«Реликт 0,999»

Реликт 0,999 (fb2) - Реликт 0,999 [сборник] 1140K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Головачёв - Владимир Одинец - Евгения Ивановна Лифантьева - Алена Дашук - Сергей Звонарев

РЕЛИКТ 0,999

От составителя и автора идеи

Знаю, что предисловия читаются редко, поэтому буду краток. Нечасто начинающему автору удаётся создать убедительный и непротиворечивый фантастический мир. Ещё в более тяжком положении находятся те, кто участвует в конкурсе по заданной теме. Тема же достаточно одиозна: проникнуть, врасти в мир «Хроник Реликта» и сконструировать — не мир, но жизнь в нём! — так, чтобы читателям цикла не нужно было объяснять, что к чему, откуда что взялось и где находится эта Вселенная.

В моём цикле есть провал во времени — между предпоследней Катастрофой, порождённой вмешательством божественноподобных Игроков, когда появились нагуали, физически реальные проявления Чужих Законов, и собственно столкновением Земли со скоплением нагуалей Солнечной системы. Я очень хотел вернуться в эти времена и описать, что там происходило. Однако всё никак не находилось времени, звали другие темы и идеи. Как говорится, не доходили руки. Так и родилась идея привлечь читателей к этому процессу, чтобы они смогли применить всё своё воображение и молодеческую удаль для рождения «подвселенной» Реликта, которую я назвал «Реликт 0,999».

Эти повести и рассказы действительно близки по духу моему циклу, близки по острому сюжету, а главное — их герои воспринимают мир так же, как герои цикла, и готовы помочь всем, кто относится к жизни уважительно и по-доброму.

В этих произведениях есть всё, что нужно, чтобы заинтересовать читателя и держать его в напряжении от первой до последней страницы.

Конкурс удался!

Василий Головачёв

Владимир Одинец Императив выживания

Часть первая ЭТО — МОЙ МИР?

1

Деревянное ведёрко примостилось на лавку, берестяной ковшик плюхнулся в него белоснежной лодочкой. Дан зачерпнул, сделал глоток настоящей родниковой воды, холоднющей до зубной ломоты. Вкусно! Обернулся ко входу, притянул дверь, плотно закрыл, набросил крюк. Повесил компакт-ружьё на стену, снял куртку, разулся. Настоящие яловые сапоги ручной работы задвинул под лавку, портянки скомкал и швырнул в корзину грязного белья, туда же отправил пропотевшее бельё. Нагишом прошлёпал в душ, сполоснулся, набросил длиннополый халат, опустился в бамбуковое кресло-качалку и скомандовал:

— Ну, какие новости, уважаемая изба?

Домовой степенно докладывал о поступивших сообщениях. Древняя симфоническая музыка создавала звуковой фон, кресло уютно поскрипывало. А хозяин наслаждался свободой, одиночеством и простором. За окном румяно светилось закатное небо, лежащее на зубчатом горизонте девственной тайги. Сегодня никто не намеревался прилететь в гости, чтобы отнять у Дана драгоценное время. Он покачивался, наблюдая, как постепенно меркнет день, но не давал команду домовому на включение подсветки. Вместо этого дотянулся до стола, зажёг свечу, огонёк которой сделал горницу ещё уютней.

Пустота избы и почти полное отсутствие современных предметов обихода придавали ей музейный вид, что нравилось Дану Примитивизм служил отдушиной в плотной атмосфере техногенного мира, многим современникам давал возможность выключиться из бешеного ритма работы и развлечений. Однако тридцатилетний писатель настолько вжился в простоту, которая некогда казалась ему маскарадом, что уже не мыслил иной жизни. И, главное, мог себе позволить.

Денег, заработанных в бытность инженером, с лихвой хватило на эту спартанскую обстановку, учитывая, что срубил дом Дан собственными руками. Конечно, окна, кровля и «начинка», создающие приемлемые условия жизни в тайге, были современными. Примитивизм не означал отказ от абсолютно всех благ цивилизации — полезные существенно облегчают жизнь, вредны лишь избыточные. Согласитесь, глупо читать при лучине, кормить комаров, грызть сырые коренья, спать на куче листвы под открытым небом. Это не примитивизм, а дурь, если не сказать жёстче!

Зато освоить старинные, незаслуженно забытые ремёсла — дело доброе. Даниил Каменев, так полностью именовался Дан, мог самостоятельно сшить прочные мокасины, брюки и рубашку, сковать засов, дверной навес и нож. Он выращивал на огороде картофель, имел несколько овощных грядок и уже два года пользовался мукой собственного производства. Животноводство освоил теоретически, но доить корову научился, будучи в гостях у соседей-примитивистов. Жаль, знакомым девушкам его подход к жизни казался странным хобби, и семья оставалась далёкой перспективой. Но всё равно, до чего приятно сознавать себя человеком умелым, способным выжить в любых условиях!

Сосновый бор сегодня так зарядил энергией, что Дан не стал ужинать. Собственноручно приготовленные по старинной, прадедовской технологии суточные щи и охотничье жаркое остались ждать в стилизованном под двадцать первое столетие холодильнике. Сыр, колбаса, ржаной хлеб сложились в простые бутерброды (всё как в старину!). Стакан травяного чая с мёдом присоединился к ним, и после «перекуса» Дан продиктовал домовому:

— Заглавие, с большой буквы. Таёжная повесть, без точки. Первый абзац…

Да! Именно повесть! В литературное общество Каменева приняли недавно, но ему удалось опубликовать на бумаге несколько рассказов. Больше того, их прочитали и даже — отчего вдохновение забурлило и подвигло замахнуться на крупную форму — раскритиковали, весьма доброжелательно. Пусть сегодня каждый мог издать собственную писанину, пусть бумажные книги никто не читал, кроме людей своего круга! Но в этом кругу Даниил Каменев слыл настоящей знаменитостью, чьи рассказы имели значение для двух миллионов читателей. И сейчас его слова ложились на бумагу древнего формата загадочной аббревиатуры А-4:

— Вы бывали в сосновом бору, в настоящем сосновом бору, где вершину лесного великана не видно, а под ногами пружинит усыпанная толстым слоем хвои почва? Где чешуйки коры отслаиваются, когда ведёшь ладонью по стволу, с шорохом сыплются вниз, а в месте случайно сломленной веточки медленно нарастает и течёт вниз остро пахнущая капелька? Где комар не мелкий и серый, немощно пищащий на грани слышимости, а могучий, рыжий и басовитый, весомо совершающий посадку на кожу и с маху вонзающий хоботок. Такого и прихлопнуть приятно — достойный противник…

А воздух! В солнечный день на распаханной просеке попадаешь в удивительный затишек, залитый густым запахом смолы и накалённого песка, пронизанный лучами и таким жужжанием, а может, отдалённым гудением — будто бесчисленное количество мух-журчалок вьётся вдали…

Домовой пискнул будильником, перестал печатать, напомнил:

— Через три дня земля столкнётся с друзой нагуалей. Идёт эвакуация. Твоё отправление — завтра, в семнадцать часов по Москве через среднесибирское метро на африканский космопорт.

Дан велел повторить и пояснить. Когда картина реальности улеглась в его голове, он понял, что слишком оторвался от жизни и может потерять её, жизнь, совсем, если не поторопится…

2

Лада проводила пациента и брезгливо вымыла руки:

— Не люди, а слезливое желе!

В последнее время у неё всё чаще появлялось желание бросить работу или поменять специализацию. Мир словно надломился с появлением неведомого и могущественного врага человечества. Аркадий, с которым они решили создать семью, вкратце пояснил, чем плохи нагуали. Ему, инженеру, нюансы сдвига фундаментальных законов Вселенной были понятны, а ей, врачу, не очень.

Подумаешь, масса элементарных частиц меняется! Лада не разделяла опасения друга о безысходности ситуации. Гибкость и приспособляемость живого трудно переоценить, это доказали миллионы лет эволюции и успехи генной инженерии. Ну, пусть меняются условия, начнёт меняться и человек! Не сразу, но ведь и законы Вселенной тоже не указом господа бога устанавливаются, не в один же день?

Поэтому страха перед будущим Лада не испытывала, а массовая истерия вызывала у неё недоумение. Недоумение превращалось в раздражение, когда она, как психотерапевт, сталкивалась с неврозами. Странными неврозами, ранее, на заре классической медицины, присущими изнеженным аристократическим дамочкам.

Увы, с каждым пациентом Лада убеждалась, что человечество превратилось в стадо, идущее в непонятном ей направлении. Мужчины от женщин отличались только половыми признаками, независимо от мышц, фигур и лиц. Мужество атрофировалось за ненадобностью, уступив место агрессивности. И у большинства людей отсутствовала цель жизни, зато наличествовала потребность эту жизнь прожигать.

Ладе с детства хотелось сделать нечто полезное для общества, для мира, для — неважно кого, лишь бы не зря прожить отмеренные природой годы! Будучи старшеклассницей, принялась работать над продлением жизни, но убедилась, что биологический предел уже достигнут. Идея о переносе разума на небиологические носители тоже оказалась бесперспективной. Причина провала крылась в эфемерной субстанции под названием «душа», упорно не желающей существовать вне тела. Ни один интеллект, бережно и полностью перенесённый в компьютеры, не сохранил личность, не осознал себя человеком. Человекоподобной машиной, способной на многое, — да, но и только!

Психотерапевтом Лада стала случайно. Аркадий работал в геронтологическом институте и обратил внимание, что взрослые сотрудницы бегают к школьнице-доброволке изливать душу. Заинтересовался красивой девушкой. Лада увлеклась, стала встречаться, а что? Взрослый, симпатичный. Аркадий ввёл подругу в круг знакомых врачей, те посоветовали, на кого учиться, — так всё и катилось само собой. Тогда ей это нравилось, а сейчас:

«К чёрту, никакой я не врач, если терпения не хватает! Пациент не виноват, он ждёт помощи, а я его ненавижу, — пришёл неутешительный вывод. — Наверное, надо уходить из медицины. Господи, как надоели нытики…»

Приступ мизантропии оказался продолжительным, трансформировавшись в мизандрию, когда с Ладой связался Аркадий:

— Немедленно бросай все дела и вылетай ко мне. — В голосе друга тоже звучали истерические нотки.

— Зачем?

— Они просчитались, Земля уже завтра погибнет при столкновении с нагуалями! Скорость слишком высока, планета разобьётся вдребезги!

— А как же график эвакуации? — Лада осознала масштаб предательства. — Как люди? Мы погибнем? И нам ничего не сказали, нас бросили на произвол судьбы!

Её, как и миллиарды обитателей Солнечной системы, не интересовала деятельность тех, кто управлял огромной государственной машиной. Конечно, она голосовала за каких-то кандидатов в какие-то координационные советы. И что? Знать, чем занимались эти советы, — оно ей нужно? А вот, оказывается, нужно! Эти самые члены приговорили оставшихся жителей Земли к смертной казни, даже не поставив в известность! Лада выплеснула всё возмущение на Аркадия. Тот рассердился, впрочем, как и обычно:

— Я-то здесь при чём? И не ори, и так невозможное делаю. Да если кто узнает, знаешь, что мне будет? Тут шепнули, чтобы своих эвакуировать. По метро только ВИП-персоны, а ты на лайнере успеешь. Отсюда вместе — на Гею. Забери мои обменные нэцкэ в ручную кладь…

Друг ещё что-то продолжал, жарко и убедительно, но Лада уже возненавидела его за многословие, за свинскую секретность — да за всё сразу! И отключила.

«Невозможное он делает! Трус! Про коллекцию так не забыл!»

Маму и отца удалось застать, сестра не отзывалась. Коротко передав родителям жуткую новость, Лада заказала место на вечерний лайнер. Прикинув время, принялась упаковывать нэцкэ — простила Аркадия. Собственный багаж всегда умещался в сумочке — Лада следовала поговорке: «Омниа меа мекум порто».

3

Есть хотелось до жути. Дядя улетел, а старики, позавчера покинувшие Загреб, до сих пор не отвечали на вызов. Кроме них, никто не мог помочь Здравко. В метро требовали допуск — мол, спецтранспорт. В космопорт — без сопровождения родителей нельзя. Гостиница, оплаченная за три дня, выкинула парнишку на улицу, а купить еду оказалось не на что, деньги он опрометчиво потратил на мелкие удовольствия.

Мимо Здравко шёл чернявый паренёк на голову ниже, с большим бутербродом. Золотистая булка, начинённая полосками розовой ветчины, надкусана в самом начале. Чего церемониться? Два шага, рывок, и добыча принадлежит сильнейшему!

— Ты что? — В голосе ограбленного звучало неподдельное изумление. — Настолько оголодал, что на людей бросаешься?

Здравко не ответил, занятый едой, хотя английским владел получше этого мальчишки. А тот прочёл надпись на куртке и перешёл на русский:

— Эй ты, хорват! Ах, серб? Не нукай, не запряг… Во как, даже говорить не можешь. Не подавись, братишка. Спорим, тебя тоже бросили… А пойдём со мной, почавкаем нормально… Тебя как зовут, налётчик?

Словоохотливый Гарик оказался шустрым и сообразительным — за несколько минут обошёл блокировку флайера, запрещающую полёты без взрослых. Сумасшедшие виражи закончились щегольским приземлением перед виллой или небольшим дворцом:

— Здесь живём. У вас в Загребе такие есть?

На лужайке шло сражение в бадминтон. Волан порхал над сеткой, пока Гарик не окликнул игроков. Здравко кивнул:

— И получше виллы, чем эта. — Присмотрелся к низенькому полному мальчишке и стройной девочке, лет четырнадцати по виду: — А кто из них хозяин?

— Сказал же, наше. Мы, это Боб — знакомься… это Лизяка… решили пожить в своё удовольствие.

Боб подал руку, Лиза обменялась со Здравко кивками. Вчетвером подошли к парадному подъезду, где висела табличка с именем известного певца. Здравко изумился — витс-привратник распахнул двери, склонился в поклоне и повторил приказ Гарика:

— Обед в большом зале на четверых. Исполняю.

За столом прислуживали андроиды в виде шустрых, почти обнажённых девиц, подававших блюда по команде привратника, который и в роли мажордома смотрелся послушно-услужливым. Наевшись досыта, серб спросил:

— Как вы сумели виллу перепрограммировать? Да ещё с витсом охраны! И вообще, войти сюда? У нас дома такой же проект, так никто не войдёт, — и чуть не всхлипнул, вспомнив, насколько далёк родной дом.

— Проще простого, — хитро прищурился Боб, — ждём хозяина, который на эту виллу ещё сто лет не прилетит.

— Не ври, — возмутился Здравко, — домовой и витс не идиоты.

Лиза, сидевшая за столом с королевской осанкой в отличие от мальчишек, непрестанно ёрзавших, пояснила:

— Нам просто повезло. Они связаться с хозяином не могут, а выгонять гостей без приказа не велено. Мы заявили, что он вот-вот прилетит. И ждём…

Перебравшись в огромный игровой зал, они вчетвером бились против компьютера за человеческий род. Оказалось, в группе отражать атаки инопланетных монстров проще, но пройти финальный уровень так и не удалось. Потом слушали музыку, ужинали, рассказывали о себе, строили планы на будущее. Здравко не до конца понял, почему отстали от своих эти трое. Засыпая, подумал, что и сам утаил некоторые подробности.

«Неважно. Удрать бы с Земли, пока не поздно, — мелькнула последняя мысль, — вместе. Должно лучше получиться, чем поодиночке…»

4

Пробиться к метро оказалось невозможно — тысячные толпы, нагруженные чемоданами, дрались за каждый сантиметр, отделяющий от заветных ворот. Бойцы службы безопасности, узнаваемые по громадному росту и защитной одежде, сдерживали натиск толпы. Пока что они применяли шокеры и парализаторы, однако более грозное оружие висело за спинами. Охранялся и периметр посадочной площадки. Несколько птеранов высадили десятка три пассажиров за те минуты, что Дан провёл, наблюдая за происходящим со двора соседней улицы.

«Экипировался правильно — прочная одежда, охотрюкзак, компакт-ружьё и ничего лишнего. Хорош бы я был с чемоданом, — похвалил себя Каменев, но посетовал на опрометчивость: — Зря высадился на парковке, не у трансметро. И такси-флайер отпустил…»

Вызвать транспорт снова не удалось, видимо, линия была перегружена. А как в метро попасть? Ломануться напрямик? Слишком плотная толпа, одному не растолкать народ, как это делала группа бестиалов — высокие, в тигрокрасе, те клином двигались ко входу.

«С тылу зайти, пролезть в окно? Или там бронепластик, не разбить?»

Пришлось расчехлить бинокль, пусть армейский, образца 2070 года, но прекрасно исполняющий предназначение. Дан максимально повысил кратность, осмотрел подступы, окна. Безнадёжно. Пригляделся к солдатам на входе и понял — ситуация хуже некуда. В метро допускались не все. Пассажиров, прилетевших без пропусков, вышвырнули через ограждение. Опустевший птеран недолго стоял на площадке, один из солдат сунулся в кабину и отправил машину на крышу высокого здания, видимо задав автоматический режим.

Отлично! Мгновенно возник простой, зато надёжный план:

«Вектор на африканский космопорт, — примитивист на ходу решал задачу про скорость и время, — грубо, шесть тысяч километров. Сто в час… Не успею. Надо с запасом…»

Точных способностей птерана Дан не представлял, но о практически вечном ресурсе движителя помнил. Двести километров в час представлялись возможными для обтекаемой каплеобразной формы аппарата.

Толпы, идущие навстречу Дану к зданию трансметро, понемногу редели. Удивительно, что человек десять никуда не спешили, наоборот — стояли посреди улицы и скандировали:

— Бог ждёт тебя, вернись в его объятия! Бог — он един, и все мы — сёстры, братья!

Двухсторонний транспарант с тем же призывом возвышался над горсткой агитаторов, которые совали в руки беженцев брошюры и безуспешно пытались остановить для разговора. Кто-то отмахивался молча, иные гневно отругивались, швыряя цветные бумажки под ноги. Каменев обогнул агитаторов стороной, поднял брошюрку — из любопытства. «Церковь Единого Бога зовёт тебя…» — крупно выделялось начало. Крещёный, но неверующий, он спрятал писанину «единобогцев» в карман. «При случае прочту, — немного удивился церковной затее, — надо же, в какое тревожное время прозелитов ищут…» — и направился в гостеприимно распахнутые двери.

Здание называлось центром развлечений. Дана встретил кондиционированный воздух и полное безлюдье. Странно. Судя по новостям, на планете ещё достаточно народа, который улетает в последние до столкновения дни. Отказники, решившие встретить Конец Света, молятся в своих церквях, понятно. Но в запасе — почти неделя! С чего бы город так стремительно опустел? Всем досрочно захотелось убежать?

Лифт вознёс Дана до последнего этажа, где несколько кафешек и магазинчиков контрастировали с рестораном под вывеской «Ретро». Обеденный зал хранил следы поспешного бегства — опрокинутый столик и стулья, посуда с объедками. В производственном зале мигал индикаторами поварской автомат. Подобрав с пола блокнот официанта, Даниил ввёл последний код, получил еду — первое и второе. Суп оказался экзотическим, из морепродуктов, а вот эскалоп заслужил доброе слово. Дан повторил заказ, переложил мясо хлебом — на завтрак.

Питьё нашлось среди обломков и осколков витрины бара, которую некто разгромил с помощью длинноногого табурета, напоследок сокрушив кофейный автомат. Может, буфетчик, недовольный нанимателем? Каменев поцокал языком, восхищаясь темпераментом хулигана, забрал несколько бутылок с квасом, клюквенным морсом и чистой водой. Прихватил шоколад, печенье, пригоршню конфет и яблоко. Платить? Кому?

Дожёвывая на ходу, Дан преодолел последний пролёт лестницы и вышел на крышу. Птеран оказался не совсем пуст. В багажном отсеке ютились два чемодана и сумка. На переднем сиденье валялся несессер со спиртным. Переставив его назад, примитивист пристроил рюкзак, оружие и стартовал. Пролетая мимо метро, он заметил, что бестиалы преодолели ограждение и штурмовали вход. Неподвижные фигурки лежали на посадочной площадке — в мундирах и в гражданской одежде.

Хотя сверху схватка выглядела кукольной, ненастоящей — Дан поёжился. Земля ещё летела сквозь пространство к месту своей кончины, а люди уже погибали. И кто даст гарантию, что ему самому не уготована страшная судьба?

5

Наверное, всё население земного шара скопилось вокруг космопорта. Ладе не удалось протолкнуться внутрь посадочного терминала. Когда до дверей осталось метров двести, прибыла армейская команда и начала наводить порядок. Всех оттеснили, стали сверять, заказан ли билет. Затея оказалась бессмысленной. Никто не хотел пропускать вперёд счастливчиков, и напрасно Лада кричала, что она здесь, — военные не слышали. Зато кто-то злой и завистливый ударил в спину. В этой давке не получилось даже обернуться, чтобы посмотреть обидчику в лицо.

Лада поняла причину столпотворения. На припланетных станциях и в системе работало не меньше ста тысяч человек. Если каждый по секрету предложил хоть одному близкому быстро убраться с обречённой Земли, то уже набиралось на десять космолайнеров! Но каждый захотел спасти родственников и друзей! А те — своих, вот и пошла цепная реакция. Чтобы этот миллион улетел, надо дня два-три, не меньше-Несколько часов стояния в толпе ничуть не приблизили Ладу ко входу, где солдаты пропускали уже всех подряд, но маленькими порциями. Вперёд успешно пробивались организованные группы, сбивая и затаптывая людей. Ей повезло, что бандиты прошли мимо, не задели. Лада попыталась успеть за спинами одной из групп, но толпа сомкнулась мгновенно, едва не сбив и её.

В этом гаме вызов родителей удалось расслышать чудом. Отец сообщил: успели! Лада порадовалась, проводила челнок взглядом. Жаль, что она не рядом со стариками, но — сама прокопалась. Если бы не Аркашины вещи! Броситься бы налегке, сразу, шесть часов назад… Укоризна к себе неожиданно переросла в неприязнь к другу:

«Позаботился, да? О своих вещичках, не обо мне! Зачем я тащу их? Зачем я стою тут?»

Лада отпустила ручку, наступила на чемодан, развернулась и стала продираться навстречу общему стремлению. С каждым шагом давление ослабевало, идти становилось легче. На площадке общественного транспорта очередная партия беженцев едва не сбила Ладу, торопясь пополнить толпу. Потом набежала другая волна, третья, ещё, ещё… Народ прибывал во всё возрастающих количествах, мест на посадочной площадке уже не оставалось. Несколько птеранов и флайеров решили не церемониться, опустились прямо на головы. Возникла драка, но Лада даже не обернулась, чтобы посмотреть, — всё вмиг сделалось ненужным и неинтересным.

Шум космопорта затихал, удаляясь с каждым шагом. Трава покорно сминалась под ногами, а впереди непорочно голубел далёкий горизонт, парили птицы над лесом, светлела полоска облаков. Лада обернулась на ровную цепочку следов, идущую от несостоявшегося места спасения. Космопорт и толпа вокруг него словно ударили по ней злобой, добавив шум стартовавшего челнока.

Она отшатнулась, повернулась лицом к ровному ряду деревьев, которые оказались совсем рядом. Лёгкий ветерок успокаивающе зашелестел листвой. Красота мира, который мог быть вечным, но должен сгинуть по нелепому стечению обстоятельств, наполнила душу Лады такой обидой, что слёзы заструились без рыданий. И решение пришло само…

6

Позавтракав, четвёрка обсудила план спасения. Лиза, как самая сведущая, кратко обрисовала ситуацию. Гарик и Здравко подтвердили, что улететь с Земли обычным путём, через пассажирский космопорт, не удастся. Уже пробовали, порознь. Ничего утешительного опыт не принёс, значит, стоило пробраться «зайцами» на грузовик. Транспорты стартовали раз в три дня, загрузка очередного начиналась послезавтра. Вопрос, как попасть внутрь, не замёрзнуть и не задохнуться? Боб с отцом летал на таком и знал, что комфорт, то есть — тепло и воздух, полагались только команде. Грузовой отсек для людей приспособить невозможно.

— Забраться в контейнер, взлететь и потом перебраться в жилую зону, — предложила Лиза, но девчонку раскритиковали вдребезги.

Самостоятельно выбраться из контейнерного отсека, который рассчитан под стопроцентную загрузку, им не удастся. А в контейнере они задохнутся за два часа или замёрзнут к исходу десятого, как показали расчёты, тут же проведённые Бобом. Он похоронил и предложение Здравко — взять молекулярный резак, чтобы пробиться наружу:

— Во-первых, где гарантия, что не попадём в середину отсека, во-вторых, температура так поднимется — зажаримся.

Идею подсказал Гарик, скромно ждавший, пока иссякнут предложения. Забраться в герметичный почтовый контейнер с мелкими посылками, взять с собой запас воздуха, еды, обогреватель и спокойно сидеть, пока очередь на сортировку не дойдёт. Контейнер извлекут, повезут по коридору в жилую зону, тут и выбираться можно. В худшем варианте — дня три очереди ждать придётся.

— Как выпотрошить? — усомнился Здравко, но согласился, услышав конкретный ответ:

— Мы несколько раз так делали, груз пересылали. В Шаар-Машиахе. Я сам ту почту вскрывал, — убедительно заявил Гарик и подробно рассказал, как и зачем это делал.

Признание о принадлежности к сети наркоторговцев, практически легально работавшей на Синайском полуострове и по исламской Африке, не шокировало собеседников. Боб посмотрел на Гарика с уважением и заявил:

— Тогда полетели, чего тянуть. Я проверил, отправка оттуда завтра вечером, — и они бросились к флайеру наперегонки.

Шаар-Машиах пустовал. Едва ли сотня человек валялась на пляже или плескалась в море. Без сомнения, большинство толпились у станций метро, мчались в космопорты. Проходя мимо отеля, подростки заглянули внутрь. В громадном холле работал видом. Передавали новости.

Дикторша подтвердила, что улететь на Гею успеют все. По мнению обозревателя, предстояло вывезти всего десяток миллионов, но приглашённый эксперт-транспортник проговорился о миллиарде. Дальше шли сообщения о перегрузке линий метро, о волнениях на космодромах. Понятно, где вся полиция!

Здравко едва сдержал слёзы, когда в кадре мелькнули врачи, осматривающие тела, затоптанные толпой. Он представил родителей, которых обижал любой, кому не лень:

«Дурак, поссорился с ними и убежал, демонстрируя самостоятельность… Где они теперь?»

Боб тоже шмыгнул носом, но вдруг поднял со стойки увесистый иридосканер и запулил в сторону видома. Объёмное изображение дрогнуло, а подросток оправдался:

— Гады, всё бы им врать! Плановая эвакуация, конечно. Меня из пассажирского птерана выкинули!

В этот момент в холл с грохотом вломилась развесёлая компания, и Гарик крикнул, что надо смываться. Завернув за угол, подростки бежали, пока не поднялись на ступеньки почтового отделения.

— Ты чего? — Лиза не успела отдышаться, вопрос получился скомканный, но глаза смотрели требовательно.

— Лайферы. Они трезвыми не бывают, а нас отлупить — для них подарок судьбы. Я с ними сталкивался. Вот отметина, — Гарик показал рубец на боку, задрав рубаху.

Про хулиганство прожигателей жизни знал каждый, так что вопросов не последовало. Понятно, лайферы сейчас громят всё подряд — резвятся напоследок, да и полиция отсутствует.

Это оказалось на руку и друзьям. Здравко, самый сильный, выбил дверь ногой, совсем как те хулиганы, от которых они убежали. Складское помещение обслуживалось киберами, и почтовая автоматика работала, как часы. Уверенность, с которой Гарик вскрыл контейнерную, подтверждала — дело в руках профессионала! Полупустой контейнер друзья очистили быстро, пища и вода нашлись в соседнем магазине, дело застопорилось из-за воздуха и аккумуляторов к обогревателю.

— Надо на пляж, где акваланги, — сообразил серб, — по паре баллонов на каждого, как раз неделю продышим. За глаза хватит.

Разделились, принялись обыскивать эллинги. Повезло Бобу с Лизой, те увидели стойку с баллонами возле длинного судна. Гарик определил: круизная яхта. Рядом стояла моторная лодка, с которой и сняли источники питания. Заряд, по мнению Боба, мог обеспечить обогрев на месяц, не меньше. Загрузив десяток плоских ёмкостей с жидким воздухом в багажник флайера, подростки оглянулись. Белоснежная яхта манила к себе.

— Может, искупнуться, с аквалангами поплавать… — мечтательно сказал Здравко, а Боб продолжил:

— …всё равно отправка ночью.

— Успеем, — согласился Гарик, обрадовав всех.

Нос яхты резал небольшую волну открытого моря. Друзья подгоняли снаряжение, что делать было легко — яхтенный инк снимал мерку, взвешивал, измерял объём лёгких и выталкивал уже с грузами и маской на лице. В таком виде они и носились повсюду, дожидаясь остановки, рекомендованной стандартным маршрутом.

— Ой! — наткнулся Боб на незнакомую девушку, шагнувшую на палубу.

Высокая, темноволосая, она щурилась на свету:

— Вы кто?

Здравко встречно спросил, тоже на английском:

— Ты откуда взялась? — Присмотрелся, разглядел отпечаток подушки на заспанном лице, добавил: — Где пряталась? И что здесь делаешь вообще?

Красивая, почти одного роста с ним, та ответила:

— Прислуга шейха Абдаллы. Мне велено держать яхту в готовности на случай его прилёта. — И принялась оправдываться: — Но меня не предупредили! Я бы встретила вас, — а полные губы набухли незаслуженной обидой, в голосе послышалась слеза.

Здравко смотрел на неё, отмечая прелестные чёрточки семитского облика — дуги, образованные шелковинками бровинок, густые волосы, подчеркивающие безукоризненный овал лица, влажно блестящие глаза кофейного цвета и губы, очарование которых не поддаётся описанию.

Он что-то объяснял Тали, не понимая, откуда узнал имя, не замечая, что яхта давно стоит на якоре, что друзья спустились в воду. Та слушала тоже как заворожённая, послушно готовилась к погружению. Инк снабдил Тали маской, защёлкнул пояс с грузами, присоединил ёмкость с воздухом, и об руку со Здравко она погрузилась в море.

Прозрачно-зелёная вода сделала разговор ещё интимнее, ведь связь в прогулочных аквалангах работает всего-то на десяток метров…

7

Две остановки Дану всё-таки сделать пришлось. Он заскочил в гостиницу, когда стало уж вовсе невмоготу — физиология потребовала. Город Исфахан оказался гостеприимным, накормил и освежил душем. Его улицы тоже пустовали, но службы работали нормально, а в метро втягивалась чинная очередь. Агитаторы-«единобожцы» работали и здесь, под транспарантом на английском, фарси и китайском, наверное — в иероглифах Дан не разбирался.

Настойчивость показалась достойной уважения — напомнила о брошюрке. Автопилот управлял лучше человека, а какая муза рискнёт посетить писателя, сломя голову летящего от смерти? Разве что отвратительнейшая из мойр — Атропос, грозно пощёлкивая ножницами… Чтение тоненькой книжки в шесть страниц помогло скоротать время. Идея, заложенная в фундамент Церкви, — понравилась. Бог-Творец вездесущ, космичен, потому и един, это люди придумывают для него разные названия да воплощения. Коль скоро все человеческие боги — суть неполное, но таки отражение божественного начала и конца, то любой верующий — прав. Жаль, что фантазия учредителей Церкви странным образом дала сбой — верующим предлагалось принять столкновение Земли за Апокалипсис и добровольно отправиться на Страшный суд. То есть никуда не улетать.

Дан с таким выводом не согласился, предложение отклонил и брошюру выбросил, когда остановился в центре Африканского континента, чтобы задать координаты космопорта. Сибирский птеран их не знал, но найти сведения в сети и ввести вручную — что тут сложного? Спокойствие наполнило душу, когда подтвердились расчёты Дана — он с запасом успевал на свой рейс.

Однако уверенность испарилась на подлёте к порту. Люди спрессовались у пассажирского входа в километровой длины пробку. Какие билеты, какая очередность, если внутрь посадочных терминалов не пройти? Задача оказывалась сверхтрудной, а то и неосуществимой. Стыковочные катера ежечасно выполняли челночный подскок до лайнеров, но вряд ли забирали больше пятисот или тысячи пассажиров, а беженцы прибывали гораздо более мощным потоком…

Всех не переждёшь, следовательно, действовать надо нестандартно, поперёк правил. Каменев не стал садиться, сделал круг, оценивая ситуацию. Задав автопилоту программу повтора, вынул бинокль, стал рассматривать космопорт детально, ища шанс:

«Прорваться бы на поле, а там — будь что будет! Зайти сверху, бросить машину за ангарами, войти внутрь челнока и спрятаться…»

Итог авантюры представлялся в радужном свете, однако первым опыт поставил более безрассудный экспериментатор. Спортивный флайер пикировал, намереваясь приземлиться у трапа стыковочного катера. Защита периметра сработала, хоть и с опозданием, перехватив нарушителя уже над площадкой. Вспышка взрыва вычеркнула из жизни летуна, а крупные обломки флайера — нескольких беженцев-неудачников. Значит, атака сверху — самоубийственна. А по земле? Дан спустился ниже, присматриваясь к ограждению:

«Ага! Крупная сварная решётка — секциями… Индикаторы движения и биомассы, лазеры и антенны СВЧ… Это активная защита от животных. Лазер — обжечь шкуру у голых зверей, микроволны — нагреть верхний слой кожи у волосатых… Или одетых… Полицейская технология прошлого столетия… Экранироваться — плёвое дело…»

Знание — сила! Дан физику помнил, осталось лишь найти мелкую сетку или фольгу. Напрасно переворошив несколько домов в ближайшем городке, Каменев заглянул в школу. В секторе младшеклассников повезло — початый рулон алюминиевой фольги выкатился из очередного шкафа. Даниил огорчился, прикинув количество:

«Если на обтекатель и борта не хватит, придётся заворачиваться самому… Вот невезуха!»

«Таранов» для ограждения — сколько душа желает. Все подступы к порту заставлены. Но прежде следовало на время припрятать птеран. И Дан направился к лесочку, замеченному неподалёку. Небольшая полянка скрыла машину от посторонних глаз. Каменев побежал через поле, засеянное неизвестной ему культурой. Метров пятьсот, не больше, отделяло его от брошенных летательных машин. Какая-то женщина брела в направлении леса, но такой выразительно бесцельной походкой, что примитивист пренебрёг беспокойством. Эта на птеран не покусится.

Несколько группок шумно пировали, сидя и лёжа на земле. По кругу ходили бутылки. В одном месте горел костёр из каких-то обломков и обрывков, а разнузданная парочка совокуплялась в коленно-локтевой позе. Дан постарался не привлекать внимания, поскольку чуть в стороне крупный парень ожесточённо пинал неподвижное тело.

Серый флайер показался подходящим. Взлетев, Дан направился к полянке. И растерялся, приземлившись. Неподалёку от птерана двое мужиков пытались изнасиловать женщину, которая кричала и отбивалась. Один из насильников распяливал жертве руки и пробивался к вожделенному месту, второй душил её.

Даниил колебался. Ему не хотелось вмешиваться в чужие отношения. Конечно, женщина сама виновата — не теряй бдительность! Может, она даже подруга какого-то из парней, почему нет? Однако насилие остаётся насилием. Позволив негодяям завершить его, не сделает ли Дан подлость? Тем более что подготовить машины к таранному удару в присутствии столь энергичных соседей ему, скорей всего, не удастся.

— Эй, подонки, а ну прекратите!

Мужики отреагировали быстро. Который уже пристраивался меж бессильно раскинутых ног женщины, вскочил первым, поддёрнул спущенные брюки. Второй отпустил полузадушенную жертву немногим позже. Оба смотрелись внушительней сухощавого примитивиста, вероятно, специально наращивали мышцы. Остановить их кулаками, без специальных приёмов драки казалось проблематичным. Пришлось выдернуть из-за спины компакт-ружьё.

8

В раннем детстве, сломав палец в падении с качелей, Лада потеряла сознание от непереносимой волны страдания. И всё, на этом состязание с болью завершилось. Конечно, можно было поднять болевой порог — постоянно колоть себя, бить током, скажем. Но зачем? Этим даже мазохисты не занимаются. Будучи смышлёной девочкой, Лада приноровилась воровать обезболивающие у медицинских автоматов, а став старше, постоянно носила с собой инъектор с набором анестетиков.

Сейчас, осознав обречённость, она не собиралась погибать в мучениях, в судорогах вместе с планетой:

«Нет, не хочу гореть в магме распоротой Земли! И задыхаться на уцелевших обломках — ни за что! Никто не сказал, когда наступит роковой миг, но он неизбежен, а потому — незачем тянуть. Дойду до леса, введу обезболивающие, и всё… Трупу на ветке уже не будет страшно и больно…»

Так Лада и поступила. Правда, инъектор отказался вводить все лекарства, блокировка передоза сработала. Зато ремень сумочки не подвёл. Пригодился и птеран, брошенный на краю полянки, — с него Лада сделала последний шаг. Шею сдавило, позвонки хрустнули, в глазах потемнело, но сознание не пропало, как ни странно. Она попыталась вдохнуть и вдруг упала на траву. Пришлось открыть глаза, чтобы понять, почему и что пошло не так?

Над ней склонилось мужское лицо, в уши проник вопрос:

— Дура, что ли? А симпатичная, глянь, Амир.

Ещё лицо возникло вверху, заслонив часть неба и отравив воздух сивушным перегаром:

— Некрофилия не мой жанр, а живую да тёпленькую я с удовольствием напялю, — и грудь ощутила рывок.

Лада не сразу поняла, что собрался делать мужчина, но колено, недвусмысленно внедрившееся между ног, пробудило защитный рефлекс. Она завизжала, брыкнула, отбросила тяжёлое тело в сторону. Это не помогло, мужики объединили усилия и стали одолевать. Пьяному удалось порвать её трусики, а второй вжимал Ладу в землю, налегая всем весом на шею. Руки и ноги обессилели, тьма с пронзительным ми-минором заволакивала мир…

Но внезапно стало легче.

«Уже умерла? Или нет? Нет вроде…»

Лада сделала вдох, второй… Звон утишился, угас… Темнота истаяла, спала с глаз. На фоне листвы проступили силуэты — двое наступали на третьего, стоящего выше их. Зрение сфокусировалось, стало понятно — тот в кабине флайера. Кажется, все трое говорили, однако Лада не понимала о чём. Затем наступавшие повалились наземь, а сухощавый третий подошёл, склонился, протянул руку к шее…

Ужас вернулся звоном и темнотой. Она только успела рассмотреть, что этот тип — белый и произносит нечто непонятное:

— Каквысебячувствуете…

Дышать стало легче, темнота отступила, перед глазами мелькнула змейка, отлетела в сторону… Лада поняла — ремешок, который выдержал вес, не помог уйти из жизни. Сил хватило оттолкнуться от земли, сесть. Уник, который должен выглядеть платьем, пришёл в негодность — насильники постарались. Груди торчали наружу, без поддержки и прикрытия. В другое время Лада бы не постеснялась наготы (что естественно, то не безобразно), но перед этим человеком растерялась и прикрылась руками.

— Вам плохо?

Когда слова стали понятны, кивок получился. Избавитель помог подняться, довёл к птерану, усадил. Достал чемоданы и сумку, предложил поискать самой. Лада схватила первую женскую одежду, что попала в руки, попросила отвернуться, переоделась. Окружающий мир воспринимался странно, неправильно. Краски и звуки несколько потускнели, тело вело себя, как включённое на замедление — с трудом, неохотно выполняя приказы головы.

— Всё в порядке? Нигде не болит? Они вас били… Да что с вами?

И тут Лада вспомнила.

— Я под обезболиванием. Ничего не чувствую. Господи, дура-то какая! Повеситься же хотела! А они сняли…

Бурный поток слов о причине самоубийства, об Аркадии, о грядущей боли, о несложившейся и уже законченной жизни — извергался, избавлял Ладу от тайны, лишал стыда, ненужного на этой Земле. Спаситель послушал некоторое время, кивнул, занялся делом. Сторонний наблюдатель мог бы удивиться странной картине, где женщина рыдала и адресовала рассказ неизвестно кому. Вряд ли мужчине, который деловито закрывал стёкла птерана блестящей фольгой. А двое других, что лежали неподалёку, любопытства не проявляли — парализующие заряды на крупных зверей действовали шесть часов.

9

Дан прикинул, как штурмовать ограждение, облетел на флайере периметр, выбрал место. Покопавшись в управлении, отключил автоматику, иначе летательный аппарат остановится в нескольких метрах от ограды, вместо того чтобы пробивать её. Поколебался, но у птерана отключил защиту при авариях:

«Повезёт — уцелею, а нет, так без разницы…»

Оставив флайер на стартовой позиции, пешком вернулся за птераном. Одурманенные и связанные насильники, конечно, не могли уйти, а вот спасённая девушка — вполне. Но нет — привалившись к дереву, глядела в небеса, и по лицу катились слёзы.

«Что с ней делать? Вот обуза…» Желания обременять себя Каменев не испытывал, однако шершавая рука совести толкнула, заставила сказать:

— Я намерен рискнуть и пробиться на посадку. Хочешь со мной?

В заплаканном лице ничего не изменилось, лишь голова отрицательно качнулась, даровав Дану облегчение. Он перестал злиться и даже отметил, что спасённая очень красива. Захотелось, чтобы девушка согласилась лететь. На мгновение, затем Дан пришёл в себя.

— Тогда прощай, — махнул рукой, сел в птеран и отправился к месту атаки.

Очередной челнок приземлился. Пора! Прикинув расстояние, Дан переставил птеран немного вперёд, открыл обтекатель, примерился, как сразу попасть на сиденье. Ружьё и рюкзак мешали — снял, бросил на задние сиденья. Сердце колотилось сильнее, чем перед берлогой медведя. Дав максимальное ускорение флайеру, Каменев выпал из него, удачно приземлился на кувырок и через несколько шагов запрыгнул в кабину птерана. Намного отставать нельзя, иначе автоматика «поймёт», что нарушитель — сдвоенный!

С разрывом метров десять, не больше, машины неслись на ограждение периметра. Дан не почувствовал ожог микроволн — фольга отразила их, но красный луч лазера сверкнул по смотровой щёлке, что оставалась на обтекателе, и напугал: «Собьют!»

Флайер прорвал первое ограждение, свалил секцию второго и продолжил движение. Когда он исчез в пламени взрыва — ударная волна крепко шваркнула Дана о борт птерана, выбив стон.

«Хорошо, защитный кокон отключён! Из того выбираться — минут пять потерял бы… Автоматика ограждения должна «удовлетвориться» победой. А если нет? До челнока — больше двух километров, даже бегом не успеть…»

Дан выпрыгивать не стал, положился на судьбу. Та не подвела — защита периметра и впрямь исчерпала себя, сбивая флайер. Отрулив немного в сторону, чтобы не попадаться на глаза охране, Каменев бросил птеран, поспешил к остаткам очереди у челнока. Ещё несколько минут, и он внутри!

Тут планета дрогнула.

Пластбетон дорожки, которая почти довела Дана до катера, ударил по ногам с такой силой, что Каменев сел на полушпагат, а потом — упал. Неведомая сила швырнула оземь и плющила не только его — свалились все, кто шёл впереди. Несколько человек выкатились из челнока, который кренился набок. Толчки и удары следовали беспрестанно, и тяжесть, страшная тяжесть не давала встать на ноги.

Дан представил, куда рухнет челнок, — на него! Обезумев от ужаса, он пополз к птерану, чтобы улететь, не быть размазанным. В голове билось желание: «ВЫЖИТЬ, ВЫЖИТЬ СЕЙЧАС, НЕМЕДЛЕННО!» Столько бесконечных минут тянулось натужное движение, что Дан вымотался и обессилел. Стыковочный катер давно свалился, внеся в общий шум и грохот свою лепту. Но до птерана — не дотянулся, совсем немного, а не достал! Каменев вполз на водительское сиденье, из последних сил поднял тяжеленную руку, нажал кнопку старта.

Птеран справился, взлетел, добавив тяжести. Дану казалось, что кожа с лица стекает и сам он слаб, немощен. Обтекатель не опустился плавно, как обычно, а стремительно упал. Шум немного стих, агонизирующая земля чуточку отдалилась. Легче не стало, понятно почему — птеран отталкивался с ускорением, «убегал», чтобы не разбиться о землю, и почти ползком удалялся от космодрома, «отматывая» предыдущий маршрут. Возможно, Дан нажал какие-то кнопки или так работала автоматика. Он боролся с паникой, затопившей мозг. Гул и сотрясения отдавались в теле, вызывая желание забиться в норку, сжаться в комочек.

«Инфразвук», — робко пробилось понимание причины страха.

Способность анализировать окрепла и словно отрезвила. Сквозь панику снова прорвалось страстное желание, усмирило страх приказом: «Выжить!»

Голова заработала, разыскивая выход из непредвиденной, да что там — невозможной и от этого жуткой ситуации! С небольшой высоты виднелась только часть катастрофы, поразившей этот кусочек планеты. Но и увиденное ужасало. Трещины избороздили пластбетон, разломили здания, порвали ухоженные квадратные километры стартопосадочных площадок на неравные клочки. Широкий провал уничтожил несколько зданий и один челнок, а остальные, в том числе и рухнувший рядом с Даном, выглядели гигантскими птичьими трупами.

Что-то дымно загорелось на космодроме, оставшемся позади. Недавно прозрачный воздух заполнялся мутью, словно пропитывался пылью. Птеран подполз к лесочку, откуда стартовал. Бездонный разлом через поляну уже поглотил парализованных насильников — милосердно спящих, — а девушку оставил на десерт. Крона дерева, на котором, может, и хотела та повеситься совсем недавно, склонилась в ад. Корни ещё не вывернулись до конца и держали девушку, но провал спешил к добыче, отгрызая толстые ломти земли.

Что заставило Дана броситься на помощь, он не понял. Птеран лёг на остаток поляны и содрогался, готовый свалиться вместе с деревом туда, в неведомую черноту. Каменев руками помог обтекателю открыться, поймал девушку за одежду, потянул в кабину. Та что-то кричала, не слышимое в гуле землетрясения, помогала изо всех сил. Кажется, тяжесть ослабла и они успели спастись.

Взмыв повыше, где голос выделялся из общего шума, Дан спросил:

— Цела? Как зовут-то?

Глаза Лады блеснули, а грохот заглушил ответ — на земле родился вулкан. Фонтан выброса прошёл рядом, и Дан поспешил убраться. Смеркалось. Картина гибели континента всё больше превращалась в адское действо, озаряя птеран лавовыми потоками и заволакиваясь противным серным дымом. Шансы получить удар снизу неожиданной вулканической бомбой становились слишком высокими, когда Каменеву пришла в голову идея:

— Над океаном безопаснее.

10

Солнце клонилось к закату, освещённость падала, намекая — пора на поверхность. И вдруг возникло сильное течение. Водоросли вытянулись, цветастые рыбки заработали хвостиками, чтобы удержаться на привычных местах, но масса воды двигалась неотвратимо. Здравко попробовал выгрести против неё, однако сил не хватило. Он оглянулся. Тали смотрела испуганно:

— Что случилось?

— Не знаю. Пошли наверх.

Тёмный эллипс яхты на поверхности казался близким. Здравко подвсплыл, описал полукруг, попробовал сверху рассмотреть остальную компанию. Позвал, ответа не услышал, рассердился:

— Да где они? Ты не видела, куда их черти унесли?

Тали отрицательно помотала головой, отчего волосы сделали пируэт, красиво, по-русалочьи, скользнув вправо-влево.

За эти минуты скорость течения возросла. Радужных рыбок, не успевших спрятаться в укромные местечки, сносило вместе с людьми. Дно становилось глубже, уходя вниз. Здравко испугался, в десяток гребков выскочил на поверхность, поплыл к яхте, натянувшей якорный трос. Взобрался на кормовой слип и обнаружил неладное. Встать не удалось — невыносимая тяжесть падала на плечи. Тали подплыла, поступила как он — перевернулась на спину, отстегнула пояс, баллоны, бросила на слипе. Подниматься пришлось на четвереньках, долго. Одолев пять метров до лифта, устали невероятно. Сил едва хватило выползти из него наверху и добраться до борта.

С палубы поверхность Красного моря выглядела почти ровной, привычные волны стали словно меньше высотой. Перспектива берега, усеянная высокими зданиями отелей, привлекла внимание Тали:

— Нас сносит в море!

— Мы и так в море, — возразил Здравко, чтобы унять панические нотки в её голосе, но скорость, с которой двигался далёкий берег, поразила и его.

— Ой, что творится… Здания рушатся… Ой, мамочка… — причитала Тали.

Серб смотрел на берег молча. Его пугало другое. Вода тащила судно вместе с якорем! Тот несколько раз цеплялся за дно, резко дёргал, отчего яхта «клевала» носом, а людей сволакивало вперёд. На очередном рывке якорь оборвало. Здравко ощутил, что тяжесть, непереносимая сначала, стала уменьшаться, дополз к рубке, сумел встать. Чуть позже поднялась Тали.

«Надо что-то делать. — В душе парня страх боролся с честью, понемногу беря верх, и самое простое решение напрашивалось само. — Срочно приставать к берегу, пока до него можно добраться. Иначе нам конец! Но уплывать вдвоём, бросив компанию? Нельзя! Нечестно…»

Берег убегал всё стремительнее. Руки сами включили двигатель, развернули яхту, дали ход….

— Смотри, мальчишки! А вот и Лиза, — показала Тали.

Здравко направился к друзьям, вынырнувшим из воды далеко за кормой. Боб из воды закричал, что они заблудились, устали. Лиза спросила, почему акваланги брошены на слипе. Гарик ругал неизвестными словами морское дно, которое уплыло от них, и течение, которое унесло от яхты. Эти трое настолько перепугались, что не сразу поняли, зачем смотреть на берег. Гарик припал к стационарному биноклю, закричал:

— Ребята, там дно обсохло!

У жалкой полоски совсем маленьких отсюда зданий бывшее дно выглядело тёмным у берегов, серым или грязновато-зелёным с остатками воды в остальной части. И всё это микшировалось стремительно мутнеющим воздухом. Вода неслась на юг. Яхта шла поперёк движения, приближаясь к берегу. Но тот уходил в сторону, точнее, море заливало его, наваливаясь волной.

— Здравко, не туда, — сказала Лиза, — разобьёт. Ты видишь, какая скорость? Там не пристать… Пусть волна остановится.

Её негромкие слова произвели гораздо большее впечатление на всю компанию, чем крик Боба:

— Смотрите, мы поднялись!

Яхта скатывалась по заднему склону пологой волны, словно занимаясь серфингом.

— Надо на гребень, — сказал себе Здравко и повернул, догоняя вершину…

11

Почти сутки подростки маневрировали, по очереди удерживая судно на волне. Вода Красного моря вынесла их в какой-то океан, чудом сохранив яхту в целости. С миром творилось невероятное, он стал адом! Во многих местах из воды вырывались чудовищные столбы пара или огня. Дышать стало трудно. Они приволокли баллоны с воздухом, создали в капитанской рубке избыточное давление, как сказал Боб. Включили кондиционер, чтобы стало хоть чуть прохладнее, но тот скоро перестал работать.

Сумасшедшая пляска волн разной высоты и направления так раскачивала яхту, что у всех, кроме Здравко, началась морская болезнь, вычистившая желудки. То один, то другой высовывали головы из окон капитанской рубки, давясь болезненной пустотой и жмурясь от солёных брызг, бьющих в лицо. Возможно, на горизонте темнел материк, но инк яхты отказывался сотрудничать с картой навигатора, не находя себя в этом кошмаре.

Напрасно подростки пытались поймать новостные каналы — никто не собирался комментировать происходящее. Последнее сообщение, записанное инком судна, показывало картинку, где земной шар уплощался. Компания долго рассматривала изображение, пытаясь представить последствия деформации. Лиза, как самая образованная, предположила, что Земля не разорвётся на куски и люди не погибнут. Они же, пятеро, уцелели! Значит, всех выживших найдут и заберут на Гею.

Если Лиза права и учёные сумели затормозить нагуали, то удар получился как на флайере — лобешником в стенку. Планета Земля наткнулась на долбаных чужаков и остановилась. Больно, но терпимо, не до смерти. Проблема в том, что земля-то остановилась, а вода — нет! Море выплеснулось по инерции и унесло их сам чёрт не поймёт куда! С другой стороны, спасибо сказать надо, что на судне. На той земле, которая растрескалась и покрылась вулканами, которую затопила волна, кто бы выжил?

Сведения о землетрясениях нашлись в памяти яхтенного инка. Там оказалось столько информации, что раньше бы они и за год не осилили, но теперь выдрючиваться некогда, на кону — жизнь! Здравко, как самый старший, невольно оказался вожаком и научился приказывать. Каждый прочитал свой объём, потом пересказал компании. Оказалось, на воде самое страшное — это вулкан, а на берегу — цунами.

Растерянные подростки не решились плыть куда-то, тем более что Тали с Лизой проверили запасы еды и заверили, что месяц прожить можно спокойно. С питьём проблем вообще не ожидалось, опреснитель в автоматическом режиме постоянно пополнял бак. Вопрос, чем заняться, как убить время — это да, проблема! Инк обеспечивал около трёхсот интерактивных игрушек, но терминалов-то всего два. Договорились чередоваться с развлечениями, даже составили график.

Все разговоры, проверки и подсчёты шли в рубке. Вниз, в каюты и в салон никто не хотел уходить. Боб признался:

— Боюсь, вулкан даст рядом — вы бросите всё и уплывёте, а я не успею выйти, изжарюсь.

Гарик смеялся до упаду, показывал на чудика пальцем, объяснял — когда за бортом кипящая вода, никто не ныряет в неё, но тот боялся:

— Не могу один.

Спать решили здесь же, в рубке. Здравко признал предложение правильным, так и вахтенному не скучно. Гарик отправился внутрь, приволок груду одеял и подушек. Сделали общее лежбище и бросили жребий. Дежурить выпало Лизе.

12

Птеран висел на максимальной высоте, в светлых, словно дневных облаках, хотя по времени наступила ночь. Дан попробовал уснуть — не удалось. В теле бродил ужас, сжимая сердце ледяной лапой. Лада сидела в позе испуганного ребёнка, обхватив себя руками. И всё-таки с ней рядом было не так одиноко и страшно. Дан радовался, что спас девушку от смерти, хотя сомневался, надолго ли. Инженерное образование экстраполировало увиденное и выстраивало прогноз. Земля не могла уцелеть при столкновении с друзой нагуалей, вопрос её гибели должен решиться в ближайшие часы. Пробьёт ли убийственный сросток планету насквозь или разорвёт на части — конец для живых одинаков. Мучительная, а то — мгновенная смерть. Как повезёт!

Вода заглушила стоны гибнущей планеты, позволила говорить, и он расспросил спутницу, насколько удалось. Та послушно отвечала. Вопросов надолго не хватило. Промучившись ожиданиями часов десять, Дан спустился к воде. Воздух в салоне сразу стал жарким. Кондиционер автоматически включился, но серный запах не исчез — вулканы давали о себе знать. Низкие тучи дополнялись клубами пара из кипящего местами океана. Видимость была ни к чёрту, навигация не работала, определить своё место не удалось.

Хотелось есть, и не только. Лада тоже с благодарностью отлучилась на несколько минуток, когда он отыскал кусочек суши. Вулканическое происхождение островка подтверждал океан, бурлящий совсем рядом, в паре километров. К островку прибило крупную рыбину, практически целую, но варёную. Мясо отдавало серным душком, чуть кислило сверху, однако в пищу сгодилось. Наевшись, Дан уснул. Разбудила его Лада:

— Нас затапливает. Мы тонем.

Островок действительно погружался в воду. Птеран взлетел. Размышления привели к нескольким версиям — островок опустился, уровень воды поднялся или нахлынула волна. Оказалось, волна. И не одна, а несколько. Пришлось пропускать их под собой, пока Дану не надоело. Выбрал направление, вернее, как стоял, так и полетел — вперёд. Через пару часов стало казаться, что птеран кружит на месте, настолько однообразный простор расстилался под ним. Усилием воли примитивист совладал с желанием повернуть вправо или влево. Метаться нельзя, иначе паника неминуема.

Настойчивость восторжествовала — впереди показалось судёнышко. Большая спасательная шлюпка, полузатопленная. Пустая. Дан вознамерился забрать оттуда еду — в бинокль укладка «НЗ» выглядела нетронутой, но волны, пляшущие на неспокойной поверхности бог знает какого океана, так трепали шлюпку, что пришлось лететь дальше несолоно хлебавши. Видимость ухудшалась с каждым часом. Клубы пара добавлялись в низкие облака, доращивали их снизу. От поверхности воды до их кромки оставалось метров двести, не больше.

В мутной серости проступило нечто белое, выросло в размерах, оказалось крупной яхтой или катером — Дан не умел их различать. Услышав крик, пятеро разновозрастных подростков замахали руками и согласились принять птеран на носовую палубу. Столики и шезлонги полетели за борт.

— Здравко, капитан, — солидно представился самый рослый, выше Дана, парнишка.

Остальные выглядели мельче, и все — испуганными. Только сейчас Дан понял, насколько ему повезло — пережить планетарную катастрофу в воздухе. Яхту сильно качало, пришлось искать тросы, крепить птеран расчалками. После кондиционированного воздуха кабины духота океана воспринималась особенно остро. По спине Каменева потекли струйки пота. Он предложил:

— Ребята, давайте спустимся вниз, в кают-компанию?

13

Здравко смотрел на взрослых и тихо ненавидел их. Красивая баба и сухощавый мужик с оружием на плече остались живы и припёрлись сюда, чтобы пожрать, а его родители — погибли! Это было настолько несправедливо, что ему хотелось заплакать. А ещё больше — скинуть чистенькую пару за борт, поближе к вулкану, чтобы сварились! Неприязнь росла и мешала слушать, что те предлагали:

— Не знаю, сколько берёт радар, километров полста, меньше? Думаю, сверху проще увидеть берег. Я найду бухту, подходящее место. А вы дадите нам приют на это время. Годится?

Команда согласилась с Даном, не спрашивая Здравко. Это злило парня, особенно непонятное поведение девчонок. Те сияли улыбками, словно получили подарок на день рождения. И вообще, все вдруг перестали бояться, даже спустились в салон, хотя ещё час назад никого, кроме Гарика, силой не выгнать было из рубки.

Когда взрослые пошли в отведённые им каюты, Здравко напал на предателей:

— Вы чего перед ними застелились? Да кто они такие? Это взрослые бросили нас погибать, не пустили улететь с Земли! Как можно им верить? Они будут жрать наши запасы, пить нашу воду, а потом завидят землю и смоются!

Мальчишки оробели. Капитан впервые выглядел так, впервые кричал. Тали не сказала ничего. Возразила Лиза:

— Может, ты и прав, но людям надо верить. Они тоже одиноки на этой земле. А вдруг, кроме нас семерых, никто не выжил?

Гарик принял сторону капитана, предложил самим слетать на птеране, осмотреться:

— Если земля недалеко, мы на неё высадимся, а уж там — не пропадём! Магазин вскрыть, запасов на сто лет хватит. И не нужны никакие взрослые. Потом, это честный обмен, мы им яхту, они нам — птеран.

— Воровать нельзя, — возразила Лиза и предостерегла: — Я в этом не участвую. На меня даже не рассчитывайте!

Раскольница гордо отошла в сторону и демонстративно сложила руки на груди. Боб заволновался, начал мирить друзей, но Здравко положил конец спорам:

— Там видно будет. Я им не верю, особенно Дану. У него оружие, он может попытаться захватить власть. Но нас больше, а он один. Если что, все навалимся и одолеем. Давайте так: я единственный командир, и выполнять только мои команды. А пока пусть летает, разведчиком работает. Почему нет?

Когда гости, посвежевшие после нормального сна и душа, поднялись в капитанскую рубку, команда подростков снова была едина.

14

С палубы яхты океан выглядел как обычно, никто бы и не сообразил, что назревает очередная катастрофа. Но когда Дан буквально свалился на палубу и ворвался в рубку, бросив незакреплённый птеран, — всполошились все.

— Быстро назад!

— Ты чего? — Здравко продолжал вести себя как командир, а Гарик, получивший вчера от Дана в ухо за попытку самовольно покататься на птеране, добавил:

— Что, не получилось одному смыться?

— Разворачивайся и назад, скорее! Там скалы, нас расшибёт, да скорей же, идиот!

Как реагировать на оскорбительный приказ и столь явную трусость взрослого мужчины, да ещё на пустом месте? Капитан Здравко решил подать пример правильного поведения, особенно в присутствии команды:

— Не паникуй, какие скалы? Радар ничего не показывает…

— Идиот, назад, говорю, а то опоздаем! Назад!!! — сорвался на крик Дан, но увидел безнадёжность уговоров и бросился к пульту.

Он сумел отшвырнуть капитана, дать полный ход и заложить вираж, а три подростка и девушка набросились, повалили узурпатора на пол. Пока куча-мала барахталась и победа не определилась, Лиза встала к пульту, выровняла курс. Скоро стало понятно, что жилистый примитивист выносливей, если не сильней. Первым отвалился Боб, зажимая окровавленный нос, затем вскрикнула Тали и села, потирая щеку. Дан поднялся на четвереньки, а парнишки висели на нём, бессильно колотя кулаками. Он крутанулся, стряхнул Гарика со спины, расцепил руки Здравко, оттолкнул к стене. Спросил Лизу:

— Сколько прошли? Пять? Так и держи. — Обернулся в сторону тяжело дышащих капитана и Гарика. — Полетели, сами увидите. Дураки.

Радар и не мог ничего показать — земля находилась далеко внизу. Вода шла горой, высота которой превышала прямую видимость, примерно с километр. На птеране не было приборов, определяющих высоту, да и толку-то, замерь они её? Страху бы не убавилось, ведь подростки сообразили, с какой силой шваркнется яхта о землю, соскользнув по этой волне. А до гребня, где начинался перелом и воздух превращался в злой ветер, им оставалось совсем немного. Но теперь расстояние увеличивалось, яхта убегала от края волны, которая подминалась сама под себя и мчала в глубь материка, который, наверное, недавно назывался Африкой. Или Европой, что ничего не меняло в предстоящем «приземлении».

Здравко нашёл в себе мужество извиниться перед Даном. Гарик, Боб и Тали — нет. Яхтенное сообщество опять разбилось на две группы, потому что Лиза примкнула к Дану и Ладе, заявив прежним друзьям, как глупо те себя ведут.

Мутная вода несла семерых людей под тёмными тучами к неизвестному будущему.

15

После драки у капитанского пульта, когда Дан спас жизнь всем, вопреки дурацкому гонору Здравко, отношения подростков со взрослыми окислились до невозможности. Лада попробовала найти контакт с Тали, самой старшей и разумной на вид. Однако арабка отказалась обсуждать проблему, заявив:

— Твой Дан напал на нашего капитана! Вы здесь из милости, а так себя ведёте!

Боб прятал глаза, Гарик хамил, серб игнорировал Ладу. Дан отказался брать её в полёты, дескать, так ребятишки не будут думать, что он улетит один. В словах был резон, но ощущать себя изгоем? Лучше скрываться в каюте. В таком добровольном заключении никто не мешал Ладе привести «растрёпанные» катастрофой мысли в относительный порядок. Она многое успела обдумать и высоко оценила спасителя — его немногословие и решительность.

Пока волна несла яхту в глубь материка, Дан не вылезал из птерана, парил над гребнем, наблюдая, не нарастает ли опасность. Напряжённое всматривание в мутную даль настолько утомляло, что из всех прежних мыслей осталась одна, о случайной попутчице по имени Лада. Перестав плакать, эта девушка стёрла первое впечатление о ней как об «истеричной дуре». Она встречала Дана на палубе, помогала закрепить расчалки. Когда он возвращался, его уже ждали бутерброды и чашка горячего чаю.

«Всё бы отдал, чтобы перенести вот ЭТО, — прищёлкивание пальцами заменяло невыражаемое словами мечтание о семье, — в мою сибирскую избу… В нашу избу…»

Затем вода стала терять напор, высота волн уменьшилась. Судно застряло в лесу, подмяло несколько деревьев и боком легло на землю. Никто не пострадал, если не считать самолюбия серба, который отказался заблаговременно эвакуировать команду с яхты — снова не поверил примитивисту.

Птерану места для посадки не хватило, подходящая полянка оказалась далеко, и пешим ходом Дан вернулся не скоро, что сильно разволновало Ладу. Она бросилась ему на шею, чем несказанно смутила. Остальные словно и не заметили его возвращения, лишь Здравко попросил взять на облёт, сориентировать, куда двигаться дальше:

— Сделай доброе дело напоследок.

— Давай сначала яхту выпрямим. Вдруг опять придёт волна?

Молодой серб пожал плечами, равнодушно заметил:

— Придёт, так и поднимет. И вообще, как ты её ставить будешь? Яму рыть?

— Птераном приподниму, подопрём — раза за три выпрямим. Распорки с каждой стороны. Брёвен-то сколько угодно!

— Была охота! Мы к жилью пойдём, наплавались вдосталь.

Рука Дана показала направление, где он заметил какие-то постройки, но молодой капитан резонно возразил:

— Хочу сам посмотреть.

И они собрались к птерану втроём, с Ладой. Тюкать тупым топориком, найденным на яхте, Дан не захотел, повалил несколько деревьев выстрелами у комлей, создав площадку:

— Здесь сядем. Переночую у вас, утром улечу.

Они ещё пытались вести учёт времени, пользуясь часами, хотя мир перестал менять день на ночь. Во всяком случае, низкие тучи пропускали тусклый свет, яркость которого не менялась уже сто часов, по наблюдению Каменева. Подниматься выше, чтобы посмотреть на солнце, ему пока не представилось возможности. И с молодым капитаном Дан тоже не полез в высоту. Птеран взмыл под самые тучи, сделал большой круг и завис над бывшим руслом реки, которое проходило неподалёку от холма, приютившего катер. Река, местами заполненная водой, а большей частью сухая, исчезала в мутном далеке, у невысоких строений. Небольшой городок или посёлок, определил Дан.

Здравко запомнил ориентиры, и они вернулись к перекошенной яхте. В ней спать никто не захотел, устроились на мокрой земле, побросав вырванные из кают постели на разнообразные подстилки и укрывшись кто чем. Каменев соорудил для себя и Лады небольшой шалаш, принёс стулья, маленький столик и благоустроил временное жильё. Они поужинали, затем Дан привёл себя в порядок, с удовольствием выбрился, чего не мог позволить себе вчера — так был занят. Лада прилегла рядом с Даном и смотрела на его профиль, пока сон не одолел. А тот долго думал, как поступить с попутчицей. И проснулся с той же мыслью. Повернувшись на бок, встретил её взгляд, удивился:

— Почему не спишь?

— Я рановставка, непоспячка. Засыпала в десять и вставала в пять. Сейчас половина шестого. А ты чего?

— Не люблю время терять. Раз уж выжил, буду разыскивать место, где можно дождаться спасателей, — объяснил Дан сугубо личное намерение, затем сказал для неё: — Вот успокоится Земля, за нами прилетят… — Но уверенность, которую он старался излучать, была напускной, и Лада это не только видела, а прямо-таки ощущала.

Ей в последнее время частенько становилось не по себе, словно в голове поселились призраки. Нет, не в буквальном смысле, совсем наоборот! Слово «призрачный» отражало суть чувства — её переносило из реального мира в некий воображаемый, который возникал на краткий миг, озаряемый вспышкой понимания. И тотчас же уходил, гас, его отпечаток начинал размываться. Оставалось воспоминание, как от увиденного сна. Самое неприятное, высказать воспоминание Ладе не удавалось, не хватало слов. Получалось сумбурное описание, скорее — оценка, по банальному критерию «хорошо-плохо». Вот и сейчас полыхнуло, высветило: не прилетят спасатели.

Молодая женщина вздохнула, не отваживаясь огорчить спасителя. Однако намёк его поняла, ответила явным согласием:

— Я с тобой, ладно? — Долгим взглядом показала, что неравнодушна к Дану, что разглядела в нём мужчину, с которым постель готова делить и не от беды спасаясь, а навсегда; потом откровенно попросила: — Не оставляй меня одну. — И горькой шуткой закончила: — А то хоть снова вешайся…

Дан решился, робко обнял за плечи, проверяя, верно ли понял. Лада подтвердила его догадку, прильнула и поцеловала в губы. Дальше события развивались, как предусмотрено природой, обстоятельно и неторопливо. Мужчина и женщина тихонько встали, сделали несколько шагов и уединились. Никто не мог помешать, заглянуть в птеран — примитивист поднял его и чуть в стороне запустил на круговое движение.

Через несколько часов влюблённая пара насытилась общением.

— Надо попрощаться, — предложила Лада, одеваясь, — спасибо сказать ребятишкам. Может, они передумали, захотят с нами…

— Мы им не нужны, — сразу возразил Дан, — а вот пару кастрюль и сковородку попросить… И еды на первое время, пока я чего-нибудь не добуду.

Озабоченность, скорее обескураженность проступила на лице Лады. Не надо быть психотерапевтом, чтобы понять причину — без запаса пищи особо не разгуляешься. Конечно, сварить суп и пожарить мясо сумеет и она, не забывшая основы домоводства со старших классов школы. А вот где взять продукты? Кухонные автоматы давно отучили человечество от ручного приготовления пищи, так что опознать овощ или шницель в исходном, природном варианте — для обычного человека задача нереальная.

«Хотя, — вспомнила она, — Дан же примитивист, охотник, у него даже ружьё есть! — И старательно погасила неприятное воспоминание про обстоятельства, в которых он ружьё применил. — Так и надо ублюдкам!»

Подростки уже проснулись, что-то таскали из кают наружу. Здравко просьбу выслушал, переглянулся с друзьями, кивнул. Лиза помогла Ладе собрать сублимированные продукты из расчёта на пару недель, заполнила все пустые бутылки водой и обняла взрослых на прощанье.

— Лучше, если бы все вместе полетели, — сказала она громко, адресуя упрёк Здравко и компании, затем обратилась к Дану: — Мне без вас страшно. — И попросила: — Вы к нам в гости заглядывайте, когда устроитесь, хорошо?

Он кивнул, чтобы отвязаться, а Ладу опять пробило призрачное видение скорой встречи. Она пообещала искренне, ничего не сказав о неприятном привкусе видения. Встретятся, да повод окажется не слишком приятный. С кем-то эти мальки не поладят…

16

Океанская волна залила только часть домов, в низине, а те, что стояли на склоне, — не пострадали. В городке теплилась жизнь. Несколько человек деловито копались в развалинах строения, попавшего на трещину. С высоты длинный разлом выглядел лохматой змеёй, сползающей к реке.

— Ну, вот и люди, — облегчённо вздохнул Дан. — Жизнь налаживается. Здесь купим палатку, продуктами разживёмся. Чтобы на первое время хватило, до моего жилища. Ты же не хочешь со всеми вместе жить? — В тоне сквозило неприкрытое превосходство примитивиста над горожанами.

Лада предпочла отмолчаться. Вернуться к привычной обстановке, пользоваться удобствами — кто стал бы возражать? Но ей не верилось, что прошлое обратимо, а настоящее складывалось настолько пугающе, что пусть уж мужчина принимает решения. Пока у него неплохо получалось.

Дан направил птеран к раскопу. Десяток мужчин разделился. Большинство продолжило разбирать обломки, а трое, вооружённые старинными винтовками, подошли ближе, поздоровались на незнакомом языке. Смуглые лица и гортанные голоса выдавали южан. «Хэлло» Лады осталось без ответа, на «привет» Дана откликнулись:

— Русские?

— А вы? Вообще, это что за место?

Дан обомлел, услышав, что Афганистан. Очутиться в горной части Азии? Пока он приводил растрёпанные новостью мысли в порядок, старший из встречающих по-хозяйски заглянул в птеран, оценивающе посмотрел на Ладу, повторил вопрос:

— Вас двое?

— Там ещё пятеро, по руслу идут, — кивнул за спину Дан, имея в виду подростков.

Старший обернулся к своим, скомандовал — вернул одного к раскопу. Второй свернул за угол, пока гости выслушивали цветистое приглашение разделить трапезу. Каменев согласился. Значит, у азиатов сохранился обычай беседовать за столом. Что плохого — поесть и узнать новости о планете, о делах мирового правительства? Войдя в относительно приличное помещение какого-то офиса, судя по остаткам интерьера, Дан увидел работающий видом почти метрового размера, где крутился эротический фильм.

— Можно новости поищу?

Хозяин поощрительно кивнул, открыл ключом комнату, выпустил молодую горянку. Сели на ковёр, забросанный множеством подушек.

«Дастархан», — вспомнил Дан, когда посреди ковра появился чайник, варёное мясо, лепёшки, сласти. Здание дрогнуло, видом мигнул, но продолжил пролистывать каналы. Безрезультатно — везде раздражающе голубела пустота. Может, потому холодное мясо и лепёшка показались невкусными, чай — спитым, сласти — приторными? Огорчённый, Каменев не придал значения тихим словам Лады:

— Неуютно здесь, неладно. Эта девочка, Ширин, выглядит запуганной. И вообще, атмосфера гнетущая в посёлке. Давай уйдём отсюда?

«Мало ли что не нравится женщине, — отмёл предложение Дан, просто качнув головой, — не хватало ещё на каждый каприз соглашаться».

Хозяин предложил гостю начать рассказ. После краткого описания приключений на птеране и яхте настала очередь афганца. Шумно прихлёбывая чай, хозяин пояснил, как они, семья пуштунов, охотились, а горы вдруг затряслись и опустились. От селения, погибшего под обвалом, брели наугад два дня, пока не нашли это место. Решили жить здесь. К себе принимают любого, кто приходит. Таких набралось уже больше двадцати человек.

В этот момент Ширин всхлипнула, и пуштун рыкнул, загнал её в комнату, закрыл на ключ. Дан не увидел в таком поведении ничего странного. Ислам сохранял свои позиции в азиатско-африканском регионе. Здесь «Церковь Единого Бога» никак не прижилась бы. Дикие средневековые нравы, слепое подчинение шариатским установлениям — всё оставалось нормой жизни правоверных муслимов. Вернувшись, хозяин спросил о планах гостей. Дан пояснил, куда направляется и зачем ему универсальная палатка, одежда, заряды для ружья, обувь и топор.

Радушное предложение выбрать комнату, отдохнуть, а то и остаться навсегда Дан отклонил, поскольку напрочь утратил оптимизм. Если ни один канал вещания не работает, то как Гея узнает, что на Земле есть выжившие? Прибытие спасателей откладывалось на неопределённый срок, а состояние повреждённой нагуалями планеты представлялось Дану весьма скверным. Волна цунами вполне могла дойти сюда ещё раз.

Задерживаться в чуждой стране не хотелось. Поскорей бы узнать, насколько пострадала сибирская изба! Уцелела ли она вообще, если здесь, в Афганистане, землетрясение выположило горы, сотворив почти равнину? О былой высоте говорила снеговая шапка на соседнем бугорке, которая бурно таяла, наполняя водой обсохшее русло. Вулкан, подсвечивающий небо довольно далеко от городка, свидетельствовал о глубоком разломе земной коры. Волны землетрясения несколько раз встряхнули здание, пока Дан допивал чай, заставили поторопиться:

— Так что, продадите? Деньги у меня на счету есть…

Абориген усмехнулся:

— Нет у тебя денег. Ни у кого нет. Банки не работают, уважаемый. — И добавил, увидев понимание в лице русского: — Меняться надо. Что предложишь?

Неприятное осознание правоты собеседника и собственного недомыслия резануло по самолюбию. Дан молчал несколько долгих секунд, приходя в себя, затем сообразил, что имущество к обмену есть: «Чужие вещи! Я даже не заглядывал в чемоданы и сумку, только Лада взяла оттуда одежонку для себя».

Мысль получилась поспешная, не слишком правильная, но Каменеву настолько захотелось убраться отсюда, что он позвал старшего вместе посмотреть багаж. На улице сеял мелкий дождь. Два вооружённых пуштуна стояли у раскопа, рассматривая добычу, которую выкладывали те, кто работал внизу. Старший что-то спросил, те утвердительно ответили и остались на месте.

Вытащив чемоданы и сумку в салон птерана, Дан распахнул их. Кроме одежды и дамской обуви, обнаружилось несколько золотых вещиц, колье, браслеты и перстни с камнями. Абориген сдёрнул с плеча винтовку, ствол которой упирался в обтекатель и мешал ему, отложил в сторону. Глаза его перебегали с одной драгоценности на другую. Однако предложение Дана ударить по рукам оказалось преждевременным.

— Не годится, — с порога отверг идею пуштун, — зачем мне золото? Женские побрякушки да тряпки предлагаешь, а сам хорошие вещи просишь. Этого, — он обвёл рукой кучу тряпок, — даже за палатку не хватит. Есть у тебя товар, настоящий… — и замолк выжидательно.

— Что именно, не тяни, — поторопил Дан, потом сообразил, куда клонит абориген, и сразу урезал аппетиты того: — На ружьё и птеран можешь не рассчитывать. Самому нужны.

Каменеву не нравилась торговля. В ней крылось нечто неправильное, фальшивое, особенно когда неопрятный горец, до глаз обросший щетиной, хаял каждую драгоценность, хотя глаза горели жадностью. Пуштун оглянулся, гортанно позвал напарников. Те неторопливо направились к птерану. Дан опять поторопил продавца:

— Так что впромен хочешь?

Рука с грязными ногтями хлопнула по крышке чемодана, показала на сумку:

— Давай так. Всё, что здесь, целиком, и… — пауза получилась долгой, — твоя женщина.

17

Дан не ожидал от себя такой реакции. Удар в небритую челюсть свалил аборигена. Быстро вскочив, тот оскалился, гортанно крикнул трёхсложное ругательство или призыв, на которое откликнулись остальные. Блеснуло кривое лезвие в руке обиженного, а пособники сдёргивали с плеч оружие и уже подбегали к птерану. Самое страшное, что Лада, деликатно отошедшая в сторону, чтобы не мешать торговле, оказалась слишком близко к ним, но далеко от Дана.

Страх окатил холодной волной. Дану однажды пришлось принять участие в ритуальной разделке туши подстреленного, а не временно усыплённого кабана. Своё будущее он увидел именно таким, настолько свирепо выглядели противники. А уж что ожидает Ладу! Наверное, всё вместе взятое руководило Каменевым, когда компакт-ружьё словно само переместилось из-за спины в руки и слитно, как в тире, сделало три тихих выстрела, опередив нападающих.

Пуштунов отбросило назад, причём в груди ближайшего появилась зияющая дыра размером с яблоко, и кровавые ошмётки забрызгали Ладу. Даниил с ужасом сообразил, что не перевёл режим стрельбы, а последний раз применял разрывные, подрубая стволы, готовя посадочную площадку! Но сожалеть было поздно — три трупа агонизировали посреди улицы. Несколько человек прекратили разбирать завал и направлялись к Дану. Ошеломлённая Лада стояла неподвижно:

— Что случилось?

Вместо ответа он схватил девушку за руку, толкнул к птерану:

— Быстрей!

Та вырвалась, гневно блеснула глазами:

— Нет, не полечу! Зачем ты их убил? Что они тебе сделали? Зверь!

Уже все люди быстро шли к ним, оставив работу. Дан видел озабоченные, хотя и не злые лица. Он снова поднял ружьё, готовясь защищаться, и перевёл режим на парализатор. Девять мужчин разного возраста остановились возле дальних трупов. Пожилой бородач в сером балахоне спросил на русском:

— Нам можно взять их оружие? Только это, больше ничего не надо, и мы уйдём, — показал на винтовки, пояснил, видя недоумение: — У них ещё четверо бойцов, твоих ищут. Надо успеть, пока не вернулись…

Дану казалось, что он сошёл с ума, но старший, которого звали Илия, продолжил рассказ, похожий на фильм с убогим сценарием из прошлого. Группа пуштунов, половина которых только что покинула земную юдоль, обратила встреченных монахов в рабов, добралась до этого городка и решила его обжить. За неделю к ним прибилось три семейные пары — всех немедленно разлучили. Женщин держат в гареме, а мужчин используют на расчистке обрушенного склада. Одного из мужей, который попытался сбежать, показательно казнили, медленно перерезав горло.

— …вас не тронули, посчитав, что твоя банда сидит в засаде, наблюдает. Пока эти зубы заговаривали, те пошли в обход. Если твоих захватят, то приведут, а нет — прикончат, как конкурентов.

— Надо спасать ребятишек, — выкрикнула Лада, — там девчонки!

Лететь решили все, кроме Халиля, который жаждал освободить жену, ту самую Ширин. Птеран взмыл и пошёл на максимальной высоте над руслом. Дан вынул бинокль, показал, как пользоваться. Илия поручил прибор молодому монашку. Остальные тоже смотрели вниз, стараясь первыми обнаружить движение. Заметил пуштунов и пленённых подростков сам Каменев. Он скрытно приземлился, расположил Илию с монахами в засаде, дав чёткие распоряжения — не высовываться без приказа. Ладу проигнорировал. Та из птерана смотрела, как Дан ушёл в обход бандитов:

«Что же я наделала?»

18

— Дан, не молчи, — плакала Лада, — не молчи! Я не виновата, я не поняла…

Он не знал, как ответить девушке, которая вызывала у него такие противоречивые чувства. Впервые в жизни ему хотелось пожалеть человека, который несколько часов назад не поверил ему, оскорбил подозрением. Раньше Дан запросто вычеркнул бы столь недостойное существо из числа знакомых — перестал замечать, и всё тут. Но теперь — не получалось. Он находил массу доводов, что по-иному эта девушка и не могла подумать, иное и не могла сказать — так хотелось верить, что она искренне переживает, искренне плачет, а не обманывает, преследуя какие-то свои цели.

Желание успокоить Ладу оказалось настолько сильным, что Дан обнял её за плечи и негромко шепнул:

— Дурочка. Я же не знал, какие у меня заряды, хотел-то парализовать, как тех, на космодроме… — И замолчал, испугавшись резкого движения.

— Что он тебе сказал? — Лада вскинула голову, перестав плакать. — Он про меня сказал? Я поняла, ты его поэтому ударил!

В нескольких словах Дан передал смысл торгового предложения главаря бандитов. Лада твёрдым голосом обозвала себя дурой и попросила:

— Научи меня стрелять. Надо. Мир изменился, сантиментам нет места. — А потом решилась: — Дан, милый, за нами никто и никогда не прилетит, не надейся. Я это знаю, — и рассказала о призрачном мороке, возникающем в голове.

Он поверил, даже испытал некоторое облегчение, расставшись с надеждой. Но планы на будущее предстояло пересмотреть, и любовники долго шептались в темноте, очень условной, впрочем, которую удалось создать в комнате, занавесив окна. Уснули не скоро, утомлённые многократным примирением…

Их разбудил шум. В коридоре громыхал сочный баритон священника:

— Кто это сделал?

Илия вопрошал собравшихся хорошо поставленным голосом, выражая гнев и возмущение, вперял в каждого горящий взор, грозил пальцем. Выглядел священник очень убедительно, поэтому все стоящие в комнате потупили глаза, не в силах выдержать напора.

— Зачем губить души, которые можно спасти? Нет прощения грешнику, если не покаяться, — возвестил Илия, остановившись над трупами пленённых вчера бандитов.

Дан протиснулся вперёд, раздвинув подростков. Кровь, залившая пол, свернулась, что придавало зрелищу особо неприятный колорит.

— Выстрелов никто не слышал, значит, твоё ружьё. — Обличающий перст упёрся в грудь Каменеву, а голос Илии требовательно загустел: — Признавайся!

— Я прикончила ублюдков, — шагнула вперёд Лада.

Священник растерялся и лишь смог вымолвить, уже обычным голосом:

— Зачем?

— Надо пояснять? А вот Зубейда, Сарай и Ширин, — освобождённые из гарема женщины тоже стояли в комнате, — меня прекрасно понимают…

От Ширин, лицо которой не украшали синяки, наставленные мужем, гневный взгляд Лады метнулся к ревнивцу:

— Тебя, Халиль, надо пристрелить с ними, скотина! Нашёл, на ком зло вымещать, тоже мне… Какие вы мужчины, только жён бить да людей под пули подставлять!

Молодой таджик отступил назад, священник покраснел. Вчера Илия основательно навредил, выстрелив в воздух и предложив бандитам сдаться. Хорошо, Дан парализовал всех четверых раньше, чем те успели перестрелять глупца и его команду. Пострадали молодой монашек, получивший пулю в плечо, и, разумеется, самолюбие игумена Илии, отруганного Даном за идиотское поведение.

По счастью, бандиты никого из подростков не убили, только слегка помяли да потискали девушек. Видимо, собирались насладиться «свежатинкой» уже в гареме. Дан уступил настоянию Илии, не стал бросать усыплённых бандитов на поле боя, но крепко связал. Более того, после вечерней трапезы зашёл в комнату, где валялись обездвиженные пуштуны, и выстрелил в каждого дозой снотворного.

Сейчас Дан потрясённо слушал. Лада озвучивала его мысли гораздо убедительнее, да и намного эмоциональнее:

— …у нас нет выбора. Оставлять таких тварей за спиной? Лучше сразу сдаваться им, хоть не так больно будет! Зациклились — не убий, не убий… Девиз моего Дана звучит правильней — убей, защищая себя и близких!

Раненый монах ужаснулся:

— Что ты говоришь! Разве катастрофа отменяет заповеди? И можно красть, лгать, прелюбодействовать?

— Не передёргивай, Фёдор. Или ты рассматриваешь их, — палец Лады снова указал на женщин, потом на девушек, — только в качестве жертвенных овец? А ты, Илия? Хорош пастырь, — презрительный прищур достался игумену, — своё стадо от волков не защищаешь…

Илия потерял дар речи от такого обвинения, Фёдор смешался, и тут, как гром с ясного неба, прозвучали слова:

— Мы с мужем уходим в сторону России. Кто хочет присоединиться, тот признаёт его старшинство и подчиняется беспрекословно…

Дан не собирался никого брать в попутчики, не хотел никакого старшинства, ни над кем, даже над Ладой, которая объявила его мужем. Но интуиция подсказала: спорить теперь, опровергать — это потерять лицо! Тем более что священник опомнился, вступил в спор, пытаясь вернуть лидерские полномочия, завоёванные вчера вечером, за общей трапезой:

— Месть, как и убийство безоружных, деяния безнравственные. Ты взяла великий грех на душу, дочь моя! Я призываю всех, чьи уши открыты для слова Божьего, остаться со мной, основать здесь монастырь для призрения…

Баритон игумена заполнял комнату, седая борода эффектно оттеняла иконописное смуглое лицо, а рука стискивала большой серебряный крест, найденный в вещах бандитов. Дан с облегчением подумал, насколько убедителен Илия: «Молодец. Уговорит всех остаться. И я улечу с Ладой». Однако «жена» сокрушила оппонента:

— Избави Бог, девочки, иметь отца, который прощает насильника дочери. Ты трус и потатчик преступникам, Илия, если не хуже. Ты даже не пробовал убежать, не говорю уж бунтовать. Противно слушать. Если бы не Дан, все вы, — она обвела рукой по кругу, глядя на каждого мужчину так, что те прятали глаза, — остались бы рабами.

19

Колонна за день успевала пройти до сорока километров. Первую неделю Дан обучал каждого умению водить птеран и набрасывать кроки для пешего маршрута, затем отрабатывал взаимодействие воздушной и наземной групп. Полтора десятка членов его команды понемногу притирались друг к другу. С Илией остались два монаха и вдова зарезанного беглеца.

График движения рассчитывался на стандартную длительность суток, хотя день стал непрерывным. Шли дважды по пять часов с двухчасовым обеденным перерывом. После ужина два часа тренировок и самоподготовки, личное время, затем сон. Палатки покрасили в чёрный цвет, но усталость так одолевала, что подростки досыпали в обеденный перерыв, отодвинув опорожнённую миску. Собственно, особого света и не наблюдалось. Так, постоянные дождливые сумерки. Ад, как назвали первые дни Катастрофы, продолжался, только утратил привкус новизны. Ходоки не удивлялись кислотным дождям, внезапным ураганам, землетрясениям и прочим страшным событиям.

Изувеченная планета пыталась приспособиться к новым условиям существования. Тем же занимались и люди. Птеран загрузили до предела. Он едва вмещал дежурную пятёрку, которая разбивалась на двойки и встречала пешую колонну горячими обедом и ужином. Пилот контролировал маршрут, вносил коррективы.

Пока всё шло нормально. К ним присоединились три женщины среднего возраста — работницы секретного правительственного архива Узбекистана, так и не дождавшиеся своего транспорта. Их просторный бетонированный бункер совершенно не пострадал от землетрясения. Дан пожертвовал частью менее ценных вещей, увеличил поклажу на пеших, но забрал основной и резервный источники питания, аккумуляторы и всю техническую библиотеку.

Теперь, в свободное время, он читал книги по тактике боя, изучал руководства по управлению коллективами и сетовал, что командир из него аховый. Лада утешала, подбадривала, порой дельно советовала — кому, как не психотерапевту, подмечать особенности характеров окружающих? Муж выслушивал, не оспаривая. Присматривался, чтобы понимать людей и манипулировать ими. А главное, учился сдержанности и терпению.

В тот памятный день накануне похода у Дана сдали нервы. Он дождался, пока его команда под руководством монахов занялась погребением бандитов и зарезанного теми мужа Зубейды. Убедившись, что все при деле, предложил Ладе слетать с ним на разведку. У брошенной яхты, где никто не мог помешать, Дан раскричался:

— Как ты посмела говорить от моего имени! Кто тебя просил? Я не собирался тащиться вместе с ними! У меня в Сибири всего одна маленькая избушка, на нас двоих, а ты! — И захлебнулся негодованием.

Впервые в жизни он оказался в дурацкой ситуации, когда предстояло выбирать: тихо, позорно сбежать одному или подчиниться обязательствам, которые ему навязали. Гнев подогревало немаловажное обстоятельство — навязала девушка, которая нравилась, как никто прежде. Которую хотелось видеть женой. Но почему она не спросила, прежде чем наобещать столько от его имени?!!

Лада выслушала темпераментную речь, ни словом, ни жестом не перебивая. Когда Дан иссяк — продолжала молчать, одобрительно разглядывая его. С некоторым чувством вины (вопил в голос, а ещё мужчина!) он уточнил, почти нормальным тоном:

— Сказать нечего?

— Ты замечательный оратор, Данчик! Прекрасное качество для руководителя, для вождя, не побоюсь этого слова, — искренне похвалила она, — и очень нужное в такое трудное время…

Онемев от неожиданности, Дан выслушал продолжение:

— …только в ситуации не разобрался, от шока не отошёл — я понимаю… Но никто не должен видеть тебя в минуту слабости, это мы отдельно проработаем. Милый, я говорила тебе, что мир изменился. Да ещё не просто, а в худшую сторону. Одиночке не выжить в нём…

Её слова понемногу вправляли вывихнутый ум на место. Дан понял, почему рефлексы опережали сознание, когда он спас яхту от верной гибели, когда успел застрелить бандитов, нутром ощутив их агрессивный замысел. Приводя примеры его быстрой и точной реакции, Лада пояснила:

— …и никто, кроме тебя, не годится на роль лидера. Здесь слова бесполезны, Илия убедился. Люди не понимают почему, но тянутся к тебе. Ты — надёжный.

— Но я ничего не знаю, как и они!

— Зато не боишься в том признаться. Самое удивительное, делаешь всё совершенно правильно! И ещё, — тут Лада сделала выразительную паузу, — не боишься принять на себя ответственность.

Каменев с тоской подумал о беззаботной жизни, которая ждала бы их в горах Западного Саяна, если избушка уцелела. Трусливая и подлая мыслишка пробралась в голову, когда он отстранённо посмотрел на красивую девушку: «Не спаси я тебя, Лада, и проблем бы сегодняшних не было!» Мыслишка оказалась заразительной, заставила высказаться:

— Зачем мне это? Что, сами до России не дойдут?

— Да ты себя изгрызёшь, если откажешься им помочь! У тебя такой рудимент сохранился, совесть называется… За что я тебя и люблю, муж мой. — Лада закончила разговор, отметя в сторону его извинения. — Ой, да кричи на меня, сколько вздумается! А как ты ещё напряжение снимешь, пар выпустишь? Только не при людях…

На этом первая и единственная супружеская разборка закончилась. Лада оказалась права — лидеры в их окружении отсутствовали. Два офицера полиции, присоединившиеся к ним по пути, почти сотня человек из полностью разрушенного города, одиночки, примыкавшие к отряду, — охотно признали главенство Дана. Так, прирастая людьми и багажом, колонна двигалась вперёд.

20

— Еды мало. Конфет двести килограммов, а мяса вовсе нет. Соль кончается.

— Забейте жеребца. Самого старого. Поедим досыта, потом возьмёшь зерно, пару дней на каше продержимся, а там видно будет.

— Ладно. Кстати, после мясоеда и попоститься не грех.

Фёдор, на которого Дан возложил обязанности интенданта, отправился выполнять указание. Бывший монах оказался мужиком хозяйственным и прижимистым. В монастыре он поднаторел в учёте и отчётности, так что ни одна кроха еды не ускользала из поля его зрения. Но кормить сотню едоков непросто. Где котлов на такую ораву наберёшься? Первое время готовили в две смены, но это замедлило движение колонны. Фёдор предложил отправить десяток мужчин вперёд, на поиск инвентаря и продовольствия. Дан так и поступил, забрасывая на птеране, по вектору движения колонны, не одну, а три группы поисковиков. Территория пошла русская, ранее известная, хотя изуродованная до неузнаваемости.

Поиск оказался удачным. Табун разновозрастных лошадей, бродящий вокруг развалин ипподрома, удалось отловить почти целиком. День потратили на разборку склада, зато теперь сёдла, хомуты и прочие упряжные причиндалы ехали в жокейских двуколках. Зерно, пшеницу и овёс, частично забрали с собой, частично перепрятали в более надёжное место, чтобы сохранить до следующего визита.

Люди несли зерно на себе, в чемоданах, сумках, одеялах и простынях. Дан научил их печь хлеб, объяснил, как предстоит пахать, сеять, боронить, жать и обмолачивать, чтобы не умереть с голоду. Он уже не удивлялся, что оказался единственным, кто имел представление о простых вещах, которые недавно казались ненужными миллиардам землян.

Катастрофа выдвинула его на руководящий пост, поэтому Дан стремился передать знания и умения окружающим. Лада и Лиза рассортировали людей по группам, и будущие кузнецы, агрономы, плотники уже осваивали новые профессии. Пока теоретически, по лекциям Дана и учебникам. Зато обувщики работали вовсю, тачая мокасины из любого пластика, резины или сырых шкур, добытых охотниками, — ведь колонна прошла пешком более четырёх тысяч километров. Но конец пути приближался, судя по изменению рельефа. Этот участок Земли пострадал значительно меньше, чем пройденные.

Заслушав доклад разведчиков, наметив с десятниками маршрут и порядок движения на завтра, Дан вышел из-под навеса. Небо всё так же не пропускало лучи солнца — слой туч истончился незначительно с последнего контрольного подъёма на птеране. Дождь сегодня не лил, ураган не налетел. Стреноженный табун пасся на обширном поле, где трава уцелела. Шестеро всадников стерегли коней и десяток коров.

«Ещё бы парочку быков, — размечтался Дан, — и кур бы найти. Скоро леса начнутся, выберем красивое место, избы срубим. Тогда хоть немного отдохну. А лучше всего встретить бы кого из наших, примитивистов…»

Ему казалось, что вот-вот, и найдётся, примкнёт к ним настоящий руководитель. Не такой, как майор Михаил Прунич, который своих поисковиков за две недели сплотил в боевую группу и попытался захватить власть. Переворот состоялся, когда Дан улетел на рекогносцировку, а к его возвращению уже закончился — руководители десятков отказались признать нового командира. Оскорблённый недоверием майор напророчил «штафиркам» скорую гибель под рукой примитивиста и ушёл с двумя единомышленниками. Других претендентов на сомнительной ценности престол пока не объявлялось. А жаль! Это здорово, скинуть чёртову уйму обязанностей и уйти в сторону, сдать полномочия более толковому или амбициозному… Вернуться сюда, построить дом…

Дан вспомнил, как утром миновали громадный разлом, поднялись на плато и попали в полосу соснового бора. Широкие просеки, распаханные до песка, не позволили пожару уничтожить всё. Примитивист тогда обнял могучий ствол и вдыхал, вдыхал, вдыхал любимый аромат…

Вот и сейчас он улыбнулся, посмотрел в сторону бора. Вошёл в палатку, сел рядом с Ладой, взял «Психологию управления коллективом». Открыл на закладке, но вдруг отложил учебник и начал декламировать:

— «Вы бывали в настоящем сосновом бору, где под ногами пружинит усыпанная слоем хвои почва, а в месте сломленной веточки медленно нарастает остро пахнущая капелька смолы?»

На изумлённый взгляд жены пояснил:

— Моё. Недописанная повесть, — и промурлыкал незатейливую песенку:

Этот мир придуман не нами, Этот мир придуман не мной…

Хорошее настроение передалось Ладе, которая принялась расспрашивать, почему старинная песенка является неофициальным гимном примитивистов. Дан охотно рассказал, а укладываясь спать, задержал её руки в своих:

— Я поверю в судьбу, наверное. Ведь не может быть случайностью, что примитивист, который хотел и готовился жить в упрощённом мире, не только уцелел в планетарной катастрофе, да ещё и встретил женщину, о которой мог лишь мечтать… — Она ответила благодарным поцелуем, а муж продолжил: — …Хотя сравнительно недавно я в ужасе смотрел вокруг и спрашивал себя, боясь ответа. Хочешь знать, что меня страшило? — Дан остановился и ждал от своей женщины поддержки.

Получив её в виде очередного горячего поцелуя, отчеканил:

— Я думал, неужели вот этот ад — мой мир?

Лада слушала мужа и улыбалась — призрачный морок давно дал ей ответ. В скромном примитивисте скрывался талантливый вождь для нового, такого странного и неспокойного мира.

Часть вторая ЭТО — МОЙ МИР!

21

Обезьядов оставалось слишком много. Атаковать в лоб Здравко поостерёгся. В схватке даже камень, основное оружие четвероруких, мог ранить кого-то из бойцов, а клыки — порвать лошадь. Враг не высовывался, возможно, хотел скрытно отступить оврагом, поэтому разведчик уже скользил в обход, чтобы вовремя подать сигнал. Несколько минут спустя стрела с короткой лентой указала направление. Жестом подав команду «К бою!», Здравко поднял коня. Гнать и рубить в капусту куда как безопасней, когда ты верховой, а враг — пеший!

— Стойте! — прозвучал из воздуха сильный и властный голос; пространство зыбко качнулось, словно круг по чистой воде, и посреди поля возник могучий мужчина.

Командир мгновенно оценил: новый соперник безоружен, одет странно, в облегающий костюм прежних времён. Здравко метнул клинок в ножны, осадил коня. Рядом спешился на скаку Гарик, припал на одно колено, направляя арбалет в широченную грудь лобастого и крупногубого мужчины.

— Ты кто? Зачем помешал?

Командир давил взглядом чужака, по чьей вине обезьяды ушли от разгрома, и ждал возвращения разведчика. Тот притаился у леса, но враг уже там, так что стоять в пределах досягаемости брошенного камня — опасно. Боец мелькнул в траве, Здравко успокоился, а потому нахмурился сильнее. Прозрачно-серые глаза и улыбка чужака излучали дружелюбие:

— В лесу у гоминоидов ещё две группы, могли броситься скопом, поняв численное преимущество. Они скоро пойдут на морковное поле, лучше убрать полольщиков. Мне бы в селение. С вождём поговорить.

Бойцы переглянулись. Командир велел разведчику взять чужака и ехать рядом.

— Меня зовут Ник. — Гость умело запрыгнул на круп лошади, обхватил бойца за пояс.

Позади трусили остальные, держа под прицелом арбалетов широкую спину, на которой переливалась искорками серебристо-серая ткань. Чужак выглядел сильным и тренированным, да ещё намеревался сразу повидать вождя. Опыт диктовал осторожную тактику — регрессоры продолжали покушения на Дана.

Здравко осматривал окрестности, примечал изменения, чтобы доложить по инструкции, полно. Полезность следования уставу доказана давно. Вождь — мастак добиваться послушания. И ведь прав почти всегда оказывался, начиная с той драки на яхте. В общине его просьба или поручение уважается наравне с приказом, а сам приказ — как Господне повеление.

Дан приучил, что спорить можно и нужно на совещании, но принятое решение следует неукоснительно исполнять. Халиля, горячего таджика, за отказ дежурить на вышке просто изгнал со всей семьёй. Выкинул за ворота, и всё. Ширин с ребёнком часа три стучалась, умоляла, пока муж палкой от крысобак отбивался. Запустили, когда Халиль на колени стал, прощения у селян попросил. Дан потом объяснил, что отказники и лентяи — главные враги, поскольку разрушают единство. Урок запомнили накрепко и посейчас новосёлам рассказывают.

Странно, чем жёстче становился вождь, тем меньше его боялись. Не все, конечно, но большинство уважало в Дане простоту и готовность выслушать любое мнение. Тот выделил вторую половину понедельника для свободного приёма и объявил:

— Каждый имеет право на десятиминутный разговор.

Народ приходил делиться идеями или поругаться, это уж кому чего хотелось!

Здравко приходил спорить, пока был горяч и глуп. Ух, как он ненавидел вождя и его жену — потому и орал против, по всем вопросам. И всегда проигрывал. Как получилось с выбором места для первого в общине селения. Вот она, Дановка, показалась вдали. Теперь любой понимает, насколько стратегически выгодна позиция на бугре. Конечно, как не понять — лес вырублен вкруговую метров на пятьсот, сделаны радиальные просеки для обзора. Загляденье! Когда пришли, ничего очевидного не было. Пустошь на береговом склоне выглядела много предпочтительней, если не учитывать останец.

Здравко усмехнулся тогдашней наивности. Охранять останец постоянно никто не станет, а заберись туда враг? Назад без диких потерь не отобьёшь, но придётся — ведь с него простреливается всё вокруг. И ров в скальном грунте на нужную глубину не вырыть. Зато на глинистом бугре, где стоит Дановка, — за милую душу!

Отсюда не видно, но перед высоким частоколом поселения склон обрывался, образуя эскарп, а дно глубокого рва украшали острые колья, обожжённые для неразличимости и скрытые в специально посеянной, густющей траве. Это придумал Здравко, став командиром сборного войска. Когда обсуждались кандидатуры, Дан предложил молодого серба, чем поверг того в глубочайшее изумление:

— Умён, решителен, не боится иметь собственное мнение. Свою жизнь пока не ценит, но за других — беспокоится. Молод? Это скоро пройдёт.

Здравко быстро понял хитрый ход вождя. Ответственность за вверенных тебе людей — это не шутка. Жизнь бойцов зависела от дури или ума командира, и молодой серб не только посочувствовал Дану, но и согласился со всеми решениями. Да, вождь совершал ошибки, однако не упорствовал в них, а немедленно признавал и спешно исправлял. Кинуть в него камень, обвинить — такое Здравко и в голову не приходило.

Дан нёс на плечах неподъёмную для рядового поселянина тяжесть, которая и не каждому старосте под силу. Застонешь, запричитаешь, на крик сорвёшься. Вождь справлялся молча, а серб с завистью смотрел и старался подражать. Преданней человека не было в общине, даже прозвище он получил соответствующее — «Цепной пёс Дана». От подростковой, глупой неприязни не осталось и следа.

22

Лада готовила обед и вспоминала сегодняшний переполох в больнице. Её рабочий день закончился, дежурный фельдшер и медсестра — народ опытный, не разберутся сами, так вызовут. Дом вождя стоял напротив больницы, через площадь. Лекарям построили не избу, а настоящие хоромы — с приёмной, изолятором и операционной, где стоял настоящий стол с правильной подсветкой и хранились инструменты. Это всё, что общине удалось найти и выменять, кроме лекарств.

Поисковикам несказанно повезло — суздальский аптечный склад всего лишь перекосило, не разорвало полностью. Естественно, многое разбилось, свалившись с полок, но охлаждение работало — уцелевшие препараты не испортились. Под них в Дановке отвели промышленный холодильник и обширный подвал. Лада лично сортировала ампулы, таблетки, бутылочки, баллоны, пока не навела порядок и не учла весь запас. Анестетиков лет на сто хватит, что радовало, ведь боли она боялась пуще смерти и пациентов жалела. Вот антибиотиков уцелело совсем мало, так что в ход шли отвары и настои из собираемых лекарями трав.

Жаль, от роботизированной лечебно-диагностической аппаратуры остались рожки да ножки, однако толковый лекарь мог провести даже полостную операцию. Только где они, толковые? Кроме неё, психотерапевта и плохонького стоматолога из Борисова, дипломированных медиков в общине не нашлось. Когда Дан провёл перепись, оказалось, что из полутора тысяч взрослых — семьсот инженеров, двести учителей и шесть сотен обслуживающего персонала, то есть «подай-принеси». А врачей — всего два! Ох и потрудилась она, отбирая и обучая лекарей! Сейчас, конечно, легче. В каждом поселении работает по нескольку фельдшеров-акушеров, способных на простые операции. А настоящих хирургов, способных резать и шить, — всего пятеро, считая Ладу. Тяжёлых больных направляют в Дановку.

Сегодня пришлось срочно делать кесарево сечение толстушке, которую привезли игуменцы. Плод стал поперёк — фельдшер там совсем неопытный, поворот на ножку делать не рискнул, проваландался. Пришлось укладывать девицу под нож. Слава богу, и мать и младенец выжили. Лада вела статистику смертей и с каждым годом огорчалась всё больше. Хотя атмосфера очистилась, раны Земли заросли остывшей лавой, но увечная планета плохо влияла на людей — выросло количество онкологий. Детская смертность ужасала — каждый третий младенец не выживал. Уродства, не совместимые с жизнью, аномалии развития. Некоторые поселяне так испугались, что решили не рожать больше, так что Ладе пришлось ставить вопрос на Совете общины. Она сумела убедить старост — фельдшеры прочли приготовленные лекции, объяснили принципы демографии, особенно расширенного воспроизводства. Вроде бы численность общины перестала сокращаться.

Народ привык помалу, что уродов не выхаживают. Эвтаназию никто уже не оспаривал. Но младенческий могильник на погосте имел дурную славу, дескать, невинные души… и так далее. И то, почти каждая семья пополнила его своим отпрыском, а то и не одним. Лада старалась не удивляться собственному везению, чтобы не сглазить. Сплюнула и сейчас:

— Тьфу-тьфу-тьфу!

Их с Даном девчонки получились крепкими и здоровыми. Старшая, Алиса, уже ходила в школу. Вот она и устроила переполох. Забежав к маме на минутку — попала в разгар операции. Отыскала халат, бахилы, маску (понятия о стерильности Лада привила всем!), принесла стул, залезла с ногами и уставилась на операционное поле. Лада как раз вынула из полулунного кровоточащего разреза младенчика, пережала пуповину и шлёпнула по ягодичкам для стимуляции. Тот запищал. Зрительница впечатлилась настолько, что упала в обморок. Как подобает в таких случаях, с надлежащим грохотом. Пока фельдшер приводил Алису в чувство, Лада одна, без ассистента, ушивала операционную рану.

И сейчас, вернувшись домой, тревожилась, всё ли сделала качественно. На фоне этой тревоги лёгкое гудение в голове, неявная головная боль, наверное, — мешала. Лада усилием воли запретила себе отвлекаться на недомогание. Дан сидел за рабочим столом с утра, голодный. А суп не поспел, мясо оказалось жестковато. Но держать мужа некормленым ещё час? Зная его характер и неприхотливость, Лада сомневалась, чтобы тот ради перекуса оторвался от дел. Отсюда и гастрит, который на нервной работе практически неизлечим!

«Нет, так не годится. Пару бутербродиков с сыром, огурчик, — жена быстро собрала нехитрую еду на деревянном кружке, как любил примитивист, накрыла салфеткой, — и чай с мёдом. Только бы никого не принесло, а то он при людях не станет».

Чайник никак не закипал.

23

— Это и есть Дановка? Резиденция вождя?

Здравко кивнул, скрывать нечего. Название селения любой мог прочесть на указателях, что стояли у каждого перекрёстка. Да и не узнать в самом крупном населённом пункте столицу общины — это кем надо быть? Полным идиотом. Опять же, чего или кого бояться селению?

Давненько никто не осмелился не то чтобы штурмовать такой укреплённый объект, а даже близко пройти без разрешения. Арбалеты защитников жалили смертельно, к тому же вождь мог пустить в ход и огнестрельное оружие. Два цикла назад шалая банда Разгулян целиком полегла у стен, зажатая объединённой ратью. Вождь не щадил врагов, чтобы слух о жестоком Дане крепко запал в умы потенциальных налётчиков. Мелюзга не рисковала нападать, одиночные собиратели или бродяги предпочитали с общиной меняться, чем воровать у неё. Войско зорко оберегало от посягателей урожай, который по нынешним временам означал жизнь поселян.

Авторитет вождя для отпочкованных от столицы деревень был абсолютным. Хотя, в принципе, их старосты имели равный с Даном статус. Кроме Игуменки, конечно. Та ещё не выросла до самостоятельности. Отряд проезжал как раз мимо неё. С вышки махнули условным флажком, спросили — что нового? Получив ответ, успокоились, переслали сигнал караульщику Дановки. Им это сделать проще — на расстоянии всего двух километров от столицы стояла эта деревня-монастырь, заложенная у могилы Илии.

Старый священник не выдержал среди приверженцев ислама и увёл выживших в последней схватке послушников своего монастыря. К ближнерусской общине добрались шесть человек из десяти, да и те поувеченные изрядно. Кормить нахлебников Дан не стал, но приютил на первое время, помог выстроить избы, огородиться. Монастырь вёл собственное хозяйство, помалу выплачивал долг и учился оказывать поддержку в боях. Преемником почившего игумена Илии стал Назар, по совету Дана отменивший обет безбрачия для послушников.

Здравко гнал отряд бодрой рысью, поглядывая на странного человека, восседавшего за спиной разведчика. Ник выглядел очень сильным и уверенным, а ростом превосходил всех. Поэтому мысли командира получались нерадостные, хотя день сложился на редкость удачным — обезьядов обнаружили, основательно побили и прогнали аж за Гиблый лес.

«Но стоило ли сразу брать в поселение человека, так странно возникшего из ничего? Не привезу ли я скрытого врага?»

Такие мысли серб хранил в себе, не позволяя бойцам заподозрить неуверенность командира. Боже упаси! Для отряда Здравко оставался сосредоточенным и решительным. Ворота Дановки распахнулись, впустили воинов.

24

Лада провела рукой по лбу, словно сметая налипшую паутину. Странное недомогание, похожее на головную боль, пусть без боли, всё чаще привязывалось к ней. Обследование не показало отклонений — давление и пульс стандартные, внутренние органы функционируют без особенностей. Беременность протекала нормально, как и предыдущие. А шум в голове не унимался. В нём проскакивали странные нотки. Не пульсация в висках, нет! Разноголосое урчание громадной толпы с отдельными, более громкими выкриками — примерно так гудела голова Лады.

Аутотренинг, интенсивный массаж висков и затылка немного ослабляли шум. Повышенное внутричерепное давление?

Однако в общине такое обследование не проведёшь… Поисковики слышали от поморов, что в бывшей Европе сохранилась редкостная диагностическая аппаратура, но кто Ладу туда пустит? Да она никогда Дану такой просьбы и не выскажет:

«Этот ненормальный вполне может отправить меня на птеране с отрядом, а то и сам помчится… Хотя, сам не помчится — забот слишком много…»

Лада хорошо представляла, каково это, руководить общинным хозяйством и переживала, видя каждодневное напряжение мужа. Жизнь после катастрофы никак не хотела налаживаться. В отличие от «собирателей», ближнерусская община делала ставку на собственные силы — растила овёс, рожь, пшеницу. Даже овощами поселяне себя обеспечивали, не говоря уж о развитом скотоводстве. Группа поисковиков выкопала найденные плодовые деревья, привезла и создала целый сад. Знания Дана и справочники с учебниками помогли выбраться из тупика собирательства.

Нет, поисковики и сейчас трудились, не покладая рук, не жалея ног. Община находила применение любой мелочи, пережившей Катастрофу. Обширные амбары хранили множество машин и механизмов, их обломки и части, которым хитроумные механики, во главе с Бобом, искали и находили применение. Ветряные мельницы, прессы, сеялки, бороны, плуги, культиваторы — требовали постоянного ухода и ремонта. Кузница и мастерские освоили забытые технологии, но слишком многое утратилось навсегда, безвозвратно.

Да еще природа старательно мешала, учиняя губительные ураганы, наводнения, насылая неведомых насекомых, перед которыми знаменитая некогда саранча выглядела невинными кузнечиками. Их не брали ядохимикаты, найденные в уцелевших резервуарах азотно-тукового комбината. Взять хотя бы последнее нашествие яблоневой моли. Приходилось вручную обирать прожорливых гусениц! Неделю община билась с тварями, снося полные ведра к давильне. Укушенным сборщикам (а ротовой аппарат у гусениц, ого-го, какой мощный!) лекари обрабатывали раны немедленно, иначе воспалительный процесс надолго выводил бедолаг из строя.

И крупные твари, в том числе двуногие, так и норовили поживиться на дармовщинку. Приходилось отвлекать от работы здоровых, сильных мужчин, патрулировать окрестности, отбивать нападения. И чем сильнее становилась община, тем дальше уходили поля. К общине примыкали хуторяне, уставшие от постоянных поборов. Мелкие банды, раньше грабившие одиночек, лишались источников еды, схватывались между собой, объединялись и пробовали силы на поселениях общины.

Мутантов, типа обезьядов, крысобак, хищунов — можно перебить из арбалетов, а человек требует адекватного ответа. Дану пришлось отрядить несколько групп на поиски убойного оружия, ведь бандиты-собиратели даром время не тратили. У них огнестрелов и лучевиков всё прибавлялось.

Конечно, регулярная конница, умеющая пользоваться отточенным клинком, легко рассеивала мелкие банды, но год назад пришли вести о крупной религиозной группировке. И три декады назад вернулся поредевший отряд поисковиков — их подкараулила та самая группировка, возглавляемая неким Маргилом. Здравко удачно нанёс ответный удар, показав силу общины. А затем начались покушения на Дана…

Мысли растекались произвольно, пока жена вождя заливала кипяток в заварочный чайник, где лежала смесь пахучих разноцветов, для усиления сдобренная щепоткой «прежнего» чая. Сплеснув назад в чайник желто-коричневый настой, набравший полный аромат, она нацедила бокал, не пустив туда ни травинки, ни листика. Другой рукой подхватила кружок с бутербродами, пошла к мужу.

«Господи, с ума схожу, что ли, — поразилась Лада голосу, возникшему в голове, и словно воскликнувшему «кто ты?», но не голосом, скорее, громадным вопросительным знаком, сложенным из десятков других вопросов, — надо Данчику признаться, что у меня не всё в порядке…»

И остановилась, войдя в горницу, чуть не выронив бокал. Спиной к ней стоял автор «голоса» — она чувствовала это. Лада ойкнула и отразила вопрос, добавив в него собственный:

«Кто ты?»

25

Изба вождя ничем не выделялась из прочих, разве что флагом. Боб постарался, перенося на ткань рисунок, который одобрил Совет. Идея принадлежала Лизе, директору школы. Красное полотнище, колосья и ёжик означали не только желание жить в мире, собственными силами, но и высокую готовность отразить любую агрессию. Ник соскочил с коня, дождался приглашающего жеста от Здравко, шагнул внутрь. Бойцы вошли следом, расположились полукругом.

— Разрешите доложить?

Получив утвердительный кивок вождя, работавшего с бумагами, командир кратко изложил историю боя, представил Ника. Дан внимательно осмотрел здоровяка. Даже серб, мало не под два метра ростом, выглядел слабее. Но три бойца с арбалетами наготове — способны надёжно остановить любого человека. Проверено!

Ниндзя, наёмник регрессоров, уж на что шустрый оказался, но арбалетный болт вошел ему в голову раньше, чем сюрикен выпорхнул из руки. Этот гость намного массивнее, следовательно, двигается медленнее. А если присядет в глубокое кресло, то и вовсе не сможет сделать рывок наружу. К тому же, Ник излучал доброжелательность и спокойствие, словно не замечая, что спину держат на прицеле.

Сделав мгновенную оценку и признав опасность незначительной, вождь переключился на Здравко. Тот выглядел обиженным, что не к лицу командиру регулярного войска. Дан попытался понять причину, мысленно поставил себя на его место: «Похоже, опять детские комплексы, подмеченные Ладой».

Южный славянин преодолел мальчишескую обидчивость, но сомневался в собственных способностях, поэтому вождь решил поддержать самооценку отличного воина и хорошего командира. Не напрямую, хитрее:

— Ник, а надо ли было мешать отряду?

Вопрос содержал в себе гораздо больше, нежели услышали рядовые бойцы. Здравко, знающий Дана с первых дней Ада, воспринял подтекст. Он захотел взглянуть на лицо Ника, оценить, понял ли тот, как следует отвечать. Нехитрый маневр, якобы к ведру с водой, позволил выиграть несколько секунд и повернуться в нужную сторону. Поверх кружки командир смотрел на пришлеца. Тот был спокоен:

— Какой резон в избиении гоминоидов? По оврагу двое не успевали уйти. В том раскладе они срезали угол, выбегали на пешего бойца и ранили его, — ответил мужчина, принимая ответственность за прогноз.

Из всех жителей общины только Лада осмеливалась так уверенно говорить с Даном о вероятностях. Нескольких предсказателей вождь испытал на достоверность прогнозов. Публичная порка и позорное развенчание отучили любителей вранья и запугивания соваться в Дановку.

«Неужто и Нику вождь учинит проверку с наказанием?» — Успел подумать Здравко, как услышал приказ:

— Карту! Покажите диспозицию, оба.

Расстелив рукодельный лоскут с детальной схемой окрестностей, командир отметил положение своих бойцов, расположение неприятеля и место встречи с Ником. Тот поправил несколько фишек за обезьядов:

— Они отползли сюда. Твой разведчик попадал на линию их бегства, они сбивали его с ног и прокусывали руку, левую или правую, в зависимости, которого из нападающих он убивал. Второй гоминоид успевал тяпнуть… — и обернулся. — Здравствуйте!

Дан тоже смотрел на Ника, который сделал шаг к проёму, где стояла Лада. Та несла мужу кружку с горячим напитком, да обнаружила в горнице незнакомца и сейчас вглядывалась в него. Здравко помнил такой взгляд, пронизывающий, который немногие способны вынести. Его Тали, Лиза и сам вождь, разумеется. Гость выдержал, улыбнулся:

— Лада… Красивое имя. Не ожидал встретить такого сильного… женщину. Мне очень приятно… Да, конечно, я готов продолжить наш разговор, когда уважаемый Дан разрешит…

Видать, вождь понял больше, чем командир, если отпустил бойцов с наказом приготовиться к отражению набега обезьядов. Выходя из комнаты, Здравко услышал, как Дан задал гостю неожиданный вопрос:

— Колдун или волхв?

26

— Кто ты, Ник, признавайся, не тяни, — взял быка за рога Дан, едва дверь закрылась, — Лада тебя вычислила, я вижу. Да сядьте вы, наконец, оба!

Ник кивнул:

— Сейчас, вождь, одно мгновение, — и обратился к Ладе, посетовал. — Как же я не смог определить твоё пси-присутствие раньше, почему? Маскируешься? Вот теперь воспринимаю тебя полностью. Ты очень странный паранорм, — добавил он, присаживаясь на скамью.

Вождь слушал, неодобрительно хмурясь. Жена помешала допросить пришлого, хотя помогла определить, что тот не враг — уж эмоции любимой женщины Дан научился считывать безошибочно! Не нравилось вождю, что чужак переговаривался с Ладой мысленно: «А коли не с другом, но с врагом? В таком аспекте телепатия слишком опасное умение!»

Лада поставила перед мужем кружок, накрытый салфеткой, бокал. Тоже села, но боком, чтобы видеть и мужа и Ника:

— Как странно… Без слов, а понятно… Дан, наш гость — очень хороший человек, ему можно верить, — она радостно улыбалась чужаку, потом опомнилась, крикнула дочери принести еще чаю.

Дан не стал ждать, пока жена разъяснит, почему гостю надо верить:

— Отставить чай… Пошли за стол, пока с голоду не умерли, — и напомнил, кто в доме хозяин. — Ник, я тебе вопрос задал. Не худо бы уважение к вождю проявить, ответить, — а потом уточнил, словно между делом, — вы как говорите, телепаты? Словами, как и со мной?

Могучий мужчина улыбнулся:

— Спасибо. Я сыт, разве что за компанию посижу. И…

— Данчик, милый мой, я впервые такое ощутила, с Ником, — быстро ответила Лада, слегка споткнувшись на имени гостя. — Это необычно и очень образно. Потом попробую тебе обрисовать, что именно воспринимается… Ой, Ник, скажи сам, мой муж умнее, чем прикидывается.

— Вождь, неужели ты не знал о способностях жены? И верно, не знал… Ты и сама не знала… А прекогностика для тебя, Лада, не секрет уже давно, вижу…

Дар предвидения жены вождь использовал на всю катушку. Это тебе не Дельфийский оракул, который изрекал двусмысленности. Лана четко определяла, хорошо или плохо кончится конкретная затея мужа, а тот положительные оценки воплощал в жизнь стремительно и уверенно. Как сейчас, призвав гостя за стол:

— Мало ли, что сыт… Рукомойник видишь? Если лицо сполоснуть, возьми большое полотенце, на стене.

Вытирая руки, Ник продолжил:

— … везет тебе, Дан. Лада, ты на сколько порядков видишь будущее? Не представляешь? Надо будет сравнить, прикинуть совпадения по футур-анализу, — а потом ответил на первый вопрос вождя. — Я не колдун, а паранорм. Это тебе что-нибудь говорит?

— Термин — мало. А эффектное появление — много. В древние века таких называли магами, волхвами. Ходят слухи, что в бывшей северной стороне есть селение, где они живут, — показал направление Дан, — у нас пока не объявляются. Но слухи не на пустом месте, полагаю…

— Нет во мне магии, это поле сил. Достаточно его организовать нужным образом, получишь нужный результат. Всё просто…

Дохлебав суп, вождь скептически заметил:

— Настолько просто, что ни у кого, кроме тебя, и не выйдет.

Лада подала второе. Как ни пытался Дан отучить её от ухода за собой, та упорствовала. Примитивист не понимал, что за удовольствие налить ему суп в тарелку, а не в миску, подать красиво уложенный гарнир с котлеткой, вилку с ножом, специальную салатницу, но с женой не спорил. В отсутствие Лады он превосходно обходился одной тарелкой и ложкой. Поблагодарив, Дан принялся за бифштекс, с упреком выговаривая гостю:

— Зря ты со мной, словно с дефективным. На вашем жаргоне я — нормал… Да, с паранормами знаком, некоторое время рядом работал. Спесивые снобы, как на подбор, — он скорчил презрительную гримасу. — Знаешь, Ник, кошка не кичится перед собакой, что умеет лазать по дереву, а твои… — ехидная гримаса подчеркнула неприязнь, — … богато одарённые коллеги выпячивали жиденькие отличия от нормалов, как личное достижение.

Ник не стал спорить, пожал широченными плечами. Разговор продолжился за чаем. Вождь поинтересовался, что привело гостя в поселение, чем тот намерен заниматься, какую пользу принесет жителям:

— Нахлебников не держу, наслышан, небось.

— И правильно делаешь, Дан. Время суровое, — гость перестал улыбаться, — ресурсов почти нет. А ваш регион так мощно развился после катастрофы. Я не ожидал, что на Земле вообще выжить можно…

— Можно, если нужно, — и примитивист кратко пояснил, сколько обозов ходило к развалинам ипподрома, пока весь запас зерна не переместился в амбары общины.

— … построили кузню, стали инструмент мастерить. Сейчас-то наши умельцы что хочешь откуют, а тогда чуть не сутки на первый топор ушли.

— Неужели так сложно отыскать готовое?

— Ищем. Порой находим, но основное делаем сами. Те же подковы, плуги, бороны, ножи, клинки. Скверно, что источников энергии мало, перешли на тягло. Электричество у нас только для общественных зданий, для морозилки и больницы. И то экономить приходится…

Вождь спохватился, что жалуется гостю, который ничем помочь не может, исправился:

— Сам-то откуда пришел, что повидал? Выглядишь несовременно, допотопно. Точнее, докатастрофно… Где твоё обиталище?

— Нигде. Брожу по свету, смотрю, как дела обстоят…

— Бомж? — Дан недоверчиво усмехнулся уголком рта, процитировал классика. — Свежо предание, да верится с трудом…

27

— Смотри шире, вождь, — не согласился гость, — мой дом, это вся Земля. Даже такая, как сейчас…

Ник рассказывал, в каких местах изувеченной планеты сохранилась жизнь, как мало выжило людей, что творится по краям расплющенного земного шара и почему не заходит солнце. Многое казалось невероятным и невозможным, но Дан верил. Столько спокойной силы излучал Ник, что не хотелось подозревать его в бредовых выдумках.

«Да, он не враг. Куда же его приспособить, на какое дело? Воин из такого силача получится отменный, но воинов предостаточно, — думал вождь, невольно запоминая ненужные, по большому счёту, сведения о состоянии Земли, — может, учителем?»

Десятилетие минуло со дня, когда ведомая Даном колонна ступила на ближнерусскую возвышенность. Мечта примитивиста — жить отдельно, в сосновом бору, так и не осуществилась. Несколько раз пытался он сложить полномочия, но обстоятельства вынуждали продолжать. То назревала стычка с очередной группой налётчиков, то кандидат на должность вождя оказывался одиозный фигурой…

Как Роман Покатилов, староста Гелеровки. Толковый хозяйственник, а выродился в подобие Иоанна Грозного или Сталина — завёл опричников, тайный сыск учинил, инакомыслящих преследовать принялся. И ведь почти склонил большинство старост на свою сторону, кого обещанием льгот, кого угрозой расправы. Не попади основатель Гелеровки, старик Афанасий, на операционный стол к Ладе, да не разболтайся — так и пропустили бы потенциального диктатора к большой власти. Дан помнил, как изумился Совет, когда истинное лицо Покатилова открылось, через показания свидетелей…

Вождю тот случай послужил уроком, заставил организовать службу сбора информации. Проведчики, то есть — стукачи, шли по ведомству полиции, которую организовал и возглавил присмиревший, утративший гонор Михаил Прунич. Потеряв руку в нападении на богатый хутор, бывший путчист был изгнан из собственной банды. А приют нашел только в Дановке — Лада посоветовала принять инвалида. Вождь согласился и не прогадал — майор из шкуры вон лез, чтобы оправдать доверие…

«Как неожиданно меняется расклад, — мимолётно отметил Дан, в пол-уха слушая Ника, — недруг, а кто он общине, Прунич? Конечно, недруг — и оказался полезен… на своём месте, как профессионал…»

Тем времением гость закончил рассказ, повторил, что хотел бы в Дановке поработать над рукописью, краткое содержание которой только что изложил:

— Не так, чтобы я крупный ученый, но в общих чертах понимаю происходящее в космосе, во вселенной… Мы знали, что мир изменится — под влиянием ли ФАГа, других сил, тех же Сеятелей. Больше того, я полагал, что человечество не уцелеет ни в том, ни в другом случае… Но слегка ошибся с Землёй. Мне надо проверить, пересмотреть многое…

— Ученый. Да еще космогонист, — вождь сделал на этом слове ударение, — роскошь в нынешние времена непозволительная. Опять же фаг, сеятели… Мне это ни о чём не говорит, слишком высокие материи. Давай вернёмся с небес на грешную землю. Жить с нами, значит, работать на общество. Что ты умеешь, паранорм?

Постучав, вестовой сунулся в дверь, доложил:

— Войсковой командир прибыл, просит принять.

Здравко вошел на приглашение, сел к столу, схватил кусок хлеба, нарезанное мясо, откусил, выслушивая упрёк вождя:

— Я тебе сколько говорить буду, что надо заходить без доклада? Ногой дверь открывай, чтобы ни секунды не терять, понял? Ладно, прожуй сначала, по тебе видно, что всё хорошо…

— Угу. Мы их подстерегли, гоминоидов…

Дан отметил про себя, что серб применил для обезьядов термин, высказанный Ником: «Цепкий у парня ум, сложил все названия — приматы, обезьяны и прочее, сравнил и выбрал наиболее точный», — затем вернулся к разговору с паранормом:

— Так что умеешь?

— Скажи, в ком нехватка, может, и сгожусь, — усмехнулся Ник, словно прочитав мысли собеседника, — но учти, лекарь из меня неважный. Ладе уступаю по всем параметрам. Обучить кое-чему, это да. Может, я лучше охраной общины займусь? Нет, не со всеми… Заранее оповещать стану, кто незваный и откуда в гости к вам…

Лада прыснула:

— Данчик, ты Шемаханской царицы не боишься?

Вождь улыбнулся, а паранорм расхохотался:

— Ну ты сравнила… Я Золотой Петушок на спице — ку-ка-ре-ку! Царствуй, лёжа на боку!

Здравко чуть не поперхнулся от неожиданности. Ник паясничал? В устах взрослого, мощного человека это казалось настолько неприличным, так не вязалось с представлениями о правильном поведении людей, что серб высказал мнение вслух. Лада и гость с изумлением выслушали призыв не вести себя, словно неразумные дети. Ник опередил всех:

— Ой, Здравко, смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно… Самоирония — лучшее средство от спесивости и снобизма!

Лада добавила цитату:

— Все глупости в мире делаются с серьезным выражением на лице.

Вождь промолчал, но пристыженный командир понял, что и тот не на его стороне. Чувствуя себя неловко, серб сгорбился, пытаясь стать незаметным. Его, действительно, не задевали, обсуждая идею раннего оповещения. Чтобы проверить способности Ника в столь неожиданной роли, Дан поручил Здравко отработать схему взаимодействия и отпустил того.

— Обиделся. Ух, серьёзный у тебя военачальник…

— Перемелется, мука будет, — успокоил паранорма вождь, выходя в горницу. — Лада, покажи Нику гостевую комнату, а там посмотрим, куда поселить.

Вынимая очередной учебник из плотного ряда, стоящего на полке, Дан пожелал гостю прогуляться по селению:

— Погляди, ради чего на спице сидеть, — и добавил вслед. — Ладушка, потренируйся в телепатии. Полезное дело, вместо радиосвязи.

Ник послал Ладе мысль-картинку, где совместилось лукавое подмигивание, одобрение прагматизма и хитроватости вождя. Ей так понравилось образное общение, что она расхохоталась и спросила:

— Как тебе это удаётся?

— Мыслеобраз. Лови наставление!

И они ушли, оставив Дана наедине с бесконечными заботами. Но, принимая письменную сводку от разведчиков и поисковиков, выслушивая жалобы Боба на износ техники, вождь нет-нет, да улыбался. Приятно сознавать, что у тебя одаренная жена!

«Ник прав, не каждому так везёт», — и Дан принялся планировать поиск потенциальных телепатов среди жителей общины, но ворвался нарочный:

— Поисковики вернулись, вождь. Стычка с регрессорами. Есть потери.

28

Караульщики опоздали на несколько минут. Ватага бродяг, десятка три, не меньше, уже рыла картошку, разоряя крайние ряды. Выглядели налётчики неорганизованной толпой. Здравко решил обойтись без крови, разоружить и прогнать плетями. Чтобы не топтать поле напрасно, подъехал открыто, громко сказал:

— А ну, кончай! Все вон, и побыстрее! Что накопали, оставьте. Оружие — на землю!

Все женщины и большинство мужчин, видимо, разумные или трусливые, подчинилось, поплелись с поля. Однако мешки не бросили, оружие не сложили.

— Оружие и мешки на землю! — Здравко повторил приказ, но ватага бросились наутёк.

Это от конников? Отряд караульщиков рванул за ними, охаживая плетями. Самые сообразительные бродяги бросали награбленное, получив жгучий удар или падали на землю, сжимаясь в комок. Но некоторые обнажили оружие. Бой сразу распался на отдельные схватки, где на одного противника приходилось по два-три ополченца.

Через несколько минут всё было кончено. Лязг металла прекратился, пойманных бродяг сгоняли в одно место для допроса. Десятники доложили, что свои все целы, несколько царапин не в счет. Хрипло выл какой-то раненый. Здравко выругался, направил коня в ту сторону:

— Чей недобиток?

Вопрос адресовался молодому парню, блевавшему в куст. Разогнувшись, тот вытер слёзы и сопли, отер рот:

— Мой. Не могу смотреть… У него… — и снова согнулся в приступе рвоты.

Командир спешился, глянул на раненого бродягу. Мужчина лежал скорчившись, поджав колени к животу. Левая половина головы сочилась кровью — кожа с черепа, ухо и часть скуловой кости снесены ударом клинка, который продолжил движение и почти отсек руку по плечевому суставу. Ранение тяжелое, но не смертельное, поэтому раненый оставался в сознании и вопил, надрывно, на одной ноте.

— Зачем человека мучаешь? Что, слушать нравится? — Церемониться с рассопленным бойцом Здравко не собирался. — Добей, быстро! Не могу? Ах ты, чистоплюй, — оплеуха справа получилась звонкой, — другие могут, значит, а ваше величество брезгует?

Вторая оглушительная затрещина, слева, помогла бойцу восстановить равновесие — командир весил за сто килограммов, а руку имел тяжёлую. Третья не понадобилась. Боец поднял клинок и рубанул лежащего по шее, с оттяжкой. Вой прекратился. Несколько ополченцев, неслучайно оказавшихся рядом (любопытно же, как дело обернется!) двинулись по своим делам.

Здравко опустил лопатообразную ладонь на плечо бойца, повернул к себе лицом, ободрил:

— Первый бой? Это обычное дело, не горюй. Чисто срубить врага в сече и бывалому воину трудно. Свалил, тут же дальше, на следующего… Но помни, раненый опасен, и как момент выдался — немедля исправь. Быстро и аккуратно, пока тот слаб. Тут ведь, оставишь недобитка, а он тебя в спину…

Командир знал на собственном опыте, как трудно перешагнуть черту, отделяющую тебя от первого убитого. Парню предстояло оправдаться перед собой. Потом, когда разум привыкнет, что враг — не вообще человек, а ВРАГ, станет легче. Но всё равно, ведь не подарил жизнь, а отнял…

29

Вождь прочёл донесение о разгоне бродяг, сделал пометку в рабочем журнале. «Полевых вредителей» такого сорта становилось всё меньше, хотя всего месяц минул, как в общину пришел Ник. Его дивное умение воспринимать врага на расстоянии очень помогло. Урожай собрали без потерь и спокойно, потому как караульные отряды встречали любителей легкой наживы в самом начале их пути и рассеивали, не пуская к полям. Но любое блаженство недолговечно — теперь вождя беспокоила повышенная активность регрессоров.

В прихожей раздались громкие голоса. Дверь распахнулась. Паранорм стремительно вошел в горницу, сметя вестового в сторону одним движением. Дан удивился:

— Ник? Почему ко мне? Что-то экстренное?

Право свободного входа касалось только Здравко, и никого иного. Сигнал тревоги от паранорма передавался дежурному отряду караульщиков, минуя вождя. Если Ник примчался к Дану — случай требовал немедленного рассмотрения. Но паранорм заявил:

— Это не по тревоге!

— Тогда позже. Я занят, время неурочное. Свободный прием через два часа.

— Знаю, только вопрос неотложный! — Настаивал паранорм.

Вождь кивнул:

— Говори.

— Я расторгаю наше соглашение. Никаких предупреждений с моей стороны не будет, караульте сами, — отчеканил Ник.

Дан прикинул варианты: «Все знают, чужак держится в поселении только прихотью вождя. Выставить отказника за ворота немедля — эффект нулевой. Если обязанности не дать, и не выгнать, то Ник сам придумает компенсацию, чтоб не нахлебником…»

Решив, что в таком раскладе ущерба ни авторитету вождя, ни репутации чужака не будет, он согласился:

— Договорились.

«Вот хитрюга! — Паранорм восстановил цепочку размышлений вождя, — а ведь прав, верно рассчитал…»

— Зайду через два часа. Ты от меня так просто не отделаешься.

И зашёл. Разговор начался с упрёков:

— Зачем бродяжек избили? Я для этого вас оповещал? Неужели сложно преградить путь, предупредить по-доброму, чтобы не лезли на поля? А ты окружил и зарубил!

— Не всех, а кто за оружие схватился, — уточнил вождь, — всего семерых. Остальных плетями прогнали. Кстати, две пары к нам пришли, я их в Игуменку направил. И раз на то пошло, не твоего ума дело, какая у нас военная доктрина, — он щегольнул недавно вычитанным термином.

— Доктрина? Смотри, какой стратег выискался! Думаешь, если в вашем болоте твоя кочка самая высокая, ты громче всех квакаешь, то уже всегда прав? Уже всё знаешь?

Вождь замолчал, стиснул зубы, а Ник горько продолжил:

— Как слепец бредешь, ни начала, ни конца дороги не видя…

Вошла Лада, закончившая приём больных:

— Опять сцепились? Данчик, там еще четверо ждут. Некрасиво регламент нарушать, а вы не десять минут воюете, явно. За ужином доспорите, — и выдворила Ника укоризненным мыслеобразом: «покачивание пальцем, Ник и Дан — малыши в коротких штанишках, швыряются песком».

Паранорм прислал ей коротенький ответ: «Не переживай, мы помиримся». Но Лада не поверила в такой исход, она знала своего мужа гораздо лучше, нежели Ник. Не напрасно ведь Дан несколько минут кружил по комнате, успокаиваясь и негромко шепча стихотворные строки:

— Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…

30

Вождь закончил прием, уделив каждому посетителю установленное время. Но переворачивая склянку песочных часов, возвращался к спору с паранормом. Этот сильный мужчина обладал неведомыми Дану знаниями и постоянно удивлял широтой кругозора. Здесь крылась причина чуть не ангельского терпения вождя, который с прочими неслухами особых церемоний не разводил.

«Может, он прав? Я варюсь в собственном котле и делаю ошибку за ошибкой? — Терзал себя примитивист и всё ближе подходил к неприятному для самолюбия выводу. — Надо признаваться, что мало знаю».

Садясь ужинать, он решил зайти издалека:

— С бродягами — чистая случайность, не успели перехватить, отсюда и кровь. Этого уже не изменить, так что забудем, — но не преминул «лягнуть» паранорма. — Однако ты тоже хорош, торопыга! Я расторгаю наше соглашение, — передразнил вождь и закончил быстро, опередив Ника, — а это вовсе даже УСЛОВИЕ твоей жизни в общине.

— Не волнуйся, скоро уйду, — парировал Ник, — но за постой расплачусь, как только найду, чем.

Лада огорчилась, вмешалась в разговор:

— Ну что вы, ей богу, поладить не можете? Два умных человека, а общего языка не найдёте…

— Вот именно, — согласился вождь, — два медведя в одной берлоге не уживутся. Не лез бы ты со своими советами, а занимался наукой. С твоим умищем копаться в общинных проблемах, как микроскопом орехи колоть.

Ник поучающее парировал:

— Вообще-то на текущий момент общинные проблемы — самое важное. Это вопрос — быть или не быть цивилизации.

— Ух, ты, а я и не знал! — Делано изумился Дан. — Десять лет общиной занимаюсь, и вот ты мне глаза открыл, наконец.

Не обращая внимания на умоляющий взгляд жены, вождь жёстко отрезал:

— Пока ты ничего дельного не присоветовал.

— Ты не просил…

— И не стану!

Дан хотел объяснить — почему, но сообразил, что это не поможет, ведь ни он, ни паранорм не изменят собственное мнение. Значит, и сотрясать воздух впустую нет резона. Ужин закончился в молчании. Допивая чай, примитивист обратился к Нику, словно резкого разговора и не бывало:

— Космогонист, у тебя время найдется по специальности дело сделать? Объясни, почему катастрофа случилась, а то народ всякую чушь порет. Вон, игуменцы свою трактовку Армагеддона сочинили. Взяли дневник Илии за основу. Там мне и Ладе черная роль отведена. Хоть сам новейшую историю пиши…

Паранорм на мгновение задумался. В лице появилось незнакомое прежде выражение, словно Дан оскорбил его. У вождя зародилось подозрение, что человек, которого хотелось иметь в друзьях, сейчас встанет из-за стола и уйдет. Он поднял руку, чтобы остановить Ника, но тот всего лишь пытливо посмотрел на вождя, уточнил:

— Хочешь знать, как началось изменение мира и почему? Хочешь знать, кто такой ФАГ? Почему погибла Солнечная система?

Дан кивнул:

— И не только…

— Вопросов всегда больше, чем ответов на них. Не обещаю, что будет очень интересно, но книга такая есть, — и Ник вышел в свою комнату.

Через несколько минут он вернулся с квадратным пакетом, открыл, вынул прозрачную коробку. В таких хранились старинные архивные документы.

— Здесь, — Ник подал вождю стопку пластиковых листов, — найдёшь основное.

Дан принял рукописные страницы, прочёл заголовок:

— Свод истин. Скромно… С претензией на новое Евангелие, — взгляд вождя неприкрыто адресовал скепсис паранорму, — и кто у нас евангелист? Попробую угадать. Лука, Матфей, Петр — нет, не они… Может, Ник?

Пробить паранорма иронией не удалось. Тот выдержал взгляд, ответил спокойно и уверенно:

— Труд рассчитан на века, поэтому и назван соответственно. Сам посуди, станет кто читать философскую работу, озаглавленную скромно, даже убого, типа — моё мнение? Или мемуары? Нет. А Ставр Панкратов намеренно вызывает огонь на себя…

— Так это не твоё, — разочарованно протянул Дан, откладывая стопку страниц в сторону. — Над чем тогда ты трудился столько времени? Не роман же творил?

Ник чувствовал причину огорчения. Вождь писал свои воспоминания о пережитом, но неудовлетворённое писательское самолюбие мешало и вклинивало лирические отступления в текст. Как опытный читатель, Дан воспринимал чужеродность вставок, но духу на жестокую редакторскую правку недоставало. Он ждал, когда паранорм закончит своё писание, чтобы предложить взаимную «вивисекцию» творений, потому и огорчился ошибке в авторстве.

— Не роман. Скоро закончу, — обнадёжил Ник, — попрошу прочесть и раскритиковать. Путевые заметки, вроде путешествия из Петербурга… — и усилил понимающую улыбку вождя шуткой, — в вашу общину.

Перед сном Лада нехотя пролистала первые страницы и вернула мужу:

— Я не одолею такую заумь. ФАГ, Конструктор… Данчик, неужели тебе интересны разборки — кто, когда, кому? Это история! Дела давно минувших дней…

Дан другого и не ожидал. Жена, как истинный гуманитарий, жила в реальном мире, а космос представлялся ей безбрежным, холодным и страшно далёким от судеб человека пространством. Как ни пытался муж объяснить явную для него включённость каждого человека в это необъятное пространство — ничего не удалось. Связь с планетой Лада еще признавала, а дальше идти отказалась наотрез. Не женское, дескать, дело — судьбы вселенной. Однако книга представлялась Дану очень важной, он попробовал шуткой изменить отношение жены:

— Неужели так трудно прочитать? Какой странный у нас в семье половой шовинизм. Судьбы Вселенной исключительно мужское дело?

— Данчик, тут не шовинизм, а диморфизм. Добывать еду и защищать племя должен мужик, а рожать — баба. Я и до катастрофы считала феминизм забавой женщин, у которых нет мужа. У меня — есть, так что не надейся, амазонкой не стану. Мне нравились мелодрамы, тебе боевики и детективы. Разве это странно?

Вождь повернулся к жене, заглянул в глаза и напомнил:

— А кто прикончил пуштунов?

31

«Свод Истин» на боевик не претендовал, понял вождь, вчитавшись в рукописные строки. Автор сухо и деловито рисовал неприятный для человечества расклад, в котором неведомые Игроки делали понятные лишь им ходы. Книга захватила вождя своей простотой. Даже наскоро прочитав, он постиг главную идею, сверхзадачу, двигавшую Ставром Панкратовым. Не бесполезные метания героев описывал автор, а внедрял в ум читателя убежденность, что лишь тот разум имеет право на жизнь, который хочет и может постоять за себя.

Паранорм появился в Дановке спустя две недели:

— Прочел?

— Ты прав, — признался вождь, передавая книгу, — название правильное. Скажи автору спасибо. И вот еще, я снял копию. Для себя. Другим не дам, слишком страшно. Может с ума свести, если без подготовки…

Свои мемуары Дан отредактировал в сухом духе «Свода», передал в библиотеку вместе с путевыми заметками Ника. Приказом обязал библиотекарей вести летопись, по итогам каждой декады. На этом он счел историю с паранормом законченной.

Следующим утром набатный звон поднял вождя на ноги. Отбросив крышку сундука, Дан споро надел металлический доспех, попросил жену завязать его. Чмокнув мужа, Лада вышла проводить на крыльцо, подала шашку. Молча смотрела, как вождь вскочил на коня, подведенного денщиком, молча махнула рукой, когда он присоединился к отряду в тридцать всадников и выехал из селения. Ворота закрылись, длинный запорный брус прижал створки. Дежурный десяток рассредоточился — им предстояло наблюдать за окрестностями и ждать возвращения отряда.

Лада распорядилась кипятить воду, готовить операционную, а сама забралась по лестнице на крышу, посмотреть, куда направился отряд. Тех не было видно, только пыль стояла над проселком, где протрусили всадники. Не мчались во весь опор, берегли силы? Судя по звону, это был общий сбор, не тревожный, выручальный. Значит, предстоял большой бой. Такое случалось всего дважды, но Дан не зря тренировал бойцов — единое войско собиралось быстро. Маневры, проводимые Здравко, сплотили ополченцев, а хорошие дороги позволяли конникам быстро добираться и стремительно атаковать противника.

Лада в который раз посетовала на собственную лень — так и не удосужилась выучить семафорную азбуку. На вышке Игуменки и (тут она переместилась на другой скат крыши, присмотрелась из-под руки) в Саргеле сигнальщики махали флажками, передавая сообщение. Сами-то воинские отряды для связи пользовались эмканами[1], их хватало на командиров и десятников, но меж поселений применяли зрительную. Дан отыскал древнюю морскую азбуку, которая ни разу не подвела, в отличие от радиосвязи.

Парнишка-сигнальщик свесился с площадки, крикнул вниз:

— Обнаружили становище регрессоров, чёрных гасителей, за перекрестком, близ Борисово.

Собравшаяся у вышки пацанва брызнула врассыпную, спеша донести весть до каждого жителя. Подошло несколько взрослых, стали обсуждать новость, строить предположения:

— Ай, не надо бы на рожон лезть!

— Не скажите, если их не отпугнуть, опять поля подожгут…

Сигнальщик спустился с вышки, уступив место сменщику, напустил на себя солидность, предложил разойтись, не мешать. Старики на него внимания не обратили — молод еще, указывать! А женщины, те горячо отругали — о какой работе могла идти речь, если в отряде близкие ушли? Парнишка смешался, отступил в караулку.

Отставные ополченцы, по здоровью в бой не годные, но виды повидавшие, понимали опасность предстоящей схватки. Регрессоры, как истые фанатики, в битве себя не щадили, сражались яростно, если судить по встречному бою, выигранному за счёт внезапной атаки. Хотя экипированы бойцы общины надежно, многие окольчужены, однако, пострадали же в том бою трое? И еще как!

Регрессоры — не разгуляйцы, у многих оказались «лучевики», как назывались для простоты винтовки с лазерными прицелами. Выстрелы из них пробивали бехтерцы и оставляли глубокие, а то и сквозные раны, хорошо хоть, чистые — энергетический удар просто испарял всё на своём пути. Раненые выжили, но остались калеками. Как раз один из пострадавших, Халиль, сменил дежурного на вышке. Он и вмешался в разговор:

— Не станут наши церемониться, издалека всех перестреляют. Особенно, если это гасители. Они в тот раз поисковиков перехватили и замучили.

Самый старый поселенец Афанасий Гелеров, который своевременно сбежал от тирана Покатилова в столицу, обрадовался повороту темы:

— Вот вы все, пришлые, как один — всё бы убивать! Сколько твержу, доказываю, что жизнь бесценна, что нельзя отнимать её лишь потому, что оппонент думает иначе, чем вы! Надо пригласить регрессоров к поиску компромисса, переубедить. В конце концов, худой мир лучше доброй ссоры, — козырнул пословицей претендент на звание старейшины, поправляя белую бороду. — Нельзя решать вопросы путем насилия!

— Дед, какого хрена ты здесь, за стенами страдаешь, нас агитируешь? Отселяйся наружу и живи без насилия, переубеждай налётчиков, — сделал наивные глаза молодой караульщик. — Интересно, надолго тебя хватит?

В прошлом крупный философ, а ныне редкий зануда и критик всех действий Дана, да и Совета в целом, Гелеров на провокацию не ответил, увернулся:

— Демократия, демократия и еще раз демократия! Ничего лучшего мир не придумал. А вы подчиняетесь диктатуре!

Халиль, потерявший в битве с разгуляйцами половину кишечника и три ребра, снова перегнулся через перила, пригрозил:

— Подскажу-ка Дану, чтобы тебя за ограду на денек выставил. Вдруг вылечишься?

Молодой караульщик прыснул, Гелеров обиделся, отошел в сторону. Халиль принял новое сообщение, что бой уже идёт, крикнул об этом вниз — площадь затихла. Лада вернулась в больничное помещение, проверила готовность операционной, заставила сестру зарядить автоклав перевязочными средствами, придралась к фельдшеру…

Опомнилась, прикрикнула на себя: «Не суетись! С ним всё будет в порядке. Бог уже забрал у тебя родных, не станет же совсем сиротить, не настолько он жесток…»

Раз в год, в дату Катастрофы, супруги поминали покойных. Если Лада хотя бы знала, что отец с матерью улетели с Земли, то муж потерял своих в бытность подростком — те просто исчезли в космосе. Неизвестно, когда и почему, как и остальные триста пассажиров каботажного рейса Земля-Венера.

Наверное, Дан натосковался в сиротстве, если каждую свободную минуту уделял дочерям, при любой возможности дарил родительскую ласку — таскал на руках, возил на себе. И жену не забывал погладить по бедру, перехватить и поцеловать руку, пока та подавала чай или бутерброд. Тем страшнее становилось Ладе, когда неумолимый долг призывал вождя идти навстречу смертельной опасности.

Как сейчас, в битве с регрессорами…

32

Бойцы стаскивали трупы врагов в одно место, чтобы потом раздеть и захоронить в одной могиле. Бросать непогребенное тело — создавать проблемы на будущее. Отведает человеческой плоти какая-нибудь хищная тварь, разохотится и станет людоедом. Проще и надёжнее зарыть.

Вождь дождался, когда Здравко подвёл итоги, подошёл с докладом:

— Побили сорок человек. Трое-четверо ушли. Гнаться нет резона, наши кони устали, а у них свежие и на подмену есть. Потери: один убитый, семеро раненых, трое тяжело. Пленные: четверо, два воина и женщины, похожи на сообщниц. Трофеи приличные, сейчас подсчитывают.

Дан заинтересовался пленными. Толстый и сильный мужчина по имени Прокоп оказался в сильном наркотическом опьянении. Второй, молодой и тощий, весь в татуировке, представился Эфраимом:

— Я племянник князя Маргила… За меня вам такая месть будет! Всех спалят, всех в рабство обратят!

Ни одного разумного слова не сказали и пленные женщины, то ли фанатички, то ли одурманенные. Только плевались, изрыгали проклятья, и грязную ругань. Единственное, что удалось понять — Маргил продолжает расширять свои владения. Этот отряд шел с целью нахватать пленников, собрать сведения, изучить дорогу для наступления крупными силами.

— Не миновать нам генерального сражения, командир, — вождь сделал неутешительный вывод, — а жаль.

Здравко пожал плечами:

— Так выбора нет, жалей, не жалей. Готовиться надо. Нам бы оружия, а бойцов — хватит. — Он просительно глянул на Дана, — Может, пора посылать поисковиков на птеране, пусть заберутся подальше?

— Поговорим, — тот отложил вопрос, поднялся, сделал знак денщику, вскочил в седло.

Убедившись, что поле битвы прибрано, могила вырыта, Дан приказал:

— Пленных прикончить, — а на недоумённый взгляд Здравко уточнил, — вместе с женщинами.

Войсковой командир подумал: «Какая глупость! Если среди пленных — родственник главного бандита, что за прок в тупом убийстве? Эфраим может оказаться ценной картой в переговорах». Мысль показалась разумной, зато приказ вождя — опрометчивым. Здравко возразил:

— Зачем? Оставь племяша. Для обмена пригодится.

Дан укоризненно посмотрел на серба, сказал негромко, чтобы не слышали бойцы:

— Донесения разведчиков не только читать, но и помнить надо. Нет у Маргила такого родственника. А был бы, так менять не на кого, — и добавил, увидев понимание в глазах командира, — выполняй!

Здравко передал распоряжение, проследил за исполнением. Когда братскую могилу зарыли и завалили камнями — надёжно, недоступно для крысобак — он тяжело вздохнул. Вождь прав. Эти враги выглядели страшнее всех зверей, безжалостнее любых природных катаклизмов. Фанатики. Пленных они пытали, пока те не принимали их веру. А затем всё равно убивали, как велела эта самая вера.

Войско ушло вперед. Серб смотрел на невысокий каменный курган, прокручивал в голове свою жизнь, которая началась в мирном сытом Загребе. Он, добрый и наивный мальчишка, выжил в чудовищно искорёженном мире, но чего это стоило? Катастрофа изувечила Землю, животных и растения. Изувечила людей. И его тоже не пощадила. Как он превратился в бойца, который убивает других, чтобы не убили его? Почему он подчиняется приказам Дана? Зачем?

Здравко очнулся, отпустил ствол берёзы, утёр мокрое от слёз лицо. Стыдясь минутной слабости, выхватил клинок, наискось ссёк толстенный стебель какого-то зонтичного мутанта, похожего на анис. Стало немного легче, и, вскочив на коня, войсковой командир бросился догонять колонну.

33

Опасаться сегодня некого — враг разбит. Вождь отказался от охранения и в сопровождении денщика намного опередил войско. Но бдительности не утратил, издалека заметил — на дороге к Дановке стоял человек. Неподвижно и открыто тот ждал, пока всадники поднимались на взгорок. Разглядев крупного мужчину в сером блестящем костюме, вождь пришпорил коня.

— Добрый день, Дан.

— Здравствуй, паранорм. А день не слишком хорош. Если бы мы знали, что у них столько оружия, то взяли бы измором или окопались… Тебя где носило?

— Дела неотложные, — отговорился Ник, и хмуро попросил. — Уделишь мне время?

— Хоть сейчас, до селения еще минут двадцать, — предложил Дан, делая денщику знак отстать от собеседников.

Ник оказался практически единственным человеком, кроме Лады, с которым примитивист говорил откровенно. Ник не зависел от вождя. Здравко, Прунич и Горлов, староста Саргеля — они понимали многое, имели приличный кругозор и давали обратную связь, но не ту, которая требовалась.

Дан нуждался в предвзятом противнике, желательно, более умном, чем сам — это стимулировало, не позволяло почивать на лаврах. Даже упрёки маразматика Гелерова и нападки женской фракции расценивались вождём, как однозначно полезные. Судя по лицу Ника, беседа предстояла напряженная.

— Начинай критиковать, я готов.

— Зачем ты устроил бойню? Полсотни трупов, и это, когда на Земле едва сто тысяч набирается! Пленных перебил! Я пытаюсь создать технологию этической нейтрализации межчеловеческих отношений, рассчитать амортизаторы зла, а ты?

Вождь хмыкнул:

— Врага жалеешь, — добавил иронии в голос, поддел Ника, — а живешь в нашей общине, это ничего? — И закончил, словно печать поставил. — У меня нет выбора. Мы или они!

Ник двигался рядом с конем, шагал широко и легко. Для удобства взялся рукой за стремя, а второй жестикулировал:

— Я встречался с Маргилом. Он согласен на переговоры, готов заключить перемирие. Надо остановить бессмысленное истребление. Ты пойми, там люди, всего лишь одурманенные пропагандой. Они не виноваты, за них надо бороться, а ты…

Лицо вождя оставалось непроницаемым. Он слушал давно знакомые, наивно благожелательные разглагольствования, и думал, почему никто не хочет разделить его точку зрения на ситуацию:

«Никто, кроме войскового начальника, Здравко. И то, даже тот смелый воин считает возможным оставлять пленным регрессорам жизнь, в виде условного рабства, как осуждённым. Держать у себя врага, который в любой момент сбежит, сделает диверсию? А то отравит идеологическим ядом чью-то душу…»

— Ты отвечать будешь, или так и намерен отмалчиваться? — Ник дёрнул стремя, привлекая внимание Дана.

Набежал дождь, вбивая крупные плюхи в дорожную пыль, быстро усилился. Примитивисту показалось странным, что на него и собеседника не упало ни капли. Круг сухости двигался вместе с ними, но под копытами уже зачавкало. Он глянул на ноги паранорма — ни единой капельки грязи не осело на ботинки того.

— Чудесишь… Как тебе удается? Создал зонтик…

Ник отмахнулся:

— Дан, не увиливай! Можно подумать, такие мелочи тебя волнуют! Я это на автомате делаю… Так что? — Он требовательно смотрел в глаза вождю. — Согласен со мной?

— Нет. Неужели ты веришь в бред, который они несут? Исполнить волю Творца! — Дан задрал голову вверх, подражая проповедникам Регрессии. — Вернуть души на небеса для новой попытки! Тьфу! — И своим голосом продолжил. — Собрать под свою руку всех, кто пережил Конец Света, чтобы потом сообща, одномоментно уйти на тот свет? И ты, умный мужик, веришь в такие сказки?

Вождь говорил гневно, прерывая попытки Ника вставить хоть слово:

— Это не община, а секта! Ты что, совсем слепой? Если ты всерьёз намерен мирить нас, то ты опасен для человечества!

Выплёскивая наболевшее, Дан рассказал об истинных замыслах предводителя регрессоров, Юстаса Маргила, функционера средней руки, служившего прежде в Балтийском филиале Церкви Единого Бога:

— … ему рабы нужны, чтобы благоденствовать! Как только он получит достаточную власть, идея самоубийства увянет, заменится другой, более подходящей. Да и когда срок общей смерти придёт? Не зря мелкие банды к нему стекаются — соображают, что финал может никогда не наступить! И не морочь мне голову прогнозами и предсказаниями! Тут ни в тебе, ни в Ладе я не нуждаюсь! Есть закон: при столкновении двух государств — погибает слабое. На мне, как странно это тебе ни покажется, лежит долг перед общиной, и я сделаю всё, чтобы она выжила. А не наоборот!

Ник уточнил:

— Нет такого закона. Соседние государства ассимилируют друг с другом. Конечно, при условии, что руководителям этих государств невыгодно воевать.

— Достал ты меня своим всезнайством! Есть такой закон — я его открыл! Здесь не государства, а цивилизации сталкиваются, понимаешь? Нам неприемлемы порядки Маргила, ему — наши, там мне что, сдаваться этому уроду, чтобы жить в мире? Ну, уж нет! Хочешь мира — пара беллум![2]

Паранорм попытался объяснить, что существует щадящая тактика, что обманутых людей надо переманивать на свою сторону, что упор следует делать на идеологию, однако получил неожиданное:

— Я же не просто прочёл Свод Истин, дружище Ник, но и сделал выводы. Понимаю, ты лично не виноват в том, что ФАГ победил. Но как представителю тех, что воевали от имени человечества, скажу, почему паранормы проиграли. Грубо скажу, без экивоков…

Столько горечи прозвучало в словах Дана:

— …дурью маялись, нежные сопельки распускали, как ты сейчас. Перебей вы всех К-мигрантов сразу, этого Алсаддана — вроде не ошибся с именем? — и прочих ставленников Фундаментального Агрессора, то исход был бы другим. Ой, не пори чушь, ФАГ не смог бы так быстро готовить смену — он работал с тем же человеческим материалом, что и вы! В конце концов, почему не истребить большинство людей, образующих южномусанский эгрегор?

Паранорм дёрнул стременной ремень, изумился:

— Бред! Что ты несёшь, Дан! Опомнись…

Рука вождя остановила возражение Ника:

— И не доказывай, что такое поведение не этично! Геноцид, видишь ли! Словами легко жонглировать, а в сути разобраться слабо? Война на выживание, это тебе не рыцарский турнир! Кому помогло, что вы, паранормы, приседали в реверансах: — ах, не станем губить нормалов! Не эти ли нормалы погибли в Аду, что пришел на Землю с вашим поражением?

Ник потемнел лицом:

— Это страшная идеология. Цель оправдывает средства… Фашизмом пахнуло. Не нравится мне твоя логика. Очень.

— Я не шлюха, чтобы всем нравиться, — грубо парировал Дан, и ещё грубее добавил, — да и ты мне не поп, чтобы нравственности учить. Маргилу мораль читай!

Паранорм с такой силой рванул стремя, что оторвал ремень напрочь. Конь стал на дыбы. Вождь потерял равновесие, вцепился в луку седла. Денщик выхватил шашку, рванул на помощь Дану.

34

Вождь удержался в седле. Жестом унял денщика, успокаивая коня, сделал небольшой круг, вернулся к паранорму, забрал у того стремя, зажатое в могучем кулаке. Ворота уже раскрывались, когда прозвучала последняя фраза Дана:

— Ну, с геноцидом я погорячился, пожалуй. Хотя Ветхий Завет подобную практику описывает и не осуждает. Демократия хороша в мирное время, паранорм, а единоначалие — в суровое. Нужен лидер, чтобы своевременно взять на себя ответственность за убийство врагов, даже ненужное, может оказаться, и дать команду. Толку-то, что вы потом поодиночке воевали…

В центре поселения, на площади, Дан остановился. Громко объявил результаты битвы, назвал имена пострадавших и убитого. Запричитала вдова, к ней присоединились родственники раненого селянина. Тали протиснулась к вождю, дернула за полу:

— Где Здравко? Он цел?

Дан кивнул, стараясь не смотреть в горящие глаза. Темпераментная арабка ненавидела вождя с той же страстью, как обожала мужа. Она объединяла группу женщин, выступающих против активных боевых действий общины. Каждая новая вдова становилась объектом настоящей вербовки и быстро начинала считать виновником смерти воина уже не врага, а вождя. Дан терпел демонстрации протеста и лишь единожды применил силу, приказав мужьям и сыновьям развести своих женщин по домам и запереть на время похода. Вот и сейчас — он молча выслушал проклятья в свой адрес, дождался, пока вдову не увели.

— Павший мог остаться в живых, — попытался продолжить разговор Ник.

Вождь не удостоил его ответа, спешился, оставил коня денщику и пошел домой, раздвигая толпу. На крыльце обернулся. Наверное, можно задержаться на площади, поискать слова, чтобы разъяснить селянам правильность его решений. Наверное. Но для этого следует быть не Даниилом Каменевым, а витией, свободным от других забот:

«Речи надо произносить хорошо или вовсе помалкивать, — подумал примитивист, желавший, но не успевший стать писателем, — и вообще, нелюбовь масс — обычный крест руководителя».

На этом он, не хотевший, но ставший вождём, отринул посторонние мысли, шагнул в горницу, где его ждала любящая и любимая жена.

Ник проводил Дана взглядом, покачал головой. Этот честный и добросовестный руководитель самой успешной земной общины шел неверным путем. К сожалению, паранорм провидел будущее достаточно отчетливо: «Не войной решаются проблемы, стоящие перед выжившим человечеством. Эх, Даниил Каменев, упрямый ты человек…»

35

— За неоправданное применение силы — игумену Назару Сидорову пять ударов ремнем. Сечёт мусульманин. Желающие есть?

Халиль охотно взял ремень в руку.

— За несдержанность в споре и провокационные слова хадже Ильгизу Нигматзянову — пять ударов… — Дан не успел закончить приговор, как Федор, вновь ставший монахом, поднялся со скамьи:

— Я, я!

Вручив второй ремень, вождь закончил:

— За невмешательство, нежелание разнять драчунов, Давид Гельман и Остап Непейвода приговариваются к двум ударам, — подсудимые ахнули, а мулла с игуменом воспряли духом. — Порете друг друга взаимно. Очередность по жребию. Не хитрите. Здравко, поставь воина надзирать. Если не в полную силу — пусть каждому добавит еще два, но уже сам.

— Несправедливо! — Униат с иудеем искренне удивились.

Дан пояснил, почему счел нужным наказать лидеров всех конфессий:

— Поговорка гласит, что языком хоть в… — пауза получилась крохотная, но дала понять, как звучит оригинальная версия, — хоть куда залезь, но рукам воли не давай. Совет по делам религий, какой пример вы показали? Если муслим, православный, католик и так далее, подерутся, даже по пьяной лавочке, будете пороты вместе с ними, уже на площади, а не кулуарно, как сейчас. Все пороты, уяснили?

Священники попытались возразить, но вождь повысил голос:

— Довольно! Я слушал, теперь ваша очередь! Остапу и Давиду повторю — не зрителем стоять надо, а разнимать. Коли разумом не понимаете, что в единстве сила, буду вкладывать через другое место…

Здравко оставил бойцов личной охраны контролировать ход экзекуции, сам вышел вслед за Даном. Глядя на далекую тучу, сулившую грозу, спросил того:

— Не боишься? Всех пастырей выпорол! А ведь за Назаром две трети общины… Ну как от церкви отлучит?

Дан усмехнулся, потрепал громадного войскового командира по плечу, едва дотянувшись:

— Разве мы с тобой не истинно верующие? Для меня, Здравко, Бог не в синагоге, не в храме, не на иконке. Он в душе. А точнее, он — всё. Всё на свете, каждая пылинка… так что я — самая настоящая часть Бога, как и ты, и этот столб…

Войсковой командир, помалу учившийся иронизировать, смеяться над собой, другими способами снижать пафос, поддел вождя:

— И Маргил? И бандиты, которых мы отбиваем?

Дан согласился:

— Верно. И они, никак иначе… Таков замысел Творца, а с кем же состязаться за право жить? Так вот, Назаров Бог — снаружи, вне. Нечто недостижимо-непостижимое. Для меня — я и есть бог, его несовершенное, но — отражение, как осколок голограммы. Ну, и кто ближе к божественной сущности?

Обомлевший серб смотрел на вождя, впитывая каждое слово.

— Скажешь, Дан — язычник? А христианство не исконно русская религия. Да и не важно, какова твоя вера, главное — есть она в тебе или нет её. Мне Церковь Единого Бога наиболее близка, — тут лицо Дана закаменело в недоброй гримасе, — так что ересь Маргила вдвойне омерзительна. А наши попы, ксендзы, муллы и равы — люди честные и порядочные. Они потому и слушаются меня, что я не сомневаюсь в своей правоте, не молю небеса ниспослать мне знак, — вождь усмехнулся каким-то своим мыслям. — Моя воля и есть божье изъявление. Вот так-то. Станешь вождем, Веру не теряй, но держись в стороне от религии. Она — опора слабым. А сильному может стать помехой…

— Уверенность в своей правоте ты считаешь мерой правоты?

Вождь одобрительно хмыкнул:

— Хорошо вопросы ставишь, поднаторел. Да, считаю. Если помыслы чисты, если мои цели совпадают с целями общины, если мне доверяют ею руководить, значит, не так часто я ошибаюсь. Ладно, иди. Меня агрономы ждут, говорят, нашли новый злак…

Здравко проводил его взглядом, отметил, как трое сопровождающих двинулись рядом, готовые в любой момент отразить нападение, прикрыть вождя щитом или собственным телом. Как Дан ни спорил, что своего населения бояться не следует, Совет общины разделил тревогу серба. Вождь подчинился решению, и мера себя оправдала. После недавнего разгрома банды Маргила многие бывшие сектанты и освобождённые рабы попросились в общину. Принимали таких на поселенских сходах, без особых проверок. Несколько новоприбывших оказались фанатиками, жаждущими отомстить за смерть идеолога Регрессии. Покушения не удались, пособники последних сектантов разбежались после казни заговорщиков, и вождь не нуждался в защите. Но Здравко сопровождение не отменял.

Войсковой командир вернулся в школьный зал, который сегодня использовался для судебного разбирательства. Вождь редко вмешивался в дела третейских судей, однако решение по делу о драке священнослужителей оказалось настолько предвзятым, что Дан не выдержал.

Экзекуция закончилась. Помирившиеся жрецы с жаром обсуждали, где и что строить. Словно ничего и не случилось.

«Интересно, как они завтра голосовать будут, за кого? Небось, Горлова поддержат, или Асанова, а то меня, лишь бы против…»

Новый порядок замещения должности вождя общины приняли год назад, по настоянию Дана. Тому пришлось по душе предложение Гелерова. Регламент голосования девяностолетний философ успел прописать, а вот до выборов не дожил. Завтра здесь, в школе, соберутся все старосты, представители общественных движений, Совет религий, начальники общинных служб, чтобы взять камушек и распорядиться им в комнате голосования. Здравко с Бобом заранее встретились с каждым выборщиком и получили нужные уверения. Вроде все согласны, что Даниил Каменев олицетворяет стабильность, но эта выходка с поркой священнослужителей…

«Что, нельзя было подождать два дня? Слов нет! И всегда он так, бескомпромиссно…»

Полгода назад вождя встревожила новая тенденция — евреи со всех поселений мал-помалу перебирались в Дановку, мусульмане — в Саргель, образуя какие-то диаспоры. Здравко не понял, что в том ужасного и возразил. Дан пытался объяснить свою мысль, упирая на единство народа. Не преуспел и заставил командира читать учебники по истории, по философии и еще десяткам предметов, беспощадно экзаменуя в конце каждой декады. Умница Лиза, уже ставшая директором общинных школ, помогала Здравко, разъясняла, что к чему. Она вычислила намерения Дана:

— Тебя в преемники готовит.

Здравко не хотел брать на себя такую ответственность. И вообще, кроме него в кандидатах числились Вадим Горлов, саргельский староста, и Дмитрий Асанов из Борисово, их надо натаскивать!

Ну, не нравился сербу самый высокий пост, ему хватало и воинской заботы. Он тренировал бойцов, повышал боеготовность и желал здоровья Дану, как никому и никогда. Потому, что вождь не имел права на близких друзей. А сохранять дружбу, значит, обрекать себя на страдания. Войсковой командир никогда не забудет, что пережил, когда Гарик не вернулся из рейда…

«Выбрать должны Дана, — тревога не оставляла серба, — несмотря ни на что…»

Священнослужители закончили совещание, направились к выходу. Здравко шагнул наперерез:

— Отцы, прошу прощения. Уделите минуту внимания…

36

Дома счастливая Лада встретила Дана поцелуем, затормошила:

— Скорей, переодевайся и за стол, вот-вот Ник прибудет.

Вождь улыбнулся:

— Действует телепатия? Ну, передай ему привет, скажи — ждём. Может, не спешить, вместе и поедим? Ах, он торопится…

Дан искренне обрадовался предстоящей встрече, ведь Ник оживлял его однообразные будни, вносил разнообразие. Жаль только, что реже и реже. Однако гостевая комната ждала паранорма всегда, её не занимали, только прибирали да мыли полы.

Дан с Ладой частенько вспоминали Ника и гадали, кто он такой, откуда и зачем странствует по увечной Земле. По мнению супруги, паранорм имя своё скрыл специально. Она ощутила мысленную оговорку Ника в момент первой встречи, но тот мгновенно исправился и «закрылся».

— Наверное, семью потерял в катастрофе, вот и ходит по всем жилым местам, ищет, — предположил Дан, но Лада не согласилась:

— Я бы почувствовала. У него другое. Он хочет исправить какую-то ошибку, на нём виноватость, отпечаток такой, аура…

Понять тонкие материи примитивист оказался не в состоянии, хотя пытался изо всех сил. Перечитав громадное количество книг по эзотерике, он признался жене, что ум его не под то заточен.

А Ладе учебники не понадобились, она наращивала способности пси-связи, пока не достучалась до волхвов. Те и впрямь жили на берегу океана, но ближнерусскую общину посетили. Дан с ними общего языка искать не стал, поскольку волхвы начали вещать о непреходящих ценностях и прочей ерунде, претендуя на эксклюзивное владение Истиной. Он тут же в глаза обозвал их снобами и отослал к Ладе с Лизой, умницам и подругам.

Пока вождь с супругой трапезничал, подоспел Ник. За стол садиться не стал, продемонстрировал озабоченность и спешку:

— Здравствуй, Даниил. Ты уже поел, так что давай к делу…

Лада чмокнула паранорма в щеку, ушла по делам. Вождь выбрался из-за стола, не торопясь, пожал Нику ладонь:

— Как жизнь молодая, Чайн Гарольд? Куда путешествовал? Проведчики донесли, дальнерусская община тебе обрадовалась, дом за так предоставили, — и съехидничал, — щедрые люди, не чета нам, жлобам.

— Предоставили. У них спокойней, чем тут.

— Тебе покой нужен? — Дан искренне изумился. — Никогда бы не подумал. А ты не жениться ли решил? Девок наплодишь, так и породнимся, — он мечтательно прищурился, — Лада пятого носит, сына, надеюсь…

Ник шутку отклонил:

— Я женат. Закончим об этом. У меня конкретное предложение. Не люблю быть должником. Чтобы закрыть наши счета, покажу почти целый склад. Много обуви, одежды, техника…

— Оружие?

— И не надейся! С твоим подходом?

Давний спор о тактике и стратегии выживания общины так и не заканчивался. При встречах, всё более редких, они схлестывались в кратких, но острых диалогах. И заканчивали резко. Как сейчас. Дан принял вызов, ответил в том же тоне:

— Дураком тебя, паранорм, обозвать нельзя — ты умнее меня, я понимаю, но позиция твоя — дурацкая! Помогать надо сильным, а ты? — Продемонстрировал обиду вождь, на самом-то деле ничуть не обидевшись. — Вот скажи, чем наша община не угодила, что ты дальнеросам подсказал про оружие, а нам нет?

— Тебе — никогда. Раз мои советы не нужны, — ровным голосом, как терпеливый учитель несмышлёному школьнику, отрезал Ник, — так не получишь и помощи. Дальнеросов мало, им труднее.

— Чёрта с два, труднее! Работать не хотят, собирательством кормятся. Ты же не знаешь, сколько они техники до тебя прожрали, а я знаю! Кстати, те винтовочки уже у меня, я их караульщикам дал. Так что, спасибо за помощь, — и вождь, как расшалившийся мальчишка, показал Нику язык.

Тот невозмутимо и твёрдо пообещал:

— Проверю. Если ты прав, расстанусь и с ними. Но речь о моём долге вам. Давай поисковиков, птеран — и прощай. Совсем. Время на тебя тратить не хочу…

Дан вызвал вестового, отдал распоряжение, протянул паранорму руку:

— Вот и расплевались мы с тобой. Нельзя так расставаться, — фразы получались рубленными, словно нечто мешало вождю говорить, — вдруг никогда не увидимся. Я благодарен тебе за всё, что ты мне сказал и показал. За книгу. За споры. За то, что поднимал меня, заставлял выходить из рамок обыденности, — вторая рука Дана легла сверху на лапищу паранорма, — за Ладу, в которую ты вселил уверенность…

Неожиданное многословие вождя удивило Ника. Он смотрел в глаза взволнованному человеку, которого считал несгибаемым упрямцем, а тот продолжал:

— … за помощь, оказанную нам. Ты оказался удивительно терпелив по отношению ко мне. Вот, — Дан сморгнул, продолжил. — А что я тупо упрям и настойчив, так мной движет императив выживания. Ему одному я и подчиняюсь. Может, не прощай, а до свидания?

Паранорм вымолвил:

— Если так, то до свидания, — и пошёл к выходу, где его ждал отряд поисковиков.

— А все же, кто ты такой, Ник? — Без надежды на ответ спросил вождь, но паранорм обернулся, сверкнул улыбкой:

— Файвер.

Пока готовили птеран, Ник отыскал Ладу, послал ей мыслеобраз «надо встретиться». Та мысленно кивнула, и файвер создал объем поля Сил, мгновенно переместив себя в операционную. Алиса, помогавшая матери наводить порядок, вежливо поздоровалась и ушла, повинуясь жесту Лады. Без неё файвер перешёл на мыслеречь:

«Я надолго исчезаю. После Ада я остался один, а задача передо мной — слишком сложная, боюсь не справиться».

Лада метнула ему слоган поддержки и понимания, сочувственный и теплый. Ник благодарно ответил и продолжил:

«Увы, мои надежды не оправдались. Катастрофа изменила ориентацию большинства выживших на Земле людей, но как? Падение уровня потребностей до витальных, самых примитивных, сместило вектор жизни с этического компонента на физиологический. Каких научных и нравственных прорывов ждать от существ, безжалостно истребляющих себе подобных ради еды и спаривания? Как вбить в их головы иерархию целей и принудить эволюционировать в нужном домену направлении?»

«Ник, я плохо понимаю… Это с Даном надо!»

«С ним обсудишь, как же! Но я хотел не об этом, просто из сердца вырвалось, — оправдался файвер, — так слушай. В общине пятеро детей, будущих паранормов. Двое из них ваши, — Ник сбросил пакетный образ детей, их имена и потенциал каждого, — всех поручаю тебе…

Лада от изумления перешла на голосовую речь:

— Но как я сумею?

Паранорм пояснил, тоже вслух:

— Дан в прошлый раз просил, я договорился с волхвами. Те займутся воспитанием… Свяжись с ними, когда решите передать детей, — и возразил всхлипнувшей женщине. — Надо. Это будущее Земли.

Воздух колыхнулся гигантской линзой, файвер исчез. Алиса словно почувствовала, заглянула в операционную, бросилась к плачущей Ладе:

— Мамочка! Он тебя ударил?

37

— Лоси самые выносливые, — завершил доклад селекционер, — так что стоит готовить их под седло.

— Согласен, — поддержал его Здравко, а вождь просто кивнул.

Заседание ученого совета закончилось, все разошлись. Дан поднялся, размял спину, уставшую за день. Засунул на полку справочное пособие по генной инженерии.

«Нам бы такую технику сейчас, сюда, — помечтал он, — вот поглядели бы, ФАГ, кто кого…»

Четвёртое десятилетие разменяла община. Давно ушли в прошлое битвы с шальными бандами, теперь удачливые главари стали новыми феодалами, собирая дань с хуторов и обеспечивая тем защиту от мелких разбойников. С общиной никто не рисковал ссориться, поскольку ополчение поддерживало высокую боеготовность.

Административно-территориальный скелет ближнерусского государства сформировали семнадцать деревень. Столица, Дановка, походила на городок. Одиннадцать тысяч жителей называли себя ближнеросами. Предложенные Даном выборы стали привычным ритуалом, показывающим рейтинги кандидатов. Здравко не обращал внимания на хроническое второе место, лишь Горлов стремился улучшить результат. Четвёртая кандидатура периодически менялась, но мало кто стремился в аутсайдеры. Вождь, похоже, смирился со своей бессменностью и основной упор в работе перенёс на долгосрочные проекты.

Земля значительно успокоилась, климат приобрёл признаки цикличности. Однако, животный и растительный мир планеты стремительно менялся. Какие-то странные грызуны и насекомые нападали на поля, снижая урожай. Пшеница вырождалась, картофель мельчал. Рожь еще держалась, да соя выручала. Скверно, что домашний скот тоже вырождался. Коровы едва достигали метра в холке, а лошади превратились в пони, неспособные держать всадника.

В загодя созданное научное отделение при главной школе Лиза и Лада отобрали способных ребятишек, нашли пару бывших учёных. Дан озадачил селекционеров — найти замену привычным сельхозкультурам, скоту и птице. А сегодня община получила реальную отдачу. Молоко, мясо и тягловая сила — всё уже испытано и проверено. Правда, в малых масштабах. Но коннице предстояло пересесть на лосей, и в темпе!

«Ник удивится, когда увидит, — улыбнулся вождь, представив рогатый и комолый лосиный эскадрон, — вышучивать станет».

Файвер прожил в общине немногим менее года, но оставил в памяти семьи прочный след. Вождь мысленно отчитывался перед Ником в своих поступках, словно продолжая незаконченный спор. Это помогало увидеть себя со стороны, даже — сверху, пожалуй. Взять хотя бы последнюю, пятилетней давности встречу:

— Истощаются доступные запасы. Находок всё меньше. А природа меняется так стремительно, что мы за ней не поспеваем, — объяснил Дан причины создания научной группы.

Лада добавила:

— Скверно, что мутации направленные. Я не сомневаюсь, статистика вот, — она тряхнула рабочей тетрадью, — для случайностей слишком явная тенденция. И волхвы согласны, против человечества ведется война. Одно радует, паранормы добавляются в общине. Уже двенадцать детишек, считая наших.

Файвер улыбнулся ответно, зная, как трудно смирилась Лада с уходом младших дочерей на обучение к волхвам. Дан, как всегда при упоминании о паранормах, нахмурился:

— Жаль, пользы от этого ни на грош. Ник, скажи, положа руку на сердце, от вас, ненормалов, кроме Ладушки, конечно, толк будет когда-нибудь? Твой ФАГ продолжает Землю гнобить, а вы с ним воевать прекратили, как я понимаю? Неужели никто нам, обычным людишкам, не порадеет?

— Не прибедняйся, обычный! — Прервал ерничание вождя Ник. — Вы и без нашей помощи обойдётесь. Кстати, я слышу, ты изрядно помягчел, бескомпромиссный истребитель пленных, апологет геноцида, — выдал ответную подначку файвер.

— Старею, сентиментальным становлюсь, — скорчил трагическую гримасу Дан, — о непреходящих ценностях задумываюсь.

Лада фыркнула. Она помнила, как резко муж выставил из горницы волхвов, едва те вознамерились поучать: «На этом и закончим знакомство. Вы специалисты по душам, а я по телам. Прощайте!»

— Если без дураков, то перестал бояться. Страшно было, пока регрессоров не разбили. Теперь знаю, что община устоит, справится, — продолжал Дан. — И Ладушке спасибо, надоумила применить древнейшую методику. Макаренко, перевоспитание через коллектив, слышал? Сейчас поселенческий сход пришлым разрешение даёт. Почти и не ошибаются…

Та встреча оказалась последней. Прощаясь, файвер обнял вождя, поцеловал Ладу в щеку:

— Таким ты гораздо более симпатичен, Даниил Каменев. А твою жену обожаю за разумность. Вы на редкость сбалансированная пара, друзья. Ну, мне пора…

И лишь воздух всколыхнулся на том месте, где исчез крупный мужчина с приветственно вскинутой рукой.

38

Нежданная болезнь, смертельный недуг поразил семью вождя. Им с Ладой и семидесяти не исполнилось, жить бы да жить, а вот — не сложилось. Первым заболел Дан. Терпеливый и неприхотливый примитивист молча переносил зародившуюся в желудке боль, списывая её на привычный гастрит, пока Лада не обратила внимание на его руку, прижатую к животу. Заподозрив неладное, она настояла на обследовании. Обнаружив неоперабельную опухоль — впала в депрессию. Дан же отнесся к новости философски:

— Значит, время пришло. Надо успеть срочные дела закончить, — и максимально ускорил темп жизни, отринув уговоры жены поберечь себя.

А та напрочь утратила покой, пыталась найти лекарство, заставляла принимать всё новые и новые отвары, настои. Муж проглатывал их, чтобы не тратить время на споры. Лада постоянно была рядом, проверяла его состояние, кормила по часам и так истерзала себя, что стала физически воспринимать боль, которая безжалостно грызла внутренности Дана.

Когда вождь, встревоженный резким похуданием жены, спохватился — у неё нашли такую же опухоль, которая тоже не подлежала лечению. Это новость сразила Дана сильнеё, чем собственная болезнь. Он бросил все дела на Здравко, полностью отрешился от общения с селянами. Его не интересовали слухи и мстительные сплетни, поползшие по общине.

Из посетителей допускались лишь дочери и внуки. Супружеская чета таяла с каждым днём. Теперь уже фельдшер приносил травки, предлагал отвары, настои, но Дан гнал его прочь. Лада сгорала быстрее мужа, и тот вместе с нянькой сутками сидел, а как не стало сил — лежал рядом с любимой, спеша помочь, исполнить любое желание. Она всё реже приходила в сознание и стала даже в забытьи стонать. Дан не жалел обезболивающих, держа инъектор под подушкой.

Это был её личный запас, с которым она собиралась уйти из жизни в последний день перед катастрофой. В памятный день, когда супруги встретились, чтобы никогда не расставаться.

Бодрствуя, Дан гладил беспамятную Ладу по седой голове, рассказывал, как любит её, сколько счастья она подарила ему, и жалел, что скуп был на такие слова раньше. Нечто странно-сказочное чудилось ему в одновременной болезни:

«Они жили долго и счастливо, а умерли в один день…»

Вождь терпеливо дожидался этого дня. Уже и ему не хватало сил на бодрствование, он чаще и чаще уходил в беспамятство. Однажды сиделка затеребила Дана за плечо — жена пришла в себя, жалобно просила, заливаясь слезами без рыданий:

— Данчик, милый мой, мне так больно. Убей меня, не мучай. Ты же знаешь… Пожалуйста, — и вновь ушла в забытье, глухо постанывая.

Примитивист знал, насколько Лада боялась боли, и преклонялся перед её мужеством — ведь она родила пятерых детей. Он понимал, что действие наркотика слабело с каждой инъекцией, так уж нелогично устроен человеческий организм — ко всему привыкает. Глядя на влажные дорожки слёз, пролёгшие по впалым щекам жены, Дан сполз с постели, встал, дождался, пока прекратится головокружение. Велел сиделке выйти. Аккуратно ступая, держась стены, прошел до своего сундука, опустился на колени. Отдышался, уперся руками в крышку и поднял её, вложив почти все силы.

Компакт-ружье хранилось здесь, рядом с несколькими древними бумажными книгами, которые поисковики обнаружили в Суздальском музее старины. Скользнув пальцами по обложкам, Дан вынул любимое оружие. Со стоном поднялся с пола, вернулся к постели. Зеленый светлячок индикатора раздражал примитивиста пронзительной яркостью:

«Аккумулятору хоть бы что, а мы уже исчерпали себя, — горько поразился он непонятной, однако явной связи вещей и событий, некоей символичности: — Ружье, инъектор, смерть. И всё вокруг нас с Ладой. Тогда я её спас от ублюдков, сейчас — спасаю от боли…»

Почти неслышные шелчки выстрелов прекратились быстро — парализующие заряды кончились. Малюсенькие оперённые флакончики выстроились в короткий ряд на худом бедре Лады.

«Всего пять. Ей хватит, чтобы уже не проснуться… Прощай, любимая! Жаль, что загробной жизни нет…»- его сухие пальцы неторопливо выдернули опустевшие флакончики, спрятали в карман.

Лада успокоилась, перестала стонать. Её дыхание становилось всё мельче, затем совсем прекратилось. Дан приложил ухо, слушая редкие удары сердца. Затихли и они.

Муж повернул голову жены к себе, отодвинулся, чтобы видеть её спокойное лицо. Руки сами нашли уголок простыни, промокнули глаза — слёзы, которые вождь никогда не позволял себе прежде, быстро прокладывали путь по щекам. Ноги устали, подогнулись. Никогда прежде, ни перед кем Дан не преклонял колени, а вот сейчас ослабел — словно стержень выдернули из него, и в тело влился курареподобный яд. Последние усилия воли вождь истратил, чтобы убедить незнакомого ему человека, стоящего на коленях у тела, которое столько лет звалось Ладой:

— Ты всё сделал правильно. Так ей лучше, так не больно…

Но тот, потерявший жену и НАВСЕГДА ОСИРОТЕВШИЙ, по-детски, взахлёб рыдал, не в состоянии смириться с утратой.

39

Здравко попрощался, пообещал заскочить еще, однако Дан знал, что дела не позволят сербу такой роскоши. Следующими просились священнослужители. Алиса одела отца, помогла сесть к столу, как он захотел. Демонстрировать слабость старик не собирался, а кресло давало больше опоры, чем стул или край кровати.

— Мы к тебе, вождь, — обратился Назар от имени четверых.

Он явился в полном облачении — расшитые золотом одежды, накидки, шапка, названий которых примитивист не знал. Так батюшка наряжался только на большие церковные праздники. Рав выглядел проще, но поверх его черных одежд легла светлая накидка. Униат и мулла тоже удивили Дана необычным видом.

— Не вождь. Я уже отрёкся, — пошутил он. — Что случилось?

— Исповедать и причастить тебя явились, — торжественно заявил Назар, а Ильгиз добавил:

— Ты на пороге стоишь. Негоже перед Богом представать, как дикарь невежественный.

Униат расправил усы, торжественно произнес:

— Покаяться в грехах, получить прощение — что в том плохого? Вот Лада не успела, так отпевали долго, а теперь за неё молить будем Господа Нашего…

Слёзы навернулись на глаза Дана. Он не свыкся со смертью жены, душа горела болью одиночества, и каждое напоминание разило, как нож острый:

— Не надо о ней. Мы не безбожники, просто без жрецов к богу обращаемся…

Назар повторил:

— Исповедуйся. Ты крещеный, сын мой, нельзя без покаяния и очищения. Какой пример общине подаёшь?

Вождь никакого примера подавать не собирался, желания отчитаться перед священнослужителями не испытывал, о смирении не задумывался, но уход Лады осиротил его. Не стало той, которая готова была выслушать, осудить и оправдать, которая верила ему и верила в него безоговорочно, что бы он ни натворил. Он остался жалкой, ущербной, никому не нужной половинкой, и потому сам ответил на свой вопрос: «стоит ли спорить с хорошими людьми по пустякам?» Усмехнулся, ведь он был много старше всех присутствующих, кивнул:

— Ладно, отцы, приступим. Грешил я много, в основном против заповеди — не убий. Ложь, прелюбодеяние, идолопоклонничество? Нет. Здесь я чист перед людьми. Имя господне всуе? Произносил ли, не помню. Лжесвидетельство отметаю, день субботний блюсти — дела не позволяли, почитание родителей опустим, как неуместное. А имущество ближнего своего, как и его жены, рабов, ослов и прочего — возжелать не имел возможности…

Пока вождь переводил дух после длинной речи, слушатели переглянулись.

— Гордыня. Как решим, отцы? — В голосе Назара особого сомнения не слышалось.

Дан наблюдал за членами Религиозного Совета, которые имели основания быть весьма недовольными решениями вождя общины. Он не только взял на себя смелость однажды приговорить их к порке, а еще и отменил постройку отдельных молитвенных домов. Это с его подачи в центре каждого селения рядом с административными избами обязательно строился общий храм Веры.

— Праведник не всегда безгрешен, — заявил рав Гельман, согласно качнув пейсами.

— И Моисей не свят, за что и не ступил на землю обетованную, — подтвердил униат.

Мулла склонил зеленую чалму:

— Добродетели перевешивают.

— Отпускаются тебе грехи, раб божий Даниил, — торжественно завел речь Назар, а изумленный примитивист слушал и едва удерживался от слёз.

Жрецы не притворялись, им это было не нужно. Власть перешла в руки Здравко, чего ради религиозным лидерам лукавить перед умирающим стариком? Искренность священнослужителей окончательно выбила того из привычной колеи. Он, считавший себя почти атеистом, этаким закоренелым материалистом языческого толка, и признан праведником? После ухода посетителей Дан долго не мог уснуть, высказывая своё удивление жене, словно та могла его услышать…

На третий день после похорон Лады объявился файвер. Алиса, взявшая на себя уход за отцом, который утратил интерес к жизни, растормошила дремлющего Дана:

— Папа, ты бы бульончик выпил, подкрепился. К тебе Ник пришел, примешь?

Примитивист кивнул, выбрался из постели, набросил на себя халат. Возраст и болезнь иссушили его тело, но не согнули спину. Давнего друга он встретил стоя, пожал мощную ладонь:

— Поражаюсь тебе, файвер. Сколько лет прошло, как познакомились, а ты не меняешься.

Крупный мужчина осторожно обнял старика, деликатно помог вернуться в постель:

— Лежи, не подводи меня. Алиса такое условие поставила, а ты знаешь, если не по ней — выгонит.

— Вся в мать, — согласился вождь, смахнул слезу и сменил тему, чтобы не травить себе душу. — Где был, что делал? Небось, наворотил делов, космос трясётся? Богов пораспугал?

Давным-давно, в этой же самой комнате, Ник намекнул Дану, что намерен вмешаться в некие процессы, способные изменить судьбу человеческого рода. Вождь философски заметил, что «бог не по силам не даёт», что привело друзей к очередному спору. Файвер считал, что термин «бог» может применяться лишь в ограниченном, теософском толковании, а примитивист настаивал на образности, эдаком литературном обороте, что ли.

— Да, на уровне Творца попытался… Не творить, ремонтировать.

— И как его мантия, не жмёт? — Дан не утратил способность иронизировать.

Ник поразился силе духа, заключенного в немощном теле вождя, потому, что воспринимал боль, терзающую внутренние органы того. Он незаметно убрал, отключил в нервной системе друга функцию, которая напрасно мучила, сигналя о катастрофическом непорядке в организме. Дан не понял, отчего стало легче, но выражение лица изменилось, помягчело. А файвер, неожиданно для себя, сказал:

— Дан, я могу дать тебе новое тело, хочешь? Начнёшь жизнь на Гее, в нормальных условиях.

40

Примитивист не удивился. Он давно понял уровень, на котором реально находился Ник, просто научился воспринимать того, как человека, оставляя «за кадром» сверхъестественные способности, присущие разве что богам. Предложение вызвало у вождя печальную улыбку:

— Опоздал. А слабо воскресить Ладу? Вдвоем с ней — я бы согласился не думая…

Помолчали. Дан снова промокнул глаза:

— Ты вот что мне скажи. Лады нет, да Здравко и не верит предсказаниям, чертяка упрямый… Как наша община дальше будет жить, что её ждёт, к чему надо готовиться. Сделал бы ты прогноз, лет на пятьдесят вперед…

Файвер удивился:

— Зачем? Сам же сказал, Здравко не поверит. А мне вторым Нострадамусом выступать — ни чести, ни славы…

— Для меня. Не можешь или не хочешь?

Настойчивость вождя заслуживала подробного ответа, и Ник начал издалека:

— Могу. Футур-анализ доступен мне до предела насыщения с удвоением кванта на каждые десять квантов времени. Но резона в предсказаниях нет…

Кратко упомянув множественные миры Эверетта, он посетовал, что существуют ограничения, которые сводят на нет любые попытки Наблюдателя низкого уровня повлиять на закономерный ход событий, отчего и сохраняется вектор движения. Вождь слушал, прикрыв глаза.

— … к сожалению, я знаю, чем закончится история человечества. Это тупик, гомо сапиенс обречен.

— Всё когда-то кончается, — согласился Дан, — Но ведь ты останешься, файвер. Значит, человечество пригодилось, создав тебя… И вот еще что — не строй из себя всезнайку. Появится кто-то повыше ростом, отменит твой прогноз, и человечество продолжит существование. Жизнь многопланова, дружище, а порой и непредсказуема…

Ник в который уже раз посетовал, что Дан не обладает способностями мыслеречи. На звуке ему пришлось долго объяснять, что в технологически ориентированной культуре, как земная цивилизация, изменчивость условий жизни нарастает по экспоненте. Скорость изменений социума достигает предела, за которым дрейф ценностей и моральных принципов ведёт к вырождению цивилизации…

Бывший примитивист прервал его:

— Не помню, в какой древней пьесе один герой осаживает второго прекрасной фразой «Не говори красиво!» Островский, что ли? Лада помнила, а я вечно забываю… Так вот, ты сейчас не говоришь, а прямо-таки, глаголешь.

— Есть вещи, которые требуется подчеркивать, — заметил файвер, — хотя бы интонацией…

Дан пренебрёг поправкой, упрямо продолжил:

— Терпеть не могу проповедей. Но речь не о том. У тебя странное имя, Ник-никнейм… Нечеловеческие способности. Нечеловеческие знания. Нечеловеческое мнение. Порой кажется, что ты, действительно, бог. А хочешь иное мнение о моём мире?

— Зачем ты себя мучаешь? Отдохни, побереги силы…

— Нет, ты послушай, — жестом остановил файвера старый человек, душа которого, некогда разбуженная любимой женщиной, так и осталась неравнодушной к судьбам людей.

Физическая немощь ограничила громкость голоса, но не умалила страстность высказывания:

— Во-первых, техноцивилизация — это про Гею. Во-вторых, ты озвучил оценку богов, дружище, а не людей. Понимаешь, когда Будда стал мадхъямой, он уклонился от решения земных проблем. Христос, более лояльный к землянам, и тот сбежал после первой же попытки помочь нам…

Фраза получилась длинная, утомила Дана, и он попросил:

— Погоди, закончу.

Ник терпеливо ждал, чтобы не огорчать старика. Тот сделал перерыв, отдышался и продолжил:

— Я ни тебя, ни тех двоих не осуждаю, но пугаться и вымаливать у вас, богов, наставление, куда и как жить — не стану. Такой уж я противный человек. Дальше. Мне не нужно личное бессмертие без любимой женщины. Собственно, я и жил ради Лады, для Лады. Она сделала меня Даном, которого ты застал…

Одышка прервала речь. Отпив из чашки, больной человек продолжил медленнее и спокойнее, утерев слезу:

— Кто я буду без неё? И где? Кому нужен? Молодой обалдуй, без детей, внуков? Без общины, без других людей? Это уже не Дан, а совсем иной человек… Я значу что-то, лишь, как часть чего-то, — вождь усмехнулся. — Пафосно получилось… Ну, напоследок можно. Если без придури и всерьёз, то я думаю, только потому, что мы были вместе, нам с Ладой удалось сделать следующее поколение умнее и совестливее, чем мы. И без опоры на богов…

Файвер молчал, терпеливо ждал. Очередной перерыв восстановил силы Дана:

— Жаль, Лада ушла от нас, она умела выражать мысли… Если коротко, то притча о горе, срытой несколькими поколениями, более симпатична мне, нежели битье головой о пол в храме Веры и упование на бога. Я понимаю, насколько ты сильнее и умнее меня, но не премину запустить тебе ежа под шкуру. Ты задумывался, зачем принимаешь человеческий облик, господин чистый разум?

Ник пожал плечами, не собираясь отвечать. Да вождь и не ждал ответа, он спешил объяснить паранорму то, на что за их горячими спорами всегда не хватало времени:

— Не задумывался, конечно… А зачем это делали предыдущие, Зевес, Юпитер, скажем? Хотя, тот бог быковал, с Еленой, но прочие-то человеками резвились, помнишь ведь. Сам скажу — одиноко вам на Олимпе восседать, скучно. Вот вы в людские дела и лезете, забыв, что росту мы разного…

На этом старик обессилел окончательно, прошептал:

— Помнишь, ты тщился меня поучать, а я упрямился? Причина — мы с разных высот смотрели, и разно видели. Этот стол, когда на него с полу глянешь, совсем иной, чем когда с крыши…

Рука, указавшая на рабочий стол, ныне свободный от бумаг, легла поверх простыни, но язвительность из голоса не исчезла:

— Вот ты бог, а я простой смертный. Ты можешь, а я нет. Ты зряч, а я слеп, и так далее… Легко быть сильным промеж слабых, а если среди равных?

Паранорм усмехнулся — он никогда не считал Дана слабым и не делал никаких скидок в спорах. А навязывать свою волю, превращать человека в марионетку, запугивать грядущими карами? Для этого не надо становиться богом. Но оправдываться перед немощным стариком уже не оставалось времени — тот угасал.

— Извини, — вождь слегка пожал руку Нику, — устал. Запала не хватило… Прощай, теперь уж навсегда, думаю. Уходи. Не хочу при тебе умирать, — и отвернулся.

Файвер исчез мгновенно. Дан лежал с закрытыми глазами и с жалостью думал, что бессмертие, по сути, является проклятием, сродни Агасферову. «Что значат человеческие эмоции для разума, свободного от плоти, от биологических обязательств по продолжению рода? Или привязанности? Ничего. Единственным развлечением бывшего человека, а ныне файвера, который назвался Ником, может остаться постижение новых знаний. Надолго ли хватит этого желания, не выродится ли оно в скуку?»

Старый вождь утешил себя представлением о том, как после его слов Ника потянуло найти свою любимую и проверить, не утратилась ли прежняя эмоциональная горячность… Дан не сомневался, что спроси он файвера в лоб, тот признался бы в настоящем имени. Жаль, что эта встреча последняя, сил на жизнь у вождя совсем не осталось…

А файвер вспоминал о прощальном слогане Сеятеля[3], который не так и давно, даже по земным меркам, озвучил Габриэль Грехов:

«Странные вы существа, файверы, — неисправимые индивидуалисты. Вместо того, чтобы объединиться и стать хозяевами собственного космоса, вы отправляетесь в странствия, паломничество…»

Последние слова человека Дана перекликались с мнением гениального нечеловеческого разума:

«…если тебе не нужен космос, зачем ты космосу?»

Ник ощутил, как угасло сознание упрямого земного друга, чей разум был неспособен вместить и малой доли того, что доступно любому паранорму, но по волевым и этическим параметрам едва ли не превосходил его, файвера:

— Прощай, Даниил Каменев. Ты показал, как надо жить. А ведь я почти смирился. Решил, что божественно сложная задача мне не по плечу. Спасибо, вождь. Если ты, обычный человек, далеко не идеал, живя по принципу «делай, что должен» — успел так много, то мне, файверу, не место на увечной Земле. Ты прав, нужны иные масштабы. Мой мир — метавселенная!

Евгения Лифантьева, Алексей Токарев Гиперборейские острова

Им все-таки удалось взобраться на плоскую вершину холма.

Лодку бросили на берегу. Под градом летящих из кустов стрел Тихон и Любава втащили наверх потерявшего сознания Демида. Тело парня показалось таким тяжелым, что девушка чуть ни расплакалась, пытаясь поднять брата. Тихон, не выпуская из правой руки меч, левой подхватил Демида, перекинул через плечо. Любава что-то неразборчиво пискнула.

— Потом! — прохрипел Тихон и, почти теряя сознание от напряжения, бросился вверх по склону.

На вершине они упали — все трое. Первой зашевелилась девушка — встала на колени, занялась ранами брата. Живот разворочен ударом копья, из бедра толчками хлещет кровь. Любава сконцентрировалась, зажала ладонями рану на ноге брата. Кровь перестала течь, но сил у девушки уже почти не осталось. Целительство выжимает паранорма досуха. Упрямо тряхнув головой, девушка достала из заплечного мешка чистую тряпицу, наложила повязку, и провела ладонью над раной на животе…

Тихон, успокоив дыхание, тоже приподнялся на коленях. Кусты вокруг плоской площадки на холме подозрительно шевелились. Видимо, дикари никак не могли понять, почему беглецы стремились именно сюда, на открытую площадку, защищать которую слишком сложно, чтобы на что-то надеяться.

Дикари не знали про куттеры. Но летающих машин еще нужно дождаться.

Собственной энергии парня хватило лишь на то, чтобы установить купол вероятностей. Теперь можно было не опасаться стрел. Но первая же атака дикарей — и от экспедиции никого не останется…

Если куттеры не успеют раньше…

Перекатившись по камням, Тихон дотянулся до спрятанного между двумя валунами маячка и нажал на кожух, активируя его. Теперь в деревню летят не только тревожные сигналы, но и вызов, ориентирующий сюда, на холм. Теперь летчикам не придется искать походников, у них есть ориентир…

Куттер от деревни долетит до этой гряды холмов часа за три. Но есть ли у них эти три часа?

Из кустов к Любаве метнулась полосатая тень. Огромная серая кошка стрелой промчалась по открытому пространству и, чувствуя защиту купола, прижалась к ногам Любавы. Тихон ощутил, что после появления Миу купол стал плотнее.

— Ты еще что-то можешь, зверь? — слабо улыбнулся Тихон. — Ладно, прикрывай Любаву!

Парень снова осмотрелся. В кустах вроде бы затихли. Но это — временно. Из трех десятков взрослых мужчин, которых походники видели в племени дикарей, убиты лишь пять или шесть. Две с лишним дюжины обозленных неудачей фанатиков — слишком много для двух… нет, одного паранорма. Любаву можно не принимать в расчет, она сейчас занята только братом. Демид, который, как старший, всегда принимал решения, без сознания. Миу? У кошки есть зубы и когти, но энергии у нее немного.

Что-то нужно решить, что-то сделать…

Тихон зажмурил глаза, пытаясь нащупать идею, которая поможет им продержаться ближайшие три часа. На мороки сил уже не хватит…

Что-то надо придумать. Но вместо решения подсознание вытолкнуло наверх воспоминания.

Начало похода. Точнее, то, что было до него, родная деревня, праздник границы цикла…

* * *

Ох! Ох! Ох! Ох! Как рассыпался горох! По горе-горе катит, Котя Катю норовит!

Гармонисты рвали меха, частили по ладам, подзуживали бойцов, сами приплясывали, не в силах устоять на месте.

Жги! Жги! Жги! Жги! Не жалей сапоги!

А в круге — двое.

Один — высокий, жилистый, чуть сутулый, с белобрысыми вихрами — пляшет да частит хлесткими взмахами, словно крутится винт куттера — только свист стоит. Второй — ниже почти на голову, но вдвое шире в плечах — скачет тугим мячом. Черноволосая круглая голова, круглые мышцы бугрятся под тонкой рубахой, круглые удары — короткие и смачные, будто билом по свае.

Со стороны глянуть — молотят парни друг друга почем зря. Как только кровь-юшка во все стороны не хлещет — удивительно. Да только сторонних взглядов в общине не найдешь. Все, кто, затаив дыхание, стоит за кругом, видят: бойцы-то — ровня друг другу. Блоки, уходы, скольжения — редкий удар достигает цели. Да и от того вреда немного — волна энергии протекает сквозь тело и выплескивается ответным движением. Лишь пару раз коренастый, проскользнув под вихрем из кулаков противника, доставал того — точно, коротко и хлестко. Губы у белобрысого распухли, стали, как вареники, от чего на молодом лице застыло обиженное выражение.

Да только и эта ребячливость мало кого обманет. Голубые глаза — спокойны и отрешенны, смотрят не на противника, а сквозь него, на небо, на вершины дальних гор. Плещется в глазах небесная лазурь, бурлит, яриться плясовая, пальцы гармонистов все быстрей и быстрей бегут по ладам, хотя уже кажется — куда дальше, не таких сил, чтобы выдержать этот ритм…

Жги! Жги! Жги! Жги! Жги, милок, наяривай! Не жалей руки-ноги! Ладу уговаривай!

Но долго такие поединки все же не длятся. Еще куплет, еще шаг — и вдруг долговязый с размаха хлещет черноголового в висок. Другой от такого удара свалился бы замертво со сломанной шеей, но и крепыш — не простак: извернулся, крутанулся на пятке, послал волну движения в ответный удар. Да только там, куда бил — пустота. Белобрысый ушел, утек, выскользнул, словно вовсе костей нет у парня — одни гибкие жилы.

Потеряв равновесие, черноволосый полетел кубарем, закрутился по земле. Вскочил — и застонал разочарованно — он уже на пару ладоней за пределами отсыпанного речным песком круга.

Разом смолкли гармони, на миг повисла тишина, потом порвалась от крика:

— Ти-хон! Ти-хон!

Черноголовый досадливо скомкал меховые рукавицы, бросил их на землю. Вздохнул тяжело, махнул рукой, сел, где стоял, в песок. К проигравшему поединщику подбежала такая же круглолицая и черноволосая девушка. Только глаза у нее не темно-серые, как у брата, а зеленоватые с желтыми крапинками, словно у лесного пардуса.

— Демид, кровь у тебя! — ойкнула она.

— Где, Любава? — потянулся парень, чтобы ощупать лицо.

— Тихо ты, руками не трожь! Бровь посек — вот и кровит. Дай остановлю.

Девушка аккуратно отерла парню лицо холщевой тряпочкой, прижала лоскут к брови:

— Держи, пока заговорю!

К брату с сестрой нерешительно подошел победитель — Тихон:

— Ты чо, Демид, как? Ничо?

Сейчас, когда из глаз ушла боевая отрешенность, лицо парня казалось совершенно детским: почти белые брови и ресницы, курносый нос, россыпь веснушек на скулах, растрепанные белесые вихры с неизвестно откуда взявшимися в них травинками.

— Ничо… руку дай, — буркнул Демид.

Продолжая одной рукой прижимать тряпицу к брови, он другой уцепился за протянутую ладонь Тихона. Тяжело поднялся, повертел шеей, проверяя целость хребта:

— Вырос… на мою голову!

— Да я чо? Я ничо! — пробормотал белобрысый Тихон.

— Милый, чо, милый чо,

Не целуешь горячо?

Милый маленький исчо,

Целоваться не учен! — вдруг звонко пропела Любава.

Кто-то из гармонистов озорно пробежался по ладам, колокольчиками зазвенели девичьи смешки.

Девушка гордо развернулась — черная коса змеей плеснула по спине — и, словно по струнке, пошла к девичьему кружку, где уже сговаривались, с какой песни нынче начинать.

— Во — отмстила за брата! — хохотнул Демид.

— Да я чо? — вздохнул Тихон. — Я к ней и так, и сяк, а она! Словно я не ратник, а кутенок какой…

— Чокай меньше! — с улыбкой сказал Демид. — Любава не злая, гордая она. Цену себе знает. Таких видящих — поискать, не во всякой общине есть. Ежели о прямом знании говорить, то мы с тобой в подметки ей не годимся — она до звезд мыслью дотягивается, до дальних пределов достает.

— Да знаю я! Но чо делать-то? Я и так, и сяк…

— Эх, Тишка-тихоня! — вздохнул Демид. — Ладно, пошли, староста просил, как освободился, к нему подойти. Разговор к нам какой-то у него — к нам двоим.

* * *

Староста Андрон Евсеевич на вид — крепкий еще, налитой силой мужик лет пятидесяти. На самом деле ему гораздо больше. Паранормы живут долго и старятся медленно. И Тихон, и Демид, сколько себя помнят, привыкли видеть дядьку Андрона седоусым, седобородым, с коричневым от ветров и солнца лицом и блестящей, словно лакированной, лысиной.

Перед поединком Тихон краем глаза заметил старосту в толпе. Но теперь, оглядевшись, парни на площади его не обнаружили.

— Пошли к дядьке Андрону домой, — сказал Демид. — Он сказал, что ждать будет.

Однако в полутемных сенцах их встретила младшая внучка старосты Оленька:

— Чего ты не с девками? — удивился Демид. — Там уже пляшут.

— Проходите в комнаты! Деда наказал вас дождаться и тогда идти гулять. Квасу хотите?

Парни, не сговариваясь, согласно закивали.

Оленька метнулась в кухню, притащила глиняный кувшин, покрытый ледяной испариной, и пару расписных кружек. Присела на табурет у стола, за которым расположились гости.

На девушке ради праздника была широкая белая рубаха из тонкого пуха карликового тополя и тканая же юбка-понева из крашеной шерсти. На плечах — вязаный платок с разноцветными кистями.

Удобная одежда, не жарко в ней и не холодно, мошкара ноги не ест. Гордость особенная Норильской общины. Когда катаклизм разрушил Землю, люди потеряли многие сельскохозяйственные культуры. Не выращивали никогда здесь, на побережье океана, ни льна, ни хлопка. Для этого были теплые земли. Только, как говорят, свято место пусто не бывает. Из-за потепления климата изменилась местная растительность. Да и мутации порой оказывались весьма полезны.

Черный тополь, которым изобиловали прибрежные ленточные леса, стал родоначальником многих видов деревьев. Одно из них — карликовый тополь. Его заросли заполонили тундру, затянули ягельные болота. Семенные коробочки карликового тополя вырастали на удивление большими. Как-то попробовал кто-то прясть из белого тополиного пуха — и получилось. Ниточка да веревочка в любом хозяйстве сгодится. А там и технологии ручного ткачества в общине вспомнили.

Тихон с завистью посмотрел на сидящую перед ним девушку. В ее одежде — ничего кожаного, только тонкие ткани да узорчатое вязание. Хорошо, когда семья большая и дружная, и в ней много женщин. Не то, что в их доме — на трех мужиков — одна старая бабка. Отец и мать Тихона погибли пять лет назад во время нападения сектантов. В живых остались дед с бабкой да маленький брат Влас. Поэтому и ходит Тихон и в будни, и в праздники в одних и тех же трепаных замшевых портах и кургузой вязаной безрукавке, которую давно уже пора отдать малому…

— Может, еще чего надо? — спросила Оля.

— Да беги уж, — махнул рукой Демид.

Девушка просияла и птичкой выпорхнула в сени.

— Чего загляделся? — съехидничал Демид, когда за ней захлопнулась дверь. — Хороша девка, да молода пока.

— Не, я не о том, — задумчиво проговорил Тихон. — Слушай, а правда, что во многих общинах носят только звериные шкуры да «лягушачью кожу», которую в кладах находят?

— Правда. Сам видел, — кивнул Демид.

В этот момент бухнула входная дверь, и в светелку, щурясь от солнца, вошел староста Андрон Евсеевич.

— Заждались, небось? — пробасил он.

— Не, Олюшка нас потчевала, не скучали, — ответил Демид.

— Ну, раз Олюшка, то понятно — не скучали, — рассмеялся староста.

Но сразу посерьезнел:

— Вот что, парни. Разговор у меня к вам непростой и секретный. Хочу предложить одно дело. Не неволю, откажетесь — ваше право. Но дело для будущего важное.

Выдержав паузу, Андрон Евсеевич внимательно посмотрел на молодых ратников и продолжил:

— Начну издалека. Вы знаете, чем наша община отличается от многих евразийских?

— Тем, что она — наша? — неуверенно сказал Демид.

— Ну, каждый кулик свое болото хвалит, — рассмеялся староста. — Не только. До катаклизма Норильск был одним из немногих на Земле крупных городов, расположенных за полярным кругом. Какой тут был климат, нам сейчас и представить сложно. Достаточно сказать, что в течение 9 месяцев в году среднедневные температуры не превышали нуля градусов по Цельсию. За теплый период земля не успевала оттаивать, так что растительность цеплялась только за тонкий слой почвы, покрывавшей лед. Это называлось вечная мерзлота.

— А как люди жили? — невольно перебил старосту Тихон.

— Как-то жили. Видимо, здесь селились те, кто имел особый запас прочности. Так что гордитесь — наши с вами предки еще до катаклизма прошли естественный отбор. Но дело не в этом. До катаклизма на этой территории были расположены только крупные добывающие предприятия. Ни сельского хозяйства, ни перерабатывающих производств. Зато были крупные запасы топлива и продовольствия, так как завозили в Норильск все только летом, по реке. Наше счастье, что катаклизм произошел как раз в самом начале холодного периода. Иначе бы не выжил никто. Но в результате изменения наклона Земли по отношению к Солнцу, климат разительно изменился. Холодный период так и не наступил. Постепенно исчезла вечная мерзлота. Это привело к затоплению значительных территорий в низинах. А вот на возвышенностях и растительность, и дикие животные бурно размножились, произошел ряд мутаций, которые потомки жителей города сумели использовать в своих целях. Впрочем, вы все это должны знать…

Демид выразительно взглянул на старосту. Да, тому, что тот сейчас говорил, учат малолетних ребятишек еще в ранарии. История катаклизма, произошедшего почти девятьсот лет назад, — первое, с чего начинается курс землеведения.

Дядька Андрон ухмыльнулся, поняв, что думает парень, но продолжил:

— Я лишь хочу обратить ваше внимание на один очень важный момент. В окрестностях Норильска было несколько военных баз и крепкие, дисциплинированные коллективы шахтеров. Это резко сократило период анархии. Плюс — что очень важно — были большие запасы топлива, рассчитанные на суровую зиму. Поэтому достаточно быстро удалось восстановить автономную систему энергоснабжения. В результате Норильская община быстро оказалась одной из самых стабильных и развитых. Однако мы не имеем тех ресурсов, которые есть у общин, расположенных дальше от побережья. «Кладов» вокруг нас минимум.

Парни слушали и согласно кивали. Все, о чем говорил староста, они давно знали и считали чем-то само собой разумеющимся. У каждой общины — своя история, свои легенды о «темных веках» и свои поводы для гордости.

— Мы быстрее других научились обходиться тем, что дает природа, — продолжил Андрон. — Но вот перспективы у нас не такие уж и радужные. Сейчас многие, освоив принципы кибернетики, начали вскрывать наиболее поздние «клады», имеющие многие уровни защиты. А у нас… у нас в ресурсе — лишь территория Сверкающего океана.

— А что, там могут найтись «клады»? — удивленно спросил Демид. — Ведь там же только море было и лед.

— Там были подводные научные и военные базы. Причем самые поздние, двадцать второго и двадцать третьего века, которые лучше всего сохраняются. Информацию о некоторых из них мы недавно получили из Мурманской общины. Там сумели расшифровать записи, сохранившиеся в хранилищах бывшего института океанографии. К тому же многие участки дна океана поднялись, образовав Гиперборейский архипелаг. Что там творится, не знает никто. Даже карт нет — ведь до катастрофы его просто не существовало. Ходят слухи о каких-то медведях-мутантах, о цивилизации разумных моржей…

— Но… мы же не кладоискатели… мы всего лишь ратники, — удивился Тихон. — Может, что-то и найдем, но для того, чтобы взять «клад», надо разбираться в кибернетике. А мы…

Староста кивнул:

— Вы — не кладоискатели, да. Но ваша задача в другом. Нужно бы составить карты архипелага. Вообще посмотреть: что там есть. А что-то там наверняка есть. Вы замечали, сколько птиц летит к океану? Возвращаются они сытые и обзаведшиеся потомством. Я давно наблюдаю за перелетными птицами — год от года их становится все больше. Значит, для гусей и уток там, на краю земли, есть корм.

Демид нахмурился, а Тихон продолжал заворожено смотреть на старосту.

— Вы — лучшие бойцы из молодых, — продолжил дядька Андрон. — Да, по одиночке вы еще не дотягиваете до уровня витязя. Но втроем…

— Что? — переспросил Демид. — Втроем?

— Да, парни. Я уже поговорил с Любавой. Вы трое — уникальное сочетание дополняющих друг друга способностей. Если бы все ваши таланты собрать в одном человеке, то это был бы самый мощный паранорм, какого я только могу вспомнить.

Но Тихон не слушал объяснения старосты:

— Девку — в поиск? Да где ж это видано? Что, в общине народу много стало, чтобы рисковать тем, кто может рожать детей?

— Погоди, не кипятись! — повысил голос Андрон. — Без Любавы вы не справитесь. К тому же и она сама кое-что может.

— Угу, — кивнул Демид, невольно поглаживая почти сгладившийся шрам от ожога — последствие давней ссоры с сестрой. В двенадцать лет девчонки порой невыносимы, особенно когда у них есть Сила, способная скрутить старшего брата в корчащийся от боли комок и отхлестать огненными жгутами.

— А кто поведет куттер? — спросил Демид. — До островов надо еще как-то добраться через океан.

— Степан на грузовике забросит вас к побережью, — ответил староста. — Дальше — на шлюпке. Неизвестно, хватит ли горючего, чтобы долететь до островов. Мы несколько раз посылали пилотов на «индивидулах», они поворачивали назад, не долетев до архипелага. Горючее же нужно и на обратную дорогу.

— Все равно — так нельзя, — упрямо замотал головой Тихон. — Не по закону. Нельзя девку в поиск!

— Если очень надо, то можно, — жестко закончил староста. — Главная сложность задачи — узнать как можно больше о Гиперборейском архипелаге. И для этого нужны способности Любавы к сверх-знанию и умение пусть и неконтролируемо, но все же выходить в высшие информационные пласты. Вполне может случиться, что, оказавшись рядом с островами, ощутив их на информационном уровне, она без особого труда нарисует их карту. Но для этого ей нужно добраться до архипелага. Ваша же задача… да, ваша задача — все время помнить, что эта девчонка — не только паранорм, но и будущая мать. И сделать все, чтобы она вернулась в деревню целой и невредимой. Кроме того, вам нужно будет найти места для временных аэродромов на самом побережье. Будет карта — построим на берегу заимку, завезем туда горючее, и уже будем на острова летать, а не плавать. Вы меня поняли, воины?

Парни кивнули: Демид — уверенно, Тихон — с сомнением.

— Вот и хорошо, — заключил староста. — А теперь марш на луговину, девки, небось, заждались!

* * *

Провожали походников всей деревней.

Тихон в новой кожаной куртке (как и тканая рубаха под ней — подарок жены Андрона Евсеевича), Демид — тоже во всем новом, не ношеном, стояли на краю луговины и ждали, когда подойдет Любава. Девушка задерживалась.

— Вот бабы — даже в поход будет собираться, как на гулянку, только что брови чернить не станет, — ворчал Демид. — С утра куда-то исчезла, а мне за нее — рюкзак тащи!

— Куда исчезла? — забеспокоился Тихон.

Но в этот момент подбежала запыхавшаяся Любава. Она была одета, как парни, в крепкие кожаные куртку и штаны, в руках — какой-то странный мешок из переплетенной травы. Перед ней семенила дикая кошка.

— А это еще что? — удивился Демид. — Зачем тебе этот кошак?

— Надо, — упрямо мотнула головой Любава. — Они сами захотели, чтобы Миу отправилась с нами. Она у них вроде как у нас — кладоискатель.

— Что?

— То, что слышал. Миу отправляется с нами.

Демид пожал плечами: места в куттере достаточно, а наличие в команде полуразумного создания вряд ли сможет им помешать добраться до Гиперборейского архипелага. Тихон, наоборот, взглянул на кошку с интересом.

Эти звери — или уже не звери — были одной из тайн, еще не разгаданных людьми. После катаклизма многие животные мутировали, каким-то непонятным образом приобретя зачатки интеллекта. Первое время людям пришлось жестко конкурировать за право называться «царем природы» со стаями разумных обезьян и медведей. Но кошки в окрестностях Норильска появились недавно, всего лет двадцать назад. Просто пришли и поселились неподалеку от общины. Сначала люди отнеслись к ним с опаской: все-таки хищники. Да и размерами «кошаки», как их стали звать, не уступали крупным лайкам. Кстати, те собаки, которые жили в деревне, реагировали на новых соседей достаточно странно. Видно было, что псы не чувствуют в них животных, скорее — необычных, но все же людей. Они облаивали любого проходящего мимо деревни кошака, но издалека, как человека-чужака.

Впрочем, вскоре и люди, и собаки привыкли к тому, что в нескольких сотнях шагов от околицы появилась колония полуразумных существ.

Кошаки были не агрессивны. Они охотились на мелких животных, причем достаточно необычным способом. Время от времени, выстроившись в цепь, проходили по полям. Через некоторое время колосья перед ними начинали шевелиться, и вскоре на межу выплескивалась волна мышей-полевок и других мелких грызунов, портивших посевы. Несколько кошаков без труда собирали это пищащее месиво в сплетенные из травы мешки и утаскивали в облюбованные колонией пещеры в песчаном откосе.

Увидев первый раз, как охотятся соседи, староста деревни приказал девкам отнести кошакам несколько крынок с оленьим молоком. Звери милостиво приняли дар, но по-прежнему держались замкнуто, с людьми практически не общались. Лишь некоторые из молодых паранормов, владевшие телепатией, сумели установить с ними некое подобие контакта. Но о том, что Любава тесно общается с соседями, Тихон не знал.

От размышлений о кошаках и о том, чего он еще не знает об этой дерзкой девчонке, Тихона отвлек появившийся на луговине грузовой куттер.

Десяток парней покрепче выкатили его из сарая и дотащили до площадки, с которой обычно стартовали летучие машины. Тихон, глядя, как ребята тянут веревки, ухмыльнулся про себя. Он был маленьким, но помнил, как кладоискатель обнаружил подземный ангар, в котором сохранились законсервированные когда-то, столетия назад, куттеры. Восстановить их и привести в рабочее состояние не составляло особого труда — механики в общине уже научились обращаться с наземной техникой, оставшейся с «до катаклизма». Но куттеры — это была настоящая находка! Целых десять машин! Конечно, пришлось поделиться с другими общинами. Норильску осталось лишь пять штук. Все мальчишки, сколько их было тогда в деревне, четверть цикла не вылезали из куттерного сарая, порой забывая даже про занятия в гимнасии. Мужики перебрали машины, сверяясь с найденными там же, в кладе, схемами, смазали все вращающиеся детали, методом проб и ошибок подобрали подходящее топливо.

За десять с лишним лет машины, конечно, поизносились. Но предки строили на совесть. Так что о том, как они доберутся до побережья, походники не беспокоились. Тем более, что вести машину будет лучший в деревне пилот — Степан по прозвищу Крылан.

— Ну что, с Богом? — полувопросительно сказал подошедший к Тихону и Демиду староста Андрон Евсеевич. — Лодка погружена, все остальное вы сами собирали.

За плечом у него стоял властник Норильского гарнизона Олег — молодой еще, лет тридцати с небольшим, воин с темными волосами и раскосыми «оленьими» глазами.

— Помните, воины, что на вас возложена важнейшая миссия, от успеха экспедиции зависит будущее нашей общины, — чуть излишне пафосно произнес он.

Любава недоуменно посмотрела на красавца-властника, но ничего не сказала.

— Прости, Любава, — понял обмен взглядами староста. — Прости, девочка. Если бы ни необходимость, то… сама понимаешь…

— Не печалься, дядька Андрон, все будет хорошо. У меня предчувствие…

Староста кивнул и, помолчав немного, добавил:

— Долгие проводы — долгие печали. Идите уж!

* * *

Куттер разогнался и легко поднялся над луговиной. Сделав круг над деревней, машина взяла курс к побережью.

Демид, который до взлета выглядел совершенно спокойным, расположился на скамейке у борта и зачем-то копался в своем дорожном мешке. Любава, усевшись на пол и, удобно привалившись спиной к разборной лодке, закрыла глаза и, казалось, дремала. Кошка, устроившись рядом, положила голову на колени девушки.

Тихон с интересом рассматривал неожиданного спутника. Серо-полосатая шкура, пушистый «воротник» вокруг шеи, такой же пушистый хвост с белым кончиком. От домашних кошек, изображения которых парень видел в файлах, посвященных «докатаклизмовым» временам, Миу отличалась не только размерами. Зверь казался горбатым из-за того, что мог с одинаковым успехом передвигаться и на четырех, и на двух конечностях. Передние лапы у нее больше походили на руки. Несмотря на мощные когти, которые вроде бы должны мешать в работе, кошаки умели плести из сухой травы мешки и циновки, которыми выстилали свои норы. Правда, никаким инструментами или оружием они вроде бы не пользовались. По крайней мере, Тихон ни разу не видел в лапах кого-нибудь из пушистых соседей что-то, хоть отдалено напоминающее топор или копье.

«Загадочные существа, — подумал парень. — С виду и не заподозришь, что разумны».

Лежавшая на коленях у Любавы кошка приоткрыла глаза и в упор посмотрела на Тихона. Парень почему-то застеснялся и отвернулся к окну.

Внизу проплывала приморская равнина: россыпи озер, соединенных множеством речушек и ручейков, поросшие лесом гряды холмов, темные от черного тополя низины, порой — возвышавшиеся надо округой одинокие скалы, голые, иссеченные ветрами. Если бы ни куттер, то до побережья пришлось бы добираться добрый десяток малых циклов, если не дольше. А так Тихону еще не надоело смотреть на скользящую внизу землю, а из пилотской кабины раздался голос Степана-Крылана:

— Заснули, походники? Ну-ка, просыпайтесь, сейчас снижаться будем! Дальше не повезу!

Куттер мягко спланировал на плоскую вершину холма. Чтобы взлететь, тяжелой грузовой машине нужна хотя бы сотня метров твердой почвы. Это не легкие «индивидуалки», в которых, кроме пилота, может поместиться, да и то — согнувшись в три погибели, лишь один пассажир, но которые зато способны садиться на воду и взмывать вверх с любого болота, как воробьи — с просяного поля. Поэтому летчики, совещавшиеся вчера весь вечер, решили, что нужно высадить походников на берегу неширокой и спокойной реки, впадающей в Сверкающий океан.

Ребята выгрузили из трюма вещи и разборную шлюпку, стали прощаться со Степаном.

Обстоятельный мужик не поленился напомнить походникам про маячок, которые те должны установить на холме:

— Вернетесь сюда — активируйте передатчик. Значит, за вами пойдет грузовик. Заберем и лодку, и — ежели чего найти сможете…

Степан сверкнул глазами. Тихон улыбнулся, стараясь, чтобы мужик не заметил его веселья. Больше всего Степан-Крылан любил машины. Все то, что было создано предками, чтобы ездить по земле, плавать по воде или летать по небу. Каждый клад встречал с затаенной надеждой: вдруг, кроме комбинезонов и других полезных вещей, попадется незнакомая техника или информационный кристалл? Любую новую машину, попадавшую в Норильск, самолично перебирал по винтику, с помощью какого-то седьмого чувства догадываясь о назначении каждой детали. При этом пилот не был паранормом.

— А ежели беда какая… то про личные маяки тоже не забывайте. «Индивидуалок» в деревне хватит, чтобы всех вытащить, даже вашего кошака.

— Миу! — вдруг явственно произнесла кошка, глядя в глаза пилоту.

— Пожалуйста, — недоуменно ответил Степан. — А ты, серый, думал, тебя в беде бросят?

— Серая, — поправила мужика Любава.

— Это — девка? Ну — тем более, девок в первую голову спасать положено, — хохотнул пилот и полез в кабину.

Любава рассмеялась и легла на редкую жесткую траву, чтобы ее не сбило с ног ветром от лопастей. Парни тоже присели у края плоской площадки, венчающей холм.

Куттер, неуклюже покачиваясь, прокатился по камням и взмыл в воздух.

Тихон проводил взглядом машину. Ему вдруг стало зябко, словно воздух резко похолодел.

— Ладно, чего расселись, пошли к реке, — скомандовала Любава.

Демид что-то пробурчал себе под нос. Тихон удивленно взглянул на девушку, но спорить не стал. От ее голоса исчезло мимолетное ощущение знобкого страха.

Миу — та вообще сразу же, как улетел куттер, ловко уцепила зубами свой мешок и теперь прыгала по камням, спускаясь к берегу.

Тихон одной рукой ухватил мешок, другой — сверток с покрытием для бортов лодки и поспешил вслед за кошкой. Демид же, прежде чем начать спускаться, снял чехол с меча и прицепил оружие к поясу.

— Мало ли, кто тут живет, — проворчал он.

Тихон, оглянувшись на друга, тоже вооружился. Незнакомое безлюдное место. И что с того, что сверху из куттера холм казался таким мирным, а кошка без страха полезла вперед? Пусть и говорят про кошаков, что они опасность за тысячу шагов чуют, гораздо лучше, чем собаки, но все-таки без оружия тут лучше не ходить.

Впрочем, в первый день путешествия ничего опасного ребятам так не встретилось.

Они установили маяк на вершине холма, собрали на берегу лодку, загрузили в нее вещи и, решив не тратить время на еду, поплыли вниз по реке. То Тихон, то Демид помогали веслами неспешному течению.

Плыть было легко. Чистое песчаное дно, берега то очерчены каемками пляжей, то тонут в зарослях ивы и черемухи. Ни камней, ни перекатов.

Любава сидела на корме. Когда ребята проголодались, она распаковала один из мешков, вынула краюху хлеба и кусок вяленой оленины:

— Демка, пока не гребешь — ешь, — сказал она брату.

— А мне? — притворно обиделся Тихон.

— А ты пока работай, солнце еще высоко.

Парень непроизвольно взглянул на небо. Солнце никогда не спускалось за горизонт, лишь через определенные промежутки времени тускнело, скрываясь за скоплениями облепленных всяким мусором нагуалей, блуждающих по околоземным орбитам. Сейчас как раз наступил очередной сумеречный период. Это было похоже на то, как если бы небо затянули плотные облака. Призрачно-серебристый свет, льющийся вроде бы ниоткуда, давал возможность видеть крупные предметы.

— Слушай, Лю, а почему так говорят: «солнце еще высоко»? — задумчиво спросил Тихон.

Медленная гребля позволяла болтать, сколько угодно — не настолько большая нагрузка, чтобы беречь дыхание.

— Не знаю, — так же задумчиво ответила Любава. — Это с какого-то старого кристалла. Помнишь, кладоискатель Филипп принес много кристаллов? Старейшины сначала обрадовались: много новых знаний. Но оказалось, что там было в основном то, что предки называли художественными фильмами. Конечно, посмотреть, как жили предки, интересно, но никакой пользы от этого нет. Там были кристаллы, которые сделали за много-много лет до катаклизма. Смешные и грустные истории… Их раздали тем, кто хотел посмотреть. У нашего бати есть экран, он его сам восстановил. Вот мы и смотрели с Демкой все подряд…

— А говорят, гиперборейцы, к которым мы плывем, жили еще раньше, чем наши предки?

— Намного раньше, — кивнула Любава и замолчала, вслушиваясь во что-то, только ей доступное.

Тихон тоже вдруг ощутил, как время, словно река, струится сквозь него, покрывая кожу тревожными мурашками.

Вдруг кошка резко мяукнула, а Демид закричал:

— К берегу! Живо к берегу!

Тихон, опустив левое весло в воду, лихорадочно забил правым, а потом несколькими мощными взмахами выбросил лодку на полоску пляжа.

— Что такое? — удивленно спросил он, почувствовав, как дно заскребло по песку.

— А ты глянь!

В нескольких десятках шагов вниз по течению реку перегораживали руины чего-то, что Тихон принял за рухнувший мост. На правом берегу, к которому они причалили, из песка торчал бетонный параллелепипед, с которого в реку уходили ржавые металлические конструкции.

— Что это? — невольно спросил Тихон.

— Вроде бы какой-то трубопровод был, — пожал плечами Демид. — Только какая разница? Придется перетаскивать лодку по берегу, плыть над этой железной рухлядью слишком опасно. Видишь, как вода бурлит?

* * *

Разгрузили лодку, вытащили ее на берег. Заодно решили перекусить и разведать дорогу.

— Так, «носом вперед», без разведки, дальше плыть нельзя, — сказал Демид.

— А как надо? Кормой вперед? — съехидничала Любава. — Я иногда дальнее вижу лучше, чем ближнее. А ты куда смотрел?

— Издеваешься? Осторожнее надо быть, перед каждым поворотом причаливать, высаживаться и смотреть, что там впереди.

— Не знаю, — покачала головой девушка. — В лодке мы в относительной безопасности. Разве что мели и топляки всякие могут помешать. А на берегу всякое бывает.

— Я про мели и перекаты и говорю…

— Так вот и смотри, если не на веслах!

Тихон не прислушивался к перебранке между братом и сестрой. В деревне давно привыкли, что Демид с Любавой не могут и дня прожить, чтобы не поругаться. Правда, стоило кому-то задеть одного из них, все ссоры сразу же забывались, и бедолага оказывался перед парочкой разъяренных паранормов, готовых защищать друг друга от кого и от чего угодно. Так что сейчас Тихона больше интересовало поведение кошки.

Зверь порылся в своем мешке, вытащил что-то, похожее на горсть сухих репьев и с удовольствием это что-то сжевал. Подошел к реке, полакал, припав на передние лапы.

«Это, наверное, какой-то другой разум, — размышлял Тихон. — В старых кристаллах попадались упоминания о не техногенных цивилизациях, о диких племенах, которые на поверку оказывались совсем не дикими. Им не нужны были ни орудия, ни оружие. Может, так оно и лучше?»

«Ты прав, — вдруг раздалось в мозгу у парня. — Гораздо лучше».

Тихон вздрогнул. Телепатией могут пользоваться только самые сильные паранормы. А он — просто боец и целитель, он не мог наладить контакт даже с Любовой.

«Она не хочет — ты не можешь».

Тихон тряхнул головой. Нет, об этом сейчас лучше не думать. Сейчас главное — задание. Остальное — потом, когда они вернутся в общину. Любава — походник, такой же, как он и Демид. Только самый ценный…

Тихон с опаской покосился на кошку, ожидая еще каких-то комментариев. Но та сидела у воды, принюхиваясь к чему-то. Потом поднялась на задние лапы. Движения кошки вдруг стали очень собранными и словно настороженными.

Тихон тоже невольно поднялся, проверил, легко ли вытаскивается меч, и медленно пошел вслед за кошкой.

Бетонная опора рухнувшего трубопровода занимала всю ширину пляжа и дальним от воды краем упиралась в заросли ивняка. Однако между серой стеной и переплетением ветвей оставался небольшой проход — ровно такой, чтобы проскользнуть кошаку. Или худощавому Тихону, который, чтобы не потревожить кусты, шел боком, прижимаясь к крошащемуся камню.

Ширина опоры была метров пять. Тихон уже видел неровный край стены, когда пробиравшаяся впереди кошка вдруг резко остановилась. Парень почувствовал, как напряглись мышцы под пушистой шкурой зверя. Он осторожно нагнулся и выглянул из-за края опоры.

Раскинувшуюся впереди картину можно было назвать идиллической. Река здесь делала поворот и широко разливалась. Пляж тоже становился шире, его окаймляли черные тополя и верба, таинственно блестевшие в сумерках серебристыми стволами. Над деревьями плыли облака, подсвеченные невидимым солнцем. Но красота пейзажа не интересовала парня. Чудесных местечек и в окрестностях Норильска не счесть. Но далеко не везде по речным берегам разгуливают такие огромные медведи.

Мишка рыбачил. Он стоял по колено в воде, поджидая, когда к нему подплывет один из спешащих на нерест осетров. Горбатые спины этих рыб то и дело показывались на мелководье.

«Ух ты! — подумал Тихон. — Нерестовая речка. Если бы была поближе к общине, то тут давно бы стояли сети».

Впрочем, любителей полакомиться рыбкой и кроме людей хватает. На песке, за спиной медведя, шевелились, блестя металлом чешуи, несколько крупных рыбин.

«Что делать? — услышал Тихон мысль Миу. — Я по кустам прошмыгну. А лодка?»

Парень внимательно посмотрел на медведя. В этот момент зверь молниеносно ударил лапой по воде, и на песке забилась еще одна рыбина.

«Здоровый какой! Возле наших пещер таких нет».

«Мутант, наверное».

«Как это?»

«Ну, не похожий на родителей».

Тихон задумался. Рассказывать кошке про катаклизм и мутации времени не было. Ведь придется начинать с самого начала, с тех времен, когда предки их пушистой спутницы ловили мышей и спали на подоконниках в не разрушенных еще городах…

«Хорошо, потом, — уловил он мысль Миу. — Сейчас — медведь. Так?»

«Так».

Тихон, стараясь не задеть ни одной веточки, заскользил вдоль блока обратно к товарищам.

Демид с Любавой уже заметили его отсутствие. Девушка пристально вглядывалась в кусты, из которых он появился.

— Что там? — тревожно спросила она, едва Тихон вышел из-за угла бетонной опоры. — Там что-то опасное?

— Да не то чтобы очень. Медведь рыбачит. Здоровый, черный. Какая-то незнакомая разновидность — я таких не встречал.

— Мутант?

— Кто его знает? Медведь как медведь, только ростом под три метра и темнее, чем наши.

— Фигово, — проворчал Демид. — Если бы ни лодка, обошли бы его по верху. А так придется рубить кусты — вряд ли ему понравится.

— Мне бы тоже не понравилось, если бы мне кто-нибудь обедать помешал, — рассмеялся Тихон. — Придется мороком прогнать.

— Не убивать же, — кивнула Любава.

«А вы сможете прогнать? Он испугается?» — заинтересовалась Миу.

«Около Норильска гоняли», — мысленно ответил Тихон.

Парни распаковали топоры и стали методично вырубать кусты возле бетонной опоры. Девушка стояла поодаль, чутко прислушиваясь к чему-то, ей одной ведомому.

— Не свалил мишка? — время от времени спрашивал Демид.

— Нет. Прислушивается, но к нам не идет. Уселся на берегу… Встал… Подошел к кустам… Нет, повернул обратно, к рыбе, — отвечала девушка.

Проход был почти готов, когда парни услышали предупреждающее рычание.

— Тихон, берегись! — крикнула Любава.

Парень, который в этот момент наклонился, чтобы ловчее было подрубать стволики, резко отскочил вбок.

Из-за ветвей показалась медвежья морда.

— Разом, парни! — скомандовала девушка.

Со стороны это выглядело довольно странно. Медведь кинулся на людей, но вдруг остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие. Миг — и он поднялся на задние лапы, взрыкнул, приготовился к прыжку… Но парни, разбежавшиеся в разные стороны, времени не теряли. Выставив вперед мечи на тот случай, если считающий себя властелином этих мест зверь не испугается, они продолжали раскачивать перед зверем «черный морок». Девушка, заметив, что глаза медведя продолжают яростно сверкать, поспешила подстроиться под задаваемый Демидом ритм. Сила кружилась над кустами, металась, но не уплотнялась, не превращалась в огненно-жгучие струи.

Медведь снова качнулся, собираясь атаковать, нацеливаясь на этот раз на Любаву. Но вдруг перед ним возникла орущая во всю мощь своей кошачьей глотки Миу — уши прижаты, хвост трубой, шерсть на загривке — дыбом.

Рядом с медведем она казалась крохотной. Но Тихон, первым понявший, что делает их спутница, крикнул Демиду:

— Дави!

Кружащая над кустами черная сила уплотнилась, свилась в кольцо, надвинулась на медведя, и тот вдруг совершенно по-щенячьи взвизгнул и ломанулся в кусты, оставляя за собой просеку более широкую, чем прорубили парни.

— Можно было и топорами не махать, — хохотнул Демид. — Зазвать его сюда, а потом шугнуть.

— Угу, — улыбнулась в ответ Любава. — Только он не к реке попер, а в горы. Мы что, по горам поплывем?

— Вот бабы, любую шутку испортят, — проворчал ее брат. — Ладно, хватай свои пожитки, мне уже надоело за тобой все носить.

Парни быстро протащили лодку мимо остатков трубопровода, загрузили, спустили на воду. Работали спешно. Медведь удрал, но песок усеивало множество его следов. Пара кучек помета и несколько снулых рыб, к которым уже подбирались наглые чайки, тоже не радовали взгляд.

— Очухается — обязательно вернется, — тоном знатока медвежьих повадок произнес Демид. — Мощный зверь.

— Да, я тоже почувствовал, что сначала он скорее был удивлен нашей наглостью, чем испугался, — согласился Тихон. — С детства он не встречал никого сильнее себя.

— Ну, теперь он познакомился с Миу, — улыбнулась Любава. — А вы говорили: «Зачем кошак? Зачем кошак?»

— Кто говорил? — притворно удивился Демид. — Я не говорил.

Миу тем временем, распугав чаек, подбежала к оставленной медведем рыбе и вопросительно взглянула на Тихона.

— Во-во! И я о том же, — рассмеялся парень. — Она нас теперь и охранять, и кормить будет. Мишкины осетры — ее законная добыча!

Забрав рыбу, отплыли подальше от пустынного берега. Сделав поворот, река перестала петлять. Теперь она просматривалась не меньше, чем на пару километров.

— Слушайте, ребята, а я так и не понял, что наша кошка сотворила, — вдруг произнес Демид. — Неужели своим мявом так мишку напугала?

— Демка, ну ты даешь! — рассмеялась Любава. — Миу дала нашему мороку образ. Именно тот, который мог напугать медведя — огромного хищного зверя. На людей морок навести легко. А вот на зверя… Зверя надо знать, знать чего он может бояться.

«Да. Вы сделали большое и сильное, но никакое. Я стала им. И оно стало мной. Звери боятся сильных», — донеслись до Тихона мысли Миу.

«А вы, кошаки?» — спросил Тихон, почувствовав, что Миу не относит слово «звери» к существам своей породы.

«Нет. Мы уходим, но не боимся. Уходим, чтобы вернуться», — загадочно ответила кошка.

* * *

До следующей остановки плыли без приключений.

Солнце наконец-то выбралось из-за сростка нагуалей и заиграло на подернутой легкой рябью поверхности воды. Казалось, что в речке плещутся тысячи мелких рыбешек с металлически-блестящими спинками.

Время от времени можно было увидеть и настоящих, а не солнечных рыб. Поднимая фонтаны брызг, осетры выпрыгивали из воды и с громким плеском ныряли обратно.

Демид, сидящий на веслах, старался держаться точно посредине потока, подальше от берегов, чтобы не тревожить хозяев. За десяток километров пути ребята насчитали на берегу с полдюжины медведей. Завидев лодку, те прекращали рыбачить и внимательно следили за ней, пока она ни скрывалась из виду.

— У меня такое ощущение, что мишки хорошо знакомы и с лодками, и с людьми, — вдруг сказал Демид. — Если бы они видели лодку первый раз в жизни, то она заинтересовала бы их не больше, чем плывущее бревно.

— Дальше Норильска деревень нет, — возразила Любава.

— Деревень нет. А дикарей или сектантов?

— Дядька Андрон говорил, — начала Любава, но осеклась.

О бродячих племенах мало кто что знал. Когда-то, в темные века, каждый выживал, как мог. Те, кто пытались сохранить остатки цивилизации, объединились в общины. Но было немало и тех, кто воспринял катастрофу как возможность жить без всякой власти. Или самому стать властью — единственной и неоспоримой. Тысячи банд дрались за возможность попользоваться тем, что было создано предками. Все склады, до которых смогли добраться постепенно дичавшие потомки, были разграблены. Людям пришлось учиться добывать себе пищу и одежду не только с магазинных полок. Но в общинах сохранили память о том, как это делается, и выжить, имея знания, было проще. Дикари же через пару поколений после катаклизма умели только убивать. Причем — лишь себе подобных. Дикари умирали от голода, их косили болезни, которые те не умели лечить.

Но все же много — слишком много, по мнению общинников, — банд до сих пор продолжало кочевать по лесам и степям Земли. Во многих племенах сохранились остатки каких-то странных, порой жутких религий, которые были модны перед катаклизмом. Столетия одичания извратили идеи, и теперь было невозможно разобраться, откуда происходят те или другие ереси. Одни из дикарей поклонялись более или менее известному по писаниям Сатане, которого волхвы считают одним из образов Игрока, другие — малопонятному Мелькору, третьи — трехрогой лосихе, четвертые — бронзовому фаллосу. Общим было лишь то, что почти все еретики считали, что их боги — садисты-извращенцы, которым доставляют удовольствие чужие страдания. Поэтому повсеместно практиковались кровавые жертвоприношения.

— Постараемся быть поосторожнее, — сказал Тихон. — Как-то не хочется встречаться с дикарями.

* * *

Его опасения вскоре подтвердились.

Для отдыха походники выбрали крохотный островок в устье впадающего в реку ручья. Берега ложбины, по которой протекал ручей были илистыми, заросшими ивняком, а сам островок — песчаным, намытым течением над обломком какой-то бетонной конструкции. Ребята не стали гадать о том, что же тут было когда-то. Земля полна останками прошлого. Тихон не раз бывал в местах, где когда-то шумели города предков. Теперь это больше всего напоминало участки полуразрушенных скал-останцов. Бетон крошился и превращался в щебень. Металл рассыпался бурой пылью. Остовы кирпичных зданий, зияющие оплывшими оконными пролетами, еще сохраняли намек на то, что они были когда-то человеческим жильем. Более или менее сохранились лишь те строения, которые возводились из синтетических материалов. Но таких было немного, хотя именно они сильнее всего привлекали внимание кладоискателей. Системы защиты зданий, построенных перед самым катаклизмом, давали надежду на то, что дикари за прошедшие столетия не сумели проникнуть внутрь.

Но то, на чем вырос островок, было лишь куском бетона.

— Рыбачить будем? — вдруг спросил Демид. — Запасов у нас достаточно, но почему бы не сэкономить? Кошачьей добычи на всех не хватит.

— Отлично! — согласилась Любава. — Только инициатива наказуема.

Демид рассмеялся:

— Достань из моего рюкзака наконечник для остроги. А я пока вырежу древко.

Раздевшись до трусов, Демид осторожно вошел в воду, но добраться до берега ему не удалось — слишком топкое дно.

— Кто только придумал тут останавливаться! — выругался он, возвращаясь на островок.

— Ты сам предложил, — с притворно-невинным видом ответила Любава. — Лучше вон туда посмотри!

Тихон повернулся туда, куда показывала девушка, и пожал плечами:

— И впрямь — топляка тут достаточно.

Чуть ниже по течению реки шла цепочка отмелей, образовавшихся, как и островок, на котором они расположились, над обломками каких-то древних руин. Пространство между ними было забито стволами деревьев, принесенных сюда течением.

Демид, досадуя, что сам не догадался, доплыл до ближайшего островка и выбрал палку покрепче. Вернулся к остальным походникам, сунул древко будущей остроги Любаве. Девушка, продолжая ехидно улыбаться, быстро прикрепила к палке стальной наконечник и привязала к нему крепкую бечевку. Демид проверил прочность получившейся конструкции, удовлетворенно кивнул:

— А теперь не шумите тут, рыбу не пугайте.

— А мы хотели было уж пляски устроить, — ответила Любава. — Ладно, Демка, не дуйся, просто у меня на душе неспокойно.

Разом оттаявший Демид кивнул девушке и осторожно зашел в воду. Если в ручье дно было топкое и илистое, то в реке — чистое и песчаное. Демид по каким-то одному ему понятным приметам выбрал подходящее место и застыл с поднятой острогой. Ждать пришлось недолго. Тренированные охотники из общин могли часами стоять неподвижно, дожидаясь зверя или, как сейчас, идущего на нерест осетра. Но демонстрировать выучку Демиду не понадобилось. Уже через несколько минут крупная рыбина неосторожно оказалась на расстоянии удара острогой. Демид резко присел, всаживая свое оружие в блестящий сталью бок осетра. Рыба рванулась, но охотник дернул за бечевку, и начал потихоньку отступать к островку.

Через несколько секунд все было кончено. Осетр бился на песке, не в силах избавиться от глубоко засевшего наконечника остроги. Демид лишь придерживал древко, дожидаясь, когда рыбина выдохнется.

Когда осетр затих, Миу, с интересом наблюдавшая за действиями людей, осторожно подошла к шевелящейся рыбине. Но вдруг осетр резко дернулся и ударил кошку хвостом. Миу взмявила и совершенно по-звериному накинулась на обидчика. Несколько мгновений — и она перекусила ему хребет.

— Мя! — гордо сказала кошка, придерживая лапой обмякшую рыбью тушку.

— Что «мя»? — словно человеку, ответил ей Демид. — Не лезь, куда не надо. Осетры — твари живучие. И сильные.

— Мя? — снова сказала кошка.

— Естественно, поделимся, — ответил Демид.

Тут только до Тихона дошло, что его друг разговаривает с кошаком вроде бы словами, но на самом деле общение идет на телепатическом уровне. Видимо, понимание и подстройка могут быть и неосознанными, как сейчас. Хотя не понять, что хотела сказать кошка, было бы трудно.

«Интересно, — подумал Тихон. — Значит, телепатия напрямую связана с подстройкой. У Демида не было и зачатков телепатических способностей. Он очень сильный боец, способный уплотнять Силу, превращая ее в оружие. Но не телепат».

«Все могут говорить без слов, — вдруг возникли в голове у Тихона мысли Миу. — Только не знают об этом. Или не хотят слушать».

«Ты права, — так же мысленно отозвался парень. — Все начинается с желания слушать. И слышать».

«И не только тех, кто думает словами. Слушать меня. Слушать рыбу. Слушать реку».

«Ты убила осетра, чтобы его не слышать?»

«Да».

Впрочем, запеченная в углях рыба кошке пришлась по вкусу.

* * *

Спали по очереди. Тихону пришлось дежурить в сумерки. Парень, не надеясь на то, что в неверном дробящемся свете сможет что-то рассмотреть, улегся на песок и попытался охватить окрестности «внутренним» зрением. Звуки смешивались с запахами, рождая объемную картину: берег реки, лента ручья, темные пятна болотистых зарослей, холодные блестки плывущих рыб и пунцовые точки — теплокровных, прячущихся в ивняках. Не крупные. Не опасные. Привычные обитатели речных берегов: бобры и щелезубы, птицы и шерстистые ящерицы…

Тихон словно растекся, растворился в шелесте листьев и журчании воды. Его самого не было, была река, ручей, щелезубы и птицы… Он снова чувствовал, как сквозь него течет время, когда-то взъярившееся, вставшее на дыбы, но сейчас успокоившееся, нашедшее новую дорогу среди теснин иной реальности. Так реки, когда-то повернувшие к Русскому океану, сначала крушили все на своем пути, но потом, пробив новое русло, успокаивались и становились тихими и ласковыми, готовыми поделиться добром с обитателями своих берегов.

«Когда-то были гиперборейцы, — размышлял Тихон. — Потом — древние, предки. Теперь — мы. Кто-то будет потом. Но ничто не исчезает безвозвратно и ничто не станет окончательной точкой. Иначе — зачем же все, что было?»

* * *

— Глянь, что там! — воскликнула Любава, пристально вглядываясь в темное пятно на берегу.

После стоянки на острове прошло несколько часов. Они снова плыли вниз по течению. Река изменилась, стала заметно шире, разлилась на добрый километр. Зато все чаще приходилось обходить небольшие островки и песчаные отмели, окруженные кольцами мертвых деревьев.

— Похоже — люди, — напряженно процедил Демид.

Любава на миг закрыла глаза:

— Были. Ушли малый цикл назад. Теперь там кто-то крупный. В зарослях. Минут десять ходьбы.

— Разведаем? — предложил Тихон.

— Стоит ли рисковать? — пожал плечами Демид.

— Люди здесь — опасность для общины. Слишком близко. Откуда они взялись?

— Наверняка пришли с юга.

Лодка ткнулась носом в песок. Тихон выпрыгнул на берег:

— Я пойду один. Если что — быстро отплываем.

Демид и Любава кивнули, но Миу выскочила вслед за парнем. Любопытная кошка принюхалась к плывущим над землей запахам и потрусила куда-то в кусты. Тихон, не отходя далеко от лодки, осмотрелся.

Похоже, здесь была стоянка рыбаков. Остовы от шатров, потухшие костры, вешала, на которых коптили добычу. Вдруг внимание Тихона привлекла странная конструкция: связанный из толстых веток крест, на котором висела туша какого-то животного. Парень подошел ближе. То, что он увидел, удивило своей бессмысленностью. Труп собаки, прибитый к кресту деревянными клиньями и привязанный ивовыми корнями, не был освежеван. Создавалось впечатление, что пса сначала приколотили за лапы к ветвям, распяв на кресте, и лишь затем вскрыли живот и грудную клетку. Вывалившиеся внутренности растянулись до пропитанной кровью земли.

«Зачем? — недоумевал Тихон. — Какой смысл в убийстве собаки?»

Но поразмышлять о странностях дикарей ему не удалось. С одной стороны из кустов выскочила Миу с кем-то пищащим в зубах и бросилась к лодке. С другой вдруг появился тот, из-за кого, наверное, и ушли дикари: ящерица-игуана из тех, что живут в теплых болотах вокруг вулканов. Метра четыре длинной вместе с хвостом, метровые голенастые лапы, поэтому рептилия не ползет по песку, а бежит, повиливая для равновесия хвостом. Не самая крупная игуана из тех, что видел Тихон, но тоже вполне внушительная. При учете, что эти твари — настоящие хищники, предпочитающие теплокровных рыбе, — очень опасный противник. Тем более, что воображения у ящерицы — ноль, ее невозможно напугать, как медведя. Даже значительно превышающего ее по силе врага она будет атаковать до тех пор, пока ни погибнет.

А Тихон сейчас стоял между ящерицей и тем, что она наверняка считала своим законным обедом. Поэтому он ударил первым, не дожидаясь, пока тварь кинется на него.

Правой рукой выхватив меч из ножен, левой он собрал всю Силу, до которой смог дотянуться, максимально уплотнил и кинул в морду несущейся на него ящерицы.

Тихон видел, как заплясали над мощным черепом огненные всполохи, как почернела чешуя, и лопнули от жара глаза твари. Но для того, чтобы остановить игуану, этого было мало. Ослепшая, она на миг замерла, но лишь на миг. Теперь тварь атаковала, ориентируясь на слух. Для верности она разинула пасть: на каждой челюсти — два ряда загнутых внутрь зубов.

Тихон отскочил в сторону, примериваясь к удару. Но разинутая пасть, словно радар, следовала за всеми его движениями. Парень ругнулся и снова кинул в игуану сгусток Силы. Огненный шар разорвался внутри пасти, и от неожиданности ящерица захлопнула челюсти. Это дало Тихону возможность нанести единственно верный удар — чуть сзади головы, туда, где череп соединяется с позвоночником. Стальной клинок, усиленный вложенной в него энергией, проскользнул в щель между костями, перерубив спинной мозг, и так же легко вышел из жесткой плоти.

Ящерица дернулась и забилась, поднимая фонтаны песка.

Чтобы не попасть под удар хвоста, Тихон отскочил в сторону, а на мечущуюся по берегу тварь посыпались удары Силы — это к месту схватки подоспел Демид.

Игуана, точнее, то, что от нее осталось, еще шевелилось, а Тихон уже спокойно вложил протертый листьями клинок в ножны и направился к шлюпке.

Любава встретила его недоуменным взглядом:

— Как ты думаешь, а что этой твари понадобилось здесь, на реке? — спросила она. — Обычно они не покидают болот…

— Может, за людьми увязалась? — предположил Тихон.

— Никогда о таком не слышала.

— Ты знаешь, сестричка, а эта тварь отличается от всех тех, которых я видел, — сказал подошедший Демид. — Зубы, когти — все другое. Если бы мы ее не поджарили так тщательно, то можно бы было найти и другие различия…

— Мутант? — удивился Тихон. — Учитель говорил, что в последние столетия мутации прекратились. Наиболее удачные разновидности создали устойчивые популяции, остальные вымерли.

— Откуда мы знаем, что оказалось устойчивым? — возразила Любава. — Мы слишком многого не знаем…

В этот момент из лодки раздался писк.

— Да, а что Миу притащила? — спросил Тихон. — Я не успел рассмотреть.

Любава подвинулась, давая ему возможность увидеть свернувшуюся на дне лодки кошку. Миу, не обращая внимания на людей, тщательно что-то вылизывала.

— Не понял, — пробормотал Тихон.

Миу подняла голову, и стало ясно, что между лапами у нее шевелится кто-то маленький, размером с двухмесячного щенка.

— Что это? — удивился парень.

«Это ребенок той собаки, которую убили люди. Когда люди ушли, он остался рядом с матерью», — разобрал Тихон мысли кошки.

— Чувствую, когда мы наконец-то доберемся до архипелага, то у нас будет не лодка, а скотный двор, — рассмеялся он.

— Вы еще оленя подберите. Или медведя, — проворчал Демид. — Щенок еще туда-сюда, а больше — никого!

И он строго посмотрел на Любаву.

— А я что? Это Миу, — девушка сделала наивные глаза. — И не бросать же малыша тут… Обычный щенок…

— Как звать-то будем зверя?

— Щен — он и есть Щен…

* * *

Вскоре река стала настолько широкой, что берега казались тоненькими полосками на горизонте.

Поесть остановились на очередном островке, пустынном и безжизненном. Мясо игуаны, оказалось весьма вкусным, хоть и жестковатым. Даже щенок с удовольствием грыз оставленные ему кусочки.

— Странно, но большинство ящериц вкуснее оленины, — задумчиво сказала Любава. — Может, потому, что они меньше похожи на нас, в них нет той заразы, которая человеку опасна? Может, вкус — это ощущение того, насколько подходит еда?

— Какая разница? — неразборчиво пробормотал с набитым ртом Демид. — Скусно — и фарашо!

После отдыха решили поставить мачту и идти под парусом. Ветер дул навстречу, но узкий косой парус и опущенный выдвижной киль позволяли двигаться наперерез ветру.

— Что дальше будем делать? — задумчиво спросил Тихон, осматривая горизонт.

Теперь нигде не было видно даже признаков земли. Цепочка островков, на одном из которых обедали игуаной, отмечала границу между рекой и океаном. Теперь же даже вода стала другой — более темной и словно более тяжелой. Парень опустил руку за борт, потом лизнул пальцы:

— Соленая! Теперь до края Земли — только океан и туманы…

— Неужели ты не чувствуешь направления? — удивилась Любава.

— Чувствую, — улыбнулся Тихон. — Но ощущение странное. Непривычно. Пустота.

Девушка лишь улыбнулась, но Демид нахмурился:

— Мы здесь чужие. Мы знаем мир возле деревни, а здесь он совсем другой… Кто тут хозяин? Кто опасен? Кто друг?

Слова Демида вскоре получили подтверждение. Океан не был безжизненным. Сначала в небе появились косяки птиц, летящих к краю земли. Правда, птицы были знакомые: гуси, журавли, индо-утки… Потом Любава заметила спины каких-то морских животных, плывущих вслед птичьим косякам. Время от времени они, словно идущие на нерест осетры, выпрыгивали из воды, поднимая фонтаны брызг, и тогда было видно, что они похожи на моржей, только значительно больше.

— Ух ты! — воскликнул Тихон. — Откуда такое чудо?

— С грани мира, наверное, — ответил Демид. — Помнишь же историю? Чем ближе к краю — тем сильнее были изменения в природе. Самые спокойные места — на Среднем Енисее, на Южном Урале, там природа осталась почти такой же, как до катаклизма.

— Это откуда всякие ящерицы лезут?

— Нет, эти твари появились гораздо дальше, в Индии, но разбрелись по земле…

— Да черт с ними, с ящерами! Меня больше волнует, что мы будем делать, если вот эти звери решат нами позавтракать?

Тихон задумался.

Двадцатиметровые блестящие тела, резвящиеся на расстоянии, опасений почему-то не вызывали. Он не чувствовал ни исходящей от них агрессии, ни даже простого интереса. Видимо, лодка была чем-то настолько незнакомым этим зверям, что вообще никак ими не воспринималось. Ну — плывет и плывет что-то.

«Что мы для них? Что-то незнакомое, но не опасное — слишком маленькое. И несъедобное. Похоже, эти громадины с украшенными кривыми клыками мордами — травоядные. А что? Еды тут, в Сияющем океане, хватает. Вон сколько водорослей колышется на мелководье, целые поля водорослей, приходится обходить, чтобы не запутаться в прочных стеблях. Но где есть гигантские травоядные, там есть и те, кто ими питается», — тревожно думал Тихон.

— Помните миф о Георгии-Победоносце? — вдруг спросил он вслух.

— Что? — удивился Демид. — Георгий Подъярков был одним из самых мощных паранормов за всю историю после катаклизма. — Он стал волхвом… а потом исчез, и никто не знает, куда он девался. Кое-кто говорит, что он мог уйти к другим планетам. До катаклизма паранормы могли перемещаться в Космосе без метро…

— Это потом. А историю про того, как он уничтожил гадов, помните?

— Он, словно святые прошлого, поражал их молнией небесной, словно копьем, протыкая, как индо-утку на вертеле…

— Ага… как индо-утку, — хмыкнул Демид. — Хотя подожди… Ты хочешь сказать, что…

— Да, — Тихон рассмеялся так, что лодка закачалась. — Миу придала форму мороку. А если придать форму уплотненной Силе? От наших огненных плетей и шаров часто никакого толку. А если бы это был не шар, а копье?

— Давай попробуем! — воскликнула Любава. — Копье… копье… нет, стрела!

Она быстро распаковала один из мешков, достала из него колчан и вытянула стрелу. На всякий случай походники взяли лук со стрелами. Вдруг придется охотиться на птицу? Девушка покрутила в руках оперенное древко, зачем-то потрогала наконечник. И вдруг, выбросив вверх правую ладонь, привычно вытолкнула из себя сгусток Силы. Но вместо обычной бесформенной плети в воздух взмыла огненная стрела. Воздух взвизгнул и загудел.

— У меня так не получится, — с сомнением пробормотал Демид.

— А если вместе? — идея огненной стрелы понравилась Любаве. — Давайте: я кидаю, а вы помогаете… ну как гармонист — бойцу…

— А чо? Можно и попробовать, — пробормотал Тихон. — Давай вместе!

Девушка зажмурила глаза, глубоко вздохнула — и в сотне метров от лодки в воду ударила молния. Вода зашипела, взметнулась навстречу небу, поднявшиеся волны качнули лодку.

— Ничего себе! — воскликнул Демид. — Вот это Сила!

— Дядька Андрон был прав: вместе мы — Сила, — кивнула Любава.

И рассмеялась, словно колокольчики зазвенели.

* * *

Из воспоминания Тихона вырвал свист стрел. Дикари все-таки на что-то решились. Пока Миу держала купол, но на кошку уже было жалко смотреть. А в голове Тихона не было ни одной мысли, только калейдоскоп картинок — воспоминания последних недель.

Голые скалы архипелага…

Любава заставляет парней перегонять шлюпку из одной бухточки в другую. Она рисует схемы: остров за островом, пролив за проливом. Девушка спешит, она возвращается в нормальное, не отрешенное, состояние только тогда, когда Демид чуть ли ни насильно заставляет ее поесть.

Лай Щена, гоняющего крикливых чаек над обрывом…

Невиданные морские звери на узких галечных пляжах. Ни Тихон, ни Демид не знают их имен. Моржи? Тюлени? Морские львы? Или мутанты? Демид зарисовывает животных: старейшины сверят с картинками на кристаллах, разберутся…

Огромные, как куттера, птицы, парящие в вышине…

Таинственный туннель, в который походники проникли с огромным трудом, спустившись на веревке по отвесной скале…

Странные рисунки на стенах тоннеля: концентрические круги, схематичные фигурки, между которыми, словно паутина, протянулись непонятные линии…

Несколько участков в скалах, где возможны клады. На одном из таких участков Демид нашел почти не попорченный коррозией аппарат. Странный поблескивающий неразрушимым ферропластиком шар чуть меньше метра в диаметре. Наверняка полый внутри, парни вдвоем, не особо напрягаясь, сумели дотащить его до лодки. Пусть механики разбираются, что за конструкция…

Обратная дорога — легкая по океану и выматывающе тяжелая — вверх по реке…

Они могли бы вызвать куттер на берег океана. Они нашли там кусок старого шоссе — не сто метров, а несколько километров полурассыпавшегося, но относительно ровного бетона. Нужно лишь залить смесью песка со смолой, и аэродром готов. Но решили подняться по реке до того места, куда их доставил «грузовик». Это было первой ошибкой. Но не единственной…

Дул попутный ветер, но, когда он стихал, кажущееся неспешным течение сносило лодку, не давая идти на веслах. Приходилось тащить тяжелую посудину вдоль берега на веревке…

От усталости походники не заметили засаду. Стойбище дикарей Любава отследила еще до остановки на одном из островков. Но ребята решили, что оно слишком далеко, что можно безопасно пройти вдоль пологого берега…

Дикари напали внезапно. Любава дремала в лодке, а Демид с Тихоном не умели чувствовать невидимое живое. Истерично залаял Щен, и сразу же из кустов полетели копья.

Проснувшаяся девушка моментально поставила щит и взялась за весла, удерживая лодку возле берега. Но дикари уже высыпали на прибрежный песок, а несколько заросших грязными волосами мужиков бросилось в воду — к Любаве.

У Тихона мелькнула мысль, что цель нападения — именно девушка. Дикарям всегда недостает женщин, ведь о какой-то санитарии и гигиене в племенах и речи не идет, и поэтому женщины там умирают, едва успев родить одного или двух детей. Но цели этих полузверей были уже не важны.

Тихон крутился, извивался, как уж, стараясь миновать копейные жала и подобраться к противникам на длину меча. Демид дрался, как медведь, быстро и мощно нанося удары, просто сметая нацеленные в него копья, круша головы и грудные клетки…

За спиной у парней вдруг полыхнуло, к крикам нападавших прибавился визг обожженных огненными стрелами. Тихон оглянулся: на мелководье корчилось несколько фигур, больше в воду никто войти не решался.

— В лодку! — крикнула Любава.

Тихон начал осторожно отступать, а Демид, взревев, словно медведь, кинулся на врагов, чтобы отогнать их хотя бы на несколько шагов, чтобы дать возможность увести лодку от берега… И тут его достали, как достают медведя: копьем в живот. Демид снова зарычал, дернулся, но противник не уступал ему по мощи… Если бы ни Миу, серой молнией бросившаяся на дикаря, вцепившаяся зубами в горло, у Демида не осталось бы ни одного шанса. От неожиданности нападающие замешкались, и это дало те доли секунды, которые были нужны Тихону, чтобы подхватить друга и забросить в лодку. Как ему удалось поднять Демида, который весил значительно больше него, Тихон так и не понял. Но он сделал это, сделал, стоя уже по колено в воде.

Потом крикнул: «Миу!», дождался, пока кошка запрыгнет в шлюпку, а сам и не пытался забраться… Толкал лодку по мелководью, пока дно ни ушло из-под ног, и потом долго плыл за ней, держась за борт…

* * *

К счастью, до гряды холмов, на которые их высадили несколько седьмиц назад, было уже недалеко. Походники успели причалить и пройти по берегу до удобного подъема раньше, чем дикари переплыли реку на своих неуклюжих долбленках. Но теперь оказалось, что общинники сами себя загнали в ловушку.

Если куттеры опоздают…

* * *

Тихон снова осмотрелся.

Обстрел вроде кончился. Дикари все-таки поняли, что их стрелы не наносят вреда. Наверное, они теперь совещались в кустах. Но спрашивать Любаву, что делать, не ко времени, она занята Демидом, она не станет смотреть невидимое…

А в голове — ни одной мысли…

Тихон зажмурился.

* * *

«Ох! Ох! Ох! Ох!

Как рассыпался горох!

По горе-горе катит…»

Будоражит, подталкивает в спину музыка. Кружится в плясовой праздничный мир. Частит гармонь, гармонист тоже в этой схватке, гармонист — вместе с Тихоном в кругу, всей душой, всеми нервами своими, оголенными нервами, пляшущими по ладам…

Паутина линий между схематичными фигурками на стене в тоннеле…

Полузабытые слова Учителя: «Община — это цельная душа, каждый важен для нее, как любой из пальцев на руке… Земля — тоже цельная душа, поэтому каждая смерть разумного — как потеря пальца…»

«Единая душа, единая душа… Рассыпался горох… Как горошины в стручке… Единая душа…»

И вдруг Тихон почувствовал, что надо делать.

Он встал во весь рост. Что ему эта жалкая кучка грязных дикарей, если с ним и гармонист, и дядька Андрон с его внучкой-певуньей, и воины их общины, и брат — малой, который сейчас, наверное, замер в тревожном ожидании, прислушиваясь к тому, как бьется непонятно почему взволновавшееся сердце…

И Любава — она тоже с ним…

Тихон взглянул на девушку. Бледная, как полотно, щеки впали, а глаза — как озера. Огромные. Зеленые. Умоляющие…

Любава на миг отвлеклась от раны на животе брата, поймала взгляд Тихона.

— Вместе мы — Сила, — прошептала она.

Парень кивнул.

Нет, он по-прежнему не видел. Он кожей чувствовал каждого из общинников. Россыпи огней в тягучем пространстве высших информационных пластов.

Родня, приятели, знакомцы…

Пяток огоньков движется к ним, они уже близко… Кажется, к ним летят все куттеры, которые нашлись в деревне…

Но знание сейчас — не главное. Главное — Сила. Сила общины. Сила единого…

* * *

Тихон резко выдохнул, и, словно заклинание, прошептал:

— Вместе мы — Сила!

И тот час же в кусты, туда, где ощущались дикари, ударили молнии. Тихон лишь определял направление, как указательный палец на руке, ориентируясь на волны вожделения и ненависти, катившиеся от фанатиков. А жег врагов кто-то другой, кто-то, кто гораздо больше Тихона, и который одновременно — он сам. Парню вдруг показалось, что не только община, но и сама Земля, запутавшаяся в паутине нагуалей, в этой схватке — на его стороне.

Все было кончено в несколько мгновений, а Тихон продолжал стоять, ощущая себя частью и единым одновременно. Потом он медленно повернулся к Любаве, сделал текучий шаг, коснулся плеча девушки. На ее щеках моментально появился румянец, а в глазах — удивление.

— Держи его, они уже близко, — хрипло прошептал Тихон.

* * *

Куттеры действительно были уже близко, они вскоре появились над грядой холмов, идущие журавлиным клином машины.

От ветра, поднятого винтами, полегли кусты, и стали видны трупы дикарей. Почти три десятка — все племя…

— Забирайте в первую очередь раненого! — распорядился Степан, первым выпрыгнувший на камень посадочной площадки.

Пилот одной из «индивидуалок» осторожно поднял на руки тело Демида. Краем глаза Тихон заметил, что ткань, которой Любава замотала тому живот, уже не набухает кровью.

— Там, в лодке, какой-то аппарат, — сказал Тихон Степану. — Мне кажется, он предназначен для спуска под воду.

— Разберемся, — кивнул пилот.

И окинув взглядом «поле» боя, ухмыльнулся:

— Ну, вы даете, паранормы! Словно Илья-пророк прокатился на своей колеснице.

— Не мы, а вы, — непонятно для Степана ответил Тихон.

Но задумываться, что хотел сказать только что дравшийся против целого племени парень, пилот не стал. Только отметил про себя, что у дикарей наверняка остались дети. Нужно бы наведаться в стойбище. Порой бабы с ребятишками из таких племен с радостью соглашались переселиться в общину. Бабы у дикарей сговорчивые, им все равно, кому принадлежать и от кого рожать, лишь бы кормили и не обижали. Все деревни в последнее время разрастались не только за счет своей ребятни, но и за счет таких, пришлых, которые через десяток-другой лет уже мало чем отличались от общинников…

— Где стойбище, знаете? — спросил Степан.

— Любава видела, — кивнул Тихон.

— Отлично! Все погрузились? Кошака своего не потеряли?

— Да… То есть нет… Щен…

В это время со стороны обрыва раздался звонкий лай, и на площадку выкатился смешно переваливающийся на непослушных лапах щенок. Миу, уже забравшаяся в одну из «индивидуалок», выпрыгнула на землю и, схватив щенка за шкирку, потащила его в машину.

— Это что за явление? — рассмеялся Степан. — Тоже из клада?

— Да нет, сам приблудился, — ответил Тихон.

Он постепенно возвращался в привычную реальность с привычными звуками и запахами. Но ощущение единства осталось в нем навсегда.

«Вместе мы — Сила», — неслышно прошептал он и полез в «грузовик»…

* * *

Составленная норильскими походниками карта еще долго будет служить тем, кто направлялся к Гиперборейскому архипелагу.

Демид станет кладоискателем. Именно он первым обнаружит вход в метро и разберется, как им пользоваться. В одной из стычек с дикарями он снова будет ранен, на этот раз — в голову. Стесняясь своего изуродованного лица, он много лет будет холостяковать, пока, наконец, его не женит на себе внучка норильского старосты Андрона Евсеевича Ольга. Она к тому времени будет вдовой, ее первый муж погибнет в схватке с сектантами. А вот Тихон и Любава поженятся очень скоро после похода к Гиперборейскому архипелагу. Старики даже поворчат маленько по поводу того, что больно уж рано молодежь нынче начинает гнезда вить. И что не дело приглашать на людскую свадьбу выводок кошаков во главе с везде сующей свой нос серой Миу. Но молодежь Норильска воспримет кошаков за праздничным столом как что-то само собой разумеющееся. Да и приглашенные на свадьбу волхвы будут не против.

— Мы — дети одной Земли, и, чтобы выжить, нам нужно не воевать, а быть вместе, — скажет кто-то из самых уважаемых.

А еще через пару десятков циклов дочь Тихона Мирослава выйдет замуж за воина из Белян Арсения Железовского.

Но это уже совсем другая история

Сергей Звонарев Ледяная плеть

ЛАБОВИЦ И ГРЕХОВ. ТАКЛА-МАКАНСКИЙ КСЕНОЗАПОВЕДНИК.

В разгар битвы с эмиссаром-2 Герман Лабовиц получил вызов от Грехова. Тот просил его вернуться в заповедник, не вдаваясь в подробные объяснения. Лабовиц подчинился, хотя и с большой неохотой — ему не хотелось покидать поле битвы, в которой решалось будущее Солнечной Системы. Зачем я ему понадобился, гадал Лабовиц, неужели Грехов озаботился судьбой заповедника?

Воспользовавшись защищенным каналом метро, он высадился в одном из транспортных терминалов недалеко от бывшего бестиария, расположенного на живописном горном склоне. На всякий случай Лабовиц приготовился защищаться, но атаки не последовало. Видимо, заповедник с экзотическими животными не интересовал эмиссара ФАГа и его агентов. На патрульном птеране он быстро добрался до коттеджа смотрителя, где его ожидало сообщение Грехова.

Лабовиц разблокировал защиту коттеджа и наскоро выслушал рапорт инка обо всем произошедшем в заповеднике за время его отсутствия. Последнее он сделал скорее по привычке смотрителя, чем вследствие необходимости. Заповедник, как и его обитатели, все равно обречен — никто не будет заниматься эвакуацией скалогрызов, когда и для людей мест не хватает. Теперь он был готов изучать сообщение Грехова. Тут его ожидал сюрприз — Грехов прислал своего пси-двойника, что было большой редкостью и говорило о важности послания. Он ждал его в гостиной, сидя в кокон-кресле с развернутой голографической проекцией инфосферы, в которой то и дело вспыхивали и гасли области интереса. После краткого приветствия Грехов сразу перешел к делу.

— Что ты знаешь об опытах Степы Погорилого? — спросил он.

Лабовиц пожал плечами. Фундаментальная физика никогда не была его коньком, но все же…

— Только то, что на слуху. Знаю, что ему удалось аннигилировать шубу из вырожденной материи вблизи нагуалей, и на основе его метода теперь делают аннигиляторы Погорилого.

— Верно, — подтвердил Грехов, — а сам метод тебе знаком?

— Только в общих чертах, — признался Лабовиц. — Но какое это имеет значение? Ведь нагуали аннигиляторами все равно не уничтожишь.

Грехов послал успокаивающий слоган.

— Не торопись, я все тебе объясню.

Он встал с кресла и принялся ходить взад-вперед, сопровождая свои объяснения характерными жестами и слоганами.

— Вырожденное состояние материи характеризуется абсолютным нулем температуры и бесконечной теплоемкостью, — начал он, — поэтому любое тело, соприкоснувшись с вырожденной материей, будет охлаждаться до нуля, и этот процесс остановить невозможно. Когда появились первые нагуали, этого еще не знали, и потому многие пилоты погибли от мгновенного охлаждения.

— Удар ледяной плетью, — пробормотал Лабовиц, — быстрый и смертоносный…

— … И от которого нет защиты, — подхватил Грехов, — по крайней мере, до сих пор так считается.

Он ненадолго умолк, погрузившись в себя, а затем продолжил:

— Степа Погорилый на своей «Звезде» был одним из первых, кто исследовал скопление микронагуалей на орбите Плутона. И вот что интересно — судя по записям в лабораторном журнале, он знал о мгновенном охлаждении еще до того, как эффект обнаружили экспериментально.

— Откуда? — поразился Лабовиц. — Знаешь, в это трудно поверить…

Грехов кивнул.

— Действительно трудно, — согласился он, — но, тем не менее, это так. Грехов повернулся к инфосфере и быстрыми движениями пальцев извлек на ее поверхность проекцию какой-то научной статьи. Он увеличил изображение, чтобы Лабовиц мог прочитать имя автора. — Джек Звездный, — вспомнил Лабовиц, — основатель секты ньютонианцев, да? А причем здесь он?

— До того, как уйти в монастырь, Звездный активно занимался фундаментальной наукой. Именно он предсказал свойства вырожденной материи. Они оказались настолько невероятными, что ему никто не поверил. Его высмеяли крупнейшие авторитеты того времени, имя Звездного стало синонимом шарлатанства. Почти все ученики ушли от него, коллеги боялись с ним знаться.

— Кроме Погорилого.

— Он был одним из немногих, кто поверил Звездному, — подтвердил Грехов, — и когда появились первые нагуали, Погорилый уже знал, что они поляризуют вакуум с энергией, достаточной для достижения состояния вырождения.

— Подожди-ка, — соображал Лабовиц, — но почему тогда Погорилый никогда не говорил о заслугах Звездного? Ведь получается, что метод аннигиляции основан на его работах? Грехов пожал плечам.

— Трудно сказать определенно. Отношения меду ними были хорошие — как, например, между Циолковским и Королевым, так что речи о намеренном замалчивании тут нет. Возможно, он сделал так по просьбе самого Звездного. К тому времени, когда обнаружили нагуали, Звездный уже целиком погрузился в монашескую жизнь. Я допускаю, что он не хотел привлекать к себе внимание. Впрочем, — хитро улыбнулся Грехов, — наверное, у тебя появится шанс спросить у него самого.

— Так он еще жив? — поразился Лабовиц. — Сколько же ему лет?

— Учитывая то время, которое он провел во временной петле, или нет? — улыбаясь, спросил Грехов.

— Не знаю, — растерянно проговорил Лабовиц. Что это еще за петля, промелькнула у него мысль.

— И я не знаю, — сказал Грехов. — Во всяком случае, не меньше ста двадцати, это уж точно.

— Итак, — продолжил он, — Погорилый придумал способ аннигиляции, основываясь на работах Звездного. Но был еще один ученый, который разобрался в свойствах вырожденной материи не хуже их обоих. А может, даже и лучше. Признаться, до недавнего времени даже я о нем ничего не знал.

— Кто же это? — заинтригованно спросил Лабовиц.

— Рене Чехов, — произнес Грехов. — Он работал в Новосибирском Академгородке, в группе расчетчиков ускорителя. Ты ведь слышал про Новосибирский ускоритель?

— Разумеется, — подтвердил Лабовиц, — самый мощный в Солнечной системе. Создан для изучения фундаментальных законов, лежащих в основе работы метро.

— И для разработки нового типа транспорта, для которого не требуется приемника в пункте назначения. Безтунельнная транспортировка, — дополнил Грехов.

— Чего только не узнаешь, — пробормотал Лабовиц. — И далеко они продвинулись?

— Не очень. При транспортировке материя разлагается до атомного уровня, так что ни один организм пока еще не выжил.

— Чехов участвовал в этих работах?

— Только на начальном этапе. Потом его уволили за скверный характер. Постоянно ссорился с начальством, ни во что не ставил коллег. Считал себя выше их. Талант у него, конечно, был, так что его терпели довольно долго. А потом он устроил пьяный дебош на праздновании четырехсотлетия Академгородка, и это переполнило чашу терпения администрации.

— А какое он имеет отношение к вырожденной материи?

— Дело в том, что для осуществления безтуннельной транспортировки требуется создать гигантское поле, сравнимое по силе с полем нагуалей. При этом возникает состояние материи, близкое к вырожденному. Чехов предсказал этот эффект, и его действительно обнаружили. Он считал, что эффект необходимо тщательно исследовать, что таким образом можно найти способ уничтожить нагуали. Ученый Совет не согласился с Чеховым, поскольку это означало бы отказ от основного направления исследований, а доводы Рене не сочли достаточно убедительными. Признаться, его скверный характер сыграл здесь не последнюю роль. После отказа отношения со всеми у него окончательно испортились, он начал пить, ну и результат тебе известен.

— В чем-то похоже на то, что случилось со Звездным, — прокомментировал Лабовиц.

— Возможно, — сказал Грехов. — А теперь я покажу тебе то, что мне удалось обнаружить в инфосфере пять часов назад.

Грехов опять погрузился в инфосферу. Казалось, он перебирает библиотечные карточки в каталоге. Отчасти это было верно, но только отчасти. Каждая такая «карточка» представляла собой огромный блок структурированной информации объемом в сотни гигабайт.

— Вот, — объявил он, выводя на экран новую статью, — это последняя работа Рене, она появилась два дня назад. Жаль, что я не заметил ее раньше, иначе многое было бы проще. Не буду тебя утомлять математическими выкладками, просто скажу ее главный вывод. Поле, создаваемое ускорителем, можно использовать для управляемой аннигиляции вырожденной материи.

— Как это?

— Обычный аннигилятор Погорилого просто уничтожает вырожденную материю. Используя возможности ускорителя, можно постепенно вывести материю из вырожденного состояния, при этом ее теплоемкость может быть сколь угодно большой, но при этом конечной.

— И что? — не понял Лабовиц. — Как это поможет спасти Землю?

Грехов усмехнулся.

— В том, что ты этого не понял, нет ничего особенного, в конце концов, ты не ученый. А вот почему департамент науки Всевече прозевал работу Рене… Ладно, как ты думаешь, отчего погибнет Земля, когда столкнется с нагуалями?

— От механического воздействия, удар просто разрушит ее, и все.

— Не совсем так, — возразил Грехов, — основная проблема заключается в том, что кинетическая энергия орбитального движения при столкновении с неподвижным объектом неизбежно перейдет в тепловую. Учитывая, что скорость Земли на орбите около 30 км/час, глобальное повышение температуры составит несколько тысяч градусов. Надо отвести избыточное тепло — если это удастся сделать, у планеты есть шанс.

— Материя с большой теплоемкостью! — подхватил Лабовиц. — Она просто аккумулирует в себя всю энергию, верно?

— Идею ты уловил, — согласился Грехов, — правда, тут много тонкостей. Материю нужно доставить в те регионы, которыми Земля соприкоснется с нагуалями и точно в момент контакта. Доставим слишком рано — заморозим планету, слишком поздно — все уже погибнет в огне. И здесь пригодятся те наработки, которые уже есть. Неживую материю ученые ускорителя уже научились транспортировать.

— Господи, Габриэль, — загорелся Лабовиц, — это же… Об этом же все должны знать, надо сообщить во Всевече, пускай начинают готовить эксперимент. Ты уже связался с этим Рене? Надо дать ему группу, пускай занимается расчетами…

— Он не сможет ими заняться, — прервал его Грехов.

— Почему? — недоуменно спросил Лабовиц.

— Потому что через час он погибнет.

Лабовиц потрясенно посмотрел на Грехова.

— В этот момент облако микронагуалей накрывает Сибирь и Китай. Бомбардировка только что началась.

— А если нагуали разрушат ускоритель… Надо же что-то делать!

— Ускоритель не пострадает, — уверенно сказал Грехов. — По крайней мере, его функциональные возможности. Но дело не только в облаке нагуалей. Ты забыл об агентах ФАГа. Если мы проявим активность в районе ускорителя, они быстро догадаются, в чем дело. Достаточно одного смертника с плазменной бомбой, и от Новосибирского Академгородка ничего не останется. Надеюсь, ты это понимаешь.

Лабовиц растерянно замолчал.

— Действовать надо чрезвычайно аккуратно, — продолжил Грехов, — не привлекая официальные структуры и соблюдая максимальный уровень конспирации. Я уже блокировал доступ к последней статье Рене для всех, кроме Сола Вихрова.

— Сол Вихров? Кто это?

— Директор Академгородка, между прочим, Нобелевский лауреат. Хороший ученый и неплохой администратор. Он сыграет ключевую роль в этом деле. Посмотри за ним, Герман. Если потребуется помощь, помоги. Но аккуратно. Да, и вот еще что, — добавил Грехов, — в непосредственной близости от ускорителя зависло облако вырожденной материи — оно слетело с микронагуаля, пронзившего Землю. Если не аннигилировать его, то в течение суток в радиусе пятидесяти километров температура опустится до минус двухсот. Эту проблему придется решать в первую очередь.

— Почему бы не использовать для аннилигяции поле ускорителя? Заодно можно испытать новый метод.

Грехов покачал головой.

— Все не так просто. Ускоритель не предназначался для этой цели, он не оборудован конденсаторами нужной мощности, а для зарядки энергетических башен потребуется не меньше двух дней. Так что придется действовать по старинке, аннигилятором Погорилого. Кстати, в районе ускорителя его нет.

— Где же его достать?

— Например, сторожевые когги класса «космос-космос» оснащены аннигиляторами. Можно воспользоваться ими.

— Осталось раздобыть сторожевой когг, — хмыкнул Лабовиц. — Хотя… Они ведь есть в составе орбитальной группировки, верно?

— Верно. Но учти, — повторил Грехов, — официальными каналами пользоваться нельзя. Командир орбитального сектора «Европа» зомбирован ФАГом. Это я тебе говорю на тот случай, если ты хотел с ним связаться.

— Уже не хочу, — пробормотал Лабовиц, — что же делать?

— У Вихрова есть сын, его зовут Андрей. Он служит на спейсере «Ковчег-1». Попробуй действовать через него.

Лабовиц вздохнул.

— Я думал, ты сам займешься этим…

Грехов печально улыбнулся.

— При всем уважении, судьба Земли не так уж важна для Космориума в целом, — сказал он, — это дело людей — спасти ее. Ну и твое тоже, — добавил Грехов с усмешкой, — ты ведь хочешь сохранить свой заповедник, так ведь?

Лабовиц молчал. Наверное, Грехов был прав, но все же…

— Есть и другая причина, — продолжил Грехов, — эмиссары ФАГа следят за мной, они анализируют каждое мое действие, так что прямое участие в этом деле потребует от Контр-3 слишком много ресурсов для прикрытия. А ты не так заметен, поэтому у тебя больше шансов.

Лабовиц немного успокоился. Такое объяснение устраивало его больше.

— Ну, вот и все, — Грехов поднялся, — приступай к работе. Прежде всего, тебе нужно выяснить, что происходит в зоне ускорителя. Соблюдай осторожность, старайся без крайней нужды не выходить в поле сил.

Рене погибнет, вспомнил Лабовиц.

— Постой, — осенило его, — подожди-ка… Ты сказал, что Рене умрет, а ускоритель не пострадает от потока нагуалей. Может, ты знаешь что-то еще? Например, — голос его сел от волнения, — удастся ли нам спасти Землю?

— Может, и знаю, — загадочно произнес Грехов, — но тебе я об этом сказать не могу.

После этих слов он исчез, послав прощальный слоган, и Лабовиц остался один. Пару минут он сидел неподвижно, потом поднялся и пересел в кокон-кресло.

В широком окне гостиной промелькнула морда скалогрыза. Предчувствуя опасность, он покинул свое обычное место обитания в заповеднике, и теперь старался держаться поближе к домику смотрителя, словно ожидая от него защиты. Постараюсь тебе помочь, пробормотал Лабовиц, надевая наушники и подключаясь к инфосфере, сделаю все, что могу. Спасти Землю, мелькнула мысль, кто бы мог подумать! Моя мама будет мною гордиться.

Через пару секунд он уже работал.

СОЛ ВИХРОВ. НОВОСИБИРСКИЙ АКАДЕМГОРОДОК.

Сначала Вихров не мог вспомнить, что случилось. Ему казалось, что он все еще выступает в актовом зале административного корпуса Академгородка перед комиссией Всевече, созданной месяц назад в связи с угрозой столкновения с нагуалями. Все еще объясняет им неизбежность гибели Земли, необходимость эвакуации как можно большего числа людей на орбитальные базы. Кажется, его спросили о том, сколько времени придется провести на этих базах, и он собирался ответить, что не меньше ста тысяч лет — пока Земля не остынет, как тут что-то случилось, раздался грохот, потолок зала просел и обрушился в центре, начались паника и давка…

Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на койке в одноместной палате госпиталя Академгородка. Медицинский инк копошился у него в ногах, но, зафиксировав пробуждение Вихрова, переместился к изголовью койки. Ловко укрепив у него на лбу и висках несколько миниатюрных датчиков, инк ненадолго замер, а потом столь же стремительно снял их, не сообщив ничего о результатах своих исследований. Сол решил, что это неплохо. Инк вернулся к его ногам, и Вихров почувствовал легкое жжение у большого пальца правой ноги. Видимо, инк решил заняться застарелой подагрой. Самое время, мысленно усмехнулся Вихров. Костюм, аккуратно сложенный, висел на стуле у изголовья, и в верхнем кармане Вихров нащупал карточку доступа на спецлинию для эвакуации на Гею. Не то, чтобы он решил ею воспользоваться, но все же… Все же с ней было спокойнее. Активировать в течение двадцати четырех часов, вспомнил он. Небольшой пластиковый прямоугольник с эмблемой Всевече, пропуск в новую жизнь на Гее, доступный лишь избранным. Привилегия, за которую многие отдали бы душу.

Вихров сел на кровати, голова слегка закружилась, но в остальном все было вроде в порядке. На правой ноге пониже колена белела аккуратная повязка, наложенная заботливым инком, однако боли не чувствовалось. Он попробовал встать, прислушался к своему телу. В ногах чувствовалось легкое покалывание, кровь разбегалась по сосудам. Инк суетился вокруг, явно не одобряя поведение своего пациента. Впрочем, Вихров не собирался спрашивать у него совета.

Он подошел к окну, отодвинул занавеску, и не смог удержаться от изумленного возгласа. Над разрушенным административным комплексом острием вниз висел гигантский конус, основание которого терялось в темных облаках, собирающихся над ним. Серая масса медленно вращалась, создавая ровный шум — как будто гигантская вытяжка засасывала воздух. Прямо под вершиной конуса дымилась воронка, по сторонам от которой были разбросаны искореженные фрагменты бетонных конструкций. След нагуаля, пронзившего Землю, понял Вихров. Облака над воронкой собирались со всех сторон, от их столкновений сверкали молнии и гремел гром. Внезапно пошел густой снег, за полупрозрачной пеленой которого контуры конуса потеряли четкость. Из воронки с грохотом вырвалась струя пара, затем еще одна.

— Впечатляющее зрелище, не так ли?

Вихров резко обернулся. Рене Чехов стоял в дверях палаты с початой бутылкой коньяка. Вихров не видел его уже больше года. Говорили, что после скандального увольнения у него окончательно поехала крыша. Судя по его виду, это вполне могло быть правдой.

— Что ты здесь делаешь? — вырвалось у Вихрова.

— То же, что и ты, — с готовностью ответил Чехов. Казалось, он не против затеять приятную беседу. — Любуюсь картиной Апокалипсиса. А что мне еще остается, у меня же нет талона на эвакуацию. Не все достойны такой чести, только лучшие, не так ли, Сол?

Вихров промолчал.

— Не хочешь присоединиться? — Чехов приподнял бутылку. — Нет? В самом деле? Ну, как хочешь, мое дело — предложить.

Он сделал большой глоток и, слегка покачиваясь, подошел поближе к окну. Инк было бросился ему помочь, но Чехов грубо его отпихнул.

— Ты, кстати, знаешь, что это? — он показал на конус, едва заметный за густой пеленой снега. Около воронки уже образовался довольно плотный покров, полностью скрывший зеленую траву. Сантиметров десять, не меньше, прикинул Вихров. Если так дело дальше пойдет, через час-другой вся территория ускорителя будет под снегом. Температура будет опускаться все ниже и ниже, пока не достигнет абсолютного нуля. «Удивительно, — подумал он, — мы должны сгореть в огне, но сейчас нам грозит холод. Если бы у нас были аннигиляторы Погорилого, мы бы справились с этим, а так… Так придется эвакуировать всех, и как можно быстрее…».

— Вырожденная материя, — ответил Вихров, — извини, но мне некогда с тобой болтать. И вообще, приведи себя в порядок. Постарайся хотя бы умереть по-человечески.

— Просто поразительно! — воскликнул Чехов. — Ты и сейчас продолжаешь раздавать указания! Не забыл, что я уже не твой сотрудник?

Вихров вышел в коридор. Там никого не было, на полу валялись листы бумаги, сквозь распахнутые двери лился мягкий свет. Наверное, всех эвакуировали после взрыва, подумал Вихров. Тогда почему забыли меня, промелькнула мысль. Не то, чтобы он чувствовал какое-то беспокойство по поводу собственной персоны, но все же…

— Если хочешь знать, ты такой же, как они. — бормотал Чехов. Похоже, он прочно увязался за мной, с досадой подумал Вихров. — А может, еще и хуже этого сборища ряженых. Архонты, Всевече, экзархи… Высокомерная сволочь, не видящая дальше собственного носа. Но им это простительно, все же гигантов мысли среди них нет, да и не должно быть… А вот ты, Вихров, меня удивил. «Земля неминуемо погибнет», — передразнил Чехов его интонацию, — «Все, что вы можете сделать, это эвакуировать планету», — он презрительно фыркнул, — Подумать только — рекомендация Нобелевского лауреата!

Похоже, он был на докладе, подумал Вихров. Подожди-ка, осенило его, а как я попал сюда после взрыва? Кто доставил меня в палату и уложил на койку? Инк не мог этого сделать, тогда кто?

Вихров резко обернулся.

— Ты давно здесь?

Чехов с неприятной улыбкой пристально смотрел на него. Похоже, он не так уж и пьян, как хочет казаться, понял Вихров.

— Наконец-то догадался, — усмехнувшись, проговорил Рене. — Что-то, Сол, ты стал туго соображать. Административная работа заела, да?

— Значит, ты меня сюда притащил, больше некому, — проговорил Вихров. — Что ж, спасибо. Спасибо, что спас мне жизнь. Расскажи, как это случилось.

— А тебе зачем? Хочешь представить меня к награде? Удостоить значка «Почетный работник ускорителя»?

Господи, как же глубоко в нем сидит обида, подумал Вихров, если даже сейчас он не может с ней справиться. И все же мне нужно поговорить с ним, потому что он видел взрыв, знает, что произошло после, и где могут оставаться люди. Их всех нужно эвакуировать через станцию метро у главного входа.

— Я хочу спасти людей, — сказал Вихров, — тех, кого еще можно.

— Зачем? Через неделю они все равно погибнут. Ты ведь так и сказал на своем гребаном докладе. Или ты уже передумал?

Рене трезвел на глазах. Его взгляд становился холодным и резким. У него есть идея, подумал Вихров, но он слишком горд, чтобы просто поделиться ею со мной. Вот почему он спас меня, вовсе не из абстрактного человеколюбия. Он хочет что-то сказать. Ему нужен собеседник. Человек, способный оценить его гениальность.

Теперь они стояли напротив друг друга. В торцевое в конце коридора бился ветер со снегом. Стекло мелко и часто дрожало. Еще немного, и оно не выдержит.

— Сначала снег, — проговорил Чехов, — просто замороженная вода, не так ли? Потом пойдет град — тоже ничего особенного, и не такое видели. А вот азотный ливень — штука серьезная, придется герметизировать все двери и включить генераторы энергии на полную мощность. Разумеется, те из них, которые уцелели. Правда, когда здесь будет плескаться озеро жидкого кислорода, они вряд ли помогут. С бесконечной теплоемкостью не поспоришь.

— Рене, зачем ты все это мне говоришь? — спросил Вихров. — Я и так знаю, что может сделать вырожденная материя.

Чехов подошел ближе. Он тяжело дышал, от него исходил жар, лоб покрывала испарина. Густой алкогольный дух обдал Вихрова.

— Я повторяю это потому, что ты не видишь очевидного. Тебя тыкают носом, а ты не все равно не видишь. «Я хочу спасти людей», — передразнил он. — Ты что, Бэтмен, что ли? Твой долг, Сол, заключается в том, чтобы думать, понял? Думать, даже если вокруг тебя все рушится. А спасать людей должны другие — те, кого этому учили.

Внезапно раздался страшный грохот, стены коридора полыхнули красным светом, пол дернулся и сдвинулся в сторону. Лампы погасли, где-то в стороне заискрило. Коридор наполнился штукатурной пылью. Оконные стекла лопнули, внутрь ворвался ветер со снегом. Сразу стало холодно, изо рта пошел пар.

— Надо уходить, — крикнул Вихров, — здание рушится!

Чехов хотел что-то сказать, но в этот момент рядом с ним с потолка упала бетонная балка, пол под ней провалился, и соседние секции, понемногу кренясь, тоже поползли вниз. Чехов взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но угол наклона был слишком велик, и он, поскользнувшись, упал. В пыли его не было видно. Вихров позвал Чехова, но он не откликнулся. Две секции пола с грохотом провалились на нижний этаж.

Вихров распахнул дверь рядом с торцевым окном коридора, за ней находилась пожарная лестница. Нижний этаж весь был покрыт пылью, отовсюду доносились звуки разрушения. Но новых толчков пока не было. Непрерывно чихая и прикрывая лицо руками, Вихров двигался к тому месту, куда, по его предположению, упал Чехов. Он все время звал его, но тот не откликался. Наконец, он услышал слабый стон совсем близко. Чехов лежал в неестественной позе возле стены, его ногу придавило обломком бетона. Вихров, напрягая все силы, освободил ее. Потом он потащил Чехова к пожарной лестнице. Тот был без сознания, и только слабо стонал время от времени.

На лестнице гулял ветер, сквозь разбитые окна валил снег. Холодный воздух обжигал легкие. Вихров спускался шаг за шагом, с трудом удерживая непосильную для него ношу. Один раз он, поскользнувшись, упал, правую ногу у лодыжки пронзила острая боль. Если сломал, то все, промелькнула мысль, тут мы и останемся. Он привстал, держась обеими руками за дрожащие перила, и попробовал сделать шаг — как ни странно, ему это удалось, боль была, но вполне терпимая. Чехов неподвижно лежал на ступеньках, снег падал на его лицо, и, слава Богу, пока что еще таял. Других признаков жизни Чехов не подавал.

Пять этажей, десять лестничных пролетов. К концу последнего Сол совершенно выбился из сил, он полз, волоча за собой неподвижное тело. В какой-то момент он обнаружил, что под слоем снега не бетон, а трава, и понял, что они выбрались-таки из здания. Он повалился на спину. Сквозь снежную пелену на небе непрерывно сверкали молнии, время от времени раздавался гром. Холодный воздух волнами накатывал сверху. Азотный дождь, вспомнил Вихров, скоро пойдет азотный дождь. Если мы не успеем укрыться, то превратимся в собственные скульптуры изо льда.

Вдруг он услышал дробный шорох и тут же почувствовал чувствительный удар в грудь, потом еще один — в поясницу. Градины размером с перепелиное яйцо посыпались сверху. Надо прятаться. Вихров вспомнил, что в подвале госпиталя есть коридор, ведущий к системам главного контура ускорителя.

Кряхтя и чертыхаясь, он вцепился в тело Чехова и потащил его назад, в госпиталь. Град усиливался, крупные льдинки больно ударяли по спине и плечам, от некоторых шел легкий дымок, означавший, что в них были вкрапления твердого азота. Вырожденная материя дела свое дело, атмосфера над ускорителем стремительно охлаждалась, переходя в жидкую, а затем в твердую фазу, а на ее место устремлялся воздух из соседних областей. Наверное, мелькнула мысль, над всей Сибирью уже бушует ураган.

Большая градина ударила в лицо Чехова, и он застонал. Разбитые губы зашевелились, глаза приоткрылись. Нет худа без добра, пронеслась мысль. Вихров затащил Чехова в холл госпиталя. Теперь надо вспомнить, где вход в коридор. Я должен оставить его здесь, таскаться по подвалу у меня нет сил. Найду вход, а потом вернусь.

Вихров нагнулся к лицу Чехова. Казалось, он ждал этого. Глаза его были широко открыты. Слава Богу, очнулся.

— Вход в ускоритель, — сказал Вихров и закашлялся от холодного воздуха. — Я найду вход в ускоритель, и вернусь за тобой. Ты понял меня?

Губы Чехова раздвинулись в улыбке. Вот и славно, подумал Вихров, и хотел было встать — но почувствовал, как в него вцепилась рука Рене. Казалось, он пытается приподняться и что-то ему сказать. Сол наклонился ниже, приблизившись к его лицу. На темных волосах Чехова белели снежинки, струйка крови потекла из угла рта. Серая кожа на впалых щеках шелушилась, словно бы тень абсолютного холода уже коснулось их. Он тяжело, прерывисто дышал, Вихров чувствовал смешанный запах коньяка и крови. Рене умирает, подумал Вихров, умирает и перед смертью пытается мне сказать что-то важное. Что именно? О чем мы говорили с ним перед взрывом? В голове у него все смешалось, он помнил только пьяное лицо Чехова, помнил, как тот его в чем-то упрекал, какой-то дурацкий был упрек, совсем не по делу… А может, и по делу, потому что все-таки он меня задел, какая-то правда в его словах была, только вот какая — не вспомнить никак…

— Вода…, - услышал он натужный шепот, — вода…

Чехов кашлянул, изо рта потекла кровь. Лицо исказилось гримасой боли.

— Воды? — переспросил Вихров, — тебе дать воды?

Чехов мотнул головой. Горящий взгляд был устремлен прямо на Вихрова. Будь мы паранормами, некстати мелькнула мысль, все было бы гораздо проще. Способность невербального общения — их эволюционное преимущество перед нами.

— Вода гасит огонь, — сипло прошептал Чехов.

Вихров ждал продолжения. Может, это просто предсмертный бред. Что же, человек, спасший ему жизнь, достоин того, чтобы его выслушали, даже если его слова ничего не значат. Рука Чехова, которой он вцепился в Вихрова, разжалась, кисть сложилась в кулак, а указательный палец нацелился в небо.

— Там… вода, — выдавил из себя Чехова, — а потом будет огонь.

Казалось, эти слова отняли у него последние силы. Рука упала на бетонный пол, но взгляд все еще цеплялся за Вихрова, призывая его к себе. Вихров наклонился ниже. Недалеко от входа в госпиталь упала ледяная глыба, прозрачные осколки с приятным звоном усеяли пол. Один из них докатился совсем близко, его ровную поверхность застилала переменчивая дымка. На бетонном полу под осколком тут же выступил иней. Если я прикоснусь к нему, то получу ожог, отстраненно подумал Вихров. Еще одна глыба врезалась в здание где-то выше, из лестничного пролета лениво выползли клубы пыли.

— Материя — вода, нагуаль — огонь, — услышал Вихров, — ускоритель…, - Чехов подавился, и с трудом сдержал кашель. — Ускоритель соединит их… Ты понял? Спаси ускоритель…

Ни хрена я не понял, подумал Вихров, но говорить об этом не стал, а только кивнул головой — мол, да, понял, успокойся, все в порядке. Поверил он ему или нет? Этого Вихров так и не узнал, потому что горящий взгляд Чехова вдруг погас — разом, как будто задули свечу, веки сомкнулись, пальцы, собранные в кулак, разжались. Он умер, понял Вихров, и где-то в глубине души почувствовал облегчение — теперь не надо таскаться с ним, теперь ты можешь думать только о том, как спастись самому. Инстинкт самосохранения, живущий в каждом из нас, ничего не попишешь.

— Хрен тебе, — громко сказал Вихров неизвестно кому. — Хрена тебе лысого, ясно?

Он ухватился за мертвое тело Чехова и потащил его за собой, сам не зная зачем — может, хотел самому себе что-то доказать. Или просто из упрямства. А может, таким образом он наложил на себя епитимью за плохие мысли о ближнем — подобно тому, как это делали древние христиане. Шаг за шагом Вихров спускался в подвал, падал и вновь поднимался, недалеко раздавались гулкие удары: что-то крупное падало сверху на полуразрушенное здание госпиталя, один раз его обдало ледяным ветром, резко дующим из проема в подвальной стене. На бровях выступил иней, нос потерял чувствительность, губы застыли. А потом он увидел тяжелую дверь с черным трилистником — знаком радиации —, освещаемую тусклым светом аварийного фонаря. Вихров откинул защитный кожух, под которым белела панель управления, набрал персональный код. Дверь дрогнула, и с ровным, низким шумом поползла в сторону. Толстые стальные переборки создавали ощущение безопасности, надежной защиты от бушующей наверху стихии. Вихров знал, что это иллюзия. От вырожденной материи еще не придумали иной защиты, кроме аннигилятора Погорилого, а их-то как раз на ускорителе не было. До установки стационарного устройства руки не дошли, а мобильного сейчас не достать, да и не факт, что его мощности хватит. А без аннигилятора подземный комплекс, оборудованный системами безопасности высшего уровня, даст отсрочку на несколько часов, а затем вырожденная материя высосет все тепло, вещество охладится до абсолютного нуля, превратившись в хрупкую неподвижную массу, лишенную всякого подобия жизни и способную породить только хаос, в который ее и ввергнет столкновение с нагуалем… Вода гасит огонь, вспомнил Вихров, что же все-таки Рене имел в виду? Он перетащил безжизненное тело через порог, аккуратно прислонил к стене. Застывшее лицо Чехова выражало покой. Из глубины ускорителя дул теплый воздух, нагнетаемый мощными насосами, наружная стена возле входа покрылась мелкими капельками. Чуть подальше они застывали, посверкивая в свете аварийного фонаря. Дверь медленно поехала назад, предупреждая о своем движении резким сигналом зуммера, спустя несколько секунд она с мягким щелчком встала на место. Послышалось шипение воздуха в системе герметизации, на экране под потолком появилось изображение наружной части коридора перед дверью. Вихров увидел, как снег белой поземкой засыпает дверь, на глазах погребая ее под плотной массой. Потом он почувствовал толчок, смягченный системой безопасности, экран на мгновение погас, а когда изображение вновь на нем появилось, то ничего, кроме белой сплошной пелены, Вихров не увидел. То ли снег, то ли бетонная пыль — разобрать он не смог. Теплый воздух, ровно дующий из глубины ускорителя, согревал Вихрова, и он почувствовал, как усталость наваливается на него. Если сейчас не поднимусь, то засну, промелькнула мысль, а спать мне никак нельзя, нужно идти дальше, наверное, там есть еще люди… Глаза слипались, тело умоляло об отдыхе. Ему казалось, что он встает на ноги — тяжело, опираясь на стену, но все же встает и даже делает первый шаг, и только потом Вихров понял, что ноги не чувствуют пола, что это сонный обман, никуда он не идет. Но сил для борьбы уже не осталось, цепкая темнота окружила его со всех сторон, и Вихров заснул, думая, что пытается проснуться…

ЛАБОВИЦ. СОЗДАТЬ ПОСЛАНИЕ.

Лабовиц вышел из поля сил, весь сеанс длился меньше двух секунд. Он рассчитывал, что агенты ФАГа не успели его засечь. Если, конечно, не ждали специально. Но такая вероятность была небольшой — Грехов специально вывел его из сражения, чтобы отвлечь от него внимание. То, что Чехов погиб, не успев толком рассказать Вихрову о своей идее, усложняло ситуацию. Надо было найти способ довести информацию до директора Академгородка. Все должно выглядеть естественно, подумал он, время раскрыть карты еще не пришло. Вихров сам найдет то, что нужно. Как это сделать? Лабовиц задумался, перебирая в памяти привычки Чехова и Вихрова, характерные черты их отношений. Вскоре он нашел то, что нужно. Идея, простая и изящная. Герман улыбнулся — в иной ситуации это его позабавило бы. Но только не сейчас. Пси-послание нужно сделать со всей тщательностью, чтобы Вихров не смог ничего заподозрить.

СОЛ ВИХРОВ. ЗАВЕСТИ ЧАСЫ.

Резкий металлический звон разбудил Вихрова, он открыл глаза и тут же зажмурил их от яркого света, успев понять, что лежит на спине под лампами универсального медицинского комплекса. Что-то я стал частым гостем у докторов, промелькнула мысль. Быстрее, услышал он чей-то голос, будите быстрее. Вихров почувствовал, как его тормошат за плечо. Встаю, встаю, пробормотал он. Молодая медсестра заботливо склонилась к нему.

— Как вы себя чувствуете? Сможете идти?

Вихров сел на кушетке и опустил ноги на пол, попробовал опереться на них. Вроде нормально. Он заметил, как на соседней кушетке лежит тело Чехова, прикрытое простыней. Рядом на стуле висела его одежда. Из нагрудного кармана куртки торчал смятый край сложенного бумажного листа.

— Как он? — спросил Вихров, хотя и так знал ответ.

— Он умер, — сказала медсестра. — Был уже мертв, когда вас нашли. Послушайте, нам нужно спешить…

— Да, да, конечно, — пробормотал Вихров. Он и сам помнил, что времени осталось мало, только вот для чего? Голова все еще не включилась, какая-то смутная мысль билась на краю сознания. Что-то связанное с Чеховым. За последние двенадцать часов я уже дважды побывал на больничной койке, а в семьдесят девять это не шутка. Может, поэтому стал хуже соображать?

— Пойдемте, я вам помогу.

Девушка помогла ему встать, и они направились к открытой двери палаты. За ней слышались возбужденные голоса, что-то торопливо обсуждающие. У самой двери Вихров обернулся, чтобы еще раз посмотреть на Чехова. Если сейчас я уйду, то все будет напрасно, резанула его ясная мысль.

Спасти ускоритель.

— Погодите, — он мягко отстранил руку девушки, — одну минуту…

— Мы можем опоздать, — с тревогой сказал она, — эвакуация заканчивается через десять минут, — девушка нервно взглянула на часы. — Сейчас уже меньше.

— Эвакуация через станцию метро? — спросил Вихров.

— Да.

— Идите без меня, — проговорил Вихров, — я знаю, где она находится.

— Но как же…

— Не беспокойтесь, — он сделал несколько шагов по направлению к телу Чехова, — видите, я вполне могу двигаться сам.

Секундное колебание. Он стоял рядом с кушеткой спиной к ней, подчеркивая таким образом то, что ему от нее ничего не нужно. Это было не совсем так, потому что ноги Вихрова дрожали, и стоять прямо стоило ему больших усилий.

— Хорошо, — проговорила она быстро, — вход в станцию в левом крыле сектора пять, отсюда прямо по коридору, потом поверните налево и спуститесь на два этажа. Там вас будут ждать…

— Подождите, — осенило Вихрова. Талон на эвакуацию на Гею по-прежнему лежал у него во внутреннем кармане пиджака. Вихров вытащил талон, разблокировал и стер информацию о своем ДНК — коде. На миниатюрном экране загорелся красный сигнал. Он обернулся и бросил мгновенный взгляд на девушку. Симпатичная, подумал он, будь я лет на сорок моложе…

— Прижмите сюда большой палец, — сказал он девушке, которая с явным нетерпением наблюдала за его манипуляциями. — Ну же, скорее.

Оглянувшись, она подошла к нему и сделала то, что он просил. Наверное, из уважения к моим сединам, мысленно усмехнулся Вихров.

Через секунду красный сигнал сменился зеленым. Появилась надпись: «Новый ДНК-код принят».

— Это пропуск на Гею, — сказал Вихров, — возьмите, он ваш.

Девушка растерянно смотрела на него.

— А как же вы…, - начала она было, но Вихров жестом остановил ее.

— Возможно, мне придется остаться здесь, — быстро сказал он, — идите, вам нужно спешить.

После мгновенного колебания она взяла ее.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, — и удачи вам.

Вихров кивнул и усмехнулся.

— Удача мне понадобится, — согласился он. — Спрячьте ее, — он показал на карточку. — Спрячьте и никому не показывайте. Знаете, за нее могут и убить…

«Ну где вы там», услышал он нетерпеливый возглас по ту сторону двери. «Иду, иду», — сказала девушка уже другим, обращенным к кому-то снаружи, голосом. У двери она оглянулась и еще раз поблагодарила Вихрова взглядом. Дробный стук каблучков, и вскоре все стихло, слышалось только негромкое гудение ламп на потолке, одна из них мерцала.

Вихров с облегчением опустился на стул рядом кушеткой. Он вытащил из кармана курки Чехова торчащий листок бумаги и развернул его.

На нем был рисунок, один из тех, которыми Чехов любил украшать свои выступления на семинарах — пока его не уволили. Стилизованная фигурка бородатого человечка с нимбом на голове и посохом в правой руке. Из конца посоха поднималась ледяная струя, сталкиваясь с пламенем наверху. Рядом с человечком была схема ускорителя — аккуратный круг с генераторами поля по периметру, изображенными в виде крепостных башен. От одной из башен к человечку змеилась молния. А под рисунком печатными буквами он прочитал надпись, от которой его пронзила мгновенная дрожь:

«ДЖЕК ЗВЕЗДНЫЙ СПАСАЕТ ЗЕМЛЮ».

— Джек Звездный, — пробормотал Вихров. — Господи, старина Джек…

Несколько секунд он сидел неподвижно, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Ньютонианский монастырь, первый в мире, долгие годы интеллектуального труда, не омраченного повседневными заботами. Хватит, одернул он себя, сейчас не время для ностальгии. Под надписью Вихров заметил несколько цифр и название журнала: ссылка на какую-то старую статью. Инфосфера, пробормотал Вихров, мне нужен вход в инфосферу. Где же подключиться, лихорадочно соображал он. Взгляд его упал на медицинский комплекс, под большим экраном было несколько разъемов, над которыми в специальных пазах размещались устройства ввода-вывода. Вихров схватил одно из них и подключил. Слава Богу, оно работало.

Статью он нашел мгновенно, и быстрым взглядом прошелся по ней. Сложные уравнения, описывающие флуктуации вакуума вблизи нагуалей. Именно они порождали явление, позже получившее красивое, но не вполне верное название — вырожденная материя. Вихров был одним из немногих, кто до конца понимал работу Звездного. Как, впрочем, и Чехов, напомнил он себе. Вихров запустил программу визуализации решения. Перед его взором заструились разноцветные ленты переменной ширины. Они то сплетались друг с другом, образуя причудливые узоры, а то вновь расходились и двигались, казалось, совершенно независимо. Траектория эволюции материи в многомерном фазовом пространстве, зная которую, можно предсказать параметры ее состояния. Вихров лихорадочно вспоминал работу, которую читал лет тридцать назад. Звездный показал, что все траектории имеют одну точку притяжения, к которой они сходятся независимо от начальных условий. Он вспомнил, как она называется. Точка «Ледяная плеть».

Ее термодинамические параметры были настолько невероятны, что ему никто не поверил. Ну, или почти никто. Краем уха он услышал, как по громкой связи объявили обратный отсчет. Триста пятьдесят секунд. Зачем Чехов хотел, чтобы я прочитал эту работу? Он увидел, как все разноцветные ленты разделились и теперь двигались почти параллельно друг другу — как и должно быть вблизи точки притяжения. Сейчас все они сольются в одну белую ленту, лента превратится в спираль, которая в свою очередь сожмется в точку.

Вырожденная материя, темный вестник иной реальности, несущей быструю смерть — так же, как и нагуали.

Стоп. Что-то пошло не так.

Вихров заметил, как ленты замедлили движение. По ним прошла дрожь, вскоре превратившаяся в стоячую волну. Ленты, казалось, уперлись в невидимую преграду и теперь медленно дрейфовали у границы круга, в центе которого чернела точка притяжения. Что не так? Вихров вышел из режима визуализации и еще раз внимательно просмотрел уравнения. Только теперь он заметил то, что пропустил при первом, быстром чтении. Добавочное слагаемое, оператор, физический смысл которого заключался в поляризации флуктуаций вакуума полем от силовых установок ускорителя. А рядом с этим слагаемым высветилась дата, когда оно было добавлено, и автор коррекции.

Рене Чехов, три дня назад.

«Отключение станции метро через двести пятьдесят секунд».

Вещество в состоянии, близком к вырожденному, можно использовать для откачки энергии. Его теплоемкость уже не будет бесконечной, а значит, охлаждения до абсолютного нуля можно избежать. Закачать тепловую энергию, которая выделится при столкновении Земли с нагуалями, в вещество — вот что хотел сказать мне Чехов.

Для этого ускоритель должен работать. Другого устройства, способного генерировать поле нужной мощности, на Земле не было.

Спаси ускоритель, вспомнил Вихров последнее, что сказал ему Чехов.

«Отключение станции метро через двести секунд».

Мне нужны люди, подумал он, нужны специалисты, в одиночку я не справлюсь. И что ты сделаешь, как убедишь их остаться? Думаешь, кто-то согласится добровольно рискнуть жизнью ради химерической идеи, понять которую в состоянии лишь немногие? Кроме того, времени у тебя нет. Через три минуты на ускорителе никого не будет.

Он подошел к панели управления, расположенной возле двери медицинского отсека, и ввел персональный код доступа к защитным системам. Не думал, что когда-то придется это сделать, промелькнула мысль. Он набрал команду, которую выучил наизусть много лет назад, в ответ на запрос инка подтвердил выполнение. «Система безопасности пятого уровня активирована», высветилось на экране. Спустя секунду раздался вой сирены, перекрываемый многократно усилившимся голосом громкоговорителя:

«Внимание! Станция метро блокирована системой безопасности. Эвакуация отменена. Внимание…»

Вихров устало опустился на стул. Возможно, ты только что приговорил к смерти несколько десятков человек. Он мысленно усмехнулся — кажется, совсем недавно ты торопился в здание ускорителя, чтобы спасти их? Он вспомнил девушку, которой отдал свой пропуск на Гею. Успела ли она эвакуироваться? Вихров надеялся, что да.

И что теперь? Какой твой следующий шаг?

Поговорить с людьми. Давай, Сол, ты же руководитель, директор Академгородка. Управлять людьми — твоя работа. Как и раньше, ты должен убедить их работать на себя. Если, конечно, тебе удастся их успокоить после того, как ты им скажешь, кто и зачем включил систему безопасности. Кто виноват в том, что им не удалось убраться с ускорителя, который, вполне вероятно, очень скоро превратится в гигантский ледяной склеп.

Вихров поднялся и направился к двери медицинского отсека. Прямо по коридору, вспомнил он, потом повернуть направо и спуститься на два этажа. Там вас будут ждать — так, кажется, она сказала… Вихров усмехнулся. В том, что его будут ждать, он не сомневался.

Когда он вышел за дверь, листок бумаги, оставленный им возле койки, медленно растаял, превратившись в дым.

Лабовиц облегченно вздохнул. Хоть что-то начало получаться.

АНДРЕЙ ВИХРОВ. ОРБИТАЛЬНЫЙ ЭВАКОПУНКТ «КОВЧЕГ-1».

Как и в прошлый раз, он стоял на крыше небоскреба, выстроенного на скалистом берегу океана. По периметру крыши были установлены гигантские иероглифы, обращенные к нему тыльной стороной, их причудливые тени лежали на сером бетоне. С высоты полукилометра город был виден, как на ладони. Он казался как будто знакомым, но что это был за город, Андрей никак не мог вспомнить. Да это было не так уж и важно. Он видел улицы, забитые брошенными машинами, людей, беспорядочно бегущих в разные стороны. В центре города разгорался пожар, языки пламени вырывались из окон. Была слышна периодическая стрельба. Горизонт расчерчивали вертикальные инверсионные следы от стартовавших ракет. Одна из них только что взорвалась в воздухе, ее фрагменты с дымным следом падали в океан. Андрей видел все это с неестественной четкостью. Его миссия спасателя окончена, ничего больше сделать нельзя. У тех, кто еще остался на Земле, шансов выжить нет. Система спутниковой связи только что вышла из строя, и теперь Андрей был лишен возможности узнать, что происходит в других местах планеты и на орбите. Впрочем, по большому счету, он и так все знал. По водной глади океана, до сего момента остававшейся спокойной, прошла мгновенная дрожь, и вода с шумом начала отходить от линии прибоя. Пятьдесят метров, сто. Обнажилось песчаное дно, заваленное мусором. Никогда бы не стал здесь купаться, мелькнула мысль. На палубе одной из яхт, уносимой уходящей в открытый океан волной, показался человек. Яхта крутилась во все стороны, то и дело опасно кренилась. От отчаяния человек бросился в бурлящую воду, голова его мелькнула на поверхности, среди пенящихся водоворотов, и больше не показывалась. Для него все кончено, подумал Андрей. Спустя мгновение яхта налетела на пирс и разбилась о покрытый зелеными водорослями бетон. Супертанкер, стоящий на рейде, с чудовищным скрипом, слышимым даже с высоты небоскреба, медленно лег набок и раскололся. Нефтяной поток хлынул из огромной трещины. От случайной искры вспыхнуло пламя, и клубы черного дыма устремились вверх. Там, где только что была океанская вода, теперь бушевало пламя.

Андрей поднял глаза к небу — туда, где в неестественной неподвижности застыли нагуали, похожие на прозрачные айсберги. До столкновения оставались считанные минуты. До него донесся первый порыв ветра, предвещающий грядущую бурю. Внезапно небо над нагуалями заполнилось ярким сиянием, напоминающим полярное. Цвета его менялись с невиданной быстротой — от фиолетового до красного — пока, наконец, от резких краев нагуалей не начало расползаться багровое пламя. Агония атмосферы, расступающейся перед абсолютно твердой поверхностью. Ветер резко усилился, Андрей закрыл щиток шлема, сквозь стекло которого он тут же заметил длинную белую полосу на линии горизонта — это возвращался океан. Километровая волна шла на город. Значит, все-таки вода, мелькнула мысль, я погибну от воды, а не в пламени. Послышался треск разбивающихся окон, мимо него со скоростью пули пролетели осколки, один из которых разлетелся о щиток шлема. Андрей ухватился за поручни, борясь с воющим ветром, желая увидеть собственную смерть в лицо, но и этого ему не было дано, потому что клубы пыли и песка, поднявшиеся с земли, свели видимость к нулю, упругая, тяжелая масса с нарастающим грохотом толкала его назад. Наконец, поручни не выдержали, Андрея сорвало с места и бросило в сторону, крыша небоскреба смутным пятном мелькнула под ним, а потом он почувствовал страшный удар, смявший костюм спасателя и пробивший шлем, странно, от такого удара я должен был умереть, но почему-то не умер… Андрей увидел собственное тело, падающее к подножию небоскреба, сам же он каким-то образом плавал в неподвижной тишине, и тут же в мгновенном озарении он понял: это ведь сон, просто сон, очередной кошмар, и у меня есть власть прекратить его, нужно только вспомнить, как это делается, как я могу проснуться, меня же учили этому…

Сонное видение, наконец, отпустило его, и Андрей обнаружил себя лежащим на узкой койке в крохотной каюте пилота-спасателя. Картины Апокалипсиса понемногу таяли перед его мысленным взором. У изголовья тускло мерцала лампочка — наверное, забыл выключить, подумал он. Пол и стены каюты мелко дрожали, и только теперь Андрей почувствовал, что лежит в неудобной позе: боковое ускорение сдвинуло его к стене. Что-то явно случилось, спейсер совершал маневр поворота с малым радиусом, опасная операция с максимальной нагрузкой на двигатели, применяемая при непосредственной угрозе столкновения. Переоборудованный под орбитальный эвакопункт «Ковчег-1», грузовой спейсер оставался одним из самых больших кораблей, когда-либо построенных землянами, и любое значительное изменение его курса должно быть вызвано экстренными обстоятельствами. Например, угрозой столкновения со скоплением микронагуалей, промелькнула мысль.

Андрей быстро надел летный костюм и подключился к инфосфере. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — его опасения подтвердились. Облако микронагуалей, сверкающее в поляризованном свете носового прожектора, стояло в нескольких мегаметрах от спейсера. Еще несколько облаков тускло мерцали в стороне, одно из них явно коснулось орбиты Земли. Андрей вышел на систему мониторинга земной поверхности и сразу увидел то, чего опасался. Восточно-китайское море бурлило, фронты цунами расходились в разные стороны. Скорость их перемещения была колоссальной — порядка двух-трех тысяч километров в час, прикинул он. Высота волны, наверное, не меньше ста метров. Китай, Южная Корея и Япония примут на себя основной удар. Прибрежные города обречены, в том числе и Шанхай. У их жителей есть не более полутора часов, чтобы укрыться в глубине континента. Его вдруг осенило — тот город, который он видел во сне — это и был Шанхай! На крыше небоскреба была смотровая площадка, и однажды в кампании с отцом он любовался с нее видами города. Андрей почувствовал, как по коже пробежала дрожь — неужели у него открывается способность предвидеть будущее? Или это простое совпадение, следствие постоянного ожидания катастрофы? Пустые вопросы, задаваться которыми сейчас означает одно — напрасную трату времени. Находясь на высокой орбите, он мог только наблюдать за тем, как свершается очередная трагедия. Как там отец, мелькнула мысль, затронет ли облако нагуалей Сибирь и Среднюю Азию?

Теперь надо было выяснить судьбу «Ковчега-1», в этот момент отчаянно пытающегося избежать столкновения. Мысленно набрав свой индивидуальный код, Андрей подключился к инку спейсера и запросил данные о скорости и ускорении корабля. По его прикидкам получалось, что «Ковчег-1» сможет уклониться от столкновения — при условии, что двигатели будут работать на полную мощность. Он переключил канал, и эфир тут же взорвался от переговоров: десятки кораблей пытались сменить орбиту, покинуть опасный сектор. На его глазах автоматический световой маяк, установленный на трассе «Земля — Луна», вошел в зону облака и спустя секунду взорвался. Ядерное пламя высветило сероватую струю вырожденной материи, вытекающую из скопления нагуалей и постепенно окружавшую его подобно атмосфере. Словно почувствовав энергию взрыва, прежде прямая струя медленно изогнулась, приблизившись к его эпицентру. В тот же момент сияние огненного шара побледнело, он перестал расширяться, и, казалось, весь покрылся черными трещинами. Трещины эти, непрерывно множась, змеились по всей его поверхности. Шар подернулся желтоватой дымкой, повсюду появлялись красные овалы, в центре которых возникали огромные завихрения. Вырожденная материя, соприкасаясь с огненной поверхностью, мгновенно поглощала ее энергию, и в местах контакта температура шара стремительно падала. Сияние его гасло, сероватый шлейф, казалось, уменьшался в размерах, но это была лишь иллюзия. Шуба из вырожденной материи оказалась слишком большой, чтобы «Ковчег-1» смог избежать с ней контакта только за счет маневра.

Внутри у Андрея все похолодело — ему уже приходилось видеть действие вырожденной материи. Удар ледяной плетью — так это называлось. Вряд ли он когда-нибудь забудет покрытые морозной пылью борта пассажирского лайнера, совершившего неосторожный маневр ради удовлетворения любопытства туристов. Пыль переливчато сверкала в луче прожектора спасательного когга, и зрелище это казалось очень красивым — вот только полное отсутствие сигнальных огней наводило на тревожные мысли. А когда шлюпка со спасателями попыталась пристыковаться к главному шлюзу, он рассыпался от первого же прикосновения, и в образовавшемся отверстии с острыми краями Андрей увидел застывшие трупы — мужчины и женщины в смокингах и вечерних платьях, некоторые из них еще держали в руках бокалы с шампанским, на лицах застыли улыбки. Стюард неподвижно висел под потолком вниз головой, рядом с ним плавал поднос, а изо рта стюарда медленно вытекала голубоватая струйка жидкого кислорода. Все люди на борту лайнера умерли мгновенно, ничего не успев понять. Сверхбыстрое охлаждение не оставило им ни одного шанса.

Сигнал тревоги взорвал тишину каюты. Повинуясь выработанному за годы тренировок инстинкту, Андрей в то же мгновение выбежал в коридор, на ходу переключаясь на аварийный канал связи. Место Андрея по боевому расписанию было на летной палубе. От каюты до ангаров с коггами семьдесят две секунды — хронометраж, проверенный десятки раз. Особенно в последние дни, когда в суете на околоземной орбите катастрофы шли одна за другой. Мест на переполненном спейсере уже не хватало, и теперь, пробегая по тускло освещенному коридору, Андрей замечал фигуры беженцев, жмущихся к трубам системы отопления. Они провожали его испуганными глазами. А под лестницей, ведущей к ангару — двадцать две ступени, пять прыжков — он увидел женщину с дочкой, которых вытащил два дня назад из объятого пламенем транспортника «Калифорния». За долю секунды натренированным взглядом он заметил все: шерстяное одеяло, постеленное на холодный металлический пол, два рюкзака по его углам — один побольше, а другой совсем маленький. Зеркальце, блеснувшее с уступа стены, возле него — расческа. Мать спала, положив голову на рюкзак: наверное, очень устала, если даже сигнал тревоги не смог ее разбудить, а девочка, привстав с одеяла и рукой опираясь на бедро матери, смотрела, не отводя глаз, на быстро надвигающегося на нее Андрея. И пока он в стремительном броске преодолевал эту лестницу, широко распахнутые глаза девочки стояли перед его мысленным взором, и в них он увидел страх и надежду, обращенную к нему — пока есть люди, знающие, что надо делать и готовые рисковать своей жизнью ради других, еще не все потеряно. Еще какая-то мысль, вытесненная сигналом тревоги, металась на дне сознания, и только уже у самой двери, ведущей в ангар, Андрей вспомнил — сероватый шлейф, увиденный им во всю длину в первое мгновение ядерного взрыва, тянулся к Земле. Если он пересчет ее орбиту, то десятки транспортников окажутся под угрозой. Начнется паника, и об организованной эвакуации придется забыть. Нужны аннигиляторы, мелькнула мысль, без них мы не сможем сделать ничего…

ЛАБОВИЦ. ДВОЙНИК ВИХРОВА.

Лабовиц откинулся на спинку кресла. Он не помнил, когда последний раз так уставал. Разумеется, сражаться с агентами ФАГа легче, чем смастерить пси-двойника человека, которого даже ни разу в жизни не видел. Неподвижное тело лежало в кокон-кресле, готовое ожить по его приказу. Лабовиц подумал и решил добавить еще одну деталь — небольшую эмблему ускорителя на лацкане пиджака. Надеюсь, ему не придется напрягаться слишком сильно, промелькнула мысль. Еще он надеялся на то, что Джек Звездный не будет слишком уж наблюдательным. В конце концов, сто двадцать лет (или сколько там на самом деле) — это не шутка.

Лабовиц отдал пси-команду «проснуться», и двойник Сола Вихрова открыл глаза. После краткой инструкции он вышел из домика смотрителя и направился к патрульному птерану. Когда Вихров-2 взлетел над заповедником, Лабовиц уже спал.

ПЛАТО ПУТОРАНА. НЬЮТОНИАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ.

Каждый день он просыпался от легчайшего, едва уловимого толчка, и каждый раз его взгляд падал — словно в холодный душ — в сияющую за окном синеву, из которой затем понемногу выбирался: синева становилась небом, небо вставлялось в окно, забранное перекрестием рамы, и такой же крест — только теневой — лежал на темном дощатом полу. В свои сто тридцать Джек Звездный воспринимал каждое свое пробуждение как небольшое приятное чудо, ниспосланное свыше неизвестно кем — быть может, самим святым Ньютоном, первый монастырь во имя которого он основал на плато Путорана много лет назад. С тех пор такие монастыри появились на всех континентах, что довольно долго тешило его тщеславие. Однако в последние годы приток паломников и потенциальных монахов, жаждущих лично встретиться с Отцом-основателем, стал несколько его утомлять, и Джеку частенько приходила в голову мысль, что ему следовало быть осторожнее в пропаганде своих взглядов. Порой он даже тешил себя мыслью о том, что неплохо было бы удалиться в уединенную келью вблизи водопада у горы Высокой, где его никто бы не беспокоил, и он смог бы, наконец, завершить последний том комментариев к «Математическим началам натуральной философии». Однако в глубине души Джек, конечно, знал, что вряд ли на склоне лет оставит родной монастырь — слишком уж он привязался к нему.

С каждым днем продвигаясь по стреле времени в ту область, до которой редко кто доходил, Джек с удивлением замечал, что многие распространенные представления о старости оказываются неверными, или, по крайней мере, спорными. К примеру, его ум оставался столь же ясным, как и сто лет назад, память работала превосходно — более того, довольно часто он по случаю вспоминал события своей жизни, которые, казалось бы, давно и надежно похоронены под многолетним культурным (и не очень) слоем. Всякий пристальный взгляд в прошлое добавлял ему новый смысл, расцвечивал воспоминания свежими красками, нисколько не меркнущими с течением лет. И свое тело он понимал и чувствовал, как никогда в молодости. Несмотря на свой возраст, он по-прежнему мог подняться на вершину башни, в которой находилась обсерватория, только если раньше — скажем, лет восемьдесят назад — он мог это сделать, не задумываясь о том, как работает его тело, то теперь ему приходилось контролировать каждое свое движение. Возможно, мысленно усмехался он, к старости я понемногу становлюсь паранормом. Необходимость ручного управления телом была, пожалуй, единственным признаком столь солидного возраста — если, конечно, закрывать глаза на то, что видишь в зеркале. Этот день Джек начал так же, как и предыдущий. Сразу после пробуждения, омыв свой взгляд в небесной синеве, он закрыл глаза и принялся мысленно наблюдать, как кровь медленно приливает к его конечностям, восстанавливая силу мышц после сонного перерыва. Иногда Джек чувствовал, как животворный поток тормозится помехой в сосудах, и тогда он мысленно пытался помочь преодолеть его или найти обходной путь. Джек знал, что если сейчас попробует встать с кровати, то рухнет на пол, надо было сначала приготовить тело к дневным нагрузкам. Возможно, мелькнула у него мысль, в этом и состоит основной секрет старости — хорошо знать себя и свое тело.

Наконец, спустя минут десять он встал, и, осторожно одевшись, вышел из своей кельи. День обещал быть чудесным, солнечным, с легким прохладным ветерком, кое-кто из братьев наверняка не упустит возможности позагорать. По каменным ступенькам Джек спустился на узкую тропинку, пересекающую монастырский сад. Тропинка вела к главному храму монастыря. Сквозь открытую дверь слышался ровный гул водородной лампы, доносились голоса спорящих братьев. Спор этот, однако, мало походил на базарные пререкания, в нем чувствовалось уважение к собеседнику и его словам. Даже сейчас, за неделю до Катастрофы, традиции монастыря оставались нерушимыми, и Джек с удовольствием заметил это.

Поприветствовав почтительно смолкнувших братьев, Джек бросил взгляд на большой экран, целиком занимавший одну из стен храма. Четыре вертикальных полосы на черном фоне — красная, голубая и две фиолетовых. Серия Бальмера в спектре атома водорода. По длинам волн можно было судить о скорости дрейфа мировых констант и о том, какие изменения происходят на микроскопическом уровне организации материи. Изменения эти с каждым днем нарастали, спектр все более смещался в коротковолновую область, красная линия понемногу желтела, голубая становилась синей, а обе фиолетовых в скором времени должны были покинуть видимую часть спектра. Вероятно, растет элементарный заряд, подумал Джек, и тут же усилием воли изгнал эту мысль. Он прекрасно понимал, что если позволит себе начать думать в этом направлении, то уже не сможет остановиться, и весь день проведет в спорах с братьями. В прошлом он очень любил такие дискуссии, однако со временем стал замечать, что слишком часто они становились самоцелью, и поиск истины подменялся стремлением к самоутверждению за счет оппонента. Или просто заурядным желанием высказаться. Истина предпочитает тишину — банальная мысль, в правдивости которой Джек уже имел возможность не раз убедиться. Однако сегодня причина его сдержанности заключалась не только в нежелании дискутировать с братьями. Дело в том, что Джек ожидал гостя. Его никто не предупреждал о визите, и, тем не менее, он знал — сегодня ему понадобятся все силы для иной, гораздо более важной, чем обсуждение серии Бальмера, беседы. Он догадывался даже, кто именно к нему пожалует. Что ж, чудесно, чудесно, бормотал он, медленно прохаживаясь по газону, разбитому у фасада храма, будет интересно на тебя посмотреть. Джек присел на скамейку, пытаясь вспомнить, когда он последний раз видел предполагаемого визитера. Лет тридцать назад, наверное. Теперь он уже старик — так же, как и ты.

Джек почувствовал, как к монастырю приближается птеран, в котором находится один человек. Значит, водит сам, подумал он. Джек встал со скамейки и вышел на открытое пространство, чтобы его можно было легко заметить с воздуха. Через пару минут показался небольшой летательный аппарат с прозрачной кабиной, снизу которой по всей длине красовалась эмблема Новосибирского ускорителя: круг, в центре которого человек, усмиряющий дикого коня. Глаза коня были стилизованы под изображение атома с ядром и двумя орбитами. Было видно, что конь, несмотря на всю свою дикую силу, уже готов покориться человеку. Какая самонадеянность, мысленно усмехнулся Джек. Он почувствовал приятное возбуждение от предчувствия беседы — она, очевидно, будет интересной, хотя и отнимет у него много сил.

Птеран приземлился, шум двигателей постепенно смолк, пилот, заметив Джека, приветственно взмахнул рукой. Дверь кабины отошла в сторону, выдвинулась лестница, и по ней спустился Сол Вихров собственной персоной. На лице его расплывалась широчайшая улыбка. Джинсы, легкая куртка, бейсболка, прикрывающая седые волосы. Взрослый джентльмен, политик в расцвете сил.

Он чего-то хочет от тебя, подумал Джек, и это «что-то» обойдется тебе очень дорого.

— А летать ты так и не научился, — буркнул он вместо приветствия. — Садишься, как старуха на скамейку.

— Я тебе тоже люблю, Джек, — с ухмылкой сказал Вихров, обнимая его. — Что, все занимаешься своими цветочками? — он кивнул на клумбы в центре газона. — Как, кстати говоря, твои «Комментарии»? Учти, у тебя осталось не так уж много времени, чтобы их закончить.

— Похоже, ты собираешься отнять у меня еще пару часов, не так ли? — спросил Джек. Пару часов — это в лучшем случае, подумал он. Как бы старина Сол не потребовал всего тебя целиком.

— Прилетел навестить старого друга, поболтать на досуге, да? Я слышал у тебя теперь много свободного времени. После твоего доклада перед руководством Всевече. Сол Вихров посерьезнел и оценивающе посмотрел на своего собеседника. Как будто решал, пора ли уже заводить разговор на серьезную тему, или все обратить в шутку. Господи, подумал Джек, я разговариваю с ним меньше минуты, а уже устал.

— Зря ты ушел из монастыря, — произнес он. — Твое место было здесь.

Вихров отвел взгляд.

— Джек, не стоит начинать все по новой. Что было, того не вернешь. Я прожил свою жизнь, ты свою. Могу сказать одно — я ни о чем не жалею. Мое дело — это Новосибирский ускоритель, я вложил в него всю свою душу. Надеюсь, что не зря.

Звездный не стал спорить, хотя ему было что сказать. Возможно, если бы Вихров остался здесь, в монастыре, где у него была полная возможность заниматься исследованиями на свободную тему, свойства вырожденной материи стали бы известны гораздо раньше. Возможно, им бы удалось раскрыть планы ФАГа еще до того, как они стали осуществляться в полной мере.

Возможно, работая вместе, они нашли бы способ противостоять нагуалям.

— Присядем, Джек, — сказал Вихров. — У меня к тебе серьезный разговор.

Они сели на одну из скамеек, поставленных в парке между храмом и двухэтажным корпусом, в котором располагались кельи братьев. Легкий ветерок оживлял кроны деревьев. Через неделю всего этого не будет, подумал Джек.

— Скажи мне, ты ведь был первым, кто предсказал появление зон вырожденной материи около нагуалей. Артур Левашов сделал расчеты, опираясь на твои результаты, так?

— К чему ворошить прошлое? — буркнул Джек. — Я спокойно отношусь к вопросам научного приоритета.

— И, тем не менее, это был ты, — настаивал Вихров, — именно ты теоретически описал свойства вырожденного состояния: положительную энтропию при абсолютном нуле и бесконечную теплоемкость.

Джек неохотно кивнул.

— Было дело, — проговорил он, — правда, мне никто не поверил. Говорили, что мои результаты противоречат законам физики.

— Я помню, — подтвердил Вихров, — помню твой доклад на конференции в Мексике. Из великих тебя не пнул только ленивый.

— Ну почему же, — усмехнулся Джек, — Тот Мудрый и Грехов воздержались от участия в дискуссии.

— Потому что они знали, что ты прав. А потом, когда обнаружили первый нагуаль в районе Плутона, об этом узнали все.

— Ладно, Сол, ты меня убедил — когда-то я был лучшим специалистом по вырожденной материи. Но это было давно — полвека назад, а то и больше. Чего ты хочешь теперь?

Вихров улыбнулся.

— Дело в том, что ты и теперь лучший специалист. Я тут покопался в инфосфере — никто из ныне работающих не может сравниться с тобой.

— А Степан Погорилый? — возразил Джек, чувствуя, что кольцо аргументов смыкается вокруг него. — Это ведь он придумал способ аннигиляции вырожденной материи. Даже я до такого не додумался.

— Степан Погорилый погиб, — посерьезнел Вихров, — скорее всего, убит. Так что ты опять становишься номером первым.

Он пришел по мою душу, внезапно подумал Джек. Он потребует от меня то, что я не могу ему не дать.

— Есть идея, — проговорил Вихров необычным голосом, в котором слышалось смущение. — Возможно, идея дурацкая, довольно безумная, и все же… Все же ее стоит проверить. Мне так кажется, — торопливо добавил он, как будто оправдываясь.

— Что за идея?

— Ты ведь знаешь, что ждет Землю после столкновения?

— Знаю, знаю, — сказал Джек, — Сол, я читал твой доклад. Молодец, все изложил понятным и доступным языком. Хотя умным все и без тебя было ясно довольно давно.

— Вот и прекрасно, — приободрился Вихров, — тогда ты должен понимать, что основную угрозу Земле представляет энергия, которая выделится при столкновении. Именно она разогреет планету до немыслимых температур…

Мгновенная вспышка озарения заглушила его слова. Он мог больше ничего не говорить, Джек Звездный, как всегда, все понял с первых слов, и теперь, когда Вихров в своей спокойной, несколько даже академической манере излагал ему свои мысли, тот его почти не слушал. Его мозг был занят предварительными прикидками и расчетами… Мне нужны книги, нужен доступ в инфосферу, нужны вычислительные мощности…. Возможно, он прав, возможно, у нас есть шанс. У Земли есть шанс.

— …Таким образом, — услышал он голос Вихрова, если нам удастся транспортировать непосредственно в места столкновения планеты с нагуалями материю с заданными свойствами, она сможет поглотить избыточную энергию. Как тебе такая мысль?

— Ты хочешь, чтобы я рассчитал тебе параметры переброски? — тихо спросил Звездный. — Координаты, массу и время, да?

— Кроме тебя, этого сделать не сможет никто.

— Ты бы смог, — не удержался Джек, — если бы остался в монастыре.

— Если бы я остался в монастыре, у нас не было бы ускорителя. А значит — не было бы каналов переброски материи.

Они помолчали. Понимает ли он, что эта работа меня убьет, промелькнуло в голове у Джека. Наверное, да. Но ведь выхода все равно нет.

— Ладно, Вихров. Твоя взяла, — проговорил он, — я-то думал провести последние денечки в тишине и покое, наслаждаясь природой. Но, видимо, не судьба.

— Если у нас все получится, эти дни не будут последними, — сказал Вихров. Он оглянулся по сторонам. — Ты выбрал хорошее место для монастыря, Джек. Красивое и надежное. Базальтовый купол толщиной в два километра… Едва ли на всей планете есть место безопаснее этого. Так что, если идея сработает, то шансы твоего монастыря уцелеть весьма высоки.

— Я сделаю это не для монастыря, — глухо сказал Звездный.

Он встал со скамейки и покачнулся от усталости. Наверное, он бы упал, если бы Вихров его не поддержал. Так они стояли некоторое время — два старика, на плечи которых легла непосильная тяжесть. Но что же делать, если никто, кроме них, не мог выполнить эту работу? Колыбель качается над бездной, подумал Джек, и скоро она в нее сорвется.

— Спасибо, Сол, — произнес он, — спасибо, что навестил.

АНДРЕЙ ВИХРОВ. БОРТ КОГГА «ОТВАЖНЫЙ».

Андрей Вихров пилотировал боевой когг «Отважный» с аннигилятором Погорилого на борту. Спейсер «Ковчег-1» остался далеко позади, а прямо перед ним поднималась серая стена вырожденной материи, в глубине которой посверкивали микронагуали. По стене пробегали волны, она напоминала гигантскую занавеску, колебимую ветром. Два вспомогательных катера с осветительными торпедами, идущие параллельным курсом чуть впереди, казались на ее фоне едва заметными пятнышками. Мегаметров десять в длину, не меньше, прикинул Андрей. На мгновение он почувствовал себя букашкой, желающей сдвинуть камень.

Катера, идущие впереди, выпустили по две торпеды и резко ушли вправо, совершая маневр уклонения. Спустя минуту четыре взрыва беззвучно вспыхнули в пространстве. Ядерное пламя осветило границу шлейфа вырожденной материи, окружавшего облако микронагуалей. Андрей увидел лишь один снимок с динамикой, неразличимой глазу, но инк его когга сделал экстраполяцию на несколько часов вперед, и тут же выдал результаты на экран. При ускоренном просмотре поверхность материи напоминала штормовое море под лунным светом: гигантские волны высотой в сотни километров устремлялись в открытое пространство, а затем, повинуясь закону притяжения, возвращались назад, к скоплению микронагуалей. Огромный спейсер на таких масштабах выглядел просто щепкой.

— Получили изображение? — уточнил Андрей у штурмана «Ковчега-1». Именно он должен был навести его на цель. Мощности аннигилятора хватит только на небольшой участок шлейфа, поэтому выбрать его следовало с исключительной точностью. Второго шанса не будет. А может, мелькнула мысль, у нас нет и первого.

— Получили, сейчас обрабатываем.

Андрей почувствовал напряжение в его голосе. Штурман знал, что спейсер не сможет полностью уклониться от шлейфа, и если аннигилятор не сработает, или сработает не так, то меньше чем через час сотни тысяч людей превратятся в звенящий лед. Правда, произойдет это так быстро, что они ничего не почувствуют. Слабое утешение, подумал Андрей.

Во включенном микрофоне послышался шорох. «Ты уверен?» — раздался голос штурмана, обращенный к кому-то на Центральном Посту спейсера. Ответа Андрей не понял, но, судя по всему, он удовлетворил штурмана. «Значит, передаем», — проговорил он с утвердительной интонацией, и его голос приблизился.

— «Отважный», это «Ковчег-1», — услышал Андрей, — передаем координаты точки контакта. Подтвердите получение после звукового сигнала.

Масштаб изображения на экране резко увеличился, теперь Андрей видел только лишь верхушку одной из волн, траектория спейсера пересекала ее. То, что произойдет через час, если ничего не предпринять. Волна уже будет уходить назад, к облаку микронагуалей, когда спейсер заденет ее левым бортом. Легкое касание, на площади не больше гектара. Однако этого хватит, чтобы погубить всех на борту корабля.

В момент предполагаемого касания изображение остановилось, и появились данные о координате точки, времени контакта и объеме вырожденной материи, которая должна быть аннилигирована. Двадцать два гигакуба. Еле-еле, прикинул Андрей, на самом пределе, если что пойдет не так, то мощности аннигилятора не хватит…

Послышался резкий сигнал зуммера, отмечавший конец сообщения. Андрей подтвердил, что информация получена в полном объеме. Корпус когга мелко задрожал — это включились двигатели, сообщая кораблю необходимое для маневра ускорение. Время прибытия к расчетной точке — плюс пятьсот двадцать секунд, сообщил корабельный инк. Десять минут, как раз хватит для активации аннигилятора. А дальше… дальше все решит твое мастерство, Андрей. Судьба сотен тысяч людей в твоих руках. Он отбросил эту мысль, потому что она будет отвлекать его от дела. Надо просто выполнить свою работу, четко и спокойно, как ты это делал много раз на тренировках. В конце концов, аннигиляция вырожденной материи — давно уже рутинная операция, которой обучают боевых пилотов на старших курсах Академии. Вернее, обучали, подумал Андрей, потому что вряд ли Академия переживет Катастрофу. Во всяком случае, в нынешнем ее виде.

СОЛ ВИХРОВ. У ВХОДА В МЕТРО.

Он услышал возбужденные, недоумевающие голоса еще в коридоре, когда спустился по лестнице на нижний уровень. Погодите немного, я все объясню, подумал Сол. Кто-то предлагал взорвать дверь, чтобы добраться до транспортной камеры. «Вихров здесь, я его видел, — услышал он чей-то голос, — он может снять блокировку». «У нас две минуты, — ответили ему, — где ты будешь его искать?». Вихров прислонился к стене — надо подождать. Две минуты, потом линия метро будет выключена. Лампы аварийного освещения часто мигали, откуда-то сверху доносился странный скрип. Похоже, металлические конструкции постепенно деформировались под воздействием низких температур. У тебя есть два-три часа, чтобы решить проблему вырожденной материи, потом будет поздно и блестящий план спасения планеты с треском провалится.

Вихров медленно двинулся к выходу из коридора. Теперь он видел всех, кто стоял возле заблокированной двери. Два десятка человек, в основном технические специалисты, некоторых он знал лично. Девушки, которой он отдал талон на эвакуацию, среди них не было. Хорошая новость, промелькнула мысль. Ну, вот и они — те, кто тебе нужен. И что ты им скажешь? С чего начнешь? Какими будут первые слова твоей проповеди? Вихров вспомнил священника, с которым говорил незадолго до взрыва — наверное, тот был бы сейчас к месту. Увы, его здесь нет, так что придется выкручиваться самому.

Он вышел на свет и подождал, пока его заметят. Разговоры смолкли, удивленные взгляды обратились к нему.

— Добрый день, — поздоровался Вихров. Совсем не то, о чем ты думал, но для начала неплохо. Многие ответили на его приветствие — многолетняя привычка ненадолго взяла верх над чрезвычайными обстоятельствами. Возможно, мне это пригодится.

— Послушайте, — опомнился Ли Фань, специалист по тонкой настройке магнитного поля, — вы можете разблокировать дверь? Может, станция еще работает?

Все равно нужно отключить систему безопасности, подумал Сол, почему бы это не сделать сейчас? Он подошел к двери и набрал на пульте необходимую команду. Громкоговоритель смолк, воцарилась звенящая тишина, в которой слышался скрип металла наверху.

— Станция метро отключена, — проговорил Вихров, — вы не можете ею воспользоваться. «Вы», а не «мы», запоздало подумал он, глядя на Ли Фаня, устремившегося внутрь камеры. Не следовало так говорить. Да, Сол, дипломат из тебя хреновый.

— А почему сработала система безопасности?

Молодой человек, задавший вопрос, стоял в стороне от других. Он был невысокого роста, в темном костюме, на лацкане пиджака блестела эмблема ускорителя. Спокойное выражение лица выделяло его среди прочих. Вихров вдруг почувствовал, что молодой человек и так знает верный ответ.

— Кто вы? — спросил Вихров. — Я вас раньше не видел.

Молодой человек на секунду задумался, как будто выбирал из множества имен подходящее.

— Том Стоун, — наконец, произнес он, — эфаналитик департамента безопасности Всевече. Так вы знаете, почему сработала система безопасности?

Возможно, оно и к лучшему, промелькнула мысль. Ну что же, карты на стол.

— Она сработала, потому что я ее включил.

Стоун чуть заметно кивнул, как будто ожидал именно такого ответа. Остальные встретили его заявление ошарашенным молчанием. Ли Фань, только что выбравшийся из камеры, снова открыл рот первым.

— То есть как это Вы? Зачем?

— Потому что вы мне нужны здесь. Вы все. Мы должны запустить ускоритель. Возможно, у нас есть шанс спасти Землю.

Вихров видел, как недоумение на лицах сменяется враждебностью. Люди видели перед собой человека, виновного в их беде. Человека, который только что в этом признался сам. Пока они его еще слушали, но только пока. Эфаналитик, казалось, наблюдает за происходящим со стороны — как будто его все это не касается.

— Господи, да мы все здесь погибнем! — закричал Ли, брызжа слюной. — Вы нас погубите! Вы…

Сол ударил его по щеке. Лицо настройщика дернулось, от неожиданности он замолчал.

— Прекратите истерику, — негромко сказал Вихров — если будет меня слушаться, никто не умрет, ясно? Я здесь не для того, чтобы погибнуть. И вы здесь тоже не для этого.

В его словах было столько спокойной силы, что никто не решился возразить. Таким они его еще не видели. Сол Вихров, директор Академгородка, всегда вежливый и никогда не повышающий голоса на подчиненных, ударил кого-то… Невероятно! Похоже, это произвело впечатление, несмотря на угрозу смерти. Ли Фань, бормоча что-то невнятное, отошел от Вихрова подальше. Держать дистанцию, мелькнула мысль, между начальником и подчиненными всегда должна быть дистанция, иногда — в буквальном смысле. Необходимое условие повиновения, как его когда-то учили. Сейчас, когда Фань отошел к остальным, это условие выполнялось. Люди стояли перед ним, впечатленные наглядной демонстрацией его уверенности в себе. Они снова видели в нем лидера. Молодец, заработал несколько очков, теперь их надо пустить в рост. Вот только эфаналитик в схему начальник-подчиненный плохо вписывался. Ладно, им займемся потом.

— Вы знаете, что наверху появилась зона вырождения, — начал Вихров, — она все время растет и угрожает поглотить ускоритель.

Констатация факта, который всем известен. Начать разговор с того, с чем все согласятся. Это поможет убедить их в менее тривиальных вещах.

— Есть только один способ спастись, — он выдержал паузу, ожидая, что кто-то ему подскажет — как примерный ученик на уроке.

— Аннигиляция?

— Верно! — подтвердил Вихров. Теперь, продолжая говорить, он обращался к этому человеку. Судя по комбинезону, кто-то из механиков, обслуживающих энергетические станции. — Для этого нам нужен аннигилятор Погорилого.

— Но ведь на ускорителе его нет, — недоверчиво сказал Фань. — Или я неправ? Тогда почему его не задействовали раньше?

— Вы правы, Ли, — согласился Вихров. Теперь, когда настройщик демонстрировал готовность к сотрудничеству, следовало обращаться с ним подчеркнуто вежливо. Сол хотел, чтобы тот понял — недавний инцидент остался в прошлом. — Вы правы — пока у нас нет установки. В ближайшее время я свяжусь с командованием орбитальной группировки сектора «Европа», и они пришлют нам шаттл, оборудованный аннигилятором серии «Альфа». Его мощность не меньше, чем у стационарного устройства.

— И почему они это сделают? С какой стати командование будет заниматься нашими проблемами?

— Потому что от нас зависит судьба Земли.

Вихров сделал небольшую паузу, подчеркивая важность своего заявления. Никто не проронил ни слова, даже Ли Фань. Они готовы играть по моим правилам, подумал Сол, слава Богу или кому-то еще, но они готовы мне подчиняться. Начальник вновь взял ситуацию под контроль. Следующие десять минут он объяснял по возможности простым языком ту идею, которая была изложена в статье Звездного-Чехова. Он обращался к механику, как к человеку, из всей аудитории наиболее далекому от науки. Если поймет он, остальные тоже поймут. В прошлом Вихров всегда тяготился необходимостью постоянно объяснять разного рода чиновникам значение научных задач, которые решаются на ускорителе, но теперь он вовсю использовал отработанные на них приемы популярного изложения сложных вопросов. Он видел, что его речь трогает сердца слушателей. Возможно, далеко не все понимали тонкости взаимодействия поля ускорителя с вырожденной материей, но энтузиазм Вихрова, его увлеченность передавалась им. Он видел, как в глазах загоралась надежда. Возможность спасти Землю, планету, давшую человечеству жизнь, будоражила умы. Шанс, который дает наука.

Когда он закончил, то на некоторое время воцарилось молчание. Грандиозная картина, нарисованная умелыми словами Вихрова, стояла у всех перед глазами. Только эфаналитик по-прежнему сохранял непроницаемое выражение лица. Невозможно было сказать, какое впечатление на него произвела речь Вихрова. Его надо держать при себе, внезапно подумал он, кто знает, на что тот способен. Вихров разделил людей на две группы, руководить первой он поставил механика — того самого, который задал ему вопрос. Его звали Рэй Форест, он оказался начальником смены на одной из энергетических башен. Когда произошло столкновение с нагуалем, Рэй отослал всех рабочих на станцию метро для эвакуации, а сам оставался на посту до последнего. Он сказал об этом спокойно, как о чем-то само-собой разумеющемся. Мне повезло, что у меня есть такой человек, подумал Вихров. Большую часть людей он отдал под его командование, в их задачу входила проверка работоспособности энергетических башен, все исправные нужно было подключить к главному кольцу. Командиром второй группы Вихров назначил Ли Фаня. Они должны были настроить конфигурацию магнитного поля ускорителя после того, как команда Фореста подключит энергетические башни. Фань был специалистом по тонкой настройке, поэтому вполне логично, что Вихров назначил командиром именно его. Кроме того, он хотел показать Фаню, что доверяет ему.

Группы разошлись, и они остались вдвоем с эфаналитиком. В наступившей тишине раздавался скрежет металла, по стене рядом с дверью сверху побежал слабый ручеек воды. Вода конденсируется на холодном потолке, сообразил Вихров. Энергосистемы ускорителя постепенно проигрывают битву за тепло. Из глубины коридора, в который ушла группа Фореста, подул прохладный ветер, зашумевший в ушах, потом он стих. Открыли шлюз в главный контур, понял Вихров.

— Пойдемте, нам нужно спешить, — произнес он.

Эфаналитик, не двигаясь, молча смотрел на него. Казалось, он наблюдает за ним — как ученый, проводящий опыт с умным животным. С ним что-то не так, снова подумал Вихров, только что — никак не могу понять…

— Вы хотите установить связь с командованием сектора «Европа»?

— Именно. И сделать это как можно быстрее.

— Напрасная трата времени.

Голос его звучал странно, он казался тихим и очень отчетливым. Нижняя часть лица находилась в тени от колонны, рядом с которой стоял эфаналитик. Вихров сделал шаг навстречу ему. Господи, что я делаю — ведь времени у меня совсем нет, зачем я с ним разговариваю?

— Почему?

— Потому что командование не будет вас слушать.

— Даже если я предложу план спасения планеты? Учтите, я лично знаком с командиром Хайдэном.

— Командир Хайдэн зомбирован ФАГом.

— Откуда вы знаете? — вырвалось у Вихрова.

Теперь он был совсем близко от эфаналитика. Его костюм выглядел совсем новым, ни единого пятнышка, туфли начищены и сияют, прическа идеальна.

Эфаналитик отодвинулся в сторону, его лицо вышло из тени.

— Потому что знать это входит в мои обязанности.

Его рот оставался закрытым.

Так вот в чем дело, вот почему его голос звучал так странно. Все-таки интраморф. Но почему не сработали датчики пси-поля?

— Вы читаете мои мысли, — проговорил Вихров. Это был не вопрос, а скорее утверждение.

«Вы тоже можете читать мои», — услышал он мягкий голос.

— Как? — усмехнулся Вихров. — Я же обычный человек.

«А вы попробуйте».

Вихров почувствовал, как в нем нарастают раздражение и злость.

— Послушайте, — сказал он, — у нас очень мало времени, и я не имею никакого желания упражняться в развитии ментальных способностей, тем более сейчас, когда нужно действовать. Если вы правы и Хайдэн действительно контролируется ФАГом…

— Я прошу Вас, — прервал его Стоун, — это очень важно. Я хочу Вам помочь.

Вихров не сразу понял, в чем дело — эфаналитик говорил. Его реальный голос сильно отличался от мысленного, был гораздо ниже и серьезнее и звучал более убедительно. Ладно, решил Вихров, если бы не он, я бы сейчас напрасно тратил время на Хайдэна. И еще кое-что…. Почему-то я ему верю. Верю в то, что он сказал про Хайдэна. И в то, что он хочет мне помочь.

А может, Стоун просто внушил тебе чувство доверия. А зачем? Если он хочет тебе помешать, это можно сделать гораздо более простым способом. Например, убить тебя. Вихров подумал, что человек, сумевший сохранить свой костюм в идеальном состоянии, несмотря на то, что случилось в зоне ускорителя, сможет его убить без каких-то серьезных усилий.

А это означает только одно — ты должен ему доверять.

— Смотрите на меня, — сказал эфаналитик, — прямо в мои глаза.

Они были серыми — как у Андрея, промелькнула мысль — нет, это мне показалось, не серыми, а голубыми. Или карими. Они меняли свой цвет и структуру, по ним побежала переменчивая радуга, вдруг свернувшаяся в спираль с небольшим отверстием в центре. Она начала вращаться, разноцветные ленты исчезали одна за другой в темном отверстии — и вновь появлялись на внешнем краю спирали. Сол вцепился взглядом в одну из этих лент, и попытался его удержать, когда лента скользнула в темное отверстие — и в этот момент он мигнул, а когда ресницы разомкнулись, то он увидел вокруг себя черноту, наполненную плывущими по ней огоньками. Внизу и сбоку висела Земля, а с противоположной стороны ярко желтела Луна, испещренная черными точками — следами столкновений с микронагуалями. Изображение сдвинулось и увеличилось — теперь он видел огромное веретено спейсера «Ковчег-1», который двигался по искривленной траектории. Спейсер окружало странное сияние, один из пяти двигателей не работал. Прямо по курсу гигантского корабля висела стена вырожденной материи, за которой скрывалось скопление микронагуалей. Столкновение казалось неминуемым.

«Андрей пытается спасти «Ковчег-1». У него когг с аннигилятором. Попробуйте с ним поговорить».

«Как?»

«Постарайтесь представить себе, что он делает в эту минуту. Как он выглядит, о чем думает — со всеми деталями и подробностями. Остальное — мое дело».

Безумие, промелькнуло в голове Вихрова, но, как ни странно, безумие это казалось разумным. Если бы кто-то пять минут назад сказал мне, что я буду заниматься такими вещами…

Ладно, хватит. Нужно собраться.

Итак, Андрей пилотирует когг.

Сол не был большим знатоком кораблей космофлота, и он не знал точно, как выглядит кабина современного боевого когга. Наверное, она не очень просторная, и там должен быть обзорный экран, и пульт управления. Вихров вспомнил пограничные катера, на которых он служил в молодости полвека назад. Небольшое помещение, по форме похожее на срезанную верхушку овала, потолок низкий, так что вставать и ходить по кабине нужно аккуратно, иначе разобьешь себе голову. Сверху висит боевой интерфейс с блоком управления ядерными торпедами и лазерными пушками, последние — любимые игрушки курсантов, хлебом не корми — дай пострелять на тренировках. Быстрые, маневренные корабли, с мощными плазменными двигателями, способными развивать ускорение в сто g, Сол один раз пробовал — разумеется, сидя в кокон-кресле, создающем локальное поле для смягчения перегрузок, и все же ощущения были не из приятных, чуть не потерял сознание. Перед глазами стояло красное марево, в котором обстановка кабины плыла и терялась — стоило только мигнуть… По краям большого экрана медленно двигалась навстречу серая воронка, край ее понемногу приближался, и почему-то было очень холодно, Сол чувствовал этот холод кожей. Он попытался пошевелиться, но не смог. Внезапно экран приблизился, он увидел на мутном, покрытым морозной пыльцой стекле знакомое лицо.

Андрей, пронзила его мысль, я смотрю его глазами. Как такое может быть? Я стою на полу возле входа в станцию метро, и вижу то, что происходит с Андреем? Он ошеломленно наблюдал за тем, как меняется изображение в соответствии с тем, как его сын поворачивает голову. На лобовом стекле начали расти морозные узоры, стало еще холоднее. Почему он не включит систему отопления? Может, у него не хватает энергии? Сол кинул взгляд на экран — батареи почти пусты, даже аварийный запас. Но почему он не использует двигатели, ведь часть энергии можно отвести от горячей плазмы? Изображение дернулось и поплыло, ему стоило больших усилий удержать его. Голова закружилась, уши заложило. Перегрузка, осенило Вихрова, Андрей летит с большой перегрузкой. Он пытается от чего-то уйти. Если я вижу его глазами, подумал Сол, то, может, я могу понимать его мысли? Он попытался прислушаться — и поймал ощущение тревоги и безнадежности, которое заполняло его сына. И в беспорядочном шуме, напоминавшем гул морской раковины, если плотно приложить к ней ухо, Вихров различил то, что было причиной тревоги.

Вырожденная материя.

И яркий образ — хищник (серый волк), настигающий жертву. Абсолютный холод, от которого нет спасения. Еще немного, и дышать в кабине будет нельзя, воздух станет слишком густым и сконденсируется у пола.

Он понял, что Андрей смирился и перестал бороться. Он чувствует дыхание смерти. Он не знает, что делать.

Вихров мысленно закрыл глаза и сосредоточился. Ему необходимо найти решение, чтобы спасти сына. И сделать это надо быстро, иначе будет поздно, ты потеряешь его. «И аннигилятор Погорилого», — прошелестела в голове мысль — не его, чужая. Это Стоун, понял Вихров, вот зачем он помог связаться с сыном, эфаналитик предлагает использовать аннигилятор когга для спасения ускорителя. Может, он и подскажет решение? Но эфаналитик молчал, наверное, даже он не знал, что делать в такой ситуации. Ну что же, придется рассчитывать только на самого себя, понял Вихров, ладно, не впервой, прорвемся. Выход есть, я знаю, что это так, надо только его увидеть…

В холле ускорителя, возле входа в станцию метро, эфаналитик открыл глаза. Сол Вихров, стоявший рядом, покачнулся и чуть не упал. Эфаналитик осторожно его поддержал, а потом бережно усадил на пол, прислонив спиной к колонне. Губы директора Академгородка шевелились, неразборчивые слова вырывались из них. Глаза под сомкнутыми веками беспорядочно двигались. Тонкие пальцы рук вздрагивали.

Эфаналитик сел рядом. Выражение его лица оставалось неизменным. По телу Стоуна прошла дрожь, черты лица смазались — а через мгновение он уже выглядел так же, как и Сол Вихров. Наверху раздался громкий треск, дымящийся ручеек азота потек по колонне. Стоун подставил руку, чтобы холод не потревожил Вихрова. Бесцветная жидкость, соприкасаясь с теплой рукой, закипала и превращалась в прохладный дым. Так продолжалось минуты две, потом ручеек иссяк. Вихров-2 посмотрел на свою руку, покрытую белым инеем. Он сжал кисть — мертвая кожа осыпалась с легким шуршанием, на ее месте розовела новая, только что выращенная. В помещении стало заметно прохладнее — быстрая регенерация потребовала притока энергии из окружающей среды.

Стоун снял пиджак и укрыл им Вихрова. Тела людей гораздо более чувствительны к внешним воздействиям, их надо беречь. Так, кажется, ему говорили. Он не знал, почему этот человек так ценен, но это не имело значения. Вихров-2 получил задание, и не собирался его обсуждать. Его дело — использовать все возможности, чтобы сберечь директора и помочь выполнить ему свою миссию. Стоун закрыл глаза и перешел в режим сна. Он проснется вместе с Вихровым, и только тогда узнает — удалось ли тому спасти сына и вместе с ним когг с аннигилятором. Если да — то он знал, что нужно делать.

На случай отрицательного ответа Лабовиц не оставил инструкций. Такого варианта не предусматривалось.

ПЛАТО ПУТОРАНА. ДЖЕК ЗВЕЗДНЫЙ.

Он работал всю ночь напролет, и когда поднял глаза от экрана, уже начинался рассвет. Алая заря вставала над зеленеющими просторами плато. Слышно было пение птиц. Начиналось недолгое лето, которое в этом году закончится очень скоро. Мир изменится, жизнь на земле уже никогда не будет прежней, даже если нам все удастся, подумал Джек. Возможно, на плато круглый год будет царствовать лето, расцвечивая суровые камни пестрыми цветами. Или вечная зима погубит здесь все живое.

Он попробовал пошевелить пальцами ног, и не смог. Слегка ударил ступней о пол — и не почувствовал боли. Ноги уже никогда не будут служить мне, понял Джек. Он посмотрел вниз, на ступни. Бледная кожа кое-где уже приобрела сероватый оттенок, а под ногтями разлилась чернота. Через пару дней гангрена дойдет до коленей, а еще через день — до бедер. Этого времени ему должно хватить, чтобы завершить все расчеты. Он сознательно отключил все периферийные сосуды, чтобы кровь интенсивнее поступала в мозг. Как ему это удалось, Джек не совсем понимал. Впрочем, это было не так уж и важно, главное — результат. Неожиданно развившиеся у него ментальные способности служили ему лишь средством к достижению цели.

Руки ему по-прежнему были нужны, поэтому Джек не стал отключать их от кровообращения. Рядом с экраном стояла бутылочка с питательной жидкостью, к которой он регулярно прикладывался. Сейчас как раз подошло время подкрепиться. Поморщившись, Джек два раза глотнул и вытер губы. Неужели нельзя было сделать ничего повкуснее, промелькнула мысль.

На экране появилось сообщение «JOB TERMINATED NORMALLY». Слава Богу, подумал Джек, наконец-то выловил все баги. Он набрал команду на пульте управления, и на экране появилась карта обоих полушарий Земли с обозначениями точек соприкосновений с нагуалями, координаты которых были рассчитаны на основании анализа геометрии скопления. Штат Невада в Северной Америке, Багамские острова, Север Австралии, пустыня Сахара, Южная Африка… Эти регионы погибнут, что бы мы не делали, Джек приказал себе не думать об этом. Его мысль была сосредоточена на ином. Возле некоторых из этих точек появились две цифры — точное время транспортировки и масса вырожденной материи, которую следовало доставить посредством линий метро Новосибирского ускорителя.

— Слишком медленно, — сквозь зубы пробормотал Джек.

Цифры появились возле Кейптауна. Пятьдесят семь килотонн вырожденной материи нужно переместить в район морского порта. Если бы во Всевече узнали, что мы тут планируем, Вихрова арестовали бы очень быстро и, скорее всего, казнили бы без суда и следствия как пособника ФАГа. Остается надеяться, что его активность не привлечет внимание органов безопасности. Интересно, мелькнула мысль, а как бы отнеслись к нашей затее интраморфы из Контр-3? Стали бы нам помогать, или нет? Скорее всего, нет, решил Звездный, судьба одной планеты — слишком мелкий для них вопрос. Так что мы должны решить все проблемы собственными силами.

В частности, ту из них, что программа работает слишком медленно. Джек мог рассчитывать только на вычислительные мощности монастыря, и теперь он видел, что времени не хватит.

Одну точку программа посчитать не успеет.

Резкая боль пронзила ноги Джека пониже колен, и он застонал. Первый звоночек от поднимающейся гангрены. Трясущимися руками он залез в карман куртки, и положил в рот болеутоляющую таблетку. Только одну, больше нельзя — иначе он не сможет мыслить ясно. На секунду Джек зашел в инфосферу через удобный интерфейс ускорителя, и очень скоро убедился в том, что и так подозревал — глобальная сеть инков разрушена. Отдельные вычислительные узлы еще работали более-менее устойчиво, но поручиться за то, что они продержатся хотя бы еще двенадцать часов, никто не мог.

Значит, дополнительных мощностей для расчета он не получит.

Оставался лишь один выход. Оценка, основанная на интуиции.

А для этого нужно быть в точке контакта.

— Придется тебе, старый, размять свои косточки, — пробормотал Джек вслух. Ну и куда же ты хочешь прогуляться? Весь мир перед твоими глазами, выбирай.

Ответ очевиден — пустыня Сахара. Именно там возможная ошибка будет иметь минимальные последствия.

— Пустыня, так пустыня, — буркнул Джек Звездный. Кости мои да упокоятся в песках Анжара, вспомнил он чью-то строчку. Пусть будет так, решил Звездный. Может, усмехнулся он, благодарные потомки переименуют пустыню в твою честь, и у твоей могилы создадут оазис. Достойное завершение долгой жизни, не так ли?

АНДРЕЙ ВИХРОВ. ГОНКА СО СМЕРТЬЮ.

Когг Вихрова вышел к расчетной точке в заданное время — за сорок минут до прохода «Ковчега-1». Волна вырожденной материи уже шла на убыль. Он находился в непосредственной близости от нее, и любая флуктуация могла оказаться для него смертельной. Но Андрей не чувствовал страха — для него просто не оставалось времени. Аннигилятор Погорилого следовало использовать максимально эффективно — иначе спейсер коснется вырожденной материи.

На вершине волны образовалось нечто вроде завихрения, гигантская воронка, в центре которой вырожденной материи не было. Если создать аннигилирующий импульс в том месте, то стенки воронки сыграют роль резонатора, отчего эффективность аннигиляции резко вырастет. Сердце Андрея забилось чаще, в кровь выплеснулся адреналин. Рискованно, очень рискованно, потому что после импульса клочья вырожденной материи будут летать повсюду, и прикосновение любого из них к поверхности когга может означать смерть… И все же он не сомневался ни секунды. Твердой рукой Андрей направил когг к воронке. Ее стенки мелко дрожали, чувствуя тепло корабля, мелкие протуберанцы время от времени протягивались к нему, однако когг двигался достаточно быстро, чтобы избежать контакта Серая масса медленно вращалась, это неторопливое движение чуждого нашей вселенной вещества завораживало и притягивало взгляд. То и дело на поверхности стенки появлялись разноцветные пятнышки — это космический мусор отдавал ей свою энергию. Датчики на поверхности показывали, что отрицательный градиент теплового потока нарастает. Леденящее дыхание смерти было совсем близко. Тем не менее, системы безопасности когга справлялись с угрозой — и будут справляться, если удастся избежать прямого контакта с вырожденной материей.

Андрей сообщил исходные данные инку кокон-кресла, чтобы тот рассчитал параметры аннигиляции с учетом пространственного распределения вырожденной материи около центральной точки. Расчет занял несколько минут, в течение которых Андрей аккуратно пилотировал когг внутри гигантской воронки, ненадолго включая двигатели, чтобы избежать контакта с протуберанцами. Напряжение возрастало, он нетерпеливо поглядывал на экран. Наконец, инк рассчитал режим работы аннигилятора Погорилого. Оставалось его включить.

Андрей ввел команду и подтвердил ее выполнение. Как всегда в минуту опасности, он был спокоен и собран. В кабине когга послышалось нарастающее гудение — это термоядерные батареи заряжали стартовые конденсаторы аннигилятора. Свет в кабине мигнул, стал менее ярким — энергосистема когга подключала все ресурсы, чтобы дать на аннигилятор максимальную мощность. Температура упала, изо рта пошел пар. Давай, давай, подумал Андрей, я готов померзнуть, потом согреемся. Кокон-кресло опустило на его глаза поляризационный фильтр, и через мгновение перед глазами вспыхнуло и погасло белое пламя.

Андрей сорвал фильтры и прильнул к экрану внешнего обзора. Огромная энергосфера расходилась во все стороны от корабля. Она столкнулась с внутренней границей воронки, частично отразилась от нее и пошла назад. В местах контакта энергосферы с вырожденной материей последняя аннигилировала, превратившись в обычное вещество в виде атомарной пыли, в которой можно было обнаружить всю таблицу Менделеева. Вакуум кипел, повсюду возникали микропузырьки, ярко вспыхивающие при схлопывании. Уровень радиации за бортом резко повысился, если бы не специальная защита, то Андрей уже получил бы смертельную дозу. Мало кто из людей видел такое зрелище, промелькнула у него мысль — ну, может быть, Артур Левашов, или тот же Степа Погорилый… Хватит, одернул он себя, сначала выживи, а потом рассуждай. Когг завершил разворот и теперь с максимальным ускорением двигался к краю воронки, центр которой был разрушен импульсом аннигилятора. Маневрируя, чтобы уклониться от клочьев вырожденной материи, разбросанных по всему объему воронки, Андрей краем глаза удовлетворенно наблюдал свою работу: радиус энергосферы все еще рос, увеличивая объем чистого пространства. Разумеется, через пару часов, когда действие импульса закончится, пространство вновь заполнится вырожденной материей, однако этого времени должно хватить для прохождения спейсера. Плазменные двигатели работали на полной мощности, и выделяемая ими энергия теперь была достаточно велика, чтобы вырожденная материя ее почувствовала. Протуберанцы от уцелевшего края воронки тянулись к коггу, пытаясь прикоснуться к нему. Они словно живые, подумал Андрей, похожи на хищные растения, выбрасывающие свои стебли-щупальца в поисках добычи. Еще немного, и он выйдет в открытое пространство, край воронки был уже близок, Андрей уже видел звезды и скопление движущихся кораблей в секторе «Европа», как вдруг заметил сзади приближающийся с невероятной скоростью лоскут вырожденной материи. Он был похож на серебристое облако, на его поверхности мерцали искры отраженного света. Центр облака двигался быстрее, чем его края, поэтому облако растягивалось и разделялось на части, но все же оно оставалось достаточно большим для того, чтобы представлять реальную угрозу коггу. Андрей включил максимальное ускорение, в глазах потемнело и уши заложило. Теперь он летел по прямой, надеясь на то, что на его пути не окажется протуберанца. С каждой секундой скорость корабля увеличивалась, и все же облако двигалось быстрее. Андрей почувствовал, что температура внутри корабля упала, на панели управления и лобовом стекле появился иней. Его узоры постепенно распространялись с пугающей скоростью. Послышался тревожный сигнал, на панели высветилось сообщение о перегрузке в энергосистеме когга. Еще пару минут, и она не выдержит. Последняя линия защиты — это автономная система жизнеобеспечения кокон-кресла, но и она долго не протянет. Неужели конец? Андрей вспомнил пассажирский лайнер, стюарда, изо рта которого вытекала струйка кислорода. Когда меня найдут, я буду таким же, подумал он. Как ни странно, Андрей не испытывал страха, он просто наблюдал за тем, как холод отвоевывает себе все большее пространство в кабине когга. Воздух уже обжигал легкие, дышать становилось все сложнее.

«Отстрели двигатели».

Ясный голос прозвучал в голове.

— Что? — растерянно спросил Андрей. Наверное, это галлюцинация.

«Ей нужно тепло. Чем больше мощность двигателей, тем выше ее скорость. Она видит пищу и стремится к ней. Отстрели их».

Это голос отца, Андрей не мог ошибиться. Но как он говорит с ним без средств связи? На такое способны только паранормы…

«Быстрее, Андрей. У тебя мало времени».

Команду на аварийный отстрел двигателей нужно было набрать вручную. Сотрясаемый крупной дрожью, он вылез из кокон-кресла. Он понял идею — вырожденной материи нужно тепло, а самым большим источником тепла на корабле были плазменные двигатели. Стало быть, если их отделить от корабля, то они могут сыграть роль отвлекающей наживки. Надо же, промелькнула мысль, как будто мы на охоте, я жертва, а она — хищник… Андрей, съежившись, подобрался к пульту управления, провел по нему рукой, снимая слой инея. Рука сразу занемела. Морозный туман, стоявший внизу, начал понемногу подниматься вдоль стен к потолку. Ног Андрей не чувствовал. Тыкая указательным пальцем в клавиатуру, он набрал команду. Инк дважды запросил подтверждение. Экран, на котором отображались буквы, замерзал на глазах, так что Андрей не мог видеть, принял ли инк его команду. Прошло несколько томительных секунд, а потом гул двигателей смолк, Андрей почувствовал резкий толчок — сработали пиропатроны. Воцарилась тишина. Дрожа и клацая зубами, он вернулся в кокон-кресло и включил систему жизнеобеспечения. По всему телу сразу растеклось блаженное тепло, и тут же он почувствовал резкую боль — кровь начала приливать к замерзшим членам. Черт побери, застонал Андрей. Он бы выругался покрепче, если бы у него не было ощущения, что отец наблюдает за ним. Надеюсь, он не видит выражения моего лица. Последний раз я испытывал такое, вспомнил Андрей, когда мы с ним ходили на лыжах на плато Путоран возле Высокой, и я забыл надеть плавки. На ветру еще было ничего, а вот когда вернулись назад, в избушку… Полчаса он корчился от боли на лежанке, пока отец топил печку и готовил еду, деликатно не обращая на него внимания. Кокон-кресло ввело обезболивающее, боль утихала и Андрей улыбался, вспоминая детство…

«Не спать!»

Резкий, словно удар гонга, приказ.

Андрей открыл глаза.

Холод отступал, иней растаял, повсюду виднелись мелкие капли воды. Он вылез из кресла, разминая затекшие ноги. Воронка из вырожденной материи теперь была далеко позади, облако вырожденной материи отстало, окружив серым шлейфом погасшие, но все еще теплые двигатели. В непривычной тишине корабль продолжал двигаться в пространстве. Ему пришло в голову, что он несется неизвестно куда со скоростью больше ста километров в секунду, и у него нет средства затормозить. В его распоряжении оставались только маломощные маневровые моторы, предназначенные для коррекции курса, а не для разгона или торможения.

В тишине кабине раздался тревожный сигнал, код которого указывал на опасность столкновения. Окно интереса теперь сместилось в сторону когга. За то время, пока Андрей занимался спасением спейсера, его собственный корабль приблизился на опасное расстояние к Земле. Я врежусь в планету со скоростью сто километров в секунду, отстранено подумал Андрей. Десятки кораблей двигались в секторе «Европа», их скорость казалась черепашьей в сравнении со стремительным полетом когга. Наверняка многие на кораблях наблюдали за ним, завороженные зрелищем неминуемой гибели. «Отважный» был кораблем класса «космос-космос» и не имел тепловой защиты, необходимой для того, чтобы выдержать воздействие земной атмосферы. Радиационный экран сможет лишь отсрочить гибель, но не предотвратить ее.

Земля, приближаясь, понемногу увеличивалась в размерах. Теперь Андрей видел континенты и океаны, крупные мегаполисы. Восточная Сибирь постепенно выходила из тени, он заметил следы столкновений с микронагуаями — черные дымящиеся точки, одна из которых была рядом с Новосибирском. Над ней он заметил огромную воронку — километров двадцать в диаметре, не меньше. Было видно, как облака на всем пространстве Сибири стягивались к воронке. Те из них, что оказались близко, вытягивались и закручивались в спираль. Вспыхивали молнии, каждая длиной в несколько километров.

«Ты сядешь там».

Снова голос отца.

— Почему? — спросил Андрей вслух, уверенный, что его услышат.

«В центре воронки нет атмосферы. И ты сможешь зарядить батареи».

Нет атмосферы. Верно, осенило Андрея, вырожденная материя охладила ее до жидкого состояния, а устремившиеся в зону низкого давления воздушные массы закручиваются в воронку — точно как в ванной, когда вытаскиваешь пробку. Выйти сухим из воды, промелькнула веселая мысль, ладно, попробуем и это, поиграем еще разок.

Он включил моторы и направил когг прямо в центр воронки, медленно вращающейся над Академгородком — вернее, над тем, что от него осталось. Земля теперь занимала почти весь экран. Он видел Малую Обь, застывшую в районе столкновения с нагуалем, тайга по ее берегам была покрыта снегом. Новосибирское водохранилище штормило, гигантские волны обрушивались на берег. По краям лобового экрана появилось слабое свечение — первое касание атмосферы. Андрей вывел температурную карту обшивки когга. Форма корабля напоминала заостренный спереди несимметричный овал. Вершина овала была окрашена желтым, пониже шла область зеленого цвета, которая по мере продвижения к корме когга разбавлялась синим и голубыми цветами. До критического уровня перегрева еще далеко, подумал Андрей, но в ту же секунду на вершине овала появилась красная точка. Таким цветом отмечалась температура выше тысячи градусов. Высота — сто девяносто километров, отметил Андрей, что-то рановато, даже с учетом того, что у меня нет теплового экрана. Точка превратилась в круг, стремительно расширяющийся. Скорость слишком высока, надо ее постепенно гасить, иначе даже разреженная атмосфера нагреет корабль слишком сильно. Надо спускаться по спирали, скользить по краю воронки, осенило его, я смогу планировать, отталкиваясь от плотного слоя. Аэродинамика когга была не такой уж плохой, несмотря на то, что он не предназначался для посадки на планеты с атмосферой. Плоское, плавно загибающееся к краям ровное днище, округлая форма кабины. Андрей устроился поудобнее в кокон-кресле, пристегнул ремни безопасности, активировал режим компенсации перегрузок. Мягкая ткань, легонько щекоча кожу, окружила его тело пружинистым слоем. Андрей включил автопилот в режим обучения. Он не питал иллюзий, что ему удастся самостоятельно посадить корабль — наверняка перегрузки на конечном отрезке траектории будут слишком велики, даже с учетом возможностей кокон-кресла. А это значит, что без автопилота не обойтись.

Он почувствовал легкий толчок, по температурной карте расплескался красный цвет. Горячий поцелуй атмосферы, привет от родной планеты. У верхнего края воронки собирались серебристые облака, своими стремительными формами напоминающие борзых. Солнце переливчато сверкало в мелких кристалликах льда, то и дело вспыхивала радуга. Как красиво, подумал Андрей, раньше такого я никогда не видел… Корабль тряхнуло, потом еще раз. Включилась система охлаждения кабины.

Теперь когг двигался по окружности с радиусом больше ста километров, постепенно спускаясь к земле по границе атмосферы. На экране стремительно проносились облака, их форма и цвет постоянно менялись. Кабина то и дело озарялась светом молний, из микрофонов неслись звуки бури. Андрей почувствовал запах озона. Колоссальная энергия атмосферного электричества бушевала снаружи.

Он бросил взгляд на индикатор батарей — они заряжались, но слишком медленно. Пять процентов, а нужно не меньше пятидесяти. Сбоку взорвался огненный шар — столкнулись две грозовые тучи — когг резко бросило в сторону, в глазах помутилось. Зеленый столбик на индикаторе разом поднялся на три процента. Нужно рискнуть, подумал Андрей, я должен зарядить аннигилятор. На высоте около ста километров посреди клубящихся черных туч он заметил скопление шаровых молний. Самая крупная из них достигала ста метров в диаметре. Энергии в ней не меньше, чем в ядерном взрыве, прикинул Андрей, а ведь там есть еще и другие. Светящиеся шары двигались по краю воронки, то и дело стремясь проникнуть в плотные слои атмосферы, но сила Архимеда выталкивала их наружу. Андрей направил когг к ближайшему шару, до которого было не больше десятка километров. Корабль постоянно болтало, Андрей с трудом удерживал курс. На обшивке когга засветились огни Святого Эльма, они становились все ярче. Десять процентов. Надо подойти еще ближе. Индикаторы плазмы в двигателях замигали — электромагнитное поле молнии изменяло ее параметры. Еще чуть-чуть, ну пожалуйста, взмолился Андрей, Господи, помоги мне… Яркий шар приближался, заверещал датчик рентгеновского излучения. Два километра до шара. Андрей направил корабль прямо к его центру, набрал скорость и отключил двигатели. Он настроил автопилот так, чтобы тот взял на себя управление через пятнадцать секунд — этого времени хватит, чтобы пройти через молнию. Если корабль уцелеет, автопилот сможет его посадить… Наверное, сможет… Будь что будет, мелькнула мысль. Белое сияние надвигалось на него, аварийные сигналы доносились отовсюду. Из микрофонов слышался оглушительный треск с нарастающей частотой. Волосы встали дыбом, края приборов засветились, то и дело проскакивали искры. А потом он почувствовал, как его тело пронзил электрический разряд, перед глазами взорвалась яркая вспышка, а потом все погасло, и не было ничего.

АНДРЕЙ И СОЛ ВИХРОВЫ.

Он очнулся от нестерпимого зуда, кожа чесалась на груди и ногах, руки его почему-то не слушались, они были странно тяжелыми — как будто кто-то сидел на них. Разомкнул веки — и тут же зажмурился от яркого света, брызнувшего в глаза. Послышалось слабое жужжание, и Андрей почувствовал прохладные, ласковые прикосновения, успокаивающе зуд. Воображение тут же нарисовало ему симпатичную девушку — хотя бы ту связистку на «Ковчеге-1», которой он передавал ежедневный рапорт, но, увы, действительность оказалась намного прозаичнее — это был медицинский инк, незаметными и быстрыми движениями массирующий ему кожу. Свет казался все еще очень ярким, но глаза постепенно привыкали.

— Ну как, очнулся? — услышал он знакомый голос. — Рад тебя видеть!

Отец! Андрей покосился в сторону и увидел родное, улыбающееся лицо. Он хотел поприветствовать его, но изо рта вырвался только нечленораздельный хрип.

— Подожди немного, — остановил его Сол, и, кивнув в сторону инка, добавил с улыбкой, — дай ему закончить.

Инк суетился возле койки Андрея, его щупальца, казалось, исполняли какой-то быстрый и не лишенный изящества танец над телом пациента. То и дело Андрей ощущал быстрые и легкие прикосновения миниатюрных присосок, сопровождаемые едва слышным чмоканием. На экране инка сменяли друг друга трехмерные изображения внутренних органов Андрея, рассмотреть которые, однако, он не успевал — видимо, инк соображал гораздо быстрее человека. Все это действо продолжалось минут пять, после чего инк снял зажимы и отошел в сторону. Андрей осторожно приподнялся и свесил ноги на пол. Кровь бежала по затекшим членам, во всем теле он ощущал легкое покалывание.

— Как себя чувствуешь? — спросил отец.

— Вроде ничего, — ответил Андрей, оглядываясь по сторонам. Стандартный медицинский бокс жилой зоны ускорителя, понял он, но как я здесь оказался? Тысячи вопросов тут же родились у него в голове, но главное он уже знал — ему удалось посадить корабль.

Сол Вихров с удовольствием наблюдал за выражением лица своего сына. Сейчас он был счастлив, смерть и на этот раз прошла мимо нас, наверное, мы с ним очень везучие, и везение это надо как-то отрабатывать, так просто оно не дается…

Андрей тут же засыпал его вопросами, и Сол с удовольствием отвечал на них. Он рассказал о том, как проходил спуск его когга, когда Андрей уже вырубился. Локатор ускорителя позволял отслеживать траекторию корабля с самого начала — из зоны стратосферы. Надо сказать, Андрей, проговорил Вихров, что направлять корабль в шаровую молнию было чистым безумием, с таким же успехом ты мог бы взорвать ядерную торпеду и залезть за энергией в эпицентр взрыва. К счастью, молния в последний момент резко вильнула в сторону, и корабль прошел метрах в ста от нее.

— И батареи зарядились, — возбужденно сказал Андрей.

— На все сто, — подтвердил Сол, — твой автопилот проявил чудеса мастерства. Как тебе удалось его так настроить?

— Я его обучил, — нетерпение гнало Андрея дальше, — а что с вырожденной материей?

— Ну, батареи были заряжены, так что дальше — дело техники. Когда корабль опустился на нужную высоту, мы направили импульс прямо в центр конуса.

— Я впечатлен, — удивился Андрей, — неужели инк когга такой умный, что может точно рассчитать параметры импульса? Жаль, что не знал этого раньше, не стал бы так рисковать на орбите.

— Параметры импульса рассчитал не инк, — произнес Вихров, — это сделал я.

Андрей с недоумением уставился на него.

— Подожди-ка… Ведь системы корабля контролируются инком. Как тебе удалось вмешаться в его работу?

— Мне помогли.

— Кто?

Вихров замялся. Он не знал, что ответить сыну. Когда он очнулся на полу возле станции метро, эфаналитика рядом не было. Искать его Вихров не стал, потому что было некогда, да он и сомневался в том, что поиски увечаются успехом. Так что оставалось принять все произошедшее как факт, а объяснения оставить на потом.

Андрей воспринял рассказ отца о таинственном помощнике с удивлением, но согласился с ним, что сейчас не время разбираться с этим.

— Что будем делать, отец? — спросил Андрей. — Мы можем починить когг, поставить на него новые двигатели и выйти на орбиту. Думаю, на «Ковчеге-1» найдется для нас место, — усмехнулся он, — учитывая мои героические действия по его спасению.

— У нас другие планы, — сказал Вихров.

— Какие же?

— Спасти мир, — серьезно проговорил Сол, но, заметив недоумение в глаза сына, не выдержал и рассмеялся. — Ей-богу, я не шучу.

— Ну, после твоего эфаналитика я готов поверить во все, что угодно, — проговорил Андрей, — давай, рассказывай.

— Я расскажу тебе по дороге, — пообещал Вихров, — нам нужно кое-кого повидать.

— Кого же?

— Джека Звездного. Слыхал о таком?

— Спрашиваешь! Но… разве он еще жив? Сколько ему сейчас?

— Много, — рассмеялся Сол, — даже я по сравнению с ним — молодой человек. А его точный возраст вряд ли известен еще кому-то, кроме него самого. Пойдем, — поднялся он, — нам надо спешить. Времени у нас мало, а дел — невпроворот.

ДЖЕК ЗВЕЗДНЫЙ. ПИРАМИДА ХЕОПСА.

Впервые за последние двое суток Джек Звездный наслаждался покоем. Бешеная гонка последних часов была позади, теперь оставалось только ждать. Удобное кокон-кресло стояло в тени просторного шатра, под которым уместились все приборы, необходимые для измерения флуктуаций вакуума. Сейчас они тихонько попискивали и перемигивались друг с другом, настраиваясь на условия пустыни. Когда нагуали приблизятся, по их данным инк кокон-кресла построит картину поля около точки контакта. А дальше в игру вступит Джек. У него будет пару минут, чтобы оценить параметры переброски материи, и сообщить эти данные в Новосибирск, а потом твердь нагуалей ударится о песок пустыни. Шансов выжить у Джека не было.

К сожалению, компьютер не мог выполнить эту работу. Джек усмехнулся про себя — как и десять тысяч лет назад, все самое важное приходилось делать самому. После гибели Погорилого и Чехова на Земле остались только двое людей, которые имели необходимый опыт — Джек Звездный и Сол Вихров. Выбор между ними был очевиден. Я и так уже почти труп, сказал Джек Вихрову после того, как они остались вдвоем на Центральном Посту ускорителя. Джек только что сделал доклад по результатам своих расчетов, группа Фореста получила данные для настройки сверхпроводящих магнитов, и приступила к работе. Вихров все еще смотрел на программу Звездного, прикидывая — нельзя для использовать для расчета поврежденный вычислитель ускорителя. «Слишком мало времени, Сол, — сказал Звездный, — мы не успеем, надо решать сейчас». «Два узла из десяти работают устойчиво, — проговорил Вихров, — за них я могу поручиться». «Двух узлов не хватит, — мягко возразил Звездный, — и потом, они все равно нужны ребятам Фореста». Вихров все еще молчал, стоя к нему спиной, и Джек добавил: — «Мое время кончилось, Сол, я хочу умереть. Я и так жил достаточно долго».

А потом они летели на птеране, доверху загруженным оборудованием, буря над Новосибирском уже почти успокоилась — не считая, конечно, проливных дождей с градом и шквалистого ветра. Пилотировал птеран его сын, Андрей, хороший парень, он понравился Звездному. Наверное, потому, что чем-то был похож на него самого в молодости. Кроме того, он был спасателем, а это хорошая, достойная профессия, к которой Джек всегда испытывал искреннее уважение. В отличие от многих ученых, он не страдал снобизмом.

Джек почувствовал, как боль темной волной поднимается от зараженных гангреной ног. На столике возле кресла стояла бутылка вина, Джек твердой рукой налил полный бокал и сделал глоток. Пока он мог себе это позволить, голова его отдыхала, хотя уже скоро она ему понадобится, и вот тогда нужно будет терпеть боль, какой бы она не была. Недолго, всего несколько минут. Потом он, наконец, узнает, есть ли жизнь после смерти. Джек улыбнулся — на самые важные вопросы наука по-прежнему не могла дать ответы. Придется проверять на своем опыте.

Джек пошевелился в кресле, разминая затекшие члены. Над ним светило ярко-синее небо, в котором проступали льдистые контуры нагуалей. Красиво, подумал Джек. И пустыня красива, жаль, что я не был здесь раньше. Умереть, спасая такую красоту, совсем не жалко.

Сидя в кресле на срезанной вершине пирамиды Хеопса, Джек Звездный улыбался своим мыслям. Может, подумал он, для этого она и была построена — чтобы ты, отдаленный потомок древних египтян, получил удобную точку обзора, с которой пустыня видна на десятки километров вокруг, и смог спасти человечество. Не ты, а мы, поправил себя Джек, старина Сол тоже неплохо поработал, да и ребята на ускорителе не теряли времени даром. В конечном итоге, каждый из нас сделал то, что мог.

— Мы все, — пробормотал Джек, — мы все молодцы. Я люблю вас, ребята.

Он поднял бокал, посмотрел сквозь него на Солнце, сияющее красным огнем. Делай, что должно, и будь что будет — простой принцип, наполняющий душу покоем. Сейчас он понимал это, как никогда раньше.

— За нас, парни, — сказал Джек всем, кто мог его слышать, — за тех, кто спасает.

ТЕ, КТО СПАСАЮТ.

Они стояли перед экраном, на котором светилась карта Земли. Поверхность планеты была поделена на сектора, за каждым из которых наблюдал свой спутник, висящий на геостационарной орбите. Двадцать четыре сектора, по числу часовых поясов. На бело-голубом фоне то и дело вспыхивали красные точки, из которых медленно начинали расти коричневые грибы. Один из атлантических секторов погас — спутник вышел из строя.

— Как там Джек? — в который раз спросил у Лабовица Вихров.

— Держится, — лаконично ответил тот.

Он прибыл на ускоритель с полчаса назад — дело близилось к развязке, и скрываться теперь не имело смысла. Даже если агенты ФАГа, отследив его перемещение, сообразят что к чему, ничего предпринять они уже не успеют. Вихров воспринял его появление как должное — одной загадкой меньше. В конце концов, он всегда считал, что интраморфы не оставят Землю в беде.

Лабовиц находился в постоянном пассивном контакте со Звездным, он тихо наблюдал за ним со стороны, стараясь ему не мешать. Пси-поле Джека было окрашено в легкие, пастельные тона, что говорило о спокойствии человека. Оно напоминало воздушный шарик, в глубине которого то и дело вспыхивали разноцветные искры — так выглядел процесс мышления в пси-представлении. На заднем плане Лабовиц видел поля всех присутствующих в диспетчерской ускорителя. От каждого из них к Вихрову тянулась тонкая ниточка — все ждали его команды.

— Кейптаун — начало отсчета через тридцать секунд, — четко сказал Вихров.

Над картой засветилось сигнальное табло — все внимание переключилось на него.

Вскоре пульсирующий свет сменился цифрами. Вихров смотрел на карту — Юг Африки потемнел, тень огромного нагуаля нависла над ним.

— Три… два… один… — пуск!

В глубине ускорителя послышался нарастающий гул. Пол диспетчерской задрожал, лампы на потолке мигнули. Все затаили дыхание — сейчас станет ясно, сумела ли группа Фореста наладить энергетические башни. Давай, давай, шептал про себя Вихров, следя за цифрами на мониторе АСУ. Интенсивность магнитного поля росла, стрелка перешла в желтую, а затем в красную область. Огромные соленоиды заряжались энергией, чтобы отдать ее в нужную точку пространства. Звук оборвался, на мониторе появилась надпись.

«ЗАДАННЫЕ ПАРАМЕТРЫ ДОСТИГНУТЫ. ГЕНЕРАЦИЯ ИМПУЛЬСА — ДА/НЕТ».

Вихров набрал команду.

Легкий толчок, зал диспетчерской наполнился переливчатым, мягким светом. Северное сияние, сообразил Вихров. Пятьдесят семь килотонн материи отправились в район морского порта.

В ту же секунду нагуаль столкнулся с африканской плитой. Изображение со спутника погасло, так что теперь оставалось только гадать — удалось ли им задуманное, или нет. Спустя несколько секунд пол в диспетчерской плавно приподнялся, и, поколебавшись, замер — ударная волна, смягченная системой безопасности пятого уровня.

— Невада — начало отсчета через тридцать секунд…

— Багамы — начало отсчета через тридцать секунд…

Импульсы в места столкновений Земли с нагуалями уходили один за другим, несколько раз ускоритель крепко тряхнуло, но амортизаторы сработали как надо.

— Плато Гиза — контакт через три минуты, — объявил Вихров.

Секунды медленно тянулись одна за другой. Вихров представил себе Джека, сидящего на вершине пирамиды Хеопса под темнеющим небом. На горизонте поднимается песчаная буря, какой еще не было в пустыне от начала веков. Нагуаль заслоняет Солнце, спускаясь все ниже. Вакуум кипит в стратосфере, смертоносное излучение пронзает пространство.

— …Две минуты…, - услышал он собственный голос.

Рядом с ним Лабовиц вдруг зашевелил губами, лицо его приняло сосредоточенное выражение, глаза закрылись. Пошла передача от Джека, понял Вихров. В ту же секунду перед своим мысленным взором он увидел колонку чисел, а под ней яркую, горящую пламенем подпись Звездного.

— Форест! — Закричал Вихров.

— Я здесь, — спокойно ответил механик, — я готов.

Пять двузначных чисел, возможно, самых важных в истории человечества. Каждое из них Форест повторял вслух, чтобы избежать ошибки. Все затаили дыхание. «ПАРАМЕТРЫ ПРИНЯТЫ — загорелась надпись, — ИДЕТ НАКОПЛЕНИЕ ЭНЕРГИИ».

— Форест, — тихо позвал Вихров.

— Да?

— Надо отключить систему безопасности, — сказал он, — энергии может не хватить. Механик набрал команду, свет в диспетчерской стал глуше, пол мелко задрожал. Наверное, мелькнула мысль, над ускорителем поднимается буря. Сильный толчок, с потолка посыпалась штукатурка. Десять секунд, подумал Вихров, последний импульс, если он не пройдет — все будет напрасно… Еще один толчок, сильнее прежнего, нарастающий гул магнитов скачком изменил тональность, стал выше, казалось — он вот-вот оборвется… Вихров увидел, как Лабовиц, покачнувшись, упал на колени, словно бы он принял на себя непосильную тяжесть. Его лицо окружило мягкое, искристое сияние, восхитившее Вихрова своей красотой, гибкие лучи заструились по воздуху, устремляясь прочь из диспетчерской, а потом все вокруг взорвалось ослепительной вспышкой, которая сменилась полной темнотой…

Влага на лице, свежий ветер.

Андрей открыл глаза — высоко над ним ярко синел небесный овал.

Он сел на полу и огляделся — диспетчерская была разрушена, в потолке зиял огромный провал, сквозь который падал небесный свет. Широкий экран во всю стену погас, его поверхность покрылась трещинами. Две бетонные балки, переломившиеся пополам, перекрыли выход из диспетчерской.

У нас получилось.

Я жив, значит, все получилось.

Его сердце наполнилось ликованием.

Андрей услышал пси-голос отца, он был очень слабым, а затем он услышал и пси-голоса других людей, выживших в катастрофе. Нам нужен свет, подумал он. Андрей закрыл глаза, и перед его мысленным взором появились силовые линии магнитного поля от уцелевшего соленоида. Собрав их в пучок, он протянул их в разрушенную диспетчерскую, в которой тут же вспыхнул свет. «Не так ярко», — услышал Андрей недовольно-шутливый голос, это был Лабовиц. «Тебе еще нужно многому научиться, — сказал он, — научиться пользоваться своей силой».

Андрей рассмеялся и послал Лабовицу веселый слоган. Отец ждал его, он был в нише возле экрана, надо помочь ему выбраться. А потом мы поднимемся на поверхность — кажется, я знаю, как это сделать — и посмотрим, что же там ждет нас. Ясное небо или штормовой ветер — я буду рад и тому, и другому.

Лабовиц с улыбкой за ним наблюдал. Он послал сообщение Грехову — краткий рассказ о том, что случилось, а потом закрыл глаза и уснул.

Его сон был глубок и спокоен

Дашук Алена Трудная пациентка

1. Пространство Полных Абсолютов

Великое Ничто нагрянуло, как всегда, неожиданно и весьма некстати. Рахматов только-только перевёл флай в режим ручного управления. Хотелось прогуляться, не будучи скованным неумолимой системой автопилотирования. Исходная точка, кратчайшая траектория, целевая — такой алгоритм всегда нагонял на Рушана тоску.

Выйдя из дверей главного офиса, он предвкушал, что сейчас сядет в свой новенький флай, который любовно величал «каракатицей», и рванёт, куда глаза глядят, куда душа ляжет. К чертям всё! Нерадивых подчинённых и желчного Щёткина, третий год не подписывающего заявление об отпуске. Безруких строителей «челноков», умудрившихся не уложиться в плановые расчёты и вешающих теперь на отдел Рахматова всех собак — туда же! К чертям очередной зонд, отправленный в бездонную утробу нагуаля, и затерявшийся в окутывающих его Мёртвых Пространствах! И постылую планету Земля, разлагающуюся где-то поблизости, тоже к дьяволу. Он будет рассекать прозрачную колкую прохладу Эмерии, поглядывать на проплывающие внизу изумрудные лесопарки и ощущать, как послушна его рукам сверкающая в закатной дымке «каракатица». Это такое счастье — знать, что хоть что-то тебе подвластно!

Некоторое время так и было: фиолет эмерийского неба, алый диск потухающего солнца, начинающая чернеть в вечерних сумерках зелень лесов. А потом знакомый и прекрасный мир внезапно сжался в крошечную частицу, подхватился космическими потоками и унёсся в чёрноту подпространств. И Рахматов вместе с ним. Он стал несущественно малым, практически исчез, растворившись в бесконечном Ничто. Пустота кружила, засасывала всё, что попадало в её бархатистые объятья, превращала в абсолютный ноль, непререкаемый вакуум. До того самого мгновения, пока вдруг не обернулась цитоплазмой, в которую было погружено ядро клетки некой всемогущей системы. Этой системой был он. Пьянящее чувство соединения в себе ничтожно малого и всеобъемлющего Рахматов не раз пытался объяснить, но всегда терпел фиаско — в человеческом языке не отыскивалось и миллиардной доли необходимых для того слов.

Это было уже шестое погружение в пространство Полных Абсолютов, Великого Ничто. Слияние с Вселенной. И всякий раз потом Рахматов выныривал в грубую реальность, не осознавая ни себя, ни окружающего мира, не понимая как нашёл дорогу обратно. Он был просто Знанием.

— Внимание, выбранная траектория не соответствует требованиям безопасности, — твердил любезный женский голос. Кабина флая озарялась назойливыми вспышками аварийной системы. Истерично выла сигнализация. — Переведите управление в режим автопилотирования.

Ещё не вполне понимая что происходит, Рахматов упёрся взглядом в монитор. Встроенные на фюзеляже сканеры беспристрастно информировали — на микроскопическую молекулу «каракатицы» с огромной скоростью мчится непреодолимый монолит. Рушан ударил по дисплею, где настойчиво мигала пиктограмма «Автопилотирование».

— В связи с размерами объекта, для манёвра недостаточно времени, — ласково сообщила механическая дева. — Запустить режим катапультирования?

— Да, сука, да!

— Вербальная команда не идентифицирована, — заявила дева.

— Да!!!

Дегравитатор мягко опустил Рахматова на каменистую почву. Впереди раскатисто грянул взрыв. Огненный шар озарил горный массив. Рушан бросился прочь от летящих в него раскалённых обломков металла. Шар распался на сотни горящих факелов и с оглушительным скрежетом обрушился у подножья склона неподалёку от Рахматова. Жар опалил лицо.

Рушан уселся на камень и достал коммутатор.

— Аристарх Леонович! — выкрикнул он. — Есть шестой!

— Встретимся в офисе, — ничего не уточняя, сказал мужчина.

— Постойте, — спохватился Рахматов. — Вышлите флай. У меня… небольшие проблемы.

— Где вы находитесь?

— Похоже… — Рахматов огляделся — урановые накопители.

— Точнее.

— Координаты не помню, мой флай… кое-какие неполадки. Данные есть в расчётной базе Эмерии. Пусть Гера Кацевейко посмотрит, мы же сами горы эти рассчитывали! — Рахматов начал злиться. Знание, принесённое им из Абсолюта, было зыбким и туманным. Оно требовало срочной нейрообработки для фиксации и расшифровки. Минута промедления — и Знание будет безвозвратно утеряно, расплёскано меж пустой породы обычных человеческих мыслей.

Командировки на Землю Рахматов не любил. Нет, его пугало не то, что в любой момент планета могла рассыпаться на части, как это произошло с Марсом. Не пугала персонифицированная в нагуалях неизвестность иной реальности. Он свыкся с мыслью, что рано или поздно всё человечество будет уничтожено всесильным ФАГом — Фундаментальным Агрессором. Человечество конечно и поделать с этим ничего нельзя. Гораздо больше удручали картины медленного и неотступного умирания планеты, на которой Рушан родился. Затихающая агония — так определял Рахматов уходящие дни Земли. Брошенные, порастающие непроходимыми чащами города; редкие, вечно сонные прохожие; сорванные ветрами вывески; вывернутые землетрясениями скелеты зданий; здесь и там расставленные знаки «Осторожно, радиация». Как было непохоже это на то, что он привык видеть на ставшей уже родной Эмерии. Нет, он не скучал по Земле, где прошли его детство и юность. Та Земля была другой — бьющаяся в панических судорогах, волнующаяся толпами спасавшихся от нагуалей людей, но живая.

Выйдя в одном из последних земных космопортов, Рахматов арендовал плохонький, старой модели, флай и отправился на научно-исследовательскую базу ВКБГА. Там он надеялся немного отвлечься от полученных во время пути тяжёлых впечатлений. Руководство Всемирного Комитета по Борьбе с Глобальными Аномалиями заботилось о комфорте своих сотрудников. В том числе, и о психологическом.

На территории базы, действительно, дела обстояли куда лучше. Аккуратные аллеи, уютные коттеджи, деловитые и бодрые обитатели. Безусловно, и этот клочок рая посреди запустения каждую секунду мог быть стёрт пробившимся сквозь земную кору нагуалем, и всё же любой из здешних жителей свято верил, что в его вахту этого не произойдёт. В крайнем случае, растущий нагуаль будет вовремя обнаружен. Базу незамедлительно эвакуируют, а сотрудники в положенный час вернутся на благословенную Эмерию — планету-«челнок», где располагались головной офис, НИИ, а так же производства, работающие исключительно на нужды ВКБГА. Так бывало не раз. Бывало и иначе, но об этом аномалийщики вспоминать не любили.

Отдохнув, Рушан взялся за работу. Перво-наперво отыскал нужный ему номер. Он надеялся, что долго его командировка не затянется. Предложение, с которым он собирался обратиться к Шестому, было из разряда тех, о которых говорят «нет повода отказаться». Козырнув пухлощёкой секретарше, чьё лицо прорисовалось на мониторе, документом самой влиятельной структуры Земли и сопредельных планет, Рушан назначил встречу на завтра. После отправился в лабораторный корпус, куда стекались все данные, получаемые от многочисленных наблюдателей с планеты Земля. Ничего сенсационного он узнать не ожидал — вся информация обрабатывалась в головном офисе на Эмерии — просто хотел перекинуться парой слов с новыми людьми.

2. ЦЭКО. Ещё немного о Великом Ничто

Здания толпились вокруг, точно стадо растерянных, лишившихся вожака бизонов. Наверно, громоздя строения, архитекторы руководствовались некой логикой, вот только постичь её Рушан не мог. Уже битый час Рахматов блуждал среди серых глыб, пытаясь отыскать «вожака» — главный корпус. Тщетно. Колоссы из стекла и бетона походили друг на друга, как близнецы-братья. Ни один не выдавал своего привилегированного статуса. Время поджимало, и Рушан, смирив гордыню, всё же решил обратиться за помощью. Ускорив шаг, догнал бредущего по дорожке мужчину. Спортивный костюм, в который тот был облачён, изрядно помялся от долгого лежания и болтался на хозяине, словно на вешалке. Судя по всему, бедняга не был здесь гостем и мог знать ходы-выходы, как никто другой.

— Простите, вы мне не поможете? — Мужчина оглянулся. Одутловатое, несмотря на крайнюю худобу, лицо, набрякшие, почти прозрачные веки. Последние сомнения рассеялись — «местный». Выплыл из своих дум мужчина не сразу — несколько секунд смотрел сквозь окликнувшего его незнакомца. Казалось, старался сфокусировать взгляд на очень далёком объекте. Наконец, радужки вопросительно блеснули из тёмных колодцев глазниц. Рахматов терпеливо ждал ответной реплики, но, не дождавшись, продолжил: — Не подскажите, как пройти к главному корпусу?

Мужчина, всё так же молча, принялся озираться. В первое мгновение Рушан даже подумал, что ошибся и замысловатые лабиринты для мужчины в спортивном костюме такая же загадка, как и для него самого.

— Вы его прошли, — минуту спустя определился «абориген» и махнул рукой в противоположную движению Рушана сторону. — Возвратитесь по этой аллее на три корпуса назад и сверните налево. Там спросите.

Рахматов обернулся и печально воззрился на нескончаемые бетонные стены. Три корпуса — минимум, четверть часа быстрым шагом. На том плане, что вчера изучал Рахматов, корпусов было всего три — устаревшие сведения. Разросся комплекс. И продолжает расти, захватывая пустеющий с каждым днём город. Расползается, как неумолимые щупальца нагуалей, как раковая опухоль.

Когда Рушан достиг своей цели, часы показывали 15.23 — едва ли не полчаса опоздания. Рахматов поднял голову. Оставалось только удивляться, как он раньше не заметил солидную вывеску над входом — Центр экспериментальной и клинической онкологии (ЦЭКО) им. А. Ф. Кружевникова. «Спасибо, расшифровали! — подумал Рушан, отгоняя боязливый холодок. — Чёрт ногу сломит в этих аббревиатурах». Фамилию Кружевников он слышал краем уха и прежде — светило медицины ни то XXI-ого, ни то XXII-ого веков. Как всякий здоровый человек, чья профессия далека от дел болезных, Рахматов старался не слишком вдаваться в подробности. Тьфу, тьфу, тьфу, как говорится! Однако жизнь заставила.

Поборов липкую изморозь в солнечном сплетении, Рушан нажал на кнопку.

— Куда? — тут же откликнулся из динамика густой, не окрашенный ни единым оттенком эмоций баритон.

— ВКБГА, — отрапортовал Рахматов и в подтверждение своих слов сунул в считывающее устройство чип, где, помимо данных о личности, значилось и место работы.

Повисла тишина. Бдительный страж изучал высветившуюся на мониторе информацию.

— Проходите, — буркнул секунду спустя динамик. Заветное сочетание букв действовало наподобие открывающего любые двери заклятья, неизменно и повсеместно.

— Фортификационное укрепление какое-то, — укоризненно заметил Рушан, ожидая пока плечистый детина зафиксирует его данные. — Больше часа по катакомбам вашим плутал. Куда только не сунулся! Хоть бы указатели повесили что ли.

— У нас дактилоскопические датчики, — пояснил страж. — Открыто только больным и персоналу. И то в те корпуса, куда им надобно. Не заблудятся. А посторонним что тут делать? Не проходной двор.

— Сотрудники ВКБГА числятся во всех базах допуска, — не без гордости заявил Рахматов. — Неужели вы этого не знали?

— Раньше ваши не больно-то к нам заглядывали. На своих планетах, небось, лечитесь, если уж чего, — пробурчал охранник. — Ну, надо, так надо. Значит так, из главного, если потребуется, в любой корпус попасть можно. Линии подземные у нас. Что-то вроде локального метро. Кабины на две, четыре и шесть персон. Каждый корпус — станция. У входа датчики, так что пройдёте со своей VIP-дактилоскопией. — Страж фыркнул.

— Серьёзно строитесь, — похвалил Рушан. — Нагуалей не боитесь? А ну как за день-два сворачиваться придётся?

— Есть варианты? — Глаза охранника недобро сверкнули. — Расстояния-то у нас какие! Сами видели.

— Это точно, — поддакнул Рахматов. — Больным такие марафоны…

— Ясное дело, — детина засопел. — Многим не по силам. Да и с охраной легче. Три охранника на весь комплекс, что нам, разорваться? Поэтому через главный корпус фильтруем.

— Три?! — Рахматов сочувственно прищёлкнул языком. Людей, узнавших о его месте службы, и не впавших при этом в благоговейный трепет, Рушан уважал.

— Три. — Охранник насупился. — Где ж теперь людей напасёшься? Все с Земли драпают. Кто остался? Вы, понятно — аномалийщики за день работы на Земле имеют больше, чем я за десяток лет! Фанатики-сектанты? Ха! Те слишком заняты, призывают на кладбище ползти, раз так уж сверху велено. Энтузиасты, вроде Бердина? На него равняться трудно — вот он и впрямь святой. Мы ещё вот затесались… кто комиссию не прошёл.

Рахматов вздрогнул. Только сейчас он обратил внимание, что полнота охранника совсем не похожа на ту, что свойственна обжорам или спортсменам-богатырям: рыхлая, водянистая, медикаментозная. «Гормоны, — догадался он — Неужели тоже «абориген»?».

— Вы не прошли комиссию? — осторожно поинтересовался Рушан. Не верилось, что здоровяк за стойкой тоже «местный» с грозным диагнозом в анамнезе.

Охранник невесело хохотнул.

— Семь «химий», три курса «лучей»! Кто меня выпустит?! Кому мы нужны?! Здоровым-то там тесно.

— Вы ошибаетесь, — запротестовал Рахматов. — На планетах-«челноках» места хватит всем. Над этим работают. Создаются новые. Комиссия не даёт право на выезд, руководствуясь исключительно принципом «не навреди». Вы же понимаете, перелёт, адаптация — всё это стресс для организма. Ослабленный болезнью человек может просто не выдержать! Сначала надо решить проблемы со здоровьем.

— Знаю! — оборвал охранник. Его лицо стало наливаться краской. Он попытался спрятаться за своими непосредственными обязанностями — взялся копировать данные с персонификационного чипа — но вдруг вскинул голову и прошипел: — Тысячу раз слышал! Списали нас в утиль! Значит, пока я на шахте работал, годен был, а как скрутило, так и… Да кто ещё сюда работать пойдёт? Ты? Он? — Детина зло махнул головой на «аборигена» в больничном халате, согнувшегося, у стены. Мужчина жадно, с хрипом втягивал в себя воздух и с вожделением поглядывал на притулившийся в углу диван, до которого предстояло преодолеть ещё метров десять. — Все драпают…

Страж, отвернувшись, протянул Рушану отмеченный документ. Рахматов тоже молчал. Жаркое «ты», внезапно вырвавшееся у собеседника, ударило в сознание раскалённой иглой.

Пока Рушан справлялся с опалившей его горечью, охранник рассказывал как добраться до нужного посетителю кабинета. Похоже, теперь он стыдился своего взрыва. Снова обращался к гостю подчёркнуто официально, на вы. Голос опять стал тусклым, непробиваемым, точно захлопнувшаяся дверь сейфа. От намертво запертых замков веяло холодом и безысходностью. Ценную информацию Рахматов пропустил мимо ушей, о чём сильно пожалел впоследствии.

Лифты, лестничные пролёты, нескончаемое единообразие коридоров, холлы, сотни одинаковых дверей — всё смешалось в неподатливую головоломку. Рахматов петлял по незнакомым помещениям и чувствовал, что закипает. Бестолковость планировки делала задачу почти невыполнимой. Вдобавок люди… Много, непривычно много людей! На Эмерии сроду такого столпотворения не бывало! О заброшенных земных городах и говорить нечего — за неделю столько не встретишь. Каждый проходящий окружён наэлектризованным колким облаком эмоций: пронизывающие разряды радости и надежды, тяжёлые удары обречённости, тугой чёрный страх. И во всех билась своя собственная боль. Физическая и та, что медленно, по капле выдавливала сердце, складываясь в безнадёжно простую формулу — один, не нужен. Целые океаны боли. Галактики! От этого у Рахматова начала кружиться голова, точно снова он погружался в Великое Ничто. Перед глазами стелился мутный смок, мысли путались.

Быть интраморфом, человеком с паранормальными способностями, не всегда сладко. Всесильный Абсолют иногда зачем-то подбрасывал непрошеные, не имеющие никакого отношения к Несущим, Знания. Рушан и раньше замечал, что среди людей порой ему становилось тревожно, а, иногда, и жутковато, словно запретное подсматривал. Это мешало, сбивало, заставляло искать спасительного одиночества.

И всё же свой уникальный дар Рушан ценил. Не будь его, не работать бы Рахматову в ВКБГА — аномалке, как панибратски называли её сами сотрудники. Не обладать бы неограниченной властью, какой был наделён всякий из его коллег. Не пользоваться бы правом безоговорочной неприкосновенности со стороны любых служб. Да и вряд ли мог бы позволить себе те сибаритские слабости, которые делали его жизнь довольно приятной штукой. Приятной, несмотря ни на что. Нет, Рахматов не был бесчувственным фаталистом. Радость его брала исток не только в привилегиях, подаренных ему социумом. Гораздо большее удовлетворение он испытывал от мысли, что сам принадлежит к числу тех, кто способен хотя бы попытаться оттянуть неизбежное. А там как знать…

Когда дар впервые подал голос, Рушану было семнадцать. Спешная эвакуация из родного городка. Мечущиеся люди, выброшенные из пневмопоездов вещи (не хватало мест), испуганные глаза матери, потерявшаяся в толкучке сестрёнка. И над всем этим зловещее: «Нагуаль, нагуаль…». В те годы Рушан ещё мало знал о них. Знал одно — нагуаль это смерть. Незримая, неясная, но неизбежная. Он не понимал, как такое возможно. Был город — нет города. Нет пространства, нет света и воздуха, нет материи. Всё скрыто завесой приходящей из ниоткуда тайны. Оттого становилось ещё страшней.

Именно тогда, в сутолоке и панике это и произошло. Окружающий мир внезапно утратил значимость, сжался в невесомую малость, погас. Вместо него в сознании вспыхнул псимонолог — без образов, без слов. Рушан слился с чем-то абсолютным, не имеющим ни границ, ни объяснений…

Дальше была дорога, остановка на таможне, поиск инфернального излучения, исходившего от состава. Затем ВКБГА, нейросканирование, расшифровка полученного Знания. Имя. Томас Вельт оказался Несущим. Благодаря ему, удалось замедлить рост нагуалей. Человечество отвоевало ещё немного времени. Его хватило, чтобы Рахматов нашёл Второго. Им был изобретатель гравитационного метода строительства искусственных планет, «челноков», как метко нарекли их за сходство со спасательными челноками, снующими вокруг тонущего корабля. Началась тотальная эвакуация с Земли. Рахматов стал полноправным сотрудником ВКБГА, получил прекрасное образование, а затем и учёную степень. Но главной его обязанностью оставалось вовремя передать в руки Комитета даруемое Великим Ничто Знание.

Этот Несущий был Шестым. Нечасто бесчувственный макрокосм подкидывал подсказки, словно играл с человечеством. Так дети играют с букашкой — присыплют и наблюдают, как тщится выбраться из-под кучи песка жалкое насекомое. Едва на поверхности показываются тоненькие лапки, сыплют снова. А потом, когда забава надоест, раздавят. Без злобы, не осознавая своей жестокости. Эта параллель не раз приходила на ум Рахматову. И всё же ему хотелось верить, что в тот самый момент, когда над человечеством будет занесена чудовищная подошва, кто-то отвлечёт злое «дитя». Барахтаться, несомненно, стоило.

3. Доктор Бердин

Кто-то из «местных» подвёл Рушана к двери, на которой значилось «Бердин Л. С., заведующий отделением нейроонкологии ЦЭКО им. Кружевникова». С чего начинать разговор Рахматов не знал, полагался на интуицию. Как правило, Несущие довольно быстро откликались, принимая к сведению, что им выпало стать ещё одним шажком к спасению. Немного удивляло Рушана, что Шестой не физик, не военный — врач! Какие из его знаний могут помочь погибающей планете? Впрочем, что значат, с точки зрения Вселенной, все человеческие выдумки: образование, профессия, регалии. Само человечество не более чем каприз Великого Ничто. Сиюминутный, и, возможно, мимолётный. Букашка…

Рахматов стукнул костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет. Полумрак, царящий в помещении, на мгновение заставил притормозить на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к предложенным условиям.

— Вы опоздали почти на час, — донёсся из глубины кабинета недовольный бас.

«Вот так-так, — опешил Рахматов — сердитый дядька!».

— Добрый день, — подчёркнуто вежливо сказал он, давая понять, что не собирается поддерживать тон собеседника. — Прошу прощения, заблудился в ваших палестинах.

— Могу уделить вам двадцать минут.

Теперь, когда глаза привыкли к рассеянному свету, Рахматов сумел разглядеть негостеприимного завотделения. Илья Муромец в возрасте пятидесяти лет — тут же определил для себя Рушан внешность хозяина кабинета.

— Боюсь, за двадцать минут уложиться не сумею, — взял быка за рога посетитель. — Разговор требует обстоятельности.

— А мои больные требуют внимания! — огрызнулся Муромец. — Не будем терять время.

Отчего-то принадлежность к привилегированной касте аномалийщиков в этом отчуждённом мирке не срабатывала. Рахматов уселся в предложенное ему Бердиным кресло.

— Если коротко, наша организация заинтересована в сотрудничестве с вами, — выдал Рахматов фразу, заготовленную на конец беседы. Заинтриговать хмурого доктора — а там как пойдёт.

— С каких пор ваша организация интересуется проблемами онкологии? — скривился Бердин. — И для начала озвучьте ваше имя-отчество, пожалуйста. Вчера моему секретарю вы представились только по фамилии.

— Рушан Галлибулаевич, — отрекомендовался Рахматов. — Можно просто Рушан. Отчество порой вызывает… эээ… некоторые затруднения.

— Леонид Сергеевич, — представился Бердин. — Не думаю, что у человека, в чей активный лексикон входят конструкции вроде «супратенториальная опухоль хиазмальноселлярной области» ваше отчество вызовет какие-то сложности. Итак, в чём причина столь странного предложения? Насколько я понимаю, онкология не кажется вашему руководству глобальной аномалией.

«Язва! Язва и сноб!» — ругнулся про себя Рушан, но широкую улыбку сохранить сумел.

— Буду с вами откровенен, мы не знаем, какую лепту вы внесёте в наше общее дело, — Рахматов сделал ударение на слове «общее» — однако, знаем наверняка, это в вашей власти.

— Любопытно. Откуда такие сведения?

— Я, видите ли, интраморф. Вам знаком этот термин?

— Наслышан.

— Отлично! — Рахматов просиял. Часть разъяснений отпадает. — Мои паранормальные способности заключаются в том, что я чувствую Несущих.

— Гм…

— Скажем так, вы обладаете знаниями, которые помогут решить некоторые задачи, являющиеся на сегодняшний момент первостепенными.

Бердин откинулся на спинку кресла, посмотрел на Рахматова так, словно перед ним ползало неведомое, довольно мерзкое насекомое — с брезгливой заинтересованностью.

— На данный момент моей первостепенной задачей являются три операции, которые я должен сегодня провести. Надеюсь, на это моих знаний хватит.

— Леонид Сергеевич! — Рушан был в замешательстве, ещё ни один из его подопечных не отказывался от заманчивого предложения вступить в ряды организации, перед членами которой расшаркивались даже президенты. Он нервно забарабанил пальцами по столу. — Ваша профессия благородна и крайне необходима, мы понимаем это, но именно вы избраны, чтобы спасти не трёх, а миллионы. Быть может, миллиарды! Человечество! Позвольте, я немного объясню суть вещей…

В груди доктора забулькало, заклокотало, что, должно быть, означало смех.

— Милейший Рушан Галлибулаевич, я, простите, с настороженностью отношусь к таким громким словесам, как человечество. Всю жизнь я лечил Иванова, Петрова, Сидорова. Таково моё человечество — в лицах. Я знаю цвет их глаз и характеры. Знаю, кому можно говорить правду без прикрас, а кто из них может сломаться. Плохо представляю, как вы собираетесь спасать человечество за счёт конкретных жизней. Разве Иванов, Петров, Сидоров — это не то самое человечество? Так что я-то уже спасаю помаленьку. Вряд ли могу быть вам полезен.

— Тогда разрешите чуть-чуть пояснить что представляют собой Несущие, — настойчиво повторил Рахматов и, не дав доктору возможности возразить, пустился в объяснения. — Известно ли вам, что такое Универсум?

— Увы, я не…

— Универсум — это макрокосм, разумная система, целостный организм, если хотите. Как всякий организм, он состоит из клеток — доменов. Складывается каждый домен из бесконечного множества галактик, объединённых заложенными Универсумом законами.

— Извините, — перебил гостя Леонид — но так ли необходимо читать мне пространную лекцию о строении космоса? Всяк из нас мыслит своими категориями. Когда передо мной на операционном столе лежит человек, я знаю — это и есть макрокосм. Его сознание вмещает в себя все ваши галактики, домены, универсумы и ещё многое и многое сверх того. И я знаю, погибнет макрокосм по имени Петров — вместе с ним безвозвратно исчезнет то, что несёт в себе его сознание.

Рахматов поморщился. Гуманистический пафос перед лицом глобальной аномалии — крепкий орешек этот Шестой.

— Согласен, но я продолжу. Как и любые организмы, Универсумы вступают во взаимодействие. Эти контакты нельзя однозначно назвать войной, хотя поначалу мы придерживались именно такого мнения. Они могут быть разных уровней. Если продолжить параллель с людьми, эти контакты можно назвать беседой, игрой — любым из способов контакта, одним словом. В такую Игру как раз и вступил Универсум, которому принадлежит домен, где располагается Солнечная система. В том числе и Земля. Чуждый нам Универсум мы называем ФАГом — Фундаментальным Агрессором. Это не значит, что ФАГ агрессивен по отношению к нашему Универсуму, однако, те законы, по которому он построен, отторгают нас, крохотную частичку Универсума, человечество.

— Чуждые нам законы и есть нагуали? — уточнил Бердин.

— Именно.

— Но почему наш Универсум не борется с ними? По всему выходит, нагуаль это инородное тело или болезнетворная бактерия, не так ли?

— Как вам сказать… Назовём домен так же организмом. Тогда человечество — одна из множества его клеток. Мы не знаем, какой вид клеток представляем. Мы ценны со своей точки зрения. Универсум же имеет собственную непостижимую логику. Вполне вероятно, клетка под названием человечество не так уж необходима ему. А, может быть, и вредна. Допустим, это раковая клетка. Поэтому Универсум вполне может и не быть заинтересован в нашем спасении. Хотя и на этот счёт у нас есть сомнения.

— Резонно. И на чём те сомнения основываются?

— Скажу немного о том, как складывался наш домен. Это важно. Изначальный вакуум доменов реализуют Архитекторы Мира. Благодаря им, домен проходит многие стадии развития: инфляционную, стадию раздувания, фридмановского расширения…

— В общих чертах понятно, — пробурчал Леонид Сергеевич.

— Этап следующий — Конструкторы. Они корректируют рост домена. Оптимизируют вакуум. Создают примитивный уровень — трёхмерный каркас. Их задача сделать мир сложным и многообразным. Воплотить основы конкретного домена, начиная с элементарных частиц и заканчивая галактиками. Кроме того, Конструкторы выполняют роль приемников Универсума. Они фиксируют принципы, согласно которым домен будет развиваться в соответствии с законами, заложенными Универсумом.

— Здоровая клетка никогда не противоречит тем законам, по которым существует организм в целом, — подтвердил доктор. — Ясно. Однако должен признать, всё это так далеко от меня…

— Ещё минутку внимания. Как раз сейчас я подхожу к моменту, касающемуся лично вас.

— Меня?!

— Именно! Конструкторы инициируют третью волну разумного развития домена — Инженеров. Инженеры должны усложнить взаимосвязи в системе. Однако Инженеры в случае становления нашего домена не появились.

— Почему? — Бердин впервые глянул на собеседника с любопытством. — На мой взгляд, это патология, если развитие идёт вразрез с заложенными изначально принципами.

Рахматов развёл руками.

— Если бы мы могли знать первопричины, мы смогли бы бороться и с последствиями. Увы. Одним словом, Инженеры не появились. Похоже, Конструкторы воплотили что-то вне законов, определённых Универсумом. Были ли Конструкторы уничтожены по этой причине или самоустранились, мы не знаем. Им просто не стало места в данной структуре. Появились цивилизации вероятностного разброса, которые стали развиваться как Бог на душу положит. Вся система пошла вкривь и вкось. Вот вам причина проникновения в наш домен иных реальностей, нагуалей. Скорее всего, такое проникновение было бы невозможно, если бы развитие шло по плану и появись вовремя Инженеры. Вы понимаете?

— Хотите сказать, наша клетка-домен больна и являет собой угрозу здоровому организму Универсума?

— Весьма похоже на то! — Рушан глянул на доктора с признательностью.

— Простите, но я-то здесь причём? — Леонид Сергеевич недоумённо уставился на Рахматова. — Вы жонглируете совершенно абстрактными для меня понятиями. Я же привык к конкретике. Вот клетка здоровая, вот клетка больная. Чтобы спасти организм, необходимо любой ценой уничтожить клетки, развивающиеся вне общей системы. Такова позиция врача. По моей логике, «больной» домен необходимо уничтожить. Но, поскольку человек — часть этого самого домена, я отказываюсь думать на подобные темы. Клятва Гиппократа, знаете ли.

— Да. Но тут не всё так однозначно. Существуют люди, несущие в себе крошечную частицу Инженерных Знаний. Скорее, не знаний даже, а эхо тех Знаний, интуицию что ли. Именно через этих людей Универсум говорит с ничтожной своей частицей — человечеством — напрямую, минуя исчезнувшее звено Конструкторов. То есть, доносит до нас первоначальные принципы. Здоровые, так сказать, идеи. Несколько Несущих уже отдалили гибель Земли и человечества. Вы Несущий. Какое-то ваше знание поможет нам выжить. Но для этого вы должны работать с нами.

Доктор задумался. Рушан ждал.

— Сожалею, но я ничем не смогу быть вам полезен, — повторил, наконец, Бердин. — Мои знания узкоспециальные. На Земле они сейчас крайне необходимы. Я неплохой специалист, но сугубо в своей области. Всё что вы сейчас тут говорили, мне малопонятно и абсолютно чуждо. Вот, — доктор указал на тёмные силуэты строений за окном. — Видите, сколько их? Все битком. Думаю, для вас не секрет, что каким-то образом распространение нагуалей связано с изменением радиационного фона на Земле.

— Вполне объяснимо, — покачал головой Рахматов. — Внедрение несвойственных нашему домену законов изменяют амплитуду флуктуаций вакуума. В нашем домене более шести тысяч комбинаций протонов и нейтронов, но только около двухсот восьмидесяти стабильны. Изменение амплитуды грозит, в том числе, тем, что даже основные элементы могут стать радиоактивными. На Земле сегодня множество зон, поражённых нагуалями, повышен общий радиационный фон планеты.

— Мне трудно судить о причинах, — перебил Бердин. — Я имею дело со следствием. Я всегда изучал законы физиологии нашей реальности. Из этих законов следует, что повышенный радиационный фон ведёт к росту онкозаболеваний. Я онколог. Знаете ли вы, сколько онкологов осталось в нашем Центре? Восемнадцать! Вы не ослышались, нас всего восемнадцать на тысячи больных. Кто-то болен сам и лишь поэтому не эмигрирует. Кто-то… у каждого свои причины, одним словом. Моя специализация нейроонколог, но я давно забыл об этом! Торакальная онкология, абдоминальная, онкоортопедия, онкогематология… это далеко не всё, с чем приходится сталкиваться лично мне. Я вынужден быть онкологом-многостаночником, простите за циничность выражения, потому что у моих пациентов нет выбора — или такая помощь, или никакой. На Земле остаются врачи, которые либо не прошли комиссию на эмиграцию, либо такие, как я. Как думаете, много ли их? Больные же здесь, на Земле, не по своей воле. Их просто не выпускают. Пациентов всё больше и больше, а медиков всё меньше и меньше. И вы предлагаете мне в этой ситуации сменить профессию? — Последние слова Бердин произнёс тихо, но в них Рахматов почувствовал некое предупреждение, почти угрозу. Так рычат очень большие собаки, утробно и негромко, но от этого рыка по коже ползут мурашки.

— Всё понимаю, доктор, — Рушан попытался продемонстрировать максимум участия. — Но подумайте, может быть, завтра случится непоправимое, и все, вы слышите, ВСЕ, кто остался на Земле, погибнут! Ваши пациенты и врачи-энтузиасты; те кто, невзирая на страх и риск, выполняет на этой планете свой долг; и те, кто просто стрижёт купоны во что бы то ни стало… На Земле ещё очень много людей!

— Прошу прощения, я сегодня почти не спал, — прервал Рахматова Леонид Сергеевич. — Хочу чуть-чуть взбодриться перед операцией. Не выпить ли нам кофе?

— Не возражаю, — Рушан растерялся. Казалось, собеседник его не слушает.

Завотделения нажал кнопку связи с приёмной.

— Дашенька, нам кофейку. Только скоренько, если можно.

Рахматов с удивлением глянул на Бердина. Уменьшительно-ласкательные суффиксы и мягкость интонаций сурового Муромца его огорчили. Получалось, неприязнь, с которой Рахматов был принят, адресовалась конкретно ему.

В кабинет вошла небогато, но со вкусом одетая женщина, та самая, с которой он беседовал накануне. На ней был синтетический парик. Круглое лицо и тени под глазами заставили Рушана поёжиться — снова «местная». Секретарша поставила поднос на большой, заваленный какими-то снимками стол.

— Сахара достать не удалось, — предупредила она вопрос. — Завоз с «челноков» почти прекратился. Транспортники заламывают за полёт на Землю совершенно безумные цены.

— Да, да, — откликнулся Бердин. — Можно понять. Земля то ещё местечко, никогда не знаешь, где вылупится следующий нагуаль.

— Нагуаль может вылупиться не только на Земле, — ввернул Рушан. — За пределами земли их куда больше. Весь наш домен опутан паутиной Мёртвых Пространств.

— А я думаю, что «челночные» торговцы просто пользуются нашим безвыходным положением. Всгда найдутся те, кто за хороший куш готов рискнуть. Но цены будут уж совсем заоблачные, — вздохнула Дашенька, чем порядком умилила Рахматова. Женщины! Каждую секунду планета может рухнуть в тартарары, а у них на уме цены и парички.

— Что ж, сахара нет… Стало быть, будем пить здешний чёрный кофе со здешними экзотическими фруктами, — доктор потёр руки. — Кто бы мог подумать, что Африканский континент будет таким непривлекательным для нагуалей!

— Вероятно, не любят жары, — пошутил Рушан, но поймал на себе хлёсткий взгляд Бердина и замолчал.

Дашенька вышла, но повисшая тишина всё ещё колыхалась в воздухе тяжёлой дымовой завесой.

— Хороший кофе, — смилостивился минуты три спустя Бердин.

— Отличный! — схватился за соломинку Рахматов. — Итак, я напомню, вы — Несущий. Не могу утверждать, что вы непременно спасёте оставшуюся часть землян, но вы единственный, кто может дать им шанс. На Земле сейчас около четырёх миллиардов жителей. Это гораздо больше, чем в вашем центре. И все хотят жить, как и каждый из ваших пациентов. Я — звено, которому Универсум послал дар чувствовать. Вы — звено, способное указать дорогу. Будет следующее. Может быть, макрокосм именно так даёт знать человечеству, что оно не лишнее. Протягивает руку. Только цепь не должна разорваться. Выпади одно звено, цепь распадётся. Снова не будет выполнена воля Универсума. И что? Не ожидает ли нас тогда участь исчезнувших навсегда Конструкторов?

Пока Рушан говорил, Бердин встал и, держа в руке чашку, проследовал к трёхмерному транслятору. Он отхлёбывал кофе и разглядывал кружащиеся в воздухе модели. Когда доводы у Рахматова иссякли, кивнул на изображение.

— Результаты обследования одной из моих пациенток, — сказал он. — Ангиосаркома. Чрезвычайно злокачественная и агрессивная опухоль. Сосудистая. Метастазирует очень быстро. Видите эти отсевы? — Он ткнул в глубокие язвы на жировой ткани мозга. — Это и есть метастазы. Одна из характеристик ангиосаркомы — опухоль распространяется по сосудам с чудовищной скоростью. Поражённые сосуды прорастают в окружающие ткани и разрушают их… Больную зовут Руслана Гольм. У неё есть муж и сын, которых она не видела около года. И вряд ли уже увидит, поскольку пассажирских сообщений между Землёй и «челноками» нет. Нет даже трансляционной связи. Для простых смертных нет. Дорого. А теперь разрешите откланяться. Меня ждёт работа.

Всю дорогу от Центра до базы Рахматов не мог отделаться от мучительного видения — перед мысленным взором вращался поблёскивающий серый ком, испещрённый узловатыми сосудами и устрашающими язвами. Узлы были похожи на крохотные гроздья винограда жёлто-бурого цвета. Ком имел имя — Руслана Гольм. От этого в груди набухала тоскливая тяжесть.

Прежде чем набрать номер Аристарха Щёткина, Рахматов заехал в казино. Посреди опустевшего города сверкал огнями похожий на пряничный замок комплекс. Рушана немного удивляло, что влечёт сюда этих людей со всего континента, и так живущих в постоянном состоянии игроков в русскую рулетку. Однако такого разрывного веселья и таких ставок не приходилось видеть даже на Бахусе — планетке-«челноке», предназначенной специально для азартных игр и маленьких безобразий. Да, хозяевам земного заведения явно было ради чего рисковать.

— Он отказался, — стараясь урезонить заплетающийся от выпитого язык, доложил Рахматов, когда имеющаяся в карманах наличка перекочевала в бездонную мошну держателей притона. Лицо президента ВКБГА не выказало ни удивления, ни досады.

— Свяжитесь со службами правопорядка. Ждём вас в среду.

Монитор погас. Рахматов тяжело вздохнул и направился в сектор, предоставляющий услуги иного толка. Рушан всегда носил с собой старинный семейный талисман — серебряную ящерку с рубиновым глазком. Он надеялся, безделушка придётся по вкусу хохочущим служительницам египетской кошки Бастет — покровительницы сексуальных утех.

Ждать люди с зеркальными лицами не любили. Едва Бердин взял на зажимы Микулича разрез на брюшине, в операционную вошли трое. Сигнал считывающей системы на входе истошно заверещал: «Не пройдена стерилизация кожных покровов!».

— Вон! — зарычал доктор.

К вошедшим бросились операционная сестра и ассистент Бердина. Идущий чуть впереди троицы человек коротким движением отбросил обоих в угол.

— Не сердитесь, доктор, — донеслось из-за зеркальной маски. — Мы никому не причиним вреда, если вы последуете за нами.

— Вы… вы… — Бердин задохнулся от бешенства. — Вы не смеете!

— Мы выполняем приказ, — спокойно ответил «зеркальный». — Вы отказываетесь подчиниться?

— Лариса, срочно Гровса сюда!

Сестра поднялась с пола и, прихрамывая, засеменила к двери.

«Зеркальный» обернулся и выпустил из встроенного в перчатку световода едва заметный парализующий луч. Беглянка упала.

— Ваша охрана вряд ли поможет, — так же спокойно пояснил он.

«Зеркальный» ошибался. Доктор Гровс был коллегой Бердина, маленьким шустрым старичком, большим докой в вопросах абдоминальной онкологии.

4. Во что играют нагуали

Доставленный на корабль ВКБГА доктор играл в молчанку. Рахматов был в отчаянии. Ситуация усугублялась тем, что Рушан не терпел насилия и испытывал сейчас перед своим пленником мучительное чувство вины. Удобная каюта, давно забытые на Земле лакомства и напитки смотрелись нелепо — утешительный леденец для смертника.

— Почему вы смотрите на нас, как на врагов?! — уже который час бился с забетонированным в своём упрямстве эскулапом Рахматов. — Неужели не понимаете, ФАГ — наша общая беда! Мы не озвучиваем это, чтобы не провоцировать всеобщую истерию, но, угодно вам знать, если Земля погибнет, не исключено, что вместе с ней погибнут и «челноки»! Они связаны с гравитационным полем Земли, а, следовательно… Понимаете ли вы, что это значит? Наверняка у вас есть близкие на одной из сопредельных планет. Подумайте хотя бы о них!

— Все мои близкие на Земле, — неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.

— Вы говорите о своих пациентах?

Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.

— Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, — пробормотал он.

— Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, — пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.

— Удивительно.

— Что вас так удивляет? — Рушан улыбнулся. — Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.

— Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.

— Неужели?

Бердин повернулся к Рушану.

— Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.

— Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, — предположил Рахматов.

Доктор горько усмехнулся.

— Вы ошибаетесь. Ещё в начале XXI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но…

— Что НО? — не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. — Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?

— Научились, — согласился доктор. — Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя — макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.

— То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?

Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем «Руслана Гольм».

— Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. — объяснил Бердин. — Однако посмотрите сюда. — В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. — Это ПЭТ Русланы — позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. — Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали. — А вот это… — доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок — это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. — Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны — чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.

— Позитронное сканирование Земли, — определил Рахматов. — Красным обозначены нагуали.

— Совершенно верно, — Бердин угрюмо смотрел на точно отражавшие друг друга модели. — Не правда ли, похоже? Не знаю, случайно ли такое совпадение, но заставляет задуматься.

Что ответить Рушан не нашёлся. Теория доктора вдруг перестала казаться ему утопией, стала зримой и выпуклой.

Аристарх Щёткин не сомневался, что именно ему удастся сломить сопротивление Шестого. В конце концов, должен же тот понять всю значимость дела, коль уж сам президент ВКБГА взялся за ликбез.

Щёткин остановился, вдохнул полной грудью пахнущий озоном, словно после хорошей грозы, воздух.

— Эмерия первая рукотворная планета. Опытный образец, так сказать. И весьма удачный. Как вам кажется?

— Да, здесь красиво, — вынужден был согласиться доктор. — Но почему Эмерии нет в эмиграционных списках «челноков»?

— Это узкопрофильная планета, — торопливо ответил Щёткин. Поворот разговора ему не понравился. — Здесь ведутся разработки, требующие огромных затрат, соблюдения высокой точности и некоторой секретности. Но… — Президент цепко глянул на Бердина. — Если вы согласитесь сотрудничать с нами, любые двери на Эмерии будут для вас открыты. И не только на Эмерии.

— Заманчиво, но я не привык заглядывать в чужие окна, — хмыкнул Леонид Сергеевич. — Тем более, когда в собственном доме пожар.

— А не мешало бы заглянуть, — холодно произнёс Щёткин. — Вероятно, именно у соседа вы увидите в углу нечто, что заставит вас изобрести помпу. — Некоторое время шли молча. Наконец, Аристарх счёл, что взаимные колкости не лучший способ добиться ожидаемого. — Безусловно, если в процессе работы появятся вопросы, вы можете обращаться с ними напрямую к любому из ваших будущих коллег.

— У меня есть выбор? — криво усмехнулся Бердин.

— Нет, — улыбнулся Щёткин.

Они прошли в похожую на японскую пагоду беседку, где уже был накрыт кофейный столик.

Бердин внимательно изучал каплю кофе, медленно растекающуюся по блюдцу. Щёткин ему не мешал. Заговорил доктор нескоро.

— Поймите меня правильно, Аристарх Леонович. Я рад бы помочь, но просто не могу породить идею, столь далёкую от областей знаний, которыми владею. Я могу всю жизнь проторчать на вашей чудесной планетке, предаваясь размышлениям, но так и не произведу на свет сколько-нибудь полезную мысль. Отпустите меня, пожалуйста. Меня ждут больные.

Просительные интонации в голосе великана-доктора неприятно поразили Щёткина. Отчего-то именно в это мгновение он понял, что тот не кокетничает, что, действительно, рвётся на спешно покидаемую всеми Землю.

— Рахматов ещё ни разу не ошибался, — жёстко заявил Аристарх. — У вас в рукаве туз, и, пока этот туз не окажется на столе, вы останетесь нашим гостем. Слишком много на ту карту поставлено, доктор!

— Но я мог бы совмещать…

— Мы прекрасно знаем, насколько вы погружены в свою профессиональную деятельность, — отрубил Щёткин. — Вряд ли, занимаясь ею, вы сможете думать о чём-то другом. К тому же, вам потребуется время, чтобы вникнуть в тонкости. Наши лаборатории открыты для вас. А для начала приглашаю на одну увлекательную прогулку, — Аристарх многозначительно глянул на доктора.

— Хотите устроить мне экскурсию по Эмерии? — предположил Бердин.

— Эмерию вы сами посмотрите. Я хочу показать то, с чем вам предстоит бороться — нагуаль. Вы же, насколько я знаю, поклонник конкретики.

— Да, пожалуй.

— Завтра мы направляем к ближайшей сети нагуалей корабль. Это ещё одна попытка внедрить зонд в иную реальность и получить хоть какие-то сведения о тех законах, которые проникли в наш мир. Буду рад видеть вас на борту. Посмотрите, с чем мы имеем дело.

— Экскурс в Зазеркалье, — съязвил Бердин.

— Надеюсь, до этого не дойдёт, — Щёткин осклабился и трижды стукнул по деревянному столику.

— И, конечно, выбора у меня нет.

Сарказм доктора вышиб искру из всегда невозмутимого президента ВКБГА.

— Конечно, нет! Завтра за вами заедут. Встретимся на космодроме.

— Вы тоже летите? — Было видно, что Бердин удивлён.

— Я принимаю непосредственное участие во всех наших исследованиях, — припечатал Аристарх и вышел из беседки.

Над транслирующей плоскостью клубился пронзённый голубыми червоточинами звёзд мрак. Сколько доктор ни вглядывался, никаких красных паутинок видно не было. Только где-то на периферии вилась тонкая разноцветная лента.

— И где же нагуаль? — не выдержал он.

Сидящий у пульта Рахматов расхохотался.

— Это и есть нагуаль, дорогой Леонид Сергеевич. А вы думали, они и впрямь красные?

— Я видел записи гибели Марса. — Брови доктора сошлись на переносице. — Знаю, что они… похожи на северное сияние. Как вон те, — он указал на ленточку у края поля. — Но вы сказали, что мы подлетели на предельно возможное расстояние к одному из нагуалей.

— Это так, — подтвердил Щёткин. — К числу опасностей для космических кораблей относится и тот факт, что нагуали видны только на большой дистанции. По мере приближения они становятся невидимыми.

— Но их как-то можно заметить?

Рахматов сочувственно глянул на доктора. Сейчас тот выглядел растерянным первоклашкой, что явно для известного и почитаемого хирурга было непривычно.

— Как раз над этим и работаем, — пояснил он. — Мы пытаемся запустить в нагуаль зонд, чтобы выявить какой-то характерный признак изменённой реальности. Если у нас будут такие сведения, мы сможем разработать на их основе датчики для навигации космических аппаратов. Знали бы вы, доктор, — голос Рушана дрогнул — сколько людей погибло, попросту не заметив, что впереди раскинуты сети ФАГа.

— Но… как же…

— Пока мы ориентируемся исключительно по картам, которые составляются непосредственно перед стартом корабля, — объяснил Щёткин. — Отсматриваем траекторию полёта и, если обнаруживается, что её пересёк нагуаль, корректируем. Это единственное, что мы можем сделать. Но давайте к делу. Все готовы?

— Первый готов, — отозвался голос из динамика.

— Второй готов, — выкрикнул другой.

— Третий…

— Четвёртый…

Бердину казалось, что его отбросило на многие века назад, в те времена, когда ещё на Земле шли войны. Впервые пронзило осознание — в его мире война. И равняться с противником не приходится.

— Огонь, — отдал команду Щёткин.

Пол под ногами содрогнулся — вырвались из шахт термоядерные ракеты. По трансляционному полю понеслись четыре зелёных огонька.

— Неужели нагуаль можно взорвать? — спросил Бердин, с тревогой глядя в иллюминатор. — И корабль при этом не пострадает?

— Взорвать нельзя, — продолжил свой ликбез Аристарх. — Было б можно, давно расчистили бы, как минимум, Солнечную систему. Да и возможно ли взорвать принципы существования какой-то реальности? Боеголовки оснащены сверхпрочными зондами. Если удастся вклинить в нагуаль хотя бы один — уже победа. Пока не получалось. А корабль… Вы неверно представляете себе, что значит «предельно возможное расстояние», — Щёткин досадливо прищёлкнул языком. — Нагуаль окружён, так называемой, «шубой» — Абсолютно Мёртвым Пространством. Это пространство уже заражено и живёт по непредсказуемым для нас законам. Вот оно-то и сводит все наши попытки к нулю.

В этот момент иллюминатор озарился ослепительной белой вспышкой. По чёрной вселенской пустоте, расплываясь, потекли огненные волны. За первой полыхнула вторая. Третья. Сияющий прилив ещё мгновение дрожал в непроницаемом мраке космоса и вдруг стал скручиваться спиралью — точно его поглощала гигантская невидимая воронка.

— Снова «шубу» не прошли, — скрипнул зубами Рахматов.

— Первый — цель не достигнута.

— Второй — цель не достигнута, — отрапортовали динамики.

— Четвёртый — цель не достигнута.

Щёткин с Рахматовым переглянулись.

— А где третий? — поинтересовался доктор, озвучив общий вопрос.

— Третий! — гаркнул Аристарх так, что все находящиеся в отсеке вздрогнули.

— Третью не вижу, — взволнованно сообщил динамик. — Аристарх Леонович, не вижу третью!

— Прошёл? — едва слышно вымолвил Рушан и защёлкал кнопками на приборном щитке.

— Нет третьей, нигде нет, — бормотал динамик и вдруг радостно воскликнул. — Ребята, нет её! Прошла!

Рушан вскочил и бросился к Щёткину.

— Аристарх Леонович, господин президент… — Он взмахнул руками и заметался от Аристарха к транслятору и обратно. — Разрешите мне! Я физик, я лучше данные сниму! Ну, что мы сейчас Викешу… то есть, простите, Третьего отправим! Он же вояка, хрен знает… то есть…

— Рахматов сядьте! — осадил его Щёткин. — Не забывайтесь! Я сам военный. На случай прохождения зонда в нагуаль существуют чёткие инструкции! — Президент отвернулся от взлохмаченного Рахматова и отдал распоряжение. — Третий, выводите батискаф, закрепляйтесь. Мы на базу. Ждём от вас вестей.

— Есть!

— Почему же не остаться кораблю? — недоумённо поднял брови Бердин.

— Корабль не оснащён нужным оборудованием для принятия сигналов с зонда, — убитым голосом сообщил Рушан. — Это грузовое судно-ракетоносец. Батискаф — автономный аппарат, он не может развивать такую скорость, какую развивает корабль, поэтому доставляется на место им. Зато напичкан под завязку! — Рушан обиженно смотрел в иллюминатор. Казалось, его не приняли в захватывающую дух игру. От корабля отделился серебристый шар. Медленно поплыл в чернильном океане, посверкивая круглыми боками. Рахматов понурился. — Отходим.

К физику приблизился Щёткин, положил ему на плечо руку.

— Не теряй голову. Обработка данных с зонда может быть проведена только в лаборатории. Или тебе интересней сидеть на вышке и выкрикивать, что там видно? — Аристарх подмигнул.

— Да, как-то я… — Рушан выдавил из себя извиняющуюся улыбку.

— Смотрите! — Доктор указывал в иллюминатор, борода у него тряслась.

Рахматов со Щёткиным резко обернулись. Со стороны Мёртвого Пространства неслась невредимая, словно отбитая в смертельном пинг-понге, ракета.

— Чёрт возьми… — на выдохе прошептал Аристарх, но тут же собрался и коротко спросил:

— Направление?

— Корректируется по нашей траектории, — так же коротко ответил пилотирующий корабль астронавт.

— Скорости уйти хватит?

— Трудно сказать, скорость движения ракеты не соответствует заданным нами параметрам.

— Так рассчитайте! — рявкнул Аристарх.

Рушан метнулся к приборам. Астронавт забегал пальцами по панели программного управления.

— Вы её видите?! — завибрировал динамик голосом Викеши.

— Видим! Третий, отходите. Если рванёт, и вас достанет, — прошипел в передающее президент. — У батискафа только астероидная защита — зонтик от лавины!

— Скорость не определяется, — доложил Рахматов. — Точно глушилки на эту тварь поставили. Не берёт наша аппаратура.

— Да чего тут определять?! — взвыл доктор, тыча в иллюминатор. — Видно же, догоняет.

Точка на радаре неумолимо настигающая корабль внезапно мигнула и исчезла.

— Ушла? — оторопел Рахматов.

Щёткин бросился к иллюминатору и, мгновение спустя, отметил:

— Хрен! Локаторами не определяется. А так… в реали общаться желает. — Стоящий рядом с президентом Бердин примёрз взглядом к растущей с ошеломляющей скоростью «звезде». — Курс?!

— Манёвры проведены. Корректируется по нашей траектории, — повторил астронавт.

— Самоликвидация ракеты?

— Не срабатывает.

Надвигающаяся «звезда» в иллюминаторе выросла и превратилась в рассекающую галактический простор «акулу».

— Уходите! С траектории уходите! — бесновался динамик.

Викеше Щёткин не ответил. Обернулся к застывшему у пульта управления астронавту.

— Передайте на базу, в ходе экспериментов термоядерные боеголовки не использовать. Нагуаль обладает способностью перепрограммировать исходные данные в случае прохождения ракетой зоны Мёртвых Пространств. — Сквозь металл в голосе Аристарха вдруг пробилась горечь. — И надо было нам эту чёртову «шубу» проковырять! И ни одной противоракетки! Хотя… — президент снова подошёл к иллюминатору. На остроносой морде «акулы» уже можно было рассмотреть бокс с надёжно спрятанным в нём зондом. — …слишком близко. Простите нас, доктор.

Бердин только махнул рукой.

— А ведь это разум, — проговорил Рахматов едва слышно. — И вполне понятный нам. ФАГ защищается.

— Зона Мёртвого Пространства ракетой пройдена. Вернулась, голуба. Наша она теперь! Теперь послушается, — прорезал тишину голос Викеши. — Выхожу на связь с зондом.

— Третий! — Щёткин побледнел. — Активизированный зонд пилотирует ракету-носитель и отделяется только при термоядерной реакции!

— И я про то, — откликнулся динамик. — Куда он, туда и она! Ракета — дура, зонд — молодец! Включаю позывные.

— Третий! Викентий!

— Ничего, Аристарх Леонович, у вас там Несущий, интраморфы… До встречи! Надеюсь, до нескорой!

Связь прервалась.

Серебристый шар изо всех сил рвался вверх, уводя за собой смертоносного преследователя. Острый нос ракеты задрался и вслед за батискафом отклонился вправо. Расстояние между ними сокращалось. Скоро оба объекта превратились в крошечные искры. Через мгновение беззвучный взрыв озарил притиснутые к иллюминатору лица. В холодном космическом вакууме расцвёл ослепительный страшный цветок.

Щёткин ударил кулаком в стену.

Рахматов и Бердин вскрикнули.

Воздух в секторе зазвенел и стал покрываться ледяной коркой тишины.

5. Четырнадцать страниц

После той трагической «прогулки» что-то в душе доктора надломилось. Каждое утро Леонид Сергеевич безропотно отправлялся в лаборатории. На шестом десятке он чувствовал себя «хвостатым» по всем предметам студентом. Нагромождение неведомых приборов, китайская грамота цифр и терминов заставляла втягивать голову в плечи. Вопросы его оставались наивными, а рассуждения сначала веселили аномалийщиков, потом начали злить. Даже выглядел теперь седовласый Илья Муромец нелепо — сгорбился, походка стала неуклюжей и суетливой, в глазах застыла неуверенность. Уже несколько раз Рахматов замечал, что от Бердина пахнет перегаром. Рушан всерьёз задумался, уж не своеобразный ли юмор продемонстрировал жестокосердый Универсум, указав этого далёкого от Большой Игры эскулапа. Нарастало изматывающее чувство вины и нехорошей унижающей жалости. Именно эта жалость гнала вечерами Рахматова в роскошные апартаменты, выделенные доктору. Тот встречал без энтузиазма. Визиты, скорее, терпел и не мог скрыть стыдливой радости, когда незваный гость уходил.

Как-то раз Рушан застал Леонида Сергеевича безобразно пьяным. Доктор сидел у лёгкого, с изогнутыми ножками столика и рассеянно блуждал взглядом по зависшим над голографом моделям. Перед ним стояла почти опустошённая бутылка. Отчего-то контраст между неповоротливым Муромцем и изящным столиком заставил сердце сжаться. Они были такими разными, что, казалось, их выдернули из чуждых друг другу миров. Бердин знаком пригласил садиться. Ни слова не говоря, поискал что-то глазами и, не найдя, плеснул из бутылки в тонкую фарфоровую чашку.

— Водка? — осведомился Рахматов, понюхав прозрачную жидкость. Вопрос он задал, чтобы разрушить неловкое молчание — ответ и так был начертан на бутылке большими золотыми буквами.

Бердин кивнул.

— Во всём надо находить свои плюсы, — сказал он угрюмо. — Всю жизнь руки берёг, чтоб тремора не выдали. Теперь зачем они мне?

— Полагаете, если человек не хирург, трясущиеся руки для него в самый раз? — спросил Рушан, отставляя угощение.

Протестовать Бердин не стал. Тяжело поднялся и достал из шкафа стопку бумажных листов. Они оказались чистыми, но сплошь зияли многочисленными проколами.

— Вот, — в пальцах доктора блеснула большая игла. — Сколько колоть?

— Что? — Рушан непонимающе уставился на Бердина.

— Сколько страниц проколоть этой иглой? — старательно выговорил тот.

— Четырнадцать, — назвал первое пришедшее на ум число Рахматов. Спорить с пьяными он не любил.

Бердин аккуратно воткнул остриё в пачку и, подумав, едва приметным движением ввёл иглу чуть глубже.

— Считайте. — Леонид Сергеевич отвернулся, словно результат его нисколько не интересовал.

Рахматов снял нанизанные на иглу страницы и перебрал по одной.

— Четырнадцать, — выдохнул он поражённо.

— Так-то вот… — Доктор с ненавистью глянул на свои руки. — Не уходит. Помнят… А другого ничего не могут.

— Зря вы себя мучаете, Леонид Сергеевич, — пробормотал Рахматов и взял наполненную наполовину чашку. Выпил. Бердин тоже хлебнул из своей рюмки. На гостя не смотрел. Снова повисла саднящая тишина. Рушан исподлобья наблюдал за бывшим Ильёй Муромцем и старался отогнать внезапно ударившую мысль. Точнее не мысль, а Знание — благословение и проклятие своей интраморфной природы. — О чём вы сейчас думаете, доктор?

Бердин поднял голову. С помятого лица внезапно сверкнули совершенно трезвые глаза.

— Действительно хотите знать?

— Да.

— Я думал о Руслане.

— Скучаете? — Опять вопрос был глупым, но другого не нашлось.

Бердин потёр ладонью лоб.

— Всё понимаю. Я видел, что такое законы иной реальности. Видел, каковы ставки в игре ФАГа. Но, когда прихожу в лаборатории, смотрю на реконструкции Земли с проросшими нагуалями… Только не сердитесь, дорогой Рушан! Я сейчас пьян, мне можно. Вспоминаю другое. Не могу думать о всех этих универсумах, доменах, архитекторах… о ком там ещё? Думаю о ней. И о других тоже. Поймите правильно, я просто не умею мыслить иначе! Мой мозг, как и мои руки — он так настроен. Я люблю музыку, но не в силах написать самой незамысловатой мелодии! Уважаю ваш труд, но не способен стать частью этой огромной работы, впитать её в себя, постичь и раствориться в ней. Я как чужеродная ткань, отторгаюсь, отмираю!

— Леонид Сергеевич, — Рахматов наклонился над столом и сжал безвольно лежащую кисть доктора — прошло слишком мало времени. Вы десятилетиями оперировали и лечили, вряд ли перестроитесь так скоро. Это нормально. Задумайтесь, разве только болезни уносят жизни ваших Петровых и Сидоровых?

Бердин выдернул руку и вдруг заговорил поспешно, жарко, точно боясь, что сейчас его остановят.

— Понимаете, дело в чём, опухоли делятся на доброкачественные и злокачественные. Но прогноз зависит не только от степени злокачественности. Вы слышали когда-нибудь про капсулированные образования? Я сейчас объясню… — Говорил он долго. Расхаживал по комнате, бурно жестикулируя, потом бросался что-то чертить на истыканных иглой страницах. Рахматов не слушал, смотрел со всё возрастающим сочувствием. Наконец, Леонид, отдуваясь, упал в кресло. — Но нет Авдотьева, — прохрипел он — улетел. Просто взял и всё бросил. На полпути. Я просил его, умолял! Вот хожу сейчас по вашим лабораториям… а ведь вы сумели бы. Не могу не думать про эти чёртовы капсулы! Если бы… Впрочем… — Доктор сник столь же внезапно. — Зачем я всё это вам говорю? Простите.

Бердин снова замолчал, уставившись в одну точку.

Разговор со Щёткиным был тяжёлым. Аристарх смотрел на Рахматова чёрными амбразурами глаз — вот-вот выстрелит.

— Не ошибаюсь, — твёрдо сказал Рушан. — Бердин себя убьёт, у него уже запущен механизм самоуничтожения. Не стану утверждать, что он наложит на себя руки, но и этого не исключаю. Я интраморф, не могу объяснить, просто знаю. Я чувствую людей, живущих не свою жизнь. Они, как те Конструкторы, не справившиеся с поставленной свыше задачей — самоликвидируются. Потому что становятся не нужны, понимаете? Ничего нет мучительней, поверьте. Когда я говорил с Бердиным, кончиками нервов ощущал, что это такое — пустота, никчёмность, слом всего мира… — Снова Рахматову не хватало слов, как не хватало их для объяснения собственной ничтожности и всемогущества в Великом Ничто. — С этим никто не способен справиться.

— Вероятно, Леониду Сергеевичу необходимо отдохнуть, развеяться. Всё-таки в его возрасте начинать всё заново довольно сложно. — Известие Рахматова для президента ВКБГА было, как гром среди ясного неба.

Рушан отрицательно затряс головой.

— Нет, здесь другое. Это нельзя изменить! Не могу сказать, когда и что пошло не так. Возможно, когда он избрал медицину, а не… наш профиль. Может быть, не так сложились гены, не те книги читал, свернул не туда… Я не зна-ю! Он указан, но он не тот. Выбор у нас небольшой — или мы его отпускаем, или очень скоро его не станет.

— Капризы институтки! — скулы Щёткина обрели углы. — Вы понимаете, о чём просите?! Отпустить Несущего! Шанс!

— И всё же я думаю, лучше отпустить Несущего, чем убить, — мрачно заметил Рахматов. — Да, Бердин — Несущий, но где-то закралась ошибка. Мы ничего не можем с этим поделать. Можем только принять.

Аристарх долго что-то чертил в блокноте. Потом спросил:

— Значит, всё зря?

— Мы требуем от него невозможного, — ответил Рушан. — Для него человечество это Иванов, Петров, Сидоров. Иначе он не умеет.

— Кто такие? — оживился Щёткин, но тут же понял, о чём речь, и отодвинул блокнот. — Чёрт с ним, пусть летит.

6. Руслана. Кое-что из личного доктора Бердина

— Рад, рад, вашему возвращению! Мы уж тут чего только не передумали! Неужто доктор наш набедокурил, что им службы заинтересовались! — Профессор Гровс, маленький юркий старичок, захихикал, потирая чистые ручки. — А вы вон оно что, барина праздновали! Но это замечательно! Прекрасно! Давненько уже пора было поразмяться. Как там, в отпусках? Я уж забыл слово-то такое!

— Ошибки бывают у всех, — прогудел в бороду Бердин. — Даже у наших доблестных служак, будь они… здоровы! А отпуск прекрасно. Крит — это сказка!

— Крит? — Старичок смерил Леонида недоверчивым взглядом. — Разве пучок нагуалей не уничтожил его неделю назад?

— Подумайте… как жаль… — пробормотал Леонид и отвернулся, разглядывая на голографе результаты последних исследований своей пациентки. — Держится, — сказал он после недолгого молчания.

— Да… — Гровс подошёл к Бердину и тут же забыл о своих подозрениях относительно сомнительного вояжа коллеги. — В брюшине и забрюшинном пространстве множественные образования. Контуры ровные четкие. Структура неоднородная, дольчатая. В некоторых жидкостное включение. Типичная липосаркома. Совершенно другая этимология.

— Саркоидоз?

— Получается так.

— Может, всё же метастазы? Или… Гистологию бы.

Гровс сочувственно посмотрел на Бердина. Старик его понимал. Когда-то надежда на чудо хватала за горло и его. Заглушала голос разума, толкала на безрассудство, не давала уснуть. Когда-то очень давно. Лет тридцать назад.

— Метастазы в лёгких, конечно, имеются. Плюс метастатический плеврит и сердечно-лёгочная недостаточность, — прибавил старик. — Полости такие — по три литра откачивали. Оставить катетер не могли, образования мешают. Но это-то… сами видите. Поверьте, коллега, делал в ваше отсутствие, что мог, но… Бедная девочка.

— Вот эта, забрюшинная, в капсуле, можно бы взяться. Потом полихимию, а?

Гровс искоса глянул на Бердина.

— Взяться можно. Но стоит ли мучить? Основной-то очаг по вашей части.

— Ангиосаркома хиазмальноселлярной области, — повторил Леонид задумчиво, словно пробуя обжигающие слоги на вкус. — Руслана, Руслана…

— На обезболке держим, — буркнул старичок. — Тяжело. Я её в бокс перевёл, пока вас не было. Пусть уж…

В глазах Леонида неожиданно полыхнули злые огоньки.

— На симптоматику всегда успеем! У других опухоль за пределы черепной коробки выбраться не успевает, а тут… — он щёлкнул пальцами в сторону голограмм. — Извольте видеть, липосаркомы в брюшине! Те что в капсулах, вылущим, те что…

— А хиазмальноселлярная? Мы не боги, дорогой Леонид Сергеевич. К величайшему моему сожалению.

В крохотной палате было тихо. Шторы опущены. Бердин невольно затаил дыхание, точно боялся спугнуть зыбкий покой.

— Доктор? — Руслана не спала. — Приехали.

— Куда я без вас! — Леонид тряхнул головой, отгоняя царящий в комнате вязкий сплин. Протопал к стоящему у кровати стулу. — Отдыхаете, это хорошо.

— Последнюю «химию» закончили, — поделилась Руслана. — Уколы только остались. Выкарабкиваюсь, значит. Но без вас плохо, — она улыбнулась. — Воспаление лёгких подхватила, живот разболелся. Сейчас вы приехали, быстро на ноги поставите. Правда? — Она пытливо заглянула в лицо Леонида Сергеевича.

Бердин не ответил. Открыл папку, осведомился:

— Тошнит?

— Сильно… и слабость. Даже когда лежу. Спать всё время хочется. Говорят, из-за пневмонии. Или что-то не так?

— Всё так, — Завотделения листал историю болезни, которую мог бы декламировать наизусть. — Тошнить может от Амофорала, который вам колют. Зато не болит, верно?

— Да… почти. — Руслана умолкла. Она ждала.

Бердин это понимал, но всё ещё не мог определиться, что следует говорить. Волна безумной надежды, накрывшая его в ординаторской, уже схлынула. Но вымолвить, что твердил холодный рассудок, он не мог.

— Что ж… — Леонид пожевал губу. — Организм борется. Назначу ещё укольчики, тошноту снимем. Да и температурку собьём.

— Да? Я так и думала, что «химия» поможет. Я свою болячку, знаете, как представляла? Таким… чудищем. А «химия» — яд. Когда его ядом травили, ох оно и бесилось! Давало мне прикурить! — Женщина слабо рассмеялась. — А теперь почти не болит. Сдохло чудище.

— Очень наглядно, — ухмыльнулся Бердин и почувствовал, что горячая волна накатывает снова, топя безапелляционный рассудок. Доктор посмотрел на проглядывающее сквозь чуть раздвинутые шторы небо. Оно было серым и влажным с розовеющей у горизонта полоской. «Завтра будет солнечный день» — подумал доктор. Невыносимо захотелось, чтобы лежащая на узкой кровати женщина тоже увидела этот день. Захотелось до зубовного скрежета. До крика. Прежде чем он успел остановить себя, с губ сорвалось:

— Будем опылять ваше чудо-юдо дальше.

Уголки рта Русланы поползли вниз.

— Но химиотерапевт обещал, что это последний курс.

— Продезинфицируем логово, — подмигнул Бердин. — А ну как у него там кладка? Так чтобы ни одна комиссия не придралась. Или вам не нужно лететь?

— Да, да! — поспешно отозвалась пациентка. — Вы меня не слушайте, Леонид Сергеевич. Простите, что ною… Устала очень. Я всё выдержу. — Она смущённо глянула на доктора. — Мне лететь очень-очень надо! Знаете, когда я провожала их, сын плакал, говорил — мама не любит его, потому что остаётся… Мне нельзя не лететь.

— Понимаю.

— Ну, как там? — Руслана, не отрывая глаз, смотрела на руки Бердина, перебиравшие снимки. — Даже капельку не лучше?

— Будет лучше. Поищем новые пути. Прооперируемся. Лёгкие почистим… жировичок из-за брюшины уберём. Над новой схемой «химии» подумаем. Каждый организм индивидуален. Вероятно, другой препарат пойдёт легче.

— Понятно. — Женщина отвернулась. За годы работы Бердин так и не привык к этому, первая реакция при плохих новостях — обида на того, кто весть принёс. Через секунду, конечно, всё изменится. Руслана возьмёт себя в руки. Соберётся. Усилием воли и разума перебросит злость на болезнь. Или заплачет. Но первое мгновение всегда самое трудное.

— Сколько вашему сыну? — спросил Леонид Сергеевич, чтобы разбить растущую между ними стену.

— Шесть. Какое это имеет значение?

— У нас масса времени.

— Для чего? — Она обернулась.

— До свадьбы сына, где вам надо будет перекинуться парой тёплых слов с его будущей тёщей.

Ход был шит белыми нитками, но Руслана хмыкнула. Ледяная стена начала подтаивать.

— Можно посмотреть мои снимки? — спросила она вдруг.

— Зачем? — насторожился Бердин. — Неспециалисту в них трудно разобраться.

— Мне будет легче представлять чудище… — Пальцы действующей левой руки скомкали на груди покрывало.

— Хорошо, — Леонид Сергеевич вынул из папки увесистую пачку. — Здесь все. До операции. После неё. После лучей и химий.

Пока Руслана перебирала снимки, Бердин внимательно изучал лежащее на прикроватном столике яблоко. Похоже на Марс. Большое, ослепительно жёлтое с коричневатой вмятиной на тугом боку. Дорогой подарок с одной из планет-«челноков». Интересно, кто угостил? Кто-то из небедных пациентов. На Земле такие яблоки больше не растут. Остались дички. Мелкие, кислые. Не требующие ухода. Какое-то яблоко преодолело миллионы километров, человек же… А человеку обязательно нужно превозмочь эти километры, чтобы сказать сыну, как любит его. Хотя бы на прощание.

— Это что?

Бердин вздрогнул.

— Где?

Руслана протянула ему яркую глянцевую картинку.

— Ах, это! — Леонид Сергеевич почесал бороду. — Случайно попало. Это Земля.

— Интересно. — Руслана положила снимок на согнутую в колене ногу. — А красненькое? Похоже на контраст в МРТэшных снимках.

— Нагуали. Только… не красные они. Подкрасили для красоты.

Женщина долго рассматривала рисунок. Потом едва слышно протянула:

— Бе-е-едная…

Доктор Бердин уже несколько часов сидел за столом. Снова не спалось. Принесённый вечером Дарьей кофе давно остыл. Истории болезней, выстроенные в голографическом поле аккуратным столбиком, ждали своей очереди. Леонид Сергеевич смотрел на папки. Пока они вытягиваются ровненьким списком файлов, кажутся такими безобидными. Но открой каждую из них, прочти фамилию и начнётся: чьё-то лицо, отчаяние в глазах, шёпот, слёзы, сжатые зубы, лица родных или, что ещё хуже, только расставленные на тумбочках фото… Миллионам можно сопереживать, но рыдаешь всегда над одним — это Леонид Сергеевич хорошо знал.

В тот день Арина дулась. Она не могла простить, что муж так и не оформил себе карту на выезд.

— Осталось немного, — уговаривал он, виновато чмокая жену в висок. — Эвакуация клиники — дело почти решённое. Прилечу месяцев через восемь… Может быть, через годик.

Тринадцатилетняя Василиса дулась тоже. Но по другой причине. Она хотела остаться с отцом. Леонид подозревал, что на то у неё имелись более веские причины, чем дочерняя любовь (дружок Костик, например, чья семья не смогла попасть в первую волну эвакуации).

Бердин старался сгладить острые углы и месяцы перед отлётом баловал своих упрямиц, как мог. Кажется, они даже начали этим пользоваться.

Он улыбнулся.

Космодром оказался громадным мегаполисом с развитой инфраструктурой. Несчётное множество транспортных узлов, вокзалов и пространственно-временных диафрагматорий, откуда текли и текли людские потоки. Сегодня стартует третья партия кораблей. Заселялись первые две рукотворные планеты. Да, тогда их было всего две.

Служащие космодрома пытались поддерживать хотя бы видимость порядка, систематизировать движение живых стремнин. Но провожающие упорно не покидали зоны для отъезжающих, отъезжающие не желали сидеть в отведённых им отсеках и смешивались с толпами провожающих. Люди сновали туда-сюда, искали родных и знакомых из других групп, пытались меняться посадочными талонами, а то и пропихнуть кого-то по своей карте в накопитель. Всё куда-то неслось, кричало, путалось — неразбериха и Содом с Гоморрой!

Прозрачные стены открывали невиданную картину — неоглядное пространство, уставленное сверкающими монстрами, каждый с его клинику величиной. Сколько их! Неужели эти исполинские машины пару часов спустя взмоют ввысь, пробьют слои атмосферы, выйдут в подпространство…

В свои годы Бердин ни разу не выбирался за пределы родной планеты. Особой надобности в том не видел. Да и времени не хватало. С презрительной усмешкой слушал восторженные рассказы знакомых о межзвёздных путешествиях, планетах, лишённых привычных условий, о кислородных тоннелях, проложенных по туристическим тропам. Такая романтика его не влекла. И вот он стоит среди мечущихся людей, глазеет на горы металла за стеной, а в мозгу какие-то нелепые мысли: не разыграется ли мигрень у Аринки, не забыла ли в спешке сунуть в ручную кладь Василиса тёплый свитер.

С невероятным трудом Бердин сумел отыскать сектор, где производилась посадка пассажиров четыреста восьмой группы, указанной в эвакуационных картах жены и дочери. Аринка ворчала. Василиса болтала с обретённым минуту назад приятелем. Такое вот прощание. Набегу. Обнялись наскоро. Он топтался рядом, повторял, что скоро присоединится к ним. Потом они скрылись за дверями накопителя. Он крикнул дежурное «люблю»… Или даже не так? Да, что-то про тугую повязку при мигренях и свитер. Потом долго наблюдал, как медленно и неслышно отрывались от земли корабли. Сотни кораблей. Титанический мегаполис пустел на глазах, оставляя за собой бетонное поле, ровное и бесцветное.

Через несколько дней Землю била агония. Просто в одно мгновение небо раскололось, заходило ходуном. Где-то лопалась земная кора, выплёскивая на поверхность реки раскалённой лавы. Где-то вышли из берегов моря и океаны. Сколько тогда погибло? Миллионов десять? Около того.

Бердину повезло. Когда всё улеглось, он выбрался из уцелевшего убежища вместе с парой сотен других счастливчиков. Убедился — не всё так уж плохо. Выстояли даже некоторые здания. Другие смяло во время апокалипсического землетрясения. Спрессовало смежившимися мехами вместе с людьми. Тысячи были погребены под руинами. И всё же многих эта участь миновала. Город не обезлюдел.

Только потом Бердин узнал причину всепланетной катастрофы. Отснятые со спутников материалы обошли все каналы Всемирной Вещательной Сети. Снова и снова перед глазами кружило яблоко Марса, плывущее в бесконечной космической пустыне. Оно приближалось, льнуло к монитору золотистым боком, и тогда на его фоне можно было рассмотреть едва заметную комариную стайку — колонну кораблей. Потом золото Марса опять отдалялось, превращаясь в наливной, спелый плод. И вот теперь было видно, что движется этот плод навстречу блистающей, словно полярное сияние, паутине нагуалей. Когда они успели пробить плоть пространства, не известно. Никакая земная логика и расчёты не могли предугадать, где вынырнут в следующий раз смертоносные сосуды иной реальности.

Смотря эти ролики, Бердин удивлялся, как беззащитно выглядит тончайшая паутинка. Надеялся вопреки здравому смыслу — вот сейчас упругое «яблоко» разорвёт сеть, даже не заметив её на своём пути. Но происходило всегда иначе. Соприкоснувшись с туманной преградой, твердь начинала дробиться, словно трепетные нити оказывались лезвиями острейших бритв. За считанные часы Марс перестал существовать. На его месте образовалась бездна, поглотившая не только куски несчастной планеты, но и всё, что находилось вокруг неё. В том числе, маленькие спутники Марса Фобос и Деймос, а также лёгкую стайку кораблей, поблёскивающую рядом. Бездонная воронка, оставшаяся от былого «яблока», ширилась, всасывая в себя пространство и время. Похоже на сток в ванне — смешное и горькое сравнение, приходящее на ум Бердину.

Голоса за кадром твердили что-то о гравитации, чёрных дырах и о том, что, в случае, если космические нагуали вырастут на пути Земли, её ожидает то же. Но ему было всё равно. Он вспоминал суету на космодроме в день отлёта. Около шести миллионов эмигрантов. Их было жаль. Но именно тогда он столкнулся с этой циничной, но такой человеческой истиной — миллионам можно сочувствовать, рыдать только над одним. Или двумя…

Земля превратилась в пульсирующий клубок оголённых нервов. За эмиграционные карты убивали, выкладывали целые состояния, шли на любые унижения и подлости. Добиться переноса онкоцентра на непоражённые нагуалями «челноки» Бердину не удалось. В мгновение ока взметнулась ввысь иерархическая лестница, сложенная по признаку близости к заветному куску пластика. Кто там стоял на верхней ступени, Бердин не знал и знать не хотел. Знал только, что его пациентам остаётся лишь издали поглядывать на ту лестницу. Видел, как рвались связи — кто-то улетал, чтобы никогда уже не увидеть тех, кто остался в стенах Центра. Оставшиеся выставляли на тумбочки фотографии. С этого момента в их глазах поселялось одиночество. А где-то очень далеко по каждому из них кто-то рыдал.

Рыдал как он сам над двумя из шести миллионов.

Леонид потёр ладонями лицо. Небо за окном начинало светлеть, а доктор так и не решился открыть ни одну из папок. Сегодня четыре операции, а он ни минуты не спал. Непрофессионально и преступно! На что ушло драгоценное время! Один, миллионы… Откуда взялись эти мысли? «Бе-е-едная» — пронёсся в мозгу голос Русланы. Как над матерью простонала. Точно та в глаза ей смотрела. Одна из нескончаемого множества планет.

— Земля, — произнёс доктор. — Зем-ля.

Слово было округлое и сладковатое, как имя Руслана. Бердин нажал кнопку на кофейнике. Чёрная густая жидкость колыхнулась, задышала. Леонид Сергеевич тут же о ней забыл, углубившись в поисковик. Только бы однажды, с досады, он не удалил тот архив.

Часа через три Бердин набрал номер Рахматова. Тот снова вершил на земной базе какие-то свои неясные для доктора дела. Воспалённые склеры выдали — Рушан тоже провёл ночь без сна.

— Мне нужно встретиться с вами. Когда лучше подъехать?

Рахматов точно ждал этого вопроса.

— Подъезжайте сейчас.

7. Одна из миллионов

После сообщения Рахматова Щёткин незамедлительно вылетел на Землю.

В кабинете президента ВКБГА плавали рыхлые клочья сигаретного дыма. Шеф аномалийщиков с пониманием относился к маленьким слабостям своих подчинённых. Особенно, если объяснялись эти слабости необходимостью сосредоточиться. Как раз сейчас повод тому был — объяснял доктор путано, то и дело сбивался на медицинские термины или латынь.

— Злокачественные опухоли в большинстве своём отличаются, так называемым, инфильтративным ростом, то есть, прорастая в окружающие ткани, разрушают их, — вещал доктор, указывая притихшей аудитории на плавающие над транслятором голографические модели. Кто-то из слушателей тяжело вздохнул. Видно, не мог уразуметь, зачем шеф собрал начальников отделов ВКБГА на этот коллоквиум для студентов-медиков. Но Бердин соскакивать с любимого конька не спешил. — Различают три вида роста опухолей: экспансивный, аппозиционный, инфильтрирующий. Поговорим о первом. При экспансивном росте опухоль растет как бы «сама из себя». Она не прорастает в окружающие ткани, а лишь раздвигает или сдавливает их. Паренхиматозные элементы близлежащих от образования тканей атрофируются. Развивается коллапс стромы. Опухоль окружается как бы капсулой. Экспансивный рост опухоли происходит медленно. Он характерен для зрелых, доброкачественных опухолей. То есть тех, которые имеют наиболее благоприятный прогноз. Впрочем, некоторые злокачественные опухоли тоже могут расти экспансивно. Наличие капсулы у злокачественных образований также делает прогноз куда более оптимистичным. Во-первых, капсулированные опухоли значительно легче удалить. Грубо говоря, необходимо просто извлечь капсулу. Излишние подробности, думаю, вас не интересуют. Во-вторых, заключённая в капсулу опухоль может быть вполне безвредной. Некоторые пациенты живут с такими капсулированными опухолями многие и многие годы. Это никак не сказывается на качестве жизни. Итого…

— Нельзя ли всё же поближе к ФАГу? — взмолился молодой и нетерпеливый начальник отдела наноразработок Лёша Лоханкин.

— Простите, но я месяцами слушал об Универсуме и Конструкторах, — сердито фыркнул Бердин. — Мысль, пришедшая мне ещё в ординатуре, заключалась в том, нельзя ли каким-то образом перевести опухолевый рост из разряда инфильтрирующих в разряд экспансивных.

— То есть, соорудить вокруг опухоли капсулу, я правильно понял? — уточнил Рахматов.

— В общих чертах верно. Капсула заключает опухоль внутри себя, не позволяя ей распространяться дальше. К тому же, не страдают окружающие ткани. Бывает, конечно, злокачественные образования прорастают сквозь стенки капсулы, но всё-таки мы выигрываем время. Как вы понимаете, время это шанс! В те годы я сумел зажечь своей идеей моего хорошего знакомого, физика по образованию, Никиту Авдотьева. Именно он предложил формировать капсулу не из клеточного материала, а из определённых полей. Я не силён в его части работы, знаю лишь, что он экспериментировал преимущественно с торсионными полями. Наши совместные труды уже стали приносить плоды, когда Авдотьев эмигрировал. Исследование закончено не было.

Как уже говорил, в вопросах физики я полный профан. Продолжить поиск самостоятельно не смог. Тем не менее, я убеждён, что такие капсулы создавать можно! Более того, в процессе исследований мы добились ошеломляющих результатов. При должных условиях поражённые ткани, заключённые в торсионную капсулу, начинают регенерировать! Это мог быть прорыв в лечении не только онкологии, но и целого ряда других заболеваний! — Голос Бердина взмыл к потолку и разлетелся по просторному кабинету многократно повторённым эхом.

— Это прекрасно, — согласился Щёткин — однако, причём здесь глобальные аномалии?

Доктор возбуждённо потёр ладони.

— Исследования показали, в торсионном поле регенерирует любая материя. Нужно только создать условия.

— Вы хотите сказать…

— Не решусь что-то утверждать, — перебил доктор — но при некотором воздействии в капсулах восстанавливались не только ткани человеческого организма, но и минералы, растения, обретала первоначальные свойства заражённая почва. Возрождалась микрофлора! Любая материя возвращалась к своему естественному состоянию, стоило задать исходные параметры.

Бердин поколдовал над транслятором, в воздухе закружился увядший стебель.

— Вот один из записанных нами экспериментов, — прокомментировал он. — Artemнsia absнnthium обыкновенная, проще говоря, полынь горькая. Безусловно, запись велась в режиме замедленной съёмки. Весь эксперимент занял около недели.

Пожухлые тёмные листья чуть заметно колыхнулись и начали наливаться сочной зеленью.

— Ничего себе! — восхитился никогда не скрывавший своих эмоций Лоханкин. Остальные молчали.

— Как видите, хронометраж прямой, — на всякий случай обратил внимание собравшихся на таймер Леонид. — Я не собираюсь никого вводить в заблуждение, пуская запись с конца до начала.

Через минуту над излучательной панелью, как ни в чём не бывало, зеленел великолепный представитель Artemнsia absнnthium.

— Почему вы не обратились в компетентные организации? — спросил Щёткин. Говорил он спокойно, но лицо его покрылось багровыми пятнами — верный признак крайнего раздражения.

— Я не обратился? — возмутился Бердин. — На протяжении многих лет я стучался во все двери. Просил, уговаривал, требовал! Мне отвечали, что масштабные проекты требуют весомых вложений, а их, учитывая сложившуюся ситуацию, на медицину нет. Исследования не были доведены до конца.

— Медицину! — воскликнул Лоханкин. — Неужели вы не понимали, что открытие может касаться не только медицины?!

Взгляд доктора стал колючим.

— Я врач, — отчеканил он. — Исследования были нацелены на решение конкретных задач. Более того, вынужден настаивать, тема борьбы с онкологическими заболеваниями должна и далее оставаться ведущей. В противном случае, я отказываюсь передавать данные. Я знаю, только ваш Комитет способен сейчас повлиять на ситуацию, найти специалистов и средства, чтобы довести начатое. Именно поэтому я требую, чтобы работы в области медицины не были вычеркнуты из списка первостепенных задач.

— Уж не шантаж ли это? — плотоядно прищурился Щёткин.

— Назовите, как хотите, — Леонид набычился. — Честно говоря, мне терять нечего.

— Ну, ну! — поспешил вклиниться в намечающуюся перепалку Рахматов. Разговор грозил зайти в тупик. — Разве кто-то говорит, что медицина будет забыта сразу после передачи результатов вашей с Авдотьевым работы? Думаю, исследования могут идти параллельно. Обязуюсь лично принять участие в разработках, касающихся медицинских вопросов.

— Рушан, время… — попытался возразить Лоханкин, но, поймав взгляд того, осёкся.

— Да, и ещё… — доктор уселся в кресло и, не отрывая глаз от покачивающейся перед ним полыни, произнёс. — Надеюсь, именно в этом заключалась возложенная на меня Инженерами миссия. Я её выполнил. У меня масса забот, крайне не хотелось бы от них отвлекаться.

— Я тоже надеюсь, — взял себя в руки Щёткин. — Одного не могу понять, доктор, почему вы раньше молчали? Ведь ассоциации очевидны, — он кивнул на два лежащих рядом снимка.

Лицо Ильи Муромца смягчилось.

— Кое-кто помог увидеть мне в гибнущей планете свою пациентку. И не просто увидеть, а в полной мере почувствовать свою связь с ней. Свою ответственность, если хотите. Простите уж за патетику.

— И что?

— Ничего, — доктор пожал плечами. — Оказалось, Земля тоже одна из миллионов.

Скоро материалы были в полном объёме переданы Комитету. Работа закипела.

8. Опытные образцы и первопроходцы

«Вселись, Господи, в его руки!» — услышал за спиной чей-то торопливый шёпот Рушан и вслед за Бердиным вошёл в операционную.

Распластанное на столе тело женщины пугало своей незащищённостью. В голове Рахматова навязчиво билась мысль — не может не чувствовать человек, как вгрызается в его череп трепан. Казалось, лишённый воли, обездвиженный пациент просто не имеет сил завыть, сорваться с места, умчаться от утолщённого на конце фриза и костных кусачек. Рушан отвернулся. Хорошо, что лицо спящей отгорожено ширмой. Череп выглядел обезличенным, как что-то неодушевлённое и бесчувственное. И всё же Рахматов поймал себя на том, что руки у него мелко дрожат.

— Зрелище не для всех. — Глаза Бердина насмешливо сузились. — Ваша помощь потребуется позже. Можете проветриться.

— Спасибо. — Рахматов на ватных ногах отошёл к окну. Злиться на ехидство хирурга сил сейчас не было. Он с содроганием слушал звон инструментов и заглушённые масками голоса. «Надо бы доработать прибор, чтобы не приходилось ковырять черепушку… как там они это называют… обширный базальный доступ? Бр-р-р! А ведь есть, наверно, такая вероятность». Рахматов задумался.

— Рушан Галлибулаевич, ваш выход! — раздался в операционной сочный бас Бердина.

Рушан обернулся.

— Да, я готов.

Микроскоп-модулятор вывел масштабированное операционное поле в трёхмерную плоскость. Сосуды и капилляры толщиной с конский волос образовали на серовато-жёлтой поверхности причудливый узор. Жало торсионного генератора скользило вдоль изуродованных сосудов, заключая их в невидимую для глаза оболочку. Бердин напоминал теперь Рахматову высокоточный механизм. Даже дыхание и биение сердца хирурга, казалось, подчинено движению тончайшего волокна. Лишь изредка он поднимал голову, чтобы операционная сестра промокнула усеянный каплями пота лоб, и делал пару глубоких вдохов. Рушан отслеживал и регулировал бегущие по дисплею генератора показатели. Он уже успокоился и сосредоточился на своей работе. Едва кончик микроскопического жала приближался к наросту на сосуде, Рахматов усиливал излучение в чётком соответствии с таблицами. Монитор пестрел цифрами, глаза слезились, спину и шею ломило от напряжения. Стоит поработать и над тем, чтобы мощность излучения корректировалась автоматически.

Сегодня Руслану перевели из реанимационного блока в палату. Почему-то, идя по нескончаемым коридорам, Рахматов волновался, словно сейчас ему придётся сдавать ещё один трудный экзамен. Бердин перехватил его беспокойный взгляд и всё понял.

— Не переживайте, коллега, — ободряюще пробасил он. — Я не случайно выбрал именно Руслану. Когда вы с ней познакомитесь, убедитесь — по её вине наш эксперимент не пострадает. Главное, объясните попроще, что к чему, а уж она сделает всё возможное.

— Постараюсь. Просто мне не по себе от мысли, что сейчас я познакомлюсь с живым человеком, чей открытый мозг видел накануне, — признался Рушан.

Леонид Сергеевич громко расхохотался и похлопал Рахматова по плечу. После совместной работы над генератором Бердин к нему благоволил и уважительно величал «коллегой».

— О той операции вам ничто не напомнит. Регенерационная камера делает своё дело — никаких рубцов, бинтов и воспалений.

Доктор толкнул дверь, они вошли в палату.

— Чудесное сегодня утро! — заполнил тесную комнатушку бас Ильи Муромца. — Как чувствует себя наша спящая красавица?

— Здравствуйте, Леонид Сергеевич. — Лежащая на высокой кровати женщина повела на вошедших заспанными глазами. — На удивление хорошо. Новая обезболка?

— Никакой обезболки! — Бердин пожал покоящееся поверх одеяла тонкое запястье. — Капаем, чтобы предотвратить послеоперационный отёк. Так что, видите, какие у нас подвижки. А будет ещё лучше. Кстати, разрешите вам представить моего коллегу господина Рахматова. Он поведает о той работе, которую вы должны будете проделать, чтобы окончательно придушить ваше чудовище.

— Работе? — переспросила Руслана и с сомнением глянула на переминающегося с ноги на ногу незнакомца. — Можно угадаю? Вы физиотерапевт?

— Скорее, просто физио, — хмыкнул Рушан. Непринуждённость беседы ему нравилась. — Группа учёных под моим руководством создала тот самый прибор, при помощи которого была проведена операция.

— Торсионный генератор, — аккуратно, как прилежная школьница, выговорила Руслана. — Мне Леонид Сергеевич рассказывал.

— Не приписывайте мне чужих побед! — хохотнул Бердин. — Я рассказывал вам о нём на уровне «этакая штуковина, а на ней кнопочки, кнопочки». Рушан Галлибулаевич сумеет сказать гораздо больше. Это очень важная информация, Руслана. — Голос Леонида Сергеевича стал просительным, почти умоляющим. — Пожалуйста, постарайтесь вникнуть. От того, насколько вы примите к сведению сказанное зависит… Всё зависит, словом!

— Я вся внимание. — Руслана поправила левой рукой подушку. Подтянула парализованную часть тела. Теперь она полулежала, пресекая тем самым себе возможность уйти в тяжёлую полудрёму.

— Немного поясню, с чем мы имеем дело, — начал Рушан, присаживаясь на край стула, стоящего у изголовья. — Это необходимо, чтобы вы поняли, что слова мои не пустые призывы к оптимизму. Итак. Всё в нашем мире совершает вращательные движения. Планеты кружат вокруг Солнца. Ядро атома — вокруг своей оси. Вокруг ядра вращаются электроны. Это значит, в природе должны быть порождённые вращением поля. Такие поля, действительно, существуют. Их называют торсионными. Торсионные поля — основа всего. Из них состоит вакуум, создающий элементарные частицы. Из элементарных частиц строятся атомы. Из атомов складываются молекулы, образующие материю.

— Поняла, торсионные поля — основа материи. — Руслана кивнула, но Рушан заметил, что она с трудом борется со сном. Рахматов заторопился.

— Был такой нобелевский лауреат Бриджмен. Он-то и предположил, что эти поля при некоторых условиях могут самогенерироваться. В отличие от электромагнитных, торсионные поля появляются не только от какого-нибудь источника, но и когда искажается структура физического вакуума. Например, когда человек говорит, возникают звуковые волны, то есть, уплотнение воздуха. Вокруг этих уплотнений появляются торсионные поля. Выражаясь проще, любое сооружение, линия, проведенная на бумаге, написанное или сказанное слово нарушают однородность пространства физического вакуума, и он реагирует на это созданием торсионного поля. А уж торсионное поле влечёт за собой появление материи. Вот и получается, что сказанное нами слово порождает реальные объекты и события.

— Ясно. — Руслана потёрла отёкшие веки. — Одного не поняла, торсионное поле это хорошо или плохо? Простите, но я, правда, не поняла. Я всю жизнь работала обычным продавцом.

Рушан крякнул и беспомощно оглянулся на Бердина. Доктор с трудом сдерживал улыбку.

— А вот это и будет зависеть от вас, — пришёл он на помощь растерявшемуся физику. — Полю окружающему камень или почву мы можем задать непоколебимые параметры. Ни камень, ни почва не обладают способностью мыслить, а, следовательно, и изменять исходное торсионное поле. Человек же существо разумное, он думает и говорит. А, значит, постоянно воздействует на торсионные поля и, как следствие, на материю, которую эти поля создают. Одним словом, положительная информация это положительное торсионное поле, отрицательная — наоборот. А положительное торсионное поле это что? Правильно, это положительный объект, здоровая материя, позитивные события.

— А-а, — просияла Руслана — теперь понятно.

— Положительное торсионное поле вращается вправо, отрицательное — влево, — подхватил Рахматов. — Человек способен преобразовывать их. Важно помнить, что не только слово, но и мысль имеет торсионную природу. Мысль — это полевые самоорганизующиеся образования. Сгустки в торсионном поле, сами себя удерживающие. Мы ощущаем их как образы и идеи.

— Вот именно, — снова отобрал инициативу доктор. — Человек преобразовывает, Русланочка. Человек! Вы сами определяете, каким быть вашему полю.

— Да. Уникальность нового метода лечения состоит в том, что вы сами себя должны излечить, — подтвердил Рушан. — Вокруг поражённых сосудов мы создали капсулу из торсионных полей, направив вращение вправо, то есть… э-э-э… в положительную сторону. В данный момент торсионные поля вращаются, гармонизируя и восстанавливая естественную структуру тканей. Как говорится, эталон Господа Бога! Но только вы можете заставить их и дальше работать в этом режиме. В противном случае, направление вращения изменится, и торсионные поля станут вашим врагом.

— Внутри капсулы снова начнут развиваться раковые клетки? — уточнила Руслана.

— Не начнут! — оборвал её Бердин. — Не тот вы человек, чтобы допустить дурные мысли.

Руслана на минуту задумалась, потом жалобно вздохнула.

— Скажите, доктор, когда я полечу к семье, волосы у меня уже отрастут?

Бердин с Рахматовым переглянулись. За направление торсионных полей можно было не волноваться.

Несмотря на занятость, Рушан почти каждый вечер спешил в Центр. Дел у него там находилось немало. Доктор к усовершенствованию торсионного оборудования относился ревниво, требовал подробнейших отчётов о ведении работ. При этом многое из очевидного для разработчика генератора для медика становилось откровением. Не понимая чего-то, Леонид злился, обвинял физика в целенаправленном «запутывании следов» и тут же принимался сыпать перлами, густо замешанными на медицинской терминологии. Тут уже в прострацию впадал Рахматов.

— Воюют, — сообщала поздним посетителям Дашенька и со смешком кивала на дверь завотделения, откуда слышалось шипение, точно в кабинете сцепились два разъярённых кота.

Помощь пришла со стороны, с которой Рахматов ожидал меньше всего. Как-то в кабинет, шаркая кожаными подошвами стоптанных туфель, пробрался сухонький старичок.

— Гровс Альберт Аросьевич, — представился гном и, усевшись к столу, раскрыл потрепанный визуализатор речи. Со свойственным старикам упрямством, профессор хранил верность привычке пробегать глазами по написанным строкам. — Вы уж простите за вторжение, но у меня к коллеге Рахматову накопилось немало вопросов.

Глядя как восьмидесятилетний старец старательно записывает пояснения Рушана, Бердин стал сговорчивей. На другой день профессор явился уже с двумя спутниками. Один из сопровождающих был явно «местным», второй — высокий худощавый юнец — облачён в форму работника младшего медперсонала.

— Группа поддержки? — не преминул вставить шпильку Леонид Сергеевич, но, как только началась лекция, настроил транслятор на режим записи. В столе он прятал инструкцию по эксплуатации генератора, которую взялся изложить доступным коллегам языком. Работа застопорилась на пункте третьем по причине непролазной терминологии разработчика. Теперь Бердин под шумок надеялся разъяснить для себя некоторые нюансы.

Так стала складываться аудитория, которую довольно скоро в ЦЭКО стали называть Рахматовцами. Первые «выпускники» уже бойко управлялись с генератором и ассистировали на операциях. А скоро Рахматов и Ко создали излучатель, способный с высокой точностью нащупывать поражённые участки тканей и без травматичных разрезов или проколов.

После дел кураторских Рушан непременно забегал в палату Русланы. Сначала он шёл туда, чтобы справиться о самочувствии в связи с получаемой ею торсионной терапией, потом — просто так. Ему нравилось слушать в чём-то наивные, а в чём-то очень мудрые рассуждения первой своей пациентки. Нравилось видеть, как медленно, но верно наполняются жизнью глаза этой женщины, отступает паралич, тают боль и слабость. Бердин, как водится, ворчал, что Рахматов провоцирует нарушение режима (посиделки порой затягивались за полночь), грозился выписать больную без суда и следствия.

Месяц спустя Рушан обнаглел настолько, что предложил Руслане прогуляться по больничному парку. Она с сомнением глянула на подмигивающий со стены циферблат.

— Второй час ночи.

— А разве ночью жизнь прекращается?

Они неспешно шли по больничному парку. Руслана опиралась на руку Рахматова. Прихрамывала. Лунная ртуть заливала кроны старых лип и клёнов, поблёскивала под ногами невесомыми голубоватыми проталинами.

— Жаль отсюда улетать, — с лёгкой грустинкой произнесла она. — Как думаете, на Итаке ночи такие?

— Думаю, похожи, — откликнулся Рушан. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему по душе этот запущенный парк с давно нестрижеными деревьями и высокой травой. Почти уже лес. — Я живу на Эмерии.

— Не слышала.

— Это первая планета-«челнок», — пояснил Рахматов. — Опытный образец. Я сам принимал участие в расчётах мощности управляемых ядерных реакций для её формирования.

— Везёт вам на опытные образцы! — улыбнулась Руслана. — Меня ведь тоже можно считать опытным, правда?

— Вы не опытный образец, вы первопроходец.

— Знаете, о чём сейчас думаю? — женщина вновь стала серьёзной.

— Нет.

Рахматов лгал. Дымка над головой его спутницы, так напоминающая лунную туманность на небе, говорила с ним на безмолвном языке Абсолюта — Руслану печалило, что её сын вырастет на чужой, искусственной планете. На планете, где деревья имеют строгую пирамидальную форму, трава никогда не вырастает выше определённого ей, а горы и реки будут просчитаны до миллиметра.

Но Руслана этого не сказала. Заговорила о каких-то милых пустяках. Потом наклонилась и подняла с дорожки первый упавший лист.

— Давайте присядем. Немного устала. Земля, оказывается, такая огромная! — И засмеялась.

Когда они, крадучись, возвращались с прогулки, в светящемся окне на третьем этаже Рушан заметил могучий силуэт. Доктор стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нарушителей больничного режима.

— Попались, — вздохнула Руслана и вдруг хихикнула, точно нашкодившая девчонка. — Влетит нам.

— Выпишет! — с комическим ужасом охнул Рушан. — Как пить дать, выпишет. И сам в звездолёт затолкает!

Массивная фигура в окне шевельнулась и шагнула в сторону, прячась за занавеской.

9. «Носок» для нагуаля

Полигон располагался на границе Мёртвого Пространства, разросшегося вокруг одного из нагуалей. Щёткин с Рахматовым шли вдоль выстроенных замысловатым зигзагом агрегатов.

— Вы уверены, что распространению полей почва не станет помехой? — сомневался Щёткин. Ему всё ещё не верилось, что проникшие сквозь земную кору и опутавшие ядро нагуали не укроются от невидимых капсул.

— Эксперименты показывают, что торсионные поля проходят через любые среды без потерь интенсивности. Единственно, что вызывает у меня вопросы, насколько подчиняются живущие по иным законам нагуали этим правилам.

— М-да, иная реальность… — пробормотал Щёткин. — Чёрт её дери!

— В любом случае, если удастся хотя бы капсулировать нагуаль и порождённое им Мёртвое Пространство, мы остановим их рост.

— Думаете? — президент ВКБГА недоверчиво глянул на Рахматова.

— Надеюсь. В ЦЭКО сегодня капсулируют самые агрессивные опухоли, останавливая их распространение.

— Пациенты всё же люди, принадлежащие нашему миру.

Рушан вздохнул. Те же мысли мучили и самого Рахматова.

— У нас нет другого выхода. Не на прогулку же мы сюда приехали с этими игрушками. — Рушан махнул головой в сторону гигантских, похожих на пушки агрегатов.

— Да уж, — Щёткин окинул взглядом торсионную «артиллерию». — Говорите, жива наша Руслана?

— И очень деятельна! — Рахматов расхохотался. — Устроила недавно грандиозную головомойку парикмахеру за чудаковатую стрижку. Хочет перед мужем предстать во всей красе. Через неделю улетает. Я там немного поспособствовал с комиссией…

— Полное выздоровление?

— Стопроцентное. Даже на месте иссечения метастазов ткани восстановились. Кроме того, торсионные поля обладают памятью. Так что рецидивы практически исключены. Ну, разумеется, если не начать с тупым упорством раскручивать эти самые поля влево.

— Что ж, — Щёткин ещё раз глянул на «пушки» — врежем нашими «Русланами» по врагу?

— С восторгом.

Мужчины пошагали к небольшому строению, где ждал своего часа пульт управления.

Рушан напряжённо смотрел на моделирующую панель. Спутниковый сканер передавал чёткую голограмму — ветка нагуаля, поросшая мхом Мёртвых Пространств, тонкие усики новых побегов иных реальностей. Подкрашенные для контрастности кроваво-красным, выглядели они пугающе. Торсионные поля на реконструкции решили обозначить синим цветом. После доработки прибора поиск поражённых пространств осуществлялся автоматически.

— Ну, с Богом, — Щёткин сжал спрятанные в карманах комбинезона кулаки.

— Вселись, Господи, в его руки! — повторил услышанную у операционной молитву Рахматов.

— Пли!

Рушан коснулся стартового значка. По алым ветвям медленно поползли индиговые язычки.

— Пошли, — заворожено прошептал главный инженер проекта Рихард Ирге. — Вроде носок натягивает, сволочь! Эх, в космос бы наших «Русланок»! Генеральную уборочку домену.

— Будет тебе и уборочка, — не оглядываясь, буркнул Рахматов. — Сейчас соорудим пылесос вселенских масштабов и…

— Да не сглазьте вы! — прошипел Щёткин. — Чёрт ещё знает, что там будет твориться внутри капсулы!

— Вы сейчас торсионке лево руля дадите, — пригрозил Рахматов. — Кто знает, вдруг эти нагуали разумны и заложенных нами характеристик сред будет недостаточно для поддержания заданного направления полей. Только положительная информация!

— Всё будет отлично, — пробубнил Ирге. — Не зря же нам был послан Несущий!

— Отлично, — подтвердил Рахматов.

— Будет, будет! — закивал напросившийся на эксперимент Лоханкин.

— Сумасшедший дом, — проворчал Аристарх. — Не научный эксперимент, а какое-то коллективное камлание!

Отправленный неделю спустя внутрь капсулы зонд исчез бесследно, растворившись в агрессивной и чуждой реальности Мёртвого Пространства. Неведомый мир иных законов, окружённый торсионными полями, продолжал существовать. Рахматов был подавлен. Радовало одно — рост нагуаля полностью прекратился.

— Уже неплохо, — утешал Рушана Бердин, к которому Рахматов теперь частенько заглядывал, чтобы подпитаться оптимизмом. — Я же говорил, капсула позволяет выиграть время. А время — это шанс!

У доктора дела шли куда лучше — вставали на ноги даже больные, получавшие лишь симптоматическое лечение, призванное не спасать, а только облегчать последние дни. Было чему порадоваться.

— Трудная пациентка Земля, — вздохнул Рахматов. — То ли позитивно мыслить не умеет, то ли…

— Может, и не умеет, — согласился Бердин. — А ещё, знаете ли, бывают пациенты, которые не верят своему врачу.

— Почему?

— По-разному. Иногда по природе своей недоверчивы. Те мало кому верят, себе в том числе. Не верят, что справятся. Тем более, не верят, что кто-то им пытается помочь. А, бывает, разуверился в нас больной. Не везло ему с врачами. Слишком часто сталкивался с их равнодушием и жестокостью. Боюсь, это как раз наш случай. С такими труднее всего.

— Да уж, — Рушан покачал головой — человечество тот ещё врачеватель. Прямо скажем, коновал. Ему довериться сложно после… всего.

— Согласен. — Доктор задумался. — Однако мне не даёт покоя одна ваша фраза.

— Какая?

— Вы раз сказали, что нагуали лишь следствие болезни. Скажем так, метастазы. Но метастазы лечить бесполезно, если не уничтожен основной очаг — опухоль.

Рушан покрутил в руках чашку с кофейной гущей. Чёрная кашица растеклась по дну жирным знаком вопроса.

— К сожалению, опухоль не в нашей власти. ФАГ — вот очаг.

— Фундаментальный Агрессор, — Бердин нахмурился. — Тогда получается, Земля выписана на симптоматическую терапию и её гибель только дело времени? А вы утверждали, что я Несущий.

— Трудно сказать. Вероятно, если бы не вы, нашей планеты уже бы не существовало. Нагуали остановлены, заперты в капсулы. Мы отвоевали ещё немного времени. Как вы там говорили? Время — это шанс?

— М-да… К тому же… Руслана завтра улетает к своим. — Бердин расплылся в улыбке. — Придёте проститься?

— А как же! Универсум по имени Руслана продолжает игру!

— И ещё многие и многие Универсумы! За них, коллега!

— За них!

Бердин с Рахматовым чокнулись бокалами с коньяком, за бутылку которого Рушан отдал кругленькую сумму. В воздухе разлились мягкие волны ароматов. Где-то за пределами Земли кудрявились виноградники, напитывались солнцем спелые сочные гроздья.

10. Земля — inoperabilis

Экстренное совещание в кабинете Щёткина не предвещало ничего хорошего. Рахматов с группой как раз собирался лететь на очередной воздвигнутый в считанные дни полигон. Новый нагуаль прострелил Таймыр. На возражение Рушана босс бросил:

— Отложить!

Худшие опасения Рахматова оправдались.

Щёткин хмуро взирал на притихшее собрание.

— Выходит, вариантов нет? — нарушил тишину Лоханкин.

— Для Земли нет, — отрезал Щёткин. — Корабль на Эмерию стартует через три дня. Думаю, более чем достаточно, чтобы собраться. База сворачивается полностью.

— Пакуем чемоданы, — горько пошутил кто-то. — Жаль старушку.

Приглашённый на совещание Бердин заворочался на стуле, прокашлялся.

— Будут ли приняты меры, чтобы за три дня эвакуировать как можно больше людей?

— За три дня? — переспросил Щёткин. — Все места зарезервированы на годы вперёд. Единственно, что мы можем, не придавать огласке полученные нами данные. Чтобы не сеять панику.

— Неужели нет возможности… облететь их что ли! — прогремел Бердин. — Как же так?! Ладно Марс, на нём не было разумных существ, которые могли хоть что-то сделать, чтобы обойти эти проклятые нагуали. Но Земля! Даром она нас кормила миллионы лет?

Пылкости доктора никто не улыбнулся.

— Леонид Сергеевич, — сдерживая негодование, произнёс Щёткин — планета — не флай и не космический корабль. Её невозможно пилотировать. Траектория движения Земли во Вселенной неподвластна человеку. Не знать этого не может даже тот, кто далёк от астрономии. Уничтожить нагуали, проросшие в космическом пространстве, мы также не имеем возможности. С земными-то пока не очень справляемся. Мы можем лишь наблюдать момент гибели планеты и, возможно, передать результаты этих наблюдений через межгалактическую сеть на «челноки». Вероятно, там когда-нибудь найдут метод борьбы с космическими нагуалями. Процесс разрушения планеты будет максимально подробно зафиксирован и подвергнут тщательному анализу. Может быть, выявятся какие-то закономерности при сравнении с Марсом. Это всё, чем мы теперь способны помочь человечеству.

— И… и кто будет передавать с Земли эти самые данные? — растерялся Бердин.

— Доктор, — голос Аристарха стал бесцветным — уж вам-то должно быть известно, бывают ситуации безвыходные. Как там принято говорить в ваших кругах? Кажется, неоперабельно.

— Inoperabilis, — автоматически перевёл на деликатную латынь Леонид Сергеевич.

— Отрицательный результат — это тоже опыт.

— Я остаюсь на Земле, — выпалил Лоханкин и заговорил торопливо, словно боясь, что его доводы выслушать не удосужатся. — У нас есть наработки. В момент столкновения с иной реальностью масса протонов и электронов…

— Остаться могут те, кто ясно осознаёт последствия, — перебил его Щёткин. — Каждый решает за себя.

— Спасибо, — поблагодарил за что-то Лоханкин и, успокоенный, уставился в окно.

— Хорошая мысль, — кивнул Рахматов. — У меня как раз масса работы. Надо понаблюдать, реагируют ли наши капсулированные нагуали на сближение с космическими соратниками. А ну как радуются, лапками машут. Пробьют ещё капсулу.

— Аналогично, — подал голос начальник отдела межгалактической связи Чи Хань. — Работы непочатый край!

— Вот именно, — поддержал Рене Сезан.

— Трогательное единодушие, — криво ухмыльнулся Щёткин. — Что ж, кого-то будем высылать волевым решением. Всегда мечтал побыть деспотом и самодуром.

— Доктор, вы совершаете непростительную глупость! — сдержанный обычно Рахматов, словно сваю пытался вбить в лоб Бердина. — Мы остаёмся лишь потому, что переданные нами материалы могут служить базой для дальнейших исследований! Зачем остаётесь вы?! Неразумно, это мягко сказать. Самурайство с последующим сепукку! Но ради чего?

— У меня в клинике есть юноша. — На Рахматова доктор не смотрел, точно разговаривал сам с собой. — Незрелая тератома, пучковое строение компонентов… А-ай! — Бердин безнадёжно махнул рукой. — Знали бы вы, сколько вынес этот парень: паралич и пролежни, сепсис, адские, нечеловеческие боли… Знаете, его жена отказалась эмигрировать. Хотела остаться с ним до конца. Вчера спинно-мозговой пунктат показал, что наша торсионная терапия дала результат. Ткани регенерируют. Скоро, очень скоро он встал бы на ноги. Но он погибнет. Понимаете? И его жена погибнет. И ещё четыре миллиарда…

— Не вполне понимаю, — Рахматов искоса глянул на доктора. — Ваша-то смерть как может им помочь?

— Да я и сам себя не очень понимаю, — признался Бердин. — Просто не могу. Но… — Он замялся. — У меня к вам будет одна просьба. Может быть, она покажется странной…

— Постараюсь не слишком удивляться.

— Мне хотелось бы видеть всё своими глазами. Это возможно?

— Мы будем отслеживать сближение с нагуалевой паутиной по системам межгалактической трансляции. Добро пожаловать в Апокалипсис.

— Непременно буду, — поддержал чёрный юмор Бердин.

Они разошлись. Рахматова ждал таймырский нагуаль, Бердин торопился на операцию.

Транслятор в лаборатории являл голографическую модель обречённой планеты. Поверхность её волновалась, вздрагивала, дышала тяжело и прерывисто. Доктор всматривался в очертания континентов и снова не узнавал их.

Уже несколько столетий Земля, как капризная модница, примеряла всё новые и новые наряды. Внезапно неуёмной мощью иных законов стирались горные массивы, складывавшиеся миллионы лет. Где-то, напротив, в считанные дни на месте равнин вырастали гигантские цепи скалистых хребтов. Гидросфера с приходом очередного нагуаля меняла свои очертания — топила беспомощные перед стихией острова, оголяла дно мирового океана. Планету нимало не заботили судьбы ничтожных микроорганизмов, мельтешащихся по ней в судорожных попытках спасти свои маленькие жизни. Не ведала легкомысленная кокетка, что бились эти микроорганизмы и за её спасение. Кого интересует возня незримого мирка, когда сам являешься микронной частицей Большой Игры.

И всё же так хотелось унести с собой в памяти эту крошечную, затерянную в бесконечности пространств планетку. Одну из миллиона.

В лаборатории собрались четверо: вернувшийся с полигона Рахматов, его помощник Гера Кацевейко, Щёткин и доктор Бердин. Президент также не пожелал покинуть тонущий корабль, никому не объясняя причин своего решения. Остальные разошлись по своим наблюдательным точкам. Прямая трансляция гибели Земли велась все эти дни.

— А где же… они? — поинтересовался Леонид Сергеевич.

— Нагуали? — уточнил Щёткин и коснулся панели. — Специально для вас, доктор. — Напротив голубого шара протянулось две сети. По тонкому плетению побежал чуть светящийся пурпур.

— Да, вот так лучше, — удовлетворённо крякнул Бердин. — Всегда предпочитал снимки с контрастом. Их легче читать, а я ужасный лентяй.

— Осталось двадцать восемь минут, — глянув на таймер, сказал Рахматов. Ни для кого это объявление сюрпризом не стало, все и без того не отрывали взглядов от мелькающих цифр.

— Надо же, — тихо проговорил Бердин — сколько огромных планет и целых галактик гибнет вот так же, а рыдать на «челноках» будут над этим маленьким шариком. Удивительно, не правда ли?

— Если бы так, — Щёткин нервно почесал небритую щёку. — Не хочу вас огорчать, доктор, но мы не можем сейчас утверждать, что «челноки», связанные с Землёй гравитационным полем, останутся невредимы. Мы, вообще, ничего не можем утверждать, когда дело касается иных реальностей и их законов!

— Ах, да, — вспомнил Леонид произнесённые когда-то в пылу спора Рахматовым слова. — Значит, возможно, сейчас мы увидим конец света? Во всяком случае, гибель человечества.

— Не исключено. Впрочем, незначительная часть людей находится за пределами Солнечной системы. Их крайне мало, но…

— У меня родители на Итаке, — огорчился Гера.

— У меня там жена и семья дочери, — отслеживая обратный отсчёт на таймере, произнёс Щёткин.

— А у меня родителей нет, а жёны все бывшие. Говорили, нельзя жить с человеком, который видит тебя насквозь, — усмехнулся Рушан.

Миллиметры между пурпурной сетью и круглыми боками планеты таяли. Земные нагуали, по выражению Рахматова, «лапками не махали», и он оставил своё место у измерительных приборов.

— Пять, — прочитал с секундной графы таймера Рушан.

— Четыре, — отозвался Щёткин.

— Три, — продолжил, сжимая подлокотники кресла, Гера.

— Две, — закончил счёт Бердин.

Рахматов закрыл глаза. В следующую секунду незримые тиски сдавили пространство, в воздухе что-то взорвалось, загрохотало, обрушилось. По всем законам домена, где погибала сейчас Земля, смерть обещала быть мгновенной, однако мир всё ещё клубился вокруг тяжёлой чёрной взвесью. Видно, у беспощадного ФАГа нашёлся другой сценарий.

— Ч-т-о п-р-о-и-с-х-о-д-и-и-и-и-т?! — с усилием выдавил Рушан. Звуковые волны, казалось, втискивались в среду, точно в загустевающую смолу. Даже ударяющие в мозг вопли аварийной сирены плыли медленно, растекаясь в пространстве вязкой мутью. Красные вспышки разгорались постепенно. Проступали из темноты, точно с трудом пробивались сквозь неё, и так же лениво гасли. Кто-то неизрекаемый и всемогущий просматривал умирание планеты в режиме Very much very slowly.

Неподалёку на полу корчился Щёткин. Он сжимал ладонями виски и скалил зубы. Из носа у него текла густая чёрная кровь. Рахматов попытался подняться, но на плечи навалился многотонный груз, посильный разве что ушедшим в небытие Атлантам. Рушан беспомощно забарахтался на полу. Спрессованный воздух приходилось втягивать в лёгкие, как упругое желе. Он застревал в глотке, забивал дыхательное горло, боталом громадного колокола ударял в барабанные перепонки. Рахматов заметил, что, касаясь лицом ковра, оставляет на нём алые кляксы.

В воздухе всё ещё светилось трёхмерное изображение Земли. Щёткин, отняв от головы руку, указывал на транслятор. Глаза его выкатились из орбит, налились, рот открылся в безмолвном крике. Собрав последние силы, Рушан повернул голову.

Над транслятором зависло нечто бесформенное — словно мягкую, лишённую остова массу затягивало в узкую щель. Масса перетекала из голубого в охристое, вспыхивала ослепительно-алым, кипела белыми раскалёнными пузырями.

— О, Господи, — простонал Рахматов. Увиденное потрясло его больше, чем даже растянутая во времени собственная смерть.

«Пластилиновая» планета вползала в тесный просвет между сетями нагуалей. Или это трансформировались волны транслятора? Но безумствующий мировой океан, ломающиеся кости горных систем, страшные ожоги на теле Земли говорили обратное. Из-под разорванной кожи земной коры в атмосферу выстреливали гигантские фонтаны планетной «крови» — магмы. Точно живые, ныряли и выныривали из неё обломки материков. Над Землёй клубился чёрный дым — смешанная с вулканическим пеплом атмосфера. Как мог сохраняться в этом пожарище кислород, Рахматов не понимал. Он вообще ничего не понимал. Вывернутая наизнанку реальность, дикий абсурд, параноидальный приступ мироздания…

В ушах раздался оглушительный скрежет и звон. Норовистым скакуном взбрыкнул пол бункера. Посыпались стены, оголяя титановые рёбра сверхпрочной арматуры. Рахматов потерял сознание.

11. Генератор Бердина

Кто-то бил его по щекам. Рахматов вдохнул — воздух стал легче, податливей. Какое-то время Рушан просто наслаждался возможностью дышать. Свободно, не прилагая к тому нечеловеческих усилий. Хлопки тем временем становились всё более настойчивыми. Рахматов открыл глаза. На него смотрел осунувшийся, почерневший от копоти, седой как лунь Гера.

— Живой? — просипел он, отирая ладонью кровь, струящуюся из ушей.

— Есть… немного…

Гера затряс головой, непроизвольно замычал от боли. Осторожно, точно на макушке у него стоял наполненный водой стакан, улёгся.

— Башка раскалывается! — пожаловался он.

Рахматов смотрел на своего ассистента, и его не покидало ощущение, что они оба болтаются сейчас в неведомом четвёртом измерении — то ли живы, то ли мертвы, то ли было, то ли нет.

— Ещё выжившие есть?

Кацевейко истолковал вопрос на свой лад.

— Наверно, есть, — подумав, ответил он. — Кислород имеется, атмосферное давление стабилизировалось. Вроде, в пределах нормы. Неповреждённые участки суши тоже остались. Думаю, на них спасшиеся найдутся… раз уж мы…

— Где Бердин и Щёткин?! — рыкнул Рушан, окончательно приходя в себя.

Гера, кряхтя, уселся, зажал ладонями виски.

— Там. — Он неопределённо махнул в сторону и отвернулся. Рахматов схватил стоящий рядом фонарь и, подняв над головой, осмотрелся. Часть помещения была смята обрушившимися плитами, прошита фрагментами свай, туго стянута остатками металлокаркаса. — Левое крыло разворотило. Мы с тобой в пазух попали. Повезло. Рулетка…

— А они? — глухо спросил Рушан.

— А им не повезло… — Кацевейко помолчал. — Выбираться надо. Правое, по-моему, меньше зацепило. Там должны быть живые.

Рахматов сглотнул слюну. Тусклый свет фонаря упал на подрагивающий в воздухе странный объект.

— Что за… — Он не поверил своим глазам.

— Транслятор, — с ненавистью процедил Гера. — Тоже повезло твари!

Над панелью покачивалась вогнутая линза — всё, что осталось от Земли после прохождения между сращениями нагуалей. Пурпурные сети зловеще колыхались позади.

— Но как такое возможно?! — прошептал Рахматов.

— Может, в правом крыле что из оборудования сохранилось? — предположил Кацевейко. — С наблюдателями свяжемся, глядишь, чего хорошего скажут. Выбираться надо.

Видеосвязь оказалась безвозвратно утеряна. Передатчик доносил едва слышный, искажённый ни то изменённой атмосферой, ни то ужасом голос Толи Кручинина.

— Данные получены, обрабатываются.

— Навскидку-то что сказать можете? — Принявший на себя функции президента ВКБГА Рушан Рахматов сделал знак «Тихо!». Группа уцелевших аномалийщиков затаила дыхание.

— Пока мало, — прошуршал динамик. — Глобальные изменения в гидро- и литосфере. Радиационная активность повышена в верхней точке планеты. Над ней атмосферные слои рассеяны. Точнее сказать трудно, анализируем.

— Это мы всё и сами видим! — поморщился Рахматов. — Есть предположения, как все эти метаморфозы произошли? Как мы не рассыпались к…

Передатчик разразился длинными очередями разрядов.

— Однозначно сказать трудно, — Пробился, наконец, сквозь шумы голос Кручинина — тягучий и неуверенный, точно каждое слово взвешивалось на аптекарских весах. — Впечатление такое, что торсионные поля, которыми были обработаны земные нагуали, сделали их эластичными. Дело в том, что те нагуали, которые мы не успели обработать, при деформации планеты прошили астеносферу и литосферные плиты, как нож масло. Там-то и выбрасывалась на поверхность магма. Капсулированные же, превратились во что-то, вроде резинового скелета. Благодаря ему, Земля и смогла изменить форму. Точнее пока сказать трудно.

— Получается, та часть материка, где мы в последнее время активно работали с нагуалями, не случайно получила наименьшие повреждения, — заметил Ирге.

— Получается так, — кивнул Рушан. — И никакой рулетки. Что там с гравитационным полем?

— Похоже, без существенных изменений. Масса планеты осталась прежней. «Челноки» потрясло, но не значительно.

— Всё равно ни чёрта не понимаю, — фыркнул Лоханкин. — Не сходится, ничего не сходится! Все законы физики, геологии, термодинамики летят к такой-то матери!

— Ты имеешь в виду законы нашего мира? — Рахматов прищурился. — Произошедшее стало возможно, благодаря нагуалям, росткам иной реальности. Это ни о чём не говорит?

— Видимо, так… Начинаем ассимилироваться что ли? Во всяком случае, укрощённые торсионными полями нагуали нас спасли.

— Не всех, Лёша, не всех… — Рахматов помрачнел. Он вдруг обратил внимание, что аномалийщики стали обращаться друг к другу на ты, точно породнились. — Были сожжены и затоплены целые материки. Раздавлены тектоническими плитами страны и города. Миллионы людей погибли, не выдержав, колебаний атмосферного давления… А ведь даже эмигрировать мы сейчас не можем. Космопорты разрушены, корабли — тоже, как и производства. Начало времён. Всё придётся восстанавливать с нуля. Но сколько специалистов осталось на Земле? Сколько людей вообще? Сотня тысяч? Две? В любом случае, мало. Катастрофически мало! Каждый из нас теперь — величайшая ценность. Хотя… — Рахматов замолчал. Перед мысленным взором всплыло бородатое лицо доктора Бердина. Вспомнилось: «Нельзя спасти человечество, не спасая человека». — Наверно, так было всегда. Просто однажды мы об этом забыли. Слава Богу, забыли не все…

Рушан задумался — не это ли послание было главным из тех, что принёс Шестой? То, что пытался сказать Универсум крошечной своей частице — человечеству — через исчезнувших Конструкторов и так и не появившихся Инженеров. Где у Вселенной микро, а где макро — разве проведёшь эту грань. Где кончается домен и начинается Галактика. Где пределы одних законов и исток других. Где, наконец, завершается человечество и берёт своё начало Человек. Услышать бы раньше…

— Надо наладить работу по поиску и спасению выживших, — нарушил тишину Гера.

Рахматов стряхнул с себя оцепенение, кивнул.

— Да. Кроме того, радиация… Займёмся доработкой торсионного генератора. Предлагаю назвать его Генератор Бердина. Возражения есть?

Возражений не было.

Ульяна Глебова Реликт номер 6,999

1

В этот день появился чужой. Но, конечно, ему не открыли ворота. Чужой лег прямо на землю. А крупная рыжая собака сначала бродила вокруг него, а затем уселась рядом с чужим. При взгляде на собаку сразу вспоминалась старая порода «боксёр», но собака была крупной — около метра в холке.

Чужой закрыл глаза.

Он лежал недалеко от главных ворот.

А через некоторое время открылась небольшая дверь рядом с воротами. И собака увидела, как появилось два человека.

Собака насторожилась. К ней приближались низенькая худая старуха и молодой высокий парень. На поясе у парня висел короткий меч. А в руке парень держал глиняный кувшин. Старуха несла то ли сумку, то ли холщовый мешок.

Старуха и парень подошли к чужому.

Собака вскочила, но рычать не стала.

Парень молчал.

А старуха пристально посмотрела на собаку и сказала:

— Мы — свои! От нас не будет зла! Мы посмотрим, что с твоим хозяином.

Собака несколько секунд подумала и села рядом с чужим.

Старуха склонилась над лежащим незнакомцем.

— Он не похож на бродягу, — сказал парень. — Смотри, как он одет!

— Дай ему воды, — отозвалась старуха. — Он очень худой.

2

Деревня была самой крупной в этом регионе. И самой защищенной. Деревня располагалась в долине, окруженной высокими горами. И на равнину из долины можно было попасть только через два ущелья. Оба ущелья были надежно перегорожены толстыми крепостными стенами. Предки постарались на совесть. Каменные стены были сделаны на века. А ворота были крепкими и тяжелыми. Они редко открывались для посторонних. А круглосуточная охрана в эти дни была обычной. Уже много лет старейшина обходился стандартным отрядом охранников. Усиленные заградительные кордоны ушли в прошлое. Как ушли в прошлое нападения некоторых недальновидных банд. Прекрасно охраняемая долина была неприступной крепостью. Попытки штурмовать стены приводили к смерти бандитов.

3

— Чужой умирает, — сказала старуха. — Может, еще день проживет.

— Давай, заберем его в деревню! — отозвался парень.

— Нет! — твердо сказала старуха. — Пусть остается здесь. Алекс! Ты знаешь Закон!

Собака стала облизывать края кувшина с водой.

— Ты прямо как в сказке «Лиса и журавль»! — сказал Алекс собаке.

А затем двинулся к стене и крикнул охраннику:

— Джон! Скинь какую-нибудь миску для собаки!

— Ну, как там у вас? — крикнул в ответ охранник.

— Нормально, — ответил Алекс.

Вскоре сбоку от зубца каменной стены появилось лицо Джона, который крикнул:

— Лови!

Джон кинул Алексу глиняную миску с отбитым краем.

Алекс поймал миску и пошёл поить чужую собаку.

4

Лет десять назад боевой отряд сектантов-альпинистов пытался пройти в деревню через горы. Часть бандитов вернулась с полдороги. Но десяти альпинистам удалось преодолеть сложный маршрут. Они миновали перевал. И как-то утром жители деревни увидели темные фигурки людей. Чужаки были почти на вершине одной из скал. Сектанты начали спускаться со скалы при помощи альпинистского снаряжения, но стали беспомощными мишенями для арбалетчиков из деревни. Мертвые альпинисты двое суток оставались висеть на тросах и портили красивый пейзаж. Старейшина приказал отправить в горы небольшой отряд воинов, чтобы убрать трупы. Но это было не так просто сделать. Наконец, воинам удалось перерезать тросы. И альпинисты обрели вечный покой в глубоком ущелье.

Осаждать деревню было бесполезно. Река вытекала из одной пещеры, текла по долине и скрывалась в другой пещере. Долина была обеспечена и водой, и пищей. Крестьяне возделывали поля и разводили скот. В основном, свиней. А некоторые — бронесвиней, которые были мельче обычных свиней, имели толстую шкуру и внешне напоминали вымерших «бородавочников». Деревня могла выдержать долгую осаду. Но за всю известную историю деревни не было случая, чтобы на деревню нападало целое войско. Поэтому деревня никогда и не была в осаде. А с бандитскими группами местные воины справлялись без особого труда. Хотя иногда бывали потери и со стороны деревни.

5

Небольшая дверь опять открылась. И толстенький пожилой доктор неторопливо двинулся к чужому.

— Здравствуйте! — кивнул Алекс.

— Как дела? — улыбнулся доктор. — Приветствую госпожу Колдунью и молодого Колдуна! У нас будет настоящий консилиум!

— Вы, Доктор, как всегда не торопитесь! — проворчала старуха.

— Дела! Дела! — засмеялся доктор. — И я вам доверяю, госпожа Колдунья! Чужой умирает, да?

Старуха не ответила.

Доктор склонился над незнакомцем. Настоящий морской кортик, который постоянно носил доктор, задел лицо чужого.

Доктор поправил кортик и сказал:

— Он скоро умрет. На чуму не похоже. Но в деревню брать не будем. Что скажете, Колдунья?

— Согласна, — пожала плечами колдунья. — Он очень истощён!

— Долго не протянет! — кивнул доктор.

— Около суток может еще продержаться, если организм крепкий, — отозвалась Колдунья.

— Бабушка! — воскликнул Алекс. — Его можно забрать в больницу! Или к нам домой!

— Ты не имеешь права голоса! — сказал доктор. — Я принял решение. Чужой останется здесь.

— Я тоже не возьму на себя такую ответственность! — покачала головой Колдунья. — Мы не знаем, кто этот чужой. В нем может таиться опасность для всей деревни!

— Дай ему еще воды! — скомандовал Доктор.

Алекс мечом разомкнул зубы чужака и залил воду из кувшина в приоткрытый рот незнакомца.

Тот неожиданно очнулся и тихо сказал:

— Собака!

Собака подскочила к лицу чужого и опрокинула кувшин с остатками воды.

— Тихо ты! — прикрикнул Доктор на собаку и обратился к чужому:

— Говори! Мы слушаем! Ты кто? Откуда?

— Собака! — повторил чужой.

— Здесь она! — нетерпеливо ответил Доктор. — Ты дело говори!

— Собаку берегите! — сказал незнакомец.

— Ладно, — кивнул Доктор. — Ты лучше скажи, кто ты есть!

— Собаку берегите! — повторил чужой и опять потерял сознание.

— Почему вы боитесь? — спросил Алекс. — Чужой не похож ни на яблочного прокаженного, ни на бандита! Я бы забрал его в деревню! У вас, Доктор, в больнице две койки пустые! Только одна занята! Место есть! Даже два!

Доктор гордо приосанился:

— Мне пришлось сделать ужасно трудную операцию! Благодаря моему таланту, Дэн будет жить!

Колдунья фыркнула, но промолчала.

Дэн был ранен два дня назад. Он охотился на гепардов у соседней деревни. Но Дэну не повезло. Гепард сильно разорвал Дэну плечо.

— Мне удалось не только спасти Дэну жизнь, но и сохранить ему руку! — гордо заявил Доктор.

— С этим я согласна, — кивнула Колдунья. — Не каждый смог бы сохранить ему руку! А рука парню еще пригодится! Идемте по домам! Здесь нам делать больше нечего! Алекс! Собаку можешь забрать себе, если хочешь!

— Не возражаю! — сказал Доктор. — Собака не выглядит больной.

— Хорошо, — буркнул Алекс. — Собаку заберу. А человека мы так и оставим здесь?

— Принеси ему запас воды в кувшине, — сказала Колдунья. — Вдруг он очнется и захочет пить! Мы больше ничего не можем для него сделать!

— Подождите! — воскликнул Алекс. — Вдруг он не умирает?

Доктор иронически улыбнулся:

— Он точно умирает! Но даже если бы он был жив и здоров, мы бы его не впустили в нашу деревню!

6

Алекс с детства знал, что ему повезло. Он родился в богатой процветающей деревне. В деревне была школа с библиотекой, больница и спортивный стадион.

Старейшина гордился, что их деревня самая прогрессивная в регионе.

В некоторых соседних деревнях было много неграмотных.

А в деревне Алекса все дети учились в школе.

Алекс в школьные годы от руки старательно переписал «Анну Каренину». И экземпляр книги, переписанный Алексом, занял своё место в школьной библиотеке рядом с другими рукописными книгами. Все школьники должны были переписывать книги, чтобы библиотека процветала.

Это было сказано в Законе.

А Закон был написан еще в Старые времена.

Закон служил для поддержания «должного уровня цивилизованности». Еще Древние сказали жить по Закону, чтобы не растерять достижения человечества и не скатиться в Дикость.

Но не во всех деревнях следовали Закону. Во многих о нем даже и не слышали.

Печатных книг было мало. Древние книги не сохранились. А новые стоили дорого. В этом регионе книг не печатали. Но торговцы иногда привозили печатные книги.

Зато в прошлом году в деревне появилась своя газета.

Ветеринар попросил одного торговца, чтобы он привез специальный типографский шрифт. И теперь Ветеринар выпускал небольшую газету. Он печатал ее, как первопечатники, на самодельном станке.

И вскоре на доме Ветеринара появилась надпись: «Редакция. Можете приносить свои Новости!»

Теперь Ветеринар стал называть себя «Журналистом». И выпускал свою газету примерно раз в десять-пятнадцать дней тиражом в три экземпляра. Один экземпляр Ветеринар оставлял себе. А два оставшихся экземпляра жители деревни с удовольствием читали, передавая друг другу. Ветеринар мог бы выпускать больше экземпляров газеты, но бумага была очень дорогая. Ее производили в других регионах и издалека привозили в деревню.

Для чужаков деревня носила непривычное название — Метеостанция. Но такое название осталось со времен Древних людей. В деревне сохранилась и сама усадьба «Метеостанция», построенная еще в Старые времена. Правда, лет сто назад главное древнее здание «Метеостанции» отреставрировали. Снаружи стены выложили новыми кирпичами. Но изнутри стены сохранили первоначальный облик.

Усадьба «Метеостанция» была небольшой, но двухэтажной. И являлась фамильной усадьбой Колдуньи. Некоторые приезжие называли Колдунью интраморфом. Но местные звали просто Колдуньей. Дочь Колдуньи старалась уклониться от семейных традиций и с трудом обучалась мастерству Колдуньи. У дочери не было экстрасенсорных способностей и не было желания ничему учиться. А потом дочь вышла замуж за воина и родила Алекса.

Отец Алекса погиб в стычке с бандитами, когда Алекс был еще маленьким. И Алекс почти не помнил отца.

Колдунья воспитывала внука и надеялась, что он продолжит ее дело. А дочь Колдуньи вскоре после смерти мужа вышла замуж за простого фермера и стала жить на ферме.

Колдунья с Алексом остались вдвоем в усадьбе «Метеостанция».

Колдунья не могла понять, как могла ее дочь променять привилегированное положение дочери Колдуньи на существование простой крестьянки. Но, как ни странно, дочь была счастлива. Новый муж был добродушным весельчаком и держал бронесвиней. Дочь Колдуньи увлеклась разведением бронесвиней и теперь могла говорить о них часами.

Колдунья получала щедрые дары от дочери. И надеялась вырастить из Алекса настоящего Колдуна.

Алекс хотел стать Колдуном. Он старательно учился у бабушки. Но, к сожалению, он не был интраморфом. Честно говоря, у него, как и у дочери Колдуньи совсем не было даже слабых экстрасенсорных способностей! Но он этого не знал!

7

Алекс, Колдунья и Доктор продолжали стоять рядом с чужаком. Собака снова легла на землю.

— Мы не можем бросить чужого прямо здесь! — повторил Алекс.

— Можем, — ответила Колдунья.

— Ты помнишь легенду про троянского коня? — спросил Доктор. — Там враги хитростью проникли в город! Мы не знаем, кто такой этот чужой, откуда он пришел и зачем!

— И в карманах у него не было ничего важного, — добавила Колдунья.

— И он даже не носит на себе фамильных амулетов! — сказал Доктор. — И кинжал у него тоже без надписей. И фляжка тоже не подписана. Мы ничего не можем сказать про чужого! Представь, что мы впустили бы его в деревню, а он бы очнулся ночью и напал бы на людей!

— Почему все так боятся посторонних, что про каждого чужого думают, что он вампир или оборотень? — сказал Алекс.

— Не преувеличивай! — сказала Колдунья. — Никто не боится посторонних! Только что на свадьбе у Ванессы было семьдесят человек из Целебных Источников. Я некоторых из них видела первый раз в жизни!

— Целебные Источники — ближайшая деревня, — усмехнулся Алекс. — Это были не чужаки.

— Да и жених сам из Целебных Источников, — сказал Доктор. — Неплохо тогда погуляли!

— А на прошлой неделе у нас гостил странник! — напомнила Колдунья. — Его без проблем впустили в деревню!

— Ну, ты сравнила! — усмехнулся Алекс. — У странника были рекомендательные письма!

— Пойми! — сказала Колдунья. — Мы не можем подвергать опасности наших людей!

— Когда я ходил в море, я видел разоренные деревни! — сказал Доктор и поправил свой морской кортик. — И многие деревни гибли именно из-за неосторожности! Послушай, Алекс! Чужому просто повезло, что он вышел к нашей деревне! Мы провели консилиум и решили его судьбу! Если бы он пришел не к нам, его могли бы сразу добить! А если бы он попал к Коралловым Сектантам, они бы принесли его в жертву своему идолу! Чужому очень повезло! Мы дали ему воды, а если бы он мог есть, мы бы дали ему и еды! И я не пожалел бы для него лекарства, а твоя бабушка не поскупилась бы и на волшебные зелья! Но тут уже нет смысла что-либо предпринимать! Я ухожу в больницу! Меня ждет серьезный пациент! И других больных у меня тоже хватает!

— Бабушка! Не бросай его! — сказал Алекс.

— Нет! — резко сказала Колдунья. — Я не могу прочитать мысли этого чужого! Я намного лучше понимаю мысли его собаки. В собаке нет угрозы. А чужой мне непонятен. Вместо мыслей у него отрывочные бессвязные слова! Я не пойму, есть в чужом угроза или нет! И рисковать не собираюсь!

— Я слышал, что некоторые интраморфы умеют делать своих двойников, — сказал Доктор. — И этот двойник может хитростью попасть в деревню, как троянский конь. А потом злой интраморф переносится в тело двойника, и двойник становится могущественным и изнутри уничтожает всю деревню!

— Вот мало я училась! — сказала Колдунья. — Не умею я делать двойников! А способности у меня — уникальные! Надо было куда-то ехать из деревни, искать духовных учителей, а мать не пустила меня никуда! Чему сама смогла научить, тому и научила!

— Вы и так самый мощный интраморф, которого я встречал в своей жизни! — галантно сказал Доктор.

— Это, конечно, так, — ответила Колдунья. — Но не смогла я достичь того, чего хотела бы достичь! Способности-то у меня уникальные!

8

Но Колдунья ошибалась. Она искренне считала себя уникальной Колдуньей, но преувеличивала свои способности. Например, никто не знал, что Колдунья не умела читать мысли. Она могла чувствовать эмоциональный фон собеседника и его настроение. Колдунья действительно ощущала, представляет ли человек угрозу или нет. Но читать мысли, как телепаты, она не могла.

Об этом не знал никто. Это был один из секретов Колдуньи.

Она считала, что если бы ей попался хороший Учитель, то она бы достигла вершин мастерства. Но она сильно преувеличивала свои таланты!

Зато она была искусной целительницей и знала много легенд, песен и стихов.

Алекс любил слушать бабушку.

Вечерами при свете масляной лампы Колдунья пела Алексу Древние Саги. Там говорилось о Высших силах, древних королях, великих героях и простых людях.

Когда Алекс был маленький, он задавал много вопросов о древних легендах и сагах.

Но Колдунья часто не могла ответить на вопросы Алекса.

Обычно она говорила: «Ты меня лучше не спрашивай! Я многого не знаю. Я пою эти саги и рассказываю эти легенды. А ты должен просто выучить все слова и потом передать эти легенды своим детям. Ты же помнишь фразу: «Когда придёт время, вы смысл поймёте!» Все ответы на твои вопросы уже заложены в эти легенды. Но прошли сотни лет, и трудно понять то, что хотели сказать Древние! И не пой эти саги посторонним людям! Это саги не для всех! В них скрыты древние Знания!»

Алекс выучил множество баллад и легенд.

Но, в отличие от бабушки, ему хотелось разгадать смысл каждой фразы. Он мечтал понять, что хотели сказать потомкам Древние в то время, когда мир был другим, а Земля еще оставалась круглой!

Алекс часто просил бабушку повторить Сагу о Вечности.

И Колдунья снова пела.

Алекс молча слушал, но иногда не выдерживал и говорил:

— Я с этим не согласен!

Бабушка улыбалась и продолжала петь:

— Кошмарные силы вступают в Игру!

Они не подвластны простому уму!

Вот вышел Конструктор, а вот — Инженер!

Их воля важнее твоей и моей!

— Я опять не согласен! — сказал Алекс. — Почему их воля важнее моей?

— Ты не можешь двигать планеты! — улыбнулась бабушка. — А Высшие Силы могут! Но ты тоже волен в своих поступках! И на своем обычном уровне ты тоже хозяин своей жизни! Хотя, не надо забывать, что Высшие Силы могут влиять и на судьбу отдельного человека! Правда, обычно их интересуют более крупные объекты. Например, планеты.

— Это я помню! — усмехнулся Алекс и запел продолжение Саги:

— Земля — лишь игрушка в руках Игроков!

Расплющат в лепёшку на сотни веков!

И пусть Игроки не погубят людей!

С людьми Мирозданье куда веселей!

9

— Идемте, госпожа Колдунья! — сказал Доктор.

— Хорошо, — кивнула Колдунья.

— Я останусь с чужим! — воскликнул Алекс.

— Как хочешь! — ответила Колдунья. — Не забудь принести ему воды. А по поводу страха ты не прав! Ты прекрасно знаешь, что в деревню мы впускаем людей и без рекомендательных писем. Если я прочитаю мысли путешественника, и смогу гарантировать, что он безопасен, пускай заходит в деревню! Все будут рады путнику! Метеостанция — очень гостеприимная деревня!

Да, Алекс это знал. И еще он знал, что в их богатой деревне не жалели пищи для бродяг. Если к воротам подходил бродяга, ему со стены скидывали сверток с едой и говорили, чтобы он уходил подальше от деревни. А однажды Алекс стал свидетелем того, как один непонятливый бродяга сказал, что останется у ворот. Но бродяга быстро передумал и ушел, когда увидел, что стрела из арбалета воткнулась в землю в трех сантиметрах от его ноги.

— Собака! — сказала Колдунья. — Можешь идти со мной!

Собака посмотрела на Колдунью.

А Доктор сказал:

— Собака хочет остаться с хозяином.

Алекс кивнул, сел на землю рядом с чужим и довольно громко сказал:

— Перестраховщики!

Колдунья и Доктор неторопливо двигались к воротам.

Но Колдунья обернулась и сказала:

— Заткнись, Алекс! Уважай старших! Мы — не перестраховщики! Между прочим, у твоего приятеля не было документов и рекомендательных писем! А я сразу сказала: «Пусть заходит в деревню!» Я разве против, когда в деревне появляется новый человек? Особенно — интраморф. Их сейчас и так совсем мало осталось!

— Точно! — сказал Доктор. — Раньше они чаще встречались. А сейчас считайте, что на огромную деревню у нас всего два интраморфа — вы и ваш Алекс!

«Алекс-то никакой не интраморф!» — подумала Колдунья, но, конечно, промолчала. Это был секрет даже от Алекса! Колдунья не говорила внуку, что у того нет экстрасенсорных способностей. Наоборот, она внушала Алексу: «Ты будешь хорошим Колдуном! Ты и сейчас достиг неплохого уровня. А то, что ты не слышишь чужие мысли, это не важно! Не все интраморфы являются телепатами. У тебя много других талантов!..»

— А в Целебных Источниках, вообще, нет интраморфов, — продолжал Доктор. — И Колдун у них не Колдун, а одно название! Считается Колдуном, а сам не может даже морской кортик от кинжала отличить!

Доктор наполовину вытащил свой кортик из ножен и сразу же задвинул его обратно.

Колдунья всё еще смотрела на Алекса.

Но тот молчал и наблюдал за серебристым жуком, ползущим по земле.

И тогда Колдунья снова заговорила:

— Я разрешила войти в деревню твоему приятелю! И даже эту его тварь впустила! Что ты скажешь, Алекс? Мы — не перестраховщики! Плохо, что ли Влада этого в деревне привечали? Сам старейшина с ним целый час разговаривал! А эта тварь его — не поймешь что за зверь! И на гепарда-то нормального не похож! Настоящее чудовище! Так твари этой даже мясо давали! Наверное, половину бронесвиньи скормили! Помнишь, как Влад-то приезжал?

— Да, — тихо ответил Алекс.

Конечно, он помнил!

10

Влад приезжал года два назад.

В то утро Алекс пошел на рыбалку.

Река, которая начиналась в одной пещере и впадала в другую, была гордостью деревни. Но в этой реке водился только один вид рыбы. Взрослые рыбки достигали пятнадцати сантиметров в длину. В деревне этот единственный вид рыбы называли форелью. Рыба была красивая, тоненькая и серебристая, а вокруг рта имела восемь коротких щупалец. Щупальца обычно были не больше трех сантиметров. Другую рыбу торговцы иногда привозили в деревню с Большой реки.

Алекс любил ходить на рыбалку не ради форели. Ему нравилось сидеть на берегу и думать. Сзади подступали заросли псевдохвоща, в глиняной банке копошились червяки, а молодой Колдун держал в руке удочку, смотрел на поплавок и думал о своей жизни.

В детстве Алекса называли «внук Колдуньи». Но уже в школе его стали звать Колдуном. Кстати, мама Алекса так и осталась «дочерью Колдуньи». Перейти в разряд «Колдуньи» ей было не суждено. Настоящая Колдунья никогда не променяла бы Древние Знания на каких-то бронесвиней!

В школе Алекса уважали, но у него не было друзей. Некоторые ребята побаивались Алекса, а некоторые просто чувствовали, что он не похож на них. В школе, в основном, учились дети фермеров и воинов. И они знали, что Алекс принадлежит к «аристократии» деревни. Даже в детстве Алексу было известно, что он будет в деревне Колдуном. В этом регионе звание Колдуна было наследуемым званием. Колдуном не мог бы стать человек из обычной семьи. Только семьи Колдунов передавали из поколения в поколение Древние Знания. И только из семей Колдунов выходили новые Колдуны. В некоторых регионах Колдунов называли Волхвами, но суть явления от этого не менялась. Путешественники говорили, что в дальних деревнях появлялись Колдуны, рожденные в семьях простых фермеров. «Но это там, где не чтут Закон! — осуждающе комментировала бабушка Алекса. — А у нас такой глупости никто бы не допустил!»

Младший сын Старейшины сидел с Алексом за одной партой. Но и с ним Алекс не подружился. Должность Старейшины по Закону являлась выборной должностью. И дети Старейшины не получали по наследству должность Старейшины. Старейшина по возрасту мог быть и не старым. А когда Колдунья была маленькой, Старейшиной в деревне лет двадцать была женщина. Но женщины становились Старейшинами очень редко.

Когда Алекс учился в школе, он чувствовал свою обособленность от других ребят. Но, не смотря на это, Алекс ходил с ребятами на речку или просто гулял по долине в компании других мальчишек. А как-то вместе с сыном Старейшины Алекс полгода ходил на тренировки по стрельбе из арбалета.

В деревне для молодых парней были обязательные курсы по боевым искусствам. Жизнь в регионе в последние годы стала спокойнее, но в деревне действовали по принципу: «Если хочешь мира, постоянно готовься к войне!». Иногда в деревню приезжали Военные из Города. Они объявляли, что нужны воины, так как люди собирают Рать для подавления какой-нибудь новой крупной банды. И в деревне всегда находились добровольцы, которые были готовы тут же поехать на бой с бандитами. В маленьких деревнях Военные иногда прибегали к принудительной мобилизации в Рать. Но в такой большой деревне, как Метеостанция, добровольцев всегда было более чем достаточно. Добровольцы уезжали на своих лошадях или уходили пешком. Лошади в деревне были низкорослыми и мохнатыми. Они чем-то напоминали старинных тибетских лошадок. Лошади не могли развивать большую скорость, но были неприхотливыми и сильными. Путешественники говорили, что есть регионы, в которых вообще не встретишь лошадей. Их там даже никогда и не видели.

Катастрофа, случившаяся в Старые времена, принесла Земле много несчастий! В том числе, и гибель множества людей и животных…

А Военные давно не появлялись в деревне.

С тех пор, как Алекс получил право носить оружие, Военные приезжали всего один раз.

Но Алексу никто и не предлагал вступить в Рать. Он был Колдуном. А Колдун «имел бронь от армии» даже в случае принудительной мобилизации. Хотя, если бы Алекс захотел, он мог бы стать воином. Когда Колдунья была молодой, ее родной брат добровольно стал воином и вскоре погиб в одном жестоком сражении. «Жизнь тогда была очень суровой! — задумчиво сказала Колдунья Алексу. — Сейчас уже — другие времена. Но у нас, вообще, спокойный регион. В далеких землях и сейчас очень неспокойно!» «А кто был бы тогда Главным Колдуном в деревне, если бы твой брат не ушел воевать?» — спросил Алекс. «Брат был бы Главным Колдуном, а я бы была просто Колдуньей! — улыбалась бабушка. — А тебе так важно, кто из нас был бы главным? Пойми! Дело совсем не в том, кто главный!..»

После окончания обязательных тренировок по боевым искусствам, Алекс получил право иметь при себе кинжал, меч или шпагу. Все взрослые мужчины ходили на улице с оружием, хотя особой необходимости в этом не было. Некоторые женщины тоже носили с собой небольшие кинжалы.

11

Алекс сходил к охранникам и наполнил кувшин водой.

— Джон, дай что-нибудь поесть! — вежливо попросил Алекс у охранника.

Джон отломил полбулки хлеба и сказал:

— Ты долго там еще будешь?

— Не знаю, — ответил Алекс. — Может, и ночевать придется за воротами!

Джон понимающе покачал головой и улыбнулся:

— Когда Доктор с твоей бабушкой вернулись в деревню, здесь была косая Агнесса. Она собиралась идти в Целебные Источники. Я ей уже дверь хотел открывать. А она услышала про чужого и повернула обратно в деревню! Не терпится ей новость рассказать! А теперь смотри — Агнесса обратно возвращается. Думаю, скоро и другие любопытные появятся!

И точно! Только успел Алекс вернуться к незнакомцу и собаке, как в дверном проеме появилась косая Агнесса.

Она ничего не сказала Алексу, но приблизилась к нему и остановилась примерно в двух метрах от лежащего незнакомца. Ближе подходить она боялась, так как знала, что Доктор и Колдунья решили, что чужой — опасный человек.

Было жарко.

Алекс опять попробовал напоить незнакомца, а затем наполнил водой собачью миску. Собака выпила воду, а молодой Колдун отломил половину своего хлеба и сказал:

— Собака! Это тебе!

Алекс швырнул кусок хлеба в сторону собаки, и она поймала хлеб на лету.

— Смотри! Как жадно она схватила хлеб! — заметила Агнесса. — Голодная, наверное! А чужой-то умирает, да?

Алекс промолчал.

Дверь опять открылась. На этот раз на пороге появились две женщины и старик. А следом выскочила компания ребят лет десяти — двенадцати. Две девочки держались поближе к воротам, а четверо мальчиков приблизились к Агнессе.

— Близко не подходите! — строго сказал старик. — И вообще, ничего тут интересного нет!

Вскоре к любопытным присоединились два молодых фермера.

А потом из деревни пришли три старушки, и одна сразу заявила:

— Ну, и кто говорил, что чужой весь в крови? Никакой крови на нем не видно!

Алекс сел рядом с незнакомцем и подумал: «Долго они тут стоять не будут. Скоро разойдутся.»

Люди не мешали Алексу. Они негромко переговаривались между собой и не приближались к опасному незнакомцу. Иногда из-за ворот появлялся новый человек, а иногда кто-то из любопытных уходил домой.

Алекс сидел и думал. Бабушка напомнила Алексу про Влада.

Но Алекс Влада и не забывал.

12

Да! Это было года два назад! Точно!

Алекс утром возвращался с рыбалки. Улов составил шесть форелей сантиметров по десять каждая. Но Алекса, как всегда, не волновало количество пойманной рыбы.

Шел Алекс и напевал старинную балладу «О тех, кто остался»:

— Какие нагуали? Вы нас не запугали!

Мы Землю не бросали, в отличие от вас!

А вы, когда взлетали, боялись нагуалей,

Боялись нагуалей… И где же вы сейчас?

Эта баллада сохранилась еще с тех времен, когда часть человечества покинула Землю и устремилась в Космос, а часть людей осталась на Земле.

Алекс знал о том, что многие люди покинули Землю.

Но Алекс не знал, что такое нагуали. Со времени катастрофы прошли сотни лет. Алекс пел балладу, но не понимал весь ее смысл. Молодой Колдун не знал, что нагуалями называли гигантские «колючки» иной реальности, которые проникли в наше пространство и, в частности, в Солнечную систему. Нагуали достигали размеров, сопоставимых с космическими объектами. Люди испугались, что Земля может врезаться в нагуали. И многим людям удалось улететь с Земли в Космос.

Именно в итоге Катастрофы, когда Земля столкнулась с нагуалями, она и приобрела форму «лепешки с бахромой».

Но уже давно ситуация с Землей и нагуалями стабилизировалась.

А молодой Колдун думал, что наугали — это какие-то демоны, которых боялись те, кто улетел с Земли в Далекий Космос.

Алекс шел и негромко пел:

— Какие нагуали? Вы нас не запугали!

Молодому Колдуну нравилась эта баллада.

Алекс уже приблизился к своей усадьбе, когда откуда-то сбоку выскочил всадник. Он перелетел через двухметровые кусты и оказался прямо перед Алексом.

Алекс от неожиданности схватился за меч, но не стал вынимать его из ножен.

Незнакомец не двигался с места.

Алекс внимательно посмотрел на всадника.

Это был незнакомый парень в кожаной куртке. И приехал незнакомец не на лошади, а на каком-то непонятном звере. Парню внешне было лет восемнадцать — двадцать. А зверь чем-то напоминал гепарда, но был крупнее и имел копыта!

— Послушай! — сказал незнакомый парень. — Я — гость вашей деревни! Мне нужна усадьба «Метеостанция». Это она?

Алекс убрал руку с рукоятки меча и сказал:

— Да. Кстати, в этой усадьбе живу я! Ты, наверное, к моей бабушке!

Парень улыбнулся:

— Твоя бабушка — Колдунья?

— Да, — ответил Алекс.

— Она меня пригласила, — объяснил парень. — Меня зовут Влад! А тебя как?

13

Чужой тяжело дышал.

Любопытных осталось уже немного.

И вскоре среди них появилась Мария. Но она не стала присоединяться к зевакам, а пошла прямо к Алексу.

Мария несла внушительный свёрток и неуверенно улыбалась.

— Привет! — сказал Алекс и встал с земли.

— Уже вечер, — сказала Мария. — Я принесла тебе еду и одеяло. Ты мне потом одеяло верни. А для чужого я принесла две собачьи подстилки. Взяла их у отца. Но ты не волнуйся, подстилки чистые! Их только что стирали. Подстилки возвращать не надо. Ты их потом сожги в костре.

Отец Марии был Ветеринаром. Он тоже принадлежал к «аристократии» деревни. У Ветеринара были помощники. Но свою газету он выпускал в одиночку и любил говорить: «Я — единственный Журналист на весь регион!»

— Спасибо, — сказал Алекс и взял свёрток.

— Ты скоро будешь разжигать костер? — спросила Мария.

— Могу прямо сейчас! — ответил Алекс.

14

Алекс прекрасно помнил тот день, когда встретил Влада.

И как они обедали втроем, он тоже помнил.

Колдунья угощала Влада и говорила:

— Приятно увидеть молодого интраморфа! Нас тут всего двое с внуком интраморфов-то. А почему ты ездишь на таком чудовище?

— Мне нравится, — улыбнулся Влад.

У Алекса и Колдуньи в небольшой конюшне был единственный конь, который находился сейчас в паническом состоянии. Он чуял гепарда, которого Влад привязал прямо во дворе около конюшни.

Алекс, Колдунья и Влад сидели за столом.

И Влад обратился к Алексу:

— Если хочешь, поехали со мной. Посмотришь, как люди живут!

— Ты его зовешь в Далекие Земли? — спросила Колдунья.

— Да, — кивнул Влад.

— Он не поедет, — ответила Колдунья.

— Вы его не пустите? — спросил Влад.

— Нет! — ответил Алекс. — Я сам не поеду! Мне бы хотелось поехать путешествовать! И когда-нибудь я это сделаю! Но сейчас я не могу надолго уехать из деревни. Я — Колдун! Сейчас у меня много дел! Скоро надо будет поддерживать погоду, чтобы получить хороший урожай. В стаде у косой Агнессы есть большие проблемы! И скоро праздник. Я — Колдун. Мне надо быть на празднике.

— Жаль! — сказал Влад.

— Придумал! — радостно воскликнул Алекс. — Ты когда уезжаешь?

— Уже завтра утром! — ответил Влад.

— Я завтра поеду с тобой и провожу тебя до Большой реки! — воскликнул Алекс. — Это займет у меня всего два дня! Хорошо, бабушка?

— Хорошо! — кивнула Колдунья. — Покажешь Владу Город. Зайдешь к тете Эльзе, передашь ей мое письмо. Я до утра его напишу. Ты, Влад, еще не был в Городе?

— Нет, — сказал Влад. — Я приехал с другой стороны. Алекс! Хорошо, что ты со мной поедешь! Хотя бы до Города!

— Тебе понравилась наша деревня? — спросила Колдунья. — Ее основали еще Древние. Метеостанция — это старинная деревня! И наша усадьба тоже построена Древними. Здесь был научный центр! Здесь — в усадьбе «Метеостанция» — работали Древние Колдуны, которые изучали Природу. А мы с Алексом — их прямые потомки!

— Интересно! — ответил Влад и улыбнулся.

— Ну, и как тебе наша деревня? — опять спросила Колдунья.

Влад сразу стал серьезным и ответил:

— Очень понравилась! Ваша крепостная стена, которая перегораживает вход в долину, сколько метров?

— Чуть больше девяти! — ответил Алекс. — И еще стена заговорена Колдунами!

— И охранники меня долго расспрашивали! — задумчиво сказал Влад. — Вопросы разные задавали! А потом еще вас, госпожа Колдунья, позвали, прежде чем впустили в деревню!

— Я должна была понять, нет ли в тебе опасности! — объяснила Колдунья. — Не надо иронизировать! Я понимаю, что тебе не понравилось, как тебя встретили! Но это было оправдано! Чужой может нести зло! А у тебя даже документов нет! Ты пойми, что мы не тебе конкретно не доверяли, а просто опасались тебя, как чужого!

— Я понимаю! — сказал Влад. — Я говорил серьезно! Иронии не было. Мне, правда, понравилось, как меня встретили! И я говорю это не из вежливости! Мне очень понравилось, как вы охраняете свою деревню! Я об этом и говорю! Вы правильно делаете! Мне это нравится! Деревня у вас хорошо укреплена, она может выдержать прямое нападение даже многочисленных врагов. И хитростью они бы к вам не проникли! Я почему это говорю? Меня интересует моя деревня! Я видел, что в других деревнях много внимания уделяется возможным нападениям бандитов. А у вас мне, вообще, очень понравилась система обороны! Когда я вернусь домой, я поговорю с нашим Старостой и сходом Старейшин и расскажу о вашей деревне! Надеюсь, они послушают меня, и нам удастся укрепить оборону нашей деревни! А у вас в Метеостанции довольно молодой Старейшина!

— Да, — кивнула Колдунья. — У нас Старейшина может быть любого возраста.

— Послушайте! — сказал Алекс. — Как мы завтра поедем к Большой реке, если мой конь боится твоего гепарда?

— Надо их познакомить! — улыбнулся Влад. — Пускай они подружатся!

15

Вечер прошел весело. Конь и гепард, если и не подружились, то терпели общество друг друга.

Зато Алекс почувствовал, что за вечер успел подружиться с Владом.

Алекс, в основном, молчал и слушал.

А Влад рассказывал Алексу про апельсиновые пустоши, игольчатых скорпионов и людей-тюленей. Люди-тюлени были добродушными и неуклюжими, а происходили от настоящих тюленей.

Старейшина распорядился, чтобы Влад с гепардом ночевали в доме Начальника охраны.

— Утром увидимся! — сказал Влад. — Я зайду за тобой на рассвете. И поедем в Город.

— Хочешь, оставайся у нас ночевать! — предложил Алекс. — В усадьбе много места.

— Начальник охраны может воспринять как оскорбление, если я не приду в его дом! — ответил Влад.

— Точно! — кивнул Алекс. — Я об этом не подумал! Увидимся утром!

— Пока! — сказал Влад.

Он вскочил на гепарда и скрылся в вечерних сумерках.

Алекс лег спать в хорошем настроении: он встретил друга, с которым завтра отправится в небольшое путешествие! А может быть, в другой раз Влад и Алекс поедут в Далекие Земли!

Но всё получилось не так, как планировал Алекс!

16

Ночью Алекса и Колдунью разбудил Доктор.

Он заявил:

— Алекс! Быстро собирайся! Срочно едем в Целебные Источники! Их Староста тяжело ранен!

Сонный Алекс быстро собрался и вывел из конюшни своего коня.

— Я вам продуктов соберу! — воскликнула Колдунья.

— Ничего не надо! — резко ответил Доктор. — Каждая секунда может стать решающей!

И Алекс с Доктором двинулись в путь. Доктор ехал на своей лошади и ворчал:

— Если есть возможность, я всегда хожу пешком! Не люблю я наших лошадей! Вот, когда я ходил в море, в других регионах я видел скаковых лошадей! Вот это настоящие лошади! А наши — медленные, как улитоиды!

Вскоре путники выехали из деревни.

Ночь была безлунной. Но дорога в Целебные Источники была довольно ровной. И лошади ее знали.

Конь Алекса двигался рядом с лошадкой Доктора.

Уже за пределами деревни Доктор сообщил:

— Староста Целебных Источников очень серьезно ранен мечом! Может умереть! Проникающее ранение в живот! Как приедем, я сразу буду делать операцию, а ты будешь моим ассистентом! Сын старосты прискакал за мной и сразу умчался домой! Хотя я не уверен, что можно сказать, «умчался», когда речь идет о наших лошадях!

— А почему их Доктор не хочет делать операцию? — спросил Алекс. — В Целебных Источниках хороший Доктор! Она многих людей спасла! Почему они позвали вас?

— Ну, во-первых, я — лучший Доктор в нашем регионе! — улыбнулся Доктор. — А во-вторых, госпожа Доктор боится! Она не хочет брать на себя ответственность. Она сама живет в Целебных Источниках. И если Староста умрет на операции, то неизвестно что скажет его семья! Вот госпожа Доктор и вызвала меня!

— А вы не боитесь? — спросил Алекс.

— Я свое давно отбоялся! — ответил Доктор.

Алекс кивнул. Он знал, что Доктор — храбрый человек.

— Доктор Целебных Источников — женщина хорошая, — сказал Доктор. — Надо выручить коллегу! Но я ее тоже задействую в качестве ассистента. И консилиум проведем! У меня на операции будет сразу два ассистента — ты и Доктор Целебных Источников! А жил бы я в Городе, у меня было бы еще больше ассистентов!

17

На операции Алекс думал о Владе: «Интересно, он меня дождётся или уедет без меня?» Мысли Алекса были далеки от операции.

Обычно спокойный Доктор даже два раза прикрикнул на Алекса:

— Ты как свет держишь? Мне ничего не видно! Держи нормально! Видишь, я шью? У тебя что — руки дрожат?

Староста был под наркозом и не слышал Доктора.

— Плохое у вас освещение в операционной! — сказал Доктор. — Это не дело — в дрожащих руках держать лампы! Вы бы, госпожа Доктор, подумали об освещении! Я вам потом покажу наши новые светильники…

18

Операция прошла успешно, но заняла много часов.

— Будет жить! — сообщил Доктор.

— Спасибо! — воскликнула госпожа Доктор. — Я вам так благодарна! Я так растерялась! Этот пьяница Луис дано угрожал нашему Старейшине! Но все думали, что он просто болтает! А он взял и ударил Старейшину мечом! Никто и не ожидал! Конечно, сын Старейшины сразу же убил этого ненормального Луиса! Но вы же видели, что ранение оказалось очень тяжелым! Я вам, Доктор, очень благодарна! Мои помощницы, которых вы не пустили на операцию, наверное, давно приготовили обед! Доктор и Колдун! Пойдемте обедать! И вам, Колдун, я тоже благодарна!

Доктор был усталый, но радостный.

— Можете всей деревне передать, что больной будет жить! — сказал Доктор. — Идемте умываться!

Но Алекс быстро произнес:

— Прошу меня извинить! Мне срочно надо домой. Обедать я не буду!

19

Влад не дождался Алекса.

— Он целый час тебя ждал! — сказала Колдунья. — Я ему объяснила ситуацию. И объяснила, что он может заехать к тебе в Целебные Источники. Но Влад сказал, что у него нет времени. Он поехал в Город. И сказал, что постарается уже сегодня сесть на корабль и отплыть по Большой реке в сторону Сититауна. Влад просил передать тебе вот это.

Колдунья протянула Алексу серебристую металлическую пластину размером один на два сантиметра. У пластины были закругленные углы.

— Влад оставил мне амулет? — спросил Алекс. — А что значит этот амулет?

В пластине было отверстие, чтобы можно было продернуть шнурок и носить амулет на шее. На амулете были изображены непонятные символы.

Колдунья сказала:

— Не знаю, что значит этот амулет. Но он не опасен! Я чувствую, что амулет не принесет тебе зла.

Алекс взял амулет и сказал:

— А ты спросила, как называется родная деревня Влада? Где его можно найти?

— Я не спросила, — ответила Колдунья. — А ты вчера не спросил?

— Нет! — огорченно ответил Алекс. — Я съезжу в Город. Может, еще успею увидеть Влада в Городе.

— Съезди! — сказала Колдунья. — Если тебе суждено, то ты еще встретишь Влада! Может, сегодня в Городе. А может, когда-нибудь потом… Письмо тёте Эльзе я написала. Сейчас я тебе его дам. А ты пока поешь.

— Нет! — ответил Алекс. — Письмо давай. А есть я не буду. Я тороплюсь! И я не голодный!

— Хорошо, — сказала Колдунья. — Тетя Эльза тебя голодным не оставит. А ты ей вместе с письмом гостинцы от меня передай.

И Колдунья вручила Алексу внушительную сумку и письмо.

20

Охранники тоже не помнили название родной деревни Влада.

— Мы его допрашивали, — сказал Алексу один из охранников. — Он назвал какое-то название, но я толком и не расслышал. Мне важно было выяснить, что этот парень не опасный! А вслушиваться в незнакомые названия я не обязан! Да и что там могла быть за деревня? Какая-нибудь захолустная Крысиная Нора! Вот если бы он приехал из Сититауна, я бы, конечно, сразу запомнил!

В Городе Алекс Влада не застал. В порту Алексу несколько человек рассказали, что видели парня с необычным гепардом.

— Парень просил, чтобы его взяли на борт с этим кошмарным зверем! — сообщил Алексу какой-то матрос. — Мой капитан отказался везти зверя без клетки! Но, наверное, кто-то согласился.

Больше Алекс ничего не выяснил и пошел к тете Эльзе.

С тех пор прошло больше двух лет.

21

Все в деревне считали, что Мария и Алекс скоро поженятся.

Но ситуация была сложнее.

Мария любила Алекса, а он относился к ней по-дружески.

В деревне видели, что Алекс ухаживает за Марией. Но никто не знал его мыслей. В том числе, и Мария. Мария была уверена, что Алекс хочет на ней жениться.

Но Алекс не знал, хочет он жениться на Марии или нет.

Если многие парни его возраста еще и не думали о женитьбе, то Алексу приходилось об этом думать. Он был Колдуном. И знал, что одна из его задач состоит в том, чтобы их род Колдунов не прервался. Алекс думал о том, что он должен быстрее жениться. Ему были нужны дети, которые продолжили бы его дело.

Путешественники рассказывали, что в некоторых регионах встречается многоженство. А где-то люди одичали и живут племенами, как первобытные. И понятие отдельной семьи у них не сохранилось. Но в регионе Алекса к браку относились очень серьезно. Здесь чтили Закон. И поэтому сохранился традиционный брак. Получить развод было крайне сложно. И люди разводились очень редко. Поэтому выбор жены был для Алекса очень ответственным делом.

Алекс как-то сказал бабушке:

— Не знаю даже, свататься к Марии или не надо! Она — хорошая девчонка, но мы с детства знакомы. И у меня нет к ней особых чувств…

— Выбери кого-нибудь другого, — ответила Колдунья.

— Другие девчонки еще хуже, чем Мария! — возразил Алекс. — И в соседних деревнях тоже.

— Тогда женись на Марии, — сказала Колдунья. — Недавно ее мать мне сказала: «Говорят, после сбора урожая ваш внук в гости к нам собирается!» А я промолчала и перевела разговор на другую тему. Алекс, ты бы определился! А то морочишь девушке голову! Лучше сразу скажи, если не хочешь на ней жениться. Никто же тебя не заставляет! Выбери другую девушку. Я думаю, многие были бы счастливы, если бы ты обратил на них внимание!

— А может, я и пойду свататься к Марии после сбора урожая! — задумчиво произнес Алекс. — Она симпатичная, веселая…

— И из хорошей семьи! — добавила бабушка. — Я боюсь, семья Марии с нами поссорится, если ты не женишься на Марии!

— Я ей никогда ничего не обещал! — воскликнул Алекс. — И между нами ничего не было! Я всегда относился к ней, как друг! Семья Марии не сможет ничего мне предъявить, если я не приду свататься! Честно говоря, мне не хочется на ней жениться! Может, мне поехать путешествовать и найти себе жену в других Землях?

— Ладно, — неохотно сказала Колдунья. — Ты можешь поехать! И хорошо бы тебе встретить девушку-Колдунью и жениться на ней. Надо, чтобы она тоже была бы интраморфом. Тогда у ваших детей будут хорошие Колдовские способности! Твой отец не был интраморфом, он был воином. И дедушка твой не был интраморфом. Родственники мне не советовали выходить за него замуж, но я правильно сделала, что вышла! Он стал Главным Агрономом в деревне! И все его уважали! Но тебе лучше жениться на девушке-интраморфе. А если ты ее не встретишь, тогда уж женись на обычной… Но ты никому не говори о цели своего путешествия! Тем более, Марии!

— Я никому ничего не скажу, — кивнул Алекс. — Скажу, что хочу посмотреть Мир и пообщаться с другими Колдунами. Может, чему-нибудь от них и научусь. А если я не найду подходящую девушку, я вернусь и женюсь на Марии!

— Ты считаешь, что ты порядочно поступаешь с Марией? — спросила Колдунья. — Она будет ждать тебя из путешествия и готовиться к свадьбе, а ты привезешь другую невесту! Марии надо сказать, чтобы тебя не ждала! Если ты ее зря обнадежишь, ее семья тебе этого никогда не простит! Ты помнишь, какой у Марии отец?

— Да, — кивнул Алекс.

Он прекрасно знал вспыльчивый нрав Ветеринара. В юности Ветеринар убил фермера за то, что тот словами оскорбил кого-то из родных Ветеринара.

Алекс несколько секунд думал, а потом твердо произнес:

— Хорошо. Перед путешествием я так скажу Марии: «Я уезжаю и не знаю, когда вернусь. Мы с тобой ничего друг другу не обещали! Ты — свободна. Я — тоже свободен. Если ты кого-то полюбишь и выйдешь за него замуж, у меня не будет никаких претензий. А если, когда я вернусь, мы оба будем свободны, тогда мы снова поговорим!»

— Правильно, — кивнула Колдунья. — Разговор с Марией будет неприятным, но ты поступишь с ней честно! Надеюсь, ее семья не будет предъявлять тебе претензии! Хотя, конечно, не такого разговора ждет от тебя Мария!

22

Пришли еще две старушки из деревни, чтобы посмотреть на чужого.

«Люди видели, что Мария принесла мне одеяло и продукты, — подумал Алекс. — А потом в деревне опять будут делать далеко идущие выводы! Людям просто делать нечего! Им нравится придумывать то, чего нет! Я веду себя с Марией, как друг, а люди придумывают неизвестно что! Надо как-нибудь поговорить с Марией. Скажу: «Я скоро уезжаю путешествовать! И ждать меня не надо!» Но сейчас не время для такого разговора!»

Алекс разжег костер и улыбнулся Марии:

— Хочешь, посиди со мной у костра! Ты чужого не бойся — он не заразный!

— Не могу, — ответила Мария. — Отец сказал, чтобы я сразу вернулась и всё ему рассказала. Он готовит новый номер газеты и хочет написать статью о чужом. И еще мне надо на обратном пути зайти в кафе. Послушаю, что люди говорят о чужаке.

В деревне были кафе и таверна.

— Жаль, что ты торопишься! — воскликнул Алекс. — Мне с тобой было бы веселее!

— А чужой умирает? — спросила Мария.

— Да, — кивнул Алекс. — В лучшем случае, протянет до завтра.

— Он еще не старый, — сказала Мария. — Мне его жаль.

Несколько любопытных продолжали стоять неподалеку.

— Спасибо, что пришла, — сказал Алекс.

Мария улыбнулась:

— Мне пора! Отец ждет!

23

Поздно вечером любопытные вернулись в деревню.

А охранник Джон крикнул Алексу со стены:

— У меня кончается смена! Ты не передумал ночевать за воротами?

— Нет! — крикнул в ответ Алекс.

— Если что, кричи погромче! — засмеялся Джон. — Ребята тебя услышат!

— Думаю, всё будет нормально! — отозвался Алекс.

Он не ждал нападения бандитов. Времена были спокойные. В этом регионе давно не было крупных банд. А отдельные бандиты не будут готовить безнадежный набег на такую деревню, как Метеостанция!

— Пока! — крикнул Джон.

И Алекс остался один.

Точнее, конечно, не один. Рядом лежал умирающий незнакомец, а чуть левее спала большая собака.

Алекс подкинул в костер пару сухих веток и задумался.

Он принял решение отправиться в путешествие дня через два. В крайнем случае, через три.

Бабушка уже знала об этом и продумывала, как собрать внука в дорогу.

Осталось зайти к маме на ферму и сообщить о дальнем путешествии.

И еще самое неприятное — надо было поговорить с Марией!

У Алекса был добрый характер. И он не любил огорчать людей!

Именно поэтому Алекса напрягал предстоящий разговор с Марией.

24

Была ночь. Алекс не спал. Он сидел у костра и думал.

И тут в голове Алекса раздался громкий отчетливый голос: «Не бойся! Не кричи! Не надо звать на помощь! Я хочу спасти больного!»

«Я стал слышать чужие мысли!» — обрадовано подумал Алекс.

Алекс давно мечтал о том, что хорошо бы стать более могущественным Колдуном и научиться понимать чужие мысли.

Собака молча вскочила и посмотрела в темноту. Алекс тоже встал.

К костру приблизился незнакомец. В левой руке он держал небольшую кожаную сумку, а правой ладонью взмахнул перед Алексом, демонстрируя, что в руке нет оружия.

«Я изучу больного!» — опять раздался голос у Алекса в голове.

Человек склонился над умирающим, а затем достал из сумки какой-то кубик сантиметров пятнадцать на пятнадцать. При свете костра Алекс не мог разглядеть подробности того, что делал человек. А тот нажал на кубике какие-то кнопки и поднес кубик ко рту умирающего.

Алекс подумал: «Новый чужой склонился над больным. И сейчас беззащитен! И он явно не боится, что я на него нападу!»

Собака с интересом наблюдала за происходящим.

Мозг Алекса принял новый телепатический сигнал: «Больной вдохнул лекарство. Помоги мне перенести больного в мой корабль. Я должен забрать больного. Здесь он умрет!»

Человек встал и посмотрел на Алекса.

Перед Алексом стоял обычный мужчина средних лет.

— Хорошо, — тихо сказал Алекс. — Но отсюда очень далеко до Большой реки. Надо взять лошадей, чтобы перевезти больного на корабль. Я давал ему воды. Но он ничего не ел. Он очень слабый!

«Не надо лошадей! — телепатически услышал Алекс. — Я не хочу, чтобы меня видели. Помоги перенести больного за ближайшую гору. Там мне помогут.»

— Хорошо, — сказал Алекс. — А вы его спасете?

«Да! — послышался мысленный ответ. — Ты можешь не говорить вслух. Достаточно чтобы ты мысленно проговаривал свой ответ. Я его услышу!»

Человек повесил свою сумку на плечо и шагнул к больному.

25

Когда обогнули гору, Алекс заметил в свете луны стремительно приближающийся серебристый вытянутый объект. А через несколько секунд объект превратился в стреловидный аппарат, который снизился, завис над каменистой площадкой и приземлился.

«Вот мой корабль!» — услышал Алекс телепатические слова.

Собака испуганно пригнула голову.

Алекс удивленно сказал:

— Это же ракета! Я читал о них в библиотеке! Они были у Древних! Но я не думал, что они сохранились!

В корабле открылся люк, и оттуда спустилась лестница. А вскоре из люка появился человек, который сменил Алекса и помог нести больного.

«Отойди подальше от корабля! — услышал Алекс мысленный приказ. — Мы — потомки тех, кто когда-то улетел с Земли! Мы живем на другой планете! Спасибо за помощь! Если бы ты не давал больному воды, он нас бы не дождался! Отойди подальше! Может, когда-нибудь увидимся! Никому о нас не говори! Или можешь сказать, что мы были на лошадях и забрали своего больного!»

— А вы часто прилетаете на Землю? — воскликнул Алекс.

Но ответа не услышал. Двое уже приблизились к лестнице. И осторожно начали вносить больного в корабль.

Неожиданно больной очнулся и хрипло сказал:

— Собака! Собаку! Собака со мной!

— Нет! — послышался громкий ответ. — Собаку не берем!

Алекс не понял, кто ответил больному.

А собака двинулась подальше от серебристого объекта.

Люди исчезли в корабле. Люк закрылся.

Алекс пошел за собакой.

26

Собака сидела рядом с Алексом.

Алекс смотрел на улетающий корабль.

— Через два дня я тоже отправлюсь в путешествие! — громко сказал Алекс. — Собака! Ты хочешь со мной путешествовать?

«Да!» — раздался в голове у Алекса четкий ответ.

Алекс посмотрел на собаку и радостно сказал:

— Я научился слышать мысли людей и зверей! Я теперь — Колдун высокого уровня!

«Нет! — услышал Алекс телепатический ответ. — Ты не можешь слышать мысли обычных людей и зверей. Ты слышишь только тех, кто является телепатом и кто сам специально посылает тебе мысленные сигналы!»

— Собака! — воскликнул Алекс. — Ты — телепат?

«Да! — раздался ответ в мозгу Алекса. — Я — телепат! И я хочу с тобой путешествовать! А для начала я приглашаю тебя в наш город! Он находится далеко. Нас много. У нас — целый народ! Люди сказали бы, что мы — мутанты. И сейчас пришло время нашему народу вступить в контакт с людьми. Я зову тебя в наш город! А потом ты сможешь рассказать о нас людям. Мне было неизвестно, что тот больной человек был не с Земли. Мы с ним говорили о контакте. Он обещал дружить с моим народом. Но он утаил, что прилетел из Космоса. А моему народу в первую очередь хочется найти союзников среди людей-Землян. Наши предсказатели говорят, что в Большой Игре скоро будут сделаны новые ходы. Предсказатели считают, что из-за этого настанут неспокойные времена. И лучше, если мы встретим их вместе! Люди и собаки всегда дружили. А теперь мы сможем дружить на равных — как две разумные расы! Ты меня спрашивал. И получил ответ. А сейчас я спрошу! Ты хочешь со мной путешествовать? Ты хочешь попасть в мой город?»

— Да! — ответил Алекс и улыбнулся собаке.

А собака кивнула ему головой.

«Хорошо! — телепатически услышал Алекс. — Мне приятно будет путешествовать с таким добрым человеком, как ты!»

Алекс улыбнулся и сказал:

— Собака! Как тебя зовут?

Примечания

1

переговорная гарнитура.

(обратно)

2

искаженная латинская поговорка «Si vis pacem, para bellum», «хочешь мира — готовься к войне».

(обратно)

3

Реликт. Возвращение в полночь

(обратно)

Оглавление

От составителя и автора идеи

Владимир Одинец Императив выживания

  Часть первая ЭТО — МОЙ МИР?

  Часть вторая ЭТО — МОЙ МИР!

Евгения Лифантьева, Алексей Токарев Гиперборейские острова

Сергей Звонарев Ледяная плеть

Дашук Алена Трудная пациентка

  1. Пространство Полных Абсолютов

  2. ЦЭКО. Ещё немного о Великом Ничто

  3. Доктор Бердин

  4. Во что играют нагуали

  5. Четырнадцать страниц

  6. Руслана. Кое-что из личного доктора Бердина

  7. Одна из миллионов

  8. Опытные образцы и первопроходцы

  9. «Носок» для нагуаля

  10. Земля — inoperabilis

  11. Генератор Бердина

Ульяна Глебова Реликт номер 6,999 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg