«Молодая Элита»

Молодая Элита (fb2) - Молодая Элита (пер. Игорь Борисович Иванов) (Молодая Элита - 1) 1437K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мари Лу

Мэри Лю Молодая Элита

Моей тете Ян Линь – за все, что ты делаешь для меня

Marie Lu

THE YOUNG ELITES

Copyright © 2014 by Xiwei Lu

© И. Иванов, перевод, 2016

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®

* * *

Мэри Лю – автор сверхпопулярной серии романов «Легенда». Окончив Южно-калифорнийский университет, Лю сразу погрузилась в индустрию видеоигр, начав работать флеш-аниматором в «Disney Interactive Studios». Сейчас она целиком посвятила себя литературе, а в свободное время читает, рисует, играет в «Assassin's Creed» и стоит в пробках. Она живет в Лос-Анджелесе (где пробки – обычное явление) с мужем, чихуа-хуа-миксом и двумя вельшкорги.

 * * *

Урожай смерти у нас исчисляется четырьмя сотнями. Искренне надеюсь, что у вас картина не столь печальна. По причине карантина в городе отменили празднества Дня Веснолуния, а традиционные маскарад и пиршество были чисто символическими.

Дети, что лежат в нашей палате, оправляются от болезни, но при этом обнаруживают странности, которым я не нахожу объяснения. Так, у одной девочки, гордившейся своими золотистыми волосами, они буквально за ночь стали черными. У шестилетнего мальчика на лице вдруг сами собой появились шрамы. Наши врачи весьма напуганы всем этим. Любезный господин доктор, если и в вашей больнице наблюдается нечто подобное, покорнейше прошу меня известить. Чувствую, что я столкнулся с неизвестными доселе явлениями, которые мне не терпится исследовать.

Из письма доктора Сириано Бальодоктору Марино Ди Сенья13 абри 1348 г.Юго-Восточная часть Далии. Кенеттра

13 юно 1361 года Далия Южная Кенеттра Морские земли

Аделина Амотеру

Кто-то нас ненавидит, считая, что нам самое место на виселице.

Кто-то нас боится, считая, что мы демоны и потому должны быть преданы сожжению.

Кто-то нам поклоняется, считая нас детьми богов.

Но нас знают все.

Неизвестный автор из круга Молодой Элиты

Завтра утром я умру.

Так мне всякий раз говорят инквизиторы, приходя в мою камеру. Я здесь уже не первую неделю. Единственный способ измерять время – считать, сколько раз мне приносили еду, что я и делаю.

Один день. Два дня.

Четыре дня. Неделя.

Две недели.

Три.

После этого я перестала считать. Часы тянутся нескончаемой вереницей, бессмысленной и никчемной. Скудный свет то слабеет, то усиливается. Влажный камень моей камеры вызывает у меня то больше, то меньше дрожи. В еще сохраняющихся участках рассудка мелькают бессвязные мысли.

Но завтра меня не станет. Мне сказали, что больше задержек не будет. Меня сожгут у позорного столба на центральной рыночной площади. Желающих поглазеть, как я умираю в огне, окажется предостаточно. Инквизиторы сообщили, что зрители уже начали собираться.

Сижу прямо, как меня всегда учили. Плечи не касаются стены. Потом понимаю, что раскачиваюсь взад-вперед. Возможно, я делаю это, чтобы не сойти с ума. А может, просто чтобы согреться. Качаясь, я напеваю себе под нос старую колыбельную. Мама пела мне ее в раннем детстве. Добросовестно пытаюсь подражать ее нежному мелодичному голосу, однако звуки, раздающиеся из моего горла, становятся все более отрывистыми и хриплыми. Мама пела совсем не так. Не желая позорить ее память, я умолкаю.

В камере чертовски сыро. Вода сочится откуда-то с потолка над дверью. Видимо, сочится очень давно, раз успела проделать в камне бороздку. Стены камеры блекло-зеленого цвета с черными разводами. Мои волосы успели потускнеть. Под ногтями – грязь и запекшаяся кровь. Мне хочется отскрести их дочиста. Не странно ли, что в последний день своей жизни я думаю о давно не мытом теле? Окажись здесь моя младшая сестра, она погрузила бы мои руки в теплую воду и стала бы нашептывать мне на ухо утешительные слова.

Как там она? За все это время она ни разу меня не навестила.

Я роняю голову на руки. Как же я дошла до жизни такой?

Ответ для меня не загадка. Я – убийца.

* * *

Все началось несколько недель назад, в поместье моего отца. Была ненастная ночь. Мне не спалось. Дождь барабанил по крыше. Молнии то и дело озаряли мою спальню. Но даже шум стихии не мог полностью заглушить звуки голосов, доносящихся снизу. Там отец и его гость вели беседу. Естественно, обо мне. Полночные беседы отца всегда были обо мне.

Я была притчей во языцех всей восточной части Далии, где жила моя семья. «Аделина Амотеру? Как же, знаем: она выжила после лихорадки, что свирепствовала десять лет назад. Бедняжка. Ох, непросто будет отцу выдать ее замуж».

Думаете, я родилась дурнушкой? Нет. Или, думаете, у меня нрав высокомерный? Тоже нет. Я просто честна. Моя нянька однажды сказала мне, что каждый мужчина, знавший мою покойную мать, ждет не дождется, когда две ее дочери вырастут и превратятся в женщин. Моей сестре Виолетте исполнилось всего четырнадцать, а ее уже считали образцом совершенства. В отличие от меня, она унаследовала покладистый мамин характер и очарование невинности. Виолетта любила целовать меня, в щечку, смеяться, кружиться и мечтать. Совсем маленькими мы подолгу сидели в саду. Сестра вплетала мне в волосы цветки барвинка, а я ей пела. Она же придумывала для нас игры.

Тогда мы любили друг друга.

Отец баловал Виолетту. Дарил ей украшения. Ему нравилось, как она хлопает в ладоши, увидев у себя на шее очередное ожерелье. Отец покупал ей красивые платья, что привозили из далеких заморских земель. Рассказывал ей сказки и целовал перед сном. Не уставал напоминать Виолетте о ее красоте. Мечтая вслух, говорил, что удачное замужество сестры повысит положение нашей семьи. При желании Виолетта смогла бы привлечь внимание принцев и королей. К ней уже сватались, и немало, однако каждому претенденту отец советовал запастись терпением и дожидаться семнадцатилетия Виолетты. Раньше ни о каком замужестве не может быть и речи. «До чего же у нее заботливый отец», – считали люди.

Только не думайте, будто на Виолетту жестокость нашего отца не распространялась. Он нарочно покупал ей тесные платья, когда любое движение сопровождалось болью. Отцу доставляло наслаждение видеть, как сестра до крови натирает себе ноги в тяжелых, украшенных драгоценными камнями туфлях, которые он уговаривал ее надевать.

Вас это удивляет? Отец любил Виолетту, но по-своему. Он вкладывал в нее большие средства, рассчитывая на щедрые проценты в будущем.

Со мной все было по-другому. В отличие от сестры, гордящейся блестящими черными волосами, такими же черными глазами и бархатистой смуглой кожей, я… увечная. Сейчас объясню, в чем дело. Когда мне было четыре года, по всей Кенеттре свирепствовала кровавая лихорадка. Перепуганные люди наглухо закрывали двери и окна домов. Увы, самые крепкие запоры оказывались бессильны перед заразой. Мама и мы с сестрой тоже заболели. Отличить заболевшего было просто. Кожа покрывалась пятнами, волосы и ресницы меняли цвет, а из глаз лились жгучие кровавые слезы. Я и сейчас помню запах болезни в нашем доме и обжигающий вкус рома на губах. Мой левый глаз сильно воспалился и начал гноиться. Врачу не оставалось ничего иного, как удалить его с помощью раскаленного ножа и таких же раскаленных щипцов.

Ну вот, теперь вы знаете о моем увечье.

Я меченая. Мальфетто.

Внешность моей сестры болезнь пощадила. У меня же на месте левого глаза только шрам, словно самого глаза никогда и не было. Волосы Виолетты тоже сохранили свой цвет и блеск, тогда как мои сделались переменчивого серебристого цвета. И ресницы тоже. При солнце они почти белые, будто сияние зимней луны. В темноте становятся густо-серыми, как нить из шелка цвета стали.

И все-таки мне повезло больше, чем маме. Как и многие взрослые, она от этой болезни умерла. Помню, я ночами приходила в ее опустевшую спальню и плакала, сожалея, что кровавая лихорадка не забрала вместо нее отца.

Отец и его таинственный гость продолжали свой разговор. Любопытство пересилило. Я встала, тихонечко подошла к двери и приоткрыла ее. Галерея второго этажа была тускло освещена. Внизу, в зале, напротив отца сидел незнакомый мне широкоплечий мужчина. Виски, тронутые сединой. Волосы, традиционно увязанные в хвостик. Черный бархатный камзол с оранжевыми вставками, ткань которого красиво переливалась под свечами люстры. Мой отец тоже был в бархатном камзоле, но в старом и изрядно потертом. До эпидемии он одевался столь же богато, как и его гость. А сейчас? Трудно оставаться успешным негоциантом, когда твоя старшая дочь – мальфетто. Пятно на имени семьи.

Отец и гость пили вино. Должно быть, отец рассчитывал произвести благоприятное впечатление на незнакомца, если раскупорил одну из наших последних бочек добротного вина.

Я открыла дверь чуть шире, выбралась на галерею и села на ступеньках, подтянув колени к подбородку. Мое любимое место. Иногда я воображала себя королевой, стоящей на балконе дворца. Внизу – мои подданные, распростершиеся ниц. Сейчас мне было не до фантазий. Меня занимал разговор мужчин. Как всегда, я прикрыла шрам прядью. Мои пальцы неуклюже обхватили балясину лестницы. Однажды отец сломал мне безымянный палец, и тот сросся криво и плохо сгибался.

– Господин Амотеру, не сочтите мои слова оскорблением, – сказал гость. – Вы были негоциантом с прекрасной репутацией, но… те времена давно прошли. Я не хочу оказаться замеченным в делах с семьей, где есть мальфетто. Вы же знаете примету: это к беде. И вы мало что можете мне предложить.

Отец продолжал улыбаться. Род занятий научил его улыбаться, даже когда на душе было паршиво.

– В городе есть заимодавцы, которые не отказываются иметь со мной дело. Как только наладится морское сообщение, я с процентами верну вам все деньги. В нынешнем году спрос на тамуранские шелка и пряности очень велик.

Слова отца не впечатлили гостя.

– Король туп, как пес. А собаки не умеют править государством. В ближайшие годы бесполезно рассчитывать на налаживание морского сообщения. По-моему, оно будет только хиреть. Добавьте к этому новый закон о податях. Боюсь, ваши долги вырастут так, что вы не сумеете расплатиться.

Отец хлебнул вина и откинулся на спинку стула.

– Но неужели мне совсем нечего вам предложить? – со вздохом спросил он.

Гость задумчиво разглядывал вино в своем бокале. Его лицо было изрезано морщинами, от которых меня пробрала дрожь.

– Расскажите мне про Аделину. Много ли претендентов на ее руку?

Отец и так раскраснелся от выпитого вина, однако вопрос гостя добавил краски его щекам.

– К Аделине женихи не торопятся.

– Стало быть, никто не горит желанием брать в жены ваше маленькое… недоразумение, – улыбнулся гость.

– Желающих не так много, как бы мне хотелось, – возразил отец и поджал губы.

– А что говорят о ней другие?

– Другие женихи? – Отец устало провел рукой по лицу, словно признавая, что и он ошеломлен моим увечьем. – Все говорят одно и то же. И причина одинакова: ее… отметины. Что мне вам сказать, господин? Никто не хочет видеть мальфетто матерью своих детей.

Гость слушал, отпуская сочувственные восклицания.

– Кстати, вы слышали последние новости из Эстенции? Двое знатных горожан возвращались домой из оперы, а потом их нашли сгоревшими дотла.

Отец ухватился за эту тему, рассчитывая на дальнейшее сочувствие гостя.

– Стену опалило, а тела этих несчастных оплавились изнутри. Да, любезный господин, все страшатся мальфетто. Даже вы отказываетесь иметь дело со мной, и я бессилен что-либо изменить.

Я знала, о чем речь. Отец говорил об особых мальфетто. Их была всего горстка – детей, переболевших кровавой лихорадкой и получивших отметины совсем иного рода. Невидимые и не связанные с нашим миром. Об этих мальфетто всегда шептались. Их называли демонами. Но я тайно восхищалась ими. Рассказывали, что они умеют вызывать огонь и ветер. Повелевать дикими животными. Исчезать. А еще они умели убивать без всякого оружия. Взглядом.

Если потолкаться среди сомнительных лавчонок, можно найти амулеты с именами этих мальфетто, красиво выгравированными на дощечках. Кто-то считает, что амулет дарует их покровительство или по меньшей мере защиту от них. Что бы о них ни думали, но их имена знают все. Жнец. Чародей. Ветроходец. Алхимик.

Молодая Элита.

Гость покачал головой:

– Я слышал, что даже отвергавшие Аделину женихи продолжают пялиться на нее и исходить слюной от желания. – Он помолчал. – Конечно, ее отметина… вызывает досаду. Но красивая девушка остается красивой девушкой.

Его глаза странно блеснули, отчего у меня свело живот и я еще глубже вдавила подбородок в колени. Как будто это могло меня защитить!

Слова гостя привели отца в замешательство. Он даже перестал горбиться.

– Вы никак просите у меня руки Аделины?

Сунув руку в карман камзола, гость извлек оттуда и бросил на стол коричневый мешочек. Тот тяжело звякнул о столешницу. Этот звук безошибочно подсказал мне, что он туго набит золотыми талентами. Недаром я выросла в семье негоцианта. Я едва не вскрикнула от удивления.

Пока отец, разинув рот, смотрел на мешочек, гость задумчиво потягивал вино.

– Мне известно, что вы несколько лет не платили в казну подати за свое имение. Известно мне и о ваших новых долгах. Я готов все это покрыть в обмен на вашу Аделину.

– Но ведь вы женаты, – хмурясь, произнес отец.

– Совершенно верно, – согласился гость и добавил: – Я же не сказал вам, что хочу на ней жениться. Я лишь предложил забрать ее от вас.

Кровь отхлынула от моего лица.

– Значит, вы хотите взять ее… в наложницы?

– Ни один аристократ в здравом уме не взял бы в жены девушку с таким увечьем. Появиться рука об руку с Аделиной в тех местах, где я бываю… Господин Амотеру, я дорожу своей репутацией. Но мы без особого труда смогли бы решить этот вопрос. У Аделины будет свой дом, а у вас – золото. – Гость поднял руку. – Но одно условие. Аделина нужна мне немедленно. Я не собираюсь целый год ждать, пока ей исполнится семнадцать.

У меня зазвенело в ушах. Юношам и девушкам разрешалось вступать в брак не ранее, чем по достижению семнадцати лет. Гость толкал отца к нарушению закона. Склонял бросить вызов богам.

Отец наморщил лоб, однако спорить не стал.

– Наложница, – наконец проговорил он. – Господин, вы должны знать, как это скажется на моей репутации. С таким же успехом я мог бы продать ее в публичный дом.

– А в каком состоянии ваша репутация пребывает сейчас? Сколько вреда увечье Аделины уже нанесло вашему доброму имени? – Гость подался вперед. – Надеюсь, у вас нет подозрений, будто я содержу тайный притон или что-то в этом роде. Аделина попадет в круг знати, о чем вы так мечтаете.

Отец глотал вино. У меня задрожали руки.

– Наложница, – повторил отец.

– Думайте побыстрее, господин Амотеру. Это мое первое и единственное предложение.

– И все-таки мне надо подумать.

Мне не понравился заискивающий тон отца. Похоже, он уже решил продать меня женатому незнакомцу и хотел лишь соблюсти приличия.

Не знаю, сколько времени длились отцовские раздумья. Когда он заговорил снова, я чуть не подскочила.

– Аделина могла бы стать вам достойной парой. Вы мудро подметили ее достоинства. Даже с этой… отметиной она красивая девушка. Но… своенравная.

Гость качнул бокал.

– Я ее усмирю. Тогда по рукам?

Я закрыла глаза. Мой мир провалился в темноту. Я представила лицо гостя рядом со своим, его руку у меня на талии. Представила его отвратительную улыбку. Даже не жена. Наложница. От этой мысли мне захотелось втиснуться в лестницу. Тем временем отец с гостем пожали руки и чокнулись.

– По рукам. – Казалось, отец сбросил с плеч тяжкий груз. – Завтра она будет вашей. Только… соблюдайте осторожность. Не хочу, чтобы ко мне вломились инквизиторы и оштрафовали за нарушение закона. Я же отдаю вам несовершеннолетнюю.

– Она мальфетто, – напомнил отцу гость. – До них властям нет дела. – Он встал, изящно натянул перчатки. Отец склонил голову. – Утром я пришлю за ней карету.

Пока отец провожал… моего нового хозяина, я торопливо вернулась в спальню и остановилась посреди комнаты. Меня била неудержимая дрожь. До сих пор слова отца для меня будто нож в сердце, а ведь пора бы к ним привыкнуть. «Моя бедная Аделина, – сказал он однажды, поглаживая мою щеку. – Это позор. Посмотри на себя. Разве кто-нибудь захочет взять в жены мальфетто вроде тебя?»

Я пыталась себя успокоить. «Все будет хорошо. Ты хотя бы избавишься от отцовской власти. Быть может, тебе даже понравится». Уговоры не помогали. В груди ощущалась неимоверная тяжесть. Я знала правду. Мальфетто не нужны никому. Они способны лишь накликать беду. Их боятся. Женатому аристократу захотелось поразвлечься с молоденькой девчонкой. А когда я ему наскучу, он не задумываясь вышвырнет меня прочь.

Я оглядела комнату, потом подошла к окну. Мне нравилось смотреть в окно. Даже сейчас это немного успокоило меня. Стекло было исчерчено сердитыми дождевыми струями. В тихие ночи из окна открывался красивый вид на Далию. Я любила разглядывать кирпичные башни, увенчанные куполами, чистенькие мощеные улицы, мраморные храмы. Любила разглядывать гавань. Мне казалось, что город незаметно переходит в море. Тихими ночами по заливу скользили золотые огоньки гондол. Отдельные смельчаки приближались к рокочущим водопадам, служившим южной границей Кенеттры. Однако сегодня океан яростно бушевал, вздымая белые пенистые валы. Каналы превратились в неистовые потоки, заливающие улицы.

Я долго смотрела в окно.

Ночь. У меня осталась одна ночь.

Подбежав к кровати, я нагнулась и вытащила мешок, наспех сшитый из простыни. Внутри лежало серебро высокой пробы: вилки, ножи, канделябры, тарелки, украшенные гравировкой. Словом, все то, чем можно было расплатиться за пищу и крышу над головой. Вот я и добрались еще до одной черты моего характера, за которую по головке не погладят. Я воровка. Месяцами я воровала в отцовском доме, пряча награбленное под кровать. Я давно начала готовиться к бегству, на которое решусь, как только жизнь рядом с отцом станет невыносимой. Не скажу, чтобы я натаскала слишком много. Но если это умело продать, можно выручить несколько золотых талентов. Где-то на полгода хватит.

Потом я распахнула дверцы платяного шкафа и вытащила то, что попалось под руку. Теперь украшения. Их при необходимости тоже можно будет продать. Мои серебряные браслеты. Жемчужное ожерелье, оставшееся после матери и отвергнутое сестрой. Серьги с сапфирами. Из двух длинных кусков шелка я сооружу себе тамуранский тюрбан. Мои серебристые волосы слишком заметны, и на время бегства их надо прикрыть.

Я собиралась с какой-то лихорадочной сосредоточенностью. Одежду и украшения я тоже спрятала в мешок, а его задвинула под кровать. Затем обулась, выбрав мягкие кожаные сапоги для верховой езды.

Оставалось дождаться, когда отец ляжет и заснет.

Где-то через час он ушел к себе. В доме стало тихо. Взяв мешок, я подошла к окну и осторожно толкнула левую створку. Окно открылось. Буря несколько утихла, но дождь продолжал барабанить по крыше и стеклам, заглушая мои шаги. В последний раз я оглянулась, словно ожидая, что сейчас дверь спальни распахнется, войдет отец и спросит: «Аделина, куда ты собралась? От судьбы не убежишь».

Волевым усилием я заставила его голос умолкнуть. Пусть утром отец войдет сюда и обнаружит, что я сбежала, лишив его шанса расплатиться с долгами. Вдохнув поглубже, я начала перелезать через подоконник. По рукам ударили обжигающе холодные струи дождя.

– Аделина!

Я резко обернулась. На пороге стояла моя сестра Виолетта. Она терла заспанные глаза. Взгляд сестры скользнул по открытому окну, затем по мешку у меня за плечами. Я испуганно сжалась, боясь, как бы сейчас она не закричала во весь голос, зовя отца.

Но Виолетта только молча смотрела на меня. Я вдруг почувствовала себя виноватой, однако эти угрызения совести тут же прошли. В сердце не осталось ничего, кроме тихой неприязни к Виолетте. Ну что я за дура? Почему я должна жалеть ту, которая столько раз спокойно наблюдала за моими страданиями? «Я люблю тебя, Аделина, – говорила она, когда мы были маленькими. – И папа тебя любит. Он просто не умеет это показать». С какой стати мне испытывать сострадание к сестре, обласканной отцом?

И тем не менее я бросилась к ней, взяла за руку и приложила палец к ее губам. Виолетта с тревогой посмотрела на меня.

– Ложилась бы ты лучше спать, – прошептала она.

Даже в темноте ее волосы блестели. Глаза казались мраморными. Мои пальцы ощущали гладкость ее нежной кожи. Виолетта была безупречно красива.

– Если отец тебя найдет, бед не оберешься.

Я крепче стиснула ее руку и приложилась лбом к ее лбу. Так мы любили стоять в детстве. Виолетта не выдерживала первой, зная, что отцу не нравилось видеть нас вместе. Однако сейчас она сама не отпускала меня, понимая, как не похожа эта ночь на все остальные.

– Виолетта, помнишь, как однажды ты соврала отцу насчет того, кто разбил его лучшую вазу? – шепотом спросила я, и сестра кивнула. – Тебе нужно будет снова ему соврать, – сказала я, закидывая ей прядку волос за ухо. – Ты спала и ничего не слышала.

Виолетта молча сглотнула, затем оглянулась на тускло освещенную галерею, в конце которой находились отцовские комнаты. Наши чувства к отцу сильно отличались. Ей он постоянно внушал, что глупо тратить время на общение со мной и еще глупее – меня любить. Похоже, эти поучения заставили ее почувствовать себя виноватой. Я ждала ее ответа. Она молча кивнула. Слава богам. Мне стало легче.

– Будь осторожна. Очень осторожна. Удачи.

Мы в последний раз посмотрели друг на друга. «Ты могла бы убежать вместе со мной, – подумала я. – Но я знаю: ты не решишься. Ты слишком труслива. Оставайся здесь и радуйся нарядам, которые покупает тебе отец».

На мгновение у меня исчезла вся неприязнь к сестре. Виолетта всегда была послушной девочкой. Она не виновата, что кровавая лихорадка ее пощадила. «Я желаю тебе счастливой жизни. Пусть найдется тот, за кого ты выйдешь по любви. Прощай, сестра». Я не решилась ждать, пока она что-нибудь скажет. Повернувшись, я подбежала к окну и вылезла на карниз второго этажа.

И чуть не сорвалась. Сапоги скользили по узкому мокрому карнизу. Мешок развязался, и что-то с грохотом полетело на мокрые камни. «Не смотри вниз», – приказала я себе. Крошечными шажками я продвигалась по карнизу, пока не достигла балкона. Там дрожащими руками схватилась за прутья ограды и повисла в воздухе. Потом закрыла глаза и разжала пальцы.

Приземлилась я неудачно. Хорошо еще, что ничего себе не сломала. От удара у меня перехватило дыхание, и несколько минут я пролежала на мокрой земле, потирая ушибленную ногу и хватая ртом воздух. Дождь сделал все вокруг отвратительно блестящим. Такое однажды я видела в кошмарном сне, когда попала в мир зеркал и не знала, как оттуда выбраться. А сейчас мне надо не только выбираться, но и убираться, пока отец меня не хватился. Я заставила себя встать и побежала к конюшне, спасаясь от дождевых струй.

Лошади не обрадовались моему появлению. Они беспокойно перебирали ногами. Я отвязала своего любимого жеребца, прошептала ему на ухо ласковые слова и оседлала его.

Мы понеслись в дождь и темноту.

Я неустанно пришпоривала коня, пока мы не выбрались за пределы отцовского поместья и не оказались на городской рыночной площади. Непривычно было видеть это место, такое оживленное днем, совершенно пустым сейчас. В многочисленных лужах отражалось хмурое небо. Впервые я оказалась в городе ночью, да к тому же в ненастье. Жеребец фыркал и мотал головой. Дождь был ему явно не по нраву. Вода превратила глину в скользкую жижу, в которой вязли конские копыта. Я спешилась, приникла к конской шее, погладила гриву, пытаясь успокоить моего скакуна и заставить двигаться дальше.

А потом услышала приближающийся топот других копыт.

Я обмерла, едва не выронив поводья. Поначалу топот казался далеким. Гром почти заглушал его. Однако через мгновение топот сделался отчетливо слышимым. Даже слишком отчетливо. Я знала, кто этот ночной всадник, гонящийся за мной. Меня затрясло. Я отчаянно вцепилась в мокрую конскую гриву. Отец. Что-то подспудно все время твердило мне: он обязательно погонится за мной. Неужели Виолетта меня выдала? А может, он сам проснулся от грохота вещей, выпавших из моего мешка?

Мои мысли оборвались. Словно призрак, из стены тумана появился отец. У меня заледенела кровь. Отцовские глаза пылали гневом. Никогда еще я не видела его таким разъяренным.

Не успела я вскочить в седло, как отец уже был рядом. Я даже не заметила, когда он спрыгнул на землю. Он бежал, шлепая по лужам. Мокрые полы камзола хлестали его по спине. В следующее мгновение отцовские пальцы, словно железные кандалы, сжали мне запястье.

– Аделина, что ты задумала? – дьявольски спокойным голосом спросил он.

Напрасно я пыталась вырваться. Его пальцы лишь плотнее смыкались вокруг моего запястья. Он резко дернул мою руку. Я споткнулась и упала к его ногам, густо забрызгав себе лицо грязью. Теперь я слышала только шум дождя и голос отца. Если голоса имеют цвет, его голос был сейчас совсем черным.

– Поднимайся, маленькая воровка. Вставай, неблагодарная тварь. – Так же рывком отец поставил меня на ноги. Потом заговорил снова, но уже не сердито, а даже ласково: – Едем домой, любовь моя. Смотри, в какую замарашку ты себя превратила. Разве так можно?

Я молча полоснула по нему сердитым взглядом и что есть силы рванула руку. Отцовские пальцы были скользкими от дождя, это и помогло мне освободиться. Но боль осталась.

Скоро к ней добавилась другая: отец схватил меня за волосы. Я закричала, бессильно молотя руками воздух.

– До чего же у тебя дрянной характер. Брала бы пример с сестры.

Отец поволок меня к своей лошади. Я задела злополучный мешок, привязанный к седлу жеребца, и краденое серебро с отвратительным лязгом попадало в лужу.

– И куда ты собралась бежать, дурочка? Кому еще ты нужна? Никто и никогда не предложит тебе лучшей участи, чем эта. А известно ли тебе, сколько унижений я проглотил, пытаясь выдать тебя замуж? Знаешь ли ты, как тяжело отцу извиняться за свою увечную дочь?

Я закричала. Нет, заорала во все горло, надеясь, что мои вопли разбудят жителей окрестных домов и у меня появятся свидетели… Впрочем, какое им дело до меня? Тем более что все права на стороне отца. А тот, не обращая внимания на мои крики, волок меня дальше, больно дергая за волосы.

– Вот сейчас ты брыкаешься, а потом благодарить меня будешь. – На мгновение он остановился и взглянул на меня. Дождь хлестал его по щекам. – Я же тебе добра желаю. О будущем твоем забочусь.

Его слова я встретила скрежетом зубов.

– Я тебя ненавижу, – прошептала я.

Отец размахнулся и ударил меня по лицу. На секунду вспыхнул ослепительный свет, но это была не молния. Я зашаталась и снова упала в грязь. Отец по-прежнему крепко держал меня за волосы. Так он меня и поднял, вырвав несколько прядей. «Я зашла слишком далеко, – подумала я и содрогнулась от страха. – Наверное, я перешла черту, которую нельзя было переходить».

– Ничего, паршивка. Чужие люди научат тебя жизни, – с холодной яростью произнес отец. – Мне главное – дождаться утра, а там – прости-прощай. Но учти: я скорее убью тебя, чем позволю сорвать эту сделку.

Во мне что-то надломилось. Кажется, я даже услышала хруст. Губы скривились.

В меня вливалась непонятная сила, сочетавшая в себе ослепительный свет и мрачнейший ветер. Наверное, этот ветер разогнал тучи, и выглянувшая луна лишила окружающий мир красок, сделав его черно-белым. Отец почему-то застыл рядом со мной. Его лицо превратилось в злобную маску. Дождевые капли больше не падали, а висели в воздухе. Пространство заполнилось миллионами сверкающих нитей, соединявших всё со всем.

Голос, пробудившийся внутри меня, велел мне схватиться за нити. Окружающий мир застыл. Затем мне показалось, будто мой разум выскочил из тела и спрыгнул на мокрую землю. А из земли стали появляться черные силуэты. Высокие, странным образом скрюченные и изломанные. Их глаза, налитые кровью, неподвижно смотрели на моего отца. Их рты, усеянные острыми зубами, были настолько широкими, что разделяли лица надвое. Я видела, как перепугался отец, когда призраки устремились к нему. Его пальцы разжались. Я упала на землю и поспешила отползти от него подальше. Черные призраки надвигались. Я оказалась в самой их середине: одновременно беспомощная и могущественная. Меня они словно не замечали.

«Я Аделина Амотеру», – шептали призраки отцу, хором передавая ему самые пугающие мои мысли, сочащиеся ненавистью. Моей ненавистью. «Я никому не принадлежу. Клянусь тебе этой ночью, что отрину все, чему ты меня учил. Я стану силой, какой еще не знал мир. Я обрету такое могущество, что отныне никто не посмеет причинить мне вред и сделать больно».

Призраки почти обступили отца. «Подождите!» – захотелось мне крикнуть, однако меня охватило странное ликование. «Остановитесь!» – все-таки прошептала я. Однако призраки не обращали на меня ни малейшего внимания. Отец еще пытался отбиваться от них, ударяя по протянутым к нему костлявым пальцам, но потом вдруг опрометью бросился прочь. Казалось, страх ослепил его. На бегу отец врезался в бок своей лошади и повалился в ближайшую лужу. Лошадь испуганно заржала, взвилась на дыбы, бешено вращая белками глаз.

Когда ее мощные передние копыта вновь соприкоснулись с землей, мой отец оказался под ними. Удар пришелся ему прямо в грудь. Крик мгновенно стих. Тело задергалось в судорогах.

Призраки исчезли, словно их и не было. Дождь вдруг припустил снова. Огненные стрелы молний прочерчивали небо. Гремело так, что у меня дрожали кости. Потоптавшись на бездыханном теле моего отца, очумевшая лошадь мотнула головой и скрылась за дождевой завесой. Меня бросало то в жар, то в холод. Саднили все мышцы. Я валялась в глинистой луже и с немым ужасом смотрела на изуродованный труп, еще недавно бывший моим отцом. Я не могла отвести глаз от страшного зрелища. Дыхание сделалось судорожным, голова пылала. По моему лицу текла кровь. Ноздри наполнились резким запахом железа. Запахом крови. Возможно, это пахли мои раны. А может, и кровь мертвого отца. Оцепенев, я ждала, что призраки появятся снова и обратят свой гнев на меня. Но время шло, а призраков не было.

– Я не собиралась его убивать, – прошептала я, сама не понимая, к кому обращаюсь.

Я приподняла голову, страшась увидеть лица разбуженных жителей окрестных домов. Никого. Дождь грозил утопить меня в этой чертовой луже. Я стала отползать от отцовского трупа. «Это страшная случайность», – мысленно твердила я себе.

И врала. Даже тогда я понимала, что вру. Я самой себе устраивала спектакль, наслаждаясь каждым моментом действа.

– Я не собиралась его убивать! – теперь уже закричала я, заглушая внутренний голос. Правильнее сказать, пыталась закричать. Все это было больше похоже на хныканье или писк. – Я всего лишь хотела сбежать из дома. Хотела только… спастись. Я не…

Трудно сказать, долго ли я так лицедействовала. Кончилось тем, что я встала, трясущимися руками собрала разбросанное серебро, покрепче завязала мешок и забралась в седло. Тронула поводья и покинула страшное место, оставив тело отца, убитого… пусть и не моими руками, но не без моего участия. Я унеслась так быстро, что даже не удосужилась оглядеться по сторонам. Вдруг кто-то все-таки видел, как все было? Тогда я об этом не думала.

Я ехала несколько дней, распродавая серебро по пути. Что-то у меня купил добрый хозяин постоялого двора, что-то – зажиточный крестьянин, проникшийся ко мне симпатией. Часть я продала мягкосердечному пекарю. В очередной город я въезжала с некоторой суммой вырученных талентов. Не ахти сколько, но на хлеб хватит. Конечной точкой моего путешествия была Эстенция – столица острова, портовый город, называемый городом десяти тысяч кораблей. Еще его называли главным бриллиантом в короне Кенеттры. Я слышала, что в Эстенции полным-полно мальфетто и там они куда более привычное зрелище, нежели в Далии. Там я смогу затеряться среди собратьев по несчастью, и никто никогда меня не найдет.

Но на пятый день пути измождение одержало надо мной верх. Я не была всадником, привыкшим сутками не вылезать из седла. До этого я не столько ездила, сколько каталась верхом. Словом, на пятый день я буквально упала с коня перед воротами крестьянской усадьбы. Легла на траву и провалилась в сон.

Меня нашла женщина, в простой, но опрятной коричневой одежде, какую носили крестьянки. Ее лицо было по-матерински участливым. Мое сердце мигом оттаяло. Я почувствовала, что эта женщина не станет задавать лишних вопросов и не побежит доносить властям.

– Помогите мне, – растрескавшимися губами прошептала я. – Мне нужно отдохнуть.

Все так же участливо женщина протянула ко мне руки, взяла мое лицо в свои холодные ладони, долго смотрела на шрам, затем кивнула:

– Идем со мной, дитя.

Она привела меня на чердак просторного амбара и показала большую охапку сена. Пока я устраивалась, женщина сходила в дом, принесла мне ломоть хлеба и кусок твердого сыра. Я едва успела проглотить угощение и тут же уснула, веря, что нахожусь в полной безопасности.

Утром я проснулась оттого, что чьи-то грубые руки стащили меня с сенной постели на шершавые доски пола.

Я боялась открыть свой единственный глаз, а когда открыла, то увидела двоих солдат инквизиции, в упор глядящих на меня. Доспехи белого цвета, с золотой каймой. Каменные лица. Королевские миротворцы – так они именовались официально. В отчаянии я попыталась вызвать ту же силу, что и накануне смерти отца, но ничего не получилось. Окружающий мир не стал черно-белым, и призраки не явились мне на выручку.

За спиной солдат я увидела девичью фигуру, в которой не сразу узнала свою младшую сестру. Хорошенькое личико Виолетты распухло от слез, под глазами темнели круги, а одна щека вспухла от синяка.

– Это твоя сестра? – спросил Виолетту солдат, что был слева от меня.

Виолетта молча смотрела на солдат, но врать она умела плохо, и ответ они прочитали по ее глазам.

Оттолкнув сестру, инквизиторы занялись мною. Меня столь же бесцеремонно, как и разбудили, подняли на ноги. Потом крепко связали руки за спиной.

– Аделина Амотеру, именем короля ты арестована, – произнес второй солдат.

– Это был несчастный случай, – затараторила я. – Дождь, гроза. Лошадь испугалась и…

Инквизитор меня не слушал.

– Ты арестована за убийство своего отца, господина Мартино Амотеру.

– Вы говорили: если я поручусь за нее, вы ее отпустите! – выкрикнула Виолетта. – Я поручилась за Аделину! Она невиновна! – Виолетта схватила меня за руку. Ее глаза были полны слез. – Аделинетта, дорогая, это так ужасно, – с болью в голосе зашептала она. – Я так тебе сочувствую. Они шли за тобой по пятам. Я не собиралась им помогать…

«Но помогла», – подумала я и отвернулась, хотя и не вырвала руку. Нас разъединили солдаты. Мне хотелось сказать Виолетте: «Спаси меня. Ты должна найти способ меня спасти». Однако слова не выговаривались. Меня, меня, меня… Наверное, я была такой же эгоисткой, как наш покойный отец.

* * *

С того утра прошло уже несколько недель.

Теперь вы знаете, как и почему я оказалась прикованной к стене мрачной, сырой тюремной камеры. Суда надо мной не было и не будет. Меня просто казнят, поскольку ни одной живой душе нет до меня никакого дела.

Увы, я слишком поздно узнала о своих необычных способностях. Я совсем не хотела убивать отца, а получается – его кровь на моих руках. Его призрак стал моим непрошеным спутником. Всякий раз, стоит мне проснуться после кошмарного сна, я вижу в углу камеры отцовский силуэт. Призрак смеется надо мной. «Ты пыталась от меня сбежать, – говорит он, – но я тебя нашел. Ты все равно проиграла, а я выиграл». Я кричу, что рада его смерти. Требую, чтобы он убрался и оставил меня в покое. Но он не уходит.

Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Завтра утром меня все равно казнят.

Энцо Валенчиано

Почтовый голубь прилетает поздно ночью. Птица опускается на его руку, обтянутую перчаткой. Он уносит голубя с балкона в дом и снимает привязанный к лапке клочок пергамента. Затем все той же рукой в перчатке, на которой полным-полно пятен крови, ласково гладит голубиную шею и разворачивает послание. Оно написано красивым размашистым почерком.

Я нашел ее. Немедленно приезжайте в Далию.

Ваш верный Вестник

Его лицо остается бесстрастным. Сложив записку, он прячет ее в наручи доспеха. Ночью его глаза – лишь темнота и тень.

Пора в путь.

Аделина Амотеру

Пусть думают они, что удержать меня сумеют.

Хоть всю входную дверь обвешайте замками!

А для меня всегда другая дверь найдется.

Тристан Кирслей. Похитительница Звезд

Шаги в темном коридоре. Идущий останавливается возле двери моей камеры. Тюремщик. Здесь все они гордо величают себя инквизиторами. Дверь не достает до пола, и в эту щель тюремщик пропихивает мне миску с баландой. Миска скользит по мокрому полу и останавливается возле черной лужи в углу, где грязная вода становится гарниром к этой еде. Правда, не знаю, у кого язык повернется назвать мутную жижу едой.

– Твой последний завтрак, – слышится из-за двери. Тюремщик идет дальше, бросая мне на ходу: – Советую подкрепиться, уродина. Через час мы за тобой придем.

Его шаги становятся тише, а затем и вовсе глохнут.

Из соседней камеры слышится тонкий голосок:

– Эй, девчонка!

Невольно вздрагиваю. «Девчонка». Отвечать я не собираюсь, но сосед-узник не унимается:

– Это правда? Говорят, ты из них. Из этих… Молодой Элиты.

Молчу.

– Так как? – не унимается сосед. – Да или нет?

Я не отвечаю.

Он смеется смехом узника, который слишком давно томится в камере и потихонечку сходит с ума.

– Инквизиторы говорят, ты умеешь вызывать демонов. Ты их вызывала? А правда, что кровавая лихорадка изуродовала тебе лицо?

Он вдруг затягивает какую-то песню. Слов не разобрать, мелодия мне тоже не знакома.

– Может, твои демоны помогут мне выбраться отсюда? Как ты думаешь? Это им по силам?

Он заходится приступом безумного смеха.

Я никогда не отвечаю на его вопросы. И в разговор с ним тоже не вступаю. Особенно сейчас, накануне прощания с жизнью. Как он сказал? Молодая Элита? Меня вдруг разбирает смех. Может, похохотать напоследок вместе с этим чокнутым?

Снова пытаюсь вызвать силы, столь жестоко освободившие меня от отца. И снова терплю неудачу.

Время тянется еле-еле. Обещанный час давно прошел. Не знаю, сколько еще времени миновало. Но обо мне не забыли. Шаги спускающихся по каменной винтовой лестнице становятся все громче. Я слышу шумное дыхание солдат. В двери камеры тяжело поворачивается ключ. Скрипят ржавые петли. Дверь открывается. Они пришли за мной.

Солдаты остаются в коридоре. Их факелы тускло освещают камеру. Внутрь входят двое. Лица скрыты глубокими капюшонами. Я забиваюсь в угол, но они хватают меня и поднимают на ноги. Потом отпирают замки на кандалах, и те с лязгом падают на сырой пол.

Отбиваюсь, собрав последние остатки сил. «Это не по-настоящему, – пытаюсь успокоить себя. – Это кошмар». Да, это кошмар. Но кошмар наяву. Самый настоящий.

Меня выталкивают в коридор. Один этаж, второй, третий. Вот как глубоко меня держали. Славные подземелья в Башне инквизиции! Постепенно мокрые, осклизлые полы становятся все суше. Грубый камень сменяется полированным мрамором. Появляются колонны и шпалеры на стенах. На каждой – Вечное Солнце. Символ инквизиции. Пространство вокруг наполняется звуками голосов. Где-то поют. Или мне показалось?

Инстинкт жизни заставляет меня сделать еще одну, отчаянную и глупую попытку вырваться. Мои истоптанные сапоги для верховой езды жалобно скрипят на зеркальном мраморе.

Инквизиторы повисают у меня на руках, толкают вперед.

– Ножками шевели, девчонка! – сердито бубнит один.

Редко кто видит их лица. Их так и зовут – Безликие.

Меня выводят из башни. Я попадаю в мир ослепительного света и невольно щурю единственный глаз. Должно быть, меня привели на центральную рыночную площадь. Глаз начинает слезиться, и потому собравшуюся толпу я вижу как в тумане. Вон сколько их пришло посмотреть на мою казнь. По равнодушному синему небу плывут безупречно-белые облака. Вдали высится деревянный помост с чугунным столбом посередине. Вокруг помоста выстроились солдаты инквизиторской гвардии. Все тот же символ на кирасах. Руки в перчатках замерли на эфесах мечей. Я с трудом волочу ноги.

Чем ближе меня подводят к эшафоту, тем громче становятся крики и улюлюканье толпы. В меня летят гнилые фрукты. Мне в лицо выкрикивают оскорбления и проклятия. Эти люди одеты в грязные лохмотья. На ногах – стоптанная, дырявая обувь. Беспросветные бедняки. Они пришли поглазеть на мои мучения, чтобы на время забыть о собственной нужде, унять урчание вечно голодных желудков. Я опускаю глаза. Мир превращается в один пестрый комок. Только эшафот с чугунным столбом неумолимо приближается.

– Демонесса! – выкрикнул кто-то.

Следом что-то маленькое и острое полоснуло меня по лицу. Наверное, камешек.

– Она исчадие зла!

– Предвестница бед!

– Чудовище!

– Одноглазая уродина!

Я зажмуриваюсь, но мысленным взором продолжаю видеть толпу на площади. У всех лицо моего отца и его голос. «Я всех вас ненавижу». Представляю, как душу их, одного за другим. Голыми руками. Я хочу мира и покоя. Внутри что-то шевелится, но едва я пытаюсь ухватить пробудившуюся силу, она тут же исчезает. У меня сбивается дыхание. Теперь я дышу, словно запыхалась от быстрого бега.

Не знаю, как долго меня вели к эшафоту. И вот он – рядом. Это открытие меня ужасает. Самостоятельно мне не подняться по ступеням. Тогда один из инквизиторов подхватывает меня и перекидывает через плечо. Повисаю у него на плече, как охотничий трофей. Инквизитор подносит меня к столбу и снова ставит на ноги.

Этот чугунный столб громаден. Толщиной с меня саму. Сверху свисает петля. По бокам болтаются цепи для рук и ног. Основание столба завалено вязанками хвороста. Все это я вижу как сквозь запотевшее стекло.

Меня прижимают спиной к столбу, сковывают по рукам и ногам, а на шею набрасывают петлю. В толпе продолжают слать мне проклятия и бросать камни. Сама не зная зачем, я оглядываю крыши окрестных домов. Цепи холодят кожу. Напрасно думать, будто кто-нибудь явится меня спасать. Не могу унять дрожь, отчего все мои цепи гремят.

Поочередно разглядываю инквизиторов, останавливаюсь на самом молодом. Он стоит чуть впереди остальных, посередине. Плечи расправлены, подбородок высоко поднят, руки сомкнуты на спиной. Ко мне он стоит боком, и потому я вижу только его профиль.

– Господин Терен Санторо, – кланяясь, торжественно произносит кто-то из инквизиторов. – Главный Инквизитор Кенеттры.

Не понимаю, кому его представляют. Мне? Толпе? Всем? Неужели сам Главный Инквизитор пришел посмотреть, как меня будут сжигать?

Спокойными, уверенными шагами Терен приближается ко мне. Я пячусь, пока не упираюсь спиной в чугунный столб. Цепи громко лязгают. Главный Инквизитор чуть наклоняет голову. Наши глаза теперь почти на одном уровне. Обилие золотого шитья на белых одеждах свидетельствует о высоком положении Терена. На груди покачивается золотая цепь. Для такой должности он на удивление молод. Волосы у него пшеничного цвета, слишком светлые для уроженца Кенеттры, да и подстрижены они по особой моде: по бокам коротко, на макушке длиннее, а сзади убраны в тонкую косицу, перетянутую золотым обручем. Такую стрижку не часто встретишь в Южной Кенеттре. У Терена худощавое лицо, словно вытесанное из мрамора. Больше всего меня поражают его бледно-голубые глаза. Совсем бледно-голубые. При ярком свете они кажутся бесцветными. Но от этих глаз меня пробирает дрожь. В них таится безумие, нечто дикое и необузданное.

Главный Инквизитор поднимает руку в изящной перчатке и отводит с моего лица прядь волос, забрызганных кровью. Затем приподнимает мой подбородок. Он разглядывает шрам на месте левого глаза. Уголки его рта трогает странная, почти сочувственная улыбка.

– Какая досада, – говорит он. – А так ты была бы очень даже красивой.

Я дергаю подбородком.

– И к тому же норовистой, – почти с жалостью произносит он. – Тебе нечего бояться. – Он подходит еще ближе и почти шепотом добавляет: – В преисподней ты получишь искупление. – Затем Терен отходит к краю эшафота, поворачивается к толпе и воздевает руки, призывая умолкнуть. – Угомонитесь, друзья мои! Не сомневаюсь, что все мы охвачены волнением.

Он ждет, когда стоящие вблизи замолчат, а разговоры в задних рядах превратятся в шепот. Откашливается. Начинает говорить, и его слова звенят над площадью.

– Думаю, многие из вас слышали о волне преступлений, от которых леденеет кровь. Их совершали люди, точнее, жалкие подобия людей, тем не менее возомнивших, что они стоят выше рода человеческого. Кто-то в это поверил, назвав эту кучку отщепенцев Молодой Элитой, словно они и в самом деле представляют собой нечто выдающееся. Сегодня я пришел сюда напомнить вам, насколько они опасны – эти порождения демонов. Безжалостные убийцы, готовые расправляться даже с самыми близкими им людьми, если те становятся у них на пути. Они ослеплены гордыней, а потому презирают закон и порядок. – Терен оглядывается на меня. На площади установилась мертвая тишина. – Но инквизиция не боится демонов. Смею вас уверить: когда мы их находим, то поступаем с ними по закону. Этот закон прост: зло должно быть наказано. – Он обводит глазами толпу. – Инквизиция создана для вашей защиты. И пусть мои слова послужат предостережением тем, кто, быть может, и сейчас продолжает восхищаться этими увечными демонами.

Если бы не цепи, я бы рухнула на хворост. У меня отчаянно трясутся ноги. Мне хочется спрятаться от зевак, окруживших эшафот. Мне невыносимо видеть их любопытные глаза. Неужели и Виолетта стоит где-то здесь? Пытаюсь разглядеть ее среди моря лиц, затем поднимаю глаз к небу. Какой чудесный день! Почему я раньше не замечала эту пронзительную синеву? По щеке катится что-то мокрое. У меня дрожат губы.

Боги, даруйте мне силу. Я так боюсь.

Терену подают зажженный факел. Главный Инквизитор поворачивается ко мне. От вида горящего факела мне становится еще страшнее. Я дергаюсь всем телом. Помню, как врачи выжигали мне левый глаз. Тогда я потеряла сознание. Какой же будет боль, когда огонь целиком охватит твое тело?

Он подносит пальцы ко лбу. Жест прощания. Затем бросает факел к охапке хвороста у моих ног. Сухие ветки моментально вспыхивают. Толпа снова разражается криками и улюлюканьем.

Мне по-прежнему страшно, но к страху примешивается гнев.

Я не умру сегодня на вашем поганом эшафоте!

Погружаюсь в глубины своего разума и наконец ухватываю странную силу, которую безуспешно искала все эти недели. Сердце отчаянно колотится.

Окружающий мир замирает.

Языки пламени замерзают и теперь похожи на черно-белый рисунок. Все вокруг становится черно-белым. Бег облаков по небу прекращается. Ветер тоже перестает дуть. Терен поворачивается ко мне, и его улыбка гаснет. Толпа не понимает, чтó происходит.

Потом у меня в груди раздается знакомый треск. Мир возвращается в привычное состояние. Гудит пламя, пожирая хворост. Но синее небо над головой стремительно темнеет.

Облака из белых становятся черными, принимая устрашающие очертания. Солнце еще пробивается сквозь них, но его свет потерял всякую естественность. Средь бела дня наступает ночь. Толпа разражается испуганными криками. Инквизиторы выхватывают мечи. Как и зеваки, больше похожие теперь на оцепеневшее стадо, они пристально смотрят в небо.

У меня перехватывает дыхание. Не представляю, как остановить разгул стихии.

Кошмар продолжается. По небу движется что-то черное, но это не тучи. Это сгустки черных пятнышек, которые вдруг начинают падать вниз. Саранча! Она дождем сыплется на головы вопящих от страха людей. Крики тонут в мерном, неумолимом жужжании. Инквизиторы неистово размахивают мечами. Бесполезно.

Языки пламени лижут мне ноги. Чувствую нестерпимый жар. Саранча поглотит меня раньше, чем я сгорю.

Пытаюсь хотя бы немного отодвинуться от пылающего хвороста и вдруг замечаю странное явление. Саранча приближается и… проходит сквозь меня, не причинив ни малейшего вреда. Это призрачные насекомые. Они пролетают сквозь тела инквизиторов и беснующейся толпы.

«Иллюзия! – догадываюсь я. – Саранча столь же призрачна, как и черные фигуры, напавшие на моего отца».

Один инквизитор неуклюже поднимается на ноги. Дым разъедает ему глаза. Он машет мечом, указывая на меня, а потом, шатаясь, направляется ко мне. Я собираю последние силы и дергаю цепи. Из-под запястий брызжет кровь. Инквизитор все ближе. Он идет, не обращая внимания на призрачную саранчу.

И вдруг…

Передо мною что-то мелькает. Что-то сапфирово-синее и серебристое. Пламя возле моих ног гаснет, оставляя струйки дыма.

Потом я замечаю фигуру человека. Он движется с умопомрачительным изяществом, оказываясь между мною и инквизитором. Совсем молодой парень. Во всяком случае, так мне кажется. Откуда он взялся? Не в пример черным небесам и саранче, он совершенно реален. На нем сапфирово-синий плащ с капюшоном. Лицо полностью закрыто серебряной маской. Парень наклоняется в сторону инквизитора. В обеих руках у него по длинному кинжалу.

Инквизитор останавливается как вкопанный. Чувствуется, он растерян.

– Отойди прочь, – требует он.

Парень в серебряной маске склоняет голову набок.

– Как невежливо, – густым насмешливым голосом произносит он.

Даже в этом невообразимом хаосе голосов я слышу его слова.

Инквизитор делает выпад, норовя ударить парня мечом. Тот танцующим движением уклоняется и сам наносит удар кинжалом. Кинжал глубоко вонзается в тело инквизитора. Миротворец короля, похоже, не верит, что его жизнь вот-вот оборвется. Он выпучивает глаза и визжит, как свинья под тесаком мясника. Я ошеломлена и не могу даже вскрикнуть, но что-то во мне искренне радуется.

Инквизиторы бросаются к убитому соратнику. Парень справился с одним, но как он выстоит против дюжины? А он лишь кивает, подзадоривая их подходить ближе. Они подходят, и парень проскальзывает сквозь них, как ручей сквозь камни. Все его тело – сплошное движение. Серебристые лезвия кинжалов маленькими молниями сверкают в темноте. Ближайший к парню инквизитор замахивается, собираясь перерубить его надвое, однако парень успевает отсечь ему руку. Меч с лязгом падает. Парень поддевает его ногой, ловит и сжимает в руке.

Приглядевшись, я замечаю еще несколько фигур в плащах и масках. Парень пришел не один.

– Это Жнец! – кричит Терен, указывая на парня с инквизиторским мечом.

Терен бросается к парню. Бледно-голубые глаза радостно блестят.

– Схватить его! – командует Главный Инквизитор.

Жнец. Я встречала это имя на амулетах, рядом с тремя другими именами Молодой Элиты.

Инквизиторы несутся к эшафоту. Парень замирает, глядя на них. С лезвий кинжала и меча капает кровь. Потом Жнец выпрямляется, вскидывает руку над головой и резко чертит в воздухе дугу.

Из-под его рук вырывается столб огня и окружает эшафот, отделяя нас от нападающих. С другой стороны завесы доносятся испуганные вопли.

Парень подходит ко мне. Огонь, бушующий за его спиной, делает Жнеца похожим на посланца ада. Маска скрывает все, кроме его глаз – черных как ночь, но удивительно живых.

Жнец молча хватается за нижние цепи, которыми скованы мои ноги. От его прикосновения железо раскаляется добела. Цепи плавятся. Мои ноги свободны. То же самое он проделывает с петлей на моей шее. Последними он освобождает мои руки.

«Стену опалило, а тела этих несчастных оплавились изнутри».

У меня нет сил стоять на ногах. Я падаю, но парень подхватывает меня, как перышко. Напрягаюсь всем телом, думая, что его прикосновение обожжет мне кожу. От парня пахнет дымом. От его тела исходит жар. Я устало упираюсь ему в плечо. Совсем не могу сопротивляться, однако все равно пытаюсь. Все вокруг тонет во тьме.

– Не дергайся, – шепчет мне парень. – Держись крепче.

– Я могу идти, – бормочу я, но это лишь слова.

Я обессилена так, что не могу даже думать. Он куда-то меня несет. Погружаюсь во тьму. Последнее, что успеваю заметить, – серебристый знак на его наручах.

Знак кинжала.

Эстенция Северная Кенеттра Морские земли

Аделина Амотеру

На севере расположены заснеженные Небесные земли. На юге – Солнечные земли с их изнурительным зноем. А между ними находятся острова, составляющие Морские земли. Их населяют разные народы. В мире, разрываемом крайностями, Морские земли – настоящая жемчужина богатства и торговли.

Этьен Ариата. Народы Небесных, Солнечных и Морских земель

Мне снится Виолетта. Поздняя весна. Ей восемь, мне – десять, и мы пока еще ничего не понимаем во взрослом мире.

Мы с ней играем в садике за нашим домом. Зеленый прямоугольник, со всех сторон окруженный старыми каменными стенами. Стены изрядно обветшали, их камень потерял былую твердость. В садик ведет ярко-красная калитка с ржавым засовом. Я люблю наш садик. Стены густо поросли плющом. Ветви полны белых цветков, пахнущих свежестью дождя. В саду есть и другие цветы: оранжевые розы, островки ярко-синих васильков, красные олеандры, сиреневые барвинки и кустики белых лилий.

Мы с Виолеттой всегда любили играть в зарослях папоротника, росшего повсюду, и прятались в его тени… Я сижу на траве, расправив подол платья, и терпеливо жду, пока Виолетта не вплетет мне в волосы корону из барвинка. У нее тонкие, проворные пальчики. От сладковатого аромата цветов мои мысли становятся такими же приятными. Я закрываю свой единственный глаз и представляю у себя на голове настоящую корону из золота, серебра и рубинов. Косы Виолетты щекочут меня. Я слегка пихаю сестру в бок, стараясь не засмеяться. Она хихикает и целует меня в щеку. Я наклоняюсь к ней, размягченная погожим днем и благодушным настроением. Затягиваю любимую мамину колыбельную. Виолетта внимательно слушает, словно я и есть наша мать, которую она почти не помнит. Воспоминания… Я помню то, чего не помнит сестра.

Плетение цветочной короны – занятие однообразное, и я как могу развлекаю сестру. Рассказываю ей старую сказку, которую слышала от матери.

– Мама часто говорила, что внутри лилий живут крошечные феи. Когда идет дождь и цветки опадают на землю, феи любят купаться. И тогда их можно увидеть.

Красивое личико Виолетты озаряется улыбкой. Она еще верит в подобные сказки.

– Фей действительно можно увидеть?

Я улыбаюсь наивности сестры. В этот момент мне и самой хочется верить в фей.

– Конечно. Я их видела.

Через мгновение Виолетта забывает о феях. Ее внимание привлекает шорох в папоротнике. У сестры округляются глаза. Бабочка. Почему-то она торопится укрыться в траве. Присмотревшись, вижу: у бабочки только одно крылышко. Красивое, отливающее бирюзой. Второго нет.

– Бедняжечка, – приговаривает Виолетта, сажая покалеченную бабочку себе на ладонь.

Бабочка вяло шевелит оставшимся крылышком. На ладонь сестры сыплется золотая пыльца. Похоже, кто-то пытался съесть несчастное насекомое, но сумел откусить лишь одно крылышко. Темные глаза Виолетты полны ужаса и сострадания.

– Как ты думаешь, я могу ее спасти?

Я пожимаю плечами и тихо, чтобы еще сильнее не раздосадовать сестру, отвечаю:

– Боюсь, что нет. Она умрет. Или ее съедят.

– Откуда ты знаешь? – упрямится Виолетта, любуясь увечным насекомым.

– Я говорю правду.

– А почему ты не хочешь спасти бабочку?

– Я и хотела бы, но это невозможно.

Виолетта опечаленно трясет головой. Чувствуется, ей не понравились мои слова. Меня это начинает раздражать.

– Зачем тогда спрашиваешь, если сама уже знаешь ответы? – Теперь я говорю с ней холодно. – Виолетта, вскоре ты поймешь, что не все живут легко и весело, как ты. Бывают увечья, которые уже не исправить.

Я смотрю на бабочку, ковыляющую по ладони сестры. Изуродованное туловище насекомого вызывает у меня всплеск злости. Резко смахиваю бабочку на траву. Она приземляется на спину и беспомощно сучит лапками.

Мгновенно спохватываюсь. Зачем я это сделала?

Виолетта заливается слезами. Я не успеваю попросить у нее прощения. Сестра вскакивает. Цветки барвинка из недоконченной короны разлетаются в разные стороны.

Сестра хочет убежать от меня, поворачивается и вдруг видит отца. От него сильно пахнет вином. Этот запах часто сопровождает его, паря невидимым облачком над головой. Отец наклоняется к Виолетте, и она тут же вытирает глаза. Он хмурится.

– Виолетта, дитя мое, почему ты плачешь? – спрашивает отец, гладя ее по щеке.

– Это так, понарошку, – шепотом отвечает сестра. – Мы хотели спасти бабочку.

Взгляд отца находит в траве умирающее насекомое.

– Обе? – недоверчиво спрашивает отец. – Сомневаюсь, что твоей сестре хотелось ее спасти.

– Аделина показывала, как это надо делать, – пытается врать Виолетта.

Увы, слишком поздно. Думаю, отец видел, как я сбрасывала несчастную бабочку с ее ладони. Отцовский взгляд перемещается на меня.

Мне делается страшно. Начинаю отползать, поскольку знаю, чем это закончится. Когда кровавая лихорадка выкосила треть взрослого населения и покалечила детей, мы вызывали жалость. Нас называли бедняжечками и гладили по голове. Все изменилось после смерти родителей нескольких мальфетто. Все эти люди не просто умерли, а были убиты или стали жертвами несчастных случаев. И тогда в храмах объявили произошедшее вмешательством демонов, и нас прокляли. «Держитесь подальше от этих уродцев. Они приносят сплошные беды». Вот так жалость сменилась страхом. А к страху, учитывая нашу пугающую внешность, быстро добавилась ненависть. Поползли слухи, будто мальфетто обладают сверхъестественными силами, которые проявляются, если увечного ребенка разозлить или испугать.

Моего отца это заинтересовало. Если и я обладаю какими-то способностями, из меня можно извлечь выгоду. Отец мог бы продать меня в цирк уродов и получить не только деньги, но и соответствующий документ от инквизиции, тем самым вернув себе репутацию добропорядочного негоцианта. Или же он мог бы распоряжаться моими способностями по своему усмотрению. Узнав об этом, отец несколько месяцев подряд пытался что-то во мне пробудить.

Он подает мне знак приблизиться. Подхожу. Его холодные ладони касаются моего подбородка. Мы оба молчим. Мне тягостна каждая секунда. Пытаюсь сказать, что не хотела огорчать Виолетту и готова извиниться перед ней, но страх сдавливает мне горло. Представляю, как скрываюсь от отца за темной завесой. Там, где он меня не увидит и не достанет. Сестра прячется за отцовской спиной. Ее глаза широко распахнуты. Взгляд бегает от меня к отцу. Как и я, она испугана его внезапным появлением.

Отец снова смотрит на умирающую бабочку, барахтающуюся в траве.

– Доканчивай начатое. – Он кивает на увечное насекомое.

Я не двигаюсь с места.

– Чего ты медлишь? – с пугающей ласковостью спрашивает он. – Ты ведь этого хотела. – Отцовские пальцы больно сжимают мой подбородок. – Подними бабочку!

Дрожа, я выполняю отцовское повеление. Зажав между пальцами бирюзовое крылышко, поднимаю несчастную бабочку в воздух. Кожа вокруг запястья покрывается золотистой пыльцой. Бабочка отчаянно перебирает лапками, борясь за жизнь. Отец улыбается. В глазах Виолетты блестят слезы. Мы обе и подумать не могли, чем закончится история с однокрылой бабочкой.

– А теперь оторви ей второе крылышко! – требует отец.

– Папа, не надо, – пробует возразить Виолетта.

Она обнимает отца за шею, пытаясь разжалобить. Бесполезно.

Кусаю губы, чтобы не заплакать.

– Не хочу, – шепотом произношу я, но при встрече с отцовским взглядом все дальнейшие слова застывают у меня в горле.

Я беру туловище бабочки в другую руку и все теми же двумя пальцами отрываю второе крылышко. Мне кажется, что вместе с ним у меня разорвется сердце. Искалеченное, но все еще живое создание ползает по моей ладони. Внутри меня шевелится что-то темное и мрачное.

– Убей ее!

Словно в тумане, надавливаю большим пальцем на бескрылое туловище обреченной бабочки. Слышу негромкий хруст. Бабочка умирает не сразу. Еще несколько секунд она дергается в судорогах.

Виолетта плачет.

– Замечательно, Аделина. Мне нравится, когда ты показываешь свою истинную суть. – Отец берет меня за руку. – Тебе это доставило наслаждение?

Хочу покачать головой, но его глаза заставляют меня замереть. Отцу нужно, чтобы я что-то выпустила из себя. Но что? Если там что-то и есть, я не знаю, как это вытащить наружу. Киваю в ответ. «Да, мне это доставило наслаждение. Огромное наслаждение. Я скажу любые слова, какие тебе хочется от меня услышать, только не делай мне больно».

Отец не отпускает мою руку и все больше хмурится.

– Аделина, внутри тебя должно быть что-то. Какие-то способности. – Он трогает мой безымянный палец. – Покажи их. Должна же быть хоть какая-то польза от твоего увечья. Мне нужно убедиться, что ты не напрасно ешь мой хлеб.

Я сильно испугана и не знаю, как ему ответить.

– Прошу прощения, – наконец выговариваю я. – Я не хотела огорчать Виолетту. Я лишь…

– Нечего оправдываться. – Отец оглядывается. – Виолетта, подойди сюда. Ближе. Посмотрим, годна ли твоя сестра хоть на что-то.

«Есть ли у нее то, что я мог бы выгодно продать».

– Папа, не трогай ее, – хнычет Виолетта, повисая у него на руке. – Аделина не сделала мне ничего плохого. Мы просто играли. А потом я увидела эту бабочку…

Мы обмениваемся лихорадочными взглядами. «Виолетта, спаси меня».

Отец отталкивает Виолетту и еще крепче сжимает мой безымянный палец.

– Аделина, неужели ты такое же никчемное создание, как та бабочка?

Я отчаянно мотаю головой. «Нет. Пожалуйста, дай мне шанс».

– Так покажи. Покажи, на что ты способна.

Потом он ломает мне верхний сустав безымянного пальца.

* * *

Я просыпаюсь, давясь безмолвным криком. Искалеченный палец болит так, будто его сломали только что, а не шесть лет назад. Принимаюсь его растирать, как всегда пытаясь выпрямить искривленный сустав. Внутри меня бурлят темные волны. Отцу нравилось, когда меня захлестывало ощущение собственного уродства.

Щурюсь от света. Куда я попала? Из арочных окон льются косые лучи солнца. Комната мне не знакома. Солнце окрашивает ее в кремовые тона. Легкий ветерок колышет тонкие, прозрачные занавески. Рядом с кроватью замечаю стол с раскрытой книгой, чернильницей и пером. На комодах и балконных карнизах стоят чаши с лепестками жасмина. Наверное, это их сладковатый аромат навеял мне сон о нашем садике. Осторожно поворачиваюсь и вижу, что лежу на кровати с вышитыми подушками. Одеяло такое же. Моргаю, не понимая, как я сюда попала.

Наверное, я умерла. Однако комната совсем не похожа на преисподнюю. Там должно быть полным-полно темной воды и уж точно нет никакого солнца. Что со мной произошло? Меня ведь собирались сжечь. Я помню эшафот, строй инквизиторов вокруг. Помню, как билась в цепях. Оглядываю свои руки. Они забинтованы. Пытаюсь пошевелить ими. Обожженная кожа сразу отзывается болью. Вся грязная, рваная одежда, что была на мне, исчезла. Сейчас я одета в сине-белый хитон. Кто же меня вымыл и переодел? Дотрагиваюсь до головы и вздрагиваю. Там, где отец вырвал у меня приличный клок волос, обнаруживаю повязку. Осторожно провожу рукой по остальной части головы. Волосы у меня тоже чисто вымыты. Морщу лоб, пытаясь вспомнить еще что-нибудь.

Терен, Главный Инквизитор. Погожий день, солнце и синее небо. Громадный чугунный столб, окруженный солдатами инквизиции. Зажженный факел, который бросили в вязанку хвороста возле моих ног.

А потом я устроила тьму кромешную. Мой единственный глаз округляется. Ко мне стремительным потоком возвращается память.

Воспоминания прерывает стук в дверь.

– Войдите, – отвечаю я.

Странно отдавать приказы в неизвестно чьем помещении. Привычно прикрываю волосами левую половину лица, пряча шрам.

Дверь открывается. Входит молодая служанка. Увидев, что я проснулась, радостно улыбается и спешит к постели. В руках у нее поднос, заставленный едой, и хрустальный бокал с искрящимся напитком. Слоистый розовый хлеб испекли совсем недавно, от него еще идет пар, приличный кусок мяса с золотистым картофелем, замороженные фрукты, пирог с малиной, украшенный яичной глазурью. От аромата масла и пряностей у меня кружится голова. Я целый месяц не ела настоящей пищи. Видя, как я уставилась на ломтики свежих персиков, служанка улыбается:

– У нас есть поставщик, который снабжает нас лучшими фруктами во всей Золотой долине.

Служанка ставит поднос на комод рядом с кроватью и проверяет мои повязки. Я с восхищением смотрю на ее платье. Будучи дочерью негоцианта, я понимаю толк в тканях. Платье сшито из сверкающего атласа и оторочено золотой нитью. Слишком дорогой наряд для служанки. Это вам не какая-нибудь грубая холщовая ткань, продаваемая за несколько медных лунсов. Атлас явно привезен из Солнечных земель и за него уплачено золотыми талентами.

– Я дам знать, что вы пробудились, – говорит служанка, осторожно развязывая повязку на моей голове. – После нескольких дней отдыха вы выглядите гораздо лучше.

Ее слова приводят меня в замешательство.

– Дадите знать? Кому? Сколько я вот так проспала?

Служанка краснеет и прикрывает лицо руками. Ухоженными руками, надо сказать. С безупречными ногтями, как у знатной дамы. Кожа блестит от ароматных масел. Куда же я попала? Дом, где у служанок вид аристократок, никак не назовешь обычным.

– Простите, госпожа Амотеру.

Она даже знает, как меня зовут!

– Мне велели не слишком много с вами разговаривать. Должна вас заверить, что здесь вы в полной безопасности. Скоро он сам появится и все вам объяснит. – Она умолкает, потом указывает на поднос. – Подкрепитесь, молодая госпожа. Вы, должно быть, сильно проголодались.

Я жутко голодна, однако не тороплюсь браться за еду. То, что служанка возится с моими ранами, вовсе не объясняет, зачем меня лечат. Я сразу вспоминаю крестьянку, к которой попросилась на ночлег, а она выдала меня инквизиции. Вдруг эта соблазнительная еда напичкана отравой?

– Пока мне что-то не хочется есть, – вру я, вежливо улыбаясь. – Но вы не уносите еду. Я поем… потом.

Служанка тоже улыбается. Вроде бы с оттенком сочувствия.

– Я ведь не заставляю вас есть прямо сейчас. Я оставлю поднос. Когда захотите, тогда и будете есть. Правда… жаркое может остыть, а замороженные фрукты растают. – Заслышав шаги в коридоре, служанка умолкает. – Он, – почти шепотом произносит она. – Должно быть, уже знает.

Она выпускает мою руку, торопливо кланяется и спешит к двери. В этот момент дверь открывается и входит молодой парень.

Что-то в его облике кажется мне знакомым. Ну конечно – глаза! Я сразу вспоминаю эти глаза: черные как ночь, с густыми ресницами. Это мой таинственный спаситель. Сегодня он без серебряной маски и плаща с капюшоном. На нем рубашка из тонкого полотна и черный бархатный камзол, отороченный золотом. Такую одежду носят лишь самые богатые аристократы. Он высок ростом. У него светло-коричневая кожа уроженца Северной Кенеттры. Узкое лицо с высокими скулами. Красивое лицо, надо сказать. Но больше всего меня поражают его волосы. При свете они имеют темно-красный цвет и кажутся почти черными. Волосы густого кровавого оттенка. Таких волос я еще не видела. Сзади они увязаны в свободную косичку. Волосы не от мира сего.

Как и на мне, кровавая лихорадка оставила на нем свою отметину.

Служанка застывает в низком поклоне и что-то бормочет. Слов мне не разобрать. Ее лицо становится ярко-красным. С парнем… надо понимать, ее хозяином, она говорит совсем не так, как со мной. Тогда она держалась уверенно, а сейчас похожа на робкого, испуганного ребенка.

Парень отвечает на ее слова легким кивком. Не теряя ни мгновения, служанка снова кланяется и убегает. Мое беспокойство тоже нарастает. Я помню, как он, невзирая на свою молодость, играючи расправился с отрядом инквизиции. Его противниками были взрослые крепкие мужчины, хорошо обученные сражаться. А он расшвырял их, будто оловянных солдатиков.

Он проходит по комнате. Все то же нечеловеческое изящество движений. Видя, как я пытаюсь сесть прямее, небрежно взмахивает рукой. На пальце, поймав солнечный луч, вспыхивает золотое кольцо.

– Чувствуй себя как дома, – говорит он.

Теперь я вспоминаю и его голос: мягкий, бархатистый, где за бархатом интонаций скрываются неведомо какие тайны. Он пододвигает кресло поближе к моей кровати и садится. Потом подается вперед, упирая подбородок в ладонь. Вторая рука остается на эфесе кинжала, подвешенного к поясу. Даже в теплом помещении на его руках тонкие перчатки. Присмотревшись, замечаю на них капельки засохшей крови. Меня прошибает дрожь. Парень не улыбается.

– Ты ведь отчасти тамуранка, – помолчав, произносит он.

– Что? – растерянно спрашиваю я.

– Амотеру – фамилия тамуранская. У коренных жителей Кенеттры таких фамилий нет.

Откуда ему так много известно про Солнечные земли? Даже среди тамуранцев фамилия Амотеру встречается редко.

– В Южной Кенеттре живет немало выходцев из Тамуры, – наконец отвечаю я.

– У тебя наверняка было и тамуранское младенческое имя.

Эти слова парень произносит непринужденно, будто я пришла к нему в гости, а не попала сюда прямо с эшафота.

– В детстве мама звала меня ками гоургаем, – говорю я. – Это означает «моя маленькая волчица».

Он слегка наклоняет голову:

– Интересный выбор имени.

Его вопрос пробуждает во мне давние воспоминания о матери. Последние счастливые месяцы перед нашествием кровавой лихорадки. «В тебе, ками гоургаем, пылает огонь твоего отца», – говорила она, гладя мое лицо своими теплыми руками. Она улыбалась, но как-то странно. Мягкие черты ее лица почему-то становились суровее. Помню, потом она поцеловала меня в лоб. «Это хорошо. В здешнем мире тебе понадобится огонь».

– Мама считала волков красивыми зверями, – отвечаю я.

Парень разглядывает меня со спокойным любопытством. По моей спине ползет тонкая струйка пота. Появляется смутное ощущение, что я где-то видела его, не только во время казни, а где-то еще.

– Думаю, маленькой волчице не терпится узнать, куда она попала.

– Да, конечно, – улыбаюсь я, стараясь показать, что ему нечего опасаться. – Буду вам очень признательна за пояснения.

Я не настолько безрассудна, чтобы вызвать неудовольствие у этого виртуозного убийцы. Достаточно взглянуть на его перчатки, густо усеянные пятнами крови.

Выражение его лица становится отрешенным и сдержанным.

– Ты находишься в самом центре Эстенции.

Я едва сдерживаю крик. Столица Кенеттры. Портовый город на северном побережье. Такая же крайняя точка на севере, как и Далия на юге. Конечный пункт моего несостоявшегося бегства. Мне хочется вскочить с постели, подбежать к открытому окну и полюбоваться на этот сказочный город, но я подавляю волнение и вновь сосредоточиваюсь на молодом аристократе, сидящем напротив меня.

– А кто вы… господин? – спрашиваю я, не забывая об учтивости.

– Меня зовут Энцо. – Он слегка наклоняет голову.

– Вас называли… там, на площади… они называли вас Жнецом.

– Да. Я известен и под таким именем.

У меня волосы становятся дыбом.

– Почему вы меня спасли?

Впервые за время нашего разговора напряжение на его лице уступает место легкой улыбке удивления.

– Вообще-то, другие сначала меня благодарили.

– Благодарю вас, господин Энцо. Так почему вы меня спасли?

Под его пристальным взглядом я густо краснею.

– Я удовлетворю твое любопытство.

Он меняет позу и снова наклоняется вперед. Я замечаю на его кольце простую гравировку: ромб со слегка скругленными сторонами.

– Вернемся к утру твоего сожжения. Скажи, ты впервые сотворила нечто сверхъестественное?

Я отвечаю не сразу. Может, соврать? Но ведь он наверняка знает, что меня арестовали и приговорили к смерти. Решаю сказать правду.

– Нет, не впервые.

Энцо задумывается над моим ответом. Затем протягивает ко мне руку и, по-прежнему не снимая перчаток, щелкает пальцами.

С пальцев срывается огонек и начинает жадно лизать воздух. В отличие от моей иллюзорной темноты, огонь кажется вполне реальным. Воздух начинает дрожать от его тепла. То же тепло ощущают и мои щеки. Передо мной несутся жуткие воспоминания утра моего сожжения. Я в ужасе сжимаюсь. Тогда он отделил эшафот огненной стеной. И тот огонь был вполне настоящим.

Энцо качает рукой, и пламя гаснет. Остается лишь тоненькая струйка дыма. Мое сердце бьется еле-еле.

– Когда мне было двенадцать, – начинает он, – кровавая лихорадка добралась до Эстенции. Она свирепствовала целый год. Из всей нашей семьи заболел только я. Еще через год врачи объявили меня выздоровевшим, однако я чувствовал, что со мной продолжают твориться странные вещи. Мне становилось то нестерпимо жарко, то нестерпимо холодно. Потом вдруг обнаружилось вот это. – Он смотрит на свою руку и снова поднимает глаза на меня. – Ну а какова твоя история?

Я открываю рот и тут же закрываю снова. Продолжаю думать о кровавой лихорадке. Целое десятилетие она волнами накатывалась на страну, начавшись в моей родной Далии и завершившись в Эстенции. И потери здесь были самыми значительными среди кенеттранских городов. Сорок тысяч горожан умерли, и еще сорок тысяч навсегда получили отметины. Почти треть населения Эстенции. Говорили, что столица до сих пор не преодолела всех последствий эпидемии.

– Моя история слишком личная, чтобы рассказывать ее человеку, с которым я едва знакома, – наконец отвечаю я.

Энцо встречает мои слова с непоколебимым спокойствием.

– Я рассказываю свою историю отнюдь не для того, чтобы ты могла получше меня узнать. У меня другая цель – предложить тебе соглашение.

– Вы один из…

– И ты тоже, – перебивает меня Энцо. – Ты умеешь создавать иллюзии. Естественно, ты привлекла мое внимание. – Видя мой скептический взгляд, он продолжает: – Сюда дошли сведения, что храмы Далии переполнены испуганными верующими. И знаешь, когда это случилось? После твоей стычки с отцом.

Я умею создавать иллюзии. Вызывать несуществующие образы и заставлять других верить в их реальность. Меня начинает мутить. «Аделина, ты чудовище». Я инстинктивно провожу рукой по другой руке, словно пытаясь избавиться от чего-то. Отец изо всех сил пытался спровоцировать меня на нечто подобное. И теперь я здесь, а отец – на том свете.

Энцо терпеливо ждет, когда я снова заговорю. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я нахожу силы продолжить.

– Я заболела кровавой лихорадкой в четыре года. Врачам пришлось выжечь мне левый глаз… А это я делала… только дважды. В детстве у меня не проявлялось никаких странностей.

Он кивает:

– У одних эти силы проявляются раньше, у других позже, но наши истории одинаковы. Аделина, я знаю, каково расти, будучи мальфетто. И здесь нам ничего не надо друг другу объяснять. Мы все это понимаем.

– Мы все? – переспрашиваю я, вспоминая деревянные амулеты и слухи о Молодой Элите. – Значит, есть и другие?

– Да. Они есть повсюду.

Ветроходец. Чародей. Алхимик.

– Кто они? Сколько их?

– Пока немного, но их число растет. Через несколько лет после того, как кровавая лихорадка покинула Кенеттру, мы начали заявлять о своем присутствии. Странности происходили то в одном, то в другом месте. Семь лет назад жители Тризе-ди-Маре забили камнями девочку. Она не сделала ничего плохого: просто в разгар лета покрыла льдом местный пруд. А пять лет назад в Адаре сожгли парня, и опять из-за невинного пустяка. Дело было ранней весной. Он подвел свою девушку к цветочной клумбе, и у нее на глазах клумба запестрела распустившимися цветами. – Энцо поправляет перчатки, и я невольно смотрю на пятна запекшейся крови. – Как ты понимаешь, у меня были веские основания держать свои способности в тайне. Но потом я встретил человека, обладавшего не менее странными способностями. И у него они появились после кровавой лихорадки. И тогда я перестал таиться.

– Значит, вы Молодая Элита. – Я произношу эти слова вслух.

– Так прозвали нас люди за молодость и сверхъестественные способности. Инквизиция терпеть не может это название. – Энцо улыбается. Совсем как напроказничавший мальчишка. – Я глава Общества Кинжала. Это одна из групп Молодой Элиты. Мы ищем себе подобных, стремясь опередить инквизицию. Думаю, такие же элиты есть во всех уголках мира. Моя цель – объединить их все. Каждый раз, когда инквизиция думает, будто они поймали человека из Молодой Элиты, они сжигают свою жертву, как пытались сжечь тебя. Некоторые семьи изгоняют таких, как мы, веря, что мальфетто приносят несчастья. И король объясняет свое никудышное правление вмешательством мальфетто. Можно подумать, это мы виноваты в постоянном обнищании страны. Если мы не будем наносить ответных ударов, король и его Ось Инквизиции перебьют нас всех. Каждого, кого в детстве пометила кровавая лихорадка. – Его глаза становятся жесткими. – Но мы наносим ответные удары. Правда, Аделина?

Слова Энцо заставляют меня вспомнить о странном шепоте, сопровождавшем мои иллюзии. Это были голоса чего-то темного, могущественного и мстительного. Они призывали не оставаться в долгу. Мне сдавливает грудь. Я боюсь. И в то же время заинтригована его словами.

– Что вы намерены сделать? – тихо спрашиваю я.

Энцо откидывается на спинку кресла, смотрит в окно.

– Разумеется, мы захватим трон.

Он произносит это обыденным, даже равнодушным тоном, словно говорит о своем завтраке.

Неужели он хочет убить короля? А как он надеется одолеть инквизицию?

– Это невозможно, – шепчу я.

Энцо искоса смотрит на меня. В его взгляде – любопытство и непонятная мне угроза.

– Так ли уж невозможно?

У меня покалывает кожу. Я всматриваюсь в своего спасителя и… чуть не вскрикиваю, успев прикрыть рот. Вспомнила, где видела его раньше!

– Вы… – запинаюсь я. – Вы принц.

Ничего удивительного, что мне знакомо его лицо. Я видела много детских портретов наследного принца Кенеттры. Тогда он был кронпринцем, нашим будущим королем. Ходили слухи, что он умер от кровавой лихорадки. Однако он выжил, получив свою отметину. Теперь о престолонаследии не могло быть и речи. Затем все официальные сообщения о судьбе принца прекратились. Вскоре король умер. Старшая сестра Энцо лишила его всех прав, изгнала из дворца, под страхом смерти запретив появляться вблизи королевской семьи. Королем стал ее муж, влиятельный и властолюбивый герцог.

Я невольно склоняю голову и шепчу:

– Ваше королевское высочество.

Энцо отвечает едва заметным кивком.

– Теперь ты знаешь истинную причину гонений на мальфетто. Король и королева весьма преуспели в этом. Можно придумывать любые небылицы о мальфетто. Простонародье трепещет от страха. У инквизиции развязаны руки. И все с одной-единственной целью – не допустить меня к трону.

У меня дрожат руки. Теперь мне понятны замыслы Энцо. Он собирает сподвижников, чтобы с их помощью вернуть свои права.

Энцо наклоняется ко мне. Настолько близко, что я замечаю ослепительно-красные нити в его глазах.

– Аделина Амотеру, я предлагаю тебе соглашение. Ты можешь до конца своих дней скитаться, прячась от инквизиции. Одиночество. Жизнь без друзей, поскольку в каждом ты будешь подозревать предателя. Ты станешь замирать от каждого стука и шороха, боясь, как бы Ось Инквизиции не выследила тебя и не казнила за преступление, которого ты не совершала. Или же ты можешь… примкнуть к нам. Дарование, которым тебя наградила кровавая лихорадка, вовсе не такой пустяк, как может показаться. Существуют знания и упражнения, позволяющие управлять твоей силой. Тебе она кажется хаотичной, но во всяком хаосе есть своя причина. Повторяю: ты можешь научиться этим управлять. И будешь щедро вознаграждена.

Я молчу. Энцо касается моего подбородка.

– Скажи, сколько раз тебя называли уродиной? – шепотом спрашивает он. – Недоразумением? Чудовищем? Никчемностью?

Кто считает подобные вещи? Одно могу сказать: сплошь и рядом. Если не вслух, то мысленно.

– Тогда позволь рассказать тебе один секрет. – Энцо наклоняется к самому моему уху. По моей спине ползут мурашки. – Ты ни в коем случае не никчемность и не недоразумение. Почему же никто не боится тех, кто родился увечным или стал таковым в детстве? Почему их не называют мальфетто? Люди боятся тебя не просто так. Тебя и таких, как ты. Знай, Аделина: боги даровали нам необычные способности, потому что мы рождены, чтобы властвовать.

В моем мозгу проносится вихрь мыслей. Воспоминания детства. Лица сестры и отца. Подземная тюрьма инквизиции. Чугунный столб на эшафоте. Бледные глаза Терена. Толпа, желающая мне поскорее сдохнуть. Я вспоминаю, как любила сидеть на ступеньках лестницы и смотреть вниз, воображая себя королевой. Если я соглашусь, мне больше не придется бегать от инквизиции. Я поднимусь над теми, кто всегда проклинал и унижал меня.

И вдруг страх перед Осью Инквизиции уходит далеко-далеко. Наверное, сказывается присутствие Энцо – и Молодой Элиты в его лице.

Энцо внимательно наблюдает за мной. Смотрит, как свет меняет оттенок моих волос и ресниц. Его взгляд останавливается на прядке волос, скрывающей шрам. Я краснею. Он протягивает руку. Рука замирает, словно Энцо ждет, что я отпряну. Я молча жду. Энцо осторожно отводит волосы, обнажая шрам на месте моего левого глаза. Тепло его пальцев мгновенно заливает не только мое лицо, но и все тело, заставляя сердце бешено колотиться.

Энцо молчит. Потом вдруг снимает перчатки. Я вскрикиваю. Кожа перчаток скрывала кожу его обожженных рук. Ожоги были просто чудовищными. Затем они покрылись толстыми слоями шрамов. Но не везде. Среди бугров по-прежнему видны ярко-красные точки. Энцо снова надевает перчатки, и его руки обретают прежнюю элегантность. Черная кожа с пятнами засохшей крови. Руки, наделенные необыкновенной силой.

– Научись гордиться своим увечьем, – тихо говорит он. – Оно обернется твоим достоинством. Если ты станешь одной из нас, я научу тебя носить эти шрамы с гордостью, с какой ассасин носит свой кинжал. – Энцо щурится. Его легкая улыбка вновь становится угрожающей. – Тебе решать, маленькая волчица. Скажи, ты хочешь наказать тех, кто причинил тебе зло?

Терен Санторо

Эстенция. Вторая половина дня, ближе к вечеру.

Главный внутренний двор королевского дворца, окаймленный колоннами. За одной из них стоит Терен. Его белый плащ почти сливается с мрамором. Ему очень не по себе. Можно даже сказать, что он испуган. Терен не замечает прихотливой игры солнечного света и теней на его лице. В отдалении, частично скрытая кустами роз, по тропинке идет королева Кенеттры. Идет одна. Ее темные волосы убраны в высокую прическу, оставлены лишь несколько локонов. Солнце красиво золотит ее кожу. Ее величество Джульетта Первая, королева Кенеттры.

Терен ждет, когда она поравняется с ним. В этот момент он хватает королеву за руку и осторожно увлекает в тень, отбрасываемую колонной.

Королева сдавленно вскрикивает, затем улыбается, увидев Главного Инквизитора.

– Значит, ты уже вернулся из Далии, – шепчет она. – И, как вижу, снова взялся за свои мальчишеские проделки.

Терен крепко прижимает ее к колонне, потом целует в шею. Сегодня на ней платье с особенно глубоким вырезом, подчеркивающим выпуклости ее грудей. Терена охватывает ревность. Для кого она так нарядилась? Для короля? Или чтобы подразнить его? Король – зрелый мужчина, ему скоро пятьдесят. Терену всего девятнадцать. «Она благоволит ко мне только из-за моей молодости? – думает он. – Возможно, считает меня мальчишкой и разница в четыре года кажется ей слишком большой». И все же он на редкость удачлив, если сумел обратить на себя внимание королевы.

– Я вернулся минувшей ночью, – шепчет Терен и крепко целует королеву. – Ваше величество желали меня видеть?

Королева вздыхает. Терен целует ее в подбородок. Ее пальцы скользят по бороздам его серебряного пояса. Терен наклоняется к ней, полный желания.

– Да, – коротко отвечает королева, глядя ему в глаза.

У нее темные глаза. Настолько темные, что иногда кажутся совершенно пустыми. Два колодца, в которые можно упасть и разбиться насмерть.

– Ну как? Ее забрали?

– Забрали.

– Ты сумеешь снова ее разыскать?

Терен кивает:

– Уж не знаю, чем мы прогневили богов, если они насылают на нас столь ужасных демонов. Но обещаю вам: она послужит нашим замыслам. Она приведет нас прямо в их логово. Я уже отобрал пятерых своих лучших людей для слежки.

– А сестра этой девчонки? Ты упомянул ее в своем донесении.

Терен кланяется:

– Да, ваше величество. Виолетта Амотеру находится под моей опекой. Она вполне безобидна, – добавляет он, коротко улыбнувшись.

Королева одобрительно кивает. Щелкает застежкой на воротнике его плаща, раскрывает воротник и своим изящным пальцем проводит по шее Терена, останавливаясь на ключичной ямке. Терен шумно вздыхает. «Боги, как же я тебя хочу. Я люблю тебя, Джульетта, и знаю, что я тебя недостоин». Королева думает о чем-то своем. Она поджимает губы, затем снова смотрит Терену в глаза:

– Дай мне знать, когда найдешь девчонку. Наглецы из так называемой Молодой Элиты сеют смятение в умах моих подданных. Мне это неприятно.

«Я сделаю для тебя что угодно», – думает Терен.

– Как прикажете, ваше величество.

Джульетта порывисто гладит его по щеке. Ее ладонь холодна.

– Король будет рад об этом услышать… когда вылезет из постели своей любовницы.

На двух последних словах она делает особый упор.

У Терена мрачнеет на душе. Сейчас король должен был бы присутствовать на заседании государственного совета, а не резвиться в постели с любовницей. «Это не король, а пустое место, – с неприязнью думает Терен. – Всего-навсего герцог, за которого королеве пришлось выйти замуж. Крикливый, высокомерный вельможа, не уважающий никого, кроме собственной персоны». Терен страстно целует королеву в губы. Его голос становится нежным и полным томления.

– Когда вы сегодня ко мне придете? Мне без вас так тоскливо.

– Вечером, как всегда.

Королева улыбается ему. Расчетливо. Улыбкой не по годам взрослой женщины, знающей, какие слова хочет от нее услышать мальчишка, сходящий с ума от любви. Притянув Терена к себе, она шепчет ему на ухо:

– Мне тоже без тебя тоскливо.

Аделина Амотеру

Четыре места есть на свете, где и по сей день бродит дух… Заснеженная Тьма Ночи, забытый рай Собри Элан, стеклянные колонны Думона и… человеческий разум. Вечно загадочный мир, где вечно гуляли и будут гулять призраки.

Мардо Сения. Объяснение древних и современных мифов

Всю неделю я не покидаю отведенной мне комнаты. Временами сознание оставляет меня, затем вновь возвращается. Просыпаюсь лишь затем, чтобы полакомиться пирожными и жареными перепелами, которые ежедневно приносят мне, да позволить служанке переодеть меня и сменить повязки.

Иногда заглядывает Энцо. Лицо его бесстрастно. На руках – неизменные перчатки. Кроме него и служанки, у меня не бывает никто. Энцо больше не упоминает об Обществе Кинжала. Не представляю, как они собираются распорядиться моими способностями.

Проходит еще несколько дней. Просперас, эвас, морас, амарас, сапиенас. Что-то сейчас поделывает Виолетта? Интересно, вспоминает ли она обо мне? Как ей живется? Пытается ли она разыскать меня или целиком поглощена своей жизнью?

К следующему просперасу я уже достаточно окрепла, и повязки на руках мне тоже не нужны. От ожогов остались лишь бледные шрамы, синяк на щеке исчез. Мое лицо снова стало привычным. Правда, за это время я похудела. Волосы на голове больше напоминают пучки травы, а к месту, откуда отец выдрал прядь, все еще больновато притрагиваться. Каждый вечер я смотрю на себя в зеркало. Пламя свечей делает мое лицо оранжевым, освежая покалеченную кожу на месте левого глаза. Где-то на задворках разума шевелятся мрачные мысли. Порой я слышу шепчущие голоса. Они пытаются привлечь мое внимание, зовут меня углубиться в мир теней, но я боюсь к ним прислушиваться.

Я ничуть не изменилась. И в то же время… изменилась до неузнаваемости.

* * *

Меня будят голоса в коридоре. Утро. Солнце только что взошло. Вслушиваюсь в разговор за дверью.

Голоса мне знакомы: Энцо и служанка.

– …неотложные дела. Как госпожа Амотеру?

– Намного лучше. – (Молчание.) – Выше высочество, как мне быть с ней дальше? Она достаточно поправилась. Заключение в четырех стенах все сильнее тяготит ее. Может, вы позволите сводить ее на прогулку по двору?

Опять пауза. Представляю, как Энцо плотнее натягивает перчатки. Он стоит, отвернувшись, и, откровенно скучая, слушает речи служанки.

– Своди ее к Раффаэле.

– Слушаюсь, ваше высочество.

На этом их разговор заканчивается. Я слышу удаляющиеся шаги. Вскоре они полностью затихают. Значит, Энцо вынужден куда-то отправиться и его здесь не будет. Меня охватывает досада. Я надеялась задать ему новые вопросы. Интересно, о каком дворе говорила служанка? О том, что примыкает к этому роскошному дому? Или о… королевском дворе? И кто этот Раффаэле?

До прихода служанки я продолжаю валяться в постели.

– Доброе утро, госпожа Амотеру, – произносит она, входя ко мне с охапкой одежды и тазом горячей воды. – Как приятно видеть вас такой румяной!

До сих пор не могу привыкнуть, что мне постоянно говорят комплименты и послушно выполняют любой мой каприз. Благодарно улыбаюсь служанке. Она умывает меня и одевает. Как всегда, в одежде только два цвета: белый и синий. Привычно прикрываю волосами левую часть лица и вздрагиваю, когда ее гребень задевает чувствительное место на голове.

Наконец мы готовы. Служанка выводит меня в коридор. Вдыхаю поглубже и впервые выхожу из комнаты.

Мы идем по узкому коридору, который затем разделяется на два. Я разглядываю стены. Их украшают картины, изображающие богов. Сюжеты мифов мне знакомы: прекрасный Пулькритас, выплывающий из моря, юный Лэтес, спускающийся с небес. Краски настолько яркие и живые, словно художники закончили эти полотна всего лишь неделю назад. Сводчатый потолок отделан мрамором: светлым, с изобилием темных прожилок. Я так долго разглядываю коридор, что отстаю и спохватываюсь, лишь когда служанка зовет меня и просит поторопиться. Прибавляю шаг. Пока мы идем, стараюсь заговорить со служанкой, однако стоит мне открыть рот, как она вежливо улыбается и отворачивается. Я понимаю намек. Мы еще раз куда-то сворачиваем и вдруг останавливаемся перед крепкой стеной, обрамленной колоннами.

Служанка подходит к одной колонне, касается ее сбоку, затем надавливает на стену. К моему удивлению, стена отъезжает в сторону, открывая новый коридор.

– Идемте, молодая госпожа, – обернувшись, зовет меня служанка.

Я в смятении следую за ней. Едва я вхожу, стена возвращается на место, словно и не было никакого прохода.

Чем дальше мы идем, тем большее любопытство меня разбирает. Надо ли говорить, что я впервые оказалась в столь причудливом здании? Вряд ли это место, где собираются члены Молодой Элиты. Сюда легко можно зайти с улицы. Люди, которых разыскивает инквизиция, считая их безжалостными и опасными убийцами, не стали бы так рисковать. Они наверняка прячутся там, где никаким инквизиторам и в голову не придет их искать. Тогда что же это за двор?

Мы проходим коридор и останавливаемся возле высоких двойных дверей. Они украшены изысканными гравированными изображениями Амаре – бога любви и Фортунаты – богини процветания. Их тела переплелись в страстном объятии. У меня перехватывает дыхание. Теперь я понимаю, куда меня привела служанка.

Это публичный дом.

Служанка толкает двери. Они бесшумно распахиваются. Мы входим в красиво убранную гостиную. За окном – сад. Замечаю дверь в стене – скорее всего, в спальню. Догадка заставляет меня покраснеть. Дверь скрыта за портьерами из тончайшего прозрачного шелка. Они слегка покачиваются. Серебряные колокольчики, прикрепленные к ним, издают мелодичный звон. В воздухе разлит аромат жасмина.

Служанка стучится в дверь спальни.

– Кто там? – спрашивают изнутри.

Дверь приглушает голос, но не может лишить его красоты. А голос этот очень красив. Он мелодичен, как у менестреля.

Служанка кланяется, хотя, кроме меня, ее никто не видит.

– Вас пришла навестить госпожа Амотеру.

Тишина. Потом раздаются негромкие шаги. Дверь открывается. На пороге стоит совсем молодой парень. Настолько красивый, что я теряю дар речи.

Известный поэт – уроженец Солнечных земель – как-то сказал, что красивое лицо «несет на себе поцелуи луны и воды». Эти слова он поместил в оду о красоте трех наших лун, сияющих над океаном. Помимо лун, поэт воспел красоту двух женщин: своей матери и последней принцессы Фейшенской империи. Если бы поэт дожил до наших дней и увидел того, на чье лицо я сейчас смотрела, он бы распространил свои хвалебные слова и на третьего. Должно быть, луна и вода просто осыпали его поцелуями с ног до головы.

У него черные блестящие волосы, ниспадающие на одно плечо в виде неплотно заплетенной косицы. Мне почему-то кажется, что эти волосы мягки, как шелк. Его оливковая кожа безупречно гладка и светится изнутри. Вокруг него витает слабый аромат ночных лилий: пьянящий и обещающий нечто запретное. Я так зачарована его лицом, что не сразу замечаю, что и там есть отметины, оставленные кровавой лихорадкой. Один его глаз – золотисто-янтарный, словно мед, освещенный солнцем. Второй – изумрудно-зеленого цвета.

Служанка торопливо прощается и исчезает, оставив нас вдвоем. Парень улыбается мне, показывая ямочки на щеках.

– Я так рад встрече с тобою, дорогая Аделинетта.

Он берет меня за руки, потом наклоняется и целует в обе щеки. Я невольно вздрагиваю от мягкости его губ. Его ладони холодны. Длинные тонкие пальцы унизаны золотыми кольцами. Ногти сверкают, будто у какой-нибудь знатной дамы.

– Меня зовут Раффаэле, – уже знакомым мелодичным голосом представляется он.

Я вдруг замечаю, что в спальне мы не одни. Здесь находится еще кто-то. Спальня тускло освещена, но я вижу кровать. Там другой парень, похоже ровесник Раффаэле. Лица я не вижу. Только короткие светло-каштановые волосы. У меня исчезают последние сомнения. Я попала в публичный дом, а Раффаэле – здешний посетитель.

Он замечает мое замешательство, краснеет и опускает глаза. Никогда еще я не видела, чтобы люди так грациозно смущались.

– Прошу прощения. Моя работа часто продолжается до самого утра.

Я что-то бормочу.

Какая же я дура! Посетителем является тот, спящий, а Раффаэле – один из тех, кто их услаждает. Консорт. Могла бы сразу догадаться по его лицу. Я раньше не знала о существовании проституток мужского пола. Думала, это чисто женское ремесло. Кто-то из подобных женщин продает себя на улицах и обочинах дорог, кто-то – в публичных домах. И еще я считала это ремесло уделом бедных женщин, не способных по-иному заработать себе на хлеб. Таким не до изысков.

Раффаэле еще раз оглядывается. Убедившись, что его посетитель вновь погрузился в сон, он выходит в гостиную и беззвучно закрывает дверь.

– Дети из богатых торговых семей не любят вставать рано, – говорит он, деликатно улыбаясь, после чего жестом приглашает меня следовать за ним.

Поражаюсь необыкновенному изяществу каждого его движения. Простая ходьба и та доведена до совершенства. Я ведь тоже из торговой семьи и потому привычно вспоминаю о деньгах. Должно быть, утехи такого красавца, как Раффаэле, стоят очень дорого. Неужели эта роскошная гостиная и двор принадлежат ему?

– Мне несколько непривычно ощущать твои бурлящие силы на столь близком расстоянии, – говорит он.

– Вы это чувствуете?

– Я был первым, кто узнал о твоем существовании.

– Как прикажете это понимать? – мгновенно хмурюсь я.

Раффаэле выводит меня в просторный внутренний двор с журчащими фонтанами. Ветер играет его волосами. Я замечаю, что не все они однородно-черные. Несколько раз среди ночной темноты мелькают сапфирово-синие пряди. Вот и вторая отметина.

– В ночь твоего бегства из дому ты оказалась на центральной рыночной площади Далии.

Я вздрагиваю и сразу вижу лицо отца, мокрое от дождя, и угрожающую улыбку на его искривленных губах.

– Да, – шепотом отвечаю я.

– Энцо на несколько месяцев послал меня в Южную Кенеттру. Искать таких, как ты. Едва приехав в Далию, я сразу же тебя почувствовал. Правда, поток силы, исходящей от тебя, был слабым. Он то замирал, то снова появлялся. Я потратил несколько недель на поиски, пока не узнал, где ты живешь. – Он умолкает, подведя меня к самому большому фонтану. – Увы, я опоздал. Но я все-таки увидел тебя. На рыночной площади. Видел, как ты ускакала, скрывшись за стеной дождя. Естественно, я сразу же известил его высочество.

В ту ночь кто-то действительно следил за мной. Парень, способный на расстоянии чувствовать сверхъестественные способности таких, как я. Это его дар. Я умею создавать иллюзии, Энцо – творить огонь, а Раффаэле – искать подобных нам.

– Вы пополняете ряды Общества Кинжала?

– Да. У меня тоже есть второе имя – Вестник. Поиски – это всегда приключение. Охота, если угодно. Из тысячи мальфетто для наших целей годится только один. Нередко наш потенциальный соратник попадает не к нам, а в руки инквизиции. Таких уже не спасти. Ты первая, кого нам удалось вырвать из их когтей. Прими мои поздравления, – добавляет он, подмигивая мне янтарным глазом.

Жнец. Вестник. Общество людей с прозвищами и скрытыми намерениями. Глубоко вздыхаю, вспоминаю другие имена, густо обросшие слухами.

– Мне никто не сказал, что это место… публичный дом.

– Двор наслаждений, – поправляет меня Раффаэле. – Публичные дома – они для бедняков и тех, кто лишен вкуса.

– Двор наслаждений, – повторяю я.

– К нам приходят послушать музыку, побеседовать, насладиться красотой, посмеяться и проявить остроумие. Мы угощаем наших посетителей изысканными кушаньями и тонкими винами. Они забывают о своих бедах. – Раффаэле застенчиво улыбается. – Иногда за дверями спальни. Иногда в постели.

Эти слова настораживают меня.

– Надеюсь, для вступления в Общество Кинжала мне не надо становиться жрицей любви? – спрашиваю я и поспешно добавляю: – Не сочтите мой вопрос оскорблением.

Раффаэле тихо смеется. Как и все в его облике и манерах, смех тоже доведен до совершенства. Смех Раффаэле похож на летние колокольчики. Мои тревоги куда-то исчезают. На сердце становится легко.

– Род занятий не всегда говорит о натуре человека. И потом, дорогая Аделинетта, ты еще слишком юна. Никто из Двора Фортунаты не посмел бы принудить тебя к ублажению посетителей… если тебе самой это не по душе.

У меня густо вспыхивает лицо.

Раффаэле ведет меня дальше. Ветер доносит весенние запахи. Похоже, публичный дом… двор наслаждений… стоит на склоне высокого холма. Вскоре моя догадка подтверждается. Я смотрю на город, раскинувшийся внизу, и у меня захватывает дух.

Эстенция.

Купола из красного кирпича и широкие чистые дороги. Прихотливо изогнутые шпили, широкие арки. Узкие боковые улочки, похожие на цветники, увитые плющом. Величественные бронзовые памятники, сверкающие на солнце. На улицах полно народу. Сверху кажется, что люди бессмысленно снуют между домами. По проезжей части катятся повозки, нагруженные бочками и ящиками. Главные площади можно узнать по мраморным статуям двенадцати богов и ангелов. Подножие статуй утопает в цветах. А за всем этим разноцветным великолепием – гавань. Сотни кораблей бросают якоря и поднимают паруса, готовясь отплыть. Грузные галеоны. Юркие, как ртуть, каравеллы. Их белые и коричневые паруса сверкают под ослепительно-синим небом. Здесь можно встретить суда любого государства. Каких только флагов не увидишь на мачтах! Между кораблями снуют длинные гондолы. Издалека доносятся звуки колокола. На горизонте зеленеет цепь островов. За ними – гладь Солнечного моря. А в небе…

Я даже вскрикиваю от удовольствия, глядя, как над гаванью, лениво помахивая крыльями, скользит громадная птица. Чем-то она похожа на океанского ската. Огромные крылья кажутся почти прозрачными. У птицы очень длинный хвост. Всадник на ее спине выглядит крошечной песчинкой. Птица издает протяжный крик, и он разносится над городом.

– Балира! – восклицаю я.

Раффаэле поворачивает голову ко мне. Он делает это с таким величественным видом, что его вполне можно посчитать принцем. Ему нравится моя непосредственность, и он награждает меня улыбкой.

– Думаю, ты часто видела их в Далии. Это ваши основные перевозчики грузов, поскольку дуга водопадов не позволяет подойти кораблям.

– Видела, но не так близко.

– Конечно. У нас тут обширное мелководье. Вода хорошо прогревается, и балиры прилетают летом выводить потомство. Подожди, ты еще вдоволь на них насмотришься.

Я мотаю головой:

– Какой красивый город!

– Только для тех, кто попадает сюда впервые. – Улыбка Раффаэле меркнет. – Должно быть, ты знаешь, что благосклоннее всего боги оказались к Небесным землям. Там лихорадка не свирепствовала, как на Кенеттре. Эстенция понесла колоссальные потери и до сих пор не оправилась. Торговля захирела. На морских путях хозяйничают пираты. Город постоянно беднеет. Люди голодают. А козлами отпущения становятся мальфетто. Не далее как вчера на улице, средь бела дня убили девушку. Поскольку она была мальфетто, инквизиция закрыла глаза на это убийство.

Мое недавнее ликование проходит. Теперь, глядя на город, я замечаю множество заколоченных витрин, нищих, белые плащи солдат инквизиции. Мне больше не хочется любоваться Эстенцией.

– Почти такое же положение и в Далии, – говорю я и, помолчав, спрашиваю: – А где ваши соратники?

Раффаэле ведет меня в угол двора, где есть нечто вроде узкого коридорчика между глухими стенами. Кусты маскируют вход. Сама я бы ни за что не заметила этот коридорчик. Раффаэле проводит пальцами по стене и нажимает на нее. К моему удивлению, в стене беззвучно открывается проход. Оттуда вырывается холодный ветер. Вижу щербатые ступеньки, уходящие в темноту. Только сейчас Раффаэле отвечает на мой вопрос.

– Не думай о них, – говорит он. – Сегодня тебе достаточно моего общества.

Чувствую странное и довольно приятное покалывание в шее. Раффаэле не вдается в подробности, и я решаю воздержаться от дальнейших расспросов.

Мы входим в сумрак. Раффаэле снимает со стены фонарь, зажигает. Теперь к черному цвету добавляется оранжевый. Фонарь светит тускло. Вижу лишь ближайшие ступеньки и складки плаща Раффаэле. Двор наслаждений со множеством тайных мест.

Через какое-то время ступеньки приводят нас к другой глухой стене. Раффаэле и в ней открывает проход. Часть стены сдвигается, но не бесшумно, а с тяжелым стоном. Мы оказываемся в помещении, где довольно светло. Свет падает через решетку в потолке. В его лучах кружатся пылинки. Сама решетка покрыта мхом. В углу стоит стол, густо заваленный картами и свитками пергамента. Тут же странный механизм, показывающий положение лун, и раскрытые книги с картинками. В помещении прохладно и сыро.

Раффаэле подходит к столу и разгребает свитки.

– Тебе нечего бояться, – говорит он.

И от этих слов я неожиданно напрягаюсь:

– Зачем вы привели меня сюда? Чем мы будем здесь заниматься?

Не глядя на меня, Раффаэле молча выдвигает ящик и достает оттуда разнообразные камни. Правильнее сказать, не камни, а самоцветы, но такие, что еще не успели побывать в мастерской ювелира. Никто не придавал им форму и не полировал их граней. Нечто подобное я видела у уличных предсказателей судьбы. Только у них не самоцветы, а обычные раскрашенные камешки. За пару медных лунсов эти шарлатаны охотно предскажут вам судьбу. Взрослых им обмануть сложнее, а вот дети частенько попадаются на удочку.

– Вы предлагаете мне сыграть в какую-то игру? – осторожно спрашиваю я.

– Не совсем. – Раффаэле закатывает рукава. – Прежде чем стать одной из нас, тебе нужно пройти ряд испытаний. Сегодня – первое.

– И что это за испытание? – Я стараюсь не показывать волнения.

– Каждый, кто принадлежит к Молодой Элите, обладает тем или иным необычным качеством. Сверхъестественной силой, как говорят невежественные люди. У каждого из нас есть свои сильные и слабые стороны. Некоторые отличаются телесной мощью и храбростью. Иные – мудростью и умением логически рассуждать. Есть и те, кто управляет страстью. – Раффаэле бросает взгляд на самоцветы. – Сегодня мы попытаемся выяснить твои особенности. Узнать, какие именно силы связывают тебя с миром.

– А зачем нужны эти камни?

– Мы дети богов и ангелов. – Раффаэле мягко улыбается. – Говорят, самоцветы – следы рук богов, прикасавшихся к земле во время ее сотворения. Каждый камень откликается на определенный вид силы, преобладающей в человеке. Их волшебные свойства проявляются, только когда они не обработаны. – Раффаэле берет со стола один из драгоценных камней, прозрачный с неровными краями. – Алмаз, например. – Положив камень на стол, Раффаэле берет другой, с голубоватым отливом. – Это веритий. Это празем, или зеленый кварц, лунный камень, опал и аквамарин. А это ночной камень. – Он достает их один за другим и кладет на стол. Двенадцать камней разного цвета, и все они сверкают в неярких лучах солнца. – Каждый связан с богом или ангелом. Голос одних камней ты услышишь отчетливее. Какие-то, возможно, будут молчать.

От слов Раффаэле моя тревога лишь усиливается. Мне что-то очень не по себе.

– А почему вы сказали, что мне нечего бояться?

– Потому что сейчас у тебя появятся очень странные ощущения.

Раффаэле жестом велит мне выйти на середину комнаты. Я повинуюсь. Он берет с собой камни и принимается старательно выкладывать их вокруг меня.

– Не противься никаким ощущениям. Прими их и позволь потокам силы течь сквозь тебя.

Нехотя я киваю.

Раффаэле завершает круг. Я поворачиваюсь на месте, поочередно оглядываю каждый камень. Мне становится все любопытнее. Раффаэле отходит, смотрит на меня, потом застывает со скрещенными руками.

– А теперь расслабься. Очисти ум от всех мыслей.

Я медленно и глубоко вдыхаю, попутно стараясь освободиться от мыслей.

Тишина. Ничего не происходит. Утихомириваю свои мысли, стараясь думать о спокойно текущей воде, о ночном безмолвии. Раффаэле опускает голову и едва заметно кивает.

И тут я начинаю ощущать покалывания в руках и затылке. Взглянув на круг камней, вижу: пять из них светятся изнутри малиново-красным, белым, голубым, оранжевым и… черным светом.

Раффаэле медленно огибает меня. Его глаза сверкают от изумления. Его движения напоминают хождение хищника вокруг жертвы, особенно когда он пропадает из поля зрения моего единственного глаза. Чтобы следить за ним, я вынуждена поворачивать голову. Носком своего изящного башмака Раффаэле отпихивает все камни, которые не светятся. А пять светящихся осторожно кладет на стол.

Алмаз, розеит, веритий, янтарь, ночной камень. Я кусаю губы: мне не терпится узнать, чтó означает эта пятерка.

– Хорошо, – произносит Раффаэле. – А теперь внимательно посмотри на алмаз.

Раффаэле замирает. Пристально смотрит на меня. Его взгляд спокоен, руки свисают, как у марионетки. Пространство между нами начинает наполняться жизнью. Я стараюсь сосредоточиться на камне и унять дрожь.

Раффаэле наклоняет голову.

Я шумно втягиваю воздух. Что-то сильное и легкое устремляется ко мне, угрожая сбить с ног. Я прислоняюсь к стене. В мозгу вспыхивает воспоминание. Его картины настолько ярки, что кажется, будто я не вспоминаю, а проживаю события прошлого.

Мне восемь лет. Виолетте – шесть. Мы выбегаем встретить отца, вернувшегося из Эстенции. Его не было дома целый месяц. Он со смехом подхватывает Виолетту на руки и кружится с ней. Сестра вопит от радости. Я стою рядом… В тот же день я зову ее побегать между деревьями. Нарочно выбираю путь, где полно камней и ямок. Виолетта лишь недавно поправилась – у нее была простуда – и еще слаба для таких забав. Когда она спотыкается о корень, падает и обдирает себе коленки, я не мчусь к ней на помощь. Я бегу, бегу дальше, до тех пор, пока не сливаюсь с ветром. Мне не нужно, чтобы отец меня кружил. Я так могу летать. Вечером я смотрю в зеркало на безглазую половину своего лица, на пряди серебристых волос. Затем хватаю тяжелую щетку для волос и разбиваю зеркало на мелкие кусочки.

Воспоминание меркнет. Сияние внутри алмаза на мгновение вспыхивает, затем тоже меркнет. Я вздрагиваю, судорожно глотаю воздух. События восьмилетней давности вызывают у меня изумление и чувство вины.

Глаза Раффаэле широко открываются и тут же превращаются в узкие щелочки. Он смотрит на алмаз. Я тоже смотрю, ожидая, что камень вспыхнет каким-нибудь другим светом. Ничего. Я по-прежнему где-то далеко от этой подземной комнаты. Раффаэле внимательно смотрит на меня и говорит:

– Это камень Фортунаты, богини процветания. Алмаз показывает твое честолюбие и стремление к власти. Оба эти качества живут внутри тебя. А теперь, Аделина, подними руки в стороны.

Я медлю. Раффаэле ободряюще улыбается. Тогда я поднимаю и развожу руки. Раффаэле убирает алмаз и заменяет его веритием, который ярко светится. Он смотрит на меня, затем протягивает руку и словно бы пытается ухватиться за что-то невидимое. У меня возникает противоположное ощущение. Кажется, кто-то хочет отпихнуть меня в сторону, чтобы добраться до моих тайн. Инстинктивно сопротивляюсь. Веритий вспыхивает красивым голубым светом.

Новое воспоминание.

Мне двенадцать. Мы с Виолеттой сидим в нашей библиотеке. Я читаю ей из красочной книги, где описываются разные цветы. И сейчас помню похрустывание страниц тонкого пергамента и мастерски сделанные рисунки. «Розы такие красивые, – по-детски вздыхает сестра, любуясь картинками. – Как ты». Я молчу. Вскоре Виолетта идет играть с отцом на клавикордах, а я отправляюсь в сад, к кустам роз. Внимательно смотрю на лепестки этих капризных цветов, потом перевожу взгляд на скрюченный сустав безымянного пальца, который отец сломал мне несколько лет назад. Повинуясь странному порыву, вдруг хватаюсь за стебель розы. Ее шипы вонзаются мне в ладонь. Я стискиваю зубы и еще сильнее сжимаю стебель в ладони. «Ты права, Виолетта», – думаю я. Потом разжимаю пальцы и изумленно смотрю на окровавленную ладонь. Шипы тоже стали ярко-красными. «Боль усиливает красоту».

Воспоминание меркнет. Ничего больше не происходит. Раффаэле велит мне обернуться. Я поворачиваюсь и вижу слабое голубое мерцание верития. Камень не только мерцает. Он издает тихий звук, как будто переломили флейту.

– Веритий – камень Сапиентуса, бога мудрости, – говорит Раффаэле. – Тебя привлекает знание истинной сути людей. Ты достаточно любознательна и любопытна.

Раффаэле берет розеит и просит меня тихо напеть какую-нибудь мелодию. Я начинаю мурлыкать себе под нос и сразу же ощущаю покалывание в горле. Оно мешает мне петь. Камень на несколько секунд вспыхивает ярко-красным светом, затем дает россыпь внутренних искр. Перед мысленным взором появляется новое воспоминание.

Мне пятнадцать лет. Отец устроил для нас с Виолеттой что-то вроде смотрин и пригласил нескольких потенциальных женихов. Виолетта держится застенчиво. Ее губки сложены в очаровательно-глуповатую улыбку. «Мне противно, когда они смотрят на меня, – часто говорит сестра. – Но ты, Аделина, должна попробовать. Вдруг тебе повезет». Я гляжу на ее отражение в зеркале и надеваю ей ожерелье, чтобы оно подчеркнуло ее совсем юные маленькие округлости. Волосы сестры локонами разметаны по плечам. Решаю оставить их в таком виде. За обедом мужчины восхищаются ее красотой. Они посмеиваются и чокаются, поднимая тост за мою сестру. Решаю последовать примеру Виолетты. Я улыбаюсь и кокетничаю с гостями, прилагая к этому все свое умение. Замечаю голод в их глазах. Они беззастенчиво пялятся на мою грудь. Да, гости хотят меня, но не в качестве жены. Один из них шутит: когда я выйду в сад погулять, он подкараулит меня и зажмет в укромном уголке. Я смеюсь вместе с ним, а сама представляю, как подмешиваю ему в чай отраву, потом смотрю, как его лицо становится багрово-синим и он начинает задыхаться. Дальше я вижу, что склоняюсь над ним, подперев рукою подбородок и считая минуты, оставшиеся до его смерти. Виолетта не рисует себе таких картин. Она мечтает о счастье и любви. Она полна надежд и радостных ожиданий. Виолетта пошла в маму. Я – в отца.

И снова воспоминание исчезает. Я смотрю на Раффаэле. Вижу, он чем-то обеспокоен и в то же время ему интересны эти опыты со мной.

– Розеит – камень Амаре, бога любви. Розеит говорит о том, что человек соединяет в себе страсть и сострадание. Порою весьма непостижимым образом.

Наконец Раффаэле берет янтарь и ночной камень. Янтарь испускает красивое золотисто-оранжевое сияние. Ночной камень угрюмо молчит. Внешне он резко отличается от остальных. Солнце тускло и как-то уныло блестит на его поверхности.

– Что мне делать с этими камнями? – спрашиваю я.

– Подержать в руках.

Раффаэле берет мою левую руку. Я краснею, чувствуя бархатистость его кожи и нежность пальцев. Когда он дотрагивается до моего искалеченного безымянного пальца, я вздрагиваю и отстраняюсь. Раффаэле внимательно смотрит на меня, однако не спрашивает, почему я так странно себя повела. Кажется, он и так все понимает.

– Все будет хорошо, – тихо уговаривает меня Раффаэле. – Раскрой ладонь.

Я повинуюсь, и он осторожно кладет в мою руку ночной камень. Мои пальцы сами собой сжимаются.

Еще через мгновение меня сотрясает волна слепой ярости. Раффаэле отскакивает в сторону. Я вскрикиваю и падаю на пол. Темные силы, что шептали в дальних углах разума, вырываются из своих клеток. Снова вихрь воспоминаний о прошлом. Жутких воспоминаний, которые я тщательно подавляла, стараясь не выпускать наружу… Отец ломает мне палец… отец кричит на меня… бьет… забывает, что у него две дочери… Ночь под дождем. Грудь отца, пробитая конскими копытами… Долгие ночи в подземной тюрьме инквизиции… Бесцветные глаза Терена… Толпа на площади, ждущая моей смерти… Камни, летящие на эшафот… Чугунный столб.

Я плотно зажмуриваю единственный глаз и затыкаю уши, делая отчаянные попытки остановить эту лавину. Но она становится только неистовее. Ощущаю завесу тьмы, собравшуюся затянуть меня в свои глубины. Книги и свитки летят со стола. Стекло в фонаре Раффаэле разлетается вдребезги.

Хватит! Хватит! ХВАТИТ! Я готова уничтожать все, только бы прекратился мой собственный кошмар. Я уничтожу вас всех! Стискиваю зубы. Внутри меня бьется ярость, наконец-то получившая шанс вырваться наружу. Сквозь этот вихрь я слышу хриплый шепот отца: «Кому еще ты нужна? Никто и никогда не предложит тебе лучшей участи, чем эта».

Моя ярость нарастает. «Настанет день, и все они будут ползать у моих ног, соперничая из-за моего благосклонного взгляда. Пусть убивают друг друга. Меня это только позабавит».

Крики затихают. Голос отца тоже исчезает. Остается лишь дрожащий отзвук его слов. Я лежу на полу. Мое тело сотрясается от недавней вспышки гнева. Лицо стало мокрым от слез. Раффаэле не торопится ко мне подходить. Мы долго смотрим друг на друга. Потом он все-таки приближается и помогает мне встать. Жестом показывает на стул. Я с благодарностью сажусь, наслаждаясь внезапно снизошедшим на меня ощущением покоя. У меня ослабли все мышцы, словно я карабкалась на гору. Голова то и дело клонится вниз. Отчаянно хочется спать. Все силы, накопленные за эти дни, унеслись, будто их и не было.

Проходит еще несколько минут. Раффаэле кашляет, чтобы привлечь мое внимание.

– Формидита, ангел страха. И Кальдора, ангел ярости. Ангелы-близнецы, – шепчет он. – Янтарь выявляет ненависть, скрытую внутри человека. Ночной камень – это порождение тьмы – пробуждает силу страха. – Он умолкает, словно решая, говорить ли дальше. – Твое сердце глубоко пропитано чем-то темным и горьким. И это вызвано не событиями последних недель. Темнота и горечь поселились в твоем сердце давно. Очень давно. Как будто кто-то намеренно взращивал их в тебе и заботливо поливал. Никогда еще я не сталкивался с чем-то подобным.

Кто-то? Я точно знаю кто. Мой отец. Я вздрагиваю, вспоминаю жуткие иллюзии, ответившие на мой зов. В углу комнаты вижу затаившийся призрак отца. Прячется за стеной плюща. «Его здесь нет, – убеждаю я себя. – Это всего лишь иллюзия. Он давно мертв». Но я вижу его силуэт. Он ждет меня. От него веет холодом.

Чтобы Раффаэле не подумал, будто я свихнулась, поспешно отворачиваюсь.

– Что… Что это значит? – хриплым, не своим голосом спрашиваю я у него.

Раффаэле ограничивается сочувственным кивком. Похоже, он не настроен говорить об этом. Мне хочется поскорее уйти.

– Посмотрим, как Энцо отнесется ко всему этому. Направление твоей учебы зависит от него, – произносит Раффаэле. Чувствуется, он предпочел бы вообще молчать. – Возможно, тебе понадобится некоторое время, чтобы стать членом Общества Кинжала.

– Постойте, господин Раффаэле. Я что-то не понимаю ваших слов. Я думала, что уже вошла в ваши ряды. Разве не так?

Раффаэле скрещивает руки на груди:

– Не так. Мало обладать особыми силами. Нужно еще уметь ими управлять. В Общество Кинжала входят те, кто это умеет и кто в любой момент может призвать подвластные им силы. Подобное умение не приходит само собой. Оно требует усердия и постоянных упражнений. Помнишь, как Энцо управлял огнем, спасая тебя? Ты должна стать повелительницей своего дарования. Уверен, что и ты достигнешь необходимого мастерства.

Я настораживаюсь:

– Если я еще не принята в Общество Кинжала, то кто я сейчас? Что будет со мной дальше?

– Ты считаешься ученицей. Мы должны убедиться, что сможем должным образом тебя подготовить.

– А если у меня не получится стать такой, какой вам надо?

Глаза Раффаэле, еще недавно такие теплые и участливые, темнеют, делаясь пугающими.

– Года два назад мне повстречался юноша, умевший вызывать дождь. Он показался мне смышленым и понятливым. Мы возлагали на него большие надежды. Начали его учить. Прошел год, но он так и не смог научиться управлять своим дарованием. Думаю, ты слышала о страшной засухе в Северной Кенеттре?

Я киваю. Отец тогда проклинал подскочившие цены на вино. До нас доходили слухи, что в Эстенции забили на мясо сотню племенных лошадей. Их было нечем кормить. Какие тут лошади, когда люди сплошь и рядом голодали? Начались голодные бунты. Король приказал инквизиции нещадно их подавлять. Счет убитых шел на сотни.

Раффаэле вздыхает:

– Увы, засуха явилась не сама собой. Этот парень создал ее случайно, а потом не смог остановить. Самообладание изменило ему, он поддался панике и впал в отчаяние. Разумеется, народ во всем винил мальфетто. Храмы сжигали их у столба, надеясь, что эти жертвы умилостивят богов и те пошлют дождь. Нерадивый вызыватель дождя повел себя весьма глупо. Он то пытался вызвать дождь прямо на рыночной площади, то ночью пробирался в гавань, намереваясь почерпнуть силу от морских волн. Энцо был сильно недоволен им. Тот, кто не в состоянии управлять своей силой, становится угрозой для всех нас. Ты дочь негоцианта и, наверное, с детства слышала, что все имеет свою цену. Мы не приют для мальфетто. Пойми меня правильно, Аделина. Держать тебя у нас, кормить, одевать, предоставлять безопасный кров, учить тебя… все это стоит не только денег, но и времени и сил. А главное – это всегда стоит нам нашего имени и репутации в глазах тех, кто в нас верит. Каждый ученик – наше вложение. С каждым мы идем на определенный риск. Иными словами, ты должна доказать, что стоишь затраченных средств. – Раффаэле умолкает и берет меня за руку. – Не хочу тебя пугать, но и не собираюсь скрывать от тебя, насколько серьезно мы относимся к нашей миссии. Это не игра. В нашей цепи не должно быть слабых звеньев. Особенно в стране, власти которой спят и видят нас уничтоженными. – Его пальцы сильнее сжимают мне запястье. – Я сделаю все, что в моей власти, чтобы ты стала надежным звеном.

Раффаэле искренне старается меня утешить. Но я умею слушать между слов и потому понимаю все, о чем Раффаэле молчит. Они будут пристально следить за мной. Я должна как можно быстрее показать Энцо и всем остальным, что могу управлять своей силой, не допуская досадных и опасных случайностей. Если я этого не сумею, меня не просто вышвырнут за пределы Общества Кинжала. Я видела их лица. Я знаю, где они помещаются и к чему стремятся. Знаю, что Общество Кинжала возглавляет наследный принц Кенеттры. Иными словами, я знаю слишком много. Слабое звено в мире, который стремится уничтожить таких, как я. А слабые звенья опасны.

Если я не выдержу их испытания, со мной поступят так же, как, скорее всего, они поступили с виновником засухи. Меня попросту убьют.

Раффаэле Лоран Бессет

Полночь. Весь Двор Фортунаты спит. Раффаэле один сидит в своей спальне, листая тонкий пергамент книги о лунах и морских приливах. Он не столько читает, сколько ждет. Наконец раздается негромкий стук в дверь. Раффаэле мгновенно встает. Его расшитые шелковые одежды отражают пламя свечей. Неслышно ступая, он идет к двери и впускает посетителя. Входит Энцо, шелестя полами черного плаща. Вместе с ним в комнату проникает запах ветра, ночи и смерти. Раффаэле почтительно кланяется.

Энцо плотно закрывает дверь.

– Башня Бурь, – шепотом произносит он. – Сведения подтвердились. Редкое зрелище: король и королева появятся вместе. Нам представляется отличный шанс сразу избавиться от обоих.

– Прекрасно, – кивает Раффаэле.

Энцо смотрит на него и хмурится:

– У тебя усталый вид. Ты не болен?

Сегодняшний клиент Раффаэле давно ушел.

– Я вполне здоров.

– Видел сегодня Аделину?

– Да.

– И что можешь сказать о ней?

Раффаэле подробно рассказывает о проведенном испытании. О том, как держалась Аделина, общаясь с каждым камнем. Потом говорит о ее особом притяжении к янтарю и ночному камню. Опасения Раффаэле подтверждаются: Энцо щурится. Признак интереса. За эти годы он разыскал для наследного принца немало мальфетто, имеющих дарования. Однако никто не показал такую силу честолюбивых устремлений, как Аделина. Алмаз – камень Энцо. Раффаэле умалчивает, что сила Аделины подействовала на него так же опьяняюще, как и сила самого принца.

– Страх и ярость, – задумчиво произносит Энцо, и его глаза вспыхивают. – Что ж, это главное.

Раффаэле неслышно втягивает воздух.

– Ты уверен, что тебе это надо? – осторожно спрашивает он.

Руки Энцо держит за спиной.

– Что посоветуешь?

– Избавиться от нее. Немедленно.

– После стольких усилий ты предлагаешь мне ее убить?

Голос Раффаэле полон сочувствия, но тверд.

– Энцо, ты сам любишь повторять, что у нас не приют для мальфетто. Все ее воспоминания густо пронизаны тьмой. Это говорит о повреждении разума. С ней что-то не так, причем очень крупно. Странно, что ее силы не проявились еще в детстве. Аделина только сейчас начинает ощущать свой дар. Сила мощная, но настолько искаженная и перекрученная, что меня это настораживает. Она еще не вошла во вкус. Вскоре ей захочется сполна распоряжаться своим дарованием. Не берусь судить, как она выдержит наше обучение.

– Ты ее боишься. – Энцо явно заинтригован. – Или же ты боишься ее очарования.

Раффаэле молчит. «Нет, я боюсь, что она очарует тебя».

Глаза Энцо теплеют.

– Ты же знаешь, я тебе доверяю. И всегда доверял. Но убить эту девчонку, не попытавшись понять, на что она годна, – это непозволительная трата сил. Аделина может оказаться для нас очень полезной.

– Она будет очень полезной, – соглашается Раффаэле. Сапфировые пряди в его волосах вспыхивают, поймав свет. – Но при одном условии: если она будет тебе подчиняться, – добавляет он, искоса глядя на Энцо.

– Вскоре я верну себе трон, – шепчет Энцо. – И тогда мальфетто больше не будут жить в страхе.

Раффаэле ощущает жар, исходящий от тела Энцо. Предупреждение.

– Сила Аделины поможет нам укрепиться во власти, даже если эта сила и питается тьмой. Мы все видели, на что она способна. У нее нет причин восставать против нас.

– Будь осторожен, Жнец, – советует ему Раффаэле. – Мы пока не изучили особенности ее силы.

– Так займись ее обучением. Посмотри, как она себя поведет. Если твое нынешнее мнение о ней сохранится, мы от нее избавимся. А пока, – глаза Энцо становятся жесткими, – пока она остается.

«Мы допускаем чудовищную ошибку», – думает Раффаэле, но кланяется.

– Как прикажете, ваше высочество.

Его голова склоняется еще ниже. Волосы падают на лоб, обнажая шею. Энцо подходит ближе и осторожно расстегивает воротник одежды Раффаэле.

Нижняя часть шеи покрыта отвратительными красными ссадинами, словно кто-то пытался душить Раффаэле. Только сейчас, когда Энцо берет его за подбородок и поворачивает лицом к свету, в уголках губ Раффаэле тоже проступают ссадины.

– Это сделал кто-то из твоих посетителей? – спрашивает Энцо.

Раффаэле опускает глаза. Он молча застегивает воротник и привычно откидывает волосы на плечо. Молчание является лучшим ответом на вопрос Энцо.

– Назови его имя! – тихо требует Энцо.

Раффаэле не торопится говорить. Большинство его посетителей, даже в порыве страсти, обращаются с ним нежно и деликатно. Но не все. Он вспоминает минувший вечер. Грубые руки у него на шее, припечатавшие его к стене. Эти же руки били его по лицу. А губы бившего шептали прямо в ухо самые гнусные оскорбления. Такое случалось крайне редко, и обычно Раффаэле не сообщал Энцо всех подробностей. Ведь его работа очень важна для Общества Кинжала. Способности Раффаэле отличаются от дарований остальных членов. Его сила не может убивать, зато отлично гипнотизирует. Многие его посетители пылают к нему такой бешеной страстью, что становятся верными покровителями членов Общества Кинжала. Политические союзы создаются в разных местах. В том числе и в постели.

У каждой работы есть свой риск и свои правила, как надо себя вести в случае риска. «Я должен был бы вначале сообщить об этом своей хозяйке. Она бы тихо уладила дело, крупно оштрафовав посетителя-садиста. Помимо денег, это уберегло бы меня от новых встреч с ним». Раффаэле выдерживает взгляд Энцо, и его мягкое сердце обретает несвойственную ему твердость. «На этот раз я не собираюсь молчать. Есть жестокость, которая заслуживает наказания».

– Граф Маурицио Сальдана, – отвечает Раффаэле.

Энцо кивает. Выражение его лица не меняется, но красные прожилки глаз ярко вспыхивают. Рука в перчатке ложится на грудь Раффаэле.

– В следующий раз не таись от меня, – тихо, но властно произносит Энцо.

* * *

На следующее утро инквизиторы находят обезображенный труп графа Маурицио Сальданы прибитым к входным дверям его дома. Рот графа застыл в отчаянном крике. Сам труп обгорел так, что его едва опознали.

Аделина Амотеру

Магия – придуманное слово, обозначающее «трюки чародея».

Чародеем звали известного шарлатана, за которым охотилась, но так и не сумела схватить инквизиция.

Раффаэле Лоран Бессет. Эссе

Виолетта боялась грома.

Когда мы были совсем маленькими, стоило начаться грозе, как сестра тут же бежала в мою комнату. Забиралась в кровать и крепко прижималась ко мне. Я обнимала ее и пела ей колыбельную нашей матери. А за стенами дома бушевала стихия. Стыдно признаваться, но мне всегда нравилась ее беспомощность. Страх и растерянность сестры делали меня сильной. Пусть и ненадолго, но я становилась лучше ее.

С этого начинается мой сегодняшний сон. За окнами бушует гроза. Мне снится, что я просыпаюсь у себя в комнате. Рядом – дрожащая Виолетта. Ее черные локоны разметались по моей подушке. Я сонно улыбаюсь.

– Не бойся, моя глупенькая Виолеттина, – шепчу я, обнимая ее за плечи. – Это всего лишь гроза.

Напеваю колыбельную, чтобы успокоить сестру.

– Это не просто гроза, – шепотом возражает Виолетта. – Будет еще хуже.

Ее голос больше похож на шипение.

Перестаю петь и улыбаться. Протягиваю руку, чтобы погладить сестру по щеке.

– Виолетта, где ты?

Там, где только что лежала моя испуганная сестра, пусто.

Кровать подо мной опрокидывается, и я куда-то падаю. Падение длится целую вечность.

Шумный всплеск. Я оказываюсь в воде.

Тороплюсь выплыть на поверхность, ртом хватаю воздух, стряхивая воду с ресниц. Где это я? Похоже, в открытом океане. Суши не видно. Небо над головой угольно-серое. Океанская вода – черная.

Я попала в воды Подземного мира. Мира мертвых.

Сразу догадываюсь об этом, увидев странный свет. Он совсем не похож на свет привычного мира. Он не разгоняет тени и не несет с собой тепло. Это мертвый свет, тусклый, полный серых тонов. Исчезли все краски, все звуки. Нет даже ветра. Черная вода неподвижна. Страх внутри меня похож на змею, разворачивающую свои кольца. Бездонный океан, по водам которого скользят призрачные силуэты чудовищ.

– Аделина! – шепчет кто-то.

Я поворачиваю голову. По поверхности океана идет маленькая девочка. У нее бледное, словно фарфоровое личико. Сквозь шелковые одежды вижу призрачное тельце. Плечи накрывает паутина черных волос. Они тянутся во все стороны, скрываясь из виду. Да это же Формидита, ангел страха, дочь смерти. Мне хочется закричать, но из горла не раздается ни звука. Формидита склоняется надо мной. У нее нет ни глаз, ни носа, словно их закрыли плотной матерчатой маской. Это она, а не Виолетта лежала со мной в кровати.

– Страх – это сила, – шепчет Формидита.

Потом из воды высовывается костлявая рука и утягивает меня вниз.

* * *

Я сажусь на постели. Меня всю трясет. Океан Подземного мира исчезает. Я в своей комнате. Точнее, в отведенной мне комнате Двора Фортунаты. В окна лениво стучит дождь.

Упираюсь лбом в сложенные руки. Тревога не проходит. Перед мысленным взором мелькает лицо маленькой Виолетты, а вокруг – толпа призраков. Где-то сейчас она? Может, и там идет дождь и грохочет гром. Научилась ли она не бояться грозы?

«Что мне теперь делать?» Как всегда, пытаюсь дотянуться до источника силы внутри себя. Ничего не получается. Что, если больше вообще не получится? Где-то в глубине души я рада этому. Может, мне больше не понадобится крушить все вокруг себя. Новая мысль до боли сжимает мне живот.

А что, если взять и сбежать этой ночью? Скрыться от Общества Кинжала? В ушах опять и опять звучат пугающие слова Раффаэле. Он говорил, что в холодных Небесных землях мальфетто не убивают, а, наоборот, окружают почтением. Я могла бы пробраться на корабль и уплыть с Кенеттры далеко на север.

Начинаю думать об этом и убеждаюсь в бессмысленности и опасности своей затеи. Приказываю себе успокоиться и думать заново. Да разве мне позволят убежать от Общества Кинжала? Каждый из этих людей отточил свои способности. По сравнению с ними я ком сырой глины. К тому же Ось Инквизиции наверняка продолжает меня искать. Сейчас они прочесывают все города и селения Южной Кенеттры и ждут, когда я сделаю ошибку. Однако инквизиторы для меня даже менее опасны, чем Общество Кинжала. Снова вспоминается разговор с Раффаэле. Его соратники ревностно оберегают свои тайны и найдут способ навсегда утихомирить меня, прежде чем я открою рот. Вряд ли они позволят мне беспрепятственно пробраться в гавань. Но даже если я и проскользну мимо их шпионов, найду корабль и отправлюсь в Небесные земли, они достанут меня и там. Я ведь не знаю, сколько глаз денно и нощно следит за мной. Я буду обречена вечно озираться, ожидая удара в спину. Мои шансы на успех ничтожны.

Потом мои мысли меняют направление.

А если я стану одной из них? Чего мне терять? Рядом с ними я в большей безопасности, чем неведомо где и неведомо с кем. Но если я хочу уцелеть, не повторив судьбу того злосчастного парня, то должна доказать свою полезность Обществу. Для этого мне нужно не только научиться управлять темными силами внутри себя. Нужны союзники. Друзья. Вот только получится ли у меня дружба? Вздрагиваю, вспоминая неуправляемый выплеск темной силы, вызванный ночным камнем. Раффаэле по-настоящему испугался, хотя это он сумел достать из меня глубоко запрятанное чудовище.

Но если я и есть чудовище? «Не ври самой себе». Эти слова мне однажды сказала Виолетта, когда я безуспешно пыталась снискать благосклонность отца. Люди привычно твердят: «Будь самой собой», однако им совсем не хочется, чтобы ты была самой собой. Им нужна такая ты, которая им будет нравиться. Иными словами, нужна твоя маска.

Прекрасно. Я хочу, чтобы здесь ко мне относились по-дружески и даже любили. Я надену эту маску. И прежде всего добьюсь благосклонности Энцо. Произведу на него впечатление.

Ночь проходит в раздумьях. Когда утренняя заря окрашивает мою комнату в нежно-золотистые тона, я чувствую себя такой уставшей, что готова повернуться на другой бок и уснуть. Но уснуть мне не удается. В дверь стучат. Наверное, опять служанка.

– Входите, – отвечаю я.

Дверь приоткрывается. Это не служанка, а Раффаэле. Сегодня на нем удивительно красивый черный камзол, расшитый золотом. Рукава у камзола широкие, что отчасти делает его похожим на женское платье. Лоб и шею Раффаэле украшают золотые цепочки. Косица, как всегда, перекинута через плечо. Сапфировые прядки ярко вспыхивают на утреннем солнце, придавая его волосам сходство с павлиньими перьями. Под разноцветными глазами Раффаэле и на его веках лежит щедрый слой черной пудры. Сейчас он кажется мне еще более завораживающим, чем в первый день нашего знакомства, и я смущенно отворачиваюсь.

– Доброе утро, – произносит Раффаэле.

Он входит, останавливается у моей кровати и целует меня в обе щеки. В его поведении нет и намека на случившееся в подземелье.

– Энцо и все остальные вернулись, – говорит он и перестает улыбаться. – Не будем томить их ожиданием.

Я торопливо одеваюсь. Раффаэле вновь ведет меня во двор с фонтанами, а оттуда – в тайный туннель, куда мы спускались в прошлый раз. Но сегодня мы минуем дверь той злосчастной комнаты и идем дальше. Вскоре оказываемся в полной темноте. Каждый шаг отдается гулким эхом. Потолок туннеля становится все выше. Здесь прохладно. Воздух пахнет сыростью.

– И далеко тянется этот туннель? – шепотом спрашиваю я.

– Очень далеко, – отвечает идущий впереди Раффаэле. Не удивлюсь, если он видит в темноте. – Под улицами Эстенции простираются катакомбы мертвых.

Катакомбы. Я вздрагиваю.

– Туннелями испещрено все пространство под городом, – продолжает Раффаэле. – Они соединяют часть наших надежных домов и особняки наших покровителей. Под Эстенцией такое множество туннелей и гробниц, что никто не возьмется их подсчитывать. Есть и такие, куда несколько веков не ступала нога человека.

– Здесь так сыро.

– Весенние дожди. Нам еще повезло, что не нужно спускаться на нижние ярусы.

Наконец мы подходим к высоким двойным дверям. В тусклом свете поблескивают драгоценные камни, вделанные в старинное дерево. Здесь те же виды самоцветов, какими пользовался Раффаэле на первом испытании.

– Я попросил одного из Молодой Элиты вставить сюда эти камни, – поясняет Раффаэле. – Как видишь, двери не имеют замочных скважин. Они открываются не ключами, а прикосновением к камням. Камни откликаются на силу, которая присутствует лишь в людях Молодой Элиты. Эта сила приводит в действие запорный механизм внутри дверей. – Он умолкает и уже совсем другим тоном произносит: – Окажи почтение мертвым, Аделинетта. Мы сейчас в их мире.

Раффаэле произносит краткую молитву Моритас – богине смерти, прося ее пропустить нас. Я следую его примеру. Помолившись, Раффаэле проводит рукой по самоцвету на левой створке.

Все камни вспыхивают. Пока они разгораются, внутри слышатся щелчки. Такое ощущение, будто кто-то с внутренней стороны открывает нам двери. Я с восхищением смотрю на хитроумный замок. Потом ловлю на себе взгляд Раффаэле. В его глазах мелькает искорка сочувствия.

– Смелее, – шепчет он и налегает на двери.

Они распахиваются.

Мы попадаем в пещеру размером с дворцовый бальный зал. Вдоль стен горят факелы. Их свет отражается в лужах на полу. Стены украшены колоннами и арками, очень старыми и частично обрушившимися. Здесь тоже сыро. Влага сочится по стенам, поблескивая в неярком свете факелов. Меня удивляет странный цвет камня – зеленовато-белесый. Замечаю остатки фресок с изображением богов. Я не настолько разбираюсь в искусстве, чтоб назвать эпоху. Лишь чувствую, как старо это место. В стенах вырублены ниши, где пыльные урны хранят прах давно ушедших поколений.

Потом я начисто забываю про зал. Мое внимание приковывают люди. Они стоят полукругом и ожидают нас. Их пятеро. Пока что мне знаком только Энцо. Все они в синих плащах Общества Кинжала. Выражение лиц непроницаемо, особенно при столь тусклом свете. Пытаюсь определить их возраст. Должно быть, все мои ровесники с разницей в несколько лет. Бывшие дети, выжившие после кровавой лихорадки. Выделяется один высокий и широкоплечий парень. Плащ почти не скрывает его могучих мускулистых рук. Такие руки способны разорвать человека на куски. Рядом с ним – невысокая худенькая девушка. Ее левая рука упирается в талию. Она единственная, кто кивает мне в знак приветствия. У нее на плече сидит громадный золотистый орел. Я робко улыбаюсь, мой тревожный взгляд приклеился к орлу. Рядом с ней – другой парень, такой же худощавый, как она. И наконец, широкоплечая девушка с длинными медными волосами. Ее кожа слишком бледна для уроженки Кенеттры. Может, приехала сюда из Небесных земель? Она скрещивает руки и внимательно смотрит на меня, чуть наклонив голову. В глазах – холодное любопытство. Моя улыбка меркнет.

Энцо стоит чуть впереди остальных, посередине. Его волосы – цвета крови. Руки он держит за спиной. Его взгляд замер на мне. Трудно поверить, что, впервые придя в мою комнату, он говорил непринужденно и даже весело. Сегодня его лицо сурово и неумолимо. Вместо молодого принца я вижу хладнокровного ассасина. Из-за неровного света факелов на его лицо ложатся странные тени, особенно вокруг глаз.

Мы останавливаемся в нескольких футах от собравшихся. Раффаэле представляет меня.

– Ее зовут Аделина Амотеру, – красивым звучным голосом произносит он. – Мы обнаружили ее совсем недавно. Возможно, она станет нашей ученицей. Аделина умеет создавать иллюзии, заставляя окружающих поверить в их реальность.

Чувствую, теперь я тоже должна что-то сказать, но не знаю, какие слова полагается произносить в этом случае. Собрав всю смелость, какая у меня есть, просто смотрю на них.

Энцо продолжает смотреть на меня. Не знаю почему, но меня тянет к нему. Совсем как в день нашей первой встречи. Он начинает говорить. Эхо повторяет его слова.

– Скажи, Аделина, приходилось ли тебе слышать такие стихи: «Младенца первый вздох рождает бурю, что не уляжется до самой его смерти».

– Да.

– Ничто не существует в отрыве от всего остального. Любой твой поступок, даже самый пустячный, обязательно затронет что-то на другом конце света. В определенном смысле ты уже связана с каждым из нас. – Он делает шаг ко мне. Остальные стоят неподвижно. – Ты первая из Молодой Элиты, у кого проявилась такая сильная связь с ночным камнем. Внутри тебя обитает тьма. Нечто, дающее тебе громадную силу. – Энцо щурится. – Сегодня я хочу вытащить эту силу на поверхность и поискать способы, которые позволили бы тебе вызывать ее по своему желанию. Ее нужно научить подчиняться твоим приказам. Ты согласна?

Разве у меня есть выбор?

– Да, ваше высочество, – говорю я, поднимая голову.

Энцо одобрительно кивает:

– Тогда мы применим все, что в наших силах, дабы пробудить твою.

Раффаэле отходит в сторону. Теперь я одна, без его поддержки. Возможно, он и не должен мне помогать. Но Раффаэле единственный, кто не внушает мне страха. Хочется, чтобы он был рядом. Четверо, стоящие полукругом, тихо переговариваются. Вглядываюсь в их лица, надеясь на помощь, но откликается только девушка с орлом на плече. Она замечает мое волнение и подбадривает меня легким кивком. Я пытаюсь уцепиться за ее кивок. Возможно, она станет моей союзницей.

– Начинаем! – Энцо поднимает левую руку.

Он щелкает пальцами. Все факелы в пещере гаснут.

Кромешная тьма.

Меня охватывает паника, словно я лишилась и второго глаза. Голова кружится, как вчера, при общении с ночным камнем. Это один из самых жутких моих страхов. Я боюсь, что однажды могу потерять свой единственный глаз и остаток жизни провести в вечной темноте. Лихорадочно озираюсь вокруг и отчаянно моргаю. Тишина. Затем чувствую на лице порыв холодного ветра, слышу чье-то дыхание, отзвук шагов. Сердце колотится. «Ну пожалуйста, зажгите хотя бы одну маленькую свечку», – мысленно прошу я. Щурюсь, вглядываюсь в темноту, заставляя зрение приспособиться.

Наконец я начинаю замечать слабые очертания пола пещеры. Вокруг меня – пусто. Все члены Общества Кинжала ушли.

Неожиданно из темноты слышится голос Энцо:

– Паук. Похитительница Звезд.

Глубина его голоса пугает меня.

Напрягаюсь, но ничего не происходит.

Потом – опять ветер. Теперь уже сильнее. Хлопанье крыльев. Их сотни… нет, тысячи. А может – даже миллионы. Маленькие крылатые существа отвратительно пищат. Их широкие мясистые крылья касаются моей головы. Они летают невидимыми кругами, в полной темноте. Я приседаю на корточки, обхватив руками голову. Летучие мыши. Должно быть, они живут в этой пещере. Их коготки царапают мне кожу. Плотно зажмуриваю свой единственный драгоценный глаз.

Кто-то крупный и рослый вдруг толкает меня в грудь. Я взлетаю в воздух, потом больно ударяюсь о каменный пол. У меня перехватывает дыхание. К левой руке, чуть выше локтя, прикасается что-то металлическое и острое. Лезвие! Я вскрикиваю, пытаюсь загородиться, но получаю второй порез, теперь на правой руке. Кожу заливает теплая кровь. Отчаянно верчу головой по сторонам. Где напавший на меня? Я ничего не вижу. В этот момент меня толкают в спину. Острая боль заставляет меня скрючиться. Новый удар. Грубые руки хватают меня за одежду и поднимают в воздух. Я брыкаюсь, злясь на свою силу. Дремлет себе внутри и не желает пробуждаться. Пытаюсь ее разбудить. Никакого результата. Пока я дрыгаю руками и ногами, раздается низкий насмешливый голос. Говорящий находится совсем рядом.

– Какая же это волчица? – насмешливо спрашивает Паук. – Это ягненочек.

Я стискиваю зубы и пытаюсь ударить его ногами. Ноги молотят воздух. Я снова на полу.

– Сгодится на закуску, – говорит кто-то.

Кажется, Раффаэле.

Вспыхивает факел. После кромешной тьмы его свет для меня слишком ярок. Я жмурюсь и смотрю туда, где он висит. Летучим мышам свет явно не по нраву. Сердито попискивая, они серым облаком устремляются куда-то и исчезают в туннеле. Может, их вообще не было и кто-то из собравшихся навел иллюзию? Оглядываюсь. Невдалеке стоит рослый парень. Должно быть, он и есть Паук. Вижу девушку с орлом. Возле стен, у колонн, замечаю остальных. Кто-то открыто смеется. Из порезов все еще капает кровь. Порезы не такие большие и глубокие, как мне казалось в темноте, но все равно обжигают кожу. «Разве это проверка? – удрученно думаю я. – Они просто играют со мной». И как Паук сумел увидеть меня в темноте?

Факел гаснет. На этот раз мое зрение быстрее приспосабливается к темноте. Замечаю силуэт Паука. Он пригнулся к полу. Паук снова нападает на меня. Он налетает с чудовищной скоростью и исчезает. Я оглядываюсь, проклиная выжженный глаз, лишивший меня объемного зрения.

Он подкрадывается ко мне слева и хватает за шею. Я не успеваю отскочить. Его пальцы душат меня. Я вырываюсь. Должно быть, он умеет хорошо видеть в полной темноте, и это дает ему преимущество над остальными.

– Вечером я украшу пол овечьей шкурой, – говорит он.

Со всей силой, какая у меня есть, ударяю его локтем. Чувствую, он не ожидал моего сопротивления. Мой удар приходится ему в горло. Он сдавленно вскрикивает и разжимает пальцы. Я валюсь на колени и дышу ртом. Паук бегает вокруг меня, щурясь от злости. Я внутренне собираюсь, готовясь к его новому нападению.

– Хватит, – тихо произносит Энцо.

В его голосе я улавливаю недовольство.

Паук отходит от меня, и я облегченно глотаю воздух. Факелы снова вспыхивают. Вижу сердитые зеленые глаза Паука. Мой собственный широко открыт. Я ничего не чувствую, кроме бешеного сердцебиения.

Паук выпрямляется и убирает кинжал в ножны. Я думала, что он протянет руку и поможет мне встать. Ничего подобного.

– Одноглазая слабачка, – цедит он. – Напрасно мы возились с тобой. Надо было отдать тебя инквизиции и не тратить времени.

Он даже отворачивается.

Во мне вспыхивает искра злости. Представляю, как я душу Паука и он корчится в судорогах. Мои иллюзорные пальцы смыкаются на его горле. Хватит ли у меня сил? Внутренний шепот откликается на вопрос: «Да, да».

– Трус, – шепчу ему в спину.

Паук меня не слышит, но девушка с орлом – наверное, это и есть Похитительница Звезд – слышит и удивленно моргает.

Энцо с интересом смотрит на меня. Раффаэле что-то шепчет ему на ухо. Понравились ли им мои действия?

– Ветроходец, – вдруг произносит Энцо.

Ветроходец? Озираюсь, пытаясь угадать, кто же будет моим следующим противником. А-а, вот это кто! Высокая бледнолицая девушка, родом явно не с Кенеттры. Усмехнувшись, она направляется ко мне. Несмотря на худобу, вид у нее грозный. Я пячусь от нее.

– С удовольствием, ваше высочество, – говорит Ветроходец и почтительно склоняет голову.

Я дышу, как после длительного быстрого бега. «Успокойся, – приказываю я себе. – Сосредоточься». Но я еще не оправилась от нападений Паука. От предчувствия нового испытания по коже бегут мурашки. Что предпримет Ветроходец? Взлетит и нападет на меня с воздуха?

Раздается пронзительный крик. Я вздрагиваю и поспешно затыкаю уши, но от этого становится только хуже. Звук разрушает окружающее пространство. Он имеет цвет крови и добирается до самых потаенных уголков моего разума. Звук мешает мне видеть. Я не могу думать. Острейшим ножом он вонзается мне в уши. Должно быть, у меня оттуда идет кровь. Кажется, что я лицом прислонилась к холодному камню. По щекам катятся слезы. Я провалилась.

Внутри что-то слабо шевелится. Я пытаюсь вытащить эту силу на поверхность и не могу. Что вообще это за сила? Как мне с ней справиться? Как заглушить этот проклятый крик? Я пытаюсь встать на ноги, но крик нависает надо мной. Он разрывает воздух, угрожая вдавить меня в камень.

Удивительно, но сквозь окружающий хаос мне удается расслышать голос Ветроходца. Похоже, она рядом. Повернув голову, я вижу ее.

– Берегись, маленькая волчица, – с издевкой произносит она и смеется.

И вдруг невидимый занавес ветра поднимает меня вверх. Руки Ветроходца протянуты в мою сторону. Она поднимает меня выше, затем делает рубящее движение ладонью. Ветер свистит у меня в ушах. Я лечу, ударяюсь в стену и падаю, как сломанная кукла. Жуткий крик продолжается.

Мне с этим не справиться. Ветроходец приближается ко мне. Я сворачиваюсь в клубок. Вижу ее язвительную улыбку. Крик, порожденный ею, расшатывает мне душу. Каждый вдох и выдох сопровождаются болью. Вижу, как меня под дождем волокут за волосы. Вижу отцовское лицо. Он смотрит на меня. Виолетта за его спиной умоляет отца отпустить меня, но он не слушает.

Хватит! Я чувствую, этот крик меня доконает. Гнев во мне нарастает. Снова пытаюсь достать изнутри свою силу. Призрак отца кружит надо мной. Слышу вопли Виолетты. Кричу сама и царапаю ногтями воздух.

Моя рука на что-то натыкается. Крики вокруг затихают. Призраки отца и сестры исчезают. Никто больше не потешается надо мной. С ужасом вижу, что Ветроходец как-то странно скрючилась и держится за шею. Кровоточат царапины, оставленные моими ногтями. Значит, думая, будто сражаюсь с отцом, я ранила ее. Гнев во мне продолжает бурлить. Черная, извивающаяся ярость. Кажется, еще немного – и капризная сила окажется в моей власти.

Я скрежещу зубами.

– Это что, честно? – забыв всякое почтение, спрашиваю я. – Нападать на меня, когда мне нечем защищаться?

Ветроходец молча смотрит на меня, затем показывает царапины:

– Я бы не сказала, что ты беззащитна.

По ее горлу тянутся четыре красные бороздки. Она подходит ко мне и молча протягивает руку, помогая встать. У меня дрожат ноги.

– Не так уж и плохо, – говорит Ветроходец. В ее тоне нет и намека на злость. – Насколько я поняла, ты любишь, когда тебя хорошенько разозлят.

Мой гнев слабеет, сменяясь изумлением. Чем считать ее слова? Похвалой?

– В чем состоит твоя сила? – спрашиваю я.

Она смеется над моим ошеломленным видом. Поцарапанная шея не обозлила Ветроходца. Пожалуй, даже сделала дружелюбнее.

– В чем моя сила? Во всем, что делает ветер. Она может свистеть, кричать, выть. И даже поднять тебя в воздух. Это я тоже умею.

Она отходит. Остальные тихо перешептываются. Слов я не разбираю, но эхо гулко разносит их шепот по пещере. Наконец ко мне подходит Энцо. Он все так же держит руки за спиной.

– Лучше, но недостаточно.

Я жду, покачиваясь на ослабевших ногах. Его взгляд прожигает меня до костей, ужасая и возбуждая.

– Твой случай, Аделина, сложен тем, что ты не боишься, – говорит Энцо, подходя ко мне.

У меня опять начинает колотиться сердце.

– Я боюсь, – шепотом возражаю я, но даже мне самой эти слова кажутся неубедительными.

Что еще он придумает?

– Сейчас ты не рискуешь жизнью, – продолжает он. – Доступ ко внутренней тьме у тебя открывается, только когда ты всерьез глядишь в глаза смерти. Во всех остальных случаях тебе не удается соединить страх и ярость. – Он расцепляет руки. – Посмотрим, сумеем ли мы это исправить.

Вокруг нас вспыхивает огненное кольцо. В пещере становится светло как днем. Языки пламени тянутся до самого потолка. Огонь обжигает мне кожу. Я отскакиваю в сторону. «Нет, нет, нет! – хочется мне закричать. – Что угодно, только не огонь». Энцо внимательно смотрит на меня. Его глаза полны решимости. Он и не думает гасить пламя.

«Я сейчас не привязана к столбу, – мысленно твержу я. – Я всего лишь прохожу испытание. Никто меня здесь не сожжет». Но я себе не верю. Память возвращает меня на рыночную площадь. Эшафот. Цепь инквизиторов. Толпа, которой не терпится увидеть, как огонь поглотит отцеубийцу. Боги, спасите меня! Все прежние испытания кажутся мне детской забавой. Пламя подступает ко мне. Его языки все ближе. Я не могу дышать.

Энцо заставляет меня оживить ощущения тех мгновений, когда я смотрела в лицо смерти.

Он приближается ко мне. Вокруг нас ревет пламя, а он подходит еще ближе, и даже сквозь одежду я чувствую тепло его тела и силу, спрятанную внутри. Меня захлестывает неудержимый поток страха, вызванного первым нападением Паука. Руки и ноги цепенеют. Энцо дотрагивается до моего затылка. По телу прокатывается жаркая, обжигающая волна. Пламя вокруг нас подбирается к моим рукавам. Я в ужасе смотрю, как чернеет и обугливается ткань. От Энцо исходит ощущение опасности. Этот человек готов безжалостно убивать во имя справедливости. Мне хочется вырваться из огненного круга, и в то же время я жажду новых его прикосновений.

– Я знаю, как страстно ты любишь страх. – Дыхание Энцо обжигает мне шею. – Так научись вызывать его. Лелей свой страх, взращивай его, и он тебе отплатит в десятикратном размере.

Я пытаюсь сосредоточиться, но не ощущаю ничего, кроме жара. Чугунный столб, вязанка хвороста у моих ног. Глаза мертвого отца – вечные спутники моих кошмарных снов. «Ты убийца», – шепчет призрак. Но скольких убила инквизиция? Скольких они еще убьют? Если бы не Общество Кинжала, я бы стала очередной жертвой.

Огонь вокруг нас, жаркая рука Энцо, его слова, дрожь в моем теле, еще оставшаяся после прежних испытаний… Страх, ненависть, злость и желание наконец-то сливаются воедино. Внутри меня нарастает необузданная тьма. Ее нити протягиваются во все стороны, проникают в каждого из находящихся здесь. Я чувствую темные стороны Энцо, все изъяны в душах этих людей. Нити сплетаются в пучок, и наступает момент, когда я мысленно дергаю за них. Тьма покоряется мне, готовая выполнить мои повеления. Я закрываю глаз, открываю сердце сплаву чувств и с наслаждением погружаюсь в месть.

«Покажи мне, на что ты способна», – шепчет призрак отца.

Из земли поднимаются черные силуэты. У них лица демонов, красные глаза и раскрытые пасти. С острых зубов капает кровь. Они окружают нас, становясь все выше, пока их головы не упираются в потолок. Демоны терпеливо ждут моих приказов. Я потрясена. Мне радостно сознавать свою силу, и в то же время я чувствую свою полную беспомощность перед нею.

Энцо убирает руку.

Это отвлекает меня, и силуэты мгновенно исчезают. Демоны уходят под землю. Языки пламени, созданные Энцо, гаснут. Вокруг тишина, словно ничего и не было. Я устало опускаю плечи. Пещера вновь полна неяркого зеленоватого света. Никто больше не смеется надо мной. Я смотрю на Раффаэле. Он потрясен. Его прекрасный лоб искажен трагическими морщинами.

Энцо отходит в сторону. Я пошатываюсь. Ноги плохо держат меня. Похоже, Энцо сам удивлен моими действиями. Но так только кажется.

Знаю лишь, что мне хочется повторения. Хочется, чтобы Энцо снова коснулся меня. Хочу ощущать поток своей силы и видеть испуг на лицах вокруг.

Хочу чего-то большего.

Аделина Амотеру

Бессмысленно верить тому, что видишь, ибо ты видишь лишь то, во что веришь.

Реквием богов. Том XI. Адмирал. Перевод Шеваля

Спустя два дня после моего испытания толпа пьяного отребья сжигает мальфетто на рыночной площади. Еще через несколько дней – новое убийство. Можно подумать, что смерть подобных нам мгновенно вернет городу былое процветание. Из потайного двора, выходящего в сторону Эстенции, я мельком вижу, как вторую жертву волокут по главной улице. Ветер доносит возбужденные крики толпы. Инквизиторы подчеркнуто не замечают этого самосуда.

Мне нужно быстрее учиться, пока обезумевший мир не уничтожил всех подобных нам.

Мы с Раффаэле сидим у меня в комнате, перед зеркалом.

– Обоих мальфетто обвинили в обладании демоническими силами и принадлежности к Молодой Элите, – говорит он. – Естественно, никаких сил у этих бедняг не было. А выдали их собственные семьи. Инквизиция хорошо платит за сведения о мальфетто. Сама понимаешь, как трудно сейчас разжиться золотом.

Я смотрю на многочисленные склянки и коробочки со снадобьями красоты. Затем перевожу взгляд на свое отражение в зеркале. Утром служанка водила меня в здешнюю баню и отмыла до скрипа и блеска. Теперь моя кожа благоухает розами и медом. Удивляюсь, как быстро я привыкла к подобной роскоши.

– Почему вы не спасли этих несчастных? – спрашиваю я, снова поворачиваясь к Раффаэле.

Он отделывается общими фразами:

– Такие охоты на мальфетто – слишком частое явление. Мы вмешиваемся, лишь когда считаем это необходимым.

Я не показываю, что раздосадована его ответом. Мне понятен скрытый смысл, оставшийся за пределами слов: «Мы не стали рисковать, спасая их, поскольку они не принадлежали к Молодой Элите».

– Зачем ты принес сюда все эти снадобья?

– Раз ты остаешься при Дворе Фортунаты, тебе необходимо выглядеть соответствующим образом.

Уж не собрались ли они сделать меня проституткой? Должно быть, мое волнение передалось Раффаэле, и он торопливо поясняет:

– Или ты бы предпочла, чтобы инквизиторы тебя опознали? – Раффаэле открывает баночку с белой мазью и наносит мне на лицо. – Никто тебя и пальцем не тронет. Слово даю. Считай это своеобразным маскарадом. Такой облик даст тебе определенную свободу.

Мазь холодит и слегка пощипывает. Моя оливковая кожа становится намного прохладнее. Раффаэле берет гребень из слоновой кости и расчесывает мои волосы, ненароком касаясь затылка. По моему телу пробегает волна чувственного наслаждения. Я любуюсь точностью его движений. Ни одного лишнего жеста. Все это красноречиво свидетельствует о талантах обольстителя. На мгновение представляю себя в роли его посетительницы: его объятия, его губы, целующие мне шею, его нежные и опытные руки, путешествующие по моему телу.

Раффаэле удивленно вскидывает брови и смотрит на меня через зеркало.

– То, о чем ты думаешь, дорогая Аделинетта, стоит не менее пяти тысяч золотых талентов, – тоном соблазнителя произносит он.

От одного его легкого наклона головы мои щеки густо краснеют. Пять тысяч золотых талентов?

– За ночь? – шепотом спрашиваю я.

– За час, – отвечает Раффаэле, продолжая трудиться над моими волосами.

Пять тысяч золотых талентов. За ночь Раффаэле может заработать столько, сколько мой отец зарабатывал за целый год.

– Должно быть, ты один сделал Двор Фортунаты богатейшим заведением в стране.

Он смущенно улыбается, но за улыбкой я чувствую печаль. Моя улыбка мигом гаснет.

Раффаэле увлажняет кожу моей головы ароматным маслом и заканчивает меня причесывать. Наступает черед моего единственного глаза. Раффаэле наносит на ресницы сверкающую черную пудру, скрывающую серебристый оттенок. Потом берется за мои ногти и втирает в них другое снадобье, от которого они начинают блестеть. Особой щеточкой он причесывает мне брови. Я снова вздрагиваю, когда его пальцы касаются моего рта. Он покрывает мои губы розовой помадой, подчеркивающей их полноту. Я раздумываю о его посетителях из числа знати. Что заставляет их покровительствовать Обществу Кинжала? Может, они рассчитывают на щедрое вознаграждение от Энцо, когда он станет королем? А может, они даже не знают, кто возглавляет Общество, и просто поддерживают искусного ассасина, который обещает им сбросить с трона нынешнего короля?

– Откуда ты так много знаешь о действии сверхъестественных сил? – спрашиваю я, поскольку этот вопрос давно не дает мне покоя.

– Метод проб и ошибок, – коротко пожимает плечами Раффаэле. – Мы первые. У нас нет предшественников, у которых мы могли бы учиться. С каждым новым собратом я получаю знания и опыт и все подробнейшим образом записываю. Должен же кто-то оставить эти знания для грядущих поколений. Если, конечно, будет такое поколение, которому они понадобятся.

Я слушаю с тихим изумлением. Раффаэле – настоящий Вестник. Пожалуй, его еще можно было бы назвать Собирателем Знаний.

– А ты знаешь, откуда все это началось? Я считаю, что причина всего – кровавая лихорадка, но…

Раффаэле тянется за тонкой щеткой.

– Нет, кровавая лихорадка – лишь косвенная причина. Это началось с особой связи между богами и смертным миром, который они создавали.

– Значит… сила богов.

– Да. Эта сила создала землю, воздух, море и все живое. Она вдохнула в нас жизнь.

– И она же наделяет нас необычными способностями?

Раффаэле кивает. Окунув щетку в блюдце со сверкающей пудрой, он оттеняет кромку века моего единственного глаза. Я думаю о странной силе, доставшейся мне столь дорогой ценой.

– Когда ты закрываешь глаз, ты видишь разноцветные искорки и вспышки? – спрашивает он, ненадолго прерывая работу.

Я закрываю глаз. В темноте появляются слабые вспышки: голубые, зеленые, красные и золотистые. Чем-то это похоже на звездное небо, если бы на нем были разноцветные звезды.

– Да, – подтверждаю я. – Вижу.

– Ты видишь нити силы. – Раффаэле осторожно берет мою руку, и вновь я чувствую волну телесного наслаждения. – Мир соткан из этих нитей. Они соединяют все, что только существует, со всем остальным. Благодаря этим нитям мир полон жизни и красок. – Раффаэле кивком указывает на комнату. – Сейчас ты связана со всеми предметами, которые есть в этой комнате. Со стенами, с зеркалом, воздухом. И не только с ними. Ты связана со всем миром. Даже с богами.

Его слова пробуждают во мне воспоминания о ночи, когда погиб отец. Тогда я сумела на время остановить окружающий мир с дождем и ветром. Я сделала его черно-белым, наполненным блестящими нитями, уходящими вдаль. Потом я вспоминаю утро казни. Я коснулась нитей и лишила мир привычных красок.

– Большинство людей не ощущают этой силы. Причина не только в том, что они глубоко погружены в обыденность и не желают задумываться ни о чем, выходящем за ее рамки. У них просто нет необходимой восприимчивости. И у нас не было бы, не заболей мы кровавой лихорадкой. Отняв у нас одно, она дала нам другое – иную связь с миром.

Раффаэле поворачивает мою руку ладонью вверх и осторожно проводит по ней. Его пальцы едва касаются моей кожи. Они удивительно нежны, но сами прикосновения вызывают покалывание. Я сижу затаив дыхание. У меня снова покраснели щеки.

– Каждый, кто принадлежит к Молодой Элите, неповторим. Каждый по-своему дотрагивается до нитей. Отсюда такое разнообразие способностей. Скажем, Ветроходец умеет касаться нитей воздуха и создавать ветер. Энцо владеет нитями огня. Он способен порождать огонь, управлять огнем – своим и других людей. В какой-то степени ему подвластен и жар солнца. Мы получили сведения, что в Солнечных землях есть парень, умеющий превращать обычные металлы в золото. Ты, наверное, слышала про Чародея. Он так часто оставлял Ось Инквизиции с носом, что они даже придумали малопонятное слово «магия», дабы не признавать его проделки настоящим волшебством. Сила богов имеет бесконечное число проявлений. Могу только догадываться, какие чудеса способны творить наши собратья, о которых мы пока не знаем. Ходят слухи, будто есть способные воскрешать мертвых.

Слова Раффаэле заставляют меня задуматься. Сколько нас разбросано по всему свету? Наверное, Общество Кинжала не единственное сборище одаренных мальфетто.

– А что умеешь ты? – спрашиваю я.

– Я способен видеть и чувствовать все пульсирующие нити силы. Везде и всюду. Каждую ниточку, какой бы тонкой она ни была. Я могу лишь слегка подергать за них, но зато я их хорошо чувствую.

Он замолкает и пристально смотрит на меня. Я ощущаю прикосновение к своему сердцу. Его взгляд будто разбудил бабочек, дремавших в моей груди, и они запорхали. Теперь я понимаю. Вот почему, когда Раффаэле берет меня за руку, я чувствую покалывание.

– Неудивительно, что твои посетители пылают к тебе безумной страстью, когда ты вот так смотришь на них и касаешься струн их сердца.

Раффаэле смеется. Какой у него красивый и мелодичный смех.

– Если хочешь, я когда-нибудь и тебя научу.

Внутри снова порхают бабочки. Что их потревожило: взгляд Раффаэле или его обещание?

– А что ты скажешь обо мне? – спрашиваю я. – Какова моя сила?

– Среди членов Общества Кинжала мы с тобой наиболее похожи. Мы чувствуем неосязаемое. – Раффаэле поворачивается ко мне. Солнце красиво играет на радужной оболочке его глаз. – Есть большие боги. Есть малые. Например, Формидита, ангел страха. Кальдора, ангел ярости. Лэтес, ангел радости. Денариус, ангел алчности. Пульсирующие нити силы связывают не только материальные предметы. Они связывают эмоции, мысли и чувства: страх, ненависть, любовь, радость, печаль. Ты обладаешь способностью дергать за нити страха и ненависти. Ты можешь достичь большого могущества, если научишься управлять своим даром. Чем больше страха и ненависти вокруг тебя, тем сильнее ты становишься. Страх создает невероятно сильные иллюзии. Тьма есть внутри каждого человека, пусть у многих она и скрыта за улыбками и любезными речами.

Его глаза делаются серьезными. Я вздрагиваю, задумавшись о тьме самого Раффаэле. Что темного может таиться в его нежной душе?

– Энцо был первым из Молодой Элиты, кого ты встретил?

– Да.

Мне вдруг становится любопытно, и я задаю новый вопрос:

– А как вы встретились?

– Он купил мою невинность, – отвечает Раффаэле, начиная собирать свои коробочки и склянки.

Я стремительно поворачиваюсь к нему:

– Т-твою н-невинность? Значит, вы с Энцо…

– Нет, не то, о чем ты подумала, – игриво улыбается Раффаэле. – Когда мне исполнилось семнадцать и я достиг совершеннолетия, я стал официальным консортом Двора Фортунаты. Мне устроили пышные смотрины. Бал-маскарад.

Пытаюсь представить, как это происходило. Раффаэле, которому тогда было столько же, сколько мне сейчас. Невинный, удивительно красивый, стоит перед толпой знати. Их лица скрыты масками. Он стоит и знает, что кто-то из них сегодня купит его невинность.

– Наверное, на том балу собралась вся местная знать.

Раффаэле молчит. Раз он не возражает, похоже, так оно и было.

– Энцо пришел туда инкогнито. Он везде искал подобных себе. – Раффаэле ненадолго умолкает. – Я сразу же почувствовал его появление, хотя он находился за портьерой. Я впервые узнал, что есть и другие, у кого такие же пульсации силы, как у меня. И тогда я впервые увидел нити. Они окружали Энцо наподобие ореола. Они то сплетались, то расплетались. Должно быть, Энцо заметил мой странный интерес к нему. Он делал ставки через слугу. Другим претендентам было не угнаться за ним.

– И много он заплатил? – с любопытством спрашиваю я.

– Немыслимую сумму. Даже говорить стыдно. – Раффаэле опускает глаза. – Мне было страшно. От других консортов я наслушался рассказов об их первых ночах. Однако, когда Энцо пришел ко мне, его интересовали только мои способности. Мы проговорили до утра. Он показал мне рукотворный огонь. Я продемонстрировал свое умение чувствовать других. Мы оба понимали, что сильно рискуем, говоря в открытую о подобных вещах.

Вдруг до меня доходит: Энцо единственный, на кого не распространяются способности Раффаэле.

– Почему ты ему веришь?

В моем вопросе ощущается подозрительность. Я тут же сожалею, что спросила, поскольку вторглась туда, где мне нечего делать. Так недолго и разрушить мои теплые отношения с Раффаэле. Но этот человек наделен бесконечной добротой и терпением. Он спокойно выдерживает мой взгляд и отвечает:

– Если Энцо станет королем, я смогу покинуть Двор Фортунаты.

Я вспоминаю едва уловимую грусть в его глазах. Думаю о нескончаемой череде аристократов, которых он ублажал и развлекал, в том числе и в постели. Раффаэле несвободен. Никто не становится консортом по собственному выбору, какой бы роскошной ни казалась эта жизнь.

– Прости меня, Раффаэле.

Он смотрит на изуродованную половину моего лица. В его глазах оттенок сочувствия. Раффаэле проводит по моей щеке, и я снова чувствую легкое прикосновение к сердцу. Беспокойство тает само собой. В груди опять тепло. Каждое прикосновение Раффаэле ласкает и успокаивает. Мне приятно быть рядом с ним. Он прав: между нами не так уж много различий.

Возвращается служанка, неся одежду. Раффаэле деликатно уходит. Служанка помогает мне надеть новое платье из золотистой ткани, сшитое по тамуранской моде. Оно просторно. Шелк приятно холодит кожу. Одежда из Солнечных земель нравится мне намного больше, чем кенеттранские жесткие корсеты и крахмальные кружева.

Перед уходом служанка ставит на комод бархатную коробку. Возвращается Раффаэле, оглядывает мое платье и одобрительно кивает.

– Амотеру, – произносит он, смакуя мою фамилию, как вино, – я вижу в тебе тамуранскую кровь.

Я продолжаю разглядывать свое новое платье. Раффаэле расчесывает мне волосы, пока они серебристым занавесом не покрывают мои плечи. Затем он мастерски увязывает их традиционным тамуранским пучком. Взяв белый и золотой шарфы, он сооружает красивый двухцветный тюрбан. Каждый раз рисунок получается новым, ибо повторить его в точности невозможно. В нескольких местах он скрепляет тюрбан булавками с драгоценными камнями. Я всегда любила сооружать тамуранские тюрбаны, но у меня они получались хуже. Затем он надевает мне налобную цепочку с маленьким бриллиантом посередине.

– Ну вот, – говорит он. – Отныне ты надежно скроешь все твои отметины.

Я изумленно смотрю на свое отражение в зеркале. На скулы, нос, изящную линию правого глаза. Тюрбан и цепочка все это подчеркнули. Я просто вылитая тамуранка. Наряд придает мне уверенности.

– У меня для тебя подарок, – с улыбкой сообщает Раффаэле.

Он берет бархатную коробку.

Мое сердце замирает.

В коробке лежит фарфоровая полумаска. От нее исходит прохлада. Кромка полумаски отделана бриллиантами. Они красиво перемигиваются на свету. Места височных изгибов отделаны белыми перышками. У меня нет слов. Я впервые вижу столь искусно сделанную полумаску.

– Я заказал ее для тебя. Хочешь примерить? – спрашивает Раффаэле, и я молча киваю.

Раффаэле осторожно надевает подарок на мое лицо. У меня сразу же возникает ощущение, что эта полумаска всегда была частью меня. Белоснежный фарфор и игра света на его поверхности полностью закрывают шрам на месте левого глаза. Теперь, когда скрыты все отметины, я любуюсь естественной красотой своего лица.

– Дорогая Аделинетта, – шепчет Раффаэле. Он наклоняется. Его теплое дыхание приятно окутывает мне шею. – Луна и вода щедро тебя поцеловали.

Я молча оглядываюсь и чувствую, как во мне пробуждается что-то сильное. Скрытый огонь, о котором я давно забыла. В детстве его нещадно во мне давили. Всю свою жизнь я провела в тени отца и младшей сестры. Теперь же я впервые вышла на солнце и могу себе позволить иное направление мыслей.

Раздавленная бабочка вновь обретает крылья.

Из коридора доносятся приглушенные голоса. Дверь открывается. Входит Энцо. Я невольно краснею и отворачиваюсь, надеясь, что он не заметит. Взгляд Энцо вначале останавливается на Раффаэле.

– Она готова?

Потом Энцо замечает меня. Слова, которые он собирался произнести, замирают у него на языке. Впервые за все время нашего знакомства он меняется в лице. На мгновение мне приоткрываются его глубины.

Раффаэле внимательно наблюдает за принцем.

– У вас нет слов, ваше высочество? Сочту это за комплимент.

Энцо мгновенно приходит в себя. Они с Раффаэле переглядываются. Я смотрю на них, силясь угадать смысл их безмолвного разговора. Наконец он отворачивается от нас. Мне кажется, Энцо намеренно избегает встречаться со мной глазами.

– Завтра она начинает, – говорит он и уходит.

Терен Санторо

Над Эстенцией заходит солнце. Терен запирается у себя в покоях. Он едва не скрежещет зубами от досады.

Прошло уже несколько недель с момента несостоявшейся казни Аделины. Девчонка как в воду канула. Судя по слухам, она где-то в Эстенции. Это все, что удалось узнать шпионам инквизиции. Но Эстенция – крупный город. Здесь недолго и затеряться. Терену нужны более подробные сведения.

Терен расстегивает золотые пуговицы на своем инквизиторском мундире, снимает мундир и надетые под ним доспехи. Потом задирает полотняную рубашку, обнажая торс. Оранжевое заходящее солнце окрашивает его плечи и крепкую, мускулистую спину.

Но вечерние лучи освещают кое-что еще: лабиринт шрамов, которыми испещрено его тело.

Терен вздыхает, закрывает глаза и вертит уставшей шеей. Его мысли возвращаются к королеве. Сегодня король явился на заседание совета мертвецки пьяным. Ему пытались докладывать о настроениях в народе. А настроения эти не только мрачные, но и чреватые бунтами. Голодающий народ того и гляди восстанет против очередного повышения податей. Однако король лишь пьяно хохотал, мечтая поскорее вернуться к привычным развлечениям: охоте и любовным утехам с очередной потаскушкой. Королева Джульетта, также присутствовавшая на заседании, сидела молча. Ее глаза оставались спокойными, холодными и мрачными. Если муж и раздражал ее, она не подавала виду. И уж конечно, по ее лицу никто бы не догадался, что накануне она приглашала Терена к себе в спальню.

Терен закрывает глаза, вспоминая королеву в своих объятиях. Он дрожит от желания и тоски по Джульетте.

Взгляд Главного Инквизитора перемещается на плетку, что лежит поперек кровати. Он подходит ближе, смотрит на плетку. Ее сделали по его особому заказу. Плетка состоит из девяти хвостов, и каждый снабжен длинным лезвием из дорогого иностранного металла, платины, – для тяжести – с вкраплением стали на кончике. Лезвия настолько тонкие и острые, что самое легкое прикосновение вспарывает кожу.

Любому другому человеку удар этой плеткой превратил бы спину в кровавое месиво. Спина Терена, защищенная демонической магией, необычайно крепка. Но даже на ней металлическая плетка оставляет шрамы.

Он встает на колени. Поднимает плетку. Задерживает дыхание, затем хлещет себя через голову. Лезвия глубоко врезаются в кожу, оставляя зубчатые борозды. Терен сдавленно стонет. От нестерпимой боли у него перехватывает дыхание. Почти сразу же раны начинают затягиваться.

«Я увечное существо», – беззвучно произносит он.

Впервые Терен произнес эти слова перед шестнадцатилетней принцессой Джульеттой. Ему тогда было двенадцать, и он учился в школе инквизиции.

Он хорошо запомнил тот день. Джульетта недавно вышла замуж за одного из самых влиятельных герцогов Эстенции. Ее младший брат Энцо – тогда еще наследный принц – лежал в лечебнице. Мальчишке повезло: отравленный суп, которым его накормили, не произвел желаемого действия. А старый король – отец Джульетты и Энцо – находился при смерти.

Услышав те слова, Джульетта склонила голову, задумчиво разглядывая Терена. Потом приподняла ему подбородок, и ее темные холодные глаза встретились с его бесцветными глазами.

– Почему ты боишься на меня смотреть?

– Ваше высочество, вы избраны богами, – ответил Терен, стыдясь себя. – А я всего лишь мальфетто. Любая собака лучше меня. Я недостоин находиться возле вас.

Терен надеялся, что принцесса не разгадает его мрачного секрета. С недавних пор у него стали проявляться странные, демонические силы.

Джульетта улыбается:

– Малыш, а если я прощу тебе твою увечность, ты поклянешься быть всегда преданным мне? Ты сделаешь для меня все?

Терен взглянул на нее, исполненный отчаяния и желания. Джульетта была удивительно красива. Нежное лицо сердечком, темные локоны. Королевская кровь. Боги уберегли ее от кровавой лихорадки. Само совершенство.

– Ваше высочество, я готов принести вам любую клятву. Моя жизнь и мой меч принадлежат вам. Я всецело ваш.

– Прекрасно. – Джульетта наклонилась к нему. – А теперь скажи: кто, по-твоему, должен бы править нашей страной после моего отца?

Терен вспыхнул от ее прикосновения. Вопрос принцессы смутил его.

– Наследный принц, ваше высочество. Это его законное право.

Глаза Джульетты посуровели. Неправильный ответ.

– Ты говорил, что мальфетто хуже любой собаки. Неужели ты хочешь видеть мальфетто своим королем?

Терен как-то не думал об этом. Когда его отец возглавлял Ось Инквизиции, они с Энцо бегали по дворцовым садам, играли, мерились силами. Их даже считали друзьями. Во всяком случае, так казалось взрослым. И во время учебных поединков их всегда ставили в пару. Слова принцессы привели Терена в замешательство. С одной стороны, если следовать закону, трон должен унаследовать Энцо. Но кровавая лихорадка жестоко обошлась с принцем. Нужен ли стране такой король?

– Нет, ваше высочество, – замотал головой Терен. – Я бы этого не хотел.

Взгляд Джульетты потеплел. Она снова заулыбалась. Он ответил правильно.

На мгновение у Терена мелькнула мысль: не она ли подсыпала отраву в суп брату?

Джульетта наклонилась еще ниже и произнесла слова, которые навсегда привязали его к ней:

– Делай то, что я прикажу, малыш Терен. Помоги мне избавить этот мир от мальфетто. А я позабочусь, чтобы боги простили тебе твое увечье.

Воспоминание меркнет. Терен снова и снова взмахивает плеткой.

«Во искупление моей прóклятой магии, я всецело вручаю свою жизнь Оси Инквизиции. Я буду служить королеве, законной правительнице Кенеттры. Я избавлю этот мир не только от Молодой Элиты, но и вообще от всех мальфетто».

Кровь хлещет по исполосованной спине Терена. Его кожа не успевает затягивать раны. Терен раскачивается из стороны в сторону. Голова кружится от нестерпимой боли. Из неестественно бледных глаз капают слезы. Обесцвеченные глаза – его отметина. Однако Терен лишь скрипит зубами и улыбается. Его мысли возвращаются к Аделине. Не могла же она раствориться в воздухе. Она где-то здесь. Нужно просто усерднее искать. «Помимо шпионов, у тебя есть целая армия потенциальных помощников: мальчишки-беспризорники и уличные нищие. За миску горячего супа они расскажут тебе что угодно. А стоит им узнать, что за особо ценные сведения ты платишь золотом, они возьмут под пристальное наблюдение весь город».

У него начинает стучать в висках. «Да. Тысячи добровольных шпионов. У меня свои виды на тебя, Аделина». Если бы Терену дали полную свободу действий, он бы не раздумывая убивал каждого, кто принадлежит к Молодой Элите. А затем бросил бы в застенки всех остальных мальфетто. Сначала в столице, затем и по всей стране.

Я найду вас всех. Я пущу в ход все, что мне доступно, ради спасения ваших душ. Я родился, чтобы уничтожать вас.

Аделина Амотеру

В благодатные годы они пируют, смеются и любят.

В неблагодатные годы хватаются за мечи и начинают резать глотки друг другу.

Отрывок из книги «Отношения между Кенеттрой и Бельданом. Путешествие Элаиды-Элеоноры»

Моя жизнь при Дворе Фортунаты быстро входит в колею.

Две недели подряд Раффаэле неустанно обучает меня тонкостям поведения. Искусству двигаться. Искусству улыбаться. Тому, как вежливо, но твердо отвергать домогательства посетителей. Здесь мой главный довод – возраст. Я всего лишь обучаюсь. На словах все звучит просто, но едва я начинаю подражать движениям Раффаэле, как понимаю: в них скрыты тысячи неуловимых мелочей.

Выслушав мое очередное сетование на собственную неуклюжую походку, Раффаэле добродушно посмеивается:

– Ты сравниваешь две недели обучения с годами практики. Не надо так беспокоиться. Для новенькой ты знаешь достаточно. Главное – упражняйся и будь наблюдательной.

Как быстро ко всему привыкаешь. Я успела привыкнуть каждое утро наряжаться в шелка, повязывать тюрбан и закрывать лицо фарфоровой полумаской. Я брожу по коридорам здания. На меня почти не обращают внимания. Советы Раффаэле очень мне помогают, уберегая от досадных промахов. «Ты несовершеннолетняя. Ты еще не получила имя. Свое настоящее имя консорты не называют. Таковы правила. К тому же тебе, как несовершеннолетней, запрещено вступать в разговоры с посетителями. Слишком назойливым ты всегда можешь напомнить об этом».

Свобода – это прекрасно. Утренние часы я провожу в пещере, наблюдая за членами Общества Кинжала. Постепенно узнаю историю каждого. Второй после Раффаэле была Похитительница Звезд. Энцо дал ей такое имя из знаменитого сочинения Тристана Кирслея – «Истории о Похитительнице Звезд». Это сборник сказок о девушке, которая могла украсть что угодно, поскольку могла повелевать разумом животных. У здешней Похитительницы Звезд часть лица отмечена фиолетовыми пятнами.

Потом к ним примкнул Паук, который прежде учился кузнечному ремеслу. Его шея и грудь покрыты темными пятнами странных очертаний. Ветроходца что-то заставило покинуть Небесные земли и сменить Бельдан на Кенеттру. Что именно – я не знаю. Ее левая рука обезображена шрамами, оставшимися после кровавой лихорадки. Последним, кто у них появился передо мной, был Архитектор. До этого он учился в университете Эстенции, собираясь стать художником. Он способен взять и перенести в другое место любой предмет: одушевленный и неодушевленный. Энцо дал ему такое имя после того, как Архитектор сделал двери с самоцветами. У парня странные ногти, похожие на ногти трупа. Вдобавок они покрыты черными и синими полосками.

Нынче в Обществе Кинжала шестеро. Надеюсь, я пройду обучение и стану седьмой.

Еду мне приносят в комнату. Я могу не выходить оттуда целыми днями. По коридорам Двора Фортунаты я брожу, лишь когда испытываю беспокойство. Будущие собратья со мною почти не общаются. Энцо я вижу редко. Должно быть, даже на опального принца происхождение накладывает какие-то обязанности. Всякий раз, когда его нет в пещере, мне становится грустно. Иногда я прихожу в пещеру, а там вообще никого. Я кажусь себе единственной обитательницей катакомб.

Почти каждый вечер я посещаю представления. Консорты устраивают изысканные танцы, стремясь привлечь посетителей. Меня уже не удивляет, что большинство консортов обоего пола – мальфетто. Я не единственная, кто прячет лицо за искусной маской и скрывает волосы тюрбаном. Наши гости восторгаются этими ухищрениями, считая их частью сценического образа. Блаженное неведение.

Моя единственная цель – овладеть своей силой, чтобы участвовать в миссиях Общества Кинжала. Во всех этих внезапных исчезновениях и появлениях. Я начинаю забывать о том, что инквизиция охотится за мной. Даже воспоминания о сестре становятся чем-то далеким.

О Виолетте я вспоминаю в основном по ночам, когда Двор Фортунаты затихает. Наверное, ей неплохо живется без меня.

Терен Санторо

– Господин Санторо, можно к вам?

– Входите. В чем дело?

– Наши привели мальчишку. Он обычно побирается возле Красного квартала. Утверждает, что видел во Дворе Фортунаты кого-то, кем вы интересуетесь.

– Давай его сюда… Заходи, мальчик. Не бойся. Рассказывай, кого ты там видел. Если твой рассказ меня заинтересует, ты получишь горячий ужин и не будешь спать на улице.

– Д-да, господин. В общем… вчера это было. Я услыхал от других ребят… вроде инквизиция ищет девчонку без левого глаза. Шрам вроде у нее на том месте.

– Да. И что ты можешь сказать?

– Ну… я не очень уверен, но я видел…

– «Не очень уверен» – значит не уверен совсем… Так что ты видел?

– Прощения прошу, господин Санторо. Я… я уверен. Да, я точно видел девчонку. Она гуляла по их садам. Во Дворе Фортунаты есть такие. На холме, повыше. Красивые они.

– Да. Знаю я то место… Ты мне про девчонку рассказывай.

– Прощения прошу, господин Санторо. Волосы у нее были тряпкой замотаны. Цвета не запомнил.

– Ты хочешь сказать, у нее на голове был тюрбан. А фасон какой? Тамуранский?

– Я в фасонах не силен. Наверное.

Терен откидывается на спинку стула и долго смотрит на чумазого дрожащего мальчишку. Потом улыбается:

– Спасибо, мальчик.

Терен делает знак инквизиторам, приведшим маленького оборванца:

– Выдайте ему золотой талент и заплатите за горячий ужин и ночлег на постоялом дворе.

Лицо маленького доносчика сияет от радости.

– И пусть никто не обвиняет меня в скупости. Я бываю очень даже щедр.

Аделина Амотеру

Зимою по лесу бродил

И встретил чудака.

Мне три желанья предложил

Он выбрать из мешка.

Я кучу денег попросил,

Любви и красоты.

Меня он в камень превратил

За алчные мечты.

«Алчный дух Кипарисового перевала», народная песня

Еще один бал при Дворе Фортунаты. Еще один вечер роскошных нарядов и чувственных танцев. Раффаэле помогает мне должным образом подготовиться, затем потайным коридором ведет в главную гостиную. Сегодня она убрана с особым шиком. Повсюду стоят бархатные диваны. На низких круглых столиках – чаши с лепестками жасмина. Высокие окна закрыты шелковыми занавесками. В каждом углу – вазы с ночными лилиями. Их фиолетовые лепестки наполняют воздух густым мускусным ароматом. Консорты, наряженные в лучшие одежды, сидят или стоят кучками возле стен. Одни уже с посетителями, положившими на них глаз, а другие еще свободно болтают между собой.

Посередине гостиной – круглый подиум. Возле него на мягких ярко-красных подушках полулежат гости. Там есть незанятые места.

– Здесь я вынужден тебя оставить, – говорит Раффаэле, когда мы подходим к шелковой портьере, закрывающей вход в гостиную. – Правила ты знаешь.

– Ты сегодня выступаешь?

Раффаэле слегка улыбается, потом целует меня в обе щеки.

– Увидишь, – говорит он и мгновенно исчезает.

Войдя в гостиную, я сразу же направляюсь в уголок, где расположились ученики и ученицы. Ловлю на себе оценивающие взгляды мужчин. Один смотрит на меня особенно долго. Он весь в черном: черный камзол из сверкающего бархата, такие же панталоны. Лицо полностью закрыто черной маской. Видно, я интересую его больше, чем разговор, который он ведет с другими мужчинами. Намеренно смотрю только вперед. Все время напоминаю себе, что должна вести себя так, будто у меня два глаза, и не особо вертеть головой.

Ученики молча смотрят на меня. Мы все молчим. Я занимаю свободную подушку в самом углу и продолжаю наблюдать за входящими. Вскоре гостиная заполняется.

Наконец бесшумно входят слуги и гасят светильники на стенах. Другие слуги вносят фонарики, окружая ими подиум. Я выпрямляюсь и пытаюсь угадать, как сегодня будет выглядеть Раффаэле. Через несколько минут к краю подиума подходит хозяйка заведения – высокая, статная женщина с манерами аристократки. Невзирая на возраст, она все еще сохраняет свою красоту, и седые пряди в волосах ей даже идут. Надо будет в следующий раз спросить у Раффаэле, является ли и она покровительницей Общества Кинжала. Скорее всего, да.

– Дорогие гости, я очень рада видеть вас в нашем Дворе Фортунаты, – произносит она, приветственно взмахивая руками. У нее приятный бархатистый голос. – Тихий, прохладный вечер вроде этого – прекрасное время для наших встреч. И я знаю, чтó привело вас к нам. – Она делает паузу, улыбается. – Вы желаете посмотреть выступление настоящей жемчужины нашего заведения.

Ей отвечают негромкие аплодисменты.

– Не смею более томить вас ожиданием, – продолжает хозяйка. – Отдайтесь же сполна этому вечеру желаний, дорогие гости. Я уверена: наша встреча еще не раз вам приснится.

Слуги гасят последние настенные светильники. Теперь освещено лишь пространство вокруг подиума. Слышатся гулкие звуки барабана. Меня пробирает дрожь. Эти звуки будят страсть. Все внутри меня начинает бурлить. Из темноты появляется молодой консорт. Когда он поднимается на подиум, я едва не вскрикиваю.

Раффаэле одет в шелковые шаровары: то ли светло-бежевые, то ли кремовые. Рубашка распахнута на груди, обнажая торс. Посередине торса золотой краской нанесена сверкающая линия. Раффаэле останавливается, опускает глаза, затем падает на колени, воздевая руки. Рукава его рубашки надуваются парусами. Он замирает. Барабанная дробь убыстряется. Раффаэле вновь на ногах. Он медленно, словно гипнотизируя зрителей, обходит подиум. Я никогда еще не видела такого совершенного танца под аккомпанемент единственного барабана. Наверное, больше не увижу. Я оглядываю силуэты посетителей. Все они заворожены и сидят, боясь шелохнуться. А ритм ударов неумолимо нарастает. К Раффаэле присоединяются еще двое консортов – парень и девушка. Они начинают кружиться вокруг друг друга, бросая застенчивые и в то же время страстные взгляды. Их движения напоминают текущую воду. Мне нравится эта пара, но до совершенства Раффаэле им еще очень далеко. Естественно, собравшиеся смотрят только на него. Я тоже смотрю в немом восхищении. Потом вдруг вспоминаю глубокую печаль, мелькнувшую в глазах Раффаэле, и меня прошибает холодный пот.

Кто-то садится рядом со мной. Поначалу я не обращаю внимания. Гости вольны сидеть, где им вздумается. Но стоило этому человеку заговорить, и у меня сердце уходит в пятки.

– Аделина, я не причиню тебе вреда. Сиди спокойно и слушай меня.

Голос звучит возле самого моего уха. Кожа щеки чувствует его легкое дыхание. За барабанной дробью я едва слышу его голос. Я слышала его всего однажды, но запомнила навсегда.

Терен.

Мое сердце бешено колотится. Мне вдруг хочется закричать на всю гостиную: «Он меня нашел!» Краешком глаза вижу: Терен явился сюда не в инквизиторском мундире. Да, это он – посетитель в черном бархатном камзоле, что так пристально наблюдал за мной. Но как же он меня нашел? Я стала слишком беспечной. Может, он заметил меня, когда я бродила по двору? Или узнал, увидев на балконе? Он здесь один или с отрядом переодетых инквизиторов? Теперь удары сердца заглушают барабан. Вдруг его подчиненные ждут лишь сигнала, чтобы меня схватить?

– Знаю, у тебя нет причин мне доверять, – шепчет Терен, даже не глядя на подиум. – Но я выследил тебя не затем, чтобы арестовать. Я пришел сюда предложить тебе сделку. Если согласишься, она принесет тебе немалые блага.

Я молчу. Руки, сложенные на коленях, отчаянно трясутся. Сцепляю пальцы, чтобы никто не заметил. Продолжаю смотреть на танец Раффаэле. Неужели никто из наших не заметил Терена? Даже Раффаэле с его потрясающей восприимчивостью? «Помогите мне… кто-нибудь», – думаю я, оглядывая гостиную. Если поднять шум, это раскроет присутствие Терена. Но сможет ли это помешать ему арестовать меня и потащить в Башню инквизиции? А что, если в этом случае он меня попросту убьет на месте? Из Общества Кинжала в гостиной сейчас только Раффаэле, но на его защиту рассчитывать не приходится. Я должна выпутываться сама.

– Значит, Молодая Элита взяла тебя под свое крылышко? – шепотом спрашивает Терен.

Я онемела. Мне не ответить на его вопрос.

– Судя по тому, что ты жива и принаряжена, ответ будет утвердительным. – (Я чувствую, как он язвительно улыбается.) – А ты уверена в их намерениях? Неужели ты так легко поверила своим спасителям?

Не будь я до смерти напугана, то рассмеялась бы ему в лицо. Можно подумать, что инквизиторы заслуживают большего доверия.

– Не молчи, Аделина, – предостерегает меня Терен. – Мне бы очень не хотелось устраивать здесь свой спектакль и арестовывать тебя.

Барабанов стало больше. Два или даже три. Под их ритм я слегка поворачиваю голову и не своим, сдавленным голосом спрашиваю:

– Что вам от меня нужно?

Оглушительная барабанная дробь мешает Терену говорить. Он наклоняется почти вплотную к моем уху:

– Ты у них новенькая. Скорее всего, ты многого не знаешь об их истинных намерениях. И об их деяниях тоже. Думаю, скоро ты восполнишь этот пробел. – Терен придвигается еще плотнее. Его шепот становится неистовее. – А теперь слушай, как мы сможем помочь друг другу.

С чего он решил, что я захочу ему помогать? Изо всех сил пытаюсь успокоиться. В памяти встает утро моей казни. Взгляд бледных глаз Терена. И непонятная, темная сила, льющаяся из этих глаз.

– Наблюдай за всем. Все подмечай, – шепчет Терен. – Смотри, слушай и запоминай. Теперь я знаю, где ты находишься. Время от времени я буду тебя навещать и очень надеюсь, что ты согласишься делиться со мной своими наблюдениями.

Мое сердце бьется в одном ритме с барабанами. Я не могу дышать.

– Если ты согласишься, я не только сохраню тебе жизнь, но и сделаю очень богатой. Любые твои желания будут немедленно исполняться. – Он улыбается. – Ты сможешь искупить свою вину перед богами и из презираемого существа превратиться в спасительницу.

Терен говорит все увереннее. Меня больше не увлекает танец Раффаэле и его партнеров. Хотя, наверное, это очень красиво и эротично. Движения Раффаэле говорят, что он испытывает одинаковую страсть и к девушке, и к парню.

– А если откажешься, я уничтожу не только тебя, но и все, что тебе дорого.

Мою грудь захлестывают волны страха и злости, сливаясь воедино. Я слышу шепот. Зловещий шепот демонов.

– Откуда вам знать, чтó мне дорого? – сердито спрашиваю я.

– Ты никак уже забыла о своей младшей сестре? До чего холодное у тебя сердце.

Виолетта. Сердце сжимают ледяные когти. Вспоминаю кошмарный сон, когда я пыталась успокоить напуганную грозой Виолетту, а оказалась в Подземном мире.

«Он просто пытается взять тебя на крючок», – мысленно твержу себе.

– Да и что вообще вы знаете о моей сестре? – огрызаюсь я вслух.

– Достаточно много. Утром, накануне твоей казни, она приходила ко мне, умоляла сохранить тебе жизнь. Ты об этом не знала? Теперь твой черед. Ее жизнь – в твоих руках.

Это ложь.

– Она не стала бы просить за меня.

– Ты думаешь, я пришел сюда ради словесных игр с тобой? – с нескрываемым удивлением спрашивает Терен.

Я колеблюсь. Я уже не столь решительна, как в начале этого жуткого разговора. А вдруг Терен говорит правду? Вдруг Виолетта приходила просить за меня и они ее арестовали? Разум по-прежнему полон шепотов, в которых мне не разобрать ни слова. Они лишь добавляют мне страху. Я почему-то думала, что Виолетта покинула дом нашего отца, приняв предложение какого-то из ее состоятельных женихов. Мне и в голову не приходило, что сестра сейчас может томиться в застенках инквизиции.

Виолетта, зачем ты пошла просить за меня?

– Я вам не верю.

Терен молчит. Какое-то время мы слушаем барабаны. Потом возникает ощущение, что он вообще ушел. И тогда я опять слышу его голос:

– Веришь ты или нет, но твоя сестра у меня в руках. И я буду с наслаждением ее пытать. Пытать до тех пор, пока однажды, стоя на красивом балкончике Двора Фортунаты, ты не услышишь ее крики.

Он врет. Врет. Старается взять меня на испуг.

Мысленно я вижу искаженное страхом, заплаканное лицо Виолетты. На нем не только слезы. Кровь.

– Дайте мне время, – наконец шепчу я, не находя других слов.

– Конечно, – участливо отвечает Терен. – Мы же на одной стороне. И скоро ты поймешь, что сражаешься за правое дело. – В его тоне звучит уважение. – Аделина, ты поможешь мне исправить этот мир.

Я оказалась в самой середины паутины.

– На следующей неделе я хочу тебя видеть в Башне инквизиции, – шепчет Терен. – Жду от тебя полезных сведений.

– А откуда мне знать, что меня не схватят, едва я переступлю порог башни?

– Глупая девчонка! – раздраженно бросает Терен. – Если бы я хотел тебя арестовать, то сделал бы это прямо сейчас. Зачем мне тебя арестовывать, если ты можешь быть моей маленькой помощницей? – Он снова наклоняется к самому моему уху. – Если мне понравятся принесенные тобой сведения, твою сестру будут кормить деликатесами и баловать до следующего твоего прихода. Если же ты не придешь… – Терен замолкает. – В таком случае и я не стану выполнять свою часть сделки.

Тогда он просто убьет Виолетту. У меня нет выбора. Молча киваю.

Никакого ответа. Моя щека больше не ощущает его дыхания. В гостиной очень тепло, но у меня по телу ползут мурашки. Барабаны замолкают. Раффаэле и пара консортов кланяются зрителям. Вокруг меня все вскакивают на ноги, громко и неистово аплодируя. В этом хаосе я отчаянно пытаюсь отыскать Терена.

Но его уже нет. Он растворился среди множества масок, будто и не было. Только его слова остались, повторяясь опять и опять.

Меня против моей воли сделали шпионкой.

Аделина Амотеру

Да помогут мне боги.

Пусть все знают: я не предатель. И не шпион.

Надпись, оставленная неизвестным узником на стене камеры в эстенцианской тюрьме

Я молча покидаю гостиную и иду к себе. Раффаэле хмуро поглядывает на меня. Я выхожу в главный двор, оборачиваюсь, с усилием одаряю его улыбкой и тороплюсь дальше. Он перехватывает меня в потайном коридоре.

Чувствуется, он искренне обеспокоен моим состоянием. Он слегка касается нитей моего сердца. Его пальцы трогают мою щеку. Веки его еще покрыты золотистой пудрой. Ресницы черные и неестественно длинные.

– Пока мы танцевали, я наблюдал за тобой, – говорит он. – Мне показалось, что ты чем-то испугана. Может, тебя кто-нибудь обидел?

Я снова выдавливаю улыбку. Мне не хочется, чтобы он подходил очень близко. Тогда он слишком многое почувствует.

– Никто меня не обижал. Но страшно мне было. Вокруг столько незнакомых людей. И все они пялились на меня. Наверное, это прежние страхи. Я не привыкла бывать на публике. – Я пытаюсь снова улыбнуться. – Никогда не видела, как ты танцуешь.

Раффаэле внимательно смотрит на меня. Я стараюсь себя успокоить, мысленно твердя, что ему не проникнуть в мои мысли. А пульсирующие нити силы ничего особенного ему не скажут. Если мое поведение кажется ему странным, пусть считает, что это вызвано его выступлением или большим наплывом гостей.

Я могла бы рассказать ему правду. Признаться, что Терен все-таки выследил меня. Сообщить, какое задание дал мне Главный Инквизитор. Ведь Энцо спас мне жизнь. Разве я не в долгу перед Обществом Кинжала?

Но следом я вспоминаю предостережение Раффаэле во время нашего первого испытания. А вдруг, услышав такое, члены Общества Кинжала меня попросту убьют? Они слишком мало меня знают, чтобы доверять. Узнав о визите Терена, они, чего доброго, сочтут меня слишком опасной и убьют. Нет, я ничего им не скажу. Иначе могу не дожить до завтра, а Виолетта останется в когтях инквизиции.

К счастью, Раффаэле воздерживается от дальнейших расспросов.

– Тебе нужно хорошенько выспаться, – говорит он, кладя руку мне на плечо, затем целует меня в обе щеки и удаляется.

Я смотрю ему вслед. Не знаю, поверил он мне или что-то заподозрил.

В эту ночь я лежу без сна, разглядывая потолок. Пытаюсь представить Виолетту в той же подземной камере, где томилась и я. Неужели она и впрямь приходила просить о моем помиловании? Хочу ли я рисковать собой ради ее спасения? Откуда я вообще знаю, схватили они Виолетту или нет? Осмелюсь ли я усомниться в словах Терена?

Он велел прийти на следующей неделе. Что мне делать? Как я сумею выбраться за пределы Двора Фортунаты?

На следующий день Раффаэле спрашивает меня о самочувствии.

– Гораздо лучше, – коротко отвечаю я.

Он молча смотрит на меня, не пытаясь расспрашивать.

Проходит еще один день. Мой страх немного ослабевает, однако прежнего спокойствия уже нет. Разум строит уловки. Может, я все это придумала и никакого Терена вообще не было? Мысль настолько соблазнительна, что я почти верю в нее.

На третий день я уже способна думать. Чтобы выжить, я должна играть в эту игру. И играть хорошо.

* * *

После маскарада проходит пять дней.

Мы с Раффаэле снова в пещере. Я слежу за учебным поединком между Энцо и Пауком, пытаясь понять взаимодействие их сил. Раффаэле наблюдает за мной. У меня в мозгу звучат слова Энцо. Напоминание о том, чего он ждет от меня. Неделя, отпущенная мне Тереном, почти на исходе. Как я сумею выбраться в город и попасть в Башню инквизиции?

Я отодвигаю эти мысли и сосредоточиваюсь на поединке.

– Где он научился так сражаться? – спрашиваю я, следя за Энцо, который кружит вокруг Паука.

– Его готовили к жизни короля, – отвечает Раффаэле, делая пометки на клочке пергамента. Он пишет пером и вынужден нагибаться к стоящей на полу чернильнице. – В детстве Энцо обучался у инквизиторов.

Энцо ждет, когда его противник ударит первым. Проходит целая минута. Паук не атакует. Остальные члены Общества Кинжала тоже наблюдают за поединком и подбадривают соперников. И вдруг Паук кидается на Энцо. Его деревянный меч нацелен на левый бок принца. У меня это слабое место. Паук настолько стремителен, что все его движения сливаются в дымку. Однако Энцо каким-то образом предугадал его выпад и в последнюю секунду сумел отскочить. Из руки принца сыплются искры, окружая его огненным цилиндром. Паук отступает. Скорость не уберегла его одежду: ее края опалены. Энцо гасит пламя и в то же мгновение сам бросается в атаку, появившись из-за оранжево-золотистой завесы. Он наносит три быстрых удара. Паук их отражает и переходит в контратаку. Кажется, они сражаются всерьез.

Паук начинает уставать, и Энцо застигает его врасплох. Принц вырывает у Паука меч и приставляет к его шее. Собравшиеся ликуют. Паук что-то бурчит, недовольный проигрышем. Поединок окончен. Соперники опускают мечи и расходятся.

У Энцо со лба капает пот. Влажные волосы висят сосульками. Мышцы еще и сейчас напряжены. Насколько могу судить, Паук единственный, кто может так утомить принца в учебном поединке. Белая полотняная рубашка Энцо от пота стала прозрачной, особенно на спине. Он поправляет перчатки и, кажется, только сейчас замечает, что я следила за поединком. Стараюсь отвести взгляд. Представляю, как бы обошелся со мной Энцо, узнай он о моей неожиданной встрече с Тереном. Да он испепелил бы меня на месте.

Сейчас принц ограничивается вежливым кивком без улыбки. Он подходит к Пауку, желая убедиться, что тот не пострадал. Похитительница Звезд аплодирует Энцо. Сегодня ее сопровождает не орел, а два койота. Архитектор запускает длинные руки себе в волосы и вслух восхищается скоростью, с какой двигался Энцо. Ветроходец расспрашивает принца об особенностях последнего маневра. Даже побежденный Паук почтителен с Энцо.

Я негромко кашляю и поворачиваюсь к Раффаэле. Он продолжает что-то писать.

– Надеюсь, во время поединка ты надлежащим образом сосредоточилась, – небрежным тоном произносит он.

Я краснею, поскольку думала совсем о другом. Раффаэле пытается научить меня видеть нити силы везде, даже в воздухе. Усилием воли я выбрасываю из головы все мысли об Энцо и пытаюсь соединиться с темнотой, добавив честолюбие, любопытство и страх. Представляю себя выходящей из тела. Я несусь в воздухе, проникаю вглубь душ состязающихся членов Общества Кинжала, упражняюсь в распознавании их едва заметных движений. Главная задача – увидеть нити их силы, особенно те, что ведут к сердцу и разуму. Сжимаю зубы.

Никаких результатов.

Вздыхаю. Нет, я не могу явиться в таком состоянии к Терену. Сущий ягненок. Поворачиваюсь к Раффаэле:

– Сначала ты говорил, что я должна научиться управлять своими способностями и только потом меня примут в Общество. Но как я могу учиться, если я все время отделена от других?

Лицо Раффаэле остается спокойным, но в глазах я замечаю проблеск настороженности, что ли?

– Сегодня твое честолюбие похоже на лошадь, что вырвалась из конюшни. Тебе хотелось бы нырнуть в ситуации, к которым ты пока еще не готова. Это было бы самым надежным способом погубить достигнутое и отбросить тебя назад. Терпение, – уже тверже говорит он.

«И осторожность, – мысленно добавляю я. – Будь осторожна, Аделина. Очень осторожна. Тебе ни в коем случае нельзя вызывать у Раффаэле подозрения».

– Почему я могу вызывать свою силу, лишь когда мне что-то угрожает? – шепотом спрашиваю я.

Краешком глаза вижу, что Энцо уходит. Досадливо опускаю плечи.

– Позволь тебе напомнить один случай из истории, – говорит Раффаэле. – Сто лет назад бельданцы попытались вторгнуться на наши северные острова. Жалкая, обреченная горстка кенеттранских солдат – их было всего сорок человек – ухитрялась отбивать атаки противника, имевшего десятикратное численное превосходство. Эти храбрецы подарили нам драгоценное время, чтобы пополнить ряды нашей армии и уничтожить захватчиков. Иногда твое тело дает тебе необыкновенную силу, которую ты никак не можшь заполучить при обычных обстоятельствах. Ты это имела в виду?

Я киваю. Битва за остров Кордонну известна каждому школяру. О ней слагались многочисленные баллады.

– Твое дарование действует схожим образом. Наши солдаты оказались тогда в безвыходном положении. Вот и ты, когда страх или гнев ставят тебя в безвыходное положение, пробуждаешь свое дарование. Твоя сила возрастает стократно. Так происходит не у всех. У меня не так. А Похитительница Звезд черпает свою силу в радости. Стоит ей рассердиться или испугаться – и ее силы как не бывало. Но у тебя… – Раффаэле прислоняется к стене и задумчиво смотрит на меня. – Нам всего лишь необходимо понять, как ты можешь вызвать свою силу без того, чтобы когти смерти не впивались тебе в горло. Энцо очень не хочет, чтобы ради пробуждения этой силы ты рисковала жизнью.

Я тоже прислоняюсь к колонне. Меня разбирает смех. Если пробуждение моего дарования зависит от опасности, сейчас я должна была бы купаться в силе.

Раффаэле следит за мной с легкой улыбкой. От его улыбки у меня начинает колотиться сердце. Сегодня на нем одежда бледно-золотистого цвета. Лицо ничем не разукрашено, если не считать тонких полосок блестящей пудры на веках. Казалось бы, мелочь, но как подобные мелочи подчеркивают и усиливают его красоту. Я заметила: перед его очарованием не может устоять никто. Легкий наклон головы, и даже Ветроходец перестает язвительно усмехаться и краснеет. А когда Раффаэле поддразнивает Паука, тот смущенно кашляет и тоже краснеет. За последние дни я не раз замечала Раффаэле, провожавшего или встречавшего своих посетителей у входа. Вчера он был с красивой молодой женщиной. Позавчера – с обаятельным аристократом. Мне все равно, кто эти люди. Он очаровывал и мужчин, и женщин всего лишь улыбкой и движением глаз. Его посетители и посетительницы сгорали от желания. Со стороны казалось, что и он пылает к ним такой же любовью.

Раффаэле поднимает с пола несколько гладких камешков. Кладет их передо мной в ряд.

– Начнем с простого, – говорит он. – Найди применение своей внутренней тьме. Тьму вокруг будешь искать позже. – Он кивает на камешки. – Все они светло-серого цвета. Попробуй убедить меня, что они черные.

Внимательно разглядываю камешки. Найди применение своей внутренней тьме. Велю себе сосредоточиться на страхе и ненависти. Вытаскиваю на поверхность свои темные мысли и мрачные воспоминания. Затем тянусь к пульсирующим нитям силы внутри. Я их чувствую, однако они по-прежнему вне досягаемости. Раффаэле продолжает что-то писать. Наверняка отмечает мои успехи и недочеты.

Несколько минут я пытаюсь создать иллюзию, потом сокрушенно вздыхаю и поднимаю голову. Раффаэле ограничивается кивком.

– Не отчаивайся, дорогая Аделинетта. На первом испытании ты сумела пробиться к своей внутренней силе. Не торопись и продолжай.

Я опять сосредоточиваюсь на камешках. Закрываю глаз. Теперь мне легче отрешиться от посторонних звуков. Вместо них я оживляю в памяти ночь гибели отца. Мои мысли перетекают от него к сестре. Появляются воспоминания из нашего детства. Вспоминаю, как она любила закидывать мне прядки волос за уши, как днем засыпала у меня на плече, нежась в лучах теплого послеполуденного солнца. Картины мелькают и исчезают. Вижу сестру, свернувшуюся в углу тюремной камеры. Она лежит на охапке грязной соломы. У меня за спиной стоит Терен и что-то шепчет на ухо. Загоняет меня в ловушку. Я ощущаю болезненное шевеление в нижней части живота. Сила! Я собираю ее и не мешаю ей подниматься до самого сердца, пока в груди не появляются знакомые ощущения.

Открываю глаз и возвращаюсь в себя. Сейчас все нити силы внутри меня натянуты до предела, и мой разум касается их, словно рука арфистки – струн. Дергаю за них. Получается так себе. Пытаюсь управлять захватом. Морщу лоб от напряжения и смотрю на камешки. Они по-прежнему серые, но в нескольких футах от них из земли поднимается черная лента. Я хватаюсь за нее.

– Раффаэле, смотри! – шепотом зову я.

Речь сбивает мне внимание. Нити выскальзывают. Иллюзорная темнота уходит в землю. Шумно выдыхаю. В животе – отвратительная дрожь. Это страх. Раффаэле спокойно наблюдает за мной. Делаю новую попытку. Нащупываю нити силы и хватаюсь за них.

Вдруг передо мной серебристым огнем вспыхивает лезвие кинжала. Инстинктивно пригибаюсь. Рядом кто-то хохочет. Паук. Ему что, нечем заняться? Прибежал с другого конца пещеры.

– Всего-навсего темная ленточка, – пренебрежительно говорит он. – Как мне страшно.

Раффаэле награждает его предостерегающим взглядом:

– Не надо…

– А то что будет, наш милый консорт? – Паук прячет кинжал в ножны и с ухмылкой смотрит на меня. – Неужто наша овечка такая пугливая?

– Ты же знаешь, что Энцо запретил всем, кроме меня, вмешиваться в ее обучение. Я бы не советовал тебе сердить его за считаные недели до Турнира Бурь.

Турнир Бурь? Неужели Общество Кинжала задумало что-то устроить во время этого крупнейшего ежегодного празднества?

На лице Паука мелькает сомнение, но он тут же снова нацепляет ухмылку.

– Можешь докладывать Энцо, – рычит он и быстро уходит.

Меня переполняет раздражение. Скопившиеся страх и беспокойство требуют выхода. Не успев подумать о своих действиях, я встаю и протягиваю руки. Четко вижу нити силы, соединяющие меня с Пауком. Дергаю за них. Из земли перед ним вырастает темный силуэт, заставляя Паука остановиться. Призрак худосочен и прозрачен. Такому силачу, как Паук, он едва ли страшен. Но я сумела его вызвать! Бесплотный призрак скалит зубы и шипит. Паук выхватывает кинжал.

Мне не удержать иллюзию. Призрак исчезает. Я замираю. До сих пор не верится, что я сумела вызвать призрака. Члены Общества Кинжала бросают свои занятия и наблюдают за происходящим. Похитительница Звезд с явным сочувствием глядит на меня.

– Не трогай Аделину! – кричит она Пауку, но он даже ухом не ведет.

Паук поворачивается ко мне и улыбается. В следующее мгновение лезвие его кинжала приставлено к моему горлу. Металл отвратительно холоден.

– Будь поосторожнее, малышка, – бормочет он, – а то ты слишком широко шагаешь. Не заиграйся со своими призраками.

– Скоро я научусь большему, чем эти призраки, – отвечаю я. Удачно созданная иллюзия придает мне неожиданную смелость и даже дерзость. Я стискиваю зубы. Мне хочется жестоко проучить Паука. – Сам увидишь.

Его губы презрительно кривятся, но я без страха смотрю на этого верзилу.

– Ничего у тебя не получится. – Паук наклоняется и шепчет мне на ухо: – Когда твоя никчемность станет заметна всем, я с удовольствием посмотрю, как Энцо перережет тебе глотку.

Острие его кинжала снова впивается мне в шею. Представляю, как выхватываю у него кинжал и медленно вспарываю глотку ему самому. Вижу кровавую пену у него на губах. Видение молнией проносится в мозгу, оставляя ощущение ужаса и неописуемого удовольствия. Здесь мы с отцом похожи. Слышу отцовский голос: «Продолжай. У тебя получится. Я хочу это увидеть». Мелькает даже такая мысль: «А не назвать ли Терену имя Паука, когда я приду в Башню инквизиции?»

– Довольно! – кричит Раффаэле.

Кто бы мог подумать, что его голос может быть таким резким? И кто бы мог подумать, что Раффаэле станет так мужественно меня защищать.

Паук с хохотом отходит.

– Я просто пошутил, – беззаботным тоном бросает он. – Не сделал ничего плохого.

Меня трясет. Вряд ли Раффаэле слышал, как Паук пригрозил мне расправой. Очень надеюсь, что мой защитник не почувствовал и моих кровожадных мыслей. Похитительница Звезд снова бросает на меня вполне дружелюбный взгляд и хмурый – на Паука.

– Надеюсь, он тебя не испугал? – спрашивает Раффаэле, и я киваю. – Я должен извиниться за него. Пауку неприятен интерес Энцо к тебе. Он всегда считал себя лучшим бойцом принца и не может смириться с тем, что он больше не единственный. Дай ему время.

Новым кивком благодарю Раффаэле за заботу. Сердце замирает при мысли, что я интересна Энцо. «Не лично ты, а твое дарование», – мысленно одергиваю себя. Однако слова Паука продолжают звучать у меня в мозгу, а кожа сохраняет память об острие его кинжала. Неужели Энцо действительно мог бы перерезать мне горло?

Вот он, легок на помине! Двери распахиваются. В пещеру стремительно входит Энцо. Полы его черного плаща слегка шуршат по камням. Он останавливается возле двери, оглядывает пещеру. Затем издает негромкий свист. Сигнал предназначен для Похитительницы Звезд.

– Пора, – говорит ей Энцо. – Как твое самочувствие?

Похитительница Звезд велит койотам оставаться на месте, а сама спешит к принцу. Вид у нее довольно дерзкий, но, прежде чем ответить, она все же кланяется.

– Самочувствие у меня прекрасное. Как всегда.

Губы Энцо трогает легкая улыбка.

– Замечательно. Тогда пошли.

Лицо девушки радостно вспыхивает. Я охотно верю Раффаэле: Похитительница Звезд черпает силу из радости. Она подает знак остальным. Раффаэле мгновенно поднимается на ноги и кивает мне:

– Если хочешь, можешь задержаться здесь и еще поупражняться. К вечеру мы вернемся.

Все молча покидают пещеру. Я остаюсь одна. Уходя, Энцо даже не взглянул на меня.

Только сейчас я замечаю, что перестала дышать. Во мне бурлит темнота, и я не мешаю ей собираться. Услышанный разговор остается для меня полной загадкой. Наверняка они отправились на очередную миссию. И снова без меня.

Вот мой шанс для встречи с Тереном.

От этой мысли у меня подгибаются колени. Отпущенная мне неделя почти на исходе. Члены Общества Кинжала, сами того не подозревая, предоставили мне отличную возможность незаметно покинуть Двор Фортунаты. Я озираюсь по сторонам. А вдруг кто-то из них подслушал мои мысли? Вспоминаю рассказы о недавних убийствах мальфетто. Потом снова вспоминаю слова Паука. Его угрозу.

Угроза бледнеет при мысли о Виолетте.

Я всего лишь подойду к башне. Если что-то покажется мне подозрительным, тут же уйду. Не войду внутрь. Я просто… Цепь мыслей затухает, заглушаемая ударами моего сердца.

Я встаю и направляюсь к выходу. Даже не знаю, могу я сейчас управлять собой или мое тело перехватило бразды правления и теперь мною повелевают инстинкты. Поднимаюсь наверх, прохожу через главный внутренний двор. Оттуда видны улицы. Они заполнены празднично одетыми людьми. Небо над головой все в темных, угрожающего вида тучах. Сегодня в городе должно произойти что-то важное.

Общество Кинжала отправилось по своим делам. Я пойду по своим.

Аделина Амотеру

Дайте кенеттранцу золота, и он охотно согласится иметь с вами дело.

Дайте кенеттранцу чистопородного жеребца, и он ради вас убьет кого угодно.

«Процесс по делу Марана и сообщников». Высокий суд Бельдана

Покинув Двор Фортунаты и выйдя на главную улицу, я сразу оказываюсь в шумной, возбужденной толпе.

Куда ни глянь – люди в разноцветных шелковых нарядах, уличные торговцы, продающие маски. Все это напоминает весенний маскарад в Далии. Вокруг меня смеются и весело переговариваются. Стены зданий увиты плющом. По широкой проезжей части в обоих направлениях катятся кареты и повозки, нагруженные бочками, ящиками и мешками. По каналам скользят гондолы. Впереди меня торговец катит тележку с фруктовыми пирожными, напевая народную песенку. Перед ним пляшет и кривляется местная ребятня, рассчитывая на дармовое угощение. От тележки вкусно пахнет маслом и специями. Вскоре мне в нос ударяет струя других «ароматов» – острого запаха потных и давно не мытых человеческих тел.

Однако погода может сегодня испортить любое празднество. Тучи стали заметно чернее. Воздух прохладный и влажный. Природа замерла перед бурей. А люди не желают замечать хмурых небес. С балконов и из раскрытых окон свисают разноцветные флаги. Похоже, в Эстенции действительно начинается маскарад, о котором я даже не знала. Лотошники бойко торгуют масками. Почему-то все это не успокаивает, а еще больше настораживает меня. Такое чувство, будто улыбающиеся горожане знают, куда и зачем я направляюсь. Невольно опускаю голову.

На каждом перекрестке – воззвания Оси Инквизиции. Горожан настойчиво призывают сообщать о любых подозрительных мальфетто. Я инстинктивно стараюсь еще сильнее затеряться в толпе. Почему-то толпа движется в том же направлении, куда и я. Вряд ли кто-то вообще заметил мое присутствие, но после визита Терена я уже ничему не удивляюсь. Мои туфельки не слишком приспособлены для хождения по мостовым. Подошвы громко шлепают.

Сворачиваю на параллельную улочку. Здесь тише и сумрачнее. Между домами перекинуты веревки. Плющ обвил их так густо, что кажется, будто идешь через длинную арку. «Какой же сегодня может быть праздник?» – пытаюсь я понять. Можно было бы спросить, но лишние подозрения мне ни к чему.

– За Красный квартал! – кричат у меня за спиной.

Идущие обгоняют меня. Высокий парень размахивает большим куском красного шелка. Задним числом вспоминаю, что уличное море красок состоит всего из четырех цветов: красного, зеленого, золотистого и синего.

Вдали, почти соседствуя с гаванью, высится Башня инквизиции. Ее крыша сверкает под неярким солнцем.

Меня со всех сторон толкают и пихают локтями. Кое-как ухитряюсь выбраться на совсем узкую улочку. Даже здесь стараюсь двигаться незаметно. Если бы я умела пользоваться своим даром, то создала бы темный силуэт и спряталась за ним. Пытаюсь это сделать, но сейчас не дотянуться до нитей.

К Башне инквизиции я подхожу мокрой от пота. Меня всю трясет. Хорошо, что вокруг практически никого. Спасибо этому неизвестному празднику. Смотрю на вход, возле которого стоят караульные, и пытаюсь представить Виолетту. Где, в какой части этого страшного здания ее держат? Стою, заламывая руки, и понапрасну трачу драгоценные минуты.

А если Терен все-таки мне наврал и Виолетты у него нет? Какую ловушку он мне приготовил? Кусаю губы, вспоминая свой разговор с Тереном в гостиной Двора Фортунаты. Он меня не арестовал, но угрожал убить Виолетту, если я не приду. Я так долго смотрю на башню, что ее очертания начинают размываться. Дождавшись, когда немногочисленные прохожие скроются из виду, на негнущихся ногах подхожу к входу в башню.

Караульные преграждают мне путь.

– Чего надо? – сердито спрашивает один.

– Будьте так любезны… – мямлю я. Я уже себя обнаружила. Если бы сейчас меня увидел кто-нибудь из Молодой Элиты… – Мне нужно видеть господина Терена Санторо. Он меня ждет.

Инквизитор недоверчиво косится на меня, затем переглядывается со вторым караульным.

– Я передам господину Санторо, – наконец говорит он. – А покамест дожидайся здесь.

– Нет, – торопливо возражаю я и снова оглядываюсь по сторонам. Пот заливает мне лоб. – Я должна его видеть. Немедленно, – тихим, отчаянным голосом добавляю я. – Я не могу ждать на улице. Пожалуйста, впустите меня.

Караульный раздраженно меня отталкивает:

– Будешь еще тут свои порядки устанавливать! Сказано ждать – будешь ждать. И столько… – Он замолкает на полуслове.

Дверь за его спиной медленно открывается. В проеме, сложив руки за спиной, стоит Терен. Увидев меня, он улыбается.

– Что за шум? – обращается Терен к стражникам.

Караульный, отпихнувший меня, оторопело кланяется. Его сердитая физиономия становится угодливой.

– Господин Санторо, эта девчонка утверждает, что вы назначили ей встречу. Мы…

– Она говорит сущую правду, – прерывает его Терен, глядя только на меня. – Я еще издали увидел, как ты идешь.

Жестом он приглашает меня внутрь.

Я нервно сглатываю, опускаю голову и торопливо проскальзываю мимо караульных. Едва я вхожу, Терен плотно закрывает дверь. Облегченно вздыхаю: по крайней мере, теперь меня не видно с улицы.

Вздрагиваю, оглядывая внушительный холл. То же убранство, те же символы Вечного Солнца, как и в башне Далии, где меня держали под землей.

Терен ведет меня в узкий коридор, а затем мы попадаем в комнату с длинным столом и стульями. Терен выдвигает стул и предлагает сесть. Вся дрожа, я сажусь. У меня пересохло в горле. Мне больно глотать. Терен садится напротив, откинувшись на высокую спинку стула. Он совершенно спокоен.

– Ты сдержала обещание, – помолчав, говорит он. – Ценю. Это избавляет меня от лишних хлопот.

Мне не хочется спрашивать, как поступил бы он, не приди я сюда. Я смотрю ему прямо в глаза и шепотом спрашиваю:

– Моя сестра в безопасности?

– Цела и невредима… – кивает он. – Пока еще.

– Позвольте мне увидеть ее.

Мою просьбу он встречает легким смешком. С его лица не сходит выражение любопытства, но глаза остаются ледяными. Эти глаза промораживают меня до костей.

– А может, ты вначале расскажешь мне что-нибудь интересное?

Я молчу, не зная, с чего начинать. Мысли напоминают ручей, разбухший после дождей. Как рассказать ему самую малость, чтобы купить безопасность для Виолетты? И что будет «самой малостью» для Терена?

Набираю побольше воздуха, собираю всю оставшуюся смелость и заявляю:

– Я ничего не скажу вам до тех пор, пока не удостоверюсь, что моя сестра действительно у вас.

Улыбка Терена становится шире. В глазах появляется больше интереса.

– А ты, оказывается, любишь торговаться. – Он снова умолкает, потом засовывает правую руку в рукав левой и что-то достает оттуда. – Я так и думал.

Вынутое из рукава с глухим стуком падает на стол. Вглядываюсь и вижу сапфировое ожерелье. Любимое украшение Виолетты. К серебряной цепочке прикреплен длинный локон темных волос.

У меня сердце уходит в пятки.

– Прежде чем мы начнем, – говорит Терен, прерывая мои мысли, – я хочу, чтобы ты кое-что себе уяснила. – Он подается вперед. Его глаза буравят меня. – Я всегда держу свое слово, так что оставь привычку его проверять. В твоих интересах говорить мне только правду. У меня в этом городе много глаз. Очень много. Если ты соврешь, я обязательно об этом узнаю. Это ты понимаешь?

Он держит ее здесь. Я прижимаю руки к платью, чтобы не так дрожали.

– Да, – шепотом отвечаю я, уже не решаясь расспрашивать о сестре.

– Теперь к нашему делу. Поскольку ты растеряна и не знаешь, с чего начать, я помогу тебе наводящими вопросами. – Он упирает локти в колени и смыкает ладони. – Расскажи, чем ты все это время занималась? О чем с тобой говорили люди из Молодой Элиты?

Я делаю глубокий вдох. Мне нужно как можно дольше тянуть время.

– В основном отдыхала, – отвечаю я и удивляюсь, как легко вступаю с ним в разговор. – Я много дней пролежала без сознания.

– Да, конечно. – Терен смотрит на меня почти с сочувствием. – Ты ведь получила столько ран.

Я молча киваю.

– Они не торопятся мне доверять, – решаюсь сказать я. – Они… они появляются передо мной в серебряных масках. Я до сих пор не знаю их имен и прочих особенностей.

Терен обладает завидной выдержкой.

– Тогда расскажи, что знаешь.

Опять сглатываю. Воздух в комнате становится тяжелым, давящим. Я должна ему что-нибудь рассказать. Мне кажется, я наблюдаю за собой со стороны.

– Они иногда приходят во Двор Фортунаты, чтобы меня навестить.

Терен улыбается:

– А свои дела они тоже ведут оттуда?

– Не уверена.

Я слышу гулкие удары своего сердца. Темнота теснит мне грудь, вызывая головокружение. Раскачиваюсь на стуле. Как же мне хочется пустить в ход мои способности! «Мне бы сейчас дар Энцо», – думаю я, и сила отвечает мне внутренними всплесками. Я хотела бы сжечь дотла эту проклятую башню.

– Аделина, расскажи, что они затевают, – просит Терен, с любопытством глядя на меня.

Темнота требует выхода, но я не пускаю ее наружу. Я не могу одолеть Терена. Сейчас я слишком слаба. Да и что сделает горстка теней? Я прочищаю горло. Все мысли – только о том, чтобы мои слова нанесли Обществу Кинжала как можно меньше вреда.

– Они собираются что-то устроить во время Турнира Бурь, – говорю я. – Что именно – я не знаю.

Терен раздумывает над услышанным. Потом один раз хлопает в ладоши. Дверь открывается, входит инквизитор в мундире.

– Жду приказаний, господин Санторо.

Терен жестом велит ему приблизиться. Инквизитор нагибается, и Терен шепчет ему на ухо. Слов я не слышу. Инквизитор настороженно смотрит на меня.

– Немедленно передай это королю.

Инквизитор низко кланяется.

– Будет исполнено, господин Санторо, – скороговоркой произносит он и уходит.

– И это все? – спрашивает меня Терен.

Мысленно вижу нежное лицо Раффаэле. Меня захлестывает чувство вины. Пока что я выдала Терену совсем немного. Боги, сделайте так, чтобы это его удовлетворило.

– Пока это все, что я знаю, – шепотом отвечаю я. – Мне нужно больше времени.

Терен надолго замирает.

С ужасом думаю, что он потребует дополнительных сведений. Но он вдруг улыбается и даже отводит взгляд.

– Сегодня ты сама пришла ко мне, – говорит он. – Это многообещающее начало. Спасибо тебе за сведения. Поскольку ты сдержала свое слово, я сдержу свое. Твоей сестре по-прежнему ничего не будет угрожать.

Из моего единственного глаза льются слезы. Облегченно приваливаюсь к спинке стула.

– Она будет в безопасности… пока меня удовлетворяют беседы с тобой. – Терен поворачивается ко мне. – Когда я снова увижу тебя?

– Через две недели, – хрипло отвечаю я. – Дайте мне две недели… Пожалуйста.

Подумав, он кивает.

– Хорошо, – говорит Терен и встает. – Можешь идти.

Вот и все.

Терен провожает меня. Я выхожу не через главный вход, а через маленькую заднюю дверь, открывающуюся в неприметный переулок. Прежде чем расстаться, он берет меня за руки и целует в щеку.

– Ты умница, – шепчет он и целует меня во вторую щеку. – Продолжай в том же духе.

Дверь закрывается. Я остаюсь одна и бреду по улицам на трясущихся ногах. Я – предательница. Что я наделала?

Постепенно меня выносит на те же улицы, по которым я шла к Башне инквизиции. Становится все шумнее. Завернув за угол, я вижу огромную ликующую толпу. Страх и усталость сменяются любопытством. Сейчас разумнее всего было бы поскорее вернуться во Двор Фортунаты. Но путь туда лежит в том же направлении, куда бредет эта толпа. Мне не остается ничего иного, как идти вместе с ними.

Пройдя еще немного, я вместе с толпой поворачиваю за угол и попадаю на огромную площадь. Таких я еще не видела.

С трех сторон границей площади служат каналы. Бóльшая часть огорожена толстыми веревками, натянутыми между столбами. Пришедшим остается довольствоваться пространством по краям. Более того, вдоль ограждения расхаживают солдаты инквизиции, хмуро поглядывая на толпу. Но люди не обращают на них внимания. Кроме солдат, я замечаю возле ограждения знаменосцев, трубача, а также… шутов в нелепых одеждах. Публика здесь собралась со всего города. Богачи со слугами, среднее сословие, бедняки. Все они разделяются на партии – по одному из четырех цветов: красному, синему, зеленому и золотистому. Балконы всех домов, окаймляющих площадь, тоже заполнены зрителями. На фоне сумрачного неба колышутся разноцветные полосы, привязанные к балконным решеткам.

Теперь понятно, куда я попала. Это скачки. Огороженное пространство – местный ипподром. В Далии мне доводилось бывать на скачках, хотя у нас все обстояло гораздо скромнее. Оглядываю площадь, выбирая кружной путь для возвращения ко Двору Фортунаты. Скорее всего, сегодняшняя миссия членов Общества Кинжала связана со скачками.

Снова присматриваюсь к балконам. Без труда нахожу королевские места – на широком балконе здания, стоящего ближе всего к дорожкам. И вид отсюда самый выигрышный. Балконные перила увиты белым и золотистым шелком. Однако места пустуют. Возможно, королевские места – это лишь для видимости.

Вдали грохочет гром.

– Дамы и господа! Достопочтенные зрители!

На дорожке стоит нарядно одетый человек. Официальный глашатай скачек. Он же – официальный трубач. Сложив ладони рупором, он зычным голосом делает предварительные объявления. Разноцветье над головой исчезает. Зрители успокаиваются и замолкают в предвкушении зрелища. По всей площади стоят солдаты инквизиции, чтобы в случае необходимости быстро восстановить порядок. Гром снова грохочет, явно недовольный затеянным празднеством.

– Добро пожаловать на предварительные конные состязания нашей Эстенции! – выкрикивает глашатай-трубач. – Он несколько раз произносит эту фразу, поворачиваясь по кругу, чтобы было слышно всем. Затем смотрит на королевский балкон и почтительно кланяется разукрашенной пустоте. – Пусть эти состязания станут данью нашей любви и уважения их королевским величествам, под чьим мудрым правлением Кенеттра движется к всеобщему счастью и процветанию.

Меня удивляет поведение зрителей. Никаких аплодисментов, никаких приветственных возгласов. Наоборот, я слышу что-то вроде глухого, недовольного ропота и лишь отдельные выкрики «Да здравствует король!». Еще в Далии я знала, что народ не жалует нынешнего короля. Здесь я вижу почти открытое презрение к нему. Представляю Энцо сидящим на королевском балконе. Как естественно смотрелся бы там наследный принц и законный правитель. Интересно, многие ли зрители остались верными Энцо? Многие ли из них поддерживают Молодую Элиту?

Я даже решаюсь представить себя на королевском балконе. Мысль о подобной власти вызывает у меня дрожь во всем теле.

Глашатай снова обращается к зрителям:

– Сегодня вы выберете самых быстрых наездников Эстенции, которые отправятся на летний Турнир Бурь. Каждый городской квартал представлен на состязаниях тремя наездниками. Итого их двенадцать. Сегодня, следуя давней традиции, нам предстоит отобрать троих самых лучших, самых быстрых. – Глашатай широко улыбается, показывая ослепительно-белые зубы. Его лицо тоже скрыто полумаской. Он прикладывает руку к уху, делая вид, что внимательно прислушивается. – Так какой же квартал займет сегодня первое место?

Толпа зрителей снова взрывается неистовым ликованием. Все выкрикивают цвета своих кварталов. Над головой снова колышутся разноцветные полосы.

– Я слышу, что это будет Красный квартал! – подыгрывает зрителям глашатай, вызывая новые вопли.

Зрители других кварталов пытаются перекричать болельщиков Красного.

– Постойте… теперь я отчетливо слышу – Синий квартал. Но и наездники Зеленого квартала сегодня будут выступать на сильных жеребцах-трехлетках. Да и Золотой квартал не подкачает. Так кто это будет? – Глашатай приветственно машет руками. – Не пора ли нам увидеть наших наездников?

Толпа снова вопит. Я стою, словно окаменев. Турнир Бурь. Это о нем сегодня говорил Раффаэле. Так вот почему члены Общества Кинжала собрались здесь. Это их миссия. Они хотят получить возможность выступить на Турнире Бурь. Зачем? Скорее всего, чтобы расправиться с королем на глазах у сотен зрителей. У меня голова кружится от такого предположения… и от своей роли во всем этом. Я только что предупредила Терена.

Сопровождаемые хаосом криков, на дорожке появляются первые три лошади. Жители Красного квартала разражаются громом приветствий и норовят похлопать по плечу наездников, которые выходят на дорожку. Увидев жеребцов, я мгновенно забываю обо всем. Лошади из отцовской конюшни не идут ни в какое сравнение с этими красавцами. Чистокровные скакуны из Солнечных земель. Безупречная стать, раздутые ноздри. В глазах – огонь жизни, который отцовские лошадки давным-давно утратили. Гривы украшены красными шелковыми лентами. Такими же лентами пестреет и одежда наездников. Те машут своим зрителям.

Затем наступает черед Зеленого квартала. И тогда я тоже вскрикиваю. Среди этих всадников – Похитительница Звезд. Всем видны фиолетовые пятна на ее лице. Почему же она не попыталась скрыть их под маской?

– Госпожа Джемма из дома Сальваторе. Жеребец Подарок, на котором она будет состязаться, принадлежит господину Акино.

Глашатай начинает перечислять былые заслуги коня, но я уже не слушаю, не в силах оторвать взгляд от Джеммы. Получается, она из очень богатой и влиятельной семьи, раз ей – мальфетто – позволили участвовать в подобных состязаниях.

Здравый смысл мне твердит: «Немедленно возвращайся во Двор Фортунаты, пока они тебя не заметили». Но я не могу оторваться от захватывающего зрелища. Ноги приросли к земле, а единственный глаз пристально следит за девушкой, которую до этого я знала лишь как Похитительницу Звезд.

Появление Джеммы приводит толпу почти что в состояние бунта. Слышатся злобные выкрики «Мальфетто!», сопровождаемые улюлюканьем. Вглядевшись в крикунов, вижу, что кое-кто из них нарочно разрисовал себе лицо такими же пятнами, как у Джеммы. Только у них эти пятна крупнее и ярче, чтобы подчеркнуть ее отметины. Кто-то бросает в нее гнилым фруктом и с перекошенным от злости лицом орет: «Ублюдочная девка!» Джемма продолжает стоять с высоко поднятой головой, глядя на своего коня. Поток брани не утихает.

Как девушка из аристократической семьи допускает подобные оскорбления в свой адрес? Я кусаю щеку изнутри. Чувствую прилив злости. Однако вскоре замечаю, что среди зрителей есть и те, кто открыто поддерживает Джемму.

Их достаточно много. Они размахивают флагами. В основном это жители Зеленого квартала, но не только. У меня перехватывает дыхание. Мой гнев сменяется изумлением, а потом и радостью за Похитительницу Звезд. Слежу, как Джемма весело улыбается своим сторонникам. Воздух трещит от напряжения между ними и противниками. Зачатки возможной гражданской войны. Я вдыхаю этот воздух, словно он способен дать мне силу. Помнится, Энцо говорил: «Не все ненавидят мальфетто». С беспокойством поглядываю на инквизиторов. Те стоят наготове, чтобы в любую секунду вмешаться.

Джемма наслаждается вниманием сторонников. Откинув непокорные волосы, она улыбается всем, но смотрит на тех, кто ее поддерживает. Потом молниеносно оказывается в седле своего жеребца. Привстает в стременах, снова машет зрителям, после чего усаживается. Все это время ее конь стоит не шелохнувшись. Похоже, Джемма – единственная мальфетто на этих состязаниях.

Выходят наездники двух оставшихся кварталов. Все двенадцать выстраиваются у конца дорожки, образуя зубчатую линию. Гул толпы может соперничать с громом. Джемма ласково поглаживает гриву своего жеребца. Конь нетерпеливо перебирает ногами.

Глашатай подает сигнал трубой:

– Наездникам – приготовиться!

Толпа мгновенно умолкает и ждет начала.

Глашатай взмахивает ярко-желтым флажком:

– Вперед!

Лошади, измученные ожиданием, пускаются вскачь. Толпа орет.

Наездники проходят первый круг. Их окутывает густое облако пыли. Щурюсь, пытаясь увидеть Джемму. Ее конь находится где-то посередине, пожалуй, даже ближе к концу. Но это не смущает наездницу. Джемма продолжает улыбаться во весь рот.

Первый круг пройден. Впереди несется всадник из Красного квартала. Джемма идет девятой. Мысленно желаю ей удачи.

Вокруг меня – невообразимый гвалт. Каждый выкрикивает имя своего любимца. Эта вакханалия живо напоминает мне беснование толпы в день моей казни. Чувствую, как внутри поднимается тьма. Раффаэле велел мне всматриваться в пустое пространство. Там легче увидеть нити силы, пронизывающие воздух.

Лошади проносятся мимо меня. Джемма сидит, запрокинув голову, и дико хохочет. Ветер дует ей в лицо, отчего волосы колышутся за спиной наподобие занавеса. Я слежу за расстоянием между нею и остальными наездниками. Краешком глаза вижу, как что-то мелькнуло, словно маленькая звездочка. Поворачиваю голову, чтобы лучше рассмотреть, и звездочка тут же исчезает.

Лошади завершают второй круг. Третий – последний. Джемма по-прежнему идет девятой. И тогда она вдруг начинает свой маневр: вцепляется в гриву жеребца, припадает к его шее и что-то шепчет. Над площадью проносится сильный порыв ветра. Это Ветроходец. Наверняка она сейчас удобно устроилась где-то и следит за происходящим.

Жеребец Джеммы вырывается вперед. Он занимает седьмое место, потом шестое. Пятое. Четвертое. Третье. Зрители Зеленого квартала орут во всю мощь своих легких. Мое сердце лихорадочно бьется, словно это я бегу вместе с лошадьми. Способности самой Джеммы и помощь Ветроходца выводят Подарка на второе место. Я замираю и приказываю себе сосредоточиться. Пристально смотрю на Джемму.

Кажется, я вижу нити! Их тысячи: разноцветные, постоянно движущиеся, как в громадном ткацком станке.

Наездники Красного квартала, идущие первым и третьим, пытаются помешать Джемме, загородить ей путь. Ее жеребец снова вырывается вперед, поднимая густые облака пыли. Разгадываю маневр Ветроходца: это она повернула ветер в нужном направлении. Соперники Джеммы и их лошади теряют ориентацию.

Остается всего четверть круга. Жеребец Джеммы стремительно вырывается вперед. Соперничающие наездники пытаются ее догнать, но уже слишком поздно. Джемма и Подарок разрывают натянутую ленту. Глашатай взмахивает желтым флажком и трубит в трубу. Снова вал криков. Над зрителями Зеленого квартала вздымается зеленое шелковое море.

Она победила.

Не могу скрыть довольную улыбку, хотя и не особо ее показываю, стоя среди огорченных зрителей Синего квартала. Наверное, мои сведения никак не повредят миссии, задуманной членами Общества Кинжала на Турнире Бурь. Ну что может сделать Терен? Пошлет дополнительное число своих инквизиторов на состязания?

Вскоре приветствия зрителей Зеленого квартала начинают тонуть в воплях и улюлюканье тех, кто недоволен победой Джеммы. «Не засчитывать ей победу!» – кричат рядом со мной. «Мальфетто!» Кое-кто орет, что она, должно быть, из Молодой Элиты. Я настораживаюсь, однако, как бы ни хулили Джемму, никто не может отрицать: она выиграла скачки.

Глашатай подходит к Джемме. Она встает в стременах и кланяется зрителям. Глашатай церемонно вручает ей желтую ленту победителя. Он улыбается и всем своим видом показывает, что рад победе, но не пожимает ей руку, как того требуют правила. И ленту он подает Джемме так, чтобы случайно не коснуться ее пальцев. Ее улыбка меркнет.

Все остальные наездники получают по зеленой ленте. Здесь правила такие же, как в Далии. Эту ленту они должны три дня носить на рукаве в знак уважения к победителю.

– Победила госпожа Джемма из дома Сальваторе! – несколько раз объявляет глашатай.

– Соблюдать порядок! – кричит кто-то из инквизиторов.

Его никто не слушает. Зрители Зеленого квартала – сплошное неистовство жестов и звуков. Остальные зрители сердито переговариваются. Начинаю пробираться к выходу. Надо понимать, других состязаний сегодня не будет, а потому я должна вернуться домой раньше, чем меня хватятся.

– Я сказал – соблюдать порядок! – повторяет инквизитор.

Останавливаюсь. Инквизиторы встают у выходов. Теперь не выберешься. Дальше происходит совсем уж неожиданное: инквизитор (вероятно, их старший) подзывает к себе глашатая и что-то шепчет ему на ухо. Двое других подходят к Джемме и заставляют ее спешиться. Остальные наездники торопятся раствориться в толпе. Слышатся властные крики: «Дорогу! Дорогу, кому говорю!» Толпа расступается. На середину площади въезжает всадник. Он тоже в мундире инквизиции. Всадник взмахивает руками, требуя тишины.

– Дамы и господа! Достопочтенные зрители! – начинает он. – Поздравляю Зеленый квартал и их наездницу-мальфетто с впечатляющим зрелищем.

Джемма стоит одна. Чувствуется, ей не по себе от столь пристального внимания. «Надо убираться отсюда, и поскорее», – думаю я. Вот только как?

– Однако нам придется внести изменения в условия состязаний. Такова воля короля. Я только что из дворца. Его величество объявил, что отныне ни один мальфетто не сможет участвовать в Турнире Бурь, а также в предварительных состязаниях.

Зрители Красного и Синего кварталов вопят от радости. Зеленый квартал негодует. Джемма все еще стоит на дорожке, ошеломленно переминаясь с ноги на ногу.

Сглатываю. А ведь это моих рук дело!

Глашатай обменивается еще несколькими фразами с инквизитором, затем просит всех участников скачек подойти к нему и вернуть зеленые ленты. Они подходят, и теперь каждый получает красную ленту. Сообразно новому королевскому указу, победителем считается наездник из Красного квартала, занявший второе место. Зрители Зеленого квартала бурлят от возмущения. В толпе начинаются стычки.

Я продолжаю наблюдать за Джеммой: одинокой, ошеломленной и совершенно беспомощной. Сейчас она очень похожа на Виолетту. Боясь взрыва чувств, инквизиторы держат ее за руки. Глашатай подает ей красную ленту. До крови впиваюсь ногтями в мякоть ладоней. В воздухе сверкают нити силы. От толпы. От меня самой, подстегнутой страхом. Кончики пальцев гудят, как струны. С них льется сила. В разных частях толпы появляется и исчезает призрак моего отца. Он проходит сквозь человеческие тела. Ухмыляющееся лицо отца безотрывно смотрит на меня.

Щеки Джеммы пылают от унижения. Зрители умолкают. Тишина становится зловещей. Один инквизитор держит Джемму за руку, второй повязывает ей красную ленту. Джемма кусает губы, глаза опущены. Инквизитор трижды оборачивает ленту вокруг ее руки и с силой затягивает концы. Джемма вздрагивает и тихо стонет.

– Победителем объявляется господин Барра из Красного квартала! – кричит глашатай.

Новый победитель торжествующе вскидывает руки. Джемма не поднимает глаз. «Что ты стоишь? – думаю я, желая, чтобы она услышала мои мысли. – Уходи». Площадь покрыта густой паутиной линий силы. Их здесь, наверное, целый миллион.

И вдруг в голову инквизитора летит камень, брошенный из толпы.

Инквизитор успевает отбить камень, подставив лезвие меча, и тот с глухим стуком падает на землю. Инквизитор озирается, высматривая смельчака. Но вокруг – лишь бледные, испуганные лица. И куда только делось недавнее ликование! Нападение на инквизитора считается государственным преступлением. В Далии за это казнили.

Инквизитор кивает своим напарникам. Они грубо толкают Джемму, заставляя опуститься на колени. Джемма возмущенно протестует. Теперь даже те, кто выкрикивал оскорбления, оторопели. К моему стыду, я вместо страха ощущаю возбуждение. Сила бурлит в груди и щиплет пальцы. Моя тьма сродни надвигающейся буре. Там такие же черные тучи, как над головой. Члены Общества Кинжала наверняка предусмотрели и такое развитие событий. Они должны ее спасти. Раффаэле говорил, что страх лишает Джемму ее силы.

– Похоже, собравшиеся забыли о правилах достойного поведения на состязаниях, – говорит инквизитор. – Что ж, надо преподать им наглядный урок.

Острие его меча царапает Джемме шею. Появляется кровь.

Где же ты, Энцо?

Я больше не могу сдерживаться. Забыв всякую осторожность, тянусь к ближайшим нитям. Меня пьянит их досягаемость. Я просто пирую на людском страхе, ненависти и прочих темных чувствах. В ушах звучат слова Раффаэле. Чутье подсказывает, за какие нити дергать. Не все они охотно подчиняются моей воле, но я добиваюсь желаемого.

На крышах появляются призрачные силуэты.

У меня со лба хлещет пот, но я не выпускаю нитей. Держусь за них. Как же их много! Сжав зубы, заставляю силуэты измениться. Впервые они мне подчиняются. Придаю им облик членов Общества Кинжала. Теперь мои призраки в плащах и серебряных масках. Они десятками притаились на крышах домов, словно молчаливые караульные. Их плащи – под цвет неба. Я управляю всеми. У меня сбивается дыхание, будто я бежала несколько часов подряд. Некоторые силуэты начинают дрожать, теряя облик. Приказываю им не дергаться. Они снова подчиняются. До чего же они похожи на настоящих!

Почуяв неладное, инквизиторы поднимают глаза. Меч, что был приставлен к горлу Джеммы, падает на землю.

– Молодая Элита! – раздается в толпе. Люди испуганно указывают на моих призраков. – Они здесь!

В толпе начинается паника. Лошади испуганно ржут. Джемма вскакивает на ноги. Ее глаза распахнуты от удивления. К счастью, она успевает воспользоваться неожиданным шансом и ныряет в толпу. Тьма вокруг меня пьянит лучше любого вина. Она тянется ко мне, и я позволяю ей окутать себя, пропитать снаружи и изнутри. Не думала, что у меня такая власть над этими людишками. Мне это нравится.

Но я не настолько сильна, чтобы удерживать иллюзию. Силуэты начинают меркнуть и исчезать, проваливаясь внутрь крыш. Вместе с перепуганными людьми я тороплюсь поскорее убраться с площади. Недавняя храбрость сменяется злостью на себя. Теперь Энцо наверняка узнает, что я была на скачках. Хуже, если они дознаются, зачем я покидала Двор Фортунаты. Они могут узнать о моей встрече с Тереном и о содержании нашего разговора. Меня мутит. Прочь, прочь отсюда!

Люди опрометью несутся с площади. Несколько инквизиторов еще пытаются загородить выходы, но нас слишком много, а их – слишком мало. Я стараюсь держаться поближе к стенам домов, чтобы бегущие меня не раздавили. Вокруг – настоящий карнавал демонов. Многие даже не сняли масок. Кто-то по-прежнему сжимает в руках разноцветные шелковые тряпки. Нити силы так и сверкают в воздухе.

Пущенная стрела кажется прилетевшей с неба. Она ударяет в инквизитора с лошади и сбрасывает его. Люди с воплями бегут от него врассыпную. За первой стрелой летит вторая. Потом третья. Инквизиторам уже не до толпы. Они высматривают дерзкого стрелка. Толпа прорывается сквозь растерянных инквизиторов и убегает с площади. Инквизитор ранен. От вида крови у меня гулко стучит сердце.

Общество Кинжала.

Я бегу вместе с остальными. Вдогонку несутся крики инквизиторов, требующих порядка. Судя по звукам, инквизиторы в бессильной ярости начали арестовывать людей. Им нужны те, на кого можно будет свалить вину. Бегу дальше. Сила не оставляет меня. Продолжает пульсировать по моим жилам. Стараюсь не особо обращать на нее внимание. Невзирая на случившееся, мне по-странному радостно.

Ведь это не кто-то устроил хаос на площади, а я.

Когда я достигаю Двора Фортунаты, платье на мне можно выжимать. Я тяжело дышу. Заворачиваю за угол, бегу вдоль стены, которая выходит на узкую улочку. Хватаюсь за плющ и перемахиваю через невысокий забор. Я – внутри знакомых стен. Отряхиваю пыль с ладоней, открываю калитку, пробегаю небольшое расстояние до потайной стены, проскакиваю через проход и несусь по коридорам в свою комнату. Я все-таки успела раньше. Сейчас я скроюсь у себя и…

Но в коридоре меня уже кто-то ждет. Энцо.

Лицо принца не предвещает ничего хорошего. Глаза пылают, и красные прожилки сейчас похожи на раскаленные нити.

– Тебе было велено оставаться здесь, – говорит он пугающе спокойным голосом. – Почему ты ушла?

Страх сдавливает мне горло. Он знает!

Энцо не один. За его спиной вижу фигуру Ветроходца. Она без маски. Чуть дальше замечаю Паука. Он стоит, привалившись к стене, скрестив ручищи на груди. Паук предвкушает мое наказание.

– Кажется, наша овечка нашкодила.

Я смотрю только на Энцо и пытаюсь придумать убедительное оправдание своему самовольному уходу. Я не считаю, что заслужила наказание.

– Я… я хотела помочь.

– Допомогалась. Видела, что было с людьми? Ты хоть раз задумывалась, сколько бед можешь наделать своей неуправляемой силой?

– Я вступилась за Джемму, – возражаю я, чувствуя прилив злости. – Не хотела стоять и смотреть, как ее убивают.

Паук презрительно морщится:

– Довольно с тебя дурацких действий. Избавь нас от своих дурацких слов. Оставь их в своем глупом ротике.

– А ты лучше позаботься о своем, иначе и тебе достанется.

Даже не знаю, как и откуда явились слетевшие с языка слова.

Энцо качает головой, останавливая нашу перепалку.

– Данте. Ты свободен, – говорит принц, даже не поворачиваясь к Пауку.

До меня не сразу доходит, что Энцо назвал его настоящим именем.

Злость могучего парня сменяется недоумением. Он не ожидал, что его в моем присутствии назовут по имени, да еще и прикажут уйти.

– Позволяешь этой девчонке своевольничать? – угрюмо произносит Паук. – Она могла всех нас погубить. И провалить нашу миссию.

– Нашу миссию провалила инквизиция, – перебивает его Энцо. Он смотрит только на меня, и я чувствую знакомое замирание сердца. – Данте, ты свободен. Не заставляй меня трижды повторять одно и то же.

Данте резко отталкивается от стены.

– Берегись, овечка! – огрызается он и уходит.

Ветроходец смотрит ему вслед, затем переводит взгляд на меня. В ее глазах – недоверие.

– Жнец, что же теперь нам делать? Строить новые планы насчет Турнира Бурь?

– Незачем.

– Но Джемма лишилась права участвовать в состязаниях. Как тогда она сумеет подобраться к королевской чете?

Энцо буравит меня глазами. Мои щеки становятся пунцовыми.

– Подберется, если кое-кто создаст ей прикрытие.

Я моргаю, переваривая услышанное. Я удивлена обилием сведений, свалившихся на меня. Я узнала настоящее имя Паука, но не это главное. Получается… они довольны мною? Они готовы допустить меня к участию в миссиях Общества Кинжала? Я могу научиться создавать иллюзорное прикрытие для Джеммы. И не только для нее. Для любого из них.

Энцо подходит ко мне почти вплотную. Его жар обжигает мне кожу даже через платье. Энцо дотрагивается до застежек моего плаща. Их металл раскаляется. Кромка ткани чернеет. Меня снова охватывает страх.

– Значит, ты хочешь учиться быстрее, – говорит он.

Стараясь не показывать Энцо своего страха, я задираю подбородок:

– Да.

Энцо молчит. Потом убирает руку. Застежки мгновенно остывают. Удивительно, как они не прожгли мне шею до мяса. Энцо сердит на меня, однако за стеной его гнева я ощущаю проблеск чего-то иного. В его глазах мелькает непривычная теплота.

– Ну так тому и быть.

Я готова подпрыгнуть вместе со своим сердцем.

– Но должен предупредить тебя, Аделина, Данте прав. Имея дело со мной, помни о черте, которую ты никогда не должна переступать. – Энцо щурится и привычно убирает руки за спину. – Больше не смей так беспечно подвергать моих людей опасности.

Его слова обжигают не слабее рук. Получается, я по-прежнему стою особняком. Я отделена от них. Я шпионка и предательница. Возбуждение, владевшее мною на площади, улеглось. Я могу спокойно думать о случившемся. А вдруг своим стремлением помочь Джемме я сделала только хуже? Не будь меня там, ей на выручку пришли бы ее соратники. Их действия оказались бы намного точнее моих и не вызвали бы такого хаоса. Не была ли моя услуга медвежьей? Джемма вполне могла пострадать от всего, что я затеяла на площади. Вдруг инквизиция обвинит ее в появлении иллюзорной Молодой Элиты на крышах?

А вдруг и Терен был на площади и все видел?

– Простите, – бормочу я, очень надеясь, что Энцо и Ветроходец не умеют читать мысли.

Энцо не торопится принимать мои извинения. Он снова пристально смотрит на меня, прожигая насквозь.

– Чтобы это было в последний раз.

Я слышу не только слова, но и их подтекст и внутренне содрогаюсь. Если Энцо узнает про мою встречу с Тереном, то убьет меня.

– Завтра ты придешь в пещеру, – отчеканивает Энцо. – На рассвете. Там посмотрим, насколько быстро ты способна учиться.

Повернувшись, он уходит.

Ветроходец ненадолго задерживается. Пихает меня в бок, неуклюже улыбается и протягивает руку:

– Меня зовут Лючента.

Я пожимаю ее руку, не зная, что сказать в ответ. Сломан еще один барьер между мною и Обществом Кинжала. Не знаю, радоваться мне или сжиматься от острого чувства вины.

– Между прочим, это его способ благодарить за помощь, – добавляет Лючента, прежде чем уйти. – Поздравляю. Энцо сам будет тебя обучать.

Терен Санторо

– Ты вообще представляешь, кто такая госпожа Джемма?

– Да, ваше величество, – отвечает Терен, согнувшийся в глубоком поклоне.

– Тебе известно, что ее отец – барон Сальваторе?

– Прошу прощения, ваше величество.

– Для Главного Инквизитора ты непроходимо глуп. Я бы ни за что не осмелился разозлить столь влиятельного человека, как барон Сальваторе. А он не просто зол. Он взбешен. Ты не имел права позволять своим инквизиторам прилюдно унижать его дочь, да еще ссылаться на королевский указ. Даже если она и мальфетто. Тебе понятно?

– Но, ваше величество, вы действительно изволили издать такой указ…

Король досадливо машет рукой и что-то бормочет под нос.

– Указ надобно применять умело и осмотрительно. – Он откидывается на спинку трона. – И чего ты достиг? Молодая Элита объявилась на скачках. И исчезла. А твои молодцы похватали перепуганную чернь, не поймав ни одного настоящего злодея.

– К сожалению, ни одного, ваше величество, – соглашается Терен, подавляя нарастающую досаду.

– Мне стоило бы бросить тебя в подземелье твоей башни.

Глаза Терена уперты в мраморный пол тронного зала.

– Стоило бы, ваше величество, – смиренно отвечает Терен, но его мозг бурлит от яростных мыслей.

Ну и дурак этот король! Хочет переловить Молодую Элиту, но боится повредить своим политическим альянсам. И слишком труслив, чтобы начать настоящую войну против мальфетто.

Терен умалчивает о том, что инквизиторы угрожающе вели себя с госпожой Джеммой не просто так, а намеренно. Затея принадлежала королеве. Игра подходит к концу. Цель ее – как можно сильнее настроить влиятельную знать против короля и лишить его союзников.

И как только Аделина принесет новую порцию сведений…

Королева Джульетта, стоя возле трона, что-то шепчет мужу на ухо. Король сердито отмахивается. У Терена внутри все бурлит от злости. Джульетта украдкой смотрит на него.

«Терпение, мой Терен, – говорят ее глаза. – Все идет так, как нам нужно».

– В следующий раз твоя глупость и самоуправство будут стоить тебе головы, – бросает ему король.

Терен склоняется еще ниже.

– Ваше величество, следующего раза не будет, – громко отвечает он.

Король удовлетворенно хмыкает. Он не понял истинного смысла этих слов.

Аделина Амотеру

И посему я клянусь служить Обществу Кинжала, клянусь внушать страх сердцам тех, кто ныне правит Кенеттрой, клянусь любой ценой, включая собственную жизнь, вернуть принадлежащее нам и клянусь сделать так, чтобы сила нашей Молодой Элиты стала известной каждому мужчине, женщине и ребенку.

Если же я нарушу свою клятву, пусть кинжал возьмет от меня то, что я взял от кинжала.

Энцо Валенчиано. Клятва посвящения в Общество Кинжала

Утром, когда я иду в пещеру, где Энцо назначил мне встречу, по небу плотным строем несутся черные тучи. Тяжелые струи дождя хлещут по мне, пока я мчусь через главный двор к потайному входу. Сбегаю по лестнице, стараясь не вспоминать, когда и при каких обстоятельствах видела такую же бурю.

Сегодня на мне нет изысканной одежды. Волосы увязаны в синевато-серый пучок (почти под цвет неба), пряди налезают на лоб. Никакой пудры на ресницах. Я даже оставила в комнате фарфоровую полумаску. Вместо тамуранских шелков, к которым я успела привыкнуть, я оделась в простую кенеттранскую одежду: белую рубашку, синюю жилетку, темные штаны и такие же темные сапоги с серебристой каймой. Спустившись в туннель, стряхиваю воду с волос.

Энцо уже в пещере. Ждет меня. Кроме нас – никого.

На принце – темный камзол. Сейчас капюшон откинут, обнажая темно-красные волосы. Гнев, вчера бурливший в его глазах, сменился холодной суровостью. Не представляю, чего он ждет от меня. Останавливаюсь на почтительном расстоянии и склоняю голову (всего один раз). Наедине с Энцо я вдруг чувствую себя совсем маленькой. Раньше я как-то не задумывалась о росте принца. Знала, что высокий. Оказывается, Энцо на две с лишним головы выше меня.

– Доброе утро, ваше высочество. Как вы вчера приказали, я пришла рано утром.

Энцо молча смотрит на меня. Интересно, скажет ли он что-нибудь по поводу моих вчерашних иллюзий на ипподроме? Вспоминая о них, я ощущаю гордость. Пусть я и действовала неуклюже, он должен быть доволен мною.

– Значит, ты хочешь учиться быстрее, – повторяет он свою вчерашнюю фразу.

Эхо откликается из дальних углов пещеры.

– Да, – самым твердым голосом, на какой способна, отвечаю я.

В его глазах вспыхивает и быстро гаснет красная искорка.

– Когда тебе страшно, это приводит тебя в возбуждение?

Я не тороплюсь отвечать. Его слова напоминают мне о хаосе, сотворенном мною вчера во время скачек. Вместе с воспоминаниями приходит вспышка силы.

– Скажи, Аделина, чего ты хочешь сильнее всего?

– Всего, – отвечаю я, глядя ему в глаза и удивляясь своему спокойствию.

Энцо складывает руки на груди. От его ладоней, обтянутых перчатками, поднимаются струйки дыма.

– Я не Раффаэле, – сурово напоминает мне Энцо. – Соберись.

В следующую секунду по обе стороны от меня вспыхивают два огненных столба. Они тянутся к потолку, затем изгибаются, образуя коридор с огненными стенами. Я заперта. Я делаю шаг назад, затем пытаюсь сосредоточиться на Энцо. «У тебя вчера получилось, – мысленно твержу себе. – Получится и сегодня». Хватаюсь за все нити силы, какие вижу. Из земли поднимается силуэт, похожий на крупного зверя.

Не успеваю я сосредоточиться, как вдруг Энцо устремляется ко мне. В обеих руках – по кинжалу. Он атакует меня. От моей сосредоточенности не остается и следа. Призрачное чудовище исчезает. Падаю на пол и откатываюсь назад. Подошвы сапог ударяются об огненную стену. Ногам нестерпимо жарко. Лихорадочно соображаю, как и куда бы мне убраться.

Энцо снова меня настигает, не дав ни секунды передышки. Инстинктивно выбрасываю вперед руку, стремясь защититься. Острие кинжала прочерчивает неглубокую борозду на левой ладони. Рана пустяковая, но мне больно.

Похоже, Энцо не намерен меня щадить. Похоже, он решил проучить за вчерашнюю дерзость.

– Подождите! – кричу я.

– Поднимайся, маленькая волчица! – без тени снисходительности требует он.

Огонь зловеще высвечивает его темно-красные волосы.

Я пытаюсь встать. Рука оставляет на камнях пола кровавые следы. Боль и ужас сливаются во мне, становясь топливом для моего внутреннего огня. Этого-то мне и недоставало. Снова хватаюсь за нити силы и создаю черного призрачного волка. У него золотистые сверкающие глаза и оскаленная пасть. Волк бросается на Энцо.

Энцо проскакивает сквозь волка, превращая зверя в струи дыма. Он опять сбил мой настрой. Нити выскальзывают из пальцев. Мир втягивает их в себя. Я снова хватаюсь за нити. Облако дыма принимает очертания демона в плаще с капюшоном. Энцо делает выпад. У меня перед лицом вспыхивает еще одна огненная стена. Я теряю равновесие и падаю, больно ударяясь спиной о камень. Дыхание перехватывает.

Энцо стоит рядом со мной. Вижу полы его плаща. Поднимаю голову. Взгляд принца холоден. Ни капли сочувствия.

– Еще раз, – требует он.

В мозгу звучат слова Данте, но вместо голоса Паука слышу отцовский голос: «Ты никогда не научишься управлять своими способностями». Неужели мешанина черных силуэтов и бесформенные звери – это все, на что я способна? Меня опять захлестывают волны страха и гнева. Я встаю на ноги, больше не думая о том, чтобы произвести на Энцо впечатление. Тянусь к темноте внутри себя, затем поднимаю руки над головой.

Энцо не дает мне сосредоточиться и снова атакует. Огненные блики играют на лезвиях его кинжалов. Он опять меня ранит – теперь в запястье правой руки. Боль заставляет меня пригнуться. Желание только одно: убраться отсюда куда угодно. Страх туманит мне разум. Внутри и вокруг блестят нити силы, но мне не удается на них сосредоточиться.

Я делаю новую попытку. В воздухе появляются силуэты. И опять меня подводит внимание. Энцо неумолим. Кажется, он пресекает малейшие попытки моих ответных ударов. Он рушит мои иллюзии, превращая их в дым. Волосы, увязанные в аккуратный пучок, рассыпаются по плечам и лезут в лицо.

– Еще раз, – требует Энцо после моего очередного провала.

Еще раз.

И еще.

И еще…

Я стараюсь. Очень стараюсь и… терплю неудачу за неудачей.

Кончается тем, что я с воплем отворачиваюсь от его кинжалов и бегу вдоль огненного коридора. Мысли бегут вместе со мной. Я уже не пытаюсь собрать свою силу в кулак. Вот он, вход в пещеру. Двери закрыты, но я сумею прорваться… Но не успеваю я добежать до дверей, как впереди вырастает огненная стена. Я спотыкаюсь и падаю. Теперь огонь загораживает мне путь с трех сторон. Приподнявшись, вижу идущего ко мне Энцо. Полы его камзола стремительно развеваются. Лицо – воплощенная безжалостность. Жар вокруг опаляет мне рукава, и они чернеют. Я сжимаюсь в трясущийся, обезумевший от страха комок. Какое там сосредоточение! Я сейчас не способна ни на что. Энцо всякий раз обрывает мои действия. Как же я буду учиться, если мне не хватает времени на создание иллюзий?

Но один урок Энцо я успела прочувствовать на своей шкуре. Это не игра. Это реальность. И когда я попаду в гущу сражения, все вокруг меня будет выглядеть именно так. Я всхлипываю, закрываю глаз, сжимаюсь еще плотнее и пытаюсь заслониться от рокота пламени. Мое лицо мокро от слез.

Чувствую кого-то рядом. Открыв глаз, вижу Энцо. Опустившись на одно колено, он с недовольным видом разглядывает мое заплаканное лицо. От его взгляда мне становится еще паршивее.

– Как же ты легко сломалась, – раздраженно бросает он. – Да ты совсем не готова учиться.

Огненные стены исчезают. Энцо встает и проходит мимо меня. Полы его камзола шуршат над моей головой.

Я остаюсь в пещере одна – жалкий мешок, истекающий слезами. Растрепанные волосы липнут ко лбу. Нет, я так легко не ломаюсь. Меня вообще не сломать. Я найду выход из лабиринта, куда сама себя загнала. Найду способ вырваться из лап Терена и полностью освободиться. Смотрю на удаляющегося Энцо. Меня душат слезы и злость. Злость заполняет меня целиком. Я наливаюсь ею, пока не чувствую, что насквозь пропитана злостью. Ко мне начинает возвращаться сила. Краешком глаза вижу: цвет моих волос становится светло-серебристым. Я дрожу и, как зверь, царапаю пол. Сломанный отцом палец отчаянно болит.

По полу начинают ползти зловещие черные полосы. Сначала их единицы, потом десятки, сотни. Наконец счет идет на миллионы. Они покрывают весь пол и змеятся вверх по стенам. Между полосами сочится кровь, совсем как из моей пораненной ладони. Меня накрывает громадная тень. Мне не нужно поднимать голову. Я и так знаю, кого создала. Черные крылья, размах которых занимает чуть ли не всю пещеру. Они похожи на двух призраков. Слышится глухое шипение. Ему вторит такое же глухое эхо.

Энцо поворачивается, смотрит на меня. Его глаза по-прежнему суровы. Я улыбаюсь принцу, и мои крылья распадаются на миллион кусков. Каждый из них похож на осколок темного стекла. Я швыряю их в Энцо. Они пролетают сквозь него, не причинив ему вреда, ударяются в стену и разбиваются, как настоящее стекло.

В лице Энцо не дрогнул ни один мускул. Зато он моргает. Эти осколки были настолько правдоподобны, что инстинкт заглушил в принце голос разума. Он смыкает руки за спиной и смотрит на меня:

– Уже лучше.

Энцо снова идет ко мне. Черные линии изгибаются, поднимаются и превращаются в призрачные щупальца, пытающиеся схватить принца за ноги. Я почти ликую. Меня окружает море блестящих осколков, готовое мне повиноваться.

– Сплети нити вместе, – велит мне Энцо, подходя ближе.

За его спиной вспыхивает пламя. Я поднимаюсь с пола и пячусь, пока не упираюсь в стену пещеры.

– Продолжай! – требует принц. – Сделай что-нибудь поинтереснее темных силуэтов. Поупражняйся с цветом.

Мне по-прежнему страшно. Я по-прежнему зла на Энцо за его трюки с огнем. Сплетаю нити, пытаясь создать облик, появившийся у меня в мозгу. Мысль обретает призрачную плоть. Энцо почти рядом. В маленьком пространстве, что осталось между нами, я создаю что-то ослепительно-красное. Красный комок превращается в лепестки. Они налезают друг на друга. Их обильно покрывают капли росы. Вниз тянется зеленый стебель, весь в шипах. Энцо останавливается перед иллюзорным цветком, смотрит на мое произведение, потом вдруг протягивает руку. Я сильнее дергаю за нити силы. Кровь капает на перчатки Энцо, а оттуда – на пол. Такая же кровь капала из моей ладони, когда в отцовском саду я схватила стебель розы.

Я учусь создавать иллюзии из реальных событий моего прошлого.

Энцо идет дальше. Проходит сквозь иллюзорную розу и останавливается рядом со мной. Кровь исчезает с его перчаток. Я смотрю на принца дерзко, с вызовом. Своего сердца я не закрываю, наслаждаясь потоком переполняющих меня темных чувств. Жар его огня придает краски моим щекам.

Энцо кивает.

– Очень хорошо, – бормочет он.

В первый раз он впечатлен моими иллюзиями.

– Я вполне готова, – сердито отвечаю я, но мне никак не остановить проклятые слезы. – Я не боюсь вас, ваше высочество. Если вы дадите мне шанс, я покажу вам, на что способна.

Энцо смотрит на меня. Я вглядываюсь в его лицо, стремясь снова увидеть проблеск странного чувства, промелькнувшего тогда. Это чувство никак не связано с его желанием испытать мою силу. Что-то другое, очень… знакомое. Мы долго смотрим друг на друга. Потом он протягивает руку и смахивает слезинки с моего лица.

– Не плачь, – сурово произносит он. – Ты сильнее обычной женской привычки заливать неудачи слезами.

Аделина Амотеру

Когда мир был юн, боги и богини рождали ангелов.

Так появились ангелы радости и алчности, красоты, сострадания и печали, а также ангелы страха и ярости.

С них началось человечество.

Испытывать чувства – значит быть человеком, потомком богов.

Рождение ангелов. Сочинения разных авторов

Буря, обрушившаяся на Эстенцию, оставляет город зализывать раны. С крыш посрывало черепицу. Многие храмы затоплены. Досталось кораблям в гавани. Не обошлось и без человеческих жертв. Кого-то убило на месте, а кто-то обречен умирать в муках. Часть горожан направляется в храмы, другая часть – на площади. Самую большую толпу возглавляет Терен. Все это я вижу с балконов Двора Фортунаты.

– Мы позволяем мальфетто побеждать в скачках! – выкрикивает Терен. – Так стоит ли удивляться, что боги покарали нас? Боги разгневались на нас за то, что мы позволили этим уродам, этим жалким никчемностям жить рядом с нами и ходить по нашим улицам.

Большинство слушает его в угрюмом молчании. Другие выкрикивают слова одобрения и вздымают кулаки. За спиною Терена – трое юных мальфетто, один из них почти ребенок. Должно быть, их вытащили откуда-то из городских трущоб. Все трое привязаны к столбу, поставленному в центре площади. Их рты заткнуты кляпами. Ног не видно из-за хвороста. Храмовые жрецы, стоящие рядом, молчаливо благословляют казнь.

Терен поднимает зажженный факел. Бледная радужная оболочка его глаз становится оранжевой.

– Эти мальфетто обвиняются в принадлежности к Молодой Элите. Во время беспорядков на скачках они находились среди тех, кто имел дерзость напасть на инквизиторов. Одно это, согласно королевским законам, карается смертью. Наш долг – поскорее отправить их в преисподнюю и очистить Эстенцию от их зловонного присутствия.

Он бросает факел в среднюю вязанку. Огонь вспыхивает, заслоняя троих обреченных. Должно быть, кляпы выпали у них изо рта, поскольку я слышу громкие крики страха и боли.

– Начиная с сегодняшнего дня, – продолжает Терен, перекрывая шум пламени, – все семьи, где есть мальфетто, и все лавки, принадлежащие мальфетто, будут платить королевские подати в двойном размере. Этим они хотя бы частично возместят ущерб, который постоянно наносят нашему королевству. Отказ от уплаты будет рассматриваться как пособничество Молодой Элите. Нарушители будет немедленно арестованы.

Отсюда мне не разглядеть членов Общества Кинжала, но я знаю: они заняли позиции на крышах. Данте сейчас уже приготовил стрелы, чтобы избавить казнимых от лишних мучений. Почему люди Энцо не стали рисковать и спасать этих несчастных, я стараюсь не думать.

На следующий день разъяренная толпа разносит магазин, принадлежавший семье мальфетто. Вся мостовая усыпана осколками стекла, обломками дерева и кусками металла.

Мои уроки набирают скорость.

Энцо всерьез взялся за мое обучение. Он появляется либо поздно вечером, либо рано утром. Если бы не Джемма, я бы так и не узнала, что прежде Энцо никого не обучал с такой тщательностью и быстротой. Она сказала это, желая меня ободрить, однако ночами я долго лежу без сна, с ужасом думая о новой встрече с Тереном.

Дабы отточить мое искусство создания иллюзий, Энцо позвал себе в помощь Микеля. Это настоящее имя Архитектора.

– Смеяться хочется, – заявляет Микель в первое же наше совместное занятие. Он смотрит на мои иллюзии глазами художника и находит много недостатков. – И это ты называешь розой? Расположение теней никуда не годится. Лепестки у тебя получаются слишком толстыми, а их фактура – чересчур грубой. И потом, где запах? Где тонкое прикосновение жизни?

Микель заставляет меня создавать маленькие иллюзии. Совсем крошечные. Это позволит мне сосредоточиться, не растрачивая лишние силы, и все внимание уделить мелочам. Микель говорит о таких вещах, о которых я вообще не задумывалась. Я учусь создавать иллюзорные цветки, ключики, перышки, щепки. Даже морщинки кожи на согнутом пальце. Он не устает напоминать: чтобы создать иллюзию реального предмета, я должна думать как художник. Гладкий камень на самом деле вовсе не гладкий. Он испещрен множеством крошечных щербин, трещин, сколов и так далее. Белый цвет – совсем не белый. В зависимости от времени дня и падающего света белый цвет может иметь желтоватый, синеватый, сероватый и сиреневатый оттенки. В равной степени и цвет человеческой кожи напрямую зависит от падающего света. Лицо, кажущееся неподвижным, тоже движется. Просто эти движения настолько малы и мимолетны, что нашим глазам за ними не уследить. Создавать иллюзию лиц труднее всего: малейшая ошибка, и лицо будет выглядеть неестественным или похожим на изображение с вывески. А сделать живыми глаза иллюзорного человека – задача почти невыполнимая.

Микель повторяет мне то же, о чем говорит Раффаэле. Я учусь видеть. Начинаю замечать такое, на что раньше не обращала внимания. Наблюдательность – мое оружие. В результате усердных занятий появляется мысль: если я смогу в достаточной мере управлять своими силами, моя встреча с Тереном произойдет по-иному. Вместо того чтобы совершить предательство, я смогу пойти в атаку. Эта мысль не дает мне покоя.

Я учусь целыми днями. Иногда одна, упражняясь в создании иллюзий. Бывает, я прихожу в пещеру посмотреть на учебные поединки Энцо с Лючентой и Данте. В иные дни со мной занимается Джемма. Она учит меня успокаивать разум, чтобы лучше чувствовать разум тех, кто вокруг.

– А почему ты не участвуешь в таких поединках? – спрашиваю я.

Сегодня Джемма пришла в сопровождении громадного кота: дикого и сердито урчащего.

Джемма улыбается мне, затем смотрит на кота. Тот отходит от ее ног и вперевалочку направляется ко мне. Свирепая морда не сулит ничего хорошего. Я пытаюсь отодвинуться, однако кот трется о мои ноги, а потом и вовсе усаживается рядом.

– Я не боец, – говорит Джемма. – Отец считает, что у меня красивые руки. Сражения, даже учебные, не обходятся без царапин. Кожа ладоней грубеет. Все это может отпугнуть женихов.

Я смотрю на нежные, тонкие руки Джеммы. Да, такие руки не созданы для меча и кинжала. Я все время забываю, что Джемма, в отличие от Люченты и бывшего солдата Данте, родилась в знатной семье. Только поэтому инквизиция не тронула ее после случившегося на скачках. Меня охватывает зависть. Джемму никто не называл уродиной и не считал недоразумением. Отец всерьез рассчитывает удачно выдать ее замуж. До сих пор судьбу других мальфетто я сравнивала с собственной. Оказывается, есть семьи, где таких детей любят и не считают виновниками бед.

Кот встает, огибает мои ноги, недовольно шипит и возвращается к Джемме. «Глупое животное», – думаю я и спрашиваю ее:

– А почему ты каждый раз приходишь с новыми животными?

– Обычно они сами решают отправиться со мной. Вот этот котяра пристал ко мне, когда я шла сюда. – Джемма чешет кота за ушами, и тот довольно мурлычет. – На обратном пути, скорее всего, мы с ним расстанемся. Но сейчас мне хорошо в его обществе.

Мы следим за состязаниями. Затем Джемма негромко кашляет. Я поворачиваюсь к ней. Беззаботное выражение на ее лице сменилось вполне серьезным.

– Я до сих пор так и не поблагодарила тебя за твою помощь на скачках. Ты действовала безрассудно, но смело и искренне. Мы с отцом тебе очень благодарны.

Судя по тому, как Джемма говорит об отце, он наверняка из числа покровителей Общества Кинжала. От ее добрых слов мне становится тепло, и я тоже улыбаюсь. На мгновение тьма внутри меня рассеивается.

– Я была рада тебе помочь. Кажется, тебя огорчил такой поворот событий.

Джемма морщит нос.

– Это был не самый лучший день, – отвечает она и смеется.

Смеется легко, заливисто. Так смеются люди, которых любят. Ее смех заразителен, и я невольно тоже начинаю смеяться.

* * *

– Смотрю, ты в восторге от Джеммы, – говорит мне Раффаэле, когда на следующий день мы с ним идем в катакомбы.

Сегодня его волосы завязаны в узел, изящная шея остается открытой. На нем ярко-синяя блуза свободного покроя, расшитая серебром. Фонарь освещает лишь часть фигуры Раффаэле. Меня это раздражает. Кажется, что темнота пытается нас проглотить.

– Джеммой легко восторгаться, – отвечаю я.

Мне не хочется углубляться в эту тему. Я понимаю, что вообще не должна сближаться ни с кем из членов Общества Кинжала.

Раффаэле слегка улыбается. Больше мы о Джемме не говорим.

– Видишь? Здесь туннель снова раздваивается, – произносит он через некоторое время.

Раффаэле поднимает фонарь над головой. Сумрак чуть-чуть рассеивается. И действительно: туннель, по которому мы шли, разделяется на два. Вдоль стен тянутся нескончаемые ряды погребальных урн.

– Сейчас мы проходим под площадью Двенадцати Божеств. Это самая крупная рыночная площадь. Если вслушаться, то услышишь шум снаружи. Здесь туннель прорыт очень близко к поверхности.

Мы останавливаемся. Я прислушиваюсь и вскоре начинаю различать голоса торговцев, расхваливающих свои товары. Я даже слышу, чем торгуют. Тут тебе и сласти, и тончайшие женские чулки, порошки для отбеливания зубов и жареные орешки в меду. Я киваю. С недавних пор Раффаэле водит меня по катакомбам, чтобы я запомнила расположение основных туннелей. Оказывается, в нашу пещеру можно попасть практически из любой части города. Лабиринт подземных ходов изумляет своей разветвленностью.

Мы идем дальше. Я запоминаю развилки. Нередко туннели повторяют расположение улиц, поскольку идут прямо под ними. Кое-где на стенах видны сильно потускневшие фрески. Иногда мне кажется, что стены вот-вот сомкнутся и погребут меня рядом с прахом давно забытых поколений. Попади я сюда одна, так наверняка и случилось бы. Заблудившийся здесь почти не имеет шансов снова выбраться на поверхность.

– Этот рукав ведет к потайному выходу возле нескольких храмов, – поясняет Раффаэле, когда мы доходим до очередной развилки. – А противоположный уходит на север, прямо к особняку Энцо. Был еще проход – прямо под Башней инквизиции. Но его замуровали несколько десятков лет назад.

При упоминании о башне я замолкаю. Раффаэле это замечает. Мы долго идем в темноте, не проронив ни слова.

Туннель, по которому мы шли, оканчивается тупиком. Раффаэле проводит по стене, находит бороздку и с силой нажимает на нее. Стена медленно сдвигается, и навстречу нам льется солнечный свет. Я щурюсь.

– Это мой самый любимый путь. – Раффаэле берет меня за руку.

Мы проходим через открывшийся проем и оказываемся на небольшой площадке. Старинные каменные ступеньки уходят под воду канала. Тихое, неприметное место с видом на главную гавань и Солнечное море. Вдалеке по золотистым волнам беззвучно плывут гондолы.

– Как красиво! – На мгновение я забываю обо всех своих бедах.

Раффаэле садится на ступеньку. Я опускаюсь рядом. Некоторое время мы молча слушаем легкое биение волн о камень.

– Ты, наверное, часто сюда приходишь? – спрашиваю я.

Он кивает. Его разноцветные глаза глядят на далекий причал. За причалом из солнечной дымки проступает силуэт дворца. Свет красиво оттеняет длинные ресницы Раффаэле.

– Я прихожу сюда тихими днями. Это место помогает мне думать.

Мы сидим, наслаждаясь молчанием. Правда, молчим только мы. Окружающий мир полон звуков. К нам долетают песни гондольеров. Незаметно для себя начинаю напевать колыбельную своей матери.

Раффаэле слушает меня с легкой улыбкой. Глаза светятся неподдельным интересом.

– Ты часто поешь эту песню. Я ее знаю. Это «Колыбельная Речной девы». Там чудесные слова.

Я киваю:

– В раннем детстве мама мне часто ее пела.

– Мне нравится, как ты ее поешь. Эта колыбельная успокаивает силу внутри тебя.

Слова Раффаэле ошеломляют меня, и я обрываю пение. Должно быть, он чувствует мое внутреннее напряжение. В последние дни оно выросло. До встречи с Тереном осталось совсем немного.

– Плохая из меня певица. Я не унаследовала маминого голоса.

Я уже собираюсь рассказать ему про Виолетту, чей голос почти не отличается от маминого, но спохватываюсь. Вспоминаю, где сейчас моя сестра.

Раффаэле больше не говорит о моих внутренних потоках силы. Наверное, решил, что меня огорчают мысли о матери.

– А ты можешь спеть эту колыбельную? – спрашиваю я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Я видела, как ты танцуешь, но не слышала, как ты поешь.

Раффаэле наклоняет голову. Один этот жест заставляет меня покраснеть. Я ощущаю, как внутри начинает пробуждаться совсем иное чувство – страсть. Раффаэле поворачивается к воде. Он что-то мурлычет себе под нос, словно настраивая голос, потом начинает петь первый куплет. Я невольно улыбаюсь, слушая его голос и знакомую, но такую милую мелодию. Простые слова берут за душу. Когда я сама пою эту колыбельную, мое горло выдает отдельные ноты. В исполнении Раффаэле они превращаются в музыку. В произносимых им словах я слышу свою мать. Воспоминание возвращает меня в летний день… Наш сад, залитый солнцем. Мы с мамой танцуем под колыбельную. Потом я тянусь к ней, обнимаю и утыкаюсь лицом в ее платье.

«Мама, мамочка, ты будешь очень грустить, когда я вырасту?»

Она наклонилась и коснулась моего лица. Ее щеки были мокрыми от слез.

«Да, доченька. Я буду очень грустить».

Раффаэле допевает последние слова, и звук его голоса исчезает в воздухе. Раффаэле смотрит на меня. Я торопливо вытираю слезы и шепчу:

– Спасибо.

– Не за что, – улыбается он и участливо смотрит на меня.

Меня охватывает мимолетное чувство, которого я никогда не испытывала вне Общества Кинжала. Я оказалась среди подобных себе. Среди людей, очень похожих на меня. Здесь есть доброта и никаких привязанностей.

Вдруг я вижу свою дальнейшую жизнь, связанную с ними.

Думать так опасно. Даже очень опасно. Как я могу быть им другом и одновременно делать то, что вынуждена делать из-за Терена? Встреча с ним уже совсем близко. Он ждет от меня не туманных фраз, а вполне реальных сведений. Хуже всего, что я пообещала ему их поставлять. Но за эти дни я стала куда смелее и решительнее.

Я смотрю на воду канала, а мозг продолжает искать решения. Я должна найти способ. Должна разыскать Виолетту и ничего не выдать Терену. Единственный способ решить эту задачу – набраться мужества и честно рассказать Энцо и другим всю правду.

* * *

Общение с Раффаэле пробуждает во мне легкое желание. Совсем иные чувства бывают у меня, когда я встречаюсь с Энцо для очередного занятия.

Энцо не щадит меня. Учит создавать правдоподобные иллюзии пламени. Самое трудное – передать игру оттенков. А ведь пламя постоянно меняется: от красного – к золотистому. Он бывает синеватым и белым. Я творю иллюзию за иллюзией, пока не начинаю шататься от усталости.

– Твои удары напоминают махание палкой, – сердито бросает он однажды, преподавая мне азы сражения на мечах. – Сосредоточься и попробуй снова.

Мы бьемся на деревянных мечах. Кроме нас, в пещере никого, если не считать гулкого эха. Легким движением Энцо выбивает у меня меч, ловит в воздухе и вновь бросает мне. Я пытаюсь поймать меч, но уставший глаз видит хуже обычного, и я хватаю воздух. Меч с силой ударяет меня по руке. Я морщусь. Час уже поздний, и больше всего мне сейчас хочется улечься спать.

– Прошу прощения, ваше высочество, – отвечаю я, стараясь забыть о боли.

«Провалиться этому принцу в преисподнюю!» – думаю я. Он всегда атакует меня слева, пользуясь тем, что левая сторона недоступна моему единственному глазу. Конечно, Энцо делает это намеренно, чтобы разозлить меня и вызвать приток силы, но сейчас у меня нет сил даже на злость.

– Я все-таки росла в доме негоцианта. Нас никто не учил сражаться на мечах.

– А ты и не сражаешься. Ты учишься азам самозащиты. У Молодой Элиты полно врагов, и ты не можешь рассчитывать только на иллюзии. Давай еще раз, – требует Энцо, поднимая свой меч.

Я атакую. Но не мечом. Я создаю темный силуэт волка и швыряю призрачного зверя в Энцо, надеясь его ошеломить. Бесполезно. Энцо нагибается. Мой призрак пролетает над ним. Энцо надвигается на меня, оттесняя к стене пещеры. Там он молниеносным движением выхватывает из-за голенища сапога кинжал. Совсем не деревянное лезвие застывает возле моей шеи.

Моя сонливость проходит, сменяясь нарастающей яростью. Энцо – опытный ассасин. Он бы справился с десятком таких «овечек», как я. Но зачем ему это надо? Торопливо создаю вокруг нас иллюзорную дымовую завесу. Кое-чему из приемов я все-таки научилась. Выхватываю у Энцо кинжал и направляю ему в горло.

Его рука, как клещами, сжимает мне запястье. В грудь утыкается что-то острое. Взглянув вниз, вижу острие меча, застывшее возле моих ребер.

– Не забывай: у нападающего может быть целый набор оружия, – говорит Энцо. Тем не менее по его глазам я вижу, что он доволен моими действиями. – Иначе и ахнуть не успеешь, как получишь смертельный удар.

– Раз вы такой знаток оружия, могли бы понять, какой кинжал настоящий, а какой нет, – отвечаю я.

Кинжал возле его горла превращается в облачко дыма. Настоящий, отобранный у Энцо, у меня в другой руке. Приставляю кинжал к его боку.

Энцо задумчиво смотрит на меня. Потом улыбается. Искренне, не скрывая своего удивления и даже восхищения. Все его лицо теплеет от этой улыбки. Мой страх напрочь пропадает, сменившись радостью. Я все-таки сумела сделать что-то, заслуживающее его похвалы. Энцо бросает деревянный меч, отводит мою руку от своего бока, но не торопится убирать пальцы. Его рука в перчатке накрывает мою. Меня обдает жаром. Энцо прижимается к моему плечу. Вспышка страсти пронизывает мою внутреннюю темноту, и иллюзорный дым вокруг нас из черного становится красным.

– Надо держать так, – вполголоса произносит Энцо, выправляя положение эфеса в моей руке.

О том, что дым поменял цвет, – ни слова.

– Сделай кинжал еще раз, – просит он. – Хочу как следует рассмотреть.

Моя злость еще не успокоилась. Да и прикосновение Энцо действует возбуждающе. Я сосредоточиваюсь. Сейчас мне легче удерживать нити силы. Из теней появляются очертания кинжала. Иллюзорный кинжал дрожит, в нем не хватает многих мелочей, придающих ему достоверность. Исправляю эти недочеты. Эфес становится ярко-красным. Там появляются щербины. Лезвие сияет. Теперь в нем есть ложбинка-кровосток. Я придаю своей иллюзии еще больше схожести с настоящим кинжалом. Конец лезвия становится тонким и очень острым. Меняю положение кинжала, чтобы Энцо разглядел его со всех сторон.

Иллюзорный кинжал почти не отличается от настоящего.

Энцо пристально разглядывает мое творение, и я чувствую, как бьется его сердце.

– Красота, – шепчет он.

Мне чудится, что я улавливаю два значения этого слова.

Энцо отпускает мою руку и убирает в ножны настоящий кинжал. Улыбка принца гаснет.

– На сегодня достаточно, – говорит он.

Энцо не смотрит мне в глаза, однако голос у него другой. Мягче.

– Продолжим завтра.

Что-то ударяет меня изнутри. Всплывает лицо Терена. Его сменяет лицо Виолетты. Не знаю, откуда пришел этот импульс и чем он вызван: моей ли страстью или честолюбием. Не в силах удержаться, хватаю Энцо за руку. Принц удивленно останавливается.

– Что-то еще? – спрашивает он.

Я молчу. Напряжение последних двух недель требует выхода. Не могу вымолвить ни слова, а голос внутри меня требует: «Скажи ему. Это твой шанс».

Сказать ему правду.

Энцо смотрит на меня. Терпеливо и, как всегда, пристально.

Слова – они уже совсем рядом, на кончике языка. Инквизиция вынудила меня шпионить за всеми вами. Терен Санторо удерживает у себя мою сестру, сделав ее заложницей. Помогите мне.

Я смотрю на Энцо. Вспоминаю жар его силы. Снова пытаюсь заговорить и снова не могу.

Наконец мне удается преодолеть скованность. Но я задаю совсем другой вопрос:

– Когда я буду участвовать в миссиях Общества Кинжала?

Энцо щурится на меня. Отходит. Мое сердце лихорадочно колотится. Какая же я дура! Зачем я спросила об этом?

– Если ты задаешь подобные вопросы, значит ты еще не готова для миссий, – отвечает Энцо.

– Я…

Момент упущен. Правда, что была готова сорваться с губ, снова тонет в омуте моих страхов. Щеки пылают от стыда.

– Я думала, вы захотите взять меня с собой, – лепечу я.

– А почему у меня должно появиться желание взять такую маленькую волчицу, как ты, на серьезные и рискованные дела? – тихо спрашивает он.

Меня опять захлестывает страсть, временно подавляющая напряжение.

– Потому что вам понравились мои иллюзии.

Энцо молчит. Затем его пальцы осторожно приподнимают мне подбородок. Второй рукой он упирается в каменную стену возле моей головы. Я дрожу. Откуда этот странный блеск в его глазах? Энцо смотрит на меня так, словно мы давно знакомы. С трудом сдерживаю желание прикрыть изуродованную половину лица.

– Ты так думаешь? – шепотом спрашивает он.

Энцо наклоняется ниже, еще ниже. Его губы нависают над моими. Кажется, он собирается меня поцеловать. С другим парнем так оно и вышло бы. Но с Энцо… Возможно, он снова меня проверяет. Если я чуть шевельнусь, наши губы соприкоснутся. От его ладони исходит жар, и все внутри у меня тоже вспыхивает. Мне больно дышать. В ушах шумит от пульсирующей силы. Я – посреди океана, и меня со всех сторон захлестывают горячие течения. Появляется ощущение чего-то нового. Вспоминается первое испытание, устроенное мне Раффаэле. Тогда я отозвалась на розеит – камень страсти и желания. Но розеит не стал моим главным камнем. Может, Раффаэле ошибся? Сейчас страсть рвется наружу. Еще немного – и она хлынет сквозь кожу. Мне трудно владеть собой. Вокруг появляются и гаснут иллюзии: лес, ночь, темные океанские воды. Как хорошо, что за спиной у меня стена. Иначе я бы, наверное, сползла на пол.

Кажется, ты что-то хочешь мне рассказать? Энцо молчит, но я представляю, что он задал мне этот вопрос. Мигом уверяю себя: да, так оно и было. Он спросил вслух. Я почти готова признаться ему во всем.

Энцо снова отходит, забирая с собой жар. Мне холодно. Болит все тело. Иллюзии рассеиваются. Впервые за все время нашего знакомства я увидела другого Энцо, который не похож на холодного, уверенного, смертельно опасного Жнеца… Я увидела в нем что-то уязвимое, даже какую-то вину. Ощущение такое, будто я подсмотрела в замочную скважину. Мне становится неловко. Что же произошло между нами? Он глава Ордена Кинжала, наследный принц, безжалостный ассасин и возможный будущий король. Тем не менее я сумела вывести его из привычного равновесия. И он меня – тоже. Тайна, о которой я продолжаю молчать, кажется глубокой пропастью, разделяющей нас.

Еще через мгновение – передо мной прежний Энцо. Отрешенный. Холодный.

– Мы подумаем, где нам может понадобиться твое участие, – говорит он так, словно ничего не случилось.

Может, ничего и не случилось, а то, что мне показалось, было иллюзией, которую я сама и создала ненароком. Такой же иллюзией, как призрак отца.

У меня опускаются плечи. Я молчу. Возможно, сегодня я была на волосок от смерти.

Энцо прощается со мной вежливым кивком и уходит, оставив меня в пещере одну. Сердцебиение не унимается. Там, где Энцо упирался в стену, остался черный отпечаток его ладони.

Раффаэле Лоран Бессет

– Ну как, твое мнение о ней изменилось? – тихо спрашивает Энцо.

Раффаэле отводит глаза. Сегодня они оба стоят у входа в пещеру и наблюдают за учебными состязаниями. Но так лишь кажется. Оба смотрят туда, где в углу сидят Аделина и Микель. Аделина упражняется в создании иллюзий. Чтобы не тратить много сил, она создает мелкие, знакомые предметы. Золотое кольцо. Ножичек. Обрывок кружева. Раффаэле чувствует, как в ней постоянно меняется направление потоков силы. Чем-то это похоже на силовые потоки Микеля, когда тот работает. Оба подражают жизни. Микель не торопится ее хвалить. Художник въедлив и выискивает недостатки. Но по тону его замечаний чувствуется: это больше для порядка. На самом деле Микелю нравятся иллюзии, создаваемые Аделиной. Лючента заканчивает поединок и подзадоривает Аделину: «Сотвори золотой талент! И птичку, чтобы порхала, как живая! И статую кого-нибудь из двенадцати божеств!» Аделина послушно выполняет заказы. Ее иллюзии становятся все прихотливее и тоньше. Лючента восхищенно кивает.

– Аделина была права, – наконец отвечает Раффаэле, мысленно добавляя, что сдружился с этой странной одноглазой девчонкой. Наверное, поначалу он просто ее недооценил. – Я учил ее слишком медленно. А ей, чтобы раскрылись ее способности, нужна быстрота.

– Да. Я впервые вижу, чтобы кто-то учился с такой скоростью, – соглашается Энцо.

Раффаэле становится не по себе. Он вспоминает, как Аделина отреагировала на янтарь и ночной камень, как он посоветовал Энцо избавиться от нее. Думает о первом испытании Аделины, о непредсказуемом выбросе ее силы. Раффаэле умалчивает о том, что быстрота учебы не лучшим образом сказывается на состоянии Аделины. В последние две недели ее настроение меняется по нескольку раз на дню. Беспричинное беспокойство, такой же беспричинный страх и острое чувство одиночества. Иные чувства, прорывающиеся на поверхность, – суть оттенки тьмы. А глубоко внутри, под прочной оболочкой тьмы, которую она выстроила в ответ на враждебность мира, прячутся остатки света. Они – как догорающая свечка, которая может вот-вот погаснуть.

– Я нарочно не торопился с ее обучением, – помолчав, признаётся Раффаэле.

– Почему? – удивляется Энцо. – С какой целью?

– Ради того, чтобы обезопасить нас, – отвечает Раффаэле, тщательно подбирая слова. – Я быстро понял: через какое-то время она сможет стать сильнее всех нас. Она уже создает иллюзии, обманывающие глаза и уши. Постепенно она поймет, что иллюзиям можно придавать запах, вкус и осязаемость. Надеюсь, ты представляешь, чем это нам грозит?

– Представляю. Кто-то поддастся на ее иллюзии и вместо вина выпьет ртуть. А кого-то она заставит корчиться от несуществующей боли.

Раффаэле образно представляет себе это и вздрагивает.

– Главное, чтобы ее нарастающая сила не заслонила ее верности тебе. Страх и ненависть – главные двигатели ее силы, но она не чужда страсти и честолюбия. Подобное сочетание толкает к безрассудству. Порой она может быть ненадежной. Я уже не говорю о стремлении к власти.

Энцо смотрит, как Аделина медленно создает иллюзию волка. Получается настолько правдоподобно, что кажется, будто это зверь из спутников Джеммы. Микель восхищенно хлопает в ладоши.

– Она умница и все понимает, – отвечает принц.

Раффаэле чувствует в нем перемену: проблески чувств, несвойственных Жнецу. Этих проблесков не было несколько лет. Раффаэле понимает: что-то произошло между принцем и Аделиной. Что-то опасное.

– Она не Дафна, – осторожно напоминает он Энцо.

Энцо поворачивается к нему, и Раффаэле ощущает волну острого сострадания к молодому принцу. Память возвращает его в погожий летний день, когда он сопровождал Энцо к аптекарю, у которого работала юная помощница Дафна. Принц влюбился в нее и через какое-то время сделал предложение. Раффаэле помнил тот день… За окнами аптеки шел дождь. Легкий, красиво подсвеченный солнцем. Видя влюбленные глаза принца, Дафна весело смеялась, беззлобно подшучивала над их чувствами. Раффаэле отошел, чтобы им не мешать, и принялся разглядывать склянки с лекарствами. Но краешком глаза он видел, как Дафна обняла Энцо и прижала к себе. Энцо предложил ей выйти за него. В ответ она его поцеловала.

Гибель Дафны оборвала эту помолвку. Раффаэле казалось, что вместе с ней в Энцо умерли все чувства.

Получается… только очень глубоко заснули.

Энцо кивает, собираясь уйти.

– Подготовь ее, – говорит он перед уходом. – Она пойдет с нами на праздник Веснолуния.

Аделина Амотеру

Когда я впервые принял участие в празднестве Веснолуния, мне показалось, что я попал в чужую страну, населенную феями и призраками.

Я долго разрывался между желанием немедленно покинуть ее и желанием остаться в ней навсегда.

Письмо Амендара Оранжийского сестре, где описывается его второе путешествие в Эстенцию

В моем детстве был короткий промежуток, когда отец относился ко мне по-доброму. Сегодня я вспоминаю то время.

Мне тринадцать лет. Отец просыпается в приподнятом настроении. Он входит ко мне в комнату, отдергивает шторы и впускает солнечный свет. Я настороженно наблюдаю за ним, не понимая, чем вызвана эта внезапная перемена в его настроении. Может, Виолетта ему что-то сказала?

– Одевайся, Аделина, – говорит отец и улыбается. – Сегодня я возьму тебя с собой в гавань.

С этими словами он уходит, напевая себе под нос.

Мое сердце замирает от волнения. Неужели это мне не снится? Я привыкла к тому, что в гавань отец всегда берет Виолетту. Там они смотрят на корабли. Сестра не возвращается из гавани без подарка. Я же всегда остаюсь дома.

Мне все еще не верится. Но потом, не желая сердить отца, я выскакиваю из постели и бегу к комоду выбирать одежду. Решаю надеть свое любимое кремово-синее платье из тамуранского шелка. Волосы закрываю тюрбаном из двух синих шелковых шарфов. Наверное, сегодня отец решил взять нас обеих. Тороплюсь в комнату Виолетты, ожидая найти ее одетой и готовой к поездке.

Виолетта по-прежнему в кровати. Когда я рассказываю ей о неожиданном отцовском предложении, она удивляется, затем на ее лице появляется тревога.

– Будь осторожна, – говорит мне сестра.

Но я настолько счастлива, что лишь улыбаюсь ей во весь рот. Наверное, ее предостережение вызвано обыкновенной завистью. Поспешно сбегаю вниз, начисто забыв о словах Виолетты.

День выдался солнечный. Я наслаждаюсь праздником красок. В гавань можно проехать и в нашей карете, но отец специально нанимает гондолу, чтобы покатать меня по каналу.

Гавань полна народу. Негоцианты следят за погрузкой своих товаров, давая указания помощникам. Тут же лотки, торгующие всякой всячиной. Торговцы наперебой зазывают прохожих. Под ногами взрослых путаются местные мальчишки и их собаки. Отец держит меня за руку! Я иду, смеюсь его шуткам и улыбаюсь тогда, когда он ждет от меня улыбки. Но глубоко внутри я встревожена. Внезапная доброта отца может так же внезапно закончиться. А пока все прекрасно и замечательно. Отец покупает нам по чашке замороженного молока, приправленного медом. Мы находим уютное местечко, садимся, лакомимся и смотрим за работой плотников и конопатчиков. Они строят новый корабль. Отец рассказывает мне разные интересные вещи о кораблях и о том, как строго королевские власти относятся к качеству судов. На каждом парусе, на каждом канате и прочих снастях обязательно имеются таблички с именами тех, кто их делал. Я мало что понимаю из его рассказов, но прервать отца не осмеливаюсь. Я привыкла, что перемены в отцовском настроении непредсказуемы, и тогда вместо замороженного молока с медом я получу поток брани и подзатыльники. Однако сегодня отца словно подменили. Постепенно я оказываюсь во власти его чар. Начинаю верить, что отец действительно изменил свое отношение ко мне.

Возможно, теперь все у нас пойдет по-другому. Наверное, прежде я вела себя как-то не так, а потом исправилась, и отец это сразу оценил.

Мы проводим в гавани целый день, а под вечер возвращаемся домой. Опять едем в гондоле по каналу, качаясь на волнах. Отец обнимает меня:

– Аделина, я знаю, кто ты на самом деле. Тебе нечего бояться.

Продолжаю улыбаться, хотя у меня тревожно замирает сердце. Как понимать его слова?

– Аделина, покажи мне свое умение. Я же знаю: внутри тебя должно быть что-то.

Смущенно смотрю на отца. Глупая улыбка так и приклеилась к моим губам. Когда я долго не отвечаю, ласковое выражение на отцовском лице начинает меркнуть.

– Ну давай, не мешкай, – уговаривает он меня. – Дитя мое, тебе нечего бояться. – Он понижает голос до шепота. – Покажи мне, что ты не просто мальфетто. Смелее!

До меня начинает доходить: отцовская доброта – лишь приманка, чтобы я показала ему свое дарование. Возможно, отец даже побился с кем-то об заклад, что я покажу свои необычные способности, а проспоривший ему заплатит. Улыбка на моих губах теперь дрожит вместе с сердцем. До сих пор отец действовал грубыми приказами и угрозами, но ничего не добился. Тогда, отложив кнут, взялся за пряник. Хочет поймать меня на доброту и участие. Младшая сестра оказалась прозорливее меня. Какая же я дура, что поверила в искренность отцовского поведения.

И все-таки я пытаюсь. Отчаянно пытаюсь сделать отцу приятное.

На следующий день все повторяется. Отец снова добр и внимателен. Он обращается со мной так, словно принимает за Виолетту. Сестра молчит, и я ей благодарна. Теперь я знаю, ради чего он все это устраивает. Однако я так изголодалась по человеческой доброте, что радуюсь крупицам отцовского внимания и каждый день отчаянно стараюсь показать что-нибудь необычное.

Ничего не получается.

Дней через десять у отца кончается терпение… В тот день мы едем с ним кататься. На обратном пути он зажимает мое лицо в ладонях и снова просит показать ему мои способности. И опять я ничего не могу. В карете устанавливается тягостное молчание. Отец отвернулся и смотрит в окно. Через какое-то время он вздыхает и едва слышно произносит:

– Все напрасно. Полная никчемность.

На следующее утро я лежу в постели, ожидая, когда отец снова войдет ко мне в комнату. Мне хочется поскорее увидеть его улыбающееся лицо. «Сегодня – мой день, – мысленно говорю я себе. – Сегодня у меня все получится». Я полна решимости показать отцу все, что я умею, и отблагодарить его за доброту этих дней. Пусть убедится, что и я могу приносить пользу нашей семье. Но отец не приходит. Когда я встаю, одеваюсь и спускаюсь вниз, отец подчеркнуто меня не замечает. Виолетта смотрит на меня из коридора. Коридор не так уж велик, но мне кажется, что она где-то очень далеко. Ее большие темные глаза полны жалости. Лицо сестры, как всегда, безупречно красиво. Я молча отворачиваюсь.

* * *

Две недели, отпущенные мне Тереном, истекли.

Можно оправдываться тем, что все эти дни я постоянно была на виду и не могла незаметно покинуть Двор Фортунаты. Возможно, я просто тянула время. Не знаю. Сама не понимаю своего поведения. Знаю только, что дальше тянуть нельзя. Терен ждет моего прихода. И еще я знаю, чтó будет, если я не появлюсь у него в самое ближайшее время.

Но сегодня я к нему точно не пойду. Вечером я вместе с остальными членами Общества Кинжала отправляюсь выполнять миссию.

Они задумали весьма дерзко напомнить королю о своем существовании.

Веснолуние – ежегодный праздник. Его с размахом отмечают по всей Кенеттре. Торжества продолжаются три вечера подряд: каждый вечер чествуется одна из лун. Каждый вечер в самой крупной гавани Эстенции устраивается пышный бал-маскарад. В полночь с шести кораблей пускают фейерверки. Раффаэле говорил, что зрелище это удивительно красиво.

Однако в нынешнем году Энцо и его соратники решили устроить фейерверк на своей манер: поджечь корабли раньше, чем оттуда в небо полетят снопы разноцветных огней. Это покажет силу Общества Кинжала и слабость королевской власти. В дерзкой вылазке буду участвовать и я.

– Город быстро превращается в пороховую бочку, – говорит мне Раффаэле.

Сегодня он нарядился в зеленые одежды, расшитые золотом. Лицо скрыто золотой полумаской. Скулы и брови сверкают под густыми слоями пудры.

– Если король вздумает сжечь нас у столба, наши соратники нас вызволят.

Раффаэле улыбается мне, но совсем не так, как на канале, когда он пел колыбельную. В его учтивой, заученной улыбке мелькает что-то хищное.

– Люди устали от слабого короля. Когда Энцо захватит трон, народ поддержит перемены.

Я слушаю, думая о своем. На мгновение я представляю себя в подобном положении: я больше не завишу от чужих капризов и прихотей. Наоборот, мне все кланяются и торопятся выполнить каждое повеление. Каково бы это было? Как бы я себя чувствовала, обладая такой властью?

Впервые я выхожу в Эстенцию вечером. Мы идем к каналу, что тянется параллельно улице. Там уже стоят заказанные гондолы. Консорты разделяются на стайки по несколько человек и усаживаются. Я занимаю место рядом с Раффаэле и еще двумя консортами. Деревянные сиденья поскрипывают. Легкая гондола дрожит, пуская круги по воде. Отчаливаем и движемся в сторону гавани. Я во весь глаз смотрю на вечерний город.

Никакие вечера не сравнятся по красоте с вечерами празднества Веснолуния. И наверное, ни один город так не преображается, как вечерняя Эстенция. Мы попадаем в волшебную страну света.

Фонарики освещают мосты, отчего вода под ними приобретает оранжево-золотистый цвет. Отовсюду слышится музыка и всплески смеха. Почти все в масках. Теплый вечер так и манит отдаться веселью. В небе висят три луны, образуя почти равносторонний треугольник. В воздухе пролетают балиры. Свет лун делает их крылья совершенно прозрачными. Эти громадные птицы до сих пор меня завораживают. Только в Эстенции я увидела их на столь близком расстоянии. Вытянутые тела балир, да еще на фоне лун, делают их похожими на сказочных драконов.

Вдали в гавани виднеются силуэты шести кораблей, с которых будут запускать фейерверки.

Мосты охраняются пешими и конными инквизиторами. Они единственные, кто сегодня не в карнавальных одеждах и без масок. Белые мундиры, расшитые золотом, – зловещее напоминание о действительности. Солдаты инквизиции сегодня повсюду. Возможно, праздничные толпы их не замечают, но я ощущаю напряжение, исходящее от этих «миротворцев». Прячу от них лицо. Раффаэле сказал, что город – это пороховая бочка. А сегодня мы намерены поднести к этой бочке зажженный фитиль.

К тому времени, когда мы прибываем в гавань, праздник в самом разгаре. Статуи ангелов и богов, окаймляющие площадь, с головы до ног убраны цветами. Несколько гуляк, уже успевших хорошо набраться, забрались на статуи, чтобы помахать веселящейся толпе. Я глубоко вдыхаю, ловя запахи океана, сладкой и пряной выпечки, жареной свинины и рыбы.

Раффаэле дожидается, пока наши спутники не покинут гондолу, затем изящно выходит сам и подает мне руку. Консорты приехали сюда не для отдыха и праздничных гуляний. Их тут уже ждут клиенты. Раффаэле берет меня за руку. Мы проходим еще несколько шагов. Раффаэле останавливается. Его тоже дожидается какая-то воздыхательница.

– Удачи, – говорит он, сжимая мою руку. – Если что, возвращайся через катакомбы. Пути ты знаешь.

Он уходит. Я одна. Вокруг – пестрая бурлящая толпа. Я оглядываюсь по сторонам. У меня колотится сердце. Я настолько привыкла повсюду ходить вместе с Раффаэле, что испытываю растерянность.

Но вскоре мне на талию ложится другая рука. Энцо.

Не знай я заранее, что мы встретимся, я бы его не узнала. Лицо и волосы Энцо скрыты хитроумной маской, превратившей молодого принца в лесного фэйра. На голове торчат сверкающие рога, а вместо волос – тонкие серебряные нити, переливающиеся на свету. Открыты лишь губы и глаза. Энцо придирчиво оглядывает мой сегодняшний наряд: тамуранский тюрбан, повязанный с особой тщательностью, платье из золотистого шелка и, конечно же, фарфоровую маску, скрывающую шрам на месте левого глаза. Губы принца изгибаются, и он произносит:

– Прекрасный сегодня вечер.

Он приветствует меня легким поклоном. Я молча улыбаюсь в ответ. Энцо целует меня в щеку и берет под руку. Меня обдает жаром.

Мы идем дальше. Принц держится на почтительном расстоянии, и все равно я чувствую тепло, исходящее от его тела. И не только тепло. От Энцо веет чем-то очень приятным и возбуждающим. Мысленно приказываю себе не забывать, зачем мы здесь. Чтобы успокоиться, я смотрю в сторону причалов.

Выходим туда, где звучит музыка и кружатся танцующие. Я замечаю консортов, танцующих со своими избранниками и избранницами. Место для танцев ярко освещено. Вокруг полно зевак. Барабаны отбивают страстный ритм. Им вторят страстные голоса струнных. Среди танцующих я вижу Раффаэле. Рядом с ним – богато одетая аристократка. Раффаэле и Энцо ни единым жестом не показывают, что знакомы, поскольку инквизиторы торчат даже здесь. Возле площадки застыли несколько всадников.

Энцо бросает на меня короткий взгляд, затем обнимает за талию. Он улыбается: тепло и искренне. Сегодня он совсем не похож на сурового Жнеца.

– Потанцуй со мной, – шепчет он.

«Не забывай: мы здесь не просто так, – мысленно твержу я себе. – Мы выполняем миссию». И все равно сердце приятно замирает. От его слов внутри что-то пробуждается. Если Энцо и заметил мое состояние, то не показывает вида… Однако он прижимается ко мне крепче, чем требует танец, и смотрит по-особому пристально. Это с ним впервые.

Танцующие образуют большой круг. К нам присоединяются новые участники. Минуты летят незаметно. Движения Энцо безупречны. Эта безупречность передается и мне. Я двигаюсь с таким же изяществом. Затем каждый из нас меняет партнеров. Такова особенность этого танца. Мои движения сразу теряют плавность. Мне это не нравится. Еще раз напоминаю себе, что пришла сюда не развлекаться. Наконец моим партнером снова становится Энцо. Вижу его улыбающиеся глаза. Мне хочется дотронуться до его лица. Это вполне достижимо и допустимо: ведь окружающие думают, что я его девушка. Провожу рукой по его маске. Смеюсь. Возможно, мне показалось, но глаза Энцо потеплели. Он не отталкивает мою руку. А может, я все себе придумываю? Энцо просто добросовестно играет свою роль.

Не сразу замечаю, что танец закончился. Вокруг нас партнеры обмениваются легкими поцелуями. Жест галантности. Такова традиция? Зрители аплодируют. Все это мне знакомо по Далии. Интересно, Энцо лишь отдает дань традиции? Или я для него что-то значу? Боги, ну и мысли у меня во время миссии!

Энцо улыбается и прижимает меня к себе. Наклоняется. Его маска скользит по моей щеке. «Не запачкает ли он мне щеку блестками?» – думаю я и закрываю глаз. Через мгновение его губы касаются моих. Прикосновение совсем легкое. Было – и нет.

Секунда, показавшаяся вечностью. Секунда, которую мне захотелось растянуть… нет, не на всю вечность. Хотя бы на пару минут. Меня обдает знакомой волной внутреннего жара. Ощущение столь же приятное, как купание в горячей воде холодным вечером.

Я отвечаю Энцо таким же коротким поцелуем. Вижу сверкающие красные нити в его глазах. А его губы по-прежнему пугающе близко.

Оркестр начинает играть новый танец, но Энцо берет меня под руку и уводит. Идем в сторону причалов, возле которых стоят шесть кораблей. До них совсем недалеко. У меня перехватывает дыхание. Я все еще смеюсь, вспоминая наш танец. Энцо тоже смеется. Его низкий, бархатный голос смешивается с моим. Раньше я не слышала, чтобы он смеялся. Мне нравится его смех: нежный и какой-то неуверенный, словно когда-то он смеялся очень часто, но те времена давно прошли. Рука Энцо как-то сама собой перемещается на мою талию. У меня покалывает губы. Даже если поведение Энцо – всего лишь маскировка, свою роль он играет очень убедительно.

Чем ближе к берегу, тем меньше гуляющих. В основном это такие же парочки, как мы, забредшие сюда полюбоваться триадой лун над горизонтом. Каждый корабль стоит у своего причала. Проходы туда охраняются инквизиторами. Длинные тени от прибрежных строений скрывают причалы из виду. На кораблях тускло светятся сигнальные фонари.

Моя сила бурлит, требуя выхода. Скоро, очень скоро Общество Кинжала увидит, какова я в настоящем деле. Где-то на крышах затаились соратники Энцо. Они ждут нашего сигнала.

Идем дальше. Здесь сумрачно и прохладно. Даже свет трех лун, казавшийся таким ярким, сейчас как будто померк. Энцо прижимает меня поближе и наклоняется к моему уху. Чувствую, он и сейчас улыбается.

– Первый причал, – шепчет он. – Следи за окрестностями.

В ответ я громко хихикаю, изображая влюбленную дурочку. Охранник-инквизитор у первого причала бросает на нас скучающий взгляд и отворачивается.

Продолжаем разыгрывать беспечную парочку, а сами неотступно приближаемся к причалу. Энцо безупречен в роли влюбленного парня. Для него это всего лишь роль, но держится он так естественно, что я густо краснею. Его рука на моей талии приятно согревает.

Я спотыкаюсь о камень и со смехом падаю в руки Энцо. Мы забрели достаточно далеко. До инквизиторов – несколько шагов. Один из двоих предостерегающе вскидывает руку, обтянутую белой перчаткой:

– Эй, дальше нельзя!

Энцо подходит к нему и кладет руку на плечо. Игра закончилась. Улыбающегося парня больше нет. Есть хищник. Жнец.

Инквизитор оторопело смотрит на руку Энцо, но сбросить ее не успевает. Глаза солдата округляются. Он испуган.

– Что там у тебя? – спрашивает второй инквизитор и вытаскивает меч.

Но не успевает он взмахнуть мечом, как тот исчезает у него из рук и падает на песок за десять шагов от хозяина. Это Микель постарался.

Второй инквизитор подбегает к Энцо. Тот и ему кладет руку на плечо. Рты обоих солдат широко открыты, но кричать они уже не могут.

Я знаю, чтó он сейчас делает с караульными. Расплавляет им внутренности. Эти солдаты – всего лишь помеха на пути к исполнению замысла. Но я не могу без ужаса смотреть на их побагровевшие, перекошенные болью лица. У одного горлом идет кровь.

– Начинай, – шепчет Энцо.

Хватаюсь за нити силы. В этот момент у обоих инквизиторов подгибаются колени, и они падают на доски настила. Создаю вокруг нас иллюзию пустого причала. Всякий посмотревший в эту сторону не увидит ни мертвых инквизиторов, ни нас с Энцо. Темнота внутри меня нарастает. Нарастает и страх. Их смешение приводит меня в странный экстаз. Поверх созданной иллюзии помещаю другую: двое инквизиторов в белых плащах стоят у входа на причал. Вблизи легко заметить, что фигуры инквизиторов созданы из дыма и воздуха, а их лица совершенно неживые. Однако издали мое творение смотрится вполне правдоподобно.

Издали все тихо и спокойно, как будто и не валяются рядом два трупа.

Меня раздирают противоречивые чувства. Я упиваюсь собственной силой и торжествующе улыбаюсь. Но в глубине души ужасаюсь хладнокровному убийству. Я могу управлять своей силой и в то же время чувствую полную беспомощность.

Энцо кивает мне. Я киваю в ответ, показываю, что готова. Он прыгает на причал. Из его рук вырывается пламя. Вижу другую фигуру в маске. Это Микель. Он взмахивает руками, и огонь перелетает на палубу первого корабля. Совсем рядом – ящики с фейерверками. Я прикрываю Энцо и Микеля. С берега кажется, что палуба пуста. Через несколько секунд оттуда слышатся крики ошеломленных матросов.

У меня дрожат руки. В мозгу мелькают картины гибели моего отца. Они несутся потоком, заслоняя созданные иллюзии. Неожиданно вижу улыбающийся призрак отца. Он стоит на причале и говорит: «Аделина, ты убийца. Рад, что ты наконец-то показываешь свою истинную суть».

Только его еще здесь не хватало! Мое внимание смещается, иллюзорный покров над трупами инквизиторов исчезает. Теперь они видны всем. Бегу ко второму причалу. Мозг оцепенел. Не могу прогнать из памяти лица убитых солдат. Мысленно приказываю себе: «Беги, не останавливайся! Иначе ты погубишь всю миссию». Перемещаю внимание на здания, выстроившиеся вдоль берега, и на инквизиторов, охраняющих другие причалы. Делаю глубокий вдох и призываю свою силу. Ее нити натягиваются, не желая подчиняться. Заставляю их повиноваться моей воле, а потом сплетаю вместе.

Вдоль стен домов мелькают силуэты бегущих. Иллюзорные члены Общества Кинжала в иллюзорных синих плащах. Инквизиторы на других причалах поднимают тревогу. Я и их окружаю призрачными фигурами, а сама несусь на второй причал. Мой страх нарастает, и это придает иллюзиям больше правдоподобия. Инквизиторы зовут на помощь, сражаясь с иллюзорными бойцами в синих плащах. Себя я окружила облаком-невидимкой. Вбегаю на второй причал и вижу, как на еще одном корабле вспыхивает пламя.

– Они же ненастоящие! – кричит какой-то инквизитор, когда его меч рассекает воздух.

Он велит своим товарищам прекратить сражение с тенями, но страх сильнее. Инквизиторы машут мечами, не понимая, почему их противники не падают.

– Я сказал: остановитесь! Найдите зачинщика, который…

Договорить ему не удается. Кто-то из наших бросается на инквизитора с проворством змеи, заламывает ему правую руку и ударяет мечом в грудь. Это уже не иллюзия. Это Данте. Несколько инквизиторов спохватываются и пытаются атаковать Паука, но скоростью движений он значительно превосходит их. Данте сам похож на призрака, и, когда я убираю с причала всех его «соратников», инквизиторам все еще кажется, что он там не один. Данте продолжает расправляться с инквизиторами. Последний, плюнув на королевскую присягу, стремительно улепетывает, однако от Данте не убежишь.

К этому времени на берегу замечают неладное. Раздаются отдельные крики. Еще через мгновение веселое празднество превращается в хаос.

Мы с Энцо бежим на третий причал, потом на четвертый. С берега, на подмогу караульным, торопятся другие инквизиторы. Энцо и Паук не щадят никого. Я уже не считаю трупы. Их слишком много.

Я снова оглядываю крыши ближайших зданий. На этот раз вижу настоящих членов Общества Кинжала, притаившихся за выступами и печными трубами. Плащи сапфирового цвета, маски, полностью закрывающие лицо. Пока я смотрю, кто-то поднимается, вскидывает лук и целится в инквизиторов. Это Джемма. Стрела слетает с тетивы, и вместе с ней атаковать врага летит стая воронов. Мои иллюзорные фигуры начинают таять. Стискиваю зубы и сосредоточиваюсь. Иллюзия усиливается. К моим призракам бегут инквизиторы.

Наши противники уже в пределах досягаемости стрел. Неожиданно один инквизитор взмывает в воздух, словно его тянут на невидимых канатах. Он поднимается на высоту крыш и камнем летит вниз, успевая испустить сдавленный крик. Еще через мгновение он мертв. Я вздрагиваю, и иллюзорный покров вздрагивает вместе со мной. Инквизитора в воздух подняла Лючента. Больше некому. С крыш летит дождь стрел, одна застревает в горле второго инквизитора.

«Торопись, Энцо», – мысленно подгоняю я принца. Пока его соратники умело и безжалостно расправляются с инквизиторами, я в отчаянии кусаю губы. Хочется поскорее убраться отсюда. Поворачиваюсь к кораблю возле первого причала.

Наконец вижу Энцо. Он тоже в плаще и маске. Появившись из темноты, он снова ныряет в темноту. Теперь и я могу убегать.

Данте хватает меня за руку, и мы несемся прочь. В лицо дует ветер. За считаные секунды мы проносимся по песку и прибрежной траве и оказываемся возле веранды какого-то кабачка, где совсем недавно люди пировали и веселились. Сейчас гуляющие с отчаянными криками разбегаются кто куда. Я отпускаю нити силы. Все иллюзии пропадают. Вокруг – непривычно пусто.

Через мгновение взрывается первый корабль.

Взрывная волна сбивает меня с ног. Земля дрожит. Вокруг – многоголосый ад. Я прикрываю ладонью единственный глаз, делаю щелочку и сквозь нее смотрю на пылающий корабль. В небо взлетают фейерверки. Им все равно, кто их запускает: человеческие руки или бездушное пламя. Зрелище жуткое и в то же время удивительно красивое. Огонь пожирает палубу корабля.

Грубые руки рывком поднимают меня с земли.

– Беги к Вестнику, – шипит мне Данте и исчезает в толпе.

Для его меча еще остались живые инквизиторы.

Я проталкиваюсь сквозь испуганную, очумевшую толпу, напоминаю себе последовательность действий. В конце площади разыскать Раффаэле. Он отведет в безопасное место. Сила, разлитая в воздухе, похожа на молнию. Я чувствую запах страха. Нити силы сверкают столь же ярко, как пылающий корабль. Вокруг – целый дождь нитей. Тьма внутри тянется к ним, но я загоняю ее обратно, хотя так и подмывает наполнить площадь иллюзорными чудовищами из преисподней. Вокруг столько силы, пропадающей зря. Пробую окружить себя облаком-невидимкой. Это еще хуже. На меня то и дело натыкаются бегущие люди, сбивая иллюзорный покров. Бросаю эту затею и дальше просто бегу.

Начинаю замечать, что вокруг меня далеко не все охвачены страхом. Есть немало тех, кто искренне радуется поджогу кораблей. Глядя на фейерверки и охваченный огнем причал, они вскидывают сжатые кулаки и улыбаются. Вспоминаю слова Раффаэле: «Пусть Ось Инквизиции увидит, что бывает, когда нас слишком долго обрекают на унижение». Рядом со мной кто-то открыто восхищается смелостью Молодой Элиты и аплодирует нам. «Такого замечательного Веснолуния мы еще не видели!»

Взрывается второй корабль, потом третий. Причалы расположены слишком близко, и огонь с гибнущего корабля перекидывается на соседний. За считаные минуты пламенем охвачены все причалы. Огонь подбирается к домам. Вокруг светло как днем. Над Эстенцией стоит желто-оранжевое зарево. Земля дрожит от потоков силы, устремившихся в небо. Взрывы, гудение пламени, людская разноголосица… Я и представить не могла такого размаха паники. В меня отовсюду вливаются черные ручейки и реки чужого страха.

Нужно поскорее отыскать Раффаэле. Я сворачиваю в переулок. Здесь потише. Я одна. Почти добралась до нужного места. Случайно ступаю в лужу. Мои изящные туфельки черпают холодную воду.

Перед лицом мелькает что-то белое.

Я не успеваю даже вскрикнуть. Чья-то рука хватает меня за горло и толкает к стене. Перед моим единственным глазом пляшут разноцветные пятна. Ощупью пытаюсь отбиться, как меня учил Энцо.

Мои жалкие попытки вызывают смех. Я замираю от леденящего ужаса: этот голос мне знаком. «Что-то белое» – инквизиторский плащ.

– Прекрасно. Чудесно. Замечательно. Ну, здравствуй, тамуранская красотка.

Терен!

Нет. Не здесь. Не сегодня.

От одного его взгляда моя сила рвется наружу. Я оскаливаю зубы. Из-за моей спины выскакивает красноглазый демон и с криком бросается на Терена. Замешательство инквизитора длится всего пару секунд, но и тогда он не выпускает моего горла. Чувствуется, он немало изумлен.

– Что я вижу? – усмехается он. – Никак со времени нашего последнего разговора ты стала непомерно дерзкой?

Только сейчас я замечаю в другой его руке заряженный арбалет.

– Еще один подобный трюк – и я убью твою сестру. Помнится, ты просила две недели. Я их тебе дал. – Его улыбка становится зловещей. – Ты так держишь слово?

– Простите, – бормочу я, не представляя, как мне вести с ним разговор. В мозгу проносятся сотни мыслей, и ни одной толковой. – Господин Санторо, пожалуйста, пощадите мою сестру. Я помнила, что мне нужно пойти к вам, но у меня не было возможности незаметно выбраться в город. Со мной постоянно занимаются. – Я оглядываюсь на главную площадь и ругаю себя за глупость. Зачем я свернула в этот переулок? – Если люди из Молодой Элиты увидят меня с вами, они меня убьют. Тогда вы не получите…

Мои слова не действуют на Терена. Я по-прежнему пригвождена к стене. У него железная хватка.

– В таком случае начинай говорить, и поживее, – требует он, придвигаясь почти вплотную. – Ты передо мной в долгу. Я жду сведений.

Я сглатываю ком в горле. Люди Энцо должны быть где-то поблизости. Они знали, что я пойду этим путем. Если я не приду в назначенное место, они начнут меня искать и… увидят, с кем я здесь стою.

Терен сильнее сжимает мое горло. Это уже больно. Я инстинктивно вскидываю руки. Терен щурит свои бесцветные глаза:

– Назови мне их имена.

– Я…

Любое мое слово навредит Энцо и его друзьям. Мой мозг лихорадочно ищет хоть какое-то компромиссное решение.

– Я видел, что ты явилась сюда с консортом Двора Фортунаты, – говорит Терен. – Он и прежде был с тобой. Скажи, этот консорт – из них?

Я отчаянно мотаю головой:

– Он всего лишь мой сопровождающий.

Терен недоверчиво смотрит на меня:

– Значит, всего лишь твой сопровождающий?

Из моего единственного глаза льются слезы. Только бы Раффаэле не пострадал.

– Да, сопровождающий.

Терен цокает языком. Какой отвратительный звук!

– Говори! Молчать – не в твоих интересах. Кстати, тебе знакомо имя некой госпожи Джеммы? Она ведь не просто так выступала на скачках. Что можешь сказать по этому поводу?

Тупо мотаю головой.

– Кто у них главный?

Нет, этого я ему не скажу.

– Я не знаю. Честное слово, не знаю.

Терен снова щурится. Поднимает арбалет. Стрела застывает напротив моего единственного глаза.

– Врешь.

– Я вам не вру, господин Санторо, – шепчу я одеревеневшим языком.

– Ты же знаешь: платить за твое вранье придется Виолетте. Не тебе. Твоей очаровательной сестренке. – Он наклоняется ближе и вкрадчиво спрашивает: – Хочешь узнать, чтó я с нею сделаю?

Терен шепчет жуткие вещи, которые он намерен проделать с моей сестрой. Я могу лишь плакать. Не знаю, как мне быть. Мысли перепутались. Виолетта. Неужели у него поднимется рука? Смотрю на площадь, где продолжается хаос. Где же он может ее прятать? Неужели в подземелье? Сила, как голодный зверь, набрасывается на мой страх, пожирает и требует выхода. Но выпустить ее сейчас было бы равносильно самоубийству.

– Прошу вас… – У меня кружится голова. – Я скажу вам все, что вы хотите знать. Дайте мне еще неделю. Пожалуйста. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Это повредит нам обоим. – Я вглядываюсь в переулок. – У меня больше нет времени. Они тоже здесь. Они не должны…

Глаза Терена вспыхивают. Он вскидывает голову. Я делаю то же самое. Вижу темный плащ, мелькнувший на крыше. По моей спине струится холодный пот. Энцо и его соратники! Они близко. Вот-вот они нас увидят. Терену некого позвать на подмогу. Инквизиторы пытаются справиться с хаосом на площади. Чувствую, он прикидывает, хватит ли ему времени, чтобы выбить из меня ответы здесь.

Мысленно я умоляю его отпустить меня.

Размышления заканчиваются. Терен хватает меня за воротник и отрывает от стены.

– Даю тебе еще три дня, – тихо произносит он. – Если опять вздумаешь мешкать, одну стрелу я пущу твоей сестре в шею, а другую – в затылок. И ее счастье, если с этого я начну, а не закончу этим. – Он улыбается, сверкая белыми ровными зубами. – Мы с тобой, Аделина, можем быть злейшими врагами или лучшими друзьями. Поняла?

Это все, что он успевает сказать. Я смотрю на крыши и вижу Данте. Его рука замерла на тетиве. Он внимательно следит за нами.

Снова вспышка, но теперь сапфирово-синяя. Терена сбивают с ног, заставляя разжать пальцы. Приваливаюсь к стене. Мелькают белые и синие сполохи. Терен отпихивает своего противника и проворно вскакивает на ноги. Оба смотрят друг на друга. В руке Энцо застыл кинжал.

– Жнец! – восклицает Терен, наставляя арбалет прямо на Энцо и вытаскивая меч. – Ты ведь всегда приходишь на выручку своим мальфетто?

Энцо выхватывает второй кинжал. Лезвия обоих становятся ярко-красными, затем раскаляются добела. Не дав Терену выстрелить, Энцо бросается на него, целя в глаза. Терен с потрясающей ловкостью уворачивается от смертельного удара. Взмахивает мечом, почти касаясь груди Энцо, затем отступает. Из рук принца вырывается пламя и скрывает обоих в огненной дымке. Сквозь этот ад я вижу, что противники скрестили оружие.

Удивительно, но огонь не обжигает Терена. Точнее, кожа чернеет и тут же становится прежней, гладкой, без намеков на шрамы. Разеваю рот. Как же так? Я хорошо знаю силу пламени Энцо. Совсем недавно он двоих инквизиторов сжег изнутри. А перед Тереном его огонь почему-то бессилен.

Как такое возможно? Я догадываюсь, но пока не решаюсь верить своей догадке.

– Уходи! – отрывисто бросает мне Энцо.

Поединок возобновляется. Удар за ударом. Сверху на Терена сыплются стрелы. Одна впивается инквизитору в плечо. Терен морщится от боли, затем спокойно вытаскивает стрелу и отшвыривает прочь. Через пару секунд рана затягивается. Остается лишь пятно засыхающей крови.

Терен – тоже из Молодой Элиты. Но не из Общества Кинжала.

Я пускаюсь бежать. На крыше вижу Люченту. Она целится в Терена из лука, выбирая удачный момент для стрельбы.

Меня опять хватают за руку. Я даже знаю кто.

Это Данте.

– Прикрой нас завесой невидимости, – велит он. – Пора уходить с гуляний.

От его голоса у меня по коже ползут мурашки. Чувствую: он видел больше, чем надо. И это уже опасно.

Вокруг не смолкают людские вопли. Кажется, инквизиторы опять начали хватать кого попало. Гавань полыхает чудовищным факелом. Выполняю приказ Данте и торопливо создаю облако-невидимку. Он ведет нас к ближайшему входу в катакомбы. Энцо исчез столь же внезапно, как и появился. У меня в ушах звенят слова Терена: «Даю тебе еще три дня».

Три дня.

Аделина Амотеру

Они были лучшими друзьями до тех пор, пока не узнали, что им суждено стать врагами.

Иногда правда разрушает быстрее, чем ложь.

Джедаро. Братья в огне

Я лежу на кровати в своей комнате.

Народ взбудоражен. С улиц доносятся крики. Одни требуют свержения короля и открыто поддерживают Молодую Элиту. Другие – за укрепление королевской власти и скорейшую расправу над бунтовщиками.

Несколько раз в комнату стучатся служанки: спросить, как я себя чувствую после минувшей ночи. Отвечаю, что очень устала, и снова ложусь. Заслышав шаги в коридоре, я сжимаюсь в комок. Вдруг это Данте? Вдруг он разгадал мое предательство и теперь идет меня убивать? Один раз слышу голос Энцо: он спрашивает служанку о моем самочувствии. Потом ко мне стучится Джемма. Уговаривает выйти. Я отказываюсь, сославшись все на ту же усталость. Лежу до тех пор, пока солнце не перемещается на другую сторону комнаты. В голове проносятся воспоминания о Виолетте, перемежаясь с угрозами Терена.

Он дал мне три дня. За это время я или расскажу Энцо и остальным всю правду, или окончательно их предам.

Вспоминаю, с какой легкостью исчезали раны на теле Терена, в том числе и страшная рваная рана, нанесенная стрелой Данте. Вот, оказывается, какой дар получил от кровавой лихорадки Главный Инквизитор. Тогда как же Терен, сам принадлежа к Молодой Элите, готов неумолимо истреблять своих собратьев и вообще всех мальфетто? Кручу эту мысль в голове, пытаюсь найти хоть какой-то смысл в его действиях и не нахожу. Зато теперь я понимаю, почему в день моей казни Энцо даже не пытался атаковать Терена. Уничтожение Главного Инквизитора вообще не значится в их замыслах. Следом вспоминаю, что и Энцо тоже убивал людей из Молодой Элиты, не оправдавших его ожиданий. Того же парня, умевшего вызывать дождь.

Мысли повергают меня в уныние. Если никто из Общества Кинжала не в состоянии расправиться с Тереном, какие шансы есть у меня?

Раффаэле – единственный, кому удается вытащить меня из потока тягостных раздумий. Он приходит под вечер. Стучится в дверь.

– Я знаю, что ты не спишь, – говорит он. – Вставай, одевайся и идем со мной.

Мне вдруг отчаянно хочется рассказать Раффаэле обо всем. Об угрозах Терена, о пленении моей сестры и о странной сделке. Не впервые мелькает мысль, что Раффаэле смог бы выступить посредником между мною и членами Общества Кинжала, убедить их в необходимости помочь мне спасти Виолетту. Мы могли бы разработать подробный план действий… Но всякий раз, подумав об этом, я начинаю колебаться. Общество Кинжала нацелено на захват трона. Спасение Виолетты из когтей инквизиции – серьезная и опасная затея. Так ли я нужна Обществу, чтобы ради помощи моей сестре они пошли на риск? И потом, я ведь и понятия не имею, где именно Терен держит Виолетту. Может случиться, что он убьет ее раньше, чем мы сумеем добраться к месту ее заточения.

Я встаю, одеваюсь, выхожу. Раффаэле оглядывает меня с ног до головы. Надеюсь, он не догадывается, почему меня качает из стороны в сторону и чем вызваны эти подъемы и спады силы.

– А что, время настало? – спрашиваю я.

– Да, время настало, – кивает он.

У меня сжимается горло. Я ведь так ждала этого дня. Но сейчас очень далека от радостного волнения.

– Знаю, минувшей ночью ты натерпелась страху. Но все позади, дорогая Аделинетта. Никто из наших ни в чем тебя не упрекнет.

Он думает, что на меня подействовали убийства инквизиторов и столкновение с Тереном. Раффаэле не знает, какие слова говорил мне Терен. Я молча киваю и опускаю взгляд.

Мы проходим по ставшим знакомыми коридорам, пересекаем внутренний двор и спускаемся в туннель. Всю дорогу молчим.

Наконец мы в пещере. Во второй раз вижу всех членов Общества Кинжала. Нет только Энцо. Его отсутствие вызывает у меня всплеск внутренней паники. Я успокаиваю себя, говоря, что его задержали неотложные дела или встречи. А что, если Терен дознался, ктó скрывается под маской Жнеца? Что, если Энцо уже схвачен инквизицией?

Раффаэле делает мне знак подойти. Я подхожу, останавливаюсь вблизи него. Остальные молча смотрят на меня. Джемма и Микель слегка улыбаются. Я отвечаю им улыбкой. Данте стоит на другом краю. Его взгляд суров и мрачен. Стараюсь не смотреть в ту сторону. Внутри поднимается тошнота. Опять вспоминаю слова Терена. О чем сейчас думает Данте? Что он видел? Я пытаюсь по лицам других угадать хоть что-то. Знают ли они о моем подневольном общении с Тереном?

Раффаэле подходит ко мне и протягивает аккуратный сверток. Это серебряная маска и темно-синий плащ, завернутые в тонкую белую материю. Я молча беру сверток и торжественно прижимаю к груди. Пока они еще ничего не знают.

У меня заметно дрожат руки, но сердце ликует. Это ведь моя серебряная маска, мой синий плащ. Я вступаю в Общество Кинжала и становлюсь полноправным членом. Одной из них. Впервые в жизни меня принимают такой, какая я есть.

Ликование быстро сменяется ужасом.

– Повторяй за мной! – велит Раффаэле.

Молча киваю. В горле пересохло. Эхо тоже повторяет слова клятвы.

– Я, Аделина Амотеру…

Ты же знаешь: платить за твое вранье придется Виолетте. Не тебе. Твоей очаровательной сестренке.

– Клянусь служить Обществу Кинжала, клянусь внушать страх сердцам тех, кто ныне правит Кенеттрой…

Я вам скажу все, что вы хотите знать. Дайте мне еще неделю. Пожалуйста.

– Клянусь любой ценой, включая собственную жизнь, вернуть принадлежащее нам и клянусь сделать так, чтобы сила нашей Молодой Элиты стала известна каждому мужчине, женщине и ребенку.

Даю тебе еще три дня. Если опять вздумаешь мешкать, одну стрелу я пущу твоей сестре в шею, а другую – в затылок.

– Если же я нарушу свою клятву, пусть кинжал возьмет от меня то, что я взял от кинжала.

Я повторяю за ним. Внутри меня бурлит тьма. Если же я нарушу свою клятву, пусть кинжал возьмет от меня то, что я взял от кинжала.

Раффаэле наклоняет голову:

– Добро пожаловать в Общество Кинжала… Белая Волчица, – с улыбкой добавляет он.

* * *

Через несколько часов я в сопровождении Джеммы снова отправляюсь в пещеру. Теперь на мне нарядное красное платье. Остальные уже там. Помимо членов Общества Кинжала, я вижу незнакомых, богато одетых людей. Кто они? Скореее всего, покровители Общества. Вокруг них вьются консорты Двора Фортунаты. Все члены Общества в парадной одежде кенеттранцев. Они сидят на мягких диванах в подземной гостиной. На подносах разложен охлажденный виноград и вино с пряностями, но к угощению никто не притрагивается. Идет оживленная беседа с покровителями. Настроение у всех приподнятое. Похоже, собравшиеся что-то празднуют. Но что? Достижение цели, к которой так долго шли? Праздничную обстановку нарушает вид старинных урн вдоль стен. Все говорят негромко, но возбужденно. Мне это напоминает цветной сон. Картина совершенно нереальна. А не так уж далеко отсюда высится вполне реальная Башня инквизиции.

Как бы найти предлог, чтобы покинуть это празднество?

Среди собравшихся вижу Энцо. Раффаэле почему-то нет. Возможно, он не посещает такие встречи, а может, занят. Пытаюсь объяснить себе его отсутствие.

Джемма трогает меня за рукав, улыбается и ведет знакомить с гостями. На меня бросают любопытные взгляды. Из собравшихся я знаю только хозяйку Двора Фортунаты. Сегодня на ней роскошное платье из голубого шелка, расшитого золотом.

– Это наши покровители из числа знати, – шепотом поясняет Джемма, когда мы садимся на диван. – Им не терпится познакомиться с тобой.

Итак, здесь собрались те, кто поддерживает Энцо и хочет видеть его королем Кенеттры. Джемма чувствует себя непринужденно. Она представляет меня гостям, не забыв показать своего отца. Я тоже улыбаюсь, стараясь быть учтивой. В глазах собравшихся вижу неподдельный интерес. Украдкой поглядываю на Энцо. Он сидит на другом диване, положив ноги на низкий столик. Лицо скрыто полумаской, в руке – бокал вина. Он тоже бросает на меня быстрый взгляд и возвращается к разговору.

– Я слышал, что король не решится отменить Турнир Бурь, – обращается к Энцо кто-то из покровителей. – Это сделало бы его посмешищем в глазах народа и показало бы его слабость. Они с королевой вынуждены поддерживать традицию.

– Здесь мы и загоним их в угол, – отзывается другой гость.

– А ваша создательница иллюзий смогла бы провести нас во дворец? – спрашивает третий.

Глаза спросившего мельком останавливаются на мне, вызывая у меня всплеск беспокойства.

– Народ вполне созрел для переворота, – продолжает этот гость. – Особенно после вчерашнего зрелища. Мы могли бы осуществить задуманное еще до Турнира Бурь. Даже сегодня ночью.

Энцо качает головой:

– Только вы не застали бы моей сестры рядом с королем. Их покои находятся в противоположных концах дворца. Аделина пока не обладает умением долго удерживать иллюзии в помещениях со множеством коридоров и переходов. Турнир – наш лучший шанс.

Собравшиеся разочарованно переговариваются. Микель пытается шуткой разрядить обстановку.

– Если бы я умел перемещать живых существ на большие расстояния, то тут же отправился бы во дворец, поднял королевскую чету в воздух и сбросил со скалы.

Шутка вызывает сдержанный смех.

Лючента сидит, наматывая на палец свои светлые локоны. Услышав шутку Микеля, она округляет глаза и заявляет:

– А я предлагаю нам всем забыть о спасении этой прóклятой богами страны. Сядем на корабли и поплывем в Бельдан. Там мы будем жить как короли. В Небесных землях мальфетто почитают. Не то что здесь.

Снова смех, на этот раз громче. Микель повторяет последнюю фразу, передразнивая бельданский акцент Люченты.

Я отстраненно смотрю на это празднество, хотя и пытаюсь разыгрывать интерес.

– Когда-нибудь у него получится, – шепчет мне Джемма, и я поворачиваюсь к ней. Наверное, она думает, что меня смущает тема разговора. – Я про Микеля, – добавляет она. – Он додумается, как это сделать. Микель считает, что для этого нужно получить доступ к силе чужой души.

К силе чужой души. Что Микель сказал бы о силе моей души, сумей он туда проникнуть?

Разговор снова возвращается ко мне.

– А она сможет устроить прочные и правдоподобные иллюзии во время Турнира Бурь? – спрашивают Энцо.

– Да, ваше высочество, сможет ли она успешно выполнить свою часть миссии?

– Ваше высочество, мы хотим увидеть ее способности.

– Аделина! – окликает меня Энцо, глядя в мою сторону.

Все собравшиеся смотрят на меня.

– Да, ваше высочество, – отвечаю я, застигнутая врасплох просьбами гостей.

– Создай нам иллюзию человека.

Я бы предпочла вернуться в свою комнату, но вынуждена подчиниться просьбе Энцо. Сосредоточиваюсь на внутренней тьме. Постепенно в воздухе появляется лицо, напоминающее Энцо. Те же глаза, нос и рот, те же волосы. Добавляю тонкий шрам на шее. Знать удивленно перешептывается. Я не в восторге от собственной иллюзии: не проработаны мелкие подробности, глаза остекленевшие, не как у живого человека. Да и кожа получилась так себе. В нескольких местах она просвечивает. На близком расстоянии такую иллюзию сразу бы распознали. А издали созданное мною лицо вполне могут принять за настоящее. Удерживаю иллюзию еще некоторое время, затем рассеиваю.

Энцо улыбается мне:

– На Турнире Бурь король и королева всегда объявляют о начале скачек, а потом с близкого расстояния наблюдают за состязаниями. Твоя задача – сделать так, чтобы никто не увидел Джемму и ее коня. Ты сможешь удерживать иллюзию, пока Джемма доскачет до балкона и нанесет удар по королевской чете?

Теперь все знают, что я включена в завершающую миссию Общества Кинжала и мне отведена очень важная роль. Сердце замирает от волнения, но тут же болезненно сжимается. Я вспоминаю слова Терена.

– Да, смогу.

Мой ответ вызывает оживленные восклицания гостей. Энцо благосклонно улыбается и чокается с ними. Но даже здесь, в надежном подземелье, среди соратников и сторонников, с его лица не сходит настороженность. Что-то не позволяет наследному принцу целиком отдаться праздничному настроению.

Я снова размышляю, способен ли Энцо что-то заподозрить. Хвала богам, здесь нет Раффаэле. Он бы сразу заметил перепады моей силы. Должно быть, у Раффаэле сегодня посетитель. Пряное вино несколько заглушает мою тревогу, и, когда мне предлагают еще бокал, я не отказываюсь.

– А вы сегодня не слишком расположены к веселью, – говорю я Энцо, пока на нас не обращают внимания и можно перекинуться несколькими фразами.

Энцо задумывается над моими словами и вдруг спрашивает:

– А тебе здесь весело, дорогая Аделинетта?

У меня замирает сердце. До сих пор Аделинеттой меня называл только Раффаэле. В устах Энцо это имя звучит очень страстно. Я не знаю, как ему ответить. Возможно, принц и не ждет моего ответа, потому что кивком указывает на полный бокал в моей руке и говорит:

– Будь осторожна. Это крепкое вино.

Он прав. Вино делает меня смелее, помогает забыть о предстоящем визите к Терену.

– Я Белая Волчица. Вполне выдержу второй бокал.

Энцо удивленно кривит губы. Меня тянет к нему. Чувствую, как по телу разливается жаркая волна. Как я расскажу ему о Терене? Энцо оглядывает собравшихся, затем поднимает бокал. Гости тут же следуют его примеру.

– За Белую Волчицу! – говорит он, глядя на меня. – И за начало новой эпохи.

Я отхлебываю глоток вина.

– А ведь он тебе нравится, – шепчет мне Джемма, слегка толкая меня под ребра.

Я вздрагиваю и отвечаю ей таким же толчком.

– Не так громко, – шиплю я.

Джемма хихикает, как маленькая, затем вдруг сбрасывает туфли и вскакивает на диван. У меня перехватывает дыхание, но я продолжаю улыбаться. Она привыкла резвиться. И в детстве никто не ломал ей пальцев.

Энцо смотрит на нее. Джемма стоит со скрещенными руками.

– Жнец, я упражняюсь, – заявляет она. – Гляди!

Джемма прищуривает глаза и указывает на Энцо. Я с любопытством смотрю, чтó будет дальше.

– Эй! – командует она. – Принеси мне ломтик дыни.

Энцо изумленно морщит лоб, потом отвечает:

– Нет.

Гости покатываются со смеху. Отец Джеммы благосклонно улыбается.

Джемма смеется вместе со всеми, затем плюхается на диван.

– Подожди, это еще не конец, – говорит она. – Мужчины не многим сложнее животных. Я научусь.

Энцо тоже смеется. Выходка Джеммы на короткое время вывела его из напряжения.

– Я в этом не сомневаюсь, моя Похитительница Звезд, – говорит он.

Джемма сияет, ловя одобрительные возгласы соратников и гостей. Я смотрю на нее, на ее смеющегося отца и стараюсь не поддаваться зависти.

Одна из девушек-консортов хлопает в ладоши и объявляет:

– Давайте поиграем!

Каждый получает по широкому золотому ожерелью. Я впервые слышу о такой игре, но собравшимся она хорошо знакома, поскольку предложение с жаром принимается. Заметив мой недоумевающий взгляд, девушка поясняет:

– Надень свое ожерелье на шею того, кто больше всех тебе нравится. На чьей шее окажется больше ожерелий, тот и выиграл.

Собравшиеся играют с детским азартом. Джемма пытается завладеть чужими ожерельями и повесить себе на шею. Но Лючента вызывает ветер, и все они взлетают в воздух, а Джемма падает на диван. Знать хлопает в ладоши, восхищается дарованиями членов Общества Кинжала и выражает уверенность, что во время Турнира Бурь все это послужит серьезному делу. Несколько консортов набрасывают ожерелья на шею Микеля. Архитектор улыбается во весь рот. Даже вечно хмурый Данте позволяет хорошенькой девчонке надеть ему ожерелье и обнимает ее за талию.

Джемма отдает свое ожерелье мне. Второе я получаю от консорта. Я краснею и смеюсь. Мне это приятно. Энцо наблюдает за нами. Похоже, игра его не увлекает. Он рассеянно вертит на пальце свое ожерелье. Какие мысли одолевают наследного принца?

– Решайтесь, ваше высочество, – подзадоривает его Микель, набравший три ожерелья. – Или, кроме вас самих, вам никто не нравится?

Вопрос вызывает новый взрыв хохота. Энцо лишь слегка улыбается и подбрасывает свое ожерелье в воздух:

– Лови!

Микель взмахивает рукой. Ожерелье исчезает и тут же появляется у него на руке. Он с победным видом надевает трофей на шею. Консорты наперебой предлагают Энцо свои ожерелья, но принц отказывается и продолжает наблюдать. Никогда не думала, что можно так увлеченно играть в столь глупую игру.

В другое время я бы, наверное, тоже беззаботно хохотала вместе со всеми. Но не сейчас. Никто из присутствующих и не догадывается, какие мысли проносятся в моем мозгу. Как мне вести себя с Тереном? Как пробраться в подземелье Башни инквизиции и спасти Виолетту? И как предать тех, кто только что принял меня в свои ряды?

Я ерзаю по дивану. Никто, кроме Энцо, этого не замечает. Он внимательно смотрит на меня. Я отставляю недопитый бокал с вином, делаю глубокий вдох, но легче мне не становится. Тьма бурлит во мне, лихорадочно пожирая мой страх. Мне тяжело находиться на этом празднике.

Энцо вдруг поднимается и идет ко мне, протягивает руку, помогая встать. Я встаю. Ноги плохо меня держат, и я приваливаюсь к его плечу. На нас смотрят.

– Аделина, ты никак выпила лишнего? – спрашивает Джемма.

Я пытаюсь ей ответить, но перед глазами все плывет. Энцо обнимает меня за талию и уводит.

– Веселитесь пока без меня, – говорит он. – Скоро вернусь. – Энцо наклоняется ко мне. – Тебе надо отдохнуть.

Я не спорю. Мы выходим в туннель. Постепенно шум за спиной смолкает. Я медленно прихожу в себя. Тьма внутри отступает. Теперь вместо нее я ощущаю биение сердца Энцо. Его рука горяча. У меня подгибаются колени, но Энцо держит крепко, не давая спотыкаться. Моя голова клонится ему на плечо, однако плечо гораздо выше, и я утыкаюсь ему куда-то в подмышку.

– Наверное, я еще не до конца оправилась после вчерашнего, – бормочу я, пытаясь придумать убедительное оправдание.

– Не извиняйся. Терен не из тех, с кем можно легко справиться.

Во мне снова просыпается любопытство, а выпитое вино придает смелости.

– Ваш огонь не причинил ему вреда. И стрелы тоже. Вы… и раньше знали об этом?

Энцо отвечает не сразу. Может, я задала неуместный вопрос?

– Я знаю Терена… с детства. – Энцо говорит так, словно Терен ему чем-то симпатичен. – Терен – единственный, кого не в состоянии почувствовать Раффаэле.

Раффаэле. Я почти забыла о нем!

– А почему Раффаэле нет на празднике?

– Хозяйка меня уведомила, что Раффаэле позвали в дом одного из его… посетителей. Должен скоро вернуться.

За произнесенными словами слышу другие: «Он уже должен был вернуться». Стремительно отгоняю тревожные мысли.

Мы достигаем стены и выходим во двор с фонтанами. Моросит дождь. Воздух довольно холодный. Дурнота прошла, и я снова могу идти сама. Дождь мне даже нравится. Энцо терпеливо ждет. Я задираю голову, потом закрываю глаз. Дождь охлаждает мои чувства. Подол платья намокает от влажной травы.

– Мне лучше, – говорю я.

Отчасти это правда.

Энцо оглядывает двор, где от дождя все стало сверкающим. Я чувствую, что принц не перестает думать о своем. Поворачивается ко мне. Кажется, хочет спросить о причинах моей тревоги. Догадывается, что дело тут не только в душном подземелье и выпитом крепком вине. Но Энцо молчит. Если я тебе расскажу, как после этого ты будешь относиться ко мне?

Энцо молча смотрит на меня. Свет фонарей на стенах окружает его ореолом влажного золотистого света, а капельки на мокрых волосах блестят радужными россыпями. Раффаэле красив, но у Энцо совсем другая красота: темная, неистовая, тревожащая, даже угрожающая. И вместе с тем я ощущаю в нем нежность и возрастающее желание. В его глазах что-то мелькает.

Выпитое вино делает меня еще смелее. Я сдергиваю со своей шеи ожерелье и надеваю на шею Энцо. Для этого мне приходится встать на цыпочки. Руки касаются его темно-красных волос и шеи. Опасаюсь, что Энцо меня оттолкнет. Нет, не отталкивает. Его глаза – как два темных озерца, испещренные красными линиями. Они удивительно живые и подвижные, полные чувств и откровенного желания. Я вдруг понимаю, какое внимание к себе пробудила. Снова встаю на цыпочки, берусь за низ ожерелья и притягиваю губы Энцо к своим.

На секунду я замираю, голова слегка кружится, но смелость не оставляет меня. Энцо тоже неподвижен. К моему удивлению и досаде, поцелуй не наполняет мое тело нестерпимым жаром. Короткий поцелуй на берегу был полон огня. Что с ним сегодня? Потом догадываюсь: страх. Страх не позволяет Энцо выпустить свою силу. Эта мысль возвращает меня в реальность, и я сознаю всю глупость своего поведения. Наш вчерашний поцелуй был вызван необходимостью. Мы играли во влюбленную парочку. Но это было вчера.

Внезапно я трезвею и отстраняюсь от Энцо. Капли дождя на лице из приятно-прохладных стали противно-стылыми. Нельзя так глупо себя вести. Я устала от потока мыслей, захлестывающих мозг. И слишком смущена, чтобы смотреть Энцо в глаза. Самое правильное сейчас – просто уйти.

Рука в перчатке касается моего затылка. Энцо не хочет, чтобы я уходила. Я останавливаюсь. Дрожу, сама не зная отчего. Дождь блестит на его ресницах. Вторая рука Энцо нежно приподнимает мой подбородок. Еще через мгновение его губы снова касаются моих. Энцо начинает меня целовать. Целовать по-настоящему. Каждый новый его поцелуй горячее предыдущего.

Вот теперь жар разливается у меня по всему телу, наполняя каждую клеточку. От внутреннего огня перехватывает дыхание. Я пытаюсь дышать ртом. Энцо перестает меня целовать. Рука, что поддерживала мне подбородок, опускается чуть ниже. Он осторожно гладит мне шею. Чувствуется, свои смертоносные способности Энцо держит в узде, но я все равно ощущаю громадную силу. Она рвется на поверхность. Энцо прижимает меня к мокрой стене и сам прижимается ко мне. У меня исчезают все мысли. Я встаю на цыпочки и обнимаю его за шею. Жнец – его доспехи. Его защита от внешнего мира. Сейчас Энцо без доспехов. Он просто человек.

Он снова принимается меня целовать. Я ничего не соображаю. Рука тянется к его шее, скользит ниже, к ключице и оливково-коричневому плечу. Я нащупываю шрам и провожу по нему. Энцо отводит мою руку и крепко прижимает к стене над моей головой. Теперь он целует мне шею. Каждый поцелуй отзывается жаркой волной. Но до пальцев ног она не доходит. Пальцы в промокших туфлях коченеют. Наверное, я сейчас упаду. Энцо крепко держит меня, не давая упасть. Дождь прибивает к ногам насквозь промокшую кромку платья, и теперь холодные струйки текут по моим щиколоткам. Я думаю о его руках. О мягкой коже перчаток. Новая волна огня. У меня пылают губы, и дождевые капельки, падающие на них, кажутся льдинками. Мне нравится это сочетание жара и холода. Мое дыхание превращается в струйки пара. В пальцы ног впиваются сотни крошечных иголочек. Совершенно не могу думать. Хуже того, я теряю власть над собой и своей силой. Нити силы тянутся из моей груди прямо к сердцу Энцо и сплетаются с его нитями.

Это опасно. Последний островок разума шлет мне отчаянные предупреждения. Я втягиваю нити силы обратно.

– Остановитесь, – шепчу я, отталкивая Энцо.

Он послушно отстраняется и убирает свой жар. Мое сердце чувствует прохладу. Вид у Энцо смущенный, словно он не помнит, чтó происходило с ним в эти минуты. Его глаза скользят по моему лицу. Ко мне возвращается способность думать, а с нею – поток мрачных мыслей. Ноги слабеют. Меня подташнивает. По коже бегут мурашки. Что же пыталась сделать моя темная сила? Я и сейчас чувствую остатки темных нитей. Они не до конца успокоились. Им хочется снова потянуться к Энцо и опутать его.

– Мне еще нет семнадцати, – говорю я. – Я не могу… сами понимаете.

– Конечно. – Энцо кивает. – Не будем гневить богов.

Кажется, он снова меня узнал. С кем же он тогда целовался? Выражение его лица меня озадачивает. Энцо слегка и даже виновато улыбается.

Он ведет меня по двору, потом по коридорам. Мы идем молча. Мое сердце бьется в такт шагам. Подходим к дверям моей комнаты. Энцо не делает попыток войти. Вежливо кланяется и желает мне спокойной ночи, после чего сразу уходит. Я смотрю ему вслед. Когда он скрывается за углом, я толкаю дверь и вхожу к себе.

В комнате темно. Только на стеклах слабые отсветы дворовых фонарей. Ветер раскачивает их, отчего по стенам двигаются призрачные тени. Я прислоняюсь к двери и стою, вспоминая наши поцелуи. Мои щеки и сейчас еще красные. Минуты тянутся еле-еле. Неужели я гладила ему щеки, шею и даже плечо? Неужели моя сила была столь необузданной, что норовила поглотить Энцо?

Я должна ему рассказать.

Я теперь полноправный член Общества Кинжала. Правила Общества обязывают рассказывать соратникам все. Энцо поделился со мной очень важными сведениями. Оказывается, он давно знает Терена. Следовательно, и я не должна таиться. Нужно немедленно отыскать Энцо и открыться ему. Думаю, он поймет, что у меня не было иного выхода, кроме как принять условия инквизитора.

Я открываю дверь и снова выхожу в коридор. Второго такого шанса мне не представится.

К этому времени уже совсем стемнело. В коридорах неярко горят свечи. Дождь монотонно стучит по крышам. Я быстро пересекаю двор, спускаюсь в туннель. Издали доносится гул разговоров и всплески смеха. Празднество продолжается. Гости не думают расходиться. Судя по голосам, они уже изрядно захмелели. У меня дрожат руки, но я продолжаю путь.

Вот я уже совсем близко. Останавливаюсь за колонной. Замечаю Энцо. При виде его у меня начинает снова колотиться сердце. Я одна из них. Они мои друзья и союзники. Они имеют право знать.

Собираюсь выйти в полосу света и… останавливаюсь. Вижу, что Данте отвел Энцо в сторону. Они обмениваются несколькими словами, затем Данте кивком указывает на выход. Оба идут в мою сторону. О чем Данте собрался говорить с принцем? Я напрягаюсь всем телом. Сейчас они меня увидят. Мне вовсе не хочется встречаться с Данте. Возможно, мною движет страх, но есть и любопытство. Я отступаю в тень и окружаю себя облаком-невидимкой. Иллюзия пустого туннеля. Я смешалась с тенями от стены и колонны. Замираю.

О чем они говорят? Рядом совсем некстати появляется призрак моего отца. Его изуродованная грудь тяжело вздымается. Рот искривлен в зловещей улыбке. Призрачной рукой отец касается моего плеча и указывает на приближающихся Энцо и Данте. «Видишь? – спрашивает он, и у меня холодеет внутри. – Давай послушаем, чтó твой враг станет говорить тому, в кого ты влюбилась».

Я стараюсь не замечать отцовского голоса. Вскоре Энцо и Данте останавливаются в десяти шагах от меня. Теперь мне слышно каждое слово. Они говорят обо мне.

Аделина Амотеру

И тогда Моритас восстала из преисподней. Глаза ее были полны такой ярости, что все видевшие ее падали на колени и с рыданиями умоляли пощадить их. Но у Моритас не было желания щадить кого-либо. Она воззвала к земле, земля задрожала, и окрестные горы погребли селение под камнями и пеплом.

Рассказ о разрушении острова Тиза, поведанный капитаном Иказаром Теруном

Мое сердце гулко колотится. Его удары отдаются в ребра. Боги, сделайте так, чтобы Энцо и Данте ничего не услышали.

– …достаточно того, что ее опознали, – говорит Данте. Звук его голоса мгновенно наполняет меня гневом. Сразу вспоминаю его неоднократные угрозы, сопровождавшие мое обучение. – Ее не только опознали. Я видел, что они разговаривали. – Он хмурится и спрашивает: – Она не рассказала тебе, о чем они беседовали с Главным Инквизитором?

– Я бы не назвал это беседой. Терен захватил ее врасплох, да еще пригвоздил к стене. Но она и в этом положении пыталась отбиться.

– Я видел, что она не только отбивалась. Они с Тереном о чем-то говорили. Причем долго. Кстати, где она сейчас?

– Отдыхает.

Данте ждет более подробного ответа. Энцо молчит, и это лишь распаляет Паука.

– Помнится, ты убивал наших за меньшие прегрешения, когда это становилось опасным для Общества Кинжала.

Энцо продолжает молчать. Такое ощущение, что ему напомнили то, о чем он предпочел бы забыть. Я сцепляю пальцы.

– Само ее присутствие здесь ставит нас под удар, – продолжает Данте. – До Турнира Бурь – считаные дни. Нельзя, чтобы Аделину снова опознали.

– Она наша единственная возможность подобраться вплотную к королевской чете.

– А ты не думал, что она может провалить всю миссию? Королевский указ, запрещающий мальфетто участвовать в скачках, почему-то огласили именно в тот день, когда Аделина ослушалась твоего приказа и отправилась на скачки. Не слишком ли странное совпадение?

– Если бы она захотела нас выдать, весь Двор Фортунаты был бы уже наводнен солдатами инквизиции. – Энцо закладывает руки за спину. – Как видишь, этого не случилось.

– Это все, что ты можешь сказать… ваше высочество? – угрюмо спрашивает Данте.

– Что ты предлагаешь?

Чувствуется, Энцо тяготит их разговор.

– Я видел, как ты уводил ее с празднества. И все наши заподозрили: что-то тут не так. Я тебя знаю не первый год и научился читать по твоему лицу.

– Читай. Ты ничего на нем не увидишь. Аделине просто стало плохо от крепкого вина. Я вывел ее на воздух. Там она почувствовала себя лучше. Потом она пошла к себе, а я вернулся сюда. Что еще?

– А то, что она напоминает тебе Дафну. Скажешь, нет? Такое же тамуранское личико.

Иллюзорный покров не мешает мне чувствовать гнев, закипающий в сердце Энцо. Гнев ищет выхода. Я зажимаю рот, чтобы случайно не вскрикнуть. Мое сердце бьется еще тревожнее.

– Ты подходишь к опасной черте, – тихо говорит Энцо.

Данте сопит, морщит лоб. Потом у него резко меняется голос. Оттуда исчезают задиристость и презрительность, сменяясь участливостью и искренней заботой.

– Ты же знаешь, Энцо: мы все любили Дафну. Она была лучшей из всех немальфетто, каких я знал. И вообще я ей обязан жизнью. Это она выходила меня, иначе я бы попросту сдох. Думаешь, я не видел, как ты под разными предлогами исчезал, чтобы встретиться с ней? Думаешь, мы не знали, что ты хочешь на ней жениться?

На ней жениться…

Голос Данте становится совсем тихим.

– Думаешь, я не оплакивал ее смерть наравне с тобой? Мне тогда хотелось голыми руками разорвать глотку всем инквизиторам Эстенции.

Энцо, с каменным лицом, молча слушает. Он загородился от Данте, и мне тоже не пробиться через эти стены. Мысли мешают мне удерживать иллюзию невидимости. Но не думать я тоже не могу. Энцо, почему же ты не назовешь его вруном? Потому что Данте говорит правду. Теперь понятно, почему Энцо часто смотрит на меня так, словно я другой человек. Он видит во мне… другую. Девушку, чью жизнь, скорее всего, оборвали инквизиторы. Девушку, которую он любил и любит до сих пор.

У Данте новый всплеск гнева.

– Аделина – совсем не Дафна. Согласен, в ней есть огонь, и лицом они похожи, если не брать в расчет ее отметину. Но в остальном они совершенно разные люди. Пойми это, Жнец. Если Дафне мы все доверяли, этой новой девчонке доверять никто не торопится. Самое большее, мы ее терпим. – Данте умолкает и поднимает два пальца. – Во-первых, она посмела нарушить твои распоряжения. Во-вторых, была замечена за беседой с врагом. Ты убивал и за меньшие провинности. Но ей ты даешь преимущества, в которых отказываешь другим. Рядом с ней ты размягчаешься. Сам знаешь, как я не люблю, когда мне приказывают. Однако я выполняю твои приказы. Так каково мне подчиняться и видеть, что ты буквально таешь перед девчонкой, напоминающей тебе твою прежнюю любовь?

Одного взгляда Энцо достаточно, чтобы Данте пошел на попятную.

– Я прекрасно знаю, кем является Аделина, – тихо говорит принц. – И кем она не является, я тоже знаю.

– Получается, не знаешь, если твое высочество втрескался в нее!

– Мои личные дела тебя не касаются.

– Касаются, если она отвлекает тебя от наших целей.

Энцо щурится.

– Она для меня – ничто, – говорит он, небрежно прищелкивая пальцами. – Новый член нашего Общества, и только. Часть наших замыслов.

Ледяной тон его слов бьет меня наотмашь. Новый член нашего Общества, и только. Энцо полоснул мне по сердцу.

Данте хмыкает:

– Если это так, тебе стоит прислушаться к совету твоего соратника.

– Что ты предлагаешь?

– Даю тебе честное слово: я буду ее терпеть, пока ее терпишь ты. Распоряжайся ею, как пожелаешь. Но когда ты окажешься на троне и у тебя появятся королевские обязанности, тебе придется от нее избавиться. На ее верность рассчитывать нельзя.

В сердце Энцо пробуждается тьма, густо пропитанная яростью. Ее облака наполняют окружающее пространство, заслоняя веселье и беззаботность празднества.

Не рано ли члены Общества Кинжала и их покровители взялись праздновать победу? Быть может, нынешний король и никчемен, но, кроме него, есть еще инквизиция, возглавляемая Тереном.

– Я ценю твою заботу, – говорит Энцо, придавая словам угрожающий оттенок. – Но на этом наш разговор окончен.

– Поступай как знаешь… ваше высочество, – с прежней угрюмостью отвечает Данте. – Только не оказаться бы всем нам в другом подземелье.

Данте поворачивается и уходит к гостям. Энцо остается. Его лицо непроницаемо. Он смотрит Данте вслед и думает. С ужасом для себя понимаю: а ведь Энцо всерьез рассматривает доводы Паука!

Потом и Энцо возвращается к гостям. Я туда не иду. По-прежнему скрываюсь за облаком-невидимкой. Не настолько я умею владеть собой, чтобы сейчас появиться среди гостей, словно немного отдохнула, а затем вернулась. Заготовленная речь бесследно исчезла с моего языка. Воспоминание о поцелуях Энцо больше не приводит меня в трепет. Наоборот, от него идет ледяной холод, вызывающий дрожь во всем теле.

Странно, но я совершенно не чувствую злости. И ревности тоже. Только… пустоту. Чувство потери, пробирающее до костей. Слышу голос Джеммы. Она шутит. Гости дружно смеются. И эти звуки тоже теперь кажутся мне зловещими. Но ведь Джемма к тебе хорошо относится. И Раффаэле взял тебя под свое крыло. Я отчаянно цепляюсь за эти мысли, пытаясь найти в них утешение и убедить себя, что Данте врал. Бесполезно.

Члены Общества Кинжала добры ко мне лишь потому, что я им нужна. Они такие же, как Энцо. Доброта их небескорыстна. А подружились бы они со мной, будь я для них совершенно бесполезна?

Наконец я встаю и плетусь к себе в комнату. Вокруг меня колышется облако-невидимка. Окажись рядом кто-нибудь, то увидел бы странное движение воздуха и тень, скользящую по коридору.

Я возвращаюсь к себе, запираю дверь, убираю иллюзорное облако и сажусь прямо на пол у изножья кровати. Наконец даю волю чувствам. Слезы так и льются по моему лицу. Напрасно я думала, что смогу все рассказать Энцо и остальным. Время идет, но я не знаю, прошло несколько минут или целый час. Так ли это важно? Из окна на пол падает косой лунный луч. Я снова в отцовском доме, в свой комнате, где не раз пряталась от отцовского гнева. Снова замираю на галерее, слушая, как отец продает меня богатому гостю. А может, это Данте, разоблачающий меня перед Энцо? Они говорят обо мне. Они всегда говорили обо мне. Я пыталась убежать от судьбы и вернулась к отправной точке.

Из стены появляется призрак отца. Встает на колени, протягивает руки и зажимает мое лицо. Я почти чувствую его прикосновение – холодное касание смерти. Отец улыбается. «Аделина, теперь тебе понятно? – спрашивает он. – Теперь ты убедилась, что я всегда заботился о тебе? Все, чему я тебя учил, оказалось правдой. Разве кто-нибудь полюбит такую, как ты?»

Я вцепляюсь себе в волосы и зажмуриваю единственный глаз. Энцо не такой, как остальные. Он верил в меня. Он принял меня в их ряды и был на моей стороне. Вспоминаю, как он танцевал со мной на празднестве Веснолуния, как защищал от Терена. Вспоминаю дни нашей учебы, нежность его поцелуев, страстный смех. Повторяю все это, пока слова не сливаются в комки звуков.

«Но для кого он все это делал? – шепчет мой отец. – Для тебя? Или для себя?»

Я начисто утратила понятие о времени. Возможно, сейчас уже глубокая ночь и скоро рассвет. А может, еще и до полуночи далеко. Время тянется, и одна сторона моей сущности медленно, но верно передает власть другой. Огорченной и озлобленной. Вскоре печаль целиком превращается в злость. Тьма вползает мне в душу, и я с радостью ее принимаю.

Встаю и опять иду к двери. Снова оказываюсь в коридоре, но у меня нет и мысли возвращаться в пещеру. Ноги сами несут меня совсем в другом направлении: к незаметному выходу. Оттуда – на улицу, вдоль канала.

Я иду к Башне инквизиции.

Терен Санторо

Сегодня огни во дворце не столь ярки, как обычно. Терен идет по пустым коридорам. Путь этот ему знаком до мелочей. Он старается ступать как можно мягче, и потому его шаги почти не слышны. Вот и последний коридор, ведущий к дверям в королевскую опочивальню. Но возле дверей круглосуточно стоят караульные. Терен выбирает обходной путь, сворачивая в неприметный коридорчик. Там, в таком же неприметном месте, он нажимает на стену и оказывается прямо в покоях короля.

Потайная дверь хорошо смазана и открывается без малейшего скрипа. Терен сразу же бросает взгляд на широкую кровать. Король вовсю храпит. Опочивальня освещается лишь неярким светом лун, льющимся через окно. Рядом с королем – королева Джульетта. Она не лежит, а сидит в постели. Ее величество так редко спит вместе с супругом, что Терену непривычно видеть ее здесь. Поймав взгляд Терена, королева легким кивком подзывает его ближе.

От короля исходит густой, тяжелый запах винного перегара.

Терен подходит к кровати. Вопросительно смотрит на королеву.

Королева спокойна.

Терен достает спрятанный на поясе ножичек. Оружие это весьма необычного вида: тонкое лезвие скорее похоже на инструмент хирурга. Зажав его в левой руке, правой Терен достает из плаща тяжелый деревянный молоток.

Впервые эту процедуру Терен увидел в детстве, когда его отец находился при смерти. Умирал отец очень тяжело, страдая от нестерпимой боли. Терен плакал, не зная, чем помочь отцу. И тогда приглашенный врач избавил обреченного пациента от лишних страданий. Все произошло быстро и безболезненно, а главное – не было ни крови, ни ран. Когда инквизиторы хоронили отца, все выглядело так, словно смерть пришла к нему во сне.

Король вполне здоров, однако это «лекарство» прописывается не только больным. Тоненькое лезвие смотрит в уголок правого глаза короля. Терен примеряется, затем отводит молоток. Джульетта молча следит за его движениями.

Джульетта – законная правительница Кенеттры. Так распорядились боги, сделав принца Энцо мальфетто. Они же дали ей в мужья слабого короля. Герцога, в жилах которого не было ни капли королевской крови. Зато Джульетта – чистых королевских кровей. Теперь она будет править Кенеттрой. С помощью Аделины Терен уничтожит Молодую Элиту, а затем, при поддержке королевы, избавит всю страну от мальфетто. Эта мысль вызывает у Терена улыбку. Через какое-то время Джульетта испуганно закричит, позовет караульных и дрожащим от умело разыгранного волнения голосом скажет, что король перестал дышать.

Придворные врачи объявят, что смерть короля наступила от естественных причин. Например, от чрезмерного количества выпитого вина. Или от сердечного приступа. И сегодня же Терен начнет очищать Эстенцию от мальфетто.

Терен сосредоточивается, взмахивает молотком и ударяет по рукоятке ножичка. Удар нанесен точно. Король не издает даже стона. Его тело дергается в судорогах, потом вытягивается и застывает. Навсегда.

Король умер! Да здравствует королева!

Аделина Амотеру

Любить – значит бояться. Вы постоянно охвачены страхом, вы отчаянно боитесь, что с любимым вами человеком может что-то произойти. Подумайте об участи, на которую вы себя обрекаете. Разве каждая подобная мысль не сдавливает железными тисками ваше сердце?

Такова любовь, друг мой. Она всех нас порабощает, ибо вы не можете любить, не испытывая при этом страха.

Баронесса Саммарко. Приватный трактат о любовных страданиях трех королей

Я редко выходила за пределы Двора Фортунаты и потому не знаю, когда город ложится спать. Во всяком случае, мне думалось, что в столь поздний час улицы окажутся пустыми. Возможно, так оно и бывает, но только не сегодня. На улицах полным-полно солдат инквизиции. Они стоят на каждом перекрестке и несут караульную службу на каждой улице. Их присутствие заставляет меня замедлить шаги. В городе что-то произошло. А может, происходит. Но что?

Я крадусь в тени зданий. Серебряная маска плотно зажата под мышкой. Я окружаю себя облаком-невидимкой, но это забирает силы, а их у меня сейчас не слишком много. Стараюсь идти темными улочками, однако и там часто останавливаюсь перевести дух. Создавать иллюзорный покров вокруг себя ничуть не легче, чем вокруг другого. При этом я должна постоянно приспосабливаться к окружающей обстановке. Если мои действия не будут достаточно быстрыми или точными, иллюзия окажется половинчатой. Караульные заметят рябь в воздухе, что уже само по себе подозрительно. Я должна сосредоточиться настолько, чтобы почти забыть, как я выгляжу на самом деле. Темнота – моя надежная союзница. Днем все было бы несравненно сложнее.

Мимо меня скачут конные инквизиторы. Мое облако густеет. Я вслушиваюсь в их разговор, но ничего не могу разобрать… Вскоре я понимаю, чем вызван этот переполох.

«Король умер!» – слышится вдалеке.

Я останавливаюсь как вкопанная. Король… мертв?

Через несколько секунд слышу другой такой же крик. Потом еще и еще. К фразе о смерти короля добавляется новая: «Да здравствует королева!»

Король умер. Да здравствует королева. Я прислоняюсь к стене. Неужели Общество Кинжала совершило дворцовый переворот? Нет, они лишь говорили о такой возможности. Король умер раньше, чем они смогли до него добраться.

Тогда что же случилось?

«Терен», – шепчет кто-то у меня в мозгу. Что за нелепость? Зачем Терену понадобилась смерть короля?

На гондоле можно было бы добраться быстрее, но я не стала рисковать. А путь пешком занимает целый час. Впереди появляется угрюмый силуэт Башни инквизиции. За нею – силуэт королевского дворца. Если не ошибаюсь, инквизиторы стягиваются туда.

Вот и площадь перед башней. У меня весь лоб в холодном поту. Я останавливаюсь в тени ближайшей лавки, снимаю иллюзорный покров. Глотаю воздух. Никогда еще я не удерживала иллюзию столь длительное время. Голова кружится, к горлу подступает тошнота. Когда мне было девять лет, я пробралась в отцовский кабинет и порвала его письмо к одному местному врачу. Отец спрашивал, какими снадобьями можно сделать меня более послушной. Естественно, отец обнаружил исчезновение письма. Бить он меня не стал, а приказал Виолетте запереть меня в комнате и три дня не давать ни пищи, ни воды. К концу второго дня сестра нашла меня почти без сознания и бросилась к отцу, умоляя отменить приказ. Он согласился. Помню, он пришел в мою комнату, склонился надо мной и спросил, понравилось ли мне испытывать острый голод и жгучую жажду. Затем поинтересовался, не пробудило ли это во мне какие-то необычные способности.

Тогда голова у меня кружилась не от голода и не от жажды. Я стояла возле запертой двери и кричала до хрипоты, требуя, чтобы Виолетта меня выпустила. Как ни странно, воспоминания дают мне немного силы. Через несколько минут я выпрямляюсь и поворачиваюсь к башне.

Башня инквизиции стоит не на самой площади, а чуть в стороне. К ее большим, тяжелым дверям ведет проход. Сейчас вокруг него выстроились инквизиторы. Над входом горит большой круглый фонарь, освещая темное дерево дверей. Я начинаю снова погружаться в невидимость, но быстро останавливаюсь. Зачем так глупо растрачивать силы? Я могу невидимкой подойти к дверям, но потом мне все равно придется их открывать. Но как можно незаметно раскрыть такие громадные двери?

Я просто иду к караульным. Вспоминаю свой прошлый приход, когда город обезумел в предвкушении скачек.

Когда я подхожу, двое мгновенно выхватывают мечи. Я заставляю себя смотреть им прямо в глаза.

– Я пришла к господину Терену Санторо. Он сам об этом просил.

При упоминании имени Терена на лице караульного мелькает сомнение. Он настораживается. Моя сила вбирает его страх. Мне становится легче. Пользуюсь их замешательством. Достаю из плаща серебряную маску и говорю:

– У меня есть сведения о Молодой Элите. – Мой голос звучит на удивление спокойно. – Неужели вы рискнете меня прогнать?

Караульный узнаёт маску. Его глаза округляются. Я снова черпаю силы и пытаюсь заставить этого солдата действовать вопреки его воле.

Наконец он машет двум другим:

– Впустите ее… Будешь дожидаться его возвращения, – рычит он мне.

Караульные берут меня за руки. Сразу вспоминаю день казни в Далии. Меня ведут внутрь. Успеваю оглянуться через плечо. По улицам бегут инквизиторы. Скорее всего, тоже спешат во дворец. Они напуганы. Их страх льется ко мне, обостряя все чувства.

Мы входим в башню. Меня вводят в какую-то комнатенку и велят сесть на пол. Несколько инквизиторов становятся в круг и каждый держит меч, нацеленный мне в шею. Еще несколько караульных стоят по другую сторону двери. Я смотрю на них, стараясь не показывать своего возбуждения. Если все башни строились по одному образцу, где-то внизу должна находиться подземная тюрьма, подобная той, в которой томилась я. Где, на каком ярусе Терен держит Виолетту… если она действительно у него?

Не знаю, сколько времени я вот так сижу на полу. Инквизиторы замерли; ни один не шелохнется. Может, их этому учат – часами стоять неподвижно, как статуи? Но это только внешне. Это их привычная оболочка. А под внешней суровостью я чувствую их неуверенность и откровенную растерянность. Я улыбаюсь им. Их страх нарастает, мое возбуждение – тоже.

Снаружи вдруг слышится звон разбитого стекла. Потом крики. Я поворачиваюсь на звук. Караульные сразу же хватаются за мечи, но я продолжаю смотреть в сторону окна. Слышен топот сотен бегущих ног, крики сотен глоток. На улицах – настоящий хаос. За темным окном мелькают слабые желтые и оранжевые отсветы. Скорее всего, это как-то связано со смертью короля. Но как? Знают ли члены Общества Кинжала о случившемся? Знает ли Энцо, что я снова убежала без его позволения?

Дверь распахивается. Входит запыхавшийся инквизитор и что-то шепчет на ухо ближайшему караульному. Безуспешно пытаюсь услышать, о чем он говорит. На окрестных улицах не умолкают крики.

Потом из коридора слышится знакомый голос. У меня вздрагивает сердце. Терен вернулся.

Он входит в комнатенку, где меня заперли. Держится самодовольно. На губах – холодная улыбка. Замечает меня. Я перестаю дышать. В присутствии Терена мой путь сюда и сам приход кажутся чем-то заурядным.

– Сама пришла, – наконец произносит он, останавливаясь возле меня. – Что ж, вовремя. А то я уже думал, что сегодня мне придется тебя убить. – Он картинно скрещивает руки на груди. – Ты избавила меня от лишних хлопот.

– Я слышала, что король умер.

Терен слегка склоняет голову и равнодушным тоном отвечает:

– Да. Скончался от внезапной болезни. Мы все скорбим.

Я вздрагиваю. Терен, неужели это ты? Судя по его тону, люди Энцо здесь ни при чем. Но если они не убивали короля… это еще не значит, что он не был убит. «Внезапная болезнь» кажется мне очень подозрительной.

– Вы обещали устроить мне встречу с моей сестрой, – говорю я, глядя на плащ Терена, забрызганный кровью. – И ее безопасность тоже.

В голову ударяет шальная мысль: попробовать на нем мои способности. Следом является другая: что это даст? Я могу создавать лишь иллюзии. Вреда ему они не причинят. Даже Энцо не может с ним справиться.

– Я держу свое слово, пока ты держишь свое, – отвечает Терен, сверля меня взглядом. – И даже когда ты свое нарушаешь. Но мое терпение тоже не беспредельно.

Самодовольство Терена не может скрыть его страх. Он боится, что смерть короля подхлестнет возможных бунтовщиков, и потому готов на самые жестокие меры. Похоже, они уже начали осуществляться. Пусть все видят: король умер, но инквизиция осталась.

Его сердце окутано бурлящей тьмой. В глазах – безумный блеск.

Мысленно я приказываю себе сосредоточиться. Скрепить сердце. Превратить собственный страх в разящее оружие.

– Отведите меня к сестре, иначе я вам ничего не скажу.

– Никак мы уже выдвигаем требования? – Терен клонит голову набок и щурится. – Похоже, со времени нашей последней встречи с тобой что-то произошло.

Внутри меня поднимается нарастающая волна честолюбия. Вот уж чего не ожидала.

– Так вы собираетесь арестовывать Молодую Элиту или нет? – с вызовом спрашиваю я.

С губ Терена срывается короткий смешок. Улыбка несколько скрашивает его безумный взгляд, и тот становится осмысленнее и серьезнее.

– Что тебя заставило повернуться к ним спиной?

Не хочу снова вспоминать подслушанный разговор между Энцо и Данте.

– А разве мало того, что жизнь моей сестры в опасности? Вы загнали меня в угол Какие еще доводы вам нужны?

Терен с любопытством смотрит на меня:

– У тебя произошло еще что-то.

Я вспоминаю жар поцелуя Энцо. Лицо принца, теплеющее при виде меня. Потом снова вспоминаю их разговор с Данте. Встряхиваю головой, прогоняя воспоминания.

– Сначала я хочу увидеть свою сестру.

– Ты забыла, где находишься и кому ставишь условия? Я ведь могу приказать своим людям убить Виолетту, если ты откажешься говорить.

Я сжимаю зубы. Не трусь!

– Тогда я вообще ничего не скажу.

Смотрю Терену в глаза, выдерживая его взгляд. В переулке он застал меня врасплох, и я поддалась его воле. Но сейчас я чувствую себя намного сильнее.

Наконец Терен кивает, жестом зовет за собой.

– Ну что ж, пошли, – говорит он, подавая знак инквизиторам. – Поиграем в твою игру.

Это успех! Инквизиторы убирают мечи. Один ставит меня на ноги. Я должна быть сильной, очень сильной, иначе мне не вызволить Виолетту.

Терен ведет меня вниз. Вскоре я перестаю считать каменные ступени. На каком же ярусе они ее держат? Отовсюду слышатся крики, стоны и проклятия узников. У меня снова перехватывает дыхание. Меня захлестывают волны чужого страха и чужого гнева. В этом море можно захлебнуться, но я пью из него, как измученный жаждой пьет из реки. Мне тоже страшно. Меня тоже душит гнев. Это моя сила, и ее нельзя расплескивать понапрасну. Я стискиваю зубы. Чувствую, что могла бы здесь развернуться. Я бы создала такие иллюзии, которые не снились Терену и всем его прихвостням.

Терпение. Вначале я должна увидеть Виолетту.

Мы спускаемся на самый последний ярус. Здесь тише. Коридор тускло освещен. Вдоль стены тянутся зарешеченные дверцы. Идем в самый конец. Меня уже шатает от притока силы. Это подземелье как две капли воды похоже на тюрьму в Далии. Виолетта повторяет мой путь.

– Добро пожаловать к твоей сестре, – с издевкой произносит Терен, отвешивая шутовской поклон.

Тюремщик отпирает скрипучую дверь.

Я оказываюсь в узкой, тесной камере. Одна из стен имеет карниз, на котором стоят несколько зажженных свечей. В углу – охапка сена. Там сидит девочка с нежным, хрупким лицом. Ее волосы, давно не видевшие воды и мыла, спутались и потускнели. Виолетта сильно похудела. Она дрожит от холода. Заслышав шаги, поворачивает голову ко мне. При виде ее все во мне перемешивается: радость, любовь, ненависть, зависть.

– Аделина! – восклицает сестра.

Я вдруг вспоминаю ночь своего бегства из отцовского дома. Тогда она стояла в проеме двери и терла заспанные глаза.

В камеру вбегают несколько инквизиторов. Они окружают Виолетту, словно она опаснейшая преступница. Она сжимается, подтягивая колени к подбородку. На ней такие же кандалы, какие были на мне. И она тоже прикована к стене.

Внутри меня клокочет тьма. Какую иллюзию я должна создать, прежде чем инквизиторы начнут терзать мою сестру? Я прикидываю расстояние между нами, число шагов между инквизиторами и мною, а также между мною и Тереном. В мозгу проносятся все уроки Раффаэле и Энцо.

Терен ждет, пока я войду в камеру, после чего закрывает дверь. Делает несколько шагов к Виолетте. Я чувствую, как нарастает страх сестры. Мой собственный – тоже. Терен придирчиво оглядывает ее и резко поворачивается ко мне. Смотрит на меня.

– А теперь, Аделина, я хочу знать их имена. Как зовут этих людей?

Я открываю рот.

«Расскажи ему про ужасного Паука, – советует мне внутренний голос, полный мстительной радости. – Не таись. Паук этого заслуживает. Выдай Терену Энцо, Микеля, Люченту. И Джемму тоже выдай. Ты поступаешь правильно. Очень правильно».

Я уже слышу весь свой разговор с Тереном.

«Где находятся люди из Молодой Элиты?» – спросит он.

«Во Дворе Фортунаты», – отвечу я.

«А точнее?»

«Здание имеет много тайных переходов. Под землей – разветвленная сеть катакомб. Вход в катакомбы находится в самом маленьком саду».

«Назови мне их имена».

Я называю.

Мысленная картина исчезает. Снова вижу стоящего передо мною Терена. Пробую, но почему-то не могу ответить на его вопрос.

Удивительно, что Терена не злит мое молчание.

– Аделина, я приятно удивлен переменой, случившейся в тебе. С тобой действительно что-то произошло.

В глубине души слышу тихое, едва различимое предостережение.

– Вы хотите знать их имена, – говорю я, растягивая время.

Терен с неподдельным интересом смотрит на меня. Кривит губы.

– Все еще колеблешься?

Он обходит вокруг меня. Его плащ задевает мои руки. Точно так же вокруг меня ходил Раффаэле, проверяя мой отклик на камни и оценивая мою силу.

Наконец Терен останавливается рядом со мной, вынимает меч и острием лезвия указывает на Виолетту. У меня сжимается сердце.

– Скажи, Аделина, что заставляет тебя хранить им верность? Что они тебе пообещали, допустив в свой круг? Почему ты до сих пор считаешь их отрядом благородных героев? Или ты все еще веришь, что они служат высоким целям, а не убивают без разбору? Вспомни их дерзкую и бессмысленную выходку в первый вечер Веснолуния. Сколько невинных жизней погубили они? – Он спрашивает, не сводя с меня своих цепких бесцветных глаз. – Я видел, на что ты способна. Я знаю о тьме в твоем сердце. Тебе хотелось убежать от них. Бьюсь об заклад, что ты им не доверяешь. Ты… отличаешься от них. Чувствую, они тебя не любят. Я угадал?

Как он мог узнать?

– Что вы пытаетесь мне сказать всем этим? – сквозь зубы спрашиваю я.

– Одну простую вещь, которую ты и сама знаешь. Ты пришла сюда, поскольку чувствуешь: там ты чужая. Аделина, послушай меня. Нет ничего постыдного в том, чтобы повернуться спиной к кучке преступников, у которых нет иных целей, кроме разрушения королевства. Думаешь, если бы ты попала в беду, они бы стали тебя защищать?

Терен поворачивается, искоса поглядывая на меня.

Я вспоминаю о мальфетто, сожженных на площадях. Люди Энцо не рисковали собой ради их спасения, поскольку те несчастные не принадлежали к Молодой Элите.

– Тебя они спасли лишь потому, что им понадобились твои способности, – продолжает Терен, словно читая мои мысли. – Ты для них как вещь. Пока вещь нужна, ею пользуются.

Увы, он прав.

– Чем больше я знакомлюсь с тобой, тем больше ты меня восхищаешь, – продолжает Терен. – Скажи, ты когда-нибудь раздумывала над мифом об ангеле радости и его брате, ангеле алчности? Помнишь историю о том, как Денариус изгнал Лэтеса с небес и обрек на жизнь обычного человека? Только после смерти Лэтес смог вернуться в сонм ангелов. А ты знаешь, что это было сделано не просто так? Ангел радости возомнил себя самым любимым чадом богов, и его требовалось излечить от высокомерия. – Он наклоняется ко мне. – Нынче в мире нарушено равновесие. Совсем как в дни изгнания ангела радости с небес. Дошло до того, что демоны разгуливают среди нас, нарушая естественный порядок вещей. И порой мы вынуждены идти на великие жертвы, дабы восстановить этот порядок. Только глупцы считают такие жертвы жестокостью. Нет, это проявление великой любви. – Лицо Терена становится прежним – каменным и непроницаемым. – Потому боги и послали меня сюда. Предполагаю, что и ты послана ими с той же целью. В тебе, маленькая мальфетто, я чувствую неодолимое желание все вернуть в правильное русло, поскольку ты сознаешь свою ущербность и понимаешь, что она досталась тебе не просто так. Она терзает твою совесть. Признайся, ведь терзает? Ты испытываешь ненависть к себе, и это меня восхищает. Поэтому ты им ничего не рассказала, а пришла ко мне. Единственный способ излечиться от этой вины – искупить ее спасением… Да, ты не ослышалась, спасением твоих ущербных собратьев. Помочь им вернуться в преисподнюю, где им и положено находиться. Давай действовать сообща. Мы с тобой сможем вернуть миру порядок, и тогда боги сочтут нас прощенными. – Голос Терена звучит непривычно мягко. Даже ласково. – Да, я не предлагаю тебе участвовать в чем-то прекрасном и благородном. Наши действия жестоки. Во всяком случае, кажутся таковыми. Но они должны быть выполнены. Понимаешь?

В его словах есть смысл. Этот смысл проникает мне в голову и сердце. Сказанное Тереном вполне логично. Я ведь действительно ущербна. Я недоразумение. Так считают даже члены Общества Кинжала. Возможно, мой долг в том и состоит, чтобы вернуть миру порядок, установленный богами. «Я делаю это из любви к тебе, – шепчет призрак моего отца. – Сейчас ты этого не понимаешь, но я забочусь о твоем благе. Ты чудовище, однако я все равно тебя люблю. Я выведу тебя на правильный путь».

Серьезное лицо Терена вновь становится сочувственным. Я помню это выражение по дню казни.

– Если ты поклянешься Оси Инквизиции и мне… поклянешься употреблять свои силы и знания на то, чтобы отправлять мальфетто обратно в преисподнюю, я дам тебе все, что ты только пожелаешь. Любое твое желание будет исполнено. Чего ты хочешь? Богатства? Власти? Почета? Ты все это получишь сполна. – Он улыбается. – Ты сможешь искупить свой грех в глазах богов. Из ущербной девчонки ты превратишься в спасительницу. Ты поможешь мне исправить этот мир. Разве тебе не хочется жить спокойно, когда больше не надо ни от кого бегать и прятаться? – Терен умолкает, а когда продолжает, его голос звучит с трагическим оттенком. Я слышу боль человека, который страдает от собственной ущербности. – Аделина, нам нельзя было рождаться. Мы не должны были появляться в этом мире.

Мы – ошибки рода человеческого.

– А теперь назови мне их имена, – говорит он.

Он не требует. Просит. Увещевает.

Я хочу выполнить его просьбу. В тот момент искренне хочу. Это ведь так просто – назвать ему несколько имен и обеспечить себе и Виолетте сказочную жизнь. Замыслы Энцо и его соратников так и так разрушены. Король умер без их вмешательства. Я больше не обязана оставаться верной им. Я открываю рот. Опять вспоминаются слова Данте, и во мне поднимается волна нестерпимой горечи, требуя выхода. Несколькими словами я могу уничтожить их всех.

Но слова не срываются с моего языка. Вместо этого я вспоминаю нежность на лице Энцо, улыбки Джеммы, дружелюбие Люченты, уроки Микеля. Больше всего я думаю о Раффаэле, о его терпении и изяществе, о его спокойном, доверительном отношении ко мне. Пожалуй, Раффаэле я доверяю больше всех. Будь он сегодня на празднестве, ему бы я призналась. Он бы мне помог. Все события пошли бы по-иному. Когда я нахожусь среди членов Общества Кинжала, то ощущаю нечто, лежащее за пределами их высоких слов и неписаных правил.

И вдруг у меня в мозгу проясняется. Слова Терена обволокли меня плотным туманом, а теперь я вижу просвет. Он говорил, что Общество Кинжала пользуется мною как вещью. Но и он тоже мною пользуется. Просто цели у него другие. Теперь я понимаю, чтó удерживает меня, не давая назвать имена. Я не столько защищаю Энцо и остальных, сколько не хочу быть игрушкой ни в чьих руках.

Я устала служить чьим бы то ни было целям.

Терен вздыхает и укоризненно качает головой. Потом подает знак одному из инквизиторов. Тот обнажает меч и подходит к Виолетте.

Я смотрю на сестру. Она понимает, что я намерена действовать. Я собираю силу, затем хватаюсь за нити силы и тяну их.

Вокруг меня возникает покров невидимости: иллюзия стены и пола. Такой же покров я сплетаю вокруг Виолетты. Стороннему наблюдателю кажется, будто она вдруг начисто исчезла.

Первый раз я сумела удивить Терена.

– У тебя прибавилось мастерства, – нехотя признает он, потом выхватывает меч и кричит инквизиторам: – Довольно этого балагана. Найти ее!

Они движутся в мою сторону, но и я не стою на месте. Вновь дергаю за нити силы и награждаю каждого инквизитора порцией кошмаров. Их окружают пронзительно орущие демоны. Добавляю к этому отвратительный скрежет металла и заставляю демонов корчить гримасы. Несколько инквизиторов падают на колени, закрывая лица и зажимая уши. Их ужас добавляет мне уверенности. Мне становится почти весело.

К Виолетте мы с Тереном подходим одновременно. Он шарит вслепую, хватает Виолетту за руку, тянет к себе и приставляет меч к ее горлу.

– Прекрати! – кричит он.

Гнев не мешает ему изумляться моим действиям. Я сосредоточиваюсь на Терене, тянусь к его чувствам, намереваясь погрузить и его в иллюзию с демонами.

Я ударюсь о стену.

Такого я еще не испытывала. Я словно натолкнулась на стену льда, сквозь которую мне не пробиться. Эта стена отгораживает меня от его силы. Я стискиваю зубы и снова наваливаюсь на невидимую стену. И снова сила Терена отбрасывает меня. Терен улыбается. Он догадывается о моих усилиях. Я же видела, как Энцо безуспешно пытался воздействовать на него огнем. Принц сам признавался, что на Терена его способности не распространяются. Теперь я убеждаюсь в этом на собственном опыте.

– Еще один твой выверт – и я перережу ей глотку, – говорит он.

Виолетта зажмуривается и втягивает в себя воздух.

Дальше происходит то, чего я никак не ожидала. Терен застывает, будто его заморозили. Потом начинает дрожать. Ледяная стена, ограждавшая его силу, трещит и рассыпается. С жутким возгласом он выпускает Виолетту и падает на колени. Теперь мне хорошо видны нити его силы, его темнота и страх. Я могу дотянуться до них и сделать то же, что сделала с остальными инквизиторами. Как это случилось?

Кто-то оказался сильнее его.

Я смотрю на Виолетту. Мы переглядываемся. И вдруг я понимаю. Сразу, без всяких объяснений.

Моя сестра – тоже Молодая Элита.

Она сумела отобрать у Терена его силу.

Пока моя иллюзия еще держится, я подбегаю к Терену и сдергиваю с его шеи ключ от кандалов. Потом бегу к Виолетте и временно снимаю с нее покров невидимости. Она дрожит от напряжения. С ее красивого нежного лба хлещет пот. Виолетта безотрывно смотрит на Терена. Он скрючился на каменном полу. Я подношу ключ к ее кандалам. Руки трясутся, и мне никак не попасть в замочную скважину. Забываю, что у меня сломан безымянный палец, и морщусь от боли. Боги, до чего же я устала! Мои силы на исходе. Как бы мне самой сейчас не растянуться на полу. Только страх заставляет меня шевелиться.

Виолетта свободна. Ее кандалы падают на пол. Сестра видит, в каком я состоянии, и закидывает мою руку себе на плечо. Мы спешим к двери. Усиливаю иллюзию нашей невидимости. Возле двери я останавливаюсь и оглядываюсь на Терена. Он улыбается. Вокруг него постепенно появляется новая стена льда.

– Аделина, ты не перестаешь меня удивлять! – восклицает он и заходится в безумном смехе.

Мы вываливаемся в коридор. Слышу, как Терен зовет инквизиторов.

Молча поднимаемся по лестнице. Обе хрипло, судорожно дышим. Сил у меня становится все меньше. Покров невидимости вокруг нас дрожит, как занавеска на ветру. Мимо нас бегут инквизиторы. Пытаюсь сберечь остатки силы на крайний случай. Когда выбираемся наверх, мы похожи на две волны. Инквизиторам не до нас, иначе они бы заметили странную рябь на стене.

– Держись, Аделина, – говорит мне Виолетта.

Мы выбираемся наружу и из одного хаоса попадаем в другой. Под ногами хрустит битое стекло. Никогда не думала, что Ось Инквизиции столь многочисленна. Кажется, все население Эстенции сплошь состоит из инквизиторов. Они повсюду. Заняты крайне важным делом – выталкивают из домов мальфетто и волокут на площадь, избивая по дороге. Вижу, что многих вытащили прямо из постели. Мы сворачиваем в темный переулок. Сил идти дальше у меня нет. Я падаю на холодную землю. Рядом приземляется Виолетта. В нашу сторону с криком бежит женщина. Ее нагоняет инквизитор и ударяет мечом в горло. Еще одна жертва. В черных волосах убитой вижу золотистую прядь. Мальфетто. Ее кровь льется на булыжники. Инквизитор вытирает меч о ее платье и, ругаясь, идет дальше. Со стороны площади доносятся крики:

– Король умер! Король умер!

Кажется, что смерть короля полностью развязала руки инквизиторам. Они затеяли истребление мальфетто. Все это настолько кошмарно, что кажется сном. Я зажмуриваюсь, потом открываю глаз. Кошмар не исчезает.

Виолетта на грани истерики. Она всхлипывает, цепляясь за меня.

– Закрой глаза и думай о чем-нибудь другом, – шепчу я ей.

Я вбираю в себя всю темноту, весь страх, чтобы пополнить свои силы и создать для сестры иллюзию спокойствия. Отчасти мне это удается. Я заглушаю крики жертв, окружаю Виолетту покровом темноты. Сегодня расправы над мальфетто идут, наверное, по всей Эстенции. Через считаные дни они перекинутся и на другие города и селения Кенеттры. Виолетта всхлипывает у меня на плече, а я смотрю на ужасы, творимые по приказу Терена.

Какая чудовищная ирония: чтобы спасти сестру от зла, я сама должна была бы стать пособницей зла.

В голове немного проясняется. Я понимаю, что здесь оставаться нам нельзя. Вспоминаю о катакомбах.

– Виолетта, поднимайся, – твердо говорю сестре. – Идем. Я знаю безопасное место.

Я беру ее за руку. До ближайшего входа в катакомбы не слишком далеко. Осталось завернуть за угол и…

И мы лицом к лицу сталкиваемся с Данте. Правда, его лицо скрыто тенями. Но это он.

– Я знал, что найду тебя здесь, – рычит он.

Аделина Амотеру

Он умел в легком ветре почувствовать силу бури, словно в нем жило некое существо, вдыхающее жизнь и страх в его тело.

Эфар. Легенды о господине Данре

Первая лихорадочная мысль: «Данте следил за мной».

Скорее всего, он увидел, как я покидала Двор Фортунаты, и двинулся следом. Теперь он знает, что я побывала в Башне инквизиции. Эти мысли проносятся у меня за доли секунды. Если Данте вернется к соратникам, он все им расскажет. И они поверят его рассказу, а не моему. Я стараюсь себя успокоить, убеждая, что к башне я шла под покровом невидимости и Данте не мог узнать, куда я направляюсь. Надо попытаться ему объяснить.

Но Данте не нужны мои объяснения. Он кидается ко мне, чтобы схватить за руку. Виолетта испуганно вскрикивает. У меня шумит в ушах. Это моя сила, взбудораженная страхом.

Я снова окружаю нас с сестрой покровом невидимости и опускаюсь на землю. Стойкой иллюзии не получается. Мы то являемся Данте на глаза, то опять скрываемся. Я встаю на ноги. И тут Данте делает новый выпад. Теперь в руке у него кинжал. Моя иллюзия отбрасывает его, однако лезвие успевает чиркнуть мне по бедру, пропороть ткань и задеть кожу. Внутри меня бурлит тьма. Я черпаю силу в ярости Данте. Становится легче.

– Предательница, – шипит он, наставляя на меня кинжал. – Энцо надо было тебя прикончить сразу же, как ты у нас появилась.

Как ты смеешь говорить такое? Я вас всех защищала.

– Я не сделала вам ничего плохого! – кричу я ему. – Я им ничего не сказала.

– И ты думаешь, я тебе поверю? – кривится Данте, поигрывая кинжалом.

– Сначала выслушай меня. Я никого не выдала. То, что ты видел в праздник Веснолуния…

Данте презрительно кривит губы:

– Я прекрасно знаю, чтó я видел. И давно ты начала доносить Терену на нас?

– Я не доносила ему! Он нашел меня… месяц назад… пришел на представление во Двор Фортунаты.

Не знаю, как рассказать Данте об этом, чтобы не выставить себя виноватой.

Но я действительно виновата.

– Месяц назад? И ты никому не сказала? Тебе не кажется это подозрительным?

– Я боялась, что вы… не так меня поймете. И потом, моя сестра…

Данте морщится. Ему противно находиться рядом со мной.

– Я с самого начала знал, что ты никчемность. Зря я не вырвал твой поганый язык, который умеет только врать.

Мне становится тяжело дышать. Слова тоже даются с трудом.

– Ты должен мне верить. Я Терену ничего не рассказывала.

– И про Турнир Бурь не говорила?

– Я…

Данте щурится, готовый плюнуть мне в лицо.

– И Раффаэле властям ты тоже не выдавала?

Что? Я не ослышалась?

– Раффаэле не вернулся?

Задав вопрос, я уже знаю ответ. Раффаэле не было на празднике. Энцо уже тогда беспокоился. А с тех пор прошло… Нет, только не он.

Неужели Раффаэле – первая жертва? Мне страшно об этом думать.

Воспользовавшись моим замешательством, Данте сбивает меня с ног и прижимает к грязным камням мостовой. У меня не хватает сил на сопротивление. Виолетта сдавленно вскрикивает.

– Сейчас ты пойдешь со мной к Энцо, – рычит он.

Его пальцы больно сдавливают мне шею. Наверное, он бы охотно задушил меня.

Я должна сама говорить с Энцо. Наедине. Вот только согласится ли он меня слушать?

– Теперь ты за все ответишь, гнусная предательница.

Я скорее убью тебя, чем позволю сорвать эту сделку.

Эта отцовская фраза снова и снова звучит у меня внутри, возвращая меня на рыночную площадь Далии в ночь его гибели. Я вспоминаю разговор Данте с Энцо. Тьма, копившаяся у меня внутри с момента ухода из подземелья, отчаянно требует выхода. Ее питают страх и ненависть Данте, ненависть инквизиторов, леденящий ужас их жертв. Вскоре я перестаю видеть Данте. Надо мной склонился мой отец. Его губы кривятся в мрачной ухмылке.

Довольно! Я хватаюсь за нити силы. Их вдруг появляется столько, что от притока силы у меня начинает кружиться голова. Раффаэле учил меня создавать иллюзии прикосновения. Он показал мне, как это делается. Сумею ли я все сделать сама? Должна суметь. У меня просто нет иного выхода.

Я скалю зубы и даю выход своему гневу.

На какое-то мгновение – жуткое мгновение – я вижу все нити силы, соединяющие Данте со мной. Они тянутся от меня к его болевым точкам. Инстинктивно я хватаюсь за них и отчаянно дергаю.

Данте вдруг пятится от меня. Освобождает мою шею. Я торопливо глотаю воздух. У Данте округляются глаза. Он вдруг бросает кинжал и истошно кричит. Этот крик меня приятно будоражит. Я дрожу всем телом. Иллюзия прикосновения. Иллюзия боли. Как долго я жаждала такой иллюзии. Я еще сильнее дергаю за его нити. Данте все больше проникается уверенностью, что с ним происходит нечто ужасное: кто-то отрывает ему руки и ноги и заживо сдирает кожу. Он шумно валится на землю и корчится, не переставая кричать.

Сначала я не чувствую ничего, кроме безудержной злости Данте. В его глазах – такое же безудержное желание меня убить.

– Я убью тебя, – хрипло произносит он, корчась от воображаемой боли. – Не на того напала.

Я все больше ненавижу его. «Это ты не на ту напал», – думаю я.

Гнев Данте сменяется страхом. Страх так и хлещет из него, отчего я делаюсь сильнее. Усиливаются и его иллюзорные страдания. Я ужасаюсь этому, но я недаром дочь своего отца. В глубине души мне это очень нравится. Наслаждение пьянит меня не хуже вина с пряностями. Это наслаждение как будто вымывает прежнюю меня. Я становлюсь совершенно другим человеком. Подхожу ближе и с любопытством смотрю, как Данте корчится. Склоняюсь над ним и, вспомнив отцовские слова, шепчу ему на ухо:

– Покажи, на что ты способен.

В гуще клубящейся тьмы я замечаю Виолетту. Она испуганно жмется к стене. Глаза, полные страха, устремлены на меня. «А ведь она могла бы меня остановить», – думаю я, отталкивая волну зловещего ликования. Но не остановила.

Я и сама могу остановиться… Только зачем? Почему я должна щадить этого парня? Ведь это он убеждал Энцо убить меня. Угрожал мне с первого дня моего появления в Обществе Кинжала. Более того, он только что пытался расправиться со мной. Данте – из тех, кто жаждет моей смерти. Я имею полное право отомстить ему за его унизительное отношение ко мне, за все его издевки и угрозы. Данте заслуживает смерти от моих рук, и я постараюсь, чтобы эта мысль не оставляла его до последнего мгновения. Гнев и горечь, скопившиеся в моем сердце, требуют выхода. Призрак отца исчезает. Передо мной снова Данте. От боли его изогнуло в дугу. Я, мрачно улыбаясь, добавляю ему страданий.

Я готова его уничтожить.

– Прекрати! Пожалуйста!

Кто это кричит? Виолетта? Нет. Мой отец. Он начал меня умолять. Слышу, как бешено колотится его сердце.

Что-то внутри меня кричит: «Ты зашла слишком далеко». Тьма овладевает всеми моими чувствами. Мой отец… нет, это Данте. Он хрипло дышит. Он уже не кричит. Он весь превратился в ужас… Сильнее. Еще сильнее. Я безуспешно пытаюсь совладать с собой и не могу. Из губ Данте вытекает струйка крови. Настоящей крови. У меня сжимается сердце. Я не собиралась пускать ему кровь. Я всего лишь создала убедительную иллюзию нестерпимой боли. Так неужели иллюзия способна перейти в реальность? Еще раз я пытаюсь остановиться. Но призрак отца лишь смеется, и его улыбка смешивается с радостным шепотом у меня в голове.

Продолжай, Аделина. Не останавливайся. Больше никто не посмеет помыкать тобой.

Я чувствую, как в сердце Данте что-то рвется. Какая-то главная жила.

Он застывает. Рот открыт в беззвучном крике. Губы запачканы кровью. Скрюченные пальцы неподвижны. Глаза остекленели. Тьма, владевшая мною, уносится прочь. Я сползаю на землю, изможденно приваливаюсь к стене. Дышу ртом. Мне кажется, будто я вернулась в свое тело. Сил больше нет. Призрак отца исчезает. Я больше не слышу его голоса. Виолетта оцепенело смотрит на неподвижное тело Данте. Я тоже смотрю. Уличный шум где-то далеко, словно под водой.

Я хотела всего лишь проучить Данте. Я защищалась. Хотела отомстить ему за прошлые обиды и убежать вместе с Виолеттой. Но я переступила черту. Теперь он меня пальцем не тронет. И не только меня.

В своей ярости я убила Данте.

Аделина Амотеру

Если балир рассердить, они жестоки и беспощадны. Но если вы молча и неподвижно понаблюдаете за ними, то заметите, насколько хрупкое создание обитает внутри столь громадного тела. Вы поразитесь, с какой нежностью они относятся к своему потомству.

Аламур Керана. Существа преисподней

Не знаю, как долго мы сидим в этом переулке. Может, несколько минут. Или несколько часов. Я теряю представление о времени. Даже не знаю, как назвать состояние, в котором нахожусь. Отупение? Безразличие? Бреду прочь, опираясь о плечо Виолетты. Позади остается труп, на который я не осмеливаюсь смотреть.

Прячемся в тени зданий. Хаос, охвативший город, служит нам лучшим прикрытием. Меня поражает то, что инквизиторов на улицах все больше и больше. Целое море белых плащей. Повсюду битое стекло. Магазины, принадлежавшие мальфетто, разгромлены и сожжены дотла. Полуодетых владельцев выволакивают на улицу. Власть опомнилась и мстит нам за разгром, учиненный в гавани.

У меня свои счеты. И своя месть.

Идем дальше. Край неба светлеет… Никак рассвет? Сколько же мы проторчали в том переулке. Эта мысль лениво шевелится в моей голове. Голове сейчас не до мыслей. Она начинает кружиться. Я останавливаюсь. Сил нет. Закрываю глаз и жду, когда отпустит. Кажется, в том переулке что-то произошло. Что именно? Почему я так странно себя чувствую? Даже мысли кажутся чужими, будто я залезла в чужую голову… Вроде нам встретился там какой-то парень. Он почему-то не хотел нас пропускать и даже угрожал оружием. Дальше ничего не помню. Потом что-то произошло. Вот только что? Я смотрю на Виолетту, а она на меня. Глаза широко раскрытые, испуганные. Не сразу понимаю, что она боится за меня.

Возможно, я все хорошо помню. И намеренно стараюсь забыть.

– Идем, Аделина. – Она неуверенно берет меня за руку, и я послушно иду. – Куда нам теперь?

Преодолевая туман в голове, я отвечаю:

– Во Двор Фортунаты.

Если я сумею поговорить с Раффаэле, то все ему объясню. Энцо его послушает. Напрасно я не рассказала им сразу же. Это была чудовищная ошибка.

Мы идем в редеющей темноте. Горят какие-то здания. Кричат и стонут люди. В воздухе пахнет ужасом. Тьма в моем животе не рассеивается. Мне с ней не справиться.

– Подожди.

Виолетта не успевает ответить. Я наклоняюсь, и меня выворачивает. Вчера я почти ничего не ела, и спазмы быстро заканчиваются. Кашляю, потом вытираю рот. Меня мотает между тошнотой и каким-то странным покоем. Я испытываю то отвращение, то радость.

Виолетта обнимает меня за плечо. Я поднимаю голову и вижу ее серьезные глаза.

– Кем он был? – шепотом спрашивает она.

Вопрос звучит как упрек.

– Кто? – не понимаю я.

Виолетта ошеломлена.

– Ты что, ничего не…

Должно быть, так сходят с ума.

– Не хочу об этом говорить, – заявляю я, стряхивая руку сестры.

Жду, что она продолжит расспросы, но Виолетта молчит. Без разговоров идем в сторону Двора Фортунаты.

Постепенно рассветает. На небе появляются бледно-оранжевые полосы. Крики не умолкают. Находим закоулок и ныряем туда, чтобы передохнуть. Моих сил уже не хватает на защитные иллюзии. Виолетта старается не смотреть на меня. Чувствуется, ей страшно.

– Идем дальше, – шепчет она.

Едва мы высовываем нос из переулка, мимо пробегают инквизиторы. Они вваливаются в дом, на первом этаже которого – небольшой магазин. Вскоре из дома выталкивают женщину. Опять мальфетто. Она теряет равновесие и падает. Женщина рыдает, умоляя пощадить ее. Это владелица магазина. Инквизиторы врываются внутрь. В окнах видны язычки огня. Женщина ползает у инквизиторов в ногах, умоляя не сжигать ее имущество. Инквизитор брезгливо отпихивает ее сапогом. В окнах близлежащих домов – испуганные лица соседей. Нечего и думать, что кто-то выбежит ей на помощь.

Обезумевшая хозяйка горящего магазина продолжает кричать. Кто-то из инквизиторов выхватывает меч и… Внезапный порыв ветра сбивает его с ног и поднимает в воздух. Инквизитор парит на уровне крыш. Ветроходец! Общество Кинжала где-то рядом. Инквизитор камнем падает вниз и больше не поднимается. Виолетта вздрагивает. Ее пальцы впиваются мне в плечо. Огонь внутри магазина гаснет, оставляя лишь струйки черного дыма. Инквизиторы кричат, озираясь по сторонам и размахивая мечами. Но люди Энцо уже скрылись. Я вжимаюсь обратно в сумрачный переулок. Встречи с Обществом Кинжала я боюсь не меньше, чем инквизиторов.

Издали доносятся отчаянные крики нескольких мальфетто:

– Молодая Элита!

Хозяйка спасенного магазина стоит на коленях, воздев руки к небу.

– Они здесь. Спасите нас!

Остальные ей вторят. Их голоса полны такого отчаяния, что у меня волосы встают дыбом. Призывы остаются без ответа. Инквизиторы мечутся по улицам, разыскивая своих заклятых врагов, но те исчезли.

– Надо выбираться отсюда, – шепчу я Виолетте. – Идем со мной. Дальше пойдем под землей.

Возвращаемся в переулок. Я нахожу вход в катакомбы. Надеюсь, что мы не заблудимся. Здесь хотя бы тихо.

Не решаюсь соваться во внутренний двор и веду Виолетту через другой выход. К этому времени солнце уже взошло. Выходим на поверхность. Отсюда до Двора Фортунаты рукой подать… Я застываю на месте, отказываясь верить своему единственному глазу. Роскошный Двор Фортунаты, который называли жемчужиной в короне Эстенции, стоит с закопченными стенами. Чувствуется, инквизиторы побывали здесь еще ночью. У входа – следы крови. Члены Общества Кинжала должны были исчезнуть, ведь все их планы, их замыслы по захвату трона, их главное пристанище напрочь разрушены. За одну ночь.

Ничего не осталось.

Аделина Амотеру

Когда аристане завоевали саланцев, они забрали не только все богатства побежденных, но и саланских детей. Иногда – прямо из материнского чрева.

Мирейна Великая. Летопись Первой Амадерской гражданской войны 758–761 гг.

Войти внутрь Двора Фортунаты я не решилась. Там могли находиться инквизиторы, а я вовсе не жаждала новой встречи с ними. Была еще одна причина: я не хотела увидеть тела тех, кого знала. Я привыкла считать Двор Фортунаты надежной крепостью. Не удивлюсь, если инквизиторы превратили его в ловушку.

Мне не оставалось ничего иного, как взять Виолетту за руку и вернуться в единственное безопасное место – в катакомбы.

Здесь по-прежнему пусто и тихо. Звуки, пробивающиеся с поверхности, похожи на шепот призраков, что стерегут эти темные узкие коридоры. У нас нет фонарей, и мы довольствуемся слабыми лучиками света, что проникают сквозь решетки в потолке. Пошел дождь, и вместе со светом оттуда падают дождевые капли.

Мы проводим в катакомбах час за часом, прячась в этом обиталище мертвых. Любопытства ради я повела Виолетту в сторону дворцовой площади. Там из-за решеток, вперемешку с шумом дождя, до нас донесся голос Терена. Слов было не разобрать. Чувствовалось, он отдавал все новые приказы инквизиторам. Охота на мальфетто продолжается. Стоит мне вспомнить о минувшей ночи, как в животе сразу поднимается тошнота. Голос совести требует, чтобы я вышла на поверхность и помогла хоть кому-нибудь из обреченных. Но сил на новые иллюзии у меня нет.

Что ожидает Энцо? Если бы он захватил трон, у него нашлись бы тысячи сторонников. Сейчас даже те, кто симпатизировал Молодой Элите и Обществу Кинжала, предпочтут затаиться.

А что ожидает нас с Виолеттой? Если за весь день мы здесь ни с кем не столкнулись, это еще не повод успокаиваться. Вдруг инквизиторы уже проникли в катакомбы? Я настолько устала, что даже эта мысль не может заставить меня подняться.

Мы сидим, прислонившись к стене.

– Ты как? – спрашиваю я Виолетту.

У меня давно пересохло в горле, и слова его раздирают. Пить дождевую воду я не решаюсь.

– Более или менее, – отвечает сестра.

Вид у нее отрешенный. Она разглядывает новую белую маску, прикрывающую мне левую сторону лица.

Я вздыхаю и от нечего делать начинаю заплетать себе косу. Как странно: мы с Виолеттой так давно не виделись, а сейчас я не нахожу слов, чтобы завести разговор. Я заплетаю косу, расплетаю, потом опять заплетаю. Вспоминаю, что когда-то мы могли вот так же часами сидеть в саду, не произнося ни слова. Но один вопрос вертится у меня на языке.

– Сколько времени Терен держал тебя в той камере?

– Со дня твоей несостоявшейся казни, – шепотом отвечает Виолетта. – Инквизиция несколько дней искала тебя по всей Далии, – помолчав, продолжает она. – Искали мальфетто с серебристыми волосами. Убили двух похожих девчонок… на всякий случай. – Она опускает голову. – Инквизиторы разместились в нашем доме, и мне было не убежать. Потом приехал Терен и забрал меня. Объявил, что повезет меня в Эстенцию. Говорил, что хочет помочь нам обеим.

– Он… ничего тебе не сделал?

Виолетта качает головой:

– Телесно – нет.

– Он догадывался, что у тебя есть способности?

– Нет.

Я сажусь поудобнее. Виолетта упирается подбородком в ладонь и внимательно смотрит на меня.

– А они ведь у тебя есть.

Мне не надо ее словесного ответа. Подтверждение я видела в камере.

– Когда ты о них узнала?

– Еще в детстве. – Она подтягивает колени.

Я настолько ошеломлена, что забываю дышать.

– Случайно обнаружила. Сначала не поверила. Подумала, что мне показалось, – продолжает сестра, пряча взгляд. – У меня ведь не было отметин. Разве такая, как я, может быть мальфетто и обладать демоническими… необычными силами?

– Когда? – спрашиваю я, пытаясь не замечать звона в ушах.

– В тот день, когда отец сломал тебе палец, – едва слышно отвечает Виолетта. – Помнишь, как ты вырвалась от него? Ты хотела скрыться за темной завесой. В буквальном смысле. Я это почувствовала.

Чувствовать меня способен только Раффаэле.

– Ты сумела меня почувствовать?

Виолетта кивает:

– В тот день я поняла: я не хочу, чтобы ты своими поступками еще больше сердила отца. Ты, наверное, думала: «Я покажу ему что-нибудь необычное, и он сразу начнет относиться ко мне по-другому». А я знала: этого не будет. Я боялась, что тогда отец тебя убьет, продаст… или сделает что-нибудь похуже. И тогда я… – Она пытается найти подходящие слова. – Тогда я сделала вот так… – Виолетта вытягивает руки, налегая на невидимую преграду. – Я тебя оттеснила. Остановила.

В мозгу вспышкой проносятся слова Раффаэле: «У тебя внутри есть что-то темное и горестное»». Не там ли берут начало все мои жуткие мысли? Не там ли они копились годами, стремясь вырваться наружу?

После слов Виолетты многое становится на свои места. Раффаэле удивлялся, почему мои необычные способности не проявились в раннем возрасте. Они бы и проявились, не подавляй их Виолетта. Она делала это с упрямым постоянством. Я вспоминаю, что после того случая она заболела. У нее был жар. Я думала, что она простудилась.

Но разве я не воспользовалась своими силами в ночь бегства из дому? Мы с Виолеттой тогда впервые в жизни расстались. Я еще почувствовала, как надо мной поднимается завеса. А день казни? Я ведь тогда тоже дала выход своим необычным способностям.

Снова вспоминаю Раффаэле и качаю головой:

– Должно быть, ты что-то недоговариваешь. У нас… в Обществе Кинжала есть человек. Его зовут Вестник. Он способен чувствовать тех, кто принадлежит к Молодой Элите. Но тебя он не почувствовал. Почему?

Естественно, у Виолетты нет ответа на мой вопрос. С чего я решила, что она мне ответит? Виолетта беспомощно смотрит на меня. И вдруг ответ приходит сам. «Раффаэле ее не почувствовал, поскольку Виолетта, сама того не подозревая, оттеснила и его силу». Приехав в Далию, Раффаэле не почувствовал ее способности.

– А потом ты снова оттесняла мою силу?

– Да, – бесцветным, не своим голосом отвечает Виолетта. – Когда инквизиторы тебя арестовали. Я оттеснила твою силу. Не хотела, чтобы в тюрьме ты пыталась бороться с инквизиторами. Ты все равно не справилась бы с ними. Я думала так: они убедятся, что у тебя нет никаких необычных способностей, и простят тебя. Но потом я узнала, что тебя приговорили к казни. Я видела, как тебя потащили на площадь. Я не знала, как помочь… и тогда я освободила твою силу. А ты призвала ее там… у столба. – Она опускает глаза. – Я ничего не знаю, что было с тобой потом, когда тебя забрали люди в синих плащах.

Гулко колотится сердце. Теперь мне ясно: в Обществе Кинжала я училась тому, чему могла бы научиться значительно раньше. Я беру руку Виолетты и прижимаю к своему сердцу.

– Я хочу увидеть, как ты это делаешь. Покажи.

Виолетта колеблется. Потом глубоко дышит, закрывает глаза и надавливает. Я сосредоточиваюсь на своих ощущениях. Мне кажется, будто из меня выжимают не только воздух, но и кровь. Я пробую почувствовать нити силы и не могу. Они недосягаемы. Я тяжело приваливаюсь к стене. В груди странная пустота. Почему-то я не помню схожих ощущений в прошлом. Тогда мне было не с чем сравнивать, потому и не помню. А теперь, когда я привыкла чувствовать нити силы, я остро ощущаю их отсутствие. Тьма в сердце никуда не исчезла, однако мне до нее не дотянуться. Я почти не чувствую ее. И здесь мне становится по-настоящему страшно.

– Верни мне силу, – шепчу я сестре.

Виолетта повинуется. В меня стремительным потоком вливается воздух, жизнь и тьма. Сладостная и притягательная тьма. Я вновь вижу нити силы. Ощущаю приятную дрожь. Вновь могу дотянуться до нужных мне нитей, собрать в пучок и дернуть за них. Я облегченно вздыхаю. Чтобы проверить, все ли в порядке, я создаю розочку и заставляю ее кружиться перед нами. Виолетта во все глаза смотрит на иллюзорный цветок. У нее сутулятся плечи. Наверное, опыт с подавлением моей силы забрал у нее какую-то часть ее собственной.

Виолетта может подавлять и освобождать способности каждого, кто принадлежит к Молодой Элите. Столько лет моя младшая сестра буквально сидела на силе, которая позволила бы ей управлять другими. В моем мозгу проносятся сотни возможностей применения дара Виолетты.

– Ты такая же мальфетто, как и я, – шепчу я ей. – Ты мальфетто из Молодой Элиты.

Виолетта отводит взгляд. Вид у нее пристыженный.

– Как ты могла столько лет скрывать это от меня? – От гнева мой голос становится хриплым. – Почему я должна была страдать одна, а ты лишь смотрела?

– Потому что я боялась! – раздраженно отвечает Виолетта. – Я не хотела тебя смущать. Я знала, какая жизнь меня ждет, если отец узнает о моих способностях. У тебя были свои средства защиты, у меня – свои.

Я вдруг понимаю: Виолетта вовсе не так проста, как я привыкла думать. Милая, наивная девочка. Я приклеила к ней этот ярлык и поверила, что так оно и есть. Оказалось, не так. Образ милой, наивной девочки был ее щитом. Возможно, она с ранних лет четко знала, чтó делает и зачем. В отличие от меня, она оттесняла людей. Она защищалась от них, заставляя себя любить. Когда тебя любят, с тобой хорошо обращаются. И потому Виолетта играла роль послушной отцовской дочки… на моем фоне.

– Я видела, как отец относится к тебе, – тихим голосом продолжает она. – Аделина, я боялась. Мне казалось, что отец меня любит… Как я могла ему сказать? Иногда я воображала, что говорю ему: «Отец, я тоже мальфетто. У меня не пострадало лицо. Но я умею отбирать у Аделины ее особую силу, а потом возвращать обратно». Пойми, я была слишком мала и боялась лишиться отца. И тогда я себя убедила, что я вовсе не такая. Раз у меня нет отметин на теле, значит я не мальфетто. Думаешь, мне не хотелось рассказать тебе? Но я знала: ты сразу начнешь что-нибудь выдумывать. Проверять. А закончится тем, что отец раскроет нас обеих.

– И потому ты лишь смотрела, как я барахтаюсь.

– Прости меня, Аделина, – шепчет она и отворачивается.

Она постоянно просила прощения. У отца, у меня, у слуг. Как будто в этом мире на эти слова можно что-то купить!

Я закрываю глаз, опускаю голову. Тьма бурлит внутри меня, бьется о берега моего сознания и жаждет вырваться наружу. Я столько лет страдала в одиночку, глядя, как отец щедро дарит внимание и заботу второй дочери, считая ее чистой, не затронутой кровавой лихорадкой. Я в одиночку выдерживала вспышки отцовского гнева. Привыкла верить, что только я могу вызывать его недовольство. Виолетта безупречна и не дает ему поводов сердиться. А она молчаливо принимала такой порядок вещей.

– Я рада, что ты его убила, – тихо добавляет сестра. В ее взгляде появляется непривычная жесткость. – Я говорю про отца. Я рада, что ты это сделала.

Не знаю, как относиться к ее словам. Вот уж не думала когда-либо услышать подобное из уст своей сестры. Ее признание ослабляет тугой узел у меня в груди. Я стараюсь вспомнить ее заботу обо мне. Виолетта ходила к Терену просить за меня. Она знала, что рискует всем. Я вспоминаю, как она заплетала мне косы и как во время грозы спала рядом со мною.

Я молча киваю.

Шум на улицах усиливается. Это чувствуется даже здесь. Звон колоколов на Башне инквизиции возвращает меня к мрачной реальности. Должно быть, Терен собирается произнести речь. Мы обе вслушиваемся, но земная толща пропускает лишь колокольный звон и звук шагов сотен ног. Люди куда-то идут. Или их сгоняют.

– Там что-то готовится, – говорю я сестре и встаю.

Дальше отсиживаться в катакомбах бессмысленно.

– Идем.

Мы доходим до знакомой развилки, где туннель разделяется на три. Я выбираю левый. Пройдя шагов пятнадцать, я шарю по стене в поисках дверцы, вделанной в камень. Нахожу необработанный самоцвет. Моя сила пробуждает его, и дверь открывается. Мы попадаем на узкую лестницу. Поднимаемся. Я открываю потайную дверь, и мы выходим в глухой переулок. Отсюда до главной рыночной площади рукой подать. Идем по переулку до его пересечения с улицей пошире. Она выходит прямо на площадь.

Площадь забита народом. Все окрестные улицы – под тщательным наблюдением инквизиторов. В каналах покачиваются пустые гондолы. Инквизиция запретила всякое перемещение по воде.

– Что происходит? – спрашивает Виолетта.

– Сама не понимаю.

Смотрю на толпу и инквизиторов. Сил у меня почти не осталось. Я не могу окружить нас облаком-невидимкой. Выходить без прикрытия опасно: вдруг кто-нибудь из инквизиторов узнает нас? Мимо нас марширует целый отряд. Я вжимаюсь в камень стены. Я готова раствориться в нем.

Инквизиторы торопятся. Они проходят, не заметив нас, и я облегченно вздыхаю. Беру Виолетту за руку. Мы кружим по прилегающим улочкам и переулкам, стараясь держаться в тени. Находим место, откуда видна площадь. Рядом – мост через канал. Прячемся в его тени, а мимо нас идут и идут люди.

Катакомбы изменяют представление о времени. Я думала, уже близок вечер. Нет, еще даже полдень не наступил. Площадь забита народом, как в торговые дни. Но сегодня здесь пугающе тихо. Все ждут сообщений. Я привычно оглядываю окрестные крыши. Между статуями богов белеют фигуры инквизиторов. Но где-то в укромных местах сейчас наверняка прячутся люди Энцо. Если их не арестовали, они где-то здесь.

Чужой страх втекает в меня со всех сторон: темный, пульсирующий. Я питаюсь им.

На главном балконе башни распахиваются двери. Появляются инквизиторы. Они почтительно расступаются. На балкон выходит Терен.

На нем – белые доспехи, прикрытые белым плащом с богатым золотым шитьем. Этот плащ – церемониальный, спадающий красивыми длинными складками. Балкон идеально приспособлен для выступлений в это время дня. Свет падает так, что фигура Терена кажется светящейся изнутри.

Терен отходит в сторону. Двое инквизиторов выводят на балкон узника – темноволосого парня. Его худощавая изящная фигура сгибается под тяжестью кандалов цепей. Терен приставляет меч к его горлу, вынуждая запрокинуть голову. Дорогая красная одежда узника порвана и испачкана. Он держится спокойно. Я зажимаю рот, чтобы не вскрикнуть.

Раффаэле!

Это я виновата, что его схватили.

Терен поднимает левую руку:

– Граждане Эстенции! С тяжелым сердцем сообщаю вам… его величество король скончался. Отныне Кенеттрой будет править ее величество королева Джульетта. Церемония похорон короля состоится завтра вечером, на турнирном ристалище Эстенции. Каждый из вас обязан там присутствовать. – Терен делает паузу, обводит глазами площадь. – Королевская власть намерена ужесточить свое отношение к предателям и ущербным выродкам. Ее величество не потерпит преступлений против короны.

Если бы Энцо сумел осуществить задуманное, то расправился бы не только с королем, но и со своей сестрой. Знать встала бы на его сторону. Он и сейчас мог бы попытаться свергнуть Джульетту. Но он этого не сделает. Любой шаг с его стороны означал бы мгновенную гибель Раффаэле. Я вдруг понимаю, почему к народу обращается Терен, а не Джульетта. Королеве сейчас опасно показываться на публике.

Смерть короля все яснее представляется задуманным и осуществленным убийством.

Острие кинжала пропарывает кожу на шее Раффаэле. Он инстинктивно дергается.

– На колени! – требует Терен.

Раффаэле послушно становится на колени. Его истрепанная красная одежда накрывает пол, образуя почти ровный круг. От потоков силы у меня щемит грудь.

– Отныне всем мальфетто запрещено жить в городе. Всех их выпроводят за пределы Эстенции и отделят от нормальных людей.

Толпа молчит. Потом начинает сопеть, бормотать. Слышатся отдельные негромкие выкрики. Мы с Виолеттой испуганно хватаемся за руки. «Что будет дальше с этими несчастными? – думаю я. – Инквизиция явно не ограничится одним лишь изгнанием их из города».

Терен повышает голос, перекрикивая ропот толпы:

– Всякий, кто выдаст инквизиции сопротивляющихся мальфетто, получит награду золотом. Всякий знающий о таковых, но не донесший на них, будет казнен, равно как и всякий укрывающий их у себя.

Могу ли я спасти Раффаэле? Могут ли спасти его люди Энцо? Я оглядываю площадь. К балкону просто так не подойти. Площадь наводнена инквизиторами, и они меня сразу заметят. На невидимость мне не хватает сил. Если Терен что-то заподозрит, он без колебаний перережет Раффаэле горло. Нам его не спасти.

Виолетта поворачивается ко мне. Смотрит задумчиво. Непривычно видеть ее такой.

– Здесь есть еще люди из Молодой Элиты, – шепчет она.

Я не сразу вспоминаю, что дар Виолетты схож с даром Раффаэле. Она умеет чувствовать людей с необычными способностями.

– Кто-то, кроме Терена?

Она кивает.

– Сколько?

Виолетта сосредоточенно подсчитывает.

– Четверо.

Четверо. Значит, все Общество Кинжала, включая Энцо. И Энцо сейчас наблюдает за разворачивающимися событиями.

Терен продолжает свою речь:

– Мальфетто – бич нашего общества. Никчемные, бесполезные существа, которые ниже собак.

Он хватает Раффаэле за волосы, рывком поднимая на ноги. Его меч все так же упирается в горло узника.

– Существа вроде этого – проклятие для нашей страны. Это из-за них вы едва сводите концы с концами. Чем больше мальфетто отправится в преисподнюю, тем богаче заживет страна и каждый из вас… Жнец, ты видишь меня?

Он пытается выманить нас. В толпе поднимается ропот. Люди задирают головы, оглядывая крыши и всматриваясь в прилегающие улочки. Так они вели себя и в день моей казни.

Терен щурится:

– Я знаю, Жнец, ты сейчас где-то поблизости. Ты все видишь и слышишь. Я знаю, что этот никчемный мальфетто тебе очень дорог. Предлагаю тебе сделку. Покажись. Если ты этого не сделаешь, твой красавчик умрет. У тебя на глазах я проткну ему глотку.

Энцо не попадется на приманку Терена. Риск слишком велик. Я перевожу взгляд с обреченного Раффаэле на крыши. Где-то там сейчас затаился Энцо. Никому из нас не спасти Раффаэле. Никому. Мы можем лишь смотреть, как его убивают.

Мою мысль обрывают выкрики в толпе. Сначала один, потом другой, третий. Десятки рук указывают туда, где на крыше стоит фигура.

Энцо.

Серебряная маска не мешает ему говорить. Его слова, полные холодной ярости, звучат громко и резко. У меня замирает сердце.

– Я тоже предлагаю тебе сделку, Главный Инквизитор! – выкрикивает Энцо. – И давай поклянемся перед богами. Я вызываю тебя на поединок. Он состоится завтра утром, на турнирном ристалище. Сражаться будем один на один.

Толпа затихает, обратившись в слух. Инквизиторы уже спешат по крышам к Энцо, но он умеет мгновенно исчезать. Должно быть, Терен тоже знает об этом. Он машет рукой, веля им остановиться.

– Условия таковы, – продолжает Энцо. – Если победителем окажусь я, инквизиция освободит захваченного тобой человека. С него будут сняты все обвинения… Если же победишь ты, Главный Инквизитор, наградой тебе станет моя смерть.

Терен и Энцо долго смотрят друг на друга. Оба молчат. Наконец губы Терена изгибаются в улыбке. Он кивает:

– Предложение принято, Жнец. Боги нам свидетели. Я буду сражаться с тобой.

Аделина Амотеру

Жил-был принц, и случилось так, что он безумно влюбился в демонессу из преисподней. Когда она вернулась к себе в морскую пучину, принц от горя не находил себе места. А потом он и сам вошел в морские воды, и с тех пор никто его больше не видел.

Кенеттранские сказки

С площади спешим в относительную безопасность катакомб. Наступают сумерки. От зданий протягиваются длинные тени. Я снова решаюсь покинуть наше укрытие и вывожу Виолетту в город.

– Почувствуй их, – прошу я сестру.

Виолетта до сих пор не оправилась от своего неожиданного освобождения и событий, увиденных на площади. Как маленькая, она цепляется за мою руку, стараясь не отставать. Я вспоминаю местоположение всех известных мне безопасных домов. Проходим мимо нескольких из них. Виолетта качает головой.

– Там… только очень слабо, – вдруг говорит она и указывает на несколько одинаковых зданий, соединенных арочными переходами.

Это университет. Там у Общества Кинжала тоже есть пристанище. Умом понимаю, что нам лучше туда не ходить. Но Раффаэле томится в заложниках у Терена, а Энцо готовится к завтрашнему поединку. Не могу я повернуться к ним спиной. Я многим обязана Раффаэле и должна участвовать в его спасении. Возможно, Данте был единственным, кому я мешала. Возможно, меня там по-прежнему считают своей и им пригодится моя помощь.

«Опять врешь себе, дорогая моя?» – слышу я отцовский шепот, но пропускаю его мимо ушей.

Мы сворачиваем к университету. Снова ищу вход в катакомбы. Входить обычным путем я не рискую: внутри могут оказаться инквизиторы. Мы спускаемся вниз. В каменной стене нахожу потайную дверь. За нею – ветхая лестница, ведущая наверх, в темный коридор дальнего крыла. Идем в кромешной тьме. Я ступаю осторожно, боясь поскользнуться. Виолетта плетется еле-еле. Похоже, ее силы истощаются еще быстрее моих.

– Они здесь, – шепчет она.

Узкая площадка. Дверь с вделанным в нее самоцветом. Я подношу к нему ладонь. Дверь открывается.

В коридоре – мертвая тишина. Снаружи доносится стук сапог марширующих инквизиторов. Опять чьи-то крики. Потом я слышу знакомые голоса. Прячусь в тени. Рядом замирает Виолетта.

– Он еще ночью убьет Раффаэле, – удрученно говорит Лючента. – Как ты можешь верить его слову?

Я внутренне собираюсь, затем спешу на звук голосов. Виолетта молча идет следом. Коридор выводит нас к задворкам главного университетского храма. Храм имеет и наружный вход, но сейчас все двери закрыты на тяжелые засовы. В храмовом зале пусто и темно. Узкий лучик пробивается из небольшой комнаты, дверь в которую почему-то не заперта. Вижу знакомые лица.

Только теперь они услышали наши шаги. Насторожились. Смотрят на дверь.

Я делаю глубокий вдох и вхожу в помещение.

* * *

– Где тебя носило?

Не знаю, как ответить на вопрос Люченты. Мы находимся в другой комнатенке, еще меньше первой. Энцо позаботился, чтобы нам с Виолеттой принесли по койке, на которых спят студенты, живущие при университете. Лючента стоит в дверях, сложив руки на груди. Вид у нее настороженный. Энцо сидит на единственном стуле. Джемма и Микель пристроились на краешке моей койки. Виолетта лежит молча и слегка дрожит. Говорить она боится, чему я только рада.

Энцо сидит, подавшись вперед, подпирая ладонями подбородок. Молча смотрит на меня.

– Терен угрожал убить мою сестру, – начинаю я. – Все это время он держал ее в подземной тюрьме Башни инквизиции.

Энцо щурится:

– Когда Терен впервые тебя нашел?

«Несколько недель», – хочется ответить мне, но сказать правду я не решаюсь.

– На празднестве Веснолуния. В том переулке, за несколько минут до вашего появления.

– А почему ты сразу не сказала нам? – спрашивает Микель.

– Я… я сомневалась, что вы мне поможете. – Здесь я говорю чистую правду. – Вы готовились к Турниру Бурь, и отвлекаться еще на что-то было рискованно.

Лючента поворачивается в профиль, привалившись спиной к дверному косяку. Она не решается вслух обвинить меня в предательстве, однако я это чувствую в каждом ее жесте. Она мне не доверяет. Если у нее и было какое-то уважение ко мне, оно сменилось подозрением. Мысленно приказываю себе хранить спокойствие. Как ни жутко это звучит, но сейчас мне легче, что здесь нет Раффаэле.

Он бы сразу почуял паутину лжи, которую я сплетаю вокруг себя.

Я снова смотрю на Энцо. Он молчит. Не произносит ни слова в мою защиту, но и ни в чем меня не обвиняет. Потом выпрямляется и смотрит на всех нас:

– Терен не сдержит обещания. Лючента права. Я это знал еще на площади, когда предлагал ему сделку. Его клятва перед богами – пустой звук. Так что не впадите в ошибку. Завтра, во время поединка, он постарается убить не только меня, но и всех вас. Терен не собирается освобождать Раффаэле. Он знает, что все мы будем на ристалище, спрятавшись в толпе. Он намерен выманить нас и одним махом покончить со всеми.

Энцо включает в действия Общества Кинжала и меня. Я по-прежнему одна из них.

– Тогда как мы будем действовать? – спрашивает Лючента. – Король мертв, а Терен под каблуком у твоей сестры. Инквизиторы готовы убивать каждого мальфетто, что попадется на глаза. Как мы доберемся до Джульетты?

– Глупо ожидать ее появления на турнирном ристалище, – отвечает Энцо. – Она будет прятаться, окруженная кольцом охраны. Завтра утром наши оставшиеся покровители пошлют своих людей для нападения на ристалище. Мы спасем Раффаэле, а я убью Терена. – Энцо сжимает зубы. – Мы объявим им войну, – говорит он и смотрит на меня. – Мне понадобится твоя помощь.

«Ты это имел в виду, когда мы целовались во дворе под дождем, при свете фонарей? – мысленно спрашиваю я. – Чего на самом деле тебе нужно от меня?»

Но я отвечаю кивком.

Виолетта ворочается, и скрип ее койки привлекает общее внимание. Она по-прежнему молчит, и тогда я поясняю:

– Я привела свою сестру, не только чтобы защитить ее. Она может нам помочь. Ее способности нам пригодятся.

– Ты что, мальфетто? – спрашивает ее Микель, пытаясь найти отметины.

– Она тоже из Молодой Элиты, – говорю я. – А отметин на ней нет из-за особенностей ее дарования. – Я поворачиваюсь к Энцо. – Виолетта может отбирать у других их силу.

Все молчат. Верить на слово не торопятся. Энцо задумчиво разглядывает нас обеих. Поджимает губы. Я догадываюсь, о чем думает он и остальные.

Виолетта поможет нам убить Терена.

– Посмотрим, на что способна твоя сестра.

* * *

У Виолетты жар. К счастью, не сильный, но она находится в полубессознательном состоянии. Что-то шепчет. Я держу ее руку, пока шепот не смолкает. Ее дыхание выравнивается.

В коридоре тихо. Должно быть, остальные разбрелись по комнаткам, хотя вряд ли сегодня кто-нибудь сумеет заснуть. Я хочу выйти наружу, подышать прохладным ночным воздухом, успокоить чувства. Но нас заперли в комнате. Лючента утверждает, что для нашей же безопасности. Однако в ее словах я улавливаю страх. Между нами возникла стена, которая становится только прочнее.

Тишину нарушает звон стали. Я сажусь на койке. Неужели сюда проникли инквизиторы? Такое вполне может быть. Снова вслушиваюсь и понимаю: звуки исходят от одного меча. Должно быть, Энцо упражняется перед поединком. Я встаю, подхожу к двери и приникаю к ней ухом. Так оно и есть. Это не сражение. Слушаю до тех пор, пока звуки не умолкают.

Раздается звук шагов, и я отхожу от двери. Через несколько секунд в дверь стучат.

– Кто там?

– Я.

Голос Энцо. Я молчу. Слышу щелчок замка. Дверь приоткрывается. Энцо смотрит на меня, потом на уснувшую Виолетту:

– Как она?

– Ей просто надо отдохнуть. Я такое уже видела, и не раз. Тогда думала, что сестра слишком легко простужается. Но теперь понимаю: это последствия траты ее сил.

– Идем со мной, – вдруг предлагает Энцо, оставляя дверь приоткрытой.

Я не тороплюсь выходить. А вдруг Энцо попросту решил от меня избавиться? Но он терпеливо ждет. Я встаю и выхожу из комнаты. Стоит мне взглянуть на Энцо, и по телу разливается теплая волна. Сегодня на нем простая одежда. Воротник рубашки расстегнут, обнажая шею. Красная грива волос всклокочена. В правой руке у него меч. Я угадала: Энцо действительно упражнялся в пустой комнате, готовясь к завтрашнему поединку.

Иду с ним по коридору. Энцо бесшумно открывает дверь. Мы входим.

Внутри почти темно. Горит всего одна свеча. У меня колотится сердце. Я остаюсь возле двери, а Энцо проходит и садится за столик возле койки. Его сила заставляет свечу вспыхнуть ярче. Я смотрю на его расстегнутую рубашку. Обоюдное молчание становится тягостным.

– Садись, – предлагает Энцо и сам встает.

Я сажусь. Мы снова молчим. Взгляд Энцо мягок и нежен. В нем нет привычной жесткости и беспощадности. Такие же глаза были у него во дворе, когда мы целовались. Энцо внимательно смотрит на меня. Сегодня я чувствую его страх, облачком парящий над ним. Неявный, но заметный. Неужели он боится меня?

– Аделина, я хочу знать настоящую причину твоего бегства. Кроме беспокойства за жизнь сестры, было что-то еще. Что именно?

Он знает. Меня обдает волной страха. Нет, он не знает. Он не может знать, кто убил Данте. Он хочет знать причину, заставившую меня сбежать. Хорошо, я назову ему эту причину.

– Скажите, это правда… то, что Данте говорил вам, отозвав в туннель? Он предлагал вам… избавиться от меня?

Мой вопрос не удивляет Энцо. Похоже, он и сам считал это причиной моего бегства.

– Ты тоже была там, – говорит, а не спрашивает он, и я киваю. – Данте всего лишь излагал свое личное мнение, – продолжает Энцо и уже мягче добавляет: – Я не собирался избавляться от тебя.

Я вспоминаю тот разговор и вздрагиваю. Мне кажется, в комнате стало холоднее.

– А что случилось с Данте? – спрашиваю я.

Энцо молчит, как будто вопрос требует обдумывания. Потом снова поворачивается ко мне и рассказывает, как они, заметив необычное скопление инквизиторов на улицах, отправились меня искать. Как разделились и искали в разных местах. Вернулись все, кроме Данте. Лючента наткнулась на его тело в глухом переулке.

У меня внутри слышится шепот. Он становится громче, заглушая слова Энцо. Данте заслужил такую участь. Бормочу слова соболезнования. Энцо спокойно их выслушивает.

Долго ли я смогу скрывать свою вину в его смерти?

Мы снова молчим. От Энцо идет совсем другая сила. Она хорошо знакома мне, но чтобы Энцо… боялся? Однако сомнений нет: я ловлю волны его страха. Энцо боится!

– Вы готовы к завтрашнему поединку? – шепотом спрашиваю я.

Энцо медлит с ответом. Я всегда думала, что ему страх неведом. В груди опять появляется боль. Я встаю и подхожу к нему. Данте ошибался: я кое-что значу для Энцо. Я ему небезразлична.

Энцо садится на койку. Я сажусь рядом. Он не отодвигается. Кажется, от этого простого жеста ему становится легче.

– Отец Терена учил меня сражаться. – Кажется, будто Энцо просто рассказывает о своем детстве. – Я был хорошим учеником. Но Терен был лучше меня.

Я вспоминаю их столкновения: сначала в день моей казни, потом на празднике Веснолуния. Оба сражения длились считаные секунды. Что будет завтра, когда они сойдутся в смертельном поединке?

– Он всегда так яростно нас ненавидел? – задаю я новый вопрос.

– Нет. – Энцо криво улыбается. – Не всегда.

Я жду, и Энцо продолжает рассказ. Мальчишками они с Тереном постигали премудрости воинских наук и постоянно упражнялись вместе. Стены комнаты пропадают. Мне кажется, что я перенеслась в прошлое и стою на площадке для упражнений, в каком-то из внутренних дворов королевского дворца. Летний день. Наследный принц и сын тогдашнего Главного Инквизитора сражаются на деревянных мечах. Оба даже еще не подростки: Энцо восемь лет, Терену – девять. Кровавая лихорадка пока не добралась до Эстенции. Глаза Терена еще не потеряли своей синевы, но в них уже заметен неистовый блеск. Его отец внимательно следит за поединком и поправляет ошибки мальчишек. Главный Инквизитор умен: он почти не критикует Энцо, ограничиваясь легкими замечаниями. Зато к своему сыну он беспощаден, и Терену за малейший промах достается сполна. Энцо иногда кричит на Главного Инквизитора, защищая успехи Терена. После каждого поединка Терен кланяется Энцо и благодарит за удовольствие упражняться с наследным принцем.

Слушая рассказ Энцо, я представляю разницу между мальчишками. Энцо относился к сражениям как к игре, а вот Терен… вносил в это занятие совсем не детскую и даже пугающую страсть.

– Он наносил удары так, словно намеревался убить, – продолжает Энцо. – Мне нравилось с ним упражняться. Он был подготовлен намного лучше, чем я. Но это не было жестокостью. Обычная мальчишеская гордость. – Энцо умолкает, и мое видение гаснет. – Через несколько лет мы оба заболели кровавой лихорадкой. Оба получили отметины. Отец Терена умер. Наши учебные поединки прекратились. Я тосковал по ним. Другие партнеры были слабее Терена. Я его не торопил и надеялся, что он оправится от горя и мы снова начнем упражняться. Но жизнь Терена изменилась. Теперь он постоянно бывал в храмах, оплакивая отца. Он глубоко проникся учением инквизиции, утверждавшей, что мальфетто – воплощение демонов. Терен возненавидел себя. Вряд ли он тогда ненавидел Молодую Элиту, поскольку мы оба еще не знали о своих способностях. Но я замечал перемены в нем. И моя сестра – тоже. – Энцо сжимает зубы. – А став Главным Инквизитором, Терен развернул охоту на Молодую Элиту и ее сторонников.

Я догадываюсь и, набравшись решимости, спрашиваю:

– Дафна?

Энцо смотрит на меня. Мне знакомо выражение его глаз. Лучше бы не знать, чтó оно означает. Боль, тьма, гнев, вина, горе повисают вокруг него бесчисленными нитями силы.

– Ее звали Дафна Чуриана, – говорит он. – Да, тамуранская девушка. Она была ученицей у местного аптекаря.

Слова Энцо проникают ко мне в сердце. Одно за другим. Я слушаю их и еще раз понимаю: все, что ему нравится во мне, может быть никак не связано со мной. Мои черты, оливковая кожа – все напоминает ему Дафну. Глядя на меня, Энцо всякий раз видел ее.

– Она тайком добывала у аптекаря особые травы и снадобья, помогавшие мальфетто скрывать отметины, – продолжает от. – Краски, временно меняющие цвет волос. Румяна и белила, чтобы замазывать темные рубцы. Дафна была нашим другом. Данте мы нашли израненным после сражения. Дафна выходила его и поставила на ноги.

– Вы любили ее, – говорю я, сострадая его потере и огорчаясь тому, что я всего лишь живое напоминание о другой.

Энцо уклоняется от прямого ответа. Мне отвечают его нити.

– Принц остается принцем, даже если он и мальфетто. Я не мог на ней жениться. Ее семья не принадлежала к тамуранской знати. Потом это уже не имело значения.

Я не хочу дальше бередить его рану и спрашивать об обстоятельствах ее смерти.

– Очень вам сочувствую, – говорю я, склоняя голову.

Энцо кивает, принимая мое соболезнование:

– Прошлое не изменишь. Мы должны двигаться вперед.

У него утомленный вид. Может, на него так подействовали мысли о Дафне. Или скорбь по Терену. Возможно, то и другое.

Мы опять молчим. Энцо наклоняется ко мне почти вплотную. Сияние его глаз притягивает меня. В них есть тяжесть и сумрачная глубина, которые я вряд ли когда-нибудь пойму. Энцо трогает меня за подбородок. И снова я наполняюсь его жаром. Как мне не хватало этого!

Ты заботишься обо мне только из-за моего сходства с Дафной?

– Я знаю, кто ты, – шепчет Энцо, словно отвечая на мои мысли.

Нет. Он знает меня. Он заботится обо мне, зная, кто я. Эта мысль мгновенно пробуждает все мои чувства. Сегодня поцелуи Энцо нежные, терпеливые. Он познаёт меня через поцелуи. Он гладит мне руки, притягивая к себе. Нас разделяет лишь тонкая ткань моей сорочки и его рубашки. Кажется, что мне на кожу сыплются искры. Та часть меня, что откликается на страсть, оживает и отчаянно стремится наружу, чтобы сплестись с темными нитями страсти Энцо и завладеть ими. У меня кружится голова. Схожие ощущения были минувшей ночью, в переулке. Как мне хочется навсегда забыть ту ночь! Эта сила неподвластна мне, и я не знаю, как ее остановить.

Энцо отодвигается, потом снова наклоняется ко мне и шепчет:

– Останься.

Им движет не желание. Страх. Страх окутывает его. Страх перед завтрашним днем, который может стать последним не только для него, но и для всех нас. Энцо понимает, что вряд ли сумеет одолеть Терена и спасти Раффаэле. Утром он выйдет отсюда и уже не вернется. Он боится, и это делает его беззащитным. Я забываю о своих страхах. Глажу его щеки и шею.

Я молча соглашаюсь. Сворачиваюсь калачиком. Энцо откидывает мои волосы, закрывающие левую половину лица. Я инстинктивно отодвигаюсь, но Энцо не замечает этого. Он нежно гладит мои шрамы. Его пальцы согревают их, оставляя приятный теплый след. Я успокаиваюсь. Меня охватывает сонливость. Энцо тоже закрывает глаза. Его дыхание становится ровным. Я погружаюсь в сон, однако вместо ожидаемого успокоения попадаю в нескончаемый кошмар, наполненный демонами, сестрами, отцами и речами молодого инквизитора с бледно-голубыми глазами.

Аделина Амотеру

Всю ночь я слышал стенания моих сестер. Они знали о содеянном мною и ненавидели меня за это.

Боран Валимер. Дантель

Этот день должен был бы стать первым днем Турнира Бурь, но не стал. Инквизиция решила сделать его днем окончательной расправы над нами.

В прежние годы пространство вокруг турнирного ристалища превращалось в громадную ярмарку. Ставились деревянные лотки. На высоких шестах трепетали разноцветные флаги. Празднично одетые люди стекались сюда со всех частей Эстенции. Приезжали гости из других городов.

Сегодня зрителей ожидают не скачки и не прочие состязания. Утром – поединок Жнеца и Главного Инквизитора. Вечером – траурная церемония по умершему королю. На Турнир Бурь никого не требовалось зазывать. Сегодняшние зрелища – обязательные. Дома позволено остаться лишь малолетним детям и немощным старикам. Солдаты инквизиции зорко следят за людскими потоками. Терен хотел согнать сюда весь город, чтобы на глазах у десятков тысяч зрителей расправиться не только с Энцо, но и со всеми нами.

Я иду вместе с Виолеттой. Никаких облаков-невидимок. Во-первых, у меня не хватило бы сил на длительную иллюзию, а силы мне нужны сегодня, как никогда. И во-вторых, при таком скоплении народа наша невидимость сразу вызвала бы подозрения. Мы не призраки, чтобы людские локти проходили сквозь нас, как сквозь пустоту. Нет, сегодня я берегу силы для нашего замысла по спасению Раффаэле. Однако без иллюзий тоже не обошлось. Я изменила нам внешность. Мое лицо стало безупречно красивым. Вместо одного темного глаза – пара ярко-зеленых. Вместе серебристых ресниц – рыжеватые. Моя кожа из темно-оливковой стала светло-кремовой, а губы потеряли яркость. Волосы себе я выбрала рыжие с золотистым отливом, изменив и рисунок скул. Виолетту я преобразила в бельданскую девушку с белой кожей, а ее темные волосы сделала соломенными.

Не скажу, что наши лица производят впечатление настоящих. Я так до конца и не овладела искусством создавать иллюзии лиц. Остались мелкие недочеты. Но если не вглядываться, они незаметны. Те же, кто слишком долго смотрит на нас, хмурятся, сами не понимая, в чем дело. Поэтому мы стараемся, чтобы никто особо не пялился на наши иллюзорные лица.

Когда подходим к ристалищу, у меня по спине вовсю струится пот.

Таких громадных сооружений я не видела. Ристалище – это огромное круглое пространство, вокруг которого ярусами поднимаются каменные скамейки. Чем ближе к цели, тем больше инквизиторов. Терен разместил здесь целую армию. Люди идут, опустив голову. Я подражаю им, стараясь проходить мимо инквизиторов, не оглядываясь. Меня не оставляет страх, что нас могут узнать. Вдруг какой-нибудь инквизитор разглядит наши настоящие черты? Но инквизиторы ничего не замечают. Сегодня на их лицах нет обычного брезгливого равнодушия. Они знают, что где-то в толпе скрываются люди из ненавистной им Молодой Элиты. Я чувствую нити их страха. Чем больше инквизиторов, тем гуще нити.

– Стой! – слышится рядом.

Я останавливаюсь, смотрю на инквизитора, всем своим видом изображая удивление. Виолетта тоже останавливается. Я усиливаю иллюзию, придавая лицу бóльшую подвижность. На коже появляются поры, иллюзорные глаза делаются живее.

– Имя? – хмуро спрашивает инквизитор.

Я вскидываю голову и уверенно смотрю на инквизитора:

– Анна из дома Тамерли.

Киваю Виолетте. Та делает безупречный реверанс.

– Моя двоюродная сестра.

– Где остановились?

Без запинки называю один из лучших постоялых дворов. Я запомнила его название, когда шла на скачки.

– Мой отец на несколько месяцев приехал сюда по делам, – добавляю я. – Мы собирались на траурную церемонию по скончавшемуся королю. Но утром услышали, что здесь будет… что-то вроде состязания, на котором должны присутствовать все. Мы решили не нарушать местных правил и тоже пойти. Скажите, а это интересное зрелище?

В глазах инквизитора появляется настороженность, но сзади на нас уже напирают. Чувствуется, ему не хочется создавать себе лишних хлопот.

– Я ваших бельданских вкусов не знаю, – бросает он. – Проходите.

Мы отходим и слышим, как он остановил еще кого-то. Оглядываться я не решаюсь.

На скамьях турнирного ристалища может поместиться почти все население Эстенции. Кажется, что каменные ярусы тянутся до самого неба. Это меня не особо удивляет. Но я никак не ожидала увидеть подземные ярусы! Они опускаются вниз, пока не достигают дна. В проходах толпятся десятки зрителей. Среди них прячутся люди из отрядов наших покровителей. Не знаю, сколько их. Я пытаюсь почувствовать их нити силы. Никак. Главное – они здесь и ждут сигнала Энцо. Я вытягиваю шею, вглядываюсь. Виолетта качает головой, показывая, что не чувствует его присутствия.

– Идем вниз, – шепчу я, дергая ее за руку.

Спускаемся. К моему удивлению, нижние ряды достаточно свободны. Выбираем себе наиболее выгодные места и садимся.

Середину ристалища занимает глубокое озеро. Каналы соединяют его с Солнечным морем. В воде мелькают темные силуэты балир. Над озером тянется широкий каменный мост. Один его конец находится как раз напротив наших мест. Посередине моста устроена широкая круглая площадка. Во время обычных празднеств там собираются наездники. Балиры выныривают на их зов, наездники вскакивают на спину этих удивительных существ и забавляют публику акробатическими трюками. Потом по мосту маршируют карнавальные шествия в ярких одеждах.

Сегодня все по-другому. По обеим сторонам моста выстроились инквизиторы. В воде кружат балиры. Их крики, прорывающиеся на поверхность, больше напоминают завывания демонов. Я осматриваю ярусы. Над ристалищем – невидимый купол страха и тревоги. Впрочем, кое-кому не терпится поскорее увидеть кровавое зрелище. Не скажу, чтобы таких было слишком много, но они есть. Большинство сидят молча или негромко перешептываются с соседями. Лица напряжены. Тьма внутри меня пирует на их беспокойстве. Сверкающие нити силы тянутся во все стороны. Так и хочется дернуть за них.

Не забывая поддерживать иллюзию наших лиц, я успокаиваю дыхание. Виолетта трогает меня за плечо и кивает в сторону противоположного конца ристалища.

– Там, – шепчет она.

Я смотрю в том направлении. Энцо где-то там, прячется в толпе.

Все члены Общества Кинжала заняли свои места. Они будут руководить действиями наших сторонников.

Скамьи заполняются зрителями. Кажется, что мы сидим здесь уже не первый час. Наконец инквизиторы, выстроившиеся на мосту и по кругу ристалища, поднимают мечи в традиционном приветствии. Зрители умолкают. Я смотрю на королевский павильон, где обычно восседал король, облаченный в золотую мантию и с короной на голове.

Сегодня павильон пустует. А на другом конце ристалища появляется Терен. Его сопровождает отряд инквизиторов. Он в шлеме с маской, закрывающей лицо. Шлем придает Терену нечеловеческий облик. Впереди солдаты волокут Раффаэле. Как и вчера, он закован в цепи. На глазах повязка, во рту – кляп. У меня начинает колотиться сердце.

Терен останавливается на площадке посередине моста и поднимает руки, приветствуя толпу.

– Сограждане! – произносит он, и гулкое эхо разлетается по ярусам. – Мы привыкли собираться здесь для веселых празднеств. Но сегодня нас ждет траурная церемония по нашему дорогому, скоропостижно скончавшемуся королю.

В нескольких шагах от Терена инквизиторы грубо толкают Раффаэле, заставляя его опуститься на колени. Их мечи упираются ему в шею.

– С началом правления королевы Джульетты для Кенеттры наступает новая эпоха. Собравшиеся здесь – свидетели поистине исторического события. Наш великий и славный народ освобождается от демонов, слишком долго портивших нам жизнь. Они пытались посеять ужас в наших сердцах и подчинить нас своей гнусной власти. Не вышло!

Виолетта до боли сжимает мою руку. У нее побелели костяшки пальцев.

Терен обходит площадку, улыбаясь зрителям. Его белый плащ шуршит по камням.

– Жнец! – кричит он. – Сделка есть сделка. Как видишь, я привел сюда твоего дружка-консорта. – Терен издевательски кланяется Раффаэле. – Мы оба тебя ждем. Выходи, демон. – Улыбка Терена гаснет, сменяясь леденящей чернотой. – Выходи и давай поиграем.

Я затаиваю дыхание. Зрители сидят в полном молчании. Некоторые беспокойно ерзают. Все озираются в поисках Энцо. Мое внимание перемещается на инквизиторов, стоящих вдоль моста.

Вдруг один их них – он находится невдалеке от Терена – выходит из строя и направляется к Главному Инквизитору. Кто-то хватается за меч, но большинство не решаются, считая странного инквизитора одним из своих.

Я стискиваю зубы, снимаю иллюзорный покров с подошедшего и облегченно вздыхаю. У зрителей на глазах белый плащ инквизитора сменяется темным. Из-под глубокого капюшона проглядывает серебряная маска. Энцо!

Инквизиторы на площадке выхватывают мечи, но Терен поднимает руку и поворачивается к Энцо. Зрители на всех ярусах вопят. Не от ненависти к Энцо. От страха. Я питаюсь их волнами. Моя сила нарастает.

Противники молча смотрят друг на друга. Наконец Терен спрашивает:

– Откуда мне знать, что это действительно ты? А вдруг эта ваша мастерица иллюзий слепила твоего двойника? Может, она прячет и остальных из вашей так называемой Молодой Элиты?

Инквизиторы еще сильнее упираются остриями мечей в горло Раффаэле.

– Ты знаешь, кто я, – звонким голосом отвечает Энцо.

– Почему я обязан тебе верить?

– А почему я обязан верить тебе? – в тон ему спрашивает Энцо.

Терен снимает шлем, потом отбрасывает прочь. Да, это он, Главный Инквизитор.

– Давай, Жнец, покажи всем твое лицо! – кричит Терен, указывая на серебряную маску. – Не то твой дружок умрет.

Энцо стремительно откидывает капюшон, открывая копну темно-красных волос. Затем срывает и отшвыривает маску, являя себя толпе.

– Сделка есть сделка, – в тон Терену произносит Энцо.

Терен с каменным лицом смотрит на него. Толпа замирает. У меня кружится голова, отчего края наших иллюзорных лиц начинают дрожать.

– Это же принц! – раздается чей-то крик.

Его подхватывают, и теперь со всех ярусов слышится: «Принц! Принц!» Людей по-прежнему сдерживает страх, но я чувствую ниточки поддержки и симпатии. Это те, кто не считает мальфетто виновниками всех бед: зрители, не разучившиеся думать своей головой, и бойцы наших покровителей. Смущенный Терен кивает Энцо.

– Никому не вмешиваться! – кричит он. – Это поединок. Надеюсь, у тебя хватит смелости сражаться со мной один на один.

Энцо молча кивает.

«Терен врет», – думаю я. Но и мы тоже. Поединок – прелюдия к задуманному сражению.

– Давно мы не сражались, ваше высочество, – произносит Терен, направляя свой меч на Энцо.

Я ожидала услышать издевку. Ничего подобного. К моему изумлению, Терен уважительно кланяется принцу:

– Посмотрим, возросло ли твое мастерство, принц.

Энцо выхватывает из ножен длинные парные кинжалы. Металл каждого раскаляется сначала докрасна, затем добела. Из рук Энцо вырывается пламя. Вокруг сражающихся возникает огненное кольцо. Зрители возбужденно кричат.

Терен делает выпад.

Энцо отвечает обоими кинжалами, целя Терену в глаза, но тот плечом заслоняет лицо. Кожа плеча ничуть не пострадала. Энцо отскакивает, совершает кувырок назад, становится на ноги и устремляется в новую атаку. Противники медленно двигаются по дуге. Энцо вращает лезвием правого кинжала.

– Что-то ты сегодня медлителен! – кричит ему Терен и с пугающей скоростью делает выпад.

Энцо снова отскакивает, переворачивается и ударяет обоими кинжалами. Один удар достигает цели: лезвие задевает бок Терена. Но ощущение такое, словно кто-то пытался воткнуть нож в мягкое дерево. Терен морщится, а через пару секунд уже усмехается.

– Воспользуйся своим огнем, Жнец, – подзадоривает он Энцо. – Брось мне вызов.

Энцо предпринимает новую атаку. На этот раз из лезвий вырывается пламя, оставляя в воздухе огненные шлейфы. Энцо делает ложный выпад слева, подпрыгивает, меняет угол атаки и опять целит Терену в лицо. Тот успевает отвернуться, однако Энцо не отстает. Он движется почти рядом. Лезвия кинжалов пылают. Одним он отвлекает внимание Терена, чтобы вторым жестоко ударить бывшего друга детства в глаза. Только чудом Терену удается и на этот раз увернуться. Лезвие прочерчивает борозду по щеке Главного Инквизитора. Рана мгновенно затягивается.

– Уже лучше, – улыбается Терен.

Теперь мой черед действовать. Я глубоко дышу, снимаю с нас иллюзорные лица и сразу же окружаю покровом невидимости. Кто-то рядом испуганно вскрикивает, но мы уже на ногах. Я тороплюсь к легким воротам у кромки яруса. Они открываются прямо на мост. Мы достигаем моста. Инквизиторы стоят с мечами наготове. Один сигнал – и они бросятся Терену на подмогу.

– Скажи, почему ты поворачиваешься спиной к себе подобным? – сквозь гул пламени спрашивает Энцо.

Терен отвечает не сразу. Он устремляется на Энцо, готовый ударить мечом. Принц отскакивает в сторону, однако лезвие успевает чиркнуть по руке. В ответ он посылает огненную волну, которая целиком поглощает Терена. Но инквизитор не кричит и не корчится от боли. С язвительной усмешкой он выходит из пламени. Его кожа хрустит и темнеет, после чего возвращается в прежнее состояние. Полы его плаща почернели и обуглились, но везде, где плащ соприкасается с телом, ткань остается целой и невредимой. Кажется, будто тело Терена служит щитом.

– Я никогда не поворачивался спиной, – отвечает Терен. – Я единственный, кто хочет помочь. Посмотри на нас, Жнец. Наши силы прокляты преисподней. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся.

– Разрушение – это выбор.

Энцо поднимает руку, делает пламя ярче и жарче, пока ослепительно-яркий огонь не окутывает их плотной завесой. Я догадываюсь о его маневре: он пытается лишить Терена обзора. Тогда атаки превратятся в беспорядочные удары по воздуху. Огонь гаснет так же мгновенно, как вспыхнул. Энцо бросает кинжал, целя Терену в глаза.

Лезвием меча Терен перехватывает кинжал и откидывает назад. Энцо ловко припадает к полу.

– Да, я проклят, как и ты, – говорит Терен. – Но если ты продолжаешь защищать тех, кого пометила кровавая лихорадка, превратив в отбросы общества, я выполняю извечную волю богов.

Бледные глаза Терена купаются в окружающем пламени. Они поменяли цвет и приобрели жуткий оранжево-красный оттенок. Губы инквизитора кривятся в язвительной усмешке.

Энцо отражает его атаку. Мускулы принца раздуваются от напряжения. Терен гораздо сильнее. Я чувствую, как силы Энцо начинают истощаться. Но его голос по-прежнему звонок.

– Быть может, ты потому и охотишься за нами, что слишком любишь свои способности, – насмешливо выкрикивает Энцо. – Тебе хочется остаться единственным, у кого есть необычный дар.

Улыбка Терена гаснет.

– Плохо же ты меня знаешь, ваше высочество. Даже после стольких лет.

Энцо отвечает новым выпадом. Цель атаки всегда одна и та же: глаза Терена. В этот раз ему удается оцарапать инквизитору веко. Кровь течет по левому глазу, окрашивая бледную радужную оболочку в ярко-красный цвет.

Терен бросается в ответную атаку, делает обманный маневр и глубоко вонзает кинжал в плечо Энцо. Я едва не вскрикиваю. Языки пламени колеблются, угрожая погаснуть. Энцо содрогается всем телом, но вырывает кинжал из раны. Мы с Виолеттой находимся так близко, что я чувствую жар. Мы заняли позицию. А как остальные?

У Энцо вспыхивают глаза. Он делает шаг в сторону Раффаэле, затем поворачивается к Терену, готовый продолжать поединок. Из плеча сочится кровь. Энцо взмахивает кинжалом, держа его над головой.

Это сигнал.

Следом одновременно происходят несколько событий. В инквизиторов, удерживающих Раффаэле, летят стрелы. Третий, что стоит рядом с пленником, неожиданно взмывает в воздух и тут же плюхается в воду. Зрители кричат. Из-под воды стремительно выныривают две балиры. Их прозрачные тела проносятся у нас над головой. Я распластываюсь на камнях пола. Виолетта следует моему примеру. Волны, поднятые балирами, бьются о круглую площадку, разбрасывая фонтаны радужных брызг. Глаза балир черны от ярости. Их громкие пронзительные крики заставляют многих затыкать уши. Одна балира взлетает. Ее мощное крыло ударяет по левой цепочке инквизиторов, затем по правой. Все они оказываются в воде.

На спине второй балиры видна всадница. Это Джемма. Она чуть снижается, хватает руку Раффаэле и поднимает его на спину балиры. Они улетают.

Наступает наш черед. Виолетта собирает нити своей силы, я – своей. Терен временно лишается мощи. Глаза инквизитора округляются. Он пятится, затем оседает, словно ему нанесли жестокий удар. Виолетта шумно дышит. Я знаю, что надолго ее не хватит, а потому дорога каждая секунда.

Я снимаю покров невидимости. Впервые нас видят все. Я тянусь к нитям Энцо, сосредоточиваюсь, и принц мгновенно превращается в точную копию Терена.

Мост, площадка и ярусы охвачены хаосом. Наши покровители и их бойцы вступают в сражение с инквизиторами, атакуя их повсюду и нагоняя страху на зрителей. Несколько инквизиторов еще остаются на мосту. Они не растерялись и готовы вмешаться в поединок между Тереном и Энцо. Вот только какой Терен – настоящий?

Энцо не мешкает. Подняв кинжал, он устремляется на Терена. Терен успевает отбиться, но из-за внезапной слабости защищаться не может. Оба валятся на пол. Терен кричит от боли: кинжал Энцо прожигает ему плечо. Второй кинжал направлен Терену в сердце. Разъяренный Терен бросается на Энцо. Даже в таком состоянии он заставляет принца отступить. Шатаясь, Терен поднимается. Я смотрю на него. Он… смеется. Смех прекращается, когда Терен замечает нас с Виолеттой, притаившихся на краю площадки. Теперь он хмурится.

– Удачное время вы выбрали для маневра! – кричит он, перекрывая гул голосов.

Слова едва успевают прозвучать, как по проходам к мосту и площадке спешат новые отряды инквизиторов. Такое ощущение, что их сотни… нет, тысячи. Мы подготовились к поединку, но и Терен тоже времени не терял. Зрители в панике вскакивают с мест, торопясь к выходу, однако инквизиторы преграждают им путь. Победим мы или проиграем, но кровавой бойни не избежать.

Я прищуриваю свой единственный глаз. Тьма во мне рвется наружу. Вокруг – море силы. Кажется, весь мир состоит сейчас из страха и ярости. Я собираю нити силы в толстый пучок, нахожу Терена и дергаю.

Его атака захлебывается. Терен падает на пол. Он кричит от боли. От несуществующей боли, порожденной моей иллюзией. Я внушаю ему, что он умирает. Энцо окружает его пламенем и целится в глаза.

Уже скоро. Сердце замирает в ожидании развязки. Сейчас Энцо убьет Терена.

Моей силе отчаянно противится что-то холодное. Я кусаю губы, чтобы не вскрикнуть. Терен! Он мне сопротивляется. Иллюзорное состояние боли, в которое я его погрузила, дрожит и распадается. Виолетта хватается за лоб. Спотыкается.

– Мне его больше не удержать, – хрипло шепчет она и оседает на каменный пол. Терен облегченно вздыхает. Все раны на его коже затягиваются. Он готов продолжать сражение. Возможность нанести ему смертельный удар стремительно исчезает. Глаза Виолетты закатываются. Она теряет сознание. Я отвлеклась на нее и потеряла сосредоточенность.

– Виолетта! – кричу я, хватая ее за руку.

Энцо продолжает бой с Тереном. Мой иллюзорный покров вокруг него тоже разрушен. Его темный плащ резко выделяется на фоне белых доспехов Терена.

– Оставь ее!

Я вскидываю голову. Над нами стоит Микель. Глаза бешеные. Я не заметила, когда он успел появиться рядом. Он поднимает Виолетту на руки:

– Мы прорвемся через потайной вход. Я вынесу ее отсюда.

Я успеваю лишь кивнуть. Микель с Виолеттой на руках исчезает. Я поворачиваюсь к площадке. Море инквизиторов! Они заполнили все ярусы и отчаянно сражаются с бойцами наших покровителей. Воспользовавшись неразберихой, я перелезаю через невысокое ограждение и оказываюсь на мосту. Набрасываю покров невидимости и бегу туда, где сражаются Энцо и Терен. Окружающая паника добавляет мне сил, и Энцо вновь превращается в зеркальное отражение Терена.

Но я тоже устала. Мне все труднее управлять своими силами.

Я останавливаюсь невдалеке от них, вытягиваю руки с сомкнутыми ладонями и оплетаю Терена коконом из нитей силы. Создаю дюжину его двойников, и каждый атакует Терена, занеся кинжал для удара. Иллюзия держится недолго, но ее цель достигнута. Терен озирается по сторонам, не зная, откуда ждать нападения. Его враг – повсюду.

Настоящий Энцо хватает Терена за воротник. Кинжал нацелен инквизитору в глаза, но в последнюю секунду Терен отворачивается и получает рану в шею. Рана тут же начинает затягиваться. Терен издает булькающий звук. Он запрокидывает голову, сбрасывает с себя Энцо, потом выплевывает кровь. Мне не удержать иллюзию множественности. Фигуры исчезают. Энцо остается наедине с противником.

Терен тяжело дышит. Даже у него есть пределы. Он опять пристально смотрит на меня. Я тоже очень устала. Мне трудно поддерживать иллюзию невидимости, и она распадается.

– А-а, это ты, – тихо, с хрипотцой произносит он, и на его чеканном лице появляется устрашающая гримаса. Забыв про Энцо, он устремляется ко мне. – Маленькая мастерица иллюзий.

Происходит то, что никак не должно было произойти.

Терен бросается ко мне и ударяет мечом в грудь. Лезвие пропарывает одежду, потом кожу. По всему телу разливается острая боль. Я падаю, ударяясь головой. Окружающий мир начинает бешено кружиться. И вдруг все замирает. Я поднимаю руку. Она запачкана моей кровью. Пытаюсь дотянуться до своей силы, но мысли движутся еле-еле, расползаясь на бессвязные куски. Вокруг мелькают обрывки иллюзий. Мне не совладать с нитями силы. Они рвутся. Подбегает Энцо, становясь между мною и Тереном. «Я… ударилась… головой…» Терен надвигается на меня. Он готов нанести новый удар. Я вижу лишь его бледные неистовые глаза. Кошмар.

Я бью не глядя, создавая иллюзии. Фигура Терена размывается. Я пытаюсь крикнуть на него. Мысли мне не подчиняются. Моя сила становится необузданной. Лицо Терена превращается в лицо Данте, потом я снова вижу Терена. Ярко вспыхивает воспоминание. Передо мной сверкает миллион нитей. Я убила его в темном переулке, в ту ночь, когда умер король. Убила иллюзией невыносимой боли.

Я собираю остатки сил и тяну из груди Терена нити его силы. Пусть прочувствует боль, какой не испытывал прежде. Пусть познает страдание. В эту иллюзию я вкладываю все, что у меня есть, и направляю на него свою безудержную ненависть.

Терен оглушительно вскрикивает от боли. Падает.

Что-то здесь не так. Что – не могу понять.

Ошалело моргаю, стараясь прогнать туман из головы. Одновременно упрямо и слепо удерживаю свою иллюзию. Слепо. И вдруг удивляюсь: почему я воздействовала на Терена? Ему невозможно причинить вред. Рядом со мной нет Виолетты, которая бы заглушила его силу.

С ужасом понимаю свою чудовищную ошибку: я атаковала Энцо! Это он, а не Терен мелькал передо мной, пытаясь меня защитить. И теперь он корчится от иллюзорной боли.

Мгновенно разрываю иллюзию, но уже слишком поздно. Терен – настоящий Терен – умело воспользовался моментом. Он ударяет Энцо мечом в грудь, нанеся сквозную рану. Окровавленное острие меча торчит у принца между лопатками.

Нет!

Энцо громко стонет. На губах Терена – торжествующая улыбка. Схватив Энцо за плащ, он рывком подтягивает принца к себе и еще глубже проталкивает меч. Я не могу пошевелиться. Не могу думать. Не могу даже кричать. Протягиваю к нему дрожащие руки, но я слишком ослабла. Надо же так случиться, что именно сейчас, когда мне остро необходима сила, ее нет. Я пытаюсь вернуть самообладание. Безрезультатно. Энцо вздрагивает. Терен подтаскивает принца еще ближе и склоняется к его уху. Невзирая на дикий шум вокруг, я отчетливо слышу слова Главного Инквизитора:

– Я победил.

Их глаза встречаются: бледные, безумные глаза Терена и темные, с красными прожилками глаза умирающего Энцо. Терен вытаскивает меч. Энцо валится на пол. Я подбегаю к нему, отчаянно и глупо надеясь, что это всего лишь иллюзия. Но Энцо лежит неподвижно.

– Спасибо за помощь, – слышится голос Терена.

Я глажу щеки Энцо. Хриплым шепотом произношу его имя. Ему достался весь заряд моей ярости, предназначавшейся Терену… А может, я подспудно злилась на Энцо за то, что и для него я не более чем средство достижения цели?.. Может, его еще можно спасти? Энцо из последних сил пытается взглянуть на меня. Что я там вижу? Совершила ли я предательство? Слезы льются по правой щеке. Ничего уже не изменишь.

Энцо смотрит на меня. Часто моргает, пытаясь что-то сказать. Но на его губах – кровавая пена. Моя рука покрывается красными крапинками. В последний раз он смотрит на меня, и… жизнь угасает в нем. Вот и все.

Замолкает мой разум. Я не слышу окружающего мира.

Небо над нами вздрагивает, затем окрашивается в кроваво-красные тона. В цвет густой красной крови. Я приподнимаюсь, пальцы царапают каменный пол. В меня запоздало вливается поток силы. Ее много, очень много. Я смотрю на Терена. Но всей моей силы не хватит, чтобы его атаковать. Пытаюсь найти хоть какой-нибудь способ сделать ему больно. Больно… Больно. И не могу. Мне с ним не справиться.

Если бы он захотел, то мог бы убить и меня. Но на губах Терена нет прежней демонической улыбки. Нет и холодного любопытства. Он смотрит серьезно и задумчиво.

– Аделина Амотеру, ты для них чужая, – говорит он. – Мы с тобой на одной стороне.

Внезапный порыв ветра поднимает меня в воздух. Я отбиваюсь. Хочу остаться на площадке. Уничтожить Терена. Но руки Люченты подхватывают меня и сажают на спину балиры. Мы поднимаемся, покидая место жуткого побоища, тела убитых и умирающих, обезумевшую от страха толпу зрителей. Что-то горит – мы пролетаем через струи дыма. Повсюду – белые плащи инквизиторов. И тела тех, кто сражался в поддержку Энцо.

Но все это уже не имеет значения. Принц мертв.

Терен Санторо

Терен смотрит на горстку Молодой Элиты. Они спасаются на балирах, взяв с собой и тело принца. Инквизиторы, оседлав других балир, пускаются в погоню. Несколько секунд Терен следит за ними. Он представляет себе лицо мертвого принца: серое, безжизненное, с закрытыми глазами. Сердце, остановившееся навсегда. На камнях площадки темнеют пятна крови.

Терен стоит не шевелясь. Он не улыбается. Энцо. Энцо, которого он знал с детства и который всегда защищал его от нескончаемых упреков отца. И кто бы мог подумать, что именно он окажется Жнецом? «Но я должен был это сделать, – думает Терен. – Грязный мальфетто. Теперь мир станет лучше, и Джульетте будет легче править». Внешне лицо Терена остается бесстрастным. Лицо каменной статуи. Но глубоко внутри сердце сжимается от сознания потери.

И кто бы мог подумать?

Аделина Амотеру

Доверие – это когда летим мы в пропасть и руки наши тянутся друг к другу.

Из амадеранской поэзии

Я погружаюсь, выныриваю и снова погружаюсь в странный, беспокойный сон, наполненный призраками. Или иллюзиями? Я уже не понимаю разницы.

Быть может, ее и нет.

Иногда надо мной склоняется улыбающийся отец. В другие моменты возникает заплаканное лицо Виолетты. И Энцо. Энцо. Он держится чуть поодаль. Я кричу, чтобы он подошел ближе. Сама пытаюсь дотянуться до него, но меня не пускают невидимые путы. Он жив. Он здесь. Откуда-то доносятся крики: «Держите ее!» Мои мысли затуманены. Помню лишь огромное существо, на котором мы сюда летели. Те, с кем я летела, почему-то сидели неподвижно и молчали. Мне хочется открыть рот и что-то сказать. Что угодно. Но я опять проваливаюсь в полубессознательное состояние. Дотрагиваюсь до груди и ощущаю толстую повязку. Зачем меня перевязали? Разве я была ранена?

Рядом кто-то стоит. Я пытаюсь разглядеть, но зрение размыто. Тогда я смотрю на вечернее небо и закрываю свой единственный глаз. Потом вспоминаю: Энцо больше нет. С его гибелью окружающий мир стал серым. Единственное, что я чувствую, – рука Виолетты. Она сжимает мою руку. Я отвечаю тем же. Мое пожатие совсем слабое. Несколько прядок налезают на лоб, мешая смотреть. И они темно-серого цвета. Когда они успели потемнеть?

Смутно я вспоминаю, как мы улетали на спине балиры. Пытаюсь понять, где я теперь. Сквозь кроны деревьев льется сумеречный свет. В траве танцуют светлячки. Я вижу пологий холм, долину, наполненную оттенками сочного зеленого цвета. Ворота. Мы в предместье Эстенции? Или еще дальше?

Изнутри поднимается тошнота. Я снова закрываю глаз. Сон грозит утащить меня в неведомые глубины.

В другой раз я просыпаюсь уже не на открытом воздухе, а в комнате. Ее заливает сумеречный, быстро слабеющий свет. На мгновение мне кажется, что я переместилась в прошлое, в те дни, когда члены Общества Кинжала спасли меня и перевезли во Двор Фортунаты. Даже комната, где я лежу, похожа на ту. Если подождать, войдет улыбающаяся служанка, а следом за ней – Энцо. Его взгляд будет задумчивым и тревожным. Я опять удивлюсь красным прожилкам в его глазах, а он склонится надо мной и спросит, хочу ли я отомстить тем, кто причинил мне зло.

Комната постепенно меняет свои очертания и становится незнакомой. Это опять проявились мои неуправляемые иллюзии. Я окончательно убеждаюсь, что нахожусь не во Дворе Фортунаты, а в незнакомом мне загородном поместье. Я не одна. Меня окружают члены Общества Кинжала. С моих губ срывается стон. Я поворачиваюсь и смотрю на того, кто сидит ближе всех.

Стоило мне шевельнуться, и все настороженно отодвигаются подальше. В их руках появляются кинжалы. Я замираю. Поведение окружающих возбуждает меня. Их страх добавляет мне сил. Потом все это сменяется острой болью. Мои бывшие друзья. Они меня боятся.

Ближе всех ко мне сидит Раффаэле. Он единственный, кто не вздрагивает от моих движений. Его лицо в синяках и ссадинах. Левая скула распухла и приобрела лиловый оттенок. По губе тянется тонкий шрам. Шея тоже в шрамах. Джемма пытается увести его на безопасное расстояние, но Раффаэле качает головой. Она отходит. Я смотрю на них. Они – на меня.

– Где моя сестра? – наконец шепотом спрашиваю я.

Это мои первые слова.

– Отдыхает, – говорит Раффаэле, видя мою тревогу. – Она не пострадала.

Я ощущаю невидимый, но плотный барьер, отделяющий меня от остальных. Голова еще туманная, однако я догадываюсь, чем вызвано такое отношение ко мне. Они не знают, какую роль я сыграла в гибели Энцо. Когда я слышу их слова, меня передергивает. Во мне пробуждается сила. Раффаэле стискивает зубы.

– Это ведь ты убила Данте? – спрашивает Лючента.

Нет, даже не спрашивает, а утверждает. В ее голосе нет прежних ноток дружелюбия. Доверия тоже нет. Только гнев, сдерживаемый из уважения к Раффаэле. Ее я потеряла окончательно.

– Как ты сумела? Он же мог раздавить тебя голыми руками.

Я открываю рот, но слова не произносятся. Да, я убила Данте. Я создала у него иллюзию невыносимой боли. Иллюзия получилась настолько сильной, что его сердце не выдержало. Мое молчание – это все, что требовалось Люченте. Она плотно сжимает губы. В комнате повисает густая завеса страха и неопределенности.

– Это была случайность, – с трудом произношу я.

– Ты работала на Терена? – сердито спрашивает Лючента. – Это к нему ты побежала, исчезнув со Двора Фортунаты? Пошла доносить инквизиторам? Наверное, сделку с ними заключила? – Голос Люченты звучит все выше. – Он ведь благодарил тебя… Тело Энцо еще остыть не успело. Ты…

– Нет! Я все могу объяснить.

Ее предположение снова взбаламучивает мою злость. Иллюзии угрожают вырваться из-под моей власти, но я подавляю их. Однако теперь мои действия настораживают Раффаэле. Джемма смотрит на меня, покусывая губы. Страх исходит и от нее. У меня ноет сердце.

– Я бы ни за что… Это был несчастный случай. Клянусь перед богами.

– Твое мнение, Раффаэле? – спрашивает Микель, нарушая тягостное молчание. – Что нам с ней делать?

Судя по вопросу Микеля и по тому, как строптивой Джемме было достаточно одного жеста Раффаэле, Общество Кинжала избрало себе нового предводителя. Раффаэле качает головой. Его глаза полны печали.

– Ты обещала все объяснить, – говорит он мне. – Начинай. Мы слушаем.

Я обращаюсь к Раффаэле. Так мне легче. Начинаю рассказывать, как окутала Энцо облаком-невидимкой, но Раффаэле слегка машет рукой.

– Рассказывай с самого начала, – непривычно твердым голосом велит он.

У меня дрожат губы. Ему и остальным нужна правда. Как всегда, начинаю не сразу. Запинаюсь, сбиваюсь на шепот, но постепенно обретаю голос.

Рассказываю Раффаэле о вечере во Дворе Фортунаты, когда впервые увидела его танец. О том, как наслаждалась танцем и вдруг услышала голос Терена, а потом и угрозы инквизитора расправиться с моей сестрой. Ничего не утаиваю, запоздало рассказывая то, о чем собиралась рассказать гораздо раньше. И о том, как пошла к Терену в день предварительных скачек. Как просрочила отпущенные мне две недели и как он сам нашел меня в праздник Веснолуния. Как подслушала разговор Энцо и Данте. Как второй раз пришла в Башню инквизиции. Умалчиваю лишь о желании назвать их имена. О неожиданном спасении Виолетты и таком же неожиданном столкновении с Данте. О его угрозах убить меня и моей самозащите, окончившейся его смертью.

Я освобождаюсь от тайн, скопившихся внутри. Как ни странно, облегчение тоже забирает мои силы… Я дохожу до поединка между Энцо и Тереном. Рассказываю, как Терен атаковал меня, а я защищалась и создала иллюзию нестерпимой боли. И наконец, рассказываю о страшном моменте, когда обнаружила, что жертвой моей иллюзии стал не Терен, а Энцо.

Здесь у меня снова дрожит и обрывается голос. От воспоминаний сжимается сердце. Становится трудно дышать. Я вижу призрак Энцо. Он то появляется, то снова исчезает. Его темные глаза обращены на меня. Во всем облике – невыразимая грусть.

Меня слушают молча. Недоверие ко мне только нарастает. Я угадываю общие мысли: меня считают повинной в гибели Энцо. Я для них – чудовище.

Мне так жаль. Мне очень жаль.

Возможно, Терен с самого начала знал, что я сделаю нечто подобное.

Когда я заканчиваю рассказ, они молчат. Лючента смотрит на меня с презрением и страхом. Джемма спряталась за ее спину. Микель стоит с таким видом, будто я сейчас брошусь на них. Я улавливаю еще одну их мысль, которую никто не решается произнести вслух. Они хотят моей смерти. Без меня им будет гораздо лучше. Во мне поднимается густой, темный гнев. Я цепляюсь за его силу. Туман в голове рассеивается. Я становлюсь сильнее, преодолевая слабость от кровопотери и переживаний.

Потом начинает говорить Раффаэле. Трое соратников смотрят на него с явным почтением и надеждой, что у него есть сила все вернуть в прежнее русло. Голос у него негромкий, но твердый. Раффаэле берет меня за руку:

– Когда я впервые проверял твои склонности, обнаружилось, что сильнее всего ты связана со страхом и яростью. Но камни выявили и твою связь со страстью и любопытством. Ты помнишь тот день?

Я чувствую, что Раффаэле сейчас пытается меня успокоить. Он нежно касается нитей, идущих от моего сердца. От его прикосновений остается приятное тепло. Я благодарна ему за это и сильнее сжимаю его руку. Первое испытание. Как давно это было.

– Помню, – отвечаю я.

Раффаэле продолжает. Его голос наполняется печалью.

– Меня тогда испугало твое общение с ночным камнем и янтарем. Очень испугало. И все же хотелось верить, что ты научишься управлять своими состояниями, подчинишь их своей воле. Знаешь ли ты, насколько могущественной ты смогла бы стать, если бы научилась управлять страхом и гневом в себе самой и в других? Я поверил в тебя. И подумал… – Он умолкает. – Я подумал, что твое притяжение к страсти спасет тебя. Страсть так же тепла и ярка, как сам янтарь. Она подобна свету во тьме, горящему ночному костру. Поначалу я думал, что это послужит во благо твоей безопасности, что если ты окажешься среди тех, кого любишь, то сможешь правильно распоряжаться тьмой и умело ее направлять. Я надеялся, что страсть сделает тебя спокойнее и податливее и поможет установить внутреннее равновесие.

В уголке моего глаза блестят слезы. Я очень хорошо понимаю, по каким туннелям слова Раффаэле проникают внутрь меня.

Он опускает голову:

– Я ошибался. Страсть тепла и ярка, но… тоже имеет свою темную сторону. Она связана со страхом. Наши сердца наполняются ужасом при мысли, что с нашими любимыми может случиться беда. Невозможно любить, не испытывая при этом страха. Эти чувства неразделимы. Но в тебе даже страсть питала страх и ярость. Страсть делала тебя не светлее, а темнее. Чем больше ты любила кого-то, тем более неуправляемой становилась твоя сила. Твоя возрастающая страсть к Энцо сделала тебя неустойчивой. Ты начала терять власть над своими силами, а они в тебе выросли до пугающих размеров. В сочетании с твоим гневом и злостью на весь мир это сделало тебя крайне непредсказуемой.

– О чем ты говоришь? – недоумеваю я, смахивая слезы.

Теперь прикосновения Раффаэле к моим нитям наполняют меня печалью. Я вдруг понимаю, что он испытывает чувство вины.

– Аделина, – тихо произносит он.

Звук собственного имени заставляет меня зажмуриться от боли. Я удивлена, что именно это разбивает мне сердце. Раффаэле никогда не называл меня Аделиной. Даже в день нашей первой встречи. Он рвет все нити, связывавшие нас. Все то, что я считала его дружбой и участием.

– Еще в самом начале я посоветовал Энцо убить тебя. Он отказался.

Я не выдерживаю и начинаю плакать. Вспоминаю, как мы с Раффаэле сидели и любовались золотистыми водами каналов и проплывающими по ним гондолами. Он тогда пел мне колыбельную моей матери. Мелькает мысль: «Данте был прав». Раффаэле, добрый, прекрасный, чувствительный Раффаэле, к которому я привязалась всем сердцем и ради которого вернулась, дабы помочь его спасти… он никогда мне не доверял. «Доброта привязывает своими нитями». Он был последней ниточкой, связывающей меня с миром света. Без него я рискую камнем упасть туда, откуда мне самой уже будет не выкарабкаться.

– Даже ты, – шепчу я сквозь слезы. – Как ты мог?

Я не первая, кого Раффаэле советовал убить. Теперь я не сомневаюсь, что это он убедил Энцо избавиться от парня, умевшего вызывать дождь. В определенном смысле Раффаэле всегда был предводителем Общества Кинжала.

– Значит, мы с тобой никогда не были друзьями? – тихо спрашиваю я. – И твоя забота обо мне – всего лишь умелая игра?

Раффаэле морщится. Видно, что ему больно говорить мне правду и он стремится хоть как-то меня утешить. Но он оттесняет чувства и скрепляет сердце.

– Я лишь давал ему советы. Я обучал тебя медленно, поскольку не хотел, чтобы ты вошла в полную силу. Я уже тогда знал: быстрое обучение принесет вред всем нам, включая и тебя.

«Кому ты нужна, Аделина? Неужели ты всерьез думаешь, что сможешь убежать от своей участи? Тебе нигде не найдется места». Рядом со мной возникает призрак моего отца. Он тяжело дышит. Его дыхание холодно. Знакомый голос нашептывает мне на ухо. Никто из собравшихся не замечает его присутствия. Он иллюзия, которая терзает меня одну.

– Мы можем все исправить, – говорю я, еще сильнее сжимая руку Раффаэле. Последняя, отчаянная попытка. – Ты однажды рассказывал мне, что среди Молодой Элиты есть человек, способный воскрешать мертвых. Помнишь?

Раффаэле качает головой.

– Ты заблуждаешься, Аделина, – мягко возражает он.

Я понимаю: речь идет не о невозможности вернуть Энцо к жизни. Раффаэле имеет в виду мои заблуждения насчет любви Энцо ко мне.

«Неправда! – думаю я. – Я была ему небезразлична. Из-за меня он рисковал жизнью». В отчаянии я хватаюсь за нити силы и сплетаю иллюзию, убеждая Раффаэле, что Энцо меня любил… пусть это и были краткие мгновения. Пытаюсь убедить Раффаэле, что и он сам относится ко мне с заботой. Слова льются из меня все быстрее и быстрее.

– Я научусь управлять своей силой. Обещаю. В следующий раз у меня все получится. Дайте мне еще один шанс.

Раффаэле закрывает глаза. Он противится моей иллюзии.

– Не надо, – шепчет он.

– Пожалуйста, – сбивчивым шепотом прошу я. – Ты всегда был добр ко мне. Не выгоняй меня из Общества Кинжала. Прошу тебя. Я пропаду без вас. Что я буду делать? Как тогда мне учиться?

Когда Раффаэле снова открывает глаза, они блестят от сдерживаемых слез. Он тянется и поправляет мои волосы, закрывая изуродованную левую сторону лица.

– В твоем сердце есть доброта, – говорит он. – Но темнота, что живет в тебе, намного сильнее. Тебе хочется причинять боль другим, разрушать, мстить. И эти желания в тебе гораздо могущественнее желания любить, помогать и освещать путь. Я достиг предела своих знаний. Все мои способы обучения не дали результатов. Другие мне неизвестны.

«Красота и боль идут рука об руку», – любил повторять мой отец. Мне вдруг хочется, чтобы Раффаэле почувствовал такую же боль, какую причиняет сейчас мне. Представляю, как он корчится от боли. Приятное было бы зрелище. Моя сила тут же нарастает. Мне радостно, и я в ужасе прогоняю эти мысли. Неужели мне нравится вот так издеваться над другими? Тогда Раффаэле прав, не доверяя мне. Он всегда был прав.

Раффаэле поджимает губы. В его глазах уже не блестят слезы. Возможно, их и не было и мне только показалось.

– Можешь остаться здесь на ночь, – говорит он. – Но утром вы с сестрой должны будете покинуть это место. Я обязан позаботиться о безопасности своих соратников. А пока ты здесь, никто из нас не чувствует себя в безопасности. Прости за правду.

Он изгоняет меня из Общества Кинжала. Отныне я для них чужая.

Внутри меня черным океаном бурлит тьма. Ее волны стремительно накатывают на берега моего сознания. Проносятся картины моего свидания с Энцо. Я вижу момент своего спасения, потом наши поцелуи, его силуэт во тьме, волосы, разметавшиеся по плечам, нежность на его лице. Потом вижу ненастный вечер, встречу отца с незнакомцем, их сговор насчет меня… Ночь гибели отца, его бездыханное тело под проливным дождем… Картины продолжают мелькать, перенося меня то в утро казни, то в более раннее прошлое. Память услужливо разворачивает передо мной десятки моментов, когда мне причиняли боль и унижали. Снова вижу беснующуюся толпу на площади. Как эти люди жаждут моей смерти, словно она что-то изменит в их собственной жизни… Мелькают бледные глаза Терена, лица бывших соратников. Презрительная усмешка Данте. Лицо Раффаэле, так изящно предавшего меня. Во мне бушует чудовищная смесь из уязвленного самолюбия, гнева, ненависти, страха, страсти и любопытства. Шепот на задворках моего сознания становится громче. Призраки тянут ко мне свои руки с длинными костлявыми пальцами. Они рвутся на свободу. «Разве члены Общества Кинжала чем-то отличаются от твоего отца, задумавшего продать тебя и расплатиться с долгами? – спрашивают их шипящие голоса. – Или от Терена, который рассчитывал с твоей помощью добраться до них?» Я вдруг ловлю себя на мысли, что пещера, где мы упражнялись, находилась не так уж далеко от подземной тюрьмы инквизиции.

Быть может, я просто поменяла одну мрачную тюремную камеру на другую. Никто и никогда не подарит мне доброты и участия просто так. Все надеются что-то получить взамен.

Есть ли между ними разница?

Или все они одинаковы?

Все они хотят получать, получать и получать от тебя то, что им надо, и пока это возможно, а потом они вышвырнут тебя, как изношенную, ни на что не годную вещь.

Все, что увидел во мне Раффаэле в день первого испытания, он увидел совершенно точно. Внутри меня бушует могущественная взрывоопасная смесь. Меня трясет.

Раффаэле чувствует мою нарастающую силу. Над ним появляется облачко страха. Но он сидит неподвижно. Смотрит на меня с мрачной решимостью. Не смей. Сосредоточься. Обуздай свою силу. Единственный способ это сделать – стереть все эмоции, что я и делаю, уничтожая их одну за другой. Печаль превращается в гнев, затем в ледяную ярость. Это коробит мою душу, но я продолжаю. Меня нет. Я исчезла.

Сожаления я не испытываю.

– Вы не имеете права меня судить, – шепчу я, оглядывая бывших соратников. – Ваше Общество привыкло убивать не задумываясь. Главное – добиваться своих целей. Вы ничем не лучше инквизиции.

Раффаэле выдерживает мой взгляд. Он кивает остальным, чтобы ушли. Лючента пробует возражать, но затем бросает на меня откровенно неприязненный взгляд и уходит вслед за Джеммой и Микелем. Мы с Раффаэле остаемся вдвоем. На мгновение его лицо из мягкого и участливого становится мрачным и жестким. Может, это и есть его истинный облик, а все прочие – только маски?

– Убийство – это средство для достижения цели, – наконец говорит он. Флиртующий консорт исчез. Я вижу жесткого предводителя. – Никому из нас не нравится убивать, – добавляет он.

Если вы изгоняете меня из Общества Кинжала, я создам свое общество. Я устала терять. Устала быть средством для достижения чужих целей, которому потом можно сделать больно и вышвырнуть за ненадобностью.

Я найду тех, кто послужит моим целям. Теперь мой черед делать больно.

Мой черед.

– Ты допускаешь ошибку, – спокойным, холодным голосом говорю я. У меня появился новый голос. – Вам надо было бы меня убить. Прямо сейчас.

– Нет. Я не считаю это ошибкой. – Раффаэле встает. Убирает руку. Со знакомой грациозностью подходит к двери. – Аделина, – произносит он, поворачиваясь ко мне и глядя на меня так, что у меня вот-вот разорвется сердце. – Я тоже его любил.

Потом Раффаэле уходит, и я остаюсь совсем одна.

Аделина Амотеру

Я клянусь Обществу Розы, что до конца моих дней мои глаза будут видеть все происходящее вокруг, мой язык будет убеждать других встать на нашу сторону, мои уши будут слышать все тайны, а мои руки – сокрушать моих врагов. Я сделаю все, что в моих силах, дабы уничтожать каждого, кто встанет у меня на пути.

Аделина Амотеру. Клятва посвящения в Общество Розы

Ночь. Тишина. В саду поместья перемигиваются огоньки поминальных свечей. Я не знаю, где тело Энцо и где его соратники. Возможно, они давным-давно покинули это место и бежали. Куда? Возможно, в Небесные земли, где Бельдан предоставит им убежище. Началась новая эпоха – эпоха правления королевы Джульетты. Теперь она полновластная хозяйка Кенеттры. Ее цель – полностью очистить страну от мальфетто. Терен будет неустанно трудиться, выполняя приказы королевы, совпадающие с его собственными желаниями. Уцелевшие сторонники Энцо попрятались и зализывают раны. На рассвете мы с Виолеттой покинем Эстенцию. Пока не знаю, куда мы отправимся. Возможно, в другой портовый город, подальше отсюда. Возможно, я создам свое общество и начну борьбу против Терена. Молодая Элита есть и в других местах. Буду искать их, как искал Энцо.

Я сижу перед зеркалом, вяло привалившись к спинке стула. Каждый вдох и выдох сопровождаются болью. Рана в груди еще не зажила. Из оружия у меня лишь нож в голенище сапога. Достаю его, кладу на столик острием к себе. За окном синеют силуэты деревьев. Там расхаживает Энцо, неслышно ступая по траве вокруг больших фонтанов. Полы синего плаща взлетают над травой. Это не настоящий Энцо, а всего лишь видение. Одно из многих, неподвластных мне.

Вскоре обо мне заговорят по всей Кенеттре. Весть о гибели принца распространится со скоростью лесного пожара. Лючента уже отправила почтовых голубей в дома покровителей Общества Кинжала. Могу лишь догадываться, как им будет преподнесена смерть Энцо. Случившееся начнет обрастать слухами и домыслами. Люди станут говорить, что принц в меня влюбился, а я убила его, дабы помочь Терену упрочить положение Джульетты. Меня будут обвинять в корыстном желании самой занять его место в Обществе Кинжала. Разве такая, как я, может кого-нибудь любить просто так? Сплетен будет предостаточно. У меня появится много врагов.

Пусть говорят. Пусть возрастает страх людей передо мной. Я этому только рада.

Молча смотрю на свое отражение в зеркале, разглядываю длинные серебристые локоны, изуродованную левую сторону лица. Меня освещает бело-голубое лунное сияние. Я вспоминаю другую ночь, когда тоже смотрела на свое отражение, а потом схватила щетку и разбила зеркало. Изменилось ли что-то с тех пор? В зеркале мелькает призрак отца. Он парит у меня за спиной. Я пытаюсь прогнать его и не могу. Меня переполняет сила, с которой мне не совладать. Это она создает все то, чего я предпочла бы не видеть.

Неожиданно для себя я хватаю нож, оттягиваю прядь и лихорадочно начинаю ее кромсать. Сверкающие пучки волос разлетаются в разные стороны. Может, это даже не отрезанные волосы, а нити силы? Меня охватывает странное неистовство. Корка на ранах под повязкой лопается. Становится еще больнее, но мне наплевать. Я ненавижу свои отметины и хочу, чтобы они исчезли. Это из-за них моя жизнь была полна боли и страданий. Из-за них я теряла все, что мне было дорого. Я не хочу обладать ни одной из своих способностей. Чувствую себя одинокой, маленькой, искалеченной. Я – как та бабочка в траве, цеплявшаяся за жизнь. Возможно, победа Терена даже к лучшему. Пусть уничтожает всех нас. Пусть вместе с нами исчезнут все отметины и мир вздохнет свободно.

Я должна избавиться от всех отметин. Эта мысль застряла у меня в голове. Я продолжаю кромсать свои волосы, разбрасывая клочки. Лезвие ножа царапает мне пальцы и кожу на голове. Я раскачиваюсь на стуле, пока он не опрокидывается. Я падаю на пол. Перед единственным глазом мелькают красные и серые пятна.

– Аделина!

Чей это голос, такой тихий и чистый? В комнату вбегает Виолетта, протягивает ко мне свои красивые руки, умоляет остановиться. Не нужны мне ее мольбы. Я вырываюсь, вскакиваю на ноги и продолжаю резать себе волосы.

– Не подходи ко мне, – шиплю я, ощущая на губах соленую влагу.

У меня забирают нож. В слепой ярости я атакую сестру иллюзиями, пытаюсь заставить ее вернуть мне нож. Тогда Виолетта оттесняет мою силу. Я не могу дышать. Колени подгибаются, и я хватаюсь за край стола. Виолетта обнимает меня и осторожно опускает на пол. Вокруг нас – серебристые клочки моих волос. Свет лун делает некоторые из них серыми. Виолетта крепко обнимает меня. Я испуганно цепляюсь за нее.

– Я чувствую, что теряю себя, – говорю я сквозь прерывистые рыдания. – Каждый день во мне прибавляется тьмы. Чем я провинилась? Почему все это происходит со мной?

– Я сумею остановить тьму. Со временем я научусь освобождать тебя от тьмы и когда-нибудь полностью освобожу.

Участливые слова сестры пробиваются сквозь сердитые голоса, отравляющие мне разум.

– Я спасу тебя.

Те же слова я слышала от Терена. Я вздрагиваю.

– Нет, – резко возражаю я. – Верни мне силу.

В глазах Виолетты блестят слезы.

– Она тебя уничтожит.

Пусть уничтожает. Мне плевать.

– Верни мне силу. Прошу тебя, верни. Я не могу без нее.

Виолетта внимательно смотрит на меня. Я нечасто замечаю наше сходство, но здесь, в бледном лунном свете, ее глаза становятся моими, мои волосы становятся ее волосами. Печаль на ее лице разрывает мне сердце. Наверняка то же чувствует и она, глядя на меня.

Наконец Виолетта возвращает мне силу, и та стремительно вливается в меня, неся жизнь и свободу. Я хватаюсь за нити. Это все, что у меня есть, и это действительно мое.

– Оставь меня в покое, – бормочу я. – Уйди и оставь меня одну.

Но Виолетта не уходит. Она крепко обнимает меня, прекращая мои бормотания.

– Моя дорогая Аделинетта, – шепчет она, – помнишь, как мы с тобой любили улечься вечером в густую траву и смотреть, как на небе вспыхивают звезды? Мы их считали. – (Я киваю.) – А помнишь, как мы с тобой танцевали в старой маминой спальне? Как прятались в шкафу и воображали, что живем в далекой стране? – У нее начинает дрожать голос. – А помнишь, как я допоздна сидела с тобой и перевязывала тебе сломанный палец? Я старалась как могла. Это ты помнишь? – (Я киваю, сдерживая слезы.) – Ты не одна. – Виолетта обнимает меня еще крепче. – Всю свою жизнь я пытаюсь защитить тебя.

Я всегда мечтала о доброте, не требующей ничего взамен. Искала ее и не находила. Только сейчас я понимаю: Виолетта была единственной, кто дарил мне такую доброту. Почему я раньше этого не замечала? Во всем мире только она что-то делала для меня – и хорошее, и плохое – без всяких мыслей о собственной выгоде. Мы родные сестры. Не всегда отношения между нами были гладкими и безоблачными. Взаимных обид хватало. Но мы сестры и таковыми останемся до самой смерти.

Во мне что-то ломается. Отвратительные нашептывания, только что наполнявшие мой мозг, исчезают. Удерживаемые слезы прорываются. Я крепко обнимаю Виолетту и держусь за нее так, словно от этого зависит моя жизнь. Мне становится очень горестно, и тогда я окружаю нас иллюзией. Я создаю все, о чем мечтала и чего на самом деле не существует. Комната наполняется мерцающим светом, потом исчезает. Вместо нее – сад нашего старого дома, щедро залитый солнцем. Мои волосы и ресницы не серебристые, как сейчас, а темные, как у мамы и младшей сестры. У меня два глаза и никаких шрамов на лице. Виолетта со смехом засовывает мне за ухо цветок. Отец весело окликает нас из дома. Он добр и заботлив. Такого отца у нас не было даже в лучшие времена. Это целиком моя фантазия. От него пахнет не винным перегаром, а ветром и деревом. Рядом с ним – наша мама. Она мягко улыбается. Когда мы вырастем, то станем похожими на нее. Мама гладит меня по щекам, потом целует. Отец крепко обнимает, подхватывает на руки и кружит в воздухе. Я запрокидываю голову и смеюсь вместе с ним. Как же иначе? Я – его дочь, а он – мой отец. Он гордится мной и любит меня, как и надлежит заботливому отцу.

Я стараюсь как можно дольше удерживать эту картину иллюзорного счастья. Я хотела бы навсегда остаться в ней.

Потом я отпускаю иллюзию. Она постепенно меркнет. Солнце сменяется лунным светом, а трава – деревянными половицами. Вместо лиц отца и матери – лицо Виолетты. Она по-прежнему крепко обнимает меня, согревая своим теплом. Я приникаю к ней, слабая и изможденная. Я растратила все силы, какие у меня были. Мы молчим.

Завтра утром мы покинем Эстенцию. Я разыщу людей, принадлежащих к Молодой Элите. Я создам свое общество и поведу против Терена такую яростную борьбу, что он будет молить о пощаде. Завтра я возьмусь за дело, и никто не сможет мне помешать.

А сегодня мы с Виолеттой лежим, крепко обнявшись, в темной комнате чужого дома.

Эпилог Хаденбери Северный Бельдан Небесные земли

Маэва Жаклин Келли Корриган

Если долго плыть из островного государства Кенеттра на север, то достигнешь Небесных земель. Там находится государство Бельдан, расположенное на высокогорных равнинах.

Наследная принцесса Маэва опускает руки в святую воду, готовясь свершить правосудие над обвиняемым. Она щурится, глядя на небо, затянутое облаками, затем переводит взгляд на длинный мост, что ведет от ворот королевского дворца в город Хаденбери. Сильные ветры дуют здесь и в летние дни. Вот и сейчас ветер свистит в створках ворот за спиной принцессы. Его мелодии унылы и привязчивы. Кучки зевак, собравшихся по обе стороны ворот, поднимают воротники и ежатся. Им холодно, но любопытство держит их здесь, заставляя вытягивать шею. Если бы не цепочка солдат, им было бы видно еще лучше.

Маэва запахивает меховую накидку на шее. Она тоже зябнет. Затем она переводит взгляд на человека в кандалах, распластавшегося у ее ног. Украшения, вплетенные в волосы принцессы, позвякивают на ветру. Сегодня это уже третий обвиняемый. «Если убивать людей, то на поле сражения», – со вздохом думает Маэва. А пускать стрелы в ослабевших, спотыкающихся узников – мало радости.

У нее за спиной, выстроившись в безупречную цепь, стоят шестеро ее старших братьев. Рядом лениво расселась белая бельданская тигрица. Золотистые глаза равнодушно поглядывают на обвиняемого. У нее белая шкура с золотыми полосами. Такими же полосами раскрашено лицо Маэвы. Тигрицу принцесса подобрала год назад, в северной части Небесных земель. Тогда это был тощий, оголодавший тигренок. Удивительно, в какую красавицу превратился бывший заморыш.

Рука принцессы ложится на эфес меча.

– Готов ли ты сделать признание? – спрашивает она человека в кандалах.

Маэва унаследовала от матери низкий, хрипловатый голос, достаточно громкий, чтобы его слышали на людной площади.

– Говори, дабы я смогла решить, заслуживаешь ли ты быстрой смерти.

Обвиняемый заходится в рыданиях, и Маэва почти не понимает его слов. Он ползет к ее ногам, пока караульные не отпихивают его обратно. Но он успевает коснуться грязными пальцами подошвы ее сапог.

– Ваше высочество, – дрожащим голосом произносит обвиняемый, поворачивая к принцессе умоляющее, мокрое от слез лицо.

Как и руки, его лицо в грязи. Заметны следы крови. Маэва презрительно морщит нос. Трудно поверить, что этот человек из знатного рода.

– Я сделал свое признание. Я… опозорил землю, благословленную святой Фортунатой. Я не заслуживаю права жить. Я… ваше королевское высочество… я ваш ничтожный…

– Довольно, господин Бриад, – скучающим тоном прерывает его Маэва.

По нынешней воинской моде ее косы закреплены на затылке и свисают вдоль ушей, будто два каната. Волосы посередине стоят торчком, словно шерсть на загривке волчицы. С левой стороны они соломенного цвета, а с правой – черны как ночь. Великая богиня Фортуната – хранительница Бельдана – отметила Маэву этим знаком. У принцессы есть и другие знаки благосклонности Фортунаты.

Обвиняемый не может остановиться. Трясущимися губами он что-то бормочет о прелюбодеянии и других неблаговидных поступках. Признаётся, что был подвержен вспышкам гнева и убивал ни в чем не повинных людей. Все сходило ему с рук, пока он не убил собственную жену. Они поссорились, и она, зная характер мужа, побежала из комнаты, чтобы запереться у себя. Но он догнал ее и всадил кинжал в спину. Убив ее, он не мог остановиться и продолжал наносить удары по уже мертвому телу. После этого он и был схвачен.

Слушая его, зеваки перешептываются. Маэва оглядывает собравшихся, думая, какое наказание ему назначить. Потом снова смотрит на обвиняемого.

– Господин Бриад, я предлагаю тебе сделку, – говорит она, снимая с плеча тяжелый арбалет.

– Сделку? – повторяет осужденный, и в его глазах вспыхивает надежда.

– Да. Видишь длинный мост, на котором мы стоим? Он соединяет дворцовые владения с городом. – Говоря это, Маэва вкладывает в арбалет стрелу и заводит пружину. – Если сумеешь добежать до конца моста раньше, чем я сосчитаю до десяти, я лишу тебя титула, но позволю жить в изгнании.

Обвиняемый шумно дышит. Он подползает к Маэве с намерением поцеловать ее сапоги.

– Я обязательно добегу, – торопливо произносит он. – Добегу. Спасибо вам, ваше высочество, наша милосердная принцесса.

Маэва делает знак караульным. Те поднимают Бриада на ноги. Снимать с него кандалы никто не собирается. Принцесса сжимает ложе арбалета.

– Чего ж ты медлишь? Беги!

Маэва приставляет арбалет к плечу и начинает считать:

– Один. Два.

Обвиняемый испуганно поворачивается, подхватывает цепи и пускается бежать со всей прытью, на какую способен. Вскоре он спотыкается о цепь, но удерживается на ногах. Зрители кричат, торопя Бриада. Маэва щурит глаз, глядя в прорезь арбалета. Она продолжает считать:

– Семь. Восемь. Девять.

Бриад бежит с трудом. Маэва выпускает стрелу. Наказание должно быть соразмерно преступлению. Так всегда говорила ее мать.

Стрела попадает обвиняемому в левую икру. Он вскрикивает, падает. Отчаянно размахивая руками, заставляет себя подняться и ковыляет дальше. Маэва вкладывает вторую стрелу, целя Бриаду в другую ногу. Выстрел принцессы точен. Бриад с размаху падает и пронзительно вопит. Зрители подбадривают его. До другого конца моста остается совсем немного. Он ползет на локтях.

Перед лицом смерти человек поползет на чем угодно. Маэва видела это не раз.

Принцесса позволяет ему проползти еще чуть-чуть, потом садится на корточки перед тигрицей.

– Вперед! – командует Маэва.

Тигрица срывается с места. Через пару секунд отчаянные крики превращаются в предсмертные вопли. Зрители, только что подбадривавшие обвиняемого, теперь шумно радуются его смерти. Самой принцессе это не приносит никакой радости. Она вскидывает руки. Крики мгновенно умолкают.

– Это не повод для рукоплесканий, – недовольно замечает принцесса. – Королева не допустит, чтобы хладнокровные убийцы вроде Бриада поганили великий народ Бельдана. Пусть его наказание послужит уроком для всех вас.

Один из братьев касается ее плеча и подает пергаментный сверток. Это Августин.

– Малышка Жак, пришли новости из Эстенции, – говорит он, перекрикивая шум толпы. – Утром прилетел почтовый голубь.

Так Маэву называли в детстве. От детского прозвища у нее теплеет на сердце. Она сразу вспоминает, как девчонкой вечно увязывалась за братьями, продиралась с ними сквозь заросли в своих изящных нарядах, неприспособленных для подобных занятий. Она отчаянно хотела быть воином и охотником и подражала всему, что видела у братьев: от самодовольной речи до охотничьих повадок. Маэва напрягается. Теперь Августин называет ее так, только когда приносит тревожные или печальные известия. Так было, когда она впервые узнала о болезни матери.

Маэва молча читает письмо. Оно от Люченты и адресовано не дворцу, а лично ей. Маэва долго молчит, затем досадливо вздыхает.

– Похоже, на Кенеттре сменилась власть, – наконец произносит Маэва и недовольно прищелкивает языком, после чего свистом зовет тигрицу обратно.

– Что там произошло? – спрашивает Августин.

– Короля убили. Это сделал не наследный принц, а Главный Инквизитор Кенеттры. Принц тоже мертв.

Рука Августина тянется к эфесу меча.

– Значит, наши замыслы тоже меняются?

Маэва кивает. Ее губы плотно сжаты. Она была из числа главных союзников Общества Кинжала и очень надеялась, что Энцо, став королем, выполнит свое обещание и восстановит торговлю между Кенеттрой и Бельданом. Если мне суждено управлять положением дел на Кенеттре, я предпочла бы сделать это бескровно, не жертвуя тысячами наших солдат. Так всегда думала Маэва. К тому же ей было предпочтительнее видеть на кенеттранском троне человека, который остановит чудовищные притеснения мальфетто. Этой особенности Кенеттры она никогда не понимала. Но наследный принц мертв.

– Это усложняет дело, – наконец произносит Маэва. – Хотя в будущем наша задача упростится.

– А кто такая Белая Волчица?

– Какая-то выскочка из Молодой Элиты, – отвечает принцесса, снова пробегая глазами письмо.

Убивать избранников Фортунаты? Эти кенеттранцы дичают с каждым годом. Маэва возвращает брату письмо:

– Отнеси королеве.

– Непременно.

– И собери остальных. – (Пора вводить в действие ее Молодую Элиту.) – Если мы хотим заявить о себе, мешкать нельзя.

Августин прижимает руки к груди.

– Почту за честь, ваше высочество, – улыбается он.

Маэва смотрит ему вслед. Лючента. Как остро ей сейчас недостает Люченты, их откровенных разговоров, дружеских поединков и головокружительных лесных странствий. Лючента выслеживала оленей, Маэва убивала их меткими выстрелами. Лючента хмурилась, Маэва ее поддразнивала. Лючента становилась на колени, принося клятву верности короне, Маэва помогала ей встать. Лючента отворачивалась от поцелуев, Маэва притягивала ее к себе.

Когда королева запретила Люченте появляться при дворе, она бежала на Кенеттру. Без нее Маэва стала тише, жестче и холоднее.

Солдаты уносят растерзанный труп Бриада и убирают следы крови. Маэва возвращается в Хаденберийский дворец. Братья торопятся в покои матери, возбужденно обсуждая новости. Маэва избирает другую дорогу. Она идет не во дворец, а пересекает несколько дворов и подходит к небольшому особняку. Ее мать дважды была замужем и родила семерых сыновей, прежде чем у нее появилась дочь. Всю свою жизнь Маэва мечтала унаследовать престол и ждала этого момента, но королевой Бельдана она станет не раньше, чем ее мать отойдет в мир иной. От этой мысли Маэва вздрагивает.

Тем не менее она не идет вместе с братьями проведать умирающую королеву. Маэве вовсе не хочется выслушивать очередную материнскую нотацию о необходимости найти мужа и родить наследника.

Караульные у дверей особняка встречают принцессу низким поклоном. Они сопровождают ее по знакомым коридорам, пока не поднимаются на верхний этаж. Здесь совсем тихо. Дальше Маэва выходит вперед. Караульные не возражают. Им явно не по себе. Принцесса останавливается возле узкой двери, скрытой за железной решеткой, и снимает с шеи ключ. Изнутри доносятся какие-то звуки. Караульные пятятся. Даже ручная тигрица Маэвы отказывается подходить ближе.

Щелкает замок. Маэва отодвигает решетку. С легким скрипом открывается дверь. Маэва входит одна и сразу же закрывает дверь изнутри.

В комнате темно. Из зарешеченного окна льется голубоватый свет. На кровати – фигура юноши. При появлении Маэвы он поднимает голову с копной нечесаных волос и садится. Юноша высок и худощав. Это младший из ее братьев.

– Это я, – тихим, ласковым голосом произносит Маэва.

Брат щурится на нее. Его глаза сверкают, как два кружочка. Их цвет не встречается в этом мире. Брат не отвечает.

Маэва останавливается в нескольких шагах от кровати. Они смотрят друг на друга. Она знает: если открыть дверь и отдать ему приказ, его глаза станут черными и он убьет каждого, кого встретит на пути. Но Маэва не отдает такого приказа. Брат затихает.

– Тристан, ты хорошо спал? – спрашивает она.

– Сносно, – не сразу отвечает брат.

– Я пришла поделиться с тобой новостями. На Кенеттре сменилась власть. Тамошняя Молодая Элита подвергается гонениям.

– Трагично, – отвечает Тристан.

За последние несколько месяцев он почти перестал разговаривать, ограничиваясь короткими фразами. С каждым днем его глаза становятся все отрешеннее.

Маэва сглатывает. Молчание брата ранит ее сердце. Тристан старше ее всего на год. Когда-то он был очень разговорчивым и даже болтливым. Маэва уставала от его излияний. Они целыми днями пропадали в лесу. Третьей была Лючента. Маэва закрывает глаза и вспоминает события пятилетней давности. Несчастный случай. Смерть Тристана. Изгнание Люченты. Ее собственное открытие.

Маэва и сейчас помнит, как вскоре после убийства Тристана кошмарные сны переносили ее в преисподнюю. Обитель мертвых снилась ей и раньше, но та ночь была не похожа на все остальные. Маэва телесно оказалась в преисподней. Она плавала по темным водам, пытаясь найти брата. Нашла. И не только нашла, но и вытащила на поверхность. Чудо. Дар богов. Теперь это называется магией. Или даром Молодой Элиты. Однако Маэва никогда не рассказывала о том, что вернула Тристана к жизни. Люди думали, что ее брат был тяжело ранен, однако выжил. Свой дар Маэва держала в тайне, ни единым словом не обмолвившись матери. Даже Лючента, с которой они иногда переписываются, ничего не знает. Об этом известно лишь узкому кругу доверенных лиц. Все они – из Молодой Элиты. Узнай хоть кто-то посторонний, к стенам дворца устремились бы толпы со всех концов света, умоляя ее воскресить их близких. Нет, об этом надо молчать.

В первые несколько лет после воскрешения Тристан был таким же, как прежде. Живым. Знакомым.

Потом мало-помалу начал меняться.

Грустно улыбаясь, Маэва дотрагивается до щеки брата. Даже сейчас она чувствует в нем силу: странную, неестественную. Силу, подчиняющуюся только ей, его спасительнице, и способную уничтожить любого врага Маэвы. Ей стоит только приказать.

– Вставай, – говорит Маэва. – Мне нужно побывать на Кенеттре.

Благодарности

Поначалу главным героем «Молодой Элиты» мне виделся парень. Он совершенствовал свои необычные способности и побеждал злодея. Но роман не складывался. Я буксовала, сама не понимая, почему у меня ничего не получается. Когда я рассказала об этих пробуксовках своему литературному агенту Кристин Нельсон, она вдруг спросила:

– А как насчет той девушки по имени Аделина? Очень интересный второстепенный персонаж.

– Да, – рассеянно ответила я. – Типичная дрянная девчонка, но писать о ней интересно. Если я отважусь на новую версию, то обязательно сохраню ее.

– По-моему, ее стоило бы сделать главной героиней, – сказала Кристин.

Иногда подсказка со стороны позволяет мгновенно увидеть правильный путь. Я поняла причину своих пробуксовок: меня занимали не столько приключения героя, сколько приключения злодея.

Спасибо тебе, Кристин, за твою прозорливость, мудрость и потрясающую дружбу. Без тебя эта книга не увидела бы свет.

Точно так же, без помощи моего редактора и друга Джен Бессер, без ее уверенной направляющей руки я бы не сумела превратить кривобокую начальную версию в полноценный роман. Джен, я не перестаю удивляться твоим разносторонним способностям.

Счастлив писатель, у которого есть надежная обратная связь. Посему спасибо Джей-Джей, Эми и Джесс Спотсвуд за постоянное подталкивание меня к совершенствованию мастерства рассказчика. Я одинаково люблю ваши мозги и ваши книги.

А скольких стилистических ляпов я сумела избежать благодаря такой умнице, как Энн Хослер. Если я чего-то не знала или не понимала, ты всегда оказывалась рядом и все растолковывала.

Спасибо чудесным командам издательств «Putnam» и «Penguin» за пристальную заботу о моей книге и о том, чтобы она всегда попадала в нужные руки. Ваши занудства и шутки стоят тысячи концертов Лила Джона.

Писательство – занятие не из легких. Нередко писатели обречены на одиночество, недопонимание и разные случайности. Мне повезло. Я окружена друзьями, которые сопереживают, которые готовы утешить и ободрить. Бет, Джесс, Андреа, вы мои вечные сестры и родственные души. Марджи, Мел, Ками, Тахер, Рэнсом, Ли и Джози – сколько замечательных и дорогих мне имен уместилось в одной строчке. Джесс Броди, Морган, Джесс Кури, еще один Броди, Джен Босуорт, Йенн Юхансен и Эмми. Да здравствует незабвенный «Steamboat 8»! Эми, я скучаю по твоему остроумию. И по твоим тортам тоже. Постоянно.

И конечно же, все было бы куда мрачнее без моей ежедневной «службы жизнеобеспечения». Спасибо моим друзьям, родственникам, маме и Андре. Спасибо тебе, Примо. Мне до сих пор странно называть тебя своим мужем. По-хорошему странно. Очень по-хорошему. Я люблю тебя.

Оглавление

13 юно 1361 года Далия Южная Кенеттра Морские земли

  Аделина Амотеру

  Энцо Валенчиано

  Аделина Амотеру

Эстенция Северная Кенеттра Морские земли

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Раффаэле Лоран Бессет

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Раффаэле Лоран Бессет

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

  Терен Санторо

  Аделина Амотеру

  Аделина Амотеру

Эпилог Хаденбери Северный Бельдан Небесные земли

  Маэва Жаклин Келли Корриган

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg