания и отправил курсанта к казначею, для выбивания средств на «соколиную тему». После чего, наконец, забрался в салон и, вставив пластину ключа в окантованную латунью прорезь на приборной доске, выкатил из гаража.

Осень показала свой норов, так что до дома я добирался под проливным дождем, с грозой и молниями. Зато как приятно было, после долгой дороги, сесть в кресло в обнимку с Ладой и расслабиться у камина, попивая терпкий черный чай, одновременно выслушивая ее рассказ о прошедшем дне…

– Подожди-подожди. – Я приложил палец к губам жены. – Я правильно понял, что сегодня из секретариата государя пришло письмо с предложением увеличения уставного капитала нашего объединения?

– Именно так. В два раза, – кивнула Лада.

– Оп.

– Что?

– А ты не понимаешь? – Покосился я на жену. Та нахмурилась, задумавшись, и я постарался ей не мешать. Но через несколько минут Лада вынырнула из размышлений и, вытащив мою руку из своего декольте, вздохнула.

– Вложение средств придется производить не только для увеличения собственных долей, но и для сохранения размерности доли, принадлежащей сейчас объединению. Так?

– Именно, – кивнул я.

– А там немало. Тридцать процентов от общего капитала! – Лада нахмурилась. – Мы можем себе это позволить?

– Не знаю, солнышко. На днях посоветуемся с остальными нашими пайщиками. Решим. – Я кивнул и тихонько добавил: – Вот только не знаю, надо ли нам это.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла она.

– Ничего особенного, дорогая. Так, мысли вслух, – открестился я, вновь позволяя своим рукам исследовать знакомое до последней родинки тело Лады. Но нашу возню прервало появление пришлепавшего из своей комнаты Родика. Окинув взглядом не успевшую соскочить с моих колен жену, он хмыкнул и вдруг растянул губы в довольной улыбке.

– Правильно. Нам с Беляной еще братик нужен… или сестричка, – после недолгого размышления добавил он.

– Дорогая, тебе не кажется, что мы совершенно напрасно выдали сему господину разрешение на чтение книг из большой библиотеки?

– Ну, это ведь была твоя идея, дорогой, – пропела Лада. – Кто говорил: «пусть читает, пока маршировать не заставили»?

– Сын, знаешь, как это называется?

– Как, папа? – Ребенок воззрился на меня своими серыми, совершенно ма́теринскими глазами и невинно хлопнул длинными ресницами. Лет через пять отбою от девиц не будет…

– Подстава, – вздохнул я.

– Я запомню. – Вновь улыбнулось это малолетнее чудовище и, пожелав нам спокойной ночи, мирно учапало в свою комнату.

Заперев за сыном дверь в гостиную, Лада вернулась ко мне на колени и тихонько мурлыкнула:

– Так на чем мы остановились?

Общая встреча владельцев объединения, на которую, правда, мы совершенно случайно забыли пригласить представителя государя, состоялась почти через месяц после получения того злополучного предложения из секретариата, Благо никто особо не торопил нас с принятием решения. Но нельзя сказать, что мы зря теряли время. Эта отсрочка позволила нам провести небольшую внеплановую проверку на предприятии и даже выявить причины некоторых пробуксовок, недавно наметившихся в работе цехов.

В общем, в первый день зимы наш «Классик» вкатился во двор автомобильного ателье и остановился на небольшом пятачке, у входа в заводоуправление, рядом с такими же представителями хольмградского автопрома, среди которых выделялась лишь «Летяга» Высоковских и принадлежащий Грацу «Консул», на переднем сиденье которого дремал дворецкий профессора, взявший на себя роль его личного шофера.

Вместо кабинета управляющего мы собрались в курительном салоне, небольшой комнате, обшитой темным деревом с абсолютно неофициальными удобнейшими диванами и креслами, а огромный, словно ВПП, стол для совещаний нам заменили небольшие консоли, на которые так удобно ставить чашки с чаем или кофе.

Вообще, стоило бы радоваться предложению государя увеличить уставный капитал, это ведь означало, что наши производства признаны его советниками не просто перспективными, но весьма значительными и уже серьезно учитываются в их расчетах. Вот только настроение в салоне ничуть не соответствовало такому признанию заслуг. Деньги… Все собравшиеся здесь могли считаться весьма обеспеченными людьми, да и были таковыми. Суммарный доход от «Первой Четверки», распределенный между пайщиками, только в прошлом году составил, ни много ни мало, почти три с половиной миллиона рублей… серебром! Весьма солидная сумма для каждого пайщика, остающаяся таковой и после дележа. Миллионщики, ага. Вот только приказ, а иначе предложение государя рассматривать и не стоит, фактически обязует нас вложить в объединение двенадцать миллионов рублей, именно такую сумму на сегодняшний день составляет уставный капитал объединения. И из этой умопомрачительной цифры тридцать процентов висят мертвым грузом в казне фирмы… пай Телепнева.

Мрачно переглядываемся и молчим. Попандопуло хмурится, подсчитывая, какие суммы ему и его наставнику Гордею Белозоричу нужно будет вытащить из собственных проектов, и какие из них будут сидеть на голодном пайке, пока наш «монстр» прожует эти деньги и выдаст соответствующую прибыль.

Те же самые мысли читаются и на лице Хельги. Правда, в ее с Бергом случае речь идет о заморозке работ в лабораториях. Бедная рыжая. Ей придется долго убеждать брата в необходимости притормозить исследования. Действительно придется, поскольку Хельга ведет не только домашнее хозяйство их маленькой семьи, она держит в своих крепких ручках все финансовые вопросы, позволяя брату полностью погрузиться в мир ментальных конструктов, не отвлекаясь на земные реалии. Чему последний, надо признаться, только рад.

Грац спокоен за свою долю, это те же пять процентов, что и у остальных наших компаньонов, за исключением государя, но доктор не ведет каких-то собственных разработок, и доход от пая, насколько мне известно, идет на счет в банке, с которого он и живет. Так что Меклен Францевич вполне способен удвоить свой вклад без особых напрягов, равно как и вложить в казну объединения те же проценты от доли Телепнева. Но вот на нас с Ладой он косится с изрядным сочувствием. Еще бы, наш пай составляет тридцать пять процентов, и, даже несмотря на относительно невеликие траты, собрать пять с половиной миллионов мы не сможем. По крайней мере, так скоро, как предполагается секретариатом государя.

– Другого выхода, я так понимаю, все равно нет? – вздыхает, наконец, Хельга, прерывая воцарившуюся в салоне тишину. Я пожимаю плечами. Рейн-Виленский, при последней нашей встрече, достаточно четко объяснил «политику партии». Избыток абсолютной монархии, у которой, как оказалось, есть и свои минусы. А уж когда такой монарх является еще и совладельцем твоего предприятия… в общем, можно даже и не рыпаться.

– Я думаю, если мы все вместе тряхнем мошной, то наверняка сможем собрать полную сумму. А сочтемся по завершении года. Что скажете? – протянул Грац, на что Лада только печально покачала головой.

– И через месяц придет еще одно такое же «предложение». – Развела она руками. – Да еще и срывами поставок поторопят…

– Вы хотите сказать, что его у величества появились какие-то планы на наше объединение? – удивленно вздернул бровь наш профессор.

– Может, и не у него лично, но… – Я вновь пожал плечами. – Кажется, все указывает именно на это. Уже сейчас мы испытываем некоторое давление со стороны прежде безупречных партнеров. Иные поставщики начинают требовать полную предоплату, а кое-какие наши заказы, хотя бы на том же хольмском заводе накопителей, исполняются с нарушением сроков, срывая нам весь регламент работ. И что самое интересное, как я выяснил, глянув наши с ними договора, все эти недоверчивые и необязательные поставщики имеют в своих пайщиках нашего государя. Так-то.

– Н-но… но ведь это отвратительно! Зачем он это делает?! – Тряхнула рыжей гривой Хельга и смутилась, когда на ней скрестились взгляды присутствующих.

– Думаю, ему пришлась не по вкусу моя переписка с некоторыми нашими иностранными партнерами. Или сами эти партнеры. Ничем иным подобное стремление к тотальному контролю я, при всем желании, объяснить не могу, – протянул я и вздохнул. – Но это, на самом деле, неважно. Мы с Ладой посоветовались и решили взять кредит на увеличение уставного капитала. Объединение должно работать.

– Банк ведь потребует залог. Собираетесь рискнуть паем? – Покачал головой Грац.

– Посмотрим, Меклен Францевич. Как бы то ни было, ставить под удар наше дело я не буду. Да и уж совсем нищими мы с Ладой не останемся.

– А вы не думаете, что в случае… м-м-м… неувязок с кредитом банк просто продаст ваш пай любому заинтересованному лицу? И неизвестно, кто это будет… – Прищурился Гордей Белозорич.

– Именно поэтому мы здесь. Я хочу предложить вам выкупить шестнадцать процентов моего пая.

– Не хотите дать кредитору возможность получить блокирующий пакет, да? – Ухмыльнулась Хельга, переглянувшись с Ладой. О да, эти две финансовые акулы понимают друг друга, как никто.

– Разумеется. А учитывая, что принадлежащая объединению доля не имеет права голоса, вы, господа, даже при самом худшем варианте развития событий будете иметь решающее право голоса. – Кивнула жена.

– Вы так говорите, словно заранее уверены в том, что не сможете отдать этот чертов кредит, – пробурчал Попандопуло и тут же, по привычке, бросил виноватый взгляд на наших дам. Но тем сейчас явно было не до сквернословящего «вечного ребенка», так что они и не подумали сделать ему замечание.

– Не то чтобы уверен, Леопольд Юрьевич, – медленно проговорил я в ответ. – Скорее, это нечто вроде моего страхового билета, на случай непредвиденных обстоятельств. Согласитесь, будет обидно, если из-за моего упущения столь славное дело, как наша «Первая Четверка», окажется порушено?

– А почему бы вам не взять беспроцентную ссуду в самом объединении? – поинтересовался Берг, но тут же смущенно хмыкнул. – Извините, понял. Брать ссуду, чтобы тут же вложить ее обратно в казну предприятия… глупо.

– Да не сказала бы… – задумчиво протянула Хельга и вновь переглянулась с Ладой.

– У нас нет столько денег. – Пожала плечами моя жена, отвечая на безмолвный вопрос подруги.

– А если… – начала рыжая, и Лада ее тут же перебила:

– Да, можно попробовать. Всю сумму мы, таким образом, не наберем, но если добавить наши с Витом сбережения, то… вполне может и получиться. Хельга Милорадовна, вы гений, – просияла улыбкой жена.

– Ну что вы, Лада Баженовна – мы гении, – скромно поправила ее рыжая исследовательница, и подруги звонко рассмеялись.

– Я даже не буду спрашивать, что именно они задумали. – Вздохнул Грац, и наша мужская часть собрания согласно закивала.

Ну да, лезть к нашим финансистам, когда они в таком состоянии, значило добровольно обеспечить себе головную боль и немалое удивление от наглости очередного состряпанного ими авантюрного плана.

До сих пор с содроганием вспоминаю, как эти две… э-э-э… мудрые женщины умудрились всего за полгода пересадить подавляющее большинство извозчиков с экипажей на канареечно-желтые и бордовые «Классики» с непременными «шашечками», намалеванными вдоль лакированных бортов таксомоторов. Каюсь, с рацветкой и рисунком идея была моей, но вот остальное… В своей наглости наши дамы попросту выкупили ВСЕ коммерческие каретные сараи города и начали потихоньку поднимать в них арендную плату, одновременно капая на мозги несчастным «водителям кобыл», что-де планируют открыть, вот конкретно в этом сарае, механическую мойку для автомобилей, или вовсе перестроить владение так, чтобы там можно было устроить платную стоянку для все тех же самобеглых экипажей, или организовать мастерскую по их починке, а то и вовсе открыть собственное такси с десятком авто «для начала». И не желает ли, уважаемый Сила Рогволтич или, скажем, Искандер Танатович, сменить тряский экипаж и мерзлый по зиме облучок на отапливаемый салон таксомотора?

Обучение? Право, какая ерунда! Управлять авто ничуть не сложнее, чем запряженной лошадью, так что месяц на специальных курсах, и уважаемый Георгий Творимирич получит в свое распоряжение «Классик» самой распоследней модели. Деньги? Четверть дневной выручки от работы на авто, и через три года тот самый «Классик» перейдет в собственность дражайшего Самуила Яковлевича…

Две недели после этой «атаки» сообщество извозчиков трясло и лихорадило, а результатом стал заказ самого старого профессионального объединения в столице на поставку ему сорока автомобилей особенной раскраски и обучение предоставленных ими водителей. Богато, оказывается, живут господа извозчики!

Так, в Хольмграде появилось сразу две фирмы такси. Наши желтые «Классики», и бордовые авто «Хольмградского извоза» добавили изрядно головной боли нашим предприимчивым финансисткам, вообще-то рассчитывавшим своим ходом лишь занять места под инфраструктуру да организовать небольшую рекламу нашим авто… Организовали, что уж там…

Пока я предавался воспоминаниям, дамы успели состряпать договора на выкуп части нашего пая, распределив доли между всеми присутствующими. Правда, все экземпляры контрактов Лада забрала с собой. Кстати, по возвращении домой надо будет поговорить о возможности продажи таксомоторного парка. Хоть самим водителям, хоть нашим конкурентам из «Хольмградского извоза»…

Вот только стоило нам вернуться в город и, загнав авто в гараж, войти в холл собственного дома, как мысль о продаже таксопарка вылетела из моей головы. А виной тому было письмо, дожидавшееся нашего возвращения со встречи.

Ладожское кредитное общество предложило свою помощь в развитии «Четверки Первых», и сумма предлагаемого ими кредита была мне знакома. Именно такой порядок цифр фигурировал в наших с Ладой расчетах, как итоговая сумма, необходимая для удвоения стоимости пая, согласно предложению государя.

– Вот так… И заметь, дорогая, все прекрасно всё понимают, – усмехнулся я, после того как убедился, что Лада закончила перечитывать пресловутое письмо. – Любой мало-мальски осведомленный человек в курсе, что это почтенное заведение по сути своей является личным кошельком нашего государя… И уже ничуть не удивительно, что заботливые господа из этой конторы так спешат помочь решить наши небольшие финансовые затруднения…

– Ну, мы ведь ожидали чего-то подобного, не так ли, милый? – вздохнула Лада.

– Но легче от этого почему-то не становится, – развел я руками.

В ответ жена только улыбнулась и, прижавшись ко мне, крепко обняла.

– Мы еще побарахтаемся, как ты говоришь, – пробормотала она куда-то мне в подмышку. – У нас с Хельгой есть одна интересная идея. А если еще растрясти наши запасы…

– Вот, кстати, о запасах. – Хмыкнул я. – Тебе еще нужен тот таксопарк?

– Ой! Я про него совсем забыла, – отпрянула от меня Лада. – Но… нет, продавать его мы пока не станем. Пусть останется на крайний случай…

– Тебе виднее, – согласился я и неожиданно для себя зевнул. Лада меня поддержала, и мы, переглянувшись, отправились в спальню, несмотря на то что часы показывали всего лишь девять вечера. Но за этот день мы так вымотались, что решили отложить решение навалившихся проблем на завтра. Благо время, что называется, терпит. По крайней мере, пока…

Глава 3 Не умеешь – научим, не хочешь – заставим…

Очередная встреча с Эдмундом Станиславичем Рейн-Виленским, приглашение на которую я получил аккурат перед Большим Рождественским балом, добавила мне головной боли. Как будто мало мне было собственных неприятностей. Теперь еще нужно озаботиться подготовкой моего заместителя, которому, как было решено государем, вскоре предстоит занять должность аналогичную моей. Собственно, именно так я и узнал о создании за Урал-камнем второго учебного заведения по типу нашего училища. А это значит, что скоро придется заняться еще и поиском подходящей кандидатуры на его нынешнее место.

Глянув на присутствовавшего здесь же без пяти минут директора, я вздохнул. Кантемир Талгатович специалист, без сомнения, толковый и знающий, педантичный и строгий, но… порой заносчив не в меру, да и в общении весьма непрост. Хм… Ну да ладно. Это уже не мои проблемы, ведь так?

Поймав взгляд довольного, словно обожравшийся сметаны кот, моего уже почти бывшего заместителя Абаева, я вздохнул. М-да, обучить его теперь чему-то будет сложно. Он уже считает, что знает все необходимое… Вот неужели нельзя было провести эту встречу без него? Так у меня было бы хоть пару месяцев для натаскивания, а теперь… Хм.

– Я правильно понимаю, что на директора Уральского училища ляжет еще и забота о приведении классов в божеский вид? – поинтересовался я у Рейн-Виленского, и тот с готовностью кивнул.

– Скажу даже больше. Воевода доложил, что здание для училища подобрано, в соответствии с представленными требованиями, но… сами понимаете, в бумагах учесть все просто невозможно…

– Значит… – Я повернулся к Абаеву, – Кантемир Талгатович, придется вам наведаться в гости к Демидовым, так сказать. Поедете с инспекцией, скажем, в мае. К тому времени постараемся подобрать и преподавательский состав. Сомневаюсь, что в Каменграде вы сможете найти достаточное количество необходимых специалистов.

Кантемир Талгатович застыл на месте, переводя ошарашенный взгляд из-под круглых очков с меня на Рейн-Виленского и обратно. Но уже через минуту лысина советника побагровела, усы встопорщились, а круглое лицо его, кажется, надулось еще больше. В общем, судя по всему, советник Абаев встал на боевой взвод и уже готов был взорваться, но, заметив, с каким любопытством следит за его метаморфозами Рейн-Виленский, только шумно выдохнул.

– Это моя обязанность, – проскрипел Кантемир, выдавив кислую улыбку.

– Это здравое предложение. Только не забудьте, после формирования состава инспекционной комиссии, предоставить список ее членов в секретариат. Я позабочусь о полномочиях.

– Замечательно. – Моя улыбка получилась не в пример более искренней. – Ну а до тех пор у нас будет время, чтобы откорректировать программу обучения, и, может быть, в ней найдется место для введения некоторых особенных курсов… Не сразу, конечно, но года через два их можно ввести в новом училище…

– Например? – заинтересовался секретарь.

– Да хотя бы ту же горную подготовку. – Я пожал плечами, и улыбка померкла сама собой, стоило мне вспомнить обо всех радостях грядущих сеансов ментальной стимуляции памяти, без которой, при разработке нового курса, мне будет точно не обойтись.

– Казаки и без того неплохо лазают по горным кручам, – пробурчал Абаев, на что секретарь Государева кабинета только неопределенно качнул головой.

– «Неплохо» это еще не «хорошо». Считаете, что лучшая армия мира должна ограничиваться полумерами? – Вздохнул я. Кантемир открыл было рот, чтобы ответить на мою реплику, но его перебил тихий голос Рейн-Виленского.

– Что ж, господа, главное сказано, и думаю, на этом мы можем закончить нашу встречу, тем более что каждого из нас ждет еще множество дел.

Да уж, дел у нас в действительности было невпроворот. Окончание финансового года, вообще, время довольно суетливое, а уж в нашем с Ладой случае и подавно. Остальные пайщики уже удвоили свои паи в соответствии с предложением государя, и теперь настала и наша очередь. Я вздохнул. Если идея наших очаровательных финансисток не выгорит, придется лезть в кабалу к Ладожскому банку…

К счастью, дома Лада встретила меня довольной улыбкой, очень похожей на ту, с которой она когда-то решила проблему обивочных тканей для салонов наших авто. Закупаемые объемы были слишком малы, чтобы получить серьезную оптовую скидку, и этот факт заставлял Ладу изрядно нервничать. В результате, после почти двух седмиц скрупулезных расчетов, она нашла выход из ситуации, вполне в своем стиле, попросту выкупив обанкротившееся ткацкое производство, слишком маленькое, чтобы конкурировать с серьезными фабриками. А вот нам оно подошло идеально, позволив предложить покупателям не только выбор дерева для отделки салона покупаемого авто, но и огромный выбор тканей для его обивки. Мало того, при продаже автомобиля в максимальной комплектации прилагаемые к нему пять разнокалиберных чемоданов изнутри были обиты точно такой же тканью, что пошла на отделку салона. И покупатели приняли это новшество, что называется, на ура.

Так вот, когда мы подсчитали выгоду от собственного ткацкого производства, у Лады была точно такая же улыбка, как сейчас.

– У нас получилось, Вит! – поцеловав меня, заявила жена. – Конечно, полностью перекрыть ссудой необходимую для внесения сумму мы не смогли, но на оставшиеся пятнадцать процентов можно и кредитоваться, пусть даже и у Ладожского банка.

– Замечательные новости, солнышко, но… ты не думаешь, что нас могут обвинить в мнимом увеличении стоимости объединения? – поинтересовался я, одним глазом следя за тем, как на столе появляются все новые и новые блюда.

– Не в этом году, – рассмеялась Лада.

– Точно?

– Конечно. В этом финансовом году мы получили ссуду за счет свободных средств, оставшихся после распределения прибыли, и сведения об этом имеются в нашей отчетности. Все честно. Плюс кредит в банке, и в начале следующего года мы не менее честно увеличим наш пай… но самое главное, что по моим расчетам у нас останется достаточно средств, чтобы тут же начать погашение ссуды. А со следующего распределения прибыли, я думаю, мы сможем полностью закрыть наш долг объединению.

– М-м… – Я втянул носом аромат рассольника с копченостями, паром поднимающийся над моей тарелкой и, довольно улыбнувшись, спросил: – Надеюсь, ты учла и стоимость «проданной» доли пая?

– Муж мой, вы меня обижаете, – изобразив оскорбленную невинность, ответила Лада. – Я прекрасно понимаю смысл слов «страховой билет» и «фиктивный договор».

– Ну, извини. – Я развел руками. – Иногда я забываюсь и веду себя, как и положено въедливому директору военного училища.

– Извинения приняты, – вздернув носик, проговорила жена, но тут же усмехнулась. – Хотела бы я взглянуть, как такую твою ипостась воспримет Заряна Святославна.

– А она тут при чем? – удивился я.

– Совсем заработался, да? – участливо вздохнула Лада. – Мы приглашены к ней в гости.

– Нет-нет. Это я помню. Но ведь в приглашении говорилось о сочельнике… – Я отставил в сторону опустевшую тарелку.

– Вот-вот, а завтра у нас что, по-твоему? – со смешком поинтересовалась жена.

– Ох.

– Только не говори, что ты забыл купить детям подарки. – Нахмурилась Лада и, получив от меня взгляд несправедливо обиженного человека, вздохнула. – Верю. Тогда в чем дело?

– В подарке Смольяниной, – признался я. – Я считал, что у меня еще уйма времени, и…

– Что бы ты без меня делал. – Покачала головой Лада. – Можешь не переживать. Подарок для Заряны Святославны я уже приобрела. Чудное ожерелье из северного жемчуга. Так что от тебя требуется только присутствие… в подобающем виде, заметь!

– Ты теперь мне каждый праздник будешь поминать тот случай? – Хмыкнул я. В этот момент наш повар внес блюдо с запеченным осетром, и по столовой поплыли совершенно одуряющие запахи.

– О да! – весело кивнула Лада.

– Ла-адно, – смерив жену взглядом, протянул я. – Земля квадратная, за углом встретимся…

– Как-как? – удивилась жена.

– Вот так, вот так. После поймешь. – Махнул я рукой, выкладывая на свою тарелку кусок запеченного осетра. Чуть-чуть лимона, и нежная мякоть буквально тает во рту. Но насладиться вкусом блюда, приготовленного учеником Лейфа, в тишине не удалось. Я ощутил, как от жены пахнуло любопытством, и не сдержал довольной улыбки.

– Что ты задумал, Вит?

– Увидишь.

– Когда?

– Скоро.

– Вит?

– Да?

– Что ты придумал, ответь?

– Увидишь.

– Р-р-р.

– Полностью согласен, дорогая. – Я отодвинул от себя пустую тарелку и, ласково улыбнувшись сверлящей меня взглядом Ладе, договорил: – Передай мою благодарность Творимиру. Обед был великолепен, ничуть не хуже, чем у Лейфа.

– Господин Старицкий, я с вами еще не договорила! – воскликнула она, едва я поднялся из-за стола.

– Извини, солнышко, но мне пора ехать в училище. Мой заместитель скоро получит новую должность, так что я должен быть уверен, что он к ней готов. Поговорим вечером… – скороговоркой выдал я и выскочил за дверь. Пускай помучается.

А вот нечего было напоминать о моем прошлогоднем конфузе с костюмом. И вообще, у меня действительно не было возможности переодеться к балу, устроенному Бернгардтом Брячиславичем… Сначала доклад Кабинету о работе училища, потом прием у государя, я банально не успевал заехать домой.

Нет, если бы Лада была со мной, она бы ни за что не допустила такого поворота, вот только жена в то время гостила вместе с детьми у своего отца, так что наставить меня «на путь истинный» было просто некому… Хотя, не скрою, многие из присутствовавших тогда в Туровском дворце сочли мое появление на бале-маскараде в парадном вицмундире эдакой фрондой и замечательной шуткой. И хозяин дома, между прочим, был в числе этих ценителей юмора.

Приняв из рук дворецкого пальто и шляпу, я натянул перчатки и, подхватив трость, хотел было уже выйти из дома, когда на пороге холла появилась Лада. Процокав каблучками по каменному полу, она подошла ко мне вплотную и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но… У меня нет времени на споры!

Запечатав губы жены долгим поцелуем, спустя минуту я выпустил ее из объятий и, подмигнув, выскочил в предусмотрительно открытую дворецким дверь.

– Вит, мы еще не договорили! – донеслось мне вслед. Договорим, милая, обязательно. Вечером.

Заряда хорошего настроения, подаренного мне Ладой, хватило ненадолго. Ровно до того момента, пока я не оказался в училище, где столкнулся с Абаевым. Насколько сей господин был замечательным заместителем, настолько же отвратительным он оказался коллегой. Не знаю, у него случилось «головокружэние от успэхов», или просто вылезла дурная натура, до того скрываемая от начальства, но его высокомерный вид и разговоры через губу заставили меня сначала удивленно хмыкнуть, а когда он проигнорировал приказ предоставить сводный отчет, подготовленный преподавателями, я не сдержался.

– Кантемир Талгатович, вы, кажется, всерьез решили, что имеете право игнорировать мои распоряжения? – Я прищурился, глядя на сидящего справа от меня заместителя, и говор преподавателей, собравшихся на совещание, стих. – Так вот, позвольте вас разубедить. Вы числитесь в штате и обязаны исполнять все мои приказы до тех пор, пока кто-либо из нас не покинет стены этого заведения.

– Тихомир Храбрович. – Не дождавшись ни звука от багрового зама, я повернулся к Бережному, вот уже пять лет занимающему в училище должность учителя фехтования и куратора атлетического зала. – Какое наказание предусмотрено для курсанта, намеренно проигнорировавшего приказ командира?

– Согласно уставу, – Бережной ухмыльнулся в усы, – наказание за неисполнение приказа командира определяет непосредственный начальник нарушителя. В случае курсантов это их курсовые офицеры, в случае преподавательского состава директор училища.

– Замечательно. – Я смерил взглядом округлую фигуру Абаева и растянул губы в улыбке. – Хм. Поскольку наше училище структура военная, наказывать вас рублем я считаю неверным, Кантемир Талгатович. А посему… сорок кругов вокруг училища. Тихомир Храбрович, будьте любезны, проследите.

Визит к нашей старой доброй знакомой удался на славу. В отличие от многочисленных балов и приемов, на которых мне приходилось бывать в предыдущие года, в силу занимаемой должности, вечер у Заряны Святославны отличался искренностью и… душевностью, что ли?

Здесь не было места напыщенным речам и лицемерным улыбкам. Домашние посиделки, да и только. Ну, если вы в силах представить себе посиделки компании, едва не переваливающей за сотню человек.

Но вообще, если в этом уходящем году и было что-то действительно приятное, так это сравнительно малое число всяческих приемов, приглашения на которые обычно прибывали в наш дом чуть ли не пачками. Особенно в праздники и зимой. Но не в этом году, что не могло меня не радовать. Да и Лада уже давно подустала от этих «светских» развлечений и появлялась на них лишь в силу приличий… ну, когда бывала дома, а не гостила у отца в Старой Ладоге, или у Лейфа в Конуграде. В таком случае я отдувался за двоих. К счастью, не так часто это бывало, иначе бы конфузы, подобные истории с вицмундиром, преследовали бы меня постоянно, к вящей радости сплетников из разряда великосветских львов и… хм, кошек.

Впрочем, если судить по сегодняшнему дню, то стоит признать, даже присутствие на приеме Лады не гарантирует спокойного и беспроблемного вечера. Свидетельством чему стала беседа с приглашенным Смольяниной товарищем министра просвещения, Вельяминовым Дмитрием Саввичем. Он и раньше относился ко мне с известной прохладцей… Ну как же, возглавляемое мной училище мало того что не подчиняется его родному ведомству, с чем он, с горем пополам, еще мог смириться, имея перед глазами пример иных образовательных учреждений, входящих в вертикаль военного министерства. Но ведь и к «золотопогонникам» наше училище относится постольку-поскольку. А самое главное, я, как директор этого заведения, подчиняюсь напрямую Малому Государеву кабинету, что в негласном табеле о рангах ставит меня на одну ступень с господином статским советником Вельяминовым.

Но сегодня, в своей фанаберии, советник переплюнул сам себя, отчетливо напомнив мне сорвавшегося с нарезки Абаева. Я даже пожалел, что не могу заставить этого кадра наматывать версты хотя бы вокруг смольянинского имения. Уж он бы у меня сороковочкой не отделался.

А получилось все как-то неожиданно. Вельяминов находился в компании людей, большую часть которых я знал либо по знакомству с Высоковскими, либо по «клубу» Заряны Святославны, включавшему в себя людей, занимающихся старыми учениями…

Так вот, один из этих «староверов», заметив меня, пригласил поучаствовать в беседе, и я, сопроводив Ладу под опеку хозяйки дома, присоединился к компании оживленно спорящих философов и поклонников древних учений.

– Добрый вечер, господа. Рад вас видеть. – Я поклонился.

– И вам доброго вечера. Вот, Ратмир Ставрич, господин Старицкий уже четыре года проводит в своем училище занятия по прикладной философии, и, насколько я знаю, это совершенно не мешает включать в курс и наработки старых школ. – Подозвавший меня старейшина Стрибожьей стези повернулся к скептично качающему головой собеседнику, в котором я не без удивления узнал главу кафедры философии хольмского университета Кронского.

– Дорогой Всеволод Тверитич, я ничуть не сомневаюсь, что определенные приемы старой школы можно изучать одновременно с теорией естествознания, но вот брать что-то большее, я имею в виду мировоззрение, систематику старой школы и вводить их в образовательный курс одновременно с изучением естествознания, занятие неблагодарное, и скажу больше, вредное. Ничего, кроме путаницы, оно учащимся не даст. – Профессор послал мне легкую извиняющуюся улыбку.

– Понимая ваше опасение, Ратмир Ставрич, я все-таки хотел бы возразить. – Пришлось и мне вступить в разговор, тем более что он касался темы, за которую не далее как четыре года назад мне пришлось выдержать самую настоящую битву в Кабинете. Да и сейчас еще кое-кто со скепсисом посматривает на введенный в училище курс. – Здесь многое зависит от подачи материала. Если не смешивать в одну, так сказать, кучу, философию старых школ и теоретические выкладки естествознания, а наоборот, проложить меж ними четкую и ясную границу, то это скорее заставит учеников думать, размышлять над поданным материалом и делать собственные выводы. И кто знает, может, один из них, заинтересовавшись вопросом, когда-нибудь создаст непротиворечивую теорию, синтезирующую старые и новые знания, приводящую их к… хм… общему знаменателю, если хотите.

– И ради надежды на этого единственного вы предлагаете нагружать учеников изучением такого огромного пласта знаний? – хмыкнул Кронский. – Ведь время обучения не резиновое, да и способности к усвоению получаемых сведений у человека далеко не беспредельны.

– Прошу прощения, профессор, это вы говорите мне? – улыбнулся я, и вся компания сдержанно рассмеялась. Ну да, в свое время Ратмир Ставрич был одним из тех репетиторов, что натаскивал меня по основам естествознания, когда Высоковский пришел к выводу, что без систематического образования все мои знания в этом вопросе так и останутся не более чем прыжками по верхам. И, как и прочие мои репетиторы, Ратмир Ставрич имел возможность на наглядном примере убедиться, что нынешняя скорость обучения вовсе не является предельной для человека.

– Уели, Виталий Родионович, – отсмеявшись, развел руками Кронский.

– А вот лично я согласен с профессором. Подобные начинания, не подкрепленные соответствующими исследованиями и рекомендациями министерства просвещения, вредны и опасны, – вклинился в этот момент Вельяминов, мгновенно оказываясь в кругу внимания. – Более того, я бы с предельной осторожностью относился к людям, вводящим столь сомнительные практики в государственном учебном заведении. Я уж молчу о том, что излишние знания вообще не несут в себе ничего кроме вреда.

– Вот как? – Кронский прищурился. – Скажите, Дмитрий Саввич, а когда вашего внука, упавшего с крыши флигеля, спас от смерти мой студент, великолепно управляющийся с лечебными ментальными конструктами, но не имеющий диплома врача, вы ведь не выговорили ему за «излишние знания». Как так?

– Он пользовался конструктами, одобренными министерством просвещения и Высшей медицинской комиссией, уважаемый Ратмир Ставрич. А не этими допотопными… – Вздернул подбородок Вельяминов, но напоровшись на очень внимательные взгляды окружающих, резко дернулся и, развернувшись, чтобы покинуть нашу компанию, бросил мне через плечо: – А вам, любезнейший, я бы рекомендовал не высовываться со своими сомнительными идеями, если не хотите неприятностей.

– М-да, – задумчиво заговорил Всеволод Тверитич, в общей тишине провожая взглядом гордо удаляющегося чиновника. – А ведь с виду такой приличный человек… Ну да ладно.

– Господин Старицкий, а как вы смотрите на то, чтобы принять в училище несколько моих студентов, а? – резко сменил тему Кронский и, заметив мой тоскливый взгляд, тут же уточнил: – На практику, только на практику! Я же прекрасно осведомлен о чудовищном конкурсе поступающих.

– Хм. Знаете, прямо сейчас я не могу сказать вам ничего определенного, – ответил я. Конкурс в училище действительно был чрезвычайно огромным. Так что периодически меня беспокоили то военные чины, радеющие за своих протеже, то не менее военные родственники, желающие пристроить своих чад в престижное в своей закрытости учебное заведение, пытаясь договориться о поступлении в обход экзаменов. И, поняв, что Кронский не относится к этому легиону непотистов, я облегченно вздохнул. – Все-таки многие курсы в нашем заведении ведутся исключительно под грифом «секретно»… Но я постараюсь что-то придумать. Тем более что ваших студентов наверняка будет интересовать лишь та часть занятий, что непосредственно касается естествознания?

– Именно так, – обнадеженно кивнул профессор. – Я буду безмерно благодарен, Виталий Родионович, если вам удастся решить этот вопрос. И да, я наслышан о чрезвычайной таинственности, окружающей ваше училище, а потому, могу заверить, что не стану чересчур расстраиваться в случае неудачи.

Продолжить беседу мне, к сожалению, не удалось. Заскучавшая среди многочисленных подруг Заряны Святославны Лада довольно быстро нашла меня в окружающей мешанине мундиров и фраков и, мило улыбнувшись всей ученой компании разом, решительно вытащила меня к кружащимся в центре зала парам.

Отлетав вальс, мазурку и еще добрую полудюжину танцев с незапоминаемыми названиями, я, в конце концов, взмолился, и после очередного тура вальса мы покинули круг. Так я был прощен за то, что бросил ее на растерзание «смольянинским львицам»… и награжден прикрытым веером поцелуем «за танец». После чего, утолив разыгравшуюся жажду, Лада вновь потащила меня в хоровод кружащихся пар, и на ближайшие полчаса я вновь окунулся в эту блестящую круговерть, смириться с которой меня заставлялал только счастливая улыбка жены.

– Виталий Родионович, расскажите, что такого вы сотворили, что хольмградское общество полнится слухами о вашем высокоблагородии? – поинтересовалась Смольянина, присаживаясь за столик у колонны, где я остановился, чтобы отдышаться после очередного танца. Лада слиняла к подружкам, а заводить беседу с кем-то из гостей мне пока не хотелось. Так что Заряна Святославна поймала меня в одиночестве и не стала плести словесных кружев, приличествующих на подобных сборищах, пусть даже таких неофициальных, как у Смольяниной.

Честно говоря, ее вопрос меня сильно удивил. Я-то был уверен, что время слухов обо мне давно прошло, а оказывается…

– Заряна Святославна, вы же знаете, обо мне всегда кто-то что-то да говорит. И чаще всего эти разговоры очень далеки от истинного положения вещей.

– Не скажите, Виталий Родионович, – покачала головой Смольянина. – Раньше о вас и впрямь много говорили, а сейчас пошли слухи…

– А что, есть разница? – не понял я.

– Огромнейшая, друг мой. Огромнейшая. – Вздохнула хозяйка дома. – Впрочем, об этом не здесь. Идемте в сад, там и поговорим без лишних ушей… Вы же помните мой сад?

– Это был риторический вопрос, я полагаю. – Хмыкнул я, следуя в кильватере Смольяниной. Но меня услышали, судя по насмешливому взгляду, брошенному Заряной Святославной через плечо. Конечно, ведь именно в ее зимниках я покупаю львиную долю цветов для Лады.

– Слухи есть слухи, Виталий Родионович, и они совсем не то же самое, что обычные разговоры. А уж когда они касаются чьих-то финансовых затруднений… – заявила Смольянина, присаживаясь на резную лавку в одном из неприметных уголков своего зимнего сада. Отсюда открывался замечательный вид на занесенный снегом ярко освещенный двор ее усадьбы, вид, обрамленный яркой зеленью цветущего островка лета, устроенного трудолюбивыми руками хозяйки дома, под ажурным стеклянным куполом зимнего сада.

Заряна Святославна подняла руку, и на ее ладонь тут же опустилась огромная яркая бабочка, из тех, что водятся разве что где-нибудь в Южной Америке…

– Поразительные существа, не правда ли, Виталий Родионович? – тихо проговорила Смольянина, внезапно меняя тему беседы. Словно взяла тайм-аут. – Иногда мне кажется, что смысл их существования состоит лишь в умножении красоты.

– Может быть, так оно и есть. – Пожал я плечами, и моя собеседница, легонько дунув на ладонь, заставила бабочку взлететь. Проводив взглядом ярко раскрашенного обитателя сада, Смольянина чуть помолчала и повернулась ко мне.

– Впрочем, это неважно. Как бы красивы они ни были, как бы ни радовали наш взор, но основная цель их жизни опыление цветов. Так и наше общество. За мишурой и звоном бокалов, за золотым шитьем и алмазным блеском, прикрытое бессмысленными разговорами, оно творит политику Руси. Одним многозначительным намеком в тихой беседе оно может вознести на вершину, а единственным пущенным слухом обрушить с нее. Вне его власти лишь государь… но и он прислушивается к шуму общества, улавливая в нем чаянья и недовольство… Собственно, как и общество чутко реагирует на его знаки.

– Хотите сказать…

– Предупредить. – Покачала головой Заряна Святославна. – Я слабая женщина, Виталий Родионович, и не в моих силах оказать вам серьезную помощь, но никто никогда не мог назвать Смольяниных неблагодарными. А я прекрасно помню то участие, которое вы приняли в судьбе моего непутевого племянника. Берегитесь, друг мой. Если в свете пошли слухи о грядущем банкротстве и вражде с бывшим покровителем, это очень дурной знак.

– Опала?

– Да, – жестко ответила Смольянина и, резко поднявшись со скамейки, проговорила уже совсем другим, привычно ласковым тоном: – Проводите меня к гостям, Виталий Родионович. Они, должно быть, уже и вовсе потеряли хозяйку дома.

– С превеликим удовольствием, Заряна Святославна. – Предложив руку собеседнице, я препроводил ее в зал.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего-то в этом роде, но новости, сообщенные Смольяниной, все-таки были довольно… хм, внезапными. Зато теперь стало понятно и необычно малое число приглашений в этом году, и холодное отчуждение в беседах с прежде довольно доброжелательно настроенными людьми.

Вот и началось.

Глава 4 Радости и гадости

Очередное письмо от герцога Лауэнбургского прибыло утром нового, семь тысяч четыреста десятого года, и я уже не был удивлен, обнаружив на краю вложенных в жесткий конверт бумаг тонкий, но такой характерный бурый перлюстрационный след. Ну да, ни ментальными конструктами, ни иными не оставляющими следов методами найти скрытый текст в письме не удалось, вот «Черный кабинет» и решился на химическую проверку. И тут облом.

Впрочем, ожидать иного после всех прошлогодних событий было бы как минимум наивно. Я вздохнул и, отложив в сторону так и не прочитанное письмо моего возможного компаньона, пригубил горячий ароматный кофий, как всегда безупречно приготовленный моей женой. С испорченным настроением этот напиток справился очень и очень неплохо. А уж когда меня обняли нежные руки Лады, а щеки коснулись ее теплые губы, мысли об идиотской инициативе излишне рьяных розыскников и вовсе улетучились из моей головы.

– Спасибо за подарок, Витушка, – привычно устраиваясь у меня на коленях, проговорила жена. – Ты его сам заговаривал?

– Разумеется. Неужели ты думаешь, что я бы смог доверить кому-то свои чувства к тебе? А вот основу сделали ладожские златокузнецы… правда, по моему же эскизу. Это лучшее, что пришло мне в голову, – улыбнулся я, с удовольствием рассматривая изящный в своей простоте серебряный кулон-открытку, удобно устроившийся в ложбинке меж двумя полушариями высокой груди Лады, едва скрытых полупрозрачным пеньюаром.

Тихо зашуршала невесомая ткань, и мы как-то незаметно перекочевали из-за бюро, у которого я пил кофий, в кровать…

Я уже говорил, что люблю свою жену? Так вот, это неправда. Я ее обожаю! Глядя на нее, я ловлю себя на мысли, что не чувствую всех тех лет, что прошли с момента нашей первой встречи. Мальчишка? Да, и этим горжусь!

Конечно, в определенном смысле спасибо за наши неугасающие чувства друг к другу можно было бы сказать и одному шибко ушлому интригану, но… он свое уже получил, да и общаться с его сиятельством сейчас меня совершенно не тянет.

– Это самый лучший твой подарок, – проговорил я, когда страсти немного улеглись, и мы с Ладой вновь обрели способность к вербальной коммуникации.

– Ты так говоришь каждое новогоднее утро. А я, как всегда, отвечу, что настоящий подарок все еще ждет тебя под ёлкой, – улыбнулась Лада, старательно укрываясь одеялом и бросая короткий взгляд в сторону двери. Прислушавшись, и я ощутил приближающийся к нашей спальне фонтан восторга. Да не один, а сразу два. Беляна тоже решила этим утром присоединиться к брату. Впервые, между прочим.

Лёгкий пасс рукой и короткий наговор избавляют спальню, а заодно и нас с Ладой от мускусного запаха, за секунду до того, как входная дверь с грохотом врезается в стену и на нашу кровать запрыгивает Родик. Рядом пыхтит и сопит Беляна. Для нее кровать слишком высока и, поняв, что не в силах преодолеть это препятствие, ребенок сосредоточенно дергает старшего брата за штанину пижамы. Тот прерывает свой довольный писк и, обернувшись, принимается помогать сестре преодолеть столь серьезную преграду.

Минута пыхтения – и высота взята, после чего в кровати воцаряется веселая возня с поздравлениями и хвастовством подарками. Этого гвалта не в силах прервать даже наш дворецкий, появившийся на пороге спальни во всем сиянии своей невозмутимости. И это несмотря на то что вошел он к нам в комнату не в своеобычной черной тройке, а в стильной, тщательно отутюженной… пижаме. Фиолетовой.

В доме каких-нибудь «природных аристократов» его за такую выходку уволили бы с «волчьим билетом», но в этом дурдоме… как иногда называет наше жилище «мамка» Рогнеда Болховна, ему это счастье не светит. Хотя, честно говоря, я сильно подозреваю, что вот такое «праздничное одеяние» Грегуара всего лишь следствие его собственного представления о том, как должен вести себя по-настоящему верный дому дворецкий. Ведь, по устоявшейся традиции, каждое новогоднее утро, равно как и в дни рождения детей, мы спускаемся к завтраку в пижамах. И он, по-моему, просто не желает портить праздник своим чопорным видом застегнутого на все пуговицы педанта.

– С добрым утром, Грег! И с Новым годом! – Я машу дворецкому рукой, и тот сдержанно улыбается.

– С Новым годом, Виталий Родионович, Лада Баженовна. Прошу прощения, но завтрак уже на столе.

– И вас с праздником, Грегуар. Дети, поздравьте дядю Грега с Новым годом, – деланно строгим тоном говорит Лада.

– С вашего позволения, мы уже обменялись поздравлениями и подарками, – замечает дворецкий и, подмигнув Родику с Белянкой, исчезает из виду, закрыв за собой дверь.

– Так, заканчиваем возню, и марш в ванную. Умываемся, и за стол, – командует жена, и мы дружно разбредаемся по ванным комнатам, благо в нашем доме в них нет недостатка.

После завтрака начинается самое главное действо дня: разбор свертков под ёлкой. Это только я не могу удержаться и дарю Ладе свои подарки прямо в спальне, а вот остальные обитатели нашего большого дома предпочитают придерживаться традиции, с её непременными яркими свертками и коробками под ёлкой.

Правда, подчиненные Грегуара до сих пор несколько смущаются, когда обнаруживают под деревом подарки с собственными именами. Но тот же Родик, например, просто не понял бы нас, если бы не обнаружил на месте свертков для того же Рольфа или мамки Рогнеды. Как так?! У него куча новых игрушек, а кто-то остался без подарка?!

По крайней мере, именно с истерики, устроенной им, когда он был еще в возрасте Беляны, началась эта маленькая добрая традиция. И я должен заметить, что среди работающих в нашем доме людей не нашлось ни единого человека, «зажилившего» бы подарок для «барчука»… А может, это был его хитрый план? Ха!

Нет, я шучу, разумеется. Родион – моя гордость. Он добр, открыт и честен, даже несколько болезненно честен, я бы сказал. Надеюсь, что и Беляна оправдает мои надежды. Пока эта белобрысая егоза все-таки слишком мала, чтобы серьезно говорить о ее характере. Хотя знаменитая беловская упертость уже просматривается, и весьма отчетливо…

После обязательного ритуала я вернулся в спальню и взялся за письмо Оттона Магнусовича. Как всегда обстоятельный и точный, Бисмарк описал все перипетии переговоров, которые он вел с купцами Венда и Рейха, но пока, как он вынужден был отметить, результатов не было. Впрочем, сам герцог и не думал сдаваться, продолжая зондировать почву на предмет устроения первого европейского автомобильного завода. Да уж. Напоминание о единственной возможной причине неудовольствия государя не добавило мне хорошего настроения, а представив грядущие неприятности, я и вовсе должен был бы скиснуть. Но… сегодня утро нового года, и мои дети ждут обещанного похода на городской каток. А значит, финансовые и жизненные неурядицы подождут. Столько, сколько нужно!

Надежно спрятав весь негатив, я, наконец, сменил пижаму на обычный костюм и, удостоверившись, что весь мой арсенал при мне, спустился в гостиную, где под чашку чая принялся листать утренние газеты, до которых, ввиду уважительных причин, я так и не добрался перед завтраком.

За этим занятием меня и застали уже собравшиеся и готовые к выходу дети, теперь с укором поглядывающие в сторону лестницы, по которой должна была спуститься Лада. Но, как и все женщины, моя жена не могла позволить себе выглядеть хуже собственных представлений о красоте, а посему ее сборы несколько затянулись. Что дети, вполне ожидаемо, восприняли как воровство времени, которое они могли провести на катке.

Так что, когда Лада появилась в гостиной, она был удостоена двух весьма суровых взглядов. Приподняв бровь, жена с интересом покосилась на детей. Молча. Пантомима затягивалась, и Беляна не выдержала первой.

– Каток хоцу, – заявило мелкое чудо, и Родик вздохнул. Из-за сестренки он проиграл это маленькое противостояние.

– Уже идем, – кивнула Лада и, растрепав вихры на макушке сына, взяла дочь на руки.

Честно говоря, когда я впервые услышал про эту зимнюю забаву, то был немало удивлен. Ведь, вспоминая «тот свет», я прекрасно помнил, что каток был любимым развлечением детворы, но никак не взрослых. А здесь… Нет, хольмградцы тоже приходили на городской каток всей семьей, вот только родители ничуть не уступали своим детям и с удовольствием рассекали по льду. Представьте себе эдакого джентльмена в пальто и котелке, в модных перчатках, чинно катящегося под ручку с супругой в довольно пышных юбках, подбитой мехом пелерине и огромной шляпе, и вы поймете, почему, в свое первое посещение этого зимнего аттракциона, я весь день улыбался, как идиот. Полностью стереть ухмылку с лица я был просто не в состоянии. Но потом ничего, привык… Да и трудно смеяться над людьми, когда сам выглядишь так же нелепо, как они.

– Выбрались на прогулку, Виталий Родионович? – голос Толстоватого нагнал меня, едва я ступил на лед, придерживая за руку Ладу. Дети же уже укатились вперед, и теперь мы могли наблюдать, как Родион уверенно тащит за собой вцепившуюся в него Беляну, эдаким куцым паровозиком…

Повернувшись к другу, я улыбнулся.

– Доброго дня, Вент Мирославич, Верея Нискинична. С праздником вас. – Я наметил короткий поклон. Весьма аккуратный, иначе можно было и равновесие потерять. Все-таки на льду я чувствую себя несколько неуверенно.

– Ох, простите мое невежество. Доброго дня и вам… Лада Баженовна, с праздником. – Вот что я говорил! Толстоватый попытался хлопнуть себя ладонью по лбу и чуть не грохнулся, но был удержан от падения своей супругой, полненькой смешливой Вереей. Вот и сейчас она еле удержала веселую улыбку. И деланно-строго покачала головой, напомнив мне Ладу, когда она отчитывает сына за какой-то проступок.

– Вентик, ну нельзя же быть таким неаккуратным, – проворковала Верея голосом, абсолютно не вяжущимся с выражением ее лица.

– М-да, признаться, коньки это всё же несколько не моё… хм, – смущенно проговорил Толстоватый, восстановив равновесие, и тут же переключился на другую тему: – Да! Виталий Родионович, а я же-таки исполнил вашу просьбу! Нашел, представляете, нашел замечательнейшего специалиста! И где бы вы думали?! Здесь же, у нас в Хольмграде. Оказывается, он недавно вернулся из Иль-де-Франс, там проходила встреча конструкторов, как вы бы сказали… энтузиастов воздухоплавания, да! А уже через месяц он должен был отправиться в Рейх, для совместной работы с каким-то тамошним коллегой… Такая удача, что удалось застать его в городе… Иначе как везением такое и не назовешь, да.

– Подождите, Вент Мирославич, не частите, – притормозил я полковника, до сих пор не утратившего юношеского задора, особенно когда дело касается его голубой мечты о небе…

Но мне не удалось как следует расспросить друга, поскольку в тот же момент откуда-то со стороны катка донесся громкий матерный перебор и возмущенно-испуганный крик… Родиона!

Молниеносно обернувшись на возглас, я с изумлением увидел огромного и явно поддатого мужика помятого, но еще недавно франтоватого вида, заносящего кулак над головой моего сына, за спиной которого сжалась в комочек Беляна. Расстояние было слишком велико, и я решился на то, чего никогда еще не делал вне учебных полигонов. Ладони сошлись в беззвучном хлопке, и пьяного урода швырнуло вверх, спеленав по рукам и ногам внезапно ставшими плотными потоками воздуха. Еще один хлопок, и тело отчаянно матерящегося мужика снарядом впечатывает в сугроб на той стороне катка. Слышатся возмущенные и испуганные крики, кто-то зовет городовых, а я, подхватив Ладу под руку, подлетаю к детям.

Из рваных объяснений напуганного Родика я узнаю, что он нечаянно налетел на катящегося по непредсказуемой траектории пьяного мужчину и, естественно, сбил его с ног. Он хотел извиниться, но мужчина вскочил на ноги и принялся орать, напугал Беляну, а когда пьяный франт занес руку, Родик и, сам перепугавшись, закричал. Вот так… Ну ничего, посмотрим еще, кто будет кричать следующим. Я окинул взглядом взбудораженных свидетелей произошедшего, заметил краем глаза пробирающегося через толпу городового и, остановив взгляд на Ладе, вздохнул. Жена обнимала детей, гладила по голове Родика и одновременно старалась успокоить ревущую в три ручья Беляну.

– Родион, ты молодец. Правильно поступил, что позвал меня на помощь. Все-таки это… – я мотнул головой в сторону что-то хрипящего из сугроба придурка, – не твоя весовая категория. Пока.

Я обернулся и, найдя взглядом подошедшего к нам Толстоватого, мгновенно растерявшего всю свою неуклюжесть, попросил его присмотреть за моими, пока я поговорю с виновником переполоха.

– Присмотрим, не волнуйтесь, Виталий Родионович. Все будет в лучшем виде, – заверил полковник, бросив короткий взгляд на супругу. – Только вы уж там до смертоубийства не доводите…

– А это, друг мой, как получится… – Я ощерился, и Вент Мирославич, кивнув, отошел в сторону.

Очевидно, было что-то в этом оскале, потому как Толстоватый оказался не единственным человеком, что постарался убраться с моего пути, когда я покатил к уроду, посмевшему поднять руку на моих детей. Даже оказавшийся у сугроба городовой только удивленно крякнул и сместился в сторону.

В этот момент помятый франт выбрался-таки из снежного отвала и, отплевываясь и отфыркиваясь, утвердился на ногах… Хм, действительно утвердился. Протрезвел, что ли?

– Т-ты кхто?! – прохрипел этот ушлёпок, дернув шикарным шнобелем, и тут же получил перелом не вовремя зашевелившейся части тела.

– Сам догадаешься, или подсказать? – осведомился я, удерживая рукой мотыляющееся тело противника… а как иначе, на коньках-то?

– Э-э, господин хороший, вы бы отпустили его. Все ж в приличном месте находитесь, – прогудел городовой, кажется, вновь почувствовавший себя в своей стихии. Ну, как же! Мордобитие это его дело!

– В приличном? С каких это пор в приличных местах пьяные ублюдки угрожают здоровью маленьких детей? – Я резко обернулся к блюстителю порядка в белоснежной шинели, и франт, удерживаемый моей ладонью, коротко вякнул. Потеряв равновесие, он засучил ногами по льду и захрипел. Очевидно, шарф слишком сильно сдавил его горло. «Выключив» это недоразумение, чтоб не сбежало, я отпустил свою нежданную ношу и, брезгливо вытерев платком заляпанную кровью перчатку, с интересом взглянул на задумчиво жующего ус городового.

– О как? – протянул служака и вдруг рявкнул: – Прошка!

Материализовавшийся тут же верткий мужичок в форменной одежде градского служителя вопросительно взглянул на городового и, поймав встречный, весьма недовольный взгляд блюстителя порядка, моментально сник.

– А что… ежели б Ратьша его не пустил, он, глядишь, и ему морду-то располосовал. Пьяный же, ваше благородие, – затараторил служитель.

– А ну, охолони. Ты здесь для чего поставлен? За порядком следить? Вот и докладывай, что произошло… раз сам не уследил. Ну!

– Да я… В общем, господин этот, как на площадь вышел, уж было видно, что принявши… Ермил его остановить хотел, а тот ему в зубы, да прямым ходом к катку. А Ратьша, что у входа, ну… с коньками там, помочь чем, он его и пропустил… побоялся перечить. Ну уж, предупредил меня, да Торма, чтоб приглядывали за пьяным, но оно так быстро все… мы и не успели, – чуть медленнее, но все так же на одном дыхании выдал Прохор.

– Дальше, – хмуро потребовал городовой.

– Так это… а что дальше-то? Как детишки на него налетели, он разорался, я уж было броситься хотел, как он руку-то на них поднял, а тут господин вот этот крик ребятенка услышал, да эдак в ладоши и хлопнул. Бузотера-то в сугроб и унесло…

– Дела-а, – протянул полицейский, смерив взглядом валяющегося у нас под ногами франта, успевшего залить лед сочащейся из носа кровью. После чего взглянул на меня и, скривившись, пожал плечами. – Уж извините, господин хороший, но этого субчика я отве… зу в участок.

– Что ж… – Давно не радовавшая меня своим присутствием красная пелена боевого безумия почти рассеялась, и я тряхнул головой, разгоняя ее остатки. – В таком случае прошу утром передать этому… хм… недостойному господину, что послезавтра его поручников с нетерпением будут ждать в доме Старицких. А на случай, если он окажется не только пьяницей, без стыда избивающим детей, но и трусом, объясните, чем для него будет чревато уклонение от хольмганга. Из-под земли ведь достану, урода…

– Сделаем. Не сомневайтесь. – Кивнул городовой и, воспользовавшись наговором, подхватил пребывающего без сознания виновника переполоха над землей, надежно зафиксировав его в захвате. Неплохо, совсем неплохо готовят нынче господ полицейских в Хольмграде… Отлевитировав поганца на несколько метров, городовой вдруг обернулся. – Значит, в доме Старицких, да?

– Именно так.

– Уж будьте покойны, ваше сиятельство, проследим за этим делом, со всем тщанием, – усмехнулся полицейский. – Мы его еще и в черные листы внесем, чтоб сбежать из города не вздумал. Ишь, поганец, моду взял, детей бить!

– Благодарю. – Мы кивнули друг другу и разошлись в разные стороны. Полицейский потащил свою добычу в околоток, а я двинулся к семье. Толпа, убедившаяся, что продолжения спектакля не будет, уже успела рассосаться, так что мне не пришлось продираться сквозь нее.

Лада и Верея все еще продолжали суетиться вокруг детей, отчего Родик уже явно начал уставать, а вот Беляна, кажется, просто купалась в волнах ласки, излучаемых матерью и ее подругой. Вент стоял рядом с безучастным видом, вот только расстегнутое пальто и пиджак явно показывали, что адъютант Телепнева находится на боевом взводе. Привычку таскать барабанник в кобуре-оперативке он в свое время «срисовал» у меня, и если на беговой дорожке слегка огрузневший за последние годы полковник вряд ли смог бы показать хорошие результаты, то в стрельбе… Скажем так, впервые увидев, как Толстоватый работает со служебным барабанником «Ратник», несамовзводной тяжеленной дурой калибром в четыре линии, моя первая мысль была: «пулемет». Вторая – «снайперский пулемет», несмотря на всю ее несуразность. Потому как высадить все семь пуль за две с небольшим секунды и ни разу не промахнуться на дистанции в двадцать пять метров это надо уметь… Толстоватый умеет.

– Как тут? – поинтересовался я у полковника, и тот, повернув ко мне абсолютно невозмутимую физиономию, коротко кивнул.

– Тихо. Это не провокация… по крайней мере, продолжение действа явно не предусмотрено, – проговорил Толстоватый, и я в очередной раз порадовался, что поведал другу всю нашу историю без купюр и недомолвок. Без его крепкого плеча нам было бы гораздо труднее пережить все происходящее в последнее время.

– Ну и замечательно. Там вроде бы тоже разобрались. Остальное завтра, – ответил я.

– Поручником возьмете, Виталий Родионович? – почти шепотом спросил он. Я кивнул. Из глаз Вента Мирославича тут же исчез металлический блеск, и он, растянув губы в улыбке, обратился к нашим женщинам: – Думаю, катка на сегодня хватит, как считаете?

– Мне тоже так кажется, – поджав губы, проговорила Верея, но заметив, как погрустнели лица детей, переглянувшись с Ладой, предложила: – Но сегодня праздник… Может, покатаемся по городу? Сейчас же на каждом перекрестке гуляния идут…

– На тройке! – тут же выпалил внимательно прислушивающийся Родик, а Беляна захлопала в ладоши. Полковник недоуменно переглянулся с супругой, и Лада тут же пояснила причины такой радости.

– У нас же нет выезда, автомобиль куда удобнее, так что для них живая лошадь, как для Вента Мирославича его любимые дирижабли. Уж простите за сравнение.

– Что ж. Прогулка на санях по городу – звучит весьма и весьма приятно, и погода способствует. Эх, ладно, вспомним… – Что именно хотел вспомнить полковник, договорить ему не удалось. Удар твердого локотка супруги под ребра прервал реплику.

– Вот только попробуй что-нибудь сказать об ушедшей молодости, – деланно-сурово проговорила Верея Нискинична, и ее муж тут же изобразил оскорбленную невинность.

– Побойся бога, серденько мое! Куда тебе еще молодеть? И так девчонкой выглядишь, скоро в обществе шептаться начнут, что на гимназистке женился! – И взгляд такой честный-честный.

– А что, Лада Баженовна, супруг ваш так же на лесть сладкую скор, а? – старательно пытаясь высмотреть в наших с Толстоватым глазах намек на насмешку, протянула полковничья жена.

– Да все они такие, как коты шкодливые. Те тоже сначала крынку перевернут, а потом за лаской с мурлыканьем лезут, не замечая, что вся морда в сметане, – со вздохом согласилась Лада.

Мы с полковником одновременно хмыкнули, но спорить не рискнули. На дам отходняк накатил, вот они и отводят душеньку. Перетерпим.

А гуляние с покатушками на тройке и впрямь удалось. Весело звенели бубенцы и колокольцы, фыркали лошади, встряхивая гривами с заплетенными в них яркими шелковыми лентами, грохотали мощными копытами по заснеженной брусчатке, под залихватский свист возницы и его же распугивающие нарядных прохожих крики: «Поберегись!!!» На площадях и перекрестках рекой лился горячий сбитень да кисели. Крутились самодельные кончанские карусели, хвалясь да соревнуясь меж собой резной отделкой и яркими невозможными красками, с залитых на площадях горок с визгом и хохотом катался столичный люд, а на Волхове уже собирались дюжие мужики, ломали шапки и, хвастаясь, зазывали народ в стенку. Хольмград праздновал Новый год размашисто, весело, с присвистом и переплясом, как и положено ражему купцу, что и мошны не упустит, и в пьянке с непременной дракой сдюжит, не сломается, да и коленца лихие в танце откалывать мастак. Чудный день.

Домой вернулись уже в темноте. Ввалились веселой гурьбой в двери, довольные, раскрасневшиеся от мороза и хмельного меда. Правда, дети явно притомились и уже сонно хлопали глазами, но ведь и время-то позднее. Пока Лада с Вереей укладывали их спать, мы с Вентом Мирославичем обнаружили, что в доме пусто. Черт! Я совсем забыл о выходном! Негоже было заставлять людей работать, когда все отдыхают, вот и отпустил их на пару дней, сразу после того как подарки разобрали.

– Ну ничего. Не один Лейф у нас готовить умеет. Да и ты, Вент Мирославич, помнится, в походе чудесный чаек из ничего мастерил, а? Тряхнем стариной?

– Какая ж то старина, Виталий Родионович? – усмехнулся Толстоватый. – И пяти лет не прошло, как ты меня «на пленэр» вытаскивал, со старшим курсом училища… Забыл?

– Нет, Лада Баженовна, вы только взгляните, опять они о старом!

– Молчим-молчим, лебедушки-молодушки наши, – тут же поднял я руки вверх. Уж не знаю, что хотели сказать наши жены, они не успели. Вент Мирославич шибанул из орудия главного калибра.

– Устали, наверное, красавицы? Проголодались… – сладким тоном протянул Толстоватый, отчего Лада с Вереей явно опешили. – Вот уж и сказать-то ничего не можете. А идите-ка вы, милые, в гостиную, поговорите о своем, о… девичьем, а мы пока чайку согреем.

От елея в голосе друга даже я немного ошалел, а тот, словно гипнотизер, продолжал разливаться соловьем, а потом и вовсе подхватил под локотки дам, взирающих на него изрядно замутившимся взглядом. И увел! Ну точно, заклинатель змей, ха!

Ну и замечательно, а мне пора на кухню, изыскивать резервы. За день такой аппетит нагуляли, что без небольшого полночного ужина тут точно не обойтись.

Спустя несколько минут вернулся Толстоватый, и мы отправились в набег на запасы Творимира. Ох, и обрадуется же он, когда вернется с праздников. Хм. Выпроваживать гостей за полночь не стали, благо гостевые комнаты в доме в достатке… если не сказать в избытке. А утром, проснувшись первым, я развил бурную деятельность, так что к моменту, когда проснулась Лада, рядом с ней на столике уже стояла чашка кофия и белоснежная роза из зимнего сада Смольяниной. А наших гостей ждали свертки, ради которых я звонком поднял на ноги дворецкого в их доме. За окном было еще темно, но ждать, пока развиднеется, я был не намерен. А потому будил жену и гостей быстро и эффективно… звуком пожарной сирены с характерным перезвоном рынды.

Приготовленный на скорую руку завтрак из тостов и нежного омлета, сдобренный ломтиками розовой ветчины и пряным сыром, ушел за милую душу, после чего наши гости вдруг засобирались домой.

– Куда?! – воскликнул я. – Я для чего вашего дворецкого ни свет ни заря поднял? Свертки в комнате видели?

Супруги Толстоватые, переглянувшись, неуверенно кивнули.

– В них ваши костюмы. Выезжаем через час.

– Куда?! – Какое слаженное трио, однако. Ладе тоже любопытно.

– Тебя это, кстати, тоже касается, дорогая. Твое платье в моем гардеробе. Оно там единственное, так что не ошибешься, – ухмыльнулся я.

– Как ты говорил, «земля квадратная, за углом встретимся»? – вздохнула Лада, и полковник с супругой недоуменно взглянули на нас.

– И я был прав, разве нет? – Не обращая внимания на шалые взгляды гостей, я улыбнулся.

– И все-таки, Виталий Родионович, хотелось бы знать, куда же вы нас собираетесь везти? – уточнил Вент Мирославич под утвердительные кивки жены.

– Стоп-стоп-стоп. – Лада решительно махнула рукой. – Какие поездки?! А как же дети?

– Рогнеда Болховна уже полтора часа как вернулась. – Пожал я плечами.

– Поня-ятно, – протянула жена. – Все предусмотрел, заговорщик, да?

– Я старался. – Гордо киваю.

– Ладно уж, но теперь-то признаешься, что задумал? – со вздохом сдалась Лада.

– Ничего особенного. – Я притворно отмахнулся. – Соколиную охоту.

Глава 5 Давление, как эффективный инструмент

Охота, устроенная «потомком Тараса Бульбы» в качестве теста на жизнеспособность идеи, удалась на славу. Два кречета, присланных братом атаманца, быстро освоились на новом месте и сегодня ловко загнали в землю трех воронов. Здесь их сроду никто не гонял, вот и обленились черные бестии. По крайней мере, так пояснил сам Бульба, неотлучно пребывавший в нашей компании и с удовольствием разъяснявший все особенности разворачивающегося перед нами действа. На мой же вопрос, чем интересна такая добыча, как ворон, атаманец пожал плечами и усмехнулся.

– Смотрите сами, господин директор. Это же замечательное зрелище. Птицу, зайца, а то и лису кречет с одного удара бьет, а вот во́роны! Эти хитрюги могут поспорить с «охотниками», если не в скорости, то в маневренности, и наблюдать за их противостоянием… – Бульба закатил глаза, и мои спутники весело рассмеялись. А когда мы с атаманцем удивленно на них взглянули…

– Прошу, извините, курсант, – отсмеявшись, заговорил Вент Мирославич, одновременно пытаясь удержать играющего под ним жеребца. – Но у вас сейчас был такой вид! Точь-в-точь как у Виталия Родионовича, когда он вспоминает о кулинарных талантах своего бывшего повара.

– Я бы даже уточнила, именно с таким видом он чаще всего вспоминает знаменитые блинчики нашего Лейфа, – заметила Лада, и я ностальгически вздохнул.

– А-а… Извините, если я окажусь невежлив, но… что случилось с вашим поваром? – с любопытством поинтересовался атаманец.

– Стал капитаном и возит ушкуйные товары с Руяна на Большую землю. А туда – вина… – буркнул я и с удивлением увидел, что такое настоящий разрыв шаблона. Впавший в ступор, с отвисшей челюстью и застывшим взглядом, атаманец производил довольно забавное впечатление. Впрочем, поведай мне кто-то о такой карьере даже самого виртуозного домашнего повара, я бы, наверное, отреагировал сходным образом…

– Но там же минная война, уж год как ушкуйники с каперами данов море делят! – воскликнул Бульба.

– Так и Лейф не пальцем де… хм-м, м-да… – оглянувшись на Ладу, я осекся.

После охоты, действительно оказавшейся весьма занимательной и даже азартной штукой, наша кавалькада втянулась под сень зимнего леса и, проехав по еле заметным, уже изрядно припорошенным свежевыпавшим снегом тропинкам, натоптанным конными разъездами курсантов, вернулась в училище. Где Толстоватый с большим интересом прошелся по учебным залам, тиру и малому полигону, организованному нами за оградой, чтобы не таскать постоянно курсантов за десяток верст на полковое поле. А после полигона Вент Мирославич на добрый час застрял в гараже, где долго ходил вокруг наших автомобилей и с жадностью поглядывал в сторону зачехленных машин. Не знаю, может, он подумал, что там находится что-нибудь каверзно-военное, но тут полковник промахнулся. Ничего интересного, кроме снегоуборочного комбайна и некой эрзац-пожарной машины, представлявшей собой трактор с прицепной водяной бочкой и помпой, там не было.

Пока мы ходили по пустому, ввиду каникул, училищу, наши дамы с удовольствием устроились чаевничать в моем кабинете. От посиделок с «егерями» Бульбы мы с благодарностью отказались. Не из чванства, нет… Откуда ему взяться, если в их компании одних полковников аж три штуки. Но пить курсантам с директором собственного училища было бы просто некомфортно. А люди, ради этой самой первой охоты отказавшиеся от поездки на каникулы домой, имеют право на хороший праздник и отдых.

Домой вернулись, как и за день до того, в темноте, по пути высадив Вента Мирославича с супругой у их дома. Весьма симпатичный особнячок, кстати говоря. Поменьше, чем у нас, зато до набережной и Детинца рукой подать.

Грегуар привычно открыл нам дверь, принял верхнюю одежду и, проинформировав, что дети уже легли спать, а ужин будет готов не позже чем через четверть часа, как-то странно покосился на консоль под большим зеркалом, у которого Лада так любит крутиться перед каждым выходом из дома, а сам Грегуар складывает пришедшую в мое отсутствие корреспонденцию.

Отпустив дворецкого, я подошел к консоли и, подняв с подноса тоненькую пачку писем и пару газет, уже было двинулся следом за Ладой в гостиную. Но, бросив на ходу короткий взгляд на почту, передумал.

– Милая, я поработаю в кабинете, – окликнул я жену.

– Хорошо. Твой ужин я прикажу подать наверх.

– Угум, – кивнул я, взбегая по лестнице.

Едва оказавшись в кабинете, я бросил письма на стол и развернул газету. Не государственную, местный «Хольмградский Вестник». Заголовок на первой странице, часть которого я заметил, когда перебирал почту, гласил: «Старицкий новый, замашки старые!».

Пытаясь поверить, что все это не бред, я пять раз перечитал статью, в которой со смаком описывалось, как мои – наглые! – дети налетели на несчастного обывателя, уронив того наземь, после чего я якобы, даже не разбираясь в происходящем, просто-таки измолотил беднягу «жуткими в своей бесчеловечности» приемами, в которых автор статьи усмотрел некие «массовые боевые техники старых школ»… Вот старейшины Перуновой стези удивятся-то… они ж о подобном ни сном ни духом. А уж как, должно быть, удивился городовой, узнав, что я его «прилюдно обматерил и, задавив свом княжеским авторитетом, заставил отвезти избитого мною бедолагу в участок»… М-да уж, постарались щелкоперы.

Поверил. Что ж, лучше мне от этого не стало, но хотя бы мозги прочистились. И защелкали шестеренками, отсчитывая варианты. А их оказалось не так много. Давление нарастает, и если уж в ход пошли такие приемчики, значит, пора и нам действовать. А ведь была, была у меня мысль, что этот пьянчуга – подставной, но… Ладно, чего уж там. От хольмганга ему все одно не отвертеться, там и проучу. А вот за опровержением этого бреда придется обратиться в газету лично. И черт его знает, как еще дело обернется. Впрочем… Нет. Поговорю об этом с Ладой завтра, с утра пораньше. Она куда лучше помнит все наши активы. И вот уж если там ничего не найдется, буду решать проблему сам. Уж очень не хочется доводить дело до суда… Муторно и долго, а у меня сейчас и другие дела найдутся. Поважнее.

Расстраивать Ладу заметкой я не стал, успеется. А потому, наскоро уничтожив принесенный мне Грегуаром ужин, принялся за разбор остальной почты. Ничего особо интересного там не нашлось, если не считать начертанной от руки записки на визитке Рейн-Виленского. Ладно, встретимся, поговорим. Ну и очередное письмо от Оттона Магнусовича, снова с бурой полосой по краю. Неугомонные…

А вот оно порадовало. Ушлый герцог все-таки сумел додавить родню своей жены, так что свое производство в Нордвик Дан у нас будет. Нет, разумеется, он не писал это прямо. Но мне хватило и намеков, из котороых следует, что земля выкуплена, разрешения получены, а нулевой цикл строительства начнется в апреле. Замечательно. И пусть государь делает, что ему заблагорассудится, но запасной аэродром мы себе организуем. Равно как и гарантию неприкосновенности. Завтра же отпишу банковское поручение о переводе нашей доли, и можно давать отмашку Лейфу.

Вообще, идея не складывать все яйца в одну корзину появилась недавно. Точнее, два года назад. Тогда наш завод поставил первую партию автомобилей в Европу. Всего несколько штук, но этого хватило, чтобы вокруг объединения и его пайщиков начали крутиться весьма подозрительные люди. Тогда мы заморозили работу на европейском направлении, но это была только полумера, и каждый из пайщиков прекрасно это понимал. Учитывая категорический запрет на продажу как самих патентов (на что никто из нас и не пошел бы), так и лицензий зарубежным предприятиям, присланный нашей компании за личной подписью государя, ситуация складывалась… прямо скажем, взрывоопасная.

Патенты оформлены на четырех человек. Выкупить их, как убедились европейские дельцы, невозможно. А куш велик. Значит? Нужно убрать владельцев… и их наследников, тогда о патентах можно будет забыть. Кому платить-то?

И буйные головы нашлись. Нам удалось отбить три покушения, причем в результате последнего тяжело ранили Попандопуло, а я вынужден был срочно отправиться в командировку по делам училища, на Руян. А по возвращении в Хольмград узнал, что в Рейхе, неожиданно для всех, скончался некто герр Роберт Бош… Какая невосполнимая потеря…

Понятно, что на этом дело не закончилось. Вот тогда и появилась идея… Бисмарк действительно умный человек, что признают даже его враги. И когда, на одном из собраний в доме своих родственников, в ответ на чье-то сетование о невозможности приобретения очередной русской новинки, он заявил, что этой проблеме существовать осталось совсем недолго, ровно до того момента, как владельцы знаменитого производства подыщут место для своего европейского отделения, в которое помимо денег они хотят вложить и генеральные лицензии на производство… к нему прислушались.

И было это весной прошлого года… Государь ошибся только в одном, мы не собираемся вкладывать в производство вообще ни единой копейки. Только генеральные лицензии, но на полный спектр продукции «Четверки Первых». Так что удар по кошельку, на который он рассчитывал, прошел мимо. Что интересно, формально мы даже не нарушили приказ о запрете продажи патентов и лицензий… что не помешает создаваемому иностранному юридическому лицу делать это вместо нас… Непатриотично? Не соглашусь. Во-первых, среди тех патентов нет ни одного военного, хотя «под сукном» у нас их немало. А во-вторых, когда государь узнал о покушениях, первым его предложением был выкуп у нас патентов… в его личную собственность, по сорок тысяч рублей ассигнациями за каждую позицию. Красивый ход.

Разочарование? Было и оно. Но прошло, как только общим собранием пайщиков было решено создать страхующую компанию в Нордвик Дан. По делам и мера.

Конечно, Телепнев поддержать эту идею никак не мог и вышел из состава пайщиков… Ну а мы… вот разгребаем то, что из всего этого вышло. И конца-края этому счастью не видно.

Хорошо еще, что правитель нацелился именно на меня, обходя вниманием остальных членов нашей шайки-лейки, но давить начинает так, что хватило бы и на всех пайщиков…

Ладно. Утро вечера мудренее. Я сложил письма в ящик бюро и, заперев его на ключ, отправился в спальню, на ходу бросив газеты на стол. Не забыть бы поговорить с нашим стряпчим на досуге. Мало ли что еще взбредет в голову этим горе-писакам.

Утро оказалась не только мудренее, но и приятнее, правда, только до окончания завтрака, после которого Лада увидела вчерашнюю заметку. Не сказать, что она сильно расстроилась, но я бы не позавидовал тому борзописцу, окажись он сейчас рядом.

Впрочем, гнев моей жены довольно быстро улегся, уступив место холодной расчетливой ярости. Хм. Может быть, я и преувеличиваю, но думается мне, что не найди Лада возможностей как-то воздействовать на газету, она ее попросту купит, чтобы тут же закрыть, ко всем чертям. Что ж, можно сказать, что теперь я почти спокоен за дальнейшее развитие событий на этом фронте. И замечательно.

Не успел я вспомнить о делах, как в гостиную вошел дворецкий. Как всегда чопорен и невозмутим.

– Виталий Родионович, пришли господа, для обсуждения протокола.

– Спасибо, Грегуар. – Я кивнул. – Проводи их в мой кабинет, предложи чаю. А потом пошли за Вентом Мирославичем.

– Понял, – медленно проговорил дворецкий и вышел из комнаты, провожаемый внимательным взглядом отвлекшейся от размышлений Лады.

– Вит, тебе же не семнадцать лет… и даже не тридцать! – вздохнула жена.

– Мы не будем спорить на эту тему.

Лада всмотрелась в мои глаза, словно пытаясь там что-то найти и, снова вздохнув, кивнула.

– Хорошо. Но мне это не по душе. Так и знай.

– Понимаю, солнышко. Но иначе нельзя, и это ты тоже знаешь, – примирительным тоном проговорил я, стараясь смягчить эффект от своей предыдущей фразы, получившейся немного… хм-м… жестковатой. – Если я откажусь от хольмганга, то как потом смогу посмотреть в твои глаза? Или в глаза наших детей?

– Ох, Вит, – Лада грустно улыбнулась и постаралась уйти от неприятной темы. – А почему ты решил послать к Толстоватым, а не воспользовался телефоном?

– Чтоб наши гости понервничали, – хмыкнул я.

– И по той же причине ты сидишь здесь, вместо того чтобы подняться в кабинет? – уже веселее улыбнулась Лада.

– Нет, здесь я сижу, потому как твое общество мне куда приятнее, чем общество двух нервничающих, не находящих себе места мужчин, собравшихся в моем кабинете. – Развел я руками.

Вент Мирославич прибыл через час, в течение которого Грегуар трижды приносил моим «гостям» чай… вот только местоположение санузла дворецкий показать им «позабыл». По собственной инициативе, между прочим! Я ему ничего подобного не приказывал. А ходить по чужому дому в поисках заветного «белого друга» поручники пьянчуги не рискнули…

В результате на обсуждение условий хольмганга и подписание протокола у Вента Мирославича ушло не больше десяти минут, по истечении которых гости пулей вылетели из дома и, пробежав два десятка метров по двору, скрылись за воротами. Откуда буквально через несколько секунд донесся зычный мат нашего уличанского дворника. А вот не хрен чужие заборы поливать! М-да… Цивилизация, однако.

Хольмганг состоялся, как и было оговорено, на исходе зимы. К тому времени мы с Ладой успели ввязаться в полноценную информационную войну. Да, в результате, все издания, пытавшиеся подхватить знамя борьбы со Старицкими из ослабевших рук «Хольмградского Вестника», оперативно разоренного нашим стряпчим при активном участии Лады, были вынуждены тиснуть опровержения своим многочисленным статьям, порочащим как меня лично, так и мою семью. Но… дело было сделано, и наш выигрыш в этом противостоянии с «четвертой властью» во многом стал пирровой победой. Как говорится, «то ли он украл, то ли у него украли, но слух прошел…».

И это самым печальным образом сказалось на нашем положении в обществе. Иными словами, и без того редкие в последнее время приглашения на приемы и празднества вовсе сошли на нет. Светский «зверинец» при встречах старательно воротил носы, делая вид, что рядом с ними никаких Старицких и в помине нет. Сначала это даже веселило, но позже стало напрягать. Нет, вовсе не потому, что мы с Ладой так уж стремились шататься по балам и раутам, но для меня, например, эти мероприятия были очень удачной возможностью для коротких переговоров с людьми, поймать которых в присутствии или ведомстве обычно было задачей… хм… не из простых. Все-таки понятие «рабочего дня» здесь пока еще вещь сугубо индивидуальная. Тот же Телепнев, например, может заявиться в присутствие на пару часов, после чего отправиться на доклад к государю, а срочные доклады принимать и дома, лежа на оттоманке в модном атласном халате и с томиком Дидро в руке.

А для Лады те же приемы были местом, где она собирала нужную информацию о людях, их делах и привычках, удачах и поражениях, в общем, сведения нужные и небесполезные, позволяющие вовремя определить возможность или невозможность ведения дел с конкретными личностями, опасности и риски, связанные с их участием, и так далее, и тому подобное…

В общем, единственными представителями света, плевавшими на весь этот звон вокруг нашей семьи вообще и опалу в частности, были некоторые «золотые пояса». Вот уж кто-кто, а эти потомственные купцы и выжиги не испытывали никакого пиетета ни перед увешанными титулами боярами – земельщиками, ни перед чиновней братией… Нет, союзниками в полном смысле этого слова мы с ними не были, но кое-какие совместные проекты вели, и это добавляло не один камень в мою пользу на весы наших отношений.

Шепотки за спиной, холодное пренебрежение… свет может быть весьма и весьма упорен в своем стремлении закопать «ослабевшего», и мы с Ладой понимали это весьма отчетливо. Жене происходящее вообще напомнило прием на Руяне, который устроили ее земляки в наш первый совместный приезд. Правда, сейчас она переживала происходящее куда как легче. Во-первых, опыт, а во-вторых, теперь над нею не довлело никаких выматывающих душу тайн и секретов, как это было двенадцать лет назад. А те, что имелись, только придавали сил, чтобы с честью пережить этот дурной период в нашей жизни.

Но одно дело – злословие и «всемерное осуждение» – эдакий боярско-княжеский бойкот, и совсем другое – попытка нажиться на этой ситуации. Так, один из представителей сонма дворян, постоянно наводнявших приемную государя, с излишним энтузиазмом воспринял известия об опале Старицких и попытался прибрать к рукам часть нашей собственности. Нет, на «Четверку Первых» он не замахивался, но одно из подсобных производств «отжать» попытался. Через день после наглого требования отдать ему ладожское инструментальное производство, сопровождавшегося угрозами устроить большие неприятности через старшего брата, сидевшего в Ладоге воеводой, у ушлого дворянина сгорели склады, после чего тот самый родственник-воевода вдруг оказался на разбирательстве у Телепнева.

А вот думать надо было, что говоришь, и при ком. Вент Мирославич потом искренне благодарил меня за то, что я пригласил его на встречу с тем самым дворянином… инкогнито, так сказать. Да о чем тут говорить, если даже в созданном мною училище среди курсантов уже начали ходить какие-то смутные слухи. Правда, в основном среди тех, у кого я не вел ни одного курса, но в общей картине организованной травли этот маленький плюс дела почти не меняет. Почти…

Естественно, что такое положение дел никак не могло улучшить мое настроение. Неприятно, знаете ли, когда на вас с опаской косятся окружающие, подозревая не пойми в чем. Так что, на хольмганг я ехал в весьма дурном расположении духа, а значит, моему противнику не повезло. По условиям, оружие для боя выбирает вызванная сторона, и мой неприятель выбрал сабли. Что ж, лет десять назад этот выбор вполне мог обеспечить ему победу в круге, но сейчас…

Тихим утром в заснеженном парке в центре Хольмграда раздался шелест широких шин и низкий, почти неслышимый гул двигателя. Прокатившись по мерзлым дорожкам, лакированный темно-синий «Классик-II» замер у ограниченного широким каменным бордюром утоптанного пятачка, рядом с двумя своими близнецами… по крайней мере, внешне, уже стоявшие здесь автомобили ничем, кроме цвета, от новоприбывшего не отличались.

Хм. Честно говоря, я думал, что мой противник прикатит на своем «Сапсане», но нет, очевидно, какие-то остатки здравомыслия у него еще есть. Понимает, что зима не время для понтов на кабриолете…

Окинув взглядом стоящие рядом автомобили с молочно-белым остеклением, за которым не рассмотреть даже силуэтов, я хмыкнул и, заглушив двигатель, выбрался из теплого салона. Резкий порыв ветра тут же хлестнул по лицу ледяным крошевом, заставив меня поднять воротник шинели. Следом за мной, поеживаясь от холода, выбрался из машины и Вент Мирославич.

Поморщившись от неприятных ощущений, я оглянулся, высматривая встречающих, и тут же рядом захлопали двери остальных автомобилей.

– Господа? – Один из поручников моего противника подошел почти вплотную и, переведя взгляд с меня на Толстоватого, уверенно обратился именно к нему: – Вент Мирославич, я уполномочен испросить, не желает ли ваш доверитель примирения?

– Виталий Родионович? – Толстоватый повернулся ко мне, но я покачал головой.

– Если бы эта просьба была озвучена хотя бы во время визита поручников, я бы, может, и согласился. Но сейчас… Слишком много неприятностей принесла моей семье пьяная несдержанность их доверителя.

– Мы вынуждены отклонить ваше предложение. – Развел руками Вент Мирославич, и его собеседник невозмутимо кивнул.

– Что ж, тогда прошу в круг. – Поручник кивнул в сторону площадки для хольмганга.

Мой противник сегодня выглядел куда презентабельнее, чем два месяца назад, на катке. Щеголеватый подтянутый господин лет тридцати. Судя по движениям, довольно спортивный… Я прищурился, наблюдая, как, скинув пальто и сюртук, он стал разминаться. Уж больно знакомая картинка. А вспомнив, где я видел такие характерные движения, не удержал улыбки. Впрочем, похоже, никто этого не заметил. Разве что Толстоватый, глядя на крутящего кистями рук и притопывающего на месте дуэлянта, хмурился, явно пытась вспомнить, что именно ему это напоминает. Ну-ну… Интересно, сколько времени понадобится моему другу, чтобы узнать манеру Бережного? Уж больно характерные движения…

Сабля у каждого своя. Поручники лишь проверяют чистоту клинков и отсутствие наговоров. Ну, с этим у моего оружия полный порядок… в том смысле, что ничего подобного искомому на нем нет. Да что там наговоры? На моей сабле и украшений-то нет, не люблю я их. Честная сталь, и ничего больше.

А вот у противника сабелька непростая. Богато изукрашеный золоченый эфес, в котором поблескивают драгоценные камни, тонкая гравировка на клинке… Он драться собрался или хвастаться?!

Хм… Ладно, его дело. Я скинул свою шинель, а сверху на нее лег китель парадного вицмундира… Да, невежливо. По существующим правилам хорошего тона я должен был бы явиться на хольмганг в штатском, но… О каком хорошем тоне и уважении к противнику здесь можно говорить?! Я пришел, чтобы хорошенько проучить урода, и мне совершенно неважно, пытался он ударить моего малолетнего сына, потому что был пьян, или для того, чтобы спровоцировать ту самую информационную войну. И в том и в другом случае мой противник повел себя как последний мерзавец, и оказывать ему принятые традициями хольмганга знаки уважения я не собираюсь. К тому же сегодня к одинадцати утра меня ждет секретарь Государева кабинета. И, поскольку встреча назначена в кремле, выглядеть я должен соответственно. Так что пусть франт скрипит зубами и терпит.

Приняв у Толстоватого свою саблю, я делаю пару взмахов и, чувствуя в руке давно ставшую привычной тяжесть холодного оружия, иду в центр круга. А через секунду ко мне присоединяется и противник. Его губы кривятся в усмешке, вздергивая жидкие, но старательно нафабренные усы и демонстрируя крупные желтоватые зубы. Вот только надолго ли…

Долго и низко тянется возглас поручников: «на-а-ача-а-а-али-и-и»… Со свистом взлетают клинки, сверкая на морозном солнце, короткий скрежет столкнувшейся стали, и мы дружно откатываемся друг от друга. А франт быстр!

Кружимся, время от времени вспарывая воздух изогнутыми клинками, сходимся ближе… места резко становится меньше, и уже невозможно уйти от удара, можно только блокировать его. И снова сталь скрежещет о сталь, не позволяя острому лезвию коснуться кожи. Атака! Отход, атака! Парень молод и в великолепной форме. Он может прыгать так еще долго, и не факт, что я выдержу его темп, а значит… значит, бой надо прекращать как можно быстрее!

Ухожу от очередного резкого удара, разрывая дистанцию, внимательно наблюдаю за двинувшимся по кругу противником. Взор заполняет красная муть и, уловив момент его следующего шага, срываюсь в атаку. Он успевает… почти успевает! Нога, только что искавшая опору справа, уходит назад, оружие взлетает вверх в попытке выставить блок. Скручиваю тело тугой пружиной, сабля моментально перекочёвывает в левую руку, прыжок в сторону, разворот корпуса… и падающий сверху клинок чисто смахивает руку не успевшего перестроиться противника. На все про все понадобилось меньше секунды, а отрубленная кисть франта уже падает наземь, все еще сжимая эфес понтовой сабли. И изящно гравированный клинок звенит на мерзлом грунте, по твердости мало уступающем бетону. Песка здесь нынче нет.

Сжимающий кровоточащую культю противник падает следом за своим оружием. Шок? Похоже на то. Но подходить к бывшему франту не тороплюсь. Тем более что в круг уже ворвались поручники и предусмотрительно доставленный ими доктор.

– Виталий Родионович, все в порядке? – Оказавшись рядом, Толстоватый моментально вывернул из моей подрагивающей руки окровавленную саблю и, получив в ответ кивок, облегченно вздохнул. Одним коротким движением вытерев клинок своим белоснежным платком, Вент Мирославич, по существующему обычаю, отдал заалевший кусок дорогой ткани поручнику франта… Я усмехнулся.

– Что такое, друг мой? – Приподнял бровь полковник, заметив мою улыбку.

– Представляете, Вент Мирославич, я только сейчас понял, что за прошедшие два месяца так и не удосужился узнать, как зовут человека, с которым мне сегодня пришлось выйти в круг, – не прекращая ухмыляться, протянул я. Толстоватый же в ответ лишь покачал головой и вздохнул.

– Знаете, Виталий Родионович, я думаю, вы не станете возражать, если перед визитом в кремль мы наведаемся к Гавру? Вам явно стоит прийти в себя, – Покачал головой полковник… и я с удивлением понял, что он прав. Казалось бы, бой длился меньше четверти часа, я не получил ни одного ранения, но при этом чувствовал себя вымотавшимся до предела. Причем не столько физически, сколько морально. Взглянув на свои все еще нервно подрагивающие руки, я вздохнул и, кивнув, позволил Толстоватому запихнуть меня на заднее сиденье моего собственного авто, где и задремал, еще до того, как тихо загудел двигатель.

Проснулся я аккурат в тот момент, когда полковник остановил машину у входа в ресторан. И, к моему величайшему удивлению, чувствовал я себя куда лучше, чем даже до хольмганга. Руки перестали дрожать, тело распирала невесть откуда взявшаяся энергия, голова вдруг стала легкой, а сознание абсолютно ясным. И я почувствовал голод… точнее, на меня напал жор!

Накинув под изумленным взглядом швейцара свой китель, я аккуратно застегнул его на все пуговицы и, получив от Толстоватого кивок, мол, все в порядке, двинулся навстречу еде.

Впрочем, тяга к прекрасному, в смысле к блюдам знаменитого на весь Хольмград выходца из Брабанта, не смогла перебить требования сердца, и первое, что я сделал, едва распорядитель оставил нас с Толстоватым за выбранным столом, написал записку для Лады. Как бы женушка ни делала вид, что абсолютно уверена в моей победе на хольмганге, все же успокоить ее надо.

Подозвав официанта, я вручил ему записку, и тот клятвенно пообещал, что письмо будет доставлено адресату не позднее чем через полчаса. Вот и замечательно. А теперь можно и поесть.

Толстоватый наблюдал за тем, как я планомерно уничтожаю все приносимые блюда, с видом довольной бабушки, наконец, усадившей непоседу-внука за стол и заставившей его съесть тарелку супа.

А потом был визит в кремль, куда, правда, полковник ехать отказался. И встреча с Эдмундом Станиславичем Рейн-Виленским, добрых полчаса переливавшим из пустого в порожнее, а потом резко, без перехода, «выстрелившим» мне в лоб…

– Государь пересмотрел свое мнение о работе господина Абаева… и принял решение отправить в Каменград для устроения нового училища более опытного и знающего человека. Другими словами, поздравляю вас новым назначением и чином, Виталий Родионович. – Вот так.

Глава 6 И где награда для меня, и где засада на меня…

Новость, вываленную на меня Рейн-Виленским, наверное, можно было бы назвать сногсшибательной. Да к черту! Она и была таковой… Хотя, услышав о предстоящей поездке и немного смирившись с ней, я не мог не отметить, что подобного развития событий можно и нужно было ожидать. Вполне нормальный ход со стороны государя. А что? Ведь это естественно. Опала есть? Есть. Дурная, пусть и незаслуженная слава, вкупе с осуждением общества, тоже в наличии. Ну, а раз сам не сообразил смыться из столицы, «гонимый всеобщим презрением», пришлось Его величеству, как внимательному сюзерену, позаботиться об удалении одного непонятливого подданного подальше от себя и столичных искусов. Вроде как и наказание, и забота о непутевом, но временами весьма полезном вассале. Впрочем, все это, разумеется, сарказм и ирония, а на деле…

– И когда же государь планирует отправить меня в Каменград? – тяжко вздохнув, поинтересовался я у Эдмунда Станиславича.

– Чем быстрее, тем лучше… И, Виталий Родионович, учтите, все запросы и требования, которые вы будете отправлять в Кабинет, о деньгах ли, о специалистах, все они лягут мне на стол, – все с той же небрежной улыбкой заявил Рейн-Виленский.

– Намекаете на мою нечистоплотность? – Я скрипнул зубами, и сидящий за столиком в углу кабинета референт недоуменно вскинул голову. Должно быть, я был слишком громок.

– Ну, что вы, Виталий Родионович! Как можно?! – Покачал головой Эдмунд Станиславич. – Я всего лишь хотел вас уведомить, что ограничений в финансировании у вас не будет. Вовсе. Со специалистами, конечно, похуже. Но, думаю, пригласить кого-нибудь из ваших лучших выпускников будет несложно…

– Простите, Эдмунд Станиславич. Вспылил. Нервы, знаете ли. Этот год вообще какой-то странно тревожный. Кажется, и начался не так давно, а уж сил выпил, словно я все три года на действующем вулкане прожил, – повинился я.

– Полноте, друг мой. Я не в обиде. Наслышан о ваших трудностях… и право, послушайте доброго совета, не обращайте на них внимания… Слухи в свете… Уж вы-то должны понимать, что не стоит принимать близко к сердцу досужие выдумки скучающих дворян и жадных до сенсаций борзописцев. Ну, а чтобы доказать мою правоту… Держите. – Рейн-Виленский протянул мне богато украшенный многочисленными печатями свиток.

– Что это? – принимая из рук секретаря бумагу, поинтересовался я.

– Дарственная на половинный пай Каменградской воздухоплавательной верфи. Вторая половина, как легко догадаться, принадлежит государю. Его величество надеется, что под вашим руководством производство справится с нынешними проблемами и вновь начнет приносить прибыль, – усмехнулся Рейн-Виленский. В ту же секунду кабинетные часы, щелкнув, принялись отбивать время, и секретарь, бросив на них хмурый взгляд, поднялся с кресла, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена. – Прошу меня извинить, Виталий Родионович, но… время доклада государю. Никак не могу опоздать.

– Разумеется, Эдмунд Станиславич. Я и так отнял у вас слишком много времени. – Поднявшись из кресла, следом за хозяином кабинета, я кивнул и, попрощавшись, направился к выходу. Уже у самой двери меня настиг голос секретаря и, могу поклясться, сейчас в нем не было и намека на недавнюю доброжелательность.

– Да, Виталий Родионович, государь велел передать вам его сожаления о том, что новое назначение и забота о вашем совместном предприятии не позволит вам в ближайшие два года покинуть Каменград.

С-сука.

– Передайте Его величеству мою благодарность за беспокойство. В мои планы и без того не входило дальнейшее пребывание в Хольмграде. И если бы не сегодняшнее назначение, вскоре я бы осмелился просить Его величество об аудиенции, для назначения меня на должность вне столицы. – Я натянул на лицо вежливую улыбку и буквально вывалился из кабинета, мысленно благодаря бога за то, что додумался нацепить хрустальную сферу до того, как зашел в этот серпентарий.

Вот так… Играет государь, как кот с мышью. Вот ты, дескать, собрался мне свинью подложить? Так посмотрим, как у тебя это получится вдали от Хольмграда… С другой стороны, он не может не признавать таланты своих подданных. Таланты, которые, по его же выражению, должны работать на благо Руси, вне зависимости от личного отношения государя к их носителю. Так что вот тебе утешительный приз, Виталий Родионыч, и дуй отседа. Тебе его еще отмывать да лоск наводить… Гадство. Как же достала вся эта возня… А-а, ладно.

Я тряхнул головой и, удостоверившись, что дарственная надежно устроена во внутреннем кармане кителя, направился на поиски выхода из кремля. Надо будет попросить Ладу, чтобы нашла все, что только возможно об этих верфях. Чую, работы там будет не меньше, чем с устроением училища.

Покинув обитель демонов власти, я забрался в свое авто и двинул домой. У меня было, что рассказать жене и чем ее «обрадовать».

Пока ехал, успокоился и привел свои мысли и чувства в порядок, так что, прибыв домой к обеду, даже обрадовался такому совпадению. Все-таки Лейф воспитал замечательнейшего ученика, чье кулинарное мастерство если и уступало талантам бывшего повара, а ныне гордого капитана «Варяга», то совсем ненамного.

По устоявшейся привычке, за обедом, в присутствии детей, деловые темы мы не поднимали, так что у меня было время, чтобы спокойно насладиться замечательнейшей скоблянкой и грибами в сметане. И лишь расправившись с едой и послеобеденным чаем, я уволок изнемогающую от любопытства жену в кабинет, где и выложил все новости разом.

– Вот так-так… – вздохнула Лада, и в ее глазах мелькнула грусть. – Значит, ты уедешь аж на два года… А… как же мы? Я… дети?

– Ладушка моя, что ты такое говоришь?! – Я аж опешил. – Ты что, всерьез полагаешь, что из-за всей этой дури я соглашусь расстаться с тобой и детьми на такой срок?! За кого ты меня принимаешь?

– А как тогда? – тут же вытерев выступившие было слезы, поинтересовалась Лада.

– Пока я ехал домой, у меня было время немного прикинуть, что к чему. Волю государя, как ты понимаешь, я не исполнить не могу… а значит, ехать на Урал-камень придется, и довольно скоро. Но и везти вас в Каменград, где у нет ни кола, ни двора, фактически в пустоту, я тоже не могу. Поэтому предлагаю поступить следующим образом. Через две недели я выдвигаюсь на место, с минимальным составом помощников. В Каменграде первым делом нахожу нам подходящее жилье и сразу же отбиваю вам телеграмму. Если же ничего подходящего не найдется, то ручаюсь, строительство нашего дома будет завершено раньше, чем мы приведем в порядок отведенные для училища здания. Пусть даже для этого мне придется нанять строителей из последователей Волосовой стези!

– То есть меньше года, да? Хорошо. А пока ты будешь устраивать там наше «гнездо», мы спокойно соберемся, завершим дела и, по получении телеграммы, сразу же отправимся к тебе, – улыбнулась Лада.

Вот чего государь никак не мог учесть, так это того, что даже после моего отъезда из столицы наши проекты не остановятся. Уж Лада-то позаботится, чтобы открытие производства в Нордвик Дан и все связанные с ним дела прошли без сучка, без задоринки. Такой вариант просто не мог прийти в патриархальную голову Его величества.

– Именно, – кивнул я. – Но учти, с собой вам придется взять не только все необходимое для жизни, но и то, что я укажу в списке. Если какие-то вопросы покажутся тебе нерешаемыми, обратишься к Эдмунду Станиславичу. Все закупки для модернизации верфи и организации учебного процесса в создаваемом училище курирует он. Может даже дирижабли выделить для доставки необходимого. Имей это в виду… и не стесняйся нагружать господина секретаря.

– Опцион? – Приподняла бровь Лада.

– Именно. – Я протянул жене одну из бумаг, найденных в свитке с дарственной. – Здесь лимит в три с половиной миллиона, но я очень надеюсь, что этих денег хватит хотя бы до конца текущего года. Лада?

– Конечно, дорогой. – Женушка хитро улыбнулась, и я еле сдержал вздох. Как бы она, чисто из женской вредности и мстительности, не обанкротила половину Хольмграда… и не скупила на корню вторую половину. Конечно, опциона на такое нахальство ей не хватит, но… зная Ладу и ее лучшую подругу Хельгу, они наверняка что-нибудь придумают.

Придя к такому выводу, я даже заколебался, отдавать ей банковское поручение или все же лучше не рисковать…

– Лада. Я серьезно. Не вздумай обрушить экономику столицы.

– Я буду предельно осторожна, муж мой, – с явно притворным смирением потупилась моя жена. У нее был такой комичный вид, что я не выдержал и, плюнув на свои опасения, расхохотался. А через секунду засмеялась и она.

Следующая дюжина дней у меня ушла на то, чтобы переговорить со всеми пайщиками «Четверки Первых», переложить на них ответственность и контроль некоторых направлений, до недавнего времени бывшими в моем ведении, выловить в недрах старого ангара на краю города найденного Толстоватым конструктора летающих машин, и…

– Виталий Родионович? Какими судьбами? – Телепнев поднялся с кресла мне навстречу. Это была совершеннейшая удача, что я застал главу Особой канцелярии в присутствии. Время было далеко за полдень, и обычно эти часы его сиятельство предпочитал проводить вне стен родного ведомства.

Три бутылки коньяка, и четыре часа спустя я, покачиваясь, аки былинка на ветру, вышел из кабинета своего бывшего начальника и, с трудом сфокусировав взгляд на пребывающем в удивлении от моего нынешнего состояния бессменном адъютанте князя, выдохнул, обдав его коньячным духом:

– Поздравляю с назначением, господин полковник.

– Не понял, Виталий Родионович, – нахмурился Толстоватый.

– Вот. Читайте. – Вместо объяснения я протянул другу лист бумаги, исписанный витиеватым почерком главы ведомства.

– Хм-м… назначить… полномочным представителем… по поручению… в Каменграде… оказывать все возможное содействие… с допуском по форме два… личная ответственность… Ох. – Вент Мирославич поднял на меня совершенно шалый взгляд. – Но… но это форма военного времени. Я же с этой бумагой любого воеводу могу повесить без суда и следствия… Да…

– И будете, как там сказано… а, вот: «нести личную ответственность перед государем за все принятые решения». – Я хмыкнул. – И вообще, насчет воеводы я не уверен… Но меня, при случае, можете и расстрелять. Сомневаюсь, что государь будет уж очень сильно возражать… в том смысле, что вынесенного вами приговора не оспорит. Вот.

– Виталий Родионович, не шутите такими вещами. – Укоризненно покачал головой полковник, и мне не оставалось ничего иного, кроме как развести руками, мол, что вы хотите от пьяного?

– Хорошо, Вент Мирославич, уговорили, – кивнул я и поинтересовался: – Добрый совет примете?

– Внимательно вас слушаю.

– Не светите этой бумагой без надобности. В Каменграде, кроме воеводы и начальника отделения Особой канцелярии, знать об этой… хм-м… тяжелой артиллерии, думаю, никому не нужно.

– Вита-алий Родио-оныч, – с до боли знакомыми интонациями протянул полковник, и я ухмыльнулся.

– Прошу прощения, но Владимир Стоянович настоял, чтобы я обязательно вам об этом напомнил.

– Ясно. Когда выезжаем? – Вздохнул Толстоватый, закрывая тему.

– Транспортный дирижабль будет готов к вылету послезавтра. В шесть утра вы должны быть на его борту. Хм… и послушайте совета, Вент Мирославич, на этот раз от меня лично. Не берите с собой супругу. Пусть лучше она приедет к вам тем же рейсом, что и моя семья. А мы до тех пор подыщем в Каменграде подходящее жилье. Согласитесь, Верея Нискинична не обрадуется необходимости проживания в гостинице. Тем более в ее-то положении…

– Действительно, добрый совет, – улыбнулся полковник.

Кто бы мог подумать, что наши женщины творчески разовьют эту идею, и Верея Нискинична, собрав чемодан своего повернутого на небе мужа, по соглашению с Ладой, сама переедет в наш особняк.

Впрочем, по недолгому размышлению, мы с Вентом Мирославичем пришли к выводу, что это была замечательная идея. Все же под одной крышей с подругой ей будет легче перенести разлуку с мужем, да и присмотр за находящейся в положении женщиной лучше доверить близким людям, а не нанятым работникам…

А через день, когда транспортный дирижабль Императорского военно-воздушного флота величаво взмыл в воздух, я еще долго не мог отойти от иллюминатора, высматривая в небольшой толпе провожающих Ладу с детьми. От этого занятия меня отвлек хмурый полковник, молча зашедший в мой кубрик и выставивший на стол бутылку «шуста».

Военно-транспортный дирижабль, огромнейшая сигара, выкрашенная в невнятный серо-голубой цвет… эдакий воздушный камуфляж, изнутри оказался огромным, прорезанным мощными стальными фермами лабиринтом, с многочисленными трубопроводами, сияющими надраенной медяшкой, забранными в мелкую сетку матовыми плафонами под низкими потолками и металлическими же решетчатыми фальшполами, под которыми виднелись все те же вездесущие трубы. Вообще, интерьеры этого «левиафана» чем-то напомнили мне узкие переходы подводных лодок «того света». Правда, это впечатление сохранялось лишь до тех пор, пока я не оказывался в салоне или собственном кубрике. Такого простора ни в одной подводной лодке не увидишь… равно как и иллюминаторов. И вот здесь как раз были и деревянные лакированные панели, самым причудливым образом соседствующие с полированной сталью изогнутых ферм, и изящные в своей простоте настенные светильники под ткаными абажурами, а в салоне имелся даже ковер… удручивший меня своим состоянием. Ну, нельзя так отвратительно относиться к хорошей вещи!

К моему удивлению, экипаж этого монстра насчитывал всего два десятка офицеров и матросов. Нет, в самом деле, даже мне, человеку, помнящему совсем другие средства передвижения и уровень развития техники, трудно представить, что для управления этим дирижаблем достаточно столь небольшого экипажа.

За те три дня, что длился наш полет, Толстоватый облазил транспорт сверху донизу, побывав всюду. От мостика до ходовой, и от трюмов до огневой точки на верхней площадке. И, думается мне, не будь на нем погон, личный состав давно надавал бы любопытному полковнику по репе. Если уж он меня умудрился достать, то что говорить о несчастных матросах?! С другой стороны, пусть скажут спасибо, что он их расспрашивал, не воспользовавшись приемами, весьма активно использующимися в работе его родного ведомства.

Но сегодня Вент Мирославич перещеголял сам себя и умудрился не только увлечь меня своим рассказом, но и вытащить на все ту же открытую площадку, расположенную над «сигарой» и огражденную лишь тонкими стальными тросами, натянутыми меж метровой высоты штырями. Учитывая высоту полета и чудовищно холодный ветер, весьма ненадежная конструкция, должен заметить. И могу сказать честно, даже наличие страхующего линя, крепящегося одновременно к поясу и все тому же тросу ограждения, не делало прогулку по решетчатому узкому мостику менее волнующей. А еще этот респиратор… Вообще, для того чтобы выбраться на эту площадку, нам пришлось весьма серьезно экипироваться. Начиная с тяжелой, подбитой мехом куртки-косухи, шлема с пристегнутой маской респиратора и круглых защитных очков и заканчивая обязательным и довольно тяжелым баллоном с дыхательной смесью в ранце за спиной, поясом с многочисленными чехлами на подвесах и ботинками на магнитной подошве. Космонавты, чтоб его… зато все точно согласно инструкции, отступить от которой нам не позволил следивший за снаряжением матрос.

А вот возможность говорить и быть услышанным, не снимая маски, меня увлекла… Причем настолько, что я умудрился пропустить две трети восторженной речи Вента Мирославича, демонстрировавшего мне что-то вроде накачанной анаболиками картечницы Гатлинга, выросшей до совершенно монструозных размеров. Вращающееся вокруг своей оси двенадцатиствольное убоище, длиной в мой рост, скомпонованное с креслом стрелка, заставило меня передернуть плечами. Если из такой штуки попасть в человека… скажем так, погибшим на поле боя бедолагу уже не объявишь, а вот пропавшим без вести запросто. В пыль разнесет.

– Виталий Родионович, вы меня совершенно не слушаете, – вдруг встрял в мои мысли голос полковника.

– Отчего же, Вент Мирославич… Очень даже слушаю, – возразил я. В ответ Толстоватый хмыкнул, но лезть в бессмысленный спор не стал. А я решил исправиться. – Лучше ответьте, снаряд, используемый в этом… устройстве, не кажется вам избыточным?

– Не сказал бы… – Покачал головой полковник, с энтузиазмом переключаясь на предложенную тему. – Видите ли, сей скорострел предназначен, в первую очередь, для поражения легкобронированных и небронированных частей дирижаблей противника. Весьма эффективное оружие. Конечно, против укрепленной конструктами баллонной части его применение неоправданно, но прицельная очередь по ходовой какого-нибудь рейдера-высотника может наделать немало дел… Так что вопрос преследования в этом случае можно считать снятым.

– А что, Вент Мирославич, дирижаблям уже доводилось участвовать в боевых действиях? Я не имею в виду доставку грузов, разумеется. В полноценных воздушных боях? – поинтересовался я.

– А как же! – закивал полковник. – Но, понятно, не таким, как наш «Буривой». Военные транспорты в бой не идут… если, конечно, не говорить о налетах на конвои…

– И что, неужели вот этими вот… скорострелами воюют?

– Ну что вы… Для серьезного боя на борту артиллерия имеется. Кстати, здесь тоже есть батарея. Небольшая, правда… не желаете взглянуть? – проговорил Толстоватый и, заметив, как я поежился, представив себе ползанья по обшивке дирижабля под ударами холодного и резкого ветра, поспешил добавить: – Орудийные казематы разнесены по бортам основного уровня, так что вновь вылезать на свежий воздух нам не понадобится.

– Что ж, тогда ведите, Вент Мирославич, – вздохнул я. Полковник хмыкнул и устремился к люку кормовой шахты, вертикально проходящей через весь баллонный отсек, соединяя таким образом верхнюю боевую площадку с основным корпусом дирижабля, который язык не повернется обозвать гондолой.

Спустившись вниз на решетчатой платформе лифта, мы оказались в шлюзе. Хлопнула закрывшаяся штора шахты над нашими головами, следом послышался свист насосов и, едва давление выровнялось, тяжелая стальная створка люка, скрипнув кремальерами, отошла в сторону. К этому моменту я успел снять маску, и изрядно замерзшие щеки тут же обласкал теплый воздух. Черт, мы пробыли наверху не более получаса, но, несмотря на все принятые меры, вроде теплых штанов и подбитой мехом куртки, я замерз, как цуцик! И ведь даже теплый наговор не помог!

Скинув «выходной наряд», как обозвал наше снаряжение приставленный матрос, я подсел поближе к горячей трубе теплопровода и блаженно вздохнул. Хорошо…

– Виталий Родионович?

– А? Да… Уже иду, Вент Мирославич. – Я с трудом отлепился от инструментального ящика, на котором с таким удобством устроился, и двинулся следом за своим «Вергилием», напоследок поймав понимающий взгляд сопровождавшего нас матроса. А Толстоватому все нипочем…

Хорошо еще, что осмотр шести весьма основательных орудий, к которым нас с явно слышимым скрипом пропустил хозяин артиллерийской палубы – седой и усатый, лениво щурящийся, словно огромный кот, широкоплечий унтер-офицер, не занял много времени. Ну да, никогда не испытывал особой любви к «богу войны»… что поделаешь. Тем более что после возвращения с продуваемой ветром верхней боевой площадки я поймал себя на мысли, что не перестаю думать о «скафандре», без которого разгуливать по «шапке» дирижабля, когда эта махина плывет в четырех километрах над землей, со скоростью в добрых две сотни верст в час, было бы стопроцентным самоубийством.

Специалиста по «выходным нарядам» полковник пообещал мне найти непосредственно в Каменграде.

– Виталий Родионович, раз там есть верфь, значит, есть и сопутствующие производства. А уж там-то хоть один розмысел да найдется. Ремонт, подгонка, проверка… Так что не переживайте, найдем мы вам нужного знатока. Хотя, право, понять не могу, что вас так заинтересовало в высотных костюмах.

– В первую очередь связь. Уж очень интересно, какими конструктами ее обеспечили. Да и идейки кое-какие, по улучшению «доспеха» у меня имеются. Хотелось бы опробовать… – честно ответил я, разливая по чашкам горячий и ароматный крепчайший чай. Увидев, как я прихлебываю абсолютно несладкий напиток, Вент Мирославич ощутимо передернулся и, ловко орудуя щипчиками, закинул в свою чашку пару солидных кусков сахара, при этом начисто проигнорировав нарезанный ломтиками лимон, блестящий капельками сока на блюдце, рядом с сахарницей. Извращенец.

Переглянувшись, мы дружно фыркнули и рассмеялись. Ну да, как мне не суждено приучить полковника к нормальному черному чаю или хотя бы употреблять его с лимоном, раз уж без сладости никак не обойтись, так и Вент Мирославич уже оставил всякую надежду приохотить меня к своеобычному для каждого русского сладкому, до ломоты даже в самых здоровых зубах, чаю, в который я, если уж иначе не получается, так и норовлю закинуть пару долек лимона.

– Ваше высокоблагородие… – Раздавшийся из-за неплотно притворенной двери голос вестового заставил нас с Толстоватым недоуменно умолкнуть.

– Хм… Вы при мундире, Вент Мирославич, вам и ответ держать, – нашелся я.

– Войдите. – Признав довод стоящим, полковник кивнул, и вестовой тут же просочился в кубрик.

– Капитан велел передать, что через полчаса идем на снижение. Впереди Кручина, крайняя станция перед Каменградом.

– Сколько будем стоять? – щелкнув крышкой часов, поинтересовался полковник.

– Никак не менее шести часов, – тут же откликнулся вестовой и, добавил, поясняя: – Пока разгрузимся, пока новый груз возьмем… Да, еще и пассажиры… неизвестно, сколько их прождать придется.

– Ждать пассажиров? – удивленно приподнял бровь Вент Мирославич. – Однако.

– Да, в телеграмме говорилось о шести военных с сопровождающими… – Кивнул вестовой и, наткнувшись на взгляд полковника, деланно печально вздохнул. – Приказ за подписью командира полка.

– О как. Неужто сам командующий Уральского войска со свитой решил взглянуть на свои владения с высоты птичьего полета? – сыронизировал полковник. И это понятно. Мало кто мог позволить себе использовать рейсовый военный транспорт как обычного извозчика. Для этого недостаточно обладать просто высоким званием, нужно иметь приказ или право приказывать конкретному командиру экипажа… или полка, к которому приписан транспорт… А здесь таковое право имелось лишь у хозяина всех здешних гарнизонов и военных частей, то есть у того самого командующего Уральским войском…

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, – ушел в несознанку вестовой.

– Ладно. Сами взглянем на сих гостей… – вздохнул Толстоватый. – Благодарю, матрос. Свободен.

– Рад стараться, вашество, – почти проскандировал вестовой и тут же исчез, будто его и не было.

– Что скажете, Виталий Родионович? – поинтересовался у меня полковник, едва тяжелая дверь кубрика влипла в проем, начисто отрезав доносившийся из коридора изрядно донимавший нас гул двигателей и механизмов, неумолкающий и слышимый в любой точке корабля, за исключением кубриков и кают-компании. А вот экипаж, кажется, и вовсе не обращал на него никакого внимания. Привычка.

– Право, не знаю, Вент Мирославич. Вряд ли, конечно, остаток полета мы проведем в компании генерала Свенедина… – пожал я плечами. – Да и гадать не хочется… Хотя взглянуть на офицеров, ради которых будет задержан вылет рейсового военного транспорта, было бы любопытно…

– Да-а… – протянул полковник и усмехнулся. – Ну что ж, посмотрим. Полюбопытствуем, да?

– Именно, – кивнул я, возвращаясь к недопитому чаю. – И кстати, неплохо было бы проследить, чтобы в суматохе никто не сунулся к нашему грузу.

– Об этом не переживайте, Виталий Родионович. Сразу по прибытии в Кручину я затребую пару нижних чинов из тамошнего отделения. Муха рядом не пролетит, – уверил меня Толстоватый, в свою очередь, поднимая чашку с чаем.

Посадка дирижабля в горных условиях оказалась совсем не тем же самым, что посадка на Хольмградских причалах. Капитан добрых полчаса крутился над посадочным полем, пока, наконец, «звезды не выстроились должным образом», по меткому выражению полковника, и тяжелый транспорт медленно и аккуратно опустился на предназначенное ему место. Глухо лязгнули замки-захваты, дирижабль еле заметно качнулся и застыл, странным горбом возвышаясь меж двух высоких каменных пандусов, чем-то напомнивших мне древнеримские акведуки, или не менее древние арочные мосты того же производства, виденные мною когда-то в одной из командировок.

Стоило опуститься трюмным аппарелям, как Толстоватый сбежал в город, на ходу клятвенно заверив, что не забыл про обещанных синемундирников для охраны наших пожиток и кое-каких моделей, составлявших остальной груз нашей очень маленькой, но душевной компании. А до тех пор, роль охранника вынужден был исполнять все тот же приданный нам матрос. Впрочем, если судить по взглядам его коллег и довольной физиономии самого матроса, тот вовсе не считал себя наказанным. Еще бы, пока его собратья занимались разгрузкой-погрузкой, толкая тяжеленные тележки и орудуя кран-балками, в случае особо габаритных грузов, он самым замечательным образом бездельничал, слоняясь вокруг штабеля с нашими пожитками, вовсю изображая грозную охрану. Синекура!

В ожидании отлета я успел понаблюдать за работой экипажа и местных грузчиков, прогуляться до ресторанчика, расположившегося в небольшом, но по-домашнему уютном здании порта, полюбовался замечательными видами, раскинувшегося ниже по склону города, открывающимися со второго этажа все того же портового дома. А когда уже собрался от скуки заглянуть в свой кубрик и поднялся из-за стола, раздался топот ног, сопровождаемый знакомым лязгом шпор, и в дверях ресторана возникла небольшая, но явно дружная компания офицеров.

– Виталий Родионович, вы ли это?!

Часть 2 Мы наш, мы новый…

Глава 1 На новом месте… обойдемся без невесты

Вот кого-кого, а этого человека встретить здесь и сейчас я точно не ожидал. Судьба крепко повязала тогда еще молодого офицера добровольческого полка Ларса Нискинича Мстиславского с Румынией. И выпестовала из него одну из самых одиозных фигур в русской армии. Ныне командир отдельного пластунского отряда Первого Валашского полка ротмистр Мстиславской, чьих людей турки, до сих пор вяло гадящие в Румынии, боятся как огня, княжич и сейчас должен был бы кружить по заставам, громя турецкие отряды, а вот поди ж ты…

– Ларс Нискинич, какими судьбами?! – Я раскинул руки, и мы с Мстиславским обнялись, наплевав на все правила этикета. – Вот уж сюрприз так сюрприз…

– Представьте себе, как я удивлен! – рассмеялся княжич и тут же спохватился: – Ох, прошу простить мои манеры, совсем одичал в этой Валахии. Господа, позвольте представить, мой хороший знакомый и добрый друг, князь Старицкий, Виталий Родионович. Прошу любить и жаловать.

– Ларс Нискинич… – Я укоризненно покачал головой, на что Мстиславской только отмахнулся.

– Право, ваша скромность вас погубит, друг мой, – хмыкнул он и принялся поочередно представлять своих спутников, поголовно оказавшихся сотниками его отряда.

– Простите за нескромный вопрос… Но как же вы оставили своих людей без начальства? Не начнут шалить? – поинтересовался я, когда официанты закончили накрывать для нас стол. Спросил не из необходимости, а чтобы отвлечься от того любопытства, с которым офицеры меня рассматривали.

– Не начнут, – усмехнулся Мстиславской под общие смешки своих офицеров. – Да, ежели и начудят чего, так поезд все одно быстрее полицейских разъездов будет. Успеют уйти…

– Поезд?

– А-а, прошу прощения. Вы же не знаете, – кивнул княжич. – Наш отряд отправлен на переформирование в Каменград и, как было обещано, через год должен быть развернут в полк нового строя. Ну а мы, как настоящее начальство, не пожелав трястись неделю в душных вагонах, отправились воздушным путем, благо командование выдало чистые дорожные листы… Аллюр «три креста», так сказать.

– Занятно. Значит, говорите, еще один новый строй? – Я изобразил удивление.

– Уж простите, Виталий Родионович, но более ничего сказать не могу. Секретность, – развел руками княжич и вздохнул. – Да и, если уж честно, подробности мне неизвестны. Есть приказ, мы его исполняем.

– Понимаю…

– Ну а вы здесь как оказались, Виталий Родионович? Помнится, доходили до нашей глуши слухи, что вы в Хольмграде в заводчики подались, да учительствуете… – с улыбкой заметил Мстиславской.

Взгляды пары сотников резко подернулись морозной дымкой. Ну да, конечно. Они-то думали… а тут обычный шпак, понимаете ли, да еще и заводчик… Зазорно им, видите ли. Ха.

– Все верно. А вот теперь еду в Каменград. С той же целью.

– Вот как? И кого же вы в этих местах учить собрались, Виталий Родионович? Неужто местных мастеровых? – подал голос самый младший из офицеров, сотник Баторин, презрительно дернув губой, отчего его редкие по юности усы встопорщились, словно у уличного кота при виде собаки.

– Если бы, господин сотник. Мастеровые – люди основательные и от новых знаний не отказываются. Учить их, право же, было бы счастьем, которое, увы, мне не светит. Государь поручил мне других, куда более гонористых и упрямых школяров. Вас, – с нейтральной улыбкой ответил я и залюбовался ошеломлением примолкших офицеров.

– Виталий Родионович… объяснитесь, – прервав воцарившуюся тишину, попросил княжич-ротмистр.

– Нет ничего проще. Вы слышали про Училище кадрового резерва?

– Разумеется, – озвучил общий ответ Мстиславской под утвердительные кивки сотников.

– Именно его создателем и директором я и являюсь. Точнее, директором я был до недавнего времени, но государь посчитал, что одного такого учреждения для Руси явно недостаточно, и возложил на меня миссию по созданию похожего учебного заведения, правда, с большим уклоном в чисто военные науки, на этот раз в Каменграде. И вам суждено стать первыми слушателями Каменградских высших офицерских курсов. Так-то.

– Подождите, Виталий Родионович… Получается, волкодавы Старицкого это ваши?.. – удивленно отметил один из сотников.

– А-а, вы уже сталкивались с выпускниками Хольмградского училища, – улыбнулся я. – Да, полагаю, второй или третий выпуск… Вот только почему именно мои? С курсантами такие специалисты работали… не мне чета.

– Да, у Германа был значок с цифрой два. Мы все допытывались, что он значит, да только без толку. Улыбался да молчал, – медленно проговорил Мстиславской.

– Герман… Герман… Хм, капитан Лозовой, да? Толковый офицер, а уж следователь из него и вовсе должен был получиться замечательный. – Вспомнив тихого и вечно спокойного, как удав, курсанта, я кивнул. Капитан показал недюжинный талант и внимательность, да и возможности его как менталиста были куда выше среднего. Не то чтобы я помнил всех выпускников, но в первых выпусках было всего по полсотни офицеров и чиновников, так что запомнить их было несложно.

– И получился. Настолько хороший, что после пятой вскрытой цепочки агентов турки не пожалели сотни солдат, но на кол Лозового посадили. – Хмуро кивнул седой сотник, сидящий по левую руку от княжича. – Хорошо еще, капитан успел людей своих натаскать. Сменщик его, с таким же значком, кстати, как прибыл, накрутил им хвосты, так они полгода по всей Румынии носились, но всех участников и зачинщиков той засады выловили… и казнили. Последних так вообще словно волков на флажки гнали. Отсюда и прозвание. Поначалу было волкодавами Лозового их назвали, да сменщик его поправил… так и повелось. Но работать с ними, скажу я вам, одно удовольствие. – Неожиданно оживившись, цокнул языком сотник. И тяжесть от упоминания смерти товарища, придавившая наши плечи, нехотя отступила.

– Виталий Родионович, вот вы где! – возглас Вента Мирославича окончательно развеял дымку грусти, и я взглянул на ворвавшегося в зал ресторана Толстоватого. А тот, заметив сидящих за столом офицеров, резко затормозил. – Прошу прощения, господа.

Как оказалось, капитан «Буривоя», завершив погрузку, обнаружил у одной из аппарелей дирижабля шестерых нагруженных баулами и чемоданами солдат, назвавшихся денщиками пассажиров. И, желая как можно скорее продолжить путь, отправил на поиски их начальства половину экипажа. А тут и полковник обнаружил мою пропажу. Правда, подключив дедукцию, Вент Мирославич тут же двинулся в припортовый ресторан… где и обнаружил нашу теплую компанию.

В транспорт загружались быстро, но весело и с шутками. Так что через полчаса щелкнули замки-захваты, и огромная туша «Буривоя», дав предупредительный сигнал сиреной, больше похожей на пароходный гудок, оторвалась от причала и устремилась на юго-восток, проплывая над величавыми заснеженными вершинами Уральского хребта. Впрочем, долины и ущелья тоже не могли порадовать нас яркой весенней зеленью. Что поделать, зима в этих местах уходит поздно, никак не считаясь с календарем.

А уже вечером мы сошли на причал Каменградского военного порта, где и распрощались с Мстиславским и его офицерами, которых уже ожидали санные повозки. Денщики шустро загрузили багаж, и «кортеж» укатил, быстро растворившись в сумерках. Сделав вывод, что единственные оставшиеся сани предназначены именно нам, мы с Вентом Мирославичем подхватили свои саквояжи и дружно шагнули навстречу встрепенувшемуся человечку самого что ни на есть чиновного вида, еще минуту назад сосредоточенно вышагивавшему вокруг саней с запряженной в них абсолютно пофигистичной лошадью и сидящим на облучке не менее индифферентного вида извозчиком.

– Вент Мирославич, друг мой, вам это ничего не напоминает? – осведомился я у полковника, когда встречавший нас чиновник остановил сани напротив довольно большого здания гостиницы, выстроенной в новомодном здесь нарочито европейском стиле «модерн».

– Вы имеете в виду нашу поездку в Архангельск? – хмыкнул Толстоватый. Вот ведь, сколько лет прошло, а помнит!

– Именно. Полагаю, что в присутствии раньше завтрашнего дня нас не ждут? – Обернувшись к выбравшемуся из коляски вслед за нами чиновнику, спросил я. Тот неопределенно пожал плечами, но заметив усмешку полковника, тут же резко кивнул.

– Хорошо. Здесь мы устроимся сами, а вас я бы попросил позаботиться о нашем грузе. Склад Доброфлота вполне подойдет, – медленно проговорил Толстоватый. – И не дай бог, я обнаружу, что кто-то страдает излишним любопытством…

– Осмелюсь предложить… Если груз секретный, не лучше было бы его оставить на складах конфиската Таможенного управления? Там и охрана своя, и любопытствующих куда как меньше… – проговорил наш провожатый, на что мы с Вентом Мирославичем только пожали плечами.

– Почему бы и нет? Если есть такая возможность…

– Сделаем. – Движения чиновника стали куда увереннее, когда он взялся за ручку тяжелых двухстворчатых дверей, ведущих в холл предложенной нам гостиницы.

Завидев нашу компанию, портье, клевавший носом за высокой стойкой, встрепенулся и тут же принял вид абсолютно выспавшегося человека. Если бы не сонная поволока в глазах да прямо-таки сочащийся желанием сладко поспасть ментальный фон вокруг него, я бы даже поверил… наверное. А гостиница ничего. Хоть и с претензией на западноевропейский лоск и моду… Правда, вычурные, изогнутые самым невообразимым образом линии мебели и отделки, то и дело перемежающиеся острыми углами, наверняка заставляют местный персонал тщательно следить за одеждой. Чуть не так повернешься, заденешь очередной острый угол какого-нибудь дивана, и штопай брюки или юбку… Но взгляду, конечно, приятно, ничего не скажешь. Пока я рассматривал обстановку, наш провожатый успел договориться с портье, и тот, шустро заполнив страницы своего журнала, попросил нас расписаться.

Уже давно ставшее привычным стальное перо уверенно вывело подпись в нужной строке и, получив тяжелый брелок с ключом, я отошел в сторону, пропуская к «талмуду» своего спутника.

– Ваши вещи, господа? – спросил портье, делая знак появившемуся из-за занавеси в углу холла мальчишке-коридорному.

– Завтра доставят, – отмахнулся Вент Мирославич, и чиновник утвердительно кивнул, принимая к сведению этот скрытый приказ. – А сейчас нам хотелось бы осмотреть наши номера и плотно поужинать.

– Любомир вас проводит, – дежурно улыбнулся портье, и коридорный, услышав свое имя, моментально оказался рядом с нами.

– Следуйте за мной, господа. – Звонкий мальчишеский голос разнесся по пустому, ввиду позднего времени, холлу, и мы двинулись за коридорным. Мягко звякнул колокольчик, и отполированные двери, распахнувшись, приняли нас в просторное чрево лифта. Дрогнув, кабина поползла вверх и, остановившись на третьем этаже, вновь звякнув колокольчиком, выпустила нас в вестибюль. Здесь царил тот же модерн, разве что более сдержанный, чем в холле. Теплые медовые тона отделки, строгие напольные светильники и сияющие темным лаком деревянные плоскости мебели, перемежающиеся черной кожей диванов и кресел. А у дверей, ведущих в комнаты, и вовсе бриться можно, поверхность словно зеркальная. Внушает…

– Номера девять и десять, – остановившись, проговорил коридорный. – Начнем с девятого?

Мы пожали плечами, и я протянул Любомиру брелок с ключом. Коридорный тут же отворил дверь в номер нараспашку и шагнул внутрь.

– Итак. Две комнаты. Гостиная и спальня. Окна выходят на центральную площадь, но на них наложены сильные наговоры, так что никакой уличный шум вас не побеспокоит. Вот за этой дверью ванная комната… очень удобная, дальше комната для прислуги, там есть небольшая плита и все необходимое для приготовления чая или кофия. Есть также холодильный шкаф. Телефонный аппарат на консоли в прихожей, но связь только внутренняя, хотя, при желании, можете заказать у операторов телефонный звонок на любой городской номер…

Поняв, что паренек может так распинаться часами, я его прервал и сунул в ладонь рублевую ассигнацию. Любомир тут же просиял.

– Перейдем в десятый номер? – А взгляд честный-честный. Я хмыкнул, почуяв, как от Толстоватого пахнуло весельем.

– Пойдем, взглянем, конечно. – Благодушно кивнул полковник и, расстегнув пальто, скинул его с плеч. Блеснули золотом погоны и пуговицы синего кителя. – Уф, упарился. Ну что, Любомир, идем, покажешь мое временное пристанище.

Любомир икнул, вытаращившись на оказавшегося перед ним полковника Особой канцелярии, но довольно быстро справился с собой и шагнул на выход. Толстоватый, естественно, последовал за ним, ну а я, посмеявшись, захлопнул за коридорным и его «конвоиром» дверь. Хотелось есть и спать… но есть хотелось больше, посему, распотрошив саквояж и достав оттуда свежее белье и вечерний костюм, я тяжело вздохнул и отправился в ванную, приводить себя в порядок к ужину.

Следующее утро началось для нас с полковником по-разному. Нет, завтракали мы в ресторане в одно время, и было это в начале десятого часа утра. А вот потом наши дороги разошлись. Вент Мирославич отправился утрясать вопросы взаимодействия с местным отделением канцелярии, а я, не решившись идти на прием к посаднику или воеводе, без тяжелой артиллерии в виде своего особоканцелярского товарища и его убойного «вездехода», засел за очередное изучение документов, добрую кипу которых привез с собой еще из Хольмграда.

От шелеста листов меня отвлек робкий стук в дверь. Это давешний Любомир исполнил мою утреннюю просьбу. Зная, что за разбором документов могу абсолютно потеряться во времени, я попросил нашего коридорного доставить в мой номер обед не позднее двух часов дня. Простимулированный гривенником паренек расстарался на славу и прикатил мне целую тележку всяких вкусностей. От огненно-острой сборной солянки с дичиной и запеченных в сметане карасей до так называемого «крошева», в котором я не без удивления узнал вполне себе обычный картофельный салат с языком, и многочисленных солений и квашений. Увенчавший сервировку миниатюрный графинчик, вмещающий в себя едва ли стакан водки, очень органично вписался в организованный Любомиром на столе в гостиной натюрморт. А вместо вездесущего чая паренек выставил небольшой пузатый самовар, наполненный горячим и ароматным ягодным взваром.

Отложив бумаги в сторону, я уселся за уже сервированный стол и, поблагодарив коридорного, тут же исчезнувшего из номера, принялся за истребление этого великолепия. Правда, с водкой я решил не шутить, и ограничился одной стопкой, что называется, для аппетита.

После сытного обеда я с новыми силами окунулся в круговерть документов. Цифры отчетов и предполагаемые расходы лихо укладывались во вполне себе вменяемую картину, так что, на радостях, я закончил разбор еще до наступления сумерек. И вовремя. Стоило мне потянуться, разминая затекшие плечи, как раздался уже знакомый стук в дверь, и сунувшийся в номер коридорный протянул мне письмо весьма казенного вида.

Еще один гривенник перекочевал из моей ладони в карман Любомира, и, лишь убедившись, что коридорный покинул номер, забрав с собой остатки моего пиршества, я взялся за нож для бумаг. Окинув взглядом конверт и защищающую его… довольно условно, на самом деле, сургучную печать, я вздохнул.

Вот это и называется «если гора не идет к Магомету…». Кажется, господин посадник изволят недоумевать, отчего будущий директор нового учебного заведения, для которого ему, вместе с воеводой, пришлось изрядно постараться с поисками и приведением в порядок подходящих помещений будущего училища, по прибытии не соизволил нанести визит вежливости к первым людям Каменграда.

По крайней мере, это была первая моя мысль, когда я рассмотрел герб города, оттиснутый на темно-бордовом сургуче. Но… я ошибся.

Вскрыв конверт, я вытащил из него лист дорогой веленевой бумаги, где каллиграфическим почерком, ясности и четкости которого не мешали даже многочисленные завитушки и украшательства, было выписано приглашение на званый обед, через три дня устраиваемый господином посадником, в честь дня основания Каменграда. Да, город не мог похвастать четырнадцатью веками истории, как тот же Хольмград, но и триста лет от роду тоже срок немалый. Вообще, если я правильно понимаю, Каменград был основан примерно там же, где на «том свете» раскинулся Екатеринбург, вот только «родился» побратим бывшего Свердловска лет на полтораста раньше.

Ничего не могу сказать о сходстве, поскольку по дороге из порта в гостиницу рассмотреть успел совсем немного, но вот то, что в Каменграде, вопреки названию, огромное количество деревянных домов самого причудливого вида, заметить успел. Да и если выглянуть в окно, то за каменными зданиями центра города можно увидеть высокие шатровые крыши теремов, стрельчатые окна, забранные мелкими ромбиками стекол, резные коньки и наличники ярких цветов, создающие впечатление пряничности, можно сказать даже, сказочности, этого уральского города.

Я покрутил в руках прочитанное письмо. Что ж, Сила Игнатьич, раз приглашаете, значит, придем. Причем, вместе с полковником… и, пожалуй, подчеркнем «деловитость» визита. Но перед этим заглянем в ведомство воеводы. В конце концов, именно ему было поручен поиск и подготовка необходимого помещения. Вот перед тем как идти в гости к выборному посаднику, мы и послушаем, что воевода поведает нам о местных раскладах. Кто чем живет, кому что нравится, кто кому любимые мозоли оттоптал… Мы же «столичные варяги» и должны держаться друг друга, не так ли?

Приехавший к ужину довольный полковник с удовольствием поддержал мою идею, тем более что он и сам получил такое же приглашение на торжественный ужин у посадника. И идти туда неподготовленным ему совсем не хотелось.

Так что утром следующего дня, плотно позавтракав, мы облачились в шубы… а что вы хотите? В начале-то марта… И, должным образом экипировавшись, на санях двинулись к дому воеводы, который одновременно служил ему и присутствием. А что? Удобно. Скинул халат и тапочки, влез в мундир и сапоги, и ты уже на работе. И наоборот… Уважаю, человек умеет ценить свое время.

В резиденции воеводы нас приняли тепло, хотя и пришлось все-таки подождать, пока генерал Свенедин закончит какое-то совещание. Но тут уж ничего не поделаешь, приехали-то мы без предупреждения… Зато, пока ждали, успели согреться чаем, выставленым для нас на стол крепкой розовощекой девицей, лет эдак двадцати, красующейся длиннющей косой толщиной в мою руку. Наряженная в здешнюю вариацию на тему русского платья, девушка совсем не смотрелась чужеродно в каменном особняке генерала. Наоборот, учитывая многочисленные арки и просторные помещения с невысокими потолками, заставленные простой с виду, украшенной резьбой мебелью… из мореного дуба, ага, девица просто идеально вписывалась в здешние интерьеры. В отличие от меня. Толстоватому-то было проще. Его мундир служит почти идеальной защитой от подобных… несовпадений, а вот моя штатская «тройка»… м-да. Неуютно.

Впрочем, стоило этой мысли закрасться в мою голову, как сработавшая цепочка заставила удивленно и, чего уж там, уважительно хмыкнуть. Если только все это не было обычным совпадением, стоило признать, что уральский воевода человек не просто умный, а хорошо знакомый с такой наукой, как психология. Приемная эта, вкупе с розовощекой подавальщицей, фактор, который собьет с панталыку даже самого твердолобого визитера – просителя. Дискомфорт от «несовпадения» собственного вида и этих вот… палат, так сказать, обеспечен, а с подавленным собеседником общаться куда проще… если рассматривать этот процесс с позиции силы, разумеется. Хм… вот только как бы еще проверить верность моих предположений?

От размышлений меня отвлек голос Толстоватого.

– А что, Виталий Родионович, как думаете, кабинет у воеводы в таком же стиле? – тихо поинтересовался мой спутник, прекращая разглядывать обстановку приемной, больше похожей на трапезную в боярской усадьбе, такую, в каких закатывались пиры для дружины и вершились судебные разбирательства смердов… Ха! Вот и ответ…

– Посмотрим, Вент Мирославич. Но кажется мне, что ждет нас там что-то вроде официального кабинета государя. Вощеный паркет, мрамор и позолота… – хмыкнул я.

– Пари? – Приподнял бровь полковник, и я, заметив совсем не девичий взгляд устроившейся в уголке девицы, что только что принесла нам чай, решительно кивнул.

– Ставка? – Услышав мой вопрос, Толстоватый на миг задумался, после чего вдруг махнул рукой.

– Просьба.

– Договорились. – Мы хлопнули по рукам, и в этот момент низкие, окованные железом двери кабинета бесшумно распахнулись, выпуская в приемную гостей генерала. И кто бы сомневался, что это был Мстиславской со своими башибузуками!

– О, добрый день, господа. Тоже к его высокопревосходительству? – Заметив нас, улыбнулся княжич, и мы с Толстоватым дружно кивнули. Сотники вслед за своим командиром подошли нас поприветствовать и загомонили, делясь впечатлениями… Только Баторин вдруг застыл, и в глазах его я увидел недоумение. Учитывая, что смотрел он при этом точно на меня, я тут же принялся незаметно проверять, все ли у меня в порядке с одеждой. Все же, даже если знаешь о примененной психологической уловке, от ее влияния полностью избавиться получается далеко не всегда.

Убедившись, что с одеждой у меня все в порядке, я недоуменно хмыкнул и вопросительно кивнул полковнику, обращая его внимание на застывшего столбиком Баторина. Толстоватый кинул короткий взгляд сначала на сотника, потом на меня и понимающе ухмыльнулся. Но добиться от него объяснений я не успел. Сначала меня заняло прощание с Мстиславским и его подчиненным, княжич при этом умудрился взять с меня слово, что мы обязательно устроим попойку, как только немного разберемся с делами. А потом, стоило офицерам выйти вон под грохот шпор, к нам тут же подплыла все та же девица и тихим, но настойчивым тоном пригласила в кабинет хозяина дома. Оказавшись в котором, Толстоватый скривился. Конечно, этому помещению по своей вычурности было далековато до рабочих комнат государя, но… помпезности и вычурности здесь было с лихвой, и кабинет… подавлял. Вот так, сбей уверенность, обрушь все ожидания и, раскачав гостя, получишь великолепную возможность для доминирования в любой беседе или споре.

Я выиграл… но не сказал бы, что это так уж меня обрадовало. Скорее, заставило насторожиться. Ну да, я опасаюсь таких хитровымудренных людей… были прецеденты, сталкивался, и никогда общение с ними не приносило мне ничего хорошего… Одну Мотю-Лизу вспомнить хотя бы… или того же Рейн-Виленского…

В общем, у меня были все основания, чтобы вести себя с генералом Свенединым, как с миной незнакомого типа. Осторожно, внимательно и… еще тридцать три раза предельно осторожно.

Хорошо еще, что беседа с уральским воеводой не продлилась и десяти минут. Он лишь для порядка осведомился о том, как мы добрались, и, получив уверения, что, мол, лучше и быть не могло, тут же перешел к делу. Коротко обрисовав ситуацию с подобранным зданием, Ратмир Браниборич вручил мне папку с очередной порцией документов и пообещал прислать своего адъютанта, занимавшегося этим вопросом. После чего с нами попрощались и вежливо выставили из кабинета. Ну и замечательно. Я бы и не стал набиваться на чай к этому хитрому гному. А габариты воеводы, действительно, очень подошли бы какому-нибудь низкорослому бородатому молотобойцу-секиромахателю.

И лишь когда мы выбрались на улицу, я вспомнил про свой немой вопрос о Баторине.

– Это легче легкого, дорогой друг, – улыбнулся в усы Толстоватый. – Вы ведь хоть и в штатском, но при параде… Вот он и прочел ваши награды.

– И заработал разрыв шаблона. – Понимающе вздохнул я.

Помимо вполне гражданских наград, сопровождавших мою службу, у меня имелись и боевые, точнее, в данный момент мой костюм украшала лишь одна из них – обязательный к ношению в присутственных местах при любой форме шейный знак Алого креста с мечами, полученного мною уже во времена директорства, за… впрочем, это не имеет отношения к делу.

– Да, Виталий Родионович… что предпочтете в качестве оплаты моего проигрыша? – прервал мои размышления полковник под перестук копыт шустрой тройки, весело несущей наши сани по центральной улице Каменграда.

– Понятия не имею. – Пожал я плечами. – Посмотрим.

– Виталий Родионович, – протянул полковник, на что я лишь вздохнул.

– Простите, друг мой, но я пока и впрямь не знаю, что стребовать с вас за проигрыш.

– Эх, ладно. Но вы уж с этим не затягивайте. Терпеть не могу ходить в должниках, – попросил Толстоватый, и мне не оставалось ничего иного, кроме как согласно кивнуть, мол, постараюсь.

Вот ведь добавилось головной боли… И кто бы мне ответил, что с него можно стребовать, а?!

А через несколько минут наши сани замерли у входа в гостиницу, как оказалось, носившую весьма оригинальное название: «Модерн».

Адъютант генерала Свенедина, молодой поручик, у которого прямо-таки на лице было написано все его генеалогическое древо, нашел меня в гостинице спустя всего три часа после нашего визита к воеводе.

– Ваше сиятельство, разрешите войти? – Перешагнув порог моего номера, поручик отвесил короткий и резкий «кавалергардский» поклон.

– Полагаю, вы и есть поручик Роннен? – осведомился я.

– Так точно. Откомандирован его высокопревосходительством в ваше распоряжение до открытия училища, – на едином дыхании оттарабанил молодой офицер.

– Что ж. Это замечательно. – Я повел рукой в сторону заваленного бумагами стола и улыбнулся. – В таком случае снимайте вашу шинель и… за работу, поручик. Дел у нас куда больше, чем времени.

Глава 2 Один в поле не воин. Но если есть засадный полк…

Работы, действительно, оказалось очень много. Инспекционная поездка в пригород Каменграда показала, что выделенные для будущего училища здания хоть и приведены в божеский вид, но все еще весьма и весьма далеки от того, что нужно. Но… основа была, и это уже хорошо. А достраивать необходимое можно и в процессе подготовки программы и набора преподавателей. До осени управимся. Должны управиться.

Кстати, с возведением полигона и тренировочного городка очень помог Мстиславской. С ним мы встретились на следующий день после визита к воеводе, и я, только вернувшись из будущего училища, пожаловался ротмистру на предстоящий объем работ, для которого нужно найти не только поденщиков, но и кого-то, кто за ними присмотрит. Использовать в качестве надсмотрщика Толстоватого мне претило. Это все равно, что стрелять из пушки по воробьям, а отправить на стройку прикомандированного поручика я не мог. Знающий все и вся в Каменграде и окрестностях, в городе он принесет мне куда больше пользы… Очень нужный кадр. Спасибо гному-воеводе. Дядька, конечно, чересчур кручёный, но вот с адъютантом угодил…

Выслушав мой прочувствованный монолог, княжич усмехнулся.

– И нужно вам затевать всю эту канитель с поденщиками? – спросил он, отставив в сторону чашку кофия и лениво поглядывая в окно ресторана при нашей гостинице, куда он пришел меня навестить.

– А как еще-то, Ларс Нискинич? С этими артелями уже сейчас надо договариваться, чтоб по весне работать начали. Иначе разбегутся по всему воеводству, с кем работать прикажете? – вздохнул я.

– Понимаю-понимаю, – покивал ротмистр. – Но знаете, послезавтра прибывают мои орлы. И до конца апреля, я думаю, они вполне обживутся на новых квартирах…

– Хо… А это мысль. В конце концов, для них же в том числе и стараемся, а, Ларс Нискинич? – Я улыбнулся. – Да и денежки им лишними не будут. Все ж жалованье нижних чинов не чета офицерскому.

– Вот и я так подумал. Все лучше, если они при деле будут. А то солдатики мои ребята лихие, от безделья и дурного натворить могут… Не все, конечно, но есть, есть экземпляры.

– Ларс Нискинич, мы договорились. – Мстиславской, в ответ на мой радостный тон, улыбнулся, и мы хлопнули по рукам. Использование служебного положения? Как посмотреть… Убытков нет, работа выполнена, солдаты довольны. Кому от такого оборота хуже? Тем более что в процессе развертывания отряда в полноценный полк офицеров будет лихорадить так, что на толковые «занятия по распорядку» с нижними чинами времени у них точно не останется, а бездельничающий солдат это и впрямь та еще бомба. Никогда не угадаешь, что он выкинет со скуки и безделья…

Избавившись от этой головной боли, я смог немного передохнуть перед предстоящим визитом на званый обед у посадника, заодно и до края загнанного за эти два дня поручика отдыхать отправил. У него, бедняги, вчера даже времени на сон не нашлось. Всю ночь корпел над шпаргалками на тему «кто есть кто в Каменграде», а потом целый день мотался вместе со мной по городу, на ходу отвечая на вопросы по составленному им «справочнику». Вспоминал, уточнял, дополнял… Как еще с глузду не съехал? Ну ничего, следующие два дня у него выходной. Отоспится. А я тем временем займусь верфями.

Хорошо, что званые обеды не начинаются раньше шести-семи вечера. И праздничный пир у посадника не был исключением. Это дало мне возможность с утра, захватив с собой ворчащего полковника, наведаться на верфи.

Здесь нас уже ждали. Управляющий, на пару с главным инженером, представляли собой колоритнейшую пару в лучших традициях комического. Толстый и тонкий, Тарапунька и Штепсель… называйте, как хотите, не ошибетесь. Кругленький, шустрый управляющий Наум Осипович Ротман, которому, кажется, жарко было даже на тридцатиградусном морозе, и длинный, словно версту проглотил, сухопарый, с шикарными вислыми усами, главный инженер Тит Киевич Брагин. Оба одеты в одинаковые черные костюмы, разве что у управляющего под пиджаком атласная жилетка темно-бордового цвета, а у инженера темно-зеленая, с мелким серебристым цветочным узором.

Поздоровавшись, управляющий тут же потащил нас на экскурсию, во время которой не уставал плакаться на трудности и дурных поставщиков, с их негодными материалами, и все это под угрюмое молчание инженера. Наконец, осмотр был завершен, и мы оказались в управлении, небольшом, изрядно облупившемся здании, кажется, на века провонявшем чернилами, бумажной пылью… и модельным клеем.

Здесь за нас уже взялся Тит Киевич. Долго и нудно, постоянно шмыгая своим огромным носом, он описывал, какие именно дирижабли производят каменградские верфи. И судя по перечисленным названиям, здесь не собрали ни одного корабля серии более поздней, чем четвертая и пятая. Тогда как на вооружение Флота уже принимаются воздушные гиганты седьмой серии, куда более совершенные…

– И какие же модификации вы вкладывали в эти корабли? – поинтересовался я. На мой взгляд, это было единственным, что могло оправдать выпуск дирижаблей морально устаревших серий.

– Модификации? – Недоуменно приподнял густые брови Брагин. – Мы собираем дирижабли идеально! В них незачем вносить модификации…

Я еле удержал невозмутимое выражение лица. До сих пор подавляющее большинство инженеров, с которыми я встречался, были настоящими энтузиастами своего дела… и такой… чиновничий подход, да еще от главного разработчика верфей, меня попросту обескуражил. Равно как и присутствующего здесь же Толстоватого. Глянув на побагровевшую от возмущения физиономию полковника, я ментальным щупом толкнул его в бок, и через секунду лицо Толстоватого вернулось к более или менее своеобычной гамме.

– Подождите, вы хотите сказать, что производите здесь морально устаревшие дирижабли ранних серий без каких-либо модификаций? Зачем?!

– Это хорошие, надежные машины с минимумом ментальных конструктов. И они пользуются определенным спросом, – явно почувствовав нашу реакцию, повысил тон Брагин.

– Ясно. – Мы с полковником переглянулись, после чего выжидающе уставились на управляющего, отчего последний нервно заерзал в своем кресле.

– Итак. Сколько дирижаблей в год выкупают на ваших верфях? – поинтересовался я.

– Ну, мы способны одновременно строить до трех кораблей… – начал было Ротман, но был перебит.

– Способности верфей мы уже видели. Я спрашиваю, сколько дирижаблей в год у вас покупают?

– Хм… В этом – один. – Вздохнул управляющий, но тут же затараторил: – Но поймите, рынок насыщен, ему не требуется большее количество кораблей, чем имеется на сегодня.

– Вот как? – Полковник, прищурившись, вытащил из своего портфеля несколько бумаг, нацепил на нос никогда прежде не виденное мною у него пенсне и принялся зачитывать с листа, не менее нудным голосом, нежели тот, которым вещал главный инженер, закончив следующими словами: – …транссибирские воздушные линии отчаянно нуждаются в новых грузоподъемных дирижаблях не меньше, а даже больше, чем в день основания Доброфлота… Это, господа мои, цитата из доклада товарища министра путей сообщения на прошлогоднем открытом заседании Общества Добровольного флота. Цифры, приведенные господином Орбиным, свидетельствуют о том, что купцы готовы везти в три, а то и в четыре раза большее количество грузов, чем сейчас, но не имеют возможности из-за отсутствия у компаний-перевозчиков достаточного количества воздушных судов…

– Господа мои, вы уволены. Оба, – заключил я.

– За что?! – взвился Ротман.

– За небрежение своими обязанностями, за разрушение производства и, наконец, за попытку обмана руководства. – Поднявшись с кресла, я взял на столе пару листов бумаги и протянул их управляющему и инженеру. – Но… я человек незлой, а потому позволю вам написать прошение об увольнении.

– А если… – начал было говорить Ротман и сделал жест кистью руки, заставивший меня расхохотаться.

– Наум Осипович, вы слишком долго имели дело с приказчиками! Нет, ну это ж надо додуматься, предлагать взятку владельцу предприятия, в котором накосячил… да еще в присутствии полковника Особой Государевой канцелярии, – отсмеявшись, пробормотал я.

– Феерическая глупость, – со вздохом согласился Толстоватый. – Но у господина Ротмана есть оправдание, его ввел в заблуждение мой гражданский костюм. Хотя это, конечно, не отменяет идиотизма господина управляющего.

– М-да уж. Вент Мирославич, сделайте одолжение, узнайте, каким образом сей господин попал на свою должность, – попросил я полковника.

– Непременно, Виталий Родионович. Непременно, – кивнул тот и перевел взгляд на стремительно пишущих прошение об увольнении работников верфи. Те так старались, что забрызгали чернилами полстола и при этом не менее старательно делали вид, что не слышат нашего короткого диалога. Да уж, дела-а…

Ну да ладно. На должность главного инженера человек у меня есть, опять же спасибо Толстоватому. А вот управляющим до поры придется поработать самому… Эх, как бы мне не разорваться напополам от такого напряженного графика. А работы, и с верфью и с училищем, предстоит ой как немало!

Ротман и Брагин выкатились за ворота, а мы с полковником отправились в здание, которое эти два кадра во время экскурсии ненавязчиво обошли. Обитель здешних операторов ментала выглядела еще более непрезентабельно, чем здание управления. Небольшой домик с маленькими окошками в рассохшихся рамах, скрипучая тяжеленная дверь и всего три комнаты, скорее, даже каморки, в которых нашлось такое же число специалистов. Я бы сказал, «молодых» и не погрешил бы против истины. Все три оператора выглядели так, словно только что сдали выпускные экзамены.

Это было бы грустно и уныло, если бы не одно «но». Сии господа так увлеклись спором о родном им естествознании, что даже не заметили, как мы вошли. Только плечами передернули, когда по самой большой, жарко натопленной комнате прошелся пронзительно-холодный ветер, пробравшийся вслед за нами через отворенную дверь.

Минут пять мы с Толстоватым простояли у входа в комнату, прислушиваясь к спору, а когда нас, наконец, соизволили заметить, дружно перешагнули порог.

– А вы, собственно, по какому делу? – поинтересовался у нас один из спорщиков.

Мы с полковником переглянулись и довольно кивнули. Здесь, в этом убогом домишке мы нашли то, что хотели бы видеть в управлении. Нет, никто не поставит даже самого замечательного юного гения сразу на высокую должность, но потенциал… То, что с таким жаром обсуждали здесь эти ребята, совсем недавно было всего лишь набором теоретических выкладок, о которые расшибали себе лбы матерые профессора и академики от философии, и то, с какой легкостью сидящие здесь недавние студенты оперировали зубодробительными схемами, делая их по-настоящему прикладными, говорило об очень неплохих способностях и умении думать. А это в работе менталистов совсем не последнее дело.

Эта ложка меда, конечно, не могла исправить имеющуюся бочку дегтя на верфи, но настроение подняла. Так что уезжали мы оттуда если и не довольные, то удовлетворенные поездкой точно. Осталось дождаться специалистов с «Четверки Первых», которые перетрясут этот завод сверху донизу и поставят ему диагноз, а там и «лечение» можно начинать.

А пока… пока мы отправимся в гостиницу, приведем себя в порядок и ага. Благо приглашение на торжественный обед у посадника никто не отменял.

Особняк посадника, кстати, как объяснил мне вчера поручик, ему вовсе не принадлежит. Это своего рода служебная квартира на время исполнения обязанностей главы города. В отличие, кстати, от дома воеводы, который нынешний предводитель всех уральских войск отстроил на второй год после своего назначения. Уверенный в себе дядька. Основательный… да.

Вопреки моим ожиданиям, эта самая «служебная квартира» располагалась не в центре города, а в его южной части, на площади напротив железнодорожного вокзала. Зато особняк был окружен небольшим парком, по которому в кажущемся беспорядке были расставлены фонари, светившие желтым леденцовым светом. Конечно, сейчас зима, и ожидаемого красочного эффекта от них не было, но… праздничное впечатление эта подсветка все-таки производила.

А оказавшись в доме среди бродящего по комнатам расфранченного, в меру своих возможностей и наличия вкуса, народа, с важным видом рассуждающего о какой-то ерунде, я вновь вспомнил Ладу. Черт, прошло меньше недели, а я уже скучаю по ней… и по детям, разумеется.

– Господин Старицкий? – Рядом со мной оказался лощеный тип в черном, донельзя официальном костюме. И это было единственное, что как-то выделяло его. В остальном же тип был абсолютно непримечательным. Совершенно. Средний рост, среднее телосложение, никакое лицо… Сама неприметность.

– Совершенно верно, а вы? – подавив вздох, спросил я.

– О, это не имеет никакого значения. Я всего лишь почтальон. – Невыразительно улыбнулся он, протягивая мне письмо. – И знаете, я бы сказал, что отыскать вас было трудненько. Честь имею.

Выдав эту фразу, «почтальон» обозначил поклон и растворился в толпе гостей, оставив меня в легком недоумении. Но тут шагнувший в зал дворецкий, надутый словно индюк, пригласил нас в трапезный зал, и гости потихоньку потянулись к распахнувшимся высоким двойным дверям.

Что ж, посмотрим, чем кормят в доме посадника…

Кабинет посадника, куда меня проводили для беседы с хозяином дома сразу по окончании ужина, оказался небольшой уютной комнатой, с широким зевом камина по левую руку от входа и парой кресел рядом с ним. Остальные стены были заняты массивными книжными полками. У противоположной от камина стены расположился огромный массивный рабочий стол под высоким стрельчатым окном. Вообще, кабинет посадника оказался полной противоположностью недавно виденного мною кабинета воеводы, донельзя официального и пафосного. Сам же хозяин этой уютной комнаты обнаружился не за столом, как я ожидал, а в одном из кресел у открытого огня.

В скудном освещении кабинета и неровных отблесках пламени камина посадник, Гремислав Викентьич Стародуб, произвел на меня впечатление усталого старика. Седой как лунь, согбенный восемью десятками лет своей жизни… Вот только обмануть меня своим дряхлым видом ему не удалось. Умные, живые и цепкие глаза с легкостью разрушили образ уставшего от жизни старика, не мечтающего ни о чем, кроме кресла у горящего камина и чашки горячего чая.

Видимо, поняв по моему подобравшемуся виду, что игра не удалась, посадник вздернул кверху свою ухоженную «мушкетерскую» бородку, согбенная спина выпрямилась, плечи развернулись… и через секунду передо мной был уже совсем другой человек. Да, седой, пожилой, но теперь его восемьдесят лет выглядели скорее как большой плюс. Ведь это почти век опыта!

Вообще люди здесь живут несколько дольше, чем на «том свете». Сто – сто десять лет жизни скорее норма, нежели что-то необычное. Да и стареют несколько позже, так что ничего удивительного в восьмидесятилетнем живчике не было. Но вот само мгновенное превращение из старой развалины в подтянутого, явно следящего за собой пожилого, но по-прежнему активного человека меня удивило. Метаморф, черт возьми… или же гениальный актер. Впрочем, чего еще можно ожидать от человека, больше полувека проведшего в политике?

– Ваше сиятельство. – Поднявшись мне навстречу, кивнул посадник. Ого! Серьезный жест.

– Ваше высокопревосходительство. – Зеркально отразив его кивок, я подошел ближе.

– Присаживайтесь, Виталий Родионович, – указав на кресло, предложил Стародуб, и я не стал отказываться.

Удобно устроившись в креслах, мы несколько минут просто молча изучали друг друга. Уж не знаю, какие мысли бродили в голове старого посадника, а лично я прокручивал все, что успел узнать от адъютанта о своем визави, и примерял услышанное на сидящего напротив меня человека.

Гремислав Викентьич Стародуб, выходец из древнего, хотя и не очень богатого рода. В отличие от многих бояр, приходивших в политику уже в зрелом возрасте, Гремислав Викентьич связал свою жизнь с придворной службой с юности. В восемнадцать лет он с отличием закончил Пажеский корпус, тогда единственное учебное заведение не военной направленности, основными студиозами которого были отпрыски именитых фамилий. Получив похвальный лист из рук тогдашнего государя, поступил на дипломатическую службу, и уже в следующем году был пожалован камер-юнкером при дворе венедских королей. Молодой дипломат хорошо зарекомендовал себя, как в глазах света, так и своего начальства, и карьерный рост его хоть и нельзя назвать взлетом, но был ровным и неуклонным. Судьба и воля главы МИДа неизменно помещали Гремислава Викентьича на должности в посольствах тех стран, где дипломатическая служба отнюдь не была тихим болотом. С честью справляясь с возложенными на него обязанностями, разрешая труднейшие коллизии, Стародуб уверенно рос в чинах и званиях, до тех пор, пока спустя двадцать шесть лет с начала своей службы не занял высокий и весьма значимый пост товарища министра иностранных дел.

А вот следующей, вполне ожидаемой ступени в его карьере так и не случилось. Старый государь умер, а регент при малолетнем Ингваре привел свою команду. Отслужив еще четыре года на какой-то скромной должности, куда его перевели, чтобы освободить место для «своего» человека, Гремислав Викентьич написал прошение об отставке, которое тут же было удовлетворено, и уехал в родной Каменград. Но деятельная натура Стародуба не вынесла безделья, и вельможа предыдущего царствования ринулся в городскую политику, как в омут, с головой. Треть века опыта в интригах и подковерной борьбе сделали свое дело, и вот уже двадцать пять лет Гремислав Викентьич Стародуб занимает должность посадника Каменграда. И мой, в смысле адъютант воеводы уверен, что и на следующих выборах сход выберет именно его. А это о чем-то да говорит!

– Виталий Родионович, – прервал мои размышления посадник. – Училище, ради создания которого вы прибыли в наш город, все-таки больше по части нашего уважаемого воеводы, и лезть в дела военных я не намерен… Хотя и буду рад, если город сможет чем-то помочь этому славному начинанию. Но я бы хотел поговорить с вами о верфи…

– Я также буду рад, если городские власти, а может быть, и иные купцы смогут помочь училищу подняться на ноги, Гремислав Викентьич, – с интересом проговорил я. Кто бы сомневался, что посадник закинет удочку насчет заказов для училища? – А что привлекло ваше внимание к верфи?

– Ну, Виталий Родионович… Воздушная верфь это весьма значимое предприятие для нашего города. Одних только мастеровых на ней работает до двух тысяч человек. А инженеры… А сопутствующие производства… Город очень заинтересован в работе этого предприятия.

– Как и я, Гремислав Викентьич, как и я.

– Вот как? Признаться, когда я услышал о вашем первом приказе, у меня, да и у многих уважаемых людей города, сложилось совсем иное мнение, – медленно проговорил посадник, качая головой.

– Вы имеете в виду увольнение управляющего и главного инженера? – Я вопросительно приподнял бровь, и Стародуб согласно кивнул. – Ну что ж, хоть я и считаю подобные вопросы внутренним делом предприятия, но тут, пожалуй, объяснюсь.

Посадник явно уловил намек на неприятие чужих носов и иных выпирающих частей тела в моих делах, но отреагировал на него лишь еле заметным кивком.

– Буду весьма вам благодарен.

– Видите ли, Гремислав Викентьич, я не приемлю халатности в работе, чем отличился господин Ротман, это первое. А во-вторых, я абсолютно уверен, что инженер, который не ищет новых путей, не желает заниматься модернизацией и улучшением вверенного ему производства и продукции, не может занимать должность главного инженера. В ближайшее время в Каменград приедут мои помощники, они и займут… уточню, временно займут образовавшиеся вакансии. Работа на предприятии будет реформирована, как только закончится назначенный аудит. А к концу года я планирую как минимум удвоить количество рабочих мест на верфи.

– Это замечательно. Вы меня успокоили, Виталий Родионович. – Растянул сухие губы в улыбке посадник. – Надеюсь, ваше начинание удастся. И да… если город может вам чем-то помочь, только скажите.

– Благодарю, Гремислав Викентьич. И непременно обращусь, если вдруг возникнет такая нужда, – кивнул я.

Мы еще часа два мололи языками, нащупывая точки соприкосновения и определяя границы возможного сотрудничества, так что, вывалившись из особняка посадника, я чувствовал себя так, словно разгрузил пару вагонов с цементом. Усталость навалилась на плечи, так что, оказавшись под медвежьей полостью в санях, я моментально задремал.

Разбуженный извозчиком уже у гостиницы, я в полусонном состоянии прошел мимо портье и, поднявшись в свой номер, тут же завалился спать, напрочь позабыв о переданном мне странным почтальоном письме.

Правда, утром, продрав глаза и приведя себя в порядок, я таки вспомнил о нем, но решил совместить чтение с завтраком.

После вчерашнего пира с его обилием жирных блюд горячие гренки с малиновым вареньем, черный кофий и яблочный сок стали моим спасением, а выпитый стакан свежайших сливок оказался лучшим лекарством для моего желудка, неожиданно решившего напомнить о себе очередным обострением гастрита.

Ну ничего, сливки и привычный ментальный конструкт успокоили раздраженный ливер, так что уже через четверть часа, с изрядно поднявшимся настроением, я смог приступить к работе. Впрочем, причиной моего радужного состояния стал не только унявшийся желудок, но и текст письма.

Бисмарк в очередной раз показал, что его не зря прозвали Железным канцлером. С неотвратимостью бульдозера он настропалил родню своей супруги на участие в нашем проекте, так что теперь в числе совладельцев нашей нордвикской компании числится еще и Асканийский дом, обладающий весьма заметным влиянием в Нордвик Дан. А это значит, что любые возможные препоны на пути создания производства на Зееланде просто исчезнут. Ведь одно дело – насолить русичам и венедам, нагло решившим построить завод в самом центре государства, с которым их страны находятся в весьма натянутых отношениях, и совсем другое – ставить палки в колеса одному из именитейших аристократических домов Нордвик Дан.

Довольный этими известиями, я с головой ушел в работу… и поиски жилья. А через два дня прибыли первые мои подчиненные. Часть из них, безжалостно выдранная из управленческого аппарата нашей «Четверки Первых», тут же устремилась на верфи, вгонять в ужас мастеров и счетоводов, а другая часть, не менее безжалостно отозванная со своих нынешних мест службы, ринулась в училище. Эти господа, лучшие из лучших первых выпусков Хольмградского училища кадрового резерва, обладали не только теоретическими знаниями, полученными во время учебы, но и практическими навыками их применения.

Работа кипела, счетоводы верфи уже вздрагивали от одного вида моих аудиторов, а вот мастера с удовольствием перенимали ухватки коллег из Хольмграда. Да и менталистам нашлось о чем поболтать с операторами «Четверки Первых»… Ну, а приглашенный Вентом Мирославичем изобретатель вообще носился как ужаленный по всему предприятию, и от его стремительности у местных инженеров голова шла кругом.

К моему удивлению, не прошло и месяца с нашего приезда в Каменград, как первоначальный ажиотаж спал, и работа перестала походить на аврал при пожаре в борделе во время наводнения. Разработка нового типа воздушного корабля шла полным ходом, одновременно на верфи заложили сразу три дирижабля седьмого поколения. Один пассажирский, один высотный рейдер и транспорт по заказу Доброфлота. В общем, верфь ожила и заработала, как часы… к сожалению, пока еще не острейхские, но все впереди…

А вокруг еще недавно тихого здания училища, где в кабинетах корпели над программами будущие преподаватели, закипела новая работа. Мстиславской сдержал обещание, и его порядком заскучавшие солдаты с энтузиазмом принялись за возведение спортгородка и полигона. Конечно, энтузиазм этот был подогрет весьма неплохой суммой, положенной им в оплату за работу, но оно того стоило.

А в конце апреля, когда в Каменград все-таки пришла весна, вместе с ней в училище и на верфь заявились гости из столицы. Господа в знакомых всем и вся синих мундирах, явно сопровождавшие неприметных людей в одинаковых похоронно-черных костюмах, шляпах-котелках и поголовно вооруженных не менее одинаковыми тростями. Мозголомы Особой канцелярии. Своим появлением эти господа-товарищи чуть было не парализовали работу верфей и заставили понервничать преподавателей училища, но вскоре порядок был наведен, и работы продолжились в прежнем темпе. Опрошенные служащие верфей и училища, поняв, что их никто никуда не тащит, плюнули на вездесущих синемундирников и вернулись к своим делам. Разве что иногда рабочие завода, натыкаясь на хмурых чинов обмундированной службы, шарахались от неожиданности в сторону, но потом попривыкли и уже не обращали никакого внимания на «канцеляристов», наводнивших верфи. А уж когда те отловили воришку, попытавшегося обокрасть раздевалку монтажников, отношение мастеровых к людям в синих мундирах и вовсе стало доброжелательным. Вот только уж больно неразговорчивы оказались подчиненные князя Телепнева.

Не надо быть идиотом, чтобы понять, что государь решил не оставлять без присмотра своего опального подданного и таким вот непритязательным образом поставил все происходящее в училище и на верфи под жесткий контроль. И подтверждение этому мнению я получил из почти полусотни писем, как от хольмградских знакомых, искренне и фальшиво сетовавших на немилость государя, так и от нескольких зарубежных… хм-м… коллег – заводчиков, вдруг наперебой начавших приглашать меня «в гости» в свои страны, «где нет места такому жестокому произволу, а люди со способностями занимают подобающее им достойное место в обществе»… Неудивительно, что после такого вала пришло письмо и непосредственно от зачинщика всей этой бучи с Особой канцелярией.

Естественно, письмо было написано не самим государем, но Рейн-Виленский, чью руку я легко узнал, весьма непрозрачно намекнул, кто является настоящим автором документа. И содержание сего эпистола было весьма далеко от оптимистичного. Иначе говоря, меня укоряли, пугали и намекали на возможные сложности. Что ж, я ни на секунду не сомневался, что содержание «писем сочувствия» станет известно Его величеству, и был готов к такому повороту. Вот только угрожать он взялся совершенно напрасно.

Отбросив письмо в корзинку для бумаг, я потянулся и, встав с кресла, принялся одеваться. Сегодня, конечно, выходной, но мне предстоит объехать и осмотреть как минимум десяток домов. А значит, надо поторопиться, у меня и так немного времени на подбор жилья…

Глава 3 Первым делом самолеты? Подождут

К концу мая я понял, что поиск подходящего жилья не задался, и скрепя сердце решил заняться его строительством. Это, конечно, отдалит мою встречу с семьей, но… селиться в гостинице я считаю последним делом. Тем более что это доставит проблемы и нашей обслуге. А бросать своих людей на произвол судьбы я не привык. К счастью, Лада хорошо постаралась, и найм строителей из мастеров Волосовой стези нам сейчас вполне по карману. А уж лучше этих ребят никто в строительстве не разбирается. Такое уж направление у этой традиции… хозяйственно-бытовое, да.

Отписав Ладе телеграмму с этой неутешительной новостью, я отправился на верфь. Там, в отдельном временном ангаре протеже Толстоватого и одновременно главный инженер завода занимался моделированием. Ментальные конструкты, создающие повышенное или пониженное давление, уже были приведены к рабочему состоянию, и теперь Корней Владимирович Бухвостов занимался моделированием самого летательного аппарата. Дело пока шло туго, но кое-какие подвижки уже наметились. В частности, мне удалось создать забавную игрушку для Родика и Белянки… скейт. Да-да, точно такой, как в старом фильме, виденном мною еще на заре юности: «Назад в будущее». Разве что расцветка у него куда более спокойная, нежели у памятного по фильму розового убожества, да стержень миниатюрного маломощного накопителя сверкает медной обмоткой под самой доской. В остальном же… очень похоже. Бухвостов, увидев игрушку, только неопределенно хмыкнул, зато уже через неделю он раскатывал по верфи на очень похожей штуковине. Правда, для устойчивости Корней Владимирович присобачил к скейту руль да помудрил с конструктом так, что теперь не нужно даже отталкиваться ногой от земли, чтобы агрегат двинулся в нужную сторону. Пара переключателей на руле, небольшой, с литровую банку размером, накопитель, и этот «самокат» летит вполне себе самостоятельно… А там и мастера подтянулись. В результате к концу июня на заводе не осталось ни одной обычной тележки. Весь колесный транспорт был заменен на грузовые платформы разных размеров, свободно парящие в полуметре над землей. Правда, накопители в них пришлось ставить точно такие же, как на автомобилях. При меньших размерах их приходилось подпитывать раз в полчаса, иначе такая платформа в один прекрасный момент могла попросту рухнуть наземь вместе с грузом, «убив» тем самым закрепленные под днищем носители конструктов…

Ладу мои новости по поводу строительства, конечно, не обрадовали, но она прекрасно понимает мои резоны, и тоже не пойдет на увольнение прислуги… Правда, ответ она прислала весьма оригинальный.

Огромный транспорт, под завязку груженный материалами и машинами для модернизации верфи, мы встречали с целой вереницей «воздушных» подвод. Но вот чего я совершенно не ожидал, так это того, что едва опустится аппарель дирижабля, как по ней выедет до боли знакомый автомобиль, за рулем которого я с удивлением увидел Грегуара, а на заднем диване… Сердце заколотилось как бешеное, когда остановившийся рядом со мной автомобиль распахнул двери, и на меня с визгом прыгнули Родик с Беляной. А уж когда мне на плечи легли нежные руки жены, я и вовсе потерял дар речи. Просто сжимал в объятиях самых дорогих для меня людей на свете и молчал, даже не замечая, как катится по щеке какая-то соленая гадость. Я был счастлив!

Следующие несколько дней превратились для меня в череду визитов. Ладе было интересно абсолютно все, а дети, моментально освоившись с воздушными досками, целыми днями гоняли на них по городу, вызывая законную зависть у сверстников.

Жаль, что семья моя собралась совсем ненадолго. С прилетом следующего рейсового дирижабля мы попрощались, и Лада с детьми отправилась домой, в Хольмград. Дела там требовали ее почти постоянного присутствия… А вот Грегуар остался в Каменграде. Кажется, образовавшееся в нашем хольмградском доме «бабье царство» изрядно достало моего невозмутимого дворецкого. Вот он и упросил Ладу позволить ему остаться на Урале, вместе со мной.

Эта неделя, проведенная с любимой женщиной и детьми, дала мне огромный заряд бодрости, так что с отъездом семьи я ринулся в бой с новыми силами. На выделенном посадником земельном участке прибывшие из Твери мастера принялись готовить строительную площадку для возведения дома, в проектировании которого успела принять участие и Лада. Работа закипела.

И не только на стройплощадке, но и на верфи. Однажды утром меня поднял с постели бешеный стук в дверь. Грегуар пошел ее открыть, и меньше чем через минуту в мою спальню ворвался взъерошенный Бухвостов, дико вращающий красными с недосыпу глазами.

– Что случилось, Корней Владимирович? – спросил я, приготовившись к неприятностям. Но из невнятного лопотания нашего главного инженера мне таки удалось выудить несколько полезных слов, так что беспокойство отступило, сменившись желанием хорошенько навернуть неугомонного инженера по голове чем-нибудь тяжелым. Это ж надо, у него, видите ли, получилась рабочая модель, и он посчитал необходимым тут же об этом доложить… В пять утра! Ну не ко… красавец, а?!

На этом фоне осложнившиеся отношения с местным отделением Особой канцелярии как-то не особо меня задели, равно как и некоторые неприятные шепотки за спиной, распространяемые здешней боярской братчиной и дворянским собранием. Впрочем, посадник с воеводой на это не обращали ровным счетом никакого внимания, а купцам и иным дельцам уральского воеводства было и вовсе не до слухов. Господа делали деньги, и выгода напрочь перебивала любые «эфемерности», по определению одного из купцов, обвиненного неким дворянином в сотрудничестве с «бесчестным Старицким».

– Помилуйте, бесчестный? С чего бы? – Пожал плечами купец. – По счетам платит исправно и в срок, работой полгорода обеспечил. Кунштюки полезные изобретает… Где ж тут бесчестье? Что, руку отрубил? Было дело, читали. И опровержения в тех же газетах писанные тоже читали. В нашем деле без точных сведений никуда, знаете ли. Съедят. Так ведь за то, что тот нелюдь ребенка избить хотел, я бы ему не руку отрубил, а горло б выгрыз. А вы говорите, бесчестный… Эфемерности это все, дражайший. Эфемерности и ничего больше. А я не боярин и не дворянин, у меня времени на сплетни да слухи нет. Дела надо делать. Так-то.

Учитывая, что высказавший эту тираду делец был главой купеческого собрания Каменграда, дворяне вместе с боярами умолкли. Нет, шипеть они не перестали, да только не в присутствии купцов. Так, между своими косточки мне перемывали… Ну, да и черт с ними. Как правильно заметил купец, дела делать надо. Не до сплетников сейчас. Недосуг, не до сук. Пусть идут лесом.

А модель оказалась действительно рабочей и, управляемая с земли главным инженером, послушно крутилась в воздухе, резво меняя скорость и высоту полета, выделывала совершенно умопомрачительные фигуры и при этом тащила за собой инверсионный след… точнее, не инверсионный, а… Черт, не знаю, как объяснить! Короче, там, где пролетала модель, тут же образовывалось облачко тумана. Результат резкого перепада давления, должно быть.

Вот Бухвостов нахмурился, что-то ему не понравилось в поведении модели, и он тут же ее приземлил. Наконец, я смог рассмотреть то, что изобрел наш инженер. Хм, что я могу сказать? Ор-ригинально. Плоскости, на которых крепятся носители конструктов, – сегментные, больше всего напоминают крылья летучей мыши, но помимо этих самых крылышек имеется и пара таких же сегментных гребней, крепящихся вдоль фюзеляжа сверху и снизу. Тупорылый нос с отверстием, больше всего напоминающим воздухозаборник, вот только внутри него виднеется проволока все тех же носителей конструктов… Странно…

– Корней Владимирович, а для чего сей зев в носу модели? – поинтересовался я, отвлекая что-то черкающего в блокноте Бухвостова от его вычислений.

– Вихревик… э-э, ну, это я его так назвал. – Качнул головой инженер. – Если не вдаваться в детали, то… хм… при полете в это отверстие забирается воздух, и с помощью все тех же конструктов, начинает раскручиваться одновременно с увеличением давления. С противоположной стороны находится сопло, в которое этот воздух, проходя по трубе, и выбрасывается, соответственно толкая машину вперед. Это намного эффективнее, чем просто создавать область пониженного давления по курсу движения машины. Хотя такой вариант я тоже учел…

Вот так, изобретали нечто работающее на разнице давления, а получили реактивный самолет… Я вздохнул, но, подумав, махнул рукой. Летает же? И судя по тому, что я видел, довольно уверенно. Кто знает, может, из этого и выйдет что-то путное?

– А что, Корней Владимирович, вы еще не прикидывали, какую скорость разовьет такой агрегат и сколько груза он утянет на одном накопителе?

– Шутите? – Хмыкнул Бухвостов. – Тут одним накопителем дело не ограничится. Минимум две штуки ставить нужно… А лучше три. Тогда часов пять полета можно обещать твердо… А скорость? По моим представлениям, до восьмисот верст в час. Можно было бы и больше… – Инженер задумчиво почесал подбородок и развел руками. – Но боюсь я что-то. Агрегат на таких скоростях вибрировать начинает, несмотря на все наговоры. А первая модель, вообще, тысячу двести набрав, на куски развалилась… Вот и не рискую.

– М-да уж. – Я мысленно охнул. Ничего себе, он же машину почти на сверхзвук вывел. Немудрено, что деревянная модель в щепки разлетелась… – Значит, будем ставить ограничение.

– То есть… Мы продолжим работу до рабочей модели? – обрадовался Бухвостов.

– Корней Владимирович, голубчик, мы не только рабочую модель построим. Я надеюсь, что за год мы эту машину в серию запустим. Малую, само собой, экспериментальную, но серию. – Как мало человеку нужно для счастья, оказывается! Инженер от моих слов расцвел, словно майская роза! Впрочем, он почти тут же взял себя в руки и, с сожалением покосившись на модель, вздохнул.

– Боюсь, что такой агрегат нам пока будет не по силам.

– Вот как? – Я испытующе взглянул на инженера, но тот только руками развел.

– Пока да. Я бы предложил начать с более простой модификации. Менее мощной, но более устойчивой и… предсказуемой, – честно заявил Бухвостов, наступая на горло собственной песне. Однако…

– Что именно вы предлагаете? – поинтересовался я.

– Сейчас. Одну минуту. – Инженер подскочил к модели и, в несколько движений разметав ее на части, отложил в сторону трубу изобретенного им «реактивного двигателя». Сбор машинки занял времени еще меньше, чем разборка. В зев воздухозаборника плотно вошла обычная на вид пробка, разве что изукрашенная медными прожилками носителей конструктов.

Несколько щелчков на массивном пульте, и эта помесь дракона с этажеркой медленно поднялась в воздух. На этот раз не было слышно пронзительного воя, можно сказать, агрегат оказался практически бесшумным. Впрочем, это было обманчивое впечатление. Стоило только машинке перейти в горизонтальный полет и набрать скорость, как ангар наполнился свистом воздуха и каким-то невнятным фырчаньем. Словно закипающий чайник. Да, скорость у модели явно стала поменьше, с другой стороны, полет стал более гладким, что ли? Без резких рывков и дерганий. М-да. Вот, сам ведь предложил идею, но хоть убейте, не могу поверить, что она действительно сработала!

– Здесь уже все высчитано. Рабочий журнал и журнал испытаний могу предоставить хоть сейчас. Осталось несколько моментов, но они решаются в процессе, – проговорил инженер, не сводя взгляда с кружащейся под потолком модели.

– Материалы? – поинтересовался я.

– Бальса, дирижабельная сталь под облегчающий наговор, медь и бронза для носителей, – оттарабанил Бухвостов.

– Начинайте работу над полногабаритной моделью. – Вздохнул я, и инженер вновь расплылся в улыбке.

– Благодарю, Виталий Родионович, – кивнул Бухвостов, ловко сажая зависшую над столом машинку.

– Вот уж не за что, Корней Владимирович. Совсем не за что. – Пожал я плечами и направился было к выходу, но остановился на полпути. – Да, совсем забыл. Учтите, господин главный инженер, за пределами группы разработки о вашем успехе не должен знать никто. Абсолютно! После взлета первой серийной модели я лично буду ходатайствовать о ваших заслугах перед государем, но до тех пор об этом… хм… проекте не должна знать ни одна живая душа. Это ясно?

– Кристально, – печально вздохнул Бухвостов, явно уже мечтавший о том, как будет делиться особенностями конструкции свежесочиненного агрегата со своими коллегами-изобретателями.

– Я надеюсь на вас, Корней Владимирович. Любые вопросы, материалы, средства… Что хотите. Хоть «рёдерер» ящиками, если, конечно, сможете доказать, что шампанское необходимо для создания полноценной машины. И молчок.

– Я приступаю к работе после обеда. – Коротко кивнул Бухвостов, и я, наконец, покинул обитель этого гения.

Оказавшись в кабинете управляющего, я попытался вникнуть в представленные документы, но мысли мои бродили очень далеко от рядов и колонок цифр и запросов на материалы и технику. Хм. Вот интересно, а когда наш инженер откроет серию этих «этажеродраконов», как мы ее назовем? Бух-1? Или Хвост-1?

Возня с моделью Бухвостова напомнила мне о еще одном проекте, в суете мною попросту позабытом. А потому, покинув главного инженера, я отправился на поиски людей, занимающихся созданием эрзац-скафандров, вроде тех, что мне довелось примерить во время полета в Каменград. Интерес у меня к ним был вполне понятный. Очень уж оригинальный способ связи организовали создатели «скафандра» в своем детище. Да и сама идея специального костюма для воздухоплавателей меня увлекла. Были, были у меня на этот счет кое-какие задумки. А вкупе с уже воплощаемым «этажеродраконом»… м-м!

Как оказалось, за экипировку на верфях отвечал тот же конструктор, что занимался установкой систем пожаротушения, управляющих машин и конструктов на дирижаблях. Вообще, организация работ на верфи меня поначалу несколько удивляла. Здесь собирают воздушные корабли из уже готовых деталей и в то же время сами делают всю их начинку, кроме разве что двигателей и накопителей. Надо ли уточнять, что при таком подходе два корабля одной серии, собранные на разных верфях, похожи друг на друга не больше, чем двоюродные братья. Совершенно разные системы управления, по-разному организованное внутреннее пространство. Да что там говорить, если даже вооружение боевых дирижаблей зачастую различается как калибром, так и местами расположения батарей. Благо еще платформы, служащие основанием для размещения корабельных отсеков, одинаковые…

Но понимать неэффективность такого подхода это одно. А вот исправить ситуацию… хм. М-да уж. Мне такое не по силам. Тут надо перестраивать всю систему воздушного кораблестроения, а это задел не на один год. Да и полномочий таких мне никто не даст, особенно учитывая осложнившиеся отношения с «демонами власти». К черту.

У такого способа строительства дирижаблей был, на мой взгляд, только один большой плюс. Простор для модернизации. Любую идею здесь можно было воплотить, не перебрасывая заказ частей и деталей куда-то еще. Что в царящей на верфи обстановке секретности, которую особоканцеляристы упорно именовали надзором за производством работ, было очень и очень удобно. Мне еще не хватало боев за каждый заказанный извне комплект труб или капитанскую консоль…

Возня с «выходным костюмом» здорово отвлекла меня от рутины, в которую постепенно превращалось управление верфью и училищем. И там и там, после дикого аврала первых месяцев, жизнь входила в свою колею. Меня больше не будили по ночам посыльные с известиями об очередной проблеме в цехах, а будущие преподаватели прекратили доставать меня вопросами о программе обучения и требованиями денег на наглядные пособия. Небольшая печатная мастерская, после коротких переговоров, обеспечила необходимое на первое время количество учебных материалов, в том числе и по созданным мною двум новым курсам, обошедшимся мне в месяц непрерывной головной боли и услуги аж пяти мозголомов-целителей для ее лечения, а недостающую часть учебников доставили с очередным дирижаблем из Хольмградского училища.

Собственно, даже вопрос организации приличной библиотеки уже не стоял так остро, как это было при организации того, первого учебного заведения. Воспользовавшись их каталогом, мы попросту заказали в столичных книжных магазинах свой комплект. И честно говоря, после того как счет на оплату закупленных книг был передан Рейн-Виленскому, мне еще очень долго икалось. Хм. Ну, он же сам говорил об отсутствии денежного лимита на обеспечение создаваемого учебного заведения всем необходимым… и кто виноват, что библиотека будущих офицерских курсов стоит дороже, чем все здания и службы для них, вместе взятые?

Таким образом, август, к моему удивлению, оказался относительно свободным, о чем я не преминул упомянуть в телеграмме Ладе. Так что первый же рейсовый дирижабль привез не только заказанное оборудование, но и мою семью.

– Виталий Родионович, добрый день. – Уже знакомый мне неприметный человек остановился рядом с занятым мною столиком на веранде небольшой кофейни и вежливо приподнял шляпу.

– Здравствуйте, господин почтальон. – Я вежливо кивнул и предложил неожиданному гостю присесть. За прошедшие с памятного торжественного обеда у посадника этот человек еще дважды находил меня в самых разнообразных местах… кроме верфи и училища разве что. Но это понятно. Там же особоканцеляристы на каждом углу, а ему с ними видеться совсем не с руки. И каждый раз он приносил очередное послание от Оттона Магнусовича. Не стал исключением и сегодняшний день.

Передав мне толстый конверт, почтальон тут же откланялся и мгновенно растворился в толпе гуляющих по парку людей… оставив с носом растерянно замершего на месте «топтуна», из тех, что с недавнего времени крутятся вокруг чуть ли не круглосуточно. Государь явно не желает оставлять своего опального подданного без присмотра. Бесит несказанно, но… деваться-то все равно некуда. Терплю.

Письмо мне удалось прочесть только вечером, когда Лада уже спала. И на этот раз, к моему удивлению, автором послания оказался вовсе не герцог Лауэнбургский, а родственник его супруги, насколько мне известно, хоть и не состоящий на гражданской службе Нордвик Дан, но пользующийся большим влиянием в тех кругах. Если быть кратким, то сей достойный господин обиняками и намеками высказывал скромное пожелание видеть семью Старицких во владениях северных королей, причем не столько гостем, сколько полноправным членом нордвикского общества. Иначе говоря, меня начали склонять к эмиграции.

Отложив в сторону полное витиеватостей письмо, я вздохнул и потер виски. Боль от ментальных конструктов, так помогавших мне с написанием программ обучения для училища, вернулась неожиданно и…

Нельзя сказать, что мы с Ладой не предвидели возможности такого поворота в нашем вялом противостоянии с государем, но… слишком быстро, слишком рано появились эти намеки. И это не радовало.

Покосившись на валяющееся на столе письмо, я тряхнул головой и, плюнув на все, отправился в спальню, под бочок к жене. В конце концов, у нас с ней имеется не так много времени, чтобы терять его в бездарных попытках просчитать скорость, с которой будут разворачиваться дальнейшие события… А уж учитывая, что после открытия училища Лада и вовсе вернется с детьми в Хольмград, всякое желание заниматься делами пропадает напрочь. Успеется.

На открытие училища, первого сентября, собрался чуть ли не весь город. Был здесь и отряд Мстиславского, в новенькой форме курсантов, сшитой совсем не по здешним канонам. Костяк будущего полка выстроился шестью шеренгами на плацу. В черных, не стесняющих движений одеждах, в прыжковых ботинках и черных же беретах, пластуны смотрелись грозно… и празднично, за счет белоснежных шелковых шарфов, введенных в форму по настоянию офицеров отряда. За свой счет закупали, между прочим, да на весь личный состав, а не только для себя любимых…

Вообще, для того чтобы во время пошить эту форму, мне пришлось напрячь два самых больших ателье в Каменграде, на время исполнения заказа вынужденных отложить иную работу. Зато как горды были солдаты, степенно входившие в примерочные для очередной подгонки своих будущих мундиров. Еще бы! Этим они как будто в чем-то приравнивались к офицерам, обязанным строить свои форменные костюмы за собственный счет. А солдатам даже платить не пришлось. Их мундиры были пошиты за счет училища…

Торжественная часть открытия, на которой уральский воевода лично вручил курсантам знаки различия первого курса и, положенные по уставу училища, бебуты в парадных, сияющих серебряным прибором ножнах, завершилась лишь через час, и офицеры, точнее, старшие подразделений, распустив своих подчиненных-однокурсников, отправились изучать расположение. Знакомство нижних чинов с училищем и его службами было назначено на следующий день.

Вечером же, как и положено по здешним традициям, был дан торжественный ужин в главном зале училища, собравший не только, собственно, преподавателей и курсантов, но добрую сотню гостей, и в обилии мундиров немногочисленные гражданские растворились, словно сахар в чашке кофия.

– Господа! – Вставший со своего места за столом воевода, подняв фужер с вином, рявкнул так, что задрожали стекла высоких окон. Внимание окружающих тут же обратилось на старого вояку в блистающем золотым шитьем мундире, увешанном наградами так, что те, кажется, и пулю остановили бы. – Господа, сегодня на этом пиру в честь открытия нового военного училища было сказано много красивых и правильных слов. Много добрых пожеланий, поэтому я буду краток. Во славу русского оружия!

Ответом генералу стал скрип отодвигаемых кресел и дружный рев «ура», вырвавшийся из сотен глоток, перекрывший и скрежет мебели, и звон бокалов.

А на следующий день началась работа. Комплекс зданий училища ожил, и уже было трудно поверить, что каких-то два-три дня назад здесь царила тишина и покой. Курсанты знакомились со своим новым домом, шли на занятия и в спортгородок. Суета… но правильная.

Лада с детьми, напоследок взглянув на строящийся дом, уехали обратно в Хольмград, а я… я вновь погрузился в работу. Верфь, училище, дом… А в перерывах между делами была возня с «выходным костюмом» и помощь нашему главному инженеру, что неплохо отвлекало меня от тяжелых мыслей. До тех пор, пока одним холодным и дождливым октябрьским днем в дверь моего кабинета на верфи не постучал один хороший, но давно уже не добрый знакомый.

– Владимир Стоянович, вот уж сюрприз! – Поднявшись с кресла, я шагнул навстречу гостю.

– Не очень приятный, я полагаю, – сухо кивнув, ответил князь. – Здравствуйте, Виталий Родионович. Позволите присесть?

– Разумеется. Прошу. – Я обернулся к приоткрытой двери и окликнул своего секретаря: – Ратьша! Прими у его сиятельства пальто и шляпу. И подай кофию…

Отдав влетевшему в кабинет секретарю изрядно намокшую одежду, Телепнев опустился в кресло и, уперев руки в подлокотники, сплел пальцы в замок перед собой. Приняв такое знакомое положение, князь вздохнул и воззрился на меня с внимательностью энтомолога, увидевшего неизвестный прежде вид бабочки.

– Ваше сиятельство? – Я уселся в кресло напротив и вопросительно приподнял бровь. Но в этот момент Ратьша вкатил в кабинет столик с кофием и коньяком, и князь только молча качнул головой.

Поняв, что его присутствие нежелательно, секретарь моментально сориентировался и, оставив столик между нами, тут же слинял. Ну и правильно, по чашкам мы кофий и сами разольем, руки пока не отсохли. А что подслушает… так природа их «секретарско-референтская» такая, тут хоть весь кабинет постоянными наговорами обвешай, секретарь все равно в курсе дел будет. Как? А черт его знает.

Пока я звенел посудой, Телепнев молча дожидался, когда Ратьша закроет за собой дверь кабинета.

– Виталий Родионович, что же вы натворили, а? – тихо начал князь. Вот только за его мнимым спокойствием, я ясно ощущал целый океан неприязни. Пусть и не направленное конкретно на меня, это чувство, испытываемое моим бывшим начальником, изрядно выбивало из колеи и грозило вот-вот выплеснуться на головы окружающих вулканическим извержением.

– А, собственно, что случилось? – Хм. Зря спросил, князь рванул не хуже Кракатау.

– Что случилось? Что случилось?! Вы еще спрашиваете?! – Чашки жалобно зазвенели, когда Телепнев, вскочив с кресла, случайно задел столик. Метаясь по кабинету, князь распалялся все больше и больше. – Письма… письма из Нордвик Дан! О чем вы думали, Виталий Родионович! Государю доложили, что вы получаете корреспонденцию из этой страны. Причем получаете тайно! Вы забыли про Зарубежную стражу?! Так вот, могу вас уверить, они о вас не забыли! Черт возьми, Старицкий… Каким местом… Пф-ф.

Князь замер, прикрыл глаза и, несколько раз глубоко вздохнув, вновь взглянул на меня. Вот только теперь в его взгляде была только усталость и… жалость? Че-ерт.

– Наши друзья из Стражи до сих пор не могут простить ваших эскапад на Руяне… А вы дали им такой замечательный повод… Вот и получите. Государь направил меня к вам с инспекцией. И не дай бог, я что-то найду. Виталий Родионович, никакие наши прежние добрые отношения не помешают мне упрятать вас в подвалы канцелярии. Вы же помните наши подвалы?

Я помнил… Единственное место в стране, где воля дознавателя выше воли закона. Неприятное место.

– Значит, Зарубежная стража, да? – вздохнул я.

– О да, боярин Шолка нынче в фаворе, – устало опустившись в кресло, проговорил князь и, совсем неаристократично, одним глотком опустошив бокал с коньяком, уставился в окно. – Ох, и не завидую я вам, Виталий Родионович. Совсем не завидую.

– Хм. Я и сам себе не очень-то завидую. – Пожал я плечами. – Но какой смысл об этом говорить? Так что, князь… займетесь инспекцией прямо сейчас?

– Подите к черту, кня-азь. – Скривился Телепнев, и я закаменел. В следующую секунду вокруг нас вспыхнул синим куполом самый мощный наговор тишины, какой я знал. Владимир Стоянович хмыкнул, но заметив мой взгляд, придержал свои комментарии при себе. И правильно…

– Это была ваша идея. – Это я уже не сказал. Выплюнул прямо в лицо дернувшемуся главе Особой канцелярии. – Вашей камарильи! Назвать по именам, кто придумал эту красивую и элегантную интригу?!

– Но вы согласились. – Телепнев понял, что перегнул палку, но молча проглотить обвинение не мог.

– Согласился?! Да меня просто поставили перед фактом! Бросили в воду, и плыви, карасик, до первой щуки. Осмелюсь напомнить, что в тот момент я находился как раз на том самом Руяне, и меня вообще никто не спрашивал, хочу ли я участвовать в этом бреде сумасшедшего.

– Все-все, Виталий Родионович. Извините. Я вспылил, вы вспылили… – поморщился князь. – Лучше проводите меня до гостиницы. Есть же в этом чертовом городишке хоть один пристойный отель?!

– Есть, и не один. – Вздохнул я. – Едемте.

Глава 4 Горная подготовка еще не всё…

С приездом Телепнева синемундирники словно с цепи сорвались. Мастера и инженеры выли в голос от их постоянного навязчивого общества, а те, не обращая на это никакого внимания, рыли землю носом в поисках крамолы. В училище было попроще, но и там нет-нет да мелькал синий мундир или похоронно-черный костюм. На нервы ситуация давила похлеще, чем в ночном бою на незнакомой местности… И чем дальше, тем больше.

Так мало того, приближалась дата первых испытаний нового летательного аппарата, и это тоже не добавляло спокойствия моей и без того расшатанной нервной системе. А тут еще и первые тренировочные выходы курсантов. Одно хорошо, я таки довел до ума «выходной костюм», и теперь два десятка собранных по моим чертежам наборов проходили обкатку у курсантов.

А атмосфера накалялась. Посадник стал с опаской коситься на меня, едва я появлялся в пределах его видимости, а генерал Свенедин и вовсе свел наши встречи на нет, заменив их перепиской, краткой и насквозь деловой. Купцы стали предпочитать вести переговоры с моими заместителями и помощниками и старательно избегали личных встреч. Правда, в случае с купцами дело было не столько в слухах, сколько в нежелании связываться с человеком, пребывающем в опале. Ненадежно, ведь кто знает, что с ним произойдет завтра? А ну как арестуют или вовсе на плаху отправят? И с кого тогда неустойку требовать? Короче, начала повторяться хольмградская история. Тем не менее я старался довести до ума все начинания, хотя уже мысленно смирился с тем, что покоя мне тут не видать, как своих ушей.

Год заканчивался суматошно и бестолково. Единственной радостью стала переписка с Ладой и детьми. Больше она, правда, в Каменград не приезжала, но тут я ее понимаю. Временно прекратившиеся с моим отъездом нападки на «Четверку Первых» возобновились, и теперь у жены уходило много времени на бодание с кредиторами, нерадивыми поставщиками и прочую муть, старательно организованную и направляемую явно опытным и знающим человеком.

Бороться с нарастающим давлением становилось все сложнее. Масла в огонь подливали и ставшие почти регулярными письма от Бисмарка и его нордвикской родни, попадающие в мои руки самыми загадочными путями, и, кажется, ни разу не перехваченные следящими за мною людьми Телепнева. В этих посланиях господа из Нордвик Дан все более и более отчетливо намекали на их желание видеть меня среди подданных Норвежской и Датской корон и обещали прямо-таки золотые горы. Что ж, не удивлен. Слухи о моей опале наверняка уже давно вышли за пределы Руси.

Хорошо еще, что князь Телепнев, так ничего и не нарыв в своей инспекции, улетел из Каменграда, аккурат перед Рождеством. Я мог плевать на постоянно шатающихся следом за мной филеров, мог не обращать внимания на испуганные взгляды местного бомонда и демонстративно не замечающих меня офицеров из штаба генерала Свенедина. Но выносить чуть ли не ежедневные «задушевные» беседы с главой Особой канцелярии я больше был не в силах. А потому едва не запрыгал от радости, когда тот сообщил мне о своем скором отъезде.

Прошло Рождество, новый год окончательно вступил в свои права, и вроде бы дела начали налаживаться. Потихоньку, по чуть-чуть… Но начали. Успешно прошли испытания собранного на верфи летательного аппарата, получившего вместо имени безликий номер. Проект семьсот один. Почему? Ну так, цитируя бессмертную классику: «Чтоб никто не догадался!»

Я не ахти какой летчик, и серьезнее «Сессны» в жизни ничего не пилотировал, да и было это в последний раз больше пятнадцати лет назад, еще в бытность мою офицером нашей доблестной Российской армии. То есть давно и неправда. Но клянусь, управление созданным Бухвостовым аппаратом оказалось не сложнее, чем езда на моем любимом «Классике»! После доработки, правда. А способности у «этажеродракона» просто фантастические. Это не самолет, и даже не вертолет. Это просто стрекоза какая-то! Летает в любую сторону и любой стороной. Хоть боком, хоть хвостом вперед! Единственный, выявленный во время испытаний серьезный минус, над которым нашим естествознатцам пришлось весьма основательно посушить мозги – ускорение. На очередном натурном испытании, после удачных подлетов, что с места, что с разбега, Бухвостов поднял машину в воздух, выполнил классическую «коробочку», а при попытке проделать то же самое, но с поворотом корпуса «на месте», слишком резко послал машину в поворот вокруг своей оси и, совершив четыре полных оборота вместо предполагавшихся девяноста градусов, вдруг потянул ее вверх. «Семьсот первый» натужно засвистел и выстрелил, словно из пушки, в облака.

Сказать, что мы перепугались, значит, ничего не сказать. Несколько минут прошли в напряженном молчании, только штатный врач, посматривая то на небо, то на землю, тяжко вздыхал и качал головой. Но обошлось. Через три минуты машина вышла из облачности и, несколько раз рыскнув из стороны в сторону, в поисках посадочного поля, уверенно устремилась к земле.

Выбравшийся из кабины Корней Владимирович сорвал с себя изрядно загаженный содержимым желудка шарф и, уничтожив его одним коротким наговором, обвел нас совершенно шалым взором красных как у вампира глаз. Нет, правда, в сочетании с белой, словно в мелу измазанной физиономией и алыми губами, прокушенными до крови, видок у Бухвостова был и впрямь… вампирический. Точно по Стокеру, только клыков не хватает.

– Это далеко не парижская карусель, скажу я вам, господа, – хрипло проговорил наш испытатель, прикуривая дрожащими пальцами папиросу и время от времени косясь на замерший в дюжине метров от него аппарат, тихо потрескивающий остывающим корпусом. Да, одна из проблем при создании машины таилась в проводниках конструктов. Они грелись, и чем больше энергии через них проходило, тем выше была температура. Нам даже пришлось придумывать способ защиты для арборитовых плоскостей, поскольку при большом пропуске энергии накопителя, через закрепленные в них проводники, плоскости начинали попросту обугливаться. Но ничего, справились, хоть и далеко не сразу.

Задумавшись, я чуть не упустил суть рассказа Корнея Владимировича, который как раз пришел в себя достаточно, чтобы поведать о причинах произошедшего. Оказалось, после этюда с вращением Бухвостова банально вырвало. Он дернулся, и машина, повинуясь приказу, рванула вверх. Да так, что у пилота потемнело в глазах, и по его собственному выражению, он мог поклясться, что услышал скрип собственных ребер, с такой силой его вдавило в кресло. Хорошо еще, что Корней Владимирович довольно быстро пришел в себя и вновь обрел контроль над машиной.

Честно говоря, я поначалу подумал, что такой вот эффект вызван не столько резвостью машины, сколько отсутствием у нашего испытателя должного опыта в пилотировании, да и просто хорошей физической подготовки. Однако, опробовав «семьсот первый» после Бухвостова, я вынужден был с ним согласиться, машина получилась послушной, но… уж слишком послушной. Она реагировала на малейшие движения рукояти управления эффекторами, и, как следствие, оказалась тяжела в управлении, не прощая ни одной ошибки. А если к этому еще и прибавить огромную скорость, с которой «семьсот первый» мог совершать свои маневры, то легко понять, что при боевом управлении, одними лопнувшими капиллярами в глазах пилот не отделается. Перегрузки его могут попросту убить!

Но обе эти проблемы были решены, причем довольно быстро. Реакцию машины смягчили за счет изменения системы управления эффекторами, увеличив ход клавиш на основной рукояти, и заставив их реагировать на скорость и силу нажатия. Получился эдакий навороченный джойстик… М-да. Но терять возможность скоростного маневрирования мы не захотели, и вопрос, как уберечь пилота от смертельных перегрузок, стал еще более острым.

И с этой проблемой наши конструкторы справились. Хотя я вряд ли смогу объяснить, как это было проделано. Над наговорами, накладываемыми на стальную клетку кабины пилота, врезанную в фюзеляж над горизонтальной плоскостью эффекторов, бились все операторы ментала на верфи. В результате получилась такая сложная структура, что ее пришлось разбивать на отдельные комплексы конструктов, параллельно уменьшая, насколько возможно, их прожорливость. Иначе первоначальных трех автомобильных накопителей, которых, до установки противоинерционной системы конструктов, хватало на семь часов непрерывного полета на максимальной, хоть и искусственно ограниченной скорости, после наложения на кабину этого ментального чудовища, едва доставало на пару часов работы остальных систем. Но справились, и даже довели скорость опустошения накопителей до приемлемых пяти часов, правда, пришлось ограничить время работы противоперегрузочной системы. Так что она включается лишь в том случае, если пилот совершает некие манипуляции, ведущие к теоретически опасным нагрузкам. Например, слишком резко вжимает клавиши управления эффекторами.

Зато теперь, находясь в кабине, пилот, даже при самых диких перегрузках, чувствовал себя, словно в люльке. А что? Уютно, и покачивает… нежно, ага.

И только после окончания этой эпопеи Бухвостов взялся за доводку внешнего вида «семьсот первого» до идеала. До сих пор машина больше всего напоминала помесь самолета братьев Райт и фантазии на тему летательных аппаратов упертого стимпанкера… причем китайского. Уж больно характерный вид имели сегментные плоскости эффекторов, что вертикальных, что горизонтальных… Впрочем, кроме меня, оценить эту шутку было некому. Так что, мысленно посмеявшись, я засунул мысль о китайских поклонниках стимпанка куда подальше и занялся подготовкой очередного тренировочного выхода курсантов. На этот раз они, для разнообразия, будут штурмовать недавно возведенную ледяную крепость на островке посреди небольшого озерца, в трехстах верстах от Каменграда.

Нет, я не садист, и не заставлю курсантов пехом преодолевать все это расстояние по зимнему лесу, в тридцатиградусный мороз. Но вот попрыгать им придется… с дирижабля. Хватит уже с вышки сигать. Пора и в самом деле наполнить парашюты синевой… Хотя с парашютами у нас… хм. Ладно. В общем, проведем маленькую десантную операцию, посмотрим, как поведут себя знаменитые пластуны в новой для них обстановке.

Надо сказать, я до последнего момента держал в секрете, каким образом будет проходить доставка курсантов к месту тренажа. Но когда они оказались в переоборудованном для десанта трюме военного транспорта и увидели складированные высотные костюмы, с присобаченными вместо дыхательных аппаратов, «банками» суточных накопителей, скрывать идею стало бессмысленно.

– Виталий Родионович, это то, что я думаю? – Подошедший ко мне Мстиславской, кивнув в сторону весело переговаривающихся, но бледноватых подчиненных, старательно разбирающих уже знакомые им «выходные» костюмы. Собственно, бывшие «выходные». Моими стараниями и руками мастеров верфи они превратились в десантные, и честное слово, несмотря на несколько тяжеловатый вид и обилие черненого металла, военспецы «того света» многое бы отдали за подобные «изыски моды». Эх, вот только кто бы знал, чего мне стоило уговорить мастеров не надраивать латунь и медь, а зачернить ее, насколько возможно. Как же, «не эстетично» им, видите ли… Зато надежно, незаметно и практично!

– Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?

– Ни в коем случае, – покачал головой княжич и улыбнулся. – Честно говоря, я примерно так же поступал с каждым пополнением нашего отряда, да и сам проходил через череду таких же нежданных испытаний в бытность свою желторотым новичком. Так что… Заверяю вас, курсанты готовы.

– Ну-ну. Посмотрим. – Кивнул я и, услышав протяжный сигнал, сопровождаемый вспышками красного света, заторопился. – А сейчас извините, мне пора наверх. Взлетаем.

– Отря-яд!!! – Громовой крик начавшего отдавать команды Мстиславского умолк, едва за мной захлопнулась стальная дверь, отделяющая трюм от узкой лестницы, ведущей наверх, к рубке управления, ходовой и каютам экипажа.

Изначально мои заместители, получив задание на разработку этого испытания (ну, должны же они этому учиться?), навертели такого, что я за голову схватился. По их задумке, высадка десанта должна была происходить в боевом режиме, ночью и… с малой высоты. Представив дождь из десантников, проливающийся над озером и окружающим лесом, я вздрогнул… и план был переработан. Нет, я уверен, через полгода усиленного тренажа пластуны справятся с подобным заданием с честью… но не в первый же раз?! Да, они освоились с костюмами, да, привыкли пользоваться связью и многоцелевыми визирами, встроенными в очки, они даже прыгали с тысячи метров, в составе отделения, на подготовленные площадки. Но здесь-то все будет совсем иначе.

– Клим Несторович, доклад. – В тишине, царящей на мостике, голос капитана, спокойного, как удав, заставил штурмана, склонившегося над навигацким столом, вздрогнуть.

– Высота тысяча сто. Скорость двести. Ветер норд – двадцать шесть. Время выхода на точку – восемь минут.

– Вахтенный, объявляйте готовность два. – Капитан отвернулся от штурмана и перевел взгляд на небесную синеву, расстилающуюся перед нами за лобовым остеклением рубки. Сейчас боевые шторы подняты, и мостик заливает ярким, но холодным светом зимнего солнца. Погода для первого десантирования просто замечательная. Как у поэта: «Мороз и солнце, день чудесный…»

– Экипажу, по местам стоять. Готовность два. Семь минут до точки… – Вахтенный офицер положил трубку телефона и уставился на панель перед собой, где один за другим начали вспыхивать зеленые огоньки.

– Есть, готовность два, – доложил он, едва последний сигнал засиял неярким светом.

– Сведения десанту, – бросил капитан, и в рубке снова воцарилась тишина, пока наконец… – Открыть аппарель. Обратный отсчет!

…Три, два, один.

И из черного зева в брюхе дирижабля посыпались черные фигурки.

Следующий выход курсантов на пленэр, на этот раз летний, и без десантирования, должен был завершиться только через два дня, а Мстиславской нервничал. Собственно, как и его подчиненные. Еще бы, они уже вторую неделю ползают по этим чертовым лесам, «потеряли» четыре (!) дозора и две поисковые группы, а устроивший им эту веселую жизнь директор училища все так же неуловим. Причем все понимают, что он со своей группой где-то рядом. Кружат у лагеря, словно волки вокруг лося-подранка… и, несмотря на часовых и все меры безопасности, принятые бывшим отрядом пластунов, Гадят… Нет, именно, так, с большой буквы. Иначе не скажешь. То вдруг выгребные ямы становятся ну просто очень «грязевыми» вулканами, то полевая кухня исчезает неизвестно куда, а находится потом посреди болота… правда, полнехонькая великолепной ухи, в качестве утешения, должно быть. Собственно, именно по запаху дозор ее и обнаружил, а совет старших курсантов, во времена оны бывший штабом командира отряда пластунов, еще долго ломал голову над тем, как группа из шести человек смогла увезти эту самую кухню за два десятка верст, да еще затащить ее в центр болота, куда никаких гатей проложено не было. О том, что перед этим ту самую кухню нужно было каким-то образом бесшумно выкрасть из лагеря, чуть ли не от штабной палатки увести, Милославской уже и думать не хотел. Стыдно.

Иначе говоря, пообещав устроить курсантам практические занятия по «противодиверсионной работе», Старицкий слово сдержал. Хотя, когда он заявил, что учиться они будут «на кошках», и в противниках у курсантов будет только одна группа под его личным руководством, некоторые молодые офицеры недоуменно хмыкнули, дескать, дурит «старик». Да и нижние чины, многие из которых только-только третий десяток лет отсчитывать начали, тоже фыркали. А вот сам ротмистр напрягся. И как выяснилось, не зря.

Зато теперь курсанты воспринимают директора училища всерьез. Так что, в лес меньше чем по пятеро не суются, и только до заката. Ну, не считая поисковых групп, разумеется. Тем порой в лесу и ночевать приходилось. Но остальные береглись, иначе была слишком велика вероятность того, что незадачливый любитель одиноких прогулок очнется через несколько часов, связанным, с оранжевой физиономией, аккурат на пути следования лагерного дозора.

Лишь однажды часовым повезло, и они сумели заметить в наступающих сумерках подползающего диверсанта. Да и то упустили. Поняв, что он обнаружен, противник просто развернулся и исчез в лесу.

– Виталий Родионыч, а теперь-то как? Они ж шуганые стали, на рожон не лезут. Чуть что, сразу за оружие хватаются. Уж сколько они деревьев рядом с лагерем перекрасили. Вон и Митрич вчера, только из лесу сунулся, посмотреть, что да как, как по нему сразу из трех стволов палить стали, – проговорил Ермила, подкидывая на ладони мягкую пулю пронзительно оранжевого цвета. Тренируется вроде как. Ну да, игра у курсантов появилась. Сядут после ужина и давай этими самыми пулями перекидываться. У кого в руках она лопнет, тот и проиграл. Эх…

Ну да, слизал я идею с пейнтбола «того света». Тем более что благодаря наговорам особо извращаться с переделкой оружия не пришлось. А что, прикажете пионерскую «Зарницу» изображать? Нет уж, увольте.

– Ничего страшного. Думаю, завтра закончим эту канитель. Надо только точку покрасивше поставить. Есть идеи, господа партизаны? – Я огляделся и с удовольствием заметил, как призадумались мои «диверсанты». А ведь еще неделю назад только плечами бы пожали, дескать, ты бугор, ты и думай…

– Может, медведя на них выгнать? – подал голос Велимир.

– Ага, а они нас потом за такие шутки… – пробормотал Ермил, но потом хмыкнул, усмехнулся, вспомнив, как мы уже накуролесили, и махнул рукой. – Впрочем, все одно битым бить. Нужник они нам точно не простят.

Курсанты, молодые, в сущности, хоть и изрядно уже битые жизнью, понюхавшие пороху воины, тихо рассмеялись. Да, диверсия с дрожжами это сильно. Мстиславскому даже место стоянки сменить пришлось. Дух такой шибал, что глаза резало! А вот нечего было «стратегический объект» оставлять без охраны!

– Ништо! Переживем. Но медведь… как ты его на лагерь гнать собираешься? Потапыч-то не дурной, летом да на такую толпу нипочем не полезет.

– Угу. Да и зачем? – поддержал я рассудительного и неторопливого Сварта Митрича, самого старшего в моей «пятерке». Ну так, правильный фельдфебель и должен быть таким. А уж Сварт так просто плакатный представитель солдатской старшины. Вон, сидит, ус крутит да к самопальной лохматой накидке свежие веточки подвязывает. Основательный дядька. И я ни разу не пожалел, что именно его в «партизаны» зазвал. Он и за молодняком последит, а их у меня тут аж трое оболтусов, и место для дневки обустроит, да и с походным хозяйством на «ты». Опять же, из таежных охотников, в лесу как дома!

– И то верно, – степенно кивает фельдфебель. – Мы ж не дети малые, чтоб без толку дурковать. Вон, тот же нужник вспомнить, так под шумок самого капитана Жереха, прошу прощения, старшего курсанта Жереха умыкнули. А тут?

– Ну так, а в этот раз можно и самого ротмистра повязать, пока мишка в лагере реветь будет, – ухмыльнулся Ждан. Именно он и спеленал тогда «начштаба» Мстиславского.

– Повторенье, оно, конечно, мать ученья. – Я почесал кончик носа и, поерзав, в попытке устроиться поудобнее на лежанке из лапника, договорил: – Но не до такой же степени! А вот… штабную палатку обнести, под сурдинку, было бы неплохо. Однако… Велимир, скажи мне на милость, как ты медведя собираешься уговорить на эту авантюру?

– Так я это… у деда научился. Он знатным волхвом был, – смущенно пожал плечами парень.

– Подожди-подожди. – Я нахмурился, вспоминая одну из бесед со Смольяниной. – А мне одна сведущая дама говаривала, что подобные кунштюки со зверями мужчинам… хм, скажем так, не даются.

– Так то перунцам. – Махнул рукой Велимир. – А Волосовы волхвы завсегда со зверьем обращаться умели. К бортям тем же мишкам пути перекрыть, или скотину зимой от волков оберечь…

– О как. – Кажется, умения молодого пластуна оказались откровением и для его собственных сослуживцев. Впрочем, группу-то я набирал из разных сотен, так что ничего удивительного.

– Так. Ты уверен, что мишка тебя послушает? – Я поднялся с подстилки и уставился на Велимира. Тот хмыкнул и уверенно кивнул.

– И что, не жалко тебе косолапого? Пристрелят же его наши хлопцы, – подал голос пятый «диверсант» из моей группы, молчаливый Первак.

– А что, от ухи да каши ты еще не устал? – заметил Сварт. – Оно, конечно, медведь не кабан, но тоже мясо!

– О! А это идея. Велимир, может, ты и с кабаном договориться сумеешь? – спросил я.

– Сделаем. Только не договорюсь, а заставлю. Как и медведя. – Подумав, хмуро кивнул наш «волхв».

Ага. Значит, все-таки есть разница! Смольянина-то птицам на свою руку садиться не приказывает. Просто зовет, и те с радостью слетаются на этот зов. Ну да ладно. Не о том думаю.

…А утром стоянка курсантов была разбужена далекими выстрелами, донесшимися откуда-то из леса и последовавшим за ними громким треском и ревом. Каково же было удивление повыскакивавших из палаток, еще толком не проснувшихся военных, напрягшихся в ожидании очередной каверзы неугомонного директора, когда они увидели на противоположной стороне поляны гоняющегося за кабаном медведя. Время от времени секач всхрюкивал, резко разворачивался, после чего роли менялись, и уже медведь удирал от кабана на виду у всего лагеря. Эти «салки» продолжались минут пять и собрали изрядную толпу зрителей. Правда, к их чести надо отметить, что выскочившие из палаток полуголые солдаты тем не менее не забыли прихватить оружие. Да и часовые продолжали внимательно смотреть по сторонам, но и они нет-нет да и бросали взгляд в сторону невиданного представления.

Вытоптав изрядную часть поляны, кабан вдруг развернулся и устремился к лесу, медведь припустил за ним, а спустя секунду на территории лагеря вдруг прозвучал добрый десяток громких хлопков, обдав штабную палатку оранжевым дождем.

– Поздравляю. Ваш штаб уничтожен, – голос директора училища, явно усиленный с помощью наговора, разнесся над поляной. – Учения можно считать законченными.

Голос смолк, и в лагере воцарилась прямо-таки гробовая тишина. Только взгляды курсантов скрестились на шести фигурах в центре стоянки, у заляпанной оранжевой краской штабной палатки. Впрочем, изуродована была не только она, но и соседние с ней обиталища старших курсантов. Ну да эти дизайнерские изыски не очень-то удивили окружающих. Ручные бомбы, действующие по тому же принципу, что и красящие пули, были им уже очень хорошо знакомы. А вот вид самих «партизан», взбаламутивших весь лагерь, оказался действительно странен и в любое другое время наверняка цеплял бы взгляд.

Компания «диверсантов» щеголяла голыми торсами, как и большая часть не успевших толком одеться курсантов. И стало понятно, почему их не узнали. В суматохе, воцарившейся после стрельбы, приглядываться к бегущему рядом сослуживцу никто и не подумал…

– Виталий Родионович, и все-таки, как вы утащили эту чертову полевую кухню? Она же пудов восемь весит! – осведомился за завтраком обескураженный Мстиславской.

– Проще простого. За день до того взяли в кустах одного из курсантов, вы ж тогда еще не опасались в лес до ветру бегать, да и допросили. А дальше дело техники. «Собаку» вы выставляли из молодняка, который еще и пороху не нюхал, вот мы и подошли к тому времени. Пара связанных часовых…

– Простите, но я не об этом. Как трое ваших подчиненных внаглую катили кухню через весь лагерь, матеря при этом неугомонного повара и чертова фельдфебеля, заставшего их за распитием вина, я знаю. Но болото! Черт побери, как вы ее туда-то закатили?

– Нет ничего проще, Ларс Нискинич. – Я пожал плечами. – Позвольте ваш чай?

Княжич молча протянул мне только что наполненную горячим ароматным чаем чашку, и я, коснувшись пальцами ручки, наложил на нее довольно простой наговор. Правда, в отличие от оригинальной версии, удерживал его своей волей несколько дольше. В результате, не прошло и десяти секунд, как над только что парившей чашкой вспухло облачко снежинок, чай превратился в лед, а сама чашка покрылась изморозью.

– Немного смекалки, немного бытовых наговоров и воля. Прошу. – Я вернул удивленному Мстиславскому его чашку. Сидящие рядом офицеры переглянулись, но комментариев не последовало. Я оглядел компанию старших курсантов и вздохнул. – Что ж, господа, думаю, настала пора подвести предварительные итоги этого учения. И скажу честно, я ими недоволен. Как вы воевали в Румынии с такой подготовкой, я просто не представляю. Объясните, зачем вам было нужно столько людей, если больше половины из них постоянно торчали в лагере, превращаясь в великолепную мишень для диверсий? Вы что, разучились устраивать облавы? Что это за невнятное трепыхание на месте? Кто кого ловил, в конце концов?!

Разнос я устроил знатный, но у меня были на то все основания. Курсанты повели себя как телки несмышленые! Абсолютное отсутствие какой-либо инициативы, никаких попыток прочесать округу… ну, если не считать за таковые разосланные в разные стороны немногочисленные по составу дозорные группы. Хоть бы их численность увеличили, что ли! Иначе это превращалось просто в уничтожение собственных сил. Ведь не нужно быть Суворовым, чтобы понять: при одинаковом количественном составе охотников и «партизан» преимущество будет у последних… если они, конечно, будут бить из засады. Что тут сложного? Или это их замечательная летняя погода на лирический лад настроила? Решили, что в отпуске, на шашлыках, и расслабились. Короче, кошмар и ужас.

Ну ничего, на следующей неделе должен прибыть обещанный специалист по «лесной войне», он их живо научит правильно репку чистить. Да и мои «партизаны» кое-чему научились. Глядишь, и наставят олухов-сослуживцев на путь истинный.

Когда же мне надоело любоваться на смущенные физиономии господ старших курсантов, явно понимающих свою вину, я хлопнул по столу ладонью.

– Ладно. Положим так. Дирижабль прибудет завтра. До тех пор вы должны составить отчет, в котором детально разберете все свои ошибки, а уже в училище мы дружно его почитаем. На этом позвольте откланяться.

Попрощавшись с офицерами-курсантами, я вышел из-за стола и, не теряя времени, устремился к краю поляны, где только что приземлилась «блоха» – совсем уж миниатюрный аппарат конструкции Бухвостова, созданный им в очередном приступе «священного безумия», как прозвали моменты просветления нашего главного инженера, коллеги с верфей. Маленькая двухместная машина не обладала выдающимися характеристиками изначально боевого «семьсот первого», но ей это было и не нужно. Функции у этого скатоподобного агрегата были чисто гражданскими. Почтовик или рассыльный самолет, не более. И то, что этот самый «скат» сейчас оказался здесь, говорило лишь об одном: что-то случилось в Каменграде.

Глава 5 Разбудили медведя? Ищите пятый угол

К моему удивлению, хмурый пилот из состава заводских испытателей, прилетевший на «Скате», не привез никаких писем, единственное, что он передал на словах, была просьба Толстоватого как можно быстрее прибыть в город.

Полет на «Скате» прошел быстро. Двести верст юркая машинка преодолела всего за полчаса, и, едва мы приземлились на испытательном поле верфи, как рядом нарисовался кортеж из трех черных «Классиков» с затемненными до предела стеклами. Да-да. Толстоватый, пользуясь своим привилегированным положением, выбил из бухгалтерии родного ведомства небольшой автопарк, доставленный из Хольмграда все на том же военно-транспортном дирижабле «Буривой», давно ставшим для Каменграда этаким курьером для габаритных грузов.

Высыпавшие из автомобилей синемундирники выстроились сплошным коридором от кортежа до «Ската». Догадаться, для кого предназначен этот «почетный караул», труда не составило. Я покосился на пилота, но тот лишь скривился.

– Извините, Виталий Родионович. Приказ.

– Понимаю. – Медленно кивнул я, стягивая с головы шлем. Хотя по сердцу, конечно, шкрябнуло. А-а, к черту! Ну, не расстреляют же меня, в самом деле? У нас еще дел непочатый край, и кто, кроме меня, их будет тащить?

Так, успокаивая себя, я оставил на кресле шлем и летные очки и вымахнул на плоскость эффекторов. Спустившись наземь, я прошагал через коридор охранителей, навстречу ожидающему у распахнутой двери авто офицеру и, остановившись в двух шагах от него, вопросительно приподнял бровь.

– Штабс-ротмистр Чорный. Приказано доставить вас в Каменградское отделение канцелярии, – по-гусарски, двумя пальцами отмахнув воинское приветствие, проговорил офицер и указал на салон авто. – Прошу, ваше сиятельство.

О как. Кажется, еще не все так плохо.

– Что ж, приказ есть приказ. Едем, господин ротмистр. – Кивнул я, усаживаясь на широкий диван заднего сиденья «Классика».

Раздался короткий приказ, синемундирники стремительно заняли свои места в авто кортежа, хлопки дверей отрезали нас от звуков снаружи, и автомобили, резво набрав ход, покатились к шоссе, ведущему в город.

Промчавшись через перелески и рощицы, зеленеющие вдоль дороги, кортеж ворвался в город. Залитый солнечным светом Каменград производил радостное впечатление… точнее, производил бы, если любоваться им из окна собственного авто, а не с заднего сиденья канцелярского «воронка».

Автомобили, миновав широкие центральные улицы, свернули в один из многочисленных переулков и, на миг затормозив перед открывающимися тяжелыми, обитыми железом воротами в высокой оштукатуренной стене, въехали в закрытый двор, в центре которого возвышалось трехэтажное каменное здание под шатровой крышей, с высоким резным крыльцом. Окна нижних этажей прикрыты ставнями, а цокольные – замазаны белой краской и забраны мощными решетками. Хм. Это не дом, это крепость какая-то!

– Ваше сиятельство, мы приехали. Прошу. – Дверь открыл подскочивший нижний чин в уже надоевшем синем мундире. Ну да, помню. По заказу канцелярии, задние двери их автомобилей можно открыть только снаружи и… только гаечным ключом. Простое, но действенное средство против любителей взлома, с задатками ментальных операторов. А чтобы жизнь медом не казалась, ключ и гайка замка еще и обладают собственными ментальными конструктами… для пущей безопасности. Есть же уникумы, которые без всякой подготовки и обучения на факультете естествознания умудряются управлять материей без всяких «ментальных щупов». Вот тут и помогают эти самые конструкты.

– Виталий Родионович? – Голос штабс-ротмистра вырвал меня из размышлений.

– А? Да-да. Уже иду. – Кивнул я, выбираясь из салона авто. Снова хлопнула дверь, и охранитель повел меня в здание. Поднявшись по ступеням и войдя в прохладный холл, я мысленно порадовался, что успел перед вылетом привести себя в порядок и переодеться в вицмундир, иначе среди отутюженных и выглаженных форменных кителей и гладко выбритых физиономий особоканцеляристов выглядел бы пойманным в лесах «бегунком», что явно не соответствует статусу князя, статского советника и директора уважаемого учебного заведения. Хотя… это было бы забавно.

Заметив мою усмешку, дневальный шарахнулся в сторону, а сопровождавший меня охранитель ошарашенно на меня покосился.

– Ностальгия, я ведь тоже начинал свою службу именно в Особой канцелярии, – пояснил я «поводырю». И лицо моего конвоира тут же разгладилось. От него даже каким-то сочувствием повеяло. О как! Солидарность называется, ага. Что, правда, никак не помешает синемундирнику пристрелить меня, если я вдруг вздумаю бежать… Ну, по крайней мере, он попытается.

– Проходите, Виталий Родионович. – Секретарь в приемной, оторвавшись на миг от чтения каких-то бумаг, кивнул в сторону дверей.

– Благодарю. – Мой сопровождающий отошел в сторону, и я потянул на себя тяжелую дубовую створку двери.

– Добрый день, господа. – Оказавшись в кабинете, я кивнул присутствующим офицерам.

– Виталий Родионович, здравствуйте. – Толстоватый, внаглую занявший кресло хозяина кабинета, поднялся с этого «олицетворения власти». Начальник же отделения, временно переселившийся в кресло для посетителей, только лениво кивнул в ответ.

– Итак, господа. Чем обязан приятности нашей встречи, и отчего вдруг такая срочность? – поинтересовался я, устраиваясь на диване.

– Хм. Видите ли, Виталий Родионович… – помолчав, заговорил Вент Мирославич, но его тут же перебил хозяин кабинета, рослый мужчина примерно моего возраста, правда, в отличие от меня, уже успевший слегка поседеть да отрастить огромные бакенбарды, делающие его узкое лицо шире и… похожим на морду мопса-дистрофика, чему весьма способствовал короткий вздернутый нос и круглые, чуть выпученные глаза.

– Вопрос простой. Можно ли вам доверять, или проще отправить в камеру, чтоб не сбежали во время расследования, – с кислой миной отчеканил глава отделения.

– Вот как? На каком же основании, позвольте узнать, вы собираетесь меня арестовывать? И о каком расследовании идет речь? – Я прищурился, старательно пытаясь удержать себя в руках.

– Подождите, подождите, Виталий Родионович. – Тут же замахал руками полковник. Ну да, уж он-то успел меня изучить за эти годы. – Мы не с того начали. Понимаете, ситуация сложилась так, что… В общем, на ваших производствах в Хольмграде сейчас идет финансовая проверка… часть приказчиков и иных работников решением комиссии уже помещены под домашний арест, и…

– И вы опасаетесь, что я сбегу, – закончил я за Толстоватого.

– Именно. Поэтому, а также учитывая вашу изрядно подмоченную репутацию, я и предлагаю арестовать вас до окончания расследования, – процедил глава отделения.

– Что говорит лишь об отсутствии у вас мозгов, господин ротмистр. – Бросив короткий взгляд на багровеющего офицера, хмыкнул я.

– Что?! – взревел недомопс. – Да я… да вы… Да вы понимаете, с кем говорите?! – вызверился тот.

– Вполне. Это, кажется, вы не понимаете, с кем говорите. – Пожал я плечами под печальный вздох Толстоватого. – Но я могу вам помочь с осознанием… например, как насчет встречи в круге?

– Виталий Родионович, бога ради… остановитесь! – проговорил полковник.

– С чего бы? Этот потерявший голову от вседозволенности и глупости… человек, если его можно так назвать, в лицо бросает мне оскорбление, а я должен молчать? – Я развел руками. – Вот уж вряд ли.

– Круг? Ну, нет. С такими, как вы, мы разбираемся проще. – Уже даже не багровый, а просто-таки темно-коричневый глава отделения, вскочив с кресла, подлетел к столу и резко вдавил кнопку звонка. В следующий момент дверь отворилась, и на пороге появился секретарь. – Караул сюда, немедля. Этого в подвал.

– Не торопитесь, ротмистр, – голос Толстоватого лязгнул сталью. И куда только девался добродушный Вент Мирославич? – Секретарь, свободен.

Тот кивнул и исчез. Но глядя на физиономию секретаря, могу сказать точно, караул он все же вызовет, правда, в кабинет не пустит. Умен.

– Какого дьявола вы распоряжаетесь в моем отделении? – удивленно и как-то растерянно протянул ротмистр.

– По праву специального и полномочного представителя главы Особой Государевой канцелярии в Каменграде. Сядьте, – приказал Толстоватый. Вот тут глава отделения немного опомнился и пришел в себя. Вроде бы.

– Господин полковник. Я безмерно уважаю как вас лично, так и его сиятельство, князя Телепнева. Но… – медленно отступив от стола, ровным, механическим тоном проговорил ротмистр. – Я также абсолютно уверен, что Старицкого необходимо арестовать. Вы сами видите, этот человек ни во что не ставит власть, а значит, способен в любой момент покинуть город… если не страну.

– Господин ротмистр. В отличие от вас, я знаю князя Старицкого почти пятнадцать лет, и за это время он показал себя настоящим человеком чести. И если бы вы повели себя, как и следует офицеру и представителю Особой канцелярии, а не ориентировались на подлые слушки и шепотки зажравшихся бездельников, этой дурной сцены попросту не было бы! Или вы думаете, что Его величество стал бы назначать на должность директора нового военного училища бесчестного человека? А может, вы считаете, что государь некомпетентен настолько, что способен подарить какому-то проходимцу половинный пай в каменградских верфях?

– И все же я вынужден настаивать на аресте. Господин Старицкий вспыльчив и может…

– Не более, чем вы, ротмистр. – Мне надоело, что разговор идет так, словно меня и вовсе нет в кабинете. – В конце концов, я услышу извинения?

– Виталий Родионович, прошу, держите себя в руках. Ротмистр Дорн просто стал жертвой слухов и домыслов. Ну же, не будьте столь злопамятны… – Толстоватый вновь взял на себя роль миротворца.

– Ла-адно, – протянул я. – Что ж, пойду вам навстречу, но… только из личного уважения, Вент Мирославич. А теперь давайте о деле.

– Вот и договорились. – Полковник коротко вздохнул и, одним взглядом заставив недовольного ротмистра сесть в кресло, заговорил: – Итак. По высочайшему повелению комиссия проводит проверку деятельности ваших предприятий в Хольмграде. Каменградскому же посаднику и главе здешнего отделения Особой Государевой канцелярии был отдан приказ о проведении такой же проверки на верфи.

– И это явно идет вразрез с тем, что вы говорили о доверии государя, – тихо, себе под нос пробормотал ротмистр, но Толстоватый, разумеется, его услышал.

– Вот ваши люди и займутся определением, было ли это доверие оправданным, – отрезал полковник, и глава отделения умолк.

– Ну да, крамолы и воровства не нашли, давайте поищем хищения, – проговорил я со вздохом, вспомнив визит князя Телепнева. Полковник вскинулся, но я только махнул рукой. – Черт с ним со всем. Ищите, что хотите. А лично я ухожу в отпуск. Сегодня же отобью телеграмму Ладе, пусть приезжает с детьми. Давно пора обживать дом…

– Хм… Виталий Родионович, право, мне неловко вам об этом сообщать, но… – Толстоватый неожиданно закашлялся и, оттянув пальцами жесткий от обилия золотого шитья воротник-стойку мундира, кисло улыбнулся. – Ох, и сложно же это…

– Да? И все же попробуйте, Вент Мирославич. – Нахмурился я, чувствуя, что сейчас мне скажут что-то очень-очень неприятное. И оказался прав.

Полковник с ротмистром переглянулись, но если последний остался равнодушен, то Толстоватый явно занервничал.

– Видите ли, ваше сиятельство… хм… Виталий Родионович… Тут такое дело…

– Вент Мирославич, ну что вы мнетесь, словно гимназистка перед гусаром? – не выдержал я. – Говорите, как есть.

– Ох, ладно, что уж тут. Но, Виталий Родионович, обещайте мне… – резко мотнув головой, заговорил Толстоватый. – Обещайте, что… э-э-э… будете держать себя в руках.

– Вент Мирославич, друг мой. Я могу обещать вам только одно, если вы немедленно не объясните, в чем дело, я просто вытрясу из вас то, о чем вы никак не соберетесь мне сообщить. Выбью, если хотите.

– В камеру однозначно, – вякнул не сдержавшийся ротмистр, но Толстоватый обжег его яростным взглядом, и глава отделения вновь постарался превратиться в невидимку.

– Итак. Я жду. – Вздохнул я.

– В общем-то, все не так страшно, конечно. – Кивнул полковник и, резко выдохнув, проговорил: – Лада Баженовна, как и некоторые сотрудники предприятия, находится под домашним арестом.

Я сидел в удобнейшем кресле, в отделанном дубовыми панелями кабинете главы Каменградского отделения Особой Государевой канцелярии… и молчал. А под моим взглядом мялся специальный представитель главы всей этой гребаной канцелярии, человек, имеющий право без суда расстрелять любого чиновника в этом долбаном городишке, от посадника и уральского воеводы до последнего золотаря, и вот этот, обладающий почти абсолютной властью человек мялся и не мог поднять на меня взгляд. Друг…

– Виталий Родионович, не молчите. – Толстоватый облизнул побелевшие губы, а хозяин кабинета постарался слиться с обшивкой кресла и не отсвечивать.

– Хорошо. Не буду молчать. – Кивнул я, чувствуя, как накатывает знакомая красная пелена боевого транса. – Я бл… нах… вашу лавочку, через колено собачьим х… во все отверстия …!!! Вент, вы что там, на пару с Телепневым с дуба навернулись?! Или это еще одна развеликая идея этой хитровы… парочки?! Что, у Железного Эдмунда крышу от балтийского чая сорвало? Или государю моча в голову ударила?! СИДЕТЬ, С-СУКА!!!

Последняя фраза предназначалась охреневшему Дорну, начавшему лапать кобуру на поясе. Не послушал… и лег отдохнуть. Тут же в кабинет ворвались синемундирники караула, размахивая стволами и что-то крича. Разворот, подшаг, прямой в челюсть, подхватить руку особо резвого идиота и направить головой в резной шкаф у стены. Дубовый… лоб. Створку снес, словно фанерную, и тоже прилег. Следующий только взбрыкнул ногами, вылетая в открытый дверной проем. Звук взводимого курка, и руку последнему караульному придется собирать по частям.

В уши врывается вой синемундирника… Мягкий, почти нежный удар по шее, и он затихает. Оглядываюсь, вижу секретаря, но он далеко, и уже целится из штатной «дуры». Легкий ментальный посыл из Переплутовой техники, и бедняга засыпает раньше, чем успевает вжать спусковой крючок. Стоя. Шум из-за спины, но там только Вент. Друг… Но тут взвывает чувство опасности, пытаюсь обернуться. Поздно.

Удар и темнота…

Прихожу в себя и, не открывая глаз, пытаюсь прочувствовать пространство вокруг. Хм. Странно. Очень знакомый фон. Можно сказать, домашний. И никого рядом… Однако. Если память мне не изменяет, то сейчас я должен был бы оказаться в подвалах того самого здания, на третьем этаже которого я изрядно набедокурил… но хоть не убил никого, и то хлеб.

Но тут наваливаются воспоминания о причинах того самого летнего «ледового побоища», и снова чувствую, как в груди разгорается ярость. Бешеная, лютая… Нет, не сейчас. Нужна холодная голова, иначе, чую, такими темпами очень скоро переселюсь в пресловутые подвалы. Вдо-ох. Вы-ыдох. Безумие отступает, и сердце успокаивается, перестает изображать из себя боевой там-там. Осторожно открываю глаза и оглядываю знакомую обстановку своей собственной спальни в новом доме… Уже неплохо.

Приподнимаюсь на локтях и вижу аккуратно повешенный на специальной вешалке вицмундир и пару моих бессменных барринсов, в не менее аккуратно вывешенной на специальном крючке сбруе. О как! Даже оружие не отобрали? Интересно-о.

Встав с постели, наконец, обращаю внимание на темноту за окном. Что ж, значит, провалялся я почти полдня. Взгляд на часы, и стрелки подсказывают, что в бессознательном состоянии я провел чуть больше девяти часов. Ну Вент, ну сука, удружил. Друг, называется…

Взяв с прикроватного столика колоколец, звоню. Через минуту в дверях появляется Грегуар. Как всегда, невозмутимый и исполненный достоинства.

– Домашний костюм. Кофе, коньяк, газеты, – коротко бросаю и морщусь от боли, внезапно прострелившей виски. – И обезболивающее.

– Сию минуту, мессир. – Кивает Грег и бесшумно скрывается за дверью. Ха, оказывается, дворецкий не так уж и спокоен. Иначе не обзывался бы на французский манер. Примета верная. Помнится, на эту особенность нашего дворецкого мне указала Лада, года три назад. Лада… вот, уроды! Запереть мою жену, словно преступницу… Это они лишку хватили. Ну ладно, разберемся.

Я с трудом разжал сведенные челюсти, и в этот момент вернулся Грегуар с подносом. Приняв пилюлю от головной боли, я с облегчением ощутил, как проясняются мысли и исчезают последние ошметки розового тумана перед глазами. Благодарно кивнув Грегу, взял с подноса бокал коньяка и, не чинясь, забросил ароматную жидкость в глотку. Лечиться лучше комплексно. Хм… а чем меня так Толстоватый «приласкал»? Что-то из менталистики, или… хм, надо будет узнать. Все одно, чувствую, без еще одной беседы с телепневским адъютантом дело не обойдется.

Тряхнув головой, отгоняю мрачные мысли и берусь за кофий и газеты… Последние потребовал у Грегуара по ежеутренней привычке, да и то сказать, за две недели в лесах никаких книжных лавок или мальчишек-разносчиков почему-то ни разу не встретилось…

Делаю первый, самый ароматный глоток кофия и, развернув отутюженную газету, тут же выплевываю черную жидкость прямо на первую полосу. Как восемнадцатое июля?! Я же был в канцелярии пятнадцатого! Это что же, меня на три дня вырубило?!

Оправившись от шока, откладываю безнадежно испорченную газету в сторону, и берусь за следующую. Хм, и с этим надо будет разобраться… Но позже, позже… Закуриваю сигарету и, долив кофия из стоящего на подносе кофейника, заново начинаю просмотр прессы. И, естественно, первое, что бросается в глаза, большая статья, посвященная проверкам на верфи, и маленькая заметка на ту же тему, об училище. Но вскользь… Оно и понятно. В военную епархию желающих лезть без мыла довольно мало. А те, что есть, порой рискуют получить столь необходимый для улучшения скольжения предмет, причем вместе с веревкой. Так что здесь ничего удивительного. А вот заметка о моем буйстве в отделении канцелярии хоть и мала, но по контексту ясно, что она далеко не первая. И это уже интересно. Травля продолжается, да?! И куда торопятся, а? Вот ведь не вовремя все это, очень не вовремя, но ничего не поделаешь, придется сдвигать планы и…

– Виталий Родионович, осмелюсь доложить, внизу вас ожидает посетитель. – Ровный голос Грегуара заставил меня вынырнуть из невеселых мыслей. А когда я повернулся к дворецкому, тот уже приготовил домашний костюм и стоял, держа в руках мягкий атласный пиджак темно-синего цвета.

– Случаем, не господин полковник пожаловали? – интересуюсь, одновременно одеваясь. Разве что совсем тупой человек не уловил бы сарказма в моем голосе. А Грег отнюдь не туп.

– Боюсь, что нет. Полковник заходил с утра… Я сообщил ему, что вы не принимаете, и он обещал вернуться завтра, к десяти утра, – помогая мне надеть пиджак, ответил дворецкий.

– Вот как? И кто же тогда ждет меня внизу? – поинтересовался я, уже привычным жестом отправляя в рукав местный аналог дерринджера.

– Вот его карточка. – Грегуар подал мне прямоугольный листок твердого мелованного картона цвета слоновой кости, с тиснением и витиеватым, изящным шрифтом. Прочитав надпись на карточке, я удивленно хмыкнул. Вот так оперативность.

– Что ж, Грегуар. Идемте, узнаем, что понадобилось в наших пенатах сему господину. – Карточка щелчком отправляется на крышку бюро, и я, дождавшись, пока дворецкий выйдет из комнаты, отправился следом за ним. Небрежно брошенный ментальный конструкт запечатал дверь спальни не хуже, чем те, что применяют полицейские при опечатывании помещений.

– Добрый вечер. – Я прошел в гостиную мимо подтянутого молодого человека в строгом «деловом» костюме, но без наград и знаков отличия. А значит, визит не совсем официальный. Окинув взглядом поднявшегося с кресла визитера, жестом предложил ему присесть и сам с удовольствием разместился в кресле напротив, так что между нами оказался низкий чайный столик.

– Здравствуйте, ваше сиятельство, – четко артикулируя, чересчур правильно проговорил гость, вежливо кивнул и присел на край кресла. – Мое имя Нильс Хоффен, и я являюсь вторым атташе в Русском посольстве Нордвик Дан, что в Хольмграде.

– Да, я прочел вашу карточку. Не желаете чаю или кофию… может, что-то покрепче? – проговорил я, внимательно рассматривая гостя. Интересно, он выехал в Каменград сразу после известия о проверке или до того, лишь услышав о комиссии в «Четверке Первых»?

В любом случае весьма оперативно действуют господа «вероятные противники»…

– Благодарю, я бы не отказался от кофия и рюмки настойки, – все так же академично правильно ответил тот.

– Грегуар, будьте добры, подайте нам кофию. Господину атташе рюмку брюна, а мне, пожалуй, бокал порто и шоколад. Да, точно, темный шоколад подойдет и к тому, и к другому. Не возражаете? – Я повернулся к гостю, и тот вежливо кивнул. Молча…

Что ж, понятно. В присутствии дворецкого Хоффен будет нем как рыба. Значит, разговор пойдет очень серьезный.

– Сию минуту, мессир. – Дворецкий кивнул и удалился.

– Итак, господин Хоффен. Чем обязан вашему визиту? – поинтересовался я, едва между нами на столике появился очередной поднос с заказанными напитками, а Грегуар скрылся за дверью.

А дальше было добрых два часа плетения словесных кружев, из которых следовал один простой вывод. Покровители… или доверители господина атташе возложили на него миссию выразить их сочувствие и поддержку опальному князю, столь много сделавшему для укрепления величия Руси, и так скверно оцененному государем. А помимо сочувствия, доверители атташе, заинтересованные в моем благополучии, как люди, вложившие некоторые средства в создаваемое на территории Нордвик Дан производство, желали заверить меня в своем желании принять у себя человека столь светлого ума, буде государь, пребывая в заблуждении относительно моих талантов, и далее будет чинить препятствия моим начинаниям.

Это если вкратце, и перевести на более или менее вменяемый язык. Атташе же разливался соловьем почти два часа, за которые успел приговорить поллитра настойки. И если поначалу, на постоянно подливаемый ему в рюмку напиток он морщился, старательно изображая всеми возможными невербальными сигналами, что, дескать «Сатурну больше не наливать», на что я, понятное дело, никак не реагировал, а отказаться вслух дипломат не рисковал, то после четвертой рюмки он уже самостоятельно орудовал графином. И один раз попытался даже налить брюн в мой бокал. Но я вовремя среагировал, щелкнув пальцем по ополовиненной бутылке с портвейном. В общем, к исходу второго часа речь Хоффена стала чуть менее внятной, но еще более витиеватой, а расстались мы с господином дипломатом, улыбаясь друг другу, словно старые друзья.

Откланявшись, атташе, чуть покачиваясь, дошагал до ворот, где забрался в ожидающую его коляску и укатил в ночь. А следом за ним покатил еще один экипаж… Родная канцелярия нас бережет, ага.

Но мне уже было все равно. Благодаря последним действиям великого князя, колесо судьбы, скрипя, совершило полный оборот, и визит атташе был прекрасным показателем того, что обратного пути у меня нет.

Плюнув на все, я отошел от окна и, велев Грегуару убраться в гостиной, отправился в свой кабинет, поработать с бумагами, среди которых должно было найтись не меньше двух-трех писем от Бисмарка.

А утром, едва часы отбили десять, дворецкий поднялся в кабинет с известием о визите Толстоватого.

– Виталий Родионович, добрый день. – Как и атташе, Толстоватый, приветствуя, вежливо поднялся с кресла, а следом за ним и глава местного отделения, о котором Грег, кстати, не сказал ни слова.

– Здравствуйте, господин полковник. – Я кивнул, точно таким же жестом, как и вчера, предлагая гостю присесть. А вот угощения он от меня не дождется. Равно как и Дорн не дождется приветствия.

– Хм. Благодарю. – Явно отметив холодность приема, Толстоватый опустился в кресло и, задумчиво побарабанив пальцами по ореховому подлокотнику, наконец, открыл рот.

– Кха… кхм… Виталий Роди… – Заметив приподнятую в деланом недоумении бровь, полковник поспешил исправиться: – Ваше сиятельство, прошу извинить, но меня привело к вам дело большой важности… Вам известно, кого именно вы принимали у себя в гостях вчера вечером?

– Разумеется. Господин атташе был весьма вежлив и не забыл представиться, – кивнул я.

– Поня-ятно, – протянул полковник.

– Сомневаюсь. Два с лишним года государство занимается моей травлей, словно у него нет иных дел. Вы считаете, я должен сидеть тихо, как мышь под веником, и благодарить за оказанное высочайшее внимание? Не дождетесь. Завтра же я вылетаю в Хольмград, и… скажу честно, я оч-чень не позавидую человеку, который решится задержать меня в пути… А уж при отъезде из Хольмграда и подавно…

– Что ж… Как вижу, вы уже все решили, – вздохнул Толстоватый. – Виталий Родионович, в память о нашей дружбе я не стану вас удерживать… Но доложить о нарушении вами слова, данного государю, обязан. Извините…

– Ничего-ничего. В память о нашей дружбе я вас прощаю. А сейчас, прошу извинить, но перед отъездом мне нужно сделать чертову прорву дел. Честь имею, господа.

– Под замок все же было бы надежнее, – уже у входной двери ворчит Дорн. Я слышу резкий ответ Толстоватого и ухмыляюсь. Вот это и называется «идти на «вы». В сердце поселяется злость, а на губах улыбка. Я иду…

Глава 6 Никого не будет дома

После недолгого размышления я отказался от идеи спокойного перелета на рейсовом дирижабле. Поезд? Долго, и тоже не гарантировано спокойствие в пути. Остается только один вариант.

– Грегуар, мы едем в Хольмград. Собери самое необходимое, а мне подай дорожный костюм. Да и тебе лучше одеться понеприметнее и поудобнее. Сегодня ночью, боюсь, нам придется изрядно побегать.

– Хорошо, мессир. – Дворецкий кивнул и, развернувшись, скрылся за дверью, ведущей в служебные помещения. А я… а я пошел осматривать и отбирать свой арсенал. Нет, я не думаю, что мне придется применять огнестрельное оружие, но возня с ним успокаивает, а мне сейчас, как воздух, нужна ясная голова.

Вот странно, во время службы боевой транс превращал меня в тактический расчетный центр без эмоций и ненужных метаний, а сейчас… нет, если я вхожу в это состояние сознательно, никаких проблем. Но стоит делу коснуться Лады, как привычный и эффективный транс превращается просто-таки в ярость берсерка… и я ничего не могу с этим поделать. А значит… значит, надо быть осторожнее.

Автомобиль выкатился из гаража, когда над Каменградом уже опустились сумерки. Я оглянулся на пустой дом, в котором так и не успел толком обжиться, и вздохнул. Надеюсь, в мое отсутствие Толстоватый присмотрит за ним. Каменград все-таки хоть и на удивление спокойное место, но бесхозным вещам и здесь могут «ноги приделать», а их в доме немало осталось.

Грег заерзал, устраиваясь поудобнее в кресле, и я, одернув себя, закрутил руль авто. Вывернув из ворот, «Классик-II» сверкнул фарами и, прибавив оборотов, помчался по темным, освещенным редкими фонарями улицам. В открытое водительское окно донеслось далекое злое ржание лошади, обожженной болью от удара кнутом, цокот копыт… но скоро и он стих. А спустя три поворота, вылетев на центральную улицу, я заметил в зеркале заднего вида мелькающие на спуске огни фар близнеца моего «Классика». Ну, внешне да, он близнец. А вот если взглянуть глубже… Знаете, Грегуар, побывав со мной на верфи, подал замечательную идею, в воплощении которой, правда, ему же самому и пришлось поучаствовать. Ну, после того, как наши инженеры все обсчитали, а мастера и конструкторы изготовили необходимые детали, конечно. Все-таки в ментальном конструировании мой дворецкий «плавает», и весьма основательно. Сказывается забугорное происхождение…

Честно говоря, когда я услышал предложение Грегуара, то впал на некоторое время в ступор. Интересно, это у французов национальное? Помнится, в детстве я обожал фильм с Луи Де Фюнесом и Жаном Маре… И господин Фантомас тоже любил летать на своем автомобиле…

В общем, не было ничего удивительного в том, что преследовавший нас автомобиль Особой канцелярии умудрился потерять свою цель, стоило мне погасить габаритные огни и, оторвавшись от преследования на очередном повороте, поднять машину в воздух.

Правда, какой-то запредельной маневренностью или скоростью в воздухе «Классик» похвастаться не мог. Если сравнивать его с тем же «Скатом», то последний выглядит рядом с летающим авто, как клиппер рядом с баржей. Такой неповоротливой, груженой баржей. Ну, нет у него ни необходимой аэродинамики, ни места для расположения достаточного количества эффекторов. Впрочем, грех жаловаться. Свои полторы сотни километров в час машинка выжимает, не рискуя перевернуться вверх тормашками, и ладно.

– Мессир, мы миновали город, – через некоторое время сообщил с заднего дивана Грегуар и договорил: – Легли на курс.

– Замечательно. Включаю автопилот, – облегченно вздохнул я. Щелкнув тумблером и дождавшись соответствующей индикации, я откинулся на спинку кресла. Конечно, тот примитив, что я включил, автопилотом называть несколько… хм, преждевременно. Он всего-то и может, что удержать машину на курсе, да и то лишь при чистом небе, так сказать. В непогоду корректировать движение машины он не может, от слова «никак». Близкие грозовые разряды отчего-то сводят с ума ментальный конструкт, отвечающий за позиционирование, а «пилот» ориентируется именно на его показания. Втиснуть же в машину полноценный навигацкий стол, надежно защищенный от таких вывертов природы, не удалось. Но мне и этого хватит, пока…

– Мессир. Грозовой фронт идет с востока, – ровный голос Грегуара, на данный момент внимательно слушавшего эфир на волне воздушных линий сообщения, не изменился ни на йоту. Накаркал. Черт.

– Сколько до него? – Тумблер «автопилота» уходит вниз, и машина, чуть рыскнув, вновь послушно ложится на курс, повинуясь легкому движению РУЭ.

– Четыреста верст. Будем садиться?

– Хм. Ширину фронта можешь узнать? – на миг задумавшись, спросил я.

– Диктуют. Почти триста верст… – после недолгого молчания ответил мой «радист». – С вашего позволения, я предложил бы все-таки сесть, мессир.

– Не сейчас, Грег. Сначала попробуем уйти. Держись крепче, может тряхнуть. – Рукоять пошла в сторону, одновременно пальцы утопили пару клавиш на ней почти до упора, и в бок стремительно, но неуклюже поворачивающего «Классика» ударил сильный порыв ветра. Машину действительно неслабо тряхнуло, но это не помешало нам лечь на новый курс. И «Классик», прижимаясь почти к самым верхушкам деревьев, помчался на северо-запад.

Утро мы встретили под дождем в шестистах километрах от Каменграда, на небольшой поляне у какого-то лесного озерца. Уйти от грозы нам не удалось. Пусть самым краешком, но она-таки нас зацепила, отчего конструкт позиционирующей системы ожидаемо сошел с ума. А лететь в темноте, под дождем, черт знает куда, желания у нас не было совершенно. Потому, едва заметив блеснувшую в отсвете грозового разряда воду под нами, я заставил машину неуклюже нырнуть вниз и, еле успев перевести ее в горизонтальный полет, проскользив над водой, вскоре посадил «Классик», чуть не ставший подводной лодкой типа «Колун», на мокрую от разразившегося ливня поляну.

Пережидая этот разгул стихии, мы успели поесть, за что я искренне и долго благодарил предусмотрительного дворецкого, и выспаться. А вот тут мы уже оба возблагодарили инженеров «Классика», предусмотревших большие и удобные диваны в салоне.

К обеду тучи над нами рассосались, и с умытого неба полились лучи яркого летнего солнца. Подзарядив накопитель авто, я вновь уселся за руль, и «Классик» взмыл над землей. На этот раз наш курс лег строго на запад, так что к следующему утру, преодолев две тысячи верст, автомобиль вновь сменил воздушные просторы на грунтовку под колесами, и еще до полудня мы въехали в Плотненские предместья Хольмграда.

Подъезжать сразу к дому я не стал. Во избежание… Сомнений в том, что «топтуны» давно доложили «по команде», о нашем с Грегом исчезновении из Каменграда, у меня не было, равно как и не было уверенности, что никто из особоканцеляристов не знает о летных способностях моего «Классика», хоть и «модернизировал» его дворецкий в гараже, подальше от чужих глаз. А потому рисковать не стали…

Да и черт его знает, кто «ведет» наш хольмградский дом. Вполне может оказаться так, что филер узнает авто.

В общем, оставив машину под присмотром Грега в одном из гаражей на окраине Плотни, я отправился на поиски извозчика, но таксомотор меня не устраивал, половина, если не больше их водителей так или иначе работают на шефа необмундированной службы Особой канцелярии, а встречаться с представителями этой организации сейчас не самая лучшая идея. Пусть даже это и будет вполне симпатичный мне Ратьша Гремиславич. Могут и арестовать, за нарушение воли государя, а мои дальнейшие планы никак не включают в себя отсидку в подвалах Особой канцелярии или каторгу где-нибудь на Вилюе.

В общем, таксомотор это не наш вариант, а потому, порыскав по улице, я отыскал «частника», и через полчаса скрипучий крытый возок, влекомый мощным тяжеловозом под управлением сухонького старичка, эдакого дедушки – божьего одуванчика, медленно покатил в центр города.

Перевалив через мост, повозка, наконец, добралась до Загородского конца и, свернув в проулки, вскоре остановилась у калитки в стене одной из усадеб.

Опять же я не стал рисковать, останавливая повозку у собственного дома, и воспользовался тем, что одна из соседних усадеб уже лет пять как пустует. Но что еще важнее, она отделена от территории нашего дома небольшим проулком, и мое появление здесь не привлечет особого внимания. Казалось бы, и зачем она тогда мне сдалась? Дерево. Огромный, невесть сколько лет растущий здесь дуб, чья крона зонтиком накрывает проулок и даже часть нашего двора. С него мне уже приходилось снимать Родика, и я до сих пор не понимаю, как этот любопытный пацан смог на него забраться… Точнее, понимаю, что сначала он поднялся на трехметровую каменную стену, ограждающую нашу усадьбу, но вот как ему это удалось, черт его знает. Никаких лестниц там и в помине нет, да и «солировать» по стене он не смог бы. Во-первых, возраст не тот, а во-вторых, стена тщательно оштукатурена.

Ладно, сейчас это не важно. Важно другое, забравшись на дерево и скрывшись в его густой кроне, я имею очень неплохие шансы пробраться на территорию собственного дома незамеченным. А если еще и отводом глаз воспользоваться… Ха… ниндзя отдыхают!

Отблагодарив извозчика серебряным гривенником, изрядно поднявшим ему настроение, я дождался, пока старик укатит прочь, и, убедившись, что в проулке больше нет ни одной живой души, отворил мягко скрипнувшую калитку.

А вот и мой «мост». Окинув довольным взглядом гигантское раскидистое дерево, величественно возвышающееся посреди запущенного двора, я скинул пиджак и, свернув его валиком, закрепил за спиной, просто сунув под ремень. Модные нынче подтяжки меня не устраивают, но сейчас, мне кажется, что они были бы поудобнее… Ладно, не оставлять же пиджак под дубом?

Подпрыгнув, я вцепился в одну из нижних ветвей дерева и, забравшись на нее, принялся «колдовать». Надо было наложить на себя отвод глаз и проверить крону на наличие сигналок, которые могли бы установить некоторые хитровымудренные охранители. Отсутствие таких сигналок во дворе, откуда я решил начать «поход» в собственный дом, я проверил еще раньше, начав с калитки. Пусто.

Прислушавшись к своим ощущениям и так и не обнаружив ничего, что могло бы оказаться сигнализацией, я забрался повыше на одну из ветвей, что протянулись над проулком, и осторожно двинулся вперед, не переставая «прощупывать» пространство вокруг. И это принесло свои плоды. Двоих «топтунов» удалось срисовать еще до того, как я добрался до середины ветви. Охранители расположились в разных концах того самого проулка, который я сейчас миновал… и меня они не видели. Славно.

Сканирование дома, хоть и изрядно защищенного на этот случай, не показало там присутствия «лишних» людей. К сожалению, определить, кто именно находится по ту сторону стен, мне не удалось, ну, да и ладно. Сам посмотрю… осторожно.

Я аккуратно открыл дверь, ведущую на кухню, и, еще раз убедившись, что в помещении никого нет, двинулся внутрь дома, используя для этого узкие коридорчики и лестницы прислуги, буквально пронизавшие наше «гнездо». Мало ли что?

Первым делом я решил наведаться в свой кабинет. Не то что я уж очень сильно беспокоился о сохранности хранящихся там документов, все-таки все действительно важное я держал при себе, но убедиться, что там все в порядке, было необходимо. Да и переодеться мне не помешает. А то вторые сутки в одном и том же костюме… Ладе это не понравится. А гардеробная, как и ванная комната, как раз имеет два выхода, один в спальне, а второй в кабинете.

Свернув в нужный коридор-тупичок, я нажал одну из деревянных панелей, и скрытая дверь неслышно отворилась, пропуская меня в любимую комнату. Нет, никаких страшных тайн и секретов, просто это был самый короткий проход из кабинета на кухню. Достаточно было пройти пару шагов по коридорчику и спуститься по узкой крутой лестнице. И нет надобности проходить через добрую половину дома. Очень удобно и тихо, что тоже немаловажно. Будить всех чад и домочадцев, когда во время работы ночью нападает дикий жор, мне совсем не хочется.

Но стоило хорошенько рассмотреть происходящее в комнате, как размышления о необходимости тайного хода на кухню вылетели из моей головы в один миг…

«Топтуны», услышав, как распахнулись парадные двери особняка, за которым их приставили наблюдать, подобрались, готовые, как им казалось, к любому развитию событий. Но то, что они увидели, заставило обычно невозмутимых и много что видавших на своем веку филеров изумленно выпучить глаза.

Их собственный начальник не вышел, а вылетел в распахнувшиеся высокие двери, кубарем прокатился по ступенькам широкой каменной лестницы и распластался прямо на клумбе, разбитой перед парадным входом, передавив при этом добрую половину цветочного ковра. А спустя секунду из тех же дверей, пущенный чьей-то умелой рукой, вылетел и изрядно помятый котелок Ратьши Гремиславича и приземлился аккурат на голову хозяина. Переглянувшись, ошарашенные таким поворотом «топтуны» помялись, но все-таки решились и, нарушая все инструкции подряд, ринулись на помощь своему начальнику.

– Ты едешь в Каменград. Как можно скорее. – Я ткнул пальцем в Ладу, но она, кажется, вовсе не обратила внимания на мою грубость. Только нежно улыбнулась… и я почувствовал, что меня отпускает, а воспоминание о копающемся в моих документах Ратьше становится бледнее. Но, черт возьми! Моих документов, в моем кабинете! Мавки бы утащили этого полковника! Нашел время для обыска!

Понятно, что мое появление в Хольмграде и торжественный пинок главе необмундированной службы Особой канцелярии не могли обойтись без последствий. Но пара дней у меня имеется. По крайней мере, раньше чем через сорок восемь часов привести Ратьшу в сознание не светит ни одному, даже самому лучшему специалисту, в этом я абсолютно уверен. Жаль, конечно, что он выбрал такой неудобный момент для обыска, глядишь, у меня было бы чуть больше времени на общение с семьей… С другой стороны, события развиваются столь стремительно, что промедление может быть просто опасно. Значит… значит, пора сворачивать лавочку. Жаль… Но семья мне дороже всех заводов и производств.

– Милая, ты уже написала прошение? – Я вошел в кабинет Лады, буквально увешанный детьми. Родик с Белянкой просто вцепились клещами и ни в какую не желали отойти от меня хотя бы на минуту. На них даже взгляды «мамки» не действовали. Вообще…

– Да, Вит. Дети, отпустите отца, не исчезнет же он прямо из комнаты… – Вместо ответа Родион с Беляной смерили меня сомневающимися взглядами, но кивнули. Сын, отпустив руку, отошел на пару маленьких шагов, а дочь, медленно и нехотя покинув мое плечо, встала по другую сторону. Вот вам и «почетный» караул. А по не четным, конвой, хм…

Освободившись от железной хватки детей, я, наконец, смог подойти к столу, за которым сидела жена, и прочесть написанный ею документ.

– Тебя совсем не беспокоит моя репутация, да? – улыбнулась Лада, когда я, прочитав прошение, удовлетворенно кивнул.

– Солнышко, мы все это уже обговорили, не так ли? – Вздохнул я. – Это лучший способ вывести тебя и детей из-под удара, если вдруг что-то пойдет не так. Или ты предпочла бы фиктивную гибель?

– Вит! – укоризненно воскликнула Лада.

– Вот-вот. Мне тоже не нравится эта идея. К тому же, ввиду предстоящего переполоха, твоей репутации ничего не грозит. Общество скорее примет тебя, как обманутую в лучших чувствах женщину… несчастную мать и так далее.

– Это еще хуже. Они же будут поливать тебя грязью, – погрустнела жена.

– Эй, не вешать нос! Неужели ты всерьез считаешь, что мне есть дело до этих… – Я неопределенно мотнул головой. – К тому же хуже, чем есть сейчас, уже не будет. Согласись, два года слухов и шепотков «об этом Старицком», который «весь в свою чертову породу», это довольно мощный задел…

– Ну да, ну да… Тот самый миллионер Старицкий, что оставил жене все свое состояние.

– Ой, вот не надо. Тебе еще придется поругаться с кредиторами, а добровольные помощники с радостью разнесут по Хольмграду весть о том, что «негодяй-муж» оставил тебя с детьми и огромными долгами. Опцион для верфи-то от ладожских банкиров. – Я ухмыльнулся и, обняв Ладу, подмигнул забравшимся в одно кресло на двоих и сидящим тихо, как мышки, детям. Белянка в ответ растянула губы в радостной улыбке, а вот Родик только хмуро кивнул. Ну да, растет парень. Не факт, что он правильно все понимает, но уж от недостатка внимательности сын точно никогда не страдал, да и мозгами его природа не обделила… Эх, перед отъездом нужно будет обязательно с ним переговорить. Он поймет. И примет… иначе мне лучше будет сдохнуть.

– Думаешь, будет трудно определить, что выплаты затягивались искусственно? – недоверчиво хмыкнула Лада мне в шею.

– Ну, если бы речь шла о каком-то другом банке, я бы не был уверен в ответе, но в случае с «ладожцами»… – вздохнул я. Черт, что за жизнь! У меня в объятиях самая красивая и умная женщина в мире, и чем мы с ней заняты?!

– Так, дети, марш спать, – обернувшись к внимательно наблюдающим за нами Родику и Беляне, проговорила Лада. Похоже, мысль о пустой трате времени пришла в голову не мне одному.

– А… а можно мы… – начала было дочь, но Родион дернул ее за руку и, спрыгнув с кресла, потащил упирающуюся сестренку к выходу, что-то настойчиво нашептывая ей на ухо. Мне еще удалось расслышать обрывок фразы «о маленьком братике», после чего Белянка резко перестала сопротивляться, и через секунду дверь кабинета захлопнулась, отрезая нас от внешнего мира. Хм… надеюсь, он не станет читать пятилетней девочке лекцию о принципах размножения? С него станется, акселерата…

Впрочем, благодаря Ладе, мысли об этом доморощенном десятилетнем профессоре-биологе быстро покинули мою голову…

А на следующий день наш техник-механик-и-вообще-мастер-на-все-руки отправился на прием к Рейн-Виленскому, с прошением Лады о разрешении ей покинуть Хольмград и присоединиться к мужу в Каменграде, ввиду неподобающего поведения некоторых личностей, решивших воспользоваться отсутствием ее защитника и уверенных в своей безопасности, очевидно из-за гуляющих по столице слухов о якобы высказанном государем неудовольствия в отношении ее мужа…

На самом деле текста было куда как больше, а уж его витиеватость вообще, по-моему, была способна заплести извилины нормального человека в совершенно дикий узел. Тем не менее уже к вечеру в нашей гостиной нарисовался сам секретарь Государева кабинета, да не один, а вместе с князем Телепневым. Старый лис не стал вдаваться в подробности, лишь удостоверился, что супруга его хорошего друга пребывает в здравии, и, посетовав на склочный нрав иных представителей света, покинул наш дом, опять же вместе с промолчавшим всю встречу главой Особой канцелярии. Правда, на консоли в прихожей осталось два листа с разрешениями для Лады и детей покинуть город. Одно из Особой канцелярии, другое от комиссии, заверенное Рейн-Виленским.

– Интересно, а князь-то зачем приходил? – протянула Лада, когда за визитерами закрылась дверь, и я смог спуститься в гостиную.

– Хм. Учитывая, что прошение было направлено чуть ли не сразу после стремительного вылета Ратьши Гремиславича из дверей нашего дома… – усмехнулся я.

– Ой. – На лице жены появилась огорченная гримаска. – Так это что же… теперь его будут считать… Нехорошо. Совсем нехорошо, Вит!

– О, на этот счет можешь не расстраиваться. – Я приобнял разволновавшуюся жену. – Наш полковник не зря возглавляет службу филеров. Его и в лицо-то мало кто знает. Так что, дело ограничится лишь шепотками о том, что нахалом, подкатившим к тебе, был один из служащих Особой канцелярии. Потому и Телепнев приехал. Вроде как извиниться…

– Но… если так, то кто же узнает о служащем канцелярии?

– А вот об этом позаботится сам Ратьша. В собирании и распускании слухов ему нет равных. Поверь, уже послезавтра это будет первой новостью в столице. – Я чмокнул жену в кончик носа… и почувствовал, как ее настроение стремительно падает. – Что такое, милая?

– Вит, я… Я не знаю. Мы правильно поступаем? – Лада заглянула в мои глаза. Черт, если бы я сам был в этом уверен… С другой стороны…

– Да. Другого выхода у нас нет. – Я постарался вложить в свой голос максимум уверенности.

– Тогда… тогда пообещай мне одну вещь. – Видимо, я был убедителен, поскольку ее беспокойство улеглось. Вроде бы.

– Все, что пожелаешь.

– Когда это закончится, мы уедем отсюда куда-нибудь, где нас не достанут никакие телепневы.

– Обещаю. – Я уверенно кивнул.

– Тогда… у нас ведь еще много времени, да? – Лада повеселела и, улыбнувшись, потянула меня в спальню. Хм, может, стоит прислушаться к Родиону и Беляне и выполнить их желание? Пусть не сейчас, пусть после окончания этой чертовой эпопеи…

А через три дня среди «особо осведомленных» людей, действительно, поползли невнятные слухи о некоем перешагнувшем все правила приличия синемундирнике, из-за которого «эта выскочка, наконец, поняла, что в столице ей не место, и подала прошение о разрешении покинуть город». Коктейль из слухов получился просто убойный. А уж когда «вдруг» стало известно, что «чертов Старицкий нарушил волю государя и направляется в Хольмград», свет пришел в совершеннейший ажиотаж.

И что-то менять стало поздно. Охрана из обмундированных служащих Особой канцелярии взяла наш дом под плотное наблюдение. На воротах появились караульные, пугая прохожих начищенными пуговицами на кителях и блеском примкнутых штыков. До отъезда Лады с детьми на вокзал и посадки на идущий в Каменград дирижабль этот конвой стал неотъемлемой частью пейзажа…

Хорошо еще, эти ребята внутрь дома не заглядывали. А то прятаться от них где-нибудь в подвале у меня не было никакого желания. Зато дети были счастливы. Они, да, собственно, и я сам, уже и не помнили, когда в последний раз нам удавалось провести вместе больше двух дней кряду. Работа в училище и на предприятии, а после и мой отъезд на Урал-камень уже давно не давали нам такой возможности. Так что мы просто радовались выпавшей возможности… и пытались набраться впечатлений впрок.

Я все-таки поговорил с сыном, и он, внимательно меня выслушав, после долгого молчания грустно кивнул. Лада присутствовала при нашей беседе, и честно, я с трудом представляю, как она смогла удержаться от слез. Я бы и сам хотел промолчать, все-таки не дело возлагать на плечи детей такие откровения, но… иначе было нельзя. А Родион… сын показал себя настоящим мужчиной.

– Я понял, папа. – Он вскинул голову и, взглянув на меня серьезным, черт, совсем не по-детски серьезным взглядом, кивнул. – Не волнуйся о нас. Я уже большой, пригляжу за мамой и Белянкой.

– Да. Ты уже большой… я в тебя верю, – медленно проговорил я. – Только помни, даже если кто-то что-то будет говорить тебе обо мне…

– Пап, я уже большой, – по слогам, словно несмышленому, повторил Родик. – Я понимаю, что такое тайна, и не буду никому ничего доказывать… Но в нос дам.

– Родион! – вспыхнула Лада, явно не зная, то ли ей плакать, то ли смеяться.

– Он прав. Доказывать, что противник лжет, он не сможет, но и спускать прямые оскорбления малодушно. Поэтому пусть лучше бьет. Молча и ничего не объясняя. – Вздохнул я и с легким беспокойством отметил, как сверкнули глаза сына. Черт, он же теперь в Каменграде ни одному ровеснику спуску не даст… А учитывая старательность, с которой сын тренировался даже в мое отсутствие, достаться может и ребятне постарше…

– Родик, но только если не найдешь иного выхода, – строго заявила Лада.

Сын вопросительно на меня взглянул и, получив в ответ утвердительный кивок, в свою очередь вздохнул.

– Обещаю.

– Вот и славно.

Но все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой почти двухнедельный отпуск с семьей, перемежавшийся редкими вылазками в город.

Кортеж из шести автомобилей Канцелярии вырулил из ворот нашего дома и покатил в сторону вокзала, увозя с собой мою семью и домочадцев, а я, покинув дом тем же путем, каким пришел, отправился на окраину Плотни, где все эти две недели Грегуар сходил с ума от безделья. Учитывая, что покидать Плотненский конец я ему запретил, хм… с другой стороны, такого количества борделей нет больше ни в одном районе, так что, думается, он на меня не в обиде.

Дворецкий встретил меня в воротах гаража и, судя по ментальному фону, был вполне доволен жизнью.

– Могу я спросить, как обстоят дела, ваше сиятельство? – поинтересовался Грегуар, когда я плюхнулся на водительское сиденье своего «Классика».

– Хорошо, я полагаю. Правда, времени, да и сил на то, чтобы донести до комиссии весь идиотизм их действий, ушло более чем много. Зато сейчас Лада с детьми и всем скарбом уже направляется на вокзал. Как раз к трехчасовому рейсу на Каменград.

– Хм. Позволено ли мне будет узнать, почему вы не присоединились к супруге? – устраиваясь на заднем диване, проговорил дворецкий.

– Охранители. Там такой конвой, что мне и близко к ним не подойти, – коротко пояснил я и, почувствовав немой вопрос Грега, ответил: – Нет, друг мой, члены комиссии меня не выдадут, иначе им придется объяснять, откуда взялись те двести тысяч, что осели на их счетах.

– Это много, – после недолгого молчания заметил дворецкий, пока я выгонял машину из гаража.

– Семья дороже, Грег. Они единственное, что удерживает меня здесь. – Вздохнул я и встряхнулся. – Ладно, оставим. Как смотришь на то, чтобы прокатиться до вокзала? Хочу убедиться, что все в порядке.

– Вы хозяин, мессир. – Я заметил в зеркале заднего вида, как дворецкий пожал плечами, и решительно повернул руль в сторону объездного шоссе. Дорога легла под колеса авто широкой желтовато-серой лентой, и уже через четверть часа, стоя на кромке поля, я смог наблюдать взлетающий в небо рейсовый дирижабль, увозящий мою семью в безопасный и уютный Каменград. Вот огромная туша оторвалась от причальных пандусов и, развернувшись, величаво поплыла на восток. Я задрал голову вверх, чтобы получше рассмотреть проползающего надо мной «кита»…

Огненная вспышка озарила небо, хлестнув по глазам яростной белизной… Удар… и темнота.

Часть 3 Долог путь до Типперери

Глава 1 Бежать нельзя остаться

Два часа дня. Я сижу в комнате, которая когда-то стала первым помещением, увиденным мною в этом гребаном мире. Символично… Вот только желания лить слезы и проклинать судьбу-злодейку у меня нет и в помине. Я жду. Просто жду, когда сюда придет Телепнев и подробно расскажет, чья это была идея, и где мне искать того урода, что подорвал рейсовый дирижабль.

Рядом сидит бледный, но все такой же каменно-невозмутимый Грегуар. Это он вытащил меня с места аварии, контуженого и потерявшего сознание. Затащил в автомобиль и попытался увезти с места происшествия… но не успел. Охранители слетелись моментально, благо до кромки поля от вокзала было совсем недалеко. Потом был визит врача, которого я не помню, поскольку еще не пришел в себя, и гонка по улицам Хольмграда. Нет, не в больницу или госпиталь… сюда, в подвал Особой канцелярии. Очнулся я уже в этой камере, не узнать которую не мог.

Придя в себя, увидел рядом Грега. Понять, что произошло, и так было несложно, а его короткий, но емкий рассказ расставил все точки над «i». Поблагодарил через слово вставляющего свои бесконечные «мессир» дворецкого и стал молча ждать. Грег нервничал, и его можно понять. На Руси, да и во всем мире, немного найдется людей, что могли бы спокойно отнестись к необходимости визита на нижние этажи этого ведомства.

Вот в замке заскрежетал ключ и в комнату, освещенную забранной решеткой тусклой лампочкой под самым потолком, вошел Телепнев в окружении четырех рослых синемундирников, тут же занявших удобные для контроля места. А ничего так натаскал. По крайней мере, с первым моим посещением этой камеры разница просто огромная.

– Князь. – Короткий кивок вместо поклона. Поднимаюсь навстречу с колченогого стула и зеркально отражаю скупое приветствие главы канцелярии.

– Князь. – Телепнев долго на меня смотрит, после чего оборачивается к своим телохранителям и, едва заметно поморщившись, жестом приказывает им покинуть камеру. Грегуар смотрит недоуменно.

– Вот, Виталий Родионович, такие дела… да. – Вздыхает мой бывший шеф, когда за охранниками с лязгом захлопывается дверь. Он явно не знает, что еще сказать, но… мне не нужны слова. Точнее… нужны, но другие.

– Владимир Стоянович, ты мне должен. – Это не вопрос, он действительно мой должник, и прекрасно это знает.

– Помню. – Хмуро кивает Телепнев. – Что ты хочешь? Свободу? Извини, это за пределами моих возможностей. Я не могу тебя отпустить. Государь предупреждал, чтобы ты не смел появляться в Хольмграде, ты нарушил приказ. Так что придется ждать его решения. И не здесь.

– Мне не нужна помощь в побеге. – Я внимательно смотрю в глаза Телепнева, и тот также прямо смотрит в ответ. – Только имя.

– Имя? – Приподнимает бровь князь. Давлю поднимающееся раздражение. Мне не до игр.

– Там были только твои люди. О времени и дате отъезда тоже знали только они. Мне нужно имя.

Телепнев мрачнеет, морщится и в кои-то веки начинает выглядеть на все свои «за шестьдесят». Под глазами залегли тени, лицо осунулось, на нем явно проступили следы усталости.

– Ты же понимаешь, что это не его инициатива. Стража… – Короткий взгляд на Грегуара. – Ладно, черт с тобой. Все ты прекрасно понимаешь. Знакомый тебе боярин решил, что это единственный способ завершить ваше противостояние с пользой для государства. И тут такой удачный повод. Комиссия, домашний арест… Извини, но ты сделал форменную глупость, приехав в столицу. Дальше, как ты сам любишь повторять, дело техники… и возрождающийся клан Старицких прекращает свое существование… а тебя попросту тихо удавят… вместе с твоим дворецким.

По лицу несчастного Грегуара покатилась капля пота.

– Князь, не растекайся мыслью по древу. Имя «крота».

– Ты не отступишься, да? – вздохнул Телепнев.

– Мне еще раз напомнить о твоем долге?

– «Корнет». Но он уже мертв. Убит при попытке к бегству, – почти прошипел князь, шагая к двери. Та моментально распахнулась, и Телепнев вышел, на ходу бросив куда-то в сторону: – Забирайте.

Сразу после его слов в камере стало удивительно тесно. Сюда набилось не меньше дюжины молодчиков в пехотной форме без каких-либо знаков различия. Но действовали они слаженно и, моментально скрутив нас с Грегом, повели, точнее, поволокли в коридор. Оттуда к черному ходу. Подняли наверх, и мы оказались на том самом пустыре, что Телепнев так давно мечтал прирезать к территории своего ведомства. Хлопнули двери двух «Классиков», а четверо оставшихся рядом солдат закинули нас в глухую коробку кузова, стоящего меж легковыми авто, грузовичка. Идиоты.

– Ничего, Грег, будем жить. – Я улыбнулся белому, словно мел, дворецкому, сидящему напротив меня. Автомобиль дернулся и начал медленно, но верно набирать скорость.

– Не разговаривать, – рыкнул один из четверки охранников, устроившихся за железной решеткой, отгородившей нашу часть этого импровизированного «автозака».

– А то что? – поинтересовался я под изумленно-испуганным взглядом Грега.

Вместо ответа охранник растопырил пальцы и шибанул электроразрядом. Испугал ежа голой… хм. Но дернуться для вида пришлось… Зато узнал полезную вещь. Это не мои птенцы, даже близко. Что не может не радовать. Обычные боевики, явно заточенные на работу за рубежом. Собственно, что-то такое я и предполагал. Издержки узкой специализации, так сказать. В акциях по ту сторону границы нечасто приходится сталкиваться с серьезно подготовленными менталистами, а отсюда некоторая… хм, зашоренность, что ли? Нет, в самом деле, там операторы ментала, то есть маги, крайне редко идут на оперативную работу, не хотят пачкать руки. Ну, понятно, большая часть заграничных «философов» – дворяне, белая кость, голубая кровь, И для них работа в тени, где нет ни славы, ни громких титулов, а общественного признания и вовсе не добьешься, просто «невместна». Немногие же естествознатцы из разночинцев, идущие на такую работу, редко обладают уровнем знаний, который позволил бы им состязаться в менталистике с боевой группой стражников. Традиции таковы, что им просто не дают этих знаний. Не хотят плодить конкурентов, должно быть. Нет, в последнее время ситуация меняется, и круг магов ширится. Особенно это заметно в Рейхе, точнее в его южных княжествах, граничащих с Лотарингией и Иль-де-Франс. Постоянные конфликты на границе провоцируют мыслительный процесс, не иначе. Поняли, что дальнейшее ограничение количества операторов ментала приведет к просто-таки катастрофическому отставанию в развитии, но… медленно, слишком медленно меняется ситуация, то и дело спотыкаясь о консерватизм дворянства и… как ни удивительно, сопротивление самих магов. А там еще и церковь… Она, в Европе, да и на Востоке, хоть и сбавила обороты после громкого падения Ватикана, но палки в колеса магов ставит с завидным постоянством. Вот и расслабились наши боевые стражники, рыцари плаща и кинжала. Привыкли быть самыми крутыми в песочнице…

Тут, по изменившемуся звуку, доносившемуся из-под пола, я понял, что мы съехали с брусчатки на обычную грунтовку, и понял, что пора действовать. Если не ошибаюсь, а ведь не ошибаюсь… везут нас в так называемый «лес». Небольшой комплекс, отстроенный Зарубежной стражей, по примеру моего училища. Подальше от людей и потише… Ага, вот нас мотнуло раз, другой. Помню эту «змейку». Пора…

Открываю глаза и внимательно смотрю на тихо переговаривающихся охранников. Мысленно тянусь к клубку энергии под капотом грузовика. Нет, двигательная установка, конечно, защищена от внешних воздействий, но если знаешь, что и как, это не проблема. Я знаю. Моего же завода авто. Легкое касание пары точек в проводниках, и машина, зафыркав, словно облитый водой кот, глохнет. Охранники не успевают переполошиться, и их накрывает Переплутов сон. О да, скоморохи были ребята затейливые и очень не любили внимания… вне представлений. Да и чистить карманы спящей публики в кабаке куда сподручнее. К тому же конвоиров снова подвела специфика службы. Ничуть не сомневаюсь, ударь я их чем-то из арсенала восточных колдунов или европейских магов, отреагировали бы моментально. А вот от своих же русских техник защищаться не привыкли. Эх, и ничему-то история Ставра стражников не научила.

Чтобы открыть наручники и решетку, просто выуживаю «щупом» из кармана одного охранника ключи. Поворачиваюсь спиной к Грегу.

– Расстегни. – Слышу, как с бешеной скоростью крутит гаечным ключом дворецкий. Пять секунд, и я свободен. В свою очередь помогаю Грегу избавиться от его наручников, и тут же лезу отпирать решетку, одновременно прислушиваясь к поднимающемуся «на улице» шуму.

– Ропша, Акинфий, у вас там все в порядке? – звонкий голос из-за обитой железом двери.

Стучу в ответ по створке. А то я не знаю, что здесь звукоизоляция! То есть мы слышим, а нас нет: вариант для перевозки буйных «клиентов». Но самое главное, что если наложен один наговор, то обратный ему наложить уже не получится. Рассыплется моментально. Тьфу, аматоры. Хотя с кем другим могло и прокатить. Если б попытался заговорить, то за пару секунд тишины конвоиры с той стороны тут же догадались бы, что в «автозаке» что-то не так. И предугадать их действия в этом случае я бы не взялся. Могут и чем-нибудь «тяжелым» приложить… что называется, при попытке к бегству, невзирая на своих.

– Вот государь обрадовался бы… Такой удобный повод, – бормочу я, внимательно наблюдая, как начинает проворачиваться ручка. С нашей стороны дверь не открыть, во избежание… – Впрочем, у него еще будет такая возможность.

Ловлю уже перманентно ошарашенный взгляд Грега.

– Сиди тихо, пока не позову. – Дворецкий судорожно кивает и вжимается в скамью. Я удовлетворенно киваю и перевожу взгляд на наконец-то открывающуюся дверь. Транс? Я в нем с того момента, как пришел в себя. Поэтому…

Мощный пинок распахивает дверь, и во все стороны веером рассыпается целый ворох воздействий. Кого-то, как четырех ореликов прямо передо мной, разом накрывает площадной атакой, и не одной, на всякий случай, отчего их уже бессознательные тела начинают сотрясать электрические разряды. Кто-то, вовремя учуяв жареное, рыбкой уходит за корпус стоящего впереди «Классика». Его водила посылает машину вперед, но уже использованный прием не дает бедняге даже тронуться с места.

Не теряя времени, кувырком ухожу с дороги под грохот двух стволов. Это палят конвоиры от замыкающей машины. Там тоже двое, но путь вперед перекрыт грузовиком и ведущим авто, а попытку сдать назад я давлю все тем же способом. К любителям стрельбы присоединяются стражники из первой машины, но… я уже в зарослях. Отвод глаз и стремительный прыжок в глубину леса скрывают меня от конвоиров. Кружу, выбирая момент. Вот у водилы замыкающего авто кончились патроны, и он судорожно перезаряжает барабанник, пока его напарник контролирует подходы. Мощный ментальный удар сметает обоих. Ничего изощренного. Просто удар сотней щупов, собранных в пучок. Взрыв в месте соприкосновения с телами конвоиров напрочь вырубает горе-стрелков. И второй такой же… натыкается на выставленную одним из молодчиков из ведущего авто радужную пленку щита. Надо же, сообразили. А я-то уж было подумал, что для моей охраны одну «зелень» направили. Губы растягиваются в ухмылке. У защиты есть минус, она ограничивает видимость. Накрываюсь «хрустальной сферой», отвод глаз сразу сползает, словно его и не было, но это уже и не нужно. Раз уж этот гаврик додумался выставить щиты, значит, и отвод определит по возмущению в ментале. А сфера как раз в нем меня и скроет.

Короткий бросок со спины, по лицу словно теплым воздухом мазнуло, это разрушился защитный полог противника. Короткий удар влево. Водила, вылезший из авто, чтобы прикрыть напарника, оказался достаточно шустрым. То есть он почти успел навести на меня ствол. Но «почти» не считается. Удар отбрасывает торопыгу на кузов машины, а его напарника настигает почти нежный тычок в шею, и он мешком оседает наземь. Дублирую, отправляя в бессознательное состояние стонущего водителя. Тишина…

Не расслабляясь, бегу проверить остальных конвоиров, и вовремя. Снесенные взрывом щупов уже начинают подавать признаки жизни. В отключку… Проверить оставшихся. Чисто.

Заглядываю в кузов грузовика. В дальнем углу сидит Грег и сверкает в темноте зеленоватыми отсветами в глазах. Хм, а он не так уж безнадежен. Вон, и «кошачий глаз», оказывается, знает.

– Вылезай давай. – Поманив рукой дворецкого, спрыгиваю с подножки.

– Что, все уже закончилось, мессир? – Выбравшись следом, Грег морщится от яркого света.

– Не все. Надо затолкать этих господ в кузов, – киваю на разбросанные тела.

– Осмелюсь спросить, а они… живы? – Кажется, дворецкий вновь становится самим собой.

– Что ж я зверь какой? – Пожимаю плечами. – Сейчас упакуем их, спрячем на какой-нибудь полянке и назад, в Хольмград.

– Как «назад»? – А, нет, еще не становится. Вон как затрясло. Привыкай, дружище, у нас начинаются «веселые» времена.

И меня второй раз в жизни выбрасывает из транса от удивления. Мой непрошибаемый дворецкий просто грохнулся в обморок. Черт, времени и так мало, а этот еще кисейную барышню изображать вздумал.

Стоило мне вывалиться из транса, как тут же дала о себе знать контузия. Из носа хлынула кровь, а в голову словно шурупы кто-то вворачивает ржавым ручным шуруповертом… скрипучим. Дьявольщина! Да еще и отдышаться толком не могу… Падаю на колени, сжимая голову руками, и чуть не рычу от боли. С хрипом и присвистом…

Стоп. С усилием отняв ладони от головы, тяжело вздыхаю, восстанавливая дыхание и, пытаясь не обращать внимания на боль, вытаскиваю из кармана носовой платок. Старательно вытерев кровь с лица и грунта, где успела образоваться маленькая лужица, снимаю «сферу» и простейшим наговором останавливаю кровотечение, отчего получаю еще один сильный укол головной боли, и пытаюсь подняться на ноги.

Постояв, ожидая пока рассеется тьма перед глазами, встряхиваюсь и иду осматривать машины на предмет аптечки… И нахожу, как ни удивительно, учитывая, что сей аксессуар у нас продается исключительно отдельно и зачастую собирается на заказ. Богато живут господа стражники. Одна такая аптечка стоит под десять полновесных серебряных рублей, в стандартном варианте, разумеется. А именно он здесь и нашелся. Причем в трех экземплярах. По одному на авто.

От боли снова темнеет в глазах, и я, торопливо нашарив коробку с болеутоляющим, встряхиваю ее над подставленной рукой. Два шарика невнятно-белесого цвета выкатываются из пилюльницы на ладонь. Хмуро на них смотрю, вспоминая наставления Граца о нежелательности применения ментальных конструктов для излечения головы… но ведь пилюли это уже не менталистика, а? К тому же головная боль и не думает утихать, а времени на полноценное лечение у меня нет… похоже, как и выбора.

Решительно отправляю в рот лекарство и возвращаюсь к валяющемуся на земле Грегу. Одна внушительная затрещина, и вот мой дворецкий уже сидит, хлопая глазами, и недоуменно озирается по сторонам.

– Подъем, мой друг. Нас ждут великие дела. – Поторапливаю Грега, кивая в сторону «загорающих» стражников. – Вставай, Грегуар. Времени мало. Еще немного, и их начнут искать. Ты же не желаешь познакомиться с удавкой, которую нам обещал Телепнев.

– Он… серьезно? – поднимаясь с земли, выдавил из себя дворецкий и, словно опомнившись, добавил: – Мессир.

– Вполне. – Я облегченно вздыхаю, чувствуя, как отступает уже доставшая меня головная боль. Это такой кайф… Улыбаюсь и ловлю на себе очень странный взгляд дворецкого. Понимаю, что выгляжу в его глазах почти сумасшедшим, и коротко поясняю: – Голова прошла.

Грег осторожно кивает и, оглядевшись, без всяких напоминаний начинает стаскивать наших горе-охранников в одну кучу.

Короткий обыск стражников, в котором я почти не принимаю участия из-за накатившей слабости, дает нам изрядное количество оружия. В основном «сварскольды» и «барринсы», но нашлась и пара менее известных моделей. Например, миниатюрный, но обладающий весьма внушительным калибром «Блеман-Кассо», оружие последнего шанса, точно такой же, какой я когда-то подарил Ладе…

– Ваше сиятельство? – Только услышав оклик Грега, я понял, что уже несколько минут стою на коленях над разложенной на брезенте кучей оружия, сжимая влажной ладонью кургузый, блестящий хромом и накладками из слоновой кости пятизарядный барабанник. А тот, что я подарил жене, был с перламутровыми «щечками». Вздрагиваю и мысленно отвешиваю себе подзатыльник. К черту, у меня еще будет время…

– Да, Грег. Выворачивай их карманы и сваливай содержимое на сиденье последнего авто. По дороге разберешься, что там к чему, – вынырнув из своих размышлений, сказал я, с трудом поднимаясь на дрожащие, словно ватные, ноги.

Дворецкий кивнул и принялся довольно споро обыскивать бесчувственные тела. На заднем диване «Классика» начала расти кучка всякой мелочи, от бумажников до брелоков и ключей. А я сковывал уже прошедших потрошение карманов стражников и забрасывал их в грузовик. Спустя десять минут дело было сделано, и все конвоиры вповалку уложены в автозаке и надежно заперты.

Тихо загудели набирающие обороты двигатели, и грузовик, объехав стоящий впереди «Классик», свернул с грунтовки в заросли. Отъехав достаточное расстояние, чтобы проезжающие по дороге люди не заметили машины, я заглушил двигатель и, открыв дверь, спрыгнул на землю. Тут же рядом остановилось и авто, приведенное Грегом.

А еще через пять минут я уже сидел за рулем оставленного на шоссе «Классика», а дворецкий на заднем сиденье перебирал доставшиеся нам «сокровища».

После недолгого размышления я все-таки решил не дразнить гусей и, выехав на объездное шоссе, повел машину к Старой Ладоге. Там найдется место, чтобы пересидеть некоторое время и определиться с дальнейшими действиями. Да и депозит в одном из тамошних банков надо бы снять…

– Почему бы нам не воспользоваться вашим автомобилем? – вдруг спросил Грег, когда я вслух посетовал на невозможность подняться в воздух и преодолеть расстояние до Ладоги в полете.

– По двум причинам, – откликнулся я, не отвлекаясь от дороги. – Причина первая: я не знаю, где сейчас наш «Классик». Он может быть в гараже канцелярии или у нашего дома, а может, его перегнали к городскому зданию Зарубежной стражи. Причина вторая: наш полет в Хольмград практически выработал ресурс эффекторов в ноль. Все-таки это не грузовая платформа, что перемещается лишь в двух измерениях… И я бы не хотел свалиться на двухтонной машине с высоты в сотню метров. А ты?

– То есть это был одноразовый… э-э-э… автолет, мессир? – В ментале было заметно, как Грег обескуражен.

– Это был опытный экземпляр, Грег. Конечно же, он не был рассчитан на долгую эксплуатацию… – пояснил я, мысленно благодаря дворецкого за то, что он отвлекает меня от ненужных сейчас мыслей.

– Жаль.

– Веришь, мне тоже, – вздохнул я, поморщившись. Накаркал. – Тогда бы можно было забрать семью на нем, без всяких разрешений. И пусть бы государь попробовал что-то сделать.

– Простите, мессир.

– За что?

– За напоминание, мессир, – тихо сказал Грег.

– Не бери в голову, друг мой. – Со вздохом кивнул я. – Насколько понимаю, я здесь не единственный, кто лишился семьи и дома.

– Да, Рогнеда была замечательной женщиной, – все так же тихо проговорил теперь уже, наверное, бывший дворецкий.

– Прости.

– Теперь вы, мессир? – Я увидел в зеркале, как Грег слабо улыбнулся.

– Что? А… Но ведь я действительно виноват. Если бы вы не пошли служить ко мне, то всего этого ни с тобой, друг мой, ни с Рогнедой не произошло бы.

– Для начала, если бы не вы, мессир, то я не познакомился бы с Рогнедой Болховной. А случившееся… в нем нет вашей вины. Если я правильно понял, то виноват тот человек, что работал на Зарубежную стражу. И мне искренне жаль, что он успел умереть. Простите, если вмешиваюсь не в свое дело, мессир, – все так же негромко, но неожиданно жестко договорил Грегуар.

Ехали, разговаривали, чувствуя, как отпускает напряжение этого нервного и откровенно сумасшедшего дня, на плечи наваливается свинцовая усталость… и незаметно въехали в ночь. Искать приют на ночь в ближайших деревнях не стали, просто загнали авто в лесополосу, отделяющую шоссе от чугунки, и, затушив фонари, устроились на ночлег.

А утром, едва солнце вызолотило верхушки деревьев, снова тронулись в путь. До Ладоги было рукой подать, так что спустя полтора часа мы уже въезжали в один из древнейших городов Руси, когда-то бывший вотчиной Гостомысла, полулегендарного основателя ныне правящей на Руси великокняжеской династии. А сейчас это не более чем обычный княжий городок, живущий ремеслом и торговлей. Не очень большой, но и не маленький, под двести тысяч жителей.

Честно говоря, я совершенно не опасался того, что кто-то здесь сможет опознать наш автомобиль или нас самих. Город зажиточный, и таких вот темно-зеленых «Классиков» здесь хватает. А потому мы совершенно спокойно проехали чуть ли не через весь город и, свернув в обширный, но неприметный двор, каких здесь, на ремесленной окраине Старой Ладоги хватало с избытком. Выбрались из авто у огромного и высокого, рубленого дома, сложенного из толстенных, в три обхвата, бревен, украшенного затейливой резьбой наличников и карнизов, с высоким расписным хорсом-коньком крыши, и таким же резным и ярким высоким крыльцом под добротным двускатным навесом.

– Виталий Родионович, вы ли это? – Вышедший на звук из дома хозяин – медведеподобный, высокий и грузный мужчина, с забранными под плетеный кожаный ремешок длинными, сверкающими сединой русыми волосами, раскинул руки в стороны и улыбнулся, отчего подкрученные кончики седоватых усов приподнялись над ухоженной бородкой, демонстрируя крупные желтые, но явно крепкие зубы. – Вот нежданная радость. Мать! Неси корец, взгляни, какие гости к нам пожаловали! Да скажи Герде, чтоб на стол накрывала. Вижу, дорога была дальняя. Добро поснедать после такой, первое дело.

– Ох ты ж, Виталий Родионович. Доброго дня! Как добрались? – Статная женщина, чем-то неуловимо похожая на Смольянину, в длинном «народном» платье, выплывая из-за немаленькой спины мужа с корцом в руках, толкнула благоверного крутым бедром, чтоб не застил. – Ишь, встал на дороге, медведь косолапый, ни обойти, ни объехать. Отожрался!

– Сама откормила, Олюшка. Так неча теперь и жалиться. – Хохотнул в бороду хозяин дома, спускаясь с высокого крыльца вслед за женой. А та, остановившись в паре шагов от нас с недоумевающим Грегуаром, отвесила поясной поклон.

– Вот, батюшка Виталий Родионыч, отведай с дороги холодненького. – Распрямившись так, что высокая грудь тяжело колыхнулась под тонким платьем, Ольга протянула мне корец.

Я принюхался и, укоризненно глянув на хитро поблескивающую голубыми глазами женщину, приник к посудине.

Водка не водка, но градусов тридцать в этом литровом корце было. Выхлебав больше половины, я бросил короткий взгляд на Грега и передал напиток ему, в двух словах и шепотом пояснив, что к чему. Естественно, умолчав о крепости напитка. А тут и Герда, дочка хозяев, подлетела с тарелкой, наполненной румяными и явно сладкими пирожками. Вроде как подсластить шуточку. Ну да… вот только в голове у меня с голодухи-то уже зашумело, так что, проигнорировав пирожки, обнял одной рукой девушку, обещающую в скором времени стать такой же статной красавицей, как и мать, и «закусил» ее губами.

Антон – хозяин дома крякнул, скрывая смешок, Его супруга развела руками, дескать, уел, гостюшка, а сама Герда, едва я ее отпустил, предательски запунцовела и вихрем унеслась в дом. Только каблучки форсистых алых сапожек дробно простучали по крепким дубовым доскам лестницы.

Тем временем пребывающий в удивлении Грегуар добил-таки корец и, следуя инструкции, перевернул его вверх дном. Положенные три капли упали на плахи двора, и мой бывший дворецкий чуть не последовал за ними. Повело его знатно. Оно и понятно. Ели-то мы последний раз сутки тому назад, а почти пол-литра коварной фирменной наливки Ольги, да выпитые одним махом, могут свалить и сытого.

– Уморился в дороге, бедолага, – прогудел Антон, подхватывая «поплывшего» Грега за плечи и уводя его в дом. – Ну да ничего, проспишься и будешь как новенький. У моей хозяйки рука легкая, так что о похмелье можешь и не думать. Идем-идем, болезный. Мы тебя в задней комнате на полатях положим, медвежьей полостью укроем…

Так, бухтя что-то засыпающему на ходу Грегу, и увел. А следом и мы с Ольгой, поднявшись на высокое крыльцо, шагнули в специально сделанный низким дверной проем. Миновав сени, еще раз поклонились, входя в горницу. Я дернулся было снять головной убор, но поняв, что на мне его нет и в помине, просто поклонился на красный угол и протопал к столу, у которого уже суетилась по-прежнему алая, словно маков цвет, Герда. Заметив, что я уселся на лавку рядом с ее отцом, сунулась было к печи, но Ольга ее шуганула ухватом и, вытащив из зева огромный чугунок, одним ловким движением поставила его на толстую дубовую подставку, в центре стола.

Окинув меня взглядом, Антон покачал головой и кивнул Герде на поставец в углу горницы, за печкой.

– Ну-ка, доча, найди гостю ложку. А то он, вишь, какой неподготовленный пришел, – тихонько прогрохотал хозяин дома, и уже через секунду я сжимал в руке новенькую, вырезанную из липы ложку. Пока мать с дочерью крутились у стола, выставляя хлеб, соленья и свежие крупно порубленные овощи, Антон ткнул меня пудовым кулачищем в бок. – Где ж ты свою серебряную-то потерял, а, твое сиятельство?

– Какое из меня сиятельство, кузнец! – чувствуя, что меня все больше и больше забирает хмель, проговорил я. – Все там осталось. В столице. И сиятельство, и дом, и семья… А я теперь… перекати-поле. Знаешь, трава такая. Ветер ее по пустыне гонит-гонит…

Ольга бросила на меня короткий взгляд и… шикнув на уже открывшего рот для очередного вопроса мужа, молча выставила на стол четвертьведерную бутыль с жидкостью теплого янтарного оттенка. Под горячий борщ в желудок упала первая рюмка домашнего самогона, за ней вторая… и я не понял, как уснул.

Глава 2 Где сердце успокоится…

Проснувшись следующим утром на широкой лежанке, я попытался встать и едва не навернулся с почти двухметровой высоты. И честное слово, мое состояние было совсем не похоже на похмелье, которое, в отличие от фирменной наливки Ольги, самогон ее мужа-медведя вполне предусматривал… Ну, разве что чуть-чуть. Но с какого перепоя так кружится голова?!

Я медленно, стараясь не расплескать расплавленный свинец в моем черепе, опустил голову обратно на подушку и чуть не застонал… Идиот! Точнее, контуженый идиот! В прямом смысле этого слова. Трудно было догадаться, что произойдет с моей несчастной головой при наложении похмелья на контузию? Хоть бы хозяев предупредил, так ведь нет…

С другой стороны, когда бы я успел это сделать? Отказаться от приветственного угощения? Это ж обидеть хозяев. А что Антон, что Ольга к старым традициям относятся трепетно, так что могли действительно отказать от дома. А выпив наливку… В общем, понятно. Будем считать, что внутренний адвокат оправдал внутреннего же пьяницу, и тот отделался устным выговором, вместо общественных работ…

– Эй, твое сиятельство, ты там живой? – прогрохотавший прямо над ухом голос хозяина дома заставил меня дернуться, отчего виски прострелила совершенно сумасшедшая боль, и во рту появился отчетливый привкус крови. Вот счастье-то… Я тихо зашипел, и поднявшийся на приступку хозяин дома окинул меня обеспокоенным взглядом. – Э-э, Виталий, да ты что-то совсем плох. Мать, поди сюда, кажись, это по твоей части.

– Рассол на столе, – откликнулась откуда-то из-за печи Ольга.

– Да не, тут не похмелье… тут что-то серьезнее. Ну, кому говорю, иди сюда! – К концу фразы Антон только что лосем не ревел. Хм, действительно, беспокоится. Иначе б на жену голоса ни за что не повысил… ну, до тех пор, пока она в его дела не лезет… Уж это-то я знаю наверняка. Не первый год с этой семьей дружу.

– Вот, как отхожу ухватом, чтоб горло дома не драл. – Треснув мужа полотенцем по спине, Ольга все же прислушалась к его словам и, встав на приступку, попыталась взглянуть на меня… Вот только не с ее ростом. Нет, так-то Ольга женщина высокая, но не настолько же… Но она тут же нашла выход из положения. – Так, косолапый. Тащи лавку. Да смотри, стол по дороге не свороти!

– Несу-несу. – Тут же присмиревший Антон, действительно, эдаким кабанчиком метнулся к стене и, легко подхватив тяжеленную дубовую лавку, на которой человек пять усесться могут, в момент притащил ее к печи. Ольга тут же вспрыгнула на подставленную мебель, легко, будто девчонка. Ну да… на шестом десятке… вот только, кроме тех, кто видел ее паспорт, этого никто никогда не скажет, да и видевшие сию бумагу промолчат. Больше чем на тридцать лет супруга Антона не тянет. Да и по нему не скажешь, что кузнец уже больше шестидесяти лет землю топчет. Седина и то возраста не выдает. Поскольку немного ее.

За этими мыслями я, наконец, смог отрешиться от пульсирующей боли, но тут Ольга кольнула меня своим беспокойством.

– Ой-ей-ей-ей-ей! Что ж ты, обормот великовозрастный, вчера промолчал-то?! Да и я, дура, сразу не присмотрелась. – Ольга всплеснула руками и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рявкнула на весь дом: – Герда! Людмила! Лана! Немедленно сюда! Стол готовьте, будем нашего князюшку лечить. Да живее, клуши неповоротливые! Ну!

Тут же откуда-то раздался дробный перестук каблуков, захлопали, заскрипели двери. Загремели какие-то ведра и еще не пойми что…

Прислушавшись к этому гвалту, Антон посопел и предпринял попытку тактического отступления.

– Ну, я тут только мешать буду. Пойду, день на дворе, негоже дела оставлять, – прогудел он, начиная пятиться к двери.

– Ку-уда?! А кто Вита перетащит? Я, что ли? – Уперев руки в бока, Мокошева ведунья требовательно уставилась на мужа.

– Да ладно, ладно. Что ж я, не понимаю, что ли? – тут же вздохнул Антон.

– Ну, сущий медведь. Такой же ленивый и хитрый, – пожаловалась мне Ольга, на что ее муж только весело фыркнул.

– Ночью ты меня не из-за того медведем звала, – усмехаясь в усы, прогудел Антон.

– Это да, уж прижмешь, так прижмешь, – почти мечтательно протянула женщина, но тут же покраснела и вновь дотянулась до мужа мокрым полотенцем. – Тьфу на тебя, охальник! Эй, девки, вы что, заснули там, что ли?!

Нет, не уснули. Влетели в горницу заполошной стайкой, нагруженные какой-то посудой, свечками и еще черт знает чем. На выскобленный до белизны стол с легким хлопком легла расшитая красными узорами льняная скатерть, явно не праздничного, а ритуального толка… и я, неожиданно для самого себя, заинтересовался предстоящим действом. Вообще, использование вот таких предметов в естествознании почти не встречается, а в старых школах секретами их создания и ритуалами, в которых применяются такие вещи, знатоки делятся крайне неохотно…

– Что, глазки засияли? А вот не будет тебе секретов, – усмехнулась Ольга, заметив мой интерес, и пояснила: – Не от скаредности, Витушка, не думай. Просто не про вас, мужчин, такая вот наука. Неужто Заряна не говорила?

– Говорила. – Вздохнул я, морщась от накатывающей боли.

– Вот и ладно. А пока поспи, болезный, поспи. – Теплая сухая ладошка ведуньи легла мне на лоб, и я еще успел услышать, как она просит мужа перетащить меня на стол, а потом… уснул, как младенец. При всех моих щитах!

Проснулся уже вечером, отдохнувшим и… здоровым, все на той же лежанке. Удивленно покрутил головой и, поняв, что она и не думает напоминать о контузии, собрался уже выбраться из-под медвежьей полости, чтобы спуститься на грешную землю и найти в печи что-нибудь съедобное, но тут услышал разговор хозяев дома и решил повременить с вылазкой за провиантом.

– Ты утреннюю газету видала, Олюшка? – тихий гудеж Антона чем-то напомнил жужжание пчелиного роя… очень большого роя.

– Когда? Сам же видел, по дому полдня возилась. А тут еще и лечение Вита… – вздохнула его жена.

– От. А я, пока подмастерья кузницу готовили, прочел. М-да. – Звякнул ложкой о чугун Антон и, прошелестев бумагой, договорил: – Вот, взгляни сама.

– Антоша, мы за столом. Убери этот листок. Вечером почитаю, – недовольно проговорила Ольга, но…

– Нет. Лучше прочти сейчас. Это важно. – В голосе кузнеца добавилось стали, и жена со вздохом отложила в сторону ложку. По крайней мере, именно так я определил этот стук. Затем зашелестели листы газеты.

– Ох!

– Прочла? – глухо спросил Антон.

– Да… Теперь понятно… – тихонько вздохнув, заметила Ольга и осеклась. – Антоша, что ж нам делать-то?

– А что? В порядок его приводить. Ежели там у него и жена и дети были, то сама понимаешь…

– Тошенька… – каким-то придушенным голосом вдруг выдавила Ольга. – А я ведь, когда его лечила, ничего не нашла.

– То есть? – не понял кузнец.

– Ну, что же ты… А хотя да. Тебе-то откуда знать… – проговорила ведунья и принялась за пояснения. – Когда муж и жена словно две половинки связаны, уход за Кромку любого из них для второго страшной и очень долгой болью оборачивается, телесной и душевной. И если с телесной болью справиться еще можно, то сердечную унять нельзя никак. Ждать надо, пока сама пройдет… Лет через пять.

– И?

– Так вот, боль телесная у князя… ну ты сам видал утречком, а вот душевной боли нет и в помине. Только тоска дикая… – голос Ольги становился все тише и тише.

– Мать, раз уж начала, то договаривай, – рокотнул кузнец. – Что значит, должно быть, но нету? Объяснить можешь?

– Могу… Вот только тебе это не понравится. Да и мне, если уж на то пошло… – Голос Ольги стал сухим и надтреснутым. – Тоска эта… ожидание. Понимаешь, медвдедушко? Он ждет встречи с ними. Скорой встречи. Потому и боли нет.

– Ма-ать! Да ты что говоришь! – Загрохотала лавка, затопали сапожищи сорок последнего размера, с гулом впечатываясь в толстенные доски пола. – Сам за Кромку?

– А ну сядь! Гостя разбудишь, – зашипела Ольга.

Вот так беседа… Я плюнул на все и, демонстративно, в голос зевнув, принял сидячее положние.

– Доброго вечера, хозяева. – Спрыгнув на пол, я прошлепал босыми ногами по широким теплым доскам и, не стесняясь своего полуголого вида, кивнул застывшему посреди горницы Антону и сидящей за столом, нервно скатывающей в комок газету Ольге. – Простите за наглость, но… поесть у вас найдется? А то в животе кишка кишке бьет по башке.

Хозяйка дома, тут же заохав, подхватилась и принялась доставлять на стол блюда. Антон, смущенно покосившись на меня, поправил откинутую им в порыве лавку и, усевшись, хлопнул по ней ладонью.

– Садись, Вит. Поснедаем, как дед мой говаривал. Ложку-то не потерял? – В ответ я растянул губы в улыбке и, мысленно оглядевшись, подманил к себе до сих пор сохранявший мой ментальный след липовый столовый прибор. Ложка, вылетев откуда-то с лежанки, оказалась в моей руке. Старательно обтерев ее полой нательной рубахи, кладу ее рядом с собой. Антон фыркает и косится на меня. Да-да, я знаю, что все сделал правильно… и нечего так на меня смотреть. Я вовсе не собираюсь «идти за Кромку» прямо сейчас.

– А где все? – Наевшись все того же борща, с серым, но мягким и теплым, одуряюще пахнущим хлебом, я отвалился от стола и, поблагодарив хозяев за угощение, наконец, задал вопрос, который беспокоил меня с того момента, как я проснулся.

– Гришка твой укатил в город, за обновками. Одежду вам прикупить да всякое-разное, необходимое. А Герда с Ольгиными ученицами по болящим пошли. Не у каждого же деньги на университетского врача найдутся. Вот и помогают, чем могут.

– А могут, я так понимаю, весьма немало. С такой-то учительницей. – Ольга улыбнулась, молча принимая комплимент, но вот смотрела она на меня с той же внимательностью и тревогой, что и ее муж. Черт, если бы не опыт, я бы, наверное, этого и не заметил, но… задолбали. И я не выдержал.

– Да не собираюсь я вешаться! – воскликнул я, заставив вздрогнуть хозяев дома.

– Точно? – Недоверчиво прищурился Антон, моментально поняв, что я слышал их разговор.

– Точно-точно, – кивнул я. – У меня еще дела имеются, между прочим. И обещания.

– Ох, Витушка… – Покачала головой Ольга, но больше ничего не сказала. Поднялась из-за стола и, махнув рукой, принялась убирать опустевшую посуду и наводить порядок в горнице.

– А что, твое сиятельство, не забыл еще мою науку? – Хозяин дома поднялся на ноги и окинул меня испытующим взглядом.

– Такое забудешь, – улыбнулся я. – А что, нужна помощь?

– Не помешает, не помешает. – Покивал Антон, поглаживая ухоженную аккуратную бородку, после чего прошелся пальцами по завиткам усов и указал рукой на выход. – Идем в кузню. Нынче аккурат полнолуние, поработаем…

– А идем! – вскочив на ноги, согласился я.

– Слышь, мать! Мы в кузню. Так что, дочь с ученицами придут, остереги, чтоб после полуночи за порог ни ногой. Ни в кузню, ни в баню, – рокотнул Антон.

– Да идите уже. Скажу, – отмахнулась от нас полотенцем Ольга и вдруг усмехнулась. – Только… А что, князюшка так и будет исподним у нас по двору щеголять?

– От ведь. – Мы с кузнецом переглянулись, и он вздохнул. – И то верно. Неча девок голяком пугать… Ладно, одежа твоя в стирке-штопке, так что погоди немного, попробую что-нибудь подобрать.

– Их, пожалуй, напугаешь… – Хмыкнул я, вспомнив откровенно блудливые взгляды учениц Ольги. Но ведь это не повод расхаживать по чужому дому в неглиже, правда?

Надо признать, выглядел я в одежде гиганта-кузнеца крайне забавно, так, что и сам улыбки сдержать не смог, что уж тут говорить о сдавленно фыркающих хозяевах дома. С другой стороны, я же не на бал иду? А в кузнице и такой наряд сойдет. Так что, закатав рукава длинной льняной рубахи и опоясавшись кожаным ремешком, чтобы не спадали широченные шаровары, намотал портянки и, сунув ноги в разношенные, мягкие сапоги, я двинулся следом за Антоном на выход. Нас ждало много работы. И ничего лучшего в моем состоянии придумать было нельзя.

На кузницу лег наговор тишины, и уже через минуту в горне загудело пламя и загрохотало железо…

За работой мы не слышали, когда вернулся Грегуар и домочадцы Ольги и Антона. А потом умотались так, что сил хватило лишь на то, чтобы быстро ополоснуться в бане и добрести до постелей. Кое-как взобравшись на лежанку, я еще несколько минут слушал воцарившуюся в доме тишину, отгоняя навязчивый отзвук бьющего по металлу молота, до сих пор надоедливым эхом звучащий в ушах. Но, как это обычно и бывает, усталость взяла свое, и я незаметно уснул.

А утром меня разбудил запах горячих блинов, и только потом уже грохот сковородок и прочей посуды. С высоты моего «положения» было прекрасно видно, что на этот раз завтраком нас решила порадовать Герда. Семнадцатилетняя девчонка кометой носилась по просторной горнице, создавая впечатление, словно она одновременно пребывает в нескольких местах разом. Очевидно, услышав возню за занавеской, Герда веселым колокольчиком поприветствовала мое сползающее с лежанки сиятельство, ни на секунду не отвлекаясь от готовки. Ответив ей таким же бодрым приветствием, я огляделся в поисках сложенной вчера ночью на табуретке одежды и с удивлением обнаружил на ее месте вполне добротный «сельский», или как его предпочитали называть в том же Каменграде, «охотничий костюм»: добротные, свободные штаны из черной плотной ткани с кожаными вставками, низкие мягкие, так называемые «кавказские» сапоги, просторная льняная рубаха и черная же, короткая куртка с «разговорами». Ну и тканая шапка с небольшой выпушкой, как непременный атрибут подобной одежды. Молодец Грегуар, правильно сообразил. В Старой Ладоге, пожалуй, наш столичный вид и впрямь может привлечь ненужное внимание, а вот такой наряд… Ну, выехал боярич со своим слугой из родного имения в ближайший город, так что тут такого?

Одевшись, лишь оставив куртку на табуретке, я вышел в горницу.

– А скажи-ка, красавица, не видала ли ты здесь моего слугу?

– Гришку-то? – Герда стрельнула в мою сторону глазками и тут же отвернулась. – Видела, а как же! Вон он, во дворе с этой вашей монстрой самоходной возится. Уже второй час то рычит, то ругается, а ежели меня или матушку видит, так сразу на французский переходит. Будто мы языков не разумеем, и не поймем, что он об этом вашем ав-то-мо-би-ле думает. Смешной!

– Понятно. – Я кивнул, мысленно сделав себе зарубку на будущее. Надо предупредить Грега, что здесь не только знать иностранными языками владеет. Эти знания и у купцов и у ремесленников в почете…

Выйдя на крыльцо, окликнул копающегося под капотом «Классика» Грега. Тот тут же вынырнул из недр авто.

– Доброго дня, ме… Виталий Родионович. – Бывший дворецкий, наряженный примерно в том же стиле, что и я, поднялся по высокой лестнице, на ходу вытирая ветошью измазанные в масле руки.

– Правильно, Грег. Какой я тебе теперь мессир… – Я растянул губы в улыбке. – Идем-ка умываться, скоро Герда за стол позовет.

В доме кузнеца имеется вполне приличный санузел, но по такой погоде… кто станет плескаться под краном, если есть возможность стряхнуть сонную одурь, вылив на себя пару ведер холодной воды из колодца?

Впрочем, судя по тому, как плеснул в мою сторону неверием и непониманием Грег, когда я попросил его перевернуть надо мной эту самую пару ведер, не все разделяют мою точку зрения. По крайней мере, сам бывший дворецкий предпочел не рисковать и отправился умываться в ванную. Что ж, его право. А я воспользовался выученным когда-то у Тишилы наговором для бритья и, смыв щетину, отправился к авто, разбираться в доставшихся нам трофеях и вчерашних покупках Грегуара.

Посмотрев на ворох оружия, небрежно завернутого в брезент, я вздохнул и, пообещав себе, сегодня же вечером заняться его чисткой, потянул к себе лежащий рядышком сверток с личными вещами конвойных. Быстро перебрав все кошельки и разложив их содержимое по двум примерно одинаковым кучкам, я хмыкнул. Оказывается, это выгодное дело – грабеж бойцов Зарубежной стражи. Почти две тысячи рублей ассигнациями, это, между прочим, годовой заработок хорошего заводского мастера!

Остальная добыча, правда, оказалась полной ерундой. Ключи и брелоки, зажигалки и папиросы. Кстати, последние оказались одной марки и в одинаковых стальных портсигарах… Пара записных книжек с чередой имен, стихотворений и непонятных номеров. Их я отложил в сторону. Мало ли? Чистых листов в них еще много… Пригодятся. Отдельную кучу составили обереги. Но в них я не стал даже копаться. Может, это и полезные вещицы, но… черт его знает, кто и что там мог навертеть? А я, несмотря на свои познания в естествознании, все-таки далеко не профи в подобной «бижутерии». Так что нафиг-нафиг. Буду уезжать, заброшу их в ближайшее болото. А пока… пусть лежат. Есть-то не просят.

Кстати, о еде…

– Дядя Вит, дядя Вит! Гри-иша! Все на столе! – звонкий голос Герды разнесся по двору, и я заторопился в дом. Сегодня будем есть одни, без хозяев. Антон еще в кузнице предупредил, что с утра вместе с женой отправится на торг…

А после сытного завтрака блинами со свежайшей густой сметаной, пока Герда носилась по домашним делам, мы с Грегом отправились обратно во двор, колоть дрова. Надо было видеть, с каким удивлением смотрел бывший дворецкий на то, как его работодатель, князь, советник и так далее машет колуном, разделывая чурки. Лишь когда отлетевшая в сторону деревяшка чуть не заехала ему в лоб, Грег пришел в себя и, не дожидаясь напоминаний, принялся собирать уже колотые чурбачки и укладывать их в поленницу.

С дровами провозились почти до обеда. Но закончили и, присев передохнуть и попить принесенного Гердой квасу, немного расслабились.

– Что делать собираетесь, ва… Виталий Родионович? – тихо спросил Грег, и сразу было понятно, что говорит он вовсе не о планах на вечер.

– Не знаю… Точнее, пока не знаю, Грегуар. – Вздохнул я. – Надо бы отправить одно письмо, глядишь, что-то и получится. Но сейчас я уверен только в одном, нам надо отсюда убираться. На Руси мне покою не будет, даже если имя сменю. Все одно кто-нибудь да дознается. И что потом, снова в бега?

– А… наши хозяева? – кивнул Грег в сторону дома.

– О, они не выдадут. В этом я убежден. Мы слишком многим обязаны друг другу, – отмахнулся я.

– Понятно… А что за письмо вы хотите отправить, если мне будет позволено узнать, конечно? – в своей обычной манере осведомился Грег, вновь на миг став похожим на себя прежнего, полного достоинства, предельно корректного и при этом уверенного в себе дворецкого.

– За рубежом у меня будет производство… или уже есть? С этими пертурбациями у меня давно не было сведений о нем… Вот и хочу попробовать связаться с человеком, который курирует это дело. Может, он сможет чем-то помочь.

– С вашего позволения, мессир, а это не опасно? Ведь корреспонденцию могут просматривать…

– Могут, но… я ведь предполагал, что может произойти нечто в этом роде. Вся эта опала и возня вокруг «Четверки Первых»… В общем, письмо будет совершенно безопасным. Хм. Наверное, именно его написанием я и займусь сразу после обеда… Доставишь на почту?

– Разумеется, мессир. – Грегуар даже выпрямился. – И, Виталий Родионович, если не возражаете, я… понимаю, что поднимать этот вопрос преждевременно, но все же… хотел бы просить. Разрешите мне и дальше остаться при вас.

– Грегуар, я буду только рад, если ты составишь мне компанию, – кивнул я. Вот и славно, а то, были у меня опасения, что Грег захочет покинуть такого шебутного хозяина сразу, как только мы окажемся вне пределов действия законов Руси. Было бы жаль с ним распрощаться. Все-таки бывший дворецкий это последнее мое напоминание о семье и доме…

Обед также прошел без хозяев и домочадцев, даже Герда, накрыв на стол, умчалась по каким-то своим чрезвычайно важным девичьим делам. Ну и ладно.

Убрав со стола и, наговорами перемыв посуду, Грег притащил из багажника авто сумку с купленными им во вчерашнем походе по староладожским магазинам и торгам вещами и, выудив из нее писчие принадлежности, расставил их в знакомом порядке. Да. Именно так, как они стояли в моем кабинете. Начиная от пресс-папье и заканчивая чернильницей с «топливом» для моей перьевой ручки. Замечательно.

Не теряя времени, я уселся за стол, и уже через полчаса из ворот дома вышел высокий благообразный господин в летах, одетый в добротный «сельский» костюм. Миновав пару переулков, он свернул на центральную улицу и, оказавшись перед почтамтом, решительно шагнул в его распахнутые двери.

А я в это время помогал вернувшемуся с торга Антону разгружать телегу. Ольга, довольно шустро припахав «буквально на секундочку» забежавшую во двор дочку, перетаскала свои покупки в дом, а вот нам с кузнецом пришлось повозиться. Сначала распрягли и увели под навес лошадей, а затем занялись разгрузкой оставшейся поклажи. А ее было немало, и она отнюдь не отличалась малым весом. Железо для кузни, которого Антон набрал явно с бо-ольшим запасом.

Впрочем, почему бы и нет? Если учесть, что тащили его хозяева дома не на собственном горбу, а на телеге, запряженной двумя ломовыми… почему бы и нет? Огромные лошади тащили груз, словно пушинку, и им, похоже, было все равно, загружена телега или нет, разницу в весе эти гиганты попросту не ощущали.

Вечером, как и за день до того, мы с Антоном ушли в кузницу. Полнолуние для мастера-кузнеца, идущего стезей Сварога, вещь такая… Три ночи работы в это время иногда год кормят. А учитывая, что славится мой старый друг по всей Руси, как знатный оружейник, так за выделанное в полнолуние оружие можно и роту прокормить… не год, конечно, но месяц, солдаты как сыр в масле кататься будут, это точно.

Почтальон появился на пороге дома спустя четыре дня, и честное слово, я ничуть не удивился, увидев, что им является все тот же неприметный господин, что доставлял мне корреспонденцию в Каменграде.

Что ж, чего-то в этом духе и следовало ожидать. В конце концов, не мог же мой адресат открыто ответить на присланный ему вопрос и отправить этот ответ обычной почтой? В этом случае, боюсь, «Черный кабинет» не упустил бы представившуюся возможность, и вместо почтальона на пороге появился отряд охранителей… или очередной конвой от Зарубежной стражи.

– Добрый день, Виталий Родионович, – кивнул уже знакомый мне «курьер».

– И вам здравствовать, господин почтальон.

– Знаете, вы, наверное, один из самых интересных моих клиентов, – изогнув тонкие губы в намеке на улыбку, констатировал мой визави. Благо во дворе, где мы вели беседу, сейчас никого не было. Хозяева вновь уехали на торг, Грег копался в авто, поставленном в сарай, а Герда пока еще не вернулась со свадьбы подружки. В общем, во дворе было пусто и тихо.

– И чем же, господин почтальон?

– А мне еще никогда прежде не доводилось бегать за адресатом через полстраны. – Хмыкнул собеседник, вручая толстый желтый конверт. И договорил: – С другой стороны, это было увлекательное путешествие, знаете ли.

– Которое не стоило вам ни копейки, – подхватил я.

– Вы на диво проницательны, Виталий Родионович. – Почтальон вновь попытался изобразить улыбку и, глянув на часы, поспешил откланяться. – Это, действительно, один из важных плюсов моей профессии… А сейчас, прошу меня извинить, дела, дела, дела…

Оставшись в одиночестве, я, ничуть не смущаясь отсутствием перочинного ножа, выудил из-за голенища два дня назад купленный у Антона засапожник и, вскрыв конверт, углубился в чтение.

«Князь! Прошу извинить меня за небрежность, но новости таковы, что медлить и расписывать что-либо намеками и экивоками считаю невозможным. Посему сразу перейду к делу. Его величество Кристиан Четвертый, король Норвегии и Дании, высочайше повелел не чинить препятствий Вашему визиту в его владения и “всячески способствовать в делах отпрыску знатного рода, претерпевшему столь многие неправедные мучения от слуг Государя и Великого нязя Руси”. Это цитата из его личного повеления, отданного королевскому представителю на острове Зееланд. Паче чаяния, Его величество также разрешил Вам набрать на производства людей, по Вашему усмотрению, без оглядки на их происхождение, вероисповедание и подданство, но лишь в тех случаях, когда эти люди возьмут на себя обучение набранных на заводы мастеров – подданных Двойной Короны. Но это еще не все. Не знаю, будет ли это иметь для Вас серьезное значение, но Асканийский дом был фактически отстранен от участия в вашем предприятии. Их место займет барон Эстридсен. Здесь хочу предупредить, будьте с ним предельно осторожны. Барон, представитель старой датской знати, его предки в разное время правили и Данией и Швецией, и даже были герцогами Шлезвига. И, несмотря на то что ныне их права на трон ничтожны, влиятельности этой фамилии не занимать. Кроме того, сам барон пользуется всемерным доверием Его величества Кристиана. За сим откланяюсь, с надеждой на скорую встречу в Венде. Необходимые дорожные документы приложены к письму. Удачи, князь!»

Вытряхнув из конверта оставшиеся бумаги и убедившись, что в них упомянут не только князь Старицкий, но и мой бывший дворецкий, я вздохнул. М-да уж, бежать из родной страны мне еще не доводилось. Но что поделать? Иначе я не смогу завершить начатое. Никак.

А значит… Уходим под воду…

Глава 3 Сборы, споры, разговоры

В тот же день я сообщил нашим хозяевам об отъезде. Не сказать, что эта идея пришлась им по душе, но возражать они не стали. Зато тут же развили бурную деятельность по сбору гостей в дорогу. В результате удивленный Грег наблюдал растущую на столе кучу вещей, начиная от шерстяных одеял и котелков и заканчивая раздувшейся от личных запасов Ольги аптечки и огромным количеством «долгоиграющих» продуктов. Сверху все это накрыл брезент палатки и несколько карт. Про мелочи, вроде компаса, ножей, фляг и прочих ниток с иголками, я, пожалуй, и вовсе промолчу.

– Лошади, лошади… – задумчиво проговорил Антон, взирая на ворох вещей, и снова пригладил свою щегольскую бородку. – М-да. Конечно, сейчас не время, но думаю, найти пару животин под седло мы сможем. Завтра с утра проедусь до знакомого барышника. Подыщем вам смирных лошадок.

– Хм. А мы разве не на машине поедем? – выдавил, наконец, из себя Грег, оторвавшись от созерцания кучи походных надобностей, загромоздивших стол.

Ольга с Антоном переглянулись и, одновременно покачав головами, одарили меня сочувствующим взглядом. Ну да, а кто сказал, что мой дворецкий непременно должен быть таежным охотником или профессиональным выживальщиком? Обычный городской житель…

– Видишь ли, Грег, прямой путь нам закрыт. Намертво. А значит, заставы придется обходить. По лесу или болотам. То есть там, где никакой автомобиль не проедет. Так-то.

– Но лошади, мессир… – Грегуар заломил локти. Что, в сочетании с его как всегда невозмутимой физиономией, выглядело как минимум забавно.

– Грег, а у тебя в роду моряки были? – поинтересовался я.

– Э-э… С позволения сказать, нет, мессир. – После нескольких секунд раздумий покачал головой бывший дворецкий. – А что?

– Да так. На моей памяти, разве что моряки относятся к лошадям с таким недоверием, как ты. Вот я и подумал… Вдруг это наследственное? – Хмыкнул я под смешки Ольги и Антона.

– Полагаю, это не очень удачная теория, мессир, – ровным тоном заметил Грегуар. Вот-вот. Дворецкий, он и есть дворецкий. Я вздохнул.

– Не волнуйся, Грег. Мы не будем устраивать соревнования по конкуру. Просто медленно и спокойно переберемся через границу, а уж на той стороне будет полегче. Документы у нас в порядке, спасибо моему хорошему другу, так что даже если нас и задержит пограничная служба Венда, то вскоре с извинениями и отпустит.

– Хорошие у тебя друзья, Вит, – прогудел Антон.

– О да… что, завидно? – согласился я и кивнул на зеркало. – Так вон, туда взгляни, увидишь еще одного такого друга.

Кузнец гулко хохотнул, но, схлопотав тычок под ребра от насмешливо улыбающейся супруги, тут же замолк.

– Ладно, с лошадьми завтра разберемся. А вот что прикажете делать с автомобилем? – посерьезнев, проговорил Антон.

– Продать бы его… да только кто ж купит? – Вздохнул я. – Тем более что предыдущий владелец, коли машину эту найдет, всю душу вытрясет.

– Так она что, ворованная? – удивилась Ольга и укоризненно покачала головой. – Ваше сиятельство, как вам не стыдно…

– Не-не-не, она не краденая. Она трофейная! – возмутился я.

– Ладно уж. Коли трофейная, я ее сам куплю. Тысяч пять сгодится? – хитро улыбнулся Антон.

– Десять.

– Так новая двадцать стоит! – удивился Антон.

– Да, а ты знаешь, как ее сторо… э-э, защищали?! – фыркнул я. – Аж двенадцать человек, и все на несчастного меня.

– Черт с тобой. Восемь. – Махнул рукой кузнец.

– Девять пятьсот, – со скорбным вздохом согласился я. – Ну не могут попорченные нервы моего сиятельства стоить дешевле.

– Жулик ты, а не сиятельство. – Покачал головой Антон, встопорщив усы.

– Правильно, не был бы жуликом, не стал бы князем. – Развел я руками.

– Восемь с половиной. Край, – отрезал кузнец.

– Хм… По рукам. – Если учесть те средства, что имеются на депозите, то под сотню тысяч рублей на текущие расходы наберется. А это уже неплохо. Остальное же… Ну, об этом пока думать рано. Счета в русских банках, разумеется, уже арестованы, так что надеяться на них бессмысленно. До распределения прибыли «Четверки Первых» еще почти полгода… а к тому времени, что называется, либо шах, либо ишак… Ладно. С деньгами разобрались, теперь можно и о другом поговорить…

– Антон, извини, может быть, я прошу слишком о многом… – начал я, и кузнец, явно что-то почуяв, как-то подобрался. Взгляд стал нечитаемым, только стрелочки завитых усов чуть дернулись.

– Ты не виляй, князь, прямо говори, – проурчал Антон.

– Короче, не хочешь, до границы прогуляться? Вот честное слово, с тобой спокойнее было бы, – на одном дыхании выпалил я то, о чем в другое время вряд ли осмелился просить, тем более в присутствии Ольги.

Вот-вот. А я о чем? Кузнец перевел все тот же нечитаемый взгляд на жену, и для нее он, кажется, вовсе не был таким уж непонятным… По крайней мере, Ольга подумала несколько секунд, вздохнула тяжко и, скривившись, махнула рукой.

– Да иди уже, медведь. Что, я не понимаю, как тебе косточки размять охота? – проговорила ведунья, покачивая головой.

– Ага, кому-нибудь. – Растянул губы в улыбке Антон, так что на миг меж усами и бородой мелькнули острые и крепкие, хотя и желтые зубы.

– Я тебе дам «кому-нибудь»! – Полыхнула яростным взглядом Ольга, тут же перетянув мужа по спине непонятно откуда взявшимся мокрым полотенцем. А рука у Мокошевой ведуньи тя-яже-о-олая…

– Да ладно тебе, мать. – Хохотнул Антон, привлекая к себе жену и крепко ее обнимая за тонкую талию. – Нешто я когда подводил, иль жаловался на меня кто?

– Ой, можно подумать, после твоих проделок кто-то еще жаловаться может, – фыркнула Ольга и покосилась на ничего не понимающего, но старательно скрывающего свое состояние Грега. Ага, как будто в присутствии трех менталистов его каменная физиономия может что-то скрыть… Нет, четырех. Вон, Герда тоже в уголке уши греет. А она, хоть и соплячка, но в кое-каких премудростях и матери фору даст. Порода.

– Не обращай внимания, Гриша, – поспешила успокоить бывшего дворецкого Ольга. – Просто любит этот косолапый охотничков по лесам пугать.

– Ага. До медвежьей болезни, – фыркнул я себе под нос, вспомнив наше знакомство с Антоном. Кузнец услышал, ухмыльнулся. Но под суровым взглядом супруги тут же состроил невинное лицо. С его-то физиономией… Ну-ну, крайне «убедительное» зрелище. Вон, даже Герда заценила, тихонько хихикнув в кулачок… чем и выдала себя, одновременно дав выход гневу матери.

Сбежав от бушующей женщины, Антон тут же удалился в свою кузню. В связи с отъездом, ему предстояло навести идеальный порядок на своем «рабочем месте» и подготовить к передаче заказчикам готовые изделия. А мы с Грегуаром устроились на завалинке, подставив лица теплому летнему солнышку. Путаться под ногами у занятой сборами женщины, тем более разъяренной женщины… не лучшее занятие для тех, кто хоть в малейшей степени ценит комфорт и спокойствие.

– Странные люди. – Вздохнул Грег, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из приоткрытого окна. Покосился на меня и добавил: – Прошу прощения, мессир.

– Вот уж не за что. – Хмыкнул я в ответ. – Они действительно странные, на фоне обывателей. Вот только иными потомственные волхвы и не бывают.

– Э-э. С вашего позволения, мессир. Я не понимаю, – осторожно заметил бывший дворецкий. – В вашем доме довольно часто бывали с визитами последователи старых школ, но…

– Они были адекватнее, ты это хотел сказать? – Я усмехнулся. – На самом деле это только… хм-м… маски. Да, точно. Маски для удобства общения с непосвященными. Прошедшие столетия выработали у представителей старых школ некоторые привычки, от которых довольно трудно избавиться, даже тогда, когда надобность в них отпадает. Давно уже церковь не устраивает гонений волхвов, но привычка мимикрировать в обществе стала для них традицией, а без них волхвы просто не представляют жизни.

– Мессир?

– Не понимаешь, да? – Глянув на Грега, я вздохнул. – Одно из правил следующих стезей можно сформулировать известной поговоркой: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Именно поэтому в обществе последователя старой школы довольно трудно отличить от обывателя. Зато в их вотчине… Скажем так, они требовательны к соблюдению установленных правил и обычаев ничуть не меньше, а порой и больше, чем церемониймейстер Его величества на Большом Рождественском балу.

– Понятно. – Медленно кивнул Грег и постарался перевести тему. – Скажите, мессир, если это не секрет, разумеется. А как вы познакомились с этой семьей?

– На охоте, Грегуар. – Я улыбнулся, вспомнив все перипетии той давней истории. – В здешние леса меня вытащил брат Лады… Тогда он только готовился принять командование яхтой и, в поисках подарка от личного состава капитану, к отставке, так сказать, приехал в Старую Ладогу, к здешним кузнецам и оружейникам. Антон когда-то давно уже выполнял один заказ для Лейфа, вот и в тот раз будущий «первый после бога» решил обратиться к уже хорошо зарекомендовавшему себя мастеру. Антон заказ принял и попросил обождать три-четыре дня. Заготовка у него, по случаю, имелась, так что нужно было всего лишь осадить клинок и навести лоск. Лейф согласился. Устроился в гостинице, огляделся и, поняв, что ему предстоит несколько дней безделья, отбил телеграмму в Хольмград. У меня тоже было пару свободных дней, жена уехала в гости к тестю, так что, получив послание от Лейфа, с предложением побродить в окрестностях Старой Ладоги с ружьишком, с удовольствием приехал сюда… Вот, на второй день наших «гуляний» по лесу это и произошло. Глухарь с дерева слетел, Лейф по нему и сработал. Бил навскидку, и дробью эту курицу только краем задело… А вот остальное… Короче, сразу после выстрела послышался совершенно дикий рык, и из-за зарослей выломилось нечто огромное и лохматое. Медведь, не медведь, не разберешь, но рычит зло… А у нас только дробь. Перепугались чуть ли не до слабости в животе… Но кое-как спеленали это чудовище с помощью менталистики. А когда подошли поближе, потапыч вдруг порвал путы и был таков. Только просека в кустах осталась, где он пробежал… Ну что, делать нечего, подобрали глухаря и вернулись. А на следующий день вместе с Лейфом пришли за заказом. Кузнец молчит, сопит, явно чем-то недоволен. Ну, Лейф ему эту историю и рассказал, вроде как посмеяться…

– А я их в ответ матом! – расхохотался неслышно подошедший к нам кузнец. – Это ж надо было додуматься по Сварогову волхву, во время ритуала, дробью бить! Хорошо на мне шкура медвежья накинута была, и то потом полдня еще дробины из бока выковыривал. Придумали тоже, идти на охоту в рощу волхвов.

– Так кто ж знал, что она для волхвов? – Пожал я плечами.

– Не поверишь, Вит. Все знают. Кроме приезжих, конечно. – Усмехнулся Антон и тут же посерьезнел. – Кстати, господа мои. Раз уж мы отправляемся в леса, надо бы вам оружием посолиднее разжиться. Одними барабанниками не обойдетесь.

– Верно. Завтра заглянем в оружейный магазин. Присмотрим что-нибудь, – согласился я.

– И лучше бы нарезное. – После недолгого раздумья кивнул Антон. – Охотиться мы вряд ли будем, а вот если на того же кабана наскочим, то винтовка будет совсем нелишней. Главное, чтобы вы не вздумали медведей выцеливать… А то, мало ли, еще какого волхва подстрелите? А пуля, она не дробь, волхв и обидеться может.

– Да-да-да. – Я хмыкнул. – Слушай, Антон, а как насчет баньки сегодня вечером, а?

– О! Хорошая идея. Под это дело я из погреба бочонок стоялого меда достану. Погуляем. – Потер руки кузнец и, подмигнув нам, махнул рукой. – Гришка, идем со мной. Поможешь баньку подготовить. Ежели на вечер рассчитывать, так ее уже сейчас начинать топить надо. Идем-идем.

Вопреки моим ожиданиям, Ольга не стала ворчать на мужа за то, что он разоряет погреб. Наоборот, узнав про баню, тут же заявила, чтоб доставал два бочонка, и, окинув нас задумчивым взглядом, потребовала, чтобы первые два захода были за женской частью нашей компании.

– Неча Гришку дразнить, – тихо пояснила она, и после недолгого раздумья мы согласно кивнули. Действительно, хватит с Грега впечатлений и от пара. Незачем его еще и женскими телесами соблазнять.

Вечер получился на славу. После парилки, в которой у Грега, с непривычки, от жара глаза на лоб полезли, мы присоединились к уже хозяйничающим за столом Ольге с дочерью и ученицами. Квас, мед, полосы копченой стерляди и вяленая оленина, гора раков и соленья. Что еще нужно после хорошей бани?

Следующее утро было приятным продолжением вчерашнего дня. Тоска по родным и злость по отношению ко всем спецслужбам государя, постепенно отступавшие в течение последних пяти дней, кажется, оставили меня окончательно… Разум был ясен, спокоен, и я, отставив переживания в сторону, наконец, почувствовал себя готовым к дальнейшим действиям.

Выбравшись с лежанки и надев уже ставший привычным охотничий костюм, я вышел в горницу и, втянув носом духмяный запах свежеиспеченного хлеба, весело поприветствовал суетящуюся у печи хозяйку дома. Смерив меня изучающим взглядом, Ольга вдруг довольно кивнула, и только тут до меня дошло…

– Как… Это вы сделали?!

– Не «мы», я, – вытерев руки полотенцем, легко призналась ведунья.

– Н-но… – Я машинально коснулся указательным пальцем виска и недоуменно взглянул на довольную женщину. – Моя защита… она не потревожена.

– Да. Весьма занимательный способ. Мне понадобилось две ночи, чтобы ее обойти, – проговорила Ольга с явственным уважением. – А буде ты, князюшка, в бодрствовании, и вовсе не знаю, сколько времени ушло бы на ее преодоление.

– А зачем? – не понял я.

– Хм. – Ольга пожала плечами. – Оно, конечно, не очень полезно, особенно, коли меры не знать… но у тебя ведь впереди тяжелое дело, и переживания в нем лишь помеха, так? Вот я и помогла, чем могла.

– Это точно. – Вздохнул я в ответ и, взглянув в пронзительно-синие глаза этой мудрой женщины, слабо улыбнулся. – И все-таки я не понимаю, как вам это удалось.

– Мужчины. – Покачала головой Ольга. – Вы всегда склонны недооценивать силу чувств. Впрочем, ничего удивительного, в отличие от женщин, эмоции для вас слабость. А вы не любите собственных слабостей.

– Ольга Бояновна… – Я выразительно глянул на хозяйку дома.

– Ну хорошо, хорошо, Вит. – Вздохнула она. – Я не лезла в твою голову напрямую. Мне, как женщине, проще влиять на чувства, и именно они стали лазейкой в твоей защите. Большего не скажу. Ты, князюшка, не дурак, сам додумаешься, как ее прикрыть.

– Вот как же с вами, волхвами и ведуньями, тяжко, а! – пожаловался я в пустоту и, заметив насмешливый взгляд Ольги, махнул рукой. – Ладно-ладно. Сам разберусь.

– Так-то лучше. – Одобрительно кивнула хозяйка дома и указала рукой на лавку. – А теперь за стол. Антон с Гришей уже позавтракали и ушли к барышнику, а Герда с девчонками и подавно ускакали по больным. Так что, завтракать нынче будешь в одиночестве.

– А ты?

– Во-первых, я, как порядочная жена, ела вместе с мужем, а во-вторых, у меня еще дел по хозяйству невпроворот.

– Намек понял. – Усмехнулся я. – Сейчас поем, и можешь располагать мною по своему усмотрению… в разумных пределах, конечно.

Последнюю фразу я поспешил добавить, заметив опасно-воодушевленный огонек, зажегшийся в глазах Ольги. Черт знает, что может быть на уме у ведуньи. Поймает на слове, и обзаведусь, сам того не желая, второй женой. Она уже давно присматривает подходящую партию для своей красавицы-дочки, так что лучше не рисковать. Не сказать, что полигамия на Руси в ходу, но у волхвов и ведуний чего только не бывает. Так что нафиг-нафиг.

И судя по разочарованию, промелькнувшему на лице Ольги, спохватился я вовремя… Не факт, конечно, что дело в ее матримониальных планах, но… что бы то ни было, у меня есть почти стопроцентная уверенность, что пришедшая ей в голову идея как минимум мне не понравилась бы.

В результате моя помощь ограничилась еще одним сеансом колки дров и… уборкой свинарника. Маленькая месть со стороны Ольги, полагаю. Но невелика плата за облом, и она меня вполне устраивает.

В банковскую контору я планировал отправиться в компании с Грегом, но вернувшийся от барышника Антон убедил меня в том, что бывшему дворецкому было бы неплохо заняться верховой ездой, чтобы хоть немного привыкнуть к седлу. Увидев, как Грег держится на спокойной, можно сказать, индифферентной пегой кобылке, мне пришлось согласиться с кузнецом и отправиться в банк в одиночестве. Еще не хватало, чтобы мой бывший дворецкий грохнулся с идущей рысью лошади где-нибудь во время похода и сломал себе что-нибудь… Нет-нет, пусть лучше потренируется.

Изъятие из ячейки всей имеющейся там наличности и нескольких не очень важных, но возможно полезных бумаг, прошло без сучка, без задоринки. Вежливый клерк проводил меня к выходу, и, оказавшись на улице, я подставил лицо пригревающему солнышку. На миг зажмурив глаза, втянул носом воздух и, уловив в пахнувшем ветерке аромат свежесваренного кофия, пошел на запах, словно ищейка по следу. Проходя по брусчатой мостовой древнего города, в отличие от столицы, выставляющего напоказ неоштукатуренные стены домов, сложенные из грубого камня, я рассматривал многочисленные вывески магазинчиков, среди которых нередко попадались лавки, насчитывающие три, а порой и четыре века истории, о чем вполне понятно говорили даты на вывесках. Нет, можно, конечно, предположить, что это не более чем рекламный ход. Вот только одно «но». Многие здешние семьи живут в соседних домах тоже не первую сотню лет, и велика вероятность того, что незадачливый владелец лавки, решивший приписать год-другой к истории своего магазина, будет высмеян… В общем, доверять датам на вывесках можно… С оглядкой, разумеется, но все же, все же…

Оказавшись на пороге небольшой кофейни, из распахнутых дверей которой и доносился тот самый запах, что привел меня сюда, словно по ниточке, я окинул взглядом сдержанный, но теплый интерьер темного дерева, полдюжины столиков на чугунных витых ножках и легкие креслица с низкими спинками, накрытые мягкими накидками веселенькой полосатой расцветки. Приятное место.

– Добрый день. Желаете столик? – затараторил подскочивший ко мне паренек лет шестнадцати, в черных брюках и белой накрахмаленной рубашке, пуская солнечных зайчиков лакированными мысками черных щегольских туфель.

– Непременно. А еще кофий… на песке, и пару теплых пирожных… М-м, а там посмотрим. Устроите?

– Разумеется. – Улыбнулся паренек и подвел меня к столику у огромного витринного окна с видом на старую узкую улочку, в конце которой виднеется не менее старинная церковь Всех Святых, выделяющаяся среди соседних домов ослепительно-белым цветом стен и золотым огнем горящим куполом, в окружении четырех меньших глав. Славное местечко.

Не прошло и пяти минут, как я устроился за столом, и рядом опять оказался тот же официант, на этот раз с тележкой, на которой возвышалась небольшая жаровня с песком и накрытое сияющей медью полусферической крышкой блюдо. На песке исходил ароматным дымом черный густой кофий в маленькой турке, а под крышкой оказались теплые пирожные, что местные жители отчего-то именуют пражскими.

Расправившись с заказом и оставив в качестве оплаты серебряный рубль, на что мальчишка-официант тут же отреагировал преувеличенно восхищенным взглядом, я вышел на улицу. Его можно понять, заказ на гривенник, а чаю на девять… Учитывая отсутствие здесь скаредной европейской традиции, установившей на «том свете» лимит чаевых, это не так уж необычно. Да и я отблагодарил официанта не столько за его вежливость и расторопность, сколько за общее удовольствие, полученное от приятного интерьера, вкусных блюд и замечательного вида из окна… В общем, оно того стоило.

Дальнейший мой путь лежал на Оружейную улицу. Несомненный центр города, прямо у подножия старой крепости, где когда-то правил Вещий Олег от имени своего князя Рюрика Сокола, сына первого единоличного правителя Хольмграда, Гостомысла Грозного.

Именно эта улица и составляла нынешнюю славу древнего города. Точнее, целый квартал, царство стали. К Оружейной улице прилегают Бронные ряды и Огненный посад, соединенные Первым и Вторым Шорными переулками, а дальше, за Старыми оружными рядами начинается основной торг города. Здесь проходят многочисленные, известные далеко за пределами Руси ярмарки, на которые съезжаются мастера со всей Европы. Причем не только оружейники. Хотя то, что именно они основали этот торг, подтверждает и Столб Печатей, оставить оттиск своего клейма на котором до сих пор почитают за честь лучшие кузнецы мира. И это не преувеличение. Одно из первых клейм, помещенных на столб наравне с местным «солнышком», было знаменитое клеймо «Волк Пассау», да что говорить о европейских мастерах, там даже пару японских, или, как здесь принято говорить, «ниппонских» клейм можно отыскать.

Тут я опомнился, и, наконец, отойдя от этой достопримечательности, двинулся к Огненному посаду.

Небольшой, но ярко освещенный магазин встретил меня скрипом тяжелой двери из мореного дерева и неожиданно нежным в этом царстве смертоубийственного железа звоном колокольчика. А внутри… многочисленные стеллажи и витрины, на которых сияют зеркальной полировкой и поглощают свет матовым воронением самые разнообразные стволы. Охотничьи ружья и барабанники самых разных моделей и калибров. Тяжелые винтовки армейского образца и легкие карабины. Слонобои в пять линий и мелкашки-двухлинейки… Дорогие, украшенные изящной насечкой и гравировкой стволы и замки, сверкающие лаком редких пород дерева ложа, накладки из моржового клыка и перламутровые «щечки» оружия для понтов соседствуют со строгими утилитарными формами недорогих «рабочих» стволов. В общем, рай для повернутых на оружии. Здесь оно на любой вкус и цвет… и толщину бумажника.

Ну, понтовые стволы нам ни к чему, равно как и армейские тяжеловесы, а вот карабины… Переводя взгляд с одного образца на другой, я увидел его… и замер.

– Хм, уважаемый, – тряхнув головой, я подозвал приказчика, ненавязчиво наблюдавшего за мной из-за конторки… А за кем еще, если я пока единственный посетитель?

– Добрый день. Чем я могу вам помочь? – мгновенно оказавшись рядом, спросил приказчик.

– И вам здравствовать. Будьте любезны, расскажите мне вот об этом ружье, – попросил я, кивнув на заставивший меня удивиться образец.

– О! Сразу видно настоящего ценителя. – Растянул губы в улыбке приказчик, снимая со стенда винтовку. – Действительно, у нас это весьма редкий и потому малоизвестный образец. Зато в заморских владениях Иль-де-Франс этот образчик пользуется большой популярностью, сравнимой, пожалуй, разве что с нашим «Сварскольдом-VII» под русский четырехлинейный.

Но мне уже было не до разливающегося соловьем продавца. В моих руках лежал легендарный «Винчестер», отличающийся от своего собрата с «того света» лишь именем фирмы-производителя да калибром. Короткий, но мощный «барабанный» патрон в три с половиной линии, такие же кушает мой любимый «Барринс». В остальном же… ну, винчестер он и есть винчестер! Тот же рычаг-скоба, тот же трубчатый магазин. Эх!

Да, у него нет той дальности, которую обеспечит, допустим, вон тот трехлинейник от «Манлихера», но куда более убойный патрон запросто остановит того же медведя, если не с первого, то со второго выстрела точно. А на перезарядку того же «Манлихера» мишка может и времени не дать. Опять же, в лесу большая прицельная дальность мне попросту не нужна… М-да…

Покрутив в руках этот неожиданный привет с «того света», пару раз «приложившись», я вздохнул и поднял взгляд на все еще разоряющегося передо мной приказчика.

– Сколько?

– Простите? – Словно споткнувшись на ровном месте, оторопел разогнавшийся продавец.

– Я покупаю три штуки. И по две сотни патронов к каждой. Сколько?

– Эм-м… Ну, с учетом скидки… сто шестьдесят рублей, – придя в себя, тут же выдал приказчик.

– Замечательно. Тогда будьте любезны еще поясные патронташи… три штуки и хорошие чехлы.

– Да-да, конечно, – тут же засуетился приказчик и принялся выкладывать на прилавок заказанное. Первыми на стол легли три набора для ухода за винтовками, за ними последовали сами винчестеры, как оказалось, носящие имя «Реньё-Витесс». Подходящее имя для длинноствольного оружия, способного выпустить двенадцать пуль за пятнадцать секунд. Тут же на стол легли три патронташа из добротной плотной кожи с тройной строчкой и, наконец, коробки с патронами.

– А чехлы? – напомнил я.

– Знаете, в комплекте с этими винтовками я могу предложить вам только холщовые просмоленные чехлы, но если вам нужно что-то более серьезное, обратитесь в лавку на углу с Первым Шорным. У них даже седельные кобуры для карабинов имеются…

Поблагодарив приказчика за совет, я договорился с ним о доставке моих покупок в дом Антона, и, вспомнив имеющуюся у нас на руках коллекцию барабанников, увеличил заказ еще на несколько пачек разнотипных боеприпасов. Постояв с минуту в раздумьях и докупив еще по сотне патронов на каждую винтовку, для пристрелки, я отправился в лавку шорника, по пути размышляя об идее седельных кобур, наличие которых, в условиях предстоящего конного перехода, показалось мне разумным и вполне толковым.

До отъезда из Старой Ладоги у нас оставался всего один день.

Глава 4 Места тихие, заповедные…

Мне показалось, что это я прикипел к «Реньё»? Черта с два. Увидев винтовку, Грег расцвел такой улыбкой, какой я никогда у него не видел и вцепился в нее так, что у меня возникло странное ощущение, будто он и во сне с этой винтовкой не расстанется. Впрочем, учитывая прошлое моего бывшего дворецкого, в частности, годы, проведенные им в предместьях Нового Орлеана, можно сказать, что Грегуар встретил старую знакомую… хотя тогда, полагаю, это все же была немного другая винтовка.

К моему удивлению, хозяин дома не стал возражать, когда я решил устроить пристрелку нашего оружия на его заднем дворе. А вот, когда узнал, что ему и самому придется потратить как минимум, сотню патронов Антон скривился. Ну да, волхв Сварога, да еще и кузнец, он относится к огнестрельному оружию без особого интереса. Скорее даже, недолюбливает его.

– Ладно уж. После обеда подойду, – вздыхает хозяин дома и, с неудовольствием покосившись на винтовку в руках ностальгически вздыхающего Грега, покачав головой, выходит из горницы, на ходу бросив бывшему дворецкому: – Оставь эту дудку, и идем во двор. Если, конечно, ты не мечтаешь свернуть себе шею в каком-нибудь овраге, свалившись с лошади.

С большой неохотой расставшись «с этой дудкой», Грегуар отправился следом за кузнецом, а я, оглядев кучу стреляющего железа на столе и сверток с боеприпасами там же, прикинул время и начал перетаскивать всю эту «артиллерию» на улицу. Погода замечательная, солнышко светит, времени еще полно, так почему бы не привести в порядок оружие. Благо во дворе имеется удобная беседка, где можно с комфортом провести полное ТО.

Стащив в беседку все свои сегодняшние покупки, я оглядел получившуюся композицию и почесал затылок. Чего-то не хватает. Тьфу. А барабанники-то?! Пришлось возвращаться в дом и вытаскивать на белый свет мешок с трофейным короткостволом. Вот, теперь полный комплект.

Ольга позвала нас на обед как раз в тот момент, когда я закончил возню с сортировкой и чисткой оружия, а Грег в очередной раз чуть не вывалился из седла.

Умывшись и приведя себя в порядок, мы отправились подкреплять свои силы за простым, но обильным столом. А вот потом…

Стрельбище мы организовали на самом берегу Ладоги, в весьма спокойном месте, безлюдном и тихом… до нашего появления. Но первый же выстрел по установленным на огромных валунах мишеням взметнул в воздух целую тучу водоплавающих птиц, и над озером воцарился непрекращающийся гомон. Впрочем, ненадолго. Вышедшая из калитки Ольга махнула рукой, и птицы, умолкнув, потянулись куда-то на север от нас. Хотя ведь могла их и в противоположную сторону отправить, а птичий помет, конечно, штука ценная, но не на моей голове. Впрочем, возможно, ведунья просто не пожелала, чтобы над ее двором пролился дождь из гуано. Как бы то ни было, спасибо ей большое.

Заглянувший на шум стрельбы городовой, вежливо поздоровавшись с кузнецом, уважительно покосился на богатый арсенал, разложенный на одном из валунов, но вместо нудного допроса, что, кто, зачем и почему, лишь убедился, что «господа не собираются брать штурмом Ладожскую крепость», после чего сделал несколько выстрелов из «Реньё-Витесс», одолженной ему Антоном, и, одобрительно поцокав языком, удалился. Ничего удивительного, кузнеца и его семью в Старой Ладоге знают и уважают. Отсюда и доброжелательное отношение. К тому же фактически дом его стоит на границе города, а берег, на котором мы устроили стрельбище, и вовсе уже считается предместьем. Прав здесь у городового никаких. Но и не полюбопытствовать он не мог.

Вечер не затянулся надолго. Выезд предполагался с рассветом, а потому засиживаться допоздна мы не стали, и, едва часы, незаметно притаившиеся на угловой полке в горнице, пробили полночь, отправились на бококвую. Завтра будет долгий день…

Мы вывели лошадей за ворота, когда солнце только-только выкрасило золотом верхушки деревьев над нами. Впрочем, этого мы не видели, из-за густого тумана, укрывшего предместья Старой Ладоги. В этом белесом мареве уже в паре метров от нас терялись даже стены усадеб, а перестук идущих шагом лошадей был еле слышен. Впрочем, покинув двор, мы забрались в седла, а здесь туман был реже.

– Садится, – приглушенный туманом голос Антона, кстати, отказавшегося от седла и усевшегося на навьюченную лошадь почти «охлюпкой», ну, если не считать одеяла, заменившего ему и попону и седло, донесся до меня откуда-то слева. – Но все равно еще час-полтора он продержится, так что… Давайте-ка я пойду ведущим, а ваших лошадок пока возьму за поводья. Ну, а как развиднеется, отпущу.

– Ты больший, тебе решать. – Пожал я плечами, хотя и понимал, что в этом мареве даже волхв вряд ли разглядит это мое движение.

Через минуту вынырнувший из тумана Антон действительно подхватил поводья моей лошади, а в другой руке он уже сжимал повод лошади Грега.

Кузнец потянул поводья, и наши лошади ускорили шаг. Перестук копыт стал чаще, и наш маленький караван окончательно канул в белое холодное облако. Когда же через час туман действительно рассеялся, я обнаружил, что наша компания вплотную подобралась к просыпающемуся лесу. Антон отпустил поводья, все одно лошади с тропинки никуда не свернут, и мы втянулись под сень огромных деревьев. Так начался наш «дранг нах вест».

– С тропы не сходить! Ежели увидели, что стежки нет, останавливаетесь и ждете. Не вздумайте рыскать по сторонам, заблудитесь так, что и я не найду, – предостерег нас волхв и уточнил: – Князь-то уж это знает, а вот тебя, Гриша, мой наказ касается особенно. Понятно?

– Понял, – донесся до меня приглушенный голос Грега. А Антон, посчитав инструктаж оконченным, замолчал. Только ходу еще прибавил, отчего наши лошади перешли на тряскую рысь.

Тропинки под копытами наших лошадей петляли, но упорно вели на запад. К вечеру, когда Антон, наконец, решил сделать привал, остановившись на маленькой полянке с бьющим из-под камней родником, Грегуар со стоном сполз с лошади и принялся ее расседлывать. Я последовал его примеру, а наш кузнец-проводник, спрыгнув наземь, сначала обошел поляну по кругу, к чему-то прислушался и, лишь сделав глоток воды из источника, удовлетворенно кивнув, вернулся к животине. Избавив ее от вьюков и пропотевшего за день одеяла, заменявшего седло, волхв занялся костром. Пара валежин, притащенных им откуда-то из чащи, под ловкими ударами небольшого, но весьма хищного вида топорика быстро превратились в дрова для костра, а еще через минуту на обложенном собранными у родника камнями участке поляны, с которого Антон предварительно снял дерн, запылало ровное пламя.

Пока Грег обихаживал лошадей, а волхв занимался костром, я успел устроить небольшой навес и вытащить приготовленные нам в дорогу продукты. Под голодное урчание в животе в котелок, наполненный холодной водой из источника, полетели куски вяленого мяса, а когда вода закипела, туда же отправилась и гречка. Обязанности были распределены еще до выхода, так что каждый занимался своим делом… молча.

Нет, мы не поссорились, но целый день в седле, с непривычки, да еще и не по самым удобным для проезда местам, а лес к комфортной среде отнести не получается, даже с учетом неоценимой помощи волхва… в общем, мы просто устали. Так что, хоть какой-то разговор завязался лишь после ужина.

– А где мы сейчас находимся… мессир? – поинтересовался Грег, крутя в ладонях кружку с чаем. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, так что я даже насторожился, но почти тут же до меня дошло, что он просто недоволен тем, что его работодатель взял на себя обязанности, которые он искренне считал своими. Грег, действительно, весьма и весьма добросовестный работник.

– Вопрос не по адресу, Грегуар. – Хмыкнул я и кивнул на сидящего чуть ли не в самом костре и шумно прихлебывающего чай Антона. – Это нашему проводнику лучше знать.

– Из больших городов поблизости разве что Юрьев, – булькнул в кружку волхв и умолк.

– С вашего позволения, мессир, но от Старой Ладоги до Юрьева, что в Эстляндском воеводстве, почти четыреста верст… – медленно проговорил Грег.

– Именно поэтому я и просил волхва быть нашим проводником, – кивнул я. – Без его помощи мы бы еще долго добирались до этих мест.

– Никогда не слышал о подобной магии. – Покачал головой бывший дворецкий.

– Это еще что… сюда бы Волосова волхва, так мы бы уже в дне пути от застав были, – вновь оторвавшись от горячего питья, хмыкнул Антон.

– А дальше?

– А дальше только ножками, без помощи леса. – Развел руками наш проводник. – Там ведь тоже не дураки сидят. Все тропы заперты, как раз против таких ухарей. Ладно, давайте спать ложиться. Завтра нам нужно пройти еще очень немалое расстояние. А вести тропами такую компанию, как наша, не так-то и легко, тем более что, по мере приближения к границам, скорость наша будет постоянно падать. Так что, извините, но… покойной ночи, Вит, Гриша.

С этими словами Антон завернулся в вытащенную им из-под себя медвежью шкуру и, чуть отодвинувшись от костра, улегся прямо наземь. Аскет, однако… Растормошив пребывающего в ступоре от таких новостей Грега, я отправил его спать под навес, а сам перебрался ближе к краю поляны и, соответственно, подальше от костра, оперся спиной на ствол огромной сосны и остался бодрствовать. Первая стража была за мной.

Ставить в караул Грега мы не стали, опыта у него в подобных вещах нет никакого, а вымотается, потом еще в седле носом клевать будет. Не с его умениями. Пусть уж лучше выспится хорошенько.

Поэтому спустя шесть часов я поднял Антона, а сам завалился спать, чтобы еще через четыре часа подняться к уже готовому завтраку, состоящему из остатков вчерашней каши с мясом и свежезаваренного чая. Лучше бы, конечно, кофий, но до него еще далеко и долго. Так что, пьем чай и не выпендриваемся.

Собирались быстро. Антон торопил, ориентируясь по каким-то одному ему ведомым признакам. Естественно, что спорить с проводником не стал ни я, ни тем более Грег. Так что в дорогу выдвинулись едва ли не через полчаса после моего подъема.

И вновь петляющие тропинки ложатся под копыта наших лошадей, уводя в сторону от полей, вглубь высоких и светлых сосновых боров, огибают угрюмые ельники, плетут причудливую вязь, в которой разве что волхвам и разобраться. Сходить с этой узкой стежки нежелательно, тут же потеряешься, и не факт, что сможешь выбрести к людям. Хоть и знаком я с фокусами волхвов не понаслышке, но, даже умея что-то вроде этого, рисковать не стану. Были прецеденты, я тогда вообще умудрился совершенно классически заблудиться в трех соснах, пока тот же Антон за руку из них не вывел, так и бродил кругами на пятачке размером чуть больше его двора. Как вспомню, до сих пор жуть берет.

Так и шли, старательно обходя стороной города и веси. Еще дважды мы ночевали в лесу, а утром третьего дня Антон сообщил, что чувствует сопротивление леса. Так что, когда через три-четыре часа после полудня наш проводник остановился и, соскользнув с лошади, отер со лба выступивший пот, мы уже были готовы к тому, что он скажет.

– Все, други. Дальше только своим ходом. Не могу больше. Лес отталкивает. – Антон бросил мне поводья своего «скакуна», потянувшегося вдруг куда-то в сторону, а сам привалился спиной к одному из дубов, кряжистые стволы которых как-то незаметно сменили высоченные колонны сосен. Волхв осел наземь и прикрыл глаза. Было видно, что путь дался ему очень нелегко. Не открывая глаз, Антон тяжко вздохнул и проговорил: – В получасе ходьбы к югу, чую, деревенька имеется. Можно там остановиться, осмотреться.

– Точно. Да и помыться не помешает, – кивнул я. – А завтра дальше пойдем, как ты выразился, своим ходом. – Проводишь?

– А как же, – усмехнулся, все так же не открывая глаз, волхв. – До границы обязательно. Все, идите, дайте отдохнуть по-человечески.

– Ну-ну. Отдыхай. По-человечески. – Хмыкнул я и, повернув лошадь к югу, дал ей легкого шенкеля. Следом потянулся и взятый на чембуры «скакун» Антона, а за ним и Грег тронул своего конька.

– Мессир? – Бывший дворецкий заговорил, только когда мы выехали из перелеска и увидели на другой стороне поля небольшую весь, выстроенную на склоне холма.

– Да, Грег?

– Не сочтите, что лезу не в свое дело… Но почему господин маг остался в лесу?

– Ему нужно хорошо отдохнуть, набраться сил, и лес для этого самое лучшее место. – Пожал я плечами. – Кстати, надо бы привести в порядок его лошадь. Граница недалеко, и двое всадников со свободной лошадью в поводу, на которой явно недавно кто-то ехал, могут вызвать ненужные подозрения.

– Я сделаю, мессир. – Мы остановились, и Грег, довольно ловко соскользнув на землю, принялся превращать коняшку Антона в обычную вьючную лошадь. И справился он с этим довольно быстро, заодно перекидав на нее часть вьюков с наших «скакунов». Оглядев получившийся результат, я удовлетворенно кивнул. Ну вот, теперь можно и в деревню заехать.

Там, к двум всадникам с одной заводной лошадью отнеслись вполне индифферентно. Встреченный на выгоне пастух, в ответ на вопрос, где можно найти старосту, вяло махнул рукой в сторону центральной улицы и, пробурчав что-то о доме под желтой черепичной крышей, тут же потерял к нам всякий интерес.

К счастью, такой дом в деревне оказался только один, так что нам не пришлось продолжать расспросы. Да он вообще был единственным строением, покрытым черепицей. Остальные дома были крыты осиновыми плашками, выложенными в затейливые узоры, бликующие на ярком летнем солнышке серебряными отсветами.

Староста, оказавшийся седым уже кряжистым дядькой в типично крестьянской, но чистейшей и украшенной богатой вышивкой одежде, покрутил своей короткой бородкой и, хмыкнув в шикарные усы, не кочевряжась, принял нас на постой… за денежку малую, по его собственному выражению. Правда, судя по хитрому прищуру местного головы, он явно надеялся поиметь с нас деньги не только за ночлег, так что можно было заранее готовиться к кровопусканию кошелька. Впрочем, меня это нимало не смутило. Помыться и привести себя в порядок хотелось так, что на такие мелочи, как подробный прейскурант, мне было плевать… и Грегу тоже, хоть он и сохранял свою профессионально-невозмутимую мину на лице.

Но чтобы не тратить время на обсуждение цен, сразу после того как двое мальчишек забрали наших лошадей и хозяин провел нас в дом, я уронил на стол пару серебряных рублей.

– За всё. – Староста, сначала удивленно покосившийся на монеты, тут же понимающе кивнул и уже через секунду развил такую бурную деятельность, что кинувшиеся выполнять его распоряжения домочадцы чуть не затоптали нас с Грегом, в порыве трудовой страсти.

Слишком большое количество выпитого после бани кваса подняло меня часа в два ночи. Прикинув, сколько людей я разбужу, пока спущусь со второго этажа, где нам выделили комнату, и пройду через весь дом, я покрутил головой и сунулся к окну. Не без труда, но и без звука, открыв рассохшуюся раму, я выглянул на улицу и удовлетворенно хмыкнул. Балкон, протянувшийся вдоль всей этой стены и образующий навес над верандой первого этажа, подходил для спуска во двор не хуже какой-нибудь лестницы. Конечно, жаль, что выход на него находится в хозяйской спальне, но я не гордый, и через окно вылезу. А обратно… хм, у бани я видел довольно удобную лестницу, да если ее оттуда и убрали, все одно не проблема. Заберусь и так.

Но изображать акробата мне не пришлось. На обратном пути заглянул за баню и, подтащив лестницу к веранде, с удобством забрался обратно. Немного подумал и, решив не давать поводов для глупых улыбок, ухватив за верхнюю перекладину, аккуратно оттащил лестницу к углу дома, где и замер, услышав доносящиеся из-за риги голоса…

– …я же говорил.

– Завтра ночью. Не позже… Или уже через неделю… Послезавтра на заставы придет сменный отряд…

Не сказать, что я так уж хорошо понимаю северные языки, но понять, о чем речь, могу… и понятое мне очень не понравилось. Медленно, придерживая «щупами», я опустил лестницу наземь и, стараясь не издать ни звука, скользнул к окну. Так же аккуратно и беззвучно вернул рамы на место и улегся в постель. Вот только в местные контрабандные заморочки мне и не хватало вляпаться. А судя по тем обрывкам, что мне удалось услышать, ничем иным, как сговором о времени выхода «несунов», разговор быть не мог. Плохо.

Поворочавшись на постели, я попытался уснуть, но… сон не шел. В голову лезли не очень хорошие мысли о возможных проблемах. С полчаса покрутив их так и эдак, я все-таки смог отделаться от неприятных предчувствий и провалился-таки в сон.

Уходить из деревни решили поутру, с рассветом. Поднявшись, перекусили выставленными на стол женой старосты блинами и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, отправились на двор. Там, заранее предупрежденные хозяином дома мальчишки уже вывели наших лошадей. Проверив сбрую и закинув вьюки, мы подхватили коняшек под уздцы и, попрощавшись с огромной семьей старосты, вышли со двора, где уже и забрались в седла.

Может, мне и показалось, но от старшего сына хозяина дома во время прощания повеяло облегчением.

– Мессир, вам не показалось, что кое-кто из домочадцев старосты был уж очень рад нашему отъезду? – поинтересовался бывший дворецкий, едва мы проехали сотню метров по улице. Накаркал. Может, не стоило рассказывать Грегуару об услышанном ночью?

– Тише, Грег. Показалось, но мы можем поговорить об этом за околицей. Без лишних ушей. – Я кивнул сидящим на лавке перед забором какого-то дома трем «аксакалам», мимо которых мы как раз проезжали, и те ответили такими же сдержанными кивками.

– Извините, Виталий Родионович, – уже куда тише проговорил Грег.

– Все в порядке. Вряд ли они тебя слышали, но все же будь осторожнее… – проговорил я. – А теперь рысью.

Отдохнувшие лошади хоть и не были выдающимися скакунами, тем не менее послушно перешли на резвую рысь, а потом и в галоп. Так что довольно быстро мы оказались под сенью лесных великанов, где нас уже должен был ждать Антон. Тут лошади вновь перешли на шаг, и мы двинулись вглубь леса.

Кузнец нашелся действительно быстро, и я не могу ручаться, что это была только наша заслуга. Уж больно ровная тропинка вела нас к нему.

– Эк вы торопитесь-то, а князь? – ухмыльнулся волхв, встречая нас на очередной полянке, очень похожей на ту, где мы разбивали свой первый лагерь. Разве что родника видно не было. Кузнец поднялся с расстеленной на траве медвежьей шкуры и, шумно потянув носом воздух, усмехнулся. – Чистые, сытые… Мне-то домашнего захватили, полакомиться? А то эта вяленая дрянь уже во сне снится.

– А как же! – Мы с Грегом одновременно соскользнули с седел, и бывший дворецкий тут же полез в сумки за предусмотрительно припасенными домашними разносолами.

Мы еще не успели проголодаться, а потому, усевшись у костра, только смотрели, как волхв с удовольствием хрустит куриными косточками, заедая жирное мясо еще теплым хлебом и запивая свой завтрак молоком из небольшой корчаги, на которую хозяйка дома даже расщедрилась наложить наговор на холод и прочность.

– Ну что, можем отправляться? – спросил я, когда сытый Антон, утерев усы и бороду, довольно прищурив глаза, окончил трапезу и стряхнул остатки и крошки в огонь.

– Э-э, нет. Извини, княже, но коли хочешь, чтоб я вас до той стороны довел, придется еще немного подождать. – Покачал головой кузнец и пояснил, в ответ на мой недоуменный взгляд: – Уж больно много сил у меня этот поход выел. Хотя бы до вечера отдохнуть надобно. А ночью двинемся. Чай, наговор на кошачий глаз не забыл покамест?

– Не забыл, не забыл. – Вздохнул я. А что делать? Если Антон говорит, что устал, придется подождать, он зря болтать не станет. Но идти по лесу ночью, даже с наговором, удовольствие невеликое, а если еще учитывать ночной разговор… как бы нам не нарваться на контрабасов, или того хуже. Всполошат заставу, а те на нас наткнутся. Вот веселье будет…

– Да не переживай ты так, Вит. – Неверно поняв мое уныние, Антон хлопнул меня по плечу. – Тебе же день туда, день сюда… как ты говоришь, погоды не сделают.

Пришлось пояснять, рассказывая об услышанном ночью. Волхв поначалу нахмурился, но потом вдруг улыбнулся и махнул рукой.

– Ништо! Прорвемся. Оно, может, так даже и лучше будет. Коли стражу потревожим, наведу их на несунов, а ежели с караваном столкнемся, то и стражу позвать на подмогу не грех.

– Так-то оно так. – Я вздохнул. – Вот только мне совсем не хочется светиться. А столкнувшись с дозорами или несунами, я не просто засвечусь. Засияю, как новогодняя елка.

– Так ведь выхода у нас все одно нет. Ежели этой ночью не пойдем, то следующие три дня дозоры будут сменщиков водить, показывать, что да как. А значит, стражи будет в дозорах в два раза больше. Глаза уж им точно не отведешь… С обычным разъездом еще можно было бы попробовать, и то не наверняка, а уж сдвоенным это даже мне не под силу. Ты готов ждать три дня?

– М-да, три не один. Сам ответ знаешь, так чего спрашиваешь? – Фыркнул я.

– Вот то-то. Значит, остается только один вариант. Идти сегодня ночью. – Развел руками волхв, и мне не оставалось ничего иного, как согласиться. Действительно, либо идти ночью, либо ждать три-четыре дня, пока прежняя смена застав не уйдет на квартиры… Вот только мне интересно, откуда наш кузнец так хорошо знает такие особенности?

– Нечего так на меня смотреть, князюшка. Мои клинки по всей Европе ценятся. И не все туда попали с отметкой таможенного департамента, – усмехнулся Антон.

– И ты не боишься мне этого говорить? – Я приподнял одну бровь.

– Тю. Если уж тебе не верить, то кому тогда вообще доверять можно… ну, окромя семьи, конечно же. – Развел руками кузнец и весело рассмеялся. – К тому же ты теперь не на государевой службе, так что… Что ты мне можешь сделать?

– Верно. Ничего не могу, и не хочу… Пока. – Кивнул я.

– Э? – не понял Антон.

– Мне подарки понадобятся для тамошних «сильненьких людей», – пояснил я. – И переплачивать за таможню не хочется. Так что…

– Змей ты, князь, как есть аспид ядовитый, – деланно закручинился Антон, но, бросив взгляд на сидящего истуканом Грега, подмигнул. – Договорились. Ежели что понадобится, пришлешь весточку. Все сделаем.

– Вот и славно. А сейчас… – Я огляделся по сторонам и, остановив взгляд на лошадях, кивнул. – Раз уж мы решили уходить ночью, предлагаю осмотреть оружие и отдыхать. До заката.

Осмотр и чистка всего имеющегося у нас в наличии арсенала заняло добрых полтора часа. Зато, успокоив собственную паранойю, я с большим удовольствием проспал до оговоренного времени…

Ну да, старая привычка, дремать при любом удобном случае, еще с «тех» времен осталась. Казалось бы, столько лет прошло, ан нет. Выскакивают такие вот напоминания…

Разбудил меня наш кузнец-проводник, и, действительно, выглядел он сейчас куда лучше, чем утром.

– Ну что, княже, пора идти, – пророкотал Антон, кивая в сторону уже собирающего вещи Грега.

– Пора, значит, идем. – Я потянулся, одновременно выпутываясь из-под одеяла, которым меня во сне накрыл когда-то бывший дворецкий и, со вкусом зевнув, поднялся на ноги.

В лесу темнеет быстро, так что, если собирались мы в сумерках, то на тропу встали уже в полной темноте. Наговор «кошачьего глаза» легко лег на лошадей, но рисковать ехать по ночному лесу в седлах мы не стали, по крайней мере, пока. Кони не люди, и быстро привыкнуть к изменившемуся зрению не могут. И если мы с Грегом вели своих «скакунов» под уздцы, то волхв и вовсе, что-то нашептав на ухо своей лошади, намотал ее поводья на луку седла моего Серко и канул в заросли, словно его и не было. И никакой наговор не помог разглядеть…

– Мессир? – в этом спокойно-вопросительном тоне бывшего дворецкого было всё. И беспокойство, и недоумение с непониманием… и даже просьба объяснений и дальнейших инструкций.

– Не переживай, Грег. Никуда наш кузнец не сбежал. Просто пошел дозором вокруг, побережет от незваных гостей и попутчиков, – пояснил я, позволяя лошади волхва самостоятельно выбирать дорогу и тянуть за собой моего Серко. Все правильно, сейчас она дорогу чует не хуже самого Антона, вот пусть и поработает проводником, пока волхв на себя профессию охранника примеряет.

Где-то часа через три впереди послышался хруст, словно что-то большое ломится через кусты, и на тропинку вывалился тяжело дышащий кузнец.

– Ох. – Завидев нас, Антон махнул рукой и, отдышавшись, заговорил: – Видел я этих голубчиков, вот только на обычных «контрабасов» они похожи не больше, чем я на турецкую гаремную танцовщицу.

– Будто бы ты их видал, – буркнул я. Новость была не из радостных, так что восторга не вызвала ни у меня, ни у Грега.

– Эх, княже, чего я в своей жизни только ни видал. – Глаза волхва заволокло мечтательной поволокой, но через миг я будто наяву увидел затмивший в его голове все сладкие образы облик Ольги… почему-то с основательной такой скалкой наперевес, и вся мечтательность тут же слетела с Антона, будто ее и не было. Кузнец откашлялся. – М-да. Так вот. Караван там и впрямь имеется, вот только груз у него больно странный. По виду тюки с мягкой рухлядью, и небольшие, а лошади идут уж очень тяжко. Да и запах у той поклажи странный. Словно с какой-то примесью… знаешь, как у того ручья, где ты испытания стези проходил. Помнишь?

– Ручей, говоришь… – Я почесал затылок. – И лошади тяжко идут. Хм. А ты знаешь, Антон, что демидовские лозоходцы, что после нас на том ручье побывали, в нем нашли? Нет? Поздравляю господа, мы наткнулись на самый натуральный «золотой» караван. Кто-то мошну свою через границу тащит…

Глава 5 Лирика и физика…

Грег и Антон встретили мое сообщение тяжелой тишиной. Но если бывшему дворецкому было попросту плевать на проходящий мимо золотой поток, и волновало Грегуара лишь спокойствие и беспроблемность пересечения границы, то Антон явно о чем-то задумался. Почесал всклокоченную бороду, похмыкал и вдруг улыбнулся.

– А что, княже, может, нам этот караван и на руку будет, а? – протянул, наконец, кузнец.

– Поясни? – не понял я, недоуменно переглянувшись с Грегом.

– Так ведь понятно, стоит попасться им на глаза, как они попытаются от нас избавиться. До самой границы еще довольно далеко, а места здесь глухие, так что перестрелки никто и не заметит. Вот только нам она не нужна, так?

– Разумеется, – кивнул я.

– Во-от, – довольно протянул Антон. – Уходить стороной, чтоб нас не обнаружили, слишком далеко и долго, упустим время… да и под разъезд стражи попасть можем. Кажется, куда ни кинь, всюду клин, так?

– Антон, не тяни, – попросил я, присаживаясь рядом с довольным волхвом. – Что ты предлагаешь?

– Подождать, пока они втянутся в пограничную полосу, и шумнуть, – вновь сбиваясь со своего псевдодеревенского говора, уже серьезно проговорил наш проводник. – Так, чтобы дозоры примчались. А пока они будут заняты друг другом, мы потихонечку на ту сторону и уйдем.

– Если позволите, я хотел бы спросить, а как именно господин Антон собирается шуметь? – вдруг подал голос бывший дворецкий. – Не хотелось бы увязнуть в перестрелке…

– Ты прав, Грег. В случае перестрелки мы можем просто не успеть уйти. – Кивнул я и, покосившись на ухмыляющегося Антона, закончил: – Вот только, думается мне, что у нашего волхва найдется, чем удивить почтенную публику и в этом случае…

– Хм. Ну, не особо много, – протянул наш проводник. – Все-таки на границе поставлено довольно плотное наблюдение, так что особенно не поколдуешь… но кое-что могу, правда.

– То есть мы можем считать, что вопрос с отвлечением наших новых знакомых решен? – уточнил я.

– Безусловно, – подтвердил волхв.

– Тогда нам остается решить, где устроим эскападу и как будем уходить. Сущие мелочи. – Хмыкнул я и заработал шутливый толчок в плечо от кузнеца. Ну, в его понимании. Так что ничего удивительного, что от удара я просто повалился наземь. Вот медведь, а!

– Разберемся, княже. Доставай карту, – усмехнулся Антон, рывком возвращая меня в сидячее положение. А уже через минуту Грег вытащил из тюка затребованное, и мы, усевшись на расстеленной проводником шкуре, углубились в чтение.

Определиться на местности было несложно. До Раздолья, деревеньки, в которой нас так душевно приняли, здесь, что называется, рукой подать. А она расположена в ста с лишним верстах от Ковно и всего в двадцати верстах от границы с Вендом.

Лист карты-двухверстки, выуженный Грегом, по просьбе Антона, наш проводник рассматривал довольно долго. Наконец, кивнув сам себе, он в очередной раз разгладил заговоренную от воды и огня бумагу и повел указательным пальцем по листу.

– Мы здесь. – Остро заточенный жесткий ноготь отчеркнул место на карте и двинулся на запад, вдоль небольшой речки или просто широкого ручья. – До пограничной полосы идем здесь. Дорога для большого каравана не очень-то удобная, но нас всего трое, пройдем. Караван, скорее всего, двинется вот этим маршрутом, по старице. Место овражистое и неудобное для наблюдения. Ваша задача, как дойдем вот до этой точки, где ручей раздваивается, замереть и не шевелиться. Тут начинается пограничная полоса. Дальше пойдете через четверть часа после того, как услышите стрельбу, по правому рукаву. Если я и задержусь, то постараюсь вас нагнать еще до границы, но если что, не ждите. Идите дальше.

– Хм, мы должны будем бросить вас? – протянул Грег.

– Вот уж не стоит беспокойства, Гриша, – усмехнулся Антон. – Поверь, не родился еще человек, что смог бы поймать волхва в лесу. Это все равно, что ловить ветер или солнечных зайчиков. Понимаешь?

– Действительно, Грег, здесь я соглашусь с нашим другом, – поддержал я Антона, видя, что Грегуар явно не впечатлен его словами и со скепсисом относится к его уверенности. – Лучше волхвов лес никто не знает. Если волхв не захочет, то никто не сможет не только его поймать, но даже увидеть. В крайнем случае он воспользуется тем же способом, каким привел нас сюда.

– Это правда, подойти лесными тропами к границе очень тяжело, а вот уйти от нее – наоборот. – Кивнул кузнец и договорил с легкой улыбкой: – Летишь, словно тебе пинка отвесили. Хорошего такого, для ускорения. В общем, беспокоиться не о чем, Гриш. Мне здесь абсолютно ничего не грозит. Собственно, именно поэтому из нас и получаются самые лучшие контрабандисты…

– И охотники на них, – напомнил я. О том, что кое-кто из этой братии подрабатывает контрабандой, по-моему, был в курсе даже Телепнев, вот только предпринимать что-либо в этой связи князь и не думает. Хотя, скорее всего, дело в том, что через границу волхвы тащат исключительно собственные изделия. Вещицы ручной работы, весьма ценные, конечно, но… количества не те, да и ссориться с волхвующей братией по таким мелочам никто не собирается.

– Ерунда. Нынче здесь нет ни одного человека, что шел бы старыми стезями, – отмахнулся волхв. – Уж это-то я точно знаю. Почуял бы…

Вроде Грегуар успокоился и согласился с планом Антона, так что нам оставалось лишь более конкретно оговорить маршрут, чем мы и занялись.

Полчаса на уточнения, десять минут на подготовку, и мы выдвинулись. Волхв растворился в лесу, словно кусочек сахара в чашке кофия, Грег повел наш мини-караван из трех лошадей, а я… в общем, принялся изображать из себя охотничью лайку, разве что вооруженную. Иными словами, кружа вокруг нашего каравана, старательно прислушивался к происходящему вокруг, до предела напрягая свои способности менталиста. Не хотелось бы пропустить возможные дозоры наших «попутчиков» или пограничной стражи. Так и шли, в темноте и тишине… если можно так сказать о ночной жизни леса, где все время что-то скрипит, шелестит, шебуршит и изредка взрыкивает.

Мы уже полчаса находились на точке, указанной волхвом, когда где-то южнее раздался громовой рык, а следом частая пальба. От неожиданности Грегуар присел и, вцепившись в свою винтовку, принялся судорожно оглядываться по сторонам.

– Спокойнее, Грег. Это Антон начал свою партию. Теперь ждем.

Стрельба прекратилась почти сразу, но даже мне было понятно, что золотоношам прятаться поздно. Ментал вокруг напрягся, налился тяжестью, как бы странно это ни звучало… но точнее не скажешь. Я почувствовал, как тягучая сила стекается в точку южнее нас, как раз туда, где прозвучали выстрелы. А еще через десять минут из кустов буквально вывалился огромный медведь. Впрочем, когда он поднялся на задние лапы и, хитро крутанувшись, скинул шкуру, стало понятно, что это наш проводник. Только вот…

– Антон, зубы спрячь, пока Грег не заметил, – прошипел я, «помогая» волхву подняться. Тот вскинул на меня еще немного мутный взгляд, но почти тут же кивнул, и огромные клыки вернулись к человеческому стандарту. Разве что слегка великоватому и желтоватому… Ну, так в этом ничего необычного, у кого какие челюсти, какая эмаль…

– Мессир? Господин Антон, с вами все в порядке? – тут же подал голос упомянутый мною спутник.

– В полном, – одновременно откликнулись мы, только волхв рыкнул, но тут же откашлялся. – Спасибо за заботу, Гриша. Все в порядке. Просто пришлось побегать немного, запыхался.

– Понятно, – кивнул Грег, правда, недоверием от него пахнуло так, что без эмпатии учуять можно.

– Ох, не бери в голову, Гриш. – Вздохнул Антон, но, прислушавшись к возобновившейся пальбе, тряхнул головой. – Ладно. Пора идти. Князь потом подробно все расскажет, а сейчас не время.

– Мессир? – Бывший дворецкий повернулся ко мне.

– Обязательно, Грег. – Вздохнул я. – Идемте, Антон прав. Пока «золотой» караван отстреливается от стражи, у нас есть возможность тихо просочиться на ту сторону.

Больше болтовни не было. Поднявшись с земли, волхв скользнул вперед, за ним двинулся Грег с лошадьми, а я двинулся в арьергарде. Границу мы миновали почти через час, о чем и уведомил нас Антон. Впрочем, судя по тому, как резко снизилось давление ментала, я и сам догадался. На этой стороне пограничники подобной защиты не ставят. Специалистов не хватает.

– Тихо. – Волхв вдруг замер на месте, подняв ладонь вверх, и мы послушно остановились. Хорошо еще, что на лошадей наложен заговор тишины, иначе бы точно спалились.

Я проводил взглядом пару удаляющихся в сторону Руси темных личностей и покачал головой. Это ж не граница, а просто проходной двор какой-то. Люди шли медленно и осторожно. Было ясно, что «кошачьим глазом» они не владеют, но вот амулеты, помогающие ориентироваться в темноте, у них точно имеются.

И тут Грег оступился. Каменная насыпь, на которой мы как раз оказались, поехала вниз в овраг и, естественно, привлекла внимание встреченных контрабандистов. Человек, шедший вторым, вдруг развернулся и, упав на колено, моментально начал садить в нашу сторону из винтаря, во мгновение ока выхваченного им из-за спины, а его напарник тем временем прянул в сторону и… побежал.

В то же время Антон рявкнул на наших лошадей, и они вмиг снесли Грега на дно оврага. Следом за ним спрыгнул и сам волхв, а я в это время уже лежал у какого-то дерева и, заметив, что мой противник бьет именно в сторону насыпи и меня не видит, взял на прицел его бегущего товарища. Почему? Черт его знает, привычка, наверное, как в том фильме: «Ты убегаешь, я догоняю…»

Грохнул выстрел, «Реньё» уже привычно толкнулась прикладом в плечо, и бегунок кубарем полетел наземь. Сантиметровая мягкая свинцовая пуля остановит и кабана, а беглец-то помельче будет…

Сразу после выстрела я сменил позицию, а в дерево, только что служившее мне прикрытием, впилась пуля. Однако! Так стрелять по вспышке это надо уметь…

Я попытался нашарить взглядом стрелка, но не нашел. Очевидно, он тоже решил, что засиделся на одном месте… Минут пять мы мотали друг другу нервы тишиной, но… м-да, на «кошачий глаз» мой противник явно не рассчитывал. Заметив, как шевельнулись низко склонившиеся ветви какого-то кустарника, я приготовился к стрельбе и… выпалил прямо во вспышку, а в следующую секунду на мое укрытие обрушился чуть ли не пулеметный огонь. Хм, с двух барабанников одновременно, да с такой скоростью… Однако… Но какая сволочь, а? Ганфайтер чертов, на такой примитив купил!

Откатившись в сторону, я нашарил стволом цель. Похоже, парень решил поставить на этот ход все, что имел. Винтовка снова толкнулась в плечо, и попытавшегося уйти перекатом в сторону противника отбросило назад. М-да, глупо-то как…

Но вдоволь позаниматься самобичеванием мне не дали. Откуда-то из-за спины донеслись выстрелы. В ответ забухала винтовка Грега, а в следующий миг мимо меня промчался волхв, обдав запахом сырой медвежьей шкуры. Черт! Надо будет предупредить дворецкого, чтоб не вздумал палить по потапычу. Антон за ту порчу своей шкуры еще долго злился, а тут ведь и вовсе озвереет. Все же револьверная пуля не дробь на птицу. Сделаешь дырку, потом хрен заштопаешь… Вот ведь влипли…

Ориентируясь по вспышкам, мы с Грегом принялись методично разряжать в них наши «Реньё». Но противники оказались далеко не идиотами, и бой вели с толком, грамотно перемещаясь по фронту, умудряясь при этом еще и расстояние сокращать. Вот когда я пожалел, что рядом нет толкового напарника, вроде кого-нибудь из тех ребят Мстиславского, что «партизанили» со мной в уральских лесах.

После третьего рикошета от камня, осколки которого врезались бывшему дворецкому в лицо, тот все-таки прислушался к моему совету и начал менять позицию после одного-двух выстрелов. С той стороны я насчитал семь человек, и они, надо признать, довольно умело прижимали нас огнем к земле. Не знал бы, что это контрабандисты, запросто мог бы принять их за местных «погранцов». Но разнобойная, далеко не форменная одежда, разнокалиберное оружие и, самое главное, целый табунок груженных вьюками лошадей, топчущихся в начале того самого оврага, куда своим рыком волхв снес моего бывшего дворецкого и наших «скакунов», явно давали понять, что это далеко не бравые венедские пограничники.

Кстати, первым в этой «войне» счет открыл именно Антон. Мы только услышали короткий медвежий рев, и тело стрелка, взмыв над землей, изломанной куклой рухнуло рядом с одним из его подельников. Тот на мгновение замер и тут же схлопотал пулю в лоб от Грега. Ритм боя тут же изменился, сломался, так что через минуту «контрабасы», благодаря Антону, лишились еще одного стрелка, а оставшихся четверых, заметавшихся меж деревьев, добили мы с Грегом. Хм, а ведь кабы не помощь «медведя», напугавшего стрелков до одноименной болезни, черта с два мы бы так легко с ними разделались.

В последний раз щелкнула рама-затвор «Реньё», и в лесу воцарилась тишина.

Прощание с нашим проводником было коротким. Волхв вообще не любит долгие церемонии, если они не относятся к старым традициям… очень старым. Так что, убедившись, что опасность миновала и больше ни один «контрабас» не направляет на нас ствол, Антон пожал нам руки и, пожелав доброго пути, ушел по невесть откуда взявшейся тропинке… впрочем, кому я вру, и так понятно, что он сам себе ее сотворил. Правда, уже почти исчезнув за деревьями, волхв обернулся и подмигнул, растянув губы в жутковатой ухмылке. На этот раз он не стал скрывать медвежьи клыки, так что Грега от этого «доброй» улыбки основательно передернуло. Заметив его реакцию, Антон гулко хохотнул и окончательно растворился в лесу.

– Грег… Грег! – мне пришлось еще дважды окликнуть бывшего дворецкого, прежде чем он отозвался.

– А? Да… мессир, что это было? – переведя на меня ошеломленный взгляд, тихо спросил француз.

– Хм… Давай для начала разберемся с трофеями, а уж потом сядем и поговорим. Времени до прохода венедского дозора у нас вполне достаточно.

– К… как скажете, мессир. – Вздохнул Грег. Ну вот, другое дело. А то я уж испугался, что мой вечно невозмутимый дворецкий закончился…

Сборы трофеев не заняли много времени. К счастью, Грегуар оказался не из брезгливых, так что обыск тел и их перетаскивание на полянку, с последующим укладыванием рядком, прошли без проблем с пищеварительными процессами у бывшего дворецкого.

Бросив взгляд на лежащие на мокрой траве тела, я кивнул.

– Ну вот, и подарок для здешней стражи готов. Только ленточки не хватает.

– С вашего позволения, мессир. Я, к сожалению, не способен оценить такой юмор, – ровно проговорил Грег и указал на лошадей, все еще стоящих в начале оврага. – И да, мне кажется, мы забыли о грузе…

– Хм. Что ж, идем, глянем, что такого есть в Венде, чего нет на Руси. – Хмыкнул я, поднимаясь с расстеленного на земле одеяла.

Ничего интересного во вьюках мы не обнаружили. В основном обычный «заказной» хлам, вроде довольно дорогих охотничьих ружей и модных тканей из Рейха, не менее модного белья и дорогого алкоголя из Иль-де-Франс и кое-каких химических реактивов из Венда. Разве что набор инструментов для часовщика выбивался из этого ряда… но на фоне пестрого набора товаров он тоже не особо удивил.

Аккуратно упаковав распотрошенные вьюки, мы повесили стреноженным лошадям на шеи торбы и, проделав ту же операцию с нашими коняшками, устроились у небольшого костерка, разведенного Грегом в стороне от новообразовавшихся покойников. На приготовление очередной, на этот раз пшенной каши все с той же олениной ушло не так уж много времени, хотя наши голодные желудки настаивали на том, что ожидание было непозволительно долгим. Так что ели мы быстро и молча, а заговорили, лишь когда опустошили котелок с кашей и разлили по кружкам горячий чай.

– Мессир, вы обещали рассказать… – «намекнул» Грег, внимательно поглядывая на меня поверх парящей кружки. – Наш проводник он кто?

– Раз обещал, значит, расскажу. – Пожал я плечами. – Он волхв, но это ты и так уже знаешь…

– Я не о том… Он – оборотень? – покачав головой, уточнил Грегуар.

– Хм… Как тебе сказать… по главному признаку, то есть по умению превращаться в зверя, можно сказать, что он оборотень. – После недолгого молчания я кивнул.

– И его до сих пор никто не убил?! Он же опасен, – нахмурившись, проговорил бывший дворецкий.

– Не опаснее, чем ты с этой винтовкой. – Я ткнул пальцем в лежащую на коленях Грега «Реньё», с которой он напрочь не желал расстаться, даже на секунду. Мой собеседник открыл было рот, чтобы возразить, но я его перебил: – Не стоит путать болезнь и умение, Грег. Ты же сам видел, ему не нужна полная луна для оборота, и он не дуреет от запаха крови. Более того, могу тебя уверить что, будучи медведем, соображает он не хуже, чем в человеческом обличье. Иным словами, в Антоне нет ничего похожего на вашего Жеводанского зверя.

– Церковь учит…

– Ваша церковь учит, Грег. Ваша. И старательно забывает о том, что именно она и стала причиной столь массовых проявлений неконтролируемого оборотничества, – оборвал я речь бывшего дворецкого.

– Извините, мессир, я не понимаю, – хмуро проговорил Грег.

– Я объясню. – Отставив пустую кружку в сторону, я оперся спиной о ствол дуба, у корней которого мы устроили свой бивак. – Склонность человека к обороту бывает двух типов, привитая и родовая. В древности те же викинги, например, прививали некоторым сильным воинам подобную склонность путем долгих ритуалов и специальных, перестраивающих сознание, напитков. Делалось это под строгим надзором кудесников, чаще ведуний, поскольку без такого присмотра была высока вероятность того, что будущий ульфхеднар или берсерк сойдет с ума, или обратится в могучего и хитрого, но крайне кровожадного зверя, что, в принципе, одно и то же. После ритуала таких воинов отправляли на учебу, в Берложье или Упсалу, например, где их навыки и умения оттачивались до идеала. Вместе с ними в тех местах учились и те люди, у которых способность к оборотничеству была, что называется, в крови. Собственно, именно они, точнее их предки, и основали эти «учебные заведения». Было подобное заведение и на Руси, точнее, тогда еще в землях северных славян. Альдейгьюборг основал выходец из Свенда, в дружине которого имелся добрый десяток берсерков… урожденных берсерков, они и составили основу будущей школы, теперь единственной во всей Европе… А знаешь, как так получилось?

– Хм… – Грег покачал головой.

– Все было просто. Церковь набирала силу не только в умах и сердцах людей, у церкви появились собственные армии – ордена, призванные огнем и мечом насаждать веру. Заняв Берложье, эти фанатики вырезали «оплот богомерзких тварей», защищавших свой дом так, как они умели. К тому времени берсерков в тех местах было немного, викинги давно уже обучали своих оборотней только в Упсале. На месте берложской школы возвели храм, а оставшихся в живых жителей, в основном женщин и детей, стали обращать в христианство. Вот только к причастию они подходили не за кагором… Их причащали тем самым напитком, что перестраивал сознание. Но если на обычного человека, над которым не проводили соответствующих обрядов, он оказывал разве что галлюциногенное воздействие… и святые отцы, внимательно следившие за ходом причастия, говорили, что вот этот бредящий под воздействием причастия неофит «принял свет Божьей веры»… А представь, как воздействовал такой напиток на людей, в чьей крови уже была склонность к оборотничеству? Правильно, в первое же полнолуние они обращались в зверей… Так церковь находила семьи оборотней и… сжигала их. При полном попустительстве со стороны односельчан… еще бы, ведь такой вынужденный оборот превращал их в кровожадных чудовищ, не разбиравших, где свои, а где чужие. А в Упсале все вышло еще проще. Церкви не понадобилось даже воевать. Оказалось, достаточно крестить малолетнего кёнига Кристиана Первого и приставить к нему пару правильных наставников, один из которых был папским нунцием, а второй епископом Берлинским, так стало именоваться знаменитое Берложье после его захвата крестоносцами. И вскоре на месте древней школы появился новый монастырь. И снова в ход пошло причастие для оборотней… Оно, кстати, в вашей благословенной Европе до сих пор используется. Не часто, раз в три-четыре года, но в каждом приходе обязательно…

Грег сидел и слушал, а проскальзывавшее в его эмоциях недоверие потихоньку таяло, сменяясь удивлением, недоумением и недовольством.

– А Альдейгьюборгская школа? – после долгого молчания спросил бывший дворецкий.

– Стоит и поныне, на Медведецком полуострове, у города, который сейчас именуется Старой Ладогой. – Пожал я плечами. – Православная церковь, со времен падения Византии и переноса патриаршего престола на Русь, не лезла поперек воли правителей, охоту в этом деле ей быстро отбили. Правда, для того чтобы упрямые церковники поняли, насколько наши государи против их «помощи» в управлении своими владениями, пришлось сменить, по-моему, трех или четырех высших иерархов церкви. И это замечательно сработало. Угомонились господа долгополые и в дела княжьи лезть зареклись. Так что ни о каком покушении на «военную школу», покровительство которой оказывали еще сам Рюрик и Хельги, он же Олег Вещий, и быть не могло. А традиция этого покровительства сохранилась до сих пор. Равно как и обычай, согласно которому возглавлять сие «заведение» должен кто-то из Хельговичей или Рюриковичей. Так-то. Имя волхва, что сейчас управляет этой «школой», называть, или сам догадаешься?

Судя по изумлению, которым фонил мой бывший дворецкий, дальнейших объяснений ему не требовалось. Грег сглотнул.

– А… Антон, он из Рюриковичей?

– Не знаю, – честно ответил я. – Волхв, возглавляющий школу, не имеет фамилии и отчества. Они даже имя порой меняют. Или ты думаешь, что у меня в привычке фамильярничать с человеком, который старше меня как минимум вдвое?

– Как… вдвое? – О, а Грег, оказывается, еще не исчерпал запас удивления.

– Так. Последний раз глава «военной школы» менялся около шестидесяти лет назад, а учитывая, что этим заведением, опять же по традиции, не может управлять обычный волхв, а только и исключительно старейшина стези, делай выводы.

Не сказать, что я раскрыл Грегу какую-то великую тайну. Да, обыватели не в курсе дела, но им это и не нужно. Но каждый, кто имеет хоть какое-то касательство к старым школам, церкви или управлению Старой Ладогой, прекрасно осведомлен об этой истории. В общем, ничего такого уж секретного в ней нет.

Мой рассказ прервало появление разъезда венедского дозора. Сначала на поляну высыпали солдаты в темно-серой форме, мягких бескозырках и низких сапогах. В руках у них были зажаты уставные «манлихеры», а за спиной у каждого был небольшой вещмешок и скатка. Двое из них застыли напротив нас с Грегом, взяв на прицел, а остальные, в темпе вальса осмотрев поляну, рассыпались по периметру, довольно слаженно взяв под наблюдение окружающее пространство. И только после этого появился их офицер. Въехал на лошади, гордый, словно генерал во взятый на шпагу город. Окинув взглядом открывшуюся картину, командир отряда рявкнул, и мы с Грегом тут же оказались в окружении доброго десятка стволов.

– Кто такие, и что вы здесь делаете? – Спешившись, офицер подошел к нам, то и дело цепляя саблей за ветки кустов, и встал, не доходя пары метров, начисто перекрыв обзор как минимум двум своим солдатам.

– Путешественники мы. – Вздохнул я, пока Грег, под настороженными взглядами пограничников, аккуратно и медленно, чтобы не дать им ни малейшего повода к открытию огня, откладывал в сторону винтовку. – Вот, остановились на ночевку, а тут налетели… стрельба, шум. Да еще медведь этот…

– Путешественники, говоришь… – Хмыкнул офицер с интонациями Сухова. Да он даже похож был на знаменитого командира. Те же пшеничные усы, черты лица… разве что форма отличалась. Высокая темно-серая фуражка, такого же цвета китель с воротником-стойкой и широкие галифе, заправленные в высокие кавалерийские сапоги. На этом сером фоне выделялись только коричневые ремни портупеи и такая же коричневая закрытая кобура, в которой явно помещалось что-то слонобойное. Заметив мой изучающий взгляд, офицер напрягся, и улыбка слиняла с его лица, словно ее и не было. – Ваши документы, господа путешественники.

– Грегуар, достань из моей сумки подорожные, – приказал я. – Только осторожнее, чтобы господа пограничники не подумали чего дурного и не нашпиговали тебя свинцом.

Грег кивнул и, медленно поднявшись на ноги, потянулся было к моей сумке, специально снятой с лошади и положенной рядом.

– Стоять. Сначала разоружитесь, господа путешественники. – Лейтенант кивнул на поясную кобуру Грега. Перевел взгляд на меня, но у меня на ремне, кроме фляжки и подсумка, ничего не было. Бывший дворецкий расстегнул пряжку и, аккуратно отложив ремень с кобурой к винтовке, полез в сумку.

Планшет с подорожными и паспортами лейтенант осматривал так, словно держал в руках стопроцентную подделку. Кривился, сопел и покачивал головой, а я наблюдал этот спектакль, прихлебывая остывший чай.

– Что ж, придется вам, гости дорогие, прогуляться с нами до заставы, – захлопнув, наконец, крышку планшета, заключил лейтенант. – Разберемся, кто здесь стрелял, кто кого задрал… и откуда у обычных контрабандистов такие подделки.

– Подорожные настоящие, – заметил я.

– Разберемся, – прищурившись, ответил лейтенант и кивнул своим солдатам. – Ромов, Край, заковать их. Унтер, возьмешь пяток солдат и пойдешь дальше с дозором. А этих мы доставим в расположение. Приказ ясен?

– Так точно, господин лейтенант. – Подскочивший к офицеру седой фельдфебель вытянулся перед ним во фрунт и, откозыряв, принялся выкликать солдат, что отправятся с ним дальше по маршруту. А нас с Грегом уже заковывали в наручники, увидев которые, я вздохнул. Край непуганых идиотов. Веревками связать руки и то было бы надежнее…

Глава 6 От Севильи до Гренады

Вопреки моим ожиданиям, связанным с памятью о не такой уж давней поездке в «лес», нынешние конвоиры обращались с нами довольно бережно. Взгромоздили на лошадей и шагом, не переходя на тряскую рысь и уж тем более на галоп, повели в Сувалки, к ближайшей заставе Августовского пограничного отряда.

Ночь не лучшее время для походов в гости, и уж тем более оно не подходит для визитов в военную часть. Встревоженные солдаты, разбуженные посреди сладкого сна командиры… в общем, не самая спокойная обстановка. Поэтому неудивительно, что поглядев на доставленных в часть «подозрительных лиц», явно недавно продравший глаза штатный следователь Финансового управления, дюжий мордоворот в расстегнутом кителе при капитанских погонах, только недовольно хмыкнул и, осклабившись, отправил нас с Грегом на гауптвахту. До утра. После чего, отмахнувшись от недовольного лейтенанта, следователь развернулся и ушел обратно в дом, досыпать.

Грегу явно не пришлось по душе такое развитие событий, судя по источаемому им недовольству, но на выражении лица это никак не отразилось. Нас разместили в соседних камерах, и я решил не терять времени даром, постаравшись поудобнее устроиться на жестком топчане, куда никто и не подумал бросить даже охапку сена, я уж не говорю про тюфяк или одеяло с подушкой. Мелочь, а неприятно. Ну и черт с ним, на пленэре и похуже бывало. Здесь хотя бы комарья нет…

А утром нас Грегом, по очереди, пригласили к следователю. Помимо него, в небольшой допросной присутствовал и вернувшийся из патруля лейтенант со своим бравым фельдфебелем.

– Грегуар Орнье и Рихард Рогов. Я, капитан Строгов, а это, лейтенант Рорк. – Следователь, на этот раз, в противовес нашей ночной встрече, отутюженный, при параде, откинулся на спинку скрипучего стула и, небрежным жестом бросив на обшарпанный стол наши документы, взглянул на нас поверх нелепо смотрящегося на крупном, мясистом лице пенсне. – Не скажу, что мне очень приятно познакомиться с вами, господа. Не примите на свой счет, но согласитесь, девять смертоубийств не лучший повод для знакомства. Итак… Сейчас вас разведут по разным комнатам и допросят. Попрошу вас не утаивать сведений от наших специалистов. В данном случае они уполномочены просмотреть ваши сознания.

– Боюсь, в отличие от Грегуара, влезть в мой разум у ваших мозголомов не выйдет. – Развел я руками.

– Вот как? – прищурился следователь. – Интересно… Объяснитесь, господин Рогов.

– Наедине. – Я бросил короткий взгляд на изображающего истукана лейтенанта и его унтера. Капитан проследил мой взгляд, покатал желваки и через несколько секунд размышлений недовольно кивнул.

– Лейтенант Рорк, фельдфебель. Оставьте нас, – нехотя проговорил капитан, и пограничники, переглянувшись, молча шагнули к выходу. Субординация, однако.

Стоило нам остаться в допросной втроем, капитан побарабанил пальцами по столу.

– Итак… о чем вы хотели поговорить… наедине? – задал вопрос капитан Строгов.

– Не поговорить. Показать. – Покачал я головой и протянул руку к своей подорожной. – Вы позволите?

– Хм. Прошу. – Небрежно кивнул капитан, двинув плотный лист в мою сторону. Легкий конструкт ложится на бумагу, и та, чуть полыхнув, разделяется на два листа. Беру нижний и протягиваю его капитану. Тот смотрит с опаской, но все же принимает бумагу из моих рук и углубляется в чтение. Быстрый взгляд в мою сторону.

– Вот как, господин Рогов… – закончив чтение, капитан поправил пенсне и снова откинулся на жалобно заскрипевшую спинку стула. – Этот вопрос не в моей компетенции. Охрана!

В кабинет тут же вломился лейтенант, а следом за ним и нижние чины из тех, что вели нас в допросную.

– Лейтенант Рорк, побудьте с нашими гостями. Если возникнет надобность, я у полковника Корфа на докладе. – Следователь поднялся из-за стола и, сложив все документы в мой же планшет, шагнул к выходу.

– Господин капитан, а можно приказать подать нам чаю? – поинтересовался я, когда тот проходил мимо. Ну а что, ели-то мы последний раз еще ночью, а сейчас уже полдень на подходе.

– Лыков, распорядись об обеде. – После короткого кивка уже шагнувшего к двери начальства приказал лейтенант, и фельдфебель, кивнув, порысил вслед за исчезнувшим капитаном. – Охрана, на выход.

Солдаты покинули комнату, а следом за ними вышел и лейтенант. Ну да, допросная небольшая, так что от такого количества народа здесь просто тесно. Да и пить чай под взглядами почти десятка человек удовольствие небольшое.

Через несколько минут тишины дверь в допросную отворилась, и вернувшийся фельдфебель поставил на стол перед нами поднос с двумя тарелками густого горохового супа, парой луковиц с длинными зелеными перьями, солью и крупно нарезанным серым хлебом. Тут же притулились два стакана в массивных подстаканниках, почти доверху налитые сладким чаем. Ого, интересно, здесь всех «сидельцев» так кормят?

– Звиняйте, барин. Чем богаты, – прогудел он. Но от супа шел такой одуряющий аромат копченостей, что никаких возражений против такой «скромной трапезы» и быть не могло.

– Оставьте, господин фельдфебель. Такой славный суп не в каждом ресторане попробуешь. – Принюхавшись, улыбнулся я. И ведь ни словом не соврал. Просто мало в каких заведениях подается подобное блюдо. Но вкусно ведь, этого-то не отнимешь.

Унтер улыбнулся и вышел за дверь. Терять время зря мы с Грегом не стали и тут же накинулись на горячий обед. Не прошло и десяти минут, как тарелки и стаканы опустели, и я довольно откинулся на спинку стула, не менее скрипучего, чем сиденье следователя.

Фельдфебель как раз зашел в допросную, чтобы забрать посуду, а следом за ним вошел и капитан Строгов.

– Господа, ваши вещи сейчас принесут, но я просил бы вас задержаться для составления протокола о произошедшем сегодня ночью.

– Непременно, господин капитан. Это наш долг, как верноподданных короля Вильгельма. – Я кивнул. Действительно, если есть возможность действовать по закону, то почему бы и не поступить как должно…

Объяснения заняли около получаса. Следователь записал произошедшее с наших слов и, отдав нам протоколы на подпись, облегченно вздохнул.

– Полное совпадение с отчетом следопытов и докладом лейтенанта. Благодарю вас, господа за помощь. Эти контрабандисты совсем распоясались. Раньше они хотя бы не стремились вступать в бой с любыми встречными, теперь же не чураются даже нападений на пограничную стражу, – проговорил капитан.

– Мы заметили, – слабо улыбнулся я. – Надеюсь, вам удастся хоть немного приструнить этих бандитов…

– Непременно. Новые циркуляры уже готовы, так что, думаю, вскорости у них поубавится прыти… и горячих голов. – Отразил мою улыбку Строгов и протянул руку, которую я, не колеблясь, пожал.

Получив планшет с документами и наши вещи, мы вышли из здания, в котором расположилась гауптвахта и, попрощавшись с «поймавшим» нас лейтенантом и следователем, направились к уже оседланным и навьюченным лошадям.

– Один вопрос, господин Рогов, – окликнул меня следователь, когда мы уже были в седлах.

– Слушаю вас?

– Зачем вам три винтовки? – Капитан кивнул на «Реньё» притороченную к седлу нашей вьючной лошади.

– Мой слуга просто обожает это оружие, так что когда я покупал нам экипировку к путешествию, он не удержался и приобрел такую же винтовку, в личную собственность.

Учитывая, что в этот момент Грег как раз любовно оглаживал приклад своей «Реньё-Витесс», вышло весьма убедительно. По крайней мере, капитан удовлетворенно кивнул и, пробормотав что-то вроде: «эти французы»… ушел в здание.

А мы, развернув лошадей, отправились к воротам, видневшимся за небольшой купой яблонь, высаженных почти у самого плаца, точно напротив здания штаба.

– С вашего позволения, это было просто, мессир, – вздохнул Грег, когда застава оказалась далеко позади.

– У нас подлинные документы, и они весьма внушительны, друг мой. – Пожал я плечами. Распространяться о них больше я не желал. Достаточно уже виденного. Собственно, на продолжении бывший дворецкий и не настаивал, только поинтересовался, куда лежит наш дальнейший путь.

– В Ломжу, Грег. К вечеру будем на месте, а там приведем себя в порядок, выспимся и дальше отправимся в Варшаву, но уже поездом.

– Хм, не хочу показаться навязчивым, мессир, но до Ломжи больше ста двадцати верст, а наши лошади…

– Право, Грегуар, ты же не думаешь, что Антон единственный волхв, способный ходить лесными тропами? – фыркнул я. – Мне, конечно, до старейшины далеко, но и моя стезя кое-что может. Так что не переживай. Вечером будем в Ломже, обещаю.

– Если это не секрет, мессир, а вы волхв какой стези?

– Не волхв, Грег. Я не принимал обетов. Скорее уж меня можно назвать дилетантом в паре традиций. Но больше всего мне известно о Переплутовой стезе. Так что можешь считать меня адептом именно этого направления. – Усмехнулся я, сворачивая в ближайшую рощу. Желания проезжать через Сувалки у меня не было ни грана.

Да, мне, действительно, очень далеко до умений даже рядового волхва, но кое-какие навыки от них я получил, и среди них были лесные тропы. Пусть я не могу пройти по ним быстрее, чем на треть от обычной скорости хода, но и это немало. Так что сейчас, оказавшись в довольно редкой рощице на окраине небольшого городка Сувалки, я потянул на себя ментал и, найдя подходящую тропу, повел по ней наш мини-караван. На этот раз мы не стали спешиваться, все-таки шаг лошади побыстрее человеческого, а учитывая, что подгонять наших «скакунов» никто не собирался, подобная езда по лесу была вполне безопасной.

В предместья Ломжи мы въехали еще до заката и, отыскав постоялый двор, решили не ломиться в центр города. Если для сельской местности или для маленьких городков наши наряды выглядели вполне подходящими, то для центра пусть и провинциального, но солидного города они явно не подходили. Поэтому, наскоро поужинав в небольшом ресторанчике при постоялом дворе, мы отправились в снятые на сутки комнаты, приводить себя в порядок.

Грегуару пришлось серьезно повозиться, чтобы привести наши слежавшиеся во вьюках костюмы к должному виду. Тем не менее ему это удалось, так что утром я спустился в ресторан в приличествующем костюме-тройке, при шляпе и трости, как и положено солидному горожанину. Бывший дворецкий тоже не ударил в грязь лицом, и его полувоенного кроя черный сюртук сверкал надраенными медными пуговицами, а хорошо отпаренный и начищенный котелок, казалось, просто-таки поглощает солнечный цвет. Черные перчатки и саквояж дополняли вид вышколенного слуги, а уж его надменности хватило бы на четырех князей… В общем, путешествующие для своего развлечения охотники канули в Лету.

– Грег, будь добр, договорись о продаже лошадей и найми нам ландо. Предстоит сделать несколько покупок перед отъездом, и не хотелось бы тащить их на себе или ждать доставки, – проговорил я, покончив с завтраком. – А я пока поработаю с бумагами.

– Как прикажете, мессир. – Невозмутимо кивнул бывший дворецкий, явно радуясь возвращению привычного статуса. Его можно понять, люди редко ценят что-то больше, чем стабильность. А для него статус дворецкого это не просто стабильность… Это ступень, определяющая его отношение к окружающим, поведение и манеру речи… Конечно, не «желтые штаны», но что-то довольно близкое…

От размышления на тему места человека в социуме и его самоидентификации меня оторвал голос Грега.

– Простите, мессир, а о каких покупках идет речь? – поинтересовался Грегуар, уже поднявшись из-за стола, за которым мы пили кофий. Эх-хе…

– Обычные покупки в дорогу, Грег. Я же не могу позволить себе путешествовать без багажа? Да и тебе не мешает пополнить гардероб. – Пожал я плечами, старательно загоняя накатившие эмоции поглубже.

– Понял, мессир. Я найду вас, как только закончу с продажей лошадей и наймом ландо. – Дворецкий отвесил вежливый поклон, в лучших своих традициях, и вышел из ресторана. Вот и славно.

Варшава. Ничего не могу сказать про этот город. Да, красиво, да, многолюдно и шумно, но здесь Варшава не столица, хотя и крупный торговый и транспортный узел. Столица Венда дальше, в Любеке… хотя тоже как сказать. Чем-то история венедских столиц напоминает мне то, как это было в России «того света». Купеческая Москва и аристократический Петербург… Вот-вот, здесь точно такая же связка. Варшава – мастеровой и купеческий город, можно сказать, экономический центр Венда, а Любек историческая столица, резиденция королей, где дворцов больше, чем лабазов, а количество дворян на квадратный метр едва ли не превышает количество разночинцев…

Сойдя с поезда, где первый класс отсутствовал, прошу прощения за тавтологию, как класс, мы с Грегом канули в царящую на вокзале толчею, в которой след Рихарда Рогова и Грегуара Орнье растворился окончательно. А пока Грегуар отправился снимать номер в гостинице, я нанес визит в одно из почтовых отделений Варшавы и, отправив телеграмму, забрал несколько документов, оставленных для меня в абонентском ящике. После чего вернулся в привокзальный ресторан, где и дождался Грегуара.

– Извини, Грег, но, похоже, отдых в гостинице откладывается. Я переговорил с представителем моих новых партнеров, пока тебя не было. Планы меняются, так что сегодня мы покинем этот славный город, и да… распоряжение о доставке наших вещей в выбранную тобой гостиницу я уже отменил.

– Если не секрет, мессир, куда мы направляемся? – не дрогнув ни единым мускулом на каменной физиономии, осведомился дворецкий.

– В восемь часов отходит «Центрально-европейский экспресс», следующий в Ниццу. С билетами мне повезло, так что послезавтра будем уже в Инсбруке.

– Должен ли я вернуться в отель и снять заказ?

– Не стоит. – Помолчав, покачал я головой. – Пусть возможные преследователи господина Рогова и его слуги, если таковые имеются, крутятся у гостиницы. А мы спокойно покинем земли Северного союза и обоснуемся там, где никакая Особая канцелярия или Тайный кабинет Венда не смогут нас арестовать.

– Думаете, Особая канцелярия может заподозрить, что…

– Вполне. Времени на поиски у них было более чем достаточно. – Кивнул я. – Так что додуматься сообщить о возможных беглецах на границу они могли, ну а союзные отношения с Вендом… в общем, сам понимаешь… Конечно, это не арифметика, но додуматься до того, чтоб хотя бы проследить двух путешественников, перестрелявших «контрабасов» на границе с Русью, и, при возможности, сравнить их с двумя беглецами из Хольмграда, власти вполне могли попробовать. Правда, здесь есть несколько своих «но», а именно слишком большой временной разрыв, «чистые» документы… еще кое-какие мелочи, играющие против такого сопоставления. Но лучше все-таки перестраховаться.

– В таком случае, мессир, если вас не затруднит, сообщите, пожалуйста, как мы будем значиться в гостевых картах проводника нашего поезда, чтобы в дороге не случилось конфуза, если кто-то поинтересуется моим именем или именем человека, которому я служу, – приняв сказанное к сведению, проговорил дворецкий.

– Теодорих Вайс. – Я протянул Грегу голубую книжицу паспорта, украшенную тиснеными геральдическими серебряными лилиями. – Выходец из Эльзаса, натурализованный подданный Его величества христианнейшего короля Иль-де-Франс, Людовика Девятнадцатого, верный слуга Максимилиана Отто фон Бюлова, представителя обедневшей ветви знатного имперского рода.

Грегуар хмыкнул, плеснув странной смесью чувств.

– Осмелюсь сказать, мессир, но не покажется ли это странным? Эльзасский франкофил на службе у имперского дворянина… – усомнился Грег… точнее теперь уже Теодорих.

– Ничего странного. Твой отчим настоял на том, чтобы ты принял французское подданство. – Усмехнулся я и, заметив недоумение в глазах… Теодориха, да… продолжил: – Видишь ли, и Тео Вайс и Макс Бюлов люди не выдуманные, а вполне реально существующие, как меня убедили. И их история хоть и причудлива, но вполне реальна.

– А…

– Теодорих, я и так сказал уже слишком много.

– Но, мессир…

– Всё, Тео. На этом всё, – отрезал я. Иногда Грег действительно бывает упрямее осла. Как бы он ни пытался этого скрыть под личиной вышколенного дворецкого.

Поняв, что большего он от меня не добьется, дворецкий кивнул и, услышав бой вокзальных часов, поспешил в камеру хранения, чтобы забрать багаж. Проводив его взглядом, я вздохнул и, одним глотком осушив чашку, подозвал официанта.

Я не стал говорить Гре… Тео о том, что настоящие Вайс и Бюлов поедут в том же поезде, что и мы, но с документами Рогова и Орнье, и когда мы сойдем в Инсбруке, наши двойники отправятся дальше, в Ниццу, которая и здесь притягивает отдыхающих со всего мира. А зачем? Тем более мне очень интересно, что именно он почувствует, когда познакомится с ними в салоне. Его эмоции, в отличие от мимики, весьма и весьма… разнообразны.

– Господа, прошу вас, третье купе. – Проводник, приняв у… Теодориха билеты, мельком глянул на них и, сделав шаг в сторону, позволил нам подняться в вагон, после чего помог Тео поднять следом два наших чемодана и саквояж. Бордовая ковровая дорожка, явно машинной выделки, укрывавшая пол неширокого коридора, скрадывала звук шагов, окна были закрыты, а других пассажиров в вагоне пока не было, так что здесь сейчас царила тишина. Впрочем, неудивительно, мы пошли на посадку, едва поезд был подан. И до отправления оставался еще добрый час.

Я захлопнул крышку часов и, вернув тяжелый репетир в жилетный карман, обратил внимание на дворецкого.

– Тео?

– Да, мессир. Я разложил принадлежности для умывания в ванной. Ваш вечерний костюм в шкафу. Свежая пресса на столике, – отчитался он на немецком. Ну да, было бы странно, если бы французский подданный германского происхождения говорил с работодателем-немцем на русском, не так ли? Пришлось перейти на язык Шиллера и Гёте…

– Спасибо, друг мой. – Я кивнул. – Твои услуги сегодня уже не понадобятся, можешь располагать собой до утра. Разбудишь меня не позже девяти… Да, кстати, с завтрашнего дня твое жалованье утраивается.

– Благодарю, мессир. Если я понадоблюсь, мое купе с той стороны ванной комнаты. – Дворецкий кивнул.

– Оно достаточно удобно?

– Вполне, мессир, – уже находясь в коридоре, проговорил Гр… Тео. – Покойной ночи.

– Покойной ночи, Теодорих.

Заперев дверь купе, я переоделся в приготовленный дворецким вечерний костюм, после чего, разорив бар на бокал довольно неплохой местной наливки, устроился в кресле и, вытащив из стопки газет «Варшавские известия», углубился в чтение. За этим занятием я и не заметил, как пролетел час. Отвлек меня только длинный гудок паровоза, после чего вагон мягко дернулся, и мы поехали…

Я покосился на недочитанную газету и, решив обождать с визитом в ресторан, хотел было уже продолжить знакомиться с венедской прессой, что оказалось довольно занимательным делом, но тут раздался стук в дверь.

– Господин фон Бюлов… – Голос проводника, хоть он и говорил на отвратительном нижненемецком, я узнал и, не вставая с кресла, ментальным щупом открыл защелку замка. Восприняв этот звук как разрешение войти, проводник тут же открыл дверь и протянул мне белоснежный прямоугольник визитной карточки, почти теряющийся на фоне белых перчаток самого проводника. – Простите за беспокойство, но вам просили передать…

– Вот как? – Я приподнял бровь, но, поднявшись с кресла, сделал два шага в сторону проводника и взял у него карточку.

– Да, пассажир из четвертого купе, следующего за вашим. – Ну-ну, конечно, я ведь не умею считать, и не знаю, какая цифра следует за тройкой…

– Что ж, благодарю…

– Болеслав, – тут же подсказал проводник.

– Благодарю, Болеслав, – повторил я, и проводник, получив венедский гривенник, тут же испарился. А я покрутил в руках карточку, прочел реквизиты и начерканное на обороте короткое послание и, вздохнув, вышел в коридор. Семь неслышных шагов по бордовой дорожке, и я, миновав узкую дверь без номера, оказался у входа в четвертое купе. Стучу.

– Войдите! – Распахиваю дверь. Здесь двое. Причем один явно изображает слугу и он насторожен. А вот второй развалился в кресле, и, едва он начинает говорить, понимаю, что именно его голос я слышал из коридора. – Господин Бюлов, полагаю.

– Господин Рогов, если не ошибаюсь. – Растягиваю губы в ответной улыбке.

– Он самый, Макс… вы же позволите мне эту маленькую фамильярность? – Усмешка собеседника становится чуть холоднее, а его «слуга» тянется к отвороту сюртука. Не успеет… Ну, что я говорил.

Указываю стволом «барринса» на выключенного мною слугу и киваю несколько ошарашенному «двойнику».

– Устройте вашего друга на диван, чтобы не мешал. А то не пройти. – Мой собеседник медленно поднимается с кресла и, даже не пытаясь рыпаться, выполняет просьбу. – Хорошо. Можете вернуться в свое кресло, господин Рогов.

Хозяин купе морщится, а я внимательно к нему присматриваюсь. Действительно, «двойник», нет, мы не похожи словно близнецы, но вот форма лица и носа, рост, телосложение и цвет волос… создают впечатление похожести… При словесном описании, наверное, можно даже перепутать…

– Итак. Чем обязан вашему приглашению? – Я присаживаюсь на край дивана. За «слугу» не опасаюсь, он еще часа полтора пробудет в отключке, а вот его «хозяина» из виду упускать не следует.

Двойник вздыхает и неожиданно расслабляется. На губах вновь играет улыбка.

– Ну как же, должен же я был познакомиться с человеком, который будет носить мою фамилию? – совершенно спокойно говорит «Рогов», а в глазах пляшет веселье. – Нет, я уверен, что Оттон Магнусович не стал бы просить меня о подобной услуге, если бы не был уверен, что временный носитель моего имени не станет его позорить, но должен же я был в этом убедиться? Все-таки фамилия это не просто набор букв и звуков… И честное слово, вы меня уверили куда быстрее, чем я даже мог ожидать. Право… это было эффектно.

– Сколько вам лет? – Этот вопрос явно сбивает моего собеседника с толку. Он хлопает глазами, и я хмыкаю. – Понятно. Можете не отвечать. Не больше тридцати, не так ли?

– Хм. Меня уверили, что эта маскировка идеальна. – Проговорил «двойник», непроизвольно касаясь подбородка.

– Была бы, если б вы озаботились правильным поведением, – усмехнулся я, покачав головой. Да уж, агенту Бисмарка, несмотря на его очевидную хваткость, пока еще далеко до настоящего профессионала…

– Поясните? – заинтересованно спросил мой визави, не обращая ни малейшего внимания на все еще смотрящий в его сторону ствол «барринса». Потрясающее самообладание. Ладно… поговорим.

– Маскировка это не только лицо и походка. Это еще и ощущение себя. Советую вам походить на актерские курсы, там вас быстро научат вживаться в образ… Только идите в академические студии, а не в эти новоявленные театры абсурда. Там, кроме нервного срыва, вы не получите ничего. – Я говорю, а «Рогов» слушает и, к моему удивлению, его интерес искренен. Пытаюсь «принюхаться», и…

– Спасибо за совет, герр Бюлов, – неожиданно серьезно произносит мой «двойник» и вдруг улыбается. – Что ж, будем считать, знакомство состоялось. Предлагаю выпить за него, и… может, сыграем партийку в преферанс?

Тут взгляд двойника падает на пребывающего без сознания «слугу», и он фыркает.

– «Болван» у нас уже есть, так что? – Выжидающе смотрит на меня.

Черт, да он же авантюрист! Не профи, не дипломат… авантюрист-адреналинщик! Вот я попал.

– Для начала я предложил бы поужинать. А уж потом, за бокалом коньяка, можно будет и за карты взяться, – смирившись, вношу контрпредложение, и мой двойник с явным удовольствием его принимает.

– Только сначала надо бы привести в порядок Грега… – замечает он, кивая на «слугу».

– Сам очнется, через часок. – Отмахиваюсь я. – Или вам нужно собраться к ужину?

– Ну уж, с этим я могу справиться и без помощи слуги, – вновь фыркает «Рогов». – Да и надобности в этом нет. Я переоделся, едва устроился в купе. Так что можем идти… Хотя стойте. Думаю, будет лучше, если очнувшись, Грег сразу получит объяснения моего отсутствия. А то он, знаете ли, человек горячий, может выйти конфуз… Так что подождите минуту, я оставлю ему записку.

«Рогов» тут же вытащил из газетницы чистый лист бумаги и, подхватив лежащее на столе «вечное перо», быстро набросал короткое послание, которое и положил на стол так, чтобы очнувшись, «слуга» тут же его увидел.

– Ну что, за знакомство, Макс! – подняв бокал с вином, проговорил «двойник», когда мы оказались за столом в ресторане, и стюард принес наш заказ.

– За знакомство, Рихард, – отсалютовал я своим бокалом в ответ. Чую, поездка будет нескучной.

Часть 4 Старицкий. Князь Старицкий

Глава 1 Вид на жительство

Вот и пришло время легализоваться. Сегодня, в первый день осени, в Инсбруке неожиданно объявится князь Старицкий со своим верным дворецким. И первым делом его сиятельство нанесет визит в местную ратушу, дабы поинтересоваться выставленными на продажу домами. Все-таки я же не на один день заехал в Инсбрук, а значит, останавливаться в гостинице… неразумно. Нужно свое жилье. Нет, за господином «фон Бюловым» уже числится снятая на год квартира, на окраине города, но что подойдет авантюристу-путешественнику, совсем не годится для русского князя…

Вопрос с домом решился довольно скоро. Помощник бургомистра, Иоганн Флес, к которому, едва я представился, меня направил первый же встреченный чиновник, узнав о причине моего визита, обрадовался несказанно. Уж не знаю почему… Тем не менее не успел я поднести ко рту предложенный мне кофий, как Флес вытащил из шкафа и грохнул на стол огромную укладку. Распотрошив ее, помощник бургомистра принялся показывать имеющиеся у города «достойные особняки». Причем показывать в прямом смысле. Каждый имеющийся у города особняк был представлен не только описанием с перечислением количества прилегающей земли, имеющихся комнат и служб, но и несколькими планами и зарисовками…

Отобрав четыре самых понравившихся мне дома, я хотел было договориться с Флесом о времени их просмотра, но Иоганн меня удивил.

– Ваше сиятельство, зачем откладывать? – Всплеснул пухлыми ручками помощник бургомистра. – У нас ведь имеется один из автомобилей выделки вашего завода! Сейчас позвоню в гараж, и через пять минут авто будет ждать нас у подъезда! Если, конечно, это не идет вразрез с вашими планами…

– Нисколько, господин Флес. – Надо отметить, выговор у этого Иоганна, хоть мы оба вроде бы говорили на одном и том же немецком языке, был куда мягче и… мелодичнее, что ли? Хм. Венец?

– Тогда прошу подождать одну минуту. – Сверкнув в кивке огромной плешью, улыбнулся помощник бургомистра и быстро затараторил в телефонную трубку. Понять, что именно, я не успел. А Флес, положив трубку, пригладил венчик седых волос, окружающих его сияющую лысину, и, присев за стол, подвинул поближе ко мне вазочку с мелкими, но очень вкусными печеньицами. К кофию самое то…

– С вашего позволения и я угощусь. Клара делает чудеснейший кофий, – улыбнулся Флес.

Мы как раз успели выпить еще по чашке, действительно, очень неплохого напитка, когда за окном послышался гудок.

– Экипаж подан, ваше сиятельство. Едем? – поднявшись из-за стола, проговорил помощник бургомистра.

– Разумеется, господин Флес. – Кивнул я, поднимаясь с насиженного за прошедший час кресла.

Уже в автомобиле, оказавшемся весьма и весьма ухоженным «Консулом» первого и единственного экспортного выпуска, чиновник предложил начать с самого дальнего из выбранных домов.

– Заодно, пока едем через город, я вам расскажу о его достопримечательностях, – предложил Флес, и я не нашел возражений.

Первый особняк оказался чуть ли не соседом тому доходному дому, где «квартировал» фон Бюлов, так что этот вариант отпадал. Слишком близко, слишком явно. Не пойдет. Хотя сам особняк мне глянулся. Небольшой, но весьма удобный добротный дом с большим участком земли, где был разбит неплохой, хоть и слегка запущенный сад… Увы. Пришлось отказаться. Да и расстояние до центра города довольно большое.

Следующий особняк из составленного нами списка расположился по другую сторону реки Инн, в Хёттинге. И оказался совсем не по мне. Нет, планировка довольно удачная, но вот внешний вид явно подкачал, видно было, что дом хоть и содержали в порядке, но… бывает же такое, вроде и окна все целы, и паркет не выломан, а все равно чувствуется, что дом давно покинут и заброшен… вот как раз тот самый случай, короче, типичное не то.

Зато третий дом понравился мне настолько, что я не стал даже осматривать последний, четвертый вариант. Этот особняк в Прадле, на Андэхштрассе, устроил меня на сто процентов. А когда Флес объявил цену, я и вовсе откинул последние сомнения. Сто пятьдесят тысяч крон, то есть вся имеющаяся у меня наличность… если перевести ее в местную валюту. Замечательно… Что ж, придется лезть в «кубышку», благо в мире проще найти место, где не принимают русское серебро, чем место, где нет ни одного представительства Ганзы, в банковской конторе которой и находилась та самая «кубышка».

В результате уже на следующий день мы с… Грегом, теперь снова Грегом, да… смогли начать переезд в новый дом. Кирпичный двухэтажный особняк, выстроенный буквой «П», перекладина которого образует парадный фасад с центральным входом, за которым расположился просторный холл под высоким стеклянным куполом, и с широкой парадной лестницей, ведущей на второй этаж. На первом же, по левую руку от входа, пустой зал во все крыло, а напротив него, за такими же высокими двойными дверями, гостиная. Она вдвое меньше зала, но за ней расположена столовая, так что по размерам оба крыла дома одинаковы. Из гостиной и столовой двери ведут в «ножку» буквы «П», там служебная часть дома: кухня, комнаты обслуги и прочие необходимости. Противоположная же пристройка представляет собой ажурную конструкцию зимнего сада. Личные апартаменты находятся на втором этаже, куда можно попасть по одной из трех лестниц. Центральной парадной, правой служебной или левой… пусть будет: «кабинетной», поскольку ведет она в удобное помещение, идеально подходящее для кабинета-библиотеки. Его окна выходят на зимний сад и внутренний дворик с одной стороны, и на Андэхштрассе с другой. Остальная часть второго этажа отдана под гостиные и спальни, в общей сложности девять апартаментов, причем гостиные образуют целую анфиладу, проходящую через весь этаж. В общем, мини-дворец… но очень удобный. Конечно, мне такое количество спален теперь без надобности, но пусть будут… Ох, спасибо тебе, Ольга-Хельга, если бы не твой заговор, сдох бы уже от тоски… А так вроде ничего, держусь… пока.

Я тряхнул головой и начал спуск по центральной лестнице вниз, на первый этаж, где дворецкий как раз встречал мастеров, на плечи которых должен лечь косметический ремонт моего приобретения. Над ним я долго не думал, и просто решил повторить то, что было в нашем с Ладой доме, в Хольмграде. Просто, тепло и уютно, без выпендрежа и золоченых купидонов второй степени ожирения…

В доме будет только три места, где привычный мне уютный вид уступит понтам. Это зал, большая гостиная и столовая. Но и там обойдемся без особых излишеств. Разве что тканые обои на стенах сменим резными дубовыми панелями, ну и так… по мелочи…

Тьфу, с этим переездом, совсем зарапортовался. Ладно, будем надеяться, что шум ремонтников не помешает мне работать…

Выслушав доклад Грега, я кивнул.

– Хорошо. Приглядывай за ними время от времени, и не забудь послать в ресторан за обедом… И для нас тоже. Я буду на втором этаже, в своей спальне. Если что понадобится, стучи. Да… сколько продлится ремонт?

– Господин Гейнц, хозяин компании, обещал, что его люди управятся за две недели, мессир. Сложных работ нет, только косметический ремонт и проверка состояния сантехники… И то он извинялся, что срок так велик, но с особняком подобных размеров быстрее никак не получится, – обстоятельно доложил Грегуар.

– Это хорошие новости… – Я довольно кивнул. – Ладно, ступай, Грег. Присмотри за рабочими…

– С вашего позволения, именно этим я и собирался заняться, мессир, – проговорил дворецкий и, обозначив короткий поклон, исчез за дверью в зал, с которого рабочие и решили начать ремонт.

А я двинулся в обратный путь, вверх по широкой лестнице. Миновал анфиладу комнат и, отворив боковую дверь в последней комнате, оказался в своей новой спальне.

Саквояж, с которым я сегодня катался по всему городу, послушно влетел в руку. Распахнув его, я перевернул объемистую сумку над кроватью, и из нее дождем посыпались бумаги…

Взглянув на внушительную горку документов, я вздохнул и, решительно отставив в сторону собственную лень, принялся за их разбор.

Закончил я только к вечеру, с больной головой и совершенно иррациональным желанием расстрелять команду рабочих, целый день зачем-то долбивших стены.

– Нет, Грег. Так не пойдет, – заключил я, когда дворецкий принес мне в комнату ужин.

– Что именно, мессир? – поинтересовался он.

– Завтра с утра обратишься к этому самому Гейнцу, пусть пришлет сюда еще хоть роту мастеров, но ремонт должен быть закончен не позже чем через пять дней. Цена не волнует. Мне мои нервы дороже. – Вздохнул я.

– Мессир, с вашего позволения, я бы предложил переехать на время ремонта в гостиницу. «Ритц» весьма уважаемое заведение, и вам не придется терпеть этот шум еще неделю.

– Пять дней. – Покачал я головой.

– Да, мессир. Я оговорился, – кивнул Грег. Идеальный дворецкий, что тут скажешь?

Господин Гейнц, полагаю, был в шоке, когда представитель заказчика выставил новое требование. Впрочем, даже если и так, шок не помешал ему увеличить стоимость работ вдвое. Но, к исходу недели все работы по приведению особняка в порядок были завершены, и в дом начали завозить новую мебель. Постепенно особняк наполнялся вещами, и уже не производил впечатления гулкого пустого дома с привидениями. В помощь Грегу наняли пару горничных, повара и садовника, последний к тому же, помимо основной должности, взял на себя еще и обязанности слесаря.

В общем, дом стал жилым, и если в нем чего и не хватало, так это детского смеха и женского тепла… но тут я ничего не мог поделать, и осталось только отгонять дурные мысли, закапываясь в работу. А ее было много. Переписка с новым совладельцем, проверка отчетов по строительству и рассылка писем с предложениями на Русь. Доставку последних обеспечил старый знакомый «почтальон»… Да и Оттон Магнусович не обходил меня своими эпистолами, так что времени на безделье у меня не было совершенно. А тут еще и новости от Иоганна Флеса, знакомство с которым обеспечило мне добрых полсотни приглашений на различные приемы и вечера в «лучших домах» Инсбрука. Вот на одном из таких вечеров Флес с улыбкой и вывалил на меня…

– А знаете, герр Старицкий… – Мучить беднягу произношением имени-отчества я не стал, а титулование было бы слишком официальным, вот Иоганн и величал меня по фамилии. – …намедни его превосходительство бургомистр отметил, что ваше прибытие в наш скромный город весьма положительно повлияло на ход дел. Мало того что об Инсбруке, наконец, вспомнили в столице, нашим городом к тому же заинтересовались и другие державы. Венд удвоил свое представительство, а послы Руси и Нордвик Дан подали прошения об открытии своих консульств в Инсбруке. Кроме того, как отметил советник Петер, в городе начали появляться представители компаний, ранее обходивших наши пенаты стороной. Производители различного рода техники даже обратились к его превосходительству за разрешением открытия собственного пассажа… Право, герр Старицкий, если дела и дальше пойдут также, то скоро не только балкон герцога, но большая часть крыш Инсбрука будет покрыта золотом.

Вот так. А кто говорил, что все будет просто? И пусть герр Флес уверен, что Вена «вспомнила» об Инсбруке из-за приезда в этот город некоего князя Старицкого, но ведь и так понятно, что это стало лишь реакцией на определенный интерес, проявленный кое-какими организациями к тому самому князю… Что называется: «мы все под колпаком у Мюллера». Да и черт с ними. Вытащить меня из Острейха законно они не смогут, да и не станут. И уж тем более не станут похищать. Отобьюсь ведь… А если даже и нет, то живым все одно не дамся. Значит, будут просто наблюдать… Ну так это пожалуйста, смотрите, сколько влезет. От косоглазия не умирают, а вы его, господа хорошие, точно заработаете. Уж я-то постараюсь…

– Герр Старицкий? – окликнув меня, обеспокоенный Флес облегченно вздохнул, когда увидел, что я все-таки вернулся из далекого «похода в себя», и снова способен поддерживать беседу.

– Прошу прощения, герр Флес. Задумался… – Я коротко улыбнулся. – Знаете, я ведь даже представить не мог, что мое появление вызовет такие изменения… Надеюсь, все это к лучшему.

– Извините, герр Старицкий, может быть, это покажется… эм-м… эгоистичным, особенно учитывая причины вашего отъезда из Хольмграда и… потери… но скажу честно, мы рады, что вы оказались в нашем древнем городе, – замявшись, проговорил помощник бургомистра.

– Иоганн, если вы хоть сколько-нибудь дорожите нашими дружескими отношениями, вы никогда больше не упомянете ни прямо, ни намеком на то, что только что назвали потерями. – Я прищурился… и помощник бургомистра вздрогнул.

– Простите…

– На первый раз, герр Флес. Только на первый раз. И буду весьма благодарен, если это мое пожелание дойдет до каждого инсбрукца, желающего видеть меня добрым знакомым… а не противником.

Было видно, что помощник бургомистра откровенно не понимает всех причин такой вспышки ярости с моей стороны, но сомневаться в том, что он доведет эту информацию до всех заинтересованных лиц, не приходится. Оно и к лучшему… Терпеть не могу жалость.

Дни катились один за другим, осень все чаще и чаще проливалась дождем, а я по-прежнему жил в доме на Андэхштрассе, изредка появляясь на вечерах и приемах, устраиваемых здешними «первыми» горожанами, и старательно игнорировал любые приглашения в салоны. Одно дело, вежливо поздравить племянника бургомистра с юбилеем, и совсем другое, торчать полночи в доме какой-нибудь местной «помпадуры», слоняясь без толку по комнатам и время от времени выслушивая пустой щебет очередного порождения продукта здешнего воспитания. Бр-р. И ведь некоторые из них всерьез полагают себя умными людьми… Ну, не знаю, может быть, на фоне особо «удавшихся» кадров они действительно выглядели не так жалко, но если сравнивать с нормальными людьми, то… Тихий ужас. Шмотки, цацки… собственно, все. Собственно, именно поэтому, да еще и из-за моих вежливых, но твердых отказов посетить Вену, куда меня частенько стали зазывать, как письмами, так и личными приглашениями, я быстро прослыл «сычом». Ну да, в столицу не стремлюсь, салонов избегаю, гостей не зову… как еще могло отреагировать местное общество на подобное поведение. Тут надо немного пояснить. По дороге в Инсбрук я считал, что еду в заштатный городок, а на поверку оказалось, что это чуть ли не неофициальная летняя резиденция императорской фамилии. И на этом фоне благодарность бургомистра и его камарильи за то, что я заставил столицу обратить внимание на «бедный заштатный город», можно рассматривать как определенного рода кокетство, обещающее небольшую протекцию опальному князю за невольную помощь летней резиденции в дворцовых игрищах… Именно из-за этого статуса Инсбрука здесь с мая по октябрь постоянно крутится довольно большое количество придворного люда. Отсюда же и приглашения в Вену, где многие из моих нынешних знакомых владеют домами… Хм, а я-то еще думал, почему над Хофбургским замком развевается малый императорский штандарт… тетеря.

К счастью, середина октября принесла мне спокойствие. Стоило личному поезду императрицы увезти ее, вместе с семьей, на «зимний сезон» в Вену, и в следующие два дня из Инсбрука выехала большая часть народа, так допекавшего меня своими приглашениями. По крайней мере, я на это надеялся.

Это письмо принес все тот же бессменный «почтальон», как всегда отказавшийся назвать свое имя. Попрощавшись с ним, я поднялся в свой кабинет и открыл жесткий конверт, из которого вывалилось несколько бумаг. Среди отчетов по идущему ударными темпами строительству, нашлось сопроводительное письмо от герцога Лауэнбургского и еще один запечатанный конверт… с оттиском в виде двух корон. Официальное послание из Нордвик Дан. Отложив его, я взялся за письмо Оттона Магнусовича…

Как всегда, длинное вступление, пара предостережений, слухи об аресте моего имущества в Хольмграде и замораживании тамошних счетов… и коротко о главном. В послании Нордвик Дан, оказывается, лежит приглашение в посольство, отклонять которое крайне нежелательно… Ну да, неужели господа с севера созрели до прямых переговоров?

Оказывается, именно так все и обстоит. А причиной их шевелениям стало проявление интереса к моей персоне со стороны Иль-де-Франс и Галлийских Портов, интереса, который господа из Нордвик Дан обнаружили, едва я оказался в Инсбруке… Что ж, это хорошая новость. Встреча назначена на следующую неделю, но думается, стоит заранее озаботиться билетами до Вены, а то ведь может случиться и так, что в нужный момент их просто не окажется. Несмотря на то что основной поток отъезжающих на зимний сезон уже спал, кое-кто все еще не покинул Инсбрука…

Я хотел было вызвать Грега, но вспомнил, что тот как раз сегодня отправился по делам в город, и, вздохнув, вернулся к просмотру корреспонденции.

А буквально на следующий день Грегуар доложил, что в холле меня дожидается человек, представившийся журналистом «Матэн», парижской газеты, весьма популярной не только в родных пенатах, но и пользующейся большим уважением в других столицах, за взвешенный подход к материалу и ровное отношение к любым фракциям и партиям… хотя, конечно, кое-какие лица в Генеральных штатах Иль-де-Франс для этого издания были все-таки немножко «равнее» других. Но без заскоков и эпатажа, а это уже что-то значит в стране, журналисты которой ввели в оборот словосочетание «жареные факты»…

– Что ж, передай господину Верно, что я готов его принять… – Я выудил из жилетного кармана репетир и, убедившись, что время уже за полдень, уточнил: – Но не более чем на полчаса. У меня еще много дел. Да и обед скоро.

– Как прикажете, мессир. – Грегуар кивнул и направился к двери, ведущей на лестницу.

Беседа с молодым журналистом оказалась довольно приятной, единственное, что несколько подпортило впечатление, это его вопрос об авторе оформления интерьеров в доме. Вспомнив Ладу, я был слишком резок с молодым человеком, но увидев, что он не настаивает на продолжении этой темы, остыл. А уж когда речь зашла об истории моего появления в Инсбруке… Я не хотел, чтобы мои воспоминания о последнем времени тиражировали и обсуждали на каждом углу, а потому выдал несколько… хм-м… подправленную версию своих мытарств, в полном соответствии с бытовавшим когда-то на «том свете» убеждением, что, дескать, бояре – сволочи, и государю не докладывают. Да и понимание, что в случае большей искренности бывшее родное ведомство, вкупе с Заграничной стражей, вполне могут плюнуть на законность и устроить мне несчастный случай, тоже заставляло тщательно взвешивать все сказанное. Отказаться от интервью? Нет уж, пусть поикают… Но в меру, так сказать, в самую плепорцию.

Расстались мы с месье Верно вполне дружески и будучи абсолютно довольными друг другом. Журналист старался не бить по больным мозолям, давая мне простор для словоблудия, а я, в свою очередь, порадовал его своей готовностью отвечать на задаваемые вопросы, причем почти без исключений. Табу были только вопросы о личной жизни. Но тут Жерар и сам быстро понял, где пролегает граница его интереса и моей вежливости и старался ее придерживаться… Результатом этой нашей первой встречи стала договоренность о небольшом цикле эксклюзивных интервью на различные темы. От изобретений и жизни на Руси и до политических и гастрономических пристрастий. Толковый парень этот месье. Далеко пойдет.

Вот, я рассчитывал на спокойствие в доме, после отъезда светского львятника «на зимние квартиры», и, как оказалось, зря. Не прошло и пары дней с визита журналиста, как в холле возник еще один гость.

На принесенной дворецким карточке каллиграфическим почерком было выведено на французском зыке: Советник полномочного посла Его величества, христианнейшего короля Людовика Девятнадцатого в Острейхе. Роннель Мирабо.

– Он в утренней визитке, мессир, – заметил Грег. Я приподнял бровь и хмыкнул. Дипломат, чтоб его мыши сгрызли…

– Хм. Оперативно, ничего не скажешь. – Покачал я головой и, убедившись, что на часах едва ли одиннадцать утра, вздохнул. – Пригласи его минут через пять. Я пока переоденусь. Все-таки человек к нам с дружеским визитом заглянул…

– Сию секунду, мессир. – Грегуар, понимающе кивнув, шагнул к двойным дверям, ведущим в анфиладу комнат, и, выйдя из кабинета, тут же плотно закрыл их массивные створки. Вот-вот. Правильно, пусть сразу и продемонстрирует, что, несмотря на время, приход такого гостя иначе как официальным визитом я считать не могу. А пока Грег медленно чеканит шаг через все четыре комнаты и спускается по длинной парадной лестнице, я, пожалуй, действительно, переоденусь.

Прохожу в спальню, оттуда в гардеробную. Атласный халат на вешалку, вместо него строгий темно-серый пиджак в тон брюкам и жилету, благо возиться с сорочкой и галстуком не придется, они и так уже на мне. Мягкие домашние тапочки-мокасины сменяются лакированными черно-белыми туфлями… Аллес. Готов к труду и обороне. Заглядываю в зеркало и непроизвольно фыркаю. Мне бы лысину и эпатажные усы… получился бы разожравшийся на стероидах Пуаро.

К чему такие старания? А я не люблю, когда кто-то пытается выехать на моем горбу и включает меня в игру, правила которой мне неизвестны. Рейн-Виленского с Телепневым хватило с головой. Так что теперь даже такая малость, как неурочный деловой визит, маскирующийся под дружеский, заставляет меня упираться рогом и действовать наперекор желаниям разыгрывающего подобную сценку визитера.

Гостя встречаю в кабинете, стоя у окна, выходящего на Андэхштрассе. Окно высокое, света от него много, и он как раз падает на вошедшего в комнату советника. Остальные окна зашторены, и в кабинете довольно темно. В результате я в тени, а он как на ладони. Старый как мир фокус, но ведь действует… Передо мной довольно молодой человек, высокий, подтянутый, действительно наряженный в утреннюю темно-зеленую визитку. В руке шляпа, очень похожая на головной убор вчерашнего журналиста. Очередной писк моды? Ладно…

– Ваше сиятельство, доброго дня. Прошу простить меня за столь ранний визит, но я только сегодня прибыл в Инсбрук и поспешил засвидетельствовать вам свое почтение, – затараторил на французском гость, одновременно делая шаг вперед и немного в сторону. И тут же оказался вне освещенного участка. Но мне и этого хватило. Достаточно было почувствовать его эмоции… Определенно господин советник Роннель Мирабо недоволен тем, что карта «дружеского» визита не сыграла.

– Ну что вы, какое прощение, о чем вы говорите, господин Мирабо?! Наоборот, я польщен таким вниманием со стороны вашего короля, – проговорил я в ответ на том же наречии. Конечно, ушлый француз наверняка читал первую статью Верно и знал, что язык Иль-де-Франс мне знаком, но, как говорится, доверяй, но проверяй. Вот он и проверяет. Не удивлюсь, если сейчас господин советник пытается понять, откуда у меня такой акцент. Ну, думай-думай, все равно ничего не придумаешь. О, снова плеснул недовольством. Конечно, злобный я приплел сюда Людовика, напрочь отрезая всякую возможность продолжения беседы, хотя бы в нейтральных не деловых тонах… Иначе говоря, все мои действия можно было бы сейчас охарактеризовать как один простой, но очень витиевато заданный вопрос: «а какого черта, собственно говоря, ты сюда приперся?» Может, не так жестко, но смысл верен. И Мирабо его понял. Ручаюсь.

– Грегуар, будь любезен, принеси нам с господином советником кофия. И венские сласти. – Я кивнул застывшему болванчиком у двери дворецкому, и тот моментально исчез. – Месье Мирабо, прошу вас, присаживайтесь. Кресло у стола в вашем распоряжении. Выбирайте любое.

На этот раз советник даже дернулся. Явно представил, как он будет выглядеть в роли просителя, сидя в кресле для посетителей у моего рабочего стола. Вот-вот. А теперь, господин Мирабо, мы немного порвем тебе таб… в смысле шаблон. Конечно, шаблон.

Дождавшись, пока советник устроится в одном из кресел, я не стал садиться на свое рабочее место, а попросту устроился в таком же кресле для посетителей, напротив него. Короткий пасс, и стоящий в отдалении журнальный столик подлетает к нам, мягко опускается на пол и становится эдакой границей между мной и посольским чиновником. А в следующий момент отворяется дверь, и Грегуар вкатывает тележку с кофием и принадлежностями для него. Споро выгрузив все привезенное на журнальный столик, дворецкий вопросительно смотрит на меня.

– Благодарю, Грегуар. Дальше мы справимся сами. Ты свободен.

Дворецкий кивает и покидает кабинет, а я тут же принимаюсь разливать по чашкам густой ароматный напиток. Вот так, да. Вообще, похоже, сейчас у моего гостя происходит самый натуральный срыв башни, а он ведь не линкор, у которого их пять штук… Но его можно понять. Пришел с визитом, решив сыграть на условном рефлексе любого светского хлыща. Утром, в неофициальном костюме, значит, и визит не деловой, а нарвался в ответ на… не пойми что. В кабинет привели по парадной лестнице и не менее парадным маршрутом. Потом эта не вписывающаяся ни в какие рамки приличия игра со светом, холодный официальный прием, чуть ли не как просителя, но… Кофий и сласти, признак неофициальности, равно как и тот факт, что хозяин дома сам угощает гостя, отослав дворецкого. В общем, есть отчего впасть в ступор.

Кстати, а у женщин с угощением дела обстоят ровно наоборот. И если хозяйка дома, при наличии прислуги, сама угощает гостью, то это даже не намек на официальность визита, а скорее прямое предложение «выпить/съесть, что дали, и проваливать»… пока не отравили, должно быть.

Сижу, молчу, старательно просматривая эмоции гостя, и аккуратно, очень аккуратно раскачиваю этот маятник. Не знаю, понимает ли господин Мирабо хоть что-то в менталистике, но ошибаться нельзя, поэтому действую предельно осторожно, иначе вся эта игра пойдет коту под хвост. Ага… Советник-то начинает нервничать, все больше и больше…

– Хм, ваша светлость… – начинает он.

– Сиятельство, – поправляю Мирабо ровным тоном и отпиваю глоток кофия.

– Что? Как? – не понимает явно сбитый с толку советник.

– Я говорю, что на Руси принято обращаться к князьям: ваше сиятельство. Исключение составляет лишь Его величество, Государь и Великий князь Всея Руси, Ингварь Святославич… – отвечаю все тем же ровным безэмоциональным голосом, отчего Мирабо еще больше нервничает.

– Прошу прощения, ваше сиятельство. Я, должно быть, не с того начал. Еще раз простите, – медленно проговорил советник, тряхнул головой и поднялся с кресла, принимая донельзя официальный вид. – Мой король выражает вам свое сочувствие, в связи с трагической гибелью вашей супруги и детей, и…

Это он сейчас что, реванш захотел взять, ублюдок?! Черта ему лысого! Сам напросился!

– Вон.

Глава 2 Из Иль-де-Франс, с намеком

Француз выкатился из моего дома с такой скоростью, словно его собаками гнали. Оказавшись на улице, он поймал извозчика и укатил вверх по Андэхштрассе, пребывая в ошеломлении от провала переговоров. Я чувствовал его эмоции и, честно говоря, мне даже стало немного жаль этого человека. На целую минуту.

С другой стороны, нечего было хитрить, А уж если повел игру, то должен был предполагать все возможные варианты развития событий, в том числе и тот, при котором его хитрость раскусят… И вообще, пусть скажет спасибо, что я не спустил его с лестницы. С парадной… Может быть, после этого я сочувствовал бы ему куда дольше… раза в два, к примеру.

– Мессир? – Появившийся на пороге Грег выразительно глянул на кофейные приборы.

– Оставь мой, остальное можно забрать. – Я отошел от окна, в которое и наблюдал удирающего дипломата и, мысленным усилием отдернув шторы, впустил в кабинет достаточно света для работы.

– Грег, после обеда отправляйся на вокзал. Закажешь билеты до Вены. Поеду один, ты останешься присматривать за домом, – вспомнил я про так и не отданный накануне приказ.

– Осмелюсь заметить, Виталий Родионович… – начал было дворецкий, но я его остановил:

– Извини, но нет, Грегуар. Это будет весьма беспокойная поездка, и я не хочу подвергать тебя излишнему риску.

– Но, Виталий Родионович, неужели я давал вам повод усомниться во мне?

– Что ты, Грегуар, нет. Разумеется, нет. – Я махнул рукой. – Но тогда были обстоятельства, обойти которые мы были не в силах, сейчас же таковых не наблюдается. Посему, я считаю, что тебе лучше остаться и присмотреть за домом. Мне так будет спокойнее.

– Что ж, раз вы приказываете. Я подчиняюсь. – Кивнул Грегуар. Но недовольством фонить не перестал. – На какое число брать билеты, Виталий Родионович?

– Хм… Пусть будет следующий понедельник. – Пожал я плечами, возвращаясь за стол и принимаясь за просмотр бумаг. Было там пару нюансов в планах строительства, которые непременно нужно обдумать.

– Да, Виталий Родионович, простите, что отвлекаю. Повар передал, что обед будет подан через полчаса. Прикажете принести в кабинет?

– Совершенно необязательно… – оторвавшись от технической записки, проговорил я. – Отобедаю в столовой. Надо же «обновить» помещение, заодно и старания рабочих смогу оценить по достоинству.

– Я передам повару, – кивнул Грег и покатил тележку с лишней посудой к выходу.

Я же, покрутив в руках лист, отложил его в сторону и, налив себе кофию, закурил привычную, но оказавшуюся в большом дефиците здесь турецкую папиросу. Ну да, у Острейха и Блистательной Порты довольно натянутые отношения, так что полюбившиеся мне табачные изделия, которые османы выделывают за океаном и поставляют в Европу, в Инсбруке большая редкость. Вот не понимаю. Русь с Портой тоже довольно косо посматривают друг на друга, особенно после не такой уж давней войны в Румынии, где вообще-то военные отряды протекторатов, и по сей день при каждой встрече радостно режут друг друга, но с турецким табачком в Хольмграде никаких проблем, а здесь… Тьфу ты. Опять меня не туда понесло.

Затянувшись ароматным дымом и сделав вслед глоток горячего черного напитка, я вновь взялся за техническую записку. Оборудование для завода пойдет из Хольмграда, точнее, все с той же «Четверки Первых» и станкостроительного общества Демидовых, пойдет окольными путями и без всякого намека на настоящих заказчиков, во избежание истерии на русской таможне, где кое у кого вполне может хватить ума на арест груза, если в его получателях будет числиться один беглый князь. Но тут проблем быть не должно, этот подводный камень давно учтен, а вот проследить, чтобы среди заказанной продукции не было ни одного активного ментального конструкта, придется лично. Иначе уже нордвикская таможня с радостным визгом арестует всю карту. Нет, тут надо играть чисто. Собственно, именно поэтому я и сижу в своем кабинете, закопавшись в бумаги, литрами поглощаю кофий и выкуриваю по три десятка папирос за день. Описания, паспорта, накладные и прочие сопроводительные документы, все должно быть идеально.

К счастью, есть Грег, который не позволит хозяину дома окончательно перейти на кофейно-никотиновую диету и всегда вовремя вытащит меня на обед или ужин. Вот и сегодня, не успел я разобраться в документах на очередную поставку, как дворецкий, постучав в дверь, вошел в кабинет и, ни слова не говоря, выразительно и звонко хлопнул крышкой карманных «Брюнно», точно таких же, как те, что пропали у меня во время медового месяца, на Руяне. Вот ведь… сколько лет прошло, а словно вчера было дело.

– Иду, Грег. Уже иду. – Затушив очередную папиросу, я поднялся с кресла и, привычным жестом накрыв бумаги довольно простым конструктом, двинулся к выходу.

После обеда, передав повару благодарность за замечательное рыбное филе под майеннским соусом, я спровадил-таки Грегуара на вокзал, а сам, после недолгого размышления, решил проверить, как обстоят дела в квартире, снятой нами по приезду в Инсбрук. Но ехать через полгорода ради такой ерунды? Увольте. Благо телефонная связь за последние десять лет сделала достаточно внушительные шаги. Правда, если в том же Хольмграде даже частные дома средней руки уже оборудованы телефонными аппаратами, еще недавно бывшими роскошной игрушкой для очень обеспеченных людей, то в Европах на пути прогресса стала проблема в виде довольно малого количества домов, оснащенных накопителями. Но даже в этих условиях в мало-мальски крупных городах, во всяком «приличном» доходном доме находилось место для подобной «роскоши»… Помнится, управляющий в доме, где мы с Грегом арендовали квартиру, говорил о больших проблемах с получением разрешения на установку накопителя, и аргументировал довольно высокую стоимость аренды тем, что на плечи владельца возложена обязанность по содержанию «сего устройства». Оказывается, ушлые городские чиновники, вкупе с местными магиками, основали фирму, которая не только держит монополию на торговлю накопителями, но и берет деньги за их «заправку». И неплохие деньги, между прочим, в этом я убедился, когда закупал «бочку» в свой новый дом. Нет, с разрешениями все прошло гладко, но содержание накопителя, то есть его еженедельную «заправку», мне попытались втюхать, иначе не скажешь, за дикую сумму в сто крон ежемесячно. И это при стоимости самого накопителя в три тысячи крон, что тоже, кстати, раза в три дороже, чем в Хольмграде. Нет, я не испытываю нужды в деньгах, на счету в Рейхсбанке уже лежит довольно крупная сумма, еще из хольмградских накоплений… да-да, наследие девяностых и так далее, но ведь пригодилось же!… И все равно, несмотря на наличие средств, меня просто возмутила жадность магиков, наваривающих денежки на такой бредовой услуге. У-у, мироеды! Вот из-за таких и происходят революции…

Но, остыв и немного поразмыслив, я отказался от идеи устроить восстание пролетариата, к которому, после предпринятых за последнюю дюжину лет усилий, меня уже нельзя было отнести даже с ба-альшой натяжкой и, только вежливо улыбнулся напыщенному клерку, принимавшему мой заказ на установку накопителя, адепту здешней академии, обряженному в забавную «гаррипоттеровскую» мантию. После чего напомнил, что я приехал из «варварской» Руси, где обращению с подобными устройствами учат каждого жителя, едва у него проснутся способности к оперированию менталом. В ответ адепт, нервно извинившись, отстал. Что он чувствовал в этот момент, я, признаться, почти не разобрал, мешал его ментальный щит, но то, что в коктейле его эмоций немало места занимала зависть, ощущалось весьма отчетливо.

Вообще, как-то не сложились у меня отношения с местными естествознатцами, гордо именующими себя магами. Уж больно высоко они носы задирают. Нет, я понимаю, общество это довольно закрыто, и длинная череда предков с громкими титулами и немалыми способностями в сфере ментального конструирования действительно ставят их несколько наособицу от прочей аристократии, но считать себя выше окружающих только из-за умения сотворить какой-нибудь «огненный шар», на мой взгляд, глупо. Впрочем, это их жизнь, им и шишки набивать.

Переговорив по телефону с «хранителями» снятой квартиры, я решил немного проветриться. Гулять по городу не тянуло, тем более что тот же Прадль уже исхожен мною вдоль и поперек, да и морось не располагает к долгим прогулкам. Так что я решил ограничиться перекуром в беседке во внутреннем дворике. А когда вернулся обратно в дом, то наткнулся на только что вошедшего через парадный вход некоего господина. Тут же появившийся на предупреждающий звон дверного колокольчика садовник, он же слесарь, сантехник и временно, в отсутствие дворецкого, исполняющий обязанности привратника, принял у гостя пальто и шляпу с тростью темного дерева, увенчанной явно серебряным набалдашником.

– Князь Старицкий, полагаю, – медленно проговорил визитер на довольно скверном русском.

– Именно так. С кем имею честь? – отвечая, я окинул гостя внимательным взглядом, и он ответил мне тем же. Высокий, крепко сбитый, но уже явно отяжелевший господин в темном, подчеркнуто строгом, почти парадном костюме, смотрел на меня из-под низко нависающих густых бровей. Чисто выбрит, усы ухожены, на указательном пальце левой руки массивный золотой перстень… О, а ведь он не «почти», а действительно при параде. Небольшой знак незнакомого мне ордена почти утонул в пышном банте щегольского шелкового платка, потому я его сразу и не разглядел.

– Посол Иль-де-Франс Люк де Сен-Симон, к вашим услугам. – Выверенный полупоклон. Вот так гость! Честно, совсем не ожидал такого поворота. Это уже не карасик Мирабо пожаловал, а целая акула.

– Барон де Сен-Симон? – уточнил я, впрочем, это, скорее было завуалированное предложение.

– Князь. – Кивок в ответ. Предложение принято. Без официоза. – Рад знакомству.

– Взаимно, барон, взаимно… – Я повел рукой в сторону дверей, ведущих в гостиную.

– Прошу вас, барон, составьте мне компанию за горячим чаем. Первое дело после прогулки по улицам в такую погоду, – предложил я, переходя на французский. – Или, может, предпочтете буш?

Родерик, уже повесивший пальто и шляпу гостя на крючок, замер в ожидании ответа.

– Благодарю, чай был бы предпочтительнее. Тем более, после моего, к сожалению, недолгого визита в Хольмград я сохранил удивительно теплые воспоминания о знаменитом русском чаепитии. – Чуть улыбнулся француз, так что закрученные усы его едва дернулись.

Наш мастер-на-все-руки, поймав мой взгляд, кивнул и, отворив двери в гостиную, пройдя через комнату, исчез на кухне.

– К моему сожалению, настоящего чаепития я вам предложить не смогу. – Покачал я головой, провожая посла в гостиную и усаживая его в кресло у камина. – Лишь эрзац. Не скажу ничего плохого о здешних сластях, но они не в силах заменить русских варений и выпечки.

– Но уж сам-то чай, верно, русский, а? – усмехнулся барон.

– Разумеется. Привык за годы к кяхтинскому, так и здесь повару наказал, только его и покупать… хоть он и выходит раза в два дороже цейлонского.

– О, поверьте, князь, в моих родных местах русского чая и вовсе не бывает. А коли появляется, то цена на него в полтора раза выше, чем в Острейхе. Политика Галлийских Портов, и ничего с этим не поделаешь. Жмут они ваши продукты. – Покачал головой мой собеседник, краем глаза наблюдая, как «врио» Грега сервирует стоящий меж нами столик к чаепитию.

– Не мои, барон, не мои. Мне теперь на Русь ходу нет. Убьют раньше, чем охнуть успею.

– Вот как… – протянул посол и, едва за Родериком закрылась дверь, вздохнул. – Наслышан о ваших злоключениях, но, князь, неужели вы всерьез опасаетесь за свою жизнь?

– Здесь? Нет, не особо. Но и то лишь потому, что у цепных псов государя руки коротки меня достать. По закону, высылки моей требовать они не могут, не с чего. Да и аристократия не поймет. Я хоть де-факто и безземельный, но вольный князь, ровно с тех пор, как государь свою клятву сюзерена нарушил, а значит, ему не подсуден. Но стоит мне оказаться на Руси…

– Неужто своей волей на смерть осудит? – Приподнял в мнимом удивлении бровь барон и, в ожидании ответа, вдохнул поднимающийся над наполненной чаем чашкой пар.

– Волей – да, осудит? Зачем? Просто подошлет убийц… и готов несчастный случай. Медведь на охоте задерет, или авария автомобильная случится. Способов-то много, – в свою очередь, пригубив ароматный напиток, ответил я.

– А здесь? – Качнул головой посол.

– А здесь у него своих следователей нет. Да и магики не из последних, живо докопаются до настоящей причины смерти. Ненадежно. А государь не любит ненадежных решений. Не одобрит. К тому же, пока я сижу вот в этаком «добровольном заточении», ему и беспокоиться не о чем. Нового не выдумываю, да и не стану. Он это понимает. А вот коли что сочиню, тогда да, может и поступиться надежностью. Лишь бы возможных соперников не усилить. Я это понимаю. Такой вот молчаливый уговор.

– Однако, – протянул барон и, бросив на меня быстрый взгляд, осторожно проговорил: – Знаете, не думал, что мы так перейдем к теме моего визита, но… не стану вилять. Князь, что вы скажете, если я предложу абсолютную защиту от посягательств русского царя и его клевретов на вашу жизнь?

– Хм. Так вот зачем приходил ваш советник… – «удивился» я, мысленно отметив, как быстро барон переименовал государя в «русского царя». Словно дистанцировался. Ну-ну. Поиграем в честность, господин посол. Поиграем…

Разговор у нас с послом вышел долгим, но без особых виляний и экивоков. Барон Сен-Симон явно учел продемонстрированную мною недавно нелюбовь к манипуляциям и говорил достаточно откровенно… для политика, желающего заполучить под крыло своего государства ценную личность. Правда, именно личность его сейчас не особо интересует, а вот ценность… это да. Сотня с лишним патентов, оформленных на мое имя, представляет для Иль-де-Франс серьезный интерес, и французы уже пошли на многое, чтобы его удовлетворить. Правда, есть один нюанс. Если бы барон знал о моей осведомленности в части предпринятых его страной действий для скорейшего выпинывания князя Старицкого в эмиграцию, он бы не то что разговоры о подданстве вести не стал, на пушечный выстрел ко мне не подошел бы… и был бы абсолютно прав. Но он не знает, и потому чувствует себя вполне комфортно в моем обществе.

– Князь, мы наслышаны о заводе, строящемся при вашем участии в Нордвик Дан… – протянул уже ближе к концу беседы посол. – И могли бы предложить вам особые условия для создания подобного производства в Иль-де-Франс. К тому же, насколько я понимаю, в Нордвик Дан вы вынуждены будете строить автомобили без использования магии… А наша клерикальная комиссия вполне может дать свое одобрение на использование магии при создании авто. Это обычная практика, так строятся, например, паровозы, корабли и дирижабли…

– Хм, это, несомненно, очень интересное предложение, барон. – Я прикинулся валенком, не знающим, что подобные разрешения выдаются заседающей в Сен-Клу комиссией, только и исключительно при исполнении подрядчиком военного заказа… – Я обязательно над ним поразмыслю.

– Подумайте. – Покивал барон, и уточнил: – Но учтите, подобное разрешение может быть выдано лишь подданному Иль-де-Франс. И это, к сожалению, не тот вопрос, в решении которого я могу помочь, Боюсь, даже сам Его величество, король Людовик не сможет приказать клерикальной комиссии выдать такое разрешение подданному иной державы. Это будет противоречить духу и букве его присяги, и Генеральные штаты обязательно не преминут этим воспользоваться.

– Понимаю. Не хотелось бы становиться причиной политического кризиса в La Belle France. – Я усмехнулся.

В общем, результат нашей довольно долгой беседы был вполне ожидаемым. Я не ответил ни «да», ни «нет» на уговоры принять подданство Иль-де-Франс, и барон Люк де Сен-Симон, глава французского посольства в Вене и, по совместительству, глава центрально-европейской агентурной сети дипломатического корпуса Иль-де-Франс, решивший дать мне время на раздумье, откланялся, попутно заверив в своей поддержке и оказании любой помощи, в случае, если в том возникнет необходимость. При этом посол еще и мягко намекнул, что сможет помочь, даже если вдруг на меня ополчится вся полиция Европы. М-да, невысокого же мнения, оказывается, господин барон о мыслительных способностях некоего князя Старицкого…

– Благодарю, барон. И надеюсь, что таковая помощь мне не понадобится, – растянув губы в улыбке, ответил я.

– О, простите, князь! Должно быть, мой русский не так хорош, как я смел надеяться, и вы меня неправильно поняли, – картинно всплеснув руками, проговорил посол, уже стоя на пороге. – Вы, несомненно, правы в том, что касается вашего, как вы сказали, «молчаливого уговора», но русский царь злопамятен, и даже если он не сможет причинить вам прямой вред, в его силах уничтожить вашу репутацию, а то и лишить вас если не жизни, то свободы! Подкупленные свидетели какого-нибудь преступления дружно укажут на вас, и всё…

– О, если такое произойдет, то можете не сомневаться, в тот же день я отзову все свои патенты. Русские заводчики будут в восторге от такой перспективы… – протянул я.

– И все же примите добрый совет, будьте осторожны – Покачал головой барон и, приподняв шляпу, откланялся. – Был рад составить знакомство. Честь имею, Виталий Родионович.

– Всего доброго, барон. Всего доброго. – Я кивнул в ответ и, проводив взглядом садящегося в коляску посла, закрыл дверь.

Да уж, похоже, господин посол действительно не принимает меня всерьез. Что ж, тем лучше. Пусть видит вспыльчивого, несколько жадноватого князя-выскочку, обиженного на своего бывшего сюзерена и мечущегося в поисках нового пристанища, где его таланты «будут оценены по достоинству».

М-да уж. Ладно. На некоторое время я защищен от попыток французов затащить меня в подданные их христианнейшего короля, и это уже хорошо. Но терять время больше нельзя, надо форсировать события, иначе вцепятся господа дипломаты бульдогами, и черта с два от них отделаешься…

Придя к такому решению, я поднялся в кабинет и, еще раз просмотрев список специалистов с Руси, давших согласие на работу в Нордвик Дан, заверил его своей подписью, после чего, вложив бумагу в один конверт с добрым десятком документов, запечатал письмо. Вовремя…

– Виталий Родионович… – Постучав и получив разрешение войти, на пороге показался Грег. – Ваше распоряжение исполнено. Билет в первый класс до Вены. Поезд отправляется в следующий понедельник в четыре часа пополудни.

– Замечательно. – Я кивнул Грегу и указал на конверт. – Это письмо необходимо отправить в ближайшее время. Сегодня уже поздно, а вот завтра с утра…

– Я отнесу его на почту, мессир. – Дворецкий взял письмо и, вложив его во внутренний карман своего сюртука, выжидающе уставился на меня.

– Кофий, Грегуар. Кофий. – Вздохнул я и развел руками. – И еще одно. Меня ни для кого нет. Это ясно?

– Совершенно. – Невозмутимо кивнул Грег и, выйдя из комнаты, аккуратно прикрыл тяжелые двойные створки. Вот и славно…

Поезд привез меня в здешнюю столицу вальса и оперы точно по расписанию. Так что промозглым октябрьским утром я шагнул на перрон Глоггницера или, как стало принято его называть после недавней перестройки, Южного вокзала.

И снова привокзальная площадь, экипажи и фыркающие лошади, время от времени встряхивающие головами так, что водяная пыль с их грив долетает даже до сидящих на облучках извозчиков. Впрочем, те, похоже, уже вовсе не обращают внимания на такой незапланированный душ. Морось, туманной пеленой затянувшая город, давно вымочила их насквозь.

Поежившись под пронизывающим ветром, я поднял ворот пальто и, быстрым шагом преодолев расстояние от здания вокзала до края тротуара, забрался в первый попавшийся экипаж.

– В «Империал». – Услышав распоряжение, извозчик хлопнул задвижкой «слухового» окошка, и в следующую секунду экипаж, мягко качнувшись, тронулся с места.

Выбранная мною гостиница, несмотря на громкое название, была довольно скромной, имя же ее произошло от того, что еще в позапрошлое царствование целая сеть таких вот небольших отелей, разбросанных по всем городам Острейха, принадлежала императорской фамилии. Не один государь пополняет свою кубышку подобным образом, как оказалось.

Узнал я это, равно как и собственно название самой гостиницы, во время короткого разговора со сторожем, что следит за квартирой в Инсбруке. И отзывался он о бывшем бизнесе императоров весьма лестно. Вот заодно и проверю, так ли уж прав сей господин…

Отель, расположенный в районе Фаворитен, недалеко от Виденского дворцового комплекса, действительно, оказался небольшим, но весьма уютным зданием, построенным с витиеватостью, характерной, по-моему, только острейхской архитектуре ушедшего столетия. Округлые формы, огромное количество лепнины, высокие окна и обилие мелких деталей делали это трехэтажное здание похожим на затейливую игрушку… И интерьеры полностью соответствовали внешнему виду.

– Добрый день. Рады приветствовать вас в нашем отеле. – Появившийся за стойкой портье растянул губы в дежурной, но довольно приятной улыбке. – Желаете занять номер?

– Именно, – кивнул я, и у меня перед носом тут же оказался журнал записей постояльцев.

– У нас сейчас свободны…

– Номер три «а» будьте любезны, – заполнив указанную строку в журнале, проговорил я. Улыбка чуть угасла, но не исчезла вовсе. Портье медленно кивнул и, протянув руку к стойке с ключами, не глядя, ухватил нужный брелок.

– Пожалуйста. Если пожелаете, обед можно подать прямо в номер. Это включено в его стоимость.

– Благодарю. Меню?

– На столике в гостиной. – С готовностью кивнул вновь оживший портье.

– Замечательно. Я позвоню сразу, как определюсь с выбором.

– Как вам будет угодно. – Улыбнулся портье и окликнул стоящего в отдалении паренька в темно-синей униформе и с узнаваемой шапкой-таблеткой на голове. – Генрих, проводи господина в его номер.

Паренек вскинул голову и во мгновение ока оказался рядом. Тут же саквояж словно сам собой перекочевал в руку коридорного, и паренек, пробормотав короткое приветствие, устремился к широкой лестнице с массивными мраморными перилами.

Номер… Ну что сказать? Ничего особенного. Гостиная комната, спальня и ванная. Все помещения довольно просторные, но за счет массивной мебели создается уютное ощущение какой-то камерности. На высоких арочных окнах тяжелые темно-зеленые портьеры сочетаются с полупрозрачными белоснежными шторами, стены гостиной выкрашены в салатовый цвет, спальни – обиты мягкими тканевыми обоями палевого оттенка… и везде лепнина, лепнина. Розетки, карнизы, бордюры… Острейх, что тут еще скажешь…

Снабдив коридорного полукроной, я запер за ним дверь и, шагнув к журнальному столику в гостиной, подхватил меню. Последний раз я ел вчера, перед отъездом на вокзал, не подумав о том, что поезд будет останавливаться только ночью, когда ни один вокзальный буфет попросту не работает. Так что голод меня терзал нешуточный. Посему, даже не скинув пальто, я взялся за меню, посчитав, что как раз к тому моменту, когда я приведу себя в порядок, и прибудет и заказанный обед… или завтрак? Да черт с ним, лишь бы побольше и повкуснее.

Насчет «побольше» я, кажется, немного перестарался. Понимание этого факта пришло ко мне, едва все тот же Генрих вкатил в гостиную огромную тележку, заставленную не менее гигантскими блюдами. Впрочем, на деле все оказалось не так страшно. Да, размеры того же венского шницеля не могли меня не впечатлить, но он оказался на диво тонким, так что исчез в моем желудке в считанные минуты. А вот суп с блинной стружкой и картофельный салат я осилил с некоторым трудом… Впрочем, у меня еще хватило сил на половину немаленького кофейника с черным кофием, под привычный турецкий табачок. Явившийся в этот момент, чтобы забрать посуду, коридорный недовольно покосился на ароматную черную жидкость в моей чашке и, печально вздохнув, принялся убирать опустевшие тарелки обратно на тележку. Ну конечно, пить в Вене черный кофий, когда весь город с ума сходит по меланжу, это же не комильфо, господа…

Окинув насмешливым взглядом фонящего недовольством паренька, я хмыкнул и, вытащив из газетницы сегодняшний номер Нойе Цайтунг, углубился в чтение.

Поняв, что на этот раз чаевых не будет, Генрих полыхнул еще большим возмущением и, нарочито громко гремя посудой, удалился из моего номера. Вот люди… можно подумать, я ему чем-то обязан. Держал бы свои эмоции в узде, глядишь и еще полкроны заработал, а так…

Покачав головой, я бросил взгляд в сторону закрывшейся двери и, вздохнув, вернулся к чтению. Не сказать, что это было очень увлекательно, но с другой стороны, разыскивать в этом рассаднике светских сплетен и слухов знакомые по Инсбруку имена оказалось довольно забавно… а иногда и полезно. Так, например, я с удивлением узнал, что бургомистр Инсбрука добился проведения Рождественского Офицерского бала в Хофбурге, тогда как традиционно для этих целей используется Виденский дворец Фаворита, недалеко от которого, собственно, я сейчас и нахожусь.

Вспомнив благодарность, выказанную мне от имени управителя Инсбрука, я в очередной раз подивился зигзагам придворных интриг и их целям, после чего, хмыкнув, отложил газету в сторону. За окном вроде бы развиднелось, и я собрался выйти на небольшую прогулку. В конце концов, побывать в Вене и не прогуляться по ее улицам это просто кощунство. Тем более что эта Вена ничуть не похожа на свою сестру с «того света». Пока мы ехали с вокзала в отель, я успел приметить и небольшие, сияющие золотом листвы скверы, и изящные дома, внешнему виду которых уделялось едва ли не больше внимания, чем внутреннему убранству, и широкие улицы, правда, в основном пустые из-за дождя… Славный, красивый город…

От размышлений меня отвлек стук в дверь. Пришлось открывать…

– Добрый день, Виталий Родионович. Давно не виделись, а? – Гость распахнул дверь и, отправив шляпу на вешалку, шагнул мне навстречу.

– Не то слово, Ларс Нискинич, не то слово.

Глава 3 Короткое замыкание

Обнявшись с Мстиславским, мы обменялись подготовленными документами и, расположившись в креслах, принялись просматривать эту почту, чтобы иметь возможность тут же решить вопросы по полученной корреспонденции, буде такие возникнут.

– Виталий Родионович, а что, вы и в самом деле уверены, что трех сотен хватит? – отложив в сторону копию списка приглашенных на будущий завод людей, проговорил Ларс.

– Вполне. – Кивнул я и помахал в воздухе его собственным списком. – К тому же у тебя заявлено почти такое же количество. Так к чему этот вопрос?

– Так перечень сей не мною составлен… Вот и боязно мне что-то… Не маловато ли народу? – Развел руками Мстиславской.

– Ясно. Но тут можешь быть уверен. Все подсчитано и учтено… Лучше ответь, люди готовятся?

– А то… – усмехнулся ротмистр. – Почитай, с момента вашего «отъезда». К январю, как и оговорено, будут из них толковые мастера…

– Вот и славно. По поставкам вопрос решим особо, как время подойдет. Но первым делом непременно должны идти рамы и накопители. Это даже не обсуждается. – Я постучал пальцем по еще одному документу, где высказывались предложения по изменению очередности поставок деталей для будущего сборочного производства.

– Ясно. Передам, – коротко кивнул Мстиславской.

– Что по кораблям? Я не видел здесь письма от Лейфа.

– Насколько я знаю, суда сопровождения будут готовы. Совет Арконы дал добро. А Лейф… он не стал писать, поскольку опасается…

– Лейф? Опасается? – Я неприятно удивился. С другой стороны, учитывая взрыв дирижабля… Можно ли было рассчитывать на что-то иное? И все-таки, все-таки… Больно.

– Нет-нет, Виталий Родионович, вы не поняли! – Явно заметив, как я посмурнел, тут же воскликнул ротмистр. – Круг предложил ему возглавить конвой, Лейф отказался… дескать, не с его опытом в хевдинги лезть… Ушкуйники надавили, а Белов-младший упрямством, говорят, весь в отца. В общем, я с Руяна уезжал, они все еще бодались. Вот он и не стал писать, опасаясь, что вы его силой заставите командование принять. То он сам мне сказал…

– Правильно сказал. – Прищурился я. – Кому конвой вести, как не человеку, что облазил все проливы и протоки округ Нордвик Дан? Ни у одного ушкуйника нет такой совершенной системы скрыта, как на «Варяге», никто из них в те воды, кроме как обычным караванным путем, да в охране ганзейских судов, соваться не отваживался, даны таких ухарей живо ловят да на реях вешают. А тут наш бравый контрабандист, который уже шесть лет сторожевики датчан вокруг пальца обводит, видите ли, побоялся привести в порт честный караван? В общем, так… Я напишу Лейфу письмо, чтоб не дурил, а ты, Ларс Нискинич, уж будь добр, постарайся передать его в самом срочном порядке. Добро?

– Разумеется, Виталий Родионович. – С готовностью кивнул Мстиславской.

– Ладно, с этим вроде бы тоже разобрались. А теперь о главном, – помолчав и успокоившись, проговорил я. Мстиславской подобрался. – Завтра я отправляюсь в посольство Нордвик Дан. Приглашение у меня на руках. Так что, надеюсь, в ближайшее время все решится.

– Замечательно, Виталий Родионович. Как вы говорили: выходим на финишную прямую? – улыбнулся в ответ ротмистр. – Когда пришло сообщение о предстоящей вам поездке в Вену, предположения были именно такими. И у нас есть предложения по поводу дальнейшей связи. Сновать под носом у венских ищеек и французских соглядатаев последнее дело, поэтому поступим иначе…

– Хм?

– Завтра, сразу после визита в посольство, вернетесь сюда. Если переговоры пройдут успешно, можете собирать вещи и отправляться обратно в Инсбрук. Если же что-то пойдет не так, и переговоры с данами затянутся, съезжаете отсюда в, прости господи, «Захер Отель».

– А связь?

– Виталий Родионович, ну что тут странного, если проживающая в «Империале» дама будет слать вам письма с просьбами о встрече? – Пожал плечами Мстиславской.

– О, теперь понятно, – протянул я и, задумавшись на минуту, уверенно кивнул. – И в самом деле, нет ничего необычного в том, что приехав в Вену, я первым делом встретился со своей дамой сердца, а после выхода в свет, то есть визита в посольство Нордвик Дан, дабы не нанести урона ее чести, вполне официально въехал в этот самый «Захер»… Все всё понимают, но никто ничего не видел и, соответственно, никто не обвинит в распущенности. Но почему именно «Захер»? Ну и названьице… Неужто нельзя было подобрать что-то другое?

– Можно. Но это самый фешенебельный отель в Вене, а вам… – Развел руками ротмистр.

– Надо поддерживать репутацию выпнутого в эмиграцию выскочки, нежданно разжившегося титулом, – закончил я за него недосказанную часть предложения.

– Выпнутого? – удивился Мстиславской. – Право, Виталий Родионович, сколько с вами общаюсь, все время узнаю какие-то новые, совершенно невообразимые словечки и фразы.

– Это ты еще не слышал, что я говорю, когда роняю на ногу что-нибудь тяжелое. – Вздохнул я.

– Зато наслушался рассказов о вашем красноречии от моих пластунов. Солдаты до сих пор восторженно отзываются о тех высказываниях, что им довелось услышать на лесном испытании… – улыбнулся ротмистр.

– Хм… Лес, что ты хочешь, Ларс Нискинич? – Я смущенно пожал плечами. – Мы ж там чуть не одичали, право слово.

– Полно вам, Виталий Родионович. – Отмахнулся Мстиславской. – На фронте я порой и сам этакие коленца загибал, что потом самому стыдно вспоминать было…

Так, потихоньку, от обсуждения дел насущных и обмена новостями, мы перешли к общим воспоминаниям и байкам. Генрих, оказавшийся подручным здешнего агента, принес нам в номер пару бутылок «Грюнер Вельтлинера», местного белого вина, потом еще пару… И на этом наши посиделки закончились, поскольку часы пробили девять вечера, а в одиннадцать, как оказалось, ротмистр уже должен быть в порту и подниматься на борт венедского дирижабля…

Пришлось прощаться. Напоследок, уже перед самым выходом из моего номера, Ларс Нискинич, воровато оглянувшись по сторонам, вдруг протянул мне запечатанный, небольшой, но очень плотный свиток. И, ничего не объяснив, лишь улыбнувшись на прощание, вышел в коридор.

Удивленный, я запер за ним дверь и, смерив взглядом странное послание, осторожно взломал печать, явно снабженную ментальным конструктом, настроенным на мой ореол. То есть, кроме меня, этот свиток никому не открыть, вспыхнет, как магний, и даже пепла не останется.

В моих руках письмо разделилось на добрую дюжину листов, исписанных мелким убористым почерком, увидев который, я судорожно вздохнул и, кое-как добравшись до кресла, принялся жадно «глотать» строчки письма.

Прав был Мстиславской, что не отдал мне это письмо вместе с остальными бумагами, в этом случае собеседник из меня был бы аховый. Я перечитал послание раз десять, и не мог думать ни о чем другом. Я бы, наверное, еще и всю ночь проворочался в бессоннице, нащупывая под подушкой драгоценный свиток, но сонный наговор чудесная штука, и, в отличие от медикаментозных снотворных средств, не имеет никаких побочных действий.

В результате утро следующего дня я встретил бодрым и выспавшимся. Да еще и в таком радужном настроении, какого у меня не было с того самого злополучного дня в воздушном порту Хольмграда.

Время для визита в посольство было еще слишком ранним, так что я не стал торопиться. Не спеша привел себя в порядок, надел выглаженный и вычищенный здешней обслугой утренний костюм и, дополнив наряд бессменным «барринсом», выуженным из доставленного накануне из привокзальной камеры хранения чемодана, отправился завтракать. На этот раз я не стал пользоваться заказом в номер, хотя оговоренный пароль уже и не действовал, так что можно было не ожидать вместе с завтраком кого-нибудь из агентов, но мне просто захотелось посидеть в ресторанчике у окна, любуясь видом блистающего под нежарким осенним солнцем города и, может быть, даже угоститься столь любимым здешними жителями меланжем, хоть я и не люблю кофе с молоком…

Собственно, как хотел, так и получилось. Ароматнейшая выпечка, неизменный кофий и тосты с горячим паштетом по рецепту здешнего шеф-повара вместе составили замечательнейший завтрак.

Расправившись с едой, я передал мою благодарность хозяину кухни и, расплатившись полукроной, отправился на прогулку, благо пальто с перчатками и шляпу с тростью я прихватил заблаговременно, еще спускаясь на завтрак.

Ленивая и неспешная прогулка привела меня в старейший парк столицы, и вскоре я понял, что это было как минимум неверное решение. Количество раз, когда мне пришлось приподнимать «котелок», приветствуя очередное знакомое по Инсбруку лицо, уже через полчаса перевалило за дюжину. Вроде бы немного, но… ведь с каждым нужно не только поздороваться, но и перекинуться хотя бы десятком слов! В общем, ничего удивительного, что спустя час я обнаружил, что нахожусь не далее как в двухстах метрах от входа… не то чтобы я намеревался поставить какой-то рекорд скорости пешего шага на дорожках городского сада Вены, но… черт возьми! Да черепахи и то быстрее бегают!

Впрочем, это происшествие не смогло так уж сильно повлиять на мое настроение, и, споро распрощавшись с очередным встречным знакомцем и его семьей, я совершил ловкий тактический маневр под названием отступление. Внаглую миновав пару газонов, я вышел на совершенно другую дорожку, не менее ухоженную, чем те, по которым предпочитали прогуливаться уважаемые герры со своими герр… э-э-э, дамами, да. Но у этой тропинки было одно большое преимущество, она была практически пуста.

Свой променад я завершил в том самом «Захере», куда вскоре должен буду въехать. Впрочем, заглянув из любопытства и содрогнувшись от пафосности интерьеров, я обнаружил при отеле совершенно замечательный ресторан, где меня накормили отличным гуляшом с добрым десятком салатов в миниатюрных плошечках. Совершенно французские порции… но изумительно вкусные.

А едва я расправился с обедом, часы в башенке соседнего здания пробили два часа дня. Значит, пора заканчивать с отдыхом и приниматься за дела.

Покинув ресторан, я поймал извозчика и, вернувшись в «Империал», отправился переодеваться для визита в посольство.

Строгий черный костюм-тройка, нашейный знак ордена, собственно, вот и весь мой «официальный» костюм. И честное слово, он мне нравится куда больше, чем жесткий от золотого шитья тяжелый вицмундир с воротником-стойкой, не дающей даже подбородок опустить. Бр-р…

Снова пальто и перчатки, шляпа и трость… Я спустился к выходу из гостиницы, и тут же подлетевший ко мне вездесущий Генрих отворил дверь и кивнул на дожидающийся закрытый экипаж.

– Благодарю. – Очередная полукрона покинула мой карман, и я, удобно устроившись на мягком диване экипажа, обратился уже к извозчику: – Фихтегассе, шесть.

Снова звонкий хлопок «слухового» окошка, и что за мода у здешних извозчиков такая? Щелчок хлыста, и экипаж покатил по брусчатой мостовой в самый центр Вены, к Внутреннему городу. Именно там расположилось посольство королевства Нордвик Дан. Забавно, но во время своего похода по городскому парку я прогуливался в непосредственной близости от нужного мне здания…

– Фихтегассе, шесть, – пробасил извозчик, останавливая своего «скакуна». Я выглянул в окно и, убедившись, что передо мной действительно нужный адрес, покинул экипаж. Хм. Такими темпами запас полукрон в моем бумажнике скоро иссякнет.

Расплатившись с «таксистом», я шагнул на крыльцо посольства. Никакой охраны, никаких железных трехметровых ворот с пулеметными амбразурами… Только невысокая каменная лестница, ведущая к вычурному, но совершенно обычному для этого города крыльцу.

– Добрый день, герр… – А вот внутри, в холле, уже заметно отличие от обычного частного дома. Охрана в парадных мундирах, секретарь за стойкой…

– Старицкий. Князь Старицкий, – представился я, приподнимая шляпу. Был бы в чьем-то доме с визитом, снял бы, но… это, по сути, присутствие, а потому, обозначив приветствие, возвращаю «котелок» на голову, а другой рукой протягиваю секретарю приглашение.

Впрочем, последнее, кажется, было излишним. Только услышав мое имя, секретарь поднялся с кресла и, отвесив короткий поклон, взял низкий старт.

– Добро пожаловать на территорию королевства Нордвик Дан, ваше сиятельство, – приняв у меня приглашение, проговорил он. Мельком глянул на лист и, кивнув, повел рукой в сторону лестницы. – Его превосходительство, господин посол примет вас в малой гостиной через несколько минут. Пожалуйста, следуйте за капитаном Реннсоном, он вас проводит.

Посол, действительно, вошел в гостиную едва ли не через минуту после того, как я перешагнул ее порог. Окинув взглядом огромный зал с наборным паркетом и высоченными потолками, украшенные лепниной стены, я вздохнул. В этой «малой гостиной» можно состязания по конкуру устраивать без всяких проблем, и еще место для зрителей останется…

– Ваше сиятельство, счастлив составить знакомство. – Мы с послом застыли в центре зала и, одновременно изобразили китайских болванчиков. – Я посол королевства Нордвик Дан в Острейхе, граф Бернсторф.

– Ваша светлость, это честь для меня.

– Присядем, князь. – Небрежный жест, указывающий на массивные диваны и кресла в углу гостиной, кажущиеся даже миниатюрными в этом огромном зале.

– Благодарю, граф. – Устроившись в кресле, молча внимательно рассматриваю своего собеседника. Тот отвечает таким же прямым взглядом. Передо мной рослый широкоплечий мужчина с изрядно побитой сединой, но тщательно ухоженной короткой прической. Усы и бородка-эспаньолка также седы, резко очерченные скулы на изборожденном морщинами лице и ясные синие глаза под черными как смоль густыми бровями. Он не производит впечатления старика, равно как и не похож на виденных мною дипломатов. Суров. Воин, не политик, по крайней мере, на первый взгляд… а значит, надо быть осторожнее вдвойне.

Но вот игра в гляделки закончилась.

– Князь, я буду откровенен настолько, насколько это позволяет мне моя должность и честь. Я не считаю решение моего короля своевременным, но как верноподданный не смею его оспаривать, – медленно заговорил Бернсторф и, «выстрелив» в меня внимательным, очень внимательным взглядом, продолжил: – Его величество решил позволить вам не только вести производство на Зееланде, но и проживать на территории нашего королевства. Соответствующие документы подготовлены и лежат у моего секретаря. Но, прежде чем я отдам распоряжение о передаче вам этих бумаг, мне хотелось бы переговорить кое о чем.

– Вы честны со мной, граф. И пусть меня удручает ваше недоверие… я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

– Что ж, тогда… князь, вы понимаете, что ваше появление на территории Нордвик Дан, при имеющихся разногласиях между Русью и моей страной, станет еще одним поводом для и так растущих распрей? – спросил Бернсторф.

– Хм… И в чем вы видите такой повод? – поинтересовался я.

– Русский князь бежит из родной страны, да не куда-нибудь, а в страну, являющуюся давним соперником его родины. Ваш сюзерен не простит предательства и будет требовать выдачи головой. С другой стороны, мой король, приняв вас на своей земле, не сможет пойти ему навстречу.

– Ну да, с Дону выдачи нет… – пробормотал я на русском.

– Да, даны не выдают тех, кто пришел на их землю с миром. – Очевидно не дослышав, кивнул посол. – Но это никак не значит, что такая традиция устраивает всех и вся. Да и попытки некоторых, скажем так, нечистоплотных личностей просить убежища в Нордвик Дан тоже не доставляют удовольствия. Две Короны это не прибежище для прохвостов, где они могут спрятаться от возмездия за свои действия в других странах… – распаляясь, все быстрее и быстрее говорил Бернсторф, и глаза его зло сверкали. Это кто ж из эмигрантов так ему насолил, что граф до сих пор забыть не может? Хм…

– Я не ослышался, вы сейчас назвали меня мошенником? – изобразив удивление, перебил я собеседника. – Граф, только то, что вы предельно честны в нашей с вами беседе, удерживает меня от вызова на хольмганг.

– Варварство. – Скривился посол.

– Можете назвать это дуэлью, если вам претят традиции вашей собственной страны, – отрезал я.

– Князь, одну секунду… – Покрасневший, взбудораженный Бернсторф выудил из жилетного кармана пилюльницу и, выкатив на ладонь пару горошин темного, почти черного цвета, закинул их под язык… – Успокоительное. После контузии я стал чересчур вспыльчив…

Только что наливавшееся багровой краской лицо посла вновь приобрело нормальный оттенок, и он, глубоко вздохнув, слабо улыбнулся.

– Прошу простить мне мой длинный язык, князь. Стар я стал для этой должности, ни хладнокровия, ни былой сдержанности. На покой пора. Все же семьдесят лет, немалый срок…

Семьдесят? Хитрый лис… не сторонящийся ментальной медицины… Да он же мне «качели» устраивает! Черт, как я сразу не понял… Идиот.

– Забудем, граф. – Я выдохнул.

– Благодарю, ваше сиятельство… – Покивал посол и медленно проговорил: – Князь, не откажите в любезности, поведайте мне, что вообще толкнуло вас на бегство?

– Вам рассказать всю историю? – Печально улыбнулся я в ответ. – Что ж, мне тоже надо остыть, почему бы и не таким образом? Я полагаю, что все началось в тот момент, когда созданная мною с товарищами компания начала приносить прибыль. Для начала производства мы брали товарный кредит у государя, а впоследствии он, как это бывает с перспективными предприятиями, вошел в долю. Пай был невелик, десятая часть… И все было замечательно ровно до тех пор, пока мы не попытались выйти со своими товарами в Европу. Задел был достаточно велик, потрачены серьезные средства на производство продукции, не использующей активных ментальных конструктов…

– То есть с помощью магии вы начали создавать немагические вещи? – уточнил посол так, словно впервые слышал о тех событиях.

– Именно. Ведь в западных странах до сих пор действует запрет на импорт «артефактов» из Руси и Венда. – Кивнул я. – Торговля пошла замечательно. Те же автомобили раскупили на корню, но… едва речь зашла о продаже лицензий на производство наших товаров в самой Западной Европе, государь наложил вето…

– Мудро, – проронил Бернсторф.

– Для государства, несомненно. Монополия всегда выгоднее конкуренции. – Хмыкнул я. – Единственное, чего не учел ни государь, ни мы, пайщики и владельцы патентов, это жадность купцов и заводчиков. А они очень быстро смекнули, что единственный способ обойти патенты, не вкладываясь в серьезные разработки, это ликвидация всех владельцев тех самых патентов, вплоть до наследников. Нас немного, всего пять человек прямых держателей и моя семья… но теперь… извините. – Я перевел дух и продолжил, после сочувственного кивка посла: – Да… Первое покушение, к счастью, не удалось, но Леопольд Юрьевич, замечательный инженер и изобретатель, оказался тяжело ранен. Понять, что к чему, было не сложно, у наших деловых партнеров на Руси много знакомых в разных странах, так что о подоплеке покушения мы узнали быстро. Скажу честно, узнав, кто был заказчиком, я даже сорвался на Руян, где всегда можно найти достаточно рисковых людей для подходящего случаю ответа, но… Заказчик меня опередил. Скончался в собственной постели от совершенно естественных причин. Признаюсь, я был обескуражен таким поворотом, поскольку считал, что он должен ответить за ранение моего хорошего друга, но… не судьба. Может, оно и к лучшему.

– На все воля Господа, – философски заключил Бернсторф.

– Пусть так. – Я на миг умолк и продолжил «дозволенные речи»: – И мы, и государь понимали, что покушения будут продолжаться. Вот тогда-то русский монарх и показал свое истинное лицо. Как сюзерен, он обязан был защитить своих вассалов, и он предложил защиту, но какую! Продать ему лично все без исключения патенты, по сорок тысяч рублей за каждый.

– Но ведь у вас больше сотни патентов. Это было щедрое предложение, – удивился посол.

– Граф, у нас двести сорок семь патентов в общей сложности. Из них сто семь мои личные. – Я развел руками. – А предприятие, работающее лишь на пятидесяти двух из них, только за прошлый год принесло в общей сложности двенадцать миллионов рублей серебром чистого дохода. Я не буду вас утомлять расчетами, в крайнем случае вы можете дать указание своим советникам по экономике, пусть проверят, но государь просто занизил стоимость этих патентов примерно в двадцать раз. Я уж молчу про то, что после продажи патентов наши производства должны были бы сами приобретать у него лицензии, чтобы не нарушать закон. Естественно, мы отказались от такой «помощи», но… у Его величества тоже есть экономические советники, и они, просчитав выгоду от приобретения, закусили удила. Я не знаю, как они этого добились, но в результате на нас началось давление. И прежде всего на меня, как на самого крупного держателя патентов и владельца самого большого пая в производстве. В ход пошло все, от грязных слухов и мерзких пасквилей в газетах до тщательно раздуваемых скандалов с мнимым банкротством, отстранение от постов и опала со ссылкой на Урал-камень, где в качестве «утешения» вменили в обязанности привести в порядок бог знает когда захиревшее производство, и даже подарили в нем половинную долю, что было уже абсолютной издевкой. А потом меня попытались добить, окончательно разлучив с семьей, которая и так довольно редко имела возможность навещать меня в ссылке. Мою жену посадили под домашний арест, очевидно, чтобы не сбежала во время очередной фискальной проверки на наших производствах… Узнав об этом, я сам бежал из ссылки, примчался в Хольмград и неделю прятался в собственном доме. Узнав о моем побеге, власти решили устроить ловлю на живца и отпустили мою семью «к мужу и отцу»… а потом взрыв дирижабля, на котором моя семья должна была улететь в Каменград, и меня, контуженого, вместе с дворецким, не пожелавшим оставить своего работодателя в трудный час, везут в застенки Особой канцелярии. Думаете, было проведено какое-то расследование причин взрыва дирижабля, в котором, по логике, просто нечему взрываться? Ни черта подобного. Вместо этого глава Особой канцелярии передает меня в руки Зарубежной стражи, давно и прочно невзлюбившей вашего покорного слугу, и сообщает, что до вечера я не доживу. Меня просто удавят по дороге… вместе с дворецким. И куда мне было деваться? Только бежать.

– Ох, князь… – Бернсторф вздохнул. – Я даже не знаю, что сказать… Жуткая история. Но в ней есть и часть вашей вины.

– О да, мне вообще не следовало затевать всю эту историю с производством. – Я горько усмехнулся.

– Почему же? – спокойно возразил посол. – Прогресс это замечательно. Но я имею в виду, что не затей вы нового завода в Нордвик Дан, может, и не разозлили бы вашего государя. Он-то наверняка счел этот шаг предательством.

– Это не было предательством. – Покачал я головой. – Я изначально предложил государю выкупить патенты по реальной стоимости либо передать их ему в собственность, за десять процентов от последующей выручки с лицензий. Он отказался. Тогда я предупредил Его величество, что способ обезопасить своих друзей и… близких в этом случае я вижу только в одном. Из-за запрета на продажу патентов, который я не могу переступить, я вложу в иностранную компанию, в качестве пая, генеральные лицензии и построю завод. Это снимет напряжение и позволит нам не бояться выстрела в спину, как это было с Попандопуло. Запретить мне этого государь не мог, при всем своем желании. Уже изданный закон об ограничении отчуждения патентов за рубеж в этом случае был неприменим, а дополнение к нему, даже в виде указа, он издать просто не успел бы. То есть генеральные лицензии оказались бы вложены еще до выхода подобного изменения, а закон обратной силы не имеет.

– Как говорят на Руси, куда ни кинь, всюду клин, – протянул посол. – Знаете, князь, если в начале нашей встречи я был убежден, что вы можете быть просто агентом влияния и еще одним камнем преткновения в спорах меж на… Нордвик Дан и Русью, то после вашего рассказа… хм. Не знаю, не знаю. До нас, конечно, доходили слухи о связанных с вами событиях в Хольмграде, но я и представить себе не мог, что все это может быть настолько серьезно.

– А вы, должно быть, думали, что я бестолковый вертопрах-неудачник, промотавший великолепное дело… – Я нервно фыркнул и посмурнел. – Что ж, вполне возможно, что так оно и есть… и может быть, если бы не мои дурные затеи, семья сейчас была бы со мной… Попандопуло не был бы вынужден второй год ходить с тростью… И я мог бы спокойно смотреть в глаза отцу и брату моей жены…

– Князь, вы несправедливы к себе. Этот мир жесток, да, но не стоит взваливать на себя всю вину за жадность и беспринципность, царящие в нем, – отеческим тоном принялся успокаивать меня посол, и даже подсунул свои пилюли, маслянисто блеснувшие в свете ярких светильников. – Вот, примите, Виталий Родионович, полегчает.

– Благодарю, граф. – Пилюли отправились под язык, и через несколько секунд я почувствовал, что действительно расслабляюсь. Хорошая штука…

– Я прошу прощения, князь, что вызвал такие тяжелые и неприятные воспоминания, – Ммдленно, с расстановкой проговорил посол. – И в качестве извинения примите добрый совет от опытного политика. Если хотите избежать дальнейших неприятностей, задумайтесь о том, чтобы получить вид на жительство не только в Нордвик Дан, но и где-нибудь еще, хоть в Иль-де-Франс, хоть в Галлийских Портах. Поверьте, для вашего спокойствия это будет крайне полезно. А сейчас поезжайте домой, отдохните, а о документах не беспокойтесь, мой секретарь доставит, куда скажете.

– «Империал», – пробормотал я, поднимаясь с кресла. – Я остановился в «Империале».

Глава 4 Только раз, только для вас

Покинув посольство, я высвистал экипаж и, устроившись в коляске, приказал править в гостиницу. Выплюнув на ладонь темные шарики пилюль, столь любезно предоставленных послом и, полюбовавшись на еле заметную радужную пленку, сотворенную мною вокруг них еще в тот момент, когда они оказались у меня под языком, и довольно хмыкнул. Приеду в гостиницу, первым делом разберусь с этим «рекальством»…

На определение сути этих двух горошин у меня ушел весь остаток дня и вечер. И результат, честно говоря, заставил восхищенно покачать головой. Пилюли, на поверку, оказались весьма интересным артефактом. В отличие от тех же знакомых мне по работе «говорунов», они были химически неактивны. Строго говоря, эти шарики и пилюлями-то не являлись. Просто пара капель воды с определенным наговором на временный стазис, медленно разрушающимся при соприкосновении с другой жидкостью и… вот второй наговор был куда интереснее. Вода, действительно, способна воспринимать определенную информацию, в частности, она очень хорошо взаимодействует с ореолами, то бишь аурами, и не менее хорошо держит эмоции, так вот второй наговор, весьма сложный, кстати говоря, обеспечивал съем эмоционального фона у человека, с которым взаимодействуют эти капельки, а вторая его часть по принципу подобия транслирует эмоции и их отголоски… как нетрудно догадаться, на другую пару капель. Интересно было бы взглянуть на наговоры той, второй пары, хотя принцип ясен и без того. «Пилюли-приемники» обеспечивают передачу всей полученной информации реципиенту. Вот так-то, фактически посол использовал довольно замудренный способ, чтобы узнать мое эмоциональное состояние во время нашего разговора. И я ничуть не сомневаюсь, что он провел за разбором моих ощущений не меньше времени, чем я за изучением «пилюль». К чему такие сложности? Ну, во-первых, он не маг, а во-вторых, и это самое интересное, если я могу ощущать чужой эмоциональный фон только до тех пор, пока моя «жертва» не закроется, то для вот этих капелек воды не существует никакой преграды. Закрывайся, не закрывайся, «снимут» все, что чувствовал за последние два-три часа, и тут же предадут на приемник. Ничуть не сомневаюсь, что у посла найдется и средство для записи полученных сведений, и какой-нибудь магический аналог диктофона, и он наверняка уже не раз и не два прослушал запись, сопоставляя ее со «снимком» эмоций… Ну-ну… флаг в руки. В нашей беседе я не соврал ни на грош, так что можно заранее быть уверенным, что этот хитровымудренный полиграф я прошел.

Но Бернсторф хорош… Монстр, а не человек. Самое страшное сочетание, воин и дипломат в одном флаконе. Своего рода совершенное оружие.

Я тряхнул головой, отгоняя устало ворочающиеся и постоянно забредающие куда-то не туда мысли, и, потерев красные от усталости и долгого напряжения глаза, отправился на боковую. Проходя мимо журнального столика в гостиной, бросил на него довольный взгляд. Там, на самом верху целого вороха газет и документов лежал распотрошенный конверт со всеми необходимыми подорожными, видом на жительство и даже личным автографом короля Кристиана. Сразу видно, мой «компаньон» всерьез нацелен на долгое и плодотворное сотрудничество… раз уж смог выбить такую бумагу у своего сюзерена. Вот и славно, вот и замечательно.

Я зевнул и, поймав себя на мысли, что стою у журнального столика и с идиотской улыбкой гляжу на конверт, чертыхнувшись, устремился в спальню. Правда, уснуть без наговора смог только после того, как еще раз перечитал совсем другое письмо. Куда более важное для меня.

А утром, порадовавшись еще одному солнечному дню, я собрался было отправиться на вокзал за билетами, когда в номер постучал бессменный Генрих. Открыв ему дверь, я посторонился, пропуская тележку с не заказанным мною завтраком, а увидев протянутый мне пареньком прямоугольник желтой плотной бумаги, невольно покачал головой. Билет до Инсбрука в купе первого класса варшавского поезда это, конечно, здорово. Но вообще, создается впечатление, что меня стараются как можно быстрее выпихнуть из столицы Острейха.

– Что-то произошло? – поинтересовался я у Генриха, на что тот лишь вперил в меня ясный взгляд невиннейших серых глаз.

– О чем вы, герр Старицкий? Я выполнил ваше вчерашнее указание касательно покупки билета и доставки завтрака в номер. Я что-то напутал? – «удивился» паренек.

Представив, что на завтрак я мог получить бульон из кусочков нарезанного билета, а остальные блюда Генрих через полгорода прикатил на своей тележке в кассу вокзала, ухмыльнулся. Бред какой…

– Нет-нет, все в порядке. Спасибо, Генрих. Ты молодец. – Покачал я головой и, вручив мальчишке крону, выпроводил за дверь.

Инсбрук… Инсбрук встретил меня пронизывающим насквозь ветром и рваными клочьями облаков, несущихся по небу. Так что, добравшись до дома, где Грег встретил меня давно привычным: «Добрый день, мессир», я отдал ему приказ готовиться к отъезду, а сам поспешил с уютом устроиться у камина в кабинете. Бокал горячего буша пришелся как раз кстати, и я сам не заметил, как задремал.

Разбудило меня тактичное покашливание дворецкого.

– Виталий Родионович, второй час ночи… – тихо проговорил он. Я сонно кивнул и, скинув с коленей шерстяной плед, которым, очевидно, Грег меня укрыл, пока я спал, поднялся с кресла.

– Да, спасибо, что разбудил. Завтра будет суетный день, и сон сидя явно не пойдет на пользу. – Я потянулся и, глянув на лежащий на столе саквояж, улыбнулся.

– Прошу прощения за вопрос, но я хотел бы уточнить, насколько долгая поездка нам предстоит, – поинтересовался дворецкий.

– Переезд, Грег. Мы отправляемся в Нордвик Дан. – Я хмыкнул. Лицо дворецкого осталось неподвижным, а вот в эмоциях прямо-таки шторм! Уверен, если бы не его воспитание, я бы сейчас услышал вопль лося во время гона: Опять?! – Так что готовь багаж. Дом оставим на нашего садовника…

– Как скажете, мессир. – Дворецкий кивнул и резко сменил тему: – Ваша постель готова.

– Благодарю. Покойной ночи, Грег.

– Покойной ночи, мессир.

А на следующий день в доме пошла такая суета, что я заперся в своем кабинете и старался как можно реже из него выходить. Тем более что у меня и дела нашлись подходящие. А именно подумать над временными рамками, отводимыми для каждого этапа устройства производства и дальнейших действий в Нордвик Дан… Когда же планы были составлены, и я обнаружил, что мне банально нечем заняться, а суета в доме не прекращается, я плюнул на все и, просмотрев очередную пачку приглашений, ежедневно пополняемую дворецким из приходящей корреспонденции, выдернул первое попавшееся на сегодняшний день. К счастью, это оказался не прием, а так называемый малый вечер в доме управителя Хофбургского замка. А это значит… карты.

Я человек не азартный, но раз в год могу заглянуть в игорный дом, пощекотать нервы на высоких ставках. А в последний раз я был в казино… хм, давненько, да… В общем, застрял я в гостях у герра Штальберга почти до утра, так что пришлось воспользоваться любезностью хозяина этого затянувшегося вечера и отправиться домой в его экипаже. Остальные участники игры остались отсыпаться у управителя…

А на следующий день пришла очередная корреспонденция от Оттона Магнусовича, и я вновь зарылся в бумаги, не обращая внимания на царящий в доме бедлам. Главное, что кормят вовремя и кофейник всегда горячий, до остального мне и дела не было.

Так, в шуме и гаме, прошло два дня, а утром третьего в дверь нашего дома постучались незваные гости. Грегуар проводил их в гостиную и вызвал меня. Увидев двух человек в характерных мундирах здешней полиции, я волей-неволей вспомнил слова барона Сен-Симона…

– Господин Старицкий? – Стоящий чуть впереди полицейский явно в более высоком звании, чем его спутник, уставился на меня «суровым» взглядом. Однако с ходу быка за рога? Помнится, был уже подобный наглый тип в моей жизни, лет эдак с дюжину тому назад, тоже полицейский, кстати, руянский. Сгинул, бедняга…

– Грегуар, ты говорил о гостях, где они? – обернулся я к дворецкому. Тот явно не ожидал такого поворота, но игру понял и моментально ее подхватил.

– Вот эти господа желали вас видеть, ваше сиятельство, – ответил он.

Я повернулся к «гостям» и, смерив их взглядом, пожал плечами.

– Чем обязан, господа?

– Господин Старицкий, у меня есть предписание…

– Грегуар, проводи этих людей, они явно пришли не по адресу, – махнув рукой, безразлично проговорил я, шагая к выходу из гостиной.

– Непременно, ваше сиятельство. – Только теперь напарник полицейского, молодой русоволосый парень, нахмурившись, вдруг тихонько охнул и тут же что-то зашептал в спину своему шефу.

– Простите, ваше сиятельство, – вздрогнув, проговорил тот. – Я бы хотел просить вас уделить нам некоторое время для беседы.

– Вот как? – Я замер на пороге и, переведя взгляд на Грега, попросил: – Будь добр, принеси нам кофий и шкатулку с курительными принадлежностями.

– Будет исполнено, мессир, – кивнул дворецкий и исчез за дверью, ведущей на кухню.

Кто бы сомневался, что французский посол забудет тот факт, что ему пришлось самому идти ко мне в дом, тогда как его коллеге из Нордвик Дан было достаточно лишь прислать приглашение, и я сам сорвался на эту встречу, да еще и не в Инсбрукском консульстве, а в Вене!

Разговор с полицейскими чинами не затянулся надолго. Да, три дня назад, точнее, ночи, кто-то видел человека, похожего на меня рядом с домом, где был найден труп какого-то журналиста, пару раз отметившего в своих статьях «высокомерие русского изгнанника, считающего общество Инсбрука ниже своего достоинства»… Обвинения? Что вы?! Полиция просто обязана проверять все версии…

– Хорошо, я не буду убеждать вас в глупости подобного мотива для убийства. Это, цитируя убитого: «ниже моего достоинства», но дело не в этом. Видите ли, как минимум пятеро уважаемых людей города могут подтвердить, что я не мог присутствовать на месте преступления… – Я развел руками.

– Вот как? – Полицейский отставил в сторону чашку кофия и, затянувшись предложенной турецкой папиросой, внимательно посмотрел на меня сквозь клубы плотного дыма. – А где же вы были, и кто эти уважаемые люди?

– С ними и был. Всю ночь напролет играли в этот новомодный заморский покер у управителя Хофбурга. Собственно, в игре участвовали он сам, бургомистр, его племянник и первый советник, глава инсбрукской ганзейской конторы и ваш покорный слуга.

– Хм, но ведь вы выходец из Руси и наверняка знаете толк в магии. Иллюзия, личина… – вдруг подал голос прежде молчавший напарник полицейского.

– Молодой человек, сразу видно, что вы отличаетесь высокой нравственностью и не берете в руки это дьявольское искушение под названием: карты и кости. И это похвально. – Я улыбнулся, а полицейский неожиданно смущенно покраснел.

– Ха. Правильно, ваше сиятельство. Иначе бы ты, Гельмут, знал, что во время серьезной игры любое использование магии тут же определяется специальными артефактами, – добавил свои пять копеек мой основной собеседник и смерил своего подчиненного недовольным взглядом. – А это значит, будь там вместо князя кто-то другой под его личиной, иллюзия просто сползла во мгновение ока, стоило только притворщику оказаться за игровым столом. Извините, ваше сиятельство, это он, не подумав, ляпнул.

– Ничего-ничего. – Я махнул рукой. – Столь высоконравственные люди большая редкость в наше время, и думаю, эту юношескую поспешность в выводах ему можно простить, особенно на первый раз.

– Уж будьте уверены, второго раза не будет. – Наградив парня многообещающим взглядом, кивнул полицейский и вздохнул. – Но как быть со свидетелем, ведь он уверенно указал именно на вас.

– Кхм… – подал голос его подчиненный и, дождавшись разрешающего кивка от шефа, тихо проговорил: – Может быть, я повторюсь, но… что, если свидетель видел человека под личиной?

– И упорный, – улыбнулся я.

– Самое интересное, что он вполне может быть прав. – Хмуро кивнул старший полицейский и, потеребив ус, поднялся с кресла. – Что ж, это вполне возможный вариант… Придется обратиться к магам… Ваше сиятельство, прошу прощения, что отняли ваше время. Сегодня к вечеру вам пришлют допросные листы с записью нашей беседы. Подпишите их и можете отправить обратно с тем же нарочным. Более не смею отнимать вашего времени…

– Присылайте, подпишу. Но если возникнут какие-то вопросы, то прошу учесть, что послезавтра я покидаю Инсбрук. – Кивнул я, в свою очередь, вставая с дивана.

– Вот как? – Полицейские переглянулись, и старший медленно кивнул. – Спасибо за предупреждение, будем иметь в виду.

Как всегда, вовремя появившийся в гостиной Грег проводил задумавшихся полицейских к выходу и, вернувшись, доложил, что обед ждет меня в кабинете… Ну, неуютно мне одному в столовой. Неуютно…

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, откуда растут ноги в этой истории с зорким свидетелем, мучающимся от бессонницы. Естественно, никто и не думал реально натравить на меня полицию, но сам намек был достаточно прозрачным, а потому буквально за день до отъезда я написал официальное обращение во французское посольство в Вене с просьбой предоставить мне вид на жительство в благословенной Иль-де-Франс и обещанием построить на землях Людовика Девятнадцатого самое современное производство. Заодно и перед Бернсторфом выставил себя понимающим человеком. Хотя в действительности этот самый вид мне был нужен не больше, чем собаке пятая нога… Но почему бы и не сделать приятное людям, особенно когда они столь настойчивы? Ха.

По моим прикидкам, собранные Грегом для переезда вещи должны были занять не меньше половины багажного вагона, с его же точки зрения, он приготовил лишь самое необходимое.

Окинув взглядом гору чемоданов, загромоздивших еще недавно просторный холл дома, я вздохнул. Ну, вот не понимаю я, когда мы успели обзавестись таким количеством барахла! Не понимаю, и все тут. Но взглянул на задумчиво черкающего в блокноте Грега и решил махнуть рукой на это безобразие. В конце концов, не мне же таскать все эти сумки…

Хм, мне почему-то казалось, что для доставки багажа на вокзал понадобится куда больше экипажей, а оказалось достаточно всего одного. Даже удивительно…

И вновь гудок поезда, клубы пара и характерный запах горящего угля, раскаленного железа, пропитки шпал и чего-то еще, почти неуловимого, но присутствующего, наверное, на всех железнодорожных вокзалах во всех мирах.

Очередной, затянутый в безупречно аккуратный мундир проводник в белых перчатках провожает нас с Грегом в купе и, извинившись, уходит на перрон встречать остальных пассажиров. Уже давно привычный, но от этого не ставший менее роскошным интерьер купе почти не привлекает моего внимания. Разве что отметил очень светлые обои песочного оттенка, с почти нечитаемым мелким рисунком. Несколько неожиданно. Обычно заказчики от путейцев предпочитают более темные цвета в отделке купе, как менее маркие.

Оставив дворецкого разбирать дорожные чемоданы, я взглянул на циферблат «Брюнно» и, поняв, что до отхода поезда еще больше четверти часа, отправился на перрон, перекурить у специально установленной для этих целей пепельницы, одной из доброй дюжины расставленных по всему перрону с таким расчетом, чтобы двери вагонов поезда приходились точно напротив них. Предусмотрительно…

Обед в вагоне-ресторане прошел тихо и спокойно. Соседей за моим столом не оказалось, но думаю, вечером на ужине ситуация изменится. Зато я смог поесть, не отвлекаясь на совершенно неинтересные мне беседы с попутчиками. В отличие от меня, Грег, сидевший за столиком у входа, как и остальные присутствовавшие в вагоне слуги и компаньоны, уже нашел общий язык с некой молодой и довольно привлекательной барышней, кажется, горничной величественной старухи в черном, можно сказать, траурном платье, и огромной шляпе, полями которой она то и дело грозила кого-нибудь задеть… или что-нибудь. Эта почтенная дама, сидевшая через два столика от меня, то и дело сурово сверкала глазами в сторону тихо смеющейся над шутками Грега девушки и кривила и без того тонкие сухие губы в презрительной ухмылке. Бедная горничная, бабушка ее скушает после обеда, вместо десерта.

Вообще, не только обед, но и вся поездка в целом вышла удивительно размеренной и спокойной. В Шлезвиге мы сошли с поезда, и, не теряя времени, Грег тут же отправился в здешний порт, за билетами на перелет в Роскилле. Ну а я, по уже устоявшейся привычке, наведался на телеграф.

В городе, где когда-то правил епископ, прозванный Роскилльским Волком, нас встретил седой как лунь старик с явно военной выправкой. Помощник барона Эстридсена, моего нового компаньона, был чопорен и немногословен. Поприветствовав нас на земле Двух Корон, он тут же распорядился доставить наш багаж в дом барона и пригласил нас в экипаж, ждущий, чуть ли не у самого подножия причала. Однако силен господин Эстридсен, если может себе позволить нарушать правила порта и разъезжать по его территории на собственной коляске…

Дорога до дома барона заняла немного времени, но за эти полчаса вроде бы только что ярко сиявшее солнце скрылось за набежавшими непонятно откуда тучами, и небо пролилось дождем. М-да уж, погода здесь штука весьма непостоянная. Впрочем, ничего удивительного, эти выверты природы есть единственная действительно постоянная вещь на Балтике… То есть на Варяжском море.

Пока мы ехали по городу, я успел рассмотреть немного, но увиденное меня совсем не впечатлило. Крупнейший город острова Зееланд оказался даже меньше того же Каменграда. Нет, я и прежде знал, что здесь проживает едва ли шесть тысяч человек, но… Одно дело знать теоретически, и совсем другое убедиться в этом знании на практике. Вот интересно, если губернский город, можно сказать, столица острова, таких размеров, то на что похож здешний Копенгаген, а?

– Сейчас это всего лишь небольшой грузовой порт, связывающий Зееланд со Шведской маркой, ваше сиятельство, – ответил на мой случайно заданный вслух вопрос наш сопровождающий, назвавшийся Карлом.

– Вот как? И что, там совершенно ничего нет, кроме складов и причалов? – удивился я.

– Есть небольшое поселение, но оно все, без исключения, состоит из работников порта и депо. – Пожал плечами Карл.

– Ясно… – кивнул я и, покрутив головой, сменил тему: – Скажите, а барон живет за городом?

– Разумеется. Здесь слишком тесно, чтобы можно было жить с подобающим комфортом, – проговорил сопровождающий. – Взгляните на дома. В старом городе, через который мы сейчас проезжаем, вы ни в одном доме, кроме ратуши и замка, не увидите более трех окон на каждом этаже фасада. Раньше было принято строить узкие и высокие дома, чтобы избежать налога на излишние окна.

– Налог на окна? – не понял я. – А зачем?

– Выгода для городской казны. На месте одного дома в пять-шесть окон можно построить два, если не три трехоконных дома, и, соответственно, это даст три налога на владение, вместо одного. А налог на дополнительные окна был рассчитан таким образом, чтобы житель, пожелавший поразить соседей своим богатством и выстроивший дом в четыре окна, фактически платил удвоенный налог на владение, – неожиданно разговорился Карл. – Конечно, сейчас ситуация совершенно иная, и казна Роскилле давно не прибегает к подобным ухищрениям, но… такие вот старые дома пользуются спросом. Некоторые находят проживание в них романтичным, другие твердят о вековых традициях… Ну, а более прагматичные и… обеспеченные строятся за городской стеной так, как им удобнее, без оглядок на принятые в городе правила.

– И полагаю, барон из таких… – тихо заметил я.

– Именно, господин Эстридсен весьма практичный человек, любящий и ценящий комфорт. – Так гордо, словно это его личная заслуга, кивнул Карл. Впрочем, кто его знает, может, он какой-нибудь потомственный слуга дома Эстридсенов и лет эдак пятьдесят назад тетешкал на руках моего компаньона… Правда, с другой стороны, он больше похож не на «дядьку», а на куркулистого прапорщика…

– Скажите, Карл, а чем вы занимаетесь на службе у барона? – поинтересовался я.

– Я его советник по финансовым вопросам, – последовал ответ.

– Так ведь это же замечательно! – Я растянул губы в улыбке. – Нам непременно нужно будет с вами поговорить о денежной стороне будущего производства.

– Сожалею, ваше сиятельство. – Огорченно развел руками Карл. – Но я личный советник барона, а финансами будущего предприятия занимаются совсем другие люди. Впрочем, если вы не возражаете, я бы с удовольствием поприсутствовал на вашей встрече с ними. Это было бы небесполезно.

Хм, ну надо же, какое «разделение труда»… С другой стороны, ему же явно интересно, что и как будет твориться на заводе, но лезть в его управление Карл совсем не горит желанием.

– Не имею никаких оснований отказать вам в такой малости, но в ответ… вы же поможете мне разобраться в здешней фискальной системе?

– Непременно, ваше сиятельство. – Кивнул Карл после недолгого, но видимо серьезного раздумья, и вдруг встрепенулся. – О! Подъезжаем.

Коляска миновала богато украшенные кованые ворота и въехала на парковую аллею, в конце которой виднелось массивное здание особняка барона. Хм, а мой хольмградский дом был побольше…

Знакомство с моим будущим компаньоном длилось недолго, по местным меркам. Час до обеда, сам обед и деловая двухчасовая беседа после сытного, но чересчур уж рыбного, на мой вкус, стола.

Чопорный, куда там Грегу с Карлом, сухопарый мужчина лет под пятьдесят, с крючковатым носом на тщательно выбритом лице, барон Эстридсен произвел на меня больше положительное впечатление. И если до встречи и беседы с ним я полагал, что в пайщики нового завода он пошел по настоянию своего короля, то сидя в курительной комнате после сытного обеда, с папиросой в одной руке и рюмкой арманьяка в другой, я слушал речь барона и все больше понимал, почему Бисмарк предостерегал меня насчет этого человека. Умен. Чертовски умен, и видит выгоду дела. Что ж, это не самый худший вариант для партнера. Инициативный дурак, вот кого я больше всего боялся увидеть в бароне Эстридсене. Такой, может порушить любые планы одним своим появлением…

– Герр Старицкий, я надеюсь, что с вашим появлением дела пойдут быстрее. Сейчас уже почти закончены основные цеха, оборудование установлено… большей частью. Впрочем, вы и сами все скоро увидите, – уже в самом конце нашей беседы проговорил хозяин дома.

– Надеюсь, уже завтра я смогу осмотреть завод и приступить к работе. – Кивнул я. – Тем более что выписанные мною мастера уже готовы выехать к месту работы для обучения здешних специалистов.

– Замечательно, просто замечательно. – Улыбнулся барон и поинтересовался: – И все они с «Четверки Первых»?

– Разумеется, – кивнул я.

– Это обнадеживает. Ваши специалисты действительно мастера своего дела… но неужели они все согласились ехать в Нордвик Дан, несмотря на прохладные отношения между нашими странами?

– Большинство из них обязаны мне своим благосостоянием. – Пожал я плечами. – А русские люди умеют быть благодарными.

– Не сомневаюсь… ничуть не сомневаюсь, герр Старицкий, – медленно проговорил хозяин дома. – Но разве их совсем не смущают возможные неприятности, наверняка обеспеченные им по возвращении?

– О… герр Эстридсен, здесь совершенно не о чем беспокоиться. Мои мастера люди высочайшей квалификации, и поверьте, на их небольшую… подработку, скажем так, закроет глаза любой заводчик на Руси. Тем более что по окончании работы в Нордвик Дан они наверняка вернутся на прежнее место работы, где их, уж поверьте, примут с распростертыми объятиями.

– Но русский царь… – нахмурился барон.

– Злопамятен, но не мелочен. Этого качества государь лишен начисто. – Отмахнулся я. – Так что господа мастеровые находятся в полной безопасности. Его гнев им не грозит.

– Что ж, вам виднее, – после недолгого размышления проговорил Эстридсен. – В таком случае я предлагаю вам отдохнуть с дороги, а завтра мы вместе отправимся на завод. Для вас уже приготовлены покои, мой дворецкий вас проводит… и, князь, чувствуйте себя как дома.

– Благодарю за гостеприимство, барон, – кивнул я. – Пожалуй, мне действительно стоит немного отдохнуть с дороги, а поисками подходящего жилья можно будет заняться и после визита на строительство.

– О, но в этом нет совершенно никакой необходимости. – Замахал руками Эстридсен. – Мой дом достаточно велик, и к тому же, как только вы войдете в курс дела, он будет в полном вашем распоряжении.

– Вы хотите сказать, что собираетесь куда-то переехать?! – изумился я.

– Нет-нет, – усмехнулся барон. – Просто Его величество король Кристиан уже несколько раз интересовался, когда я, наконец, вернусь из дарованного им отпуска для устроения личных дел и приступлю к своим обязанностям… А терпение у нашего монарха отнюдь не безгранично. Так что, как бы я ни хотел провести больше времени на заводе, увы… Дела зовут меня в Осло.

– Понимаю, но право, это слишком щедрое предложение… – Вздохнул я. – К тому же, прожив некоторое время в Инсбруке с полным штатом прислуги, я понял, что мне претит постоянная суета в доме… Так что теперь у меня есть одно желание, снять небольшой дом в тихом спокойном месте…

– Понимаю, князь… – помолчав, согласился Эстридсен и вдруг улыбнулся. – А знаете, я ведь могу помочь с этой задумкой, и вам не придется отказываться от моего гостеприимства.

– Вот как?

– Именно, именно. За прудом, на той стороне парка у меня есть небольшой домик. Как раз то, что вам нужно. Тихо, уютно и спокойно. После шума и грохота на заводе идеальное место для отдыха.

И ведь уговорил, черт языкастый… Да я и не особо сильно отнекивался, понимаю же, что без внимания и присмотра барон меня не оставит. По крайней мере, в первое время… Так почему бы и не облегчить жизнь его соглядатаям?

Но первую ночь в Роскилле я все-таки провел в приготовленных прислугой Эстридсена покоях усадьбы. Негоже обижать хозяина, отвергая его гостеприимство. Тем более когда у него имеется такой великолепный винный погреб…

Глава 5 Человек с золотым словом

Барон уехал в столицу через неделю после нашей первой встречи. За это время я успел ознакомиться не только с самим заводом, но и с построенными для будущих рабочих домами, похожими на некую странную помесь казармы с таунхаусом, и со складами, уже забитыми поставленными из Руси комплектующими. Ну да, производство начнется с отверточной сборки, поскольку, во-первых, иначе ничего толкового не выйдет, здесь пока нет нужного уровня производства, ни тем более ее культуры, так что пусть уж сначала здешние рабочие научатся правильно гайки крутить… ну, а во-вторых, признаюсь честно, я совсем не горю желанием заниматься налаживанием производства тех же двигателей в Нордвик Дан. Повторять ту же историю по второму кругу? Ну его на фиг… В крайнем случае, если перекроют кислород, продам лицензию кому-нибудь из здешних дельцов, пускай возятся.

Но в бочке меда хороших новостей не обошлось и без ложки дегтя. Помощники Эстридсена оказались совершенно безынициативными людьми. Стоило случиться малейшей заминке, не укладывающейся в их инструкции, как эти господа застывали на месте сусликами, после чего, с жалобным блеянием бежали к начальству. А работы, само собой, тут же останавливались. Тьфу ты. Да один пример с бочками машинного масла чего стоил? Прислали из Хольмграда рецептуру, одно из предприятий недоброй памяти герцога Гогенштауфена приняло продукт в разработку и вскоре поставило в Роскилле первую партию ГСМ. Вот только Зееланд все-таки остров, и огромное количество товаров, включая и некоторые продукты питания, идут сюда с материка. В общем, где-то при переброске наших бочек из вагонов на корабль, или при разгрузке в порту, возникла путаница, и наш завод вместо десяти тонн ГСМ получил замечательнейшее оливковое масло… Думаете, получивший информацию об этом эксцессе управляющий складами принялся решать проблему? Как бы не так. Он записался на прием к управляющему завода и уже там возмущенно вывалил на того «все, шо накипело»… через три дня после происшествия. А в тот момент до открытия завода и запуска станков оставалось чуть больше недели. Нет, если бы не возня с размещением приехавших-таки трехсот рабочих с Руси, возможно, управляющий и принял бы своего подчиненного в тот же день, когда произошло это недоразумение с маслом… но зачем, вообще, нужно было устраивать эту канитель, если у начальника скалдов достаточно своих полномочий? Собственно, он и нужен для того, чтобы решать проблемы с материалами, запчастями и поставками, а вовсе не для того, чтобы блюсти их сохранность. Этим пусть сторожа занимаются.

– А учет? Я же должен быть уверен, что мои подчиненные не напортачили в книгах. А это значит, ежедневные проверки наличия материалов и деталей на складе, сверка с журналами учета по количеству и номенклатуре… – возмутился тот, когда я высказал ему в лицо, что именно думаю о его выкрутасах.

– Это значит только одно, господин Роттнер, что вы несостоятельны в роли начальника, – рыкнул я. Ну достали меня здесь педантичные идиоты, ставящие делопроизводство выше реальной работы.

– Кха… как?! – Побледнел хозяин складов.

– Вот так. Если начальник вынужден проверять работу набранных им же подчиненных, значит это никудышный начальник. Ваша задача – организовать дело так, чтобы складское хозяйство можно было принять за механизм моих «Брюнно» – качественный, точный и безотказный, как лом!

– Но… – начал было Роттнер и… заткнулся, напоровшись на холодный взгляд управляющего, в кабинете которого, собственно, и происходил этот разговор.

– Извольте решить эту проблему, господин начальник склада, – процедил хозяин кабинета, вручая Роттнеру его же собственную служебную записку с жалобой на перевозчиков. Тот схватил бумагу толстыми, поросшими белесыми волосками пальцами и, попятившись задом, вывалился за дверь.

– Прошу простить меня, ваше сиятельство, за этого болвана. – Вздохнул управляющий, едва за начальником складов закрылась дверь.

– Я-то прощу, но до первого повтора. – Хмыкнул в ответ и, заинтересованно взглянув на собеседника, спросил: – Вы же видите, что он идиот, почему же…

– К сожалению, не я принимал на работу господина Роттнера, – с деланно-печальным вздохом управляющий развел руками.

– Ах, вот оно что… – протянул я. – Боитесь ставить палки в колеса протеже моего компаньона?

– Я ведь всего лишь наемный работник, пусть и на довольно высокой должности, – уже искренне пояснил хозяин кабинета.

– Что ж… Понимаю, и прошу предоставить мне список всех сотрудников, нанятых непосредственно господином бароном. Обещание есть обещание. Так что если в результате очередной глупости какого-нибудь протеже под угрозой окажется работоспособность завода, вашей подписи на приказе об увольнении не будет. Обещаю. А уж с бароном Эстридсеном я как-нибудь договорюсь.

Честное слово, надо было видеть облегчение на лице управляющего, когда он понял, что именно я ему предложил. Ха! Да с таким рвением уже через неделю после начала работы на заводе не окажется ни одного ставленника Эстридсена, кроме самого директора.

Чему он так радовался? Так, после одной грязной истории с кражей его изобретения, чуть ли не с чертежного стола, господин Бенц крайне отрицательно относится ко всякого рода «подглядывальщикам»… Не сомневаюсь, что среди мотивов Эстридсена, которыми он руководствовался при утверждении выходца из Рейха на должность управляющего, была и надежда, что сей изобретатель, ожегшись на собственном «молоке», при работе на нашем заводе будет старательно дуть на воду и рьяно возьмется за охранные мероприятия… а вот того, что новоявленный директор больше опасается не чужих, а своих, господин барон не учел, или просто не посчитал важным… тоже возможно.

Торжественное открытие завода состоялось аккурат в первый день зимы. Кого здесь только не было, на небольшом пятачке перед первой проходной собралось, наверное, полгорода. Вот не думал, что там может поместиться такое количество народу. Тем не менее… В праздничной обстановке мы с Эстридсеном, ради такого случая сбежавшим от своего короля, правда всего на неделю, по его собственному признанию, вручили бургомистру золоченые ножницы, которыми тот под рванувший в небо туш и перерезал красивую сине-желтую ленточку. Тут же звуки труб заглушил мощный заводской гудок, и толпа гостей и работников повалила через турникеты проходной. Надо сказать, процесс этот несколько затянулся. Уж больно много было желающих взглянуть на производство. А что вы хотите, городок маленький, новостей и того меньше. А городские сплетни давно набили оскомину. И тут такое событие!

Конечно, никаких экскурсий по заводу мы не устраивали, мастера лишь провели гостей по дорожкам меж цехами и вернули к заводоуправлению, в здании которого, на первом этаже, прямо в зале для собраний поставили столы. И, разумеется, сюда попали далеко не все гости, а лишь приглашенные, хотя попытки пробраться к ломившимся от еды столам, что называется «на дурака», предпринимались, не без того…

Как бы то ни было, а в зале собралось больше тысячи человек. И если кое-какие бюргеры еще воротили носы от соседства с мастеровыми, то среди инженеров, как приглашенных с верфи и депо, так и взятых на завод, в обучение к двум приехавшим специалистам из Хольмграда, ни о какой спеси и речи не было. Датские розмыслы, пусть не сразу, но оценили знания русских мастеров и благополучно позабыли о разнице в социальном статусе… А вот местные рабочие, которым еще предстояло освоить все тонкости правильного гайкокрутства и болтовертства, оказались несколько не у дел. Впрочем, на столах было достаточно алкоголя, чтобы и они не чувствовали себя лишними на этом празднике жизни. А уж за тем, чтобы спиртное перемещалось со столов в глотки, проследили те русские мастера, что не пожелали хвастать своими знаниями перед нордвикскими инженерами.

По-настоящему завод заработал только на следующий день. Цеха наполнились лязгом и грохотом, ровным воем работающих от накопителей двигателей, питающих станки, и прочим «рабочим» шумом.

– Виталий Родионыч! – знакомый голос окликнул меня, когда я уже был на выходе из цеха.

– Да, Сварт? – Я дождался, пока старший мастер догонит меня, и только после этого шагнул за порог цеха, приглашая старого знакомого следовать за мной. Разговаривать в помещении, где беспрерывно грохочет пресс, выколачивая детали корпусов для будущих авто, удовольствие невеликое. И голос сорвешь, а все одно и половины не услышишь.

– Ну вот, теперь слушаю тебя внимательно. – Остановившись у пожарного щита, рядом с которым работники уже успели поставить огромную чашку-пепельницу, я повернулся к мастеру.

– Тут это, у общества вопрос возник… – чуть помявшись, протянул Сварт, подкручивая седой ус.

– Ну… не тяни. Мне, вон, еще вашим начальникам разнос устроить надо… – Я по-дружески ткнул мастера кулаком в плечо, и тот, наконец, заговорил.

– В общем, дело-то, с одной стороны, пустяковое, а с другой… негоже как-то без этого.

– А теперь то же самое, только по-русски. – Вздохнул я.

– Ох, да… Я про эмблему. Вот на хольмградских-то машинах-то крест в круге имеется, а здесь?

– Хм. Забыл. Представляешь… совсем из головы вылетело, – охнул я. Потом немного подумал и махнул рукой. – Круги штампуйте такие же, благо там матрица имеется, а вот с крестом… исхитритесь вместо креста какую-нибудь загогулину изобразить?

– А что, можно… – Потерев подбородок, степенно кивнул Сварт. – И переделать легче, да и данам этим в радость будет, все ж их руны…

– Не понял. – Я недоуменно взглянул на мастера, тот ответил мне таким же взглядом, но почти тут же до него дошел смысл моего замечания.

– Так ведь загогулина эта – зиг, в старшем Футарке ее еще соулу именуют, – пояснил Сварт и тут же пустился в разглагольствования о рунах, их видах и значениях. Честно говоря, не очень-то я понял, что там к чему, да и время поджимало, поэтому на третьей минуте я прервал мастера:

– Вот как… Ладно, в масть. Делайте. Еще вопросы?

– Когда? – Помявшись, выдохнул Сварт, но в ответ я лишь покачал головой.

– Все в свое время. А пока за работу, а то, кажется мне, что у вас там дел невпроворот.

Сварт пожал плечами, потом к чему-то прислушался и, негромко выругавшись, устремился в цех.

– Ваша правда, Виталий Родионыч, точно эти оболтусы мне сейчас пресс загадят! – рявкнул он на ходу, скрываясь за воротами цеха.

Проводив взглядом Сварта, я хмыкнул и, развернувшись, двинулся по своим делам. Я ведь нисколько не обманывал мастера, в заводоуправлении меня ждал целый начальственный отряд. Прямо-таки изнывают в предвкушении разноса, ага.

Первый автомобиль, выехавший из ворот нашего завода, отправился прямиком в порт. Там копию «Консула-III», получившую в Нордвик Дан имя «Корона», погрузят на корабль, перевяжут ленточкой и отправят в Осло, где его ждет не дождется Его величество, король Нордвик Дан, Кристиан Четвертый. И случилось это знаменательное событие лишь в начале весны. Как раз подоспели к дню тезоименитства, и барон Эстридсен по этому поводу, сиял как только что отчеканенная марка.

Нет, были авто, собранные и раньше, но все они до поры заперты в отдельном гараже. Почему? Потому что их собирали русские мастера, при помощи своих нордвикских учеников, и, по договоренности с бароном, эти машины впоследствии пойдут на подарки нужным людям, а в продажу будут поступать исключительно те автомобили, что собраны руками местных работников… Вот такой вот странный выверт. Впрочем, мне он был на руку, так что я только поддержал решение Эстридсена.

А в конце апреля в дверь моего домика постучался уже знакомый «почтальон». Я почти не сомневался, что он сумел пройти через все имение барона, ни разу не попавшись на глаза многочисленной обслуге, но все же… все же… Учитывая письмо, что, как я рассчитывал, он привез, попадаться в руки здешних «зеленых мундиров» почтальону было не то что нежелательно, противопоказано. А в том, что среди слуг Эстридсена затесалась пара-тройка коллег Телепнева и Толстоватого, я ни на секунду не сомневался. К счастью, «почтальон», как всегда, оказался на высоте. Более того, он пришел так, что даже Грег его не увидел.

В очередной раз провалив попытку напоить вестника кофием, я сердечно с ним попрощался и, проводив до двери, чуть ли не бегом отправился в небольшую комнату, исполнявшую в этом доме роль кабинета и библиотеки одновременно. Вскрыв удивительно объемную, но не тяжелую посылку, я бегло просмотрел ровные затейливые строки приложенного к ней письма и, вздохнув, опустился в кресло. Потом опомнился, вскочил и, спрятав сверток в своей спальне, укрыв его довольно мощной связкой ментальных конструктов, отправился на завод.

Сварт, как всегда, торчал у пресса. Правда, если еще месяц назад он при этом больше напоминал коршуна, следящего за цыплятами, то теперь просто отдыхал, наблюдая за работой нордвикских рабочих, да поправлял мелкие огрехи.

– Сварт! – Я коснулся плеча мастера и, когда он обернулся, поманил за собой, к выходу из цеха.

– Доброго дня, Виталий Родионыч, – поздоровался он, когда мы отошли подальше от пресса.

– Доброго, доброго, Сварт. – Кивнул я. – Через три дня начнется.

Мастер сначала непонимающе нахмурился, но в следующий миг на его лицо выполз предвкушающий, хищный оскал. Жаль, что нордвикские ученички его не видели, глядишь, мигом науку освоили бы… М-да.

Я долго ломал голову над тем, как обеспечить наличие в Роскилле необходимое количество техники. Да, собственно, и не я один… И если поначалу мы рассчитывали на продукцию предприятия, то после простого подсчета и сравнения с предполагаемой мощностью производства стало понятно, что нужное количество техники завод наклепает разве что к концу второго года работы, и то если будет оставлять на складах все произведенное. Пришлось думать… и много. Но результат того стоил. Правда, идея была несколько безумной, но, собственно, господин Бухвостов вообще отличается некой оригинальностью мышления… Так вот, за основу, вместо автомобилей, он предложил взять уже вовсю раскатывавшие тогда по каменградской верфи тележки на «воздушном ходу»… И тут же встал ребром вопрос их маскировки. Ну, не пропустят их на таможне, это как пить дать, запрещены подобные вещи к ввозу в Европу. Да и светить на заводе подобные вещицы до поры до времени не след. Совсем не след.

Решение было по меньшей мере оригинальным, и того же авторства… сумасшедшего, н-да. Но поверьте, коробка-трансформер это действительно безумная идея… Итак, берем накопитель из предназначенных для установки в авто, что будут производиться в Нордвик Дан. Он упакован в коробку размерами метр на метр на метр. Вот она-то и послужит платформой. А что? На внешние поверхности кладется металлическая проволочная вязь, проводящая конструкт, отвечающий за изменение давления. И закрашиваем эту роскошь черным непрозрачным лаком, чтобы не было видно затейливых проволочных завитушек. В центре нижней плоскости коробки и так имеется гнездо для накопителя, чтоб не болтался по всему контейнеру во время транспортировки, так что расположить в посадочном гнезде энерговод, идущий по внутренней стороне одной из стенок к крышке коробки, труда не составит. Там же на крышке разместится система управляющих и преобразующих конструктов. Аллес. Теперь достаточно разложить коробку эдаким «крестом», так, чтобы крышка, прикрепленная к одной из стенок контейнера, образовала вертикальную стойку, после раскладки которой бывший замок, запиравший коробку с накопителем, превращается в крепление для приборной панели от авто, с гнездом для рулевого колеса. И все. Был контейнер для транспортировки накопителей, а превратился в платформу, способную увезти до четырех человек. Правда, без особого комфорта… Лишь водитель этого низко летящего агрегата имеет возможность управлять им, сидя на «бочонке» автомобильного накопителя. Пассажирам же придется довольствоваться ездой стоя или сидя прямо на вершинах «креста». В общем, вполне удобоваримое решение. А чтобы не возбуждать подозрений у таможенников, установим на накопителях блокиратор, чтобы, не дай бог, придуманный агрегат не включился от тряски…

Эту ночь жители Роскилле запомнят надолго. Едва часы на ратуше пробили полночь, как к патрулирующим территорию завода охранникам одновременно метнулись размытые тени, и незадачливые дозорные дружно попадали наземь, мгновенно оказавшись в объятиях Морфея. Еще несколько минут, и тени добрались до ворот склада накопителей. Все это было проделано в полной тишине и так дружно, словно странные гости долго и упорно тренировались. Впрочем, а кто сказал, что это было не так?

Вот в очередной раз скрипнули двери склада, и оттуда потянулась длинная вереница бесшумно скользящих над землей крестообразных платформ, на каждой из которых расположилось по три-четыре человека. Хорошая вещь эта самая прикладная философия.

Сотня легких платформ на огромной скорости вылетела из ворот завода одним роем и понеслась к городу, чтобы, рассыпавшись по улицам, развезти по важнейшим точкам солдат в странном, не виданном здесь обмундировании. Впрочем, было бы кому смотреть… Роскилле типичный европейский городок, жизнь в котором замирает с заходом солнца, так что в полночь встретить на улице можно разве что припозднившегося гуляку или пробирающегося к любовнице бюргера, шалеющего от одного только осознания, что он посмел устроить такой разврат… Но если бы среди гипотетических зевак нашелся человек, хоть раз летавший на транспортном дирижабле, он бы мог уверенно заявить, что странные, вооруженные до зубов люди на летающих крестах все как один были наряжены в высотные костюмы. Изрядно измененные, но узнаваемые.

Оказалось, нет ничего проще, чем тремя сотнями отборных вояк блокировать город, в котором проживает от силы шесть тысяч человек, нет ни одного военного, и всего двадцать человек полицейских, дежурящих ночью в участках… Две банковские конторы, ратуша и почтовая станция были захвачены в мгновение ока. Их немногочисленную охрану заперли в одном банке, а дежуривших полицейских в хранилище другого. И все без единого выстрела, между прочим…

– Отдыхавших от дежурства и офицеров взяли прямо на домах. Единственный, кто оказал хоть какое-то сопротивление, был бургомистр… Точнее, жена евонная, – докладывавший Сварт Митрич непроизвольно потер щеку. – Визжала, как резаная, пока мы ее супруга из-под кровати доставали.

– Хм, еще бы, вы ведь, небось, ей редкий ночной визит мужа сорвали, – хмыкнул я, и пластуны весело оскалились, несмотря на то что в эмоциях у них царил полный раздрай. Ну да, привыкшие к вечному немирью в Румынии, они небось рассчитывали на городские бои или хотя бы перестрелки с решившими поиграть в партизан полицейских, а здесь… кроме одной пощечины Сварту, никаких покушений на жизнь и здоровье бравых пластунов… точнее, бывших пластунов. Ныне это первая, вторая и третья роты Первого Каменградского воздушно-десантного полка.

– Виталий Родио… – Просочившийся в дверь кабинета из служебной части дома Грегуар замер столбиком, увидав окруживших меня людей в высотных костюмах, с перекинутыми через сгиб локтя шлемами, сверкающими темными линзами окуляров, да еще и вооруженных странными тупорылыми карабинами, почему-то с двумя пистолетными рукоятями. Обведя шалым взором нашу веселящуюся компанию, дворецкий попытался что-то сказать, но голос его сорвался на этакий фальцет. Грег поперхнулся и отчаянно заперхал. Наконец, он справился с собой и, глубоко вздохнув, заговорил, стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды десантников. – Мессир, осмелюсь спросить… что происходит, мессир?

– Ничего особенного, Грег. Совершенно ничего особенного. Я беру власть над своим островом. – Пожал я плечами и, указав рукой на людей Мстиславского, пояснил: – При посильной помощи этих славных людей, разумеется.

– Остров? Вы имеете в виду Зееланд? – Честное слово, таким ошарашенным я Грега еще не видел. По-моему, на него даже второе обличье кузнеца-волхва такого впечатления не произвело.

– Разумеется, у меня же нет других владений. – Пожал я плечами.

– Но… но ведь остров очень велик, разве нет? – спросил Грег.

– Как сказать, по сравнению с соседями, у меня очень небольшая страна, но мне ведь много и не надо, – невозмутимо ответил я под хохотки десантников Сварта Митрича.

– Но, мессир, вы уверены, что вам хватит… эм-м, трехсот русских наемников для такой операции. Я ведь не ошибаюсь, эти люди те самые мастера из Хольмграда? – медленно проговорил дворецкий, восстанавливая душевное равновесие. Получалось не очень, но он старался…

– Вот, господа. Взгляните. Отличный образец настоящего профессионала. Даже в такой ситуации он пытается получить максимум информации. – Я улыбнулся, обращаясь к десантникам, трое из которых тут же взяли Грега под плотный контроль.

– Мессир? – Дворецкий недоуменно приподнял бровь. Он даже умудрился почти идеально удержать в узде свои эмоции, но моторика выдала его с головой. Грегуар Даву вздрогнул и чуть подался назад.

– О, ничего-ничего, Грег. Это я так, о своем… – отмахнулся я. Естественно, не убедил, но дергаться дворецкий не стал. – Но неужели ты думаешь, что я всерьез рассчитываю на захват острова всего с тремя сотнями людей? Это лестно, право слово. Такая вера в мое могущество елей для самолюбия.

Судя по реакции Грегуара, он это лестью совсем не считал, скорее уж сумасшествием. Ну-ну…

– Хм. – В ответ дворецкий только плечами пожал… и умолк.

– Впрочем, все гораздо проще. Пока Сварт со своими людьми занимал Роскилле, ушкуйники с Руяна вошли на рейды всех без исключения портов. Благо их всего шесть штук. А дабы не возникло недопонимания, с воздуха их поддержали дирижабли каменградского производства, и десант…

* * *

Жители Корсёра пребывали в ужасе. В полночь их разбудил грохот канонады и взрывы в порту. Горели склады, рвались боеприпасы, приготовленные для каперов, а сами корабли, отчаянно дымя, разваливались и шли ко дну, время от времени озаряя каменистые осыпи берега ярчайшими вспышками от взрывов не опустошенных, как следовало бы по портовым правилам, крюйт-камер. В результате этого фейерверка над Корсёрнор было светло, как днем, но… никто не мог понять, откуда ведется обстрел, ни одного вражеского корабля в пределах видимости. Бьют переметом от пролива? Но и там никого… Тягостное недоумение было развеяно моментально, стоило из облаков вынырнуть огромным тушам дирижаблей. Странных дирижаблей с откинутыми аппарелями в кормовой части, из которых горохом сыпались темные и пока неразличимые, даже в отсветах гигантского пожара, точки. Бомбы!

Но нет, бомбардировка уже закончилась, да и не могут выбрасываемые с дирижаблей снаряды лавировать в воздухе, в отличие от все увеличивающихся точек, уже превратившихся в довольно компактные группы, уверенно скользящие по наклонной, постепенно увеличивающиеся до такой степени, что уже можно определить форму этих «умных» снарядов… Люди! Люди в высотных костюмах, вооруженные короткими карабинами, со странными зонтиками над головами, похожими на распластанные крылья летучей мыши, поразительно плавно опускались на брусчатку мостовых, уверенно блокируя доступ к порту и основным зданиям города. Они словно чуяли, где находится ратуша, банки и полицейские участки. Или знали…

Бегущие к своим умирающим кораблям команды каперов уже у самой Портовой улицы вдруг замерли как вкопанные. Камень брусчатки перед первой толпой вспыхнул искрами рикошетов, раздался визг пуль и сдавленный мат раненых. Десяток затянутых в высотные костюмы бойцов повел стволами своих скорострельных карабинов, в темных окулярах мелькнули отсветы все разгорающихся пожаров. Команда одного из каперов, пытавшаяся добраться до своего корабля, угрожающе заворчала и качнулась вперед.

– Назад. Иначе будем стрелять на поражение, – механический, бездушный голос, раздавшийся из-под маски стоящего чуть особняком десантника, заставил толпу замереть. Еще бы, если в руках его товарищей были пусть и скорострельные, необычно выглядящие, но все-таки карабины, то сам заговоривший боец держал в руках нечто совершенно невообразимое. Эдакая себе миниатюрная ручная митральеза с добрым десятком вороненых стволов довольно крупного калибра, готовых выплюнуть смертоносный рой в любого, кто попытается нарушить приказ. Грозное оружие получилось, и почти без отдачи, Попандопуло с Высоковским не зря старались и корпели над бывшим когда-то сантехническим конструктом. Результат оказался на диво. Впрочем, как и со «скорострельными карабинами», за точность боя моментально прозванными десантниками «дыроколами»….

В толпе блеснула полировка щегольского барабанника, а в следующую секунду раздался негромкий хлопок, ничуть не похожий на выстрел, и попытавшийся оказать сопротвиление пират повалился наземь с аккуратной дырочкой во лбу. Может быть, в другой ситуации каперы и попытались бы одолеть супостата нахрапом, вот только они не были идиотами и прекрасно поняли, что им просто не дадут подойти вплотную. С такой огневой мощью и умением стрелять навскидку это дохлый номер. Поэтому, когда от вооруженного митральезой бойца послышался следующий приказ, команда выполнила его без заминки.

– Лечь. – Пролетевшая над толпой короткая очередь убедила даже зло сверкающего глазами, упрямого, как все побережные нордвикцы, боцмана. И он с глухим ворчанием лег прямо на сырую брусчатку, рядом со своим убитым капитаном. Боцман еще успел заметить, как в его распластавшуюся на мостовой команду полетели отчаянно дымящие гранаты… и старый морской волк провалился в темноту.

На обезвреживание толпы ушло не больше минуты. Споро повязав сладко посапывающих пиратов, десантники вновь нацепили скинутые перед стычкой «крылья» и взмыли в воздух, теряясь в тенях высоких и узких домов. Зачистка города от каперов продолжалась… Конечно, не обошлось без перестрелок, но, в отличие от мирных жителей Зееланда, с каперами десантники не церемонились. Была возможность усыпить и связать? Хорошо. Не было, и в ход шло оружие. Были и потери с их стороны, но… перевес в огневой мощи, непривычная тактика, включающая атаки с воздуха и общая боевая подготовка сводили на нет любые попытки сопротивления. Десантники, поддержанные командами ушкуев, неудержимой волной прокатились через весь город. Они не врывались в дома, за исключением случаев, когда из окон вдруг открывался огонь, зато старательно зачищали любые организованные группы, большей частью состоявшие из взбешенных пиратов, которых эта атака лишила единственного источника заработка – их кораблей. В результате к утру маленький припортовый городок был «умиротворен». Жители носу не казали из домов, полиция была заперта в хранилище единственной банковской конторы, а проявившие благоразумие каперы отсыпались в камерах городской тюрьмы, где по соседству с ними в таких же камерах коротал время бывший персонал этого заведения. Вот только никто из них, от последнего забулдыги, проспавшего эту ночь за решеткой в окраинном полицейском участке, и до трясущегося в автомобиле бургомистра, под охраной десантников катившего по направлению к Роскилле, никто даже не подозревал, что их родной Корсёр не единственный город, подвергшийся атаке, и сейчас десантники князя Старицкого, при поддержке вставших на рейды руянских ушкуев, контролируют все шесть зееландских портов, бургомистров которых также везут в Роскилле… для беседы с наконец-то вернувшимся хозяином этой земли.

Глава 6 Его сиятельство на службе Его величества

Грег с каменным лицом выслушал рассказ о происходящем в данный момент в портах Зееланда, а когда я умолк, только тяжко вздохнул. К этому времени от компании Сварта в кабинете остались только двое солдат, контролировавших каждое движение дворецкого…

– Мессир, вы понимаете, что ни одна держава не позволит вам удержать этот остров в своих руках? – после недолгого молчания проговорил теперь уже наверняка бывший дворецкий. – Учитывая ваши напряженные отношения с русским царем, он не станет вас поддерживать, а значит, вам не дождаться и помощи от Венда и Свеаланда. Европейские же державы не потерпят такого попрания законов и обычаев…

– Да вы присаживайтесь, господин Даву… – я указал Грегуару на кресло у стола. – Поговорим по душам, раз уж у вас появилось такое желание. Вот вы сказали о законах и обычаях, но самое смешное, что здесь я как раз в своем праве. На моей земле обосновались шайки пиратов, своими действиями наносящие вред торговле и морскому сообщению в Варяжском море… И я, исчерпав веру в то, что арендовавшее мои земли государство Нордвик Дан, наконец, наведет порядок на острове, решил взять ответственность на себя.

– Пираты? – задумчиво протянул Грег.

– Ну да, их еще почему-то каперами называют, но мне кажется, что уже очень скоро Нордвик Дан будет старательно открещиваться от факта, что их морское ведомство выдало такое количество патентов… и через одного признает их фальшивыми.

– А с чего вы взяли, что этот остров до сих пор принадлежит вам, мессир? – прищурился бывший дворецкий.

– А кому? Договор аренды с Нордвик Дан составлен от имени моего предка, и до сих пор действует.

– Хм. Извините, но это чушь. Не пройдет и недели, как флот Двух Корон пересечет Большой Бельт и выбьет ваших наемников.

– Он, конечно, может попытаться, вот только высадка на Зееланде хоть одного действительного военного Нордвик Дан, будь то солдат или генерал, матрос или адмирал, приведет к безусловному, можно сказать, стопроцентно оправданному расторжению того самого договора аренды, поскольку именно такое условие в нем и значится. И право слово, я считал бы такой поворот подарком небес.

– Что?! – вот на этот раз Грег не сдержал изумленного восклицания.

– Именно так, господин Даву, – кивнул я. – Высадку иностранного войска на принадлежащую мне землю я бы расценил как начало военных действий. После чего попросил бы помощи у моего сюзерена, и он, я уверен, мне не откажет. Собственно, к вашему сведению, вторая и третья броненосные эскадры находятся буквально в пяти часах хода от Зееланда.

– Подождите, но ваш сюзерен, он же…

– Именно, Грегуар. Именно. Его величество Государь и Великий князь всея Руси хоть и не одобряет военного способа решения, но в данной ситуации он счел возможным использовать броненосцы для… «принуждения нарушителя договора к миру»… И, предвидя ваши возможные возражения, прошу, пожалуйста, не надо мне пенять использованием солдат русской армии и флота в этой операции. Все мои «войска» состоят из наемников и каперов…

– Так вы не в опале? – выдавил из себя Грегуар. И чему их только учат в этой школе при дипломатической разведслужбе? Ну, никакого желания думать…

– Совершенно верно, Грег.

Даву сдавленно охнул, и я ощутил, как падают его эмоциональные щиты. Подозревая, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее, в один момент прикрывшись хрустальной сферой, я метнулся вперед, прямо через стол, и обрушил кулак на затылок склонившего голову бывшего дворецкого. Тот покачнулся и, потеряв сознание, осел наземь. А над ним медленно рассеивались следы незаконченного конструкта, в котором, при должной сноровке, можно было рассмотреть некоторые особенности, ясно говорящие о том, что недоделка принадлежит к разряду так называемых посмертных проклятий.

Я выпал из транса и обвел взглядом сконфуженных солдат.

– И чему вас там без меня учили, а? – рыкнул на переминающихся с ноги на ногу охранников и, хотел было устроить им полноценный разнос, но не успел, так как за неплотно прикрытой дверью кабинета раздался оглушительный грохот и чьи-то неразборчивые причитания… на ридной мове бывшего дворецкого. Причем голос был мужской, молодой и отчего-то показался знакомым. Догадка молнией мелькнула у меня в мозгу.

– Пропустите господина журналиста… Пусть побудет у нас летописцем, чай, не каждый год острова у нордвикцев воюем!

Дверь отворилась, и в комнату влетел взъерошенный, словно мокрый воробей, Жерар Верно.

– Ваше сиятельство! – Француз отвесил короткий поклон и, с любопытством оглядевшись, затараторил со скоростью разработанного Попандопуло пулемета. – Это поразительно! Это просто потрясающе… мой редактор будет в восторге…

– Господин Верно, остановитесь на минуту, – выставив перед собой ладони, прервал я поток речи журналиста. Тот замер, глядя на меня так, словно я только что сделал ему самый лучший подарок в жизни. Впрочем, почему бы и нет? – Господин Верно, я рад вас видеть. Как понимаю, вы прибыли для продолжения наших традиционных бесед для вашей газеты?

– О, и для этого тоже, разумеется, но… тут такие события и, кажется, все они завязаны на вас, я ведь прав? – Оглядевшись по сторонам, где стояли вооруженные бойцы Мстиславского, он перевел взгляд снова на меня и улыбнулся.

– Иными словами, вы хотели бы… – начал было я, и был тут же перебит неугомонным французом.

– Именно так, ваше сиятельство, это было бы честью для меня, освещать происходящие на Зееланде события… – протараторил Верно.

– Что ж, я не возражаю. Французская пресса в этой ситуации будет лучшим выбором. Доверять журналистам Нордивк Дан или Северного союза я бы не смог. – Согласно кивнул я.

– О! Благодарю, Виталий Родионович, вы не пожалеете об этом решении, честное слово! – Жерар Верно растянул губы в улыбке, но тут же посерьезнел. – Ваше сиятельство, в этом случае не найдется у вас полчаса для беседы?

– Сварт, узнай у Ларса Нискинича, когда прибудут бургомистры… – Тот кивнул и, нацепив на голову шлем, что-то глухо забормотал в маску под удивленными взглядами моего бывшего дворецкого и настоящего «летописца».

– Завтра к полудню должны доставить в Роскилле, – спустя минуту ответил Сварт.

– Замечательно. Время у нас есть. Успею и с господином Верно переговорить, и выспаться. Да… Пусть твои люди свяжут и запрут Даву в каком-нибудь чулане. Только пустом… кто знает, на что еще способен сей господин… – Я кивнул. – На этом всё. Будут какие-то новости, сообщайте назамедлительно.

Сварт кивнул и вышел из кабинета, а следом потянулись и его подчиненные, конвоирующие угрюмого Грегуара, кое-как приведенного в чувство. А я повернулся к Верно.

– Итак, поговорим, Жерар?

– С превеликим удовольствием, ваше сиятельство, – кивнул тот, материализуя в руке блокнот.

– Жерар, мы одни. Оставьте игру, будьте любезны. – Вздохнул я, и блокнот так же моментально исчез из его рук.

– Хорошо, ваше сиятельство. – Маска молодого журналиста стекла, и передо мной вновь, как и в первую нашу встречу, оказался совсем другой человек. Нет, черты его не изменились вовсе, но выражение лица, уверенный холодный взгляд, четкие и скупые, но идеально выверенные движения… Сейчас передо мной был не молодой, подающий большие надежды репортер «Матэн», а адепт Серой школы[24], Жерар Сегюр, аспирант Второго бюро Королевского кабинета Иль-де-Франс[25].

– Вы закончили вашу часть? – поинтересовался я.

– Почти. Все необходимые сведения собраны и готовы к передаче Его величеству, – медленно проговорил Сегюр… и вздохнул. – Команды для захвата фигурантов также готовы, но тут уж все зависит от приказа. Кхм…

– Да? – перепросил я своего собеседника. Тот опять вздохнул.

– Полагаю, просить у вас выдачи Даву бессмысленно? Это могло бы ускорить решение вопроса.

– Правильно полагаете. Человек, подавший идею об уничтожении моей семьи, как средстве, чтобы подтолкнуть меня к эмиграции, жить не должен.

– Уверены, что это была его идея? – Нахмурился Сегюр.

– Более чем, – кивнул я. – Связной меж Грегуаром и боярином, так называемый «Корнет», перед «попыткой к бегству» был допрошен людьми князя Телепнева. Ошибки быть не может. Именно Даву принадлежала эта идея, и она не могла не встретить интереса со стороны Шолки. Этот господин страдает какой-то навязчивой идеей в моем отношении… Пришлось возвращаться к плану эвакуации семьи с инсценировкой их смерти. В результате из-за этого мерзавца я вынужден был расстаться с женой и детьми еще почти на год! И это после моей ссылки в Каменград… Да только за одно это я его загрызть готов!

– Ну, полноте, Виталий Родионович. Уж мы-то знаем, чем на самом деле была ваша так называемая «ссылка». В конце концов, как еще вы могли бы подготовить такую армию вторжения, не привлекая лишнего внимания?

– Не будем спорить, но Даву я не отдам. – Пожал я плечами, и Сегюр отступился.

«…Эта встреча с князем Старицким вышла очень необычной. Наверное, стоит начать с того, что увиделись мы с князем в ратуше города Роскилле, которую он сделал своим военным штабом. Напомню, что остров Зееланд, где и расположен Роскилле, уже триста с лишним лет пребывает в аренде Нордвик Дан, но при этом остается вотчиной князей Старицких. Ныне же последний представитель этого рода пожелал вернуться на землю предков. Но князь Зееланда пришел в свою вотчину не из праздного интереса. Триста лет назад король Нордвик Дан, арендовав остров у его князей, обещал всемерно охранять и опекать жителей этой земли, но в результате оговоренного в том же контракте запрета на содержание войск Нордвик Дан на территории Зееланда, в его прибрежных городках пышным цветом расцвел разбой и пиратство, и поныне в водах Варяжского моря, признанного самым опасным местом для судоходства, бесследно исчезают торговые корабли, принося в мошну зееландских пиратов кровавое золото. Князь Старицкий, решивший вернуться на землю предков как настоящий владетель, обеспокоился столь неприглядной славой его вотчины… и обратился за помощью к потомкам вассалов рода Старицких, ныне проживающих на другом острове Варяжского моря – Руяне. Потомственные воины и мореходы с удовольствием пошли под руку князя, предложившего им одним ударом расправиться с морской вольницей Зееланда… И вот вчера, ровно в полночь, ушкуйный флот блокировал порты острова и мощным ударом уничтожил находящиеся там корабли пиратов. После чего высадившийся на берег десант закончил работу, пленив или уничтожив все наличные силы “ловцов удачи”. Великолепная слаженность и выучка знаменитых воинов Руяна не оставили пиратам никаких шансов на победу.

А утром, призвав в ратушу Роскилле бургомистров всех городов Зееланда, как прибрежных, так и расположенных в глубине острова, князь, уже успевший поразить своими действиями всех жителей этой земли, сделал поистине сенсационное заявление…»

– Господа, для тех, кто еще не в курсе, я князь Старицкий, владетель острова Зееланд. Именно мне вы обязаны своим присутствием на этом собрании. А теперь о главном. Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее для некоторых известие, – проговорил я, входя в небольшой зал, где собралось полтора десятка лощеных типов, пребывающих в одинаковом состоянии полного офигения от вывертов судьбы. – С сегодняшнего дня, в связи с нарушением королевством Нордвик Дан взятых на себя обязательств по охране острова от лихих людей, в рамках договора аренды, подписанного триста сорок шесть лет назад, я расторгаю указанный договор. Назначенные королевством чиновники обязаны покинуть остров в течение двух суток, начиная с этого момента, либо оставить должности. Жители, не являющиеся королевскими чиновниками, но желающие вернуться в Нордвик Дан, могут уехать, когда им это будет удобно, без каких-либо ограничений.

– В-вы понимаете, что это означает войну? – тихо проговорил седой старик, бургомистр Кеге. – Уверены, что сможете удержать остров, когда сюда подойдет экспедиционный корпус Двух Корон? Пяток броненосцев разметает ваших ушкуйников в считаные часы…

– Это будет неприкрытым актом агрессии со стороны Нордвик Дан. Нападение на сопредельную страну… нехорошо, – улыбнулся я. – Кроме того, это будет еще и очень недальновидным шагом, поскольку, во исполнение союзного договора, заключенного мною с Ингварем Хольмградским, для защиты острова от пиратов и захватчиков, в трех из шести портов Зееланда с завтрашнего дня будут базироваться отряды кораблей Второй и Третьей броненосных эскадр Варяжского флота Руси.

Угомонить разволновавшихся бургомистров мне удалось, только убедив их, что мирным жителям Зееланда ничего не грозит, и никто не собирается их грабить или иным образом ущемлять.

– Но вы фактически арестовали всех полицейских моего города, кто обеспечит безопасность горожан и их имущества? – воскликнул один из бургомистров, и был поддержан слаженным гудением своих коллег.

– Мои войска. Собственно, они уже патрулируют города и основные дороги острова. Так что отдельные фермы и небольшие поселения также взяты под защиту закона.

– Какого? Русского? – не успокаивался все тот же бургомистр…

– Нет. Пока законов Нордвик Дан. – Я флегматично пожал плечами. – А какая система будет действовать в дальнейшем, определят сами жители острова, не позднее чем через год.

– Как?

– Просто. Вы, как люди, хорошо знающие нужды горожан, войдете в ландтаг острова и, будучи бургомистрами, будете представлять интересы своих городов в Законодательном совете. В свою очередь, жители острова изберут по одному уважаемому представителю от каждой полной тысячи человек. Эти выборные люди войдут в Основу ландтага. Именно ландтаг будет заниматься законотворчеством. Так что… сами видите. Решать, какая именно правовая система будет действовать на территории острова, в скором будущем надлежит именно вам.

На меня отчетливо пахнуло заинтересованностью стоящих передо мной людей. Кто бы сомневался…

– Хм, а как быть с поселениями, где не наберется тысячи жителей? – проговорил бургомистр Корсёра. – Отмените численный ценз?

– Я думал об этом… но, боюсь, подобный подход обесценит звание выборного, – медленно проговорил я, и большая часть бургомистров степенно закивала. Подсекаем. – Может быть, вы, господа, предложите иной вариант?

По залу пробежала волна шепотков, кто-то заговорил громче, почти в полный голос заспорили бургомистры Кёге и Нестведа. Пошло дело… Мстиславской, стоявший за моей спиной, тихонько хмыкнул.

– Вы их купили, Виталий Родионович, – тихо прошептал он.

Я обернулся к ротмистру и кивнул.

– Еще бы, полчаса назад они считали, что их правлению в городах пришел конец, и вдруг такой поворот… Власть развращает, Ларс Нискинич, и отказаться от нее ох как тяжко. Вот они и обрадовались, а сейчас… надо заканчивать. Вон, и бургомистры уже угомонились.

Действительно, шум в зале как-то быстро стих, и вперед вышел Бренн, бургомистр Роскилле.

– Ваше сиятельство, мы бы предложили объединить близлежащие селения, не дотягивающие до численного ценза, в округа, которые и будут представлять выборщики.

– Замечательно. – Я помолчал и договорил: – На том и порешим. Господин Верно, исполните сегодня роль секретаря?

– Почту за честь, ваше сиятельство. – Сверкнул улыбкой Жерар.

– В таком случае… в углу стоит секретер, в нем письменные принадлежности. Запишите первый указ княжества Зееландского, будьте любезны.

Под ошарашенными взглядами бургомистров Жерар «Верно» Сегюр во мгновение ока набросал короткий текст указа, в котором только что созданный временный совет княжества, состоящий из бургомистров городов, определял порядок формирования ландтага, состоящего из двух палат, верхней – Законодательного совета, и нижней – Основы. Тут же был описан порядок выбора людей в Основу.

Пробежав взглядом по тексту, я удовлетворенно кивнул и «щупами» поставил перед собой стол, отчего бургомистры ожидаемо шарахнулись. На лакированную крышку лег исписанный Жераром лист, а рядом поданная им же пачка чистой бумаги. Легкий наговор, и на чистой бумаге появляется тот же текст, что и на творении «секретаря». Положив рядом «вечное перо», я сделал приглашающий жест.

– Прошу, господа Временный совет. Ознакомьтесь. С вашими подписями этот документ войдет в историю, как первый указ возрожденного вольного княжества Зееландского.

Текст указа пошел по рукам, и через несколько минут, глубоко вздохнув, первый из бургомистров поставил под ним свою подпись и подошел к столу, чтобы подписать остальные экземпляры. Ровно двадцать четыре штуки. Следом потянулись и остальные бургомистры, так что вскоре передо мной оказалась стопка подписанных листов. А теперь завершающий штрих. Я взял верхний экземпляр и, одним быстрым росчерком вывел ниже подписей Временного совета надпись: «Дозволяю и утверждаю, князь Старицкий».

Вот так. Всего два слова, а каков эффект! И пусть попробуют издать хоть один документ без подобной подписи. Похоже, это дошло и до замороченных и уставших от бессонной ночи бургомистров. А что, кто-то обещал, что все будет просто и радужно? Ну, вот и… смиритесь, господа.

– А теперь прошу к столу. Долго праздновать, к сожалению, мы пока не можем, слишком много дел впереди, но хороший обед я вам обещаю. – Солдаты Мстиславского, почетным караулом замершие у дверей в зал, распахнули створки, и бургомистры потянулись к столу.

– Ваше сиятельство. – Едва подали десерт, сидящий напротив, бургомистр Роскилле отложил в сторону приборы и, промокнув губы салфеткой, обратился ко мне: – Я бы хотел уточнить кое-что, касающееся округов.

– Внимательно вас слушаю, господин Бренн, – откликнулся я.

– Понимаете, здесь есть одна тонкость… До вашего появления внегородские земли острова находились в прямом подчинении королевского представителя, а теперь, когда он бежал…

Действительно, Роскилле являлся единственным портом, где была запрещена стоянка каперов, а потому его и не блокировали с моря. В результате королевский представитель, едва узнав о происходящем… трудно не узнать, когда в двери твоего дома ломятся вооруженные до зубов люди, требующие открыть двери от имени князя Старицкого, и отвечающие на огонь, открытый охраной, ливнем свинца. Короче, королевский представитель бежал из своей резиденции подземным ходом, ведущим в порт, в лучших традициях рыцарских романов. А там погрузился на почтовый пакетбот и слинял к родным берегам.

– Понимаю, вам и вашим коллегам было бы тяжело решать проблемы таких больших образований, тем более что у внегородских земель своя специфика и особенности, городским властям неведомые, – серьезно кивнул я и, не дав бургомистру, явно желавшему что-то возразить, возможность договорить, продолжил: – Думаю, будет уместно объединить округа в более крупные объединения, например уезды. И каждый уездный голова войдет в состав Законодательного совета. Один вопрос, кто будет избирать такого голову? Жители или члены Основы ландтага от округов, входящих в уезд? – Тут я повысил голос, так чтобы меня было слышно в любом конце стола. – Господа Временный совет, я хотел бы услышать ваше мнение по этому вопросу.

Ближайшие соседи, слышавшие наш диалог с бургомистром Роскилле, передали его содержание дальше, и господин Бренн явно поежился от скрестившихся на нем недовольных взглядов. Ну да, влез не вовремя, такой кусок изо рта вырвал, у-у-у, негодяй, однако… Теперь ведь даже вопроса о том, чтобы не допустить этих самых уездных голов, нет. А делиться властью, пусть нежданной, ох как не хочется. Ха. Можно подумать, что задай Бренн этот вопрос не сейчас, а позже, что-то изменилось бы… Не-ет, господа хорошие. За этот год я перевезу на остров столько народу из Руси, что после выборов в ландтаг решающее слово окажется за моими соотечественниками. Так что уездные головы составят большинство в Законодательном совете это точно… Тем временем бургомистры перешли от сверления взглядами своего коллеги к обсуждению вопроса и… кто бы сомневался в результате переговоров?

– Мы бы предложили возложить обязанность по выбору уездного головы на выборных людей от округов, – степенно, огладив короткую седую бородку, проговорил бургомистр Нестведа.

– Что ж, не возражаю. – Я покрутил головой и, отыскав взглядом, сидящего в конце стола Жерара, обратился к нему: – Господин Верно, после обеда, как только мы определим количество округов и их состав, займитесь соответствующим указом.

– Как прикажете, ваше сиятельство. – Молодому французскому магу явно понравилась его новая временная должность. Он даже не поленился встать из-за стола и отвесить мне полный дворцовый поклон.

– Господин секретарь, прошу вас, здесь не французский двор и не Хольмградский кремль, воздержитесь от витиеватостей придворного протокола… – Я покачал головой, и Жерар, улыбнувшись, кивнул, после чего отсалютовал бокалом с вином.

– За его сиятельство князя Старицкого, правителя Зееланда! – Он еще подкалывать будет, шельмец! Нет, все-таки насколько проще работать с ним, когда Жерар находится в своем обычном облике серьезного профессионала, а не под этой маской восторженного молодого журналиста…

А вот кислым бургомистрам не осталось ничего другого, как поддержать тост и опустошить бокалы с терпким вином. Ну и черт с ними, привыкнут, никуда не денутся. Потом еще и внукам будут с гордостью рассказывать, как они поддержали своего князя и первым чествовали его на возвращенном престоле. Так, глядишь, и в историю войдут, последовательными борцами за восстановление исконной власти древнего рода на землях Зееланда. Ла-адно. Пусть наслаждаются… После обеда едва мои «гости» отправились отсыпаться в ближайший отель, в кабинет Бренна, где я временно обосновался, ввалился Сварт.

– Виталий Родионович, там… это… дирижабль, – выдохнул он.

– Стоп, – остановил я фельдфебеля. – Кто, куда, зачем… Сварт, докладывай, как должно.

– Виноват. – Взяв себя в руки, вытянулся во фрунт фельдфебель. – В воздушные владения княжества Зееландского вошел дирижабль с отличительными знаками Русского флота. Сейчас как раз совершает посадку в Роскилльском воздушном порту, – отрапортовал Сварт и тихо добавил уже совсем другим тоном: – Вашсиясь, на нем государев стяг…

– Ну, наконец-то. Уже заждался. Будет теперь, кому моим бургомистрам мозги крутить. – Облегченно вздохнул я и принялся командовать: – Так. Отрядить для встречи гостей кортеж из автомобилей с нашего производства, для почетного сопровождения подбери два десятка десантников и… не знаю, на лошадей их посади, что ли? Есть здесь хорошие лошади?

– Найдем, вашсиясь. – Усмехнулся Сварт. – Правда, в высотных костюмах, да на лошадях… видок у наших солдатиков будет тот еще…

Я фыркнул, представив себе шеренгу этих «дартвейдеров» на лошадях, да с автоматами наперевес, и вынужден был согласиться с фельдфебелем. Это будет полный сюр!

Не прошло и часа, как в двери приемного зала, под звон шпор и бряк орденов ввалилась целая толпа народа. Я в своем черном френче военного покроя, без всяких знаков различия, на фоне разряженных в пух и прах, блистающих золотым шитьем и блеском драгоценных камней в наградах, офицеров и чиновников русского государя, смотрелся откровенно бледно.

– Посол Швеции принять просят, – хмыкнул я себе под нос, наблюдая перестроения в группе «гостей». Прям плац-парад какой-то. Посмотрев на этот образчик придворной шагистики, я плюнул на все и, послав подальше этикеты с протоколами, шагнул навстречу вошедшим в зал представителям Руси.

– Эдмунд Станиславич, рад приветствовать вас на своей земле. – Подойдя почти вплотную и, сбив тем самым отточенный «балет» свиты секретаря Государева кабинета, я кивнул Рейн-Виленскому и протянул для пожатия руку.

– Здравствуйте, Виталий Родионович. – Он ответил крепким рукопожатием и тут же бросил короткий, но очень выразительный взгляд на какого-то свитского, забормотавшего о непозволительности нарушения протокола. Тот мгновенно заткнулся, а секретарь тихо пояснил: – Это барон Рунге из Министерства Двора. Честное слово, зануднейшая личность, но… как профессионал и знаток всех существующих правил этикета, геральдики и чиносчисления незаменим. Еле выпросил его у министра.

– Возьму на должность, если обещает не попадаться мне на глаза. – Тут же кивнул я.

– Договорились, для того и вез. – На этот раз искренне и широко улыбнулся Рейн-Виленский и, помолчав, спросил: – Ну что, у нас все получилось, а, князь? И закончилось вполне благополучно…

– Получилось. Еще как получилось, – ответил я. – Осталось только датских послов дальним посылом подальше послать… Прошу прощения за каламбур, и вот тогда можно будет точно сказать, что вся эта дурная интрига закончена…

– Пошлем, ваше сиятельство. Пошлем. Сегодня-завтра ждите поддержку еще и от Свеаланда с Вендом. Бисмарк обещал прибыть лично, так что… умоем данов, – тоном сытого кота проговорил Рейн-Виленский и вдруг хитро сверкнул глазами. – А я ведь к вам не только со свитой приехал, Виталий Родионович… Загляните в соседнюю гостиную, Мстиславской, моих попутчиков обещал там устроить.

Я взглянул в глаза собеседника и, вновь наплевав на этикет, вихрем умчался из зала. Открыл дверь в гостиную и… сердце пропустило удар. Лада сидела на диванчике, держа на коленях сладко посапывавшую дочку, а рядом, привалившись к боку матери, дремал изрядно подросший сын. Жена открыла глаза… и я почувствовал, как падают поставленные Ольгой эмоциональные щиты, запершие мою тоску по семье…

На подгибающихся ногах я неслышно подошел к молча смотрящей на меня Ладе и, стараясь не потревожить сон детей, крепко ее обнял. Зря старался, конечно, потому как в следующую секунду почувствовал, что в меня вцепились сразу шесть рук, а по гостиной разнесся оглушающий радостный вопль Белянки и Родика… Вот теперь действительно всё… и хрен с ними, с данами. Пусть их Бисмарк с Рейн-Виленским «умывают», а я свое дело сделал…

Эпилог

Я взглянул на вытянувшегося у открытой двери дворецкого в безукоризненно черном сюртуке и белоснежных перчатках и, улыбнувшись, вышел на улицу, где меня уже ждал экипаж из кремля. Конечно, Сварту далеко до лоска покойного ныне Грегуара, но у него есть одно неоспоримое преимущество: с отставным фельдфебелем я могу быть уверен, что в моем доме нет никаких французских ли, имперских или каких иных шпионов. А Грегуар? Ну что Грегуар… собаке собачья смерть.

Уже сидя на заднем сиденье черного «Консула-V», я машинально взглянул на свои затянутые в тонкую замшу перчаток руки и, на миг сжав их в кулаки, откинулся на высокую спинку мягкого дивана. М-да, Грегаур Даву… Грязная вообще-то история и имеет лишь опосредованное отношение к той интриге, что провернула камарилья Рейн-Виленского для ликвидации изрядно опостылевшей всем участникам проблемы каперства в Варяжском море… ну, и в целях получения Северным союзом контроля над Зееландом, конечно.

Но ведь никто не просил того же Грегуара со товарищи выполнять заказ французских дельцов, решивших, почти не рискуя, поживиться, так сказать, прямо с чертежного стола. Это уж, когда не вышло украсть новые проекты, а вокруг меня завертелась карусель опалы, французские деляги решили усугубить ситуацию смертью моих близких и ждали, что я, смывшись в Европу, прямо-таки паду в их дружеские стальные объятия, при должной заботе Грега, разумеется.

Да и вообще, думать надо, прежде чем тянуться за длинным банкирским экю, будучи на государственной службе. Тогда самому Грегуару, придумавшему способ, как вытащить князя-изгоя в Европу, не понадобился бы господин Сегюр, засвидетельствовавший смерть агента дипломатической разведки Иль-де-Франс… «Корнету» – мелкому письмоводителю Особой канцелярии, не пришлось бы сначала работать осведомителем и связным меж людьми барона Сен-Симона и боярином Шолкой, и потом «пытаться бежать» от охранителей князя Телепнева, да и сам заигравшийся с продавшимися «Красному щиту» агентами иностранной разведки, так яро ненавидевший меня, боярин Шолка не пустил бы себе пулю в лоб… по настоятельному предложению суда чести Зарубежной стражи.

А ведь этих смертей можно было бы избежать… Впрочем, как и многих других, уже не связанных с попыткой французских «деловаров» заполучить в свое распоряжение патенты для новых производств. Грандиозная афера, блестяще провернутая Телепневым и Рейн-Виленским, унесла не одну сотню жизней. С другой стороны, прямой захват Зееланда вышел бы куда как кровавее…

Собственно, эта долгая и, черт побери, красивая интрига русского стола, началась со становлением нового князя Старицкого, стремительным, по здешним меркам, взлетом и старательно раздуваемой известностью… После истории с морским круизом Телепнев и Рейн-Виленский ввели-таки меня в курс дела… правда, выбора не оставили, но за то Телепнев уже расплатился своей битой физиономией.

А потом было не менее громкое, оглушительное падение новоявленного князя, апофеозом которого стала моя «эмиграция» и последовавшее за ней приглашение данами «в гости». Естественно, никакие французы здесь не учитывались, и их фигуры были сметены с доски во мгновение ока.

Ничуть не сомневаюсь, что господа из Нордивк Дан также рассчитывали прикормить опального князя, правда, цели у них были совсем иные. Договор об аренде Зееланда, вотчины Старицких, им как кость в горле был, а тут такая возможность окончательно прибрать к рукам остров, закупоривший выход из Варяжского моря… но государь успел первым. Он, вообще, как незабвенный Кристобаль Хозевич Хунта, любит успевать первым. Вот пусть теперь и возится с новой территорией Руси и решает проблемы с сильно обидевшимся за такое «кидалово» Кристианом, королем Нордвик Дан…

Улыбнувшись при мысли, что этот чертов остров больше не имеет ко мне ни малейшего отношения, я облегченно вздохнул. Со времен нашего лихого наскока на Зееланд прошло уже шесть лет, и два года минуло с того момента, как государь удовлетворил прошение о включении Зееланда в состав Руси, а я все еще никак не могу поверить, что этот геморрой остался позади… Сколько копий было сломано в сражении с упертыми бургомистрами, членами Законодательного совета, сколько уговоров и сладких речей… а денег! Пусть не моих, пусть казенных, но ведь на те суммы можно было бы еще пару заводов построить!

Честно говоря, тогда в иные моменты мне, бывало, казалось, что здесь не поможет даже ощутимый перевес уездных голов – выходцев из Руси, довольно скоро набравших серьезный вес в Совете… Конечно, это было не так и, вздумай мы обойтись решением большинства, я все одно был бы вправе подать прошение, и Зееланд перешел бы под руку государя, но… Важно, очень важно было проделать все так, чтобы решение это было одобрено Законодательным советом и Основой ландтага единогласно, чтобы не было ни единого намека на разногласия среди выборных по этому поводу, и их преемники даже подумать не могли развернуть оглобли в обратную сторону. Справились, уговорили… И вот уже два года я наслаждаюсь своей свободой от княжеской власти… и чертова барона Рунге, за время правления островом, умудрившегося напрочь вынести мне мозг своими протокольными штучками.

Мои размышления и воспоминания прервала остановка автомобиля. Как оказалось, мы уже проехали мимо ворот детинца, и привезший меня роскошный «Консул» остановился у небольшого крыльца с шатровой крышей, прилепившегося прямо к кремлевской стене. М-да, это раньше я мог спокойно, как обычный человек, пройти через парадные ворота в кремль, а нынче, при моей должности, такое счастье стало недоступным. Не по Сеньке шапка, как говорится. Эх, бросить бы всю эту службу к чертям собачьим, да уехать в Каменград, к сыну… Он ведь уже второй год на Каменградских высших офицерских курсах гранит военной науки грызет… Испугался, что я его к себе устрою, и смотался на Урал, едва гимназический аттестат получил. С отличием, между прочим, и целым ворохом похвальных листов. Зря пугался, правда. Рано ему еще в мое «училище», да и не по его характеру это заведение… и слава богу.

Широкоплечий атаманец распахнул дверь авто, и я поднялся по широким ступеням к тяжелым и низким дверям, находящихся под охраной еще двух казаков. Кто-то скажет, что я и сам мог бы открыть дверь, но сей протокольный момент, в отличие от многих традиционных «реверансов», является частью системы безопасности, так что проще подождать, пока охранник изобразит швейцара, чем выпрыгнуть из машины самому, а потом долго подсчитывать дырки в собственном теле, проклиная тот день, когда на вооружение русской армии поступили автоматические карабины.

– Ваше превосходительство, следуйте за мной. – Подскочивший ко мне в холле слуга предупредительно принял трость и пальто со шляпой, в которую я закинул перчатки, и, не глядя, протянул руку с вещами куда-то в сторону. Тут же возникший рядом гардеробщик забрал у проводника мои вещи и также незаметно исчез. А мы двинулись в сторону широкой лестницы, ведущей на второй этаж.

– Действительный статский советник Старицкий, к государю, – провозгласил слуга, едва мы оказались в приемной личного кабинета Ингваря Святославича. Референт за огромным, но девственно чистым столом кивнул и, поднявшись, отвесил короткий поклон.

– Доброго дня, Виталий Родионович. Я доложу о вашем приходе Его величеству, – прошелестел он и скрылся за массивной, украшенной затейливой резьбой дверью, отделяющей кабинет от приемной.

– Государь вас ждет, – заявил референт, спустя минуту вернувшись в приемную.

Покрутив головой, чтобы хоть чуть-чуть ослабить давление жесткого воротника-стойки вицмундира, я глубоко вздохнул и решительно шагнул вперед. Это приглашение во дворец было для меня достаточно неожиданным, так что я просто не знал, к чему готовиться, но на всякий случай… в общем, кто бывал в кабинетах большого начальства, тот меня поймет. Вроде и не натворил чего-то уж совершенно дикого, но мандраж бьет… И это несмотря на то что после моего короткого «правления» государь стал относиться ко мне, скорее, как к соратнику, вроде того же Рейн-Виленского, к примеру, или Телепнева… С которым и позубоскалить можно, в меру, само собой, и дела вести, не опасаясь камня за пазухой. Поначалу меня это удивляло, потом привык, но мандраж перед вот такими неожиданными встречами, как сегодняшняя, когда меня, в мой же законный выходной, выдернули из дома, никуда не девался, стабильно накатывая на меня перед дверью его кабинета. Это как с миной… вроде знакомая конструкция, известная до последнего винтика, но не дай боже саперу расслабиться хоть на миг, и эта «добрая знакомая» запросто разнесет его в клочья.

– Доброго дня, государь, вы звали меня? Я пришел. – Дверь бесшумно закрылась за моей спиной, и я отвесил своему «начальнику» короткий поклон.

– Проходи, Виталий Родионович, проходи… – прогудел Ингварь Святославич из-за маленького «секретного» стола… Я подошел ближе, и государь, смерив меня долгим, абсолютно нечитаемым взглядом, вздохнув, толкнул по лакированной крышке стола какую-то бумагу. – Взгляни… Мне интересно, что ты скажешь по этому поводу.

Аккуратно, двумя пальцами взяв предложенную бумагу, я бегло ее прочел и пожал плечами.

– Полагаю, это донос на меня, – протягивая адресату лист, исписанный мелким убористым почерком с кучей завитков и украшательств, ответил я.

– Четвертый за этот год! – неожиданно рявкнул государь и, вырвав у меня из рук бумагу, зачитал вслух, мастерски подражая гнусавому тону одного из своих новоявленных придворных лизоблюдов: – «…В ответ сей бесчестный негодяй отхлестал меня ножнами моей же шпаги и, заявив, что в иной раз просто выкинет меня с балкона, удалился, трусливо уклонившись от вызова на хольмганг!..» И можешь мне поверить, Виталий Родионович, остальные отличаются от этого доноса лишь в деталях…

– Ваше величество, вы приблизили к себе этих людей, значит, они вам для чего-то нужны. Не могу же я нарушить ваши планы, отправляя их на тот свет, одного за другим? – Пожал я плечами. – Хотя, честно скажу, никак не уразумею, зачем вам мог понадобиться хотя бы и вот этот доносчик? Обычный боярич, чья родословная длиннее бороды его батюшки… иных талантов за ним не замечено… по крайней мере, моей службой.

– Обычай. – Вздохнул Ингварь Святославич, но тут же вскинулся. – Ты мне зубы-то не заговаривай, Виталий Родионович! Лучше ответь, зачем ты вообще их позоришь?!

– Прошу прощения, государь… Вы же знаете, я зверею, когда слышу эти чертовы сплетни о Ладе! Сколько лет прошло, а свет никак не угомонится. И ладно бы болтали «старожилы»! Так ведь нет! Молодежь безусая, что впервые в свет вышла, куда лезет, а? В общем, пусть скажут спасибо, что я никого из них и в самом деле на хольмганг не вызвал.

– А что? Может, и стоило бы, а? Распластал бы парочку охламонов своей знаменитой лопатой, глядишь, остальные-то и угомонились бы, – неожиданно тихо предложил государь, совсем не по-монаршьи подперев щеку кулаком.

– Только в обмен на очередную ссылку в Каменград, – буркнул я и встрепенулся. Даже мандраж пропал. – Ва-аше величество, а с чего вдруг такое неожиданное внимание? Помнится, за последние два года я не один десяток высокородных охламонов окоротил, а тут…

– Сын просил, – со вздохом признался государь. – Он на прошлое Рождество с твоей Беляной познакомился, они же погодки, помнишь… А потом узрел, как ты боярина Мала в окошко вышвырнул… Вот и обеспокоился.

– Вот как… Опасается, стало быть, его высочество наследник, – протянул я. – Правильно делает. Я ведь на него и Родика спустить могу… с тестем на пару, вот уж кто, действительно, звери лютые. За Белянку любому высочеству горячих насуют. И вообще, девочке через месяц только тринадцать исполнится! Рано ей еще об амурах думать, пусть выучится спокойно… Вон графиня Смольянина на нее не нарадуется…

– Да тебя, старый лис, даже Рейн-Виленский уже боится. Весь двор мне запугал. А уж ежели еще и родственнички твои пожалуют… – неожиданно фыркнул государь, но тут же посерьезнел. – Учти, как только решу оставить сыну стол, первым делом тебя в отставку отправлю. Негоже государю бояться начальника собственной контрразведки.

– Когда? – тут же встрепенулся я. Вот будет счастье, когда с меня это «мучилище» снимут.

– Как ты там говорил? «Закатай губу», да? Еще лет пятнадцать-двадцать тебе этот воз тащить, не меньше. – Прищурившись, усмехнулся государь. Нет, все-таки долгое общение со мной изрядно испортило речь Его величества… И это притом, что я-то в его присутствии очень корректен… обычно. Вот как, а?!

– Эх, а счастье было так возможно… – вздохнул я. Но тут Ингварь Святославич посерьезнел и я подобрался. Шутки кончились.

– Ладно, посмеялись и будет. Поведайте-ка мне, господин директор Государева училища кадрового резерва, вот о чем… Намедни заходил ко мне Эдмунд Станиславич, принес доклад от Зарубежной стражи и попросился в отставку. Дескать, все что мог, он для Руси сделал, теперь хочет пожить для себя. Почитал я принесенные им бумаги, и вот какой вопрос вызвал мой интерес… А каким, собственно, образом, сгоревшее в своем авиньонском поместье семейство Ротшильдов относится к делам старика?

– Так, может, его и спрашивать надо? – Пожал я плечами, одновременно мысленно делая пометку устроить нагоняй своим подчиненным за нерасторопность. Мне на стол эта, в прямом смысле, жареная новость пока не поступила. Упущение, однако.

– Спросил. А он только улыбается хитро, да на вас с князем Телепневым кивает. Дескать, это вы в свое время «Красный щит» прищучили. Вот, кстати, как это так? «Прищучили» несколько лет назад, а сгорели они два дня тому, а, Виталий Родионович?

– А что, ваше величество, сведений о смене посла Иль-де-Франс в Хольмграде не поступало? – помолчав, поинтересовался я.

– Иногда мне кажется, что ты, Виталий Родионович, родом не от Старицких, а из булановых хазар новгородских… – Потерев переносицу, вздохнул государь. – Также любишь вопросом на вопрос отвечать. Ну да ладно. Да, завтра должен прибыть новый посол. Доволен? А теперь рассказывай. Заодно и о том поведай, к чему был этот вопрос о французском дипломате.

– С этим проще всего, государь. Ежели посла сменили, значит, смерть Ротшильдов дело рук Второго Бюро, в смысле моих прямых коллег из Иль-де-Франс. Это ведь «Красный щит» на корню скупил все французское министерство внешних сношений, вместе с его разведкой… Вот тамошние «рыцари плаща и кинжала» и устроили чистку… Уверен.

– И как это связано с вашим участием, лисы вы мои? – со вздохом поинтересовался Ингварь Святославич, явно намекая на прозвище Телепнева, гуляющее в свете. А теперь вот и меня в рыжие зачислил.

– Так ведь вспомните историю с Зееландом, ваше величество. Грегуар, дворецкий мой, именно из той службы был. За денежку немалую чуть семью мою не угробил. Нет, о том, что он на Иль-де-Франс работает, мы узнали едва ли не раньше, чем он на службу ко мне устроился, а вот то, что службу эту он совмещает с работой на Ротшильдов, раззявивших пасть на мои патенты, поначалу упустили. Зато вскрыли контакты французов с парой чиновников Особой канцелярии и с боярином Шолкой. Последний, как оказалось, с господами дипломатами давно шашни крутил…

– Не отвлекайся, Виталий Родионович, дельно говори. – Дернул подбородком Ингварь Святославич.

– Хм. Я тогда уже в Инсбруке был. Там меня и нашел некий молодой, подающий надежды журналист, репортер парижской газеты «Матэн», Жерар Верно, он же аспирант Второго Бюро, Жерар Сегюр. Французские контрразведчики, как оказалось, довольно давно вели наблюдение за своими шустрыми коллегами из дипломатического корпуса, но из явных ниточек к их «владельцам» они определили только Грегуара, а тот все время был при мне… Вот мы и обменялись «по-дружески» кое-какой информацией. Он мне «открыл глаза на то, какую змею я пригрел на груди», а я обещал ему полный ментальный допрос Грегуара… перед смертью. Вот так… А что касается причин, почему Ротшильды сгорели только сейчас, то… право, не возьмусь строить предположения. Да и не моего ума это дело, честное слово. Есть Зарубежная стража, есть дипломатический корпус, вот им и доискиваться о тех причинах. А мне и своей работы хватает…

– Какие интересные отношения сложились меж моими тайными ведомствами, а? – деланно-удивленно проговорил государь и словно бы вскользь добавил, недовольно постукивая пальцами по лакированной крышке стола: – Может, стоит объединить вас всех в одно министерство?

– Никак нельзя. Зажремся, обленимся и перестанем работать. – Я развел руками. – Если прежде друг друга не сожрем. А так у нас нормальные, рабочие отношения. Здоровая конкуренция, можно сказать, и даже сотрудничество… временами… кое в чем. Хм. Но ведь, действительно, не поймут меня ни глава Зарубежной стражи, ни министр иностранных дел, ежели я в их епархию полезу… Да и Владимир Стоянович тоже рад не будет, коли мой хвост в своих делах заметит.

– Тоже верно, – согласился Ингварь Святославич и, помолчав, заговорил тихо и вкрадчиво: – Ну да, об этом можно и после поразмыслить. А сейчас, Виталий Родионович… скажи-ка ты мне, как на духу. Не ты ли сам тех Ротшильдов пожег?

– Никак нет, ваше величество. – Вытянулся я во фрунт и ответил максимально честно, сняв почти все щиты с разума. – Ни сам не сжигал, ни поджигателям не помогал. Ни делом, ни словом, ни молчанием.

– Вот как? Я ж тебя знаю, ты за семью глотку перегрызешь. Грегуара-то не постеснялся собственными руками удавить, там, в подвалах роскилльской ратуши? Так чем Ротшильды лучше? – повысил голос хозяин кабинета.

– Государь, хочешь – казни, хочешь – сошли. Но в смерти этих мироедов моей вины нет. Сами они себе яму вырыли, сами в нее и легли, когда одну из опор трона себе под задницу умостить вздумали. И поделом, дельцы должны заводами заниматься, да торговлей, а политика не их дело.

– Ямы, опоры… Строитель тоже мне выискался… Учти, Виталий Родионович, узнаю, что ты службой для своих дел воспользовался, ссылкой не отделаешься, – уже спокойнее проговорил государь и хлопнул рукой по столу. – На этот раз поверю, но… кстати, ты, вообще, знаешь, какие слухи ходят по европам об одном «совершенно сумасшедшем русском вельможе»?

– Знаю, конечно, – кивнул я. – И всемерно их поддерживаю, хотя нынче уже больше по привычке, нежели из серьезной надобности. Все ж определенную репутацию я уже заработал…

– Вот как? И зачем тебе это? – спросил хозяин кабинета.

– Так вот, именно для того так и поступаю, чтоб сумасбродом считали и в сторонке от дел моих держались, – кивнул я в ответ. – Кроме того, поскольку даже о самой зееландской интриге известно лишь тем, кто ее готовил… для непосвященных мои действия выглядели верхом авантюризма и сумасбродства. Иными словами, теперь я просто вынужден поддерживать репутацию вспыльчивого вельможи, которому, после подаренного Руси выхода в Северное море, сойдет с рук даже мордобой в тронном зале. Так что с этакой-то славой мне и делами своими куда как проще заниматься, нежели постоянно под прицелом шпионов и завистников жить да беречься, как Владимиру Стояновичу приходится.

– Разумеется, и интриганы наши у тебя под ногами особо не путаются. – Государь кивнул на лист доноса и усмехнулся. – А если вдруг и вылезет кто-то, то дальше жалоб на твои эскапады дело не идет.

– И не только они. Вон, стражники наши зарубежные говорили, что все значимые купцы да заводчики Лотарингии и Бургундии были официально предупреждены жандармериями о неудовольствии монархов, грозящем дельцам, рискнувшим неосторожно ввязаться в какую-нибудь авантюру, связанную с моей персоной, будь то патенты или что иное. Даже лестно… хотя, признаться, я все никак не могу уразуметь, почему предупреждение было дано именно в этих странах, но факт есть факт…

– Зато я разумею. – Вдруг открыто улыбнулся государь. – Посмотри внимательно на генеалогическое древо Старицких, глядишь, и догадаешься…

– О? – И тут до меня дошло. – Ни за что! Второй раз я на такую авантюру не подпишусь!

– Нужны мне эти огрызки! – Презрительно хмыкнул государь и вдруг вернулся к изначальной теме. – Значит, говоришь, к смерти Ротшильдов ты не имеешь никакого отношения… а что насчет Шолки?

– Ни я, ни князь Телепнев не причастны к его гибели. Мы лишь предоставили Зарубежной страже имеющиеся у нас сведения о «подработках» боярина… а кое-чем поделились господа из Второго Бюро.

– Не могли они оболгать боярина? – Нахмурился хозяин кабинета.

– Нет, ваше величество. Проверили неоднократно, и мы, и Зарубежная стража…

– И в результате Шолка застрелился. – Хмыкнул государь.

– Правильно сделал. Будь моя воля… – мечтательно протянул я.

– Подозреваю, – перебил меня Ингварь Святославич, – подозреваю, что будь твоя воля, боярин закончил бы свою жизнь так же, как Грегуар… Ну да ладно, ежели б кто задумал убить мою семью, я тоже порешил бы тварей, не задумываясь. Но имей в виду, Виталий Родионович, твое счастье, что на тот момент юридически ты не был моим подданным… поверь, вздумай ты убить Грегуара в иное время, у меня нашелся бы не один бездетный судья на твою голову.

– Благодарю за понимание, государь. – Оскалился я, вспомнив не предусмотренный никакими договоренностями домашний арест Лады… тоже, наверное, неженатый чинуша решение выносил.

– Виталий Родионович… – Укоризненно покачал головой хозяин кабинета. Ну да, его-то вины в том не было…

– Прошу прощения, государь. Это уже привычка, можно сказать. Некоторые безбашенные иди… в смысле бесстрашные господа, до сих пор поминают нам с Ладой ту историю. На свою беду, конечно, но… надоело, право слово. В тот год оно еще хоть как-то оправданно было, а нынче уж утомлять начало. Я все ж не учитель, чтоб всяких недорослей вразумлять. – Я развел руками и вздохнул. – Да вот приходится…

– Что ж, думаю, у меня есть неплохое решение этой проблемы, – задумчиво проговорил государь. – Вот что, господин действительный статский советник… Завтра, в полдень, я принимаю нового посла Иль-де-Франс, вам надлежит быть на церемонии вручения верительных грамот. Это ясно?

– Будет исполнено, ваше величество.

– Это еще не все, Виталий Родионович, – резко оборвал меня хозяин кабинета и, порывшись в ящике стола, извлек из него небольшую резную дубовую шкатулку, внутри которой оказался… золотой, инкрустированный бриллинтами ключ. Это что, он меня знаком Почетного Буратино облагодетельствовать решил, что ли?.. Хм. Ну ладно, хорошо хоть не Папы Карло… Я поднял взгляд на государя, а тот, усмехнувшись, договорил: – Поскольку на приеме, согласно протоколу, может присутствовать лишь малая свита… Поздравляю чином камергера, Виталий Родионович. Пожалуй, такой пример моего благоволения угомонит любые буйные головы, а?

– М-да, а я-то, дурак, все по старинке, кулаком да добрым словом… – Вздохнул я под смешок государя, но тут же поправился и склонился в глубоком поклоне. За такое не жалко, честное слово. – Благодарю за честь, государь.

– Считай это обменом. Ты мне два года назад свой княжеский титул подарил, а я вот за него придворным чином отдарюсь… давно надо было сделать, да вот все никак время выбрать не мог. – Вздохнул Ингварь Святославич, заметив промелькнувшую на моем лице гримасу.

Можно подумать, мне тот титул прямо до зарезу нужен был… Нет ведь, всучили и не спросили. Так что, разделавшись с Зееландом, я с огромным облегчением избавился от своего странного, навязанного Рейн-Виленским со товарищи, «самозванства», и еле-еле смог отвертеться от попытки секретаря Государева кабинета официально обозвать меня Старицким-Зееландским… тоже мне, нашли великого полководца, Орлова-Чесменского с Суворовым-Рымникским в одном флаконе, чтоб их… насилу отговорился. И ведь понимал Эдмунд Станиславич, что для моих дел такое прозвание ничего хорошего не даст, а все одно настаивал… Ну, да и бог с ним, дело прошлое.

Мои несвоевременные воспоминания прервал государь.

– А знаешь, Виталий Родионович, ведь у этого ключика есть и еще одно полезное для тебя свойство… – кивнув в ответ на мои слова, проговорил государь. – Раз ты теперь в свите, то Кабинет и его секретарь тебе не указ. Отчитываться будешь только передо мной лично, и ни перед кем другим, ясно?

– Так точно, государь. – Я даже каблуками щелкнул на радостях, что больше не надо «лить воду» перед сборищем глав ведомств, отчитываясь по «училищу» и отбрехиваясь от глупых придирок военного министра и его коллеги по делам просвещения, которым все время что-то не так и не эдак. Достали, ей-богу. – Это ж, просто счастье какое-то!

– Иди уже, – махнул рукой Ингварь Святославич, полюбовавшись на мою довольную рожу, и добавил, когда я уже двинулся к выходу: – И не забудь, в воскресенье у моего младшенького день рождения. Ждем на ужин… вместе с семьей. Отпразднуем в узком кругу… по-домашнему, так сказать.

– Что, и Ярослава с собой взять? – деланно изумился я, мысленно чертыхаясь. Это ж как наследничек родителям на мозги накапал, что государь чуть ли не смотрины устроить решил! – Он же младенец! Помилуйте, государь.

– Паяц. – Покачал головой хозяин кабинета и хмыкнул. – Сыновей можешь дома оставить. А вот жена и дочь чтобы были обязательно.

– Ага, стало быть, и наследник обещает прибыть к празднику. – Изобразил я только что накатившее понимание. – Государь, дозвольте и моему первенцу на ужин прийти… и тестю… с шурином.

– Этим пиратам и контрабандистам?! – ужаснулся государь и, вдруг хохотнув, согласился: – А что? Посмотрим, насколько серьезен мой сын в своих намерениях. Но смотри, спуску ему не давать. Уговор?

– С превеликим удовольствием, ваше величество. Уговор. Сегодня же телеграфирую в Каменград и на Зееланд. Придем к вам в гости всей фамилией. – Я предвкушающе улыбнулся, и Ингварь Святославич вздрогнул. А когда я закрывал за собой дверь кабинета, из-за стола явственно донеслось:

– Бедный Олег… Но, ежели выстоит, на будущий год отдам ему Тверь в управление, как раз впору будет.

Что ж, сурово, но… верно. Будущий государь не имеет права на слабость, тем более перед лицом превосходящего числом противника.

Выйдя на крыльцо, у которого меня уже дожидался все тот же «Консул», я глубоко вдохнул прохладный и свежий осенний воздух и, подмигнув яркому солнцу, подкинул на ладони подаренный ключ. Вот и исполнилось данное Ладе обещание. Теперь нам никакие рейн-виленские с телепневыми не указ.

Усевшись в авто, я поймал в зеркало заднего вида взгляд водителя и кивнул.

– Домой!

Примечания

1

Городской свадебный обряд – упрощенное по сравнению с традиционными, действо, получившее свое название с распространением в городской среде так называемой, «малой семьи».

(обратно)

2

Хельговичи – здесь потомки Олега (Хельги), прозванного Вещим, сподвижника и советника Рюрика, правившего от его имени Альдегьюборгом (ныне город Старая Ладога).

(обратно)

3

Гостомысловы — здесь потомки Гостомысла, князя Хольмградского, отца Рюрика Ютландца, ставшего первым князем Ладожским (Альдегьюборгом), а позднее, по смерти отца и Хольмградским, что позволило ему назваться Великим князем и начать сбор славянских земель под свою руку. Отсюда и второе, куда более известное в нынешней Руси, прозвище Рюрика – Собиратель).

(обратно)

4

Булан — здесь полулегендарный иудейский военачальник, чьи потомки правили независимой Хазарией до её поражения в войне со Святославом Хольмградским, внуком Рюрика. После этого поражения Хазарский каганат вошел в состав Руси на правах зависимого княжества, правителя которого назначал только Великий князь Хольмградский.

(обратно)

5

Конуград (Кёнигард, Город Правителей) – город на границе Руси и Венда, возникший на месте небольшого приморского поселения, в котором был заключен первый договор меж свеями, вендами и русичами. Впоследствии, вплоть до конца семьдесят второго столетия (XVII века от Р.Х.) был официальным местом встреч монархов Северной Европы, отсюда и название. Начиная с семьдесят третьего столетия превратился в один из портов Великой Ганзы, часто используемый в качестве запасной базы ушкуйников. В нашем мире на его месте расположен Калининград.

(обратно)

6

Золотые пояса (Сто золотых поясов, Господа) — обобщенное прозвище представителей боярских и торговых родов Хольмграда, в прошлом оказывавших немалое влияние на жизнь русской столицы и бывших своеобразным городским парламентом. С течением времени открытая политическая власть «поясов» была задавлена государями Руси, и Господе пришлось возвратиться к тому, с чего и начиналась когда-то их слава, к торговле. Тем не менее до сих пор принадлежность к «золотым поясам» является предметом гордости старых боярских родов и семейных торговых домов, а их представители неизменно участвуют в Большом совете Ганзейского союза, представляя в нем четверть всех русских «ганзейцев».

(обратно)

7

Женский и мужской день – соответственно второй и третий день после свадьбы, когда молодые приходят в дом к родителям. На второй день навещают родителей невесты, а на третий – родителей жениха. Навестив родителей жены, жених со товарищи оставляют молодую с ними, вроде как для прощания, а сами, по идее, отправляются в дом новобрачных, чтобы навести там порядок… Естественно, дело заканчивается пьянкой (но не запоздавшим мальчишником, за такое можно и поплатиться, а уж слава дурная так точно не минует. Зато гульба с угощением всех встречных поперечных и мордобоем вполне себе в порядке вещей).

(обратно)

8

Венедские короли — поморяне, после поражения, нанесенного ими Роскилльскому Волку, низложили «назначенного» Акселем Абсалоном венедского короля, служившего ширмой для этого «серого кардинала» – ставленника Вальдемара I, необходимой ему, поскольку князьям церкви было запрещено возлагать на себя знаки мирской власти. Собственно, до появления на горизонте ушлого Роскилльского Волка, у венедов не было никаких королей, но, сместив неугодного правителя, совет вождей решил оставить этот институт власти (кстати, при полной поддержке русичей и свеев, князьям которых было легче договариваться с единым представителем поморян, чем со всем их советом), и возложили корону «на достойнейшего» – кнеса Водима, чьи потомки до сих пор правят Вендом, являясь одной из старейших монархических династий в Европе.

(обратно)

9

Загадка Города Семи Мостов – издревле так называли Кенигсберг. А загадка довольно проста и не менее стара, чем это прозвище. Звучит она так: можно ли пройти по всем семи мостам города, не ступив ни на один из них более одного раза? Решить эту загадку, математически, смог Леонард Эйлер со своей знаменитой теорией графов.

(обратно)

10

Попандопуло, Авенир Николаевич (01.05.1920– 24.05.1988) – доктор технических наук, профессор, советский шахматный композитор, международный мастер и международный арбитр по шахматной композиции.

(обратно)

11

«Золотая лань» — здесь намек на флагманский корабль сэра Френсиса Дрейка, галеон, изначально называвшийся «Пеликаном», и переименованный знаменитым пиратом и мореходом в первом же его походе, в честь покровителя Дрейка – лорда-канцлера Кристофера Хаттона, в гербе которого как раз и была изображена лань. Правда, помимо этого «животного», сэр Френсис увел у лорда и его фамильный девиз: «Cassis Tutis Sima Virtus» (прим. перевод: «Храбрость – лучшая защита»). Но сведений об отношении самого Хаттона к такому поведению своего протеже история не сохранила, а потому, на мой взгляд, и Виталий Родионович вполне может, в свою очередь, «позаимствовать» название корабля у знаменитого пирата.

(обратно)

12

Банковский телеграф – считается одним из надежнейших способов передачи информации. Условия его работы таковы, что существует даже возможность составления документов и заверения подписей отправителей, имеющих такую же силу, как если бы такие документы и подписи были засвидетельствованы стряпчими.

(обратно)

13

Судовые накопители устанавливаются парами. Минимальное количество пар – одна (в такой установке один накопитель работает, второй находится в «спящем» режиме, до полной разрядки первого, после чего пустой активный накопитель глушится и ставится на зарядку, а его работу исполняет т.н. подменный накопитель).

(обратно)

14

Адмиральский час — здесь традиция, согласно которой, перед началом и по истечении первой вахты (т. е. восемь склянок или четыре часа), капитану, либо его первому помощнику, на мостике подавался полный кофейник и рюмка коньяка (либо водки, либо эрийской виски, в зависимости от наличия продукта на корабле). В РИ же это укоренившееся со времени Петра I шуточное выражение, обозначающее час, когда следует приступить к водке перед обедом. Как сам Петр, так и его сподвижники – сенаторы и члены коллегий – прерывали заседания присутствий для обеда в 11 часов и, возвращаясь домой, заходили выпить водки в устроившиеся тогда австерии.

(обратно)

15

Малая миноноска – по сути торпедный катер, оснащенный двумя двухтрубными минометами и машиной с парой накопителей суточного хода. Зачастую применяется в Варяжском море, в качестве прибрежного патруля.

(обратно)

16

Городок — официальное наименование одного из типов поселений на Руси. Всего таких типов – семь. По мере увеличения количества жителей, деревенские поселения (то есть те, где больше пятидесяти процентов обитателей ведут натуральное хозяйство) подразделяются на: поселок (меньше 1000 жителей), весь (меньше 3000 жителей), село (до 10 000 жителей). Городские поселения (то есть те, где меньше пятидесяти процентов обитателей ведут натуральное хозяйство) подразделяются на четыре типа: городок, город, уездный (либо воеводин) город, княжий (либо стольный) город.

(обратно)

17

Хавсигер — говорящий с морем (руянский диалект). Предположительно данный термин пришел от викингов, на кораблях которых, так именовались мастера, управлявшие погодой. Впоследствии слово приобрело более широкий смысл, и хавсигерами на Балтике стали называть любых операторов ментала, независимо от их специализации.

(обратно)

18

В реальной истории отца Отто Бисмарка фон Шёнхаузена звали Фердинандом, так что приведенные имя и отчество можно считать авторским произволом.

(обратно)

19

Совет Арконы — Высший гражданский орган управления острова Руян. Его третья коллегия отвечает за обеспечение безопасности и защиту суверенитета острова. В её ведении находится полиция и тайный сыск. Кроме того, глава Третьей коллегии входит в состав Большого ушкуйного круга – совета владных ушкуйников, как один из пяти Глав, управляющих всем Кругом.

(обратно)

20

Геральдический собор — ежегодное собрание геральдических ведомств европейских государств. (7047—1539 годы от Р. Х.)

(обратно)

21

Великий день — памятная дата. Считается, что заключенный в этот день (8 декабря 1183 года от Р. Х.), первый союзный договор вендов, русичей и свеев, ознаменовал начало возвышения Северной Европы. (Уже в следующем, 1184 году, союзные войска наголову разбили Роскилльского Волка – Акселя Абсалона, епископа Роскилле, ставленника и наперсника датского короля Вальдемара I, вернув тем самым вендам остров Руян, захваченный датчанами в 1168 году).

(обратно)

22

Плотненские кабаки — здесь имеются в виду трактиры, расположенные на торгу Плотненского конца Хольмграда (так называемой Плотни), местечка, чем-то напоминающего знаменитую московскую Хитровку в реальной истории.

(обратно)

23

Сен-Клу — «философский» центр Франции, своеобразная Сорбонна, с жесткими правилами и нормами, за соблюдением которых следит клерикальная комиссия. В ее власти запрещение и разрешение исследований в области «естествознания», а также преследование исследователей-нарушителей. Кроме того, законодательством Франции на клерикальную комиссию возложены обязанности по расследованию любых преступлений, связанных с применением магии. Подчиняется комиссия непосредственно кардиналу Франции и подотчетна королю.

(обратно)

24

Аспирант – здесь офицерское звание в Иль-де-Франс, присваиваемое магам, обучавшимся по контракту за счет королевской казны, и по окончании обучения, направленным на службу в армию, флот или… иные военизированные структуры.

(обратно)

25

Второе бюро Королевского кабинета – название контрразведывательной организации в Иль-де-Франс.

(обратно)

Оглавление

Человек для особых поручений

  Пролог

  Часть 1

    Глава 1 Проснулись от боли? Радуйтесь – вы живы!

    Глава 2 Мыслительный процесс и столичные штучки

    Глава 3 Заполним метрики и всё…

    Глава 4 Условия сотрудничества и их отражение в быту…

    Глава 5 История, философия, естествознание…

    Глава 6 Неестественное естественное

    Глава 7 Лед тронулся, господа присяжные заседатели

    Глава 8 Сегодня вы проснулись от боли? Может, лучше было умереть вчера?

    Глава 9 Ученье – свет, а неученых тьма

  Часть 2

    Глава 1 На свободу с чистой совестью

    Глава 2 Гости, они бывают разные…

    Глава 3 Философия как прикладная наука… или искусство?

    Глава 4 Кому суждено быть повешенным, тому море по колено…

    Глава 5 Диагноз: поместный боярин…

    Глава 6 Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят…

    Глава 7 Потихоньку, полегоньку…

    Глава 8 Стучите, и вам откроют…

    Глава 9 Единство в многообразии…

  Часть 3

    Глава 1 Самый точный диагноз всегда ставит патологоанатом

    Глава 2 Умная голова чужим ногам покоя не дает

    Глава 3 Не буди лихо… пока спит тихо

    Глава 4 Делай, что должно, а будет – не будет… оставь ромашкам

    Глава 5 Жизнь не так проста, как кажется. Порой она еще проще

    Глава 6 Раз разведка, два разведка…

    Глава 7 Плюсы и минусы некоторых обычаев…

    Глава 8 Скинув гору с плеч, не забудь посмотреть, кого ею придавило…

    Глава 9 Летайте дирижаблями Аэрофлота…

    Заключительная глава

Самозванец по особому поручению

  Пролог

  Часть 1

    Глава 1 Приятные хлопоты… оксюморон

    Глава 2 Поспешай не торопясь, а то успеешь…

    Глава 3 Подарки бывают разные…

    Глава 4 Гора с горой…

    Глава 5 Тяжело в учении, или подготовка продолжается…

    Глава 6 Стук колес и плеск волны…

  Часть 2

    Глава 1 Выходим завтра в море

    Глава 2 Бег по волнам, или заяц в поле

    Глава 3 Дела домашние, дела торговые

    Глава 4 От рукомашества к ногодрыжеству

    Глава 5 Сильные духом и сильные мира

    Глава 6 Правильный вопрос – уже половина ответа… иногда неправильного

  Часть 3

    Глава 1 Ночь – лучшее время для задушевных бесед, не правда ли?

    Глава 2 Иногда лучше ошибиться, чем убедиться в собственной правоте

    Глава 3 Покой – понятие растяжимое. От койки в кубрике до доски над бортом

    Глава 4 Ничто так не напрягает, как последствия расслабления

    Глава 5 Уходим… Уходим? Уходим!

    Глава 6 По морям, по волнам…

  Часть 4

    Глава 1 Кто ходит в гости по ночам… ну, в общем, причины бывают разные, да…

    Глава 2 Как русичи к свеям ходили

    Глава 3 Один раз – случайность, два раза – совпадение, три – закономерность

    Глава 4 Знакомые всё морды. Вопрос один, сразу бить или обождать?

    Глава 5 Приключения на хлеб не намажешь

    Глава 6 Повторенье, мать ученья…

  Часть 5

    Глава 1 Шут-точкки, прибаут-точкки…

    Глава 2 Бегом, бегом! Отдыхать будем на пенсии… если доживем

    Глава 3 Между струйками, между струйками…

    Глава 4 Дом, любимый дом…

    Глава 5 Как много нам открытий чудных…

    Глава 6 Кроме мордобития, никаких чудес…

    Заключительная глава

Беглец от особых поручений

  Пролог

  Часть 1 Чем дальше в лес…

    Глава 1 А мне летать, а мне летать… охота

    Глава 2 Чем взрослее дети, тем дороже игрушки

    Глава 3 Не умеешь – научим, не хочешь – заставим…

    Глава 4 Радости и гадости

    Глава 5 Давление, как эффективный инструмент

    Глава 6 И где награда для меня, и где засада на меня…

  Часть 2 Мы наш, мы новый…

    Глава 1 На новом месте… обойдемся без невесты

    Глава 2 Один в поле не воин. Но если есть засадный полк…

    Глава 3 Первым делом самолеты? Подождут

    Глава 4 Горная подготовка еще не всё…

    Глава 5 Разбудили медведя? Ищите пятый угол

    Глава 6 Никого не будет дома

  Часть 3 Долог путь до Типперери

    Глава 1 Бежать нельзя остаться

    Глава 2 Где сердце успокоится…

    Глава 3 Сборы, споры, разговоры

    Глава 4 Места тихие, заповедные…

    Глава 5 Лирика и физика…

    Глава 6 От Севильи до Гренады

  Часть 4 Старицкий. Князь Старицкий

    Глава 1 Вид на жительство

    Глава 2 Из Иль-де-Франс, с намеком

    Глава 3 Короткое замыкание

    Глава 4 Только раз, только для вас

    Глава 5 Человек с золотым словом

    Глава 6 Его сиятельство на службе Его величества

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg