«Я иду»

Я иду (fb2) - Я иду 1526K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Алексеевич Попов

Сергей Алексеевич Попов Я иду

© Сергей Алексеевич Попов, 2016

© Интернациональный Союз писателей, 2016

* * *

Попов Сергей Алексеевич

Семье посвящается

Сергей Алексеевич Попов родился 16 ноября 1990 года в городе Москве. С детства любил литературу, много сочинял сам. В 12 лет написал первое стихотворение и на протяжении всех школьных лет продолжал заниматься поэзией.

В 2013 с отличием окончил Столичную Финансово-Гуманитарную Академию, имеет высшее экономическое образование. В студенческие годы серьезно увлекся фантастикой. За пять лет написал четыре книги в жанре постапокалитика, пока не опубликованных.

С 2014 года продолжил обучение в родной академии на психологическом факультете и в этом же году закончил написание следующей постапокалиптической книги-хроники. В настоящее время планирует создать продолжение и третью книгу, завершающую основную сюжетную линию.

ПРОЛОГ

Докурив сигарету, я затушил окурок о пепельницу и вышел из-за стола, чтобы посмотреть в окно, на потихоньку просыпающийся город. Сдвинув занавеску, – открыл форточку, впуская на кухню душный, затхлый воздух вместе с шумом машин, трелью клаксонов и ором людей, голосящих с утра пораньше, и приник к запыленному окну, сонными глазами засмотрелся на только-только расцветающее небо.

– Сегодня должно быть ясно, – решил я, глядя на вытянутые золотистые облака, медленно-медленно плывущие по синеве, – а то темнотища надоела.

Погода же сегодня действительно обещала быть солнечной и теплой, что несказанно радовало: дожди уже сидели в печенках. Осталось лишь разбудить Бетти, проводить в школу и придумать, чем заняться в незапланированный выходной. Хотя, что тут думать? Скачаю какой-нибудь нудный фильм, наберу пива с чипсами и просижу полдня за компьютером – вот и все планы. Правда, может, чего интересного по ящику покажут, и вместо скрипучего кресла и монитора перемещусь в гостиную, на диван. В общем, как получится, – альтернатив у меня, конечно, немного…

Постоял так с минуту, устало зевнул, вздохнул, напоследок проводил глазами людей, спешащих на работу, и посмотрел на циферблат настенных часов, висевших над календарем с изображением леса: «07:26»

– Пора поднимать мою принцессу! – радостно воскликнул и – к комнате дочери.

Подойдя к двери, – немного постоял в нерешительности, а потом улыбнулся, пару раз постучал и громко произнес:

– Бетти, малышка, просыпайся! Я…

Но не успел договорить, – ручка повернулась, вышла Бетти.

– Доброе утро, пап… – без особого настроения, пасмурно и сонно поприветствовала она, глядя на меня усталыми покрасневшими глазами. – Я думала, просплю все, что можно.

Я улыбнулся.

– Иди пока в ванную, а я приготовлю завтрак, – сказал и, осмотрев комнату дочери, завешанную разнообразными плакатами «The Cure», «Sex Pistols» и «Placebo», добавил с ноткой стыда: – Извини, но деликатесов не обещаю.

– Ничего, я привыкла… – все так же хмуро буркнула в ответ дочка и перед тем как уйти произнесла: – Чего еще ожидать от холостяка?..

Я лишь тяжело вздохнул, закрыл за ней дверь и поплелся обратно на кухню.

– И включи телевизор погромче!

– Ладно! – отозвался я и поинтересовался: – Ты что будешь: апельсиновый сок или кофе?

– Ты же знаешь, что утром я пью только кофе! – укоризненно бросила Бетти. – Зачем спрашивать-то, пап?..

Я вздохнул, включая телевизор, вымолвил:

– Извини!..

Но Бетти ничего не ответила, и я с совершенно подавленным настроением прибавил громкости, налил воды в электрочайник и включил. Достав с полки посуду и пачку кукурузных хлопьев, – наспех насыпал в тарелку и полез в холодильник за молоком, краем уха слушая утренние новости:

«Сегодня глава корпорации Portal Energy Transfer, профессор экспериментальной и теоретической физики Эрик Гельдман, объявил на всемирном конгрессе, что строительство седьмого, самого главного Портала, обошедшегося почти в сто миллиардов евро, завершено, и сегодня же произойдет их первый в истории человечества одновременный запуск!»

– Да кому эта херня-то нужна?.. – скептически отметил я и усмехнулся, наливая кипяток в чашку с быстрорастворимым кофе. – Мозги населению только пудрят и языками чешут, вместо того, чтобы зарплаты повышать, – добавил сахар, тщательно перемешал напиток. – Деньги, что ли, не на что девать? Так дайте мне – живо им применение найду! – посмеялся и поставил душистый напиток на стол. – Мне всегда вот было интересно: кто же вам деньги-то дает такие? И ведь если он сейчас принародно опозорится или что-нибудь в этой хреновине накроется, то с кого же вы денежки-то будете сосать?

– Ты чего тут так разошелся? – неожиданно пройдя на кухню, поинтересовалась Бетти и, не дожидаясь ответа, села за стол, почему-то сразу начав с кофе.

– Что ты за кофе-то схватилась сразу? – проигнорировав ее недовольное замечание, сердито спросил я. – Хлопья ешь сначала, а к кофе я тебе сэндвичей сделаю.

Но та лишь одарила меня прохладным взглядом, так и не прикоснувшись к тарелке.

– Послушай, Бетти… – начал я, заслонил собой телевизор. – Давай…

– О чем, пап? О чем с тобой говорить? Скажи мне? – набросилась с вопросами дочь. – Ты ведь меня даже не слушаешь!..

– Я… я… просто пытаюсь понять, что с тобой такое творится уже который день, – с запинками вставил я, смотря то на ее волосы, выкрашенные в огненно-рыжий цвет, то на глаза, отдающие голубизной. – Только и всего, принцесса!

– Да потому что мне невыносимо с тобой, отец! – громко прокричала Бетти и, выждав несколько секунд, продолжила, но уже спокойным голосом: – Мы никуда не ходим, вечерами сидим дома, как два старика, и смотрим ТВОИ тупые комедии, над которыми смеешься только ТЫ! А когда я раз в жизни попросила ТЕБЯ разбудить пораньше, ТЫ просто взял и забыл про меня! Забыл и свалил на свою чертову работу! Из-за ТЕБЯ я опоздала на занятия и чуть не опоздала на репетицию! – удрученно помотала головой. – Да кому я это вообще говорю – ты все равно будешь делать так, как считаешь нужным.

– Но сегодня я… – запнулся, вздохнул, отходя в сторону, – я ведь вовремя тебя разбудил…

– Ага, спасибо… – уткнувшись глазами в телевизор, сухо бросила дочь и, подчеркнуто отодвинув тарелку, допила кофе. – Ты это хотел услышать?

Я опустил глаза, облокотился на столешницу и опечаленно ответил:

– Да…

Замолчали.

А тем временем телевизор надрывался:

«Друзья! Я так долго ждал этого момента и уверен, что и все вы ждали его вместе со мной, потому что сегодняшний день станет для всего человечества, не побоюсь этого слова, великим!»

Я развернулся и увидел на экране светловолосого сухонького мужчину в лабораторном халате с приятными чертами лица, стоящего на вертолетной площадке на фоне ворот фантастических размеров, возвышающихся на крыше многоэтажного дома. Рядом с ним – четверо вооруженных людей в военной форме, лица скрывали черные баллистические маски.

Человек улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы, и продолжил, морщась от вспышек десятков фотокамер:

«Сегодня мы навсегда откажемся от электричества, ядерной энергетики и откроем для себя совершенно новые горизонты возможностей! Возможностей, которые в корне перевернут наше представление о мире! Только представьте себе, что принесут в нашу жизнь Порталы!»

Он отошел и указал на громадину со свисающими толстыми проводами. Те тянулись вниз, уходили в огромные блоки, закрепленные на стенах домов.

«Нескончаемая бесплатная экологически чистая энергия для всех прямиком из космоса! Новое поколение компьютеров, военной техники и транспорта! Шаг к созданию сверхмощного вооружения, построенного на совершенно иных принципах действия! И, наконец, финальный шаг к разгадке нашей с вами Вселенной и долгожданные полномасштабные космические экспедиции, о которых прежде мы не могли даже мечтать! И это лишь малая часть того, что Порталы подарят человечеству!»

– Я пошла собираться, – холодно произнесла Бетти и, даже не посмотрев на меня, – к себе в комнату. – Провожать будешь?

– Конечно! – спохватился я и, быстренько сполоснув руки, – следом. – Во сколько тебя ждать?

– Не знаю, – неопределенно ответила та и вошла к себе, не закрывая дверь, – у нас сегодня еще генеральная репетиция, если помнишь, поэтому точно я тебе сказать ничего не могу.

– Ясно… – пожал плечами, облокотился на дверной проем, следя за сборами дочки. Бетти, покидав в рюкзак пару тетрадей, кое-как застегнула, зачехлила электрогитару и стала рассовывать телефон и плеер по передним карманам джинсов. – Я тебе на холодильнике деньги оставил… – грустно вздохнул, – …купи себе чего-нибудь.

Бетти промолчала. Покончив со сборами, – надела клетчатую рубашку поверх футболки, сбрызнула себя духами и прошла мимо, оставляя шлейф тончайшего цветочного аромата. Забрав с холодильника деньги, она наспех пересчитала сумму и сунула в задний карман, несмотря на то, что я строго-настрого велел так не делать.

– Позвони мне, как закончите там… – попросил я и последовал за дочкой к входной двери. – Чтобы я не переживал, ладно?

– С каких это пор ты стал за меня переживать? – поставив свои вещи на пол, съязвила Бетти и принялась обуваться в кроссовки.

– Просто набери мне, хорошо?

Та хмыкнула, посмотрела на меня косо, но все-таки согласилась:

– Ладно. – И, закинув рюкзак за плечи, поправила рубашку, чтобы не торчала, подняла гитару и вышла. – До вечера.

– До вечера, люблю тебя.

Закрыв за ней на верхний и нижний засов, – проводил Бетти через глазок расстроенным взглядом и поплелся обратно на кухню.

– Вся в мать… – высказался, наконец, и, открыв холодильник, забрал апельсиновый сок. – Такая же непробиваемая… – налил полстакана, вздохнул, вернулся за стол и взялся доедать нетронутый завтрак дочери, молча смотря в телевизор.

«…Но нет, я не волшебник, я – простой человек, как и вы, который смотрит вперед! А теперь от имени всей корпорации Р.Е.Т., я, профессор Эрик Гельдман, с восторгом объявляю о запуске Порталов!»

Профессор развел руками и начал отсчет, не отводя пристального взгляда от камеры:

«Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два…»

Выдержал паузу, улыбнулся, посмотрел на дрожащие врата позади и закончил нетерпеливо:

«…один!»

Я ахнул.

Через секунду меж ворот образовалось сероватое завихрение, потом оно принялось набирать обороты, раскручиваться все быстрее и быстрее, окрашиваться в ярко-голубой цвет. Толстенные провода от нагрузки дрожали, обливались электрическими сполохами.

Секунда, две…

Врата протяжно и жутко загудели, словно атомоход в океане, а через секунду вихрь в центре замерцал, заискрился, увеличиваясь в размере, и… в квартире вырубился весь свет. Я отодвинул недопитый стакан в сторону, и уже хотел встать, как вдруг городской телефон на кухне пискнул, холодильник опять замычал, а телевизор – вернул картину происходящего по ту сторону экрана. Но теперь вместо небольшого вихря страшно выл исполинского размера водоворот, а из центра вырывались чудовищной силы порывы ветра вперемешку с красными молниями. Они били то верх, то вниз, то прыснули куда-то вкривь, на моих глазах пробив насквозь стену жилого дома, устроили пожар.

– Какого хрена?.. – проговорил я и с ужасом продолжил следить за запуском Портала. Тот обрушивал молнии теперь уже на головы зевак, столпившихся на улицах с мобильными телефонами, но благо обходилось без жертв.

Профессор же явно занервничал, но вида не подал и успокоил всех:

«Ничего страшного в этом нет! Портал рвет грань, соединяющую две условные точки, в силу чего возникают сильные электромагнитные вспышки! Через несколько секунд он стабилизируется, и вы увидите…»

Электричество вновь дало сбой, телевизор погас, так и не дав дослушать объяснение до конца.

– Надо звонить Бетти, – с плохим предчувствием у сердца решил я и – в гостиную, забирая мобильный телефон с журнального стола.

Открыл меню контактов, нажал на вызов дочери и – ждать…

– Черт… – сбросив вызов, выругался я и – пулей на кухню.

Едва подбежал к окну на кухне, чтобы посмотреть, что там творится, – свет вернули, телевизор разразился страшным треском, а на экране, покрытом рябью, – сущий ад: дома, пылающие в огне, молнии, бьющие во все стороны. Пригляделся и сквозь страшные помехи разглядел виновника случившегося. Профессора, растерянного, оглушенного, вооруженная охрана усаживала в подлетевший вертолет. Но только он оторвался посадочной площадки, – на моих глазах вихрь в центре Портала озарился белыми вспышками, а в следующую секунду из него один за другим начали выскакивать какие-то темные сферы.

– Господь всемогущий!.. – пораженный увиденным воскликнул я и попытался еще раз вызвать Бетти, но дочкин телефон оказался выключенным. – Что же ты творишь, дурочка!.. – и в лихорадке, сунув телефон в карман, весь на пределе, уже собрался бежать в коридор, как вдруг Портал, показанный крупным планом, резко втянулся в самого себя, разразился ужасающим гулом, и… разошелся во все стороны ударной волной. – Бетти… – потом поднялась паника, кто-то крикнул «Бежим!», уронил камеру, и изображение вместе со светом во всем доме пропало. – Господи, Господи!..

Сам – в коридор. Наспех обулся, выбежал на лестничную клетку. Но не успел и пролета преодолеть, – пол под ногами сотрясло, будто от землетрясения, меня – спиной на ступени. Хрустнул телефон. А за пыльным окном – седо-черная многоэтажная грязная волна обломков с громыханием ползет к моему дому, сносит все на своем пути…

I

В подвале – сыро, темно, зябко. Меж голых бетонных стен завывали жуткие сквозняки, качали лампу, свисающую с треснутого потолка на тонком расползшемся проводе, по местами затопленному полу бегала едва различимая в огне примуса рябь. Дождь, что лил как из ведра больше часа, наконец-то закончился, и теперь там, где-то в глубинах полуразрушенного дома, журчала стекающая вода, не смолкало глухое эхо. Изредка к этому гулу добавлялись отвратительные писки крыс. Они резвились во мраке, среди заброшенного мусора, плескались в холодной дождевой воде.

Капли неустанно барабанили то по металлу, то по дереву, то по бетону, то по трубам, сотрясали несмолкающую ни на минуту темноту, наполняли все вокруг какими-то ускользающими звуками. Еще немного послушав эти «голоса дома», я помешал вилкой крысятину в банке из-под рыбных консервов и сделал огонек примуса поменьше, принюхиваясь. Пахло скверно – собака есть не станет.

– Ну, дай бог, не сдохну… – смирился и достал из кармана крохотный бумажный пакетик с солью.

Посыпав тошнотворную бурду, – еще разок все хорошенько перемешал, мысленно перекрестился, филигранно подцепил зубчиком небольшой грязно-бордовый кусочек и кинул в рот. Скривился, быстро прожевал и проглотил, чувствуя странное послевкусие.

– Неплохо, – неожиданно отметил для себя и выключил примус, подвигая поближе, – можно и пообедать…

Достал из армейского вещмешка небольшую полупустую бутылку воды, сделал маленький глоток, приступил к трапезе. Пока ел, крысы вконец осмелели и сидели теперь уже на гнилых столах и продуктовых корзинах буквально в нескольких шагах от меня. Ближе подходить все-таки не решались – боялись. Как ни крути, а инстинкт выживания у этих мусорщиков на высоте: прикармливай, заманивай – все равно не подойдут. Раз человек рядом, они и носа не сунут – мало ли, чего ему в голову взбредет.

– Что, проголодались? – чавкая жареным мясцом, по вкусу отдаленно напоминающим курицу, спросил я своих пищащих «гостей». Те прибывали с каждой секундой, чуть слышно хлюпали по лужам. – Извините уж… угостить ничем не смогу – сам вон… – зачем-то кивнул на банку, словно ожидал от них глубокого сочувствия, понимания моего печального положения, – …подножным кормом питаюсь.

Мокрые крысы в ответ запищали, зашуршали коготками, закрутили хвостами. Некоторые даже вытянулись, зашевелили усиками.

– Я теперь такой же, как и вы, – продолжил я и, доев мясо, приправленное солью, отхлебнул водички и пояснил хвостатым друзьям: – Помоечник, мусорщик… – кинул им опорожненную банку, сложил пожитки. – Если хотите, можете подкрепиться своим собратом – ничего другого у меня для вас нет.

Но голодным грызунам по душе и объедки: навалились скопом, пронзительно запищали, закишели – лишь бы ухватить хоть что-то. Жир, остатки – плевать. Жесть скрипела, шуршала, ерзала о камни, обо что-то металлическое, а потом и вовсе заплескалась вдалеке – словом, пошла «по рукам». Слушая это многоголосье, я улыбнулся, грустно вздохнул и заполз в карман накидки за зажигалкой и фотографией.

– Где же ты, принцесса?.. – подсветив тусклым огоньком изображение улыбающейся дочери в косухе, сидящей в кафе за столиком, в очередной раз спросил себя и побледнел – опять слишком близко подпустил самую страшную мысль о ее судьбе. – Нет… нет… – завертел головой, отгоняя этот ночной кошмар, – ты жива и я найду тебя… непременно найду, слышишь?.. – засопел, поцеловал дорогую сердцу фотографию, убрал обратно во внутренний карман и достал почти пустую мятую пачку сигарет, горько закуривая. – Хоть весь мир обойду, но найду…

Сделал затяжку, другую, немного успокоился.

Крысы тем временем уже не на шутку драли банку, да так, что звон и молотящие стуки разлетались по всему заброшенному залитому помещению. А я же, накинув просторный капюшон, откинулся на потресканную влажную стену и задумался, потягивая предпоследнюю сигаретку. Но наслаждался ей, ей-богу, как последней…

– Папа, быстрее!!.. – в восторге кричала Бетти, крепче держась за меня, и разглядывала левый отбойник, сливающийся в единую линию. – Круто!.. Как круто!

– Держись крепче, малышка! – через мотошлем улыбнулся я, выкрутил ручку газа и – вверх по пустой скоростной трассе под рыканье глушителей. – Это еще не предел!

Спортивный мотоцикл уносил нас прочь от оживленного, вечно шумного и пыльного города, позволял насладиться скоростью и встречным ветром. Мимо проносились вывески, рекламные баннеры, билборды, афиши, мелькали ограждения. За ними – неисчислимые высотки, улицы, люди, машины – весь «муравейник». Такое все незначительное, незаметное, неинтересное. Ни мне, ни Бетти не хотелось отвлекаться от дороги, смотреть по сторонам. Обоих сейчас увлекала только езда, визг колес на поворотах и… больше ничего. Время как будто остановилось, его не стало: впереди – горизонт, позади – обыденная серость. И между ними – короткий миг, яркий, прекрасный. Мы были так свободны, так счастливы, что весь мир, необъятный, сложный, казалось, слился в единую разделительную полосу, асфальтовое покрытие, стал простым и понятным. А закатное солнце, тщетно слепящее меня через тонированное забрало, будто куда-то увлекало, заманивало, раззадоривало, заставляя цепко держаться за руль и… гнать, гнать, гнать без оглядки…

– Пап, может, заедем куда-нибудь… перекусим? – сквозь вой ветра и ор двигателя услышал голос Бетти. – Возьмем по гамбургеру и коле. Что скажешь?

– Ну а что я могу сказать? – усмехнулся я. – Конечно я «за»! Вон, кстати, какая-то забегаловка вдалеке… – сбавил скорость, пригляделся, – можно туда и заглянуть, в принципе. Да и народу, думаю, там немного.

– Тебе решать, пап, – ты же за рулем-то, – засмеялась дочка, покрепче прижалась к моей мотоциклетной куртке.

Остановились на полупустой парковке забегаловки Biff Day's. Заглушил двигатель, снял шлем, вместе с Бетти слез с мотоцикла, поставил на подножку.

– Пойдем? – вытащив ключ зажигания, улыбнулся я зевающей дочке и приобнял. – О-о-о! Кого-то, вижу, дорога утомила, а сама мне говорила: «Да я хоть до ночи кататься готова!» – и засмеялся.

Бетти насупилась и беззлобно толкнула в плечо.

– Займи пока местечко, а я чего-нибудь закажу, – оглядев полупустое помещение с семейной парой у окна слева и скучающим кассиром в чудной шляпе и фартуке, распорядился яи-к кассе.

Проводив дочку ласковым взглядом, – дождался, когда она займет столик возле прохода, окликнул молодого парня с раскрасневшимся лицом и заказал по коле и большому фирменному гамбургеру. Пока готовился заказ, посмотрел на уставшую Бетти. Та играла в телефон, потом, видимо, почувствовала, как смотрю на нее, подняла глаза, искренне улыбнулась и кокетливо поправила волосы. Расплатившись, – забрал поднос и направился к дочке. Присел рядом. Бетти переложила черно-желтый шлем на свободный стул и принялась за прохладную газировку со льдом.

Помолчали.

– Теперь увидимся только в следующее воскресение?.. – нарушила она тишину, потягивая колу через трубочку.

– Твоя мама так решила… – разочарованно и без намека на укор ответил я, кусая гамбургер. – Она считает, что так лучше для тебя…

– Почему ты не поговоришь с ней?., – расстроенно спросила дочка, разворачивая сэндвич. – Яуверена, что она поймет все и… – запнулась, взгляд похолодел, словно хотела сказать что-то весомое, но потом передумала, сдержалась, – в конце концов, ты – взрослый человек и имеешь право видеться сродной дочерью чаще!..

– Бетти… – вздохнув, начал я, отпил колы. Голос подводил, дрожал. – Все не так просто… – достал зажигалку, пачку сигарет, закурил. – Понимаешь…

– Просто это ТЫ ничего не хочешь менять… – сердито и обиженно высказала она, кинула на поднос надкусанный гамбургер. – И видеть меня тоже… – посмотрела на меня заслезившимися глазами. – А я устала ждать каждое воскресение, чтобы увидеть тебя вновь!.. Мне надоело! Слышишь?!

– Принцесса…

Но дочка отвернулась, тихо всхлипнула.

Обнял, утер слезы со щечек.

– Я обязательно с ней поговорю, – погладив по рыжим волосам, пообещал я. – Мы что-нибудь решим. Хорошо? Хорошо, малышка?.. Ты веришь мне?..

Замолчали.

Крысы визгливо запищали и безвозвратно выдернули из воспоминаний, какими так дорожил. Недовольно тихо выругался, выплюнул окурок, вгляделся в темноту.

– Чего вы там опять?.. – спросил и – умолк, слыша отчетливые шлепки по воде где-то за стеной справа.

Обитатели подвала, почуяв смертельную опасность, притихли и – кто куда: одни – по норкам, другие – обратно по лужам куда-то в дальний конец. Дождавшись, когда они разбегутся, – поднял с пола заряженный арбалет, притаился и вгляделся в пугающую тьму. Шлепки приближались, а с ними – хорошо знакомое протяжное ворчание и хрип.

– Унюхал все-таки, скотина… – шепотом выругался я и на цыпочках отошел в сторонку, держа арбалет наготове. – Ну ползи-ползи…

Присел за пахнущей плесенью бетонной плитой, давным-давно упавшей с верхнего этажа, осторожно выглянул и напряг зрение, уже различая смутно прорисовавшиеся серо-черные глянцевые лапки морфа-загонщика.

– Поближе… – чуть слышно завлекал я, – не бойся, подходи поближе, мать твою…

Но пришлец показываться не торопился – к чему-то по-собачьи принюхивался, плескался водичкой, ворчал, переворачивал продуктовые корзины, ничейную мебель, опять ворчал. А через секунду в трех шагах от меня прямиком в лужу угодил прогнивший стол, и я напрягся, дожидаясь подходящего момента.

– Ну не дай бог вещи мои тронешь… – пригрозил и опять высунулся – тот рыскал уже возле моего недавнего места пребывания. Кожа – серо-черная по-рыбьи блестящая склизкая, конечности – неправдоподобно длинны, трехпалы. Передвигался на четвереньках, мотал огромной головой, обросшей извивающимися отростками. Нос плоский, глаза – большие, бледные, навыкат, без зрачков. – Тогда, нюхач, пеняй на себя…

Морф, конечно же, плевать хотел на угрозы и бесцеремонно запустил лапищу в вещмешок, параллельно обнюхивая сухой пол, где сидел я. И вот когда незваный гость уже совсем обнаглел, вытащил примус, по-глупому уставившись на непонятный предмет, я вытянул руку и спустил курок. Тот в момент выронил добычу в лужу, истошно заверещал, обливаясь черной, как мазут, кровью, ударился об стену и схватился за дротик с ярко-оранжевым оперением, торчащим из левого глаза.

– Допрыгался! – обрадовался я и, повесив арбалет на крепление на правой ноге, снял с пояса охотничий нож, выбежал и – два точных удара в пульсирующую измазанную черным шею. – Ну что? Долго искал меня, вынюхивал?.. – выдернул боеприпас, вытер о подол, убрал в компактный колчан на левой голени. – Ну и хрен с тобой, молчи, – пнул труп и достал из мешка, запачканного темными брызгами, пластиковый пищевой контейнер. – Молчание – золото.

С подозрительностью оглядевшись, понял, что кроме меня никого в подвале больше нет, хладнокровно обрезал загонщику все восемь тошнотворных на вид отростков, сложил в емкость и захлопнул крышку.

– Неплохой улов, – взвесив трофеи, довольно отметил я и, закинув в вещмешок, зачехлил нож. – Хотя за охотника куш вышел бы посолиднее, но и этого хватит – на пару баночек тушенки я себе точно наскреб.

Вытащил из грязной лужи маленький походный примус, насухо вытер и – в мешок.

– Сейчас ручонки только сполосну, и можно в путь, – резюмировал я и, закинув пожитки за плечи, вымыл руки, испачканные инопланетной кровью. – Ну, с богом…

И, засмолив последней сигаретой, двинул к выходу.

* * *

Сирена протяжно завыла, нарушая непринужденную и теплую атмосферу внутри казармы, и немедленно сменилась взволнованным голосом, периодически тонущим в какофонии пулеметных очередей и криков:

«Говорит вышка-2! На Внешний Периметр Горизонта-26 движется огромная волна морфов! Всем отрядам Тенеборцев немедленно занять позиции и приготовиться к отражению нападения! Повторяю: на Внешний Периметр Горизонта-26…»

Заслушав уже повторяющееся по второму кругу сообщение, невысокий крепкий мужчина в серых камуфляжных штанах и майке недовольно цокнул, пригладил длинные черные волосы и сбросил игральные карты на покрывало своей койки, обращаясь к напарнику:

– Короче проиграл ты, Марк, – пара тузов у меня, – язвительно улыбнулся, сверкнул серебристыми глазами, – но так и быть: жетончик твой срывать не буду, но вот пивом сегодня угощаешь ты.

– Да я так разорюсь, Айс! – обиженно вскричал тот и, сложив колоду в коробочку, забрал с верхнего яруса вместительную сумку защитного цвета и кинул на стул. – Мне, блин, и так жалование задерживают!

– Не надо тогда играть садиться, приятель! – похлопав того по твердому плечу, насмешливо поддел Айс и, вытащив из-под кровати такую же сумку, громко и четко прокричал всем остальным: – На сборы даю двадцать секунд! Как будете готовы – выходим и – к стенам! Всем ясно?

– Так точно! – отрубило в унисон. Зашуршали сумки, расстегнулись молнии.

– Марк, электрострел побольше возьми – поджарим сволочей, – по-отечески, тепло попросил он и, заглянув в зеленые глаза, полные тревоги, кивнул: – Все будет в порядке.

Марк секунду помолчал, а потом хмуро улыбнулся, не скрывая запредельного волнения, и слегка дрожащим голосом ответил:

– Как скажешь, Айс, встретимся снаружи.

Айс еще раз потрепал друга за плечо, успокаивая, наспех обулся в высокие штурмовые ботинки на шнуровке, надел серебристо-черные доспехи, липучкой закрепил на запястьях кожаные перчатки со стальными вставками и, выпустив два коротких лезвия, – со всех ног к двери с ярко-красной вывеской «АРСЕНАЛ».

Открыв обшарпанную дверь, он затолкался меж металлических ящиков со взрывчаткой и огнестрельным оружием и подошел к бледно-желтой стене со множеством стендов с луками, почти сразу же натыкаясь на свой:

«СТАРШИЙ СЕРЖАНТ АЙС ЭВАНС»

– Соскучился? – шутливо обратился Айс к большому блочному черному боевому луку и, сняв, признался: – Я тоже, дружище.

Забрав пустой вместительный колчан такого же цвета, – ловко повесил через плечо и быстрым шагом направился к большому матовому поцарапанному контейнеру с надписью «Осторожно!» Усмехнувшись в очередной раз предупреждению, он торопливо откупорил замки, быстро пробежался глазами по различным стрелам, рассортированным по типам, набрал по два десятка разрывных и обычных, переложил к себе и – назад.

К тому времени остальные Тенеборцы уже завершили сборы, по двое забегали в арсенал, второпях надевали колчаны, разбирали именные луки. Пропустив еще двух бойцов, где повстречался Марк, Айс выбежал обратно в казарму, дрожащую от рева сирены, и – на выход. Поспешно открыв большие скрипучие двустворчатые двери с полустертым изображением черного сокола, он вышел наружу, с вызовом глянул на готическое осеннее небо, накинул капюшон и – по мокрой заасфальтированной дороге вслед за другими Тенеборцами к высоким стенам Периметра, за какими уже слышался гул и протяжное отвратительное ворчание.

Подбежал к лестницам, ведущим к боевому ходу, услышал громкий стрекот лопастей и обернулся, наблюдая одновременный взлет военных вертолетов с трех площадок. Техника стремительно набирала высоту, возвышалась над Горизонтом. Айс проводил их воодушевленным взглядом, потом увидел своих ребят в темных просторных капюшонах, выбегающих из казарм, помахал и громко скомандовал, перекрикивая оглушительную пальбу и взрывы:

– На стены, парни! – и застучал толстой подошвой по сырым ступеням. – Дадим им жару!

На самом верху высоченной стены быстро огляделся, кивнул пулеметчику, поливающему свинцом напирающих захватчиков, встал рядом с колючей проволокой, что в несколько рядов опоясывала весь Периметр, достал разрывную стрелу и взглянул на высоковольтный забор. Сразу за ним начиналось минное поле – вторая линия обороны. Именно ему предстояло сломить натиск, когда будет прорван первый заслон. Орды склизких морфов-загонщиков, гонимые своими вечными хозяевами, – высокими, в два раза выше человека морфами-охотниками, передвигающимися в отличие от своих быстрых ищеек исключительно на длинных задних лапах, – под шквалом пуль рвались к Периметру. Внешне отличались от загонщиков несильно: тощие тела, длинные, в кровавом сиянии, змеящиеся отростки на голове, шесть серых глаз, расположенных в два ряда да двупалые глянцевые конечности – вот, пожалуй, и все различия. Правда, охотники в разы превосходили тех умом и напролом к людям не рвались – ждали, когда в бой ввяжутся преданные слуги, и прятались от пуль за гнилыми деревьями, ржавыми танками, затонувшими в грязи, и в густых кустарниках, покрытых жуткими рубиновыми язвами, выбрасывающими в воздух какую-то омерзительную серую пыльцу. Место же, откуда бежала эта кошмарная бесовщина, плохо различалось из-за черного клубящегося тумана, не рассеивающегося ни днем, ни ночью, ни даже при сильном ветре. Единственное, что получалось усмотреть с такого расстояния, – это кладбище разодранной в клочья военной техники, оказавшейся бессильной перед захватчиками.

Тем временем загонщики, перепрыгнув бронетранспортеры, увязшие в мокрой грязи, издали хрипатые ворчания и почти вплотную подошли к высоковольтному забору, а охотники, запрыгнув на башни навеки остановившихся танков, расправили жуткие лапищи, раскрыли неправдоподобно растянутые рты и пронзительно прохрипели, подстегивая серо-черное воинство на штурм. И вот когда первые полсотни морфов налетели на электрическую преграду и протяжно заверещали, получая страшные разряды, боевые вертолеты в тандеме с пулеметчиками немедленно открыли шквальный огонь и в бой вступили Тенеборцы – элита, гордость и надежда Горизонта-26…

Стянув черный лук, Айс прицелился через коллиматорный прицел и вместе с бойцами разом выпустил разрывную стрелу. Грянул гром, и комья горячей грязи, обломков старой техники и серо-черной плоти разлетелись в разные стороны, попадали на зараженные кустарники, на высоковольтный забор. Сработало электричество, завоняло жженой плотью.

– Стрелять по готовности! – отдал он приказ и вновь выдернул из колчана новую разрывную стрелу. – Стрел не жалеть!

Через мгновенье все как один натянули тетивы, и вторая туча стрел устремилась к мерзким склизким тварям, за долю секунды стирая в пепел и превращая мертвую землю за пределами электрического забора в сплошное перепаханное месиво. Прогремевшие взрывы были настолько мощными, что все пространство на несколько секунд потонуло в грязно-черном дыму, но едва оно рассеялось, – в зависший в воздухе вертолет влетела обломанная танковая пушка. Тот, успев выпустить в ответ несколько пулеметных очередей, под общий ошеломленный вздох Тенеборцев рухнул на электрический забор и, вспоров лопастями жидкую грязь, разорвался в страшном взрыве. А через секунду загрохотало минное поле – последний эшелон обороны перед Периметром, и оставшиеся два вертолета принялись накрывать морфов ракетами, рискуя задеть стены.

– Парней потеряли… – справа раздался подавленный голос и Айс поспешно обернулся, глядя в горящие одновременно и от злобы, и от горечи утраты глаза Марка. – Когда же это все закончится…

– А ну соберись! – бесстрастно выпалил тот и, тряханув напарника за рукав, выпустил две стрелы по толпе захватчиков, накрывая чудовищными взрывами. – Электрострелы захватил? Давай сюда!

Сложив дюжину стрел в колчан, Айс мигом натянул одну и выпустил в охотника, доедающего обгорелый труп пилота, испепеляя цепной молнией и его, и еще шестерых морфов. Следом просвистели электрострелы остальных Тенеборцев. Там, на земле, тотчас заискрились молнии, несколько десятков загонщиков, уже наметившихся прыгать на Периметр, зажарило заживо, обратило в уголь. В носы людей даже на такой вышине забился паленый душок. Потом сработали мины, полетели куски черного дымящегося мяса, и оставшихся инопланетных тварей, кто все-таки сумел прыгнуть на стены, при поддержке пулеметных вышек и Тенеборцев проутюжили вертолеты, скидывая обратно наземь. Покружив еще немного в небе, «вертушки» развернулись и открыли перекрестный огонь по охотникам, оставшимся практически без живой силы, но те проворно спрыгнули, уклоняясь от крупнокалиберных пуль, прохрипели, отзывая уцелевших в бойне загонщиков, и напролом через кусты и воронки – назад к черному туману.

Послав вдогонку по несколько разрывных стрел, Тенеборцы победно вскричали, а Айс, убрав лук за спину, скинул капюшон и с облегчением посмотрел на позорно отступающих тварей, чувствуя, как страх, тщательно скрываемый ото всех, отступает и сменяется успокоением. Постояв так еще минуту, он проводил помрачневшим взглядом возвращающиеся боевые вертолеты, взглянул на третий, только полыхающий внизу, на разрушенный искрящийся забор, на все вокруг, а потом закрыл лицо ладонями и упал на колени.

– Айс?.. – осторожно потолкав в плечо, спросил Марк. – Ты в порядке?..

Тот секунду помолчал, помотал головой, а затем ответил мрачным голосом:

– Пойдем-ка в бар, Марк… Хреново мне что-то…

Марк помог подняться, мгновенье постояли вместе, глядя на холодное небо, и неторопливо пошли к лестнице…

* * *

На улице сыро и по-осеннему прохладно. Депрессивное дождливое небо с темными тучами тяжело нависло над вымокшим городом, едва ли не касалось верхушек обезображенных домов с арматурами, торчащими из побитых стен. В уцелевших квартирах гудел ветер, скрипел старый металл, что-то ломалось, чахло. На наклоненных фонарных столбах, обросших какой-то тошнотворной буро-красной порослью, каркали вороны, не брезгующие лакомиться даже таким нелицеприятным деликатесом. Валяющиеся то тут, то там смятые и разбитые легковушки, грузовики, автобусы покрывала странная на вид паутина, в какой уже «покоился» высушенный голубь, и толстые омерзительные лианы, опутывающие целиком. Такая же гадость разрасталась и на стенах домов, и на сохранившихся балконах, беспрепятственно проникая в оставшиеся без крова квартиры, где давно воцарилась тишина. Из окон таких квартир валила сероватая пыльца, избегаемая даже падальщиками. И недаром: эта зараза сжигает глаза и легкие за считанные секунды, обрекая любое живое существо на мучительную гибель. Обычно тут здорово выручает противогаз, но обзавестись им проблематично – очень редкий и дорогой. Свой я вот нашел совершенно бесплатно – снял неделю назад с солдата на БТР[1] на окраине города. Бедняге высосали кишки, он нехорошо пах, но даже это не оттолкнуло от редкого трофея…

Неторопливо брел вдоль захламленной старой техникой грязной улице родного Грултауна и невольно заглядывал то в один салон автомобиля, то в другой в надежде отыскать что-нибудь полезное и ценное. Но все, на что натыкался – это скелеты, у каких помимо лохмотьев – прошлой одежды – ничегошеньки не имелось. Так обошел несколько машин, лежащих кверху брюхом, как жуки, пока не обратил внимания на стоящий прямо поперек дороги насквозь прогнивший автобус, сплошь обросший всякой инопланетной порослью.

– Заглянуть, что ль… – задумчиво протянул я, прошел по скрипучей автомобильной крыше и, спрыгнув на потресканный асфальт, со всем присущим мне любопытством рассмотрел гиганта со спущенными колесами. – Блин, может, правда заглянуть, а?..

Призадумался.

– Эх, ладно!.. – постояв в нерешительности пару минут, крякнул я и махнул. – Как говорится, была не была.

Высморкался, отпихнул продуктовую корзину – та отлетела в трухлявый остов машины с торчащим из лобового окна велосипедом и вспугнула ворон. Они тревожно каркнули и разлетелись кто куда, наполняя мертвый город жутковатым эхом. Перешагнул через разбитый вдребезги плазменный телевизор, утопленный в луже, с подозрением посмотрел на развалины, заросшие всякими инопланетными зарослями, на разоренный магазин с обвалившимся потолком и, ничего не заподозрив, – выбил покореженную автобусную дверь.

– Перестрахуюсь, – решил я и достал из вещмешка М2000[2] с последним фильтром, – а то мало ли чего там… – задержал дыхание, надел и – сверху капюшон, – …а так все получше будет.

Как оказалось, внутри проржавевшего автобуса действительно было не все благополучно: разросшиеся лианы в конце, покрытые огромными пульсирующими язвами, «цвели», испуская желто-серый пух, а паутина, растянувшаяся от задних дверей до середины салона, и вовсе не внушала доверия. Залитый водой пол сплошь завалило полусгнившими листьями. Слабый холодный ветер то и дело носил их по салону, заметал в щели. По почерневшим от сырости поручням и порванным кожаным сиденьям стучали редкие капли, а над давно погибшими пассажирами и древним мусором роились откормленные помойные мухи, искали, чем бы поживиться.

– Спите спокойно, – вымолвил я, оглядев мокрые скелеты в рваных лохмотьях и, постояв так секунду-другую, прошел к водителю в выцветшей форме, лежащему на покореженном руле. – Не обессудь… – перекрестился и, стараясь не обращать внимания на усопшего, быстро осмотрел целые карманы – пусто. – Извини…

Но тот в ответ лишь скрипнул и выронил пожелтевшую челюсть с гнилыми зубами. Она отскочила под педаль газа и легла прямиком на порыжелые наручные часы. Они меня, конечно, не интересовали, а вот перед водителем стало совестно – потревожил, получается, карманы хотел обчистить. Надругательство самое настоящее, кощунство. Ну а что поделаешь-то? Жизнь отныне далеко не сахар – волей-неволей и мертвецам позавидуешь: они, на счастье, спят и не видят, и не слышат всего этого кошмара вокруг…

Отмахиваясь от приставучих насекомых и опасного пуха, уже успевшего измазать стекла, – прошел в глубь автобуса и остановился, внимательно разглядывая имущество покойников, чья большая часть совсем сгнила, пришла в негодность и не представляла абсолютно никакой ценности. Всю роскошь и драгоценности уже наверняка прибрали к рукам банды мародеров еще до появления лиан, а все что осталось – это никому не нужный сор. Однако среди всего этого гнилья, хранившегося в костлявых руках своих хозяев, все же нашлось то, до чего не успели добраться грабители и вряд ли уже когда это сделают – чемоданчик, покоящийся под грудной клеткой и горой смертоносных хлопьев.

– Да уж… проблематично будет до него добираться… – тяжело вздохнув, сомнительно изрек я, протирая стекла. – Да и уходить вот так вот не хочется – зря, что ли, лез?

Пару секунд постоял, подумал.

– Ладно, – собрался я духом, – живы будем – не помрем.

И, расчехлив нож, решительно зашагал в конец салона, на ходу прорубаясь через паутину. Та падала на пол, как занавеска, странно шипела и испускала едкий дым. Только вроде прошел сквозь нее, – моментально с ног до головы облепило крупными болезненно желтыми хлопьями, так и норовящими просочиться под противогаз. Но все, что они могли мне сделать – доставить легкий дискомфорт: ходить, как снеговик, – удовольствие, конечно, малоприятное.

Переступив через пульсирующую толстую лиану, – кинул опасливый взгляд на поручень, целиком обмотанный сочной кровавой порослью, рискнул дотронуться.

– Мясистая, – и сам же содрогнулся от ощущений, весь перекривился, – Господи, какая же мерзость… – потер пальцы, испачканные алым соком. – Чем же вы, сволочи, планету-то нашу так загадили?..

Глубоко вздохнул, вытер жижу об левый рукав накидки.

– Ладно, – совладав с собой, промолвил я, – не за этим лез в эту чащобу.

Опустившись на колени, – стер пух со стекол, с осторожностью отодвинул мокрую человеческую грудную клетку и подвинул к себе чемоданчик, смахивая хлопья.

– Что же в тебе такое лежит-то? – хмыкнул я и, покрутив в руках, принялся ножом откупоривать скрипучие замки. – Ну-ка…

Наконец, после недолгой возни, неподатливый чемоданчик послушно щелкнул и раскрылся, высвобождая многолетнюю пыль.

– Хо-хо!.. – довольно потирая ладони, по-пиратски усмехнулся я и, собрав несколько пятидесятидолларовых купюр в хорошем состоянии, убрал к себе. – Так, а тут что у нас еще?.. Расческа… футболка… мобильник… зубная паста, щетка… Нормально… – и ахнул от удивления – бритвенный станок. – Сильно. В командировку собирался, что ли? А впрочем, мне все равно.

Скинул вещмешок и наспех покидал в него редкие находки, прикидывая коммерчески:

– Телефон, в принципе, можно загнать, а все остальное…

Мои размышления нарушили громкий собачий лай, гавканье и вой, заставившие меня мигом умолкнуть, тихонько затянуть мешок, живо забросить за плечи и крайне осторожно подползти к окну позади себя. Нарушителем городского спокойствия стала голодная исхудавшая свора бродячих собак, что кружила вокруг уличного фонаря со свисающими прядями отвратной растительности и рычала и гавкала на одинокую ворону, почему-то не собирающуюся в страхе улетать.

– Беда, – совсем невесело отметил я и, пригнувшись, двинулся к выходу. – Только их еще не хватало для полного счастья… – осторожно высунулся, пригляделся – две, три… двенадцать, тяжело вздохнул, снял с ноги арбалет, зарядил. – Попал, круто попал…

Тем временем дворняги одна за другой начали швыряться на столб, провоцируя ворону, но та лишь хрипато каркала в ответ, махала крыльями и по-прежнему не собиралась покидать присады. А вот голод пожирал изнутри падальщиков так сильно, что они вновь и вновь бросались на этот проклятый фонарь, вцеплялись зубами, пенились, истекали слюнями и опять неистово гавкали, словно всеми правдами и неправдами пытались заставить чертову птицу слететь на землю, а лучше – кому-нибудь в пасть. Ворона же, глядя на них, только напоследок издевательски каркнула, одним взмахом взмыла в небо, перелетела через дорогу и затерялась во мраке пятого этажа уцелевшей высотки. От постигнутой неудачи свора вконец освирепела и с бешеным рычанием разбежалась по улице в поисках прокорма, вот только нюх почему-то повел прямиком в мою сторону…

– Надо уходить, – тихо-тихо проговорил я и попятился к окну. – И лучше – как можно скорее…

Глянув в последний раз на приближающуюся обезумевшую стаю, – протиснулся между гнилыми сиденьями, расталкивая усопших, выпрыгнул в окно и звонко приземлился на разбитое стекло, валяющееся в луже.

– Нашумел-то как… – тяжело вздохнул и ни секунды больше – вдоль улицы, заваленной мусором и жухлыми листьями, на ходу снимая противогаз. – Если услышали – догонят, суки, в два счета…

Обежав ржавый смятый фургон с полустертой надписью Mail Pro, – перепрыгнул через обросший мясистой растительностью фонарный столб и – резко вправо, скрываясь за лежащим на боку грузовиком с рассыпанными стройматериалами. Быстренько убрал М2000, пригнулся и осторожно высунулся из темно-красного кустарника, пробившегося из-под асфальта, разглядывая своих голодных преследователей, обнюхивающих лужу, – место моего приземления. В том, что они возьмут мой след – не сомневался ни грамма, но все же надеялся на непредвиденные проблемы с собачьим чутьем. Тогда я бы выиграл время и успел затеряться где-нибудь в здешних инопланетных кущах, сбивая с пути собачью братию, а потом просто взять и исчезнуть в каком-нибудь более-менее целом доме. А если уж те и через заросли за мной рванут, то выход остается только один: подломить чью-нибудь квартирку и держать там оборону, пока дворняги не сдадутся или не наступит ночь.

Хотя, глядя на шайку, очень сомневаюсь в их стойкости перед соблазном похрустеть заветными человеческими костями. Боюсь, помочь тут сможет лишь дротик, пуля или увесистая арматура…

– Нюхайте, нюхайте, – скривился я в ухмылке и, повесив взведенный арбалет обратно на крепление, по-тихому отбежал от грузовика, стараясь по возможности не шуметь мокрым гравием.

– Нюхачи, блин, – проворно перепрыгнул невысокую разбитую бетонную плиту и затерялся в городских кровавых джунглях, шмыгая лужами.

Расчищая дорогу ножом, я все брел и брел сквозь эту жуткую чащу, как следопыт, и изредка замирал, чтобы прислушаться и постараться понять, где же сейчас находятся мои изголодавшиеся дворняги. Но всякий раз, когда останавливался, лютый лай, рык, перезвон стеклянных бутылок, жестяных банок и цокот когтей по сырому асфальту слышался все ближе и ближе, уже не оставляя ни малейших сомнений, – собаки точно взяли мой след.

– Быстро же вы… – сильнее натянув капюшон, совсем невесело произнес я и – стремглав через заросли, попутно отмахиваясь от странного гнуса, метящего в глаза. – Эти еще откуда-то взялись…

Миновав проткнутую багровой растительностью легковушку с сидящим за рулем скелетом, в чьем рту жужжали сероватые жуки, – пригнулся, прополз под столбом с оборванными проводами, уложенными на громадной куче колотого кирпича, и выбрался к автобусной остановке. Тем временем гомон собак, обезумевших от бескормицы, гремел уже где-то со стороны тротуаров. Как и ожидал, псы в чащу не полезли, но зато быстро нашли иной путь – в обход.

– Да чтоб вас, – злобно процедил я и посмотрел сперва налево, а потом направо, наблюдая по шесть четвероногих погонщиков, несущихся сразу с двух направлений. – Я что вам, дичь, что ли?..

В ответ на мой вопрос раздалось яростное гавканье, и несколько дворняг рванули наискосок, тотчас беря в кольцо.

– Тихо-тихо, песик… – выставив ладони, полушепотом проговорил я облезлому дохлому псу с посеревшей гладкой шерстью и пеной у рта и огляделся, насчитывая еще несколько таких же бешеных сук и кобелей. Они сдавленно рычали, шкрябали асфальт, прожигали меня насквозь плотоядными взглядами. – Спокойнее, спокойнее, – повторял не то себе, не то им, – не надо нервничать…

Но слова на одуревших от голода и холода собак действовали слабо – те лишь наглели, увереннее подкрадывались ближе и начинали нарезать круги, словно выбирая, как лучше напасть. Свора заигрывала со мной, я в этом был твердо уверен, но деться никуда не мог: одно резкое движение – и кто-нибудь вцепится в глотку. Однако собаки пока нападать не собирались – крутились рядышком, как акулы, порыкивали, роняли слюни и пену. И только одна – самая здоровая – сидела возле остановки с помятой крышей и утробно рычала, сверля горящими глазами, – вожак стаи. А от его настроения зависело не только поведение всей своры, но и, в конечном счете, моя жизнь…

…а кольцо все сжималось, сжималось…

Прикрыв обувную коробку мотоциклетной курткой, я поудобнее устроился на скамейке возле школьной баскетбольной площадки и стал ждать Бетти, чьи занятия должны закончиться с минуты на минуту. Еще раз глянул на часы, засопел и перевел задумчивый взгляд на играющих рослых парней, виртуозно обращающихся с рыжим мячом. Они то и дело громко выкрикивали «Пас!», «Я открыт» и «Мне!», звенели цепями корзины и молотили по стеклянному щиту. Тренер же со скучающим видом похаживал вокруг площадки и лишь изредка принимал участие в игре, награждая кого-нибудь свистком или недовольным жестом.

– Уже без десяти, – озвучил я и закурил, – задерживается что-то.

Сделал пару затяжек и тут под ноги прикатился баскетбольный мяч, ударился о боты и остановился. Зажав зубами сигарету, я не спеша поднял его, повертел и кинул обратно подоспевшему парню в желто-синей форме и с черной дюрагой на голове.

– Спасибо! – поблагодарил тот.

– Кто ведет-то? – невзначай поинтересовался я, выпуская дым.

– Да мы пока что! – охотно и весело ответил парень, подойдя поближе. Ростом он оказался выше меня на голову. – Правда, всего на шесть очков…

– Ну, вы уж подкачайте там!

– Конечно! – улыбнулся он и поглядел на мой черно-красный спортивный мотоцикл, припаркованный рядом. – Ваш?

Я кивнул, сделал затяжку.

– Блин, вещь! – баскетболист провел ладонью по бензобаку, отполированному до блеска. – Вот это зверь… – и посмотрел на меня, – гоняет по-серьезному?

– Не жалуюсь, – уклончиво ответил я и выбросил бычок в мусорное ведро.

Но вскоре зазвучал свисток и парень, еще раз поблагодарив, поспешил вернуться на площадку.

Я лишь усмехнулся, вновь посмотрел на часы, потом поднял глаза и увидел вдалеке дочку, идущую вместе со своими подругами. Дойдя до площадки, она попрощалась с ними, помахала мне, улыбаясь, и – бегом навстречу.

– Прости, пап, задержали нас, – запыхаясь, начала оправдываться Бетти.

Я поцеловал ее, приобнял.

– Да ничего страшного, – любя потрепав за носик, успокоил я, – а я вот пока с баскетболистами вашими пообщался.

– С кем? – удивилась дочка, обернулась на площадку.

– Да вон тот парень в черной бандане, – кивнул на того и добавил: – Байк его мой заинтересовал.

– А… этот… – как-то невесело уронила Бетти.

– Чего такое?

– Да придурок он.

– Нравится, что ль? – подмигнул ей. – А?

– Ну, пап… – покраснела дочь.

– Ладно-ладно, не лезу! – засмеялся я и примирительно поднял руки.

Бетти тоже захихикала.

– А что это у тебя под курткой? – заинтересовалась она, подходя к коробке.

Я быстренько обошел ее сзади, приобнял и поцеловал.

– А это, принцесса моя, тебе, – и убрал куртку, разрешая полюбоваться маленьким щеночком. Тот, крошечный, мохнатый, с ушами торчком, замотавшись в тряпочку, задорно вилял хвостом и с совершенно глупой мордашкой, свесив язык, добродушно глядел на дочку зеленоватыми глазами. – С Днем рождения тебя!

Прогремевший где-то в глубинах мертвого дома неподалеку раскатистый хлопок заставил собак разом заскулить и в животном ужасе отпятиться с поджатыми хвостами. Я мигом вскинул голову и в черном оконном проеме седьмого этажа обескровленного здания увидел густую серую пыль, тянущуюся через всю улицу. Следом прозвучал какой-то треск, и вороны, угрюмо восседающие на торчащих арматурах и столбах, тотчас всполошились и разлетелись кто куда. В следующий миг из окна вылетела ванна и с нутряным грохотом обрушилась на тот самый автобус, где мне совсем недавно удалось побывать. Бродячие собаки еще тише заскулили и отступили к перевернутым машинам слева, уже не обращая на меня никакого внимания.

– Что-то мне это не нравится… – тревожно подметил и посмотрел на окно, откуда на сей раз вылетел холодильник, мигом проломивший крышу прогнившему грузовику, преспокойно стоявшему близ кровавых зарослей. – Надо бы валить отсюда подобру-поздорову…

С недоверием посмотрел на запуганную свору бродяжных облезлых собак, потом – на затянутый пылищей проем и хотел уже побежать отсюда куда подальше, как вдруг в седой хмари промелькнул худощавый силуэт с длинными лапами и город наполнился мерзким трескучим хрипом.

Собаки завизжали и – в заваленные подворотни, как можно скорее спасаясь от страшной опасности, а я, в лихорадке выхватив арбалет, со всех ног пустился вверх по улице.

– Мне сегодня везет как утопленнику, – толкаясь меж остовов машин и отломков стен, признался я и, пробежав по скользкому столбу, как заправский канатоходец, минуя глубокую затопленную рытвину, спрыгнул на хлипкий капот искореженного до неузнаваемости спортивного автомобиля. – Теперь еще только морфов не хватало для полного счастья…

Обернулся на секунду и увидел с десяток серо-черных тварей, выползающих из окон верхних этажей. Одна из них спрыгнула на землю, а другие ящерицами расползлись по стенам, развивая феноменальную скорость.

– Не оторвусь, – решил я и, растолкав размоченные коробки и ящики, обежал разодранный надвое фургон и завернул в первый попавшийся полузатопленный подъезд, где плавали доски, пластиковые бутыли и чья-то обувь. – Быстро нагоняют, заразы…

По щиколотку войдя в холодную застоялую воду, – помчался вверх по полуразрушенной лестнице без перил. Уже слыша снизу хрипы, мерзкое ворчание и шарканье, я как сумасшедший взбирался все выше и выше, преодолевая этаж за этажом.

– Не отпустят, – холодно и обреченно молвил я, слыша плеск воды, хрипатый рык и топот по ступеням, доносящийся с нижних этажей. – Ей-богу, не отпустят…

Поднялся еще на этаж выше, кое-как отдышался, потрогал молотящееся сердце и полубегом взобрался еще на одну лестницу – последнюю: дальше часть дома отсутствовала. Морфы же неумолимо следовали за мной, буквально загоняя в клетку, где не было никакого выхода. Они знали, что мне – бродяге-одиночке – деваться уже точно некуда, и что всего-навсего несколько этажей отделяют их от вожделенной добычи. А дальше… мне оторвут руки с ногами, вспорют брюхо и высосут кишки, как тому солдату, чей противогаз спас мне жизнь в автобусе. Но все-таки еще имелись шансы спастись: первое – запрятаться, как таракану, в какой-нибудь щели, и второе – достучаться до кого-нибудь через железную дверь в конце коридора с обшарпанными и исцарапанными стенами. И последний вариант нравился куда больше.

– Ну уж нет – хрен вам! – прикрикнул нагоняющим морфам и из последних сил помчался к намеченной цели. – За еду еще надо побороться!

Добежал и принялся в горячке дергать ручку, ломиться, снова дергать, молотить изо всех сил кулаком, уже даже не понимая, что делаю, в то время как инопланетные хищники уже ворчали всего-то этажом ниже, и до встречи с ними оставались считанные секунды.

Сплюнув не то от отчаяния, не то от осознания своего безвыходного положения, я достал нож и хотел решиться на крайнюю меру – по-воровски взламывать замок, но шорохи и ворчания раздались уже на лестничной клетке. Обернулся в горячке и обомлел, разглядывая своих будущих убийц: морфов-охотников и загонщиков.

– Подавитесь! – крикнул им и выстрелил в самого резвого, попав куда-то ниже плеча и столкнув обратно на сородичей. Те в ответ разъяренно захрипели и ринулись в коридор.

Ну вот и конец. Все кончено. Я сглотнул, прижался затылком к предательской двери, почему-то улыбнулся, преспокойно достал следующий дротик, подумал о Бетти, но зарядить опустевший арбалет так и не успел – щелкнул дверной замок. Тут же отскочив в сторону, – в последний раз взглянул на почти вплотную подбежавших тварей с серыми глазами, как в следующее мгновение железная дверь распахнулась, и показавшийся из нее бородатый мужчина в грязной футболке и помповым ружьем пристрелил замахнувшегося на меня загонщика.

– Чего стоишь?!.. – прокричал он и, передернув подвижное цевье, разнес морду следующему морфу, на этот раз – охотнику. – Живо внутрь!

Я послушно проскользнул в пустую облезлую квартиру с двумя валяющимися на полу матрацами и в испуге обернулся на звук захлопывающейся двери, слыша доносящиеся снаружи стуки, удары и мерзкое ворчание. Постоял так еще какое-то время, отдышался, перевел дух и осмелился подойти к спасителю.

– Там еще? – поинтересовался я, пытаясь прислушаться к хрипам за дверью.

– Сейчас уйдут.

– Гнались за мной, черти, едва ли не через всю улицу, – пытаясь поддержать разговор, вставил я.

– Я тебя видел в окно, – не оборачиваясь, ответил незнакомец и, прислонившись ухом к двери, добавил тише: – Ну все: кажется, ушли.

Положил ружье на плечо и повернулся ко мне.

– Повезло тебе, конечно, что забежал именно в мой подъезд, а то бы точно схватили.

Я промолчал, глядя тому в темные глаза.

– Спасибо тебе.

Тот скромно улыбнулся, поправил всклокоченную бороду и ответил:

– Не за что, – и, вытерев руку о штанину, протянул мне: – я – Майк Грин, будем знакомы.

– Сид, – в ответ представился я и ответил рукопожатием, – Сид Форест.

II

В баре – шумиха, кутеж и пьяное веселье.

Допив пиво, Айс насухо вытер рукавом губы, поставил опорожненную бутылку на барную стойку и подвигнул суетившемуся бармену, выполняющему другой заказ.

– Спасибо, – захмелевшим голосом поблагодарил он и, вынув из кармана купюру, с хлопком положил возле бутылки и поднял на того потупившийся взгляд: – Заслужил.

Тот лишь галантно кивнул и ловко забрал деньги вместе с бутылкой.

Еще немного посидев на высоком барном стуле, Айс совсем заскучал и стал искать глазами своего напарника. Тот о чем-то горячо бедовал с другими курящими Тенеборцами, размахивал руками, закатывался смехом. Протиснувшись мимо бойцов, играющих в бильярд, Айс окликнул Марка и подошел.

– Ты куда подевался-то? – и, поздоровавшись за руку со всеми остальными, добавил: – Хоть бы сказал, а то сижу как этот…

– Извини, старина, – извинился Марк и мгновенно посерьезнел, – да ты чего-то закис, я решил тебя не трогать…

Айс понимающе кивнул и ответил, но как-то тихо, удрученно:

– Пойдем-ка на улицу – воздухом подышим.

Напарник посмотрел на него, а потом сказал другим Тенеборцам: «Мы скоро» – и, хлопнув друга по плечу, понятливо заявил:

– Пошли.

Снаружи держалось странное затишье. Отошли от дверей, как-то невзначай поглядели на мертвенно-бледное небо, не предвещающее ничего хорошего, и помолчали, каждый думая о чем-то своем. Очередное нашествие жутких морфов, сумевших добраться теперь уже до самого минного поля, смерть боевых товарищей и гибель вертолета, и так стоящего на вес золота, – все это мрачило, угнетало и не давало отвлечься. Но больше опечаливало то, что держать оборону Горизонта-26 становилось все сложнее и накладнее: склады с боеприпасами, медикаментами, провизией, запчастями, топливом и расходными материалами – постепенно редели, иссякали, вынуждая иной раз серьезно экономить имеющиеся на базе ресурсы. Касались такие распорядки зачастую рядовых Тенеборцев и научный персонал, но бывало под раздачу попадали офицеры и сержанты, кому в полтора, а то и в три раза урезали рационы питания, выдавали по минимуму боеприпасов и в рейдах выделяли по одному или максимум два БТРу Да и людей, способных сдерживать цитадель от растущих полчищ инопланетных захватчиков, разумеется, не прибавлялось: одни умирали от странных болезней, другие – от лап морфов, а третьи – просто пропадали без вести, так и не возвратившись с боевого задания…

– Надеюсь, с забором разберутся в кратчайшие сроки, – нарушил тишину Марк и обежал неспокойным взглядом ангары с боевой техникой и два одиноких боевых вертолета на вертолетной площадке, – а то если морфы опять набегут, отбиваться от них будет уже проблематично.

– Починят, – коротко и вдумчиво ответил Айс, а сам с неуверенностью вздохнул, набросил капюшон. – Ремонтников вроде уже выслали.

– Ну, дай бог, – закивал Марк и цокнул: – Блин, еще походу заново минировать Периметр придется, а то потом в самый неподходящий момент окажется, что у нас и нет ни хрена.

– Тоже разберемся: во втором и третьем отряде ребятки молодые есть – толковые минеры, – успокоил Айс и глянул на него: – Так что это тоже не проблема, – а потом вдруг нахмурился весь, засопел, опустил глаза, – а у парней сегодня был бы особенный день – пятидесятый боевой вылет… отметили бы…

– Да уж. Отметили…

Стало совсем не по себе. Замолчали.

Простояв так несколько минут, Айс уже было хотел предложить напарнику вернуться в казарму, чтобы догнаться чем-нибудь «позлее» и еще раз помянуть погибших, но тут затрещала рация на поясе и тот незамедлительно принял вызов:

– Старший сержант Эванс на связи, – будничным тоном представился Айс и посмотрел на Марка – он специально встал рядышком, хотел подслушать.

– Сержант, профессор Гельдман вызывает вас к себе. Рекомендуем вам отложить все свои дела и не задерживаться.

– Что за срочность? – покосившись на напарника, задал Айс прямой вопрос, но ему больше ничего не ответили.

Хмыкнув, Айс повесил обратно небольшую поцарапанную рацию и, изобразив на лице полнейшее замешательство, – Марку:

– Старику зачем-то понадобился…

– Срочное кажись что-то, – осмелился предположить тот и добавил: – Просто так он нас не дергает… Походу что-то реально важное.

– Хрен его знает, – пожал плечами Айс, – может, жалование прибавит за заслуги, так сказать!

Дружно захохотали.

– Ага, – сквозь смех вставил Марк, – а потом догонит и еще прибавит!

– Ладно, чего гадать-то: пойду и узнаю все, – резюмировал тот и несильно постучал кулаком Марку по нагруднику: – Ну что, братишка, ты сейчас куда тогда двинешь?

– Пойду еще пивка тогда закажу и – в казарму, наверное…

– О кей, тогда там и встретимся, – кивнул ему Айс, – расскажу тогда все, как приду. Помолись, что ли, за меня: может, не вернусь оттуда!

– Договорились! Свечку поставлю! – по-доброму съехидничал Марк и, улыбнувшись пожелтевшими зубами, с натяжным скрипом открыл входную дверь в бар и опять растворился в табачном дыму и пьяном смехе.

Решив не терять времени понапрасну, Айс повернул назад и зашагал к невысокому бетонному зданию, виднеющемуся сразу за стрельбищем, огороженным сетчатым забором, где кроме изрешеченных муляжей морфов никого пока не наблюдалось. Отсалютовав четверым бойцам, несущим тяжеленные металлические контейнеры, – пересек небольшую асфальтированную дорогу с разделительными полосами и пошел мимо вертолетной площадки, с какой-то особенной грустью и болью разглядывая пустующее место. Тяжело вздохнув, Айс обошел разросшиеся вдоль забора жухлые кривые кусты и прибавил шаг, волей-неволей разглядывая большие незапертые ангары с различной военной техникой, томящейся в тамошней духоте.

– Почистить бы их по-хорошему, – сделал вывод Айс, разглядывая гусеницы легкого танка, – да и подварить бы не помешало.

Завернув налево, Айс пропустил грохочущий камуфлированный БТР с Тенеборцем на башне, отдавая тому честь, пересек дорогу с первыми побегами кровавых инопланетных сорняков, буйно пробивающихся из-под асфальта, и вплотную подошел к массивным железным воротам.

– Открывайте, что ли, – негромко огласил он и с тихим звоном похлопал.

Через секунду над ним раздался приветливый голос и пронзительно ухнул электромагнит, отворяя гостю тяжелые створы:

«Добро пожаловать в научный комплекс, сержант Эванс! Как войдете, заходите в главные двери и поднимайтесь ко мне на второй этаж:».

Очутившись внутри, Айс окинул быстрым взглядом территорию научного комплекса и присвистнул, наблюдая то несколько парников с мерзкими растениями, то накрытые под навесом мощные электрогенераторы с ярко-черной вывеской «Опасно: высокое напряжение!», то грузовики с массивной аппаратурой в кузовах.

«Серьезно у них тут», – отметил он и прошел мимо курящих, оживленно ведущих дискуссии ученых.

Зайдя в просторный светлый комплекс и поздоровавшись с вечно куда-то торопящимися сотрудниками, Айс откашлялся и заспешил к просторной лестнице. Почему-то ему здесь резко стало неуютно и неприятно: всевозможные едкие запахи, суета, гвалт – все это как-то угнетало, что ли, не позволяло чувствовать себя свободно. Кругом носились, бегали, сновали и бродили люди в белых халатах, вжикали автоматические двери, шумели вентиляция и кондиционеры, звучали какие-то цифры, распоряжения и обращения.

Несколько раз Айса едва не сшибли телегой, а два других – мчащиеся, словно табун лошадей, ученые, едва не расколотившие об пол капсулы вместе с планшетными компьютерами. Их, а особенно – профессора Эрика Гельдмана, он недолюбливал, но всячески скрывал этот факт, хоть давалось и нелегко: приходилось постоянно натянуто улыбаться и соглашаться с каждым словом чопорного старика. Но как бы ни кривился перед ним, как бы ни презирал и даже, быть может, ненавидел в душе, Айс понимал: без Гельдмана и всех этих тщедушных трусливых слизняков Горизонта-26 не существовало бы. И не было бы Периметра, не было бы их, Тенеборцев, не было бы надежды и веры в завтрашний день. Однако, говоря откровенно, непросто существовать под одной крышей с тем, кто, так или иначе, повинен во всем этом кромешном аде, распространившемся по всему земному шару.

Поднявшись на второй этаж, Айс наспех огляделся и решил заглянуть в первую попавшуюся лабораторию, надеясь застать профессора именно там. И не ошибся – тот, сидя к нему спиной, работал за компьютером. Айс зашел внутрь и пару секунд постоял в нерешительности, разглядывая разнообразное вычислительное оборудование, громоздкие климатические и криогенные камеры, инкубаторы, и робко доложился:

– Старший сержант Айс Эванс по вашему приказанию прибыл, сэр, – и – навытяжку, – какие будут…

– Довольно всей чертовой этой формальности! – с веселостью попросил Гельдман, а сам, допечатав текст, клацнул мышкой, задвинул клавиатуру и не по возрасту озорно крутанулся на стуле, встречая визитера как всегда пытливым, сосредоточенным взглядом. – Капюшон можете снять – помещение отапливается.

Айс даже немного покраснел от такого нелепого замечания, но быстро совладал с собой и скинул темный капюшон, рассматривая вытянутое умное лицо уже немолодого профессора в очках с тонкой оправой. Его незаметно меняло время, подпорчивало морщинами, но своей располагающей к себе притягательности оно от этого не утрачивало, а напротив – даже усилило это впечатление.

– Так гораздо лучше, – профессор удовлетворенно покачал большой головой и в холодной улыбке натянул тонкие губы. Светлые отливающие голубизной глаза отыграли льдом. – Что, вы так и будете стоять в дверях? – кивнул на свободный стул неподалеку от себя, – проходите-проходите, присаживайтесь.

Тот повиновался, ожидающе и грузно взглянул на Гельдмана.

Перехватив его хмурый взгляд, профессор нарочито громко отхлебнул холодный кофе из узорчатой термокружки, оправил посеревший лабораторный халат, голубоватый замызганный воротничок рубашки, галстук в желтый горошек, причесал жиденькие ахроматические волосенки и начал издалека:

– Прежде всего, я хотел бы выразить вам свои глубочайшие соболезнования, – сочувственно вздохнул, глядя в пасмурное уставшее лицо старшего сержанта. – Я скорблю вместе с вами, сержант.

– Спасибо, – сухо ответил Айс и, откинувшись на спинку стула, закончил: – Только словами парней не вернуть.

Гельдман промолчал, допил кофе.

– Понимаю… – скорбно протянул он и тут же, глубоко внутри наплевав на чужое горе, поспешил сменить тему: – Имеются ли повреждения Периметра Горизонта-26, сержант?

Айс секунду подумал и стал загибать пальцы:

– Прорван электрический забор, требуется повторное минирование территории Периметра, осколками посекло стены…

– Понятно, – не дослушав до конца изложение, спокойно произнес профессор и, сняв очки, добавил, потирая глаза: – Все это, конечно, весомо, дорого, но, к нашему счастью, восстановимо. Так что все обязательно починим. Однако я бы с вами хотел поговорить несколько о другом…

– О чем же?

Профессор помедлил, встал, обошел стул.

– О Сумеречной Зоне, – прямо ответил он спустя минуту, неотрывно смотря тому в сероватые покрасневшие глаза. – Скажите, сержант: вы готовы меня выслушать самым внимательнейшим образом?

– Готов.

– Хорошо, – мигом преобразившись, Гельдман хлопнул в ладоши и – сразу к сути: – Как, думаю, вам уже известно, Сумеречная Зона – порождение Порталов, которая, в свою очередь, является, так сказать, нашей с вами злободневной темой и головной болью. Не хочу возвращаться в прошлое и как-то оправдывать свои действия, но могу чистосердечно заявить: ошибки тогда я не допустил никакой. Не мне вам объяснять, сержант, что есть вещи, которые невозможно прогнозировать, подвергнуть анализу или просчитать – это просто-напросто невозможно. Поэтому надо сосредоточиться на, так сказать, следствии…

– Что конкретно от меня требуется? – не дав договорить профессору, напрямую спросил Айс.

Гельдман немного помялся, но все-таки ответил:

– Вопрос с Сумеречной Зоной стоит остро, сержант, поэтому я предлагаю вам работу, которая как раз… – смерил Айса оценивающим взглядом, – … вам по плечу. Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу – поймали для меня морфа-стража. Живого, разумеется. Возможно, с его помощью нам удастся приблизиться к вопросу понимания природы этой Зоны и положить ей конец раз и навсегда, – помолчал, наблюдая за реакцией своего визави, – тот слушал предельно внимательно, темнел в лице. – В случае успеха вас ждет существенное материальное вознаграждение в размере пятикратного жалования и повышенные рационы. Что скажете, сержант Эванс? Вы готовы послужить науке?

Айс молчал. Размышлял. Думал.

– Вы согласны? – повторил вопрос пожилой профессор.

Но Тенеборец медлил с ответом, двигал скулами.

– Что ж… – устало вздохнув, раздосадовано протянул Гельдман и даже как-то потерял интерес к своему угрюмому подвыпившему гостю, – в таком случае я вынужден искать…

– Я согласен, – резко оборвал Айс и бросил на Гельдмана какой-то хищный, проникающий взгляд. – Только у меня есть одно условие.

– Слушаю? – с деловым тоном изрек профессор, подвигаясь к сержанту поближе.

– Команду я набираю лично.

* * *

В квартире Майка уюта не чувствовалось. Грязные голые, в трещинах, стены почти не спасали от холодного сквозняка, рвущегося через крупные щели, жутковато гудели. Окна, кое-как заколоченные трухлявыми досками, не внушали ни малейшего доверия, а раздробленный пол под подоконником и вовсе заставлял усомниться в надежности этого убежища. С потолка на кухне, грозящего обвалиться в любой момент, сыпались крупные бетонные крошки, падали тяжелые, свинцовые капли, а в гостиной, прямо над нашими головами, темными проплешинами зияли здоровенные сквозные дыры, за какими виднелись соседские колыхающаяся люстра и фрагмент стены с выцветшими картинами и лохмотьями обоев. Повсюду бардак, грязь, разруха. Мебели нет никакой – все пошло на растопку. Пахло прелью, сыростью, чем-то давно скисшим, прокисшим, протухшим. Иногда ветер приносил снаружи кислый запашок гнилых листьев, а бывало – резко менял направление, и тогда всю квартиру в один миг заполнял отвратительный смрад разложения, от какого кружилась голова и подступала рвота.

– Не обращай внимания, – произнес Майк, как ни в чем не бывало продолжающий начищать ружье, – в квартирке над нами труп в ванне плавает: там, видать, вода застоялась, вот он и подпортился, хотя раньше не вонял. Но ничего: скоро его крысы растащат и помещение проветрится.

– И ты так спокойно об этом говоришь?!.. – пораженный, обескураженный, спросил я и, весь передернувшись душевно от такого вопиющего цинизма, накинул капюшон и поспешил отползти на краешек местами изодранного подмокшего матраца.

– А что? – удивился тот, захлопал глазами и даже положил сияющее от чистоты ружье рядом с небольшим замызганным рюкзаком. – Что тут такого-то?

– А ничего, что это живой человек был когда-то, нет?.. – укоризненно бросил я, но постарался сделать это в мягкой форме, дабы ненароком не спровоцировать на агрессию едва знакомого хозяина укрытия.

Но Майк лишь подавился неприятным смехом, поднял с пола старую спортивную куртку, отряхнул и надел, ближе подвигаясь к кострищу.

– Я тебе даже больше скажу, Сид: он – мой сосед и хороший знакомый, – перестав смеяться, наконец, ответил он и поковырялся ржавой железкой в золе, словно пытался что-то там разыскать, – мы с ним обычно вместе по здешним магазинчикам прогуливались, бывало, даже на морфов пару раз охотились, – и продолжил, понизив голос: – А потом он заразу какую-то подцепил и совсем перестал выходить, – внимательно посмотрел на меня, – тогда я однажды сам к нему наведался. В комнату, значит, прошел, гляжу – нет никого. Звал его, звал – тишина, а как в ванну-то заглянул, так и побледнел весь: лежит мой сосед в ванне без кожи и волос…

– А чего ж не похоронил-то по-человечески? Побрезговал, что ли? – вкрадчиво, но без особого напора спросил я и несколько секунд въедливо посмотрел в его глаза, вдруг ставшие холодными.

Вместо ответа Майк насупился, виновато опустил голову и запустил пятерню в штаны, вынимая мятую-перемятую обломленную у фильтра сигарету. Кинув в рот, он секунду-другую пожевал ее, посопел, как-то страдальчески взглянул на меня, по-прежнему не проронив ни слова, а потом резко встал и неторопливо прошел к небрежно заколоченному окну. Постоял возле него с минуту, так же молча прикурил, выпустил дым и тихо-тихо промолвил:

– Я испугался… – осторожно, боязливо глянул меж досок на мертвую улицу с несущимися хрипящими морфами, сделал затяжку и продолжил: – Струхнул, понимаешь? Когда увидел его там, то меня будто ледяной водой облили: затрясся, задрожал весь, даже дар речи потерял. Не смог я принять это! Ну не смог и – все… – повернулся ко мне, – убежал я оттуда, как ошпаренный…

Я промолчал, а Майк докурил сигаретку ровно до половины, затушил окурок о мокрый холодный подоконник и опять вздохнул.

– Один я совсем остался… даже выговориться некому… – наконец произнес он, – страшно это, Сид, одному оставаться, очень страшно, а ведь нельзя человеку по природе своей быть одному. Нельзя, слышишь? А?.. Вот что ты так смотришь на меня, как на зверя какого-то? Осуждаешь? Презираешь?.. Тварью считаешь? Дерьмом? Чем?.. Нет, ты скажи – я же знать хочу! – скривился, губы задрожали не то от злобы, не то от отчаяния. – Хех, это БОГ, БОГ меня осуждать должен, а не ты! Что вот ты все глядишь на меня, молчишь так страшно? Думаешь, что я глот какой-нибудь и уважения нет к мертвым? А?! Так ты думаешь, да?!..

И отмахнулся, посмотрел в окно, замолчал.

– Не могу я похоронить его… – продолжил откровенничать Майк. Голос налился сталью, силой. – Особенно когда знаешь, что твари эти с ними делают…

– И что же делают?

Тот умолк, наполняя полуразрушенную квартиру каким-то жутким, холодным и липким безмолвием.

– Жрут они их, Сид, – сделал страшное заявление Майк, и по моей спине побежали мурашки, – выкапывают из земли и жрут, трупоеды проклятые. Загонщики в особенности…

Замолчали.

– Да уж… – не зная, что и сказать, протянул я, – ты сам-то такое видел?

– Доводилось, – уклончиво ответил тот, – неприятное зрелище, хочу сказать… – подошел ко мне и резко сменил тему: – Предлагаю немножко погреться, а заодно – и подкрепиться, что скажешь?

– Погреться-то можно, – пожал плечами, – только у меня есть нечего.

– Не беда – у меня кое-какая заначка припасена, – мигом оживился Майк, потер мозолистые ручищи и – в угол, где лежал «хворост» из ножек недавней мебели. – Отметим, так сказать, знакомство! – притащил несколько деревяшек, побросал в пламя, вздымая черную густую пыль, а потом рванул к холодильнику, открыл, вспугнув мух, что сидели на дверце, и достал помятую банку тушенки. – О! Вещь, да?

– Ну да, все лучше чем… – хотел было сказать «чем крыса», но вовремя осекся и решил умолчать об этом. К счастью, бородач в подробности вдаваться не стал, а поднял с пола газетку, отряхнул и вернулся, запихивая под деревянные ножки.

– Все под рукой? – подшутил я, следя за манипуляциями Майка. Тот вытащил из рваного матраца зажигалку и поджог кончики пожелтевшей газеты «The Sun» с очень броским и громкоголосым заявлением на первое полосе:

«ЭРИК ГЕЛЬДМАН:

ГЕНИЙ ИЛИ ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР?»

– А ты как думал! – усмехнулся тот и, дождавшись, когда огонь с бумаги переползет на рассохшиеся ножки стульев, откупорил ножом банку и вдруг вскочил, направляясь к окну.

– Ты чего это? – удивился вначале я, но потом быстро смекнул, что затеял Майк, достал из вещмешка воду – той, по сути, оставалось-то на два глотка – и вооружился вилкой. – Думаешь, так не заметят?

– Нет, – уверенно заявил тот и, напрягшись весь до треска в костях, с красным, как кирпич, лицом поднял ржавый железный лист, стоявший у стены, и водрузил на подоконник, целиком закрывая окно вместе с хмурым осенним небом. – Порядок! Теперь комар носа не подточит! А то, знаешь ли, любят эти твари по домам чужим пошмыгать, а так нас и не видно и не слышно, и костер прикрыли.

«Предусмотрительно», – мелькнула мысль, но вслух озвучивать не стал.

Когда Майк вернулся, огонь уже гудел, трещал и щелкал не на шутку. Помещение быстро наполнялось седым душистым дымком, долгожданным теплом и даже своеобразным уютом, располагающим, как это часто бывает, к общению по душам.

Треск, тихие хлопки, треск.

Небольшое рыжее пламя рьяно выплясывало, точно напоказ, шумело и подрагивало от сквозняков, проникающих через множественные щели. Всякая мошкара, что жужжала где-то под потолком, – улетела прочь, наглотавшись дыма, а надоедливая сырость наконец-то начала уступать место жару, понемногу просушивающему квартиру и отгоняющему нестерпимый запах тлена. По стенам забегали змеевидные черные тени, на полу заблестели влажные бетонные крошки и старый мусор. Воспользовавшись таким случаем, я расшнуровал запачканные бледно-зеленые армейские ботинки, вместе с носками поставил сушиться возле костра, а сам расселся на матраце, по-хозяйски скрестив ноги.

– Ничего, что я так?.. – кивнул на берцы и почесал левую пятку, где помимо трех мозолей появилось еще два натоптыша – результат длительных скитаний.

Майк улыбнулся в бороду, покачал головой – мол, ерунду какую-то спрашиваю – и зашебаршил вилкой в банке.

– Ну и славненько, – изображая на губах подобие улыбки, изрек я, и, поскоблив черную кляксу от крови загонщика на светло-голубых джинсах, скинул капюшон и осторожно обратился к кушающему Майку: – У тебя сигаретки не осталось?

– Ща, – отложив консервы, чавкая, ответил он, пару секунд порылся в карманах замызганных штанов и протянул помятую сигарету.

– Спасибо, – поблагодарил я и, подув на фильтр, с превеликим блаженством зачадил горьким дымком.

Долго молчали.

– Давно в городе-то? – проглотив картошку, нарушил затянувшуюся тишину Майк и протянул мне банку с полагающейся половиной.

– Несколько недель где-то, – неопределенно ответил я, хотя, по правде сказать, и сам уж толком не помнил, как давно вернулся в развалины Грултауна. Столько ведь воды утекло с той поры, когда катастрофа разлучила нас с Бетти, раскидала по разные стороны, отняла нас друг у друга. Но хоть тянулось оно и медленно, словно тихая и неприметная речушка, течение ее уносило с собой наполненные страхом и кошмаром дни, недели, месяцы. На моих глазах распускались и чахли еще здоровые деревья, выпадали и таяли снега, наступала и сходила жара, начинались и прекращались страшные ливни, вставало и заходило солнце. Много еще чего мне показывало время – всего уже, конечно, и не упомнишь. И научило много чему – оно-то, как известно, учитель хороший, чуткий, но требовательный.

– Странно, что я тебя здесь раньше не встречал, – внимательно, оценивающе посмотрев на меня, промолвил бородач и, поковырявшись грязным ногтем в гнилых зубах, с подозрением: – Народу, знаешь ли, в городе не так-то много живет – по пальцам одной руки пересчитать можно. А уж новеньких-то запомнить легко…

– Я по окраинам в основном ходил, – достаточно туманно пояснил я и, пульнув бычком в огонь, принялся за тушенку. Ни вкуса, ни запаха для себя не отметил – резина и есть резина. Правда на вилке она выглядела куда аппетитнее, нежели крысятина.

– А чего ты там ходил-то? – начал наседать с расспросами Майк. Глаза в свете рыже-красного пламени заблестели хитро, остро, как у волка в сумерках. – В магазинах нет ни хрена, забегаловки всякие – разграблены, в домах поживиться нечем, морфов кругом не счесть и даже от дождя укрыться негде. Что забыл-то там?

– Ну как сказать, – спокойным тоном возразил я, продолжая трапезу, – если знать места, то можно много чего интересного найти.

Такого рода ответ Майка не устроил, он начал закипать, дымиться, как чайник.

– Так дело не пойдет, Сид… – кинув какую-то стекляшку в огонь, отчего тот разбушевался, огрызнулся искрами, сердито проговорил Майк, – послушай…

– Что ты от меня хочешь? – спросил я напрямую, откладывая опорожненную банку в сторону.

– Просто интересно: кто ты такой, откуда… – сбавив пыл, примирительно парировал тот и протянул руки к костру, согреваясь. – Сложно сказать, что ли, не пойму? Чего загадками-то говорить?

Я секунду помолчал, думая: говорить или нет? – Майка-то знал от силы час. Но все-таки решился:

– Жил я здесь, в Грултауне, еще задолго до катастрофы. Вырос здесь. Моя, так сказать, малая родина.

– Ничего себе! – присвистнул Майк и взлохматил сальную бороду. – Так ты домой вернулся, получается, что ли?

– Получается, что так, – пожал плечами, – только домом это уже не назовешь – чистилищем скорее. И руины одни, как и везде, и растения эти…

– А что ты тут вообще забыл-то? Город – место страшное, тем более для одиночек.

– Ищу одного человека, – бесцветно ответил я, кинув на Майка тяжелый взгляд.

– А кого, если не секрет?

– Ты ведь все равно не отвяжешься?

Майк помотал головой, улыбнулся и признался честно:

– Не-а.

– Я так и думал, – сухо ответил я и, секунду помолчав, глядя на выплясывающие языки пламени, – со вздохом: – Дочь ищу…

Майк смолк.

– И давно? – спросил он спустя минуту.

Я опустил голову – стало невыносимо тошно, сердце защемило, закусало, зажгло.

– Пять лет, – откровенно сознался я и добавил, протянув и четко проговорив каждое слово: – Пять… Долгих… Лет.

Майк понимающе и, как мне показалось, совершенно не наигранно склонил голову, вздохнул, словно изнеможенный рабочий, и почти шепотом произнес:

– А я всех своих уже давно схоронил, все слезы выплакал, все волосы повыдергивал из головы… – и совсем сник, – ничего теперь в душе не осталось, одна лишь пустота, будто могила вырытая, – опять вздохнул и перевел опечаленный взгляд на меня: – Сид, может быть, это не мое дело, конечно, но почему ты уверен, что твоя дочь… – последнюю фразу либо побоялся досказать, опасаясь моей реакции, либо умышленно проглотил, – …тем более уже пять лет прошло. Это много, Сид, реально очень много. Тут за месяц-то все до неузнаваемости поменяться может, а здесь пять – пять! – лет!

Я беззлобно взглянул на Майка исподлобья, посмотрел в темные уголки глаз, на почти безволосую голову, на обветренные губы, на приплюснутый нос, на шрам на щеке, и ответил твердо:

– Она жива. Я уверен. И я иду, иду за ней… – договорил, достал из внутреннего кармана фотографию Бетти, ссутулился по-стариковски и опять посмотрел на понемногу гаснущий костер.

– Ее фото? – аккуратно поинтересовался Майк, кивнул на фотографию. – Можно взглянуть?

Я страдальчески посмотрел на него и, бессловесный, передал снимок.

Майк на несколько секунд задержал на дочери пытливый взгляд, призадумался и хмыкнул, возвращая фотографию обратно.

– Красивая, – без тени иронии промолвил Майк, – сколько ей тут?

– Пятнадцать.

– У нее глаза твои, – искренне улыбнулся бородач, – как две капли воды.

Я невесело усмехнулся, убирая фотографию, и ничего не сказал.

– Почему ты думаешь, что она здесь? Этот город же – дырища… сам посмотри, – Майк ткнул пальцем на заколоченные поскрипывающие от сквозняка окна. А за ними – гробовое молчание, нарушаемое только собаками да воронами, изрядно осмелевшими после ухода морфов. – Здесь только смерть искать…

– Тянуло меня сюда, – очень расплывчато попытался объяснить я, хотя и сам не до конца понимал, зачем вернулся именно сюда, проделав такой путь. А манила меня в Грултаун обостренная, безликая, как ангел, надежда. Она, точно щитом, защищала от ненастий и знающе вела за руку вопреки сомнениям, согревая и помогая уверенно идти там, где уже никто не ходит и никогда не пройдет. – Вело что-то. Не знаю, как яснее объяснить…

Майк долго молчал.

– Странный ты человек, Сид, – наконец признался он, – вот смотрю на тебя и не пойму никак: то ли у тебя в мозгах протечка случилась на почве всего произошедшего, что я, разумеется, по-человечески могу понять, то ли ты действительно не так прост, как кажешься. Лично я больше склоняюсь ко второй версии, – по-кошачьи прищурился, – простой человек с одним арбалетом по городу в принципе ходить не может…

Я с настоящим удивлением покосился на арбалет, будто только узнал о его существовании, потом на Майка, и промолчал.

– Иной раз ружье-то не всегда помогает, а тут – арбалет, да еще, как вижу, спортивный, пистолетного типа… – продолжал он, с подозрением кивая, – почему огнестрелом-то не пользуешься?

– Шумит, – негромко пояснил я, – а шуметь нельзя – опасно.

– Гм… – промычал Майк и пригладил бороду, не став спорить, – может, итак…

Опять замолчали.

Пока Майк рефлексировал, с отрешенным видом созерцая увядающий костер, я быстренько ощупал изрядно нагревшуюся обувь, носки, стряхнул пепел и надел, ощущая приятное тепло, разливающееся по всему телу. Сделав один маленький глоток из бутылки, – молча протянул остатки своему собеседнику и прикрыл глаза, задумавшись.

– Я знаю, как тебе помочь, – неожиданно твердо произнес Майк через несколько минут и допил всю воду, протягивая уже пустую бутылку.

Пихнув ее в вещмешок, я непонимающе уставился на того и, сраженный таким заявлением, не моргая, несколько секунд глядел то в серьезные глаза, то на губы, то вновь в глаза.

– В чем?.. – поинтересовался я, особо не ожидая услышать ничего стоящего или по-настоящему полезного.

Майк колебался два-три мгновения, жевал губы, барабанил пальцами по коленке, бегал глазами.

– В твоих поисках, – не глядя на меня, открыто изрек он и, отвернувшись к костру, тут же дополнил: – В поисках дочери.

– Серьезно?

– Да! – Майк мигом оживился, подсел ближе ко мне и, по-воровски оглядевшись по сторонам, будто бы помимо нас в грязной квартире находился кто-то еще, полушепотом продолжил: – Тебе к Скупщику надо! Он к востоку отсюда, в небольшом лагере под охраной! В основном скупает всякий хлам, неплохо платит за отростки. У него можно и новеньким оружием обзавестись, и патронами, и едой. Но есть одно но: с нищебродами он дел не имеет. Поэтому, если хочешь к нему попасть, у тебя должно быть хоть что-то ценное, что его заинтересует.

– С этим не проблема, – отмахнулся и с жадностью впился в Майка глазами: – Лучше скажи: как он мне помочь сможет?..

– Через него информация разная проходит, – охотно пояснил Майк. – возможно, что-нибудь о твоей дочке знает. Не за красивые глазки, конечно…

Меня как будто кипятком облили, сердце застучало, в ушах – звон. Уже не слушая того, – наспех покидал пожитки в мешок, и собрался уже на выход, но крепкая рука Майка клешней сцепилась на левом плече:

– Ты куда так подорвался-то, Сид?

– К Скупщику твоему, – грубо ответил я, даже не обернувшись.

– Спятил?! – усмехнулся Майк. – До него, блин, несколько часов пути!

– И?

– Да на улице уже смеркается! – выпалил тот и жестко, так, что мозги ударились о череп, тряханул: – Куда ты, на ночь глядя?!.. Сид?.. Ты больной, что ли?.. Ответь!

– Мне все равно, – холодно ответил я и, отдернув чужую руку, решительно зашагал к входной двери. – Если он что-то знает о Бетти, я должен идти к нему прямо сейчас.

– Так ее Бетти зовут?

Я проигнорировал.

– Послушай… да послушай же ты!.. – отстранив меня от засова, взволнованно затараторил Майк и с выкатившимися глазами прижал к стене: – Сейчас никак нельзя! Нельзя! Понимаешь?.. Тени же выйдут на охоту… Ты что?!

– Плевать… – сквозь зубы процедил я и попытался оттолкнуть бородача, но тот лишь сильнее втиснул в холодный бетон, стоя на своем, как баран. – Пусти… – еще раз дернулся, еще – никак, – пусти, говорю. Ну! – Майк – мраморная глыба: недвижим, непробиваем. – По-хорошему говорю: пусти. Ну?..

– Ты уж прости, Сид, но не могу, – упрямо и жалобно, словно верный пес, молвил тот, заглядывая в глаза, в самую душу, – погибнешь ты, зазря погибнешь…

– Какое тебе дело до меня? – раздраженно рыкнул я и с озлоблением встрепенулся, но тщетно: рука Майка – каменная.

– Да от смерти тебя остерегаю, придурок! – взывал к разуму Майк.

– Себя предостереги, – огрызнулся я и – коленом по ребрам. Тот закряхтел, застонал и трудно осел на холодный бетонный пол.

Но открыть дверь опять не дали: уже стоя на коленях, Майк схватил меня за свитер и зарычал от боли и бессилия, призывая одуматься. Тогда я бросил кулак в бородатую скулу, ногой отпихнул к противоположной стене и – вновь за засов.

– Сид… – охая и держась за разбитую щеку, все не унимался Майк, – какого хрена ты творишь?.. Ты чертов самоубийца?!..

Открыл дверь.

– Сид…

Переступил порог.

– Сумасшедший, ты ведь даже дорогу к нему не знаешь!

Остановился возле мертвых морфов.

– А я знаю короткий путь! – ревел и кряхтел в прихожей Майк.

На этот раз я обернулся и, несколько секунд посмотрев на него, растоптанного, растрепанного, побитого, стоящего на коленях, как нищий у церкви, сжалился и подошел, помогая подняться.

– Ну и чертяка ты! – сквозь смех промолвил он, почесывая волосатую щеку.

– Ты уж извини, Майк, – обратился я с извинениями, – но на будущее – руки лучше свои оставь при себе.

– Запомню… – морщась и поскуливая, протянул Майк. – Ну и удар у тебя… поставленный! Блин, как будто кирпичом по роже съездили…

– Извиняй.

– Да ладно уж… Мужики ведь, – улыбаясь, отмахнулся тот, – все в порядке.

– Ладно, – скрепив мир крепким мужским рукопожатием, сказал я. – Так ты как? Покажешь дорожку-то эту?

– Да покажу-покажу… – закивал Майк, – только собраться надо! – впопыхах, спотыкаясь, дряхло засеменил в комнату и оттуда посоветовал: – Морфов пока обстриги – чего добру-то пропадать?

– Сделаем.

Вернувшись, Майк забрал с холодильника респиратор и, серьезно посмотрев на меня, вдруг произнес:

– До ночи не так уж много времени осталось, поэтому если не доберемся до Скупщика сегодня – будем искать ночлег, – достал из морозилки фильтр, прикрутил к маске, – ну а раз я твой проводник – слушаться тебе придется меня в любом случае: хочешь ты этого или нет. Это понятно?

– Понятнее некуда…

* * *

Столкнув с размокшей дороги несколько трухлявых, прогнивших автомобильных остовов, два ревущих БТРа на полном ходу влетели в раскисшее дурно пахнущее месиво и мигом взбаламутили, растревожили. Грязь из-под тяжелых мощных колес разлеталась в разные стороны, громкими шлепками ложилась на броню, налипала на фары, стекла прожекторов, пачкала мясистую растительность, ютившуюся возле мертвой техники. Рокот двух двигателей, работающих практически в унисон, потрясал нависшую над мерзким болотом тишину и вышибал громкую дрожь из лежащих на боку автобусов, грузовиков и тягачей. Однако эхо подолгу не хотело покидать мокрые утлые салоны и жутко гудело там, в темной глубине, словно боясь показаться на глаза бдительным людям, следящим за местностью с башен бронетранспортеров. Когда же оно все-таки вырывалось наружу, то первым делом проносилось, как ураган, над крышами затонувших автомобилей и оседало где-то в дремучем протравленном мерзкой порослью лесу, расшевеливая тамошний ад. Уже через секунду кладбище техники и сами, до недавнего момента, спящие болота накрывало мерзкой трелью, пением, кваканьем и стрекотом, и все вокруг наполнялось неутихающим чувством тревоги и опасности…

Заслышав эту голосящую какофонию, Айс недовольно сморщился, плотнее натянул капюшон и хмуро усмехнулся, чуть тихо произнося:

– Расквакались, сволочи, – отогнал от лица приставучих комаров, засопел, – шумихи подняли-то сколько, теперь о нас каждая собака знает, – вздохнул, смотря то на крыши давно затонувших в вездесущей каше автомобилей, то на угрюмое свинцовое небо, то на скрюченные макушки деревьев, зараженных инопланетной заразой. – Как бы дождь не начался, а то, блин, будет нам охота…

Но дождь, несмотря на тяжелые, скомканные и пластилином слипшиеся меж собой тучи, не проливался и не спешил – томил, мучил человека, ждущего непогоды, и все никак не начинался. Зато вместо него время от времени шалил зябкий наполненный моросью ветер. Он летал то над самой топью, отпугивая жаб и лягушек, то над дряблыми нездоровыми ветвями, то над валежником, сгребая за собой и грязь, и полуистлевшие листья. Но всякий раз, когда начинал дуть со стороны леса, Айс кривился и даже прикладывался к респиратору, не в силах терпеть запахи тления и мертвечины. Потом все стихало, на бурлящую трясину опускалась зловещая тишь, становилось жутко. Но ненадолго – уже в следующее мгновение здешние обитатели вновь выныривали из-под грязи, выплывали из затонувших салонов, коряг, упавших деревьев, мусора, слетались отовсюду и по-новому возобновляли свою болотную симфонию.

Сплюнув, Айс отбил о броню ботинки, стряхивая налипшую глину, внимательно оглядел понемногу темнеющие окрестности и с горячей тревогой у сердца посмотрел вперед рычащего БТРа, наблюдая вдалеке черное марево, кишащее меж едва различимых деревьев. Он задержал на нем опасливый взгляд всего-то на минутку, но даже этого хватило, чтобы заметить силуэты, беснующиеся во мраке. Три, четыре, может, дюжина или десятки – все они, прикрытые этой темной вуалью, резвились там, в неприступной для человека тьме и инопланетных джунглях, именуемых Сумеречной Зоной, – местом, откуда не возвращаются. И сейчас, как-то меланхолически смотря в ее сторону, привыкший, казалось бы, уже ко всем ужасам и мерзостям вокруг Горизонта-26 и далеко за его пределами, Айс все-таки боялся и не на шутку – едва ли не физически, до костей. Но вида не подавал: лишь из-под капюшона предательски мерцали два стылых уголька глаз, а сердце тихо-тихо трепетало в груди.

С прищуром посмотрев на кишащую черноту в последний раз, он отвернулся, склонил голову и ударился в свои хмурые, тяжелые раздумья, уже не обращая внимания ни на грязь и глину, вылетающую из-под БТРа, ни на сырость, ни на насекомых, ни на вонь, витающую повсюду. Мучила и не отпускала Айса и минувшая трагедия, что опять начала ныть где-то внутри, как забытая рана, и предстоящее рискованное задание, обещающее «золотые горы», и будущее всей базы. Он прекрасно понимал, что под постоянной осадой морфов Горизонту-26 нельзя простоять целую вечность – не выстоят ни стены, ни сами защитники, а сам же профессор только оттягивает неминуемое, прикрываясь мнимыми и подчас абсурдными задумками и проектами. Каждая из них, откровенно говоря, не стоила ни отданных за нее жизней, ни высоких надежд обитателей базы, все еще ждущих радостных вестей. Но таковых не было, зато были другие – темные и пугающие: «Рейд пропал без вести», «Экспедиция приостановлена», «Проект закрыт». Ничего другого пока и не слышали. Однако сам Эрик Гельдман веры в свои светлые помыслы не терял и вновь и вновь сокрушался над лабораторным столом в попытках найти единственное эффективное оружие в борьбе с инопланетными паразитами, пожирающими планету. Какая именно мысль посетила того на этот раз, Айс представлял себе достаточно смутно, но начало уже обещало быть нелегким…

«Зачем же тебе все-таки страж-то понадобился?.. Да еще и так срочно?..» – крутились в голове вопросы.

Айс в задумчивости усмехнулся, поднял глаза на небо и смежил их, словно желая отвлечься от всего этого мерзкого мира хотя бы на пару коротких мгновений, но внезапно зашипевшая рация нарушила хрупкий миг тишины:

– Айс – Марку!

Тот в один момент оживился, порывисто обернулся на второй БТР с пулеметчиком в башне, вдруг взявшим на прицел череду ветхих автомобильных кузовов, опутанных мясистыми побегами, и снял с пояса влажную от сырости рацию, выходя на связь:

– Слушаю! – зычно ответил он и волей-неволей завертел головой, пытаясь понять, откуда ждать беды. – Что стряслось?..

– Да расслабься ты, – веселым голосом успокоил Марк, – чего орешь-то, как потерпевший?

– Я думал срочное что-то… – облегченно выдохнул Айс, чувствуя, как холодок отступает от сердца, сменяется теплом. – А это ты развлекаешься…

В рации послышался смешок.

– Да нет… – ответил тот и сразу посерьезневшим голосом: – Я просто предупредить хотел: ночь уже не за горами – надо быть начеку.

– Скажи всем, чтобы прожекторы подготовили, – задумчиво попросил Айс и пробежался глазами по обезображенным увязшим в грязи танкам, чьи черные пушки сплошь обтянулись кровавыми сочащимися вьюнами с роящимися мухами. – Вся надежда только на них, Марк. Ты их, кстати, проверял?

– А как же? – знающе выпалил Марк и добавил: – Еще на Горизонте все тщательно посмотрели, проверили, а где что хреново было – сразу заменили. Так что все по уму сделали, не переживай.

– Да я-то не переживаю, – бесцветно произнес Айс и, глянув на мрачный туман, до какого осталось всего ничего, вздохнул: – Я переживать начну, когда нас с тобой под погасшими прожекторами на тряпки рвать будут. И все потому, что КТО-ТО, как обычно, поленился их несколько раз глянуть перед выходом.

– Вот ты пристал-то! – недовольно буркнул Марк и, прикрикнув кому-то из экипажа, ехидно бросил: – Сам смотри!

Не успел Айс и головы повернуть, – несколько ярко-белых лучей мигом вспороли, как ножом, темную мглу, стелящуюся по болоту, отпугнули притаившихся болотных крыс, осветили мерзкие чумные кусты, жуткие деревья и… рассеялись, вновь сгущая тьму.

– Теперь веришь? – вновь затрещала рация.

– Верю-верю, – неохотно ответил Айс и, привстав, осторожно, ловя равновесие, подполз к пулеметной башне и решительно заявил: – Скоро уже на месте будем.

Договорив, – неторопливо вытащил из-за спины черный боевой лук, крепко сжал, да так, что два острейших клинка в один момент выскочили из перчатки, словно кошачьи когти, и стал ждать, когда мгла, окутавшая болезненный лес, поближе подступит к бронетранспортерам, мчащимся навстречу, и проглотит всех.

И вот когда до нее оставалось уже совсем чуть-чуть, оба транспортера одновременно зажгли фары, готовясь столкнуться с бурлящей, как кипяток, темнотой, и Айс, задержав дыхание, живо надел респиратор и скомандовал всем по рации:

– Всем приготовиться! Входим в Сумеречную Зону!

– С богом! – прозвучал в ответ взволнованный голос Марка, а вместе с ним ту же фразу, но более хмуро подхватили и остальные Тенеборцы.

Заслышав это, Айс сдержанно улыбнулся, повесил рацию на пояс и, мысленно перекрестившись, едва слышно, словно молитву, произнес:

– Надеюсь, он нас там не оставит… – он молниеносно выхватил из колчана электрострелу и насадил на тетиву, – …если ему, конечно, еще есть дело до детей своих…

В следующую секунду боевая техника, вся сплошь измазанная кровавым соком, каким-то вязким налетом, отдаленно напоминающим слюну, и дурно пахнущей болотной грязью столкнулась с черной пеленой и мигом, подобно кораблям в густой мгле, бесследно утонула в ней, исчезла. Тьма была настолько густой, что первое время сквозь нее не пробивался свет от фар и не слышался даже громогласный рокот двигателей, от какого прежде закладывало уши, – все как-то разом, сиюминутно смолкло, утихло. Будто бы в вакуум въехали, а кругом – бесконечный космос.

Нащупав холодный металл башни, Айс пару раз постучал пулеметчику и машинально попытался отогнать от себя жуткий туман, дервишем кружащийся перед глазами, но тщетно – мрак лишь сильнее сгущался, точно насмехаясь над человеком, тянул к нему болезнетворные языки. Отмахнувшись от них, как от назойливых москитов, он с холодным ужасом, не видя перед собой ничего, кроме темноты, сильнее вцепился в башню и теперь уже громко, дряблым голосом, окликнул молчащего пулеметчика:

– Эй!.. – и еще пару раз постучался. – Живой там?.. Эу!..

Не дождавшись ответа, – левой ступней ощупал броню БТРа, пытаясь понять: едет он или стоит на месте – и уже хотел рискнуть и сделать шаг, но тут в одночасье вернулся слух, разом оглушило целым наплывом звуков, а технику страшно заштормило. Кое-как удержавшись на ногах и чудом не выронив лук, Айс попытался по-быстрому оглядеться, но успел увидеть только толстенные рубиновые пульсирующие лианы, опутавшие, словно питоны, толстые деревья и ядовитую пыльцу, кружащую вокруг, как вдруг что-то больно хлестнуло по лицу. Вскрикнув, он все-таки потерял равновесие, выронил лук и кубарем покатился назад по ходящему ходуном бронетранспортеру, испуганно хватаясь за любой выступ, но пальцы не слушались, выскальзывали.

– Че-е-е-рт возьми-и-и-и… – успел Айс выдавить из себя и, словно напоследок, до ослепительных искр чиркнув клинками по обшивке транспортера, сорвался.

Кое-как сгруппировавшись, Айс больно ударился об трухлявый пень, сочащийся кроваво-серым гноем, еще раз-другой прокатился по мокрому валежнику, содрав с головы капюшон и чуть не разбив респиратор, и в завершении шмякнулся грудью об раздутое от язв деревце и вышиб весь воздух из легких. Глухо тяжело откашлявшись, он застонал, сжал в кулаке расквашенную глину, с трудом встал на четвереньки и поспешил отползти прочь от серо-желтого пуха, начавшего развеиваться во все стороны. Весь грязный, в ветках, Айс вскоре уткнулся в огромный валун, перевернулся на спину и закряхтел, затуманенным взглядом смотря сквозь тонущие в хлопьях раздутые от исполинских язв деревья со свисающими мясистыми прядями лиан, где вдалеке углядел БТРы, вдруг включившие прожекторы.

– Я… здесь… – будто бы не им, а себе прохрипел Айс, но тут вспомнил про рацию, потянулся за ней – пусто. – Только не это… – в отчаянии долбанул крепким кулаком по холодной влажной земле, – как же я мог так…

Но не успел договорить, – застывшие в Сумеречной Зоне бронетранспортеры ожили, разразились пулеметными очередями, стуком гильз, шумом раций, свистом стрел и паническими выкриками, среди каких четко слышалось только одно – «Морфы!»

С ужасом осознав, что промедление может оказаться фатальным, Айс резво вскочил и хотел уже прорываться сквозь отвратительные заросли к своим товарищам, как вдруг откуда-то сверху, с самих крон, услышал протяжный хрип, шелест, хруст веток, и в следующее мгновение прямо перед ним на землю спрыгнул рослый морф-охотник. Тот инстинктивно отпрыгнул назад, но серо-черная высушенная до костей тварь с тремя парами глаз в один удар откинула того обратно на валун и прыгнула следом, растопырив двупалые лапы. Больно ударившись спиной об холодный камень, Айс откатился вправо, чтобы не дать себя обездвижить, но морф, будто бы ожидая этого, схватил расторопного человека, набросился верхом.

Айс вовремя крутанулся, выставил вперед руку, зажимая охотнику вытянутый рот с длинными багровыми жгутиками, и, жмурясь от льющегося с его крупной головы растительного сока, глухо прорычал:

– Уйди от меня, тварь…

Но морф лишь сильнее навалился на него, замотал головой, тихо захрипел, засиял всеми шестью серыми глазами и вдруг взмахнул лапой, распарывая тому нагрудный доспех. Закричав одновременно и от ужаса, и отвращения, Айс заерзал на месте, задергался, ослабил хват, позволяя охотнику беспрепятственно драть доспех, и вскоре замычал от жгучей боли в животе:

– М-м-м… м-м-а-а… – попытался стряхнуть с себя плотоядного морфа, но тот только недовольно поворчал поалевшим от крови ртом и продолжил терзать добычу.

Уже не чувствуя своего тела, весь внутренне помертвевший, одеревеневший, Айс из последних сил, как сумел, пяткой отпихнул охотника и отпятился, готовясь к следующему наскоку мерзкой твари. Но не успел и дух перевести, – морф яростно заворчал и в один прыжок оказался рядом, придавливая его голову к валуну.

– Ах ты, сука… – процедил Айс и, резко дернув голову вправо, двумя лезвиями полоснул охотника по серо-черной морде. – Сдохни!.. – и приготовился схватить морфа за змеящиеся кровавые отростки и проткнуть горло, но тут прозвучал короткий свист, и под громкое чавканье изо рта морфа, обмазанный черным, вылез четырехлезвийный серебристый наконечник стрелы.

Наспех вытерев грязную инопланетную кровь, Айс мигом отпрыгнул, и буквально в ту же секунду из наконечника в обе стороны выскочили острые шипы, распотрошили охотнику весь рот и навсегда оборвали жизнь. Посмотрев напоследок на обезображенную голову морфа со все еще извивающимися отростками, как у горгоны, он скривился, отвел глаза и тут увидел Марка, бесшумно выходящего из-за почерневшего дерева с уродливыми гнойниками. Он с головы до ног облит черной жижей, в доспехах застряли сучья, мох.

– Вовремя ты, – облегченно выдохнул Айс и, глядя в закрытое черным респиратором и капюшоном лицо напарника, сердечно поблагодарил: – Спасибо, Марк.

– Пожалуйста, – хрипло отозвался Марк и, кинув тому утерянный черный лук, заявил: – Больше не теряй! Я тебе не нянька, чтобы за тобой, как за маленьким, по всему лесу игрушки собирать, – вытащил из-за спины свой, насадил стрелу, – а теперь марш за мной – парням наша помощь позарез нужна, – и дальше, холодно: – Тени атакуют.

* * *

Когда мы с Майком покинули его обветшалое убежище, на мертвый город уже опустились холодные осенние сумерки, накрыли темным, безмолвным одеялом. Некогда серое небо теперь больше походило на растекшиеся чернила с редкими темно-синими проплешинами, а вечно угрюмые тучи как будто в разы потяжелели, совсем помрачнели и раздулись грязными мочалками, не в силах даже двинуться с места. Ветер с приходом темноты заметно окреп, осмелел и начал своевольничать, шебарша, шурша и гремя то в промозглых квартирах, то меж осыпавшихся этажей, то на чердаках, то в подъездах. А иногда внезапно менял направление и поднимался над улицей, забавляясь с гнилыми автомобильными кузовами и растительностью, облюбовавшей их.

Временами из пустых оконных проемов давным-давно заброшенных жилищ доносились какие-то щелчки, как будто кто-то усердно вытаскивал камешки из стен, хруст и тихий звон, мигом разносящийся по всему Грултауну Те, кто хозяйничали там, в потемках, быстро поднимали весь город на уши, тревожили спящих бродячих собак где-то во дворах. Они в ответ немедленно разрывались недовольным свирепым лаем, пугали всякую мелкую живность в округе. А потом в одной из обескровленных ободранных высоток внезапно раздавался жуткий до дрожи хрип и… все как-то разом, словно по команде, затихало, обрывалось. Лишь шальные сквозняки продолжали надрывно выть, ничего не страшась…

Я шел вслед за Майком по залитому водой и засыпанному строительным мусором широкому проходу и настороженно поглядывал на громадные дыры в стенах, местами разрисованных хулиганскими граффити и матерными надписями. Вот только как ни старался ничего толком разглядеть не сумел – разве что нагромождения досок, обломки потолков да старую обомшелую мебель. И всякий раз, когда проходил мимо и принюхивался, оттуда нестерпимо веяло разложением и спертостью, словно чей-то труп пролежал там уже неделю, а закуской для морфов так и не стало. Даже из любопытства решил заглянуть в одну из таких дыр, но едва просунул голову внутрь, – в лицо, будто кирпичом, ударило нестерпимым смрадом, а по капюшону заколошматили тяжелые капли.

– Вот, блин… – недовольно протянул я и живо принялся отряхивать капюшон от душистой дождевой воды, каким-то чудом успевшей намочить правую щеку и подбородок. – Заглянул, называется…

– Эй, Сид! – запоздало поняв, что меня нет рядом, негромко, словно боясь кого-то спугнуть, окликнул Майк и тут же спросил: – Ты чего там делаешь?..

– Да… – махнул я, – ничего. Засмотрелся просто.

– Не трать попусту время – там все равно ничего нет! – поторапливая, пояснил напарник и, переложив ружье в левую руку, поманил: – Давай скорее! Времени у нас уже не так много!

Я ничего ему не ответил, а лишь поправил капюшон и принялся нагонять Майка. К тому моменту он осторожно прошелся по трухлявому столбу, минуя глубокую затопленную яму, и вскоре исчез за обрушенным балконом, заросшим толстым мясистым вьюном. Но едва раскисшего от вечной сырости дерева коснулась моя нога, – оно мигом захрустело, затряслось и глухо заскрипело, не предвещая ничего хорошего.

– Не провалиться бы, – тихонько нашептал себе, осмотрительно ступая по столбу, вот-вот готовившемуся бултыхнуться в темную затопленную пропасть, – а то уже хрен всплывешь тогда…

Наконец когда проклятая яма осталась позади, я перешел на быстрый шаг, подозрительно косясь то на один облезлый оконный проем, то на другой, словно ожидая кого-то встретить в них, на всякий случай снял с ноги заряженный арбалет, секунду поколебался и все-таки нырнул за балкон. Несколько секунд поискав глазами Майка, – невольно взглянул вдаль и увидел тонущие во мраке огрызки высоких и малых домов, на чьи дряблые камни уже положили глаз гигантские усыпанные хлопьями лианы. Они лезли наружу буквально из каждой расщелины в стенах, уродливыми хоботами свисали с окон, водостоков, пробивались даже откуда-то из-под фундамента – словом, виднелись всюду. Под их тяжестью время от времени звучно крошился бетон, где-то во тьме квартир осыпались потолки, протяжно стонал старый металл. Однако этот эфемерный шум кружил над домами недолго – уже через несколько мгновений в глухих жилищах начали раздаваться растревоженные ворчания, хрипы, топанье, и темь, окутавшая все без исключения сооружения, расшевеливалась, ожила. Становилось беспокойно.

Своего же проводника сумел обнаружить лишь через несколько минут – хорошо затаился. Тот с оружием наготове засел в луже возле груды металлических ограждений и кирпичей и то и дело выглядывал, будто наблюдая за кем-то.

– Майк?.. – почувствовав что-то неладное, едва слышно позвал я и, крадучись, направился к нему, готовый стрелять в любого, кто попадется на глаза. – Ты чего…

– Тихо!.. – оборвал на полуслове Майк и, вновь скрывшись за ограждениями, посмотрел на меня каким-то полубезумным взглядом и слегка дрожащим голосом произнес: – Мы не одни, Сид…

Промолчав, я перешагнул через лужу, слушая какое-то чавканье, отпихнул Майка, присел рядом.

– Ну-ка, – крепче сжав рукоять арбалета, промолвил я и, собравшись духом, осторожно высунулся, тотчас становясь свидетелем кровавой трапезы морфа-охотника, обгладывающего дохлую тушу собаки возле детской коляски. – Господи…

– Пока он там, во двор нам не попасть, – пояснил Майк и на корточках подполз ко мне, – не успеем.

– Ну, тогда валить его по-тихому надо, – не глядя на того, высказался я и поймал на мушку мерзкую голову морфа, измазанную собачьей кровью, – и всего делов…

Напарник почему-то промолчал, не стал спорить.

И вот когда палец уже лег на спусковой крючок, из недр двора, утонувшего в темноте, вдруг вырвался громогласный хрип, да такой силы, что моя душа живо ушла в пятки, а охотник, позабыв о недоеденной мертвечине, стремглав умчался прочь. А следом прогремел второй, третий, шестой и… перепуганные морфы, повылезавшие кто откуда, за несколько секунд породили живую черно-серую реку, как цунами пронеслись мимо нас. Одни спрыгивали с верхних этажей, другие – шмякались прямо на наше укрытие, с невероятной быстротой убегали вслед за более проворными морфами, а третьи мчались куда-то в сторону строений, заросших лианами, будто бы надеясь отыскать там спасение от порождений ночи.

– Это нас шанс! – выйдя из оцепенения, воскликнул Майк и, вскочив, хлопнул меня по плечу: – Бегом! Бегом!

– Куда теперь? – проводив ошеломленным взглядом два высушенных длиннолапых силуэта, перепрыгнувших через едва различимые очертания детских качелей, спросил я, пока оставаясь на месте.

– Нам через двор надо, – сразу выдал ответ спутник и ткнул стволом ружья в сторону неприметных с виду руин, расположенных левее домов, опутанных язвенными лианами, – там заночуем, а утром, чуть свет, спокойно двинем к Скупщику, – внимательно посмотрел на меня, – респиратор-то есть у тебя?

– А как же? – хмыкнул я, разглядывая окрестности, почти полностью исчезнувшие во мраке. – Конечно, есть, и нехилый.

– Отлично, – кивнул Майк, – ты уж прости: лучше я сейчас у тебя это спрошу, чем потом…

Я промолчал.

Напоследок осмотревшись и больше не обнаружив ни единого морфа, проводник жестом поманил и спринтером сорвался с места, устремляясь вверх по едва различимой дороге. Я последовал примеру, и уже через несколько секунд дружно бежали в сторону черных руин сквозь двор, наполненный жуткими хрипами, гремящими откуда-то справа. Отродья, что выдавливали этот дребезг из луженых глоток, на охоту выходить пока не собирались, а продолжали сотрясать оглушительным рупором ближайшие пустые дома, словно демонстрируя всем свое неоспоримое господство.

– Демоны чертовы… – негромко выругался Майк, заслышав очередной голосистый хрип, хлестнувший, как плеткой, по ушам. – Охотиться надумали. Собираются, кличут друг друга…

– Да было бы на кого, – возразил я и, обежав смятую забрызганную кровью легковушку с истерзанным трупом, сидящим у радиаторной решетки, перевел дух и нейтральным тоном пояснил: – Охотники с нюхачами, думаю, уже всех переловили в городе. Мы одни остались.

Майк на это как-то тяжело вздохнул, ничего не ответил.

К тому времени уже совсем стемнело, и все то, что еще недавно хоть сколько-нибудь удавалось разглядеть, теперь безнадежно растворилось в зябкой осенней ночи. С ее приходом все вокруг как-то незаметно переменилось, наполнилось опасностью, подстерегающей чуть ли не за каждым столбом, и раскатистыми хрипами, раздающимися теперь уже отовсюду.

– Давай-ка сбавим темп и тихонечко, тихонечко!.. – почти неслышно посоветовал Майк. Он, как призрак, то и дело выныривал из темноты, показываясь частично, и пропадал обратно. – Хорошо?..

– Хорошо, – так же тихо откликнулся я, слушая то шелест опавшей листвы где-то вдалеке, то скрип качелей, от какого замирало сердце, то плеск в лужах.

Майк вел нас крайне осторожно: грамотно подбирал обходные пути, заставлял подолгу высиживать то за заброшенными припаркованными машинами, то за рухнувшими фонарными столбами, то за пустыми помойками, где крысы уже давным-давно навели «порядок», опустошив все то, что можно было сгрызть. Порой протяжные разноголосые хрипы громыхали где-то совсем неподалеку, и тогда мы с Майком вынуждено прятались за какой-нибудь кучей мусора или в мясистых кустах, подолгу выжидая, когда же эти твари уйдут. Но те уходили не сразу, а продолжали настойчиво лазить среди обломков, шуршать камнями, сопеть, как-то даже забавно ворчать, принюхиваться и чем-то елозить по мокрой дороге, изрядно щекоча нам нервишки. А иногда и вовсе затевали какой-то дебош во тьме, словно деля найденную добычу, громыхали металлом и распалялись воинствующими хрипами, от каких меня бросало то в жар, то в холод. Звуки невидимой борьбы за считанные секунды разлетались по ночному Грултауну, бесцеремонно залетали в каждый дом, но больше никого не тревожили – город спал черным сном, терпел всю эту вакханалию, творящуюся во дворах и улицах, и молчаливо дожидался рассвета. И день за днем так.

– Чего они там делают-то?.. – не выдержав томительного молчания, спросил я, а сам осторожно раздвинул корявый склизкий куст и высунулся, видя лишь темноту с редко-редко мелькающими силуэтами. – Блин, не видно ни хрена.

– Может, падаль какую-нибудь нашли?.. – предположил Майк и тоже рискнул посмотреть, что там происходит. – Даже не…

И, словно в подтверждение его слов, вблизи раздался глухой хрип, громко затрещала по швам чья-то изношенная одежда, и в следующую секунду до нас донесся смачный хруст ломающихся костей, хрящей, сопровождающийся смакующим ворчанием.

– Вот и до тебя добрались… – с неподдельным сочувствием вымолвил я, уже имея представление о том, кого только что употребили в пищу – разодранного трупа, покоящегося у машины. – Спи спокойно… – перекрестился, – теперь уж отмучился.

– О ком это ты?.. – не понял сразу Майк, но потом вроде как догадался и угрюмо протянул, вздохнув: – В этом проклятом городе умирать просто-напросто нельзя, – опустил ружье и фатальным голосом продолжил: – Сожрут, сволочи, и даже не побрезгуют.

– Чем им покойники так приглянулись?.. – с внутренним холодом спросил я и сам же дал ответ: – Лакомство это, что ли, для них какое? – пристально посмотрел в мерцающие глаза своего бородатого проводника. Тот под напором вопросов явно замешкался, взгляд сделался быстрым, боязливым. – Представляешь, что тогда творится на кладбищах?..

Майк, словно ни разу в жизни не задумываясь над этим, взметнул бровями, как черную вату подкинул, побелел весь прямо на глазах и смог выдавить только два слова:

– Бог мой…

– Вот-вот… – согласился с ним и повернул голову направо, прислушиваясь к жуткому ворчанию, сопровождающемуся треском рвущейся, точно бумага, плоти, – давай-ка двигать отсюда, пока самих нас не…

Но не успел и фразы договорить, – буквально в трех шагах из темноты вынырнула огромная курящаяся сполохами черного дыма длиннолапая тварь, лишь отдаленно напоминающая морфа, разинула бездонную пасть, издав чудовищный хрип, и прыгнула на меня. Машинально отскочив назад, я выпустил дротик прямо ей в глотку, но вдруг споткнулся и кувырком покатился назад, уже не видя того, что происходило дальше. Пересчитав головой едва ли не каждый камень, – больно шлепнулся животом об холодную землю и, скуля от боли, смахнул с лица мокрую грязь и принялся перезаряжать арбалет с наклеившимися листьями. Но едва поднялся на ноги и уже хотел предупредить Майка, оставшегося там, в мясистых кустах, о смертельной опасности, – грянул мощный хлопок ружья, послышался недовольный хрип, и напарник изо всех сил проорал:

– Сид!!! Уходим!!..

А ад разверзся…

Двор мигом заполонили отравительные ворчания, разъяренные хрипы, отовсюду стали слышаться мощные удары по металлу, хруст ветвей, вновь хрипы, и по затянутой, словно черной вуалью, дороге зашуршали десятки, а может – сотни лап.

Рванув по лужам вдоль высокого сетчатого забора, за каким находилась спортивная площадка, сплошь заросшая болезненными кустарниками и высокой травой, я обернулся и увидел мчащегося вслед за мной Майка в исполосованной куртке и нескольких Теней, сидящих у него на хвосте. Не медля ни секунды, я быстро прицелился в наиболее быструю из них, но выстрелить не получилось – компаньон на бегу рванул за шкирку и, задышливо, плюясь сухими слюнями, обреченно проговорил:

– Береги дротики… этим Теней не убить…

Пропустив мимо ушей его предупреждение, я все-таки вырвался из крепких ручищ, спустил курок в заостренную безглазую дымящуюся морду Тени и буквально оторопел от ужаса: на моих глазах метко выпущенный дротик просто взял и увяз в темной коже.

– Скорее же!!.. – силком дернув на себя, истерично прокричал на ухо Майк, хоть как-то пытаясь привести меня в чувства. – Скорее же, Сид… Ты чего?!..

Но я уже не слышал его…

Ночью стоял свирепый мороз. Вьюга жужжала меж: здоровенных трещин в потолке, норовила протиснуться сквозь затыканные бумагой и тряпками дырки в стенах и всеми силами пыталась забраться в единственное пригодное для ночлега жилище десятиэтажного дома, чтобы навсегда затушить и без того совсем уже чахлый костерчик, старательно разводимый целый час. Для него не щадил ни драгоценной мебели, ни бумаги, ни паркета, ни всего того, что могло гореть, – все приносилось в жертву в надежде на скудный обогрев и спасение от страшной смерти.

Я плотнее завернулся в пуховую зимнюю куртку, накинул еще одну, но женскую и на порядок меньшую по размеру, по-прежнему не чувствуя конечностей, и подкинул в ослабевший огонь две толстые паркетные щепки, с острым ожиданием чуда наблюдая за тем, как тянутся к ним тоненькие тускло-рыжие язычки.

– Ну же, – взмолился я. Огонек будто бы присматривался к новой пище, нехотя облизывал холодные деревяшки, оттягивал удовольствие. – Не гасни. Пожалуйста…

Но уже через мгновение некогда крохотный костерок вдруг зверем набрасывался на щепки, успевшие немного подтаять, и вмиг крепчал, бросая в лицо драгоценное тепло. Порадовавшись вновь ожившему пламени, я отпил из горла немецкого вишневого ликера, впуская внутрь согревающую реку, и сильнее укутался в зимние вещи, непроизвольно поглядывая на покрытые инеем стены с ползущими вдоль тенями от дыма. В самой же квартире, какую по непонятной причине обошли стороной мародеры, уже мало что осталось – все сжег. Ни столов, ни стульев, ни табуреток, ни шкафов, ни полок-ничего этого уже не было, только остатки, ждущие своей очереди на растопку. Даже шкаф, где нашел теплую одежду, манеж: с распашонками в детской и столик на кухне с кипой пожелтевших газет не стали исключением. На пользу дела шло все подряд, никаких личных счетов. Лишь бы выжить, не замерзнуть в этом ледяном гробу…

– Когда же уже закончится эта проклятая ночь?.. – вздохнул я и, потыкав палкой угли, взглянул на окно, плотно закрытое деревянной доской. Щели в нем забивал старательно, не жалея ни гвоздей, ни окоченевших пальцев. – Какже надоела, сил нет…

Ночь на это ответила ревом метели, изредка заметающей снег сквозь пробоины в нагой стене.

Отхлебнув немеющими губами еще ликера, я встрепенулся от приятного тепла в желудке, вытянул окоченевшие руки к огню, разыгравшемуся уже не на шутку, и блаженно зажмурился, ощущая приятное покалывание в пальцах.

– Хорошо… – млея от удовольствия, протянул я и, хорошенько растерев ладони, вытащил свою реликвию – фотографию дочери, ласково провел согревшимся пальцем по ее лицу, улыбнулся и закусил губу, – какая же ты красивая у меня, принцесса… – сердце вдруг защемило, – радость моя и надежда…

Опустил голову, замолчал.

– Ничего-ничего… – тихо-тихо проговаривал себе под нос, – ничего… чуточку еще потерпеть… Чуточку еще и все. Морозы скоро закончатся, и я отправлюсь искать тебя, доченька моя. А там уже весна… и мы…

Всего на секунду пробившийся через вьюжные завывания грохот с лестничной клетки обдал меня жаром и лишил дара речи, так и не дав закончить. По спине заструился пот, глотку сдавило от ужаса. Быстро убрав фотографию, – осторожно схватил горячей ладонью рукоять арбалета, зарядил, не сводя глаз с входной двери, и на цыпочках по-воровски – в коридор.

«Неужели нашли?.. – лихорадочно текли мысли. – Да в такой-то мороз?!»

На корточках прокрался вдоль серых стен, стараясь не скрипеть промерзшим паркетом, и притаился в двух шагах от входной двери, обтянутой черной кожей. Сердце било в грудь, словно барабан, на лбу проступила испарина. И это-то в лютую холодину, поселившуюся в брошенной квартире…

С той стороны еще некоторое время продолжал слышаться какой-то шум, время от времени утопающий во вьюге, а через два-три мгновения вдруг совсем затих, сменился зловещей тишиной.

– Может, от ветра перила громыхают?.. – осмелился предположить, внимательно вслушиваясь в любой звук, исходящий снаружи, но все, что слышал – жуткое эхо страшной метели, неистовствующей на улице. – Не пойму никак…

Еще немного посидел возле двери, мучаясь догадками, и вдруг решился на неоправданный риск: взглянуть через дверной глазок.

– Хм… – промычал и напряг зрение, всматриваясь в площадку, засыпанную редкими снежными хлопьями, тяжелыми бетонными обломками, перекладинами, арматурами. – Что-то нет никого…

Постояв так несколько секунд и не заметив ничего подозрительного, – уже и вправду хотел все списывать на беснующуюся метель, как вдруг загадочный утробный грохот повторился и тотчас дополнился протяжным хрипом, мигом пронесшимся по всем этажам.

– Дела плохи… – успел заметить я, прежде чем хрип повторился, и к нему присоединилось еще не меньше десятка. – Надо дверь подпирать, пока не поздно…

И хотел было отбежать, но в самый последний момент заметил дюжину скрюченных Теней с неправдоподобно длинными конечностями, объятых едким дымом, и обомлел, излишне долго задержав на одной испуганно-изучающий взгляд.

Почуяв поблизости человека, Тень плотоядно раскрыла черную пасть, а вместе с ней и все остальные, опустила морду к заснеженному полу и вдруг свирепо кинулась на дверь.

– Бетти… – как-то виновато протянул я и пулей отскочил назад, с ужасом смотря на дверь, сотрясающуюся от множества сильных ударов. А за ней – яростные голодные хрипы, гогот и ворчания, перекрывающие даже жестокую метель.

Ударивший справа ослепительный свет моментом привел меня в чувства и обжог морды сразу нескольким Теням, сгрудившимся вокруг, вырывая из черных глоток уже не хрип или ворчание, а самый настоящий рев боли. В ужасе завертев головой, я отпятился, но сразу наткнулся на что-то твердое и обернулся, видя рядом с собой Майка, вооруженного небольшим фонарем. Глаза как-то нехорошо светились, скулы дрожали.

– Дурак… – не глядя, словно меня и вовсе не было рядом, укоризненно бросил он, секанул ярким лучом по темноте и жестоко опалил тела трем Теням, пытающимся подкрасться сбоку. – Какой же ты дурак, Сид… – до хруста сжал кулак, будто собрался бить по лицу, – такими выходками ты нас всех в могилу утянешь…

– Я… – промямлил я, наблюдая сцену сожжения ночных демонов, – в общем…

Тот лишь фыркнул в ответ, напоследок осветил фонарем клубящуюся темноту, скинул ружье, положил ладонь мне на плечо и завел за себя, тихо, но уже без злобы в голосе проговаривая:

– Уходим уже отсюда, Сид, уходим…

И побежали со всех ног. Нет, понеслись конями.

Одновременно и разгневанные, и напуганные такой дерзостью, Тени немедленно бросились в погоню, но Майк вовремя оборачивался, жестоко обжигал их дымящиеся тела и обращал в позорное бегство, понуждая отступать обратно в холодную темноту. Мы же с Майком мчались то сквозь колючие кусты и мясистую поросль, то скатывались с небольших оврагов, то перепрыгивали через машины и скутеры, то пролезали под упавшими столбами и уродливыми деревьями.

Тени шли по пятам, без труда проходили там, где нам требовалась сноровка, стремительно разрывали дистанцию. Но всякий раз, когда им оставалось всего-навсего схватить кого-нибудь из нас и утащить во мрак, преградой выступал нестерпимо яркий свет, даже мне режущий глаза. Вот только уповать на него при каждом удобном случае оказалось верхом глупости: луч постепенно тускнел, терял мощь.

– Батарейка садится, – тяжело дыша, сообщил Майк и продолжил: – Посадим фонарь – считай, отбегались: до руин-то еще надо как-то добежать…

– Добежим, – решительно изрек я и ловко поднырнул под толстой когтистой ветвью, покрытой какой-то коркой, – никуда не денемся, – пробежался по лужам и, заметив сидящую на крыше мусоровоза темную тварь, – напарнику: – Фонарь кинь!

Поймав его, – мигом перевел белый конус на Тень, чтобы не дать напасть скрытно, обжог брюхо, оставляя жуткую и, как мне кажется, уже незаживающую рану. Та издала чудовищный болезненный хрип, задрожала на месте, отбрасывая, словно чешую, обугленную кожу, и свалилась в лужу, жалобно ворча и закрываясь лапами.

– Хорошо, что вовремя заметил, – без намека на иронию, подметил я и вернул обратно, – а то был бы нам сюрприз…

На это замечание Майк промолчал, только забубнил чего-то под нос.

Несмотря на суровый отпор, твари отпускать свою добычу не спешили, но больше не лезли на рожон – осторожничали, скрывались за бетонными плитами, в кущах, за помойками. Держали и дистанцию: передвигались где-то в глуши, под прикрытием высокой травы и ночи, не желая становиться жертвами беспощадного света. А вот мы с Майком этим охотно пользовались и, как заправские марафонцы, неслись в сторону уже различимых вдалеке руин здания, лишенного крыши и верхних этажей.

– Поднажмем! – воодушевленно проговорил Майк и, вновь кинув мне фонарь, выстрелил в Тень, выглянувшую меж ветхих заборных досок, разнося в щепки. – Чуть-чуть уже!! Чуть-чуть!..

Поджарив тварь, запрыгнувшую на промятый скрипучий капот гнилого автомобиля, что тотчас умчалась в обросший огромными лианами подъезд, я ринулся догонять Майка, бегущего не жалея сил к заветному убежищу, и отогнал от него двух Теней, вылетевших наперерез из непроходимых кустов. Получив ужасные ожоги, те истошно, как-то сипло захрипели и поспешно нырнули обратно, оставляя после себя лишь гибельный шлейф дыма.

– Спасибо… – напуганным голосом поблагодарил Майк и, переведя дух, резко повернул направо, обегая огромный тягач со смятой до неузнаваемости кабиной, из чьего разбитого лобового стекла тянулись тоненькие стебельки, облепленные язвами.

Проводив его настороженным взглядом, я поправил капюшон, огляделся, к своему удивлению не увидев пока ни одной твари, посмотрел на выстроившиеся по правую руку безоконные дома, захваченные лианами, и устремился следом, слушая лишь вой ветра, взлохмачивающего опавшую листву. Но едва успел поравняться шагом с Майком, – притаившаяся где-то вблизи нечисть вновь заявила о себе, бешено захрипела, заревела. Непродолжительное затишье во дворе опять сменилось свирепой какофонией, оглушительным эхом, и в незнающем покоя городе опять началась какая-то возня, движение…

Мы все бежали и бежали по замусоренной мокрой дороге, всеми правдами и неправдами спеша как можно скорее добраться до заветного убежища. Теперь его хотя бы можно было отчетливо разглядеть: почерневшие от сырости балконы, покрытые ветвистыми трещинами стены, замшелые оконные рамы. Однако, несмотря на всю его убогость, хрупкость и внешнюю ненадежность, – это, так или иначе, единственное здание, не ставшее приютом ни для инопланетных лиан, ни для прочей тошнотворной заразы. Одно лишь смущало и тревожило – гонимый ветром опасный пух, в огромном количестве выметающийся из квартир соседних домов.

– Майк, свой надевай-ка намордник! – немедленно предупредил я, а сам скинул вещмешок и вытащил родненький противогаз. – Метет-то как там…

– Ветер, сволочь, расшевелил… – просипел тот и, оглядевшись вокруг, достал из рюкзака респиратор, бросил взволнованный взгляд на сероватую метель, неторопливо плывущую к примеченному убежищу, и с какой-то надеждой протянул: – Хоть дождь бы, что ль, пролил… все получше было бы…

Я хмыкнул в ответ, натянул М2000, накрылся капюшоном, машинально обернулся, видя расплывчатые абрисы Теней, рыскающих в кустах неподалеку, и заторопился к утонувшим в хлопьях руинам. А через мгновение меня нагнал Майк, подсвечивающий ослабевшим фонарем дорогу, пробурчал что-то вроде «Неужели добрались?» – и с легкостью подростка взял старт к частично осыпавшейся боковой кирпичной стене, а сразу за ней, впотьмах, – первый этаж с обрушившимся потолком, устеленный булыжниками. Но едва нам в лицо дунули первые хлопья пуха, и мы уже хотели врываться внутрь, – позади вдруг прозвучали свирепые хрипы, и из темноты, скрывающей все вокруг, высыпалась целая когорта Теней.

Но не успел я и слова вымолвить, – Майк в порванной куртке тотчас ударил по ним лучом бледного света и зычно огрызнулся через респиратор, плотно закрывающий лицо:

– Как вам, а?!..

Вертя головой из стороны в сторону, я изумленно следил за юрким лучиком, заживо испепеляющим мерзких тварей, как солому, невзирая на свою, казалось бы, безобидность, и даже поймал себя на мысли, что теперь им уж точно некуда деваться, но тот вдруг несколько раз моргнул и… потух.

Меня моментом обдало холодом, словно кто-то вылил мне на голову целое ведро студеной воды.

– Свалился же ты мне на голову, Сид… – вполголоса обреченно промолвил Майк, и я с бьющимся в испуге сердцем обернулся, видя того стоящим, как монолит, с вытянутой ходящей ходуном рукой. Фонарь жутко колыхался, выскальзывал из ладони. – Теперь последний шанс загубили – батарейки сдохли…

На это я ничего не ответил, а лишь безучастно посмотрел на крадущихся отовсюду проворных тварей, объятых дымом, чье большинство уже сидело на мятых машинах и бетонном заборе вблизи, схватил Майка за рукав и, увлекая в пелену пуха, во все горло прокричал:

– В здание!! Сейчас же!!

III

Скользнув по изуродованным многочисленными язвами и опухолями больным деревьев, ослепительные лучи прожекторов без труда рассекли, как ножом, сумрак и опалили Теней, готовящихся броситься в атаку на БТРы, в секунду превращая в сморщенные обугленные комки мяса. Вездесущая темнота, наполненная кисловатым запахом перегноя и сырости, мигом насытилась чадящим смрадом жженой плоти и гари, разносящимся едва ли не по всей Сумеречной Зоне. Но не успел он чуть притупиться, впитаться в мокрую от капающего с крон сока землю, кору или доспехи, – свистели стрелы, и тот дополнялся другим, не менее стойким запахом – кровью. На сей раз жертвой стала свора морфов-загонщиков. Те дождались удобного момента, когда Тени в испуге скроются где-то в глубине леса, и втихаря сбросились на обороняющихся людей с самых высоких ветвей, но недооценили мощь человеческого оружия и все истыканные стрелами камнями попадали наземь. От падения тел глухо гудела бронетехника, хрустел валежник, содрогалась земля.

Дождавшись, когда дождь из мертвых прекратится, Айс осторожно отошел от перепачканного грязью колеса, осмотрелся, насчитывая несколько инопланетных трупов с размозженными головами, постоял так секунду-другую и, приготовив новенькую стрелу, удовлетворенно, но с маленькой укоризной отметил:

– Неплохо-неплохо… – расслабленно вздохнул, помотал головой, – но можно было и лучше…

Решив, что будет не лишним пополнить боезапас, он мысом перевернул первого истерзанного загонщика с тремя стрелами в шее и безо всякой брезгливости повыдергивал одну за другой.

– Порядок, – промолвил Айс и сложил обратно в колчан, разглядывая следующий труп, – ну-ка теперь ты…

Но едва двинулся к нему, – справа прошуршала сырая трава, и через мгновение его окликнул звонкий юношеский голос:

– Старший сержант Эванс!

Айс обернулся и увидел перед собой Чака – самого молодого из своих бойцов. Тот, светлоглазый, остроносый, с зачесанными назад серыми волосами, со снятым респиратором и без капюшона, явно волновался, нетерпеливо поплясывал на месте.

– Слушаю, – ответил и волей-неволей огляделся, видя разбредшихся поблизости Тенеборцев. Они охотно пользовались временной передышкой, занимались кто чем: одни возились с прожекторами, другие обыскивали загонщиков, третьи просто стояли в сторонке, что-то бурно обсуждали, жестикулировали.

– Мы провели разведку окрестностей… – начал рапортовать Чак слегка трясущимся голосом, – Теней и морфов обнаружено не было! Все чисто! – Смолчал, словно ожидая выговора, и вдруг заглянул в глаза Айсу и с невероятным энтузиазмом спросил, вкладывая в слова чуть ли не всю душу: – Какие будут дальнейшие приказы, старший сержант Эванс?

Айс с минуту молчал, разглядывая лучистого юношу с огоньком во взгляде, всегда и со всей ответственностью берущегося за самые трудные поручения, что порой бывают не по силам даже бывалым бойцам, и хотел сначала сделать строгий выговор за снятый респиратор, но вдруг передумал и ответил тепло:

– Никаких, – и по-отечески заботливо похлопал мальчишку по плечу, – передохни-ка пока, силы побереги – они тебе и всем нам еще понадобятся.

Чак кивнул, улыбнулся и собрался уже идти, но Айс придержал за руку:

– А респиратор все-таки надень – пух летает кругом.

Прислушавшись к совету, тот послушно надел маску, болтающуюся на шее, скрыл голову капюшоном и зашмыгал по булькающей грязи к остальным Тенеборцам, надеясь отыскать себе занятие.

«Золотой парень, – с чувством гордости отметил Айс, все еще смотря ему вслед, – эх, побольше бы таких».

Залюбовавшись своим фаворитом, напросившимся кому-то в сварщики, он не услышал, как позади едва слышно щелкнула ветка, и запоздало натянул лук, ожидая нападения. Порывисто обернувшись и еще не отойдя от испуга, Айс чуть не выстрелил в Марка, решившего просто не шуметь, а подойти, как обычно, тихо, призраком.

– Ш-ш-ш!.. – отточенным и по-змеиному быстрым движением руки отведя лук в сторону, прошипел Марк и, дождавшись, когда друг опомнится, заговорил шутливо: – Нервы шалят, что ли? Так ты хлебни чего-нибудь для души!

– Извини, дружище… – виновато изрек Айс и, убрав стрелу чуть не окропившуюся кровью друга, опустил лук и спокойным ровным голосом добавил: – Что-то никак в себя не приду: как тварь эту вспомню, так все…

– Выпить тебе точно не помешает, – понимающе посоветовал тот и, недолго соображая, достал из-под доспехов небольшую узенькую фляжку, открыл и протянул Айсу: – На-ка, выпей, – и настоял: – Пей-пей!

Крякнув, Айс все-таки согласился, стащил респиратор и отпил два-три глотка.

– О-у-о… – выдал задушевно он и вернул фляжку, – кажется, отпускать начинает…

– Еще бы! Эта штука всегда поможет – лекарство же! – знающе вставил Марк. – Самый раз от нервов. На фронте-то без него не обходились, а уж сейчас…

Айс облизнул губы, промолчал, потемнел лицом.

– Ну как ты? – кивнув на повсеместно располосованный серебристо-черный нагрудник с разводами запекшейся крови, осторожно спросил Марк. – Укол действует? Может, еще перебинтовать?

– Да так нормально, – поморщившись, отмахнулся Айс, – на мне как на собаке все… сам знаешь…

– Ага, – подхватил тот, – только помнится, как тебя в Черной Пустоши осколком гранаты зацепило, так ты в лазарете полгода провалялся под капельницей.

– Да вспомнил тоже! Когда это было-то?.. – насупился Айс.

– Когда-когда… – сам задумался Марк, вспоминая тот день, а затем выдал: – Так вон, в позапрошлом!

– Забудь, – обиделся тот, – что было, то было…

– Да ладно, чего ты? Я же не смеюсь. Кто ж мог знать, что на засаду нарвемся…

Помолчали. Оба в глухих раздумьях глядели куда-то под ноги.

Больше ничего не сказав и не спросив, Айс развернулся и задумчиво посмотрел на Чака, принимающего сварочный аппарат.

– Ученика себе нашел? – осмелился спросить Марк, перехватывая взгляд пристальный напарника.

– С чего ты так решил?

– А кто его по ночам стрельбе из боевого лука обучает, когда все спят? – хитро подметил тот, вспоминая, как часами следил за ними, притаившись в кустах, возле сетчатого забора стрельбища. – Кто рапорт самому Гельдману писал, чтобы его перевели в наш отряд? – выдохнул, словно выиграл в жарком споре. – То-то! Я все вижу, брат. Ты не думай, что один такой хитрый выискался!

Айс усмехнулся, улыбнулся глазами.

– Не знаю, как сказать… – пожал плечами он и, не сводя глаз с парнишки, хмуро вздохнул: – Запал он мне в душу, Марк. Запал и – все. Как к сыну прикипел, понимаешь?..

Марк помолчал и ответил через минуту:

– Вообще, парень – кремень: добровольцем в Сумеречную Зону – это, конечно, круто. Есть тебе, чем гордиться, Айс, – помолчал и вдруг подумал вслух: – Эх, а может, и мне воспитанника себе под крыло взять? Как думаешь, старина? Сгожусь на старость лет в тренеры?..

Айс повернул к нему голову, закивал:

– А почему нет-то? У тебя боевого опыта – дай бог каждому. Обидно, если такие навыки никому другому не достанутся. Так что я только за, Марк, тем более что молодых толковых ребят на базе много, а вот опытных наставников – раз, два и кончились.

Марк на это хмыкнул, хрустнул суставами пальцев.

– А правда ли он так хорош у тебя? Может, ему проверку устроить, а?

– Тебе мало того, что он волну морфов остановил? – язвительно подметил Айс, несколько раздраженный таким повышенным вниманием к своему подмастерью, и тут же: – Какую проверку-то? Чего удумал?

Напарник тихонько засмеялся, ничего не сказав, отошел, отыскал где-то в траве шишку, отряхнул и водрузил на макушку.

– Проверим крепость руки и волю твоего бойца, – совсем не шутя, а наоборот – серьезным, твердым голосом исторг Марк и расставил руки. – Закон Тенеборца помнишь? – спросил вдруг и сам же напомнил: «Умей спасти боевого товарища в любой, даже экстремальной ситуации».

– Ты что, серьезно, что ли? А, Марк?.. – взволнованно переспросил Айс, надеясь на всю несерьезность услышанного, но вскоре понял, что напарник настроен весьма решительно, цыкнул, вздохнул и громко окликнул юношу, вылезшего из-под БТРа: – Чак!

– Да, старший сержант Эванс?.. – отдав инструмент Тенеборцу, немедленно ответил тот и хотел уже подойти поближе, но Айс жестом остановил:

– Оставайся там! И лук готовь – мастер-класс покажешь.

Чак с каким-то невероятным воодушевлением вытащил из-за спины именной лук, стрелу и застыл, с холодной решительностью ожидая продолжения.

– А вот тебе и мишень, – Айс показал на шишку на голове Марка, стоящего как изваяние, и добавил насмешливо: – А то в тебе тут засомневался один… надо бы развеять сомнения. Справишься? Не подведешь?

Чак ответил не сразу.

– Близко стоит слишком, сэр, – вдруг самоуверенно заявил он, – пусть шагов на шестьдесят отойдет, а то неинтересно так…

Айс кивком велел Марку отойти.

Марк даже как-то замешкался – видимо, опешив от такого заявления, – но все-таки согласился. Отсчитав на ощупь требуемые шестьдесят шагов по грязи, он опять положил на голову мишень и замер в ожидании, как циркач перед смертельным номером. Чак немного помедлил, обернулся на всех присутствующих, застывших в немом изумлении, а потом скинул капюшон и молниеносно натянул тетиву…

Стрела ураганом пролетела мимо Айса, обдав ветерком, в мгновение ока превратила шишку в облако сырых щепок и полетела дальше, в темноту.

Все ахнули. Оживились. Зашептались.

– Красавчик!

– Молодец!

– Ай да Чак!..

Но мальчишка не обращал внимания на неподдельный восторг остальных бойцов – его больше всего интересовало признание наставника, но тот пока молчал. Молчал и Марк. Он будто бы и окаменел, и лишился дара речи одновременно.

Простояв так ни много ни мало минуту, Марк резко вздрогнул, как воробей с испуга, смахнул с головы труху, подтащился к Айсу и, стягивая респиратор, слегка дрожащим голосом проговорил:

– Снайпер, твою мать… – усмехнулся, помотал головой и, глубоко пораженный, вынул флягу, жадно отпил и сделал неожиданное признание: – Я думал, обделаюсь тут по полной программе! Ястреба ты себе воспитал от бога, дружище. Честное тебе слово!

А через мгновение ответ дал и сам Айс:

– А ты не верил, – хлопнул в ладоши и обратился уже к одаренному стрелку, взбудоражившему виртуозной стрельбой поголовно всех Тенеборцев: – Отличный выстрел, сынок, я горжусь тобой!

Сияющий от счастья, окрыленный успехом, Чак ничего лучше не придумал, как отдать честь и ответить застенчиво:

– Рад, что не подвел вас, сэр!

Айс кивнул.

Дождавшись, когда ажиотаж от недавнего представления стихнет, Марк молча подошел к нему и, похлопав по плечу, вполголоса предложил:

– Давай-ка отойдем – кое-что обсудить надо.

Айс обошел БТР и встал позади напарника.

– Такое дело, Айс, – начал издалека Марк, – засиживаться тут долго никак нельзя: каждую минуту ждем новую волну морфов. Поэтому нам с тобой надо как-то определяться, откуда начать поиски стража.

– Можно попробовать углубиться в чащобу… – поразмыслив, предложил Айс, нервно барабаня пальцами по броне транспортера, – техника должна пройти: топливо есть, да и деревья тут одно гнилье – проблем быть не должно. И люди настроены весьма решительно.

– Люди-то людьми… – засомневался Марк, – их беречь надо, а вот если технику угробим, Гельдман нас по головке-то не погладит, да и на чем мы стража-то потащим? На руках, что ли?

– Верно, – закивал тот, – в общем, надо подумать…

– А чего тут думать? – неожиданно возразил Марк. – Разделиться надо и – по двум направлениям: ты со своими ребятами – на северо-восток, а я – на северо-запад. Там, если верить слухам, когда-то и дома, и дороги, и заводы были.

– И Портал стоял, – участливо добавил Айс, – я тоже слышал что-то такое, – и, тяжело вздохнув: – И все равно идти, разделившись, никак нельзя – передохнем все. Хреновая затея, Марк.

– Ну и чего тогда предлагаешь делать?

– Проедем немного вглубь, оглядимся и снарядим разведывательный отряд, – поделился соображениями Айс и добавил: – А то далеко так не уедем – встанем где-нибудь и – все: заплыв окончен. Да и стражи глушь любят: распугали мы их техникой, видимо, вот они и сидят где-то в дебрях.

– Ну, можно, в принципе-то… – минутку поразмыслив, все-таки согласился Марк, хоть и поколебался еще немного, – но сначала бы посоветовал…

Череда раскатистых, как боевой горн, хрипов понудила их замолчать и разлетелась во все стороны, будоража кипящий мрак. А буквально в следующую секунду отовсюду послышался шелест листьев, хруст веток, древесный скрип, и чудовищная ворчащая лавина двинулась в направлении людей.

– Морфы! – ошеломленно вострубил Марк, посмотрев на Айса, и – проорал всем: – Морфы, парни!!! Всем готовиться к бою!!! Готовьте прожектора и пулеметы!!! Морфы надвигаются!!!

– К своим побегу! – оживился Айс и, легонько стукнув напарника кулаком в нагрудник, ободряюще произнес: – Не волнуйся – отобьемся!

Рванув ко второму БТР, – в спешке еще раз предупредил всех попавшихся на пути Тенеборцев об опасности, лихорадочным взглядом поискал молодого лучника, некстати куда-то запропастившегося, окликнул, но вскоре понял: собственный голос просто-напросто тонет во всеобщем гвалте. Тогда он залез на транспортер и занял позицию возле пулеметной башни.

– Разрывные к бою! – прокричал бойцам Айс и – к пулеметчику:

– Пока не стреляй – мы их прожекторами подсветим, поближе подпустим, и тогда мочи.

– Есть! – отозвался тот и дернул затвор крупнокалиберного пулемета.

«Где же ты, Чак?.. – переживая, как за родного сына, терзался Айс. – Куда делся?..»

Слыша вездесущее эхо ломающихся, будто бы чьи-то кости, ветвей, Айс еще раз громко покликал Чака, но так и не получил ответа. С тревогой у сердца, смятенный, он молчаливо оглядел всех Тенеборцев, извлек из колчана разрывную стрелу и насадил на тетиву, ожидая начала страшного сражения.

Когда же от хруста уже звенело в ушах, а хрип начинал сводить с ума, во все стороны одновременно ударили прожектора, уже подсвечивая первых серо-черных склизких тварей, сидящих на деревьях и в кустарниках, и через миг заговорили пулеметные очереди, дробя кору, запели юркие стрелы.

В считанные секунды пламя поглотило не меньше сотни морфов-охотников и загонщиков, пожгло кусты, обратило в уголь деревья. Горящий пепел и раскрасневшиеся древесные щепы накрыли и Тенеборцев, и БТРы, жарким ветром пронеслись по истоптанной тяжелыми ботинками грязи, укрыли седой золой трупы морфов. На какое-то мгновение, а может быть на два, все вокруг как будто обмерло, оглохло, одеревенело, но потом это затишье прорвал плотный пулеметный огонь, и время опять ожило, наполнялось звуками битвы.

Окинув беглым взглядом деревья, падающие под натиском крупнокалиберных пуль, больные и уродливые пни с обрубками, где мелькали дохлые глянцевые тела морфов, Айс подряд выпустил три разрывных стрелы и накрыл ослепительными взрывами рвущуюся к транспортерам свору серо-черных отродий, мгновенно похоронив под полыхающими комьями земли и мертвыми ветвями. Но порадоваться успеху не успел – следом повалила очередная стая морфов.

– Да чтоб вас! – прикрикнул он, мигом выпустил еще одну разрывную стрелу прямо в гущу охотников и загонщиков, в секунду смешивая останки и тех, и других с вонючей грязью и окликнул напарника: – Марк!

Тот с десятком других Тенеборцев бесперебойно расстреливал из лука выпрыгивающих из кустов морфов, пока по ним не ударило градом пуль.

– Марк!!..

– Чего?.. – наконец отозвался он.

– Ты Чака не видел?.. – осмелился спросить Айс и, выхватив обычную стрелу, пробил насквозь извивающуюся от отростков голову охотнику, навалившемуся на бойца, не ожидавшего нападения. – Пропал куда-то…

– Нет, брат, прости… – сочувственно ответил Марк и вместе со своими людьми врукопашную насмерть заколол четверых загонщиков, вырвавшихся из пламени недавнего взрыва, – да тут он где-то! Где ж ему еще быть…

Айс лишь сильнее нахмурился, прикончил метким выстрелом охотника, запрыгнувшего на крышу БТРа, и уже собирался спрыгивать, как вдруг на него бросился проворный хрипящий загонщик. Увернувшись от размашистого удара длинной лапищей, Айс кувырком ушел ему за спину, сочно вонзил два клинка в глотку и отшвырнул в грязь, позволяя другим Тенеборцам хладнокровно довершить расправу. Оглядевшись, он все-таки решил спуститься, в надежде отыскать Чака среди остальных бойцов, сдерживающих разъяренных бестий, всадил по стреле семерым морфам и хотел бежать в гущу сражения, но тут откуда-то из глубин Сумеречной Зоны вырвался рев чудовищной силы.

– Страж… – холодно проговорил Айс и, распотрошив горло напавшему охотнику, вдруг трезво осознал всю степень грядущей опасности и – предупредил всех: – Страж, парни!! Страж!!..

Услышав его, бойцы добили оставшихся морфов, не пожалев драгоценных стрел, и разбрелись, готовясь встретить того, за кем, собственно, и вторглись в эту преисподнюю. Укрепившись за трупами поверженных инопланетян, в ближайших тошнотворных пожженных кустах, за изрешеченными деревьями и грязными бронетранспортерами, Тенеборцы устремили напряженные взгляды в ревущий морок и стали терпеливо ждать приказа атаковать.

Создание, что брело в сторону людей напролом через гнилой лес, судя по звуку, без труда валило деревья, раскидывало целые бревна, смачно хрустело валежником, сухостоем и истошно ревело, понуждая все кругом буквально сотрясаться, как от порыва шквального ветра. Морфов же, что не решились или не успели напасть на людей, появление громыхающей твари, превосходящей всех по росту и весу, явно раззадоривало, распаляло и воодушевляло – из теней выпрастывались кровожадные хрипы, ворчание, фырканье. И чем ближе она подходила, круша и без того больной и пропитанный неземной отравой лес, тем сильнее билось сердце в груди каждого Тенеборца, кому предстояла, пожалуй, самая трудная задача – поймать стража и доставить в Горизонт-26.

Оглядев спрятавшихся бойцов внимательным командирским взглядом, Айс высунул голову из-за транспортера, пару секунд посмотрел туда, откуда вырывался страшный рык, прищурился, свято три раза перекрестился и отдал команду отрядам:

– Готовим электрострелы, ребята! Страж уже близко! Только смотрите не поджарьте его, а то старичок у нас брезгливый, может и отказаться от сделки!

Поднялся дружный многоголосый гогот.

– Баста! – сурово потребовал он. – Посмеемся потом, а сейчас за работу! – еще раз испытующе глянул на всех и, силясь переорать рявканье, раздающееся уже совсем рядом, спросил: – Тактику все помнят? Напоминать не нужно никому?

Никто не подал голоса.

– Хорошо, – удовлетворенно промолвил Айс, – тогда – с богом!

После последней фразы Айса, бойцы осенили себя крестами, почти одновременно вытащили из колчанов электрострелы, насадили на тетивы и принялись дожидаться стража. Охота на него – честь для каждого.

И вот, когда тяжелые, как мрамор, шаги послышались уже совсем близко, в темноте неподалеку что-то протяжно, звучно треснуло, и под раскатистый, словно гром, вопль из леса вылетело больное почерневшее облепленное опухолями дерево.

– На землю!! – едва не сорвав голос, успел зычно выкрикнуть Айс и сам же шмякнулся лицом в грязь, как вдруг огромное бревно со всего маху ударилось в лобовую часть бронетранспортера, за какой он прятался мгновение назад, и разлетелось волной щепок и трухи, посыпая головы бойцами ржавым прахом.

Вскочив, как ошалелый, он наспех вытер лицо, изготовился для стрельбы и собрался окрикивать остальных, но тут из сумрака в сопровождении загонщиков и охотников, рассвирепевших и обезумевших от предвкушения сладкой трапезы, на свет вышел морф-страж, и сердце Айса кольнуло холодком. Перед людьми скалой застыла жуткая угольно-черная тварь высотой под два этажа с такими же длинными, как у остальных морфов, конечностями, но на порядок тяжелее, крепче и здоровее. Могучее туловище стража сверху донизу латами закрывали многочисленные толстые костяные наросты, а широкую приплюснутую морду с двумя парами ярко-серых глаз наглухо, словно шлемом, закрывали вытянутые пластины, надежно защищающие от любых атак. И из-под всей этой исполинской туши ежесекундно вырывался то рев, то тяжелое, отдаленно напоминающее человеческое дыхание, то едва различимый хрип, что запросто можно перепутать с болезненным всхлипыванием одряхлевшего старика.

Секунду морфы и люди смотрели друг на друга, пока не осмеиваясь переходить в атаку, и Айс даже в шутку посчитал, что все обойдется малой кровью, как вдруг страж тяжеловесно топнул, и свора загонщиков вместе с охотниками послушно ринулась в бой.

– Оттесняйте их от стража!! – выпалил Айс сквозь яростные хрипы и запустил электрострелу в загонщика, несущегося прямо на него. Цепной разряд на бегу парализовал и воспламенил, как спичку, его и еще четырех охотников позади. – Марк, скажи своим, чтобы поддержали огнем! А то жарковато становится!

В следующее мгновение из кустов и из-за деревьев в напирающую орду ударило тучей стрел, и все вокруг на короткое мгновение озарилось ослепительными сполохами молний, мгновенно убивающими инопланетных захватчиков смертельной дозой электричества. Теперь же некогда доведенные до исступления морфы лежали на мокрой земле, агонизировали и продолжали искриться, роняя с отростков редкие огненные капли. Людское оружие в очередной раз восторжествовало над серо-черными завоевателями, доказав неоспоримое превосходство, но вот против морфа-стража оно оказалось малоэффективным: стрелы отскакивали брони, слабо, щекотливо поражали током, лишь распаляя гнев. Не брали даже крупнокалиберные пули – те просто отлетали наростов, как от батута, выбрасывая то фейерверки искр, то рикошеты.

Поняв, что люди изрядно выдохлись и больше не представляют серьезной угрозы, страж пронзительно заревел, словно затыкая всем рты, и неожиданно ходко двинул в сторону замешкавшихся Тенеборцев, не оставляющих попытки зацепить того электрострелами, как вдруг на пути великана возникла малюсенькая фигура.

Айса будто обожгло раскаленным железом, в сердце протолкнули иглу – Чак!

– Чак!! – попытался позвать он самоотверженного парня, бросившего вызов столько опасному противнику. – Дурак, немедленно уходи!! Уходи!! Брось это мальчишество! Чак!! Не дури!..

Но тот глух ко всему призывам.

Вместо ответа Чак мгновенно выхватил из колчана разрывную стрелу, оперся о труп изувеченного осколками морфа-охотника, чуть выждал, демонстративно, словно красуясь, неторопливо натянул тетиву и… выстрелил.

Выдержав прямое попадание, морфа все же оглушило, шатнуло влево, потом вправо и вмиг заволокло густым непроглядным дымом, на секунду-другую скрыв от всеобщих глаз.

– Ха-а-а! – совсем по-детски возликовал Чак и, вытянув на этот раз электрострелу, громко объявил: – А теперь добьем его, пока он не пришел в себя! – натянул лук, – цельтесь ему…

Но тут дым, еще не успевший рассеяться, вдруг вздрогнул, весь закружился, завращался, и под оглушительное топотание из него выскочил разгневанный морф-страж и со всей своей силы маханул тяжелой лапой по пареньку, не успевшему вовремя среагировать. Чак с безумной силой влетел в БТР, растеряв все снаряжение, медленно-медленно сполз по холодному металлу в грязь, опустил обмякшую разбитую голову на грудь и страшно застыл, будто просто измотался и решил прикорнуть…

– Ча-а-а-а-а-к!!! – охваченный горем, проорал Айс, да так, что оторопел сам морф, выпустил оставшиеся стрелы и, отшвырнув лук, безумный, потрясенный, бросился к мальчугану. – Чак!.. Господи… – бухнулся перед ним на колени, весь измазавшись грязью, прижал к себе обмякшее послушное, как кукла, тельце, уже не слыша звуков боя и лютого рева стража. – Что же ты наделал, дурачок… – снял респиратор, стиснул до скрежета зубы и зарыдал, нет, завыл волком. – Дурачок!..

А тем временем охваченные всеобщей яростью Тенеборцы окружили оказавшегося неповоротливым морфа и всадили ему последние электрострелы в незащищенные костяными наростами части тела. Ток жестоко жег ему бока, спину, горло, и всякий новый удар отуплял, выматывал, сковывал, подчинял. Хоть страж и сопротивлялся еще из последних сил, размахивал тяжелыми, словно увешенными гирями, бронированными лапищами и пытался затоптать надоедливых людей, но исход схватки уже предрешен. Развернувшись к столпившимся Тенеборцам, морф вдруг дернулся, завыл, метнулся, как от огня, куда-то влево и весь парализованный вдруг обрушился на грязь с аккуратно торчащей из шеи стрелой.

– Тросы готовьте… – осмотрев поверженного гиганта, приказал всем Марк и, убрав лук за спину, подбежал к напарнику, сломленному утратой. Он как сидел, скуля и качаясь вместе с погибшим Чаком, так и продолжал сидеть, совершенно безразличный ко всему происходящему.

Постояв рядом несколько секунд, Марк траурно скинул с головы капюшон, стянул респиратор и сел рядышком прямо в чавкающую слякоть, с трудом подбирая слова:

– Нам пора, Айс… – сам едва не зарыдав, он скорбно уткнулся лбом тому в плечо, прижал к себе и живого, и мертвого, и совсем омертвевшим голосом проговорил: – Горевать будем потом – сейчас опасно…

* * *

Тени перестали мерзко хрипеть и ломиться в убежище только под утро. Толстая дверь с решеткой и подпертым столом, стойко выдерживающая всю ночь свирепые, яростные удары, наконец-то обрела долгожданный покой и смолкла, больше не треща и не скрипя. Неспокойно оставалось лишь снаружи, где в поисках пропитания на улицы вылезли голодные собаки, дожидающиеся рассвета в промозглых подвалах, ямах и глухих берлогах. Их звонкий лай, разрывающий на части недавнюю утреннюю тишь, разносился по всем окрестностям, подолгу висел в воздухе, подхватывался другими такими же. К нам же он врывался из-под дверной щели и через многочисленные пробоины в стенах. Но уже не один, а с бледным мнимым светом, что лениво просачивался в утлое убежище, и легким сквозняком, взявшимся забавляться с раскиданным мусором.

– Разлаялись же, заразы такие… – вдруг сонно проворковал Майк и чем-то громко заскрипел, пытаясь не то встать, не то перевернуться на другой бок, – с утра пораньше…

От полусонных причитаний напарника я вздрогнул, посопел и поднял голову, но посмотрел почему-то не на Майка, а на тусклый дневной свет, разливающийся по голому полу.

«Вот тебе и ночь прошла, – подумалось, – даже как-то и не верится…»

Поглядев на него еще чуточку, – широко зевнул, протер лицо шершавой ладонью и наконец повернулся к почмокивающему проводнику – тот, по-видимому, подниматься особо не спешил, начесывал мягкое место.

– А кто-то, помнится, бил себя пяткой в грудь и уверял, что поднимет «чуть свет», – без упрека, а скорее шутливо напомнил я и сразу же добавил: – А сам вон рожу мнет…

Майк мигом вскочил, как полоумный, затрещав ветхим столом, на каком и спал, вытер слюнявую бороду и выкатил на меня ошалелые глаза:

– А?..

– Вот тебе и – «а», блин, – передразнил я и, укутавшись в накидку, без злобы продолжил: – Спишь больно крепко, говорю, – сел на стол, – вставать-то собираешься сегодня, нет? На улице уже, наверно, день.

Майк в ответ заморгал, зазевал и молча спрыгнул на пол, подходя к кострищу. Покрутился у него пару мгновений, обвел все еще сонными глазами убежище и вдруг целенаправленно засеменил к горе старого хлама позади меня. Протиснувшись туда, он все так же безмолвно откинул в сторону вешалку, два стула, какую-то железную перекладину, и вскоре выполз со стопкой рваных газет, двумя короткими деревянными палками и какой-то книгой.

– Погреться надо хоть немного после ночи-то… – как с похмелья, сипло и тяжело наконец проговорил он и, покидав все в золу, оставшуюся после ночного костра, добавил: – Да и поесть бы не мешало.

– Да было б что… – невесело усмехнулся я и тоже спрыгнул со стола, забирая вещевой мешок, – о таком счастье можно только мечтать. Я уже молчу про воду…

Договорив, – вытащил пустую бутылку, и уже хотел отправиться на поиски ближайшей лужи – а их по осени в подобных помещениях обычно немало, – как вдруг Майк метнулся к своему затрепанному рюкзаку и извлек слегка помятую жестяную банку без этикетки.

– В магазинчике одном неделю назад откопал, – подкинув в руке, с ноткой самодовольства пояснил он и криво улыбнулся: – На полке пылилась, гадина такая… для особого, блин, случая берег! Последняя, между прочим!

– Что это? Не сдохнем хоть?

– Обижаешь, – насупился Майк, – это ж сгущенка! Не ел, что ль, никогда?

Я взял холодную на ощупь банку, покрутил и так и этак и, погрузившись в тревожные воспоминания, ответил раздумчиво:

– Да пробовал как-то раз… – вернул сгущенку, – в детстве…

– Это хорошо, что в детстве, – участливо подметил проводник. – Есть, что вспомнить. Человек-то ведь тем и богат, что воспоминания свои бережет, как сокровищницу. Самое дорогое как-никак…

Я покивал, заглянул Майку в глаза, но не смог ничего ответить – его слова опять умело хлестнули чем-то горячим по сердцу.

– Ну, а с водой я реально не знаю, как нам быть, – вернувшись к кострищу, через несколько мгновений продолжил спутник и флегматично развел руками: – Видимо никак – терпеть будем.

– Слюнями давиться, – хохотнул я и тут же придал своему голосу серьезность: – Жди: сейчас найду что-нибудь. Наверняка после дождей где-то лужа притаилась…

И не дождавшись ответа, – искать нам воду.

Место же, где мы вынужденно отночевали, выглядело почти невредимым, местами сухим и чем-то даже уютным. Ни проломленного потолка, как в квартире Майка, ни обвалившихся стен, ни сквозных дыр – ничего представляющего серьезной опасности для нашего временного пребывания здесь не наблюдалось. Вот только вечно голодный ветер временами завывал так напористо, что по всему помещению мигом разносилось жуткое эхо, чем-то отдаленно напоминающее не то человеческий плач, не то звериный рык. А иногда к нему прибавлялось нудное кобелиное гавканье с улицы, воронье карканье или далекие-далекие хрипы, и тогда и вовсе складывалось какое-то навязчивое ощущение: мы ни в какой не в безопасности, а прямо под открытым небом, у всех на виду.

Растолкав несколько запыленных картонных коробок и деревянных ящиков, валяющихся чуть ли не на каждом шагу, я осторожно пролез под проржавевшей стремянкой, что притаилась от чужих глаз в душном полумраке, и вдруг краем уха уловил почти неслышный за сквозняками стук падающих капель и прислушался.

– Шумишь? – не скрывая радости, задал вопрос манящему звуку и облизнул пересохшие губы, уже предвкушая миг, когда можно будет вдоволь напиться. – Ну, шуми-шуми – найду ведь скоро.

Улыбнувшись, осторожненько, будто боясь вспугнуть, прошел чуть вперед и опять притаился, напряг слух.

– Рядышком уже, – пришел к выводу и – к голой холодной стене. Вдоль нее взад-вперед терся одинокий прохладный ветерок, словно старательно вылизывая отсыревший бетон. – Ну-ка…

– С кем ты там все время разговариваешь?.. – внезапно раздался озадаченный голос Майка. С его стороны – древесный хруст, гам, матюги: делал заготовку для будущего костра. – Сид?.. Ты это… может, того, а?.. По фазе?.. Такое, говорят, бывает: вроде нормально-нормально и вдруг на тебе! Нет, ты скажи – волнуюсь же, и потом…

– Да тихо ты! – громко оборвал я и левым ухом – к стене, закрыл глаза.

– Так-так… – засуетился и неторопливо двинулся на этот звук. Тот исходил откуда-то из темного угла под потолком. – Близко уже…

Шел на этот стук, пока вскоре он не стал совсем отчетлив, и я не уткнулся носом в неприятно пахнущую мокрую стену, полностью утонувшую в полутьме. Потрогав, – постучал косточкой указательного пальца, пытаясь выяснить: полая или нет, – потом еще, еще, и тут о капюшон беззвучно разбилась тяжелая капля, скользнула по накидке вниз, на пол.

Медленно поднял голову, прищурился, и тут в лоб угодила другая капля, а ровно через секунду на щеку шмякнулась третья.

– Нашел, кажется! – сообщил Майку радостную весть и, вытерев насухо лицо, приготовил бутылку. – Только подождать надо: по капле тут много не насобираешь, – нашарил какую-то жутко колючую палку, – сейчас, может, долбану – воды больше сойдет Она, наверно, застоялась там – бетон подмывает.

Проводник как-то невесело хмыкнул и вернулся к своему занятию.

Я секунду-другую примерялся, куда лучше ударить, и уже замахнулся, как вдруг откуда-то сверху отвалился камешек, звонко стукнувшись об пол, и меня хлестнуло холодными брызгами. Никак не ожидая такого, – обронил доску, тихо выругался и вытерся рукавом.

– Ну, пошло дело, – проговорил я, на радостях потянулся за деревяшкой и тут невольно обратил внимание на рукав – он сплошь в темных кляксах. – Блин, где измазаться-то успел?..

Так и не понял сразу, что это за пятна такие, нехотя отошел в сторонку, на свет, присмотрелся и – почти моментом оторопел: на ткани красовались свежие багровые пятна.

– Это как понимать?.. – задался вопросом и тут случайно поглядел на правую ладонь, а она в ржавых разводах и запах узнаваемый. – Кровь, что ли?.. – принюхался и ужаснулся еще больше, осознавая, что не ошибся. – Господи…

Меня кинуло назад, как от воздушного напора, зазнобило. Сглотнул, поднял глаза, пытаясь вглядеться в потолок, скрывающий жуткую тайну, но тщетно – ничего не видно, лишь капли западали чаще, громче, грузнее, а от пола нестерпимо потянуло отчетливым металлическим душком.

– Попили, блин, водички… – только и сумел промолвить и попятился, едва не споткнувшись о злополучные ящики, о каких и позабыл совсем.

– Ну чего ты там?.. – все не унимался Майк, громко чиркая зажигалкой. – Если не нашел ничего – и черт бы с этим, потерпим! Ну не помрем же, в самом деле, Сид! Сейчас вон червячка заморим с тобой и двинем в путь, а там, может, по дороге чего найдем! Оставь это все и давай-ка лучше сюда подгребай – поможешь банку эту поганую открыть, а то что-то обмяк с утра…

Все еще никак не придя в себя, – без слов развернулся, застав напарника за розжигом долгожданного хоть и скудного костра, потер перепачканную руку о полы накидки, оттирая чью-то кровь, и уже хотел сделать шаг, как вдруг через несмолкаемую череду падающих капель до меня долетел отчетливо слышный шорох.

– Сид?.. Что это?.. – в ту же секунду испуганно позвал Майк и тут ахнул: – Откуда кровь?!.. Сид?..

– Т-с-с… – тихо подойдя к куражащемуся огню, велел я и, чтобы немного успокоить напарника, соврал: – В краске испачкался…

Но Майк не повелся. Весь белый, как алебастр, с расширенными зрачками, он заерзал на месте, запыхтел, испуганно завертел головой, словно отовсюду ожидая нападения, и запаниковал:

– Да какая же это краска, Сид?!.. Какая это краска?.. Посмотрим! Посмотрим сам!.. Кровь же это! Слышишь?.. Кровь! – одернул за рукав. – Что ты там нашел?!..

Но вместо ответа я опустил руку ему на плечо, крепко стиснул, дабы вообще не мог шелохнуться, и вполголоса исторг:

– Тише, – посмотрел в затененный угол, – ни звука…

Майк слышно сглотнул, но воспротивился – остался сидеть на месте.

А тем временем шорох возобновился и, как мне показалось, даже усилился: стал более громким, резким, навязчивым. Уже через секунду у меня сложилось впечатление, что там, этажом выше, кто-то старательно волочет неподъемный мешок и все никак не найдет место, куда приткнуть. Но вспомнив недавнюю находку, – мигом отмел такие мысли прочь, догадался, кто там вместо этого «мешка»…

«А ведь ночью еще не было никого… – отметил в уме и нахмурился: – Кто ж там уже поселиться-то успел?..»

Но таинственный сосед не раскрывал себя долго и настойчиво продолжал что-то тащить, чем-то елозить, шебаршить. А мы, слушая эту сутолочь, сидели напряженные и не могли ни по-нормальному поесть, ни погреться, ни даже перевести дыхание. Наверху продолжали шуршать, то и дело протяжно гремели, постукивали, в то время я с Майком, застыв статуей, терпеливо ожидал, когда же наконец прекратится эта проклятая возня…

– Тварь какая-то завелась, что ль?.. – не выдержав томительного ожидания, предположил Майк, несмотря на мою руку, по-прежнему твердо держащую за плечо. Сам же он, будто переняв мою вечную настороженность и внимательность, заметно успокоился и больше не трясся, только постоянно норовил как-нибудь изловчиться и поддеть железкой раскаленные головешки, периодически выскакивающие из костра.

Но ответить ему так и не успел – сверху, из того самого угла, приглушенно прохрипели.

И тут проводник не то в испуге, не то от неожиданности дернулся, вырвавшись из моей железной хватки, и метнулся за ружьем. Поздно спохватившись, я кинулся вдогонку и вовремя уцепился за цевье, так и не дав Майку сотворить какую-нибудь глупость с горячки.

– Ты чего?.. – насторожился Майк и пугливо забегал глазами, не оставляя попыток выдернуть оружие. – Пусти… там морф!

– И – что? – не сводя с него пристального взгляда и не обращая внимания на хрип, доносящийся все из того же угла, спросил я и вдруг отметил для себя, что почему-то больше не слышу капающей крови.

– Так это… – хотел ответить Майк и вдруг осекся, перестал дрожать, – вдруг он не один – залезут ведь…

Я помедлил с ответом, поднял голову, осматривая невысокий потолок с начисто вымытой побелкой, изрисованный грязными ржавыми разводами.

– Не залезут, – твердо решил я и принюхался, чувствуя очень уж знакомый запах сырости, что за столько времени точно не спутал бы ни с чем другим. Определять его научился не сразу: потребовались годы, чтобы нос, привыкший то к запаху гниения, то к прелости, безошибочно мог улавливать едва-едва ощутимый в воздухе холодок, каким всегда наполнялся осенний воздух перед сильным дождем. И хотя в нем, казалось бы, нет ничего необычного, он тем не менее серьезно менял повадки охотников и загонщиков: те, может, самого дождя и не страшились, но на улицы почти не выползали – сидели где-то в руинах.

– Почему это?.. – не понял Майк и настороженно глянул на меня, на потолок, куда смотрел секунду назад, так и не выяснив, чего там углядел.

Я еще мгновение постоял в молчании, все сильнее чувствуя запах сырости, подкрадывающийся к нашему убежищу, а потом опустил глаза и сказал Майку спокойно, рассудительно:

– Дождь намечается.

Тот опешил, уставился на меня, как на дурака.

– Дождь?.. – переспросил Майк, словно не расслышав с первого раза. – Какой на хрен дождь, Сид?.. Тут окон-то нет, откуда ты знаешь?.. Сид, ты бредишь. Это уже начинает попахивать шизой, ей-богу! У таких, говорят, с воды вот все и начинается. Где-то читал, мол, стук капель слышится…

Но я больше ничего не сказал, а отпустил ружье, вернулся к погибающему огню, скармливая две скомканные газеты, поднял свою бутылку и тихо обратился к оторопевшему проводнику:

– Ну чего стоишь там? Давай сюда свою банку.

Послышались шаги.

Как-то скромно присев рядышком на лист мятого картона из-под коробки, Майк взял с пола банку сгущенки, старательно отряхнул и передал мне. Открыв ножом, я кинул куда-то в сторону жестяную крышку, испачканную вязкой жижей, и передал сгущенку обратно. Подождав, когда огонь разгорится, окрепнет, – все так же безмолвно встал, чтобы забрать мешок, как вдруг тишину неожиданно нарушил Майк:

– Странный ты человек, Сид… – облизывая палец, уже во второй раз называл меня так он, но сказал как-то тоскливо, что ли, беззлобно, даже отчасти завистливо. – Ей-богу, странный…

Я усмехнулся, по привычке запустил руку во внутренний карман, нащупывая пачку сигарет, но потом вспомнил, что их попросту нет, и вернулся.

«Может, и странный… – подумал я, глядя на неугомонный огонек, – тут уж тебе виднее».

А меж тем шорох продолжался, но шумел, правда, уже не так истово, как раньше, – как-то ослаб, приуныл, поутих.

– И где же твой дождь? – с насмешкой спросил Майк и, утерев кулаком бороду, вручил ровно половину от завтрака. Сам скрестил ноги, почесался и утонул глазами в пламени костра. – Синоптик, тоже мне…

Я покосился на него, но ничего говорить не стал – взялся кушать.

Ливень хлестал по пышным зеленым кронам и толстым стволам деревьев со страшной силой. Холодные тяжелые капли так звонко разбивались о каменную кору и крепкие ветви, что, казалось, их разорвет на части в считанные секунды. Но гиганты выдерживали, разве что все-таки отдавали жестокому дождю самые слабые и больные листья, какие рано или поздно все равно забрала бы грядущая золотая осень. Потом проливень резко терял к ним интерес и вместе со шквалистым ветром принимался лохматить подстриженную траву на аккуратных газонах, налетая с каким-то особенным зверством. Зелень стойко терпела ярость непогоды, гнулась, мялась, трепыхалась, как волосы, и в конечном итоге прилипала к мокрой земле, больше не поднимаясь. А через мгновение черный, словно смоль, свод разрубало надвое ветвистой белой молнией, и безлюдный парк накрывало утробным громом, глушащим все…

– Скорее бы гроза закончилась… – трясясь осиновым листом, тихонько пискнула Бетти и плотнее завернулась в мою куртку, прижимаясь, как котенок. – Яжутко замерзла…

Приобнял ее, погладил по слипшимся мокрым рыжим волосам и, поправив над собой ветвь с густой шевелюрой, ответил:

– Ничего-ничего… скоро уже, совсем скоро… – кивнул на небо, где, несмотря на черноту, застелившую целое небо, кое-где виднелись просветы, – подождем.

– Обидно, что он начался именно сегодня, – обиженно проговорила Бетти и смахнула с правой щеки прилипшие волосы. – В долгожданное воскресение… – тоскливо вздохнула, – почему так не везет?..

– Да ладно тебе! Зато на аттракционах успели покататься! – как можно бодрее произнес я, крепче обнял дочь, заслоняя от воды, стекающей с листьев. – Не расстраивайся, принцесса, – приподнял за маленький подбородок, заглянул в глаза. Сейчас выглядели по-особенному красивыми: не то синими, не то бирюзовыми. – У нас с тобой еще полдня впереди, чего ты сникла совсем?..

– Да ничего…

Бетти опять вздохнула, поправила болтающиеся туда-сюда наушники и продолжила:

– Вечно именно со мной такая ерунда получается… – отвернулась, посмотрела на засыпанную листьями, ветвями и вырванной травой дорогу с огромными лужами, пенящимися под беспрерывно падающими каплями. – Неудачница, блин, никогда не получается у меня ничего по-нормальному…

– Прекрати, – строго, но без злобы велел я и развернул: – Глупости-то не говори: кто же знал, что хлынет так. Сейчас закончится, и можно будет в какое-нибудь кафе заехать, подкрепиться. Или кино там, а можно у меня посидеть: чаю попьем, телевизор посмотрим, погреемся – до восьми еще времени много. Ты как?

– Как сам хочешь… – все так же невесело произнесла дочка и полезла в карман за плеером. – Мне уже без разницы…

Вставила наушники, клацнула клавишей, замолчала.

Секунду слушал шум, исходящий из-под ее волос, а потом посмотрел на колышущиеся вдалеке деревья и слегка похлопал дочь по плечу.

– Что?.. – бесцветно спросила Бетти, неохотно вытащив наушники.

Тепло улыбнулся и осторожно спросил:

– Наушником не поделишься? Время-то надо как-то коротать.

Бетти лишь пожала плечами и протянула беленький наушник-вкладыш.

– Спасибо! – поблагодарил, сунул в ухо, тут же наполняясь излюбленной музыкой дочери:

With your feet in the air and your head on the ground Try this trick and spin it, yeah Your head will collapse But there's nothing in it And you ΊΙ ask yourself[3]

Дождь молотил no деревьям, no дороге, но почему-то теперь казался уже не таким сильным…

Where is ту mind? Way out in the water See it swimmin'

Мы с Бетти молчаливо смотрели, как ветер ерошит кусты и качает кроны, и не решались нарушить это затянувшееся безмолвие…

I was swimmin' in the Caribbean Animals were hiding behind the rocks Except the little fish But they told me, he swears Tryin' to talk to me, coy koi А музыка все лилась и лилась… Where is ту mind? Way out in the water See it swimmin'?

И даже гром уже чудился не таким страшным и как-то мерк перед словами, предназначающимися только для нас.

With your feet in the air and your head on the ground Try this trick and spin it, yeah Your head will collapse If there's nothing in it And you'll ask yourself:

А потом из проплешины посреди чернильного неба выскочил лучик долгожданного солнца, и ливень, долгое время беснующийся над парком, стал понемногу затихать.

Where is ту mind?

– Заканчивается, кажется, – отметил я, с улыбкой глядя на усыпанные листвой лужи. До них, как бы боясь потревожить, осторожно дотрагивался солнечный свет, редеющие холодные капли. – А ты волновалась.

Я вынул наушник и протянул Бетти – та неотрывно смотрела на проясняющееся небо, на рождающиеся ежесекундно маленькие колечки на лужах и, скорее всего, даже не слыша меня. Но потом, заметив мою руку, мигом обернулась, забрала наушник и запоздало ответила:

– Прости, пап, заслушалась… – виновато закусила губу и даже слегка покраснела, – ты что-то сказал?..

– Дождь закончился почти – говорю, – повторил и улыбнулся, любуясь дочериными изумительными глазами.

– А… ну-да, есть такое… – Бетти смущенно улыбнулась, выключила плеер, убрала обратно и вдруг спросила, но на этот раз уже не хмуро или безразлично, а радостно и с приподнятым настроением: – Ну, куда тогда рванем? Может, реально заедем куда-нибудь перекусить?

Секунду подумал и наигранно вздохнул:

– Эх-х, а я-то думал, что ты все-таки у меня захочешь погостить… Я ужин нам приготовил, – ласково погладил по румяной горячей щеке, – сюрприз, так сказать…

Бетти удивленно подняла брови.

– Ты научился готовить?.. – хитрым голосом поинтересовалась она.

– Ну… – как-то неловко пожал плечами, – кое-чему у тебя научился.

Такое известие явно порадовало ее. Совсем повеселела.

– Ладно, пап, уговорил! – наконец согласилась Бетти и, сняв мотоциклетную куртку, передала мне. – Поехали, похвастаешься!

И не дожидаясь меня, вылезла из-под густых листьев и неторопливо направилась к дороге, по какой не спеша бежали ручейки.

– Другое дело, – усмехнулся ей вслед и, надев куртку, поспешил следом.

Нагнав, – осторожно придержал за руку, опустил глаза и, весь помрачневший, присел на корточки, тяжело вздохнул:

– Постой… – и протер взмокший лоб от едва-едва моросящего дождя.

– Пап, ты чего?.. – взволнованно спросила Бетти, посмотрев встревоженным взглядом. – А?..

– Бетти, послушай… – начал я и, взяв за руку, внимательно посмотрел в глаза и залез во внутренний карман, – у меня к тебе просьба будет.

– Какая?..

– В общем… – облизнул пересохшие губы, опять вздохнул и вынул небольшой аккуратно сложенный черный пакет, – вот… Матери передашь, – протянул изумленной дочери. Та, смятенная, растерянная, не понимала, в чем дело, глаза темнели. – Только не забудь, хорошо?..

– И что это? – серьезным тоном спросила она, даже не думая забирать пакет.

– Ятебе потом объясню. Возьми…

– Что за секреты? Что это, пап?.. – повторила дочка, теряя терпение.

Замолчал. Заколебался.

– Отец!..

Поняв, что Бетти теперь от меня ни за что не отстанет и будет допытываться до последнего, – поводил желваками, почесал небритый кадык, еще разок вздохнул, призрачно надеясь на уход от этой темы, но быстро понял: этого не произойдет, – и признался:

– Деньги это, дочка, деньги…

Бетти промолчала.

– Мать твоя поставила меня перед трудным выбором, не хотел тебе говорить… – я не осмелился посмотреть дочери в лицо и виновато отвел глаза, – говорил я с ней, как тебе обещал, еще тогда, помнишь? Вот только она наотрез отказалась идти мне навстречу, – секунду помолчал, – «или деньги, говорит, Сид, или дочь свою вообще больше не увидишь». Представляешь?.. Как же я мог-то… как же…

– Значит, ты меня просто решил купить?!.. – фальцетом выкрикнула Бетти и вдруг всхлипнула, в неверии замотала головой, по щекам жемчужинами побежали маленькие слезинки. А потом швырнула в лицо пакет, набитый деньгами, и в истерике бросила: – Яне хочу тебя больше видеть… НИКОГДА!.. – громко зарыдала и побежала прочь, даже не оглянувшись.

– Бетти!! – кричал ей вслед. – Постой, принцесса!..

Но та уже не слушала и отдалялась от меня с каждой секундой все дальше и дальше…

– Бетти… – разбито выронил я и, смотря вслед опечаленным взглядом, растоптанный, покинутый, упал на колени. – А как же ужин?.. Я…

– …Дождь!.. Сид!.. – вдруг грянул ошеломленный голос Майка, и я полусонно приоткрыл глаза, с большой неохотой возвращаясь из болезненного прошлого назад в убежище, где стало совсем темно. – Слышишь?!..

– Чего?.. – не расслышав, негромко спросил я и, протерев глаза, посмотрел сначала на бородатого проводника, глядящего на меня выкатившимися, как у рыбы, глазами, а затем огляделся по сторонам, слыша громкий монотонный шум снаружи и приглушенное журчание воды.

– Дождь!.. – едва ли не прокричал тот и тотчас же засуетился вокруг полуживого костерка, пытаясь укрыть то фанерой, то слегка намокшей газетой, то картонкой, на какой недавно сидел, но как ни изворачивался, в огонь все равно попадали капли. – Как ты узнал?.. – плюнув на бесполезные попытки спасти костер, – в лихорадке принялся забрасывать остатки сухих газет и деревянные щепки. – Как?..

– Ну что ты привязался-то ко мне – «как», «как»? – раздраженно бросил я и, живо накинув на капюшон, выкинул опорожненную банку сгущенки, со звонким плеском угодившую в какую-то лужу, открутил крышку бутылки и – к Майку холодно: – Да оставь ты костер в покое – не спасти его уже. Лучше иди воду набирай, пока возможность есть.

Майк устало вздохнул, отдышался, как-то обиженно посмотрел на меня секунду-другую, закивал, утер с лица воду, молотящую по нему с потолка, и мигом полез в рюкзак.

– И желательно прозапас, – посоветовал ему, – дело такое… вода всегда нужна.

Вместо ответа напарник вытащил две пластиковые бутылки и под гул дождя отправился куда-то в темноту, звучно хлюпая ботинками по подтопленному полу.

«Молчит что-то, – подумал я, посмотрев вслед, – обиделся, что ли? Или что?»

Так и не разобравшись в поведении проводника, – сплюнул, хмыкнул, отряхнул капюшон от накапавшей воды и – к запримеченной темной луже, одиноко шумевшей подле стены под целым градом свинцовых капель.

Дождь же, что обрушился на улицы Грултауна, казалось, только набирал разрушительную силу. По всему убежищу бесплотными духами носились разнообразные звуки, скулил промозглый ветер, рвущийся внутрь, под ударами стекающих со стен ручьев грохотал мусор, где-то глухо крошился и осыпался отсыревший бетон. Из-под нашего единственного спасения – двери с решеткой – веяло холодом, сыростью и псиной, словно изголодавшаяся по помоям собачья стая рыскала не где-то там, во дворах мертвого города, а стояла едва ли не у порога, принюхиваясь к нам и смрадно дыша. Иногда к нему прибавлялся запах сырой земли, подгнивших листьев и ржавчины, какой я невольно спутал с кровью, но очень быстро улетучивался, тонул в гулкой темноте. Потолок, ставший почти неразличимым, повсеместно сочился от студеной дождевой воды, протекал и трещал по швам, как старая ткань, время от времени сбрасывая на наши головы то мелкие осколки, то капли.

– Ну, теперь всякая зараза точно поутихнет, – отметил довольно и, утерев лицо насквозь промокшим рукавом, присел на корточки близ большой лужи, где плавали картонные ящики, банки, фантики и какое-то тряпье, – дождь-то разыгрался нехилый – вон как долбит.

И словно в подтверждение моих слов от потолка с неслышным скрежетом откололся немалых размеров обломок, бултыхнулся в лужу и окатил меня с ног до головы студеной водой.

– Уф-ф… – обронил я и поежился от холода, – ледяная, блин! – старательно подышал на ладони, растер. – Ну, с богом!..

Разок-другой зачерпнул бутылкой дождевую воду и почти в ту же секунду почувствовал, как пальцы рук начинают неметь, жечь огнем, едва сгибаться, а кожа – коченеть, деревенеть и как бы натягиваться на кости. Кое-как набрал так полбутылки, поставил рядом и стал без остановки растирать задубевшую руку – та хоть пробыла в студеной воде считанные секунды, но отогревались так, словно вся кровь в ней разом остановилась и замерзла.

– Нормально-нормально… – успокаивал себя и, покосившись на мокрую бутылку, добавил как-то угрожающе: – Сейчас ручонки оттают, и наполним тебя по самое горлышко.

Но тепло к руке, как ни старался, вернулось только через пару минут – сильно замерзла. Глянул на раскрасневшуюся ладонь и вдруг подумал: хорошо бы сейчас сунуть руки под горячую воду, хорошенько отмыть с мылом, бережно вытереть махровым полотенцем, да и самому залезть под душ в любимой ванной – тоже неплохо. Но потом мрачно усмехнулся и протянул:

– Мечтай-мечтай, Сид… – вздохнул, все еще потирая ладони, – еще можешь помечтать о мягкой кровати с теплым одеялом и телевизоре – все то, к чему ты так привык…

Невесело хмыкнул, опять вздохнул.

– Ладно, – успокоил себя, – живой, главное, а уж там… дай бог…

– Ты там долго?.. – перекричав гул и повсеместный стук капели, спросил Майк, а сам чем-то смачно грохнул, закряхтел, то и дело утопая в плеске воды, и хвастливо вскричал: – А то я уже все – готов!

– Иду, – откликнулся я и, крякнув напоследок, бодро схватил бутылку, окунул в лужу и наполнил, стойко выдержав жгучую боль в пальцах. – Готово, – на этот раз сказал себе и крепко закрутил крышку, – теперь и я готов, можно выдвигаться в путь.

Уже собираясь уходить, я все-таки не выдержал, поддался жажде и, несмотря на поистине ледяную воду в луже, зачерпнул пригоршню, словно из чистого родника, и напился, дрожа всем телом. Напившись, – быстренько умылся и со спокойной душой пошел обратно, на ходу сжимая-разжимая кулаки, чтобы согреться.

Пройдя мимо Майка, к тому моменту уже одетого в длинный прозрачный дождевик, – молча убрал воду в вещмешок, закинул за плечи и уже хотел забрать арбалет, лежащий на сухой кафельной плитке под столом, – тот вдруг окликнул:

– Это… Сид?..

– Ну? – неохотно буркнул я и искоса глянул.

– Может, все-таки чуть-чуть подождем? Дождь больно сильный – идти будет тяжело, – осторожно обратился он с вопросом и, почесав бородатое лицо, так же осторожно добавил: – Промокнем ведь все, как собаки…

– Нельзя, – кратко отрезал я и закрепил ручной арбалет на ноге, – и так засиделись, а мне дочку искать надо… – последнюю фразу произнес как-то уныло и холодно, – нельзя ждать, Майк…

Тот хотел вроде что-то сказать в ответ, но вдруг передумал, махнул, будто посылая к черту, напялил рюкзак, забрал мокрый дробовик и, набросив прозрачный капюшон, захлюпал по лужам к входной двери.

– Дальше через отстойники пойдем, – и не сердито, и не обиженно распорядился Майк спустя пару минут и, подойдя к рассохшемуся деревянному столу с железными ножками, заявил: – Там и тихо, и безопасно, и до Скупщика быстро доберемся. Хорошая дорожка, в общем, – ухватился за ржавую облупленную ножку и усмехнулся:

– Я же говорил тебе, что знаю короткий путь! Вот только зря ты так спешил: ночь все-таки надо было пересидеть у меня, а ты…

– Ты мог вообще остаться, – подойдя, вдруг укоризненно бросил я, – на кой хрен ты вообще согласился мне помогать? Чего повел в ночь тогда? Сидел бы сейчас спокойно у себя в норке, грелся, в окошко любовался на дождик, а я уж как-нибудь сам…

На мою внезапную вспышку злости Майк лишь сдержанно усмехнулся, помычал, словно всеми силами сдерживая бушующий гнев, страшно сверкнул глазами и с трудом выдавил:

– Ну да, ну да… далеко бы ты ушел…

– Вот и посмотрели бы…

Тут Майк все-таки не выдержал, саданул кулаком по столу, да так, что я вздрогнул от неожиданности:

– Чего ты как ребенок-то, Сид? – вгрызся сердитым взглядом. – А?.. У тебя одного, что ли, дерьмо на душе творится?! Думаешь, ты один такой бедный и несчастный? – запыхтел быком. – Что, никто кроме тебя не потерял никого из близких? Ты ошибаешься, Сид, глубоко ошибаешься! У людей и пострашнее судьбы складывались, да такие, что не дай бог никому! Тут у каждого первого свое горе и своя история, о какой хочется рассказать, да некому. А сколько их, жизней-то этих сломанных? Не знаешь? Нет? И не узнаешь никогда… – перевел дух, отвернулся, как от прокаженного, и уже без злобы, а скорее как-то сочувственно проговорил: – Не ты один, в конце концов, свою дочь потерял.

Я промолчал: крыть нечем – все ведь верно сказал, все правильно. Слова его задели крепко, обожгли до глубины души.

«Как будто ты многих повидал… – мысленно передразнил я, чувствуя какую-то садящую обиду, буквально пожирающую изнутри, – да что ты вообще видеть-то мог? Сидишь же безвылазно в своей занюханной дыре…» – и сказал, схватившись за ножку стола:

– Помогай, давай. На счет три…

На «три» дружно приподняли тяжелый стол и, красные, как раки, потные все, кинули прямо в затхлую лужу. Решетку сумели открыть только с пятого подхода: то ли за ночь так приросла к двери, то ли внезапно потяжелела – неизвестно, но содранные руки нарывало жгуче, словно макнул их сначала в соль, а потом в битое стекло.

– Чего она так туго-то шла? Закрывалась же нормально… – задался вопросом Майк, со сморщенным лицом потирая потянутое плечо.

– Ночью, видимо, с испугу поддалась, – отшутился я, – от Теней-то убегать и не на то силы появятся.

– Точно-точно! – оценил шутку заметно потеплевший эмоциями проводник и, выжав промокшую растрепанную, как гнездо, бороду, приготовился толкать дверь.

– Ну что? – посмотрев на него, спросил я и достал арбалет. – Открываем?

– Ну не любоваться же на нее…

– Согласен, – усмехнулся я и собрался привалиться плечом, как вдруг заметил на едва заметную вывеску, над какой изрядно поработало время:

МАГАЗИН «КНИГИ»

– О! – воскликнул я, тыча пальцем в надпись с частично выцветшими буквами. – Гляди-ка, где мы с тобой ночку-то коротали.

– Культурно мы так с тобой зашли, – засмеялся Майк, разглядывая вывеску, а потом поскреб ногтем и случайно стер одну букву – бывает же…

– А ты вон первую попавшуюся книгу в огонь кинул, – насмешливо порицал я и, усмехнувшись, обвинил: – Засранец!

Посмеялись.

– Ладно, пошли уже, – продолжая улыбаться, промолвил я и наконец толкнул плечом дверь, впуская в утлое убежище осень с вечно холодным ветром и мокрыми листьями, ставшую поневоле родной.

* * *

Разыгравшаяся непогода стала потихоньку прогонять народ, столпившийся возле засыпанной могилки. Стойко выдерживая порывы поднимающегося ветра и начавшийся некстати дождь, Тенеборцы все-таки не смогли стерпеть бичом хлещущий ливень и, еще раз простившись с погибшим, направились в Горизонт-26. Не собирались уходить только Марк и Айс, уже не один час стоящий на коленях перед железной надгробной плитой. Он, безутешный, рыдал, не стыдясь ни слез, ни воплей, вырывающихся изо рта, когда поднимал глаза и вновь и вновь вчитывался в эпитафию:

«РЯДОВОЙ ЧАК ДИЛАН»

«Покойся с миром…»

Глядя на нее, он всякий раз хватался за перепутанные волосы, низко склонял голову к раскисшей от дождя черной могильной земле и орал во все горло так, словно его сжигали заживо. Когда же новый порыв истерики, наконец, выходил со слезами и зубным скрежетом, Айс тихо-тихо завывал раненым зверем, сжимал мокрой трясущейся рукой прорезиненный пакет с деньгами – гонорар Чака – и погружался в гнетущее молчание, не обращая внимания ни на ветер, лохматящий черную шевелюру, ни на листья, бьющие по лицу. И даже дождь, беспощадно бьющий чужие проржавевшие надгробия, забор и редкие больные деревья, не мог достучаться до человека и продолжал отчаянно лить, омывая старые могилы.

– Не уберегли… – тяжело вздохнув, после долгой паузы выронил Марк. Он все это время стоял возле напарника немым привидением, погруженный в черные раздумья, и не решался что-то говорить. – Такого парня не уберегли…

Тяжелым, хмурым взглядом посмотрел на надгробие, вытащил боевой лук и, не проронив ни слова, положил прямо под плитой, проговаривая:

– Стреляй метко.

Айс, услышав слова Марка, обернулся, посмотрел на друга уставшими заплаканными глазами и с огромным трудом промолвил:

– Как же так, Марк?.. А? Ведь всегда под присмотром был, а тут… Я ведь думал, он к твоим бойцам прибился…как же та-а-а-к…

И опять схватился за голову, весь побелел, снова пропуская через себя недавнее горе, едва не сломившее окончательно.

Марк долго молчал.

– Проглядели в суете… – он выпрямился и, даже не заслоняясь от ливня, обреченно посмотрел в темную даль, где колыхались жуткие обезображенные деревья, отдающие неумолимому ветру последние листья и налипшие хлопья пуха, мигом прибивающиеся к земле тяжеловесными каплями. – Тут мужикам-то взрослым друг за другом не углядеть – морфы перли со всех сторон, как танки, а тут ребенок считай… раз-два и – исчез, попробуй усмотри. А потом эта глыба вышла… ай, что тут уже говорить… – сокрушенно махнул, посмотрел назад, где за сплошным сетчатым забором высились стены Горизонта-26 с прожекторами, рассекающими косой дождь белыми лучами. – Потеряли мы с тобой Чака…

– Моя вина это, Марк… – теребя в руках пакет, набитый честно заработанными Чаком деньгами, удрученно признался Айс и забил в грудь кулаком: – Не нужно было его в Зону тащить… ну рано ему еще, рано… нельзя…

– Оба, если уж на то пошло, виноваты, – возразил Марк и подошел к Айсу, – я тоже ведь был не против, чтобы он с нами в Сумеречную Зону поехал. Посчитал, что с той подготовкой и дисциплиной, как у тебя, он точно никого не подведет и сам в излишней опеке нуждаться не будет. А ведь ребенок он и есть ребенок: кровь еще горячая, глаза сверкают, везде успеть и себя показать хочется. Вот и вышло…

Оба вдруг смолкли. Задумались.

– Ты меня хоть убей, – вдруг начал Айс. Голос теперь заметно охладел, наполнился привычной твердостью. – Но деньги Чака оставлю здесь… и пусть никому, кроме него, они не достанутся, – запыхтел, рьяно потряс пакетом перед носом у Марка, а потом положил рядом с луком, у плиты, и гневно выпалил: – И пусть хоть одна сука в халатике о них заикнется! Хоть одна!

– Да я лично им шеи посворачиваю тогда… – кровожадно пригрозил Марк и тут же заявил: – Хрен они его деньги себе присвоят! Пусть сами попотеют, как мы… привыкли отдыхать под крылышком у Гельдмана…

– Это уж точно…

Марк сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, смежил глаза и, нащупав флягу, сделал приличный глоток.

– Ну что, давай собираться, что ли, потихоньку? – и передал Айсу Тот опять весь нахмурился и никак не реагировал на бьющие по голове грузные капли, Затем обеспокоенно добавил: – Ты бы хоть капюшон накинул, что ль, – заболеешь ведь…

Но тот ничего не ответил, а лишь глотнул из фляги, вернул обратно и как-то вяло пригладил мокрые волосы, так и не надев непромокаемый капюшон. Так Айс просидел еще минуту, может больше, а потом сглотнул, опять вцепился рукой в надгробье и неожиданно обратился, как к живому человеку:

– Прости ты нас, Чак, – замотал головой и склонил, словно раскаиваясь, – прости, ради бога… – похлопал заботливо, – пойдем мы уже, наверно… спи спокойно…

Марк обошел могилу, тоже горячо похлопал по мокрому холодному железному надгробью.

– Отдыхай, Чак, – сдержанно произнес он и кивнул Айсу: – Пойдем…

– Ага… – выдавил тот и, все-таки набросив капюшон, хотя теперь толку в нем маловато, пошел к выходу из кладбища, не дожидаясь Марка.

Тот нагнал уже через пару секунд.

– Куда сейчас? – спросил он, звонко топча чавкающую глину. – Лично я – бегом под горячий душ, пока вода есть, а то…

Закончить не дал оглушительный стрекот, внезапно раздавшийся позади. Марк тотчас обернулся, видя вдалеке низко летящий боевой вертолет, шинкующий лопастями сплошную завесу дождя.

– Они охренели, что ли?!.. – возмущенно изрек он и, секунду понаблюдав за полетом, толкнул в плечо Айса: – Кто в нелетную погоду боевой вылет производит?..

Тот лишь безучастно пожал плечами, так и не ответив.

– Ну я им сейчас устрою веселую жизнь… – загрозил Марк и, проводив сердитым взглядом грохочущий вертолет, черной птицей промчавшийся над головами, снял с пояса рацию и немедленно выполнил запрос: – Вышка-3 – Марку! Повторяю: вышка-3 – Марку! Прием, мать вашу!

– Говорит вышка-3, – ответили спустя несколько секунд, – что у тебя там, Марк? Как похороны?

– Не об этом речь сейчас! – злобно процедил Марк и тут же разразился вопросами: – Кто разрешил вылет в непогоду?! Чей был приказ?! Почему не согласовали со мной или со старшим сержантом Эвансом?!

По ту сторону рации медлили с ответом, но все-таки признались:

– Гельдман. Он дал разрешение на взлет.

– Что?! – не поверил сначала тот и, пораженный, отвел рацию ото рта, изумленно посмотрел на Айса, теперь смотрящего на него встревоженными глазами, вопросительно поднял левую бровь: – Гельдман?.. Но какого хрена вообще? Он права не имеет на это!

– Ничего не знаю, Марк, – ответили с сожалением, – приказ есть приказ, тем более у него бумаги имелись – все официально.

– Какова мотивация? Что написано в бумагах? – послал еще два вопроса Марк, будто дуплетом выстрелил.

В эфире на секунду повисло молчание.

– «Научно-исследовательская экспедиция по поиску особых материалов», – наконец дословно зачитали и добавили: – Еще тут пометка стоит… цитирую: «Экспедиции присвоить пятый (максимальный) уровень конфиденциальности». Короче, важное что-то… Такая вот фигня…

– Ясно, – сухо промолвил Марк, – конец связи.

Разъединившись, – повесил рацию и, посмотрев на Айса, разъяснил:

– Хрень какая-то творится, Айс, надо пойти посмотреть, что за дела там…

– Что наши говорят?

– Экспедицию какую-то Гельдман назначил… – быстро протараторил тот и пожал плечами: – Не знаю, пошли сами посмотрим.

Уже через секунду они бежали по небольшой лестнице в глубь Горизонта-26, где, несмотря на погоду, царила суета: со стрельбища слышалась какофония стрельбы и свист стрел, по узким дорожкам метались Тенеборцы, стучала колесами отремонтированная техника, со столбов и крыш ангаров гремели громкоговорители. Обогнав внедорожник, еле-еле тащащийся на буксире БТРа, Марк и Айс завернули за поворот, чудом не сбив бойцов другого отряда Тенеборцев, выходящих из душного бара, и рванули прямиком к вертолетной площадке, куда только что приземлился боевой вертолет. Но едва подошли ближе, – оттуда в спешке принялись выгружаться трое ученых в грязном защитном снаряжении и в сопровождении четырех Тенеборцев, тащащих за собой связанных людей в изодранной одежде.

– Это еще что за дела?!.. – ошеломленно прогорланил Марк и намерился направиться к ним, чтобы вывести ученых на чистую воду, как вдруг его неожиданно приостановил Айс:

– Не надо, Марк, так только хуже сделаем.

– И что предлагаешь делать?!.. Они же людей похитили! Ты сам это видел!

– Мы ничего не докажем с тобой – Гельдман за всем этим стоит, – разглядывая бредущих в сторону научного комплекса ученых, Тенеборцев и тех, кого в официальных бумагах прозвали «особым материалом», постарался убедить Айс и тут же добавил: – Здесь иначе действовать надо, – внимательно посмотрел на напарника, – я попробую проследить за ними, а ты в казарму дуй: если что узнаю – сообщу немедленно.

– Справишься?.. – с неподдельным скепсисом спросил Марк.

– Справлюсь. Куда денусь-то? – ободряюще похлопав того по широкому мокрому плечу, ответил Айс. – Все о кей будет.

Марк покивал, отошел.

– Удачи, – сказал он напоследок и засеменил в сторону казармы.

Дождавшись, когда Марк уйдет, Айс метнулся к большим воротам и вслед за Тенеборцем, замыкающим экспедиционный отряд, незаметно проник на территорию научного комплекса. Сильный дождь и общий гвалт во всем Горизонте-26 послужили плащом: никто не услышал ни шагов, ни едва уловимого стука захлопывающихся ворот.

Уже внутри сооружения он увидел то, во что никак не мог поверить: один из трех бойцов, звонко отперев ключами большую стальную дверь, под прямым приказом ученых вместе с другими Тенеборцами грубо втолкнул туда молящих о пощаде двух женщин, девушку и мужчину.

«Что же вы творите?!.. – с тихим ужасом подумал Айс. – Что же вы творите, скоты?!..»

Затолкнув пленных, ученые и Тенеборцы вошли следом, захлопнули за собой дверь, но почему-то не заперли. Выждав немного, он, пригнувшись, подбежал к ней и, осторожно приоткрыв, оказался свидетелем того, как плечистый Тенеборец заталкивает в камеру ту самую девушку, что пыталась хоть как-то бороться за свою жизнь. Присмотревшись, Айс вскоре смог ее рассмотреть: тоненькая, невысокая, голубоглазая, с аккуратным лицом, длинными слипшимися от дождя волосами и в грязной до безобразия одежде.

– Суки… – процедил он сквозь зубы, – Гельдман, ты мне ответишь за это лично!

В следующую секунду сзади раздался стук каблуков и хорошо знакомый мягкий самодовольный голос расплылся по пустому коридору:

– Боюсь, сержант Эванс, сегодня вы оказались не в то время, не в том месте…

* * *

До отстойников, о каких упоминал Майк, добрались быстро. Местечко и вправду оказалось тихим, спокойным и отчасти неприметным. Вдоль нешироких раскрошенных заасфальтированных дорожек дремали небольшие пруды с темно-грязно-коричневой водой, огороженные ржавыми, в плесени и мясистой поросли, заборчиками. Впереди мрачнел бетонный мост, тянувшийся над всеми отстойниками. Он утыкался в порыжевшую от старости насосную станцию, чьи трубы, словно отсохшие конечности, уходили на самое дно сточных вод. Голые жуткие деревья и высокие багровые кустарники, через какие и увидеть-то толком ничего нельзя, разрослись на территории отстойников столь буйно, что без проводника тут можно запросто потеряться и проискать выход до самой ночи. Всюду летали и плавали в вонючей воде или в лужах почерневшие листья и прибитый дождем пух от лиан, а из-под хрупкого обточенного уже не одним ливнем асфальта пробивались неестественно толстые кожаные травинки, какие до нынешнего дня и в глаза не видел. А вот в самих молчаливых прудах что-то то и дело булькало, лопалось и протяжно шипело, утопая в шуме дождя, льющего как из ведра…

– Давай сюда! – махнув мне, громко окликнул Майк, а сам поправил рюкзак и – полубегом под мост, где относительно сухо, но темновато.

– Куда же ты, маньячило, завел-то меня? – кинул я вдогонку и, надвинув на лоб капюшон, огляделся: обросшие черной тиной пруды, непролазные кущи, усыпанные листьями и пухом, взъерошенные и похожие на воробьев вороны на мостовых перилах, мокнущие под дождем, – словом, захолустье, глушина. – Ты сам-то тут бывал хоть?

– А как же! – сквозь звонкое эхо под мостом отозвался тот и чем-то натужно хрустнув, добавил: – Был и не раз! Ну чего ты там стоишь-то под дождем? Бегом сюда – обсохнем немного.

Я с каким-то необъяснимым недоверием еще раз осмотрелся и, ничего не ответив, побрел по скользкому проходу к Майку. Он тем временем принялся хозяйничать и заботливо расставлять дощатые ящички из-под овощей и палеты.

– Неплохое место выбрал, – придирчиво рассмотрев днище моста и опоры, сплошь перепачканные разводами и поросшие красным мхом, подмигнул я и с блаженством скинул наконец-то мокрый противный капюшон, все это время стоически выдерживающий натиск непогоды. И прибавил: – Только незащищенное совсем. В дождь только годится, пока морфы как мухи сонные. Тут, что ли, время-то коротал?

– Ну вот в дождливую погодку тут и трусь! – самодовольно растянул Майк и грузно плюхнулся на ящик. Тот явно не ожидал повстречать в своей жизни такого борова, предупреждающе щелкнул и нехорошо заскрипел. – Ну сам посуди: вроде сухо, дождь не льет, ветер не наседает, посидеть есть где – чего еще для счастья надо?

– Сигарет, – с ходу ответил я и тоже уселся на сухом ящике, – желательно крепких, хороших.

– Потерпи тогда, у Скупщика скоро купишь, – утешил Майк и, стянув прозрачный, как стекло, капюшон, вытащил из рюкзака бутылку воды и добавил: – Я же терплю как-то, хотя курить хочется зверски, – попил, крякнул, вытер рукавом бороду. – И ты уж как-нибудь… ну если совсем невмоготу – пробуй отвлечься на что-нибудь или вон мох красный собирай, суши и кури. Правда, сушить устанешь: он же как губка – сохнуть может сутками.

– Что за мох такой? – невзначай поинтересовался я, разглядывая наше нынешнее место остановки, где отзвук вторил так навязчиво, что наши голоса, наверно, разлетались на всю округу.

– А-а-а… ха! – как-то странно заулыбался Майк, помахал заскорузлым пальчиком и, вместе с ящиком подвинувшись ближе, хитро сверкнул темными глазами, поясняя: – Очень хороший суррогат простым сигареткам, но дорогая, собака, тяжело тянется и немного в голову бьет. Иногда на камнях и бетоне можно увидеть, на коре любит сидеть, на машинах – правда, те через месяц в труху превращаются.

– Шмаль, что ли? – поморщился я, недоверчиво взглянув на проводника.

– Да нет, – раскрыв рот, открестился Майк и, выпив еще водички, тотчас нашел оправдание: – Просто табак тяжелый выходит… мох-то ведь неземной…

На это я только хмыкнул, усмехнулся, покачал головой, достал воду из вещмешка и, ничего не ответив, промочил горло.

Замолчали.

Дождь тем временем стихал, проливал последние слезы на мертвую землю. Он уже больше не шумел так неистово, как раньше, редел, чах, как восковая свеча. Хилые деревья и кусты, прогибающиеся под неумолимым ливнем с самой рани, наконец-то вздохнули спокойно, утихомирились, потихоньку поднимали свои безобразные, в язвах, вздутиях и опухолях, ветви. Ослаб и ветер, прекратил выть, скулить, баламутить воду в лужах и прудах, сбивать с ветвей и ограждений капли. Но все это нежданное затишье выглядело очень фальшиво, скрывало опасность: ливня больше нет, а значит – морфам больше ничто не мешает охотиться…

– Вот и закончился дождичек! – заметно повеселел Майк и принялся стягивать дождевик. – Теперь хоть нормально идти можно! – глубоко втянул широкими волосатыми ноздрями прохладный посвежевший воздух и как-то поэтично воскликнул: – Эх-х! Свежо-то как!

А вот я отнесся к неожиданно закончившемуся дождю с тревогой – знал, что на смену этому мнимому затишью обязательно придет новая угроза, а спасение от нее всего два – либо бежать, либо стрелять.

– Рано накидку-то скинул – еще идти и идти, – укоризненно, но без злости в голосе обратился к Майку и, внимательно осмотревшись, вдруг увидел на противоположной опоре, изрисованной матерными надписями и необычными граффити, жирное сообщение, написанное второпях красной флуоресцентной краской:

«ВНИМАНИЕ, ГРУЛТАУНЦЫ! В ГОРОДЕ ОБЪЯВЛЕНА ЭКСТРЕННАЯ ЭВАКУАЦИЯ! ВСЕМ НАПРАВЛЯТЬСЯ В МЕТРО! ЗДЕСЬ МНОГО ВЫЖИВШИХ, ЕСТЬ ПРОВИЗИЯ! ВЫ НЕ ОДИНОКИ!»

На станции, запруженной людьми, царила неразбериха. Ежесекундно кто-то кого-то звал, окликивал, свистел, пытаясь всеми возможными способами дать о себе знать или отыскать своих родных и близких. То тут, то там слышался детский плач, молитвы, шепоты, взволнованные разговоры. Уцелевших набралось так много, что мест на всех просто-напросто не хватало, и многим приходилось располагаться прямо на полу, залитом чужой кровью, уповая лишь на самих себя. Но остро стоял вопрос не только с размещением потерпевших, но и с медикаментами, провиантом и светом, какого не хватало позарез. У кого имелись с собой карманные фонарики – помогали медикам осматривать пострадавших, занимались волонтерством и всячески поддерживали лишенных всего людей, а те, кто располагал зажигалками, пытались разводить костры из старых вещей и хоть как-то отогреться. Да вот пользы никому они не приносили – горели плохо и сильно воняли. Первое время поджигателям делали замечания беспомощные старики, семейные пары и полицейские, пытающиеся поддерживать хотя бы видимость порядка, а потом всем резко стало плевать – каждого волновала лишь собственная шкура…

Временами кто-то из активистов пытался вместе с добровольцами вести перекличку, но вскоре эти попытки пришлось оставить: выжившие, охотно откликающиеся еще минуту назад, теперь страшно молчали где-то во мраке. И каждый понимал почему, однако боялся об этом говорить вслух – они уже мертвы, им ничем не помочь…

– Осторожнее… – беззлобно сделал я замечание мужчине с перебинтованной головой, все это время расспрашивающему меня о новостях с поверхности, когда тот навалился всем весом, и медленно отстранил. – Наглеть-то не…

Но последнюю фразу так и не договорил – недавний собеседник вдруг мешком свалился на грязный пол и затих, глядя на меня остекленевшим взглядом.

– Эй?.. – перепугавшись не на шутку, окликнул я и даже слегка потряс, думая, что тому просто стало нехорошо – духота ведь кругом, а у человека, может, с сердцем неладно, – но, пощупав пульс, к ужасу, понял: умер. – Отмучился… – дрожа всем телом, – молча закрыл ему глаза, переложил на спину и, перекрестившись, громко прокричал: – Люди! Помогите кто-нибудь! Сюда! Люди!! Здесь человек умер!!..

Но голос просто-напросто тонул в гвалте, не пробивался сквозь всеобщие стенания и вопли. Никто меня, конечно, не слышал, лишь сгорбленный старик в вязаной шапке, сидевший до этой секунды мертвым грузом возле колонны с часами, что-то невнятно пробубнил и помахал сломанным костылем, будто бы предостерегая о чем-то или веля оставить мертвеца в покое.

– Прости, – с глубоким сожалением произнес я и, накрыв покойного чей-то курткой, замаранной кровью и грязью, сокрушенно добавил: – Я больше ничем не могу тебе помочь… – вздохнул, – прости…

Посмотрев напоследок на закостеневшее тело еще совсем недавно живого человека, – отправился в глубь станции, всем сердцем надеясь отыскать среди эвакуированных жителей Грултауна Бетти, с какой нас разлучили какие-то считанные минуты. Пробирался через толпы пострадавших от чудовищного взрыва, как через чащобу, невольно смотрел на них и всякий раз вздрагивал от ужаса, видя то безногих, то безруких калек, то хныкающих грудничков, бьющих ножками бездыханных матерей, то беспризорных собак и кошек. Питомцы скулили, блекло блуждали меж: совершенно незнакомых людей, нисколько не боясь, искали хозяев или разбредались по всей станции, нередко спрыгивали на обесточенные рельсы и убегали в глубокие тоннели метро, откуда нередко доносились звуки, отдаленно напоминающие пальбу или хрипение.

К центру станции шел в буквальном смысле по мертвым. Затоптанные, замерзшие, те, кому так и не оказали первой помощи, тяжелораненые – все они лежали на полу, больше не крича, не плача и не прося ни о чем. Находились тут и пожилые, и совсем еще молодые, чьи-то матери, отцы, дяди, тети, груднички – все, у кого не будет завтра. Каждого перемолола страшная катастрофа, растоптала, не дала право даже на могилы…

«Только бы не Бетти, – с мольбой думал я, разглядывая мертвецов на липком от крови полу, и до смерти боялся увидеть среди них свою принцессу, – Господи, нет, только не она…»

Но Бетти тут нет – есть чужие сыновья и дочери примерно того же возраста, для кого сегодняшнее утро стало последним. Я отчаянно надеялся и верил в то, что, перешагивая через мертвых детей, не отыщу дочь, не склонюсь над маленьким тельцем и не зареву от осознания невосполнимой утраты – оно моментом убьет меня, лишит всякого смысла к дальнейшему существованию.

«Нет… – мысленно повторял я, – нет… нет… Тыжива… Жива!»

Сам же ужаснувшись собственных мыслей, – замотал головой, прогоняя от себя, и продолжил углубляться в станцию, похожую на чистилище, стараясь больше не смотреть под ноги. Но чем дальше заходил, тем отчетливее понимал: живых в метро гораздо меньше, чем мертвых. Они легко перепутывались с простыми спящими, хотели быть похожими, и только при пристальном рассмотрении все же отличались: одни действительно спали, а другие – даже не дышали. Но разбираться в этом попросту некому – врачей катастрофически не хватало.

Пока шел по аду, меня нередко дергали то заруки, то за ноги, то с силой сжимали запястья и тащил на себя, что-то нечленораздельно говоря, то случайно слепили фонарями, то часто путали с родными, называли именами мертвых. Иногда на глаза попадались наспех написанные приклеенные к колоннам письма, фотографии, объявления о розыске, налепленные прямо друг на друга, и тогда, весь дрожа, подходил к ним, чиркал зажигалкой и вчитывался, сам же страшась написанного. Но все они предназначались не мне, говорили не со мной: ни до боли знакомого почерка, ни фотографии – ничего. Сотни слов и ни одного для меня.

Отчаявшись, начиная понемногу сходить с ума от страшных воспаленных мыслей, лезших в голову, – принялся звать Бетти, в надежде, что все-таки услышит, и расспрашивать о ней каждого встречного, судорожно тыча в лицо единственной фотографией, удавшейся спасти из разрушенной квартиры. Но те либо сожалеюще мотали головой, либо молчали, либо просто отворачивались, так и не дав ответа. И вот когда казалось, что уже никто не ответит, сквозь людские вопли где-то в темноте послышался слабый голос, по лицу скользнул тусклый свет фонаря и я, зажмурившись, обернулся, видя идущего навстречу полицейского:

– Это вы кричали? – спросил он, подойдя ближе и продолжая светить то в лицо, то в живот. – Вам помощь требуется?

– Нет-нет… Я в порядке… – отрицательно крутанул головой я и, показав фотографию Бетти, взволнованный, – с вопросом: – Вы встречали ее?.. Видели здесь? Девушка… такая… на вид лет пятнадцать… дочь моя. Видели?..

Полицейский молча забрал снимок, подвел под луч света, покрутил, посмотрел, а потом пожал плечами и вернул обратно.

– Мне жаль, но – нет… – не скрывая разочарования, ответил он. – Сами видите – народу много, всех не запомнить. Возможно, она в другом метро, на юге Грултауна. Туда тоже эвакуировали жителей.

– Как туда добраться?

Тот секунду молчал.

– Боюсь, что только по поверхности, – взволнованным голосом ответил полицейский, – по тоннелям не дойти – там поезда стоят переполненные, работают спасатели. Да и потеряетесь – там опытный проводник нужен.

– Выход где отсюда?

– Там, – он показал вперед, – но завален или нет – не знаю. Никто не проверял.

Дослушав, я убрал фотографию дочери и быстрым шагом двинулся в сторону выхода.

– Постойте, – окликнул полицейский и, нагнав, придержал за руку: – Вы что, серьезно хотите подняться наверх?

– А есть другие варианты?

Полицейский почесал нос, снял грязную порванную фуражку, пригладил волосы.

– Тогда я обязан предупредить, – окинул внимательным взглядом мечущихся туда-сюда людей и через секунду продолжил серьезным тоном: – По неподтвержденным данным, там идут тяжелые бои с неизвестным захватчиком… – я уже хотел идти, но он опустил руку мне на плечо, – будьте осторожны и лучше никому об этом не говорите – люди запаникуют…

Я кивнул и пошел дальше.

Внезапный громкий плеск воды понудил меня мигом забыть о сообщении и вооружиться арбалетом, ожидая нападения.

– Тихое местечко говоришь? – с укором обратился к Майку и. быстро надев вещмешок, притаился, пристально глядя то на один вонючий пруд, то на другой.

– Сид! – взмолился Майк, в спешке хватаясь за ружье. – Клянусь: когда тут был в последний раз, здесь даже мышь не бегала!

– А это кто тогда? – кивнув на один из прудов, где что-то нехорошо бурлило, бросил я. – Несварение желудка, что ль?

Майк на это ничего не ответил, а лишь сильнее напрягся, крепче сжал оружие грубыми пальцами и забегал глазами, не зная, куда деваться, чего ожидать.

А тем временем в отстойниках опять что-то заплескалось и зашумело, выбрасывая на ограждения душистые брызги с черно-зеленой тиной, копившейся не один год. Вместе с ней из глубин вырывался тяжелый болотный дух, целлофановые пакеты, банки, обувь и разный мусор, все это время спокойно покоящийся на дне.

– Давай-ка отсюда сваливать на хрен… – чувствуя приближение неведомой опасности, процедил я и подергал за плечо вмиг оторопевшего Майка – тот все смотрел и смотрел на эти пруды, как завороженный, будто очутился тут впервые и никогда прежде не видел пахучих отстойников. – Уходим! – подтолкнул вперед, а сам, несколько секунд посмотрев по сторонам, – следом. – Живее, Майк, живее! Чего ты телишься-то?!

Но не успели и из-под моста выбежать, – в прудах позади оглушительно взорвалась вода, прозвучал какой-то утробный звук, отдаленно напоминающий глубокий вдох, и в следующую секунду что-то крепко шмякнулось оземь и зашуршало, ползя. Замедлив шаг, я рискнул обернуться и буквально раскрыл рот от поразившего ужаса: в нашу сторону ползли гигантские жирные черные склизкие щупальца, как в кошмарном фильме про морских чудовищ. Они извивались, мяли под собой мясистую траву, листья, сгребали воду из луж.

– Майк… – попятившись, неживым голосом окликнул я и, поймав на мушку мерзкую щупальцу, что тянулась по центру, громко выкрикнул: – Уносим ноги!!!

Но проводник не послушался и испуганно повернул голову назад, чуть не выронив ружье.

– Святой боже!.. – успел он выдавить, прежде чем я выпустил дротик, угодивший точно в щупальце, и поспешно вскинул ружье, открывая огонь по другой обитательнице отстойников. – Да откуда они взялись-то?..

– Прикрой лучше! – проигнорировав совершенно неуместный вопрос, велел я, а сам – за ящики, вытащил новый дротик и принялся перезаряжать арбалет.

Но едва вылез из укрытия и изготовился стрелять в первую попавшуюся щупальцу, как вдруг что-то с невероятной прытью ударило в ящики, схватило за левую щиколотку и, дернув, потащило назад, к прудам, прямо по щепкам, мху и лужам. Кое-как изловчившись, – попытался прицелиться в тащащую меня, словно мусорный пакет, щупальцу, но та резко дернулась куда-то вправо и, дротик с тихим свистом прошел мимо.

– Майк!!! Майк!!! – кричал проводнику. Тот, так и не решившись дать залп по щупальце, откинул ружье, выхватил нож и – вдогонку. – Отпусти меня, тварь! А-а-а… – больно ударился затылком об камень, выронил арбалет. – Майк!!

– Держись!! – кричал он, изо всех сил мчась следом и уклоняясь от других щупалец, кобрами бросающихся в него и пытающихся схватить то за ногу, то за руку. Пару раз им это удавалось, но Майк свирепо перерубал их, умываясь черной жижей, откидывал отсеченные части и опять нагонял меня.

В ужасе осознавая, что если сейчас не приму какие-либо действия, то пахнущая гнилью мясистая щупальца просто-напросто утянет меня на дно смердящего отстойника, – на одном дыхании подцепил нож на поясе, рванул на себя и как смог ударил. Хватка слабла, в лицо ударило горячим, и в следующую секунду из мутной воды одного из прудов вырвался громкий искаженный болью вздох, не имеющий ничего общего ни с человеческим, ни со звериным. Вода в отстойниках тут же забурлила, словно нагретая до страшных температур, зашлась волнами, запенилась, выкидывая на узкие проходы ил, черную тину и какую-то темную слизь.

– Ну же… – выдавил я, в лихорадке тыкая ножом в обезображенную щупальцу, продолжающую держать за ногу, и тут посмотрел на ограждение. За ним уже начинался пруд. Секунды две еще и – все: я там, на дне своей могилы. – Черт… – еще раз дернул ногу – тщетно: щупальце будто приросло. – Майк, скорее!..

– Иду! Держись, Сид! – прокричал бородатый проводник сквозь тяжелые вздохи из темного омута.

И вот когда проклятая та под звуки бушующей воды почти вплотную дотащила меня до ограждения, подоспел Майк и в два удара рассек надвое и без того исколотую и изрубленную щупальцу. Та вдруг задергалась, обливаясь кровью, и втянулась обратно в пруд.

– Руку! – выкрикнул Майк и помог подняться. – Надо уходить, пока морфы на шум не прибежали!

В ответ я что-то прокряхтел, пробуя отдышаться, подобрал арбалет и уже на радостях хотел поблагодарить за спасение, но тут со стороны моста послышались глухие хрипы, и мне вдруг стало совершено ясно: живым нам отсюда не уйти…

– Майк, – позвал я, насчитывая уже дух… трех… семерых морфов-охотников и загонщиков, шнырящих вдоль моста, – дуй за своим ружьем, только осторожно…

На этот раз проводник меня послушался и, воспользовавшись временной передышкой, крадучись направился к мосту, в то время как я, достав предпоследний дротик и зарядив арбалет, побрел следом, с опаской поглядывая на неожиданно смолкшие пруды. Но едва забежали под него, – сверху разом раздались хрипы, схожие со свиным хрюканьем, – учуяли загонщики, – и мост над нами буквально задрожал под натиском серо-черной стаи. А уже в следующее мгновение с него спрыгнули первые несколько сероглазых морфов-охотников и те, увидев людей, расправили на голове жуткие кровавые отростки и ринулись атаковать.

– Стой! – стальным голосом рыкнул я и, закрыв Майка спиной, выстрелил в извивающуюся голову подбегающему морфу. Тот мигом подкосился и, кувыркнувшись, с тихим хрипом неуклюже повалился на землю.

Несколько секунд посмотрев на распластавшегося охотника, я холодно хмыкнул, обвел сосредоточенным взглядом других подбегающих морфов, обернулся, видя еще шестерых, опустил пустой арбалет и, не глядя на Майка, с нескрываемым отчаянием объявил:

– Не уйдем уже – в кольцо взяли, с-суки…

– Прости, Сид, – почему-то вдруг взялся извиняться Майк, словно прощаясь, – все-таки подвел я нас, эх…

Договорив, он хотел уже пальнуть по охотникам, что, быстренько изучив нашу безвыходную ситуацию, проворчали, усмиряя преданных псов-загонщиков, но ружье предательски издало сухой щелчок. Тяжело, протяжно выдохнув, Майк опустил пустое оружие, грубо выругался и уже собрался опять лезть за ножом, как вдруг вода в отстойниках вновь забушевала, и приготовившиеся сожрать нас охотники вместе с загонщиками тотчас как-то жалобно заверещали, захрипели и встревоженно засуетились.

– Чего это с ними?.. – удивился я, разглядывая в панике кружащихся морфов, а затем настороженно посмотрел на Майка: – Щупалец, что ль, боятся?

И тут прозвучал уже знакомый томительный вздох, и на наших глазах случилось то, чего мы ну никак не могли ожидать: щупальца, выныривающие из прудов позади стоящих впереди охотников и загонщиков, принялись расхватывать их, как на распродаже, с хрустом сминать и утаскивать обратно в зловонную пучину.

Оторопев от ужаса, мы с Майком, безмолвные, захваченные ужасом, смотрели на то, как вновь и вновь выпрыгивающие из воды хлысты без труда ловят, казалось бы, невероятно ловких и быстрых морфов, крепко стягивают, словно канатами, не позволяя даже шевельнуть головами, протаскивают по земле и уносят с собой. Не в силах противостоять неравному противнику морфы рвались то в густые кусты, окропленные опавшей листвой, то пытались вскарабкаться обратно на мост, то в панике метались из стороны в сторону, не зная, куда деваться, но все тщетно: утопив очередного загонщика, щупальца бросались на новых. И так продолжалось ровно до тех пор, пока последний охотник – самый отчаянный из всех – не бросил им вызов. Поймав метнувшийся к нему черный мокрый кнут, он рассек его двупалой конечностью, следом – отбился от другого, и даже увернулся от третьего – самого толстого, – но не заметил, как подкралось еще одно тошнотворное щупальце и опутало лапы. Морф истошно захрипел, попытался вырваться из мертвых объятий, но поздно: те уже обвили передние конечности и тощее серо-черное тело. Пару мгновений, а может чуть больше он трепыхался, как крыса в мышеловке, а потом все мышцы разом пронзительно затрещали, будто рвались не они, а бумага, и охотника разорвало на части. Добившись своего, щупальца жадно похватали оторванные конечности и утащили с собой в пруды…

– Святые угодники… – ошеломленно качая головой, протянул Майк, разглядывая залитый черной кровью, словно машинным маслом, асфальт близ прудов. – Ты видел это, Сид?!..

– Видел-видел, – немного придя в себя, с прежней сдержанностью ответил я и, решив не тратить время понапрасну, бросился к убитому мной охотнику, выдернул из головы дротик и убрал в колчан. – Повезло нам с тобой крепко: если бы не эти щупальца, морфы нас высосали, как яблочный сок из пакетика.

Майк как-то невесело усмехнулся, прошел вперед, осмотрелся, глянул наверх и подошел ко мне.

– Вроде все тихо, можно идти, Сид, – присев, хрипло проговорил Майк, – дорога чиста.

Я сначала не поверил: как может внезапно стихнуть после такого ада? – а потом встал, посмотрел на пруды и поразился: на отстойники действительно легло безмолвие и спокойствие, как тогда, когда Майк только привел меня сюда. Постоял так немного, словно надеялся, что сейчас непременно будет продолжение, хмыкнул, прислушался – все как молчало, так и продолжало молчать, даже вороны – и те не кричали и не каркали, хотя уж кого-кого, а их-то заставить замолкнуть почти невозможно.

– Притих наш кракен-то, – отметил вслух я и, облегченно вздохнув полной грудью, высказался: – Наделал, блин, де лов…

– Кто?.. – не понял Майк.

– Кракен, говорю, – повторил я и решил пояснить: – Да существо одно такое есть… мифическое.

– А-а… – протянул тот, вспоминая, и смачно высморкался, – ну да, нуда… похож вроде… Что-то есть такое, да… – прошел вперед, привычно поманил рукой: – Ладно, пойдем.

И пошли.

Остаток пути хранили молчание, лишь изредка обменивались парочкой дежурных фраз. Майк теперь шел увереннее, больше не заставлял прыгать в первые попавшиеся кусты, отсиживаться в укрытиях или выжидать, когда кто-то там, вблизи отстойников, пробежит, перестанет скулить или рычать. Все это уже ни к чему: на прудах все спало и безмолвствовало, только иногда раздавался едва слышный плеск или бульканье – резвилась рыба.

– Слышишь? Плещется, зараза, – нарушил Майк затянувшуюся тишину, – посидеть бы сейчас за удочкой.

Я на это что-то безучастно промычал, следуя за ним шаг в шаг.

А через несколько минут исчез утлый запах прелости, старины, болота и опавшей листвы – мы покинули территорию отстойников, успевшую хорошенько проверить нас на прочность и потрепать нервишки. На смену им пришли уже другие знакомые мне запахи: сырости, влажной земли, прохлады, октября. Вместе с ними поменялся и пейзаж, вновь огорчивший видом обезображенных высоток, обескровленных зданий, обросших лианами и багровой растительностью изогнутых фонарных столбов, рекламных щитов, обрушенных магистралей вдалеке.

Пройдя еще немного по засыпанному листьями одинокому проходу с растущими справа, на невысоких склонах, деревцами, Майк вскоре вывел меня к гнилому сетчатому забору с табличкой «Проход строго воспрещен!» и, отпихнув возле него гору веток и стеклянных бутылок, обнажил огромную дыру с подкопом и встал рядом.

– Ну, пришли… – совсем без радости объявил он и облокотился на забор, – вот тебе и тайная дорожка! Берег, конечно, для себя, а открываю вот… – указал на дыру, – …тебе.

– Постой, – не понял вначале я и, вопросительно посмотрев на Майка, спросил: – Как это пришли?.. А Скупщик?..

– Так вон он, – Майк махнул налево, – в пяти минутах уже отсюда. Как пролезешь – курс левее держи, пока к заваленной ЛЭП не выйдешь. Но к ней не приближайся – там лиана живет, может «зацвести», – а иди в обход. За ней лестница небольшая, ведет к старой пригородной железнодорожной станции «Рэдкроу Парк», но тебе не к ней самой надо, а чуть в сторону. А там уже не промахнешься: выйдешь прямо к широкой дорожке, увидишь стены, ворота большие, неподалеку от них – бродяги в шалашах. Это те, кого не пустили на территорию лагеря. Ну а дальше разберешься… надеюсь.

Договорив, Майк скинул рюкзак, полез за водой.

– Постой-постой, а ты?.. – с долей грусти спросил я. – Ты пойдешь со мной?..

Тот помолчал. Отпил из бутылки.

– Нет, – на удивление твердо выдал он, – не пойду, Сид. Извини.

– Как так?.. Почему? А… а сигарет купить, продуктов?..

Майк усмехнулся, опять выпил.

– Да не за этим я шел, Сид, – загадочно ответил он, – продукты-то я и в домах поискать могу – не проблема, как говорится…

– А зачем? Неужели ради меня?

Майк кивнул.

– Так и есть, – ответил он, – мне тебе помочь хотелось. Тронула судьба твоя, Сид, крепко тронула. Своей семьи-то у меня нет уже и вряд ли когда будет, а у тебя есть шанс вернуть ее. Разве же это плохо? А, Сид?.. Скажи мне?..

Я понурил голову.

– И ты шел на риск… на это все… ради меня, что ли?.. – заглянув в его смертельно уставшие не выспавшиеся глаза, где застыла печаль, спросил я и отвел рассыпанный взгляд, глядя на поваленные столбы, оккупированные кровавыми вьюнами, и редкие местами стянутые паутиной деревья, виднеющиеся за забором. – Да?

– Зачем спрашиваешь, если сам догадался? – уклончиво ответил Майк и, тяжело выдохнув, продолжил тепло: – Если бы не ты, Сид, я бы, как ты однажды правильно высказался, сидел в своей квартирке и ждал смерти. А ты мне какую-то тропу к дальнейшей жизни проложил, что ли… я как-то душой воспрянул. Думал: раз уж сам в жизни все потерял, опустился на самое дно, то хоть кому-то помочь не сломаться – святой долг. Я ведь и жил с такой мыслью, Сид.

Признание Майка меня глубоко тронуло. Повернулся.

– Спасибо, – поблагодарил я, – а еще спасибо за то, что вытащил тогда: не подоспей ты вовремя – утащила бы меня эта тварь на самое дно.

– Не за что, – сдержанно, даже как-то скромно ответил Майк и улыбнулся: – Главное, что все обошлось.

– Верно, – ответил я и усмехнулся, – а как же ты… обратно-то?

– Ну уж точно не через отстойники, – отшутился тот и, почесав бороду: – Придумаю что-нибудь, не пропаду. А ты будь начеку: окрестности лагеря кишат любителями легкой наживы и всякой преступной заразой. Мой тебе совет: старайся не идти на контакт с людьми – друзей себе среди них ты все равно не наживешь, а пулю схлопотать можешь запросто, даже за спрос. Да и в лагере Скупщика лишнего не болтай – кругом уши.

– Да я и так людей сторонюсь, – пожевал губы я и откашлялся, невольно вспоминая, как однажды столкнулся с тремя оборванцами в продуктовом отделе на первом этажей одного разрушенного торгово-развлекательного центра. Тогда у меня встал выбор: либо отдать всю добытую еду, заведомо зная, что живым все равно не отпустят, либо расправиться с ними, пока не пришли другие. Выбрал второе. – Без особой нужды в разговор не вступаю, а при возможности – обхожу тремя дорогами – так живется проще.

– Ну вот и отлично! – воскликнул Майк, похлопал меня по плечу и тут застыл, виновато глядя на меня: – Виноват, опять руки что-то…

– Да проехали давно, – успокоил его, – нормально все.

Немного помолчали.

– Слушай, – произнес я и, скинув вещмешок, – я тут кое-что приберег, – вытащил новенькую белую футболку и протянул Майку, – держи, вроде твой размер.

– Ого! – удивился вначале Майк и осторожно забрал подарок. Немного постояв в нерешительности, – развернул ее, расправил, демонстрирую пестрый черный принт I Believe[4], и со счастливым лицом сердечно поблагодарил: – Огромное спасибо! И с размером угадал! Где ты только все это находишь…

Я лишь улыбнулся и сказал, как обычно, – туманно:

– Места знать надо.

Майк не стал допытываться – увлекся подарком.

– И вот еще… – я поспешно залез в карман, вытащил две пятидесятидолларовые купюры и протянул проводнику со следующими словами: – Это тебе за хлопоты и потраченное время.

Тот вдруг нахмурился, убрал новую футболку в рюкзак.

– Убирай, – пасмурным тоном потребовал Майк и даже отвернулся, – немедленно убирай.

– Чего ты? Я же отблагодарить… – не понял я реакции, но деньги все-таки спрятал.

– Я тебе от всей души помогал, – принялся объяснять Майк. – Деньги твои не нужны, лучше прибереги – пригодятся еще.

– Возьми хоть отростки, – все не успокаивался я, уже не зная, как отблагодарить честного проводника, – твоя же доля все-таки…

– Себе оставь – продашь, снаряжение купишь, еды, табака, – отрицательно замотав головой, уперся Майк. – Тебе нужнее будет, Сид. Кто знает, может, эти деньги тебе для поисков Бетти понадобятся. Не спеши вторым Христом становиться, раздавать все налево-направо. А лучше, чтобы о твоих доходах вообще никто и ничего не знал по ту сторону забора. Доброжелатели, знаешь ли, на твои денежки всегда найдутся. Будь осторожен.

Я пожал плечами.

– Ну, твоя правда, Майк, – немного разочарованно вымолвил я и взвалил на плечи вещмешок, – еще раз спасибо за помощь. Я этого не забуду, – протянул руку.

Обменялись крепким мужским рукопожатием.

– Береги себя, Сид Форест, – искренне улыбаясь, произнес напутственное слово Майк, – бог даст, свидимся еще.

– Обязательно! – заверил я и, похлопав проводника по плечу, с тяжестью на душе произнес: – Прощай…

– Прощай…

Кивнув напоследок, я просунул под забор мешок и уже собрался лезть в подкоп, как вдруг Майк опять окликнул:

– Эй, Сид!

Обернулся.

Тот мгновение молчал, а потом что-то вытащил из меленького кармашка на лямке рюкзаке и кинул мне.

– Не теряй веры, – пожелал он и, застегнув молнию, побрел в обход отстойников, пока вскоре не исчез за гнилыми кустами.

Проводив того удивленным взглядом, я опустил глаза и обомлел, увидев в ладони светлые деревянные четки с крестом.

«Не потеряю, – мысленно пообещал я, – клянусь».

IV

Всю дорогу Айс хранил молчание и никак не реагировал на постоянную тряску, заставляющую иной раз его и весь экипаж подпрыгивать на жестких сиденьях. Все недавно случившееся казалось ему сейчас каким-то наигранным, фальшивым и далеким, словно он спал, а все происходящее вокруг – плод воображения. Но он не спал – размышлял, думал. Покоя не давали пережитые события, что за считанные минуты изменили всю его жизнь, ввели в заблуждение и сломали в нем нечто дорогое, отчасти детское и наивное. Странная экспедиция в самый разгар ливня, люди, похищенные неизвестно для каких целей, сам профессор Гельдман, непосредственно стоящий за всеми этими темными делами, – этот треугольник никак не укладывался в голове. Айс просто-напросто не видел связи, не знал, как расценивать гнусные действия самовлюбленного старика. Как предательство? Измену всему Горизонту-26? А может, это все – спектакль, способ отвести глаза? Если да, то от чего? Ответов у него не нашлось. В душе свербела обида, злость на всех и холодная, будто снег, жажда отмщения, питающая с того самого момента, как его, Айса, обезоружили, связали, не объяснив ничего, завязали глаза и зачем-то запихнули в провонявшую потом машину вместе с еще несколькими людьми.

Куда же именно везли – он тоже не представлял, хотя и пытался первое время строить какие-то догадки, но вскоре оставил эту затею: машина часто петляла, иногда останавливалась или резко ускорялись, запутывая Айса окончательно. Даже сопровождающие сохраняли конспирацию: переговаривались исключительно короткими фразами, да и те искажали респираторы, не пользовались средствами связи и долго молчали – скорее всего, общались жестами. Однако кое-что Айс все-таки успел для себя отметить, не имея ни малейшей возможности осмотреться: щебетание птиц, лягушиное кваканье и далекие-далекие хрипы морфов становились все навязчивее и отчетливее, а дышать становилось легче.

«Неужели в лес везут? – осенила внезапная мысль, но он тут же от нее отрекся: – Нет, вряд ли – до него ехать пару минут, а мы волочимся уже битый час. Что-то тут не сходится. Хорошо, а куда же тогда?.. Куда?..»

И так бы, наверное, и томился дальше в туманных соображениях, пока вскоре машина не зарычала и не замедлила хода, позволяя Айсу лучше расслышать испуганный птичий писк, растревоженных техникой, и учуять странный, едва различимый запах спертости и гнили, беспрепятственно просачивающийся в душный салон через открытые окна.

«Чем пахнет?.. – вновь подумал Айс, внюхиваясь в хоть и мерзкий, но все-таки дающий хотя бы какое-то представление о месте нынешнего пребывания запах. – Гнильем каким? Или чем?»

И тут как молнией поразило – старая свалка! Его привезли именно сюда – ничто так больше не смердит, как она. Вот только осознав это, Айс побледнел: если привезли именно сюда – значит, в Горизонте-26 уже никто не ждет его обратно. Билет в один конец…

«Не-ет, – мысленно усмехнулся он и встрепенулся, как от нестерпимого озноба, – не может такого быть… Бред какой-то…»

– Не дергайся, – раздался чей-то утробный голос, и Айса грубо вжали в спинку сиденья, заставив позабыть обо всем.

Больше ему никто и ничего не сказал.

А через несколько мгновений машина резко остановилась, Айса бросило на кого-то из сидящих рядом людей, и в эту же секунду в салоне началась суета: зазвенели отстегивающиеся застежки ремней безопасности, застучали тяжелые ботинки, захлопали двери. Айс завертел головой, пытаясь хотя бы приблизительно узнать расположение тех, кто сопровождал его на протяжении всего пути, но тут кто-то дернул на себя, отцепил от страховочного ремня и молча толкнул вправо, да так, что тот едва не упал. Устояв на ногах, он машинально вытянул связанные руки, нащупав холодную кожу сиденья, и хотел ухватиться, как вдруг все та же сильная рука схватила за шиворот и потащила с такой легкостью, будто бы Айс весил не больше ваты.

– Ноги, – предупреждающе прорычали, и Айс последовал совету, осторожно переставляя ступни, пока вскоре мысами не коснулся мягкой земли.

Дальше его вели в совершенно неизвестном направлении, то и дело подталкивая вперед и обмениваясь между собой односложными фразами, среди каких Айс сумел расслышать только две: «Все чисто», «Следите за деревьями». Но кто именно говорил он определить не мог, сколько ни пытался: голоса одинаковые, монотонные, завуалированные голосовыми фильтрами респираторов. Происходящее сильнее сбивало Айса с толку и порой казалось каким-то хорошо отрепетированным розыгрышем с мастерски подобранными актерами, но когда он получил в спину неожиданный пинок и свалился в мокрую траву, все стало более чем реальным. Подняли его так же, как и повалили – резко, грубо, как бездушный хлам.

Тем временем удушающий смрад усиливался, подтверждая мрачные догадки Айса, и чтобы хоть как-то отвлечься от этих зловоний, как назло, бросающихся в лицо вместе с холодным встречным ветром, стал отсчитывать шаги.

«Далековато вы меня затащили», – отметил Айс, насчитав уже полсотни шагов.

Проделав их уже порядка семидесяти пяти, ему наконец велели остановиться:

– Стой, – кто-то опустил ему на плечо свинцовую руку и надавил, – на колени падай.

Айс подчинился, в злобе стиснув зубы.

– Руки вперед, голову не поднимай, – прозвучал следующий приказ, а через секунду прозвучал опять:

– Ленты срезайте, повязку снимайте.

«Чего они задумали?!.. – зашевелился в голове лихорадочный вопрос. – А?»

И тут он услышал, как едва слышно лязгнул металл, и через мгновение жгучая тяжесть в затекших запястьях исчезла, сменилась приятным покалыванием в ладонях, пальцах. Потом с лица сдернули черную колючую ткань, и Айс, с непривычки поморщившись от дневного света, прозрел. Глаза жгло, шла рябь. Он посидел два-три мгновения, потер пальцами веки, поморгал: глаза понемногу отпустило. Но когда Айс невольно поднял их, чтобы взглянуть на пасмурное небо с грузными черными тучами, – наткнулся на рослого Тенеборца в серебристо-черных доспехах. Его лицо скрывал респиратор и просторный капюшон. В руках – штыковая лопата.

Некоторое время они безмолвствовали, смотрели друг на друга, а потом Тенеборец, не сказав ни слова, кинул ее под ноги Айсу и, не отрывая глаз, спрятанных за темными стеклами, приказал жутким голосом:

– Копай.

Айс посмотрел сначала на торчащую, словно копье, лопату, потом на крепкого бойца и, пользуясь возможностью, осмотрелся – предположения оказались верны. Справа тянулись в ряд высокие пораженные болезнями деревья, где резвились и куражились вороны, а впереди, в двадцати шагах, во всю ширь раскинулась огромная смердящая свалка, населенная облезлыми собаками.

– Копай. – Таким же стальным голосом повторил приказ Тенеборец, по-прежнему не сводя пристального взгляда.

– Что копать-то? – осмелился поинтересоваться Айс, даже не думая хвататься за лопату.

Тот усмехнулся.

– Могилу, – ответил Тенеборец и добавил металлически: – Свою.

Айс сначала хотел схватить ее и попытаться напасть на зазнавшегося бойца Горизонта-26, но тут услышал позади, как натягиваются тетивы не менее чем шести луков и нехотя покорился. Пренебрежительно взяв лопату, – поднялся с колен, глянул на того исподлобья и молча принялся копать чавкающую плешивую землю, уже чувствуя, как по спине разок-другой пробежался хорошо знакомый холодок.

«В спину метят, сволочи…» – с ненавистью подумал Айс, орудуя лопатой.

Но никто пока не стрелял – внимательно следили за живым мертвецом, роющим себе будущий дом.

Когда же на нетронутой земле появилась неглубокая наспех выкопанная яма, Тенеборец вдруг озвучил следующий, не менее жуткий приказ:

– Прыгай туда.

Айс почему-то обернулся, видя других шестерых Тенеборцев с натянутыми боевыми луками, измазанный грязью внедорожник позади и, немного посмотрев на них, обреченно выдохнул и все-таки прыгнул в яму. Она оказалась ровно по пояс – маловата для него, если только калачиком ложиться.

– Вот так, – засмеялся тот, – а теперь молись…

Но молитв наизусть Айс не знал никаких – пришлось молчать с опущенной, как на церковной службе, головой, в тишине ведя обратный отсчет собственной жизни.

А она все затягивалась и затягивалась, как петля на шее.

– Ну давайте же, не томите… – не выдержав тяжелейшего мучительного молчания наконец потребовал Айс, – стреляйте и – дело с концом!..

Но никто не ответил – лишь кто-то из экзекуторов, стоящих за спиной, издал сухой смешок, словно тот изъявил не последнее требование, а какой-то плоский неуместный анекдот.

Объятый отчаянием, Айс уже хотел в последний раз метнуться куда-нибудь в сторону, чтобы спровоцировать выжидающих Тенеборцев, как вдруг палач перед ним неожиданно скинул капюшон, снял респиратор и радушным теплым голосом проговорил:

– Ну чего ты застрял в этой яме? Вылезай давай, – он сделал шаг навстречу, подал руку и окликнул остальных: – Так, ребятки, времени у нас в обрез: через пятнадцать минут мы уже должны выйти на связь с Горизонтом-26 и доложить Гельдману о трагической смерти старшего сержанта Айса Эванса. Поэтому в темпе тащите заготовленное снаряжение и заводите машину.

– Марк?!.. Какого хрена?! – не скрывая изумления, воскликнул Айс и, выкарабкавшись из могилы, продолжил: – Что все это значит?!..

Марк хмыкнул, отдал жестом команду одному из бойцов и ответил, не скрывая правды:

– Гельдман решил тебя к мертвецам зачислить, – тяжело вздохнул, пошмыгал и сочувственно взглянул на боевого напарника, – так что дорога назад тебе заказана. Поспешил ты, конечно, дружище… да и я хорош: горячку ляпнул, а ты подхватил. Нужно было нам сначала посоветоваться с нашими ребятами, обмозговать. Вместе бы что-нибудь сообразили, как нам грамотно эту тварь разоблачить.

– Марк, друг… – в спешке протараторил Айс, – они закрыли их в клетках! В клетках! Как зверей! Как скотину какую-то! Живых людей… понимаешь? Я видел! Видел все собственными глазами! Видел, Марк!..

– А у Гельдмана вот другая версия: якобы ты набросился на него, желал убить, а он еле отбился! – Марк покатился хохотом и, присвистнув, протянул: – Дела-а-а… – почесал затылок, – это же надо такое сочинить! Рассказчик хренов! Фантазия-то у него, смотрю, богатая… – и опять загоготал.

Вместе с ним в громкий смех ударились остальные бойцы.

– Но ты не бойся – мы горой за тебя! – продолжил он и, по-дружески потрепав едва держащегося товарища, ставшего в последнее время объектом немалых бед, подбодрил: – Неужели ты думаешь, что мы бы поверили этому козлу? Это смешно.

– Старший сержант, мы за вас! – выкрикнул кто-то позади.

– Значит, Горизонту-26 я резко оказался не нужен… – немного придя в себя, ударился в рассуждения Айс, – как быстро отреклись, забыли. Будто и не было меня никогда, – выдохнул, посмотрел в зеленые, чуть прищуренные глаза Марка. В них застыло ожидание, переживание: – А остальные ребята как? Другие отряды? Что они говорят вообще?

Марк опустил голову, хмуро помотал.

– Раскол у нас назревает, – признался он спустя минуту молчания, – они Гельдмана поддерживают, в рот заглядывают, как дети малые, а к нам уже не прислушиваются, хотя вроде все вместе раньше держались. Видишь, как все завертелось теперь…

– Марк! Время! – оборвали в самом конце, и Марк заспешил:

– Все, Айс, заговорились мы, теперь слушай меня внимательно и запоминай…

Айс, и так обомлевший от всего услышанного, теперь заволновался сильнее, но все-таки нашел силы взять себя в руки.

– Соваться в Горизонт даже не думай – тебя просто растерзают, – Марк нахмурил брови и как-то жалостливо продолжил:

– Бежать тебе надо, друг, и чем дальше, тем лучше. Мы-то тебе поможем, чем сможем, но дальше тебе придется самому. Понимаешь?

Айс закивал.

– Есть тебе, где схорониться-то? – спросил Марк.

Тот, поразмыслив немного, ответил:

– Есть одно местечко…

– Хорошо, а далеко?

– Отсюда… часа три точно.

– Гм… – скривился в сомнении Марк, – далековато… А до ночи доберешься?

– Должен вроде, – неопределенно ответил Айс, – выбора-то все равно ведь нет.

Послышались тяжелые шаги, и друзья вскинули головы, видя двух бойцов, тащащих по спортивной сумке.

– Сюда кладите, – показав на землю, велел Марк и расстегнул первую сумку, вытаскивая черный лук, – держи, – кинул Айсу, – конфискованный! Мы еще тут с ребятами по-тихому обчистили арсенал одно отряда и вот что… – достал из другой сумки новенький темный респиратор с двумя фильтрами, ПНВ и встроенной рацией, – видал, что у них есть? А нам вот хрен! Суки…

– Нормально!.. – не найдя что ответить, присвистнул Айс и положил на траву к луку.

– Во-во… – слегка обиженным голосом проговорил Марк и тут же взбодрился: – Разбирай шмотки: там небольшой рюкзак, еды на пару дней, вода, спички, колчан, стрелы разные, запасные фильтры. Вроде еще накидка была… – скривился, задумался, – в общем, сам глянь, что там есть – назад мы это добро все равно уже не повезем: засветимся.

– Спасибо, – только и вытянул Айс, глядя то на сумки, то на вещи, то на совсем помрачневшего Марка, – за все спасибо, Марк…

– Было бы за что… – усмехнулся он и пожал Айсу руку, – это все мелочи жизни…

– Марк, блин, время! Ну не отвертимся же!

– Да погоди ты! – рявкнул Марк на бойца, уставшего по многу раз заводить внедорожник, и – к напарнику: – Пора, дружище…

Айс кивнул.

– Бывай, Марк, – с тоской на сердце промолвил он, пожимая тому руку, – может, еще увидимся когда!

– Обязательно увидимся! – заверил тот. – Как же иначе-то?

Долго пожимали руки.

– Все, все… – проговорил Марк и, по-братски обняв уставшего напарника, сказал громко: – Глаза востро держи! Не пропадай, Тенеборец!

– Не пропаду! – пообещал Айс и тут, вспомнив о той самой похищенной девушке из научного комплекса, попросил: – Марк, ты со своими ребятами присматривай за теми людьми, – жалобно посмотрел на Марка, – среди них девушка одна есть… совсем молодая… ей еще жить и жить… не дай Гельдману загубить ее… мы же не звери какие-то! Защити, прошу, ради меня! Обещаешь?

Марк поднял глаза, будто смотря вдаль, и твердо ответил:

– Клянусь.

Произнеся это, он и все остальные бойцы пожали Айсу руку, похлопали по плечу и заспешили к внедорожнику.

Посмотрев товарищам вслед, Айс поднял лук, вытащил из сумки набитый стрелами колчан, повесил через плечо и, забрав новенький респиратор, надел и поклялся самому себе:

– Ты главное береги ее, Марк, а с Гельдманом… С ним я еще поговорю…

* * *

До станции «Рэдкроу Парк» шел долго. Приходилось обходить валяющиеся прямо на ржавых рельсах бетонные столбы, пролазить под гнилыми промозглыми вагонами или вовсе протискиваться меж них, рискуя угодить в какую-нибудь паутину или в кровавую растительность, по-хозяйски разросшуюся прямо на пассажирских сиденьях и потолках. Но на счастье этого не произошло – вагоны практически не тронула инопланетная флора. Разве что вблизи дверей ударились в буйный рост кожистые травы, да по гнилым, местами смятым и скрученным в бараний рог поручням накрутились серпантинами кровавые сочащиеся вьюны, пытающиеся не то добраться до вожделенного солнца, не то, напротив, – уползти от него прочь. Одни наползали друг на друга, образуя причудливые наросты, другие – свисали грязно-красными тряпками, роняли на замусоренный пол кровавые слезы. Они же подпитывали и тот самый красный мох, о каком упоминал Майк, заливали пластиковые сиденья и подголовники, растекались небольшими лужицами. И все это изобилие внеземной растительности дополнялось миазмами стухшего мяса, запахами застоявшейся воды, старины и несмолкаемым, почти неслышным, но жутко зудящим звоном капель и жужжанием насекомых.

– Разрослись-то как, – по-стариковски недовольно проворчал я, при помощи ножа пробиваясь через пряди скользких вьюнов, обрызгивающих то капюшон, то лицо, то саму накидку, – джунгли какие-то тропические, блин. Хрен пролезешь! – срубил еще пучок дурно пахнущих «волос», пролез в глубь вагона с корнем вырванными сиденьями, разбросанными по всему и без того захламленному полу.

– Холодные, мать их… – убрал с лица прилипший мерзкий вьюн, – в лицо еще лезут…

Аккуратно перешагивая через поломанные сиденья, чтобы не переломать ноги, – растолкал увесистые влажные поручни и пролез дальше, волей-неволей заглядывая то в одно выбитое окно, то в другое, где видел еще два обезображенных временем поезда с вереницей из грузовых и пассажирских составов. Сразу за ними, уже не так далеко, виднелась пригородная станция с одним единственным кирпичным сооружением, будто бы нарочито торчащим из-за асфальтированной, частично осыпавшейся платформы.

– Она, не она? – высунувшись через окно, стал гадать и, прищурившись, хмыкнул, почесывая обросший недельной щетиной подбородок, – да вроде она… или нет? Блин, а Майк-то не сказал мне, какая она из себя… Да и вывесок никаких нет… – выдохнул, – ладно, пойду, там видно будет…

Сплюнув, уже приготовился вылезать наружу через окно, как вдруг в глаза бросилось мертвое тело в замаранной одежде, сидящее возле двери, заваленной обломками. В другой бы раз не обратил на эту, в общем-то, привычную картину никакого внимания, если бы не одна деталь: живот усопшего не тронут – погиб не от лап морфов. Но подойдя поближе, – открылась жуткая правда: множественные огнестрельные ранения. Люди…

– Вот уж кого бояться нужно больше, чем сероглазых, – мрачно подметил я, разглядывая мертвеца, испещренного почерневшими от крови дырами. Над ними роились мухи, время от времени залетали под рваную одежду. – Мародеры… – глянул на карманы: вывернуты – искали деньги и ценности, – и даже таким не побрезговали?.. – опустил глаза на левую руку: безымянный палец откушан кусачками – забрали обручальное кольцо, – вот же мрази…

Но этим изуверства отнюдь не исчерпывались. Бедолагу, что смотрел куда-то сквозь меня выклеванными глазами, перед тем как пристрелить, словно больную собаку, жестоко душили и истязали: шея – сплошная посиневшая гематома, а подпорченное грызунами лицо все отекло и распухло.

– Звери… – с превеликим трудом укротив спичкой вспыхнувшую ярость, процедил я и – чуть громче: – Люди же вы или кто?.. – склонил голову и успокоившимся голосом обратился к мертвецу чувствуя за собой какую-то необъяснимую вину как будто над ним издевались не мародеры, а я: – Покойся с миром…

Перекрестился перед уходом, поправил мешок и уверенным шагом направился к окну с твердыми намерениями поскорее убраться из надоедливого вагона, пропахшего падалью, как в следующий миг из дальних вагонов, что стояли неподалеку от платформы, вырвался громкий хрип.

«Ну только не это… – подумал я и бросился к погнутым дверям, – все же было спокойно… и на тебе…»

Вот только морф, объявивший всему вокруг о своем присутствии – по-видимому, все это время скрывался где-то среди составов, – доказал обратное: никакого спокойствия здесь нет и быть не может.

– Вот надо было тебе именно сейчас появиться, когда пара дротиков всего осталась, – недовольно пробубнил я и, подкравшись к окну, высунул голову, пока не наблюдая никого, кроме сонма ворон, рассевшихся, как зрители, на поломанных столбах и натянутых проводах. – Где же ты, тварь?..

На новый хрип, вырвавшийся из дальних вагонов, я лишь сильнее нахмурился, напрягся и выхватил арбалет, терпеливо дожидаясь морфа, по чьей вине дальнейший путь автоматически становился невозможным: идти, оставляя за спиной такого противника – непоправимая ошибка. Но тот выползать из логова не торопился – продолжал истошно хрипеть, время от времени утопая в какофонии протяжного металлического скрежета, грохота и эха, беспрерывно вырывающегося то из головного состава, то из глубин мертвых вагонов. Уже за несколько секунд над железной дорогой повисла какая-то непонятная тревога и напряжение, словно сейчас, через мгновение, должно случиться что-то поистине страшное. Однако морф по-прежнему хрипел, громыхал, то и дело вышвыривая на рельсы сиденья и внутреннюю обшивку, и показываться пока не торопился.

– Да долго же ты собрался шуметь-то?.. – уже теряя терпение, задал я вопрос, а сам потихоньку просунул в окно вещмешок. – Показался бы хоть, сволочь. Я бы с тобой живо общий язык нашел…

И словно в подтверждение моих слов из вагона, где предположительно таился морф, вырвался тихий стук, будто кого-то ударили об железный лист, жуткий хрип, и в следующее мгновение из окна вместе с двумя перекошенными поручнями вылетел растрепанный человеческий труп. Тот беззвучно шмякнулся на ржавые рельсы и распугал ворон.

– Это еще что за дела, блин?.. – обомлел от такой картины я, вылезая через окно наружу. – Еду себе нашел, что ли, или игрушку?..

Но как только спрыгнул на мокрые шпалы и поднял вещмешок, стало ясно – мертвец морфу понадобился отнюдь не для забав…

Через секунду прогремел жуткий звон, один из многочисленных вагонов весь задребезжал, заскрипел, словно собрался заваливаться набок, и из него со скоростью пули выпрыгнул длинный сухой морф-охотник. Хищно растопырив в полете длиннющие передние лапы, он приземлился прямо на покойника и, выпрямившись во весь рост, громогласно прохрипел, да так, что тощая серо-черная шея по-жабьи вздулась, расправил рубиновые отростки, понюхал воздух, блаженно заворчал и перевернул добычу. И тут стало не по себе – морф приступил к поеданию.

– Господи… – поморщившись, проговорил я, невольно наблюдая то, как охотник, будто скальпелем вспоров брюхо мертвецу, впился вытянутым ртом, задрыгал отростками, – будьте вы прокляты, поганые твари…

Смотрел на морфа, высасывающего подгнивший кишечник, словно макароны, бледнел, не зная, как действовать, но вскоре понял: промедлю еще немного – и к добыче наверняка сбегутся другие.

– Надо сейчас. Другого шанса не будет… – решил я и, надев вещмешок, крадучись направился вдоль вагонов, – главное успеть…

Морфа же обед увлек настолько сильно, что даже не удосужился проверить наличие поблизости врагов или конкурентов, решивших так между делом полакомиться чужой добычей, – все это никак не заботило и не волновало, давая мне возможность подкрасться сзади. И чем ближе подбирался, тем громче слышались жуткие ворчания и почмокивания, мигом разлетающиеся по окрестностям станции, будоража безмолвные разграбленные составы. Когда же до охотника, терзающего мертвечину, оставались считанные шаги, я притаился за столбом, рухнувшим на вагон, и прицелился в горло.

– Попался, – высказался и приготовился к выстрелу.

И вот когда палец уже лег на спусковой крючок, откуда-то со стороны станции громом грянул мощный одиночный выстрел, и голова морфа вдруг лопнула, словно тыква. Охотник повалился на шпалы рядом с почти целиком съеденным мертвецом, пару мгновений побился в агонии, пошевелил напоследок отростками и затих.

– Ничего себе! – успел обронить я и нырнул за груду ржавого хлама. – Из крупнокалиберной винтовки бьют! – вытянул голову, присмотрелся. – Кого сюда еще-то принесло?

Автор смертоносного выстрела долго себя ждать не заставил и вскоре вылез из окна кирпичного сооружения неподалеку вместе с тремя людьми, вооруженными автоматами. Двигались излишне осторожно, общались только жестами. Экипировка солидная: камуфляж, вещи по сезону, армейская обувь, балаклавы, разгрузочные жилеты – в один ряд с обычными грабителями, таскающими, в основном, вещи жертв их не поставить. Очевидно, чужаки пришли сюда не за грабежом случайных попутчиков, сбором грошового хлама по вагонам или бесчинствами в окрестностях, а за «рыбками» покрупнее – морфами. Именно с ними всегда связан повышенный риск, но и возможность быстро обогатиться. И делали они свою работу, по-видимому, хорошо, если им удалось забраться в такую глушь, остаться в полном составе и пристрелить матерого охотника, особенно непредсказуемого и злого во время еды.

– Трофейщики, – проследив за пришлыми, с ходу узнал я, параллельно вспоминая пару случайных встреч с ними. Один раз натолкнулся на них, когда искал ночлег в заброшенной больнице. Повстречал в одной из палат, где те грели на маленьком примусе мясо и о чем-то тихо переговаривались, сидя на больничных матрацах. Увидев меня, они вежливо пригласили отужинать, много рассказывали о себе, шутили и даже на прощание подарили примус, какой теперь всегда ношу с собой. От этих людей я узнал, что все они – выжившие, кого не успели эвакуировать из городов, когда началось нашествие морфов. А теперь, чтобы выжить, сообща занимаются отстрелом морфов ради отростков и органов. Второй же случай едва не стоил мне жизни, когда по вине трофейщиков, начавшим палить в меня изо всех стволов, на шум сбежалось не менее двух десятков загонщиков, за считанные секунды высосавших им кишки. Спасся я лишь по счастливому стечению обстоятельств: провалился в глубокую канаву с затхлой водой, и морфы, поняв, что до меня не долезть, просто потеряли интерес.

А тем временем двое молчаливых трофейщикиков, поснимав рюкзаки, под прикрытием остальных, как заправские парикмахеры, принялись быстро обстригать мертвого морфа-охотника, орудуя черными мачете. Отрубленные отростки живо кидали то в контейнеры, то в обувные коробки, наспех запечатывали, убирали обратно и менялись с теми, кто держал под прицелом ржавые вагоны, позволяя прихватить что-нибудь от тощего окровавленного инопланетянина.

Дальше за происходящим наблюдать не смог – не выдержал, отвернулся.

– Черт их сюда принес этих потрошителей, твою мать, – тихо выругался, стараясь не слушать хруст костей и треск сухожилий, от какого внутри все корчилось, спрессовывалось и холодело, – без них проблем хватает…

Высунувшись еще раз, наблюдая обезображенного морфа и трофейщиков, рассовывающих нажитое добро по рюкзакам, – немного помедлил, на корточках отполз чуть в сторону и застыл, думая, как незаметно проскользнуть.

– Надо что-то решать… – не скрывая волнения, промолвил я, с тревогой оглядываясь, пока даже не представляя, куда податься: прямо – голые рельсы, слева – кирпичи да строительный мусор, за ним не укроешься. – Медлить нельзя, иначе до этого проклятого Скупщика я буду неделю ползти…

Но едва успел договорить, – случилось то, чего боялся больше всего: загонщики, что, по-видимому, испугались выстрела и затаились где-то поблизости, теперь запоздало пришли на помощь хозяину, над каким уже поработали чужаки и издали ужасающие хрипы, говорящие лишь об одном, – они пришли убивать.

– Беда, – говорил сам себе, как околдованный, – беда, беда…

И тут задрожали вагоны…

Разъяренные, пенящиеся от бесконечной ярости загонщики принялись запрыгивать на крыши, истошно ворчать, мотать головами и драть хилый металл, готовясь в любой момент напасть на оторопевшую четверку. Те явно никак не ожидали появления других морфов и заметно занервничали, тупо водя стволами то по одному загонщику, то по другому, не зная, в кого первым стрелять. Правда, один из трофейщиков, видимо, тот самый снайпер, прибивший охотника, – быстро смекнул, что сейчас начнется бойня, под шумок прихватил с собой чужой рюкзак и осторожно попятился, дабы не спровоцировать инопланетных захватчиков.

– Некрасиво… – осуждающе проговорил я, – своих же бросать…

И тут решил проучить трусливого снайпера, предавшего группу в разгар смертельной опасности.

– Далеко собрался?.. – нерадостно ухмыльнулся и под несмолкающие хрипы, рвущие на части окрестности, выпустил дротик в ногу предателю. Тот взвыл, подкосился, выронил рюкзак, винтовку и с отборным матом повалился на шпалы, раскидывая мелкий щебень.

Напарники, услышав стоны своего, по-видимому, главаря, тотчас посерьезнели, ощетинились автоматами и завертели головами в попытке отыскать меня, но утратили бдительность. Заметив суету среди людей, морфы в ту же секунду бросились в атаку, не оставляя ни единого шанса на спасение. Послышались запоздалые автоматные очереди, кто-то схватил мачете, но уже слишком поздно – загонщики буквально смели трофейщиков, принялись рвать в лоскуты.

– Бог ты мой, да их там не меньше десятка… – осторожно высунувшись, прошептал я, глядя на морфов, разрывающих на части отчаянно отбивающихся людей, – куда теперь деваться?.. Куда? – зарядил последний дротик. – Живот еще сосет… черт а…

Еще, наверно, минуту продолжалась эта кровавая бойня, пока вскоре загонщики не добрались до раненого снайпера, пытающегося по-тихому слинять ото всех по-пластунски, и не разорвали, обагрив холодные рельсы темными кляксами. Последнее, что удалось услышать – жуткий предсмертный вопль, распугавший ворон поблизости и глухие довольные хрипы насытившихся морфов, чьи морды и трехпалые лапы сплошь измазала человеческая кровь. Покрутившись немного на месте и тщательно обнюхав рельсы и редкую траву, пробившуюся из-под щебня, загонщики наконец угомонились и рассыпались по железной дороге, так и не заметив меня. Воцарилось долгожданное спокойствие.

– Пора выбираться отсюда, пока еще кто-нибудь не заявился, – решил я и, поправив лямки мешка, повесил арбалет на крепление и вышел из укрытия, сразу натыкаясь на замаранные рюкзаки чужаков и на то, что от них осталось. – Господи… – к горлу подкатила тошнота, через силу очертил себя крестом, – Спасибо тебе, Майк, дороги для меня ты находишь самые «легкие»…

Перешагнув через поалевшую рваную куртку и запачканный автомат с застывшей на рукояти кистью, – в последний раз осмотрелся, кинул холодный взгляд на хмурое небо с тянущимися по нему бледными бородатыми тучами и побрел прочь от станции, надеясь отыскать ту самую дорогу, ведущую к Скупщику. Но, на счастье, на поиск ушло немного времени – сразу за ржавыми рельсами с валящимися вдоль, словно бревна, столбами, увидел ржавый обросший мясистой растительностью шлагбаум, а позади – засыпанную листьями дорогу.

Остановился.

– Ну-у… – протянул я, с долей сомнения глядя то на опущенный шлагбаум, то на приютившийся возле него разбитый светофор, то на саму дорогу, практически полностью скрывшуюся под кожистой травой и листвой, – видимо она – других дорог я тут не вижу.

Еще немного потоптавшись на месте, все не осмеливаясь идти дальше, я непроизвольно посмотрел вдаль и тут увидел тоненькую ниточку дыма, тянущуюся из-за невысоких почерневших осыпавшихся зданий, сразу же принимая одно единственное решение – шагать вперед.

– Добрался, что ли? – не поверил вначале я и подошел к оплетенному порослью шлагбауму. – Ну тогда пойдем посмотрим: прав был Майк или обманул.

Договорив, – высморкался, поправил капюшон и, обернувшись, посмотрел сначала на ворон, кружащих над останками трофейщиков, потом на молчаливую одинокую станцию, до какой так и не дошел, и – под шлагбаум.

С самого утра в автосервисе, где работал механиком, стоял шум, держалась духота, пахло потом, соляркой, автомобильным маслом. Каждые полчаса приезжали все новые и новые посетители, до каких зачастую просто-напросто не доходили руки: замена колес, сход-развал, осмотр движков, кузовов, консультация – все это требовало немало времени и сил. Случалось, правда, что напарникам по смене все-таки удавалось уговорить помочь, и мы сообща пыхтели то над побитой в аварии машиной, чей пьяный водитель не мог даже внятно обрисовать суть проблемы, то над внедорожником с просевшей подвеской, то над мотоциклами с неисправной электроникой. И после каждой такой помощи приходилось подолгу отмываться от душистого масла и тосола в одном единственном на весь сервис туалете, с нетерпением ожидая очередного перерыва, где мог хоть чуточку передохнуть, попить воды или просто посидеть в тиши.

– Сид, – окликнул молодой напарник, отирая тряпкой испачканные руки, едва я успел закрыть за собой дверь туалета.

– Чего? Опять помочь, что ль? – устало вздохнув, негромко спросил я, уже прощаясь с мыслью об отдыхе.

– Потом, – отмахнулся тот, – пошли покурим – перерыв же.

– Попозже, – мотнул головой я, – посидеть хочу – весь день на ногах скачу, как подросток.

Напарник нагловато улыбнулся.

– Ну тогда сигареткой угости! – принялся клянчить он. – А то до магазина лень идти. Ну же, Сид, не жмись! Отдам ведь!

– Купи себе уже блок, блин, – вытащив из переднего кармана спецовки пачку сигарет, раздраженно высказался я, – такой молодой, а дымишь, как кочегар… – всучил сигарету, – деньги экономишь, что ли? Тебе же премию только недавно дали. На что спустил?

– Да… – неопределенно протянул тот, – долг отдал, еще там…

– Ну да, ну да… – зевнул я, – слышал уже.

– И вообще: чужие слабости надо уважать! – вежливо сделал замечание тот и, многозначительно посмотрев, добавил с той же интонацией: – Сегодня ты мне помог, а завтра – я…

– Да знаю я твои слабости… – отмахнулся я и, поняв, что напарник не отстанет, дал еще сигарету, – на, короче, дыми. Отдавать ничего не надо… иди кури, ну тебя на хрен, Рон.

Рон в ответ лишь наигранно подергал бровями, ухмыльнулся, с показной медлительностью забрал сигарету и – в рот.

– Сразу бы так! – он хитро улыбнулся и, обойдя свежеокрашенную машину, засеменил к выходу.

«Засранец», – с укором подумал я, проводив усталым взглядом.

– Ладно, пойду немного передохну, и надо к шефу… – решил я и зашагал к своему скромному столику с большим сальным пятном.

Присев на табуретку, – по привычке заглянул в телефон, ожидая увидеть пропущенные сообщения или звонки, но таковых не оказалось – за весь день никто мне так и не позвонил и не написал. Секунду полюбовавшись заставкой, где изображались мы с Бетти после рок-концерта, – отложил его в сторону, поставил на блокировку, отхлебнул минералки и посмотрел на часы, висящие на стене: «18:25».

Вздохнул.

– Сходить, что ль? – призадумался я. – Может, примет? Ай, ладно…

И направился через весь сервис к шефу, чей кабинет находился в стороне от ремонтных ям, оборудования, в тишине, возле аварийного выхода, каким никто и никогда не пользовался. Подойдя к пластиковой двери со стоящим подле одиноким горшком с разросшейся пальмой, – пару секунд постоял в нерешительности, но быстро взял себя в руки и постучался.

– Входите-входите, – послышался тяжелый громкий голос за дверью.

Открыл дверь, вошел.

Передо мной сразу же раскрылось просторное помещение с огромным стоящим по центру столом из черного дерева, за каким сидел грузный сосредоточенный человек в деловом костюме, торопливо подписывающий кипу бумаг. Я прошел и, не сказав ни слова, осмотрелся, натыкаясь то на картины, заботливо развешенные по выкрашенным в кремовый оттенок стенам, то на кубки и награды, выставленные на обозрение всем в высоком шкафе, то на большой логотип нашей фирмы, растянутый по всей правой стене. В самом же кабинете веяло прохладой – работал кондиционер, убаюкивающе тикали настенные часы, чуть слышно журчала вода в аквариуме у окна, навязчиво пахло бумагой, кофе и хорошим парфюмом.

– Янадеюсь ты по очень срочному делу, – оторвавшись от бумаг, нарушил молчание шеф и – кротким голосом: – У меня много работ, Сид. Голова кругом…

– По срочному.

Тот отложил ручку на край стола, сдвинул документы. Некоторое время внимательно смотрел на меня, молчал. Маленькие глаза красны, печальны.

– Вот как… – наконец понимающе кивнул шеф и, откатившись на кресле, выполнил пригласительный жест: – Ну тогда присаживайся, внимательно тебя слушаю…

Я развернул к себе кресло, сел. Сразу сложилось впечатление, что сижу на кровати – свободно, мягко.

Все это время шеф не сводил с меня пытливых рысьих глаз, время от времени приглаживал широкой ладонью уложенные бриолином карамельные волосы, хмыкал, щурился, словно прикидывая, что я могу попросить.

– Мне нужны деньги… – признался я и вгрызся в того глазами. – В долг конечно…

Шеф на это лишь взметнул бровями, отвел удивленный взгляд, отвернулся и как-то задумчиво вздохнул.

– Деньги, значит… – повторил он и не спеша встал, направляясь к шкафу. Оттуда спросил: – И сколько? – достал бутылку коньяка, стакан, налил себе, предложил: – Выпьешь?

– Нет, спасибо.

– Какзнаешь, – бесцветно промолвил шеф, залпом осушил стакан и охнул, вздрогнув. – А с чего ты взял, что они у меня вообще есть?

– Не знаю, – помотал головой я, тяжело выдохнул, – все-таки люди такого полета… как без наличности… вот и подумал…

Такой ответ явно позабавил шефа – тот громко усмехнулся, закрывая шкаф.

– А может, у меня все в обороте компании, – съязвил он. – И мне не принадлежат. Не подумал?

Я промолчал.

– Ладно, – сменив тон на деловой, произнес шеф, – сколько тебе нужно-то?

Я на секунду замешкался, замялся, не зная, с чего начать, а потом плюнул и сказал как есть:

– Четыре штуки, – и откинулся на спинку.

Тот какое-то мгновение молчал, обдумывая услышанное.

– Немало. Проблемы, что ль, какие? – осторожно поинтересовался шеф. – Может, помочь могу чем-нибудь? На что тебе сразу такая сумма? Влез во что-то?

– Надо, – подняв глаза, туманно ответил я, – просто надо…

Шеф нахмурился, помрачнел.

– В таком случае – нет, – отрезал он и бросил недовольный взгляд: – Я не стану давать тебе денег, Сид, пока не узнаю, на что они пойдут. Без обид: это не сотку одолжить до получки, это – немалая сумма, и я не могу напрасно рисковать средствами. Ты меня тоже пойми правильно…

Понимая, что сейчас могу упустить шанс и потерять Бетти, я решил во всем сознаться:

– Бывшая жена у меня дочь забрать хочет, – начал я, не сводя с него глаз. Тот моментом поменялся в лице и даже, как мне показалось, проникся сочувствием. – Видеться не дает, а теперь вообще заявила, что если денег не дам – о дочери могу забыть. Сука…

– Ав полицию обратиться? В суд, в конце концов?.. – неподдельно взбунтовался шеф. – Есть же способы решения!

– Мне дочь дороже, – ответил я, – проще уж деньги отдать – пусть подавится ими – и с дочерью быть, чем таскаться по этим судам, ждать месяцы…

– Тоже верно, – не стал спорить шеф, – Сид, а вы давно с супругой разведены?

– Уж как три года, – охотно ответил я, – и все это время она пытается отнять у меня Бетти. И что я только ни пробовал: и пытался как-то договориться по-хорошему, и на мировую шел, и угрожал даже – один хрен против и – все. А теперь деньги понадобились, и делай что хочешь…

– А есть идеи, на что они ей? – участливо вставил тот. – Все же сумма-то, скажем так, немаленькая.

Я призадумался, закусил губу.

– Может, на адвокатов… – предположил я. – Не знаю…

Помолчали. Долго молчали.

Наконец шеф встал, ни слова не говоря, прошел к сейфу, стоящему под аквариумом, ввел код, открыл и вытащил несколько упакованных в целлофан денежных пачек.

– С запасом даю – на всякий случай, – вернувшись, сказал он, подвинул ко мне деньги – на первый взгляд, в полтора, а то и в два раза больше чем нужно – и добавил: – Отдашь, как сможешь. С этим я тебя не тороплю, Сид. Главное, нос не вешай, договорились?

Я прохладно улыбнулся.

– Договорились, – и протянул руку: – Спасибо за все.

– Вот проблемы утрясешь – и скажешь спасибо, – закончил шеф и пожал руку, – смотри, чтобы денег никто не видел, а то начнется тут…

– Хорошо, – сказал я и, забрав внушительную сумму, – к выходу.

«Мы будем вместе, принцесса, – с надеждой думал я, – никто нас не разлучит…»

И покинул кабинет.

Пока шел по ковру мокрых темно-золотых листьев с виднеющимися багровыми травинками, погода уже успела поменяться несколько раз. Угрюмое безрадостное небо то неожиданно темнело, заволакиваясь жуткими лохматыми тучами, грозящими пролиться очередным ливнем, то вдруг светлело, прояснялось, и даже успевало на пару мгновений порадовать бледно-голубыми проплешинами, прежде чем опять зарасти серо-черной пеленой и помрачнеть. Случалось, оно настолько сильно тяжелело и хмурилось, что больше походило на металлические пласты с багровыми и даже медными прослойками, нависающими над землей, будто бы желая раздавить, смять, расплющить. В такие минуты все вокруг на время умолкало, замирало, уступая странному затишью, а потом поднимался сильный ветер, и короткое безмолвие нарушалось целой палитрой звуков, не похожих друг на друга.

Возле меня каждую секунду кружились то большие, то малые лиственные круговерти, шумела кожистая трава, громко скрипели ржавые опоры ЛЭП, хилые ветки больных деревьев. Минуту, а может, чуть больше бесился вольный ветер, забавляясь, словно дитя, с разным хламом, валяющимся, где ни попадя, но вскоре терял пыл и ослабевал, больше не бросая в лицо листья и не пытаясь содрать капюшон. А когда совсем стихал, на смену приходили диковинные для подобных мест птичьи песнопения, надоедливое карканье и заунывный вой шастающих где-то неподалеку от железной дороги собак, вечно рыщущих в поисках чего-нибудь съедобного. Он раздавался то чуть ли не в ближайших от дороги деревьях, то слышался за дырявыми исписанными граффити бетонными заборами, тянущимися параллельно, а то и вовсе звучал едва ли не за спиной. Первое время не на шутку пугался и резко разворачивался, готовясь встретить свору бешеных кобелей арбалетом, но почему-то запоздало вспоминал, что в нем всего-навсего один дротик, и хватался за нож. И всякий раз обманывался – никаких собак позади не было. Шалили нервишки…

На глаза попадались то промышленные сооружения, то ЛЭП, рухнувшие прямо на заборы, облепленные паутиной, то бетонные блоки, кольца, перекладины и прогоны, то полностью обчищенные мародерами грузовики и фургоны, то покрасневшие от мха рекламные щиты, кое-где имеющие темные пятна крови, страшные раздвоенные и растроенные порезы.

– Гиблое место, – отметил я, пролезая под кривыми ЛЭП со свешенными распухшими багровыми гроздьями странных ягод. Они иногда отцеплялись друг от друга и падали на виднеющийся из-под листьев голый асфальт, тотчас прожигая и растекаясь зеленоватой лужицей. – Куда ни ступи… – осторожно, чтобы не задеть еще одну такую кисть, протиснулся под прядью толстых оборванных проводов, – … везде какая-нибудь зараза тебя поджидает, – прошел и случайно увидел прожженный насквозь истерзанный труп в порванном камуфляже и противогазе, из какого прорастали багровые кустики. – Вот почему я опасаюсь малоизученных маршрутов…

А через некоторое время дорога немного освободилась и я наконец вздохнул спокойно, больше не наблюдая ни тошнотворных ягод, способных без труда прожечь не только плоть человека, но и асфальт, ни иной поросли, обычно «украшающей» фонари, машины и дома. Вся она будто куда-то подевалась, скрылась с глаз долой.

– Ну хоть где-то эта дрянь не растет… – облегченно вздохнул и прибавил шаг, обходя свободный от инопланетной растительности гнилой кузов легковушки без дверей, – а то я уж думал, что ей и вправду все нипочем.

И тут уловил чадящий запах гари и бензина, навеянный неожиданным порывом стылого ветра.

– Жгли, что ль, их? – предположил и принюхался: – Точно – жгли. Кто-то, видимо, за территорией-то своей тщательно следит… – посмотрел влево, вправо, наблюдая на траве едва заметные черные проплешины, наполовину скрытые под листьями, – наверно, те, из лагеря которые. Больше некому такой ерундой заниматься. Додуматься ведь надо. Но с другой стороны – похвально: хоть где-то этой заразы поменьше будет.

Хмыкнул, понюхал воздух, пробежался глазами по окрестностям и наконец пошел дальше, стараясь не обращать внимания на жуткую вонь, буквально валящую с ног. Но далеко от нее не ушел – через какую-то пару секунд ветер снова поменял направление, и мне опять пришлось дышать то жженой травой, то древесиной, то горелым мусором, от какого по-особенному щипало глаза. Однако ни огня, ни дыма так и не увидел – видимо, пожар учинили задолго до моего появления в этих местах или же он бушевал вовсе не здесь, а где-то вдалеке отсюда, пока его не затушил дождь. Но, так или иначе, – это лишь догадки.

«Скорее бы уже дойти… – страдальчески подумал я, отмахиваясь от удушающей вони, – а то, наверно, сдохну скоро тут, не дотерплю…»

И вот когда дышать стало совсем уж нечем, к горлу подкатывали тяжелый кашель и рвота, а дорога постепенно стала заволакиваться седыми клубами дыма, навеянными октябрьским ветром, впереди увидел спасительные самодельные высокие стены с колючей проволокой и большими воротами со шлагбаумом. А через пару мгновений заприметил и вооруженную охрану, разгуливающую поверху, и палатки тех самых бродяг неподалеку, оказавшиеся выброшенными, как собаки, за территорию за неимением средств. Из-за стен, по мере того как приближался к заветному лагерю, доносилась приятная музыка, гитарный бой, иногда слышались чьи-то громкие грубые голоса, ор, пьяный смех и матерщина, зачастую переплевывающая по громкости всю эту вместе взятую какофонию. Порой долетал тяжелый запах сигарет, масла, резины, пороха, горячей еды, костра, пива. Предчувствие, что внутри ждет разношерстная публика, интересующаяся только моим кошельком и трофеями, крепло с каждой минутой…

А когда уже почти вплотную подошел к воротам заветного лагеря, меня запоздало заприметил подвыпивший охранник и заспешил немедленно окликнуть, видимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед незнакомцем:

– Эй ты, рожа! Куда рвешься?!..

Я остановился, вскинул голову – заросший щетиной жилистый бритоголовый мужчина в черной накидке и с поношенным карабином грозно выкатил глаза.

– Ты глухой, что ли?! Эй, мля!

– Как это – куда? – удивился я и съязвил: – Внутрь конечно, глаза-то свои стеклянные разуй. Сторож хренов.

– Ты… это самое!.. – запинаясь, возмутился тот. – Язык-то попридержи: мне тебя отсюда шлепнуть – все равно что муху по столу размазать, – почесал щетину, погрозил битым-перебитым карабином – приклад в изоленте – и продолжил гнуть свою линию: – Откуда тебя принесло вообще?

Я промолчал и непроизвольно посмотрел на бродяг, расселившихся у лагерной стены. Те с неподдельным любопытством следили за нами, ожидали какой-то развязки.

– Из Грултауна я, – наконец ответил я и сплюнул, плотнее укутавшись в накидку.

Охранник за секунду поменялся в лице.

– Да?.. Но… оттуда уже давно никто не приходил… – с тревогой в голосе промолвил он, – а как вышел-то сюда? Через станцию?

– Да.

– Повезло тебе, – окончательно остыв, резюмировал охранник и, переложив карабин в другую руку, закурил, – мы тут просто недавно дезинфекцию проводили… хех, – коряво усмехнулся, носом выпустил дым, стряхнул пепел, – пожгли кое-где всякую муть, чтобы к стенам не ползла. В общем, если бы раньше сюда вышел – досталось бы и тебе. Да вот видимо все напрасно: дождь пролил – через пару дней опять высоченные кусты будут…

– А я-то думаю: кто это поджогами занимается…

Охранник на это лишь крякнул, сделал затяжку.

– Я вижу, ты сюда не разговоры разговаривать пришел, – твердо подметил он, поглядывая с хитрецой, – поэтому перейдем к делу: деньги, товар, хабар имеется – говорю тебе welcome! – нет – переезжаешь в бомжатник, во-о-о-н туда, – ткнул костлявым пальцем в сторону стоянки с бродягами, – такие правила, брат. Мы всякую нищету к себе не пускаем: любой, кто бывал у нас, тебе об этом расскажет. Так что, как говорится, не обессудь. А теперь показывай с чем пришел, да не вздумай глупости городить: за ножик там хвататься, за арбалетик свой – положу на месте. Мы друг друга поняли?

– А как же? – иронично улыбнулся я и скинул вещмешок. – Конечно поняли, как же не понять-то?

– Ну вот и славненько, – надменно ухмыльнулся охранник и застыл в ожидании.

Пользуясь отведенной минуткой, я развязал мешок и неторопливо вытащил один из двух контейнеров с отростками морфов-загонщиков и охотников, показывая тому.

– Пойдет? – поинтересовался, пристально глядя на впавшего в легкое недоумение охранника. Из его беззубого рта выскользнула недокуренная сигарета. И решил окончательно добить: – А если еще и так… – вытащил из кармана несколько пятидесятидолларовых купюр, расправил веером и демонстративно помахал, – что скажешь?

Пару мгновений охранник молчал, менялся в лице, жевал губы, а потом вдруг заулыбался с притворным радушием и красноречиво заявил:

– Приветствуем в Волчьем Логове! – и прибавил: – Как шлагбаум поднимешь, сдвигай ворота влево – они смазаны – и проходи. Лавка Скупщика по правой стороне лагеря, не пропустишь. И это… удачных покупок.

«Люди не меняются… – укоризненно подумал я, убирая деньги, – стоит денежкой помахать, и перед тобой хоть спляшут, хоть споют, хоть на головах ходить будут – любой каприз, лишь бы платили».

И, подняв деревянный шлагбаум, с небольшим усилием сдвинул скрипучие ворота и прошел внутрь.

В лагере царил кураж и пьяное веселье. Отовсюду слышался то хохот, то ругань, то мат, каким здешние обитатели явно не скупились и употребляли через каждое слово, то песнопения, создающие какой-никакой уют. Вдоль единственной улочки, умело выложенной досками и фанерой, тянулись разнообразные лавочки и палатки, увешенные яркими вывесками, мигающими через раз гирляндами и мелкими неоновыми лампочками, манящими к себе зевак. Покупателей – хоть отбавляй. В основном одиночки, искатели фортуны и простые бродяги-мусорщики вроде меня, кому просто посчастливилось разбогатеть, но встречались и те, с кем за пределами этого лагеря лучше не пересекаться – мародеры, хищники, наемники. Перед ними продавцы по-особенному лебезили, угодничали и наигранно щерились, словно видели в них не подонков, нажившихся за чужой счет, а закадычных друзей, зашедших поболтать и пропустить по стаканчику чего-нибудь крепкого. Так действительно может показаться, но здесь суть иная – животных страх. Одни не видят этого, но мне все ясно.

Шел мимо метавшихся людей, разящих потом, и с интересом заглядывал то в одну лавку, то в другую, каждый раз поражаясь предлагаемому ассортименту все больше и больше. Здесь и выцветшая неношеная одежда, и предметы быта, и отслужившая свое электроника, и даже книги – одним словом, все то, что лежало когда-то на столах и весело в гардеробах горожан. Причем некоторые торгаши – по-видимому, сами занимающиеся мародерством – не скрывали своей темной натуры и с лицемерной улыбкой норовили всучить каждому заинтересовавшемуся бродяге хоть что-то из вещей, однажды похищенных из эвакуированных квартир.

Если лавки в начале улицы хвастались, в основном, всякой мелочью, особо не привлекающей моего внимания и совершенно не пригодной для использования за стенами лагеря, то дальше уже попадалось то, на что действительно стоило посмотреть. Холодное и огнестрельное оружие, походное снаряжение, камуфляж, броня, москитные сетки, бинокли, фонари – чего здесь только не было! – и на все это изобилие народ слетался, как мухи на свежую мусорную кучу.

Исключением не стал и я.

– Эй, мужик, ну-ка топай сюда – есть выгодное предложение! – сквозь шум толпы послышался чей-то сиплый голос.

Потрогав напоследок лезвия двух керамбитов в отличном состоянии, я оглянулся и увидел на другой стороне невысокого сухощавого торговца в темно-зеленой кепке и с голым торсом, расписанным цветными татуировками. Он махал бледной рукой прямо над головами разгуливающих прохожих, громко окликивал, завлекал.

– Чего ему нужно-то? – задался я вопросом, пропуская мимо курящих мужчин, приобретших по старенькому пистолету.

– Да-да, ты! Иди-иди сюда! Иди!

– Ладно, хрен с тобой, – нехотя пробормотал я и, протиснувшись сквозь толчею, – к прилавку с товарами для охоты, где меня уже ждал расписной торговец, – чего звал-то?

Тот медлил, облизывал тоненькие облупленные губы, разглядывал меня изучающим взглядом.

– С арбалетом давно ходишь? – задал он наводящий вопрос и скрестил руки на груди, маленькими черные глазки загадочно сверкнули.

– Давно, – ответил я и, украдкой взглянув на продавца, пробежался глазами по товару: охотничьи, снайперские и ручные арбалеты, боеприпасы и всевозможный обвес к ним – арсенал внушителен, но, очевидно, выкраден из оружейного магазина или военного склада. – А что?

Торговец медлил, не отводил глаз.

– Да есть у меня кое-что для тебя… – признался наконец он и, поправив кепку, на секунду нырнул под прилавок. – Взгляни, – положил передо мной предмет, завернутый в серую тряпку, – человек, смотрю, ты серьезный – иначе бы не дошел сюда… поэтому, думаю, тебе это подойдет…

– И что это? – без особого интереса пробурчал я.

– А ты взгляни.

Выдохнув, – быстро развернул тряпку и изумился: новенький снайперский арбалет, раскрашенный под камуфляж, с оптическим прицелом высокой кратности, крепкими плечами и кевларовой тетивой. Находка, да и только…

– Сколько хочешь? – поинтересовался я, крутя в руках оружие убойной мощи. Глаза горели, как у ребенка.

– Тебе как ветерану со скидкой отдам, – подхватил торговец, чувствуя, что я на крючке, и закинул в рот мятую сигарету, но не закурил, – пятьсот.

– Не, – поморщился я и положил арбалет обратно. Пыл как-то разом поутих. – Дорого все равно.

– Торг уместен, если что, – для заметки вставил торгаш, по-прежнему глядя на меня с неподдельным интересом.

– Сейчас вон все спущу на арбалет и буду потом лапу сосать, – поежился я, – пока подожду с покупкой. Дай-ка мне лучше дротиков к моему. Есть такие?

– Найдем, – улыбнулся татуированный торговец и нырнул в большую картонную коробку, – подожди немного.

Пока он искал боеприпас, я позволил себе осмотреться.

В некоторых полупустых лавках сушился на бельевых веревках красный мох, чуть в стороне, у небольшой палатки с одним единственным окошком и тремя стоячими столиками, кушали и посасывали пиво неведомые люди в осенних куртках, а правее – залихватски бренчал на гитаре безногий калека, окруженный слушателями. Каждую секунду то возле одного прилавка, то возле другого вспыхивали ссоры, едва не перерастающие в поножовщину, толкались прохожие, шелестели купюры. Но имелось здесь место, куда народ стягивался как-то по-особенному охотно, – большая стойка, крытая темно-зеленым тентом. За ней стоял усатым человек с зализанными назад седыми волосами и ежесекундно забирал из рук подошедших то коробки, то мешки, то пакеты, отсчитывая наличность или передавая провиант.

«Скупщик, – узнал я, – Ты-то мне и нужен. Нашел тебя наконец-то».

– Ну что, смотри, что ль? – неожиданно окликнул торговец, и я обернулся, сразу же натыкаясь на разнообразные дротики и болты, аккуратно разложенные на прилавке. Поняв, что я заинтересовался, он тут же принялся консультировать: – Вот эти… – указал на четырехлезвийные черные дротики, – хорошо сбалансированы, обладают высокой проникающей способностью и эффективны на большом расстоянии. – Эти… – взял металлический болт с шарообразным наконечником, – зажигательные. Морфов зажарит за секунду, как цыплят!

– Хм… – хмыкнул я и взял его из холодной загрубевшей ладони, – неплохо.

– Еще бы! – довольный собой, воскликнул тот. – У меня ж хлам-то не продается – все качественное, проверенное, так сказать, в полевых условиях. Еще такие и такие есть, – следом передал еще два дротика: один – серого цвета с острейшим стальным наконечником, второй – зеленый, с тонкой иглой вместо наконечника, – первый – пропитанный синтетическим ядом: человека кладет наповал. Морфа, конечно, не завалит, но парализует надолго. Второй – усыпляющий. Тут, думаю, комментарии излишни.

Я призадумался.

– Дай по двадцать штучек простых и зажигательных, – окончательно определившись с выбором, ответил я, – сколько там с меня?

– Сто.

– Держи, – и, отсчитав наличность, протянул.

– Удачной охоты! – пожелал торговец, убирая деньги в карман штанов.

– Спасибо, – поблагодарил я и – к Скупщику.

«Теперь главное все не растратить, – талдычил себе, – а то будет потом…»

Застрял в небольшой очереди. Люди несговорчивы, угрюмы, хмуры. Каждого, кто проходил впритирку, сторонились, как вора. Глядя на них, и сам поневоле настораживался, внимательно разглядывал прохожих, зачастую одаривающих меня недоброжелательным взглядом, и на всякий случай держал руку в кармане с деньгами.

– Долго… – устало выдохнув, пробубнил я, – долго топчемся…

– Это еще мало… – кто-то печально уронил позади.

Даже хотел поинтересоваться у впередистоящего сутулого человека в рваном пальто, не случилось ли там чего, как вдруг краем глаза уловил движение и машинально выставил левый локоть, не дав, как оказалось, карманнику сделать свое грязное дело. Невысокий небритый мужичок в узком капюшоне, поняв, что попался, быстро сориентировался и собрался затеряться в толпе, но я вовремя поймал за костлявую ручонку, крепко-накрепко сжал и дернул на себя.

– Ну что, мне тебе руку сразу всю обрубить? – негромко угрожающе процедил я, не ослабевая хватки. – Или кисть для начала? Что тебя, сука, в моем кармане так заинтересовало? Чего заткнулся?!..

– Я это… это я! А!.. – заверещал вор, играя на публику. – Убивают, люди!!.. – и дернулся в сторону. – Помогите!..

– А ну стоять… – потребовал я и схватил за грудки, – куда так намылился-то?

Зеваки обернулся, зашептались.

– Мужик!.. Пусти, а?.. Я же это… ничего не взял!.. – верещал вор, бегая маслеными глазами и тщетно пытаясь вырваться. – Чего ты?.. А?..

Я лишь сильнее намотал на кулак балахон, промолчал.

– Да оставь ты его в покое, – спокойно попросил тот самый сутулый человек, – хрен с ним, пусть валит – всех не переловишь все равно. Воров здесь как тараканов.

Дослушав, я еще немного попридержал вора – тот весь сжался, словно ожидая удара, – а потом скрипнул зубами, сделал злобное лицо и пренебрежительно толкнул в сторону. Воришка на ходу оправился, отряхнулся и, подтянув штаны, как угорелый рванул сквозь толпу куда-то за торговые лавки.

«Майк прав, здесь надо всегда быть начеку», – отметил про себя и на пару секунд задержал острый взгляд на прохожих.

А тем временем подошла моя очередь к Скупщику.

Подождав, пока мужчина в пальто заберет со стойки небольшой столбик консервов, валюту и удалится прочь, я молча подошел к Скупщику, глядящему на меня хитрыми рыбьими глазами, и осмотрелся. Сразу за ним виднелась просторная полка с банками консервированного мяса, редким алкоголем, блоками сигарет разных марок и товарами первой необходимости, рядом – две затертые металлические бочки, на них – накаченные бритоголовые верзилы в бронежилетах. Дальше – небольшой наспех построенный деревянный барак, на совесть крытый серебристым утеплителем, внутри – в несколько рядов грубо сколоченные нары, заправленные матрацами, койки уже кем-то заняты, стоял храп. Оттуда же невыносимо тянуло спертостью, духотой, запахом давно немытого тела и перегаром, выделяющимся среди прочих «ароматов» ярче всех и с непривычки даже перешибающим дыхание…

– Чего встал? – поинтересовался Скупщик и изобразил на бледном тонком лице, затянутом белоснежной щетиной, ухмылку. Голос скрипуч, пискляв, как у крысы, неприятен. – Принес что – выкладывай, а поглазеть приполз – в сторону отходи и не мешайся.

Я внимательно посмотрел на него, потом на громил, что заметно насупились, шумно задышали, внимательно следя за мной, снял вещмешок и звонко опустил на скользкую стойку, обитую жестью.

Скупщик меркантильно крякнул, прищурился.

– Сколько за это дашь? – развязав мешок, я сноровисто вытащил оба пищевых контейнера с отростками и положил перед его носом.

Тот моментом преобразился, глаза алчно засветились.

– Это надо посмотр-е-еть! – проскрипел Скупщик и, вытащив из кармана темной жилетки очки в тонкой оправе с одним ушком, мигом надел. – Так… интересно-интересно… – аккуратно вскрыл первый контейнер – понесло испорченной рыбой, – ух! Отростки!.. Ну-ка…

Следующие несколько мгновений Скупщик внимательно, даже педантично разглядывал то один отросток, то другой, то и дело хватался за пинцет, перекладывал, щупал и нюхал, чем вызывал отвращение не меньшее, чем душистое амбре из барака. А когда перешел к контейнеру с отростками охотников, ценящимися здесь значительно выше, – и вовсе обомлел и ахнул, чуть не уронив туда очки.

– Ты что, скальпелем орудуешь, что ли? – наконец промолвил он и испытующе взглянул. – Образцы такого качества мне еще не приносили…

– Привычка, – сдержанно ответил я и попытался объяснить: – Просто, если чуть выше резать, – загниет через полчаса, а так, если захотеть, можно дня три-четыре с собой протаскать без морозилок всяких. Главное – контейнер хороший иметь.

– А ты подкован, смотрю… – признал Скупщик, то и дело заглядывая то в один контейнер, то в другой, – давно уже охотишься?

– Прилично.

– Это чувствуется, – подметил он и, плотно запечатав запотевшие контейнеры, снял очки и продолжил вкрадчиво: – Сказать по правде – я поражен. Да и заказчик, уверен, будет поражен не меньше – качество отменное, эксклюзив! В общем, давай так: я забираю оба контейнера и даю тебе за них пять тысяч. Можешь взять наличными, как все часто делают, можешь продуктами – дело твое. Некоторые еще заказы с пожеланиями мне на листочке царапают: в основном – хороший кофе, пушки, обувь износостойкую, по мелочи чего. Ты тоже можешь, в принципе, если хочешь.

Я задумался.

– Дай пока, значит, вон тех вот консервов с запасом… да-да… на неделю где-то, – принялся заказывать я, – пачку соли, блок сигарет крепких, нормальных только, спички, маленькую бутылочку бензина, если есть, парочку универсальных фильтров для противогаза, бинт, антисептиков каких-нибудь. А, салфеток еще…

– С фильтрами будет напряженно, наверно… – почесав кадык, задумчиво протянул Скупщик, – сейчас чего-нибудь найдем… Противогаз какой у тебя?

Я показал.

– М2000… – знающе промолвил тот и прокомментировал: – Отличная вещь. Редкий, – помолчал и вдруг выдал: – Может, продашь? Две тысячи даю!

– Не продается, – отрезал я, но тут же предложил другой вариант: – Могу кое-что другое отдать… – вынул телефон, найденный в автобусе, – как тебе?

– Как новый прям… – мигом переключился Скупщик и осторожно взял в огрубевшую руку со множеством шрамов, – ну и трофеи ты мне приволок конечно… – усмехнулся, – даю за него восемьсот!

– Забирай.

Тот мигом убрал телефон куда-то под стойку, отсчитал наличные.

– Ну вы, двое, хватит прохлаждаться! Ищите мне два фильтра для М2000! – неожиданно рявкнул Скупщик на бездельничающих телохранителей. – Только смотрите, чтобы резьба была универсальной!

Те тотчас поспрыгивали с бочек и – в утлый барак. Сам же Скупщик, проводив телохранителей недовольным взглядом, приник к полке с товарами.

– Вижу, в далекий путь собрался… – подметил он, кладя на стойку консервы.

– Вроде того, – подтвердил я, складируя их в мешок.

– Ну, бог в помощь тебе тогда Места-то у нас здесь глухие, жуткие. Это я тебе так… для справки.

– И не в таких бывал.

Замолчали.

Закончив раскладывать мои покупки на стойке, Скупщик наспех пересчитал оставшиеся деньги и вернул мне.

– Здесь четыре: тысяча – за заказ, – пояснил он, сверкнув глазами, – еще нужно чего?

Выдерживая паузу, я разорвал блок сигарет, вскрыл пачку, сунул душистую сигарету в рот, сложил купленные товары в мешок, закурил.

– Да, – наконец промолвил я, с наслаждением делая затяжку, – есть кое-что…

Тут на стойку звучно легли два черных фильтра.

– Такие, что ль? – пробасил вставший возле меня бритоголовый верзила. – Полсклада перерыли!

– Такие, – бесцветно подтвердил Скупщик, – передай ему.

Тот, как покорный пес, подвинул мне два новеньких фильтра и отошел в сторону. Я закинул их в мешок.

– Полчасика погуляй где-нибудь, – прозрачно намекнул Скупщик и, тотчас забыв о его существовании, склонился над стойкой и осторожно, как бы невзначай, спросил: – Так что ты там хотел-то?

Я испытующе взглянул на жмурящегося от дыма Скупщика, затушил сигарету и, оглядевшись, словно боясь, что кто-то может подслушать разговор, заявил:

– Мне нужна информация.

Скупщик расцвел в хищной улыбке, демонстрируя серебряные фиксы, а потом послюнявил губы и иронично выдал:

– Интересно-интересно… – пригладил белые волосы, – и какого же рода информация тебе нужна?

– Я ищу одного человека, – начал я издалека и – в карман за фотографией дочери, – давно уже…

Скупщик молчал, смотрел на меня.

– Штука, – наконец огласил он цену, – и будет тебе информация.

Я расплатился.

– Теперь слушаю… – промолвил Скупщик, убирая деньги.

– Вот, – я подвинул к нему фотографию.

Тот молча взял ее, как-то странно взглянул, а потом глаза жутко засветились, сам весь поменялся в лице и вдруг похотливо промолвил:

– Сучка, конечно, что надо, – усмехнулся, скабрезно заулыбался, – но не встречал – извиняй! Хотя, если бы повстречал…

В ту же секунду я схватил его за грудки, оборвав на полуслове, протащил по стойке и тяжело уложил на сырой деревянный пол, придавив, как клопа, коленом.

– Сука… ты чего?!.. – прохрипел он, окрасившись. – Тебя же тут на ремни порвут!.. Ай, мля, больно!.. Больно, говорю!!..

И словно в подтверждение его слов из-за стойки одновременно вылетели двое набычившихся раскрасневшихся телохранителя с железными прутьями.

– Замерли! – выпалил я и, молниеносно выхватив арбалет, прижал к виску скрученного растрепанного Скупщика. Тот тихо хрипел, грязно матерился и трепыхался пойманным мотыльком. – Иначе башню ему продырявлю на хрен!

Те замерзли, отошли в сторону.

Люди вокруг обомлели, заахали.

– Быков своих усмири, – тихо попросил красного, как кирпич, Скупщика, – ну!

– Бросьте оружие… – протявкал он, брызжа слюной, – бросайте же, дебилы! Не стойте столбами!..

Верзилы же поняли только с третьего раза и поспешно разоружились, шумно покидав прутья.

– Чего ты этим добиться хочешь?.. – мычал Скупщик. – Тебе всего лишь шаг сделать и ты…

– Заткнись, – перебил я и сильнее вжал колено. – Я же знаю, что ты солгал! Знаю!.. По глазам видел, что знаешь что-то. Говори же, где мне ее искать! Говори! Ну!..

Скупщик протяжно прокряхтел, закашлял.

– Да на кой хер она тебе понадобилась?.. Чего ты так впрягаешься за нее… – голосил он, уже не имея сил сопротивляться. – Что она особенная, что ли? Карамельная, мля? Других нет?..

На это я лишь сильнее прижал арбалет к взмокшему виску.

– Она дочь моя, – холодно проговорил на ухо Скупщику, – а за нее я могу свернуть тебе шею прямо сейчас. Понял меня, паскуда?..

– Н-не н-надо!.. – перепугался он. – Ц-церковь Святого Морита!

– Продолжай.

– До меня доходили слухи… – сглотнув, начал Скупщик, – что там, в церкви этой, немало уцелевших из городов обосновалось! Попробуй поискать там…

– Как добраться?

– Она к северу от лагеря! Можно еще коротким путем, через болота – они на северо-востоке, – но этой дорогой никто не ходит.

– Выход еще один есть здесь отсюда?

– Да… – проскулил Скупщик, – там… за лавками, прямо…

Узнав, что хотел, я вскочил, поднял фотографию Бетти, схватил вещмешок и, пригрозив оторопевшим громилам арбалетом, проскользнул через толпу.

– Ты еще заплатишь за это!.. – гремели вслед угрозы Скупщика.

Кроме пьяного охранника, дремлющего на стуле возле небольших ворот, никого не оказалось. Воспользовавшись этим, я бесшумно скользнул к ним, осторожно приоткрыл, стараясь не скрипеть, и, перед тем, как покинуть лагерь, – обернулся: Волчье Логово «стояло на ушах», всюду оживление, громкие возгласы, выкрики.

«Пора сруливать, пока за мной хвост не увязался», – с тревогой подумал я.

Когда покинул душную и шумную территорию лагеря, на улице темнело и холодало. Небеса, перегруженные неподъемными от воды тучами, теперь, казалось, окончательно остановились и медленно утопали в подкрадывающихся сумерках. Но, несмотря на их обреченность и безнадежность перед скорой ночью, они все-таки находили в остатки сил, разрывали мрачные тучи-корабли и оттесняли тьму, показывая свои жуткие раны – багровые просветы, омывающие уродливые окрестности рубиновым светом. Он ложился то на сырую жухлую траву, то на лужи, то на стволы пораженных опухолями деревьев, то на хилые остовы, и всякий раз щедро окроплял их кровью, перекрашивая в алый оттенок. Но вскоре порезы на небе затягивались, переставали кровоточить, и сияние, посветив еще чуть-чуть, – исчезало, больше не в силах бороться ни с тучами, ни с напирающей темнотой. А через какое-то мгновение на землю опустился крепкий промозглый ветер, без спроса вторгающийся в разграбленные салоны чужих машин, и начинал показывать своенравный характер: выть, скулить, плакать, хлопать дверьми, разбрасывать листву, гнуть ветви, звенеть стеклом.

– Сколько еще до этой церкви идти… – потягивая сигарету, проворчал, вновь обернулся и увидел нескольких собак, рыскающих в густых кустах, близ дороги. Глаза жутко светились – чуяли меня, наблюдали. – А то уже ночь близится…

Четвероногий эскорт же, несмотря на то, что я один, приближаться не рисковали – побаивались, чувствовали исходящую от меня опасность. Иной раз, правда, кто-то из особенно матерых кобелей, выбежав на дорогу, выпускал в меня череду громкого лая, но стоило положить руку на арбалет – сдувало как ветром. Такая игра меня обычно изрядно веселила, но бывали моменты, когда собаки, уставшие отсиживаться где-то на отшибе, сливались в небольшую стаю и шли за мной по пятам, рыча вслед. Вот тогда действительно становилось не до смеха: одно резкое движение – и изорвут в клочья, как тряпку. Но даже в такой ситуации арбалет по-прежнему действовал безотказно и вынуждал облезлую свору держаться подальше – первым упасть с дротиком во лбу или брюхе не хотел никто. Вот только прекрасно понимал: долго так пугать голодных зверей не выйдет – рано или поздно нападут, это лишь вопрос времени. Однако ситуация осложнялась тем, что скрыться от псин, случись погоня, просто-напросто негде: ни тебе поблизости высоких деревьев, ни машин, ни сооружений. Оставалось только идти с прежней скоростью и ни в коем случае не останавливаться, чтобы не дай бог не спровоцировать свору, только и ждущую момента, когда оступлюсь…

– Вот же привязались, – раздраженно выдохнув дым, промолвил я, – хрен отвяжешься…

И неизвестно, сколько бы продолжалось это преследование, если бы со стороны лагеря вдруг не послышались выстрелы. Каркнули вороны. Стая в один момент утратила ко мне гастрономический интерес, заметалась, заскулила и вскоре разбежалась по ближайшим канавам и оврагам.

– Уже?.. – не поверил вначале я и развернулся: полдюжины вооруженных людей с фонарями отчетливо виднелись вдали. Они дружно бежали в мою сторону, бранились, свистели, окликивали.

– Быстро же вы спохватились…

Сделав затяжку-другую, я почему-то вдруг понадеялся, что они не за мной – мало ли за кем бегут-то? – но когда грянула следующая автоматная очередь и в пяти шагах взлохматилась кучка листьев, стало совершенно ясно: все-таки за мной. Выкинув окурок, – спрыгнул в небольшой овражек и рванул к невысокому бетонному забору – за ним, вдалеке, виднелись развалины жилых домов.

– Уйдет, пацаны, скорее!! – кричали преследователи. – Уйдет ведь, сука!! Уйдет!..

– Не отстанут, – обернувшись, тихо проговорил я, секунду проследил. – Эти точно не отстанут…

Второпях перекинув вещмешок, – с разбегу вскарабкался на отсыревший хрупкий бетон и перелез. Но едва упал на кучу веток, по забору пронзительно заколошматили пули. Подняв мешок, – на бегу забросил за плечи и помчался напролом через кусты к узкой дороге, тянувшейся меж двух осыпавшихся до основания сооружений, опутанных багровыми вьюнами.

– За ним!!

– Пали, мля, пали!!

– Уходит, гребень!!

Метнувшись от стены в сторону, буквально взорвавшейся ураганом красных осколков почти перед лицом, я на ходу нырнул в высокую кожистую траву, какой благо хватало, и выставил руку с арбалетом.

– Иначе не оторваться – догонят, – и выстрелил наудачу.

– Ай, млять… – завыл кто-то из преследователей, – пацаны… этот… бочину мне, кажется, продырявил… сука-а-а…

– Разделимся! Вы трое – за ним!.. Показывай, где?.. Ну?.. Твою…

– Хоть чуть задержать их… – проговорил я и, вытащив из колчана новенький черный дротик, быстро перезарядил оружие, – а теперь уходим…

Но едва высунулся, – траву сбрило длинной неприцельной очередью: стреляли от бедра, веером.

– Стой, тварь!! – крикнули сзади.

– Ага, – проговорил я и влез через сильно порушенную оконную раму на первый этаж, очутившись в пустом засыпанном строительным мусором помещении с побитым полом, дырявым потолком и повсеместными лужами. – Прямо так взял и остановился.

От автоматных очередей страшно закладывало уши, от рикошетов дрожали и сыпались стены, сверху валилась штукатурка. Я кидался от серых фонтанчиков, появляющихся каждую секунду, то влево, то вправо, то снова влево, но за мной следовали неуклонно, не давали возможности оторваться. Те, кого Скупщик послал за моей головой, хоть и простоваты, но дело свое знали хорошо – стреляли на опережение, отрезали ходы, загоняли, как крысу в угол. За все время ни разу не слышал, чтобы кто-то из них прекращал стрельбу ради перезарядки магазина – один тут же подменял другого, и потеря в уроне просто-напросто сводилась к нулю.

– Как же мне с вами быть-то… – проговорил я, скрываясь от пуль за потресканной несущей стеной, – даже высунуться не даете…

– Слышь, сучара, тебе не уйти отсюда! – сквозь пальбу и звон рикошетов, зычно пригрозили мне.

– Посмотрим, – обронил я и, прижавшись боком к стене, вновь вытянул руку.

– Я ж тебя как вшу размажу! – прорычал все тот же бас, и тут преследователь показался. Наши глаза встретились. Автомат против арбалета. Кто окажется быстрее? – Эй, я этого…

Но закончить не позволил дротик, впившийся в круглое опухшее лицо. Тот завыл, уронил в лужу автомат, упал на колени и повалился набок. Каменное крошево и кирпичи омылись кровью. Я все-таки оказался быстрее.

– Может, хоть сейчас отстанут? – с надеждой высказался я, но тут услышал топот, лязг снаряжения и гомон. – Нет, не отстанут…

И, не дожидаясь появления противников, – к дверному проему с виднеющейся обшарпанной, с гнилыми перилами, лестницей. Но только подбежал, – сверху прыгнул еще один прихвостень Скупщика – лицо закрыто платком – и повалил. Быстро поднявшись, я хотел выстрелить, но тот ногой выбил арбалет и толкнул меня на оконную решетку, облепленную багровыми прядями.

– Попался, пацаны!! – восторженно протрубил он и сорвал платок. Им оказался один из тех самых громил. – Ну что, все?.. Деваться некуда? – кинул в сторону автомат, выхватил короткий обоюдоострый нож. – Иди-ка сюда, иди – убивать буду. Медленно.

И кинулся.

Я молниеносно вынул нож, взял обратным хватом и, дождавшись, когда тот сделает взмах, нырнул под атакующую руку и – лезвием по ребрам. Верзила заскулил, как побитый пес, выронил клинок, ослаб.

– Не скули, у тебя бронежилет, – укоризненно бросил я и – за своим арбалетом, – максимум – порез сделал. Кончить бы тебя хотел – ударил в горло. Так что радуйся, – и – к лестнице.

Что говорил вслед, уже не слышал – все внимание направлено на побег от преследователей.

Снаружи первым делом огляделся. По правой стороне раскинулось огромное болото, заросшее кустарником и камышом, чуть дальше – несколько полуразрушенных домов с двориком, а прямо – развалины некогда крупного завода. Там же, как бы спя, лежала фура, разбросанные стальные и бетонные трубы, горы кирпичей. Сами окрестности – сплошные дремучие кущи, не протолкнешься. И все это дополнялось несмолкающей какофонией стуков, уханья и кваканья, постепенно растворяющейся в сумерках.

«Ну, принцесса… – с мольбой мысленно обратился к дочери, – где бы ты ни была – пожелай мне удачи».

И – к развалинам, то и дело оглядываясь и слыша громкие выкрики и отсветы фонарей.

– Неужели за мной в такую глушь пойдут? – задался вопросом и перепрыгнул огромную покрышку от грузовика, наполовину увязшую в грязи. – Вот же вам…

В следующее мгновение что-то больно и туго стянуло ноги и потащило по листьям, по веткам к покосившемуся фонарному столбу. В ужасе, ошеломленный, попытался дотянуться до ножа, чтобы перерезать проклятый трос, но меня вдруг резко понесло вверх и вскоре вздернуло вверх тормашками, как пиратский флаг на рее. Накидка задралась шторой, новенькие дротики и болты высыпались, вещмешок свалился на землю, следом – арбалет, голова закружилась, перед глазами – чернота, перепляс. Попался. Вот и все? Конец истории?..

«Надо как-то перерезать балласт… – мелькнула отчаянная мысль, – пока еще есть время…»

Но поздно – бандиты уже догнали…

– Так-так-так!.. – сняв с меня накидку, самодовольно протараторил лысый преследователь – по-видимому, второй верзила из охраны Скупщика – и засветил в лицо фонариком. – Кто же это у нас тут такой красивый висит?

Я промолчал, гневно посмотрел на него.

– Молчишь?.. – продолжил тот и, демонстративно щелкнув автоматным затвором: – Крутой хер, мля… – высморкался, – что, решил с нами, сука, в догонялочки поиграть?.. Да?

– Да что ты с ним нянчишься?!.. – вклинился другой громила и дал мне прикладом по животу. – Этот козлик одного нашего завалил, второго чуть на тот свет не отправил! – Еще раз приложился прикладом – на этот раз по ребрам. – Да еще и новый бронежилет испортил!

– и – пригрозил: – Ты знаешь, что я с тобой сейчас за это сделаю, обезьяна?..

– Все-таки надо было тебя прикончить, – морщась не столько от боли, сколько от ослепительного света, с сожалением обронил я, проигнорировав его устрашение.

– Ах ты… – окрысился бритоголовый бандит и хотел уже лезть за ножом, но подельник приостановил жестом:

– Остынь, мля! Мы его лучше сейчас обуем до нитки, как босяка, и пусть висит себе на здоровье, отдыхает, пока Тени не растащат!

– Голова! – радостно подхватил идею тот и, склонившись надо мной, сквозь желчный смех: – Ну что, хрен моржовый, хана тебе пришла. Где ж твоя крутизна-то теперь? Все? Закончился героизм?.. А?

– Хватит языком чесать! Вещи хватай! – рявкнул на него напарник, а сам прибрал к рукам ручной арбалет и злорадно усмехнулся:

– Все, у меня теперь твоя игрушка! Обломчик!

Я в гневе дернулся, но все, чего мне удалось добиться, – раскачаться.

– Качайся-качайся – полезно! – посоветовал он и поднял дротик.

– Как он тут заряжается-то… Хрен поймешь…

– Харчей-то набрал… – роясь в вещмешке, как заправский мародер, завистливо промолвил другой. – В поход, что ль, собрался? Путешественник херов…

– Вещи, сказал, бери его, млять! Хер ли ты возишься вечно? В лагере насмотришься! – повысил голос бандит, кто говорил со мной первым, а сам запустил руку ко мне во внутренний карман. – А я пока у тебя в кармашке пороюсь, ты ж не против?..

– Только попробуй, скотина! – угрожающе выпалил я и вцепился в горло. – Кадык вырву!

Но тот без особого труда освободился от слабой хватки, наотмашь ударил твердым, как камень, кулаком, разбив губу, и притянул:

– Мне тебя пристрелить… – постучал мне по лбу арбалетом, – не стоит ни хрена. Ты че, не врубаешься, что ли?! Так какого хрена ты нарываешься?..

Тут откуда-то со стороны руин послышались хрипы.

– Морфы!.. – в полголоса объявил другой громила и мигом потерял интерес к вещмешку. – Валим! Валим же!.. Да брось ты эту херню!.. – выхватил у того арбалет, выкинул. – Все равно не зарядишь! Валим на хер!..

– Везет тебе сегодня, сука… – процедил напоследок инфорсер Скупщика, – если б не эти твари, я б тебя…

– Бежим уже, мля!! – рванув его за рукав, панически выпалил второй.

– Ща!.. – гневно бросил тот и, перед тем как уйти, – мне: – Счастливо оставаться, гребешок… – и ударил прикладом.

Сознание потухло…

– Роуз, скорее сюда! – едва сдерживая радость, громко позвал жену и принялся настраивать видеокамеру. – Роуз! Роуз!

Та, побросав все дела, прибежала в комнату.

– Сид? – взбудораженная, озадаченно спросила она, вытирая мокрые руки тряпкой. – Ты чего на полу сидишь? Да еще и с камерой?..

– Малышку нашу снимаю! – охотно пояснил я и приблизил изображение, снимая смеющуюся Бетти. Дочка стояла, опершись ручонками на деревянные перила манежа, и смотрела на нас синими, как небо, глазками.

Роуз расцвела в улыбке, кинула тряпку на спинку стула.

– Это кто у нас тут так смеется! – ласково сказала она, подбежала к кроватке. – Вот кто смеется! – взяла на руки дочку. – Сид, скамей честно, это ты ее разбудил, да? Я ведь только ее спать недавно уложила…

– Нет, она сама проснулась, честно… – обманул я и включил запись видео, – вы классно смотритесь вместе, милая! Слушай, а можешь ее взять, как тогда, в парке, помнишь?

– А так вас, Сид Форест, не устраивает? – с добрым укором спросила Роуз и поцеловала маленькую головку дочурки с совсем еще коротенькими светлыми волосиками.

– Нет, ну можно и так конечно… – вздохнул я, – но мне просто хочется, чтобы этот момент на видео остался.

– Уговорил! – все-таки согласилась Роуз и, придерживая Бетти за ножки, слегка прижала к груди. – Так?

– Да-да! – торопясь протараторил я. – А теперь скажи, что-нибудь, поиграй на камеру!

– Я не знаю, что… – растерялась она и прижалась головой к Бетти. Та, продолжая по-детски смеяться, принялась играться с мамиными волосами.

– Ну поимпровизируй, прошу тебя!

– Ну… – начала Роуз, – меня зовут Роуз… это – наша дочь Бетти, она уже большая! В это воскресение ей уже исполнилось три года… так?..

– Зачем ты меня спрашиваешь? – сделал я замечание, не отрываясь от камеры. – Просто говори и – все. Не стесняйся, будь собой!

– Да я не знаю даже что…

– О нашей семье расскажи, – дал подсказку я, – ну удиви зрителей. Ну же, милая!

Роуз засмеялась.

– Ее же никто кроме нас не увидит? – достав плюшевого мишку из манежа, спросила она и пошевелила его лапками перед дочкой. Бетти в восторге потянула ручки.

– Мы для себя это снимаем! – напомнил я. – Роуз…

– Ну все, все… – примирительно выставив правую ладонь, произнесла она и, пару секунд помолчав, начала: – Привет! Мы семья Форестов! И… я… не могу… Я стесняюсь, Сид…

– Господи, Роуз… кого? – засмеялся я. – Камеры?

– Просто непривычно…

Я умилительно вздохнул.

– Ладно, если скажешь мне кое-что – выключу, – пообещал я.

Роуз по-матерински посмотрела на меня, покраснела.

– Я люблю тебя, – призналась она и я, как обещал, выключил камеру.

Положив на диван, – подошел и обнял их с дочкой.

– И я вас… – поцеловал Роуз, – родные мои…

Очнулся от того, что в рукав вцепилась облезлая и донельзя исхудалая бродячая собака с ярко-желтыми бешеными глазами, изо всех сил старающаяся прокусить прочную ткань. Сквозь замутненное сознание сразу ощутил жгучую, острую боль и непроизвольно вскрикнул, стремясь как можно скорее выдернуть руку из смердящей пасти. Но дворняга в ответ лишь недовольно зарычала, крепче стиснула кривые клыки, и разжимать не собиралась – держала мертвой хваткой.

– Пошла прочь!.. – в бессильной злобе процедил я, пытаясь прогнать собаку. – Убирайся!! Пошла-пошла!!.. – еще пару раз дернул рукой – бесполезно. – Да пусти же, черт тебя дери! Найди себе другую добычу…

В ту же секунду фонарь надо мной как-то нехорошо проскрипел, задрожал, да так, что слетел ржавый плафон, и на лицо капнуло что-то теплое и вязкое.

Услышав утробный, хорошо знакомый с прошлой ночи хрип, я весь буквально похолодел от ужаса, а собака, протяжно проскулив, освободила руку, измазав слюнями, и попятилась, затравленно глядя наверх.

– Господи… – шепотом промолвил я, уже даже не обращая внимания ни на ноющую руку, какую чуть не отгрызли, ни на онемевшие ноги, ни даже на чугунную голову со стучащими, словно молотки, висками. – Только не это…

Наплевав на затекшую шею, – с невероятным усилием приподнял голову, слыша хруст позвонков, и сквозь кровавый туман в глазах, к своему ужасу, увидел Тень, держащуюся за тонкие смятые арматуры дымящимися длинными лапами. Та сидела на корточках, вытянув жуткую заостренную морду и хрипела, заставляю бедную собаку каждый раз поджимать уши от животного страха, отступать все медленнее и жалобнее скулить.

А вскоре хрипы послышались со всех сторон и… ночная тьма ожила.

«Надо сматываться отсюда!.. – загорелась в голове отчаянная мысль. – Любыми силами, но сматываться…»

Осознав всю степень смертельной опасности, нависшей надо мной, я кое-как нащупал нож, что благо не успели вытащить преследователи, загнавшие в эту ловушку, вынул и хотел уже перерезать трос, как вдруг Тень, все это время роняющая мерзкие слюни, кинулась на собаку.

– Господи, господи… – молясь, я в панике принялся пилить ножом прочную веревку, – дай мне время, еще чуть-чуть…

Но тут оружие, что служило верой и правдой все пять лет, предательски выскользнуло из запотевших рук и звонко ударилось об какую-то стеклянную бутылку.

Позади послышался хруст веток, шорохи листьев, стуки и какие-то эфемерные хлопки, словно кто-то спрыгивал на асфальт с верхних этажей.

Я обмяк.

– Прости, что подвел тебя, малышка… – как-то виновато и стыдливо, что ли, обратился к Бетти, озираясь, где видел пенящуюся от дыма ночную тьму и Теней, крадущихся ко мне. – Прости, что так и не нашли друг друга…

И вот когда хрипящая стая почти вплотную сгрудилась вокруг, глядя на меня уродливыми безглазыми мордами и яростно вереща от предвкушения скорой дележки человечьего трупа, в палые листья упало что-то тяжелое и чей-то голос громко скомандовал:

– Глаза не открывать!

Услышав его, я как можно сильнее зажмурился, и в следующую секунду раздался негромкий, но очень неприятный хлопок, тут же сменяющийся сплошным хаосом звуков.

А через мгновение все понемногу стало затихать, и я поспешно раскрыл глаза, наблюдая сущее безумие: корчащиеся от жутких ожогов Тени, витающую в воздухе обугленную плоть и клубы чадящего дыма. Но не успел мысленно поблагодарить таинственного спасителя, – откуда-то из вездесущей тьмы послышался короткий свист и трос лопнул. Я бревном повалился на землю, испугано огляделся – никого. Тогда решил не тратить подаренное время и срезать путы, как вдруг сквозь стоны мучающихся Теней, услышал быстрые шаги и обернулся. Передо мной стоял невысокий человек в странной на вид броне с капюшоном, на лице – маска-респиратор с зелеными зрительными фильтрами, в руках – длинный лук. Ничего не сказав, он ловко переложил лук в другую руку, подбежал, выпустил из кисти два коротких клинка и перерезал петлю.

– Собирайся быстрее – времени мало, – наконец заговорил незнакомец. Голос какой-то ненастоящий, неживой.

– Спасибо… – не зная с чего начать знакомство, поблагодарил я и, не теряя времени, живо принялся собирать пожитки, – но как ты…

– Не мне спасибо… – быстро перебив, все так же без эмоций проговорил тот и опустил лук, оттолкнув тяжелым ботинком обезображенную Тень, потянувшуюся к нему, – а М84 – светозвуковой гранате. Ты долго? Идти сможешь?

– Да не калека вроде… попью сейчас только…

– Нет времени, – отрезал чужанин и побежал сквозь тьму к руинам жилых домов, черными призраками возвышающимся над землей на фоне темно-синего неба.

– Эй, ты куда?.. – подняв и правильно зарядив арбалет, бросил я вслед.

– За мной, если хочешь жить…

V

После успешного выполнения задания по «тихому» устранению старшего сержанта Айса Эванса репутация Марка и его отряда в Горизонте-26 претерпела серьезные изменения. Ученые, все это время открыто выражающие им свое презрение и неприязнь, теперь стали благосклоннее, улыбчивее и сговорчивее, считая Тенеборцев уже не тупым стадом и паразитами, а, можно сказать, важными и исключительно нужными людьми, заступниками. При встрече с бойцами Марка, даже если те шли далеко, ученые приветствовали их по громкоговорителю, а при возможности, отбросив дела, навещали, когда те находились на учениях или в казарме, чтобы вот так вот, на равных, без пафоса и надменности, поговорить хотя бы пару минут.

Особый интерес к ним проявил и сам профессор Эрик Гельдман. Он увеличил тем в три раза рацион питания на постоянной основе, снабдил целый отряд экспериментальными моделями луков, броней, боеприпасами и позволил то, чего не разрешалось за все время ни одному Тенеборцу – свободно входить в научный комплекс. Вот только новым, неизвестно за какие заслуги подаренным снаряжением ни один боец, включая Марка, так и не воспользовался – побрезговал. Принимать «подачки» из рук такого изворотливого и двуличного убийцы, по чьей воле Тенеборцы в одночасье лишились замечательного командира, лучшего стрелка, друга и преданного товарища, – никто не захотел. Однако сам Марк, несмотря на мятежные настроения своих людей, выкидывать снаряжение, какому черной завистью бы позавидовал любой отряд, не стал, а предложил вариант куда более грамотный: сложить все в арсенале «до лучших времен» и забыть о нем, как о страшном сне. Не стал пренебрегать и уникальной возможностью – доступом к самому Гельдману, считая, что это – единственный и самый верный способ разоблачить старика, сорвать маску, докопавшись до истинной сути происходящего внутри комплекса.

И без того нелегкую ситуацию в стенах Горизонта-26 подогревала еще и пока что скрытая, неявная конфронтация между отрядом Марка и остальными Тенеборцами, отныне люто возненавидевших гельдманских фаворитов и истово пытающихся хоть как-то выслужиться перед профессором и всячески испортить существование своим недавним боевым товарищам…

Выпив немного коньяка из фляги, пока остальные бойцы принимали душ после долгих и утомительных тренировок по рукопашному бою, Марк решил немного вздремнуть и рухнул на заправленную зеленым покрывалом койку, по привычке закинув ногу на ногу и сложа руки за голову. Но заснуть никак не удавалось – мешали тяжелые, не дающие покоя мысли о судьбе Айса, о просьбе присмотреть за молодой девушкой, томящейся в казематах комплекса, о Горизонте-26 и о том, какое будущее ждет всех. Тогда он перелег на правый бок, глядя на другие пустые двухъярусные койки, чтобы отвлечься, но его ждало то же самое – мысли, мысли, мысли. Марк лег на левый бок и даже сделал еще пару глотков горячительного, надеясь, что вот так вот просто, грубо и незатейливо сможет прогнать тяжелые мучительные думы, но он глубоко заблуждался – алкоголь только подталкивал к тревожным размышлениям, но отнюдь не освобождал от них. Но хуже всего ему стало от того, что он вдруг вспомнил все передряги, радости и печали, какие ему с Айсом пришлось пережить: нападения морфов, бои с мародерами, смерти друзей, постоянный стресс, шумные посиделки в баре, какие-то мелкие праздники – все это рвало душу на части, никак не давало успокоиться…

Поняв, что на борьбу с самим собой просто-напросто не хватит сил, Марк решил полежать некоторое время с закрытыми глазами в тишине, уже не противясь воспоминаниям, – единственному сокровищу, какое не вправе кто-либо отнять.

Но побыть в тишине так и не удалось – со стороны входа послышался громкий смех, шаги.

– Эй, Марк! – подойдя, окликнул молодой веселый коротковолосый парень в мокрой темно-зеленой майке и с большим вафельным полотенцем на шее. – Не спится, что ли? – без спроса взял флягу с его койки, понюхал. – У-у-у… это залет!

– Это не залет, – принялся оправдываться Марк и слегка подвыпившим, уставшим голосом пояснил: – Это лекарство от бессонницы…

– Что, все так хреново?.. – вдруг сменив шуточный тон на серьезный, с глубоким пониманием осторожно спросил боец.

Марк кивнул, опечаленно посмотрел тому в покрасневшие после душа глаза.

– Тяжело мне, погано… – разоткровенничался он, – да и казарма без Айса стала какая-то мрачная, холодная, как склеп. Может, перекрасим ее к чертям собачьим, а? В какой-нибудь коричневый или желтый цвет?.. Все ведь покрасивее будет, хоть каким-никаким, а теплом наполнится.

Вместо ответа парень снял полотенце, присел на край койки.

– Знаешь… – начал он, – может, это и покажется бредом, но мне кажется, что наш старший сержант еще вернется.

– Забудь об этом, – отрезал Марк, – ему здесь появляться крайне нежелательно: если заметят рядом с базой – расстреляют из пулеметов…

Он взволнованно выдохнул, забрал у того флягу, еще выпил.

Парень же внимательно слушал, лишь изредка кивая проходящим мимо бойцам, готовящимся к отбою.

– Хотя, если сказать по секрету… – продолжил Марк после длительной паузы, – я тоже сегодня об этом подумал.

– Ну тогда не вешай нос, Марк! – взбодрил тот и, пошлепав по плечу, вдруг хлестнул мокрым полотенцем и как мальчишка рванул к своей койке, на бегу заливаясь смехом.

– Ничего-ничего! – запоздало бросил вдогонку Марк и хитро улыбнулся: – Я тебе это завтра припомню, засранец! – а потом громко объявил: – Все! Всем отбой!

В следующую секунду койки дружно заскрипели, одеяла зашуршали, послышались зевания.

Устало вздохнув, Марк решил, что и ему будет не лишним ложиться, как вдруг висящая на поясе рация, до этой минуты никак себя не проявляющая, – ожила.

– Кому понадобился-то в такой час?.. – удивился Марк и, решив не томить ожиданием собеседника, принял вызов: – На связи младший сержант Марк Харрис!

– Прошу извинить меня за беспокойство в столь поздний час, сержант… – принялись извиняться в эфире, и Марк без труда узнал льстивый, обходительный голос Гельдмана. – Скажите, вам удобно сейчас разговаривать или мне связаться с вами завтра, в первой половине дня?

– Удобно, – изобразив саму вежливость, ответил Марк и невольно повернул голову, на удивление не замечая ни одного проснувшегося бойца: все спали как убитые – тренировки выжали из них все соки. – Говорите, я слушаю вас…

– Да собственно говорить много и не придется… – словно не Марку, а самому себе проговорил Гельдман и тут же добавил, но на этот раз деловым тоном: – Давайте, в общем, заходите ко мне – есть, что обсудить. Надолго я вас не задержу. Обещаю.

Рация смолкла.

Повесив ее на пояс, Марк принялся собираться.

«Зачем это понадобился-то ему? – теряясь в догадках, подумал он. – По рации сказать не мог?»

Подтянув шнуровку и не став надевать доспехи, Марк в одних штанах и майке осторожно поднялся с койки, чтобы та не скрипнула и ненароком не разбудила уставших бойцов, и пошел к выходу. Погасив одинокую лампу возле дверей, он зачем-то обернулся, прошелся строгим взглядом по казарме и, не обнаружив ничего подозрительного, удовлетворенно кивнул и вышел.

Дойдя по дороге, освещенной тусклыми фонарными столбами, до больших железных ворот научного комплекса, Марк смиренно встал возле них и вдруг почувствовал, что начинает мерзнуть – неожиданно подул ночной стылый ветер. Не помогли ни растирания, ни текущий по его жилам коньяк – тот словно мигом улетучился, испарился, оставляя разгоряченное и разнеженное тело на закуску холоду.

– Холодно что-то… – сквозь стучащие зубы протянул он, поплясывая на месте, – надо было все-таки надеть что-нибудь…

Тут ворота комплекса тихо ухнули и раскрылись.

Марк прошел.

Войдя в безлюдный научный комплекс, где вместо нормального дневного освещения горели лишь несколько редких бледных неоновых ламп, он быстрым шагом дошел до лестницы и вдруг на всякий случай осмотрелся: ни слева, ни справа никого не оказалось – все коридоры пусты. Марк постоял еще пару мгновений, словно ожидая кого-нибудь увидеть, и невольно прислушался. Кругом стояла немая тишина, нарушаемая разве что почти неслышным и едва уловимым гулом кондиционеров и вентиляции, работающих где-то в недрах помещения и ежесекундно втягивающих тяжелые запахи реагентов. На секунду Марк даже поймал себя на мысли, что почему-то не наблюдает здесь привычных глазу снующих туда-сюда людей в белых халатах, но потом вспомнил, какой за окном час, вмиг осекся и направился на второй этаж.

Очутившись наверху, Марк почти сразу наткнулся на разлитый по гладкому полу одинокий желтый свет и пошел на него, в скором времени обнаружив лабораторию с открытой входной дверью. Заглянув туда, он увидел профессора Гельдмана, целиком и полностью погруженного в работу за электронным микроскопом. Тот выглядел крайне уставшим, бледным, замученным и отвлекался от пристального наблюдения лишь на пару мгновений, да и то ради того, чтобы промочить горло глотком кофе, черкануть пару строк в толстой тетради или набросать очередную формулу на маркерной доске. Поняв, что профессор сильно занят и попросту не видит гостя, Марк решил лишний раз не отрывать его от важных, требующих собранности и сосредоточенности дел и прошел без стука, с любопытством разглядывая всевозможное сложное оборудование, в каком, говоря откровенно, не смыслил ничего.

Услышав приглушенные шаги, Гельдман тотчас оторвался от окуляров, забрал с засыпанного бумагами стола очки, надел и с укором взглянул на Марка:

– Ну наконец-то! – натянуто улыбнулся, подтянул галстук. – А то я уже начал думать, что вы заблудились в стенах комплекса. Постойте-ка, что это у вас с лицом? – приподнял того за подбородок. – Вы что, пьяны?! А впрочем, неважно. Идите за мной.

Он вдруг потерял интерес к гостю, шагнул к выходу.

– Простите меня еще раз, сержант, что мне пришлось вас выдернуть из теплой койки, – не оборачиваясь, принес свои извинения Гельдман, – просто столько дел свалилось… столько всего нужно обработать, рассмотреть, проанализировать, что мне не хватает и целого дня. Вот и засиживаюсь тут допоздна, сами видите, – забрал ключи от лаборатории из кармана старенького халата, снял с вешалки, оделся, – вы пока выходите-выходите…

Марк вышел из лаборатории и стал ждать пожилого профессора.

Тот погасил свет, запер входную дверь, откашлялся.

– Идемте, – сделав пригласительный жест, Гельдман засеменил вдоль длинного коридора, – сейчас я покажу вам кое-что интересное.

– Куда мы? – наконец спросил Марк после долгого молчания.

– Сейчас увидите.

Вскоре они оба подошли к большой застекленной белой пластиковой двери, и Гельдман отворил ее, первым заходя в просторное темное помещение.

– Включите свет, – не глядя на Марка, вежливо попросил он, а сам неторопливо подошел к компьютеру, включил, уселся в высокое скрипучее кое-где подранное офисное кресло и стал дожидаться, когда загрузиться операционная система.

Через пару мгновений все люминесцентные лампы нагрелись, и Марк буквально опешил от того, что увидел теперь, при ярком освещении: огромные вычислительные агрегаты с мигающими разноцветными диодами, экраны на стенах, внушительных размеров окно, закрытое стальными жалюзи, – все это навевало на мысль, что он находится именно в кабинете для наблюдения.

– Подойдите к окну, сержант. Смелее, не стойте столбом, – потребовал Гельдман и, быстро введя на клавиатуре персональный пароль, закликал мышкой, внимательно, с прищуром, глядя в яркий тоненький монитор. – То, что, а вернее, кого вы сейчас увидите – заслуга вас и вашего отряда. Напомню: до вас на такой риск не осмеливался никто.

«Интересно, – подумал Марк, – неужели стража покажет?»

В следующую секунду что-то в просторном кабинете пронзительно пискнуло, спящие экраны ожили, пока демонстрируя одну только рябь, и на его глазах закупоренное окно с тихим жужжанием стало раскрываться, являя тому одну лишь кромешную непроглядную темноту. Какое-то время ничего не происходило, и утомленный долгим ожиданием Марк уже начал чувствовать, что проваливается в сон, как вдруг за окном послышался звонкий эфемерный щелчок, и тьма мигом развеялась, уступая место ослепительному, нестерпимому электрическому свету. Не выдержав этой белизны, он тотчас отвернулся, вытер выступившую испарину и озадаченно глянул на профессора – тот как ни в чем не бывало стучал по клавиатуре, не обращая на того никакого внимания.

– Извиняюсь за столь яркий свет, сержант, – промолвил наконец Гельдман и, повернувшись, объяснил: – Но, к сожалению, он необходим – сон у стража глубокий и долгий: в среднем около пятнадцати часов. Влияет ли на это их среда обитания – Сумеречная Зона – точно нами не установлено, но зато нам абсолютно точно известно: такие внешние раздражители, как яркий искусственный или дневной свет пагубно влияют на их нервную систему, пробуждают агрессию и выводят из состояния сна.

– Да и электричество их неплохо так… заряжает, – позволил себе неуместную шутку Марк и как-то странно посмотрел в глаза профессору, словно ища поддержки. Но тот сидел с серьезным непроницаемым лицом и хлопал глазами, глядя на него, как на законченного истукана.

– Поддерживаю, – все-таки кивнул тот и опять приник к монитору, – но сейчас вам лучше вернуться к окну – пропустите самое важное.

Марк повернулся, опять встал возле окна, сложил руки и пригляделся, больше не боясь быть ослепленным – свет теперь казался ровным, мягким, не разящим. Но едва опустил глаза, – у него буквально перехватило дыхание: там, внизу, раскрылся огромный зал со множеством прожекторов и стоящим ровно по центру гигантским морфом-стражем. Его задние лапы намертво скованы тяжелыми браслетами, передние – растянуты толстыми стальными канатами, а приплюснутую бронированную морду наполовину скрывала металлическая маска, из-под какой то и дело доносился глухой сдавленный хрип. Сам же морф лишь изредка потрясал могучим телом, облепленным различными датчиками, сотрясал канаты, вертел головой, словно дикий зверь, мерцал серыми глазами и временами вздрагивал, как от внезапного удара хлыста. Испепеляющий свет, что недавно наполнял весь зал, по-видимому, все-таки пробудил его, хоть и не до конца, вернул в сознание, но почему-то не вызвал гнев – скорее всего, стража предварительно усмиряли электрическим током.

– Морф-страж, в отличие от остальных разновидностей инопланетной формы жизни, обладает уникальной и единственной в своем роде структурой крови, способной вступать в симбиоз человеческой, – начал свое изложение Гельдман и тут Марк похолодел, безотрывно глядя на некогда грозного морфа, трагически унесшего жизнь Чаку Теперь в голове понемногу складывалась воедино жуткая мозаика: Гельдман проводит на похищенных людях опыты. – Но не это самое главное! – весь загорелся, глаза засветились. – А то, что при таком вот синтезе образуется пахучее токсичное вещество темно-синего цвета, являющееся смертельным как для морфов, так и для их флоры. Отростки и растения, что имеются в нашем распоряжении, чахли и обмирали прямо на глазах! Это прорыв, сержант! Оружие, на чьи поиски затрачено так много времени и сил, наконец-то найдено! С его помощью Сумеречную Зону еще можно остановить…

Гельдман вдруг взял паузу, передохнул.

– Однако есть один существенный нюанс, – переведя дух, продолжил он, – кровь, что мы взяли у троих из четырех подопытных, оказалась зараженной неизвестным вирусом. В итоге синтез был нарушен уже через две минуты, а конечное вещество, принимающее непосредственное участие в серии экспериментов, распалось, превратилось в воду. Попытки продлить ему жизнь хотя бы на минуту любыми доступными нам средствами тоже не увенчались успехами – оно становилось инертным ко всем известным нам химическим реагентам.

Он вздохнул.

– Надежда теперь на четвертую, самую молодую участницу экспериментов, – вдруг как-то холодно произнес Гельдман, – но она наотрез отказывается идти на контакт с кем-либо, почти ничего не ест и проявляет открытую агрессию по отношению к нашим сотрудникам. В прочем, все это лишь вопрос времени…

Лицо Марка побагровело, но он сдержался.

«Мне нужно как можно скорее увидеть ее, – с тревогой подумал он, – нельзя упускать шанс».

– И как вы собираетесь применять это вещество? – бросив взволнованный взгляд на профессора, спросил Марк.

– Над этим еще стоит подумать… – моментом дал ответ тот и, по-стариковски прокряхтев, приподнялся с кресла, деловито похаживая возле рабочего стола со сложенными за спиной руками. – Я, конечно, не военный… – снял очки, встал возле Марка, – поэтому я и хотел с вами посоветоваться, так сказать, получить квалифицированное мнение человека, сведущего в вооружении.

Марк хмыкнул, призадумался.

– Как вариант, можно сделать что-то наподобие газовой бомбы с часовым механизмом… – принялся рассуждать он, – проблема лишь в том, как безопасно доставить ее до пункта назначения, не подвергая тряски.

– К счастью, у нас есть вертолеты, – прозрачно намекнул профессор Гельдман.

– Хм… – промычал на это Марк, – в Сумеречную Зону?.. На вертолете?

– Не просто в Сумеречную Зону, – поправил тот, – а в Эпицентр. В ее, так сказать, самое сердце…

– Что?.. – опешил вначале Марк и переспросил: – В Эпицентр?.. Вы шутите, что ли, док?!..

– А что вас, голубчик, так, собственно, испугало? – деликатно поправив очки, удивленно спросил Гельдман и посмотрел через окно на пошатывающегося исполина. – Я ведь вам и вашему отряду выделил новейшее снаряжение. Причем, если вы уже успели заметить, оно учитывает целый ряд минусов, что, к сожалению, имеют стандартное вооружение и броня. Неужели вы думаете, что я буду просто так дарить такую уникальнейшую экипировку?

Марк поморщился – проклятый профессор и здесь успел перехитрить и его, и весь отряд.

– Вот как… – даже не столько обиженно, сколько ошеломленно протянул он, – ясно тогда…

– Вот и чудно! – повеселел Гельдман. – О времени же, когда будет снаряжаться полет к Эпицентру, мы с вами еще поговорим. А сейчас позвольте, наконец, продемонстрировать вам, как происходит забор крови у стража!

Не дожидаясь ответа, профессор подбежал к компьютеру, кликнул пару раз мышкой, и в следующее мгновение из-под пола возле морфа показались два небольших извивающихся жгутика с острыми, в палец толщиной, иглами. Те секунду-другую покрутились вокруг огромных лап морфа, словно думая, куда бы впиться, а потом почти одновременно вонзились и принялись высасывать всю живительную силу. Морф тут же заревел от боли, игнорируя маску, тщетно заерзал на месте, яростно задергал конечностями, заставляя удерживающие канаты натужно заскрипеть, но потом те огрызнулись жестоким разрядом тока, и тот вмиг остепенился. Оглушительно завыв от своего собственного бессилия, страж в последний раз раскатисто прохрипел и смолк, словно смирившись со своей плачевной участью, позволяя ненасытным иглам спокойно выпивать из него всю кровь, окрашиваясь в чернильно-черный цвет.

Понаблюдав за этим нелицеприятным процессом еще немного, Марку вдруг стало нехорошо, он потребовал прекратить это издевательство:

– Хватит… – и окончательно отвернулся от окна.

Гельдман в одно нажатие клавиши закрыл жалюзи.

– Согласен, зрелище специфическое… – безразлично протянул профессор и тут вопросительно посмотрел на Марка: – Я так полагаю, вы собрались уходить?

– Пора уже…

– В таком случае я не смею вас больше задерживать, – с охотой обходительно проговорил тот, – но перед тем как вы покинете это место, позвольте мне… напомнить вам о конфиденциальности: о том, что вы здесь увидели и услышали говорить никому не нужно. Это ясно? В противном случае вы повторите судьбу вашего предшественника, – привстал и как-то страшно посмотрел на Марка: – Прошу вас, сержант, не испортите наших доверительных отношений. Я ведь недаром выбрал именно вас и ваш отряд – вы себя хорошо зарекомендовали, в отличие от этих трутней, что отсиживаются на территории Горизонта-26, проедают наши запасы, тратят драгоценную энергию и наивно полагают, что они под моим прямым покровительством. Спешу вас заверить – это не так. Я желаю работать только с теми людьми, кто готов делать все не только на благо нашего общества и науки, но и на благо всего человечества.

Марк промолчал – профессор начинал его раздражать.

«Ну да, – мысленно возразил он, – нами можно затыкать любые дыры, жестом руки отправлять на убой, свободно распоряжаться нашими жизнями, а вы, жалкие твари, будете пользоваться чужими заслугами и жиреть, сидя в теплых лабораториях и в чистеньких халатиках…»

– И еще одно, – задержал его Гельдман. Марк отвлекся от мыслей, поднял на него глаза. – Если вам несложно, зайдите завтра к той самой испытуемой, о которой я говорил, и предупредите о том, что ей, так или иначе, придется поработать на науку и сдать кровь на общий биохимический анализ. Пока, конечно же, на добровольной основе. И мириться с ее дрянным характером вечно я не собираюсь! Это не детский лагерь, а серьезное научно-исследовательское учреждение! Так ей и передайте! Слово в слово!

Марк кивнул и поспешно покинул кабинет.

* * *

Чем дольше бежал вслед за таинственным спасителем, тем отчетливее понимал: самостоятельно из этих зловонных болот я бы не выбрался. На каждом шагу, затаившись во мраке и жидкой грязи, поджидала то глубокая яма с острыми ржавыми арматурами, то коварные коряги, то опасные отколки домов и автомобилей, заметить какие и так-то трудно, а уж на бегу – и вовсе невозможно. Каждую секунду в попытке нагнать спутника, мчащегося через топь, кровавые заросли с насекомыми и остатки старых построек, словно опытный следопыт, ходящий здесь ни один раз, мне приходилось срезать путь, рискуя угодить в колючую проволоку или, что, наверно, еще хуже, – в ловушку, каких теперь уже не на шутку побаивался. Но всякий раз, когда оказывался совсем близко и практически равнялся с плечом, тот ускользал, как дикий зверь от ловца, менял направление и нырял в кусты, зачастую оставляя одного посреди чащобы. Однако вскоре приноровился к такой его особенности и полагался уже не на зрение, как раньше, а на слух, безошибочно следуя по шорохам и хрусту камней. Мой же новоиспеченный спутник двигался с поразительной ловкостью и прыткостью, с легкостью акробата перепрыгивал засыпанные листьями и увязшие в грязи остовы машин, завалы мусора и с поразительной быстротой отыскивал ходы там, где их, казалось, попросту нет. За все время он так и не обмолвился со мной ни единым словом, ни разу не обернулся, чтобы посмотреть рядом ли я, и не замедлил хода, позволяя хотя бы немного отдышаться, – напротив, он лишь бежал быстрее, будто хотел посмотреть: на что я готов пойти ради возможности встретить новый рассвет…

Тени, что яростно верещали, хрипели и рвались за нами по пятам, в скором времени слипались в крупную стаю и единой дымящейся волной хлынули через болота, желая любой ценой настигнуть убегающих. Но даже такое скопище мерзких ночных тварей оказалось не в силах безотрывно преследовать нас по болотам, и постепенно они начали сбиваться с пути, звонко влетая то в хрупкие стены некогда целых домов, то увязая в грязи и в гуще вездесущих кустарников. Такие непростительные ошибки вынуждали их истошно, как-то разочарованно хрипеть вслед, верещать на разный лад и в ярости расшвыривать никому не мешающийся хлам, безжалостно раздирая на лоскуты холодную ночную темень. А вскоре они и совсем отстали от нас и стали разбредаться, как неприкаянные души, по ближайшим развалинам и дороге, заваленной обломками и столбами, продолжая протяжно надрывно хрипеть, словно коря себя за упущенный шанс полакомиться человеческой плотью…

Наконец, когда мы почти добежали до заветных, на счастье, свободных от инопланетной гадости руин, мой молчаливый спутник впервые сбавил ход и заговорил:

– Зайдем ненадолго – отдышимся, – и – в дыру в стене.

«Вот же, блин, юркий какой! – дивясь все больше и больше, с улыбкой отметил я. – Хрен поспеешь!»

И залез следом.

Наступив в неглубокую лужу, – первым делом достал зажигалку, чиркнул и постарался худо-бедно осмотреться. Место, куда тот меня затащил, частично затоплено и совершенно не годилось в качестве убежища, пусть даже временного: сплошные дырки, щели, трещины. К тому же здесь дурно пахло, где-то попискивали крысы и скулили сквозняки, отдаленно напоминающие свист.

Отыскав в полумраке спутника, хлюпающего лужами, я хотел последовать за ним, но тут столкнулся с еще одним неудобством нынешнего убежища – рухнувшим по диагонали прямо над головой облупленным вздутым потолком со сплошными пластами голубоватой плесени.

– Может, где-нибудь тут сухое место отыщем? – осмелился спросить я и несколько секунд послушал свое же собственное эхо, бегающее взад-вперед по душной тьме, как плачущий призрак.

– Нет, – раздался все тот же бесцветный голос, – лучше вообще еще немного углубиться – так безопаснее.

– Ну, твоя правда… – пожал плечами я и, посветив дорогу пошел за компаньоном.

Вскоре вышел к маленькому подсобному помещению, засыпанному бетоном, и увидел спутника – он молча сидел, опершись на стену, с луком на коленях и рюкзаком у ног. Понять, куда смотрел – на меня или насквозь – невозможно – мешал респиратор. А потом огонек зажигалки внезапно потух и тот совсем исчез, словно растворяясь в черном омуте. Единственное, что теперь позволяло понять здесь он или нет – зеленоватое мерцание линз и шумное тяжелое дыхание через фильтры. Оно казалось на удивление ровным и спокойным, будто тот и не бежал совсем, а так… совершал променад.

Кое-как найдя впотьмах более-менее сухое местечко с грудой какого-то гнилого хлама и тряпья, я с громким скрежетом вытащил из нее поломанную пыльную доску, распугав крыс, моющихся у лужи, положил на небольшой плоский обломок от потолка и сел напротив неразговорчивого спасителя, звучно расстегивающего рюкзак. Немного последив за ним, – хмыкнул, облизнул сухие губы, отряхнул испачканный вещмешок и вынул бутылку дождевой воды. Напившись, – убрал обратно, скинул капюшон, достал спички и закурил. Первая затяжка получилась на удивление неудачной: бросило в кашель, заныли легкие – видимо, подонок, что хотел поживиться моим добром, все-таки отбил их прикладом. Но потом неприятное нытье пропало, и следующие две затяжки сделал с превеликим блаженством, вдыхая дым с каким-то странным умиротворением. Все-таки что-что, а сигареты Скупщик продал хорошие: тянулись легко, нет противного привкуса.

– Верующий? – раздался внезапно хлесткий, даже бы сказал жутковатый вопрос спутника, и два зеленых огонька устремились на меня.

Выпустив дым, я стряхнул пепел и посмотрел на подаренные Майком четки с крестом, виднеющиеся из-под левого рукава накидки.

– Не сказал бы что фанатик, но верю, – честно признался я и в спешке, словно какое-то тайное сокровище, спрятал религиозный атрибут обратно под рукавом, – как ты заметил-то, темнота же кругом?..

Из-под респиратора спутника вылетел короткий смешок и тот постучал пальцем по зеленому стеклу.

– Увидел, – коротко ответил он, – причем в высоком разрешении.

– ПНВ, что ли? – догадался я и затянулся.

– Правильно думаешь, – загадочно ответил спутник и тут две изумрудные точки погасли – спутник снял респиратор, но лица по-прежнему не видел, лишь абрис. – Ночью без него как без рук. – теперь речь спутника обрела человечность, стала теплее, живее, приятнее, – хорошая вещь.

– Еще бы… – с неподдельной завистью усмехнулся я, – кто ж спорит-то…

Помолчали. Долго молчали.

– Как же тебя угораздило в такую глупую ловушку попасться? – вдруг с незлым укором спросил спутник. – Она ведь даже не на человека рассчитана, а так… на мелочь всякую вроде собак.

От этих слов мне стало почему-то стыдно, но все-таки ответил:

– От бандитов из лагеря убегал, – докурил, выкинул окурок в холодную воду, – на хвост сели крепко.

– Видимо, они все-таки знали о ней, раз ты в нее попал, – тот звонко открутил крышку фляги.

– Может, и так, – буркнул в ответ я и тут же сменил тему: – Вот только кто ты такой мне пока непонятно. Может, раз уж так вышло-то, хотя бы представишься?

Тот замолчал, зашуршал рюкзаком.

– Айс, – через несколько минут ответил он и сразу добавил: – Можешь звать меня так.

– Ну вот, хоть как нормальные люди заговорили, – довольно подметил я, – а то все молчишь-молчишь как воды в рот набрал, – посмотрел в его сторону, наблюдая лишь блеск глаз, – а я – Сид.

– Рад знакомству, Сид, – вроде и тепло, и как-то сухо, что ли, ответил Айс.

Тут крысы, все это время бегающие где-то поблизости, тревожно запищали и заплескались, словно предчувствуя беду.

– Грызуны нервничают – Тени рядом, – уже зная повадки «друзей» оповестил я и набросил капюшон, внимательно прислушиваясь к малейшим подозрительным звукам, доносящимся снаружи. – А ведь только разговор пошел… Эх…

– Уходим скорее! – проигнорировав нытье, скомандовал Айс и, вновь надев респиратор, – ко мне: – Силы есть? Бежать придется еще долго…

И, не дожидаясь меня, – к выходу.

– Да куда бежать-то? А?.. – в растерянности бросил я вслед. – Эй?!..

– Сначала из города выберемся, – раздался искаженный голос Айса, – а дальше – в мое убежище.

«Зря, наверно, покурил, – с волнением подумал я, – как бы теперь на бегу ласты не склеить…»

Но не успели мы и из дыры выскочить, – справа, из окон безглазых домов, вырвалась чудовищная какофония хрипов и верещаний, и на растресканный старый асфальт, заросший высокой травой, спрыгнуло не меньше трех десятков курящихся темным дымом остромордых Теней. Учуяв нас, первая тройка вдруг замедлилась, расправила в хищном порыве длиннющие лапы, раскрыла жуткие бездонные рты и вдруг так резво сорвалась с места, что я даже обомлел, с ужасом осознавая: теперь нам уж точно ничто не поможет оторваться. Почему-то посчитав, что самым верным решением в этой ситуации – точный выстрел зажигательным болтом по форварду юркой троицы, я уже изготовился сменить тип боеприпаса, чтобы отправить мчащуюся Тень в пылающий ад, но тут меня жестко схватили за плечо, так и не дав довершить начатое:

– В сторону, Сид! Это не поможет! – громко прокричал Айс и, выхватив из черного колчана такого же цвета стрелу, ловко натянул лук.

– А это как будто поможет… – раздраженно вымолвил я, со скептическим прищуром глядя то на спутника, то на Теней. Две из них уже запрыгнули на крыши легковушки и джипа без капотов и дверей.

Но тот ничего не ответил, а дождался, когда основная дымная масса подберется поближе и выпустил смертоносную стрелу…

Прямо на глазах разбушевавшийся огненный шторм целиком накрыл пытающуюся спастись хрипящую свору, за секунду превратил в золу половину, разорвал на части остальных, отбросил машины, проутюжил асфальт и затянул все вокруг непроглядным прогорклым дымом. А через секунду в нашу сторону подул крепкий ветер и нам в лицо, как метель, полетел горячий пепел. Он пачкал одежду, таял прямо на ней…

И все смолкло…

– Да кто же ты такой… – не сводя глаз с разрухи, учиненной разрывной стрелой, негромко протянул я.

– Все ответы потом, – пробасив через респиратор, вновь ушел от прямого ответа Айс и, подергав меня за плечо, отвлекая от наблюдения множества сожженных оторванных конечностей, поторопил: – Уходим! Теперь у нас есть время…

Договорив, – поправил лямки рюкзака, отряхнул капюшон и побежал вдоль дороги.

– Послал же мне бог попутчика… – вздохнув, пробубнил я и, поцеловав крест на четках, добавил: – Слов клещами не вытянешь…

Договорил, встряхнул накидку и побежал вдогонку.

После недавней шумихи, что наделал мой немногословный спутник, в окрестностях стало на удивление спокойно, словно кошмарные твари, узнав о его силе, испугались и решили затихнуть, больше не принимая попыток напасть. Ни нудный протяжный хрип, ни ворчания, ни верещания отныне не звучали ни из заросших развалин, ни даже из здешних зарослей – все эта классическая какофония ночи вдруг куда-то подевалась, умолкла, утихомирилась. Но теперь на замену ей пришли и наполнили уходящую ночь совсем другие, более, на мой взгляд, жуткие звуки, всегда умеючи создающиеся только одним подлинным мастером, – ветром. При каждом робком или сильном порыве в спящих руинах дрожали от гулкого эха промозглые стены, шумно катался по асфальту и полам мусор, натужно скрипели люстры и старая мебель, хлопали целые двери, словно в квартиры вновь вернулись их невесть куда подевавшиеся хозяева. Иногда сквозняки, по обыкновению без спроса посещающие жилища через трещины и щели, вдруг поднимали такую разноголосую трель, что меня временами пробирало настоящим холодом, вынуждая сбавить темп и ради любопытства заглянуть в то или иное окно. Но всякий раз, когда поднимал голову, чтобы вглядеться во мрак, ветер будто бы специально усмирял пыл и наполнял глубины домов одними лишь безобидными шорохами, запросто спутывающимися с шебаршением всяких там крыс или мышей…

– Сюда! – резко завернув в просторную арку, исписанную граффити, с валяющимися продуктовыми корзинами и тележками, велел Айс, а сам вдруг перешел на быстрый шаг.

– Теперь-то куда? – изрядно запыхавшись после долгого забега, поинтересовался я, ныряя за ним. – Ходим тут, бог знает где…

– Нам уже чуть-чуть осталось, – заверил Айс и, поставив ногу на грязную тележку, плечом лука указал на купол церкви с подкошенным крестом, виднеющийся за мелкими домишками, – вон там церковь сожженная… – протянул лук левее, к пустырю с парой-другой зданий, – а нам туда нужно. Там у меня квартирка одна знакомая припасена, в ней можно и ночь…

– Постой-ка… – перебил я и, встав рядом, посмотрел ему в зеленоватые стекла и спросил: – Церковь? Ты сказал «сожженная церковь», да?..

– Так и сказал. А что?

– И давно она – такая?.. Сожженная… в смысле, – задал я очередной вопрос, все сильнее чувствуя, как внутрь начинает проникать отчаяние.

Айс будто понял, что мне не понравилось в его пояснении, поставил лук и спокойным голосом ответил:

– Не знаю, Сид, но когда видел ее раньше, из нее еще шел дым…

После этих слов, ударивших по голове, как молотком, я пошатнулся и, надломленный внутренне, испуганный, тяжело осел на корзину.

– Как же это… – через невероятную силу выдавил из себя и, запустив пятерню в волосы, протяжно заскулил: – Как… как… – лицо горело, голос дрожал, сам шатался, как сумасшедший, – принцесса моя… Бетти… как…

– Ты чего?.. – взволновано проговорил Айс и тут скинул капюшон, снял респиратор. – Эй?..

Теперь передо мной сидел человек средних лет с длинными, по шею, черными волосами, темными глазами и тонкими, даже женственными чертами лица. Они почему-то сразу располагали к себе, не раздражали и заставляли проникаться доверием к этому человеку.

– Я ее должен был там встретить… – потерянным тоном промолвил я, чуть придя в себя, – а теперь…

– Кого – «ее»?.. – переспросил Айс. – Кого встретить, Сид?..

– Дочь мою… Бетти, – пояснил я, силой сдерживая слезы.

– Подожди, – мотнул головой тот, – подожди-подожди-подожди… с чего ты вообще взял, что она там?.. Кто тебе такое сказал?

– Скупщик.

– Какой еще Скупщик?

– В лагере… Логово… Волчье Логово… Я даже деньги заплатил… Айс поменялся в лице, поморщился.

– Ты же взрослый человек, Сид, – с укором начал он, – как ты можешь верить кому-либо на слово?.. Ты его вообще сколько знаешь? Кто он тебе?..

– У меня выбора не было! – вначале огрызнулся я, но потом сменил тон: – Я уже устал цепляться за надежды, Айс, у меня не осталось сил… совсем. Я пять лет черт знает где брожу в ее поисках, а тут такая возможность! Тем более он сказал мне, что там уцелевших много…

Айс как-то громко выдохнул.

– Не знаю, что тебе наплел этот твой Скупщик, но когда я натолкнулся на эту церквушку, то никаких людей ни в ней, ни возле нее я не встретил. Церковь давным-давно брошенная, Сид. Подожгли ее просто… и тут уж, правда, не знаю кто: бандиты или еще какие безбожники…

Я умолк, опустил голову, закурил.

– Слова… – прохрипел и посмотрел на одну из арочных надписей, – я уже не знаю, кому верить… запутался, – вздохнул, сделал затяжку, – не вижу дороги, по которой идти дальше… – немного помолчал, – голова просто идет кругом…

Айс встал, подошел к стене, облокотился.

– Души человеческие лечить я, конечно, не умею… – он посмотрел куда-то на темный потолок, – но могу постараться помочь…

Я глянул на него исподлобья.

– Как же?.. Ты ведь для меня «темная лошадка»… отмалчиваешься все время, а тут в душу ко мне вдруг ни с того ни с сего залезть вздумал? А если ты, узнав, что я вроде как верующий, решил в святого отца со мной поиграть, то зря – на это у меня сейчас нет ни сил, ни желания…

На мой монолог Айс отреагировал нормально, спокойно, лишь только как-то странно вздохнул, помотал головой, провел рукой по щетинистой скуле.

– Я так понимаю, ты меня все равно заклюешь с этим вопросом… – он выдохнул, подошел, придвинул помятую тележку, присел, – поэтому мне проще сказать. Ты как, готов?..

Я кивнул, сделал глубокую затяжку, докурил.

– Я – старший сержант отряда Тенеборцев Айс Эванс, – начал он, – мы охраняем Горизонт-26 – крупнейшую военную научно-исследовательскую базу в Европе, занимающуюся изучением морфов и вопросами, касающимися поиска способов уничтожения их потенциального гнезда, – Сумеречной Зоны. Ее руководитель – профессор Эрик Гельдман…

У меня отвисла челюсть.

– Кто?.. Я не ослышался?.. – перебил я и вытаращил глаза. – Гельдман?!.. Тот самый, что ли?..

– Ну, смотря, что ты подразумеваешь под словом «тот самый»… – усмехнулся Айс, – а так – да, это он и есть.

– Он что, жив??..

– Жив и здоров…

Айс опять вздохнул и, чуть-чуть помолчав, продолжил:

– Правда, теперь там, в стенах Горизонта-26, стало небезопасно, – он испытующе взглянул на меня, – в последнее время защищать базу становится все сложнее: нашествия морфов участились, а численность – выросла в разы. Да и ресурсы наши тоже не бесконечны: совсем недавно мы потеряли один боевой вертолет с полным экипажем, а наши товарищи умирают от ран и неизвестных болезней чуть ли не каждый день. И я уже молчу про все наши рейды и экспедиции, из которых так и никто не вернулся…

Я слушал внимательно, не перебивал.

– Но ко всему, как говорится, можно привыкнуть… – добавил Айс с усмешкой, заглянул мне в глаза, – но вот к тому, что сейчас там творится – привыкнуть невозможно, ровным счетом как и смириться…

– А что там такое творится-то? – поинтересовался я.

– Этот чертов козел теперь принялся похищать людей! – злобно выругался тот и сжал до хруста кулак, да так, что из перчатки наружу выскочили два лезвия. – Вздумал распоряжаться судьбами тех, кого мы по призванию обязаны охранять от инопланетных захватчиков!

– «Чертов козел» – это не Гельдман ли, случаем? – невзначай так полюбопытствовал я.

– Да кто ж еще?.. – фыркнул Айс и – прибавил: – Запер их в клетки, как собак!

– Кого – «их»? Тех людей, что ли?

– Именно… тварь, блин, – он вздохнул, опустил голову, – а я все это своими глазами видел! Все! И как из вертолета высадили, и как в комплекс привели, и как по камерам рассовали – все видел! – нахмурился. – Среди похищенных девушка одна там была молодая. Сопротивлялась, как могла, бедняга… да разве против этих зверей-то пойдешь?.. Жаль, конечно, и ее, и всех…

– А ты чего же не вступился, раз жаль? – осуждающе смотря на него, спросил я.

Айс виновато отвел глаза.

– Хотел, – ответил он, – только Гельдман меня обнаружил, а дальше – ложное обвинение, черная повязка на глаза, вывоз к свалке, раскоп своей же могилы и… вот я здесь!

– М-да уж… – присвистнул я, – да я смотрю тебя тоже жизнь потрепать успела, – невесело улыбнулся, – как же ты выбрался-то?

– Постарался мой старый друг – тоже Тенеборец, как я, – принялся объясняться Айс, – он и помог бежать…

– Так ты у нас изгой, получается?

– Ну получается, что так… – не стал отрицать тот, – теперь вот в свое укрытие шел, тебя по дороге… забрал, если можно так сказать…

– Да ты мне круто задницу спас, а не «забрал». Разные вещи, между прочим, – поправил я и улыбнулся, – выручил крепко…

– Будешь теперь всю жизнь спасибо говорить? – заулыбался Айс и мягким тоном попросил: – Завязывай с этим. Ну вытащил и вытащил. Вот ты, заметь меня висящим на столбе в окружении Теней, вступился бы? Помог?

Я задумался и сказал честно:

– Вступился бы, но из болот не вывел – в этих дремучих местах я впервые, дорог не знаю. Так что нас с тобой, скорее всего, разобрали бы на запчасти.

Оба засмеялись. Помолчали.

– Ну, я твое пожелание исполнил, – прервал томительное молчание Айс и с глубоким интересом посмотрел на меня, – теперь твой ход, Сид.

– Чего же ты хочешь от меня услышать?

Айс скосил рот, зачем-то отвернулся, а потом тихо, словно боясь разозлить заносчивостью, ответил:

– Дочь… ты же ее ищешь, да? – отвел напряженный взгляд, посмотрел сначала на свои высокие тяжелые ботинки, потом смахнул со щеки прилипшую прядь. – А ты хоть помнишь ее? Какая она? – вдруг погрустнел, секунду помолчал и тут разоткровенничался: – Время-то смывает лица даже родных и близких, ты ведь знаешь это. Я вот, к примеру, лица своего отца уже не помню. Он меня один растил, вместо матери, а ее убили, когда мне тринадцать исполнилось. У меня даже ни одного его письма не осталось, ни одной фотографии – ничего, что напоминало когда-то о нем, не сохранилось, словно его и не было никогда. Вот я и спрашиваю тебя: помнишь ли ты, Сид, того, кого ищешь так истово и за кем идешь уже не один год?

Я задумался, заколебался, не зная, доверять ему или нет, а потом закурил еще, выдохнул горький дым и вынул из кармана фотографию Бетти, едва не выкраденную цепными псами Скупщика.

– Вот, – и протянул ему, – это моя дочь Бетти.

Айс осторожно, как какую-то драгоценность, забрал фотографию, подвел к глазам, вгляделся, и тут лицо исказилось в изумлении.

– Она… – пробормотал он, будто в бреду, не сводя глаз с изображения, – это… она… – глянул на меня, – скажи, сколько ей здесь?..

– Пятнадцать, а что? Чего ты так напрягся-то весь?.. – подозрительно спросил я, потягивая сигарету.

– Одно лицо, Господи… – обомлевшим ненормальным голосом проговорил в ответ Айс, – глаза голубые, черты лица… – еще раз опустил глаза на фотографию, – я узнал ее, точно! Нет сомнений!..

– А ну-ка поподробнее с этого момента. Кого ты там узнал?.. – подвинувшись вплотную, впился в него глазами, а у самого в душе затеплилась, засветилась искорка надежды, какую, если честно, уже и не надеялся обрести. – Не молчи же, не молчи! Ну! Кого ты узнал, Айс?.. Ну чего ты молчишь?!..

Айс молчал.

– Говори же!.. – требовал я, как судья на заседании. – Говори, что знаешь!..

Айс продолжал молчать, лишь хлопал глазами.

– Черт бы тебя побрал, Айс!.. – вскипая, молвил я, а сам весь трясся, дрожал, из последних сил держа себя в руках. – Какого хрена ты замолчал?!.. Говори уже до конца, раз начал…

– Сид, – сглотнув и вернув фотографию, как-то потусторонне промолвил, наконец, Айс, – я, кажется, знаю, где сейчас твоя дочь…

Мое сердце раскалилось, как в жерле вулкана, руки похолодели, щеки горели огнем, в глазах все помутнело, в ушах все притупилось, поутихло, как-то отдалилось. Я за три затяжки расправился с сигаретой, выкинул бычок к стене.

– Что?.. – будто ослышавшись, спросил я. – Ты… это серьезно сейчас?!.. Или решил меня добить тут окончательно?.. Тогда уж сразу давай, не тяни струны…

– Она в Горизнте-26, – не слушая мои завывания, изрек Айс и, не дав опомниться, продолжил с тем же накалом: – А если быть точнее – в его сердце: научном комплексе, в камерах, на первом этаже…

Я дрожащей рукой потянулся за новой сигаретой, но прикурил лишь с четвертого раза – спички ломались то об коробочную терку, то, не успев вспыхнуть, гасли при малейшем дуновении ветра. Сильно запахло серой.

– Т-ты уверен в этом?.. – заикаясь от волнения, уточнил я спустя несколько мгновений. – Подумай хорошенько: может, ты ошибся, перепутал чего или тебе померещилось…

– Нет, ее лицо я хорошо запомнил – она единственная девушка, пытающаяся бороться… – заверил Айс, – я точно…

Я схватил его за шиворот, так и не позволив договорить, кинул на гору продуктовых корзин. Айс выронил респиратор, запоздало развернулся, поискал испуганным взглядом лук, лежащий возле меня, с неподдельным испугом в глазах выпустил два лезвия и тут обратился:

– С ума сошел?.. Ты чего делаешь?!.. Сид?!..

– Ты видел ее там и не помог!.. – я подошел, бесцеремонно толкнул к стене. Тот кувыркнулся через тележки, откатился, вскочил. – Какого хрена ты стоял в стороне, когда ее запихивали, как животное, в клетку?.. Почему не помог ей?!.. – схватил за шею, придавил к холодному камню, сдавил кадык. Чувствовалось, как бьется пульс. – Тебя спрашивают!

Айс захрипел, встрепенулся, но я крепче придавил к стене, не позволяя ни взмахнуть рукой с выпущенными клинками, ни даже толком пошевелиться, – хватка стальная.

– Говорю же тебе… – прокряхтел в свое оправдание Айс. Лицо распухло, потемнело. – Гельдман меня заметил, когда я у двери сидел… Я ничего не смог сделать… Ничего!

– Врешь!..

– Клянусь, Сид!.. Он не оставил мне шансов!

Я промолчал, но руку не убрал.

– Откуда я знал, что она твоя дочь!.. Откуда?!.. – Айс хотел выкрикнуть, но изо рта вырвался лишь хриплый стон. – У нее на лбу это не написано, Сид! Я действовал по ситуации!

Я разжал пальцы, уже сводящие от напряжения, – тот сполз на пол, по-рыбьи захлопал ртом, жадно хватая воздух, потер шею.

– А результат ты знаешь уже… – Айс поправил волосы, заползшие на лицо, посмотрел на меня, – Гельдман просто побоялся иметь такого свидетеля, как я, и решил меня убрать…

– Я сверну этой твари шею, как доберусь… – угрожающе прошипел я, возвращаясь, а потом перекрестился и задержал горячую ладонь на сердце: – Видит бог!

– А я бы добавил… – все еще кряхтя и постанывая, как побитый пес, поддержал Айс, – за ребят погибших, за тех, кого он в камерах держит…

– Тоже мне народный заступник… – усмехнулся я и посмотрел вперед – руины молчали, все спокойно.

Замолчали.

Айс поднял респиратор, отряхнулся, присел напротив.

– Извини, – промолвил я через несколько секунд, – я сгоряча…

– Извинения приняты, – вздохнул Айс, но вроде уже не обидчиво.

– Мне нужно попасть в этот ваш Горизонт-26… – вдруг обратился я с просьбой я, – поможешь?

Тот немного помолчал, потом взял длинный лук, надел респиратор, накинул капюшон и, поднявшись, вновь сурово сказал:

– Помогу, конечно, по одной ведь дороге теперь идем, – Айс подтянул рюкзак, – только сначала, как планировали, – ко мне. Там ночь переждем, отдохнем, себя в порядок приведем, обговорим все.

– Добро, – согласился я, – так и поступим…

К охотничьему магазину на четвертом этаже полуразрушенного торгового центра я, на счастье, прибежал первым. Подняв помятые испачканные кровью металлические сетчатые рольставни с кем-то сорванным замком, я настороженно огляделся, посмотрел на разбитый стеклянный декоративный купол под потолком и залез в магазин. Внутри темно, пахло тленом, повсюду носились ошалелые мухи, на полу – вешалки с одеждой, груды стекол. Прошел вперед, прислушался – никого, тишина, как в могиле.

– Вроде один…пока… – решил я, – надо поторапливаться.

Метнувшись к первой попавшейся напольной вешалке, – наспех порылся и вытащил добротную непромокаемую прочную накидку с большим глубоким капюшоном. Все еще косясь на выход, словно магазинный вор, – надел и переложил из джинсов во внутренний карман фотографию дочери, с какой не расставался никогда. Вот только посмотреть на себя так и не смог – нет ни зеркала, ни времени.

– Ну и жизнь настала… – сетовал я, – мародерствовать начал, как последняя тварь… – случайно заметил ценник под рукавом, сглотнул – цена с тремя нулями на конце, – раньше возле такой вот накидки еще бы походил, подумал, приценился, а сейчас беру не глядя…

Усмехнулся.

– Ну а с другой стороны, меня же за это сейчас никто не осудит? За руку не поймает? В участок не отведет? – я сорвал бирку. – Ну вот и все. А теперь надо себе обувку хорошую найти, по размеру…

И – к разнообразной обуви, рассыпанной под полками. Здесь и рыбацкие сапоги, и сандалии, и кеды, и штурмовые ботинки, и даже армейские берцы – словом, на любой вкус и цвет.

– Вещь! – одобрил я и постучал берцы по твердой резиновой подошве. – Вас и возьмем, ребятки!

Подыскав неподалеку новые носки, – быстро переодел, в спешке переобулся, кинул старую обувь в общую кучу и сорвал ценовую бирку, на этот раз поразившая меньше, чем накидка.

– Как влитые! – подтянув шнурки, радостно высказался я и, довольный «покупкой», потоптался на месте. – Ну теперь основное: мешок какой-нибудь, оружие, боезапас…

Поиски искомого решил начать рядом со входом – там имелись целые стенды с самым разным охотничьим оружием, начиная от ножей и заканчивая мощными арбалетами и винтовками. Туда и направился. Прихватив попутно вместительный армейский вещмешок, я уже приметил подходящий ручной арбалет, сиротливо пылящийся на четвертой полке, как вдруг заметил длинную багровую дорожку, уходящую под стойку.

Стало не по себе.

– Кто там?.. – задался вопросом, а сам крадучись, хрустя крошками стекол, подошел, – не нравится мне это все… – понюхал воздух – смердело страшно, – неужели…

Но не успел высунуться, чтобы посмотреть, кто там лежит, как тотчас отскочил – на полу лежал мертвый продавец с головой, похожей на решето.

Перекрестившись, я зажал нос и с разбегу – через стойку. Быстро осмотрев витрину с ножами, – прихватил охотничий номе с чехлом, сунул за пояс и переместился к стойке с разнообразным стрелковым оружием, намереваясь присвоить заветный арбалет. Но едва взял, – в магазин с тяжелым астматическим дыханием влетел какой-то ошеломленный парень лет двадцати и, размахивая пистолетом, прошел к вешалкам. Меня пока не видел.

Пользуясь этим, я пробежался глазами по разбросанным коробочкам с боеприпасами и, отыскав целую пачку спортивных дротиков оранжевого цвета, тихо разорвал и зарядил арбалет.

Тем временем незваный гость, копаясь в горах одежды, даже не подозревал о моем присутствии.

– Эй, парень! – окликнул я, а сам, не сводя с того прицела, перелез через стойку. Тот вдруг боязливо дернулся, как щенок, обернулся, запоздало направил на меня ствол. Руки заметно тряслись, зубы выбивали дробь, ноги подкашивались, почти не держались. – Уходи!

– Вы… ты кто такой?!.. – пропищал он и, держа на мушке, сместился правее, за валяющуюся вешалку, чуть не споткнувшись. – Проваливай! Это мой магазин! Убирайся прочь, а то точно выстрелю!..

Я иронично улыбнулся.

– Вообще-то первым сюда пришел я, – объяснил я, – следовательно, он мой.

Тот растерялся, не зная, что сказать, и опять пригрозил:

– Мне плевать! Вали отсюда, пока пулю между глаз не получил!..

– Слушай, тут добра хватит на всех! Бери, что хочешь, я не против, – дружелюбно промолвил я, – только поскорее…

– Ты мне еще поуказывай! – окрысился молодой налетчик. – Я сам решу, что мне делать! Ты понял?!..

– Понял-понял, – сохраняя глупую улыбку, согласился я, – только не нервничай, все хорошо!

– Заткнись!..

В следующую секунду откуда-то снаружи послышался громкий металлический грохот, удары стекла, лестницы эскалаторов оглушительно задрожали, и до моих ушей донесся мерзкий утробный хрип, что не под силу повторить ни людям, ни всем известным животным.

«Надо было закрывать за собой ролле ты…» – запоздало подумал я.

– О нет… нет-нет-нет!.. Это они!.. ЭТО ОНИ! – заныл парень и, продолжая целиться, испуганно завертел головой. – Нужно бежать… нет-прятаться…

– Не хватит времени – они уже рядом, – скривился я, – наше спасение – ролъставни на входе, но они ничем не закреплены – нет замка.

– И что же делать?..

– Для начала убери ствол и бегом искать хоть что-то, что сможет закрепить их, – пояснил я, – монтировку там… железку какую-нибудь – хоть что-то! – бросился ко входу и обернулся – тот стоял, как камень. – Ты чего стоишь? Жить расхотелось?.. Делай, что говорят! Сейчас же!!

Паренек, видимо, расслышал только последнюю фразу и запоздало помчался на поиски.

Проводив его недовольный взглядом, я рывком опустил роллеты и засунул в просторную петлю нож:, надеясь, что это позволит выиграть хотя бы немного времени…

…А хрипы раздавались все ближе, ближе…

Квартира Айса находилась на втором этаже полуразвалившегося жилого здания с осыпавшимися балконами, глубокими трещинами, сквозными дырами и багровой порослью на стенах. И благо это не мерзкие лианы, способные превратить даже самое надежное убежище в протравленный серым пухом погост. Найти жилище оказалось несложно – у нее одной имелись целые металлические решетки, местами заставленные деревянными досками, дабы не привлекать чужого внимания – будь то морф или человек. А вот остальные окна такой роскошью похвастаться не могли и все как один смотрели на нас мертвыми глазницами, ничем не отличающимися друг от друга, тонули в однообразии, выглядели скучно и неприметно до тошноты. Однако среди них все же нашлось одно окно, сумевшее не только привлечь наше внимание, но и нагнать жути – самое верхнее. Оно единственное сохранило шторы, теперь больше напоминающие рваные тряпки и ежесекундно вылетающие из темной квартиры, колышась на ветру, как привидение. Такой эффект усиливал еще и монотонный гул, вырывающийся вместе с ними и наделяющий окно каким-то необъяснимым мрачным шармом…

– Вот и пришли, – провозгласил Айс после длительного молчания, а сам, не дожидаясь меня, вошел в порушенный холодный подъезд, – иди за мной, а то потеряешься. И смотри в оба – здесь потолок плохой, крошится, может по голове прилететь.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил я и вошел следом, – запашок здесь конечно…

Послышался смешок.

– А чего ж ты хотел-то? – удивился Айс. – Сколько уже времени здесь все преет лежит, вот тебе и запах, – шумно отпихнул гнилую батарею, – потерпи уж, немного осталось.

Я промолчал.

В самом подъезде стояла духота, пахло сыростью, гнилью, тянуло холодом, всюду валялся хлам. На прикрытых темнотой голых стенах рос мох, потолок, кое-где имеющий заметные паутины трещин и даже дыры, сочился водой, хрустел, осыпался, роняя на захламленный пол то мелкие осколки, то крупные куски бетона и плитки. Сам же пол сплошь покрыт всевозможным строительным мусором, старой сгнившей одеждой, колотыми стеклами, какими-то коробками, мокрыми протухшими газетами, банками. Возле осыпавшейся, без четырех ступеней и перил, лестницы валялись три ржавых велосипеда – два детских трехколесных и один спортивный. Чуть в стороне – большая батарея, а рядом – оторванная внутренняя дверь с глубокими вмятинами.

Отшвырнув ногой громоздкую коробку, Айс в два прыжка очутился на лестничной клетке и, протянув мне руку, окликнул:

– Руку, Сид, – здесь лестница коварная, запросто можно все ноги переломать.

– Ты со мной… – подал я руку и, кряхтя, поднялся, – как с калекой каким-то, ей богу, возишься! Что ж у меня ни рук, ни ног, что ли, нет?

– Почему же, есть. Я просто предостерегаю, чтобы ты потом не жаловался, – поспешно ответил тот, – а то я тебя на себе, уж извини, тащить не смогу – пополам сломаюсь скорее.

На это я ничего не сказал.

– Предлагаю по лестнице подняться – лифт… сам понимаешь, – промолвил он, смахнув с капюшона натекшую воду.

– Веди, – согласился я и на всякий случай вооружился арбалетом.

– Да арбалет можешь убрать – морфов здесь нет: не любят они что-то сюда заглядывать, – успокоил Айс и углубился в темноту, – нагоняй давай!

Поравнявшись, мы оба поднялись на этаж выше.

Здесь мусора поменьше, но зато не так сухо, как на лестничной клетке первого этажа – кое-где отсвечивали немаленькие лужи, изредка плещущиеся под редкими ударами мелких камешков, сыплющихся с хрупких совсем не безопасных стен. В том, что этому дому осталось пожить немного, я не сомневался: стоит здесь пробежаться хотя бы вчетвером, или, не дай бог, взорвать гранату – тут же развалится, как песочный замок. А судя по тому, с какой громкостью трещал пол – дома отведена неделя, максимум – две.

– Постой-ка, – приостановил Айс, а сам подошел к ржавой решетке, приделанной к двери, обитой грязно-бежевым дерматином, просунул руку, выпустил клинки и откупорил защелку, – вуаля! – с мерзким скрипом открыл решетку, толкнул входную дверь. – Проходи пока, располагайся, а я нас закрою. Так… на всякий случай.

Я прошел внутрь промозглой сильно замшелой квартиры со вздутыми обоями, как-то скромно скинул капюшон, осмотрелся – коридор украшали картины, искусственные растения, висело небольшое настенное зеркало.

– Вот это да! – обрадовался я и, протерев рукавом лицо, быстренько пригладил волосы и взглянул в отражение. На меня смотрел хмурый небритый мужчина с утомленным взглядом и тусклыми прищуренными глазами, как у волка. Я повертел головой и так и этак. – Поспать надо нормально, да и побриться бы не мешало, а то зарос, как черт.

Раздался негромкий, но достаточно сильный металлический удар, хлопнула дверь.

– Вижу, уже осваиваешься, молодец, – похвалил Айс, тоже стянул капюшон, снял жутковатый респиратор, – проходи в комнату, не робей, – открыл мне облупленную деревянную дверь, – сейчас подкрепимся, отдохнем.

– Неплохую ты себе берлогу заимел, конечно, – проговорил я, входя в просторную утонувшую в темноте комнату, где практически ничего не видно, разве что просторный диван, шкаф и местами осыпавшийся подоконник с зарешеченным окном. Подойдя к нему, я посмотрел через прутья на окрестности, увидел разрушенную церковь вдалеке, и добавил: – Все лучше, чем сырой подвал с крысами и тараканами…

– Соглашусь, – послышался голос Айса из коридора, – правда, я тут был давно, еще до катастрофы, – прошел в комнату, чем-то зашуршал, – но это не моя квартирка.

– А чья?

– Друга, – и добавил: – Раньше общались просто…

– Понятно, – буркнул я, – я закурю?

– Кури, чего спрашиваешь? А я пока костром займусь.

Я закурил.

– Слушай, у тебя воды нет?

– А у тебя нет разве?..

– Да нет, я побриться хочу, а то смотреть на себя страшно – как дикарь, – объяснил я, – так есть или нет?

– А-а… – протянул Айс, гремя чем-то в темноте, – знаешь где посмотри… – задумался, вспоминая, – на кухне, под мойкой. Там вроде должна была быть канистра.

– Ладно, найду, – и, затушив окурок об подоконник, кинул в окно и вышел из комнаты.

Завернув направо, я прошел на небольшую кухню со сломанным столом, упавшим набок холодильником и обросшей мхом гарнитурой с виднеющейся на вытяжке темной полосой. Но когда подошел к затопленной мойке с плавающими листьями и пластиковыми бутылками, меня чуть не стошнило – в воде плавали две полуразложившиеся крысы. Повертев головой, отметая вонь, я нащупал ручку пластиковой канистры и вышел.

– Ну-с, попробуем… – вздохнул я и, поставив канистру, открутил крышку, скинул мешок, по памяти вытащил бритву и обратился к отражению: – Будет больно, Сид, терпи…

Хорошенько намочив застоявшейся водой лицо, – сполоснул станок и приступил к бритью…

Побрившись кое-как через невероятную боль, я в конце концов сломал о щетину бреющую головку, и о станке пришлось забыть.

– Ну, сойдет… – я придирчиво, как смог разглядел лицо, потом еще разок умылся остатками душистой воды, забрал мешок и вернулся в комнату.

К моему приходу Айс уже покончил с розжигом костра и, по-хозяйски бросив респиратор и черный лук на засыпанный штукатуркой серый диван, копался в рюкзаке.

В комнате заметно потеплело и посветлело. Совсем слабенький вначале огонек облизывал сухие щепки и куски стульев боязливо, с неохотой, почти что гас, дрожа, как ветошь при сильном ветре, но вскоре быстро окреп и разгулялся, уже смело бросаясь на старое дерево. Теперь я без труда мог различить все то, что до недавнего времени томилось в холодной тени: засыпанный листвой и пылью компьютерный стол, тумбочка с телевизором, полка с книгами. В шкафу же, примеченном мной, когда впервые вошел сюда, стояла кое-какой сервиз, скромненько ютилась пыльная бутылочка виски.

– Ну как, успешно? – вытащив из рюкзака две банки консервов без этикеток и сверток с какой-то плотной черной тканью, спросил вдруг Айс.

– Да вроде, – я присел на скрипучий диван, достал бутылку воды из мешка, напился, – бритву вот сломал об себя.

– У тебя что, колючки, как у дикобраза, что ли? – захохотал тот и бросил в огонь ножку от табуретки. – Как умудрился-то?

– А хрен его знает… – посмеиваясь, пожал плечами я, – обломилась, зараза, и – все.

Костер тем временем скрипел и шипел полным ходом. В комнате приятно запахло гарью, дымом, стало совсем уютно. Серый потресканный потолок с разводами от воды быстро сох, а сырые обои на стенах понемногу выпрямлялись, скрывая кровавый мох, разросшийся по всей стене. На самом же полу пустились в пляс косые тени. Они, словно малые дети, радовались долгожданным гостям, всеми силами привлекая наше внимание.

– Ну что, пойдем к столу? – спросил вдруг Айс и, не дожидаясь ответа, встал, прихватил банки с консервами. – Поздно, конечно, есть садимся – в Горизонте уже давным-давно отбой. Но тем не менее… – подошел к компьютерному столу, смахнул сухие почерневшие листья, звучно расставил продукты, – Иди сюда, Сид.

Я молча пересел на край дивана, вооружился вилкой.

Айс, довольно потерев ладони, с радостным лицом засеменил к шкафу, достал бутылочку виски и два стакана.

– По какому случаю торжество намечается? – в изумлении взметнув бровями, поинтересовался я. – День рождения?

Тот лишь усмехнулся, расставил стаканы, ловко вскрыл клинком бутылку, разлил напиток.

– За знакомство! – дал наконец ответ Айс и протянул стакан.

Чокнулись, выпили, по телу разлилось приятное тепло.

– Ну а теперь и поесть не грех! – мигом оживился тот и, откупорив обоим консервы, протянул банку.

Ели молча. Потом еще выпили.

– Ладно, давай-ка поговорим о наших делах… – в секунду посерьезнев, начал Айс, – в общем, Сид, я тут, пока шли, поразмыслил…

– И чего надумал? – пропустив в рот кусочек совершенно безвкусного мяса, поинтересовался я.

– Добираться до Горизонта-26 нам с тобой придется через Одинокий Город, – он посмотрел на меня, выдохнул и тут же сказал – почему: – Объясняю: во-первых, если идти другой дорогой, то мы рискуем либо нарваться на мародеров, либо, что еще хуже, на разведгруппы Тенеборцев. Во-вторых, это самый безопасный путь – туда никто не сунется и не станет нас искать. Сто процентов. Единственный минус – близость Сумеречной Зоны, но, как говорится, чем ближе к опасности, тем дальше от беды. Без риска здесь никак… – передохнул: – Выйдем утром, предварительно хорошо подкрепимся – на ногах нам ходить придется, скажу прямо, немало.

– А что за город такой? Не слышал о нем… – спросил я подвыпившим голосом.

– Остхоул, – ответил тот и, нахмурившись: – Город, который не успели эвакуировать. Да хотя от города там одно название…

На это я промолчал – стало, откровенно говоря, жутковато. Айс, будто воспользовавшись моим молчанием, вставил:

– Но дойди до Горизонта-26 – лишь полдела, – он попытался изобразить умное лицо, но получилось не очень – все-таки Айс уже выглядел нетрезвым, красным, осоловелым. – Проблема в том, как попасть внутрь…

– М?.. – промычал я, ожидая продолжения, и доел остатки.

Тот чуть помолчал, потеребил щетину на подбородке.

– Он очень хорошо охраняется… – начал Айс, – это, по сути, неприступная крепость, рассчитанная на длительное сдерживание живых сил противника: там и пулеметные вышки, и высоковольтный забор по Периметру, и минное поле, стены высокие…

– И как же нам быть?

Айс задумался.

– Если все пройдет успешно, Город выведет нас к самой уязвимой стороне Горизонта-26, о которой знают единицы… – он плеснул себе виски, моментом осушил, почмокал, облизнул губы, – к кладбищу. Там нет мин, простой забор, да и пулеметчики почти не присматривают за ним. А за кем там наблюдать? – одни надгробия…

Тут он вдруг опустил голову, глаза стали какими-то потерянными, остекленевшими, затравленными, что ли…

– Айс?.. Все нормально? – я взволнованно посмотрел на него. Того сильно трясло, колотило. – Что-то не так?..

Но Айс больше ничего не ответил, вместо этого он налил себе еще, ушел в себя, замкнулся.

– Ладно, я пойду покурю пока, не буду тебя тревожить… – похлопав его по спине, проговорил я и подошел к окну, закурил.

А тем временем Айс, осушив бутылку, ударил кулаком по столу и стал нести какой-то пьяный бред, что-то бормотать про некоего Марка, про Гельдмана, про какого-то ученика по имени Чак, вспоминал отца, плакал, убивался…

– У-у-у… – протянул я и, поспешно затушив сигарету, метнул в окно и подошел к рыдающему, как ребенок, Айсу, – кому-то пора баиньки… Чего же ты так налакался-то?.. Нельзя же так, в самом деле…

Но тот не смог связанно ответить – сильно заплетался язык.

– Все, пошли-пошли… – схватив его в охапку, я потянул на себя, кое-как уложил на диван, отложил лук и респиратор, – отдыхай лучше, спи.

Айс в ответ отмахнулся, обхватил себя руками, застонал…

Отыскав сверток, что Айс вытащил из рюкзака, я наспех развязал, расправил ткань – просторная черная накидка, вроде моей, но выполненная из более качественного материала. Встряхнув, – заботливо укрыл ей Айса. Тот сначала принялся недовольно бурчать и дергаться, желая сбросить накидку, но вскоре успокоился и, довольно вздохнув, отвернулся к стенке и захрапел…

– Ну, слава богу, уснул, – шепотом проговорил я и, секунду-другую постояв, отпил дождевой воды, вернулся к окну, – да и мне надо бы, – чиркнул спичкой, закурил, – знать бы только, что же будет ждать нас завтра…

Сделал буквально пару затяжек, затушил недокуренную сигарету, кинул в окно.

– Ладно, – промолвил я, – уже немножко осталось… немножко, скоро вон дочь увижу…

Я еще какое-то время постоял возле подоконника, глядя на утонувший в чернилах пейзаж, а потом посмотрел на одинокую церквушку, три раза перекрестился, поцеловал крест на четках и – на боковую.

Огонь тушить не стал, улегся прямо на полу…

VI

В небольшой светлой аудитории все молчали.

Собравшиеся на утренней лекции полусонные бойцы хоть и выглядели совсем уставшими и не выспавшимися, но прерывать наставника все-таки не решались – уважали и даже побаивались его. Сам же лектор – немолодой широкоплечий Тенеборец с чудовищными шрамами на лице – стоял возле большой маркерной доски, вооруженный черным маркером, и вбивал в горячие головы юных Тенеборцев то, чему не научат больше нигде – искусству выживания и убийства морфов. Порой так сильно увлекался объяснением материала, что сам на время забывался, и тогда его большие карие глаза совсем чернели, наполнялись какой-то злобой, леденели, на красном лбу проступали капли пота, а вены на висках вздувались от крови, как шланги. В таком состоянии он страшен, лют и даже опасен – часто бил по столу каменным кулачищем, заросшим седыми волосами, требовал тишины, хотя никто не говорил, топал, пенился и даже закуривал, что категорически не принято в стенах учебного заведения. Так, потягивая сигарету, лектор ненадолго отвлекался от лекции, мрачный и страшный подходил к небольшому пыльному окну, смотрел внимательно на хмурое утреннее небо и молчал. Но все присутствующие прощали наставнику такое, казалось бы, дерзкое поведение и терпеливо ждали продолжения лекции, прекрасно понимая, что тот в очередной раз «вскипел» и просто-напросто отвел душу. Знали Тенеборцы к тому же и то, что крылось у того в сердце – боль, потери, невыносимый страх и ужас, осмыслить какой или прочувствовать – не под силу никому. Однако мало кто знал, что вот так вот, вгрызаясь черными глазами в небо, он вовсе не успокаивался, а вспоминал и прокручивал в голове момент из прошлого, когда при нашествии морфов потерял всю свою семью, в один момент лишился всего и остался совсем один…

– Ладно, продолжим… – выдохнув дым через нос, как дракон, наконец вымолвил наставник остывшим голосом и, пальцами затушив окурок, кинул в мусорное ведро и вернулся к доске. Откашлялся. – Итак, Тени… – наспех нарисовал жуткую дымящуюся тварь.

– Можно вопрос? – не дав тому начать, вдруг вскочил с места молодой светловолосый парень с татуировкой змеи на шее.

В аудитории раздались недовольные выкрики.

Но лектор на удивление спокойно отреагировал на шум, поднял вверх указательный палец, веля всем молчать, и спокойным тоном разрешил:

– Можно. Мы все слушаем тебя…

Марк, все это время сидящий на последней парте, прищурился, отложил ручку и с интересом посмотрел на юнца, ожидая услышать вопрос.

– Скажите, а это правда, что Тень нельзя убить пулей или простой стрелой?

Все ударились в безудержный смех – такие же вещи очевидные спрашивает! – опять стало шумно.

А вот Марку не смешно – он весь нахмурился, скривился и положил тяжелую голову на кулак.

– Правда… – ответил пожилой Тенеборец и, сложив руки на груди, продолжил: – Обычные боеприпасы как бы «тонут» в них, не оставляя ни следа, ни ран. Все, чего вы добьетесь такой попыткой убить ее – бесполезная растрата патронов или стрел. Этим вы только разозлите Тень, что заставит ее сражаться против вас с двойным, тройным усердием. А поскольку они, как показывает многолетняя практика, – создания стайные, то на шум от вашей бестолковой пальбы сбегутся еще сотни и сотни… – повернулся к доске, стал писать, – поэтому, бойцы, в борьбе с этими инопланетными завоевателями важно всегда помнить и держать в голове три важных момента…

Молодой боец сел обратно, стал писать.

Записать решил даже Марк. Он, несмотря на то, что знал все эти вещи далеко не на теории, ожидал услышать от лектора нечто новое, полезное.

– Первое! – громко огласил наставник и дважды подчеркнул слово на доске. – Дистанция. Ни в коем случае не дайте Тени разорвать ее с вами или окружить вас – это неминуемая гибель. Помните: ТЕНЕБОРЕЦ ВСЕГДА ДОЛЖЕН ИМЕТЬ В ЗАПАСЕ ПУТИ ОТХОДА! Сохранение расстояния в этой ситуации даст вам возможность манипулировать Тенью, заставит ее допустить ошибку или сбиться с пути. Как бы они ни были быстры – они глупы и поспешны. Пользуйтесь этим!

Пожилой наставник взял со стола стакан воды, выпил.

– Второе! – и – продолжил: – Шум. У Теней нет зрительных нервов: они абсолютно слепы, поэтому охотиться на вас они будут исключительно по звукам, которые вы будете издавать, и при помощи нюха, безошибочно направляющего по вашим же следам. Поэтому помните следующее… – и опять проговорил каждое слово: – ТЕНЕБОРЕЦ В НОЧНОЕ ВРЕМЯ СУТОК ДОЛЖЕН ХОДИТЬ БЕСШУМНО, ОСТОРОЖНО И ВНИМАТЕЛЬНО! Каждый непроизвольный звук, каждый шорох, который вы издаете, – это смертельная угроза не только для ВАС, но и для ВСЕГО отряда, так или иначе зависящего от ВАС. Тишина – ваш друг, а ну записали пять раз! Все!

Зашуршали тетрадные листы, заскрипели ручки…

– И, наконец, третье, пожалуй, самое важное! – лектор старательно вывел одно единственное слово на доске и обвел в кружок несколько раз. – Свет. Сама сущность Теней такова, что любой, даже малейший свет причиняет им запредельные страдания, наносит страшные раны, может оглушить или даже убить. Он – наш верный друг и союзник в борьбе с ними! Причем, обращаю ВАШЕ внимание, что этим оружием, по сути, может быть все, что угодно: свет спички, фонаря, прожектора, огонь взрыва, вспышка световой гранаты или невинная искра – все это способно остановить даже самую разъяренную Тень. Запомните на всю оставшуюся жизнь: ТЕНЕБОРЕЦ ДОЛЖЕН ПРИБЕГАТЬ К СВЕТУ С УМОМ И ЗДРАВЫМ РАСЧЕТОМ. Однако не забывайте и о том, что свет может не только спасти вас, уничтожить противника или расчистить вам путь, но и доставить немало хлопот, приманив на либо неизвестных тварей, либо, что, по моему мнению, хуже всего, людей. Зарубите себе, как говорится, на носу и не допускайте ошибок. Мир и прежде был жесток к тем, кто их допускает, а теперь он готов сожрать вас с потрохами за малейшую оплошность.

Договорив, наставник закрыл маркер, положил на доску.

– Все, на этом я объявляю лекцию законченной, – огласил он, – все свободны.

Аудитория мигом принялась собираться.

– На следующем занятии мы поговорим о стражах… – добавил напоследок лектор.

Но в анонс следующей лекции уже никто из присутствующих особо не вслушивался – все чуть ли не в унисон повставали из-за парт и ломанулись, как от пожара, к выходу.

Марк же, в отличие от остальных, чуть помедлил, неторопливо убрал за пазуху тетрадь, сунул в карман ручку, попрощался с опять помрачневшим наставником и только потом вышел.

– Пора наведаться в научный комплекс… – проводив задумчивым взглядом Тенеборцев, направляющихся в столовую, вымолвил Марк и пошел следом.

В столовую он вошел уже в самый разгар завтрака. Кругом звенели ложки, вилки, гремели чашки, стоял ор, гам, пахло свежим маслом, чаем, хлебом и кашей. Пройдя между рядов многоместных столов, где полным ходом трапезничали бойцы разных отрядов, Марк отыскал своих людей и, кивнув, подошел. Вот только присаживаться не спешил – медлил, стоял какой-то смурной, неразговорчивый, сам не свой.

– Ты чего, Марк? Чего не присаживаешься? – задал вопрос волосатый Тенеборец с ухоженной бородкой, за обе щеки уминающий кашу из алюминиевой миски. – Остынет же все.

На это Марк лишь обшарил глазами помещение столовой и ответил как-то сухо и уклончиво:

– Да что-то аппетита нет… – он прихватил с собой два шоколадных батончика, столько же упаковок масла, горбушку хлеба, свою миску и обратился ко всем: – Ребят, извините, я в казарме поем…

Бойцы отнеслись к этому сообщению с пониманием и не стали возражать.

«Надеюсь, пропустят… – с сомнением подумал Марк, покидая столовую, – а то получится, что зря парням соврал».

Дойдя быстрым шагом до ворот научного комплекса, он пару мгновений помялся перед входом, не зная: заметит его Гельдман или нет, но все же рискнул и пару раз постучался. Открыли сразу и без лишних вопросов.

– Пока везет, – с довольной улыбкой отметил Марк и, поздоровавшись с сонными учеными, покуривающими перед входом в комплекс, прошел.

Несмотря на целую охапку столовских продуктов, никто ему не то что не сделал замечание, в его сторону даже не посмотрели, словно разгуливать вот так – дело для всех будничное, привычное и ничем не примечательное. Так или иначе, Марк без проблем дошел до широкой двери – единственной, выделяющейся на фоне многочисленных лабораторий и кабинетов, – и несколько раз постучался.

– Цель визита? – послышался грубоватый, холодный голос по ту сторону двери.

– Я по поручению профессора Гельдмана… – начал объяснять Марк, – мне необходимо переговорить с одной из испытуемых.

Через секунду послышался лязг – достали ключи, следом раздался щелчок, и дверь послушно открылась, выпуская в коридор тяжелый больничный запах. Перед Марком возник высокий Тенеборец в серебристо-черной броне из теперь уже враждебного клана с колчаном и луком за спиной.

Тот стоял прямо посреди прохода, молчал.

– Дай пройти, – вежливо попросил Марк.

– Так к кому ты намылился в такую рань?.. – голосом инквизитора, спросил вдруг охранник. – Где разрешение, соответствующие бумаги, документы? К тому же я не помню, чтобы мне приходили какие-либо распоряжения…

– Я не обязан перед тобой отчитываться, – огрызнулся Марк, – если не веришь – поднимись к Гельдману и сам спроси, только не думаю, что он обрадуется твоему визиту…

Тенеборец долго молчал.

– Ладно, проходи, – наконец, разрешил он и отошел, – но на визит даю не больше десяти минут.

– Это уже не тебе решать, – процедил Марк и, толкнув его плечом, как регбист, зашел.

Тенеборец, видимо, вконец обозлившись, громко окликнул в спину:

– Приносить испытуемым еду категорически воспрещается, младший сержант! Оставьте ее на выходе!

– Сделай одолжение – заткнись… – наплевав на тщетные и жалкие предупреждения Тенеборца, что нес здесь ответственное дежурство, бросил через плечо Марк и – к клеткам.

Но тот ничего так и не ответил, а лишь облокотился на стену и замолчал.

Пройдя первые две клетки с томящимися осунувшимися женщинами в лохмотьях и с жуткими затравленными глазами, Марк подошел к следующей камере, где увидел громко дышащего спящего мужчину с голым торсом, и на пару мгновений задержал сожалеющий взгляд.

– Вы не заслужили такого… – почти шепотом, с неподдельным сочувствием промолвил он, – не заслужили… Черт…

Скрипнув зубами от злобы, Марк подошел к противоположной клетке и почти сразу наткнулся на яркую вывеску, закрепленную чуть правее от решетки:

«ИСПЫТУЕМЫЙ № 04:

БЕТТИ ФОРЕСТ

ВОЗРАСТ: 20 ЛЕТ»

– Кажется, она… – пришел к выводу он и взглянул через холодные белые прутья в темную душную камеру, где увидел замученную девушку в запачканной одежде, лежащую на полу. Та выглядела совсем плохой, подавленной, сломленной. Длинные волосы разлились по плечам, как вода, а пустые, но не утратившие блеска глаза будто бы застыли и безразлично смотрели куда-то в угол. Девушка молчала, никак не реагируя на посетителя.

Марк посмотрел на выход: Тенеборец-надзиратель нашел себе важное занятие – выпускал и убирал лезвия из перчатки.

– Эй! Бетти, да?.. – тихо позвал Марк и присел у клетки. – Ты меня слышишь?..

Бетти молчала, но безразличный взгляд тем не менее сместился на него.

– Слышу… – полушепотом промолвила она и, откашлявшись, спросила: – Что надо?.. – голос слабый, измученный, но очень чистый, красивый, юный.

– Я… тут кое-что принес тебе… – просунув через решетку пронесенные припасы, ответил Марк, – тебе силы нужны.

– Спасибо… – протянула она, бледной рукой дотянулась до шоколадного батончика, разорвала упаковку, с жадностью откусила, – м-м-м… вкусно… – старательно разжевала первый кусок, закрыла глаза от удовольствия, – Господи, как же давно не ела шоколада…

– Ешь-ешь, – заботливо сказал Марк, – не торопись – там еще и масло сливочное есть, вкусное, хлеб и каша, но боюсь, что остыло все…

– Она не отравлена?.. – вдруг насторожилась Бетти, и у Марка от такого вопроса все внутри разом опустилось.

– Я что, на отравителя похож? – с обиженным оттенком спросил он и даже поднял брови от возмущения.

– Нет, – сухо ответила та, – во всяком случае, надеюсь на это…

Марк нахмурился, а Бетти, внимательно осмотрев кашу и поелозив пальцем в миске, все-таки облизнула, почмокала губами и задумалась.

– Сносно, на овсянку похожа, – неожиданно одобрила столовскую стряпню она, но лицо по-прежнему выглядело грустным, недоверчивым, – хотя сейчас бы и от простых хлопьев не отказалась…

Марк тихо, чтобы не слышал дежурящий Тенеборец, засмеялся.

– Смеетесь надо мной?.. – голос Бетти вдруг сделался стылым, жутким.

– Нет-нет! – успокоил Марк. – Просто о таком здесь уже не мечтают. Довольствуемся тем, что есть.

Бетти вздохнула.

– Знали бы вы, чем кормят тут… – с какой-то внутренней тяжестью протянула она, – хотя какое вам дело… живы мы или уже нет.

– Не говори так, – тепло попросил Марк и схватился за прутья, пристально глядя той в голубые глаза, – ты многого не знаешь, Бетти… Очень многого.

– Мне вполне достаточно знать, что вы все – чертовы психи! – осуждающе выпалила Бетти, поставила миску и отшатнулась в угол, в тень, продолжая глядеть на Марка озлобленно и холодно, как зверек, заточенный в неволе.

Марка такие слова задели.

– Не все, – и попытался оправдаться: – К примеру, я и люди моего отряда, среди которых был мой друг. Кстати, из-за вас, по сути, Гельдман отправил его на смерть…

– Гельдман – это тот старый фашист, что постоянно подсылает своих прихвостней? – поинтересовалась она.

– Именно.

Бетти хмыкнула, замолчала, зашуршала фольгой – открывала масло.

– А кто этот ваш друг? – неожиданно спросила она.

– Тоже Тенеборец, как и я. Он и просил меня за тобой приглядеть.

– Какая забота… – ехидно промолвила Бетти, – вы все так складно говорите, что мне уже противно слышать… Лучше уходите. Я не верю ни единому вашему слову…

– Гельдман попросил передать, что тебе в любом случае придется сдать кровь. Пока по-хорошему… – не выдержав, высказался Марк и отвернулся, – он возлагает на тебя большие надежды – твоя кровь должна будет стать основным компонентом для нового оружия…

– Что?.. – будто ослышалась Бетти и подлетела к прутьям, вцепилась бледными тоненькими пальцами. Небесного цвета глаза вдруг почернели, наполнились ужасом, лицо побледнело, маленькие бледно-розовые губы задрожали. – Что вы сказали?.. Оружие?..

Но Марк ничего не ответил: к ним шел Тенеборец – десять минут истекли.

– Мне пора – иначе будут проблемы, – шепотом проговорил Марк и, напоследок обернувшись к запуганной девушке, вдруг улыбнулся и пообещал: – Я вытащу тебя, главное – держись. А пока по возможности буду заглядывать…

И собрался пойти навстречу Тенеборцу, заподозрившему что-то неладное, как вдруг Бетти окликнула:

– Так это вы – Марк?

Но тот промолчал, зашагал прочь.

* * *

Проснулся я от пронзительного крика вороны, пролетевший мимо окна. С огромной неохотой приоткрыв глаза, я с прищуром посмотрел сначала в него, потом обвел недовольным взглядом комнату, залитую серым утренним светом и, чертыхнувшись, наконец поднялся с пыльного пола.

– Вот же чертовка… – проворчал я, шумно дыша, – разлетались с утра пораньше.

Найдя осушенную почти до дна бутылку дождевой воды, – сделал пару глотков, умылся, убрал в вещмешок и подошел к окну.

– Опять кисло и серо… – томно вздохнул я и, посмотрев на угрюмое утреннее небо, обещающее сегодня пролиться неслабым дождем, забубнил: – Ну хоть бы раз солнце показалось, хоть бы раз! Все было бы повеселее, а то все тучи, тучи, тучи…

Я закурил, глянул в окно.

Вдоль обугленной церквушки неторопливо тянулась призрачная кисея тумана. Она, как заботливая мать, накрывала обезображенные разоренные домики и развалины, согревала от осеннего утреннего холода. Чем-то разозленный ветер грозно и сердито выл над пустырями, взлохмачивал примявшуюся редкую траву, покачивал висящие провода, пошатывал даже ржавые столбы и уличные фонари, так и не оставшиеся без внимания наглых кровавых вьюнов. Возле перевернутых помоек, нагромождений обломков и камней и перевернутых машин уже с самого утра промышляли дикие собаки, время от времени затевая лютые драки за любую пригодную для пищи находку. Чуть поодаль скромненько ворковали голуби, поклевывая землю, а в стороне от них, притаившись, уже сидели в засаде бродячие коты, никак не желая оставлять такую добычу без внимания. На плафонах фонарей, козырьках и проводах сидели угрюмые, одетые в траурные наряды, вороны, изредка каркающие друг на друга или вспарывающие крыльями воздух, а где-то там, далеко-далеко, за седой лохматой мглой, глухо хрипели морфы, выползшие, как и все остальные звери, на поиски пропитания.

– Ну да, куда ж без вас-то… – недовольно промолвил я, вглядываясь в непроницаемый туман, – на охоту выползли, черти, кушать захотели…

Тут позади глухо скрипнул диван – проснулся Айс.

– Как же трещит голова… – осипшим нездоровым голосом сетовал он, подходя к погасшему костру, – а ты его не тушил, что ли?

– Нет, – через плечо ответил я, – так ночевать теплее – не всем же спать на диване-то.

Айс расчесал пальцами спутанные черные волосы, виновато посмотрел на меня. Глаза красные, как у крысы, не отдохнувшие, болезненные, на веках синяки. Лицо и вовсе поблекло, как-то остыло, поникло, будто у мертвеца. Самого мутило, шатало.

– Извини… я вчера немножко… – вдруг принялся оправдываться он, на ходу складывая накидку.

– Да ладно, забей – мне на полу не в первой, – перебив, с какой-то даже гордостью произнес я и тут же продолжил: – Давай-ка лучше приводи себя в порядок и присаживайся – завтракать будем. Угощаю теперь я. Зря, что ли, еды на две недели накупил?

– Хо-хо! – восхитился Айс и, умывшись водой из своей фляжки, участливо добавил: – Бережливый, как погляжу! – похихикал, отпил. – У меня вот с этим все куда хуже… – собрался сделать еще глоток, но в рот упали лишь капли, – о чем я и говорю: теперь и воды уже нет, эх…

– Воды наберем – лужи еще не пересохли, – успокоил я, а сам метнулся к вещмешку, извлек консервы, кинул банку Айсу, – угощайся! Мясо, кстати, с томатным соусом, деликатес! Не то, что твои… резиновые какие-то.

– Ну какие уж выдали! – по-доброму съязвил Айс. – Мне, знаешь ли, выбор не предоставляли – что дали, то и дали. Все.

Помолчали. Айс что-то совсем поник, загрустил.

– Ладно, пойдем кушать, – подытожил я, в два удара ножа открыл банку, вернулся к окну, – приятного аппетита тебе.

– Спасибо, – поблагодарил Айс, вскрывая, словно чей-то череп, банку хитроумными клинками.

Завтракали, собственно, как и ужинали, – безмолвно.

Но я все-таки решил нарушить эту нависшую тишину.

– Айс, – негромко позвал я, перемешивая вилкой мясо с соусом.

– Что?

– Ты уже решил, какой дорогой нас поведешь?

– Решил, разумеется, – ответил Айс, подцепляя кусок, и тут выдал: – Через старое кладбище пойдем – так быстрее всего.

От такой новости я помрачнел, задумался – эта затея мне не понравилась уже изначально. Почему-то сразу представились разворошенные могилы и невольно вспомнились слова, сказанные Майку, когда прятались в кустах от Теней: «Представляешь, что же тогда творится на кладбищах?..»

– И далеко оно? – силой оттолкнув от нехорошее предчувствие, осмелился спросить я.

– Относительно, – туманно ответил Айс, – мимо церкви пойдем, там к дороге выйдем, и на месте считай… ну это так… вкратце.

Я хмыкнул, почесал подбородок, задумался.

– А как ты сам в этих местах-то оказался? Ты вроде говорил, что убежал, – кольнул я осторожным вопросом и притих, ожидая ответа.

– Меня на свалку привезли, а оттуда только одна дорога – через лес. Но если ты имеешь в виду этот путь, то говорю тебе сразу: нет, обратной дороги запомнить не удалось. Да даже если бы мы, потратив уйму времени на ее поиски, все-таки вышли к Горизонту, то нас бы за секунду превратили в решето пулеметные вышки…

– Хорошая перспективочка… – невесело усмехнулся я, доев завтрак. Потом продолжил, но уже холодным голосом: – Только на такой риск мы не пойдем – меня дочь ждет…

– О ней, кстати, можешь несильно волноваться, – вдруг заявил Айс и тут мое сердце екнуло.

– Что ты… сказал?.. – обомлел я и уже хотел допрашивать, но тот опередил.

– За ней приглядывает мой друг. Кстати, тот самый, что и спас меня, – объяснился Айс и тут посмотрел прямо в глаза: – Сид, постарайся понять, что далеко не все в стенах Горизонта-26 – враги. Далеко не все. Есть там и хорошие люди – мы, например. И уж поверь, ни я, ни мой друг плохого твоей дочери никогда пожелаем…

Я крепко-накрепко сжал правый кулак, звучно опустил на подоконник, громко выдохнул.

– Я верю тебе, Айс, – и повернулся, – верю…

– Это радует, – улыбнулся тот, кладя пустую банку на компьютерный стол, – а теперь предлагаю начать собираться, а то так к ночи только выйдем…

– Ну мне-то собраться недолго – только подпоясаться, как говорится, – потирая ладони, с издевкой отметил я, – это вон ты у нас любитель поспать.

– Ой, ну все!.. – отмахнулся, как от дыма, Айс и стал собираться. – Запилит теперь…

– А то, – подхватил я, проверяя снаряжение, – и еще как!

Наконец покончив со сборами, напарник скрыл лицо под респиратором и повернулся:

– Все, я готов, – схватил покрепче черный лук, – выходим?

– Выходим, – кивнул я и, поправив вещмешок, накинул капюшон и произнес: – С богом.

И покинули комнату.

На выходе из подъезда нас уже поджидал холодный влажный ветер, ежесекундно меняющий направление и настроение, дуя то вроде бы ласково, приветливо, то вдруг резко свирепея, чернея и наполняясь какой-то необъяснимой лютой злобой. В такие моменты он особенно неприятно хлестал моросью по лицу, будто бы специально норовил сорвать капюшон, или же упорно бросался навстречу, словно искренне желая опрокинуть на мокрую землю. А потом неожиданно стихал, уставая, с шорохом опускался на грязную траву и неторопливо полз, как змея, то катая всякий валяющийся мусор, то закручивая чудные вихри, насвистывая какую-то диковинную песнь. Но уже в следующий миг терял ко всему интерес, натужно выл и в неумолимом порыве влетал в чужие обветшалые квартиры, поднимая там чудовищный кавардак и грохот.

– Развлекается… – знающе протянул я и прибавил шаг, – как избалованный ребенок…

– Ты о чем? – встревожено спросил Айс.

– О ветре, – пояснил я и добавил с каким-то укором, словно тот обязан это знать: – О ком же еще? Об этом своенравном бродяге.

– Ты что, с ветром разговариваешь, что ли?

– Я со всеми разговариваю, – безразлично ответил я, вглядываясь в серое небо, в некоторых местах потихоньку начинающее белеть, разгоняться, являя рваные проплешины с виднеющимися лазурными прожилками. – И с ветром, и с небом, и с крысами, и с дождем, – перечислил и выделил: – Вот только с людьми редко – избегаю, сторонюсь.

– А они тебе что-нибудь отвечают? – с иронией поинтересовался Айс, словно психиатр у пациента. – Ну эти… друзья твои?

– Редко, в основном предупреждают, – совершенно серьезно ответил я на явную издевку и вытянул лицо навстречу утреннему ветру. За пять лет скитаний, одиночества и страха ветер стал верным союзником, всюду и везде сопровождающим меня. Каждый порыв, дуновение или шепот безошибочно предупреждали о присутствии поблизости людей, донося их голоса и запахи, о появлении неподалеку морфов или прожорливой стаи голодных собак, позволяя даже на расстоянии отслеживать передвижение по малейшим шорохам. Позднее ветер стал сообщать точное время, когда поменяется погода, когда ожидать холодов или жары, становясь то неестественно сухим, то излишне сильным, промозглым. И за всю эту неоценимую помощь он не требовал от меня ничего, лишь дать возможность взлохматить волосы и потрепать накидку.

– И о чем? – опять спросил Айс и сам же непроизвольно задрал голову, слушая загашенный гул ветра.

– О разном, – неопределенно ответил я и пожал плечами: – К примеру, откуда ждать беды, – посмотрел на Айса и успокоил: – Знаю, я говорю странные вещи, но ты скоро сам все поймешь, научишься.

Такой ответ его более чем устроил, и он, удовлетворенно хмыкнув, прибавил шаг, направляясь к разрушенной церкви.

«Только нужно ли оно тебе?.. – подумал я, глядя тому в спину. – Думаю, что нет – ты человек, который о таких вещах не задумывается».

Пока шли по пустырю с попадающимися через каждый шаг грязными лужами и прибитой ветром высокой травой, на нас не залаяла и не зарычала ни одна собака, несмотря на то, что шли не так уж и далеко. Заметив приближение, они словно замирали, вытягивали морды и внимательно следили, пестря яркими глазами, но почему-то не нападали и даже не пытались подобраться поближе – держались в стороне. Причем их собралось так много, что при желании они бы с легкостью обступили нас со всех сторон, зажали в кольцо и разорвали на части, не дав даже выхватить оружие. Но тем не менее собаки пока не бросались. И чем ближе мы подходили к церкви, туман возле какой уже совсем развеялся, открывая далекие расплывчатые горизонты, тем, казалось, больше становилось собак. Те, грязные, осунувшиеся и больные, поджидали возле руин, столбов, помоек, груд обомшелых кирпичей, следили за нами из салонов брошенных машин, обросших рубиновой порослью, и все ждали…

– У меня нехорошее предчувствие, Сид… – промолвил вдруг Айс и, не оборачиваясь, добавил: – Мне почему-то кажется, что дальше церкви они нас не пустят.

– Головой, главное, не верти – иди, как идешь, – строго посоветовал я, а сам поравнялся с ним и осторожно, чтобы, не дай бог, не раззадорить дворняг, снял с крепления арбалет. – Они, сволочи, умные – чувствуют все получше нас с тобой. Случайно дернулся, засуетился – кинутся без раздумий, задерут к чертям.

Но Айс понял мои слова по-своему и хотел потянуться за стрелой, но я вовремя остановил:

– Не вздумай! – шепотом прикрикнул я, незаметно для него самого поймав за руку, – сам выстрелить не успеешь и нас погубишь! Ты что?!..

Тот, видимо, все-таки послушался и оставил рискованную затею.

– Лучше лук покрепче держи, как я арбалет, – это их сдерживает, присмиряет, – порекомендовал я, шлепая по вязкой грязи.

– Надеюсь, ты прав, Сид, – с явным сомнением промолвил Айс и вздохнул.

– Прав.

Тем временем стая, неторопливо идущая следом, начала волноваться. Одичавшие за долгие годы облезлые собаки все чаще и чаще поднимали то тревожный лай, разнося жуткое эфемерное эхо над пустырем, то неожиданно замолкали, наполняя окрестности страшной тишиной, то принимались рычать и пениться от злобы. И эта разноголосая какофония лаяла настолько сильно, что вскоре ни возле пустых домов, ни возле местных водопоев – луж – не осталось ни одной птицы. Вороны, голуби, воробьи – все сбивались в разношерстные тучи и старались как можно скорее покинуть место, ставшее неспокойным, шумным.

– Сид, надо что-то решать… – уже испуганным голосом промолвил Айс, осторожно смотря то влево, то вправо, где всякий раз натыкался на распаленных скорым пиршеством кобелей. – Они уже не боятся подходить ближе…

– Самый проверенный вариант – бежать в ближайший дом и там запираться в любой доступной квартире, – предложил я, но глянув на домишки, – а путь до них наглухо перекрывала живая шерстяная река, – развеял надежды: – Но до них нам не добраться – тупо не добежим. Не успеем…

– Черт бы их побрал прибежать именно сюда… – в сердцах выругался Айс, фыркнул, – долго они нас так… сопровождать собираются? Эскорт, блин…

– Пока вожак не решит, что пора нас пускать в расход, – спокойно, будто такие ситуации случались чуть ли не каждый день, пояснил я, – но время еще есть.

На что Айс лишь шумно вздохнул, вжал голову в плечи и злобно процедил:

– С меня хватит! Я не собираюсь ждать, когда мне перегрызет глотку дворняга! – и молниеносно, да так, что я даже не успел отреагировать, выхватил из колчана стрелу и стянул лук.

Но выстрелить не успел – в следующее мгновение из чудовищной стаи прыгнул здоровенный истощенный кобель с изуродованной чужими укусами мордой и пылающими глазами.

Никак не ожидая такого поворота событий, Айс плашмя повалился на мокрую землю, уронив лук, и машинально закрылся от пса рукой, запоздало выпуская клинки.

– Что же ты делаешь, Айс!.. – со злобой прокричал я и моментом выпустил дротик в висок обезумевшей от крови собаке. Та коротко проскулила, перепачкала тому лицо слюнями и багровыми брызгами и придавила собой. – Руку, быстрее!!! – стащил труп, помог подняться. – Поздравляю, натворил дел!..

И тут вся стая, издав лютый клич, бросилась на нас…

– Все равно бы они напали! И ты сам знаешь это! – сквозь сплошной вой и рыки огрызнулся Айс и, спешно подняв лук со стрелой, сразу же пристрелил невысокую плешивую собаку, рвущуюся вперед остальных с левой стороны.

– Да что уже говорить… – негромко, словно смирившись, обронил я и плюнул дротиком в подранного кобеля, мчащегося по грязи прямо на меня. От прямого попадания тот перекувыркнулся, вспорол исхудалыми лапами глину, забрызгал сородичей мокрыми лепешками, клюнул мордой землю и затих. – Теперь уж поздно… Давай спина к спине!

В следующие мгновение мы с Айсом, прижавшись другу к другу, принялись держать наступление, отстреливая наиболее резвых собак, подталкивающих своим боевым настроем всякий молодняк на безрассудство. Уже практически не глядя на арбалет, я выпускал дротик за дротиком по осатаневшим псам, кружащим вокруг, не зная, как лучше подойти, как сломать нашу хилую оборону. Айс же, как прирожденный лучник, посылал смертоносные стрелы с такой скоростью, что от скрипов тетивы уже звенело в ушах. Изредка кому-то из сук и кобелей все-таки удавалось подойти незаметно, и тогда мы схлестывались врукопашную, не давая никому зайти со спины. Но как бы отчаянно ни дрались, как бы тщательно ни прикрывали друг друга, стая на наших глазах вовсе не редела, а напротив, – казалось, только крепнет, набирает силу. А вот я уже начинал чувствовать предательскую усталость, медлил с выстрелами…

И неизвестно, чем бы закончилась эта бойня, не подоспей неожиданная помощь от тех, от кого мы ее не ждали совсем – от морфов.

Услышав жуткие хрипы, походящие больше на старческие храпы, четвероногая свора мигом остепенилась, остановились, потеряла к нам интерес и развернулась, тут же протяжно заскулив и завыв, глядя на троих морфов-загонщиков, восседающих на почерневшем от сырости церковном кресте.

– На шум пришли… – огласил вслух Айс, все еще целясь то в одну собаку, то в другую, но те никак не реагировали, – Сид, это наш шанс… нельзя медлить… – и, кинув быстрый взгляд на полуразрушенную церковь – по ней ползли еще несколько морфов, – рванул прямо по истыканным трупам сквозь оторопевшую свору. – Замной!.. Быстрее!!..

Но только мы успели отбежать, – отвратительный хрип повторился, и все без исключения загонщики, расправив отростки, сорвались с креста и дощатых облупленных от пожара стен и помчались на собак. А через мгновение показались и их искусные кукловоды – охотники. Вылетев из церкви, парочка морфов буквально за три прыжка очутилась на порушенной крыше, грозно захрипела, присела на корточки и стала наблюдать за происходящим, словно сторонние зрители, лишь изредка дергая длинными рубиновыми отростками, больше напоминающие с такого расстояния каких-нибудь красных змей.

– Уносим отсюда ноги!!! Живее!!.. – в панике бросил на ходу Айс, а сам прыгнул в неглубокий густо заросший кустарниками овраг и на пару секунд исчез.

Я спустился следом и следующие несколько минут мы бежали без оглядки, как ненормальные, уже не обращая внимания ни на морфов, рвущих на части бродячих собак, ни на грязь под ногами, ни на лужи, ни на насекомых, метящих в лицо. И так мы мчались ровно до тех пор, пока на смену леденящим душу хрипам не пришла меланхоличная монодия ветра, хозяйничающего над широкой разбитой автомобильной дорогой…

– Вроде оторвались… – устало выдохнул я и сполз по сдутому колесу гнилой легковушки на прохладный асфальт, – только вышли – уже нарвались, хорошее начало дня, многообещающее…

– Да ладно тебе, – примирительно выступил Айс, стаскивая замаранный кровью респиратор. Теперь лицо выглядело потным, красным, разгоряченным. Он вытер рукавом лоб, присел на ржавый бампер грузовичка и оптимистично протянул: – Зато пробежались…Фуф… – и облегченно вздохнул.

– Нуда…

И замолчал.

– Слушай, а тебе самому-то не жарко во всей этой твоей броне, маске?.. – посмотрев на него, вдруг поинтересовался я, пристально разглядывая серебристо-черные доспехи, густо заляпанные темными кляксами.

Айс удивленно изломил бровь, усмехнулся.

– Не жалуюсь – привык, – пожал плечами он, отряхивая наплечники от грязи, – тяжеловатыми, конечно, в начале казались, а потом ничего, нормально… – подышал на запотевшие стекла респиратора, протер от собачьей крови, – зато в них можно не переживать, что тебе прокусят руку…

– Это если одна собака, допустим, а вот свору? Выдержит? – состроив хитрое лицо, полюбопытствовал я. – А?

– У-у-у… – протянул тот и с легким налетом раздражения ответил: – Это тебе не тряпка какая-нибудь, а боевой доспех! Причем легкий! И к нему относиться надо бережно, а не испытывать эксперименты на прочность ставить…

Я выдержал паузу, закурил.

– А респиратор сейчас зачем таскаешь? – выпустив дым, спросил я.

– Ладно там ночью, но сейчас-то день – вроде как все видно, пыльца не летает, свежо…

– Для страховки, – пояснил Айс и как-то странно выдохнул: – Кто его знает, чем тут воздух пропитан…

– А я вот противогаз надеваю только когда лианы вижу, – задумчиво промолвил я и с наслаждением затянулся, – а вообще… тут дело чутья и вкуса. Кому как нравится… – с завистью посмотрел на респиратор, – хотя от такого, как у тебя, бы вряд ли отказался…

– Как в Горизонте-26 окажемся – такой же достану, – пообещал вдруг Айс и опустил на него глаза, разглядывая так, словно видел впервые, – главное, чтобы нас с тобой внутри базы вообще никто не видел, Сид. Иначе поднимется такая шумиха, что нас прикончат раньше, чем мы к воротам комплекса доберемся.

Я задумался, достал фотографию дочки, закусил губу.

– Ты ее скоро увидишь, Сид, не переживай, – клятвенно вымолвил Айс и поднялся, – а сейчас вставай, мы уже рядом… – ткнул в сторону невысокого темного забора, местами тонущего в хилых кустах, разнотравье и за стволами тонюсеньких больных деревьев, – Остхоулское кладбище прямо по курсу. Скоро уже будем в самом Городе.

Я привстал, выкинул бычок, убрал фотографию, пригляделся – входные ворота сильно погнуты и помяты, словно кто-то силой рвался через них.

– А вон лужи – воды можно набрать, – негромко объявил я, разглядывая вдалеке парочку зеркальных клякс. – Так что от жажды мы с тобой точно не сдохнем. Радуйся!

– Да я прям пляшу от радости! – подыграл Айс и даже картинно изобразил короткий номер, выполнив один разворот и несколько забавных движений руками, от чего я невольно засмеялся. – Всю жизнь мечтал лакать воду из луж, как верблюд какой-то!

– Привыкай. Что я могу тебе предложить… – высказал я и пожал плечами: – Супермаркетов тут нигде нет, магазинчиков – тоже. Тем более она нормальная, чистая, как из родника.

– Ну-ну… – недоверчиво буркнул Айс и, поспешно скрыв лицо респиратором, покрылся капюшоном, – ну-ну… – зачем-то повторил и, не позвав меня, стал спускаться по затравеневшему невысокому склону.

Нагонять его пока не стал, а лишь молча повернул голову в сторону церкви, где больше не слышались ни морфы, ни собаки, и увидел то, как сквозь светлые проплешины в холодном небе на крест проливаются нежно-золотые солнечные лучи, ласкают, согревают ржавый металл. А через какое-то время весь тяжелый чугунный свод дрогнул, порвался, как старое покрывало, и из него, словно тысячи призрачных иголок, вырвались яркие полосы света, разбежались за считанные секунды по всему пустырю и щедро наградили яркими красками.

«Добрый знак, – с радостью подумал я, – это добрый знак…»

И, напоследок перекрестившись, пошел догонять напарника…

Смотреть за игрой Бетти, уже час безвылазно плещущейся в тихой речушке рядом с берегом, вызывало умиление, радости. Разлегшись на надувном матраце, я блаженно посасывал через трубочку холодный яблочный сок из вытянутого стакана и довольно вздыхал, наслаждаясь долгожданным отпуском. Погода стояла теплая, солнечная, ветреная. Несильный ласковый ветерок заботливо качал пышные кроны деревьев, шумел травой, пускал по мерцающей ленте реки рябь и норовил сдуть кепку – спасение от солнцепека. По лазурному небу, купаясь в лучах солнца и отбрасывая гигантские тени, молчаливо и лениво шли пышные облака, а чуть ниже, едва ли не касаясь макушками этих мохнатых великанов, парили черные галочки птиц, изо всех сил пытающиеся потягаться с ними в скорости. То тут, то там слышалось стрекотание, жужжание, пахло цветами, травой, свежестью, свободой…

– Эх, хорошо-о-о! – зажмурившись от удовольствия, протянул я и отпил еще сока, опять укладываясь на матрац. – Всегда бы так!.. Бетти, доченька, ты не закупалась ли там?

Раздался детский смех, опять застучали брызги по водной глади.

– Нет, пап, я еще немножко, можно? – попросила она нежным голоском. – Яеще чуть-чуть! Вода такая теплая!

Я секунду помолчал, потом приподнялся на локтях и все-таки поддался на уговоры десятилетней дочурки:

– Ну хорошо, принцесса, – разрешил я и добавил с условием: – Но только не час, хорошо? Мы же не хотим с тобой заставлять маму волноваться?

– Нет! – согласилась она и захихикала, пытаясь достать брызгами.

– Ой-ой! Кто это хулиганит? А ну-ка… – я быстро поставил стакан на траву, скинул кепку и поднялся, – кто это у нас там балуется?

Бетти опять засмеялась, нырнула, как рыбка, в речку.

– Ой, сейчас догоню! – шутливо пригрозил я и с разбега прыгнул в воду недалеко от дочки.

От громкого хлопка Бетти спешно вынырнула из воды, огляделась, увидела меня, заулыбалась и тут же попыталась отплыть, взмахами маленьких ног посылая в меня крупные брызги. Изобразив дельфина, я быстро подплыл и сделал кружок, вызывая у дочки бурю детского восторга. А потом мы принялись брызгаться, дурачиться, веселиться, разбрасывая прозрачную, как слеза, воду и теряя счет времени…

– Cud! Бетти! Идите кушать! – прервал звонкий нежный голос Роуз, и мы с довольными лицами мигом обернулись. Та, в босоножках, джинсах и в моей сиреневой рубашке, стояла на берегу, держа два полотенца: одно детское – с бабочками, а второе мое – темно-синее, махровое. – Я кое-что вкусненькое приготовила! Идемте скорее!

– Ну что, принцесса, вылезаем? – спросил я и приобнял дочурку. – Посмотрим, что приготовила нам мама?

– Да! – обрадовалась Бетти и, как лягушонок, поплыла к берегу. – Мам, только ты не уходи, мы сейчас!

– Да куда же я без вас? – засмеялась она. – Сид, кстати, тебе звонили.

– Кто? – спросил я и, выйдя на берег, взял на руки Бетти и понес к Роуз. Дочь от неожиданности ойкнула, а потом засмеялась и обняла за шею. – Не видела?

Роуз передала дочкино полотенце.

– Не знаю, я не смотрела – готовила, – ответила она, – но вибрировал долго. В общем, сам посмотришь.

– Ладно, разберемся, – я поставил дочку, принялся насухо вытирать, – как тебе новый купальник, Бетти, нравится? Мы с мамой его долго выбирали для тебя.

– Очень, пап, спасибо! – радостно откликнулась она.

– Ну и хорошо, мы с мамой рады, – я накрыл ее полотенцем, поцеловал, – правда, Роуз?

– Конечно! – улыбнулась та и, вручив мое полотенце, чмокнула Бетти, – а теперь пойдемте, а то все остынет.

Подняв свою кепку и стакан с соком, я разом допил его, и уже хотел было направиться вслед за Роуз, подходящей к дому, как вдруг меня приостановила мягкая мокрая ручка. Я удивленно обернулся и тут увидел чем-то взволнованное дочкино личико.

– Что такое, Бетти? – накинув на плечи полотенце и присев рядом на корточки, обеспокоенно поинтересовался я.

Та в ответ надула щечки, сложила ручки.

– Принцесса, что случилось? – я хотел подозвать ее к себе, но она на это лишь отрицательно покачала головой. – Бетти…

– Ты опять от нас с мамой уедешь, да? – оборвав в самом начале, неожиданно спросила она, смотря на меня светлыми глазками.

Я зачем-то улыбнулся, удивленно похлопал глазами.

– Почему?.. – не понял я. – Кто тебе такое сказал?

– Сид, Бетти, ну где вы?.. – громко окликнула Роуз.

– Идем! – не оборачиваясь, прикрикнул я и – дочке: – Бетти? С чего ты так решила, малышка?..

– Ты всегда уезжаешь, когда тебе кто-то звонит… – обиженно проговорила она и опустила глазки, – мы больше не будем купаться, да?..

– Ну что ты, что ты… – я подвел ее к себе, обнял, – что ты…

Бетти всхлипнула, шея стала быстро мокнуть.

– Господи, девочка моя… – я крепче обнял дочку, поцеловал, утер слезинки с щечек, – ты чего так?.. Родная моя, маленькая… чего ты?..

– Пап, не уезжай… – она опять всхлипнула, – мы с тобой гулять пойдем, играть каждый день будем, только не уезжай…

Сердце мое начало обливаться кровью, к горлу подкатил ком, глаза у самого заслезились.

– Я не уеду, принцесса, – заверил я и повторил Бетти на ушко: – Я никуда не уеду, слышишь?

– Да, – ответила она сквозь слезы, – только пообещай…

Я погладил ее мокрые русые волосы и ответил тихо:

– Обещаю, – яутер ей слезинки с глаз, – я люблю тебя, принцесса, и завтра мы весь день будем с тобой играть во все, что ты только захочешь, хорошо? И послезавтра, и каждый день! Договорились?

– Хорошо! – взорвалась от радости Бетти. – И я тебя люблю, пап! Ты самый лучший!

И вжалась в меня, как котенок.

– Ну, теперь идем кушать? – улыбнувшись, спросил я. – А то мама на нас злиться будет…

– Пойдем! – звонко ответила дочь и широко улыбнувшись, взяла заруку.

Едва мы протиснулись под воротами кладбища, – мне удалось увидеть то, чего, пожалуй, боялся больше всего – разоренные могилы. Одни разворошенные, словно из них выполз гигантский червь, другие – раскопаны, да так, что покосились ближайшие ограды и деревья, третьи – зверски истерзаны, будто самому дьяволу захотелось поглумиться над усопшими. Куда ни взгляни – везде виднелись разрушенные каменные скульптуры, заросшие инопланетной дрянью, обезглавленные статуи ангелов, затянутые красным мхом надгробия и упавшие обелиски, какие, даже если очень захотеть, не повалить и вдесятером. На засыпанной гнилыми листьями узкой дорожке, ведущей в глубь оскверненного кладбища, валялись скомканные, как жеваный лист бумаги, заборы и ограждения, скрюченные больные ветви, напоминающие, скорее, чьи-то костлявые руки, скамеечки, обломки гробов. Кое-где, скрываясь за редкими деревьями с опухолями размером с человеческую голову, виднелись обрушенные декоративные склепы со множеством разрытых возле них ям, что запросто можно списать на труды кротов, если бы не размеры. Над некоторыми могилами до дрожи в коленках протяжно скрипели ржавые кресты, под корнями и в норках тихонько попискивали кладбищенские крысы, пронзительно кричали вороны, восседающие на расколотых мраморных плитах. Мрачно, словно отпевая панихиду, скулил и плакал ветер, одиноко блуждающий мимо захоронений, временами поднимая страшный рев и бросая в нас скопившуюся на дороге листву.

– А другим маршрутом не могли пойти? – нарушил длительное молчание я, уже полминуты крутя меж пальцев сигарету и все никак не решаясь закурить.

– Ну извини, Сид, это тебе, знаешь ли, не улица… – с каким-то отеческим укором промолвил Айс, все это время держа наготове лук и вертя головой то влево, то вправо, словно ожидая сиюминутного нападения. – Тем более других дорог пока не вижу. Да и нет их, скорее всего…

Дослушав, я как-то недовольно скривился, сплюнул и все-таки закинул мятую-перемятую сигарету в рот, закуривая.

Такая «прогулка» по кладбищу, особенно когда знаешь, кто до этого здесь побывал, говоря откровенно, настораживала. Каждую секунду мерещились то жуткие нереальные силуэты, выпрыгивающие из кровавых кустов вдалеке, то всяческие шорохи, – а их точно не могли создавать ни собаки, ни мыши, – то эфемерные надрывные шипения, умело исполненные ветром, но почему-то уж очень убедительно смахивающие на мерзкие хрипы морфов. От всей этой жути вскоре стало совсем не по себе, словно смертельная опасность застыла не где-то там, среди растревоженных могил и разбитых статуй, а тут, рядом, едва ли не в двух шагах. Вот только раскрываться не спешила – до последнего хранила молчание, играла с нашим воображением. Но хоть и зная, что пока все спокойно, и вокруг нас, кроме грызунов, нет ни души, я все же предпочел поскорее расправиться с сигаретой и вооружиться арбалетом, чтобы в случае чего – сразу дать отпор. А вот Айс, в отличие от меня, – сама хладнокровность: рука лежала на луке твердо, не тряслась, пальцы крепко сжимали оперение, да и выглядел весь предельно чутким, как бывалый охотник. Одна походка чего стоила: слишком уж искусная, бесшумная, как у призрака, мягкая. Вроде и на ветки наступает, а треска нет. Мистика, да и только…

– Где ты так ходить научился? – решил вдруг поинтересоваться я, настороженно поглядывая то на обомшелые надгробия, то на стволы деревьев. – Не поделишься секретом фирмы? – невольно посмотрел на ноги Айса: нет, не ходит – парит, едва касаясь земли. – Даже я тебя не слышу, хоть и рядом иду.

– Учили нас, – совсем коротко ответил он. Я уже думал, что это весь ответ, как вдруг он неожиданно разговорился, правда, голову в мою сторону так и не повернул – видимо, боялся потерять бдительность: – И не один год – раньше эту технику ходьбы просто не освоишь. Но зато потом сможешь даже к загонщику незаметно подкрасться, если, конечно, почуять не успеет. У них-то нюх цепкий, но все равно проигрывает Теням…

«Уж мне-то не знать… – мысленно усмехнулся я, – от них и не спрячешься никуда!»

– А ты уже пробовал, что ли?

– Да было дело пару лет назад… – задумчиво, даже, как мне показалось, с неохотой ответил Айс, перепрыгивая через ограждение, утонувшее в грязи, – нам задание поручили: поймать живого загонщика или охотника – неважно. Ну так вот, – вздохнул, – высадились мы днем небольшим отрядом в Черной Пустоши – есть одно гиблое местечко неподалеку от Горизонта-26, – там, значит, разбились по трое и стали прочесывать ближайшие дома и подвалы в поисках морфов. Ты, думаю, сам знаешь, где они любят торчать. Ну так вот… – нырнул под упавшее дерево, – мне повезло практически сразу: как поднялся на третий этаж – смотрю, загонщик добычу глодает. Вот тут-то и подкрался…

– И что? Быстро схватил? – спросил я, перешагивая через кучи раскисшей глины.

– Не сразу. Сначала электрострелой оглушить пришлось, потом ребят дождался, и вместе уже скрутили его да к технике поволокли, – со знанием дела изложил тот, – вообще это дело очень…Сид!!! Справа!!..

И выпустил стрелу.

Я лишь успел убрать голову и броситься в противоположную сторону, как вдруг из густых мокрых от кровавого сока кустов вырвался лютый хрип, мигом разлетевшийся по всему молчаливому кладбищу, и на не успевшую еще обсохнуть дорогу неожиданно выскочил неизвестный высокий морф с толстой грубой грязно-черно-серой кожей и длинными пятипалыми конечностями. Жутко заревев, он гневно выдернул стрелу из пульсирующей шеи, обливающейся черной, словно мазут, кровью, вытаращил все три огромных серых глаза, распушил похожие на черные канаты отростки и кинулся на меня. Из морды и шеи хлестала черная жижа.

– Получай, скотина! – отпрыгнув, успел выкрикнуть я и выстрелил прямиком в плоский ввалившийся нос. Морф завыл, заверещал, бултыхнулся в засыпанную выцветшими листьями лужу, яростно царапнул, как граблями, тощей лапой грязь и задергался. Отростки сложились в спираль, закружились.

«Надо его добить, пока есть шанс, – обожгло мыслью, – сейчас же добить – этот будет до конца сражаться».

Буквально на выдохе перезарядив арбалет, я уже приготовился прикончить его, но тот внезапно вскочил, встал на четвереньки, обтекая грязной водой, и взревел, собираясь вновь бросаться в атаку. Но тут же дернулся, как от удара током, переломился влево, закатил глаза и, бездыханный, свалился со стрелой в виске.

– Чего ты так долго-то?.. – нервно выдохнув, бросил я, а сам впился глазами в поверженного морфа. У этого явное сходство с загонщиками и охотниками, но в то же время и весьма серьезное различие: он выше, шире, с толстыми кожистыми пластинами на плечах и вдоль туловища, очевидно, наделен большей силой.

– Целился долго! – тихо засмеялся тот, подскочил к морфу и выдернул перепачканную стрелу, убрал в колчан. – Уж больно прыткий попался… – поднял другую, – ты-то как? Цел?

– Да нормально… – буркнул я и зачесал затылок, – вот ты. блин, выдал конечно! Думал, убьешь! Кто же стреляет-то без предупреждения…

– Вообще-то предупредил, – повседневным тоном ответил Айс и пожал плечами: – А ты быстро сообразил. Молодец, с реакцией полный порядок. Не каждый наш боец такой похвастаться может.

Я недовольно хмыкнул.

– Нашел, тоже мне, на ком эксперименты ставить… – пнул черный склизкий отросток морфа и решил поинтересоваться: – Интересно, а сколько за него дадут?

Айс ответил незамедлительно:

– За такой трофей Гельдман бы точно отсчитал солидное жалование, – присел на корточки возле морфа, – воины – редкие твари. А все, что редкое – дорогое. Ну а что дорогое, то и добыть нелегко…

– Кто-кто?.. – переспросил я и удивленно посмотрел на Айса.

– Как ты его назвал?

– Воин. Морф-воин, если точнее.

– Да уж… – как-то удрученно протянул я, – таких точно еще не встречал…

– Я, в общем-то, тоже, – Айс поднялся, поправил капюшон, – до этого видел всего один раз и то через бинокль – бегал, как шальной, по осыпавшейся крыше, а потом упрыгал… Зараза.

Я промолчал – все смотрел на убитого морфа-воина, с интересом разглядывая то пепельную кожу, то отростки.

– Ну что, идем? – окликнул Айс. – Сид?

– Да-да, сейчас, – спешно протараторил я, а сам не удержался и все-таки пощупал пластины на плечах – железобетонные, ей-богу. – С ума сойти… Живая броня…

– Потому и бил сначала в шею, – поведал Айс и поторопил:

– Оставь его, наконец, в покое, пошли. Свое он уже получил, – огляделся, – пошли-пошли, Сид, пока безопасно…

Глянув на морфа-воина в последний раз, я выдернул дротик, вытер о подол накидки, кинул в колчан и встал, с еще большей недоверчивостью разглядывая окрестности. Те вновь издевательски молчали, будто бы до этой минуты здесь ничего не произошло.

– Пошли, – сказал я. – Надеюсь, больше никто не нападет.

Из-под респиратора Айса вырвался искаженный вздох, а потом ответ:

– Посмотрим, но арбалет все равно лучше далеко не убирай, – Айс шагнул вперед, вытянул голову, словно принюхиваясь, сошел с дороги и через кусты – к могилам.

Я – следом.

Ступать по мягкой кладбищенской земле с черно-желтыми тонюсенькими травинками, тянувшимися из-под надгробий, тяжело и как-то неприятно. Всякий раз, когда наступал, та то глухо стонала, то звонко чавкала, то хлюпала, словно каждый мой шаг причинял настолько невыносимые страдания, что у нее вновь открывались чудовищные раны и непрерывно сочилась кровь. Только вот это вовсе не она, а обыкновенная дождевая вода, сумевшая не только доверху затопить распотрошенные пустые могилы, но и уйти глубоко в почву. То тут, то там проседали ограды, рушились могильные плиты, то с плеском утопая в студеной воде, то смачно шлепаясь в грязь, ходили ходуном тяжелые мраморные памятники, грозя вот-вот завалиться. Но, несмотря на всю эту жуткую картину, радовало хотя бы одно – ни один морф так и не соизволил на нас напасть.

И так мы шлепали по грязи ровно до тех пор, пока Айс не остановился и не указал вдаль, где за рядами кривых почерневших деревьев возвышался небольшой плешивый холм.

– Мне надо на него подняться! – заявил вдруг Айс и, повернувшись: – Осмотреться хочу.

– Зрение хорошее? – с издевкой спросил я и прошел мимо, глядя на холм. Над ним кучно кружили вороны, на кого-то громко ругались. – Мне с тобой подниматься? Или подождать?

– Да нет, я быстро, – второпях проговорил Айс и побежал к холму, – за мной! Не отставай!

Дружно пробившись через хиленькие, но жутко цепкие кустарники, Айс прытко вознес себя по склону и, опершись на валун, застыл изваянием, лишь изредка поворачивая голову.

«Ну, а я покурю, – подумал я, – раз подвернулся случай».

И, привалившись к дереву, закурил.

Пока потягивал сигарету, небо, недавно радующее живостью, опять стало хмуриться, изредка стреляя потускневшими солнечными лучами сквозь свинцовые неподъемные тучи. Следом поднялся холодный крепкий ветер и сразу же принялся мести ветошь, гоняя по мокрой земле и сгребая в кучи возле замшелых надгробных плит. Порой он так сильно увлекался, что начинал закручиваться забавными неказистыми вихрями, гудеть и шумно разгуливать меж могил, словно намереваясь поведать округе о своем неоспоримом превосходстве.

– Почти дошли! – после долгого молчания вдруг громко протрубил Айс и, спустившись: – Я там уже выход видел, а за деревьями – развалины Одинокого Города виднеются. Только есть одна проблема – морфы-воины.

– Много?

– Пока трое: двое забор трясут, один – самый здоровый – на дереве сидит, наблюдает.

– Тебя не видел? – с волнением спросил я и, выкинув окурок, скинул вещмешок, достал полную бутылку дождевой воды, какую успел набрать по дороге на кладбище.

– Нет.

Я сделал глоток-другой.

– Точно? – с недоверием спросил его я.

– Уверен, – подтвердил Айс, тоже достал флягу. Воду пил жадно, совершенно не обращая внимания на то, что она из лужи – все-таки прислушался к моим словам. – Того, что на дереве, я-то сниму тихо, а вот те двое… – тревожно выдохнул, – могут шума наделать.

– Разберемся, – покивал я и скривился, задумался, – постараюсь их незаметно как-нибудь…

– Справишься? – с каким-то сомнением промолвил он, но тут же оправился: – Хотя да… Конечно справишься, – кинул флягу в рюкзак, – тогда пошли.

Договорив, он поправил лямки и вырвался вперед. Двигался теперь совсем по-иному, нежели как тогда, на дороге, – шаг пружинистый, будто отскакивал от земли, и все такой же беззвучным, словно шел не он, а крадущийся кот.

Я – за ним. Идти старался тоже тихо, на ветки не наступать, листьями не шелестеть – каждый неосторожный звук может привлечь беду.

Через некоторое время Айс нырнул в худые кровавые кусты и притаился, как разведчик, жестом веля сидеть тихо и не высовываться. Сдвинув капюшон, я все-таки не удержался, тихонько, чтобы не мешать, раздвинул влажные ветви и пригляделся. Двух морфов-воинов, упоминаемых Айсом, заметил сразу: те то дергали забор, то боролись, как петухи, друг с дружкой. С их стороны бесперебойно доносился тяжелый ржавый лязг, хрипы, злобное ворчание. Третьего же заметил лишь спустя минуту – тот пошевелился, сотрясая полумертвое дерево, облепленное какими-то гнойниками, и на секунду высунулся, показывая жуткую бледную трехглазую морду с извивающимися отростками.

«Отсюда в них не попаду, – подумал я, – просто-напросто не долетит дротик – велика дистанция».

И решил поделиться этим с Айсом:

– Мне надо ближе подойти – арбалет не потянет, – взглянул на арбалет, – ты-то как? Сможешь? Расстояние-то солидное.

Тот лишь как-то шумно по-стариковски выдохнул, достал стрелу.

– Смотри сам, – спокойно, без пафоса промолвил он и, медленно, будто специально, стянув лук, выпустил стрелу.

У меня отвисла челюсть.

На моих глазах еще недавно преспокойно сидящий на дереве морф, почти слившийся с ветвями, вдруг повис на них, нелепо перевернулся на живот и с черной стрелой в правом глазе замертво свалился прямо на головы сородичам. Те моментом прекратили потасовку, навострили, словно антенны, отростки, закрутили головами, не понимая, откуда стреляли. Подергав бездыханное тело, они заревели, принялись бестолково метаться, кружиться, рвать мокрую траву.

– Меткач… – пораженный метким попаданием, проговорил я, не веря увиденному. – Ну ты, блин…

– Твой выход! – перебив, ободряюще провозгласил Айс и захватил новую стрелу. – Я тебя прикрою, если что.

Ничего больше не сказав, я добежал до заросшей, словно щетиной, статуи, чью голову проломил упавший фонарь, вжался спиной и осторожно выглянул. Морфы принялись носиться вокруг трупа и разъяренно верещать, будто требуя, чтобы убийца немедленно выходил на справедливый суд.

«Распугал ты их, Айс, – с укором подумал я, – все-таки тихо не получилось…»

Понаблюдав за ними секунду-другую, я подгадал момент, когда кто-нибудь их них угомонится хотя бы ненадолго, положил руку с арбалетом на серое каменное туловище статуи для удобности, выдохнул и мягко нажал на спуск. Дротик клюнул остановившегося всего на мгновение морфа-воина в затылок, опрокинул в грязь. Отростки страшно напряглись, выпрямились и, как макаронины, безжизненно улеглись рядышком. Выстрел получился убойный.

– Есть один… – загнув палец, обронил себе и быстро перезарядил арбалет, невольно ловя себя на мысли, что боеприпас стремительно иссякает – бой с собаками вынудил растратить почти все простые дротики. – Остался последний… – и вновь высунулся, метя обезумевшему от ярости воину точно в раскрытую пасть.

«Все, отбегался, – приговорил его, – сейчас я тебя живо…»

Но едва изготовился стрелять, – из кустов, где я сидел минуту назад, прозвучал короткий хлесткий свист, и из хрипящей без перебоя глотки воина неожиданно вылезло оперение. Будто не почувствовав ее, уже обреченный, морф, качаясь прошел вперед, остановился, еле держась на задних лапах, зачем-то схватил стрелу, дернул… и голова взорвалась, как перезрелый помидор.

– Ни хрена себе… – сумел лишь выдавить я, вешая на крепление опустевший арбалет, – что у него за стрелы-то такие?..

А через секунду из кустов вышел Айс.

Как всегда осторожно пытливо оглядевшись, он наконец опустил лук, сделался каким-то менее напряженным, что ли, заспешил ко мне. Несмотря на то, что на земле немало листьев, приблизился на зависть любому вору – не издав ни единого звука.

– Ну вроде все: путь чист, – сдержанно и, я бы даже добавил, скромно объявил он, глядя на меня через темные стекла респиратора. – Можно идти дальше.

– Взял отобрал у меня морфа, – с наигранной обидчивостью проговорил я, – мы же вроде договаривались, что эти двое – мои. Или нет? Не договаривались?

– Ну извини! – лениво извинился Айс и продолжил: – Он что-то занервничал… И я его решил…

– Эх, ладно… хрен с тобой! Пошли… – отмахнувшись, вздохнул я и, сильнее натянув капюшон, как старый дед, пошел к трупу морфа, убитого мной до вмешательства поспешного напарника.

Подойдя к распластавшемуся переростку с каменной кожей, чей затылок украшал торчащий черный дротик, я уперся ногой в один из отростков и с силой вытащил боеприпас, обмарав весь свитер черной кровью.

– Вот же зараза… – выругался я и мысом пихнул морфа в бок, – такую вещь мне загадил!

Айс никак не отреагировал на возмущения и, ходко направился застреленному им морфу-воину Хладнокровно с чавканьем выдернув из глаза стрелу, он кинул в колчан и позвал:

– Сид, давай сюда! Выход здесь!

Прибежав, я невольно обратил внимание на мелькающие за жуткими деревьями руины и отчего-то облегченно и радостно вздохнул, всем сердцем чувствуя теперь уже скорую встречу с дочерью. О плохом старался не думать – не хотелось омрачать настроение, и так уж очень редко бывающее хорошим. Однако отгоняй – не отгоняй тревожные мысли, мне они все равно докучали. И, пожалуй, самая важная из них на данный момент – это знакомство с Одиноким Городом, а оно – почему-то полностью уверен, – будет отнюдь не самым лучшим…

– Айс, а ту стрелу чего не забрал? Боеприпас лишний? – вдруг укоризненно обратился к нему.

Тот остановился, развернулся, опустил голову, приглядываясь, потом усмехнулся:

– Не-ет, Сид, – покачал головой, – ее обратно уже не заберешь – механизм там такой: если стрела впивается в тело, то выпускает шипы и самоуничтожается. Вот так вот.

– Интересные у тебя стрелы… – пораженно присвистнул я, – каких я еще не видел?

Я уже думал, что Айс опять начнет торопить, но он, на удивление, все-таки решил рассказать:

– Ну разрывную ты уже успел увидеть… – протянул Айс и для примера на автомате вытащил черную стрелу с толстым наконечником, – принцип действия тут прост: ударилась во что-то или кого-то – взорвалась. Все просто. Наконечник, как ты понимаешь, – взрыватель. Результат – большой взрыв, сам видел. Да и баллистические характеристики у нее выше, чем у остальных, собственно, как и вес, – передал мне на осмотр. Действительно увесистая. – Еще есть электрические, простые, с выкидными ножами…

Я вернул разрывную стрелу.

– Интересно…

– Вот, – Айс вытянул следующую стрелу, показал, – это электрическая. Поражать может до нескольких целей одновременно – цепной заряд позволяет. Отличная вещь.

Я присмотрелся – стрела как стрела только черная, как и все, и с продолговатым серебристым наконечником.

– А… с ножами которая? Это какая?

– Так вон! – Айс указал на морфа с развороченной головой. – Ее работа. Она и есть.

Я поморщился. Непроизвольно представилось то, как она впивается в человека, раскрывается, как бутон розы…

«Господи… – мысленно перекрестился я, – кто же до такого додумался?»

– Слушай, Айс, а почему все-таки лук? С твоей-то подготовкой… да если автомат и гранаты… – не выдержал я, – идеальный коммандос получился бы.

Айс некоторое время колебался с ответом, медлил, а потом сказал:

– А по той же причине, почему и ты с арбалетом – надежность и бесшумность. Автомат подведет, подведет… – зачем-то дважды повторил он, убрал стрелу обратно и сразу сменил тему: – Ладно, нам пора, по дороге наговоримся.

И – к развороченному забору, где уже виднелся выход с погоста.

«И то верно», – мысленно согласился я и закурил.

VII

Молчаливо стоя в стороне со сложенными за спиной руками. Марк хмуро поглядывал на бойцов и время от времени недовольно вздыхал, похаживая, как тренер, вдоль забора. Его подопечные, проливая жаркий пот и тяжело пыхтя, оттачивали искусство рукопашного боя, по очереди нанося друг другу то выпады клинками, то ногами, всякий раз озираясь на Марка, словно ища в его глазах одобрение. Но того не радовал их сегодняшний настрой: какие-то вялые, несобранные, поспешные – одним словом, кто угодно, но только не Тенеборцы. Замечая недовольный и зачастую рассерженный взгляд, бойцы втрое усерднее принимались махать руками, ногами, выполнять броски, захваты, однако Марк, глядя на это позорище, лишь опускал голову, сердито вздыхал. С такой отвратительной подготовкой и кучей ошибок нельзя не то что отбиться от морфа, от бродяги-то живым уйти, а это неприемлемо и как минимум стыдно. Особенно для них – теперь уже элитного отряда Тенеборцев, удостоившегося не только неофициально называться «Черные Соколы», но и обратить на себя внимание ученых кругов, обычно мало интересующихся заботами тех, кто отвечает за безопасность Горизонта-26. Однако осознание этого Марка нисколько не радовало, напротив, – казалось, еще больше удручало. Он вдруг четко понял: добиться такой сплоченности и дисциплины от отряда, состоящего в основном из разношерстных добровольцев, без чуткого руководства Айса невозможно. Тут требовался настоящий лидер, умеющий не только понять настроения бойцов, но и грамотно направить их энергию в нужное русло. У Марка это получалось не очень – Тенеборцы вроде бы и слушались, но в то же время делали все наперекосяк, портачили, устраивали клоунаду.

Посмотрев еще раз на бойцов, уже начавших заниматься ерундой, а не учениями, Марк грустно опустил глаза, помотал головой и тихо проговорил вслух:

– Не хватает тебя, Айс… – взглянул на набрякшее серое небо, – только тебе удавалось найти с ними общий язык. Я не знаю как до них достучаться. Либо я такой хреновый инструктор, либо просто таланта нет… Не мое это.

Он почесал крепким кулаком щетинистую щеку, ударился в пасмурные рассуждения.

– Может, попросить Гельдмана, чтобы вместо меня подыскал кого-нибудь из другого отряда? – и сам же отказался от этой затеи, как от удушающего смрада: – Хотя нет – еще чего не хватало! Своих ребят отдавать бог знает кому? Ну уж не-е-ет! Неизвестно еще кого он пришлет, а то придет какой-нибудь дилетант или, что еще хуже, наш ярый ненавистник из другого отряда, и настанет веселая жизнь. А мне потом волосы рви на голове…

Марк засопел, почесал подбородок, вновь перевел острый взгляд на тренирующихся бойцов.

– Я взялся – я и буду держать за них ответ, – твердо решил он, окончательно отгоняя сомнения, как мрачные тучи, – как-никак ближе них у меня никого нет. И не будет…

Марк вдруг вспомнил молодую девушку по имени Бетти.

– Да и ты мне не чужая… – вслух подумал Марк, – только бы вытащить тебя отсюда…

Шумно выдохнул.

– Ладно, пора к моим возвращаться, пока они совсем не расслабились, – решил он и тут же громко скомандовал: – Так, парни, кончайте заниматься ерундой и бегом марш за луками – над мишенями поработаете! Надеюсь, стрелять вы не разучились, девочки? – демонстративно захохотал и поторопил: – Давайте-давайте, активнее! Всем занять огневой рубеж! Стрелы использовать простые! Муляжам бить только в голову: кто попадет ниже – будет всю ночь мыть полы в казарме. Все! Начали!..

И едва успел договорить, – с конца стрельбища звучно и сочно засвистели стрелы. Выстроившись в шеренгу, бойцы все как один стягивали длинные черные луки и чуть ли не синхронно стреляли по мишеням – точным копиям загонщиков и охотников, – прокалывая и без того уже обезображенные головы, отростки, глаза, рты…

Такое зрелище не только приятно удивило угрюмого Марка, но и заставило переоценить свои силы, окончательно отбросить поспешную мысль о поиске замены.

«Вот же засранцы! – с особенной радостью подумал он. – Рукопашный бой им, видите ли, скучен, а как про лук заговорил, так все – пулей помчались! Эх, поганцы!..»

– Ногу вперед выставлять не забывайте! Тетиву до плеча, до плеча натягивать! Нечего с оружием нежиться – им убивают, а не красуются! И убивать вы должны быстро и без промаха! Работаем-работаем! – давал рекомендации Марк, а сам невольно обратил внимание на мишени – ни одна стрела не угодила ниже головы. – Молодцы! В том же духе продолжаем! Вот так!

Марк подбоченился.

– Кто бы мог подумать, что из помеси простых выживших гражданских с военными могут получиться такие таланты? – с гордостью высказался он, пристально разглядывая Тенеборцев, закованных в серебристо-черные доспехи, бесперебойно выпускающих стрелу за стрелой по муляжам, да так, что из них вылетали щепки, пух. – Вот что значит иметь желание бороться за родную планету!

Марк потоптался, накинул капюшон – становилось зябко.

«Может, пока в столовую наведаться? – вдруг подумал он. – Что-нибудь для Бетти прихватить?»

И тут затрещала рация.

– Младший сержант Харрис… – без настроения, очень пасмурно представился Марк, продолжая волей-неволей следить за бойцами, тренирующимися столь усердно, что даже не прерывались на передых.

– Ваш час пробил, сержант! – послышался надменный старческий голос профессора Гельдмана, как всегда нагоняющего какую-то ненужную и подчас злую интригу. Он чуть помолчал, прокашлялся и продолжил: – Теперь вам и вашему небезызвестному отряду выпал шанс достойно послужить всему Горизонту-26, всем нам! Оружие, о котором мы с вами еще совсем недавно разговаривали, готово! К сожалению, это лишь прототип, однако оно уже успело себя зарекомендовать с самой лучшей стороны!

Он говорил восторженно, воодушевленно и пылко, словно говорил это не Марку по рации, а с трибуны к толпе.

Но тот слушал внимательно, лишь изредка вздыхая.

– Подождите, вы хотите сказать, что газовая бомба уже готова?.. – наконец осмелился задать вопрос Марк и сразу задал второй: – Вы создали ее в такие короткие сроки?..

– Разумеется! – воскликнул профессор. – Конечно, пришлось задействовать почти весь научный персонал и ужать сроки до минимума, но это все мелочи! Главное то, что мы теперь наконец-то расправимся с Сумеречной Зоной и ее отродьями раз и навсегда, а это, уж поверьте, стоит всех лишений! – помолчал, потом продолжил: – И результат полностью оправдал наши ожидания: кровь испытуемой под номером четыре дала удивительный результат – полный синтез с кровью стража без каких-либо нарушений в структуре! Вы понимаете, что это значит?

– Нет, профессор… – постарался спокойно ответить Марк, а у самого внутри все в одночасье опустилось, похолодело – целиком окутал смертельный страх за судьбу Бетти. И подумал: «Значит, они все-таки добились своего…»

– Девушка совершено здорова! Вы слышите? Совершенно здорова! – немедленно объяснился Гельдман. – Анализ крови показал замечательные результаты! Она чистейшая! С ее помощью нам удалось получить огромное количество стабильного вещества! Это прорыв! Это настоящий прорыв! И это при всем при том что сама девица до недавнего времени находилась в невыносимых антисанитарных условиях…

– Что с ней?.. Она… она в порядке?.. – запинаясь и жутко нервничая, все-таки осмелился перебить Марк и сразу же добавил: – Скажите, что с ней все в порядке…

В эфире раздался удивленный вздох.

– Вижу, вы привязались к ней, сержант… – язвительно подметил Гельдман, но тут же взял себя в руки: – С ней все хорошо: мы перевели ее обратно в камеру. Девушка перенервничала и потеряла много сил. Сейчас она спит – мы вкололи ей небольшую дозу снотворного. И если вы об этом, то успокою: ее жизни ничто не угрожает…

Рация в руке Марка задрожала, щеки зажгло огнем.

– Я могу ее увидеть?.. – до последнего стараясь не выдавать волнения, спросил он и сам же отругал себя за такую поспешность – теперь Гельдман может воспользоваться его чувствами к девушке в своих корыстных целях.

– Это исключено, сержант Харрис, – уже совсем невесело, даже злобно отрезал Гельдман, – никаких визитов в ближайшее время! Через час у вас запланирован вылет в Эпицентр! Советую отобрать самых лучших людей и как следует подготовиться! Надеюсь, сержант, вы не забыли про экипировку, которую я любезно передал в пользование вашему отряду?

– Нет, не забыл. – Уже едва сдерживая злобу, выдавил Марк.

– Замечательно! В таком случае я не смею вас больше задерживать!

Марк уже хотел разорвать связь, как вдруг тот опомнился:

– Ах да, чуть не забыл: пожалуйста, тщательно проверьте и заправьте вертолеты! Я не хочу, чтобы вы сломали и их. Такое расточительство будет просто-напросто финансово неподъемным для нашего скромного научно-исследовательского центра. Да и для всего Горизонта-26 – тоже.

Марк остолбенел: вертолеты! Они полетят не одни!

– Профессор, я не ослышался? Вы сказали «вертолеты»? – рискнул переспросить он, искренне надеясь, что все-таки ослышался. – С нами еще кто-то отправляется на задание?

– Я решил, что ради всеобщего успеха будет не лишним прикрепить к вам отряд поддержки. Вы не возражаете, сержант Харрис? Претензий нет?

– Никак нет, сэр… – обреченно и подавленно вымолвил Марк, уже отчетливо представляя себе то, чем обернется выполнение этого задания, и без того граничащего с безумием, – резней.

– Это радует, – сухо сказал профессор, – и прекратите называть меня этим идиотским словом «сэр»! Что за солдафонские замашки?!.. Отучайтесь, настоятельно прошу вас. В конце концов, я человек науки, а не военный! Дикость какая-то, ей-богу…

– Понял… – сквозь зубы процедил Марк, из последних сил пытаясь сохранять внутреннее равновесие, а его теперь могло нарушить уже любое неосторожно сказанное слово.

– Надеюсь, сержант, – удовлетворенно проскрипел Гельдман и прибавил, чуть помедлив: – И еще буквально один момент: вещество помещено в баллоны под высоким давлением, оснащенные, как вы и рекомендовали, часовым механизмом, поэтому прошу вас: постарайтесь разместить их так, чтобы они не катались по полу, как мешки, а сохраняли вертикальное положение на протяжении всего полета. В противном случае они разорвутся прямо в воздухе, и весь наш коллективный труд пойдет насмарку…

– Хорошо, профессор Гельдман, – сдержанно ответил Марк.

– Тогда до встречи на вертолетной площадке ровно через час…

И отключился.

– Скотина… – повесив рацию на пояс, злобно ругнулся тот, – когда он все успевает? Робот, что ли?.. И на кой хрен ему понадобилось давать нам какой-то отряд поддержки? За что нас поддерживать-то? За ползунки, что ли? Вот же старый… – хотел вставить какое-то острое словцо, но передумал: бесполезно впустую сотрясать воздух – ничего уже не попишешь. Он окликнул бойцов: – Все, парни, окончить стрельбу, собрать стрелы и шагом марш в казарму приводить себя в порядок! А я скоро приду – есть для вас срочное сообщение.

Услышав его, Тенеборцы моментом опустили луки и толпой ринулись к муляжам, обезображенным десятками стрел, в спешке выдергивая боеприпасы. Покончив, – дружно слились в одну колонну и зашагали на разный лад к выходу.

Марк провожал ребят тревожным взглядом – знал, что предстоящее задание может стоить кому-то жизни. Осталось только выбрать, кому достанется этот «счастливый билет»…

– Эх, парни… – вздохнул он, глядя вслед, – была б моя воля – никого не взял. Сам бы полетел, один. Но ничего не поделаешь…

Подождав, когда бойцы удалятся, он отчего-то опять посмотрел на грязное угрюмое небо, помолчал, задумался.

– Пойду-ка все-таки загляну в столовую, может, незаметно стащу чего-нибудь для Бетти, а то эти звери все соки из нее вытянули… – однозначно решил Марк. – И плевать, что скажет Гельдман – без нас ему все равно никогда не остановить Сумеречную Зону, так что пусть либо считается со мной, либо сам надевает на себе это барахло, садится в вертолет и летит в свой вонючий Эпицентр. А мы с парнями посмеемся…

И, договорив, направился в столовую.

* * *

С башни танка, прогнившей до глубоких черных дыр и практически целиком заросшей щетинистым красным мхом, дорога в Остхоул виднелась как на ладони. В огромном количестве пробившаяся из-под грязного замусоренного асфальта кожистая трава и рубиновые кусты угрожающе колыхались при каждом натиске ветра и выбрасывали ядовитый сок, густо окропляя мятые остовы машин. Среди жутких зарослей виднелись рухнувшие рекламные щиты, целиком заволоченные кровавой растительностью, светофоры, дорожные знаки. Чуть в стороне лежали поломанные опоры ЛЭП со свисающими проводами, уже примеченные воронами качестве присады, возле порванных отбойников в молчаливом ожидании томились разбитые автобусы, грузовики. Одинокие фонарные столбы, чудом уцелевшие со времен катастрофы, обиженно склонили плафоны и натужно скрипели, нагоняли жуть. Здесь же навсегда остановились растерзанные ржавые БТРы, армейские грузовики, танки. То тут, то там слышались какие-то лязги, скрипы, грохот. И все это плачевное зрелище довершал облик первых разрушенных домов Одинокого Города, до какого оставалось идти совсем немного – от силы минут десять. И именно он внушал какой-то необъяснимый страх, выбивал холодную дрожь по спине…

За дорогой и руинами следил внимательно, настороженно, медленно потягивая сигарету и время от времени поправляя капюшон, что незаметно снимали порывы стылого ветра. Айс стоял у обомшелой пушки, громко вздыхал и молчал, как обычно зорко всматриваясь вдаль и нервно теребя лямки рюкзака. Капюшон громко трепал ветер, но сорвать не мог – сидел надежно.

Глядя на него, я промочил горло и решил поинтересоваться, что же удалось там разглядеть:

– Ты чего как ужаленный? Видишь что-то? Или просто не стоит – ся на месте?

Айс долго молчал.

– Мне кажется, что кто-то прячется в траве, – в скором времени ответил он и даже забрал лук с танка, – покачивание какое-то подозрительное вон там, возле красного грузовика…

Я усмехнулся, глянул на дорогу – все спокойно, просто с травой умело развлекался ветер, укладывая, как волосы, то налево, то направо.

– Никого там нет, – успокоил я, – тебе, наверно, показалось, хотя тут с тобой соглашусь: выглядит и вправду так, будто там кто-то сидит.

Айс промолчал.

– Предлагаю выдвигаться, а то засиделись… – с каким-то нетерпением и даже раздражением промолвил он, а сам кинул лук в другую руку, прошел по оголенной гусенице, спрыгнул в траву. Потом обернулся и сказал: – Не в наших с тобой интересах медлить – сейчас каждая минута важна. Идешь?

Я носом выпустил горький дым, затушил бычок о холодное влажное железо, кинул в дыру, набросил вещмешок и тоже спрыгнул.

– Веди, что ли, ходок, – шутливо обратился я и невольно огляделся – по пасмурному небу томно брели разбухшие тучи, вдалеке качались тонкие полуголые деревья.

– Цепляйся за хвост! – саркастично отозвался Айс, рванул сквозь траву вдоль дороги и через какие-то две-три секунды буквально растворился, как хищник в мангровых зарослях.

«Да за таким долгоногим мне в жизни не угнаться, – с какой-то даже завистью подумал я, – никаких сил не хватит!»

Плюнув в конечном счете на саму мысль игу в догонялки, я широким шагом отправился следом и на всякий случай достал нож, чтобы расчищать дорогу.

– Не мачете, конечно, но тоже неплохо, – пробубнил я и тут же болезненно вздохнул – поганая трава уже успела полоснуть по руке, – вот, блин, почему его-то ничего не режет?..

Обойдя небольшую машину с росшим внутри кровавым кустом, я рубанул по хрупкой ветке, торчащей из окна пассажирской двери, и углубился в чащу. Айс отыскался быстро: тот притаился возле перевернутого фургона, как лазутчик, и отмахивался от насекомых. Заметив меня, – поманил рукой, пригнулся и побежал дальше.

– Не отставай, Сид! – послышался приглушенный голос впереди. – В такой высокой траве опасно долго находиться!

– Ясное дело! – продираясь через заросли, хрипло ответил я. – Радует, что дорога скоро закончится.

Айс больше ничего не ответил.

Вместо этого он вынырнул из высокой чащобы, запрыгнул на помятый капот, шагнул на крышу и с проворностью акробата в считанные секунды очутился по кабине фуры, продолжая бег теперь уже поверху.

– Ничего себе!.. – удивился я и бросил на него обескураженный взгляд: – И откуда в тебе столько энергии берется! Скачешь как дворовый котяра по крышам!

Айс громко засмеялся, подошел к краю прицепа.

– Батарейки в одном месте, – отшутился тот, а потом опустился на колено, вытянул руку и издевательски заявил: – Прыгай, дедуль! Я поймаю! Честно-честно!

– Да пошел ты…

– Ха-ха-ха!.. – заливаясь смехом, протянул он и с невероятной быстротой помчался дальше.

Так мы и бежали: я понизу, сражаясь с травой и насекомыми, а Айс – поверху, скача по машинам.

– И все-таки ты засранец, Айс! – бросил вдогонку я, после долгого молчания.

– Почему это? – возмутился тот, опять приземляясь на очередную крышу. На этот раз – автобуса.

– Сам вон там, а мне тут беги… – с наигранной обидой ответил я и добавил: – А если чего случится?

– Прикрою. Извини, Сид, мне просто так удобнее, что ли…

Я махнул, сплюнул.

«Ничем его не возьмешь…» – смирившись, подумал я.

Размахивая ножом, отбиваясь от приставучих зарослей, я упорно бежал следом, тщетно пытаясь нагнать ловкого Айса, всегда оставляющего меня позади на десяток шагов. Он едва ли не левитировал, так ни разу не спрыгнув и даже не коснувшись земли. То слева, то справа от меня громадами тянулась военная техника, чья броня либо промята, либо порвана в клочья, торчали из травы макушки легковушек, билборды. Иной раз, когда обходил разнокалиберные автомобильные остовы, на глаза попадались одетые в рванье скелеты солдат, старое оружие, оторванные колеса БТРов, дырявые шлемы, противогазы с отсеченными шлангами, просто-напросто непригодные к использованию. Здесь все кругом служило живым напоминанием о страшных минутах катастрофы, о чудовищных столкновениях с инопланетными завоевателями, о пролитой крови в борьбе за нашу планету…

В скором времени трава стала понемногу редеть, и я наконец-то ступил на пока еще не тронутый ею раздробленный асфальт с выцветшими разделительными полосами, видя обезображенные стертые, как ластиком, дома мертвого Остхоула. Следом рядом приземлился Айс и сразу обеспокоенно завертел головой, пытаясь разглядеть в спящих каменных исполинах потенциальную угрозу. Вот только зря: никого там давно нет – один лишь ветер, что вечно бродит по пустым квартирам.

Общее молчание затянулось – оба смотрели на развалины, не зная, что и сказать.

Первым тишину нарушил Айс:

– Вот и дошли… – с тревогой протянул он и сделал шаг вперед, – добро пожаловать в Одинокий Город.

Не говоря ни слова, я прошел мимо, снял с крепления арбалет и сказал холодно, напряженно:

– Пошли, что ли…

И мы пошли…

Широкая улица Остхоула, ведущая в глубь города, сплошь перепахана, истерзана, проутюжена. Подле домов в гигантскую гармошку собрался асфальт, сплошь заросший толстой пульсирующей растительностью. Машины вперемешку с обломками домов и строительного мусора сгрудились в бесформенные груды металла и камня, на дороге валялась старая мебель, ударной волной вышвырнутая из жилых помещений, колотая плитка, разбитые вдребезги пластиковые оконные рамы, кондиционеры, металлические двери, балконы. Ветер звонко гонял по асфальту стекла, трепал порванные баннеры, свешенные с уцелевших зданий, словно знамена, сотрясал отсыревшие ржавые арматуры, торчащие, как колья, из голого бетона. Нигде не видно ни единого целого фонарного столба – все они, скрюченные, с переломанными шеями, покоробившиеся, валялись вповалку, теснили раскуроченные танки. Куда бы ни бросал взволнованный взгляд, везде одно и то же: изувеченная бронетехника, горы обломков, лужи и багровая тошнотворная растительность. И, скорее всего, закрыл бы глаза на эту, в общем-то, обыденную картину, да на некоторых развалинах приютились поистине колоссальных размеров лианы, готовящиеся в любую секунду извергнуть губительное семя и накрыть весь Одинокий Город без остатка.

И это беспокоило больше всего…

– Лианы, Сид… – опередил оповещением Айс, пробираясь между повсеместными завалами.

– Вижу, – отозвался я, расталкивая шины и обломки, – только они тут что-то уж больше здоровенные.

– Видимо, здесь для них хорошие условия. Боюсь себе представить, что будет, когда они выплюнут пух…

Я усмехнулся.

– Наступит нежданная зима… – задумчиво протянул я, а сам потихоньку полез за М2000, нутром чувствуя, что так оно совсем скоро и произойдет.

Надев противогаз, я покрылся капюшоном и ускорил шаг, идя след в след за напарником. Айс шел быстро, но осмотрительно, держа лук наготове и время от времени замирая, вертя головой, словно догадывался о чьем-то присутствии рядом, но все никак не мог понять, откуда ждать опасности – Остхоул помалкивал, скрипел, никого не выдавал.

– Зловеще как-то… – все-таки разорвал тишину я, пристально смотря то под ноги, то по сторонам, все чаще и чаще натыкаясь на глубокие затопленные воронки от взрывов, рассыпанные, как лузы, по всей улице.

– Что? – лишь через пару минут ответил Айс, обходя по краешку глубокие ямы.

– Да все, – обобщил я, – Город этот, уж больно спокойно в нем – это неправильно. Вот в Грултауне, например, частенько кто-то шум создает, а тут тихо, как на кладбище, подозрительно это.

– А ведь ему тоже досталось неслабо, – участливо вставил тот, – морфы захватили Грултаун в считанные минуты.

– Это кто же тебе такое сказал?

– Да так… слышал просто.

Я невесело усмехнулся и знающе вставил:

– Ты-то слышал, а я все собственными глазами видел. И никакие не минуты. Бои за город шли несколько часов, вот только запоздало, правда, – спасать к тому времени было просто-напросто некого. Войска-то пришли… да… – запнулся, – и то, что увидел там – не дай бог видеть никому…

Замолчали.

Небо понемногу чернело, наливалось чернилами, густело, как бы из последних сил пытаясь сдержать скопившуюся влагу, но потом все-таки прорвалось и протекло, роняя пока еще мелкие редкие капли. Они разбивались в лепешку об облезлые пушки многочисленных танков, башни, едва слышной дробью колошматили по буро-рыжим крышам машин, фонарям, скатывались по раскуроченным стенам. Потом поднялся крепкий ветер. Он подхватывал еще не успевшую упасть на мертвую землю морось, швырял в лицо, омывал руины, окроплял гадкую поросль. Стекла противогаза очень быстро мокли, покрывались крошечными бусинами. Черные лужи звонко плескались, расходились то большими, то малыми кругами, пенились. Заметно помрачнело. Город будто бы накрыло какой-то черной тканью, разом наполнило сторонними звуками, шумом, беспокойством. Гигантские раздутые, словно вены, лианы, обосновавшиеся в руинах, под ударами капель в конце концов разверзлись и выплюнули во влажный воздух целые облака смертоносного желто-серого пуха и накрыли окрестности, как вулканическим пеплом. Тот быстро мок, оседал на гнилую технику, стекал грязными ручьями и разливался по всей улице.

– Началось, – огласил Айс после затянувшейся тишины, – сразу тебе и дождь, и пух…

– Повезло, так повезло… – не найдя, что ответить, сухо и без интереса подтвердил я, невольно наблюдая за пушистой метелью.

Больше Айс не произнес ни слова, а плелся за ним и смотрел на улицу, наполненную шумом падающих капель. Теперь она казалась какой-то по-особенному тоскливой, угрюмой…

К тому моменту, когда я покинул торговый центр, на улицах Грултауна развернулись настоящие боевые действия. Укрывшись за дымящимися развалинами и за грудами железобетона посреди развороченных дорог, серые от пыли танки бесперебойно долбили по уцелевшим зданиям, откуда вновь и вновь выпрыгивали жуткие серо-черные существа. Мимо меня, будто не замечая, проносились изгаженные черными разводами бронетранспортеры и набитые солдатами грузовики, грозно и жутко стрекотали где-то вдали, за курящимися руинами, пулеметы и лопасти вертолетов, ухали и пищали ракеты. Повсеместный чернильный дым от пожаров безнадежно закрывал небо, лизал верхушки разрушенных сооружений, сползал вниз, окутывал, как туманом, технику, людей, поглощал вспышки выстрелов, крики, команды. Там и тут гремели взрывы, свистели пули, слышался металлический лязг и заунывные хрипы, глушащие разноголосицу неустанного боя…

Со всех ног мчась по заваленному бетоном и металлическими обломками тротуару, я бросал себя то влево, то вправо, падал, опять поднимался, уворачиваясь от рикошетов и осколков гранат, рвущихся где-то между домов, и стремился во что бы то ни стало вырваться из этого ада, ежесекундно рискуя схлопотать от солдат пулю в спину. Едва завидев меня, те сразу же выкрикивали односложные команды, неразличимые в несмолкающей пальбе, и немедленно открывали огонь на поражение изо всех стволов, как по убегающему преступнику. Лишь чудом не повалившись на залитую кровью и бензином дорогу с прострелянной головой, я ввалился в первое попавшееся окно, зажал рот, чтобы не надышаться гарью, и в панике метался по темноте, пытаясь отыскать выход. Но едва, пропихнувшись через кучи тлеющих обломков, выбил закоптившуюся пластиковую дверь и выбежал из чадящего помещения в узкий коридор без какого-либо света, – позади раздался протяжный свист и я повалился мешком, прикрывая руками голову. В следующее мгновение пол страшно затрясся, из дверного проема вырвался нестерпимый жар, мне заложило уши, спину будто придавило неподъемным ящиком, а пальцы обжог палящий ветер, пронесшийся вместе с огненными обломками в глубь коридора. Так я лежал минуту, может, – две, а потом вскочил и опять побежал…

Вырвавшись, весь грязный, мятый и мокрый от пота, в небольшой перепаханный взрывами дворик с разорванным на части, пылающим и искрящимся прямо посередине танком, – взял курс налево и понесся сквозь задымленную подворотню, где вперемешку лежали трупы людей и инопланетных захватчиков. А потом вновь выбежал на полностью разрушенную улицу, но больше не увидел военных – одни растерзанные тела, замаранное кровью оружие, камни, рухнувшие столбы, исковерканные танки, уткнувшиеся пушками в землю, лежащие на боку грузовики, объятые пламенем.

– Никого… – промолвил я, в панике глядя по сторонам, пока случайно не заметил рухнувший вертолет, вгрызшийся в развалины многоэтажки. Лопасти, словно гигантские лыжи, валялись на дороге, размазав нескольких солдат и склизкую тварь с рубиновыми отростками. – Никого не осталось…

Прошел вперед.

«Куда же теперь идти? Где безопасно?.. – крутились в голове мучительные вопросы. – А мне ведь в южную часть города надо, в метро… там дочь… там моя Бетти…»

Серия оглушительных взрывов, отгремевших в небе, разом разметала мысли, и я машинально задрал голову, наблюдая то, как три серых существа, повиснув на шасси и кабине черного горящего вертолета, потянули его куда-то в сторону и вскоре исчезли в густом непроглядном дыму.

– Идаже до вертолетов добираются… – оторопев, тихо проговорил я, – да что же это за твари-то такие?!..

Тут, сквозь гул пожаров, бушующих в ближайших домах, до меня долетел хруст стекла, следом – мерзкий хрип, и я в ту же секунду обернулся, встречаясь визави с жутким созданием с неправдоподобно вытаращенными серыми глазами, плоским носом и извивающимися отростками на голове. Не дав твари подбежать, я на одном дыхании выхватил арбалет и выстрелил на опережение. Та ушла от оранжевого дротика влево, громко захрипела и кинулась на меня, опрокидывая на запорошенную осколками и пеплом дорогу.

Завязалась борьба…

Брыкаясь и пытаясь скинуть тяжелое липкое существо, обливающее лицо горячими слюнями и рвущееся располосовать брюхо неестественно длинными лапами, я кое-как изловчился, вынул охотничий нож, схватил за изворотливое горло и вонзил новенький клинок по рукоятку. Глаза и рот разом ошпарило черным кислым на вкус кипятком, та заверещала, каким-то чудом отпрыгнула с торчащим из шеи клинком, подкосилась, едва не упав.

– Ну, мразь!.. – кряхтя, выругался я, вставая на четвереньки, а затем наспех обтерся рукавом и дрожащими от напряжения пальцами зарядил следующий дротик. – Сейчас я тебя…

Существо тем временем все-таки додумалось вытащить нож: и, обливаясь черной жижей, взяло разгон и даже рискнуло опять перейти в атаку, как вдруг послышалось два коротких, но хорошо различимых хлопка, и та, издав сиплый хрип, скатилась к ногам и затихла.

– Спасибо, кто бы ты ни был! – негромко поблагодарил я таинственного стрелка, так и не выдавшего своего местоположения, и поднял нож:, наспех вытирая об накидку. – А теперь пора, пока, не дай бог, самого не шлепнули.

И, решив не проверять фортуну на прочность, свернул на первом же повороте направо.

«Держись, дочка… – мысленно успокоил Бетти, – я иду за тобой».

…Туда!!! – донесся отрывок фразы Айса, и я запоздало поднял затуманенные глаза. Тот, весь мокрый от дождя, указывал луком куда-то в сторону развалин, смотря то на них, то на меня. Из-под влажных стекол респиратора жутковато мерцали угольки глаз. Выглядел он каким-то дерганным, запуганным. – Смотри туда!!! Сид!!..

Сглотнув и шумно выдохнув, я хотел уже повернуться и лично увидеть то, что заставило Айса так разволноваться, как вдруг послышался какой-то эфемерный грузный топот, словно где-то неподалеку рухнул дом, и по земле поползла чудовищная дрожь. Нас в один момент бросило, как бревна, на колотый залитый водой запорошенный пухом асфальт, прокатило по грязи, а следом глухо впечатало в гнилое днище легковушки и оглушило.

– Что еще за дела?!.. – ошеломленно проговорил я, держась за ушибленную голову. – Кого сюда еще принесло?.. Айс?!..

Вот только Айс почему-то промолчал. Вместо ответа он резко вскочил, да с такой легкостью, словно он до этого влетел не в металл, а в мягкую подушку, оправился, подал руку и вытянул из колчана стрелу со словами:

– Уходим немедленно!.. Через руины!!! – и – к ближайшим от нас обомшелым обломкам сооружений. – Живее!!.. Иначе…

Но досказать не дал раскатистый, словно атомный взрыв, рев, вырвавшийся из тех самых разрушенный домов, куда мне так пылко указывал Айс. Следом послышались грохочущие удары, страшные скрипы, эхо, вонзающееся в уши даже сквозь плотный противогаз, и в следующее мгновение прямо на глазах самое ближнее к нам густо обросшее здание без крыши как-то неестественно наклонилось и взорвалось крупной крошкой. Стоящие рядом развалины в один момент затянуло непроницаемой грязно-черной кисеей пыли, неподалеку с сухим треском попадали на машины и дорогу тяжеленные бетонные обломки, взлетели целые столбы брызг изо всех грязных луж. А потом чудовищный топот повторился, едва опять не швырнув нас наземь и, на свет, рассекая колоссального размера когтистыми лапами нити дождя, вышла тварь размером не меньше чем тридцатиэтажный дом.

– М-мать моя-я-я… – попятившись, как затравленный щенок, протянул я дрожащим от первобытного ужаса голосом, ощущая непрекращающуюся дрожь во всем теле и проступившую на спине ледяную испарину. – Как…как такое вообще возможно?!..

Вместо ответа, Айс быстро подбежал, грубо схватил за рукав и потащил прочь с улицы, вот только сильно мешали мои ноги – слушались плохо, почти не сгибались.

– Спасаемся, Сид, спасаемся скорее… – весь пыхтя, как чайник, лихорадочно увлекая за собой, порывисто торопил он и всякий раз оглядывался, словно хотел удостовериться: сколько осталось времени на то, чтобы спастись. – Поднажми же… ради бога, поднажми!

– Что это за тварь??.. Айс?.. Что это такое?.. – в панике не то кричал, не то молвил я, кое-как двигая ногами. Они, будто почувствовав скорую кончину, как назло, отказывались слушаться, подкашивались.

– Я не знаю, Сид, клянусь тебе!.. Только не останавливайся, прошу… – с мольбой, каким-то страшным, не своим голосом молил он, все дергая и дергая за руку, как мать непослушного ребенка.

Тем временем гигант сделал следующий шаг, поднимая невообразимый грохот, мигом разлетевшийся по немому Остхоулу, и тогда я внезапно остановился, придержал Айса и осмелился обернуться, уставившись на того безумными глазами. Тот, колоссальных размеров, скалой возвышался над черными развалинами, упирался неправдоподобно огромной головой в дождливый небосвод и время от времени раскрывал громадную пасть, издавая уже даже не рев, а раскатистый, как гром, утробный гул, наводящий ужас. Единственный серо-белый глаз без зрачка неистово вращался, как бы ища кого-то, змеящаяся грива глянцевых рубиновых отростков, как у охотников, со стекающими потоками воды будто кипела, дрожала, огромного размера дыра вместо носа то шумно втягивала влажный воздух, то выбрасывала пар. Могучее, в раздутых мышцах, черное туловище, сплошь обвивали пульсирующие вены, точно канаты, утолщались при каждом вдохе до невообразимых величин.

Морф-гигант еще немного потоптался, попыхтел, чуть ли не сдувая хилые постройки, а потом вдруг жутко загудел, выпрямился, треща суставами, и двинулся прямо на нас.

И тут Айс совершил самый, на мой взгляд, безрассудный поступок – выстрелил в него разрывной стрелой.

Та разорвалась прямо под шеей ослепительным сполохом, не нанеся никакого ущерба, циклоп как-то заунывно проскулил, откачнулся, сшибая, как кегли, дома, а потом взревел, взмахнул лапищами и замигал глазом, сплошь налившимся кровью.

– Ты что, придурок, творишь??.. – накинулся я с вопросом. – Совсем, что ли, с ума сошел?..

– Я нам время выиграл! – огрызнулся Айс, но потом поправился: – Выбора нет, Сид! – подбежал, вновь собираясь тащить. – Уходим! Пока есть шанс!

Мое оцепенение как ветром сдуло, к ногам вернулись силы, весь будто бы отрезвел.

– Да сам я… – отмахнулся я и вырвался вперед, – веди теперь лучше!

Безумная выходка Айса все-таки оказалась ненапрасной – нам удалось не только выиграть время и оторваться от переростка, но и затеряться в здешних руинах. Теперь это наш единственный шанс остаться в живых.

Продираясь под дождем сквозь заросшие, словно тропические леса, замусоренные дворы, обнищалые закоулки и подворотни с перевернутыми автомобилями, мы искренне верили, что нам действительно удастся уйти. Но раздавшийся после долгого затишья рев, кажущийся совсем близким, свел надежды к нулю. Стало вдруг совершенно ясно: морф ни за что не даст нам покинуть Город и все равно найдет, даже если для этого потребуется разрушить все вокруг до основания. А буквально через одно-два мгновения долетел нестерпимый грохот, земля содрогнулась, задребезжали постройки, зазвенели решетки на еще целых оконных проемах, и тогда мы остановились, уже просто-напросто не зная куда идти, куда податься…

– Оторвались, называется… – недовольно пробормотал я и развернулся, с замиранием сердца глядя на то, как от невероятной силищи шатаются разбитые здания, – от кого тут отрываться-то? Ему за нами гнаться – все равно что муравьев догонять… – и потерял дар речи – из черных дыр и широких расселин в домах, невзирая на дождь, повылазили целые орды разношерстных морфов, обычно отсиживающихся в это время где-то в укрытиях, и сразу поползли по стенам, как тараканы. – Мля… ну только этого не хватало… – прикусил губу, – даже дождь их больше не сдерживает…

– Засада… – с неприкрытым отчаяньем пробормотал Айс, подошел, а потом, видимо, хотел что-то досказать, но вместо слов я услышал лишь жутковатый прерывистый хрип – забились фильтры.

– Меняй скорее! – нервно бросил я, зачем-то отошел, с бьющимся в горячей груди сердцем посмотрел на сотрясающиеся дома, как вдруг те чуть отклонились и со страшным громом рухнули на соседние сооружения. – Да и мне не мешает: кто знает, в какую задницу попадем…

Скинув мешок, я вытащил фильтр, задержал дыхание, сменил – дышать стало легче, при каждом вдохе чувствовалась прохлада, легкость.

А через секунду, когда густой грязный чад развеялся, частично размывшись холодным дождем, вдали снова показался гигант и двинулся прямо на нас, на ходу разрушая последние дома, как какой-то конструктор. Будто поняв, за кем он движется, кишащие стаи охотников, загонщиков и воинов, сбившиеся в одну кучу, в момент повернули и помчались следом, издавая протяжные разноголосые хрипы. Но едва обогнали, – циклоп, недовольно взревев, словно медведь, одним махом снес осыпавшуюся многоэтажку, облепленную загонщиками, избавляясь от ненужной помехи, схватил, точно детскую игрушку, покрасневший ото мха танк без башни, смял и зашвырнул в нашу сторону.

– АЙС!!! УХОДИМ!! – проорал я что есть силы и, подергав за плечо, – к небольшой арке меж невысоких обезличенных строений – единственному пути, где пока еще можно пройти. – СЕЙЧАС БУДЕТ ГРОМКО!!..

Но едва нырнули в захламленную всяким дрязгом арку, где еще летали редкие крупные хлопья ядовитого пуха от лиан, – позади прогремел тяжелый металлический удар, землю тряхануло, сверху шумно посыпался камнепад, и я с ужасом обернулся, наблюдая изуродованный танк, лишь благодаря габаритам не доставший до нас. Сразу за ним зазвучали повсеместные кровожадные хрипы, ворчания, потом оборвались чередой сокрушительных ударов, и все без исключения дома, какие успел рассмотреть, вдребезги раздробили лапы морфа-гиганта. В следующий миг из заволоченных дымом нагромождений обломков хлынула первая толпа разъяренных загонщиков и воинов, и тут их расшвыряло мощным взрывом, как от удара молота. В стекла противогаза ударило черными брызгами, до ушей донеслись глуховатые предсмертные хрипы.

– Бегом! – скомандовал Айс и, добив из лука двух уцелевших воинов без передних конечностей, – к выходу из арки.

На бегу сменив дротики на зажигательные болты, я то и дело оглядывался и посылал их то в охотников, то в загонщиков, то в воинов, едва те показывались на виду или выпрыгивали из проплешин в стенах полуразрушенных домов. Тех схватывало пожаром, жестоко исполосовывало пламенем, как бичом. Отродья корчились от боли, ерзали по земле и выли до тех пор, пока их не затушил дождь. Однако меньше их от этого не становилось – напротив, на смену одному сожженному морфу приходили уже трое, четверо, пятеро. Они, гонимые исполином, как стадо баранов, и не думали отставать, а лишь сильнее распалялись и с утроенной яростью кидались изо всех щелей. Сам же циклоп раздавливал развалины, швырял в нас новые и новые отломки, остовы машин, столбы, отрезал все пути и не позволял скрыться. Наши шансы на спасение стремительно таяли…

– Я… уже… ног не чувствую… – тяжело дыша, проговорил Айс, сворачивая от тучи загонщиков в разрушенный подъезд со сквозной дырищей. – Найти бы хоть люк какой-нибудь – в канализации бы скрылись…

– Ты думаешь, это поможет?.. – держась за бок и отстреливаясь, спросил я, уже с трудом различая куда бегу – от усталости перед глазами все плыло. – Эта одноглазая тварь достанет нас даже из-под земли…

Тут на Айса из-за угла прыгнул морф-воин.

Не мешкая ни секунды, я бросился на помощь, выхватил охотничий нож и резкими размашистыми движениями перерезал морфу черно-серое горло. Тот забулькал, всхлипнул, быстро обмяк, уложился на битый бордюр.

– Цел? – спросил я, подав руку. – Не поранил?

– Нормально, только кровью запачкал, а так живой…

Я усмехнулся, быстро огляделся – морфы рвались отовсюду.

– Тогда вперед! – объявил я и втолкнул Айса в подъезд.

Карабкаясь по грудам раскрошенного бетона, мы в скором времени очутились снаружи, и тут Айс стремительно развернулся и выпустил разрывную стрелу. Грянул громкий хлопок, из сквозной дыры, откуда только что выбрались, вырвался огонь вперемешку с сероватым дымом и протяжными хрипами, по травянистой земле заколошматили каменные осколки.

– Это их задержит! – обнадеживающе выпалил Айс и, махнув в сторону невысокого сооружения без стекол с разросшимися вокруг перекошенными багровыми кустами, помчался туда. – Догоняй!

Но не успели мы добежать, как вдруг прямо перед нами с неимоверным грохотом рухнули два спрессованных военных грузовика и – провалились под землю, пуская по дороге трещины немыслимых размеров.

– Берегись, Айс!! – запоздало предупредил я, едва стоя на ногах от страшной тряски, и сам хотел отбежать, но все-таки не удержался и упал ничком.

Так и не расслышав, Айс машинально отпрыгнул влево, и тут черная трещина, словно коварная змея, заползла под ноги, асфальт с хрустом смялся, вздыбился, как частокол, и просел, роняя того наземь.

– Сид!.. – успел он сдавленно крикнуть, лихорадочно пытаясь выкарабкаться из каменной западни, но не удержался и полетел в провалище. – Си-ид!..

Я бросился к краю провала, но опоздал – Айс с затухающими криками о помощи и грудой мелких камней укатился под землю.

– Не-ет!!.. – в отчаянии проорал я вслед, будто надеясь, что это поможет, а потом услышал яростные хрипы и с ужасом обернулся, наблюдая целое скопище приближающихся морфов и неторопливо топчущегося позади одноглазого гиганта. На то, чтобы спастись, у меня оставалось не больше пяти секунд.

«Это еще не конец… – мелькнула в голове обнадеживающая мысль, – это не конец!..»

И, подняв выроненный черный лук, с разбегу – в черную пропасть.

Заскользив по наклону, я вскоре споткнулся, выпустил оружие напарника, арбалет и – кубарем вниз, уже толком не разбирая ничего, кроме темноты и постепенно отдаляющихся кровожадных хрипов, теперь почему-то так сильно напоминающих демонические вопли. И тут под шум стекающей дождевой воды я больно ударился обо что-то твердое, перекрутился и бултыхнулся прямиком в грязную лужу, чувствуя, как по макушке беспрерывно настукивают увесистые капли.

– Айс… – стянув противогаз и надрывно откашлявшись, прокряхтел я и с трудом поднялся – перед глазами стоял полусумрак. – Айс!.. Айс!.. Ответь!

Сверху, несмотря на гул воды, все-таки слышались голодные ворчания и хрипы. Морфы явно крутились вокруг провала, однако рисковать и продолжать охоту – теперь подземную – никто пока не решался – не то страшились, не то просто тянули время, дожидаясь подмоги.

Непроизвольно похлопал по колчану и ужаснулся – пуст. Матерно выругавшись, – принялся ползком и на ощупь собирать рассыпанные боеприпасы, прекрасно понимая: если не сделаю этого сейчас, на поверхности, даже с Айсом на пару, не протянуть и минуты – разорвут на лоскуты. С огромным трудом восполнив колчан донельзя промокшими дротиками и болтами, я поискал арбалет, какого так и не оказалось поблизости, и вскочил, взволнованно озираясь в попытке отыскать Айса. Но его нигде нет. Тогда прошел вперед, и тут зацепился мыском за что-то твердое. Опустил голову и, приглядевшись, обнаружил лук, а рядом, упершись рукояткой в плитку, – арбалет с выскочившим болтом. Поднял, осмотрел – слава богу, без явных повреждений, – по-новому зарядил недостающий боеприпас, забрал лук и с сожалением чуть тихо обратился к пропавшему напарнику:

– Нехорошо это, Айс: оружие есть, а хозяин черт знает где… – вздохнул, рассмотрел его оружие: рукоять прорезиненная, анатомическая, в ладони сидит крепко, тетива – три стальных троса, и коллиматорный прицел имеется. Сокровище. На улице такое явно не валяется. – Куда же ты подевался…

Тут откуда-то справа послышался едва слышный стон, следом – приглушенный удар.

– М-м-м… Сид… – потянулся из тьмы совсем слабый хрипатый голос Айса, – помоги мне… Я здесь, на капоте… – покашлял, – пошевелиться ни хрена не могу – придавило, как клопа…

Айс нашелся быстро. Он, придавленным бампером и глушителем, распластался по капоту легковушки, кряхтел, стонал, тщетно пытался спихнуть неподъемную ношу. Капюшон сорван, густо заляпан чем-то темным, длинные волосы растрепаны, налипли на респиратор, один фильтр смят, на серебристых элементах доспеха – глубокие вмятины, зазубрины, хорошо различимые даже в царившем полумраке.

– Господи… – изумился я и попытался стащить глушитель. Айс вдруг заорал, завыл, замотал головой от боли. – Что, Айс?.. Ребра?.. Что?.. Не молчи…

«Хоть бы не их… – взмолился я, – хоть бы не их – иначе долго не протянет…»

– Нет, бок отдавило сильно… – посетовал тот, немного успокоившись, – терплю уже из последних сил…

Тем временем с поверхности все отчетливее доносился раскатистый топот, затыкающий пасти морфам, – гигант неумолимо приближался. Сверху все чаще и чаще сыпалась штукатурка, мелкое крошево, пыль, обильно стекали капли.

– Извини, старина, но тебе придется еще чуточку потерпеть… – одновременно и тревожно, и серьезно проговорил я и, скосившись на потолок, откуда вместе с водой просачивался бледный дневной свет, решительно выпалил: – На счет три…

И, досчитав только до одного, – резко приподнял и потянул глушитель. Айс часто-часто задышал, запыхтел, завыл, но не закричал – выстоял мужественно.

– Молодец! – подбодрил я и выкинул гнилую железку. – Осталось еще совсем немного…

Ухватился за массивный бампер, попробовал потянуть, но тот даже не сдвинулся.

– Дело дрянь… – признался я, глядя на Айса выпученными от волнения глазами, – тебе придется помогать.

– Прикалываешься?! Я пошевелиться-то не могу! – бросил Айс и тут ударился в тяжкий глубокий кашель.

– Ноги чувствуешь?

Айс весь напрягся.

– Ты чего это задумал, эй?.. Слышишь?.. Резать их, что ли, собрался?!.. Не вздумай – они в порядке!

– Да ты что, больной, что ли? Еще чего выдумал? – покрутил я у виска и опять обернулся – следом за тусклым светом и ручейками в подземелье ссыпался песок, тяжелые камни. Потом перевел на Айса напряженный взгляд: – Вот как делаем: значит, я цепляюсь за бампер, ты – упираешься в него коленками – но только со всей силы, понял? – а когда скажу – отползай! Получится?..

– Да хрен его знает. Попробую… – трезво оценив возможности, честно признался Айс и чуть приподнялся.

Я секунду поколебался, почесал руки, примеряясь как лучше взяться, немного подумал, а потом ухватился за холодный металл, сделал глубокий вдох и огласил:

– Давай!.. – и насколько смог приподнял. Руки обожгло, свело судорогой, всего бросило в жаркий пот. Айс как сумел ногами оттолкнулся от неподъемной железки и, скрипя зубами, скатился на влажный пол.

Я разжал пальцы – бампер со страшным грохотом завалился обратно.

– Ну что, ты как?.. – облегченно выдохнув, сочувственно произнес я. Тот выглядел плохо – держался за бок, охал, скулил. – Нормально? Встать-то сам сможешь?..

Айс уверенно кивнул.

– Смогу… – и даже попытался изобразить, но вдруг простонал и опустился. – Хотя уже не уверен… – обреченно вздохнул, в бессильной злобе ударил кулаком по полу, выругался: – Твою мать, я всех подвел…

– Прекрати, – спокойно попросил я, – кто же знал…

Напарник промолчал, снял запачканный респиратор, схватился за потное лицо.

Жалостливо посмотрев на Айса, я вздохнул и уже собрался предлагать помощь, но тут случайно взглянул на его левую ногу – камуфляжная штанина разорвана в районе колена, быстро темнела.

– Досталось же тебе… – я покачал головой, словно отец, утешающий побитого хулиганами сына, – вот это уже никуда не годится… – и кивнул на рану, – будем латать.

Айс удивленно посмотрел на ногу, невесело усмехнулся.

– Спасибо… – кряхтя, поблагодарил Айс, – я…

– Ногу вытягивай давай, – перебив, потребовал я и, достав из вещмешка воду и бинт, начал перевязывать. Айс заскулил, стиснул губы. – Терпи! – затянул тугой узелок. – Вот теперь порядок.

– Время поджимает, скоро за нами полезут, – дал знать Айсу и протянул воду. – Держи вот… – вернул лук, – вроде целый.

– Нашелся. А я-то уж думал он там, наверху… – заулыбался тот. сделал два-три глотка, вернул бутылку. – Спасибо!

Я помолчал, кинул мешок за плечи.

– Да он с тобой улетел, – наконец ответил я, – случайно на него наткнулся. Так что палкой теперь отбиваться не придется.

Оба засмеялись.

– Я тебе многим обязан… – вдруг душевно поблагодарил Айс и поднял мерцающие темные глаза. Этот проницающий взгляд обескуражил меня. – Огромное тебе спасибо! – и протянул перепачканную руку. – Ты настоящий друг…

На эти лестные искренние признания я лишь сдержанно хмыкнул, пожевал губы, потер нос и ответил крепким мужским рукопожатием.

– Если уж на то пошел разговор, то это я тебе обязан, – поправил я, – не появись ты тогда на болотах, мне бы точно конец настал. Так что долг, считай, вернул.

К тому времени хрипы гремели уже со страшной силой, разносились по вездесущей темноте гулким эхом, а от грохочущего топота переростка машина позади Айса подпрыгивала даже под землей.

– Надо сейчас же уходить, – огласил я и подставил Айсу плечо, – хватайся, потащим тебя…

Айс закинул мне за шею мокрую вялую руку, показавшуюся какой-то невесомой, рискнул встать.

– Порядок?.. – с волнением спросил я и даже приготовился подстраховать, на случай если не устоит на ногах, но тот, на удивление, держался твердо, только все время постанывал.

– Да, – тихо ответил Айс и, поправив хитроумный колчан, из какого не выпало ни стрелы, рюкзак, оперся на лук, как на костыль, и добавил едва слышно: – Я готов…

И мы пошли.

Темнота приоткрывалась неохотно, медленно, словно до последнего не хотела показывать помещение, где мы находились, тщательно скрывала. Изредка попадались запыленные автомобили, стоящие ровными рядами, столбы, разукрашенные косыми черно-желтыми полосками и обитые резиной, продуктовые тележки, всякий сор.

– Понять бы хоть где мы есть… – протянул я, вгрызаясь внимательным взглядом в пол, дабы ненароком не споткнуться обо что-нибудь или, что хуже, провалиться, – все глаза стер… – и с сожалением: – Надо было мне, дураку, фонарик у Скупщика приобрести. Почему не додумался…

Прозвучал эфемерный протяжный писк – Айс включил ПНВ.

– Подземная парковка, – сиюминутно изрек тот, и я невольно обернулся – одно из изумрудных стекол респиратора нехорошо подмигивало, временами гасло: видимо, Айс все-таки повредил электронику при падении. – А вон лифт с лестницей.

– Где? – я забегал глазами, но толком ничего и не разглядел – одну лишь темноту. – Блин, ну ни хрена не вижу…

– Там, – Айс кивнул куда-то вправо, – я покажу…

– Ну показывай, филин, блин…

Айс одернул меня, и я потащился сквозь пыльный душный мрак, каждую секунду наполняющийся то хрипами, то жутким ревом, то грохотом бетона, отваливающегося с потолка. Покалеченный напарник теперь стал надежным поводырем, а я – кротом: перед глазами клубилась лишь чернота.

– Сюда… – направил вправо Айс, – вон…

И захлебнулся на полуслове – сзади послышался страшенный грохот, на пол и машины шумно посыпались целые груды камней, все затряслось, зашаталось, как при землетрясении.

– Эта тварь хочет нас здесь похоронить живьем!.. – панически выпалил Айс сквозь неимоверный шум, одноного попрыгивая и крепче держась за «костыль», – Сид, надо скорее подниматься…

– Спокойно! – громко потребовал я и как-то холодно успокоил: – Прорвемся…

А следом, как раз со стороны провала, один за другим зазвучали шлепки, стуки, далее – ворчания, хрипы, и темь буквально забурлила, ежесекундно разрываясь от гвалта.

– Далеко до лестницы-то? – спросил я.

– Почти дошли.

– Тогда вперед, – боевито объявил я и потащил напарника дальше.

С горем пополам поднялись по уцелевшей лестнице, а в пролете меж этажей Айс вдруг попросил остановиться и болезненно задышал.

– Минутку, Сид… Бок чего-то…

Морфы же, судя по оглушительному грохоту, переворачивали и крушили машины уже где-то совсем рядом и пытались отыскать нас.

– Вроде… вроде пока не больно… – неуверенно вымолвил Айс, а потом осмелился убрать руку и, похрамывая, даже пройтись, – ничего…

Проследив за его «первыми шагами», я тревожно покосился на лестницу, по какой взбирались пару минут назад, достал арбалет, повернулся к Айсу и, уже нешуточно волнуясь, спросил:

– Ну что, как успехи?

– Нормально. Дальше сам смогу, наверно… – он приподнял лук, медленно вытянул стрелу полупустого колчана. – Только гнать пока не смогу – расходиться надо.

– Ну хорошо, раз так, – закивал я и добавил: – Расхаживайся, но не теряйся – я без тебя как без глаз.

Тот что-то пробормотал и, держась за перила, смело заковылял по ступеням.

Но едва вышли к просторному помещению, оказавшемуся холлом торгового центра со множеством пробоин в потолке, обомшелый плиточный пол дрогнул, какой-то магазинчик впереди с гулом провалился и перед нами, словно статуя, предстал морф-гигант. Будто почуяв, что на него смотрят, он быстро, насколько позволял рост, наклонился, пронзительно заухал, сверля нас бельмастым взглядом, задышал убийственным смрадом, а потом схватился за битые стены и принялся раскачивать, словно дерево, целое здание. Железобетон затрещал по швам, все заскрипело, отовсюду повылезали трубы, провода, арматуры, посыпались мокрые крошки, осколки. Нас бросило в глубь какого-то бутика, заваленного сумками и обувью и с головой утрамбовало в вещах, как в сугробе. Потом тряска прекратилась, гигант заревел каким-то скачущим воплем, еще долго резонирующим в выси, с чудовищным топотом отпрянул от здания. Сквозь дверной проем, оказавшийся прямо над нами, отчетливо виднелись жуткие конечности, извивающиеся отростки.

– Походу хана сигаретам… – вдруг некстати протянул я и, правив вывихнутую челюсть, похлопал по внутреннему карману, – поломались, наверно, все…

Послышались стон, шебаршение.

– Нашел о чем думать… – кряхтя, недовольно промолвил Айс, и я обернулся – тот, обложенный чемоданами, коробками, тяжело дышал, один глаз пылал тусклым зеленым огоньком, другой и вовсе потух, на голову лилась вода, – нас тут чуть не прихлопнули…

Ничего не ответив, я вытер лицо, и тут болезненно зашипел, как от ожога, посмотрел на ладонь – та вся в крови.

– И мне, кажись, прилетело… – невесело усмехнулся я, пощупал противогаз – тот по-прежнему висел на шее, но давил, словно гаррота. Кое-как сдвинул, отдышался. Кожу нарывало, от струящегося пота щипало лоб. – Что ж такое-то…

– Сид?.. – обеспокоенно обратился Айс и чем-то загремел – наверно, попытался встать. – Тебя зацепило?

– Приземлился неудачно… – я нащупал арбалет, набросил мокрый капюшон, – куда эта тварь делась?..

Тут заслышались тихие, хищные хрипы и сверху почудился сначала один скользкий силуэт морфа, потом второй, третий, четвертый, пятый, и в следующий миг в бутик, выгибаясь, как змея, и сверкая всеми шестью серыми глазами, влез крупный охотник.

Грудь зажгло, сердце заколотилось, перед глазами пронеслась вся жизнь…

– Все-таки добрались… суки… – сжав крест, вылезший из-под рукава, с какой-то обидой и разочарованием процедил я и трясущейся рукой прицелился в морфа с тремя загонщиками, показавшимися рядом, – ну иди же сюда, тварь, иди!.. Только мы так просто не дадимся – за мясо еще надо побороться…

И выстрелил. Охотника несильно толкнуло, и тот мигом вспыхнул факелом и покатился с ушераздирающими воплями. Потом пискнул загонщик, замарав черным дверной наличник, и полетел следом с выпирающей изо лба стрелой. Потом подкосился второй, завыв, как смертельно раненый волк, и я даже успел вставить зарядить следующий зажигательный болт, как вдруг вокруг убитого охотника вспыхнули обувные коробки, пламя жадно поползло во все стороны, помещение быстро стало наполняться дымом, морфы перепугались, заверещали, и тут раздался лютый рев, нас опять тряхануло.

– Айс!.. Держись за что-нибудь!.. – борясь с невероятной качкой и закрываясь то от горящих головешек и дымящихся обломков, то от холодных капель и осколков, сыплющихся со стен и скрипучего потолка, прикрикнул я, – сейчас будет…

И, не договорив, вдруг провалился…

Шмякнувшись на липкий пол, трясущийся, как при урагане, – тяжело закашлял и откатился влево, хватаясь за стальной штырь, торчащий из бетона. Чуть не выпустив арбалет, я уперся в батарею и сквозь задымление разглядел морфа-гиганта, смотрящего на меня. Огромный глаз, сплошь изрезанный пульсирующими сосудами, неистово пылал, слезился от дыма. Потом откуда-то сверху, пробившись через пламя, вывалился Айс, упал на покосившийся угол стены, и немедленно вжался, испуганно подмяв ноги. Мимо него, захлебываясь собственными отчаянными хрипами и мешаясь с пеплом, пролетели полыхающие загонщики, так и не сумев сегодня поохотиться.

– Цел?.. – крикнул я и, не дождавшись, когда тот что-нибудь ответит, поднял арбалет и выстрелил точно в глаз циклопу. Того, как от удара кулаком, оттолкнуло, он истошно завыл, схватился за мерзкую морду. По пальцам заструились ручьи черной, как мазут, крови, пальцы задрожали. – Айс!!.. – и собрав остатки сил, оттолкнулся и прыгнул к напарнику, – ты живой?..

Айс замотал головой, что-то простонал в ответ, подцепил пальцами лук, лежащий рядом.

– Тогда выбираемся отсюда, пока все не рухнуло! – я приподнял его, потащил вдоль стены к просвету. Всего беспощадно било порывами ветра, не давало вздохнуть. – Мы выберемся, слышишь?.. – одной рукой надел противогаз, закашлял, – я нас вытащу, только держись…

Но как только выбрались к проходу между павильонами с завалами строительного мусора, листьев и мясистыми зарослями, растущими чуть ли не везде, и даже дошли до побитого эскалатора, засыпанного стеклами и пластиковой обшивкой, принимая нещадные удары дождя, над зданием снова выросла фигура гиганта. Вместо глаза теперь болтался оголенный нерв, отростки сползли на морду, как волосы. Он люто взвыл, опустил лапы на шаткое здание, разрушив несущие стены, и потянул длинные пальцы прямо к нам. Морфы, вылезшие на грохот из пустых магазинов, засуетились, забегали по обломкам верхних этажей, словно не решаясь лезть вперед гиганта, а потом набрались смелости и бросились первыми.

«Да как он видит-то нас?.. – с ужасом подумал я, глядя на ползущую лапу. – Как?..»

И громко скомандовал:

– А ну вниз!

И едва очутились внизу, рассчитывая оторваться от плотоядных преследователей хотя бы на несколько секунд, – нас застал врасплох неприятный сюрприз: морфы уже поджидали здесь. Те повыскакивали из многочисленных дыр, из недр прогорклых разрушенных магазинов, павильонов, закусочных и сразу взяли в плотное кольцо, не давая и шагу ступить. Однако сразу рвать на части почему-то не спешили – медлили, мешкались, лишь надрывно хрипя в лица и пачкая вязкими отвратительными слюнями.

– Вот и попались… – как-то совсем обреченно вымолвил Айс и со звоном выпустил клинки, готовясь вступить в последнюю в жизни героическую схватку с поработителями родной планеты, – не вырваться…

«Бетти… – виновато обратился к дочери, будто прощаясь, – ты прости отца. И не кори – я сделал, что смог. Правда…»

От мысли, что сейчас меня убьют, и больше никогда не увижу принцессу, всего сковало холодом, скрутило. Неужели дышу последние секунды? Почему не могу надышаться?..

– Айс… – не обращая внимания на беснующихся загонщиков, охотников и воинов стылым, даже каким-то спокойным, что ли, голосом окликнул напарника.

– Что?

– Предлагаю продать свою жизнь подороже.

– Это как?..

– А вот так! – и выхватив нож, яростно ринулся на первого подвернувшегося морфа, распорол глотку, отбросил ногой, – тут… – выстрелил болтом в раскрытую пасть воину, – только… – вонзил клинок в морду охотнику, схватил за раздувающуюся шею, кинул на остальных, – один способ!

Ошеломленные от такой дерзости, инопланетные захватчики на мгновение оторопели, но быстро пришли в себя и навалились толпой. Айс вмешался запоздало: лук один-два раза ухнул и вскоре стих, утонул в хрипящем гвалте. Зная, что деваться мне некуда, несколько морфов выбили оружие, подрали противогаз, выбили окуляры, оторвали фильтр и принялись рвать накидку, свитер, кожу…

Потом послышался сдавленный крик Айса, потолок задрожал, начал разрушаться, осыпая камни на осатаневших морфов, и сверху потянулись отвратительные пальцы гиганта…

Стиснув зубы до скрипа, я со всех сил дернулся в бок, чтобы спихнуть с голого изрезанного живота охотника, истово пытающегося добраться до кишок, но другие лишь крепче придавили к полу.

– А-а-айс… – прохрипел я, окровавленной рукой со свисающим крестом от четок упираясь в морду разгоряченному скорой расправой охотнику, словно сдерживая обезумевшего от крови вампира.

– А-айс…

В ответ раздался только яростный визг, следом – предсмертный вопль морфа: Айс боролся за жизнь ревностно, до самого конца.

И тут ручища гиганта, растолкав охотников и загонщиков, склонилась прямо надо мной, и я даже успел почувствовать, как в полыхающей от боли груди стынет сердце и деревенеет все тело при виде этой махины, как вдруг откуда-то издали послышался громогласный шум, и циклоп тотчас убрал лапу, отступил. И, наверно, на этой финальной ноте и закончилась бы наша история, но шум вскоре перерос в пронзительное стрекотание и морфы, заверещав на разный лад, схлынули в глубь торгового центра вслед за гигантом.

«Вертолеты?.. – сквозь кровавый туман проблеснула мысль. – Они?»

Сглотнул скопившиеся сгустки крови, громко закашлял, перекатился на левый бок и, содрогаясь, скрипя, попробовал встать. Голова закружилась, подкатила рвота. Не помнил, как столбом рухнул прямиком на теплый труп морфа, обратно сполз на засыпанный осколками пол, залитый и моей, и инопланетной кровью. Последние силы растрачены всуе. Вот, наверное, и все – конец. Сдернул с шеи противогаз, похожий на тряпку, уронил голову в багровую лужу и по-стариковски выдохнул, пуская мелкую рябь. Дождь сейчас казался горячим душем, забрызганный пол – мягкой постелью, а торговый центр, грозящий вот-вот развалиться, как карточный домик, – родной квартирой, однажды отнятой катастрофой, войной. Глаза закрывались сами собой, тяжелели, затягивались холодной черной пеленой. Немеющее туловище легчало, затухали звуки, отодвигалась реальность…

«Так вот ты какая, смерть?.. – постучалось в уме. – Я тебя иначе представлял…»

Усмехнулся, словно потешаясь, посмотрел на крестик – потемнел от крови, размок, лежа в луже, по нему несильно стучали мелкие капли дождя.

– Нет, – прохрипел я, повертел головой, – не дождешься, сука безносая… не сейчас… еще рано… пока слишком рано…

И, обозлившись на себя, на нее, рыча зверем, с титаническим усилием поднялся. Опять затошнило, повело, но устоял. Морфов не видно – только далекие завывания, хрипы и жуткий топот, заглушающийся стрекотом.

– Айс… – позвал напарника и секунду-другую поискал глазами, – это вертолеты… слышишь?.. Это же… вертолеты…

Тот валялся меж двух убитых охотников, не шевелился. Капюшон разорван, респиратор – рассечен и вымазан кровью, лук – в стороне, на теле нет живого места: одни укусы, глубокие порезы, темные борозды. Недвижные глаза смотрят вверх.

– Нет… – ив отчаянии рухнул на четвереньки, подполз, затряс. Айс, кукольно податливый, глухой ко всему, страшно молчал. – Друг… ты чего?.. Дружище?.. Эй…

Говорил чуть слышно – язык пересох, заплетался, разбитые губы едва шевелились, нарывали.

– Ответь!.. – одновременно и злясь, и паникуя, крикнул я, сдернул никуда не годный респиратор, приподнял за щетинистый подбородок. Лицо осунувшееся, белое, волосы слиплись в темно-багровые сосульки, нос разбит и кровоточил. – Айс!.. – и, схватив за шиворот, как щенка, встряхнул. Потом еще, еще. – Очнись! Очнись же ты!.. Не смей умирать! Не смей, слышишь! Я не отпускаю тебя! Не разрешаю!..

Но Айс нем – только голова бесхребетно болталась в такт содрогающемуся телу, не держалась шеей.

– Ты у меня очнешься… – взбешенно исторг я и живо скинул пачканный вещмешок, полез за водой. И плеснул в лицо, побил по щекам. – Ну же… ну давай же, черт побери! Давай…

И чудо случилось: Айс воскрес. Задрожав, он глубоко вздохнул, в нездоровом кашле выплюнул свернувшуюся кровь, слюни, приподнялся на локтях. Страшные мертвенно-холодные глаза потеплели, заморгали. Ранее суженные, точно у покойника, зрачки разлились, засветились.

– Воды… – просипел Айс и, хлопая ртом, как выброшенная на берег рыба, жадно потянулся к бутылке, – дай воды…

С сердца словно слетел тяжелый камень.

– Пей-пей, не торопись, – успокаивающе, тепло попросил я и, невзирая на неослабевающий дождь, уселся рядышком, с облегчением выдохнул, перекрестился: – Очнулся, слава богу…

Айс ничего не ответил, пока не выхлебал всю воду. А потом дрожащей рукой протянул бутылку, прочистил горло трубным кашлем, утер рваным рукавом лицо, судорожно вздохнул и хрипло произнес:

– Я уже думал все, покойник… – цокнул, смачно плюнул в лужу, – такие боровы навалились…

Я участливо закивал:

– Обошлось, – и – спросил: – Как ты?..

Айс поднял какие-то отрешенные глаза, скривился в жуткой, едкой улыбке и ответил матерно, но метко.

– Ну да… – согласился я, – стрекот слышал?

Тот вдруг засуетился, задрал голову, спешно огляделся, затем посмотрел на меня каким-то диким взглядом, словно собирался кинуться.

– Это же вертолеты!.. А морфы… где они?..

– С возвращением в мир живых, – улыбнулся я и крепко похлопал Айса по плечу, – а морфы как раз за ними ринулись…

– Что?.. – будто не расслышал Айс, – как это – «за ними»?

– А вот так… – ответил я, – нас с тобой дорывать не стали и вместе с верзилой – за вертушками. Повезло, блин…

Айс часто-часто задышал, узкие ноздри по-бычьи раздувались.

– Если это то, что я думаю, тогда нам нужно немедленно выбираться из Города…

И – вскочил так легко, как будто получал до этого не страшные удары, а легкие тумаки. Следом поднял лук, подтянул расползшийся ремень колчана, пригладил волосы и, сверкая глазищами, шатаясь, скомандовал:

– Поспешим!.. – и, развернувшись, шаркая, как зомби, отправился искать выход.

– Куда! Ты только из могилы поднялся!.. Айс!..

Но Айс шел упрямо, словно знал куда, не слышал ничего.

«Вот баран, а?.. – укоризненно подумал я. – Едва же ходит…»

И, сплюнув, схватил арбалет и – вдогонку.

VIII

Внутри вертолета царила дремота. Пристегнутые прочными страховочными ремнями, покрытые глубокими серебристыми капюшонами, спящие бойцы покачивались в сиденьях, тихонько похрапывали. Из-под новеньких респираторов то и дело вырывался искаженный треск, мигом сливался с монотонным стрекотом. Несмотря на постоянный шум, тряску, никто не просыпался – разморили тренировка, полет, общая тревожность. Случалось, правда, кто-то из Тенеборцев вдруг очухивался на секунду-другую, испуганно озирался, словно ожидая сиюминутного нападения, но быстро успокаивался, мотал тяжелой головой и, поежившись, наконец, опять забывался.

Задремать не удавалось только Марку. Вот уже четверть часа он бестолково мял глаза, зевал и убаюкивал себя, пытаясь хотя бы ненадолго заснуть. Но как ни старался сон отказывался приходить, будто умышленно обделял желанным визитом, мучил. В конечном итоге плюнув на бесполезную затею, Марк поправил плотный респиратор, скинул капюшон и приник к узкому иллюминатору, сквозь дождь рассматривая жуткие пейзажи Сумеречной Зоны. Там, внизу, кипя в непроглядной тьме, проглядывались кривые макушки деревьев, пораженные огромными язвами, фундаменты высоток, затянутые кровавой порослью, ополовиненные опоры ЛЭП, облепленные огненно-красным мхом, ветряные мельницы в лианах. Изредка по земле скользили сотни грязных точек и почти мгновенно исчезали в чудовищных дырах и разломах – это рыскали морфы, выискивая прокорм средь вездесущей разрухи и гниения. Марк напряг зрение, но так никого и не разглядел – слишком высоко. Мешала и пенящаяся понизу чернильная хмарь, полностью овеивающая развалины сплошной непроницаемой вуалью, куда временами ныряли дымные Тени, моментально исчезая из виду. В том, что все без исключения обитатели Сумеречной Зоны уже знаю то вторжении людей, Марк не сомневался ни секунды, но отчаянно верил: преследовать вертолеты до самого мифического Эпицентра они не станут – не рискнут, а может, просто-напросто потеряют интерес. Но когда клубящийся мрак чуть развеялся, обнажая сплошные непроходимые топи, – бывшие оживленные улицы и жилые районы, – стало ясно: никакое расстояние и никакие преграды не сдержат инопланетных тварей от возможности посмаковать человечиной – тех уже не счесть. Они червями кишели в грязи, размокшей от обильного ливня, неумолимо рвались вверх по трясинам, огибали разгромленные дома, выбегали из-за густого леса, выползали прямо из-под земли, и все это время ни на минуту не остановились, как будто боялись не поспеть за летящими вертолетами.

Наблюдая этим оживлением, Марк поморщился, как-то удрученно вздохнул. Начавшаяся среди морфов гоньба, говоря откровенно, нешуточно волновала, заставляла всерьез понервничать и вновь прокручивать самые невероятные сценарии развития событий, в каких совсем скоро предстояло принять участие. Всякие мысли досаждали его, тревожили, но больше не давал покоя Эпицентр. Само упоминание о нем выбивало дрожь, бросало в горячий пот, заставляло всерьез усомниться в собственных силах, ломало изнутри, коробило. Одному лишь Богу известно, какие тайны скрывают мертвые глубины, куда еще никто и никогда не доходил и не долетал.

Мучили и сомнения. Оружие, на какое профессор Эрик Гельдман так уповал и чуть ли не молился, уверяя, что оно «окончательно и бесповоротно поставит точку в вопросе существования Сумеречной Зоны и морфов», Марка не убедили. Не мог он поверить в чудодейственные свойства какого-то газа, пусть и якобы такого смертоносного для инопланетных узурпаторов и мерзкой флоры, способного разом остановить всю эту заразу. Любое, даже самое совершенное и проверенное оружие, не один раз доказывающее эффективность в самых тяжелых условиях, может подвести, жестоко предать, когда совсем не ждешь. Это Марк прекрасно понимал и не торопился слепо доверять детищу Гельдмана, а трезво оценивал общие шансы на выживание, если оно вдруг окажется бессильным против орд морфов. Да и рисковать, а уж тем более отдавать жизнь даже ради такой великой цели не собирался – считал глупостью, несоразмерным расточительством.

Идти на смерть не давали и мысли о Бетти. Об этой девушке он вспоминал с каким-то особенным трепетом, воздыханием и теплотой, часто представлял голубые с легкой усталостью глаза, аккуратные розоватые губы, красивое молодое лицо и клялся самому себе, что обязательно вернется к ней даже из такого ада, как Эпицентр.

То неопределенное чувство, появившееся в нем, когда Марк впервые увидел Бетти в клетке научного комплекса, теперь, кажется, начинало приобретать недостающую ясность, прозрачность. Но окончательно определиться: привязанность это или нечто большее? – пока не мог. Единственное, что Марк знал однозначно и твердо – Бетти – хрупкая с виду, но сильная духом девушка – нужна ему, и вытащить ее из Горизонта-26 – его священный долг…

Такие размышления подбодрили Марка, на душе стало теплее, спокойнее, сердце утихомирилось. Он с каким-то облегчением вздохнул, мельком оглядел похрапывающих бойцов и хотел опять заглянуть в иллюминатор, как вдруг в салоне послышался легкий треск, и громкий голос пилота торопливо оповестил:

– Просыпаемся, парни! Подлетаем к Эпицентру! Всем приготовиться! Ориентировочное время прибытия – через две минуты!

«Ну вот и прилетели… – с волнением подумал Марк, – что же нас ждет дальше?..»

Бойцы разом проснулись, завертели головами, засуетились. Зазвенело снаряжение, сипло заскрипели сиденья, началась какая-то возня, разговоры-разговорчики, смешки, шуточки, дружеские подколки, и вертолет буквально пропитался приподнятым настроем. Однако, несмотря на такое вроде бы и несерьезное поведение, недисциплинированность, Марк не стал никому делать укоры и даже как-то сам невольно заулыбался, поддаваясь минутному ребячеству, скрепляющему всех какими-то незримыми узами, сродни посиделкам у лагерного костра.

Оглядев ребят – все одаренные воины, лучшие из лучших – отеческим, чуть строгим взглядом, как сыновей, Марк звучно расстегнул страховочные ремни, снял со стенда новейший модифицированный блочный лук с графеновой тетивой и дальнобойным лазерным прицелом и немедленно связался с пилотом по портативной рации, встроенной в респиратор:

– Макбет-1 – Марку, Макбет-1 – Марку! – и прислонил палец к гарнитуре. – Ответь!

– Макбет-1 на связи! – зашипело в ухе. – Удалось покемарить?

– Да хрен там, – нехотя ответил Марк и спросил: – Как обстановка? – и, не дожидаясь ответа, обернулся на иллюминатор – там уже хорошо проглядывались сложенные в ряд дома и сплошные волнообразные бугры из спрессованных рекламных щитов, машин, фонарных столбов, асфальта, ограждений и ЛЭП, периодически утопающих во мгле. С высоты птичьего полета они напоминали заскорузлую кожу: такие же сморщенные, в складках. Между ними иногда мелькали фигурки морфов-стражей. Те неспешно топали за остальными, не проявляя никакого интереса к технике людей. – Что-нибудь видно?

– Спокойно пока: дождь почти закончился, ветер умеренный, но тревожат большие скопления морфов. С запада еще нескольких стражей подтягиваются. Скоро уже кратер виден будет. Ты, кстати, обратил внимание на то, как здесь земля перепахана? С ума сойти, да?

– Взрывная волна была чудовищной, – согласился Марк, вспоминая день катастрофы, – не хотел бы там побывать…

– … А придется, – закончил за него Макбет-1, – вам в самое жерло этого поганого чистилища лезть предстоит, в самый…

– Умеешь, блин, успокоить! А тебе, между прочим, наши жопы предстоит прикрывать! Так что тоже особо не расслабляйся! – перебив, кольнул тот и мрачно подшутил: – В грязи сегодня все искупаемся…

– Главное, чтобы не в крови… – мигом посерьезнел пилот и продолжил, но уже совсем невесело: – Не хочу вас пугать, Марк, но у меня очень хреновые предчувствия насчет этих мутных типов из отряда поддержки. Пока летели, никто из них ни разу не вышел со мной на связь, не согласовал маршрут – и это мне очень не нравится.

– Думаешь, могут подставить?

– Уверен! И сделают это, наверняка, как последние суки – в разгар нападения. Так что придется все вытягивать на себе, – честно признался Макбет-1, – но максимум, что смогу – постараться сдержать морфов хотя бы несколько минут. На большее не хватит ни боеприпасов, ни возможностей моей малышки – стволы быстро перегреются. Да и топлива сгорит немерено, а нам еще назад лететь.

– Расклад тухлый… – вздохнул Марк, – а еще эти сволочи… Как нам быть-то с ними?..

– Если замечу за ними что-то подозрительное – ну на хрен, открою-ка огонь. Здесь выбирать не приходится, верно? Иначе все головы сложим. А там, конечно, видно будет – может, и зря себя так настраиваю…

– Не уверен, старина, – холодно возразил Марк, разглядывая бойцов, уже готовых десантироваться хоть сейчас – луки наготове, снаряжение подтянуто, в глазах – решимость, – если они уже сейчас не вызывают доверия, стоит ли дожидаться от них чего-то хорошего и дальше? Будем надеяться на себя, Мак, а они – как хотят. Если что случится с ними, то, как бы это цинично ни звучало, мне будет наплевать…

– Аналогично, – поддержал пилот и – порывисто выпалил: – До точки высадки пятнадцать секунд! Можешь, кстати, в окошко глянуть – охренеешь!

И отключился.

– Пятнадцать секунд! – объявил то же самое, но уже отряду Марк и взглянул в иллюминатор. То, что еще недавно с большой натяжкой походило на городские окраины, теперь резко отдалилось и уступило место воронке поистине чудовищного размера. Марк попытался хотя бы навскидку оценить масштаб и глубину, но быстро понял: это невозможно – она неохватная и страшная, как бездна. Мощь, что однажды вырвалась из здешнего Портала – не наступившего будущего Европы – беспощадно растерзала землю, переворошила, оставила сплошную незаживающую рану, где отныне поселилась непроглядная тьма и безмолвие.

Марк, бледный, окаменевший, с гипнотической завороженностью глядел туда и холодел душой, не обращая внимания ни на бойцов, уже ухватившихся за поручни, ни на разговоры, долетающие лишь обрывками. И чем дольше смотрел в провалище, тем активнее воображение, охваченное и страхом, и любопытством, рисовало неведомых созданий, фантасмагорию. Усилием воли отогнав наваждение, Марк оторвался от стекла, перевел сосредоточенный взгляд на товарищей, ждущих приказов, и поднялся, хватаясь за поручень. Те, придерживая луки, дружно выпрямились и в гробовом молчании внимательно смотрели на сержанта.

Марк с прищуром разглядел семерых отобранных бойцов, словно выискивая, к чему бы придраться, посмотрел на три хромированных баллона, крепко-накрепко зафиксированных ремнями на стенке меж двух задних сидений, и приступил к инструктажу, стараясь говорить громче:

– Итак, бойцы! Мы подлетаем к Эпицентру! Не буду говорить вам в сотый раз о том, что местечко это не курорт с гамаками и пальмами, но позвольте еще раз напомнить о мерах предосторожности! – он широко расставил ноги, твердо упираясь в пол высокими, до колен, ботинками с металлическими мысами, набрал в легкие побольше воздуха, продолжил: – Спускаетесь по тросу строго по одному – так безопаснее. Как приземлились – сразу включили ПНВ, отбежали, закрепились на позиции, осмотрелись, зажгли фальшфейер – и так каждый! Наша с вами задача – образовать условный периметр, чтобы при нападении сдержать натиск морфов, и разместить и активировать ключевой объект – баллоны с токсичным веществом. Это не преддверие Сумеречной Зоны, ребят, и не пригород, здесь – Эпицентр, поэтому очень прошу вас: никакого героизма! Наших сил здесь не хватит! Мы просто должны продержаться до момента, когда в игру вступит хваленый Гельдманом газ, и немедленно сматываться удочки! Это всем понятно?

Бойцы кивнули.

– Хорошо! – удовлетворенно промолвил Марк. – Тогда слушаем сюда. Спускается первая пятерка, я и еще двое остаемся здесь – будем спускать вам баллоны. Всем ясно?

Все опять закивали.

– Тогда луки за спину, подтягиваем колчаны, снаряжение, чтобы ничего не звенело, не висело, хватаем трос, подходим к двери и ждем команды!

Пятеро бойцов наспех оправились, чуть ли не синхронно повесили массивные луки за спину, потом один вытащил из-под сиденья прочный трос, и группа подошла к десантной двери.

Проследив за ними, Марк жестом подозвал оставшихся Тенеборцев и вместе с ними принялся отсоединять баллоны.

– Ну и темень тут, Марк! Как ночью! – затрещал в ухе пораженный голос пилота. – Видимость просто нулевая! Я, пожалуй, включу прожектор и попробую на свой страх и риск немного снизиться, чтобы вам было проще.

– Добро! – ответил тот и приказал пятерке: – Цепляйте трос, открывайте дверь! Пока огонь внизу не загорится – не прыгать! – а то друг другу на головы приземлитесь! Первый готовится! – и – к двоим: – Как все окажутся внизу – пристегиваем баллоны к тросу и – спускаем. Все делаем в темпе – времени в обрез!

Тенеборцы расстегнули ремни, приподняли два баллона, поставили на колесики. Свой Марк отвез к двери, расположил возле бойцов.

«Хоть бы все обошлось… – с надеждой молился про себя, – хоть бы все вернулись живыми…»

– Малышку выровнял – можем приступать! – оповестил Марка Макбет-1 и – добавил, но уже каким-то жутким, даже обреченным тоном: – Храни нас всех, Бог…

И Марк командирским голосом отдал приказ:

– Первый пошел!

Дверь жестко, с грохотом откатилась, впуская порыв сильного ветра, боец закрепил трос, развернулся и, как альпинист, принялся спускаться. Дождавшись, когда внизу вспыхнет ярко-красный огонь, остальные пустились следом, поочередно ныряя в жуткую тьму, непрерывно взлохмачивающуюся неустанно вращающимися лопастями.

Дождавшись спуска последнего Тенеборца, Марк отодвинул баллон, всталу проема, где свирепо выл ветер, осторожно высунулся. Вязкая, почти осязаемая чернь то накручивала кольца, то сворачивалась в спираль, то бурлила, будто хотела вытянуть любопытного человека из вертолета, но не получалось подступиться. Он опустил голову и тут в темноте, гладящей дно, увидел гейзеры химического пламени. Их фосфорный свет лизал жирные склизкие лианы, завалы кирпичей, отломков, игольчатые наросты на земле, кроваво-рыжую накипь, густую разлапистую поросль, намертво приклеившуюся к огромным булыжникам. Бойцы же – луки наизготовку – смиренно дожидались командира, неподвижно застыли возле фальшфейеров. Вот только Тенеборцев из отряда поддержки, по сути, навязанного профессором, Марк так и не заметил. Ни средь лиан, ни вблизи его людей, ни рядом – нигде. Создавалось впечатление, что те и вовсе не собирались принимать участия в операции, негласно взвалив грязную работу на плечи команды Марка: на связь не выходили, вертолет никак себя не обозначал и не подавал сигналов. Да и зловещая темнота на присутствие людей отвечала странным гнетущим безмолвием, словно наблюдала, прощупывала, оценивала. И морфов не слышно. Неужели все-таки затрусили и не осмелились нырять в непроглядную извечную чернь?

«Уж лучше сразу бы себя выдали, чем помалкивали… – с какой-то обидой подумал Марк, – да еще и помощники отсидеться где-то в стороне, как крысы, решили. Нашими руками все хотите сделать? Ну посмотрим-посмотрим. Я ведь одним глазом за своими парнями буду наблюдать, а другим – за вами, так что хрен у вас что получится за спиной провернуть…»

Марк нахмурился, напоследок обвел глазами черноту и вышел на связь с основным отрядом:

– Ребятки, принимайте посылочки, – и развернулся: – Пристегиваем баллоны к тросу! Лучше вон теми ремешками! Да-да, ими-ими! Только смотрите, чтоб крепко держались, а то разобьем их на хрен и будет нам потом представление…

Бойцы кивнули, засуетились.

Минута – и все три баллона со смертельно опасным веществом, бережно пристегнутых к прочному тросу, уже скользили к самому дну, рассекая серебристые сполохи здешней ночи, с неохотой рвущиеся перед ними, как темный шелк.

А вскоре с Марком связался один из бойцов и доложил об успешном получении баллонов:

– Готово, Марк, посылочки приняли! Все в порядке! Как же вы их так к тросу-то приделали, если не секрет? Даже не шелохнулись за время спуска! – с удивлением усмехнулся он и, налившись каким-то необъяснимым волнением, налетел с вопросами: – Как размещать-то будем? А время? Какое время выставлять?..

– Не тарахти, – потребовал Марк и добавил: – Сейчас спустимся и разберемся!

– Ждем. – И отключился.

– Макбет-1, прикрывай – мы пошли! – и, не дожидаясь оставшихся бойцов, Марк схватился за трос и – первым вниз.

Высадился неудачно: приземлился на какой-то осклизлый валун, чуть не поскользнулся и не упал на тошнотворную поросль, расползшуюся по грязи, правда вовремя устоял на ногах. Затем достал лук и, включив ПНВ, немедленно отошел, позволяя двум последним Тенеборцам спокойно десантироваться. Те спустились строго по очереди, как велел Марк, респираторы один за другим пискнули, стекла – засветились зеленым цветом. Они зажгли фальшфейеры, бросили влево-вправо, прожигая, как окурками, кромешный мрак, и – на свет, на ходу вытаскивая луки. Посмотрев секунду-другую на шипящий яркий огонь, опаляющий ядовитую заразу, разросшуюся повсеместно, Марк накинул капюшон, не оставляя колючему холодному ветру и мороси никаких шансов, и – к двум Тенеборцам, столпившимся возле баллонов.

Пока шел, перспектива Эпицентра раскрывалась с большой неохотой, неторопливо, будто царящая густая темнота до последнего собиралась скрывать все то, что творилось вокруг, но, в конечном счете, безнадежно проигрывала ночному видению и смиренно отступала, отползая куда-то в самые укромные закоулки гигантского кратера. Перед Марком прорисовывались фрагменты стен, собранная в целые кучи заасфальтированная земля, чудовищной ширины лианы, затонувшие в месиве остатки домов с пульсирующим мхом, сплошные груды камней с ползающими неведомыми насекомыми. Те кишели, лазили друг по дружке, энергично подъедали мелкие мокрые побеги и оставляли за собой карминные флуоресцентные дорожки слизи, источающей струйки дыма и разъедающей камни. Скривившись от отвращения, Марк отпрянул, с хрустом раздавив кого-то, и подошел к заждавшимся бойцам. Но едва встал рядом, как мигом отшатнулся – баллоны медленно опутывались кровавыми вьюнами, становясь похожими на толстые мясистые коконы.

– Что за черт?!.. – изумился Марк и, вытащив стрелу, разок-другой ткнул в поросль на правом баллоне. Вьюн моментом отклеился от отполированного металла, выстрелил жгутиком в наконечник и, стремительно нарезая серпантины, пополз вверх да самых пальцев. Тот брезгливо выбросил уже непригодный боеприпас и громко обратился к бойцам, стоящим как вкопанные: – Ну не стойте же столбами?.. Отковыривайте их на хрен! Иначе потеряем баллоны!

Заверещала рация, ударил белый луч прожектора – пилот среагировал быстро.

– Марк? У вас все нормально?.. Прием! – немедленно он вышел на связь и, судя по усилившимся хлопкам лопастей, подлетел. – Ответь, Марк!

Марк выдержал паузу, с лязгом выпустил из усиленной перчатки сплошное зазубренное лезвие, рассек кокон напополам, измазавшись в вязком соке, и лишь потом доложился:

– Да… растения атаковали, сволочи такие… – вытер сок с серебристых рукавов, посмотрел на Тенеборцев – те все-таки разобрались с приставучими вьюнами, срезали, кинули в грязь, затоптали. – Еле отбились…

– Фух! – картинно вздохнул Макбет-1 и присвистнул: – Где ж вы…

И – оборвался, так и не договорив.

В следующее мгновение отовсюду раздались свирепые оглушительные хрипы, вопли, рев, и свет прожектора переместился куда-то круто вправо, вспарывая темноту и обращая в облако золы десятки несущихся Теней в сопровождении неудержимой толпищи загонщиков, мчащихся так быстро, словно удирали от самой смерти. За считанные секунды некогда молчащая преисподняя ожила, зашевелилась, стали слышны громкие шлепки, чавканье, шелест, хруст крошащихся кирпичей, бетона, натужные вздохи и сопение, будто здешние обитатели до этого прятались не где-то там, в потемках, а рядом, каким-то чудом избежав обнаружения. А через миг гулко, раскатисто задолбили крупнокалиберные многоствольные пулеметы, пунктирами заискрились трассирующие пули, и лютые вопли буквально захлебнулись в яростной пальбе. То тут, то там взмывали кровавые ошметки плоти, дымящиеся осколки, требуха противного мха, комья земли, куски лиан, растений, ядовитый сок. Потом вертолет пролетел чуть вперед, выполнил боевой разворот, выровнялся и маханул одновременно двумя ракетами по крупному скоплению Теней у огромной лужи, сжигая дотла и отбрасывая еще и с десяток развороченных загонщиков, кому не посчастливилось вовремя скрыться. Осознав весь масштаб нависшей опасности, грозящей массовым истреблением, морфы и Тени сменили тактику и принялись прыгать на вертолет, отчаянно пытаясь зацепиться за шасси, но тот неожиданно набирал высоту и продолжал преспокойно плеваться свинцом, время от времени пуская в ход луч прожектора. Вскоре, к всеобщему удивлению, захлопали пулеметы вертолета отряда поддержки, доселе безучастно стрекочущего где-то в стороне, и численность инопланетян резко поползла на убыль…

– Отличная работа! – радостно вострубил по рации Марк и, вынув разрывную стрелу, добавил: – Макбет-1, ни при каких обстоятельствах не теряй высоты! Твари прыгучие – достанут!

– Понял тебя, Марк, – сосредоточенно ответил пилот, и эфир разорвался звонким стойким треском – вновь заработали пулеметы. Следом послышался какой-то хлесткий стук, затухающий хрип, грязное ругательство. И продолжил, но уже как-то торопливо, недружелюбно: – Вы там тоже давайте пошевеливайтесь – у меня боезапас к нулю ползет! Долго вам там?..

Марк запустил разрывную стрелу в гущу морфов-охотников и воинов, раскидывая взрывом, посмотрел на вертолет «помощников» и, будто предчувствуя что-то неладное, ответил тревожно:

– Полторы минуты, – и – Тенеборцам: – Выставляйте обратный отчет на полторы минуты! – поторопил толчками в плечи бойца, стоящего рядом, опять выстрелил – на этот раз по Теням – и – пилоту: – Приглядывай иногда за нашими друзьями, а то что-то они разошлись – не нравится мне это. Мы как закончим – дадим знать. Точку сбора подыщи пока подходящую.

– Уже нашел, – в ту же секунду ответил пилот, – сразу за вами небольшое поле, могу вас оттуда забрать!

– Хорошо! – откликнулся Марк. – Тогда так и сделаем!

Связь прервалась и он, дернув один из баллонов, опять опутывающийся назойливыми вьюнами, повез по грязи как можно ближе к лианам и кустам с расчетом, что если газ все-таки подействует, то он непременно уничтожит и их и морфов, куражащихся за ними. И тут подвернулась удача – поднялся ветер. Марк ощутил его дыхание не сразу – мешали плотные доспехи и респиратор, – но когда понял, что подул действительно, то потащил баллон с удвоенной быстротой, почему-то больше не страшась нападений. По его нехитрому расчету ветер должен будет распространить ядовитый для инопланетных тварей газ по Эпицентру и Сумеречной Зоне, накрыв все сплошным губительным смогом, из какого не выбраться никому и ничему. Поставив баллон возле толстой пульсирующей, как гигантская вена, лианы, Марк откинул вымазанную клейким соком крышку таймера и, оглядевшись, в спешке выставил время «01:30». В то же время другие бойцы разместили баллоны чуть в стороне, в кустарниках, густо выпачкав грязью для маскировки, и приступили к запуску обратного отсчета.

«Ну, Гельдман, надеюсь, ты прав… – вздохнув, волнительно подумал Марк, – второго шанса уже не будет…»

И – громко «Соколам»:

– Отходим!

Но только дернулся, – в спину ударило снопом света, отбрасывая вытянутую тень на вытоптанный дерн, он обернулся, думая, что это светит Макбет-1, как вдруг затрещали пулеметы вертолета отряда поддержки. По истерзанной земле побежали фонтанчики грязи. Марк – перекатом в сторону, уходя с линии атаки. Однако пилот на этом не успокоился, а отлетел немного левее и, шинкуя лопастями тьму, возобновил прицельный огонь.

– Я так и знал… суки предательские… – сквозь зубы цедил он и, кувыркнувшись за отломок кирпичной стены, уходя от пуль, выглянул и заметил, как в спешном порядке десантируются несколько темных фигур, – твою же мать… только не сейчас…

Не вылезая из укрытия, Марк связался с Макбет-1:

– Мак, началось… – каким-то испуганным и обреченным голосом вымолвил он и, достав разрывную стрелу, приказал: – Машину уводи подальше! В бой не вступай! Не дай им сбить тебя, Мак, иначе мы обречены! Обречены, слышишь?..

Договорив, Марк не глядя наживил стрелу на тетиву, включил лазерный прицел и собрался уже выстрелить по предателям, как вдруг в косяк рядом с головой впились несколько пуль, выбив крошево. Тот рефлекторно скрылся за стеной, возбужденно полногрудо задышал.

«Время на исходе! – ошпарило Марка внезапной мыслью. – Бежать нужно, бежать…»

И, отдувшись, – вслед за Тенеборцами, на бегу добивающими оставшихся морфов. Они, понесшие чудовищные потери, разбитые, ошеломленные, теперь в панике носились по сторонам, не зная: то ли кидаться на людей, то ли спасаться бегством. Обезглавив одного такого смятенного загонщика и умывшись чернильной кровью, Марк криками направлял бойцов к точке сбора и то и дело уклонялся от пуль, но тут что-то чиркнуло по его капюшону, и в спину одного из убегающих Тенеборцев ужалила стрела. Тот переломился назад, сбавил ход и, обернувшись к сержанту, поднял руку, будто прощаясь, и, обмякший, – ничком в землю. Следом пал второй: предательская стрела внезапно уколола в шею, отобрала жизнь прямо на бегу.

– Не-е-ет!!.. – багровея от ярости, взбешенно проорал Марк и, развернувшись, исступленный, направил линию лазера в показавшегося ренегата, уже изготовившегося стрелять, спустил разрывную стрелу. Та разорвалась прямо во лбу, утопила страшным огнем и еще нескольких за ним. Убедившись, что никто больше не преследует его отряд, – приготовил электрострелу и собрался обесточить вражеский вертолет, но тут земля внезапно вздрогнула, и он спиной повалился в лужу, почти сразу почувствовав, как руки скручивают агрессивные вьюны. И только успел вырваться, – подряд грянуло три взрыва, во все стороны поползли пенящиеся темные языки смертоносного газа, и прямо на глазах в смолкший всего на миг вертолет изменников ударился танк. – Это еще что?.. Господь Всемогущий!..

Непроизвольно сощурившись от вспышки, он, как пораженный громом, без оглядки ринулся нагонять команду, слыша, как глухо и тяжело бьются позади падающие обломки, и на ходу вышел в эфир:

– Макбет-1, ситуация критическая!!.. Уходим немедленно!.. Уходим…

Тут послышался пронизывающий свист, уханье, Марк, так и не договорив, – лицом во влажную землю, и в следующий миг прямо в двух шагах, в кусты, до каких еще не успел добраться газ, с гиком воткнулась изломанная полыхающая лопасть вместе с куском фюзеляжа. За ним прогремел ошеломляющий неистовый рев, топот, послышались далекие хрипы, и Марк, уже не слушая взволнованные речи пилота, все-таки обернулся. Прямиком из густого шипящего облака газа, вокруг какого, к изумлению, больше не сохранилось ни одной отвратительной растительности, выдвинулась высоченная тварь с длинными лапами. Она жутко выла, из пустой глазницы вывалился нерв, отростки на голове дрожали.

У Марка душа убежала в пятки.

«Все… – билась в голове отчаянная мысль, – все, не уйдем, не спасемся! Газ на них не действует!..»

И, будто в опровержение его слов, по земле пронесся порыв яростного ветра, подхватил клубящийся газ и понес прямо на гиганта и хрипящую где-то рядом орду отвратительных морфов, рвущихся из окрестностей. Едва ядовитое облако коснулось морды исполина, кожа сразу зашипела и стала растворяться, словно от кислоты. Гигант завопил, пошатнулся, замотал здоровенной головой и вдруг повалился на спину, так и не справившись с убивающей отравой. Следом пропали и хрипы.

Забегав глазами по страшной картине разрушения и смерти, Марк как-то странно, нервно усмехнулся, пару секунд постоял, словно вообще забыл, где находится, и, как бы нехотя отмахнувшись от языков токсичного вещества, овеявших с ног до головы, – опрометью к отчетливо виднеющемуся вертолету, совершившему экстренную посадку на поле.

– Марк – Макбету-1, Марк – Макбету-1! – верещал пилот. – Ответь же!.. Марк!..

– На связи… – ответил запыхавшийся Марк, подбегая к оставшейся пятерке Тенеборцев. – Миссия, будь она проклята, завершена… – тяжело, удрученно вздохнул, – ребят только потеряли… Гельдман, сука…

– Гнев будем потом, а сейчас надо живо отыскать наших ребят, погрузиться и – домой, пока еще чего не вылезло.

Марк разъединился, покликал двух бойцов, молча указал на темноту, пропитанную смертоносным газом, где по-прежнему находились тела погибших, а сам прошел немного вперед и огляделся. Гонимая ветром отрава уже распростерлась по Эпицентру, умертвила инородную поросль, оставив лишь курящееся гнилье, и поплыла в Сумеречную Зону, неся погибель и опустошение. Раздавленный потерями, внутренне сломленный, Марк, воочию наблюдая результаты кропотливого труда профессора и коллектива ученых, все-таки не смог сдержать накатившей слезной радости и, обессиленный, упал на колени, с надеждой провожая глазами газ, свершивший настоящий перелом в минувшем сражении. Теперь искренне верил: Сумеречной Зоне осталось жить считанные минуты, и когда ее черное сердце, наконец, остановится, прекратив порождать всю ту мерзость, что расползлась по планете, человек впервые за пять лет поднимет голову, выползет из глубоких нор. Марк знал: огромные клубы газа, за все время не растворившиеся и не утратившие густоты, гонимые ветром, естественным образом очистят окрестности от инопланетных захватчиков и, возможно, полетят еще дальше, к другим городам, странам, пока не уничтожат всех отродий. А там и другие уцелевшие отыщут способ борьбы. И мир потихоньку восстанет из руин, отстроится. Но минутную радость бесцеремонно нарушил едва ощутимый толчок под землей.

«Показалось, что ли? – с сомнением подумал Марк. – Или нет?»

Он даже ради собственного успокоения посмотрел на бойцов, шныряющих среди ядовитого газа и темноты и перерывающих едва ли не каждый камень в поисках павших товарищей, как вдруг толчок повторился, но уже с большей силой, и на его глазах по земле побежали толстенные трещины. Но не успел Марк толком сообразить, что произошло и откуда ждать новой опасности, – из расколов вырвался тонкий, пронзительный писк. Он схватился за уши, чувствую, как в голову вонзаются миллиарды игл, и в следующее мгновение увидел множество огромных толстых лап, цепляющихся за поверхность. Миг – и наружу, совершенно не боясь токсичного тумана, вырвалась следующая волна незнакомых Марку морфов и недавно воцарившаяся тишина опять наполнилась теперь уже скрипучими хрипами и ворчаниями. Марка внезапно обожгла жуть, сдавила горло: отныне спасения ждать неоткуда – эти твари неискоренимы, кончено все…

– Отряд!.. Отступаем!!.. Все в вертолет!!.. – на одном дыхании проорал Марк Тенеборцам, все-таки сумевшим отыскать тела павших товарищей, подряд выпустил три разрывных стрелы по воинству невиданных морфов, в несколько раз превосходящих по размеру пресловутых загонщиков и охотников, и опешил: взрывы не причинили ни малейшего вреда. Нервно сглотнув, он достал еще одну стрелу и повторил приказ, слыша, как обжигающе больно колотилось сердце, наверно, уже предчувствуя скорый конец: – Отходим в вертолет!! Все в вертолет!!.. Шевелитесь!..

Пропустив вперед бойцов, тащащих убитых, Марк с ужасом заметил растущую за спинами наступающих морфов гигантскую фигуру кошмарного создания, насчитывая три десятка лап, выпустил стрелу, не давшую ничего, кроме ослепительного взрыва, и со всех ног – к вертолету. Примеру последовали двое Тенеборцев: рискуя жизнями, они выпустили по стреле в подбегающих морфов, лишь сильнее разозлив хрипящую стаю, и, выругавшись, – за Марком, помогающим грузить тела в вертолет. Тот затолкал их вертолет, как щенят, веля пристегиваться, сорвал капюшон, посмотрел на жуткую тварь, точь-в-точь похожую на исполинскую сороконожку, и соединился с пилотом:

– Макбет-1, взлетаем немедленно!!.. Пока это чудовище нас не достало!..

Ответом послужил нарастающий стрекот, вертолет тряхануло, и Марк, вымокший от пота, с бьющимся от невероятного страха и напряжения сердцем приклеился к иллюминатору, с изумлением разглядывая то морфов, не успевших настигнуть людей, то извивающуюся вдалеке «сороконожку». Одни пытались допрыгнуть до вертолета, другие, сбившись со следа, крутился на месте, третьи немедля пустились вдогонку.

– Поверить не могу, что видел этих тварей собственными глазами!.. – пораженный пережитым, вдруг заверещал пилот. – С ума сойти можно!..

– За штурвалом лучше следи, чтобы как этих сволочей не сбили… – строгим, уставшим голосом потребовал Марк и спросил: – Что Гельдману говорить будем? Что облажались по полной программе, провалили миссию, потеряли бойцов?

– Последнее его мало расстроит… – вздохнул в эфире пилот, – а вот за то, что мы не справились с возложенной миссией, он спросит с нас крепко. Но ты сам видел – кто тут вылез. Что тут сделаешь?.. Мы же просто люди, в конце концов, а не супергерои, мать их…

Марк промолчал, в мыслях соглашаясь с пилотом.

– Главное, чтобы морфы не двинули за нами на Горизонт-26, иначе это будет катастрофа, – минуту подумав, резюмировал он и сразу добавил, но уже как-то совсем холодно, мрачно: – А Гельдману, если потребуется, я все объясню сам, а заодно и расскажу всю правду об оружии и об отряде поддержки, посланном с нами. Здесь ему уже точно не отвертеться – слишком много свидетелей…

Из рушащегося торгового центра вышли через главные двери, так и не встретив по пути ни одну случайную тварь. Пополнив запасы воды из луж, кое-где скопившихся в раскуроченных павильонах без стеклянных перегородок, второпях подкрепившись и зализав раны, мы вновь вышли к нищенским улицам Остхоула, где кроме ветра и далекого стрекота вертолетов, к счастью, никто не поджидал. Вечерело. Темнота быстро вступала в свои законные права. Вместе с ней на развалины опускался холод, кажущийся сейчас, в вымокших лохмотьях вместо одежды, каким-то по-особенному сильным, жгучим. Воздух по-осеннему посвежел, дышалось легко, свободно, полной грудью. Ливший стеной дождь почти прекратился, выплакивал последние капли. Они чуть слышно разбивались о нас, о запорошенный асфальт, о ржавые металлические конструкции, вываленные из ближайших жилищ. Дождинки стучали ним гулко, звонко, как по латам, наигрывали какую-то унылую мелодию…

– Боюсь, как бы мы не опоздали… – весь скрипя и скуля, как побитая собака, бормотал Айс, уже несколько раз порываясь перейти на бег, но ограничиваясь в итоге только быстрым шагом, – полученные повреждения давали о себе знать. – Вертолеты явно в Сумеречной Зоне, и это неспроста! Тенеборцы не стали бы лезть туда без веской на то причины! – вдруг замедлился, измученно прижался плечом к углу обескровленного дома, выдохнул, посмотрел на меня. Теперь, когда респиратор больше не скрывал ни лица, ни глаз, ни эмоций, я видел Айса взвинченным, беспокойным. Он часто дышал, губы дрожали, желваки даже в сумерках заметно дергались, напрягались. – Скоро что-то начнется, Сид, что-то случится!

Я ничего не сказал, а только нахмурился, не без тревоги глянул на друга, потом в даль, где верхушки деревьев, едва различимые в подступающей темноте, утопали в сероватой мгле, и набросил порванный капюшон, не в силах терпеть ни ветер, ни холодные капли.

– Так она там, эта твоя Сумеречная Зона?.. – и кивнул в кипящую черноту.

– Как и говорил, Одинокий Город находится с ней впритирку, – быстро напомнил Айс, – но теперь там творится какое-то мракобесие и нам лучше поскорее убраться…

– А с чего взял, что там именно Тенеборцы? Мало ли у кого вертолеты сохранились?.. Может, это туристы какие-нибудь…

Айс как-то странно хмыкнул, в глазах зашевелилось недоумение.

– И ты думаешь, что кто-то из них решил объявиться только сейчас?! – усмехнулся и – сразу: – Мы в свое время посылали столько разведывательных групп и те не нашли никого! Никого, Сид!! – по-рыбьи выкатил глаза. – Теперь только одни птицы и мы, Тенеборцы, летаем над землей. И больше никто. Всюду лишь опустошенные города и разруха. А если где и остался хотя бы один годный вертолет или техника какая-нибудь – можешь поверить, мимо нас бы точно не проскользнула. Мы перерывали все. И на связь с остальным миром сколько раз пытались выйти, а что в ответ?.. – либо молчание, либо шипение…

Айс внезапно поднял голову, понюхал воздух.

– Какой-то пылью несет… – опять перевел неспокойный взгляд на меня, положил крепкую горячую руку на мою шею и добавил с какой-то надеждой, даже радостью: – Есть, правда, одна частота – совсем недавно связисты обнаружили! – там пока один нечленораздельный шум, говорят, прослеживается, но зато удалось установить примерные координаты – это Атлантический океан, Сид. Только об этом все умалчивают и Гельдману не говорят – боятся, что тот начнет лихорадочно снаряжать дальние экспедиционные рейды, задействует бесценные вертолеты, оставшуюся технику, «головастиков» из научного комплекса, и все как ненормальные ринутся туда, на этот малоизученный, толком неподтвержденный сигнал. А это, можешь себе представить, – все наши накопленные за несколько лет запасы топлива, провизии и боеприпасов! Огромный риск, растраты! Вот и молчат об этой находке…

– Для себя, что ли, бережете?.. – хитро улыбнулся я. Глаза напарника в ответ как-то ядовито заблестели, засветились, на губах натянулась загадочная улыбка.

– Посмотрим, – туманно промолвил он и, пошарив глазами по мне, по окрестным домам, – скрылся за углом, как привидение.

«Скрываешь что-то, Айс, – с подозрением помыслил я, – знать бы только что… в голову-то залезть к себе не дашь, не пустишь».

И – нагонять.

Хлопки лопастей тем временем, как мне показалось, сместились куда-то вправо, стали чуть тише. Звенящие от них на разный лад громадные обломки и металлические конструкции наконец притихли, угомонились, больше не сверлили уши, позволяя дождю доиграть прощальную капель, промочить напоследок и так уже донельзя сырые стены, полы, в последний раз взбаламутить разлитые лужи.

Айс шел быстро, но осторожно: старался лишний раз не касаться воды, когда получалось, а если нет – шлепал как можно тише, будто подозревал, что морфы, едва не растерзавшие нас, вовсе не умчались вместе с громилой к вертолетам, а остались тут, в Городе, и теперь снова ищут нас. Я мирился с этими причудами и, даже сказал бы, привычками, старался иной раз не докучать расспросами и не отвлекать от пути, позволяя тому максимально настроиться на поиск выхода из мертвых развалин Остхоула, лишь по невероятному стечению обстоятельств не ставшего братской могилой. Дороги Айс выбирал самые невероятные и даже во многом опасные – вел то сквозь скрипучие осыпающиеся здания, то по глубоким полузатопленным подвалам, а то и вовсе завел в затхлые недра городской канализации, буквально разрывающиеся от крысиных писков. Блуждать по сточным дебрям для меня, конечно, неново, но так или иначе малоприятно: все-таки спускаться в смердящую темноту без должной необходимости никогда особо не стремился – только, чтобы оторваться от «хвоста» из морфов-загонщиков. А лезть в эту грязь они, как правило, наотрез отказывались, и не непонятно: или брезговали, или просто избирали иную, понятную только им тактику. Или, может, просто считали меня хуже самой грязной подвальной крысы – а их морфы ловили зачастую от безысходности и лютого голода, – и не тратили время, позволяя уйти, спастись…

Сейчас, когда едва ли не на ощупь следовал за Айсом, отлепляя от лица отвратительную холодную поросль с потолка и невольно наступая на крыс, ютящихся под ногами, мне хотелось как можно скорее вырваться из этих сырых заплесневелых катакомб, вдохнуть свежего воздуха, наконец, нормально отдышаться. Пока пробирались по низким темным тоннелям, без намека на какой-либо свет, я не раз вспомнил о своем замечательном противогазе, еще недавно надежно защищающим от любой гадости, и о ПНВ Айса – нашим с ним «кошачьих глаз». Надеялся теперь исключительно на органы чувств и стоически терпел тутошние миазмы, сводящие с ума. Однако, несмотря на тяготы и лишения, напарник ни разу не завел обоих в тупик и не затащил в логово к какой-нибудь подземной твари, отсиживающейся здесь, во мраке, в ожидании таких, как мы – глупой двуногой добычи. Айс вообще двигался так, что мне уже не на шутку казалось: он и вправду способен видеть в темноте отнюдь не с помощью электроники. Он не терялся на коварных поворотах, прекрасно ориентировался и даже ни разу не замедлился, словно частенько бывал здесь и знал назубок тут каждый выгиб не хуже опытного диггера.

– И где ты только такой выискался… – уже изрядно запыхавшись, заявил я через несколько минут полнейшего молчания, стирая на бегу грязь с лица.

– В смысле?.. – не понял тот, приостановился. В темноте глаза светились жутко, как у совы.

– То ходишь, что шагов не слышно, то по темноте лазишь, словно кот ночью… – без какого-либо укора подметил я и – в карман за сигаретами – необходим срочный перекур, – да пачка, как назло, пуста. – Удивительный ты человек, Айс, – быстренько снял вещмешок, расковырял блок сигарет, достал свежую пачку, закурил – удушающий чад отступил, уступил место дыму, – ей-богу, удивительный…

– Да? Ну и что же во мне такого удивительного?

Затянулся, уголек сигареты на мгновение осветил лицо Айса – тот излишне серьезен, губы поджаты, колючие от щетины щеки поблескивали, волосы распались, прилипли ко лбу, к вискам. Смотрел на меня с каким-то недоверием и даже опаской, часто щурился, моргал, сопел.

Заметив недобрый настрой напарника, я решил немного разрядить обстановку:

– Нечасто просто встретишь людей с таким багажом навыков, – пояснил я, стараясь придать голосу больше дружелюбия и тепла, и сам же усмехнулся: – Хотя людей сейчас и так редко можно встретить…

– Тебя бы я тоже к простачкам не записал, – прохладно улыбнулся Айс, – есть чему поучиться. Только между нами все-таки есть существенная разница: ты навыки приобрел на личном опыте, а меня учили, дрессировали, как цепного пса.

Айс крепче стиснул лук, взял горизонтально, провел большим пальцем по тетиве.

– И тем не менее мы теперь с тобой одна команда… – продолжил он. – Вот и будем дополнять друг друга по ходу дела, – развернулся, помолчал, – а теперь за мной – нам желательно выйти из Остхоула до ночи. И не дыми в лицо – тошнить начинает. И так дышать нечем…

Я недовольно поморщился – почему-то до этого момента подобных замечаний не возникало, – сделал последнюю затяжку, затушил окурок прямо о стену, демонстративно выпустил дым через нос, бросил на него укоризненный взгляд.

– Что, все-таки не выдержал? – и, посмеиваясь, отошел к трубам. – Эх ты!

Тот, как мне показалось, даже обиделся, скривился.

– Ну не здесь же, в самом деле, Сид… – и развернулся, зачавкал по грязи в немую темень. Я постоял, вздохнул. Шаги прекратились. – Ну чего ты там? Пошли, немного уже осталось.

Не произнеся ни слова, я потащился следом.

Со всех сторон слышались негромкие стуки капель, просачивающихся с поверхности, от стены к стене прыгало монотонное эхо, где-то рыскали и скреблись крысы. Во всем остальном на редкость спокойно – никто не ворчал, не скулил, не хрипел.

– Откуда знаешь, что немного? – поинтересовался я через некоторое время.

– Воздух посвежее становится, холодом веет, – охотно, знающе объяснил Айс, – дальше идти придется на полусогнутых – проход сужается. Поспешим.

Напарник не соврал: выход из канализации действительно скоро нашелся, но дорогу к свободе преграждали гнилые прутья. Пробившись без особых усилий, мы, вдыхая свежий воздух с привкусом тины, вскоре очутились неподалеку от длинного высокого моста, омываемого речкой. Та тихонько плескалась у толстых бетонных опор, журчала.

– Теперь через мост и прощай Одинокий Город, – устало протрубил Айс и задумчиво, будто оценивая громадину, покачал головой, прилизал растрепанные грязные волосы, – а там уже Горизонт-26 – наша с тобой конечная остановка, получается.

– Даже и не верится… – смуро протянул я, чиркнул спичкой, на несколько секунд освещая траву и тонюсенькие видом безобидные лианы, затесавшиеся в ней.

– Затуши лучше, – тихо попросил Айс, кивнув на спичку, – а то мало ли кто тут водится – не надо им знать о нас.

И, крадучись, вжавшись в самого себя, как вор, – к подножью моста.

– Как залезем-то хоть на него? Не видно же ни зги… – бросил ему вслед, задувая обгоревшую до половины спичку.

– По лестнице, как еще? Или высоты боишься?

Я промолчал.

Вторая весна, до какой мне удалось дотянуть, пережив беспощадную зиму, пришла рано. Морозы прекратились уже на второй неделе марта, солнце начало припекать, накаляться, набирать силу. На кустах и здоровых деревьев, только-только оправившихся от жестоких морозов, набухали почки, назревали молодые побеги. Подтаявшие исполинские сосульки падали с крыш, фонарных столбов, сохранившихся проводов, рекламных щитов, целых подоконников и балконов, вдребезги расшибались о еще не освободившийся ото льда асфальт, бронетехнику, мяли машины. По разбитым стенам, будто боясь опоздать, наперегонки бежали тонкие ручейки, серебрилась капель. Улицы, переулки и закоулки быстро подтоплялись, становились смертельно опасными для прогулок. В неглубоких канавах, яминах и рытвинах плавился последний снег, в окрестностях – сходили сугробы, оголяя прошлогоднюю траву, мусор и замерзшую землю, на сонных развалинах таяли ледяные шапки. Выжившая под яростными вьюгами и заморозками, инопланетная поросль и опухоли на стволах понемногу отогревались, начинали шевелиться, по-новому тянуть соки, жадно накапливая утраченные силы за время зимы. Отходили от мерзлоты и долгих ночей и морфы. Они, страшно исхудавшие, неповоротливые, сонные, приходили в себя очень медленно, почти не сбивались в стаи и не издавали характерных хрипов. Большинство пачками гибли прямо под внезапными ударами сосулек и откалывающихся льдин, умудрялись утонуть в затопленных дырах или задирались бродячими собаками, переждавшими холода в заброшенных подвалах. Они без особого труда догоняли загонщиков, еле переставляющих лапы, перерывали глотки, жадно, с остервенением лакомились экзотическим мясом. Не отставали и вороны. Те торопливо клевали недоеденные останки и относили какую-то часть в гнезда, спеша накормить изголодавшихся выводков…

Со скрипучего, крошащегося и местами полностью развалившегося моста открывался потрясающий вид на реку. На ней утробно трескался и ломался крепкий толстый лед, начинался ледоход, возобновлялось вечное и неторопливое течение. Грязно-серо-белые льдины, словно фрегаты, разбивались о затонувшие ржавые баржи, теплоходы, речные трамваи, раскалывались и ломались о высокие каменистые берега, обросшие тростниками, вздымались, наваливались друг на друга. В прососах, где лед сошел лед, всплыли обломки судов, шины, разбухшие доски, бутылки, хлам. В воде, прямо под мостом, отчетливо виднелись отколовшиеся железобетонные блоки, массивные опоры обматывались кровавыми вьюнами, закрывающими уродливые дыры и трещины. Кругом тишь, неслышно гудел ветер, мотая отбойники и катая осколки льда, воздух кристальный, свежий. Солнце рьяно гладило лучами таявшую землю, раскрашивало ярко-белым цветом горизонт, безобразные руины, заставляло сиять и искриться брызги от крохотных волн, дробящиеся о льдины.

Посмотрев с какой-то тоской на оживающую реку и хмуро улыбнувшись яркому солнцу, слепящему отвыкшие от света глаза, я провел израненной рукой, кое-как перебинтованной грязной тряпкой, по холодному, еще не прогревшемуся отбойнику и неторопливо побрел вдоль пешеходного прохода. Но недалеко – через полсотни шагов мост резко заканчивался, прерывался, обнажая голые трубы и толстые ржавые арматуры. Путь, что я проделал за всю страшную ночь, едва не стоявшую жизни, оборвался предательски и неожиданно. Дойти до родного Грултауна напрямую теперь оказалось невозможной задачей, все ожидания безнадежно разбились, как стекло.

– Все зря… – с отчаяньем, слегка охрипшим голосом проговорил я, очень осторожно подошел к краю обрыва, взглянул вниз – шумела вода, плыли льды, на некоторых неподвижно лежали окоченевшие серо-черные трупы морфов. Когда мерзлые громадины бились друг об друга, те бултыхались в реку, но не тонули – крутились на волнах, не торопясь идти ко дну. – Как теперь попасть на ту сторону? Как дойти?.. Крюк давать? На это уйдет весь день… там ночь… опять… – слово «опять» сказал чуть слышно, с содроганием, отчетливо понимая: не хватит ни времени отыскать подходящее убежище, ни сил, чтобы пережить следующую ночь – рука еще хорошо помнила пасть дымящейся черной твари, выскочившей из пустого дома. – Что же делать?.. Бетти…

Хорошенько осмыслив все и трезво взвесив ситуацию, я присел на поваленный фонарный столб с вылезшей из-под него муравой, откинулся на ржавое ограждение с облупившейся краской, рядышком положил арбалет, закурил, стал рассуждать вслух:

– По льду реку не перейти: утону на хрен и даже не всплыву – ноги окоченеют, вода-то холодная еще, – затянулся разок-другой. – Искать обходной маршрут… можно, но где? Сколько вот так чесать вдоль берега? И в какую сторону идти? По правой стороне? По левой?.. А если там нет прохода?.. А если…

«А если» насчиталось много, а ответов – совсем ни одного: одни бесконечные сомнения, вновь и вновь лезущие в голову нескончаемым горячим потоком.

– А может… – меланхолично глянул сначала на противоположную сторону моста, потом уронил остывший взгляд нареку, вздохнул, затянулся, – может, кинуться, к чертям собачьим, вниз?.. Разбиться на хер в лепешку об лед, пополнить армию дохлых морфов?.. – эта мысль о самоубийстве почему-то не испугала, не обожгла изнутри, а принялась спокойно, естественно, только вот что-то пробило на минутную истерику. – Вон она как резво бежит, на солнышке сверкает, всеми цветами радуги переливается…

И силой одернул себя от полнейшего безумия, помотал головой, грязными горстями сгреб рыхлый снег, умылся – отпустило.

– Что же говорю такое, Сид?.. – с укором заговорил с собой. – Как язык вообще поворачивается?., – и – опять глазами в воду. Река двигала льдины, омывала берега и плевать хотела на сложные душевные столкновения одинокого человека, вдруг решившего вот так просто свести счеты с жизнью. – А дочка твоя?!.. Бетти?.. О ней ты, конечно, не подумал, скотина?.. Не подумал ведь, а?.. Не подумал… Тварь… Эгоист… Слабак…

Помолчав, – повернул голову, скользнул безразличным взглядом по серо-голубому небу, чьи облака – грязноватые, жиденькие, неказистые – совсем еще не дышали весной, и тут в отмытом снегами автомобильном крыле наткнулся на отражение. Нечто похожее на человека смотрело на меня внимательно, недвижно и молчало. Я усмехнулся, пригляделся к себе – лицо густо заросло чернявой бородищей, как у козла, что и рта-то не различить, длинные варварски растрепанные волосы раскиданы по плечам, пряча масляные пятна на зимней куртке. Глаза слеповато сощурены, горят тоскливо. Сам похож на закоренелого подзаборника: одежда изношенная, кое-где рваная, наспех заштопанная леской, ботинки – стоптанные, в засохшей глине, краске. Чудище, словом. Метче и не сказать…

– Господи боже, на кого ж похож:?.. – изумился от самого себя, потрогал бороду, – постарел весь, истаскался, как холщовый мешок…

И вынул из кармана фотографию дочери.

– Не могу так к тебе идти – нехорошо это, неприлично… – поднял глаза на повторение – то по-прежнему глядело пристально, все так же молчало. – Не дело это… – и убрал фотографию в передний карман штанов, расчехлил свежезаточенный нож, – надо себя в порядок приводить…

Потерев лезвие снегом, – схватил бороду и безжалостно отрезал, через боль побрился. Далее обстригся кое-как, стряхнул несвежие волосы, уложился на прямой пробор. Помолодел прямо на глазах – только все-таки порезал шею да щетину выбрил не везде.

Разглядев себя, я устало выдохнул, махнул:

– Нормально вроде… – и опять достал фотографию, стеснительно посмотрел на Бетти. Та как всегда улыбалась мне, глаза радостно, счастливо светились. – Как тебе? Такой папка пойдет?..

Бетти промолчала.

Я улыбнулся в ответ, кивнул.

– Ну хорошо, хорошо… – опустил голову и закрыл глаза, – рад, что ты одобрила.

Пару минут посидел в тишине, слушая перестуки капель.

– Нам пора в путь, – сказал я и поднялся, вновь подходя к краю. Там, вдалеке, на той, второй половине моста, одновременно и маня, и пугая, виднелись безобразные руины молчаливого Грултауна, купающегося в солнечных лучах. – Пора…

Громкая какофония внезапно начавшегося боя вынудила нас немедленно остановиться и бросить ошеломленные взгляды в сторону Сумеречной Зоны, откуда, помимо уже знакомых хлопков лопастей, доносились беспрерывные выстрелы и рассвирепевшие хрипы. Тьма там кипела как-то по-особенному, змеилась, клубилась, словно едва ли не физически реагировала на весь этот бедлам, пыталась по-своему затушить, прекратить.

– Началось… – тревожным голосом огласил Айс и, глянув на меня такими же беспокойными глазами, продолжил: – Гельдман все-таки осмелился вынести вердикт Сумеречной Зоне, решил покончить с ней…

– Двумя вертолетами?.. – не поверил я. – Ты серьезно?

Тот промолчал, отвернулся, стал смотреть вдаль. Потом помотал головой:

– У-у-у… не-ет, этот старик далеко не идиот, чтобы отправлять в чистилище людей без должного снаряжения – у него наверняка есть какой-то план, возможно, даже оружие…

– Что-то последняя твоя фраза мне не очень понравилась… – с тревогой признался я, – а вдруг они там сейчас атомную бомбу взорвут?..

В этот момент из Сумеречной Зоны донесся дуплет из двух оглушительных взрывов, и тьма дрогнула, обжигаясь ослепительной вспышкой огненного зарева. После них на секунду, как при замедленной съемке, затормозились хрипы, лишние звуки, и мы машинально пригнулись, прикрываясь от осколков за покореженным отбойником, хотя тем до нас все равно не достать. А когда грохот стих, напарник дернул меня за руку и, чуть выждав, короткими неуверенными перебежками, прихрамывая, затрусил вдоль моста.

– За мной! – запоздало окликнул он. – Пошевеливайся, Сид, пошевеливайся!

«Пошевеливаюсь, – ответил я мысленно, – несусь, блин, на всех парах!..»

Между тем в жуткой беспросветной тьме возобновилась стрельба, заслышались отрывистые гулкие удары, с новой силой загорланили, завизжали морфы. Их вопли жестоко пресекали пулеметные очереди, душили в самом начале, едва те раздавались, тотчас глушили. Эхо стрельбы долетало до нас частями, разбивалось по пути о деревья, отпрыгивало от водной глади, затухая, рассеивалось в сумеречном влажном воздухе.

– Бой там нешуточный, – догнав Айса, подметил я, – туда, наверно, сейчас сбегутся вся нечисть, какая есть поблизости.

– Нам это даже на руку – по пути никого не встретим.

– Хотелось бы…

В эту же секунду меня оборвал очередной взрыв, затем прозвучал оглушительный топот, ухнуло подряд три хлопка, громыхнул страшный гул, что-то шумно лопнуло, засвистело, затрещало, затем послышался чудовищный рев, проклятые хрипы, вой, следом – неимоверный грохот, и из бархатистой темноты обильно повалил густой чад, молниеносно расползающийся по окрестностям. После его появления как-то слишком быстро воцарилось нежданное безмолвие, разом заткнулись пасти морфов. Уже через мгновение он не уступал по густоте туману, хорошо различался невооруженным взглядом даже во тьме. Поначалу дым двигался неравномерно, неторопливо, и нам ненадолго показалось, что тот вообще завис и не движется, но стоило ветру подуть, – того, словно магнитом, потянуло в нашу сторону.

– Уносим ноги, Сид!.. Быстрее!!.. – испугано закричал Айс, огибая лежащую на крыше разбитую машину, похожую на живой куст, – вся заросла и мхом, и кустарниками, и даже травой. – Сейчас накроет!..

Его слова жгли меня, внушали ненужную панику, вынуждая отчаянно рваться вдогонку.

Но как бы ни спешили перебежать мост первыми, дым сумел нас опередить, пустить мрачные языки по мокрой дороге, размытой дождем. Понимая, что нам негде скрыться, я плюхнулся в лужу ниц, натянул капюшон и громко, пока еще оставалась пара секунд, прокричал Айсу:

– На землю! Задержи дыхание и глаза закрывай!

– Да не поможет – респиратор нужен!

– А что теперь делать-то, если его нет? Подыхать, что ли?

– Да мне воздуха не хватит!

– А ты как в бассейне перед нырком: глубокий вдох и зажмурился!

Айс вроде послушался, шумно вдохнул, но удостоверится, все ли он сделал правильно, у меня не вышло: мга обступила, мерзко зашипела, словно вскрытая банка газировки, и я едва успел набрать воздуха, захлопнуть глаза.

В следующую секунду что-то еле ощутимо проползло по ногам, по спине, капюшону, над ушами все затрещало, запищало, и я мысленно взмолился, до боли сжимая окровавленный крест. Отрывки молитв мешались, спутывались, слеплялись в какую-то ересь. Кровь в висках бешено стучала, грозя прорвать все вены и сосуды, сердце обливалось жаром.

Еще, наверно, несколько секунд надо мной бушевала и лопалась, как попкорн, опасная муть, заглушая любые посторонние шумы, но потом поднялся встречный ветер.

«Ну все, что ли?.. – всплыл в голове волнующий вопрос. – Или еще нет?»

Уже начиная задыхаться и давиться, желая поскорее отдышаться, – еще какое-то мгновение поборолся с собой, в надежде, что удастся хотя бы ненадолго отсрочить этот момент, но быстро сдался, сделал жадный вдох и раскрыл глаза. Их не начало разъедать, жечь, я по-прежнему смотрел и дышал, не захлебываясь кашлем и не норовя выплюнуть легкие, – дым оказался безвреден. Ополоснув на радостях лицо в луже, – быстро поднялся, отряхнул от воды арбалет, посмотрел налево, где увидел кипящий туман, летящий к Остхоулу и позвал напарника:

– Все, Айс, отбой тревоге!.. – подскочил, слабыми хлопками по рюкзаку дал понять, что опасность миновала. – Все, все!.. Дыма нет! Поднимайся.

Айс с надрывным свистом выпустил весь воздух, потом жутко закашлял, схватился за горло и, зажмурившись, долго с каким-то особенным наслаждением дышал носом.

– А говорил, что воздуха не хватит, – заботливо, по-братски потрепав волосы, промолвил я и, улыбнувшись: – Вон уже рекорд мой побил!

На это Айс только почмокал, сглотнул, утер взмокшей ладонью лицо и присел на землю, продолжая тяжело, болезненно дышать.

– Веришь – нет, совершенно случайно получилось… – начал вдруг оправдываться он, поправил волосы, – второй раз бы вряд ли удалось, – и тут присвистнул, матерно ругнулся. Глаза вмиг округлились, стали какими-то звериными, страшными:

– Сид, да ты глянь-ка на машину!.. – а сам нащупал лук, поднялся. – Ничего ж себе!..

Я спешно обернулся, остолбенел – вся растительность исчезла, а кузов беспрерывно курился, словно ту вытащили из чудовищного пожара.

– Странно, что нас вот так же не это самое… – сбивчиво промолвил я, бегая вытаращенными глазами по машине, – а то бы сами паром стали…

Айс промолчал, хмыкнул и с решительным видом подошел к ней. Какое-то время внимательно разглядывал, что-то бубнил под нос.

– То, что мы приняли за дым, Сид, на самом деле газ, – убежденно заявил он после недолгой паузы и повернулся: – Причем газ, как видим, «умный» – убил только эту погонь, а не нас.

– Гельдманаработа, что ли?.. – рискнул предположить я, хотя уже догадывался об ответе.

Тот кивнул и совсем тихо подытожил:

– Выходит, ему все-таки удалось… Господи, не верится даже в это…

Внезапно из Сумеречной Зоны прозвучал пронзающий писк, прерывая рассуждения, и мы повалились на колени, зажимая уши и тщетно пытаясь хоть как-то заглушить сверлящую боль. Но потом он вдруг прекратился, оставляя лишь неприятный звон в мозгу, и на смену немедленно пришла новая волна хрипов, не похожих ни на один из известных. Следом последовал грохот взрывов, еще сильнее, как мне показалось, захлопали лопасти и тут сквозь рябь и искры в глазах в извечно бушующей тьме я увидел растущий в размерах извивающийся силуэт какой-то немыслимой твари со множеством конечностей, торчащих по обеим сторонам громадного туловища.

«Господь мой, заступник и вседержитель… – загорелось в уме я, – кого еще ты послал мне в испытание?»

– Сматываемся! Чего расселся!.. – взбешенно проорал Айс, не зная, что слух ко мне уже вернулся. – Спеклись, кажись, наши парни, что-то пошло не так…

И, не дав ничего сказать, – грубо схватил и рывком поднял.

– Бегом-бегом! Время, Сид, время! Если эти твари пронюхают, откуда прилетели вертолеты и, не дай бог, проследуют – все будет кончено! Ты понимаешь?.. – с необъяснимой злобой выпалил Айс и – дальше по мосту. – За мной!..

«Бетти…» – со страхом подумал.

И – догонять Айса.

IX

По возвращению в Горизонт-26 с Марком произошли непоправимые изменения. Он резко стал молчалив, замкнут, на вопросы боевых товарищей отвечал либо жестами, либо кивками, на протяжении всего времени оставался крайне подавленным и нелюдимым. Первоначально те все списывали на глубокие переживания по погибшим ребятам и старались по возможности не дергать без надобности младшего сержанта, но когда он стал вести себя так и после похорон, войдя в казарму, – забили тревогу, забеспокоились. Кто посмелее – рисковали вступить в диалог, выдумывая самые наиглупейшие темы, лишь бы хоть как-то разговорить, отвлечь от пожирающей депрессии, другие – между делом интересовались о самочувствии, предлагали сходить в арсенал, чтобы проверить на всякий случай количество оставшихся боеприпасов. Остальные же в основном мысленно сопереживали и скорбели, не решаясь случайно потревожить или окликнуть. Но любые попытки как-то оживить Марка ни к чему не приводили – тот как сидел подобно камню на кровати, уставившись в одну точку, так и продолжал сидеть, не обмолвливаясь ни с кем ни единым словом. Рация, изредка голосящая на всю казарму, – и та не могла повлиять на Марка: он то игнорировал ее, то ненадолго выключал. После очередного такого неудавшегося сеанса связи, Марк грузно повалился на убранную кровать, скрипнув пружинами, и принялся играться с боевым клинком – то выпускать, то втягивать обратно.

Решив, что так больше продолжаться не может, кто-то из Тенеборцев встал, неторопливо подошел и присел рядом, сразу начиная прямой разговор:

– Послушай, Марк… – и тут же умолк – тот резко обернулся. Глаза совсем черные, лицо – посеревшее, напряженное, губы слиты в одну сплошную нить. Сам он, казалось, прожигал собеседника острым взглядом, нервно дышал. – Так нельзя, ты ведь себя загубишь совсем. Не понимаешь, что ли?

Марк промолчал. Продолжал палить того глазами.

Так и не получив ответа, боец с сочувствием посмотрел на сержанта, вздохнул и решил уходить, но только встал, – нежданно схватившая сильная холодная рука заставила осесть.

– Он мне за все ответит!.. За все… – вдруг порывисто прохрипел Марк, крепче стиснул кисть. Глаза теперь вспыхнули, заискрились, собираясь вот-вот пролиться слезами. – Сколько еще людей должно из-за него погибнуть?.. Ответь мне?!.. Сколько!..

– Марк… – в ответ испуганно произнес Тенеборец и – упал на пол: Марк в ярости спихнул с кровати.

Потом Марк вскочил, обвел бойцов каким-то осатаневшим взглядом и, ничего не объясняя, вылетел из казармы, совершенно позабыв снять измаранный кровью и соком боевой доспех.

Потом полубегом направился к научному комплексу. Дождавшись, когда ворота покорно откатятся в сторону, Марк под недовольные возгласы протиснулся меж столпившихся у входа ученых и, обезумевший, красный, вбежал внутрь.

Тут о себе напоминала рация. Он выхватил ее со злобой и, тараща глазищи на сотрудников комплекса, шокированных нежданным визитом, все же принял вызов:

– Младший сержант Харрис! Вы что себе позволяете?!.. – заголосил разгневанный профессор Гельдман. – Почему не доложили о прибытии!!.. Вы знаете, что вам за это будет…

Не дав тому вылить гнев до последней капли, Марк разъединился, повесил рацию на пояс и, полный решимости, – на второй этаж. Там ударом ноги вышиб дверь в лабораторию и ураганом ворвался, где застал профессора за напряженным разговором с кем-то по рации. Заметив Марка, Гельдман в испуге выронил ее, расколотив вдребезги, всплеснул руками, попятился.

– Вы?!.. Да как вы смеете?! Я сейчас же позову охрану!.. – ошарашенный столь дерзким появлением Тенеборца, возмутился он. – Убирайтесь отсюда! Пошли прочь!

– Мы и так твоя охрана, скотина… – убийственным тоном процедил Марк и надвинулся на профессора, на ходу громя и переворачивая научное оборудование. Он прекрасно понимал: деваться Гельдману просто некуда – мимо не пробежит, никуда не спрячется.

– Я призываю вас одуматься, младший сержант! Вы же ломаете себе жизнь!.. – вопил фальцетом Гельдман, отступая в угол. – Подумайте о своем будущем!!.. Подумайте!! Сколько всего вы потеряете!..

Но Марк неостановим. Он продолжал наступать, вгрызаясь в старика ненавистными глазами. Твердые, уверенные шаги, разящий взгляд, воинственный вид – все говорило о бесстрашии к последствиям: то, что копилось в душе ни один год, теперь бурлило, кипело, требовало выхода.

– Если вам плевать на себя, то подумайте хотя бы об отряде!.. – отчаянно пытался зацепить словами Гельдман. – Что с ним станет?.. ИЗ-ЗА ВАС!

Последнее сказанное все-таки кольнуло Марка, задело за живое, обожгла. Он в один прыжок очутился перед Гельдманом, схватил за грудки, порвав халат, несильно толкнул на стол. Профессор повалился на спину, поколотив все пробирки и склянки с жидкостями, с грудой осколков скатился на пол, закряхтел и пополз клопом.

– Сначала Чак, потом Айс… теперь из-за твоего проклятого отряда я потерял еще двух лучших бойцов… – Марк поймал старика за ноги, потащил на себя, – все эти твои провальные экспедиции, рейды… бесчисленные гибели при нашествии морфов… – рывком поднял, стащил разбитые очки. Светлые глаза Гельдмана метались в испуге, порезанный лоб кровоточил, лоснился потом, губы и брови сводила судорога. – А теперь ты, старая паскуда, решил похищать людей, заключать в клетки, как зверей в зоопарке, и выкачивать кровь, да?!.. Да ты хоть знаешь, что твое хваленое оружие – ничто перед новой разновидностью морфов, обитающих в Эпицентре, под землей!! Оно их не берет!! – тряханул разок-другой. – И почему ты отправил с нами этот чертов отряд поддержки? Ты ведь знал, что между нами возникнет конфликт! Знал ведь, сука! Да?..

Гельдман вздохнул, закрыл глаза.

– Ваш отряд не должен был вернуться из Эпицентра… – спустя короткий промежуток времени признался профессор.

После этих слов лицо Марка страшно исказилось, налилось кровью, уголки губ дрогнули.

– Что?.. – будто ослышавшись, переспросил он.

Добившись желаемого, профессор мерзко усмехнулся и продолжил:

– Вы и этот ваш… Айс много говорили за спиной, презирали, ненавидели… и не говорите мне, что это не так!.. – скользнул глазами заросшему крепким волосом лицу Тенеборца и решил добить: – Что, вдвоем настраиваете людей против того, кто дал вам защиту, крышу над головой, хлеб? Да у меня кругом уши! Кругом! А Вы… вы просто смешны, младший сержант, вы просто смешны, как и все ваши тупоголовые кретины с интеллектом ниже…

– Ах ты сволочь… – и Марк в ярости швырнул его на пол. Гельдман заскользил по плитке, вскрикнул – рассыпанные осколки впились в спину, – заскулил. – Да ты и мизинца этих ребят стоишь!.. Говно на палочке…

Гельдман опять засмеялся, но теперь как-то сипло, глухо, фальшиво.

– Вы ведь мне все равно ничего не сможете сделать, сержант… – смело и уверенно заявил он, – а хотите знать – почему? Потому что в моих силах отнять у вас еще кое-что, чем вы так дорожите, но по скудоумию своему думаете, что это можно от меня скрыть.

Марк остолбенел.

«Бетти, – подумал он в лихорадке, – он имеет в виду Бетти!»

– Скажите: вы и вправду такой наивный, что думали утаить от меня ваши чувства к этой беспардонной и невоспитанной девчонке?.. – риторически спросил Гельдман. Лицо теперь непроницаемо, холодно, как камень. – А не приходило в ли голову, с чего позволения вам разрешалось проносить ей еду? Кто вообще разрешал видеться? – и, кряхтя, утер кровь со лба. – Так вот забудьте теперь об этой, так сказать, привилегии – девчонку вы больше никогда не увидите. Скажите «спасибо» себе…

Не помня себя, Марк выскочил из лаборатории, бегом спустился на первый этаж, плечом выбил дверь, ведущую к камерам, влетел. Навстречу тут же выскочил Тенеборец и, преграждая путь, предупредительно выпустил два лезвия и угрожающе рявкнул:

– Время посещений окончено!

Пропустив это мимо ушей, Марк дернул его на себя, проткнул клинком живот и, отбросив бездыханное тело, словно марионетку, – к камере Бетти. Он схватился за холодные прутья, подергал несколько раз и громко окликнул девушку:

– Бетти! Бетти! – и нервно забегал глазами по камере. – Бетти!..

– Марк?.. – вскоре донесся сонный, тихий голос. Марк вмиг потеплел, улыбнулся, колотящееся сердце приутихло. Девушка чем-то зашуршала, потом скрипнула по полу металлической миской, подошла. Русые волосы обсыпали тонкие хрупкие плечи, в больших голубых глазах, чуть поддернутых темнотой, пестрел радостный огонек, на маленьких кукольных губах расплылась застенчивая улыбка, а щеки по-детски взялись румянцем. – Вы уже вернулись?..

– Куда же я денусь, – ласково ответил Марк, пожирая глазами. Сейчас он как никогда хотел смотреть на нее, любоваться, млеть. – Я же обещал тебе, помнишь?

– Помню, – и опять застенчиво улыбнулась.

Помолчали. Оба мялись, как дети, подбирали слова.

– Я ждала вас… – неожиданно призналась Бетти и, словно испугавшись произнесенного, отпрянула от прутьев к стенке, прижалась и продолжила оттуда: – Очень ждала и… боялась до смерти. Вас же, я слышала, в Эпицентр отправили…

– Да. Туда, – подтвердил Марк и, будто позабыв о минувших ужасах, – перевел разговор: – Бетти, послушай… Нужно сейчас же уходить. Нам обоим теперь грозит опасность…

И, не дожидаясь ответа, вогнал острие окровавленного клинка в замочную скважину, повернул – дверь щелкнула, поддалась. Откатил, осмелился пройти. Бетти оробела, отступила.

– Ты боишься меня? – прямо спросил Марк, сделал еще шаг, чувствуя какую-то обиду, недопонимание. – Не доверяешь?

– Не знаю, Марк, это не так просто…

– Я же не обижу тебя, идем скорее! – и приблизился. Та мышонком забилась в угол, в глазах – страх. – Верь мне! – протянул руку. – Прошу…

Девушка секунду колебалась, боясь довериться, обжечься, но потом будто что-то разглядела в глазах его и вложила в огрубевшую огромную ладонь тонкую аккуратную ручку, обжигая теплом. Сердце Марка загудело, в кровь попало горючее. Он привлек Бетти, осмелился дотронуться до волос. Та не сопротивлялась, лишь вздрогнула, вздохнула.

– Со мной ты в безопасности, – успокаивающе, мягко произнес Марк, – никто тебя больше здесь не тронет.

И увлек за собой, выводя из душной камеры.

* * *

Больше основательных остановок себе не позволяли – только на утоление жажды, небольшую передышку после изнуряющего бега и перекур. Про то, чтобы хотя бы немножко восполнить силы, распалить костер, более-менее обсохнуть и покушать – не шло и речи. А уж про сон и вовсе никто не упоминал. Места, куда так пламенно и упрямо вел Айс, становились глуше, тише, страшнее. Если еще недавно, в сумерках, на редких деревьях или столбах могла крикнуть или ухнуть какая-нибудь одинокая птица, то сейчас, в наступившей ночи, вообще опустилось безмолвие, будто все живое в одночасье поголовно вымерло. Стрекот вертолетов, до этого момента гремящий вдалеке, – и тот бесследно исчез, словно проглоченный темнотой. Однако кое-какие ночные обитатели все же водились поблизости и изредка пронзали осязаемую тишину то короткими воплями, то хрустом валежника, то хлопками крыльев, понуждая иной раз замирать и долго еще прислушиваться, дабы понять: ложная это тревога или реальная опасность.

Напарник, с кем за всю дорогу обмолвились едва ли несколькими фразами, выглядел предельно чутким, настороженным, постоянно крутил головой и скользил вытаращенными глазищами по бархатистому мраку, точно всюду подмечал прямую угрозу жизни. С тех пор, как покинули мост, он ни на секунду не расставался с луком, а содранные, в мозолях, пальцы нервно приглаживали оперение, готовясь всадить стрелу во всякого, кто осмелится подкрасться. А когда я останавливался на перекур, Айс в основном стремился занять какую-нибудь высоту для маневра. Сам оставался молчалив, сдержан.

– Ну что, докурил? Силы еще остались? – вдруг спросил он, продолжая смотреть куда-то во тьму. Голос как никогда серьезный, каменный. Сидел Айс на небольшом поваленном дереве, облепленном мхом, казавшемся в ночи черной полосой. Спросил это и, чуть помолчав, продолжил: – Скоро уже к Периметру выйдем.

– Да есть силы, есть… – чуть повременив, отозвался я, докуривая, – какие дальнейшие планы-то? Как действовать будем?

Айс ответил с небольшим запозданием – задумался:

– Осторожно, – и пояснил: – Пулеметчики хоть, как и говорил, за кладбищем особо не наблюдают, но о своих шкурах все равно подумать надо, поэтому все будем делать аккуратно и строго по моему указанию, – немного помолчал, – как добежим до забора – прорежем ход, а дальше – по одному через кладбище к лестнице, ведущей уже в глубь Горизонта. И далее начинается заключительная часть нашего тура – нужно незаметно проникнуть в научный комплекс.

– А пути отхода? Как нам оттуда выбираться прикажешь? Я дочерью рисковать больше не хочу, и ты это знаешь…

– Да знаю-знаю… – задумчиво, волнуясь, протянул он и утомленно вздохнул: – Я рассчитываю на вертолет. Один – мы с тобой четко слышали – летел параллельно с нами – к базе, потом свернул, а другой, видимо, разбился… – опечаленно опустил голову, – до этого пулеметов гремело больше. Выходит, Сумеречную Зону разобрать по камешкам парням так и не удалось. Эта гадюка губит всех…

Сплюнул, вправил суставы в пальцах и продолжил:

– Вот только если оставшийся вертолет вдруг окажется неисправен, не заправлен или хорошо охраняем, то нам, скорее всего, придется пойти иным путем – красть бронетехнику…

Такой расклад событий совсем не внушил радости. Я затянулся, дыхнул дымом, уставившись под ноги. В том, что нас подорвут еще на выезде – конечно же, не сомневался, но и на своих двоих покидать Горизонт-26 – полнейшее безумие.

– Не, это самоубийство… – озвучил свое мнение и бросил на того тревожный взгляд. Айс, едва различимый, как фантом, по-прежнему отрешенно глядел куда-то в сторону, подмяв ногу, молчал. – Другие варианты есть?

Он вздохнул.

– Ну если только Гельдмана брать в заложники… – и сам же посмеялся над этой затеей.

– А по существу?

Айс не ответил, пожал плечами.

– Я так и думал… – и выплюнул сигарету, дотлевшую почти до фильтра, примял ботинком. Потом комично выдохнул: – Что-то такой момент мы с тобой ни хрена не обдумали… – и резко спросил: – А ты управлять-то вертолетом или танком хоть сумеешь? А то понадеюсь на тебя, а в итоге впросак попадем…

– Я в прошлом военный летчик. Свыше двадцати боевых вылетов за плечами имеется как-никак. И самоходками даже в свое время управлял – было дело – экипаж вроде целый довозил, никто не жаловался…

Такие подробности меня подбодрили, обнадежили.

– Ну тогда успокоил, – признался я, – а то я уж думал самому начать осваивать… за учебником…

Айс шутку оценил, от души засмеялся.

– Ладно, предлагаю решать на месте, чего сейчас гадать? Тем более там в мое отсутствие все могло сто раз поменяться, – успокоившись, заявил он, потом добавил: – Там все видно будет, как быть, Сид. Разберемся, сообразим, не волнуйся. Нам сначала надо добраться до места.

Я промолчал – добавить нечего.

– Ты как, готов? – поинтересовался Айс. – Можем идти дальше?

– Ага, – и поднялся, отгоняя мошкару, размял плечи.

Айс шумно пробежался по стволу, спрыгнул рядом и, секунду постояв, словно ожидая, что на шум сейчас кто-то отзовется, поманил за собой.

– Только шаг в шаг идти, а то еще провалишься куда-нибудь, – дал он излишнее и неуместное наставление, как какому-то сопляку, и растворился в кустах, словно мираж.

Несмотря на то, что нас в любую секунду могли сцапать Тени – наступило их долгожданное время охоты, – Айс шел уверенно, но осмотрительно: иногда мог неожиданно сбавить ход, прислониться к какому-нибудь дереву и какое-то время безмолвствовать, внимательно прислушиваясь к черноте. Но та, на счастье, помалкивала, лишь недовольно шумел ветер, взбивая, словно перину, подгнившие от сырости жухлые листья.

Полуголой чащей шли недолго. Уже совсем скоро он закончился и Айс вывел меня к обширной территории с величаво и грозно тянущейся высоченной – наверно, этажей в двенадцать – серой стеной, ясно выделяющейся средь ночной темени. Над ней, словно сторожевые башни мрачного готического замка, высились пулеметные вышки, оборудованные сверхмощными дальнобойными прожекторами. Их лучи неторопливо скользили по размокшей от ливней земле, рассекая тьму, плыли по покореженным обросшим от времени остовам машин, БТРов, танков, пробивались сквозь непролазные заросли. Сразу за ними виднелся сплошной сетчатый забор с витками колючей проволоки, пущенной поверху, а далее, если идти строго направо, вдруг начинал искриться и мерцать блеклыми молниями, периодически пробегающими сверху вниз. И хотя это зрелище выглядело завораживающе, приближение к нему означало смерть со стопроцентной гарантией. Костлявая же, как подсказывало сердце, ждала и за ним – там, судя по словам Айса, начиналось сплошное минное поле…

«Горизонт-26… – мысленно проговорил я, – впечатляет, очень впечатляет…»

И решил спросить:

– Когда вы это все построить-то успели? Это же столько сил нужно, времени…

– Горизонт-26 существовал еще давно, задолго до катастрофы. Это был натовский тщательно охраняемый засекреченный военный объект. Полностью автономная цитадель. Ни в каких документах о нем не найти ни строчки – все сокрыто, все под грифами. И денежки, говорят, крутились там нехилые, о чем, естественно, знали немногие, и делишки делались темные – много чего было, в общем. Так вот, эта самая крепость пережила даже взрыв Портала, сметший города в песок! Ну дыры в стенах – не без этого, – кое-где трещины глубокие, две башни осыпались – но а в целом-то все вполне себе пригодное осталось. Мы цитадель сообща восстанавливали… – Айс замученно выдохнул, будто делал это буквально на днях, – больше двух лет угробили на это, много строительных запасов на складах извели. И это притом, что на нас постоянно морфы нападали, люди погибали каждый день…

Я счел нужным промолчать.

Айс, не услышав больше ни одного вопроса, постоял, погрузившись в раздумья, словно повторно переживал то далекое время, а потом чиркнул по мне холодным взглядом и принялся спускаться с затравеневшего оврага.

– Будь осторожен, Сид, – окликнул он снизу, – под лучи прожекторов не попадайся, в траве прячься.

– Как же мы дальше-то пройдем, если уже сейчас головы не поднять?

Напарник, прыгнув в высокую траву, чуть помедлил с ответом.

– А дальше все проще будет, вот увидишь!

И, ничего не сказав, скрылся.

До метро в южной части Грултауна добрался только к ночи, когда уже не слышались ни автоматные очереди, ни взрывы, ни крики о помощи. Страшную тишину нарушал только гул полыхающих пожаров и заглушённые хрипы, изредка доносящиеся откуда-то с севера города. Но в ответ на них больше не гремели выстрелы, не грохотали пушки, не пищали ракеты, позволяя неизвестным тварям безнаказанно разгуливать по улицам и опустошать жилища. И тогда мне стало по-настоящему страшно, наверное, даже страшнее, чем тогда, когда сидел на станции среди незнакомых людей, раздавленных общим горем, и мертвецов, лежащих прямо на грязном полу. Я вдруг с ужасом осознал: бои уже никогда не возобновятся – все давным-давно мертвы, как и сам город. Мой родной город. Мой любимый город. Где родился и вырос я, дочь, когда-то любимая женщина, и еще миллионы других человек. Теперь же он пуст, обезображен до неузнаваемости и враждебен, а населяют его чуждые глазу существа, оказавшиеся сильнее нас…

Держался подальше от пылающих домов и развалин, где иногда слышались чавканье и тихие хрипы, и вскоре дошел до входа в метро с дымящимся рядом танком. У сорванных гусениц лежали двое безногих солдат, а немного правее – расстрелянная тварь с красными отростками на голове, валяющаяся в груде дробленого бетона. Но едва подошел к самой станции – понял: смертельно опоздал – она затоплено. Вода негромко плескалась, отражала желто-красные языки пламени, пепел, подтопляла дорогу, засыпанную камнями, омывала тела убитых, заваленных под обломками.

Увидев это, я с открытым ртом чуть прошел вперед и, обессиленный, сраженный, опустился на бетонную плиту, не веря глазам.

«Опоздал, опоздал… – пульсировало в голове, – Бетти, я опоздал…»

Зачерпнул горсть холодной воды, лижущей подошвы, жадно напился, смыл с лица чужую кровь, мякоть, выгарь. Вокруг разом пропали посторонние звуки, глаза и щеки горели, всего колотила крупная дрожь. Передо мной разливалось затопленное метро и казалось, что и сам медленно погружаюсь в темные воды, опускаюсь на дно, ногами касаюсь перил, потом лестницы, укладываюсь рядом с телами тех, кому не удалось выплыть, вместе с ними закрываю глаза, чтобы навсегда заснуть. Но вдруг открываю, и прямо перед собой вижу Бетти. Она улыбается, как на фотографии, глаза светятся, волосы колышутся, а маленькие ладошки тянутся ко мне, желая поскорее обнять. Но когда протягиваю навстречу руку, чтобы поймать и больше никогда не отпускать, Бетти неожиданно отдаляется, с сожалением мотает головой, прося прощения, и постепенно исчезает вслед за остальными утонувшими в непроглядной темноте подземки…

– Нет… Бетти… – закусив до боли губу, отгоняя страшные видения, тихо прошептал я. К горлу подкатывал ком, веки тяжелели. – Дочка… доченька моя… не говори мне, что ты с ними… не говори…

И уронил отяжелевшую голову в холодные руки, тихо заплакал, не находя никакого утешения. Горячие слезы текли по щекам, стекали на ладони, обжигали. Внутри все болело, нарывало, обливалось кровью, будто засыпали битое стекло, ноги сковало холодом.

– Не говори мне… – повторял без конца, – не говори мне, что ты среди них… не говори…

Вытер рукавом слезы, с трудом оторвал себя от плиты, подошел ко входу в метро, присел на корточки, тоскливо взглянув на воду. Та чуть слышно шумела, словно хотела успокоить, отвлечь от горя.

– Ты жива… – проговаривал я, искренне веря в сказанное, – не может все быть так… не должно…

Булькнуло. Поднял голову – ко мне что-то плыло. Приглядевшись, увидел маленькую бутылочку с соской и крохотную детскую туфельку. Они неслышно подплыли, стукнулись об лестницу, покружились, закачались. Вытащил, взглянул выпученными глазами, прижал к груди.

– Его-то за что?!.. – чуть слышно прокричал ненавистной воде. – Это же дитя… Ангел…

И в голос, ни кого не боясь, зарыдал…

Дальше действительно все пошло проще.

Скрытно подойдя к безопасному участку забора, неспособному убить электричеством, Айс тихонько, как доподлинный диверсант, прорезал дырку и, выждав момент, когда луч прожектора сместится вправо, первым рванул к небольшому холму. Притаившись в траве, собираясь с духом повторить тот же забег, я глянул на одну из вышек, возвышающуюся над Горизонтом-26, и на секунду представил что будет, если этот желтый жирный луч, теперь блуждающий по минному полю, все-таки заметит нас. В голове мгновенно возник рокот пулеметов, сирена, и в ужасе встрепенулся, стараясь больше о таком не думать.

«Дай бог, все обойдется!» – мысленно подбодрил себя.

Тут Айс, спиной вжавшись в склон затравеневшего холма, негромко позвал:

– Давай, Сид! – и махнул: – Резче только – луч возвращается!

И, перекрестившись, я проник через лаз.

Рухнув рядом с Айсом, – вытянул голову и заметил, как столб света, покрутившись вместе с остальными, неторопливо пополз вдоль забора, но до лазейки так и не дошел: вдруг круто поменял направление и – вдаль, освещая тот самый овраг, откуда недавно спускались.

– Думаешь, пронесло?.. – пыхтя от напряжения, с волнением спросил я. – Дырку не заметят?

– Да и пусть замечают! – бодро выпалил Айс и прибавил, отмахнувшись: – Мы к тому моменту уже в научный комплекс вбегать будем! – выглянул из-за склона, секунду помолчал. – Сейчас только прожекторы сместятся немного в сторону, и побежим. У нас не больше полминуты, Сид, чтобы добраться до кладбища. Ты готов?

– Готов.

– Тогда ждем…

Этими секундами распорядился по-своему – думал о дочери. Сердце при мысли о ней нестерпимо зажгло, глаза непроизвольно заслезились, в душу опять поползла тоска, но сейчас уже не такая горькая и гнетущая, как раньше, а приятная и даже греющая. Теперь от Бетти отделяли лишь эти гигантские бетонные стены цитадели под названием Горизонт-26 и все прожитые в полнейшем одиночестве и страхе долгие мучительные годы казались сейчас каким-то бесконечным ночным кошмаром, где нельзя проснуться. Но сейчас, как никогда, уверен: уже совсем скоро он останется далеко позади, в прошлом, сменится наконец долгожданной явью, наполненной смыслами и красками, уже успевшими позабыться. Нужно лишь потерпеть. Еще немножко, самый пустяк. Единственное, чего боялся больше всего – что Бетти не узнает меня, примет за бродягу родного отца, какого не видела несколько лет.

«…Время-то… смывает даже лица родных и близких, ты ведь знаешь это…»

Слова, сказанные однажды Айсом, вспомнились нежданно, ранили больно, глубоко.

«Узнает, – твердо заявил себе, опровергая их, – обязательно узнает! Узнает!..»

«Смывает, смывает…»

– Бегом! – отрезвил выкрик Айса. – Не жалея сил!

И, шурша травой, поднялся и – за холм.

Промчавшись, минуя прожекторы, по скользкой грязи к очередному сетчатому забору, словно беглецы, за каким проглядывались неприметные надгробья и кое-какие деревца, Айс выпустил клинки и принялся торопливо вырезать брешь. Пулеметчик на вышке даже из любопытства не направил в нашу сторону луч, чтобы на всякий случай удостовериться в отсутствии морфов, будто его это совершенно не заботило. Лишь однажды он повернул прожектор к нам, да и то стал светить куда-то вдаль, не удосуживаясь опустить и посмотреть, кто находится у него перед самым носом.

– Порядок, – дал знать Айс, выкидывая кусок забора, – за мной!

Но только обошли ряды надгробий и направились к выходу, он вдруг встал как вкопанный, не отрывая глаз от трех могил. Одна, посередине, еще не примялась осенними дождями, выглядела свежо. У плиты лежал точь-в-точь такой же лук, как у Айса, а рядом – темный пакет. Две другие совсем недавно закопаны, возле них натоптано – даже в темноте различались следы, – под памятниками также сложены луки, словно оберегая бывших обладателей. Не сказав ни слова, Айс подошел к захоронениям, заботливо провел рукой по каждой плите, будто приветствуя, что-то тихо проговорил, потом присел у крайней могилы и неслышно заплакал, закрываясь ладонями, точно испытывая стыд за такую непозволительную для мужчины слабость.

– Айс… – испугано промолвил я, приближаясь, – ты что?..

Но тот даже не посмотрел на меня, а лишь уронил голову на колени, заскулил. Выглядел он совсем беспомощным, раздавленным, весь дрожал, всхлипывал.

Безмолвно постояв какое-то время, не решаясь заговорить, я обвел глазами все три надгробия, присел возле Айса на корточки и все-таки осмелился спросить:

– Твои лежат? – и отругал себя за поспешность – тот поднял заплаканные глаза, на секунду задержал на мне строгий взгляд. Лицо страшно искажено гримасой боли, губы стиснуты, подрагивали, крепкие щетинистые скулы окаменели, беспорядочно рассыпанные волосы, казалось, сильнее почернели.

– Недавно Чака схоронили, ученика моего, – успокоившимся голосом начал он, указав на могилу посередине, – погиб на задании, мальчишка был совсем. – А вот еще, стало быть, наши… – показал на плиту рядом и на ту, что подальше, опять приуныл, голос на слове «наши» осел. Потом продолжил с риторического вопроса: – Откуда, спросишь, знаю? Сюда только наших ребят кладут, не из других отрядов – их места дальше…

Помолчали.

– Погибли, ребятки… – наконец скорбно произнес он, – главное, что вы теперь здесь, рядом с домом, а не в Сумеречной Зоне…

– Уверен, они пали, как герои, – участливо вставил я, сочувственно положа руку ему на плечо, – такими и запомнятся.

Эта краткая речь утешила Айса. Он посмотрел на меня преображенный, обнадеженный и сказал:

– Спасибо, Сид, за теплые слова, – улыбнулся, покивал, – ты хороший человек. Твоя дочь должна гордиться, что у нее такой отец.

Отвечать я ничего не стал, только два-три раза хлопнул друга по плечу, поднялся.

– Ладно, пошли… – утерев рукавом влажные щеки, тихонько промолвил Айс и встал, прощаясь с усопшими: – Прощайте, друзья…

Посмотрев в последний раз на надгробия, он жестом поманил меня и по-мышиному тихо – к выходу.

Дружно отворили створы. Айс с подозрением огляделся и, никого не увидев, велел двигаться дальше. Кругом – пугающая неправдоподобная тишина, лишь изредка нарушающаяся эфемерной трескотней раций, долетающей с вышек, и заунывным гулом ветра, бродяжничающего вдоль стен. Из их крупных дыр, трещин и щелей лезли какие-то толстые пупырчатые побеги, выделяли зловонный светящийся сок. Они же росли вместе с разнотравьем и у подножия, путались с какой-то шерстистой лозой, нагло расползшейся, словно паутина, потихоньку подтачивали нерушимую, на первый взгляд, крепость. И вроде бы эти повреждения и незначительны для такой громадины, но уже сейчас видно, что прочнейший железобетон давал слабину, трещал по швам и мало-помалу осыпался, обещая пусть не сейчас, но уже в ближайшие годы обрушиться совсем и оставить обитателей без защиты.

– Кажется, скоро ваш Горизонт осыплется как замок из песка, – обшарив глазами обросшие стены, озвучил я, – и латай не латай – вряд ли уже поможет: вон погань-то что творит…

– Знаю, – неожиданно согласился Айс, – с растительностью, увы, ничего поделать не можем. Сжигаем ее, заразу, рубим, травим, так она на следующий день опять ползет да еще гуще становится. Мы разве только цемент подлить в трещины успеваем, чтобы хоть не так расползались, а так все без толку. Как там говорили… «ничто не вечно в нашем мире»?

– Ну да… – подтвердил я, – кажется, так и говорили…

Айс усмехнулся.

Добежав до той самой лестницы, ведущей вглубь цитадели, Айс неожиданно замедлился и украдкой стал подниматься по ступенькам, время от времени поглядывая на меня, дабы убедиться, что не отстаю.

– Все, Сид, – огласил он, опустившись на колено возле прохода. Сразу за ним открывался вид на разнообразные постройки, облитые светом фонарных столбов. – Мы в Горизонте-26, с чем обоих и поздравляю. Теперь у нас нет права на ошибку…

«Добрались!.. – внутренне ликовал я. – Господи, добрались! Добрались!..» – а вслух добавил:

– У нас его не было и до этого, – и мрачно усмехнулся: – Так что не привыкать, веди давай…

И только стали углубляться, – нас опять сразило тем же, что и на мосту, нестерпимым писком, от какого чуть не потерял сознание, где-то вдалеке послышался какой-то нарастающий топот, словно неслось стадо слонов, и через считанные секунды, когда голову перестало рвать на части, зазвучали лютые надрывные хрипы…

А следом заревела сирена, пулеметные вышки сиюминутно ожили, разразившись громоподобной стрельбой, и к стенам отовсюду начали стягиваться люди в серебристо-черных доспехах, ощетинившиеся массивными луками. Закипела страшная битва…

– Морфы все-таки выследили вертолет… – с ноткой отчаяния догадался Айс, глядя вслед Тенеборцам. Потом пригнулся как можно ниже и потащил меня прочь от дороги. Но осторожность оказалась излишней – пробегающие лучники не обращали на нас никакого внимания, а продолжали вновь и вновь сбегаться к стенам. Подождав, когда большая их часть взберется по боевым ходам, он вполголоса произнес: – Времени теперь в обрез, Сид… Скоро эти твари будут тут…

– Ну тогда пошевеливаемся, пока вообще не осталось! Где там этот чертов комплекс?..

– Тихо, Сид, за мной! Я покажу короткую дорогу!

И – вперед так, что я даже не успел ничего сказать.

Неслись мимо бетонных зданий, где между пролетами успел увидеть маячащие вдалеке, за длинным забором, огромные ангары, а потом Айс неожиданно изменил курс и прижался к углу дома, готовясь в кого-то стрелять. Заметив это, я вооружился арбалетом и встал рядом, спрашивая:

– Проблемы?.. – а сам все поглядывал назад, будто чуя, что кто-то за нами идет.

– Типа того, – кивнул он, – вон видишь там, у железных ворот два кренделя столпились?

Я выглянул: у входа – два человека, закованные, как и все тут, в серебристо-черную броню. Лица закрыты респираторами, на головах – темные капюшоны.

– Ну вижу, – подтвердил.

– Что-то мне подсказывает, что просто так они не уйдут…

– Мне тоже… – вставил я, – все – к стенам, а эти тут…

– Вот-вот… – почти шепотом проговорил Айс, – это и смущает, – и добавил, чуть помедлив: – Ладно, идем – может, пронесет. Ну оружие все равно пока наготове держи – мало ли…

Со стороны стены тем временем послышались душераздирающие вопли, потом бесперебойно загремели взрывы, и сирена, не смолкающая ни на секунду, казалось, взвыла еще громче, вселяя трепет.

– К минам прорвались… – с какой-то растерянностью обронил Айс, прислушавшись к грохоту, и – ко мне: – Ускоримся!

Но только приблизились к воротам, – стерегущая их, словно цепные псы, парочка обернулась на нас и без объяснений синхронно стянула черные луки. Наконечники жутко заблестели.

– Эванс?!.. – послышался изумленный голос крайнего левого. Он признал Айса, но явно не обрадовался появлению. – Ты же вроде подох? – и, заметив возобновившееся с нашей стороны движение, пригрозил: – А ну стоять на месте – положим обоих!

– Уберем их тихо, без шумихи, – подмигнув, вымолвил Айс и бесшумно, как котяра, выпустил клинки. – Стрелять все равно не станут – кишка тонка.

– Понял, – хладнокровно ответил я, незаметно вытаскивая охотничий нож, – чур, я правого.

– Последнее предупреждение! Вы приближаетесь к особо охраняемому объекту Горизонта-26! – пытаясь достучаться до нас, в унисон проговорила стража.

И только левый лучник приготовился выпустить в кого-то из нас смертоносную стрелу, – Айс живо бросился к нему, ударом ноги выбил лук, зашел за спину и перерезал горло, укладывая на дорогу. Второй непроизвольно отшатнулся, замешкался. Не дав опомниться, я подскочил, вогнал нож в печень и положил рядом с другим.

– Ты вроде респиратор хотел? – напомнил Айс. – Можешь забрать, – кивнул на трупы, – Выбирай: все с ПНВ – чистая копия моего. Лук тоже забирай.

– Да на кой черт он мне… – отмахнулся я и спросил: – Слушай, может, погорячились мы, а? Не надо было их сразу так?.. Это ж вроде свои…

– Промедлили бы – упали со стрелами в черепе, – бросив на меня недружелюбный взгляд, возразил он, – а «свои»… Свои они разные бывают и уж точно в своих не целятся. Это ренегаты. Значит, Марк не соврал… Идем!

Но едва подбежали к воротам, – Айс вдруг замедлился и обернулся, сказав:

– Черт, а ворота-то только Гельдман открыть может. Забыл, вот же… придется взрывать…

Но не успел схватиться за разрывную стрелу, – осадил неожиданно загремевший голос:

«Не надо ничего взрывать, господин Эванс! Не вы их, в конце концов, ставили! И кто вам дал право заявляться сюда и учинять бойню перед стенами научного комплекса? Мы, насколько я помню, уже решили с вами вопрос… Постойте-ка, а кто это…»

Раздавшийся позади оглушительный грохот оборвал его, и мы тотчас обернулись, видя, как огромная тварь с неимоверным количеством лап, запримеченная еще на мосту, обрушила часть стены вместе с несколькими вышками и погребла защитников, вздымая облако клубящейся пыли. Ее поднялось так много, что существо на несколько мгновений исчезло, продолжая натужно греметь в седом мраке. А когда он окончательно рассеялся, расползшись пепельными языками, та показалась опять, проползла вперед и издала привычный писк, вырвавшийся из-под кущ отростков, где, по-видимому, находились глаза и рот. Теперь она смахивала на гигантскую жирную сороконожку, вылезшую откуда-нибудь из подземных недр, чтобы обратить в руины, возможно, последний оплот людей, еще способных оказывать достойное сопротивление чудовищам, ставшим неоспоримыми хозяевами на нашей планете.

– Святые… – вытянул Айс, безотрывно глядя на нее, – теперь все кончено для нас…

Но уже через минуту оправившиеся после обрушения люди вновь заняли боевые позиции и принялись обстреливать отродье разрывными стрелами, выдирая целые куски плоти, поливать свинцом, слепить прожекторами. Тварь в ответ истерически запищала, прогнулась круто назад и – в несколько вышек влетели покореженные остовы бронетехники. Сметя пулеметчиков вместе с лучниками, они с гулким скрежетом попадали на сооружения, моментом обрушили, учинили пожары.

Но «сороконожке», словно мало повсеместных разрушений и бесчисленных жертв: она запустила вдогонку бесколесный военный грузовик, нона сей раз – прямиком в нашу сторону.

– В рассыпную!!.. – скомандовал Айс и с разбега – в неуклюжий перекат.

Едва я успел отскочить, – наглухо закупоренные ворота с великим громом начисто снесла машина, местами повалив забор, и с лязгом, плугом пропахивая землю, глубоко увязла в крупном трехэтажном сооружении. На какую-то секунду все смолкло, и даже заглохли писки мерзкого существа, наделенного колоссальной силой, но стоило поднять голову и отряхнуться от пыли и бетонной крошки, – от упавшей стены вразнобой долетели гремящие хрипы, и через пробоину хлынула неисчислимая армия безвестных морфов, разбредаясь по Горизонту-26. Они во много раз выше и загонщиков, и охотников, и воинов, невероятно прытки, ловки, без труда добирались до укрытий обороняющихся и совершенно не боялись ни пуль, ни самых навороченных стрел. Всего за несколько секунды вторгнувшиеся твари перебили без потерь подавляющее большинство заступников, почти полностью смели сопротивление и посеяли панику. Отступающих морфы отлавливали прямо на бегу, потрошили, как подушки, и со свирепыми хрипами вваливались в объятые пламенем сооружения, не страшась яростного огня. Оттуда тотчас вырывались истошные крики, ор, но очень скоро затихали, пропадая где-то в черном чаде…

– Сид! – сквозь раздающийся отовсюду шум, грохот и хрипы громко окликнул Айс, и я немедленно повернулся – тот, весь грязный, скрюченный, стоял возле развороченных ворот, показывая на вход. – Сид! Давай сюда! Живее!

«Не опоздать бы… – жгла мысль, – ради всего святого, только бы не опоздать…»

Но когда рванули к осыпающемуся зданию, с ужасом осознал: времени не осталось совсем – из полузасыпанных курящимися булыжниками раздвижных дверей, спотыкаясь и вереща, стали выбегать до смерти перепуганные люди в измазанных белых халатах. А за ними черными змеями – клубы дыма, дыша в спины.

Протолкнувшись через толпу, Айс приостановил меня и, отдышавшись, кивнул:

– Ну что, окунаемся в ад? – глаза сверкнули. – Пути назад нет, Сид.

– Заходим.

И, задержав дыхание, полный решимости, первый погрузился в ядовитый дым…

X

Заслышав из-за двери громкий удар, вылетевший сквозь несмолкающее завывание сирены, Марк машинально закрыл спиной вскричавшую Бетти, выпустил клинок и замер, толком не понимая, что происходит снаружи. Следом доплелись чьи-то голоса, топот, какой-то шум, возня, и он немедленно схватился за дверную ручку, но дверь открыть так и не смог – та не поддавалась и будто многократно потяжелела. Тогда Марк ударил несколько раз ногой и, прислонившись щекой, во весь голос заорал:

– Эй!!.. Кто-нибудь!!.. Откройте нам! Откройте эту чертову дверь!..

Никто не ответил. Лишь гул, царивший с той стороны, сделался громче, а голоса – тише.

Выждав какие-то секунды, он попробовал связаться с отрядом, но рация, как назло, кроме треска и шипения больше ничего не издала. Разочарованно вздохнув, Марк спешно отключил ее, повесил обратно.

– Марк, – тихо позвала Бетти, – мы взаперти?

– Не знаю, – растерянно отозвался тот и, пнув напоследок дверь, спокойно добавил: – Похоже на то. Но ты не переживай – я вытащу нас.

– Может быть, ее просто заело? – предположила девушка. – Позвольте я попробую?

Марк задумчиво посмотрел на нее, потом пожал плечами и тепло вставил:

– Только, боюсь, зря потратишь силы – она не поддается. Теперь если только подрывать…

Бетти, никак не отреагировав на наставление, уверенно подошла к двери, подергала ручку, но результат получился такой же, что и у Марка. Разозлившись, она сильно приложилась тоненьким плечом, надеясь, что случится чудо и та каким-то чудом отворится, и собралась даже повторить попытку, но вмешался Марк:

– Ты что?!., – выпалил он и встал между ними. – Вывихнешь же! Ты что?

– А что вы предлагаете?!.. Что?!.. – вдруг огрызнулась Бетти и заглянула в глаза. Те, на удивление, теплые, ясные, чуть прищуренные, светились зеленым огоньком. Сам Марк смотрел на нее неотрывно, как-то жалостливо, терпеливо ожидая, когда успокоится. – Скажите, Марк? Ну что же вы молчите… не молчите же…

И, обессиленная, заплакала.

Марк обнял девушку, погладил по волосам, скользящим в мозолистых пальцах легко, словно флер.

– Не плачь, – прошептал он, – все будет хорошо…

Бетти всхлипнула громче, не ответив ничего.

– Скоро это все закончится, я обещаю, Бетти…

Девушка неторопливо подняла голову, взглянула на него. Ее заплаканные глаза приобрели бирюзовый оттенок.

Марк утер ей слезы, улыбнулся.

– Я… – начал он сбивчиво, не сводя с нее глаз, – я… может, и не всего в жизни насмотрелся, но уж точно и не в такие передряги попадал. Так что ничего, выберемся. – И прибавил уверенно: – Никуда не денемся с тобой!

Утешительная речь Марка подбодрила девушку, на лице появилась улыбка.

– Ну вот, другое дело! – обрадовался Марк. – А теперь подумаем, как нам отсюда выбраться…

И – опять к двери. Некоторое время зряшно крутился возле нее, вслух рассуждал, как действовать дальше. Не став мешать, Бетти отошла вправо, где наткнулась на убитого Тенеборца. Это зрелище нисколько не испугало, она отнеслась к страшной находке с прохладцей, невольно вспоминая времена, когда жила в немноголюдном поселении вместе с небольшой группой выживших, с кем блуждала несколько месяцев по гнилым лесам и болотам, чтобы не нарваться на морфов. Поселение состояло в основном из стариков и раненых, постоянно нуждающихся в воде, теплой пище и элементарных медикаментах. Кроме нее и двух старух, ухаживающих за немощными больными, женщин не осталось. Остальные, как Бетти вскоре узнала, скончались: одни – от странной болезни, другие – от голода. Потом, пожив тут чуть больше трех недель, начали поочередно уходить из жизни и члены ее команды, лишаясь и кожи, и волос за считанные часы. Чтобы спасти хоть кого-то, она ночами тайком крала лекарства, еду, ходила с прохудившимся ведром за водой к местному пруду, каждый раз рискуя повстречать какую-нибудь тварь, но все старания оказывались напрасными – люди продолжали умирать, группа редеть. Мертвых хоронили в общей яме далеко за поселением, дабы не привлечь морфов и не вызвать вспышки эпидемии. Бетти и сама участвовала в погребении: помогала вместе с уже высохшими, но еще крепкими стариками скидывать в смердящую канаву тех, кто когда-то защищал ее и помогал выжить, закапывать, как дохлятину.

Поначалу много плакала, забивалась истериками, могла целыми днями молчать и ни с кем не разговаривать, но когда увидела последнего члена группы, похожего на освежеванную тушу, – вконец выгорела, превратилась в холодную и безразличную ко всему. Смерти теперь стали чем-то будничным и вполне естественным зрелищем, отныне не вызывающим ни сочувствия, ни щемящей боли в сердце, как прежде, будто его подменили осколком льда…

И сейчас, глядя на труп в серебристо-черных доспехах, распластавшийся близ двери, Бетти не испытывала ничего, кроме душевной пустоты. Постояв рядом, она лишь опустила глаза и негромко поинтересовалась у Марка, принявшегося кромсать дверь клинком:

– Он встал у вас на пути? – и повернулась: – Я права?

Тот прервался, обернулся, посмотрел сначала на нее, потом на Тенеборца.

– Верно, – подтвердил Марк, – но иначе нельзя. Во всяком случае, с ними… с предателями…

Бетти не стала мучить расспросами, а просто отошла и замолчала.

И только Марк собрался продолжить бесполезное на первый взгляд занятие – рассекать дверные петли, – как обратил внимание на ползущие из-под двери пепельно-черные языки дыма, окутывающего ботинки. Он прибывал с каждой секундой, постепенно заполнял камеры, перекидывался на невзрачные стены, полз неуклонно вверх, к потолку, затуманивая помещение густой грязной поволокой. Очень быстро стало нечем дышать, воздух насыщался гарью, делаясь отравленным, забивался в нос и рот, щипал глаза.

– Бетти!.. – давясь кашлем, позвал Марк. – Бетти!..

Та не отвечала, лишь слышались в ответ болезненные надрывные вздохи.

Тогда он задержал дыхание, метнулся к Тенеборцу, срывая респиратор, и принялся искать девушку, из-за нулевой видимости буквально утонувшую в угаре. Отгоняя летучий яд, Марк прошел туда, где минуту назад видел Бетти и, к своему ужасу, обнаружил на полу. Девушка едва дышала, хрипела, царапала пол, будто хотела уползти, дрожала. Бухнувшись на колени, уже чувствуя, что погибает сам, он перевернул Бетти на спину и, смахнув слезы, надел трофейный респиратор.

– Дыши ровно…не торопись… – успел объяснить он и, бесчувственный, повалился рядом.

Поздно затрубила пожарная сигнализация, сверху заструился рассеянный оранжевый свет, с трудом проникающий сквозь задымление, и на людей хлынул поток холодной воды, тотчас наполняя помещение свежестью и смывая копоть со стен.

– Марк!.. – испуганно вскричала Бетти, тормоша вялое и податливое тело спасителя. – Марк, не умирайте! Прошу вас!.. Слышите?!

И, поняв, что одних ее сил не хватит, – к входной двери со стекающими черными ручьями и принялась отчаянно молотить вымокшими ладонями, искренне веря: кто-нибудь да обязательно откликнется и придет на помощь. Но Бетти отвечало лишь звенящее эхо, почти мгновенно гаснущее в рокоте сирены, сигнализации и стуке капель.

– Помогите нам кто-нибудь! Ради бога, помогите!.. – кричала она, но плотный респиратор почти полностью глушил голос, уменьшал шансы быть услышанной. – Помогите…

И, отчаявшись, – в лужу рядом с Марком, тихо плача от безысходности.

– Не умирайте, Марк… – прижавшись, повторяла Бетти, – не умирайте… – взяла за руку, – умоляю…

Закрыв глаза, девушка с горечью подумала об отце, пропавшем без вести, какого так не хватало все эти годы, всхлипнула, по-девичьи уткнулась в плечо Марка, как вдруг снаружи раздался какой-то шум и в дверь несколько раз сильно ударили.

– Бетти, Бетти!.. – два раза позвал басистый громкий голос и, прокашлявшись: – Здесь повсюду огонь!.. Дверь завалило – будем взрывать! Слышишь? Потерпи немного, дочка! Я иду!

И – смолк, рассеялся в вездесущем перегуде.

«Папа!.. – сразу узнала Бетти. – Это папа, папа!..»

– Марк! Марк! Мы спасены!.. Там отец! Помощь пришла, Марк!.. – оживившись, выпалила Бетти и по-новому принялась дергать его, толкать в спину. – Ну что же вы… Марк…

Но Марк продолжал молчать, покорно принимая нещадные удары тяжелых капель.

* * *

Затушив бетонным крошевом огонь, подкрадывающийся из плотного дыма, я отскочил от заваленной двери, ведущей к камерам, где томилась дочь, и громко крикнул Айсу, уже ждущего с натянутым луком:

– Давай!

И прижался к стене, загаженной сажей, непроизвольно закрываясь дырявым капюшоном.

Грянул взрыв. Сильно толкнуло назад, ошпарило жаром, заложило уши, в руку и голову больно ударились мелкие осколки. А потом повеяло холодком, и я торопливо раскрыл глаза, глядя на раскуроченную дымящуюся дверь, валяющуюся возле рамы, объятой затухающим рыжим пламенем. Изнутри вместе с гоготом сигнализации медленно выползали бороды грязно-белого пара, теснили плотный дым, мигом гасили тлеющие обломки, словно свечки, и тянулись дальше, к выходу, растворяясь на ходу. А когда они полностью исчезли, передо мной открылось залитое оранжевым светом длинное помещение с хлещущей сверху водой и двумя людьми, неподвижно лежащими возле запертых камер.

– Бетти! – позвал я и вместе с напарником – к дверному проему.

– Дочка… доченька!..

Услышав меня, Бетти кое-как поднялась и, не отпуская руку мужчины в серебристой броне, пошатываясь, тихо ответила:

– Отец… папа… помоги… – она потянула ее, но не удержалась, осела. Лицо скрывал респиратор, что, видимо, дал тот человек, родные русые волосы намокли и легли набок. Одежда испачканная, расползшаяся, промокшая. – Папуль… помоги ему, это Марк, он спас мне жизнь…

– Господи, Марк!.. – тут же откликнулся Айс. – Как же ты, братишка, а?.. – склонился, прощупал пульс, обрадовался: – Живой, засранец такой! Живой! Сейчас вытащим тебя отсюда! Сид, поможешь?

– Помогу, дай, блин, хоть дочку-то обнять…

Айс посмотрел на меня, потом на Бетти:

– Ты как? Эти гады, надеюсь, тебя не трогали?

– Спасибо, хорошо. Только в клетке держали, плохо кормили и кровь часто из вены брали, рука до сих пор болит…

– Вот суки… – скрипнул зубами Айс и добавил: – А это ведь я попросил Марка за тобой приглядеть! – и улыбнулся, протягивая руку: – Я, кстати, Айс – его хороший друг и боевой товарищ! Мы в одном отряде служили!

– Очень приятно, – Бетти тоже улыбнулась, пожала руку. Ее маленькая ручка буквально утонула в широкой ладони Айса, вдвое, а то и в два с половиной раза превосходящей по размеру.

– Ладно, – следом произнес тот и вздохнул: – Бетти, Сид, все понимаю, не виделись сто лет, но просьба такая: побыстрее – времени впритык…

– Успеем, – заверил я и опустился на колени рядом с дочкой, стащил темный респиратор, крепко, горячо обнял. Несмотря на годы, сделавшие из упертого подростка взрослую сознательную девушку, от нее пахло так же прекрасно, как и пять лет назад. Ее горячий лоб, чуть запачканный копотью, согревал шею, а руки, обнимающие пока еще робко, неуверенно, словно возвращали в прошлое, домой, где нет всего этого кошмара. – Принцесса моя, узнала меня, доченька, узнала все-таки отца! А я так боялся, так боялся, что ты забудешь… Я ведь и фотографию твою, как икону, у сердца все эти годы проносил, не расставался с ней! Всюду ты была со мной! И вот наконец-то… Бог мой… Бетти… встретились…

Дочка крепче обняла, зарыдала. Я приподнял ее за подбородок, утер щеки, расцеловал, опять обнял, проговаривая:

– Свела нас с тобой судьба, родная моя… – на последнем слове запнулся, поджал губы, заплакал. Неумолимая боль в сердце, мучающая все это время, стала понемногу затихать, а в душе – зарождаться потерянный еще в той, далекой жизни, покой, что может обрести только родитель, наконец-то отыскавший дитя вопреки всему.

– Ты плачь, моя хорошая, плачь… – убаюкивал, словно младенца, приглаживал взлохмаченные волосы, – выплачься, не надо в себе больше ничего держать… не надо…

– Пап… – захлебываясь слезами и вздрагивая от переполняющих эмоций, проговорила Бетти, – я уже думала, что никогда тебя не увижу!.. Думала…

– …погиб? – закончил за нее и, поцеловав мокрые волосы, продолжил: – Маленькая ты моя, ну надо же было такое придумать… что ты? Куда я от тебя денусь? Я ж живучий у тебя, как таракан! – и захихикал, а потом с добрым укором: – А ты папку своего к покойникам записываешь. Эх ты…

– Прости меня, папуль… – смутилась дочка, вжалась, как замерзший котенок. Сердце билось ярко, звонко. – Не смей меня больше оставлять! – и несильно стукнула кулачком. – Обещаешь?.. – заглянула в глаза. Бетти выглядела совсем как на фотографии и, казалось, ничуть не поменялась, разве что лицо стало взрослее, не сохранило больше ничего детского. И лишь взгляд по-прежнему оставался неизменным, ласковым и светился счастьем, словно все пережитое никак не отразилось на ней, не пронзило жестоким холодом реальности.

– Клянусь, – ответил я после недолгого молчания и, поцеловав в щеку, прибавил: – Давай-ка теперь твоего спасителя поднимать да валить отсюда…

Дочка спешно поднялась, встала возле Марка, готовясь помогать.

– Так, Айс, сколько стрел? Отбиться, если что, хватит? – спросил я, посмотрев на него. Тот чуть приподнял бессознательного Марка и придержал, чтобы ненароком не повалился и не расшиб лицо.

– Не особо, – ответил Айс и сказал навскидку, закрыв один глаз:

– Одна-две разрывных, где-то четыре стандартных и вроде бы еще парочка электрических была.

Я покосился на полупустой колчан, вздохнул.

– Ну и у меня… остатки.

– Негусто, – прокомментировал тот и – к дочери: – Бетти, придержи Марку голову, а ты, Сид, сюда становись, будем поднимать…

Бетти сделала, как велели. Я обошел Марка с боку, взвалил на плечо тяжелую руку.

– И-и-и… – растянул Айс и скомандовал: – Разом!

И общими усилиями оторвали здоровяка от пола. Но в сознание он так и не пришел, лишь чуть шевельнулись мокрые губы, словно хотел что-то до всех донести, но не хватало сил.

– Он точно очнется? – забеспокоилась Бетти.

– Оклемается-оклемается, – убедил Айс, – никуда не денется. Надо только на улицу его вынести, к свежему воздуху. Понесли…

– Надевай респиратор, малышка, – попросил дочку, – дыма снаружи еще много.

Выйдя из полузатопленного помещения, потащили бесчувственного Марка к выходу, держась подальше от клубов дыма и пламени, по-новому овладевающего научным комплексом. Но далеко не ушли – откуда-то справа, из трещащего огня, словно ворох ломающихся ветвей, послышался какой-то резкий шум, и мы обернулись, наблюдая кряхтящего старика в прокопченном обгоревшем халате. Он весь трясся, нервно дышал, на лице застыла гримаса одновременно и непостижимой боли, и ненависти, глаза страшно горели, дряблые грязные щеки дергались, поседевшие волосы торчали вразнобой. Рубашка, вылезшая из-под халата, порвана, вся в саже и прожогах, как и брюки, на левой ноге не хватало ботинка.

– Вы-ы?!.. – как-то ошеломленно, безумно проскрипел тот и, дрожа, подошел, встал у стены, пока еще не тронутой огнем. Потом бросил в нас затравленный взгляд и воинственно заявил: – Вы не можете вот так просто уйти!.. Я дал вам настоящий дом! Создал все условия, подарил надежду, веру, в конце концов! А теперь, когда над Горизонтом-26 – моей гордостью – нависла угроза полного уничтожения, вы бросаете меня… предаете, как последние сволочи!..

«Гельдман, что ли? – подумал я. – Или ошибаюсь?» – и шепнул Айсу: – Что это за чудо-то вылезло? Не Гельдман ли?

– Он самый, – кивнул он и незаметно выпустил клинки, крепче сжал лук.

– Пап, это он… – негромко проговорила Бетти, узнав мучителя, – это ему нужна была моя кровь! А все те люди, что были в других клетках, не вернулись обратно. Он всех их убил. Всех.

Я гневно посмотрел на Гельдмана.

– То-то я и смотрю, что в клетках никого не оказалось… – участливо добавил Айс.

Меж тем профессор продолжал ораторствовать:

– Сколько я потратил сил, здоровья! А что взамен? Измена?! Трусы, сбегающие при первой же опасности?.. Ну, уж нет…

И, распахнув халат, вынул пистолет.

Я рефлекторно схватился за арбалет. Айс – моментом в боевую стойку, словно собирался схлестнуться врукопашную. Из лука стрелять он не мог – мешался Марк.

– Только попробуйте! Только попробуйте пошевелиться! – пригрозил Гельдман, целясь то в меня, то в Айса, то в Марка. Потом скривился, глаза заслезились. – Это все ваша вина… ваша!

– В чем же? – поинтересовался Айс. – В том, что мы верой и правдой защищали Горизонт? Подыхали каждый день?..

– Молчите, Эванс! – окрысился тот и опять нацелился на меня: – А вы?! Что вы так смотрите на меня? Кто вы вообще такой?

– Отец, пришедший за дочерью, – ровным тоном ответил я, с трудом преодолев манящее желание всадить в наглую дряхлую физиономию зажигательный болт. – Может, козлина, ты мне ответишь, как она попала в клетку?

Гельдман расплылся в язвительной улыбке. Веки вздрогнули, один глаз сощурился, как у ящерицы.

– А-а-а… так вот вы кто оказывается? – и сделал шаг вправо, словно хотел заглянуть за спину, посмотреть, кого прячу. – Отец этой гадюки?.. Ну что ж, рад вашему семейному воссоединению! Очень рад. Только, боюсь, я не могу выпустить вас. Мне, правда, очень жаль… – посмотрел на Марка, висящего на плечах, изготовился стрелять по мне, – но права покинуть это здание дать не могу никому. И к тому же, господа, куда же вы подадитесь?.. Кругом – пустоши, руины, болота, идти некуда! Лучше уж принять смерть здесь и сейчас, чем мучительно умирать в чьей-нибудь пасти. Это ведь разумно…

Профессор уже приготовился нажать на курок, но тут донеслись чьи-то грузные приглушенные шаги, тот испуганно вздохнул, опустил пистолет, обернулся, и в следующий миг в стене за ним образовалась дыра и оттуда тотчас вынырнула крупный черный морф с четырьмя серыми глазами. Бетти завизжала, но тот даже не взглянул на нее, а только схватил старика длинной толстой лапой, с жутким треском смял, не позволив даже пискнуть, и утащил обратно.

– Страж, – проговорил едва различимо Айс и, повернувшись, объяснил: – Это мы с Марком его привезли на базу…

– Не встречал еще таких, – сознался я, – получается, хозяина убил?

Айс усмехнулся.

– Ну выходит так, – потом велел: – Идем дальше!

Снаружи творилось что-то страшное. От пылающих кругом пожаров дышать становилось невыносимо, тлеющий пепел, словно птичьи перья, сыпал нескончаемо. Морфы, разбежавшись по павшему Горизонту-26, где лишь изредка слышались свисты и взрывы стрел, теперь преспокойно крушили здания и охотились на людей, не успевших найти укрытие. И только исполинская «сороконожка», глухо пища, неизменно крутилась у порушенных стен, будто торжествуя над людьми, оказавшимися перед ней беззащитными. Совершенно не заботило тварь и происходящее внутри базы – та даже не пыталась пропихнуться через рухнувшие стены, отдав все на растерзание прытким прислужникам, едва ли не по камешку разбирающим крепость.

Марк, какого нам удалось дотащить и уложить рядом с выбитыми воротами, оставаясь незаметными для всюду рыскающих морфов, вскоре очнулся и первым делом потребовал воды, продолжая сипло кашлять. Обрадовавшись, Бетти выклянчила у меня желанную бутылку, лично передала ему. И лишь после того, как она стремительно опустела за несколько глотков, Марк широко расправил плечи, пробежался по нам удивленными глазами и, пересев на бетонную кладку, тяжко выдохнул и заговорил, но не со мной или Айсом, как ожидалось, а с Бетти:

– Бетти… рад тебя снова видеть… – он улыбнулся, протянул руку. Та, словно только и ждала этого, сняла респиратор, кинула куда-то в сторону и прильнула щекой, пока ничего не говоря. – Долго я так?.. – посмотрел на нас: – А?

– Ей виднее, – Айс кивнул на Бетти, оперся на лук.

– Прилично, – коротко ответила она и печально добавила: – Если бы не мой отец и Айс… ни я, ни вы, наверное, не выбрались бы…

В глазах Марка заискрило неподдельное удивление.

– Отец?! – переспросил он и взглянул на меня: – Так вы – отец Бетти?!

– Ну а кто ж еще-то? Конечно я.

Он крепко пожал руку сначала мне, потом Айсу и, сердечно поблагодарив всех за спасение, обратился ко мне:

– Только ничего не подумайте такого…

– Сид, – вставил я, – зови лучше так. Не на официальном ведь приеме…

– Хорошо… Сид, – неуверенно проговорил Марк и все-таки вернулся к предыдущей теме: – Так вот, Сид, прошу тебя понять все правильно: я не обижал Бетти, а только всячески помогал и поддерживал. Ей было очень нелегко, – он внимательный перевел взгляд на Бетти и, не отлипая от нее глаз, продолжил: – Она замечательная и добрая девушка.

Та от этих слов немного смутилась, застенчиво усмехнулась.

– Вот и не обижай и дальше, – одарив Марка строгим отцовским взглядом, порекомендовал я и, заботливо потрепав волосы дочери, помнящиеся еще ярко-рыжими, прибавил таким же голосом: – Вижу, дочка к тебе прикипела, поэтому постарайся ее не подвести, иначе мы с тобой сильно поссоримся, а мне бы этого очень не хотелось, сам понимаешь. Договорились?

– Конечно! – радостно отозвался Марк. – Не переживай!

Я мотнул головой.

– Да не мне переживать-то надо… – сухо промолвил я.

Почувствовав, что общение меж нами начинает накаляться, Бетти поспешила вмешаться.

– Не волнуйся, пап! Все будет хорошо! – заверила она и с какой-то надеждой в глазах посмотрела на меня. Они чуть поблескивали, переливались. – Ты мне веришь?..

– Верю, – тепло ответил я, – конечно верю…

– Ну я счастлив, что мы, наконец, расставили все точки над «i», – интеллигентно подытожил Марк и приобнял Бетти. Та немного прижалась к нему, о чем-то задумалась.

На эту реплику я лишь хмыкнул, полез за сигаретой, а Айс, покопавшись в рюкзаке, вытащил накидку, какую ни разу не надевал за время похода, и передел мне. Накрыв дочь, я затянулся, глянул на свободную дорогу, где пока не виднелись морфы, и присел рядышком.

– Что тут хоть случилось-то в двух словах? – поинтересовался Марк, исподлобья смотря то на Бетти, то на меня, то на Айса. В глазах горело любопытство и озабоченность, скулы сильно напряглись. – Как добрались-то? Долго шли?

– Через Остхоул, – пожал плечами Айс, – о тропинке я тебе говорил. Ну а в двух словах… Гельдмана убил страж – тот самый помнишь? – Горизонт-26, сам видишь, – в руинах…

– Эх, увязались все-таки за нами, суки, нашли… – тот вздохнул, ударил по коленке, от чего Бетти вздрогнула, отвел от нас рассерженный взгляд. Потом продолжил тихо: – В Эпицентре бой был тяжелый, нас атаковал отряд поддержки, посланный Гельдманом, двоих потеряли, потом какой только гниды не прибежало. Хоть уйти смогли. Профессор нам, кстати, снарягу выдал и оружие изобретенное – баллоны с газом. Только толку от него… Новых морфов он не взял, а там еще «сороконожка» эта выползла…

– А вон и она, – я выдохнул кисловатый дым, кивнул на мерзкое исполинское существо, извивающееся возле стен.

Все обернулись. Бетти испуганно вздохнула, словно только что заметила ее.

– Здоровая какая, с-сука… – процедил Марк, потом взглянул на нас: – В Эпицентре она мне даже ниже казалась…

– Вот уж Гельдман вас закинул, конечно. Я думал вы вообще где-то в другом месте… – сказал Айс и задумался, весь нахмурился, – бой мы ваш с Сидом слышали – на мосте были. И газ застать успели – с головой прямо накрыл, вроде ничего, живые.

Бетти слушала наш диалог внимательно, а глаза от шокирующих подробностей наполнялись ужасом все сильнее и сильнее, как у запуганного щенка.

– Ладно, – резюмировал Марк, – сейчас соединюсь с парнями – надеюсь, что они еще живы, – и выдвигаемся к вертолету. Главное, чтобы до него не добрались морфы, иначе мы уже никуда отсюда не денемся.

– А топливо-то в нем есть хоть? А то рухнем через полчаса… – поинтересовался Айс и задумчиво прибавил: – Получится не очень красиво…

– Вот и проверишь, когда в кабину сядешь. Ты у нас пилот опытный, от Бога, заодно и вертушку ко взлету подготовишь!

И, вынув рацию, вызвал отряд. На этот раз ему повезло больше и помимо шума удалось расслышать даже чей-то голос, но потом его перекрыл остервенелый хрип и эфир мгновенно захлебнулся воплями и истерическими криками, от каких я, Бетти и Айс буквально побелели.

Выключив рацию, Марк ругнулся, бросил на землю, в ярости раздавил ботинком, протер почерневшее лицо и полушепотом промолвил:

– Кажись, все… никого не осталось… – а следом негромко объявил: – Бегом за мной к вертолету, пока у нас самих еще остались шансы!

Я взял дочь за руку, и вместе с Айсом понеслись за Марком.

Допив остатки минералки, я поставил стакан на журнальный стол, забрал полупустую пачку сигарет, поднялся с кресла и стал блуждать по гостиной, время от времени вздыхая и поглядывая на окно. Смеркалось. Отыграв на прощание оранжево-алыми лучами, солнце вскоре скрылось за домами и ушло на покой. Не собиралось гаснуть только рубиновое небо – оно расставалось с пестрым нарядом очень неохотно, словно до самого последнего момента желало блистать, невзирая на темноту. Но потом постепенно выцветало, меркло, наливалось чернилами и делалось сплошь черным и непривлекательным, переставая радовать собой. А через какое-то время и все вокруг погрузилось в пока еще теплые, неосенние сумерки и затихало, готовясь ко сну, чтобы поскорее встретить новый день. Так продолжалось, наверно, несколько минут и хорошо слышалось то, как проносятся вдалеке машины и шумят пышные кроны, пока, наконец, на улице не загорелись уличные фонари и в домах не зажглись огни, прогоняя прочь плотную темень.

«Где же ты, Бетти… – волнительно подумал я, – поздно ведь уже».

Закурил и выглянул в окно. По неширокому тротуару прогуливалась лишь подвыпившая компания молодых людей, а дочери по-прежнему не видно.

Сделав пару затяжек, – вернулся к столу, затушил окурок и начал названивать Бетти, нервно бегая глазами по полу. В ответ, как обычно, слышались гудки, а в конце каждого вызова бездушный женский голос заявлял, что абонент не отвечает и вежливо просил оставить сообщение. После десятой безуспешной попытки я бросил мобильник на стол и вернулся в кресло, пустым взглядом смотря то на диван, где лежали подарки для дочери – новенькая электрогитара и усилитель, то на часы, показывающие уже начало двенадцатого. Просидев какое-то время в полнейшем молчании, ломая голову, куда могла подеваться Бетти, я все же решил: пора обращаться в полицию, и – за телефон.

– Роуз объясню все позже, – пришел к выводу, набирая номер ближайшего участка, – иначе с меня три шкуры спустит…

В дверь неожиданно постучали.

Я прервал звонок, отложил мобильник и – в коридор. Посмотрел в глазок – с души сошла тревога: Бетти! На ней черная футболка «Placebo» со свисающими синими наушниками-вкладышами, голубые зауженные джинсы, кеды, на одном плече – рюкзак, увешанный значками. Длинные свежевыкрашенные волосы опять горели огненно-медным цветом, словно пламя, голубые глаза густо подведены, на ушах – сережки с бирюзовыми камешками.

Открыл дверь. В коридоре сразу запахло сладкими цветочными духами.

– Пап… прости… – вместо приветствия начала оправдываться Бетти, – мать не хотела, чтобы ехала к тебе, пришлось долго уговаривать, истерики выслушивать. Жесть, в общем, какая-то. Ты ведь простишь меня? Пап?..

– Да прощу-прощу, – улыбнулся я, забирая рюкзак, – дай хоть поцелую-то принцессу свою!

Бетти подлетела, я чмокнул ее в холодную после улицы напудренную щеку, крепко обнял.

– Как же соскучился по тебе… – покачиваясь с ней в объятиях, проговаривал я, – не представляешь себе как.

– И я по тебе, папуль, – радостно проговорила Бетти, – жаль, что так редко видимся…

– Ничего пока не поделаешь, – с грустью согласился я и утешил: – Но это все ненадолго, надо только подождать! – и тише: – Только подождать…

Помолчали.

– Ну что, давай-ка разувайся, переодевайся, руки мой и на кухню – поужинаем, – распорядился я и, кивнув на рюкзак, невзначай спросил: – А ты взяла какие-нибудь вещи? Просто я ж это…

– Все взяла! – перебила дочка, снимая кеды. Потом поставила у стены и вдруг заявила: – Пап, можно я у тебя поживу?..

Эта новость и обрадовала, и озадачила.

– Оставайся сколько хочешь! – разрешил я, и – с вопросом: – Только что матери скажем? Она ведь и сюда за тобой наведаться может…

– Яутром ей позвоню и все объясню.

– Ладно, разберемся там…

И, заперев дверь, проводил Бетти в ее комнату.

– Ты пока обживайся, а я – готовить ужин, – сказал я, положив рюкзак на кровать, – попробую что-нибудь сварганить из остатков в холодильнике. А завтра тогда уж купим всего… Ладно?

– Хорошо, пап.

Пройдя на кухню, я включил свет, открыл холодильник, пробежался кислым взглядом по содержимому и раздосадовано вздохнул: только две банки пива, недоеденная с прошлого дня китайская лапша и салат трехдневной давности.

«Ребенка пригласил, а накормить нечем, – сокрушенно подумал я, – отец, блин, хренов…»

Полез в морозилку. Отыскались пачка сосисок и пакетик картошки фри. И, довольный, – к плите, думая, с чего бы начать.

К тому моменту на кухню пришла Бетти.

– Что, опять волосы покрасила? – спросил, не оборачиваясь.

– Яуж думала, не заметишь! – дочка хотела сначала обидеться, но потом передумала: – Позавчера. Тебе нравится?

Оглянулся – те играли на свету, переливались, завораживали.

– Правится, – честно ответил я. Бетти стеснительно улыбнулась, встала в нерешительности возле холодильника. – Тебе очень идет!

Бетти засмущалась, зарумянилась.

– А сходи-ка в гостиную, принцесса… – намекнул я, – глянь там, на диване…

Дочь взглянула с хитринкой и ушла. Следом раздался радостный визг, Бетти прибежала вместе с гитарой. Лицо сияет, глаза счастливые.

– Господи, пап! Спасибо тебе! Спасибо! Ты у меня самый лучший! – задыхаясь от нахлынувших эмоций, благодарила она.

– Не за что, – и высыпал сосиски в кастрюлю с водой, включил конфорку. – Я просто слышал, что вы там группу создаете… вот и решил…

– Откуда ты узнал? – оборвала Бетти, насторожившись.

– А в школу тайком наведался. Ты давай пока подарок отложи да за стол садись…

– И все-таки… как? – не унималась дочь.

– Да у ребят каких-то подслушал у раздевалки. У них это главная тема была, – и, вскрывая пакет с картошкой: – Про тебя много говорили… парням, смотрю, нравишься очень…

Бетти некоторое время молчала, словно это интересовало меньше всего, а потом задала очень болезненный и неприятный вопрос:

– Пап, а ты маму до сих пор любишь?

Я застыл. Услышать такое от дочери – честно сказать, полная неожиданност ь.

– Вопрос, конечно, ты мне… – и, потемнев внутренне, попробовал ответить: – Не знаю, Бетти… Правда не знаю…

Та погрустнела, рассматривая гитарный гриф.

– И зачем вы расходились?.. – спросила Бетти печальным голосом. – Все могло быть нормально, как у всех… Совместные завтраки, ужины, походы куда-нибудь… Зачем, пап? Скажи?..

Задумался, вздохнул.

– Так бывает… – ответил и глянул на нее. Бетти с какой-то грустью и непониманием посмотрела на меня, ожидая, что скажу дальше: – Некоторые характерами не сходятся, другие – не уживаются, не умеют уступать, слушать… Много тому причин, сама знаешь, немаленькая уже. Оттуда и ссоры, и обиды, и скандалы и… расставания…

– А кто из вас не умел уступать?

Чуть помолчал и признался:

– Мама твоя. Я всегда шел ей навстречу, а она… Она не хотела этого. Но ты ее не вини: в разрыве никогда не бывает одного виноватого – всегда оба. Так уж жизнь устроена человеческая. Все непросто…

Бетти опустила глаза и, удрученно вздохнув, отвернулась.

Однако мы оказались далеко не единственными, кто хотел умчаться на вертолете из Горизонта-26 в самый разгар боя с бесноватыми морфами. Главными конкурентами оказались ренегаты – те самые люди в серебристо-черных доспехах, повстречавшиеся нам с Айсом у ворот научного комплекса. Их маленькая группа численностью около десяти человек, прячась от вертких захватчиков за растерзанными дымящимися БТРами и кучами обломков, утайкой, словно ночные грабители, перетаскивала пожитки внутрь вертолета, даже и не подозревая о нашем присутствии. Погрузив пожитки, два ренегата что-то сообщили друг другу жестами, подняли четыре канистры и под прикрытием остальных принялись впопыхах заправлять вертолет, проливая нещадное количество бесценного топлива. И делали это настолько быстро и неаккуратно, что чуть не привлекли внимание морфа неподалеку, увлеченно раскапывающего завалы в поисках что-нибудь съестного. Тот, или почуяв резкий запах авиационного бензина, или услышав негромкий плеск, вытянул морду, отвлекаясь от раскопок, и медленно-медленно, как пантера, пополз к людям, шумящим где-то за обгорелой техникой. Но взрыв, грянувший из пылающего ангара позади, все-таки вынудил повернуть, и морф, грозно прохрипев, с разбега прыгнул в пекло, тотчас забывая про потенциальную добычу. И лишь тогда, когда он не показался ни через минуту, ни через пять, группа продолжила подготовку к отлету.

Пару мгновений проследив за действиями ренегатов, Айс бесшумно спрыгнул с бетонной перекладины с торчащими арматурами, завалившейся на башню сильно помятого и ободранного бронетранспортера, и незамедлительно отчитался:

– Двоих-то сниму по-тихому без проблем, – повернулся и сверкнул ледяными глазами, – но остальные уже внутри – никак не достану, а времени в обрез – скоро будут взлетать. Что будем делать, господа?

– И незаметно к ним не подойдешь, – подметил я и, задумчиво вздохнув, выглянул из-за пробитого толстого колеса: впереди дорога, усеянная огненными обломками, стеклами, слева – горящие здания, набитые морфами, справа – и вовсе открытая перепаханная местность с поваленными столбами. – Постреляют всех к чертовой матери.

Бетти занервничала, плотнее закрылась накидкой, опустила глаза, как-то обреченно вздохнула, будто произнесенное мной звучало для всех нас как приговор.

– А я предлагаю их выкурить на хрен парочкой взрывов! – выступил со смелым заявлением Марк, поднимая трофейный лук, раздобытый по пути.

Я и Айс как-то косо посмотрели на него, хмыкнули, не особо принимая в расчет эту идею, показавшуюся абсурдной и чрезмерно опасной.

– А че? – возмутился тот, так и не заручившись поддержкой. – По-моему, выйдет отлично. Ну не напролом же к ним рваться-то, в самом деле? А? Ребят?..

– Может, все-таки попробуем, отец? Айс?.. – уточнила Бетти, набросив капюшон. – Они ведь улетят сейчас…

Мы помолчали, размышляя.

– Выкурить, говоришь… – после нескольких секунд тишины промолвил я, поглядывая на вертолет, а потом стряхнул пепел с головы и продолжил: – Это, конечно, хорошо, только можем морфов привлечь…

– А это нам как раз и нужно! – вдруг всполошился Марк, потом порывисто вскочил, вытянул из найденного колчана разрывную стрелу. Глаза жутко горели, нос жадно втягивал воздух. И озвучил план: – Поступим вот как: Айс, ты дуй наверх и жди команды – будешь сейчас снайперские навыки демонстрировать, Сид, Бетти, – вы рядом со мной стойте, ну а я буду наводить шумиху. Очень надеюсь, что все получится…

И только договорил, – Айс мигом залез обратно и застыл, ожидая начала зажигательного представления. Я же выхватил арбалет, помог дочке подняться, и вместе подошли к Марку.

– Ну-с, начнем… – волнительно вздохнув, протянул Марк и, сделав пару шагов вперед, стянул лук и выстрелил точно в крышу пылающего ангара.

Ударом ее растерзало, опаляя землю огненными брызгами, следом из здания, как осы из улья, выскочила очумелая толпа морфов, соображая, что и где взорвалось, но потом Марк разорвал вторую стрелу вблизи БТРа, и те, как запрограммированные, ломанулись к вертолету.

– Айс, работай!!.. – скомандовал он и, достав третью разрывную стрелу, бросил нам: – Ждем!

Прозвучало два коротких свиста, кто-то из ренегатов в панике заверещал, послышался металлический лязг, хрипы, и возле вертолета началась ожесточенная битва, быстро переросшая в кровавую трепку. Марк выждал какое-то время, в последний раз выстрелил – теперь уже куда-то круто вправо, – и свора, целиком вымазанная теплой человеческой кровью, прихватив оторванные конечности, устремилась к источнику очередного шума, окликая сородичей. Начавшаяся среди морфов беготня сразу заставила зашевелиться бездействующую «сороконожку», и та опять принялась глухо пищать, словно сейчас же веля разыскать зачинщиков. Этой рискованной аферой, что могла не только все испортить, загубить последний шанс – вертолет, но и подвергнуть всех чудовищной опасности, Марку удалось почти невозможное – перехитрить и людей, и морфов, подарив заветные выигрышные минуты. Теперь успех зависел исключительно от нашей быстроты и удачи…

– Айс – в кабину пилота. Мухой! – тихо прикрикнул Марк и обернулся к нам с дочкой: – А вы за мной!

Приземлившись, Айс сноровисто перехватил лук левой рукой и, оглядевшись, припустился, как заправский бегун, к вертолету. Я, Бетти и Марк – следом.

Хрипы, писк, опять хрипы…

Обежав один из БТРов, дочка вдруг остановилась, натолкнувшись на разодранные трупы, порывисто отвернулась и уткнулась мне в грудь, с мольбой произнося:

– Пап, забери меня из этого кошмара, я больше так не могу…

– Потерпи, принцесса… – заботливо попросил я и повел к вертолету, стараясь и сам не смотреть по сторонам, – скоро мы улетим отсюда. Все будет хорошо…

К этому времени Айс уже запрыгнул в кабину пилота, подготавливая вертолет к полету. А Марк, постучав по окровавленным канистрам, одна из каких оказалась заполненной как минимум наполовину, но постепенно выплескивала содержимое, позвал меня:

– Сид, – и подошел к нам. Посмотрев на Бетти с какой-то особенной нежностью, он продолжил: – Вы тогда залазьте, наверное, а я тут пока осмотрюсь.

– Хорошо, Марк, – ответила Бетти и улыбнулась глазами. Тот ответил взаимностью. – Только будьте осторожны…

Марк кивнул и направился к убитым, а мы – в салон. Усадив дочь на ближайшее к двери сиденье, я сунул перепачканный мешок под ноги, разместился рядом и хотел пристегнуть ее, но та почему-то отказалась и с удивлением, как маленькое дитя, начала все рассматривать.

– Проверка связи! – вдруг протрубил Айс и добавил заметно тише: – Меня нормально слышно? Не ору? Я по микрофону говорю просто.

– Нормально! – ответил я. – Скоро уже взлетим?

– Минут пять где-то еще – все приборы надо проверить. Кстати, неплохая новость: топлива у нас где-то на два с половиной часа полета без головной боли – спасибо тем ребяткам. А вот потом придется где-то искать…

– Ничего-ничего, найдем! – подбодрил я. – Сейчас главное отсюда смотаться, а там уж сообразим…

Где-то через пару минут начал раскручиваться несущий винт, в салоне поднялся гул, пол задрожал, завибрировал, стекла зазвенели, загудели. Но потом весь этот беспорядочный шум затмили леденящие раскатистые хрипы десятков, если не сотен, морфов, Бетти в страхе вжалась в спинку, я – к иллюминатору: исчадия сидели на нагромождениях сожженного мусора, дороге, столбах, раскрошенных стенах и крышах, но пока не рвались атаковать – наблюдали.

«Плохо совсем дело… – подумал я, – если сейчас ринуться, не улетим, даже от земли оторваться не успеем».

И – Айсу:

– Айс, поторопись! Нужно срочно взлетать! – а сам подлетел к бледной от ужаса дочери, обнял, тихо убаюкивая. Бетти больно впилась ногтями в спину и, вся содрогалась, запыхтела. – Тс-с-с!.. Тихо, маленькая, успокойся! Я рядом! Посмотри на меня!..

Бетти подняла какие-то почерневшие, затравленные глаза, продолжая судорожно дышать, но ничего не сказала – впала в оцепенение.

– Я никуда не денусь! Я тут! Да? Тут, верно? – проговаривал я, пытаясь хоть как-то вывести из этого состояния. – Сейчас мы улетим! Прямо сейчас, слышишь?

Следом, будто подтверждая слова, сквозь невероятное грохотание вырвался голос Айса:

– У меня порядок! Птичка готова к путешествию, набираю высоту! Зовите там Марка и – уносим ноги!

– Я сейчас позову твоего героя и – назад! – обратился я к Бетти. – Хорошо?

Дочка несколько раз кивнула, по-прежнему молча.

Выглянув наружу, я окликнул Марка, забивающего чужими стрелами колчан:

– Эй, Марк! А ну живо в вертолет! Скоро сюда стянутся все морфы в округе!

Тот ничего не ответил, лишь повесил за спину полный колчан и, закрываясь от хлестких порывов воздуха, побежал к взлетающему вертолету.

– Давай руку! – крикнул я. – Ну же!

– Сейчас полетаем! – мечтательно протянул Марк, вскарабкиваясь. – Осталось только…

И вдруг дернулся, запнувшись на полуслове. Глаза потухли, лицо перекривила жуткая мимика, рука, словно обескровленная, ослабла, стала выскальзывать, самого потянуло назад. Не дав сорваться, – дернул Марка на себя, оттаскивая от двери, но он не удержался, упал на колени, как-то устало уткнулся носом мне в грязные джинсы, и тут я увидел черную стрелу, торчащую из спины. При виде нас Бетти мигом оттаяла от оторопи, истерично вскрикнула и хотела подбежать на помощь, но я жестом осадил.

– Не подходи, Бетти! Опасно! Не смей! – велел я, подхватывая выскальзывающего Марка. – А ну назад!..

Дочка присела обратно, зарыдала, прикрыв рот.

– П-попали, с-суки… – заикаясь, прохрипел Марк, – б-боль-но… очень б-б-больно, Сид…

– Тихо-тихо-тихо… – пролепетал я, как ребенку, – потерпи, потерпи…

В этот же момент щеку нестерпимо обожгло, как каленым железом, у правого уха свистнуло, за головой прозвучал металлический звон – стрела скосила и вонзилась во внутреннюю обшивку.

– Папа!! – вскричала Бетти. – Тебя ранило?!

– Нормально, Бетти, нормально… – зажимая кровоточащую рваную щеку, успокоил я, – лучше помоги Марка уложить…

Кое-как донес обессиленного Марка до сидений, вместе с дочкой осторожно уложили на живот.

– Морфы бегут! – огласил Айс и – тут же: – Что у вас там?..

– Марка и отца ранили! – крикнула Бетти.

– Чего?! Кто?!.. – и – сразу: – Плохо дело: посадку выполнить уже не смогу – опасно. Придется вам пока так…

– Да где меня ранили-то?.. – отшутился я, держась за щеку, потом схватился за арбалет: – Так… чиркнуло просто.

И – опять к двери.

– Пап, куда ты?! – бросила вслед Бетти.

– Я не дам этой скотине уйти…

Заметив среди отдаляющихся сожженных бронетранспортеров человека в серебристо-черных доспехах с луком наизготовку, уже натягивающего следующую стрелу, чтобы на сей раз добить наверняка, – прицелился навскидку и, несмотря на чудовищную тряску, все же выстрелил. Зажигательный болт сдуло круто вправо, но едва перезарядил арбалет, – на моих глазах лавина морфов, словно грязевой поток, набросилась на стрелка и разорвала на части, как бумагу. Испив свежей крови, те принялись залезать на БТРы и поочередно прыгать на взлетевший вертолет, но высота оказалась недосягаемой.

«Прыгайте, прыгайте… – с усмешкой подумал я, – только поздно уже!»

И, жмурясь от ветра, бьющего в лицо, задвинул десантную дверь и вернулся к Марку и Бетти. Неутешная дочка обливалась слезами, не зная, что делать, а Марк, будто забыв о ранении, утешал и даже шутил.

– Ну, мученик, живы будем – не помрем? – поддержал я и, с содроганием взглянув на стрелу, попросил дочку: – Бетти, где-нибудь тут аптечку, что ли, поищи…

– Т-т-там… у дальнего иллюминатора… – сдавленным голосом объяснил Марк, – вроде должна висеть. Еще… еще в вещах у этих… п-предателей…

Бетти молниеносно сорвалась с места, засуетилась.

– Дай хоть рану-то осмотрю… – сказал я и нагнулся к нему. – Ты сам-то как себя чувствуешь?

Тот покашлял.

– Как п-подстреленная куропатка… – промямлил Марк, – если… н-не хуже…

– Понятное дело…

Осмотрев ранение – вокруг практически не натекло крови, – я с удивлением обнаружил: стрела, невзирая на мощь выстрела, вошла в спину лишь на четверть – разбилась о бронепластину Пройди чуть ниже – и случилась бы трагедия.

– Поздравляю тебя, счастливчик! – обрадовал я. – Еще постреляешь!

Марк усмехнулся, смолчал.

Подоспела Бетти.

– В рюкзаках нашла две полные фляжки, а в аптечке – бинт, вату, нитки с иголками и спирт. Только его годность не знаю… – торопливо подытожила она. Руки тряслись, глаза бегали. – Можно ведь так?

– Бог с ней с годностью-то… – и – попросил: – Полей-ка на нож. И водички на руки плесни – будем военно-полевую хирургию осваивать…

– А я?

– А ты бинт готовь и ватки оторви – перевязку сделаешь…

Эпилог

За иллюминатором светало. Серела вдали холодная осенняя заря, предвещающая очередной дождливый день без какого-либо просвета и надежды разглядеть солнце за сводом бесконечных туч. Едва-едва скинув ночное беззвездное одеяло, небо бледнело, хмурилось, затягивалось какой-то мертвенной белизной. Ветер, по-особенному неистовствующий с раннего утра, полным ходом двигал изодранные лохмотья облаков, тащил куда-то, как невесомых кукол. Но стоило ему ослабнуть хотя бы на мгновение, и те тотчас принимались клеиться друг к другу, будто пластилин, слипаясь в грязные сальные комья. Внизу же не видно никакой суеты и движения – все живое еще спало и не торопилось покидать ночные укрытия. Лишь птицы кружили над черными развалинами и костлявыми деревьями, по-своему радуясь желанному хоть и тусклому свету.

«Спокойно так, хорошо, – с радостью думал я, – обидно, что опять без солнца».

И вздохнув, осторожно дотронулся до щеки, кропотливо зашитой Бетти, – та несильно ныла, пощипывала от спирта, но не нарывала, как раньше. Жаль, что все равно останется безобразный шрам, и ничего с этим не поделаешь, как ни крути.

Посмотрел в последний раз на унылое небо, повернулся к дочке, негромко воркующей о чем-то с лежащим на боку Марком, и подошел. В присутствии меня парочка замялась, робко заулыбалась.

– Ну как вы тут, голубки? – пожав руку Марку, поинтересовался я и приобнял Бетти. Та смотрела то на Марка, то на меня, словно не зная, на ком остановить внимание. – Все хорошо у вас?

– Хорошо, – весело ответила дочка, поглаживая избранника по волосам, – не волнуйся! – и – спросила: – Щека-то как? Сильно болит?..

– Да ноет, собака, немного, а так ничего, терпимо, – посетовал я, – а еще чешется временами…

– Вот и не трогай ее, – строго велела Бетти, метнув серьезный взгляд. И прибавила: – Час где-то еще походи так, а потом тебе по-новому ее обработаю. Хорошо?

– Как скажешь, док!

– Ты с ней не шути, Сид! – посоветовал Марк, а сам перелег на живот, устало вздохнул. Из-под доспеха, что пришлось распороть, чтобы достать стрелу виднелся набухший от крови бинт. – А то вообще постельный режим пропишет, и будешь лежать!

Посмеялись.

– Вот ты-то как раз и лежи, страдалец, – добродушно бросил я, – а лучше – спи: тебе отдых полагается. А я уж как-нибудь потом… – и решил спросить: – Спина-то как?

– Сойдет. Когда на животе лежу, не беспокоит, а набок перевернусь – покалывает как бы немного, – ответил Марк и, подняв стрелу с поалевшим наконечником, повращал и заявил: – А эта вот талисманом теперь моим будет! Стрелять ей не стану – пусть в колчане лежит, удачу приносит!

– Да выкинул бы ты ее, Марк, – вмешалась Бетти, уже перейдя на «ты». – Она тебя чуть не убила…

Марк поднял щенячьи глаза.

– Не могу, – сознался тот, – я – человек суеверный, в знаки судьбы всякие там верю, мистику. Вот если живой остался – тем более с ней не расстанусь…

Бетти сокрушенно мотнула головой, словно мать, недовольная сыном, но затевать спор не стала.

– Водичкой-то не поделитесь? – смущенно попросил я, поглядев на дочь. – А то в горле пересохло.

Бетти передала фляжку, я пару разков глотнул, вернул.

– Спасибо! – поблагодарил я и, любя потрепав за нос, продолжил:

– Ладно, пойду я, посижу. Может, вздремну…

– Только не забудь про перевязку! – напомнила вслед.

– Да помню, помню!

Но только собрался сесть, – в салон ворвался уставший голос Айса:

– Ну что, всем доброго утра, что ли? Только, боюсь, ни хрена оно не доброе, судя по погоде, – темень одна какая-то кругом, все настроение портит…

– Опять, наверно, дождь зарядит на весь день… – угрюмо буркнул я, скосившись на иллюминатор.

– Не тебе ли к нему привыкать, дружище? – иронично вставил Айс и, не дав ничего сказать, прибавил: – Стареешь, Сид, стареешь – бубнить много стал!

Я только улыбнулся на замечание, присел.

– Куда решили полетим-то, Айс? – спросил Марк и сразу предложил вариант, о каком я уже знал: – К Атлантическому океану? Проверять сигнал?

– К нему самому, родному! Зря, что ли, в тайне держали? Да тем более и некуда больше… На него вся надежда.

– Эх, долететь бы поскорее… – мечтательно протянул Марк.

– Да долетим, не ной, – заверил Айс, – топливом бы только обзавестись…

– Ну топливо не золото, обзаведемся, – подметил я, все поглядывая на сгущающиеся тучи. – А там, может, какие аэропорты увидим, вертолеты рухнувшие, вот и наберем! А заодно и припасы раздобудем!

– Верно! – поддержала Бетти. – Наверняка же что-то осталось!

Марк как-то насмешливо вздохнул.

– Прямо как беженцы теперь, ей-богу! – и засмеялся: – Ни дома своего, ни удобств – ни хрена!

– У тебя этого еще долго не будет! Терпи! – с укором откликнулся Айс. – А то, смотрю, размяк ты совсем на всем казенном-то!

Тот промолчал, насупился.

– В общем, тогда оставляю курс на восток, – объявил Айс, а через секунду оповестил, будто бы персонально для нас с Бетти: – Кстати, скоро будем пролетать Грултаун.

Я устремил на дочку воспаленный взгляд. Бетти, поняв все без слов, скорбно склонила голову, безмолвствовала. Обоим стало тяжело вновь услышать о родном городе.

– Айс, – вдруг позвал я.

Бетти поправила волосы, с интересом посмотрела на меня, ожидая, что скажу. Глаза в полумраке сверкали, чуть слезились, точили мне сердце.

– Да, Сид? Что-то случилось?

Я немного выждал, улыбнулся дочке и, задержав думный взгляд на деревянных четках, пропитавшихся кровью и потом, произнес:

– Захватим кое-кого…

– Кого, пап? – удивилась Бетти.

Чуть помедлил, крепко сжал крест и, наконец, тихо ответил:

– Одного удивительного человека, кто однажды подарил веру твоему отцу…

Попов Сергей 18.02.2014

Сноски

1

Бронетранспортер.

(обратно)

2

Немецкий общевойсковой противогаз.

(обратно)

3

Pixies – Where is my mind.

(обратно)

4

Я верю (англ.)

(обратно)

Оглавление

Попов Сергей Алексеевич

ПРОЛОГ

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg