Морган Райс Кольцо чародея – 13. Власть королев
Авторское право © 2014 Морган Райс
Все права защищены. Кроме случаев, разрешенных в соответствии с Законом США об авторском праве от 1976 года. Никакая часть данного издания не может быть скопирована, воспроизведена или передана в любой форме и любыми средствами, или сохранена в системе базы данных или поиска информации без предварительного разрешения автора.
Эта электронная книга лицензирована только для вашего личного пользования. Эта книга не может быть повторно продана или отдана другим лицам. Если вы хотите поделиться этой книгой с другим лицом, вам необходимо приобрести дополнительную копию для каждого получателя. Если вы читаете эту книгу, не купив ее, или она не была куплена только для вашего личного пользования, вы должны вернуть ее или приобрести свой собственный экземпляр. Спасибо за уважение к тяжелой работы этого автора.
Это художественное произведение. Имена, персонажи, предприятия, организации, места, события и происшествия являются плодом воображения автора. Любое совпадение с реальными людьми, живыми или мертвыми, является абсолютно случайным.
Права на изображение на обложке принадлежат Slava Gerj, лицензия Shutterstock.com.
О Морган Райс
Морган Райс – автор бестселлеров №1, перу которого принадлежит серия эпического фэнтези «КОЛЬЦО ЧАРОДЕЯ» (состоящая из 17 книг); серия бестселлеров №1 «ЖУРНАЛ ВАМПИРА» (состоящая из 11 книг и их число растет); серия бестселлеров №1 «ТРИЛОГИЯ ВЫЖИВАНИЯ» – постапокалиптический триллер, включающий в себя две книги (и их число постоянно растет); и новая серия эпического фэнтези «КОРОЛИ И ЧАРОДЕИ» (состоящая из 2 книг и их число растет). Книги Морган доступны в аудио форматах и печатных изданиях, ее книги переведены на более чем 25 языков.
Морган нравится получать от вас письма, поэтому, пожалуйста, не стесняйтесь посетить , чтобы присоединиться к списку рассылки, получить бесплатную книгу, бесплатные призы, скачать бесплатное приложение, получить самые последние эксклюзивные новости, связаться по Facebook и Twitter и оставаться на связи.
Избранные отзывы о Морган Райс
«КОЛЬЦО ЧАРОДЕЯ» содержит все ингредиенты для мгновенного успеха: заговоры, дворцовые интриги, тайны, доблестные рыцари, зарождающиеся отношения, которые сопровождаются разбитыми сердцами, обманом и предательством. Книга продержит вас в напряжении не один час и подойдет для любого возраста. Рекомендовано для постоянной библиотеки всех любителей фэнтези»
Books and Movie Reviews, Роберто Маттос
«Увлекательное эпическое фэнтези».
Kirkus Reviews
“Тут намечается что-то необыкновенное.”
San Francisco Book Review
“Много действия … Райс качественно пишет, и её истории интригуют.”
Publishers Weekly
“Вдохновенная фэнтези … Заявка на эпическую серию для юношества.”
Midwest Book Review
Глава первая
Торгрин бился головой о скалы и захлебывался грязью, скатываясь по склону на сотни футов, вместе с разрушающейся горой. Мир перед глазами вращался, он пытался остановить это, сориентироваться, но не мог. Боковым зрением он видел, как кубарем катятся вниз его братья, также, как и он, бесплодно пытаясь ухватиться за корни и выступы скал – за что угодно, чтобы замедлить падение.
Тор осознавал, как с каждой секундой он все дальше и дальше удалялся от вершины вулкана, от Гувейна. Он думал о том, как там, наверху, дикари готовятся принести в жертву его первенца, и ярость жгла его изнутри. Стоная, он цеплялся за грязь, готовый отдать что угодно, чтобы снова там оказаться.
Но как бы он ни старался, немногое было в его силах. Тор едва мог видеть и дышать, не говоря уже о том, чтобы защищаться от ударов несущихся на него потоков камней и грязи. Ему казалось, что весь груз вселенной разом упал на его плечи.
Всё происходило очень стремительно, слишком быстро, чтобы Тор мог что-то понять, и когда ему удалось взглянуть вниз, он заметил площадку с зубчатыми скалами. Он понял, что стоим им упасть на них, никто не выживет.
Тор закрыл глаза и попытался вспомнить свою учёбу, наставления Аргона и слова матери, пытался найти спокойствие внутри бури и воззвать к силе воина внутри себя. Когда ему это удалось, он увидел, как вся жизнь пролетает у него перед глазами. «Неужели, – думал он, – это мой последний экзамен?»
«Пожалуйста, Господи, – молился Тор, – если ты существуешь, спаси меня. Не дай мне вот так умереть. Позволь мне призвать силу. Позволь спасти своего сына».
Проговаривая про себя эти слова, Тор почувствовал, что его испытывают, вынуждают собрать всю веру, призвать на помощь большую веру, чем он когда-либо имел. Как и предупреждала его мать, отныне он был воином, и должен был выдержать воинское испытание.
Когда Тор закрыл глаза, мир вокруг начал замедлять движение, и он с удивлением почувствовал спокойствие и умиротворение в сердце бури. Он почувствовал, как внутри него зарождается жар и течет по венам, выходя через ладони. Он будто перестал помещаться в собственное тело.
Тор ощутил себя вне тела, смотрящим вниз на самого себя, катящегося по склону. В этот миг он осознал, что он – не тоже самое, что его тело. Он почувствовал себя чем-то более значительным.
Внезапно, Тор вернулся в тело, поднял ладони высоко над головой и стал наблюдать, как из них изливается сияющий белый свет. Он направил свет и создал шар вокруг себя и своих братьев. Как только он сделал это, селевой поток вдруг застыл, а река грязи остановилась перед световым щитом, и больше им не угрожала.
Они продолжали скользить, но уже гораздо медленнее, готовясь плавно остановиться на маленьком плато у подножия горы. Тор посмотрел вниз и увидел, что стоит по щиколотку в воде, которая продолжала подниматься и в считанные минуты дошла ему до колен.
Тор пораженно осматривался. Он посмотрел наверх, и увидел застывшую в воздухе стену грязи, будто готовую в любую секунду обрушиться вниз, но удерживаемую его световым шаром. Он вбирал в себя это зрелище, не веря, что такое ему удалось.
«Все живы?» – окликнул О’Коннор.
Тор увидел Риса, О’Коннора, Конвена, Матуса, Элдена и Индру, всех в синяках, пытающихся подняться на трясущиеся ноги, но невероятным образом живых, и даже без серьезных ранений. Они отирали лица, покрытые черной грязью, и выглядели так, будто только что вылезли из шахты. Тор видел, как они благодарны, за то, что живы, и в глазах их читалось, что они приписывают свое спасение именно ему.
Опомнившись, Тор обернулся и бросил быстрый взгляд на вершину горы с единственной мыслью – о сыне.
«Как мы собираемся подниматься обратно..?» – начал было Матус.
Но прежде чем он успел закончить свой вопрос, Тор почувствовал, как внезапно что-то обернулось вокруг его лодыжек. Захваченный врасплох, он посмотрел вниз и увидел, как какое-то скользкое, толстое, жилистое существо обвивает его щиколотки и ползет всё выше и выше по голеням. В ужасе он рассматривал это длинное, походящее на угря создание, с двумя маленькими головами, шипящими двумя длинными языками, пока оно, в свою очередь, смотрело вверх на Торина и опутывало его своими щупальцами. Тор почувствовал жжение в ногах там, где существо к ним прикасалось.
Наконец-то включились рефлексы, и Тор вынул меч, и нанес удар, также, как и его спутники, на которых тоже напали. Тор пытался рубить осторожно, чтобы не задеть собственную ногу, и когда ему удалось отсечь одно из щупалец, угорь ослабил хватку и жуткая боль в лодыжках утихла. С шипением, угорь соскользнул обратно в воду.
О’Коннор достал свой лук, и начал стрелять по гадам, но не попадал, в то время как рядом стонал Элден, атакованный тремя угрями сразу.
Тор подбежал к ним и разрубил угря, карабкавшегося по ноге О’Коннора. Индра тоже сделала шаг вперед и крикнула Элдену: «Не шевелись!»
Она подняла свой лук и выпустила одну за другой три стрелы, точными попаданиями убив всех угрей, и только слегка поцарапав Элдену кожу.
«Ты совсем с ума сошла?» – заорал он. «Ты мне чуть ногу не отстрелила!»
Индра только улыбнулась.
«Но не отстрелила же, правда?» – бросила она в ответ.
Тор услышал новые всплески и, оглядевшись, был шокирован зрелищем многих дюжин угрей, поднимавшихся из воды. Он понял, что пора было выбираться оттуда, и как можно скорее.
Тор чувствовал себя измотанным и истощенным после того, как призвал свою силу, и знал, что почти исчерпал ее запас. Он знал, что был еще недостаточно могущественным, чтобы пользоваться силой постоянно. Всё же, ему нужно было прибегнуть к ней еще раз, чего бы это ни стоило. Не сделай он этого, им никогда не подняться обратно, и все они умрут здесь, в луже с угрями, а у его сына не останется ни единого шанса. Вероятно, это отнимет все его силы, оставит слабым на долгие дни, но ему было все равно. Он думал о Гувейне там наверху, беспомощном, оставленном на милость дикарей, и знал, что пойдет на всё.
Когда новая группа угрей уже подползла к нему близко, Тор закрыл глаза и поднял ладони к небу.
«Именем единого Бога, – произнес Тор вслух, – я приказываю небесам разверзнуться! Я приказываю послать нам облака и поднять нас наверх!»
Тор говорил это низким глубоким голосом, больше не боясь принять свою сущность друида, и слова вибрировали у него в груди и в воздухе. В его груди поднялся невообразимый жар, и, произнося эти слова, он уже не сомневался, что они подействуют.
Раздался грохот, и Тор увидел, как небеса начали менять форму, приобретая темно-лиловый оттенок, как закружились и вспенились облака. В небе появилась круглое отверстие, и из него полился алый свет, а за ним оттуда появилось облако-воронка и опустилось прямо рядом с ними.
Через мгновение Тора и остальных затянуло в торнадо. Тор почувствовал влажность и мягкость обволакивающего его облака, почувствовал, как погружается в свет, а секунду спустя ощутил, что висит в воздухе, легкий, как пёрышко. Он ощущал истинное единение со вселенной.
Тора всё поднимало и поднимало вдоль склона горы, мимо грязевых потоков, мимо его шара, к самой вершине. Меньше, чем за минуту облако подняло их на вершину вулкана, бережно опустило и тотчас рассеялось.
Тор остался стоять там вместе с братьями, которые смотрели на него c благоговейным трепетом, как будто он был богом.
Но Тор не думал о них. Он обернулся, быстро осмотрел плато, и сфокусировался на единственном, что его интересовало: на трех дикарях, которые стояли впереди, и плетеной колыбельке, которую они держали в руках над жерлом вулкана.
Тор издал боевой клич и бросился к ним. Первый дикарь повернулся к нему лицом и застыл от удивления. Воспользовавшись этим, Тор ни секунды не сомневаясь сделал бросок вперед и отрубил ему голову.
Двое других тоже обернулись, и их лица выражали ужас. Одному из них Тор пронзил сердце, а затем, вытаскивая меч, ударил другого рукоятью в лицо, опрокинув его через край жерла.
Тор успел схватить колыбель до того, как они уронили ее. Он заглянул внутрь, и сердце его билось радостно от того, что он успел вовремя. Еще чуть-чуть, и Гувейн должен был оказаться у него на руках.
Но когда Тор увидел дно колыбели, весь его мир разом разрушился.
Она была пуста.
Все вокруг застыло для Тора, когда он стоял там, в онемении.
Он заглянул в жерло вулкана, и увидел, как далеко внизу пляшут языки пламени. Он понял, что его сын мёртв.
«НЕТ!» – взвыл Тор.
Он упал на колени, обращая к небесам свой стон, выпуская из себя оглушительный крик, который эхом отражался от гор. Это был первобытный крик человека, потерявшего всё, ради чего стоит жить.
«ГУВЕЙН!»
Глава вторая
Высоко над одиноким островом посреди моря летел одинокий дракон – совсем маленький дракон, ещё не взрослый, но его пронзительный крик уже позволял представить, каким драконом он однажды станет. Это был триумфальный полёт: его маленькие чешуйки трепетали на ветру и росли с каждой минутой, его крылья развевались, а в когтях он сжимал самое большое сокровище, которым ему довелось обладать за свою короткую жизнь.
Ощущая тепло ноши когтями, он посмотрел вниз, чтобы проверить, всё ли в порядке с его драгоценностью. Услышав плач, и почувствовав толчки, он окончательно убедился в том, что младенец в его когтях цел и невредим.
«Гувейн!», – кричал мужчина.
Даже на высоте своего полета дракон мог расслышать отраженное горами эхо этих криков. Он гордился собой за то, что вовремя спас младенца, до того, как те люди успели воспользоваться своими кинжалами. Он выхватил Гувейна у них из рук в последнюю секунду. Он отлично справился с порученной ему работой.
Дракон взлетал всё выше и выше над одиноким островом, в облака, уже невидимый для людей внизу. Он летел над островом, над вулканами, над горными хребтами и туманами над ними, всё дальше и дальше.
Вскоре он уже летел над океаном, оставив маленький островок позади. Перед ним простирались бесконечные море и небо, и ничто не разнообразило пейзаж на многие тысячи миль.
Дракон точно знал, куда ему было нужно. У него было место, куда он собирался отнести ребёнка. Ребёнка, которого он уже безмерно полюбил.
Очень особенное место.
Глава третья
Волусия стояла над Ромулусом, удовлетворенно смотря сверху вниз на его труп, пока его еще теплая кровь стекала к ее ногам, прямо на выглядывающие из сандалий пальцы. Она наслаждалась моментом. В своем юном возрасте она уже сбилась со счета убитых ею, застигнутых врасплох, мужчин. Они всегда ее недооценивали, поэтому возможность проявить всю свою жестокость была одним из главных удовольствий в ее жизни.
А теперь она убила самого Великого Ромулуса – своей рукой, а не руками своих людей – Великого Ромулуса, человека-легенду, воина, убившего Андроникуса и захватившего трон. Верховного правителя Империи.
Волусия восторженно улыбалась. Вот он – верховный правитель, от которого осталась только лужа крови у ее босых ног. Пал от её руки.
Волусия ощутила прилив храбрости. По её венам тёк огонь, а с ним – жажда разрушать. Она чувствовала, что её судьба уже спешит ей навстречу. Чувствовала, что настало её время. Она знала, так же твёрдо, как знала когда-то, что убьёт собственную мать, что однажды она возглавит Империю.
«Ты убила нашего повелителя!», – раздался дрожащий возглас. «Ты убила Великого Ромулуса!»
Волусия подняла глаза на полководца Ромулуса, который стоял рядом и не мог отвести от неё взгляда, полного смятения и почтительного ужаса.
«Ты убила», – сказал он упавшим голосом, «Того, Кого Невозможно Убить».
Волусия смотрела на него в ответ жёстко и холодно, а за ним видела сотни людей Ромулуса, с наилучшим снаряжением, выстроившихся на корабле, неотрывно следящих за ней, ожидая её следующего шага. Все они были готовы к атаке.
Полководец Ромулуса стоял на причале с дюжиной людей, ждущих его команды. Волусия знала, что за ней стоят тысячи её собственных солдат. Корабль Ромулуса, как бы хорош он ни был, здесь, в заливе, оказался в меньшинстве, окружённый со всех сторон. Они были в ловушке. Тут была территория Волусии, и они это знали. Они знали, что хоть атака, хоть попытка побега, будут безрезультатными.
«Это не тот поступок, который может остаться без ответа», – продолжил полководец. «У Ромулуса сейчас около миллиона верных подданных в Кольце. Ещё миллион – на юге, в столице Империи. Когда новость о том, что ты сделала, достигнет их, они мобилизуются и пойдут на тебя. Может, ты и убила Великого Ромулуса, но ты не убила его людей. Твои тысячи, хоть и превышают числом наши силы здесь сегодня, не смогут остановить его миллионов. Они захотят отомстить. И они свою месть получат».
«Неужели?», – спросила Волусия, улыбаясь, и сделала один шаг в его сторону, перебирая пальцами по эфесу меча, уже представляя, как она предвкушая, как она перережет ему горло.
Полководец взглянул на клинок в ее руке, клинок, который убил Ромулуса, и нервно сглотнул, будто прочитав её мысли. В его глазах она видела настоящий страх.
«Отпусти нас», – сказал он ей. «Пусть мои люди идут своей дорогой. Они не причинили тебе вреда. Наше молчание стоит один корабль, гружёный золотом. Мы поплывём в столицу, и я скажу всем, что ты невиновна. Что Ромулус первым попытался напасть. Они оставят тебя в покое, ты сможешь жить мирно на севере, а они найдут для Империи нового Верховного правителя».
Волусию это очень развеселило.
«А ты, по-твоему, сейчас смотришь не на своего нового Верховного правителя?», – спросила она.
Полководец снова посмотрел на неё с глубоким удивлением, и, в конце концов, у него вырвался короткий смешок.
«Ты?», – переспросил он. «Ты всего лишь девчонка с парой тысяч солдат. Думаешь, убив его одного, ты сокрушишь миллионы Ромулуса? Тебе повезёт просто остаться в живых после того, что ты сегодня натворила. Я предлагаю тебе подарок. Покончим с глупостями, прими его благодарно и отпусти нас восвояси, пока я не передумал».
«А если мне не хочется отпускать вас восвояси?»
Полководец встретился с ней взглядом и снова сглотнул.
«Можешь убить всех нас здесь», – сказал он. «Выбор за тобой. Но если ты так поступишь, то только угробишь себя и своих людей. Армия, которая придёт за нами, сотрёт тебя в порошок».
«Он говорит правду, моя госпожа», – прошептал кто-то ей в ухо.
Она обернулась и увидела Соку, её главнокомандующего, стоящего с ней бок о бок. Это был высокий зеленоглазый мужчина, с челюстью воина, и короткими курчавыми рыжими волосами.
«Отправьте их на юг», – сказал он. «Дайте им золота. Вы убили Ромулуса. Теперь нужно выторговать перемирие. У нас нет выбора».
Волусия снова развернулась к людям Ромулуса, и принялась пристально их изучать, наслаждаясь моментом.
«Я сделаю, как ты просишь», – сказала она, «и отправлю вас в столицу».
Полководец довольно ухмыльнулся в ответ, и уже собирался идти, как Волусия остановила его и добавила:
«Но не для того, чтобы скрыть мой поступок».
Он замер и посмотрел на неё в замешательстве.
«Я пошлю вас в столицу, чтобы передать сообщение: пусть знают, что я теперь Верховная правительница Империи. Если они преклонят передо мной колени, то, возможно, сохранят себе жизнь».
Полководец ошеломлённо взглянул на неё, потом покачал головой и улыбнулся.
«Ты такая же сумасшедшая, какой, по слухам, была твоя мать», – ответил он, развернулся, и направился к длинному трапу, обратно на свой корабль. «Загрузи золотом нижние трюмы», – добавил он, даже не потрудившись к ней обернуться.
Волусия, тем временем, повернулась к своему командующему лучниками, который стоял и терпеливо ждал её приказа, и коротко ему кивнула.
Тотчас командующий дал знак своим людям, и воздух со свистом пронзили десять тысяч стрел: их поджигали и выпускали одну за другой.
Стрелы затмили небо, образовав пламенную дугу, по которой они достигали корабля Ромулуса. Всё произошло молниеносно, и никто из его людей не успел отреагировать, так что вскоре весь корабль полыхал, солдаты вместе со своим командиром с громкими стонами метались по кораблю, без путей к спасению, в попытках потушить пламя.
Это было бесполезно. Волусия снова кивнула, и новая лавина стрел взвилась в воздух, накрывая горящий корабль. Люди вскрикивали, пронзаемые стрелами, и падали кто на палубу, а кто – за борт. В этой бойне выживших не было.
Волусия стояла и ухмылялась, удовлетворённо глядя на тлеющий от днища до мачты корабль, от которого вскоре остался только обожжённый скелет.
Всё стихло, когда люди Волусии прекратили огонь и выстроились, глядя на неё и терпеливо ожидая приказа.
Волусия сделала шаг вперед, достала свой меч и перерубила канат, привязывавший корабль к пирсу. Корабль быль освобождён, и Волусия подтолкнула его в море своим золочёным ботинком.
Волусия наблюдала, как течение подхватило корабль, и он начал движение. Она знала, что течение принесёт его на юг, прямо в сердце столицы. Все там увидят сгоревший корабль, тело Ромулуса, стрелы Волусии, и поймут, что он приплыл от неё. Они будут оповещены о начале войны.
Волусия обернулась к Соку, стоявшему у неё за спиной с открытым ртом, и улыбнулась.
«Вот так я предлагаю мир», – сказала она.
Глава четвёртая
Гвендолин стояла на коленях на корме, хватаясь за перила, собирая все силы, чтобы подняться и, перегнувшись через борт, посмотреть на горизонт. Всё её тело дрожало, истощенное голодом, голова кружилась, и, смотря вдаль, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Кое-как она нашла в себе силы встать на ноги, и попыталась рассмотреть, что же там впереди.
Гвендолин прищурилась, всматриваясь в туман, сомневаясь, реальную ли она видит картину или очередной мираж.
Там, на горизонте, виднелся бесконечной ширины берег, в центре которого, в просторном заливе, помещался оживлённый порт. Две сверкающих золотом колонны тянулись к небу, обрамляя возвышавшийся позади них город. Когда солнце опустилось ниже, и колонны, и город приобрели желтовато-зелёный оттенок. Гвен отметила, что облака в этих местах двигались очень быстро. Сейчас она не могла сказать, действительно ли небо в этой части мира было другим, или это были игры её ослабленного сознания.
В заливе рядом с городом стояла сотня гордых кораблей, все с мачтами такой высоты, каких ей ещё не приходилось видеть. Это был самый процветающий город из всех, что она знала, построенный у самой кромки моря, и, казалось, не имевший больше границ, подчинивший себе даже океан. По сравнению с ним Королевский Двор выглядел деревней. Гвен и представить не могла, что столько строений может быть в одном месте. Ей было любопытно, что за люди там жили, ведь это должна была быть великая нация. Имперская нация.
Внезапно, Гвен животом ощутила толчок, и поняла, что их подхватило течение. Вскоре их затянет в огромный залив, в окружение всех этих кораблей, где их возьмут в плен и, возможно, убьют. Гвен вспомнила, насколько жесток был Андроникус и насколько жесток был Ромулус, и подумала, что именно так и поступают в Империи. Ей пришло в голову, что умереть в море, было, наверное, лучшим жребием.
Гвен услышала шарканье подошв по палубе, и, обернувшись, увидела Сандару – бледную от голода, но стоящую прямо и гордо у перил. В руках она держала огромною золотую реликвию в виде бычьих рогов, и наклоняла её из стороны в сторону, пытаясь поймать солнце. Гвен видела, как солнечные вспышки одна за другой отражаются от золотой поверхности, посылая сигнал на далёкий берег. Сандара целилась не в город, а севернее, в сторону уединённой рощи у самой воды.
Веки Гвен налились тяжестью, и начали закрываться. Её начало клонить к палубе, и она с трудом держалась на границе между бредом и явью, отгоняя от себя видения. Она уже не знала, что было настоящим, а что ей мерещилось от голода. Гвен видела, как не меньше дюжины каноэ показалось из-под купола джунглей и направилось, раскачиваясь на волнах, к её кораблю. Она разглядела их получше, когда они приблизились, и удивилась, что это была не раса имперцев, не крупные краснокожие воины с рогами, а кто-то совсем другой. Она увидела гордых, жилистых мужчин и женщин, с кожей оттенка шоколада и сияющими жёлтыми глазами. Лица у них были умные и сочувственные, и все они направлялись к ней, чтобы её поприветствовать. Гвен увидела, что Сандара узнала этих людей, и поняла, что это был народ Сандары.
Гвен услышала глухой стук – несколько крюков зацепились за борт корабля, и он теперь был привязан крепившимися к ним верёвками. Она почувствовала, что корабль меняет курс, нагнулась вниз и увидела флотилию каяков, которые теперь тянули её судно, уводя его в противоположную сторону от имперского города. Постепенно Гвен начала понимать,что народ Сандары пришёл им на помощь, чтобы увести корабль в другую бухту, подальше от Империи.
Гвен почувствовала, что корабль устремился точно на север, к стене густой зелени, в направлении маленькой укромной бухты. Она облегчённо закрыла глаза.
Вскоре, она их открыла вновь – теперь она стояла, перегнувшись через перила, и видела, буксируют её корабль. Обессиленная, она нагнулась слишком далеко и потеряла равновесие. Её глаза расширились от ужаса – она поняла, что падает за борт. Гвен ухватилась за перекладину перил, но было уже поздно, и остановить падение она не могла. Сердце Гвен отчаянно колотилось. Она не верила, что после всех испытаний, что ей довелось пережить, она умрёт именно так – тихо соскользнув в море совсем близко от берега.
Уже падая она друг услышала рычание и ощутила, как чьи-то мощные зубы вцепились в её рубашку на спине, и кто-то, поскуливая, отдёрнул её назад, от бездны, и повалил обратно на палубу. Она со стуком рухнула спиной на деревянный настил, целая и невредимая.
Она увидела стоящего над ней Крона, и её захлестнула радость. Крон был жив, и она была счастлива это узнать. Он сильно отощал с тех пор, как Гвен его видела в последний раз, и она осознала, что совсем потеряла его в происходившем хаосе. Последний раз, когда она его видела, забился под корму в особенно свирепый шторм. Скорее всего, всё это время он прятался где-то, отказываясь от пищи, чтобы другим досталось больше. В этом был весь Крон – сама самоотверженность. Но теперь, когда они снова приблизились к берегу, он снова дал о себе знать.
Крон скулил и облизывал ей лицо, а Гвен обнимала его из последних сил. Она снова легла, и Крон – рядом с ней. Поскуливая, он положил голову ей на грудь и прижался к ней так, будто она была последним человеком на земле.
* * *
Гвендолин почувствовала, как прохладная и сладкая влага щекочет её губы и стекает по щекам на шею. Она открыла рот и начала пить, жадно глотая, постепенно просыпаясь.
Не переставая пить, Гвен открыла глаза, и увидела над собой лица незнакомых людей. Она пила и пила, пока не закашлялась.
Кто-то помог ей подняться, и она села, пытаясь остановить кашель. Кто-то похлопал её по спине.
«Тссс…», – сказал голос. «Пей медленно».
Это был мягкий голос, голос лекаря. Гвен оглянулась и увидела пожилого мужчину с улыбающимся лицом, испещренным мелкими морщинками.
Гвен осмотрелась и увидела дюжины чужих лиц – народ Сандары – которые молча её разглядывали, будто она была какой-то диковинкой. Гвендолин, одолеваемая голодом и жаждой, как сумасшедшая схватилась за бурдюк и вливала себе в рот сладкую жидкость, чем бы она ни была. Она пила и пила, прикусывая горлышко, будто больше её в жизни пить не придётся.
«Теперь спокойнее», – произнёс мужской голос. «Иначе тебе станет плохо».
Гвен смотрела, как дюжины воинов, людей Сандары, располагаются у неё на корабле. Она видела и своих людей, выживших из Кольца, лежащих или сидящих, рядом с каждым из которых был кто-то из людей Сандары, которые ухаживали за ними и подавали бурдюки с жидкостью. Все они сейчас практически возвращались с того света. Среди них Гвен увидела Иллепру, держащую на руках и кормящую младенца, которого Гвен спасла на Верхних островах. Услышав детский плач, Гвен испытала облегчение. Она передала маленькую девочку Иллепре, когда была уже слишком слаба, чтобы заботиться о ней, и мысль о том, что девочка выжила, напомнило Гвен о Гувейне. Она твёрдо решила, что хоть эта малышка должна жить.
С каждым мгновением силы возвращались к Гвен. Она привстала и выпила ещё жидкости, гадая, из чего же она была сделана, и сердце её наполнилось благодарностью к людям, которые спасли их жизни.
Рядом с Гвен раздался стон, и, опустив взгляд, она увидела, что голова Крона всё ещё лежит у неё на коленях. Она потянулась за бурдюком и дала ему попить, а он ответил ей благодарным взглядом. Она с любовью потрепала его по затылку – в который раз он спас ей жизнь. В этот момент Крон напомнил ей о Торе.
Гвен наблюдала за людьми Сандары и не знала, как их отблагодарить.
«Вы спасли нас», – сказала она. «Мы обязаны вам жизнью».
Гвен обернулась и посмотрела на Сандару, которая подошла и опустилась на колени рядом с ней. Сандара покачала головой.
«Мой народ не признаёт долгов», – сказала она. «Они верят, что помочь кому-то в беде – это честь».
Народ расступился, и Гвен увидела приближающегося к ней сурового мужчину возрастом около пятидесяти лет, с выдающейся челюстью и тонкими губами, который, по-видимому, был их лидером. На нём было массивное бирюзовое ожерелье из переливающихся на солнце ракушек. Он кивнул ей, устроился рядом, и принялся сочувственно рассматривать своими жёлтыми глазами.
«Я Бокбу», – сказал он глубоким властным голосом. «Мы ответили на зов Сандары, потому что она – одна из нас. Спасая вас мы очень рискуем. Если кто-то из Империи сейчас нас заметит, нас всех убьют».
Бокбу поднялся, держа руки на бёдрах, и Гвен тоже медленно встала, поддерживаемая Сандарой и лекарем, и посмотрела ему в глаза. Бокбу огляделся и вздохнул от жалкого зрелища, которое представляли её корабль и экипаж.
«Им уже лучше, и они должны уйти», – раздался ещё один голос.
Гвен обернулась на голос и увидела мускулистого воина с копьём в руках. Как и на остальных, на нём не было рубашки. Он подошёл к Бокбу и холодно взглянул на него.
«Отошли этих чужеземцев обратно за море», – добавил он. «Зачем нам проливать за них кровь?»
«Я твоей крови», – сказала Сандара, выходя вперед и испытующе глядя на воина.
«Именно поэтому тебе не стоило приводить сюда этих людей и подвергать нас опасности», – бросил он в ответ.
«Ты позоришь наш народ», – сказала Сандара. «Ты забыл законы гостеприимства?»
«Позор – то, что ты привела их сюда», – парировал он.
Бокбу жестом приказал им обоим замолчать.
Лицо Бокбу было непроницаемым – казалось, он глубоко задумался. Гвендолин наблюдала за происходящим и осознавала, в каком непростом положении они оказались. Отплыть обратно в море означало бы умереть, но ей, тем не менее, не хотелось подвергать опасности людей, которые пришли ей на помощь.
«Мы не хотели для вас неприятностей», – сказала она Бокбу. «Я не хочу заставлять вас рисковать. Мы можем немедленно уплыть».
Бокбу покачал головой.
«Нет», – ответил он Гвен, глядя на неё с любопытством. «Зачем ты привела сюда своих людей?»
Гвен вздохнула.
«Мы бежали от огромной армии», – ответила она. «Они уничтожили нашу родину. Мы приплыли сюда в поисках нового дома».
«Вы приплыли не туда», – сказал воин. «Здесь вашему дому не бывать».
«Молчать!», – перебил его Бокбу, и его суровый взгляд заставил воина притихнуть.
Бокбу повернулся к Гвендолин и встретился с ней глазами.
«Ты гордая и благородная женщина», – обратился он к ней. «Я вижу, что ты лидер, и ты мудро правишь своими людьми. Если вы повернёте обратно в море, вы, несомненно, умрёте. Может, не прямо сегодня, но в течение нескольких дней».
Гвендолин смотрела на него непреклонно.
«Значит, мы умрём», – ответила она. «Я не позволю твоим людям жертвовать своими жизнями ради наших».
Она не отрывала от него твёрдого взгляда, скрывая свои настоящие эмоции и черпая силы в своём благородстве и гордости. Она заметила, что Бокбу смотрел на неё с уважением. В воздухе повисла напряжённая тишина.
«Я вижу, что в твоих жилах течёт кровь воительницы», – сказал он. «Ты останешься с нами. Пусть твои люди наберутся сил, сколько бы времени на это не понадобилось».
«Но, вождь…», – начал было воин.
Бокбу ответил ему резким взглядом.
«Я принял решение».
«Но их корабль!», – возразил он. «Если он останется в заливе, имперцы его заметят. «Мы все умрём ещё до новолуния!»
Вождь окинул взглядом корабль, от мачты до кормы, взвешивая его слова. Гвен в это время изучала пейзаж, открывшийся им, когда они вошли в скрытую бухту, окружённую густой стеной леса. Она обернулась и увидела за спиной открытое море. Она знала, что мужчина прав.
Вождь посмотрел на неё.
«Хочешь спасти своих людей?», – спросил он.
Гвен утвердительно кивнула.
«Да».
Он кивнул ей в ответ.
«Лидерам приходится принимать сложные решения», – сказал он. «Сейчас твоё черёд. Ты хочешь остаться с нами, но твой корабль угробит нас всех. Мы приглашаем тебя на берег, но корабль не может тут остаться. Ты должна его сжечь. Тогда мы тебя примем».
От этой мысли Гвендолин упала духом. Она смотрела на свой корабль, который перенёс их через море, спас её народ за полмира отсюда, и сердце её ныло. В ней боролись противоречивые эмоции. Этот корабль был единственным способом выбраться отсюда.
Но что делать потом, если они уплывут? Снова направиться в бесконечный океан на верную смерть? Её люди едва могли ходить, им нужно было прийти в себя. Им нужен был причал и приют. И если сжечь корабль было ценой, которую нужно заплатить, значит так и будет. Если они решат снова выйти в море, то найдут другой корабль или построят новый – сделают всё, что будет нужно. А сейчас им нужно было выжить. Вот что было главным.
Гвендолин посмотрела на вождя и скорбно кивнула.
«Да будет так».
Бокбу ответил ей взглядом, полным глубокого уважения. Он обернулся, дал команду своим людям, и всё вокруг него пришло в действие. Люди рассредоточились по кораблю, помогая членам Кольца, поднимая их на ноги и спуская по трапу на песчаный берег. Гвен стояла и смотрела, как Годфри, Кендрик, Брандт, Атме, Абертол, Иллепра, Сандара и остальные любимые ею люди проходили мимо.
Она стояла и ждала, пока все до одного не покинули корабль, пока там не остались только она, Крон у её ног и вождь.
Бокбу уже держал зажжённый факел, поданный одним из его людей.
«Нет», – сказала Гвен, схватив его за запястье.
Он удивился.
«Я лидер, и должна сделать это сама», – объяснила она.
Гвен осторожно приняла тяжёлый горящий факел у него из рук, отвернулась на секунду, чтобы вытереть слезу, и подожгла один из парус на корме.
Гвен стояла и смотрела, как пламя охватило парус, и начало быстро распространяться на весь корабль.
Жар быстро усиливался. Она бросила факел, и пошла к трапу, а Крон и Бокбу последовали за ней. Она спустилась на пляж. Это место должно было стать их новым домом, во целом мире им больше некуда было деться.
Когда она осматривалась в чужих джунглях и прислушивалась к незнакомым крикам птиц и животных, которых прежде не видела, в голове у неё звучал один вопрос:
«Сможем ли мы построить тут дом?»
Глава пятая
Алистер стояла коленями на камне, дрожа от холода, и смотрела как первые лучи первого из солнц постепенно заливали Южные острова, освещая горы и долины мягким сиянием. Она стояла на четвереньках. Её руки, закованные в деревянные колодки, тряслись, а её шея лежала там, где до неё лежало множество других шей. Глядя вниз она могла видеть пятна крови и зарубки на кедровой древесине, в местах, куда раньше опускались лезвия. Она ощущала трагическую энергетику этого дерева, когда касалась его шеей, переживала последние мгновения, последние эмоции всех казнённых, когда-либо там лежавших. Сердце её разрывалось от страданий.
Алистер подняла гордый взгляд и стала смотреть на свой последний восход солнца, на зарождение нового дня. Знание того, что больше она этого никогда не увидит, было каким-то сюрреальным. Никогда в жизни восход не казался ей столь прекрасным. Этим прохладным утром, под дуновениями нежного бриза, Южные острова выглядели невероятно красиво. Для неё они были лучшим местом из всех, где она бывала: деревья пестрели оранжевым, красным, розовым и пурпурным, потому что с них обильно свисали зрелые плоды, лиловые утренние птицы и огромные жёлтые пчёлы уже наполняли воздух звуками, а до её носа доносился сладкий аромат цветов. Туман переливался в лучах света, придавая всему магический ореол. Она никогда раньше не чувствовала такую любовь к какому-то месту, и знала, что на этой земле она могла бы прожить вечность.
Алистер услышала шарканье сапог по камням и перевела взгляд в сторону, на приближавшегося к ней Бауэра, в одной руке небрежно держащего огромный двусторонний топор. Он подошёл к ней, посмотрел сверху вниз и нахмурился.
Позади него Алистер могла разглядеть сотни преданных ему жителей Южных островов, выстроившихся полукругом на широкой мощёной камнем площади. Все они были не меньше чем в двадцати ярдах от неё, так, что на просторной площадке оставались только она и Бауэр. Никто не хотел быть слишком близко, чтобы кровь не забрызгала.
Рука, в которой Бауэр держал топор, чесалась – ему определённо хотелось поскорее покончить со всем этим. В его глазах она читала затмившее всё желание стать королём.
Алистер радовалась одному: как бы несправедливо это ни было, её жертва позволит выжить Эреку. Это значило для неё больше, чем собственная жизнь.
Бауэр сделал шаг вперёд, низко наклонился и прошептал ей так тихо, чтобы больше никто не услышал:
«Не сомневайся, я нанесу точный последний удар», – сказал он, щекоча своим зловонным дыханием её шею. «И тебе, и Эреку».
Алистер подняла на него взгляд, полный замешательства и тревоги.
Он улыбнулся ей едва видимой, припасённой лично для неё улыбкой.
«Именно так», – прошептал он. «Это может случиться не сегодня, а многие дни спустя. Но однажды, когда он меньше всего будет этого ожидать, твой муж обнаружит нож в своей спине. Я хотел, чтобы ты это узнала, прежде чем я отправлю тебя прямиком в пекло».
Бауэр отошёл на два шага, крепко сжал древко топора в руках, и повращал головой, разминаясь перед ударом.
Сердце Алистер бешено колотилось. Там, стоя на коленях, она думала о том, насколько же ужасным человеком он был. Не только тщеславным, но ещё и трусливым лжецом.
«Освободи её!» – потребовал взявшийся из ниоткуда голос, пронзив утреннюю тишину.
Алистер обернулась, насколько могла, и увидела, что в толпе возник беспорядок от того, что две фигуры пытались протолкнуться к площадке, пока их не остановили крепкие руки телохранителей Бауэра. Алистер была удивлена и благодарна увидеть мать и сестру Эрека, стоящих там с исступлёнными лицами.
«Она невиновна!» – выкрикнула его мать. «Не смей её убивать!»
«Ты убьёшь женщину?!» – прокричала Дофин. «Она иностранка. Отпусти её. Отправь её обратно домой. Не нужно впутывать её в наши дела».
Бауэр обернулся к ним и проревел:
«Она иностранка, посягнувшая на королевский трон. Желавшая убить нашего бывшего короля».
«Ты лжец!» – кричала мать Эрека. «Тебе не пить из источника правды!»
Бауэр пробежал глазами по лицам в толпе.
«Кто-нибудь ещё хочет опровергнуть мои слова?» – воскликнул он, вызывающе глядя на всех.
Алистер с надеждой оглядывалась, но, один за другим, все храбрые воины, преимущественно, соплеменники Бауэра, опускали глаза, потому что никто не хотел сойтись с ним в схватке.
«Я ваш чемпион», – громогласно сказал Бауэр. «Я одолел всех соперников в турнирный день. Среди вас нет никого, кто смог бы меня победить. Ни единого человека. Если есть, пусть примет вызов и выйдет вперед».
«Никого, кроме Эрека!» – отозвалась Дофин.
«И где он сейчас? На смертном одре. Нам, жителям Южных островов, не нужен король-инвалид. Я ваш король. Я ваш следующий чемпион. По законам этой земли. Также, как мой дед был королём до отца Эрека».
Мать Эрека и Дофин попытались прорваться вперёд, чтобы остановить его, но охрана схватила их и оттащила назад, задерживая. Алистер увидела, что кроме них руки за спиной связали и брату Эрека, Строму. Он сопротивлялся, но не мог вырваться.
«Ты за это заплатишь, Бауэр!», – кричал Стром.
Но Бауэр не обратил на него внимания. Вместо этого он вернулся к Алистер, и по его глазам она поняла, что он был настроен продолжить. Её время истекло.
«Время – опасная вещь, если ты полагаешься на обман», – сказала ему Алистер.
Он нахмурился – очевидно, эта фраза задела его за живое.
«Это будут твои последние слова», – ответил он.
Бауэр резко занёс топор высоко над головой.
Алистер зажмурилась, зная, что через какой-то миг её не станет в этом мире.
С закрытыми глазами ей показалось, что время замедлилось. В голове сменялись разные образы. Алистер увидела, как впервые встретила мать Эрека, ещё в Кольце, в замке герцога, где она была простой служанкой и влюбилась в его с первого взгляда. Она полюбила его, и по сей день чувствовала, как эта любовь горит у неё внутри. Она увидела своего брата Торгрина, его лицо. Почему-то, он был не на Королевском дворе, но в далёких землях, за океаном, изгнанный из Кольца. Дольше всего ей виделась её мать. Она стояла на краю скалы перед замком, высоко над океаном, в начале смотровой площадки. Она протягивала к Алистер руки и тепло улыбалась.
«Дочь моя», – сказала она.
«Мама», – ответила Алистер. «Я пришла к тебе».
Но, к её удивлению, мать отрицательно покачала головой.
«Твоё время ещё не пришло», – сказал она. «Ты ещё не выполнила свою миссию на земле. У тебя впереди великая судьба».
«Но как, мама?» – спросила она. «Как мне выжить?»
«Ты больше, чем эта земля», – ответила её мать. «Это лезвие, смертоносный металл, принадлежит этой земле. Твои оковы с этой земли. Всё это – земные ограничения. Они сдерживают тебя, только если ты в них веришь, если позволяешь иметь над собой власть. Твой дух – это свет и энергия. В них твоё настоящее могущество. Ты выше всего этого. Сейчас ты позволяешь удерживать себя физически. Тебе не хватает не силы, а веры. Веры в себя. Насколько сильна твоя вера?»
Алистер стояла на коленях, дрожа, с закрытыми глазами, а в голове её звучал вопрос матери.
Насколько сильна твоя вера?
Алистер отпустила себя, забыла о своих оковах, отдалась в руки вере. Постепенно, она перенесла свою веру с физических ограничений этой планеты на высшую силу, единственную высшую силу, которой подчинялся остальной мир. Она знала, что сила создала этот мир. Сила создала всё это. Ей нужно было настроиться на эту силу.
И у неё получилось. Через долю секунды Алистер ощутила тепло, растекающееся по телу. Её охватил огонь, сделав непобедимой и способной на всё. Она почувствовала, как языки пламени выходят у неё из ладоней, как гудит в голове от сильного жара, скопившегося во лбу, между глаз. Она чувствовала себя сильнее всего на свете, сильнее своих оков, всех материальных вещей.
Алистер открыла глаза и время снова ускорилось. Посмотрев вверх она увидела Бауэра, готового опустить топор, с ухмылкой на лице.
Одним движением Алистер развернулась и подняла руки, и на этот раз её колодки с треском порвались, будто были всего лишь прутиками. В ту же секунду она вскочила на ноги и направила одну ладонь на Бауэра. В момент, когда его топор уже со свистом понёсся вниз, случилось нечто невероятное – он рассыпался. Превратился в пепел и пыль и упал к её ногам.
Бауэр нанёс удар, но поскольку в руках у него было пусто, он потерял равновесие и упал на колени.
Алистер огляделась и взгляд её приковал меч на другой стороне площадки, на поясе одного из воинов. Она протянула руку и велела ему лететь к ней. Меч поднялся из ножен и, проплыв по воздуху, лёг прямо в её протянутую ладонь.
Не мешкая, Алистер ухватила меч, высоко замахнулась и опустила его на беззащитную шею Бауэра.
В толпе пронёсся вздох ужаса, когда они услышали звук стали, врезающейся в плоть, и обезглавленный Бауэр сполз на землю, мёртвый.
Он лежал ровно на том же месте, где секундами ранее хотел, чтобы лежала мёртвая Алистер.
Из толпы раздался крик, и Алистер увидела, что Дофин вырвалась из рук солдата, выхватила кинжал у него с пояса и перерезала ему глотку. Тем же движением она рассекла верёвки, опутывавшие Строма. Тот немедленно потянулся назад, схватил меч другого солдата, и одним ударом с разворота убил троих людей Бауэра, пока они не успели опомниться.
После смерти Бауэра в толпе наступил момент замешательства, потому что им было неясно, что делать дальше. Потом начали разноситься всё больше и больше возгласов, и стало ясно, что его смерть придала храбрости тем, кто служил ему против воли. Им нужно было пересмотреть свои взгляды, особенно в виду того, что дюжины преданных Эреку воинов пробивались через ряды стоявших, и становились плечом к плечу со Стромом, чтобы драться с приверженцами Бауэра.
Перевес быстро оказался на стороне людей Эрека, потому что на их сторону переходили отдельные воины и целые ряды. Люди Бауэра покинули свои позиции и побежали прочь через равнину к скалистым горам. Стром и его соратники гнались за ними попятам.
Алистер стояла, по-прежнему с мечом в руках, и смотрела на начало великой битвы: на холмах и в низинах, в деревнях слышались крики и трубил рог, эхом накрывая весь остров, который, казалось, разом объединился и поднялся на борьбу с обеих сторон. Звон доспехов и крики умирающих наполнили утро, и Алистер знала, что началась гражданская война.
Алистер держала меч высоко в лучах солнца, она знала, что спаслась благодаря милости Бога. Она чувствовала себя родившейся заново, более могущественной чем раньше, и слышала зов своей судьбы. Она была полна оптимизма. Людей Бауэра уничтожат, в этом она не сомневалась. Справедливость восторжествует. Эрек выздоровеет. Они поженятся. И скоро она станет Королевой Южных Островов.
Глава шестая
Дариус бежал по колее в грязи, удаляясь от своей деревни по следам Волусии, с твёрдым намерением спасти Лоти и убить её похитителей. Он бежал с мечом в руке – с настоящим мечом, сделанным из настоящего металла – и это был первый раз в жизни, когда настоящий металл попал в его распоряжение. Это само по себе был достаточным основанием для того, чтобы расправились и с ним, и со всей его деревней. Сталь была под запретом – даже его отец и дед боялись хранить её у себя – и Дариус знал, что пересёк черту, за которой не будет возврата.
Но Дариусу было уже всё равно. В его жизни было слишком много несправедливости. После исчезновения Лоти он не мог думать ни о чём, кроме её возвращения. Он едва успел узнать её, но, странным образом ему казалось, что она была с ним всю жизнь. Одно дело, если бы его самого забрали в рабство, но забрать её – это было уже слишком. Он не мог отпустить её и не перестать себя уважать. Пусть он и был ещё мальчиком, и понимал это, но он уже был на пути к тому, чтобы стать мужчиной. Именно эти решения, осознал он, эти сложные решения, которые больше никто не желал принимать, и были ступеньками к настоящей мужественности.
Дариус бежал один по дороге, пот застилал его глаза, дыхание его было тяжёлым. Он готов был в одиночку сразиться с целой армией, с целым городом. Других вариантов не было. Ему нужно было найти Лоти и вернуть её обратно или умереть, пытаясь это сделать. Он знал, что если потерпит неудачу (хотя, впрочем, и если ему повезёт – тоже) он навлечёт месть на всю свою деревню, семью, и весь народ. Если бы не эта мысль, он бы уже, наверное, повернул назад.
Но им двигал не только инстинкт самосохранения, и даже не забота о безопасности семьи и народа. Им двигала жажда справедливости. Свободы. Желание сбросить угнетателей и стать свободным, хоть на одно мгновение за всю жизнь. Если не ради себя, то ради Лоти. Ради её свободы.
Дариус был во власти страсти, а не логики. Где-то там была любовь всей его жизни, и он достаточно настрадался от Империи. Сейчас ему было плевать на любые последствия. Он должен был показать им, что в его народе есть как минимум один мужчина, хоть один, пусть ещё и совсем юный, который не потерпит их издевательств.
Дариус всё бежал и бежал, петляя знакомыми полями, к окраинам территории Волусии. Он знал, что даже если его просто заметят в этих местах, так близко к Волусии, то уже приговорят к смерти. Он следовал за колеёй с удвоенной скоростью, различая следы зертов близко друг к другу – это означало, что двигались они медленно. Если он поторопится, то сможет их догнать.
Задыхаясь, Дариус обогнул холм, и, наконец, заметил вдалеке то, что искал: ярдах в ста от него стояла Лоти, с цепью на шее и в железных колодках, цепь от которых тянулась добрых двадцать футов и крепилась к сбруе на спине зерта. Верхом на зерте сидел имперский надзиратель, тот, который увёз её. Он сидел к ней спиной, а рядом с ним шли ещё двое солдат Империи в толстых чёрных с золотом имперских доспехах, сверкавших на солнце. Каждый из них был вдвое крупнее Дариуса – великолепные воины, с лучшим оружием и зертами под рукой. Понадобилась бы целая толпа рабов, чтобы их одолеть.
Но Дариус не позволил страху вмешаться. У него не было ничего, кроме силы духа и яростной решительности, и он был намерен этим обойтись.
Дариус бежал и бежал, нагоняя ничего не подозревавшую процессию, и скоро приблизился к ним вплотную, подбежал к Лоти сзади, высоко поднял меч и, пока она поражённо смотрела на него, перерубил цепь, приковывавшую её к зерту.
Лоти вскрикнула и отпрыгнула, шокированная произошедшим, а Дариус рубил цепи, освобождая её, и громкий звон металла пронзал воздух. Лоти была свободна, только обрывок цепи всё ещё свисал с ошейника её на грудь.
Дариус обернулся и увидел не менее поражённое лицо надзирателя, наблюдавшего с высоты своего места на зерте. Солдаты, шедшие за ним, тоже остановились, обескураженные видом Дариуса.
Дариус стоял между ними и Лоти, сжимая меч трясущимися руками прямо перед собой, не намеренный выказать свой страх.
«Она вам не принадлежит», – крикнул Дариус дрожащим голосом. «Она свободная женщина. Мы все свободны!»
Солдаты переглянулись с надзирателем.
«Мальчик, – обратился он к Дариусу, – ты только что совершил самую большую ошибку в своей жизни».
Он кивнул солдатам, и они подняли мечи, направляясь к Дариусу.
Дариус не сдвинулся, выставив вперёд меч не слушающимися руками, и в этот момент почувствовал, что сейчас за ним с небес наблюдают его предки. Он ощутил на себе взгляды все когда-либо убитых рабов и их поддержку. И внутри него начал подниматься жар.
Дариус почувствовал, как просыпается скрытая в глубине сила и требует, чтобы её призвали. Но он себе этого не позволил. Он хотел драться с ними один на один, как настоящий мужчина, настоящим металлическим оружием, и одолеть их по их же правилам. Он всегда был быстрее всех старших мальчишек, с их деревянными мечами в мускулистых руках, даже тех, кто был в два раза его больше. Он стал поустойчивее и сосредоточился в ожидании атаки.
«Лоти!» – крикнул он. «БЕГИ! Возвращайся в деревню!»
«НЕТ!» – прокричала она в ответ.
Дариус реши, что должен что-то предпринять, а не просто стоять и ждать, пока они подбегут. Он должен был удивить их, сделать что-то неожиданное.
Он резко рванулся вперёд, выбрав одного из двух нёсшихся на него солдат. Они сошлись посредине грязевого островка, и Дариус издал боевой клич. Солдат занёс меч над головой Дариуса, но тот успел поднять свой клинок и остановить удар, выбив искру. Дариус в первый раз видел, как взаимодействует металл с металлом. Лезвие оказалось тяжелее, а удар солдата – сильнее, чем он ожидал, и мощная вибрация прошла через всю его руку, от локтя до плеча. Это застало его врасплох.
Солдат быстро раскрутился, намереваясь ударить Дариуса сбоку, и Дариус, в повороте, заблокировал и этот удар. Это было вовсе не похоже на учебный бой с братьями. Под весом меча Дариус чувствовал, что двигается медленней, чем обычно. Ему нужно было привыкнуть. Солдат, казалось, был вдвое быстрее его.
Солдат снова замахнулся, и Дариус понял, что такой обмен ударами не принесет ему победу, нужно было задействовать другие умения.
Дариус отступил в сторону, пригнувшись, вместо того, чтобы отбить удар, и локтем двинул солдата в горло. Попадание было идеальным. Мужчина закашлялся и оступился, согнувшись пополам и хватаясь за шею. Дариус поднял рукоять меча и опустил её на подставленную спину солдата, и тот упал лицом в грязь.
В это же время подбежал второй солдат, и Дариус едва успел замахнуться и отразить мощный удар, направленный ему прямо в лицо. Но солдат не продолжил атаку и повалил Дариуса на жёсткую землю.
Дариус почувствовал, как хрустнули его ребра, когда солдат упал на него сверху, оба они теперь валялись в засохшей грязи, окутанные облаком пыли. Солдат отбросил свой меч и пытался пальцами выдавить Дариусу глаза.
Дариус схватил его за запястья, отталкивая дрожащими руками, но безуспешно. Он знал, что нужно было быстро что-то придумать.
Дариус поднялся на одно колено, сумев повалить соперника набок. Тем же движением он извлек у него с пояса длинный кинжал, который заприметил раньше, и со всей силы воткнул его мужчине в грудь.
Солдат вопил, а Дариус лежал на нём сверху, и смотрел, как тот умирает у него на глазах. Дариус лежал там, окоченевший и шокированный. Он в первый раз убил человека. Это был странный опыт. Радость победы смешивалась с грустью.
Дариус услышал крик позади себя, который вырвал его из оцепенения, и увидел, как другой солдат, которого он отключил первым, поднимается на ноги и направляется к нему. Он размахивал мечом и целился ему в голову.
Дариус подождал, и, в последнюю секунду, пригнулся, так что солдат, споткнувшись, пролетел мимо.
Дариус нагнулся, вынул клинок из груди мертвеца и обернулся к солдату, возобновившему наступление. Стоя на коленях, он потянулся вперёд и метнул кинжал.
Он наблюдал за тем, как кинжал, вращаясь, летит и вонзается прямо в сердце солдата, пробивая доспех. Лучшая в мире имперская сталь обратилась против своего владельца. Возможно, подумал Дариус, им не стоило затачивать свои кинжалы так остро.
Ноги солдата подкосились, глаза вылезли из орбит, и он завалился на бок, мёртвый.
Сзади снова прозвучал громкий крик, и Дариус подскочил, оборачиваясь к надзирателю, который слезал со своего зерта. Вид у него был разъярённый, и, обнажив меч, он бросился к Дариусу с диким воплем.
«Ничего, я сам тебя убью», – кричал он. «Но я не просто тебя убью, я буду медленно пытать и тебя, и твою семью, и всю деревню!»
Он накинулся на Дариуса.
Этот имперский надзиратель был явно лучшим воином, чем предыдущие: выше, шире в плечах, и с более мощным оружием. Он был закалённым воякой, лучшим из всех, с кем Дариусу приходилось драться. Дариус вынужден был признать, что испытывает страх перед столь великолепным противником, но отказывался это показать. Он убеждал себя, что перед ним обычный человек. А люди не всесильны.
Люди не всесильны.
Дариус поднял свой меч, чтобы встретить им надзирателя, который обеими руками обрушил на него свой сверкающий на солнце клинок. Дариус уклонился и отразил удар. Противник замахнулся ещё раз.
Слева и справа, слева и справа – солдат наносил удары, а Дариус их блокировал. Металл грохотал у него в ушах и повсюду сыпались искры. Противник заставлял его отступать, и Дариус собирал все силы, чтобы просто защищаться. Этот мужчина был силён и быстр, и Дариус думал только о том, как бы остаться в живых.
Дариус замешкался с тем, чтобы отразить один из ударов, и вскричал от боли, когда надзиратель нашёл дыру в его защите и рассёк ему бицепс. Ранение было неглубоким, но болезненным. Дариус почувствовал, как из его первой боевой раны потекла кровь, и ошеломлённо замер.
Это было ошибкой. Надзиратель воспользовался его замешательством и ударил его тыльной стороной перчатки. Дариус ощутил острую боль в щеке и челюсти, когда металл коснулся его лица. Этот удар опрокинул его назад и заставил отлететь на пару футов, а Дариус в это время отметил про себя, что в бою никогда нельзя останавливаться и осматривать раны.
Когда Дариус ощутил вкус крови на губах, в нём вскипела ярость. Надзиратель снова атаковал, огромный и сильный, но в этот раз, с болью, пульсирующей в щеке, и кровью на языке, Дариус не позволил себя напугать. Первые удары схватки были нанесены, и Дариус понял, что какими болезненными они ни были, это было не смертельно. Он всё ещё стоял, дышал, был жив.
А это означало, что он по-прежнему мог сражаться. Он мог отбивать удары, мог продолжать. Ранение ослабило его не настолько, насколько он опасался. Возможно, он был меньше по размеру и менее опытным, но осознал, что навыки его были также остры, как и у всех остальных. Значит, он тоже мог быть опасен.
Дариус издал утробный крик и бросился вперёд, принимая бой, вместо того, чтобы уклоняться. Не боясь больше, что его ранят, он поднял меч, и обрушил его на противника. Мужчина отразил удар, но Дариус не отступил, замахиваясь ещё и ещё, оттесняя надзирателя, не смотря на его габариты и силу.
Дариус дрался за свою жизнь, за Лоти, за весь свой народ и братьев по оружию. Слева и справа, слева и справа, он продолжал бить, быстрее, чем мог себе представить, больше не позволяя тяжести стали себя тормозить, и, наконец-то, нашёл брешь. Надзиратель взвыл от боли, когда Дариус распорол ему бок.
Он со злостью уставился на Дариуса, и на лице его сперва появилось удивление, а потом сверкнула жажда мести.
Он взревел, как раненый зверь, и атаковал Дариуса. Надзиратель отбросил свой меч, сделал рывок вперёд и поймал Дариуса в медвежий захват. Он приподнял Дариуса от земли и сжал так сильно, что тот выронил меч. Всё случилось очень быстро, это был неожиданный приём, и Дариус не успел среагировать вовремя. Он думал, что враг будет полагаться на меч, а не на кулаки.
Дариус висел над землёй, хрипя, и чувствовал, что скоро каждая кость в его теле будет сломана. Он закричал от боли.
Надзиратель сжал его сильнее, так сильно, что Дариус был уверен, что умрёт. Затем он нагнулся и ударил Дариуса головой в переносицу.
Дариус почувствовал, как хлынула кровь и жуткая боль пронзила его лицо, и глаза, ослепляя его. Этого он тоже не ожидал. Надзиратель нагнулся опять, чтобы повторить удар, и беззащитный Дариус уже не сомневался, что его убьют.
В воздухе зазвенели цепи, и, внезапно, глаза надзирателя выпучились, и он ослабил хватку. Дариус пытался отдышаться, не понимая, что произошло, удивляясь, что его отпустили. Потом он увидел Лоти, стоявшую за спиной надзирателя, которая изо всех сил душила его обрывком цепи, свисавшим с оков на её руках.
Дариус стоял, покачиваясь, и восстанавливал дыхание, в то время как надзиратель немного попятился, затем потянулся через плечо, ухватил Лотти сзади, нагнулся и перебросил её через себя. Лоти, вскрикнув, с размаху приземлилась спиной на жёсткую землю, в грязь.
Надзиратель сделал шаг вперёд и занёс над ней ботинок, целясь подошвой в лицо, и Дариус понял, что он проломит ей череп. Надзиратель был сейчас в добрых десяти футах от Дариуса, и он бы просто не успел вовремя до него достать.
«НЕТ!» – закричал Дариус.
Думать пришлось быстро: он поднял свой меч с земли, шагнул вперёд и ловким движением метнул его в противника.
Меч, вращаясь, рассекал воздух, а Дариус заворожённо наблюдал за его полётом, пока остриё не пробило доспех надзирателя, встряв ему прямо в сердце.
Его глаза округлились снова, он закачался и упал, сначала на колени, а потом – лицом на землю.
Лоти быстро поднялась на ноги, и Дариус поспешил к ней. Успокаивая её, он положил руку ей на плечо. Он был невыразимо благодарен ей и безмерно рад, что с неё всё хорошо.
Внезапно они услышали свист. Дариус обернулся и увидел, как надзиратель приподнялся з земли, поднёс руку ко рту и свистнул ещё раз, последний раз перед смертью.
Ужасающий рык нарушил тишину, и земля задрожала у них под ногами.
Дариус обернулся и застыл, как громом поражённый: их атаковал зетра. Он нёсся на них в приступе ярости, опустив острые рога. Дариус и Лоти быстро переглянулись: бежать было некуда. Дариус подумал, что через мгновение им обоим суждено погибнуть.
Дариус огляделся, в поисках решения, и заметил рядом с ними крутой горный склон, усеянный скалами и булыжниками. Дариус выставил одну руку ладонью вперёд, а другой обхватил Лоти, прижимая её как можно ближе. Дариус не хотел призывать свою силу, но знал, что в данный момент это был единственный способ выжить.
Он почувствовал знакомый невыносимый жар внутри, силу, которая едва поддавалась его контролю, и увидел, как свет полился из его открытой ладони на крутой склон. Раздался гул, сначала тихий, но постепенно набирающий громкость, со склона посыпались булыжники, образуя мощный поток.
Лавина камней обрушилась на зетру, и поглотила его за секунду до того, как он их достиг. Поднялось огромное облако пыли, раздался громкий треск, и, наконец-то, всё успокоилось.
Дариус стоял и слушал тишину, наблюдая за пылью, кружащейся в лучах солнца, и не в силах понять, что он только что сделал. Он повернулся к Лоти, и увидел полный ужаса взгляд, которым она смотрела на него. Он понял, что всё изменилось. Он раскрыл свой секрет. Пути назад не было.
Глава седьмая
На носу маленькой лодки сидел Тор. Ноги его были скрещены, спина выпрямлена, а ладони расслабленно лежали на бёдрах. Он сидел спиной ко всем остальным и вглядывался в холодное жестокое море. Его глаза были красными от слёз, и он не хотел, чтобы его видели таким. Слёзы уже высохли, но следы рыданий были ещё слишком явными, и он продолжал сидеть и в оцепенении смотреть на море, размышляя о странности бытия.
Возможно ли, что судьба послала ему сына только затем, чтобы потом отнять? Возможно ли, что тот, кого он так любил, исчез бесследно, без предупреждения и без единого шанса на возвращение?
Жизнь, казалось Тору, была чересчур жестока, ведь если бы в ней была хоть какая-то справедливость, он получил бы сына обратно.
Тор отдал бы что-угодно – что-угодно – самому пройти сквозь огонь и умереть миллионом смертей, только бы вернуть Гувейна.
Тор закрыл глаза и встряхнул головой, пытаясь отогнать от себя видение кипящего вулкана, и языков пламени вокруг пустой колыбельки. Он избегал мысли о том, что его сын умер такой страшной смертью. Его сердце обжигала ярость, но ещё сильнее душила тоска. И стыд за то, что не добрался до своего малыша немногим раньше.
К тому же, Тор чувствовал, как внутри него разверзается пропасть, как только он пытался вообразить себе будущую встречу с Гвендолин и то, как он сообщит ей такую новость. Вряд ли она когда-нибудь снова захочет посмотреть ему в глаза. И прежней она после этого тоже уже никогда не будет. У Торгрина будто разом отобрали всю его жизнь. Он не знал, как её восстановить, как собрать по обломкам. Он не представлял, как люди в подобной ситуации находили новую причину жить.
Тор услышал шаги и почувствовал, как лодка накренилась под весом того, кто сел с ним рядом. Он обернулся и с удивлением обнаружил Конвена, занявшего соседнее место и глядящего в морскую даль. Тору казалось, что он целую вечность не говорил с Конвеном, с самой смерти его близнеца. Тор был рад ему. Когда Тор внимательней всмотрелся в скорбное выражение его лица, он впервые его понял. По-настоящему понял.
Конвен не произнёс ни слова. Это было ненужно. Его присутствия было достаточно. Он выражал сочувствие своему брату по несчастью.
Они долго сидели в тишине, нарушаемой только свистом ветра и плеском волн, нежно касавшихся бортов лодки, маленькой лодки, бесцельно дрейфующей в бескрайнем море, потому что главную задачу – спасти Гувейна – им выполнить не удалось.
Наконец, Конвен заговорил.
«Не бывает такого дня, чтобы я не вспоминал Конвала», – сказал он с грустью в голосе.
Снова последовала долгая пауза. Тор хотел ответить, но не мог, из-за кома, подступившего к горлу.
Затем Конвен добавил: «Я горюю по Гувейну вместе с тобой. Хотел бы я посмотреть, как он станет великим воином, как его отец. Он бы им стал, я точно знаю. Жизнь бывает трагичной и жестокой. Даёт что-то, а потом отнимает. Я бы и рад сказать тебе, что от своего горя уже излечился, но это не так».
Тор посмотрел на него. Резкая откровенность Конвена странным образом дала ему умиротворение.
«Что заставляет тебя продолжать жить?», – спросил Тор.
Конвен долго смотрел на воду, и, вздохнув, наконец ответил:
«Мне кажется, Конвал бы этого хотел. Он хотел бы, что бы я не сдавался. И я живу. Для него, не для себя. Иногда мы живем для других. Иногда нам самим уже слишком всё равно, чтобы жить для себя, и мы делаем это для кого-то. И я начинаю понимать, что иногда этого достаточно».
Тор задумался о Гувейне, теперь уже мёртвом, и о том, какого сына ему хотелось бы иметь. Конечно, он хотел бы, чтобы Торгрин жил и заботился о своей матери, Гвендолин. Тор понимал это умом. Но принять это душой ему было сложно.
Конвен откашлялся.
«Мы живём для своих родителей», – сказал он. «Для наших братьев и сестер. Для наших жён, сыновей и дочерей. Мы живём для других. И иногда, когда жизнь наносит тебе удар, от которого сложно оправиться и сам ты не хочешь продолжать дальше, этого должно быть достаточно».
«Я не согласен», – послышался голос.
Тор обернулся и увидел Матуса, который подошёл и сел по другую сторону от него. Матус направил взгляд в море, грозный и гордый.
«Я думаю, что мы живём для другого», – добавил он.
«И для чего же?», – поинтересовался Конвен.
«Вера». Матиус вздохнул. «Мой народ, жители Южных островов, молятся своим четверым богам скалистых берегов. Они поклоняются богам воды, ветра, неба и скал. Эти боги никогда не отвечали на мои молитвы. Я молюсь древнему богу Кольца».
Тор посмотрел на него удивлённо.
«Я не знал ни одного выходца с Верхних островов, который бы принадлежал к вере Кольца», – сказал Конвен.
Матус кивнул.
«Я исключение», – сказал он. «И всегда им был. В юности я хотел вступить в монашеский орден, но отец даже слышать об этом не захотел. Он настаивал, чтобы я взялся за оружие, как мои братья».
Он вздохнул.
«Я считаю, что мы живём ради веры, а не для других», – продолжил он. «Она нас ведёт. Если вера достаточно сильна, действительно сильна, всё может случиться. Даже чудо».
«А сына она мне может вернуть?», – спросил Тор.
Матус непоколебимо кивнул, и Тор увидел уверенность в его глазах.
«Да», – просто ответил Матус. «Всё, что угодно».
«Ты лжёшь», – сказал Конвен с негодованием. «Ты даёшь ему ложную надежду».
«Нет», – возразил Матус.
«Ты хочешь сказать, что вера вернёт мне погибшего брата?» – возмутился Конвен.
Матус снова вздохнул.
«Я хочу сказать, что всякая трагедия – это дар».
«Дар?» – спросил Тор, поражённый. «Ты считаешь, что потерять сына – это дар?»
Матус уверенно кивнул в ответ.
«Тебе достался дар, как бы трагично это ни звучало. Ты пока не знаешь, какой. Возможно, ещё долго не узнаешь. Но однажды ты в этом убедишься».
Тор развернулся к морю, растерянный и недоумённый. Неужели всё это – ещё одно испытание? Одно из тех, о которых говорила его мать? Можно ли было вернуть сына полагаясь на одну лишь веру? Он хотел верить. Правда, хотел. Но он не знал, достаточно ли его вера сильна. Когда его мать рассказывала об испытаниях, Тор был уверен, что сможет выдержать любое, какое получит. Сейчас, когда это случилось, он сомневался, что ему хватит сил продолжать.
Лодка закачалась на волнах, а затем приливы внезапно сменили направление, и Тор почувствовал, как маленькое судно развернулось и направилось в противоположную сторону. Он отвлёкся от своих размышлений, желая узнать, что происходит. Рис, Элден, Индра и О’Коннор по-прежнему гребли и пытались управлять парусом, который сейчас трепался под натиском дикого ветра. Они выглядели растерянными.
«Северные приливы», – сказал Матус. Он стоял, держа руки на бёдрах, и изучал поверхность моря. Затем он покачал головой: «Это не к добру».
«Что это?» – спросила Индра. «Лодка стала неуправляемой».
«Они иногда проходят мимо Верхних островов», – объяснил Матус. «Сам я их никогда не встречал, но слышал о них, особенно так далеко на севере. Они представляют собой разрывные течения. Стоит им поймать корабль, они унесут его, куда захотят. Сколько ни греби и ни ставь парусов».
Тор посмотрел вниз и заметил, что вода под ними движется с удвоенной скоростью. Он бросил взгляд вперёд и увидел, что их несёт к новому, пустому горизонту, туда, где небо закрывали лиловые и белые облака, красивые, но предвещающие опасность.
«Но теперь мы движемся на восток, – сказал Рис, – а нам нужно на запад. Все наши люди с запада. Империя на западе».
Матус пожал плечами.
«Мы движемся туда, куда несёт нас прилив».
Тор раздражённо оглядывался, понимая, что с каждой секундой они отдаляются от Гвендолин, от своего народа.
«И где он закончится?», – спросил О’Коннор.
Матиус снова пожал плечами.
«Я знаю только Верхние острова», – сказал он. «Так далеко на севере я раньше не бывал. Я не знаю, что там находится».
«Конец есть», – мрачно подал голос Рис, и все обернулись к нему.
Рис серьёзно посмотрел на них.
«Я изучал приливы давным-давно, в юности. В древней Книге королей у нас была вставка с картами, на которых был каждый уголок земли. Северные приливы несут прямо к восточному краю света».
«Восточному краю?» – переспросил Элден обеспокоенно. «Мы же окажемся по другой конец мира от дома».
Рис покачал головой.
«Книги были древними, а я – молодым. Всё что я помню точно, это то, что приливы – это портал в Страну духов».
Тор посмотрел на Риса с любопытством.
«Бабушкины сказки», – сказал О’Коннор. «Не существует портала в Страну духов. Его запечатали много веков назад, до рождения наших отцов».
Рис пожал плечами и все замолчали, уставившись на море. Тор следил за быстро движущейся водой и спрашивал себя, куда же их несло.
* * *
Тор стоял один на корме, в одиночестве глядя на воду уже не первый час, и брызги летели ему в лицо. Он весь онемел и едва замечал мир вокруг. Тору хотелось действовать – поднимать паруса, грести – не важно, но делать им сейчас было нечего. Северные приливы несли их по своей воле, и всё, что оставалось экипажу, – это праздно сидеть, наблюдать за течением, пока их лодка качается на длинных волнах, и гадать, где они в итоге окажутся. Сейчас они были в руках судьбы.
Пока Тор сидел там, вглядываясь в горизонт, ожидая, когда закончится море, он чувствовал, что проваливается в небытие, оцепенев от холода и ветра, и растворяется в бесконечной монотонной тишине, нависшей над ними. Морские птицы, которые поначалу их сопровождали, давно исчезли, и чем больше углублялась тишина и темнее становилось небо, тем яснее Тор ощущал, что они плывут в пустоту, на самый край света.
Много часов спустя, на закате дня, Тор, сидя на своём прежнем месте, заметил что-то на горизонте. Сначала он был уверен, что это всего лишь иллюзия, но течение усилилось, и вскоре очертания стали чётче. Он был настоящим.
Тор выпрямился и, впервые за день, поднялся на ноги. Лодка качалась, а он стоял и смотрел в даль.
«Он настоящий?» – спросил голос.
Тор увидел Риса, подходившего к нему. Элден, Индра и остальные скоро к ним присоединились, и все вместе они стояли и строили догадки.
«Это остров?» – предположил вслух О’Коннор.
«Выглядит как пещера», – сказал Матус.
Они приближались, и Тор и впрямь стал различать очертания пещеры. Это была огромная пещера, открывавшаяся в обломке скалы, торчавшей из воды посреди бескрайнего жестокого океана на сотни футов вверх. Вход в пещеру имел форму большой арки. Он выглядел как гигантский рот, готовый проглотить мир.
Течение несло лодку прямо туда.
Тор стоял поражённый, и у него появилась единственно верная догадка: это был вход в Страну духов.
Глава восьмая
Дариус медленно шёл по тропинке в грязи, а Лоти следовала за ним в напряжённом молчании. Никто из них не проронил ни единого слова после столкновения с надзирателем и его людьми, и пока они возвращались в деревню, в голове Дариуса роились тысячи мыслей. Дариусу хотелось обнять её, чтобы показать, насколько он был счастлив, что она жива, и благодарен за своё спасение, и насколько твёрдо он решил никогда больше с ней не расставаться. Ему хотелось заглянуть ей в глаза и увидеть там радость и облегчение, услышать, что риск, на который он пошёл ради неё, много для неё значит, или, хотя бы, что её приятно увидеться с ним снова.
Но они продолжали идти в глубокой неловкой тишине. Лоти не только ничего не сказала, но избегала даже смотреть на него. С того самого момента, как он вызвал лавину, – ни слова, ни взгляда. Сердце Дариуса громко стучало, когда он пытался угадать её мысли. Ей довелось увидеть, как он применил свою силу, как обрушил лавину. Тогда она испугалась, и с тех пор больше не встречалась с ним взглядом.
Дариус думал, что, возможно, по её мнению, прибегнув к магии он нарушил священный запрет её народа, ведь этот народ презирал магию. Возможно, она стала его бояться, или, что ещё хуже, – разлюбила. Возможно, в её глазах он теперь стал чудовищем.
Сердце его разрывалось, и он уже не знал, ради чего всё это затеял. Он только что рисковал жизнью за девушку, которая его больше не любит. Он готов был всё отдать, чтобы прочесть её мысли, но она хранила молчание. Может, всему виной был просто шок?
Дариус хотел сказать ей что-нибудь, чтобы разрядить атмосферу, но не знал, как начать. Раньше ему казалось, что он понимает её, а теперь он не был уверен С одной стороны, он был уязвлён и гордость не позволяла ему заговорить первым, учитывая такую её реакцию, с другой – ему было стыдно. Она знал, что его соплеменники думают об использовании магии. Неужели, то, что он к ней прибегнул, было настолько ужасно? Даже если он спас ей жизнь? Интересно, она расскажет остальным? Если в деревне узнают, то его, несомненно, изгонят.
Они всё шли и шли, и Дариус больше не мог этого выносить. Он должен был что-то сказать.
«Не сомневаюсь, твоя семья будет рада увидеть, что ты благополучно вернулась», – начал он.
Лоти, к его разочарованию, не воспользовалась возможностью повернуться к нему. Её лицо осталось непроницаемым и она продолжила идти молча. Наконец, после долгой паузы, она покачала головой.
«Возможно», – сказала она. «Но они очень встревожатся. Как и все в нашей деревне».
«Ты о чём?» – спросил Дариус.
«Ты убил надзирателя. Мы убили надзирателя. Теперь нас будут искать всей Империей. Они разрушат нашу деревню. Убьют людей. Мы поступили ужасно и эгоистично».
«Ужасно? Я спас тебе жизнь!» – рассерженно воскликнул Дариус.
Она пожала плечами.
«Моя жизнь не стоит жизней всего нашего народа».
Дариус весь кипел от злости, не зная, как ей ответить. Лоти, начал осознавать он, была непростой девушкой, которую трудно понять. Непоколебимые убеждения её семьи и народа слишком прочно засели у неё в голове.
«Значит, ты меня ненавидишь», – сказал он. «Ненавидишь за то, что я тебя спас».
Она так и не взглянула на него и не сбавила шаг.
«Я тоже тебя спасла», – заносчиво парировала она. «Ты забыл?»
Дариус покраснел. Он не мог её понять. Слишком уж она была гордой.
«Я не ненавижу тебя», – добавила она, в конце концов. «Но я видела, как ты это сделал. Видела, что ты сделал».
Дрожь пробрала Дариуса изнутри. Её слова его больно задели. Они прозвучали, как обвинение. Это было несправедливо, ведь она обязана ему жизнью.
«А это что, настолько ужасно?» – спросил он. «Какую бы силу я ни применил?»
Лоти не ответила.
«Я такой, какой есть», – сказал Дариус. «Таким родился. Я не просил об этом. И сам себя не до конца понимаю. Я не знаю, когда но приходит и когда уходит. Не знаю, смогу ли использовать это снова. Оно… Оно будто само меня использует».
Лоти смотрела вниз, не отвечая и не встречаясь с ним взглядом. Дариуса поглотили сожаления. Неужели, он совершил ошибку, когда спас её? Должен ли он стыдиться того, кем является?
«Ты бы предпочла умереть, лишь бы я не использовал… то, что использовал?» – спросил Дариус.
Лоти снова не ответила, и сожаления Дариуса усилились.
«Никому об этом не рассказывай», – сказала она. «Мы никогда никому не расскажем о том, что сегодня произошло. Мы оба станем изгнанниками».
Они завернул за угол, и показалась их деревня. Они спускались по главной дороге, и их сразу заметили жители. Они приветствовали их криками радости.
За несколько секунд вся древня пришла в оживление, потому что сотни жителей вышли их встречать и окружили их, толпясь в очереди, чтобы обнять Лоти и Дариуса. Сквозь толпу к ним пробивалась мать Лоти, вместе с отцом и двумя братьями – высокими широкоплечими мужчинами, с короткими стрижками и широкими скулами. Они все оценивающе смотрели на Дариуса сверху вниз. Чуть поодаль стоял третий брат Лоти – он был меньше остальных и хромал на одну ногу.
«Любовь моя», – сказала мать Лоти, торопясь заключить дочь в крепкие объятия.
Дариус держался позади, не зная, что делать.
«Что с тобой случилось?» – спросила её мать. «Я думала, имперцы тебя забрали. Как ты вырвалась?»
Селяне мрачно умолкли, и взгляды их обернулись к Дариусу. Он стоял, не зная, что сказать. Он думал, что это должен быть момент радости и ликования, поздравлений с тем, что он совершил. Момент его гордости, признания, в качестве героя. В конце концов, только ему хватило смелости последовать за Лоти.
Вместо этого, наступил момент замешательства. И даже стыда. Лоти многозначительно на него посмотрела, напоминая, чтобы он не раскрывал их секрет.
«Ничего не случилось, мама», – ответила Лоти. «В Империи передумали. Они сами меня отпустили».
«Отпустили?», – пронеслось по толпе недоверчивое эхо.
Лоти кивнула.
«Меня отпустили далеко отсюда. Я заблудилась в лесу, а Дариус меня нашёл. Он привёл меня назад».
Жители молчали, скептически глядя то на Дариуса, то на Лоти. Дариус чувствовал, что им не верят.
«А что это за след у тебя на лице?» – спросил её отец, подойдя ближе, и потер пальцем её щеку, поворачивая ей голову, чтобы рассмотреть получше.
Дариус вытянулся и разглядел большой тёмный синяк.
Лоти посмотрела на отца, замешкавшись с ответом.
«Я…споткнулась», – сказала она. «О корень. Ничего страшного».
Все теперь уставились на Дариуса, а Бокбу, деревенский старшина, вышел вперёд.
«Дариус, это правда?» – спросил он серьёзным тоном. «Ты мирно привёл её назад? У вас не было стычки с Империей?»
Дариус стоял под сотнями взглядов, и его сердце выпрыгивало из груди. Он знал, что если расскажет об их столкновении, о том, что сделал, то все они станут бояться возмездия. И он не сможет им объяснить, как он всех одолел, не упоминая магию. Он станет изгнанником, как и Лоти, а ему не хотелось сеять панику среди людей.
Дариус не хотел врать. Но он не придумал, как поступить иначе.
Поэтому он просто кивнул старшим, не открыв рта. Пусть сами догадываются, подумал он.
Постепенно люди успокоились и повернулись назад, к Лоти. Наконец, один из её братьев приблизился к ней и обхватил за плечи.
«Она спасена!» – крикнул он, сняв напряжение. «Остальное неважно!»
Родные бросились обнимать Лоти, а деревня огласилась радостными криками.
Дариус стоял и наблюдал, и кто-то пару раз без особого энтузиазма похлопал его по спине в знак одобрения. Семья увела Лоти в деревню. Он смотрел, как она уходит, в надежде, что она хоть раз на него оглянется.
Но, когда она просто исчезла в толпе, сердце его охладело.
Глава девятая
Волусия гордо возвышалась на своей золотой колеснице, которая, в свою очередь, стояла на палубе её золотого, сверкавшего на солнце, судна. Оно медленно несло её вниз по каналу, пока Волусия стояла раскрыв руки, принимая обожание своего народа. Тысячи людей выходили на улицы и спешили к берегам канала, выкрикивая со всех сторон её имя.
Плывя по узким каналам, пересекающим весь город, Волусия практически могла протянуть руку и дотронуться до своих подданных, громко восхвалявших её, выкрикивавших ей приветствия, и бросавших в воздух разноцветный серпантин, усыпая её путь. Это было самым большим проявлением уважения, на который был способен её народ. Таким образом они принимали возвратившегося героя.
«Да здравствует Волусия! Да здравствует Волусия!» – скандировала толпа на каждой улице, где она проплывала по пути в свой роскошный город с золочёными домами и мостовыми.
Волусия откинулась назад и наслаждалась, взбудораженная тем, что она одолела Ромулуса, расправилась с Верховным правителем Империи и уничтожила его личное войско. Она чувствовала единение со своим народом, ведь ему передалось её воодушевление. Никогда она ещё не испытывала таких сильных чувств, за исключением того дня, когда убила свою мать.
Волусия подняла взгляд на свой великолепный город, вход в который обрамляли две величественные колонны, отливавшие золотым и зелёным в солнечных лучах. Она любовалась бесконечной вереницей зданий, воздвигнутых во времена её предков, на которых запечатлелись следы прошедших столетий. Сверкающие безукоризненной чистотой улицы заполняли тысячи людей и многочисленная охрана, занявшая посты на каждом углу идеально прорубленного канала, соединявшего все важные точки города. На пешеходных мостиках били копытами запряжённые в золотые колесницы лошади, на людях в колесницах были надеты их лучшие шелка и украшения. Во всём городе объявили праздник и все вышли поприветствовать её, прокричать её имя в этот священный день. Она для них была больше, чем лидер. Она была богиней.
Ещё более знаменательным было то, что этот день совпал с народным празднованием Дня Огней, в который поклоняются семи богам солнца. Волусия, как глава города, торжественно открывала праздничные мероприятия, и сейчас, когда она плыла, за её спиной, затмевая день, полыхали два огромных золотых факела, готовых зажечь Большой фонтан.
Люди следовали за ней, бежали по улицам наперегонки с её лодкой. Она знала, что они будут сопровождать её до самого центрального из семи кругов города, где она сойдёт на землю и зажжёт фонтаны, что послужит знаком к началу празднества и жертвоприношений. Это был славный день, для её города и её народа, день восхваления четырнадцати богов, которые, по преданию, окружили город, чтобы охранять четырнадцать входов в него от нежданных гостей. Её люди молились им, и сегодня, как и в другие дни, их благодарность была заслуженной.
В этом году её подданных ожидал сюрприз: Волусия добавила к сонму пятнадцатое божество впервые за все века со дня основания города. И этим божеством была она сама. Волусия водрузила величественную золотую статую самой себя в центре семи кругов и переименовала это день своим именем, объявила его своим праздником. Когда со статуи снимут покрывало и весь её народ впервые её увидит, они поймут, что Волусия была больше, чем её мать, больше, чем лидер, больше, чем смертный человек. Она была богиней, и заслуживала ежедневного поклонения. Они станут молиться ей и кланяться ей также, как и остальным – или так, или заплатят своей кровью.
Волусия улыбнулась сама себе, когда её лодка подплыла ближе к центру города. Она не могла дождаться, чтобы посмотреть на выражения их лиц, когда она заставит их поклоняться ей наравне с четырнадцатью богами. Они ещё не знали этого, но однажды она низвергнет всех остальных богов, одного за другим, пока не останется единственной.
Волусия возбужденно оглянулась через плечо и увидела за собой бесконечную череду судов, следовавших за ней с живыми быками, козами и баранами, шумными и беспокойными от яркого солнца, приготовленными к принесению в жертву богам. Она зарежет лучшего и самого крупного из них у своей статуи.
Лодка Волусии наконец-то вошла в канал, ведущий к семи золотым кругам, каждый больше другого, которые представляли собой золотые площадки, опоясанные водой. Её лодка подплывала всё ближе и ближе к центру мимо каждого из четырнадцати богов, и сердце Волусии билось в предвкушении. Каждая статуя бога возвышалась над ними на двадцать футов, каждая сверкала золотом. В самом центре, на площадке, которая всегда оставалась пустой для жертвоприношений и конгрегаций, теперь стоял новый золотой пьедестал, на котором стояла пятидесятифутовая конструкция, накрытая куском белого шёлка. Волусия улыбалась: она одна из всех знала, что скрывалось под тканью.
Когда они достигли центральной площадки, лодка остановилась, и слуги поспешили помочь Волусии спуститься с неё. Она смотрела, как рядом пришвартовалось ещё одно судно, и двенадцать мужчин сняли оттуда самого большого быка, которого она когда-либо видела, и подвели к Волусии. У каждого из мужчин в руках было по крепкой верёвке, и они вели зверя очень осторожно. Это был особенный бык, выращенный в Нижних провинциях: ярко-красного окраса, пятнадцати футов в высоту. Сгусток силы и ярости. Он сопротивлялся, но мужчины усмиряли его и продолжали вести к статуе.
Волусия услышала звук вынимаемого из ножен меча и, обернувшись, увидела Аксана, её личного наёмного убийцу, который стоял рядом с ней, держа церемониальный меч в руках. Аксан был самым преданным из всех её людей, готовым убить кого угодна по кивку её головы. Помимо этого, у него были садистские наклонности, за что он ей и нравился, и чем много раз заслуживал её уважение. Он был одним из немногих людей, кому она позволяла держаться к себе так близко.
Аксан смотрел ей в ответ. У него было впалое, изрытое оспой лицо, а из-под густых чёрных волос виднелись рожки.
Волусия приняла у него длинный церемониальный меч с шестифутовым лезвием, и крепко сжала рукоять обеими руками. Люди притихли, когда она высоко замахнулась и изо всех сил обрушила меч на шею быка.
Лезвие, невероятно острое и тонкое, как пергамент, прошло насквозь, и Волусия удовлетворённо усмехнулась услышав звук металла, вонзающегося в плоть, почувствовала, как он пробивает себе путь, и ощутила брызги крови на своём лице. Кровь лилась во все стороны, стекаясь в лужу у её ног. Обезглавленный бык несколько раз дёрнулся и упал к подножию всё ещё укрытой статуи. Брызжущая кровь покрывала пятнами и шёлк, и золото, и в толпе прокатился крик ликования.
«Прекрасный знак, моя госпожа», – сказал, наклонившись к ней, Аксан.
Начались церемонии. Повсюду затрубили трубы и сотни животных начали резать со всех сторон от Волусии. Это будет долгий день резни, насилия, чревоугодия и пьянства – а за ним ещё несколько таких же. Волусия непременно ко всем присоединится, возьмет себе вина, и перережет горло паре горожан, принеся их в жертву своим идолам. Она предвкушала долгий день жестокости и садизма.
Оставалось сделать всего одну вещь.
Толпа замолчала, когда Волусия поднялась на пьедестал к подножию своей статуи и повернулась лицом к своему народу. С другой стороны туда карабкался Кулиан – другой доверенный советник – тёмный колдун, одетый в черную мантию с капюшоном, с сияющими зелёными глазами на бородавчатом лице. Это он помог ей устроить убийство собственной матери. И это Кулиан посоветовал ей построить монумент самой себе.
Люди не отрывали от неё глаз в мёртвой тишине. Она ждала, нагнетая драматичность момента.
«Великий народ Волусии!» – громогласно произнесла она. «Я дарю вам статую вашего новейшего и величайшего бога!»
Изящным жестом она сорвала шёлковую простыню, и толпа ахнула.
«Ваша новая богиня, пятнадцатая богиня, Волусия!» – провозгласил Кулиан.
Люди смотрели на статую с удивлением и ужасом. Волусия, запрокинув голову, рассматривала сияющую золотом статую вдвое выше всех прочих, совершенную копию себя. Она нервничала в ожидании реакции людей. Столетиями никто не решался добавить нового бога, и сейчас она делала ставку на то, что их любовь к ней достаточно сильна, чтобы это принять. Ей нужна была не просто их любовь, но поклонение.
К её огромному удовлетворению её подданные вдруг, все как один, опустили головы, кланяясь новому идолу.
«Волусия», – нараспев говорили они снова и снова. «Волусия. Волусия».
Волусия стояла, раскинув руки, глубоко вдыхая, наслаждаясь моментом. Такого преклонения было бы достаточно любому человеку. Любому вождю. Любому богу.
Но ей всё ещё было мало.
* * *
Волусия прошла под увенчанными аркой воротами к своему замку, пересекла галерею со стофутовыми мраморными колоннами, и направилась дальше через украшенные цветами залы, где выстроились вытянутые по струнке солдаты Империи с золотыми копьями в руках. Их шеренгам не было видно конца. Волусия шла медленно, постукивая золотыми каблуками своих ботинок по мраморному полу, сопровождаемая колдуном Кулианом, наёмным убийцей Аксаном и главнокомандующим армии Соку.
«Моя госпожа, мне необходимо с вами поговорить», – сказал Соку. Он весь день пытался пробиться к ней для разговора, но она игнорировала его, не проявляя интереса к его опасениям и чрезмерной, как ей казалось, зацикленности на реальности. Она жила в собственной реальности, и собиралась поговорить с ним в удобное для себя время.
Волусия не сбавила шаг и направилась ко в ходу в другой коридор, который был отгорожен занавесом из длинных нитей изумрудных бус. В мгновение ока солдаты подбежали и раздвинули бусы в стороны, позволяя ей пройти.
Чем дальше она шла, тем тише становились доносившиеся снаружи звуки гуляний и священных церемоний. У неё был длинный день, за который она успела вдоволь выпить, попировать и дать выход своей жестокости, и теперь Волусии нужно было время, чтобы прийти в себя. Она восстановит силы и вернётся на ещё один круг.
Волусия вошла в свои помпезные покои, тёмные гнетущие о того, что их освещало всего несколько факелов. Больше всего света давал одинокий луч зелёного света, бравший начало из отверстия в стофутовой высоты потолке, и выхватывавший из мрака один-единственный предмет в центре комнаты.
Изумрудное копьё.
Волусия приблизилась к нему с благоговейным трепетом. Сотни лет оно находилось на эом самом месте, указывая точно на источник света. И древко, и наконечник были сделаны из изумруда, и сверкали, нацеленные прямо в небо, будто бросая вызов богам. Это была священная реликвия её народа, которая, как они верили, обеспечивала существование всего города. Волусия завороженно стояла перед ней, глядя как пылинки кружатся в луче зелёного света.
«Моя госпожа», – мягко обратился к ней Соку, и его слова разнеслись эхом в царившей тишине. «Разрешите мне сказать».
«Разрешаю», – ответила она.
«Моя госпожа, вы убили правителя Империи. Естественно, слух об этом уже распространился. Армии прямо сейчас готовятся выступить на Волусию. Огромные армии, от которых нам ни за что не защититься. Нам стоит подготовиться. Какова ваша стратегия?»
«Стратегия?», – переспросила Волусия, по-прежнему не глядя на него, раздражённая разговором.
«Как вы собираетесь заключить мир?», – настаивал он. «На каких условиях сдадитесь?»
Она повернулась к нему и смерила холодным взглядом.
«Мира не будет, – сказала она, – до тех пор, пока они сами не сдадутся и не присягнут мне на верность».
Соку смотрел на неё в страхе.
«Но, госпожа, на каждого нашего солдата приходится сотня врагов», – сказал он. «Нам не выдержать оборону».
Она повернулась обратно к копью, а он, в отчаянии, сделал к ней ещё один шаг.
«Моя Императрица», – не прекращал он. «Вы одержали выдающуюся победу, когда захватили материнский трон. Народ её не любил, а вас – напротив. Они вам поклоняются. Никто не будет с вами откровенен. Но мне придётся. Вы окружаете себя людьми, которые говорят вам то, что вы хотите услышать. Которые вас боятся. Но я скажу вам правду, опишу реальное положение дел. Империя окружит нас. И нам не выстоять. Ни от нас, ни от города, не останется ничего. Вам нужно действовать. Вы должны заключить перемирие. Заплатите любую цену, которую они попросят. Пока нас всех не убили».
Волусия улыбнулась, изучая копьё.
«Ты знаешь, что они говорили о моей матери?» – спросила она.
Соку беспомощно посмотрел на неё и покачал головой.
Они говорили, что она была Избранной. Что её нельзя победить. Что она никогда не умрёт. И знаешь, почему? Потому что шесть веков к ряду никто не мог поднять это копьё. А она в одиночку пришла и подняла его одной рукой. И убила им своего отца, заняв его трон».
Волусия обернулась к нему, и глаза её горели от воспоминаний о той истории.
«Они говорили, что копьё можно поднять лишь раз. И только Избранный способен на это. Они говорили, что мать проживёт тысячу веков, что трон Волусии будет её навечно. И знаешь, что произошло? Я сама подняла это копьё и убила им свою мать»,
Она сделала глубокий вдох.
«О чём тебе это говорит, генерал?»
Он посмотрел на неё в растерянности и покачал головой, теряясь в догадках.
«Мы либо живём в тени чужих легенд, – сказала Волусия, – либо создаём свои собственные».
Она наклонилась к нему с гримасой ярости на лице.
«Когда я разрушу всю Империю, – сказала она, – когда весь мир упадёт передо мной на колени, когда не останется ни одного человека, не знающего и не кричащего моё имя, тогда ты увидишь, что я единственная истинная повелительница, и что я единственная истинная богиня. Я Избранная. Потому что я сама себя избрала».
Глава десятая
Гвендолин шла через деревню в сопровождении своих братьев Кендрика и Годфри, а также Сандары, Абертола, Брандта и Атме, и сотен своих людей, так как все они были приглашены сюда. Их вёл Бокбу, деревенский вождь, и Гвен, впервые идя радом с ним по его деревне, испытывала к нему безмерную благодарность. Его народ принял их, дал им безопасное убежище, и голова сделал это на свой риск, против желания некоторых своих подчиненных. Он всех их спас, вытащил с того света. Гвен не знала, что бы делала, если бы не он. Вероятно, они бы погибли в море.
Гвен также чувствовала прилив благодарности к Сандаре, которая поручилась за них перед своим народом, и которой хватило мудрости привести их всех именно сюда. Гвен смотрела по сторонам, пытаясь сохранить в голове эту сцену: маленькие глиняные домики с затейливой лепниной и добрые глаза наблюдавших за ней людей, гордых благородных воинов. Очевидно, им раньше не встречался никто похожий на Гвен и её людей. Было заметно их любопытство, и, вместе с тем, настороженность. Гвен не могла их осуждать. Жизнь в рабстве привила им недоверчивость.
Гвен заметила, что повсюду сооружают кострища, и поинтересовалась:
«Зачем столько костров?»
«Вы прибыли в особенный день», – ответил Бокбу. «Сегодня наш праздник мёртвых. Это священная для нас ночь, которая наступает один раз в солнечный цикл. Мы жжём костры в честь богов мёртвых, и считается, что в эту ночь боги спускаются к нам и рассказывают о грядущем».
«Также есть поверье, – вмешался ещё один голос, – что в этот день придёт наш спаситель».
Гвендолин увидела, что за ними идёт мрачного вида старик лет семидесяти, с длинным жёлтым посохом и в жёлтой мантии.
«Позволь представить тебе Кало», – сказал Бокбу. «Он наш оракул».
Гвен кивнула, и он кивнул ей в ответ, не изменив выражения лица.
«У вас красивая деревня», – отметила Гвендолин. «Я вижу, что тут ценят семью».
Вождь улыбнулся.
«Ты молода как для королевы, но мудра и милостива. Слухи о тебе, которые доходят до нас из-за моря, правдивы. Я бы хотел, чтобы ты и твои люди могли остаться с нами прямо в деревне, но ты должна понимать, что на придётся спрятать вас от внимательных глаз имперцев. Но вы будете недалеко. Вон там будет ваш дом».
Гвендолин проследила за его взглядом и на расстоянии увидела гору, испещрённую множеством отверстий.
«Пещеры», – пояснил он. «Там вы будете в безопасности. Слуги Империи не станут вас там искать, и вы сможете жечь костры и готовить пищу, пока не поправитесь».
«А что потом?» – спросил, догоняя их, Кендрик.
Бокбу посмотрел на него, но, прежде чем он успел ответить, пред ним возник высокий мускулистый селянин с копьём в руках, в окружении ещё дюжины мускулистых мужчин. Это был тот самый человек с корабля, который протестовал против их высадки, и сейчас он не выглядел недовольным.
«Ты подвергаешь всех опасности, позволяя чужакам здесь находиться», – сказал он угрюмо. «Ты должен отправить их туда, откуда они явились. Это не наша работа – принимать все обездоленные народы, которые прибьёт к нашему берегу».
Бокбу покачал головой и посмотрел ему прямо в лицо.
«Твоим предкам стыдно за тебя», – сказал он. «Законы гостеприимства действуют для всех».
«Это что, часть нашей рабской повинности – проявлять гостеприимство?», – возразил он. «Даже тогда, когда к нам его не проявляет никто?»
«То, как обходятся с нами, не должно влиять на наше отношение к другим», – отрезал Бокбу. «Мы не отвернёмся от тех, кто в нас нуждается».
Селянин презрительно ухмыльнулся, глядя на Гвендолин, Кендрика и остальных, а затем снова обратился к вождю.
«Они нам здесь не нужны», – сказал он злобно. «Пещеры совсем рядом, и каждый день, когда они здесь, приближает нашу погибель».
«А что хорошего в жизни, за которую ты так цепляешься, если тратить её не по совести?» – спросил вождь.
Мужчина смерил его долгим взглядом, развернулся и стремительно пошёл прочь, сопровождаемый своими соратниками.
Гвендолин смотрела им вслед и думала, как на это отреагировать.
«Не обращай на них внимания», – сказал вождь, когда вся их процессия возобновила шаг.
«Я не хочу вас обременять», – сказала Гвендолин. «Мы можем уйти».
Бокбу покачал головой.
«Вы никуда не пойдёте», – сказал он. «Во всяком случае, пока не будете к этому готовы. «В Империи есть много мест, куда вы сможете отправиться, если захотите. В том числе, и надёжно спрятанных. Но все они далеко отсюда, и путь туда опасен, а вам нужно восстановить силы и решить, хотите ли вы остаться с нами. Я настаиваю. Вообще-то, только на эту ночь, я бы хотел, что вы присоединились к нашему деревенскому празднику. Уже смеркается – имперцы вас не заметят, а сегодня важный для нас день. Я сочту за честь принять вас в гости».
Гвендолин только сейчас заметила, как быстро опустились сумерки, и увидела, что повсюду зажглись костры, а жители деревни, одетые в свои лучшие наряды, собирались вокруг. Она услышала, как забил барабан – сначала тихо, равномерно, а потом – всё уверенней и ритмичней. Она видела, как дети бегают туда-сюда с чем-то похожим на конфеты в руках. Мужчины разносили кокосы, наполненные какой-то жидкостью, а на кострах жарились туши огромных животных.
Гвен понравилась идея остаться, потому что её спутникам нужно было отдохнуть и хорошо поесть, прежде чем начнётся их изоляция в пещерах.
Она обернулась к вождю.
«Мне нравится ваше предложение», – сказала она. «Очень нравится».
* * *
Сандара рядом с Кендриком, переполненная эмоциями от возвращения домой. Она была счастлива снова оказаться на родине, со своим народом, на знакомой с детства земле, но, в то же время, чувствовала себя скованно, будто снова стала рабыней. Возвращение окунуло её в воспоминания о том, почему она уехала, почему вызвалась волонтёром на службу Империи уплыла с за море в качестве целительницы. По крайней мере, так она смогла выбраться из этого места.
Сандара испытывала огромное облегчение от того, что сумела спасти людей Гвендолини привести их сюда раньше, чем они бы погибли в море. Сейчас, идя плечом к плечу с Кендриком, больше всего ей хотелось взять его за руку и гордо показать всем своего мужчину. Но она не могла. Слишком много глаз было обращено к ним, и она знала, что в деревне никогда не одобрят межрасовый союз.
Кендрик, будто прочитав её мысли, протянул руку и обхватил её за талию, но Сандара тут же её убрала. Кендрик был уязвлён.
«Не здесь», – сказала она тихо, чувствуя себя виноватой.
Кендрик обиженно нахмурился.
«Мы уже это обсуждали», – сказала она. «Я предупреждала, что мой народ строго следует традициям. Я должна уважать их законы».
«Ты меня стыдишься?», – спросил Кендрик.
Сандара покачала головой.
«Нет, любовь моя. Совсем наоборот. Нет никого, кем бы я гордилась больше. И никого, кого любила бы сильнее. Но я не могу быть с тобой. Не здесь. Ты должен понять».
Лицо Кендрика помрачнело, и ей больно было это видеть.
«Но мы-то здесь», – сказал он. «У нас нет другого места. Значит ли это, что мы расстанемся?»
Её сердце разрывалось на части от её собственных слов: «Ты будешь жить в пещерах со своим народом, а я останусь в деревне. Со своим народом. Это – моя роль. Я люблю тебя, но здесь мы не сможем быть вместе».
Кендрик отвернулся от неё. Она ранила его чувства. Сандара хотела продолжить объяснение, но, внезапно, её прервал чей-то голос:
«Сандара?!»
Сандара замерла, узнав этот голос, принадлежавший её единственному брату. Она обернулась и, преисполнившись радости, увидела, как он пробирается к ней сквозь толпу.
Дариус.
Он выглядел намного крупнее, сильнее и взрослее, чем когда она покинула его, и излучал невиданную раньше уверенность. Она уехала, когда он был мальчиком, а сейчас он выглядел пусть молодым, но мужчиной. С непослушными волосами, которые он по-прежнему не стриг, а собирал в пучок за спиной, и с очень гордым лицом, он был точной копией их отца. В его глазах она видела воина.
Сандара была счастлива увидеть его снова, узнать, что он жив и не сломался, как другие рабы, что его вольный нрав всё ещё вёл его по жизни. Они бросились друг другу в объятия.
«Я боялся, что ты погибла», – сказала он.
Она покачала головой.
«Просто уплыла за море», – сказала она. «Я оставила тебя мальчиком, а ты стал мужчиной».
Он довольно улыбнулся ей в ответ. В маленькой угнетённой деревеньке, в этом ужасном месте, Дариус был единственным просветом для неё, а она – для него. Они сносили страдания вместе, особенно, после исчезновения отца.
Кендрик подошёл к ним, и Сандара, увидев его, замешкалась. Дариус рассматривал незнакомца, а она не знала, как их друг другу представить. Знакомства было не избежать.
Кендрик опередил её. Он сделал шаг вперёд и протянул руку.
«Я Кендрик», – сказал он.
«А я – Дариус», – ответил тот, пожимая его руку.
«Кендрик, это – мой брат», – сказала Сандара, заикаясь от волнения. «Дариус, это… он…»
Растерянная, Сандара умолкла, подбирая слова. Дариус остановил её.
«Сестра, мне можешь ничего не объяснять. Я не такой, как все. Я понимаю».
По глазам Дариуса Сандара увидела, что он действительно понимал и не осуждал её. Именно за это она его любила.
Они пошли дальше все вместе, вливаясь в общую процессию.
«Ты выбрала неспокойное время для возвращения», – сказал Дариус напряжённым голосом. «Много всего произошло. Многое происходит»
«Что ты имеешь в виду?» – спросила она взволнованно.
«Мне нужно много чего тебе рассказать, сестрица. Кендрик, ты тоже с нами. Идёмте, костры уже разожгли».
Глава одиннадцатая
Годфри сидел у пылающего костра под звёздным небом рядом в окружении со своей сестры Гвендолин, брата Кендрика, Стеффена, Брандта, Атме и Абертола. Там были почти все, кого он помнил из Кольца. Подле него сидели Акорт и Фултон, и когда его взгляд остановился на них, он вспомнил, что ему срочно необходимо выпить.
Годфри уставился в огонь, пытаясь понять, как он здесь очутился, осознать всё, что случилось, всё, что сейчас казалось серией размытых картинок. Вначале умер его отец. Затем –его брат, Герт. Потом было вторжение МакКлаудов, за ним – вторжение Кольца. После этого он попал на Верхние острова, а оттуда – в долгое плавание через море… Одна трагедия за другой, и постоянная перемена мест. В его жизни остались только война, хаос и изгнание. Было приятно наконец где-то задержаться, но он предчувствовал, что всё только начинается.
«Чего бы я сейчас только ни сделал за добрую пинту», – сказал Акорт.
«Уверен, что здесь найдётся какая-то выпивка», – отозвался Фултон.
Годфри потёр свою ноющую голову, думая о том же. Если ему когда-нибудь и нужно было выпить, то это сейчас. Последние плавание было худшим из всех, какие он мог вспомнить: много дней без еды и выпивки, большую часть времени – на грани голодной смерти… Слишком много раз ему казалось, что он уже умер. Он закрыл глаза и попытался отогнать жуткие картины воспоминаний о его соратниках по Кольцу, каменевших и падавших за борт.
Это было бесконечное плавание – в ад и обратно – и Годфри был удивлён, что оно не принесло ему никакого прозрения или просветления. Оно не заставило его измениться. Только больше хотелось пить, чтобы забыть обо всём случившемся. Неужели дело было в нём самом? Неужели он стал совсем бесчувственным? Ему хотелось верить, что нет.
Сейчас они очутились в Империи, ни больше, ни меньше, в окружении вражеской армии, желавшей их смерти. Сколько времени, гадал он, успеет пройти, пока их обнаружат? Пока миллионы подданных Ромулуса не загонят их в ловушку? Годфри подкосило ощущение того, что их дни сочтены.
«А вон и отрада нашим глазам», – сказал Акорт.
Годфри поднял взгляд.
«Там», – сказал Фултон, толкнув его локтем.
Годфри присмотрелся и заметил, как селяне передают по кругу наполненную прозрачной жидкостью чашу. Каждый осторожно принимал её, делал глоток и передавал дальше.
«Это не совсем похоже на королевский эль», – заметил Акорт.
«Ты предлагаешь подождать чего-нибудь более изысканного?», – спросил Фулотон.
Фултон потянулся и взял чашу, опередив Акорта, сделал большой глоток, и жидкость потекла по его щекам и подбородку. Он утёрся тыльной стороной ладони и закряхтел от удовольствия.
«Печёт», – сказал он. «Ты прав, это однозначно не королевский эль. Эта штука гораздо крепче».
Акорт выхватил у него чашу, жадно прильнул к ней и согласно кивнул. Закашлявшись, он передал её Годфри.
«Боже мой, – сказал Акорт, – это всё равно, что огонь пить».
Годфри наклонился, принюхался и резко отпрянул.
«Что это?» – спросил он у местного – сурового вида широкоплечего воина, без рубашки, зато в ожерелье из чёрных камней, который сидел рядом с ними.
«Мы называем это “сердце кактуса”», – сказал он. «Это мужской напиток. Ты мужчина?»
«Сомневаюсь», – ответил Годфри. «Смотря кого об этом спросить. Но я готов стать кем-угодно, лишь бы утопить свою тоску».
Годфри поднёс чашу к губам и стал пить, чувствуя, как жидкость обжигает горло и продолжает пылать в животе. Он тоже закашлялся, и местные смеялись, когда он передавал чашу своему соседу.
«Не мужчина», – сделали они вывод.
«Мой отец тоже так считал», – согласился Годфри, присоединяясь к их смеху.
Напиток ударил Годфри в голову, и ему понравилось это ощущение. Когда оскорбивший его селянин начал пить, Годфри дотянулся и выхватил чашу из его рук.
«Погоди-ка», – сказал он.
В этот раз Годфри сделал несколько больших глотков подряд, не закашлявшись.
Местные наблюдали за ним в удивлении. Годфри повернулся к ним с улыбкой удовлетворения на лице.
«Может, я и не мужчина, – сказал он, – и вы, возможно, искуснее в бою, но никогда не пытайтесь обогнать меня в выпивке».
Все рассмеялись, селяне продолжили передавать друг другу чашу, а Годфри откинулся назад, упёршись локтями в землю – ему уже стало веселее. Впервые за долгое время, ему стало хорошо. Это был крепкий напиток, и голова кружилась с непривычки.
«Смотрю, ты начал с чистого листа», – послышался неодобрительный женский голос.
Годфри обернулся и увидел, что за ним стоит Иллепра, уперев руки в бока и хмурясь.
«Знаешь, я ведь провела весь вечер, исцеляя наших людей», – сказала она укоризненно. «Многие всё ещё не могут оправиться после голодания. И что ты сделал, чтобы помочь? Сидишь тут у костра и пьёшь».
У Годфри всё сжалось внутри. Она всегда видела в нём только худшее.
«Я вижу многих наших спутников сидящими здесь и пьющими, – ответил он, – и благослови их ха это бог. Что тут плохого?»
«Не все они пьют», – сказала Иллепра. «Во всяком случае не столько, сколько ты».
«А тебе-то что?» – огрызнулся Годфри.
«Когда половина наших людей больны, ты думаешь, что сейчас лучшее время пить и веселиться всю ночь напролёт?»
«А когда ещё?»
Она нахмурилась.
«Ошибаешься», – сказала она. «Сейчас время покаяться. Время для поста и молитвы».
Годфри покачал головой.
«Мои молитвы богам всегда оставались без ответа», – сказал он. «Что касается поста, с нас хватит того, который был на борту корабля. Сейчас время поесть».
Он потянулся за цыплячьей ножкой и откусил большой кусок, вызывающе глядя ей в лицо. Жир стекал по его подбородку, но он не вытирал его, и не отрывал от неё глаз. Она наблюдала за ним с ледяным неодобрением.
Иллепра бросила на него ещё один полный презрения взгляд и медленно покачала головой.
«Однажды ты был мужчиной. Хоть и недолго. Давно, при королевском дворе. Больше того, ты был героем. Ты остался и защищал Гвендолин и город. Ты спас ей жизнь. Ты выгнал МакКлаудов. Мне казалось… ты стал кем-то.
Но вот ты здесь. Проводишь ночь за шутками и пьянством. Совсем как ребёнок, которым ты всегда и был».
Годфри расстроился, и приятная расслабленность быстро его покинула.
«А что ты хочешь, чтобы я делал?» – спросил он раздражённо. «Сорвался с места и убежал за горизонт в одиночку бороться с Империей?»
Акорт и Фултон рассмеялись, и селяне вместе с ними.
Иллепра покраснела.
«Ты не изменился», – сказала она. «Ты пересёк полмира и не изменился».
«Я тот, кто я есть», – сказал Годфри. «Плавание в океане этого не изменит».
Её глаза упрекающе сощурились.
«Когда-то я тебя любила», – сказала она. «Сейчас я ничего не чувствую. Совсем ничего. Ты меня разочаровал».
Она стремительно развернулась и пошла прочь, а мужчины вокруг Годри захихикали.
«Вижу, женщины одинаковые по обе стороны моря», – сказал они из селян, и все расхохотались.
Но Годфри было не до смеха. Иллепра его ранила. И он начал понимать, даже сквозь алкогольное помутнение, что он не был к ней равнодушен.
Годфри взял снова взял чашу и сделал ещё один долгий глоток.
«За героев!» – сказал он. «Видит бог, я не один из них».
Гвендолин сидела у костра с Кендриком, Брандтом, Атме, Абертолом и дюжиной рыцарей из «Серебра». Рядом с ними сидел Бокбу с дюжиной старейшин и парой десятков селян. Старейшины вовлеки Гвен в пространный разговор, и она старалась вежливо его поддерживать, глядя на языки пламени и потихоньку скармливая кусочки мяса Крону, чья голова лежала у неё на коленях. Старейшины не умолкали уже не первый час, явно возбуждённые возможность поговорить с чужеземкой, детально описывая свои проблемы с Империей, с деревней, с людьми.
Гвендолин пыталась сосредоточиться. Но одна её часть постоянно отвлекалась на мысли о Торе и Гувейне. Она надеялась и молилась, что они вернуться к ней невредимыми, и что у неё будет ещё один шанс. Она молилась о весточке, о знаке, о любом свидетельстве того, что они в безопасности.
«Госпожа?»
Гвен обернулась к Бокбу.
«Какие у вас соображения на этот счёт?» – спросил он.
Гвен потеряла нить.
«Простите», – сказала она. «Вы не могли бы повторить вопрос?»
Бокбу откашлялся, явно понимая её и проявляя сочувствие.
«Я рассказывал о нравах своего народа. О нашей здешней жизни. Вы спрашивали, как проходит наш день. День начинается на полях и заканчивается с заходом солнца. Надзиратели обращаются с нами, как с рабами. Впрочем, тоже происходит и в любом городе Империи по отношению к представителям не их расы. Они заставляют нас работать до смерти».
«Вы не пытались сбежать?» – спросил Кендрик.
Бокбу повернулся к нему.
«Куда нам бежать?» – спросил Бокбу. «Мы – рабы в подчинении Волусии, великого морского северного города. В Империи нет пустых провинций, некуда сбежать на тысячи миль отсюда. У нас с одной стороны Волусия, с другой – океан, а позади – бескрайняя пустыня».
«А что за пустыней?» – спросила Гвен.
«Тоже Империя», – ответил один из старейшин. «Огромные земли. Больше провинций и областей, чем можно себе вообразить. Все под пятой Империи. Даже если бы нам удалось пересечь великую пустыню, мы плохо представляем, что бы там нас ждало».
«Разве что рабство и смерть», – вставил другой.
«А кто-нибудь пытался её пересечь?» – спросила Гвен.
Бокбу мрачно на неё посмотрел.
«Каждый день кто-то пытается сбежать. Большинство сразу убивают, стрелой или копьём в спину при побеге. Те, кому удаётся вырваться, исчезают. Иногда, много дней спустя имперцы приносят нам их тела, и вешают на самых высоких деревьях, чтобы все видели. Иногда она приносят только кости, обглоданные дикими зверями. А иногда не возвращают вообще ничего».
«Ни один не выжил?» – спросила Гвен.
Бокбу отрицательно помотал головой.
«Великие пустоши безжалостны. Их наверняка забрала пустыня».
«Но, может, кто-то всё-таки спасся?» – настаивал Кендрик.
Бокбу пожал плечами.
«Как знать? Может и спасся, только для того, чтобы добраться до другой провинции и быть порабощённым там снова. Рабам в других областях Империи приходится хуже, чем нам. Их убивают без разбора каждый день, просто для развлечения надзирателей. Здесь нас хотя бы не разлучают с семьями и не продают, забавы ради. Нас не шлют на кораблях из города в город. Тут у нас, хотя бы, есть дом. Нам позволяют жить пока мы можем трудиться».
«Так-себе жизнь», – добавил другой старейшина. «В ней есть только бремя повинностей. И всё же, это жизнь».
«А вы можете взяться за оружие и отбиваться?» – спросил Кендрик.
Бокбу покачал головой.
«В иные времена, в других городах другие поколения пытались. Они никогда не выигрывали. Нас меньше, и мы хуже вооружены. У Империи есть доспехи, пушки, кавалерия, крепости, дисциплина… и главное, у них есть сталь. У нас – нет. Здесь она под запретом».
«А если какой-то раб восстанет и проиграет, убьют всех в деревне».
«Они намного превосходят нас по количеству», – вмешался ещё один старейшина. «Что прикажешь нам делать? Паре сотен наших людей с деревянным оружием атаковать их тысячи в стальных доспехах?»
Гвен задумалась над их положением. Она понимала и сочувствовала им. Они отказались от самих себя, от своего гордого воинского духа, в попытке защитить свои семьи. Она не могла их осуждать. Ей оставалось только гадать, как бы она сама поступила в подобной ситуации. Как бы поступил её отец.
«Порабощение – страшная вещь», – сказала она. «Когда один человек начинает думать, что он лучше другого из-за своей расы или своего оружия, власти или богатства – или по любой другой причине – он становиться беспричинно жестоким».
Бокбу взглянул на неё.
«Ты сама прошла через это», – скал он. «Иначе бы ты тут не оказалась».
Гвендолин кивнула, глядя на пламя.
«Ромулус и миллионы его людей вторглись в мои родные земли и сожгли всё дотла», – сказала она. «Нас осталось всего несколько сотен от самой прославленной нации, какой мы когда-то были. В центре у нас был город настолько процветающий, что все остальные меркли перед ним. Это была земля всяческого изобилия. Каньон защищал нас от всевозможных зол. Мы были непобедимы. На протяжении многих поколений – непобедимы».
«Но даже великие падают», – сказал Бокбу.
Гвен кивнула, видя, что он понимает.
«А что случилось?» – спросил один из старейшин.
Размышляя об их поражении, Гвендолин задавалась тем же вопросом.
«Империя», – ответила она. «Также, как и с вами».
Наступило мрачное молчание.
«А что, если мы объединимся с вами?» – нарушил его Атме. «Что, если мы вместе на них нападём?»
Бокбу остановил его.
«Волусия – хорошо укреплённый город, с хорошей армией. Нас там будет один к тысяче».
«Но должно же быть что-то, что может разрушить Империю?», – спросил Брандт.
Старейшины опасливо переглянулись, и после длинной паузы Бокбу сказал:
«Великаны, наверное».
«Великаны?» – переспросила заинтригованная Гвен.
Бокбу кивнул.
«Ходят слухи об их существовании. На окраинах Империи».
Абертол заговорил:
«Страна Великанов. Земля, населённая существами настолько высокими, что они подошвой могут раздавить тысячу человек. Это мифическая страна. Просто удобный миф. Его опровергли ещё во времена наших дедов».
«Прав ты или нет – никому не ведомо», – сказал Бокбу. «Но точно известно, что когда-то великаны существовали. И нрав у них очень непостоянный. С тем же успехом можно пытаться приручить дикого зверя. Они бы уничтожили вас с той же лёгкостью, что и Империю. Они не ищут справедливости и не принимают ничью сторону. Всё, что им нужно – это кровопролитие. Даже если бы они всё ещё существовали, и даже если бы вам удалось их отыскать, то от их руки у вас было бы даже больше шансов погибнуть, чем при попытке захватить Волусию.
Повисла долгая пауза, и Гвен, по-прежнему глядя на огонь, размышляла обо всём сказанном.
«Нет никакого другого места?» – спросила Гвендолин, и все обернулись к ней. «Когда наш народ оправится, мы не сможем найти никакого безопасного места во всей Империи? Где мы могли бы начать заново?»
Старейшины долго переглядывались, и, наконец, согласно кивнули.
Бокбу взял свой посох и начал рисовать на земле. Гведолин удивилась его мастерству, когда он изобразил перед ней замысловатую карту. Вокруг собралось много людей. Она смотрела, как Империя обретает контуры, и ужасалась её размерам и сложности её устройства.
«Узнаёшь?» – спросил Бокбу, закончив.
Гвендолин рассматривала дюжины и дюжины разных областей и провинций. Она заметила, какую странную форму имели земли Империи: прямоугольник в центре, а из каждого из четырёх его углов в разные стороны выходило по длинному изогнутому полуострову. Каждый из них был похож на бычий рог. Четыре рога империи, как говорил ей когда-то отец. Теперь она поняла.
«Узнаю», – ответила она. «Однажды я целый месяц провела в доме учёных, изучая древние карты Кольца и Империи. Четыре угла – это рога, указывающих на четыре стороны. Вот эти два “шипа” – Север и Юг. В центре – Великая пустошь».
Бокбу смотрел на неё широко открытыми глазами, изумлённый.
«Ты единственная из чужестранцев, кто это знает. У тебя, должно быть, прекрасное образование».
Он сделал паузу.
«Да, сама форма Империи диктует её натуру. Рога. Шипы. Пустошь. Огромные территории, разделённые на множество областей. Не говоря уже об островах, которые я даже рисовать не стал. Многого нет на картах – оно не изведано. Много слухов ходит. Те кто, слишком долго провёл в рабстве, много чего выдумали, отдавшись в плен иллюзиям. Мы уже не знаем, что из этого правда. Карты – живые вещи, и картографы лгут не меньше королей. Карты – это политика. Это власть».
Наступила долга тишина, нарушаемая только потрескиванием костра. Гвендолин обдумывала его слова.
«Во времена до Анточина, – продолжил, наконец, Бокбу, – до рождения наших отцов, был период, когда Кольцо и Империя были одним целым. До Большого Раздела. До Каньона. По легенде, предки ваших братьев по стальному оружию разделились. Половина отправилась в Кольцо, а другая половина – осталась. Если это правда, тогда где-то посреди Империи лежит королевство Второго Кольца».
Гвендолин забыла слова, лихорадочно соображая.
«Второго Кольца?» – переспросила она, не в силах контролировать дыхание от возбуждения. Всё, что она когда-то читала, теперь вспоминалось. Воспоминания были туманными и неполными. Она думала, то была детская сказка.
«Больше похоже на вымысел, чем на правду», – заявил Абертол, и его старый голос прорезал тишину, когда он подошёл ближе к карте. «Меж четырьмя рогами и двумя зубами, – начал декламировать он, – меж древними берегами и Озёрами-Близнецами, к северу от Атбу…»
«… и к югу от Ричи, – подхватил Бокбу, – лежит Второе Кольцо»
Абертол и вождь встретились взглядами – каждый из них вспомнил заученные наизусть древние письмена.
«Предание минувших веков», – сказал Абертол. «Ты торгуешь бабушкиными сказками. Вот твоя валюта».
«Кто-то считает это мифом, – возразил Бокбу, – а кто-то – фактом».
Абертол упрямо покачал головой.
«Шансы существования Второго Кольца очень призрачны», – сказал Абертол. «Поставить надежды нашего народа на них означает поставить на смерть».
Гвен изучала Бокбу взглядом, видела серьёзность на его лице, и чувствовала, что действительно верит в существование Второго Кольца. Он сосредоточенно изучал собственную карту.
«Много лет назад, – продолжил Бокбу после паузы, – когда я был маленьким мальчиком, я видел стальной меч и нагрудник, которые принесли к нам в деревню. Мой отец сказал, что их нашли в пустыне, на умирающем мужчине. Он был похож на вас – с бледной кожей. И на нём были стальные латы, доспех с таким же гербом, что и ваши. Он умер, не успев рассказать, откуда он, а мы спрятали находки под страхом смерти».
Бокбу вздохнул.
«Я верю, что Второе Кольцо существует», – добавил он. «Если вы сможете его найти и добраться до него, то, возможно, вам удастся обрести в Империи настоящий дом».
«Ещё одно место, чтобы прятаться от Империи?» – с сарказмом спросил Кендрик.
«Если Второе Королевство существует, – сказал Бокбу, – если оно так надёжно скрыто, то они не прячутся. Они просто живут. Шансы невелики, госпожа, – заключил он, – но всё же есть».
Прежде чем Гвен успела это переварить, ночь прорезал пронзительный голос. Сначала он был похож на визг, затем превратился в долгий крик, а затем обратился в пение.
Гвен обернулась, и увидела, что все замолчали и откинувшись наблюдали, как вперёд вышла женщина с чёрными, до пояса, волосами, ладонями, поднятыми к небу, и в красном шёлком шарфе, обёрнутом вокруг шеи. Она прогибалась назад, тянула руки к небесам и пела протяжную торжественную песню. Чем громче она пела, тем выше поднимались огни костров.
«Духи пламени!» – заклинала она. «Придите к нам! Позвольте вам поклониться. Расскажите нам то, что должны. Покажите то, чего мы не видим!»
Гвендолин дёрнулась и отскочила, когда из костра перед ней полетели искры и он запылал ярче. Она поражённо смотрела на фигуры, которые начали проявляться в пламени и чувствовала, как её волосы встают дыбом.
Провидица замедлила пение и подошла к Гвендолин. Та под, взглядом сияющих жёлтых глаз провидицы, ощутила испуг.
«Спроси меня, что хочешь», – сказала ей провидица нечеловечески низким голосом.
Гвен вся дрожала внутри, желавшая спросить, но боявшаяся узнать. Вдруг ответ её не понравится?
Наконец, она набралась смелости.
«Торгрин», – сказала Гвендолин, с трудом выговаривая слова. «Гувейн. Скажи мне. Они живы?»
Наступила долгая пауза, когда пророчица повернулась лицом к огню. Она нагнулась и бросила в костёр две горсти пыли. Пламя вспыхнуло и взлетело вверх, и пророчица, стоя спиной к Гвендолин, начала что-то неразборчиво бормотать.
В конце концов, она обернулась и посмотрела своими сияющими жёлтыми глазами прямо в глаза Гвен. Та не смогла бы отвести взгляд, даже если бы захотела.
«Твой малыш вернётся не таким, каким ты его знаешь», – произнесла она зловеще. «А твой муж, пока мы говорим, входит в Страну Мёртвых».
«НЕТ!» – завопила Гвендолин, заглушая криком нескончаемый треск костров.
Она была в отчаянии, сердце её забилось слишком часто, и всё тело вмиг ослабло. Всё начало вращаться перед глазами, и последнее, что она видела, были Стеффен и Кендрик, успевшие подхватить её, когда рухнула им на руки, и мир для неё погас.
Глава двенадцатая
Торгрин стоял на носу лодки, гадая, что будет с ними дальше, пока течение неспешно несло их прямо в огромную пещеру на краю мира. Он посмотрел вверх и, в сотне футов над головой, увидел древний свод арки – неровная поверхность скалы поросла мхом, в котором сновала странная живность, и с неё капала вода. Как только они оказались внутри, их обдало ледяным сквозняком, и температура упала на десять градусов. Позади Тора стояли Рис, Конвен, Элден, Индра, О’Коннор и Матус, все как один, погрузившись в молчаливое ожидание, пока лодка заплывала всё глубже и глубже во мрак огромной пещеры. Тору почудилось, что их заглатывают целиком, не оставляя шансов на возвращение, и его плохое предчувствие усугубилось.
Тор опустил взгляд и заметил, что вода под ними постепенно меняется, начинает фосфоресцировать, разгоняя тьму голубым сиянием, которое отражалось от стен и давало достаточно света, чтобы ориентироваться. Стены и животные, которые за них цеплялись, отбрасывали причудливые тени, и чем дальше они плыли, тем громче становились звуки – писк насекомых, шелест крыльев и непонятные низкие стоны. Тор крепко сжимал рукоять, держа меч наготове.
«Что это за место?» – спросил О’Коннор вслух, озвучив вопрос, который мучил всех.
Тор всматривался в темноту, пытаясь понять. С одной стороны, он испытывал облегчение от того, что они из океана они наконец-то попали в своего рода залив, где смогут отдохнуть и перегруппироваться. С другой стороны, в воздухе было какое-то напряжение, что-то, что заставляло вставать дыбом волосы у него на руках. Инстинкты подсказывали ему повернуть обратно в открытое море. Однако, припасы их были на исходе, всем требовался отдых, и, что важнее, Тор обязан было обследовать это место, чтобы проверить, действительно ли они нашли вход в страну мёртвых. Что если Гувейн был здесь? Со смертью Гувейна Тор больше не пугала ни темнота, ни неизвестность, ни даже смерть. Часть его искала смерти, и с радостью приняла бы её. А если Гувейн был тут, Тор считал, своим долгом увидеться с ним ещё раз, даже если он сам никогда отсюда не выберется.
Жуткий стон пронзил мрак, щекоча им нервы.
«Интересно, были ли бы мы в большей безопасности оставшись в море?» – тихо спросил Матус, и его голос отозвался эхом.
Воды бурлили, увлекая их в глубь этого места, и казалось, что течение несёт их навстречу судьбе. Тор обернулся назад, но океан уже исчез из вида. Их поглотили мрак и светящиеся воды, бросая на милость того места, куда их в конечном счёте прибьёт прилив.
«Течение движется в одном направлении», – заметил Рис. «Будем надеяться, что оно же и вынесет нас отсюда».
Свернув в узкий туннель, они оказались в кромешной темноте. Вглядываясь в стены, Тор заметил пары маленьких жёлтых глаз неизвестных существ, мигающие вдоль всего их пути. Существа сверкали глазками и безостановочно копошились, а Тор гадал, кем они могли быть. Следили ли они за ними? Готовились ли напасть?
Тор сжал меч ещё сильнее – он был настороже. Туннель всё петлял и петлял.
Наконец, за очередным углом, Тор увидел, как впереди вода уступает место суше. Они остановились на чёрном песчаном пляже, а над ними возвышалась чёрная громада ещё одной скалы.
Лодка мягко села на песок и остановилась, а Тор и остальные начали недоумённо осматриваться. Они смотрели друг на друга и на скалистый берег перед ними. Пещера исчезла в темноте.
«Здесь кончается океан?» – спросила Индра.
«Есть только один способ это узнать», – ответил Конвен, спрыгивая на пляж.
Все последовали его примеру. Тор шёл последним, и пока остальные ждали на пляже, на прощание оглянулся на своё судно, плавно качавшееся на тихом течении. Тор посмотрел поверх светящейся воды, в сторону изгиба туннеля, но выхода больше не увидел.
Он повернулся вперёд, в темноту, которая стала ещё гуще без сияния воды, и почувствовал дуновение холодного ветра.
«По крайней мере, сможем разить тут лагерь», – предложил Элден. «Переждём ночь».
«Если за ночь нас никто не сожрёт», – сказал О’Коннор.
Вдруг, вдалеке зажегся факел, а за ним – другой. Дюжины факелов озарили темноту. Тор схватился за меч и присмотрелся. К ним приближались какие-то человечки, вполовину его роста, тощие, измученного вида, с длинными острыми пальцами, длинными носами и глазами-бусинами. Головы их были задраны вверх.
Один из них выступил вперёд – очевидно, их предводитель – поднял факел повыше и расплылся в усмешке, обнажив сотню маленьких острых чёрных зубов.
«Вы стоите на перекрёстке», – заявило существо.
Предводитель был не похож на остальных – он был вдвое выше Тора и его соратников, с огромным животом, длинной бородой и с посохом в руках. Он стоял и чесал бороду, глядя на компанию Тора сверху вниз.
«На перекрёстке чего?» – спросил Тор.
«Мира живых и мира мёртвых», – ответил тот. «Здесь кончается океан. Мы охраняем вход. Ворота за нами ведут в страну мёртвых».
Тор посмотрел ему через плечо и увидел вдалеке массивные железные ворота, сто футов в высоту и десять – в толщину. Его сердце забилось быстрее в надежде.
«Так это правда?» – спросил Тор, обретший надежду впервые с момента смерти Гувейна. «Страна мёртвых существует?»
Существо серьёзно кивнуло.
«Можете остаться тут на ночь», – сказало оно. «Мы дадим вам приют, провизию, и отправим вас в путь. Вы сможете вернуться туда, откуда прибыли, или дальше – куда океан занесёт».
«С чего вам вдруг быть гостеприимными?» – спросил с опаской Рис.
Существо повернулось к нему.
«Это обязанность Хранителей», – сказал он. «Мы держим ворота закрытыми. Мы не пускаем людей в страну мёртвых, отваживаем их отсюда. Тех, кто потеряли любимых и, ведомые горем пришли сюда на их поиски. Мы им отказываем, их время ещё не пришло. Они сопротивляются, желая увидеть своих близких, но мы должны отправлять их обратно. И вас тоже».
Тор нахмурился и сделал шаг вперёд.
«Я хочу войти», – сказал он, не сомневаясь, думая о Гувейне. «Я хочу увидеть своего мальчика».
Существо смотрело на него холодно и непреклонно.
«Ты не понимаешь, – сказало оно. «Вход есть, а выхода нет. Войти в эти ворот означает остаться там навсегда».
Тор покачал головой – горе придало ему решительность.
«Мне всё равно», – сказал он твёрдо. «Я встречусь с сыном».
«Торгрин, что ты говоришь?» – спросил Рис, подходя к нему. «Тебе туда нельзя».
«Он не отвечает за свои слова», – вмешался Матус.
«Нет, отвечаю», – настаивал Тор, переполненный тоской по Гувейну и желанием его видеть. «За каждое слово».
Существо пристально посмотрело на Тора, будто взвешивая все за и против, и покачало головой.
«Ты очень храбр, – сказало оно, – но мой ответ – нет. Вы переночуете здесь, а утром вернётесь в океан. Утренние приливы унесут вас отсюда. Оставайтесь с ними, и меньше, чем через месяц, достигнете восточных берегов Империи. Здесь людям не место».
«Я должен войти в эти ворота!» – мрачно потребовал Тор, доставая меч. Звук металл, покидающего ножны усилился эхом, отразившись от стен пещеры, и вокруг всполошились насекомые и прочие твари, поторопившись уползти подальше, будто предчувствуя надвигавшуюся бурю.
Тотчас же дюжины карликов за спиной своего предводителя тоже достали свои мечи, сделанные из былой кости.
«Вы пренебрегаете нашим гостеприимством», – оскалился тот.
«Мне не нужны ваши любезности», – ответил Тор. «Мне нужен мой сын. Я встречусь с ним. И ни вы, ни какие другие создания этого мира, меня не остановят. Я бы и в ад прошёл, если бы было нужно. Я хочу попасть в страну мёртвых, пойду туда один. Мои люди примут от вас провизию и уйдут в море. Но я – нет. И никто, и ничто в мире мне не помешает».
Предводитель покачал головой.
«Нам то и дело попадаются такие, как ты», – сказал он, и снова замотал головой. «Глупец. Нужно было принять моё предложение с первого раза».
Внезапно, все карлики разом бросились на Торгрина с мечами наголо.
Решимость увидеть сына настолько завладела Тором, что в ним начало происходить что-то странное: его тело налилось жаром, ладони будто заполыхали, и он ощутил себя могущественнее, чем когда-либо. Он вернул меч в ножны, поднял руки, и из его ладоней вылетела короткая вспышка, осветившая всю пещеру. Он чертил руками полукруг, и с каждым его движением новые лучи света поражали карликов, сбивая их с ног.
Они падали и стонали, корчась на полу, оглушённые, но живые.
Глаза их предводителя округлились от неожиданности, и он внимательно изучал Тора.
«Это ты», – сказал он с благоговейным ужасом. «Король друидов».
Тор ответил ему спокойным взглядом.
«Я ничей не король», – произнёс он. «Я всего лишь отец, который хочет встретиться с сыном».
Во взгляде предводителя появилось уважение.
«Мне рассказывали, что однажды наступит день, когда ты прибудешь», – сказал он. «О дне, когда откроются ворота. Я не думал, что это случится так скоро».
Предводитель теперь смотрел на Тора, как на живую легенду.
«Право входа в эти ворота нельзя купить за золото», – сказал он. «Это стоит жизни».
Тор сделал шаг вперёд и согласно кивнул.
«Тогда я заплачу эту цену», – сказал он.
Гигант ещё долго разглядывал его, и, наконец, удовлетворённо кивнул. Дюжины его подчинённых начали медленно подниматься на ноги и расступаться, открывая Тору путь. Ещё несколько дюжин побежали к воротам, вцепились в железо и потянули изо всех сил.
С оглушительным скрипом ворота смерти нехотя распахнулись.
От этого зрелища у Тора перехватило дыхание. Он смотрел на вход в другой мир.
Все направили свои факелы в сторону ворот, и они осветились. За воротами Тор увидел человека в длинной чёрной мантии, с капюшоном, закрывавшим лицо, и с посохом в руках. Он стоял у маленько лодки, которая была привязана на берегу бурлящей реки.
«Он будет твоим проводником по миру мёртвых», – сказал предводитель. «Он перевезёт тебя через реку. На другой стороне будет лестница вниз, к центру земли. Это прогулка в один конец».
Тор мрачно кивнул, осознавая, что это навсегда, но благодарный за выпавшую возможность.
Торгрин пошёл мимо предводителя, вдоль рядов его карликов, к открытым воротам смерти, готовясь проделать этот путь в одиночестве.
Внезапно он услышал позади себя шаги, и, обернувшись, с удивлением обнаружил всех своих братьев, которые подошли ближе и теперь отвечали ему серьёзными взглядами.
«Если ты идёшь в страну мёртвых, – сказал Рис, – тебе понадобятся спутники».
Тор растерялся. Он и предположить не мог, что они готовы отдать за него свои жизни.
О’Коннор кивнул.
«Если ты не вернёшься назад, то и мы тоже», – сказал он.
Тор посмотрел каждому из них в глаза, увидел их решимость, и понял, что они не передумают. Его братья по оружию стояли с ним плечом к плечу и готовились вместе войти в ворота ада.
Тор кивнул, не находя слов, чтобы выразить всю благодарность. Он нашёл своих настоящих братьев. Свою настоящую семью.
Все, как один, они двинулись вперёд, следуя за Тором через ворота, через вход в другой мир, из которого, знал Тор, они никогда не вернутся.
Глава тринадцатая
Алистер стояла на страже у массивных дверей в королевский лазарет. Вокруг бушевала война, и она была намерена не допустить, чтобы кто-нибудь ворвался в здание и убил Эрека. В воздухе раздавались крики и лязг металла – жители Южных островов ожесточённо сражались друг против друга. Началась гражданская война. Половина острова, под предводительством брата Эрека, Строма, билась с другой половиной, с людьми Бауэра во главе.
Когда над холмами забрезжил рассвет, Алистер вспомнила, какой тяжёлой выдалась прошедшая ночь. Битва разгорелась одновременно с тем, как она убила Бауэра, и с тех пор не прекращалась. По всем Южным островам люди восстали друг против друга: дрались и пешие, и конные, и на вершинах, и у подножий холмов. Они убивали друг друга, стоя лицом к лицу, сбрасывали друг друга с лошадей и с крутых скал, сойдясь в поединке, исход которого должен был определить следующего носителя короны.
Как только битва началась, Алистер собрала дюжину самых верных из стражей Эрека и отправилась с ними к лазарету. Она понимала, что где бы сейчас не шли сражения, рано или поздно кто-то из приспешников Бауэра попытается пробраться туда и совершить покушение на короля, чтобы покончить с противостоянием и самому занять трон. Она для себя решила, что кто бы ни победил в возникшем хаосе, Эрек не пострадает.
Алистер всю ночь пробыла на своем наблюдательном пункте и видела оттуда, как тысячи трупов скапливаются на склонах, загромождая подступы к городу. Это был остров великих воинов, и сейчас одни великие воины дрались с другими, не менее великими, и бестолку убивали друг друга. Час за часом проходила жуткая ночь, и Алистер уже не знала, за кого или за что они боролись. Невозможно было определить, на чьей стороне перевес, потому что эта битва напоминала перетягивание каната двумя равными по силе командами, и всю ночь напролёт ситуация постоянно менялась.
В лучах рассвета Алистер увидела, что скалы заполонили люди Бауэра, и что битва вплотную приблизилась к городу, бушуя у его стен. Инерция влекла их внутрь, и Алистер чуяла, что скоро они сорвут ворота и захватят город. В конце концов, в городе была сосредоточена власть над островом, и победитель, кто бы им ни оказался, в первую очередь захочет поднять над ним свой флаг и провозгласить себя следующим королём.
Алистер провела взглядом по горному склону и увидела людей Строма, которые держались там, используя свои длинные пики, и терпеливо ждали за скалами, ничем не нарушая дисциплину. Когда сторонники Бауэра верхом поскакали вниз, люди Строма выскочили и набросились на них. Один за другим, кони взбрыкивали и громко ржали, поражённые пиками. Люди Бауэра хотели было отразить атаку, но пики были слишком длинными, чтобы их мечи с такого расстояния смогли достать противника.
Лошади падали, люди валились с них и катились вниз по скалам.
Алистер видела, как Стром, сражавшийся во главе своего войска, выскочил вперёд, схватил одного солдата и перекинул его через коня, головой прямо на скалы, и тот, стоная, полетел вниз. В тот же момент самого Строма сзади лягнула копытом лошадь, попав в голову, и он повалился набок.
Другой солдат, завидев возможность, бросился к нему и замахнулся мечом, собираясь отрубить Строму голову. Стром молниеносно уклонился и в последний момент отхватил нападавшему ноги.
Битва не сбавляла оборотов, жестокое и подлое сражение всё не стихало, и Алистер, одолеваемая дурными предчувствиями, желавшая оградить Эрека, оставалась на посту и ждала. Ей хотелось присоединиться к отрядам Строма, но она знала, что её место – рядом с Эреком. Пока что в стенах города было тихо. Зловеще тихо. Слишком тихо.
Не успела она это подумать, как всё изменилось. Алистер услышала боевой клич, и увидела, что из-за угла лазарета к дверям несутся сотни Людей Бауэра.
Они остановились в футе от них, когда заметили Алистер с её дюжиной стражников, которые стояли гордо и не собирались отступать. Алистер сразу поняла, что они сильно проигрывают в количестве, и по самодовольному выражению ведущего рыцаря Бауэра, Акнуфа, она видела, что он тоже это понимал.
Густая тишина окутала их, когда Акнуф выступил вперёд и встал лицом к лицу с Алистер.
«Прочь с дороги, ведьма», – сказал он. «Тогда я убью тебя быстро. Останешься – твоя смерть будет долгой и мучительной».
Алистер стояла, не колеблясь.
«Ты войдёшь в эту дверь, – сказала она твёрдо, – только через мой труп».
«Тогда пусть так и будет, женщина», – ответил он. «И не забывай: ты – причина всего этого».
Акнуф высоко поднял меч, и в тот же момент дюжина стражников бросилась вперёд, чтобы защитить Алистер. Они приняли бой в каких-то десяти ярдах от неё. Оглушительно загремел металл, когда стражники начли отважно драться с людьми Бауэра, отражая удар за ударом.
Но они не могли сравниться с ними числом, поэтому вскоре люди Бауэра окружили её. Алистер понимала, что через считанные мгновения битва будет проиграна, и ей было невыносимо смотреть, как эти люди гибнут на посту, охраняя её и Эрека.
Алистер закрыла глаза и подняла руки высоко над головой, ладонями к небу. Она собрала все силы, чтобы призвать своё могущество.
Пожалуйста, Господи. Дай мне это.
Она почувствовала, как постепенно в ней поднимается сила, и ослепительный белый свет вспышкой молнии прорезал рассветное небо, прорвался к ней сквозь облака. Она вытянула руки и направила ладони на солдат Бауэра. Как только она это сделала, поднялся ужасный шум и начался хаос.
Град размером с булыжник посыпался с неба, и воздух наполнился звуком льда, пробивающего доспехи. Алистер направила град на другой край схватки, и, не задев своих людей, обрушила его на солдат Бауэра, по одной глыбе на каждого, с такой силой, что их сбивало с ног. Это разгрузило её стражников, которые дрались, убивая врагов направо и налево.
Люди Бауэра не могли поднять мечей из-за ледяной бомбардировки, и в ужасе бросились наутёк к городским воротам, а её стражники гнались за ними по пятам.
Позади неё раздался другой боевой клич, и, обернувшись, Алистер увидела Строма, ворвавшегося в город со своими людьми. Она взглянула на склоны холмов, усеянные трупами солдат, услышала, как трижды протрубила труба, возвещая победу, и поняла, что Стром выиграл бой.
Алистер видела, как сотни сторонников Бауэра всё еще бегут от здания лазарета к открытым городским воротам. Они пытались спастись, перегруппироваться, и ещё показать себя в другой день, на другом поле брани. Алистер решила, что этому не бывать.
Алистер направила свою ладонь в другую сторону, и, со вспышкой белого света, с небес рухнула огромная железная решётка, с прутьями в фут толщиной, и загородила ворота, отрезая солдатам Бауэра путь к отступлению.
Акнуф и его люди оказались в ловушке, и с ужасом смотрели, как на них мчится отряд Строма.
Стром, гордо восседая на своём коне, обернулся к Алистер, как бы прося её одобрения.
Алистер, думая об Эреке, мрачно кивнула.
С последним воинственным выкриком на сегодня, Стром и его люди атаковали стоявших у ворот со всех сторон.
Алистер удовлетворенно наблюдала, пока их крики становились всё громче.
Наконец-то, всё было кончено. Остров был в безопасности. Справедливость восторжествовала.
* * *
Алистер стояла у ложа Эрека в тускло освещенной палате, глядя на восходящее солнце, и испытывала ни с чем не сравнимое облегчение. Победа была за ними, переживания остались позади, и теперь нужно было только чтобы и они с Эреком стали прежними, чтобы Эрек поправился и снова был с ней рядом.
С самого окончания битвы Алистер держала руку у него на лбу и тихо молилась.
Пожалуйста, Господи. Позволь Эреку подняться. Пусть это всё закончится.
Алистер ощутила какую-то перемену в воздухе, и с радостью обнаружила, что Эрек медленно открывает глаза. Глаза его были ярко-синими в утреннем свете, и он улыбнулся, увидев её рядом. На его лицо вернулся румянец, и он выглядел более оживлённым, чем когда-либо. Она увидела, что он, наконец-то, излечился и стал сам собой.
Эрек сел и потянулся к ней. Она, со слезами на глазах, наклонилась к нему, поспешив утонуть в его крепких объятьях. Было так замечательно снова обнимать его, и знать, что он вернулся к жизни.
«Где я?» – спросил он. «Что случилось?»
«Тссс…» – прошептала она, прижав палец к его губам. «Уже всё хорошо».
Он моргал, тревожно пытаясь вспомнить.
«День нашей свадьбы», – сказал он. «Меня… пырнули ножом. Ты цела? Королевство в безопасности?»
«Со мной всё в прядке, мой повелитель», – ответила она спокойно. «А ваше королевство готово к вашему возвращению».
Они снова обнялись, и она зарыдала от того, что не верила, что этот день когда-нибудь настанет, переполняемая радостью снова быть с ним. Она хотела всё ему рассказать. О том, как она пожертвовала собой ради него. О своём заключении. О том, как почти умерла. Как он чуть не умер. Об отгремевшей битве. Обо всём, что случилось.
Но сейчас всё это не имело значения. Важно было только то, что он жив, здоров, и они вместе. Слова не могли выразить её чувств. Вместо этого она крепко сжимала его в объятьях, чтобы они сказали всё за неё.
Она знала, что их жизнь только начинается. И ничто – ничто — их больше не разлучит.
Глава четырнадцатая
Другим жарким имперским утром, под другим солнцем, Дариус поднял кувалду двумя руками и с силой опустил её на валун, раскрошив его на мелкие кусочки. Вокруг, в пыли, работали все его друзья. Пот катился у него со лба прямо в глаза, но он не останавливался, что его вытереть. Вместо этого он снова замахнулся кувалдой и с кряхтением разбил ещё один кусок скалы. А затем – ещё.
В мыслях Дариус снова и снова возвращался к событиям минувшего дня, и яркие образы мелькали перед его внутренним взором. Воспоминания о Лоти вызывали в нём растерянность и разочарование. Почему она отреагировала именно так? Почему нисколько не была благодарна? Как ей удалось превратить его подвиг в постыдный поступок? Правда ли, что она больше никогда не хотела его видеть?
А сам он, после такой реакции, хотел бы увидеть её снова?
Дариус отложил кувалду и перевёл дух. Зелёная пыль клубилась и оседала у него на лице и волосах. Он думал и о том, что натворил, убив тех солдат Империи при помощи соей силы, и гадал, обнаружат ли их тела на таком отдалённом поле. Вероятно, да – если пройдёт сильный дождь и смоет обваленные им камни. Через месяц или два, так или иначе, их найдут. И что тогда будет? Придёт ли Империя за возмездием, как и предупреждала Лоти? Действительно ли он подписал им всем смертный приговор?
А могло ли случиться, что тела оказались слишком глубоко под обвалом, и их не найдут никогда? Что дикие животные, известные свое охотой в тех местах, съедят трупы до того, как их кто-то заметит?
Когда Дариус, под пристальным взглядом имперских надсмотрщиков, снова взялся за молот и начал крошить камни, его мысли перенеслись к приезду его сестры, Сандары, и к новым людям, которых она привела с собой. День прибытия народа из Кольца стал очень особенным для его деревни. Он думал о том, как спутники Сандары будут прятаться в пещерах, и гадал, как скоро имперцы заметят их. Ясно, что это было всего лишь вопросом времени, и конфликт с Империей неизбежен. Если только они не сбегут раньше.
Но куда?
К большому раздражению Дариуса, старейшины деревни, – да и вообще все в деревне – не хотели расстаться с убеждением, что столкновения с Империей можно избежать, и что жизнь может продолжать идти своим чередом. Дариусу так не казалось. Он чуял, что времена меняются. Разве прибытие воинов из-за моря, которым тоже есть, за что бороться с Империей, не было знаком свыше? Разве не должны они были заключить союз и драться вместе, чтобы совершить в Волусии переворот? Разве это не тот дар, которого все они ждали?
У остальных было другое мнение. Они хотели отвергнуть пришельцев, отослать их подальше. Им казалось, это ещё одна причина поглубже затаиться в Империи и делать всё, чтобы не нарушить обретённое постоянство своей жалкой, никчемной жизни.
Дариус вспомнил, как видел Сандару в последний раз перед её отплытием в Кольцо. Он не думал, что им доведётся встретиться снова. Их свидание и удивило, и вдохновило его.
Сандаре удалось пересечь великое море, выжить в имперской армии и вернуться. Частично, благодаря тому, что она была прекрасной целительницей, но ещё и потому, что в душе она была ещё и воином. Ведь у них был один отец. Дариус, на её примере, чувствовал, что всё возможно. Это вселяло в него уверенность, что однажды и он сможет отсюда выбраться.
Дариус с теплотой вспоминал о прошедшей праздничной ночи, когда он провёл много часов подряд у костра, обмениваясь с сестрой новостями. В первую очередь, он заметил её любовь к Кендрику, славному воину. Они сразу понравились друг другу, распознав в друг друге воинственный дух, и Дариусу показалось, что Кендрик был лидером среди своих людей. Дариус убеждал старшую сестру следовать своим чувствам, быть с Кендриком и не обращать внимания на мнение старейшин. Он не мог понять, как она, такая бесстрашная во всех сферах жизни, могла бояться признаться в соей любви к нему и нарушить табу на межрасовые браки. Неужели она, как и все здесь, настолько боялась старейшин и чужих пересудов? Почему ей было важно, что они думают?
Дариус моргал стряхивая пот с ресниц, и разбивал камни один за другим. Весь день н чувствовал на себе взгляды своих товарищей. С того момента, как он привёл Лоти назад, вся деревня стала смотреть на него иначе. Они видели, как он один отправился против Империи, без страха за последствия, и как вернулся с той, за кем пошёл. Он заслужил их уважение.
Однако, казалось, что помимо уважения он заслужил и их подозрительность: никто особо не поверил в их рассказ о том, что Лоти потерялась, а он просто нашёл её и проводил обратно. Наверное, они слишком хорошо знали Дариуса. На него смотрели так, будто знали, что что-то произошло, что он хранил большой секрет. Он хотел всем рассказать, но знал, что нельзя. Ему бы пришлось объяснить, как он, самый младший и мелкий из их компании, тот, кто, по общему мнению, совсем ни на что не годился, один убил троих воинов Империи с превосходным оружием, экипировкой, и зертом. Всплывёт то, что он использовал свою силу, и он станет отверженным. Его изгонят также, как Дариус догадывался, изгнали его отца.
«Так ты мне скажешь?» – услышал он голос.
Дариус обернулся, и увидел стоявшего за собой Раджа с лукавой улыбкой на лице. В их сторону смотрели и Дезмонд с Люци, разбивавшие камни поблизости.
«Что скажу?» – спросил Дариус.
«Как тебе это удалось?» – пояснил Радж. «Давай. Ты не подобрал Лоти, когда она плутала одна. Ты что-то сделал. Ты убил солдат? Или она убила?»
Дариус увидел, что со всех сторон к нему подходят парни, и у всех на лицах написано, что им не даёт покоя один и тот же вопрос. Дариус поднял кувалду, прицелился и разнёс в пыль ещё один валун.
«Ну, давай же», – настаивал Радж. «Я катал тебя на зерте, ты мой должник».
Дариус рассмеялся.
«Это не ты меня катал», – ответил он. «Я сам вызвался с тобой ехать».
«Ладно, – согласился Радж, – но всё равно рассказывай. Мне нужна история. Я живу ради легенд о доблести. А день сегодня выдался уж очень длинный».
«День едва начался», – вмешался Люци.
«Именно», – ответил Радж. «Он слишком длинный. Как и все прочие».
«Почему бы тебе не рассказать нам легенду о доблести?», – сказал Люци Раджу, видя, что Дариус не собирается отвечать.
«Я?» – переспросил Радж. «У нашего народа таких нет».
«Ты не прав», – возразил Дезмонд. «Легенды об отваге и доблести есть даже у самых угнетённых».
«Особенно у угнетённых», – добавил Люци.
Все повернулись к нему, обратив внимание на то, как уверенно звучал его голос.
«Ты знаешь какую-нибудь?» – спросил Радж, опираясь на свой молот, тяжело дыша.
Дезмонд занёс свою кувалду, разбил камень, и надолго замолчал – Дариус подумал, что тот уже не ответит. Они все вернулись к своему ритму работы, когда, наконец-то, Дезмонд удивив их, заговорил, не поднимая взгляда, и не переставая крушить скалу.
«Мой отец», – начал Дезмонд. «Старейшины скажут вам, что он погиб в шахте. Это история, в которую им хотелось бы верить. В иной версии событий слишком много инакомыслия, она может разжечь революцию. Моё слово: он погиб ни в какой не шахте».
Дариус и другие внимательно смотрели на Дезмонда, и повисло тяжёлое молчание. По серьёзному выражению его лица и насупленным бровям было видно, что у него внутри идёт борьба.
«А откуда ты знаешь?» – спросил Дариус.
«Я был там», – ответил Дезмонд, гляди им в глаза холодно и уверенно.
Его фигура привлекла ещё нескольких парней, которые тоже подошли ближе. Всем хотелось услышать его рассказ. Сквозь него прорывалась правда, а для жителей деревни это было большой редкостью.
«Однажды, – продолжил Дезмонд, – надзиратель хлестнул его кнутом слишком сильно. Мой отец выхватил у него кнут и задушил его им. Я был совсем ребёнком, и очень гордился им, когда увидел, что он сделал.
Когда всё было кончено, мы оба стояли и смотрели на бездыханное тело. Я спросил у отца, что дальше. Пришло ли время восстать? Но не получил ответа. По его глазам я видел, что он сам не знал, что будет дальше. Он на секунду поддался порыву, жажде справедливости, свободы, и в ту секунду возвысился над всем. Но после он не знал, что делать. Куда должна была повернуть его жизнь?»
Дезмонд умолк на минуту, разбил несколько камней, вытер пот со лба и продолжил:
«Та секунда прошла. Жизнь продолжалась. Через час протрубил рог, и мы с отцом оказались окружены дюжиной надзирателей. Он настаивал, чтобы я спрятался в лесу, но я отказывался его бросать. Пока, наконец, он не ударил меня кнутом по губам так сильно, что я убежал.
Я спрятался за деревом неподалёку, и всё видел. Надзиратели… Быстро они с ним не справились», – голос Дезмонда стал прерывистым из-за подступивших эмоций, и опустил молот и отвернулся.
«Он отважно сопротивлялся. Даже попал кнутом по нескольким из них. Он оставил им шрамы, которые, я уверен, видны по сей день.
Но он был просто храбрецом с кнутом, а они – дюжиной профессиональных солдат со стальным оружием и в латах. И им нравилось убивать».
Дезмонд покачал головой и замолчал на несколько минут, и все парни застыли в тишине, бросив свою работу.
«Я всё ещё слышу крики своего отца», – сказал Дезмонд. «Слышу их, когда ночью ложусь спать. Я вижу, как он боролся. В фантазиях я представляю себе, что я был старше, вооружен и сам дерусь с ними, убивая их всех и спасая отца. Но я был слишком маленьким. Я ничего не мог сделать».
Он закончил, и на всём рабочем участке никто не нарушал тишину. Наконец, Дезмонд занёс кувалду и ударил ею со всей силы, оставив от огромной скалы только крошку.
«Он погиб не в шахте», – заключил он тихо, и вернулся к работе.
У Дариуса было тяжело на сердце, когда он размышлял об услышанной истории, и все парни молчали, отдавая дань чужому мужеству. Улыбка Раджа давно уже погасла, и Дариусу было любопытно, такую ли легенду об отваге он надеялся услышать.
После долгого перерыва на разбивание камней, Радж подошёл к Дариусу.
«Теперь твоя очередь», – сказал он. «Что там произошло?»
Дариус продолжил работу, мотая головой и не отвечая.
«Они передумали», – упорствовал он. «Они её отпустили».
«А те солдаты, которые передумали, – спросил Радж с озорной улыбкой, – скоро вернутся в Волусию? Или мы их больше никогда не увидим?»
Дариус обернулся к Раджу, у увидел его понимающую и восхищённую улыбку.
«Путь в Волусию неблизкий, – ответил он. «Люди и посильнее их пропадали по дороге».
* * *
Дариус стоял на маленьком свободном пятачке на заднем дворе своего дома, и стук его деревянного меча раздавался в воздухе, когда он атаковал побитую временем мишень. Она представляла собой большой крест из связок бамбуковых палок, врытый в землю, и он тренировался на ней с тех пор, как научился ходить. Земля вокруг мишени была утоптана его ногами, и хранила следы тысяч его шагов.
Крест уже покосился, и вот-вот собирался упасть, но Дариусу было всё равно до тех пор, пока он выполнял свою функцию. Дариус лупил и лупил его, слева и справа, уклоняясь от воображаемого врага, оборачиваясь вокруг совей оси, вспарывая ему живот. Он представлял себе, что к нему приближаются полчища врагов, целая армия, и он всё дрался и дрался в лучах заката, после своей рабочей смены, пока пот не потёк с него ручьём.
Его тренировка производила немало шума, и соседи недовольно кричали, но он не останавливался. Ему было на них наплевать. Мечом он разбивал все воспоминания о прошедшем дне, о каждом дне, и в конце забывался от усталости.
Время от времени Дариус слышал лай у своих ног. Ему не нужно было смотреть вниз – он и так знал, что это соседский пёс Дрей, который всегда преданно сидел неподалёку, наблюдал за Дариусом и радостно подавал голос, когда тот попадал по мишени. Пёс средних размеров, со слишком длинной алой шерстью, такой же лохматый, как и его хозяин, Дрей уже долго неофициально принадлежал Дариусу. Он был чьим-то из соседей, но настоящие хозяева, кем бы они ни были, давно перестали его кормить. Однажды, Дариус случайно повстречался с Дреем, и отдал ему свой скудный ужин – в тот день Дариус обзавёлся другом на всю жизнь. Они завели непреложный обычай: Дрей смотрел, как Дариус тренируется, а Дариус съедал ровно половину своего ужина, оставляя другую половину псу. Дрей платил ему за это, во всём составляя компанию, особенно, когда Дариус был дома, и иногда даже спал у него в комнате.
Дрей рванул вперёд, укусил бамбуковое чучело, и, подыгрывая воображению Дариуса, рычал и рвал зубами выдуманного врага, как если бы он и правда пытался напасть на его хозяина. Дариус часто представлял себе, что случилось бы, если бы ему пришлось влезьть в драку бок о бок с Дреем. Как и Дариус, Дрей был не ни самым крупным, ни самым сильным, ни любимым. Но у него было большое сердце, и он был точно самым преданным существом во вселенной. В последние несколько месяцев он взял привычку охранять хозяина во время сна – он сворачивался в клубок у порога Дариуса и рычал, даже если дед Дариуса просто проходил мимо.
«Ты не устал сражаться с палками?» – раздался вопрос.
Дариус увидел, что Радж и Дезмонд стоят рядом, оба со своими деревянными мечами, и заговорщически ему ухмыляются.
Дариус остановился, тяжело дыша, в недоумении: они жили на другом конце деревни и никогда раньше не приходили к нему домой.
«Пора бы теме начать спарринговать с людьми», – сказал Дезмонд серьёзным тоном. «Если хочешь стать воином, нужно учиться попадать по мишеням, которые могут тебе ответить».
Дариус был приятно удивлён и благодарен за то, что они пришли. Они были на несколько классов старше, чем он, намного крупнее и сильнее, и пользовались уважением других ребят. Им хватало более умелых партнёров для спарринга.
«Зачем вам тратить на меня время?» – спросил Дариус.
«Потому что мне пора заточить меч, – ответил Дезмонд, – и ты кажешься мне хорошей мишенью».
Дезмонд атаковал Дариуса, и тот только в последнюю секунду успел выставить свой деревянный меч и остановить удар. Этот удар был настолько сильным, что заставил его руки затрястись, а самого его отступить, спотыкаясь, на несколько футов назад.
Дариуса застали врасплох. Он увидел, что Дезмонд остался на месте и ждёт, когда тот опомнится.
Дариус кинулся на него, рубя мечом, но Дезмонд с лёгкостью заблокировал его удар. Дариус махал и рубил, махал и рубил, налево и направо, и перестук их мечей занлушил всё вокруг. Дариус был в восторге от возможности иметь живую, движущуюся мишень, хотя и не мог превзойти массивного и сильного Дезмонда.
Дрей рычал и лаял на Раджа и Дезмонда, бегая вокруг Дариуса и норовя схватить Дезмонда за пятку.
«А ты быстрый», – успел сказать Дезмонд в перерыве между ударами. «Это я признаю. Но ты не используешь скорость себе на благо. Ты и в половину не такой сильный, как я, но всё равно пытаешься пробить мою защиту. С противником моих размеров тебе не совладать. Дерись так, как позволяет тебе твой размер. Будь быстрым и вёртким. Не прямым и напористым».
Дариус замахнулся со всей силы, но Дезмонд отошёл на шаг так, что Дариус завертелся на месте, и, споткнувшись, упал на землю.
Дариус поднял глаза, и увидел протянутую Дезмондом руку – тот помог ему подняться.
«Ты дерёшься, чтобы убить», – сказал Дезмонд. «Иногда нужно драться, просто чтобы выжить. Пусть твой противник дерётся на смерть. Если ты достаточно терпелив, если сумеешь его избегать и будешь внимателен, рано или поздно он промахнётся, покажет своё слабое место».
«Ты удивишься, узнав, как просто убить человека», – сказал Радж, приближаясь к ним. «Удар не должен быть сильным – достаточно, чтобы он был точным. Думаю, теперь моя очередь».
Радж высоко занёс свой меч, целясь Дариусу в голову. Дариус же развернулся, поднимая свой через сторону, и едва успел остановить удар. Затем Радж отклонился, и толкнул Дариуса ступнёй в грудь, отбрасывая его назад.
Дрей лаял без остановки, скалясь на Раджа.
«Так нечестно!» – сказал уязвлённый Дариус. «Это же бой на мечах!»
«Нечестно?!» – Радж разразился презрительным смехом. «Скажешь это своему врагу, когда он воткнёт тебе меч между ног и оставит умирать. Это бой, а в бою все средства хороши!»
Радж нанёс ещё один удар, когда Дариус не был к этому готов, и выбил меч у него из рук. После, Радж упал на землю, и сделал подсечку, сбивая Дариуса с ног.
Такого Дариус не ожидал – он больно упал на спину и лежал в облаке пыли. Радж из ниоткуда достал деревянный кинжал, нагнулся, и приставил его Дариусу к горлу.
Дариус поднял руки, показывая, что сдаётся, всё ещё пригвождённый к земле.
«Опять нечестно!» – пожаловался он. «Ты смухлевал. У тебя был спрятанный кинжал. Это недостойно».
«А что “достойно”?» – спросил Радж. «Нам, победителям, решать, что значит это слово. Когда ты мёртв, тебе уже не до достоинства».
«Но что за поединок без чести?» – спросил Дариус.
«О чести рассуждают те, кто никогда не проигрывал», – ответил Дезмонд. «Проиграй один раз, потеряй ногу, руку, любимого человека – и ты будешь думать дважды, прежде чем следовать законам чести перед врагом на поле боя. Он-то уж точно о чести не заботится. Ему нужна победа. Жизнь. Любой ценой.
Ты удивишься, когда поймёшь, от чего человек готов отказаться – включая честь – когда смотрит смерти в лицо».
«Я лучше с честью погибну, – упрямствовал Дариус, – чем буду жить в бесчестье».
«Как и все мы», – сказал Дезмонд. «И всё же, то, что ты делаешь на волоске от смерти, не всегда совпадает с твоими убеждениями».
Радж шагнул к нему, качая головой.
«Ты ещё юн», – сказал он. «Наивен. Ты пока не понимаешь, что честь приходит с победой. А победить можно тогда, когда готов ко всему. И к подлым приёмам тоже. Ты можешь драться честно – это твой выбор. Если сможешь. Но не ожидай того же от своего врага».
Дариус задумался, но тут тишину нарушил скрипучий голос.
«ДАРИУС!» – раздался хриплый крик.
Дариус обернулся и увидел своего деда, который стоял в дверях дома, хмурясь.
«Я не хочу, чтобы ты водился с этими мальчиками! Сейчас же иди внутрь!»
Дариус нахмурился в ответ.
«Это мои друзья», – ответил он.
«От них одни неприятности», – сказал дед. «Немедленно в дом!»
Дариус посмотрел, извиняясь, на Дезмонда и Раджа.
«Мне жаль», – сказал Дариус. Он был расстроен, потому что ему очень понравилось с ними драться. Он почувствовал, что его навыки улучшились даже за такой короткий срок, и он хотел сразиться ещё.
«Завтра», – сказал Радж. «После тренировки».
«И потом каждый день», – добавил Дезмонд. «Мы сделаем из тебя воина».
Они повернули прочь, и Дариус понял, что впервые за всё время у него появилось двое близких друзей. Старших друзей и отличных бойцов. Он снова задумался, почему они им заинтересовались. Из-за того, что он сделал ради Лоти? Или из-за чего-то ещё?
«Дариус!» – гаркнул дед.
Дариус с Дреем, не отступавшим от него ни на шаг, пошли к дверям, где с недовольной гримасой на лице стоял дед. Дариус знал, что дед на него сердит. Он всегда был против того, чтобы Дариус учился драться.
«Ты не должен был им грубить», – сказал Дариус, входя в дом. «Они мои друзья».
«Эти мальчишки не знают цену войны», – проворчал дед. «Они подбивают остальных на бунт. Ты себе представляешь, чем может кончиться восстание? Империя нас уничтожит. Мы все умрём. Все до одного».
Сегодня Дариус, воодушевлённый, был не в настроении мириться со стариковским страхом.
«И что с того?» – спросил он. «Что такого страшного в смерти, если гибнешь в борьбе за жизнь? Ты называешь то, что у нас сейчас, жизнью? Пахать в рабстве дни напролёт? Гнуть спину для Империи?»
Дед Дариуса дал ему сильную пощёчину.
Дариус в шоке отпрянул. Дед никогда его раньше не бил.
«Жизнь священна», – сказал его дед сухо. «Тебе и твоим друзьям только предстоит это понять. Ваши деды, и мои тоже, жертвовали всем, чтобы дать вам жизнь. Они терпели рабство для того, чтобы их дети и внуки жили в безопасности. А ваши необдуманные действия сведут на нет века их труда».
Дариус покраснел. Он хотел поспорить, потому что был не согласен ни с одним из слов деда, но тот отвернулся, взял котёл с супом и пошёл в другой конец комнаты ставить его на огонь. Но кое-что в его речи заставило Дариуса задуматься. Что-то щёлкнуло внутри него, и он почувствовал непреодолимое желание знать.
«Мой отец», – холодно произнёс Дариус. «Расскажи мне о нём».
Его дед застыл, стоя спиной к нему и не выпуская котла из рук.
«Ты и так всё знаешь», – сказал он.
«Я ничего не знаю», – настойчиво возразил Дариус. «Что с ним случилось? Почему он нас бросил?»
Дед Дариуса всё также стоял и молчал. Дариус знал, что тут что-то нечисто.
«Куда он ушёл?» – не отставал Дариус. «Почему ушёл?»
Его дед медленно покачал головой, и обернулся. Он выглядел постаревшим на тысячу лет и очень грустным.
«Он, как и ты, был мятежником», – сказал он надломившимся голосом. «Он не мог этого выносить. Однажды он сбежал, и с тех пор его никто не видел».
Дариус не отрывал взгляда от деда, и впервые в жизни точно знал, что тот лжёт.
«Я тебе не верю», – сказал Дариус. «Ты что-то скрываешь. Мой отец был воином? Он сражался с Империей?»
Его дед уставился в пространство, будто видел там утраченные годы.
«Не говори больше о своём отце».
Дариус нахмурился.
«Он – мой отец, и я буду говорить о нём столько, сколько захочу».
Теперь уже лицо его деда скорчилось в гневе.
«В таком случае, в моём доме тебе не будут рады».
Дариус вскипел.
«До тебя это был дом моего отца».
«Но сейчас твоего отца здесь нет, верно?»
Дариус пристально рассматривал лицо деда, впервые увидев его в новом свете. Он увидел, насколько они отличались друг от друга. Они будто были сотканы из разных материй, и не могли друг друга понять.
«Мой отец не сбежал бы», – настаивал Дариус. «Он бы меня не бросил. Он бы никогда меня не бросил. Он любил меня».
Произнося эти слова, Дариус впервые поверил в то, что они правдивы. Он чувствовал, что от него скрывают большой секрет, скрывали всю его жизнь.
«Он бы меня не оставил», – повторил Дариус, желая знать правду.
Его дед сделал шаг ему навстречу, распираемый гневом.
«А кто ты такой, чтобы думать, что такого расчудесного сына нельзя бросить?» – резко сказал дед. «Ты просто мальчишка. Один з многих. Один из рабов в деревне рабов. В тебе нет ничего особенного. Ты строишь из себя великого воина. Играешь с палками. Твои друзья тоже играют с палками. В Империи другие игрушки – из стали. Настоящей стали. Против них нельзя восстать. Никогда. Ты плохо кончишь, как и все они. Куда тебя заведут твои палки?»
Дариус хмурился, впервые испытывая ненависть к деду, ко всему, что он представлял, и что защищал.
«Может я и плохо кончу, – бросил Дариус в ответ, – но я ни за что не кончу, как ты. Ты уж мёртв».
Дариус развернулся и выбежал из коттеджа. На пороге он напоследок оглянулся на деда.
«Я особенный», – сказал Дариус, так, чтобы дед его точно услышал. «Я сын великого воина. Я и сам воин. Однажды и ты, и весь мир в этом убедитесь».
Дариус, разозлённый, не выдержал больше ни секунды, развернулся и помчался прочь.
Он бежал в сумерках, не в силах больше видеть лицо деда и слушать его ложь. Он спешил к чёрным полям, всматриваясь в горизонт, где рабы только заканчивали свой рабочий день. Бескрайнее небо перед ним было окрашено в розовый и пурпурный. Он знал, что его отец жив и свободен. Он был великим воином. Он возвысился над всем этим.
Дариус был уверен, что однажды он его найдёт.
Глава пятнадцатая
В своём новом пристанище – пещере – Гвендолин сидела у костра и смотрела на огонь. Она была опустошена. Стояла поздняя ночь, и большинство её спутников крепко спали, и тишина пещеры нарушалась лишь треском костра да их похрапыванием. Рядом с Гвендолин спинами к стене сидели её братья, Кендрик и Годфри, а с ними – Стеффен и его молодая жена, Арлисс, Брандт, Атме, Абертол, Иллепра – всё ещё с младенцем на руках – и полдюжины других. Крон спал без задних ног, положив курчавую голову Гвен на колени. Она хорошо его накормила прошлой ночью, во время праздника, и теперь он, казалось, собирался проспать тысячу лет. И он тоже храпел.
По всей бесконечной пещере, уходящей глубоко в горы, сотни людей – то, что осталось от Кольца – лежали, растянувшись на полу, наконец-то насытившись и напившись. Их привели сюда старейшины, согласившиеся после долгой праздничной ночи показать им их новый дом. Тамошние условия едва ли можно было сравнит с тем, к чему Гвендолин привыкла на королевском дворе, но она всё равно была благодарна. По крайней мере, они были живы и у них было место, где можно поправиться и перевести дух.
Только вот слова пророчицы на празднике, будто чёрное облако, висели над Гвен и звенели в её ушах. Торгрин в стране мёртвых. Если пророчица не ошиблась, значит ли это, что он умер? «Как?» – спрашивала она себя. Погиб при поисках Гувейна? Съеден морским чудовищем? Сбился с курса? Попал в шторм? Умирает от голода, как и она совсем недавно?
Вариантов было множество, и чем больше она их выдумывала, тем больше горе поглощало её. При мысе о любом из них ей хотелось просто свернуться в клубок и умереть. А если Тор мёртв и не вернётся, то и Гувейн для неё навсегда утерян.
Глядя на языки пламени, Гвен думала о том, для чего ей теперь жить. Без Торгрина и Гувейна у неё ничего не оставалось. Она ненавидела себя за то, что выпустила Гувейна из рук в тот судьбоносный день на Верхних Островах, ненавидела себя за принятые решения, которые завели её народ в это место. Глубоко в душе она знала, что не виновата. Она сделала всё, что было в её силах, чтобы спасти свой народ от несчётных атак на их несчастное королевство, которое перешло ей от отца. Не смотря на это, она продолжала корить себя. Горе стало единственным чувством, на которое она была способна.
«Сестра моя», – раздался голос.
Гвен увидела, что к ней подсел Кендрик. Он сидел, обняв колени руками, и на его усталом, мрачном лице отражались отсветы костра. Его глаза были полны сочувствия и уважения, и он выглядел так, как обычно, когда хотел её утешить.
«Не все пророки видят ясно», – сказал он. «Может, Торгрин спешит к тебе, пока мы тут сидим. И твоё ребёнок с ним».
Гвендолин хотелось верить его словам, но она знала, что он просто пытается её успокоить. Слова пророчицы, звучавшие у неё в голове, казались более убедительными.
Она покачала головой.
«Если бы только я могла в это поверить», – сказала она. «Но сегодня – ночь мёртвых. В эту ночь духи говорят правду».
Гвендолин вздохнула и снова обернулась к огню. Она действительно хотела, что бы Кендрик оказался прав. Больше всего на свете. Но он говорил как добрый брат, желающий унять горе сестры – вот и всё.
Крон заёрзал у неё на коленях и тихонько заскулил, будто отзываясь на её печаль. Гвен погладила его по голове и сунула ему ещё ломтик говядины. Но Крон не взял его. Вместо этого, он снова улёгся и заскулил ещё раз.
Кендрик вздохнул и заговорил тихим голосом, прерывающимся от усталости:
«Я всегда очень гордился своей родословной. Я знал, что являюсь первенцем своего отца. Первым сыном короля. Наследником короны. Не то чтобы меня интересовала власть. Я просто гордился своим местом в семье. Я смотрел на вас всех, как на младших братьев и сестёр, и смотрю до сих пор. Все говорили, что я как две капли воды похож на отца, и так и было. Я думал, что знаю, какое месту займу в мире».
Кендрик остановился, чтобы набрать побольше воздуха.
«Мы были совсем ещё детьми – лет по десять-одиннадцать. Как-то раз я вернулся домой после тренировки в Легионе, и столкнулся с Гаретом. Он был младше меня, но уже тогда его любимым занятием было нарываться на неприятности. Они с Луандой остановили меня, и, глядя мне в лицо, Гарет произнёс слова, которые навсегда изменили мою жизнь: “Ты – не сын нашей матери”.
Я не мог понять, о чём он говорит. Думал, что это какая-то очередная уловка, что он дал волю воображению или решил зло пошутить. В конце концов, ему нравилось причинять боль. Но Луанда, которая никогда не лгала, кивнула, в подтверждение его слов. “Ты не принадлежишь к нашей семье”, – сказала она. “Ты не от нашей матери”. “Ты – сын шлюхи”, – добавил Гарет. “Просто ублюдок”
Луанда таращилась на меня с презрением. Я по сей день помню тот её взгляд. “Не хочу тебя больше видеть”, – бросила она. Потом развернулась и пошла прочь. Даже не знаю, кто задел меня больше – Гарет или Луанда».
Кендрик вздохнул, и Гвен увидела, как его освещённое костром лицо исказилось о боли, когда он вновь пережил эту сцену в своих воспоминаниях.
«Я потребовал объяснений у отца, и он признался. В тот момент мой мир перевернулся. Внезапно всё встало на свои места: отец никогда не говорил, что я стану королём после него, остальные меня сторонились, слуги странно смотрели. Я всё время был чужим, и с того дня начал постоянно замечать это. Будто я был гостем в собственном доме. Но не членом семьи. Не настоящим членом. Будто меня считали самозванцем. Ты знаешь, каково это? Быть чужаком в своём доме?»
Гвен вздохнула, тронутая его историей. Она очень ему сочувствовала.
«Мне жаль», – сказала она. «Ты этого не заслуживал. Только не ты. Мне жаль, что меня не было там, чтобы оградить тебя от этого. Гарет и Луанда были жестокими детьми».
«И взрослыми – тоже», – добавил Кендрик. «С возрастом люди только больше проявляют свою истинную натуру».
Гвендолин подумала и согласилась, что в его замечании была доля правды.
Кендрик вздохнул.
«Мне не нужна жалость», – сказал он. «Я не для того рассказал тебе свою историю. Это был худший день в моей жизни: мне сообщили новость, от которой, как мне казалось, я никогда не оправлюсь. Но вот я здесь. Я пережил это. Люди вообще очень живучи».
Под треск костра Гвен повторила про себя его слова.
Люди вообще очень живучи.
«Ты сильнее, чем думаешь», – добавил он, беря её за руку. «Ты справилась с невероятными испытаниями. И сможешь справиться с чем-угодно. Даже с этим. Что бы там ни случилось с Торгрином и Гувейном».
Гвен посмотрела на него, и по её щекам покатились слёзы.
«Ты настоящий брат», – сказала она, и отвернулась, не в силах сказать больше ничего. Она крепко сжала его руку, молча выражая свою благодарность.
«В этом есть ирония», – наконец сказала она. «Ты бы стал гораздо лучшим правителем, чем любой из них. Чем я когда-либо».
Кендрик покачал головой.
«Я бы н смог править так, как ты», – сказал он. «Я бы не выстоял там, где ты выстояла. Может, я и хороший воин. Но ты – прекрасный лидер. Это абсолютно разные вещи. Посмотри на плоды своих трудов».
Гвен обернулась, проследила за его взглядом, и увидела маленькую девочку на руках у Иллепры – ту самую, которую она спасла на Верхних Островах»
«Ты выхватила эту малышку из пасти дракона», – сказал Кендрик. «Я никогда не забуду твою храбрость. Ты, единственная среди всех нас, решила покинуть подземное укрытие и в одиночку побежала спасать ребёнка. Она жива благодаря тебе. Благодаря твое отваге».
«Я была не в себе», – сказала Гвен.
«Не правда», – возразил он. «Именно в критические моменты мы показываем своё истинное лицо. Ты – такая».
Гвен растрогали слова Кендрика. Она наблюдала за спящим младенцем и размышляла.
«Как думаешь, кем были её родители?», – спросила она.
Кендрик снова покачал головой.
«Теперь ты – её родители», – сказал он. «Ты – весь её мир. Даже если бы ты больше ничего не сделала, ты уже спасла этого ребёнка. Большинство людей за всю жизнь не совершают ничего столь же значительного».
Гвен смотрела в огонь, взвешивая то, что сказал брат. Возможно, он был прав. Может, ей не стоило быть настолько строгой к себе. Ведь другая королева могла бы уже давно сдаться. А она, во всяком случае, сумела спасти хоть кого-то из своих людей. Нашла силы двигаться дальше. Выжила».
Гвен думала о своём отце, о том, что бы он сделал и чего бы хотел. Его трудно было понять. Гордился бы он ею сейчас? Что бы он сделал иначе?
Эти вопросы навели Гвен на мысли о предках, поэтому она нагнулась, подняла лежавший рядом с ней древний тяжёлый фолиант в кожаном переплёте и положила себе на колени. Он был в три раза больше и в десять раз толще любой книги, и очень много весил. Гвен удивилась, узнав, что Абертол смог спасти его из Дома учёных и пронести с собой весь путь – она обожала его за это. Она с теплотой вспоминала этот том со времён своих школьных лет, и видеть его сейчас было сродни встрече со старым другом.
«Что это?» – спросил Кендрик.
Гвен с трудом подняла тяжёлую книгу и переложила ему на колени, и он стал с любопытством её разглядывать.
«История Империи в семи частях», – сказала она. «Одна из немногих книг, которые нам удалось унести. Одна из немногих драгоценных реликвий, оставшихся от нашей родины».
Кендрик благоговейно посмотрел на сестру.
«Ты прочла её целиком?» – спросил он.
«Нет, не целиком», – призналась она. «И это было в юности».
Гвен повернулась и позвала: «Абертол!»
Дремавший у стены Абертол открыл глаза.
«Иди сюда», – сказала она.
Тот нехотя поднялся, кряхтя, подошёл к костру и уселся между ними.
«Что, моя госпожа?» – спросил он.
«Скажи нам, – сказала Гвен, – все эти разговоры о втором Кольце – это правда?»
Абертол увидел, как загорелся её взгляд, когда она посмотрела на фолиант.
Он вздохнул.
«Безусловно, на его существование неоднократно намекается», – медленно проговорил он хриплым голосом, а затем откашлялся. «Правда же это или нет – совсем другой вопрос. Чтобы это понять, нужно знать контекст. Тогда, до наших отцов, время было другое – Кольцо и Империя были единым целым. Даже Каньона ещё не было. Такое место могло существовать, раз о нём косвенно упоминали на протяжении веков. Но, выходит, оно очень хорошо спрятано в глубине Империи. И даже если оно когда-то существовало, то кто знает, дожило ли оно до наших дней? Там могут оказаться одни руины, призрак прошлого».
Абертол привлёк внимание остальных, которые, как Гвен только что поняла, не могли уснуть также, как и она. Все, казалось, были рады возможности отвлечься, поэтому потянулись ближе к разговору – Стеффен, Брандт, Атме и Годфри, который выглядел немного пьяным. Они расселись вокруг костра, а Годфри сделал большой глоток из фляги.
«Нам нельзя гнаться за призраками прошлого, госпожа», – сказал Абертол. «Мы должны найти способ вернуться на родину, в Кольцо».
«Кольца больше нет, дружище», – сказал Брандт.
«Вернуться туда означает смерть», – сказала Атме. «Даже если бы мы смогли всё отстроить и начать заново, то что на счёт миллионной армии Ромулуса? Ты о ней забыл?»
«Если останемся здесь, нас найдут», – вмешался Стеффен. «Мы не можем вечно сидеть в пещере. Это не дом».
«Нет», – согласилась Гвендолин. «Но мы можем набраться здесь сил. Посмотри вокруг – люди ещё слабы и больны. Им нужно время оплакать погибших. Время поесть и выспаться. Пока что эта пещера – подходящее место».
«А что будет потом, госпожа», – спросил Годфри.
Гвен отвела взгляд, потому что у неё в голове вертелся тот же вопрос. Что потом? Она видела, что взгляды направлены на неё с надеждой, будто она была их божеством, давно потерянным мессией, ведущим народ к спасению. Она отчаянно хотела дать им верный ответ. Однозначный, определённый ответ, который снимет груз с их плеч.
Но она сама его не знала. Всё что она знала, это то что ей катастрофически не хватало Торгрина и Гувейна рядом. Она хотела вернуться домой, в Кольцо. Хотела побыть с отцом, как в старые времена.
Но всё это, знала она, было утрачено безвозвратно. Вся её прежняя жизнь. И сейчас ей нужно было выдумать новую.
«Я не знаю», – ответила она честно. «Время покажет».
Глава шестнадцатая
Тор с братьями по Легиону сидели в маленькой лодке, а человек в мантии с капюшоном молча грёб по фосфоресцирующей воде, и из всех звуков слышалось только, как как капли воды стекают с его весла. Тор смотрел, как мутная вода под ними меняет цвет с зелёного на синий, и заметил, что под поверхностью что-то беспрестанно кружится, будто река кишит какими-то живыми существами. В воздухе, то наплывая, то отступая, клубился густой багровый туман. С каждым всплеском весла их лодка скользила всё дальше и дальше вглубь пещеры, в черноту на другом её конце. В каждом гребке Тор ощущал бесповоротность: они входили в другой мир, навсегда. Но пока Гувейн ждал его где-то там, Тор готов был пойти на любой риск.
Тор ощущал тревогу и напряжённость своих братьев, которые сидели молча, держась одной рукой за борт лодки, другой – за своё оружие. Они ходили вместе на край света, но никогда – в подобное место. Он чувствовал их страх. Они бы могли сразиться с кем-угодно, но смогут ли вступить в бой со смертью?
Наконец, гребец остановился, а лодка продолжила скользить, пока не упёрлась с лёгким толчком в противоположный берег. Тор выглянул и увидел небольшую – футов двадцать шириной – полоску чёрных скал, а за ней – узкий пешеходный мост, перекинутый через огромную пропасть, заполненную ещё более густым туманом.
Тор обернулся на их проводника, который держал голову опущенной и не показывал лицо под капюшоном. Тору было интересно, что за существо там скрывалось.
«Дорога к смерти лежит перед вами», – сказал проводник. «Пересеките Каньон Крови, и, если решитесь, постучите трижды в Ворота Смерти. Они откроются для вас лишь один раз. И больше никогда»
Тора охватил страх, когда он увидел на себя взгляды всех своих товарищей, бледных, как мел. Он знал – сейчас или никогда.
Тор сошёл с лодки и ступил на чёрную скалу, а его друзья последовали за ним.
Лодка оттолкнулась от берега, и паромщик направился обратно на свой пост. Напоследок он крикнул: «Если войдёте в те ворота, помните: время здесь ощущается иначе. Несколько шагов могут длиться месяцы».
С этими словами он сделал ещё один гребок, и скрылся во тьме.
Тор встревоженно переглянулся с братьями.
Он посмотрел вперёд, на укутанный туманом мост. Он выглядел ненадёжно – узкий, с гниющими деревянными досками, протянутый над большой пропастью около пятидесяти футов шириной. Со всех сторон вокруг него висел туман, в котором отражался какой-то источник света глубоко внизу. Тор не хотел знать, что там на дне.
Конвен вышел вперёд, чтобы пойти первым, но тор остановил его рукой.
«Ты храбр, – сказал он, – но первым пойду я. Мост может провалиться. И если это случится, я упаду один».
«Я не боюсь смерти», – сказал Конвен с пустым взглядом.
«Я тоже», – серьёзно ответил Тор.
Конвен кивнул, убеждённый тоном Тора, и, пока остальные наблюдали, тот ступил на узкий, без поручней, мост. Нужно было постараться, чтобы удержать на нём равновесие.
Тор замешкался, чувствуя, как качается дерево под ногой. Всё же, он сделал шаг, потом ещё один, и ещё, пытаясь смотреть только вперёд, но не вниз.
Он почувствовал колебания позади и понял, что его братья по Легиону один за другим пошли за ним.
Тор шёл по мосту, но вдруг его волосы встали дыбом, когда он услышал жуткий звук трескающихся досок.
Он обернулся, и увидел, что последним, быстрыми шагами, идёт О’Коннор, и с каждым его шагом доски позади него по одной падают и летят, кувыркаясь, в пропасть. Чем дальше он шёл, тем меньше досок оставалось. Это был мост в один конец, и больше он не появится. Каким-то чудесным образом мост оставался неподвижным, и они продолжили переход, навсегда стирая его за собой.
Тор понял, что он не вернутся. Никогда.
Он дошёл до скалы на другом конце каньона и оказался перед массивным арочным входом, вырезанным в чёрном камне: свод арки находился на высоте ста футов, а проход преграждали огромные ворота – самые большие железные ворота, которые доводилось видеть Тору.
Перед ними стояли двое существ похожих на троллей, каждый вдвое крупнее Тора, в чёрных мантиях с капюшонами, и с лицами, скорченными в угрюмых гримасах. У них в руках было по алому трезубцу с чёрными рукоятями и короткими серебристыми зубцами, направленному прямо в небо.
Посмотрев наверх, Тор увидел железный дверной молоток, размерами не уступавший ему самому, и понял, что нужно делать.
Он подошёл и схватил молоток.
Тролли наблюдали за ним молча и не шевелясь, будто Тора с братьями и вовсе там не было.
Изо всех сил Тор потянул молоток на себя. Братья поспешили ему на помощь. Вместе им удалось оттянуть дверной молоток от ворот смерти достаточно далеко.
Когда они были уже не способны его удерживать, они разом его отпустили, отправив прямо в дверь. Он врезался в металл, и произведённая этим звуковая волна едва не сшибла их с ног.
Потом они проделали всё с начала.
И ещё один раз.
Земля под ними дрожала, в ушах Тора звенело, а руки его вибрировали. Но он постучал трижды, как было велено, и теперь ему оставалось только ждать.
Раздался оглушительный скрип, и ворота начали медленно, по паре дюймов за раз, открываться вовнутрь, пока наконец не образовался проход.
Тор увидел, что за воротами их ждала просторная пещера, усеянная факелами и наполненная писком миллионов летучих мышей. Вход в страну мёртвых. Порог, за которым не будет возврата.
Думая только о Гувейне, Тор сделал шаг через порог.
Потом ещё один.
Он стоял внутри, а за ним по одному появлялись его братья, пока за спиной последнего из них не раздался жуткий скрежет, и ворота медленно и неотвратимо захлопнулись.
Эхо скрипа ворот долго не стихало, а Тор смотрел вперёд, на бесконечный, спускавшийся под землю туннель, и знал, что больше не вернётся в мир живых.
Глава семнадцатая
Алистер и Эрек держались за руки, стоя на наивысшей точке Южных Островов, и вместе смотрели на открывавшийся им ослепительный вид, залитый лучами утреннего солнца. У Алистер было прекрасное настроение оттого, что Эрек стал на путь выздоровления и снова был рядом с ней, и что когда он сжимал её руку в своей, она узнавала в нём прежнюю воинскую силу.
Стоя там, встречая новый день рядом с ним, оставив позади кровавый хаос битвы, Алистер чувствовала, что её собственная жизнь тоже приходит в порядок, и была очень благодарна Богу за то, что он ответил на её молитвы.
Они вглядывались вдаль, и Алистер изучала пейзаж страны, которая должна будет стать её новым домом, домом, который она уже полюбила. Было видно, как и тут, и там, люди уже начали восстанавливать разрушенные постройки. Целая нация, также как и они с Эреком, должна была собрать осколки и восстать з руин. Вдалеке Алистер слышала тихий, вселяющий уверенность стук строительных инструментов.
«Молотам и зубилам уже который день нет покоя, – сказал Эрек, – и всё равно ещё столько осталось не сделано».
Страна была в разрухе после гражданской войны. Но теперь, когда люди снова объединились под правлением Эрека, в обществе чувствовалось оживление и целеустремлённость, и над восстановлением трудились все вместе и с большим рвением. Дома поднимались из обломков, тела убитых убирали с улиц и хоронили на холмах, а в память от жертвах звонили колокола. Даже сейчас Алистер могла расслышать приглушённые перезвон, то в одной деревне, то в другой.
В воздухе висело умиротворение, покой после бури.
«Ты спасла мне жизнь», – сказал Эрек. «Не думай, что я этого не понял. Это священный поступок, и теперь наши жизни связаны. Моя с твоей, твоя – с моей. Я буду должен тебе по гроб жизни».
Алистер улыбнулась и сжала его руку.
«Ты вернулся к жизни», – сказала она. «Это достаточная плата».
Он обнял её за плечи, и она прильнула к нему. Алистер была зачарована красотой этого места, где солнце отражается в каждом предмете, и красотой будущего, лежавшего перед ней. Они с Эреком скоро поженятся. У них будет ребёнок. Они будет править этим волшебным местом рука об руку.
Её мечты наконец-то начали сбываться. Пришло время для нового начала.
МЕСЯЦ СПУСТЯ
Глава восемнадцатая
Гвен опёрлась о стену у входа в пещеру, услышала щебет экзотических птиц и открыла глаза навстречу занимавшемуся рассвету ещё одного дня в Империи. Подавленная горем, она опять не могла уснуть почти всю ночь, и вместо этого наблюдала за умирающим костром. Наступал ещё один день на земле без Торгрина. Без Гувейна.
Гвен начинала очередной день в Империи, глядя на простиравшийся перед ней безводный, пустынный ландшафт, и не могла поверить в то, что прошёл уже целый месяц. От Торгрина и Гувейна по-прежнему ни весточки. Просыпаясь каждое утро, она ждала, что они прибудут сюда, и всем сердцем в это верила. А как моглобыть иначе? Торгрин был её мужем. Гувейн – её ребёнком. Они не смогли бы долго оставаться вдали от неё. Этот страшный сон обязан был прекратиться.
Каждый день она просыпалась и принималась ждать, но они так и не появлялись, и ничего о них не было слышно. По прошествии целого лунного цикла убеждённость её стала тускнуть, и Гвен, наконец, стала осознавать, что они, возможно, больше никогда к ней не вернутся.
Такое осознание делало её подавленной, опустошённой, и измученной больше, чем когда-либо в её жизни. Пророчица вполне могла оказаться права: Торгрин и правда ушёл в страну мёртвых, а её малыш, скорее всего, никогда к ней не возвратится.
Весь прошедший месяц Гвен не прекращала отчаянных попыток пробудить Аргона, но в те немногие разы, когда ей это удавалось, он был очень слаб, едва в сознании, и не мог пролить свет на место их пребывания. Всё это давало ей повод для дурных предчувствий.
Гвен день за днём сидела в пещере – угнетённая, неподвижная, не способная ни на что решиться. Она помнила, что она – королева, но в те дни любой, даже самый незначительный, выбор давался ей с большим трудом. Каждый день Кендри, Абертол, Стеффен и Годфри приходили к ней с несметным количеством мелких проблем, в решении которых нуждался её изгнанный народ, но она была не в состоянии им помочь. Она знала, что стала королевой, оледеневшей от горя. Замершей в унынии.
Гвендолин огляделась и увидела людей, расположившихся у тлеющих углей – большинство спали, а немногие бодрствующие безнадёжно таращились на огонь. Почти у всех в руках были винные бурдюки, пустые после долгой ночи пьянства. В их глазах она могла прочесть их мысли. Они думали о доме. О Кольце. Возможно, о семьях и друзьях, потерянных или убитых по пути. Они думали о том, о сколького пришлось отказаться, сколько было утрачено. О том, что здесь, в пещере, они жили как кроты, прячась и растрачивая жизнь зря.
Гвен знала, что так было лучше, чем если бы их захватили и увели в рабство имперцы. Во всяком случае, они были живы и в безопасности.
Гвен поворошила угли носком сапога и стала смотреть на искры. Она и предположить не могла, что её жизнь станет такой. Казалось, только вчера она была в Королевском дворе – красивейшем из замков на изобильной земле – и готовилась к свадьбе с самым преданным мужчиной. Держала на руках своего ребёнка. Всё в её вселенной было совершенно, но она не ценила этого. Всё казалось неразрушимым.
И вот она здесь – без мужа, без сына, проводит ночи, глядя на огонь, в каком-то затерянном уголке мира.
Гвен очнулась от мрачных мыслей, когда внезапно услышала вопли. Женский крик исходил из глубины пещеры и сопровождался быстрым топотом. Гвен обернулась, пытаясь рассмотреть что-то в темноте, когда в предрассветные сумерки, спотыкаясь, выбежала полуодетая девушка в разодранной сорочке, примерно одного с Гвен возраста. Девушка с безумным взглядом рыдая бросилась к ногам Гвен, и истерически и стала истерически хватать её за лодыжки.
«Моя госпожа!» – вскричала она. «Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Вы должны мне помочь!»
Гвендолин, внезапно выдернутая из своих грёз, смотрела на неё, недоумевая – что могло привести девушку в такое состояние?
Девушка продолжала всхлипывать, и Гвен утешительным жестом положила руку ей на плечо.
«Расскажи, что случилось», – велела ей Гвен, с сочувствием и королевским достоинством в голосе. Она сама уже успела забыть, что в её голосе может быть столько силы. Забота о ком-то другом помогла ей отвлечься от собственных бед.
«Ко мне приставали!» – выговорила девушка сквозь слёзы. «Он подошёл ко мне в пещере. Под покровом ночи. Когда я спала. Он напал на меня!»
Её рыдания опять усилились.
«Правосудие должно свершиться!» – выкрикнула она. «В Кольце мы или нет, но правосудие должно свершиться!»
Она всё всхлипывала у Гвен в ногах, а Кендрик, Годфр, Брандт, Атме, Абертол и несколько других встали и направились к ним, хрустя ботинками по гравию.
Гвендолин помогла девушке подняться на ноги и заключила в её в объятия. Сердце Гвен разрывалось на части. Она не могла отделаться от мысли, что в случившемся была и её вина тоже. Её подданные неприкаянно слонялись по пещере, день за днём проводя мраке, и, кроме выпивки, им нечем было себя занять. Порядок пошатнулся, хаос всё больше вступал в права. Гвендолин ненавидела себя за страдания этой девушки.
«Как его имя? Кто это был?» – спрашивала она, вспоминая, как на неё саму напали с подачи МакКлауда, и в неё поднялась новая волна негодования.
«Это был Бэйлор, моя госпожа», – ответила пострадавшая девушка.
Бэйлор. Звучание этого имени больно укололо Гвен. Бэйлор был одним из Кольца, второстепенным капитаном в одном из королевских охранных отрядов, который, к несчастью, выжил и оказался в изгнании вместе с ними. Он всегда был смутьяном, и постоянно выражал недовольство правлением королевы, беспрестанно пил и подстрекал других. Ей следовало ждать от него неприятностей.
Гвендолин взяла лицо девушки в свои ладони и посмотрела ей прямо в глаза.
«Я обещаю тебе, что он не избежит правосудия. Слышишь? Он получит по заслугам».
Девушка, которая потихоньку начала успокаиваться, кивнула сквозь слёзы.
Гвендолин оглянулась на Кендрика, и тот понимающе кивнул. По другую руку от неё стоял Годфри, пошатываясь от выпитого, но выражая свою солидарность с королевой.
Затем у дальней стены пещеры послышался шум шагов и тихое беспорядочное бормотание. Гвен и остальные всматривались во тьму пещеры, тускло освещённой лишь углями редких тлеющих костров. Шаги стали громче, и вскоре Гвен смогла разглядеть Бэйлора, идущего к ней во главе буйной оравы. Грузный бородатый лысеющий мужчина лет пятидесяти, он был заметно пьян, небрит и потрёпан. На Гвен он смотрел волком.
Сам он её не пугал, но вот добрая сотня мужчина, идущих за ним с дикими, загнанными лицами, представляли серьёзный повод для беспокойства.
«Ни дня больше мы не станем это терпеть!» – выкрикнул Бэйлор, и толпа подхватила за ним. Они угрожающе двинулись к выходу, к Гвен, а вокруг неё выстраивались преданные ей воины, Атме и Брандт – в их числе.
Гвен заняла позицию, отрезая им путь, зная, что не может позволить им уйти. Бэйлор остановился в десяти футах от своей королевы, и злобно уставился на неё.
Гвен убедилась, что Кендрик, Стеффен и другие рядом, и это вселило в неё уверенность. Верный Крон стоял там же, и шерсть у него на загривке вставала дыбом, когда он смотрел на банду напротив.
«С дороги, девчонка!» – крикнул Бэйлор Гвен.
Гвендолин лишь покачала головой, не собираясь отступать.
Крон зарычал, заставив Бэйлора посмотреть вниз и занервничать.
«И куда ты собираешься пойти со своими приспешниками?» – спросила она.
«Мы хотим выйти наружу, как свободные люди, а не прятаться в пещере, как какие-то беженцы!»
По толпе позади него прокатился одобрительный ропот, и Гвен поняла, что имеет дело с полномасштабным восстанием. Она осознала, что позволила себе слишком надолго выпасть из жизни, утонуть в своей печали и не обращать должного внимания на то, что происходит вокруг. Она позволила своим людям слишком долго маяться без дела – для королевы это было очень опасно.
Гвен винила себя. Целый месяц после того, как они уже достаточно оправились, она провела в нерешительности и не руководила, как следует.
«А куда вы направитесь потом?» – спокойно спросила она.
«Куда угодно, лишь бы не быть здесь!»
Снова одобрительные возгласы.
«Мы не будем жить как узники или рабы!» – ещё один его выкрик получил общую поддержку.
«Мы уйдём отсюда, купим корабли, и уплывём домой!» – продолжал Бэйлор, и толпа ликовала.
Бэйлор сделал шаг вперёд, но Гвен перегородила проход.
«Мне жаль, – сказала она, – но ты не покинешь эту пещеру». Она повысила голос и, впервые за многие недели, придала ему королевскую властность: «Никто из вас».
Кендрик, Стеффен, Брандт, Атме и Годфри разом схватились за мечи, и воцарилась напряжённая тишина.
«Я не буду повторять тебе убраться с моего пути, женщина», – прошипел Бэйлор с грозной гримасой на лице.
«Ты будешь выполнять королевский приказ, – сказал Кендрик, выступая ему навстречу, – каким бы он ни был».
«Она ничего нам не приказывала!» – прогремел Бэйлор. «Она просто сидит тут, застывшая, как камень, день за днём, пока мы все гниём!»
Толпа за ним разбушевалась.
«Она нам больше не королева!» – не унимался он, под всеобщие согласные крики.
«Ты должен был стать королём, как твой отец!» – крикнул Бэйлор Кендрику. «Но ты уступил девчонке и дал ей занять трон. Теперь уже слишком поздно. Я поведу этот отряд, и я приказываю вам уйти с дороги, или мы убьём вас!»
Толпа продолжала шуметь, а Бэйлор снова двинулся вперёд и, протянув руку, оттолкнул Гвен с прохода.
Крон рыкнул, и Гвен увидела, что он бросился на обидчика и схватил его зубами.
Но Гвен отреагировала быстро – ей хотелось собственноручно убить этого человека.
Она потянулась, и вывернув запястье, выхватила длинный меч из вторых ножен Кендрика. Тем же движением она, шагнув вперёд, приставила остриё к горлу Бэйлора.
Так они и замерли в гробовой тишине – Гвен держала клинок у горла бунтаря, а тот не сводил с лезвия напуганного взгляда.
«Ты никуда не пойдёшь, – твёрдо сказала Гвен.
Атмосфера в пещере накалилась до предела, и все глаза были устремлены на неё.
«Ты никуда не пойдешь, – добавила она, – потому что я – твоя королева, и я здесь отдаю приказы. Это мой народ ты пытаешься увести. Но они подчиняются мне, а не тебе. Ты не сделаешь и шага наружу. Я никуда тебя не пущу, пока ты не ответишь за свои преступления».
«Какие преступления?» – вскричал Бэйлор.
«Ты напал на эту девушку», – сказала Гвен, кивком указав на его жертву, всё ещё всхлипывавшую её ног.
«Я могу взять любую, какую захочу», – ответил он. «И ты – не исключение. А теперь опусти меч и дай пройти, девчонка, или умрёшь тут и всех своих людей заберёшь с собой могилу».
«Да, я женщина», – сказала Гвен ровным стальным голосом. «А мой отец был королём, и его отец до него – тоже. Я происхожу из древнего рода воинов, и, поверь, во мне течёт та же кровь, что и в них. Ты же, напротив, мерзавец и насильник. Я остановлю тебя, потому что я – твоя королева, и правосудие вершится моей рукой».
Гвен замахнулась и вонзила меч прямо Бэйлору в сердце.
Его глаза закатились, и он, как подкошенный, упал передней на колени, а затем – лицом в землю. Крон, рыча, тут же вцепился в него зубами и разорвал ему глотку.
Гвендолин, стояла с окровавленным мечом в руках. Она была в шоке. Однако, впервые за много недель она снова почувствовала себя королевой.
«Любой, кто попытается пройти мимо меня, умрёт на месте. Вы все останетесь внутри, потому что я так приказываю. Потому что я – ваша королева».
Члены банды поражённо смотрела на неё, не зная, что предпринять.
Медленно, по одному, они разворачивались и плелись обратно в пещеру. Гвен стояла, держа меч перед собой. Внутри она вся дрожала, но не подавала виду.
Стеффен, тоже с мечом в руках, подошёл к ней.
«Я рад, что наша королева вернулась, моя госпожа», – сказал он.
Гвен окинула взглядом всех в своём ближнем кругу – Кендрика, Брандта, Атме, Годфри, Абертола и других – и увидела на их лицах уважение. И – облегчение.
Она видела, что они вновь полны решимости. И она твёрдо намерилась уходить – ради их блага. Пришла пора собрать осколки. Пришла пора оставить позади своё горе. Пришла пора вести за собой.
«Кое в чём они правы», – сказала Гвен. «Настало время принять решение. И двигаться дальше».
Все смотрели на неё в молчаливом ожидании, готовые пойти за своим лидером.
«Завтра, – сказала она, – мы выступаем. К жизни ли, к смерти, но пора идти. Найти новый дом. Настоящий дом. Чего бы нам это ни стоило, – продолжила она, – мы идём искать Второе Кольцо».
Глава девятнадцатая
Алистер медленно открыла глаза, чувствуя глубокое умиротворение лёжа в объятьях Эрека на королевском ложе с балдахином, шёлковыми простынями и горой шёлковых подушек, в только что отстроенных заново королевских покоях. Рассвет занимался над Южными островами, которые виднелись в огромных окнах спальни, и птицы уже чирикали, прекрасный день, а с океана дул ласковый бриз. До Алистер доносился аромат цветущих плодовых деревьев.
Наступал ещё один божественный день на Южных островах, ещё один день в объятьях Эрека. Они снова были счастливы вместе и у них была целая вечность, чтобы провести друг с другом и никогда друг другу не надоесть. Лёжа в его тёплых руках, Алистер благодарила богов за своё везение, за то что она наконец-то смогла обрести мир и радость жизни. Хоть раз невзгоды мира их не касались. Ей была дана передышка посреди бесконечного хаоса её жизни.
Эрек медленно открыл глаза, как всегда, почувствовав, что она уже не спит, посмотрел на неё и улыбнулся. Его ясные голубые глаза сверкали в утреннем солнце, и в его взгляде она чувствовала любовь.
«До рассвета, любовь моя?» – спросил он.
Она улыбнулась.
«Я в предвкушении», – ответила она. «Думаю о своём платье».
Он улыбнулся.
«Наша свадьба только через неделю, дорогая», – сказал он. «Попытайся не волноваться заранее».
Они поцеловались и долго не отпускали друг друга. Алистер лежала у него на груди.
Она слышала доносившиеся с улицы приглушённые голоса рабочих и шум инструментов – ещё не рассвело, а они у же взялись задело – готовили всё предстоящей свадьбе. По всему острову кипела деятельность. У жителей появилась цель и повод для радостного ожидания – то, что в этот момент им было нужно больше всего. Свадьба помогала им собраться вместе и стряхнуть с себя уныние после случившейся месяц назад гражданской войны. Теперь, наконец-то, народ объединится под правлением Короля Эрека. И благодаря всеобщей любви к Алистер.
Взволнованная, Алистер вскочила с кровати, набросила халат и выбежала на балкон. Она стояла и наслаждалась зрелищем: приготовления были в разгаре, банкетные столы накрывались, и уже готовились пробные порции блюд. Бесконечными рядами были выстроены композиции из цветов, расставлены по местам бочки с элем, обустроены площадки для состязаний. И всё это – за целую неделю до заветного дня.
Эрек подошёл к ней и обнял за талию.
«Я никогда не думала, что этот день наступит», – сказала Алистер.
«Тебе грустно оттого, что твое семьи не будет на торжестве?», – спросил он. «Торгина?»
Алистер вздохнула. Она много раз думала об этом.
«Конечно, мне бы хотелось видеть их здесь –Торгрина, Гвендолин и всех дорогих мне людей из Королевского Двора. Хотя, может когда-нибудь мы устроим вторую свадьбу там, в кольце».
Эрек улыбнулся.
«Я бы тоже этого хотел», – ответил он. «Очень. Кстати, почему бы после свадьбы нам не вернуться? Не проведать Кольцо?»
Глаза Алистер широко распахнулись.
«Ты серьёзно?» – спросила она.
«А почему нет?» – ответил Эрек. «Мы поспешили сюда, чтобы увидеть моего отца перед смертью. Теперь, когда его больше нет с нами, не вижу причин, по которым мы бы не могли съездить на родину. Закатим вторую свадьбу. В Королевском дворе все будут в восторге».
Алистер рассмеялась над его идей.
«Не могу придумать ничего лучше, – сказала она, – чем дважды выйти за тебя замуж».
Она наклонилась к нему, они снова поцеловались, и Алистер ощутила полную гармонию с миром. Она была там, где хотела быть. Она всем сердцем любила это место, а Эрека – ещё больше, и не могла дождаться, чтобы родить тут его детей и построить тут свою жизнь. Она чувствовала себя как дома. В первый раз в жизни она знала, то обрела настоящий дом.
Внезапно раздался громкий стук в дверь – знакомый стук их дворецкого – два коротких удара, и Эрек поспешил к толстой дубовой двери. Он отворил её, и в спальню вошёл старший королевский дворецкий и отвесил быстрый поклон. Он выглядел вконец измотанным.
«Ваша милость», – обратился он к Эреку.
Тот рассмеялся.
«Не рановато ли для такого измождённого вида?» – спросил Эрек. «Тебе нужно научиться распределять свои силы».
Дворецкий помотал головой.
«Боюсь, у нас слишком много срочных дворцовых дел», – ответил он.
Вслед за ним вошла фрейлина Алистер, добрая полная женщина лет пятидесяти.
«Ваша милость», – поприветствовала она Эрека, затем повернулась к Алистер: «Моя Королева».
«Простите меня, ваша милость, – сказал дворецкий, – но есть множество неотложных вопросов, требующих вашего внимания».
«И что же там такого неотложного, что не может подождать даже пока солнце встанет?» – спросил Эрек.
«Так, посмотрим», – дворецкий начал сверяться со своим свитком. «Вопросы по казне. Вопросы по подготовке к свадьбе. По строительству, по тренировочным площадкам, по доставке доспехов и вооружения для армии, по портам и кораблям, требующим ремонта. Ещё есть вопросы по сельскому хозяйству и …»
Эрек жестом остановил его.
«Я приду», – сказал он. Но в этот раз я не собираюсь засиживаться на собрании за полдень. Мне нужно освободить время для планирования Королевской охоты».
«Как скажете, ваша милость», – ответил дворецкий с поклоном.
«Моя госпожа, – сказал фрейлина, подходя к Алистер, – к вам тоже есть много вопросов, которые может решить только королева. Вам на рассмотрение прислали эскизы новых построек и садов. Также нужно определиться со свадебным платьем, а ещё – с развлечениями…»
Алистер её прервала:
«Всё, что сочтёшь нужным». Она собралась с силами для ещё одного длинного дня, полного королевских обязанностей.
Эрек махнул рукой, указывая слугам на выход.
«Пожалуйста, оставьте нас, – сказал он. Позвольте нам одеться, и мы вас догоним».
Дворецкий и фрейлина откланялись и поспешили прочь, а Эрек обернулся к Алистер с извиняющейся улыбкой.
«Мне жаль, моя госпожа», – сказал он. «День настиг нас слишком быстро».
Алистер наклонилась к нему и поцеловала. Пока Эрек начал одеваться, Она повернула в другую сторону – обратно на балкон. Она стояла одна в каменной арке дверного проёма, и любовалась островом. Сейчас, когда свежий бриз нежно овевал её лицо, он казался ей ещё прекраснее и еще совершеннее.
Я люблю это место, думала она. Всем сердцем. Пожалуйста, Господи, не забирай его у меня никогда.
* * *
«Но как мне понять, насколько он искренен?» – прозвучал вопрос.
Алистер обернулась, и увидела, что рядом с ней сидит Дофин и задаёт один и тот же вопрос третий раз подряд. Алистер в это время стояла с поднятыми руками, потому что с неё снимали мерки для свадебного платья. Вокруг неё кружились все её фрейлины, а Дофин и её будущая свекровь присоединились к ней по случаю радостного события, и тоже примеряли свои наряды. Они разместились на мраморной площадке на высоком плато, с которого открывался вид на сельскую местность, и все девушки радостно хихикали.
«Алистер?»
Алистер, погружённая в свои мысли, обернулась к ней. Поразительно, как их отношения изменились за последнее время: каждый день в прошедшем месяце Дофин искала общества Алистер, почти что цеплялась за неё, и сумела стать больше, чем просто будущей золовкой – они теперь были лучшими подругами. Дофин доверяла Алистер всё, очевидно, обретя в ней сестру, которой никогда не имела, и, что самое удивительное, она стала ближе к Алистер, чем к самому Эреку. За какой-то месяц они стали практически неразлучны, и это заставила Алистер задуматься о том, какие неожиданные повороты жизнь порой им готовит. Она вспомнила, как в её первый приезд на острова Дофин не желала даже смотреть в её сторону. Теперь же она завоевала не просто её уважение, но и любовь.
«Ты мне так и не ответила!» – воскликнула Дофин.
«Извини», – сказала Алистер, стряхивая с себя воспоминания. «Какой был вопрос?»
Дофин возмущенно вздохнула. «Перед свадьбой у всех невест только ветер в голове! Я повторю: как мне понять, насколько он искренен?»
Алистер начала понимать. Дофин говорила о своём новом ухажёре, прославленном рыцаре из низинного региона Южных островов, который увивался за ней весь прошедший лунный цикл.
«Вчера вечером он позвал меня покататься на лодке в лунном свете», – объяснила Дофин. «Каждый день он клянётся мне в любви. А теперь просит моей руки».
«Ну, а что в этом такого?» – спросила её мать.
Дофин вздохнула.
«Что такого?», – повторила она. «Всего месяц прошёл!»
«Любому достойному мужчине одного месяца более чем достаточно, чтобы понять, что он тебя любит», – сказала её мать.
Дофин повернулась у Алистер.
«Пожалуйста», – взмолилась она. «Скажи мне».
Алистер изучила её взглядом и увидела, как сильно Дофин была влюблена.
«Ты чувствуешь его любовь?», – спросила Алистер.
Дофин кивнула, и взгляд её засиял.
«Всем сердцем!»
«А ты сама его любишь?»
Дофин снова кивнула, и на её глаза навернулись слёзы.
«Больше, чем могу выразить словами».
«Тогда ты сама ответила на свой вопрос. Тебе очень посчастливилось».
«Но разве не чересчур всё скоро?» – спросила Дофин. «Как узнать, искренни ли его чувства?»
Алистер тщательно обдумала вопрос.
«Когда придёт время, тебе не нужно будет никого спрашивать», – ответила она. «Ты сама поймёшь».
«А ты собираешься принять его предложение?» – резко вмешалась мать.
Дофин покраснела и посмотрела в пол.
«Я… Я ещё не решила», – ответила она.
Наконец, Дофин умолкла, погрузившись в свои размышления, а Алистер вернулась к созерцанию пейзажа: виноградники, фруктовые сады, прячущиеся между скал, блеск океана вдалеке – она никак не могла насмотреться на это место. Она чувствовала, как фрейлины оборачивают кружевом её плечи и запястья, подгоняя всё как можно точнее, и её восторг перед важным днём усиливался.
Внезапно мимо просвистел порыв холодного ветра, и Алистер, взглянув на горизонт, заметила, как там сгустились тучи и закрыли сверкающее солнце. Тень накрыла всё, но затем, также внезапно, солнце выглянуло снова. Алистер не могла понять, почему, но в этот момент ей почудилось что-то страшное – знамение, почти видение. Оно касалось её брата, Торгрина. Она почувствовала, что он оказался в каком-то очень тёмном месте. И холод пробрал её до костей.
«Алистер?» – окликнула её Дофин. «Что-то случилось?»
Алистер, которая по-прежнему не отрывала взгляда от океана, быстро тряхнула головой.
«Ничего», – сказала она. «Всё хорошо».
Но Алистер была будто прикована к горизонту. Она чувствовала опасность. В немом ужасе она затаила дыхание, пред тёмными силами там, вдали, и поняла, что её брат, Торгрин, входит в страну мёртвых.
Глава двадцатая
Сердце Лоти обуревали противоречивые эмоции, пока она, вместе со всеми, трудилась на полях, длинными граблями освобождая почву от камней, готовя земли Империи к севу. Эта скучная и кропотливая работа заполняла почти каждый день её жизни: высоко поднимать грабли закованными, чтобы она не вздумала использовать инструмент как оружие, в кандалы руками, и скрести бесконечные просторы пустыни. Когда она опускала руки, металл глубоко врезался ей в запястья, оставляя шрамы. Так продолжалось годами, и она научилась не обращать внимания на боль.
Но сегодня кое-что другое причиняло ей страдания – водя граблями по земле она думала не о своих кандалах, а о Дариусе. Она чувствовала себя виноватой за то, как резко она обошлась с ним, и за то, что недостаточно поблагодарила его за спасение своей жизни. За целый лунный цикл, истёкший с тех пор, она оправилась от шока и смогла всё обдумать. Ей всё ещё не верилось в то, что случилось с надзирателями, и в то, что Дариус спас её от неминуемого ада в рабстве, и, возможно, от смерти. Она была ему обязана больше, чем жизнью. А отплатила холодным равнодушием.
Но, одновременно с этим, его поведение поставило её в тупик, и она не знала, как следует реагировать. Она никогда раньше не видела, чтобы кто-то пользовался магической силой, и этим Дариус её поразил. Всю жизнь родители и старейшины учили её относиться ко всякой магии как к чернокнижию, любые проявления которого очень строго осуждались и были единственным серьёзным табу в их деревне. Ей говорили, что магия была причиной проклятья, обрушившегося на её народ. И увидеть, что Дариус к ней прибегнул… Нет, она не знала, как это оценить. Спонтанно и неосознанно она поступила так, как хотели бы её родители.
Но сейчас, когда она снова и снова ковыряла граблями грязь, она чувствовала себя ужасно, из-за того, что сделала. Ей хотелось побежать к Дариусу, извиниться перед ним и остаться с ним – с парнем, который, помимо её воли, покорил её сердце. Она всегда подозревала, что он был не таким, как все, хотя и не понимала, в чём именно. А ведь он действительно отличался – своим удивительным даром. Но ещё больше – своим большим сердцем. Он был бесстрашным.
Но она пыталась отогнать мысли о нём. Всё из-за того, что она боялась родительского неодобрения и суровости старейшин, которые точно не обрадуются, если застанут их с Дариусом вместе и если обнаружат его могущество. Она сама плохо себя понимала.
Кроме того, каждый день прошедшего месяца она жила в страхе оттого, что имперцы могли прийти и обвинить её и Дариуса в убийстве своих людей. Каждый день она ждала, что их тела отыщут. Но за ними так и не пришли. Возможно, трупы были так глубоко погребены под обвалом, что их не найдут никогда. И страх Лоти постепенно растворялся, и она начал верить в то, что бояться нечего, и что даже они с Дариусом смогут снова быт вместе – если, конечно, он примет её назад. Возможно, было уже слишком поздно.
Лоти остановилась на минуту, делая перерыв, чтобы вытереть пот со лба, и она засмотрелась на всех девушек, трудящихся в поле рядом с ней. Больше всего она была рада видеть там же и своего брата, Лока. Надзиратели решили добавить унизить его за его неполноценность, и отправили работать на поля, вместе с девушками. Сердцем Лоти всегда была с ним. Его всю жизнь презирали из-за его инвалидности – одна его нога была короче другой, а одна его рука была не до конца развитой. Даже в собственной семье с ним обращались, как с изгоем – у них в доме все были воинами, и отец с матерью пытались вовсе не замечать его существования.
Но Лоти всегда любила Лока всей душой. Она была уверена, что безграничная любовь, полученная от неё, компенсирует ему недостаток любви всех остальных. Лоти производила впечатление сильной и грубоватой девушки, и снаружи она такой и была. Но внутри у неё билось золотое сердце. На самом деле, Лока она любила больше, чем всех других своих братьев и прочих членов семьи. Все они, казалось, не замечали того, что ей было очевидно: доброе сердце Лока, его широкая лучезарная улыбка, и та радость, которую он умел излучать, как никто другой, даже не смотря на свою нелёгкую судьбу. Лоти стремилась стать на него похожей: также всему радоваться, быть доброжелательной, уметь сочувствовать и быстро прощать. Для него она была готова на всё, обожала находиться в его компании, и потому не возражала, чтобы быть с ним в одном рабочем списке.
«Лучше бы тебе взяться за работу, сестрёнка», – сказал Лок, оборачиваясь к ней с улыбкой. «А то ещё заметят».
Своей здоровой рукой он поднял свои грабли и начал скрести землю. Единственная нормальная рука была очень сильной, рукой воина, такой же, как у его братьев, и компенсируя слабость второй, но всё же, из-за недостатка равновесия, ему было тяжело. Он работал вдвое медленней девушек, и ему был сложно делать ровные борозды, а каждое движение требовало больших усилий. Но он никогда не жаловался и брался за работу с улыбкой.
«А вот тебе следует передохнуть», сказала ему сестра, отдышавшись. «Они специально дали тебе трудное задание. Они жестоки».
Он рассмеялся.
«Бывало и похуже, сестрёнка», – сказал он. «О себе я не забочусь. А вот за тебя волнуюсь. Расскажи мне, что тебя тревожит? Я по лицу вижу».
Не ответив, Лоти взялась за грабли и вернулась к работе. Он продолжили возделывать землю в нетребовательном молчании, и Лоти пыталась найти способ выразить свои мысли. Она не умела думать также быстро, как остальные, ей требовалось время, чтобы разобраться у себя в голове. Лок уважал её личное пространство, и давал время. Это была ещё одна черта, за которую она его любила. Она могла поделиться с ним чем-угодно, но если она предпочитала молчать, он уважал её выбор.
Они вернулись в мерный ритм, и каждый потерялся в своих мыслях, как вдруг Лоти услышала чей-то бег. Лоти, в ужасе, увидела, что к ним спешит надзиратель с кнутом на готове. Он замахнулся и хлестнул Лока по спине.
Лок вскричал от боли, и упал под ударом лицом в землю.
«Ты отстаёшь от баб!» – гаркнул надзиратель. «Ты не мужчина!»
Он поднял кнут и хлестнул Лока снова.
«Прекратите!», – закричала Лоти, и бросилась на защиту брата, не в силах это терпеть.
Все девушки бросили работу и обернулись посмотреть на них. Лоти, не думая о последствиях, не сумев себя сдержать, рванула вперёд. С кандалами на руках, и трёхфутовой цепью между ними, Лоти встала между Локом и надзирателем как раз в тот момент, когда кнут вновь обрушился вниз.
Лоти приняла удар на себя вместо лежавшего на земле брата, и вскрикнула о боли, когда кнут попал ей по плечу.
Разгневанный надзиратель, дал ей пощёчину и она ощутила, как сильный удар обжёг её лицо.
«Не вмешивайся», – сказал он. «Я могу убить тебя за это».
Он лягнул её своим огромным ботинком и она полетела в грязь, лицом на камни.
Лоти быстро перевернулась, и увидела, что тот направляется к Локу, который всё ещё лежал, и только выставил вперёд руку, чтобы защитить лицо.
Надзиратель приблизился и хлестнул его ещё раз.
«Нет!» – закричала Лоти.
Она вскочила на ноги, видя на лице надзирателя жажду крови, и понимая, что он забьёт её брата до смерти.
Надзиратель стоял к ней спиной, и хлестал Лока опять и опять, а тот лежал весь в крови и ревел от боли.
Лоти охватила ярость. Она не могла этого вынести.
Лоти побежала к нему и запрыгнула на надзирателя сзади, обвив ногами его талию. Тем же движением она подняла свои руки в кандалах, дважды обмотала сковывавшую их цепь вокруг его шеи – и потянула.
Она, что есть мочи, сжимала и сжимала шею надзирателя, не в праве ослабить смертельную хватку, зная, что от этого зависит и жизнь её брата, и её собственная. Она бы ни за что не отпустила, даже если бы все надзиратели мира попытались её оттащить.
Это был огромный мужчина, с мускулистой шеей в фут толщиной, и он отчаянно сопротивлялся. Но Лоти всё равно тянула цепь изо всех сил. Это было всё равно, что бороться с бешенным быком.
Выпустив кнут, надзиратель тянулся руками за спину, раз за разом пытаясь схватить её. Он цеплялся ногтями расцарапывал её запястья.
Но она не отпускала, а только усиливала хватку.
«Ты мерзкая свинья, а не человек», – выкрикивала она. «Ты знаешь, что мой брат не может за себя постоять!»
«Лоти!», – крикнула одна из её подруг, подбежав к ней и пытаясь стащить её вниз. «Не делай этого! Они убьют тебя! Они могут убить нас всех!»
Но Лоти не было до неё дела. Ничто не могло её остановить.
Надзиратель мотал её из стороны в сторону, пытаясь сбросить со спины, как дикий, взбесившийся конь. Лоти чувствовала, что это испытание на пределе её сил, но всё равно держалась.
Надзиратель наклонился вперёд, а потом резко полетел на спину, увлекая её на землю, и падая сверху.
Вес его тела чуть не раздавил Лоти.
Но на всё равно тянула.
Сжимая его шею, Лоти думала о всех надругательствах, которые ей пришлось пережить, и которые терпели все женщины здесь от этих мужчин. Она дала волю своему гневу, и он тёк по её жилам в плечи, в руки, в ладони, и она сжимала туже и туже, желая, чтобы надзиратель сполна почувствовал все их страдания. Это был её шанс отомстить. Шанс показать Империи, что и у неё были силы.
Но он боролся. Он поднимал корпус, а затем откидывался назад, нанося ей удары головой. Лоти чувствовала, как её скулы трещат под его черепом, и жуткая боль пронзила её голову.
Благодаря адреналину, Лоти сумела не разжать рук, и тянула свои цепи, превозмогая боль. Она не знала, сколько ещё продержится. Он был слишком силён для неё и не хотел умирать.
Лоти подняла глаза и увидела, что противник снова поднимает голову. Он снова нанёс сокрушительный удар затылком, сломав ей нос.
На этот раз боль была невыносимой, а глаза Лоти застилала кровь, текущая из носа. Она невольно ослабила хватку.
Лоти знала, что сейчас умрёт. Она посмотрела вверх, ожидая увидеть, как надзиратель наносит последний смертельный удар, но вместо этого увидела стоящего над ними Лока, лицо которого в первый раз в его жизни было грозным. В этот момент в его глазах она рассмотрела воина.
Лок высоко замахнулся своими деревянными граблями, и направил их надзирателю прямо в живот.
Тот охнул и попытался подняться, но Лок наносил один удар за другим, ломая ему рёбра. Именно это было нужно Лоти, чтобы нажать с новой силой.
Она ухватилась за свои кандалы, возобновляя хватку, и, извиваясь, вылезла из-под его туши и забралась на него сверху, глядя ему прямо в лицо.
Она сжала так сильно, как только могла, и кровь текла из под кандалов, врезавшихся ей в запястья. О пота и крови пекло в глазах, и она потеряла ощущение времени и пространства, а просто сжимала, сжимала и сжимала.
Намного позже, чем надзиратель прекратил шевелиться, Лоти наконец поняла, что он был мёртв.
Она посмотрела вниз. Он лежал неподвижно, и весь мир, казалось, тоже замер, когда Лоти осознала, что убила человека.
И ничего уже не могло быть как прежде.
Глава двадцать первая
Дариус рубил без устали, и перестук деревянных мечей оглашал окрестности, когда он поочередно отбивал удары Раджа и Дезмонда, нападавших на него с обеих сторон. Они оттесняли его назад. Ему стоило немало пота спарринговать с ними и на пределе своих возможностей отражать атаку за атакой. Солнце садилось, знаменуя конец долгого рабочего дня, а Дезмонд, Радж и Дариус, как и почти каждый день истёкшего лунного цикла, тренировались, давая выход своей агрессии против Империи и недовольству надзирателями посредством фехтования.
За границей тренировочной площадки сидел Дрей и наблюдал за каждым выпадом Дариуса, рыча на его противников каждый раз, когда те наносили удар. Ему, ясное дело, хотелось вмешаться в бой, но Дариус сумел наконец-то приучить его сдерживаться. Но всё же, рычал он воинственно, и Дариус не знал, в какой момент пёс сорвётся и ослушается команды. Он был настолько предан хозяину, а тот – ему, что о подчинении речь не шла.
За прошедший месяц Дариус, Радж и Дезмонд очень сблизились, и двое старших ребят твёрдо намерились сделать из Дариуса достойного воина. У них получалось. Руки и плечи Дариуса уставали, но уже не так, как раньше, и если в начале многие из их ударов достигали цели, то теперь он умудрялся блокировать все их отчаянные попытки пробить его оборону.
Они дрались неустанно, Дариус отражал удары с двух сторон, вертелся на месте, рубил мечом, и иногда ему даже удавалось, отбив очередной, атаковать самому. Он чувствовал, как становится сильнее, проворнее, увереннее. Он знал, что вместе с их крепнущей дружбой крепнут и его боевые умения.
Дариус сосредоточился, нашёл слабое место в защите Раджа и собрался было нанести первый удар, как внезапно воздух прорезал девичий голос:
«Дариус!»
Дариус отвлекся и обернулся на звук, и, стоило ему опустить меч, он получил мощный удар в грудную клетку.
Он вскричал и возмущённо посмотрел на Раджа.
«Нечестно!» – воскликнул он.
«Ты убрал защиту», – ответил Радж.
«Меня отвлекли».
«В бою, – сказал Дезмонд, – твой враг только и будет надеяться на то, что ты отвлечёшься».
Дариус раздражённо отвернулся, и с удивлением обнаружил ту, кто его звал. Его шокировало появление Лоти, которая, к тому же, выглядела совершенно обезумевшей. Ещё больше его удивило то, что глаза её были красными от слёз.
Дариус был сбит с толку. Он не видел её целый месяц и был уверен, что она больше никогда не захочет с ним общаться. Он не понимал ни почему она пришла к нему сейчас, ни что могло её так расстроить.
«Мне необходимо с тобой поговорить», – сказала она.
Её голос прерывался от горя, на лице её отражалась агония, и всё это усложняло загадку.
Дариус непонимающе переглянулся с Раджем и Дезмондом.
Те кивнули в ответ.
«В другой раз», – сказал Радж.
Они развернулись и пошли прочь, а Дариус и Лоти остались вдвоём, стоя на площадке лицом к лицу.
Дариус подошёл к ней и, неожиданно для него, она бросилась ему на грудь и стиснула в объятьях. Она заплакала у него на плече. Дариус не знал, что и подумать – женские поступки всегда казались ему необъяснимыми.
«Прости меня», – сказала Лоти сквозь слёзы, прижимаясь к нему. «Мне очень стыдно. Я такая дура. Не знаю, почему я была к тебе так несправедлива. Ты спас мне жизнь, а я даже не поблагодарила тебя за это».
Дариус крепко обнял её в ответ. Было так приятно держать её в руках, а её слова стали искуплением за всё, через что им пришлось пройти. Те муки разочарования и растерянности, которые он испытывал весь месяц, ушли. Оказалось, что она и правда его любит. Также сильно, как и он её.
«Почему ты не…» – начал он.
Но она оборвала его, приставив палец к губам.
«Потом», – сказала она. «Сейчас у меня срочное дело».
Она снова заплакала, а он смотрел ей в лицо, недоумевая, и, наконец, взял её за подбородок.
«Расскажи мне», – сказал он. «Что бы там ни было, мне ты можешь рассказать».
Она надолго умолкла, опустив взгляд, но потом подняла голову и посмотрела прямо на него.
«Сегодня я убила одного из них», – проговорила Лоти очень серьёзно.
Дариус знал, что она не шутит. У него внутри всё сжалось, когда он это понял.
Лоти кивнула в подтверждение.
«Они попытались навредить моему брату», – пояснила она. «Я не могла стоять в стороне. Больше не смогла. Не сегодня».
Она разрыдалась.
«Теперь Империя придёт за мной. За всеми нами».
Дариус стал понимать, почему она пришла к нему. Он прижал её к себе, и она тоже не отпускала его, рыдая на его плече. Он чувствовал с ней общность и одновременно сопереживал ей. Но, кроме этого, он испытал к ней новое чувство – уважение. Её действия вызывали у него восхищение.
Он немного отстранил её и многозначительно посмотрел ей в глаза.
«Твой поступок, – сказал он, – это проявление чести. Храбрости. Даже мужчины бояться идти на такое. Тебе нечего стыдиться. Гордись. Ты спасла жизнь своему брату. Ты спасла жизни всем нам. Возможно, мы все погибнем, но благодаря тебе мы отомщены и в наших жизнях есть место чести».
Лоти смотрела ему в ответ, утирая слёзы, и было видно, что он её утешил, но на лицо её по-прежнему светилось беспокойством.
«Я не знаю, почему пришла к тебе первому», – сказала она. «Мне показалось… Что ты поймёшь. Один ты из всех».
Дариус сжал её руки.
«Я понимаю», – сказал он. «Лучше, чем можно представить».
«Теперь я должна рассказать им», – сказала она. «Я должна рассказать всем старейшинам».
Дариус взял её руку, и взгляд его был очень серьёзен.
«Клянусь солнцем и звёздами, луной и землёй под нею. Никто не причинит тебе вреда, пока я жив».
Она заглянула Дариусу в глаза и ощутила прилив любви к нему. Такой любви, над которой не властно время. Она обняла его, нагнулась и прошептала ему в ухо слова, которые он так жаждал услышать:
«Я люблю тебя».
Глава двадцать вторая
Торгрин в компании своих братьев по Легиону медленно и осторожно, щурясь в темноте, пробирался по стране мёртвых. С ним происходило что-то непонятное. Он будто потерял чувство времени, и ему казалось, что он провёл под землёй уже не одну неделю, а, возможно, и целый месяц, увлечённый в странный водоворот времени и пространства, обречённый бродить по бесконечным туннелям чертогов смерти. Тор понимал, что невозможно идти столько дней подряд, но усталость во всём теле и готовые сомкнуться веки говорили о другом. Неужели они здесь и правда уже так долго?
Тор заморгал, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь красноватый пар, который в этих пещерах имел свойство то сгущаться, то снова рассеиваться, и увидел, что его товарищи выглядят такими же сбитыми с толку. Было похоже, что именно сейчас они наконец-то выбираются из тумана и возвращаются в настоящее. Тор вспомнил слова паромщика: в этих краях несколько шагов могут длиться месяцы.
«Что с нами случилось?» – Элден озвучил вопрос, который занимал их всех.
«Мы всё это время шли?» – спросил О’Коннор.
«Но всё равно кажется, будто мы только что вошли в туннель», – сказал Рис.
Тор осматривал окрестности и думал ровно то же самое. Он был начеку, и стоило холодному сквозняку коснуться его кожи, как он тут же схватился за рукоять меча. Исполинскую пещеру наполняли зловещие звуки, эхом прилетавшие из непроглядной черноты. Единственным освещением служили огни на полу под стенами пещеры, разбросанные примирено через каждые двадцать футов. Тот тут, то там из-под земли вырывались гейзеры огненной лавы, некоторые из них сыпали искрами, а другие – слегка пузырились. Это место более всех других, где Тор бывал за свою жизнь, погружало в мрачную тоску и мысли о смерти. Он ощущал, что находится в другом измерении, там, где живому человеку не следует находиться. Тор начал сомневаться: не совершили ли они огромную ошибку, войдя сюда?
«Гувейн!» – заорал Тор.
Его голос отразился от стен, и возвратился к нему многократным эхом, будто передразнивая. Он остановился, осматриваясь и прислушиваясь, надеясь на какой-нибудь признак присутствия своего ребёнка. Детский плач. Что-угодно.
Но ответом ему было неумолимое молчание. Затем, после длительной паузы, возобновились другие звуки: звон падающих капель, писк, шелест крыльев – во тьме прятались мириады живых существ. Также до них доносилось отдалённое шипение, тихие стоны, грохот цепей. Крики, стоны и их бесконечное эхо – это были испытывающие муки души.
«Что это за место?» – мрачно спросила Инлра.
«Ад», – ответил Матус.
«Или один из Двенадцати Адов», – добавил Элден.
Тор осторожно пошёл вперёд, огибая огненные лужицы, и, когда вдалеке он услышал рык и возню какого-то чудовища, им овладело дурное предчувствие.
«Если все здесь мертвы, то что это такое?» – спросил Матус. «Какие тут правила?»
Торгрин сделал ещё шаг вперёд, не отпуская рукояти меча, и покачал головой.
«Нет никаких правил», – сказал Рис. «Все правила остались наверху».
«Единственные правила, которым тут стоит следовать, это те, которые диктует лезвие меча», – сказал Тор, вынимая из ножен свой, с эмблемой в виде кольца. Рис достал свою булаву, Матус – кистень, Элден – меч, О’Коннор – лук, Конвен – тоже меч, а Индра – пращу.
«Не думаю, что это всё очень поможет», – сказал Рис. «Ведь этих тварей уже убили до нас».
«Но мы-то живы», – сказала Индра. «По крайней мере, пока».
Они продолжили путь навстречу звукам, глубже и глубже в пещеру. Звуки всё нарастали, и Тору со спутниками казалось, что другой мир их поглощает.
«ГУВЕЙН!» – снова прокричал Тор.
Эхо вновь подхватило его голос, но в этот раз, откуда-то из глубины, послышался ещё и насмешливый хохот. Тор услышал, что рядом что-то капает, и, посмотрев вверх, он увидел, что с потолка хаотично, как дождь, сочатся и с шипением приземляются на пол капли лавы.
«Ай!» – вскрикнул О’Коннор и отскочил.
Тор увидел, как он отпрыгивает в сторону и вытирает тлеющую каплю с рукава, прибивая огонь ладонью. Они сбились ближе друг к другу и поспешили в центр, где капало меньше.
«Нам говорили, что отсюда никому не выйти», – сказал Матус. «Возможно, мы умрём даже раньше, чем планировали».
«Только не здесь», – ответил Рис. «Как бы безумно это ни звучало, я не хочу умирать в стране мёртвых. Я хочу умереть на земле, а не под ней».
Конвен выступил вперёд с расслабленным видом, будто чувствовал себя тут как дома.
«Ну, если мы умрём, то нам хотя бы не нужно будет идти дальше».
Они шли и шли, а красный пар поднимался у их ног и рассеивался над головами. Тор всматривался в неоднородную, нарушаемую лишь свечением раскалённой лавы, темноту пещеры. Он всюду искал Гувейна.
Но сколько бы они ни шли, никаких его следов не было.
Внезапно Тор услышал какое-то бряцание. Он обернулся на звук и обмер от увиденного. Сначала он отказывался в это поверить, но дымка рассеялась, и картинка стала чёткой. Ему не померещилось.
Там, всего в нескольких футах от него, из темноты возник Гарет, брат Риса. Он был прикован к стене за шею железным ошейником. Лицо его было измождёнными бледным, щёки – впавшими, на руках и ногах у него были серебряные кандалы, а из груди торчал кинжал.
Он посмотрел на путников и улыбнулся, отчего из уголков его рта потекла кровь.
«Гарет», – выдохнул Рис, подступая к нему с мечом наголо.
«Брат мой», – обратился к нему Гарет.
«Ты мне не брат», – ответил Рис.
«Узнаёшь кинжал в моей груди?», – спросил Гарет. «Этот тот самый, которым я убил отца. Как видишь, мне его вернули. Навечно. Ты мог бы вытащить его из меня?»
Рис в ужасе попятился, не спуская с брата глаз.
Тор увидел страх на его лице. Отойдя достаточно далеко, Рис резко развернулся и пошёл прочь по туннелю.
Остальные, тоже повернувшись к Гарету спинами, последовали за ним, оставляя мертвеца прикованного к стене и приговорённого к вечности в аду.
«Пожалуйста!» – отчаянно взвыл Гарет им вслед. «Пожалуйста, освободи меня! Прошу, вернись! Я раскаялся! Ты меня слышишь? Я сожалею о том, что убил отца!»
Они продолжили путь, Рис – с мертвенной бледностью на лице. Он выглядел потрясённым.
«Никогда не думал, что снова увижусь с братом», – тихо пробормотал он на ходу.
Тор смотрел вокруг с новым интересом – он гадал, что ещё готовит им это место.
На их пути вдоль стен пещеры было много углублений, похожих на то, откуда появился Гарет, и держали оружие наготове в ожидании новых встреч.
Опять раздался звон цепей, на этот раз – ожесточённее, и из темноты одной из ниш на них рвалась какая-то фигура. Они разом отпрыгнули, но тут же взяли себя в руки, а Тор занёс меч, готовясь нанести удар.
Но прежде чем узник пещеры успел до них дотянуться, его остановили цепи. Он захрипел, пытаясь вырваться.
«Подойдите ближе, – сказал он, – и я покажу вам ад!»
Тор рассмотрел жутко изуродованного мужчину – без одного глаза, с обожжённым лицом, покрытым гноящимися, будто свежими ранами, и с ужасом узнал его: МакКлауд.
«Это ты напал на Гвендолин», – сказал Тор, и воспоминания нахлынули на него, такие яркие, будто всё случилось вчера. «Я всегда жалел, что не сам убил тебя. Теперь у меня есть шанс».
Лицо Тора приняло грозное выражение, и он сделал выпад вперёд, мечом пронзая МкКлауда в сердце».
Но улыбка не сошла с губ МакКлауда, хоть с них и полилась кровь. Он сохранял невозмутимый вид.
Тор опустил взгляд и увидел, что из торса МакКлауда уже торчали несколько клинков.
«Убей меня», – попросил МакКлауд. «Ты мне сделаешь большое одолжение, прекратив мои адские муки».
Тор удивлённо посмотрел в ответ, и в этот момент осознал, что в мире была-таки справедливость. МакКлауд погубил несчётное множество людей, и теперь он мучился в персональном аду. И будет мучиться вечно.
«Нет», – сказал Тор, отступая. «Я не укорочу твоего срока в аду ни на минуту».
Они пошли дальше, а проклятия МакКлауд летели им в спины. После этого Тор стал ещё осторожней, высматривая в темноте ниш по обе стороны туннеля фигуры закованных узников.
Тор узнавал многих из них – большинство были убитыми им на поле брани иноземные враги. Все они норовили достать до него и напасть, но цепи прочно удерживали их.
Тут внезапно подпрыгнул Матус. Тор обернулся и увидел его мёртвых отца и братьев с Верхних островов, тянувших к нему свои руки.
«Ты предал нас, Матус», – сказал его отец. «Променял нас на материковое Кольцо. Отвернулся от семьи».
Матус отрицательно покачал головой, глядя на него в ответ.
«Вы никогда не были мне семьёй», – сказал он. «Только по крови. Но не по чести».
Рис подошёл к прямо к отцу Матуса, и тот бросил на него злобный взгляд. На его теле до сих пор была видна нанесённая Рисом смертельная колотая рана.
«Ты убил меня», – сказал он Рису.
«Из за-за тебя женщина, которую я собирался взять в жёны, мертва», ответил Рис. «Ты убил Селезию».
«Я бы убил её ещё раз. И с довольствием убил бы тебя!»
Отец Матуса хотел атаковать, но цепь отдёрнула его назад.
Рис просто стоял и хмурился в его сторону.
«Я бы убивал тебя каждый день, если бы мог», – сказал Рис, ощутив проснувшуюся боль от утраты Селезии. «Ты украл у меня человека, которого я любил больше всего на свете».
«Почему бы тебе не остаться здесь, с нами?», – спросил Риса брат Матуса. «Тогда бы ты смог исполнить своё желание».
Тор взял Риса под руку и потянул прочь.
«Пойдём», – сказал он ему. «Они не стоят нашего времени».
Компания воинов последовала дальше мимо бесконечного парада призраков. На пути вглубь этого проклятого места Тор увидел всех, кого убил в бою, и кого не видел годами.
Вдруг Тор почувствовал, как холод пробрал его до костей, и знал, просто знал, что в нише впереди, скрытой в облаке пара, томится настоящее зло.
Постепенно сквозь дымку проступили очертания фигуры, и Тор застыл на месте, как вкопанный.
«Куда это ты движешься, сын мой?», – раздался зловещий утробный голос.
Волосы Торгрина встали дыбом, когда он узнал этот голос, голос, принёсший ему столько несчастий, являвшийся ему в кошмарах. Тор овладел собой.
Не может быть.
Тора пробрал ужас, когда из темноты, закованный в три пары кандалов, выступил его настоящий отец.
Андроникус.
Андроникуса остановили цепи, и Торсам подошёл ближе и встал перед ним, глядя прямо в глаза. Всё тело Андроникуса было покрыто ранами так же, как когда Торин видел его в последний раз на поле битвы.
Андроникус жестоко ухмылялся и выглядел неуязвимым.
«Ты ненавидел меня при жизни. Не прекратишь и после смерти?», – спросил он.
«Я всегда буду тебя ненавидеть», – ответил Торгрин дрожащим голосом.
Андроникус улыбнулся.
«Вот и хорошо. Твоя ненависть подпитывает во мне жизнь. Она связывает нас».
Тор задумался над его словами и понял, что отец прав. Ненависть, которую он испытывал к Андроникусу заставляла его вспоминать о нём каждый день, и странным образом поддерживала связь между ними. Он осознал, что хотел бы по-настоящему от него освободиться. А для этого от ненависти необходимо было избавиться.
«Отныне ты для меня пустое место», – сказал Торгрин. «Ты мне не отец. Никогда им не был. Ты и не враг. Ты просто один из трупов в стране мёртвых».
«Но всё же я живу», – возразил Андроникус. «В твоих снах. Ты убил меня, но не до конца. Чтобы от меня избавиться, тебе придётся победить самого себя. Но ты для этого недостаточно силён».
На Торгрина накатила новая волна гнева.
«Я сильнее тебя, отец», – сказал он. «Я живу там, наверху, а ты мёртв и заточён здесь».
«Ты, которому я снюсь, по-настоящему ли жив?», – спросил Андроникус с улыбкой. «Кто кого загнал в ловушку?»
Андроникус закинул голову назад и скрипуче захохотал, всё громче и громче, и хохот его отзывался эхом. Тор с ненавистью смотрел на него. Ему хотелось убить его и отправить в ад. Но тот уже был в аду. Тор понял, что освобождение нужно ему самому.
Торгрин почувствовал руку на своём плече, и, обернувшись, увидел Риса, который платил ему услугой за услугу, и тащил прочь.
«Он этого не достоин», – сказал Рис. «Всего лишь очередной призрак».
Тор позволил себя увести, и под смех Андроникуса, звенящий у него в ушах, они пошли дальше, прокладывая путь по бесконечной пещере ужасов.
* * *
Они шли и шли дальше, казалось, месяцы к ряду, плутая в туннелях, которым не было конца, сбивались на многочисленных развилках и терялись в подземном лабиринте. Тору казалось, что они пересекли уже целую пустыню черноты, и что он шёл там всю свою жизнь.
В конце концов они добрались до места, где пещера, похоже, заканчивалась. Тор озадаченно остановился, как и все остальные, и уставился на чёрную каменную стену. Неужели они зашли тупик?
«Смотрите!», – позвал О’Коннор. «Там, внизу».
Тор опустил взгляд и увидел широкое отверстие в полу, у конца пещеры. За ним открывался туннель, отвесно спускавшийся вниз, в черноту.
Тор с остальными подошли к краю отверстия и заглянули вниз. Туннель, казалось, вёл к самому земному ядру. Оттуда дул тёплый ветер с запахом серы. Глубоко внизу Тор слышал стоны.
Тор опасливо переглянулся с товарищами. Он видел, что никто из них не хочет спускаться в туннель и катиться по его стенам в неизвестность. Он не был уверен, что сам этого хочет. Но, с другой стороны, разве у них был выбор? Может, они куда-то не туда свернули?
Они начали обсуждение, но вдруг позади раздался ужасающий вопль, от которого волосы у Тора на загривке встали дыбом. Звук был немного похож на львиный рёв.
Тор обернулся, и кровь застыла в его жилах, когда он увидел, что перед ними стоит самый невероятный монстр, какого только можно вообразить. Он навис над ними – втрое выше Тора и вдвое его толще. Монстр напоминал великана, но кожа его была покрыта красной чешуёй, а вместо пальцев на руках было по три длинных когтя. Вместо ступней у него были копыта, шею венчала сплюснутая с боков голова с тремя глазами на макушке, а всё лицо занимал рот – огромный, с жёлтыми щербатыми зубами по полфута длиной. Под блестящей чешуёй, заменявшей ему кольчугу, перекатывались массивные мускулы.
«Похоже, оно сбежало из ада», – обрёл дар речи О’Коннор.
«Или хочет затащить туда нас», – предположила Индра.
Существо запрокинуло голову и зарычало, а затем подалось вперёд и нанесло удар.
Тор успел отскочить как раз во время – когтистая лапа пронеслась в дюйме от него.
Но О’Коннору не настолько повезло. Он закричал, когда длинные жёлтые когти зверя полоснули его, оставляя три пореза на бицепсе, и кувыркаясь в воздухе, полетел на камни. Надо отдать ему должное: упав, О’Коннор перекатился и, несмотря на боль, выхватил лук и выпустил стрелу.
Зверь был слишком быстр. Он просто протянул лапу и поймал стрелу на лету. Затем, поднёс её к глазам, изучил и отправил а рот, проглотив, будто закуску. Он снова откинулся назад и рыкнул ещё раз.
Тор начал действовать. С высоко поднятым мечом он бросился в атаку и обрушил его на ногу чудища. Со всей сил Тор давил на меч, пронзая насквозь чешуйчатую кольчугу и кожу и пригвождая ступню монстра к каменному полу.
Монстр взвыл. Торгрин в этот момент был беззащитен, и понимал, что поплатится за сделанное. Так и произошло. Монстр замахнулся лапой и ударил Тора в рёбра. Тот услышал, как хрустнули кости, и полетел в каменную стену на другом конце пещеры.
Зверь попытался нагнать его, но был всё ещё пригвождён к полу. Он наклонился, схватил меч Тора и вытянул его из камня и из своей стопы.
Он развернулся и атаковал Тора. Тор катался по полу, оглушённый падением, и смог только посмотреть вверх, собирая силы для рывка. Он бы не успел отреагировать вовремя.
Остальные пришли на помощь. Матус бросился вперёд, широко размахивая кистенем, и одним ударом попал монстру в бедро.
Монстр разъярился и отвлекся от Тора, как тут же с другой стороны его атаковал Рис, пронзил кинжалом и заставил упасть на колени. О’Коннор выпустил ещё одну стрелу, а Инлра – несколько зарядов из пращи, попав монстру камнем в глаз, пока Элден уже подбежал с топором, и прорубил монстру плечо. Конвен прыгнул вперёд, приземляясь зверю на голову, занёс меч и опустил его на звериный череп.
Монстр застонал, обезоруженный таким количеством нападавших. Он взревел и резким движением распрямился во весь рост и во всю ширь, потянувшись руками назад и сбрасывая Конвена. Всех остальных он тоже разбросал в разные стороны, и они полетели на камни.
Когда в глазах у Тора прояснилось, и он посмотрел вверх, он понял, что монстр неуязвим. Что бы они ни делали, это его не убьёт. Драться с ним означало верную смерть.
Тор понял, что должен взять на себя ответственность и быстро принять решение, чтобы спасти всем жизнь.
«В туннель!» – скомандовал он.
Все послушались его, когда ещё раз взглянули на монстра и поняли, что Тор имел в виду. Туннель был их единственной надеждой. Они вернулись к действию, подобрали своё оружие и побежали за Тором к туннелю, а монстр погнался за ними.
Тор остановился перед входом.
«Вперёд!» – приказал он, желая, чтобы другие спаслись первыми.
Тор стоял с мечом наготове, прикрывая проход от зверя, чтобы его друзья могли уйти. По одному – Индра, Конвен, Элден, О’Коннор и Рис – они прыгал в туннель ногами вперёд и исчезали во тьме.
Матус остановился рядом с Тором.
«Я задержу его», – сказал Матус. «Иди ты!»
«Нет!» – сказал Тор.
Но Маутс не хотел слушать. Зверь бежал к туннелю, целясь в Тора, и Матус шагнул вперёд и отсёк зверю два длинных когтя, за секунду до того, как они достигли Тора.
Тор в тот же момент пригнулся и отрезал чудищу вторую руку.
Зверь взвыл, и Тор с Матусом в ужасе увидели, как отрубленные руки мгновенно отрастали снова. Тор понял, что одолеть его невозможно.
У них оставался последний шанс.
«ИДИ!» – заорал Тор.
Матус развернулся и нырнул вниз, и Тор последовал за ним, головой вперёд, приготовившись скользить. Но вдруг его остановили. Он почувствовал, как когти зверя впились в его ногу, разрезав кожу, и вскричал от боли. Зверь потянул его обратно.
Тор оглянулся и увидел, что монстр быстро тянет его вверх, прямо в свою разверзнутую пасть. Он понял, что через мгновение умрёт ужасной смертью.
Тор собрал в кулак остатки сил – ровно столько, сколько нужно было, чтобы дотянуться назад и отрубить монстру запястье.
Тор с криком полетел в туннель. Кувыркаясь, он нёсся всё быстрее и быстрее в направлении неизвестного.
Глава двадцать третья
Волусия восседала на золотом троне у края арены в окружении дюжин советников и смотрела вниз, ликуя, когда разъярённый пламенно-красный Разиф опустил рога, и проткнул ими спину раба. Зрители засвистели и затопали ногами, а Разиф, наслаждаясь триумфом, поднял раба над головой, демонстрируя всем свою жертву. С рогов его капала кровь. Разиф покрутился во все стороны, а затем наконец сбросил труп, который кувыркаясь полетел в грязь.
Волусия ощутила знакомое радостное возбуждение. Мало что приносило ей такое же удовольствие, как вид медленной и мучительной смерти человека. Она наклонилась вниз, опершись на подлокотники трона, и любовалась зверем и его жаждой кровопролития. Ей хотелось ещё.
«Ещё рабов!» – скомандовала она.
Протрубил рог и внизу открылись железные клетки. Дюжину рабов вытолкали на арену, и железные решётки с грохотом опустились за их спинами, отрезая путь назад.
Толпа заревела, а рабы с широко открытыми от ужаса глазами побежали врассыпную, пытаясь спастись от взбешённого зверя.
Разиф, однако, был настроен очень воинственно, и, к тому же, был очень быстр для своих размеров. Он безжалостно загонял каждого раба, накалывал их на рога, крушил им головы, топтал копытами и иногда кусал своими длинными зубами. Ярость не позволила ему остановиться, пока все до одного рабы не были мертвы.
Толпа совсем обезумела, подбадривая его ещё и ещё.
Волусия была довольна.
«Ещё!» – крикнула она.
«Моя госпожа?» – раздался голос.
Волусия обернулась и увидела Соку, главнокомандующего её армии, который почтительно склонился перед ней. Его лицо выглядело озабоченным. Волусия не терпела, когда её отвлекали от шоу. Она знала, что Соку не стал бы этого делать, если бы вопрос не был очень важным.
Никто не смел заговорить с ней без разрешения, под страхом смертной казни. Волусия смерила главнокомандующего раздражённым взглядом, под которым тот нагнулся ещё ниже.
«Императрица, простите меня, – добавил он, – но дело чрезвычайной срочности».
Она смотрела на опущенную перед ней лысую голову и разрывалась между тем, чтобы его казнить, и тем, чтобы выслушать. Наконец, из любопытства она решила дать ему слово.
«Говори», – приказала она.
«Одного из наших людей убил раб. Надзирателя в маленькой деревушке на севере отсюда. Кажется, раб взбунтовался, защищаясь. Я жду вашей команды».
«И зачем ты мне этим докучаешь?» – спросила она. «Вокруг Волусии тысячи рабских деревень. Делайте, что обычно. Найдите бунтаря и медленно замучьте. А голову принесите мне как подарок на День рождения».
«Слушаюсь, императрица», – ответил он, и с низким поклоном удалился.
Волусия вернулась к зрелищу на арене и особенное удовольствие ей доставила сцена, когда один из рабов оказался достаточно глуп, чтобы попытаться атаковать Разифа. Разиф встретил его мощным скачком вперёд и боднул в живот, затем поднял высоко над головой и со всей силы обрушил вниз. Толпа ликовала.
«Императрица», – послышался ещё один голос.
Волусия в гневе обернулась – как мог кто-то осмелиться прервать её ещё раз? Перед ней выстроился отряд бледных огненноволосых финианцев в алых мантиях, со своим предводителем, Сардусом, во главе. Они были наполовину людьми, а наполовину – невесть чем. У них была белая, как мел, кожа и бледно-розовые глаза, и они всегда держали руки в карманах своих мантий, будто что-то скрывали. В столице все их знали и издалека замечали по ярко-рыжим волосам, ведь они были единственной человеческой расой, которой было позволено свободно, а не в рабстве, жить на территории Империи и даже иметь своих представителей в столичной власти. Такую сделку они заключили столетия назад, и нарушить её не решалась ни мать Волусии, не мать её матери. Финианцы были слишком богаты, слишком коварны и могущественны. Они были мастерами политических интриг и торговцами всеми возможными товарами и владельцами торговых судов – они могли бы по своей прихоти перекрыть городу кислород. Посредством тайных заговоров им всегда удавалось найти рычаги давления на правителей Волусии. Они заботились только о себе и никому не хранили верность, но без них бы королевский трон рухнул.
Волусию помутило при виде таких гостей. Она бы стёрла всю финианскую расу с лица земли, если бы могла.
«С чего мне тратить своё время на человека?» – нетерпеливо спросила она.
Сардус расплылся в лукавой улыбке.
«Императрица, если мне не изменяет память, вы и сами – человек».
Волусия вспыхнула.
«Я повелеваю веси расами Империи», – ответила она.
«И, всё равно, вы – человек. Человек в городе, где быть человеком – это преступление».
«Это парадокс Волусии», – сказала она. «Ею всегда правили люди. Моя мать была человеком, и бабка – тоже. Но это не делает человеком меня. Я избранная, во мне слились человек и божество. Теперь я – богиня, и убью любого, кто посмеет назвать меня иначе».
Сардус поклонился.
«Простите меня, императрица».
Она посмотрела на него с ненавистью.
«Скажи-ка мне Сардус, – начала она, – почему бы мне прямо сейчас не бросить вас всех Разифу и не покончить с вашей расой раз и навсегда?»
«Потому что тогда вы лишитесь власти, которой так дорожите», – ответил он. «Без финианцев Волусия развалится. Вы знаете это, как и знала ваша мать».
Она смерила его холодным взглядом.
«У моей матери было много заблуждений». Волусия вздохнула. «Что заставило вас надоедать мне в такой день?»
Следующая улыбка Сардуса явно не предвещала ничего хорошего. Он приблизился к ней так, чтобы больше никто не мог их слышать, и подождал, пока стихнет рёв трибун.
«Вы убили великого Ромулуса», – сказал он. «Верховного правителя Империи. Думаете, это может обойтись без последствий?»
Лицо Волусии исказилось от гнева.
«Теперь я – верховная правительница Империи», – ответила она. «и сама могу создать какие-угодно последствия».
Сардус ещё раз поклонился.
«Может и так, – согласился он, – но, тем не менее, наши шпионы – а их у нас хватает – доложили, что южная столица, прямо во время нашего разговора, готовит свою армии к выступлению в нашу сторону. Я никогда не видел армии подобной численности. Нам стало известно, что миллион солдат Ромулуса, который располагался в Кольце, тоже призван. Они все пойдут на нас. И будут здесь до начала сезона дождей».
«Ни одна армия не сможет захватить Волусию», – был ответ.
«На столицу Волусии никогда не нападали», – ответил Сардус. «Не такими силами».
«У нас больше кораблей, чем в любом флоте мира», – не сдавалась Волусия.
«Прекрасных кораблей, моя госпожа», – подтвердил Сардус. «Но они не станут нападать с моря. Мы сможем продержать их у наших стен не больше полумесяца, а затем они ворвутся сюда, разграбят город, а нас всех безжалостно убьют».
«А как тебя касаются государственные дела?», – спросила она.
Сардус улыбнулся.
«Наши источники в столице склоняются к тому, чтобы предложить вам сделку», – ответил он.
Наконец Волусии прояснился истинный мотив его визита.
«На каких условиях?» – спросила она.
«Они не станут идти на нас в поход, а вы, в свою очередь, признаете южного лидера Верховным правителем Империи. Это выгодная сделка, императрица. Позвольте нам заключить её для вас. В первую очередь, ради нашей общей безопасности. Позвольте нам разрешить ваше затруднение».
«Затруднение?» – переспросила она. «Какое ещё “затруднение”?»
Финианец посмотрел на неё озадаченно.
«Императрица, вы развязали войну, которую не сможете выиграть», – сказал он. «Я предлагаю вам выход».
Она покачала головой.
«Что вы никак не можете себе уяснить, – ответила она, – и что никак не могли себе уяснить многие до вас, так это то, что я создала ровно ту ситуацию, в которой хочу быть».
Волусия услышала вопли и повернулась к гостю спиной, чтобы посмотреть, как на арене Разив прокалывает рогами грудь очередного раба. Она удовлетворённо улыбнулась.
«Моя госпожа, – продолжил Сардус, приходя в отчаяние, – если позволите, я скажу прямо: до меня дошёл самый немыслимый слух. Будто вы намерились отправиться к Безумному Принцу. Будто вы рассчитываете заключить с ним союз. Вы, конечно, понимаете, что это бесперспективная затея. Безумного Принца недаром так прозвали – он отказывает всем просьбам и никому не даёт своих людей. Если вы пойдёте к нему, то унизите себя и навлечёте на себя гибель. Не слушайте своих советников. Мы, финианцы, существуем тысячелетиями, потому что мы разбираемся в людях. Потому что мы с ними сотрудничаем. Примите сделку. Поступите благоразумно, как поступила бы ваша мать».
«Моя мать?» – у Волусии вырвался презрительный смешок. «И где она сейчас? Пала от моей руки. Её убил не недостаток благоразумия, а избыток доверия».
Волусия многозначительно посмотрела на Сардуса, зная, что не может доверять и ему тоже.
«Императрица, – сказал он, не зная, как ещё её убедить, – я умоляю вас. Разрешите быть с вами откровенным: вы не богиня, как вам кажется. Вы – человек. И вы хрупки и уязвимы, как и все люди. Не затевайте заведомо проигрышную войну».
Взгляд Волусии стал бешенным. Сардус и всем наблюдавшие за их разговором генералы и советники пришли в ужас от её реакции.
«Я – хрупкая?» – переспросила она задыхаясь.
Это было последней каплей. Она поняла, что немедленно должна предпринять что-то, чтобы доказать всем этим мужчинам, что она какая-угодно, но не хрупкая. Ей необходимо было доказать всем то, в чём сама она не сомневалась: она – богиня.
Волусия резко отвернулась ото всех них и бросила взгляд на арену.
«Открыть ворота!» – приказала она слуге.
Тот был шокирован.
«Но, императрица…», – попытался возразить он.
«Я не стану повторять дважды», – сказала она холодно.
Слуга бросился к воротам, и в ложу ворвались крики толпы, и до Волусии с арены долетела волна жара и зловония.
Волусия вышла на балкон перед лестницей, ведущей вниз, и, раскинув руки, повернулась лицом к своему народу.
Все, как один умолкли, не ожидав увидеть её, и тут же упали на колени, чтобы поклониться ей.
Волусия ступила на первую ступеньку. Шаг за шагом, по бесконечной лестнице, она спускалась к арене.
Пока она спускалась, на стадионе воцарилась такая тишина, что если бы кто-то уронил иголку, это бы услышали все. Единственным слышимым звуком было тяжёлое дыхание Разифа, который бегал по пустой арене в поисках новой жертвы.
Наконец, Волусия достигла нижней ступеньки и остановилась перед последними воротами, отделявшими её от зверя.
Она повернулась к охраннику.
«Открывай!»
Тот растерялся.
«Императрица, – неуверенно обратился он к ней, – если я открою ворота, Разиф вас убьёт. Он затопчет вас насмерть».
Она улыбнулась.
«Я не буду повторять».
Солдат поспешил открыть ворота, и когда Волусия прошла через них, и ворота снова захлопнулись за её спиной, по толпе прокатился вздох изумления.
Все встали, чтобы лучше видеть, а Волусия медленным шагом направилась в центр пыльной арены. Она шла на Разифа.
С трибун послышались испуганные крики.
Разиф заметил её, взбрыкнул и издал рёв. Затем он на полной скорости, выставив рога вперёд, помчался на Волусию.
Волусия стояла в центре арены, раскинув руки. Когда Разиф начал атаку, она сама испустила пронзительный яростный крик. Волусия не сходила с места и не моргая смотрела на бегущего быка, а земля дрожала под ней.
Зрители вопили, ожидая, что зверь вот-вот наколет Волусию на рог, но она стояла спокойно, сохраняя высокомерный вид, и не спускала с противника грозного взгляда. Внутри она знала, что была богиней, знала, что ничто земное не может нанести ей вред. А если это было не так, если её могло убить какое-то смертное животное, то и жить ей было незачем.
Разиф нёсся на неё, но в последний момент, всего а нескольких футах от неё, резко остановился. Он встал на задние ноги, будто испугался.
Он стоял, смотрел на неё и не решался приблизиться. Медленно, он опустился на колени, а затем – на живот.
Толпа затаила дыхание, а Разиф склонил свою голову перед Волусией и коснулся земли лбом.
Она стояла с распростёртыми руками и упивалась властью над зверем, своим бесстрашием, своим вселенским могуществом. Она доказала, что была богиней. И больше она не боялась ничего.
Один за другим все присутствующие на стадионе упали на колени и низко склонили головы – десятки тысяч людей, все имперские расы выражали почтение к ней. Она чувствовала их энергию, впитывала их силы, и знала, что была самой могущественной женщиной на земле.
«ВОЛУСИЯ!» – скандировали трибуны.
«ВОЛУСИЯ! ВОЛУСИЯ!»
Глава двадцать четвёртая
Гвен стояла у входа в пещеру и смотрела на начинавшийся закат. Подготовка была в самом разгаре: все её подданные паковали свои немногочисленные пожитки и собирались с духом, чтобы покинуть это место и начать долгий переход через Великую Пустошь в поисках Второго Кольца.
Гвен понимала, что пришло время искать новый постоянный дом. Её народ нуждался в этом и заслуживал этого. Может, эта попытка будет стоит им жизней, но они хотя бы умрут стоя, в борьбе за что-то большее, а не забившись в нору и считая свои дни. Ей потребовался целый лунный цикл, чтобы осознать это и чтобы побороть свою тоску по Тору и Гувейну. Горе по-прежнему жило у неё внутри, но теперь она могла обуздать его и не позволить ему мешать ей выполнять свою миссию. Так или иначе, если она подчиниться горю, это не только не исправит ситуацию, но и окончательно отравит ей жизнь.
Конечно, Гвен мучило осознание утраты, мысль о том, что Тор и Гувейн могут никогда к ней не вернуться. Ей казалось, что у неё не осталось ничего, ради чего стоит жить. В таких случаях она вспоминала о своём отце и деде, и всём длинном роде королей, которые знавали немало потрясений, и которые доверили ей продолжать своё дело – в их примере на черпала силы. Она заставила себя быть сильной и сосредоточиться на предстоящей задаче. Ей нужно было направлять свой народ. Она должна была увести их в безопасное место.
«Моя госпожа?» – раздался настойчивый голос.
Гвендолин обернулась и с удивлением обнаружила у входа в пещеру одного из селян. Он запыхался и смотрел на неё очень серьёзно.
«Почему ты пришёл не дождавшись ночи?» – спросила встревоженная Гвендолин.
«У нас срочное дело», – сказал он торопливо. «Вы должны прийти на деревенский сбор, немедленно. Все».
Кендрик и Годфри подошли к ним, тоже не понимая, в чём дело.
«Зачем вам наш народ на вашем собрании?», – спросила Гвен. «Особенно при свете дня».
Гонец, все ещё задыхаясь, замотал головой.
«Вопрос касается всех нас, моя госпожа. Пожалуйста, пока вы не ушли, спуститесь к нам».
Он развернулся и побежал обратно, а Гвен осталась стоять в крайнем недоумении.
«Что им может быть нужно?» – спросила она. «Они умоляли нас никогда не показываться до наступления темноты».
«Возможно, они хотят просить нас уйти?» – предположил Годфри.
Гвен посмотрела на удалявшегося гонца и медленно покачала головой.
«Нет, – сказала она, – боюсь, тут что-то намного хуже».
* * *
Годфри, Кендрик, Гвендолин и большая группа членов Кольца вышли из пещеры и начали спускаться с горы, прижимаясь к склону, чтобы не поскользнуться и не быть замеченными. Когда они приблизились к деревне, то увидели сотни селян толпящихся на центральной площади, и даже на расстоянии уловили хаос среди них. Все они выглядели очень озабоченными, будто случилось что-то ужасное.
Когда процессия Гвен вошла в деревню, в центре толпы Годфри разглядел мальчика – брата Сандары по имени Дариус, а рядом с ними, как он понял, была его девушка – он слышал, как её называли Лоти. Эти двое стояли перед старейшинами, и девушка выглядела расстроенной. Годфри гадал, что они могли натворить.
Годфри, Гвен и остальные подошли как раз тогда, когда те молча стояли в центре толпы.
«Но зачем ты его убила?» – раздался осуждающий, исполненный паники голос. Годфри увидел, что кричала женщина, стоявшая рядом со старейшинами – мать Лоти, судя по всему. «Мы что, ничему тебя не научили? Как ты могла так себя повести?»
«Я не хотела этого», – сказала Лоти. «Я просто отреагировала. Моего брата били кнутом».
«И что?!» – заорал на неё вождь Бокбу. «Нас всех бьют кнутом каждый день. Но не один из нас не глуп настолько, чтобы давать отпор, а тем более – убивать кого-то. Ты навлекла смерть на всех нас. На каждого».
«А что на счёт Империи?» – воскликнул Дариус в её защиту. «Они не нарушили правила?»
Селяне разом умолкли и перевели взгляд на него.
«У них власть», – сказал один из старейшин. «Они и устанавливают правила».
«А почему власть должна быть у них?» – спросил Дариус. «Только потому, что их больше?»
Бокбу покачал головой.
«Ты сегодня очень глупо поступила, Лоти. Очень-очень глупо. Ты дала волю страстям, и это было опрометчиво. Это навсегда изменит судьбу нашей деревни. Скоро они придут сюда. И не один человек – сотни, а то и тысячи. Они придут с оружием и в доспехах. И убьют нас всех».
«Мне жаль», – сказала Лоти громко и смело, чтобы все слышали. «Но и не жаль, одновременно. Я бы сделала это ещё раз ради своего брата».
Толпа возмущённо ахнула, а отец Лои вышел вперёд и дал ей пощёчину.
«Я сожалею о том, что ты у меня родилась», – сказал он, гневно глядя на неё.
Отец Лоти перевёл взгляд на Дариуса, и гримаса удивления и ярости исказила его лицо, когда тот посмел посмотреть ему прямо в глаза».
«Не смейте её трогать», – пригрозил Дариус.
«Ты, маленький ублюдок, – сказал отец, – тебя за это могут повесить. Не смей проявлять неуважение к старейшине».
«Тогда вещайте», – ответил Дариус.
Отец Лоти посмотрел на него, взбешённый, но отступил, когда Дариус наконец-то отвёл глаза.
Лоти незаметно взяла Дариуса за руку, и Годфри увидел, как тот сжал её руку в ответ, давая знать, что он был за неё.
«Всё это сейчас не важно», – сказал Бокбу, и все прислушались. «Важно, что нам теперь делать».
Жители деревни переглядывались между собой в напряжённом молчании, и Годфри, наблюдая за ним, был поражен произошедшей в них перемене. Очевидно, что новые обстоятельства меняли всё. Конечно, теперь было не самое удачное время для Гвен и её людей, чтобы просто уйти. Но и остаться было бы самоубийством.
«Выдать девчонку!» – крикнул один из селян.
Несколько других негромко его поддержали.
«Отвести её в Волусию и сдать!», – добавил мужчина. «Может, они примут её в качестве подношения и оставят нас в покое!»
На этот раз послышалось больше одобрительных голосов, но недостаточно.
«Вы её не тронете!» – выкрикнул брат Лоти, Лок. «Иначе будете иметь дело со мной!»
«И со мной!» – поддержал его Дариус.
Селяне презрительно рассмеялись.
«И что же могут сделать калека и патлатый мальчишка, чтобы нам помешать?!»
На одном краю толпы хохотали особенно громко, и Годфри крепче ухватился за меч, гадая, когда начнётся драка.
«Хватит!» – крикнул Бокбу. «Вы что, не видите, что снами сделала Империя? Мы уже противостоим друг другу, вместо того, чтобы противостоять им! Мы стали совсем как они».
Толпа утихла, и селяне пристыжённо опустили головы.
«Нет!» – продолжил Бокбу. «Мы будем готовиться к обороне. Нам в любом случае умирать, так что мы умрём сражаясь. Займём позиции и нападём, когда они приблизятся».
«С чем?» – выкрикнул один из старейшин. «С деревянными мечами?»
«У нас есть копья с острыми наконечниками», – возразил Бокбу.
«А у них – стальные латы», – парировал старейшина. «Что им твои деревянные копья?»
«Мы не должны драться!» – вторил ему другой старейшина. «Дождёмся их прихода и будем просить о пощаде. Может, они смилуются над нами. В конце концов, им нужно, чтобы кто-то работал».
Среди селян разгорелась ожесточённый спор, и поднялся хаос, в котором мужчины и женщины просто кричали друг на друга. Годфри смотрел на них, поражённый, дивясь тем, как быстро всё сломалось.
Наблюдая за спором Годфри почувствовал, как в нём зарождается что-то, что он не в силах сдерживать – его осенило решение. И так было всю его жизнь – если какая-то идея приходила ему в голову, он не мог её игнорировать. Его прямо распирало изнутри, и ему срочно нужно было поделиться с остальными. Он не мог промолчать, даже если пытался.
Ноги сами вынесли Годфри в центр площади. Он оказался в окружении густой толпы, вскочил на камень повыше, замахал руками и закричал:
«Подождите!» Голос его прозвучал громогласно, исходя из глубины его большого живота, и странным образом стал похож на голос его отца, короля.
Жители деревни от неожиданности прекратили ругань, и стали разглядывать этого светлокожего пузатого пришельца, который требовал их внимания. Гвендолин и её спутники удивились его внезапной выходке ничуть не меньше. Он был точно не из воинов, но почему-то хотел взять слово.
«У меня есть другая идея!» – закричал Годфри.
Все взгляды были прикованы к нему.
«По моему опыту, любого человека можно купить, если предложить достаточно высокую цену. А армии состоят из людей»
Никто не понимал, к чему он клонит.
«Золото говорит на всех языках мира, в любой стране», – продолжил Годфри. «И у меня его достаточно. Достаточно золота, чтобы купить любую армию».
В тишине Бокбу подошёл к нему и спросил:
«Что конкретно ты предлагаешь? Раздать солдатам Империи по мешку золота? Ты думаешь, это заставит их уйти? Волусия – один из самых богатых городов Империи».
Годфри отрицательно покачал головой.
«Я не собираюсь ждать, пока армия придёт сюда», – ответил он. «Люди покупаются не так. Я пойду в город. Пойду туда сам и возьму с собой достаточно золота, чтобы купить любого, кого потребуется. Я завоёвывал людей не беря в руки меч, и этих смогу развернуть ещё до того, как они выйдут в поход».
Все уставились на Годфри потеряв дар речи. Стоя перед ними он дрожал, сам поражённый своей речью. Он не знал, что на него нашло. Возможно, несправедливость всего происходящего, возможно – вид храброй девушки в слезах. Он высказался, не успев ничего обдумать.
Неожиданно он почувствовал, как кто-то похлопал его по плечу. К Годфри подошёл селянин и посмотрел на него одобрительно.
«Ты – белый человек из-за моря», – сказал он. «Вы там поступаете иначе, чем мы. И всё же, у тебя появилась идея. Смелая и рискованная идея. Если ты хочешь пойти в город и понести туда свои жёлтые монетки, мы не станем тебя останавливать. Возможно, ты нас всех спасёшь».
Внезапно все жители деревни издали странный воркующий звук и протянули к Годфри открытые ладони.
«Что это за звук?» – спросил Годфри. «И что они делают руками?»
«Это приветствие нашего народа», – пояснил Бокбу. «Выражение восхищения. Таким звуком приветствуют героев».
Годфри ощутил ещё один хлопок по спине, потом – ещё, и вскоре деревенское собрание рассосалось и каждый пошёл в свою сторону, потому что Годфри положил конец их противостоянию. Он думал, что, во всяком случае, разрядил атмосферу, и теперь жители деревни смогут собраться и обсудить дальнейшую стратегию в другом тоне.
Годфри смотрел, как они расходятся, и его одолевало чувство нереальности происходящего. Что он только что наделал? Он что, правда подписался пойти в одиночку во враждебный имперский город и подкупить незнакомых людей? Что это – подвиг или абсолютная глупость?
К Годфри подошли Акорт и Фултон и помогли слезть с камня.
Они качали головами и улыбались.
«И это ты ещё даже не пил», – сказал Акорт. «Тебя действительно не узнать, друг мой»
«Могу предположить, что тебе понадобятся спутники», – сказал Фултон. «Кто-то, кто помог бы донести те самые жёлтые монетки, о которых ты говорил. Думаю, мы могли бы пойти с тобой. Заняться нам больше нечем, да и выпивка почти кончилась. К тому же, меня тошнит от той пещеры».
«Не говоря уже о том, что по дороге нам могут попасться бордели», – подмигнул Фултон. «Я слышал, Волусия – шикарное местечко».
Годфри смотрел на них с открытым ртом, не зная, что и сказать. Пока он думал, к ним приблизился Мерек, вор из подземелий, который вступил в Легион.
«Куда бы ты ни пошёл, – сказал он, – ты захочешь пройти через чёрный ход. Тебе понадобится хороший вор под рукой. Такой же беспринципный, как ты сам. Я – именно такой человек».
Годфри смерил его взглядом: почти одного с ним возраста, с хитрыми безжалостными глазами – под его внешностью можно было разглядеть мальчишку, который сам пробивал себе путь в жизни. Такой человек и был ему нужен.
«Ещё тебе нужен кто-то, кто знает Империю», – раздался голос.
Годфри обернулся и увидел Арио – невысокого парня, тоже из Легиона, который однажды спас Торгрина, а потом, сдержав данное обещание, в одиночку пробрался через леса Империи и переплыл море, чтобы попасть в Кольцо.
«Я раньше бывал в Волусии», – сказал парень. «И я сам из Империи. Ты решился на смелый поступок, а я восхищаюсь смелостью. Я пойду с тобой. Буду рядом в бою».
«В бою?» – переспросил его Годфри, и его охватило волнение, от осознания реальной ситуации.
«Молодец, юноша», – сказал Акорт. «Но никакого боя не будет. В боях умирают, знаешь ли, а мы такого не планируем. Боя не будет. Будет экспедиция в город. Возможность прикупить выпивки и женщин, а также дать взятку нужным людям и вернуться домой героями, утерев всем нос. Годфри, я прав?»
Годфри смотрел на него пустым взглядом. Так ли это? Он уже не знал. Всё, сто он знал, это то, что его большой рот связал его обязательствами. Почему именно в критические моменты гены его отца брали над ним верх? В нём говорило рыцарство или просто импульсивность?
Годфри увидел, что к нему идут его сестра и брат – Гвендолин и Кендрик. Они встали по обе стороны от него и многозначительно посмотрели.
«Отец бы гордился», – сказал Кендрик. «Мы гордимся. Смелое предложение».
«Ты стал другом этому народу», – сказала Гвендолин. «Они теперь восхищаются тобой. Надеются на тебя. Доверие священно – не подведи их».
Годфри посмотрел на неё в ответ и кивнул, сдерживая теперь свой язык, да и не зная, что сказать.
«Твой план одновременно и мудрый, и глупый. Только тебе может удаться провернуть такое. Заплати нужным людям, и выбирай этих людей внимательно».
Гвен подошла и обняла его. Когда она отстранилась, в глазах её была тревога.
«Береги себя, брат», – сказала она тихо.
После этих слов они с Кендриком ушли, а к Годфри приблизилась Иллепра с улыбкой на лице.
«Ты уже не мальчик», сказала она. «Сегодня ты стал мужчиной. Это – мужественный поступок. Мужчинами становятся именно тогда, когда берут на себя ответственность за других людей. Теперь ты герой. Что бы ни случилось, ты будешь героем».
«Я не герой», – ответил её Годфри. «Герои бесстрашны. Ничто их не пугает. Герои могут принимать взвешенные решения. Моё было поспешным, я его не обдумал. И я напуган больше, чем когда-либо в жизни».
Иллепра кивнула, и погладила его ладонью по щеке.
«Все герои так себя чувствуют», – сказала она. «Героями не рождаются. Ими становятся после принятия множества трудных решений. Это эволюция. И ты, любовь моя, встал на этот путь. Ты становишься героем».
Она наклонилась к нему и поцеловала.
«Беру обратно все свои слова», – сказала она. «Возвращайся ко мне. Я люблю тебя».
Они поцеловались, и на мгновение Годфри растворился в их поцелуе и забыл все свои страхи. Он посмотрел в улыбающиеся глаза Иллепры, когда она отстранилась и пошла прочь, и остался совсем один, спрашивая себя: что я наделал?
Глава двадцать пятая
Тор, весь побитый, сидел у странного костра, который сам по себе тлел на каменном полу. Рис, Матус, Конвен, О’Коннор, Элден и Индра сидели с ним рядом. Все семеро смертельно устали и сидели со слипающимися глазами опершись о выступы скал.
Тор никогда в жизни не испытывал такой усталости и знал, что она была неестественной. Из-за чего-то в здешнем воздухе, в непонятной поднимающейся и исчезающей красной дымке, он был сам не свой. Казалось, что при каждом шаге на него давил груз в тысячу тонн.
Тор мысленно вернулся к их падению в бесконечном туннеле. К счастью, в какой-то момент спуск стал более пологим, и их скольжение замедлилось, а пол у выхода был покрыт мягким чёрным мхом, который смягчил приземление. Всё это спасло их от гибели, но кувырки в туннеле всё равно не прошли бесследно – у Тора синяки покрывали каждый дюйм тела. Он был несказанно рад узнать, что выжили все. Трудно было сказать, насколько низко они спустились, но по ощущениям – на несколько миль. Далеко вверху всё ещё можно было услышать слабые отзвуки звериного рёва, и Тор понимал, что они ещё легко отделались.
Но теперь у них были новые проблемы. Они оказались намного глубже под землёй, и Тор не имел представления, в какую сторону им идти – если в этом месте вообще были какие-то стороны. Сразу после падения они смогли собраться и продолжить свой путь вглубь по новой сети туннелей. Как и те, что наверху, они были вырезаны в чёрной скале, но вдобавок к этому заросли чёрным мхом. Неведомые маленькие насекомые со светящимися оранжевым глазами прятались во мху и следовали за путниками.
Наконец, слишком измотанные, они не смогли больше сопротивляться усталости и идти дальше. Когда они увидели, что в скале горит естественный костёр, не сговариваясь, свалились вокруг него, понимая, что им нужно разбить лагерь и хорошенько выспаться.
Тор сидел молча, как и остальные, опершись на мягкую от мха скалу, и глаза его смыкались. Ему хотелось проспать миллион лет. Казалось, что в подземельях он провёл уже несколько жизней.
Тор потерял ощущение пространства и времени и не мог сказать, шли они месяц или целый год. Всё, что оставалось в его памяти, пока он смотрел потрескивающее пламя, с шипением и искрами вырывавшееся из-под земли, было лицо Андроникуса и долгое падение вниз. Его одолевала убеждённость в том, что им никогда не выбраться из этого мира. Он огляделся, внезапно осознав, что это место может стать его последним пристанищем. Расслабиться не получалось, и он невольно был настороже, ожидая, что из-за угла в любой момент может появиться какой-нибудь новый монстр. И второй раз им может не так повезти.
Тор смотрел на огонь и думал о том, что они проведут тут ночь, сколько бы она ни длилась. Проснутся ли они когда-нибудь? Отыщут ли Гувейна?
Тора накрыло чувство вины за то, что он, возможно, привёл братьев в свой личный ад. Он не планировал, что они вызовутся идти с ним, но был им за это благодарен. Он испытал невиданную ранее решимость найти Гувейна и, так или иначе, вывести отсюда всех своих друзей. Ради них, если не ради себя.
Все они сидели в удручённом молчании, затерявшись в собственных мыслях, и единственным слышимым звуком был треск костра. Тор гадал, увидит ли он ещё когда-нибудь дневной свет и Гвендолин. Чем дальше, тем мрачнее виделся ему финал, и он понимал, что должен отвлечься от всего происходящего.
«Расскажите историю», – сказал Тор, и не узнал собственный голос, нарушивший тишину.
Все посмотрели на него в удивлении.
«Кто-нибудь. Любую историю. Что-угодно».
Тор необходимо было перенестись куда-то в другое место, лишь бы отсюда.
По туннелю с завыванием пронёсся порыв ветра. Тор не знал, заговорит ли кто, и остались ли вообще у кого-то силы на разговоры.
После паузы, показавшейся вечной, когда Тор уже решил было, что он обречён остаться под гнётом собственных мыслей, воздух прорезал голос. Он звучал низко, мрачно и очень устало. Тор огляделся и с удивлением заметил, что голос принадлежал Матусу, который наклонился вперёд и, глядя в костёр, заговорил.
«Мой отец был сложным человеком», – медленно начал Матус. «Склонным к соперничеству. Завистливым. Не таким отцом, который бы радовался успехам сына. Скорее таким, который чувствовал в этом угрозу. Он хотел превосходить меня во всём. Что забавно, потому всё, чего я всегда хотел – это любить его и быть с ним рядом. Но он всегда меня отталкивал. Находил поводы для конфликта и держал на расстоянии. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что он ненавидит не меня, а себя самого».
Матус сделал глубокий вдох, глядя на языки пламени и переносясь в другой мир. Тору были близки его слова. Он чувствовал тоже самое по отношению к человеку, который его вырастил.
«Мне казалось, что я родился не в той семье», продолжил Матус. «Я будто, не вписывался – во всяком случае, не соответствовал его ожиданиям. Но дело в том, что я так и не понял, каким бы он хотел меня видеть.
Я знал, что не похож на остальных МакГиллов с Верхних островов. Мне были ближе Мак Гиллы из Кольца», – сказал он, бросая взгляд на Риса. «Я завидовал вам всем и мечтал о том, чтобы сбежать с островов на материк и вступить в Легион.
Но не мог. Такая мне выпала судьба. Братья меня ненавидели, отец – тоже. Единственным человеком, любившим меня, была моя сестра Стара… И моя мать».
На этом последнем слове Тор в голосе Матуса услышал горе. Последовало долгое молчание, и, наконец, Матус собрался с духом, чтобы заговорить снова. Голос его звучал так, будто путешествие по чертогам памяти утомило его ещё больше.
«Однажды, – сказал Матус, откашлявшись, – когда мне было лет тринадцать, отец позвал меня на охоту. Охота была устроена для моих старших братьев, и, пригласив меня, он бросил мне вызов. Он не думал, что мне удастся убить какого-нибудь зверя, но просто хотел ещё раз превзойти меня, и посмотреть, как мои старшие братья превзойдут меня, и как обычно, сделать из меня дурака. Он хотел, чтобы я знал своё место».
Матус вздохнул.
«Под конец охоты, уже на закате дня, нам встретился огромный вепрь – самый большой за всю мою жизнь. Мой отец кинулся за ним. Им двигала агрессия и желание покрасоваться, а вот искусной техники, которой он любил хвастать, недоставало. Он бросил копьё и промахнулся, разозлив зверя. Двое моих братьев оказались беспомощны и тоже промазали.
Рассвирепевший вепрь атаковал отца и уже собирался его убить. Мне следовало позволить этому случиться.
Но я отреагировал. Отец не знал, но много ночей подряд, когда все уже глубоко спали, я упражнялся в стрельбе из лука. Два идеально точных выстрела попали вепрю в голову. Он рухнул замертво, не успев добраться до отца».
Матус снова вздохнул и надолго умолк.
«Он поблагодарил тебя?» – спросил Рис.
Матус отрицательно покачал головой.
«Он посмотрел на меня так, что я по сей день помню этот взгляд. В нём была ярость, унижение и зависть. Он выжил благодаря тому, что его младший отпрыск завалил вепря, который ему самому оказался не по зубам. С того дня он возненавидел меня ещё больше».
В долгой тишине, нарушаемой только треском костра, Тор размышлял об этой истории и находил много сходства между их отцами.
История впечатлила Тора, и он думал, что она закончилась, но внезапно Матус продолжил.
«На следующий день, – сказал он, – моя мать умерла. Она так и не смогла привыкнуть к островным штормам. Женщиной она была хрупкой и нежной, а на бесплодные острова её перевёз мой отец под действием своих неуёмных амбиций. Она подхватила простуду и так и не поправилась, хотя мне кажется, что на самом деле её убила тоска по материку.
Я любил свою мать так сильно, что сама эта любовь оправдывала моё существование, а когда она умерла, я утратил последнюю связь с местом, где родился. Её похоронили на вершине горы Элевзис. Знаешь, что там было?», – спросил Матус, глядя на Риса.
Рис кивнул.
«Первая столица», – ответил он.
Матус кивнул в ответ.
«С историей у тебя всё в порядке, кузен».
«Я там учился в детстве», – объяснил Рис. «Задолго до Королевского Двора резиденция власти находилась на Верхних островах. Пятьсот лет назад короли правили именно оттуда. До Большого раздела».
Матус кивнул, а Тор посмотрел на них обоих, дивясь их обширному придворному образованию и осознавая, как многого он не знал об истории Кольца. Ему хотелось больше узнать о древних королях и воителях. Ему хотелось услышать о том, каким Кольцо было много веков назад, изучить всё о древних войнах и битвах, рыцарях и героях, бывших столицах и королевских резиденциях… Но сейчас было не подходящее время. Наступит день, и он засядет за книги и разузнает обо всём. Наступит такой день – пообещал он себе.
«Как бы то ни было, – сказал Матус, – в тот день я сидел на могиле матери и рыдал – это было для меня слишком. Все давно разошлись, а я просидел на вершине горы целую ночь. Там ощущалось присутствие смерти, и именно там я узнал, что значит смерть. В том, что случилось, я винил отца – он даже не явился на похороны. Ту ночь я ему никогда не прощу. Он как был эгоистом, так и остался им до последнего».
Матус вздохнул.
«Здесь у меня тоже ощущение, в первый раз с тех пор. То, которое я наделся больше никогда не испытать: ощущение присутствия смерти. Моя мать где-то здесь. Я одновременно и боюсь увидеть её, и очень этого жду».
История Матуса завершилась, и все остались сидеть в тишине, а Тор смотрел на Матуса с новым уважением. Эта история действительно смогла заставить его и всех остальных перенестись из подземелья в совершенно другое место. Найдёт ли Матус свою мать? Хотел бы Тор знать.
Но ещё больше он хотел знать, отыщется ли Гувейн.
Глава двадцать шестая
Сон Дариуса был недолгим и беспокойным, и, как только забрезжил рассвет, его прервал деревенского рога – резкий, низкий и заунывный. Дариус сразу понял, что случилась беда – этот рог трубил только в самых крайних случаях, и на веку Дариуса это было всего один раз, в его глубоком детстве. Тогда один из селян попытался сбежать, а имперцы схватили его, пытали, а затем казнили на глазах у всех.
С дурным предчувствием Дариус вскочил с кровати, быстро оделся и выбежал из дома, и Дрей не отставал от него ни на шаг. Первая мысль Дариуса была о Лоти и вчерашнем деревенском вече. Оно не закончилось ничем, кроме ожесточённых споров, а единого плана действий так и не выработали. Все готовились к худшему, к скорому бедствию, к неизбежной мести Империи, но никто не хотел действовать решительно и браться за оружие. Дариуса это не очень удивляло.
Однако же, он не ожидал, то имперцы прибуду так быстро, уже на следующее утро. Он мог бы догадаться, что с местью Империя никогда не медлит.
Дариус пробежал по пыльной тропинке к центральной площади и присоединился к растущей толпе жителей, в спешке покинувших свои дома. Мужчины и женщины, дети, братья и сёстры, кузены и кузины, друзья и знакомые – на главной дороге стало очень тесно, а люди всё прибывали.
Из всех, в приподнятом расположении духа пребывал только Дрей – он игриво покусывал Дариуса за ноги, возбуждённый прогулкой в людном месте. Дариус хотел бы ему объяснить, что сейчас было неподходящее время для игр, но знал, что пёс не поймёт.
Дариус всматривался в лица собравшихся, в отчаянной попытке отыскать Лоти, подозревая, что тревога как-то связана с ней и с Империей, и что в этот момент он был нужен ей, как никогда. За день до этого они договорились, что если что-то случится – неважно, что – они встретятся под большим деревом недалеко от центра. Пока все селяне направлялись к площади, он повернул и побежал к дереву, надеясь застать её там.
К его облегчению, она пришла – стояла по деревом, взволнованная, с красными от слёз глазами, и тоже пыталась разглядеть его в толпе.
Как только Дариус подошёл к ней, Лоти бросилась в его объятья. Он мог только вообразить, какой долгой была для неё прошедшая ночь в обществе настроенных против неё родственников.
«Дариус», – со вздохом прошептала она ему в ухо. В её голосе он слышал смесь страха и радости от встречи.
«Не бойся», – сказал он ей. «Всё будет хорошо. Что бы ни случилось – ничего страшного».
Лоти отстранилась, вся дрожа, и покачала головой, глядя ему в глаза.
«Хорошо не будет», – сказала она. «Больше никогда ничего не будет хорошо. Имперцы хотят меня убить. Они жаждут мести. Наш народ тоже хочет меня убить. За всё придётся платить».
«Послушай меня, – сказал Дариус твёрдо, беря её за плечи, – что бы ни случилось сегодня, ни при каких обстоятельствах не признавайся, что это сделала ты. Поняла меня? Не выдавай себя».
Лоти ответила ему сомневающимся взглядом.
«А что, если…» – начала она.
Он остановил её.
«Нет», – сказал он, пытаясь сделать так, чтобы слова прозвучали весомо. «Поклянись мне».
Лоти заглянула ему в глаза, и Дариус увидел, что она постепенно начинает ему доверять. Она выпрямила спину и тихо произнесла:
«Клянусь».
Дариус удовлетворённо кивнул, взял её за руку и повёл по тропинке к главной площади.
Они зашли за поворот и увидели, что в центре собралась абсолютно вся деревня. Дариус взглянул поверх голов на восходящее солнце и обмер: на горизонте дорогу в деревню перегородил огромный имперский отряд. Сотни солдат выстроились в шеренги перед рядами боевых зертов – вышколенные, в полном обмундировании, с самыми разными видами стального оружия в руках, они стояли по струнке и ждали приказа убивать.
Всё стало ясно. Дариус смотрел на своих односельчан и видел их напряжение и страх. У них не было настоящего оружия, чтобы обороняться, да и равной схватки с профессиональной армией не получилось бы в любом случае.
Дариус настраивался на неотвратимую битву и ждал, что имперцы с минуты на минуту пойдут в наступление. Вместо этого, как ни странно, наступила долгая неловкая тишина. Войско Империи стояло к ним лицом под развевающимися на утреннем ветру знамёнами, будто испытывая их выдержку.
Наконец, имперский полководец выступил вперёд, окружённый дюжиной солдат, и обратился к селянам:
«Пролилась кровь, – громогласно начал он, – и кровь будет за это заплачена. Ваш народ забрал жизнь одного из нас. Вы нарушили основополагающее правило. Наши народы сосуществовали в гармонии, потому что вы, и поколения до вас, подчинялись правилам. Вы знаете, какова цена за их нарушение».
Он сделал паузу.
«Кровь за кровь», – выкрикнул он. «Наша великая императрица, Волусия, величайшая из королев Волусии, богиня востока и верховная повелительница моря и всех кораблей, проявила невиданное милосердие и решила на убивать вас всех. Вместо этого она велела нам пытать и убить только одного из вас – того, кто совершил богомерзкое преступление. Вы можете воспользоваться её безграничной милостью всего один раз, и только потому, что вчера был праздник в честь наших богов».
Он надолго замолчал, давая им переварить свои слова, и тишина нарушалась только трепетанием флагов.
«Теперь, – прогремел он, – тот, кто сделал это должен выйти сюда, признать свою вину, и принять мучительную смерть за свой народ. Я не стану повторять это щедрое предложение дважды. Вперёд».
Дариус изучал лица односельчан после речи полководца, и видел на них панику. Некоторые повернулись к Лоти, будто сомневаясь, выдавать её или нет. Дариус увидел, что по щекам Лоти покатились слёзы, и рука её задрожала в его руке. Он чувствовал, что она не знает, как поступить, что она вот-вот шагнёт вперёд и признается.
Но Дариус знал, что для него было делом чести не позволить ей этого сделать любой ценой.
Он обернулся к ней.
«Помни – ты поклялась», – сказал он тихо.
Наконец, Дариус набрался решимости и сделал несколько шагов, оказавшись впереди остальных. Его односельчане охнули.
«Это был я, командир!» – громко сказал Дариус, и его голос был далеко слышен в утреннем воздухе.
Дариус весь дрожал внутри, но не выказывал этого. Он решил, что не позволит страху собой управлять. Он стоял прямо и гордо, с высоко поднятой головой, и дерзко смотрел на имперцев.
«Это я убил надзирателя».
Полководец – типичный представитель имперской расы – высокий, крупны, с блестящей жёлтой кожей, маленькими рожками и красными глазами – окинул Дариуса долгим испытующим взглядом, в котором можно было уловить уважение.
«Ты сознался в своём преступлении», – зычно проговорил он. «Это хорошо. В дар за это я не буду долго мучить тебя перед смертью».
Полководец кивнул своим подчинённым и, под лязг доспехов, полдюжины солдаты подошли к Дариусу, окружили его и грубо схватив под руки потащили к своему командиру.
Дрей зарычал, подпрыгнул, и вонзился зубами в бедро одного из них. Солдат взвыл и отпустил Дариуса, а Дрей с жутким угрожающим рыком оттаскивал его от хозяина. Солдат, как ни старался, не мог вырваться из окровавленной пасти.
Его соратник потянулся к мечу, и Дариус понял, что должен действовать очень быстро, если хочет спасти Дрею жизнь.
«Дрей!» – заорал он. «Домой! СЕЙЧАС ЖЕ!»
Дариус постарался, чтобы его голос звучал как можно строже, молясь о том, чтобы Дрей послушался, и пёс внезапно отпустил солдата и умчался в толпу. Имперский меч рассёк воздух в дюйме от него.
После этого Дариуса продолжили тащить дальше.
«Нет!» – раздался крик.
Все замерли, а из толпы выбежала рыдающая Лоти.
«Это не он! Он невиновен! Я сделала это», – выкрикивала она.
Командир войска растерянно переводил взгляд то на неё, то на Дариуса, не зная, кому из них верить.
«Это слова женщины, пытающейся спасти мужа», – прокричал Дариус. «Не верьте ей!»
Полководец продолжал рассматривать их обоих, и сердце Дариуса бешено стучало – он молился, он надеялся, что поверят ему.
«Вы и правда думаете, что хрупкая девушка могла задушить могучего надзирателя?» – добавил Дариус
Наконец, командир натянуто улыбнулся.
«Ты хочешь нас оскорбить, – сказал он Лоти, – когда говоришь, что слугу Империи может убить слабая женщина вроде тебя. Если бы это было возможно, я бы сам их всех уничтожил. Держи язык за зубами, женщина, пока я тебе его не отрезал своим мечом».
«Нет!» – крикнула Лоти.
Дариус увидел, что несколько мужчин подошли к ней, схватили и оттащили назад, не смотря на её сопротивление. Её преданность глубоко его тронула, и подарила успокоение, как он думал, в последние минуты жизни.
Дариус почувствовал, как его привязывают лицом к столбу, опутывая верёвками запястья и лодыжки. Он услышал треск рвущейся ткани, когда грубые руки сорвали с него рубашку, и ощутил прикосновения солнечных лучей и прохладного ветра на своей голой спине.
«Поскольку я сегодня расположен к милосердию, – сказал командир, – мы начнём всего с сотни ударов!»
Дариус сглотнул комок и решил, что не позволит никому увидеть страх на своём лице. Он собирался с духом, готовясь к нечеловеческой боли, которую, он знал, ему придётся совсем скоро испытать.
Он ещё даже не успел закончить мысль, как услышал свист кнута, и в тот же миг каждая клеточка его тела завопила от боли, очаг которой находился поперёк его спины. Он почувствовал, что его кожа лопнула, и воздух обжёг ничем не защищённую плоть. Ему никогда в жизни не было так больно. Он не знал, сможет ли оправиться от этого удара, не говоря уже о том, чтобы выдержать ещё девяносто девять.
Кнут щёлкнул снова, и Дариус ощутил новый удар, ещё сильнее предыдущего, и испустил сдавленный стон, изо всех сил вцепившись в дерево столба, чтобы не позволить себя закричать.
Удары сыпались один за другим, в глазах у Дариуса начало расплываться, и ему показалось, что он переносится куда-то в другое место, в мир чести и отваги. В мир самопожертвования. Туда, где он должен был отдать свою жизнь за того, кого любит. Он подумал о Лоти и о том, какую боль ей бы пришлось вынести, сознайся она в своём поступке, вспомнил о её хромом брате, которого Дариус тоже любил и уважал, и о том, как она пожертвовала собой ради него. Он сносил удар за ударом, зная, что делает это за них.
Дариус всё глубже погружался в себя, убегая от боли, когда внутри него проснулось знакомое чувство – жар наполнил его ладони, и всё тело требовало от него призвать силу. Сила рвалась наружу. Он знал, что если воспользуется её, то его мучения закончатся, и он сможет расправиться с целым войском.
Но Дариус себе этого не позволил и усилием воли остановил поднимающийся жар. Он боялся использовать силу. Нежелание стать изгоем своего народа побеждало. Он скорее готовы был умереть мучеником, чем остаться в их памяти презренным колдуном.
Удар за ударом – Дариус что было мочи пытался выстоять. Он задыхался и готовы был что-угодно отдать за глоток воды. Он уже разуверился в том, что переживёт эту пытку, как вдруг чей-то громкий голос вернул его к реальности.
«Хватит!» – раздался низкий мужской крик. «Вы схватили не того».
Щёлканье кнута прервалось, а Дариус с трудом повернув голову и увидел Лока, хромого брата Лоти, который вышел из толпы.
«Это я убил надзирателя», – сказал Лок.
Полководец Империи посмотрел на него с недоумением.
«Ты?» – переспросил он недоверчиво.
Вдруг рядом с Локом оказался Радж.
«Нет», – сказал он. «Это я его убил».
За ним с теми же словами вперёд вышел Дезмонд.
«Нет, это был я!» – выкрикнул Люци.
Наступила напряжённая тишина, а затем из толпы по одному вышли все друзья Дариуса.
«Нет, это я!» – прокатилось эхо голосов.
Дариус был глубоко благодарен своим братьям и очень тронут их верностью. После этого их поступка он готов был умереть за них хоть тысячу раз. Несколько дюжин мужчин гордо выстроились перед имперцами, и каждый был готов принять наказание за него.
Полководец хмуро посмотрел на них и раздражённо рыкнул. Он приблизился к Дариусу, и тот почувствовал его грубые руки на своей шее. Крепко держа Дариуса, он наклонился к нему, и щекоча дыханием шею своего пленного, прошипел:
«Мне бы следовало тебя убить за эту ложь»
Дариус почувствовал холод металла на горле, когда командир приставил к нему кинжал, и понял, что тот не шутит.
Но, вместо этого, Дариус вдруг почувствовал, как его тянут за волосы, и как лезвие касается его длинного непослушного хвоста, который он не стриг с самого рождения.
«Кое-что на память», – зловеще ухмыльнулся командир.
«НЕТ!» – заорал Дариус. Мысль о том, что ему отрежут волосы напугала его даже больше, чем порка кнутом.
Все его односельчане ахнули, когда одним точным движением командир оттянул его волосы назад и отсёк их. Голова Дариуса поникла – он чувствовал себя униженным и беззащитным.
Командир перерезал верёвки, опутывавшие запястья и лодыжки Дариуса, и тот рухнул наземь. Слабый после избиения, растерянный, Дариус почувствовал, что все взгляды его народа обращены на него, и поэтому, превозмогая боль, заставил себя подняться.
Он встал прямо и с вызовом повернулся к командиру.
Тот, однако же, не обращая на него внимания, стал лицом к толпе.
«Кто-то из вас лжёт!» – прогремел его голос. «Даю вам один день, чтобы принять решение. Завтра на рассвете я вернусь. Если вы не скажете мне, кто убийца, я до смерти замучу каждого из вас. Если скажете, то я всего лишь отрежу каждому по большому пальцу на правой руке. Это будет цена, которую вы заплатите за то, что солгали мне сегодня и заставили меня прийти снова. Я пощадил вас. Солжёте ещё раз и, клянусь, узнаете, каким беспощадным я могу быть».
Командир развернулся, взобрался на своего зерта, и, по его сигналу, отряд снялся с места и поскакал прочь. Дариус стоял пошатываясь и в глазах его было темно. Последним, что он видел, было как Лоти и все его братья бросились к нему и как раз вовремя успели подхватить его на руки. Сколько всего может произойти, – подумал он, успев поднять взгляд на небо, – до восхода солнца. И потерял сознание.
Глава двадцать седьмая
Годфри, в сопровождении Акорта, Фултона, Мерека и Арио, шёл по пыльной дороге в направлении великого города Волусии и думал о том, во что ввязался. Он оглядывал своих неожиданных спутников и понимал, что дело плохо: Акорт и Фултон – двое вечно пьяных разгильдяев – годились только на то, чтобы трепать языками, Мерек – вор, проложивший себе воровством дорогу в жизни, обманом выбравшийся из королевской темницы и пробившийся в Легион – был, безусловно, полезен своими связями в преступном мире и ловкими руками, но других достоинств не имел, а Арио – тщедушный болезненный юноша из имперских джунглей – гораздо уместнее смотрелся бы в школьном классе.
Озабоченно качая головой, Годфри размышлял о незавидном жребии, выпавшем людям, наименее подходящим на роль героев. Их жалкая пятёрка должна была совершить невозможное: пробраться в один из самых охраняемых городов Империи, найти правильных людей и убедить их взять золото, которое сейчас висело в мешках на их поясах и отягощало путь. Годфри же оказался во главе этого отряда. Он понятия не имел, почему они ему доверились – сам он в себя не верил, и очень бы удивился, если бы им удалось даже просто войти в городские ворота. Пока он и представить не мог, как провернуть этот трюк.
Из всех безумств, которые Годфри приходилось когда либо совершать, это было самым невероятным. В очередной раз он позволил неконтролируемому приступу бравады взять над собой верх. Бог знает, почему. Если бы он умел держать рот на замке, то сейчас был бы в безопасности вместе с Гвендолин и остальными. Но нет, вместо этого он, почти один, собирался отдать жизнь за жителей какой-то деревни. По его мнению, эта миссия с самого начала была обречена на провал.
На ходу Годри выхватил из рук Акорта бурдюк с вином, и, который раз за день, надолго приложился к нему, унимая зуд неприятных мыслей в своей голове. Больше всего на свете ему хотелось повернуть назад, но что-то глубоко внутри не давало ему этого сделать. Какая-то его часть не могла забыть ту девушку, Лоти, которая была столь отважна, что убила надзирателя, защищая своего калеку-брата. Он ею восхищался. Он также знал, что деревня слишком малочисленная, чтобы сражаться открыто, и нужно было найти другой выход. А за годы, проведённые на войне он отлично усвоил, что другой выход есть всегда, и заключается в том, чтобы найти правильного человека и дать правильную цену.
Годфри отпил ещё, ненавидя себя за своё рыцарство. Он давно решил, что любит жизнь и ценит её гораздо выше храбрости, но не мог прекратить свои странные выходки. Он шёл понуро, пытаясь отвлечься от бесконечной болтовни Акорта и Фултона, которые не умолкали ни на минуту с начала их похода.
«Я знаю, что сделаю, когда попаду в имперский бордель», – сказал Акорт. «Я научу их любовным премудростям Кольца».
«Ничему ты их не научишь», – возразил Фултон. «Ты будешь настолько пьян, что упадёшь, не дойдя до кровати».
«А сам-то ты, – удивился Акорт, – разве не будешь пьян?»
Фултон захихикал.
«Ну, я буду достаточно трезв, чтобы не соваться в бордель к женщинам Империи!», – сказал он, и прыснул от хохота, радуясь удачной шутке.
«Эти двое когда-нибудь молчат?», – раздражённо спросил Мерек у Годфри, поравнявшись с ним. «Мы идём навстречу смерти, а они ведут себя так легкомысленно».
«Нет, молчать они не умеют», – со вздохом ответил Годфри. «Посмотри на этой с хорошей стороны: я терплю их всю свою жизнь, а тебе осталось всего пара часов – очень вероятно, что к тому времени мы все умолкнем навеки».
«Не знаю, выдержу ли ещё хоть час», – сказал Мерек. «Наверное, вызваться на эту миссию было не лучшей идеей».
«Наверное?» – переспросил Акорт с сарказмом. «Дружище, ты даже представить не можешь, как сильно мы вляпались».
«И чем ты, собственно, собираешься помочь?», – добавил Фултон. «Вор? Украдёшь имперские сердца, что ли?»
Акорт и Фултон расхохотались, а Мерек покраснел.
«У вора быстрые руки, вам такого не видать», – ответил он мрачно. «Поэтому перерезать кому-нибудь глотку не займёт у меня много времени». Он многозначительно посмотрел на Акорта и потянулся к ножу на поясе.
Акорт поднял руки вверх и выглядел не на шутку напуганным.
«Я не хотел тебя обидеть, друг», – сказал он.
Мерек медленно вернул нож на место и немного успокоился. Они возобновили шаг, и Акорт стал вести себя потише.
«Горячая голова, да?» – спросил Фултон. «Это хорошо в битве, но не в кругу друзей».
«А когда мы успели подружиться?» – спросил Мерек.
«Думаю, тебе нужно выпить», – ответил Акорт и, в знак перемирия, протянул ему флягу. Мерек проигнорировал его жест.
«Я не пью», – сказал Мерек.
«Не пьёшь?» – удивился Фулон. «Непьющий вор?! Мы точно прокляты».
Акорт сделал большой глоток.
«Хочу услышать историю о том…» – начал он, но его прервал тихий голос.
«На вашем месте я бы остановился здесь».
Годфри с удивлением увидел, что юноша – Арио – остановился как вкопанный. Его впечатлило самообладание, с каким этот мальчишка всматривался вдаль. Казалось, он заметил что-то подозрительное в лесу.
«Почему мы остановились?» – спросил Годфри.
«И почему мы слушаемся мальчишку?» – добавил Фултон.
«Потому что этот мальчишка – ваша последняя надежда и единственный, кто может провести вас по землям Империи», – спокойно ответил Арио. «Потому что если бы вы не послушались мальчишку, а сделали ещё три шага вперёд, то совсем скоро сидели бы в имперских пыточных камерах».
Все озадаченно посмотрели на него, а он нагнулся, поднял булыжник и бросил его на дорогу впереди себя. Булыжник приземлился в паре футов от них, и поражённый Годфри увидел, как в воздух внезапно взмыла огромная сеть, спрятанная под листьями и подвешенная к ветвям ближайшего дерева. Годфри осознал, что пройди оно ещё чуть-чуть, и попались бы в ловушку.
На юношу теперь смотрели с восхищением и уважением.
«Если нас спасает мальчик, – сказал Годфри, – то у нас больше проблем, чем я думал. Спасибо», – обратился он к Арио. «Я твой должник. Отдам тебе один мешок золота, если у нас останется».
Арио пожал плечами и продолжил идти, ни на кого не глядя. «Золото меня не интересует».
Члены отряда обменялись непонимающими взглядами. Годфри ещё никогда не видел, чтобы кто-то мог оставаться таким хладнокровным перед лицом опасности. Он начал понимать, что им крупно повезло иметь этого мальчика в команде.
Они всё шли и шли, у Годфри уже начали болеть ноги, и он уже не знал, достигнет ли их ничтожная компания заветных ворот.
* * *
К тому времени, когда солнце поднялось в зенит, ноги Годфри уже дрожали от усталости, и он успел опустошить второй бурдюк вина. Наконец-то, после многих часов ходьбы, лес перед ними расступился. На опушке начиналась мощёная дорога, ведущая к самым внушительным городским воротам, какие Годфри когда-либо видел.
К воротам Волусии.
Перед ними несли караул дюжины солдат в сияющих доспехах и шипованных шлемах – чёрно-золотых, в цветах Империи. Они стояли по струнке, с алебардам в руках, и смотрели прямо перед собой, охраняя огромный подъёмный мост. Годфри и остальных от входа отделяло около пятидесяти футов.
Вся компания стояла спрятавшись у кромки леса, и Годфри чувствовал на себе их требовательные взгляды.
«Что теперь?» – спросил Мерек. «Какой у тебя план?»
Годфри сглотнул.
«У меня нет плана», – ответил он.
Глаза Мерека округлились от удивления.
«У тебя нет плана?» – возмущённо переспросил Арио. «Зачем ты тогда вызвался добровольцем?»
Годфри пожал плечами.
«Хотел бы я знать», – сказал он. «Преимущественно, по глупости. Может, ещё от скуки».
Его спутники застонали от злости, переводя взгляд то на Годфри, то на ворота.
«То есть, ты хочешь сказать, – опомнился Мерек, – что привёл нас к охраняемому городу Империи безо всякого плана?»
«Что ты собирался сделать?» – спросил юноша. «Просто войти в ворота?»
Годфри перебирал в уме все безрассудства, совершённые им в жизни, и приходил к выводу, что в этот раз превзошёл самого себя. Ему хотелось бы вспомнить всё по списку, но голова слишком кружилась от выпитого.
Наконец, он отрыгнул и сказал:
«Именно так я и собираюсь поступить».
Глава двадцать восьмая
Рис медленно открыл глаза и стал вглядываться во тьму пещеры. Из-за красного пара, витавшего в воздухе, голова его гудела будто с похмелья. Перед собой он увидел маленький сияющий огонёк, который по-прежнему вырывался из каменного пола. Затем он вспомнил, как уснул сидя спиной к стене, и стал гадать, сколько же они проспали.
Рис посмотрел вокруг и увидел Торгрина, Матуса, Конвена, О’Коннора, Элдена и Индру, которые всё ещё спали растянувшись у костра. Он аккуратно потрепал каждого из них за плечо, и они один за другим начали медленно просыпаться.
Рису казалось, что всё его тело налилось свинцом и весило тысячу тонн, когда он попытался подняться сначала на четвереньки, а потом на ноги. Казалось, они проспали сотню лет. Он обернулся на тихий стон, доносившийся из глубины пещеры, нов темноте не смог понять, откуда он идёт. По его ощущениям, он провёл в этом подземелье, в мире мёртвых, целую вечность, и что их поход длился дольше, чем вся его жизнь до этого.
Но Рис ни о чём не жалел. Он был рядом со своими братьями и не хотел бы оказаться ни в каком другом месте. Тор был его лучшим другом, и Рис черпал силы в упорстве Тора, который не спасовал перед испытанием, а решил найти и спасти своего сына. За ним он бы не колеблясь пошёл в самое сердце ада.
Не так давно Рис сам пережил горе от утраты любимого человека. Каждый день он вспоминал свою Селезию и понимал, что переживает Торгрин. Это было самое странное –здесь, внизу, Рис чувствовал себя ближе к Селезии, чем когда либо раньше, чувствовал подобие успокоения. Когда он задумался об этом, то вспомнил, что проснулся, увидев её во сне. Её лицо до сих пор стояло у него перед глазами – она улыбалась, пробуждая его к жизни.
Из темноты донёсся ещё один стон, и Рис, как и все остальные, тут же крепко сжал рукоять своего меча – все были настороже. Поднявшись, они сразу продолжили поход, бесшумно продвигаясь дальше вслед за Торгрином. Рис чувствовал невыносимый голод, который, как ему казалось, он никогда не сможет утолить – будто он тысячу лет ничего не ел.
«Сколько мы проспали?» – спросил О’Коннор на ходу.
Они переглянулись, пытаясь понять.
«Мне кажется, что я стал старше», – сказал Элден.
«На вид – так точно», – ответил ему Конвен.
Рис разминал затёкшие руки и ноги. Казалось, они пробыли в неподвижном состоянии очень долго.
«Мы не должны останавливаться», – сказал Тор. «Больше ни разу».
Вместе они углублялись в черноту. Тор шёл впереди, Рис – рядом с ним, и все щурились от тусклого света огней, плутая в новых туннелях. Над головой Риса пронеслась летучая мышь, а за ней – ещё несколько, так что ему пришлось пригнутся. Подняв глаза наверх он увидел, что с потолка и стен на них смотрит множество разноцветных глаз неизвестных им существ.
Рис с тревожным чувством стиснул свой меч и приготовился к атаке.
Вскоре туннель, по которому они шли, расширился, а затем перед ними открылась большая круглая пещера около пятидесяти футов в диаметре. Из неё во все стороны отходило множество туннелей и пещер поменьше. Площадка в центре была хорошо освещена большим количеством огней, и Рис был поражён, увидев, между сколькими развилками им придётся выбирать.
Но ещё больше его поразило то, кого он увидел в пещере.
Рис упал не колени и едва не лишился чувств, когда увидел, что в каких-то нескольких футах от него стоит его любовь.
Селезия.
Глаза Риса наполнились слезами, и он благоговейно смотрел, как Селезия идёт ему навстречу и протягивает к нему руки. Она взяла его ладони в свои, и он ощутил прикосновение её шелковистой кожи, увидел её нежную улыбку и взгляд, сияющий любовью – она осталась точь в точь такой, какой он её помнил. Мягко потянув его вверх, она заставила его подняться на ноги.
«Селезия?» – спросил он почти шёпотом, боясь поверить в то, что видит.
«Это я, любовь моя», – ответила она.
Рис зарыдал и сжал её в объятьях. Он был потрясён возможностью снова прикоснуться к ней, снова держать в своих руках. Её кожа, её запах, то, как она обнимала его в ответ – всё было ему до боли знакомо. Это действительно была она. Селезия.
И, больше того, она его не ненавидела. Наоборот, казалось, что она сохранила такую же любовь, к нему, как при их последнем свидании.
Рис не мог остановить слёзы, потому что никогда раньше он не испытывал таких сильных чувств. Невероятно сильное, отравляющее чувство вины за свой поступок вернулось к нему с новой силой. Но, кроме него, ещё были любовь и благодарность за второй шанс.
«Я думал о тебе каждый день с тех пор как мы расстались», – сказал он.
«А я – от тебе», – ответила Селезия.
Рис отстранился и чтобы рассмотреть её, и когда их взгляды встретились, ему показалось, что она стала ещё прекраснее, чем была.
Рис заметил что-то у неё на руке, и, присмотревшись, понял, что это листок кувшинки, который прилип к её рукаву. Он снял его и растерянно повертел в руках – листок был мокрым.
«Что это?» – спросил Рис.
«Кувшинка, любовь моя», – ответила она тихо. «Из озера печалей. С того дня, как я утонула. В мире духов с нами остаются приметы той смерти, которой мы умерли. Особенно, если сами навредили себе. Это напоминание нам – иначе память может подвести».
Чувство вины и горе Риса усилились.
«Мне так жаль», – сказал он. «Я просил у тебя прощения каждый день с тех пор, как ты умерла. Теперь я могу попросить его лично. Ты сможешь простить меня?»
Селезия долго смотрела на него, прежде чем ответить.
«Я слышала твои мольбы, любовь моя. Я видела свечу, которую ты зажёг и отправил вниз по реке. Я была с тобой. Я была с тобой каждую секунду».
Рис снова обнял Селезию и заплакал у неё на плече, решив никогда больше с ней не расставаться, даже если для этого ему придётся остаться под землёй.
«Да», – прошептала она ему на ухо. «Я прощаю тебя. Я до сих пор люблю тебя. Всегда любила».
* * *
Торгрин всё это время стоял рядом со своим лучшим другом Рисом и тоже был очень растроган его волнительным воссоединением Селезией. Затем он и остальные отошли назад, давая влюблённым уединение. Торгрин такого не ожидал. Он предполагал встретить демонов, упырей, врагов, но никак не утраченных любимых. Мир мёртвых задавал им новые загадки.
Не успел Тор как следует над этим подумать, как из одного из множества туннелей, отходивших от центральной площадки, вышел ещё один хорошо знакомый ему человек. Мужчина величаво прошёл через пещеру и остановился перед путниками. Сердце Тора громко забилась, когда он узнал его.
«Братья мои», – негромко обратился к ним пришелец, и его удалая ухмылка и сверкающий меч на поясе были такими же, как когда Тор видел его в последний раз. Перед ними собственной персоной стоял горячо любимый член их братства:
Конвал.
Конвен охнул и бросился к нему.
«Брат!» – закричал он.
Братья обнялись, с громким лязгом столкнувшись доспехами, не хотели отпускать друг друга. Конвен одновременно плакал и смеялся, обнимая своего давно утраченного брата, и Тор впервые за много месяцев увидел счастье на его лице. В первый раз со смерти Конвала к ним вернулся старый Конвен – шумный, радостный и полный жизни.
Тор тоже подошёл к ним и обнял своего бывшего брата по Легиону, который принял на себя удар, предназначавшийся Тору, и тем самым спас ему жизнь. Рис, Элден, Индра, О’Коннор и Матус тоже по очереди заключили его в объятья.
«Я знал, что однажды мы снова встретимся», – сказал Конвал. «Но не знал, что так скоро!»
Тор пожал Конвалу руку, глядя ему прямо в глаза.
«Ты умер за меня», сказал Торгрин. «Я никогда этого не забуду. Я перед тобой в большом долгу».
«Ты ничего мне не должен», – ответил Конвал. «Наблюдать за тобой было достаточной наградой. Я наблюдал за каждым из вас, и вы всегда действовали отважно. С честью. Я горжусь вами. Благодаря вам я знаю, что моя смерть не была напрасной».
«Это правда?» – спросил Конвен, не в силах отвести от брата глаз, держась за его плечо. «Это действительно ты?»
Конвал кивнул в ответ.
«Мы не должны были увидеться ещё долгие годы», – сказал Конвал. «Но вы сами решили прийти в это место, и я не мог вас предостеречь. Так что, добро пожаловать в моё жилище, братья. Только, боюсь, тут несколько мрачно и сыро».
Конвен расхохотался, а вслед за ним – все остальные, и впервые с того момента, как они попали в это место, Тор на минуту забыл о напряжении, которое сопровождало каждый его шаг в мире мёртвых.
Тор хотел было разузнать у Конвала побольше о том, где они находятся, но внезапно из другого туннеля появился ещё один человек.
Тор не мог в это поверить. К ним приближался мужчина, который однажды значил для него всё. Тот, кого он уважал больше всех других. Тот, кого он не надеялся увидеть ещё хоть раз.
Это был король МакГил.
С раной от сыновнего кинжала, он величественно стоял перед Тором и компанией, смотрел на них с высоты своего роста и улыбался сквозь длинную бороду. Тор всегда с теплом вспоминал эту улыбку.
«Мой король», – сказал Тор, склоняя голову и опускаясь на одно колено, как и остальные.
Король МакГил покачал головой и шагнул вперёд, чтобы помочь ему подняться.
«Встань», – сказал он знакомым звучным голосом. «Встаньте все. Теперь вы можете стоять – я больше не король. Смерть уравнивает всех».
Рис поспешил обнять отца, и тот обнял его в ответ.
«Сын мой», – сказал король МакГил. «Мне следовало держать тебя ближе к себе. Гораздо ближе, чем Гарета. Я недооценивал тебя из-за возраста. Я бы никогда не повторил эту ошибку, если бы имел возможность всё исправить».
Король МакГил обернулся к Тору и потрепал его за плечо.
«Мы все тобой гордимся», – сказал он Тору. «Ты прославил всех нас. Благодаря тебе мы продолжаем жить. Мы теперь живём через тебя».
Тор и король обнялись.
«А что с моим сыном?» – спросил Тор. «Гувейн не с вами?»
Тор боялся задавать этот вопрос и слушать ответ.
МакГил опустил взгляд.
«Я не могу ответить на твой вопрос», – сказал он. «Ты должен спросить лично у Короля».
Тор непонимающе посмотрел на него.
«У Короля?» – переспросил он.
МакГил кивнул.
«Все дороги здесь ведут в одно место. Если вам нужно найти тут кого-то, обратитесь к нему. Здесь ничего не происходит без ведома Короля Мёртвых».
Тор удивился.
«Я пришёл провести вас», – сказал МакГил. «Один король, пусть и бывший, может представить другого. Если ему не понравится ваше прошение, он вас убьёт. Можете повернуть обратно, и я помогу вам найти отсюда выход. А можете пойти дальше и встретиться с ним. Но риск очень велик».
Тор переглянулся со своими спутниками, и ответом ему были согласные, полные решимости взгляды.
«Мы проделали немалый путь, – сказал Тор, – и не собираемся отступать. Проведите нас к Королю».
Король МакГил одобрительно кивнул.
«Другого я и не ждал».
МакГил развернулся и все последовали за ним в новый туннель, глубже и глубже во тьму, и Тор, не отпуская рукоять меча, собирался с духом для предстоящей встречи, от которой зависела его дальнейшая жизнь.
Глава двадцать девятая
Слуги несли по дороге золотой паланкин, в котором восседала Волусия. В сопровождении дюжины своих лучших офицеров и советников она отправилась в долгий путь в Мальтолис, город помешанного принца. Они приблизились к воротам, за которыми открывался великолепный городской пейзаж, и Волусия с любопытством выглянула, чтобы его разглядеть. С раннего детства она слышала о сумасшедшем городе и о свихнувшемся принце Мальтолисе, который, как и она сама, был назван в честь своей столицы, но никогда не видела его вживую. Конечно, её мать, равно как и все её советники, наставляли её никогда даже близко к нему не подходить. Они говорили, что это место проклято, и оттуда никто не возвращается.
Мысль об этом приводила Волусию в возбуждение. Бесстрашно, надеясь на конфликт, она воззрилась на толстые городские стены из чёрного камня и сразу же поняла, что какой бы великой не была её Волусия, город Мальтолис в десять раз превосходил её и по размеру, и по убранству, и стены его взмывали до небес. В отличие от Волусии, построенной на берегу, где со всех сторон видны были пенящиеся волны и синева океана, Мальтолис был со всех сторон окружён сушей, спрятанный далеко в глубине восточных земель, зажатый между бесплодной пустыней с одной стороны и полями крючковатых чёрных кактусов, которые точно соответствовали настроению этого места, с другой.
Их процессия надолго остановилась перед каменным мостом, перекинутым над крепостным рвом около двадцати футов шириной, который окаймлял своими голубыми водами весь город. Попасть в Мальтолис, равно как выбраться из него, можно было только одним путём – по этому изогнутому чёрному мосту, вдоль которого несли караул дюжины солдат.
«Опустите меня», – приказала Волусия. «Я хочу сама это увидеть».
Её приказ был выполнен и ноги Волусии коснулись земли. После многомильной поездки в паланкине стоять было удовольствием. Она не стала медлить и сразу направилась к мосту, а её люди поспешили следом.
Волусия остановилась, заметив, что вдоль моста стояли ряды кольев с насаженными на них свежеотрубленными человеческими головами, с которых ещё текла кровь. Но по-настоящему её удивило другое – высоко вверху висела перекладина, на которой были подвешены торсы солдат с оторванными ногами. Зрелище было отвратительным, и производило жуткое впечатление о городе перед ними. Смысл произошедшего здесь был непонятен, потому что все убитые солдаты носили форму армии безумного принца.
«Ходят слухи, что он убивает собственных людей», – прошептал Соку подойдя к Волусии, тоже крайне поражённый картиной. «Чем они ему преданней, тем больше вероятность, что он их убьёт».
«Почему?» – спросила она.
Соку пожал плечами.
«Никто не знает», – ответил он. «Кто-то говорит, что ради забавы, кто-то – от скуки. Не пытайтесь понять логику сумасшедшего».
«Но если он настолько не в себе, – возразила Волусия, – как ему удаётся править таким великолепным городом? Как он держится у власти?»
«При помощи армии, которую он унаследовал. Она больше, чем наша когда-нибудь сможет стать».
«Рассказывают, что когда власть перешла ему, была попытка переворота», – сказал Кулиан, приближаясь к ним. «Казалось, что это будет несложно. Но он всех удивил. Он убивал бунтарей самыми изуверскими способами, причём начал с их семей. Из него получился самый жестокий и непредсказуемы правитель в мире»
«Моя госпожа, ещё раз настоятельно рекомендую вам держаться подальше от этого места», – сказал Соку. «Давайте найдём другого союзника. Безумный принц не даст нам свою армию, потому что у вас нет ничего, что можно предложить ему взамен, ничего, что ему было бы нужно. С чего ему выполнять вашу просьбу?»
Волусия повернулась к нему и смерила холодным жёстким взглядом.
«Потому что я – Волусия», – сказала она властно и неуклонно. «Я – богиня Волусия, рождённая из жара и пламени, из воды и ветра. Я буду давить народы и страны пятой своего сапога, и ничто в этом мире – никакая армия и никакой принц – не сможет меня остановить».
Волусия развернулась к мосту и повела за собой своих людей. Когда она подошла к его подножию, дюжина солдат опустила алебарды, преградив ей путь.
«Назовите цель вашего визита», – сказал один из караульных, лицо которого было скрыто под шлемом.
«Как вы говорите с императрицей?» – возмущённо сказал Аксан, выступая вперёд. «Перед вами великая императрица и богиня Волусия. Королева Волусии – столицы у моря, а также королева всех провинций Империи».
«Мы никого не пропускаем без разрешения принца», – ответил караульный.
Волусия подошла к нему, дотянулась рукой до острия его алебарды, и медленно опустила его.
«У меня есть предложение для вашего принца, – сказала она негромко, – от которого он не сможет отказаться. Вы пропустите нас, потому что если принц узнает, что вы отослали нас прочь, то убьёт вас».
Солдаты колеблясь опустили алебарды, озадаченно переглядываясь между собой. Один из них кивнул, и тогда они все медленно выпрямились, освобождая проход.
«Мы можем отвести вас к принцу, но если ему не понравится ваше предложение, то… вы на себе узнаете, как он любит развлекаться», – сказал солдат и посмотрел наверх.
Волусия проследила за его взглядом и смогла ещё раз полюбоваться на изуродованные тела, украшавшие мост.
«Вы уверены, что хотите пойти на такой риск?» – спросил её солдат.
«Императрица, давайте уйдём отсюда», – прошептал Соку ей на ухо, в мольбе. «Некоторые ворота лучше не открывать».
Волусия покачала головой и сделала шаг в направлении ворот. Две огромные железные створки были украшены гротескными железными скульптурами, перевёрнутыми вверх ногами – лицо одной скульптуры искажал крик, а другой – хохот. Одних этих скульптур достаточно, подумала Волусия, чтобы любой человек в своём уме повернул вспять.
Она приняла решение и посмотрела солдату прямо в глаза.
«Веди меня к своему правителю», — приказала она.
* * *
Волусия прошла через растворившиеся ворота безумного города и стала с любопытством смотреть по сторонам. Капля, похожая на дождь, упала на плечо Волусии, но когда она опустила взгляд, чтобы посмотреть на свой золочёный рукав, то с удивлением обнаружила, что след от капли был алым. Она подняла голову и увидела, что вдоль городских стен протянуты верёвки с нанизанными на них конечностями – рука тут, нога там. Это было похоже на извращённые ветряные колокольчики, с которых, к тому же, сочилась кровь. Изношенные верёвки со скрипом раскачивал ветер.
Некоторые такие гирлянды висели ниже других, и, проходя сквозь ворота, Волусии пришлось отталкивать их руками.
Варварство принца восхищало Волусию, но и приводило в раздумья о степени его безумия. Его жестокость её уж точно не пугала, но бессистемность – да. Ей самой доставляло удовольствие быть жестокой, но она всегда находила для этого рациональный повод, Но это… она не могла проникнуть в ход его мыслей.
За воротами оказался большой мощёный булыжником двор, над которым нависали городские стены. На площади проходили строевую подготовку несколько полков, и воздух был наполнен лязгом их доспехов и шпор. Помимо этого в городе было подозрительно тихо.
Когда Волусия со своими спутниками начала медленно пересекать площадь, она почувствовала, что за ними наблюдают. Подняв голову вверх, она увидела, что в городской стене, по всей её длине, было множество окошек. Из них выглядывали горожане и таращились на чужаков широко открытыми глазами. Выражения лиц занятия у них были нелепые – один хлопал себя по голове, другой раскачивался из стороны в сторону, ещё кто-то бился головой о стену. Одни стонали, другие смеялись, а третьи – рыдали.
Волусия стала свидетельницей того, как одна молодая женщина высунулась из окна так далеко, что выпала из него и с визгом полетела вниз головой. Через пятьдесят футов она встретила свою смерть, с характерным хлюпом приземлившись на булыжную мостовую.
«Первое, что сделал безумный принц, когда унаследовал трон, – прошептал на ухо Волусии Кулиан, не сбавляя шага, – это открыл ворота всех сумасшедших домов и позволил ненормальным править в городе. Говорят, что принц получает удовольствие, наблюдая за ними во время утренней прогулки, а ночью – слушая их крики».
Волусия слушала странные вопли, стоны и смех, эхом разносившиеся по площади, и вынуждена была признать, что даже ей, неустрашимой, было тут не по себе. В ней зарождался ужас. Иметь дело с безумцем означало играть вслепую. Она не знала, чего ждать от этого место, и дурное предчувствие одолевало её всё больше и больше. Наверное, впервые в жизни она почувствовала, что зашла слишком далеко.
Не смотря ни на что, Волусия уговаривала себя быть сильной. В конце концов, она была богиней, и ничто не могло ей навредить.
Пока они шли по площади к головокружительной высоты золотым дверям, Волусия чувствовала, как воздух вокруг становится гуще от напряжения. За каждое дверное кольцо, которое было размером с саму императрицу, потянули по дюжине солдат, и огромные створки со скрипом отворились. Вырвавшись из темноты, Волусию обдал холодный сквозняк.
Её провели в замок, и первым, что Волусия услышала, переступив порог этого мрачного, освещённого лишь редкими факелами места, снова был хохот и бессвязные крики. Когда глаза привыкли к полутьме, она смогла разглядеть десятки безумцев, одетых в лохмотья, скачущих в припрыжку вокруг гостей. Некоторые следовали за ними, некоторые кричали на них, а один полз по полу у их ног – обстановка была в точности как в сумасшедшем доме. Солдаты держали больных на безопасном расстоянии, но их присутствие всё равно оказывало гнетущее действие.
Волусия со своей свитой прошли за солдатами по бесконечному коридору и оказались наконец в просторном приёмном зале.
К её шоку, там, прямо перед ними, был сам Тронутый принц. Он не восседал на своём троне, как нормальный правитель, равно как и не вышел их встретить. Королевский трон был перевёрнут вверх ногами, а представший перед удивлённым взглядом Волусии принц на нём вовсе не сидел, как полагалось, а стоял, широко раскинув руки. Он был босой, а из одежды на нём были только шорты, не смотря на холодную погоду. Голову его венчала корона, а тело было измазано в грязи.
Когда посетители вошли, он заметил их и резко спрыгнул со своего постамента.
В нетерпении, Волусия хотела было подойти к нему ближе, но принц не пошёл их приветствовать, а внезапно развернулся и побежал вдоль одной из стен зала. Он бежал вдоль древней каменной стены, украшенной дивной красоты витражами, выставив ладони вперёд, и вёл ими по её поверхности. Белоснежная известняковая стена под его ладонями становилась красной, и Волусия поняла, что руки принца были испачканы краской. Красной краской. Он бегал туда-сюда и размазывал её по дорогому камню и витражам, по знамёнам и гербам, принадлежавшим его предкам, безжалостно уничтожая их. Никто не решался его остановить.
А принц всё хохотал и хохотал, не оставляя своего разрушительного занятия.
Всё это могло бы показаться забавным, если бы в зале вокруг трона не стояли по стойке смирно сотни смертоносных солдат, очевидно, ожидавших приказа своего повелителя.
Волусию и её спутников подвели прямо к пустому перевёрнутому трону, где они теперь продолжали наблюдать за бегающим принцем.
Ждать пришлось долго, и терпение Волусии уже начало подходить к концу, когда принц всё же соизволил прерваться, и, под перезвон драгоценных подвесок на своей короне, подбежал обратно к своему трону. Он вскочил на его перевёрнутую спинку и съехал с неё вниз, как ребёнок с горки. Приземлившись на ноги он стал истерически хлопать в ладоши и смеяться, а затем проделал тоже самое ещё несколько раз.
Наконец, после пятого спуска, принц на полной скорости побежал прямо на Волусию. Он успел резко остановиться всего в футе от неё, заставив всю её свиту нервно дёрнуться.
Но Волусия не шелохнулась. Она стояла с непроницаемым видом и смотрела на него спокойным решительным взглядом, наблюдая за калейдоскопом эмоций, окрашивавших его лицо. Она видела, как сначала его охватило счастье, потом он впал в ярость, потом успокоился, снова начал улыбаться, затем растерялся – и всё это за те несколько секунд, что он её разглядывал. Он избегал смотреть ей в глаза, и взгляд его был отрешённым.
Волусия изучила его и поняла, что принц был не лишён привлекательности – восемнадцатилетний юноша, хорошо сложенный, с тонкими чертами. Но из-за печати безумия на лице он казался намного старше своих лет. И, конечно, ему была необходима ванна.
«Ты пришла помочь мне с покраской?» – спросил он Волусию.
Волусия сохранила нейтральное выражение лица, раздумывая, как лучше ответить.
«Я пришла просить аудиенции», – сказала она.
«Помочь мне красить», – повторил принц. «Я крашу один. Понимаешь?»
«Я пришла…» – Волусия глубоко вдохнула, осторожно подбирая слова. «Я пришла попросить войска. Ромулус мёртв. Великий правитель Империи повержен. Вы правите восточными землями, а я – восточным побережьем. С вашими людьми я могла бы захватить столицу раньше, чем они придут в наши с вами земли».
«Наши?» – спросил принц. «С чего бы? Им нужна ты. Я здесь в безопасности. Я всегда здесь в безопасности. И мои родители тоже были. Моим рыбкам тут ничего не грозит».
Волусия не ожидала от него такой рассудительности. Да, он был безумен, но его следовало принимать всерьёз. Она запуталась.
«Войска это войска», – добавил он. «Они затмевают небо. Ты хочешь их использовать. Они могут использовать тебя. Мне-то на них наплевать. Мне они без надобности».
В глазах Волусии блеснула надежда, когда она попыталась расшифровать его сумбурную речь.
«Так значит, мы можем использовать ваши войска?» – спросила она в радостном возбуждении.
Принц запрокинул голову и зашёлся истерическим хохотом.
«Конечно нет», – сказал он. «Ну, может быть. Но проблема в том, что у меня есть правило. Каждый раз, когда кто-то обращается ко мне с просьбой, я их сначала убиваю. Потом, иногда, когда они уже мертвы, я её выполняю».
Он зловеще ухмыльнулся в её сторону, а потом друг расплылся в довольной улыбке.
«Меня нельзя убить», – сказала она стальным голосом, пытаясь излучать превосходство, хотя самообладание ей отказывало. «Вы обращаетесь к великой Волусии, могущественнейшей богине востока. Десятки тысяч людей пойдут на смерть, стоит мне щёлкнуть пальцами, и моя судьба – править Империей. Либо вы одолжите мне своих людей и мы будем править вместе, либо…»
Не успела она закончить, как принц остановил её, подняв ладонь. Он посмотрел вверх и прислушался – тишину нарушил отдалённый бой колоколов.
Внезапно принц бросился к выходу из зала.
«Мои малыши просыпаются!» – закричал он, убегая. «Пора их кормить!»
Он снова безудержно захлопал и скрылся из виду.
Волусии и её делегации указали следовать за ним. Также за принцем строем устремились и вся его многочисленная охрана. Волусия гадала, куда же их ведут.
Они вышли из замка, прошли ещё один изогнутый мост через ров позади замка, и догнали принца, который в одиночестве стоял по среди моста, раздетый, на холоде, и с усилием удерживал в руках конец длинной жерди.
Заглянув по мост, Волусия увидела, что с другого конца жерди, который был над водой, свисала верёвка. Сначала Волусия решила, что принц рыбачит, но, присмотревшись, она увидела, что верёвка заканчивалась петлёй вокруг шеи болтавшегося в воде мужчины. С ужасом Волусия наблюдала за тем, как принц, напрягая все мышцы, пыхтя давит на свой конец странной удочки.
Снизу до них донеслись стоны и визг – к человеку на верёвке подплыли несколько крокодилов, и стали отрывать ему ноги.
Принц вытащил туловище с откушенными ногами и обрушил на мост. Всё ещё живая жертва билась в конвульсиях.
Несколько солдат подбежали, схватили жердь и подняли полусъеденное тело высоко в воздух, зацепив его за крюк на одной из верёвок, натянутых над мостом. Несчастный издавал последние стоны, заливая весь мост водой и кровью.
Принц оголтело плескал в ладоши. Затем развернулся и поспешил к Волусии.
«Обожаю рыбачить», – сказал он, приблизившись. «А ты?»
Волусия посмотрела вверх на тело – это было невыносимым зрелищем даже для неё. Она запаниковала, осознавая, что если она хочет уйти отсюда живой, то действовать необходимо быстро и решительно. Волусия понимала, что с принцем придётся обращаться по его собственным правилам, вести себя ещё безумней, чем он, что бы сперва шокировать, а потом привести его в чувства.
Неожиданно для всех, она подошла к принцу и схватила корону с его головы. Надела её на себя и посмотрела ему прямо в лицо.
Все солдаты подались вперёд, доставая оружие, и сам принц тоже, казалось, пришёл в себя от такой неслыханной наглости. Наконец-то, ей удалось завладеть его вниманием.
«Это моя корона», – сказал он.
«Я отдам её тебе, – сказала она, – как только ты выполнишь мою просьбу».
«Я сказал тебе, что убиваю любого просящего».
«Убей меня, если хочешь, – ответила она, – но сначала пообещай мне выполнить одну просьбу до моей смерти».
Принц таращился на неё, вращая глазами, будто взвешивая что-то.
«Что за просьба?» – спросил он. «Что тебе от меня нужно?»
«Я хочу преподнести тебе дар, роскошнее любого, что тебе когда-нибудь дарили», – сказала она.
«Дар? У меня есть все великолепнейшие дары Империи. Мне дарили целые армии. Что ты можешь дать мне такого, чего у меня ещё нет?»
Она посмотрела на него, демонстрируя всю красоту своих несравненных сияющих глаз, и произнесла:
«Себя».
Он растерянно смотрел ей в ответ.
«Проведи со мной ночь», – сказала она. «Сегодня. Вот и всё, о чём я прошу. Утром сможешь меня убить. Тогда моя просьба будет исполнена».
Наконец, он улыбнулся.
Волусия знала, что против её чар не мог устоять ни один мужчина – даже Тронутый принц смог ей отказать. Она подошла к нему, обняла его лицо своими ладонями, наклонилась и поцеловала.
Он неуверенно ответил ей дрожащими губами.
«Я согласен», – сказал он.
Глава тридцатая
Вслед за королём МакГилом Тор прошёл сквозь самый тёмный из всех туннелей и оказался в огромной пещере, с потолками не меньше ста футов высотой, и освещённой ярче, чем все прочие помещения в подземелье. Тор и другие остановились как вкопанные, когда их глазам открылась леденящая душу картина. Пещеру в сто ярдов в поперечнике освещали высокие костры, перемежавшиеся бассейнами с кипящей лавой. В её центре находился всего один предмет – громадный чёрный трон и цельного куска переливающегося гранита, высеченный прямо из образующей пещеру скалы, который торчал из пола, как волдырь. Он поднимался вверх на тридцать футов, а на его сидении могло без труда разместиться десять человек. Подлокотники трона венчались горгульями, со сверкающими бриллиантами вместо глаз. Кипящая лава дополняла антураж потусторонним красноватым свечением.
Но не это шокировало Тора. Дара речи его лишило нечто, что занимало трон: гигантское существо почти такое же высокое, как и его предмет мебели, в ширь – как трое взрослых мужчин, со светящейся красной кожей и вздувающимися из-под неё горами мышц. Туловище у существа было человеческим, но ноги покрывал густая чёрная шерсть, свисающая до самого пола пещеры. На месте ступней росли копыта. Лицо было почти как у человека, но с преувеличенными чертами и гротескными пропорциями – у него была слишком широкая челюсть, узкие светящиеся жёлтые глаза, а над висками росли длинные чёрные кручёные рога. Голова его была абсолютно лысой, уши – острыми, дыхание – шумным и клокочущим. Вокруг монстра клубился густой пар, над его головой парил багровый нимб, а из-под его трона во все стороны вырывались языки пламени и снопы искр. На затылке у него сидела сверкающая корона, сделанная сплошь из чёрных бриллиантов, в центре которой переливался огромный, размером с булыжник, бриллиант в золотой оправе. Это дымящийся, раскалённо-красный зверь, рождённый из самых недр земли, излучал первородную ярость и сеял смерть.
Монстр нахмурился, и Тор почувствовал, что эта гримаса адресована лично ему.
Он сглотнул комок, и волосы его стали дыбом, когда он догадался, что перед ним Король Мёртвых.
В дополнение к устрашающей атмосфере, будто всего прочего было недостаточно, вокруг Короля роем вились дюжины маленьких шумно гудящих горгулий с маленькими красными крылышками и такими же красными тельцами. У подножия трона выстроилась стража – дюжины крупных мускулистых полулюдей с красной кожей и рогами, державших наготове сияющие красные алебарды с пылающими наконечниками. По полу извивались и сворачивались в клубки скользкие змеи.
Тор понял, что они очутились в тронном зале самой смерти.
Что-то хрустнуло под сапогом Тора. Он посмотрел вниз и обнаружил, что путь к трону устлан костями и черепами.
«Ты удостоился аудиенции с Королём», – сказал МакГил. «У тебя всего одна попытка. Будь сильным. Смотри ему в глаза. Не отводи взгляд. Ты умрёшь тут, в любом случае, так что лучше умереть с честью».
Король МакГил ободряюще кивнул, и Тор, в окружении своих спутников, прошёл по узкой дорожке из костей и приблизился к Королю. Пока он шёл, по обе стороны от него летели и угрожающе жужжали какие-то неведомые существа, похожие на огромный пчёл.
Тор услышал стоны, и увидел, что в дальнем конце пещеры сотни людей стояли прикованными к стене, в железных кандалах и ошейниках. Над ними стояли краснокожие существа и хлестали их кнутами. Тор гадал, за какие страшные грехи они очутились в этом месте.
Тора охватило гнетущее чувство, что он никогда не выберется из этого места, и что сейчас, возможно, будет его последние переговоры с кем-либо, прежде чем его обрекут на смерть навечно. Он собрал волю в кулак и, выпрямив спину, помня о словах МакГила, подошёл к трону.
У самого трона путь Тору преградили стражники, опустившие свои алебарды. Тор поднял глаза вверх на Короля.
Король опустил взгляд на Тора, и когти его крепче сжали подлокотники трона. С каждым вдохом и выдохом из его груди вырывались хрипы и бульканье. Тор не опустил глаз и выглядел решительно.
Жужжание утихло, и в воздухе повисла напряжённая тишина. В этот самый судьбоносный момент своей жизни Тор вспомнил матери. Ему хотелось, чтобы она была сейчас рядом и дала ему сил справиться с испытанием.
Тор понял, что настал момент объявить причину своего прихода.
«Я ищу своего сына», – сказал он звучно и уверенно, глядя прямо на Короля Мёртвых.
Король слегка нагнулся вперёд, и Тор почувствовал, что своими светящимися жёлтыми глазами он видит его насквозь.
«Неужели?» – спросил Король, невероятно низким голосом, идущим, казалось, из глубины веков. Его голос раскатился по пещере, отдаваясь эхом, и с каждым произнесённым слогом в воздухе появлялись новые жужжащие существа. Тембр его был настолько мощным, что у Тора даже заболели уши.
«А почему ты думаешь, что найдёшь его?» – добавил он.
«Он мёртв», – ответил Тор. «Я видел его смерть собственными глазами. Я хочу повидаться с ним. Не отказывай мне хотя бы в этом».
«Ты видел?» – переспросил Король, а затем откинулся на спинку трона, устремил взгляд в потолок и издал жуткий хриплый рёв, будто прочищая горло при этом задумчиво потирая подлокотники.
Наконец, он снова посмотрел на Тора.
«Я бы хотел, чтобы твой сын оказался здесь», – сказал Король. «Очень. Я послал своих слуг найти и убить его, чтобы потом забрать сюда. Но, увы, мальчика защищает слишком сильная энергия. Слуги не справились. Он всё ещё жив».
Тор подумал, что ослышался или неверно понял Короля, но испытал прилив надежды.
«Ты хочешь сказать, что Гувейн не погиб?»
Король едва заметно кивнул, и Тор обуяла радость. Рот его разъехался в широкой улыбке, а внутри него возродилась жажда жизни.
«Какая жалость, что он жив, – сказал Король, – и никогда не увидит своего отца, который теперь тут, со мной».
Тор взглянул на Короля и почувствовал решимость остаться в живых, чтобы найти Гувейна и спасти его. Если его сын был жив, Тору нечего было делать в этом подземелье.
«Я не понимаю», – сказал Тор. «Я сам видел, как он погиб».
Король покачал головой.
«Твои глаза тебя обманули. Ты получил хороший урок – видеть нужно не глазами, а разумом. И ты заплатишь за него высокую цену. Ты вошёл туда, откуда никто никогда не выходит. Никогда. Все вы навеки станете моими рабами».
«Нет!» – воскликнул Тор.
«Если Гувейна здесь нет, то и я не останусь».
Король Мёртвых смерил его свирепым взглядом.
«Придержи язык, Торгрин», – прошептал МакГил. «Ты теперь тут, внизу, но можешь получить свободу бродить где хочешь, как я. Если разозлишь Короля, он приговорит тебя к камере пыток, и с тебя будут вечно сдирать кожу».
«Я НЕ ОСТАНУСЬ!» – прокричал Тор, в приступе необычайной уверенности в себе.
Тор изучал зал, и когда один из костров погас, Тор заметил за ним великолепный меч, воткнутый в гранитный пол, со сверкающей огнями рукоятью. Это был самый красивый меч, из всех виденных Тором, со светлой костяной рукоятью, украшенной затейливой резьбой, и блестящим чёрным лезвием, которое, на вид, было вытесано из того же гранита, что и пол, в котором оно покоилось. Россыпь мелких чёрных бриллиантов, украшавших меч, призывно переливалась в отсветах пламени. С тех самых пор, как Тору довелось держать в руках Меч Судьбы, он ни разу не видел оружия такой красоты, и зовущего его так сильно.
«Ты смотришь на меч», – заметил Король. «Ты смотришь на то, чем никогда не завладеешь. Это легендарный меч, Меч Мёртвых. Никто из прошедших через это место не смог вынуть его из камня. Только великому королю это по силам. Только избранному.
Тор издал отчаянный стон, призывая свою силу, взмыл в воздух над армией стражников и нацелился на трон Короля Мёртвых. С боевым кличем он потянулся к горлу короля, в бесстрашной попытке его убить.
Но тот даже не шелохнулся. Он слегка приподнял одну ладонь, и Тор будто врезался в невидимую стену в паре футов от него, а затем рухнул с высоты, сильно ударившись спиной о пол.
Тор растерянно посмотрел вверх. Он призвал всю свою силу, которой всегда хватало, чтобы одолеть кого-угодно и что-угодно. Даже самых тёмных колдунов.
«Я не какой-то там чародей, мальчик», – просипел Король, глядя вниз. «Я – КОРОЛЬ!»
От грома его голоса задрожали стены, и мелкие обломки скалы градом посыпались на Тора.
«Твои фокусы на меня не действуют. Душа каждого умершего проходит через мои руки, и ты не бессмертен. Я могу заточить тебя здесь навеки, и, больше того, обречь на худшую из мук, какую ты можешь представить. Мои слуги забавы ради будут днями напролёт выковыривать тебе глаза, а потом вставлять их обратно».
Мелкие горгульи возбуждённо зажужжали, предвкушая развлечение.
Тор кое-как поднялся на ноги, тяжело дыша, и посмотрел на Короля. Ему было плевать на последствия. Он был готов драться, испробовать все способы ради Гувейна, даже если не сможет победить.
Король наклонился вниз и внимательно изучил Тора. Что-то в его выражении переменилось.
«Ты мне нравишься, парнишка», – сказал он. «Никто раньше не пытался на меня напасть. Я впечатлён. Ты ещё более дерзок, чем я предполагал».
Он снова откинулся назад, потирая ручки своего трона.
«В награду, – продолжил он, – я сделаю тебе подарок: один шанс выбраться из этого места. Если сможешь уничтожить весь легион моих воинов, я сделаю то, чего не делал никогда: открою ворота мира мёртвых и позволю тебе вернуться наверх. Но если ты проиграешь, то ты не только останешься здесь, но и ты, и все твои люди, будете заключены в худший из десяти кругов ада, и будете вечно испытывать невообразимые муки. Выбор за тобой».
Тор обвёл взглядом сотни мускулистых воинов, стоящих перед ним с пылающими алебардами в ожидании Королевского приказа, и бесчисленных жужжащих монстров, зависших в воздухе. Он понимал, что его шансы на победу стремятся к нулю.
Он гордо посмотрел на Короля.
«Я согласен», – сказал он.
Крылатые твари довольно зажужжали, а Король посмотрел на Тора с уважением и явным одобрением.
«Но с одним условием», – добавил Тор.
Король удивлённо наморщил лоб.
«С условием?», – насмешливо переспросил он. «Ты не в том положении, чтоб выдвигать условия».
«Без этого я не стану драться», – твёрдо ответил Тор.
Король долго смотрел на него, колеблясь.
«Что же это за условие?» – спросил он наконец.
«Если мы победим, – сказал Торгрин, – ты исполнишь по одному желанию каждого из моих спутников. Что бы мы ни попросили, ты дашь это нам».
Король снова надолго задумался, но затем кивнул.
«Ты не так прост, парнишка, как мне показалось, когда я наблюдал за тобой снизу. Жаль, что друиды прибрали к рукам. Если бы не твоя мать, я бы давно тебя забрал. Мне было бы приятно держать тебя рядом».
Тор не мог себе представить ничего менее приятного.
Король вздохнул.
«Идёт!» – воскликнул он. «Твоя просьба достаточно дерзкая, чтобы я согласился её исполнить! Одолей легион моих воинов, и я не только позволю вам уйти, но и исполню по одному вашему желанию. Да начнётся битва!»
Вдруг воздух взорвался оглушительным жужжанием, и Тор обернулся назад, доставая свой меч. Сотни мелких горгулий роем неслись на него и его братьев по оружию, которые тоже взялись за мечи. С таким количеством противников, им повезло снова иметь Конвала в своих рядах.
Когда Тор увидел нападавших на него монстров, он почувствовал, что внутри у него разгорелся огонь, и стал растекаться по венам, наполняя его небывалой решимостью. Его сын был наверху, живой, и только это имело для него значение. Он собирался одолеть всех тварей или умереть в бою.
Тор не выдержал ожидания и первым с криком бросился в атаку. Используя свою силу он поднялся в воздух и рубил мечом с силой сотни воинов, кромсая на куски одну красную горгулью за другой. Отрубленные крылья разлетались во все стороны, и твари с диким верещанием падали на пол.
Тор пригнулся, уклоняясь от их щёлкающих челюстей с острыми зубами, когда целая стая горгулий со сверкающими жёлтыми глазами спикировала на него. Он приземлился, мгновенно развернулся и отразил мощную атаку стражников, которые бросились на него с алебардами.
Тор описал мечом круг в воздухе, рассекая алебарды пополам, одну за другой. Противники шли на него бесконечным потоком, и несколько ударов пробили оборону. Тор вскрикнул от боли, когда пылающий наконечник алебарды рассёк ему плечо, оставив ожёг.
Но Тор не отступал. Он развернулся и ударил одного из нападавших рукоятью в лицо, пригнулся, когда другой замахнулся ему в голову, и вонзил меч ему в грудь. Он призвал всю свою силу, вспомнил все тренировки и все приёмы, которым его когда либо учили, и самозабвенно бросился в гущу врагов, прокладывая себе путь удар за ударом.
Братья Торгрина не отставали. Конвал сделал шаг вперёд и своим знаменитым копьём проткнул глотки нескольким солдатам одновременно, пока его брат, Конвен, прикрывал его с тыла, разбрасывая врагов булавой.
О’Коннор натянул свой лук и выстрелил, сбив несколько горгулий, которые рухнули на пол, как мухи, не успев достать его братьев. Матус раскрутил свой кистень, расчистив воздух над своими спутниками от всевозможных летучих монстров, а заодно и зацепил одного огромного солдата с алебардой наперевес.
Рис оттолкнул Селезию к МакГилу, в безопасность, а сам самоотверженно ринулся в драку, рубя мечом направо и налево. Он протиснулся к Тору, и защитил его от нескольких неожиданных ударов в спину, каждый из которых мог стать смертельным. Тор отплатил ему, когда обернулся как раз вовремя, чтобы остановить горящую алебарду прямо у горла Риса. Меч Тора и алебарда вражеского солдата скрестились, и ни один не желал отступить. Руки Тора дрожали от напряжения, а пламя наконечника алебарды уже обжигало Рису лицо. Наконец, тот отклонился, толкнул солдата, и они с Тором одновременно нанесли ему два сокрушительных удара.
Элден дрался двуручным боевым топором, каждый взмах которого снимал со счетов как минимум двух солдат. Одна горгулья спикировала ему на загривок, и он закричал, когда когти твари впились ему в кожу. Индра зарядила свою пращу, прицелилась и сбила крылатого монстра большим чёрным булыжником, за секунду до того, как он успел впиться клыками Элдену в шею. Затем Индра выпустила быструю очередь из ещё трёх камней, отключив ещё троих слуг Короля Мёртвых, которые попытались было заколоть Элдена алебардами.
Тем не менее, подземные монстры были сильны, а главное – их поток не иссякал, и Тор с братьями начали уставать и терять приобретённое в начале преимущество. Один из монстров ухватил налету кистень Матуса, и вырвал его у него из рук, оставив безоружным. Другой солдат воспользовался моментом и ранил Матуса в руку. Тот завопил от боли.
Горгульи тоже не мешкали, и пока О’Коннор целился в них из лука, одна из них выбила лук у него из рук, а три другие спланировали на него сзади, уселись на плечи и принялись кусать в шею. О’Коннор с криком упал на колени, извиваясь и безрезультатно пытаясь сбросить этих тварей с себя.
Элден широко размахнулся топором и разрубил одного монстра пополам, но при ударе он забыл о защите, и вражеская алебарда вонзилась ему в открытый бок, ломая ребро. Элден, сражённый ударом, упал на четвереньки.
Индра подоспела и локтём ударила нападавшего в кадык, не дав ему добить товарища, но тут же ей на руку опустилась горгулья и больно укусила за запястье, заставив выронить пращу и схватиться за рану.
Рис, окружённый со всех сторон, отводил от Тора удар за ударом, но не успевал драться на всех флангах одновременно, и вскоре тоже допустил ошибку и получил укол алебардой.
Тор тоже был в самой гуще битвы. Пот застилал его глаза, а он продолжал яростно колоть и рубить во всех направлениях, круша монстров вокруг себя, борясь за сою жизнь. Но силы начали его покидать, и дыхание его становилось всё прерывистей. Скольких бы он ни убил, им на смену появлялось впятеро больше. От жужжания заложило уши, когда больше некому было отгонять от него горгулий и они атаковали его с воздуха.
Тор знал, что сколько бы он ни дрался, в этот бой ему не выиграть. Скоро его ждут вечные адские муки и безграничное горе.
Один солдат атаковал Тора сзади и алебардой выбил меч из его руки. Лезвие лязгнуло о гранитный пол, а Тор получил удар локтем в спину и не устоял на ногах. Он сидел на полу, измученный и беззащитный, а враги наступали со всех сторон.
В этом невообразимом хаосе Тор на секунду закрыл глаза, в поисках покоя. В последние минуты жизни он погрузился глубоко в себя. Он думал о своей матери, об Аргоне, обо всех скрытых возможностях, о которых они ему рассказали, и обо всех умениях, которым обучили, и глубоко внутри начал осознавать, что эта битва – очередной экзамен. Непревзойдённый по сложности тест. Он понял, что смысл этого испытания в том, чтобы он смог поверить в своё превосходство. Как бы невероятно это ни звучало, он знал, что внутри него есть сила, которая способна преодолеть всё. Даже в мире мёртвых, глубоко под землёй. Вселенная и здесь оставалась всё той же, и она подчинялась его власти. Тор знал, что его проблема в том, что он снова отрицает своё могущество.
Внезапно на него снизошло озарение:
Я больше смерти. Я умру только если решу умереть. Если я хочу жить, если я действительно хочу жить, то не умру никогда. Любая смерть – это самоубийство.
Любая смерть – это самоубийство.
Тор почувствовал жар в ладонях и между глаз и вскочил на ноги с невиданной силой, с которой прежде ему не приходилось иметь дело. Он подпрыгнул на двадцать футов вверх, пролетев мимо нацеленных на него алебард, над головами монстров, и приземлился у них в тылу.
Тор оказался прямо перед мечом – Мечом Мёртвых. Он смотрел на воткнутое в скалу лезвие и чувствовал его мощь. Точно такое же чувство он испытал в тот день, когда завладел Мечом Судьбы. Он понял, что это – его оружие. И оно принадлежало ему всегда. Ему было суждено владеть не одним особенным мечом в жизни, а многими.
Тор нагнулся, с криком ухватился за гладкую костяную рукоять Меча Мёртвых, и потянул, что было сил.
К его ликованию, меч шевельнулся. Земля с грохотом разверзлась, скала разломилась надвое, пол задрожал, и меч медленно вышел наружу.
Тор торжествующе поднял меч высоко над головой, чувствуя, как сила клинка сливается с его силой и течёт по его телу. Его могущество было безграничным. Он мог победить смерть.
В этот момент Тор заметил, как Король Мёртвых встал с трона и смотрел на Тора с шоком и благоговением в глазах.
Тор развернулся и набросился на легионы монстров, двигаясь как никогда быстро, молниеносно рассекая воздух мечом. Оказалось, что меч, вместо того, чтобы тормозить его, не смотря на свой немалый вес, сделал Тора проворнее, стал будто продолжением его руки и рубил сам по себе. Он был настолько остёр, что рубил алебарды пополам, как зубочистки, и одним ударом мог убить дюжину солдат. Меч проходил сквозь солдат с такой легкостью, будто их там и не было вовсе, и пещера наполнилась стонами, когда сотни адских существ повалились наземь. Одну группу монстров Тор оттеснил к бассейну с лавой, и они с воплями рухнули туда и скрылись по поверхностью.
С неистовым боевым выкриком Тор атаковал оставшихся, и убивал их на столько быстро, что перед глазами все они сливались в один размытый багровый комок. Он больше не чувствовал усталости в плечах – теперь он был непобедим.
Вскоре Тор остался на поле битвы один – врагов больше не было. Он не до конца понимал, что произошло. Просто разом всё успокоилось. Пол был покрыт слоем трупов, и драться больше было не с кем.
Сердце Тора стучало, как молот, о грудную клетку, когда он повернулся лицом к трону.
Там в тишине сидел Король Мёртвых. Лицо его было мрачным, и он в неверии смотрел на Тора сверху вниз.
Тор и сам не верил в то, что у него всё получилось.
Он победил.
Глава тридцать первая
На закате Дариус сидел у костра, согнувшись от невыносимой боли в спине. Раны сильно саднили, казалось, что со спины просто сняли кожу, и любое движение – даже дыхание – причиняло муки. Верный Дрей лежал рядом, положив голову Дариусу на колени и поскуливая, не желая покидать хозяина ни на секунду. Дариус пытался покормить его, но Дрей был слишком расстроен и отказывался от пищи. Он оскалил зубы и зарычал, когда Лоти принесла Дариусу холодный компресс, пропитанный целебной мазью, и положила ему на спину. Она проделывала это уже не в первый раз, изо всех сил стараясь облегчить его боль. В этот раз он заметил слёзы в её глазах, и понял, как сильно она себя винит за то, что с ним случилось.
«Ты этого не заслужил», – сказала она. «Ты пострадал за мой поступок».
Дариус покачал головой.
«Это ты пострадала за всех нас», – поправил он её. «Задача противостоять Империи не должна была упасть только на твои плечи. То, что ты сделала для своего брата и для всех нас было очень благородно. А то, что я сделал для тебя, было единственно возможным решением».
Лоти тихонько плакала, обтирая его раны, и смахивала слёзы тыльной стороной ладони.
«А теперь что?» – спросила она. «Ради чего все это? Они вернутся утром. Они заберут меня и всех изувечат. Или ещё хуже – всех убьют».
Дариус ещё раз несогласно покачал головой.
«Я не позволю им тебя забрать», – сказал он. «Я не стану просто стоять и смотреть, как они тебя выдадут ради спасения собственной шкуры».
«Но иначе умрём мы все», – возразила Лоти уверенно.
«Может быть», – сказал он. «Но разве нет ничего хуже? Мы, хотя бы, умрём вместе».
По выражению её лица Дариус понял, насколько эти слова её тронули, насколько преданной и благодарной ему она сейчас была.
«Я никогда не буду того, на что ты пошёл ради меня сегодня», – сказала Лоти. «Никогда. Пока я жива. Моё сердце принадлежит тебе целиком, независимо от того, умрём мы завтра или нет, понимаешь? Я – твоя. И я буду любить тебя с этого самого момента и до конца времён».
Она наклонилась и поцеловала его, а он поцеловал её в ответ. Это был долгий многозначительный поцелуй, во время которого Дариус услышал, как её сердце забилось чаще. Она отстранилась, и её взгляд затуманился. Дариус чувствовал, что она была с ним искренна, и её поцелуй заставил заглушил боль от его ран. Он бы с радостью сделал для неё тоже самое ещё раз, не смотря ни на боль, ни на страдания.
Протрубил деревенский рог и все собрались вокруг общего костра. Рядом с Дариусом и Лоти восседал совет старейшин и ещё сотня их односельчан. В воздухе ощущалась тревога и отчаяние, а лица людей были искажены паникой. Они громко переговаривались и спорили друг с другом. Дариус не мог их винить – эта ночь вполне могла оказаться их последней на земле. От завтрашнего дня они ждали разрушений и пыток, и едва ли могли повлиять на своё будущее.
Рог протрубил второй раз и все утихли, когда вперёд вышел вождь Бокбу, поднял ладони и, сурово глядя на Дариуса и Лоти, начал свою речь.
«Ваши действия подставили наш народ под удар», – произнёс он медленно и хмуро. «Но сейчас это не важно. Важно то, – обратился он ко всем, – какой выбор лежит перед нами. Что мы выберем на рассвете? Казнь или увечье?»
Толпа забурлила, селяне старались перекричать друг друга.
«Конечно, мы выберем увечье, а не смерть – что тут обсуждать!» – заявил один.
«Я не позволю себя калечить!» – вопил Радж. «Я сначала умру!»
В беспорядочном споре, где у каждого было своё мнение, уже ничего было не разобрать. Дариус был шокирован: даже перспектива позорного отсечения пальца не заставила жителей его деревни подняться, большинство не хотело стоять за себя. Какой ещё им нужен был повод? Неужели их дух был уже настолько сломлен?
«Это не выбор», – сказал один из старейшин. «Ни один человек не станет выбирать из таких вариантов. Это ужасное проклятье, павшее на всех нас».
Толпа стихла и в наступившей долгой тишине было слышно только завывание ветра.
«У нас есть выбор!» – выкрикнул кто-то наконец. «Мы можем выдать им девчонку!»
Некоторые селяне робко одобрительно закивали.
«Из-за неё мы все в опасности!» – кричал он. «Она нарушила закон. Она виновата! Пусть заплатит!»
Поддержки стало больше, а возражений – значительно меньше. Дариус не понимал, как его народ жил в таком разладе с самим собой, как они могли хотеть выдать Лоти.
«Есть и другой выбор!» – вмешался ещё один старейшина, поднимая руки, и все прислушались. «Можем отдать им девчонку, а потом умолять их о милости. Может, они смягчатся и не станут ни убивать, ни калечить нас».
«Они всё рвано могут сделать и то и другое!» – напомнил кто-то из толпы.
Кричавшего тоже поддержали, и в толпе снова начало нарастать возбуждённое бормотание, пока Бокбу не встал и не поднял обе ладони вверх. Все уважительно повернулись к нему и замолчали.
Вождь откашлялся и принял властный вид.
«Из-за действий одной девушки, – сказал он звучно, – вся наша деревня попала в невыносимую ситуацию. Конечно, мы не согласны на смерть. У нас нет другого выбора, кроме как принять такую жизнь, которую нам даст Империя, как мы делали всегда. Если для этого нужно выдать преступника, значит мы обязаны это сделать.
Как бы ни было больно это говорить, но иногда один должен пожертвовать собой ради всех. Другого выхода я не вижу. Мы вынуждены принять их приговор. Нас изувечат, но не убьют. Жизнь для нас продолжится, также, как и всегда».
Он снова откашлялся, сделал паузу и сосредоточил взгляд на Дариусе.
«Завтра на рассвете мы сделаем так, как приказывает Империя, и ты, Дариус, по их требованию, будешь представлять нашу деревню и озвучишь им наше предложение. Ты передашь им девушку, мы примем наказание и будем двигаться дальше. Это больше не обсуждается. Старейшины сказали своё слово».
Закончив, Бокбу стукнул свои посохом по полому полену, и характерный звук, как обычно, ознаменовал принятие важного решения. Такое решение нельзя было ни изменить, ни оспорить.
Подавленные селяне постепенно разошлись по домам. Друзья Дариуса – Радж, Дезмонд, Люци и ещё несколько его братьев по тренировкам – подошли к нему, онемевшему от шока. Он не мог поверить, что его народ способен так просо предать Лоти и его самого. Почему они так сильно боялись смерти? Почему так отчаянно цеплялись за свои жалкие никчемные жизни?
«Мы не можем её выдать», – сказал Радж. «Мы так не сдадимся».
«А что нам делать?» – спросил Люци. «Будем драться? Мы против десяти тысяч солдат?»
Даруис обернулся и увидел, что к ним идёт его сестра, Сандара, вместе с королевой белых людей, Гвендолин, и её братьями. Их лица были озабоченными. Глядя на Гвендолин Дариус видел воина в её глазах. Он знал, что она была их главной надеждой.
«Как твои раны, брат мой?» – спросила Сандара, удручённо осматривая спину Дариуса.
«Мои раны глубоки», – ответил он двусмысленно. «И не только от кнута».
Она посмотрела на него и всё поняла.
«Ты не можешь драться», – сказала она. «Не на этот раз».
«Ты тут не жила», – сказал Дариус. «Не провела столько лет. Ты не можешь говорить мне, как поступать. Ты не понимаешь, сколько страдал наш народ».
Сандара заглянула ему в лицо, и Дариусу стало стыдно. Он не хотел отвечать ей так резко, но сейчас он был зол на весь мир.
Дариус повернулся к Гвендолин, которая тоже серьёзно смотрела на него сверху вниз.
«А вы, моя госпожа?» –обратился он к ней.
Она посмотрела на него вопросительно.
«Вы покинете нас сейчас?» – уточнил он.
Лицо Гвендолин стало отрешённым, и Дариус понял, что она сама задумалась над этим вопросом.
«Выбор за вами», – добавил он. «Уйти или остаться. У вас ещё есть шанс спастись, пока в Империи о вас не прознали. Конечно, вы можете погибнуть в Великой Пустоши, но там, хотя бы, есть шанс. Нам нужны вы и ваши люди, их доспехи и сталь. Без вас мы – ничто. Вы присоединитесь к нам? Будете драться? Какую роль вы выберете – королевы или воительницы?»
Гвендолин переводила взгляд с Дариуса на Сандару, Кендрика и обратно, и Дариус не мог разгадать, что было у неё в мыслях. Она сама будто ходила под грозовым облаком, и теперешнее решение причиняло ей новые страдания. Как королева она была в ответе за будущее своего народа, и Дариус не завидовал её положению.
«Прости», – сказала она наконец надломившимся голосом, полным горечи. «Я бы хотела помочь вам. Но не могу».
* * *
Под конец дня, на пути обратно в пещеры, Гвендолин шла через объятую паникой деревню, и её обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, когда она думала о сложной ситуации, в которой оказался народ Сандары, её сердце рвалось помочь им. О том, какой жестокой может быть Империя, она знала не понаслышке. Её первым решением было поспешить на помощь, бросить все своих людей в бой и отдать жизнь за чужую свободу.
С другой стороны, Гвендолин теперь была королевой. Не дочерью своего отца, не девочкой-подростком, а королевой с обязанностями перед своим народом. Её подданные смотрели на неё с надеждой, их судьбы были в её руках. Она не могла принять за них неверное решение. В конце концов, какое она имела право жертвовать их жизнями ради чьих-то других? Что за королевой была бы она в таком случае?
Гвен видела слишком много страданий своего народа, и сама перенесла не меньше. Разве они заслуживали быть впутанными в ещё одно войну и погибнуть вдали от дома в этой грязной деревушке? Армия, которая придёт утром, будет значительно превышать и числом население деревни, и всех селян искалечат или ещё что похуже. Гвен знала, не как воин, а как лидер, что лучшим решением было с первым лучом солнца увести свой народ в противоположном направлении – в Великую Пустошь. Начать большое путешествие в поисках Второго Кольца. Оно могло оказаться всего лишь выдумкой, и велика была вероятность того, что они не переживут переход через Пустошь, но они хотя бы будут к чему-то стремиться, бороться за лучшую жизнь. Это не тоже самое, что подписаться на скорую верную смерть.
Разве могла она поступать так, как хотелось бы лично ей, Гвендолин? Разве её королевский долг не требовал иного – оберегать свой народ?
Гвендолин от всей души сочувствовала жителям деревни, верила в их правоту и разделяла их цели. Но даже среди них самих не было единства, и они не решались драться. Совсем не многих из них можно было назвать воинами – разве что, Дариуса. Как она могла вступить за них в бой, если они сами этого не желали?
«Как королева вы, конечно, не думаете о том, чтобы помогать им?» – спросил Абертол, который шёл рядом с ней. «Они хорошие люди. Добрые и честные…»
«И они приняли нас», – добавила Гвен.
«Именно так», – согласился он. «Но они не воюют за нас с нашими врагами. Мы не обязаны воевать за них. Не то чтобы мы могли выиграть, в любом случае. Понимаете ли, это не приглашение на бой, а приглашение на смерть – совершенно разные вещи. Ваш отец бы никогда такого не одобрил. Думаете, он пожертвовал бы всеми своими людьми? Ради войны, в которой они не хотят участвовать и не смогут победить?»
Они пошли дальше в тишине, и Гвендолин обдумывала слова Абертола.
Кендрик и Стеффен шли с ней рядом, и им не нужно было ничего говорить – она и так видела сочувствие на их лицах. Они слишком хорошо знали, каково принимать сложные решения. И они прекрасно понимали Гвендолин после всего, что они вместе прошли и где побывали. Они знали, что решение только за ней, и позволяли ей принять его самостоятельно.
На самом деле, это мучило Гвендолин ещё больше. Она ясно видела обе стороны проблемы, но не могла привести свои мысли в порядок. Если бы только с ней был Тор и его драконы – это бы всё изменило. Что бы она только ни отдала чтобы увидеть на горизонте своего старинного друга Ралибара, который бы с пустила с неба со знакомы рёвом, и взял бы с собой в долгий полёт.
Но его там не было. И не было шансов, что он появится. Никто из них. Гвен – в который раз – осталась совсем одна. Ей снова предстояло самой искать свой путь в этом мире.
Гвен услышала поскуливание и увидела догнавшего её Крона. Его присутствие немного её успокоило.
«Я знаю, Крон», – сказала она. «Я бы первая бросилась в атаку. Совсем как Тор. И я люблю тебя за то, что ты – такой же. Но иногда юного белого леопарда недостаточно для победы».
У подножия горы, на подходе к пещерам, Гвен остановилась и нашла взглядом небольшой грот в склоне соседнего холма, где лежал Аргон. Стеффен и Кендрик тоже остановились и вопросительно посмотрел на неё.
«Идите», – сказала она им. «Я скоро догоню. Поднимусь сама».
Её спутники понимающе кивнули и двинулись дальше. Солнце последними лучами ласкало верхушку холма, к которому и направилась Гвен, в надежде поговорить с единственным человеком, который мог помочь ей найти ответы и утешить в трудную минуту.
По пути она почувствовала, что кто-то путается у неё под ногами, и снова увидела Крона.
«Нет, Крон, возвращайся», – сказала она.
Но Крон заскулил и будто прилип к её лодыжкам, и Гвен поняла, что не сможет его прогнать.
Вместе они продолжили путь наверх и достигли пещеры Аргона. У входа Гвен остановилась. Она молилась о том, чтобы он смог ей помочь. Предыдущие несколько раз, когда она навещала его, он не отвечал и был почти без сознания. Она не знала, ответит ли он сейчас, но умоляла богов, чтобы он смог.
В сумерках, когда последние блики дня погасли, и на небе взошла первая из двух лун, Гвен окинула долгим взглядом деревню внизу, красивую, даже не смотря на бедность этих краёв, затем развернулась и вошла в грот.
Там, отдельно от всех, как он и просил, лежал Аргон. Атмосфера была тяжёлой. Гвен вспомнила, что когда она в детстве навещала свою тётю, которая годами лежала в коме, она испытывала похожее чувство.
Гвен подошла и опустилась на колени рядом с Аргоном. Она потрогала его руку, и та была холодной на ощупь. В этот момент она чувствовала себя как никогда потерянной и нуждающейся в его поддержке. Она бы всё отдала за его совет.
Крон подошёл скуля и лизнул Аргона в лицо, но тот не шелохнулся.
«Пожалуйста, Аргон», – позвала Гвен, не уверенная в том, что он её слышит. «Вернись к нам. Всего один раз. Мне нужно твоё наставление. Следует ли мне остаться и драться вместе со здешним народом?»
Гвен долго ждала, и уже разуверилась в том, что получит ответ.
Но когда она уже собралась уходить, то с удивлением почувствовала, как он сжал её руку. Он открыл один тускло сияющий глаз и посмотрел на неё.
«Аргон!» – воскликнула Гвен и расплакалась. «Ты жив!»
«Едва», – ответил он шёпотом.
Сердце Гвендолин радостно забилось от звука его голоса, пусть даже совсем хриплого. Он был жив. Он вернулся к ней.
«Аргон, пожалуйста, ответь мне», – взмолилась она. «Я так запуталась».
«Ты из рода МакГилов», – произнёс он наконец. «Последняя из королевской династии МакГилов. Ты – лидер нации, у которой нет своей страны. Ты – последняя надежда Кольца. Твоя задача – спасти свой народ».
Он надолго замолчал, и она не знала, последует ли продолжение. Неожиданно он заговорил снова.
«Но народ определяет не земля, где он живёт, а сердце, которое в нём бьётся. То, что заставляет этих людей жить и то, за что они готовы умереть. Возможно, за Великой Пустошью вы найдёте себе тихую гавань, прекрасный город. Но что вам ради этого придётся предать?»
Гвендолин склонилась под тяжестью его слов, надеясь, что он скажет что-то ещё. Но он молчал. Глаза его закрылись, и она знала, что он уже не встанет.
Крон положил голову ему на груди и завыл, а Гвен всё также стояла на коленях, погружённая в свои мысли, и только порывы ветра залетали в грот с улицы.
Что вам придётся предать ради этого?
Она не могла решить, что было важнее. Честь? Или жизнь?
Глава тридцать вторая
Годфри стоял на опушке леса вместе с Акортом, Фултоном, Мереком и Арио и смотрел на городские ворота, пытаясь мыслить ясно, не смотря на крепкое вино, которое ударило ему в голову. В тысячный раз он спрашивал себя, как им пробраться внутрь. Вызваться добровольцем было легко, а вот осуществить задуманное – гораздо сложнее. Он бы предпочёл только строить планы, а на их исполнение посылать кого-то другого.
«Мы целый день будем тут стоять?» – спросил Акорт.
«Или пойдём к охране и спросим, можно ли нам пройти?» – добавил Фултон.
«Можно ещё подарить им цветы, раз такое дело», – не унимался Акорт. «Уверен, они от этого сразу растают».
«Мы всегда можем просто их устранить», – сказал Фултон.
«Точно», – подхватил Акорт. «Я возьму на себя тридцать тех, что справа, а ты – тридцать тех, что слева».
Оба прыснули от смеха.
«Заткнитесь уже», – сказал им Годфри.
Их болтовня лишала его и без того хмельную голову возможности мыслить. Он пытался сосредоточиться. Им нужно было в город, и долго ждать в своём укрытии они не могли. Но он не мог придумать, как туда попасть. Применять силу он не любил, да это сейчас и не помогло бы.
Годфри прокручивал в уме всевозможные схемы и способы обмануть стражников, как вдруг услышал топот лошадиных копыт вдалеке.
Он обернулся к дороге, ведущей в к воротам, и увидел, как из-за угла в облаке пыли появился огромный караван рабов. Впереди, в нескольких конных экипажах размещалась небольшая армия имперских надзирателей, а за ними – бесконечная вереница из многих сотен закованных в кандалы и цепи рабов, которых вели в Волусию. Это была нестройная процессия, в которой рабов было намного больше, чем солдат.
Годфри осенила идея.
«Вот оно», – сказал он, возбуждённо глядя на караван.
Остальные посмотрели на него, а затем на караван, и по их лицам было видно, что он не поняли его замысла.
«Мы спрячемся среди рабов», – объяснил Годфри.
Он услышал скрип ворот и увидел, как железные створки медленно открылись, подъёмный мост через ров опустился, и вдалеке показался город. Это был их шанс.
«Видите, где лес подходит ближе всего к дороге?» – спросил Годфри.
Все развернулись и посмотрели.
«Там стоит хвост каравана. По моей команде мы побежим туда. Смешаемся с рабами. Наклоните головы пониже, опустите подбородки и держитесь как можно ближе к невольникам».
«А что, если нас поймают?» – спросил Акорт.
Годфри взглянул ему в глаза и внезапно, совершенно необъяснимо, почувствовал прилив сил. На мгновение он смог отбросить все свои страхи и ответить как мужчина. Он взял на себя обязательство и собирался его выполнить.
«Тогда мы умрём», – отрезал он.
В своём голосе Годфри послышалась властность правителя, военачальника, и он был удивлён, что в нём появились отцовские нотки. Вот что, оказывается, означало быть героем.
Караван приближался и пыль летела ему в лицо, а звон кандалов заглушал все другие звуки. Когда повозки прошли всего в нескольких футах от него, в нос ему ударил запах человеческого пота, лошадей и страха.
Один надзиратель проехал совсем близко, и сердце Годфри заколотилось. Он выждал пару секунд, гадая, хватит ли ему смелости. Колени его дрожали.
«ИДЁМ!» – услышал он себя, будто со стороны.
Годфри сорвался с места, подавая пример остальным, и выбежал из леса. Его мучила одышка, сердце билось слишком часто, по ручьём стекал в глаза и за шиворот – в первый раз он пожалел о том, что был в такой плохой форме.
Годфри подбежал к хвосту каравана, растолкал стоявших там и быстро смешался с толпой рабов, которые смотрели на него, ничего не понимая. К счастью, никто из них ничего не сказал.
Годфри не знал, последуют ли за ним остальные. Он был отчасти уверен в том, что они повернут обратно в лес и бросят его дикую затею.
Годфри обернулся и с удивлением обнаружил всех своих спутников, которые тоже пробивались в центр ряда, поближе к нему. Их головы были низко опущены, согласно его указанию, и в гуще народу их было не разглядеть.
Годфри на секунду поднял глаза и увидел над собой поднятую шипастую решётку. Проходя под ней он был сам не свой от волнения, ожидая, что его в любой момент могут остановить и разоблачить.
Но этого не произошло. К собственному изумлению, Годфри в считанные секунды оказался за городскими стенами.
Железные створки ворот захлопнулись позади него с оглушительным звоном, и Годфри это показалось символичным.
Они совершили невозможное.
Пути назад не было.
Глава тридцать третья
Алистер что было сил цеплялась за скользкую драконью чешую, пока зверь носился сквозь облака, нарезая круги над Кольцом. Она не понимала, как тут очутилась, но вскрикнула и вцепилась в него ещё сильнее, когда он резко спикировал вниз, прорвался сквозь тучи и позволил ей взглянуть на Кольцо с высоты птичьего полёта.
Алистер посмотрела вниз и обмерла от ужаса – её родина, её любимое Кольцо, больше не было таким, каким она его знала однажды. Оно было охвачено огнём. Всё Кольцо полыхало кострами, пламя которых доходило до небес.
Где бы они не пролетали, всё горело.
Внезапно, пламя погасло.
Когда дракон опустился ниже, Алистер увидела, что вместо огня теперь был пепел и руины. Кольцо превратилось в пустырь. От дорогого её сердцу Королевского Двора не осталось камня на камне.
Дальше они полетели над деревнями, и внизу Алистер увидела миллионные войска Ромулуса, которые оккупировали каждый уголок Кольца. Все, кого она знала и любила, были мертвы. Всё, что было таким родным и привычным – разрушено.
«Нет!» – закричала она.
Дракон внезапно и резко развернулся, и Алистер не удержалась. Она полетела вниз, с воплями кувыркаясь в воздухе, прямо на выжженную землю.
Алистер проснулась от собственного крика и села в кровати, пытаясь прийти в себя.
Постепенно, с первыми лучами солнца, она поняла, что это был всего лишь сон. Она была в полной безопасности, в роскошных королевских покоях, на пуховой перине, покрытой тончайшими шёлковыми простынями. Рядом был Эрек, невредимый, но встревоженный. Он тоже сел.
«Что случилось, моя госпожа?» – спросил он.
Алистер подвинулась к краю кровати, вся в холодном поту, и покачала головой. Её сон был очень реалистичным. Слишком.
«Просто кошмар, мой повелитель», – ответила она.
Алистер встала, накинула шёлковый халат и вышла на балкон, отделённый от комнаты развевающимися на ветру шторами.
Она вдохнула тёплый океанский воздух, и ей сразу стало легче. Она окинула взглядом великолепный пейзаж – крутые скалы, вздымающиеся холмы, бескрайние виноградники и цветущие деревья на склонах, окунулась в густой аромат апельсинового цвета и почувствовала себя дома. Она уверилась в том, что в мире не может произойти ничего дурного, и что это место было в силах развеять любой ночной кошмар. В этом месте даже океанская гладь как-то особенно отражала солнечный свет, заливая всё дивным сиянием и заставляя поверить в, что жизнь прекрасна.
Но в этот раз, как Алистер ни старалась, ей не удавалось прогнать образы из своего страшного сна. Казалось, что это не просто сон, а послание, видение.
Алистер услышала шорох крыльев и птичий крик. Она удивлённо посмотрела вверх и увидела, что с небес к ней плавно спускается сокол. В когтях он держал сообщение – небольшой пергаментный свиток.
Алистер надела свою защитную серебряную перчатку, подошла к перилам и выставила запястье, на которое тут же спланировал крылатый гонец.
Алистер отвязала свиток от его лапы и снова вытянула руку, отпуская птицу на свободу. Она стояла, вертя свиток в руках, и не решалась его открыть. Её мучило предчувствие, что новость в этом письме ей не понравится.
Эрек вышел на балкон и стал с ней рядом.
Алистер протянула ему свиток.
«Ты разве не хочешь его открыть?» – спросил он
Она покачала головой. После её кошмара она была уверена, что письмо сообщает о гибели Кольца. Во сне она уже увидела всё достаточно ясно, и не нуждалась в подтверждениях.
Эрек развернул свиток, и Алистер услышала, как он невольно охнул, начав читать.
Она обернулась к нему и по его лицу прочла всё, что хотела знать.
«Боюсь, здесь очень плохие новости, моя госпожа», – сказал он. «Кольцо разрушено. Его заняла армия Ромулуса. Наши братья и сёстры спаслись бегством. Теперь они в изгнании. Они пересекли море и оказались в Империи. Это сообщение от Гвендолин, её сокол прилетел из-за моря. Она просит о помощи».
Алистер отвернулась, не в силах сдержать отчаяния, и по-иному посмотрела на свой любимый пейзаж. Послание в свитке должно было навсегда изменить их жизнь. Им придётся немедленно собраться в поход и последовать за своим народом. Она предвидела, что им предстоит долгое путешествие через море, и, что ещё хуже, они могут больше никогда сюда не вернуться.
«Там говорится что-нибудь о Торгрине?», – спросила она, волнуясь за брата.
Эрек отрицательно покачал головой.
Алистер посмотрела с балкона вниз, где всё уже было готово к свадьбе, и представила себе, какой красивой могла быть её церемония Она должна была стать королевой и прожить жизнь с Эреком в мире и гармонии. У них было бы много детей, которые бы росли на этой цветущей земле. После всех испытаний она была бы обрела покой.
Но вместо этого им была уготована жизнь, полная странствий, опасностей и сражений. Алистер глубоко вздохнула и тряхнула головой, гоня прочь страшные мысли.
Наконец она обернулась к Эреку, и, сдерживая слёзы, твёрдо кивнула.
«Мне всё уже было известно, мой повелитель», – сказала она.
«Ты знала?» – переспросил он. «Но откуда?»
«Из своего сна. Из кошмара. Скорее, это было видение».
«Нужно всё подготовить», – сказал Эрек, задумчиво глядя на горизонт, и в его голосе уже появились нотки военачальника. «Мы должны сейчас же выступить им на помощь».
Алистер кивнула.
«Да, должны».
Он посмотрел на неё и смягчился.
«Прости», – сказал он нежно, проследив за её взглядом в направлении площадки для свадьбы. «Мы поженимся в другой раз. В другом месте».
Она снова кивнула со слезами на глазах, и улыбнулась, когда он поднёс её руку к своим губам.
Затем он развернулся и вышел решительным шагом в новый день и в новую жизнь, которая должна была начаться. Алистер проводила его взглядом и постаралась смириться с тем, что все её мечты развеялись, как дым, и её жизнь уже никогда не будет прежней.
* * *
Алистер шла своим обычным утренним путём, босая по прохладному камню тропинки, спрятавшейся в укромной тенистой апельсиновой роще и ведущей к зеркальным прудам. Пока Эрек собирал флот, у неё оставалось немного драгоценного времени до того, как придётся упаковать вещи и покинуть это место. Ей хотелось, чтобы последнее воспоминание было особенно приятным. Её привлекли горячие источники, скрывавшиеся в скалах и она решила искупаться в них последний раз, прежде чем распрощаться с островом.
Солнце поднялось высоко и стало припекать, когда она вышла из леса на площадку, скрытую деревьями у самого обрыва. Сняв свой шёлковый халат, она нагая нырнула в маленький горячий бассейн.
Она плескалась в родниковых водах, подплывая к самому краю скалы, откуда перед ней, как на ладони, открывался весь остров – горы, сверкающее синее море и бескрайнее небо. Высоко над ней пели птицы, ветви деревьев покачиваясь шелестели, и она наслаждалась каждой секундой и глубоким умиротворением, которое это место дарило ей, как никакое другое.
Алистер молилась о том, чтобы её брат и весь её народ были в безопасности, и надеялась, что они с Эреком успеют вовремя, и спасут их, что бы им ни угрожало.
Она пыталась вернуться в то состояние покоя, которое всегда сопутствовало ей, когда она плавала в этом бассейне, но в этот день, со всеми тревогами, которые на неё обрушились, это было невозможно.
Она вышла из воды и собралась одеваться, как вдруг заметила кое-что, что заставило её остановиться. Низко над водой висели ветви ациллового дерева с крупными белыми листьями, и Алистер вспомнила, что ей говорила её будущая свекровь: листок этого дерева мог помочь узнать, носит ли женщина ребёнка.
Алистер не знала, почему именно сейчас её потянуло к этому дереву. Они с Эреком всего месяц, как были снова вместе, и она понимала, что шансы забеременеть у неё пока были невелики. Всё же, она захотела попробовать.
Сердце Алистер забилось чаще, когда она сорвала большой белый лист и положила его себе на грудь, как учила свекровь. Она прижала лист ладонью и подождала несколько секунд, ощущая прохладу листа на коже. Наконец она отняла его и подняла к свету. Если она была беременна, лист должен был окраситься в жёлтый.
К её разочарованию, лист остался белоснежным.
Она понимала, что было глупо проверять так скоро, но она уже начинала волноваться о том, сможет ли когда-нибудь родить Эреку наследника. Прежде чем ступить на тропинку, ведущую из леса, она последний раз украдкой взглянула на лист.
Затем, не поверив своим глазам, посмотрела ещё раз, внимательней.
Оставленный на камне лист под её недоверчивым взглядом медленно менял свой цвет.
Дрожащими руками она подняла его и снова поднесла к солнцу, а затем замерла в шоке.
Она носила ребёнка.
Глава тридцать четвёртая
Когда первый луч утреннего солнца проник в окно, Волусия открыла глаза и обнаружила себя лежащей в объятиях Тронутого принца. Она прижималась щекой к его груди, и оба они были без одежды под шёлковыми покрывалами. Они спали в королевских покоях в роскошной кровати с балдахином, на самых нежных простынях, которые когда-либо касались её кожи. Когда Волусия вспомнила, где она и зачем, то сон сразу же сошёл с неё и она настороженно приподняла голову.
События прошлой ночи всплыли у неё перед глазами. Спать с принцем было не тоже самое, что с остальными мужчинами – он был настолько безумным, что прошли долгие часы, прежде чем ей удалось снять с него одежду, и почти всё время он ей сопротивлялся.
Но в какой-то момент он поддался, и она сумела приручить его и подчинить себе. Она не получила ни капли удовольствия, но видела, что ему нравилось – а только это и было важно. Мужчины в её жизни всегда были лишь необходимым средством достижения целей. Она карабкалась по ступенькам к абсолютному могуществу, и готова была пойти ради него на всё, что угодно – хоть убить собственную мать, хоть переспать с тысячей мужчин. Ничто не могло преградить ей путь.
Ничто.
У Волусии был свой способ отключать сознание и отстраняться от всего, уносясь в дали воображения. Эта холодная отстранённость позволяла ей лечь в постель со злейшим врагом или замучить кого-нибудь до смерти ради забавы. Тронутый принц был злым и жестоким человеком, ещё и безумным в придачу. Но в лице Волусии он нашёл себе достойную пару – в жестокости она могла превзойти кого-угодно, даже его.
Волусия вспомнила об их соглашении, о совей клятве позволить себя убить после того, как они проведут вместе ночь. Эта мысль заставила её улыбнуться. Она любила давать клятвы.
А нарушать их она любила ещё больше.
Когда она села в постели, принц проснулся, и тоже приподнялся. Когда он повернулся к ней лицом, она увидела в его глазах что-то новое. В них была ясность, которой не было раньше, будто его безумие отступило.
«Моя госпожа», – обратился он к ней.
Голос его тоже звучал по-новому. Речь его была чёткой и уверенной, а не безумной и неразборчивой, как прежде.
«Ты что-то сделала со мной», – сказал он. «Спать с тобой… Я не могу этого объяснить, но я чувствую себя другим человеком, каким не был никогда. Мне не мерещатся голоса. Я спокоен. Нормален. Я вновь обрёл себя».
Волусия встала, надела своё платье и посмотрела на него с удивлением. Он тоже встал и оделся, и его движения не были хаотичными, а поведение кардинально отличалось от вчерашнего. Он обошёл её вокруг, взял за руки и посмотрел ей в лицо. Она растерялась. Была ли это новая маска безумия или в нём и правда что-то изменилось?
Такого она не предвидела, что случалось с ней очень нечасто.
«Ты вернула мне жизнь», – сказал он тихо и нежно, не выпуская её рук. «Я теперь снова хочу жить».
Волусия заглянула в его глаза и действительно увидела в них другого человека. Она потеряла дар речи и не знала, как себя вести.
«Моя госпожа», – произнёс принц. «Оставайся со мной. Позволь сделать тебя моей королевой. Я буду сдувать с тебя пылинки. Мои армии бесчисленны, и я позволю тебе повелевать всеми своими войсками так, как ты захочешь. Ты получишь всё. Всё, что твоя душа пожелает. Только останься со мной. Умоляю. Ты нужна мне».
Волусия не спускала с него глаз, а он наклонился и нежно её поцеловал. Это был поцелуй человека в здравом рассудке. Мысли Волусии беспорядочно метались, пока она пыталась сообразить, что ей сулит такой поворот событий.
Вдалеке послышались песнопения, которые становились всё громче и громче. Принц улыбнулся и обернулся к своему открытому, увенчанному аркой балкону.
«Мой народ», – объяснил он. «Так они встречают новый день – они скандируют моё имя, поклоняются мне. Оставайся со мной, и они будут поклоняться и тебе тоже».
Он вывел её на просторный балкон как раз над дорогой. Волусия посмотрела вниз, и у неё захватило дух от высоты. Далеко под ними на площади уже собрались тысячи людей, которые стояли на четвереньках, кланялись и распевно выкрикивали:
«Мальтолис! Мальтолис!»
Он повернулся к ней с улыбкой.
«Как и ты, я назван в честь своего города», – сказал он.
Волусия оценила зрелище: его народ действительно поклонялся ему, как божеству. Они молились на него. Армия из десятков тысяч людей – больше, чем у неё когда-нибудь будет.
Принц обратился к ней:
«Мы объединимся и будем править Империей вместе».
Волусия улыбнулась ему в ответ и поцеловала.
Держась за руки они вместе стояли перед его народом, оглушительно приветствовавшим своего повелителя. Волусия понимала, что если примет его предложение, всё сбудется. У неё в руках окажутся все не обходимое средства для того, чтобы подчинить себе Империю.
Но всё же она колебалась. Внутри у неё росло неприятие. Она не хотела править Империей вместе с кем-то ещё. Она не хотела делить с кем-то управление армией. Она не хотела, чтобы кто-то вручил ей Империю на блюдечке – всего в своей жизни она привыкла добиваться сама. Силой. Усилием воли. Собственными руками. Она не нуждалась ни в любви мужчины – будь он безумен или нет, ни в союзе с таковым. Ей вообще не нужна была любовь – ни мужская, ни чья бы то ни было. А если бы ей захотелось любви, она бы добилась её сама.
«Твоё предложение очень щедро, мой повелитель», – сказала она, оборачиваясь к нему. «Но ты забываешь кое о чём».
«И о чём же?» – спросил он.
Одним быстрым движением Волусия схватила его за шею и со всей силы толкнула его вперёд, посылая лететь вниз головой с балкона.
Тысячи людей в ужасе вскрикнули, когда Мальтолис оказался в воздухе, вопя и кувыркаясь, пока наконец ни ударился о землю в ста футах от неё, с отвратительным хрустом.
Шея его сразу сломалась, и он лежал мёртвый в луже крови.
«Я – великая богиня Волусия», – сказала она гордо, обращаясь к бездыханному телу. «Я не делю власть ни с кем».
Глава тридцать пятая
Тор стоял перед Королём Мёртвых, и кровь с лезвия Меча Мёртвых стекала ему на руку, а у ног его валялись трупы всех королевских слуг. Тор ещё не обрёл дар речи после своей головокружительной победы.
Король стоял у трона и поражённо смотрел вниз на следы побоища.
«Предание гласило, что однажды ты придёшь», – произнёс Король, переведя взгляд на Торгрина. «Человек, который победит тьму. Человек, который достанет меч. Король Друидов».
Король с опаской смотрел на Тора, а тот не знал, что ему ответить. Неужели это было правдой? Неужели он однажды станет Королём друидов?
«Позволь мне рассказать тебе, каково быть королём», – продолжил он. «Это означает одиночество. Абсолютное одиночество».
Тор посмотрел на него в ответ. Его пульс ещё не восстановился после драки, и он только сейчас начал осознавать, что произошло. Он оглянулся по сторонам и с облегчением увидел, что все его спутники хоть и ранены, но живы.
Придя в себя он снова повернулся к Королю.
«Ты обещал открыть ворота», – сказала Тор. «Ты поклялся, что если я одолею всех твоих монстров, ты отпустишь нас».
Король широко улыбнулся, и его лицо, искажённое множеством морщин, сложилось в нелепую гримасу.
«Короли не всегда выполняют свои обещания», – сказал он смеясь, и гул его низкого голоса, эхом отразившийся от стен, был болезненным для ушей Тора.
Тор был обескуражен. Он сильнее сжал меч в руке и готовился дать отпор, когда Король продолжил.
«В этом случае, – сказал он, – я своё сдержу. Но это будет непросто. Мир мёртвых требует свою цену. Нельзя просто так выйти отсюда. Семь человек вошло сюда, и за каждого, кто выйдет, нужно заплатить. Ваша цена – это семь демонов».
«Семь демонов?» – спросил Тор, не понимая, о чём речь, но зная, что это не сулит ничего хорошего.
Король повернулся, и за его спиной в каменной стене открылась огромная потайная дверь. Она медленно отошла в сторону с жутким грохотом ломающегося камня, и за ней оказалась шипастая железная решётка. Сквозь прутья Тор увидел пурпурное закатное небо и океан, услышал вой ветра и почувствовал дуновение прохладного свежего воздуха на лице.
«За этими воротами – надземный мир», – сказал Король. «Вы вернётесь к своей драгоценной жизни, но вместе с вами освободятся и семеро демонов, которые останутся бродить по свету. Они настигнут каждого из вас рано или поздно, и вы не будете знать, когда именно это случится. Демоны принесут вам семь бед в момент когда вы меньше всего будете этого ожидать. Беды могут затронуть вас или ваших близких. Вы всё ещё хотите выйти?»
Тор переглянулся с остальными, и они были удивлены не меньше, чем он сам. Затем Тор снова обернулся к массивной решётке с толстыми раскалёнными докрасна прутьями, перед которой в воздухе появились семь теней, похожих на горгулий. Они бились в решётку, требуя, чтобы их выпустили.
Тор подумал о Гувейне, о Гвендолин, о всех, кого он любил, и кто ходил там, по земле. Он подумал о своих братьях, которые спустились в подземелье за ним. Он знал, что должен вернуться, если не ради себя, то ради всех остальных. Любой ценой.
«Я принимаю твою цену», – ответил Торгрин.
Король смерил его непроницаемым взглядом и наконец кивнул. Он жестом показал своим слугам, чтобы те открыли ворота, но прежде чем они успели это сделать, Тор выкрикнул:
«А что на счёт тебя? Ты дал ещё одно обещание. Я одолел всех твоих слуг, и ты должен исполнить по одному желанию каждого из нас».
Король пристально на него посмотрел.
«Да, ты прав. И каково твоё желание?» – спросил он.
«Я прошу тебя, Короля Мёртвых, не забирать моего сына. Не позволь Гувейну умереть, по крайней мере, пока я не найду его, не подержу снова на руках, не посмотрю ему в глаза. Это всё, о чём я прошу».
Король обдумал его просьбу и кивнул.
«Твоё желание будет исполнено».
Король повернулся к О’Коннору.
«Чего ты хочешь?» – спросил он.
Тот ответил: «Я прошу увидеться со своей сестрой. Не забирай её, пока мы снова не будем вместе».
Вперёд вышел Элден.
«А я прошу увидеться с отцом».
«А я хочу воссоединиться со своим народом», – сказала Индра.
Король посмотрел на двоих оставшихся.
Рис торжественно выступил вперёд, взглянул на Короля и сказал: «Я прошу тебя отпустить Селезию. Позволь мне забрать её с собой. Верни её в мир живых».
Король Мёртвых внимательно посмотрел на Риса.
«Никто никогда не просил ничего подобного», – сказал он. «Это трудновыполнимая просьба. Если она и вернётся в мир живых, то всё равно не станет прежней. Потому что однажды умерев, нельзя по-настоящему ожить».
«Я что-угодно готов отдать», – сказал Рис, сжимая руку Селезии.
«Ты тоже этого хочешь?» – спросил её Король.
Она кивнула, не выпуская руку Риса, и слёзы текли у неё из глаз.
После долгой паузы Король кивнул.
«Пусть будет так», – сказал он. «Ты вернёшься в мир живых. На какое-то время. Не сомневайся, что мы ещё встретимся».
Король перевёл взгляд на последнего из них, Конвена, который гордо выпрямился и заявил:
«Я прошу, чтобы ты отпустил моего брата, и он тоже вернулся бы в мир живых».
Король помрачнел.
«Это невозможно», – сказал он.
Конвена охватила ярость.
«Но ты же разрешил Селезии вернуться!» – возразил он.
«Селезия может вернуться только потому, что она сама оборвала свою жизнь. Твой же брат был убит. Боюсь, он вернуться не сможет. Ни сейчас, ни когда либо ещё. Он останется здесь до конца своих дней».
Глаза Конвена наполнились слезами, когда он по очереди смотрел то на Конвала, то на Короля Мёртвых.
«Тогда я меняю свою просьбу!» – крикнул он. «Я прошу, чтоы мне разрешили остаться здесь, с моим братом!»
Торгрин и все остальные в ужасе охнули.
«Конвен, ты не можешь о таком просить», – поспешно вмешался Тор, и все окружили несчастного.
«Не надо!» – сказал Рис.
Конвен решительно высвободился из их рук.
«Если мой брат не может получить свободу, – сказал он, – то и мне она не нужна. Я прошу тебя снова!»
Конвал схватил Конвена за плечо.
«Конвен, – сказал он, – не делай этого. Однажды мы снова будем вместе».
Но Конвен ответил ему серьёзным взглядом, не терпящим возражений.
«Нет, брат мой», – сказал он. «Мы снова будем вместе уже сейчас».
Король долго испытующе смотрел на них и, в конце концов, произнёс: «Братская любовь крепка. Если ты хочешь остаться тут до своего срока, твоё желание будет исполнено. Добро пожаловать».
Король махнул головой и внезапно массивные решётчаты ворота начали медленно подниматься, открывая их взглядам кроваво-красное небо. Как только образовался достаточный проход, семеро теней-демонов с леденящим душу криком вылетели наружу, взмыли в небо и мгновенно разлетелись в разные стороны.
Тор подошёл к порогу между мирами, и полюбовался опустившимися сумерками и пенящимися океанскими волнами внизу.
Рядом с ним держась за руки стояли Рис и Селезия, а за ними – все остальные. Позади всех, рядом с братом, стоял Конвен и грустно смотрел им вслед. Не смотря ни на что казалось, будто он в кои-то веки обрёл покой, который был недоступен ему на земле.
Тор обернулся и заключил Конвена в крепкие объятья, едва сдерживая слёзы, и Конвен ответил ему тем же.
Один за другим каждый обнял Конвена. Им было нестерпимо больно покидать своего брата по Легиону, человека, который был с ними с самого начала.
Тор посмотрел ему в глаза и потрепал по плечу.
«Однажды мы снова встретимся», – сказал он.
Конвен кивнул.
«Так и будет», – ответил он. «Надеюсь только, что не слишком скоро».
Тор обернулся к открытому небу и увидел, что внизу на волнах качается их лодка. Он знал, что вскоре они вернутся в море и поплывут через океан на поиски Гвендолин, Гувейна и своего народа. Скоро они снова будут вместе.
Затем он посмотрел вверх, на семерых демонов, чёрные тени которых уже почти слились с сумерками на горизонте и накрыли землю, окончательно исчезнув из вида. Тор услышал их последние вопли и спросил себя: Что я выпустил в мир?
Глава тридцать шестая
Пока его несли сквозь облака, Гувейн смотрел вверх на небо и чувствовал, как его сжимают лапы маленького дракона, такого же детёныша, как и он. Драконье повизгивание странным образом успокаивало ребёнка. Они летели уже много дней, и Гувейн не был против лететь так всегда.
Он совсем потерял ощущение пространства и времени, и этот дракон стал центром его мира. Гувейн смотрел снизу на его брюхо, морду, челюсти, завороженно слушал хлопанье крыльев, не мог оторваться от переливающихся на солнце чешуек. Он был согласен лететь с этим драконом куда угодно, куда бы он его ни нёс.
Гувейн почувствовал, как дракон, впервые с начала их путешествия, стал постепенно снижаться. Они немного изменили курс, и Гувейну открылся бесконечный океан внизу.
Дракон летел всё ниже и ниже, уже на уровне облаков, и Гувейн наконец-то увидел землю – маленький одинокий островок, со всех сторон окружённый водой, насколько хватало глаз. Окружённый острыми скалами остров вырастал из океана вертикально вверх и был похож на застывший гейзер, вырвавшийся из-под земной коры. На самой высокой его точке была просторная площадка, куда они и направлялись.
Дракон огласил окрестности своим криком и начал снижение, хлопая крыльями всё медленней и сбавляя скорость.
Дракон уже почти остановился, когда Гувейн посмотрел вверх и заплакал, увидев рядом с собой лицо незнакомца. Мужчина в ярко-жёлтых одеждах с длинной золотистой бородой одиноко стоял на площадке и держал в руках сияющий золотом посох со сверкающим бриллиантом на верхушке. Гувейн плакал не от страха, а от любви. Едва увидев этого человека он почувствовал себя, как дома.
Дракон завис в воздухе, махая крыльями и стараясь не двигаться. Мужчина протянул руки и осторожно принял Гувейна из его лап.
Он нежно взял Гувейна, обернул его в свою мантию, и слёзы на глазах у малыша постепенного высохли. В руках у этого мужчины он почувствовал себя в безопасности, потому что от него исходила энергия невероятной силы, которая указывала на то, что он гораздо больше, чем просто человек. Глаза этого мужчины испускали сияние, когда он выпрямил спину, и воздел свой посох к небесам.
От его жеста земля содрогнулась.
Таинственный незнакомец крепко прижал Гувейна к себе, тот заглянул в его глаза и понял, что останется с ним на очень долгое время.
Глава тридцать седьмая
Как только над пустыней забрезжил рассвет, Гвендолин повела длинную процессию своих подданных прочь от деревни в сторону Великой Пустоши. Кендрик, Стеффен, Абертол, Брандт и Атме шли за ней, Крон – у её ног, и все они медленно прокладывали свой путь подальше от пещер, к вершине горы, откуда было видно простиравшуюся на север и запад огромную голую пустыню.
Когда они взобрались наверх, Гвендолин остановилась на минуту и окинула взглядом пурпурно-красное небо, где всходило первое из солнц, и бесконечную дорогу, которая лежала перед ними, и вела в место, которое могло и не существовать. Она бросила прощальный взгляд назад, на деревню, где всё было тихи и мирно столь ранним утром. Она знала, что скоро явится Империя. Деревня будет окружена. Её сотрут с лица земли.
Гвен обернулась к своему народу. Это люди были всем, что осталось ей от Кольца, и она любила их безмерно. Неподалёку от неё стояла Иллепра, на руках у которой лежала девочка, которую Гвен спасла у дракона из пасти. Малышка заплакала от колючего утреннего воздуха и разрушила царившую тишину. Гвен задумалась: зачем я спасла жизнь этому ребёнку, если не смогу защитить её теперь? Но тут же возникла и противоречащая мысль: зачем этой девочке жить, если в её жизни не будет места чести и отваге?
Гвен не спала всю ночь, мучимая необходимостью принять решение. Жители деревни не просили её остаться, а её собственный народ подталкивал к скорейшему отбытию. Время пришло. Находясь в здравом уме, она не могла повести свой народ на верную смерть. Королевы так не поступают.
Но всё же, пока Гвендолин стояла на краю скалы и осматривалась, что нарастало в ней и не давало покоя. Что-то звало её. Она чувствовала, что это был зов предков, чья кровь текла в её венах. Семь поколений королевской династии МакГилов были с ней и шептали ей на ухо. Они не позволяли ей уйти.
У неё был долг и обязанность перед своим народом – обеспечить их безопасность. Это значило быть королевой.
Но даже приняв на себя роль королевы, она понимала, что есть и другой долг. Долг чести. Долг доблести. Она должна была взывать к лучшим качествам в своих подданных. Определять их сущность. Даже перед лицом смерти, а, возможно, особенно перед лицом смерти. Ведь в конце концов это имело наибольшее значение.
В ушах Гвендолин зазвучал голос её отца:
Однажды ты столкнёшься с выбором, который станет для тебя пыткой. Здравый смысл будет тянуть тебя в одну сторону, а твои идеалы – в другую. Это и есть настоящее испытание. В такой момент ты поймёшь, каково это – править.
Гвен обернулась и посмотрела вниз на крошечную деревеньку, затерянную среди полей, и увидела, как селяне начинают просыпаться и встречают рассвет. А с ним – свою неминуемую смерть. Они были горды и бесстрашны.
Она посмотрела на горизонт и увидела, как вдалеке чёрной тучей собирались войска Империи, и не было им счёту.
Когда она взглянула на деревню ещё раз, вновь раздумывая о совершённом выборе, и чувствуя, что за её спиной на этом распутье стоит весь её народ, она вдруг осознала: да, её задача, как королевы, вести за собой свой народ, но также её задача – подавать им пример. Олицетворять собой их дух. А дух её народа заключался в том, чтобы никогда не бежать. Не отступать. Не поворачиваться спиной к нуждающимся в помощи.
Безопасность не значила ничего, если за неё приходилось платить ценой чужого горя.
Гвендолин стояла лицом к деревне и к имперской армии на горизонте, и знала, что в этой ситуации есть только одно возможное решение.
«Разворачивай людей» – приказала она Кендрику.
Гвен развернулась сама и пошла в прямо противоположную сторону, вниз по склону, к войскам Империи. Она вела свой народ, и как пастух знает своё стадо, она знала, что они пойдут за ней.
Она понимала, что они идут на смерть. Но это сейчас не имело значения. Все умирают, но не все по-настоящему живут.
Важно было, что они идут к своей славе – это она знала точно.
Глава тридцать восьмая
Рассвет Дариус встречал со всеми своими братьями, Лоти и Дреем у ног. Вокруг него собрались старейшины все остальные жители деревни. Дариус смотрел прямо перед собой на возвращающиеся войска Империи – сотни солдат на зертах, которые выстраивались длинными рядами к ним лицом. Настал час расплаты.
Раны на спине Дариуса были ещё совсем свежими, и боль угнетала и опустошала его. Всю ночь он не спал, думая о том, что требует от него деревня. Он был совсем сонный и разбитый, и мог думать только о том, что от него требуют предать Лоти, чтобы его народ мог продолжить существование.
Но Дариус знал, что если он выполнит это их требование, то сам не сможет жить дальше. Внутри него что-то умрёт. Внутри каждого из них. Ставить самосохранение превыше всего казалось правильным старейшинам, но не ему. Он никогда не смог бы принять такую позицию.
Имперский главнокомандующий на своём зерте выехал вперёд в окружении свиты из дюжины солдат. Остальные многие сотни стояли стройными рядами позади. Он остановился в пятидесяти футах от Дариуса, спрыгнул с седла и пошёл, звеня шпорами, по пыльной земле прямо к Дариусу.
Дрей зарычал, но Дариус положил руку ему на голову и присел перед ним, глядя псу в глаза.
«Дрей, – сказал он как можно убедительней, – вспомни, о чём мы договаривались. Ты останешься тут. Понял?»
Дрей, наконец, умолк и ответил Дариусу понимающим взглядом.
Дариус обернулся к Лоти, и увидел страх на её лице. Она кивнула ему и крепко сжала его руку.
«Всё в порядке», – сказала она. «Отдай меня им. Я хочу умереть. За тебя. За всех вас».
Он быстро покачал головой и, нагнувшись, поцеловал её руку.
Затем он отвернулся и в одиночестве пошёл навстречу Империи.
Главнокомандующий остановился, ожидая, пока Дариус подойдёт ближе. Дариус встал перед ним и с ненавистью посмотрел ему в глаза, чувствуя, как болит спина там, куда ложился кнут, и как холодный воздух щекочет его затылок там, где раньше были его волосы. Ненависть переполняла его. В тоже время он чувствовал себя другим человеком. Будто родился заново.
Он стоял всего в нескольких футах от Имперского военачальника, который безжалостно смотрел на него сверху вниз.
«Наступил новый день», – прогремел он, обращаясь к Дариусу и его односельчанам. «У вас осталась одна попытка. Вы назовёте имя преступника, мы изувечим вас, но вы останетесь живы».
Он делал паузу.
«В противном случае, – продолжил он, – если вы будете молчать, мы медленно замучим вас всех до смерти, начиная с тебя».
Дариус смотрел на него в ответ и был полон решимости. Он стоял, обдуваемый легким ветром пустыни, слыша громкий стук собственного сердца, и весь его мир в это момент сходился в одну точку. Когда всё затихло, вдалеке он услышал, как по пустыне ветер несёт перекати-поле. Этот шорох подействовал на него успокоительно. Время для него замедлило ход, и он замечал каждую деталь мира вокруг. Каждую мелочь, которая, как он знал, может стать последним воспоминанием в его жизни.
Дариус медленно кивнул главнокомандующему.
«Я дам вам ровно то, зачем вы пришли», – сказал он.
Дариус осознавал, что если он не выдаст Лоти, если бросит вызов Империи, то начнёт битву, в которой им не победить. Он решил, что готов пожертвовать жизнью во имя верности, во имя чести. Во имя справедливости. Он собирался нарушить законы старейшин. Бросить вызов им всем.
Главнокомандующий широко улыбнулся, сдерживая нетерпение.
«Так кто же из вас это был?» – спросил он. «Кто убил надзирателя?»
Дариус смотрел на него с непроницаемым лицом, но внутри он весь дрожал.
«Подойдите поближе командир, и я скажу вам его имя».
Тот сделал шаг, и в этот момент весь мир для Дариуса застыл. Дрожащими руками он потянулся вниз и достал из-за пояса кинжал. Стальной кинжал, из настоящей стали, который ему дал кузнец, и который он всё это время прятал. Он бросился вперёд, и под испуганный вздох старейшин и всего своего народа вонзил кинжал по самую рукоять прямо главнокомандующему в грудь.
Глаза имперца округлились от удивления и ужаса, он упал на колени, не в силах поверить в то, что такое вообще могло произойти.
«Ты никогда не забудешь имя преступника», – сказал Дариус, стоя над ним. «Его зовут Дариус».
Комментарии к книге «Власть королев», Морган Райс
Всего 0 комментариев