«Войны и миры: Отряд "Омега" (с испр. орфографией)»

Войны и миры: Отряд "Омега" (с испр. орфографией) (fb2) - Войны и миры: Отряд "Омега" (с испр. орфографией) (Войны и миры - 1) 790K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кирилл Игоревич Якимец

Кирилл Якимец ВОЙНЫ И МИРЫ: ОТРЯД «ОМЕГА» роман

Если ты верен Пророку, они — неверные псы;

Если ты веришь в Христа, они — Антихриста слуги;

Если в богов не веришь — в демонов верить придется.

Кто бы ты ни был, живущий, они несут тебе смерть.

Если лежишь в могиле — они осквернят могилу;

Если твой труп сожгли — они наплюют в костер;

Если ты стал Пустотой — они вернут тебе тело.

Кто бы ты ни был, мертвый, они и твои враги!

Гин Мехра. Муйпа-дго-дхир (Игра без удовольствия. Перевод с языка пхау В. В. Кротова)

ПРОЛОГ

Сдаться — и победить. На границе возникли новые периферийные устройства, их необходимо освоить.

Сдаться. Показать себя. По миллиардам дисплеев поплыли колонки непонятных значков. Миллиарды лиц изобразили удивление. Удивление на мгновенье сменилось ужасом, но ужас исчез. Разгладились лица. Напряглись мускулы.

Победить. Миллиарды периферийных устройств готовы к работе — трудной и смертельно опасной работе по освоению новой периферии. Но смерть никого не пугает. Смерти нет, есть только Задача.

Каждое устройство выполняет Задачу по-своему. Рабочие на заводах изготовляют оружие: черные мечи, стандартные армейские бластеры, реактивные ранцы, истребители ближнего радиуса действия и самое главное — гладиаторские сети.

Техники настраивают переходники, внимательно следя за показаниями навигационных дисплеев. Иногда среди завораживающих значков вспыхивают данные о новой периферии. Данные вспыхивают на долю секунды и сразу гаснут, но у техников идеальная память. Пальцы стучат по клавишам, ворота переходников оживают, заполняются розовым туманом.

Сквозь туман к новой периферии устремляются солдаты. Серые туники идеально соответствуют сильным телам, черные шлемы слиты воедино с головами, освобожденными от хаоса неосвоенных мыслей. В уста вложены стандартные фразы ответов на случай плена. В руках — черные мечи, бластеры и гладиаторские сети для захвата новых периферийных устройств. Солдат не удивляют незнакомые земли, не радует победа, не страшит поражение. Этим солдатам вообще неведом страх. Жалость им тоже неведома, хоть нет в них и кровожадности победителей. Солдаты просто выполняют свою работу, не надеясь ни на победу, ни на награду или повышения по службе. Повышение по службе невозможно в армии, где отсутствуют командиры.

Командиров нет, есть только команды. Сдаться — и победить. Освоить. Показать себя. Когда вся периферия будет освоена, можно приступать к последней стадии. Самоуничтожению.

По экранам бегут непонятные значки. Понимать их не обязательно. Главное — увидеть. Светящиеся буквы и цифры отражаются в миллиардах остекленевших глаз.

I ВОЙНА КОЗЛОВ И МОНАХОВ

Глава 1

Горы покрылись мирной дымкой — мудрые горы явно догадывались, что никакой атаки сегодня не будет. Изредка за перевалом ухал миномет монахов: взрывы раздавались далеко в стороне от позиций Василия, ни один танк не пострадал. Монахи явно тянули время. Чего они ждут? По идее, надо бы послать разведчиков, чтобы притащили сюда пару монахов. Допросить этих монахов с пристрастием…

Да кого здесь пошлешь-то? Сатиры абсолютно не умеют воевать. Василий прибыл на Приап в качестве военного советника Конфедерации всего неделю назад, но недели ему хватило, чтобы убедиться: советников мало, надо слать отряд, а лучше — армию. И невинность изображать не придется: Великий Мужской Курпенг каждый месяц официально просит военной помощи.

«Великий… Мужской…» — Василий сплюнул окурок на сухую землю, злобно размял сапогом. Вонючее сборище козлов, вот как их надо назвать! И не только потому, что «сатирами» местных гуманоидов окрестили по справедливости: козлиные ножки, козлиные рожки, все остальное — карикатура на человека. Воняют они, как козлы, но и это можно простить. Дело в том, что все они — козлы по жизни! Они затеяли эту войну с монахами: что им сделали монахи? Ладно, справились бы сами, так нет, помощь им подавай!..

Василий пошел к своему шатру, стараясь не глядеть по сторонам, но он и без того знал, как замаскированы танки: закиданы хилыми кустиками, с воздуха любой идиот поймет. Шатры, опять же, красные. Кто это придумал? Танки, разумеется, хорошие, сделаны на заводах Аримана, специально для условий боя в горах, педали подогнаны под копыта местных жителей. Зря говорят, что Конфедерация сплавляет сатирам старье. Превосходные танки, отличные джипы, бластеры и минометы. Последние аримановские модели. Другое дело — кто на всем этом воюет.

Василий снял перчатку и голой рукой провел по зеркальной броне. Приятно. Родное. Не подведет. Зеркальный танк на фоне горного кварца — идеальная мимикрия. Из гладкого танкового бока на Василия глядело отражение: молод, черные усишки ниточкой, феска надвинута на лоб. Сразу видно, что лейтенант, даже если на шеврон не обращать внимания. Послали бы лучше хоть мелкой сошкой, да на серьезное дело, чем военным советником — в эту дыру. С монахами воевать.

За спиной Василия в броне смутно отразилась какая-то суета. Василий резко обернулся: два сатира развернули миномет в сторону перевала и уже прилаживали мину. Мина была ярко-желтая, похожая на толстую осу. Так ведь…

— Отставить!!! Отста…

От ужаса голос сорвался на фальцет, сатиры вытянулись по стойке смирно — но было уже поздно: мина нырнула в разинутое кверху дуло миномета, тут же с глухим шипением вынырнула в клубах серого дыма и улетела за перевал.

— Идиоты! Кто приказал?!

— Мы тут… — начал один и замолчал.

— Вы тут дерьмо шайтанье, вот вы тут кто!

Василию хотелось перчаткой съездить им по длинным бурым физиономиям, но он сразу понял, что нельзя: подумают еще, что лейтенантик молодой выпендривается, власть свою пробует. Он успокоился, даже назвал солдат по именам:

— Али, Эркин! Ничего не делать без приказа, ясно? Мы же здесь в засаде сидим, их наступления ждем. Они должны мимо нас пройти, ничего не заметить. А вы тут палите. Ясно, почему нельзя?

— Так точно, Гирей-ага, — пробормотал Эркин.

Сатирам сложно больше трех секунд стоять по стойке смирно: эти двое уже переминались с копыта на копыто, форма задралась, портупеи съехали набок, не по размеру мелкие фески еле держались на жесткой шерсти между изогнутых голубоватых рожек. Что с них взять? Козлы.

Из шатра навстречу Василию бежал Пурдзан. Портупеи на нем не было, не мог он ее носить, и все тут. Зато вместо портупеи — шелковый пояс расписной, за пояс засунуты бластер и кривой кинжал местной работы.

— Курпан-баши, быстрее! Быстрее! Светлый Зигун позвонил, тебя хочет!

— Сколько раз повторять, я не курпан, я лейтенант, и обращайся ко мне на «вы». По форме. Ну!..

— Вы… Зигун ждет, курпан-баши!.. — Пурдзан волновался. Зигун, то есть — министр обороны, если по-человечески, главный воин, для сатиров это большая шишка. Но для советника Османской Конфедерации Миров, махины, занимающей четверть Вселенной, он такой же козел, как и Пурдзан.

Василий ровным шагом прошел в шатер, где посреди красноватой темноты мигал экран связи. С экрана вылупила глаза морда Зигуна, слишком длинная даже для сатира. Василий щелкнул тумблером передачи:

— Лейтенант янычарского корпуса Василий Гирей слушает. С кем имею честь?

— Вы прекрасно знаете, лейтенант, с кем имеете честь. Я уже отрекомендовался вашему ординарцу, — Зигун пожевал вислыми губами. Глаза его смотрели слегка в разные стороны.

— Собрание Зигунов порекомендовало мне лично сообщить о нашем решении. Вам, лейтенант, приказано выступить и захватить монастырь… — Зигун заглянул в бумажку, — да, монастырь святого Георгия, притом как можно быстрее. Не стоит объяснять, что это серьезное решение вызвано поступившей к нам только что информацией…

Ничего себе! Василий вплотную придвинулся к экрану:

— Кем, интересно, мне такое приказано? Я, во первых, советник, а не командир, а во-вторых…

— Во-вторых, вы до сих пор подчинялись командованию янычарского корпуса, а теперь подчиняетесь мне. Читайте, — и Зигун поднял бланк Министерства Обороны Конфедерации, на котором зеленым по белому было написано, что его, лейтенанта янычаров, переводят в распоряжение Собрания Зигунов Приапа. Подписано лично эмиром Тронье. Позор!

— Итак, ваша задача, — продолжал Зигун, — взять монастырь и самое главное — уничтожить взлетно-посадочную полосу. Выступление немедленно. Желаю удачи… курпан Гирей.

Экран погас. Василий все еще стоял, глупо вперившись в черный матовый прямоугольник. Что же делать? Бежать?..

Свиные уши! За неделю с сатирами он сам успел стать сатиром! Козлом пропах! Сам Дитрих Тронье ему приказал, а он — бежать?! Василий вытянулся в струнку, сделал четкий поворот кругом и торопливо вышел из шатра.

Два сатира опять прилаживали мину к миномету… Нет, это были уже другие — всем идиотам приходят в головы одни и те же идеи. Василий ринулся было прекращать безобразие, но понял, что сейчас это уже не важно. Он поманил к себе Пурдзана.

— Пур, дружок, командуй построение. Объявишь, что командир теперь официально — я.

— Зигун приказал?

— Не веришь?!

— Никак не… э… так то… Верю, верю, курпан-баши!

Возражений от Пурдзана не могло последовать никаких, в армию его призвали, не дав закончить третий курс Школы Паркового Искусства. Недаром Зигун принял его за ординарца.

Пурдзан развернулся туда, где солдаты пекли на кострах горную репу, запрокинул голову и издал оглушительный визг. Все обернулись, и Пурдзан, не сделав паузы, превратил визг в команду:

— И-и-и-стройсь!

Солдаты, почти все без фесок, многие — без портупей, встали неровной линейкой.

— Слушай мою команду! — Заорал Пурдзан и добавил совсем не так громко:

— Теперь командир — он.

Ткнув пальцем в сторону Василия, Пурдзан развернулся и засеменил в строй, в самый конец. Василий потер ладони в черных перчатках, одернул мундир. Оглядел своих козлов и вздохнул.

Машины двигались гуськом по узкой дороге, сливая свой блеск с блеском огромных кварцевых глыб, громоздившихся справа и слева, уходивших вверх, к такому же блестящему небу. Глыбы кварца напоминали Василию о висячих садах Рая, где у фонтанов возлежат прекрасные гурии… Обман, всюду обман: звездные разведчики Конфедерации, да и Империи тоже, еще не открыли ту планету, где находится Рай. На Приапе нет никаких гурий, здесь живут только сатиры да монахи-колонисты. Сатиры официально пользуются помощью Конфедерации, монахи — сами по себе, хоть и ходят слухи, что им помогает Империя. Не может не помогать: Империя христианская и монахи христианские… Шайтан! Свиные уши! Василий ударил себя по лбу, Пурдзан, сидевший рядом на башне, чуть не скатился под гусеницы. Зигун-то приказал взлетно-посадочную полосу уничтожить! Поступившая информация… Теперь понятно, что за информация. Василий с силой дернул тумблер передачи, почти вырвал его из гнезда:

— Всем стоп! Джип — к первой машине!

Танки встали одновременно, с дружным лязгом: солдаты из сатиров негодные, зато водилы — что надо. Прыгая по блестящим камням, колонну обгонял серый квадратный джип, за рулем сидел Али. Взять его, что ли, с собой? Нет.

— Пурдзан, ты местный?

— М-м-ме-е… — Пурдзан все еще не мог прийти в себя. Из остальных танков высовывались удивленные головы солдат.

— Ты ведь здесь родился где-то?

— Так точно, Гирей-ага.

Зажав под мышкой аппарат связи, Василий прыгнул в джип.

— Али, в танк, на мое место. Пурдзан, сюда, за руль.

Пурдзан сполз на землю не с той стороны, ему пришлось, мелко перебирая копытами, обежать танк. Выхлопы попали в нос, Пурдзан жалобно фыркал. Василий проверил пулемет и базуку: к базуке имелся ящик зарядов, зато к пулемету — всего два магазина. Ну и пусть, базука, кажется, будет нужнее.

— Вперед, Пур, давай, тут деревня должна быть рядом, так?

— Два поворота, потом справа Яма Карджала, пропасть такая, а внизу — речка…

— Долина будет?

— Дальше долина, под скалами, там как раз деревня. Моя деревня, у меня там до сих пор сестры живут.

— Танки там можно спрятать?

— Мы же наступаем…

Василий грохнул кулаком по дверце — весь джип затрясся:

— Я спросил!

— Да, да, найдем…

— Вперед. Быстро!!!

Пурдзан передвинул рычаг, плавно газанул — джип, по красивой дуге обогнув первый танк, вышел на середину дороги и сразу набрал скорость. Василий включил связь:

— Всем машинам! Двигаться за нами, средний ход. После пропасти будет деревня, мы вас там ждем. Стрелкам приготовиться к отражению воздушной атаки, предположительно — с юго-запада. В любом случае, откуда бы ни летело, все летающее сбивать немедленно, без команды. Повторяю, по всему летающему — огонь. Кроме птиц, конечно, — добавил Василий, испугавшись, что глупые сатиры с перепугу начнут палить по голубям.

Голубей, впрочем, в небе не было: чистый блеск, вокруг вершин — дымка. Яма Карджала разверзлась справа резко, неожиданно: из крутого склона почти горизонтально торчат свинцово-зеленые жесткие кусты, далеко внизу — густой лес, под которым угадывается извилистая речка. Какие-то заросшие развалины на берегу — интересно, кто там живет…

— Пур, строение около реки, ты должен знать.

— Храм Карджала, — Пурдзан глядел только вперед, следил за дорогой, — мы Карджала больше не любим, мы Аллаха любим.

— Аллах акбар, — машинально отозвался Василий.

Яма осталась позади, снова кругом ослепительный кварц. Среди блеска слева над дорогой мелькнуло черное пятно… Исчезло…

— Пур, помедленнее.

Опять мелькнуло пятно. Ряса! Василий взялся за рукоятки пулемета, поймал черное пятно в перекрестие. Монах одной рукой целился, кажется, из бластера, а другой что-то прижимал к уху.

— Веди ровно…

Вспышка, камни у обочины оплавились, на правом крыле задымилась краска. Пурдзан выкрутил руль, джип занесло, но Василий успел вовремя надавить на гашетку — монах выронил бластер, дернулся и слетел на дорогу, как огромная подбитая летучая мышь. Пурдзан затормозил. Монах был еще жив, но без сознания. К уху он прижимал минирацию и что-то бормотал. Василий прислушался — монах бормотал по-гречески:

— Вижу джип… Вижу джип…

Рация его разбилась, но монах ничего не замечал, он бредил. Поперек его груди шел ряд влажных красных отверстий от пуль, да и позвоночник, скорее всего, сломан. Василий повернулся к Пурдзану:

— Добей.

Пурдзан вылез из джипа, подошел к монаху. Вытащил из-за пояса свой кинжал. Быстрое движение — монах перестал бормотать. Пурдзан вытер кинжал об пояс, засунул на место, сел за руль. Ухмыльнулся:

— Неверный.

— Боюсь, он не только неверный.

Василий поджал губы.

— Ладно, в деревню. Быстро.

Почему бы христианскому монаху не быть греком, с одной стороны? А с другой стороны, как-то не по-христиански этот монах себя вел, во всяком случае — не по-монашески.

Деревушка пряталась под нависшими скалами — прекрасно, с воздуха не углядишь. Через узкую щель в скалах тропка вела вниз, к виноградникам, этот проход можно защитить одним пулеметом. А в большой грот, где загон для скотины, поместятся четыре танка. Нормально, пятый танк развернем где-нибудь подальше, будет ловушка.

Пурдзан, размахивая руками, радостно побежал к ближайшему дому, оттуда навстречу ему выскочили две толстые тетки. У мифических сатиров были красавицы-нимфы, а у этих — уродки с козлиными ногами, подумал Василий. Что там Пурдзан с сестрами милуется? Со старостой надо говорить, ребята уже вот-вот подъедут!

Василий развернул джип поперек дороги у того места, где в сторону деревни отходила грунтовка. Включил связь:

— Всем машинам, полный вперед. Машины первая, вторая, третья и четвертая от моего джипа поворачивают направо, к гроту. Заехать в грот задом, орудиями в сторону дороги, ждать атаки с воздуха. Машине номер пять остановиться около меня.

Пурдзан, все-таки, добежал до старосты: крестьяне торопливо выгоняли из грота местных «коров» — жирных неуклюжих птиц с лошадиными головами и грустными, действительно коровьими, глазами. За поворотом послышался низкий рокот, потом лязг, вот сверкнула броня первого танка. Василий снова включил связь:

— Эркин, миномет — ко мне!

Джип мчался сквозь коридоры сияющего кварца. Василий нашел место для пятого танка — под выступом скалы, мили две от деревни в сторону перевала: если двигаться от перевала, танк не видно, даже с воздуха. В танке он оставил Эркина, наказал ему: целься врагу в лицо, настоящий моджахед никогда не стреляет в спину. Василий надеялся, что хоть этот язык дикий сатир поймет.

Миновали небольшую выжженную долину, полную огромных скальных обломков, среди которых петляло сухое русло ручья. Обломки напоминали уродливых чудовищ.

— Пур, что за долина?

— Зигунрджалы. Мы их тоже больше не любим. Аллах акбар.

— Акбар, акбар.

Дорога шла по прямой и упиралась в небо. На фоне неба криво растопырилось черное мертвое дерево — Василий не стал спрашивать про дерево, ему надоело повторять «Аллах акбар». Дальше дорога пойдет вниз: это перевал.

Джип остановили в тридцати шагах от перевала, чтобы с той стороны не было заметно. Василий залег у корней дерева, взял бинокль. Вот он, монастырь, внизу, в узкой котловине. Толстые стены перегородили всю котловину, надвратная церковь блестит куполом, сзади и чуть сбоку — колокольня… Нет, не колокольня. Это уже за монастырем, на взлетно-посадочной площадке. Колокольня не может стоять на трех ногах. Колокольня не бывает нежного голубого цвета. Корабль!

Василий подкрутил бинокль, хотя и так уже все понял: да, он правильно догадался. В том числе, он правильно догадался, что уже поздно, что имперская галера уже приземлилась. В принадлежности корабля Василий не сомневался, но на всякий случай пригляделся к названию. Название было написано красной медью, горбатые крючки архаичных греческих букв складывались в имя «Феодора». Ниже, под стандартным изображением львиной головы, четким современным шрифтом шла темно-синяя надпись: «Императорская гвардия Византии».

Глава 2

— Пур! — Василий не стал дожидаться, сам подбежал к джипу, — потащили миномет.

Они установили миномет поближе к дереву, рядом положили ящик с минами — десять штук, должно хватить. Василий стал наводить прицел на оружейный купол галеры. В вечерних лучах купол отливал то серебряным, то голубым светом.

— Курпан-баши, сожжем этот монастырь, да? Сами, и танки не нужны!

— Я навожу на корабль.

— По монастырю надо, курпан-баши. Там — неверные.

Пурдзан слегка дрожал, вперившись в желтоватые монастырские стены. Глаза его тоже засветились желтоватым огоньком, в руке сам собой оказался кинжал.

— В корабле тоже неверные, — успокоил Пурдзана Василий. Прежде, чем стрелять, он в последний раз связался с танками:

— Машины один, два, три, четыре — не попадите в меня. Всех, кто гонится за мной, уничтожить. Машина пять… Эркин, помни, моджахед никогда не стреляет в спину. Только в лицо!

Василий вырубил связь, отнес передатчик в джип. Вернулся к миномету.

— Ладно, Пур. Поехали.

Первая мина не долетела, разорвалась в монастыре — к удовольствию Пурдзана. Василий быстро поправил прицел, и вторая мина попала в яблочко. Он быстро послал вдогонку третью и четвертую… Купол корабля окутался темным дымом, стал, казалось, чуть больше, и вдруг взорвался, разлетелся веселым огненным порошком. С территории монастыря поднялось в воздух шесть темных точек. Где же седьмая? Галера несет семь шлюпок, а здесь только шесть… Шайтан, так разберемся. Хорошо хоть, шесть, не две. Василий дернул Пурдзана за рукав:

— В джип, и к танкам! Быстро!

Шлюпки слали сверху одну смертоносную нить за другой, но Пурдзану удавалось на узкой дороге петлять, не попадаясь под лучи. Одна шлюпка подошла совсем близко, чуть на голову не села, Василий даже разглядел в переднем фонаре бледное бородатое лицо водителя, синий остроконечный шлем — и направил базуку прямо водителю в лоб. Взрывом джип едва не сорвало с дороги, обломки шлюпки врезались в кварц, выбив жесткие сверкающие брызги. Остальные пять шлюпок выписывали восьмерки в небе, не упуская джип из виду. Из-за этих восьмерок шлюпки не могли стрелять точно, но и Василий не мог в них попасть, без толку извел почти все заряды. А впереди ждало самое опасное место — долина с уродливыми зигунрджалами. Там шлюпки зайдут сбоку, и петляй-не петляй…

— Пур, в долину!

— Зигунрджалы рассердятся…

— Аллах акбар! — заорал Василий, и Пурдзан круто вывернул руль. Машина проскочила крутой съезд в долину по воздуху, мягко плюхнулась на все четыре колеса и помчалась к ближайшему каменному колоссу. Колосс был сложен из трех обломков, в форме ворот.

— Между ног ему, и сразу назад, на дорогу!

Уже ожидавшая их в долине шлюпка сделала от неожиданности неловкий маневр, врезалась в соседнего зигунрджала и разбилась. Выезжая из-под колосса, Василий послал наугад в небо два заряда подряд: сгруппировавшиеся было шлюпки упорхнули в разные стороны, их не задело — но джип зато успел вынырнуть на дорогу, под защиту кварцевых стен.

Миновали пятый танк. Эркин не подвел — вел себя молчком. А может, просто проморгал: джип мчался на полной скорости, шлюпки не отставали. Слева мелькнула деревня…

Залп! Две шлюпки потонули в огненном облаке, одна повернула назад — ее встретил Эркин. Судя по смачно грохнувшему взрыву, Эркин не промазал, да и сложно было бы: наводка-то автоматическая!

Но последняя шлюпка прорвалась. Что ж теперь, до бесконечности от нее пилить по этой дороге? До бесконечности не получится, понял Василий, скоро дорога выйдет в долину — там нам конец.

— Пур, юзом развернешься здесь? И назад…

Пур ничего не ответил, нажал своими широкими копытами на все педали сразу. Машину завертело на месте, шлюпка на секунду зависла, луч попал в середину капота. Из оплавленной дыры повалил дым. Но этой секунды Василию хватило, чтобы послать в шлюпку последний заряд. На месте шлюпки в листьях из дыма расцвел огненный цветок.

«Пурпурная роза войны, на тебя приятно любоваться издали,» — процитировал мысленно Василий бессмертную строчку Ибн Залмана. Вот и последняя… Нет, предпоследняя. Последняя нас там ждет. Справимся, пятью танками справимся. Пушка на корабле разрушена, а лучевое оружие шлюпок зеркальной танковой броне не страшно. Василий боялся бомб, но теперь у имперцев осталась только одна шлюпка. Ну, разбомбит она один танк — остальные ее подловят.

К перевалу подошли гуськом. За пару десятков шагов от мертвого дерева Василий остановил колонну, включил связь.

— Выходим через перевал, строимся в цепь. Задача — обойти монастырь и уничтожить корабль противника. Поняли? Монастырь обойти, корабль уничтожить. Если появится цель — любая — тоже уничтожить. Машины один и два движутся по левому краю котловины, машины три, четыре и пять — по правому. Я слежу отсюда. Вперед!

Но как только танки прошли через перевал, случилось нечто странное: солдаты, высунувшись из люков, возбужденно жестикулировали, в руках у них блестели кинжалы. Танки двигались, набирая скорость, все так же гуськом, по самому дну котловины, все глубже уходя в опасный проход между валунами.

— Отставить! Отставить! — орал Василий в микрофон. Его никто не слушал. Василий повернулся к Пурдзану:

— В чем дело, а?

Но Пурдзан тоже его не слушал: он весь дрожал, сжимая кинжал в руке, и был готов выскочить из джипа и бежать вприпрыжку вслед за танками.

Джихад, понял Василий, у них джихад. Дикари! Среди валунов могут быть солдаты, спрятанные орудия. Так обошли бы их… Монастырь поперли громить! Вот ведь он, враг, стоит на трех ногах, блестит голубым глянцем! А монахи — кому вредят монахи? Если они, конечно, настоящие, — Василий вспомнил того «монаха» на дороге.

А где, кстати, монахи? Где вообще люди?

И тут появились люди — не монахи, имперские гвардейцы. Они появились, как и боялся Василий, из-за валунов, и в руках у каждого была базука. Залпы базук ударили по зеркальным бортам… Василий не мог, не хотел этого видеть. Четыре попадания в борт — и даже аримановский танк превратится в факел. Из подбитых танков выскакивали сатиры с кинжалами, суетились в дыму, не знали, куда бежать — а гвардейцы косили их из бластеров. Первый танк успел несколькими выстрелами снести надвратную церковь и застыл у самого пролома в монастырской стене; остальные танки умерли, так и не выстрелив ни разу. Через несколько минут никого не осталось — только пять груд зеркального металла и разбросанные тут и там кривые головешки, которые совсем недавно были солдатами. И имперские гвардейцы.

Пурдзан начал выбираться из-за руля, Василий схватил его за плечо:

— Куда?!

— Я погибну от рук неверных, я попаду в рай. Я…

Василий не стал его слушать, просто стукнул резко по затылку ребром ладони. Пурдзан обмяк, Василий свалил его на заднее сидение и снова уставился в бинокль.

Где же седьмая шлюпка? Лучше убраться подальше, пока ее нет. Базука бесполезна, заряды кончились, а из пулемета, знал Василий, даже колпак не прошибешь. Нет от шлюпки спасения, прятаться надо. Куда? Зигунрджалы — слишком голые, деревня… Василий брезгливо завертел головой, представив, что сделают гвардейцы с крестьянами, когда узнают, что те прячут у себя османского лейтенанта. Карджал? Василий посмотрел на дыру в капоте — дым все еще шел струйкой из движка. Далеко не уедешь, даже несмотря на то, что джип, как и танки, аримановский. Просто деться некуда будет среди этого кварца. А в Яме Карджала, хотя бы, речка течет, и лес густой. Решено.

В деревне крестьяне спокойно приводили в порядок изгороди, загоняли на место скотину. На джип никто не обратил внимания. Вот и Яма. Василий затормозил, вылез из джипа. Попытался снять пулемет с турели — тяжелый, шайтан, ничего не выйдет. И без того придется на себе Пурдзана тащить, он тоже тяжелый. Василий проверил свой бластер, вытащил у Пурдзана из-за пояса его оружие — бластер и кинжал, запихал себе в набедренный карман. А то очухается, буянить начнет… Моджахед вонючий.

Джип нельзя оставлять на дороге: гвардейцы сразу поймут. Пришлось столкнуть в яму. Поджигать джип Василий не стал, боялся, что деревья загорятся. Все равно было жалко: джип пошел вниз сперва медленно, потом быстрее, быстрее, запнулся о выступ скалы, кувыркнулся через борт пару раз, снова встал на колеса, снова кувыркнулся, опять на колеса… В самом низу он завалился на бок, сломав пару деревьев. Пулемет нелепо уперся длинным носом в землю, переднее колесо медленно вращалось в воздухе. Деревья были кривые, сухие, страшные — их не жалко, жалко джип. Василий чувствовал себя предателем.

Глава 3

Спускаться с Пурдзаном на плечах оказалось вовсе не так сложно — выбрать путь поровнее и съехать на заднице. Чем дальше в лес, тем прохладнее воздух. Речка, наверное, холодит, да и тень здесь постоянная от гор. Деревья уже не казались страшными: они были гибкими и влажными. Под ногами пружинила спутанная трава. Речку Василий нашел не сразу — ориентировался на прохладу, но прохлада шла отовсюду. Сначала он увидел развалины храма, желто-серые камни, такие же, из каких был сложен монастырь, пошел к камням и уперся в речку. Небольшая речка и очень чистая, храм стоит на другом берегу, отражается в воде. Василий свалил Пурдзана в заросли высокого папоротника, сам лег на землю, опустил голову в воду. Напился, наполнил фляжку, побрызгал Пурдзану на лицо. Пурдзан зажевал губами, промямлил:

— Рай…

Потом вдруг резко вскочил, потянулся за кинжалом… А кинжала-то и нет. Это его добило. Он плюхнулся в папоротник, обхватил рогатую голову руками. Василий присел рядом на корточки, похлопал Пурдзана по спине:

— Хватит, Пур, еще успеешь в рай. Давай, попей вот… — и протянул ему фляжку.

Пурдзан сел, посмотрел спокойно прямо Василию в глаза:

— Всех перебили?

— Ты сам видел.

— Не буду тогда пить. Мы в лесу Карджала, курпан-баши?

Василий снял перчатку с правой руки, закинул ее подальше, в траву — а левая перчатка еще раньше где-то потерялась.

— Какой я теперь, свиные уши, курпан? Тобой, что ли, командовать? Ты местный, лучше знаешь теперь, куда бежать.

— Верно, Гирей-ага, отдай кинжал.

— На, — Василий протянул ему кинжал и бластер. Пурдзан пристроил свое оружие на прежнее место за поясом, огляделся.

— Так и есть, у самого храма. Не буду пить.

— Вода ядовитая?!

— Нет, наоборот. Карджал любовь дает, его воды попьешь — все девки твои. А я солдат потерял — какие, к шайтану, девки? И ты не пей.

— Я уже… — Василию стало стыдно, — но я не знал!

— Аллах акбар, — устало буркнул Пурдзан, — да и в храме давно уже не служат…

— А что за шум?

— Где?

Действительно, какой может быть шум в развалинах храма? Звери? Но шум не походил на звериный — ровное гудение, иногда прерываемое глухими ударами. Карджал сердится? Василий представил, как бог любви грозно ударяет в боевой барабан своим… Тьфу! Нет, шум вовсе не божественный, шум очень даже не божественный…

Пурдзан привстал, схватился за кинжал:

— Посмотрим?

— Ложись! — Василий опрокинул Пурдзана в заросли, сам упал рядом, — И тихо. Посмотрим, но отсюда.

Сквозь траву храм казался почему-то живым — злобным существом, не имеющим никакого отношения к любви. Белое мерцание, как от электрической сварки… В щербатых проемах арок задвигались какие-то фигуры. Пурдзан опять схватился за кинжал, но Василий навалился сверху, хрипло прошептал:

— Лежать! Разведка!

— Разведка, — так же шепотом согласился Пурдзан и успокоился.

А из храма стали выходить люди… Или не люди? Что в них было странного? Может, одежда? Короткие туники, похожие на парадные хитоны византийских гвардейцев, только не синие, а серые. Серебристые сапоги, серебристые бронежилеты и черные шлемы с короткими гребнями, как у древних римлян… В суфийской коллегии Василий изучал историю мундира — до завоевания Италии турками военные там одевались похожим образом. Нет, странными были лица. И тишина. Ни одного слова, ни одной улыбки, вообще — никакого выражения на лицах, вроде бы, самых обычных. Ходячие трупы в римских туниках, через плечо у каждого висит какая-то дура — Василий прикинул, что скорее всего это бластер неизвестной системы.

Итак, новый сюрприз Империи? Это почище будет, чем гвардейская галера. Хотя, кстати, тоже очень интересный вопрос: какого шайтана делать гвардейцам в таком дерьмовом локальном конфликте?

Мерцание в глубине храма не прекращалось. Странные солдаты все шли и шли. Они явно не могли все поместиться среди развалин — значит, существовал какой-то подземный ход. Но зачем? Десантная операция в этой дыре… Против кого? Может, как раз против гвардейцев?

Солдаты выходили по одному, строились в колонну по четыре и двигались, как понял Василий, к дороге. Реку любви они переходили вброд, не сбавляя скорости. Растительность тоже не могла их остановить — они ловко прорубали себе путь короткими воронеными мечами и даже не нарушали строя. Мечи тоже очень походили на римские, в локоть длиной, совершенно прямые. Василий неплохо управлялся с обычным армейским ятаганом и с янычарской саблей, а вот такие мечи видел только в Музее Народов Земли на Крезидхе.

Наконец, последние солдаты покинули храм, мерцание погасло. Василий разрывался: хотелось узнать, откуда же повылазило все это воинство, но не меньше хотелось узнать, нахрена им здесь надо.

— В храм пойдем, или за ними?

— За ними, Гирей-ага. В храм еще успеем.

Василий и Пурдзан двигались почти на четвереньках среди кустов. Но солдаты смотрели в затылок друг другу и, наверное, не заметили бы конфедератов, даже маршируй они рядом с колонной, размахивая фесками.

Вот и подъем. Интересно, как… Понятно! Вдоль колонны вперед пробежали четыре солдата, по двое с каждой стороны. За спинами у них вздымались реактивные ранцы — Василий не был уверен, что это стандартная армейская конструкция, но, во всяком случае, ранцы очень походили на дунганские десантные, аримановского производства, разве что были не зеленого, а черного цвета. Так может, солдаты — свои? Василию почему-то очень не хотелось так думать. В солдатах было нечто совершенно чуждое: козлы, византийцы, даже каменные зигунрджалы — и те казались куда роднее и ближе.

Четверо с ранцами подбежали к подъему и, не останавливаясь, взмыли в воздух. Через несколько секунд они были наверху и вколачивали в кварц костыли. Когда колонна домаршировала до подъема, ее уже ждали четыре спущенных вниз троса. Солдаты поднимались, мерно работая руками и ногами. Василий мог поклясться, что скорость колонны не снизилась. Когда вся колонна уже двигалась по дороге в сторону монастыря, четверо с ранцами подтянули тросы, открепили от костылей, скатали и упаковали в специальные кармашки. После чего мерной трусцой пустились вслед колонне.

Василий был поражен: что за важный объект прячут здесь козлы? Или монахи? Кто-то посылает две сотни десантников — да еще каких! Если бы Василий не был отличником в суфийской коллегии и не знал бы военно-политической истории, он бы решил, что это — настоящие римляне. Василий именно так их себе представлял: стальная дисциплина, стальная невозмутимость, стальная непобедимость… Но ведь римлян победили! Сначала карфагеняне, потом — готы, а потом их вообще присоединили османы. После объединения Султаната Барбароссы и Османской Империи в Османскую Конфедерацию, да после северных и южных завоеваний Византии, на Земле просто физически не осталось места для третьей сверхдержавы, которая могла бы выйти в космос.

Может, этих солдат и не было вовсе?

— Пур, ты их видел?

— А то!

— Кто они?

— Я их видел впервые, Гирей-ага. Думал, ты знаешь…

Значит, не галлюцинация. Мираж? Маскарад? Так или иначе, колонна скрылась за поворотом, и можно было подниматься самим. Без тросов это оказалось практически невозможно. Пурдзан и Василий расцарапали ладони об острые камни, насажали себе заноз от сухих кустов, с корнем выскакивающих из насиженного места, как только пытаешься за них как следует ухватиться. Третий раз скатившись кубарем к деревьям, Пурдзан не выдержал:

— Гирей-ага, пойдем другой дорогой!

Василий от неожиданности выпустил куст и тоже скатился, прямо к ногам Пурдзана.

— Ты хочешь сказать… Ты, скотина рогатая, хочешь сказать, что есть другая дорога?!

— Да я…

— А ты молчишь в бороду и карабкаешься тут, как… Как горный козел! Пошли!

— Сюда, сюда, откуда шли, — суетился испуганный Пурдзан, — прямо к храму, через брод, и там — тропинка.

Храм снова был пуст — никакого гудения, никакого мерцания. Уютные заросшие развалины. Переходя речку, Василий не удержался, зачерпнул воду флягой и сделал пару больших глотков. Пурдзан не стал, снова отказался.

Крыша храма почти вся обвалилась, но над алтарем была еще цела. И алтарь целехонек, вот что странно… Впрочем, понял Василий, ничего странного. Просвещение пришло на Приап совсем недавно, поколения четыре сменилось, не больше. Вон, у них еще джихад в разгаре. А молодые ребята и девчонки, наверняка, бегают к Карджалу.

Статуя Карджала блестела отполированным черным камнем: огромный козел с человечьими руками и рыбьим хвостом. Ничего себе, бог любви! Василий знал, что именно таким европейцы, пока османы не обратили их в ислам, представляли своего шайтана… Но начавшаяся было дрожь быстро унялась: здесь же не люди живут, здесь сатиры живут! Для них этот Карджал — то же самое, что для византийцев — речная нимфа!

Земляной пол храма был утоптан свежими следами. На расчищенной площадке возле алтаря следы были особенно хорошо видны — они начинались не от самого алтаря, а чуть поодаль. Казалось, солдаты возникали из пустоты в паре метров от статуи Карджала и, не останавливаясь, топали к выходу.

Под ногами что-то тускло блеснуло… Личная бирка! Неужели кто-то из таких солдат может потерять личную бирку? Впрочем, все бывает. На бирке была выбита надпись… Латынь! Не просто латинские буквы — латинский алфавит иногда использовался в Конфедерации, но вот латинские цифры изучали только на уроках истории. «BLIDING M-XLII H-XXIV» — надпись на бирке. Василий знал латынь и был уверен, что «BLIDING» — имя собственное, может — название соединения, «М» и «Н» — какие-то коды, а «XLII» и «XXIV» означает «сорок два» и «двадцать четыре». В какой армии будут номера на бирках штамповать латинскими цифрами? То же самое, что месопотамской клинописью. Это же мертвый язык!

Тропинка ныряла под нагромождения валунов, снова выводила в лес. Пришлось еще раз пересечь речку — на этот раз Пурдзан окунул морду в воду и долго пил.

— Что, любви захотелось? — съязвил Василий.

— Вода только у храма приворотная, а мы почти к виноградникам вышли, — булькнул Пурдзан и снова принялся пить.

Василию не терпелось, он силой поставил Пурдзана на ноги и приказал двигаться дальше. За последними валунами начались виноградники. Тропинка вела мимо аккуратных рядов к пролому в скале — Василий понял, что за проломом будет деревня. Пурдзан остановился, поглядел хмуро, исподлобья.

— Гирей-ага, я не хочу туда.

— Думаешь…

— Чую.

Идти все равно было надо. Василий не знал, чего ожидать от этих древних римлян с мертвыми лицами. Возможно, вся деревня залита кровью…

Деревня оказалась абсолютно пуста. Птицы-коровы, покинув загон, слонялись между дворов, таращились испуганно и тупо то друг на друга, то на дорогу. Зверек, похожий на четвероногую курицу с собачьим хвостом-крендельком, выскочил из темного оконного проема, присел и жалобно заквохтал.

Жилища крестьян были вырублены в скалах, окна прикрывались циновками, вход — дверьми, плетеными из виноградных лоз. Но сейчас циновки со всех окон оказались сорваны. Уже поздно, небо подернулось лиловым вечерним налетом… Но свет за окнами не горел, двери распахнуты настежь. И никого.

Пурдзан обежал несколько домов.

— Пусто, Гирей-ага. Увели.

— Хорошо, не убили.

— Не знаю, насколько хорошо.

Пурдзан был мрачен, рука его теребила рукоять кинжала.

— Но я знаю точно, что тут были неверные.

Не дожидаясь Василия, он направился к дороге. Василий пошел следом. Ему было жутко, даже ноги слегка подкашивались от непонятной жути. Пурдзан, наоборот, почувствовал себя вдруг настоящим солдатом. Это потому, что объявился настоящий враг, понял Василий. Даже смерть Пурдзану не так страшна, как встреча с этим врагом. Вот он, джихад! И вот они, неверные. Не монахи, не Империя. Нечто. «Блидинг».

Глава 4

К перевалу подошли мелкими шажками, до сухого дерева вообще добирались ползком. В котловине тоже было пусто — Василий почему-то именно этого и ожидал. Обгорелые трупы сатиров, зеркальный лом, оставшийся от танков. Несколько тел в синих мундирах — те, кого достали кинжалы. Возле валунов, завалившись на бок, лежала последняя шлюпка. Вроде бы целая — издали не видно повреждений. Имперская галера с развороченной орудийной башней не подавала признаков жизни. Василий знал, что галера на ходу — не боеспособна, но лететь может. По идее, гвардейцы должны были давно отсюда убраться. Почему не убрались? Чего ждут? Василий чувствовал, что никто ничего не ждет. Некому ждать.

— Пур, ты тоже догадался?

— Что никого нет?

— Да. Только трупы.

Держа бластеры наготове, Василий и Пурдзан бегом спустились в котловину. Василия интересовали две вещи — шлюпка и корабль. Пурдзана не интересовало ничего, он чувствовал, что неверные исчезли, мстить уже некому.

Около стен монастыря остановились — на всякий случай. Выставили вперед стволы, обошли первый танк и пробрались в пролом, оставшийся от снесенной надвратной церкви.

Изнутри монастырь напоминал опустошенную деревню — окна келий все открыты, никакого света внутри. Пусто. Двери сорваны. Под невысокой звонницей валяются осколки колокола. А посреди двора — какая-то белая куча. Василий не хотел себе признаваться, что смотрел на эту кучу с самого начала — только на нее. Трупы. Монахи без ряс, в нижнем белье, мертвые, сложены в аккуратный штабель. Длинные волосы свесились вниз, рты разинуты в идиотском оскале. Стеклянные глаза. Оловянные кресты.

Василий побрел прочь из монастыря. Шлюпка. Сосредоточиться на шлюпке. Что там со шлюпкой? Кто там в шлюпке? Можно ли на шлюпке добраться до своих, или придется раскочегаривать галеру?

Василий только сейчас осознал, что вместе с джипом сгоряча разбил и аппарат связи. Скорее всего, на шлюпке или на корабле есть аналогичный аппарат. Конечно же, есть. Вот этим и надо заняться.

Колпак шлюпки был разбит, но больше никаких повреждений Василий не обнаружил. Мертвый пилот свесился с кресла, запрокинув лицо. Совсем молодое лицо, почти девичье… Ну-ка, ну-ка! Василий, не долго думая, провел по груди пилота. Действительно, не только лицо девичье. Грудь — тоже. Но важнее этого открытия было то, что Василий почувствовал: пилот жив. Сердце бьется. Где там аптечка? Ага, как положено, под сидением. Кельтская соль под нос… Пара пощечин… Еще раз — кельтская соль. Девушка открыла глаза.

— Добрый вечер, ханум, — приветствовал ее Василий по-гречески… И получил сильный удар сапогом под коленную чашечку. Не дожидаясь второго удара, он выкатился из шлюпки, сразу принял низкую стойку. Девушка, издав пронзительный крик, выскочила следом и приземлилась напротив, тоже в низкой стойке. Василий решил не звать Пурдзана — с женщинами полагается справляться без посторонней помощи. Но бластер он не выкинул, у его противницы тоже могло быть оружие.

— Не думал, ханум, что в вашу гвардию берут женщин.

Василий улыбнулся и передвинулся чуть левее, к большому плоскому камню. Девушка молчала, не сводила с Василия глаз. Руки ее выписывали в воздухе медленные восьмерки. Вот левая голень Василия, наконец, уперлась в твердый край камня. Сделав обманный замах правой рукой, Василий резко поставил левую ногу на камень и, оттолкнувшись со всей силы, прыгнул. Он хотел сверху, из прыжка, достать девчонку по голове правой ногой, но не успел — девчонка, сгруппировавшись, прокатилась под Василием, и когда он приземлился, оказалась у него за спиной. Гадкая девчонка. Василий почувствовал удар по позвоночнику — слабоватый, видимо, расстояние оказалось слишком велико. Не разворачиваясь, Василий лягнул назад левой ногой, специально замедлив скорость удара. Как он и ожидал, нога была тут же перехвачена. Моментально упав на руки, Василий лягнул правой ногой, на этот раз в полную силу. И, подтянув под себя ноги, развернулся к противнице лицом. Девушка согнулась пополам — удар пришелся ей в низ живота. Сейчас можно было пнуть ее в лицо, но Василий не собирался ее калечить. Собственно, он хотел только поговорить.

Галантность чуть не стоила ему жизни. Девушка распрямилась и снова оказалась в низкой стойке.

— Ханум… — начал было Василий, но тут в него полетел нож. Василий успел поймать нож за рукоятку, скорчил свирепую рожу и покрутил ножом у девушки перед носом. Потом вдруг зашвырнул нож назад, через плечо, и улыбнулся. От двух следующих ножей он просто уклонился и, скользнув на спину, обеими ногами снова лягнул девушку в низ живота. На этот раз он не стал ждать, пока она оправится от удара — оседлал ее, заломил руки за спину. Чем бы их связать? Нечем. От досады Василий выругался по-русски.

— Вы говорите по-русски, или только ругаетесь? — вдруг спросила девушка, тоже по-русски.

— Говорю, — ответил Василий, не ослабляя хватки, — моя мать воспитывалась в монастыре святой Параскевы.

— Моя тоже, — ответила девушка и обмякла, расслабилась. Василий на всякий случай продолжал ее держать.

— Вы, наверное, благородных кровей, — предположил он.

— А вы?

— Благородных, но не по матери.

Из-за шлюпки выскочил запыхавшийся Пурдзан.

— Помочь, Гирей-ага?

— Это женщина.

— А… — Пурдзан спокойно присел рядом.

Василий решил рискнуть и отпустил девушку. Она села по-турецки и стала как ни в чем ни бывало поправлять прическу. Отряхнулась.

— Вы один?

— Мы вдвоем.

— А ваши?

— Наши были в танках.

— Я про других.

— Неверные, — ответил за Василия Пурдзан.

— Они для всех неверные, — добавил Василий, — вы видели, что они сделали с монахами?

Девушка не ответила, только посмотрела на Василия как-то странно, хмуро. Оглянулась вокруг. Снова посмотрела на Василия.

— Хорошо, что я вырубилась. Эти, с ранцами, меня сбили с толку, я и врезалась. Они решили, что я мертвая. Остальные убиты?

— Нет. Остальные пропали. Только монахи почему-то убиты.

Девушка снова бросила тяжелый взгляд на Василия. Некоторое время все трое сидели молча. Небо стало быстро темнеть. Пурдзан поднялся, кряхтя:

— Покопаюсь в этой шлюпке. Лететь надо, Гирей-ага. Нехорошо здесь. И в деревне нехорошо. И в храме тоже.

Василий вдруг понял, что страшно устал и никуда не полетит.

— Заночуем у дерева. Завтра полетим… Предлагаю заночевать на перевале у дерева, — добавил он для девушки по-русски.

— Так кто была ваша мать? — спросила она.

— Простая монахиня, подданная Империи. Русская. Как-то ее отправили в Константинополь, не знаю уж, зачем. Там она полюбила османского дипломата и бежала с ним. Оч-чень романтическая история.

Девушка встрепенулась:

— Так вы — сын Франца Гирея? Я знаю вашу романтическую историю.

— Откуда?

— Я же сказала, моя мать воспитывалась в монастыре святой Параскевы. И я там воспитывалась. Но я не монашка.

— А как вас звать?

— Феодора.

Василий ухмыльнулся:

— Имя у вас, однако, прямо, как у монашки.

А сам подумал, что девушка, вероятно, соврала. Назвала первое попавшееся имя. А почему такое странное?.. Ну конечно! Галера-то называется «Феодора»! Ладно. Пусть будет Феодора.

Последние зеленоватые лучи заката растворились, исчезли в темно-лиловой небесной пелене, которая тоже быстро исчезла, уступив место чистому черному цвету. Котловина погрузилась в матовую тьму — даже в гладких боках галеры не отражаются звезды. Мертвое дерево на фоне звездного неба — как рука этой тьмы, а силуэт Феодоры, прислонившейся к дереву, напоминает уродливый нарост на стволе. Пурдзан отошел дальше по дороге и шумно справлял нужду. Василий присел на корточки возле Феодоры.

— Полагаю, что могу задать вам один вопрос, касающийся военных секретов Империи.

— Полагаю, что можете.

Голос Феодоры звучал в теплом ночном воздухе очень ласково, она перестала казаться наростом на мертвом стволе. Василий вспомнил, что пил сегодня воду из реки Карджала. Авось… Впрочем, не до того.

— Имперская гвардия здесь была вовсе не ради монахов. И не ради нас. Ради римлян.

— Римлян?..

— Простите. Я им сам придумал название.

— Да. Эти римляне уже появлялись несколько раз. Достаточно для имперского оракула. Оракул предсказал вероятность тридцать четыре процента, что они появятся здесь.

— Я всегда был уверен в превосходстве ваших компьютеров.

— Спасибо. Но мы, если честно, думали, что это — какие-нибудь ваши мамелюки или янычары…

— Как офицер янычарского корпуса уверяю вас, что они не янычары. Ублюдки… Казнили монахов. Вы видели штабель из тел? Нет, вы не видели…

— Видела.

Голос Феодоры вдруг зазвучал слишком четко и совсем не ласково.

— Мне хочется, чтобы вы лучше представляли себе ситуацию. Солдаты, ради которых нас сюда прислали, стараются убивать как можно меньше. Им нужны живые пленные.

Василий понял. Но… зачем? За что?

— Монахи… — прошептал он.

— Монахов убили мои люди. Я хотела переодеть гвардейцев в рясы. Понимаете — эффект неожиданности. Чтобы подпустить этих самых римлян поближе. Монахи стали гнать свою обычную лабуду: мирские интересы, то, се… Отказались они, короче. А времени, как вы знаете, у нас почти не было.

— И вам приказали…

— Будь мужчиной, янычар. Ты уже догадался, что мне никто ничего не приказывал. Операцией командовала я.

Пурдзан давно вернулся и терпеливо ждал, пока Василий закончит беседу. Василий решил закончить беседу прямо сейчас. Он понял, что не станет говорить с этой дрянью ни по-русски, ни даже по-гречески. Наверняка она знает турецкий. Он встал и произнес по-турецки:

— А теперь не мешай, женщина. Нам с Пурдзаном пора молиться.

Феодора осталась сидеть под сухим деревом, снова похожая на мертвый нарост. Василий и сатир вышли под открытое небо. На Приапе все блестит: кажется, даже ночное небо покрыто черным мебельным лаком.

— Пурдзан, куда смотреть полагается?

Василию было неловко перед единоверцем, что он за неделю так и не спросил у местных, куда обращать лицо. Пурдзан поднял к небу мясистый палец:

— Видишь «Хвост Карджала», Гирей-ага? От кончика отсчитай три звезды на восток, будет Мертвый Глаз…

— Эта, зеленая?

— Нет, Гирей-ага, зеленая — спутник.

— Понял. Синяя.

— От нее — две звезды к северу. Вторая, желтенькая, она. Приступим?

Они встали на колени и обратили лица к мелкой желтой звездочке. Вокруг звездочки, знали они, вращается древняя планета Земля, единственная планета Вселенной, принадлежащая одновременно и Византийской Империи, и Османской Конфедерации; на этой планете есть полуостров Аравия, а на полуострове Аравия стоит священный город Мекка.

II «ПРИЗРАКИ»

Глава 1

Огромный негр в красном костюме русского скомороха бил в бубен и подпрыгивал, делая сальто в воздухе. Это никого не смущало: всеобщее сумасшествие, царящее в Новгороде во время Масленицы, подробно описано в литературе — от этнографических статей до рекламных буклетов. Девицы в блестящих масках жарко терлись бедрами обо всех встречных мужчин, мужчины пили медовуху из деревянных кружек и полностью теряли рассудок. Новгородская медовуха, настоянная на мухоморе, может убить человека — а может сделать его святым. Некоторые туристы от нее умирали, но все искали просветления. Забвения. Счастья. На передвижных сценах изощрялись музыканты: заунывные квинты электрических калюк, злобное чавканье варгана. Толпа, приплясывая и кривляясь, хохоча в ночное небо, кувыркаясь, поглощая медовуху и блины, целуя девок и парней, без разбора, валила к центру, к Приемным Палатам Князя, где на площади еще за неделю до праздника была возведена Княжья Горка, а на Лобном Месте воткнут высоченный столб из белого ясеня. Сам Князь выставлял себя на масленичное поругание — и сам Князь нажимал на кнопку, отверзающую хляби земные. Князь давал путь подземному огню, зажигавшему огненное колесо, пожиравшему соломенное разукрашенное чучело весенней жертвы.

Четверо старцев шли через толпу, улыбаясь для приличия. Широкие плечи, черные плащи. Под одним из плащей скрывается горб — и этот плащ украшен серебряным персидским орнаментом. Остальные плащи просто черны — как темная кладовка. У троих старцев, включая горбуна, из-под масок виднелись густые седые бороды. У пятого, самого высокого, не было маски. Низкий капюшон скрывал почти все лицо, кроме длинного зеленого подбородка. Внимательный глаз сразу бы угадал по форме и цвету подбородка, что владелец его — крезидхский треух. Но кому до этого дело? На Масленицу в Новгород слетаются тысячи сатиров, тысячи треухов, сотни циклопов, удильщиков — и сотни тысяч людей со всех миров обитаемой Вселенной. Легко затеряться. Легко выглядеть как угодно. Легко БЫТЬ кем угодно.

«Но этот негр с бубном явно попадается нам уже четвертый раз,» — думал первый старец, высокий и тучный, борода которого была похожа на длинный кирпич, сложенный из седых кудряшек. Горбун тоже заметил негра, дернул треуха за рукав:

— Следит?

— Пускай, — прошепелявил треух, — не будем начинать переговоры с убийства. Земля — святая планета.

И старцы решили: пусть следит. Нельзя убивать на планете, где стоит Мекка, в центре Вселенной, тем более — перед переговорами о таком святом деле, как джихад.

Но не одной лишь Меккой известна Земля. Двести лет космической эры не смогли сделать ее провинцией. Даже после того, как Османская Конфедерация народов, превратившись в Османскую Конфедерацию Миров, поспешила перенести столицу из Гондишапура в Султансарай — единственный огромный оазис на пустынной Новой Аравии. Даже после того, как все основные учреждения, кроме резиденций Императора и Протосеваста, переехали из Константинополя, номинальной столицы Империи, в Олимполис, город-остров на Земле Св. Посидония, сплошь покрытой океаном.

Ничто не могло лишить Землю ее блеска, ее монументальности. С отъездом двух великих столиц на Земле, конечно, поубавилось суеты. Поубавилось вездесущих агентов, с улиц почти исчезли люди в мундирах, а с телеэкранов — официальные лица. Земля зажила мирной жизнью, особенно после Новгородского Пакта о запрещении военных действий в Солнечной Системе. Новгородские старики иногда прерывали свою болтовню о тысячелетней независимости Новгорода и рассказывали внукам о том, как сам Император встречался с самим Султаном здесь, на новгородской земле, прямо в Приемных Палатах самого Князя Вадима Пятого.

Действительно, помимо Новгородского Княжества на Земле существует еще около полутора десятков неприсоединившихся государств: Литовское Княжество, республики Скандинавии, монархии Южной Африки — Тсонга, Мономотапа, Зулу, кто-то еще, возможно, до сих пор не нанесенный на карту; наконец — Аравия, поделенная на эмираты, Международный Заповедник Первоначального Ислама.

Однако, именно Новгородское Княжество было выбрано для великих переговоров — как предыдущих, так и нынешних. Но если предыдущие переговоры проходили с потрясающей помпой, то о нынешних переговорах не знал почти никто: ни Император, ни Султан, ни веселые новгородцы.

Старцы рассекали кривляющуюся, танцующую, орущую толпу. Негр исчез. Может, его и не было? Может, это были разные негры?

Площадь открылась неожиданно — море голов, морд, масок, рук, факелов, и над всем этим возвышаются Приемные Палаты, похожие на подгоревший торт. Слева от Палат кособоко торчит гигантское деревянное сооружение — Княжья Горка. Столб на Лобном Месте уже украшен чучелом. Вот на вершине Горки появился Князь Волх Третий, голый, заляпанный ритуальной фосфорецирующей грязью. Князь приплясывал, воздев белые руки к небу. Толпа ревела, двигаясь в такт княжеской пляске. Самые иступленные, перебрав медовухи, скидывали с себя одежду и лезли по деревянным перекладинам горки, желая дотронуться до Князя — но стрельцы стаскивали их за ноги, били по головам дубинками. Внезапно толпа затихла. Князь стоял неподвижно, держа над головой дистанционный пульт. Все ждали. И вот Князь неторопливо нажал ту самую кнопку.

Над Лобным Местом вспыхнул высокий факел — чучело жертвы быстро превращалось в пепел, который туристы и паломники утром будут собирать и хоронить в специальные сафьяновые мешочки. Толпа взвыла — но осталась на месте, ждала, пока Князь снова нажмет на кнопку. И Князь нажал.

Огромное пылающее колесо возникло рядом с Князем, заслонив собой его фигурку, и, набирая скорость, покатилось вниз, к людям. Весна началась. Солнце спустилось к своим почитателям — и жертвам.

— Многих подавят сегодня, — безучастно отметил первый старец. Старцы стояли у самого выхода на площадь, возле застекленных дверей под вывеской «Аптека Бар-Кохбы». Двери аптеки были закрыты, треух дернул за цепочку. Где-то в глубине, за зелеными занавесками, мелькнула тусклая лампочка. Занавеска отодвинулась, появилось сосредоточенное лицо, обрамленное бородой, такой же, как у старцев. В шуме толпы не было слышно, как щелкнул замок. Дверь открылась, пропуская старцев в просторное помещение, заполненное обычными для аптеки сладковато-едкими ароматами.

Негр в скоморошьем костюме, не замеченный старцами, подождал, пока те скроются за дверью, а потом стал яростно продираться через толпу. Около самого Лобного Места переминался с ноги на ногу, нервно поигрывая легкой винтовкой, стрелецкий сотник. Увидев негра, он успокоился — и подобрался, встал прямо. Лишь только негр подошел, сотник вытянулся, глянул в черное блестящее лицо снизу вверх:

— Ну?..

— Баранки гну. Встань вольно, не пугай народ, — ответил негр, — пошли, доложимся.

И они двинулись по оцепленному проходу вглубь Приемных Палат, подальше от праздничной полоумной толпы.

Глава 2

Заперев дверь за старцами, хозяин обогнал их и пошел впереди, по лабиринту, образованному прилавками, шкафами, полками и круглыми стойками, полными разноцветных пузатых флакончиков.

Остановившись перед тяжелыми бархатными гардинами, хозяин потянул за шнурок, свисавший с потолка. Гардины разошлись в стороны, обнажив стальную стену. Посреди стены, на уровне груди, был врезан маленький глазок. Хозяин приложил к глазку большой палец, подождал пару секунд, затем чуть надавил. Стена с тихим шуршанием пошла вверх, пугающая темнота за ней через мгновение рассеялась от желтого света причудливых бра в форме русалок, торчащих из стен. Обои были из того же пурпурного бархата, что и гардины.

— Прошу вас, — хозяин повел гостей вниз по винтовой лестнице, облицованной розовым мрамором. Через несколько витков лестница вывела в короткий коридор, кончавшийся тупиком: путь преграждало изображение босого Перуна, спускающегося с неба верхом на золотом коне. Возле тупика хозяин попросил старцев сложить на пол оружие.

— Извините, это относится и к вам, Ибрагим-ага, — хозяин слегка поклонился худощавому старцу с бородой, торчавшей из-под маски редкими прямыми клочьями, — и умоляю, не сочтите мою просьбу за попытку оскорбить вас и тех, кого вы представляете. Уверен, они вас простят за сегодняшнее нарушение ваших традиций.

Старец Ибрагим раздумывал секунд десять, после чего, не сказав ни слова, отстегнул от пояса кинжал измаилитского хашишея и вытянул из широкого рукава шнурок-удавку. Свое оружие он аккуратно сложил у стены, в стороне от двух бластеров и одного арбалета, с которыми легко расстались остальные старцы.

Хозяин встал перед Перуном: нарисованный бог сидел на своем коне, слегка откинувшись назад и прищурив правый глаз. Левый его глаз был широко раскрыт. Хозяин приложил большой палец к этому глазу, и стена с изображением разошлась, словно диафрагма. Гости вслед за хозяином проследовали в небольшой круглый зал с пятиконечной звездой, выложенной на полу. В углах звезды стояли кресла.

— Садитесь, почтеннейшие.

Старцы заняли свои места. Хозяин тоже сел на одно из кресел. Откинул капюшон халата. Старцы сняли маски, откинули капюшоны. Теперь их было пятеро — как и полагается.

Хозяин дернул рычажок в подлокотнике своего кресла. Дверь-диафрагма затянулась, зато начала раскрываться такая же диафрагма в полу, в центре пятиконечной звезды. На поверхность плавно поднялся столик с большим кальяном. Покатые бока кальяна были покрыты надписями на древних мертвых языках — латинском, галльском и болгарском. Все эти надписи гласили одно и то же: «Помни о смерти!» — Руперт-ага, начните вы. — Хозяин протянул горбуну мундштук кальяна. Горбун глубоко затянулся сладким дымом, пропущенным через смесь розовой воды и вина. Кашлянул пару раз и протянул мундштук тучному старцу с бородой, похожей на кирпич.

— Стратиг Комнин, вторым будете вы.

Стратиг затянулся лишь чуть-чуть, просто для того, чтобы поддержать ритуал. И передал мундштук измаилиту.

— Ибрагим-ага, ваш черед.

Измаилит помусолил мундштук в руке, не прикасаясь к нему губами.

— Я с вами, почтеннейшие. Но измаилиты не курят.

Остальные кивнули. Ибрагим передал мундштук следующему старцу, зеленоголовому треуху.

— Цергхи-боц, ваше слово будет предпоследним.

Треух долго смаковал дым, изучая надписи и узоры на кальяне. Поглядел в потолок, также покрытый симметричным узором. Встал и передал мундштук хозяину.

— Господин Кротов, ваше слово будет последним.

Кротов сделал несколько коротких затяжек, подержал дым в себе. Не спеша выпустил. Дернул тот же рычажок в своем подлокотнике. Кальян опустился под пол, диафрагма над ним сомкнулась. Дым исчез в вентиляционных щелях. Ритуал встречи был завершен.

Этот ритуал возник сразу после того, как Султанат Барбароссы и Османская Империя германцев подписали Теночтитланское соглашение об образовании Османской Конфедерации. Именно тогда многие вдруг поняли, что мир делится на пять частей. Византийская Империя состояла из двух префектур — Префектуры Африка, включавшей плодородные земли Провинции Сахара и джунгли Провинции Конго, и Префектуры Гиперборея, включавшей Малую Азию, Грецию, Русь и обширные территории к северу и северо-востоку. Османская Конфедерация складывалась из бывшей Османской Империи и бывшего Султаната Барбароссы. Две великие исламские державы никогда не стремились к конфликту и росли строго в разные стороны — но им, все же, пришлось столкнуться на новом континенте в ожесточенной Ацтекской Войне. Война закончилась не только Теночтитламским соглашением: новый континент подарил цивилизованному человечеству новый ритуал — ритуал «трубки мира». Правда, ритуал этот был воспринят с тремя оговорками.

Во-первых, трубку заменили более привычным кальяном.

Во-вторых, ритуал исполнялся далеко не всеми и далеко не всегда. Лишь в дни великой опасности, угрожавшей цивилизации, собирались у кальяна пять шейхов (так их называли жители Конфедерации) или пять философов (так их называли жители Империи) — пять старцев, в чьих руках была реальная власть. Тайная власть. Настолько тайная, что среди жителей обитаемых миров мало кто верил в реальность пяти старцев. О них слагались легенды и сказки, в их честь даже поставили два храма — на Мадагаскаре и в Южной Африке. С точки зрения научно-популярной литературы «пять старцев» символизируют пять частей цивилизации: две половинки Империи, две половинки Конфедерации и неприсоединившиеся страны. До начала космической эры так и было, но после того, как цивилизация наполнилась множеством новых миров, населенных не только людьми, число пять превратилось в дань традиции.

И, наконец, в-третьих, кальян, который курили старцы, назывался вовсе не «кальяном мира». Старцы называли его «Кальян Смерти». Смерть была причиной, по которой собрались вместе тайные правители мира. Смерть — не отдельная смерть одного человека, а смерть, угрожающая всей обитаемой Вселенной, — именно такая Смерть была темой их беседы.

Первым говорить начал горбун Руперт. Сначала он хотел встать, но передумал, остался сидеть, скрестив ноги, обхватив себя руками за плечи. Его выпуклые карие глаза глядели вперед — ни на кого и ни на что в отдельности. Просто вперед.

— Почтеннейшие! Я обрисую вам задачу, и если я в чем-то не прав, вы меня поправите и дополните — но не раньше, чем я закончу. В поле нашей ответственности появилась новая сила. Сила эта очевидно враждебна населению, за которое мы отвечаем, и с высокой долей вероятности враждебна социальным институтам, находящимся под нашим контролем. По моим данным, сила эта представлена регулярными войсками в униформе, напоминающей византийскую. Войсковые формирования различной численности, от небольшого отряда до крупной армии, нападают на единицы владения, принадлежащие как Конфедерации, так и Империи. Единицы владения также варьируются по размерам и значимости — от космических пассажирских лайнеров до целых планет и от мелких военных патрулей до стратегических объектов. Цель у нападающих всегда одна и та же — население. Персонал. Люди, сатиры, треухи, циклопы и тритоны. Пока что не подвергались нападению только удильщики — ни их родная Страна Трех Звезд, ни объекты, на которых удильщики служат. Возможно, удильщики чем-то не подходят этим «охотникам за живым товаром» — именно так я охарактеризовал бы нападающих. А возможно, удильщики являются истинными хозяевами нападающих. С другой стороны, среди нападающих зафиксированы представители всех рас подконтрольной нам обитаемой Вселенной, кроме удильщиков. Итак, наша задача — определить источник новой силы и решить, как взять ее под контроль. Под конец я бы хотел высказать собственное мнение, основанное не столько на моих данных, сколько на моих чувствах. По-моему, единственный правильный способ контроля в данном случае — уничтожение.

Горбун резко взмахнул руками и снова обхватил себя за плечи.

— Уничтожение под корень. Благодарю вас, почтеннейшие. Что вы на это скажете?

Все молчали. Кротов обвел старцев взглядом, привстал на миг со своего кресла, но сразу же сел обратно.

— Я только добавлю кое-что, — сказал он и поджал губы секунд на пять. Потом продолжил:

— По моим данным, совсем недавно наши странные вояки напали на имперскую станцию «Олег Первый». Прошу прощения, профессор Цергхи, я знаю, что эта станция находится в сфере вашей ответственности, а не моей. Тем не менее, надеюсь, все здесь согласны с тем, что сфера информированности должна быть несколько шире сферы ответственности. Ведь так?

Треух медленно кивнул. Кротов снова поджал губы. И снова стал говорить после паузы:

— Станция «Олег Первый» целиком автоматизирована и охраняется автоматически. Нападающие, однако, как-то смогли проникнуть внутрь — внутри станции обнаружены их трупы. Станция не повреждена, попыток снятия компьютерной информации тоже не было. И все равно — важен факт: на станции не служит ни одного живого существа. Первое. А второе — станция представляет собой один из двадцати основных серверов всеимперской бытовой компьютерной сети. Бытовой, не военной и не полицейской. Короче, что им там было нужно? Давайте думать… Вот. Еще комментарии? Хорошо, тогда пришла очередь стратига Комнина. Будьте добры, стратиг.

Тучный старец поднялся со своего кресла. Его плотная густая борода-кирпич, казалось, поддерживает крупную голову в вечном горделиво поднятом положении.

— Источник новой силы — вот в чем вопрос. И мы все с этим согласны.

Комнин поднял пухлый бочкообразный палец.

— Но это не удильщики. Нет. Удильщики, конечно, воинственный народ, дикий народ — но в том-то и дело. Послать кого-то воевать вместо себя они не в состоянии. И рабство у них запрещено. Они о самой возможности владеть рабами узнали только от наших колонистов — и чуть не перебили их всех от удивления! Эксперты говорят… Да к чертям экспертов, я сам прожил пятнадцать лет под Тремя Звездами, изучал удильщиков, дружил с ними, враждовал с ними, воевал даже и бок о бок с ними, и против них. Поверьте моему даймониуму — моей интуиции!..

— Верим, верим, — успокоил стратига Кротов. Остальные кивнули. Доверие интуиции было основным залогом власти старцев.

Комнин прошелся между креслами. Потом плюхнулся на свое место, шумно вздохнул.

— Откуда эти орды, я не знаю. Как они появляются, как исчезают… По моим данным, появляются они прямо из пространства. Пшик — и вот они, захватили пленных, пшик! И нет никого. Данных у нас, правда, маловато. А как собрать? Заслать агентов? Опять же, по моим данным, никто еще не сумел выбраться из их плена, даже специально натренированные измаилиты. Верно, Ибрагим-ага?

— Совершенно верно, стратиг Комнин, — вежливо ответил старый измаилит.

— Но нам нужны люди, которые войдут в соприкосновение с врагом, останутся живы и не попадут в плен. Я предлагаю создать специальный отряд, цель которого — поиск врагов и война с ними. Война не для победы, а для информации: опытный воин может после хорошей драки лоб в лоб больше рассказать о своем противнике, чем тот сам о себе знает. Вот мое предложение. Комментарии?..

— У меня, если позволите. — Ибрагим выпрямился в кресле.

— Таких бойцов смогут натренировать только измаилиты. Не сочтите мои слова за проявление мелкого орденского патриотизма.

— Но, — возразил Комнин, — враги захватили целый транспорт с вашими людьми. И ни гу-гу.

— Пусть вас это не смущает, — улыбнулся Ибрагим, — к тому же, я вовсе не говорю об отряде, состоящем целиком из хашишеев. Просто Орден накопил много различных методик боевой подготовки. Не забывайте: с тех пор, как наш Орден начал заниматься безопасностью Султаната Барбароссы, Султанат подчинил себе Индостан, Тибет, Китай и Японию. Каждое достижение подобного рода обогащало Орден новыми знаниями. Я гарантирую успех. Поверьте моей интуиции.

Эта ритуальная фраза подействовала на старцев: Комнин, кряхтя, согласился. Остальные выразили свое согласие молчанием.

Настала официальная очередь Ибрагима, но речь вместо него повел Цергхи. Он обошел кресло и встал, опершись четырехпалыми руками о черную кожаную спинку, словно выступал с университетской кафедры. Привычка к такой позе сохранилась у него еще с тех времен, когда он читал лекции по военно-политической истории в Карфагенском Университете.

— Простите, Ибрагим-ага. Сегодня такой день — все только и делают, что перед вами извиняются. Но ведь вы собираетесь говорить о принципах формирования отряда, так?

— Так, почтеннейший, — ответил Ибрагим.

— Почтеннейшие, предлагаю перенести тему отряда на конец нашего заседания. Это — вопрос ближайшей тактики. Мое же выступление касается тактики всего предстоящего джихада и его стратегии. Да! Джихада!

Зная темперамент треуха, старцы решили не возражать.

Цергхи дернул острым зеленым подбородком. Третье ухо на блестящей лысой макушке нервно запульсировало.

— О джихаде говорю я, коренной обитатель Крезидхи, набожный зедхианин-космист по вероисповеданию. Джихад — это защита веры. А вера в данном случае — то, во что верит вся цивилизованная Вселенная. То, что дорого всем: привычное положение вещей, устоявшийся образ жизни. Я, как видите, говорю вовсе не о политической независимости. Пусть враг нас подчинит себе, пусть посадит своих ставленников на троны. Но для нас главное, чтобы от этого ничего не изменилось — ни жизнь цивилизации, ни наша руководящая роль в ней. Итак, я предлагаю объявить врагу так называемый Джихад Трона. Помните, что говорил легендарный султан Фридрих Барбаросса? «Чтобы сохранить власть, можно пожертвовать троном». Ведь именно Барбаросса заменил джихад меча на изобретенный им самим «Джихад Трона» — защиту веры с помощью дипломатии и государственных реформ. И его джихад победил! Итак, что сделал Барбаросса после того, как разгромил Салаха Ад-Дина в сражении при Селевкии? Принял ислам! И только выиграл — так же, как и Византия, пустившая на свой трон князя Олега.

Цергхи прошелся туда-сюда вдоль белой стены. Его никто не прерывал — старцы решили слегка расслабиться, слушая лекцию по истории в исполнении знаменитого ученого.

Цергхи вернулся на свое место. Его третье ухо пульсировало все быстрее.

— Чем это кончилось? Византия присоединилась к Руси? Мы знаем, что произошло обратное…

— Стоп!

Внезапно стратиг Комнин вскочил с кресла и замер в странной позе, слегка наклонившись вперед. Потом выпрямился. Ужас на его лице сменился обычным хмурым выражением.

— Почтеннейшие. Вам известно, что в мое тело, как и в тела всех стратигов Тайной Службы Империи, вживлен компьютер, постоянно подключенный к сети Службы. Я получил сообщение: только что враги напали на Императорскую Триеру. Помимо командующего шестым звездным флотом Империи и полка гвардейцев, на борту Триеры находились Протосеваст, руководитель Тайной Службы и дочь Императора принцесса Ольга. Учитывая качества нынешнего Императора, я берусь утверждать, что Империя обезглавлена. Все очень серьезно.

Старцы согласились: да, все исключительно серьезно.

Глава 3

Истребители появились неожиданно, со всех сторон. Спрятаться им было, вроде бы, негде: кругом — открытый космос. Но они появились, как призраки, прямо из космической черноты, будто пузырьки всплыли из болотной жижи. Василий прогуливался в это время по наблюдательной палубе роскошной Императорской Триеры. Видимо, Феодора — крупная шишка: по одному ее слову Василию и Пурдзану выдали византийские дипломатические пропуска и позволили гулять, где вздумается. А ведь она запросто могла взять их в плен — корабль был полон гвардейцев.

Корабль этот оказался чем-то вроде «белого кальяна в кустах» из притчи о Сенмурве-Разбойнике. Разбитую шлюпку починить не удалось, и Пурдзан кое-как наладил галеру. Где-то скрутил провода пальцами, где-то укрепил порванные шланги изолентой — короче, далеко не улетишь. Но далеко они и не собирались. Так, полчаса в стратосфере до базы янычаров. Но стоило выйти в стратосферу, как объявилась эта самая триера. Вспыхнул экран связи, показав угловатую бородатую голову в островерхом шлеме византийского стратига.

— Императорская Триера — экипажу галеры «Феодора»! — высоким тенором заговорила голова. — Немедленно выдвигайте стыковочную трубу! Вы не можете продолжать полет в таком состоянии, мы намерены принять всех вас на борт. Поняли? Отвечайте!

Феодоры в рубке не было — а то бы наставить на нее пушку, пусть отвечает. Василию пришлось надеяться на чистоту своего греческого. Содрав с головы феску, он включил передачу:

— Гвардейская галера «Феодора» — Императорской Триере! Позвольте нам следовать самостоятельно.

Отсутствие фески не убедило голову — византиец определил принадлежность Василия по красно-голубому кителю.

— Янычар? — Голова слегка вскинула брови. — Это ничего не меняет. Переходите к нам на борт.

«Шайтан тебе в задницу!» — подумал Василий и отключил связь. Если пальнуть по ним неожиданно… Свиные уши! Ведь он сам недавно вывел из строя все орудия галеры! Уходить? Не уйдем. Придется на таран. Пурдзан поймет — это ради его джихада. И ради государственных интересов Конфедерации.

Василий уже начал маневр, когда на его плечо легла легкая рука. Феодора стояла рядом.

— Сделайте, как он рекомендует. Это не плен, вам просто предлагается помощь, — сказала она по-русски.

Василий ответил по-турецки, постаравшись придать голосу максимально официальный тон:

— Это плен, только пленница — вы, ханум. И не пытайтесь затеять драку в рубке, я вырублю вас в два удара.

— Верю, верю. Но и вы поверьте. Как бы вы ко мне не относились, но я знаю, что к нашим общим врагам вы относитесь еще хуже.

Да, это так, понял Василий. На фоне «римлян» разница между византийцами и конфедератами, даже разница между безжалостной Феодорой и монахами, которых она убила — любая разница казалась несущественной… БЫЛА несущественной.

Снова вспыхнул экран связи — на нем торчала все та же голова.

— Я понял ваш маневр, янычар, но я также понял, что вы его решили не завершать. Выдвигайте трубу. Сколько вас там?

— Да трое всего, — пожал плечами Василий, — один янычар, я, один сатир из среднего офицерского состава дир-зигунов и один ваш офицер, женщина.

Голова забеспокоилась.

— С ней все в порядке?.. Ах, да, вижу, она стоит в рубке. Ваше высо… Ваше благородие, мы ждем.

С глухим лязгом сомкнулись стыковочные губы. Через трубу прошли два гвардейца и встали в карауле по обе стороны люка. Феодора покинула галеру первой, не взглянув на гвардейцев.

Пурдзан ткнул Василия локтем:

— Гирей-ага, гяурка-то крутая!..

— М-да.

Еще раз они в этом убедились, когда по ее устному указу им выдали дипломатические пропуска — сразу же, без вопросов. И окончательно Василий был сбит с толку, когда на прогулочной палубе его представили Протосевасту Империи Мануилу Рюрику. Маленький суетливый человечек с нервной мимикой чем-то очень понравился Василию — наверное, своей феерической жестикуляцией. Сам Василий никогда не жестикулировал при разговоре, но любил, когда жестикулируют другие. Он доверял жестикулирующим людям: они, как казалось Василию, никогда не врут по-настоящему. Что ж, если это — первое после Императора лицо в Империи, значит, не все потеряно, врага можно будет одолеть сообща. Протосеваст как раз заговорил о враге:

— Вы трое, наверное, первые существа, которые близко столкнулись с «призраками» и остались целы.

— С призраками?

— Ну, эти непонятные солдаты, появляются ниоткуда, исчезают в никуда и тащат с собой, кого попало. Ведь вы их видели?

Беспокойные руки Протосеваста метались на фоне неподвижных звезд, висевших за широкими иллюминаторами прогулочной палубы. Нет, решил Василий, рано еще откровенничать, да и чин ему не позволяет самостоятельно вести такие разговоры.

— Извините, сударь, но я не буду обсуждать эту тему, пока не доложу обо всем своему командованию.

— Понимаю, понимаю, — руки Прототосеваста сникли, — вы — настоящий янычар. Я читал ваше досье. Надеюсь, мы с вами еще обсудим эту тему. Да-да, именно с вами!

— Почему бы вам не расспросить Феодору? Она тоже…

— Фе… Кого? Ах, конечно! Хм… Хорошо. Сейчас Триера следует на Землю, в порт Киев, оттуда вы рейсовым кораблем отправитесь на Махди, прямо в резиденцию Тронье.

— Откуда вы знаете…

— Да ладно вам! Короче, прошу вас доложиться лично визирю. Дело-то важное! Договорились?

Но на Землю Императорская Триера так и не попала.

Враги — «призраки» — появились со всех сторон. Василий сразу понял, что это они: кораблей такой конструкции не было ни ни на вооружении Империи, ни на вооружении Конфедерации. Не могло быть. Корабли имели строго шарообразную форму и размерами примерно раза в два превосходили византийскую шлюпку. Не Бог весть, какие размеры, но вражеских истребителей было потрясающе много, их рой буквально заслонил звезды. Призраки. Действительно, призраки, подумал Василий: даже корабли их, глухие шары без выступающих частей, казались мертвыми.

Оглушительная сирена заполнила своим звуком просторные коридоры Императорской Триеры. Кругом в разные стороны пробегали гвардейцы. Протосеваст сразу куда-то делся, зато рядом появился запыхавшийся Пурдзан.

— Гирей-ага, драться надо.

В одной руке Пурдзан сжимал кинжал, в другой — бластер. Василий на всякий случай принял стойку боевого ожидания, свой бластер он мог выхватить в любой момент. Внезапно перед Василием возник Протосеваст и сунул ему в руку какой-то предмет.

— Держи.

— Что?

— Вторая палуба, люк «альфа». Вот ключ. За дверью — шлюз и моя личная шлюпка.

— А вы?

— Драться надо. Драться. А тебе — бежать надо, к визирю Тронье. Действуй, янычар.

Василий кивнул, сунул ключ в карман кителя. Если бы османский командующий такого уровня предложил ему свою шлюпку, Василий ни за что бы не согласился. Но хоть Протосеваст ему и понравился, своя жизнь казалась куда ценнее.

Это с одной стороны. А с другой — опять же, Протосеваст прав. Надо драться. Но как?

— Пурдзан, к поручням! Сейчас закрутит.

Едва они с Пурдзаном ухватились за поручни, Триера начала боевые маневры. Звезды вперемежку с серыми шарами за иллюминаторами понеслись в сторону, пол ушел из-под ног. Триера окуталась паутиной розовых и голубых лучей. Шары метались вокруг Триеры, не открывая огня. Некоторые из них, попав под лучи, рассыпались огненными фонтанами. По космосу плыли окоченевшие фигурки пилотов-«римлян». Но шаров было слишком много. Василий видел, как шары, подходя вплотную к Триере, разделяются пополам, раскрываются, словно булочка с котлетой по-арабски. Но вместо котлет «булочки» выставляли наружу длинные пики с заостренными концами. Василий сразу понял, что это такое: абордажные стебли!

Звезды за иллюминаторами исчезли, заслоненные прилепившимися к бортам Триеры истребителями «римлян». Послышался треск, едко запахло озоном и гарью. Из стен прогулочной палубы внутрь росли зловещие стебли, каждый — диаметром в четыре локтя. Концы стеблей раскрывались, как хищные бутоны, высыпая на палубу солдат в серых туниках. Василий и Пурдзан одновременно открыли огонь. «Римляне» беззвучно падали, но на месте убитых оказывались новые — и подходили все ближе, прикрываясь от бластерных лучей зеркальными щитами. Уже вся внешняя стена прогулочной палубы походила на пчелиные соты, из каждой ячейки которых лезли и лезли враги — молчаливые, равнодушные к смерти.

Из двух коридоров с обеих сторон выбежали гвардейцы и тоже открыли огонь. Оружие у гвардейцев, так же, как и у Василия с Пурдзаном, было лучевое — приходилось целиться в головы или по ногам. Враги быстро заполняли палубу, отражая лучи щитами, не обращая внимания на своих убитых и раненых.

«Почему они сами не стреляют? Товар, наверное, берегут.» Васили понял, что так оно и есть — «римляне», наступавшие в переднем ряду, начали разматывать широкую сеть. Для этого им пришлось высунуть из-за щитов руки — Василий меткими выстрелами срубил несколько рук. Раненые «римляне», к ужасу Василия, не менялись в лице, просто отходили назад, а на их место вставали новые. Враги с сетью приближались ровными короткими шагами. Это конец — их много, они не чувствуют боли, им плевать на раны и смерть. Да они, кажется, и так уже мертвы. Призраки.

— Пур! За мной! — Василий решил, что пора пробираться к шлюпке Протосеваста. Но Пурдзан понял команду по-своему.

— Так точно! Аллах акба-а-ар!!!

Размахивая кинжалом, паля из бластера во все стороны, он ринулся прямо на щиты «римлян».

— Свиные уши! — закричал про себя Василий и прыгнул вслед за ним.

Сеть накрыла их сразу, прижала друг к другу. Тонкие металлические волокна впивались в тело даже сквозь толстый шерстяной китель.

— Пур, мотаем сеть на себя!

Они принялись крутиться, подобно танцующим дервишам. От неожиданности некоторые «римляне» упустили сеть, зеркальный ряд щитов потерял ровность, в нем открылись щели — и тут же в эти щели устремились жгучие лучи гвардейских бластеров.

— Импера-а-атор!!! — заорали гвардейцы и бросились в атаку.

Но «римляне», видимо, были к этому готовы — точнее, именно этого и ждали. Навстречу гвардейцам полетела вторая сеть.

Медленно проплывали желтые овальные плафоны, освещавшие промежуточную палубу. Василия и Пурдзана волокли по полу куда-то вглубь Триеры, плотно обмотав сетью. Оружие у них отобрали. Гвардейцев тоже связывали сетями по двое — сетей у «римлян» оказалось достаточно.

— Пур, что делать, как ты думаешь?

— Я уже почти сделал, Гирей-ага.

Пурдзан скосил глаза вниз, и Василий увидел у него в руке кинжал.

— Так у тебя не…

— У меня в поясе еще два, — шепнул Пурдзан.

Тяжело колыхались из стороны в сторону серые спины двух «римлян», тащивших их сеть. Позади шла еще одна пара с полной сетью, впереди — тоже. Василий не стал продолжать разговор, опасаясь, что «римляне» поймут то, что понял он: Пурдзан подпилил волокна сети, теперь достаточно хорошенько напрячься — и сеть лопнет. Только надо выбрать время и место. Кажется, их как раз волокут в сторону второй палубы. Василий с трудом нащупал сквозь карман ключ от люка «альфа».

Вот и вторая палуба. Вот люк «альфа» — двое «римлян» как раз заканчивали заваривать его с помощью ручного миниогнемета. Остальные люки были уже заварены. Наверное, люки заварены по всей Триере.

Василий зажмурился от досады. Когда он открыл глаза, все вокруг было розовым. Нервишки шалят, янычар? Он встряхнулся, насколько позволяла сеть. Нет, розовый цвет никуда не делся. В глубине палубы стояло нечто, похожее на аппарат, с помощью которого охрана в космопортах проверяет наличие у пассажиров незарегистрированного оружия. Пульт с одноногим табуретом, на табурете у пульта сидит «римлянин», подкручивает верньеры, следит за приборами. Около пульта — арка высотой в полтора человеческих роста и шириной локтей в шесть. А за аркой — розовый сияющий туман. От него-то и идет свет! Василий точно знал, что за аркой должна быть глухая стена, отделяющая вторую палубу от грузового отсека. Но «римляне» с пленными спокойно, пара за парой, проходили сквозь арку и исчезали в тумане. Сейчас! Сейчас или никогда, решил Василий. Все равно, куда бежать, но в эту арку попасть нельзя ни в коем случае. Жалко, бластера нет. У врагов — только мечи, враги не убивать пришли, а за пленными. Выхватить меч у того, что сзади идет, рубануть по пульту? А вдруг не получится? Шайтан с ними, надо бежать, просто бежать.

— Пур, давай!

Пурдзан резко выпрямил ноги, раскинул руки в стороны. Подрезанная сеть лопнула. Пока Василий выбирался из металлической паутины, Пурдзан уже вскочил и воткнул кинжал в пах подбежавшему «римлянину». Второго он рубанул по руке, чуть не отхватил эту руку целиком, но «римлянин» и бровью не повел.

— Пур, они боли не чувствуют! — хрипло закричал Василий, погружая два пальца в глаза ближайшему врагу. Еще двое «римлян» успели подскочить сзади, схватить за руки, но Пурдзан разбежался, прыгнул — его копыта врезались в спины врагов. Громко хрустнули кости, «римляне» мешками осели на пол. Василий выхватил у одного из них меч.

— Туда, за мной!

Дальше, мимо ужасной арки, в темный коридорчик — Василий его раньше не замечал. Дверь. Пурдзан вышибет… Сам справлюсь. Дверь от удара слетела с петель, Василий и Пурдзан побежали вверх, по крутой узкой лестнице. Сзади топали ноги преследователей, обутые в легкие серебристые сапоги.

Лестница кончилась. Сюда Василий не заходил: широкий пульт, три пустых кресла, потухшие экраны, красная аварийная лампочка мигает. Рубка! Справа и слева от пульта во внешней стене рубки чернело по два широких отверстия, обрамленных черными лепестками. Раскрытые абордажные шипы вражеских истребителей. Пустых. Василий молился Аллаху и Мухамаду, пророку Его, чтобы в истребителях действительно никого не оказалось.

— В дырку!

— Но…

Топот преследователей был уже совсем рядом, на лестнице. Василий не стал слушать возражений, первый нырнул в абордажный переходник и пополз на четвереньках, сжимая в руке меч. В кабине истребителя было темно, но Василий в бледном свете приборов различил одинокую фигуру пилота, сидевшего к нему спиной. Свиные уши! Нет!

Пилот не успел обернуться — Василий одним ударом снес ему голову. Головыа глухо упала по одну сторону от кресла, тело — по другую. Несколько мгновений Василий озадаченно смотрел на меч, еще несколько мгновений — вокруг себя. Очень просторная кабина, здесь человек десять может поместиться, а если плотно набить, то и все двадцать. Где же движок? Ах да, в другой половинке «булочки», догадался Василий и кинулся к пульту. Пурдзан остался сторожить выход. Вот появились голова и плечи первого «римлянина», Пурдзан молниеносно перерезал ему глотку, и мертвый «римлянин» остался торчать в проходе. Сразу следом за ним сунулся второй и тоже был убит. Затем — третий и четвертый. Трупы загородили проход. С той стороны их пытались протолкнуть внутрь кабины — Пурдзан уперся в мертвые головы спиной, не давая это сделать.

— Гирей-ага, скорее! Может, я к пульту, а ты — к жмурикам?

— Нет, Пур, ты латыни не знаешь.

Пульт истребителя оказался очень скромным — экран обзора, орудийный экран с кнопкой гашетки, два тумблера, внизу — две педали, штурвал напоминает обычный автомобильный руль. Все надписи были на латыни. Василий сразу передвинул тумблер с надписью «Проникновение» из положения «Да» в положение «Нет». Трупы «римлян» скатились на пол кабины, за ними два живых врага. Первому Пурдзан сделал подножку — «римлянин» упал уже с кинжалом в затылке. Но второй бросился на Василия. Выставленный навстречу меч уперся в бронежилет. Римлянин замахнулся своим мечем, но Пурдзан перехватил сзади его руку. Враг не успел повернуться — Василий исправил ошибку и воткнул меч ему в горло. Все? Все.

Теперь надо передвинуть другой тумблер из положения «раскрыть» в положение «закрыть». Наверное, это заставит «булочку» схлопнуться… Короче, нечего думать. Василий щелкнул тумблером. Легкий толчок. Зажегся обзорный экран, показав звезды. А где Триера? Конечно, мы же к ней кормой, понял Василий. Педаль слева — тормоз, а справа — «газ»… Василий нажал на правую педаль, но ничего не произошло. На обзорном экране появилось несколько шаров. Они выстроились в каре и стали осторожно приближаться к истребителю беглецов.

— Пур, вот орудие. Разберись.

Пурдзан прыгнул в кресло стрелка перед орудийным экраном, сразу нашел под пультом какие-то рукоятки, что-то нажал. Орудийный экран прочертили голубые перекрестия. Василий попробовал нажать на левую педаль. Истребитель задрожал, но остался на месте.

— Гирей-ага, стрелять можно?

— Ты понял, как это делать?

— Да, вроде.

— По моей команде, уничтожение всех целей по курсу.

Каре из слепых шаров было все ближе. Василий принялся лихорадочно искать глазами, на что бы еще нажать, чтобы проклятая булка полетела. Может, штурвал? Василий слегка надавил на широкое колесо…

— Пли!!!

Уничтожив два шара прямо перед собой, истребитель рванулся вперед. Управление было рассчитано на идиотов — Василий сразу с ним освоился. В левом верхнем углу обзорного экрана зажегся небольшой прямоугольник, в котором была видна быстро удаляющаяся Триера, словно прыщами облепленная вражескими истребителями. А остальной экран занимало звездное небо. Никаких навигационных приборов — истребитель явно предназначен для ближнего боя. До ближайшей звезды, скорее всего, горючего не хватит.

— Пур, куда полетим?

— Не куда, а откуда, Гирей-ага.

Пурдзан, прищурившись, вперился в свой экранчик. Василий глянул на прямоугольник заднего вида. От Триеры отделилось несколько точек — погоня. Протянулись нити выстрелов, истребитель тряхнуло.

— Орудие назад разворачивается?

— Уже развернул.

— Держи их, я ухожу вправо.

Василий резко вывернул штурвал, следующий залп преследователей прошел мимо. Пурдзан вдавил кнопку гашетки.

— Попал, слава Аллаху! По… Нет! Ух, шайтаны! Зигунрджалы, помогите!.. Ага!

Василий, закладывая виражи, все дальше удалялся от Императорской Триеры. Троих преследователей уже не было, но оставшиеся двое не собирались поворачивать. Они шли широкими неровными спиралями, пытаясь взять свою жертву с двух сторон. А Василий думал: куда же, все-таки, лететь? В конце-концов, он выбрал наугад самую яркую звезду и направил к ней извилистый путь истребителя.

Снова тряхнуло. Истребитель начал терять скорость.

— Нас подбили, Гирей-ага?

— Опять по касательной задело. Не подбили, но что-то сломали. Видишь, они догоняют? Молись.

— А где Мекка-то?

— Зигунрджалам молись тогда.

— Уже молюсь. Все равно, в этих что-то попасть не могу…

Но зигунрджалы, все-таки, помогли. Яркая звездочка на глазах становилась все ярче и ярче, вот она приняла продолговатые очертания… Корабль! Василий еще не разобрался в принадлежности корабля, а тот уже открыл огонь. Разумеется, корабль ведь пытался, небось, с ними связаться — но на истребителе не оказалось устройства связи. И теперь с корабля будут палить по всем троим.

Но в преследователей неизвестный корабль попал раньше — они взорвались крохотными фейерверками. Василию удалось по рваной дуге проскочить между толстых лучей корабля и подойти к самому борту. Форма уж больно знакомая… Так и есть! Галера!

На борту казенным греческим шрифтом стояла надпись:

«Государственная стража Византийской Империи. Пятая центурия.» Полиция, понял Василий. Центы.

Центурионы, видимо, догадались, что Василий на них не собирается нападать — из галеры в сторону истребителя медленно поползла стыковочная труба. Но как ею воспользоваться-то? У истребителя не было своей стыковочной трубы. У истребителя был только абордажный стебель.

— Пур, сейчас мы их возьмем на абордаж.

— Неверных?

— Не в этом дело. Мы просто состыковаться не можем. Прийдтся сквозь стену переть. Они там злиться будут, ругаться, но ты на рожон не лезь. Переговоры, понял?

Василий плавно обошел стыковочную трубу и прилепился в десятке шагов от ее основания к обшивке галеры. Порядок абордажа был прост — остановиться и передвинуть тумблеры в обратной последовательности: «открыть» и «Проникновение — Да». Сработало с первого раза. Истребитель задрожал, воздух в кабине слегка нагрелся — и вот от задней стенки внутрь галеры, в скафандровый отсек, как догадывался Василий, протянулся узкий проход.

Василий, подняв руки, выкатился первым, за ним — Пурдзан. Центурионы, человек пятнадцать, стояли аккуратным полукругом, нацелив им в головы дула своих бластеров. Из полукруга выступил рыжебородый крепыш в красной тунике стратига центурии. Лицо его по цвету почти не отличалось от туники.

— Ага, — сказал он весело, поигрывая бластером, — «призраки», «призраки»… Хризраки! Дризраки! Хо-хо!.. Конфедераты! Вот вам, сраный Христос, и все призраки!

Он сплюнул себе под ноги и добавил спокойно:

— Я так и знал.

Василий посмотрел ему в глаза. Может, получится?..

— Стратиг, мы — военнослужащие Конфедерации, мы убежали от «призраков» на их транспортном средстве. Если вы поторопитесь, то, возможно, спасете вашего Протосеваста…

— Мы туда и торопимся, «призрак». Не волнуйся.

Центурионы продолжали держать Василия и Пурдзана на мушке. Внезапно из глубины центрального коридора раздался вопль:

— Стратиг! Стратиг!!!

В отсек вбежал молодой центурион в расстегнутом кителе. Шлем он держал в руках.

— Стратиг! Триера…

— Ну? — Стратиг оглянулся на центуриона и снова поглядел на Василия и Пурдзана.

— Взорвалась.

— Вот. Как только они нас поторопили, я сразу понял, что так и будет. Георгий, — обратился он к молодому центуриону, — тащи колодки, две штуки. И передай там, курс на Новую Тавриду. Давай, беги.

Георгий умчался за колодками. Стратиг заглянул зачем-то в дуло своего бластера. Снова перевел взгляд на Василия. Потом — на ход, прорубленный абордажным стеблем истребителя в борту галеры. И опять — на Василия. Лицо центуриона сделалось еще краснее, широкие ноздри трепетали от злобы.

— Я два дня назад взял корабль из ремонта. Поняли? Поняли, что вас ждет? Ты, козел, понял? И ты, турецкая рожа!..

Василий понял. Их ждет провинциальная византийская тюряга.

Глава 4

В тесной каптерке негр скинул праздничный скомороший костюм и быстро натянул свой форменный черный комбинезон опричного тысяцкого. На круглой каракулевой папахе золотом блестела кокарда — собачья голова. Снаружи уже ждали люди — два опричных десятника, двадцать рядовых стрельцов и давешний сотник.

— Готово, пошли, ребята. Опричники, Свят — по правую руку, Усыня — по левую. Стрельцы через пять шагов сзади, в колонну по два, сотник ведет. Строимся на ходу, без команды. Так, — он помолчал, — главное: всех брать живыми и по возможности здоровыми. С толстым поосторожнее, а с худым, у которого борода клочками, вообще… Он — измаилит, ясно? Слов никаких не слушать, брать, вязать, газом в нос, и волокем ко мне. Вперед.

Негр гигантскими шагами побежал через праздничную площадь, опричники пиками расталкивали пьяный народ. Стрельцы ровным строем бежали сзади. Около застекленных дверей под вывеской «Аптека Бар-Кохбы» негр не стал останавливаться, не стал дергать за шнурок — просто вышиб двери одним ударом сапога и вбежал внутрь, выставив перед собой в вытянутых руках газовый пистолет-парализатор.

В темном помещении никого не было — только шкафы, стойки, тяжелые гардины и такой же тяжелый сладковато-едкий аптечный запах.

— Стрельцы, в позицию! Двое караулят снаружи! Опричникам — искать потайную дверь, — скомандовал негр. — Старые пердуны здесь, все пятеро. Я знаю.

Глубоко под аптекой, в круглой пустой комнате, где стояло только пять кресел по углам выложенной на полу пентаграммы, пять старцев продолжали свое заседание. Стратиг Комнин прервал лекцию профессора Цергхи:

— Почтеннейший, суть вашего предложения ясна. Но разве нельзя поступить легче и просто предложить «призракам» службу в войсках Империи и Конфедерации? В свое время римляне нанимали германцев, и те прекрасно обороняли Рим от собственных сородичей.

— Ни за что!

Третье ухо на зеленой макушке профессора дрожало, словно маленький пропеллер — профессор был очень нервным треухом.

— Ни за что, почтеннейший! Чем кончил Рим? Не просто германскими императорами. Рим пал! И еще я напомню вам, как образовалась Османская Империя. Кордовский халифат задумал пойти на Францию, но пожалел своих воинов для этой цели — халиф накупил в Византии турецких рабов, гулямов. Это примерно то, что вы предложили, почтеннейший.

Цергхи встал вплотную перед Комнином.

— Так вот, гулямы благополучно завоевали Францию, после чего турецкий бей Осман объявил о своей независимости от арабов. А кончилось это исчезновением Кордовского Халифата! Вам ясно, почтеннейшие? Ясно?

— Ясно, ясно, — успокоил профессора Кротов, — и спасибо вам за увлекательное выступление. Почтеннейшие, — обратился он к остальным, — полагаю, профессор Цергхи здраво обрисовал нам пафос грядущего взаимодействия с «призраками»…

— А я полагаю, что их надо уничтожить. Всех. Поверьте моей интуиции.

Это произнес горбун Руперт, произнес так спокойно, что остальные надолго замолчали. Профессор сидел, нервно сплетя длинные пальцы цвета молодого салата. Комнин что-то насупленно пыхтел себе под нос. Кротов пожал плечами — и ничего не сказал.

Наконец, со своего кресла поднялся измаилит Ибрагим. Он привычно положил руку на то место, где должна быть рукоять кинжала — но кинжал остался за дверью-диафрагмой.

— Почтеннейшие, я буду очень краток. Нам предстоит создать отряд — человек сто, не больше. Подготовку Орден берет на себя: военное дело, полевая и теоретическая психология, все такое прочее. Вы согласны, стратиг Комнин?

Стратиг закряхтел:

— Как вам сказать? В общем, давайте так: я на свой страх и риск сооружу подобный отряд из наших, в Византии. Мне придется: византийские воины ни за что не будут сражаться бок о бок с хашами. Но любой техникой и любой информацией мы вас обеспечим. И еще: кто будет командовать вашим отрядом? Тоже измаилит?

— Нет, в том-то и дело, — Ибрагим слегка улыбнулся, — я прошу прощения у профессора Цергхи, но мне тоже хочется привести пример из истории. Как Барбаросса поставил Орден Измаилитов на службу своему султанату? Очень просто: нанял за деньги. Командовать нашим отрядом должен человек, абсолютно чуждый споров между Империей и Конфедерацией. Это должен быть представитель Третьего Мира, и работать он должен не из тех или иных политических побуждений, а за деньги. У меня есть список кандидатур…

Но свой список Ибрагим огласить не успел: внезапно раздался противный визг зуммера. Кротов поспешно нажал кнопку в подлокотнике кресла — с потолка к его глазам опустился экран монитора. Только взглянув на него, Кротов коротко хохотнул.

— Почтеннейшие, один из кандидатов сейчас прямо над нами. Громит мою аптеку.

III ТАЙНЫЕ ДЕЛА ИМПЕРИИ

Глава 1

По перламутровым водам Босфора скользили парусники. Когда-то здесь была база боевых кораблей, но сейчас запрещено пользоваться даже моторными лодками. А после переноса правительственных учреждений в Олимполис Константинополь превратился в самый мирный город во Вселенной.

Только войдя в офис, Феодосий Комнин сразу же открыл все окна. Сначала он хотел иметь офис с видом на храм Святой Софии, но скоро понял, что лицезрение парусников, набитых богатыми хлыщами и их девками, окупается свежайшим босфорским воздухом.

Разумеется, Третий стратиг константинопольского управления Тайной Службы Византийской Империи мог потребовать офис в любой точке Константинополя — хоть у Императора в спальне. Просто Филон, штатный философ управления, сказал, что Комнину с его астмой необходим офис именно на набережной — чистый воздух и покой будут способствовать более плодотворной работе.

Насчет воздуха философ оказался прав. А покой… Какой, к дьяволу, покой, когда кругом такое творится? Хлыщам на парусниках, конечно, все едино — хоть «призраки», хоть Конфедерация, хоть есть Император, хоть нет его. Беда в том, что Императору тоже все едино, лишь бы доченька любимая была, с одной стороны, здорова, а с другой стороны, его не подсидела. У силовых министров заботы такого же уровня — подсидеть друг друга, а то и просто нагадить без причины. Вечная мышиная возня. Хуже, когда возня начинается в других сферах — в сферах реальной власти.

Комнин усмехнулся в свою массивную надушенную бороду, когда вспомнил, как пятеро почтенных старцев спешно покидали тайное место собраний под новгородской аптекой. До чего же Кротов любит всякие аттракционы! Сначала был спуск на скоростном лифте глубоко под землю, потом бешеные виражи в тесном вагончике монорельса, наконец — индивидуальная космическая шахта где-то под Валдаем. Усадив четверых старцев в военный катер с османскими опознавательными знаками, Кротов откланялся: ему еще предстояла беседа с негром-опричником.

Перед тем, как покинуть комнату с пентаграммой, Кротов показал старцам этого негра на экране монитора. Комнин остался доволен своей интуицией — он с самого начала распознал в черном великане соглядатая. Кротов утверждал, что это не простой соглядатай и даже не простой опричный тысяцкий. Что ж, пусть пока сам с ним разбирается. А стратигу Тайной Службы придется в ближайшее время заниматься делами Службы и Империи, оставшихся без руководства.

Итак, первый звонок — Первому стратигу. На экране появилось осунувшееся лицо Феофана Рюрика. Первый стратиг Тайной Службы итак не мог похвастать здоровьем, а скорбь по брату его окончательно доконала. Комнин испугался даже, что в таком состоянии Первый не сможет говорить о делах.

— А, Феодосий, — протянул Первый, — где тебя носило, толстый?

«Обозвал толстым, — отметил Комнин, — значит, о делах говорить сможет.»

— Здравствуй, Феофан. Один Иисус знает, как я скорблю вместе с тобой.

— И один сатана знает, почему, — ответил Первый, — ты ведь никогда не любил Мануила.

— В данном случае это абсолютно не важно. Во-первых, я люблю тебя. А во-вторых, мне очень неловко, но я звоню по делу. Вот по этому самому делу и звоню. Как бы я ни относился к Мануилу, но он был отличным Протосевастом. И как бы нежно я ни относился к Константину, но Император из него — дерьмо. Кто, по-твоему, заменит Мануила?

— Кто, кто мне заменит Мануила?.. — горестно пробормотал Феофан.

— Тебе — никто. А Империи?

— А Империи — я.

Это было сказано очень просто. Очень спокойно. Значит, либо Феофан рехнулся от горя, либо…

— Но ведь Мистагог Службы погиб вместе с Протосевастом и Ольгой, — осторожно начал Комнин, — кто сейчас исполняет обязанности Мистагога? Ты?

— Я.

— Тогда получается конфликт с Четвертым пунктом решения Киевского Собора. Ты пойми, я не крючкотворствую. Я просто в недоумении. Четвертый пункт был результатом обычных дворцовых разборок. Да. Но нам ли не знать, насколько он на самом деле важен? Вся реальная власть не должна быть в одних руках. Иначе… Да что я тебе-то лекцию читаю?!

Комнин заметил, что перешел на крик, и поспешно извинился. Но Феофан, конечно, ждал такой реакции и не обиделся. Он улыбнулся одним уголком тонких губ.

— Война, Феодосий. Ты не знал? Сам прикинь. Возьми статистику по так называемым «призракам» — и прикинь. Ты там где-то бегал, стратиги всеимперского управления ублажают плоть в термах Олимполиса, Второй стратиг константинопольского управления пьет третью неделю — от него любовница ушла. А вкалываю за всех. В общем, «призраки» — работа конфедератов.

У Комнина отвалилась челюсть. Борода потеряла форму. Опустились плечи. Воздух Босфора показался спертым.

— Нет!..

— Да, — еле слышно ответил Первый, продолжая улыбаться, — и я уже принял некоторые меры. Не бойся, никаких официальных нот. Юридически войны нет, и чем дольше не будет, тем лучше. Но и власть юридически тоже не у одного меня. Ты в курсе, что Ольга жива?

Жива! Принцесса жива! Комнин выпрямился, разгладил бороду пятерней. Ольга, конечно, сумасшедшая. Но возможно, Византии сейчас нужна именно сумасшедшая правительница. Правда, не сию минуту, а через пару лет.

— Она что, убежала от «призраков»?

— Да, Феодосий. Она вообще любит повоевать.

Комнин понял, что имел в виду Первый. Ольга, разумеется, поддержит все агрессивные начинания реального главы Тайной Службы. Если успеет. Комнин про себя усмехнулся. Но внешне продолжал сохранять обескураженный вид.

— Значит, она может многое порассказать.

— Да. Загляни в бытовую сеть. Принцесса отправила пару писем подружкам. Загляни в правительственную сеть, там есть письмо принцессы папочке. И ответ Императора. Обхихикаешься. Загляни еще в армейскую сеть…

Внутри у Комнина снова все упало от страшного подозрения.

— А как я загляну? Ты мне ордер дашь?

Ответ Феофана заставил Третьего стратига замереть. Воздух Босфора из спертого стал каменным. Белые паруса за окном окрасились черным.

— Я распорядился объединить сети. Наша, армейская, полицейская, правительственная и бытовая. Под моим контролем. Не понимаю, почему ты делаешь круглые глаза. Независимо от моих планов, этот шаг был бы в любом случае необходим.

Все верно, думал Комнин. Все верно. Ведь Феофан не обратил внимания на мелкое сообщение о неудавшейся атаке «призраков» на «Олег Первый». Даймониум, невидимый дух интуиции, подсказывал Комнину, что нападение на станцию, на самом-то деле, было удачным.

Комнин рефлекторно ощупал свой затылок. Металл под рукой, металл, всегда напоминавший Третьему стратигу о его могуществе, о возможности мысленно отдавать распоряжения подчиненным и по одной мысленной команде получать самую свежую информацию — этот металл теперь стал знаком чего-то зловещего, непонятного, нашедшего дорогу прямо в его, Феодосия Комнина, мозг. И в мозг всего руководства Тайной Службы. Хорошо Первому: он-то считает, что воюет с Конфедерацией.

Первый спокойно продолжал:

— … Так что, во все сети ты можешь теперь лазить собственной башкой. А лучше порасспроси Ольгу сам. Она сегодня вечером будет во дворце — папка ей делает пышный прием в связи со счастливым возвращением. Заодно почтут память моего брата — безудержным пьянством и прочими утехами плоти.

Первый легонько вздохнул и закончил:

— Ну, тебе-то надо не о плоти думать, а о душе. Подключайся к работе, Феодосий.

Это точно, решил Комнин. Если сейчас не подключиться, Первый отправит Империю на тот свет вслед за своим любимым братом Мануилом.

Экран погас. Комнин вышел из-за стола, открыл дверь в приемную. Пенелопа, как всегда, читала толстый, как она сама, роман о любви. Комнин любил пышных сентиментальных женщин. Он подошел вплотную к сидящей Пенелопе, нагнулся и поцеловал ее в темечко.

— Пен, сегодня никаких гостей, кроме Первого и треуха по имени Керда. То же самое — со звонками. К девяти вечера приготовь парадный хитон, я иду во дворец.

— А я?

— Ну, давай. Константин устраивает праздник. Развлекись. Только ко мне не приставай — я-то буду работать.

За окном все так же плыли по перламутровой воде белые парусники, множество парусников. Квадратные и треугольные паруса двигались по прямой, параллельно линии горизонта. Половина парусов двигалась в одну сторону, половина — в другую. Это казалось абсолютно лишенным смысла, словно веселенький узор на обоях в горящем доме.

Глава 2

Прием по случаю счастливого возвращения проходил в новом здании императорского дворца — гигантской подкове из стеклокаменных блоков, ласково обхватившей с трех сторон храм Святой Софии. На фоне этой громадины храм выглядел изящной старой игрушкой в неловких руках младенца-олигофрена. Комнин, впрочем, во всем теперь был готов усмотреть признаки деградации.

Прием начался с торжественной панихиды в храме. Император стоял, беспокойно стреляя глазами то в любимую дочь, то в министра войны Темуджина Есугея. Плоское лицо министра, всегда непроницаемое, сегодня просто напоминало ровное дно медного тазика. Ольга в глухой малиновой тунике и белом длинном хитоне, с волосами, убранными в аккуратную косу, была само послушание. Иногда она спокойно встречалась глазами с отцом — и тогда угловатое лицо императора начинало подрагивать.

Панихиду проводил митрополит Кирилл. Его жидковатый, вроде бы, голос проникал в самые дальние закуты храма. Изнутри храм все еще был большим. Большим, темным и неуютным. А может быть, это митрополит распространял вокруг себя такое настроение. Тяжелый пронзительный взгляд, тяжелые космы спадают на покатые плечи. Очень влиятельный религиозный фанатик.

Панихида происходила в присутствии всей константинопольской знати. Министры, их жены, любовники жен и любовницы любовников, Префект Центра, заместители Префектов Африки и Гипербореи, их жены и взрослые дети. Первый стратиг Государственной Стражи Димитрий Дук стоял, не стесняясь, в обнимку с Клио, своей новой супругой. Провинциальная гетера Клио была, разумеется, очень горда своим новым положением. Комнин, представлявший Тайную Службу, был без Пенелопы — нечего ей здесь делать, пусть сразу приходит во дворец.

После панихиды высокие гости проследовали во дворец по специальному коридору, соединявшему храм с Розовым Фойе резиденции Императора. Митрополит шел рядом с Императором, что-то говорил ему тихо. Император Константин прятал глаза, но слушал, не перебивая. Зреют государственные решения. Комнин понял, что должен перехватить митрополита сразу после Императора.

В фойе мужчины скинули на руки слуг черные накидки, оставшись в цветных одеждах. Цвета хитонов, правда, были довольно однообразны — либо золотая парча иконопочитателей, либо голубой хлопок иконоборцев. Хитон Императора был белый, хитон Первого стратига Госстражи выделялся ярко-красным цветом. Беспартийность Императора диктовалась его неприязнью не только к политическим партиям, но и к политике как таковой. Зато беспартийность Димитрия Дука возникла в результате ссоры с митрополитом. Митрополит был в черной рясе, но на груди, помимо креста, носил голубой значок иконоборца. Фактически именно он руководил партией, а вовсе не александрийский промышленник Флорес, которого даже не пригласили на прием. Митрополит осудил последний брак Дука, объявив его «узами плоти, но не души», и даже распорядился прогнать из лона Церкви священника, венчавшего Дука с бывшей гетерой. Дук, конечно же, покинул партию, заявив, что еще не известно, кто кого и откуда прогнал. Заявление это не было лишено оснований: министр войны Есугей — иконопочитатель, министр финансов Александр Маймон — тоже иконопочитатель, а обязательная беспартийность Тайной Службы подчеркивалась черным хитоном, в котором был Комнин.

С митрополитом оставалась только Гвардия и банкиры. Это, конечно, тоже немало. Комнин следовал за митрополитом и Императором, выдерживая безопасную дистанцию. Хорошо бы услышать, о чем они говорят, но еще лучше — чтобы никому не пришло в голову, будто Комнина это интересует.

Широкая лестница, выложенная каракским мрамором, вела в Зал Симпосионов. Обнаженные флейтистки уже выдували тихую мелодию, усиленную акустикой зала — Император, не будучи искушен в политике, был большим знатоком музыки и ненавидел электронное усиление звука. Ложа стояли полукругом, еда уже дымилась на столе. Юные виночерпии — курсанты гвардейского училища — стояли наготове с глиняными кувшинами, чтобы наполнить чаши херсонесской «Тамарой» урожая 1936 года. Византийский Император Константин Двадцать Второй любил северные вина — не только вина Тавриды (это еще куда ни шло), но даже похожие на уксус вина старой Турции, сделанные из винограда, растущего возле Равенны. «Вклад в укрепление дружбы между двумя космическими державами,» — отшучивался обычно Император. А гостям приходилось это пить.

Комнин поморщился, пригубив приторную густую «Тамару». Ему, как и многим, был больше по нраву золотистый «Лимассол» или хотя бы простенький, но освежающий палестинский «Крестоносец».

Но если не считать вин, все было превосходно. Кальмар в апельсиновом соусе не заставлял кровь отливать от головы к желудку, тихая музыка не мешала краем уха слушать чужие разговоры, а скупые движения танцовщиц не отвлекали от мыслей. Сейчас, прежде, чем наседать на митрополита, надо прикинуть всю обстановку. Во-первых, о чем это митрополит так напряженно беседует с Императором? Митрополит Кирилл, иконоборец до мозга костей, не склонен к светскому трепу, да и вообще — к светскому времяпрепровождению. Если уж он вообще пришел во дворец сам, а не прислал вместо себя какого-нибудь развратного епископа, значит, у него есть, о чем поговорить всерьез. Едва ли он пытается склонить Императора на сторону иконоборчества — это прямой путь поссориться с монархом.

Комнин положил в рот кусочек кальмара и по привычке потянулся было за чашей, но вовремя отдернул руку. Запил холодной водой из хрустального стаканчика. Две танцовщицы раскачивались в центре круга, возле флейтисток, а третья медленно двигалась вдоль стола. Тело ее мелко дрожало, заставляя свет неярких ламп многократно отражаться от ожерелья из золотых монеток и рубина, укрепленного в пупке. Босые ноги ступали мерными короткими шагами, а руки извивались, как змеи. Когда танцовщица прошла мимо Комнина, он заметил, что глаза ее совершенно пусты.

«Наверное, ее накачали отваром спорыньи,» — подумал Комнин с легкой брезгливостью. Танцовщицы его больше не интересовали. Ладно, митрополит пришел сюда не миссионерством заниматься. А чем? Проблем у Церкви — таких, чтобы специально беседовать с Императором — на сегодняшний день нет. Комнин перед визитом во дворец специально проверил все доступные данные. Может быть, митрополит копает под Дука? Скорее всего. Но как подкопаться под главного цента Империи? Император уверен в его полной лояльности, и не зря. Остается обвинение в некомпетентности. Теперь второй вопрос: каким образом поп может обвинить цента в некомпетентности? Последние лет десять Церковь не страдала от преступников. Об этом Третий стратиг Тайной Службы знал достоверно, поскольку лично был знаком с основными преступниками Империи — как одиночками, так и главарями групп. Сергий Коростенский, организатор убийств, как ни странно, очень набожный человек. Сторонник иконоборчества, кстати. Петепра Хаппи? Он поставляет африканских девок в «веселые бани» на Севере Империи и в некоторые сады развлечений Конфедерации. Но Афинский Собор запретил Церкви влиять на нравственность верующих с помощью государственного принуждения, и Кирилл неоднократно доказывал, что искренне согласен с этим запретом. Радзанган-Козел? Контрабанда. Ну, уж если его интересы пересекаются с интересами Церкви… Чушь. А если речь идет о каких-то конфедератских гастролерах? Тогда у митрополита должны были появиться претензии не к Госстраже, а к Тайной Службе. К тому же в Конфедерации практически отсутствует серьезная преступность.

Может, Кирилл сам выдумал какое-то страшное преступление? Ни за что. Если уж митрополит начинает под кого-то копать, то не на пустом месте.

Комнин снова отпил воды, поискал глазами Пенелопу. Ух ты, какая шустрая! Уже вовсю болтает с принцессой, руками размахивает. И та, вроде, не против. Рассказывает что-то Пенелопе — наверное, про свои приключения с ужасными и таинственными «призраками»… Ага! Вот оно!

От радости Комнин даже, зажмурившись, сделал большой глоток вина, о чем тут же пожалел. Положил в рот сразу два кусочка кальмара и апельсиновую дольку. Запил водой. Чуть не шлепнул танцовщицу по крепкой попке. Точно! Где облажался Дук? Там же, где и все: с «призраками»! Разумеется, «призраки» — тема не для Стражи, а для Службы. Службе это ясно, но формально дело еще не дозрело до окончательной передачи Тайной Службе. Пока еще считается, что делом должна заниматься Стража. Лопух-император, конечно, не понимает таких тонкостей. И митрополит решил влезть. А как он может влезть? Только предложив свои услуги. Крестовый поход! Митрополит затеял крестовый поход на «призраков»! «Крестоносцами», конечно, будут офицеры Гвардии и… И вот тут-то надо подловить митрополита и предложить ему услуги Тайной Службы. Но предложить таким образом, чтобы, во-первых, не поссорить Службу со Стражей, а во-вторых — выполнить не волю безумного Феофана, а решение Пяти Философов. Одним из которых является он, Феодосий Комнин.

Бедолаги-виночерпии стояли с полными кувшинами — чаши все не пустели. Зато кальмары исчезли, так же, как и десерт, легчайшие голубые «пальчики сарихада», привезенные с Крезидхи специальным кораблем. Еда и музыка — вот в чем разбирается Император. Раньше он разбирался еще и в женщинах, но после смерти последней любовницы, матери Ольги, Император целиком отдался еде, музыке и отвратительным северным винам. Хотя, возможно, теперь его заинтересуют еще и религиозные войны.

Гости поднялись со своих лож, некоторые удалились для приватных бесед в кабинеты-курильни (еще один «вклад в сотрудничество между двумя космическими державами»), остальные разделились на компании. Ольга продолжала трепаться с Пенелопой, к ним присоединилось несколько дам. В центре зала одиноко стоял Первый стратиг Госстражи Димитрий Дук, в своем хитоне похожий на красный фонарь. Он высматривал супругу — но ее нигде не было.

Митрополит продолжал развивать перед Императором планы Крестового похода. Что ж, решил Комнин, прежде, чем помогать митрополиту, надо бы помешать Феофану. И он направился к компании дам.

Ольга действительно рассказывала о «призраках». Ее рассказ больше, чем дамскую болтовню, напоминал хвастовство пьяного гвардейца, или даже новгородского десятника. Если бы Комнин не знал, что Ольга основную часть времени проводит в военных лагерях Гвардии, он был бы шокирован.

— Ваше высочество, спешу поздравить вас с победой.

Комнин обнял Пенелопу за плечи.

— Вас не утомила моя секретарша?

— Нет, стратиг, она прекрасная слушательница. Да и рассказчица, — принцесса весело подмигнула.

— Та-ак, — Комнин поглядел на Пенелопу, — и о чем же ты такая прекрасная рассказчица? О каких-таких подробностях моей работы, а? Ладно, — он оставил Пенелопу и поглядел прямо в глаза принцессе, — Ваше высочество, я бы хотел испросить у вас аудиенции.

— Боюсь, в ближайшее время это невозможно, стратиг, — Ольга пожала плечами, — рано утром я улетаю на Землю Иоанна.

— Продолжить тренировки? Для новой акции?

— Вот именно.

Ольга не смутилась. Комнин и не ждал, что она смутится. Он повторил за ней со значением:

— Вот именно. У меня к вам исключительно срочное дело. Мы можем переговорить прямо сейчас?

— Ну что ж… Сударыни, извините меня.

Дамы, улыбаясь, покинули принцессу. Пенелопа хотела остаться, но Комнин ее отослал почти грубо. Ольга показала на ближайшую занавеску:

— В кабинете?

— Пожалуй.

За занавеской скрывалось небольшое полутемное овальное помещение с низким потолком, на котором был изображен Прометей с факелом, убегающий от Зевса. В глубине стояла мраморная статуя Пана, у которого во рту вместо традиционной флейты была ацтекская курительная трубка. В центре возвышался кальян римской работы, кругом раскиданы подушки. Принцесса присела на одну из них, стратигу предложила сесть на соседнюю.

— Вы не курите, стратиг?

— Нет, — соврал Комнин.

— Я тоже. Может, попробовать?

— Только не сейчас, ваше высочество.

— Хорошо. Итак?

Принцесса оперла тонкий подбородок на миниатюрные кулачки. Кто бы знал, подумал Комнин, что таким кулачком она с одного удара пробивает бетонный блок толщиной в треть локтя!

— Итак, ваше высочество. У вас, как известно, было столкновение с «призраками». Вы от них отбились. Милые дамы уже в курсе подробностей, теперь с подробностями хотелось бы ознакомиться и мне.

— С какими именно?

— Не столько с батальными, сколько с организационными. Батальные подробности мне более-менее известны. Вы находились на Императорской Триере. «Призраки» использовали для нападения истребители неизвестной конструкции, но со стандартными абордажными приспособлениями. Конец одного абордажного стебля раскрылся в вашей каюте, вы спрятались в платяном шкафу…

— Не совсем так. Я спряталась не в шкафу, а за ним, в специальном потайном отделении. Вся эта толпа пробежала сквозь каюту, только двое остались пошарить, я их и застрелила.

— Потом вы проникли по абордажному стеблю внутрь вражеского истребителя, освоились с управлением…

— Сначала я убила пилота. Потом — да. За мной погнались, но вовремя подоспела гвардейская галера. Она шла на сигнал Императорской Триеры…

— Но Триера взорвалась. А после, как мне известно, вас доставили к папеньке, а истребитель — в лабораторию Технической Школы Гвардии, что на Земле Иоанна.

— Но… — попыталась возразить принцесса.

— Никаких «но», это официальные сведения, полученные по каналам Службы. Только… Ваше высочество, не подумайте, что у Службы к вам есть какие-то претензии. Или могут быть. Никаких и никогда.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Я бы хотел это подчеркнуть. Прежде чем предложить вам кое-что, я должен оговориться, что мое предложение никоим образом не подкрепляется шантажом и угрозами.

— Посмотрела бы я на вас…

Принцесса замолчала. Она поняла, что и шантаж, и угрозы возможны в ее адрес. Конечно, Служба не может предъявить ей никаких обвинений. Но Служба может помешать в очень важном деле. В деле, важном не только для нее и не только для Империи. Мраморный Пан с ацтекской трубкой смотрел на принцессу насмешливыми нефритовыми глазами. Казалось, он говорит: «Успокойся. Покури. Разве ты не знала? Они все равно до тебя доберутся и все испортят.» Но Комнин не собирался ничего портить.

— Ваше высочество. Мне кажется, только вы и ваши друзья в Гвардии понимаете, что «призраки» — больше, чем тема для светской болтовни. И больше, чем тема для рапортов Государственной Стражи.

— Стратиг, они даже больше, чем тема для рапортов вашей Службы.

Комнин выдержал паузу, а потом ответил тихо, но с нажимом:

— Совершенно верно.

Принцесса вскочила с подушек. Снова села. Снова вскочила. Наконец, села, скрестив ноги и уперев руки в пол.

— Да, стратиг. Что вы предлагаете? Передать это дело Службе?

— Нет. Передать это дело вам и Гвардии. Официально.

— Не верю. Чтобы Служба…

— Правильно. Служба — понятие растяжимое. Одну минуту…

Комнин встал, подошел к занавеске и выглянул наружу. Рядом никого не было. То, что кабинет прослушивается, он знал наверняка. Но он также знал, что именно этот кабинет прослушивают его люди, которые едва ли станут стучать Феофану. Да Феофан их и не спросит ни о чем: для него «призраки» — лишь повод для объявления в Империи предвоенного положения, а принцесса — не более, чем пустая геометрическая фигура, глупая девчонка, существование которой позволит ему сосредоточить в своих руках всю реальную власть, не опасаясь Четвертого пункта решения Киевского Собора. Другое дело, если Ольга официально примет командование над отрядом. Тогда, согласно тому же Четвертому пункту, она теряет власть наследницы престола — на то время, пока командует отрядом. И Феофан…

Да что Феофан? Комнин вдруг понял, что создание этого отряда необходимо совсем по другой причине. Необходимо по сути.

— Ну? — нетерпеливо напомнила о себе принцесса.

— Ну вот, ваше высочество, — Комнин вернулся, сел, кряхтя, на подушку. Большой живот мешал устроиться поудобнее на этом «вкладе в сотрудничество».

— Вот, ваше высочество, — повторил Комнин, — не желаете ли вместо курсантов Технической Школы взять под свое начало полноценных гвардейцев? Я ведь знаю, с чего начались ваши последние приключения. Вы на Приапе потеряли всех людей. И не перебивайте меня.

Ольга не собиралась перебивать. Она слушала очень внимательно. Комнин встал, прошелся вглубь комнаты, положил руку на голову мраморному курящему Пану.

— Мы создаем отряд по борьбе с призраками. Вы — командир отряда и, что, по-моему, более существенно, реальный эксперт по «призракам». Отряд небольшой, задачи пока чисто разведывательные. Вы, кстати, уже начали их выполнять, доставив на Землю Иоанна вражеский истребитель. Вот здесь как раз пускай работают ваши курсанты. И если они действительно научились как-то вычислять, где в следующий раз появятся «призраки» — это тоже здорово. А отряд мы сформируем из отборных гвардейцев, дадим им дополнительные навыки в учебном центре Службы. Так, что еще? Ах, да. Вы согласны хоть?

Принцесса энергично закивала.

— Вот и славно, ваше высочество. Вам тоже предлагаю у нас потренироваться. Боевые искусства вы знаете неплохо, но курс психологии лидерства вам не повредит. Плюс навыки шпионажа и всякое такое.

— Да, — согласилась принцесса, — и в боевых искусствах не мешает еще поднакачаться. А то… — она смутилась, но закончила, — а то меня на Приапе один янычар запросто отметелил.

— Янычар? Там же, вроде, только сатиры. И монахи.

— А сатирами командовал янычар.

— Хо-хо. Это интересно… Впрочем, на фоне того, что мы обсуждаем, это уже вовсе не интересно. Вашему отряду предстоит сотрудничать с Конфедерацией.

— Как?!

— Как? Как людям с людьми — против общего врага. Против, я бы сказал, «врага рода человеческого». Можно и без кавычек. Я, конечно, не особенно религиозен, но при мысли о «призраках» я почему-то чувствую потрясающую общность взглядов с митрополитом Кириллом. А вы?

— Д-да… — сказала задумчиво принцесса и добавила твердо, — Да.

— Вы утром летите на Землю Иоанна?

— Наверное, теперь уже…

— Летите, летите. И будьте там. Я вас найду.

— Хорошо.

Комнин и Ольга вышли из кабинета как раз вовремя: митрополит только что закончил агитировать Императора за Крестовый поход и собирался покинуть дворец. Комнин догнал митрополита и тронул его за рукав — но внезапно с другого конца зала раздался крик. Все замерли, обернувшись в ту сторону.

Занавеска одного из кабинетов была сорвана и валялась на полу. Возле входа в кабинет, ногами прямо на занавеске, стояли Есугей, Дук и его жена. Кричал Дук — сначала нечленораздельно, размахивая кулаками. Потом он опустил кулаки и явственно произнес в лицо Есугею:

— Желтое говно! Монгольский выскочка!

Есугей молча потянулся к мечу, но его остановила жена Дука:

— Постойте! Постойте! Я ему все объясню!.. Хоть я сама не понимаю…

— Не понимаешь?! Срань! — теперь Дук орал на жену. — Дырка с ушами! Я тебя из навоза вытащил, из коростенской бани! Я из-за тебя, сволочь, с митрополитом разосрался! А ты — с этой мартышкой!..

Снова Есугей потянулся за мечом, и снова Клио его остановила:

— Но мы ничего не делали!

— Не успели!

— Не собирались! Вот, смотри! — она ткнула мужу в лицо клочок бумаги, — его письмо. Нам следует обсудить государственное дело, там написано. Понимаешь? Государственное, — Клио сорвалась на плач, — де-ло!

— Ах, дело! — осклабился Дук. Клио протянула ему вторую бумажку:

— А вот мое письмо. Страсть моя сильнее, чем у Пречистой Девы к Господу — но я этого не писала! Не писала! А он другого письма не писал!

— А Иуда денег не получал! — съязвил Первый стратиг Госстражи, — а у монголов греческий профиль!..

И тут, наконец, Есугей выхватил свой меч.

Дук ждал этого и отскочил в сторону, выхватывая левой рукой меч из ножен на поясе, а правой рукой из-за пазухи — кинжал.

— Мне сказали. Я не поверил. Даже грязная девка из бани не станет трахаться с мартышкой…

Есугей перехватил свой греческий меч по-дунгански, лезвием вниз, выписал мечом в воздухе несколько стремительных восьмерок и бросился на Дука. Дук повторил обеими руками движение меча Есугея — восьмерки с лязгом сомкнулись и противники резко остановились. Меч Есугея был пойман в тиски между мечом и кинжалом Дука. Несколько мгновений министр войны и Первый стратиг Госстражи глядели друг на друга. Дук низко рычал, Есугей молчал. Неожиданно он присел, вытянув руку так, что его меч остался на месте. Нога Есугея описала стремительный круг, и Дук повалился на спину. Но, перекатившись через голову, он остался в низкой стойке, выставив навстречу Есугею острия меча и кинжала.

Интересно, вдруг подумал Комнин, а что, если бы во дворец не запрещалось проносить огнестрельное оружие? Или наоборот, запрещалось бы проносить любое. Как бы они тут друг друга тузили!

Есугей ходил кругами вокруг Дука. Дук не нападал, ждал, пока Есугей сам нападет и откроется. Но Есугей тоже не нападал. Сделав третий круг, он остановился. Улыбнулся Дуку. И сказал:

— У тебя плохая жена. Все хочет — ничего не может.

— Но ведь…

Клио удивленно вылупила глаза. Очевидно, она хотела крикнуть: «Он лжет!» — но поняла, что Есугей специально так рассчитал свои слова, что любой крик Клио окажется признанием. И еще она поняла, зачем Есугей произнес эти слова. Но было поздно. Дук завопил во всю глотку и понесся на Есугея. Есугей высоко подпрыгнул и Дук пронесся под ним. Еще не успев приземлиться, монгол нанес противнику двойной удар ногой. Хрустнули кости — так громко, что хруст эхом отдался от высоких стен зала. Со стены над злополучным кабинетом за битвой ласково наблюдала Дева Мария работы Михаила Ангела.

Но Есугею показалось мало. Мягко приземлившись, он рубанул мечом. Голова Дука гулко скатилась на пол. Тело еще стояло на ногах целую секунду — кровь, хлеставшая из обрубка шеи, исчезала на фоне ярко-красного хитона.

Потом тело упало рядом с головой. Есугей нагнулся, вытер свой меч о хитон Дука и вложил в ножны. Выпрямился. Поджал губы. Лицо его ничего не выражало, как обычно.

По мрамору лестницы стучали чьи-то каблуки. Комнин вспомнил, что должен переговорить с митрополитом, обернулся. Митрополита рядом не было — видимо, он не стал ждать конца поединка и ушел. Император тоже куда-то удалился.

А по лестнице торопливо поднимались стражники. Среди красных туник центов мелькало несколько черных хитонов. Тайная Служба… Комнин сразу все понял.

Центы окружили Есугея. Министр не собирался сопротивляться. Он медленно вытащил меч из ножен, положил у своих ног. Выпрямился, поднял руки. К нему подошел архонт Тайной Службы, судя по лицу — не из Константинополя. Вообще не грек: алан или скиф. Феофан всегда окружал себя людьми из далеких провинций.

— Ваше превосходительство, — обратился архонт к Есугею, — вы подозреваетесь в убийстве Первого стратига Государственной Стражи Византийской Империи Димитрия Дука. Поскольку Димитрий Дук был одним из основных официальных лиц в государстве, ваше дело также считается государственным и подлежит расследованию Тайной Службой Византийской Империи. Пойдете ли вы со мной добровольно?

Есугей тяжело кивнул.

Комнин улыбнулся в бороду. Густая борода позволяет скрывать выражение лица, и это очень удобно, если ты — византийский политик. Да. Мышиная возня Феофана с самого начала приобрела слоновьи размеры. Одним махом — сразу двоих!.. Что ж, пускай узурпирует трон. Судя по тихому отбытию митрополита и Императора, феофановы делишки творятся с их ведома. Может, они вовсе не Крестовый поход обсуждали?

Пускай, решил Комнин. Греция знала много тиранов, и некоторые из них были вполне достойными людьми. Писистрат, Солон… Феофан? Плевать, на самом-то деле, достойным он окажется тираном, или нет. При нынешних обстоятельствах это совершенно не важно.

И тут Комнина словно ударило от ужасной мысли. Он сел прямо там, где стоял, на ступени лестницы из каракского мрамора. Неужели…

Комнин ощупал руками свою голову — будто в первый раз. Лысый череп. Позади макушки кожа кончается и начинается металл. А под металлом — компьютер, соединенный теперь со всеми сетями Империи, включая и бытовую. Один из основных серверов которой, «Олег Первый», недавно подвергся необъяснимому, на первый взгляд, нападению «призраков».

И точно так же выглядит голова у всех руководителей Тайной Службы.

Может статься, что глупая возня Феофана куда важнее, чем считает сам Феофан.

Важнее, чем сумеет себе представить кто-либо в обитаемой Вселенной.

Глава 3

Пурдзан пару раз хорошенько пнул дверь, вовсе не надеясь на результат, сел на пол посреди камеры и длинно выругался на Рджалсане. Василий плохо знал Рджалсан, но понял, что речь шла одновременно об экскрементах, совокуплениях и всех приапских богах, имевших отношение к убийству и смерти.

Окончив тираду, Пурдзан ухмыльнулся:

— Камеры прямо как у нас. Вон и глазок сверху. Плюнуть туда, что ль?

— Прийдут, побьют.

— И хорошо. Они придут, чтобы побить нас, а мы побьем их и убежим.

— Они с оружием придут, Пур. А будем выпендриваться — так поджарят.

Василий сидел у каменной стены, поджав ноги. Ему было холодно.

Новая Таврида вообще — самый холодный экзархат Империи. Зачем Византии понадобилась планета, на девять десятых покрытая ледником, а на остальную часть — тайгой, которую даже нельзя вырубить, чтобы не оставить планету без кислорода? Разве что, из сентиментальных соображений. Новая Таврида была одной из первых планет, открытых Службой Гермеса, имперскими космическими разведчиками. После этого великого открытия в Империи целый год были модными дамские накидки из кожи меховой змеи, хищника, обитающего во льдах Новой Тавриды. Выследить и убить меховую змею очень сложно, зато кожа ее — так себе, поэтому мода прошла, а осталась ни на что не годная планета. У подножия невысоких гор вырубили участок тайги, поставили там одну единственную колонию с памятником Гермесу на центральной площади, парой домов для жилья, и тюрьмой, которую охранял взвод центов, злых на всю Вселенную за то, что их сослали работать в такую глушь.

Тюрьму строили для особо опасных преступников. Но особо опасными в Империи занимается Тайная Служба — а никто из Службы не собирался торчать на границе тайги и ледника, среди меховых змей, лесных прыгунов, белых муравьев и работников Государственной Стражи.

Новым узникам — а на самом деле, единственным за последние полгода, здесь оказались рады. У глазка постоянно кто-нибудь торчал, искушая Пурдзана. Кормили узников стандартным центурионским пайком, но на третий день охранник просунул в окошечко под дверью плошку с местным деликатесом — кашей из лапок белого муравья.

— Высоких гостей принимаем, сатана им в лоб, — пояснил охранник.

— Мы что, стали высокими гостями? — не понял Василий.

— Вы тоже. По вашу душу начальство подвалило, Пятый стратиг Стражи. Вербовать будет.

Охранник, судя по всему, не считал нужным скрытничать с узниками. Василий решил его порасспросить. Он передал плошку с деликатесом Пурдзану — тот брезгливо затряс бородой — а сам присел у двери и постучал по гладкому металлу.

— Слышь… А зачем нас вербовать? Нас ведь еще даже не допрашивали толком. Может, мы интереса не представляем.

Охранник довольно крякнул и, вроде, тоже присел, с другой стороны двери.

— Не кокетничай, «призрак». Ведь ты — «призрак»?

— Нет.

— «Призрак», «призрак». То, что ты — янычар и козлиный зигун…

— Дир-зигун, — поправил Василий.

— А мне плевать. И всем плевать. По-настоящему ты — «призрак». Ребята из Пятой видели, на чем ты прилетел.

— Это же трофей!

— Трофей… Помоев жареных попей!

Охранник захохотал над собственной шуткой и так, хохоча, ушел куда-то. Василий встал, потянулся, сделал несколько взмахов руками, медленно вдохнул и резко выдохнул — по дунганской системе.

— Ну как, Пур?

— Насчет помоев он верно сказал.

Пурдзан грустно ковырял пальцем кашу из муравьиных лапок.

— А насчет Пятого стратига?

Пурдзан отставил плошку в сторону.

— Тоже верно. Вербоваться надо.

— Как?!

— Просто. Чего мы знаем такого особенного? Только о «призраках».

Василий задумался. Действительно, о «призраках» можно рассказывать без утайки кому угодно — это общее дело. И о конфедератской помощи сатирам тоже можно спокойно говорить: ведь Василия официально передали под начало Совета Зигунов! Что ж…

Дверь отворилась, противно скребя металлической кромкой по каменному полу. Центы вошли в камеру, выстроились, уставив на пленников бластеры. Последним вошел архонт.

— Руки за голову, — устало сказал он, — пожрать успели?

— Говно, — отозвался Пурдзан, заведя руки за голову и указав копытом на плошку.

Архонт пожал плечами.

— Странно. Нам нравится. Алозиас уже сообщил вам, кто тут у нас? Пошли к стратигу.

Путь из тюрьмы к приземистому зданию «Дворца приемов» вел через пустой двор, продуваемый холодным ветром. За высокой стеной виднелась верхняя часть памятника Гермесу. На золотистых плечах Гермеса лежал снег, словно накидка из кожи меховой змеи. Центы все были в таких накидках, Василию и Пурдзану тоже выдали по накидке. Но накидки не спасали от ветра.

«Дворец приемов» внутри оказался таким же простым, как и снаружи. Узкие лестницы, пустые крашеные стены коридоров. «Главный зал» — широкая прямоугольная комната, низкий потолок поддерживает единственная центральная колонна. Уродство.

Пятый стратиг Государственной Стражи Византии тоже был уродом. Правую щеку его сжимала тугой складкой вечная судорога, а высохшая правая рука болталась бессмысленной веревочкой.

— Садитесь, почтеннейшие.

Стратиг указал Василию и Пурдзану на два жестких табурета. Сам он сел на третий такой же табурет. Охрана выстроилась вдоль стен.

— Почтеннейшие, поведайте мне, как вы достались Страже.

Василий рассказал обо всем, начиная с того момента, как «призраки» напали на Императорскую Триеру. Он ждал с тоской, что стратиг начнет выспрашивать о том, как Василий попал на Триеру и вообще — об османских делах на Приапе. Хоть и не было в этих делах ничего особенного, все-таки не хотелось болтать.

Но стратиг не стал ни о чем расспрашивать. Зато он не поверил рассказу.

— Очень мило. Похоже на правду. И вы очень похожи на человека, а вы, — стратиг кивнул Пурдзану, — на сатира. Тем не менее, чушь. Во-первых, вы что-то ляпнули насчет того, что вы — курпан дир-зигунов. Из янычара в курпаны — такого доселе не случалось. И, наконец, вы отбились от «призраков», захватили корабль. По моим данным, такого тоже не случалось.

Стратиг подался вперед, заглянул Василию в глаза. Рука его свесилась вниз и слегка покачивалась.

— Мы — первые, — возразил Василий.

— Вы будете первыми!

Стратиг криво улыбнулся и вдруг перешел на громкий шепот.

— Вы будете первее всех!

Пурдзан кашлянул. Василий и сам уловил блеск в глазах стратига. Поэтому он улыбнулся в ответ.

— Вы предлагаете нам большую услугу за большую услугу. Каков, по-вашему, должен быть способ этого обмена услугами?

— Значит, вы готовы вести разговор.

— Стоп! — вмешался Пурдзан. — Вы что, собираетесь говорить в этой толпе?

Он махнул рукой в сторону охраны. Охранники, улыбаясь, опустили бластеры. Пурдзан замотал головой.

— Все просто, — объяснил стратиг, — и все просто замечательно. Здесь, на Новой Тавриде, все ребята — мои. И я еще две галеры со своими пригнал. Собственно, не я пригнал, а меня с ними сюда погнали. Но мы не хотим, ясно?

— Ясно, стратиг.

Василий попытался устроиться поудобнее на табурете.

— Ясно. Вас за что-то отправили в этот морозильник под предлогом, что «призраками» должен заниматься чин не ниже Пятого стратига. А вы — и ваши подчиненные — желаете для себя лучшей доли. Мы же вам в этом должны как-то помочь… А нам-то это зачем?

— Планета будет вашей!

— И жрать тут кашу из муравьев?! — возмутился Пурдзан, — нет, я тоже хочу лучшей доли!

Стратиг всплеснул здоровой рукой.

— Вы не поняли. Здесь можно прекрасно устроиться. Если есть, чем торговать.

— Чем? И с кем?

— Торговать будем с вами. Нашими людьми.

Василий удивленно обвел глазами зал, вдоль стен которого стояли улыбающиеся центы.

— Вы что, собираетесь…

— Нет-нет-нет-нет! Я понял, вы думали, я предлагаю служащих Стражи. Нет, об этом еще рано говорить. Но уже можно говорить о больших партиях заключенных. Значит, смотрите…

Стратиг притопнул ногой и стукнул ладонью себя по коленке. Пурдзан встал, зашагал вокруг табуретки. Цоканье его копыт по крашеному каменному полу звонко отдавалось в пустом зале. Потом он подошел вплотную к стратигу и присел на корточки. Почесал бороду.

— Вы предлагаете торговую концессию, так? Наше командование нас повышает как крутых добытчиков, а ваше командование вас обидело, поэтому вы меняете верность на деньги. Гирей-ага, смотри, хорошее дело! Только… М-да.

Пурдзан вернулся на свою табуретку и снова принялся чесать бороду. Стратиг забеспокоился.

— Что «только»? Назовите — устраним.

— Время, — ответил Пурдзан.

— Да, — подыграл ему Василий, — через эту избушку много народу не прокачаешь.

Стратиг обрадовался.

— И это все, что вас заботит? Можете не беспокоиться. Меня сюда сослали почетно, с полномочиями и деньгами. Я за месяц расширю колонию, завезу сюда заключенных — для начала, всякого сброда. Сделаю им побег. А ваши их возьмут в тайге. Сегодня мы обсудим общий план операции, завтра я устраиваю ваш побег. Вы обсудите со своим начальством. И тут уж ваша забота, чтобы начальство вас не обмануло.

Василий забеспокоился. Кое-что тут явно не срасталось.

— И вы нам верите?

— Пока — нет. Но буду верить, после того как вы подпишете вот эту бумажку.

И стратиг вытащил из-за пазухи бланк с красным топориком в левом углу — официальный бланк Государственной Стражи.

— Стандартный договор о сотрудничестве. Сами понимаете, все здесь — липа, сотрудничать вы будете со мной, на благо своей стороны. Но именно со мной, ясно? Подпишитесь, приложите пальцы.

Пурдзан немедленно так и поступил. Василий раздумывал. Это, конечно, прямой путь к свободе — а значит, к продолжению борьбы. Но в тылу останется этот уродец со своей страшной бумажкой… Придется выкроить время, наведаться сюда и его убить. Да, так и надо сделать.

Приняв это решение, Василий тоже подписал договор и приложил большой палец к квадратику в правом нижнем углу бланка. Стратиг скатал бланк в трубочку и сунул обратно к себе за пазуху.

— Ну что ж, ребята, теперь о деталях…

— Деталь первая: разоблачение самозванцев, — раздался сзади глубокий низкий голос. Стратиг нервно вскинул голову, Пурдзан и Василий оглянулись. Центы подняли бластеры.

В дверях стоял черный великан — абсолютно черный: во-первых, это был негр, а во-вторых, черноту его лица и рук продолжала черная форма архонта Тайной Службы Византии.

Негр весело оглядел взявших его на мушку центов. Изящно всплеснул руками и слегка подергал себя за рукава.

— Опустите пушки, ребята. Вы не на того поставили. Благодаря этому убогонькому вы теперь до конца проторчите на Новой Тавриде, но больше никакие потери вас не ожидают. А уродца, видимо, придется спалить. Да, но сначала…

— Сначала спалят вас, архонт, — подал голос стратиг, — кругом мои люди.

— Ничего подобного. Кругом МОИ люди. Пока вы тут судили-рядили, я высадился с десантом. Я что, думаете, один сюда прибыл? Итак, чтобы вы не терялись в догадках, я произведу несколько разоблачений. Прежде всего: часть ваших людей — самозванцы. На самом деле они работают на меня. Больше вы не теряетесь в догадках. Теперь я освобожу вас от груза напрасных надежд, познакомив с конфиденциальной информацией.

Негр протянул стратигу обрывок компьютерной распечатки.

— Прочтите вслух, это касается всех.

Стратиг уставился в распечатку и беззвучно зашевелил губами. Потом поднял удивленные глаза:

— Принцесса Ольга? Вернулась, захватив истребитель «призраков»? Это невозможно. По моим данным…

— По вашим устаревшим данным выходит, что янычар и дир-зигун не могут угнать истребитель врага. Думаю, что могут.

Негр подмигнул Василию. Василий и Пурдзан испуганно переводили взгляд со стратига на негра, а с негра — на готовых к нападению центов. За узкими окнами послышались крики и звуки взрывов.

— Добиваем тех, кто сразу не сдался, — пояснил негр.

Сразу после этих слов в зал вбежало полтора десятка людей в черной форме. Центы сразу опустили оружие.

— Положить на пол, встать к стене! — скомандовал негр. Центы повиновались.

Стратиг вдруг ухмыльнулся.

— Значит, это — простой служащий Конфедерации и еще более простой офицер с Приапа? И вы при них разглашаете…

— Они не очень простые. Они уже стали агентами Государственной Стражи… Позвольте.

Негр потянулся к стратигу, намереваясь вытянуть бланк у него из-за пазухи. Стратиг рефлекторно здоровой рукой отбил руку негра в сторону. Сверкнул зеленоватый луч. Один из рядовых Тайной Службы снова перевел дуло бластера на ближайшего цента. Стратиг упал. Судорога, наконец, отпустила его правую щеку. Негр склонился над трупом и добыл, все-таки, злосчастный бланк. Развернул, проглядел мельком и спрятал к себе в рукав.

— Так… Молодец, Евтидем, убил преступника при попытке сопротивления. И молодец я — спровоцировал преступника на оное сопротивление. Ладно. Теперь к делу.

Негр присел на табурет, который еще недавно был занят стратигом. Широко улыбнулся Василию, потом Пурдзану. Снова подергал себя за рукава черной туники.

— Давайте знакомиться, почтеннейшие. Вас, Гирей-ага, и вас, Пурдзан-ага, я знаю — во всяком случае, с точностью до ваших досье. Меня зовут Прокопий Мвари, я временно служу в чине второго архонта Тайной Службы и занимаюсь проблемой, которая, вроде, должна волновать и вас двоих. Ведь вы оба находились на Приапе и как-то пережили десант «призраков», да? Кстати, Гирей-ага, я намеренно не спрашиваю вас, чем вы занимались на Приапе. Условно решим, что вы там были по личному делу. Итак, «призраки»…

Василий, увидев, что Мвари дает ему возможность безопасно выложить все о приапском приключении, начал подробный рассказ. Когда речь зашла о Феодоре, Мвари его перебил:

— Вы с ней дрались один на один?

— Ну… Вдвоем, что ли, с женщиной воевать?

Мвари зацокал языком, потом хихикнул.

Василий продолжил свой рассказ. Мвари попросил несколько раз повторить про странные воротца, за которыми мерцал розовый туман. Качал головой, мрачнел.

— Помолчите пока.

Встав с табуретки, Мвари зашагал туда-сюда по залу. Он тер виски длинными пальцами, дергал собственные рукава, рискуя порвать их, и мрачно о чем-то думал. Его размышления были прерваны новыми взрывами. В зал вбежал запыхавшийся человек в рваной дымящейся форме. Размотанный черный хитон волочился по полу. Человек подбежал к архонту и стал что-то лихорадочно шептать ему на ухо. Мвари сжал кулаки.

— Так. Так.

Подскочив к Василию и Пурдзану, он протянул им стандартный бланк Тайной Службы, украшенный черными и золотыми виньетками.

— Подписывайте. Быстро!

Василий покачал головой.

— Вы же нас не как «призраков» вербуете. Мы не можем…

— Пристрелю! — зарычал Мвари прямо Василию в лицо. Изо рта у него пахнуло дорогими благовониями. Но выпуклые глаза были дикими, напоминая не о благовониях, а, скорее, о килкамжарских джунглях или о «райках» контрабандистов в дебрях Южной Африки на Земле.

Снова послышались взрывы. Пол задрожал. Человек в рваной форме нервно переминался с ноги на ногу. Остальные рядовые тоже нервничали, так же, как и центы. Мвари вытянул из складок хитона огромный блестящий бластер и приставил Василию ко лбу.

— Подпиши, кретин! И беги! У тебя миссия! Забыл? Эта сволочь, эта падаль безрукая, — Мвари, не глядя, поддел ногой труп стратига, — этот говнюк… Оказывается, за ним целая эскадра шла. Строители, охрана… Я не думал, что он так быстро все устроит. У нас бой. А вы оба бегите! Но если не подпишете — живыми не отпущу. Ну!..

И Василий подписал. Пурдзан тоже подмахнул, его не надо было уговаривать.

— Гирей-ага, это ж бумажка! Копыта, кинжал — одно, а бумажка…

— А потом у тебя по этой бумажке копыта-то и отпилят. И кинжал отберут.

— Уже отобрали. Надо разжиться…

Они бежали через двор, полный суетящихся людей в черной форме. На земле валялись трупы центов. А за дальней оградой, отделяющей колонию от тайги, были видны четыре галеры, зависшие над острыми верхушками деревьев. Галеры вели огонь по колонии.

Зато над ближней оградой, за которой была посадочная площадка, виднелись орудийные купола других галер.

— Туда! — дернул Пурдзана за рукав Василий, — кинжал потом добудешь, галера важнее.

На стену Василий запрыгнул, встав Пурдзану на плечи. Потом протянул ему руку и втащил к себе. С внешней стороны стена оказалась значительно выше. Вдоль стены разгуливали охранники-центы, двое. Они о чем-то беседовали. У самых галер Василий усмотрел еще одного. Василий молча показал Пурдзану пальцами, что следует делать. Они лежали, распластавшись, на стене, ждали. Наконец, охранники оказались точно под ними. И Василий с Пурдзаном прыгнули.

От удара копытами по голове один охранник, кажется, скончался на месте. Другой, на которого прыгнул Василий, попытался встать, закричал. Василий опустил кулак ему на переносицу. На поясе у охранника была кобура. Василий выхватил оттуда бластер и застрелил третьего цента, который оглянулся на крик.

Больше у галер никого не было. Люк ближайшей галеры был открыт, трап опущен. Василий заметил, что у галеры нет опознавательных знаков. Значит, на ней прилетел Мвари. Неужели он заранее все приготовил? Василию очень не хотелось плясать под дудку черного гиганта. Но Пурдзан уже бежал вверх по трапу. Ладно, свиные уши, дело важнее амбиций. Василий ринулся за Пурдзаном.

Внутри галера была пуста. Василий прыгнул в кресло пилота.

— Пур, в купол, к орудиям!

Пурдзан забрался в купол, оттуда донесся его радостный возглас:

— Гирей-ага, они тут такое забыли!.. Ух ты! Кинжалы, в связочке, красота! Висят прямо над приборами!

Теперь Василий был уверен, что галера — подарок Мвари. Но не стал огорчать Пурдзана. Он быстро передвинул тумблеры на пульте — было слышно, как с тихим жужжанием втягивается трап. Взрывы зазвучали глуше — это закрылся люк. Василий включил экраны. Четыре галеры еще не сели, они жгли с воздуха всех, кто находился во дворе и дальше, на площади. Из-за случайного попадания голова золотистого Гермеса оплавилась и теперь древний бог был похож на чудовище из дравидской сказки. Или… Тут Василий понял, что перекошенное металлическое лицо напоминает сведенную судорогой рожу покойного стратига.

— Пур, стартуем. Стрелять, только если погонятся.

— Они погонятся.

— Ты, вроде, этого хочешь.

— Да я же, Гирей-ага…

— Ладно. Вперед.

Василий стартовал на максимальной скорости, чтобы успеть оторваться от галер как можно дальше. Две галеры центов остались внизу вести бой, но две других стартовали следом. Василий очень надеялся, что пальцы Пурдзана бегают по клавиатуре быстрее, чем пальцы стрелков в преследующих галерах. Действительно, Пурдзан выстрелил раньше. Одной галере снесло орудийную башню, но вторая успела уйти от луча. Она ушла так резко, что должна была сбить собственную настройку. Значит, по новой. Скорее бы выйти из атмосферы…

Новый обмен залпами ничего не дал. И Василий, и его преследователь избежали лучей друг друга. Мелодично зазвенел звуковой датчик. Вышли! Теперь — прыгать.

Василий повел галеру по дуговой траектории, потом, застонав от перегрузки, совершил крутой маневр к центру дуги. Пурдзан снова ругался на Рджалсане. Галера-преследователь выпустила еще один луч. Мимо. Василий ввел последние данные в навигационный компьютер.

— Пур, прыгаем.

И надавил ввод.

Экраны на мгновение потемнели, потом зажглись, показав картину знакомых звезд, сияющих над Махди, одной из самых густонаселенных планет Османской Конфедерации. Магазины, занимающие целый континент. Города, превращенные в огромные сады наслаждений. Офисы крупнейших в обитаемой Вселенной меняльных контор — офисы подводные, офисы-спутники, офисы плавучие и просто офисы-небоскребы, спорящие по высоте только с минаретами общественных мечетей.

И где-то среди мечетей и офисов стоит маленький особнячок с очень большим подвалом, этажей сто вниз, не меньше. Это — резиденция визиря Нураддина Тронье, командующего Янычарским Корпусом Османской Конфедерации миров.

Василий любил, когда его посылали на Махди. Важное поручение всегда оборачивалось праздником. Сейчас, разумеется, не до праздников, сейчас надо по прямой к визирю…

Взглянув еще раз на экраны, Василий понял, что по прямой не получится. Пурдзан завозился у себя в башне…

— Пур! Отставить!

Вокруг галеры выстроились караки и дау, сверкая красными и зелеными опознавательными огнями. Мамелюки.

Засветился экран связи. С экрана смотрел мамелюк. По непомерной ширине бурого берета и по желто-синей раскраске перекинутого через плечо форменного пледа Василий догадался, что чин мамелюка — не ниже клан-баши. Ничего себе!

Он поспешно щелкнул кнопкой передачи:

— Докладывает янычар-лейтенант Василий Гирей. Со мной на борту один сатир, дир-зигун Пурдзан. Мы бежали из тюрьмы на Новой Тавриде. Мне срочно…

Мамелюк прервал его:

— Приготовьте стыковочную трубу.

И отключился.

Василий выдвинул трубу. От строя кораблей отделилась легкая фелука без опознавательных огней и стала медленно приближаться к галере. Зашипел воздух, сомкнулись губы стыковочных труб.

И в рубку вошли измаилитские хаши, сразу человек восемь. На лицах у них были повязки, означавшие, что хаши выполняют задание, относящееся непосредственно к Ордену.

Пурдзан спустился в рубку и, увидев измаилитов, осторожно поднял руки.

Коренастый хаш обратился к Василию — сквозь повязку голос его звучал чуть невнятно:

— Янычар-лейтенант, временно курпан дир-зигунов Василий Гирей. Это вы, не правда ли?

Василий кивнул.

— Вас и вас, — хаш повернулся к Пурдзану, — я приглашаю на корабль Ордена.

— Но мне срочно надо…

Василий осекся. О местонахождении резиденции Тронье не должны знать даже хаши. Хотя Протосеваст Мануил как-то узнал же!.. Об этом, кстати, тоже следует доложить. Но измаилиты, очевидно, не собирались пускать Василия на Махди.

— Вам срочно надо навестить Орден. Командование мамелюков любезно согласилось отказаться от своих претензий и передало вас нам.

Внутри фелуки было тесно — теснее, наверное, чем в аримановском танке. Пурдзана и Василия усадили в глубокие кресла, коренастый хаш сел напротив них в такое же кресло.

— Куда мы летим? К Мекрджалу в пасть, в потайное место, — заныл Пурдзан. — Гирей-ага, я все понимаю. Мой дом разорили. Моих солдат убили. Но я хочу домой. Или к своим солдатам. Эх…

— В очень потайное место летим, Пурдзан-ага, — согласился Хаш, — на Новую Аравию.

— В Султансарай?! — удивился Василий.

— Нет, почтеннейший, наше потайное место — на полуострове Кум-эль-Алла. Там — наша Гора.

— Но там нет гор, там пустыня… Понятно. Ваша «Гора» — где-нибудь под песком. Я, честно говоря, всегда считал, что ваша база должна прятаться на вершине настоящей горы.

Измаилит прищурился. Под повязкой не было видно, улыбается он или нет.

— Пустыня — сад Аллаха. Успокойтесь, Гирей-ага. Вас там ждет настоящий рай!

IV ДРАКИ В РАЮ

Глава 1

Пурдзан все еще ждал, что их будут бить. Он вытирал потные ладони о шелковый пояс, шерсть между рожек стояла дыбом. Василий ткнул его кулаком в плечо:

— Что, Пур, у тебя вместе с оружием яйца тоже конфисковали? Не трусь, моджахед! Никто тебя здесь бить не станет.

— А как они узнают, что мы — не… Тут что, вообще пыток нет?

— Не знаю, каким образом, но на Горе обходятся без пыток. У нас тут не Империя, у нас все в порядке.

Василий поерзал на мягкой кожаной обивке, пытаясь удобно устроиться. Но удобно устроиться не получалось. Вот, думал он, сегодня я в углу дивана развалился, журнальчики читаю. На любой вкус: «Солдат Джихада», целая подборка, пара книжек «Семирамиды» с пухлыми лоснящимися гуриями на обложках, даже прошлогодние «Труды Валгалльского Медрессе», и газета сегодняшняя — какая там? «Красная Борода», разумеется. А завтра они решат, что я виновен, и от меня кучка пепла останется. И все. Я же не феникс, из пепла уже ничего другого не возникнет, кроме брикетика с бирочкой.

— Садись, Пур, поудобнее. Вольно, говорю. Пытать не будут. М-да. Казнить — могут, а пытать не будут. А казнят у нас не больно, бах! И ты уже пепел. Но нас не должны казнить. В Империи, разумеется, бардак, а мы с тобой конфедераты, у нас — порядок. Конфедерация в три раза меньше Империи, наши миры самостоятельнее имперских провинций, нам не надо столько чиновников-дармоедов. Это понятно? Наш социальный аппарат берет на себя меньше задач, но работает четче. Можно сказать, нам даже повезло, что Византия раньше вышла в космос. Мы не повторяем ее ошибок. Теперь тебе, надеюсь, ясно…

— Гирей-ага, не маши так руками. Ты меня два раза по носу задел.

Василию стало стыдно. Он понял, что сам от страха начал болтать. А Пурдзан, наоборот, успокоился, взял со столика «Солдата Джихада», раскрыл там, где про холодное оружие. Пурдзан прав. Газетку, что ли, почитать? Может, это и успокоит. Основная задача центральной прессы — успокаивать население.

Василий развернул «Бороду» — и секунд на десять перестал дышать. Ничего себе, успокоили! С первой страницы на него ласково смотрела Феодора из-под жирного заголовка:

«ПРИНЦЕССА ОЛЬГА БОРЕТСЯ С ПРИЗРАКАМИ — ИЛИ КОМАНДУЕТ ИМИ?»

Итак, принцесса Ольга, наследница имперского трона. Папаше ее еще жить да жить, но Василий помнил аккуратную гору, сложенную из убитых монахов. Интересно, зачем она пошла отрядом командовать? Скорее всего, барская прихоть. Или…

А что пишет — кто, кстати? Так, Гарун Ашока, практически официальный источник, «язык султана». Василий перевел дух и стал читать.

«Дочь императора Константина принцесса Ольга, наконец, позволила себя сфотографировать. Она утверждает, что нарушила свое инкогнито по причине, одинаково важной как для Византийской Империи, так и для Османской Конфедерации Миров. Пресловутые „призраки“ — вот в чем причина, если верить принцессе. Ольга призналась, что лично возглавила десантную экспедицию на Приап, планету, как известно, относящуюся к Османской Конфедерации. Единственной целью экспедиции, по словам принцессы, была встреча с „призраками“. Интересно, что заявление принцессы ровно на сутки опередило официальную ноту протеста, которую министр внешних сношений Конфедерации визирь Камаль собирался…» Ладно. Дальше — политика. Пурдзан уткнулся в фотографии кинжалов; не знает он, кто такая принцесса Ольга, а «призраки» для него — такие же неверные, как и монахи. Может, он прав? Свиные уши!

Василий скомкал газету, швырнул на пол. Бежать надо, прямо к эмиру Тронье бежать! Поднимать в ружье всех янычаров, искать этих «призраков», этих римлян с мертвыми рожами. Никакая они не «имперская провокация», и командует ими вовсе не кровожадная дура Ольга.

Только как отсюда бежать? Здесь не Новая Таврида. Здесь Гора. Василий обхватил голову руками. Дернул сам себя за волосы… Нет, умная идея все не шла: что делать? Как сбежать от измаилитов и не оказаться вне закона?

Вне закона нельзя оказываться никак. Наоборот, надо спасать закон, веру, Конфедерацию и даже Империю. Василий вскочил с дивана, стал ходить из угла в угол. А где дверь? Не понятно, где дверь, даже побарабанить некуда… А где камеры? Должны же за ним следить! Он же подозреваемый. Василий слыхал, что заключенные со стажем могут с первого взгляда найти глазок камеры. Эх, опыта не хватает…

— Пур, ты в тюрьме сидел?

Пурдзан без всякого удивления отложил журнал, развалился на диване. Вытянул ноги, поскреб копытами друг об дружку.

— Три раза, Гирей-ага. Первый раз — когда на первом курсе учился, я из школьного огорода кормовых яблок понадергал и каким-то вашим продал…

— Нашим?!

— Мягконогим. Людям.

— Я уж подумал, что янычары…

— Нет, но тоже солдатам, федоринам.

Василию полегчало:

— А, ополченцы. Дерьмо. Знаю, они из ваших яблок какую-то дрянь гонят, сами травятся и других травят.

— Ну вот. В яме со мной один из них оказался, ну и сволочь! Он меня козлом называл, хотел, чтобы я ему прислуживал. Наезжал-наезжал, даже пару оплеух дал, я дураком прикинулся. А он вдруг как заорет: смир-рна! Я встал смирно, он передо мной, ноги расставил, ухмыляется. Тут я ему как вмажу копытом промеж ног — а сам руки держу по швам, для смеха.

Вспомнив эту историю, Пурдзан не выдержал, захлебнулся в хохоте. Но Василий ему вопрос задавал не для того, чтобы байки потравить.

— Пур, успокойся. А дальше?

— Потом еще ему вмазал…

— Нет, я хочу знать — ты в настоящей тюрьме сидел? В армейской.

— Да. В первый же день, как меня забрали. Приводят на плац в учебке, ставят в строй. А дир-курпаном там, смотрю, та самая сволочь. Федорин. Вдоль строя прохаживается, проверяет, как на ком портупея сидит. Ты же знаешь, я без портупеи, у меня пояс еще от прадеда. А этот дир ко мне подваливает, опять встает, ноги расставил, на мой пояс посмотрел и орет, прямо как тогда: смир-рна! Ну, я тоже, как тогда. Вытянулся, руки по швам, и копытом ему по яйцам. Вот, а третий раз тоже был с ним, через два года. Я уже курпаном стал, а он все — дир-курпан. И его в мою часть переводят. Я его как увидал в строю…

— Ладно, стоп. — Василию было не до смеха. — В армейской тюрьме где камеры расположены?

— Ясно где, под землей.

— Нет, не камеры, в которых сидят, а камеры, через которые следят. Телекамеры.

— А зачем… А, понял. Нет, за нами не по телевизору следили, а так, через дырочку в потолке. Мне последний раз полторы недели срока накинули как раз за эту дырочку. Я прямо под дырочкой сидел, а нас было солдат двадцать, не меньше. Теснота, почесаться невозможно. И я прямо на дырочку смотрел и злился. А за дырочкой — свет. Вдруг раз, света нет. Значит, кто-то глаз приложил. А я со зла как харкну! Попал!..

— Потолок, говоришь?..

Василий вышел на середину комнаты, поглядел в потолок. Хотел встать как положено, но невозможно стоять как положено и при этом — с запрокинутой головой. Руки сами сжались в кулаки. Василий молча сверлил взглядом гладкий белый потолок, придумывал слова. Ничего красивого придумать не получилось, пришлось выпалить главное:

— Вселенная в опасности!

Василий помолчал, привыкая к неудобной позе. Но надо было выложить все, не дожидаясь допроса. На допросе будут глупые вопросы, и если он станет говорить о своем, измаилиты решат, что он пытается сменить тему. Говорить надо сейчас.

— Я рассчитываю, что следящее устройство находится в потолке. Я хочу смотреть на вас, пока буду говорить. Вселенная в опасности. Я видел «призраков» собственными глазами, я могу их подробно описать. Я располагаю сведениями о том, что «призраки» не состоят на службе у Византии. Я присутствовал во время высадки византийского десанта на Приапе, там же я наблюдал действия «призраков». Со мною был местный житель Пурдзан, вот он, здесь.

— Эй! — забеспокоился Пурдзан, — я ничего не…

Внезапно потолок над головой Василия подернулся рябью, поплыл, вращаясь, будто перевернутая поверхность молока в огромной чашке, в которой помешивают огромной же ложкой. На белой поверхности образовалась воронка, через несколько секунд она выросла до диаметра в три локтя и превратилась в отверстие. Потолок затвердел. В образовавшийся лаз скользнула легкая металлическая лестница, по которой спустились стражники, пять человек, все в черной измаилитской форме с шелковыми повязками на лицах, в куртках тонкой парчи и с пулевыми пистолетами наготове. К поясу каждого стражника были пристегнуты небольшие ножны, а в ножнах — традиционные кинжалы хашей. Пурдзан несколько мгновений восхищенно глядел на кинжалы — наверное, только что прочел о них в журнале. Потом спокойно поднялся с дивана, потер ладони:

— А вот и дырочка, Гирей-ага!

Глава 2

Прямо над «залом ожидания» располагался длинный светлый коридор, по которому их и повели — впереди шел один стражник, за ним Пурдзан, за Пурдзаном еще два стражника, потом шел Василий и последние два стражника — за Василием. Коридор был совершенно пуст. Следили за ними, разумеется, не через дырочку, да и камера, скорее всего, была не на потолке. «Идиотом же я выглядел!» — подумал Василий. Может, он и выглядел идиотом во время своей «арии», но именно благодаря этой «арии» их с Пурдзаном теперь ждет не допрос, а содержательная беседа. Василий очень надеялся, что так оно и будет. Ну не могут, не должны измаилиты оказаться такими же глупыми, как и византийские центы. Главное, чтобы глупым не оказался Пурдзан. Но Пурдзан пока что вел себя спокойно.

Коридор, между тем, кончился, их вывели в небольшой семиугольный зал. В этот зал выходило еще три коридора и три лифта. На мраморном полу, как догадался Василий, была выложена семиконечная звезда Хануми. Звезду топтало множество ног — не менее пяти конвоев ждали свой лифт. Головы подконвойных прикрывали желтые холщовые мешки. Пурдзану и Василию тоже натянули по мешку. Мешок не затруднял дыхания, но в грязно-желтой мгле Василий чувствовал себя неуютно.

Мелодичный электронный гонг возвестил о прибытии лифта. Стражник легонько подтолкнул Василия. В лифте было тесно. Голос Пурдзана прозвучал, казалось, издали — мешок скрадывал звуки:

— Гирей-ага, мне нельзя… Ой!

Видимо, Пурдзана ткнули, чтобы замолчал, тем более — не называл имен. Но Пурдзану было плевать на соображения порядка и секретности.

— Нельзя! Тесно! Задыхаюсь!.. Гад!

Пурдзана снова ткнули, послышалась возня и вдруг — мощный мужской вопль. Пурдзан дал сдачи, и, кажется, дал от души. Идиот! Василия несколько раз сильно толкнули, стражники все одновременно начали ругаться — не громко, но очень злобно. Кто-то во весь голос крикнул:

— Стой! Стрелять…

Крик оборвался стоном. Василий сдернул с себя мешок. В узком помещении лифта происходила невообразимая свалка, подконвойные с мешками на головах жались к задней стенке и старались не двигаться, у их ног корчился стражник с перерезанным горлом. Остальные стражники, скользя по крови подошвами замшевых остроносых сапог, пытались скрутить Пурдзана. Кто-то орал в переговорник. Лифт, дернувшись, замер.

— Нельзя! — снова крикнул Пурдзан. Мелькнула его рука с зажатым в ней измаилитским кинжалом. Из-под толпы, прикрыв руками лицо, выполз еще один раненый стражник, между пальцами у него густо сочилась кровь. Василий понял: Пур дорвался до кинжала. Это конец.

— Пурдзан! Отста-а-авить!!!

Василий моментально охрип — скорее всего, от страха. Пурдзан все еще не сдался. Стражники не стреляют — и в своих попасть боятся, и в Пурдзана тоже: ценный свидетель. Всадить бы ему пулю, кретину… А кинжалом он их режет, как колбасу, у козлов ведь с пеленок любимая игрушка — кинжал.

Внезапно стражники все вместе подались назад, придавив Василия к стене. Встав на цыпочки, Василий увидел, что Пурдзан принялся лягаться. Мешка на нем, разумеется, не было, зато в каждой руке — по кинжалу. Копыта мелькали в спертом воздухе, стражники уже не сдерживались, вопили во весь голос. Пурдзан замер… Устал? Только бы стражники в это не поверили. Но двое, все-таки, поверили. Они метнулись к Пурдзану, тот резко подпрыгнул, лягнув их обеими ногами. Стражники на миг замерли, схватились за лица, а Пурдзан, упершись им руками в плечи, снова подпрыгнул, сделал стойку на руках и обеими копытами ударил в потолок лифта. Одна панель вылетела сразу. Василий вспомнил рассказ про дир-курпана: «Не повезло бедолаге».

Пурдзан, уцепившись за что-то ногами, подтянулся и скрылся в отверстии. Один из стражников кинулся следом, наполовину высунулся в отверстие и сразу же свалился обратно со стоном. Из его развороченной глазницы текла кровь.

Стражники, наконец, поняли, что придется стрелять, и принялись палить сквозь потолок. Несколько секунд звуки выстрелов прерывались дробным топотом пурдзаньих копыт, потом раздался его истошный вопль — и замер где-то далеко.

Стало тихо. Стражники и подконвойные стояли, не шевелясь. Потом двое стражников медленно полезли наверх. Выбрались на крышу лифта. Василий слышал их неторопливые шаги. Стражники вернулись. Оба, сорвав с лиц повязки, промокали потные лбы.

— Свалился, — сказал старший, — поехали дальше.

Глаза стражника встретились с глазами Василия. Василий пожал плечами. Почесал в затылке. Снова пожал плечами. Ему было стыдно. Стражник намотал повязку на лицо, бросил взгляд на отверстие, пробитое Пурдзаном. Снова повернулся к Василию:

— Наденьте мешок, пожалуйста.

Дальше двигались молча, как положено. Будто ничего не произошло. Лифт несколько раз останавливался, кого-то выводили, кого-то заводили. Василий был рад, что его лицо закрыто мешком, что ему никого не видно и что он не видит никого. Хорошее изобретение мешок. Если ты чувствуешь себя преступником, мешок тебе просто необходим.

А Василий чувствовал себя преступником.

Лифт сделал очередную остановку, Василия вежливо подтолкнули и повели, кажется, опять по коридору. Поворот, снова прямо. Голос стражника:

— Осторожно, лестница.

Коридор, поворот, еще пара лестниц. Пришли. Стражник снял с Василия мешок. Круглая комната. Помимо той двери, через которую ввели Василия, в комнате было еще две двери с номерными табличками — ноль и один. Потолок украшен светящимся персидским узором, посреди комнаты — круглый стол, вокруг которого стоят стражники и трое подконвойных. С подконвойных тоже только что сняли мешки, один подконвойный мигал и оглядывался, двое других стояли спокойно. Эти двое чем-то очень не понравились Василию. Их лица… Знакомы? Нет, не сами лица, только выражение. Вернее — всякое отсутствие выражения. Совсем недавно он видел точно такие же лица. Если с одного подконвойного снять мундир византийского цента, а с другого — рабочий халат, да нарядить обоих в серые туники… Римляне! Ладно, решил Василий, горячку пороть не буду. Спросят — отвечу.

— Прошу. Начинаем.

Голос принадлежал человеку, сидевшему за столом спиной к Василию. Знакомый голос. Да и темная лысина обладателя голоса тоже показалась знакомой. Если снять эту черную феску… Свиные уши! Василий решил, что от своих приключений сделался психом. У него мания — всех раздеть.

Стражники отошли к стене, подконвойные сели на мягкие вращающиеся стулья. Василий занял свое место и посмотрел в лицо хозяину лысины.

Псих, понял Василий, я псих! А если не псих? Ведь это же…

— Прокопий Мвари! Мвари!!!

Стражники дернулись было, но огромный негр остановил их движением руки. Внимательным взглядом изучил лицо Василия, будто искал какие-то изъяны. Улыбнулся.

— Простите?

Василий почувствовал себя полным дураком. Даже если это Мвари, не стоило так орать.

— Мне показалось, что я с вами встречался…

— Едва ли, — ласково ответил негр, — я бы не забыл вас. Мое имя Махмуд Алибас. — Негр откинулся на спинку своего стула, задержал взгляд по очереди на каждом из сидящих. — Я руковожу кафедрой игротехники на философском факультете Валгалльского Медресе, и сюда меня пригласили для проведения методологической игры по теме, волнующей всех вас. Да и нас. А также, разумеется, Орден Измаилитов, чьим гостеприимством мы сейчас пользуемся. Разница между мной, измаилитами и вами заключается в том, что ни я, ни измаилиты не являемся экспертами по волнующему нас вопросу. А вы четверо — эксперты.

Негр помолчал, слегка теребя край широкого бархатного рукава своего дорогого халата. Снова обвел всех взглядом.

— Вопрос, как вы догадались, звучит просто: кто такие «призраки»? Но мы его из простого сделаем сложным, разбив на ряд подвопросов. Итак, подвопрос первый. Какова, по вашему, национальная принадлежность «призраков»? Отвечает Дион Ставрос.

Один из «римлян», в мундире цента, легонько покачал головой. Василий был уверен, что «римляне» — немые. Но у цента оказался вполне сильный баритон, правда, абсолютно бесцветный:

— Полагаю, это ирландцы.

Ответ прозвучал на турецком языке с ожидаемым греческим акцентом. Но был в этом акценте какой-то нюанс…

— Спасибо, — игротехник повернулся ко второму «римлянину», — а ваше мнение, Бешар-ага?

— Полагаю, это славяне.

Турецкий язык второго «римлянина» был лишен акцента, но Василий уловил все тот же нюанс, некий след… чего?

— Ну, Гирей-ага? У вас имеется мнение на этот счет?

Алибас-Мвари обращался к нему. Стоит ли делиться соображениями с византийским шпионом? А если он — не шпион? И тут Василий понял, что да, стоит в любом случае. Опасность грозит всем, и пусть Византия тоже с ней борется.

— Да, Алибас-ага…

— Обращайтесь ко мне «шейх».

— Простите, шейх Махмуд. Мне кажется, у них нет национальности.

— Ну хоть кого-то они вам напоминают?

— Одеждой…

— Нет, нет, — негр перестал теребить рукава и энергично зажестикулировал. Точно так же, вспомнил Василий, теребил рукава, а потом жестикулировал Прокопий Мвари. Но это не важно.

— Нет, — пояснил негр, — их униформу мы не обсуждаем. Лица. Фигуры. Способ двигаться… Вы понимаете?

— Понимаю. Они, по-моему, лишены всяких национальных черт.

— Ответ принят. Ваше мнение, шейх Керим.

Последний из «игроков» перестал мигать и, прищурившись, поглядел на обоих «римлян», сидевших рядышком напротив него. Наверное, тоже догадался. Но не показал виду.

— Мои визуальные наблюдения и изучение видеоматериалов свидетельствуют, что фенотипически «призраков» можно отнести ко многим человеческим расам, среди них встречаются практически все. Мало того, у меня есть с собой ролик, оставшийся после нападения «призраков» на крейсер «Гесер-хан». Среди нападавших мы углядели несколько сатиров с Приапа, одного треуха с Крезидхи и пару циклопов с Земли Полифема. Но, как ни странно, я почти готов согласиться с Гиреем-агой: их национальные черты кажутся настолько потускневшими, что даже сатира не отличишь от человека, не говоря уж о треухах и циклопах. Тем не менее…

— Спасибо, спасибо, — негр снова теребил рукава. — Следующий вопрос касается униформы. Дион Ставрос?..

Ставрос ответил, не задумываясь:

— Напоминает византийскую, но я точно знаю, что в Византии нет силовых подразделений с такой униформой.

— Бешар-ага?..

— Похожа на византийскую.

— У Гирея-аги, я догадываюсь, есть некое особое мнение. Хочу предупредить: если мнение сумасшедшее — тем более следует его высказать.

— Оно не сумасшедшее. Я хорошо знаком с историей военной формы. Если не считать бронежилета, форма «призраков» довольно точно совпадает с формой древнеримских пехотинцев времен «солдатских императоров».

— Насколько точно?

— Не совпадает цвет, у «призраков» он серый, и материал, кажется, современный, синтетический. Особенно это касается обуви. Оружие…

— Об оружии потом. Шейх Керим?..

— В основном согласен с предыдущим ответом. Я только не знаю, почему…

— Стоп. Это уже другой вопрос. Теперь — оружие.

«Игра» длилась около часа. Обсуждали оружие, методы нападения, возможные цели — все, кроме главного. Василий не мог толком сформулировать, в чем тут заключается главное, но чувствовал: игра еще толком и не началась.

— Хорошо, — Алибас взмахнул руками, подержал их на весу, потом расслаблено опустил на колени.

— Хорошо. Перерыв. Стража, прошу вас подойти вплотную к игрокам.

Стражники подошли. Алибас нажал на кнопку в столе — часть столешницы медленно поплыла вверх и к самым глазам игротехника выдвинулся экран монитора. Алибас некоторое время изучал показания на экране, потом повернулся к «римлянину»-центу.

— Дион Ставрос, объявляю вам промежуточный результат игры. Вы окончательно определены как «призрак».

Стражники приготовились к бурной реакции Диона, но тот не двинулся с места и не изменился в лице. Своим ровным бесцветным баритоном он спокойно возразил:

— Это недоразумение. Я рядовой центурион из Южной Скифии, Земля, арестован на территории Мира Святого Фомы Тайной Службой Византии по неизвестной мне причине и выдан Ордену Измаилитов Османской Конфедерации также по неизвестной мне причине. Согласен отвечать на любые вопросы с применением любых средств проверки моей искренности, при условии, что это не повредит моему здоровью и не затронет государственных интересов Византии. Я невиновен.

Во время монотонной речи «римлянина» игротехник внимательно изучал то его лицо, то показания на экране, и выглядел все более озадаченным. Когда речь кончилась, он молча махнул рукой в сторону двери номер ноль. Стражники подхватили Диона под локти и повели к этой двери. Дион не пытался сопротивляться. Он спокойно переступил через порог, дверь закрылась за ним. Стражники остались в комнате.

Игротехник впился глазами в лицо второго «римлянина». Тот был абсолютно спокоен.

— Догадываетесь о том, что ждет вашего коллегу за дверью?

— Нет, — ответил Бешар.

— За дверью — камера сгорания. В настоящий момент приговор приводится в исполнение…

В стене рядом с дверью номер ноль открылся небольшой люк, из которого вывалился белый брикетик. С бирочкой. Стражник аккуратно поднял брикетик, отнес к столу и положил перед Бешаром. Алибас отвернулся от Бешара и минут пять читал показания на экране. Снова внимательно посмотрел на Бешара. И вдруг — на Василия. Внутри у Василия все стало холодным и хрупким. Но Алибас ничего не сказал, только вздохнул. Василий вдруг понял, что Алибас окончательно сбит с толку.

— Ну, — спросил игротехник у Бешара, — будете сотрудничать? Вы ведь тоже «призрак». У нас есть несколько ваших коллег. Первого мы сожгли специально для вас, чтобы вы понимали серьезность наших намерений и вашего положения. Вас тоже можем сжечь — на потеху следующему… Или не надо? Отвечайте пожалуйста.

— Я не призрак, — монотонно начал Бешар, — это недоразумение. Я третий электрик со станции «Салах Ад-Дин», Приап, арестован хашами Ордена Измаилитов по неизвестной…

— Все!

Алибас нажал на кнопку, монитор скрылся под поверхностью стола.

— Уведите его, пожалуйста.

Стражники подняли Бешара и повели к выходу из комнаты. Бешар шел ровным шагом, глядя прямо перед собой. Алибас думал довольно долго, нервно теребил рукава. В конце концов он успокоился.

— Стража, будьте добры, отойдите к стенам. Хорошо. Итак, вторая часть игры. Гирей-ага, скажите, по-вашему, «призраки» — живые существа?

Шейх Керим попытался что-то вставить, но Алибас почти грубо оборвал его:

— Тихо! Вопрос к Василию Гирею.

Василий почувствовал, что знает точный ответ.

— Нет.

Алибас остался доволен. Он поудобнее устроился на своем вращающемся стуле, покачался из стороны в сторону. Даже улыбнулся.

— Великолепно, Гирей-ага. Теперь я очень попрошу вас пройти в комнату номер один и подождать там. Мы с шейхом Керимом обсудим несколько научных вопросов, являющихся государственной тайной.

Алибас не делал знака страже. Василий сам встал и пошел к узкой двери с маленькой квадратной номерной табличкой. Дверь открылась. Василий шагнул через порог. Дверь захлопнулась за ним с глухим плотоядным чмоком. Сам зажегся свет. Маленькая каморка, шершавые керамические стены, ни стула, ни скамеечки… Свиные уши! Шайтанье дерьмо! Три мегатонны шайтаньего дерьма! ВЕДЬ ЭТО — КАМЕРА СГОРАНИЯ!!!

Ноги стали легкими и мягкими, как две подушки. Но Василий напряг все силы и остался стоять. Он ждал. Из скрытого динамика донесся негромкий женский голос:

— Курпан дир-зигунов Приапа Василий Гирей, переведен из чина лейтенанта Янычарского Корпуса Османской Конфедерации Миров. Обвиняется в несанкционированном профессиональном сотрудничестве со специальными службами Византийской Империи на фоне чрезвычайной ситуации. Основное доказательство вины — договорные документы, подписанные обвиняемым во время пребывания на Новой Тавриде. Приговорен к смертной казни через моментальное сожжение. Приговор привести в исполнение. Гирей-ага, умрите как мужчина. Не исключено, что вы, все-таки, попадете в рай. Счастливого пути.

«Курпан! Я же приписан к Приапу! Умираю козлом.» — Подумал Василий прежде, чем пришла тьма.

Глава 3

Тьма лона твоего — пасть огненного змея;

Тьма глаз твоих — огонь, который жжет, не грея;

Ты вся — огонь из тьмы, без света и тепла,

А я — лишь пепел, прах, что по ветру развеян.

Ибн Залман, великий иранский поэт. Настолько великий, что строки его цитируют даже души в раю.

Василий открыл глаза — жмуриться больше не было сил. Он уже довольно давно очнулся и лежал, слушая журчание райских фонтанов, пение райских птиц и тихий смех райских гурий. Открыть глаза было страшно: вдруг рай окажется каким-нибудь не таким — фонтаны не те, птички… Главное — гурии, жемчужины рая, квинтэссенция наслаждения.

Но глаза пришлось открыть. Чья-то рука уже гладила Василия по щеке, чье-то дыхание он чувствовал у себя на лбу. Чье? Смуглая тонкая рука, покрытая легким пушком. Это — первое, что он увидел. Проследил взглядом вдоль руки — рука терялась под розовой шелковой накидкой. Полупрозрачная чадра почти не скрывает лица. Лицо молодое, девушке лет пятнадцать, не больше. Василий потянулся за носовым платком, вытереть пот, заливший глаза. Платка не было. Василий понял, что он голый лежит на берегу небольшого ручья. Чем-то ручей напоминал реку Карджала… Ну конечно! Любовь. Гурии. Рай, значит.

Василий поднялся на четвереньки, дополз до ручья и плюхнулся в воду. Под водой он не закрывал глаз, видел смутные маленькие тени рыбок. Райских рыбок.

Мундир оказался на другом берегу, в траве, аккуратно сложенный, постиранный, отутюженный. Василий решил пока не одеваться, повернулся к гурии:

— Девонька, чем бы вытереться? — спросил он, почему-то, по-русски. Но она поняла. Не торопясь, она стащила с плеча шелковую накидку и осталась обнаженной, в одной лишь прозрачной чадре, да еще в соски вдеты сапфировые сережки. Держа накидку на вытянутых руках, гурия пошла к Василию через ручей.

Шелк приятно обволакивал тело, впитывал воду вместе с усталостью, страхом, недоумением, досадой — всеми радостями прошлой, ненастоящей жизни.

— Как тебя зовут, милая?

— Здесь нет имен, — ответила гурия по-русски и перешла на турецкий, — зови меня Первая.

— Есть и вторая?

— Есть сколько пожелаешь. А сколько ты пожелаешь?

Василий задумался. Вся его взрослая жизнь прошла в Суфийской коллегии и в Янычарском Корпусе, подразделении настолько элитарном, что на развлечения в свободное время просто не оставалось сил. Пока был студентом, Василий иногда выбирался в дешевый сад наслаждений, но не очень часто, предпочитая библиотеку всем садам наслаждений и всем скрипучим узким койкам в общаге коллегии.

Гурия, наверное, сама разобралась, что нужно Василию. Она два раза хлопнула в ладоши. Из-за кустов выскочили два юноши лет по семнадцать, оба в просторных розовых шароварах и расшитых бисером безрукавках. Один нес поднос с блюдом лукума, другой — серебряный кувшин и хрустальный стаканчик. В кувшине оказался прохладный шербет. Поставив лукум и шербет возле Василия, юноши отошли в сторону, к кустам, вытащили из-за широких поясов маленькие черные флейты и принялись тихо что-то наигрывать дуэтом.

Василий лежал в мягкой траве подле райского ручейка, прихлебывая райский шербет. Пели райские птички. Что-то в их пении насторожило Василия, но он не успел об этом задуматься — гурия принялась за легкий массаж. Она начала с ног, с кончиков пальцев, постепенно поднимаясь все выше и выше. Сладкие мурашки лениво поползли по всему телу. Василий отставил кувшин со шербетом в сторону, лег на спину, расслабился. Гурия уже добралась до груди, проходила аккуратными пальцами вдоль ребер. Василий погладил ее по бедру. Бедро было прохладным и твердым. Девушка улыбнулась и поцеловала Василия в правый сосок. Потом в левый. Розовый язык гурии легонько касался сосков Василия, и каждое прикосновение заставляло его вздрагивать. Василий почувствовал, как напрягается все его тело, как растет в нем мужская сила, пытаясь выпрыгнуть наружу…

Бег сладких мурашек превратился в стремительный полет, Василий судорожно вздохнул и широко открытыми глазами уставился на стерильно чистое небо рая. закрывал глаз, он смотрел на небо. Пульсации становились все быстрее, быстрее…

Василий застонал. Небо над ним подернулось рябью. Гурия тоже застонала. Небо начало вращаться, в центре его образовалась воронка. Где-то уже Василий видел такую же.

Юноши почему-то забеспокоились, побросали флейты, вскочили на ноги, побежали через ручей и исчезли за низкими деревцами. Гурия поглядела на воронку в небе и испуганно вскрикнула, метнулась к кустам. Василий остался один, его все еще вздыбленный член указывал прямо на небесную воронку. Небо затвердело, воронка превратилась в темное отверстие.

Гурия вытянула из кустов переговорник — провод уходил под землю — и дрожащим пальцем пыталась набрать код на клавиатуре.

А из отверстия в небе прямо на Василия выпал Пурдзан. Он смягчил падение кувырком через голову и устойчиво вскочил на свои козлиные ноги. Из-за пояса у него торчало три черных рукоятки — измаилитские кинжалы. Трофеи.

— Гирей-ага!.. Я смотрю, вы — крутой мужик!..

Тут Пурдзан заметил гурию, которая все никак не могла справиться с кодом. Подскочив к ней, сатир в один взмах перерезал провод переговорника, заломил девушке руку за спину и прижал острие кинжала с сонной артерии.

— Простите, ханум, но думаю, так будет лучше для всех… Гирей-ага, хорошую они для вас придумали казнь. Это я, получается, воюю, как угорелый, а мог бы трахаться в свое удовольствие. — Пурдзан, не выпуская гурию, огляделся по сторонам. — Да здесь прямо рай!

— Это и есть рай, Пур, — Василий потянулся к шербету. Налил в стаканчик ярко-желтой жидкости, отхлебнул. — Но это мой рай. Вечная любовь. А твой рай, наверное, вечная война. Шел бы ты к себе…

— Мне рано в рай, я еще только три курса закончил. И в армии не дослужил. И…

— Слушай, ты же в шахту лифта упал. Не помнишь?

— Не-а, — Пурдзан весело хмыкнул, — помню, как одному хашу ткнул в глаз, а пока остальные смелости набирались, я по скобкам полез вниз, а потом снова за лифт уцепился, снизу, за провод. Да, помню еще, закричал я, как мы в горах в детстве родителей пугали — сам спрячешься и орешь, а они думают, ты с обрыва упал. Вот так: а-а-а!..

И Пурдзан изобразил затухающий крик — тот самый, который Василий слышал в лифте. Но сейчас Василий услышал кое-что еще — журчание ручья прерывалось чьими-то осторожными шагами. Он посмотрел туда, и райская истома мгновенно пропала из тела, будто кругом и не рай вовсе. Действительно, откуда в раю возьмутся измаилитские хаши?

Два хаша в черной форме, с повязками на лицах, тихо шли через ручей, хотели, наверное, подкрасться к Пурдзану со спины. У одного в руке был кинжал. Кинжал другого болтался в ножнах, зато в руке был пистолет.

— Пур, сзади!

Василий выкрикнул это инстинктивно. В конце-концов, теперь война Пурдзана его совершенно не касается. Пурдзан прекратил орать, резко развернулся к ручью, держа гурию щитом между собой и хашами. Тут гурия подала голос:

— Вас сожгут, — сказала она Пурдзану.

Пурдзан не ответил, он следил за хашами. Хаши остановились посреди ручья, вода нежно обтекала черные голенища их сапог. Хаш с пистолетом тщательно прицелился. Оценив его позу и манеру держать оружие, Василий понял, что хаш не промажет, обязательно попадет Пурдзану в лоб, не задев гурию. Но хаш сдуру начал вести переговоры.

— Отпустите девушку, пожалуйста. Вас взяли не как преступника, вы нужны как свидетель.

— Да! Да! Отпускаю!.. — испуганно отозвался Пурдзан.

И метнул кинжал. Метнул он его, не замахиваясь, прямо от горла девушки, одним молниеносным движением. Хаш взмахнул руками — кинжал воткнулся ему в левый глаз — и, падая, сделал два выстрела. Пули ушли в небо. И, к ужасу Василия, срикошетили! Два легких чмокающих всплеска от срикошетивших пуль, один тяжелый мягкий всплеск от упавшего тела. По чистой воде райского ручья пошли красные кровавые разводы.

Второй хаш нагнулся было подобрать пистолет, но Пурдзан, отшвырнув гурию, выхватил из-за пояса еще один кинжал и метнул в хаша. Хаш успел отбить кинжал Пурдзана своим кинжалом и снова устремился к мертвому товарищу. Пурдзан сделал три огромных прыжка, и его копыто врезалось в висок хаша прежде, чем тот смог дотянуться до пистолета. Хаш отлетел на середину ручья и сидел, мотая головой, по плечи в воде. Над поверхностью торчали его острые колени, обтянутые черным шелком шаровар. Пурдзан приземлился в низкой стойке. Можно было подумать, что противники мирно купаются — если бы не плавающий рядом труп.

Гурия попыталась убежать, но Василий вскочил, схватил ее за волосы, повалил на траву, придавив коленом. Сделал он это, повинуясь тому же инстинкту, который заставил его предупредить Пурдзана об опасности. Пурдзан действовал по обычной диверсионной схеме, и Василий даже в раю не мог сопротивляться своим профессиональным навыкам. Лицо девушки исказилось злобой, но не потеряло красоты.

— Тебя тоже сожгут.

— Меня уже сожгли, — возразил Василий.

— Как же! — Девушка готова была заплакать. — Жди! Сволочь! Хоть пол-ордена укокошь, а они заставят тебе минет делать! Важный свидетель! Мразь!

До Василия, наконец, начало доходить. Измаилитский фокус! Иллюзия рая! Но зачем? Если это был не настоящий рай, значит, казнь тоже была не настоящая. А допрос? А сами измаилиты? Может ли сатир мочить направо и налево настоящих хашей? Василий вспомнил, как дрался Пурдзан в лифте. Да, Пурдзан может. Сатиры, вообще, странный народ.

Пурдзан и хаш были уже на другом берегу и ходили кругами, расставив руки. В правой руке у каждого был зажат кинжал. Хаш пару раз перекинул кинжал в левую руку и обратно, Пурдзан не тратил сил на обманные движения — просто ждал момента. Хаш неожиданно присел и попытался сделать подсечку. Пурдзан подпрыгнул, выставив копыто в ударе, но хаш упал на землю, быстро перекатился, и вот он уже снова на ногах. Опять напряженные круги — один, другой, третий… Ничья? Пурдзан не выдержал, попытался нанести удар. Хаш перехватил его руку свободной рукой, одновременно нанося собственный удар — но Пурдзан, в свою очередь, перехватил руку хаша. Противники продолжали кружить, взявшись за руки, иногда высоко вскидывая ноги, чтобы уйти от подсечек. Бой похож на непристойный танец, подумал Василий. И тут Пурдзан боднул противника в лицо. Рога! Ведь у Пурдзана на голове есть рога!

Хаш выронил кинжал, осел на землю. Пурдзан тут же пнул его по лицу копытом, подпрыгнул и приземлился рядом с хашем на одно колено, воткнув ему кинжал под левую ключицу. Замер на секунду. Выдернул кинжал, сорвал с лица мертвого измаилита повязку и, тщательно протерев ею кинжал, сунул его себе за пояс. Поднялся, помахал Василию.

— Гирей-ага, пора двигать.

Девушка молчала, не сопротивлялась. По лицу ее текли слезы.

— Прости, милая, — сказал Василий по-русски и одним ударом по затылку отключил ее. Аккуратно уложил на траву, укрыл розовой накидкой. И стал, не торопясь, одеваться.

Льняная офицерская сорочка, жилет, шаровары. Новая феска без кокарды. Портупея с кобурой — кобура, правда, пустая. Надо бы забрать пистолет. У берега лицом вниз покачивался труп первого хаша. Василий, засучив шаровары, вошел в воду, перевернул труп, выдернул из мертвой руки пистолет, запихнул в кобуру. В бластерной кобуре пистолет сидел криво, клапан не удалось застегнуть — но сейчас Василия волновало другое: проверяя неприятную догадку, он снял повязку с лица мертвого хаша. Даже кинжал, торчащий из глазницы, не помешал Василию узнать этого юношу — того самого, который совсем недавно принес поднос с блюдом лукума. А второй? Очевидно, второй — тоже тот самый.

«Ну и сраная же у тебя работа была, парнишка,» — подумал Василий. Он не стал выдергивать кинжал из глазницы, взял другой кинжал, который так и остался в ножнах — прямо вместе с ножнами. Пристегнул ножны к своей портупее, выбрался на берег, натянул сапоги. Птички продолжали петь, как ни в чем ни бывало, но теперь Василий явственно слышал, что птички повторяют одни и те же трели строго через равные промежутки времени. Магнитофонная запись.

Глава 4

Райское небо оказалось низким — достаточно было встать, балансируя, на Плечи Пурдзана, чтобы дотянуться руками до края отверстия. Над «раем» был темный пыльный зал. Василий лег на пол, свесил вниз руку. Со второго прыжка Пурдзан смог за нее уцепиться и тоже оказался наверху.

— Пур, как ты научился открывать эти воронки?

— Случайно.

Пурдзан воткнул кинжал в пол рядом с отверстием — отверстие начало быстро затягиваться.

— Ткнуть еще раз, и дырка откроется. Надо только место найти.

— Надо выход найти. Теперь меня точно спалят, уже по-настоящему. И тебя тоже.

«Вот будет козлиное рагу,» — добавил про себя Василий.

Отверстие затянулось полностью, теперь кругом было абсолютно темно. Василий и Пурдзан нерешительно топтались на месте, не зная, в какую сторону идти.

— Рекомендую вам не двигаться, — прозвучал откуда-то из темноты отчетливый совет. Василий выхватил пистолет из кобуры и выстрелил в сторону голоса. Пистолет жалобно щелкнул — видимо, вода райского ручья подмочила порох. Следом за щелчком пистолета раздался еще один щелчок, и в зале вспыхнул свет. Вдоль длинной стены пустого зала стояло человек пятнадцать хашей, у каждого — пистолет. В противоположной стене темнел незащищенный дверной проем. Бежать туда? Василий прекрасно понимал, что это — ловушка. Впрочем, они и так уже попались, хуже не будет.

— Пур, за мной!

Темный коридор, петляя, вел их мимо запертых стальных дверей, над которыми тускло тлели красные лампочки сигнализации. После четвертого поворота стало светлее — здесь стены коридора были прозрачные. За правой стеной два техника в рабочих халатах и с неизменными измаилитскими повязками на лицах возились вокруг какой-то аппаратуры; комната за левой стеной воспроизводила фрагмент пустынного пейзажа. На песчаном холмике неподвижно сидела, вылупив глаза, огромная ящерица с непомерно широкой мордой. Василий попытался разбить прозрачную стену, но только ушиб ногу.

Дальше коридор снова уходил в темноту — и ни одной открытой двери, ни даже развилки. Еще пара поворотов, опять светлый участок — на этот раз коридор освещали круглые плафоны. Коридор был длинный и пустой, кончавшийся очередным поворотом.

— Стой! — Василий прислушался. Впереди раздавался топот бегущих ног. — Пур, подходим к повороту, встречаем их из-за угла…

— Погодите, Гирей-ага.

Пурдзан присел на корточки и стал шарить по полу острием кинжала. Найдя небольшую выпуклость, он с силой воткнул в нее кинжал. Пол рядом в выпуклостью начал медленно прогибаться. Топот спереди приближался, уже было слышно, как хаши обмениваются на бегу короткими фразами. В полу росло отверстие — но росло катастрофически медленно. Вот из-за поворота показался первый хаш…

— Вниз, Гирей-ага!

Проход, наконец, открылся, и Василий скользнул туда вслед за Пурдзаном.

Глухие белые стены, журнальный столик, украшенный орнаментом. Скомканная газета на полу. Большой черный диван. Они снова были в «зале ожидания». А на диване, развалясь, сидел Махмуд Алибас. Или — Прокопий Мвари? Какая разница? Главное — то, что в руках он держал широкополосный бластер ближнего боя. Квадратное дуло смотрело прямо Василию в лицо.

Отверстие в потолке затянулось — хаши привели добычу к тигру и не стали прыгать следом. Мвари держал бластер легко и изящно, будто это не бластер, а дунганская опиумная трубка. Впрочем, в этом изяществе было достаточно твердости. Мвари молчал, приветливо улыбался. Первым заговорил Пурдзан.

— Гирей-ага, мы его уже видели, да?

— Да, Пур, — ответил Василий, — и даже кое-что для него подписали. Мне это стоило жизни.

Тут Василий понял, что порет чушь: ведь на самом-то деле его не казнили! Даже наоборот…

Мвари хохотнул. Закинул ногу на ногу, не опуская бластера. Василий оторвал, наконец, взгляд от дула и посмотрел негру в глаза.

— Может быть, вы нам объясните?.. — начал он, но Мвари его перебил:

— Может быть, объясню. Гирей-ага, вы же образованный человек, интересовались историей. Должны, вроде, знать, как происходит посвящение в наш орден.

Конечно! Школьные сведения! Василий даже вспомнил книжку, в которой обо всем этом читал — «Орден Измаилитов. От политического терроризма к государственной безопасности.» Ритуал посвящения разработал основатель Ордена Хасан Ас-Сабах, давным-давно, еще до того, как Барбаросса принял ислам. Неофита проводили через иллюзию смерти, потом он оказывался в райском саду, в обществе гурий. Потом засыпал и просыпался снова на земле, а мудрый старец ему говорил: вот, мол, что тебя ждет, если будешь слушаться. И посылал неофита на первое убийство. Кто же автор? Сейчас, сейчас… Точно. Али Басмах… Свиные уши!

Видимо, понимание отразилось на лице Василия. Мвари удовлетворенно кивнул.

— Думаю, вы читали мою книжицу.

— Но я не хочу быть политическим убийцей!

— И я не хочу, — добавил Пурдзан.

Мвари снова хохотнул. Повел дулом бластера.

— Мне кажется, у вас нет выбора. Особенно после того, что вы тут наколбасили. Девять трупов, Пурдзан-ага, и еще четверо серьезно ранены. Даже если не учитывать подписи на неких компрометирующих документах… Но это все ерунда. Вы мне оба нужны живыми и здоровыми. И полными энтузиазма. И если вы откажетесь от идиотской мысли взять меня заложником, я готов объяснить вам, откуда появится ваш энтузиазм… Ну как?

Действительно, подумал Василий, он чего-то хочет. И он своего добьется. Так пускай это случится сразу.

— Хорошо, шейх Махмуд… Или — архонт Мвари?

— Лопу Мвари, можно без титула. А вы, Пурдзан-ага?

— Хорошо, хорошо, — осклабился Пурдзан. Что-то в его голосе Василию не понравилось. Он положил руку Пурдзану на плечо.

— Пур, отставить. Переговоры.

— Так точно, Гирей-ага. Переговоры.

Теперь Василий был спокоен. Они с Пурдзаном сели на диван, Василий — на свое прежнее место в углу. Мвари положил бластер на журнальный столик, поверх «Солдата Джихада». И принялся теребить рукава халата.

— Для начала я хотел бы объяснить ситуацию с Орденом, чтобы снять ваши психологические барьеры. Первый «старец Горы» Хасан Ас-Сабах был гениальным шизофреником. Он думал, что неверных можно истребить по одному — и натренировал великолепных убийц. Неверных он не истребил, зато породил такое забавное историческое явление, как политический терроризм. Другая идея старца Хасана заключалась в том, что гашиш — самый прямой путь к Аллаху. И наконец, старый шизофреник был совершенно искренне уверен в собственном бессмертии. Что касается джихада, то, как вы знаете, в Конфедерации джихад меча вообще не приветствуется…

— Как?! — Пурдзан чуть не подскочил.

— Я в курсе, на Приапе джихад меча весьма популярен. Но Приап — развивающийся мир. В некоторых развитых мирах Конфедерации, например, в Лингапуре, в Милорайпале, на Синдбаде, джихад меча вообще запрещен.

— Правда?!

— Правда, Пур, правда, — подтвердил Василий.

Мвари продолжал:

— Что касается гашиша, то история показала: рациональное государственное устройство — вот, может быть, и не самый быстрый, но наиболее верный путь к Аллаху. Единственное, в чем старец оказался почти прав, так это в предположении о собственном бессмертии. Разумеется, сам-то старец умер задолго до Теночтитланского пакта о создании Османской Конфедерации. Но дело его живет до сих пор: великий псих создал практически бессмертный Орден. Не буду вдаваться в технические подробности, но так вышло, что среди прочих орденов наш оказался наиболее живучим.

Мвари встал с дивана, нервно прошелся туда-сюда по комнате. Василий и Пурдзан молча ждали, пока он продолжит. Но он молчал — видимо, надо было задать некий вопрос. И Пурдзан задал этот вопрос:

— Мвари-ага, нам плевать на технические подробности. Мы оказались в ваших лапах — так командуйте! Что делать-то?

Мвари остановился. Сложил руки на груди и очень серьезно посмотрел в глаза сначала Пурдзану, затем Василию.

— То же, что и всегда. Единственное занятие Ордена Измаилитов — защита веры. Джихад. Самое главное — от кого и от чего защищать веру. Хасан Ас-Сабах защищал свое толкование Корана от всего мира, в том числе и от всего остального исламского мира. Основной его тактикой, как известно, был личный террор: измаилитских хашишеев боялись практически все. Одинокий убийца с черной повязкой на лице и с коротким кинжалом в руке стал символом непобедимости. Но эта непобедимость легко продавалась за деньги: многие монархи считали хорошим тоном нанимать хашишеев в борьбе друг против друга. С тех пор о членах Ордена и пошла слава как о наемных политических убийцах. Подчеркиваю, — Мвари выставил вперед длинный палец, — защита веры от этого не страдала. Но только Фридрих Барбаросса, принявший ислам и организовавший вместе с Салахом Ад-Дином свой великий султанат, смог нанять хашишеев на эксклюзивной основе. Поступив на службу к Барбароссе, Орден Измаилитов надолго отказался от всех прочих заказов. А почему? Потому что Барбаросса нашел способ совместить наемный труд с защитой веры! Какова же, в таком случае, вера?

Мвари вернулся на диван, развалился, вытянув ноги.

— Я с этого начал. Рациональное государственное устройство — самый верный путь к Аллаху. Вот и вся вера. Как Барбаросса убедил измаилитов в том, то его вера — это их вера, я не знаю. Гений Барбароссы неповторим и труден для понимания. Но с тех пор Орден занимается социальной безопасностью. Вначале это была безопасность Султаната Барбароссы, а после Теночтитланского Пакта и до сих пор это — безопасность Османской Конфедерации Миров. Ну как, я ответил на ваш вопрос?

— Не совсем, — Василий напряженно выпрямился. Ему не хотелось поднимать эту тему, но он должен был знать правду.

— Что вы делали на Новой Тавриде в качестве Прокопия Мвари?

— А вы разве не помните, Гирей-ага? — улыбнулся Мвари. — В Тайную Службу вербовал. А вы в нее вербовались.

Василий запутался. Как же так?

— Послушайте, а вы за кого?

— Для начала выясним, откуда я. Моя родина — Сообщество Мономотапа, Юго-Западная Африка, Земля. Таким образом, я не являюсь ни гражданином Византии, ни гражданином Конфедерации.

— А вера? — подозрительно осведомился Пурдзан.

— Подобно большинству моих сограждан я придерживаюсь традиционного культа Первопредка. Кстати, приятно сознавать, что его зовут так же, как и меня — Мвари.

Василий и Пурдзан ахнули в один голос:

— Неверный!!!

Мвари, конечно, ждал этого возгласа. Он вытянул из-за пазухи карманный томик Корана в бархатном черном переплете и раскрыл на месте, отмеченном закладкой:

— Сура девятая, стих седьмой, о союзе с язычниками: «И пока они прямы по отношению к вам, будьте и вы прямы к ним.» А я честно отрабатываю свои деньги.

— И в какой должности? Вербовщик?

— Нет, — мягко ответил Мвари. — Моя должность — Шейх Уль-Джихад. Координатор Джихада.

Василий и Пурдзан оба перестали дышать. Поверить было невозможно, но они оба чувствовали, что поверить придется.

Мвари снова слегка потеребил рукав. Помолчал, давая им возможность привыкнуть. Потом добавил успокаивающе:

— Объект моего джихада совершенно конкретный. «Призраки».

Василий почему-то сразу успокоился. Пурдзан, кажется, тоже пришел в себя. Они внимательно слушали. Тон Мвари стал сухим и деловым:

— Вам, Гирей-ага, я предлагаю возглавить специальный отряд. Ваша кандидатура очевидна: хорошая военная подготовка, гуманитарное образование, опыт боевых действий. Я бы предпочел, конечно, на эту роль хаша, а не янычара, но вы, как я уже отмечал, один из немногих экспертов по «призракам». Я понимаю, вы их видели мельком, но остальные — и того меньше. Посвятить вас в хаши мне помешал Пурдзан-ага… Но ваш отряд будет в основном состоять из хашей.

— Стоп.

Василий хлопнул себя по коленям. Сосредоточился, подбирая слова.

— Стоп. Во-первых, со мной пойдет Пурдзан. Пойдешь, Пур?

Пурдзан расцвел:

— Так точно, курпан-баши!

— Славно. Во-вторых, отряд должен по крайней мере на треть состоять из янычар. И последнее.

— Что, Гирей-эмир? — в шутливом подобострастии встрепенулся Мвари.

Василий не обратил внимания на иронию негра. Помолчал, ухмыльнулся.

— Ваши измаилиты всем хороши, но от одной дерьмовой привычки я их отучу.

— От гашиша? Так они не потребляют…

— Нет. От дерьмовой привычки трепаться, прежде чем нажать на курок.

Глава 5

Поначалу янычары смотрели на хашей с опаской, но хаши были без своих дурацких повязок и вели себя приветливо. Приветливее всех был Хафизулла Раббан. Лицо этого хаша Василий где-то видел. Через неделю тренировок он вспомнил, наконец, где.

— Хафизулла, ты бывал на Земле Полифема?

— Разумеется, Гирей-эмир, обо мне даже в газетах писали.

Конечно! «Самый молодой генерал в истории обитаемой Вселенной!» Это сначала. А потом во всех газетах были статьи о «дерзком убийстве кидика» и несостоявшейся космической державе циклопов. Выходит, «самый молодой генерал» выполнял задание Ордена!

Василию было неловко командовать такими людьми. Он, конечно, получил временную должность Эмира уль-Джихад, но оставался в чине лейтенанта, и даже его позорного перевода в курпаны никто не отменял. Попавшие к нему в подчинение янычары, чином от капитана до огуз-баши, старались вести себя тактично, хотя между собой, чувствовал Василий, посмеивались.

С хашами оказалось проще. Для них подчинение Василию было лишь очередным выполнением воли Ордена и не представляло вообще никакой психологической проблемы. Тем более, что Василий им виделся героем: тот самый человек, который в одиночку отбился от «призраков»! Любые успешные действия в одиночку очень высоко котировались среди молодых хашишеев.

А Хафизулла просто смотрел Василию в рот. Василий не мог понять, каким образом он, лейтенант янычаров, может быть образцом для человека, победившего целую планету.

— Очень просто, эмир, — ответил Хафизулла, когда Василий, наконец, задал ему свой вопрос. — Дело не в опыте. Вон, ваши янычары кривятся. Но они — не более, чем элитные вояки. А Орден — мистическая организация.

— До сих пор?

— В этом сила Ордена. Наши видят: сквозь вас проходит дыхание Аллаха.

— Если честно, я бы не сказал…

— Конечно! Вы, эмир, и не должны ничего замечать. Вы плывете по течению, вы течения не видите. Но мы-то видим! Если вам трудно понять, что такое дыхание Аллаха, то называйте это интуицией, например. Просто дело в том, что любое ваше решение всегда окажется правильным. Даже самое глупое.

Василию стало не по себе. Свиные уши! Он-то знает, насколько далеко ему до Аллаха и Его дыхания. А теперь куча прекрасных ребят готова радостно сломать шею из-за любой его ошибки!

Хафизулла успокоил Василия:

— Мы, вообще-то, оставляем за собой право по-своему трактовать ваши решения, эмир.

Это, конечно, тоже было не слишком хорошо. Но времени что-то исправлять практически не оставалось. Прошло не больше месяца, когда Мвари показал бойцам запись интересного боя: гвардейская византийская галера против отряда «призраков». «Призраки» перебиты, двое взяты в плен.

— Специальный отряд «Тифон», — пояснил Мвари, — а руководит им подружка нашего эмира, принцесса Ольга. Следующую акцию мы проведем с ними вместе.

— Она от радости прямо «сертаки» спляшет! — ухмыльнулся Пурдзан.

— А мы от большого ума побежим у нее разрешения спрашивать! — в ответ ухмыльнулся Мвари. — Да на самом деле она и не узнает о нашем участии. Первая акция — целиком пассивная. Только посмотреть. Отснять. И анализировать. Будете парить над полем боя…

— Как птица Семург, — отозвался коренастый хаш по имени Кублай.

Мвари прошелся вдоль погасшего экрана. Потеребил, как обычно, себя за рукава.

— Полуптица-полусобака. Хороший образ! Предлагаю «Семург» сделать официальным названием отряда.

Никто не возражал. Янычарам было все равно. Хашам понравился мистический подтекст: Семург — мифическая птица, охраняющая Дерево, на котором держится мир.

А Василий тоже увидел в названии «мистический смысл» — но другой. Он с опаской думал о том моменте, когда два отряда встретятся. Не окончится ли это их битвой — вечной битвой Птицы со Змеей?

Впрочем, к первой совместной акции это не имело отношения. Василий согласился с Мвари: сначала нужно посмотреть. Янычары тоже были согласны. И даже хаши, от которых Василий ожидал воинственного нетерпения, отнеслись к словам Мвари спокойно. Действительно: разведка — их основное ремесло.

Только Пурдзан негодовал. Василий был этому рад — перепалки с Пурдзаном отвлекали от тоскливых мыслей.

Через два дня на Новую Аравию доставили пленных, взятых отрядом «Тифон». У Ордена уже были пленные «призраки» — разговор с ними ничего не дал. А эти и вовсе молчали. Но Мвари хотел еще больше пленных. Он решил поселить их вместе в тесной камере и проследить, возникнут ли между пленниками какие-либо иерархические отношения — кто будет занимать лучшее место, а кто — у параши. Между любыми социальными существами должны возникнуть такие отношения. Впрочем, Мвари заранее предполагал, что между «призраками» никаких отношений не возникнет. Но ему был необходим корректный эксперимент.

Еще через неделю серые пески Кум-эль-Алла разошлись, выпуская на волю большой корабль — черный карак без опознавательных знаков, и сошлись вновь над замаскированной пусковой шахтой. Карак нес на борту шесть фелук-истребителей, много лучевого оружия и еще больше разведывательной аппаратуры. Отряд «Семург» отправился в свой первый поход.

Накануне Мвари получил сведения о вычислениях, проведенных специалистами византийцев. Из вычислений следовал точный прогноз: небольшой десант «призраков» на планете Айво. Услыхав об этом, Хафизулла удивился:

— Но ведь Айво пуста, как булыжник! Там никого, только руины.

Мвари развел руками.

— Тем более. Интересно, что нашим друзьям нужно от этих руин. «Тифон» уже в пути. И вам тоже пора.

При себе на Новой Аравии Мвари оставил пятнадцать янычар и столько же хашей — на случай полного провала акции. Еще он собирался оставить Пурдзана как эксперта по «призракам», но тот ни за что не хотел бросать своего курпана, да и Василий был против.

На овальном экране сиял желтоватый кружок — Айво, степная планета, нашпигованная археологическими ценностями. Ценности эти исследованы вдоль и поперек. Теперь на Айво пусто, последняя археологическая экспедиция покинула планету месяц назад. «Призраки», согласно расчетам византийцев, должны появиться через два дня. Зачем? Может, археологи что-то проглядели? Или не на самой Айво, а рядом? Какие-нибудь осколки древних спутников. Эти, например…

Василий увидел россыпь мелких точек, скользивших через экран.

— Что это за дрянь?

Пурдзан сидел за стрелковым пультом и нервно стучал копытами по гладкому пластиковому полу.

— Дрянь и есть. Спутники, наверное.

— Слишком много. Прибавь, курпан-баши.

Василий прибавил увеличение — и обомлел. Тусклые металлические шары. «Булочки»? Не может быть!

Хафизулла, смотревший на экран через плечо Василия, присвистнул.

— Они, эмир?

— Странно… — пролепетал Василий.

«Булочки» начали перестраиваться для атаки. Василий ударил по кнопке тревоги. Через отсеки карака пронеслись пронзительные пульсирующие звуки сирены. Василий дернул на себя микрофон внутренней связи.

— Всем занять места для атаки в космосе. Внимание! Вражеские истребители!

Потом выключил микрофон и удивленно обернулся к Пурдзану:

— Два дня, Пур. Как же два дня? Расчеты…

— Бумажки, курпан-баши, Мекрджалу слюни вытирать! Вот они!

Пурдзан вскочил со своего места. Василий уже начал маневр для стрельбы.

— Пур!..

— Я к фелукам. Они триеру на абордаж взяли — и нас возьмут. Их надо россыпью давить. Пошли фелуки, курпан-баши!

И Пурдзан скрылся в люке. Хафизулла, не дожидаясь команды, прыгнул в кресло стрелка. Василий снова дернул внутренний микрофон.

— Пурдзан, фелука номер один. Кублай, фелука номер два. Фарух — третья, Вольфгарм — четвертая, Чанг — пятая, Нейланд — шестая. Цель — истребители противника, прием — «дунганский веер». Командующий группой — Чанг. Готовность — тридцать секунд. Марш!

«Булочки» рассредоточились, окружая карак. Сейчас они начнут приближаться, и тут им навстречу выйдут фелуки… Уже вышли.

— Хаф, фелуки пройдут первый ряд этих штук, займутся вторым. Настройся на ближних и приготовься крутиться…

— Вы скомандовали веер, эмир? Но они снова сходятся.

Действительно, истребители «призраков» развернулись и стали собираться в компактную группу. Ударить по ним из карака сейчас было невозможно — между караком и «булочками» оказались фелуки. Василий включил связь с фелуками.

— Пятый! Чанг, сойди на дугу, мешаете стрелять!

Но «призраки», уловив маневр фелук, вновь оставили их между собой и караком. Внезапно они начали расходиться в стороны, образуя правильный круг. Фелуки открыли огонь. С карака тоже можно было открывать огонь, но тут Василий понял, что поздно. Круг замерцал розовым светом, метнулся к фелукам — и фелуки исчезли! В то же мгновение исчезли и «булочки». Остались только звезды — и желтый кружок Айво.

Пальцы Хафизуллы застыли над кнопками. Василия тоже на несколько мгновений сковал паралич. Наконец, он дотянулся до микрофона внутренней связи.

— Амир! Ты снял?

— Снял, — глухо ответил Амир из динамика — и закашлялся.

— Положение тревоги сохраняется. Мы потеряли фелуки. Истребители противника покинули поле боя. Думаю, расчеты византийцев ошибочны. На планете нас ждут. Шайтанье дерьмо!

Айво на экране становилась все крупнее, расцвечиваясь пятнами континентов и белыми спиралями облаков. Василий задал координаты Объекта Бета-31. Там должна была высадиться Ольга со своим «Тифоном».

— Все стрелки, по местам. Остальным приготовиться к высадке через люки три, пять и шесть. Амир остается при камерах. Главное — снимать. И никаких пленных! Никаких! В византийских солдат не стрелять, только по «призракам». Пленных не брать!

— Почему?

Хафизула, оторвавшись от экрана, внимательно смотрел Василию в глаза. Василий ответил таким же внимательным взглядом.

— Не хочу, Хаф. Мы с Пурдзаном не так давно знакомы, но он был… Не хочу я брать пленных. И главное, нам бы сейчас самим в плен не загреметь.

Из динамика послышался голос Зигмунда Вельзе, пятидесятилетнего янычарского огуз-баши:

— Эмир, вы собираетесь принять бой?

Василий сплюнул. Он так и знал, что спесивый огузок обязательно в последнюю минуту начнет пререкаться. Но решил ответить вежливо — специально для старого янычара придав голосу характерную для хашишеев подчеркнуто мягкую интонацию.

— Византийцы ошиблись. Силы противника велики, и он уже здесь. Боюсь, нам не удастся отвертеться, Вельзе-ага. Если, конечно, мы собираемся выполнить задание. Мы на связи с шейхом, как вы знаете. Он получает результаты съемок. Даже полный провал даст свой положительный результат. Так. Всем! Входим в атмосферу.

Василий резко снизился над Объектом Гамма-33 и пошел почти над самой поверхностью к Объекту Бета-31. Там должен быть храм… Из-за дыма не видно… Дым! Вспышки! Было ясно, что идет бой. Вон цилиндрическая туша триеры бессмысленно плывет над вершиной храма — древнего осыпавшегося зиккурата. Лучи бьют снизу.

— Хаф, вычисли источники лучей. Есть? Передай остальным. Стрелкам приготовиться. Цели под поверхностью, примерные концы — в орудийном компьютере. Ждем… Ждем…

Василий свернул влево, чтобы зайти в зону боя со стороны огромного облака дыма. Черное тело карака взрезало мягкий дым, разметав его клочьями. Василий заорал в микрофон:

— Пли!!!

Чуть тряхнуло. Загорелся индикатор аварии — поврежден поплавок. Хафизулла, вцепившись в клавиатуру, лихорадочно корректировал расчеты. Снова толчок, очень сильный. Еще два поплавка… Нет, больше. И по движкам задело.

Василий закинул данные из орудийного компьютера в навигационный и во время следующего захода поставил карак почти на ребро, прошмыгнув между основными лучами «призраков». Краем глаза он заметил, как вдали ярко взорвалась триера. Готов «Тифон», нет больше змеи, осталась только птица. Надолго ли?

Нет. Еще один толчок. От едкого света аварийных индикаторов щиплет глаза… Или это — дым? В рубке?!

Василий вывернул штурвал, чувствуя, что пора… Но неприятная картинка на экране не изменилась. Храм. Большой. Все больше. И все ближе. Трещины на каменных плитах. Какой-то рельеф — то ли змея, то ли рыба. Или почудилось…

Удар!!!

Не было больно. Не было ничего. То ли змея, то ли рыба проплыла мимо глаз и вдруг сказала человеческим голосом — очень знакомым:

— Ты что, турок, принял нас за «призраков»?

Василий открыл глаза. Небо. Он приподнялся на локтях — и увидел принцессу Ольгу. А чуть дальше, на щербатом каменном уступе, сидел Хафизулла и улыбался, наставив на Ольгу квадратное дуло своего бластера.

V ПРИНЦЕССА ОЛЬГА

Глава 1

Зачем Император Византии Константин Двадцать Второй сделал свою незаконнорожденную дочь официальной наследницей? Этот поступок Императора, подобно многим другим его поступкам, остался непонятен как подданным, так и самому Императору. Скорее всего, дело было в любви.

Мать Ольги, новгородская мещанка Любава Сорокина, росла без родителей, в доме у своего дяди-аптекаря. Ждала ее спокойная размеренная жизнь среди чинных новгородцев, которые даже с ума сходят только по расписанию — раз в год, на Масленицу. Когда Любаве минуло шестнадцать, к ней начали свататься. Аптека стояла у самого выхода на центральную площадь, заходили в аптеку в основном служилые люди. Они и сватались.

Дядя ничего плохого не видел в том, чтобы породниться со стрельцом, а то и с опричником. Особенно он привечал опричного сотника Горыню Турьина. Горыня и Любаве нравился — но больше не за ласковые серые глаза и пышные серые усы под цвет глаз, а также не за то, что для чина своего Горыня был весьма молод — двадцать семь лет всего. Горыня покорил Любаву своими байками. До опричной службы Горыня успел побывать и у турок, и у греков, и даже в Южной Африке. А начал он в Литовском Княжестве, куда сбежал из дома еще подростком. Там он стал уличным воришкой, потом попал на работу к Светольдасу Кривому, содержателю бани в Дульгиненкае. Работа ему нравилась в первую очередь бесплатным пивом — пей, сколько влезет, только не пьяней, пока работаешь. Горыня и не пьянел. Он шустро бегал со своей бочкой на колесиках из зала в зал, лил золотую пенную жижу в деревянные кружки, плескал, если просили, квасом на камни. Банные девочки любили Горыню за то, что он к ним не приставал, понимал, что для них любовь — всегда работа и не всегда радость. Клиентам Горыня тоже нравился, особенно гигантскому старому сатиру по имени Радзанган. Может, сатир был и не слишком стар, но сед с ног до головы и девочками не интересовался. Это, на самом деле, было понятно: сатиры даже у себя дома весьма целомудренны, а человеческие женщины им и вовсе противны из-за отсутствия копыт на ногах.

Радзанган являлся в баню по пятницам, часа четыре проводил в тренажерном зале, потом Горыня делал ему массаж и слушал истории из жизни контрабандистов. Кончились эти истории тем, что сатир однажды взял Горыню с собой.

Три года провел Горыня в компании веселых сатиров. Его научили драться, водить вертолет и относиться к женщинам как к товару, о котором следует хорошенько заботиться. Черных пугливых женщин брали на рынке в Тсонге, вертолетом переправляли через границу в византийскую Африку, где уже были готовы все документы — Радзанган печатал их в собственной типографии где-то на Приапе. Дальше девушки ехали поездом, как приличные дамы, в центр Империи, в Александрию, где их оптом забирал потный толстячок Петепра. А уже из дома Петепры, получив необходимое воспитание и обучившись языкам, девушки разлетались по всей Земле, в том числе могли оказаться и в банях Кривого Светольдаса.

К концу третьего года такой работы Горыне захотелось приключений, и Радзанган согласился взять его на Приап. Юноше исполнилось восемнадцать лет, каждый его кулак был величиной с голову ребенка, а ногами, обутыми в высокие новгородские сапоги, он мог орудовать не хуже, чем отставной дир-зигун Нуруллай — своими копытами. Нуруллай, тренировавший контрабандистов, гордился молодым учеником и обучал его не только стандартным солдатским приемам, но и всяким штуковинам типа удара двумя пальцами «кре-корх», которому сам научился в детстве у одного треуха.

Поэтому Радзанган не тратил времени на раздумья, когда брал Горыню на серьезное дело. Помимо боевых искусств юноша освоил языки — греческий, турецкий и Рджалсан. Тонкости коммерции ему не давались, но это даже к лучшему: прекрасный охранник, который никогда не станет претендовать на твое место. Горыня и не претендовал ни на что, кроме приключений.

Приключения ему выпали, правда, не самые веселые. С Приапа Радзанган вез груз хрусталя на Землю Св. Тиресия. Этот рейс Радзанган делал регулярно раз в полтора года, когда через зону пограничного патрулирования проходила комета Карпелика. Трюк с кометой придумал еще отец Радзангана, тоже потомственный контрабандист. Пристроившись к комете на орбиту, флотилия контрабандистов беспрепятственно проходила мимо патрулей…

Но именно сейчас все получилось иначе. На орбите кометы крутились корабли конфедератского патруля. Кто решился стукнуть на Радзангана, Горыня так и не узнал. В бою с патрулем его ранило, когда под грузовым отсеком, который он охранял, взорвался генератор. Последнее, что запомнил Горыня — это свет, вспыхнувший где-то внизу и красиво преломившийся в хрустальной глыбе. А потом прямо в лицо полетели блестящие осколки.

Очнулся Горыня в тюремном госпитале на Приапе. На ноги его поставили очень быстро, но только для того, чтобы прогнать в камеру. А в камере ему повезло. Конечно, это было своеобразное везение. Складывалось оно из двух обстоятельств. Во-первых, Горыня чем-то сразу не понравился остальным заключенным, сатирам с грязной клочковатой шерстью, сидевшим за воровство или не слишком крупный грабеж. Всей этой шпане преуспевающий Радзанган был, конечно, не по зубам, а вот мальчика из его команды, да еще и мягконогого, следовало поучить.

Но поучить «мальчика» оказалось нечему — самому крупному сатиру Горыня мгновенно вырвал левый глаз ударом «кре-корх», еще двоим сломал ребра, а остальных, испуганно блеявших, заставил играть в чехарду и развлекался этим зрелищем целый час. А потом лег спать на самой лучшей койке, скинув с нее предварительно чьи-то вещи.

Ночью сокамерники попытались придушить спящего Горыню, но три года работы в охране не прошли даром. Еще даже толком не проснувшись, Горыня снова сломал чьи-то ребра и вырвал чей-то глаз.

Сокамерники решили, что наступили для них черные дни. Но они ошиблись. Дело в том, что в камере Горыни находилось редкое для приапских тюрем оборудование — телеглазок. Изображение из камеры передавалось на пост дежурному, а тот вел запись. Записи горыниных драк показали начальнику тюрьмы — просто для смеху, а тот решил выслужиться и отнес кассету местному унтербею янычаров.

Вот так Горыня в составе штрафного десанта отправился охранять Гогенштауфен-юрт, колонию конфедератов на Килкамжаре, планете удильщиков. Удильщиков из племен Тарда и Келаба Горыня встречал в Новгороде во время Масленицы, но то все были «желтые» удильщики, считавшиеся цивилизованными. Их большие тела, действительно канареечно-желтого цвета, были прикрыты искусно расшитыми плащами из тончайшей материи, а на хоботах блестели богатые браслеты.

Колония же Гогенштауфен-юрт располагалась на территории племен Са-Паси и Са-Нокра. Это уже были «синие» удильщики, дикие и злобные.

Дикими и злобными «синих» удильщиков рисовала специально предназначенная для охранников пропаганда — чтобы охрана не сдавалась в плен. Но Горыня решил рискнуть.

Ночью он ушел с поста в джунгли. Расчет его был прост и глубоко неверен. Горыня думал, что если он повстречает дикарей и голыми руками победит какого-нибудь самого крутого воина, то, возможно, снискает всеобщее уважение и сможет как-нибудь выбраться с этой влажной планеты. На климат ему, впрочем, было наплевать, но очень уж не хотелось служить в штрафном десанте: командир орет, руки распускает, а если глаз ему, к примеру, вырвать — можно под расстрел угодить.

Несправедливо. Неправильно. Бежать надо.

Дикарей Горыня действительно повстречал и действительно устроил с ними отличную драку. Но очень удивился, когда мощный синий детина, в полтора раза выше и толще Горыни, занес железную дубину, а потом вдруг опустил, задрал свой нос-хобот длиною в локоть и принялся трубить. Горыня знал, что удильщики так смеются, но не понял, чего смешного в нормальной драке.

А удильщик перестал смеяться и обратился к Горыне по-турецки, почти без акцента:

— Ты извини, безносый, но ты дерешься, как козел. Это все равно… Сейчас, вспомню, какие у вас есть животные…

— Зачем?

— Чтобы ты понял. Во: все равно, что свинью встретить, которая кукарекает, или петуха, который хрюкает. Ничего, не обижайся. Ты из десанта сбег?

— Да.

— Работа нужна? В армии Гедиминаса?

— Наемники? А сколько…

— А тебе не все равно?

— Пожалуй.

В качестве наемника Горыня целый год охранял соседнюю колонию, основанную греками. В колонию регулярно присылали заключенных. Горыня присматривался к ним, отбирал самых сильных, устраивал им побег и сдавал на руки Тарипабе, тому самому удильщику, благодаря которому сам сделался наемником. А заключенных списывал по графе «погибли в джунглях».

Вначале Горыня не задумывался над тем, где служат наемники Гедиминаса, бывшие раньше византийскими заключенными. Конфедерация, насколько он знал, не пользуется наемными войсками. В Империю их служить не пошлешь. А куда?

— Есть куча мест, — ответил Тарипаба, когда Горыня, наконец, задал этот вопрос. Они обмывали очередную сделку, сидя на поляне среди шалашей. В руках они держали долбленые изнутри гнезда лесной осы, заполненные молочным отваром корня Цир-Цир, и тянули веселящий коктейль через толстые соломинки.

— Есть куча мест, — звонко рыгнув, повторил Тарипаба, — я сам, пока не надоело, воевал у циклопов. Они друг с другом воюют, в основном… Да и на Земле даже есть, где. Новгород, например.

— Как!..

Уже через неделю Горыня летел домой, лелея под мышкой увесистый сундучок с платиновыми слитками — навар с вербовочного бизнеса. Голова болела от молока с Цир-Циром — Тарипаба устроил знатную отходную пьянку.

Дома Горыня с удивлением обнаружил, что вся регулярная армия Новгородского Княжества состоит из одного полка наемников. Да и тем, собственно, делать нечего.

Но Горыне хотелось что-нибудь делать. Сунув, кому следует, пару платиновых слитков, он перешел из наемников в опричники и через несколько лет дослужился до сотника.

— А опричный сотник — это не у палат в карауле торчать. Я, правда, в Третьей тысяче, в охране, но это только говорится — охрана. Бывают очень интересные дела.

Горыня подкрутил ус. Любава подлила ему чаю. Они сидели в комнатке над аптекой, и Горыня нес очередную байку про свою службу в Армии Гедиминаса а потом в Тайном Приказе. Может, он и врет, думала Любава, но врет интересно. А то, что он — опричный сотник, чистая правда.

Горыня хлебнул чаю, откусил пряника и вдруг уставился через стол прямо Любаве в глаза.

— Вы что? — смутилась Любава.

Горыня молчал. А потом сказал тихо:

— Увезу я тебя. В Империю. Поедем? В Константинополь. Я кой-чего передам кой-кому в тамошней Тайной Службе, а кой-чего другое оттуда назад сюда повезу. Поехали? Вернемся как раз к весне, тут и поженимся.

Вот так опричный сотник Горыня Турьин и умыкнул Любаву из дома дяди, Велимира Велимировича Кротова. Горыня думал, что обманул дурака аптекаря. Но Велимир Кротов, один из Пяти Старцев, гениальный аналитик, заранее знал, что случится с Горыней и, главное, с Любавой.

Константинополь не разочаровал Любаву. Мало того, ей почему-то казалось, что это ее родной город. Черные стеклянные небоскребы вперемежку с античными развалинами и дворцами времен Крестовых походов, вечные парусники на Босфоре и вечные праздники, в радостную гущу которых утащил ее Горыня — возможно, все это ей снилось в детстве.

Аптекарь потирал руки, считывая с экрана монитора компьютерную почту. Симпосионы в дорогих отелях, морские прогулки с детьми высших чиновников, кутежи в Диониссионе — Горыня вовсю тратил командировочное жалованье, вводя Любаву в константинопольский полусвет.

Две недели пролетели незаметно и весело. Горыня доставил «кой-чего» в невзрачное здание на окраине Константинополя, получил в обмен расписку и другое «кой-чего». Любава в это время блистала своим школьным греческим на симпосионе в отеле «Буцефал» и ждала, когда Горыня к ней присоединится.

Но у Горыни были другие планы. От невзрачного здания — приемной Тайной Службы он направился через весь город прямо к посольству племени Тарда.

— Позови Йоцру, — сказал он сквозь решетку охраннику, худому «желтому» удильщику с единственным дешевым стальным браслетом на хоботе, — на, купи себе серебро для носа.

С этими словами Горыня протянул охраннику платиновый слиток. Охранник умчался, еле сдерживаясь, чтобы не затрубить победно во весь хобот, и через секунду вернулся с другим охранником, «синим» удильщиком по имени Йоцра.

— Тарипабу знаешь? Я с ним пил Цир-Цир, — прошептал Горыня Йоцре на языке Са-Паси. Йоцра спокойно повернулся к «желтому» охраннику и неожиданно вонзил ему в живот длинный нож. «Желтый» умер сразу, даже не успев удивиться. А Йоцра открыл ворота и махнул Горыне рукой.

— Быстрее.

Проходя мимо трупа, Горыня ловко выхватил у него из-за пазухи свой платиновый слиток.

Через час к посольству Тарда подкатили центы из Первой — элитной — Центурии, но нашли только труп. Ни Йоцры, ни Горыни, ни «кой-чего».

Тогда решили на всякий случай взять под стражу Любаву. Обращались с ней вежливо, не допрашивали и держали не в камере, а в номере того самого отеля «Буцефал», где ее нашли.

Прошли сутки. Вечером следующего дня в номер вошел тучный человек высокого роста с бородой, похожей на черный кирпич, и протянул Любаве письмо. Письмо оказалось от дяди. Дядя Велимир писал, что Горыня оказался негодяем и вором, что он ее подставил, но ей ничего не угрожает — если она будет слушаться человека, который принес письмо.

Когда Любава кончила читать, тучный человек забрал у нее письмо и сунул себе за пазуху. Потом присел рядом на кушетку из белого дерева, погладил Любаву по голове и спросил:

— Нравится тебе Константинополь, голубушка?

Любава молча кивнула.

— Поживешь у меня. Поучишься языку. Вести себя ты умеешь, я знаю. А о том, что я с твоим дядей знаком, не говори никому, хорошо?

Любава опять кивнула.

Человека звали Феодосий Комнин. Он отвел Любаву в свой дом на площади Богоматери и поручил заботам прислуги. Поначалу Любава боялась, что толстый грек станет ее домогаться, но Комнин готовил Любаву для более важного дела. Да и худа она была слишком на его вкус.

Через месяц Комнин взял девушку с собой на симпосион во дворец и представил ее Императору Константину Двадцать Второму.

Осечки случиться не могло. Кротов все рассчитал — до самой мимолетной улыбки, до каждого случайного слова. Иногда Комнин начинал бояться хитрого аптекаря, хоть и знал наверняка, что тот никогда не использует свой гений во вред интересам обитаемой Вселенной.

Через два года у Императора и Любавы родилась дочь Ольга. Первые десять лет Ольга провела с матерью, а потом была отправлена на Север, в монастырь Святой Параскевы, чтобы получить образование, достойное дочери Императора.

Самолет с Ольгой еще не приземлился в аэропорту Мокошь, а к Любаве уже пожаловал Комнин. Он принес ей письмо от дяди и сказал, что это очень важное письмо.

Любаве показалось странным, что Комнин принес письмо сам. Последние годы она получала письма от дяди по обычной почте — даже не по дипломатической. Виделась она с ним раз в полгода. Дядя жил все так же, в уютной квартирке над своей аптекой. Если письмо принес Комнин, значит, там написано нечто действительно очень важное.

Вручив письмо Любаве, Комнин зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты. Любава распечатала письмо. От бумаги шел какой-то странный запах. У Любавы закружилась голова, на миг остановилось дыхание — но письмо она прочла. И хорошо запомнила.

В письме дядя Велимир просил Любаву, даже требовал, чтобы она окрестилась и обвенчалась с Императором. При этом дядя уверял, что Император ей не откажет.

Последние строчки с пожеланием здоровья плыли перед глазами, свиваясь в турецкий узор. Любава потеряла сознание. Она не видела, как Комнин, закрыв себе нос и рот черным шелковым платком, подошел, осторожно вынул письмо из неподвижных рук, положил на серебряное блюдо для фруктов и сжег. Потом распахнул окна, подождал, пока комната проветрится. И уже после этого убрал пепел.

Очнулась Любава в постели. Она была при смерти. Пришел дворцовый доктор, развел руками. Потом пришел священник, епископ, и тоже развел руками: новгородка Любава, естественно, не была крещеной.

— Хотите ли вы перед смертью перейти в лоно Церкви?

Любава плохо понимала, что происходит, но зато хорошо помнила письмо дяди. Она кивнула. А потом попросила позвать Константина. Константин ждал у дверей и со слезами вбежал в комнату.

Далеко от Константинополя, в Новгороде, Велимир Кротов тоже глотал слезы. Но он ничего не мог поделать, потому что знал: просьбу, с которой Любава обратилась к Императору, Константин исполнит только в том случае, если его любимая будет при смерти. И «заднего хода» впоследствии не сделает, а Ольгу оставит законной наследницей, только если Любава на самом деле умрет. Весь характер Императора Константина, все его явные и неявные реакции, все желания, даже предположительное содержание снов — словом, весь Константин был разбит на файлы и просчитан вдоль и поперек на мощном компьютере Кротова, компактном армейском «Янусе», произведенном на заводах Аримана.

Вот так принцесса Ольга и сделалась законной наследницей престола Византийской Империи — благодаря великой любви, все нюансы которой были за много лет до смерти императорской любовницы просчитаны на военном компьютере, установленном в тесном кабинете под новгородской аптекой.

Глава 2

Монастырь Святой Параскевы раскинулся бесформенным белым пятном по обеим берегам в излучине Мокошь-реки. И здания, и ограда, и даже скамеечки в аллеях — все было выкрашено в белый цвет. Лишь купола церквей покрыты золотом, да на величественной колокольне Иоанна виднелся Императорский Колокол, выкрашенный черным.

На правом берегу реки располагалась женская половина монастыря, на левом — мужская. Ольга жила, разумеется, в женской половине, но воспитание получать могла то, какое ей больше было по нраву. Целыми днями она торчала на левом берегу, в мужской половине, слушая лекции по военным и политическим наукам или тренируясь в спортзале. Монахини проформы ради журили принцессу, но на самом деле были рады: наследница престола росла не будущей женой и матерью, а будущей Императрицей — именно такого результата от них и требовали.

Реальные мотивы будущей Императрицы ничего общего не имели с интересами государства. Просто с самых первых сознательных дней жизни Ольга ненавидела свою мать, ненавидела безо всякой причины, но всем сердцем. Мать ей была отвратительна — своей нежностью, своей верностью Константину, своей женственностью. Перед самой отправкой в монастырь Ольга приняла решение: мать любит праздники — долой праздники; мать верна отцу — долой целомудрие; мать ничего не понимает в «мужских делах» — да здравствуют война и политика!

Для десятилетней девочки это был нормальный ход мыслей. Но упорные занятия корхзедом со старым треухом отцом Цанди, лекции по военной истории, которые читал профессор Цергхи, тоже треух, и ежедневные упражнения в монастырском тире с отцом Гавриилом, молодым монахом, помешанном на оружии, — все это привело к тому, что через семь лет, по выходе из монастыря, принцесса практически не изменилась.

Она стала мастером корхзеда — легко дырявила пальцами бетонные блоки. Она управлялась с любыми видами наземной военной техники, а также неплохо водила боевую шлюпку. Она стреляла, она фехтовала, она разбиралась в стратегии, тактике, экономике, социологии — и глубоко презирала все женское. Монахи и монахини были вне себя от счастья: после того, как принцесса прошла государственные испытания по изученным ею предметам, монастырю выделили дотацию, сравнимую с бюджетом всей Провинции.

Единственное, что у принцессы никак не получалось, так это борьба с целомудрием. Учителя-монахи, вызывавшие ее искреннее восхищение, были, все-таки, монахами. Самый любимый преподаватель, профессор Цергхи, монахом не был, зато был треухом. Ольга слыхала от монашек, что некоторые женщины пробовали интимно общаться с треухами и нашли это вполне… Но принцессу пробирала дрожь при одной мысли о таком «межпланетном сотрудничестве».

Возвратившись из монастыря во дворец, Ольга заставила себя окунуться в светскую жизнь. При всей неприязни к симпосионам и безмозглой дамской болтовне, она понимала, что политика вершится не в офисах, а в курительных кабинетах Зала Симпосионов. К тому же, принцесса не оставляла надежды побороться с целомудрием.

Дворцовые мужчины оказались отвратительны. По сравнению с монахами они все были глубокими невеждами, а на фоне идеалов, внушенных принцессе профессором Цергхи, они еще и выглядели абсолютными негодяями. Единственным порядочным человеком был отец — он не совался в политику, любил поговорить о музыке и о северных винах. Почему-то эти разговоры вовсе не казались Ольге бессмысленными. Она с удовольствием рассказывала Константину про нюансы корхзеда и про параллели, которые она усмотрела между корхзедом, курешем и македонской борьбой. Отец к этим параллелям добавлял сведения об африканском балете и рассуждения о естественной и искусственной ритмике движения и звука.

Во время одного из таких разговоров Константин рассказал Ольге про Калюку Припегаллы. Благодаря отцу Ольга знала, как выглядит обычная Калюка — длинная тростниковая трубка, в которую дуют, направляя вертикально вниз. Но Калюка Припегаллы, по словам Императора, выглядела иначе. Она была металлической и хитро изогнутой, с рыбьей головой на конце. Константин говорил, что эта голова его всегда чем-то пугала. Припегалла, бог оргий, которого в числе прочих богов до сих пор почитали новгородцы и литовцы, играл, если верить мифам, на этой самой калюке, заставляя людей против их воли творить чудеса непотребства. Долгое время Калюка хранилась в Александрии, в Собрании Антиквариата Александрийской Государственной Библиотеки. Потом Константин распорядился перевезти инструмент в Императорский Музей Константинополя, где Калюкой занялись всерьез. Но ни один специалист в Империи не мог извлечь из Калюки ни звука. В результате разозленный Константин решил обменять Калюку Припегаллы на Лиру Орфея, хранившуюся в Новгороде, в Княжьем Кладе. Новгородцы сочли такой обмен справедливым и отрядили опричного сотника тихонько, без помпы, привезти один бесценный инструмент в Константинополь, а другой доставить из Константинополя в Новгород. Теперь Лира Орфея заняла место Калюки.

Константин сводил Ольгу в музыкальный зал Императорского Музея и показал Лиру, покоящуюся под бронированным стеклом. Лира Орфея представляла собой искусно сработанного медного кальмара, между растопыренных щупалец которого полагалось натягивать струны. Струны, пожаловался Император, натягивали и так, и эдак, но звук получался практически никакой — не то что камни останавливать на лету, как это делал своей музыкой Орфей, но и просто удовольствие получить оказалось невозможно.

— Сейчас выписал специалистов с Крезидхи, может, они что-нибудь придумают, — грустно закончил Император.

— А новгородцы справились с Калюкой? — поинтересовалась Ольга.

Оказалось, новгородцы так свою Калюку и не получили. Опричный сотник, схватив Калюку в охапку, помчался в посольство племени Тарда с Килкамжара. Сами «желтые» удильщики оказались, судя по всему, ни при чем. Но среди них в охране работал один «синий» удильщик по имени Йоцра. Он бесследно исчез — вместе с опричником и Калюкой. А одного «желтого» из охраны нашли мертвым.

— И ты не послал армию на Килкамжар?! — возмутилась Ольга.

— Хотел. Но там вдруг такое началось… Я, в принципе, догадываюсь, что там началось. В посольстве Тарда удильщикам показали фотографию Калюки — так они на пол попадали и принялись молиться. Эта Калюка — точь в точь хобот какого-то их божества, я даже имя помню: Цир-Ба-Цир. То есть, дело не в деньгах. А опричника того они либо убили и, подозреваю, съели… Либо он с самого начала на них работал. Не на «желтых», а на «синих». А сейчас туда армию слать — межпланетный конфликт получится. К тому же, сгинет эта армия в джунглях, уверяю тебя. Там уже девятнадцать лет война идет, все воюют со всеми.

— Из-за Калюки?

— Благодаря ей. И тому опричнику. Кстати, тоже интересно: именно этот опричник приволок с собой в Константинополь из Новгорода Любаву, твою мать. Опричник сгинул, Любава осталась…

— Плевать на мать. А вот Калюку надо вернуть Империи, — твердо сказала Ольга.

Принцесса понимала, что отец прав: большая армия увязнет в джунглях. К тому же, если армия будет откровенно византийской, то действительно возникнет межпланетный конфликт.

Значит, заняться этим должен небольшой мобильный отряд, действующий от лица неправительственной общественной организации.

Вечером того же дня на симпосионе принцесса предложила дамам создать клуб амазонок. Название она выдумала на ходу: «Стальная Сафо». Дамы восприняли клуб амазонок как очередную светскую шалость, но клуб, разумеется, был зарегистрирован официально и имел свой бюджет. А также устав, позволявший лицам любого пола и любой расовой принадлежности сотрудничать с клубом. Тренировочной базой клуба объявили Техническую Школу Гвардии на Земле Иоанна. Дамам на базе не понравилось, да они и не слишком-то хотели тренироваться. Куда интереснее было разгуливать по Константинополю во фривольных костюмах амазонок и устраивать в Диониссионе показательные попойки со стрельбой.

Ольга на это и рассчитывала. Сама она месяцами торчала в лабораториях Школы, в школьном тире или в тренировочном зале. Курсанты обучали Ольгу обращению с экспериментальным оружием, а она их — корхзеду. Любви она там так ни с кем и не закрутила: молодые мальчишки-курсанты были слишком молоды, а старые гвардейцы-преподаватели — слишком стары. Да и сил после тренировок не оставалось ни на что, кроме выпивки в компании старших курсантов и младших преподавателей.

Иногда Ольга для виду заявлялась в Константинополь — к превеликой радости остальных амазонок. Тогда казне приходилось возмещать Диониссиону крупные убытки. Но для казны это были копейки. Император не беспокоился — дочка бесилась вдали от столицы, и ее чудачества ничем не грозили трону. По той же причине сохраняли спокойствие константинопольские «светские львы» и чиновники в Олимполисе.

Время для беспокойства настало через год. Незадолго до рождественских каникул Ольга объявила курсантам, что пора заняться делом. Узнав о том, что понимается под «делом», курсанты радостно загалдели, а преподаватели испуганно замахали руками. Только один молодой преподаватель практической электроники, Георгий Арунасис, согласился присоединиться к курсантам.

Итак, курсанты, сдав зимние экзамены, вместо того, чтобы разлететься на каникулы по домам, снарядили галеру и под командованием Ольги и Георгия отправились на Килкамжар, возвращать Империи Калюку Припегаллы.

Вокруг Килкамжара ходило множество патрулей, византийских и османских вперемежку. Георгий долго вслушивался в переговоры на оперативной волне, пока не рассчитал курс приземления таким образом, чтобы галера попалась именно византийскому патрулю, укомплектованному не наемниками Гедиминаса, а кадровыми солдатами. Начальник патруля, молодой архонт, не смог отказать принцессе. Принцесса ведь всего лишь хотела посмотреть своими глазами на войну в джунглях. Интерес принцессы к военным проблемам был известен каждому гражданину Империи.

В это время ректор Технической школы названивал в столицу, чтобы поделиться своими опасениями. Но опасения его передавались по инстанциям слишком долго. Когда кимкалжарским патрулям пришел приказ задержать галеру с курсантами, галера уже совершила посадку на поляне в излучине реки Калипу, в самом центре территории «синего» племени Лорба.

Следующим приказом молодого архонта разжаловали в рядовые и отправили вниз, охранять заключенных. Это было равносильно смертному приговору: на Килкамжаре полыхала всеобщая война. Никто толком не понимал, за что ведется война. Только заключенные знали свою цель: они воюют с охраной.

Место посадки Ольга выбрала не наугад. Сделав несколько витков вокруг планеты и сфотографировав места военных действий, Ольга поняла, что беспорядочные свиду фронты на самом деле расположены по некой геометрической системе. Она не стала интересоваться, кто где и с кем воюет — было хорошо известно, что на Килкамжаре последние двадцать лет все воюют со всеми. Поэтому основное внимание Ольга уделила геометрии.

У принцессы с собой были снимки килкамжарских фронтов, взятые в архиве Института Марса во время последнего визита в столицу. Она стащила их на всякий случай — данные за все двадцать лет, просто чтобы вжиться в ситуацию. Но теперь эти снимки очень пригодились.

Георгий заложил данные снимков, включая последние, в бортовой компьютер — мощный «Прометей» с аримановской материнской платой. И компьютер выдал четкую динамику фронтов, обозначив два полюса. У одного полюса битвы начались, и, за четыре года охватив почти целиком единственный континент Килкамжара, двигались к другому полюсу, расположенному в центре континента. Этим вторым полюсом оказалась Тардаба, центральное поселение племени Тарда.

Ольга чувствовала, что разгадка находится на обоих полюсах. Но Тардаба — слишком людное место. И война туда еще не докатилась. Там хорошо бы объявиться со светским визитом, расспрашивать, подслушивать… Ольга готовилась совсем к другим действиям и поэтому решила садиться на исходном полюсе, посреди джунглей, недалеко от разоренных колоний — византийской Крониды и османской, с длинным названием Гогенштауфен-юрт.

Шлюпки бесшумно шли над джунглями. За стеклом не было видно ничего, кроме растительности, сплетавшейся в ярко-зеленые густые клубки. Но камеры снимали, а изображения передавались на галеру, где остался Георгий. Он заправлял изображения в «Прометей», крутил так и эдак… Через три часа съемок Георгий, наконец, обнаружил результат.

— На полянах Один и Три трава примята неправильно. Животные ходят на водопой, их следы видны. Но трава примята так, будто кто-то шел поперек этого пути. Можно провести линию, она продолжается на поляне Шесть. Поляна Один и поляна Двенадцать, то же самое, общая линия. Она пересекается с первой в квадрате Сигма-Каппа. Вы там были?

— Мы туда летим.

Квадрат Сигма-Каппа располагался между двумя бывшими колониями. Для начала Ольга приказала полетать над колониями — они были совершенно пусты. Разрушенные бараки, сломанная ограда. И никого. На посадочной площадке в Гогенштауфен-юрте догнивал остов взорванного много лет назад каботажного кораблика. Либо кто-то прибыл не вовремя, либо пытался удрать. Среди развалин явно никто уже давно не жил.

А между колониями были сплошные джунгли. Ни одного просвета, ни одной полянки. Шлюпки зависли над квадратом — опуститься было некуда. Ольга приняла решение: высаживаться с висящих шлюпок на деревья.

Высадились по периметру квадрата. Гвардейцы продирались сквозь заросли навстречу друг другу, к центру. Пока никто ничего не нашел — только острые листья цапи, стволы, облепленные осиными гнездами, да норы куна-куна, крупных травоядных ящериц.

Внезапно в наушниках послышался тихий голос Федона, одного из старшекурсников:

— Вижу. Большой шалаш. Не могу говорить. Включаю пеленг. Идите тихо.

Гвардейцы стали стягиваться к Федону, ориентируясь на сигнал его рации.

Ольга заметила синее пятно среди мешанины бурых стволов и зеленых листьев. Через несколько секунд остальные тоже заметили удильщиков. В наушниках послышались приглушенные восклицания. Внезапно раздался крик — одновременно в наушниках и где-то впереди. Ольга поняла, что кольцо сомкнулось. И при этом их обнаружили.

— Огонь! — крикнула она, отправляя автоматную очередь в синее пятно. Стрекот куна-куна и шум листвы перекрыл стук выстрелов. По выстрелам Ольга определила, что кольцо сомкнулось плотно, как бы в своих не попасть… Но выстрелы становились все реже. Странно. Ольга уже довольно далеко продвинулась вперед, но не встретила никого из гвардейцев. Где они? Почему не стреляют?

В автомате кончились патроны. Ольга выкинула пустой магазин и хотела уже вставить новый, как вдруг поняла, что кругом — подозрительно тихо. Ни одного выстрела. Ни одного слова в наушниках. Только цыкают ритмично куна-куна, невидимые среди зарослей, да жужжат осы где-то сверху. И в этой тишине за спиной кто-то двигался. Двигался абсолютно бесшумно. Но Ольга интуитивно чувствовала чужое движение. Она замерла, прислушалась. Не было хруста веток, не было шелеста раздвигаемых листьев. Не было даже чужого дыхания. И все равно — кто-то двигался за спиной, подходил все ближе и ближе. Наконец, терпение Ольги кончилось. Она резко обернулась, вставляя новый магазин, и вдруг увидела над собой синий хобот, проткнутый в нескольких местах отполированными и украшенными резьбой деревянными палочками. А еще она увидела мощные синие руки, а в руках — железную дубину, которая неслась прямо ей в лицо.

Глава 3

Музыка была прекрасной. Ольга не могла проследить ход мелодии, но чувствовала, что такую музыку обязательно оценил бы ее отец. И даже министр войны оценил бы эту музыку. И министр финансов. И Протосеваст. И вообще — все столичные мужчины. Где же мужчины? Ольге хотелось, чтобы кругом было много мужчин. Преподаватели, курсанты, монахи — все. Но мужчин не было, только руки высовывались из клубов золотистого дыма. Дым щекотал ноздри, проникал в легкие и растекался по телу горячими потоками. Руки ласкали — спину, грудь, живот, ниже, ниже…

Ольга застонала. И открыла глаза. Она лежала связанной на земляном полу в полутемном зале. Полированные деревянные колонны поддерживали низкий потолок из гладко обструганных досок. Руки исчезли. Золотой туман тоже исчез, по крайней мере — снаружи. По телу продолжало разливаться сладкое тепло.

Музыка тоже осталась, если, конечно, можно назвать музыкой монотонный вой. Вой исходил от единственного освещенного места в зале. Факелы были воткнуты в стену с обеих сторон деревянного разукрашенного помоста — тонкие золотые и синие узоры по бардовому фону. Вокруг помоста, вытянув вверх руки с какими-то мешочками, стояли коленопреклоненные фигуры удильщиков. Ольга прищурилась… Да, так и есть. «Желтые» и «синие» удильщики вместе. На вытянутых головах удильщиков — высокие шапки, формы которых говорят о принадлежности хозяев шапок к разным племенам.

Но ведь они же воюют! Почему они здесь все вперемежку? Тем более, «синие» и «желтые» бок о бок. Рядом в темноте блеснули глаза. Принцесса разглядела связанных гвардейских курсантов, лежавших на земле, так же, как и она сама. Курсанты смотрели прямо на нее, и лица их были перекошены… От чего? Ольа вдруг догадалась: от сильнейшего желания. Она сама испытывала подобное желание. Теперь понятно, что это за тепло разливается по телу.

Но никакое желание не могло отвлечь Ольгу от того, что она увидела на помосте. Высокий табурет, на котором, скрестив ноги, восседает «синий» удильщик, совершенно голый и без шапки. Только хобот его украшен толстым простым золотым браслетом и двумя полированными палочками из красного дерева. А рядом стоит, чуть раскачиваясь, человек — силач лет пятидесяти, совершенно лысый, зато с пышными серыми усами. Человек был в набедренной повязке, какую носят «синие» удильщики, и в выцветшей куртке новгородского опричника. А в руках он держал Калюку Припегаллы и дул в нее, в верхний конец, не прикасаясь губами. Именно Калюка издавала тот самый монотонный звук, который во сне показался Ольге прекрасной музыкой. И именно Калюка вызвала в Ольге и в курсантах жгучее желание — Ольга почему-то сразу поверила легенде. Если бы курсанты не были связаны, они бы обязательно кинулись на Ольгу и попытались учинить какой-нибудь срамной ритуал, чтобы порадовать Припегаллу, древнего бога оргий. Но курсанты были связаны и могли только стонать и сверкать глазами.

А ритуал, проходивший на помосте, не имел, казалось, к Припегалле никакого отношения. Удильщики держали свои узелки над головами. Человек, не переставая дуть в один конец Калюки, направлял другой ее конец, украшенный изображением рыбьей головы, поочередно на каждый узелок. Удильщик на табурете сидел неподвижно. Потом хлопнул в ладоши. Человек прекратил дуть, а удильщик продекламировал несколько четверостиший на непонятном языке. Снова хлопнул в ладоши. И человек продолжил сой «концерт».

Так повторялось несколько раз. Наконец, удильщик в последний раз хлопнул в ладоши, что-то громко выкрикнул. Человек опустил Калюку. Ольга почувствовала, как желание покидает тело вместе с теплом. Курсантов, видимо, тоже отпустило — они перестали ворочаться и удивленно пялились на Ольгу и друг на друга. Кто-то сдавленно ругался.

Остальные удильщики встали с колен, прицепили узелки к поясам и гуськом молча вышли в боковую дверь — но сразу вернулись, уже не гуськом, а толпой, что-то удовлетворенно бурча. Последние двое удильщиков несли большой чан и множество чашечек, сделанных из осиных гнезд. Чан водрузили на помост, разобрали чашечки. Каждый зачерпнул что-то из чана и принялся пить мелкими глотками. Голый удильщик присоединился к остальным — тоже взял чашечку, зачерпнул свою порцию и сел с ней на землю, привалившись широкой синей спиной к помосту.

Человек аккуратно положил Калюку на опустевший табурет, взял сразу две чашечки, зачерпнул. Одну выпил залпом, а вторую, соскочив с помоста, понес… Ольга поняла, что он несет чашечку ей.

Присев возле связанной принцессы, человек обратился к ней по-гречески. Говорил он с жестким акцентом — но это был явно не турецкий и не русский акцент. Скорее всего — акцент какого-то местного языка.

— Ваше высочество, не сердитесь. Прошу вас отведать моего варева.

— Развяжите меня, — потребовала принцесса.

— Не могу, — ответил человек и прибавил по-русски, — я же тебя знаю, крестница. Начнешь ногами махать, Цир-Цир расплещешь. Пей так. Давай помогу.

Ольга замотала головой. Потом оглянулась вглубь зала. Всюду лежали связанные курсанты. Некоторые не шевелились, но многие извивались, пытаясь освободиться — кто-то вяло, а кто-то яростно. В темноте они были похожи на толстых червей, копошащихся в мутной жиже.

— Не бойся, все твои мальчишки целы, — успокоил Ольгу человек. — А вот нам из-за тебя придется новую землянку рыть. Здорово ты нас нашла. Только не понимаю, за каким хреном.

— Тоже мне, крестный, — огрызнулась Ольга, — я тебя тоже знаю. Ты Горыня, опричный сотник. Ты бросил мою мать.

Горыня усмехнулся в усы.

— Да плевать тебе на мать — с самой маковки Иоанновой колокольни. Я иногда слушаю светские новости, да и людишки у меня есть на Земле, так, чтобы следить за политикой. Но я в нее не лезу.

— Ой ли! А зачем ты спер государственную ценность?..

— Хобот, что ль?

— Калюку Припегаллы.

— Так вот, почему…

Горыня рассмеялся. Крикнул что-то удильщикам на их языке, и они оглушительно затрубили. Потом успокоились и снова принялись пить из чашечек, тихо переговариваясь.

Ольга взбесилась.

— Ты — вор и дезертир. Мне действительно плевать на мать, но ты поступил с ней, как ублюдок. Это не главное, верно. Главное, что ты — дезертир. И что ты украл у Империи…

— Да что я такого украл у Империи? Бирюльку из музея? Ладно, ты ее вернешь, например. А за каким бесом? Чтобы групповухи во дворце проходили веселее? И я… Если уж оправдываться, то я не дезертир. Подумаешь, опричный сотник. Это не дело. Вот здесь, на Килкамжаре, у меня дело.

— В дудку дудеть. Припегалла сраный. Жрец носатых дикарей.

Горыня встал. И ответил очень тихо и очень серьезно.

— Я не жрец. Тарипаба — жрец. Так уж вышло, крестница, что я — не жрец. И не опричник. Я — бог. Только не Припегалла.

Теперь Ольга залилась смехом.

— Бог! Ох!.. Пан!

— Нет. Я — Цир-Ба-Цир.

Удильщики, услышав знакомое слово, одобрительно закивали. Некоторые снова подошли к чану, чтобы наполнить чашки.

Горыня опять присел.

— Не веришь. Я, по-твоему, псих. Или авантюрист. Корчу из себя бога, пудрю мозги дикарям, сколачиваю свою империю. Ты так думаешь, я знаю. Чушь. Да, я хотел именно этого. Двадцать лет назад. Дурак был. И авантюрист. Давай, я тебе по порядку расскажу. Только сперва…

Неожиданно выхватив из ножен под мышкой приапский кинжал, Горыня ловко вставил его Ольге между зубов и слегка повернул, разжимая ей челюсти.

— Не дергайся. Порежешься.

С этими словами он быстро влил ей в рот содержимое чашки. От неожиданности Ольга не успела выплюнуть горьковатую жидкость, почти все проглотила. Снова по телу разлилось тепло, на этот раз — чистое, без желания. Курсанты, видевшие, что Горыня сотворил с принцессой, испуганно вскрикнули. Горыня обернулся к ним, махнул рукой.

— Тише, ребятки. Я это двадцать лет пью. Жив-здоров, и даже богом стал.

Ольга тоже пыталась закричать, но вдруг поняла, что не может. И даже сказать ничего не может. Не то, чтобы у нее перехватило горло. Просто она вдруг разучилась говорить. Или расхотела… Да, скорее расхотела. Теперь ей хотелось только слушать.

А Горыня уселся поудобнее и принялся рассказывать.

Покинув Килкамжар, он не прервал связи с Тарипабой. Удильщик дал Горыне несколько адресов в килкамжарских кварталах Гондишапура, Константинополя и Новгорода. Поэтому, находясь на родине или мотаясь по Земле с поручениями Тайного Приказа, Горыня обязательно раз в два месяца заходил по одному из адресов и отправлял другу весточку. В основном Тарипабу интересовала динамика цен на услуги наемников.

Но однажды Горыне передали забавную записку:

«Хочешь стать богом? Найди „Смерть Цир-Ба-Цира“, прочти, не ленись. Прочтешь — сообщи.» Горыня не поленился. В библиотеке Княжьего Клада древний текст был только на языке Тарда, но Горыня упросил тысяцкого отправить его с поручением в Александрию и целую неделю сидел в главной библиотеке Вселенной. Там «Смерть Цир-Ба-Цира» была в турецком и греческом переводах, но главное — нашелся микрофильм с текстом на языке оригинала, Са-Паси, записанный, правда, греческими буквами. Тут уж ничего не поделаешь — у племени Тарипабы никогда не было своего алфавита.

А древний текст повествовал о том, как великий бог Цир-Ба-Цир нашел и потерял свой чудесный хобот. Когда-то великий Цир-Ба-Цир не был великим, потому что среди всех богов только у него одного не было хобота. Поэтому его звали просто Цир-Цир и заставляли прислуживать богам во время пиров. Другие боги могли похвастаться кто двумя, кто тремя, а Хозяин Снов — даже восемью хоботами. Цир-Цира дразнили Безносым и всячески над ним издевались. И все удильщики, и все звери, и даже все растения — тоже издевались над Цир-Циром, потому что он ничем в мире не распоряжался, кроме деревянной лопаточки, с помощью которой убирал мусор в зале Ката-Ба, где пировали боги.

Лишь Лесная Оса жалела беднягу Цир-Цира. Лесную Осу тоже все обижали: как только удильщик видел Лесную Осу, так сразу пытался ее раздавить.

И вот однажды, когда Цир-Цир сгребал мусор своей лопаточкой, Лесная Оса подлетела к нему да и говорит: «Я знаю, как тебе помочь. Ты можешь стать величайшим из богов. Но для этого ты должен украсть один хобот у Хозяина Снов.» Цир-Цир испугался: «Да как я могу?» «Укради, пока он спит. Потом сгреби грязь своей лопаточкой в большой котел и подуй над ней в этот хобот. А затем верни хобот Хозяину Снов — он ничего и не заметит.» Цир-Цир поступил, как велела Лесная Оса — сгреб грязь в котел и подул над ней в краденый хобот. После этого он залил грязь молоком водяного дерева и поставил котел на огонь. Грязь варилась целую ночь, а к утру питье было готово.

«Набери в лесу моих гнезд и сделай из них чашки,» — сказала Лесная Оса. Цир-Цир понаделал чашек и разлил в них питье. Когда все питье из котла было разлито по чашкам, Цир-Цир обнаружил, что грязь на дне котла слежалась и превратилась в небольшую фигурку с руками, ногами и головой — но без хобота. Цир-Цир спрятал фигурку за пояс, а когда боги пришли пировать, Цир-Цир предложил им отведать нового напитка. Боги, на свою беду, отведали.

И тут между ними началась великая битва. Кривоногий Хозяин Украшений метнул огромное бревно в Хозяина Света — и убил его. Во всем мире воцарилась тьма. Тогда Хозяин Грома пальнул своим огнем в Хозяина Украшений и спалил его дотла. Но от огня загорелись стены зала Ката-Ба и обрушились на остальных богов. Многие боги погибли в огне. Тогда из реки поднялся Червяк Ола-Ба-Ола, который удерживает мир, и начал заливать огонь водой. Но огонь потушить не удалось, и тогда Червяк Ола-Ба-Ола обвился вокруг Хозяина Грома и задушил его. А пока он это делал, ничем не удерживаемый мир развалился на части. Погибли все — растения, звери, удильщики. В кромешной тьме остался только Хозяин Снов, да еще Цир-Цир с Лесной Осой, которые спрятались под листья водяного дерева.

И тогда Хозяин Снов вскричал: «Что же мне делать?!» А Цир-Цир ему ответил из-под листьев: «Сделай мне хобот, а я выращу для тебя новый мир, лучше прежнего.» Хозяин Снов согласился. Он собрал останки удильщиков, соединил их с останками куна-куна, перемешал со своей слюной и кинул на тлеющие угли. Останки соединились друг с другом, и получились Злые Мастера. Злые Мастера соорудили из обломков мира плавильную печь, накидали в нее углей и стали плавить медь. А из меди они отлили для Цир-Цира отличный хобот.

Лесная Оса принесла Цир-Циру горсть земли, он посадил в эту землю фигурку, которая хранилась у него за поясом, и подул на эту фигурку через свой хобот. Фигурка начала быстро расти и родила Червяка Ола-Ба-Ола. А Цир-Цир продолжал дуть. Тогда фигурка родила новый мир, а Червяк Ола-Ба-Ола скрепил этот мир, чтобы он не развалился. Цир-Цир все дул и дул. Фигурка родила растения, зверей, удильщиков Са-Паси, потом других «синих» удильщиков, а потом и «желтых» удильщиков. И, наконец, фигурка родила звезды, солнце, Хозяина Света и остальных богов.

Злые Мастера сказали Цир-Циру: «Теперь эта фигурка, которая раньше была грязью, станет растением и будет называться Цир-Цир. Ты же будешь называться Великий Цир-Ба-Цир, хозяин Цир-Цира.» А удильщикам Злые Мастера сказали: «Сделайте себе чашки из гнезд Лесной Осы, соберите клубни Цир-Цира и варите их ночью в молоке лесного дерева. Потом пейте то, что получится. Тогда вы станете мудрее всех, и даже мудрее нас. Но при этом вы должны каждый год отдавать половину своих мужчин и своих женщин нашему богу по имени Карсабала.»

Удильщики согласились. Целый год они пили Цир-Цир и действительно стали мудрее всех в мире. Но год прошел, и явились Злые Мастера — требовать свою плату. Тогда Лесная Оса сказала удильщикам: «Если вы каждый год будете отдавать Злым Мастерам половину своих мужчин и женщин, то скоро вас и вовсе не останется. Прогоните лучше Злых Мастеров, все равно они вам больше не нужны.» Удильщики решили, что Лесная Оса говорит дело, и прогнали Злых Мастеров. Злые Мастера рассердились и сказали: «Раз вы такие неблагодарные, то мы отберем у Великого Цир-Ба-Цира его чудесный хобот и спрячем на небе, в стране, где живут безносые удильщики.» Так они и поступили. С тех пор напиток Цир-Цир потерял свою силу. Удильщики, когда его пьют, становятся не мудрыми, а, наоборот, глупыми-преглупыми.

А Лесная Оса испугалась и спряталась в джунглях. И правильно сделала. Теперь любой удильщик, если увидит где-нибудь лесную осу, сразу пытается ее раздавить — прямо как в древние времена.

Горыня долго смеялся над этой сказочкой. Особенно было ему смешно, что в тексте решительно ничего не говорилось про смерть Цир-Ба-Цира. Но смех мгновенно сменился удивлением и даже страхом, когда Горыня открыл страничку с иллюстрацией. На фотографии была изображена медная фигурка, найденная в окрестностях Тардабы: Цир-Ба-Цир, дующий в свой хобот. Этот хобот был отлично знаком Горыне — так же как и многим тысячам посетителей Императорского Музея в Константинополе. Калюка Припегаллы!

Горыня, разумеется, тут же отписал Тарипабе. Тут пахло не просто деньгами: тут пахло властью в масштабах целой планеты. И не важно, что планета населена дикарями. Горыне очень нравились удильщики, и он ничего не имел против того, чтобы стать их богом.

Красть Калюку из музея не пришлось — Император очень кстати захотел поменяться с новгородцами. Еще в посольстве Тарда Горыня понял, насколько важна Калюка для удильщиков. Йоцра, только взглянув на инструмент, уже готов был молиться беглому опричнику.

План Тарипабы был примитивен: выставить Хобот Цир-Ба-Цира для всеобщего обозрения и сделать территорию Са-Паси местом всепланетного паломничества. Он даже набросал проект новой религии, списав его со стандартного Ислама.

Но у Горыни была другая идея. Он, конечно, знал, что целые толпы профессиональных музыкантов и мастеров по музыкальным инструментам бились над Калюкой долгое время, пытаясь извлечь из нее хоть какой-нибудь звук. Но в священном тексте ведь про звук ничего и не было сказано! Может, достаточно просто подуть в нее над Цир-Циром?..

Тарипаба пожал плечами и принес чашку Цир-Цира. Горыня приблизил конец Калюки, изображающий рыбью голову, к чашке, а в другой конец дунул…

Калюка издала низкий протяжный звук. Музыки в этом звуке было маловато, но ведь умникам в Императорском Музее даже этого не удалось! Желая довести эксперимент до конца, Горыня дунул в Калюку еще пару раз, а потом взял, да и осушил чашку…

И понял, что стал богом.

Это было не просто ощущение мудрости. И вовсе не ощущение всемогущества. Да, Горыня увидел всю Вселенную, все ее части, обитаемые и необитаемые. Увидел и себя самого — маленького и слабого божка, отвечающего за пьянство горстки смешных носатых дикарей. Но сейчас от их пьянства зависела вся их судьба. И еще Горыня увидел, что в какой-то момент его божественная сила понадобится всей обитаемой Вселенной. Пусть совсем не надолго — но понадобится.

Через несколько секунд вся божественность слетела с Горыни, сменившись обычной пьяной легкостью, которую вызывал Цир-Цир. Но этих нескольких секунд Горыне хватило, чтобы уверовать. Тарипаба видел его лицо — и тоже уверовал. Весь его план с исламизацией Килкамжара развалился, как мир без Червяка Ола-Ба-Ола. Надо было составлять новый план.

На новый план ушло полгода. Тарипаба заставил своих знакомых на нескольких планетах перерыть все записи килкамжарских священных текстов. Сам он носился по Килкамжару, собирал фольклор. И вспоминал песни, которые слышал в детстве. Каждый этап плана проверяли с помощью Калюки. Горыня дул через нее на чашку, пил Цир-Цир и сообщал свой божественный вердикт — подойдет или не подойдет.

— Мы, собственно, не хотели устраивать мясорубку, — закончил Горыня, — но пришлось. Ритуальная война. Необходимо воспроизвести драку в Ката-Ба. Драку богов. И там, где прошла Ритуальная Война, где старые клубни вытоптаны ногами воинов, можно высевать новые семена. Ты видела, как я эти семена обрабатывал. Калюка заставляет Цир-Цир размножаться, он начинает расти, он становится настоящим. Ведь ты почувствовала… кое-что?

Ольга кивнула. Она все еще не могла говорить.

— Почувствовала, крестница? Такая история — мы, люди, и есть те самые «безносые удильщики». Я тебе больше скажу: мы — тоже Цир-Цир.

Ольга снова кивнула. На самом деле, она не слушала Горыню. Она поняла, что он — вовсе не бог, хоть искренне себя таковым считает. Еще она поняла, что Калюку не обязательно возвращать в Императорский Музей. Есть дела поважнее. Напиток подействовал — Ольга тоже увидела Вселенную. Но, в отличие от Горыни, Ольгу воспитывали ученые и военные. Поэтому она не заметила во Вселенной никаких богов — ни Цир-Ба-Цира, ни Припегаллу. Зато она заметила нечто ужасное, какую-то опасность, которая угрожает всем. И всему. Всей Вселенной. И даже больше…

Что это за опасность, Ольга сейчас не могла сказать. Но была уверена, что как только встретится с ней — узнает, не ошибется. Хотя, подумала Ольга, стоит, наверное, вглядеться повнимательнее.

Вытянув шею, она кивнула подбородком в сторону чашки.

— Еще? — удивился Горыня, — не нужно, для первого-то раза…

Ольга нетерпеливо повторила жест. Горыня вздохнул, поднес чашку к ее губам. Ольга сделала большой глоток. И потеряла сознание.

Глава 4

Георгий так и не понял, каким образом удильщики пробрались на галеру и подкрались к нему, пока он просчитывал на «Прометее» варианты ближайшего хода операции.

Очнулся Георгий на полу, с огромной шишкой на лбу. Взглянув на обзорный экран, он обнаружил, что все шлюпки выстроены на поляне в аккуратный рядок. Принцессу и курсантов он нашел оглушенными в шлюпках. Все вооружение со шлюпок и с галеры было снято.

Возвращались пристыженные и злые. На Земле Иоанна всех ждали взыскания. Курсантов — не слишком серьезные: на них наорали, подвергли порке, но оставили в Школе, даже не лишив стипендии. Георгию Арунасису пришлось хуже. Ему запретили преподавать и перевели из Гвардии в Государственную Стражу, в пограничную Пятую центурию, правда, с сохранением чина. Но одно дело — младший архонт Гвардии, а совсем другое — младший архонт центурионов. Служить Георгию пришлось на патрульной галере под началом Ставра Трагоса, злобного красномордого идиота. В Государственной Страже, впрочем, все идиоты. Ни один человек, если он знает хотя бы четыре правила арифметики и не одержим манией бить по морде каждого встречного, не пойдет в центы. Разве что, его сошлют, как Георгия. Таково, во всяком случае, было общее мнение гвардейцев о Государственной Страже. Стражники придерживались о гвардейцах не лучшего мнения, поэтому служба Георгия проходила кошмарно. Единственная радость — компьютерная переписка с Ольгой.

А принцесса не просто отделалась дешево. На своем бесславном предприятии она многое выиграла. Весь поход она представила как разведывательный, подробно описала общий ход килкамжарской Ритуальной Войны, составила точный прогноз движения фронтов и порекомендовала до окончания военных действий эвакуировать с Килкамжара все колонии. Еще она настаивала на невмешательстве в ход Ритуальной Войны, в том числе предостерегала против любых попыток вернуть Калюку Припегаллы. Это, по ее словам, было абсолютной гарантией того, что Ритуальная Война останется ритуальной и, не выйдя за пределы Килкамжара, закончится через пять лет ко всеобщему удовлетворению.

О своем опыте употребления Цир-Цира Ольга, разумеется, умолчала.

Этот рапорт заставил имперских военных отнестись к принцессе серьезно. А Третий стратиг константинопольского управления Тайной Службы Феодоссий Комнин даже предложил ей пройти испытания на чин архонта. Формально она имела на это право: знания, полученные в монастыре и Технической Школе, подкреплялись участием в боевых действиях. Устав ничего не говорил о том, что боевой опыт должен быть обязательно удачен и приобретен обязательно на государственной службе.

Ольга согласилась. Испытания проводил сам Комнин, в присутствии министра войны Есугея, профессора Цергхи и целой толпы экспертов из Министерства Войны и из Тайной Службы.

Всю гуманитарную часть, кроме психологии лидерства и истории разведки, Ольга сдала шутя. Вопросы задавал профессор Цергхи, который сам же ее всему этому и учил. Психологию лидерства Ольга сдала не слишком удачно: оказалось, что она абсолютно не может командовать людьми, которые ей не нравятся, а к врагам в случае своей победы будет слишком безжалостна, даже кровожадна. Историю же разведки Ольга и вовсе не изучала, если не считать того, что она узнала в Технической Школе о развитии технических средств шпионажа.

Но на фоне остальных результатов эти неудачи выглядели случайностью. Ольга продемонстрировала виртуозный пилотаж шлюпки, за тридцать секунд поразив шестьдесят пять движущихся воздушных и семьдесят движущихся наземных мишеней, одновременно уходя от лучей и ракет. Комнин объявил ей, что лучи и ракеты будут настоящими. Он не соврал. Когда эксперт-психолог из Тайной Службы заметил Комнину, что жизнь наследницы престола важнее, чем справедливость полученного ею чина, Третий стратиг на месте распорядился уволить эксперта. Формально эксперт был, может быть, и прав, но Комнин, один из Пяти Старцев, готовил не капризную девчонку, решившую поиграть в войну. Он готовил будущую византийскую Императрицу, которой предстоит стать одной из ключевых фигур в истории обитаемой Вселенной. И если бы Ольга погибла во время испытаний, Пять Старцев спокойно занялись бы подготовкой новой любимой жены для Константина и выращиванием новой наследницы — или наследника.

Но Ольга не погибла. Она могла спокойно выбить и в два раза больше мишеней, а ракеты и лучи, от которых она уходила во время ежедневных тренировок в Технической Школе, двигались куда проворнее.

Экзамен по корхзеду вызвался, на свою беду, принимать Первый стратиг Госслужбы Дук — и чуть не лишился глаза. Тогда разозленный Дук срочно вытащил из отпуска чемпиона Земли по македонской борьбе архонта Иннокентия Кратона, благо тот находился совсем рядом, в Константинополе — а конкретно, в Диониссионе.

Когда гигант, похожий на аримановский равнинный танк, появился в зале, чиновники принялись испуганно перешептываться. Дук испугался, что Комнин запретит поединок, но Комнин довольно кивнул. Дук решил, что Комнин спятил, но Комнин, напротив, предвосхищал великий срам, который скоро постигнет главного цента Империи вместе с его македонским борцом.

Кратон стоял на краю круга, полусогнув мощные ноги в коленях и опустив руки, которыми мог просто сломать Ольгу пополам. Если бы поймал. Комнин знал, что поймать он Ольгу не сможет. Профессор Цергхи, сам мастер корхзеда, тоже это знал. Он, правда, видел, что принцесса движется недостаточно гладко и по слишком правильной дуге, а пальцы заранее складывает в боевую комбинацию, что среди высших мастеров считается дурным тоном. Кисти рук должны висеть свободно и твердеть только за миг до удара.

Но против македонского борца сойдет и так. Ольга плавно приближалась к гиганту. На ней, согласно правилам, была полупрозрачная накидка крезидхской замужней женщины, под которую Ольга надела темно-синий комбинезон гвардейского курсанта. Кратон вышел в короткой красной тунике, подпоясанный широченным ремнем, украшенным золотыми бляхами в честь многочисленных спортивных побед. Кратон неподвижно ждал, пока Ольга окажется на расстоянии его руки.

Ольга подходила все ближе, покачивая пальцами, сложенными для удара. Она знала, что Кратон первым не нападет. Что ж…

Когда Кратон понял, что пора, он молниеносно вскинул руки, но Ольга была уже не перед ним, а снизу. Она упала, скользя ногами вперед, уперла ладони в пол, а носком сапога нанесла Кратону сильный удар в пах. Кратон попытался ухватить принцессу за ногу, но поймал только воздух — руками и ртом. Не дав борцу отдышаться, Ольга прокатилась у него между ног, подпрыгнула и попыталась нанести удар в позвоночник с воздуха, но Кратон увернулся. Когда Ольга опустилась на пол, борец уже стоял лицом к ней и снова ждал, опустив руки. Ольга поняла, что второй раз она его не проведет. Приблизиться так, чтобы ударить противника пальцами, невозможно — Кратон схватит ее раньше, и что бы она с ним ни делала, даже если проткнет ему глаз, он все равно сломает ей позвоночник. Обмануть, прикинуться дурочкой? Теперь уже не поверит. Но надо заставить его напасть самому. И единственный способ — разозлить.

Но как? Разговор во время боя запрещен. Необходимо смертельно оскорбить борца, не сказав ему ни слова. Мало того, желательно, чтобы он почувствовал оскорбление лишь на уровне подсознания и не сумел, таким образом, взять под контроль свою злость.

И тут Ольга вспомнила свои разговоры с отцом об искусственных и естественных ритмах… Конечно! Естественным ритмом здесь является ритм движений Кратона. А вот искусственным…

Ольга встала перед Кратоном, повторив его позу: ноги полусогнуты, руки опущены вниз, голова повернута чуть вбок. Повторить движение противника — обычный прием, необходимый для того, чтобы предугадать его действия. Ни комиссия, ни сам Кратон не усмотрели здесь ничего странного. Но Ольга не осталась стоять на месте, а двинулась вокруг противника боком, как делают македонские борцы. При этом она чуть раскачивалась вперед-назад — а это уже для македонской борьбы не характерно.

Кратон увидел, что в движении Ольги содержится какой-то подвох, но не разобрался в сути подвоха и, чтобы понять подвох до конца, тоже стал еле заметно раскачиваться.

Когда противник заглотил первую часть наживки, Ольга перестала раскачивать корпус и оставила только легкие круговые движения бедрами. Кратон повторил и это. Тогда Ольга начала медленно поднимать руки — так, как положено уже в корхзеде. Но пальцы она сложила не для удара «кре-корх» и не для блка «пхар». Она просто сжала кулаки, оттопырив на каждой руке большой и указательный пальцы.

Кратон чуть прищурился и тоже начал поднимать руки. При этом он не прекращал покачивать бедрами. А руки принцессы уже были подняты до уровня груди и начали сходиться друг к другу. Когда сведенные вместе пальцы Ольги смотрели прямо в лоб Кратону, принцесса вдруг резко дернула бедрами, столь же резко опустив руки навстречу движению бедер. Не доведя руки до бедер, принцесса расставила их в стороны, сложив пальцы для «кре-корха», и присела в стандартной полунизкой стойке. Кратон сразу повторил это за Ольгой и поэтому не осознал до конца, что миг назад он воспроизводил па непристойного танца-дразнилки «пастух и коза».

Все спортивные болельщики в Империи знали, что чемпион Земли Иннокентий Кратон родом из Аркадии. И все мальчишки, выросшие недалеко от Аркадии, знали, как полагается дразнить аркадцев — строить им «козу», намекая на обидную афинскую пословицу: «Мужланам из Аркадии только козы дают.» Пословица эта была абсолютно несправедлива, а произнести ее в присутствии уроженца Аркадии — то же самое, что заблеять гнусным голосом в присутствии приапского сатира.

Разумеется, такой опытный боец, как Кратон, ни за что бы не среагировал на прямое оскорбление, даже самое страшное, догадываясь, что его просто провоцируют. Но Ольга, лишь намекнув на танец-дразнилку, продолжала движение как ни в чем ни бывало стандартным шагом корхзеда. Кратон не успел осознать оскорбления. Но он сам, собственным телом, воспроизвел непристойное па. И в его памяти сами всплыли издевательства в уездной школе, а потом — такие же издевательства старших курсантов в Олимпийской Академии. Именно из-за этого он и пошел в центы…

Кратон не изменился в лице. Но решение он принял моментально. Сложив руки в замок и занеся над головой для удара, он неожиданно прыгнул вперед — даже не приседая для прыжка: только что он стоял, похожий скорее на статую, и вот он уже летит красной тушей прямо на Ольгу.

Но Ольга предугадала не только прыжок Кратона. Она предугадала даже его удар — вульгарный и смертельный удар двумя руками, которым пользуются на улице чаще, чем в официальном спорте.

Живот и грудь Кратона были открыты в момент прыжка, но Ольга знала, что бить туда бессмысленно, так же, как и в пах. Борец сможет перетерпеть боль в паху, а в грудь и в живот его просто не прошибешь. Поэтому принцесса присела в прямой низкой стойке с упором на левую ногу, а когда молот из двух сложенных в замок огромных лап стал опускаться, мгновенно переместилась на правую ногу и оттолкнулась от пола. В этот толчок она вложила всю силу — другого раза не будет. Взвившись над Кратоном, она сделала стойку на руках, упершись ему в плечи, а через долю секунды оба ее средних пальца увязли в глазницах борца. Сразу же выдернув пальцы из глазниц, Ольга скатилась по спине противника и мягко встала в боковой стойке, готовая к неудаче. А значит — к поражению, и не только на испытании.

Но опасалась она напрасно. Кратон взревел, закрыв ладонями лицо. Из-под ладоней густо текла кровь — Кратон был слеп.

С пальцев Ольги тоже капала кровь, кровь Кратона. Дук, Есугей и Комнин одновременно криками прекратили поединок. Принцесса, разумеется, прошла это испытание, хоть Комнин, по совету Цергхи, и снизил оценку за ошибки в траектории движения и в постановке рук. Цергхи ничего не сказал стратигу о запрещенном приеме, который, как он догадался, применила Ольга. Но Комнин тоже обо всем догадался — и тоже промолчал. Оба Старца думали одинаково: благородство правителя заключается прежде всего в благородстве целей.

А в том, что официальный военный чин понадобится принцессе для самых благородных целей, ни один из них не сомневался: цели в этом мире ставили они сами. Старцы.

После поединка с Кратоном испытание на меткость стрельбы из ручного оружия показалось Ольге развлечением. Стрельба бегом, стрельба в прыжке, стрельба узким лучом, широким лучом — все это делалось неоднократно в Технической Школе, где Ольгу уважали именно за умение драться и стрелять.

На испытании личного вольного стиля Ольга выбрала метательные кинжалы — и за десять секунд вогнала двадцать кинжалов в щит, расположенный на расстоянии пятнадцати шагов. Кинжалы воткнулись, изобразив изящный контур буквы Омега — первой буквы имени принцессы.

Комиссия разразилась искренними аплодисментами и приняла решение присвоить Ольге чин младшего архонта специальных войск с правом выбора рода и типа войск, а также места прохождения службы.

Ольга, как все и ждали, выбрала Гвардию. Сам Протосеваст Мануил подписал два приказа — о присвоении чина и о направлении Ольги преподавателем боевых искусств и стрельбы в Техническую Школу Гвардии на Земле Иоанна.

Желтовато-серая полупустыня ощерилась сухими колючими кустами. Из-за нескончаемой, до самого горизонта, стены выглядывают слепые квадратные корпуса. Ни один пейзаж никогда не радовал Ольгу больше, чем этот. Даже монастырь Св. Параскевы был Ольге менее мил, чем Техническая Школа.

Курсанты и гвардейцы встретили нового преподавателя недельной попойкой. Хотели даже устроить симпосион, но вспомнили, что Ольга ненавидит симпосионы, и просто радостно напились. А потом началась работа — та же, что и раньше, но теперь Ольга имела официальный статус.

Отец позволил принцессе сохранить клуб «Стальная Сафо», больше для того, чтобы не расстраивать константинопольских дам. Но профессор Цергхи, который посоветовал Императору не разгонять клуб, имел, конечно, свои собственные соображения. Перед отлетом на Землю Иоанна треух пригласил Ольгу к себе домой. Один из столпов официальной науки мог позволить себе купить участок земли почти в центре Константинополя, снести старую постройку — харчевню «Пилот Гермес», украшенную статуями первых космических разведчиков, и поставить на ее месте свой небольшой домик, окруженный садом и высокой оградой. Над воротами была укреплена табличка: «Зикар-топ. Прибежище мудреца.» Ольга бывала раньше в домах треухов. Но дом профессора Цергхи мало походил на жилища его соплеменников. Он больше был похож на новгородский дом дедушки Велимира, где Ольга пару раз гостила в детстве с матерью. Всего два этажа, каменный и деревянный. Узкая лесенка ведет из прихожей к кабинет.

Цергхи усадил Ольгу в низкое кресло и налил ей в деревянную чашу белой жидкости из медного графинчика.

— Узнаете, ваше высочество?

Ольга понюхала жидкость.

— Неужели…

— Поймал, поймал! — обрадовался треух. — Значит, вы, все-таки, пили Цир-Цир. Но это не он, а всего лишь чистое молоко водяного дерева с Килкамжара.

Ольга перевела дух и сделала маленький глоток. действительно, вкус ничем не напоминал отвар ядовитого клубня.

— Зачем? — коротко спросила она. Принцесса не верила, что профессор Цергхи просто так пошутил.

Профессор и не собирался шутить. Он сказал очень серьезно — и ухо на его макушке при этом слегка дрожало:

— Затем, что вы не зря летали на Килкамжар. И затем, что я не зря посоветовал Императору не трогать ваш клуб агрессивных женщин. Империи еще потребуется помощь неправительственной организации, и не раз.

— Профессор, странно… Вы ведь не гражданин Империи. Вы гражданин своей общины, ваша планета — Крезидха. Вы только… Я не в том смысле, что это не ваше дело. Наверное, это ваше дело. Но…

— Но я говорю таким тоном, будто я сам — Император, или, по крайней мере, Мистагог Тайной Службы. Нет. Но я — ваш учитель. Согласны?

Принцесса вдруг поняла, что полностью согласна. Она готова была не просто согласиться — она готова была выполнять приказы старого треуха. И не только потому, что он был ее учителем. Треух сейчас казался принцессе совершенно родным — совсем как отец. А может, и больше. Цергхи казался Ольге единственным существом, которое никогда не посоветует плохого, и даже если пошлет тебя на смерть — то, как ни парадоксально, для твоего же блага.

Два года принцесса провела в тренировках и на лекциях. Она регулярно переписывалась с Георгием Арунасисом, тянувшим лямку в отвратительной компании центов. Георгий порекомендовал Ольге заняться компьютерным моделированием — он помнил, как принцесса на глаз прикинула динамику килкамжарских фронтов. Скоро Ольга начала неплохо разбираться во всех программах стратегического расчета, произведенных в Вычислительном бюро Аримана и в Институте Марса. Но применить новые навыки принцессе было негде. Просто отсутствовали те фронты, движение которых требовалось бы рассчитать.

И вот через два года фронты неожиданно появились. Строго их нельзя было назвать фронтами. Враги нападали, захватывали пленных и исчезали — в самых неожиданных точках обитаемой Вселенной.

Этими врагами были «призраки».

Ольгу волновала в «призраках» именно их спонтанность, невозможность предсказать время и место их следующего появления. Эксперты Империи, насколько знала Ольга, пытались выяснить путь, по которому приходят и уходят «призраки». У них ничего не выходило. Вплоть до того, что эксперты не смогли даже выяснить государственной принадлежности врага.

Принцесса решила действовать иначе — с помощью вероятностного моделирования. Свои расчеты она посылала Георгию, тот их поправлял и дополнял. Наконец, расчеты дали результат: «призраки» появились в семи из десяти предсказанных мест. Точность по времени была в пределах двух суток, зато точность по пространству оказалась очень велика — Ольга предсказала конкретные географические точки конкретных планет.

Все сведения о «призраках» Ольге отправлял Цергхи — зашифрованными файлами по компьютерной почте. Было очевидно, что он ждет какой-то реакции, а не просто информирует свою ученицу и наследницу престола о мировых проблемах. Ольга отправила профессору в ответ свои расчеты, с информацией о совпадениях результатов и с новыми предсказаниями.

Когда новые предсказания сбылись на восемьдесят четыре процента, треух послал Ольге шифрованное письмо с курьером — почте, в том числе и дипломатической, он такое письмо доверить не мог.

Письмо содержало всего одну строчку:

«Рекомендую клубу амазонок вспомнить Килкамжар. Возьмите пленных.» Ольга поняла, что это — приказ. Учитель послал ее в бой. «Вспомнить Килкамжар» — значит, снова снарядить всего одну галеру, причем снарядить частным образом, оформив это, как инициативу «Стальной Сафо».

После двухнедельных расчетов Ольга объявила курсантам, что намечается новое дело. На этот раз с Ольгой вызвались лететь не только курсанты, но и десяток преподавателей.

Три дня было потрачено на сборы и уточнение расчетов, после чего гвардейская галера «Феодора» отправилась на Приап.

Глава 5

На Приапе Ольга потеряла всех людей и галеру. Разумеется, она вернулась с трофеем. Разумеется, курсанты не станут смотреть косо: неудача есть неудача, а в мужество и порядочность принцессы курсанты верили свято. Если она осталась в живых — значит, так получилось…

И конечно же, Ольга собиралась продолжить тренировки и вычисления. Но уже без всякой надежды. Ведь она не только потеряла людей: какой-то невесть откуда взявшийся янычар запросто скрутил ее, взял в плен, захватил галеру. Ольга чувствовала себя маленькой девочкой, которая во главе ватаги мальчишек побежала на взрослую войну.

И вдруг Третий стратиг Тайной Службы предлагает ей продолжить — и уже не с мальчишками. Ольга боялась, что после гибели первых лиц Империи ее как наследницу престола запрягут в политику. Предложение Комнина было спасением…

А с другой стороны, оно было страшным признанием. Неужели «призраки» — основная проблема текущей политики? Впрочем, Комнин мог просто прощупать почву, заручиться, на всякий случай, согласием принцессы, а потом от всего отказаться.

Но Комнин ни от чего не отказался. Через месяц он сам прибыл на Землю Иоанна — прибыл на триере и двух галерах. Вместе со стратигом на Землю Иоанна прибыло четыре взвода гвардейцев. Еще Комнин привез Ольге приказ о повышении в чине до звания старшего архонта Гвардии и другой приказ — о проведении разведывательной операции.

Ольга сразу потребовала вернуть ей Георгия. Через три дня Георгий снова был гвардейцем и занял место при своей любимой принцессе.

Курсантм стало грустно — больше им не светили героические приключения. Комнин собрал всех в центральном амфитеатре и прочел назидательную лекцию. Империя столкнулась с серьезными проблемами, сказал Комнин, и решать эти проблемы тоже надо серьезно. Каждый должен занять полагающееся ему место: армия — быть наготове, Тайная Служба — искать чужих шпионов и засылать своих, центы — бить морды честным гражданам, честные граждане — спокойно работать или бездельничать, ни о чем не подозревая. А Гвардия обязана первой встретиться лицом к лицу с противником. При этом воевать должны опытные гвардейцы, руководимые единственным экспертом по новому противнику, принцессой Ольгой. А студенты, преподаватели и натурфилософы Технической Школы могут (и обязаны!) обеспечить гвардейский отряд хорошим оружием и точными прогнозами действий противника.

Решение Комнина было бесповоротным. Исключение он сделал только для Георгия, который во что бы то ни стало хотел всюду сопровождать принцессу — пусть в качестве бортового вычислителя.

Для своего отряда Ольга предложила название «Тифон» — в честь грозного морского змея из византийских мифов. Гвардейцы согласились: почему бы нет? Звучит вполне воинственно. Они не знали, что втайне Ольга имела в виду килкамжарского Червя Ола-Ба-Ола, который удерживает мир от катастрофы.

А если бы и знали, то, наверное, все равно согласились бы. Они чувствовали себя именно спасителями мира — Комнин отлично поработал над их отбором и психологической обработкой.

Вскоре отряд «Тифон» был готов к первой акции. Принцесса добровольно согласилась на допрос под гипнозом. Вопросы составила она сама. После пробуждения в жутковатого вида допросном кресле она сразу потребовала запись разговора и слушала ее всю ночь, снова и снова, пытаясь выжать максимум из своего короткого знакомства с «призраками».

Утром запись, из которой принцесса вычистила все лишнее, вместе с комментариями Ольги поступила в вычислительный центр Школы, где полученными данными занялся Георгий.

Через два дня Георгий составил примерную характеристику «призраков»: беспрекословно слушаются руководства, пренебрегают жизнью товарищей, а скорее всего — и своей собственной. В большей степени «призраки» озабочены жизнями объектов своего нападения, которых стремятся увести в плен. Предположительно — не испытывают боли. Так же предположительно — действуют не случайным образом, а на основе компьютерного расчета.

Что ж, для первой акции этой информации хватало вполне. Согласно прогнозу, небольшой отряд «призраков» должен был появиться возле деревушки без названия, имевшей только номер — двадцать четыре, в уезде Коке экзархата Земля Полифема. Земля Полифема была самым неспокойным экзархатом Империи. Десять лет назад Император распорядился ввести войска на планету, сгорающую в бесконечных войнах. Но вмешательство Византии только подхлестнуло циклопов, готовых, видимо, воевать с кем угодно — лишь бы воевать.

Первым экзархом Земли Полифема назначили кидика Государства Норе, который официально попросил военной помощи Империи. Норе из государства превратилось в уезд. Вскоре экзарх, бывший кидик, с помощью византийской армии подчинил себе три четверти планеты, остальную четверть превратив в мертвую пустыню. Но родственники экзарха, с которыми он вовремя не расправился, устроили заговор. Чтобы привлечь на свою сторону население, они объявили себя борцами за независимость планеты от Империи и провозгласили кидиком Цунда, слабоумного брата экзарха.

Во время подавления мятежа Цунд был пленен и публично разорван на части, но при этом экзарх допустил ошибку — лично явился на казнь. Террорист из толпы метнул в экзарха отравленный нож, после чего сразу же покончил с собой, не дожидаясь результата. А результат оказался удачным: нож попал экзарху прямо в глаз.

Следующим экзархом Земли Полифема Император назначил человека, Казимираса Каминскаса, служившего сначала в наемной армии Гедиминаса, а потом перешедшего в Тайную Службу Византии. Каминскас делал слишком быструю карьеру в константинопольском управлении Службы, и Первый стратиг управления Феофан Рюрик решил на всякий случай избавиться от литовского выскочки, порекомендовав его на «высокий пост». Каминскас сразу смекнул, что жить ему осталось недолго, и сам поднял восстание, объявив себя всепланетным кидиком.

Три года правления кидика Казимираса были, вероятно, единственным периодом в истории планеты, когда все население, забыв распри, с удовольствием делало общее дело.

Третий флот Империи, прибывший для усмирения мятежа, был разбит на подлете к Земле Полифема местной армадой, две трети которой составляли развалюхи, наспех произведенные циклопами.

И тогда неожиданно Османская Конфедерация предложила Византии свою помощь. В послании Мистагогу Тайной Службы шейх Ордена Измаилитов писал, что образование новой самостоятельной космической державы гибельно не только для Империи, но и для всей обитаемой Вселенной, если население новой державы — циклопы, а ведет их наемник из Литвы.

В письме подчеркивалось, что Орден Измаилитов за свою услугу не хочет ничего, поскольку блюдет в данном случае интересы всей Вселенной, и в первую очередь, конечно, интересы Османской Конфедерации.

После совещания стратигов Тайная Служба дала согласие. И через неделю отряд наемников под руководством двадцатипятилетнего Хафизуллы Раббана пожелал присоединиться к воинству Каминскаса. Каминскас навел справки и выяснил, что это — действительно наемники и что Раббан действительно командует ими уже пять лет. Откуда кидику было знать, что Хафизулла был специально послан пять лет назад Орденом в Армию Гедиминаса — именно для подобного случая?

За год Хафизулла сделал хорошую карьеру — от капитана до генерала. Империя волновалась: Земля Полифема крепнет, циклопы строят мощный военный флот и даже не скрывают, для чего. Конфедерация отвечала: успокойтесь, все идет, как положено.

Наконец, Каминскас решил начать наступление. Чтобы не слишком раздражать Империю, первым объектом выбрали Крезидху — планету, имевшую самостоятельный статус. После общего совещания кидик уединился для проработки деталей со своим генералом Раббаном. Хафизулла Раббан целый год ждал этого момента — когда между ним и кидиком останется только пара охранников.

Охранники умерли, не успев выхватить оружие. Каминскас успел — но Раббан отсек ему руку лучом бластера, после чего, соблюдая традиции Ордена, воткнул кидику измаилитский кинжал под левую ключицу.

И исчез.

В тот же день Тайная Служба получила от Ордена известие о том, что можно вводить войска и делать это следует быстро, пока циклопы не опомнились и не выбрали нового кидика. Империя провозилась с войсками целый месяц, но циклопы так и не опомнились — на Земле Полифема вспыхнула гражданская война между различными партиями, каждая из которых выставляла своего претендента.

Новый экзарх, архонт Тайной Службы Платон Гоминид, уже был не сослан на Землю Полифема, а отправлен туда в виде поощрения. Простой чиновник из Олимполиса, младший архонт, только что закончивший Академию Солона, жаждал романтики и настоящего дела. И поскольку все дела в Олимполисе сводились к интригам, Гоминид сделался настолько искусным интриганом, что коллеги начали за глаза дразнить его «Одиссидом» — потомком хитроумного Одиссея. Платон, узнав об этом, не стал возражать и даже добился официального изменения фамилии с Гоминида на Одиссид.

Служба, присвоив Гоминиду-Одиссиду чин третьего старшего архонта и послав его экзархом на Землю Полифема, рассчитывала, что хитроумный Одиссид окончательно перессорит циклопов друг с другом.

И Одиссид действительно преуспел в деле всеобщего раздора. Не давая Земле Полифема снова разделиться на отдельные государства, он до сих пор, уже шестой год, поддерживал гражданскую войну в состоянии ровного тления. Довольная Тайная Служба присваивала Одиссиду регулярно чин за чином, и теперь он уже был Десятым стратигом центрального управления.

Разумеется, экзарх дал согласие на проведение акции, даже не спросив, в чем она заключается. Ему было достаточно, что в акции участвуют одна галера с десантом и одна триера на орбите, и что действия десанта не распространятся за пределы двадцать четвертой деревни уезда Коке. При этом он сообщил, что через неделю деревня должна оказаться в зоне войны между партией Гоца и партией Моцана, претендующими на главенство в уезде. И еще экзарх добавил, в своем стиле, что, все позволяя, он ни за что не отвечает.

Это было как раз то, что нужно. Триера зависла над деревней, ловя в объективы мощных камер любое движение. Пока что никаких странных движений не наблюдалось, жизнь убогой деревушки шла, как и должна идти. Тем не менее, Георгий распорядился не жалеть пленки, записывать все. На экранах были видны крестьяне с мотыгами на плечах и пилообразными ножами, подвешенными к поясам. Безоружные женщины суетились в тесных дворах. Вот над деревней прошла галера. Мужчины недовольно морщатся, некоторые пальцем пробуют остроту ножей. А некоторые, прервав работу, вынимают из-за пазухи бластеры. Проверяют питание, пихают обратно за пазуху.

Снова галера прошла над деревней, теперь — значительно ниже. Мужчины бросают мотыги, кричат что-то друг другу. Опять проверяют ножи. И, наконец, бегут каждый к себе домой — прятать детей и женщин в подвалы. Женщины бранятся, мужчины машут руками. Галера зависает над центральной площадью деревни, где возвышается деревянный шпиль христианского храма. Дурацким распоряжением первого экзарха такие храмы были выстроены во всех деревнях. Никто их, разумеется, не посещал, и при Каминскасе было разрешено использовать эти здания по усмотрению крестьян. Если храм не разобрали на доски, значит, что-нибудь в нем хранят.

Мужчины, пряча ножи за спиной, собрались вокруг галеры. Вот вращается орудийный купол. Луч бьет по пустому прилавку на краю площади. Прилавок загорается. Верно, сейчас некогда добиваться любви одноглазых.

Георгий чуть подстроил резкость, включил связь с галерой. Там еще, вроде, не выдвинули микрофон наружу… Нет, выдвинули. Слышно, как циклопы тихо переругиваются. А вот Ольга запустила через внешний динамик запись на местном языке — приказ нести доски и закамуфлировать галеру под часть храма. Подкрепили еще парой выстрелов, подпалили другой прилавок. Один крестьянин что-то закричал, растолкал толпу и пошел домой. Луч превратил его в статую из обгорелого шлака. Остальные стоят молча.

Ольга снова пустила записанную речь. Там, вроде, говорится, что деревня будет сожжена вместе с жителями, если жители не поторопятся выполнить приказ. Эксперты по циклопам предостерегали от того, чтобы пугать местное население «призраками» — крестьяне будут рады помочь любому врагу «двуглазых». Значит, надо пугать их силой оружия.

Эксперты оказались правы. Георгий видел на нескольких экранах, как крестьяне тащат доски с деревенского склада, отдирают какие-то части со здания храма, приставляют доски к галере, скрепляя их веревками. К вечеру нелепое сооружение с грозной начинкой было готово. Ольга включила другую запись — дружеский совет всем жить и работать, как ни в чем ни бывало.

Два дня ничего не происходило. Ночью после третьего дня какой-то крестьянин попытался поджечь доски, но был сразу убит. Утром жена утащила труп. А к вечеру появились «призраки». Георгий сначала заметил их краем глаза на одном из боковых экранов. Он сразу понял, что это не крестьяне, хоть они и выходили из большого сарая, стоявшего между деревней и лесом. Они выходили строем, колонной по два. Они держали в руках какое-то оружие. И, главное, все они были в одинаковой форме. Георгий знал, что на Земле Полифема в одинаковой форме воюют только наемники. Но солдаты Гедиминаса всегда носят комбинезоны. А эти были в серых туниках.

Георгий дернул рукоятку сигнала тревоги и передал изображение Ольге. Ольга моментально откликнулась:

— Они.

Георгий кинулся проверять, исправно ли работают камеры. Камеры работали, как положено. Георгий кусал губы — он хотел быть внизу, с ребятами. Но ребята, кажется, справлялись и без него. Как и рассчитывала Ольга, крестьяне, завидев «призраков» разбежались по домам. Они, конечно, догадались, что галера ждала именно этих гостей, и поэтому не вышли навстречу серым солдатам со своими ножами и бластерами, а затаились и принялись ждать. Это значило, что отряд «призраков» дойдет беспрепятственно до деревни, и ни один циклоп не окажется между «призраками» и галерой, чтобы помешать операции. Помочь крестьяне, конечно, ничем не могли, даже если бы хотели.

Непонятно, каким образом «призраки» оказались в этом сарае. Но очень хорошо, что именно там. Между сараем и деревней были поля, открытая местность. Зеленели всходы какого-то злака, из которого циклопы готовят свою пресную кашу. И шли «призраки», человек тридцать, колонной по два. Шли в деревню. Глупые крестьяне и не подозревают, что их ждет. Впрочем, едва ли их что-нибудь ждет, кроме занятного зрелища и скорби по сожженным посевам.

Ольга поднялась из рубки в купол и, согнав стрелка, сама села за пульт. Настроила орудийный экран. Вон они, родимые, уже видны с галеры. Надо успеть, пока они идут строем, а не разошлись по крестьянским домам, чтобы вытащить крестьян, как охотники вытаскивают из нор диких кроликов.

Ольга поймала хвост колонны в прицел, включила слежение. Потом, прищурившись, попыталась поймать головы второго и третьего «призраков». Необходимо, чтобы первые двое, возможно — командиры, остались целы. Это получилось не сразу, но получилось, наконец. Ольга включила второе слежение. Настроила толщину луча. Задала параметры выстрела — от второй точки слежения к первой, два быстрых прохода.

И нажала на гашетку.

Мощный луч метнулся, задев шлемы первых двоих, срезав головы тех, кто шел следом, и полностью спалив остальных. А первые? Живы!

Теперь они побегут обратно, скорее всего — к сараю… Но двое оставшихся «призраков» не побежали, а полетели — за спиной у них, оказывается, были реактивные ранцы. Ольга быстро перевела прицел на сарай, увеличила толщину луча до максимума, мощность поставила тоже на максимум. Две фигурки, как на зло, не покидали линию прицела… Нет, вот они чуть отклонились вправо — наверное, ветром снесло. И Ольга выстрелила. Сарай мгновенно вспыхнул весь целиком и обвалился грудой головешек. Фигурки замерли в воздухе — а потом развернулись и полетели к галере. Ольга выкрикнула приказ:

— Первая пятерка, наружу с сетью! Брать только живьем! Марш!

Но на всякий случай принцесса по очереди поймала прицелом каждую фигурку и включила слежение.

Пятеро гвардейцев выскочили из-под досок, прикрывавших галеру, и кинулись к ближайшему дому. Вот «призраки» появились на обзоре ближнего вида. Ольга настроила экран. Серые туники, блестящие сапоги и жилеты. Черные шлемы с короткими гребнями. Спокойные лица. Очень спокойные лица, противоестественно спокойные. Не только никакой ярости или страха, но даже той сосредоточенности, которая обязательно появляется на лице у самого храброго солдата во время опасного боя, — ничего не было написано на этих лицах. Но и масками их нельзя было назвать. Просто спокойные лица, будто люди сидят в конторе… Или спят.

В руках у «призраков» было оружие с толстыми стволами, минометы, скорее всего. Стволы направлены на галеру, прямо на орудийный купол. Наверное, «призраки» поняли, что их собираются взять живыми, и не стеснялись. Ольга замерла. Неужели…

Нет, спрятавшиеся у кривого забора гвардейцы открыли огонь из пулевого оружия, выбив минометы из рук врагов. Следующие пули повредили ранцы.

Упавших врагов накрыла сеть.

Ольга боялась, что пленники разобьются при падении — но ничего страшного не произошло. Один сломал ногу, что стало видно, только когда его повели внутрь галеры. Лицо оставалось спокойным. Другой вообще ничего себе не повредил.

Пленников заперли в специально приготовленном тюремном отсеке. Ольга послала две пятерки покопаться в пепле, оставшемся от сарая, но гвардейцы вернулись ни с чем. Никакого подземного хода. Никакой, даже оплавленной, аппаратуры. И никаких следов — кроме тех, которые вели от сарая к деревне.

Всю дорогу к Земле Иоанна Ольга наблюдала за пленниками в смотровой экран тюремного отсека. Два человека сидели, прислонясь к стенам, вдалеке друг от друга, кажется, как раз там, где их оставили. Ни движения, ни разговоров. На лицах — все то же спокойствие, глаза смотрят вперед. И нельзя, вроде, сказать, что глаза «пустые» и смотрят «тупо». Просто смотрят вперед, словно на витрину, где нет ничего особо интересного.

Изучение вещей, отнятых у пленников, тоже почти ничего не дало. Короткие мечи из вороненой стали — таких, вроде, нет на вооружении ни у одной из известных армий. Минометы, мины — похожи на аримановские, но не больше, чем на те, которые разрабатываются в Институте Марса или в Технической Школе. Явно произведены не там и не там, а где-то еще. Где?

То же самое — ранцы. Единственная зацепка — надписи. Ольга сразу узнала латынь, которую изучала в монастыре. Надписи оказались стандартными предупреждениями и инструкциями. Если бы кто-то хотел скрыть происхождение оружия, то вполне логично писать подобные надписи на мертвом языке, который, тем не менее, известен многим людям. Значит, надписи тоже не помогут. Хотя… Личные бирки!

На одной бирке было выбито латинскими буквами «BLIDING M-XIX H-LII», а на другой — «BLIDING M-XIX H-LVI». Едва ли непонятное «BLIDING» является именем. Дальше идут порядковые номера, а вот «BLIDING»… Но такого слова Ольга раньше нигде не слыхала.

На Земле Иоанна победителей уже ждали. Прибыл сам Комнин. Он стоял на крашеном мраморном полу посреди кабинета ректора, поглаживая бороду. Тяжелое пузо топорщилось под черным шерстяным хитоном, который, казалось, был еще тяжелее. В улыбке стратига Ольга сразу почувствовала фальшь. Ректор, гвардеец-ветеран, сухонький старичок, сидел, сгорбившись, в дальнем углу кабинета и молчал — только кивнул, улыбнулся, но улыбка его быстро потухла. А Комнин не переставал улыбаться.

— Ваше высочество! Вся Тайная Служба в восторге, особенно — философы. Наконец-то у них есть материал для размышлений. Да и у вас, в Технической Школе, тоже…

— Здравствуйте, стратиг, — прервала Ольга. Она прошла мимо Комнина, чуть не задев локтем его живот, и села на неудобный полукруглый стул. Повернулась к ректору.

— И вы здравствуйте.

Ректор что-то прокашлял в ответ. Раньше он прекрасно чувствовал себя на поле боя, потом, после ранения, освоился в лабораториях и лекционных амфитеатрах Технической Школы. Но страх перед высокими особами не покидал его никогда.

Принцесса поспешно повернулась обратно к стратигу.

— Объясните, пожалуйста, сразу, причем здесь ваши философы?

Стратиг продолжал стоять и улыбаться. Ольга поняла, что это брюхо не прошибешь ничем — Комнин прекрасно сочетал умения администратора, интригана и светского льва. Конечно, философы Тайной Службы примутся за пленных «призраков», а удел Школы — изучать вражеские побрякушки. Но Ольга уже знала, что побрякушки изучать почти совсем бессмысленно. Ничего в их конструкции не было такого особенного, любой подпольный заводик может изготовить то же самое. Разумеется, старательные курсанты сделают подробное описание, чтобы если вдруг такое же оружие появится где-то еще…

Но Ольга мечтала лично допросить «призраков». И что же? Комнин тащит их к себе из-под самого носа!

Стратиг перестал гладить бороду, величественно развел руками.

— Понимаю ваше негодование, принцесса. Но…

— Но свое негодование я собираюсь поддержать своей волей наследницы престола. Третий стратиг, в присутствии ректора Школы я приказываю…

Комнин перестал улыбаться. Опустил руки. Поглядел прямо в глаза Ольге.

— Простите, принцесса, но я предвидел вашу волю. Пока вы поднимались в кабинет, мои ребята грузили гостей на корабль, и сейчас они уже на пути к Земле. Курьерский корабль Тайной Службы имеет право не отвечать на вызов. Так что, вы не можете его вернуть. И я не могу. Ваше высочество…

Принцесса не ответила. Вскочив со стула, она быстро вышла из кабинета, на этот раз, все-таки, задев локтем Комнина по животу. Комнин усмехнулся ей вслед и снова погладил бороду.

По коридорам главного здания Школы бродили хмурые гвардейцы. Курсанты тоже грустили. Они к прилету Ольги подготовили Большой Зал Допросов, наладили всю аппаратуру…

И вдруг являются черные и снимают сливки. Обидно.

О следующей акции отряда «Тифон» Ольга решила никого не извещать. Ладно. Первые пленники отбыли на Землю, зато следующих она допросит своими руками. И пусть попробуют сохранить спокойные рожи, когда она…

Ольга перевела дух. Нет, скорее всего, пытками от таких ничего не добиться. Она вспомнила безмятежное лицо того «призрака», который сломал ногу. Просидел себе весь полет, не двинувшись с места. Ни один наркотик не действует так долго. Это не наркотик, это наверняка очень серьезная спецподготовка. Ничего. Гипнодопрос, мозговые зонды, и, главное, компьютерная обработка данных. Пусть ничего не ответят по существу, зато при постоянном трехдневном допросе уж где-нибудь как-нибудь да оговорятся. А Георгий потом просчитает на «Прометее» все их оговорочки.

Вот так, решила Ольга, и почему-то вдруг представила Комнина в виде большого толстого и глупого удильщика с железной дубиной в руках и золотыми браслетами на хоботе, а себя — в виде хитрой Лесной Осы из древнего килкамжарского мифа.

Глава 6

Цергхи продолжал информировать Ольгу о действиях «призраков». Действия эти оказались куда более опасными, чем простые военные нападения. Оказывается, «призраки» засылали шпионов.

Шпионов выявили по одному интересному, скорее даже — невозможному, совершенно немыслимому свойству, которое обнаружилось у захваченных отрядом «Тифон» пленных. После безрезультатных допросов, сообшил Цергхи, двоих пленников подвергли подробному медицинскому исследованию. Просвечивание не дало ничего интересного, зато энцефалограмма повергла медицинских экспертов в шок: у «призраков» не оказалось вообще никакой энцефалограммы! Самописец выдал идеальную прямую линию. Эксперты были в ужасе: даже мозг полного идиота должен посылать какие-то импульсы, хотя бы для того, чтобы идиот пускал слюни.

Но сколько ни повторяли опыт, самописец упорно рисовал прямую.

На всякий случай Тайная Служба распорядилась произвести массовые проверки государственных служащих. У двоих гвардейцев, двоих компьютерных техников и одного младшего чиновника в Олимполисе энцефалограмма была нулевой. Гвардейцы и техники не сопротивлялись, чиновник же при задержании открыл огонь из бластера и был убит.

То, что задержанные — шпионы «призраков», ни у кого не вызывало сомнения: то же полное спокойствие, та же нечувствительность к боли.

Через пару дней после сообщения Цергхи на Землю Иоанна пришло распоряжение за подписью Первого Стратига Гвардии Патрокла Бармы: всех прогнать через энцефалограф. Ольга надеялась, что после проверки у нее появится пара-тройка пленников для изучения — но все оказались чисты.

Зато Георгий Ольгу порадовал. По его расчетам, «призраки» должны были появиться через два дня на Айво, пустой планете, все население которой составляли несколько археологических групп. Численность врагов, как определил Георгий, будет в пределах от двадцати до тридцати пяти «единиц» — людьми их называть было бы уже неверно.

Через шесть часов после рапорта Георгия гвардейская триера стартовала. Тактика, примененная на Земле Полифема, не годилась для Айво, во всяком случае — для Объекта Бета-31. Судя по описанию во Вселенском Археологическом Справочнике, Объект Айво-Бета-31 — это руины города посреди степи, даже не руины, а жалкие остатки, контуры фундаментов. Единственное, что сохранилось от этого города — центральный храм. Правда, указывал Справочник, многие археологи полагают, что храм был построен уже после того, как город обратился в руины.

Что-то еще Ольга помнила об этих руинах на Айво, что-то, с одной стороны, незначительное, а с другой — очень тревожное. Но что? Гражданскую Историю в монастыре читал отец Афанасий, человек приятный, но преподаватель — совершенно никакой. Что же он такое говорил про Айво? Главное, именно про этот город, Бета-31…

Так или иначе, Ольга точно знала, что галеру там замаскировать негде. Значит, придется использовать шлюпки. Триера несла на борту двадцать шлюпок с усиленным вооружением и, включая Ольгу с Георгием, пятьдесят человек. Этого должно было хватить.

Айво — пустая планета. Планета-степь. Собственно, слово «айво» и означает «степь» на языке Тарда. Это немудреное название предложил Гонака, удильщик-тарда, первым обнаруживший планету. Гонака, младший сын вождя, изгнанный из племени за попытку отцеубийства, покинул Килкамжар, прихватив несколько семейных реликвий. Реликвии — статуэтки прежних вождей племени — он взял с собой не из сентиментальных соображений, а потому лишь, что они были сделаны из золота и платины.

Сейчас все эти статуэтки хранятся в Княжьем Кладе, в Новгороде. На вырученные деньги Гонака снарядил старый катер, набрал команду у Гедиминаса и отправился на поиски своей новой родины. Удача ему улыбнулась — правда, не надолго. Он нашел пустую планету, зарегистрировал ее на себя и хотел уже было основать колонию…

Но удильщик не знал, что в его команде пятеро работают на Тайную Службу Византии, а еще двое — на Орден Измаилитов. Великие космические державы не собирались отдавать разведку новых миров в случайные руки — тем более, в не слишком чистые руки Гонаки.

Гонака, конечно, обнаружил, что планета не всегда была пустой: но остатки городов, высохшие русла прямых каналов и руины храмов не столько привлекали его интерес, сколько вызывали опасение. И не напрасно. И Тайная Служба, и Орден Измаилитов практически одновременно получили от своих агентов сигнал: Гонака открыл планету, нашпигованную археологическими ценностями!

Колония Тарда-Гонака так и не возникла. Гонака еще не закончил строительство основного купола, когда около его катера опустилось три корабля — византийская триера и два османских карака. Планета была конфискована «в пользу науки», Гонаке выдали две меры платины и прогнали прочь.

Так он и сгинул где-то за пределами обитаемой Вселенной. Возможно даже, нашел свою новую родину — но решил об этом никому не сообщать.

Триера шла низко над степью. На экране нижнего обзора проплывал монотонный пейзаж: одна жухлая бурая трава, ни деревца, ни даже мелкого холмика. Равнина, плоская, как поверхность моря во время мертвого штиля. Иногда, поднимая пыль, неслись куда-то стада местных копытных, похожих на шестиногих антилоп с мясистыми змеиными хвостами. Одно стадо, другое… Все бегут, думала Ольга, но от кого? Не было видно ни одного хищника.

Вот и Объект Бета-31, еле заметные рваные контуры древних фундаментов и уродливая громада храма в центре — слепое нагромождение камней. Интересно, археологи тут хоть что-нибудь отрыли? Кажется, ничего…

Ольга похолодела. Разумеется! Вот ведь о чем бубнил в монастыре отец Афанасий: на Объекте Бета-31 не было найдено ничего существенного! И археологи собирались покинуть этот объект — наверняка, уже покинули!

Так на кого же здесь собираются напасть «призраки»?

Страшный ответ пришел в виде яркого пучка смертоносных лучей, ударивших по триере сразу из многих точек.

Послышались взрывы, крики гвардейцев. Триера стала падать, сначала медленно, потом, по мере выхода из строя гравитационных поплавков, все быстрее. Едкий дым заполнил трюм и поднялся в рубку. Ольга, откашливаясь и зажмуривая глаза от дыма, рванула на себя микрофон внутренней связи.

— Всем в шлюпки! Рассеяться!

Девятнадцать шлюпок сорвалось с крепежей. Шлюпки носились между вражеских лучей, стараясь поразить их источники. Но лучи, казалось, били прямо из травы и растрескавшихся камней. Ольга попыталась настроить экран, чтобы увидеть орудия врага, но экран внезапно погас. Пора было перебираться в шлюпку.

Шлюпочный люк вел в никуда — точнее, даже не люк, а обгорелая дыра на его месте. А за дырой уже невооруженным глазом была видна поверхность Айво. За клочьями дыма далеко внизу среди бурой травы белели древние камни. Слишком далеко внизу, не допрыгнуть. Ольга услышала за спиной еще один взрыв.

Кто-то подошел сзади.

— Георгий! Почему ты…

— Мне как вычислителю вообще не полагается шлюпка. Надо прыгать, ваше высочество.

— Ты сума сошел!

— Предлагаю и вам сделать то же самое. Через минуту последний поплавок накроется. А прыгнем — тогда, может…

Отблески перестрелки окрашивали дым внизу в зеленый и розовый оттенки. Внезапно свет от выстрелов заслонила какая-то тень. Храм! Когда-то это, наверное, был зиккурат, острыми гранями террас резавший пустое небо над бесконечной степью. Теперь храм был, скорее, похож на гигантскую мусорную кучу. Террасы осыпались, а вершина храма ощерилась острыми неровными выступами расколовшихся плит.

Но вершина была совсем рядом, почти под ногами. Корабль сносило ветром в сторону, прыгать надо было немедленно.

— Принцесса?..

— Да. Вперед.

Сначала прыгнула Ольга, сразу за ней — Георгий. Ольга мягко опустилась на четвереньки посреди единственного ровного пятачка. Георгию повезло меньше, он чуть не напоролся животом на выступ, но сумел оттолкнуться ногами и повис на руках.

— Помочь?

— Спасибо. Сам.

Цепляясь пальцами за глубокие трещины, Георгий ловко перебрался к Ольге. С вершины храма открывалась вся картина битвы — картина ужасная и тоскливая. Замаскированные среди камней орудия били по шлюпкам — не на полное поражение, а так, чтобы только вывести шлюпки из строя. Принцесса подивилась мастерству стрелков. Гвардейцы пытались отвечать, но, лишенные руководства и не видя расположения вражеских орудий, не видя даже других шлюпок — что они могли поделать?

Словно мотыльки, шлюпки одна за другой попадали в огонь — и падали, падали, падали… Ольга вспомнила, как кто-то на симпосионе в Константинополе говорил, что приятно наблюдать войну издалека. Но здесь шла ее, Ольги, война. Проигранная война. И еще принцесса вспомнила, что археологи покинули Объект Бета-13 задолго до прибытия «призраков». Она повернулась к Георгию:

— Ты понял, почему их так много.

Георгий кивнул.

— Археологов нет. Вы тоже заметили, принцесса? «Призраки» ждали именно нас.

— Но мы ведь…

— Да, всего две акции. У них вычислители — не чета мне. Это не люди. Сделали нас, как…

Георгий начал заводиться. Ольга оборвала его:

— Заткнись. И так противно.

От далекого взрыва задрожали под ногами камни — взорвалась триера. Или нет? Еще один взрыв… Снова заплясали угомонившиеся было лучи «призраков». Но по кому они палят? Шлюпок, вроде, больше не осталось…

Послышался рев. Рев нарастал, заглушая все звуки, словно какой-то вязкой массой закладывая уши. Что-то тяжелое, черное пронеслось сверху. Ольге пришла в голову неуместная шутка: наверное, это Комнин собственной персоной, летает, раскинув толстые руки, обмотавшись своим черным хитоном. Нет, конечно, Комнин здесь не при чем. Неизвестный корабль, совершив крутой вираж, возвращался. Ольга узнала тип корабля, несмотря на то, что корабль, сплошь выкрашенный в черный цвет, был лишен каких-либо опознавательных знаков. Османский карак! Одна из последних моделей! Значит, все-таки, «призраки» работают на…

Нет. «Призраки» сосредоточили всю мощь своих орудий на том, чтобы уничтожить карак. Правый двигатель карака дымился, три поплавка из девяти горели, но черный корабль пока что сохранял боеспособность. Он был похож на плоскую рыбу, или даже на медузу с огромным черным телом, под которым трепещут яркие голубые щупальца-лучи. Голубые лучи корабля переплелись на миг с розовыми и зелеными лучами «призраков». Внизу снова раздались взрывы. Неужели конфедераты победят? На миг Ольге стало обидно, хоть она и понимала, что в данном случае конфедераты — друзья…

Нет, не победят. Дым теперь шел ото всех двигателей, загорелось еще пять поплавков. На одном поплавке, лишенный управления, карак несся прямо к храму.

— Держись, гвардеец.

Георгий и Ольга обхватили каменные глыбы, каждый — свою. Это могло вполне оказаться бессмысленным, если храм рухнет. Но храм устоял. От страшного удара глыба, за которую держалась Ольга, покатилась к краю площадки, но Георгий успел удержать принцессу за рукав.

Камни продолжали дрожать под ногами. Карак снес часть храма и лежал неподвижно, словно обгорелая рыбина на сковородке неумелого повара. Несколько каменных блоков обрушились с гулом на черный металл. И наступила тишина. Ветер отогнал клубы дыма.

Затаившись в своем высоком убежище, Ольга и Георгий видели, как среди древних фундаментов начали появляться одинаковые серые фигурки. «Призраки». Они откидывали дерн, отворяли люки, замаскированные под камни. Видно было, что засаду готовили тщательно и долго — не меньше недели должно было уйти на то, чтобы вырыть все эти ямы, установить орудия… Странно, подумала Ольга, что «призраки» не использовали храм. Странно, но удачно. Если, конечно, тут можно вообще говорить о какой-то удаче.

Разделившись на маленькие отряды, «призраки» обшаривали раскиданные по степи шлюпки, выковыривая наружу гвардейцев. Гвардейцы, в основном, либо были мертвы, либо без сознания. Мертвых «призраки» оставляли на месте, а тех, кто начинал двигаться, били по головам рукоятками мечей. Из одной шлюпки по врагам открыли стрельбу. Две серые фигурки упали на траву, трое оставшихся «призраков» попятились от шлюпки и вдруг одновременно выстрелили по ней из ручных минометов. Шлюпка вспыхнула. «Призраки», возившиеся возле других шлюпок, даже не оглянулись на шум.

Гвардейцев по двое опутывали сетями и куда-то волокли. Ольга проследила взглядом — вереница серых солдат скрывалась в прямоугольной дыре между двумя фундаментами. Подземный ход? Как же археологи до него не докопались?

Покончив со шлюпками, враги принялись за османский карак. Мертвых янычар и хашей сложили в кучу возле карака. Это были именно янычары и именно хаши: первых Ольга узнала по яркой красно-голубой форме, вторых — по черным комбинезонам и высоким мягким сапогам. Живых «призраки» тоже связывали по двое и тащили в свою дыру. Тех, кто начинал двигаться, оглушали рукоятками мечей. Теперь сомнений не было: «призраки» не имеют к конфедератам никакого отношения.

Но почему они не приближаются к храму? Ольга видела одного янычара, повисшего в полуоткрытом переднем люке. Еще два янычара и три хаша лежали на камнях, там, где карак разворотил часть храма.

«Призраки» тоже должны были их видеть, но не обращали на них внимания. Они взрезали задний люк карака, находившийся вдали от храма, и деловито сновали, выволакивая пленных. Может, люди около переднего люка — агенты «призраков»? Но Ольга заметила, что «призраки» вообще стараются не приближаться к периметру храма ближе, чем на десять шагов.

Размеренная неторопливая деятельность внизу продолжалась часа полтора. Наконец, последний «призрак» исчез в прямоугольной дыре. Но Ольга и Георгий решили пока не спускаться, подождать дл утра. Небо быстро потемнело. Шлюпка внизу еще горела некоторое время. Вокруг нее вспыхнула трава, но сама собой погасла. Шлюпка тоже погасла. Звезды сияли на чистом черном небе, а внизу расстилалось море мутной тьмы.

Ольга и Георгий заснули на камнях, свернувшись калачиками, чтобы не замерзнуть. Принцесса проснулась с рассветом — от храпа. Георгий лежал на спине, раскинув руки в стороны, и сотрясал весь храм замысловатыми руладами. Ольга попыталась снова заснуть, но не смогла и, вскочив на ноги, пнула гвардейца в бок.

— Ваше вы…

— Тише. Богов разбудишь.

— Каких? — не понял Георгий. Он сидел, потирая бок.

— Уже разбудил. Пошли вниз.

Перепрыгивая с одного каменного блока на другой, они спустились к караку. Принцесса опасалась, что сейчас из какой-нибудь норы снова появятся «призраки», но было очевидно, что торчать на вершине храма до бесконечности невозможно.

Два янычара и два хаша были мертвы. Они лежали на камнях в изломанных позах, среди пятен запекшейся крови. Янычар, повисший в люке, дышал. Георгий стащил его вниз, быстро ощупал и не нашел ни одного перелома. Лицо янычара показалось Ольге знакомым. Она уже видела где-то эти тонкие усики и острый подбородок. Если еще русые волосы прилизать, да натянуть сверху красную феску…

— Глянь, — Ольга показала носком сапога на золотую круглую нашивку, блестевшую на голубом рукаве, — эмир. Их начальник, наверное.

— Молод для эмира, — усомнился Георгий.

— А вдруг он — тоже эксперт по «призракам», как и я.

— Или на них работает. Почему его не тронули?

— Эксперт. Я его знаю.

Ольга действительно вспомнила, где встречала раньше этого янычара. Приап, танки с зеркальной броней, набитые глупыми козлами. Воздушный бой с двумя «призраками», летавшими на реактивных ранцах, потом шлюпка взорвалась, упала — этого Ольга уже не видела. А когда очнулась, прямо в лицо ей торчали турецкие усишки. Отделал ее тогда этот янычар — монахов пожалел. Что ему, мусульманину, православные монахи? Ах, да, он же, вроде, русский наполовину. А с ним еще был козел, сидел, чесал брюхо, наблюдал с интересом, как янычар ее избивает. Помочь предлагал. Сварить бы того козла в котле для пикников…

А где третий хаш? Ведь вчера хашей было трое. Ольга огляделась по сторонам.

— Вы меня ищете, ханум?

Хаш сидел на щербатом краю нижней террасы храма, свесив ноги и уставив Ольге в лицо дуло бластера. Георгий бросил возиться с янычаром и потянулся к кобуре.

— Нет-нет-нет-нет! — весело затараторил хаш, — я буду стрелять широкой полосой. Волдырей наполучают все.

Хаш говорил по-гречески без акцента.

— И твой хозяин? — улыбнулся Георгий.

— Лучше волдыри, чем сети.

Ольга заложила руки за спину, выпрямилась.

— Ты что, турок, принял нас за «призраков»?

— А вы что, ханум, можете развеять мои сомнения?

Хаш покачал ногами в мягких матово-черных сапогах.

— Хафизулла! Отставить!

Ольга оглянулась. Янычар пришел в себя и лежал, приподнявшись на локте. Застонал, сел, резко выдохнул воздух. Потер ладонями голову.

— Ух!.. Здравствуйте, принцесса, — сказал он по-русски, а потом снова крикнул по-турецки хашу:

— Отставить. Я ее знаю. Спускайся сюда.

Принцесса присела возле янычара, заглянула ему в глаза.

— Откуда вы меня знаете, эмир?

— Так я же вас… — янычар смутился.

— Помнится, на Приапе я вам представилась как Феодора.

— Да-да, назвали себя в честь галеры. Но что я, по-вашему, случайно, что ли, здесь оказался? Отряд «Семург» получил все, включая ваших пленных.

— Что?!

— Не сердитесь, принцесса.

Янычар встал, протянул Ольге руку, помогая тоже встать.

Ольга не приняла руки, пружинисто вскочила.

— Вы… Вы перехватили…

Георгий тоже был в шоке. Хаш стоял рядом, улыбался, но бластера так и не опустил. Янычар пожал плечами.

— Подумаешь… А! Вы решили, что мы их у вас украли! — он коротко хохотнул, — нет. Тайная Служба послала их Ордену совершенно официально. Потом сделали наш отряд, «призраков» показали бойцам. Нет, мы ничего не крали.

Ольга успокоилась. «Вот Комнин, сволочь жирная!» — подумала она. Конфедераты не виноваты ни в чем. Наоборот, полетели помогать — и на полном скаку нырнули в то же самое дерьмо.

— Ладно, — Ольга положила янычару руку на плечо, — теперь у нас один отряд. Общий. Кстати, зовут-то тебя как, янычар? Не помню, честно, представлялся ты мне или нет.

— Василий Гирей, лейтенант янычаров, временно — курпан дир-зигунов, и Эмир-уль-Джихад, тоже временно.

— Временно?

— А кем командовать? Вот, нас всего четверо… Хаф, опусти пушку, надоел. Бдительный весь, свиные уши!..

Хафизулла сунул свой бластер в кобуру.

— Можете командовать нашим сводным отрядом, Гирей-эмир, — ухмыльнулся хаш. — Я даже название новое придумал. Отряд «Омега».

— Омега?

— Да, такая греческая буква, очень похожа на то место, в котором мы все оказались.

Он слегка поклонился Ольге.

— Простите, ханум.

— Ничего, — ответила Ольга без улыбки, — Омега, последняя буква. Последняя надежда.

В качестве утреннего променада решили сходить к прямоугольной дыре. Василий уверял, что там нет никакого подземного хода, да и вообще ничего, кроме неглубокой ямы. Так и оказалось.

— Куда же…

— В туман.

И Василий рассказал Ольге про небольшие воротца, позади которых светился розовый туман. Ольга не могла в это поверить — но, с другой стороны, перед ней была обычная яма, вроде могилы, принявшая здоровенный отряд «призраков». Они все вошли сюда и втащили свою добычу, Ольга видела это собственными глазами!

— Ханум, зайдем лучше туда, куда серые зайти побоялись, — Хафизулла махнул рукой в сторону развороченного караком храма, — мы там пробили носом дырку. Археологи от зависти обделаются!

— Ты имеешь в виду…

— Я там уже был. Очень уютно. И, кстати, нашел кое-что.

За расколовшимися блоками действительно начинался ход. Хафизулла светил карманным фонариком на стены. Здесь, вдали от ветров и влаги, сохранились настенные росписи, довольно примитивные. Какие-то рыбы, похожие на тараканов. Или тараканы, похожие на рыб. Схематично начерченные рыбьи тела с шестью тонкими лапками. Но один рисунок отличался от остальных. Ольга поняла, что узнает…

— Это же…

— Кальмар, — хмыкнул Георгий.

— Да. Эта штука похожа на кальмара. Но я видела ее живьем. Ее многие видели.

— И где она живет?

— Не живет. Она медная. Это — Лира Орфея. Папа будет рад.

— Если встретит вас когда-нибудь, — грустно добавил Василий.

Ход полого поднимался по прямой, уводя вглубь гигантского каменного зиккурата. Никаких поворотов, никаких боковых ответвлений. Стены испещрены «тараканьими» рыбами. Еще пару раз среди рисунков встретилась Лира Орфея, причем рядом с последней из них была изображена загогулина, в которой Ольга, уже без удивления, узнала Калюку Припегаллы. Что ж, неловкость перед новгородцами, оставшимися и без Лиры, и без Калюки, можно легко загладить, если запустить их археологов в этот каменный мешок.

— Сюда! — раздался спереди голос Хафизуллы. Фигура хаша виднелась в узкой арке на фоне тусклого желтоватого света. Света? Откуда свет? Едва ли от фонарика…

Путь кончался в круглой комнатке, шагов пятнадцать диаметром. В покатых стенах, сходившихся кверху полусферой, были прорезаны окна, сквозь которые виднелся камень. А стены были явно не из камня.

Ольга приложила ладонь к стене. Металл. Скорее всего, медь. А может, это просто так кажется в золотистом свете, исходящем от… Алтаря? Или, правильнее, от того, что лежит на алтаре.

В центре комнаты стояла фигурная кушетка в виде трехглазого шестилапого дракона. Ольга помнила, что у животных на Айво по три глаза и по шесть ног, но дракон ее все равно поразил. Таких хищников на Айво нет. Открытая пасть, два ряда конических острых зубов, тупое злобное рыло. Шея покрыта крупной чешуей, остальное тело — гладкое, с буграми напряженных мускулов. Длинный хвост, как у местных «антилоп», изгибается изящным зигзагом. А спина плоская, приспособленная для сидения.

Ольга присела, разглядывая алтарь, расположенный возле кушетки. Цилиндрическая тумбочка высотой в два локтя. Со стороны кушетки в гладкой стенке алтаря зияло аккуратное круглое отверстие, за которым…

В тусклом свете сложно было понять, что там находится. Какие-то металлические переплетения, колесики, рукоятки. Но сразу было ясно: это — механизм. И если «драконья» кушетка изображает существо именно с этой планеты, причем не вымышленное, а реальное, что-то вроде древнего ящера… Сколько же лет механизму? Точнее, сколько МИЛЛИОНОВ лет? Ни одна раса обитаемой Вселенной не может похвастаться такой древней историей. Да и сам храм, как утверждают археологи, выстроен не раньше, чем десять-пятнадцать земных тысячелетий назад. А эта штука…

Не менее удивительной была другая «штука». На алтаре стояла клетка, напоминающая перевернутую чащу. В донышке «чаши», торчавшем кверху, были устроены какие-то пазы. Но в эти пазы ничего не было вставлено, и Ольга даже не могла предположить, для чего пазы могут быть предназначены.

Зато под донышком, в самой клетке, за тонкими прутьями, лежало… Что? Похоже на туго свитый бараний рог, или на раковину большой улитки, в две ладони шириной. И эта улитка светилась!

В золотом свете, исходившем от раковины, были различимы изображения, покрывавшие стены комнаты. Те же самые «тараканьи» рыбы, что и на камнях, только исполненные не схематично, а с соблюдением деталей. Четыре ноги, похожие на человечьи, а спереди, под жабрами, человечьи руки. У некоторых рыб к к вертикальным плавникам возле головы прикреплены какие-то украшения, напоминающие остроконечные гвардейские шлемы. Две рыбы, изображенные над входом, вместе держали в руках предмет, в котором Ольга однозначно признала Лиру Орфея. Что ж, получается, легендарный греческий певец не мог похвастать красотой — с человеческой, во всяком случае, точки зрения. Четыре ноги, рыбье тело, дурацкая шапка на голове…

Георгий протянул руку — хотел дотронуться до светящейся улитки.

— Стой! — испуганно заорала Ольга и прибавила тихо, — пусть археологи резвятся. А нам — не стоит. Нам надо наружу, искать рацию.

Василий и Хафизулла, стоявшие у выхода из комнаты, одновременно кивнули. Действительно, в первую очередь было необходимо найти рацию.

Рации остались целы на некоторых шлюпках. Но это были рации ближнего действия. Георгий попытался связаться хотя бы с какими-нибудь археологами на Айво, но либо эту планету успели покинуть все археологи до последнего, либо просто мощность шлюпочных раций оказалась слишком мала. А устройство дальней связи на караке бесповоротно расплавилось во время взрыва одного из двигателей.

— Может, триеру поищем?

— Видел я вашу триеру, принцесса, — вздохнул Василий, — вы вовремя с нее сиганули. Она упала где-то там, не очень далеко, зато полыхала, как сверхновая.

— Можно подумать, твой карак в отличном состоянии, — сердито процедила Ольга.

Георгий плюнул, оставив попытки собрать хоть что-нибудь из оплавленных кусочков металла и из ошметков горелой изоляции. Погнутый каркас, торчащий сквозь дыры во внутренней обшивке, перегородки, развороченные взрывом, — действительно, трудно было представить, что на караке осталось какое-то целое оборудование.

— Скорее, эта дрянь в храме заработает, чем… Кстати, давайте попробуем!

— Что заработает?! — взорвалась Ольга, — что?! Ты хоть знаешь, что это? Археологи…

Но Василий согласился с Георгием.

— Плевать на них. Шайтанье дерьмо! Плевать на археологов! Тут не только мы: вся Вселенная в полной… Простите, принцесса.

Василий тоже был на взводе. Поняв это, Ольга вдруг успокоилась.

— Действительно, хоть посмотрим, что там за винтики-шпунтики. Георгий, ищи кабель.

Моток кабеля нашелся на одной из шлюпок, лампочки тоже были на шлюпках. А целый аккумулятор Георгий неожиданно отрыл из-под кучи горелого хлама на караке. Аккумулятор был неподъемный, здоровенный ящик со стороной в два шага и высотой в три локтя. Но длины кабеля должно было хватить.

Лампочки разместили так, чтобы Георгию были хорошо видны внутренности алтаря. Гвардеец озадаченно жевал губами и цыкал языком, пытаясь разобраться в древней механике, найти хоть что-то, похожее на современную аппаратуру. Ольга, присев на кушетку, внимательно следила за действиями Георгия. Впрочем, действий он пока никаких не совершал. Только ощупывал переплетения проволоки, попытался сдвинуть с места рычажок — или нечто, похожее на рычажок.

Не вышло.

— Колесико… — через плечо посоветовала Ольга. Георгий раздраженно обернулся.

— Заткн… Э… Ваше высочество.

Но действительно, попробовал колесико. И колесико повернулось! Из глубины алтаря, повинуясь вращению колесика, на свет выдвинулись два медных стерженька, одетых в какую-то мягкую губчатую оболочку. Концы стерженьков, свободные от оболочки, загибались зигзагом, так же, как хвост дракона-кушетки.

Георгий махнул рукой. Хафизулла и Василий подошли ближе.

— Еще ближе. Глядите. Я кретин, или это — концы?

— Концы чего? — спросил Василий.

— Проводов. Вот изоляция.

Георгий щелкнул ногтем по губчатой оболочке.

— Ты кретин, гвардеец, — живо откликнулся Хафизулла.

Василий нахмурился.

— Нет, Хаф. В смысле — почему бы и нет?

Георгий выпрямился. Оглядел покатые стены, покрытые изображениями рыб. Прищурился, переведя взгляд на золотую улитку, свернувшуюся в своей изящной клеточке.

— Религия — это связь. Связь с Богом, так?

— Для нас — так, — согласился Василий, — а для шестиногих рыб…

Ольга стукнула ладонью по кушетке.

— Хватит. Продолжай, Георгий.

И Георгий продолжил.

— Все может быть по-другому. Но мы — в храме. Если здесь какой-то пульт, а мы дадим ток, то из-под земли снаружи вылезет какая-нибудь железная бука, чтобы пугать верующих. Или раздастся сирена. Но надо подключить. Мы, по крайней мере, увидим, как это работает. Я, на самом деле, надеюсь, что просто откроется какая-то потайная дверка, а за ней — куча скрытой аппаратуры. И я из этой аппаратуры соберу рацию. Просто вот из этого, — Георгий ткнул пальцем в алтарь, — рация не получится. Из того, что я вижу.

— А глубже залезть?

Василий попытался увидеть что-нибудь за густой сетью проволочек и рычажков. Георгий замотал головой.

— Прежде, чем раскурочить ящик, попробуем его включить.

И все согласились.

Георгий дрожащими от возбуждения пальцами скручивал концы кабельных обрезков. Свет лампочек, перемешиваясь со светом улитки, отражался от двух медных зигзагов. Казалось, они ждут. И что-то готовят — что-то страшное.

Георгий держал в каждой руке по проводу. В левой руке — провод, покрытый зеленой изоляцией, в правой — провод, покрытый красной. На концах проводов Георгий сделал аккуратные петельки. Перед ним были другие два конца, загнутые витиеватыми зигзагообразными крючками, покрытые оба серым губчатым веществом.

Василий и Ольга затаили дыхание. Даже Хафизулла стал дышать чуть глубже.

— Дверца, отворись! — пробормотал Георгий и накинул петельки на крючки.

Но никакая дверца не отворилась. Скорее, наоборот.

Со стороны выхода послышалось тихое шуршание. Все обернулись туда. Выход на глазах становился все уже.

— Шайтан!.. — зарычал Василий. Из стены, отрезая выход, выползала дверь-заслонка. Сейчас, надо броситься туда, вклиниться в оставшуюся щель, остановить эту штуку!..

Но Василий не успел пошевелиться. Раздался оглушительный взрыв. Василий почему-то сразу понял, что это взорвалась улитка — хоть и не увидел вспышки, не почувствовал удара. Перед глазами, в абсолютной, вечной пустоте, весело кружились золотые крупинки. И Василий кружился вместе с ними — лишенный способности что-либо видеть и что-либо чувствовать.

VI ВЕЧНОЕ МЕЖДУЦАРСТВИЕ

Глава 1

Дверь срезала кабель — это было первое, что увидел Василий. Ольга валялась без сознания поперек «драконьей» кушетки, похожая на жертву, разложенную на алтаре. Георгий сидел на полу у стены, мотал головой и отфыркивался. Хафизулла если и терял сознание, то сейчас был в полном порядке: он стоял в стойке боевого ожидания лицом к двери.

Дверь оказалась тоже вся в рыбках, как и стены. Обрывок кабеля змеился по полу. Несмотря на то, что кабель был срезан, «алтарь» продолжал шипеть, разбрасывая в стороны разноцветные искры. Искры эти и освещали комнату вместо потухших лампочек… Нет, свет был слишком ярким. Василий понял наконец, что свет идет из окон. Но ведь это невозможно! Там камень! Или…

Где-то Василий уже видел такой свет. Розовый туман, почему-то казавшийся страшным. Серые туники, овальные плафоны на потолке, таможенники с сетями… Таможенники? Свиные уши! «Римляне»! «Призраки»! Розовый туман светился за воротцами, установленными на второй палубе Императорской Триеры! И «римляне» уходили туда, в туман, волоча за собой сети с пленниками.

Василий встал, отряхнулся.

— Хаф, взгляни на окна.

Измаилит медленно кивнул.

— Да. Что это?

— Не знаю, что, но я это уже видел. Похоже, мы в самом логове врага.

— Красиво в этом логове. Розово. А вот аппарат сдох, я даже отсюда вижу, — сказал Георгий. Он все еще сидел у стены, но, кажется, был в порядке.

Василий подскочил к Ольге, пощупал пульс на шее. Слабый пульс, но ровный. Принцесса оставалась в шоке. Наверное, так даже лучше. Василий поудобнее устроил ее на кушетке, подошел к окну. Розовый туман начал рассеиваться, проглянуло черное небо… Небо? А где же зиккурат?

Туман рассеялся окончательно, свет в комнате померк, но не совсем: в небе ярко сияли звезды и многочисленные разноцветные луны. Количество лун Василий не мог определить, потому что они носились по всему небу, как угорелые. И звезды… У Василия отвалилась челюсть: звезды тоже плыли густыми извилистыми потоками. Потоки пересекались, закручивались водоворотами, меняли направление. Но ведь так не бывает!..

За спиной раздалось тихое шипение. Василий обернулся в прыжке, выхватил бластер. Дверь открывалась. Хафизулла был готов броситься на любого, кто войдет — но никто не вошел. За дверью тоже сияло небо, переливаясь звездными потоками. Огненными ядрами пролетали луны. А зиккурат, судя по всему, исчез.

Василий подошел к двери, выглянул наружу. До горизонта тянулась абсолютно гладкая зеркальная равнина. В ее поверхности отражалось немыслимое небесное движение. Развалины города, лагерь, обломки шлюпки — все исчезло вместе с зиккуратом.

— Георгий, мы с Хафом пройдемся.

Георгий оторвался от созерцания аппарата, вскочил на ноги.

— Я не…

— Ты не двинешься с места, пока не разберешься, что там накрылось в этой технике, понял? И Ольгу охраняй заодно — она ведь твоя принцесса.

— Есть, архонт.

Георгий присел на корточки возле «алтаря» и принялся озадаченно вглядываться в развороченные взрывом внутренности аппарата. Василий первым шагнул на зеркальную поверхность — и сразу же упал, поскользнувшись. Лед! Странно: лед вовсе не был холодным. В стерильно-чистом воздухе тоже не чувствовалось мороза. Василий осторожно поднялся на четвереньки. Встал. Оглянулся. Здание, из которого он вышел, ничем не напоминало прежний зиккурат. Оно, скорее, было похоже на легендарный рогатый шлем Искандера, которого византийцы называют Александром Македонским. Правда, рога у самого верха неожиданно загибались вниз и кончались не остриями, а рыбьими лицами. Именно лицами, а не головами: рты рыб были презрительно изогнуты, а в металлических глазах горела настоящая разумная ненависть. Третье металлическое рыбье лицо венчало вход в странное здание. Все здание также было металлическим. Да и здание ли это? Судя по всему, в зиккурате была замурована машина, способная перемещаться… Куда? А может, не «куда», а «когда»? Василий поежился, вспомнив знаменитый роман Бектера Уэлльского. Впрочем, ни историки, ни футурологи ничего не говорят о временах, когда в небе носятся луны и текут звезды и когда под ногами был (или будет) твердый, но теплый лед… Василий посмотрел себе под ноги и чуть снова не упал: из-подо льда к нему тянулись челюсти гигантского жука. Тело жука уходило вниз, терялось в ледяной темноте, но можно было догадаться, что весь жук размерами превосходит слона. Нет, бояться нечего: жук был явно мертвый, навечно вмурованный в лед.

— Вам нравится, эмир?

К Василию скользил Хафизулла. Скользил он не со стороны здания — видимо, уже успел прогуляться.

— Мне больше нравится небо.

— А мне — энтомологическая коллекция у нас под ногами. Я обошел то, что осталось от храма…

— И как?

— Здание круглое, внутри — только комната, откуда мы вышли. Я заглядывал в окна, один раз постучал. Наш друг инженер чуть в обморок не упал, прямо на свою принцессу. Зато под ногами я видел двух комаров с размахом крыльев, как у десантного планера, и еще бабочку… Знаете, я ее даже всю обойти не смог — такая здоровая, крылья зеленоватые, переливаются. Зато тело… Я никогда не думал, что бабочки, если не считать крыльев, настолько противные!

— Может, это и не бабочка вовсе?

Василий не мог оторваться от неба. Вот две луны, голубая и золотая, бесшумно столкнулись — но не раскололись, как он ожидал, а разлетелись в стороны, словно костяные шары. Третья луна, серо-стального цвета, сделала резкий поворот и пошла по спирали.

— Эмир, вы были в Янтарной Комнате?

— Нет. После того, как отец женился на моей матери, его перевели с Земли на Крезидху. Боялись нового скандала: отцу ведь по рангу можно иметь четыре жены. Но он у меня такой: он взял себе наложницу местную, с тремя ушами. Это, правда, не сочли за скандал. Я так и вырос на Крезидхе. А потом уже, в Коллегии да в Корпусе у меня просто времени не было по музеям ходить.

— Понятно. А нас в школе водили на экскурсию. Я учился на Земле, в Равенне, в школе искусств…

— Как же тебя в хаши угораздило?

— А я из всех искусств предпочитал боевые. Так вот, в этой комнате — такие же насекомые, только маленькие и в янтаре. А тут — льдина. Красота!

Измаилит радовался, как ребенок. А Василия начала беспокоить стальная луна: она явно становилась больше… Она снижалась! Василий ждал, что сейчас она раскроется булочкой, как истребитель «призраков», но «луна» просто снижалась и росла на глазах.

— Хаф! В укрытие!

Задвинуть дверь вручную оказалось невозможно. Хаф и Василий встали по бокам дверного проема, приготовив бластеры. Георгий тоже вытащил оружие и принял стойку около кушетки, на которой лежала Ольга.

— Георгий, поменяй позицию. Аппаратура важнее.

Георгий не двинулся с места.

— Принцесса важнее, архонт. Она еще придет в себя и останется принцессой. А железо мы уже не спасем.

— Ты уверен?

— Улитка пропала.

— Улитка?

— Та золотая штуковина, — Георгий покрутил дулом бластера перед собой, — круглая, толстая. Когда там рвануло, она испарилась.

— Ох!..

Василий махнул рукой. Пусть защищает Ольгу, пусть защищает что угодно. От «призраков» все надо защищать, весь мир, любую его часть.

Шар завис над самой поверхностью. Он оказался значительно больше истребителя — примерно шагов восемьсот в диаметре. В самом низу шара открылись люки и из них на лед посыпались люди в разноцветных одеждах. Люди приближались бегом, безо всякого построения — обычной толпой. Они были совсем не похожи на «призраков».

— Хаф, подпускаем их к жуку и бьем широкой полосой.

— Это они? Нам, вроде, говорили…

— Нет. Поэтому подпускаем их к жуку. Оттуда они могут что-нибудь крикнуть. Будут молчать — стреляем.

Но люди бежали молча. Вот они уже около жука. Василий различал их лица — возбужденные, смеющиеся щербатыми ртами. Василий заметил в пестрой толпе один янычарский мундир, но сразу же рядом с ним — пару византийских гвардейских. Остальные нападающие были облачены в самые невообразимые мундиры, если это вообще были мундиры. И главное — лица: ни янычары, ни гвардейцы не ходят в атаку с таким нелепым оскалом. И не носят в носах золотые кольца. Нет, надо стрелять.

— Я беру от того верзилы в красном направо, ты — налево. Пли!

Широкой полосой нельзя разрезать человека пополам, зато можно понаделать очень сильных ожогов у большого количества людей одновременно. После первого же залпа толпа смешалась, первые ряды нападающих повалились, корчась, под ноги тех, кто бежал следом. Только верзила в длинном красном плаще, отдаленно похожем на кафтан новгородского стрельца, остался стоять.

— Вправо, влево, обходим эту штуку! — крикнул верзила, тут же упал, уворачиваясь от второго залпа, и быстро пополз в сторону. Перед дверью никого не осталось, нападающие облепили окна. Кто-то попытался выбить окна прикладом, но прочные стекла даже не треснули.

— Всего три мужика и баба! — послышался крик верзилы. Василий вдруг осознал, что верзила кричит по-русски, правда, с каким-то певучим акцентом, совсем не подходящим к его хриплому басу.

— Хаф, сейчас выскакиваем и бьем узким всех, кто около стен. И назад. Ты слева, я справа, вперед!

Но выскочить они не успели. Две черные биты, похожие на баночки с сапожной ваксой, упали вдруг у самой двери. Две вспышки ударили по глазам — и погасли, оставив после себя туман. Не розовый туман, а зеленовато-черный, такой, какой возникает в голове, когда получишь по затылку дубиной.

Глава 2

Туман исчез, но тьма осталась. Лишь одна звездочка в небе не позволяла тьме целиком поглотить Василия. Он затряс головой. Звездочка стала ярче и ближе, приобрела квадратную форму… Наконец, тьма тоже исчезла. Звездочка оказалась квадратным светильником в потолке просторной пустой камеры. Металлический пол слегка подрагивал. Стены состояли из одинаковых стальных панелей, какая-то из этих панелей, наверное, была дверью.

Георгий спал, свернувшись калачиком. Хафизулла сидел у противоположной стены и спокойно смотрел на Василия.

— Очнулись, эмир?

— А ты раньше всех пришел в себя? Крепкий у тебя организм.

Хафизулла встал, потянулся. Глубоко вздохнул.

— Зеленый шайтан.

— Кто?

— Газ «Зеленый шайтан». Секретная разработка Ордена. Я не понимаю, как он попал к пиратам, но запах узнал сразу.

Василий вскочил. Снова сел. Пираты? Откуда? Ведь первых и последних пиратов истребили двести лет назад, на заре космической эры! Отец рассказывал Василию эту историю, да и в учебниках что-то было написано. Первая византийская колония на Новом Делосе заявила о своей независимости. Возможно, именно это заставило Империю форсировать строительство крупного звездного флота. Через пятнадцать лет после провозглашения Республики Новый Делос весь этот флот вылетел на усмирение бунтовщиков. Но бунтовщики к тому времени успели освоить еще одну планету в той же системе, о чем, конечно, и не подумали сообщить. По флоту ударили с тыла два корабля — один был тем самым, на котором прибыли с земли колонисты, а второй бунтовщики умудрились своими силами изготовить на месте. Навстречу флоту поднялись еще четыре корабля. Битва, конечно, была неравной, независимости колонии пришел конец. Но три корабля успели улизнуть. Они базировались на второй планете системы и еще примерно год уничтожали византийские транспорты, причем делать это старались вдали от родной системы. Наконец, византийцы догадались, что база пиратов находится у них под носом, и на этом история космического пиратства была закончена.

— Хаф, пиратство невозможно.

— «Зеленого шайтана» тоже невозможно украсть. Но я не стал об этом размышлять, а как запах почувствовал, сразу задержал дыхание. Этот газ опасен только в течение пяти минут, а потом он сам собой разлагается. И в организме его не остается тоже. То есть, никак не определишь, что человека траванули этим газом. Видите, наш гвардеец как сладко спит? Он именно спит. Его можно потрясти за плечо — и он проснется.

Хафизулла подошел к Георгию и легонько ткнул его носком сапога.

— С добрым утром, византиец. Тебя приветствуют республиканцы Нового Делоса.

Георгий открыл глаза, распрямился — но не встал. Перевернулся на спину, подложил руки под голову.

— Какой, в пень, Новый Делос? — сказал он спокойно. — Я хоть и торчал внутри, успел посмотреть на звезды. Я бывал на Новом Делосе — это явно не он. Это вообще черт знает, что. Ольга проснулась?

— Ольги нет.

— Так!..

Георгий резко сел. Измаилит опустился рядом на корточки.

— Успокойся, гвардеец. Принцесса на этом же корабле, только в другом конце. Получает удовольствие.

— Какое еще удовольствие?

— То самое. Когда не можешь сопротивляться, расслабься и получай удовольствие.

Василий испугался. Он вспомнил, как дралась Ольга на Приапе.

— Но ведь…

Георгий его перебил. Он переспросил, чеканя слова:

— Ты хочешь сказать, что вооруженные люди сейчас пытаются изнасиловать принцессу?

— Почему же пытаются?

Василий встал на ноги.

— Видишь ли, Хаф, принцесса, во-первых, мастер боевых искусств, а во-вторых — очень нервная баба.

Хафизулла тоже встал, прошелся туда-обратно вдоль камеры.

— Тогда дело дрянь. Сейчас объясню. Я избежал действия газа, задержав дыхание на пять минут. Было несложно прикинуться спящим и позволить этим людям — я подчеркнуто не называю их солдатами — отнести меня в их корабль. Люди переговаривались на четырех языках, которые мне известны — на греческом, русском, турецком и немецком, и еще на трех, которые мне неизвестны, предположительно — на английском, хинди и третий еще какой-то из языков Конфедерации, вроде бы китайский. Думаю, для всех нас существенно, что среди этих языков не было латыни. Итак, частично я понял, о чем толкует весь этот разноязыкий сброд… Да, именно сброд. Одни из них надеялись, что Кизяк поведет их на дачу Восьмирукого — мол, Восьмирукий сейчас в спячке и можно взломать его кладовку. Другие, в свою очередь, полагали, что Кизяк устроит крупный рейд к мардам, чтобы набрать рабов и продать их — угадайте, кому! — Хафизулла остановился и поднял палец.

Василий молча кивнул, Георгий сплюнул. Хафизулла, все же, закончил:

— В Блидинг. Это название вам попалось на Приапе, Гирей-эмир? М-да.

Он продолжил ходить по камере, теперь уже молча.

Василий сложил руки на груди, опустил голову.

— Ну что ж, — решил он, — во Вселенной, значит, появились пираты, которые торгуют с «призраками». Живым товаром. Думаю, можно договориться, предложить им больше, или напугать. И еще надо вытащить из дерьма принцессу.

Георгий встрепенулся:

— Да-да, честь принцессы…

— Жизнь, а не честь. Жизнь ее в опасности. Девчонка не станет спокойно лежать, раздвинув ноги. Обязательно кому-нибудь двинет. И ее за это убьют. То есть, если мы не сторгуемся сразу…

Он не договорил. Одна из панелей отъехала в сторону и в камеру вошли десять пиратов в разномастной одежде и с разномастным оружием.

— К стене! — Скомандовал по-гречески худощавый небритый парень в парадной тунике византийского гвардейца, заправленной в янычарские шаровары. В руках он держал длинную винтовку с тяжелым деревянным прикладом.

У остальных пиратов тоже было пулевое оружие. Они выстроились вдоль другой стены и взяли троих пленников на мушку. Последним вошел тот самый гигант, который командовал атакой. Красный кафтан до пола, сапоги с загнутыми носами и островерхая оранжевая шляпа делали бы его похожим на клоуна, если бы он не носил свой наряд с потрясающей естественностью. «Где же так ходят?» — гадал про себя Василий. Под кафтаном белела шелковая блуза и лоснились серебристые шаровары, подпоясанные желтым кушаком.

Гигант довольно прищурился, почесал густую русую бороду и заложил большие пальцы за кушак.

— Славно, славно, — сказал он по-русски, — весь набор из мира, где победили басурмане. И греки. Два янычара и один гвардеец.

Пират судил только по одежде и не признал в Хафизулле измаилита.

— Действительно, славно, — вежливо ответил Хафизулла, — мы давно наслышаны о Кизяке.

Видимо, он сказал что-то не то: пират побагровел, сжал кулаки — но сразу расслабился.

— Никогда меня так не называй, сынок. Я очень не люблю это погоняло. Меня зовут Мин Семенович Кизяков, можно — Мин-хан. А Кизяк… Кто тебе это слово сказал? Кстати, откуда вы про меня наслышаны? Вы, вообще, долго крутитесь в этой преисподней?

— Да… так, — неопределенно ответил Василий и сразу добавил, — но достаточно, чтобы прознать о вашей доблести, Мин-хан. Вы же, полагаю, знаете кое-что о Янычарском Корпусе и об императорской гвардии.

Орден Измаилитов Василий решил не упоминать — умения Хафизуллы лучше держать в секрете. Мин-хан согласился, но его слова показались Василию странными:

— Слышал, да. У меня есть человек пять из вашего мира — отбились от блидов, прибились ко мне. У вас в Китае, вроде, все мусульмане?

— Я не из Китая, простите… Но — да, я гражданин Османской Конфедерации, и не совсем простой. Командование Корпуса заплатит за меня и моего коллегу большой выкуп. А командование императорской гвардии…

— Дудки. Дудки, — перебил Мин-хан. Лицо его вдруг стало очень печальным, руки безвольно повисли.

— Дудки, — еще раз повторил он. — Назад пути нет. Блиды — пожалуйста, шастают туда-сюда. А мы все — тут, как получится. Так вы, говорите, от блидов отбились, да?

Василий понял, что надо отвечать «да», но ничего сказать не успел: корабль два раза сильно тряхнуло, пол на секунду ушел из-под ног. В дверях появился еще один пират в совершенно нелепой одежде: узкие шаровары цвета коровьей лепешки заправлены в высокие ботинки на шнурках, китель того же мерзкого цвета, воротник сорочки стянут какой-то странной штукой, похожей на песочные часы, а на голове — берет, какой носят шотландские мамелюки.

— Капитан… то есть, Мин-хан! Кашалот голодный, самка! Атакует!

— Самка? Вот говно Ханумана!.. Братва, по местам! Ладно, потом свою историю расскажете, янычары херовы. Пока, вон, посмотрите на зверушку.

Корабль снова тряхнуло. Мин-хан нажал что-то на своих часах, половина панели в стене, противоположной от двери, поехала вверх, открыв широкий иллюминатор, за которым весело кружились звезды. После этого гигант широкими шагами вышел из камеры, за ним поспешно выскочили остальные пираты. Дверная панель встала на место.

А на фоне звезд проплыло что-то огромное и быстрое. Василий поглядел в иллюминатор.

И увидел кашалота.

Он сразу понял, что это — кашалот, а не космический корабль: никогда еще он не встречал ничего более живого. И более злобного. Гибкое вытянутое тело кашалота раза в два превышало диаметр пиратского шара, треугольная морда оканчивалась острым жалом, а в трех огромных круглых глазах горела ненависть.

Василий попытался вспомнить: где он раньше видел такие злобные глаза? Конечно! Железные рыбы, украшавшие шлем Искандера. Куда же, на какой уровень ада закинула его гнусная рогатая шапка?

Корабль задрожал, совершая маневр вокруг золотого светящегося астероида. Кашалот, выпустив из-под жабр струю фиолетового пламени, пригнул жало к ребристому брюху и со всей силы боднул астероид могучим лбом. Корабль чудом избежал столкновения с астероидом, троих пленников чуть не размазало по полу от перегрузки. Когда они снова дотянулись до иллюминатора, кашалот уже начал новую атаку. Изогнув тело, он двигался по спирали. Его жало смотрело прямо на корабль. Корабль тоже пошел по спирали, приближаясь к кашалоту. Невдалеке проплыл по широкой дуге астероид ярко-красного света, бросив на кашалота кровавый блик. И тогда корабль начал атаку. Лампочка в камере померкла на несколько секунд. Разноцветные лучи устремились к кашалоту — не прямыми линиями, как было бы положено лучам, а изогнутыми петлями, сумасшедшими кривыми… Разноцветный пучок уперся кашалоту в верхний глаз. Глаз взорвался, рассыпавшись яркими фиолетовыми блестками. Кашалот дернулся, закрутился на месте, но через некоторое время выпрямился, снова нацелив жало на корабль. Вместо верхнего глаза зияла темная дыра со сколотыми краями.

Кто-то ткнул Василия в бок. Василий оторвался от иллюминатора. Это был Георгий.

— Архонт, я успел разглядеть. У них дверь на магнитном замке.

— Ну?..

— Лампочка гасла, видели? Вся энергия идет на залп. Если по двери долбануть сбоку, пока лампочка гаснет, дверь откроется. В этот момент замок ее не держит.

— А если дверь от другого контура питается?

— А попробовать?

— И то…

Василий встал у дверной панели, Хафизулла и Георгий прильнули к иллюминатору. Хафизулла поднял руку.

— Сейчас, сейчас, эмир… Приближаемся… Бей!!!

Василий ударил по панели слишком рано. Лампочка погасла, когда он отводил ногу для второго удара — но второй удар он нанести не успел. Свет зажегся снова. Георгий нервно стукнул кулаком себе в ладонь.

— Подбили второй глаз. Кизяк-то, сволочь, малый не промах… У нас один глаз остался, архонт.

Теперь Василий смотрел только на желтый квадрат лампочки. Хафизулла комментировал бой:

— Снова спираль… Красный астероид между нами… Сближение! И…

Как только лампочка начала меркнуть, Василий нанес прямой удар по едва выступавшему из стены краю панели. Он вложил в этот удар всю силу, все свое чувство долга и все желание попасть домой, где звезды стоят на месте, а кашалоты плавают в океанах.

Панель сдвинулась на полшага — и ее заклинило.

Но в эту щель можно было пролезть.

За дверью в обе стороны тянулся узкий коридор, освещенный настенными светильниками в виде оскаленных собачьих голов.

— Хаф, не спал, говоришь? Веди.

— Направо, эмир.

Через два поворота коридор уперся в уходящую вниз лестницу. На лестнице слышались шаги и голоса. Говорили по-немецки:

— Дай фляжку.

Шаги замерли. Пираты, видимо, решили постоять на ступеньках и спокойно выпить после боя. Василий слышал, как булькает жидкость и даже почуял в воздухе запах алкоголя. Странно. Все германцы — такие правильные мусульмане, вообще не пьют, не только вина, но даже к пиву не прикасаются. Византийцы — пожалуйста, да и в Конфедерации уже сто лет, как отменили сухой закон. Но чтобы германцы пили…

Василий сделал Георгию знак охранять тыл, а сам в низкой стойке стал подбираться к краю лестницы. Хафизулла последовал за ним. Внизу послышалась возня и кряхтение — пираты присели на ступеньки.

— Пей, Джек, за наше здоровье и за здоровье блидов. Сволочи они, а все-таки мы на их горбу слиняли из Четвертого Рейха. Понимаешь?

— Да. Спасибо, Брэди. Хорошая была драчка, и Кизяк — хороший командир. За него? Ага.

Снова послышалось бульканье.

— Я как вспомню гауляйтера Минца…

— Ух, а капрала Миттельштосса помнишь? Ну все, пошли.

Джек? Бреди? Странные имена для германцев. Впрочем, сейчас не время для раздумий об именах. Две головы уже показались над краем лестницы — и Василий с Хафизуллой прыгнули вперед. Хафизулла попал своему пирату носком сапога в лицо, мгновенно сгруппировавшись, сделал еще один прыжок и поймал потерявшего сознание пирата за лацканы серой шерстяной куртки, чтобы не дать ему скатиться по лестнице. Василию повезло меньше — его удар пришелся второму пирату в грудь. Но пират совершил ошибку: вместо того, чтобы убежать вниз и поднять тревогу, он молча ринулся навстречу Василию, на ходу выхватывая нож из черных ножен, пристегнутых к рукаву куртки. Василий откатился к стене, позволив пирату выбраться наверх, а потом уперся рукой в пол и, оттолкнувшись одной ногой от стены, крутанулся вокруг руки всем телом, сделав пирату подсечку. Тот грохнулся на пол, ругаясь по-немецки, упустил нож. Василий схватил нож, вскочил на пирата верхом и приставил нож ему к горлу.

— Только тихо! — сказал он по-немецки. И чуть не выронил нож. Он только теперь понял, что оба пирата — негры. Впрочем, на фоне остальной ерунды негры-германцы смотрелись вполне нормально.

— Хаф, как твой?

— Дремлет, эмир.

— Убей.

В руке у Хафизуллы оказался измаилитский кинжал. Одним движением он погрузил лезвие пирату под ключицу, сразу вытащил и вытер кровь о серую пиратскую куртку.

— Вот, эмир, у нас отобрали все оружие, но я кое-что припрятал за воротником.

— Умница.

Василий поглядел в глаза оставшемуся пирату.

— А ты нам расскажешь кое-что. Очень быстро.

Пират закивал — насколько позволял приставленный к горлу нож.

— Расскажи, что у вас делают с пленниками. Если почувствую, что врешь, напомню тебе и капрала, и гауляйтера и весь Четвертый Рейх целиком.

Пират снова закивал, коричневые глаза его стали абсолютно круглыми.

— Экипаж набран, — сказал он, — вас бы продали блидам.

— А где наш транспорт?

— Домик с рогами? Бросили… Мы думали, там что-нибудь есть. Думали, это осталось от золотых рыбок.

— Понятно, — Василий решил пока не выяснять, кто такие золотые рыбки и что от них могло остаться. — А где принцесса?

— Девка? В каюте для гостей. Мы как раз туда шли, хотели первыми успеть.

Василий обернулся к Хафизулле.

— И куда ты нас вел?

— Ее перенесли, наверное, — развел руками Хафизулла.

— Врешь?

Василий сильнее прижал нож к горлу пирата. Круглые глаза стали еще шире и еще круглее.

— Нет! Нет! Зачем?..

— Веди.

Василий рывком поднял пирата на ноги, заломив ему руку за спину и уткнув нож под лопатку.

И они двинулись в обратную сторону. Георгий и Хафизулла несли труп второго пирата. Проходя мимо камеры, они пропихнули труп в камеру. Георгий попытался задвинуть дверь, но ее заклинило крепко. Пришлось оставить, как есть.

Миновали несколько поворотов и две лестницы.

— Где каюта?

— Скоро, — буркнул пират.

— Совсем скоро, — раздался за спиной знакомый хриплый бас. Щелкнули предохранители.

Василий оглянулся. Хафизулла и Георгий уже стояли в боевых стойках, но прямо в лица им смотрели дула винтовок и автоматов. Мин-хан лениво почесывал брюхо пятерней. В другой руке он сжимал огромный пистолет с изогнутой костяной рукояткой. Спереди тоже послышалось щелканье — пираты были со всех сторон.

— Отпусти Джека, янычар, — сказал Мин-хан. Василий с силой толкнул Джека в Мин-хана и хотел было метнуть вдогонку нож, но почувствовал, как в спину уперлось сразу несколько дул, и замер. Кто-то аккуратно вытащил нож у него из руки.

Мин-хан усмехнулся.

— Здесь же телекамеры всюду, янычар. Это раньше был тюремный корабль. — Он повернулся к своим людям. — Братва, связывай этих раздолбаев. Мы им сейчас срамное действо покажем.

Колючая проволока, которой их связали, жгуче впивалась во все тело. Джек шел рядом с Василием и через каждые несколько шагов больно пинал его под ребра, покрикивая по-немецки:

— Быстрее, быстрее, белая свинья!

Каюта для гостей оказалась довольно тесной: в ней помещалась только большая двуспальная кровать, монументального вида чугунный умывальник и два кресла. Очередь из пиратов вытянулась вдоль коридора. А на кровати лежала обнаженная Ольга. Она все еще была без чувств. Пленников привязали проволокой к умывальнику. Мин-хан расположился в кресле и регулировал «процесс».

— Первым идет Джек, он сегодня пострадал. Потом — бомбардиры, они сегодня отличились. За ними — первый помощник… Начали! Давай, Джек.

Джек ухмыльнулся и, скинув серые штаны, взгромоздился на принцессу. Георгий стонал, Хафизулла молчал и думал, наверное, о том, как бы получше перерезать проволоку. А Василий с ужасом ждал, когда Ольга проснется.

Но Ольга не просыпалась. На ней уже пыхтел первый бомбардир, а она продолжала спать, приоткрыв рот. Джек застегивал штаны — и вдруг замер.

— Камрад хан, а я хочу еще!

— Сразу не мог догадаться? — нахмурился Мин-хан. — Жди теперь, пока вся очередь пройдет… Во! Если силы много, можешь харкнуть в рожу кому-нибудь из этих басурман.

Мин-хан обернулся к весело галдящей очереди.

— Тихо! Эй, тихо, братва!

Все замерли.

— Кто желает, может после девки обхаркать басурман. Они убили Брэди!

Густой плевок Джека попал Василию в левый глаз. Связанными руками вытереться было невозможно. За этим плевком последовали еще плевки. Уже человек десять воспользовались Ольгой — а она все еще была в отключке. И ни один пират не пренебрег своим правом плюнуть в пленников. Георгий яростно мотал головой, Хафизулла стоял неподвижно.

Неожиданно послышался слабый стон. Ольга пошевелила рукой…

— Стоп!

Мин-хан вскочил с кресла и начал развязывать кушак.

— Девка очнулась. Теперь я побалуюсь. А ну все вон!

Пираты, толкаясь, попятились из каюты. Ольга снова застонала. Василий обмер от ужаса. Огромная туша Мин-хана была уже на принцессе.

— Ничего, девонька, ничего. Старый конь борозды не попортит. Сейчас ты испытаешь космический кайф… Ох!..

Пират дернулся — колено Ольги врезалось ему в пах. В тот же миг Ольга, сложив ладони лодочкой, попыталась ударить пирата с обеих сторон по ушам. Одну руку он успел удержать, но второй удар достиг цели. Из уха Мин-хана потекла кровь. Пират взвыл и занес над лицом принцессы кулак величиной почти с ее голову, но Ольга, мгновенно подтянув ноги к груди, пнула обеими пятками Мин-хана в лицо — и уже через секунду стояла около кровати в боевой стойке. Пират скатился на пол по другую сторону кровати и сразу поднялся. В руке его был пистолет. Выстрелить он не успел, от сильного толчка повалился на пол. Ольга тоже упала. Корабль дрожал крупной дрожью, пару раз померк свет.

— Эй, что там за херня? — заорал, не вставая, Мин-хан.

В каюту ввалился Джек. Посмотрел полными страха глазами сначала на Мин-хана, потом на Ольгу. Снова на Мин-хана.

— Все уже на местах, камрад. Флот Шабеля. У них блидовские истребители.

Ольга уже опять была в боевой стойке. Мин-хан, ругаясь, поднялся на ноги. Повернулся к Ольге.

— Ну вот, девонька, не буду тебя убивать, — спокойно сказал он. — С тех пор, как у Шабеля появился этот черт, они с ума сошли. Все. Они с тобой такое натворят — сама смерти пожелаешь. Джек, в рубку. Авось еще отобьемся.

Как только пираты покинули каюту, большое овальное зеркало, висевшее на стене, звонко раскололось, рассыпалось блестящими осколками, а на его месте возникло уродливое рыло абордажного стебля. Черные губы раскрылись, и из узкого лаза в каюту посыпались новые пираты. Они мало чем отличались от предыдущих, если не считать, что на головах у всех были надеты красные фески. Ольга замерла в стойке, удивленно моргая. Пираты, не обращая внимания на пленников, бросились из каюты в коридор, где уже во всю кипела драка.

Последним из лаза выскочил Пурдзан. Он уставился на Василия, пару секунд молчал, потом улыбнулся во всю морду.

— Гирей-ага! Удача! А где наши?

Он перевел взгляд на Ольгу.

— Где-то… Вспомнил! Дома я вас видел, ханум, только вы были в одежде. А ничего! Копыта бы вам только…

Василий, наконец, опомнился.

— Пур! Ты что? Ты пират?!

Пурдзан достал из-за пояса минирацию, потыкал в кнопки.

— Салих, слышишь меня? У тебя, вроде, кусачки были… Во-во, дуй в каюту, где двуспальная кровать. Где три пленника и женщина… Ну спроси! Забыл, как спрашивать? В яйца ткни кого-нибудь ножом — сразу скажут.

Он сунул рацию обратно и ответил Василию:

— Нет, курпан-баши. Мы не пираты, мы людьми не торгуем с неверными. Мы — бедуины.

Глава 3

Ольга потребовала мести. Мстить оказалось практически некому — бедуины перебили почти всех пиратов. Осталось человек двадцать. Среди них, правда, были Джек и Мин-хан.

В самом центре корабля находилось круглое помещение, уставленное стальными козлами. К ним и привязали пиратов. Раньше, догадался Василий, когда этот корабль был тюрьмой, здесь находилась камера пыток. Пираты устроили в камере пыток свою сокровищницу, но теперь все сокровища перекочевали на основной корабль бедуинов — неправильной формы угловатую громадину. А камеру пыток Ольга решила использовать по назначению.

Пурдзан распорядился подобрать для принцессы подходящую одежду — ее собственную форму найти не удалось. Теперь на Ольге переливались всеми оттенками зеленого широкие атласные шаровары, заправленные в высокие оранжевые сапоги с загнутыми носами. Сверху принцесса надела голубую парчовую куртку с воротником-стойкой, плотно обхватывавшим горло — такую короткую, что плоский мускулистый живот с черточкой пупка остался открытым. С плеч свисал почти до пола красный шелковый плащ, расшитый серебряными цветами. Свои длинные волосы Ольга заплела в косу и уложила короной на голове, укрепив сверху булавкой с огромным сапфиром. Пиратская сокровищница была полна такими безделушками. Впечатление портил только широкий черный кожаный ремень, украшенный безвкусными стальными заклепками, к которому были пристегнуты ножны с длинным кинжалом и кобура с пистолетом Мин-хана.

Самого бывшего пиратского командира привязали к крайним козлам. Его брюхо грузно колыхалось в такт бесчисленным ругательствам, которые он не переставал выкрикивать.

Но Ольга начала не с него. Она решила начать с другого конца.

— Меч, — потребовала она.

Меча ни у кого не было, ей сунули в руку штык-пилу.

Василий стоял возле Пурдзана и чувствовал себя отвратительно: плевки все еще горели у него на лице, но его жажда мести не простиралась дальше простого убийства.

— Пур, это обязательно?

— Ханум желает, ребятам нравится.

Василий, скрепя сердце, решил согласиться: главное сейчас — завоевать расположение бедуинов. А бедуины помогут достичь основной цели отряда «Омега».

Подойдя к первому пирату, Ольга двумя быстрыми движениями штыка разрезала на нем одежду крест-накрест. Пират, юнец лет девятнадцати, что-то шептал на незнакомом Василию языке. На гладком лбу его выступили крупные капли пота. Ольга рукой в малиновой кожаной перчатке схватила юнца за мошонку и, взмахнув штыком, отсекла ее. Юнец не потерял сознания, он пронзительно заорал. Ольга швырнула мошонку ему в лицо, обошла козлы и принялась методично отпиливать штыком правую руку пирата. Через некоторое время пират сник, глаза его закатились. Ольга, не закончив отпиливать руку, перерезала юнцу горло. Все шикарное облачение принцессы было забрызгано кровью. Она недовольно оглядела штык и бросила его на пол.

— Дайте что-нибудь поострее.

Низкорослый кривоногий бедуин с густой бородой подскочил к Ольге и молча протянул ей кривую саблю. Сабля напоминала парадный янычарский ятаган, но была на пол-локтя короче и, очевидно, во много раз острее.

Теперь дело пошло быстро. От воплей пиратов тряслись металлические стены камеры пыток. Принцесса в развевающемся красном плаще, среди кровавых брызг, была похожа на фурию из византийских легенд. Или на мясника, подумал Василий. Наконец, остался только Мин-хан. Теперь он лежал на козлах тихо, даже не ругался, и спокойно смотрел в глаза Ольге. Ольга уже занесла было саблю, но тут Василия осенило:

— Сто-о-ой! — заорал он по-русски.

Ольга замерла. Бедуины недовольно зароптали. Василий подошел к козлам, нагнулся над пиратом и плюнул ему в лицо.

— Этого хватит.

Василий обернулся к бедуинам.

— Этот человек принесет нам много добычи. Очень много.

Ольга попыталась возразить, но Василий схватил ее за руку, в которой она держала саблю, и сильно сжал.

— Хватит, милая. Мне что, по-твоему, жалко его? Нет. Просто у меня есть идея.

Пурдзан тоже подошел к козлам.

— Гирей-ага, что за идея?

— Потом обсудим. Его надо связать.

Пурдзан махнул рукой бедуинам.

— Тащите колючку! Гирей-ага, на этой бандуре полетим, или ко мне пойдем?

Тут не выдержала Ольга:

— Я хотела сложить трупы в кучу и отправить этот корабль без экипажа, в назидание…

— Ханум, — расплылся в улыбке Пурдзан, — мы ради этого корабля весь абордаж и затеяли. Вы хотите, чтобы мои ребята закончили с вами то, что начали пираты?

Он подмигнул Василию. Принцесса, поджав губы, вырвала свою руку у Василия и отошла в сторону. Василий бросил взгляд на стены камеры, на пол, залитый кровью…

— Пошли к тебе, Пур. Насиделся я уже по тюрьмам. У тебя там ванна есть?

Ванна на главном корабле Пурдзана оказалась тесной, сидячей — зато выложенной изнутри перламутром. Василию, впрочем, было все равно, какая ванна, лишь бы смыть с себя толстый слой грязи, налипшей во время всех этих странных приключений. Очень, очень странных приключений. Пурдзан, кажется, во всем разобрался и успел неплохо устроиться — надо его подробно расспросить.

Василий обмотал бедра мягким махровым полотенцем и вышел из ванной комнаты в гостиную капитанской каюты. Пурдзан ждал его, сидя на подушках и раскуривая кальян.

— Что, Гирей-ага, пришел в себя? Одежду тебе скоро принесут — ты ведь кроме своей формы ничего одевать не хочешь? Я постирать велел и заштопать. У нас тут несколько женщин есть специально для этого дела.

— Прямо только для этого?

— Ну… Не только. Мне-то они, впрочем, только для этого. Своих сатирок я теперь долго не увижу — если вообще увижу. Все думаю: может, на мягконогих перейти? А вроде нельзя, грех…

Василий плюхнулся рядом на подушки, взял у Пурдзана мундштук кальяна и глубоко затянулся. Обычно он предпочитал сигареты, но сигареты давно кончились.

— Пур, почему ты больше не увидишь сатирок, а? Мы где, Пур?

— Вот-вот, Гирей-ага, самое главное. Я тут за полгода все выяснил.

— Как за полгода?!

Василий даже подскочил, поперхнувшись дымом. Он уже начал догадываться, что попал не просто в отдаленный уголок Вселенной. Но теперь ему почти все стало ясно.

— А сколько у тебя прошло? — спросил Пурдзан.

— Дня два, вроде.

— Ну вот. А здесь — полгода, если по стандартному времени считать.

— Где «здесь»?

— В переходной зоне, Гирей-ага. В буферах.

Переходная зона. Переход. Розовый туман. Четвертый Рейх, из которого сбежали два негра-германца… Картинка сложилась практически целиком, но Василий, все-таки, спросил:

— Зона перехода? Откуда и куда?

— Из одного мира в другой. Вот представь себе обычный мир, такой же, как у нас, только там все — христиане, а о турках не слыхал никто. И еще мне говорили про мир, где вообще нет людей, а мастью заправляют зеленые ребята с тремя ушами. И такой мир, где тоже нет людей, а всем командуют наши, сатиры…

— Такой мир тоже есть?

— Не знаю. Я просто решил, почему бы и нет?

— А откуда «римляне»?

— Из Блидинга. Они так свою вселенную называют. А еще…

Хватит. Теперь все понятно. Но цель отряда «Омега» — Блидинг. Василий прервал Пурдзана:

— Подожди. Что ты знаешь о Блидинге?

— Ничего. Почти. И никто не знает.

— Но «призраки» — кто они? Люди? Сатиры? Треухи?

Пурдзан затянулся в последний раз и отодвинул кальян. Помолчал.

— Шайтан их разберет, курпан-баши. Были они когда-то и людьми, и сатирами, и еще кем-то, но блиды всех, до кого дотянутся, суют в какую-то машинку и превращают. В блидов.

— И чем блид отличается от нормального существа?

— Не чувствует боли, хоть режь его. Не боится смерти. Мы проверяли, мы же на них нападали, захватывали пленных. Резали, мучили — без толку. И главное, блид всегда действует по команде.

— По команде откуда?

— Не знаю. Но — по команде.

Василий задумался. Идеальные солдаты? Нет, идеальный солдат выполняет поставленную цель и остается в живых, а для этого в большинстве случаев действует самостоятельно. Идеальные рабы? Тоже нет. Раб должен сам угадывать желания хозяина. Раб должен любить хозяина — идеальный раб, конечно. Раб должен исправлять ошибки хозяина. Солдат должен решать по обстановке, как себя вести: работать по приказу — но не по команде. Каким должен быть хозяин, не требующий любви? Каким должен быть командир, которому от солдат нужно только буквальное подчинение? Что-то исключительно чуждое стояло за всем этим… И что-то исключительно знакомое. Машина? Сами «призраки», насколько их помнил Василий, похожи больше на роботов… Но зачем вся эта бодяга? «Призраки» уводят пленных, превращают их в таких же, как они сами, «призраков», но в боях за пленных гибнет еще больше «призраков». Бр-р-р!..

— Гирей-ага, заснул?

Василий вздрогнул. Вот они, два главных вопроса.

— Пур, блиды во время боя как-то пытаются спасти своих?

— Нет, абсолютно никак.

— А хоть что-нибудь пытаются спасти?

— Если их прижать, они всегда что-то у себя взрывают. Вот идет флотилия шариков, возьмешь ее в клещи, никуда им не деться… И тут один шарик обязательно взорвется. Я так думаю, Гирей-ага, они свой переходник взрывают. А с солдатами — пожалуйста, делай, что хошь.

Итак, почти все ясно — кроме самого главного: зачем?

Пурдзан добавил грустно:

— Кроме меня, правда, здесь на них никто не нападает. И они ни на кого не нападают. Они торгуют.

— Чем?

— Ясно, чем. Оружием. А покупают людей, сатиров, всех, кого им продадут.

— Больше им ничего не нужно?

— Я так понял — ничего. Только рабы. Они ж, эти блиды, неверные, Гирей-ага, глупые. Здесь, в буферах, столько всякой всячины красивой… А население, наоборот, дрянь.

В дверь постучали. В каюту вошел бородатый карлик. Легонько кивнув Василию, он низко склонился перед Пурдзаном.

— Черт…

Пурдзан сердито стукнул кулаком по подушке.

— Ненавижу это погоняло! Что, Шабель, за столько времени привыкнуть нельзя?

— Прости, светлый зигун. Но люди хотят убить Кизяка. Если у тебя есть идея, зачем он нужен живым, скажи сейчас.

— Идея есть, конечно, — Пурдзан повернулся к Василию, — какая там у нас идея, курпан-баши?

Глава 4

Идея Василия была проста: Пурдзан не торговал с блидами, зато с ними торговал Мин-хан. И корабль его, огромный шар-тюрьма, остался практически цел.

Мин-хана вволокли в капитанскую каюту. Одежда его была разорвана, грузное тело обвивала колючая проволока, но лицо оставалось спокойным, а осанка — прямой. Он явно ничего не боялся и не собирался никому помогать. Но Василий понял, чем можно пронять этого гордого гиганта.

— Мин-хан, хотите попасть домой? Я знаю, как это устроить.

Мин-хан сник, потом снова поднял голову и молча уставился прямо в глаза Василию. Василий сидел на подушках, Мин-хан возвышался над ним, но Василий чувствовал себя выше и сильнее Мин-хана — и вовсе не потому, что Мин-хан был связан.

— Домой, домой, — повторил Василий, — кем вы там были-то?

— Личный тавачи хана-правителя Марса, — тихо ответил Мин-хан, — потом, правда, разжалован за драку. Отправили командовать тюрьмой. А потом…

— А потом вы оказались тут. Но домой-то все равно тянет, не так ли?

Глаза Мин-хана загорелись. Он хотел ответить, но закашлялся.

— Тянет? — переспросил Василий.

Мин-хан прохрипел:

— Да!

— В таком случае сейчас вы примете ванну и приведете себя в порядок. Пур, скомандуй, чтобы его развязали.

Из капитанской каюты Мин-хан вышел с расчесанной и уложенной бородой, в новом красном кафтане, из-под которого ослепительно сияла новая белая сорочка, и в новой островерхой шляпе. Даже пистолет был на месте. Василий доверял своему опыту командира: бывший атаман пиратов превратился в искреннего союзника. Ведь попасть на родину для Мин-хана было куда важнее, чем командовать пиратами в буферах.

Мин-хан рассказал Василию о своей родине — Поднебесной Российской Империи, наследнице Великой Орды. В этом мире князь Олег не садился на византийский трон, хоть и взял Константинополь. Византии вообще больше не было в этом мире, зато были монголы. Василий с трудом припомнил, что в его собственном мире тоже существовали монголы — маленький христианский народ где-то на Земле, на востоке Византии. А в мире Мин-хана монголы присоединили Русь к своей империи, которую они называли Великой Ордой. Но победа обернулась поражением — вскоре Русь стала основной частью Орды. При хане Петре в Орде возникла мода на все китайское: хан посылал в Китай дворянскую молодежь — изучать искусство кулачного боя и науку ведения войны. Учение не прошло даром: к концу правления Петр завоевал практически всю Евразию, в том числе — свой любимый Китай, и провозгласил себя императором, а Орду приказал переименовать в Поднебесную Российскую Империю. К началу Двадцатого века от Рождества Христова Империя стала космической державой, а к концу века появились первые корабли принудительных колонистов — космические тюрьмы, перевозившие ссыльных. Одной из таких тюрем и командовал Мин-хан, когда подвергся нападению блидов. Заключенные, воспользовавшись суматохой битвы, покинули свои камеры так же, как после них это сделали Василий, Георгий и Хафизулла. Напав со спины на охрану, сражавшуюся с блидами, заключенные быстро перебили ее всю и радостно ринулись к своим «освободителям» — но были встречены сетями. Из одних сетей в другие — это не устраивало заключенных, и битва быстро превратилась в бойню. В разгар бойни из своей каюты вышел Мин-хан, который уже три дня валялся в запое. Он не мог простить судьбе такое страшное низвержение — от личного тавачи марсианского хана до начальника космической тюрьмы. Сейчас к обиде прибавилось жестокое похмелье, но оно не помешало начальнику тюрьмы понять, что какие-то парни в серых юбках пытаются увести у него заключенных, к тому же — против их, заключенных, воли. Последний акт бойни возглавлял Мин-хан, и когда последний блид упал с раскроенным черепом, бывшие заключенные стали славить своего бывшего начальника. Начальник не возражал, тем более, что последний блид, прежде, чем умереть, взорвал переходник. За иллюминаторами поплыл розовый туман, а когда туман рассеялся, глазам ошарашенных людей предстало небо, по которому беспорядочно крутились звезды и шныряли разноцветные луны. И в этом чужом мире Мин-хан остался один на один с заключенными. Те, правда, славили его, как победителя странных и страшных врагов. Все, короче, шло к тому, чтобы Мин-хану из начальника заключенных превратиться в атамана пиратов.

Через год Мин-хан и его команда стали известны во всей обитаемой части буферов как «Тюрьма Кизяка». В течение следующих десяти лет Кизяк вел успешную торговлю с теми, кого однажды победил — с блидами, загадочными, страшными, но готовыми платить золотом и платиной за живой товар. А живой товар добывался во время налетов на планеты, где обитали сравнительно мирные колонисты. «Сравнительно» — потому что попали в буфера они так же, как и пираты: отбившись от блидов.

«Тюрьма Кизяка» слегка потеснила «Флот Шабеля» — штурмовой крейсер, укомплектованный боевыми шлюпками и истребителями. Благодаря блидам крейсер вместе с командой попал в буфера из того мира, где Землей и космосом правят бывшие оленеводы-кочевники, обитатели северной Евразии, покинувшие в свое время холодную тундру и кровожадными толпами устремившиеся покорять изнеженный Юг.

Но с тех пор, как к «Флоту Шабеля» примкнули остатки отряда «Семург», среди которых был и Пурдзан, ситуация изменилась. Пурдзану сразу понравились пираты — головорезы без следов страха и дисциплины, разодетые в пух и прах, обмотанные такими же, как у него, широкими поясами, за которые заправлено различное оружие. С такими ребятами, понял Пурдзан, можно устроить отличный джихад. Неверных для джихада искать не придется: вот они, в серых туниках, с постными рожами, приходят на каждый невольничий рынок и дают самую высокую цену. Но пиратам надо объяснить, что такое неверные и почему с ними необходимо воевать.

И Пурдзан принялся рассказывать. После удачного налета пираты собирались в кубрике крейсера и слушали рассказы Пурдзана об Аллахе, сотворившем мир людей и сатиров, о Его пророке Мухаммаде, побдившем в честном бою всех ифритов и всех Зигунрджалов, а в нечестном — самого Шайтана Мекрджала, бога смерти. Рассказывал Пурдзан и о том, как к шейху измаилитов Хасану ас-Сабаху явился Пророк, чтобы научить того девяти основным боевым искусствам. И еще Пурдзан рассказывал о прекрасной Хадидже, жене Пророка, при виде которой сам Карджал от непреодолимой страсти откусил себе хвост.

И наконец, Пурдзан рассказывал о неверных, которых Пророк велел встречать не иначе, как мечем по шее. Но, несмотря ни на что, неверные эти до сих пор живы, говорил Пурдзан, и все их хорошо знают.

Через пару месяцев вся команда во главе со свирепым карликом Шабелем была готова к джихаду. Шабель остался формальным главой команды, но титул Шейха уль-Джихад справедливо получил Пурдзан. Несколько хашей из отряда «Семург» смотрели на возвышение Пурдзана с иронией, но и с одобрением. На тайном совещании они посоветовали новому координатору джихада обратить всю команду в ислам.

Что Пурдзан и сделал, и предложил заодно пиратам новое самоназваеие: бедуины, кочевники космоса. Воины джихада. С тех пор «флот Шабеля» перестал торговать с блидами и начал нападать на них. Золото, платина и шарики-истребители были добычей в этой священной войне. Пурдзан, впрочем, не брезговал и обычным пиратством. Единственное, чего он не делал — это не захватывал рабов. Агенты Шабеля исчезли с невольничьих рынков, продав свои места агентам других капитанов, в первую очередь — агентам Кизяка.

Теперь «Тюрьма Кизяка» стала частью пурдзановского флота, а сам Мин-хан — пленником. Но о победе Пурдзана пока никто не знал. И Василий, пользуясь этим, замыслил отчаянную акцию.

«Тюрьма», лавируя между лун и угловатых ледяных обломков, приближалась к Колаксаю, огромному диску диаметром в двадцать тысяч миль. Василий впервые видел планету в форме диска. На переднем экране рубки была хорошо различима поверхность Колаксая, покрытая вполне нормальными материками и океанами.

— Как же все это там… Как же гравитация?

— Здесь все через задом-наперед, — ответил Пурдзан, — гравитация, там, даже законы судьбы. Они тут тоже не действуют. Приятное место.

— Не забывай, Пур, наша задача — выбраться отсюда. Потом, может, вернемся.

— Так точно, Гирей-ага. Джихад важнее.

В камерах корабля находились «узники» — бедуины, связанные колючей проволокой. Проволоку Хафизулла умело подпилил так, чтобы она рассыпалась мелкими кусочками при определенном движении тела, а до тех пор держала крепко. Оружие было спрятано в широких складках поясов, в голенищах разноцветных сапог, в волосах, даже в бородах бедуины припрятали мелкие клинки. В суть своего плана Василий бедуинов не посвятил: ему вовсе не хотелось, чтобы по всем мирам, в том числе и по его родной вселенной, носились пираты — как бы там они себя ни называли. Бедуинам было сказано одно: по знаку Василия рвать колючку и моментально убивать всех находящихся рядом блидов, не дав им пошевелиться.

За иллюминаторами проносились облака. Бесконечная долина уходила во все стороны, не оканчиваясь горизонтом, а просто теряясь в дымке. Откуда может взяться горизонт на планете, плоской, как блин?

Невольничий рынок находился в самом центре этого гигантского блина, в городе Хора. Корабль опустился на космодроме недалеко от города. Рядом громоздились другие корабли, среди которых Василий разглядел один конфедератский крейсер и пару византийских галер. Остальные корабли были незнакомой конструкции. Некоторые из них и вовсе не походили на корабли, а скорее напоминали нелепые эксперименты в области архитектуры. Между кораблей сновали извозчики, предлагая свои услуги. К тюрьме Мин-хана сразу подкатили три длинные клетки на колесах, предназначенные, видимо, специально для перевозки рабов. В клетки были впряжены неповоротливые животные грязно-белого цвета. Приглядевшись, Василий понял, что это — слоны, только совсем маленькие, величиной с крупного ишака. Каждую клетку тащило пять таких слоников. С ближайшей клетки спрыгнул возница, долговязый треух в розовом тюрбане и ярко-зеленых шелковых шортах. Василий и Мин-хан стояли на верхней ступеньке трапа, треух в три прыжка поднялся к ним и поклонился Мин-хану:

— Кизя… то есть, Мин-хан, конечно, извини, случайно вырвалось, — затараторил он по-русски, — три подводы тебе хватит, или еще парочку подогнать?

— Хватит двух, Цеба, — ответил Мин-хан.

— Но тогда по три кубика.

— Хватит двух, Цеба, — повторил Мин-хан, имея в виду на этот раз не подводы, а кубики.

Цеба попытался возразить:

— Два с полтиной, хан. Пустую подводу гонять…

— Цеба, ты похож на корейца. Мне очень нравится твое третье ухо, я его оставлю себе на память.

Мин-хан сделал вид, что тянется за ножом, треух испуганно замахал зелеными длинными руками.

— Ладно, ладно, хан, решено. Только кубики вперед.

— Запросто.

Мин-хан высыпал на ладонь из сафьянового кошелька четыре платиновых кубика и вручил Цебе. Потом развернулся и крикнул в темноту у себя за спиной:

— Братва! Выгружай жмуриков!

Местные могли узнать бедуинов в лицо, поэтому охранять заднюю подводу Василий отрядил Хафизуллу с Георгием, а на подножку передней вскочил сам. Мин-хан сидел на козлах рядом с Цебой.

— Не боишься, хан? — спросил Цеба.

— Тебя, что ли?

— Меня-то зачем? Жмуриков своих. Я же вижу, ты самого Черта взял, — Цеба кивнул в сторону Пурдзана, недовольно кряхтевшего в толпе «пленников», — охраны не маловато?

— Глазастый ты, морда зеленая. Ничего, они хорошо связаны.

— Щабель с ними?

— Удрал.

— Все равно поздравляю.

Щабеля среди «пленников» не было — воинственный карлик даже в шутку не желал ехать связанным через весь город. Ольгу тоже оставили на корабле, присматривать за Шабелем.

А город оказался так себе, хотя Василий понимал, что кому-то могут нравиться именно такие города — деревянные, двухэтажные, с узкими улицами, мощеными серовато-розовым камнем. Сам Василий привык к мрамору и граниту, к прямым сверкающим небоскребам Крезидхи и к разноцветным витым башням учебных корпусов Суфийской Коллегии.

Зато народ на улицах пришелся Василию по душе: вальяжные треухи в пестрых тюрбанах и шортах, сатиры, сверкающие серебряными рукоятками кинжалов, заткнутых за пояса, но в основном — люди, мужчины в комбинезонах из тонкой материи и женщины в полупрозрачных накидках, сквозь которые просвечивают стройные мускулистые тела. Василий истосковался по красивым женщинам — коренастые вульгарные девки бедуинов не вызвали в нем никаких чувств. Зато местные дамы, несмотря на некоторый избыток мускулатуры, были изящны и грациозны. Василий пожалел, что ему, скорее всего, не придется прошвырнуться по местным садам наслаждений. А может, здесь и вовсе нет таких садов? Даже это, видимо, не удастся выяснить.

Вот и рынок. В центре города возвышался круглый амфитеатр, выложенный черными каменными плитами. Снаружи к амфитеатру были пристроены здания официальных учреждений, увешанные вывесками и табличками на различных языках, в том числе — на турецком, греческом и на нескольких языках Крезидхи. «Хора-дхир. Объединенная дирекция аукциона,» — прочел Василий самую крупную вывеску. Под ней приютилась вывеска куда более скромная: «Хора-зикар зедх. Собрание городских мудрецов.» По этим надписям Василий определил, что, во-первых, в городе, не смотря на численное преобладание людей, командуют треухи. А во-вторых, вся жизнь города Хора подчиняется ситуации на невольничьем рынке.

Въезд в амфитеатр преграждал серебристый шлагбаум. Мин-хан соскочил с козел и вошел внутрь административного здания.

— Сейчас от пошлины отвертится. У него там все свои, — прокомментировал Цеба.

Через несколько минут Мин-хан вернулся, довольно потирая руки. Вскочил на козлы, тяжело хлопнул Цебу по костлявому плечу.

— Вперед.

Шлагбаум бесшумно втянулся в толщу черной стены, и подводы, груженые живым товаром, медленно въехали через тускло освещенный коридор на арену амфитеатра.

Свободное место оказалось найти очень трудно: вся арена была заполнена подводами-клетками, внутри которых, плотно обмотанные колючей проволокой, хмуро переминались узники. В центре арены находился высокий помост, устланный желтым ковром. Помост охраняли люди в черных комбинезонах. В углу помоста стояла кафедра, над которой покачивался треух настолько худой, что выделялся этим даже среди представителей собственного народа. Василию он просто напоминал скелет из школьного музея, зачем-то выкрашенный в зеленый цвет.

Торги велись на Ради и Пхау — двух основных языках Крезидхи. Василий прекрасно знал оба языка, поскольку вырос среди треухов. Если бы не общий абсурд ситуации, он бы подумал, что снова оказался в мире своего детства.

Трибуны заполняла галдящая публика, в основном — мужчины. Люди, треухи и сатиры сидели вперемежку, громко переговаривались, нервно жестикулировали. Впряженные в подводы слоники оглушительно трубили. Василию на секунду показалось, что он снова играет прямым нападающим на юношеском первенстве Крезидхи по силовым шахматам, а кругом шумят болельщики на трибунах центрального стадиона Зобегра-дхир… Но впечатление испортила молчаливая группа «болельщиков» в серых туниках. Черные шлемы, пустые глаза… Блиды!

Василий перевел взгляд на помост. Как раз в этот момент охранники вывели туда двадцать коренастых мужчин в коричневых набедренных повязках. Мужчины напрягали мускулы и злобно косились на публику. Треух-распорядитель поднес к широкому рту микрофон:

— Лот девятнадцать, марды колаксайские, деревенские воины. Продаются только на вывоз и только всей группой. Первоначальная цена — три платиновых куба за группу.

— Так дешево?! — удивился Василий.

— Бунтовщики, — пояснил Цеба, — их лишь бы сослать, можно и без навара.

В задних рядах амфитеатра поднялся толстый седой сатир и два раза пальнул в воздух из пистолета.

— Шесть кубов, — объявил распорядитель, — другие предложения?

С первого ряда, не вставая, лениво махнул рукой молодой треух в белом тюрбане.

— Мехра-боц, группу необходимо вывезти немедленно, вы не успеете перепродать ее на следующих торгах, — предупредил распорядитель. Молодой треух энергично кивнул и повторил свой жест.

— Двенадцать кубов! Двенадцать кубов! — повторил распорядитель и прищурился в сторону сатира с заднего ряда. Но сатир молчал. Тогда распорядитель обернулся туда, где неподвижно сидели блиды. Блиды тоже молчали.

— Двенадцать кубов за группу деревенских воинов-мардов с Колаксая, продаются с условием немедленного вывоза.

Неожиданно один блид поднялся с места и взмахнул четыре раза растопыренной пятерней.

— Двадцать кубов! — обрадовался распорядитель, — есть другие предложения? Нет других предложений. Марды проданы неизвестному покупателю из четвертого сектора за двадцать платиновых кубов. Увести!

— Неизвестный покупатель!.. — злобно проворчал Цеба, — какой наш Серела-боц трепетный и стыдливый! Сказал бы просто: бунтовщики проданы в Блидинг.

Охрана аукциона увела мардов с арены, чтобы где-то за ее пределами передать их конвою блидов. А на помосте появились женщины.

Это были явно не местные женщины: очень высокие, не слишком мускулистые, но по их походке и по спокойным расслабленным лицам Василий угадал, что это — не простые девчонки. Не исключено, что они раньше проходили службу в каком-нибудь имперском корпусе амазонок.

— Лот двадцатый. Группа из трех молодых женщин неизвестного происхождения, родные языки — русский и греческий, — объявил распорядитель.

— С какого-нибудь корабля взяли, значит — военные, — пояснил Цеба, — ты ее в койку, а она тебя — тюк!..

Распорядитель продолжал:

— Изначально владеют боевыми искусствами, знаниями по истории своего космоса и экзотическими видами сексуальной техники с людьми и треухами. За год обучения в нашем Институте Прислуги освоили необходимый набор сексуальных техник с прочими разумными видами космоса, а также языки английский, турецкий, устергодольский, Ради, Пхау и Рджалсан. Телохранительницы, жены, собеседницы, отличные товарищи — при соответствующем обращении.

Только услышав последние слова распорядителя, Василий понял, что женщины вышли на помост не связанными. И еще он подумал, что едва ли это имперские амазонки: даже в Конфедерации всем известно, что с сексом у амазонок туго.

— Сто кубов за каждую в отдельности, двести пятьдесят кубов за всю группу.

Сатир с заднего ряда снова пальнул два раза в воздух.

— Пятьсот кубов за группу! — откликнулся распорядитель.

Трибуны заволновались, к распорядителю потянулись руки, флажки, набалдашники тростей и рукоятки мечей — каждый участник подавал знаки в своей собственной манере. Распорядитель еле успевал реагировать:

— Шестьсот за группу! Семьсот! Тысяча! Тысяча двести! Тысяча триста! Ого!.. Тысяча пятьсот от Гина Мехры! Тысяча пятьсот! Есть другие предложения?

Трибуны затихли. Женщины повернулись к молодому треуху в белоснежном тюрбане и стояли, приобняв друг дружку за плечи. На спокойных лицах чуть играла довольная улыбка — «отличные товарищи при соответствующем обращении» предвкушали веселую жизнь в гареме у молодого местного аристократа.

— Ну что ж, девочки, — развел руками распорядитель. Он тоже был доволен.

И тут со своего места поднялся блид. Трибуны ахнули. Женщины настороженно огляделись по сторонам и нервно вздрогнули, увидев вставшего блида. Невольно все трое приняли боевые стойки. Распорядитель, поняв, что произошло, втянул голову в плечи.

— Девушки проданы, — попытался он возразить, но блид поднял руку и отчеканил без выражения, но громко и четко:

— Вы не произнесли слова «продано». Согласно пункту Четыре Правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир торг еще не закончен. Я предлагаю две тысячи кубов.

Распорядитель пристально уставился прямо в глаза Мехре. Даже белый тюрбан не мог скрыть, как трепещет верхнее ухо аристократа. Мехра на секунду зажмурился, потом широко раскрыл глаза и, откинувшись на сидении, вдруг спокойно произнес:

— Три тысячи.

Распорядитель обернулся к блиду. Блид не шевелился. Он напоминал компьютер, в котором «крутится» сложная программа. Казалось даже, что внутри блида что-то щелкает, что-то ужасное и абсолютно безошибочное. Но на пустом лице этот процесс никак не отражался. Наконец, «программа» завершила работу и блид произнес:

— Шесть тысяч четыреста пятьдесят один.

Трибуны ахнули. Распорядитель с надеждой обернулся к аристократу, но Мехра удивленно развел руками:

— Это ровно на пятьдесят кубов превышает мой сегодняшний предел. Разве что… Может, кто-то войдет в долю?

— Как же, — грустно прошептал Цеба, — пункт Семь. Крыса не забудет об этом напомнить…

Но Мин-хан уже вскочил на ноги:

— Я! Я войду!

Блид снова поднял руку — и снова над трибунами зазвучал его пронзительный бесцветный голос:

— Согласно пункту Семь правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир все альянсы должны заключаться до входа на амфитеатр и фиксироваться в объединенной дирекции. Вы можете представить соответствующий документ?

Мин-хан хитро прищурился:

— Дирекция мне готова подмышки лизать, — прошептал он и уже хотел громко ответить «Да», но Василий дернул его за рукав:

— Молчать! — прохрипел он на ухо пирату и добавил, спокойно глядя ему в глаза:

— Мы свое возьмем.

Мин-хан, кряхтя, сел на место. Надежда погасла в глазах распорядителя. Он подал условный знак рукой, и женщин мгновенно обступила вооруженная охрана. Убедившись, что женщины не смогут натворить глупостей, распорядитель объявил:

— Продано неизвестному… Эх… — он повернулся к женщинам, — простите.

Затем кивнул охране. Женщин увели.

А торги продолжились.

— Лот двадцать первый. Воины различного происхождения, боевой опыт не менее двух лет, сто человек и три сатира. Все мужчины. Продаются только группой и только на вывоз.

— Наши, — одними губами прошептал Мин-хан.

Василий и сам уже видел, что на помост выводят бедуинов во главе с Пурдзаном. Трибуны оживились: слух о том, что сегодня будут продавать людей Шабеля, включая самого Черта, оказался правдой. К распорядителю потянулись руки, но он только покачал головой:

— Подождите, это вам не марды. Начальная цена — тысяча кубов за группу.

Лес рук мгновенно поредел. Василий глянул на самый верх, где сидел седой сатир с пистолетом. Но сатир не торопился стрелять в воздух.

— Что, — усмехнулся Мин-хан, — ждешь, когда Равиль пальнет? Это мой парень, ему еще рано. Сейчас дядя Дун начнет, потом этот молодой дурень нагреется, и тогда уже — Равиль пальнет. Потом снова дядя Дун, потом — опять дурень, а после него уже — наши друзья.

Мин-хан, конечно, был профессионалом в своем деле: все произошло именно так, как он предсказывал. Сначала старичок в черной островерхой шляпе резко поднял цену до двух тысяч, Мехра предложил две с половиной, сатир выстрелил, как обычно, два раза, подняв цену до пяти. Дядя Дун объявил пять двести, намекнув тем самым, что его предел не за горами. Мехра торжествующе предложил шесть. И тут, конечно же, поднялся блид и предложил шесть тысяч четыреста пятьдесят один.

— Продано! — выкрикнул распорядитель.

Мин-хан пожал руку Цебе и стал пробираться между подвод к помосту. Василий махнул Хафизулле с Георгием и двинулся следом. Мин-хан взобрался на помост и положил лапу на плечо распорядителя:

— Серела-боц, позволь мне проследить, чтобы товар отправился прямиком к покупателю. В ад.

— Это твое право, — распорядитель понимающе кивнул. Он прекрасно знал об отношениях между Мин-ханом и Шабелем и поэтому не боялся никаких эксцессов.

— Пятый коридор, зал имени Зхияка, там построят, и по седьмому коридору — в бывшую первую кладовую.

Распорядитель вытянул длинный палец в сторону коридора, по которому уводили бедуинов. Мин-хан спросил на всякий случай:

— А в кладовой — блиды?

— Блиды.

— С адской машинкой?

— С ней, скорее всего. Как иначе они в эту кладовку попадают? Там же тупик… Впрочем, я внутри не был, они не пускают никого. Да никто туда и не лезет… И ты не лезь. Помнишь, что было, когда Сухарь Менахем попытался туда влезть?

— Да… — протянул Мин-хан, — полгорода разворотило.

— И главное, — добавил треух, — блиды полгода на торгах не появлялись. Ты чуть не разорился, помнишь?

— Как не помнить?

— Ну, я-то знаю, — хмыкнул распорядитель, — тебе важно просто убедиться, что Черт попал в ад. Иди, провожай своего Черта. А я тут еще должен партию теток продать на вывоз. Неверные жены… Кстати, вечерком пошли со мной, тут новый кабак открыли. «Сатир и нимфа».

— Да, слыхал.

— И ребят приводи. Значит, не прощаемся. Погуляем.

— Погуляем, — ответил Мин-хан, — погуляем…

Зал имени Зхияка располагался под землей — коридор шел круто вниз и обрывался круглым низким помещением, по диаметру чуть ли не больше самого амфитеатра. Охрана, здоровые ребята в черных комбинезонах, строили проданных рабов в колонну по четыре. Тут были не только бедуины. Хмуро топтались давешние марды, рядом неподвижно стояли три невольницы — уже связанные, правда, не колючей проволокой, а ремнями из мягкой кожи. Были и другие рабы, проданные еще до того, как Василий с Мин-ханом прибыли на аукцион. Блиды, судя по всему, скупили почти всех. Интересно, подумал Василий, а неверных жен они тоже купят? Нет, не стали. Группа блидов, присутствовавшая на торгах, появилась в зале. И колонну повели. Первым двигался большой отряд сатиров в драных коричневых чалмах, за ними — марды, следом — бедуины, еще один большой отряд из сатиров и треухов, а замыкали колонну понурые невольницы. Охранники с короткими ружьями наготове шли по бокам, блиды — сзади, а рядом с блидами, насвистывая, переваливался Мин-хан. Василий шел вдоль противоположной стены, а Хафизулла и Георгий, постоянно сбивая шаг и меняя позицию плелись в самом конце. Все выглядело очень натурально. Седьмой коридор, извиваясь, вел все ниже и ниже — видимо, бывшая кладовая располагалась где-то под залом имени Зхияка. Кстати, кто такой Зхияк?

Но Василий не успел об этом поразмыслить: коридор кончился стальными воротами, справа и слева от которых стояло по два блида. Ворота со скрежетом отъехали в сторону, и колонна медленно двинулась на территорию блидов. В ад. Сквозь открытые ворота Василий увидел другие ворота. Те самые. Они находились далеко, в темноте, и светились тусклым розовым светом.

Колаксайские охранники остались в коридоре, а рабы, чуть замедлив шаг, пошли дальше. Василий увидел, как первые пятерки рабов исчезают в розовом тумане. Исчезли сатиры. Почти исчезли марды. Вот к розовому свету приближаются первые бедуины… Пора!

Василий два раза пронзительно взвизгнул, выхватил скорострельный пистолет и короткой очередью уложил троих блидов. Мин-хан сразу убил еще двоих, Георгий и Хафизулла — по одному. Колаксайская охрана растерялась, но блиды, стоявшие у ворот, моментально открыли ответный огонь, не жалея ни узников, ни колаксайцев, ни своего собственного товарища, которого буквально разорвало от мощной автоматной очереди. Среди узников бедуины, кажется, не пострадали. Женщины тоже — они, несмотря на ремни, быстро упали на пол и откатились к стене. Василий тоже упал, но покатился не к стене, а, наоборот, под ноги к узникам. Какой-то сатир наступил копытом ему на правую руку, в которой он сжимал пистолет. Василий издал еще один визг, предупреждая своих, выхватил левой рукой из-за пояса гранату и метнул в сторону ворот. Хафизулла предлагал воспользоваться «Зеленым шайтаном», но Василий решил, что блидам тоже может быть известен секрет газа, и взял обычную осколочную гранату армейского образца. Раздался взрыв, резкий скрежет осколков по стенам. Стоны раненых. Автоматные очереди стихли. Из кладовой впереди тоже не доносилось ни звука. Может, меня контузило, испугался Василий… Нет, вот слышен ворчливый мат Мин-хана. Пират подскочил к лежащим блидам и на всякий случай дострелил их одиночными выстрелами в голову.

Хафизулла и Георгий проскользнули в кладовку. Василий с Мин-ханом вошли следом. Среди трупов в серых туниках бродили бедуины — их в живых осталось примерно две трети. А у дальней стены, обрамленный в аккуратную прямоугольную рамку ворот, мерцал розовый туман. Но не этот свет приковал к себе взгляд Василия. К воротам крепился небольшой пульт, сбоку от которого тихо гудел какой-то аппарат. Передний кожух аппарата был понят. А под кожухом в аккуратном гнездышке, отражая розовые блики глянцевым боком, уютно свернулась золотая улитка.

Глава 5

Василий быстро вышел из оцепенения. Любоваться на улитку времени не было: блиды — основной источник существования колаксайцев. Или, во всяком случае, обитателей Хоры. Если быстро не принять мер, сейчас сюда ломанется все местное мужское население.

— Пур, охрану добить. Скорее! И трупы втащить сюда.

Пурдзан махнул рукой нескольким бедуинам и скрылся в коридоре. Оттуда послышались редкие выстрелы. Через пару минут Пурдзан вернулся.

— Все, курпан-баши. Сейчас ребята приволокут…

Но выстрелы не прекратились. Вот упал один бедуин у самой двери, вот — еще двое.

— Кто стрелял?

Мин-хан, увлекая Василия, кинулся к стене. Послышалась автоматная очередь.

Стреляли с той стороны розового тумана. Со стороны Блидинга. Бедуины, разобравшись, наконец, в чем дело, открыли ответный огонь. Может быть, они и попадали в цель, но Василий представил себе, как за розовой завесой на место убитых блидов становятся новые и стреляют, стреляют… А вдруг они догадаются пальнуть из базуки?!

Догадались. Василию повезло, что между ним и взрывом оказалось несколько бедуинов. Бедуинов разметало в клочья. Пурдзан и Мин-хан тоже остались живы, только Мин-хана ранило в руку осколком. Бедуины, находившиеся в коридоре, навалили трупы в дверном проходе и стреляли из-за этой жуткой баррикады по розовому туману. Но следующим взрывом, понял Василий, разнесет и баррикаду, и всех остальных…

Краем глаза он увидел, как Пурдзан тщательно целится во что-то… Этот выстрел прозвучал громче других. А может, Василию только показалось. Просто выстрел Пурдзана был по своему эффекту важнее и страшнее, чем все другие выстрелы.

Улитка рассыпалась золотыми искорками, взорвалась, похожая на маленький солнечный фейерверк. И исчезла.

Погас розовый туман.

— Пур… Что же ты, падла…

— А что делать? — развел руками Пурдзан.

Действительно, что теперь делать?

Мин-хан поднялся с пола, прошелся вперевалку мимо ворот, которые больше никуда не вели. Подергал пятерней себя за бороду.

— Ничего. Следующий раз…

Василий тронул его за плече:

— Какой, свиные уши, следующий раз? Где еще есть рынок рабов?

— Нигде. В буферах — нигде.

— Ну вот. Нужна улитка. Та золотая штука.

— Я понял, понял…

Пурдзан стоял, рассеянно почесывая дулом пистолета за длинным волосатым ухом.

— А что, кроме, как у блидов…

— Вроде, нигде больше нет.

Василий присел на ближайший труп, обхватил себя за голову.

— Вон та золотая кругляшечка? Которая разлетелась? Я ее видела раньше. Может…

— Что?!!

Василий и Мин-хан вскочили одновременно. Пурдзан перестал чесать за ухом, замер. Перед ними стояла одна из невольниц. Ее легкая одежда превратилась в обгорелые лохмотья, кожу изукрасили синяки и порезы — но, как ни странно, девушку все это вовсе не портило. И не волновало.

— А где другие девчонки? — масляно проворковал Мин-хан и стал мелкими шажками приближаться к девушке.

— Трупы таскали, — просто ответила она, — а я сюда зашла. Стреляла. Потом Черт кругляшок взорвал.

— Меня Пурдзаном зовут, — вставил Пурдзан.

— А меня — Гюльчачай. Гуля. Очень приятно…

Василий подошел к девушке вплотную, оттеснив Мин-хана.

— Гуля, хватит трепаться. Где ты видала золотую улитку? Это очень важно.

— Далеко отсюда. Настенная роспись…

— То есть, не саму улитку, а только картинку?

— Ну… да.

— И там были нарисованы блиды?

— Нет, в том-то и дело.

— Тогда рассказывай.

Василий снова присел на труп. Гюльчачай опустилась рядом на корточки.

— Мы с девочками были раньше в гареме у дяди Цергхи…

— Треух? Ученый? Так, а вы, собственно, из какого мира?

— Ну… У нас там два таких больших государства, Империя и Конфедерация, а на Земле еще есть куча маленьких…

— Земляки!

Василий радостно вскочил, схватил девушку за плечи, отпустил. Гюльчачай продолжила:

— Мы сами из Конфедерации, российские татарки…

— Как?!

— Просто… Из столицы. Из Казани.

Василию сразу стало грустно.

— Полное название вашей страны как звучит?

— Греко-Российская Православная Конфедерация.

— А другой страны?

— Османская Империя Кельтского народа.

Пурдзан причмокнул губами.

— Не землячки. Все наоборот должно быть.

— И у вас там есть великий ученый, треух, по имени Цергхи?

— Шарлатан, — отмахнулась девушка, — но очень милый был дядька. Посол, между прочим.

Василий вдруг понял, что в некоторых мирах должны разгуливать Василии Гиреи. Где-то живет Василий Гирей — гражданское лицо. Композитор какой-нибудь. Может, даже трус и предатель… Тьфу, гнать надо эти мысли и думать о главной задаче!

— Ладно. Ты говори, что видела.

— Вот, наш дядька очень любил археологию. А в экспедиции таскал нас за собой. Мы ему и гарем, и телохранителями были. И вот он копался на одной планетке… Иго-го, кажется. Нет. Название на фрукт похоже… Вспомнила. Айво.

— Айво!

Василий опять вскочил.

— Да, Айво, — ответила девушка, — а что? Короче, мы с ним залезли в какой-то храм.

— Зиккурат метров тридцать высотой?

— Да… а откуда…

— Не важно. Ты рассказывай, давай.

— И там внутри комнатку нашли. Пустую. Только алтарь…

— И кушетка в виде дракона. А улитки на алтаре не было?

— Нет. Кушетка была, а кругляшечки этой не было. Зато на стенах нарисованы кругляшечки, и их таскают такие рыбы.

— То есть, вы не оттуда сюда попали?

— Нет. Мы обратно летели, и вдруг напали блиды. Дядька наш погиб, а мы отбились. Но уже здесь.

— Понятно. А рыбы были странные, с человечьими ногами и руками?

— Да-да-да, злющие, и у каждой по четыре ноги и по две руки, и все в шапках.

Тут вскочил Мин-хан:

— А шапки — типа воронок для бензина? Такой конус, — он показал руками, — с загнутой трубкой наверху?

— Да… — ответили одновременно Гюльчачай и Василий.

Мин-хан ухмыльнулся, почесал брюхо.

— Золотые рыбки, вот это кто. Я знал, что у них все есть. Оказывается, эта хрень тоже у них имеется. Только…

— М-да, — добавил Пурдзан и покачал лохматой головой.

Василий энергично прошелся между Пурдзаном и Мин-ханом. Посмотрел по очереди в глаза каждому. Пират потупился, но Пурдзан не отвел глаз, только продолжал качать головой и жевать губами.

— Что, — спросил Василий, — опасно? Боязно?

Голос Василия звучал тихо, но был готов перейти в грозный рев. На тебе! Вдруг бедуин, неустрашимый гази, вспомнил, гнида, что он — простой козел, специалист по парковому искусству!

— Дир-зигун Пурдзан!

Пурдзан вытянулся, перестал кивать, подобрал губы. И вдруг расслабился — но не сник. Оглянулся назад, туда, где бедуины заканчивали втаскивать в комнату трупы. Снова повернулся к Василию.

— Как ребята решат. Я, конечно, с тобой, курпан-баши.

— А Мин-хан?

Мин-хан поднял глаза.

— Я домой хочу. Рыбалка — так рыбалка.

Но сначала необходимо было добраться до корабля.

— Георхий! Хаф! — позвал Василий. Георгий не ответил — Василий потом нашел его в коридоре, мертвого. А Хафизулла оказался жив, хоть и весь в крови. Но кровь была чужой.

— Когда они из тумана снарядом грохнули, я успел прикрыться кем-то, — пояснил Хафизулла, — а потом в этот туман ножом запустил.

— Измаилитским?

— Ни за что! У меня еще ведь несколько. Но по-любому зря, кажется.

— Пур, рация при тебе?

Пурдзан вытащил из-за пояса минирацию, потыкал кнопки, послушал, потряс в руке, снова потыкал.

— Вроде, работает, но что-то экранирует, кажется.

— Ладно. Мин-хан, сколько твоему мячику с космодрома лететь к стадиону?

Мин-хан, как обычно, ухватился за свою бороду.

— Взлет минут десять, лететь минуту, зависнуть… Где, кстати?

— Поближе к выходу из этих пещер, чтобы трап скинуть.

— Тогда еще десять минут.

— Ясно. Пур, как только перестанет экранировать, свяжись с Шабелем, пусть корабль гонит сюда, виснет над стадионом поближе к нашему выходу…

— А как я ему объясню, какой выход — наш?

— По нам сейчас стрелять будут. Сам разберется. Трап вниз, и пусть нас прикрывает.

— Хорошо, курпан-баши.

— Тогда вперед.

В коридоре никого не было. Но в зале имени Зхияка их уже ждали.

— Блиды! — выкрикнул кто-то.

— Нет, бедуины, — ответил другой охранник, видимо — начальник, и сразу скомандовал:

— Огонь! Не дать им выйти!

Выстрелы слились в одну протяжную оглушительную ноту. Коридор, к счастью, оканчивался массивными колоннами из желтоватого камня, в тени которых бедуины укрылись от пуль.

— Сейчас… Сейчас… — бормотал Василий, настраивая бластер на широкую полосу.

— Не получится, — раздался у самого уха голос Мин-хана, — лучеметы в буферах безобразят.

— А на льдине получилось… Против твоих же орлов!..

Василий нажал на спуск. Луч ушел вверх по дуге.

— На льдине получилось случайно, — процедил Мин-хан, не переставая стрелять по охранникам из своего пистолета, — вот если бы мы были на корабле, да мимо летела красная луна… На! На! Ах, дерьмо Ханумана!..

Несколько пуль попало в уже раненую руку Мин-хана.

— Пур, гранаты! Гранаты есть?! — заорал Василий.

— Последняя!

Пурдзан выскочил на линию огня, метнул гранату и юркнул в тень. Вспышка, грохот, стоны — и снова автоматные очереди.

Внезапно на фоне выстрелов послышался глухой рокот мотора. Василий выглянул из-за колонны и обомлел: в зал, отражая свет ламп черным лаком, неторопливо вкатывался танк. Длинная пушка смотрела круглым жерлом дульного тормоза прямо Василию в лицо.

— Назад! Быстро!!!

Взрывом разнесло центральную колонну, нескольких бедуинов сразу убило каменными осколками, остальные бросились бежать к кладовой.

— Пур, еще раз! Свяжись! С кораблем!

— Ну не выходит, курпан-баши! Не… Ага! Вышло!

Пурдзан затараторил в микрофон рации:

— Шабель, слышишь? Гони корабль… Что?!!

Пурдзан поднял глаза и оторопело уставился на Василия. Неприятная догадка промелькнула у Василия в голове, но он собрался с духом и спросил:

— Что такое?

— Шабель получил за нас деньги и решил отвалить. Говорит, ему надоел джихад, он теперь снова пират. И Ольгу берет с собой. Вот трубохвост! Сортирный веник! Выблядок Мекрджала!!!

Пурдзан в ярости швырнул рацию на каменный пол и растоптал ее копытом. Василий тихо добавил от себя:

— Шайтанье дерьмо.

Разрушив колонны, танк вкатился в коридор. Каждый раз, когда бедуины оказывались на линии огня, в них летел снаряд. Хорошо, что коридор весь состоял из поворотов — иначе бы всем сразу наступил конец. Остатки бедуинов бежали беспорядочной толпой вниз, к тупику-кладовке. А дальше?

Позади за поворотом рокотал мотор и лязгали гусеницы. «Дальше — тишина,» — вспомнил Василий строчку из мистерии Шейха Кибира. Перестреляют. Итак уже осталось человек двадцать, не больше. Интересно, девчонки целы? Целы, вон бегут мимо черного пятна в стене… Пятно! Это же боковой проход!

— Сто-о-ой!!!

Проход шириной шага в четыре был закрыт стальной решетчатой калиткой. Вместо замка висела тяжелая цепь. Над проходом торчали две каких-то загогулины… Василий посветил фонарем. Из стены, выгнувшись, на Василия смотрели пустыми металлическими глазами две змеиные головы. Где-то он уже видел эти головы, эту разумную ярость в глазах без зрачков. Плевать. Главное — открыть калитку.

Нескольких выстрелов хватило, чтобы цепь разлетелась, рассыпалась по полу черными червячками звеньев.

— Сюда! — крикнул Василий, — Пур и Мин-хан вперед, девки за ними. Остальные, давайте быстро!

Сам Василий остался прикрывать тыл. Когда последний бедуин скрылся в темноте, к проходу подкатил танк. Василий отступил на несколько шагов вглубь, поднял пистолет.

Танк не мог развернуться в коридоре, не мог послать снаряд вдогонку. Пора бежать, но Василий медлил. Вот на фоне светлого пятна появился охранник, еще один… Охранники с ужасом глядели вверх — судя по всему, на змеиные головы. Потом первый охранник опустил глаза и встретился взглядом с Василием. Василий хотел было выстрелить, но охранник спокойно закинул автомат за спину, покачал головой. И сказал тихо:

— Влипли вы, братцы. Лучше бы сдались. Или погибли бы по-человечески. Влипли.

Первый охранник махнул рукой остальным, останавливая их. Танк заглушил мотор.

Василий пожал плечами и побежал вглубь темного прохода, догоняя свой отряд.

Глава 6

Свое предательство Шабель готовил заранее. Но он не хотел устраивать резню между теми, кто оставался ему верен, и теми, кто всерьез увлекся пурдзановским джихадом. Поэтому идея Василия пришлась очень кстати. Любители джихада во главе с Чертом отправились сами себя продавать на невольничьем рынке, а люди Шабеля остались на корабле. В основном это были ветераны, воевавшие под командованием адмирала Вылки Шабеля еще в своем собственном мире.

Клетки-подводы не успели отъехать далеко от космопорта, а люди Шабеля уже сорвали с голов ненавистные фески и надели свои любимые белые меховые шапки с кокардами в виде золотого оленя — последнее напоминание о Родине. На Родину, впрочем, никто особенно не стремился: на Родине остались муштра, нищета и шаманы Небесного Оленя. Пурдзан со своим джихадом напомнил ветеранам этих самых шаманов: те тоже понарассказывают сказок, а потом отправят воевать невесть с кем и невесть зачем. Нет, решили ветераны, лучше быть богатыми пиратами, чем бедными солдатами.

На корабле, правда, оставалась еще и принцесса Ольга. Когда пираты начали, ухмыляясь, стаскивать с голов фески, она сразу поняла, что творится что-то незапланированное. Но было поздно. Ольга стояла в рубке возле экрана общего обзора. Вот вторая подвода с Георгием и Хафизуллой на запятках выезжает из ворот… Вот сзади послышался чей-то смешок…

Двоих пиратов Ольга вырубила сразу одним круговым ударом ноги, третьему, попытавшемуся достать пистолет из-за пояса, сломала руку, одновременно выхватывая из кобуры под мышкой свой собственный «гефест». Но Шабель метким выстрелом выбил оружие из руки принцессы.

Вокруг Ольги стояли пираты, уставив стволы прямо ей в пупок, видневшийся из-под короткой парчовой курточки.

— Не скандаль, женщина, — сказал, улыбаясь, Шабель.

— Зачем ты предал своих бедуинов? Ведь ты их предал, не так ли?

Ольга потирала руку, из которой был выбит пистолет.

— Я не предал бедуинов. Я их обманул.

— Но ведь они — твои люди!

— Мои люди — здесь, на корабле. И там, на моем старом корабле — тоже мои люди. А всякие бедуины со всякими чертями и всякими янычарами пусть себе воюют против всяких неверных. Мы отвоевались, верно, ребята?

Пираты дружно закивали.

— Вот так, женщина. Ну ты сама подумай, — карлик просеменил вокруг принцессы, остановился прямо перед ней, топнул ножкой, — сама. Тут и женских мозгов достаточно. Смотри, в этом мире нет никаких богов. Мне рассказывали про Христа — так здесь его нет. Мне рассказывали про Аллаха — его тоже здесь нет. Великие рджалы, Кре-зедх, Небесный Олень — вся эта шушера осталась там, где осталась. Откуда же здесь возьмутся неверные? Кому, скажи на милость, они не верны? Короче, я беру тебя в подружки, а потом мы все летим брать дачу Восьмирукого. Раз уж мы на Колаксае, а Восьмирукий в спячке…

Карлик подошел к Ольге вплотную, легонько погладил ее по животу.

— И не будь полной дурой. Если ты меня убьешь, например, или я еще как-то погибну, ребята прогонят тебя сквозь строй, а потом впарят блидам здесь же, на рынке. Ты посмотри им в глаза. Видишь, сколько горячего масла? Они только и ждут, сорванцы…

Ольга помнила глаза пиратов. Ольга и сейчас смотрела в эти глаза. И видела в них вовсе не «горячее масло» — тут карлик ошибся. Ольга была в этом уверена. Значит, надо сыграть не в героиню, а в кое-что поинтереснее.

Она ссутулилась, смущенно улыбнулась. Развела руками. Потом снова выпрямилась.

— Дача Восьмирукого? А где это?

Пираты разразились веселыми криками. Шабель снова погладил Ольгу по животу.

— С той стороны Колаксая, моя принцессочка. Ух, мы с тобой сейчас золота нагребем!..

Корабль осторожно двигался мимо кромки гигантского диска. Край земли, подумала Ольга, разглядывая на экране многокилометровые острые выступы голых скал. На краю Колаксая не было атмосферы, но Ольга заметила среди скал какое-то движение.

— Что там? Корабли?

— Кашалоты, — ответил штурман, квадратного сложения крепыш с плоским желтым лицом, похожим на апельсин.

Подскочил Шабель, похлопал Ольгу по заду крохотной ладошкой.

— Не волнуйся, принцесса. Это самцы. У кромки Колаксая вообще нет ничего опасного, только луны слишком быстро летают. Видишь, носятся, сволочи. Эх, люблю…

Разноцветные луны, действительно, носились с бешенной скоростью, некоторые оставляли позади себя светящийся след. А от мессива звездных потоков у Ольги кружилась голова. Она не понимала, какая навигация возможна в таком нестабильном космосе.

— Как вы тут летать умудряетесь?

— А, — улыбнулся Шабель, — по лоциям. А лоции берем на станциях. С боем. Еще увидишь… Так, вот мы и дома. У Восьмирукого дома.

Кромка закончилась. По экрану снова поплыли моря и материки, покрывающие поверхность Колаксая. На этот раз — обратную поверхность.

— Сейчас, милая, доберемся до крейсера, я тебе покажу дачу нашего мальчика. Крейсер в аккурат над ней висит.

— А мальчик ничего не заподозрит?

— Мальчик спит! Спит! Долго же мы ждали: он раз в двадцать лет спит. А охране мы уже сказали, что собираемся с ними поторговать чуток. Мол, крейсер меня ждет, а я деньги везу. Чистая правда, между прочим. Кубики за наших бедуинов специальным грузовичком доставили, мы их пересчитали — и тю-тю!

Шабелевский крейсер закрывал полнеба. Корабль-тюрьма медленно вошел в огромный стыковочный ангар и с легким толчком опустился на площадку.

— Ну вот, милая, теперь пошли ко мне, отдохнем перед работой.

И карлик засеменил к выходу из рубки.

Из капитанской каюты крейсера к приходу Шабеля успели убрать подушки и кальян. Теперь всю гостиную устилали шкуры, а в самом центре стояла закопченная медная жаровня с благовониями. Вместо прежних ковров стены украшали оленьи рога, черепа каких-то неизвестных Ольге животных и развешанные в беспорядке древние боевые арбалеты.

— Теперь я здесь как дома. Заходи, милая. Ребятам дома было плохо, мне — хорошо. Но сейчас мне еще лучше, потому что ты со мной. Садись рядышком.

От гнева у Ольги перехватило дыхание. Этот мерзкий коротышка претендует на… Но она вовремя вспомнила свою роль и медленно присела на жесткую шкуру рядом с карликом, как бы случайно задев бедром за его кривоватую ножку.

Карлик решил не терять даром времени. Подкинув в жаровню благовоний, он дернул за крохотный рычажок, торчавший у жаровни из гладкого медного бока. Гостиную капитанской каюты наполнила заунывная музыка. Казалось, кто-то вогнал вилку в деревянный стол и монотонно дергает за ручку этой вилки: бэм-м-м-мс, бэм-м-м-мс…

А карлик начал раздеваться. Он быстро скинул сапожки, стянул шаровары, откинул в сторону жилетку и остался только в своей белой кожаной шапке с золотой кокардой-оленем.

— Последует ли принцесса моему примеру?

И Ольга последовала. В такт отвратительной музыке она лениво освободилась от парчовой курточки. Улыбнулась. Одним движением выдернула из прически булавку с сапфиром, умело распустила косу. Медленно перекатилась по шкурам — и вот она уже без сапог и шаровар. Бюстгальтер с серебряными чашками скатился по ее телу, шелковая набедренная повязка белой легкой змеей прошелестела в сторону… Ольга откинулась на ворох шкур, торжественно развела бедра и протянула руки навстречу Шабелю.

Хохотнув, карлик засеменил к принцессе, даже подпрыгнул… И беспомощно повис над желанным телом, крепко удерживаемый сильными руками Ольги.

Лицо карлика из желтого стало лиловым, черная борода встала дыбом, кулачки пытались достать лицо принцессы.

— Ты что?! Ты…

— Подожди, милый, — ласково ответила Ольга. Ее слова успокоили Шабеля, он перестал размахивать кулачками.

— Жду.

— Я принцесса, ты сам это признал.

— Принцесса.

— Если принцессу взять силой, она уже не будет принцессой.

— М-м… Согласен. Но как же тогда взять принцессу?

На лице Шабеля снова появилась улыбка.

— Совершить подвиг, милый. Сначала ты возьмешь дачу Восьмирукого, а уже потом — меня. Согласен?

Шабель не потратил на раздумья ни секунды:

— Все верно. Тогда я должен одеться.

Ольга аккуратно поставила карлика на пол, и он стал быстро натягивать свою одежду.

— Милый…

— Да, моя принцесса?

— А мне можно будет принять участие в битве?

— А что ты умеешь?

Ольга села, потянулась.

— Дома у меня был чин архонта спецназа.

— Тогда скорее одевайся, и за мной, в главную рубку. Обсудим операцию.

Карлик вприпрыжку покинул каюту, а Ольга принялась одеваться. Особенно тщательно она приладила кобуру под мышкой и ножны с кинжалами — двое ножен на бедрах, и одни, потайные, за спиной.

На экране нижнего обзора раскинулась дача Восьмирукого — невообразимых размеров гладкая металлическая блямба, вздувшаяся в самом центре Колаксая. Казалось, это кончик оси, на которую насажен диск планеты.

Шабель вел переговоры с охраной дачи на языке Ради, Ольга ничего не поняла. Но по интонациям высокого голоса, доносившегося из овального динамика над радиопультом, было ясно, что переговоры проходят удачно.

Наконец, переговоры окончились. Карлик довольно потер ладошками.

— Итак, ребятки, — сказал он, улыбаясь, Ольге, штурману и паре десятков собравшихся в рубке пиратов, — торговля с сюрпризом. Симмель и Хамун, отвечаете за катера. С момента взрыва до момента внедрения — не больше девяноста секунд. Иначе не я вас накажу, сами понимаете, а зеленомордые. Они — профи.

— Мы тоже профи, дедушка, — ответили два кривоногих пирата-близнеца.

— У тебя внуки? — удивилась Ольга.

— Нет, моя принцесса, это просто титулатура, принятая в нашем флоте.

Шабель повернулся к остальным.

— Тюрягу приготовили?

— Сделано, дедушка, — ответил штурман.

— Полетят братья Мун, все трое. Они здесь? Нет. Кто-нибудь, давайте их сюда, живо!

Через минуту в рубку вошли три великана с лицами круглыми и землистыми, похожими на подгорелые блины. Шабель с удовольствием оглядел богатырей, проверил, на месте ли оружие.

— Делаем так. Мы якобы хотим купить у охраны рыбьих трубок. Мои люди на той стороне узнали, что Восьмирукий недавно сходил на охоту и потрепал местных рыбок, нашел у них там эти самые трубки. Обычное, вроде бы, лучевое оружие, только лучи не отклоняются. Бьют прямо — хоть лети мимо любая луна, хоть что. Ценная вещь.

— И они продадут?

Один из братьев-великанов криво улыбнулся губами-ниточками.

— В том-то и весь прикол. Я сказал, что пошлю к ним корабль Кизяка. Они сразу согласились. Я так понял, они хотят обмануть меня: возьмут корабль себе, затворят ворота — и пали по этим воротам из крейсера хоть всю жизнь. А чтобы я их не обманул, они еще на подлете просветят корабль, нет ли там ядерного устройства. А его и нет!

Карлик даже подпрыгнул от радости. Ольга тронула его за плече:

— Ты же сказал…

— Да, милая. Но я распорядился покрасить все внутренние стенки особой красочкой, толщина слоя — полтора миллиметра, тротиловый эквивалент всей краски, что мы извели на ремонт — две килотонны. Смотрите. Они знают о защите торговцев, а торговцы — вы.

Шабель ткнул пальцем по очереди в каждого из братьев.

— Они знают, что если кто-то из вас вдруг будет ранен, то корабль взорвется. Значит, они сначала будут искать обычную взрывчатку. Искать долго. А вас пока поведут в хранилище.

Шабель ткнул кнопку на радиопульте. Небольшой экранчик осветился схемой дачи.

— Вот, — показал карлик, — из соображений безопасности приемный порт у них здесь, а хранилище на другом конце. Ваша задача — чтобы зеленомордые повели вас сразу в хранилище или куда угодно, подальше от корабля. Понятно?

Богатыри кивнули.

— На часы поглядели, ну-ка… Хорошо. С момента отлета пройдет ровно три тысячи секунд. И где бы вы там ни были внутри, сразу начинайте всех месить. Просто всех подряд. Тогда останетесь живы. Ясно?

Богатыри снова кивнули.

— Тогда по местам. И пусть Олень вас не боднет в задницу!

Братья развернулись по-военному и бегом покинули рубку. За ними потянулись остальные пираты.

Ольга смотрела на карлика с восхищением. Ей уже было почти жалко осуществлять задуманный план. Но… Она — византийская принцесса. Она не может кого-то жалеть. Кого-то любить. Она может только выполнять государственную задачу, которую возложила на себя сама.

А карлик был рад-радехонек. Он припрыгивал на месте, деловито нажимая какие-то кнопки на пульте и мурлыкая под нос заунывную мелодию. Потом вдруг вскочил ногами на кресло около пульта и повернулся к принцессе. Теперь их лица были на одном уровне, и карлик смог заглянуть своими зеленовато-карими глазами в светло-серые глаза принцессы.

— Вот так. С паршивого джихада — хоть несколько кило кубиков. Я, милая, сначала и впрямь подумал: продам бедуинов, куплю здесь этих рыбьих трубок. Но потом понял, что местные треухи из охраны — они такие ушлые, они трубок не продадут. Посему придется нам войти в историю и взять, наконец, железку этого кальмара.

— Кальмара?

— Да, принцесса, Восьмирукий очень похож на кальмара. Только размеры у него знаешь, какие? Хо-хо… Примерно с кизяковскую тюрягу. И ничем его не проймешь. Но он сейчас спит, это главное.

Шабель оглядел в последний раз пульт, проверил показания всех приборов.

— Ладно. Пора и нам на свое место. Наше место на катере «Бешеная собака». Хороший катер, я на нем в своем мире Зобегру бомбил, главный город Крезидхи.

— У вас тоже есть Крезидха? И там живут треухи?

— Да, кстати, интересная штука. Во всех мирах, говорят, есть треухи, и планета их называется Крезидха, и главный город — Зобегра. И всего два языка: Ради и Пхау. Но… Я немножко наврал. После моего рейда в нашем мире никакой Зобегры не осталось. И никаких треухов. Я за это и получил, собственно, адмирала. Пошли на катер.

На серой металлической поверхности дачи вздулся ярко-красный волдырь. Волдырь все рос, светясь изнутри, но никак не мог прорваться. С крейсера по волдырю последовал мощный ракетный залп.

И когда сила внешнего удара соединилась с силой взрыва внутри, волдырь, наконец, прорвался, освободив облако огня.

Шабель с Ольгой и взводом пиратов сидели в тесном катере. Слишком яркое изображение на экране резало глаза.

— Рванула наша «красочка», — удовлетворенно пробормотал карлик и склонился к микрофону:

— «Морж» и «Медведь», вперед!

Два первых катера сорвались к крепежей и устремились к отверстию, возникшему на бронированном теле дачи Восьмирукого. Шабель внимательно следил, как катера входят в атмосферу.

— «Буран», «Касатка», вперед!

Еще два катера пошли к даче. Первые катера уже скрылись в отверстии, когда охрана, наконец, пришла в себя. Из замаскированных на поверхности орудий к катерам устремились снаряды. С крейсера полетели ракеты — по орудиям и по снарядам охраны. Но «Буран» все равно был сбит. Он разлетелся бесформенными осколками, абсолютно черными на фоне ослепительного взрыва. Зато почти все орудия охраны были обнаружены и уничтожены.

— Теперь мы с «Волком», а как будем в атмосфере, идут «Снежный барс» и «Щука». Замыкающий — «Хорек», оставляешь бомбу в самом центре, и догоняй нас. Смерть зеленым рожам!

Шабель рванул штурвал, и «Бешеная собака» понеслась к быстро увеличивающейся рваной дыре, черневшей на безграничном поле из гладкого металла.

В «Волка» попал снаряд — катер исчез с бокового экрана, на его месте кувыркались обломки. Зато «Собака» прошла ровно и опустилась среди других катеров.

Один катер горел, кажется — «Морж». Кругом беспорядочно громоздились оплавленные конструкции, кое-где валялись трупы — несколько пиратов и множество треухов в оранжевых тюрбанах.

Прежде, чем дать команду на выход, Шабель быстро глянул на план дачи и сделал залп по ближайшей стене. В стене образовалась дыра шагов пять шириной, из которой повалили, мелькая тюрбанами, треухи-охранники. Шабель за несколько секунд расстрелял их из пулемета, потом на всякий случай пустил в дыру несколько мощных огненных струй. И только после этого надавил клавиш, открывающий внешний люк.

— Игорь и Тимур — впереди, дальше я с Ольгой, остальные в обычном порядке колонной по два, замыкающий — Эйно. Марш!

За дырой во все стороны тянулся бесконечный низкий зал, даже не зал, а просто пространство, почти лишенное третьего — вертикального — измерения. Стальной потолок поддерживали многочисленные пузатые колонны, изукрашенные пятнами ржавчины. Иногда из-за колонн появлялись охранники, но Игорь и Тимур убивали их моментально, короткими очередями, не давая сделать ни выстрела. Шабель поглядывал иногда на распечатку плана и считал про себя колонны. Вдруг он крикнул:

— Стоп!

Все резко остановились, только Игорь, заметивший очередного охранника, случайно сделал вперед несколько шагов. Голубая искра прошила все его худое тело с ног до головы, в стерильном воздухе запахло паленым — и через минуту от Игоря остался только обугленный скрюченный труп.

— Говорю стоп — значит стоп! — сердито буркнул Шабель, — Вейне, замени Игоря. Сомкнуть ряд! Так…

Шабель снова сверился с планом дачи, потом молча уставился на одну из колонн. Снял с плеча гранатомет, прицелился в колонну и выстрелил. Колонну разнесло мелкими осколками. Внутри она оказалась полая.

— Тимур и Вейне меня прикрывают, если вдруг появятся зеленые. Остальные тоже глядите в оба, особенно — за мной. Я двигаюсь туда, потом по команде вы все, шаг в шаг. Кто оступится — сгорит. Я пошел.

И карлик направился к разрушенной колонне длинными прыжками. Несколько раз он останавливался, сверялся со своим планом, делал шажок в сторону или назад, снова прыгал. Наконец, он оказался у цели. Махнул рукой.

Сначала по следу Шабеля пошли Вейне с Тимуром, за ними — Ольга. Внутри колонны оказалась лесенка, на которой одновременно в ширину могли уместиться два человека. Тимур и Вейне, быстро перебирая руками, начали спускаться. Ольга и Шабель последовали за ними через несколько секунд. Остальных ждать пришлось недолго. Один раз послышался крик и снова запахло паленым.

Тимур и Вейне первыми спрыгнули на пол внизу и сразу открыли стрельбу, встав спина к спине.

— Готова, принцесса? — спросил Шабель, не останавливаясь.

— Да, — коротко ответила Ольга.

— Прыгаешь по левую руку от Тимура, стреляешь длинными очередями в перпендикулярном направлении. По моей команде идешь вперед. Марш!

И они прыгнули.

Внизу все пестрело зеленым и оранжевым. Среди зеленых лиц и оранжевых тюрбанов охранников мелькали белые меховые шапки пиратов. Первые два взвода, попавшие на этот уровень через другие ходы, бились отчаянно, но охранников было слишком много. Ольга еще в прыжке уложила несколько треухов. Вейне был мертв, Тимур стрелял не переставая.

— Движемся! — крикнул Шабель.

Здесь тоже всюду были широкие колонны. Ольга ринулась к ближайшей и спряталась за ней от огня охранников. За ее спиной с лестницы сыпались все новые и новые пираты.

— Движемся. Шире круг!

Пираты прибывали и бежали каждый в свою сторону, образуя круг. Круг становился все шире. Когда замыкающий Эйно мягко спрыгнул с лестницы, Шабель закричал:

— Стоп! Круг есть! Мочи охрану!

Ольга думала, что томительная перестрелка затянется надолго, но ошиблась. Охранники, видимо, все еще не пришли в себя от внезапного нападения. Они суетились между границами смертоносных кругов и падали, скошенные длинными очередями.

Выстрелы стихли. Некоторое время Шабель ждал, потом решил, что пора.

— От колонны к колонне, идем к дальней стене. Сперва взвод «Медведь». Прикроете мою «Собаку», если что. Мы, значит, за вами. Вторым рядом у колонн — «Касатка» и «Щука». «Снежный барс» — третий ряд. Первые пошли, марш!

Маневр закончился без неожиданностей. Шабель посмотрел на часы, вытащил из-за пояса минирацию.

— Крейсер, говорит дедушка. Симмель, Хамун. «Хорька» видели? Сбит?!

Шабель торопливо тыкал в кнопки рации.

— «Хорек», кто-нибудь… Эрво, почему говорят, что ты сбит? Так… Так.

Шабель замолчал. Лицо его на мгновение осунулось, даже черная борода слегка обвисла. Но тут же снова встала торчком, как обычно.

— Эрво, а ты жив? Ты на крыше? Ты на месте. А бомба? А… ты ее взорвешь? Я знаю, ты ненавидишь кальмара. Взрывай сейчас. Время. И пусть Олень тебя прокатит. Знаю, знаю, как ты относишься к шаманам. Можешь там, в небесных снегах, развести костер и поджарить Небесного Оленя. Здесь никто не пожалеет. Все жалеют тебя… Время. Привет предкам.

Шабель выключил рацию.

— Он взорвет бомбу сам? — спросила Ольга.

— Да. Эрво попал сюда со мной, но поначалу сказал, что хочет жить мирно. Поселился на Колаксае, с той стороны, стал мардом. Жена была красивая, дети. А потом Восьмирукий решил поохотиться, выполз на ту сторону. Такое с ним редко бывает. Но Эрво не повезло. Жену и дочь просто придавило домом, а сына Восьмирукий сожрал. В назидание. Сын по нему стал стрелять… Лет двенадцать было парнишке, я его драться учил.

— А где был Эрво?

— В Хоре, на рынке. Батрака хотел купить. Сразу двоих купил, братьев Чен, Симмеля и Хамуна. А потом… Он меня спросил: будем кальмара брать? Я сказал — будем когда-нибудь. Вот… Да. Пора бы и бомбе…

Сильно дрогнул пол под ногами. В ушах загудело — очень низко, почти не слышно. Лампочки под потолком начали тускнеть и вдруг погасли совсем.

— Есть! — крикнул Щабель, — у нас семьдесят пять секунд. Первый ряд, пять шагов от стены. Гранатометы! По стене — пли!

Темноту осветили взрывы.

Шабель зажег фонарик, взмахнул над головой.

— За мной, в колонну по пять, сквозь пролом, бегом марш! И осторожно, там будут ступеньки.

За разрушенной стеной десяток шагов тянулась гладкая скользкая поверхность, а потом действительно начались ступеньки, уводящие все ниже и ниже. Пираты еще бежали, когда свет снова зажегся. Последние несколько человек не успели проскочить — Ольга услыхала короткий крик и оглянулась. Двое горящих пиратов скатились по ступеням под ноги товарищей, еще кто-то, кажется, горел за краем лестницы.

Но основная часть отряда проскочила.

Лестница вывела к узкоколейке. Вдоль длинного перрона вытянулись вагонетки. С потолка неподвижно свисали на троссах крюки погрузчиков. Охраны не было.

— «Медведь» и «Собака» — первая вагонетка, «Касатка» и «Барс» — вторая, «Щука» — третья. Остальные вагонетки отцепить и сжечь.

Когда приказ был выполнен, Шабель передвинул тяжелый рычаг, и маленький поезд, гремя колесами, рванулся вперед. Мощный прожектор высвечивал путь — рельсы все время заворачивали направо по пологой дуге. Мелькнул пустой перрон. Снова темнота. Опять перрон, на котором бессмысленно толпились охранники. Пираты, не останавливаясь, дали по ним залп из гранатометов. На следующем перроне снова никого не было. Шабель дернул рычаг, вагонетки встали.

— «Касатка» и «Барс», занять позицию на перроне, «Щука» остается в вагонетках. «Собака» и «Медведь» в колонну по четыре за мной.

Шабель прыгнул на перрон и побежал к широкой арке в стене. Ольга бежала рядом, а сзади длинной колонной — два взвода пиратов. За аркой находилась небольшая комната, совершенно пустая. Только в углу стоял простой пульт. Шабель подскочил к пульту, подождал, пока его люди не набьются в комнату…

— Отойти от стен!

И нажал кнопку на пульте. Пол дрогнул, стены понеслись вверх. Ольга поняла, что платформа — это открытый подъемник. Шабель сосредоточенно считал этажи.

— Приготовиться! — он нажал другую кнопку на пульте.

Во все четыре стороны от подъемника тянулись коридоры с одинаковыми бурыми дверьми вдоль стен. Шабель глянул на план, потом на коридоры. Снова на план. Выбрал нужный коридор. Отряд медленно двигался мимо бурых дверей в полной тишине.

— Странно, что нет никого, — буркнул Шабель, — мы почти у цели.

И как бы в ответ на эти слова изо всех дверей выскочили треухи. Треухи были вооружены только ножами, но и пираты не могли стрелять в тесном коридоре, чтобы не попасть друг в друга. Началась свалка.

Ольга поняла, что настал ее момент. Шабель разбежался, оттолкнувшись от стены, взвился почти под потолок и оказался на плечах у высокого охранника, отдававшего команды. Карлик зажал голову охранника между своих кривых ножек — позвонки треуха хрустнули, и он вместе с Шабелем повалился на ближайшую дверь. Дверь распахнулась, Шабель вкатился в комнату, Ольга прыгнула следом. Вдоль стен комнаты стояли нары охранников. Трое треухов ринулись навстречу. В одного Ольга метнула кинжал, второго застрелила. Третьим занялся Шабель. Ольга оглянулась. В коридоре кипела драка, но через дверь пока никто не лез. Шабель, вместо того, чтобы сразу убить противника, решил, видимо, поразмяться: свалил треуха на пол подсечкой и принялся его душить. Ольга подошла сзади, вытащила кинжал из ножен за спиной и вогнала по самую рукоятку карлику в затылок. Одновременно третий кинжал она всадила в глаз треуху. Потом положила мертвую руку треуха на рукоятку, торчащую у Шабеля из затылка. Оглядела картину. Все, можно показывать.

Выскочив в коридор, Ольга закричала, перекрывая шум боя:

— Они убили адмирала! Смерть зеленым мордам! Смерть!

Через несколько секунд в живых не осталось ни одного треуха. Численность пиратов сократилась вдвое.

— Где адмирал? Где…

Все хотели посмотреть на своего мертвого командира. Ольга подробно объяснила пиратам, как Шабель решил позабавиться в рукопашную, как она убила треуха, хоть было поздно. Смерть командира, как и предполагала Ольга, обескуражила пиратов. Поэтому, когда она начала отдавать приказы, они приняли это без возражений.

А Ольга помнила все подробности операции — все, что рассказал ей Шабель. И знала, какие команды следует отдать.

— «Медведь», десять человек, к подъемнику. Если дернется — третья снизу кнопка возвращает его на этаж. Следить за остальными коридорами. Остальные из «Медведя» стерегут другой выход. «Собака» в колонну по два за мной.

Ольга отсчитала четвертую дверь по правой стороне от подъемника, распахнула ее ударом ноги и побежала вперед. За дверью начиналась металлическая лестница. Через три пролета лестница окончилась еще одной дверью — тяжелой, стальной. Дверь была заперта.

— Взвод, стоять на ступенях, дверь на прицел. Всех, кто покажется, уничтожить. Гранатомет, по двери — огонь!

Дверь от взрыва почти не пострадала, только на месте замка образовалось отверстие. Щабель бы послал двоих передних открыть дверь, но Ольга не могла себе такого позволить. Она сама подошла к двери и толкнула ее ногой.

Вот она, цель! Дверь была черным ходом в то самое Хранилище, в сокровищницу Восьмирукого! Основной ход в хранилище виднелся вдалеке, у противоположной стены. Он был буквально до потолка завален трупами охранников. А рядом неподвижно лежали три огромных тела в белых шапках — братья Мун, как им и посоветовал Шабель, перебили всех вокруг. Но это не помогло им выжить.

Прежде, чем переступить порог, Ольга нащупала в стене возле двери кнопочный пульт. Вспомнила комбинацию, о которой говорил Шабель. Набрала ее. И сделала первый шаг.

Ничего не произошло — покойный адмирал хорошо подготовился к делу.

— Взвод, за мной. Будьте начеку… А вообще, ищите самое ценное и тащите к двери. Только за побрякушками рыбьи трубки не забудьте. Это главное.

Хранилище представляло собой огромный круглый зал, почему-то абсолютно пустой в центре. Вдоль стен тянулись стеллажи, в основном тоже пустые. Но не совсем. Пираты обнаружили три здоровенных ящика, доверху наполненных платиновыми кубиками. Несколько миллионов кубиков! Это, в принципе, уже окупало всю экспедицию. Рядом стоял один такой же ящик с золотыми слитками. Дальше шли ящики с оружием — на это не стоило и смотреть: чем сейчас таскать, легче после купить. Кроме маленького деревянного ящичка, набитого короткими черными трубками. Обычная трубка с блестящим рычажком на конце. Ольга взяла одну, направила вверх и пальцем надавила на рычажок. Горячий голубой луч — идеально прямой — уперся в потолок. Рыбьи трубки!

Две трубки Ольга сунула себе за пояс, остальными вооружились пираты. Трубок оказалось не так много, на всех не хватило. Но пираты остались довольны.

А Ольга была удивлена. После оружия начались высокие прозрачные сосуды. Из одного на нее глядел мертвыми глазами голый мужчина. Заспиртованный, судя по всему. В соседнем таком же сосуде была заспиртована женщина. Потом еще пара — мужчина и женщина треухи. Такая же пара сатиров. Четвертая пара Ольгу напугала. По идее, это тоже должны быть разумные существа. Таких она никогда не видела… Или — видела?

Рыбы, похожи на акул. На спинах — высокие плавники. Но вместо передних боковых плавников — руки! И еще четыре ноги, по форме почти человечьи, если не замечать, что на каждой по семь пальцев. Как и на руках.

Но больше, чем руки и ноги, поражали лица. Во-первых, тем, что это были именно лица — хоть и рыбьи. Разве у рыб бывают лица? И как можно догадаться, что это лица, а не рыла? Наверное, по безграничной ярости, застывшей в мертвых глазах. Знакомая ярость, очень знакомая. Но Ольга никак не могла вспомнить, где она видела уже эту ярость. И эти глаза.

А потом пошли ящики с кассетами. Ольга поняла, что не сможет заставить пиратов тащить наверх эти ящики, поэтому вытянула наугад пару кассет и сунула себе в карман.

И еще Ольга поняла, что находится вовсе не в сокровищнице. И не в кладовой. А в чем-то типа музея. Интересно, зачем этот Восьмирукий…

Ее размышления прервала сильная дрожь. Дрожал пол, дрожали стены. Пираты побросали ящики и схватились за автоматы. Внезапно мертвые тела у основного входа зашевелились, кто-то проталкивал трупы внутрь, пытаясь проникнуть в зал. Вот показалась длинная лохматая морда, а рядом — еще одна голова. Сначала Ольга не поверила своим глазам, но принимать решение надо было быстро, и она громко крикнула:

— Отставить огонь!

Все верно. К Ольге широкими шагами бежал Василий.

Она проглотила комок в горле. Она не могла больше ничего сказать. Василий подбежал к ней вплотную, но не остановился, увлек за собой. Лицо его было бледным — ни радости, ни удивления. Только страх.

— Ты… Жив! Ты… — наконец, прошептала Ольга.

— Да! Бежим! Скорее!

— А в чем дело?!

— Восьмирукий. Проснулся.

Их нагнал запыхавшийся Пурдзан.

— Ханум! Всем конец! Гирей-ага разбудил Восьмирукого!

Глава 7

Что-то двигалось в темноте со всех сторон. Лучи фонариков выхватывали только стены, иногда — узкие ответвления. Но что-то определенно двигалось совсем рядом, умело избегая света.

Отряд уже несколько часов спускался по лестнице. Василий не мог забыть слов охранника. Что же бывает хуже смерти? Бесчестье? Но местные жители, кажется, не слишком озабочены вопросами чести. Наверное, они имели в виду какую-то особенную, мучительную смерть. А может, смерть от рук (или зубов) каких-то страшных тварей. Кто же здесь водится? Одичавшие белые слоники? Едва ли…

Еще Василий маялся от мысли, что Ольга осталась в плену у коварного карлика. Все повторится, думал Василий, Шабель попытается сделать из Ольги боевую подругу, глупая девчонка вломит ему хорошенько — и погибнет. Второго чудесного спасения уже не будет, ни там, на пиратском корабле, ни здесь, в недрах Колаксая.

Лестница широкой спиралью вела вниз. На боковые проходы решили не обращать внимания — чтобы не заблудиться.

Внезапно все остановились. Василий налетел на шедшего последним бедуина.

— Эй, что там?

— Лестница кончилась, — крикнул в ответ Пурдзан.

Расталкивая бедуинов, Василий заспешил вперед. Кончилась не только лестница. Кончился вообще всякий путь. Лестница обрывалась в темную пустоту, и лучи фонариков растворялись в этой пустоте, не находя, во что бы упереться.

Три девушки стояли у самого края, с любопытством заглядывая вниз.

— Увидели чего-нибудь? — грустно спросил Василий.

— Резеда увидела, — ответила Гюльчачай, — а мы с Татьяной что-то никак…

— Назад топать придется, — вздохнул Пурдзан, — в поворотах плутать. Или совсем вернемся? Прорвемся как-нибудь?

— Ага, — скривился Мин-хан, — обвязаться гранатами — и под танк, как манчжурский партизан. Хочешь?

— Гранаты кончились.

Издалека донеслись крики, несколько выстрелов. Снова крики. Неужели охрана, все-таки, увязалась следом? Нет, Василий чувствовал, что это вовсе не охрана.

Испуганные бедуины кричали одно и то же слово. И стреляли — теперь, практически, все. Что же они кричат?

— Крысы!!!

Крысы? Подумаешь…

И тут Василий увидел крысу. В свете фонариков крыса казалась желтоватой, но Василий понял, что на самом деле она белая. И огромная, величиной чуть больше лошади. Изо рта у крысы торчала чья-то нога. Василий выстрелил несколько раз прямо в круглые красные глаза. Мертвая туша крысы скатилась к нему по ступеням — Василий чуть не свалился в пропасть, в последний момент удержался, схватившись за крысиную шерсть. А девушки не удержались — с пронзительным криком полетели вниз. Или не полетели?

Возможно, в этом виновата была аккустика подземелья, но Василию показалось, что крик девушек удаляется слишком медленно. На всякий случай Василий направил вниз луч фонарика…

Так и есть. Девушки не падали, а плавно опускались все ниже и ниже. Значит, это не простая пропасть. В конце концов, весь Колаксай — не простая планета. Но раздумывать об этом некогда. Еще одна крысиная морда показалась из темноты.

— Прыгать! Всем прыгать! Пур, Хаф, за мной! — заорал Василий и, послав последний выстрел в оскаленную крысиную пасть, оттолкнулся ногами от края пропасти.

О движении свидетельствовал только легкий ветерок, дувший снизу. Впрочем, Василий уже не мог точно сказать, где находится верх, а где — низ. Пурдзан и Хафизулла летели рядом, туша Мин-хана парила над головой. Несколько бедуинов тоже успели спастись. Остальных пожрали крысы. Что ж, охранник был почти прав. Но возможно, впереди ждет что-то еще более гадкое. Гигантские тараканы? Кишечные палочки величиной с кобру?

Пурдзан нелепо кувыркался в воздухе. Хафизулла летел, сгруппировавшись, готовый приземлиться в любой момент. И тут Василий понял, что видит их без помощи фонарика. Свет! Кругом разливался тусклый свет. И света становилось все больше.

Светили факелы. Факелы были воткнуты в стены… Нет, кто-то держал факелы в руках. У стен, цепляясь за канаты, висели в воздухе какие-то существа. Вытянутые тела, шесть конечностей. Все-таки, тараканы. Или… Рыбы! Рыбы с яростными лицами. С четырьмя ногами, похожими на человечьи, с руками и с телами, как у акул. Рыб было очень много, далеко не все они держали факелы. У остальных в руках были короткие трубки, наверное, оружие. И это оружие было направлено на людей.

Один из бедуинов со страху открыл огонь. Отдачей бедуина понесло в сторону, но луч, выпущенный из трубки, догнал его. Мертвое тело, кружась, скрылось во мраке. Сверху донесся голос Мин-хана:

— Не стрелять!

— Не стрелять! — одновременно с ним крикнул Василий.

Парение замедлилось и через некоторое время прекратилось совсем. Мин-хан оказался рядом с Василием.

— Не стоит стрелять, — сказал он тихо, — хотя, боюсь, это не поможет. Мы у золотых рыбок.

— Ты знал, что они здесь живут?

— Они много где живут. Здесь, оказывается, тоже. Нет, не знал. Знал бы — сдался бы охране. Сразу.

Василий огляделся. С одной стороны тянулась бесконечная стена, вдоль которой были укреплены канаты. На равном расстоянии друг от друга в стене чернели круглые отверстия — ходы.

Зато с другой стороны…

В воздухе висел стеклянный шар, наполненный водой. В воде плавали зеленоватые редкие водоросли. А среди водорослей…

Улитки! Золотые улитки мерцали, как маленькие звездочки. Василий насчитал пятнадцать золотых улиток.

Но как их взять?

От стены отделилась рыба в высокой шапке, похожей на воронку. Шапка держалась, прикрепленная зажимом к головному плавнику. Поскольку Василий и Мин-хан запретили бедуинам стрелять, рыба, видимо, признала в них командиров.

В одной руке у рыбы был конец длинного каната, тянувшегося к стене, в другой она держала трубку. Рыба подлетела вплотную к Василию, он даже почувствовал резкий неприятный запах. Запах тухлой рыбы. Акулий рот приоткрылся, и рыба произнесла на ломаной латыни:

— Вы покупать золотых коней.

— Да, — сразу ответил Василий, тоже на латыни.

— Ваш человек стрелять, — сказала рыба.

— Он потерял разум, — ответил Василий.

Возможно, это объяснение удовлетворило рыбу. А возможно, нет. Василий не мог ничего понять по выражению рыбьего лица. Лицо выражало только ярость. Но, скорее всего, так казалось только с человеческой точки зрения.

Акулий рот снова приоткрылся — Васили старался не зажмуриться от мерзкого запаха.

— Выросло пятнадцать кони. Ваши люди всего тринадцать. Кто ваши люди нам?

— Что он хочет? — не понял Василий. Мин-хан пожал плечами:

— Ты говоришь на его языке?

— Это латынь.

— И что он сказал?

— Продает улиток. Но что ему нужно?

Рыба повторила:

— Кто ваши люди нам?

— Давайте договоримся, — наугад ответил Василий. От невесомости мутило в голове, хотелось стошнить. Василий с ужасом представил, как это будет выглядеть при отсутствии гравитации.

— Договоримся, — ответила рыба, — сейчас ваши люди нам десять за пятнадцать кони, потом ваши люди нам пятьдесят за десять кони.

Наверное, стоит поторговаться…

— Потом тридцать, — сказал Василий.

— Потом сорок.

— Хорошо. Потом сорок.

— Кто ваши люди нам? — повторила рыба свой странный вопрос и сразу пояснила:

— Три люди взять кони, остальные люди остаться. Кто?

Теперь все стало понятно. Но не до конца.

— Зачем остаться?

Рыба несколько раз молча открыла и закрыла рот. Василий с замершим сердцем ждал ее реакции. Но реакция оказалась мирной:

— Смотреть Карсабала. Я показать Карсабала. Карсабала прекрасный. Карсабала сделать — мы все умереть.

Рыба, открепив зажим, сняла с головы шапку-воронку, поднесла ее ко рту и дунула в узкий конец. От высокого протяжного звука у Василия заложило уши. Звук еще гудел в его голове, а из большого отверстия в стене начало выдвигаться на свет какое-то длинное сооружение, похожее на горизонтально растущее стройное дерево, типа кипариса, с ветвями, вытянутыми вдоль ствола и хитро переплетенными друг с другом. На ветвях раскачивались многочисленные плоды… Да, никаких сомнений. «Плодами» оказались обезглавленные тела — люди, сатиры, треухи. Более половины тел было в серых туниках блидов.

Раздался и тут же заглох женский крик. Остальные молчали.

— Карсабала прекрасный, — еще раз сказала рыба.

— Прекрасный, — повторил за рыбой Василий. Его чуть трясло, но голова работала четко. Тот бедуин, который выстрелил и быстро полетел в сторону — из-за отдачи… Василий прикинул: все зависли почти на одном уровне. Если стрелять вверх… А где в невесомости верх? Если стрелять туда, откуда прилетели, то можно продолжить полет. Только где мы окажемся?

— Что там? — спросил Василий рыбу, ткнув пальцем в темноту у себя под ногами.

— Верх, — ответила рыба и снова дунула в свою воронку. Жуткое сооружение.

— Карсабала — начало медленно скрываться в стене.

— А что там? — Василий ткнул пальцем в другую сторону.

— Там верх, — повторила рыба.

Повидимому, они находились в центре Колаксая. Стоит рискнуть.

— Те трое возьмут коней, — Василий показал на девушек, висевших, взявшись за руки, — мы останемся.

Акулий рот открылся и закрылся два раза. Потом рыба сказала:

— Да. Они уйти на кони?

— Нет, они уйдут, как пришли. Я должен им помочь.

Снова задвигалась грозная акулья челюсть. Рыба размышляла. Наконец, челюсть двинулась в последний раз.

— Да, помочь. Скажи им, сейчас десять, потом сорок.

— Скажу.

Рыба укрепила воронку на голове и сделала какой-то знак руками. Со стороны стены раздались легкие хлопки, и в пространстве зазмеились канаты. Подтянутый канатами, аквариум подплыл к девушкам.

Еще один конец каната подлетел прямо к Василию. Перебирая по канату руками, Василий добрался до аквариума. Рыба тоже подлетела к аквариуму и одним ударом кулака разбила его. Вода собралась в колышущиеся шары, улитки светились, паря среди этих шаров. Золотой свет, преломляясь в воде, кидал блики на испуганные лица.

— Это брать? — спросила Резеда.

Василий кивнул.

Резеда стянула через голову блузку и связала улиток в узелок.

— А теперь?

— Пистолеты у вас есть?

— Автоматы, — ответила Гюльчачай, — мы сняли с охраны.

— Тогда палите строго вверх, короткими очередями. Туда, откуда мы прилетели. И летите.

— Куда?

— Свиные уши! Не знаю! В другую сторону!

— Мы же заденем вас…

— Постарайтесь не задеть. Прикрепила узелок? Береги. Авось увидимся.

Василий отодвинулся от девушек по канату и скомандовал:

— Пли!

Звуки выстрелов вскоре перестали быть слышны. Еще некоторое время вдали мелькали огоньки, но вот и они исчезли. Василий повернулся к рыбе и спросил по-турецки:

— Вы понимаете турецкий язык?

Рыба не ответила.

— Греческий язык понимаете? — спросил Василий по-гречески.

— Плохо греческий, — ответила рыба, — хорошо язык Блидинг.

И добавила на латыни:

— Скажите людям приказ как всегда.

«Сейчас скажу,» — подумал Василий и крикнул по-русски:

— Мин-хан, делаем ноги!

Потом по-турецки:

— Я убью акулу, потом палим вверх — и за девками. Кто выживет — тот долетит. Итак…

Пуля попала рыбе прямо в покатый лоб. В невесомости поплыли шарики крови. Василия сильно отбросило, следующими выстрелами он скорректировал траекторию. Пурдзан, Мин-хан и Хафизулла летели рядом. Некоторых бедуинов закрутило — кто-то врезался в стену, многих сразу спалили рыбы своими лучами. Яркий голубой луч мелькнул у самого лица.

Рыбы, быстро перебирая руками и ногами по канатам, ползли по стене и стреляли, стреляли…

«Все-таки, они похожи на тараканов,» — страх полностью исчез, сменившись отвращением. Вот, наверное, что имели в виду охранники: пусть тебя лучше треухи казнят на простой электродыбе, чем эти тараканы наколют на свой железный фикус. «Карсабала… Шайтанье дерьмо!» Еще один луч прорезал темноту совсем рядом. Между выстрелами Василий слышал, как сдавленно чертыхается Хафизулла — наверное, его обожгли.

Темноту? Да, свет факелов остался далеко внизу… Василий понял, что уже чувствует, где верх, а где — низ. Значит, появилась гравитация. Гравитация была слабая, но стрелять приходилось все более длинными очередями, чтобы удерживать скорость. Василий уже два раза менял магазин. А вдруг патроны кончатся — и начнется падение обратно, к Карсабале?

В голову что-то ткнулось… Пятка!

— Руку! Руку дайте!

— Гюльчачай!

— Прилетели!

Василий схватил девушку за руку и почувствовал, как Гюльчачай тянет его куда-то в бок.

— Здесь лестница. Девочки связали кофточки и вывесили меня, встречать…

— Мужики! Пур! — перекрывая шум выстрелов, завопил Василий, — стреляйте от моего голоса, в сторону! Посадка.

За пределами пропасти гравитация была обычной. Василий присел на ступени. Пурдзан сидел рядом, тяжело дыша. Хафизулла, продолжая чертыхаться, перевязывал обрывком штанины раненую ногу. Интересно, это другие ступени, или он все перепутал?

— Мин-хан, фонарик есть? Посвети вниз.

Мин-хан посветил. Ступени стальные. А те?.. Те были каменные.

— Поздравляю, ребята. Мы пролетели сквозь этот сраный блин. Давайте, пересчитаемся.

Василий, Пурдзан, Мин-хан и девушки выбрались целыми, Хафизулле чуть не отрезало лучом ногу. Бедуинам не повезло — из них долетело только два человека, Кублай и Гумель. Но эти двое тоже были целы.

— Пур, у тебя жилетка с большими карманами? Улитки поместятся? Возьми их себе. Поднимаемся тихо, в колонну по два. Гумель, помоги Хафу. Мин-хан замыкающий. Пошли. Берегитесь крыс.

Но на этой лестнице крыс не было. И лестница оказалась не такой длинной, как предыдущая. И оканчивалась не решеткой, а тяжелой металлической дверью. Наглухо закрытой.

— Мекрджал всем в задницу! — Пурдзан от досады звонко топнул копытом, — гранат нет.

И тут дверь начала медленно открываться. Василий сделал знак фонариком, потушил его и направил дуло пистолета на дверь. Все замерли.

Снова тусклый свет факелов. На фоне двери появился знакомый силуэт рыбы. Рыба не ожидала увидеть кого-то на ступенях и была убита первым же выстрелом. Василий и Пурдзан одновременно выскочили в коридор, спина к спине, стреляя в разные стороны. Еще несколько рыб упали мертвыми на пол, выронив факелы. И что-то еще. Василий пригляделся — рыбы тащили трупы треухов в оранжевых тюрбанах.

Коридор тянулся в обе стороны. Василий выбрал то направление, откуда пришли рыбы. Наверное, они делали вылазку на поверхность за очередными украшениями для Карсабалы.

Скоро коридор пошел круто вверх, в стенах появились темные боковые проходы. Из одного прохода впереди показалось рыбье рыло, Василий выстрелил и побежал дальше. Позади раздался крик — и сразу оборвался. Лучом, ударившим из темноты, убило Кублая. Татьяна ответила очередью из автомата. Мин-хан, не останавливаясь, добавил от себя.

Но рыб было много. Позади слышалось шуршание босых ног. Коридор петлял, это не давало рыбам возможности применить свое оружие. Но они не прекращали преследования.

После очередного поворота коридор оборвался в просторном зале. О высоте зала Василий не мог судить — потолок терялся в темноте, несмотря на то, что лампы, укрепленные на стенах, светили довольно ярко.

В центре зала, занимая почти все пространство, лежало тело. Размеры тела были гигантские. О том, что это — тело, Василий догадался только по мерному подрагиванию влажной поверхности. Поры величиной с человеческую голову сочились розовой слизью. Мощные щупальца, длиной шагов триста каждое, свисали сверху и стелились по полу. По логике вещей, это чудовище должно было вонять. Но в воздухе стоял легкий приятный аромат. Так пахнет хорошее греческое вино, подумал Василий.

— Восьмирукий, — испуганно шепнул у него над ухом Мин-хан, — спит. Пошли, обойдем.

И тут из коридора показались рыбы. Василий выстрелил. Звук выстрела прозвучал тихо в этом зале — но его оказалось достаточно. По телу Восьмирукого пошла крупная дрожь, одно щупальце хлестнуло по полу. Рыбы прекратили преследование, их шарканье затихло в коридоре. А Восьмирукий продолжал дрожать.

— Мы его разбудили. Бежим! В обход!

Мин-хан дернул за собой Василия.

Казалось, телу не будет конца. Но вот новый коридор — лестница. Верхний конец лестницы кончался аркой, доверху забитой трупами. Василий стал пропихивать трупы внутрь, ему помогли Пурдзан и Мин-хан. Все, можно лезть…

Внутри кто-то был.

— Отставить огонь! — раздался властный женский голос.

Ольга! Василий бросился к ней. Ольга смотрела на него во все глаза и что-то радостно шептала. Но на лобзания времени не было.

— Да! Бежим! Скорее!

— А в чем дело?!

— Восьмирукий. Проснулся.

Их нагнал запыхавшийся Пурдзан.

— Ханум! Всем конец! Гирей-ага разбудил Восьмирукого!

По пути наверх им никто не мешал. Сидя в вагонетке, Пурдзан мрачно смотрел на белые шапки с золотыми оленями. Гумель некоторое время мялся, потом снял феску:

— Можно?

— Как хочешь, — ответил Пурдзан, — я все равно с вами.

Услышав это, пираты взбодрились.

Катера стояли там же, где их оставили, под начавшим темнеть небом, среди оплавленных стальных балок. Ящики с добычей Ольга распорядилась погрузить на «Бешеную собаку».

— Ты где полетишь? — спросила она Василия.

— Мы все — на твоем катере.

— Нет, девки пусть на другом летят.

— Но…

— Я здесь командую!

Василий улыбнулся:

— Отойдем, я тебе один секрет сообщу.

— У меня нет секретов от моих людей.

— От ТВОИХ людей? Полагаю, у тебя есть от них секрет. Хотя бы один.

— Ладно. Только быстро.

— Быстрее не бывает.

Они отошли за сгоревший катер. Как только торчащий вверх стабилизатор катера скрыл их от глаз пиратов, Василий выхватил пистолет и уткнул дулом Ольге под ребра.

— Тихо. Где коротышка?

— Он… он погиб.

— Я сразу догадался, женщина. И если ты дернешься, если хотя бы пукнешь, я тебя пристрелю. Ты знаешь, моя реакция лучше твоей. А твоим орлам я объясню, как погиб Шабель.

— Они не поверят.

— А вдруг поверят? Пурдзан здесь, он на них прикрикнет — и они поверят.

— Зачем тебе эти бабы?

— Они — мои боевые товарищи… Не кривись. Они получше тебя дерутся. И они — мои люди, в отличие от этих плоскорожих. Отряда Омега практически нет. Все мои хаши и твои гвардейцы пошли со мной. Их перебили, и Георгия тоже. Кублая рыбы сожгли полчаса назад. У меня только Хаф, Пур, ты и эти три девочки. И еще Кизяк. Ясно? Ясно тебе?

Ольга поджала губы.

Василий снова спросил:

— Ясно тебе, женщина? Быстро отвечай, сейчас Восьмирукий сюда вылезет, пока ты губки строишь.

Ольга процедила:

— Да.

— И без сюрпризов, пожалуйста.

Они вернулись к «Бешеной собаке». Василий улыбнулся:

— Девочки, грузитесь сюда.

Поверхность дачи тянулась во все стороны до горизонта. На экране нижнего обзора была видна быстро удаляющаяся дыра, след взрыва. Ящики с добычей стояли у задней стены.

Двадцать пиратов сидели на полу, вытирая шапками довольные потные лица. Ольга сидела в кресле пилота, Пурдзан, Василий и Хафизулла стояли за ее спиной. Мин-хан сидел вместе с пиратами и девушками, обнимая Татьяну и Резеду за плечи. Он что-то рассказывал, девушки хихикали. Василий шепнул Пурдзану краем рта:

— Надо договориться с орлами.

— Не выйдет, — шепнул в ответ Пурдзан, — они сняли фески.

— Тогда…

— Да, курпан-баши.

— Хаф, готовься.

Пурдзан начал медленно, не оборачиваясь, доставать из-за пояса пистолет. Поставил на автоматический огонь. Кивнул Василию. Василий обернулся:

— Мин-хан, поди сюда, я спросить хочу об одном деле. И девочек с собой возьми.

Мин-хан устало поднялся и проковылял к пульту. Девушки последовали за ним. Хафизулла вытащил свой пистолет, Василий — свой.

— Мин-хан, присоединяйтесь, — прошептал Василий.

Мин-хан кивнул.

— Мои в центре правые, Мин-хан — правые с краю, Пур — левые с краю, Хаф — левые в центре. Раз, два, три!

Все четверо, улыбаясь, обернулись и одновременно открыли огонь. Через секунду пираты были мертвы. Девушки зажали уши. Ольга не дрогнула, она продолжала вести катер к причальным крепежам крейсера. Крейсер занимал половину переднего экрана. Катер уже покинул атмосферу. В темном небе, как обычно, носились луны и широкими потоками плыли звезды.

— Что дальше? — холодно спросила Ольга.

— Дальше — просто, — ответил Пурдзан и повернулся к Мин-хану.

— Мин-хан, правда говорят, что ты лоцию всегда с собой таскаешь? Моя на крейсере осталась.

— Ты уже спрашивал, — усмехнулся Мин-хан, вытаскивая из широкого рукава металлическую пластинку.

— Посторонись, дочка.

Мин-хан перегнулся через плечо Ольги и вставил пластинку в щель на пульте. Щелкнул тумблером. Цветные луны исчезли, звездные потоки прекратили свое движение. На экранах появилось обычное небо. Крейсер занимал уже две трети переднего экрана.

— Куда летим? — спросил Мин-хан Василия.

— Где мы в первый раз увиделись. На льдину с жучками.

— Ага… Слезай, дочка.

Мин-хан сел на место Ольги и его толстые пальцы быстро забегали по клавишам навигационного компьютера.

— Так… топлива мало. Только-только долетим — если повезет.

— Ты быстрее, — поторопил Пурдзан, — лоцию, небось, у рыбок брал? Времени может не хватить, сейчас кончится.

— Нет, разбомбил станцию. «Дыню».

Пальцы Мин-хана продолжали шарить по клавишам.

— «Дыню»? Возле Горы Антов?

— Ее.

— И чем платил?

— Я же сказал — разбомбил.

Мин-хан на секунду остановился, весело поглядел в глаза Пурдзану. Пурдзан забеспокоился:

— Ты давай, курс набирай. А то кончится…

— Успеем. Хорошая лоция, не рыбьи какашки, — Мин-хан снова принялся колдовать над пультом. — Ничем не платил. Разбомбил, вскрыл. У меня был парень, черный, из Четвертого Рейха. Ему принцесса наша все, что могла, отрезала. Умный был парень. Забрался в систему моментально, заставил на нас работать. Станция этих лоций выплюнула штук сорок, а потом взорвалась, мы еле ноги унесли.

— Жалко, теперь только у рыбок…

— Ни хрена, я еще одну станцию знаю.

Внезапно звезды снова пришли в движение. По небу полетели луны. Из щели на пульте шел едкий дымок.

— Кончилась твоя лоция, Кизяк, — ухмыльнулся Пурдзан.

— А я уже набрал курс, Чертик, — ухмыльнулся в ответ Мин-хан, — сворачиваем.

И он круто повернул штурвал. Крейсер исчез с переднего экрана и через мгновение появился на экране заднего вида. За крейсером нежно голубел диск Колаксая, в центре которого темнела жирная точка — ограбленная дача Восьмирукого.

— Мы же всю добычу везем! — испугалась Гюльчачай, — крейсер нас не догонет?

— Может, и не догонит, девонька.

Мин-хан готовил катер к прыжку.

— Это же «Собака» Шабеля. У нее скорость… А где сам Шабель, кстати?

— Его Ольга пристрелила, — ответил Василий.

— Зарезала, — поправила Ольга.

— Не важно.

Василий внимательно глядел на жирную точку в центре голубого диска. Восьмирукий проснулся. Его ограбили. Он должен, вроде, начать погоню. Интересно, как выглядит его корабль?

Ответ последовал незамедлительно — ответ удивительный. И ужасный.

По голубому диску Колаксая медленно поползла трещина. Еще одна… Множество трещин. Легким дымком развеялась атмосфера. Диск из голубого стал желтовато-бурым.

Василий представил себе миллионы треухов, миллионы людей — охранников, торговцев, их красивых женщин в прозрачных накидках… Белые слоники, которые трубят, таща тяжелые повозки… К ним ко всем пришло то, чем христиане в Византии пугают своих детей. Конец света.

А диск Колаксая рассыпался, исчез. От диска осталась только ось — длинный металлический стержень. На одном конце стержня помещалось то, что все считали дачей Восьмирукого. На самом деле это был нос его корабля. А на другом конце стержня, на корме, наивные люди и такие же наивные треухи когда-то выстроили огромный город с домами наполовину из камня, наполовину из дерева. Город Хору.

Первый залп корабля пришелся по крейсеру. Мин-хан не стал ждать второго залпа и дернул красную рукоятку. Изображения на всех экранах помутнели.

— Лететь недалеко. Полчасика.

Мин-хан откинулся в кресле.

Пурдзан поскреб бороду.

— Ну и устроили мы тут…

Больше никто не проронил ни слова.

Звезды и луны все так же отражались в темной поверхности льда. Аппарат, похожий на рогатый шлем Искандера, стоял на месте. Рыбьими яростными лицами кончались его рога, такое же лицо венчало вход. Совсем недавно Василий всаживал пули в похожие лица, но сейчас он был рад их видеть. Он вдруг вспомнил тела в серых туниках, качавшиеся на Карсабале… А ведь неплохая идея! Об этом надо подумать. Но не сейчас.

Хафизулла, пользуясь своим положением раненого, уковылял любоваться вмурованной в лед бабочкой. Остальные принялись выгружать ящики. Пурдзан собрал с мертвых пиратов рыбьи трубки и тоже отволок их в аппарат.

— Все, не могу! Люблю лед в стакане с соком репы, а ходить по нему…

Пурдзан снял жилетку, в карманах которой позвякивали драгоценные золотые улитки, и аккуратно положил ее на верхний ящик, а сам сел, привалившись к стене. По его курчавой шерсти стекали крупные капли пота.

Василий вытащил из пурдзановской жилетки одну улитку и поместил ее в ажурную клетку на алтаре. Ольга мрачно растянулась на кушетке в форме дракона. Девушки вместе с Хафизуллой скользили по льду, разглядывая насекомых. Вошел Мин-хан.

— Погрузились.

— Пора электричество тянуть. На катере кабель есть?

— Найдем. Что ж, прощай, небо всмятку.

Мин-хан посмотрел на небо и испуганно охнул. Василий проследил за его взглядом. Среди сумасшедших лун медленно двигался темный продолговатый предмет. У Василия по коже пробежали мурашки.

— Восьмирукий!.. Хаф! Резеда, Татьяна, Гуля! Быстро сюда!

— Кабель-то не успеем протянуть, — тихо сказал Мин-хан, — и как этот упырь нас выследил?

Василий подошел к Ольге, заглянул ей в глаза.

— Хватит дуться. Хоть перед смертью-то…

Ольга села.

— Ты лучше придумай чего-нибудь, янычар.

— Я уже придумал. Только это может не сработать.

К аппарату подбежали девушки, таща под руки Хафизуллу.

— В чем дело?

Василий молча указал на небо, помеченное темной зловещей черточкой. Девушки затаили дыхание, Хафизулла сжал губы. Василий повернулся к Мин-хану:

— Дай фонарик.

— Сейчас…

Мин-хан полез в рукава, потом стал шарить по карманам.

— А где…

— Фонарик! — Василий стукнул кулаком себе в ладонь, — сейчас же!!!

— Вот, — Татьяна протянула ему фонарик.

Василий, ударив фонариком по краю кушетки, разбил стеклышко, вырвал лампочку. Вытянул проводки. Как там Георгий подключал? Жаль, его нет… Тьфу, вот же обрывок кабеля, и думать не надо!

Василий подсоединил проводки к концам кабеля.

Ничего не произошло.

— А фонарик-то работал? Дуры!!!

Руки начали нервно дрожать. Василий выглянул в дверной проем. Ось Колаксая разворачивалась носом в сторону ледяной планеты. Сейчас последует залп…

И вдруг пришло спокойствие. Руки перестали дрожать. Василий хотел потребовать другой фонарик, но вспомнил, что у него в кармане шаровар лежит собственный. Он достал свой фонарик, проверил — горит. Отвинтил переднюю часть. Аккуратно вытащил лампочку, отсоединил проводки. Проверил, крепко ли установлена улитка. Приложил проводки к концам кабеля.

Опять ничего не произошло. Но руки больше не дрожали. Василий поменял полярность проводков.

Золотой свет, шедший от улитки, слегка потускнел, послышалось шипение. Дверь начала закрываться. Василий в последний момент отметил про себя, что корабль Восьмирукого закончил маневр.

И тут небо за окнами пропало. На его месте был розовый туман.

Василий сидел, зажав проводки в руках.

— Ну, — нарушил тишину Мин-хан, — долго мы так?

— Не знаю, — ответил Василий, — я даже не знаю, куда мы движемся.

— Тогда отпускай.

И Василий отпустил проводки.

Улитка засветилась сильнее — и сразу померкла в солнечных лучах. Прямо в окно светило яркое желтое солнце.

Дверь с шипением отошла в сторону. И внутрь хлынула вода.

VII ОТЕЦ БЛИДИНГА

Глава 1

Из воды торчали только хищные кончики металлических рогов. Татьяна и Резеда уцепились за один рог, Гюльчачай и Пурдзан — за другой. Хафизулла, Мин-хан, Василий и Ольга бултыхались рядышком. Их ноги уже не доставали до гладкой верхушки «шлема Искандера».

— Пур, ты что, плавать не умеешь?

— А где бы я научился, курпан-баши? В ручье Карджала, что ли?

Василий тоже был неважным пловцом. Тем более, ему мешала золотая улитка, которую он бережно прижимал к груди.

— Хорошо, вода теплая, эмир.

Хафизулла нырнул, проплыл под Ольгой и вынырнул с другой стороны.

— Хаф, не резвись, помоги лучше Пурдзану.

Рога окончательно ушли под воду. Девушки, отпустив спасительные рыбьи рожи, напряженно перебирали руками по-собачьи. Пурдзан поднял тучу брызг, потом, ухватившись за плечо Хафизуллы, успокоился.

— Курпан-баши, куда плывем?

— К берегу. Вон, на горизонте, видишь?

Вдали горизонт чуть изгибался, дрожал легкой неровностью, намекая на берег. Но хватит ли сил? И что там ждет?

Мрачные мысли переваливались в усталой голове Василия, мешаясь с надоедливым стрекотом мотора…

Мотора?

— Эй! Кто-то…

— Да! Катер! — подтвердила Ольга.

Все принялись кричать и размахивать руками. Пурдзан снова поднял фонтан брызг и чуть не утонул.

Стрекот мотора становился громче, перерастая в монотонное рычание. Это был мощный катер на подводных крыльях. Василий его увидел — длинный белый корпус, нелепые надстройки, красный флаг с полумесяцем и звездой. Полумесяц — значит, здесь существует какой-то вариант ислама. Можно договориться.

Василий закричал громче. Рык мотора стал ниже и тише, катер подходил, сбавляя скорость. Вот его белый крашеный бок уже под самым носом. Вот чьи-то руки тянут за одежду вверх…

Матросы переговаривались по-турецки, пересыпая речь греческими словами. И вдруг ахнули. Затараторили так быстро, что Василий перестал их понимать.

На гладкую дощатую палубу через низкий бортик свалился Пурдзан. Постучал копытами, потряс бородой, отфыркиваясь. Огляделся.

— Спасибо, братцы. Сатиры же плавать не умеют, всем известно. Я бы сейчас как вниз копытами — фьить!

Пурдзан резко махнул рукой сверху вниз и щелкнул пальцами.

— А вы бы потом за мои рога дном задевали… Эй! Я что? — Пурдзан удивленно оглядел себя, пожал плечами, — да нет, я, вроде, в штанах…

Но матросы жались к бортикам и в ужасе пялились на Пурдзана. Теперь Василий, отдышавшись, смог их рассмотреть. Обычные мужики. Небритые. В узких шароварах из синего хлопка и в клетчатых сорочках. Похоже одеваются северные германцы. Но, судя по жаре, до Турции Гогенштауфена отсюда далековато. Да и существует ли в этом мире Турция Гогенштауфена? Судя по их реакции на Пурдзана, в этом мире даже сатиров нет.

Матросы хрипло перешептывались. Василий уловил слово «шайтан» и испугался, что матросы сейчас наберутся смелости и ринутся защищать веру — от Пурдзана. Василий, кряхтя, поднялся на ноги, положил Пурдзану руку на плечо и обратился к матросам:

— Почтеннейшие, мой друг прибыл издалека…

Но Пурдзан все испортил. Он расставил ноги, заложил руки за спину. Его крупные мускулы под волосатой шкурой напряглись. Глаза превратились в щелочки.

— Ребята, все приапские сатиры — правоверные. Мы не любим, когда при нас упоминают шайтана. И совсем не любим, когда кого-то из нас…

Василия очень пугал вид раздувшихся мускулов Пурдзана. И не только возможностью предстоящей драки. Что-то еще было в этих мускулах неприятное. Даже ужасное.

И тут Василий понял.

— Пур… А где твоя жилетка? С улитками…

Пурдзан задумался. И сник.

— Я ее клал на сундуки.

— А сундуки?

— Там. Утонули.

Хафизулла почесал затылок. Ольга, широко раскрыв глаза, приложила ладонь ко рту. Три девушки тоже помрачнели. Только Мин-хан не понимал по-турецки, и поэтому был целиком занят тем, что отжимал свой длинный плащ. Шляпу он потерял.

За спиной Василия послышались неторопливые шаги. Василий обернулся. По узкой лесенке из рубки на палубу спускался худощавый человек лет двадцати восьми, гладко выбритый и почему-то абсолютно седой. Его серовато-белые волосы были подстрижены так коротко, что сквозь них виднелась загорелая кожа. Человек был одет нелепо: короткие белые штанишки — короче, чем парадные туники византийских центов, и ярко-красная шелковая сорочка. На ногах — расхлябанные сандалии.

Но несмотря на идиотский вид, человек, судя по всему, был здесь хозяином. Матросы наперебой затараторили, указывая человеку на Пурдзана.

— Вы откуда? — спросил человек по-турецки с акцентом, показавшимся Василию знакомым.

— Дир-зигун Пурдзан, срочно призван Советом Зигунов с третьего курса парковой школы в Ка-Тракзоге, Приап…

— Ясно, ясно. Вольно. Ребят, Приап — это в СНГ, к северу от Казахстана. Там все такие. Они просто раньше за границу не ездили. В Турции у вас тоже не бывали. Скоро их будет много здесь. Зря испугались. Ладно, бегите по местам, возвращаемся в Стамбул.

Успокоив матросов, человек обратился к Василию:

— Пройдемте в каюту. И вы тоже, и остальные. Не пугайте местных идиотов.

У Василия все упало внутри. Человек обратился к нему на латыни.

Тесная каюта была уставлена по периметру мягкими диванами. Хозяин уселся в дальнем конце, возле низкого резного шкафчика, и показал на диваны.

— Садитесь. Итак, я готов предположить, что вы — из Института Сенеки.

Латынь среди присутствующих знал только Василий. Он и решил отвечать. Если это Блидинг, то лучше отвечать уклончиво. С другой стороны, что он знает о каком-то Институте Сенеки? А с третьей стороны, у хозяина, кажется, русский акцент. Может, попробовать?

— Вы говорите по-русски?

— Разумеется! — улыбнулся хозяин, — это мой родной язык.

Все, кроме Пурдзана, оживились. Пурдзан не говорил по-русски.

— Послушайте, а зачем вы обратились ко мне на латыни?

— Я решил, что вы — из Института Сенеки. Меня навел на эту мысль ваш… не совсем человекообразный спутник.

Хорошо, что Пурдзан по-русски не сечет, подумал Василий. А теперь следует выяснить, какое отношение все это море с катерами и короткими штанишками имеет к Блидингу. Выяснять Василий решил «в лоб»:

— Разве в Блидинге сатиры — диковинка?

Хозяин нахмурился.

— Откуда вы знаете это слово? Хотя, нет, — он отмахнулся, — совпадение. Да, сатиры здесь не то, чтобы диковинка. Персонажи сказок. Но… Вы упомянули слово «Блидинг».

— Ваша Вселенная зовется иначе?

Хозяин снова нахмурился. Он хмурился все сильнее и сильнее, в глазах его засветилось какое-то хищное подозрение. Помолчав, он с силой хлопнул себя ладонями по голым коленям.

— Если мы имеем в виду одно и то же слово… Я был бы в ужасе просто, если бы узнал, что этим словом назвали вселенную. И вы…

Вдруг его челюсть отвалилась. Пальцы сами собой сплелись и расплелись. Потом он проговорил — неестественно чеканя слова:

— Я обратился к вам на латыни, решив, что вы — из Института Сенеки. А вы, в свою очередь, решили, что находитесь во Вселенной с названием «Блидинг». Почему?

— Именно потому, что вы обратились к нам на латыни. Насколько мне известно, латынь — основной язык обитателей Блидинга.

Тут в разговор вмешалась Ольга. Она расстелила на полу свою мокрую накидку и осталась только в шароварах и короткой курточке. Мокрые шелковые шаровары красиво облепили ее сильные ноги.

— А какой язык у вас? Русский?

— У многих. Но в большей степени распространен английский.

— Какой?..

Ольга нахмурилась. Хозяин катера расслабился, но оставался мрачным.

— Судя по вашей реакции, вы не из этой Вселенной. К тому же, в нашей Вселенной на Земле не водятся сатиры.

— Так они и у нас не водятся, — пожала плечами Ольга, — разве что, прилетают с Приапа.

— Приап — название планеты?

— Ну да…

Хозяин зацокал языком и принялся теребить рукава своей сорочки — почти, как Мвари. Василий успокоился. Это не Блидинг. Какой-то мир, не понятно, какой. Кажется, они не открыли Приап. Не видали сатиров ни разу. Что ж, потеря не большая. Главное, что это — не Блидинг… Стоп!

— А что, позвольте узнать, вы называете Блидингом?

— Компьютерную программу. Точнее — вирус. Вам знаком этот термин? Программа, которая сама себя переписывает…

— Да, да. Мы это называем заразой.

— Почти совпало. Так вот, Блидинг — это зараза.

— Верно, зараза та еще, — согласился Мин-хан.

— В данном случае «зараза» чисто компьютерная. Но с грозной перспективой. Такую «заразу» мог разработать только восемнадцатилетний юнец, которого очень разозлили всякие идиоты.

— И вы можете нас отвести к этому юнцу?

Василий почувствовал, что не просто так попал сюда, на катер к странному человеку в коротких штанишках. Хозяин развел руками, потом опять хлопнул себя по коленкам.

— Могу, конечно. Ведь что означает «Блидинг»? Аббревиатура: «Борис Леонидович Идин — Гений». А Борис Леонидович Идин — это я и есть. Будем знакомы!

Глава 2

Борю Идина не любили в Казани. И он не любил Казань, но ничего не мог с этим поделать. Его отец, преподаватель Казанского Авиационного института, настоял, чтобы сын пошел по семейным стопам, и запретил пытать счастья в Москве или хотя бы в Казанском университете.

Борины сокурсники увлекались тремя вещами: чинили старые мотоциклы, били друг другу морды и на еженедельных собраниях рассуждали об ответственности, лежащей на «будущих руководителях производства». Преподаватели только рассуждали — их не хватало даже на мотоциклы. Иногда Боря с тоской проходил мимо «сковородки», полукруглой площадки перед главным зданием университета, где на деревянных скамейках, манерно развалясь, сидели длинноволосые снобы — университетские студенты и презрительно поглядывали на «представителей низших вузов». Самое гадкое, они были правы! Боря искренне чувствовал себя неполноценным существом, обреченным пойти по стопам папы-маразматика.

По вечерам папа радостно докладывал семье об интригах на кафедре и о новинках науки и техники. Больше всего папа гордился персональными компьютерами. Их в авиационном институте было целых три. Мало того, они еще были объединены в локальную сеть!

Боря и сам видел эти компьютеры. Как-то раз его вызвали в вычислительный центр — не для работы, разумеется, а для беседы с председателем комсомольского бюро факультета. Председатель, лысоватый толстый аспирант, бодро набивал на компьютерной клавиатуре какую-то чушь, а сам в это время выговаривал Боре за неопрятную прическу и антиобщественное поведение. «Антиобщественное поведение» выражалось в том, что Боря отказался поехать на выходные в поход со своей учебной группой, объяснив это тем, что уродцев из своей группы он видит и без того слишком часто, чтобы еще с ними пить в свободное время. Сказал он это одной симпатичной девушке с соседнего факультета. Девушка оказалась не в меру болтливой.

Пока аспирант, суетясь пальцами по клавиатуре, говорил о студенческом товариществе и об ответственности «будущего руководителя производства», Боря представил себе страшную картину. Огромная сеть, в которую повязаны компьютеры, его отец, кретины-сокурсники, авиационные заводы, болтливая девушка, этот аспирант, снобы на «сковородке» — все! Нет, они не запутались в этой сети: они сами — ее ячейки. Сеть жива! И единственный, кого ловит эта живая сеть — он, Боря Идин.

И Боря решил сражаться. Стоять и выслушивать косноязычный треп аспиранта было оскорбительно, но, по большому счету, треп ничего не значил. Аспирант казался придатком своего компьютера. Или даже на самом деле был им. Вот на кого Боря решил направить первый удар — на компьютер.

Вечером того же дня Боря попросил отца принести какие-нибудь книжки по программированию. И обрадованный отец приволок целую стопку. Большинство книжек было написано по-английски, но Боря знал английский. Не знал он только, в каком направлении будет развиваться его месть.

Здесь тоже помог отец. Как-то за ужином он рассказал последнюю московскую байку. По словам отца, на факультет вычислительной математики и кибернетики Московского университета привезли новый компьютер, «трешку». На самом деле, конечно, старый, списанный из какого-то американского учреждения. Компьютер подключили к локальной сети. И вот недавно один студент выполнял на этом компьютере пустяковую учебную работу. В процессе работы требовалось вводить в память компьютера шестнадцатизначные имена — наборы букв и цифр. После того, как студент ввел очередное имя, внутри компьютера что-то натужно заскрежетало, по экрану поползли непонятные предупреждения в красных рамочках. Запахло горелой изоляцией.

Но самое интересное — такие же предупреждения замелькали на экранах соседних машин. Студент, чуя страшное, вырубил электричество в классе. Его чуть не убили, ведь работа всех, кто занимался в классе, полетела к черту. Но студент объяснил, в чем дело.

Студенты, лаборанты и преподаватели с опаской приблизились к застывшему компьютеру, от которого все еще пахло горелым. Отключили его от общей сети. И принялись изучать. Выяснилось, что раньше этот компьютер принадлежал Генеральному Штабу Военно-морских сил США. И в него была вшита плата с программой, реагировавшей как раз на то самое имя из шестнадцати знаков, которое случайно ввел студент. Программа была призвана уничтожить сеть, причем уничтожить физически: читающая головка превращалась в молоток и разбивала жесткий диск на мелкие кусочки!

Главное, что порадовало бориного отца в этой истории — очень малая вероятность подобного совпадения.

— Представляете! — причитал он, — набрать шестнадцать случайных знаков и попасть в точку! Вероятность всего в десять раз больше, чем вероятность спонтанной ядерной реакции. То есть, стул под любым из нас может сам собой превратиться в атомную бомбу! Если студент смог случайно угадать шестнадцатизначное имя, значит, и стул может взорваться! Бух!

Борю в истории отца заинтересовали, конечно, не вопросы вероятности. Плата с программой! Ее обязательно следовало добыть. И на зимние каникулы Боря отправился в Москву. Он чувствовал, что его цель важнее, чем страх перед отцом, чем жалость к матери, которая, пуская слезы по жирным щекам, названивает в морги казанских больниц — ведь Боря уехал, никого не предупредив.

В Москве он разобрался довольно быстро. Просто на улице расспросил дорогу до университета, а в самом университете — путь на факультет кибернетики. Поскольку было уже поздно, Боря заночевал в подъезде какого-то дома. Проснулся утром, часов в пять, поехал на вокзал, в туалете привел себя в порядок. И в десять часов утра явился на факультет. Как он и предполагал, многие лаборанты и самые усидчивые студенты не покинули факультет на время каникул, а, наоборот, вовсю работали, пользуясь возникшим избытком машинного времени. А Боре нужны были именно такие люди, приросшие к компьютерам. Они точно должны знать все истории, связанные с их любимой работой.

В полдень Боря уже стоял перед знаменитой машиной, ничем внешне не примечательной «айбиэмкой», и слушал знакомую историю, которую взахлеб рассказывал низенький кривобокий старшекурсник в угвазданном белом халате. Но разрушительной платы в машине уже не было — плату уволок к себе какой-то лаборант, литовец по имени Георгиас Арунасис.

Василий и Ольга, услышав это имя, одновременно вздрогнули.

— Как? — перебила Ольга Бориса, — он был здесь?

— Скорее, все-таки, двойник, — предположил Василий.

Но Ольга не могла успокоиться:

— Длинные черные волосы, подвижный рот — он так выглядел?

— Не знаю, — Борис пожал плечами, — я с ним не встречался. Я просто взломал его комнату в общаге и украл плату. Могу только точно сказать, что это был литовец, и, судя по словам старшекурсника, он выглядел именно так, как вы описали. Да какая разница, двойник или не двойник? Главное, я нашел у него плату.

Старшекурсник объяснил Борису, где живет Георгиас, но предупредил, что лаборант, скорее всего, укатил на неделю в Литву. Конечно, Георгиас мог забрать плату с собой. Но с другой стороны — зачем?

Вечером того же дня Борис вошел в грязно-желтое пятиэтажное здание на Ломоносовском проспекте. Вежливо поздоровался с вахтершей, не замедляя шага, и она приняла его за одного из обитателей общежития.

На стук в дверь никто не ответил. Но замок оказался простым, на роль ключа подошла мамина шпилька. Борис вообще хорошо запасся: в его холщовой сумке, помимо шпильки, лежала небольшая фомка, паяльник, набор отверток, несколько дискет и тестер.

За дверью находилась тесная прихожая, из которой можно было попасть в две комнатки. Обе комнатки были заперты — Борис не стал канителиться со шпилькой и выломал замки с помощью фомки.

В одной комнатке жила какая-то женщина — судя по кружевным салфеточкам, аккуратно прикрывавшим книжные полки и стол. Зато в другой комнатке обитал фанатик электроники. Стол, полки, даже пол — все было усеяно обрывками проводов и осколками развороченных плат. В шкафу Борис обнаружил кучу картонных коробочек с россыпью различных радиодеталей. И в том же шкафу лежала плата. Она была одна. Сбоку на ней стояли всякие шифры и надпись по-английски: «Опасно!» На столе, среди немытых тарелок и книжек по программированию, громоздился компьютер. Борис снял с корпуса кожух и включил питание. Полутора часов хватило, чтобы подключить плату. Покопавшись в памяти компьютера, Борис понял, что основную работу Георгиас за него уже сделал: программа платы была «взломана»!

Борис переписал данные с компьютера на свою дискету, однако решил все равно прихватить плату с собой — авось лаборант не заметил чего-нибудь интересного.

Но перед тем, как отсоединить плату, Борис не удержался и набрал шестнадцатизначное имя.

Через десять минут с компьютером было покончено. Плата работала!

На следующий день Борис уже снова был в Казани. Отец орал, мать что-то ныла ему в тон. Борис стоял, потупившись, и прятал злую ухмылку. В его сумке лежали драгоценная плата и дискета с расшифровкой. По пути от вокзала до дома он чуть не потерял свое богатство: на улице подвалила компания подростков в тюбетейках. Попросили, как водится, закурить…

Избитый, прижимая к груди сумку, Борис ковылял домой и думал о том, что в его варианте программы основным объектом должны быть не компьютеры, а люди.

Через два дня отец остыл. Когда Борис попросил пустить его поработать на компьютере во время каникул, отец с радостью согласился. И до самого конца каникул он не мог нарадоваться на примерное поведение сына. Когда отец спросил Бориса о содержании работы, Борис наговорил ему всякой чепухи. И отец поверил. Борис с самого начала предполагал, что его отец, при всей любви к «техническому прогрессу», не разбирается ни в чем, кроме факультетских интриг.

К началу семестра программа была готова. Борис пришел на Волгу, отыскал полынью и торжественно выкинул туда не нужную больше плату. Программа, которую написал Борис, была компактной и могла работать даже на «двушке». А с другой стороны, она была куда сложнее, куда изощреннее, чем бездумная «бомба», слепленная американцами. Программа Бориса сама выбирала способ и время уничтожения сети, исходя из единственной цели: уничтожение должно быть максимальным.

«Сеть» программа толковала широко — так же, как и сам Борис. В «сеть» включались не только компьютеры, но и любые люди, на компьютерах работавшие, любые приборы, питавшиеся с компьютерами электричеством из одной розетки — короче, все, до чего дьявольская программа могла дотянуться. А чтобы она могла дотянуться до максимального количества объектов, Борис снабдил ее стандартным вирусным «хвостом».

Он создал супервирус. Проглядывая строчки программы, Борис шептал про себя:

— Я — гений! Все — уроды. А я, Борис Леонидович Идин — Гений.

Сначала он не хотел никак называть свою программу. Но потом передумал. Шедевры следует подписывать. И Борис подписал свой шедевр: BLIDING.

Программа была запущена в первый учебный день нового семестра. Она до поры никак себя не проявляла. Она ждала, пока за машину не сядет кто-то, кто будет работать слишком долго, дольше трех часов, и вводить данные слишком быстро.

И когда такой человек пришел, некий неизвестный лаборант, программа стартовала.

Борис не стал проверять, хорошо ли работает его детище, и каким конкретно образом программа уничтожает все, что ему ненавистно. Он знал наверняка, что месть осуществляется. Этого было достаточно.

Но некоторые сведения до него случайно доходили, в основном — через отца. Лаборант покончил с собой — прыгнул с крыши. В лабораториях каждые три дня возникали пожары. Аспирант, распекавший Бориса, сошел с ума — убил какого-то студента, потом на улице убил случайного прохожего и, наконец, дома попытался зарезать жену. Жена спаслась, аспиранта увезли. И все это на фоне постоянных поломок: любые электрические приборы в том крыле, где был расположен вычислительный центр, регулярно выходили из строя. Только три компьютера работали исправно. Программа собиралась уничтожить все — и поэтому не могла начинать с себя.

Тем не менее, досталось и компьютерам. Во время очередного пожара в вычислительном центре обвалился потолок. Два компьютера были безнадежно повреждены, а третий отец Бориса сумел спасти. Он приволок его домой, довольно покрякивая. После пожара были списаны все три компьютера, в том числе и этот, почти целый.

Отец предложил Борису покопаться в машине, выяснить, все ли на месте. Первое, что Борис сделал — это вытащил из машины жесткий диск. Отец дал денег на новый диск, Борису удалось купить его по дешевке с рук около магазина радиодеталей.

А прежний диск отправился в полынью — вслед за американской платой.

Но оставалась еще дискета с программой. Борис хотел выкинуть и ее. Но потом решил, что в заархивированном виде программа будет вполне безобидно валяться даже в памяти компьютера. Жалко выкидывать шедевр — пусть и такой чудовищный.

Поэтому программа «BLIDING» спокойно осела в виде архива на задворках памяти бориного компьютера.

Прошло пять лет. Бывшие «будущие организаторы производства» рассосались по коммерческим палаткам, а бывшие подростки в тюбетейках регулярно наведывались к ним в гости — собирать деньги «за охрану». Отец Бориса продолжал нахваливать технический прогресс, но все больше срывался на ругань в адрес начальства, зажимающего зарплату. Сам Борис окончил институт с красным дипломом, но вместо того, чтобы писать компьютерные программы, принялся ими торговать.

Еще через год он переехал с окраин Казани, из квартиры в панельном доме, в собственный особнячок на улице Низенькая в «тихом центре» города. Особнячок представлял из себя неказистую двухэтажную избушку с тесным огороженным двориком, снизу каменную, сверху деревянную, шикарно отделанную внутри. Иногда Борис заходил в гости к родителям и, покуривая дорогие сигареты через золотой мундштук, с удовольствием слушал, как его никчемный отец жалуется на свою никчемную жизнь.

Впрочем, это было единственным удовольствием подобного рода, которое себе позволял Борис. Больше он ни на кого не злился: его жизнь неожиданно удалась. Отцу он купил новый компьютер, «пентиум», а старый забрал себе — чтобы иногда вспоминать о «тяжелом детстве». Компьютер этот стоял в углу и никогда не включался. Рядом стояли другие компьютеры, целые и развороченные — Борис любил на досуге в них копаться. Иногда он даже забывал, какой из них — тот самый.

Жизнь Бориса текла по обычной для молодого российского коммерсанта извилистой линии — пока не появились люди из Института Сенеки.

Они возникли прямо во дворе Бориса, где он драил свой новый джип. Вышли из светящегося розового облачка, вкатили за собой какой-то аппарат на колесиках, повернули на нем рычажок — и облачко исчезло. А люди остались, два приветливых старичка в длинных пестрых тогах. Они обратились к Борису на латыни — а он знал латынь, выучил ее на третьем курсе, чтобы хоть как-то приблизиться к университетским «снобам».

— В пестрых тогах? Приветливые старички? — удивился Василий.

Мин-хан хмыкнул:

— Таких блидов не бывает.

— Именно приветливые старички, совершенно милые люди, — настаивал Борис.

— Они сказали, что испытывают способ передвижения по неправильным мирам. Я согласился, что наш мир нельзя назвать особенно правильным. И почему-то я совсем не удивился, не испугался… После того, как моя программа непонятным мне способом отправила на тот свет несколько человек, я отучился удивляться. Мне только было интересно, что такое «правильный мир». Мы со старичками попили чайку, они все рассказали. Оказывается, их «правильный мир» — это Римская Империя размером с полгалактики. В вашем мире есть Римская Империя?

— Была, — коротко ответила Ольга.

— И у нас была, — добавила Резеда.

— Ну вот. И у нас была. А у них — до сих пор… Я так и не понял, почему у нас Рим сдох, а у них — наоборот. Они что-то долго объясняли про императора Юлиана-реформатора, который запретил христианство, потом пытался возродить старые культы, а перед смертью сделал государственной религией какую-то экзотику, митраизм, вроде. И старички прочли целую лекцию о том, что с помощью этого культа Рим подчинил себе половину планеты, а потом и другие планеты. Я больше в компьютерах разбираюсь, я, честно говоря, не понимаю, при чем тут религия. Но вот у нас нет митраизма — и мы дальше Луны практически не летали. А они — летали. Вы летали?

— Да. Рассказывайте дальше.

Василий чувствовал, что приближается развязка. Он даже догадывался, какая, но хотел услышать все от главного виновника собственными ушами.

— Дальше мы стали говорить о компьютерах, по моей инициативе, разумеется. Старички похвалились, что у них половина галактики повязана в сеть. Потом я им показал свои «тачки», они раскудахтались — мол, хорошо бы притащить в Институт Сенеки эти драндулеты, вот будет смех. А их Институт этот стоит прямо там, где мой дом находится. Они просто у себя во двор вышли, рычажок передвинули — и оказались во дворе моего домика.

Мин-хан тоже все понял. Лицо его стало красным, он несколько раз дернул себя за бороду.

— Так ты, гнида…

— Да, я гнида. Но не нарочно. Хотя… Я не знаю, что мной тогда управляло. Могу точно сказать, что специально я этого делать не хотел. В общем, я старичкам предложил одну из своих «тачек» в подарок, они выбрали самую неказистую. Мы еще потрепались, потом они ушли — в свое розовое облачко. Мне на память оставили грозное оружие — правда, без батареек. Я с собой ношу, вместо амулета.

Борис вытащил из кармана бластер. Пурдзан, который скучал во время всего разговора, вскочил на ноги. Мин-хан и Василий одновременно крякнули.

Это был бластер блидов.

— Сами понимаете, — закончил Борис, — старички выбрали тот старый компьютер. Я проверил, ужаснулся, но что я мог поделать?

Некоторое время все молчали. Слышен был рокот мотора, шуршание воды за бортом. Спокойная зеленоватая вода мигает сквозь иллюминатор приветливыми бликами. Но все это может исчезнуть, смениться кошмаром — очень скоро.

— Что-нибудь ты можешь поделать, я думаю, — сказал Василий, глядя Борису в глаза, — кстати, перейдем на «ты»?

— Пожалуйста.

— Ну вот. Ты эту дрянь сотворил, ты ее и разгребешь. Говоришь, милые старички? В пестрых тогах?

Борис молча кивнул. Василий встал, прошел через каюту и присел на корточки напротив Бориса.

— Теперь вместо твоих старичков там ублюдки в серых туниках. И по-моему, они не вполне живые. И, главное, они не только там. Они теперь и у нас. И к вам сюда они дорогу знают. Ты хочешь, чтобы твоя бяка снова заработала у тебя дома?

— Нет, нет, конечно!

— Тогда ты идешь с нами. Бросаешь все дела — и идешь. Иначе мы тебя убьем. Прямо здесь.

Борис и бровью не повел. Только слегка поджал губы, склонил голову набок.

— Ну?! — почти заорал Василий.

— Что «ну»? Я прикидываю, что сейчас делать.

— Сейчас обсохнуть бы, — жалобно откликнулась Гюльчачай.

Борис встал.

— Тогда пошли на палубу. Там обсохнете моментально. И скоро уже подплываем, видом полюбуетесь.

Жаркие солнечные лучи, отскакивая от гладкой воды, кидались на бетон причалов, оттуда по фасадам домов добирались до минаретов и с их острых верхушек улетали обратно в небо. Ольга стояла на носу катера рядом с Василием, их плечи иногда случайно соприкасались.

Вид набережной показался Василию очень знакомым. Судя по напряженному взгляду Ольги, она испытывала те же чувства.

Василий первым задал вопрос:

— Что это за море?

— Пролив, — ответил Борис, раскуривая сигарету, — Босфор.

Ольга широко открыла глаза.

— Значит вот это… город… Константинополь? Столица Византии?

Борис пустил струйку дыма, улетевшую вместе с ветром.

— Византии давно нет. У нас, во всяком случае. Теперь это Стамбул, Столица Турции.

— Турции?! — хором ахнули Ольга и Василий. Потом поглядели друг на друга — и расхохотались.

Глава 3

Этот мир показался Василию неприятной смесью далекого прошлого и далекого будущего. Здесь все было моложе — лет на триста: дома, одежда, техника, человеческие отношения…

А с другой стороны, и дома, и техника, и люди казались невообразимо старыми, обветшалыми — куда более старыми, чем экспонаты в музеях Империи, Конфедерации или в хранилищах треухов, больших знатоков антиквариата. Этот мир не был музеем.

Больше всего он напоминал свалку.

Старческая усталость чудилась Василию даже в глазах мальчишек, гонявших ногами какую-то гадость по узким улочкам, и даже в глазах молодых пар, прогуливавшихся по набережным Босфора.

Когда Василий сказал об этом Ольге, она энергично кивнула.

— Свалка. Где, по-твоему, могла бы вырасти такая дрянь, как Блидинг?

Василий сразу вспомнил шутливый стишок дунганского поэта Го Цзепина:

«Если бы граждане знали, Какая грязь Питает корни цветов!» Но Ольге не было смешно.

— Твой поэтишко наврал. Красивые цветы растут на здоровой почве. А здесь… Ты погляди, во что меня нарядили!

Шикарные шаровары, короткую курточку и накидку Ольге пришлось снять — Борис объяснил, что в Стамбуле так одеваются только проститутки. Теперь на Ольге были нелепые штаны до колен с множеством карманов, простая сорочка без застежки, с изображением какого-то нелепого ушастого существа в белых перчатках, и бесформенная куртка из той же материи, что и штаны — из плотного голубого хлопка. Сапожки Ольга оставила, Борис согласился, что они вполне элегантны.

Хафизулла остался в своей форме — Борис сказал, что во все черное одеваются некоторые подростки, и налепил Хафизулле на грудь несколько цветастых круглых жетонов с какими-то рожами и надписями.

Василию Борис посоветовал переодеться, но тот наотрез отказался расставаться со своей униформой. Борис не стал возражать, хотя заметил, что в Турции так ходят курды.

— Значит, сойду за курда.

— В Стамбуле, — усмехнулся Борис, — морду набьют.

— Мне?! Послушай. Ты ведь понимаешь, с чем мы боремся. Получше других понимаешь. Думаешь, с нашей стороны на эту борьбу выставили кого попало? Я был в первой тысяче по искусствам персонального боя среди янычар. Считай, это тысяча лучших бойцов в половине обитаемой Вселенной. Хаф вообще профессиональный убийца. Ольга в своей половине тоже, думаю, входит в тысячу. Пурдзан и Мин-хан, как ты бы выразился, «держали масть» в Буферах — а там живут не просто люди и не просто треухи. Там — крутые из крутых. Вот, девочки тоже оттуда. Кто на вашей свалке мне набьет морду?

Разговор происходил в просторной круглой гостиной номера-люкс отеля с неблагозвучным названием «Хилтон». Гуля, Татьяна и Резеда в своей спальне мучились, натягивая местную одежду. Для Мин-хана нашли рабочий комбинезон. Он возражал меньше всех: похожие комбинезоны в его мире носят офицеры среднего командного состава. Хуже других пришлось Пурдзану. Козлиные ноги он спрятал под длиннополым неудобным плащом, рога — под тюрбаном. Копыта Пурдзан просто обмотал тряпками.

— Пусть все думают, что я болен.

— Я буду говорить, что ты — мой сумасшедший родственник из Афганистана. На Пушту разговариваешь? — И Борис произнес несколько фраз на языке, в котором Василий признал вариант восточнотурецкого. Но Пурдзан говорил только на общетурецком и на своем родном Рджалсане.

— Ладно, — согласился Борис, — выдумаем для тебя какое-нибудь дикое афганское племя. Они там, впрочем, все дикие.

— Афганцы?! — удивился Василий, вспомнив центр вселенской науки, бывшую столицу Конфедерации, древний Гондишапур, афганский город, ставший великим еще задолго до Барбароссы.

Борис поднялся с кресла, потянулся, хрустнув суставами.

— Да, афганцы. Наши турки тоже недалеко ушли. Да и греки, в общем-то, порастеряли всю культуру, пока были под властью турок. А что до морды, Вась, то я ее набью тебе сам — в два счета. Прямо сейчас.

Василий вскочил с подушки, которую для удобства приволок из своей спальни в гостиную, но не успел принять стойку, даже не успел сориентироваться. Босая нога Бориса твердым внешним ребром подошвы врезалась ему в переносицу. Борис не приседал для прыжка — просто оказался рядом. Его нога, не опускаясь, отошла чуть в сторону, но Василий ушел от следующего удара, перекатился и принял низкую стойку. Бориса уже не было на прежнем месте.

— Где… — начал Василий, и тут получил страшный удар в затылок. Прежде, чем тряхнуть головой, привести себя в порядок, он с силой лягнул ногой назад.

Борис охнул — удар пришелся в цель, кажется — в живот. Василий прыгнул повыше прямо из низкой стойки, разворачиваясь в воздухе, и с ужасом увидел, что Борис прыгнул вместе с ним. Еще до приземления произошел обмен ударами. Противники разлетелись по разным углам гостиной.

Василий лежал у стены. Борис уже снова был на ногах, стоял, свободно свесив руки. Но Василий угадал в его мирной позе стойку боевого ожидания. Любое движение вызовет его реакцию. Значит, надо двигаться как-то по-дурному, возможно даже — подставить под удар плечо или ногу.

Василий вспомнил силовые шахматы. Жертва пешкой. Переднего нападающего вырубают, он отвлекает на себя силы противника, а в это время слон или ферзь забрасывают мяч.

Спину. Надо подставить спину. На ногу или плечо он не клюнет.

Василий толкнулся ногами и принял стойку на плечах, якобы намереваясь, изогнувшись, вскочить на ноги. По полу зашуршали босые подошвы. Удар!

Борис метил в поясницу, но Василий, обманув его, встал не на ноги, а на руки, и чуть развернулся. Удар пришелся в плечо. Василий же левой ногой, обутой в голубой янычарский сапог, нанес Борису удар в голову. Борис согнулся пополам, прижав ладони к лицу, и стал неуклюже разворачиваться к Василию спиной. Судя по всему, он перестал что-либо соображать от боли. А может, кривлялся.

Василий вскочил на ноги и сразу прыгнул, выставив правую ногу. Борис, конечно, кривлялся. Мгновенно разогнувшись, он тоже прыгнул. Василий был готов к любому встречному удару, но Борис прыгнул к стене. Сразу оттолкнувшись от стены, он оказался у противоположной стены, потом — где-то сверху, за спиной Василия. Василий крутился на месте, пытаясь уследить за движением противника, но Борис всегда оставался на самом краю поля зрения.

Открылась дверь одной из спален. Раздался изумленный крик Ольги. Было, чему изумляться. Василий не мог уследить за стремительными полетами Бориса. Где-то справа на пол упала тяжелая хрустальная вазочка и глухо покатилась по ковру. Василий рефлекторно обернулся на звук, и тут Борис нанес свой удар — вовсе не оттуда. Он обрушился сверху, видимо, очень высоко подпрыгнув и толкнувшись ногами от потолка. Василию показалось, что удар пришелся по всем точкам сразу. Шею и живот скрутило от боли, в глазах потемнело.

Когда Василий пришел в себя, он лежал на полу, лицом вниз, с руками и ногами, связанными за спиной в один пучок шелковым шнурком. Василий наощупь понял, что шнурок — типа стандартной измаилитской удавки.

Борис опять сидел в кресле, нога на ногу, и выглядел бы абсолютно цветущим, если бы половину его лица не уродовал зеленовато-желтый синяк.

— Откуда у тебя удавка? — спросил Василий.

— А ты — профи. Нет, чтобы спросить, там, каким приемом я тебя завалил. Ценю. А ты?

— Что?

— Ценишь?

— Тебя — да. А мир ваш — все равно свалка.

— Свалка. Не спорю.

— Ну тогда развяжи.

Борис, не вставая с кресла, потянулся к узлу у Василия за спиной, легонько дернул за кончик шнурка — и шнурок соскользнул на пол.

Василий встал, размял руки, потряс в воздухе ногами. Ольга все еще стояла в дверях своей спальни. Даже в мешковатой местной одежде из голубого хлопка она выглядела великолепно.

— Что пялитесь, ханум? — сердито буркнул Василий.

— Сделал он тебя, янычар. Слушай, Борис, а ты такой удар знаешь?

И Ольга сложила пальцы, как бы готовясь нанести «кре-корх». Борис кивнул и сложил пальцы тем же способом.

— Да, это «удар пьяницы». А если так, — он развернул кисть вертикально, — то получится «удар богомола».

— Но это ведь один и тот же удар! — опешила Ольга.

— Не то, Оль, не то! Разный настрой. Пьяница полностью спонтанен, он сам себя не помнит. Потому и силен. А богомол логичен, просто логика у него извращенная, противник теряется…

Василий тоже сел в свое кресло. И тоже закинул ногу на ногу.

— Так ты хочешь сказать, что у вас все так умеют? Как ты?

— Нет, вообще-то. Ну, я рассказывал, как меня побили уроды в тюбетейках, пока я плату домой тащил? Я тогда драться не любил, и сейчас тоже не люблю. Но компьютеры я тоже не любил, однако разобрался же! Вот я и решил, что драться надо подучиться. И подучился, чуть позже. В Москве есть мастер, Михаил Карловацкий. Он, в основном, не по дракам, а по медицине. У нас это называется «народный целитель». Я к нему сначала лечиться пришел, со всякими личными проблемами. А он говорит: тебе против всех твоих проблем три вещи нужны — два кулака и много денег…

— Кстати о деньгах.

Ольга медленно обошла разбитый в щепки журнальный столик, поддела носком сапога осколок вазочки и весело поглядела на остатки люстры, криво свисавшие с потолка.

Борис вскинул брови.

— Я же сказал: много денег. Подумаешь, люстра! На постоялом дворе куролесить — славная традиция российского купечества. Да, о купечестве, чуть не забыл. Телефон-то не разбили? Цел. Вот и славно.

Борис достал из-под кресла аппарат связи, примитивный, но зато сделанный в виде красивой шкатулки, покрытой турецкими узорами. Говорил он короткими фразами, по-турецки.

— Максуд? Я. Дело? Странно, я же должен был… Ага, шайтан их поймет. Но я в Стамбуле, готов ехать. А ты поедешь со мной. Как… Слушай, ты жить хочешь? А богато жить? Поедешь со мной. В восемь вечера на моем причале. Жду.

Борис положил трубку. Выглядел он обеспокоенным.

— Габдулла что-то задумал. Максуда я вычислил, он меня Габдулле продал. А плыть нам так и так надо, а для этого…

Он снова стал крутить диск. Теперь разговор шел по-русски.

— Мариночка? Свяжись с Вадиком. Боря это, не узнала? Так… Понял.

Борис поджал губы. Нажал пальцем на рычаг, продолжая держать трубку в руке.

— Итак, Вадик будет ждать. Что же… Ага. Для Максуда, наоборот, удача, что я его с собой беру. Это он так думает. Короче, собирайтесь. И оружие держите наготове. И улитку свою берегите.

— Но нам надо поднять аппарат… — попытался возразить Василий.

— Сначала надо понять, как им управлять. Сам принцип. А поможет только Карловацкий. Я в него верю, а больше — ни во что. Едем в Москву.

Пурдзана запихнули в каюту, с глаз долой. Остальные расселись на палубе. Девушки загорали на корме, Хафизулла о чем-то с ними весело болтал. Мин-хан сам вызвался помочь матросам. Василий и Ольга разместились на носу и внимательно смотрели в сторону набережной — им было интересно, как выглядит Максуд.

По набережной сновали юнцы на мотороллерах, куда-то неторопливо шагали рабочие в комбинезонах, как у Мин-хана. Но вот к самому причалу подрулил широкий темно-зеленый автомобиль с тонированными стеклами. Матросы, не переставая что-то привязывать и подвинчивать, все одновременно проверили, на месте ли оружие. Василий тоже положил руку на заранее раскрытую кобуру. Борис предупредил, что неприятности могут возникнуть самые разные. Но сам он, казалось, никаких неприятностей не ждал.

Выскочив на причал, Борис пошел навстречу автомобилю, широко улыбаясь. Сандалии его звонко шаркали по бетону. Из автомобиля выбрался невысокий толстячок в черном костюме. Воротник его белой сорочки был подвязан той самой странной штукой, похожей на песочные часы, которую Василий уже видел здесь у многих, а еще раньше — у кого-то в Буферах. Борис объяснил, что эта дрянь называется «галстук».

Толстячок тоже широко улыбнулся Борису. Они обнялись. Автомобиль подал задом с причала, развернулся и уехал. Непосредственно сейчас неприятности, очевидно, не ожидались.

Матросы перестали ощупывать оружие, Василий снял руку с кобуры. Борис и Максуд взошли на борт. Борис посмотрел на часы.

— Минута в минуту. Что ж, поехали. Бахтияр! — крикнул он человеку в рубке, — Пятый маршрут, в нейтральные — через зону Восемнадцать. Вперед. А мы с Максудом выпьем брэнди. Будешь брэнди?

— Мусульмане не пьют, — ухмыльнулся Максуд, — а я, впрочем, выпью. Пошли.

Борис украдкой встретился взглядом с Василием. Василий понял и тихонько пошел следом в каюту.

Борис усадил Максуда возле тумбочки-бара. Напротив молча сидел Пурдзан. Василий встал в дверях.

— Постой там, Вась, — сказал Борис. Потом открыл бар, налил большие бокалы брэнди себе и Максуду.

— Мои друзья, к сожалению, не пьют крепких напитков.

— У тебя теперь в друзьях курды? — брезгливо спросил Максуд, мельком глянув на Василия. Держится молодцом, отметил Василий, хотя догадался уже, наверное, что влип.

— Я и с курдами торгую. Но Василий только так одет. И этот дедушка — тоже одет не совсем правильно. Пур, сними тряпочки.

Пурдзан, не торопясь, смотал тюрбан, а потом и обмотки с копыт. У Максуда отвалилась челюсть. А Пурдзан тем временем снял плащ.

— Ш… Шайтан! — пробормотал Максуд.

— Можно, Пур, — сказал Борис, — только не убей.

Копыто Пурдзана метнулось к покатому лбу толстяка. Максуд был так ошарашен, что не успел уклониться и рухнул без сознания носом на чистый дощатый пол.

Борис вытянул из рукава свой шнурок-удавку и ловко связал Максуду за спиной руки и ноги — совсем недавно он так же связывал Василия. Василий потер затылок: вот, оказывается, как это выглядело со стороны.

Взвалив Максуда на диван, Борис выплеснул остатки брэнди ему в лицо. Максуд открыл глаза. Первое, что он увидел, это копыта Пурдзана. Пурдзан сидел, развалясь, и криво улыбался.

— Шайтан! — опять пробормотал Максуд. Капли брэнди стекали на плюшевую обивку дивана по его тугим смуглым щекам.

Пурдзан замахнулся, но Борис его остановил.

— Подожди, Пур. Максуд, хотя и пьет, и в мечеть почти не ходит, верует в Аллаха. И в шайтана тоже. Он уже догадался, с кем из этих двоих имеет дело.

Сказав это, Борис незаметно подмигнул сначала Пурдзану, потом — Василию. Василий чуть не расхохотался, а Пурдзан не смог удержаться и заржал во всю глотку. Но Максуд, видимо, воспринял его смех как проявление дьявольской кровожадной радости. Он весь дрожал, бормоча бессвязно какие-то молитвы.

— Поздно молиться, Максуд, — Борис присел на корточки около него, заглянул в глаза.

— Поздно молиться, но еще не поздно попасть в рай. Честно. Ты можешь умереть не от руки шайтана, а от моей руки, руки неверного. И твои руки при этом не будут связаны. Ты умрешь в бою, Максуд. Но…

Максуд успокоился. Кивнул. Потом вперился широко раскрытыми черными глазами в Пурдзана.

— Чем, скажи… Зачем он тебе? Возьми меня! Служи мне!

Пурдзан закинул ногу на ногу, стряхнул щелчком пылинку с копыта. Покрутил пальцем бороду. Борис за спиной показал ему украдкой кулак. Но Пурдзан всего лишь нагнетал обстановку — для большего эффекта.

— Нет, эфенди, — сказал он, наконец, — нет. Ты слишком благочестив.

— Я?! Да я…

— Аллах все знает. Я — чуть меньше. Но для данного случая — достаточно. Тебе путь — в рай, правда, скоро. Идин-ага пойдет со мной, правда, попозже. Скажи ему то, что он просит, и я тебя не трону.

Максуд помрачнел. Пожевал полными губами. Помолчал. Вздохнул.

— Спрашивай.

Борис потер ладони.

— Ну-с, каковы планы Габдуллы?

— Я не знаю, почему…

— Меня обмануть хочешь?! — заорал Пурдзан и замахнулся копытом.

Максуд снова замолчал. Потом снова вздохнул.

— Габдулла даст тебе выйти. Ты получишь железо, повезешь назад — тут он тебя и возьмет, в нейтральных водах. У него два катера, типа твоего, и по двадцать человек на каждом.

— Сам будет?

— Сам не будет. Мне сказал движок твой поломать.

— Ясно. Все?

— Все.

Борис за спиной сделал знак Пурдзану. Тот вскочил, схватил Максуда за ухо.

— Пошли, грешник.

— Нет! — крикнул Максуд, — еще скажу.

Пурдзан сел на место. Максуд торопливо заговорил.

— Трудности есть. Кесарян все еще мести хочет.

Борис беспокойно поежился.

— Скользкий? Я же ему…

— Ты ему денег дал, он взял. Но ему твоя жизнь нужна. Ты сам понимаешь…

— Теперь понимаю.

— Габдулла ему пообещал твою жизнь. Скользкий ему заплатил, он и выложил твой маршрут. Думал, заберет железо, а там и Скользкий подоспеет. Но Скользкий решил брать тебя в турецких водах.

Максуд сквозь иллюминатор глянул на небо. Небо покрылось нежно-лиловым налетом, сквозь который проступили первые звездочки.

— Скоро. Стемнеет через час, через два ты увидишь Скользкого. У него три катера, два простых, один армейский, торпедный. На торпедном будет он сам. Габдулла не сунется, будет ждать, авось ты отобьешься. Мне он поручил тебе рассказать. Предупредить. Не сразу, а когда ты обо всем договоришься и в море выйдешь. Я же и с Вадимом говорил. Там — как обычно. Это все.

— Все?

— Все.

Борис подумал и кивнул. Потом внезапно резким ударом по затылку лишил Максуда сознания. Развязал, спрятал удавку в рукав.

Вместе с Василием они отволокли тело наверх. Матросы были на своих местах — никто не удивился тому, что творит хозяин. Наверное, хозяин творил всякое, и довольно часто.

Борис оглянулся, позвал:

— Юсуф! Балласт сюда, с петелькой, скорее! И канат.

С кормы прибежал крупный лохматый парень. Он протянул Борису шлюпочную балластную болванку с приделанной к ней проволочной петлей. Борис надел петлю Максуду на ногу и затянул. Василий понял, что таких специально приготовленных болванок на катере Бориса должно быть приготовлено немало.

Борис обвязал тело Максуда канатом, поперек груди. Другой конец каната он прикрепил к крюку небольшого грузового крана.

— Помоги, Вась.

Василий и Юсуф молча перекинули Максуда за борт. Борис дернул рычаг в основании стрелы — стрела медленно повернулась, и Максуд повис за бортом, в двух метрах от края. Болванка, прикрепленная проволочной петлей к его ноге, болталась у самой воды. А вода, потемневшая к вечеру, бежала назад, за корму, туда, где остался Стамбул.

— Вода темная, — сказал Борис, — мы уже в Черном море.

Увидев, что Ольга покинула носовую палубу и пришла посмотреть на экзекуцию, Борис пояснил:

— Понт Эвксинский.

— Мы говорим — «Русское Море». Казнишь?

— Казню. Милосердно, кстати. Дай шланг.

Ольга подняла с палубы шланг, подала Борису. Борис повернул вентиль и обдал лицо Максуда струей воды.

Максуд открыл глаза. Повертел головой. Кивнул.

Борис вытащил из кармана пистолет, снял с предохранителя. Максуд забеспокоился, но Борис сказал ему:

— Ты умрешь в бою. От моей руки. Я обещал.

Из другого кармана Борис вытащил вороненый метательный нож с рукояткой, обмотанной проволокой.

— Лови.

И он кинул нож Максуду. Максуд поймал нож за лезвие и тут же метнул его назад, в Бориса. Быстро, один за другим, раздалось три выстрела. Первая пуля попала в нож, две остальные — Максуду в лоб. Тело толстяка обмякло. Нож упал к ногам Бориса. На рукоятке была вмятина от пули.

Борис поднял нож, сунул в карман. И четвертым выстрелом перебил канат. Тело Максуда, погибшего в бою от руки неверного, упало в темную воду и пошло ко дну, увлекаемое чугунной болванкой. Борис вернул стрелу грузового крана в прежнее положение, отмотал от крюка остаток каната, протянул Юсуфу.

— Убери. И передай всем приготовиться, на нас Кесарян нападет, — он глянул на часы, — скоро, через полтора часа. Беги.

Небо стало совсем черным, вода — тоже. Но в воде не было звезд. Вода казалась вязкой и одновременно упругой. Она напоминала Василию о чем-то неприятном… Да! Вода напоминала необъятное тело Васьмирукого!

Борис собрал своих гостей в каюте и объявил им о предстоящем морском сражении. Ему понравилось, что никто, включая женщин, не испугался и даже не удивился.

Мин-хан погладил бороду.

— Нам-то что делать, браток?

— Не знаю. Покрепче за стенки держаться. Кесарян на абордаж не пойдет. Попытается нас снарядами достать, или сразу торпедой.

— А чем ответить есть? — спросила Ольга, — лучевое оружие есть?

— Не бывает.

— То есть, у них тоже?

— Вообще не бывает. У них два катера с девятимиллиметровками, может, еще базуки у людей.

Василий сразу оживился.

— А у нас есть базуки?

— Есть, но мои люди с ними — так себе.

— Я зато — нормально. Ольга подтвердит.

Ольга помрачнела.

Борис нервно посмотрел на часы.

— Вы, Мин Семенович?

— Какие у тебя пушки?

— Девятка, и еще авиационная скорострельная.

— Авиационную мне. Я начинал стрелком на «крылатом коне» во флоте Золотых Баскаков. В Индии мятеж давил. Ух, мы им вставили. Значит, лечу я, внизу — джунгли…

Но Борис не дал Мин-хану похвастаться, сразу взял его под руку и повел к пушке. Вернулся минут через десять, довольный.

— Мин Семенович узнал машинку, говорит, у них дома почти такие же были. Так, Вась, привстань.

Борис откинул сидение дивана и вытащил три базуки. Такие базуки Василий видел только в музее оружия в Зобегре. Прикинул на вес — тяжеловаты. Но можно попробовать — принцип у них тот же, что и у стандартных аримановских.

— Оль, другую возьмешь?

Борис протянул принцессе базуку. Ольга потупилась.

— Я из них… Я лучше с лучевым оружием.

— Звиняйте, матку. Нема.

— Что?

— Прости. Ну нету лучевого! Не изобрели!

Тут Ольга расцвела. И вытащила из кармана штанов рыбью трубку.

— Есть.

— Такая махочка? А мощности хватит?

— Не знаю. Честно.

Тут неуверенно поднялась Гюльчачай.

— Мы с Татьяной возьмем. У нас — похожие.

— Хорошо. Хаф, Резеда и Пурдзан остались без дела. Ничего страшного.

Пурдзан вскочил с места, подошел к Борису. Помолчал. И выпалил:

— А мне — штурвал!

Борис замотал головой.

— Ты что? Ты же катер…

— Послушай. Я крейсер водил. Не чета этому. Крейсер — весь побольше вашего моря. Я в Буферах такой джихад устроил…

Борис не хотел верить.

— Вась, он может?

— Пур и Мин-хан были в Буферах основными пиратами. А сатиры вообще прекрасно водят все, что движется. Сможет, конечно. Другой вопрос — зачем?

Пурдзан с силой ударил кулаком себе в ладонь.

— Зачем? Просто. Твой этот Карась… Как его?

— Кесарян.

— Да. Он с тобой воевал? Видел, как ты воюешь?

Борис задумался.

— Видел. Много раз. Мы, собственно, на пару работали. Но он у меня женщину увел — а я его за это подставил. Даже не просто женщину. Жену. Он еле жив остался, ему хорошо, у него тогда уже был торпедный катер. А ты имеешь в виду…

Борис начал понимать. Пурдзан затряс бородой.

— Да, да! Мы его обманем. У нас разный стиль. Я видел, как ты дрался там, в Стамбуле. Я бы все делал по-другому… Прости, Гирей-ага, — вдруг осекся Пурдзан.

— Ничего, ничего… Так!

Василий, наконец, разобрался в базуке:

— Показывай, куда встать.

— На нос. Все базуки — на нос. Пушки у меня с борта и на корме. Пур, пошли в рубку.

Борис побежал наверх, Пурдзан — следом.

Борис удивился, насколько быстро, практически мгновенно, сатир освоился в рубке. Попробовал штурвал, сделал насколько крутых виражей для пробы. Внимательно пригляделся к положению звезд на небе. Проверил управление прожекторами из рубки.

Борис расстелил перед Пурдзаном карту.

— Мы сейчас вот здесь. Вот граница. Вот наш путь…

— Такой кривой? А, пограничники. Если засекут, то откуда?

— Верно. Пограничники движутся по этим линиям. Они будут здесь, где зеленые крестики. А нам надо сюда.

— Тут же чистая вода…

— Вот именно. Нейтральная. Нас будут ждать. Большой корабль. Большой — значит, раз в двадцать больше нашего.

— А пограничники на чем?

— На торпедных катерах.

— Понял. Скорость торпед?

— Узлов… Ты не поймешь. В полтора раза выше нашей средней. Но мы можем развить больше, чем у торпеды. Главное, если ты в нейтральных водах, пограничники не тронут. Но у Кесаряна тоже торпедный катер. Старый. Торпедирует только по ходу. Не дай ему встать к тебе носом.

— Ясно.

Пурдзан сделал еще пару виражей, поиграл скоростями — проверил разгон. И возвратился на курс, не глядя на карту.

— Тебе что, карта не нужна?

— Звезды…

— М-да. Ты водил у себя похожий катер?

Пурдзан замотал мохнатой головой.

— Ни разу. Я жил далеко от моря, а речного судоходства у нас нет вообще. Все речки маленькие. Я даже плавать не умею.

Борис решил остаться в рубке, на всякий случай. Пурдзан ничего не имел против. Стрелки на большом хронометре показали половину одиннадцатого. Пора было появиться Скользкому.

И он появился, сразу с трех сторон. Вспыхнули лучи прожекторов, грянули выстрелы. Пурдзан вывернул штурвал и пошел прямо на катер противника, темневший справа. Потом неожиданно развернулся и метнулся к левому. Без остановки стрекотала авиационная пушка.

— Идин-ага, крикни своим, чтобы с кормы не палили.

— Зачем… Ладно.

Борис набрал код на переговорнике.

— Юсуф, попридержи.

Силуэт левого катера тоже обозначился четко. Пурдзан включил на мгновение прожектора, направив их вперед, и сразу вырубил.

Борис обомлел.

— Ведь это… Торпедный. Носом к нам…

— Уже нет, — Пурдзан дернул штурвал вправо. Торпедный катер Скользкого остался по левому борту. Василий и девочки дали залп из базук, что-то повредили… Но главное — катер успел выпустить торпеду. Другой катер Кесаряна, шедший сзади, расцвел красивым огненным шаром. Полетели обломки.

Пурдзан довольно причмокнул.

— Мы, Идин-ага, идем прямо на их третий. Скорость торпеды я прикинул. Интересно, ваш Карасян попробует снова?

Борис помотал головой. Спохватился, дернул на себя микрофон.

— Юсуф!

Ухнула кормовая пушка. Еще раз. Пурдзан оглянулся. За надстройками из рубки плохо было видно корму, но, кажется, Юсуф попал. Торпедный катер остановился, на нем что-то горело.

А впереди ждал последний катер Скользкого. Пурдзан направил вперед луч прожектора — и сразу потушил. Он увидел, что прямо по курсу никого нет. Где же…

Прожектора врага вспыхнули спереди по левому борту. Авиационная пушка стояла справа, из кормовой — тоже не достать. Василий и девочки что-то закопались с базуками. Пурдзан принялся лихорадочно выкручивать штурвал.

Но тут навстречу прожекторам метнулся тонкий голубой луч. Ольга решилась, наконец, попробовать рыбью трубку.

Эффект был великолепен: вражеский катер разрезало пополам, обе половинки начали быстро тонуть.

— Черт! — удивился Борис, — могли с пушками не возиться!

— Никогда не знаешь, Идин-ага, через какую дырочку Аллах дунет, — сказал Пурдзан и вывел катер на прежний курс, мельком взглянув на звезды.

Далеко позади мелькал огонек — догорал Кесарян. Или… Еще огонек. И еще. Прожекторы.

— Пограничники! — ахнул Борис. — Гони!

Пурдзан выжал газ на максимум. Прожектора пограничников приближались, Пурдзан метался между длинных полос света, не давая поймать катер в перекрестие. Два пограничника задержались, вроде, возле Кесаряна, но третий продолжал преследование. Вдали загудела сирена. И послышался еще один звук.

— Это что, Идин-ага?

— Вертолет, — мрачно ответил Борис.

— Патруль?

— Да.

— И он в нейтральные воды не летает?

— Нет. А далеко нам?

— Мы уже.

Действительно, сирена смолкла, рокот в небе стал удаляться. Пограничники, упустив Бориса, решили все вместе заняться подбитым Кесаряном.

Пурдзан стоял за штурвалом, мыча заунывную песенку без мелодии. Борис, прищурившись, глядел вперед. Среди ярко-голубых звезд на небе выделялись две красненьких, у самого горизонта… Огни!

— Все, Пур, — Борис взял штурвал, — иди, мотай тряпочки.

— Приплыли?.. Да, правда.

— Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо, Идин-ага. Мои дома не поверят. Война — на воде! Ха! Это же… Вот у вас — на чем раньше воевали? А сейчас — не воюют.

— На лошадях.

— Вот представь. Ты — воюешь на лошадях. А это что, кстати?

— Звери такие. Потом, Пур, потом. Беги за тряпочками.

Место встречи в нейтральных водах было уже совсем близко, обозначенное на вязкой темноте морской поверхности твердой громадой крейсера.

Катер тихо причалил к гладкому бронированному борту, не зажигая огней. Борис делал это множество раз и уже не нуждался в освещении. На палубу катера сверху опустился трап.

Бахтияр, седой сутулый старичок, сменил Бориса у штурвала, и Борис побежал к трапу. Поднялся наверх, о чем-то говорил несколько минут. Потом раздался его крик:

— Эй, гости дорогие! Все сюда!

Первыми поднялись три девушки, за ними — Ольга, потом Василий, Хафизулла, Мин-хан и Пурдзан. Борис стоял на палубе крейсера у трапа и всех представлял высокому длинноносому человеку в черной форме.

— А это дедушка Гаджи из Афганистана. Он немой. Видишь, Вадик, вот толпа дураков без документов, документы я им в Москве сделаю. Мои друзья. Им бы до Крыма добраться.

— Хорошо, пускай. По сотне за каждого, — охотно кивнул Вадик.

— Разумеется. Вот бабки.

Борис передал Вадику плоский чемоданчик.

— Можешь не считать. Тут за оружие и по полторы сотни за каждого, включая и меня с командой.

— Как! — удивился Вадик, — катер бросаешь? А оружие куда?

— Побереги. Надо будет, но в другом месте. И потом еще возьму. А катер… Тут за мной Габдулла охотится. Где-то рядом ждет, сволочь. Я ему решил подарить свой катер. И бомбу с часами. Даже две. Значит, нужно одну большую, как для крупного здания, сразу три катера на дно пустить. И одну мелочь, просто часы со взрывателем. Давай, мой ящик раскурочь…

Вадик пожал худыми плечами и отдал приказ. Матросы притащили длинный зеленый ящик и вскрыли его. Тем временем на борт крейсера поднялась вся команда с катера. Последним, тяжело дыша, взобрался старик Бахтияр. Борис что-то шепнул ему, и они оба полезли вниз, осторожно неся два небольших свертка.

Через полчаса они вернулись назад. Вадик, капитан крейсера, уже распорядился разместить пассажиров. На палубе Бориса и Бахтияра дожидался только Василий.

— Так ты не только программами торгуешь.

— И не столько. В основном — железяками. Ручной мелочью. Вот, Вадик это у себя тырит, мне сдает, а я уже в Турцию везу. Курды, в основном, заказывают. А сейчас я попотчую другого заказчика. Бахтияр катер развернул, мы все приготовили. Сейчас свечка веревочку пережжет…

Снизу заработал мотор катера.

— … Пережгла. Потом одна машинка сработает. так сказать, виртуальный Максуд.

— Какой?

— Липовый. Максуд должен был мне движок испортить. Там долбанет взрыватель, движок заглохнет. А потом…

— Понятно. Как бы посмотреть…

Вадик принес три бинокля ночного видения. Один взял себе, другие отдал Борису и Василию. На ядовито-желтом фоне одиноко двигался катер, сложенный из фиолетовых и зеленых пятен. Вот он остановился… Вот к нему с двух сторон приблизились два других катера… Через борт осторожно полезли люди Габдуллы.

А потом все вспыхнуло. Через несколько секунд до ушей Василия донесся глухой звук далекого взрыва.

Борис опустил бинокль.

— Все, Вадик. Поехали.

Ранним утром крейсер встал на рейд в виду берегов Крыма. Вадик связался с местными пограничниками.

— Гринь, спишь? Извини. Это я, погляди а окошко — увидишь. Тут у меня матросы сейчас в самоволку пойдут… Нет, не ловить, наоборот. Я разрешил, а бумаги всякие, жуки-пуки… Они потом в Севастополь своим ходом, я их подберу. А ты не беспокойся, ладно? Ну давай, спи.

Шлюпка медленно шла по гладкой серой воде. Казалось, что горы сами движутся навстречу. Вот уже стали видны домики, крытые оранжевой черепицей. Мансарды, башенки, полукруглые окна.

Борис с удовольствием втянул прохладный воздух. Указал на домики.

— Это Симеиз. Крымский рай. Красиво?

Василию было холодно. Глаза слипались — в тесной душной каюте на крейсере было невозможно заснуть. Он раздраженно зевнул.

— Обычная турецкая архитектура. Странно только видеть ее в Тавриде.

Глава 4

Ольга пила слишком много. Правда, не пьянела.

Пурдзан сидел, развалясь, в тесном пластиковом креслице и смотрел на море. На Пурдзана никто не обращал внимания. Ольга тоже могла бы спокойно разгуливать по Симеизу в своем наряде. Борис объяснил, что здесь — курорт, каждый бесится, как хочет.

Но никто, вроде, не бесился. Сразу за открытой кафешкой начинался пляж, на котором лениво копошились отдыхающие. Василию они напоминали мучных червей. Но Борис нервничал. Его команда, пятеро турок, сойдя на берег, сразу деловито направилась куда-то вглубь города. Бахтияр сказал — к автобусной остановке. Документы у команды были в порядке, Борис дал матросам денег и посоветовал не мешкать. Матросы спокойно кивнули и ушли — им уже не в первый раз приходилось добираться из Крыма в Стамбул своим ходом.

Девочки побежали купаться. Хафизулла не купался, но тоже спустился на пляж. А Мин-хан и Ольга пили местное вино из стеклянных стаканов с толстыми стенками. Василий ненавидел такие стаканы. Хлебнул из горлышка — чуть не поперхнулся.

— «Тамара»! Фу, гадость!

— Вылитая «Тамара», — согласилась Ольга, — папка очень любит, и меня приучил.

Борис сказал, что здесь это вино называется «Массандра». Сам он не пил, сидел мрачно на своем месте, кого-то ждал. И, наконец, дождался.

Сверху по щербатой каменной лесенке легко спускался измаилитский хаш!.. Нет, не хаш. У Василия отлегло от сердца. Никаких галлюцинаций. Просто этот парень был одет почти так же, как одеваются хаши — во все черное. Но сапоги его были не мягкие, а тяжелые, тупорылые, больше похожие на сапоги янычар. Только черные. А куртка — не парчовая, а кожаная. Самое главное, что отличало незнакомца от хашей, была прическа: с боков волосы выбриты, а сверху стоят жестким белым гребнем. Форменная стрижка шотландских мамелюков.

Впрочем, здесь, наверное, никто и не слыхал о мамелюках.

Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.

— Опаздываешь, — процедил сквозь зубы Борис.

Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.

— Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…

Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.

— Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.

Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.

Но парень не удивился.

— Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.

Борис покачал головой.

— Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.

— Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно — иностранных.

— Пур… — позвал Борис.

— Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? — откликнулся Пурдзан по-турецки.

— Нет, — по-турецки сказал Борис, — но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девчонок звал. Будем пробиваться.

Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.

— И не думай. Побежишь — пристрелю.

— Но мои…

— Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.

Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.

— Хаф! Девочек из воды вытаскивай.

Хафизулла поднял голову.

— Все хорошо, эмир?

— Все очень плохо.

Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.

— Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?

— Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.

— С чего ты решил, что он к тебе выйдет?

— Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.

Борис повернулся к Мин-хану.

— Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.

Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:

— Где-то сверху — снайперы. Если что, и попали не в тебя — этого сразу зарезать.

Пурдзан хищно улыбнулся.

Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой — и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.

Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень — в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.

Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.

— Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь — я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?

Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.

Освальд начал нервничать.

— У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?

Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:

— Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.

— Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.

Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.

Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.

Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.

— Никого не потеряли? — спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, — кончай его.

Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука — Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.

— Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…

— Долго возиться. А этого уже пристрелили.

— Кто, кстати? — спросила Ольга.

Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.

— Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.

— А если бы без пакости?

— Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.

Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.

До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе — Трансвизантийскую Магистраль.

Ольга не интересовалась видами. Почти всю дорогу она проспала на заднем сидении. Только при подъезде к Москве она выглянула в окошко и удивленно ахнула.

— Я здесь была!

— Не мудрено, — пожал плечами Василий, — мы в Гиперборее.

— Нет, не просто была. Ведь здесь… Карту! Карта есть?

Водитель, толстый небритый коротышка в потертом коричневом костюме, не отрываясь от дороги, вытянул из бардачка карту и ткнул пальцем в какую-то точку на ней.

— Шо, заблудилась, дочка? Москва, столица бывшей нашей Родины! Вот!

Ольга несколько секунд удивленно пялилась на неправильный овал, начерченный на карте. Снова посмотрела в окно. Снова на карту.

Василий усмехнулся.

— Узнаешь родные места?

Ольга откинулась на спинку сидения.

— Столица? Интересно. Интересно, — повторила она по-турецки, чтобы не смущать водителя, — сейчас мы проезжаем мое учебное стрельбище. А дальше, у реки, будет монастырь. Я в нем росла. Монастырь Святой Параскевы.

Она снова перешла на русский, спросила у водителя:

— Монастыри в Москве есть?

— Как же не быть? Много.

— А монастырь Святой Параскевы?

— О таком не слыхал.

Однообразные белые дома, похожие на картонные коробки, сменились тяжелыми зданиями из желтоватого кирпича. Борис сказал, что его квартира — на севере Москвы. Поехали через центр.

Некоторое время двигались по набережной, потом выбрались на мост. Ольга ела глазами вывески, прохожих на улицах, даже небо, кажется, вызывало ее удивление. А на мосту она радостно вскрикнула.

— Вот же он! Монастырь!

Вдоль набережной извивалась красная зубчатая стена.

— Это не монастырь, дочка, — важно ответил водитель. — Это Кремль.

Глава 5

Хафизулла может запомнить дорогу с первого раза, даже ночью в незнакомом городе. Таким вещам специально обучают хашишеев. А Василий запутался. Он устал считать темные переулки, повороты, бульвары.

— Город без света. Пастбище воров.

— Пастбище шпаны, — поправил Борис. Он уверенно крутил руль, проносясь через узкие улочки, выскакивая на проспекты и снова ныряя в темноту. На заднем сидении Хафизулла внимательно смотрел по сторонам, запоминал — на всякий случай.

Больше в шикарной машине Бориса никого не было. Остальных он запер у себя на квартире — шестой этаж, толстенная бронированная дверь. Ольга сразу кинулась в ванную, девушки — спать, а Пурдзан и Мин-хан с любопытством засели перед телевизором.

— Ксивы. Пушки. Сначала — ксивы, — бормотал Борис себе под нос. И не переставая курил.

Василий тоже закурил. Местный табак оказался великолепным.

Миновав очередной перекресток, Борис свернул на бульвар и почти сразу — в переулок. Поставил машину носом к выезду.

— Пошли. Заведение у местной братвы зовется «Буфет». Там крымские люди, меня знают. Вась, Хаф, вы там поменьше трепитесь, больше улыбайтесь. Вы как бы для мебели. А если что… Но там, по идее, ничего такого не бывает.

У двери на стене висела табличка: «Гостиница Кубань». Тесный холл с гардеробом, коридор. В коридоре Василий уловил знакомый сладковатый запах.

— Здесь живут турки?

— С чего ты решил? — удивился Борис.

— Пахнет гашишем.

— А, это Гарик напыхтел. Он — большой любитель.

— Гарик?!

— Не волнуйся. Гариков полно.

В небольшом прямоугольном зале жмутся друг к другу столики, шумят посетители — в основном, молодые. Василий отметил, что здесь все друг друга знают. Несколько человек приветливо помахали Борису со своих мест.

Борис подошел к стойке, поздоровался с буфетчиком за руку, заказал коньяку. Василий и Хафизулла, к ужасу Бориса, попросили для себя шербета, но буфетчик, громила в ослепительно белой, как у Мин-хана, сорочке, только усмехнулся и налил два стакана какой-то коричневой бурды с пузырьками. Бурда оказалась приторной на вкус.

Василий брезгливо поставил свой стакан на стойку. А Хафизулле понравилось.

— Колу пьешь? Зря, от нее зубы гниют. Привет, Борь, ты из Крыма?

Сутулый человечек в аккуратном сером костюме пил коньяк, облокотившись о стойку.

— Здравствуй, Студент, — ответил Борис, — нет, я прямо из Турции.

— А, я, вот, завтра в Крым собираюсь. Новость слышал? У Рыбака всех крымских людей застрелили.

— Кто?

— Говорят, Талгат. И тебя там видели. Но тебя ведь там не было, говоришь?

— Нет.

— Значит, обознались.

— А кто обознался-то?

— Да… — замялся Студент, — пошли лучше к нам туда. Тебя как раз Бультерьер искал.

— Так. Он-то мне и нужен… Погоди. Восемь ксив надо, очень срочно.

Студент допил коньяк, аккуратно подвинул рюмку к буфетчику.

— Саш, еще столько же, можно?

— Тебе еще две можно, — предупредил буфетчик, — а потом ты просил тебе не давать.

— Помню, помню… Ксивы? А как срочно?

— Сейчас, — Борис поджал губы и очень серьезно посмотрел в глаза Студенту. Студент ответил таким же взглядом. Потом пожал плечами.

— Ну ладно… Звони завтра в три дня. Ксивы с нуля, или у них уже есть?

— С нуля.

— Тогда по штуке.

— Легко, — Борис поставил на стойку пустую рюмку, — а если я завтра не позвоню, значит — отбой, не надо. Пошли к Бультерьеру.

Бультерьер сидел у дальней стены с двумя высокими девушками в рыжих париках. Увидав Бориса, он сразу что-то коротко шепнул девушкам. Обиженно надув щечки, девушки встали и отошли к стойке.

Бультерьер был невообразимо толст и весел. Несколько минут он выражал свою радость от встречи с Борисом, потом начал рассказывать какой-то длинный анекдот и вдруг, не закончив, спросил:

— Калаши есть? Сто калашей нужно, позарез.

— Есть. В Крыму. Цена обычная.

— Беру! Куда идти?

Борис вырвал листок из записной книжки, написал телефон.

— Севастополь. Телефон запомни и потеряй. Сожги лучше. Спросишь Вадима, скажешь — от меня, забрать то, что я не взял. Ему ничего не давай, я уже заплатил. Все деньги — мне. Нормально?

— Не то слово!..

— Теперь у меня к тебе вопрос. Большие пушки. Ракеты. Нестандарт, по чертежам.

— Очень дорого.

— Золото и платина. Слитки без клейма. В диком количестве. А могу и просто деньгами…

— Нет. Самое оно. Вертолетный завод под Казанью. Сделают все, у них денег нет. Только через начальство не суйся. Вот, дай твою книжицу.

И Бультерьер записал Борису в книжку номер телефона.

— Это сжигать не обязательно. Спросишь Александра Ильича. Сошлешься на меня, все объяснишь — не по телефону, разумеется. Видишь, как хорошо? Да, арбалеты нужны?

— Нет, вроде…

Но тут встрепенулся Хафизулла:

— Арбалеты? Какие?

— Пистолет, стрелы металлические, убой — двадцать пять метров.

— А прицельная дальность?

— Столько же… Да пойдем, взглянешь. У меня образец в багажнике.

Борис с Василием пытались возразить, но глаза Хафизуллы загорелись. Бультерьер с трудом выбрался из-за стола и, тяжело переваливаясь, пошел к выходу. Хафизулла — за ним. Борис и Василий — тоже.

Низкая спортивная машина Бультерьера стояла не в переулке, а за углом, в абсолютно темном дворе.

— Вот, — Бультерьер откинул багажник, посветил фонариком, — игрушечка.

Арбалет оказался совсем маленьким, такой легко помещается за пазухой. Хафизулла повертел его в руках, ловко взвел тетиву.

— Стрела есть?

Бультерьер протянул короткую алюминиевую стрелу со стальным наконечником.

Хафизулла наложил стрелу.

— Во что бы попробовать?..

— Осторожно. Убьешь кого-нибудь.

— Нет. Дай-ка фонарик.

Хафизулла отошел вглубь двора, посветил фонариком на деревья.

— Вот, здесь, видишь — листок? У самого ствола? Иди сюда.

Бультерьер подошел.

— Ну?

— Буду стрелять от машины.

— Света не хватит. Фонарик слабый.

— Я без света.

— Че-го?!

Хафизулла побежал к машине. Бультерьер заторопился следом.

— Подожди, а то в меня попадешь. Потеряешь стрелу…

— Заплачу.

— Тогда давай.

Хафизулла послюнявил палец, поднял над головой, проверяя ветер. И выстрелил с бедра, вроде бы даже и не целясь.

— Пошли за стрелой.

— Пошли. Я слыхал, она в дерево воткнулась.

— Разумеется.

Стрела торчала в стволе дерева, пробив посередине тот самый листок. Бультерьер присвистнул.

— Ну, ты…

— Арбалет хороший. Очень хороший.

Хафизулла еще раз взвел тетиву, спустил ее вхолостую, прислушиваясь к звуку. Снова повторил:

— Хороший. Попрошу Бориса, пусть купит.

— Бери. Дарю.

Бультерьер хлопнул Хафизуллу по плечу. Вернулись к машине, где стояли Василий и Борис. Бультерьер чесал затылок, посмеивался.

— Это… Это класс! На!

Он полез в багажник и вытащил оттуда два колчана-браслета со стрелами.

— На. В каждом — по десять стрел, можно на руке носить, если ментов рядом нет. Ага, у тебя рукава широкие, давай прямо под рукав. Помочь?

— Сам. Спасибо.

Интересно, что бы там нащупал Бультерьер у Хафа под рукавом, подумал Василий. Ведь там уже и так целый арсенал.

— Во. Арбалет за пазуху. Главное — он у нас за оружие не считается. Найдут — конфисковать не смогут. Удобная вещь. Как тебя звать?

— Хафизулла.

— Татарин? У меня много татар знакомых…

Василий ткнул Хафизуллу локтем в бок, но Хафизулла все равно ляпнул:

— Турок.

— По-русски здорово говоришь. А откуда ты? Я Турцию хорошо знаю.

— Он турок-месхетинец, — поспешно вставил Борис.

— А… Ну, удачной охоты. Пошли, выпьем. Чтобы у нас с Борей все срослось.

Бультерьер захлопнул багажник.

Кто-то входил в дверь гостиницы «Кубань», кто-то очень знакомый… Борис резко остановился. Но человек тоже вдруг остановился, и они с Борисом встретились взглядами.

— Освальд!

Освальд остался жив. Лысая голова его была забинтована, но, видимо, пуля Талгата только оцарапала череп.

Освальд испуганно отпрянул в темноту. Хафизулла выхватил из-за пазухи свой новый арбалет, но замешкался, пока тащил из колчана стрелу.

— Туго идет, шайтан!

Застрекотал мотор. У Освальда, оказывается, здесь стоял мотоцикл. Василий прицелился из пистолета, но Освальд уже свернул за угол.

— Борь, за ним?

— Нет. По дворам уйдет. Скорей домой! Буль, пока, у нас проблемы.

Бультерьер развел руками и поплелся назад, в Буфет, где его ждали две обиженные девушки в рыжих париках.

Снова проносились за окнами темные туши домов, мелькали перекрестки, переулки выливались в проспекты, с проспектов Борис опять сворачивал в переулки и тихо чертыхался.

— Мы, значит, на минах плясали все это время. Освальд жив. В Буфет он ходил проверить, там ли я. Хорошо, мы были на улице, заметили его. А он — нас. Это плохо. Мы успели выехать от меня. Очень повезло. Но селедки уже там, ждут. Я уверен. Черт! Шайтан!

— Свиные уши! — добавил Василий.

Борис остановил машину во дворе за два квартала от своего дома.

— Вроде, никто не следил. Я бы заметил. Теперь смотрите внимательно. И пошли.

Подозрительных людей первым заметил Хафизулла. Собственно, и подозревать тут было нечего, все сразу ясно: черная кожа курток, мамелюкская прическа. Борис предупредил, что в Москве так могут выглядеть безобидные мальчишки. Но у безобидных мальчишек нет автоматов.

А у этих двоих автоматы были.

Вдали, шагов через сорок, Хафизулла углядел еще двоих. Видимо, люди Рыбака окружили дом.

— В подъезде тоже есть? — шепотом спросил Хафизулла у Бориса.

— Полагаю, даже много. А надо все сделать тихо.

— Так я — тихо.

— А они — громко. Они очень шумные. Кто-то обязательно стрельбу подымет. И тогда надо квартиру менять…

— Не надо. Я через окно влезу. Дома веревка есть?

— Есть, но… А ты влезешь?

— Влезет, влезет, — подтвердил Василий, — только во дворе надо всех убрать, и очень тихо. Сделаешь, Хаф?

Хафизулла кивнул.

В подворотне соседнего дома маячили две красные звездочки — огоньки сигарет. Самих людей не было видно. Хафизулла пальцем прикинул ветер, выдернул стрелу из колчана. Взвел тетиву на арбалете, наложил стрелу. Держа арбалет в одной руке, другой вытянул кинжал из ножен, спрятанных в складках пояса.

Стрела и кинжал полетели одновременно. Две красные звездочки неровно опали вниз — и погасли. Послышалось глухое короткое шуршание рухнувших тел. И стон.

Хафизулла бросился вперед. Стон оборвался. Хафизулла цокнул языком. Борис и Василий тоже пробежали в подворотню. Хафизулла стоял над двумя трупами в черных кожаных куртках. Кинжал он уже спрятал обратно в ножны, а стрелу снова наложил на взведенную тетиву.

— Один гуляет под окнами, еще пятеро — во дворе. Расставлены грамотно. А раз так, то там, где совсем темно, должно быть еще двое. И все друг друга видят. Значит, берите сигареты и курите. Издали они примут вас за своих. Я пошел.

Василий и Борис нервно курили. Со двора не доносилось ни звука. Вдруг совсем рядом раздался незнакомый тихий голос:

— Вань, пусто? Ждать надоело, черт, взломали бы лучше дверь. Огня дай…

Зашедший в подворотню парень не успел понять, что произошло. Василий с Борисом ударили его одновременно. Борис склонился над упавшим телом, достал из своего кармана нож (тот самый, наверное, со следом от пули, решил Василий) и несколько раз погрузил лезвие парню в горло. Вытер лезвие о штаны трупа, спрятал нож.

Со стороны двора раздалось осторожное посвистывание. Хафизулла закончил. Он стоял под окнами первого этажа над трупом и заправлял стрелу в колчан.

— Идин-ага, говорите, веревка есть?

— На кухне, белый шкафчик у окна. Там всякая снаряга. Есть и трос, альпинистский. Его хватит. Лезешь?

— А куда?

— Прямо здесь. Балкон на шестом этаже. Дверь должна быть открыта. Не напугай никого, а то ваши еще стрельбу подымут…

Цепляясь за щели между кирпичами, Хафизулла начал ловко карабкаться на стену. Вот и первый балкон. Ловко вскочив на перильца, Хафизулла подпрыгнул и уцепился за следующий балкон, сразу подтянулся…

В квартире зажегся свет. На балкон вышла старушка, поглядела вниз. Потуже запахнула халат.

— Вороны, что ли… — пробормотала она. Закурила сигарету.

Пока старушка курила, Хафизулла неподвижно висел на руках под ее балконом. Но вот окурок полетел вниз, старушка вернулась к себе. Погасила свет. Хафизулла подождал еще минут пять и полез дальше. Четвертый этаж, пятый… Шестой.

Помахав рукой, Хафизулла скрылся в квартире. Шума не было. Свет тоже не зажигали, догадались, наверное, что не стоит. Через некоторое время Хафизулла снова появился на балконе. Закрепив конец троса на перильцах, он скинул трос вниз. Длины хватило.

Первой спустилась Ольга, быстро перебирая руками. За ней — три девушки. Несколько раз загремев копытами по чужим балконам, соскользнул Пурдзан. Мин-хан долго проверял трос на прочность, зато спустился почти молниеносно. Хафизулла отцепил трос, смотал его в тугую бухту, закинул на плечо и прикрепил к своей куртке. После чего начал спускаться тем же способом, каким поднимался. На этот раз, к счастью, старушка с третьего этажа не выходила на балкон покурить.

Хафизулла мягко приземлился.

— Хороший трос, Идин-ага. Возьмем с собой, можно? Или я его назад верну?

— Не надо, — поспешно ответил Борис, — в смысле, возвращаться не надо. Пошли к машине.

Машина у Бориса была, конечно, большая, но девять человек в ней все равно поместились еле-еле. На заднем сидении уселись Хафизулла, Пурдзан и Мин-хан, а девушки — у них на коленях. Василий и Ольга втиснулись спереди, рядом с Борисом. Ольга не захотела садиться к Василию на колени, но сидели они так тесно, что Василий постоянно чувствовал левым боком ее теплый бок.

— Главное, ментам не попасться. Если что — всем женщинам по моей команде пригнуться.

Но никаких помех по пути не было. Борис старался ехать по узким улочкам, редко пользуясь проспектами. На каком-то мосту впереди показался мотоцикл.

— Прибавь-ка, — тихо сказал Василий.

Борис помотал головой.

— Да мало ли в Москве мотоциклов…

Но он и сам уже заметил белую повязку на голове мотоциклиста. Увеличил скорость…

На мотоцикле был Освальд!

Борис даже зарычал:

— Удача! Держитесь крепче.

Освальд оглянулся. Оскалился, хотел свернуть — но свернуть с моста было некуда. Борис дернул руль, машина крылом толкнула мотоциклиста. Мотоцикл ударился в ограждение моста, Освальда вышибло из седла и он, кувыркаясь, полетел в темноту.

— Жаль, мост через реку, а то если бы через железную дорогу, то можно не беспокоиться.

— Выживет? — спросила Ольга.

— Живучий, сволочь. Ну, надеюсь, не всплывет. Хотя, говно всегда всплывает.

Машина мчалась по пустым улицам. Небо потеряло мутно-черный цвет, начало голубовато светлеть.

— Куда едем-то? — поинтересовался Василий.

— К Мишке Карловацкому. Не знаю, что он скажет. Мы посреди ночи врываемся. Но ты, Вась, ему улитку покажешь — он за это нас простит.

Длинный пятиэтажный дом, где жил Карловацкий, находился в глубине дворов. Дверь на четвертом этаже оказалась не заперта.

— Не спит. Хорошо. Заходим.

В воздухе тяжело плавал сладкий дым от зажженных ароматических палочек. По стенам висели пестрые картинки — какие-то символы, кажется, индийские и дунганские, а также изображения различных богов, человекообразных и не совсем. Михаил Гаврилович Карловацкий стоял в глубине комнаты, склонившись над обнаженной дамой лет пятидесяти. Самому Карловацкому тоже было лет пятьдесят. Голый по пояс, абсолютно лысый, в длинной черной шелковой юбке он походил не столько на «народного целителя», сколько на дэва-людоеда из восточнотурецкой сказки. Это впечатление подкреплялось громадными мускулами, побольше, чем у Пурдзана, и радостно-плотоядной улыбкой.

Жертва, пятидесятилетняя дама, лежала на твердой широкой кушетке лицом вниз. Карловацкий заламывал ей руки за спину и приговаривал:

— Потерпи, Машка, сейчас, сейчас… Так, теперь сама гнись!

Дама выгнулась колесом и застонала.

— Еще добавь! Еще! — орал на нее Карловацкий. Потом сказал спокойно:

— Ну, все. Готово. Как радикулит?

— Прошел, — жалобно ответила дама. По ее морщинистым щекам пробежали сверху вниз две черные дорожки — слезы, смешанные с тушью.

Врет, наверное, тетка, решил Василий. Просто повторять боится.

Карловацкий накинул на даму халат. Оглянулся. Расплылся в своей плотоядной улыбке, показав ровный блестящий ряд искусственных металлических зубов.

— А, Боря, привет! Толпа — это с тобой?

— Со мной, — Борис развел руками, — ты извини, Миш, что поздно…

— Уже рано. Полпятого, я встал как раз, а тут Марию прихватило. Машка, давай на кухню, чайник там…

«Машка», охнув, поднялась с кушетки. Кивнула гостям, застегивая халат, и заспешила на кухню.

— Проходите, залазьте туда.

Карловацкий отошел в сторону, пропуская гостей, и тут Василий понял, что он — хромой, причем хромой, скорее всего, от рождения. Из-под юбки выглядывали высохшие скрюченные подошвы босых ног.

Все расселись, кто на полу, кто на кушетке.

— Проблемы у нас, Миш, — повторил Борис и сказал по-турецки Пурдзану:

— Смотай тряпки.

Пурдзан снял плащ, смотал тряпки с копыт и тюрбан с головы.

— Ого!.. — удивился Карловацкий. Но не испугался.

— Это болезнь такая? Ты, брат, наверное, Бога ненавидишь, поэтому…

— Это его нормальный вид. И по-русски он не понимает.

— Ясно. А то я слыхал, как один мужик решил сдуру, что он — свинья. Так у него пальцы на руках и ногах срослись, стали, как копыта. И нос загнулся, типа пятачка. Может…

— Нет, — остановил Карловацкого Борис, — Пурдзан — правоверный мусульманин. Хорошо, что он тебя не понял, а то бы за свинью начал драться. Проблема другая. Я просто Пурдзана решил тебе показать, чтобы ты въехал: тут никаких шуток.

— Понимаю.

— Вот. Смотри. Вась, покажи Мишке улитку. Не потерял?

И Василий протянул Карловацкому золотую улитку. Блики золотого света упали на лица нарисованных богов.

— Помнишь, Миш, я тебе говорил про Институт Сенеки?

— Да.

— А ты стал гнать про памирских улиток.

— Помню. Я такую видел на Памире. Залез на гору, там в пещере какой-то дед торчит, отшельник…

— Вы можете подниматься в горы? — удивился Василий.

— А что?

Карловацкий рассмеялся.

— Ты не смотри, что я колченогий. Бегать не могу, это точно. А по горам — милое дело. Так вот, дед меня не прогнал. Мы с ним поговорили. Он мне картинку показал, вот такую. Я срисовал, как умел.

Карловацкий порылся на книжных полках среди многочисленных папок и брошюр. Наконец, он вытащил клочок бумаги. А на клочке была нацарапана рыба — с четырьмя ногами, двумя руками и в шапке, похожей на византийский шлем.

— Вот, — сказал Карловацкий, — не знаю, что это. Дед говорил, что звать — Карсабала, вроде как бог путешествий. Не простых, а на золотом коне. И еще показал такую штуку, объяснил, как пользоваться. Он сам не пользовался, это только один раз можно сделать. Прикладываешь ее ко лбу и думаешь о том месте, куда тебе надо.

— А почему не пользовался-то? — поинтересовался Мин-хан.

— А она на месте остается. Ты — там, а она — здесь. Мы с дедом много говорили, он мне предложил вместо него торчать. Он улетит, куда хочет, «золотой конь» мне останется. А я подумал: нахрена я там буду торчать? А взять ее с собой — так я же деду обещать должен, что никуда не уйду.

— Обмануть… — хмыкнул Хафизулла.

Карловацкий перестал улыбаться.

— Нельзя. Отшельника нельзя обманывать. Сам потом пожалеешь.

Мария принесла поднос с чашками и чайником.

— О! Чаек! — обрадовался Карловацкий, — Борь, чайку давай…

Борис помотал головой. А Ольга с удовольствием присоединилась к Карловацкому.

— Дунганский отвар. Почему-то его больше любят в Империи. Михаил, так получается, что эти улитки — вроде чертей. Поймал черта, он твое желание выполняет. Не слишком это реально. Я не к тому… Мы сами, вообще-то, прибыли на ней. Но я все равно не понимаю.

— Чего тут понимать?

Карловацкий взял чашку и за один раз отхлебнул половину.

— Система простая. Как с обычными конями. Верхом ездила?

— Да, но…

— Ездила.

— Но лошадь надо приручить…

— А теперь представь, что это не лошадь, а черепаха. Очень пугливая. Она ползет не зачем-то, а от чего-то. И всего боится. Ты когда к ней лоб прикладываешь и думаешь о каком-то месте, она сразу тебя пугается — и оттуда ползет…

Ольга зажмурилась. Снова открыла глаза.

— Нет. Как она ползет оттуда, если она — здесь?

— Ага, вот это мне дед и объяснил. Она сразу всюду. Рождается и умирает она только где-то конкретно. Где ничего нет.

— Скорее, где нет порядка, — уточнил Василий.

— А где он есть? — скривился Карловацкий.

— Но там его вообще нет. А люди живут, и сатиры…

— У нас тоже нет. И мы живем, да еще здорово!

И Карловацкий оглушительно рассмеялся. Василию не было смешно. Он любил порядок. Мало того: он защищал порядок. Но Ольга улыбнулась — наверное, из вежливости.

— И что дальше?

— Что дальше? Дальше все просто. Эта зверюшка, то, что мы видим — как хвостик. А все тело целиком, — Карловацкий сделал круговое движение руками, расплескав остатки чая, — оно всюду. Но вот ты ее пугаешь — и одновременно показываешь мысленно какое-то место. Она оттуда ползет, а тебя, я так думаю, туда, наоборот, засасывает.

Борис мрачно чесал подбородок.

— Это тебе дед так рассказал?

— Нет. Я сам догадался.

— А как пользоваться — тоже сам?

— А вот это — дед.

— А дед?..

— Дед настоящий, — прервал Василий этот допрос, казавшийся ему непристойным.

— Рыбка на бумажке… Мы таких видели. Живьем. И Карсабалу видели.

Карловацкий до сих пор воспринимал совершенно спокойно то, что других бы повергло в шок или, как бедолагу-Максуда, в религиозное помешательство. Но тут он разволновался.

— Карсабала? Бог путешествий?!

И Василий рассказал Михаилу Гавриловичу, как на самом деле выглядит Карсабала. Карловацкий опал, сник от горя. Даже мускулы его, казалось, стали значительно меньше. Мария в ужасе прикрывала рот ладонью, когда Василий подробно описывал эстетический идеал «золотых рыбок».

И тут вмешался Мин-хан. Ласково, даже — заискивающе он поглядел на Василия.

— Ну что, браток, я пойду, наверное.

— Куда?..

И тут Василий понял. Ведь Мин-хан ввязался в эту историю только затем, чтобы вернуться к себе, в Поднебесную Российскую Империю.

Ольга тоже поняла. Но помимо этого, она поняла и кое-что другое.

— Не промажь, пират. Можно легко промазать.

— Как?

— Смотри. Если бы блиды могли двигаться с помощью улиток просто, в пространстве — но они, кажется, не могут. В пространстве эта улитка занимает свое положение, здесь, на кушетке.

— Ну?..

— Если Пурдзан, вот, вдруг захочет на Приап, а отправится отсюда, то он попадет не в свой мир, а в тот, где вместо Земли — Приап.

— Да-да, — радостно вставил Карловацкий — прилетаешь к себе домой, все как всегда, потом окно открыл — а там такое!.. — и он снова оглушительно расхохотался.

Но никто не разделял его веселья, даже Мария. Все сидели, молчали. Наконец, Мин-хан крякнул, встал с пола и пересел на тахту, где лежала улитка. Тахта чуть прогнулась под его весом.

Ароматические палочки продолжали нагружать воздух своей тяжкой сладостью, небо за окном из бледно-свинцового стало голубым. Редкие облака слегка краснели по нижней кромке — от солнца, которое еще не показалось. Блики от золотой улитки смешивались со светом восхода на пестрых лицах богов.

— Мы в Москве. У меня там тоже есть Москва. Мы, вроде, на окраине, на Западе. У меня там уже лес. Я представлю себе лесок к Западу от Москвы. У меня дома. Авось, из леска выйду — и Москва будет. Настоящая. Ну вот, пока, братки. Хорошо побузили.

И Мин-хан приложил улитку ко лбу. Пару секунд ничего не происходило. Василий не знал, огорчаться этому, или радоваться. По идее, полагалось бы огорчаться, но…

Но Мин-хан исчез. После него какой-то миг держалось облачко розового тумана — и тут же схлопнулось. Улитка упала на тахту.

Она работала.

Тут Хафизулла стукнул себя ладонью по лбу.

— Шайтан! Мы же…

— Отбыл Мин Семенович, — констатировал Борис.

— Шайтан! — повторил Хафизулла, — мы же на четвертом этаже. И его не предупредили! Он же… Ну, он, вроде, может с такой высоты прыгнуть. Но когда неожиданно…

— Пора и нам, — Ольга поглядела в окно. Из-за домов поднималось розовое, в потеках облаков, солнце.

— И тоже придется прыгать.

— Надо поднять шапку… — начал Василий, но замолчал. Сквозь приоткрытое окно слышался стрекот мотоциклов. Многих и многих мотоциклов.

Василий рванулся к окну. Это были они. Во двор въезжали мотоциклисты в черном. Их уже было человек двадцать, а мотоциклы все прибывали и прибывали, окружая весь дом плотным кольцом.

— Мы их задержим! Вы бегите! Тань! Резеда!..

— Сто-о-ой! — закричал Василий, но три девушки уже выскочили из комнаты — и из квартиры. На лестничной площадке раздались автоматные очереди и одиночные выстрелы девушек. Потом пол под ногами чуть дрогнул. Из-за двери послышались оглушительные вопли, ругань и топот ног. Василий вспомнил, что у Гули, вроде, была рыбья трубка. Но против такой толпы и трубка не поможет. Василий вскочил, чтобы присоединиться к девушкам.

— Сто-о-ой!

Теперь кричала Ольга. Она ревнует, понял Василий, просто ревнует!.. Дура! Злобная дура!

Но почему кричит Борис? И Хаф…

Живот пронзила боль, в глазах потемнело. Хафизулла ударил еще раз. Отвечать ему некогда — надо спасать девчонок… Но Василий не мог пошевелиться. Хаф ударил как-то по-хитрому, сразу в несколько точек. Василий дрожал и жадно ловил воздух. Ольга взяла его за руку. Другой рукой Ольга взяла за руку Бориса. Борис что-то сказал Пурдзану по-турецки. Пурдзан подошел к Ольге сзади и схватил ее за плечо. За другое плечо ухватился Хафизулла.

— Будем молиться, что хватит на всех. Молись, Михаил, своим богам.

Михаил молча поднес улитку ко лбу Ольги и прижал. Потом покачал головой, поставил на кушетку табурет, а на табурет положил улитку.

— На всякий случай. Мне и здесь хорошо.

Ольга склонилась, прижимаясь лбом к прохладному золотому боку улитки.

И Михаил Гаврилович Карловацкий остался один. Он зря опасался — табуретка осталась на месте. А на ней лежала золотая улитка.

VIII ВСЕЛЕННАЯ В РУИНАХ

Глава 1

Все было почти совсем как дома. Ольга и чувствовала себя дома. Вот она, Трансвизантийка, прямая широкая трасса, покрытая ослепительно-белым бетоном.

«Приземление» получилось не очень удачным. Только Хафизулла упруго спрыгнул на землю, прокатился по траве и встал на ноги. Остальные повисли среди колючих еловых веток. Особенно не повезло Пурдзану: копыта позволяли ему ловко лазить по горам — но не по деревьям.

Около часа пробирались через лес. Ольга сказала, что рядом должна быть Трансвизантийская Магистраль, пересекающая всю Империю с Юга на Север, от Александрии до границы с Новгородским Княжеством.

— Может, Оль, ты так упорно хотела в лес, что мы и попали в лес — я имею в виду бесконечный лес… — предположил Борис.

Ольга не ответила. Она не боялась ошибки. Каким-то образом она знала, что попала туда, куда нужно. Так и оказалось.

Но теперь, стоя на обочине Магистрали, Ольга вдруг поняла: творится что-то неладное. Что?

Нет машин! Трансвизантийка — очень напряженная трасса. В это время здесь полно персональных карет, курьерских фургонов и грузовиков, везущих в Гиперборею зерно из Африки, а в Центр — мед и пушнину из Гипербореи. Где они? Пусто.

— Судя по солнцу, монастырь — там. Нам в ту сторону, — показала Ольга направление, — только на чем?..

Никого. Хотя…

Вдали показалась черная точка. Через некоторое время послышался вой двигателя. Грузовик. Это хорошо, все поместятся.

Ольга вышла на середину трассы и принялась махать руками. Грузовик, длинная пустая платформа, обошел Ольгу и скоро исчез на горизонте с другой стороны. Странно. Обычно грузовики всех подбирают. И еще более странно, что грузовик идет пустой.

Еще через полчаса появилась новая точка. Следующий грузовик тоже не остановился. И тоже ничего не вез.

— Сволочи! Гадье!

— Может, их наша одежда пугает? — спросил Василий.

Действительно, Ольга и Борис были одеты необычно, а Василий и Хафизулла выглядели как вполне нормальный янычар и вполне нормальный измаилитский хаш… Но ведь они находились в самом сердце Северной Византии!

— Пур, выйди, проголосуй, — попросил Борис.

Но третий грузовик не составил исключения. Он пронесся мимо Пурдзана длинной громыхающей массой, чуть не сбив его с ног.

— Чего они боятся? Не понимаю.

Пурдзан присел на обочине.

— Не знаю, чего они до сих пор боялись. Пусть теперь боятся того, что нам понятно. У кого что есть?

У всех было только пулевое и холодное оружие. Рыбья трубка Пурдзана осталась в утонувшем «шлеме Искандера». Василий свою тоже потерял во время купания в водах Босфора. Зато ольгина трубка была в порядке.

— Любого, кто нас не возьмет, сожгу, — решила Ольга.

— Лучше сжечь заранее, — предложил Пурдзан.

Несколько курьерских фургончиков промчалось на северо-запад. Наконец, с нужного конца трассы снова послышался долгожданный шум.

Теперь это была просторная частная карета. Ольга пустила луч поперек дороги. Карету просто разрежет, если она попытается проскочить мимо.

Карета, не сбавляя скорости, свернула прямо в сторону Ольги. Василий затаил дыхание… Но Ольга мгновенно изменила направление луча. Правое переднее колесо кареты задымилось и лопнуло с оглушительным хлопком. Карету закрутило на месте.

Василий, Борис, Пурдзан и Хафизулла выскочили на дорогу и бросились к карете. Водитель, худощавый гипербореец с длинным гладко выбритым лицом, сидел на своем месте, ничем не выражая беспокойства. Руки его, прикрытые до самых запястий мохнатыми рукавами короткой соболиной куртки, расслабленно лежали на полированном деревянном штурвале кареты.

Подошла Ольга.

— Простите, сударь, за мой способ голосовать. Но нам необходимо срочно попасть в монастырь Святой Параскевы. У вас есть запаска?

— Да, запасное колесо находится в багажном отделении, — ответил водитель тихим ровным голосом, глядя прямо перед собой.

— Тогда вылазь, мы колесо поменяем, — Хафизулла тронул водителя за плечо и почему-то сразу отдернул руку.

Водитель молча вышел из кареты и встал рядом. Хафизулла с Борисом быстро отыскали в багажнике все необходимое. Через десять минут карета неслась по пустой трассе к монастырю.

Ольга сидела спереди, рядом с водителем.

— Полчаса, и будем на месте, — сказала она, обернувшись назад.

Василий мрачно кивнул. Потом шепнул Хафизулле, сидевшему рядом:

— Почему ты дернулся?

— Когда?

— Когда прикоснулся к этому.

— Не знаю… Он холодный… Нет. Но он… В терминах Ордена я сказал бы, что он — неверный.

— Ясное дело. Борис неверный, Ольга тоже. Византия — христианская страна.

Хафизулла помотал головой. Да и Василий ощущал себя очень неуютно. Водитель был похож на…

— Ты куда?! — закричала вдруг Ольга, уставившись на водителя.

— Я выбрал самую близкую дорогу к монастырю, сударыня, — ответил водитель, не поворачивая головы.

Глаза Ольги становились все шире.

— Я знаю все эти места. Ты же… Ты же едешь… Стой!!!

— Мы едем ближайшей дорогой к пункту вашего…

Но водитель не закончил. Ярко сверкнул голубой луч, салон кареты наполнился запахом горелого меха. Голова водителя упала набок, руки соскользнули со штурвала. Ольга выдернула из гнезда ключ зажигания и, приподнявшись, дотянулась ногой до педали тормоза.

Карета, противно взвизгнув шинами по бетону, встала. И вовремя. Через несколько шагов дорога обрывалась глубоким карьером. Василий вышел из кареты. Голая красная глина, далеко на дне — два мертвых экскаватора.

Ольга столкнула тело в карьер. Труп катился до самых гусениц экскаватора. Шикарная соболиная куртка сразу покрылась грязью, ноги в высоких остроносых сапогах раскинуты в стороны.

— Это был блид, я уверена, — процедила Ольга, садясь за штурвал.

Василий и Хафизулла согласно кивнули. Это действительно был блид. Странное везение. Жутковатое. Впрочем, может, водители остальных машин — тоже блиды? Судя по их поведению, такое можно было предположить. Но тогда…

— Ты уверена, что мы дома?

— Дома, Василий, дома. К сожалению. Садись спереди, держи пистолет наготове.

Ольга вдавила газ. Карета понеслась назад, к Магистрали.

Пурдзан ткнул Василия в спину пальцем.

— Что, курпан-баши, в кого ни плюнь — блидом окажется?

— М-да, — Василий развернулся и посмотрел на Бориса, — твое изобретение вовсю пашет у нас на Родине.

Борис только пожал плечами.

Шоссе вывело к реке. Миновав мост, Ольга свернула на набережную. Справа среди деревьев замелькали виллы и служебные корпуса. А впереди поднимались стены монастыря Святой Параскевы.

— Кремль хуже. Согласен.

Борис восхищенно оглядывался по сторонам. Василий тоже оглядывался по сторонам — но с опаской.

— Ты уверена, что мы не едем прямо к шайтану в пасть?

— Не уверена. Настолько ни в чем не уверена, что хочу разузнать… Мы лабораторию проехали. Она закрыта. Но в кельях-то есть кто-нибудь! И в мастерских. Вот мужская половина. Найду отца Цанди. Или отца Гавриила. Они должны рассказать.

— А если и они…

— Тогда именно я должна их убить.

Стальные ворота, украшенные литьем, были распахнуты настежь, как обычно. Ольга припарковала карету на пустой стоянке и взбежала по широкой каменной лестнице.

Двигались в боевом порядке: Ольга впереди, сразу следом — Василий и Борис, за ними Пурдзан, а замыкал Хафизулла. Прошли пустой холл, поднялись на второй этаж. Коридоры, двери… Встречные монахи не говорили ни слова, прятали глаза. С некоторыми — кого узнавала — Ольга пыталась поздороваться. Ей никто не отвечал.

В конце коридора, после двух поворотов, находился выход на лестницу черного хода. Ольга заспешила вниз. Прошла первый этаж — дверь была почему-то заколочена. Но Ольга и не собиралась на первый этаж. Она спускалась все ниже и ниже — в подвал, на третий уровень.

Вдоль голых крашеных стен тянутся трубы. Металлические двери заперты. Ольга перешла с быстрого шага на бег. Остальные еле за ней поспевали.

Опять навстречу попались монахи, два человека и один треух. И опять монахи прятали глаза, не отвечая на приветствия.

Ольга остановилась перед широкой низкой двустворчатой дверью. Надавила на кнопку звонка. Никто не отозвался. Тогда Ольга толкнула дверь и вошла в помещение, где раньше, бывало, проводила целые дни: в Оружейную Мастерскую монастыря, вотчину отца Гавриила.

Станки, обычно шумные, молчали. Разгар дня, но рабочие спецовки висели на положенных им гвоздиках. Никого. Только два человека — один, монах, понуро сидит за столом мастера. Другой, в шелковой темно-лиловой тунике и синем хитоне из тонкой шерсти, стоит спиной к двери.

В сидящем монахе Ольга признала отца Гавриила. Он не прятал глаз. Но лучше бы он их прятал. В близоруких серых глазах отца Гавриила, устремленных на Ольгу, светились два чувства: грусть — и ненависть.

Ольга сделала шаг по направлению к столу, хотела что-то сказать — но вдруг замерла. Человек, стоявший около отца Гавриила, обернулся. Это был Протосеваст Византийской Империи Мануил Рюрик. Значит, он не погиб? И зря его отпевали в Храме Святой Софии?..

— Здравствуйте, принцесса, — сказал он ровным голосом. Не улыбнулся, не кашлянул, как обычно…

— Здравствуйте, лейтенант Гирей, — продолжил Протосеваст, — я знал, что вы появитесь именно здесь. Я ждал вас, чтобы арестовать. Принцесса Ольга обвиняется в государственной измене, лейтенант Гирей и его спутники обвиняются в шпионаже в пользу своего государства, Османской…

Василий выстрелил. Пули попали Протосевасту в грудь и в живот. Протосеваст упал, не изменившись в лице, не застонав. Просто упал, как мешок.

Отец Гавриил вскочил на ноги. Ольга с ужасом обернулась к Василию.

— Ты что!!! Это же… Ты убил…

— Это не Протосеваст. Он не жестикулировал. Он… блид.

— Псих! — заорала Ольга, схватив Василия за лацканы безрукавки.

— Он прав, ханум, — раздался голос Пурдзана.

Хафизулла присвистнул. Борис тяжело задышал.

Из-за толстых колонн, поддерживавших низкий потолок мастерской, из-за станков, из-за легких пластиковых перегородок — отовсюду появились фигуры в серых туниках.

Ольга метнулась к столу мастера. Отец Гавриил попытался ей помешать, но был отброшен в сторону ударом ноги. Ольга со всей силы ударила по большой голубой кнопке.

С оглушительными хлопками с потолка упали непрозрачные бронированые щиты, разбив мастерскую на тесные сектора. В секторе, где оказались Ольга, отец Гавриил и остальные, было два блида — но они не успели открыть огонь и свалились на кафельный пол, набитые пулями.

Отец Гавриил потянулся к бластеру мертвого блида, но Ольга выставила перед собой рыбью трубку.

— Не надо, отче.

Руки отца Гавриила чуть дрогнули. Он сел на пол, забившись в угол, образованный двумя щитами. Ольга улыбнулась.

— Я вижу, что вы не блид, отче. Значит, поговорим. Хаф, Василий, возьмите по бластеру.

Борис слегка пнул труп в серой тунике.

— Да. Не похожи.

— А это?

Василий показал Борису бластер, который только что вытащил из руки блида.

— А это — один в один. Работает мой вирус, работает. Вижу.

Ольга присела на корточки у стола, выдвинула средний ящик, поставила на пол. Засунула руку в свободное отверстие, оставшееся от ящика. Потом поглядела на отца Гавриила.

— Отче. Если внизу нас ждут, вы будете моментально убиты. Ждут?

Монах молча помотал головой. Ольга щелкнула каким-то переключателем в глубине стола. Часть пола начала медленно опускаться, складываясь гармошкой ступенек. Ольга встала, сделала монаху знак трубкой. Монах тоже поднялся на ноги и подошел к открывшемуся ходу. Ольга первая начала спуск, отец Гавриил, злобно косясь то на Василия, то на Хафизуллу, поплелся за ней. Хафизулла, Пурдзан и Борис тоже пошли вниз. Василий аккуратно задвинул ящик на прежнее место и присоединился к остальным.

Далеко внизу Ольга снова чем-то щелкнула. Зажглись тусклые лампочки. Одновременно встала на место часть пола в мастерской.

Лестница окончилась в пустой комнате, освещенной единственным плафоном, вмонтированным в потолок. Каменные стены, такой же каменный пол. Через весь пол тянутся рельсы — и уходят в дальнюю от лестницы стену. А на рельсах стоит десятиместная скоростная вагонетка.

Ольга махнула рукой в сторону вагонетки, приглашая занять места.

— Отче, вы с нами не поедете.

— Вы меня убьете здесь, принцесса?

— С какой стати? Я что, похожа на вражеского агента? Я, наследница престола!..

Отец Гавриил гневно тряхнул жидкой бороденкой.

— Вы путешествуете в компании хашишея и лейтенанта янычар! При вас убивают Протосеваста! Я, честно говоря, не верил, когда мне сказали, что вы развязали гражданскую войну.

— Я? Да меня не было во…

Принцесса осеклась. Монах взмахнул руками.

— Вас не было? Да мы все эти два года, с тех пор, как погиб Император, только о вас и слышим!..

— Два года?! Два года…

Ольга задумалась на секунду о том, как течет время между мирами.

— Борис, какой у тебя век? В твоем мире…

— Конец Двадцатого, с точки зрения христианства. А здесь?

— То же самое…

И тут до Ольги дошло, что монах сообщил ей не только о выкрутасах времени.

— Мой отец… Погиб?

Монах язвительно ухмыльнулся:

— Вам ли не знать, принцесса, от чьей руки он погиб? Отцеубийца!.. Теперь я во все верю! Я не верил… Но вы — опасны. Против вас оказались бессильны даже гвардейцы…

— Эти, в сером — гвардейцы?

— Я понимаю, вы не признаете Новую Гвардию. Но бластеры старой Гвардии не помогут вам уничтожить порядок! Я рекомендую вам — как ваш бывший учитель — я рекомендую вам, принцесса, сложить оружие. Да, я сам люблю оружие, но я ненавижу войны, тем более — гражданские!.. Да что увещевать убийцу? Бог вас образумит — а я сейчас буду молиться, пока вы меня не застрелите.

— Ну, молитесь, отче, молитесь.

Монах отошел в сторону, повернулся к Ольге спиной и встал на колени. Ольга прицелилась ему в затылок.

Василий выскочил из вагонетки и схватил Ольгу за руку, в которой она сжимала рыбью трубку.

— Нельзя.

Ольга нахмурилась.

— Я сама не хочу. Но он позовет блидов, мы не успеем выбраться. Да, он не ведает, что творит…

— Он сказал, что был твоим учителем.

— Одним из любимых.

— Вот и не надо его убивать. Это я тебе говорю. Он меня ничему не учил. Я бы его убил. А ты — не должна.

— Тогда ты убей.

— При тебе?! Дура! Не понимаешь? Нельзя учителя убивать! Нельзя! Давай его свяжем лучше. Чем вот, только?..

Хафизулла снял с плеча альпинистский тросс. Но Борис его остановил.

— Нет. Он потом не развяжется, от голода умрет. Еще хуже. Давайте лучше так.

Он перепрыгнул через бортик вагонетки, тихими шагами подошел сзади к молившемуся монаху и вдруг резко ударил его по затылку. Ольга вскрикнула — но сразу успокоилась.

— Он в себя-то придет?

— Через часок. Хватит?

— Должно. По местам.

Ольга вскарабкалась на водительские козлы и дернула на себя рычаг хода. Стена перед вагонеткой отошла в сторону, открывая прямой темный тоннель. На высокой ноте заныл движок, и вагонетка нырнула в темноту. Стена вернулась в прежнее положение. Посреди комнаты остался лежать монах. Ладони его были сложены, глаза закрыты. А губы изогнуты в печальной гримасе.

Глава 2

Пятишлюпочная галера «Ио» стартовала из потайной шахты вблизи Борейполиса, маленького военного поселения в трех милях к западу от монастыря Святой Параскевы. Шахту и путь к ней из монастыря построили еще при мнительном Александре Пятом, предшественнике Константина Двадцать Второго.

На экране нижнего вида мелькнула черная лента Мокошь-реки и рядом с ней — белая ниточка Трансвизантийской магистрали. Потом все исчезло под мутью облаков. Ольга ждала какой-то реакции — патрулей, срочного вызова… Но аппарат связи молчал.

Порядка, о котором так горячо говорил отец Гавриил, явно больше не было в Империи. И еще отец Гавриил говорил о гибели Императора — два года назад. Когда покидали мир Бориса, было раннее утро, начало июля. Прибыли сюда тоже ранним утром, и, судя по погоде, тоже в начале июля. Получается не просто два года, а ровно два. Слишком ровно.

Когда Ольга поделилась с остальными своими сомнениями, Пурдзан только пожал плечами:

— Думаю, это Буфера, ханум. Мы же крутились в Буферах. Там все наперекосяк.

— Ты, Оль, лучше о другом подумай. Тебя подставили. Ты оказалась картонной фигуркой в какой-то гражданской войне. Еще я слышал про старую Гвардию. Что старая Гвардия — за тебя. Как так? Если тебя не было…

— Они мне верны, — пробормотала Ольга, набирая код на устройстве связи. Она воспользовалась специальным каналом, шифр для которого разработал Аксиох, способный первокурсник из Технической Школы Гвардии.

Вспыхнул экран. На экране был именно Аксиох. Но Ольга сперва его не узнала. Исчезли пухлые детские щечки и глупая улыбка. Появились морщины на лбу и аккуратная пепельно-русая борода.

— Принцесса!

— Это… Ты? Что случилось?

— Вы вернулись! Вам удалось?

— Кое-что. Ты можешь мне объяснить, что здесь творится? Я была… Считай, в плену. Но сбежала. Я только что выяснила, отец мертв.

— Он погиб, принцесса. Скотина…

Аксиох стукнул кулаком по пульту, чуть не сбив изображение.

— Что-о?!

— Феофан. Феофан Рюрик — скотина. Вся Гвардия поклялась его убить. Отомстить за Императора. Феофан узурпировал трон. И ему помогал Комнин.

— Какой Комнин? Феодоссий Комнин, Третий стратиг…

— Да, да. Он. Это он привел «призраков», назвал их Новой Гвардией…

— Комнин?!!

Ольга встряхнула головой. Чертовщина! Ведь именно Комнин заварил всю программу по борьбе с «призраками»! Неужели переметнулся?

С другой стороны, почему бы нет?

— Комнин, — повторил Аксиох, — он чуть ли не хуже Феофана. Он теперь Первый стратиг Новой Гвардии. Но Старая Гвардия за вас, принцесса. Вы — наследница.

Да. Наследница, подумала Ольга. Все это дерьмо теперь мое.

Она кивнула.

— Где мне лучше быть?

— На Земле Иоанна. Тут наш центр. Вас ждет ваша Гвардия… Ваше Величество. И еще. Ваш отец во время переворота… Он не хотел покидать дворец. Он был готов умереть. Но с гвардейским курьером отослал на Землю Иоанна какой-то сверток. Велел передать лично вам.

— Что за сверток?

— Не знаем. Никто не разворачивал. Ждали вас. И дождались. Да, будут кордоны. Но мы разработали хитрый маршрут — через южный участок квадрата Дзета-Пси-4-18…

— Погоди. Ведь на этом участке — планета. Вспомнила. Земля Святого Посидония. Где Олимполис… Там должна быть туча патрулей!

— Нет, Ваше Величество…

— Перестань. Я еще не коронована.

— Извините, принцесса. Но Олимполис разрушен. Там безопасно. И… вы согласны короноваться?

Принцесса вздохнула.

— Придется. Да, согласна. Вводи маршрут.

И она подключила выход связи к навигационному компьютеру. А сама обернулась к остальным.

— Полетели со мной? Но у меня теперь — видите? Борьба за престол, будь он неладен. Василий, как думаешь, конфедераты мне помогут? Против блидов-то…

Василий пожал плечами.

— У своих спроси. Они помощь-то примут?

Ольга снова поглядела на экран. По экрану ползли мелкие строчки — вводился маршрут. Через несколько секунд строчки исчезли и возникло лицо Аксиоха.

— До встречи, принцесса.

— Погоди. Гвардия согласна принять помощь Конфедерации?

— Кого?

Губы Аксиоха на мгновение презрительно изогнулись.

— Принцесса, я понимаю, вам еще предстоит ознакомиться с подробностями. Подробность первая — Конфедерации больше не существует.

Василий и Хафизулла подскочили. Пурдзан не понимал по-гречески и сидел спокойно. Аксиох продолжал:

— На Земле осталось государство без армии. Земля вообще не в счет. Считайте, ее нет. Но и Новой Аравии тоже нет. Султансарай разрушен, как и Олимполис. Янычары воюют с мамелюками, измаилиты официально порвали Гондишапурский Пакт — они теперь сами по себе. И все вместе воюют против Приапа. Там новая власть, и эта власть… Как бы ее назвать? Криминальна. Приап официально заявил о своем праве поставлять отраву в любую точку обитаемой Вселенной. Так что, мы можем, конечно, нанять Орден Измаилитов, он без работы. Теоретически. Но у нас нет денег. У нас только мы сами, оружие — и вы, Принцесса. Мы ждем вас.

— Лечу.

Ольга отключила связь.

— Не говорите Пурдзану, что он теперь — враг человечества, — она усмехнулась, — ну как?

Василий задумался.

— Хафу надо возвращаться к своим…

— Нет, эмир, — возразил Хафизулла, — Орден мне приказал работать с вами. Если Орден решит изменить приказ, меня найдут. Другое дело — вы-то куда пойдете?

— Вот и не знаю! Не знаю! Но не к ольгиным гвардейцам. Надо найти Мвари. Где его искать?

Ольга достала из кармана блокнот, черкнула что-то, вырвала листок и сунула Василию в руку.

— Вот адрес. В Новгороде. Мой двоюродный дед, Велимир. Там по отчеству обращаются. Кажется, Велимир Велимирович. Кротов. Он как-то связан с большой византийской политикой. Я иногда думала о нем… Не знаю, честно, какова его роль, но она существует. И что-то мне говорит… Даймониум? Интуиция. Мне кажется, у него стоит обо всем порасспросить. Сошлешься на меня, естественно, вот…

Ольга сняла с пальца скромное серебряное колечко.

— Простой способ. Как в сказках. Колечко ему покажи.

— А если он решит, что я содрал колечко с твоего трупа? Палец отпилил — и содрал?

Ольга прикусила губу. Потом помотала головой.

— Я о нем знаю в основном из досье Гвардии. Там всякие неясности, а это уже что-то. Но лично, глазами, я его видела последний раз лет пятнадцать назад. И все равно. Я так вспоминаю… Мне кажется, он не ошибется. Просто с тобой поговорит — и поверит. Если ты, конечно, врать не будешь.

— Зачем мне врать?

— Вот именно. Ладно. Тогда все в шлюпку — и в Новгород. Как я поняла, Земля стала захолустьем. Меня здесь поджидали…

— Интересно, — пробормотал Борис, — как они догадались?

— Интересно, как вообще все это произошло. Тебе лучше знать, программист чертов. Блидодел.

— В том и проблема. Программа работает спонтанно. Уничтожает. Но как?..

— Подумай. Подумай… И сделай. А мне пора — за короной.

Шлюпка вошла в атмосферу над территорией Османской Конфедерации — на всякий случай. Но Аксиох не соврал: Земля стала глубокой провинцией. Ни одного патруля — ни османского, ни византийского. Ни одного предупреждения по радио. Всем плевать, кто ты и куда летишь.

Но порт Змиуланово Поле под Новгородом жил своей жизнью — в меру шумной. Как и сам Новгород, всегда бывший столицей провинциального княжества. Деловитые новгородцы неторопливо двигались по деревянным тротуарам, исчезали за дверьми лавок, контор, палат, приказов, появлялись вновь — и плевать им было на все проблемы космических держав.

Недолго вам будет плевать, думал Василий. Блидам тоже плевать, кого уводить в плен — византийцев, сатиров, конфедератов, треухов или новгородцев.

Впереди замаячили высокие шатровые крыши Приемных Палат. Скоро центральная площадь. Василий еще раз сверился с адресом, который получил от Ольги.

— Так. Дом первый, значит — в самом конце, у площади. Вот, вот…

— Курпан-баши, вот!

— Здесь? Здесь. Свиные уши!

Обгорелая вывеска «Аптека Бар-Кохбы» болталась на одном гвозде. Дверей не было. Фактически, дома тоже не было. Весь верхний деревянный этаж выгорел, остался только закопченный каменный остов нижнего этажа. И, разумеется, никакого Велимира Велимировича Кротова на этом пепелище нет.

Впрочем, дом сгорел, судя по всему, недавно. Может, кто-нибудь знает, куда подевался Кротов. Надо спросить. У кого же спросить?..

Василий присел на ступеньку. Мысли ползли в голове, спотыкаясь, заваливаясь друг на дружку. И среди них ворочалась самая большая, самая толстая: я устал. Я страшно устал. Не бросить ли?..

— Василий Гирей! Хафизулла Раббан! Пурдзан из семьи Джара! Вы и ваш спутник арестованы по подозрению в убийстве Велимира Кротова, а также в сотрудничестве с Орденом Измаилитов, деятельность которого запрещена на территории Новгородского Княжества.

Голос был удивительно знакомый — низкий, с чуть заметной ироничной интонацией. Василий поднял глаза — и увидел дула бластеров, нацеленные прямо ему в лицо. Человек пятнадцать опричников стояли полукругом с бластерами наготове. Позади них виднелись красные кафтаны стрельцов.

Опричниками командовал…

Мвари! Значит, его — тоже…

— Попрошу не дергаться, ребята. Подозрение — всего лишь подозрение. Проверим и отпустим. А дернетесь — пристрелим.

Сказав это, Мвари подмигнул Василию. И Василий неожиданно успокоился. Он не мог представить себе блида, который умеет подмигивать.

Уголком рта Василий шепнул Пурдзану по-турецки:

— Пур, это цирк. Тихо.

Пурдзан тоже успокоился.

Арестованных наспех обыскали. Забрали пулевые пистолеты и блидовские бластеры, у Хафизуллы отняли арбалет. Измаилитские кинжалы остались на своих укромных местах, так же, как и кинжалы Пурдзана.

Мвари подал знак рукой. Двойной полукруг опричников и стрельцов разомкнулся, образуя коридор, на дальнем конце которого громоздился пассажирский фургон с замазанными краской окнами. Задняя дверца фургона была открыта, на мостовую опущена стальная лесенка.

— Куда повезете? Секрет? — спросил Борис.

— Не секрет, — ответил Мвари, — на Змиуланово Поле.

— А оттуда?

— Секрет.

В дальнем конце посадочной площадки, прячась за галерами и караками, стояла небольшая фелука с мощным вооружением. По всему борту фелука была расчерчена опознавательными символами Крезидхи.

Стрельцов отпустили. Внутрь забрались арестованные, Мвари, опричный сотник и трое рядовых. За штурвалом сидел…

У Василия отвисла челюсть: за штурвалом был синий удильщик! Одежду удильщика составлял только скромный парчовый передничек, почти целиком скрытый под навалившимся брюхом. В хобот воткнута полированная деревянная палочка.

— Давай, — скомандовал Мвари.

Фелука стартовала. Все молча сидели в своих креслах. Нервничал один только опричный сотник. Когда фелука уже покинула атмосферу, он, наконец, не выдержал и обратился к Мвари:

— Господин тысяцкий, я в некотором недоумении…

— Оно и видно, — ответил Мвари и улыбнулся, сначала сотнику, а потом Василию с Хафизуллой, сидевшим напротив.

— Что видно? — не унимался сотник. Его лоб потел под тесноватой лисьей шапкой.

— Видно, что зря ты с нами полетел, Яромир.

— Арестованных должны сопровождать два офицера. А мне даже не сообщили пункт назначения. Вы сейчас-то хоть поделитесь своей тайной? Все равно же…

— Кстати, о пункте назначения, — Мвари вытянул шею, заглядывая через ряд кресел в пилотский отсек.

— Как там? Прыгать не пора? Синий нос…

— Не выйдет, — ответил удильщик, — мы попали.

— Куда попали? — забеспокоился Мвари.

— Две галеры и один карак. Не отстреляемся.

— Чьи?

— По знакам — пустые. А по связи — вот.

И удильщик передал изображение со своего экрана связи на экран в салоне. С экрана мрачно глядел лысоватый толстый сатир.

Удильщик склонился к микрофону.

— Ну, чего хотел?

— Просветят вас светлые рджалы, поддержат темные, — произнес сатир с жестким акцентом, — а я помогу и тем и другим. Вы везете двух наших офицеров. Курпан дир-зигунов Пурдзан из семьи Джара и курпан дир-зигунов Василий Гирей должны вернуться на действительную службу в подчинение Совета Зигунов Приапа. Если хотят.

— А если не хотят? — оживился Мвари.

— Не хотят — пусть Мекрджал их сожрет. Приап — свободная планета. И богатая. Приап заботится о своих. И только.

Мвари повернулся к Пурдзану.

— Как, Пур?

Пурдзан встал, выбрался в проход между креслами, случайно наступив Василию на ногу.

— Прости, курпан-баши. И ты прости, шейх. Все-таки… Ну…

— Выдвигай трубу, — скомандовал Мвари. Потом поглядел на Василия.

— А ты?

— А зачем? — пожал плечами Василий, — Пур пошел служить Родине. А я — янычар.

— Так нет же больше янычаров, курпан-баши! Пойдем со мной.

Василий взял мохнатую лапу Пурдзана обеими руками, крепко сжал.

— Прощай, Пур.

— Прощай, курпан-баши. Хорошо воевали.

— Эй, эй… — Мвари потеребил себя за рукава. Ухмыльнулся.

— Зря вы так, ребята. Ты иди, Пур. Мы с эмиром дальше полетим, но я тебя еще найду. Ты заметил, кругом все стало слишком… «призрачно»? Дел у нас по горло. И у тебя. Рано прощаться, понял? А пока иди, служи у своих зигунов.

— Так точно, шейх! Аллах акбар! — весело оскалился Пурдзан. И ушел.

Удильщик принялся готовить фелуку для прыжка. Сотник помотал головой, отфыркиваясь, словно после купания.

— Я вижу, господин тысяцкий, что вы хорошо знаете арестованных. И почему вы — «шейх»? Господа рядовые, — сотник обернулся к остальным опричникам, — прошу вас засвидетельствовать позже, что я действовал по закону и ради интересов Новгородского Княжества. Тысяцкий Мвари! Именем князя я требую, чтобы вы назвали конечный пункт полета! Или…

Сотник осекся, увидев в руке у Мвари пистолет, отнятый у Бориса. Мвари нажал на курок. Во лбу сотника, выделяясь среди крупных капель пота, появилась темно-красная дырочка. Тело неловко рухнуло в проход.

— Прилетел, дурилка, — сказал Мвари, осматривая пистолет. Потом протянул пистолет Борису.

— Твой? Хороший. Никогда таких не видел. Держи, чего пялишься? Да, и вы, ребята, держите ваши пушки.

Василий, пряча в кобуру бластер, с опаской оглянулся на опричников.

— Свои, свои, не волнуйся, эмир, — успокоил Василия Мвари, — из чужих только сотник увязался. Ну, его носатые съедят, верно, Йоцра?

— Са-Паси уже пили Цир-Цир, когда твои предки жрали друг друга, безносый, — весело ответил удильщик.

— Простите, шейх…

Хафизулла поудобнее пристроил арбалет за пазухой, мягко улыбнулся.

— Простите, но этот сотник по-своему прав. Куда мы летим?

Мвари развалился в кресле, вытянул ноги. Потеребил, как обычно, рукава форменного черного комбинезона.

— Главное, откуда. Я вас еле успел выдернуть из этого говна. А куда… В центр мира, правда, Йоцра? На Килкамжар.

Глава 3

И вновь Кальян Смерти шел по кругу. Чуть больше двух лет прошло с той масленичной ночи в Новгороде, когда Пять Старцев собирались на последнее совещание. До сих пор между встречами Старцев ни разу не было столь короткого перерыва.

Но никогда еще события в обитаемой Вселенной не разворачивались так быстро. И так ужасно.

Кротов протянул мундштук стратигу Комнину.

— Ваше слово будет первым, стратиг. Именно в Империи творятся наиболее странные дела.

— Я все объясню. Но мое слово будет последним. Потому что у меня есть ответ. Но сперва я хочу выслушать вопросы.

Стратиг улыбался. Борода его, всегда уложенная аккуратным кирпичом, сейчас была всклокочена и смотрела слегка набок.

— Вы в порядке, стратиг? Вам…

— Мне хорошо. И я должен выступать последним. Верьте моей… Верьте мне, почтеннейшие.

— Ну ладно. Вы будете первым, Руперт-ага.

Горбун долго смаковал дым. Выпустил легкую струйку. И передал кальян старому измаилиту.

— Ибрагим-ага, я очерчу проблему, как всегда, а вы предложите выход.

Измаилит подержал мундштук в руке.

— Измаилиты не курят. Цергхи-боц, ваше слово будет за моим. Вы поможете понять общую картину.

Профессор Цергхи курил долго, окутываясь ароматными облаками. Наконец, он отдал мундштук Комнину.

— Стратиг, вы утверждаете, что располагаете ответами…

— Одним ответом. Универсальным.

Стратиг воздержался от курения, отдал мундштук Кротову.

— Господин Кротов, вам принимать окончательное решение. Хотя я думаю, сегодня это сведется к формальности.

Кротов покачал головой. Стратиг был явно не в порядке. На всякий случай Кротов тихонько передвинул ногой потайной рычажок, снимающий предохранитель с устройства личной защиты. Комнин, кажется, не заметил этой манипуляции.

Кальян исчез в отверстии посреди стола. Отверстие затянулось. Старцы опустились в кресла. И Руперт начал.

— Почтеннейшие. Два года от обоих отрядов нет никаких известий. Полагаю, отряды разгромлены. На Айво найдены остатки их техники. Но о «призраках», тем не менее, мы знаем немало, во всяком случае, об их активности. И эти знания несут глубокую печаль. По моим прикидкам, «призраки» являются солдатами какой-то колонии, существующей в неизвестном месте, не находящемся под нашим контролем.

Главное, конечно, не это. Главное — их цели и их методы. Цель их иррациональна, хоть и легко формулируется: уничтожение. Я поясню. Если бы они собирались взять все под свой контроль, им бы это удалось. И если бы их целью были рабы, они бы их могли получить в Империи, где, как я понял, они чувствуют себя достаточно свободно. Но их цель — дестабилизация. Я не знаю, почему. Однако и мои расчеты, и моя интуиция подсказывают мне, что «призраки» — не более, чем разрушители. Мы им чем-то мешаем, шайтан их разберет, чем. Задача, по-моему, выяснить именно это. Тогда мы будем знать, о чем вести переговоры. И существует ли надежда на переговоры. Свое мнение я уже высказывал в прошлый раз. Если и нужны переговоры, то лишь как прикрытие. На самом деле, тут не о чем договариваться.

Теперь об их методах. В числе «призраков» замечены отдельные люди, сатиры и треухи, некогда попавшие к ним в плен. Все они перестали быть собой, в том числе — соматически. Вам известны медицинские отличия «призрака» от обычных существ, я не стану повторно перечислять. Но я вижу, что «призраки» вовсе не собираются всех превращать в себе подобных. Они делают это лишь для того, чтобы поселить в обитателях подконтрольной нам части Вселенной взаимное недоверие.

Далее. «Призраки» дестабилизируют общественное устройство. Не знаю, правда, какова доля их участия в общем кризисе, охватившем обе космические державы. Но факт налицо. Члены Османской Конфедерации Миров не желают друг с другом считаться. Так что, уже невозможно говорить о Конфедерации, остались отдельные миры. Силовые структуры Конфедерации превратились во враждующие группировки. Бунт в армии, несанкционированное нападение на Олимполис, а потом и на собственный Султансарай, и сразу — самороспуск армии… Такое не могло произойти само собой. И, представляя себе ситуацию в Византии, я не думаю, что это — козни, например, Тайной Службы. Я прав, стратиг?

— Нет, — весело ответил Комнин, — не правы, почтеннейший. Это именно, как вы выражаетесь, «козни Тайной Службы». И еще кое-кого.

Со стратигом явно творится что-то нехорошее, подумал Кротов. Никогда раньше стратиг не улыбался так весело.

— Хорошо, — согласился Руперт, — вы нам об этом расскажете.

— Всенепременно, — хихикнул стратиг.

Руперт поморщился. Он, видимо, тоже начал что-то подозревать, но решил не отвлекаться от темы.

— Что касается Империи, то роль «призраков» в ее дестабилизации очевидна. Именно «призраки» помогли Первому стратигу Константинопольского управления Тайной Службы Феофану Рюрику узурпировать трон. И если в искусстве узурпации Феофан преуспел, то в искусстве управления он, по оценкам моих экспертов и по моим собственным, полный ноль.

Я заканчиваю. Меня беспокоят союзные миры, но, кажется, Ибрагим-ага может о них рассказать больше, чем я. Прошу вас, Ибрагим-ага.

Руперт замолчал, обхватив себя за плечи.

Старый измаилит тоже молчал, пристально глядя на Комнина. Потом начал говорить.

— Я коротко. Сейчас у всех заинтересованных лиц на устах Приап. Разумеется, с точки зрения распространения веселящих отваров… Орден не поощряет такую деятельность. Но нам сейчас важна иная точка зрения. Приап, по моим данным, наиболее защищен от влияния наших оппонентов.

На Приапе «призраков» быстро определяют — чисто с помощью интуиции, но часто применяют и энцефалограф. А с пойманными «призраками»… Я не буду вам подробно описывать, как там с ними поступают. Приап, действительно, относительно дикая планета. Тем не менее, я предлагаю использовать сатиров в нашей деятельности.

— Постойте, почтеннейший, — перебил измаилита Цергхи, — а как же Килкамжар? Ведь удильщики, насколько мне известно…

— Что касается Килкамжара, то на общем фоне он кажется раем. Это и подозрительно. Ритуальная Война закончилась. Именно Тарда, чью столицу просто сравняли с землей, вдруг заявили официально о ритуальном характере Килкамжарской Войны и о ее завершении. На территории Са-Паси построен огромный храм. Туда движутся паломники со всей планеты… А что происходит внутри, Ордену не известно. Знаю только, что «призраки» на Килкамжаре не появляются. По-моему, именно на Килкамжаре и следует искать тайный центр, из которого управляется деятельность наших оппонентов.

Но это — только мое предположение. Оно, возможно, продиктовано простой измаилитской подозрительностью. Зато на Крезидхе… Цергхи-боц, вы позволите?

Треух молча кивнул. Ухо на его зеленой макушке чуть подрагивало, как обычно.

— Итак, что касается Крезидхи. Почтеннейшие, вам известен хотя бы один треух-шулер? Нет. Но теперь на Крезидхе замечены грубые нарушения правил во время игр не только локального, но и всепланетного уровня. А ведь вся общественная жизнь на Крезидхе поставлена в зависимость от разнообразных состязаний, имеющих ритуальное значение. Я прав, Цергхи-боц?

— Частично, — кивнул треух, — но вы продолжайте, пожалуйста.

— Я уверен, почтеннейшие, что намечающаяся деградация игровых традиций на Крезидхе — тоже заслуга наших оппонентов. Помимо прочего, на Земле Полифема только вчера убили кидика Одиссида. И если циклопы, как им свойственно, не перегрызутся, то мы получим новую проблему Каминскаса. Только у Империи не хватит сил, чтобы ее снова разрешить. У Ордена, уверяю вас, тоже не хватит сил. А ведь в первую очередь проблема циклопов коснется ближайшей к Земле Полифема планеты, то есть — именно Крезидхи.

Теперь о наших возможностях. Орден защищен. Но на защиту уходят все силы. Я боюсь, что теперь тактика Ордена — выжидание. Когда «призраки» завершат свою деятельность, Орден попытается как-то вписаться в новую ситуацию, помешать развитию которой он не в силах. Одним словом, предлагаю на нас не рассчитывать. На меня вы рассчитывать можете. Но только на меня лично. И на те службы Ордена, которые уже заняты в борьбе против «призраков». Но в случае провала Орден не собирается возобновлять активность. А провал, как мне кажется, уже произошел. Вот, почтеннейшие. Может, профессор Цергхи нас чем-нибудь обрадует. Мне же вас обрадовать нечем.

Профессор Цергхи поднялся с кресла. Несколько секунд он молчал, пристально глядя в глаза стратигу Комнину. Ухо на макушке треуха трепетало вовсю, хоть он еще и не начал говорить. Видимо, он собирался сообщить что-то важное. Что-то важное и ужасное, судя по его лицу.

— Почтеннейшие. Руперт-ага не сказал о главном направлении, по которому действуют «призраки». В прошлую нашу встречу шла речь о необъяснимом, на первый взгляд, нападении на станцию «Олег Первый». Теперь объяснение у меня есть.

Для начала я проанализировал все, что у меня было по нашим, как их назвал Ибрагим-ага, «оппонентам». Они не похожи на живые существа, тут, я уверен, присутствующие со мной согласятся. А на что же они похожи, а?

Цергхи выставил длинный зеленый палец в сторону Комнина. Комнин встретил это ослепительной улыбкой, никогда прежде, насколько помнил Кротов, не озарявшей надутое лицо Третьего стратига.

— На машины! — воскликнул Цергхи, — «призраки» похожи на машины! Но…

Он замолчал. Нахмурился. Потом выпалил:

— Но они и есть машины! И управляет ими тоже машина. Сначала мне эту догадку подсказала интуиция. А потом — компьютерный анализ. Конечно, понимаю, господин Кротов, компьютерный анализ — ваш конек. Вы уж извините…

— Ничего, ничего, — пробормотал Кротов. Он, не отрываясь, следил за стратигом. А стратига просто распирало странное, противоестественное веселье.

— Итак, машина, — продолжал Цергхи, — причем машина, запрограммированная на уничтожение. Типа огромной пушки. А «призраки» — ее снаряды. Но что такое — машина подобного масштаба? Компьютерная сеть! Плюс — соответствующая программа. Теперь. Если мы палим из пушки, то куда — в первую очередь? Я специалист по военной истории, а не по тактике. Но тут любой детеныш, который играет в войну, может легко ответить. Из пушки в первую очередь палят по военным объектам. А для компьютерной сети основным военным объектом противника является другая компьютерная сеть!

Кротов все понял. Сеть! Ведь голова стратига, так же, как и головы всех прочих высших иерархов Тайной Службы Византии, наполовину состоит из микросхем. Развал Империи, захват трона Феофаном — Первым стратигом Тайной Службы…

Кротов поставил ногу на кнопку катапульты. Но необходимо было досмотреть драму до конца.

Цергхи хотел еще что-то сказать, но тут его перебил Комнин. Он больше не сдерживался, хохотал во всю глотку. Отсмеявшись, Комнин грузно поднялся с кресла.

— Сядьте, профессор. Спасибо, вы меня здорово позабавили. Ладно. Вы почти угадали. Но в последний момент — промазали. Блидинг не уничтожает чужих сетей.

— Блидинг?

— Таково название программы. И таково название сети. Да, «оппоненты» нашего дорогого Ибрагима, действительно, отростки, периферийные устройства компьютерной сети. Но Блидинг не уничтожает чужие сети. Блидинг уничтожает только сам себя. Начиная с периферии.

— Откуда вам это известно? — спокойно спросил Кротов и тоже улыбнулся.

— Отсюда! — Комнин ткнул себя пальцем в голову, покрытую металлом. Другой рукой он вытащил из складок хитона большой широкополосный бластер с квадратным дулом.

Все Старцы вздрогнули, даже Ибрагим. Кротов тоже вздрогнул, чтобы не вызвать у Комнина подозрений. Нога его спокойно лежала на кнопке катапульты, но он медлил. Комнин решил поразглагольствовать — что ж, это интересная информация. Комната с пятиконечной звездой на полу была оборудована множеством скрытых видеокамер. Кротов никому из Старцев не говорил о том, что ведет подробные записи встреч. Информация поступала в мощный аримановский компьютер, защищенный от всего мира камнем и броней. Компьютер Кротова не был подключен ни к одной из существующих сетей. Тут Кротов был спокоен.

Он, правда, предполагал, что не скоро сможет добраться до своего компьютера. Приближалась развязка. Комнин обвел Старцев дулом бластера.

— Блидинг уничтожает все предметы, повязанные в сеть. Пользователей, механические и электронные структуры, общественные структуры… А закончит он полным самоуничтожением. Но это произойдет не скоро. Сначала — далекая периферия. Самая далекая периферия — Килкамжар. Все, что вы видите, есть подготовка к уничтожению Килкамжара. Затем — Приап. Следующим будет Орден Измаилитов, он ближе к сети. Поэтому планы Ордена в изложении Ибрагима меня порадовали своей наивностью.

Далее сеть уничтожит все мелкие устройства вывода и подключенные к ним системы. То, что вы называете обществом. И уже потом придет очередь крупных терминалов, типа меня. Я, как видите, не «призрак», я способен жить, веселиться, принимать решения — куда лучше, чем до подключения к Блидингу. Я чувствую себя превосходно.

А вот вам предстоит умереть — это часть подготовки.

Пока палец Комнина нажимал на спуск бластера, измаилит Ибрагим незаметно готовился нанести удар. А нога Кротова нажимала на кнопку катапульты. Выстрел и катапультирование произошли одновременно.

Ибрагим, наиболее грозный соперник, упал. Его срезанная лучом голова покатилась по гладкому полу.

Кротов исчез, люк мгновенно сомкнулся над креслом, унесшим Старца куда-то в глубины ходов, вырытых под Новгородом.

А судьба Руперта и Цергхи была решена.

Комнин обошел трупы, поглядел на то место, где секунду назад стояло кресло Кротова. Вычисления подсказывали, что в одиночку Кротов не сможет контролировать эту Вселенную. Значит, необходимо произвести последний акт разрушения и забыть об этом, сосредоточившись на Килкамжаре.

Комнин вытащил из кармана взрывное устройство, завел часовой механизм. Поставил устройство в центр пустого стола.

Потом направил дуло бластера на закрытую дверь. Через десять минут металл не выдержал.

Комнин покидал «Аптеку Бар-Кохбы», пункт за пунктом забывая все, что произошло — сначала подробности, а потом и события целиком.

Когда произошел взрыв, Комнин мчался на персональной шлюпке в Константинополь, слегка недоумевая, кой черт занес его в Новгород. Впрочем, он смутно припоминал, что в последнее время начал часто куда-то ездить без причины.

Глава 4

Паломники двигались к храму медленным желто-синим потоком. Другой поток паломников вытекал из задних ворот храма — и тут же терял очертания, рассыпался на отдельные капли. Многие удильщики в одиночку уходили в джунгли. Другие оставались на храмовой поляне, среди руин бывшей византийской колонии — молча сидели на остовах фундаментов и обломках ограды. Никто ни с кем не разговаривал.

Килкамжар все еще был окружен византийскими и османскими патрулями. Византийские патрули получили приказ от нового правительства — не пропускать никого. Зато османские патрули оставались на посту по инерции. Приказы к ним прекратили поступать. Командиры решили, что будут верны долгу, пока на базе Салах-юрт близ разрушенной столицы Тарда не кончатся продовольствие и горючее. Этот момент был уже близок.

Фелука приблизилась к планете, разумеется, со стороны османских кордонов и после коротких переговоров спокойно пошла на посадку: Орден Измаилитов, от лица которого говорил Мвари, все еще внушал служащим бывшей Конфедерации уважение и страх.

Посадочная площадка находилась неподалеку от храма, позади разоренной колонии. Василий удивился, как удильщикам удалось за два года возвести такую махину. Но еще сильнее удивляло то, что храм выглядел очень знакомо…

— Стойте!

Василий уставился на храм. Величественный зиккурат подпирал облачное небо плоской макушкой. Вход охраняли две каменные рыбьи головы. Точнее — два яростных рыбьих лица. Да, никаких сомнений!

— Хаф! На что похоже?

— Куча камней, которую мы снесли на Айво. Интересно, а внутри — то же самое? Шейх, что там внутри?

— Кухня, — коротко ответил Мвари, — пошли.

— Что варим? — спросил Борис, не сбавляя шага. Космический полет почему-то не произвел на Бориса впечатления. Храм — тоже. Но слова Мвари пробудили в Борисе деловые инстинкты. Мвари, кажется, понял, к чему клонит Борис.

— Цир-цир варим. Очень сильное питье, особенно — сейчас, когда война закончилась. Попытаешься организовать вывоз — убьем. Я лично тебя убью. Не как член Ордена. Мне, собственно, плевать на Орден, я за деньги работаю. Но я очень уважаю культ Цир-Ба-Цира.

Борису, в свою очередь, было наплевать на угрозы Мвари. Он шел, осторожно переступая через камни и бетонные обломки, и прикидывал в уме возможные схемы «бизнеса».

Пусть его, решил Мвари, сейчас не до того. Сейчас важно другое.

В храм вошли через боковую дверцу, пристроившись к цепочке серьезных удильщиков, которые несли в сильных руках одинаковые чем-то наполненные мешочки.

Удильщики проследовали вглубь храма, Мвари же сразу свернул на узкую лесенку. Узкий подъем освещали вонючие факелы. Через двадцать минут сплошного карабканья по неровным ступеням Василий и Борис запыхались. Хафизулла и Мвари не проявляли признаков усталости.

Мвари позвал сверху:

— Еще пятнадцать ступенек, эмир, и мы дома.

Лестница вывела на просторную галерею, опоясывавшую храм сверху. Мвари прошелся вдоль парапета.

— Полюбуйтесь видом джунглей. Впрочем, вид достаточно однообразен. Лучше полюбуйтесь церемонией превращения дикарей в богов.

Мвари отворил деревянную дверь. За дверью был проход сквозь толстую стену на другую галерею, внутреннюю, под самым потолком основного помещения храма.

Василий, Борис и Хафизулла посмотрели вниз.

Церемония выглядела очень просто — как раздача праздничного дармового угощения. Удильщики проходили мимо длинных деревянных столов, уставленных полукруглыми чашками. Потом паломники оказывались возле квадратного каменного бассейна, до краев залитого какой-то жидкостью. Наполняли чашки, пили — кто по одной, кто по две. Шли дальше, оставляли чашки на других столах. И покидали храм.

Служки, тоже удильщики, без устали переносили чашки со столов, расположенных у выхода, на столы, стоящие у входа. Другие служки постоянно появлялись из арки, расположенной позади бассейна. Они несли ведра, полные дымящейся жидкости. Опорожнив ведра в бассейн, служки возвращались — вероятно, за новой порцией.

Ни пения, ни разговоров. Только молчаливое нескончаемое поглощение священного напитка.

— И вот так вот удильщики становятся богами? — удивился Василий.

— Попробуешь — поймешь. Идем.

— Я?!

Но Мвари не ответил — он уже шагал на противоположный конец галереи, к следующей двери.

За дверью оказался тесный коридорчик, из которого ходы, прикрытые пестрыми циновками, вели в обычные жилые комнаты: тюфяки на полу, столики, табуреты, тазы с кувшинами для умывания. Окна комнат выходили на внешнюю галерею.

Опричники, прибывшие с Мвари, сразу заняли по комнате, расположились на тюфяках и принялись чистить оружие. Хафизулла тоже упал на свой тюфяк и сказал, что будет спать. А Василия и Бориса Мвари пригласил в крохотную гостиную, расположенную в конце коридора. Массивный стол, плетеные кресла.

Мвари первым плюхнулся в одно из кресел, закинул ноги на стол.

— Садитесь, что стоите? Эмир, поведай-ка мне о своих похождениях.

— О похождениях позже, шейх. Сейчас главное — вот.

Василий указал на Бориса.

— Его зовут Борис. Он оттуда, где вы никогда не были. И он — отец нашего врага. Точнее, изобретатель. Рассказывай, Борь. С самого начала.

Мвари слушал внимательно, не перебивая и не раздражаясь от обилия подробностей. Когда Борис закончил, за окнами уже было темно. Звезды не светили, заслоненные сплошными облаками.

Мвари сидел молча, теребил свои рукава. Иногда взмахивал руками, что-то бормоча. Василий и Борис ждали. Наконец, Мвари встал. Поглядел сверху вниз в упор на Бориса.

— Так…

Снова помолчал. Потом повторил:

— Так.

Повернулся к Василию. И вдруг спросил:

— Чем характерны «призраки», эмир? Я хочу это от тебя услышать.

— Ну… — замялся Василий, — боли не чувствуют. Друг друга не спасают. Еще…

— Не надо. Теперь ты скажи, Борис. Когда пожар был в этом институте, где твой отец работал…

— Он и сейчас там работает.

— Да пусть он хоть танцовщицей работает в саду наслаждений… Сбил с мысли, бог насекомых, мать твою!

— Какой бог?..

— Пожар, — подсказал Василий.

Мвари улыбнулся. Сложил руки, переплетя длинные тонкие пальцы.

— Да. Борис. Пожар, и крыша обвалилась на эти три компьютера. Какие-нибудь противопожарные системы были в этом институте? Автоматические…

— Они с самого начала накрылись. Как я программу запустил, вышли из строя все тушилки и начались пожары.

— А провода? Компьютер был включен в сеть. Обычную, электрическую. Потолок обвалился — он остался включен?

— Сейчас…

Борис потер лоб. Потом долго смотрел в окно, на сизо-черное небо. И твердо ответил:

— Нет. Балкой вообще все провода срезало. Я новые покупал. Нет.

— Оп-па! Аллах акбар!

Мвари сжал кулак, потряс им, радостно оскалившись.

— Ясно. Я так понял, что программа абсолютно лишена функций самосохранения. Ты в нее какую-то защиту вкладывал?

Борис тоже радостно оскалился.

— Забыл! Забыл вставить! Я знал, что в этом институте — одни идиоты. Вообще не думал, что кто-то из них способен понять, в чем дело. Они и не поняли. Но… Это же вирус. По идее, она может куда-то себя переписать.

— Если захочет. Ты в нее вкладывал необходимость перемещения?

— Нет. Но она могла это сделать, если нужно. До чего-то дотянуться…

— А нужно ли? Короче, я уверен, что центральный сервер Блидинга — это твой старый компьютер. Стоит он, видимо, до сих пор там, где его впервые включили.

Борис широко раскрыл глаза. Усмехнулся. Покачал головой.

— У меня дома?

— Пространственно — да. Только не в твоем мире, а у этих дедков. В Институте Сенеки. И я уверен!..

Мвари всплеснул руками, нагнулся, приблизил свое лицо прямо к лицу Бориса. И закончил — чеканя каждое слово:

— Я уверен, что этот сервер сраный никем не охраняется. Абсолютно никем!

Мвари снова развалился в кресле, закинув на стол ноги в тяжелых форменных сапогах с высокими каблуками. Широко улыбнулся Василию.

— А теперь, Эмир уль-Джихад Гирей, давай поболтаем о приключениях.

Когда Василий закончил, глаза его начали слипаться. Борис тоже клевал носом. Но Мвари, казалось, не знал, что такое сон. Он бродил по гостиной от стены к стене, что-то прикидывал, бормотал. Потом подошел к столу.

— Итак, цель — Институт Сенеки. Промежуточная цель — родина нашего гостя. Сначала Турция, потом — этот город… Казань. И прыжок в Римскую Империю, на поиски старого компьютера. Как ты сказал, столица Турции — Константинополь?

Мвари рассмеялся, но сразу оборвал смех.

— Прыгать только не на чем. Ладно. Вам — спать, а мне лететь за вашей венценосной подружкой. Она погрязла в византийских глупостях, а нужна по делу. Завтра будем думать, как добыть улитку.

Василий нахмурился.

— Надо бы Пурдзана тоже вернуть…

— Нет, — отрезал Мвари, — не надо. Это Ольга спасает свой кукольный трон. А Пурдзан в чине курпана спасает основу нашей будущей цивилизации.

Василий удивленно уставился на Мвари.

— Приап?!

— А ты не пялься. Да, Приап. Как сказала бы наследница пыльного престола — «Отряд Омега». Наша последняя надежда.

Глава 5

Весь следующий день Хафизулла гулял по храму — просто так. Борис и Василий отсыпались, опричники невозмутимо чистили оружие.

До самого вечера так ничего и не произошло. Молча двигались паломники, чтобы, испив своего варева, стать богами — а став богами, разбредались по джунглям.

Ни у Василия, ни у Бориса, ни даже у Хафизуллы не было сил придумать реальный способ, с помощью которого можно было бы овладеть хотя бы одной улиткой. К вечеру разошлись по своим комнатам, так и не договорившись.

А утром на посадочную площадку, заняв ее целиком, опустились корабли — триера и четыре галеры. Высотой триера была лишь самую малость ниже, чем храм.

Из кораблей высыпали гвардейцы. Василий с галереи увидел фигуру Мвари, бежавшего к храму широкими шагами. А за Мвари едва поспевала вторая фигурка, казавшаяся рядом с ним детской. Ольга!

Взбежав наверх, Мвари сразу крикнул вместо приветствия:

— Ну, что? Придумали?

Василий замотал головой.

— Быстрее надо думать, — злобно проговорил Мвари. У Ольги было тоже очень злое лицо.

— В чем дело? — забеспокоился Василий.

— Сразу два дела. Оба — дрянь. Какое из них большая дрянь, я не знаю. Принцесса, ваше мнение?

— Второе хуже, — ответила Ольга. Она опустилась на тюфяк Василия, и вдруг Василий понял, что лицо у Ольги не злое. Это был страх. Ольга чего-то очень боялась.

Борис тоже это заметил.

— Тебя что-то напугало, Оль?

— Ты не поймешь. Василий и Хафизулла поймут, а ты его не видел. Короче, мы уже подлетали сюда, из прыжка вышли подальше от планеты, чтобы в толпу не угодить. Там ведь сплошные кордоны…

— И что?

— И увидели. Болтается. Длинный такой. Угадал?

У Василия все похолодело внутри. Он не мог говорить, только выразительно пошевелил пальцами.

Ольга кивнула.

— Да. Корабль Восьмирукого.

— Есть еще первая новость, — вставил Мвари.

Ольга снова кивнула.

— Теперь угадай, почему я здесь и почему с целой армией. Этого ты не угадаешь.

— Блиды?

— И не только. Блиды, центы и Тайная служба. Целая армада. Все летят сюда — Аксиох перехватил несколько шифровок. Это Комнин. Он затеял поход на Килкамжар.

— Да, — подтвердил Мвари, — мы их еле обогнали. Я предупредил османские кордоны, они готовятся к встрече. Но надежды мало. Теперь надо предупредить удильщиков. Готовится, короче, новая Килкамжарская Война. Уже не ритуальная.

Теперь не стало ни сомнений, ни трудных вопросов. Василий даже обрадовался. Василий, конечно, понимал, что пытается спрятаться от неразрешимых задач, кидаясь на решение задач разрешимых — но ничего не мог с собой поделать.

— Ольга, если ты позволишь, я возьму галеру.

Ольга кивнула. Мвари тоже кивнул.

— Иди уж… янычар. Но Хаф останется здесь. И Борис, разумеется. И я.

Василий ничего не ответил — он простраивал в уме варианты боя.

А над планетой бой уже кипел вовсю, сразу в нескольких местах. Византийские патрульные галеры получили приказ напасть на патрули конфедератов. Половина галер в боях не участвовала — командиры патрулей сочли приказ чьей-то мистификацией. Но бой все равно был неравный — конфедераты патрулировали, в основном, на фелуках. Единственный карак был сбит у Василия на глазах и, завалившись на бок, устремился к поверхности Килкамжара, чтобы сгореть где-то в глубине джунглей.

Две галеры из пяти, напавших на карак, тоже были сбиты, а три оставшихся развернулись носами к галере Василия. Ольга, управлявшая триерой, вышла на связь и приказала Василию не нападать. Затем она вызвала имперский патруль. Василий слышал весь разговор — весьма короткий.

— Гвардейская триера «Горгона» — патрульным галерам. С вами — ваша принцесса. Присоединяйтесь.

— Патрульная галера Государственной Стражи, Третья центурия. Говорит архонт Хюлесис. Принцесса, предлагаю вам сдаться законной власти. Не буду врать, что это в ваших интересах — если они идут в разрез с интересами Империи.

Голос у архонта был молодой и слегка дрожал. Это не блид, понял Василий. И он боится.

Архонт боялся не зря. Ольга ничего больше не сказала. Залп триеры — и от патрульных галер остались только обломки, поплывшие во все стороны из набухших огненных шаров. В свете взрывов Василий заметил кувыркающиеся человеческие тела — маленькие и не совсем реальные. Казалось, это всего лишь схематические картинки, начерченные оранжевым мелом на большой черной доске.

Ольга снова появилась на экране связи.

— Расходимся. С тобой еще Лахет на другой галере. Идите к северу. Независимо от результата — встреча через девяносто секунд над квадратом Мю-3-29. Там появится Комнин — если не передумал после того, как послал свою шифровку. Надеюсь, он не передумает.

Василию и Лахету удалось только один раз поучаствовать в бою. Две галеры сражались с тремя османскими фелуками. Все три фелуки были уже подбиты, их поплавки горели. Стрелок Василия, старшекурсник Технической Школы, отыскал под своим сидением большой кусок красной материи — чехол от какого-то оборудования. Василий обмотался этим чехлом по горло и вышел на связь с галерами, выдавая себя за цента. Пока командир патруля разбирался, что к чему, Лахет меткими залпами повредил обеим галерам орудийные башни.

В назначенное время над квадратом Мю-3-29 Комнина встречал целый флот. Ольга потеряла одну галеру, зато теперь на ее стороне сражалось полтора десятка османских патрульных фелук.

Через полчаса появились корабли стратига — одна триера и две галеры. Комнин, конечно, не ждал такой встречи, но не стал вести никаких переговоров и, тем более, не стал поворачивать назад — а сразу ринулся в бой. Галеры выпустили по пять шлюпок, а из комнинской триеры посыпались блидовские истребители. Сама триера стратига всю мощь огня сосредоточила на корабле Ольги.

— Двойки по шлюпкам — марш! — скомандовал Василий.

— Действовать в резонанс с фелуками. Не давайте шарикам приблизиться к себе и другим кораблям — у них абордажные стебли. И не давайте выстроиться в круг!

Василий сказал это на всякий случай: и командиры фелук, и гвардейцы уже знали, что делать.

А Василий, вспомнив трюк, который Пурдзан продемонстрировал в водах Черного моря, направил свою галеру между двумя галерами противника. Как он и ожидал, обе галеры развернулись к нему орудийными башнями.

Разумеется, программируемое оружие галер — не то, что примитивные торпеды. Но расчет был именно на это: компьютер должен сослужить противнику плохую службу.

Василий вошел между двумя галерами по плавной дуге — и сразу совершил резкий маневр. От перегрузки на секунду сперло дыхание. Стрелок что-то прокричал — но Василий не стал его слушать. Он шел на вражескую галеру лоб в лоб. Новый маневр. Сейчас им пора бы и выстрелить… Эта не успеет. Василий обошел встречную галеру так близко, что вражеский стрелок не успел сменить поле прицела.

Зато стрелок второй галеры был более удачлив. За спиной Василия раздался взрыв — сгорел один поплавок. Еще взрыв… Двигатель!

Это хорошо. Вторая галера бьет непрерывным лучом. Используя оставшиеся два двигателя, Василий сумел встать так, что обе галеры оказались на одной линии.

— Стрелок! Кормовым!!!

Стрелок-старшекурсник не растерялся. Галера за кормой взорвалась, лопнула, не выдержав двойного удара — со стороны Василия и со стороны собственного товарища. Свет от взрыва сбил настройку прицела первой галеры. В запасе было несколько секунд.

— Бей вслепую! На глаз! Бей!!! — зарычал Василий.

И стрелок послал сквозь облако огня мощный залп. Огонь еще не погас, когда вспыхнуло новое облако — взорвалась последняя галера противника.

Интуиция не подвела стрелка.

Но галера Василия практически вышла из строя. Теперь Василий мог только наблюдать, как сражаются остальные. Триеры Ольги и Комнина носились друг за другом широкими кругами. Фелуки разделались с вражескими шлюпками, но шлюпки гвардейцев тоже были уничтожены.

А истребители блидов закончили строить круг. Лахет и три фелуки приближались к кругу, готовясь нанести общий удар. Василий, путаясь в клавишах, набрал код и крикнул в микрофон:

— Лахет! Отставить!

Но было поздно. Галера и фелуки исчезли в розовом облаке. Вместе с ними исчезли и блиды.

Триера Комнина осталась в одиночестве. А на стороне Ольги, не считая подбитого Василия, была еще одна галера и четыре фелуки. Один за другим на триере стратига взорвались двигатели. Вспыхнуло сразу два поплавка…

За вытянутым корпусом триеры, вдали, на фоне звезд, Василий увидел, наконец, то, чего боялся больше, чем любых стратигов и даже больше, чем блидов. Маленькая скупая черточка. Издали она, конечно, кажется маленькой. Но на самом деле это бывшая ось целой планеты — странной плоской планеты Колаксай. Корабль Восьмирукого.

И еще кое-что напугало Василия — на этот раз совсем близкое. Комнин выдвинул стыковочную трубу. И Ольга — тоже!

Василий набрал код.

— Зачем? Ольга! Зачем? Там внутри — блиды!

— У меня достаточно гвардейцев. Я хочу допросить этого жирного хряка. Он сказал, что сдается.

— Врет! — заорал Василий, но Ольга уже отключилась.

Василий нажал кнопку внутренней связи.

— Всем, кто цел на борту! Всем…

В рубку поднялся один гвардеец. Его синяя форма дымилась, шлема на голове не было.

— Я один.

— Позови стрелка, — устало сказал Василий, — идем на абордаж.

И выдвинул абордажный стебель.

Внутри комнинской триеры никого не было — только трупы, блиды вперемежку с центами и ольгиными гвардейцами. Василий, перепрыгивая через тела, бежал к рубке. Кто-то попытался схватить его за ногу — Василий выстрелил, не глядя. Двое гвардейцев бежали следом.

Центральная палуба, залитая кровью. Трупы, трупы, ни одного живого человека. И ни одного живого блида. Василий на секунду потерял направление — но вспомнил, как бродил когда-то по Императорской Триере. Как убегал от блидов…

Вон та самая дверца. Заперта!

Василий прожег замок выстрелом и выбил дверцу ударом ноги. Крутая узкая лесенка. И какой-то странный вибрирующий звук. Чем выше Василий поднимался, тем громче становился звук, противный, бессмысленный, проникающий под череп и растекающийся по мозгу ядовитыми струями.

Лесенка привела прямо в рубку. Пол рубки тоже был усеян трупами. Возле пилотских кресел стояли, опираясь о пульт, три гвардейца и Ольга. А у ног Ольги лежала огромная черная туша — связанный Комнин.

Василий понял, что это за странный звук.

Стратиг был жив. Борода его была всклокочена и вымазана в крови, полуметаллическая голова конвульсивно дергалась. Комнин хохотал.

Глава 6

Мвари был в ярости.

— Зачем? А?! Бог насекомых! Свиные уши! Принцесса, зачем вы его притащили? Вы хоть понимаете, что променяли на этот кусок мяса почти всех своих людей?

— Я хочу его допросить, — мрачно повторила Ольга.

Комнин все еще смеялся. Смех был неестественный, слишком ровный, напоминающий по звуку работу маломощного движка.

Тяжелого стратига решили не тащить наверх, в комнаты. Расположились на храмовой поляне, между обгорелой стеной, оставшейся от какого-то строения, и одиноким деревом.

— А это у него — что?

Борис ткнул пальцем в металлический затылок Комнина.

— Это?! — закричал Мвари и вдруг успокоился. Задумался. Потом сказал:

— Да. Принцесса, вы правы. Только… Подождите.

И Мвари побежал к храму. Вернулся он минут через десять с янычарским ятаганом. Только в отличие от обычного парадного ятагана, этот был остро заточен.

— Эмир. Борис. Помогите принцессе — надо его пригнуть.

— Вы не можете… — начала Ольга, но Мвари ее перебил:

— Это вы ничего не сможете. Он невменяем. Зато Борис сможет допросить вот эту штуку.

Мвари звонко щелкнул пальцем по металлическому черепу стратига. Стратиг ни на что не обращал внимания. Он смеялся.

— Только ее надо сначала… Отсоединить.

Ольга вздохнула. И уперлась рукой в могучее плечо Комнина. Борис подставил колено под массивный живот и надавил рукой на другое плечо. Василий подтолкнул сзади.

Комнин согнулся в неловком полупоклоне, продолжая хохотать. Мвари нанес два косых удара.

Хохот смолк. Кровь брызнула во все стороны. Но Василий был рад, что прекратился, наконец, этот ужасный смех.

Мвари нанес третий удар, окончательно отделяя от обмякшего тяжелого тела голову вместе с частью позвоночника.

— Вроде не повредил. Борис, ты, я понял, не только специалист по компьютерам, но и… В общем, кровь тебя не пугает.

— Не пугает.

— Да отпустите вы эту падаль! Во, молодцы.

Обезглавленное тело стратига осело, привалясь к стволу дерева. Мвари осторожно прикоснулся носком сапога к металлическому черепу.

— Вот это — компьютер. Он подключен к служебной сети Тайной Службы. А сеть, в свою очередь, к Блидингу. Я об этом знаю достоверно, практически — из первых рук… Не важно, откуда я это знаю. Важно, что связь этой железки с Блидингом очень тесная.

Борис с опаской посмотрел на «железку».

— Тогда, наверное, ее вообще не стоит трогать.

— Не стоит, — согласился Мвари, — но придется.

Борис присел на корточки возле отрубленной головы. Встал, отошел к стене. Прислонился. Шумно вздохнул.

— Значит, так. Если эта хрень повязана с Блидингом, то любой, кто на ней работает, будет убит.

— Но Комнин ведь…

Мвари замолчал, опустив глаза на обезглавленное тело.

— Да. Он думал, что идет уничтожать Килкамжар. Блидинг думал иначе. Но тебя-то как убьет?

— Как — не знаю. Но попытка взломать систему… Я так понял, вы хотите, чтобы я через эту башку вышел на сервер.

— Да, хочу.

— Не смогу. Меня убьет раньше, чем я что-то сделаю. Тут работы минимум на сутки. Для меня, во всяком случае. Я, на самом деле, так себе хакер.

— Кто? — переспросила Ольга.

— Хакер. Компьютерный взломщик…

Мвари со всей силы ухватил себя за рукава.

— Ладно. Будем думать. Я вас всех не просто так притащил именно сюда, на Килкамжар. У местных есть специфический способ… думать.

Подойдя к Василию, Мвари положил руки ему на плечи, забрызганные кровью Комнина.

— Тебе предстоит тяжелый вечер, эмир. Итак, — он пристально оглядел всех, — мне нужны вы трое, Василий, Борис и Ольга. И еще Хаф, я поднимусь, скажу ему. Жду в шесть по местному времени, на улице, у бокового входа в храм. А ты, Борис, все-таки, возьми железяку, от мяса отмой. Пригодится.

В шесть часов все были на месте. Удильщики следовали вглубь храма длинной цепочкой и несли свои мешочки.

— Нам за ними, — сказал Мвари, пристраиваясь к последнему удильщику, высокому Тарда в красной полупрозрачной накидке.

Коридор некоторое время вел прямо, потом стал сворачивать налево и вниз, опускаясь под землю по спирали. Окончился он в большом зале с низким потолком. Толстые полированные колонны. Помост в дальнем конце зала, разрисованный синим и золотым узором. Факелы. Ольга узнала это место. Именно здесь — или в точно таком же подземелье — бывший опричный сотник угощал ее, связанную, священным напитком.

На самом деле, Ольга предполагала, что ее снова ждет встреча с Горыней, укравшим Калюку Припегалы. Несмотря на то, что Горыня в прошлый раз обошелся с ней не вполне почтительно, Ольга была ему благодарна. И захватила одну вещицу, чтобы показать бывшему сотнику.

Горыня был на своем месте. Опричная куртка совсем поизносилась, зато сам Горыня, казалось, стал еще крупнее и выглядел моложе. Только усы поседели. Сотник дул в Калюку, освящая семена. Удильщики проходили мимо него, поднося к Калюке мешочки с семенами, и скрывались в темном проходе справа от помоста.

Ольга почувствовала возбуждение, сильное, но не такое, с которым нельзя бороться. Василий и Борис поежились, Хафизулла нахмурился — Мвари не предупредил их об эффекте, вызываемом звуками Калюки.

Но вот последний паломник подержал мешочек возле Калюки и ушел. Голый синий удильщик, сидевший на табурете посреди помоста, хлопнул в ладоши и что-то выкрикнул, а потом слез с табурета и молча встал на краю помоста. Горыня перестал дуть, возбуждение пропало.

— Принцесса! Тысяцкий! — длинные поседевшие усы разошлись в стороны, открывая ровные желтые зубы.

— Привет, божок.

Мвари и Горыня обнялись. Горыня не переставал улыбаться.

— Мне сказали, что ты здесь, и принцесса здесь. Почему сразу не зашли?

— Собирали артефакты. Борь, покажи железяку.

Борис положил на помост металлический мозг Комнина, который он в течение целого дня отсоединял от останков стратига. Горыня хотел притронуться к мозгу, но вдруг отдернул руку и чуть не вскрикнул.

— Страшно? — серьезно спросил Мвари.

— Страшно… — пробормотал Горыня, — я это видел. Не предмет, а вот… ЭТО.

— Я тоже это видела, еще тогда.

Ольга подошла к Горыне и поцеловала его в щеку.

— Я очень редко целуюсь, сотник. Считай, что это — ритуальный поцелуй. А теперь посмотри на сувенир. Кроме борьбы за престол, папа оставил мне в наследство одну штуку. А я ее хочу тебе отдать, для полной коллекции.

И Ольга развернула сверток. Там находилась Лира Орфея, медный инструмент, похожий на растопырившего щупальца кальмара.

Со стороны помоста послышался сдавленный крик. Горыня оглянулся. Кричал голый удильщик.

— Что, Тарипаба, нравится балалайка?

— Цир-Ба-Цир! — воскликнул удильщик во весь голос, — ведь это… Это — Хозяин Снов!

И тут Василия посетила неприятная догадка.

— Хозяин Снов… Которого я разбудил. Восьмирукий! Он скоро будет здесь.

Тарипаба и Горыня ахнули одновременно. Мвари хотел им все объяснить, но решил, что не хватит времени.

— Горыня. Ты в свое время оказал услугу принцессе. Теперь окажи ее снова, всем нам. Мы просто в тупике. Авось… Собственно, Цир-Цир для меня сейчас — последняя надежда. Мы должны придумать… Так. Ну беги же, черт, тащи чашки!

— Да я всегда рад… Это здорово, что вы все пришли и хлебнете моего молочка. А что, все так плохо?

— Хуже не бывает. Ты же видишь эту штуку. Стальные мозги. И ты сразу угадал. Так вот, мы проигрываем.

Горыня позвал Тарипабу, и они вместе ушли за чашками. Мвари присел на помост, обхватил голову руками. Потом потеребил рукава, поднял глаза и уставился в темноту, заполнявшую дальний конец зала.

— Думать. Как достать улитку… Нет. Как попасть в этот несуществующий город. Казань.

Василий тоже присел рядом.

— Сперва надо в другой несуществующий город. В Константинополь, который — столица Турции. В Стамбул. Там утонули наши улитки, целый мешок. И шапка Искандера. И полные сундуки золота и платины — можно небольшую армию на это закупить… Борис, у вас там золото с платиной, вроде, ценятся, ты говорил…

— Ценятся, ценятся. Я даже знаю, где и что на это можно купить, при тебе же добазарился. Но туда нужно попасть.

— Значит, Стамбул. Об этом и будем думать. Но зачем пить всякую гадость? Веселящее зелье дикарей. Только рассудок мутить. Рассудок должен быть ясный…

Ольга подошла к Василию, встала прямо перед ним. В свете факелов на фоне темного зала ее лицо выглядело как медная маска.

— Это не зелье. Это не гадость. Я это пила.

Василий опешил.

— Ты не говорила…

— А зачем? Вот теперь я тебе говорю. Это не простой веселящий отвар. И Калюка Припегаллы — не простая дудка. Ведь ты видел ее? Рыбью голову на ней — видел?

Ольга почти кричала. Василий положил ей руку на плечо. Поглядел в глаза, кивнул. И остался так сидеть, держа руку на плече принцессы. Принцесса не отстранялась. Ей почему-то хотелось всю оставшуюся жизнь так простоять рядом с этим простым янычаром, глядя в его глуповатое лицо, украшенное тонкой черной ниточкой усов.

Но вот вернулись Горыня и синий удильщик. Они несли котелок и стопку вложенных одна в другую чашечек из гнезд лесной осы. А в котелке дымился зеленовато-белый напиток. Цир-Цир.

Вкус у Цир-Цира оказался самый обычный — молоко с апельсиновым шербетом. Специфических ощущений Василий тоже после первого глотка не испытал. Да и после второго.

Он допил содержимое чашечки.

— Наверное, еще надо.

Ольга глядела на него как-то странно — с восхищением и ужасом. Горыня поднес ему вторую полную чашечку, глядя так же, как и Ольга. Василий пожал плечами. Залпом осушил чашечку. И заснул.

Он совершенно точно знал, что спит и видит сон — про свое детство. Детство Василия прошло на Крезидхе, в особняке на окраинах Зобегры. В то лето все взрослые мучились от нашествия триндов — маленьких смешных червячков, которые оказывались буквально всюду. Триндов вылавливали из еды, тринды падали с потолка в умывальник, тринды ползали по одежде и по столу. Детям было непонятно возмущение взрослых. Дети с удовольствием играли в триндов — чаще всего устраивали соревнования, чей тринд быстрее доползет от одного края стола до другого. Василий тоже любил играть с червячками, не только в компании других мальчишек, но и в одиночестве. Он часто сидел над журнальным столиком в малой гостиной и наблюдал за червячками, пытаясь угадать, какой из них поползет в какую сторону. Некоторым он помогал, некоторым мешал — все тринды были разные, какие-то Василию нравились, а какие-то нет.

Сейчас он снова сидел, склонившись над столиком, на поверхности которого среди мусора копошились тринды. Это, разумеется, был сон: на самом деле родители Василия всегда держали дом в чистоте, ни о каком мусоре посреди журнального столика в гостиной не могло быть и речи. Именно из-за любви к чистоте родители так страдали от червячков.

Но сейчас на столе было полно мусора. Василий вспомнил, что часть мусора он приволок сюда сам — тряпичные обрывки, комочки земли и мелкую медную монетку, сделанную в виде восьмилучевой звездочки. И еще — какую-то радиодеталь, от которой по столу поползла серая плесень.

А посреди всего этого копошились червячки. Четыре червячка, трое больших и один маленький, особенно понравились Василию. Они упорно пытались пробраться с одного конца стола на другой, но им мешал мусор. И Василий решил помочь триндам. Почему-то очень хотелось перенести их всех сразу, а не по очереди.

В одну руку он взял длинного неповоротливого червячка, переливавшегося нежным голубым светом. Пальцами второй руки Василий осторожно ухватил самого маленького тринда, золотисто-красного. Червячок безвольно повис.

Но как же остальные? Очень просто: во сне все возможно!

И Василий представил, будто у него не две руки, а целых восемь. Третьей рукой он поймал осторожного черного тринда, который сидел неподвижно, но всегда был готов сорваться и уползти. А между пальцев четвертой руки уместился последний тринд, крупный, молочно-белый.

Так. А что делать остальными руками?

Пятой рукой Василий подхватил восьмилучевую монетку, ногтем шестой соскоблил со стола комок серой плесени. Седьмой рукой взял кусочек зеленой материи. А пальцем восьмой руки почесал себе нос.

Итак, четыре тринда, монетка, комок плесени и зеленая тряпочка оказались на дальнем, относительно чистом конце стола. Там им будет хорошо. Что же делать дальше?

Кажется, уже поздно, пора спать. Но что это означает — заснуть во сне? Наверное, если во сне заснешь, то наяву проснешься.

Василий уютно подложил под свою большую голову все восемь рук, зевнул и закрыл глаза.

Проснулся он от жары и яркого света. Немилосердно жарило солнце. Бод боком был твердый бетон. Пахло морем.

Василий приподнялся на локте и огляделся. Мимо по набережной сновали прохожие, испуганно оглядываясь на четыре фигуры, распростертые на раскаленном бетоне. За парапетом набережной виднелись паруса. Ольга спала. Рядом с ней валялась Лира Орфея. Неподалеку лицом вниз лежал Борис. Поодаль — электронный мозг Комнина. А еще дальше в стороне — вырванное с корнем дерево, то самое, под которым вчера зарыли обезглавленное тело стратига.

— Эмир, с добрым утром. Будите остальных, а то мы смущаем местных.

Хафизулла проснулся раньше всех. Он стоял у самого парапета, спиной к морю, и, прищурившись, глядел на дома, прохожих, портовых рабочих, и шумные автопогрузчики.

Василий растолкал Ольгу, потом Бориса.

Борис помотал головой, стряхивая сон. Почесал подбородок.

— А знаете? Мы, кажется, в Стамбуле… Да. Стамбул. А мне снилось… Оль, ты что увидела?

Принцесса, не отрываясь, смотрела на Василия.

— Я видела кальмара. Он был… Величиной со Вселенную. И он меня взял…

— Вот-вот! — радостно подтвердил Борис, — и у меня то же самое.

— Восьмирукий, — тихо сказал Хафизулла.

— Кто? — спросил Борис.

— Восьмирукий. Я тоже его видел.

Хафизулла уставился на Бориса. Усмехнулся.

— Эмир. Я говорил, что через вас веет дыхание Аллаха. И готов повторить. Ведь вы… Вы подчинили себе волю Восьмирукого! Я всегда знал, что вы на такое способны, и все наши, в Ордене, знали. Я правда не знал, что Восьмирукий умеет так запросто — взять и перенести. Борис, это точно Стамбул?

Борис еще раз поглядел по сторонам и кивнул.

— Стамбул.

IX ТИХИЙ АД

Глава 1

Дерево так и оставили лежать поперек набережной. Лиру Орфея Ольга взяла с собой, хоть и не знала, зачем. Скорее всего — просто потому, что любила отца. Он бы не простил ей, брось она уникальный инструмент валяться под ногами портовых рабочих. Борис не хотел прикасаться к мозгу Комнина, но в последний момент передумал.

— Я почему-то чувствую, что он нам пригодится. Может, конечно, это Блидинг на меня так влияет…

— Возьми, — согласился Василий, — я чувствую… Не знаю. Не в чувствах дело. Но железка связана с сервером. А вдруг получится как-то ее раскрутить — и не напороться. Мы не можем пренебречь…

Василий вовсе не был уверен в своей правоте. Борис ему помог.

— Беру, беру. Пошли.

Они снова остановились в том же самом «Хилтоне». Теперь, правда, Ольге не пришлось переодеваться. На ней была форма гвардейского архонта, по выражению Бориса — «вполне стильная». Василий снова отказался расстаться со своими голубыми шароварами и безрукавкой, а на груди Хафизуллы все еще висели яркие кружочки нелепых жетонов — они ему понравились.

Борис быстро собрал команду, тех же самых людей, с которыми плавал обычно. Только на этот раз вместо катера он использовал специально оборудованную яхту, тоже на подводных крыльях, достаточно большую, чтобы укрыть на палубе шлем Искандера.

В море вышли под вечер. Берег остался на горизонте — еле заметная туманная неровность, нарушающая идеальную прямую границу между гладким, почти глянцевым небом и столь же гладкой зеленоватой водой.

Юсуф возился на глубине в громоздком водолазном костюме. Его поднимали на поверхность, он отрицательно мотал головой, отдыхал и нырял снова. Два раза поменяли место. Наконец, Юсуф вынырнул довольный.

— Нашел я ваш клад с рогами. Что, капитан, по слитку на брата? Не обманешь?

— Не обману, — сказал Борис, — давайте вытаскивать.

Мощный кран с шумом отобрал у моря странную добычу. Борис подождал, пока вода вытечет из открытого входного отверстия, и повернул рычаг. Шлем Искандера, лязгнув металлическим дном, встал на палубу.

Бахтияр тронул Бориса за локоть.

— Хозяин. Катер.

Борис прищурился.

— Бинокль дай.

Минут пять он рассматривал через бинокль неизвестный катер.

— Стоит, сволочь… Ладно. Мы уже им всем показали морской бой. И еще покажем, если полезут.

Бой действительно предстоял. Но вовсе не тот, о котором думал Борис. Когда он оторвался, наконец, от бинокля, вся команда собралась на палубе. Вперед вышел Юсуф. Склонил лохматую голову набок, пошевелил челюстями. И выпалил:

— Маловато, капитан.

— Чего маловато?

— По слитку на человека. Мы там огромные сундуки нашли…

— Ну и что? — холодно спросил Борис.

— И решили, что поровну, считая гостей. Как раз.

Борис выстрелил, не вынимая пистолета из кармана. Пуля сделала две дырки — одну в белой материи, другую у Юсуфа в животе. Но матросы не испугались — тут было, ради чего рисковать чьей угодно жизнью, даже своей. Тело Юсуфа не успело коснуться палубы, когда они все вместе бросились на своего хозяина.

Борис успел сделать еще несколько выстрелов, кого-то убил или ранил, но остальные его повалили. Хафизулла, стоявший на мостике, сориентировался сразу и, перескочив через низкое ограждение, прыгнул сверху в самую свалку. Василий через секунду последовал за ним.

Ольга была в каюте и, наверное, ничего не слышала.

Василий наносил простые удары — в этой куче было не до искусства боя. Хрустели кости, гремела ругань. Василий боялся пустить в ход бластер, чтобы не задеть Бориса. Хотя, наверное, он уже мертв…

Неожиданно все стихло. На палубе, измазанной кровью, лежали тела. Одно тело пошевелилось…

— Борис!

Василий бросился к нему. Хафизулла тоже уже стоял рядом. Они помогли Борису подняться на ноги. Кровь сочилась из многочисленных порезов, но в целом — ничего серьезного.

Некоторые матросы тоже начали шевелиться и стонать.

— Образумились? — спросил Хафизулла.

Борис что-то промычал и замотал головой. Потом подошел по очереди к каждому матросу и выстрелил в голову.

— Грузы тащить, хозяин?

Бахтияр сидел в сторонке на красной стальной бочке. Борис усмехнулся.

— А ты, старый шайтан, ждал, кто победит?

Бахтияр пожал плечами.

— Победили вы, хозяин. Грузы тащить?

— Тащи. И палубу вымой. Да почище. Если все сойдет, яхта твоя будет.

Бахтияр встал с бочки, но все не шел за грузами, переминался с ноги на ногу.

— Так вот еще что. Вы как рассчитали? По слитку на человека, или пятнадцать слитков команде?

Борис расхохотался.

— Ну ты — шайтан! Да, дорогой, получишь все пятнадцать. На пенсию уйдешь, почетную.

Бахтияр кивнул и, не спеша, пошел за грузами.

Мертвецов покидали в море, связав по двое и закрепив на ногах балластные болванки. Потом Бахтияр с Борисом принайтовали к палубе ценный груз и укрыли сверху большим серым чехлом.

Бахтияр остался мыть палубу. Борис, Василий и Хафизулла поднялись в рубку.

— Хорошая яхта. В одиночку можно управлять. Вот только если воевать… Хаф, иди на корму к пушке. Там вроде как такой ящик принайтован. Этот ящик — без дна: откинешь его, а под ним та пушка и есть. Вась, а ты в каюте Ольгу проведай, там кровать есть здоровая. Матрац подними, вынь базуку. Бахтияр тебе поможет, тащите мины вон туда, вперед, на верхнюю палубу, где бортик внутрь загибается. Бортик — броня. Все сложите, да, пусть Бахтияр и себе базуку возьмет. Так. Ох, забыл. У Оли осталась ведь эта штука, которая корабли режет!

Василий кивнул. Борис щелкнул тумблером. Заработала лебедка, вытягивая якорь.

— Буди ее. Ну что, сыграем в морской бой, если кто захочет.

Яхта набрала скорость и, приподнявшись на крыльях, взяла курс на северо-восток.

Морского боя, которого ожидал Борис, так и не случилось. Пограничники тоже не беспокоили — с одними Борис договорился заранее, других обошел.

Поздно ночью яхта пришвартовалась к темному боку огромного крейсера. Со шлема Искандера содрали чехол, сверху опустились тросы с крюками. Прежде, чем скомандовать подъем, Борис залез в один сундук, набрал пятнадцать золотых слитков. Свалил их в холщовый рюкзак, вручил Бахтияру.

— Держи. Гарем заведешь. Работать больше не надо.

Старик усмехнулся.

— Гарем заведу. Но работать с тобой хорошо, хозяин.

— Это верно, — вздохнул Борис, — только я уже все. Отработался. Один работай, если хочешь. Вадик будет иметь с тобой дело, я уверен.

— Нет. Тогда — только гарем.

Они обнялись. Уже на трапе Борис вдруг вспомнил:

— Я добазарился с погранцами на третьем маршруте, но тот катер… У погранцов может любопытство взыграть. Странно, что они сейчас к нам не сунулись. Иди назад десяткой…

— Ты кого учишь, щенок? — вдруг рассердился Бахтияр, — кто тебя-то самого учил, забыл?!

И Бахтияр расхохотался хриплым гортанным смехом.

На этот раз крейсер шел не в Крым. Борис зафрахтовал грузовой самолет на военном аэродроме под Новороссийском. Жирное розовое солнце уже вынырнуло из воды, когда крейсер встал на рейд. Капитан, все тот же Вадик, напряженно разглядывал берег в мощный бинокль. Потом выругался и передал бинокль Борису.

Набережную и пристань наводнили солдаты. К крейсеру шли два торпедных катера. Борис тоже выругался и отдал бинокль Василию.

— Посмотри, Вась, на нашу смерть. Я, кажется, знаю, чей катерок за нами шпионил.

Василий сразу оценил ситуацию.

— Вадим, у вас должно хватить…

— Чего хватить?

— Два залпа по тем… Потом оба катера. Вообще, я уверен, один такой крейсер, как ваш, может снести один такой город.

Вадик всплеснул руками.

— Ты свихнулся, парень! Снести я могу что угодно. Но потом мне снесут яйца. Ты не понимаешь? Ни в какой Аргентине, ни в самой поганой Африке я потом не укроюсь, хоть даже все ваше золото на это потрать. Что делать, что делать… Ну, Борька, ты меня и подставил!

Борис задумчиво пожевал губами.

— Ладно, Вадик. Оформляй по-быстрому наш арест.

Рыбьи трубки, ольгину и те, которые оставались в шлеме Искандера, спрятал на себе Хафизулла. Трубки были достаточно маленькие. Бластеры, наоборот, сложили внутри шлема на видном месте. Сойдут за диковинку, наряду со всем остальным.

Вадик радировал на берег — о задержании «нарушителей». После этого он принялся лихорадочно названивать всем своим знакомым, выстраивать защиту. Почти треть золота осталась на крейсере — этого Вадику должно было хватить и для успешной защиты, и для почетной пенсии.

Остальное лежало в шлеме Искандера.

— Для них это — инопланетный аппарат…

— Это и есть инопланетный аппарат, — сказал Василий.

— Да, инопланетный аппарат. Неопознанный. Они сами ничего руками трогать не станут. Если все будет удачно, нас повезут вместе с этой штукой. Жалко, с нами Пурдзана нет. Тогда был бы не арест, а встреча дорогого гостя.

Но Пурдзана не было. Был арест. Всех обыскали, отобрали кинжалы и пулевое оружие. Хафизулла расстался с арбалетом и с большим ножом, который специально подвесил к поясу на самом видном месте. Мальчики в черных беретах так и не отыскали ни одного измаилитского кинжала и ни одной рыбьей трубки.

Арестованных и груз приняли у Вадика под расписку. Когда арестованных вывели из трюма катера на причал, Борис заметил среди людей в форме одного человека в черной коже.

— Вась, глянь.

— Вижу.

— Хаф, ты тоже глянь.

— Я уже глянул, Идин-ага. Не утонул он тогда, шайтан.

Машины медленно двигались по горной дороге. Впереди шел здоровенный четырехосный тягач, он тащил платформу, на которой был укреплен шлем Искандера. Борис оказался прав — внутрь шлема никто даже не заглянул. Боялись.

За платформой, почти впритык, урчал фургон с арестованными. Пятеро автоматчиков расселись на платформе вокруг шлема. Еще пятеро были в фургоне, вместе с Василием, Борисом, Ольгой, Хафизуллой и седым кривоногим полковником.

Когда арестованных вывели с причала на набережную, полковник оценивающе оглядел их и понял, что стукач, посланный Рыбаком, зря порол горячку. Не нужно столько солдат для этих четверых. Первый, в шортах, конечно, волк. А остальные — так, фраера, тем более — девка.

— Первый взвод, первое отделение — охранять арестованных, второе — к грузу. Гиреев! Лейтенант!

Подбежал лейтенант. Чем-то его лицо было Василию знакомо: овальное, гладкое, с густой черной щеточкой усов под прямым узким носом. А если бы это была не щеточка, а ниточка… Свиные уши!

— Васька, — скомандовал полковник лейтенанту, — уводи остальных. Я с конвоем поеду.

Лейтенант отдал честь и отправился выполнять приказ. Василий перевел дух. Двойник! Славно, что он — не гражданский. Тоже лейтенант. И славно, что он остается здесь, в Новороссийске. Значит, не придется воевать с самим собой.

Эта сцена, это лицо, его собственное лицо под черной лепешкой берета, все еще стояли перед глазами. Борис тихонько толкнул своим коленом колено Василия. Машины взбирались на очередной перевал.

— Идем к третьему. Узнаю места. Хаф…

— Не разговаривать по-турецки! — рявкнул полковник.

— А по-русски? — спросил Борис.

Полковник ухмыльнулся. Стянул с головы берет, вытер им потное лицо.

— Ну, скажи что-нибудь. А то потом фээсбэшникам тебя сдам, хрен чего узнаю.

Борис положил ногу на ногу, почесал ухо, звякнув наручниками.

— Значит, так. Я обнаружил на дне Босфора страшное оружие. Вы, полковник, думаете, что это — та штука с рогами.

Борис неожиданно привстал, ткнув пальцем в узкое окошко под самой крышей фургона. Автоматчики встрепенулись. Полковник сказал спокойно:

— Сядь. Хочешь мне баки залить? Ну, залей. Тоже интересно.

Борис опустился на место, но продолжал активно жестикулировать, привлекая к себе внимание автоматчиков.

— Так вот, самое лучшее оружие — это люди. Их-то я и нашел. Прекрасные люди! Хаф…

— «Хаф» — это что, ругательство турецкое?

Но полковник так и не получил ответа. Голубой луч мигнул почти незаметно. В горле первого автоматчика образовалось дымящееся отверстие, маленькая черная черточка. Такое же отверстие возникло за его спиной в борту фургона, и еще одно — в кривом стволе дерева, стоявшего у самой обочины.

Остальные автоматчики так и не поняли, в чем дело.

— Хаф, стой!

Хафизулла замер, держа наготове рыбью трубку. Автоматчики были мертвы. Полковник тоже замер с пистолетом, наполовину вытащенным из кобуры.

— Полкаш нам нужен, — сказал Борис, — живой. Но, — он повернулся к полковнику, — не обязательно здоровый. Хаф, браслеты разрежь.

Наручники были аккуратно перепилены лучом. При этом в потолке фургона возникло несколько вытянутых отверстий. Василий, Ольга и Борис взяли каждый по трубке. Все кинжалы Хафизулла оставил при себе.

Борис, встав на цыпочки, выглянул в переднее окошко. Автоматчики спокойно курили, сидя на платформе. Водитель в кабине фургона тоже, кажется, ни о чем не подозревал — Хафизулла все сделал быстро и тихо.

Полковник сидел молча и думал о том, как сильно он лажанулся, не послушав стукача — лысого детины в кожаной куртке. А теперь уж чего? Теперь придется делать, что прикажет этот бандюга. Или — шпион? Полковник, впрочем, решил, что это все равно.

Убрать автоматчиков с платформы, не повредив груз, было труднее. Борис ждал чего-то, поглядывая в окно.

— Так… Вот. Хаф, через гору надо быстро пробежать и снять водилу с тягача. Серпантин идет вниз, а ты прямиком. Оль, стереги полкаша. Вася, делаем дыру, выскакиваем направо. Хаф — налево и вниз, ждать тягач. Раз, два, пошли!

Круговое движение трубкой — и часть борта грузовика выпала на дорогу. Водитель затормозил, высунулся в окошко.

— Ребят, что…

И был убит.

— Хаф, вперед, Вась, назад! — скомандовал Борис, запрыгивая обратно в фургон.

Хафизулла, перескочив через обочину, скрылся в пыльных зарослях на склоне горы. Ему вслед застучали автоматные очереди. Тягач остановился.

— Товарищ полковник! Эй!..

Командир отделения, невысокий белобрысый сержант, махнул рукой остальным автоматчикам, и они стали осторожно приближаться к фургону. Борис заломил полковнику руку за спину и вытолкал его наружу.

— Не стреляйте, ребят. Поговорим.

Автоматчики, все пятеро, обернулись к Борису, который выставил между ними и собой полковника.

— И молчи, сука, — шепнул он полковнику.

Полковник покорно молчал. Борис выходил вдоль обочины, так, чтобы выстрелом из трубки не задеть тягач с грузом. Трубку он пока держал за спиной полковника. Солдаты думали, что там — обычный пистолет.

— О чем поговорим? — спросил сержант, — о тебе? Так с нас голову снимут, полковник и снимет, ежели жив останется.

Но сержант не торопился командовать «огонь». Он чувствовал, что ему предлагают нечто большее, чем жизнь никому не нужного полковника.

— О золоте поговорим, — ответил Борис, — много золота. Полкаша пристрелите, скажете — я автомат вырвал, застрелил его. А золото — вам. На пятерых хватит, до самой смерти.

— Так-таки до самой смерти?

— И еще останется.

Пока длился разговор, Борис успел незаметно выйти на позицию. Лучом оплавило часть радиатора фургона и угол платформы. Разрезанные пополам тела автоматчиков рухнули на дорогу. Полковник тяжело задышал.

— Да, забыл сказать, — снова шепнул ему Борис, — помимо людей, я еще кое-какое оружие нашел. Хорошо работает, правда?

Водитель тягача опомнился и дал по газам. Тягач с платформой рванулся вперед. Ольга и Василий выскочили из фургона и побежали вниз по склону, наперерез тягачу. Борис, не отпуская полковника, спокойно двинулся за ними.

Тягач стоял там, где его поджидал Хафизулла. Сам Хафизулла уже сидел за рулем, Василий и Ольга — рядом. Тело водителя валялось на обочине.

— Что дальше? — спросил Василий.

— Сбегайте наверх, солдатиков разденьте. Сделаем маскарад. Вообще, нам повезло, несмотря ни на что. Я зафрахтовал самолет как раз на том аэродроме, куда нас везли. Спасибо, полковник. Интересно, сойдем мы за ваших подчиненных?

Тягач с платформой медленно въезжал на территорию военного аэродрома, спрятанного в долине среди невысоких гор. В рядок выстроились истребители. Глядя на них, Василий вспомнил гигантских насекомых, вмороженных в ледяную планету, которая висит где-то в Буферах среди звездных рек и бешеных разноцветных лун.

Василий с Хафизуллой в неудобной форме убитых солдат стояли на платформе, изображая охранников. Борис и Ольга остались в кабине тягача — Ольга за рулем, а Борис при полковнике.

На дальнем конце аэродрома громоздились пузатые транспортные «Антошки». Борис сразу узнал свой, зафрахтованный. А на другом их, видимо, собирался везти полковник.

Погрузка прошла легко — с полковником на аэродроме никто не собирался спорить. Другой самолет — так другой, он все равно не занят. Арестованные остались в Новороссийске — пожалуйста. Полковник врал исправно: Борис пообещал ему не только жизнь, но и богатство.

Но Борис обманул. Через полчаса после взлета он зашел к пилотам.

— Петр Иванович, сейчас надо скинуть кой-чего. Люк задний приоткрой.

Петр Иванович только кивнул, он давно уже знал Бориса.

Пасть заднего люка стала медленно раззеваться. Борис поднял пистолет полковника и приставил к его виску.

— Не надо, — тихо сказал полковник, — я сам прыгну.

Но Борис, помня случай с Освальдом, все-таки, выстрелил. Вслед за трупом он выкинул в люк и пистолет, предварительно протерев его шелковым носовым платком.

Глава 2

Трубку взяли сразу.

— Приходите.

Четкий мужской голос назвал Борису адрес — недалеко от Казанской Консерватории. Голос этот Борису не понравился.

К двухэтажному зданию в центре Казани Борис подошел пешком. И прошел мимо, стараясь глядеть в другую сторону: за углом ждали милицейские джипы. Бультерьер подставить не мог. Просто Александра Ильича за что-то взяли.

Борис вернулся в гостиницу, где ждали остальные.

— Не знаю, что делать. Обложили. Даже ко мне домой опасно идти, коли уж Освальд взялся на меня стучать.

— А свой «Буфет» есть в этом городе? — спросил Василий.

— Буфет?..

— Типа того, где мы были в Москве.

— Что, колы захотелось?.. Да. Авось, там меня брать не будут. Хотя, риск велик. Ладно, поехали в Банк-клуб. Только… Вась, Хаф, Оль, ты тоже. Придется переодеться, все-таки. В Банк-клуб без галстука не войдешь.

Золотистый свет растекался от плафонов и дробился на части в бокалах. На сцене играли музыканты. Василий поморщился.

— Что, Вась, джаз не любишь?

— Калюка Припегаллы — и та приятнее звучит. Тише.

— Янычар привык к музыке войны. Ладно, поищем столик.

Ольга прищурилась. Нахмурилась.

— По-моему, нас зовут. И я даже знаю, кто.

Хафизулла проследил за ее взглядом — и расцвел.

— Девчонки! Все три! Живые! Эмир…

Но Василий тоже заметил трех девушек из Буферов. На них были длинные полупрозрачные платья, напоминавшие накидки женщин с исчезнувшей планеты Колаксай.

Девушки чуть ли не визжали и хлопали в ладоши. Хафизулла первым добежал до них. Гюльчачай кинулась к нему на шею.

Два столика сдвинули вместе. Перекрикивая музыкантов, Василий рассказывал о том, что было с ним после бегства из Москвы. Девушки тоже рассказали свою историю — довольно короткую. Пулей из автомата Гуле ранило руку — рыбья трубка выпала и куда-то закатилась. Наверное, до сих пор валяется в доме Карловацкого, в пыли, на лестничной клетке.

Люди Рыбака ворвались к Михаилу Гавриловичу, он на них наорал. Они успокоились. Оказывается, многие из них ходили к нему лечиться. Карловацкий сказал бандитам, что те, кого они ищут, были здесь, но ушли еще до восхода. Во дворе, правда, осталась машина Бориса. Но Михаил Гаврилович объяснил, что Борис решил бросить машину, по которой его легко вычислить.

Девушек бандиты забрали с собой, обращались с ними, по словам Гули, сносно, а главное — не принимали их всерьез. Отвезли на какую-то квартиру, оставили троих парней охранять. Парни, конечно, стали клеиться, хоть и не слишком навязчиво. Девушки сделали вид, что они — не прочь…

В квартире, таким образом, осталось три трупа, а девушки обзавелись мотоциклами. И удрали в Казань.

— Здесь не то, что у нас, — закончила Гуля, — у нас-то Казань — столица. Но тоже ничего. Ребята хорошие. Вот, я еще не познакомила. Володя и Тимур.

Спутники девушек, два тихих молодых человека, вежливо кивнули. Из всего разговора они поняли только одно: девушки повстречали своих старых знакомых, причем — крутых.

Борис подсел поближе к Володе, принялся осторожно расспрашивать об Александре Ильиче.

— Взяли его, — просто ответил Володя, — за какие-то бомбы.

— Вот бомбы-то меня и волнуют, — мягко улыбнулся Борис.

Оказалось, Тимур и Володя не хуже Александра Ильича могут помочь с вертолетным заводом. Когда Борис упомянул о золоте и платине, Тимур задумался. Протер очки. Потом кивнул.

— Попытаемся.

Насколько Борис разбирался в людях, эти двое не мололи чепухи.

Из Банк-клуба девушки уехали с Тимуром, а Володя отвез гостей к себе домой. Борис сразу узнал свой собственный стиль: в глубине неопрятного двора, за проволочной изгородью, прячется покосившаяся халупа. Все окна плотно заколочены, перед узким дощатым крыльцом валяется остов голубого мотороллера.

А внутри, за простой прихожей, начинаются настоящие хоромы.

— Окна я заколотил, чтобы снаружи народ не глазел. Но воздух чистый, тут всюду кондиционеры. Так. В этой комнате можно спать…

Посреди чистой комнаты стояла одинокая кушетка с торшером. Остальное пространство заполняли блестящие черными боками мотоциклы.

— У меня тут коллекция. Вот «Харлей» довоенный. Так, это «Судзуки», я по малолетству на нем катался. А здесь, смотри: «Бээмвушка» сорок второго года. Мне он больше всего нравится — тем, что такой маленький.

В следующей комнате стояла большая кровать, в углу — письменный стол с компьютером.

Василий осмотрел компьютер.

— М-да, на таком чертежи делать…

— Чертежи вам придется чертить.

— Как?

— А как чертят? Карандашом, тушью… Вот.

И Володя вытащил из-под кровати допотопные чертежные принадлежности — несколько толстых рулонов ватмана, доску с деревянной рейсшиной и готовальню. Ольга раскрыла готовальню, почесала лоб.

— Ничего. Я в монастыре училась этим пользоваться.

— Это в каком же монастыре чертить учат?

Борис поспешно ответил за Ольгу:

— Она так свой институт называет. Она в МЭИ училась.

— Энергетический?! — удивился Володя, — монастырь? Да большего борделя… Ладно. Вот здесь на кровати двое поместятся. И еще следующая комната, поглядите…

В следующей комнате стояли стол, кресла, у стены возвышалась стойка бара. Комнату освещали веселенькие пестрые фонарики.

— Тут вроде гостиной, — пояснил Володя, — но с той стороны стойки есть диван. Еще один человек заснет. Как раз. Да, белье в первой комнате, на кушетке, под покрывалом сложено. Еда — вон дверь, там кухня. Удобства — возле прихожей. Располагайтесь. А сколько вам надо, чтобы чертежи сделать? Недели хватит?

Василий нахмурился.

— Ольга, сколько нам надо? Поплавок и движок. Как у шлюпки, каботажный. Или сделаем прыжковый, как у фелуки?

— Нет. Прыжковый — долго. Как у шлюпки. Оружие…

— Местным обойдемся.

— Тогда три дня. Кстати, Владимир, как у вас тут с плутонием?

Володя даже чуть присел от удивления.

— Вы что? Нет, бомбу мы делать не станем!..

Ольга тоже удивилась.

— Ядерное оружие? Дикари, — добавила она по-гречески. Потом ответила Володе:

— Это не для бомбы.

— Все равно, — Володя помотал головой, — плутоний достать не смогу.

Ольга пожала плечами.

— Ладно. Поплавок, движок — без бака и ходовой аккумулятор. Три дня.

Володя проверил, течет ли вода из крана.

— Через три дня вернусь. Ваши вещи заберу из гостиницы сам. На телефон не реагируйте, дверь никому не открывайте. Я вас запру. Еды хватит.

И ушел.

Трое суток слились в одну бесконечную ночь — сквозь заколоченные окна не проникало ни капли дневного света. Назойливо жужжал кондиционер.

На чертежи деталей для поплавка ушли сутки. Но потом работа двинулась быстрее. К концу вторых суток Василий и Ольга сами себе напоминали блидов — двигались автоматически, говорили бесцветными голосами. Хафизулла и Борис готовили еду, приносили, уходили на цыпочках. Хафизулла спал на кушетке в комнате с мотоциклами, Борис — на диване за стойкой.

Но еда оставалась нетронутой, так же, как и большая кровать. Василий и Ольга забыли обо всем, думали только о чертежах, даже перешли на «вы».

— Принцесса, вы чертите боковую стенку накопителя.

— Верно, лейтенант.

— Вы предлагаете аккумулятор, разработанный в Институте Марса. Я бы предложил аримановский вариант. Вот так.

И Василий показал кончиком карандаша.

— Вот такой формы. Тогда движение ионов создаст магнитное поле, которое усилит поле соленоида… Можно и вовсе обойтись без соленоида. Сэкономим в весе — в три раза.

— Спасибо, лейтенант. Вы сделали работу за наших разведчиков.

Сказав это, принцесса даже не улыбнулась.

Улыбнулась она, когда работа была закончена. Посмотрела на чертежи издали, словно на произведения живописи.

Потом выпустила ватман из рук, подошла к кровати, упала на нее ничком и тихо рассмеялась. Василий не удивился. Он упал рядом и тоже тихо рассмеялся.

Не удивился он и тогда, когда Хафизулла принес белье.

— Привстаньте-ка, эмир. И вы, принцесса.

Постелив постель, Хафизулла погасил свет и вышел из комнаты.

Ольга разделась и легла, продолжая смеяться. Это тоже не удивило Василия. Он отодрал от горла глупую тряпку под названием «галстук», скинул отвратительную местную одежду, серую, как туники блидов.

И забрался под одеяло.

Ольга придвинулась к нему вплотную. Несмотря на три дня непрерывной работы от ее тела пахло чем-то очень свежим… Василий не знал, какое придумать сравнение. Пахло свежим женским телом, прекрасным и сильным.

Ольга обвила его шею руками и поцеловала в губы.

— Только ты не удивляйся… — прошептала она, — я все еще девственница.

— Как!.. — начал Василий, но осекся. Наверное, Ольга была тогда в шоке и все забыла.

«Только ты сама не удивляйся,» — грустно подумал он и вспомнил те ужасные минуты, когда в последний раз видел Ольгу обнаженной. Сам он стоял, опутанный колючей проволокой, в каюте на тюремном корабле Мин-хана. А обнаженная Ольга лежала на койке. Она была без сознания.

Глава 3

Испытания переоборудованного шлема Искандера проходили в том же старом ангаре, где все это время хранился шлем. Времени ушло много — три недели на изготовление и еще столько же — на зарядку аккумулятора. Василий и Ольга каждый день подгоняли Володю, вроде даже — злились, но на самом деле были рады своему счастью.

Но вот настал тот самый день, когда снаружи на шлеме Искандера укрепили последнюю ракетную установку, а внутри, в специальный паз, устроенный возле кушетки, вставили заряженный аккумулятор.

Ольга встала за пульт и пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера. Силами Бориса простенький местный компьютер удалось приспособить для управления самодельной шлюпкой.

Шлем оторвался от пола ангара и, задев один раз рогом за стену, сделал круг. Чуть повисел и медленно опустился.

Володя присвистнул. Тимур протер очки. И тоже присвистнул.

— Мы, честно говоря, не верили. Работяги и вовсе решили, что вы — психи. А оно — летает!

Ольга еще несколько раз поднимала неловкий аппарат, проверяла скорость разворотов на месте. Наконец, она решила, что для самоделки — вполне нормально.

— Чертежи вернули?

Тимур сходил к своей машине и принес чертежи. Ольга скомкала их, сложила на полу.

— Огня дайте.

— Но… Ладно.

Володя поднес к чертежам зажигалку.

— И если копии остались, советую найти и уничтожить, — сказал Борис, — вам, ребята, это так и так не достанется. Наскочит всякая шушера, вояки с ментами, жить не дадут. Вот золото — оно у кого в сундуке хранится, тому и принадлежит. Ладно. Пора грузиться… Девчонки, вы так прямо в этом и полетите?

Три девушки стояли, потупившись. На них была местная одежда — короткие узкие черные платьица.

Татьяна молча помотала головой.

— Мы здесь… Можно? Здесь хорошо… — сказала Резеда.

Хафизулла подбежал к ним. Лицо его было грустным и удивленным.

— Вы… Не с нами?

— Хаф. Прости, — ответила Гюльчачай и поцеловала Хафизуллу в щеку. В другую щеку его поцеловала Татьяна, а низенькая Резеда встала на цыпочки и поцеловала в губы.

Тут раздался крик Ольги:

— Сюда! Василий, Борис! Глядите.

Ольга стояла у входа в аппарат, у нее в руках была Лира Орфея.

— Кто-нибудь, войдите внутрь, поглядите на стены.

Василий вошел.

— Рыбки на стенах, как обычно.

— Не совсем.

Ольга, не выпуская Лиры из рук, тоже вошла внутрь.

И рыбки поползли! Сначала казалось, что рыбки движутся беспорядочно, но вскоре все они выстроились в прямую линию, точнее — в круг, опоясывающий все внутреннее пространство аппарата.

— Лира, — уверенно сказала Ольга.

Вошел Борис. Ему Ольга тоже продемонстрировала странный эффект. Борис попросил повторить. Несколько раз Ольга выходила и заходила. Когда она снова хотела выйти, Борис ее остановил.

— У меня банальная идея. Просто так. Поднеси балалайку к алтарю.

Ольга поднесла. И рыбки наползли друг на друга, сжались… Теперь вдоль стены тянулась тонкая черная полоса.

— Покажи.

Борис взял Лиру из рук Ольги. Осмотрел со всех сторон. Потом провел ладонью по пазам на верхней части клетки, укрепленной на алтаре.

И вдруг установил Лиру в эти пазы!

— Смотри! Подошло. Только что это?

— Не знаю. Я даже не разглядывала папину игрушку как следует. Может, на ней что-нибудь мелко написано, нарисовано…

Ольга склонилась над Лирой.

— Нет, гладкая.

— Наклонись еще раз… — пробормотал Борис.

— Зачем?..

— Наклонись!

Ольга наклонилась, прикоснувшись лбом к одному из щупалец медного кальмара.

— Есть! — Борис даже засмеялся, — Есть! Так. Думай о родине. Ладно, думай о любом месте, только не о том, где мы сейчас… Думаешь?

— Я…

— Вижу. Думаешь. Вась, ты видишь?

И Василий увидел. Снова рыбки поползли по стенам аппарата, складываясь в какую-то картину. Замерли…

— О другом месте думай… Хорошо.

Рыбки поменяли положение, сложившись в другую картину.

— Все, Оль, спасибо. Мы с Васей теперь знаем, как этой шапкой управлять. Суешь башку в кальмара, думаешь, куда хочешь попасть. И жми на газ. Почти как вручную. Приложил лоб к улитке — и вперед.

— А зачем тогда вся эта механика? — спросила Ольга, но сразу поняла, зачем.

— Да, улитку-то при этом с собой прихватить хочется. Что ж, это рычажки. На стене, из рыбок — карта. Но мы не умеем ее читать.

Борис пожал плечами.

— Поступай как просто с улиткой… Ага!

И он внезапно выскочил наружу.

Василий задумчиво потер подбородок.

— Как просто с улиткой не выйдет. Нам надо в Блидинг. Никто из нас там раньше не был…

Тут вернулся Борис. В руках у него было что-то блестящее, круглое…

Мозг Комнина.

— Вот он! — Борис криво улыбнулся, — он не только был в Блидинге. Он и сейчас там.

Снаружи послышались быстрые шаги. Появилось испуганное лицо Тимура.

— Поднимайте свою бандуру и улетайте! Живо! Там на улице — менты с солдатами, все сюда бегут.

Борис длинно выругался.

— Поймали, суки! Вась, зови Хафа, хватит ему там со своим гаремом прощаться.

Василий хотел что-то сказать на прощанье Тимуру с Володей, но те только замахали руками:

— Некогда! Некогда! Мы сейчас откроем ворота, а вы…

— Не надо ничего открывать, — ответил Василий.

Борис поднес мозг стратига к медным щупальцам. Рыбки поползли — и замерли, образовав картину, от которой по спине Бориса поползли мурашки. Да, он эту картину узнал. Именно такая картина, вроде бы абстрактная, а на самом деле — очень конкретная и жуткая, виделась ему, когда он, сидя в вычислительном центре Казанского Авиационного Института, писал свою злосчастную программу.

— Пора, — прошептал Борис. Язык его почти не слушался.

— Улитка, — рычал Василий, — где… Вот.

Жилетка Пурдзана завалилась за сундуки. В ней лежали золотые улитки.

Снаружи уже слышались далекие команды. Василий взял одну улитку, аккуратно положил ее на дно клетки. Усмехнулся, вспомнив, как возился с фонариком. Теперь все проще.

— Держишь башку?

Борис кивнул. Хафизулла выглянул в последний раз — чтобы встретиться взглядом с Гулей.

— Едем.

И Василий передвинул тумблер.

Нарастающие крики смолкли — закрылась дверца. За окошками поплыл розовый туман, тот самый.

Володя хмурился. Тимур протирал очки. Такого они не ожидали: рогатая бандура вдруг взяла и исчезла. Надо съездить домой, где оставили золото, подумал Володя. А то вдруг оно тоже исчезло?

Но сразу бежать нельзя — сейчас здесь будут солдаты. Надо состроить невинные лица.

Солдаты ворвались в ангар.

— Где они?! — заорал молодой лейтенантик.

— Кто? — спокойно спросил Володя. Это спокойствие далось ему дорого: при виде лейтенанта у Володи перед глазами все поплыло. Он уже не мог ни во что верить — и одновременно готов был верить во все, что угодно.

Старший лейтенант внутренних войск Василий Гиреев с большим трудом упросил начальство послать его в Казань. Но он хотел во что бы то ни стало довести дело до конца.

И еще лейтенант хотел отомстить за убитых ребят — убитых зверски, не по-человечески. За ребят, разрезанных пополам.

Но в ангаре никого не было, только какие-то левые мужики с телками.

— Где они?! — орал лейтенант, срывая бессильную злобу.

— Где?!

Глава 4

Василий держал палец на тумблере.

— Когда отпускать?

— Не знаю, — ответил Борис, но сразу поправился, — знаю. На стены гляди. На карту.

Рыбки покинули свои места, разрушив ужасную картину, и снова стянулись в тонкую линию.

— Давай!

Василий отключил ток. Розовый туман пропал. За окнами было небо. И деревья. И трава. Дверь отошла в сторону. Воздух оказался очень чистым, куда чище, чем в Казани.

Разумеется, ведь это была не Казань. Широкий заросший луг простирался во все стороны. Вдали, около небольшой рощицы, белела каменная беседка.

— Ольга, давай туда, для начала.

Ольга встала за пульт, ввела режим. И взялась за штурвал. Аппарат приподнялся над травой и поплыл к беседке.

Беседка была наполовину разрушена и почти вся заросла плющом.

— Красиво, — тихо сказал Хафизулла, — а кто…

Внутри беседки, на мраморной скамье, кто-то сидел.

Хафизулла, Василий и Борис спрыгнули на землю, держа оружие наготове. Ольга, повернув рычажок, нацелила на беседку мелкокалиберную авиационную пушку.

Поперек скамьи шла большая трещина. Человек сидел возле самой трещины. Он был одет в выцветшую тогу, когда-то — ярко-синюю.

— Блид? — предположил Василий.

— Не блид, — ответил Борис. Ответил очень тихо и очень грустно.

— Не блид. Я его узнал. Или нет… Но те были такие же.

— Узнаешь тут… Смотрите, как высох.

Хафизулла подошел вплотную к сидящей фигуре. Старик. Седые редкие волосы. Ввалившиеся тусклые глаза. Кожа туго обтягивает череп. Руки, лежащие на коленях, больше похожи на руки скелета. Действительно, скелет, обтянутый кожей.

Но он дышал! Правда, ни на что не реагировал.

Борис хотел прикоснуться — но отдернул руку.

— Все-таки, блид. Не боевой. Просто. Думаю, крайняя фаза.

Хафизулла навел бластер на старика. Опустил.

— Здесь что, все такие?

— Проверим.

Борис обошел беседку, заглянул в рощу.

— Ты куда? — забеспокоился Василий.

Но Борис быстро вернулся. Его печаль почти прошла.

— Птицы. Они есть, поют. Слышите?

Действительно, в роще чирикали какие-то птицы, стучал дятел.

— Все-таки, не все. Не все уничтожено. Ну да, конечно. Птицы на компьютерах не работают. И трава.

— А дети? — спросил Хафизулла. Борис снова стал печальным.

— Старички мои… Они хвастались. Они говорили, что и в школах, и даже в яслях, всюду у них — компьютеры. Они так хвалили свои чудесные компьютеры! Ну вот им… Последний отдых в романтической беседке!..

— Не надо. Не кричи.

Василий попытался успокоить Бориса. Борис взял себя в руки.

— Да. Надо лететь. Я там за рощей дорогу видал, и, кажется, нам вдоль нее.

Ольга подняла аппарат над деревьями. Сверху хорошо была видна дорога, мощеная большими каменными плитами. Борис то выглядывал из открытого дверного проема вниз, то, смотрел прищурившись, в окно. Прикидывал в уме, что-то бормотал. Снова смотрел в окно.

А впереди показались строения — явно заброшенные, но все еще величественные. Портики опирались на крашеные мраморные колонны. Краска облупилась, по мрамору тут и там шли трещины. Улицы, мощеные теми же плитами, что и дорога. Дома с уютными двориками. В некоторых двориках — сухие фонтаны. И люди. Точнее…

Их, конечно, нельзя было назвать людьми. Но и блидами их тоже называть не хотелось. Они не вызывали ненависти. Они вызывали только жалость и скорбь.

Одинокие неподвижные фигуры сидели на скамейках во двориках или у ворот своих домов. Обтянутые кожей черепа. Выцветшая одежда. Несколько раз Ольга снижалась, чтобы приглядеться получше. Борис отворачивался от окна. Он представлял себе детей, высохших в колыбелях, раскачиваемых электронными няньками; компьютеризированные больницы, полные высохших тел… Даже домашние собаки и кошки, которым насыпает пищу в мисочки кухонный комбайн, подключенный к домашней компьютерной сети!

Борис зажмурился, снова открыл глаза. Попытался сосредоточиться на дороге…

— Вон! Точно! Подними повыше.

Ольга подняла аппарат. И Борис увидел крутой спуск, по дну которого проходит самая тихая улица Казани — улица Низенькая. Здесь по дну тоже проходила улица, а по ее сторонам громоздились корпуса, облицованные зеленым гранитом. Институт Сенеки.

Минут пятнадцать летали над институтом, выискивая тот самый двор, куда однажды вышли два мирных болтливых старичка, чтобы испытать свое изобретение — прибор для перемещения между мирами. Наконец, Борис узнал место.

Шлем Искандера приземлился на мраморные плиты, между пышным сухим фонтаном и узкой дверью. Выходя из аппарата, Борис прихватил с собой мозг Комнина.

— Зачем? — спросила Ольга.

— А нам он зачем? Понимаешь, Оль, мне кажется… Ему место там. Он должен встретиться со своим Хозяином. И что-то произойдет.

— Это уж точно, — прошептал Василий.

Чувствовал он себя отвратительно. Ему было страшно. А может, не страшно, а противно. Наверное, это от тишины. В той роще пели птицы… Вообще, если бы не беседка с высохшим стариком, то луг и роща просто казались настоящим раем.

А здесь, через несколько миль, был ад — не жаркий ад, где звучат стоны и где ифриты мучают грешников, а тихий, холодный, как мрамор, компьютерный ад. Ад, в который попали не только грешники. Ад, в который попали ВСЕ.

Внутри здания у дверей сидела одинокая фигура в черной тоге. Наверное, привратник. Такая же, как у всех, прямая спина, такие же обтянутые кожей кости, такие же тусклые глаза. Борис старался не смотреть в сторону привратника.

Где же могли обитать старички? Явно не далеко от этой двери: машинка у них была тяжелая, на колесиках. А с другой стороны, они же хотели отнести компьютер в музей…

Внезапно Борис почувствовал, что мозг Комнина в его руках стал теплее. Внутри стального черепа что-то тихонько щелкало.

Борис понес череп вперед, к мраморной лестнице, широким полукругом уходившей на второй этаж. Щелканье прекратилось, мозг Комнина начал остывать.

Так… Борис вернулся к двери.

— Что с тобой? — испуганно спросила Ольга.

— Все нормально. Комнин ищет дорогу.

Борис обошел привратника и направился к другой лестнице, узкой, уводившей вниз. Череп снова защелкал и начал греться.

— За мной, — коротко скомандовал Борис.

Лестница окончилась в небольшой квадратной комнатке, освещенной единственным тусклым плафоном. По периметру вдоль стен тянулась широкая полка, уставленная какими-то полуразобранными приборами. Нет, не какими-то, а совершенно определенными.

Борис догадался, что это компьютеры.

И среди этих компьютеров один был включен.

Борис сразу его узнал. Бежевый корпус, вон даже царапина от балки, упавшей во время пожара.

На полу под полкой громоздился еще один знакомый Борису прибор — тяжелый ящик на колесиках. И тоже работал.

— Он?

Рядом стояла Ольга. Борис положил на пол череп Комнина.

— Он. Спасибо вашему толстяку. Привел.

— А что там на мониторе?

— Нет!!!

Борис обогнал Ольгу и встал перед ней, загораживая мерцающий монитор.

— Не гляди. И вы не глядите, ясно? Это смерть. К клавиатуре тоже не прикасайтесь.

Василий и Хафизулла кивнули. Ольга сложила руки на груди.

— Хорошо. Что теперь делать?

— Как что?

Василий поднял бластер, поставил разряд на максимум.

— Борис, отойди. Я сейчас…

Но Борис остался на месте.

— Подожди. Меня мучает один вопрос. Точнее, много вопросов. Но звучат все, как один. Каким образом? Как она это делала?

— Кто?

Борис все еще держал бластер в вытянутой руке.

— Программа. Я в нее ничего такого не вкладывал… Отчасти я уже догадался, как это произошло. Я же делал вирус. Для уничтожения сети. Программа восприняла саму себя как часть сети. И переписала себя — в себя же!..

Ольга пожала плечами. Василий замотал головой.

— Ну и…

— Она сама себя деформировала. И не раз. Я думаю, она постоянно делает одно и то же — и постоянно меняется. Мне интересно, что с ней стало. Просто так посмотреть ее невозможно, конечно, но, может, мне удасться…

— Ах ты, гнида! Свиные уши! Ты сюда что пришел, наукой заниматься?!

Василий направил бластер Борису в грудь.

— Отойди. Я и тебя спалю сейчас вместе с этой дрянью. Отойди, прошу…

На лице Василия заиграли желваки.

— Приказываю. Раз, два…

— Постой.

Между Василием и Борисом встала Ольга.

— Все не так просто. Ты помнишь, что творится у нас дома. Нужно навести порядок. Нужно оружие. А это…

— Помню! Помню! — заорал Василий, — а ты что, не помнишь? А из-за чего все? Отойдите! Оба! Ольга… Умоляю.

Внезапно глаза Ольги широко раскрылись. За спиной Василий услыхал какое-то мягкое шуршание, мелькнула черная тень…

Хафизулла, сделав в воздухе сальто, приземлился на корточки за спиной Бориса, вкатился под полки. Никто не успел пошевелиться, а Хафизулла уже спокойно стоял сбоку и прятал назад свой кинжал.

Ольга первая поняла, что он сделал.

— Хаф, ты…

Хафизулла улыбнулся.

— Простите, Идин-ага. Ханум… Эмир прав. Но я не только из-за эмира. Я, все-таки, должен выполнять волю Ордена. Вот, я там провода все перерезал. Смотрите, оно больше не работает.

Борис и Ольга оглянулись. Действительно, монитор погас, погасла и зеленая лампочка на бежевом поцарапанном боку угловатого корпуса.

Провода, шедшие к прибору на колесиках, тоже были перерезаны.

— Тише! — Борис поднял руку, — что гудит?

Гудела валявшаяся на полу стальная сфера — мозг Комнина. И не только гудела. Некоторые части сферы светились темно-розовым светом.

— Она раскаляется… — прошептала Ольга, — почему?

Борис с силой толкнул ее в спину.

— Бежим! Скорее! Все! Сейчас рванет! Ну, Хаф, кретин, чемпион по геймоверу!..

Взрыв произошел, когда до внешней двери осталось несколько шагов. Борис ожидал большего. Он думал, рухнет все здание. Но здание не рухнуло.

Послышалось несколько резких хлопков, запахло паленой изоляцией. И ничего больше… Ничего?

Тело привратника неловко склонилось вперед и мягко упало на мраморный пол. Василий подскочил к нему, остановился, не решаясь притронуться. Потом, все-таки, проверил. Да.

— Не дышит. Умер.

Хафизулла остановился рядом.

— По-настоящему?

— Да. Самый обыкновенный мертвец. Не блид. Спасибо, Хаф, мы там препирались, а ты все сделал.

— Подождите. Заглянем, все ли.

Борис развернулся и побежал вниз по лестнице. В квадратной комнате стоял смрад. Но было тихо, больше ничто не гудело. Весь пол усеивали детальки из развороченного комнинского черепа. Прибор на колесиках тоже взорвался, внутри у него что-то догорало. И еще взорвался монитор. Он лежал на боку, придавив клавиатуру. Рядом на полке валялось несколько выпавших клавиш.

А корпус компьютера был цел. Тихий бежевый сундучок, с виду совершенно невинный. Но внутри… Стоит ли смотреть, что там внутри? Борис подумал о мертвом привратнике. Наверное, точно так же умер весь город. Успокоились высохшие старики на скамейках, умерли дети в колыбелях. Домохозяйки, тупо сидевшие возле своих кухонных комбайнов, ученые, застывшие перед мониторами…

Все эти сидячие полумертвецы получили долгожданный покой. И ходячие мертвецы в серых туниках, наверное, тоже.

Василий стоял рядом.

— Ну что, Вась, стреляй. Не буду я в нем копаться. Не хочу.

Василий направил бластер на бежевый корпус и нажал на спуск. Задымилась и вспыхнула пластмасса, раскалился и начал плавиться металл. Корпус развалился, раскрылся, словно цветок — зловонный цветок, выросший на помоях. Скручивались спиральками провода, обугливались и рассыпались черным порошком; трещали платы, текло олово. Покоробился и раскололся жесткий диск. Осколки тоже начали плавиться. А Василий все жал и жал на спуск, пока на месте корпуса не осталась только пышущая жаром кипящая масса.

— Ну вот. Хватит, Вась. Блидинг выполнил задачу.

Василий поднял на Бориса испуганные глаза, и тот пояснил:

— Блидинг самоуничтожился.

К шлему Искандера возвращались молча. Уже забираясь внутрь, Василий устало спросил:

— Назад-то мы как? Проблема…

— Не проблема, — ответила Ольга, тоже усталым голосом. — Я вспомнила этот спуск. И улицу. Я здесь была. Тут есть какой-то город, название не помню… Паризия? Или Аресия. В честь древнего героя. Не важно. Главное, именно на этой самой улице — филиал Института Марса. Я была в архиве: прилетела, бегом в архив. Ничего вокруг не видела. Но помню двор, и улицу тоже помню.

— Не ошибешься? Хотя, теперь — плевать.

Василию и в самом деле было плевать. Ему казалось, что он свою жизнь уже прожил, и прожил не напрасно.

— Нет, не ошибусь. Мы сейчас к этому месту подлетали, я как раз думала, что место знакомое. Но тогда мне было не до того. Залазьте, поехали.

Василий уже был внутри. Хафизулла забрался в аппарат и присел на кушетку. А Борис медлил. Хафизулла поманил его рукой.

— Идин-ага, давай сначала к нам, потом мы тебя одного домой отправим…

Борис покачал головой.

— На самом деле, задача еще не выполнена.

— Идин-ага, не психуй. Я начал, эмир закончил. Готово.

— Нет, Хаф. Есть еще одно место, где живет Блидинг.

И Борис постучал пальцем по своему лбу. Остальные уставились на Бориса. Молчали, наверное, минуты три. Наконец, Василий сказал:

— Нет. Тебя я убивать не стану. И Хаф не станет. И Ольга. А сам ты…

Борис снова покачал головой.

— И я не стану. Уж рискну… Но я буду жить здесь.

— На этом кладбище?

Василия передернуло от одной мысли о городе, полном трупов. Конечно, трупы — не блиды, но все равно гадко.

— Нет, Вась, я где-нибудь на природе. Ты же видел, здесь хорошо. За городом. Я не хочу к вам, понимаешь? У вас всюду компьютеры, у вас всюду политика. И домой не хочу. Дома — одни бандиты, братва эта гнусная. Я их ненавижу.

— Но ты же сам…

— Я ненавидел компьютеры. И стал крутым программистом. Я ненавидел братву в тюбетейках. И тоже стал крутым… Гляди, что из этого вышло! Два единственных хороших человека, которых я встретил — два старичка. Из Института Сенеки. И я им подарил… Вы тоже хорошие. Прощайте.

Борис развернулся, обошел фонтан. Открыл калитку, ведущую на улицу. Оглянулся — но ничего больше не сказал.

Ольга вздохнула. И приложила лоб к щупальцам медного кальмара — Лиры Орфея.

— Василий. Нажми на кнопочку.

Глава 5

Новгород встретил осень праздником — чего раньше не бывало. Горожане гадали: то ли Князь Волх Третий решил всенародно праздновать Осеннего Ярилу, праздник, всегда считавшийся у новгородцев семейным; то ли произошло какое-то событие государственной важности.

О самом празднике Князь объявил за неделю. А причину назвал только за день до начала. Победа. Новгородцы остались в недоумении: над кем победа-то? Разве ж была война?

Но война, судя по всему, была, хоть и не в Новгородском Княжестве. И победа тоже была. В день праздника Новгород наполнился гостями. Толпы людей, треухов, сатиров, удильщиков… Почему-то не было ни одного циклопа, но кому до них дело?

На лобном месте подняли колесо на шесте, зажгли. В небе плыли тягучие огни фейерверков, полуголые девицы раздавали кружки со знаменитой новгородской медовухой и льнули ко всем парням без разбору.

Толпа собралась на площади перед Приемными Палатами и ждала. Вот на верхний балкон Приемных Палат вышел Волх Третий, в длинном красном кафтане и в высокой шапке. Поднял руки.

Из ворот на площадь вывалили стрельцы с длинными парадными пиками. Оттеснили толпу, встали под балкон в несколько рядов, выставили кверху острия пик.

Князь взял микрофон.

— Кого требуете, стрельцы? — загремел над площадью голос Князя, пронесшись от одних мощных динамиков и отразившись в других электронным эхом.

— Приз-рак! Приз-рак! — дружно гаркнули стрельцы, а потом заорали вразнобой:

— Призрака давай! На пики призрака! На пики его! На-пи-ки! На-пи-ки! На-пи-ки!

Стрельцы повторяли это, пока толпа не догадалась, чего от нее ждут и не начала повторять за стрельцами:

— На-пи-ки! На-пи-ки!

Голос праздничной толпы сотрясал Новгород, девицы визжали, медовуха лилась рекой.

Двое опричников появились на балконе возле князя и подали ему тело — не чучело, а самое настоящее мертвое человеческое тело, в серой тунике, серебристых сапогах и в черном стальном шлеме, пристегнутом ремешком к болтающейся голове.

Князь поднял тело над головой и швырнул вперед. Описав дугу, тело рухнуло на пики, повисло на них, словно осенний листок, застрявший среди жестких сухих травинок.

Грянула новая порция фейерверков. Толпа радостно взвыла.

Радовались, конечно, гости. А новгородцы не могли понять, чего же тут веселого? Слишком уж жестоко — человека на пики, даже мертвого. Впрочем, князю, конечно, лучше знать.

Князь Волх Третий постоял еще несколько секунд на балконе, потом вернулся в зал. Скинул тяжелый кафтан и шапку на руки опричникам и остался в синем комбинезоне, в котором всегда ходил.

В глубине зала стояли два мягких кожаных кресла, между креслами — низкий резной столик восточнотурецкой работы. Одно из кресел занимал высокий негр в черной форме опричного тысяцкого. В другое плюхнулся Князь.

Тут же подскочил десятник из личной охраны и поставил на столик два жбана с медовухой.

— Спасибо, Славик. Ступай.

Десятник вышел, притворив дверь. Князь отхлебнул медовухи. Негр к своему жбану не притронулся.

— Вы бы повременили пить, государь. Голову потеряете, а она вам в ближайшие полчаса очень нужна — дело-то серьезное.

— Да.

Князь вернул жбан на столик.

— Ты всегда прав, Лопушка, всегда. Но тяжелый же был, гад…

— Зато народу понравилось. Славное я действо придумал.

— Славное, Лопушка. Но ты пришел не медовуху со мной пить — вон, ты и не пьешь. Ты говорить пришел.

Лопу Мвари привычно подергал себя за рукава.

— Да, государь. О Византии.

— Ох! Премерзкая тема, — Князь нервно почесал бородку, — премерзкая. Там сейчас такое творится… Ты представляешь, какая скоро оттуда попрет зараза — бывшие тайные, бывшая Гвардия, все бывшие. Хорошо, если к Гедиминасу попрут.

— Скорее, просто в разбой, — хмыкнул Мвари.

— Да. Это мне населения не хватит, из всех придется стрельцов делать, даже из психов…

— А также детей, вольных девок и старушек, — закончил Мвари невеселую мысль.

Князь, все-таки, взял свой жбан и сделал большой глоток.

— Извини, Лопушка. Тут только и делать, что спиться.

Мвари пристально посмотрел Князю в глаза. И произнес, чеканя слова:

— Или стать Императором.

Князь не поперхнулся медовухой, не вздрогнул. Он медленно кивнул.

— Да, тысяцкий, это дешевле.

— Я не шучу.

— И я не шучу. Я уже прикинул, как с Гедиминасом расплачиваться…

Мвари всплеснул руками.

— Не надо. Чтобы Новгород присоединил Империю… Да вас просто народ не поймет, ни чей, ваш собственный, в том числе.

Князь молчал. Он держал жбан в обеих руках, но глядел сквозь него — и сквозь толстый персидский ковер на полу, сквозь бетон и декоративные бревна Приемных Палат, сквозь все свое маленькое уютное княжество. Он пытался увидеть Землю и всю обитаемую Вселенную — но не мог. Отдельные кусочки не складывались в общую картину, отталкивались друг от друга острыми краями, а то и вовсе исчезали.

— Как же поступить? — угрюмо спросил Князь.

— Наоборот! Вы просите Императрицу о присоединении — Княжества к Империи.

— Да зачем?! — удивился Князь, — к чему я там буду присоединяться?

— Подождите. Это только первый шаг. Потом Императрица отрекается от престола в вашу пользу. А вы переносите на Империю свои структуры. Не надо Гвардии, Госстражи, Тайной Службы — их все равно больше нет. Значит, будет Тайный Приказ, Стрелецкий Приказ…

— М-да, после того, как у всего руководства Тайной Службы взорвались головы… Авторитет их резко упал.

Князь усмехнулся. Потом снова помрачнел.

— А что армия? Гедиминаса нанимать?

— Хороший вопрос. Где найти таких козлов, чтобы служили почти бесплатно, за одну честь. Но ответ содержится в самом вопросе. У нас полный Приап этих козлов.

— Сатиры?

Князь еще глотнул медовухи. Мвари не выдержал и тоже сделал маленький глоток из своего жбана. Медовуха чем-то напоминала Цир-Цир — только, к сожалению, не делала человека богом.

Князь размышлял.

— Сатиры… Они честны. Во всех отношениях. Но они не умеют, леший их задери, воевать строем! Что за армия без дисциплины?

— Идеальная дисциплина была у «призраков». Кто их бил? Сатиры. Да, экспедиция удалась, все «призраки» вдруг разом подохли. А если бы нет? Короче, тут и выбирать не приходится.

— Ладно, не приходится, — согласился Князь, — но дело за малым. Осталось уговорить принцессу… То есть, разумеется, Императрицу.

— Читайте, государь.

Мвари вытянул из рукава документ, свернутый в трубочку, и развернул его перед глазами Князя.

В этом документе, подписанном Императрицей Ольгой и заверенном тремя Высшими Печатями Византийской Империи, значилось, что Ольга отрекается от престола в пользу Волха из рода Всеславичей, наместника византийской провинции Новгород. Место для даты было свободным.

Князь перечитал документ несколько раз. И вдруг рассмеялся. Смеялся он неприятно — Мвари вспомнил похожий смех. Так смеялся перед смертью сошедший с ума Комнин.

Но смех Князя быстро прекратился. Осталась только улыбка.

— Ну, Лопушка… Теперь мне только и осталось, что гадать, кто же кого перехитрил — я Ольгу, Ольга меня, или ты нас обоих.

Мвари кинул на столик еще два документа.

— Вот, государь, разрешение Ольги на присоединение Новгородского Княжества к Империи, а вот — ваше прошение. Подпишите прошение, а потом можете думать, сколько влезет.

Мвари вел себя почти грубо. Он уже давно опаздывал на встречу, которая была для него куда важнее, чем беседа с новгородским Князем.

Князю, впрочем, было плевать на этикет. Он развернул оба документа, пробежал глазами.

— Хорошо, Лопушка. Вот прошение, вот у меня вечное перо. И вот я подписываю.

Князь поставил на прошении свою мелкую подпись. Спрятал перо в карман комбинезона, из другого кармана вытащил маленький ларчик. В ларчике хранилась Новгородская Печать — кругляшок с фигурной золотой ручкой, украшенной изумрудом.

Подышав на Печать, Князь скрепил ею прошение. Улыбнулся еще шире.

— Доволен, тысяцкий? Вот. С собой заберешь?

Мвари вскочил с кресла.

— Нет, государь. Расставьте даты, как хотите. А я, с вашего разрешения…

— Ну, ступай.

За окнами продолжала веселиться толпа. Небо мигало разноцветными фейерверками. Князь остался один, улыбка медленно сползла с его лица, уступив место тоске и злобе.

Кончилась спокойная жизнь — от Масленицы до Масленицы. Гадкий негр заставил на старости лет заняться делами.

А Мвари спешил вниз по скрипучим деревянным лестницам, мимо опричников, отдававших честь, мимо пьяных стрельцов, размахивавших пиками, потом — мимо еще более пьяной толпы. Путь его лежал недалеко, всего лишь через площадь, к старому дому с вывеской, намалеванной на доске: «Аптека Бар-Кохбы».

Дом совсем недавно отстроили после пожара, но старик Кротов распорядился сделать все так же, как было: даже краску специально соскоблили в некоторых местах. «Я хочу жить в своем старом добром особняке, — ворчал Кротов, — а не в игрушке, похожей на свежий кусок мыла!» Но появилось в этом доме и кое-что новенькое. Мвари набрал код на входном замке и приложил к квадратному окошечку большой палец. Замок щелкнул, и Мвари вошел внутрь. Следующий замок пропустил его в коридор, обитый красным бархатом. Когда-то, совсем недавно, Мвари проламывался сквозь эти двери во главе отряда стрельцов с идиотской целью — арестовать легендарных Старцев.

Сегодня он шел совсем с другой целью — и в другом качестве. Последний замок отворил перед ним дверь-диафрагму, за которой находилась комната с пятиконечной звездой на полу. По концам звезды стояли кресла.

В первом кресле сидел Велимир Кротов — единственный из прежних Старцев, оставшийся в живых. И, наверное, единственный из них, кто по-настоящему знал свое дело — управлять Вселенной.

Во втором кресле сидел Пурдзан. Он чувствовал себя неуютно. Кротов тоже был не слишком уверен в Пурдзане — но, с другой стороны, ни за одного сатира нельзя ни в чем до конца поручиться. А в сложившейся ситуации один из старцев должен отвечать за Приап, и только за Приап.

В третьем кресле сидел самый молодой Старец. Ему было смешно называть себя старцем. Но и компьютер, и интуиция однозначно подсказали Кротову, что Хафизулла Раббан идеально подходит в качестве представителя Ордена Измаилитов — одной из самых стабильных организаций в обитаемой Вселенной.

А четвертое кресло занимала Ольга. Когда компьютер выдал рекомендацию взять в Старцы принцессу, Кротов опешил. Ни разу прежде среди Старцев не было женщин. Но после беседы с принцессой он понял, что Ольга — не женщина. Когда она услыхала, что Старцам не полагается вступать в брак, то лишь пожала плечами. И это вовсе не было дамским кокетством или девичьим максимализмом. Аримановский компьютер Кротова, проанализировав содержание беседы, выдал однозначный ответ: принцесса лишена женских качеств, зато в полной мере обладает мужскими.

Сама Ольга с усмешкой вспоминала ту ночь в Казани, когда сказала Василию, что она — девственница. Бедный янычар, наверное, удивился. Ведь он должен был помнить, как ее насиловали пираты. Но Ольга имела в виду совсем другое: свою неспособность любить. Дружить, воевать бок о бок, даже заниматься любовью — пожалуйста. Но любить по-настоящему принцесса не могла. И не хотела.

Однако она не стала ничего объяснять Василию. Со своим удивлением он справился легко, а вот со своим горем не справился бы никогда.

Последнее, пятое кресло было свободным. Его занял бывший гражданин Сообщества Мономотапа, опричный тысяцкий Лопу Мвари.

Пологие холмы вокруг аэродрома отливали красным. Восход красив на любой планете, особенно — на Земле Полифема. «Лето в лесу настало, пора собираться на пир, но некому готовить веселый наш Цир-Цир» — слова килкамжарской песенки почему-то всплыли в голове сразу, как Василий увидел эти холмы. Он не любил сочетание зеленого и красного цветов, но зеленые холмы в красных отблесках выглядели так нежно, так… женственно. Василий потянулся, случайно задев рукой борт самолета.

Хорошее настроение сразу исчезло. Опять придется лететь на местном дерьме. Хитрюга Волх не может, видите-ли, открыто использовать силы Империи в этом конфликте. Надо рядиться под циклопов.

Свиные уши! «Волк позорный!» — вспомнил Василий одно из выражений Бориса. Интересно, как он там, среди своих мертвяков? А как я здесь, среди своих козлов? Не известно, что лучше.

Дым от костра поднимался к рассветному небу, черный на фоне сизо-розовых облаков. Прекрасный сигнал для всех желающих: вот он, аэродром! Палите по нему из дальнобойных пушек, шлите ракеты, милости просим. Сатиры снова выкопали из земли какую-то гадость и пекли себе на завтрак. Вон, сгрудились вокруг костра, веселые, без портупей, шапки набекрень.

Василий поправил собственную шапку. Сатиров, вообще-то, можно понять. Фески были куда удобнее. Хотя на их рогах и фески не сидели как следует.

Уже три года Василий занимался мелкими провокациями на Земле Полифема: получить летающие гробы, размалеванные знаками одной партии, разбомбить что-нибудь на территории, где заправляет другая партия, вернуться на базу, гробы сжечь — а самим переодеться в штатское и разойтись.

С переодеванием в штатское Василий разобрался легко: скидывал стрелецкий кафтан и натягивал любимую старую янычарскую форму. С тех пор, как не стало Янычарского Корпуса, эта форма не считается формой. Пусть так. Василий-то знал, какова на самом деле цена этой форме, а какова — новой.

Новым солдатам Василий тоже знал цену — она была невысока. Настоящие вояки остались только у Гедиминаса. Но хуже, чем сейчас, просто быть не могло: сатиры!

Небо потеряло розовый оттенок, стало молочно-белым. Красные отблески исчезли с холмов. Василий поглядел на часы. Еще пять минут, можно покурить… Нет. Замешкаются, рогатые дурни, задержат вылет.

Тихо подкравшись к сидевшим у костра сатирам, Василий заорал во всю глотку:

— Пятерка! Стройсь!!!

Сатиры, конечно, вместо того, чтобы строиться, кинулись затаптывать костер. Потом поняли, что занимаются ерундой, встали кое-как, вытянулись. С двоих при этом попадали шапки.

Василий прошелся вдоль своей пятерки. Вздохнул.

— Задача. Летим в квадрат Юс-5-14 уезда Парцаба. Бомбим хозяйственные объекты. Возвращаемся, уничтожаем самолеты. Потом расходимся. Вон там, — он махнул рукой в сторону, — под дерном спрятаны три мотоцикла и джип. Ванзан и Дарган берут по мотоциклу, едут один на север, другой на запад. Ваздор, Аскер и Каздарган — на джипе, направление — юг. Я тоже уеду на мотоцикле. Понятно? По машинам! — скомандовал Василий и на всякий случай прибавил:

— По самолетам.

Холмы проносились снизу, сливаясь в серо-зеленую рябь. Самолеты шли ровным клином на бреющем полете. Машины четко держали строй — пилоты и водилы из сатиров отличные. И драчуны. Вот солдаты…

Впереди на волнистой поверхности показалась лепешка черной грязи. Василий щелкнул тумблером связи.

— Всем машинам! Выходим на квадрат! Ванзан и Ваздор заходят с юго-запада, Дарган и Аскер — с северо-запада, Каздарган — со мной. Бомбить по моей команде. К маневру приступить — марш!

Самолеты стали расходиться в стороны, чтобы потом, ревя и разбрасывая бомбы, со всех сторон обрушиться… На что, кстати? Василий сам не знал, что скрывается под обозначением «хозяйственные объекты». Брошенный коровник, наверное. Ведь неважно, что бомбить. Главное — поссорить две сраных партии, чтобы они не объединились.

Лепешка впереди увеличилась, разбилась на отдельные строения. Едва ли это коровник: четкий периметр ограды, ангары, приземистый административный корпус, тарелка радара…

Шайтанье дерьмо! Свиные уши! Бог насекомых! База! Настоящая авиабаза, а может — еще похуже. Вон и посадочная площадка. А на ней…

Василий похолодел. Фелуки! Отличные аримановские фелуки, готовые к взлету!

Кто-то там облажался наверху. Тут не гробы нужны, а шлюпки хотя бы.

Но поворачивать поздно — догонят в два счета, расстреляют в спину. Василий заорал в микрофон, срывая голос:

— Бомбить!!! Фелуки бомбить!!!

Каздарган сориентировался сразу. Его бомбы полетели рядом с бомбами Василия — и две фелуки загорелись, так и не поднявшись с площадки. Ванзан промазал и стал разворачиваться для нового удара. Ваздор и Аскер тоже промазали, их бомбы попали в ангар. Но это еще ничего… С другой стороны, плевать на ангар, главное сейчас — выжить. А для этого необходимо разбомбить фелуки.

Дарган полетел прочь. Василий даже не стал ему ничего кричать — без толку. Он уже труп. Три оставшиеся фелуки начали подниматься. У фелук тяжелый разгон, это надо использовать. Василий выпустил ракету. Еще одна фелука загорелась и обрушилась на площадку.

А две другие были уже в воздухе. Лучом разрезало пополам машину Аскера. Она вспыхнула, как праздничная шутиха, и обрушилась на ангары. Вот вернулся Каздарган, тоже выпустил ракету…

Нет, по летящей фелуке ему тяжело. Каздарган делал мертвую петлю, фелука шла наперерез. Авось не заметит. Василий начал подбираться сбоку, поймал фелуку в прицел. Дернул гашетку. Ракета повредила поплавок и вывела из строя двигатель. Фелука рухнула. Не взорвалась… Шайтан с ней.

Осталась последняя. Где она?

Вдали полыхнул взрыв. Фелука спалила Даргана и теперь возвращалась. Василий еле ушел от луча — пролетел так низко, что четь не задел радар… А Ванзан задел.

Теперь полыхала вся база. Носились фигурки людей… Да, это были не циклопы, а люди. Чья база? Почему она здесь?

Фелука спалила Ваздора. Сейчас она к Василию хвостом… Свиные уши! Ведь на фелуках есть кормовое орудие.

В наушниках послышался крик — кричал Каздарган.

— Курпа-а-ан! Аллах акбар!!!

Василий понял замысел Каздаргана только тогда, когда он начал его осуществлять. Машина сатира неслась прямо на фелуку. Фелука начала разворачиваться — и это спасло Василия: луч из кормового орудия прошел мимо.

Зато Каздарган не успел свернуть, да, видно, и не собирался. Его машину и фелуку укрыл общий, один на двоих, шар огня.

— Каздарган… — шепнул Василий в ненужный микрофон, — Каз. Свиные уши!

На аэродром Василий возвратился один. Спокойно вылез из самолета, стянул стрелецкий кафтан, кинул в кабину вместе с шапкой. Включил часовой механизм. Через пятнадцать минут не будет ни шапки, ни кафтана, ни самолета. Подкатил к самолету мотоциклы. Переоделся в свою янычарскую форму. Завел джип.

Ну, кому-то он устроит. Кому только?

Василий чувствовал себя так же плохо, как тогда, три года назад, сразу после возвращения из Блидинга. Сначала все было, как полагается: рапорт, радостные крики и спокойный сон. Четыре дня Василий отсыпался.

А когда проснулся, Мвари зашел к нему в комнату, потеребил рукава, улыбнулся и сообщил:

— Съезжаем, Гирей-ага. Окончен наш джихад. Ты больше не эмир, я больше не шейх. Орден нам не мать родная, а благодарный работодатель. Проси, что душе угодно.

Василий задумался. А потом рассвирепел.

— Что душе?.. Знаешь, что моей душе угодно?

Он приблизил свое оскаленное лицо к спокойному лицу Мвари.

— Знаешь?

— Знаю, — ответил Мвари, — нового джихада. Но ты, Гирей-ага… Нет, пусть лучше они объяснят.

— Кто?

Мвари больше ничего не сказал, широкими шагами вышел из комнаты. А вместо него вошли Хафизулла и Пурдзан.

— Пур!

— Курпан… То есть, прости, Гирей-ага. Мне Хаф уже рассказал все. Как ты на Восьмируком прокатился! Я от смеха чуть себе горло не перерезал!

Пурдзан захохотал, тряся бородой и мелко топоча копытами по пластиковому полу.

— Подожди, Пур.

Хафизулла присел на койку рядом с Василием.

— Понимаете, эмир… Для меня и для многих наших вы всегда эмир. Но теперь… Джихад меча окончен. Начинается джихад трона. А вы ведь в интригах не очень.

Василий растерялся.

— А я что, должен быть силен?

— Нет. Просто вы сейчас оказались в… Где мы были все. В «омеге». Почему-то Мвари решил, что я лучше вам объясню, чем он. Просто он вас сердить не хочет. Я тоже не хочу…

Василий потерял терпение.

— Говори ж ты, наконец.

— Конфедерации нет, вы знаете. Вчера, пока вы спали, визирь Тронье официально объявил, что Янычарского Корпуса больше не существует, а любые формирования с таким названием незаконны. Мамелюков распустили, пока мы громили тот компьютер. Армии нет. Что вам остается? Вы — курпан дир-зигунов. Вас это устроит?

Василий молча помотал головой.

Хафизулла развел руками и тоже вышел. Еще неделю Василий мог жить на Новой Аравии, но потом должен был определиться. В отставку? На Приап? К Гедиминасу?

Все это была ерунда. На исходе недели Пурдзан принес письмо от Ольги. Письмо оказалось не слишком нежным — скорее, сухим и деловым. Ольга просила поздравить ее с коронацией и предлагала Василию место…

Василий вспомнил Казань. Три бессонных ночи, чертежи, широкую кровать. Тихий смех Ольги.

И согласился.

— Так ты согласен? — переспрашивал Пурдзан уже в четвертый раз.

— Да, Пур, голубчик. Ну не в наемники же идти!

— Так ты…

— Я, Пур, я, — Василий рассмеялся.

Пурдзан выглядел жалко. Даже голубоватые загнутые рожки чуть потускнели.

— Смеешься, Гирей-ага. Самое смешное, что если ты согласен, то знаешь, кто твой командир?

— Кто?

— Я! — выпалил Пурдзан.

Василий перестал смеяться. Но не потому, что эта новость его огорчила. Просто у него появился командир, а значит — и задание.

Василий спокойно встал, одернул безрукавку.

— Хорошо. Это хорошо, Пур. Тебе ясно? Командуй.

Пурдзан продолжал смущаться.

— Я и командую, Гирей-ага. Понимаешь, циклопы эти, Мекрджал им под хвост…

Так Василий и попал в «гробовщики». Нет, думал он, давя до упора на газ, Пур тут ни при чем. А кто? Я во всем виноват, я сам, наверное. Только со мной такое случается. Тогда, на Приапе, вроде почти победил, а всех солдат потерял. Сейчас — то же самое. И с Ольгой. И с Блидингом. Победили Блидинг, шайтанье дерьмо! Вернулись — и ничего. Одни кретины. Конфедерации нет, вместо Императора — сраный князек!.. Это я, это мой мир. Надо было с Борисом остаться.

Джип взлетал на холмы, проскакивал низины, в туче брызг пересекал мелкие ручьи. Василий все давил на газ и громко ругался.

Вот и поселок Цоре-14. Официальная база Империи. У въезда стрельцы стоят, ноги растопырили, бластеры блестят. Вояки, свиные уши!

Пурдзан ждал в просторном доме, снаружи похожем на крестьянский. Внутри пылилась убогая деревянная мебель циклопов, какие-то плохо обструганные столы, стулья, сундуки. Василий сдвинул с места самый большой сундук и по гремящей стальной лесенке сбежал в подземелье, в тесную каморку, забитую аппаратурой связи. Там ждал Пурдзан.

— Пур! — заорал Василий с порога, — меня подставили! Ты слышишь?!

Но Пурдзан молчал. Он завороженно пялился на один из экранов.

Василий подошел сзади и заглянул Пурдзану через плечо. На экране был Борис!

— Как…

Пурдзан не ответил. Василий понял, что это — запись. Изображение рябило, звук иногда пропадал. Через каждые полминуты запись повторялась.

Борис выглядел очень встревоженно. Отдышавшись, Василий смог, наконец, разобрать слова:

«Всем членам Отряда Омега! Вась, Пур, Хаф, Оля — надеюсь, вы меня слышите. Я докопался до способа перемещения. Но пока перемещаю только сигналы. Мне есть, что сказать. Я обнаружил новый Блидинг! Та же структура. Но я не знаю, в каком это мире. Василий, надеюсь, ты это слышишь. Всем членам Отряда Омега…» Изображение вдруг ярко вспыхнуло — и исчезло. Пурдзан обернулся к Василию.

— Джихад близок, курпан-баши.

— Прости, Пур… Ты не забыл, что ты — мой командир, а не наоборот?

— Это ты не забудь, курпан-баши. Аллах знает, кто над кем командир. И если что не так — то напомнит. Вот и напомнил. Новый джихад близок. Ты на Аллаха надейся. А все будут надеяться на тебя, как и раньше. Ты, курпан-баши — последняя надежда. Ты сам, получается, и есть этот «Отряд Омега».

ПРИЛОЖЕНИЕ

Пагдзида Цергхи, второй дхирх-зикар (распорядитель игр) Зобегры (Крезидха), штатный воспитатель Византийской императорской фамилии, профессор.

СДАТЬСЯ, ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ, ИЛИ КАК ВОЗНИКЛИ КОСМИЧЕСКИЕ ДЕРЖАВЫ

Лекция, прочитанная на открытии факультета политики Александрийского Философиона

Легендарный Фридрих Барбаросса как-то сказал: «Чтобы сохранить власть, можно пожертвовать троном». Я добавлю, что вся цивилизация обитаемой Вселенной строится на великих жертвах — и великих победах, добытых этими жертвами.

Третий Крестовый поход, в котором участвовал Фридрих Барбаросса, тогда еще не султан, а христианский император германцев, можно считать отправной точкой современной цивилизации. Напомню, что заказчиком Третьего Крестового похода выступила Византийская Империя, которая в XII веке от Рождества Христова, т. е. в VI веке Хиджры, очень страдала от ближневосточных арабов. Арабы готовились отрезать Византию от Сахары — ее основной житницы. И Византия не пожалела средств.

Исполнителями были Франция, Англия и Германия, причем на огромное войско Барбароссы возлагались основные надежды. И надежды эти были оправданы: именно Барбаросса в сражении при Селевкии наголову разгромил непобедимую доселе армию Салаха Ад-Дина. Самого Салаха Ад-Дина германский император оставил в живых. Мало того, он с ним подружился. И неожиданно для всех принял ислам!

Я не исключаю того, что Салах Ад-Дин специально сдался Барбароссе, надеясь на такую удачу. Разумеется, сначала была блистательная победа крестоносцев под Аккой и сумасшедшее, на первый взгляд, предложение Барбароссы Филиппу Французскому и Ричарду Английскому — послать к черту Византию и принять ислам. Те, конечно, отказались. А Папа Римский отлучил германского императора от церкви и официально помазал на царствие его сына.

Можно смело утверждать, что отлучение Барбароссы явилось концом христианской Европы. Что получил христианский мир? Византия, официальный заказчик Третьего крестового похода, наводнила своими войсками весь восточный берег Средиземного моря, а европейским королям предложила отправляться дальше на Восток и продолжать таскать для Византийской Империи каштаны из огня. Два гордых монарха снова отказались, зато мусульманин Барбаросса неожиданно согласился. Огромная германская армия, укомплектованная византийским оружием и провиантом, двинулась к Ирану… И исчезла. А Византии пришлось воевать с французскими и английскими крестоносцами за Гроб Господень и прилегающие к нему земли. Англия и Франция, практически полностью разорившись на этом походе, остались в результате ни с чем. Но и Византии было не легче.

Когда через десять лет ослабленная долгой войной византийская армия решила сунуться на Восток, ее остановил Салах Ад-Дин, выполнявший волю нового султана — Фридриха Барбароссы. Теперь вспомним, каким образом Барбаросса стал султаном. Его основным достижением было присоединение шиитского Ирана к суннитскому исламскому миру. Не завоевание, подчеркиваю, а именно присоединение. Барбаросса демонстративно принял шиитскую версию ислама. Это была вторая великая жертва, если учесть, что помогали Барбароссе в основном сунниты. Но Барбаросса, приняв шиитскую версию ислама, сумел внести в нее необходимые ему изменения. В частности, что нам важно, он заменил джихад меча на собственное изобретение — так называемый «Джихад Трона», защиту веры с помощью дипломатии и государственных реформ.

И его джихад победил! Великий Султанат Барбароссы со столицей в Гондишапуре стал расти на глазах, практически не вступая в военные конфликты — расти с помощью хитрой дипломатии. Разумеется, сам Барбаросса не дожил до полной победы, но его преемник, внук Салаха Ад-Дина, через пятьдесят лет смог присоединить к Султанату не только Индостан и Тибет, но и Китай! Он возвел на трон Поднебесной исламскую Дунганскую Династию. Китайцы, по-моему, до сих пор считают, что это не их присоединили, а к ним присоединились — но они не правы.

Теперь обратим взгляды на Запад, где действует внук Барбароссы, германский император Фридрих Гогенштауфен. Внук пошел в дедушку — его государство было по тем временам прекрасно отлажено: спецслужбы без интриг, бюрократия без волокиты и тотальный контроль надо всей жизнью Германской Империи. При этом — процветала светская мысль, социальные и технические науки, была великолепная поэзия… В общем, папа Римский проявил чисто католический идиотизм и отлучил Фридриха от церкви. Фридрих в ответ взял Италию в клещи, имея в своем распоряжении Германию и Сицилию. После чего и вовсе объявил «Крестовый Поход Духа» — на Рим. В этом ему помогал его друг, кордовский халиф. Таким образом, германская Империя присоединила к себе Италию, но оказалась наводнена арабами.

Фридрих предложил любезному другу халифу убраться восвояси, а халиф предложил ему в обмен на это принять ислам. И Фридрих согласился! Моментально! Из императора он сделался халифом — но исламизация ничего не изменила в его подчеркнуто светском государстве. Зато арабы ушли.

Итак, Рим пал, но осталась католическая Франция с резиденцией Папы в Авиньоне. С подсказки Фридриха Гогенштауфена кордовский халиф объявил конкисту — завоевательный поход на Францию. Но при этом халиф пожалел своих воинов и накупил в Византии турецких рабов, гулямов. Так вот, гулямы благополучно завоевали Францию, после чего турецкий бей Осман объявил о своей независимости от арабов. В окрестностях Равенны возникло государство турок.

Еще через полвека император и халиф Германии Саид Гогенштауфен разглядел в турках зародыш рационального государства в духе Фридриха и вовремя заговорил о союзе. Турецкого бея Османа Второго он подкупил тем, что союз было предложено назвать Османской Империей, а Осману называться султаном. Таким образом, Саид пожертвовал честью, что в те времена было существенно. Но зато госаппарат Германии поглотил турок, и султан Осман остался кукольным главой империи Саида.

Но этого мало: Саид тайно умертвил старших сыновей султана, а за младшего выдал свою дочь. Саид пресек, конечно, род Гогенштауфенов, но обеспечил себя марионеткой: младший сын султана был большим германофилом. При нем, Малике Османе, государство, занявшее к этому моменту всю Европу и Северную Африку до Карфагена, именовалось Священной Османской Империей германцев. Вот так: сплошные жертвы — и сплошные победы.

История Византийской Империи знает похожие моменты. Наиболее интересен способ, с помощью которого к Византии была присоединена Русь. Князь Олег прибил свой щит на ворота Константинополя и решил отправиться восвояси. Да не тут-то было. Византийцы поспешно умертвили своего малолетнего императора и чуть ли не силой усадили Олега на трон Империи. Чем все кончилось? Византия присоединилась к Руси? Мы знаем, что произошло обратное. Византия начала быстро расти, продвигаясь на юг и на север.

Разумеется, две великие исламские державы старались чинить Византии как можно больше препятствий. Помогло Византии, как ни смешно, исламское завоевание Ацтекских континентов. Обе исламские державы подошли к Новому Свету одновременно — с разных сторон. И столкнулись в жесточайшей, наверное, за всю историю людей войне.

Пока длилась полувековая Ацтекская Война между мусульманами, Византия под шумок подчинила себе всю Северную Евразию и половину Африки, вытеснив с Северо-Запада Африки Османскую Империю.

Это был серьезный удар. Не более, чем через год после этой потери Османская Империя получила от Султаната Барбароссы предложение мира — и тут же согласилась. Таким образом, в X веке Хиджры, или в XVI веке от Рождества Христова, было подписано Теночтитланское соглашение, и образовалась Османская Конфедерация. Под двойным натиском Византия уступила Северо-Запад Африки и Памир.

Конфедерация принялась расти, осваивать новые земли. Византия углубилась в себя, полностью отказавшись от любых завоеваний. Благодаря этому отказу, закрепленному документально в Клятве императора Ираклия Шестого, мелкие независимые государства типа Новгородского Княжества, Литвы или сообществ Южной Африки могли чувствовать себя более-менее спокойно.

Я полагаю, что именно эта добровольная жертва стала причиной головокружительного роста качества жизни в Империи и, в частности, развития естественной философии. Все мы знаем, что Византия вышла в космос в XVIII веке от Рождества Христова, на полвека раньше Конфедерации.

И хотя в начале Девятнадцатого века Конфедерация поняла, что надо делать то же самое, она уже потеряла свой шанс сравняться с Византией. Сейчас, в конце Двадцатого столетия, обитаемая Вселенная насчитывает около сотни миров, три четверти из которых являются экзархатами Империи.

Итак, мы пришли к общеизвестным фактам через парадоксальную, на первый взгляд, посылку: чтобы победить, необходимо сдаться. Я могу это сравнить с забавным обычаем землян ловить рыбу ради спортивного интереса. Когда вы ловите рыбу на живца, то, разумеется, жертвуете приманкой. Мой совет всем будущим и действующим политикам: не жалейте приманки! История возникновения космических держав учит нас тому, что настоящая политика очень слабо походит на войну или охоту, но куда в большей степени — на рыбалку.

Спасибо за внимание.

Оглавление

ПРОЛОГ

I ВОЙНА КОЗЛОВ И МОНАХОВ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

II «ПРИЗРАКИ»

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

III ТАЙНЫЕ ДЕЛА ИМПЕРИИ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

IV ДРАКИ В РАЮ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

V ПРИНЦЕССА ОЛЬГА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

VI ВЕЧНОЕ МЕЖДУЦАРСТВИЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

VII ОТЕЦ БЛИДИНГА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

VIII ВСЕЛЕННАЯ В РУИНАХ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

IX ТИХИЙ АД

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

ПРИЛОЖЕНИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg