«Подземный доктор»

Подземный доктор (fb2) - Подземный доктор (Мутант (Буторин) - 2) 1206K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Русланович Буторин

Андрей Буторин Метро 2033. Подземный доктор

Выражаю признательность моему сыну Денису за бета-тестирование и предварительную редактуру романа.

А мы живем в мертвящей пустоте, Попробуй надави – так брызнет гноем, И страх мертвящий заглушаем воем — И те, что первые, и люди, что в хвосте. И обязательные жертвоприношенья, Отцами нашими воспетые не раз, Печать поставили на наше поколенье — Лишили разума, и памяти, и глаз… В.С. Высоцкий

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Д.А. Глуховский, 2015

© А.Р. Буторин, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Старый, новый, светлый

Объяснительная записка Вячеслава Бакулина

Здра-аавствуйте! Угада-аайте, кто я?

Нет, вовсе не адмирал Крузенштерн. Приглядитесь-ка получше. Вроде, с бородой. Вроде, зимой. Вроде даже, не с пустыми руками. Значит… Стоп, но, с другой стороны, новогодние праздники, вроде, уже отшумели, петарды отхлопали и головы отболели (разумеется, у той части наших читателей, которая даже не шестнадцать, а все полноценные восемнадцать плюс. А то и двадцать один, если законопроект таки продавят). И вообще, на дворе уже вовсю две тысячи шестнадцатый. Так?

Может, и так. Но если не случится ничего ужасного, то эта книга вполне может оказаться у вас в руках прямо в канун старого Нового года. А значит, я еще с полным основанием могу поиграть в Деда Мороза. Только, чур, не такого, как в романах Андрея Буторина. Жена не поймет.

В общем, дорогие мои выжившие, кроме традиционных поздравлений и желаний мы с Андреем приготовили вам настоящую русскую народную сказку. Разве что не зимнюю, но это, может, и к лучшему – во время зимы вновь очутиться в лете, пусть и на Русском Севере. Во всем остальном же… Ну, смотрите сами. У нас есть:

Дед Мороз;

Снегурочка;

царица-колдунья;

страшилище-великан с золотым сердцем, да еще и гораздый огонь вызывать;

еще один то ли колдун, то ли вовсе демон, который, говорят, может оживлять мертвых и соединять живое с неживым;

русалочка;

добрый дракон-балагур;

говорящие полулюди-полуволки, полулюди-полумедведи и даже один волк с человеческой головой;

«шитые братцы» с разновеликими руками-ногами;

совершенно волшебные темные леса, быстрые реки и высокие горы… пардон, увлекся. Высокие горы в романе отсутствуют. Зато присутствует во всей своей красе наша «Вселенная» в преломлении творческого видения Андрея Буторина. А он даже такую мрачную штуку, как постапокалипсис, ухитряется подать именно как сказку. Где надо – страшную, где надо – поучительную, а где – и откровенно забавную. И при всем этом – неизменно волшебную, добрую и светлую, с четким прицелом на счастливый конец, торжество «наших» и справедливое наказание «ненаших», ну и, разумеется, на «жили они с тех пор долго и счастливо».

Кто-то скажет: «не бывает».

Кто-то скажет: «не верю».

А кто-то – как Сергей Владимирович Михалков:

… под Новый год Что ни пожелается — Всё всегда произойдет, Всё всегда сбывается.

Вы ведь не забыли, что у нас в этот раз все проходит под маркой «старый новый»? Старый Новый год. Старый новый Буторин. Старая новая «докладная записка». Старая новая сказка. Старая новая «Вселенная».

Вот я и пожелал – да и сейчас продолжаю искренне желать – всем нам в новом году побольше сказок и поменьше катастроф. Ведь недаром говорят: «Как год встретишь – так его и проведешь».

Пролог

Тьма туннеля слепила глаза. Так, во всяком случае, казалось Венчику. Он даже закрыл их. И сразу о том пожалел – Игорь всё заметил и зашипел, дурачась:

– Что, стручок, страш-ш-шшно?

– Не страшно мне, – дернул плечом парень. – Просто не видно там ничего, зачем попусту зенки пялить?

Запахло землей, облицованные кирпичом стены кончились. Юноше стало совсем неуютно; в животе противно заныло, будто кто-то сдавил холодной ладонью внутренности.

– Будет видно, будет, погодь, – успокоил старший дозорный. – Вот дойдем до развилки, фонарь зажжем. А пока и без света не заблудимся. Масло-то, сам знаешь, беречь надо. Да и себя огнем выдавать ни к чему.

– Вот и стояли бы на посту, чего мы сюда-то поперлись? Семен узнает – тебе же попадет, что пост оставили, ты старший.

– Не боись, не узнает, – усмехнулся Игорь, продолжив поход во тьму. – Если, конечно, ты не доложишь. Но ты ведь не из тех, кто на друзей стучит, правда, Венчик? Да и не нарушаем мы ничего, если подумать. Ведь пост почему там, где он есть, – не дальше, не ближе? Ну-ка, включи соображалку, дозорный!

Венчику, что и говорить, приятно было услышать такое к себе обращение. Дозорный! Иногда их называли еще караульными, даже Семен так порой к ним обращался, но «караульный» – это что-то, скорее, обыденное, обобщенное, а «дозорный» было почти званием, которое носят с гордостью и честью. Вот ведь, еще совсем недавно завидовал этим смельчакам, уходящим на пост с автоматом за плечом, а теперь, как шестнадцать исполнилось, и сам таким стал. Без автомата пока, правда, ну так «калаш» всего один – ведь и ходят в дозор поодиночке. То, что их с Игорем двое, – это только сейчас, поначалу, пока он, Венчик, привыкает. Сходят еще два-три раза на пару, тогда и ему автомат доверят и одного на дозорный пост отправят. Нужно только проявить себя как следует: шагать в эту чертову тьму и не показывать, что поджилки трясутся, да на вопросы отвечать быстро и точно – наставление для дозорных выучено наизусть.

– Пост находится там потому, – уверенно начал он, – что там еще хватает света, чтобы заметить движение по туннелю. Но пост расположен не очень близко к жилью, чтобы, если нападающих окажется много и они всё же прорвутся, люди смогли приготовиться к бою, а старики, женщины и дети успели уйти по туннелю в сторону центра.

– Правильно, стручок, – потрепал волосы Венчика наставник. – Но правильно для того случая, когда дозорный один. Если бы он покинул пост, зашел в глубь туннеля и здесь на него напали, то он бы просто мог не успеть предупредить людей об опасности. А нас-то с тобой двое! Я, ежели что, отбиваться останусь, а ты назад побежишь, тревогу бить.

– Разве что так, – вздохнул Венчик. – Только всё равно, зачем?

– Так для тебя же, бестолковый! Должен же ты представлять, откуда следует опасности ждать и какая именно прийти может. Или на посту стоят, только чтобы перед девками крутизной хвастаться: вон я какой, с настоящим «калашом»?

– Перед какими девками? – едва не завопил в голос юноша, радуясь, что темнота туннеля скрывает покрасневшее лицо. – Были бы девки-то еще…

– А Катька? – хохотнул, двинув плечом в плечо, Игорь. – Так тебя глазищами и облизывает, того и гляди слопает. А Лолка Кудряшова? Ту бы я и сам слопал, да меня Верка моя на куски порубит, в фарш перетрет и свиньям скормит.

– Катька – дура, – буркнул Венчик. – У нее и без меня хватает, кого лизать и кого лопать. А Лолка – старуха уже, ей за двадцать давно, до Катастрофы родилась.

– Сам ты, паря, дурак, – вздохнул наставник. – Старуха!.. Да Лолка – она… Эх!.. Ладно, хорош, в дозоре не о девках думать надо.

– Так ты же сам начал!

– Не шурши, стручок! Как начал, так и закончу. Давай к делу вертаться. А ну, говори, откуда здесь опасности ждать?

– Понятно откуда, – буркнул Венчик. – От реки. Туда и выйдешь, если по туннелю до конца топать. А у реки – бандиты. Говорят, их уже сто собралось, а то и больше.

– Кто такие бандиты? – продолжил экзамен Игорь.

– «Дикие» мутанты, которых не пустили в Устюг. Вот и чего прутся? Сидели бы в своих лесах, шишки лузгали. Здесь и своих уродов хватает, – сплюнул парень, – морозовцев долбаных.

– Они, кстати, тоже могут по туннелям пробраться, – заметил старший дозорный. – Но это, брат, не все…

– А кто еще-то? «Архангельский демон» со свитой из преисподней? – сдавленно и весьма неестественно хихикнул Венчик. Ладонь, сжимавшая проволочную ручку масляного фонаря, внезапно вспотела, фонарь едва не выскользнул. Пришлось перехватить его другой рукой, а эту вытереть о штаны. – Только не говори, что ты веришь в эти сказочки. И меня ими кормить не надо, мне шестнадцать, а не шесть.

– То-то и оно, Вениамин, что тебе всего лишь шестнадцать, – сказал старший дозорный тоном, от которого Венчику враз расхотелось шутить. – Стручок ты еще, а потому не знаешь многого. Детишкам ведь не всё говорят, а если те услышат что, о чем знать еще рано, то́ им на сказку и перекладывают.

– Ты хочешь сказать, что «архангельский демон» и правда есть? – невольно остановился паренек. – Но ведь это же… Да нет, ты прикалываешься, напугать меня думаешь.

Игорь тоже остановился. В ставшей почти непроницаемой темноте туннеля едва проступали два маленьких пятнышка – белки его глаз.

– Я тебя не пугаю. Мы в дозоре стоим, а не байки травим. Но ладно, если это, по-твоему, сказки, тогда назови, куда какие отворотки от этого туннеля ведут?

– Ближе к реке одна налево уходит, – начал вспоминать рассказы старших Венчик. – Раньше там тоже храмовники жили, а потом на них напали – давно еще, – и они ход завалили.

– Кто напал? – поинтересовался, как бы невзначай, Игорь.

– Не знаю… не помню, – помотал головой парень. – Морозовцы, наверное.

– Ладно. С той развилкой понятно, хоть и не совсем. А с этой, к которой идем, что?

– Ну, там прямо будет тот ход, что к реке… Где та, другая, отворотка. А еще на этой развилке есть два других прохода; тот, что сразу слева, – он тоже засыпан, давно уже, совсем давно, наверное, когда Катастрофа была.

– А третий? Тот, что еще левее?

– Третий… – пробормотал Венчик. – Так про него и говорят… Ну, того…

– Чего «того»? – подстегнул напарник замолчавшего парня. – Говори, не мямли.

– Говорят, что там и живет «архангельский демон» со своей… этой… свитой, – сглотнул внезапно пересохшим горлом юноша.

– Ты вот что запомни, паря, – положил Игорь на плечо Венчику ладонь и слегка подтолкнул: шагай, мол. – Дыма без огня не бывает. А дозорный должен всё учитывать, даже сказки и байки. Лучше, как говорится, перебдеть, чем потом локти кусать. Если будет чем. И если сами локти останутся.

Дальше ноги Венчика не хотели идти ни в какую. Следующий шаг дался юноше с таким трудом, будто на плечи легла каменная плита. Он почувствовал, как взмокла спина. Со лба к носу скатилась холодная капля, пробежала по губам и сорвалась с подбородка.

– Но ведь… разве… это… – запыхтел паренек, словно и впрямь мешала говорить давящая тяжесть. – Неправда же все… про демона. – Последнее слово Венчик произнес почти шепотом.

– Ты смотри только в штаны не наделай, – хмыкнул старший дозорный. – Может, и правда назад повернем?

– Не надо назад, – замотал головой юноша. При мысли о том, что расскажет о нем Игорь другим дозорным, стало по-настоящему дурно, все остальные страхи мигом скукожились и поблекли.

– Тогда шагай, – сурово сказал Игорь. – И слушай. Демон не демон, а кто-то там живет. Сам не видел, врать не буду, но и байки тоже зря травить не стану. Я тогда меньше тебя был, в дозор еще не ходил, но батя мой, царство ему небесное, сказывал, что вышли на него два волка…

– Волки!.. – облегченно выдохнул Венчик.

– Ты дальше слушай, – недовольно буркнул наставник. – Волки и так-то – откуда тут? Но то были не просто волки, а уроды, мутанты. Шерсти нет – одни клочки да ошметки. Хвосты тоже голые, точно у крыс. Тело белое, как тесто; где бугрится, где в ямах; и в нарывах всё да в корке гнойной. И длинное, будто червяк толстый. Лапы тоже длинные, мощные, а на передних – будто пальцы с когтями. Морды, как всё остальное, без шерсти, да такие, будто ими в угли горячие тыкали – в красной пленке да шрамах. А глаза желтым огнем светят, что твои фонари. Но самая-то жуть не в этом – уродов и пострашнее видали…

– А в… ч-ч-чем? – не в силах унять напавшую дрожь, проклацал зубами парень.

– А в том, что они говорили.

– Что г-г-гово… рили?.. – едва протолкнул сквозь сжавшееся горло Венчик.

– Неважно что, главное – по-человечьи трындели волки эти.

– Это были слуги демона? – перестал заикаться юноша. Ему больше не было страшно. Ему стало так жутко, как не случалось ни разу до этого, а потому сознание не сразу разобралось в новом для него чувстве.

Старший дозорный, успокоенный ровным тоном подопечного, ответил:

– Может, и слуги, только вот демона – вряд ли. В эту чертовщину я как-то не верю – считаю, то и впрямь сказки. Да и «архангельского демона», слышал я, еще и по-другому называют…

Венчик хотел закричать: «Не надо больше про демонов!», но изо рта само, без его воли, вырвалось:

– Как?..

– Подземным Доктором, вот как.

Такой ответ неожиданно успокоил юношу. Доктор – это понятно. Доктор – он лечит, добро делает. Про говорящих волков Венчик сразу забыл; сознание, скорее всего, поспешило переключиться на знакомое и нестрашное.

– А кого он лечит?

– Может, лечит, а может, калечит, – многозначительно изрек Игорь.

– Как это?.. – вновь подавился комком в горле парнишка.

– Не знаю я как! – сердито забубнил напарник. – Говорю, что от других слышал, а те тоже не сами видели. Только таких волков и потом встречали. И не только таких… И не только волков. Сказывали, в проходе том раз и медведя встретили. С человечьей башкой. А кто медведю голову от человека прикрутит? Не сам же.

– Д-доктор?.. – вновь стало трясти юношу.

– Так а кто же еще-то? Подземный Доктор и есть, – трагическим шепотом выдохнул Игорь. – А вдруг да и демон, кто знает… Ведь «архангельский» он, может, не потому, что из Архангельска прибыл – чего там демону делать, – а потому, что его архангелы с неба скинули, под землю загнали. Вот он теперь от злобы и бесится, над зверьем измывается.

Будь Венчик чуть поумней да постарше и не сжимай его сердце дикая жуть, он бы уловил в тоне напарника притворный наигрыш. Понял бы, что молодому мужчине скучно с ним, сопляком, вот и куражится тот, выдавая и в самом деле всего лишь байки да слухи за чистую монету, да еще и от себя добавляя, что в голову взбредет.

Наверное, парень все-таки попросил бы Игоря вернуться, если бы напарник не сказал:

– Всё, прибыли. Развилка где-то тут. Давай, посвети.

Венчик поставил фонарь на землю и достал зажигалку. Сварганенная из автоматной гильзы самоделка и так-то редко зажигалась с первого раза; сейчас же, едва не роняя ее из трясущихся пальцев, юноша смог высечь огонь раза с десятого. Поднял стекло фонаря, поджег фитиль и снова зажал проволочную ручку в ладони.

– Выше подними, – буркнул наставник. – Что себе под ноги светишь?

Венчик приподнял фонарь. По стенам туннеля заплясало желтое пятно света.

– Ты чего там, чечетку пляшешь? – глянул на паренька Игорь. – Ровно не можешь держать?

– Так куда светить-то? – спросил тот. – Я ведь не знаю.

– Вперед свети, отворотки слева будут, сам ведь рассказывал только что.

Юноша изо всех сил старался, чтобы державшая фонарь рука не дрожала. От напряжения Венчик почти забыл о страхе, отчего, в свою очередь, поутихла и дрожь.

Старший дозорный снял с плеча автомат и пошел вперед, бросив через плечо парню:

– Ступай следом, только пятки не отдави. И не отставай, свети хорошенько.

Сзади идти было страшно, Венчик почти осязаемо чувствовал спиной и затылком мрак подземелья. Однако ему тут же подумалось, что на месте напарника еще страшнее: все-таки позади дом, опасность оттуда угрожать не может, а вот впереди…

– Вот она, – мотнул стволом «калаша» Игорь. – Сейчас выйдем к развилке.

Старший дозорный прошел еще немного и остановился.

– Свети туда, – вновь воспользовался он автоматом вместо указки.

Юноша исполнил приказ. Обернувшись, он увидел: туннель делится на три ветки. Взгляд, конечно, притягивала самая правая, ведь именно там, если верить напарнику, и жил «архангельский демон». Или Подземный Доктор – еще неизвестно, что лучше.

– Ближе подойди, чего ты шею тянешь? – позвал его наставник.

– Мне и отсюда видно.

– Что тебе видно, дырку в стене? Ты подойди и внутрь посвети, вдруг там монстр притаился.

Сейчас паренек понимал, что напарник просто насмехается, но менее страшно от этого не стало. Однако деваться было некуда, пришлось подойти и вытянуть вновь задрожавшую руку к правому ходу.

Осветились стенки туннеля, ничем не отличающегося от того, по которому они шли. И темнота в его глубине была точно такой же – густой и черной, хоть и казалась Венчику более зловещей. Но все же парень невольно выдохнул: никто на него из прохода не выпрыгнул, ничьи жуткие морды оттуда не высунулись, никакие глаза из темноты не светились. Или… что это там? Ведь что-то блеснуло двумя колючими желтыми углями! Показалось?.. Нет?..

Юноша впился взглядом в глубокую тьму туннеля. Она словно затягивала его, не позволяя отвести глаза, хотя Венчику это безумно хотелось.

– Ты чего застыл? – подал голос Игорь. – У тебя сейчас такая рожа, будто по ней лопатой заехали.

Паренек не отреагировал. Он попросту не мог сейчас говорить, потому что впереди… да-да, теперь уже точно!.. Там, в ужасающей тьме туннеля, светились два огонька. На короткое время они пропадали и загорались снова – будто глаза, которые смотрят на тебя и моргают. Да это и есть глаза! И они не просто светят издалека, а становятся всё ближе и ближе… Вот различимо уже и лицо – плоское, бледное, с широким носом, заросшее черной щетиной. Лицо человеческое, но какое же до тошноты, до рези в желудке отвратное!.. И что-то еще в том лице было такое… неправильное, неестественное, от чего хотелось зажмуриться, потому что разум протестовал, несогласный с увиденным. Правда, в чем именно состояла эта неправильность, Венчик никак не мог разобраться, да и не хотел он разбираться ни в чем подобном, как и смотреть на подобное в целом.

Старший дозорный тоже заметил чужака и, подняв автомат, направил ствол вглубь туннеля.

– Эй, ты! Стоять! – крикнул Игорь, и голос его заметно дрогнул. – Стоять, я сказал, стрельну ведь сейчас!

– Стрельни, коль успеешь, – утробно и глухо прозвучало в ответ.

«Сейчас прыгнет!» – сверкнуло в голове у парня, и эта вспышка будто озарила собой затуманенный ужасом мозг; Венчик понял, что было неправильным в страшном лице: оно находилось слишком низко, почти возле самой земли, словно принадлежало трехлетнему, не старше, ребенку.

– Ы-ы-ыыы!.. – вырвалось из горла юноши. В штанах сделалось горячо и липко. Пальцы разжались, упал и, звякнув разбитым стеклом, потух фонарь.

По ушам хлестнуло отчаянным звоном автоматной очереди. Мигающие вспышки выстрелов выбивали из смрадной темноты картинки: мощные лапы с когтистыми пальцами, вытянувшееся в прыжке бугристое гибкое тело… И горящие огнем преисподней глаза. С каждой вспышкой всё ближе, и ближе, и ближе…

Глава 1 Опасная находка

Грязная, с обломанными ногтями на грубых заскорузлых пальцах ладонь отвела в сторону ветви куста. В образовавшейся прорехе сверкнула пара глаз. Взгляд был настороженный, бегающий, с отблесками ожидаемого страха.

– Чо там?.. – послышался из кустов тревожный шепот.

– Ничо, – тоже шепотом буркнул тот, кто смотрел на догорающий остов «галеры» карателей. – Капец храмовникам. Трупье одно в реке плавает.

– А наши?

– Выйди да погляди. «Наши»! Коли они тебе «наши», пошто пособить не шел?

– Ну и выйду… А не пошел с имя́ – сам теперича видишь пошто.

Из кустов медленно выбрался заросший, бородатый мужчина с плешивой, покрытой язвами и коростами головой – явный мутант. Следом появился такой же – только выше на голову и заметно шире в плечах. На обоих были надеты серые домотканые штаны и грубые рубахи, больше похожие на холщовые мешки, в которых прорезали отверстия под голову и руки. Обувь у того и у другого отсутствовала, поэтому сразу бросалось в глаза, что у «здоровяка» одна ступня явно меньше другой, да и вся нога – короче и тоньше, отчего при ходьбе мужчина кособоко переваливался. Второй имел нормальные, вполне «парные» ноги, зато у него отличались руки. Это было не слишком заметно, но приглядевшись, становилось видно: правая рука смуглее и мускулистее левой.

Разнорукий, что спрашивал про «наших», затравленно огляделся. Трупы не только плавали в реке, хватало их и на берегу. И храмовников в черных накидках с капюшонами, и «диких» мутантов, в большинстве своем одетых так же, что и двое наблюдателей.

– Смотреть-то будем? – неуверенно глянул на хромого здоровяка разнорукий.

– Трупы ворошить? Мародерничать? – зыркнул на него исподлобья коротконогий.

– Пошто так-то сразу? – начал оправдываться тот. – Ты, Игнатий, токо и знаешь, што напраслину разводить да охаивать попусту. Я говорю: смотреть, кто жив, может…

– А коли и жив кто, ты чо – дохтур?

– Дык ведь это… к Ляксевне снесть, али… сам знаешь, к кому направить… Велено ж было.

– Храмовников, что ль, направлять? – продолжал недовольно бубнить здоровяк. – А «наших», как ты говоришь, так они потом с тебя и спросят, где ты прятался, покуда они с карателями бились.

– Бились, да все притомились… Вот и куды полезли, а? На автоматы голой жопой. Тьфу! Ладно бы собрали ватагу вдесятеро карателей боле, – тогда, мож, толпой-то и задавили бы, и сами живы остались. Хоть кто-то.

– И чо? – определенно начал злиться Игнатий. – Ведь говорено ужо переговорено: нехрен на карателях зло вымещать! Вот сожгли эту «галеру» – ай, молодцы! Поубивали злыдней-извергов, себя не пожалев, – ай, герои какие!.. А они об том подумали, репами своими дырявыми покумекали, што за этих карателей храмовники все их деревни пожгут, вместе со стариками и бабами, никого не жалеючи? И кто на поверку злодей, кто изверг? А герои твои и есть злыдни главные. Потому как дурни героями не делаются. – Здоровяк вдруг остыл столь же стремительно, как и завелся. – Ладно, Мироха. Идем, брательничек шитый.

– Куды это? – смешно насупил куцые белесые брови разнорукий Мирон.

– Сам же сказал: живых смотреть.

– Так ты же…

– А чо «я же»? Вот ты тож – скажешь чо, буде как и дельное, а на своем не стоишь. На тебя сел и поехал: Мироха, левей забирай; Мироха, шибче наддай; тпру, Мироха, стой, сеном заправься. А ты бы: нет, Игнатий, ты как хошь, а я раненых искать стану, жизни спасать говнюкам безголовым.

– От зачал-то опять, зачал! – замотал головой Мирон.

– А ну, тихо!.. – поднял ладонь Игнатий.

– А вот не стану тихо! – притопнул, и правда словно конь, разнорукий мутант. – Коли ты мне так…

– Сказано: т-ш-шшш!.. – прижал Игнатий к губам приятеля палец. – Стонет кто-то…

– И впрямь, – прислушавшись, выдохнул Мирон. – А ну как храмовник?

– Коли храмовник, так подмогнем упокоиться. Тока чуется мне, голосок шибко тонок. Баба, чо ль?..

Приятели стали вертеть плешивыми головами, высматривая, откуда идет голос. Вначале они рыскали взглядами возле останков «галеры» и по берегу, пока разнорукий мутант не обернулся к кустам.

– Так вроде как тут где-то стонут. Вона, гли-ка, чо там за бревна к кусту прибились?

Друзья зашли по колена в воду и побрели вдоль кустов туда, где и в самом деле виднелись будто связанные меж собой бревна. Вскоре они увидели небольшой плот с сооруженным на нем из веток шалашом. Снова раздался негромкий стон. Доносился он явно из шалаша.

– Мож, каратель спрятался, заманивает? – прошептал Мирон.

– Говорю, бабский голос… – шепнул в ответ Игнатий.

– Ну, мож у них и бабы в карателях ходят.

– Ага, как раз штоб таких, как мы с тобой, красавцев заманивать. Мы в шалаш, а она – хвать – и ссильничает. Обесчестит, и замуж никто нас с тобой не возьмет.

– Я женат уже, – обиженно буркнул разнорукий.

– Ладно, тады на себя весь грех возьму, – вздохнул коротконогий. – Коли уж братьями стали, выручать надобно.

– Трепло ты, Игнатий, – скривился Мирон. – А там человек помирает.

– Так пошто ты застыл, коль помирает? Лезь давай в шалаш.

– Пошто я?

– Ты мельче. Я всю хибарку разворочу.

– Да и хрен-то бы с ней, – проворчал Мирон, но все же вскарабкался на плот и осторожно заглянул в шалаш.

– Чо там? – вытянул шею Игнатий.

– Не пойму… Мелкое што-то в тряпке. И кровищи – жуть!

– Чо за мелкое? Кошка, может?

– Говорю ж, не пойму ничо…

– Ну так бери и на свет вытаскивай!

– В кровище же всё!

– Мироха, не зли меня, а то щас по носу вдарю – сам в кровище будешь.

– Тебе бы тока вдарить… – закряхтел Мирон и, пятясь, выбрался из шалаша, держа на вытянутых руках маленькое тощее тельце в окровавленной тряпке.

На поверку тряпка оказалась такой же рубахой, что и на мужчинах, а вот под ней…

– Да это ж девчонка! – ошалело заморгал Игнатий, который осторожно снял с найденыша пропитанную кровью одежонку, чтобы осмотреть раны.

– Точно… – попятился к кустам Мирон. – Ой! Бежим отсель!

– Не понял!.. – сурово зыркнул в сторону приятеля коротконогий здоровяк. И повторил, выделяя каждое слово: – Это. Девчонка. Ребенок.

– Вот именно, вот именно! – замахал разными руками Мирон. – Бежим! Брось ее в реку!

– Подфартило все-таки нашей птичке, – вздохнул Игнатий. – Тем, што Степановы мозги достались. Хорошие мозги, умные. Мне не свезло – ноги у Степана короче моих оказались. Но тебе шибче всех не свезло: Степанова рука в аккурат подошла, а вот мозги менять уже нечем было… Разве што задницу Степана тебе туда запихать – покойник бы не обиделся, понял. – Проговорив всё это умиротворенным, благостным тоном, мужчина вдруг заорал: – А ну иди сюда, урод недоделанный! Раны девчонке промоем, завяжем и – бегом к Ляксевне!

– Ты не понимаешь, што ль?!. – зашипел, как закипающий котелок, Мирон. – За убивство ишшо и простить могут, ну разве руки-ноги пообрубают… А за ребенка… Ты же знаешь – по закону за детей «диких» мутантов казнят без суда!.. Этой замухрышке лет десять всего!

– Может, она из храмовников… Увязалась с батькой на «галере»…

– Ага! И в хламиду оделась! И тощая, как шкелетина. И… ты глянь сзади-то у ей, глянь!..

Игнатий осторожно приподнял девочку. Сзади у нее был… хвост. Небольшой, всего с ладонь, но сомнений не оставалось: девчонка из мутантов. А значит, немедленно должна быть убита она сама и непременно казнены те, кто не обязательно даже произвел ее на свет, но и всего лишь укрывал от проверяющих.

– Пусть она и «дикая», и ребенок, а всё одно человек, – поскреб корявую лысину Игнатий. – Промоем сейчас раны – и бегом к Ляксевне…

– Да нас же… да нас!.. – продолжал махать разными руками Мирон.

– А ну, никшни! – показал увесистый кулак коротконогий. – Чаво нас? Кто теперича нас? Зенки-то раззявь – хоть одного живого карателя видишь?

– Мож, затаился кто…

– А коли затаился, так он нас и без девчонки шлепнет. Мы ж «дикие», а он разбираться не станет, были мы тут али не были, когда всё это… – Игнатий повел рукой. – Так что давай, ополосни ее тряпки да на ленты порви, а я пока раны промою.

Мирон, ворчливо причитая, брезгливо подцепил окровавленный «мешок» и понес к реке. Игнатий поднял девочку и опустил почти невесомое тельце возле воды. Смыв кровь, он увидел четыре узкие – явно от ножа – раны. Убийца определенно хотел попасть в сердце, но подвело его, видимо, то, что рубаха из мешковины оказалась слишком большой для этой худышки и определить на глаз, где именно бьется сердце ребенка, у него не получилось. Три раны оказались правее, одна – немного левее. Оба легкие были пробиты, из прорезей при вдохах и выдохах лезли розовые пузыри. И текла, не останавливаясь, кровь.

– Скоро ты там, постируха?! – рыкнул на приятеля Игнатий. – Девка кровью изойдет!

– Вот изошла бы – куды как ладно, – проворчал тот, протягивая порванную на лоскуты мокрую мешковину.

– Щас ты у меня изойдешь! Вот откуда такие говнюки берутся – только о своей заднице думают? Тебя бы вот оставили тогда, безрукого, кровь бы вся из тебя вытекла, и не гундел бы теперя, как баба.

– Я меня спасать не просил!

– Потому как просилку заклинило – зенки закатил, язык набок. А будь ты тогда в уме – вопил бы будьте-нате, ноги Подземному Доктору лизал… Всё, хорош трепаться, подержи девчонку, я завяжу.

Бабка Ляксевна жила тут же, в Слободке, изба ее стояла с краю, у самого леса. Пробирались к ней озираясь: и впрямь не стоило, чтобы кто-нибудь увидел ребенка. Но Игнатий снял рубаху и завернул в нее девочку, только для носа дырочку оставил, – мало ли, что мужики знахарке несут, может, поросенка закололи в расплату за лечение. Вон, и мешок в крови.

Впрочем, после побоища у реки никого в деревне видно не было – мужиков поубивали, а бабы со стариками попрятались, а то и в лес убежали. Игнатий опасался, что скрылась и сама Ляксевна.

Однако знахарка оказалась дома. Ей уже было столько лет – по виду, не меньше ста, – что бояться чего-либо она давно перестала. Еще и поэтому решил ей довериться мутант – Ляксевна от ребенка не отвернется, не страшно ей ничего.

Бабка отбросила мешковину, уложила девочку на широкую лавку и, едва увидев раны, замотала головой:

– Не по мне такое. К Матрене ее надо-ть… Да и Матрена, поди, не сробит ничо. Не жилица девонька.

– До Матрены Иванны нам ее не донесть – помрет, – понурился Игнатий.

– Так и так помрет, – перекрестилась знахарка.

– Ты хоть кровь останови, шоб ручьем не лилась! – взмолился мутант. – До заката дожила шоб девчушка!

– А на закате чо – ангел небесный спустится? – заворчала бабка, но полезла все-таки в погреб – видать, за какими-то снадобьями.

– На закате – нет, он опосля спустится, – тихо, чтобы не услышала знахарка, пробормотал Игнатий. – Тока не ангел, а демон тогда уж.

Насупившийся Мирон стоял в сторонке, прислонясь к бревенчатой стене. Весь его вид говорил: «Дурью маешься, братец шитый. И девчонку не спасешь, и беду накличешь».

Ляксевна вернулась с двумя глиняными горшочками. Помешала в одном деревянной лопаточкой – резко запахло дегтем. Обмакнула туда метелку из сушеной травы, густо намазала раны черным. Потом знахарка достала четыре шарика мха, смочила их из второго горшочка пряно пахнувшей разнотравьем зеленой жидкостью. Тряпки для перевязки взяла свои, сухие и чистые, но те, что были на девочке, прибрала – разбрасываться, видать, ничем не привыкла; постирает потом и снова использует.

Девочка часто-часто дышала широко открытым ртом – с хрипом и бульканьем. То и дело из горла вместе с выдохом вылетали кровавые брызги. Лицо из мертвенно-бледного сделалось розовым. Игнатию это показалось хорошим признаком, но бабка, перехватив его взгляд, помотала головой:

– Горячка у ёй. Раны не тока на коже, нутро шибко порезано. Не протянет долго. У меня оставляйте, помогу уйти, когда зачнет мучиться.

– Не оставим, – нахмурился мужчина. – Спасибо за помощь.

Он подобрал с пола окровавленную рубаху и сунулся к девочке, но Ляксевна встала перед ним, раскинув руки.

– Не дам! Куды ты с ёй? В твоей землянке она задо́хнется сразу. Пошто ребенка мучить понапрасну?

– Всё, Ляксевна, ша! – сурово зыркнул на бабку Игнатий. – Ты сробила, чо у тя было прошено, а теперя не мешай. Завтра рыбы наловим, принесем те в благодарность.

По виду Игнатия знахарка поняла, что тот не отступит. И приметила, видимо, что-то еще – во взгляде ли, в интонациях голоса, – что убедило ее: мужчина знает, что делает. Она отошла в сторону и скрестила на груди руки, с осуждением наблюдая, как мутант заворачивает девочку в рубище, как бережно поднимает на руки и, ковыляя, несет к двери.

– Зачнет мучиться – зовите, – бросила она в спины уходящих мужиков.

– У нас топор есть. Вострый, – не оборачиваясь, буркнул Игнатий. – Долго мучиться не станет.

«Землянки» Игнатия и Мирона были сделаны далеко за околицей деревушки, уже в лесу, где специально для этого вырубили небольшую поляну. Вообще-то это были не совсем землянки, на шесть бревен они все-таки поднимались над землей, поэтому выглядели избами-недоросликами. Так уж вышло, что прибыли мужчины в Слободку поздней осенью – вот-вот ударят морозы, и ставить добротные срубы было уже некогда. Потому и решили наполовину заглубиться в землю – так и быстрее, и дерева меньше требуется. Да вроде как и не собирались «братья» оставаться в Слободке надолго – зиму пересидеть, а там… Мирон и вовсе к жене хотел вернуться. Но то ли плохо хотел, то ли расхотелось – холостяцкая жизнь по душе больше пришлась, – только разговоры о возвращении постепенно затихли. С Игнатием они хоть и лаялись, но больше так, от скуки, а вообще жили дружно и особой причины менять место жительства ни тот, ни другой не видели. Мирон, когда начинала скрести душу совесть, говорил себе: вот срублю избу, скотину заведу, тогда и заберу Серафиму. Тем, ждет ли его до сих пор супружница, он голову не забивал: коль не дождалась, еще как бы и не лучше.

Были и другие две причины, по которым Игнатия и Мирона не особо тянуло в родное село. Рванули они два года назад по дурости в Устюг, посчитав, что Дед Мороз таких удальцов с радостью примет, да еще и Стёпика, юнца девятнадцатилетнего, от той затеи не отговорили… А после того, что из этого вышло, – как назад вернуться? И стыдно, и страшно. Ладно сами они – лишь разнорукими да разноногими стали, а Стёпика и вовсе не уберегли… То есть, парнишка вроде как совсем и не помер, но таким, каким стал, лучше ни сельчанам, ни даже родне не показываться: хоть те и сами мутанты, а такого всё равно не поймут. А когда узнают, чьи у Мирона с Игнатием новые руки-ноги, – хорошо если просто побьют… И какая радость домой топать – чтобы всё равно прогнали, а то и батогами забили?

Ну а второй причиной сам Стёпик и был. Ему тоже землянку вырыли, только большую и уже без всяких бревен сверху. Наоборот, бревенчатые перекрытия землей забросали, по ней – мохом; притоптали, умяли так, чтобы и рядом встать, а не увидеть, что внизу чье-то жилище. Вход сделали так, чтобы откидывался, когда внутрь надо попасть, а закрытый в глаза не бросался – груда сучьев да веток сухих, и только. Благо лес кругом, такого добра хватает.

Так вот, Стёпику здесь понравилось – жить вполне можно, посторонние нос не суют (хоть он и сам, конечно, стерегся), на Игнатия и Мирона, что не уберегли, обиду не держал (да и не было их вины, разве что не прогнали сразу, как он с ними в Устюг увязался). Опять же, теперь они как бы и братьями немножко стали, если то, что с ними приключилось, можно назвать братанием… В любом случае, было с кем словом перемолвиться, не опасаясь, что собеседники в штаны от страху наделают.

В общем, из-за Стёпика Мирон с Игнатием тоже никуда уходить не хотели: его и одного тут бросать не по-людски, и с собой не взять – тут и говорить не о чем.

Солнце уже скрылось за лесом, в темнеющем небе заморгали, проснувшись, первые звезды. Стёпик вот-вот должен вернуться.

Игнатий, по-прежнему голый по пояс, вынес завернутую в рубаху девочку из землянки. Очень уж ему не терпелось отправить ее поскорей – не потому, что мешалась, а из-за неожиданного для себя самого переживания за ребенка. Может, это было еще потому, что детей он уже больше десяти лет не видел и теперь в душе всколыхнулось что-то доброе и теплое, чего мужчина давным-давно не испытывал, забыл даже, что такое бывает.

– Ну, где он там? – пробурчал Игнатий, глядя в небо, которое так и не стало окончательно черным. Пора белых ночей уже прошла, но и для настоящих, когда темень так темень, по северным меркам было еще рановато.

– Не туды смотришь, – сказал вдруг Мирон. В голосе разнорукого мутанта слышалась неприкрытая радость – похоже, и он волновался за девочку. А может, не за нее, а за себя – хотел поскорее избавиться от опасной гостьи. – Вон, от реки порхает птичка наша.

Игнатий повернулся в сторону реки. На тусклом небе виднелось черное пятнышко – словно дырка в серой тряпке. И она заметно увеличивалась и приближалась, принимая очертания жуткого создания: широко раскинутые крылья, длинный хвост с похожим на рыбий плавник оперением на конце, еще более длинная, как змея, шея с маленькой треугольной головой, на которой поблескивали желтые точки глаз. Даже издали было понятно, что чудище было огромным, даже сравнить не с чем – не водилось ранее на вологодской земле ничего подобного.

– Летит, летит Стёпик, – облегченно выдохнул Игнатий. – Тока я вот што тебе скажу, Мироха: птичкой его не зови, обижается шибко.

– Ну так и ты Стёпиком его не называй – парню уж двадцать один годок сполнился, не малявка.

– Што не малявка – это уж точно, – усмехнулся коротконогий мутант. – Он теперя даже не Степан, а Степанище.

– Не смейся над парнем, то не его вина.

– Да я и не смеюсь. До смеха ли тута… По мне, так не знаю, што краше – совсем не жить, али как он…

Между тем существо, очень похожее на птеродактиля – чего, разумеется, не могли знать «шитые братья», спланировало на вырубку. «Птер» призывно рыкнул, вытянув лебединую шею. У ее основания виднелось нечто вроде упряжи из ремней, на которой висело широкое полотняное основание.

– Пустой сегодня, Степушка? – подошел к нему Мирон.

– Пус-стой, – басовито-свистяще ухнул «птеродактиль». – И меш-шок, и ж-живот. У реки, вон, мяс-са – аж-ж горы. Надо бы мне как-то с-себя побороть, да человечинку начать куш-шать – ж-жалко, с-скока добра пропадает попус-сту. И ведь нутро-то прос-сит, а мне вс-сё одно тош-шно.

– Были мы у реки, – кивнул Мирон. – «Дикие» на карателей напали, «галеру» спалили. Тока опосля те, кто не сгорел, дали нашим жару-то. Так друг дружку и покрошили. Ну, мож кто и убег, конечно, но больше сгинуло.

– Дурни они, твои «наш-ши», – пробасил Стёпик. – Теперя С-святая с-стока карателей приш-шлет, ш-што вс-се деревни вокруг пожжет в отмес-стку.

– Вот и я то говорю, – подошел к «птеру» Игнатий. – Ну да дело-то сделано, што уж…

– «Ш-што уж-ж»? – зашипело чудище. – Убиратьс-ся нам отс-сюда надобно. Ладно я улечу, коли ш-што, а вы как?

– Нас в мешке своем унесешь, аккурат поместимся. Тока это опосля перетрем-перемелем. А теперя, Степан, к Подземному Доктору дуй. Ты вот пустой, а мы с уловом.

Игнатий откинул край рубахи с лица девочки. Стёпик вытаращил огромные, с блюдца, желтые глазищи. Черные вертикальные зрачки расширились, став почти круглыми.

– Откель тако чудо?.. – утробно ухнул он.

– Вот как раз оттуда, – мотнул головой в сторону реки Игнатий. – Откель тамока взялась, того не знаем. Тока помирает она – четыре раза ножом ее пырнули. Ляксевна, как могла, кровь затворила, тока всё одно – не жилица, говорит. Так што поспешай, Степан, поспешай. Нагнись-ко, уложу ее… И шеей не тряси шибко, девчушка махонькая, выронишь.

– Так ремнем-то прис-стегни ее!

– Какое ремнем – у нее грудь вся истыкана. Не к шее ж ремень пристегивать. И так не выронишь, она, вон, и впрямь как в мешок легла. Лети, Стёпик, лети, родимый. Довези ее живой.

– А и не ж-живой довезу, так Подземный Доктор вс-сё равно порадуетс-ся, – злорадно оскалился обидевшийся, видимо, на «Стёпика» крылатый монстр.

– Пошто? – спросил заинтересовавшийся Мирон. – Куды ему с дохлятиной-то?

– Так девчатинкой зато полакомитс-ся, – заухал гигантским филином «птер». – Это я человечинкой брезгую, тока вот «архангельс-скому демону» вс-сё нипочем.

– Вот брехун, – сплюнул Игнатий. – Лети давай, трепло длинношеее!

– Ш-што, не вериш-шь? – замахал, готовясь к взлету, крыльями Стёпик. – А куды, думаеш-шь, твою ногу изувеченную Подземный Доктор дел? А Миронову руку? А мои… ос-статочки?.. Ну, понятно, с-свиту с-свою подкормил тож-ж. Но и про с-себя-то уж-ж вс-сяко не забыл.

«Птеродактиль» взмыл над вырубкой, сделал, набирая высоту, круг и направился в сторону Великого Устюга.

Игнатий с Мироном долго смотрели ему вслед, пока крылатый силуэт не превратился в точку, а потом и вовсе не слился с небесной хмурой серостью.

– Он што, про наши с тобой руку да ногу правду сказал? – спросил вдруг Мирон.

– Слушай ты его больше, – буркнул Игнатий, на которого сказанное Стёпиком тоже явно произвело впечатление. – Он и парнем побрехать любил – девки аж повизгивали, – а «птичкой» обернулся, так теперя и вовсе расчирикался… Ты ведь был у Подземного Доктора, когда он тебе Степкину руку пришивал, мы ж там три денечка оклемывались. Ну и видел ты, как «архангельский демон» наши ошметки догрызал?

– Видеть не видел, но я ведь тож не всё время при народе кушаю, – веско аргументировал разнорукий мутант.

Глава 2 Монастырское подземелье

Главный зал подземелий древнего монастыря лет триста назад, а то и раньше, служил, вероятно, монахам основным тайным хранилищем – попросту говоря, складом. Сделанных на «черный день» запасов пищи, судя по его размерам, могло бы хватить для трех десятков человек как минимум на пару месяцев, а с учетом аскетичности монашеских запросов – как бы и не вдвое больше. Для современных же обитателей монастырских подземелий это помещение сразу после Катастрофы служило единым жилищем. Это уже потом, после расчистки остальных коридоров, комнат и келий, по которым все двадцать восемь тогдашних жителей и расселились, зал стал чем-то вроде корабельной кают-компании, а заодно и столовой.

По прошествии двух десятков лет людей, считая Подземного Доктора, осталось только восемь душ. Куда меньше, чем не́людей, которые тоже были теперь законными жителями подземелий, а некоторые из них, еще в человеческом обличье, жили тут и раньше. Впрочем, делить друг друга по категориям «человек» и «нечеловек» обитателям подземных «хором» и в голову не могло прийти. Деление происходило по другому признаку: Подземный Доктор и все остальные. «Архангельский демон и его свита» – так их, по рассказам разведчиков, называли за пределами тайных подземелий давным-давно разрушенного, а потому всеми забытого монастыря.

Сейчас в «кают-компании», освещаемой четырьмя – по одной на каждой стене – защищенными проволочными плафонами лампами, на деревянных лавках, окружавших огромный стол, вмещавший за собой некогда всех без малого трех десятков жителей, сидели три человека. Они мирно беседовали с похожим на плешивого волка монстром, имевшим, впрочем, вполне человеческую – пусть и мутантскую, лысую, в нарывах и коростах, – голову. Передние лапы его тоже напоминали человеческие руки, поскольку пальцы на них были длинные и гибкие, хоть и заканчивались, как должно быть у волка, острыми когтями. Однако в отличие от головы такие лапы подарила местным волкам мутация. Трое людей были мужчинами лет пятидесяти – шестидесяти, похожими друг на друга, как родные братья, – худые, с щетинистыми бледными лицами и глубоко запавшими глазами. Отличались они разве что ростом – один был на голову выше других, а из тех один заметно сутулился.

– Недоволен будет Доктор, когда узнает, – покачал головой самый высокий. – Зря ты их, Петро, шуганул.

– Серега дело говорит, – кивнул сутулый. – Не надо было вообще показываться. Услышал, что идут, – и переждал бы.

– Я и ждал, – утробно буркнул человековолк. – Кто думал, что они сюды попрут? Не бывало на моем веку такого. А тут раз – и фонарь пыхнул! Ну и увидели меня…

– Но на кой хрен ты-то на них попер? – включился в разговор последний собеседник. – Повернул бы – и назад.

– Назад?.. – хрипло выдавил хвостатый Петро. – За собой их сюды привесть? То ж дозорные были! Один, правда, сопляк, мальчишка. Обделался, когда я в их сторону прыгнул. Но второй-то матерый паря, тот бы не отстал, пошел глядеть…

– Да никуда бы он не пошел! – вновь заговорил высокий Серега. – Что, они про ход сюда не знают? Знают, и давно уже. Только лезть не собираются, потому как в непонятках: кто мы такие, сколько нас? А непонятное всегда пугает. Вот и они нас боятся. Но мы их не трогаем, и они не хотят нарушать того, что есть. Худой мир лучше доброй ссоры.

– Ишшо неясно, пошел бы али нет, – не согласился Петро. – А я у них охотку идти отбил. Я ведь их даже не тронул – рыкнул, прыгнул и затаился, будто меня и не было. Фонарь-то сопляк разбил.

– Ты ведь и сам, дурень, мог под пулю попасть, – сказал сутулый. – А тогда у них смелости-то прибавилось бы. Ага, мол, не демоны это, а простые смертные, хоть и уроды. Вот и пошли бы сюда гурьбой.

– А ты попади, попади в меня пулей-то! – обиженно взрыкнул человековолк. – Когда фонарь в руке у пацаненка трясется, когда «калаш» у дозорного прыгает, а сам я не стоймя застыл, а лечу уже им когтями в морды.

– Все равно мог попасть, хоть и случайно.

– Дык не попал же! – оскалился Петро и проскулил вдруг: – Слышь, мужики, не говорите Доктору, а? Што вам с того?.. А меня и впрямь ить взгреет…

Мужчины переглянулись.

– Не скажем? – спросил у собеседников Серега.

Те, что были ниже ростом, опустив глаза молчали.

– Лёха, что думаешь? – напрямую обратился к сутулому высокий.

– Можно и не говорить, – неуверенно произнес тот.

– Не спросит, так не скажем, – подхватился и третий, а потом с укоризной посмотрел на человековолка. – Только я бы на твоем месте сам пошел и покаялся. У Подземного Доктора везде глаза и уши. Прознает, что ты это скрыл, – на запчасти разберет. А так отпинает лишь или ухо отрежет – делов-то.

– Да не пугай ты его, Жека, – заворчал Серега. – Кого это Доктор хоть раз пнул?

– Ты еще скажи, что он ничего никому не отреза́л, – опасливо оглянувшись, прошептал тот, кого назвали Жекой.

Петро уныло опустил голову.

– Мужики, – серьезным тоном заговорил сутулый Лёха, – не дело мы про Доктора долдоним. О нем попусту трепаться не надо. Сами же знаете: он всех нас от смерти не раз спасал. Если кому что и отрезал, так то по делу, а не для наказания. А без него мы бы уже давно загнулись – не от болезней, не от радиации, так от тех же храмовников – им бы тогда бояться нас незачем было. Да и вообще, кто здесь нормальную жизнь наладил? Ну да, все мы, но кто это всё организовал, кто придумал? Поначалу-то, помните, мы тут как крысы сидели – в темноте, в развалинах, больные, раненые, – от страха да от голода тряслись. А Подземный Доктор пришел – сразу за дело взялся. Мало того, что всех вылечил, так ведь только с ним мы завалы разгребли; колодцы, что когда-то монахи вырыли, нашли и очистили; огороды под землей вскопали; свиней – и тех разводить стали. А электричество? Да, это Жеке, вон, да Тимохе-покойничку спасибо – у них по этому делу головы и руки заточены. Но идею-то кто подал на Сухоне турбинки поставить? Доктор. Да что я вам рассказываю, сами всё знаете. А то, что он своими непонятными делами занимается – уродов всяких-разных лепит, – так то нас не касается. К тому же, от уродов этих тоже польза.

– Сам ты ур-р-ррод, клюка горбатая! – свирепо зарычал Петро, подняв на голом грязно-розовом загривке редкие клочья шерсти. – А охраняет вас кто? Кто на разведку бегает? Кто ночью по Устюгу рыщет – смотрит, где што плохо лежит? То-то бы ты на брюхе по грязюке поползал, кады в двух шагах патрули с автоматами бродят.

– Я тоже грязи не боюсь, – заметно смутился Лёха. Сожалел, видать, что не подумав про уродов ляпнул. – На рыбалку больше всех хаживал. Это сейчас не всякий раз могу – спина донимает. А на рыбалке тоже и прятаться случается, и глину брюхом помесить…

– Чего ж Доктору спину свою не дашь вылечить? – буркнул, подостыв, Петро.

– Так он говорит – резать надо. А я себя резать не дам. Лучше помучаюсь. Ничего, привык уже.

– Ничо, меня вон как порезали, – оскалился человековолк, – тока башка моя от меня и осталася… А так бы давно уж помер. Ты погодь, вот помирать сподобишься – по-другому запоешь: «Режь меня, Доктор, хоть на кусочки, тока б пожить ишшо маненько!»

– Типун тебе на язык! – сплюнул Лёха.

И тут замигал и погас свет.

– Факелы, быстро! – крикнул Серега.

Объяснять, что да как, никому не пришлось – все и так знали, где в каждом из помещений хранились заготовленные как раз для таких случаев факелы. Вскоре в специальных креплениях на стенах, рядом с погасшими лампами, уже чадили смолистые сосновые дубинки.

В столовую повылазили и другие обитатели подземелий: три женщины неопределенного – от сорока до шестидесяти лет – возраста, опирающийся на клюку седобородый старик, а также подобные человековолку монстры – правда, в основном со звериными, положенными от природы головами. Человеческой, кроме Петро, мог похвастаться лишь старый, грузный, совершенно облезлый медведь. Без шерсти, при неярком свете факелов, его и вовсе можно было принять за старого, толстого мужика, если бы не по-человечески вывернутые «ноги» и «руки», да не длинные черные когти на них. Вместе с ним «медведей» было всего трое – основную массу «демонов» составляли волки-мутанты. Получившие теперь вдобавок и дополнительную «мутацию» – человеческие мозги.

В зале сразу сделалось тесно. При этом почти не было шума – местные обитатели привыкли к строгой дисциплине. Собрались же они здесь понятно почему: хотели узнать причину аварии. В основном опасались за огороды – растениям свет был необходим. Но спросить об этом никто не успел: вдалеке раздался грохот захлопнутой двери, послышался шум стремительных шагов, и в проеме одного из коридоров показался мужчина, освещающий себе путь масляным фонарем.

Гибкий и стройный, издали он казался молодым. Но когда ворвался под свет факелов в «кают-компанию», стало видно, что ему, как и большинству здешних людей, не меньше пятидесяти, а скорее даже, лет пятьдесят пять – пятьдесят шесть. На узком, хищном лице черными тенями выделялись носогубные складки. Над прямым тонким носом тянулись ко лбу две отчетливые вертикальные морщины – вероятно, это лицо чаще хмурилось, чем озарялось улыбкой. Подтверждением тому служили и плотно сжатые тонкие бескровные губы. Цвет глубоко посаженных глаз разобрать было нельзя – отражая пламя факелов, они, казалось, светились сами. Одет был мужчина более чем странно – в красно-зеленый клоунский комбинезон. Причем надетый задом наперед, что делало бы этот неуместный наряд смешным и нелепым, если бы не покрывавшие его жуткие пятна – как давние, бурые, застиранные, так и свежие – блестящие, алые. Окончательно убедиться в том, что «клоун» испачкался не краской, выписывая на холсте закатный пейзаж, заставляла болтающаяся на шее медицинская маска и зеленая хирургическая шапочка на голове, тоже заляпанная каплями старой и свежей крови. Да и то, что перед ним не кто иной, как загадочный Подземный Доктор, после этого тоже бы стало ясно любому. А собравшиеся в зале, наверное, почувствовали бы его присутствие даже в полной темноте.

Подземный Доктор, резко сорвав маску и шапку, отшвырнул их в сторону. К ним сразу бросилась одна из женщин, подняла и быстро скрылась в одном из коридоров. Длинные, почти до плеч, темные волосы Доктора, казавшиеся при свете огня совсем черными, блеснули редкими прядями седины.

– Что это значит? – негромко, но так, что услышали все, спросил он. – Где свет?

– Так это… – выскочил вперед электрик Жека, – сейчас проверю пойду. Крысы, небось, кабель перегрызли…

– А почему ты до сих пор здесь? И почему аварийный аккумулятор операционной выдержал только три минуты?

– Так ведь дохлый он, а заменить нечем, – замахал руками, словно курица крыльями, электрик, не зная, что ему делать: оправдываться насчет аккумулятора или мчаться искать обрыв линии.

– Значит, надо найти! – обвел Доктор собравшихся огненным взглядом. – Те, кому я разрешил выходить на поверхность, должны не только звездами любоваться, а искать то, что необходимо здесь в первую очередь. И сообщать им об этом должен тот, кто отвечает за свой участок и видит, что в чем-то возникла необходимость. За двадцать лет это можно было усвоить.

Говорил Подземный Доктор жестко, но по-прежнему негромко и сухо, будто бы с неохотой выплевывая слова.

– Аккумулятор-ры на судор-ремонтном заводе, – подал голос один из монстров-волков. – Мор-розовцы готовят. Для хр-рамовников.

– Почему об этом не знает электрик? – просверлил Доктор взглядом Жеку.

– Я знаю… – вытер тот ладонью выступившую на лбу испарину. – Там в них электролит с пластинами меняют, заряжают… Только ведь… Как я туда?.. Там ведь…

– Что за лепет? – шагнул к нему Подземный Доктор. Электрик невольно стал пятиться, но всё же заставил себя остановиться. – Если ты был в курсе, что аварийный аккумулятор неисправен, и при этом знал, где можно достать новый, то должен был предпринять всё, чтобы он был здесь. Я не заставляю тебя лично идти на судоремонтный завод – понятно, что тебя схватят и прикончат. Но для подобных операций у нас имеются специальные лю… особи. Двум волкам пробраться на завод ночью не составит большого труда. Взять с собой мешковину, положить на нее аккумулятор и принести в зубах. Даже один может при желании справиться, если поднатужится.

– Я ведь не могу им приказать…

– Приказывать и не надо, нужно просто сказать. Ты ведь просишь это не для себя лично. Ну а если вдруг кто-то откажется выполнять подобные поручения специалистов, – обвел Доктор недобрым взглядом присутствующих, – немедленно сообщайте об этом мне. И мы все вместе решим, стоит ли дальше кормить дармоедов. В общем, сегодня же ночью аккумулятор должен быть доставлен. – Доктор снова повернулся к электрику, и его тонкие надломленные брови удивленно приподнялись: – А ты почему до сих пор здесь? Обрыв должен быть найден и устранен в кратчайшие сроки!

Жека метнулся в сторону ведущего к Сухоне туннелю, по которому был проложен силовой кабель. Подземный же Доктор продолжал вещать собравшимся:

– Знайте все: электричество для нас сейчас самое важное. Пусть здесь или в жилых кельях можно обойтись лучинами или факелами, но огородам факелов мало. И, самое главное, электричество необходимо мне в лаборатории и операционной. Не только из-за света. Кто не в курсе – приборы факелом не включить. Причем это важно для вас же самих. Если, как сегодня, электричество пропадет во время сложной операции – летальный исход для пациента неизбежен. Впрочем, если вам не жалко себя, черт с вами. Только я вот что скажу… – Голос Подземного Доктора перешел почти на шепот, от которого зашевелились волосы у всех, кто их имел. – Скоро предстоит самая главная операция в моей жизни. Та, к которой я готовился все эти долгие годы… И если вдруг… мне не важно по какой причине… если вдруг она сорвется – каждый из вас напоследок поймет, что «демоном» меня называют не зря. Поэтому, – вновь заговорил он нормальным голосом, – в ваших же интересах пойти сейчас и помочь Евгению в поисках обрыва кабеля. А потом – хоть закапывайте его на два метра под туннелем, хоть выставляйте круглосуточную охрану через каждые десять метров, но чтобы такого больше не повторилось. – «Архангельский демон» повернулся, чтобы уйти, и бросил напоследок через плечо: – Уберите из операционной тела пациента и донора. – И Подземный Доктор зашагал к весьма узкому, ведущему из «кают-компании» проходу. Кроме него самого и еще одной «особи» заходить туда не было дозволено никому.

Он шел по темному, тесному туннелю согнувшись. Высота потолка здесь была около двух метров, и Доктор, рост которого не намного превышал метр семьдесят, и так не задел бы его, но в прыгающем свете масляного фонаря туннель казался ниже, и шею хотелось пригнуть инстинктивно.

Туннель состоял из трех десятиметровых отрезков – после первого, под прямым углом, следовал поворот налево, после второго – направо – и заканчивался тупиком. В самом конце, на левой стене, имелась обитая широкими железными полосами деревянная дверь с большим навесным замком.

Подземный Доктор, поставив фонарь на земляной пол, достал из-под ворота комбинезона связку ключей и снял с шеи толстую цепочку с кольцом, на котором они висели. Одним ключом он открыл навесной замок, другой вставил в замочную скважину, которая оказалась под ним, и трижды провернул. Дверь отворилась беззвучно. За ней был небольшой, метра в полтора длиной тамбур, который заканчивался решеткой из толстых металлических прутьев. Сейчас эта решетка, а точнее, образованная ею калитка, была приоткрыта. За ней черной кляксой расплылась темнота.

– Тамара! – рыкнул Доктор.

За решеткой, невысоко от пола, блеснули янтарем глаза.

– Ты что там делаешь? Быстро сюда!

За решеткой калитки в свете фонаря проявился силуэт волка-мутанта. Этот волк, а точнее, волчица, был не столь облезлым, как Петро, и немного меньше его. Зверь неохотно выбрался в тамбур и, опустив голову, встал рядом с Доктором.

– Мы договаривались, Тамара! – злобно проговорил тот. – Перед операцией ты давала мне слово, клялась, что близко подходить к нему в мое отсутствие не будешь. И один раз ты уже нарушила клятву. Я простил тебя тогда, полагая, что этого больше не повторится. Но тебе, оказывается, совсем нельзя верить. Возможно, ты делала это уже не раз и не два?.. Видимо, мне придется навесить замок и сюда, хоть это и будет небезопасно для донора. Впрочем, нет. Я просто назначу сюда другую сиделку. А тебя… Тебя выброшу из подземелий. Здесь не место тем, кому я не могу доверять.

Волчица жалобно заскулила, легла на земляной пол и принялась вылизывать ботинки «архангельского демона». Тот, брезгливо дернув ногой, отпихнул голову монстра и процедил:

– Последний раз, Тамара. Это был последний раз, запомни! По-настоящему последний. И то лишь потому, что я понимаю твои чувства. Догадываюсь, что случилось… Стало темно, он испугался, заплакал, и ты поспешила его утешить, так?

Волчица, продолжая поскуливать, часто-часто закивала. В желтых глазах, еще ярче засиявших от слез, вспыхнул огонек надежды.

– Так вот, Тамара, – продолжил Доктор. – Никаких чувств! Ты слышишь? Никаких чувств рядом с ним не должно быть! Он всего лишь донор, и ты это знаешь! Он не должен стать человеком! Тупая тварь, когда до тебя это дойдет?! – последние слова «демон» выкрикнул, пинком отшвырнув волчицу к стене.

Затем он, подняв повыше фонарь, полностью отворил калитку и шагнул в тесную, ненамного больше тамбура, облицованную кирпичом келью. В ней не было ничего, кроме отхожего отверстия в углу, торчащего из стены рожка душа и узкой лежанки вдоль одной из стен.

На лежанке сидел, испуганно вжавшись в стену, худой бледный юноша, почти мальчик. Он был одет в просторную рубаху из мешковины. Длинные черные волосы спадали на покатые плечи. Глаза юноши на тонком, вытянутом лице казались огромными, сияющими в свете фонаря плошками. Такими большими их, вероятно, сделал еще и застывший на лице узника испуг.

Подземный Доктор окинул юношу странным взглядом, в котором одновременно читались и смятение, и надежда, и боль, и ворох не столь очевидных для понимания чувств.

– Ладно, – буркнул под нос «архангельский демон», развернулся и вышел из кельи.

Глава 3 Воспоминания

Когда-то его звали Геннадием. «Подволоцкий Геннадий Александрович», – мужчина в надетом задом наперед клоунском костюме пошевелил губами, произнося это имя, но оно показалось ему бессмысленным набором звуков, пустых и пресных, словно жеваная бумага. Уже более двадцати лет он был Подземным Доктором – это прозвище стало и его именем, и сутью.

Закрывшись в комнате, куда он зашел прямо из лаборатории, мужчина снял свой нелепый наряд и облачился в темно-серый костюм, изрядно заношенный и мятый. Именно в нем он вернулся когда-то из Архангельска в Устюг, в нем же был, и когда случилась Катастрофа.

Второе прозвище, «архангельский демон», прилепилось к нему непонятно как. Никто, кроме жены и бывших больничных коллег, не знал, что Геннадий Подволоцкий почти два года работал в закрытом архангельском НИИ. Но с женой давно порвано, да и вряд ли она знает о его нынешнем существовании. Скорее всего, и вовсе выбросила мужа из головы, постаралась забыть навсегда. В любом случае, распространять о нем слухи она бы не стала. С коллегами же он после возвращения из Архангельска ни разу не встречался. Если и знал кто из них о его приезде, то всё равно никак бы не смог связать какого-то там Подволоцкого с героем местных легенд. Или все-таки смог?.. Как бы то ни было, за пределами подземелий его называли именно так, произнося это прозвище с оглядкой и шепотом, ведь определение «демон» для большинства вовсе не являлось аллегорией.

Воспоминания штормовой волной захлестнули Подземного Доктора.

* * *

Тогда, за два с небольшим года до Катастрофы, он искренне полагал, что ему невероятно повезло. Заниматься трансплантологией, его излюбленной темой, в унылой больничке маленького провинциального городка было откровенной утопией. Когда он взялся пришивать оторванный взрывом петарды палец местному подростку, коллеги посмотрели на него, как на идиота, – никто здесь подобного не делал. Поднимать же вопрос о чем-то более серьезном: пересадке почек, печени или, упаси бог, сердца, ему даже не приходило в голову. В больнице не было ни специалистов, ни нужного оборудования, ни, самое главное, желания руководства связываться с этой сложной как технически, так и юридически темой. Просить под нее денег больничное начальство, привыкшее жить и лечить по канонам прошлого века, тоже ни за что бы не стало. Да и не дали бы этих денег, хоть обпросись, – это Геннадий Александрович и сам тогда понимал. У высших чинов на подобные вопросы имелся один ответ: «Кому надо что-то пришить – пусть едут в Вологду, да и Москва недалече. Ну а мы – если только чего лишнее отрезать».

И вот – сказочное предложение! Руководитель создаваемой при архангельском НИИ медицинской группы заинтересовался опубликованной доктором Подволоцким в научно-медицинском журнале статьей и позвал молодого ученого к себе. Чем именно ему придется заниматься, Геннадий Александрович из письма будущего начальника не понял и поначалу даже удивился: по слухам, НИИ специализировалось на секретных разработках для атомных субмарин. При чем тут медицина вообще и трансплантология – в частности? Ладно еще медицина – все-таки на подводных лодках служат люди, а не роботы, но вот что им может понадобиться пересаживать? Жабры, что ли, вшивать?

Все оказалось куда проще и в то же время невообразимо грандиознее. Московские ученые, занимающиеся нанотехнологиями, разработали вещество, способное восстанавливать повреждения однородных поверхностей. Где оно могло использоваться еще, сотрудники архангельского НИИ по известным причинам не знали и узнать не могли, но к ним в институт москвичи прислали опытный образец изобретения, с тем чтобы испытать его на обшивке легкого корпуса[1] подводных лодок.

Испытания прошли успешно, повреждения обшивки с нанесенным на нее веществом «зарастали», как обычные царапины на коже, только во много раз быстрей. Видимо, эта аналогия пришла в голову и директору НИИ, контр-адмиралу Евстигнееву. Алексей Петрович предложил полковнику медицинской службы Шуганову, своему давнему другу, с которым они когда-то вволю хлебнули и лиха, и славы, создать при своем НИИ опытную группу, которая попыталась бы использовать московское изобретение в медицинских целях. Разумеется, пока только в военно-медицинских.

Александр Иванович Шуганов подобрал трех специалистов, одним из которых и был будущий Подземный Доктор. Перед тем как его ввели в курс дела, Геннадий Александрович знал о нанотехнологиях лишь то, что удалось мельком когда-то прочесть в сомнительной научности газетных статейках да вполглаза просмотреть в аналогичных по достоверности телепередачах. Из всех полученных «знаний» в память сильнее всего впечаталась гипотеза о «серой слизи»[2], способной уничтожить Землю. Вероятно, в той или иной степени такая угроза действительно существовала, но московские ученые нашли решение этой проблемы. Нановещество поступило в архангельский НИИ в специальной герметичной таре, содержащей некую жидкость, в которую и была помещена инновационная субстанция. При извлечении из спецраствора вещество и впрямь начинало быстро самовоспроизводиться, но стоило ему вновь оказаться в жидкости, рост немедленно прекращался. Разумеется, состав «тормозной» жидкости был жестко засекречен, и, разумеется, архангельским ученым не составило никакого труда его определить. Поначалу они даже растерялись: под грифом «Совершенно секретно» скрывалась простейшая водно-угольная взвесь! Правда, следовало соблюдать строгие пропорции содержания угля в воде: чуть меньше – и нанороботы продолжали самовоспроизводиться, чуть больше – они безвозвратно выходили из строя. Нанороботов уничтожала также и морская вода, но не мгновенно, что позволяло веществу справиться с основной задачей – восстановлению легкого корпуса субмарины.

Однако полковнику Шуганову и его подопечным до подлодок и моря дела не было. С помощью высокотехнологичного вещества, прозванного ими в своем узком кругу за маслянисто-плотную консистенцию наногелем, они пытались заживлять раны – сначала лабораторным крысам, а потом, тайно, в обход инструкциям, и самим себе. Все было хорошо, царапины затягивались почти моментально, порезы исчезали, кости срастались. Но для каждого вида ткани – соединительной, мышечной, костной – требовалось перепрограммировать нанороботов или же иметь несколько ампул с «узкоспециальным» гелем, что не всегда, особенно при сложных, сочетанных ранах, было удобным. Не срабатывал наногель и при попытках приживить какой-нибудь орган от одной крысы к другой – за редким исключением происходило отторжение тканей.

И тогда Геннадий Александрович поставил себе целью создать такой алгоритм, при котором нанороботы «сумели» бы отличать костную ткань от мышечной, жировую от эпидермиса, нервы от вен, сухожилий и прочего, то есть чтобы гель соединял однотипное с однотипным, а также чтобы останавливал при этом механизм чужеродного отторжения. Будущий Подземный Доктор засел за медицинские справочники и атласы, создавая в компьютере обширную, максимально на тот день возможно полную базу данных существующих в живой природе тканей. В первую очередь, конечно, человеческих, но не только. Ученый лелеял мечту, когда можно будет заменить, больное, скажем, сердце, не дожидаясь, пока уйдет из жизни другой человек, у которого можно забрать ненужный ему более орган. Почему не забрать то же сердце, например, у свиньи – ведь оно выполняет те же самые функции!

Доктор Подволоцкий потратил на создание такой базы восемь месяцев, а затем еще полгода для написания алгоритма. Два месяца коллега-программист преобразовывал эту заумь в последовательность команд, доступных программатору. И вот наконец опытная порция универсального наногеля, имеющего синий цвет надежды, была готова. Двум крысам поменяли передние лапы – от одной к другой. Лапы быстро и беспроблемно прижились. Тогда, в порыве эйфории, крысам поменяли головы. Результат превзошел ожидания – животные словно и не заметили подмены, продолжая, как и прежде, есть, пить, драться за самок и совокупляться.

И вот тогда-то, несмотря на общий подъем воодушевления и веру в скорую панацею для всего человечества, Геннадий Александрович почувствовал первый укол беспокойства. Это было нечто на уровне едва уловимой интуиции, но своему внутреннему чутью будущий Подземный Доктор к тому времени уже привык доверять. Он решил взять часть наногеля себе. Поскольку вне «тормозной» жидкости нановещество активно самовоспроизводилось, забрать несколько граммов так, чтобы недостачи не хватились, не представляло никакой сложности. Проблема состояла в другом: как их вынести из лаборатории? Проверка в НИИ была строжайшей. Кроме обозреваемых вооруженной охраной турникетов для индивидуальных пропусков с чипом, каждое помещение, каждая дверь имели свой код допуска. К тому же, чтобы попасть в медлабораторию полковника Шуганова, нужно было полностью раздеться во «внешней» раздевалке, голышом, имея при себе только карточку пропуска, миновать пункт досмотра (где, помимо ротовой полости, охранники заглядывали и во все иные естественные отверстия), одеться в рабочие комбинезоны в раздевалке «внутренней», и лишь после этого (приложив, разумеется, к сканеру пропуск) можно было попасть в лабораторию. Возвращение с работы влекло за собой те же самые процедуры, только в обратном порядке. Пронести что-либо на рабочее место, равно как и вынести что-то с него, было невозможно. Разве что проглотить ампулу с гелем? Но глотать стекло Геннадий Александрович опасался: разбейся оно внутри – и страшно представить, что сделает с внутренностями гель. К тому же, беспрепятственно размножаясь, вскоре он заполнит всё, включая легкие и сердце, а потом и вовсе разорвет тело. Пластмассе доктор Подволоцкий тоже не доверял: желудочный сок, содержащий соляную кислоту, может разъесть и ее. Оставался металл, но его враз обнаружат металлодетекторы на любом из пропускных пунктов.

Казалось бы, выхода, не связанного с риском для жизни или, как минимум, для свободы, не существует, но помог случай. Однажды, препарируя крысу, Геннадий Александрович глубоко порезался. Он направился было к аптечке, но один из коллег подсказал: «Обработай наногелем, через пару минут всё затянет». Доктор Подволоцкий так и сделал. А пока наносил гель на рану, ему пришла в голову показавшаяся сначала дикой мысль: что, если вырезать на животе небольшой карман?.. На следующий день, сославшись на боли в желудке, Геннадий Александрович заперся в туалете, захватив с собой скальпель и приготовленный заранее крохотный, в полтора сантиметра, пластиковый контейнер с наногелем, и сделал себе небольшую операцию. Полуторасантиметровый «карман» он вырезал поперек живота, чуть ниже пупка, – как раз там, где проходила неглубокая жировая складка. Капсула легла в кожистый мешочек идеально. Теперь ее можно было обнаружить, только ощупывая живот вручную. Охранникам, к счастью, заниматься этим в голову не пришло. Так будущий Подземный Доктор заполучил в собственное владение чудодейственный синий наногель.

Сделал он это как нельзя вовремя. Интуиция не подвела Геннадия Александровича – через два дня в лабораторию зашел хмурый как туча полковник Шуганов и сообщил, что их работы, скорее всего, прикроют. «Наезд» совершили создавшие вещество москвичи, и не столько даже они сами, а скорее «курирующие» подобные исследования соответствующие органы. Ни тем, ни другим не понравилось, что тема получила новое, не согласованное с ними направление. В Москву на «разборки» вызвали директора НИИ контр-адмирала Евстигнеева.

– Вот такие дела, ребятушки, – вздохнув, подвел итог сказанному Шуганов. – Не сегодня завтра и сюда явятся с проверками и прочей мутотней. Нас разгонят точно, тут и к бабке не ходи. Евстигнееву тоже мало не покажется, как бы еще не посадили за «самовольство», мать их ети…

– А нас?.. – спросил кто-то шепотом.

– Вас-то сажать не за что, вы – наемные работники. Разве что меня помурыжат за компанию с Лёшей… Но, с другой стороны… От этих деятелей всего можно ждать. – Немного подумав, полковник выдал: – Пишите-ка вы, ребятушки, заявления «по собственному». Лёшкин зам мужик правильный, всё понимает, подпишет без выпендрежа. А с Отделом кадров я договорюсь, чтобы за день управились. И разбегайтесь кто куда. Разумеется, если будет нужно, вас отовсюду достанут, но я постараюсь обрисовать картину так, что вы, по сути, исполняли роль лаборантов и никаких особых секретов не знали. Авось, пронесет.

– А как же вы? – озвучил доктор Подволоцкий висевший у всех на языках вопрос.

– Ну, во-первых, я калач тертый, – усмехнулся начальник лаборатории, – меня без хрена не схарчишь. Во-вторых, я уже пожил – дети-внуки имеются. И посадят, так отсижу. А вы молодые, вам жизни на старте ломать ни к чему. А вообще, я думаю, всё утрясется. Устроят тут для острастки шороху, меня в отставку отправят, а наши наработки заберут в Москву. Там уже от своего имени всё оформят, запатентуют и продолжат работы. Говоря откровенно, мне думается, что весь сыр-бор и разгорелся-то оттого, что их завидки взяли: открытие мирового уровня – а тут какие-то архангельские мужики-лапотники, поморы, мать их ети!..

– Ломоносов тоже архангельский помор, – тихо сказал кто-то.

– Их бы воля – они б и Ломоносова турнули. Да поздно уже…

Тогда и вернулся будущий Подземный Доктор обратно в Великий Устюг. К жене, с которой за два прошедших года виделся лишь трижды: два раза приезжал на Новый год и однажды – на ее день рождения. Сказать, что супруга сильно обрадовалась возвращению Геннадия, было бы приукрашиванием действительности. Но она его приняла – в надежде, видимо, что со временем всё утрясется, вернутся былые чувства, что семья станет по-настоящему семьей, а не формальным штампом в паспорте. Что характерно, Подволоцкий супругу любил – и до своего отъезда в Архангельск, и живя вдали от нее, и вернувшись. Но эта любовь являлась словно вещью в себе – его чувство было для Геннадия Александровича самодостаточным. То, что любимой нужно оказывать хотя бы элементарные знаки внимания, казалось для него несущественным, а если точнее – он об этом просто не задумывался. Вероятно, потому, что на первом месте для него всегда была и оставалась наука.

По возвращении в Устюг доктор Подволоцкий не вернулся в больницу – после архангельской лаборатории эта мысль даже не приходила к нему в голову. Условия и уровни были в принципе несовместимы. Геннадий Александрович продолжил опыты самостоятельно, в пустующем гараже – старенькую «девятку» пришлось продать, чтобы купить хотя бы какое-то оборудование.

Однажды, ровно за неделю до Катастрофы, будущий Подземный Доктор, как обычно, вернулся домой из гаража далеко за полночь. К его удивлению, супруга еще не спала. Мало того, в гостиной был накрыт праздничный стол, романтично освещаемый свечами.

– Что это значит? – не стал скрывать удивления Геннадий Александрович.

– Выбирай сам, – сказала одетая в вечернее платье жена, с умело наложенной на красивое, но холодное, казавшееся совершенно равнодушным лицо косметикой. – Это или день рождения нашей новой, настоящей семьи, или ее поминки. Одно из двух, Гена, без вариантов.

Потом была самая прекрасная ночь в его жизни. Вино, тихая музыка, свечи, обнаженное тело жены – всё сплелось для него в яркий сумасшедший букет… Нет, скорее, в поминальный венок. Наутро он снова на целый день ушел в гараж, а по возвращении увидел возле входной двери сумку и чемодан со своими пожитками.

Будущий Подземный Доктор поселился там же, в гараже. По сути, для него ничего не изменилось – стало лишь больше времени для опытов. О еде он практически забыл, покупая раз в два-три дня буханку хлеба да большую бутыль воды. Долго бы он еще так протянул, неизвестно. Кончились бы последние копейки – и что? Пошел бы по помойкам рыться или на поклон к жене? Скорее, первое. Но не пришлось, стряслась она – Катастрофа.

Тряхнуло внушительно, но гараж устоял. Однако, нужно отдать его владельцу должное, в первую очередь Геннадий Александрович подумал о жене. Он выскочил на улицу, где в серой, пахнущей гарью грязной пелене метались обрывки тряпья, щепки, прочий легкий мусор. Прикрыв лицо ладонями и пригнувшись, борясь с порывами ветра, дующего, казалось, сразу со всех сторон, доктор побрел к своему бывшему дому. Как оказалось, панельная пятиэтажка не устояла – разлом проходил именно по их подъезду. Квартира, в которой он когда-то жил, была погребена под плитами и перегородками вперемешку с остатками мебели и… телами жильцов. Некоторых он даже узнал. Помогать им было уже поздно. Да и не до этого ему сейчас было. Найти жену, откопать, отрыть – вот что было сейчас для него самым главным! Плевать на человеколюбие, к чертям собачьим Клятву Гиппократа, пусть Земля развалится на части – только бы найти жену. Пусть покалеченную, лишь бы живую! С помощью наногеля он вернет ей здоровье и больше никогда-никогда ее не оставит!

Но разгребать руками бетонные блоки мог бы лишь супергерой из детских фильмов. Доктор Подволоцкий таким героем не был. Правда, поначалу он ждал, что примчится команда МЧС, или полиция, или военные, или хоть черт с хвостом и рогами!.. Но не примчался никто. Телефон также был бесполезен, и Геннадий Александрович разбил его вдребезги.

Как ни странно, большинство домов остались целыми. Ну, почти целыми, не считая выбитых окон и сорванных крыш. Кое-где чадили пожары, но какие-то робкие, словно выжидающие чьего-то высочайшего дозволения на полноценную огненную вакханалию. По крайней мере, на текущий момент в зоне видимости наиболее серьезно пострадал именно их с супругой дом. Как раз та его часть, где жили Подволоцкие. Геннадий машинально прикинул, что ядерный взрыв (в природе катаклизма он был почему-то твердо уверен) произошел не в самом Устюге; в ином случае от города ничего бы не осталось. Тогда где – в Череповце, Вологде? Вроде бы далековато. В Котласе? Вот это вероятнее всего. Тем более, насколько он знал, там базировалась часть ВВС и, помимо гражданского, имелся военный аэродром. К тому же Котлас был портовым городом, хоть и далеко не первой величины. Но к черту рассуждения! Пусть рухнет всё, лишь бы осталась живой его жена, его любимая! Геннадий Александрович вновь принялся ковыряться в развалинах, в охватившем его безумии хватаясь за неподъемные части стен и перекрытий.

Потом он заметил бегущих куда-то людей. Их было немного, человек пять-шесть, но доктор Подволоцкий, будучи вне себя от происходящего, почему-то решил, что с их помощью можно будет легко разобрать завал и найти умирающую супругу. Он попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь звериный вой. Тогда он бросился в погоню. Догнать людей оказалось несложно – двое мужчин и три женщины были изрядно в возрасте – за пятьдесят точно. Почти все были в крови, в грязи, перепуганными, на грани истерики. Одна женщина постоянно приговаривала: «Стасик, Стасик, Стасик…» Одного взгляда на этих несчастных было достаточно, чтобы понять: помощи от них ждать не стоит. Но Геннадий Александрович встал перед ними, раскинув руки, и сначала нечленораздельно зарычал, а потом выдавил:

– Назад!.. Туда!.. Там моя жена! Всем копать!

– Вы разве не видите, – с трудом восстановив дыхание, заговорил один из мужчин. – Не видите, кто перед вами?.. Кто здесь сможет копать? И у всех кто-то пропал, кого-то завалило, кого-то убило прямо на глазах… Опомнитесь и бегите с нами. Нужно найти хотя бы какое-то убежище, иначе нас всех убьет радиация!

– Нет! – завопил будущий Подземный Доктор. – Вас убьет не радиация! Если вы не пойдете со мной спасать мою жену, вас убью я! Слышите, твари?! Крысы! Точно так ведут себя крысы! Я знаю! Я видел очень много крыс!.. И перестань причитать!!! – брызжа слюной, заорал он на женщину, продолжающую то ли звать, то ли вспоминать какого-то Стасика – внука, сына, мужа, брата ли… Геннадий Александрович, которого затопила вдруг звериная ярость, занес над головой кулак, но тут же сам провалился во тьму от треснувшего, казалось, напополам черепа.

Очнулся он, когда уже наступила ночь. Голову словно стиснули колючим обручем. Доктор коснулся макушки и, шипя от боли, нащупал липкую вмятину с осколками кости по краю. С такой раной долго ему не прожить, это он прекрасно знал. Удача еще, что вообще пришел в сознание. В «кармане» на животе хранилась ампула с гелем, но Геннадий Александрович опасался, что дрожащими руками может вытряхнуть всё вещество и разлить «тормозящую» жидкость. Поэтому, собрав всю волю в кулак, он сумел подняться на четвереньки и доползти до гаража, где имелись специальные емкости для «выращивания» геля и достаточные запасы «тормозилки». После этого, с полчаса отлежавшись, он обработал рану и заживил ее наногелем. Затем рухнул в тяжелый сон и проспал не менее суток. Проснувшись, сразу ощутил, что давление «обруча» ослабело настолько, что на него можно было не обращать внимания. Покачиваясь, он поднялся на ноги и сжевал зачерствевшую краюху хлеба, запив ее остатками воды.

Нужно было уходить – стены гаража от радиации не спасут. Хотя, какую дозу он уже успел словить? Скорее всего, и рыпаться не стоит, всё равно скоро подохнет. Но сидеть и ждать смерти – пусть она и в самом деле уже на пороге – доктор Подволоцкий не мог, не в его это было привычках. Эти пресловутые привычки и так за последние годы поменялись у него почти кардинально. Он всё больше и больше любил свое дело, свою работу, и всё меньше и меньше – людей. Кроме жены. Но и тут его любовь была странной, не такой, как ее описывают в книгах и показывают в мелодрамах. А теперь… Теперь, скорее всего, любить оставалось только дело, ради которого – так уж вышло – он разрушил всё остальное в жизни. Можно было еще любить себя – ну, хотя бы слегка пожалеть, – но первым из людей, кого он больше всего ненавидел, был сам Геннадий Александрович, остальным повезло в этом чуточку больше. Иногда он думал, что попросту сошел с ума, но, будучи медиком, знал, что умалишенные никогда себя таковыми не считают. Может, он был исключением и в этом?

Поразмыслив, будущий Подземный Доктор решил, что свершившаяся Катастрофа – это даже хорошо. Перемрут всем скопом эти никчемные, грязные, алчные, похотливые людишки; сдохнет он сам; планета избавится от вируса разума, очистится, расцветет, обновится – что может быть лучше? Разве что мир, в котором жили бы только они с женой?.. Нет, лучше она одна. А поскольку это невозможно – пропади оно всё пропадом!

Но, как уже говорилось, бездействовать доктор Подволоцкий не любил. Да и от инстинкта самосохранения так просто было не отделаться. Слабый и жалкий, как само человеческое естество, его организм хотел жить – во что бы то ни стало и невзирая ни на что. А для этого нужно было найти укрытие от радиации, и такое, если оно вообще существовало, могло находиться только в одном месте – под землей. Не в аду, что было бы логичнее и приемлемее всего на взгляд Геннадия Александровича, а в буквальном, обыденном смысле этого понятия – под толстыми слоями глины и почвы. На метровые свинцовые плиты он, разумеется, не надеялся. Но если встретятся хотя бы такой же толщины железобетонные – будет тоже неплохо.

Несмотря на сгустившуюся ночь, доктор Подволоцкий вышел из гаража и побрел, не сворачивая, прямо…

* * *

Из неожиданных воспоминаний Подземного Доктора вывел стук по переговорной трубе. Еще до того, как в подземельях появилось электричество, он велел провести такие во все наиболее важные помещения. Как выяснилось, подобное средство связи оказалось надежнее микрофонов с динамиками.

Доктор вынул из горловины деревянную затычку.

– Что там?

– Линию восстановили, – раздался полный раболепия голос Евгения. – Электричество работает.

– Сам вижу, – буркнул Доктор, хотя, по правде говоря, в задумчивости не обратил внимания, что свет уже зажегся. Он посмотрел на часы. Время перевалило за полночь. – Ради этого стоило меня будить?

– Не ради… – замялся электрик. – Тут вот…

Из трубы раздался взволнованный голос Алексея:

– Степан прилетел. Привез девчонку. Ее Мирон с Игнатием подобрали, из Слободки. Говорят, там «дикие» на «галеру» храмовников напали. Всех перебили, корыто сожгли, сами тоже…

– А девчонка тут при чем? Она что, с храмовниками была?

– Не знаю… не ведаю… Махонькая совсем девчушка, годков десять. Степан говорит, что она вся ножом истыкана, кровью исходит, вот-вот преставится.

– Так чего ж ты тогда лясы точишь?! – взревел Подземный Доктор. – Хватай Евгения, если он еще там, а нет – кого попадя, живо за носилками и сюда ее быстро! И несите как перышко, чтоб не шелохнулась!

«Архангельский демон» устало вздохнул, снял и аккуратно повесил в грубый самодельный шкаф свой «цивильный» костюм, а взамен достал и надел задом наперед комбинезон клоуна – скорее даже Петрушки, шута, скомороха – красно-зеленый, с желтыми бутафорскими шарами-пуговицами, оказавшимися при этом на спине.

Глава 4 Создание «русалочки»

Подземный Доктор провел ладонями по гладкому когда-то шелку клоунского костюма и невольно улыбнулся. Еще когда он только обустраивал подземные лабораторию с операционной, он велел своим новым помощникам принести из его гаража всё оборудование, а затем всё, что найдется уцелевшего, из больницы, поликлиник и аптек. Разумеется, вылазки осуществлялись ночью – хоть тогда еще было неизвестно, что творится в городе, но пустынным он никак быть не мог. Доктор понимал, что рискует людьми – лучевую болезнь без пересадки костного мозга и прочих сложных процедур ему было не вылечить, – но и без оборудования с медикаментами, одним только наногелем, работать было бы затруднительно, а зачастую и невозможно.

Одним из поручений для «ходоков» было найти в больнице хирургическую одежду, включая маски, шапочки, перчатки. Но больница оказалась разграбленной еще до них. Мелочовки в виде перчаток, масок и прочего, хоть и немного, но найти удалось, а вот специальных медицинских костюмов, комбинезонов, хотя бы просто халатов – не нашлось ни одного. И тогда один из подземных жителей догадался принести в одну из таких вылазок клоунский костюм – как раз перед Катастрофой в Устюге выступал цирк-шапито.

Сначала «архангельский демон» рассвирепел, посчитав выходку жителя издевкой. Но тот не растерялся, не струсил и объяснил, что этот костюм, несмотря на аляповатую раскраску, по сути, тоже комбинезон, причем из гладкой, вполне прочной ткани, и если надевать его задом наперед, то во время операций Доктору ничто не будет мешать. Поостыв, Подземный Доктор вынужден был согласиться с этими доводами, а потом и вовсе привык к своему необычному фирменному наряду.

Вынужденные прогулки на поверхности принесли не только материальную пользу, но и неожиданное для Доктора открытие. С радиацией всё оказалось куда интересней, чем он ожидал. Она действовала как-то неправильно, причем выборочно. Лишь несколько человек заболели лучевой болезнью в ее обычной, стандартной форме. Примерно половина оставшихся покрылись уродливыми язвами, струпьями, облысели, но физически чувствовали себя хорошо. Остальная же часть, казалось, не испытала воздействия радиации вовсе. Лишь позже выяснилось, что и для них последствия Катастрофы не прошли бесследно. У кого-то деформировались, потеряли некоторые функции внутренние органы, а несколько человек приобрели необычные способности. Например, одна из женщин стала видеть в темноте, другая без каких-либо страданий и потери трудоспособности до месяца могла обходиться без пищи, а молодой парень Лёшка, которому, правда, за неделю дугой согнуло спину, стал безошибочно определять, где и какая рыба находится в данный момент в Сухоне. Не во всей реке, разумеется, – в пределах пяти-шести десятков метров, – но и от этого была огромная практическая польза, в связи с чем Лёхе волей-неволей пришлось стать главным рыболовом, о чем он, впрочем, особо и не жалел. На днях он как раз похвалялся, что учуял здоровенного сома, устроившего «логово» в одном из омутов неподалеку, и грозился вскоре этого зверюгу выудить.

Подземный Доктор долго не мог понять, какой же особенностью наградила радиация его самого? Внешне он ничуть не изменился. Тщательно и неоднократно проведенные анализы и исследования также не показали никаких отклонений от нормы. Разве что он не любил людей – так это «заболевание» началось у него задолго до Катастрофы. Единственное, что стало казаться ему приобретенной особенностью, – это умение безоговорочно убеждать окружающих в своей правоте и власти. Ему не мог перечить никто. Но, с другой стороны, кто по своей воле станет ссориться с тем, кто единственный, в случае чего, может спасти тебя от смерти, а добрую половину уже и спас? Так что вопрос о необычной силе убеждения оставался открытым, но думать о вещах, не приносящих реальной пользы, Подземному Доктору быстро надоело. Тем более, вскоре его мысли захватило то, что сделало всё остальное лишь средством достижения единственной по-настоящему великой мечты. Однако мечты мечтами, но нужно было решать и насущные проблемы…

Дверь в операционную Подземный Доктор открыл заранее. Вскоре послышался топот шагов, и в дверном проеме появилась сутулая фигура Лёхи.

– Принесли… вот… – оставаясь на пороге, выдохнул он.

– И чего в дверях застряли? – свирепо зыркнул на него Доктор. – Она еще жива?

– Вроде, живая, – прошел вперед Лёха, а за ним, поддерживая сзади носилки, показался и Жека.

– Девчонку – на стол и мигом за Евдокией! – приказал Подземный Доктор. – А потом узнайте все подробности у Степана. Про девчонку, про «галеру», что у них там стряслось и какая обстановка сейчас – в общем, про всё, до мелочей, сами знаете.

Когда мужчины, оставив на операционном столе маленький окровавленный сверток, умчались за исполняющей обычно роль медсестры жительницей, Доктор с непонятным, похожим на страх волнением приблизился к своему рабочему месту.

Казалось бы, чего может бояться он, высококлассный хирург, через руки которого прошел уже не один десяток пациентов – как людей, так и мутантов? Но… сейчас перед ним был ребенок, а делать операции детям ему не приходилось еще никогда. И если людей в принципе Подволоцкий не любил, то конкретно к детям отношение у него имелось неоднозначное. Разумеется, немалую роль тут играли личные причины, но сейчас разбираться в них было некогда. Следовало побороть наконец это нелепое волнение и развернуть холщовое рубище, в которое была завернута раненая девочка.

Когда Доктор все-таки сделал это, то невольно попятился от стола: перед ним действительно лежал ребенок – с застывшим выражением недетского страдания на казавшемся мертвым кукольном личике, с перевязанным окровавленными тряпками исхудалым до крайности тельцем. И резким контрастом с этим выделялись обрамлявшие голову девочки волосы – густые, длинные, цвета темного золота, которые своей красотой словно молили о помощи, извещая о желании их владелицы жить.

Евдокия подоспела быстро – Доктор не успел еще коснуться самодельных бинтов, непонятно кем, но довольно профессионально наложенных на кровавые раны. Давно набравшись необходимого опыта, сорокалетняя женщина сноровисто и умело сняла повязки.

– Кто ж ее так?.. – ахнула медсестра, увидев исколотую ножом грудь ребенка.

– Сейчас неважно, кто! – рыкнул Подземный Доктор, надевая перчатки и маску. – И попридержи эмоции при себе. Начинаем работать.

После того как оба легких девочки были вскрыты, Доктор почувствовал уже не страх, а нечто близкое к панике. Левое легкое, на которое пришлось наибольшее количество ударов – явно искали сердце, – наполняла черная кровь, и даже без дополнительных обследований было ясно: вылечить его невозможно. Начался некроз тканей, мертвый орган следовало немедленно удалять. Правое выглядело несколько лучше, но без срочной операции, которая могла оставить работоспособной хотя бы его часть, девочке оставалось жить считаные часы. Но как же он будет оперировать орган, который и во время операции нужен пациентке для дыхания? Чем она будет дышать?!

Первым порывом Доктора было срочно вызвать любого человековолка и взять одно легкое у него. Но бросив взгляд на вскрытое детское тельце, он понял, что дыхательный орган даже самого мелкого монстра будет для него слишком большим… Посылать кого-то наверх искать животное помельче?.. Но где гарантии, что быстро найдут что-то нужное? Да и что именно искать: кошку, крысу, ворону?

Подземный Доктор нервно, хрипло засмеялся. Евдокия, вздрогнув, недоуменно посмотрела на него, а потом перевела увлажненный взгляд на умирающую девочку и, понимая всё, не удержавшись, всхлипнула:

– Рыбонька ты моя златовласая…

– Что? – стремительно обернулся к медсестре Доктор. – Как ты сказала? Рыбонька?.. Ну конечно же!.. Алексей… омут… сом-зверюга… – Глаза «архангельского демона» вспыхнули демоническим блеском. Подтолкнув Евдокию в спину, он завопил, словно блаженный: – Живо гони рыбака за сомом! Немедленно! Быстро! Если нужно, пусть все ныряют в этот чертов омут и руками ловят рыбину! Но этот сом мне срочно нужен здесь! Живым! Понятно?!

Женщина испуганно попятилась. В ее глазах плясал ужас.

– З-зачем… сом?.. – промямлила она, наверняка уверившись во внезапном сумасшествии Подземного Доктора.

– Затем, что если через полчаса у меня не будет сома, – неожиданно тихо, но так хрипло, что его речь больше напоминала утробное звериное рычание, произнес Доктор, – то я разорву на части тебя и впихну в эту «рыбоньку» твое сраное легкое.

Евдокию сдуло точно ветром, которого в подземельях не могло быть и в помине. «Архангельский демон» рухнул на стоявший у стены табурет и, превратившись в застывшее изваяние, приготовился ждать.

* * *

Таких операций Подземный Доктор не делал еще никогда. Сейчас, вымотанный многочасовой сложнейшей работой, он сидел прямо на полу, прислонившись гудящей от усталости спиной к каменной стене лаборатории. Сидел и смотрел на большую, наполненную водой пластиковую ванну, в которой лежала его невероятная маленькая пациентка. Девочка еще находилась под действием наркоза, поэтому, чтобы она случайно не вдохнула воды в то, что осталось у нее от единственного теперь, не вполне еще функционировавшего легкого, ее рот и нос были плотно завязаны. А дышала она… жабрами. Самыми настоящими сомиными жабрами, вшитыми ей Доктором в области шеи. Ему еще самому до конца не верилось в это. Но вот же она, перед ним – живая новоявленная русалочка.

«А ведь и правда русалка», – подумалось вдруг Подземному Доктору. Оказалось, что у девчонки есть… хвост!.. Небольшой, правда, с ладонь, и совсем не похожий на рыбий, но все-таки хвост. Да и жить ей большей частью придется теперь в воде – легкое, несмотря на все приложенные усилия, удалось восстановить далеко не полностью. Он надеялся, что дышать бедняжка им все-таки сможет, но не подолгу. Впрочем, когда девочка вырастет, можно будет пересадить ей здоровые донорские легкие. Если, конечно, она вообще доживет до этого момента. Да и если он сам доживет. В тех условиях, в каких оказался окружающий мир, давать этому какие-либо гарантии никто бы не стал. К тому же, если удастся осуществить то, что он задумал, вряд ли он вообще когда-нибудь встретится с этой «русалочкой». Ну а если вдруг не удастся…

«Нет! – стукнул себя «архангельский демон» кулаком по колену. – Нет, нет и еще раз нет! Никаких сомнений! Не смей даже думать о неудаче!..»

Видимо, он начал дремать и вздрогнул, когда его плеча коснулась ладонь Евдокии:

– Доктор, там Лёшка с Жекой ждут. Часов десять уже… Спрашивают: Степана отпускать домой или как?..

– Степана?.. – встряхнул головой Подземный Доктор. – Ах, да…

Он с трудом, придерживаясь руками за стену, поднялся и медленно, сгорбившись, словно старик, направился к ведущей из лаборатории двери. Но, взявшись за ручку, собрался, выпрямился и, распахнув дверь, шагнул за порог с обычным, каменно-хладнокровным выражением лица. А пока шел к «кают-компании» по выложенному кирпичом коридору, вспомнил про ту необычную операцию, после которой девятнадцатилетний парень Степан стал тем, кем он был сейчас, – разумным «птеродактилем». Та операция в чем-то была сродни сегодняшней; пациент и донор относились к разным классам: тогда это были млекопитающее (человек) и пресмыкающееся, сегодня – человек и рыба. В тот раз он вообще не верил, что у него что-то получится, а на операцию решился больше из любопытства, в качестве эксперимента. Еще и проводить ее пришлось в экстремальных условиях: в пещере на берегу реки – в туннель здоровенный «птеродактиль» просто бы не пролез. Когда летающему чудищу была проведена трепанация черепа и Доктор извлек мозг, он поразился, насколько тот был похож на человеческий: такой же по объему, с большим количеством извилин… Скажи ему кто о разумности этого существа – ничуть бы не удивился. Вот только было совершенно непонятно, от какого вида животных произошли эти гигантские «птички»? Неужели на кого-то из тогдашних обитателей животного мира мутация могла подействовать так сильно менее чем за двадцать лет? Впору было поверить, что ядерные взрывы сумели приоткрыть двери в некие параллельные миры, откуда успела проникнуть часть их обитателей. Впрочем, у других животных – тех же волков и медведей – мутация вообще оказалась «взрывной»: уже через три-четыре поколения, то есть года за три, животные изрядно «облысели», приобрели сплюснутые морды, а волки – еще и похожие на руки передние лапы. Свихнувшаяся природа умела преподносить сюрпризы, особенно после того, как ей в этом столь щедро помогли. Но этот вопрос не относился к профессиональной сфере Подземного Доктора; куда интереснее было узнать, приживется ли в совершенно чужом теле человеческий мозг? И если все-таки да, то сумеет ли пациент управлять крыльями и хвостом – органами, для которых в мозге не имелось соответствующих отделов?

В итоге случилось практически невероятное: мозг прижился, и Степан – пусть и не сразу, но довольно быстро – смог сначала начать шевелить новыми конечностями, а затем и вполне уверенно использовать их по назначению.

Произойди такое событие до Катастрофы, ученый мир взорвался бы от удивления и восторга, разразился бы овациями в честь ученого-новатора. Да что там – сошел бы с ума, осыпав удачливого экспериментатора всеми возможными званиями, регалиями и почестями. Про Нобелевскую премию можно было даже не упоминать – ее бы присудили, не раздумывая. Но сейчас… Сейчас ему было не до того, чтобы разбираться, какие отделы мозга Степана взяли на себя несвойственные им ранее функции и как такое стало возможно в принципе. Да и не имелось у него для подобных исследований нужного оборудования. Как, впрочем, и специальных знаний.

Имелась в тот раз и еще одна, пусть и не столь критичная проблема: как сделать, чтобы «птеродактиль» мог разговаривать? Подобная задача впервые встала перед Подземным Доктором, когда он научился пересаживать человеческий мозг волкам и медведям. Да, бывшие звери после такой операции получали разум, но разговаривать как люди они все равно не могли – слишком уж отличалось строение гортани, языка, челюстей от речевого аппарата человека. Первые зверолюди старательно сипели, хрипели, выли и гавкали, но уловить в этих звуках смысл было почти невозможно. Задача сделать своих пациентов по-настоящему говорящими показалась Доктору не только весьма важной, но и чрезвычайно интересной, и после многочисленных проб и ошибок он все-таки научился операционным путем дорабатывать речевой аппарат подопечных до максимально приближенного к человеческому. Правда, говорили бывшие звери все равно с характерным «акцентом» – рычаще и хрипло, а длинные фразы давались им зачастую с трудом, но они все-таки говорили, и это было для Подземного Доктора настоящей победой, которой он не без основания гордился. Другое дело «птеродактиль», у которого все было устроено совсем по-другому, а время для экспериментов отсутствовало. Пришлось действовать практически по наитию, полагаясь лишь на чутье и удачу. И они не подвели: «птеродактиль» теперь тоже мог разговаривать, причем даже лучше, нежели человековолки и человекомедведи – сложные, длинные фразы и предложения давались ему так же легко, как и нормальному человеку. Правда, речь Степана всё же имела свои особенности: в отличие от рычащих, твердых звуков у человекохищников, «птер» при разговоре немилосердно шипел и свистел. Но это уже были мелочи по сравнению с главным…

Едва Доктор вошел в зал, сидевшие на лавке и явно дремавшие Жека и Лёха тут же вскочили.

– Выкладывайте, – сухо бросил «архангельский демон».

Мужчины, перебивая друг друга, стали рассказывать то, что узнали от «птера». Впрочем, ничего нового Подземный Доктор от них так и не услышал: нападение «диких» мутантов на «галеру» храмовников возле деревни Слободка, пожар, гибель практически всех участников стычки с обеих сторон… Он собирался уже махнуть рукой, чтобы остановить пустопорожнюю болтовню и велеть мужикам отпустить «птеродактиля», как в помещение вдруг стремительно вбежал человековолк.

– Есть вести, – прохрипел он, косо поглядывая на электрика с рыболовом.

– Ждите, – кивнул им Доктор и отошел с волком к дальней скамье.

Монстр принялся что-то активно шептать на ухо «архангельскому демону». Мужчины невольно стали прислушиваться, но ничего разобрать так и не смогли, услыхав лишь «Святая», «Дед Мороз», «Вотчина» и «пожар». Подземный Доктор же и вовсе молчал, лишь глаза его стали вдруг словно разгораться изнутри радостным светом.

Наконец он отпустил человековолка и вернулся к Лёхе с Жекой. Теперь, видя его вблизи, они убедились, что непонятный свет им не привиделся, – глаза Доктора и впрямь сияли лихорадочным блеском.

– Передайте Степану: пусть летит, – сказал он будто бы слегка надтреснутым голосом. – Скажите, чтобы за девчонкой вернулся дней через пять. И пусть пока не приносит мне ни зверей, ни пациентов. И всем, кому я велел их искать и ловить, пусть тоже скажет, чтобы больше этого не делали.

– Никогда?.. – испуганно выдал Лёха. – А если с кем из наших что…

– Пока пусть не делают, – отчеканил Подземный Доктор. – Мне скоро будет не до этого. А с нашими… С нашими как-нибудь разберемся. Но будет лучше, если они постараются не попадать в неприятности. Операционная мне может понадобиться в любую минуту.

Недоуменно переглядываясь, Алексей с Евгением отправились к «птеру». Доктор же опустился на скамью, но тут же вскочил и принялся вышагивать от стены к стене, не в силах сдержать возбуждение. Да, теперь ему было не до больных и увечных и даже не до изнуряющих, оттачивающих его мастерство и опыт экспериментов. Опыта у него и так уже имелось с избытком. И этого опыта обязательно должно было хватить для главной операции всей его жизни, к которой Подволоцкий так настойчиво шел, которую так бесконечно долго ждал. Что ж, наконец-то, похоже, дождался. Упустить появившийся шанс было нельзя. Он не простит себе никогда, если упустит!

Глава 5 Шпион

Святая уверенно шла подземными коридорами вслед за несшим масляный фонарь сопровождающим. Сиплое дыхание второго охранника слышалось позади. «Легкие у парня ни к черту, – мельком подумала предводительница храмовников. – Надо будет заменить на здорового».

Туннель, ведущий к казематам, освещался скудно – электричество приходилось экономить. Правда, и эти несколько лампочек, отстоящих одна от другой метров на двадцать, включали не столь уж часто; три тюремные камеры – две крохотные одиночки и не многим бо́льшая по размерам «коммуналка» – основную часть времени были пустыми. Если патруль и приводил сюда пойманных наверху «диких» мутантов, пробиравшихся порой в Великий Устюг, то держали их в казематах недолго – к чему переводить еду и энергию на бесполезную шваль? Действительно опасных узников, настоящих преступников, небольшая подземная тюрьма почти и не видела, за исключением единичных случаев. И вот, похоже, их краткий перечень сегодня пополнился.

Во всяком случае, посыльный от начальника патрульной службы утверждал, что пойман настоящий шпион. Даже, скорее, не пойман, а разоблачен, поскольку много лет служил у них же в патруле. И, самое интересное, посыльный утверждал, что работал шпион не на Деда Мороза. «А на кого же еще? – чуть не выпалила вслух Святая. – Не на “диких” же?» Однако предводительница храмовников сумела сдержать эмоции, оставшись внешне каменно спокойной. Лишь коротко кивнула посыльному – продолжай! Но добавить тому было нечего. Он лишь сказал, что Заумян, начальник патруля, очень просит Святую прийти в казематы, поскольку информация, которой владеет задержанный, имеет необычайную важность.

Ей и самой уже стало необычайно интересно посмотреть на загадочного шпиона, а еще больше – послушать его: узнать, кем тот заслан, что именно выведывал здесь, каким образом передавал сведения. «Но ведь в Устюге кроме меня и Деда никого больше нет! – вновь озадаченно подумала Святая. – Да и не мог бы мутант служить в патруле храмовников, это полнейший бред. Но если не мутант, тогда кто же, кто? Кто-то из Лузы? Но зачем им шпионить за мной? Не собираются же лузяне напасть на Устюг! И как с ними отсюда поддерживать связь – голубиной почтой?..» Вслух, разумеется, ничего этого предводительница храмовников не сказала; велела посыльному возвращаться и передать Заумяну, что скоро будет.

И лишь теперь, шагая по мрачным подземным туннелям, Святая вспомнила о ходящих среди ее дозорных байках о некоем «архангельском демоне», живущем где-то тоже под землей вместе со своей дьявольской свитой. Она не верила в эти сказки, считая их обычным народным фольклором. Ведь демон – служитель зла, он призван к тому, чтобы это зло совершать, а не прятаться от всех в какой-то глубокой норе долгие годы. И за те два десятка лет, что она стоит у власти над половиной населения Великого Устюга, никто ни ей, ни ее подданным особого зла не причинял. Кроме мелких пакостей Деда Мороза, но это вполне ожидаемые, обычные, можно даже сказать, семейные разборки. Ничем демоническим в них вовсе не пахло.

Но теперь она невольно подумала об «архангельском демоне» снова. Буквально на днях ей доложили, что дозорные с южной окраины подземелий повстречали в дальних туннелях нечто. Вроде как волка-мутанта, но с человеческой головой. Понятно, что у страха глаза велики и человеческая голова им могла просто померещиться, но, с другой стороны, дыма без огня тоже не бывает. К тому же в докладе звучало утверждение, что один из двух дозорных, участвовавших в инциденте, – человек опытный, весьма трезвомыслящий и отнюдь не паникер. Причем этот случай заставил Святую вспомнить и еще о паре-тройке подобных, хоть и весьма давних происшествиях. И она позволила себе… не поверить, нет, всего лишь предположить: а что, если в неведомых ей подземельях и впрямь обитает некое сообщество? Конечно же не демонов, а обычных людей. Причем этих людей очень мало, потому они от всех так усердно и прячутся. А волки-мутанты… Возможно, даже скорее всего, это вовсе не волки, а мутировавшие собаки, которых приручили для охраны. Правда, тут же возникали вопросы: чем питаются эти люди, как они вообще выживали все эти годы, почему не примкнули ни к храмовникам, ни к морозовцам?.. И если выявленный шпион действительно послан сюда этими псевдодемонами, то для чего им это могло понадобиться? Только лишь чтобы знать, что их существование всё еще остается тайной? Очень нелогично, учитывая, что этих людей мало и лишние руки для них воистину на вес золота. Или, скорее, картошки, поскольку золотом в нынешнем мире сыт не будешь, да и нож из него получается никудышный, слишком мягкий для охоты или схватки.

Заумян встречал ее в коридоре возле камер с казематами. Высокий и плотный сорокалетний начальник патрульной службы склонил в приветствии лысую голову. Святая заметила на ней капельки пота. И это при том, что в подземелье вовсе не было жарко, скорее наоборот. «Волнуется, паршивец, – усмехнулась про себя предводительница храмовников. – Знать, и в самом деле крупную рыбку поймал. Теперь думает, как бы мне это ловчее преподнести, чтобы выпятить свою причастность на первое место. Ишь, даже встречать меня вышел. Ну-ну, посмотрим на твой улов. А для начала неплохо бы твои надежды слегка пообломать, чтобы особо губу не раскатывал».

Святая не любила Заумяна, хотя никаких веских поводов для этого не имела: ей он был предан, службу нес исправно. И все-таки было в начальнике патруля нечто такое, вроде бы и не бросающееся сразу в глаза, но вызывающее к нему невольную неприязнь. Взять хотя бы теперешнюю встречу. Лучше бы занимался делом, допрашивал пленника, а не выпендривался, изображая галантность. Подобострастный взгляд, натянутая резиновая улыбка – смотреть противно. Говорят, с подчиненными он совсем другой – цедит слова, не разжимая зубов, словно милость оказывает, хотя милости от него патрульные дожидаются редко, куда чаще – тычка под ребра, а то и в челюсть.

Заумян раскрыл уже рот, чтобы поведать так и рвущуюся из него сногсшибательную новость, но Святая остановила его взмахом руки.

– Я правильно понимаю, – идя ва-банк, хладнокровно спросила она, – что вы взяли шпиона «архангельского демона»?

Святая осознавала, что вероятность промаха была велика, и тогда бы она оказалась в весьма глупом положении. Но рискованный выпад достиг цели: начальник патрульной службы вытаращил глаза, пот ручейком заструился с лысины.

– Откуда вы… Каким образом вам это… – залепетал он, но Святая вновь прервала его взмахом ладони.

– По-твоему, у меня нет головы на плечах? – скривила она губы.

– Да что вы!.. – сцепил руки Заумян. – Да как я мог!.. Но ваша проницательность…

– Хватит! – уже и в самом деле начиная злиться, выкрикнула Святая. – Веди меня к нему! Впрочем, нет, сначала ознакомь с деталями.

Предводительница храмовников зашагала к двери, скрывающей за собой каморку надзирателей. Один их сопровождающих ее охранников предупредительно распахнул вход. Святая зашла внутрь и села на деревянную лавку перед коротким и узким – на одного едока – столиком. Вошедший следом Заумян остался стоять. Предлагать начальнику патруля сесть она не стала. И первым ее вопросом был вовсе не тот, который он ожидал услышать.

– Каким образом в патруле оказался шпион? Вы что, принимаете всех без разбору?

Начальник патрульной службы замотал головой так, что во все стороны полетели брызги пота. Святая, отдернувшись, брезгливо поморщилась. Заумян начал судорожно вытирать лысину рукавом.

– Нет-нет-нет! – выпалил он при этом. – Ни в коем случае не всех! У нас строжайший отбор. Но Полетаева… этого, которого взяли… принимал не я! Это же давно было, лет пятнадцать назад, я сам тогда в патруле начинал только. А Тимофей… Полетаев который… он совсем зеленый был, лет восемнадцать всего. Его при патрулировании и нашли. Брел по городу – худой, грязный, оборванный. Говорит, сидел несколько лет в погребе – дом рухнул, когда он туда за соленьями полез, мать отправила. Крышку придавило, открыть не смог. Хорошо, запасов внизу много было. Вот он и сидел там; сначала помощи ждал, а потом сам стал консервной банкой выход рыть…

– А где он брал воду? – прищурясь, спросила Святая.

– Ну… – Заумян опять затряс головой, но сразу спохватился, замер. – Так он говорил, что сквозь щели лилась, когда дождь шел, он ее в пустые банки собирал.

– А зимой?

– Так это… зимой он… – Начальник патруля сглотнул и развел руками. – Не знаю. Не уточняли.

– А показать тот погреб вы его попросили?

– Так это ж не я тогда был!.. – вновь начал оправдываться Заумян. – Я ведь простой патрульный тогда… что прикажут, куда пошлют…

– Перестань ныть! – прикрикнула Святая. – Я тебя пока ни в чем не обвиняю, а всего лишь спрашиваю: вы сами видели этот рухнувший дом с погребом?

– Не припомню, – выдохнул начальник патруля. – Может, кто туда и ходил, но меня точно не отправляли.

– А почему этого мальчишку вообще взяли в патруль?

– Это я помню. Он просился очень. Он ведь нас первых увидел за несколько лет. Говорит, сначала думал, что все люди погибли, он один на Земле остался. А тут мы. И спасли его. Вот он с патрульными и не захотел расставаться. А еще сказал, что и он хочет быть таким же, – вдруг и сам кого-то тоже спасет. Вот и взяли. Так-то он, хоть и заморышем был поначалу, шустрым пареньком оказался. И выносливым, не размазней. Да и смекалистым, схватывал всё на лету. Он, Полетаев, и сейчас-то в лучших патрульных числился.

– Ты его хвалишь, будто сватаешь, – скривила в усмешке губы предводительница храмовников. – Как же такой замечательный парень, лучший патрульный, и вдруг через пятнадцать лет оказался шпионом?

– Виноват, не углядел, – вновь обтер рукавом лысину Заумян.

– То, что виноват, это само собой, – уже без улыбки сказала Святая. – Об этом будем говорить отдельно и позже. А сейчас доложи, на чем он попался?

– Патрули ведь у нас парами ходят, – заторопился начальник службы. – И приказ на этот счет строгий: кроме экстренных случаев одного напарника не оставлять ни на минуту. А за Тимохой… за Полетаевым стали замечать, что он нет-нет да и отстанет. Или приспичит ему… ну, по нужде. Так-то и по нужде отлучаться нельзя, всё равно должны быть в пределах видимости друг у друга. А Полетаев вроде как стеснялся на виду. Я уже, так сказать, разъяснительную беседу провел с теми, кто его стеснительности потакал. Надолго запомнят, будут теперь за руки взявшись сра… То есть, это… прошу прощения…

– Хватит! – рявкнула предводительница храмовников. – О деле рассказывай!

– Так вот, я и говорю… Многие потакали Тимофею, а один, Мартьянов Сергей, заподозрил что-то. Он у нас в патруле недавно, к обязанностям своим относится рьяно. И не только к своим. Короче говоря, Полетаев этой ночью опять будто бы по нужде за развалины завернул. А Мартьянов фонарь погасил и втихую за ним. И услышал, как шепчется за развалинами кто-то. Ну а кто еще, если Тимоха Полетаев там как раз и есть?

– С кем же шептался ваш Полетаев? Может, он, когда по нужде ходит, сам себе сказки рассказывает, чтобы не так страшно одному в темноте-то?

– Мартьянов говорит, что там был кто-то еще. Только… – Начальник патруля замялся.

– Какой еще Толька? Выражайся яснее!

– Нет-нет, имени он не знает! И вообще… Мартьянов доложил, что это, скорее всего, был не человек.

– А кто?! – разозлилась Святая. – Призрак усопшей мамочки?.. Или сам «архангельский демон» в рогах и копытах? Мне кажется, за вашу службу пора мне самой взяться как следует. Развели детский сад! «Мы с Тамарой ходим парой!» Один покакать стесняется, другой от страха потусторонние голоса слышит. Я представляю себе, как этот Полетаев признался в шпионаже: вы его, небось, запытали до полусмерти, вот он вам и насознавался – и про «архангельского демона», и про тень отца Гамлета, и про волка с семерыми козлятами.

– Мы его не пытали! – замахал руками начальник патрульной службы. – Ну, почти… Я расскажу, как он сознался. А насчет волка… – Заумян судорожно сглотнул. – Насчет волка это вы в самую точку. Мартьянов и доложил, будто ему показалось, что с Полетаевым был как раз волк…

– Хватит с меня этого бреда! – вскочила Святая. – Полетаева освободить из-под стражи и выгнать вместе с Мартьяновым из патруля! Ты с этого момента тоже не начальник службы. И уйди с дороги, что ты передо мной топчешься?!

– Но Полетаев шпион! – завопил осмелевший с отчаянья Заумян. – Он сознался не под пытками! Он рассказал, кому он служит! Прошу, поговорите с ним, вы сами всё поймете!..

– Хорошо, – резко вдруг остыла предводительница храмовников. – Но если это окажется туфтой, в каземате будешь сидеть ты.

Святая и в самом деле сомневалась теперь, что «раскрытый шпион» имеет какое-либо отношение к шпионажу. Бредовый донос патрульного на своего напарника (может, он просто зуб на него за что-то имел), допрос бедолаги с применением силы (в гуманность Заумяна верилось слабо) – вот тебе и шпион хоть «архангельского демона», хоть «вологодского ангела», хоть «московского идола». В то же время она ненавидела, когда из нее делали дуру, пусть даже не по умыслу, а от излишнего рвения. И, сказав Заумяну о том, что тот сядет в каземат, она вовсе не шутила. Сядет как миленький! И будет сидеть, пока не поумнеет. Но для этого всё же были необходимы доказательства его вины; наказывать подчиненных только за то, что они ей не нравятся, в привычки Святой не входило. Она твердо решила допросить задержанного сама. Способности развязать язык любому, каким бы волевым и упрямым тот ни казался, у нее имелись. Многие всерьез полагали, что она умеет читать мысли. Нет, подобное было за пределами ее возможностей. Но внушить человеку, что с ней можно и нужно делиться всем, даже самым сокровенным, она могла запросто. А потом, если нужно, так же запросто стереть у собеседника воспоминания о его откровенности. Или вообще почистить память, оставив лишь общие знания и приобретенные навыки.

Камера, в которую ее привел Заумян, была простой одиночкой, разделенной на две неравные части толстой железной решеткой. Меньшая примыкала к входной двери. Там отдыхал на деревянной скамье недавний посыльный, вскочивший при виде Святой на ноги. По другую сторону решетки находился второй патрульный, который стоял возле сидевшего на привинченном к полу табурете шпиона. Последний был голым по пояс, со связанными за спиной руками. Его разбитые губы кровоточили, под левым глазом багровел свежий синяк.

– Это так вы его не пытали? – резко повернулась к Заумяну предводительница храмовников.

– Да какие же это пытки! – стал оправдываться начальник патрульной службы. – Это при задержании, так, для порядка, чтобы не рыпался. Я ведь вам хотел рассказать, как мы его раскололи. Смех один! Он ведь сначала молчал как рыба… А я в людях разбираюсь и понял сразу, что так просто этот не заговорит, хоть каленым железом его прижигай, хоть ногти выдергивай. Нет-нет, вы не подумайте, мы такое не практикуем, это я к слову. Для таких вот упертых есть у меня испытанный способ, который до этого ни разу еще осечки не давал. Предварительный расстрел.

– Что? – приподняла брови Святая. – В каком смысле предварительный?

– В том, что пока еще не настоящий. Но об этом только мы знаем. А задержанный думает, что его и впрямь сейчас шлепнут. Я отдаю команду, патрульные наводят оружие. Я поднимаю руку, вроде как отмашку сделать, выжидаю пару секунд… Да какое там пару – обычно на первой уже голосят и начинают каяться во всех грехах. А этот не стал. Только харю скривил, будто мы не автоматы, а голые жопы в него нацелили!.. То есть, я извиняюсь…

– Продолжай, – мотнула головой предводительница храмовников.

– В общем, я руку с полминуты держал, а он только ухмыляется. И вот тут-то Скворцов, вон тот патрульный, – показал за решетку Заумян, – не сдержался и брякнул: мол, ему хоть гвозди в башку забивай, всё равно рта не откроет. А я возьми да скажи: «А ты попробуй». Скворцов сбегал за молотком с гвоздями, приставил один к затылку Полетаева, и тот вдруг побледнел, затрясся… Всё, говорит, скажу, только уберите это от моей головы. Ну и правда, всё рассказал.

– Что именно?

– То, что на «архангельского демона» работает, что уже пятнадцать лет за нами шпионит.

– А какую именно информацию он передавал хозяину? – ледяным тоном поинтересовалась Святая. – Как поддерживал связь? Где обитает этот самый «демон» и что из себя представляет?..

– Пока не успели выяснить, – отдуваясь, ответил начальник патрульной службы. – Я за вами сразу послал, подумал, что вам это тоже будет интересно.

– Мне интересно, – сказала Святая. – Только я сама его допрошу. Развяжите ему руки и оставьте нас наедине.

– Но как же?.. Ведь он…

– Для вас нужно повторять приказы? – вздернула бровь предводительница храмовников.

– Нет-нет!.. – побледнел Заумян. И заорал на стоявшего за решеткой патрульного: – Ты что, оглох?! Развязывай Тимохе руки и пулей оттуда!

Святая не торопилась заходить за решетку. Она с интересом разглядывала из-за нее разминающего запястья пленника. Этот интерес был вовсе не поддельным, а самым что ни на есть искренним, что в первую очередь удивило саму предводительницу храмовников. Что и говорить, мужчины в последние годы превратились для нее лишь в инструмент для достижения целей, и о том, что сама она до сих пор женщина, Святая стала все чаще забывать. И вот сейчас, совершенно неожиданно и, казалось бы, совсем не ко времени и не к месту, она почувствовала, что именно женщина в ней и начинает просыпаться.

Задержанный выглядел молодо, ему трудно было дать больше тридцати лет, хотя предводительница храмовников помнила слова Заумяна, что Тимофей Полетаев попал к ним пятнадцать лет назад, когда ему было восемнадцать. Стало быть, сейчас он в возрасте Христа, а это для мужчин тот самый возраст, когда они уже перестают быть глупыми мальчишками. По крайней мере – большинство из них.

Этим парнем трудно было не залюбоваться. Несмотря на вздувшийся кровоподтек и разбитые губы, он был чертовски красив. Светлые спутанные вихры падали на гладкий высокий лоб, из-под которого хмуро поблескивал пусть и один – второй превратился в щелку, – но изумительно чистой синевы глаз. Святая вспомнила, что у нее самой глаза были когда-то такого же, словно у летнего озера, цвета; это сейчас он трансформировался в синеву закаленной стали.

Обнаженный торс узника не поражал рельефной мускулатурой, но было видно, что под кожей нет ни капли лишнего жира. Предводительница храмовников поймала себя на том, что безумно хочет коснуться этого тела, прижаться к нему лбом, губами…

Странно, что она совсем не помнила этого патрульного. Ведь не видеть она его не могла. Или же форма делает людей безликими? Скорее всего, так для нее и было. Патрульный – это не мужчина, а функция. Топором не любуются – им рубят деревья. Или головы. Даже такие красивые, как эта.

«Нет, – подумала Святая, – этого парня я ни за что не позволю убить. И держать такую красоту за решеткой тоже обидно и жалко. В то же время, если он и впрямь окажется шпионом, ему нельзя предоставить свободу – разве что приковать к себе цепями. Впрочем, последнее не лишено смысла, ведь цепь не обязательно должна быть железной и осязаемой». Святая твердо решила: каким бы ни был итог их предстоящей беседы, этого красавца она привяжет к себе. Только в том случае, если парень и впрямь окажется посланцем врага, придется сделать так, чтобы он забыл о прежнем хозяине и о своем служении ему. Хотя, возможно, этого делать не стоит – кто знает, когда и как это уникальное обстоятельство может пригодиться. К тому же помня о своих провинностях перед ней, он станет более послушным и преданным. Ведь теперь его хозяйкой будет она. Ныне, присно и во веки веков.

Приняв такое решение, предводительница храмовников отбросила туманящие разум непривычные чувства и прошла за решетку. Узник на это, казалось, никак не отреагировал. Разве что плотнее сжал кровоточащие губы и перевел взгляд на стену.

Святая достала платок:

– На, вытрись. Тебя больше никто не тронет, обещаю.

Полетаев едва заметно вздрогнул и демонстративно отвернулся.

– Вот дурачок, – улыбнулась предводительница храмовников. – Это всего лишь платок, чего ты так испугался? Или, может быть, не привык, когда о тебе заботятся?

Святая подошла к парню вплотную и осторожно промокнула платком кровоточащие губы. Тот снова дернулся, но храмовница положила ему на плечи ладони, и Полетаев вдруг словно осел, превратившись из камня в ком податливой глины. Он расслабленно, со всхлипом вздохнул, поднял голову и, встретившись взглядом с глазами Святой, не смог его больше от них отвести.

Контакт был налажен, оставалось сделать так, чтобы для узника, кроме нее, не существовало сейчас никого. Она могла совершить это, не разнимая губ, но слова будто сами просились наружу.

– Смотри на меня, смотри, мой хороший. Ты теперь мой. Ведь ты же хочешь этого?

Парень глубоко и часто задышал. Хотел что-то сказать, но так и не смог, лишь кивнул.

– Молчи, пока молчи, только смотри на меня. Смотри и помни: ты мой. Ты только мой, больше для тебя никого нет. Никого больше нет и не будет, только я.

– Только ты… – наконец разомкнул разбитые губы пленник.

– Только я. Только ты и я, больше никого.

– Больше никого…

– Тебя зовут Тимофей? Для меня ты будешь Тим. Только для меня одной… Как твое имя?

– Тим.

– Ты сделаешь всё, что я попрошу, Тим.

– Сделаю всё!.. – подался вперед парень, но Святая напрягла руки и удержала его на месте.

– Ты всё расскажешь, что бы я ни спросила. От меня у тебя нету тайн, нет секретов.

– Я всё, всё расскажу! – горячо зашептал Тим.

– Хорошо, хорошо. Я буду очень внимательно слушать тебя. Мне хочется знать о тебе всё. Но сначала ответь мне, Тим: ты и вправду шпион?

Здоровый глаз узника мгновенно расширился. В этом взгляде читался страх быть покинутым и отверженным, а также отвращение и ненависть к себе, дикая тоска, затаенная боль, но сильнее всего, пожалуй, покаяние и отчаянная мольба о прощении. Изо рта вырвался полувздох-полустон:

– Да…

– Ничего, – провела по его щеке ладонью Святая. – Ты больше не шпион, ведь ты теперь мой, правда?

– Правда!.. – выпалил Тим теперь уже с облегчением и надеждой.

– Ты служил «архангельскому демону»?

– Да, ему. Только мы называем его Подземным Доктором.

– Вот как? Почему?

– Потому что он лечит. Он может вылечить даже мертвого. Не всегда, но может.

– Постой, – осенила вдруг Святую догадка. – Потому ты и не боялся расстрела? Ты думал, что Доктор тебя всё равно вылечит?

Парень кивнул.

– А почему ты испугался гвоздя в голову? Оттого, что разрушенный мозг не подлежит восстановлению?

– Да, поэтому. Если сильно повреждено тело, Подземный Доктор может пересадить мозг в другую голову, а если разрушен мозг…

– В другую голову? – расширила глаза теперь и предводительница храмовников. – Но разве такое возможно? И ведь тогда перестанет существовать тот, чья это голова.

– Подземный Доктор делал это много раз. А другой… Это ведь не обязательно должен быть человек. Сгодится волк, медведь, любое крупное животное.

– Волк?.. – ахнула Святая. – Так значит, ты и впрямь разговаривал с волком, когда тебя застукал напарник? Это был волк с человеческим мозгом?..

– Да, это был такой волк…

– И что ты ему рассказал?

На лице парня отразился испуг, который тут же сменила гримаса отчаянья.

– Ну чего ты, чего? – легонечко встряхнула его предводительница храмовников. – Я не собираюсь тебя за это наказывать. Ты ведь тогда еще не был моим. Но мне следует быть в курсе, что знает о нас твой бывший хозяин. Обо всем этом подробно ты мне расскажешь чуть позже. А сейчас ответь: что ты передал связному этой ночью?

– Я рассказал о том, что не вернулась «галера» карателей. О том, что сгорела Вотчина Деда Мороза. А еще… – Тим замолчал, опустив голову.

– Говори же, не бойся!

– Я рассказал о твоем сыне… О Глебе. О том, что он теперь здесь, с нами.

Святая вздрогнула и, резко сдернув руку с плеча парня, подняла ее, словно готовясь ударить. Впрочем, она тут же вернула ладонь на место, а лицо приняло прежнее благодушное выражение.

– Ничего, всё в порядке, – то ли Тиму, то ли себе самой сказала она. И приблизила губы к уху парня: – Ты ведь больше никому не станешь говорить обо мне и моем окружении?

– Нет, конечно не стану! Я лучше умру!

– Умирать пока не нужно. Тем более, ты мне еще не рассказал всего остального, как обещал.

Тим и впрямь рассказал всё. Святая получила подробнейшие ответы на все свои вопросы. Теперь она знала о таинственном «архангельском демоне» то же, что знал о нем Полетаев. И даже больше, потому что она хорошо умела догадываться, и еще лучше – делать выводы из полученных фактов. Но храмовница понимала, что Тим не мог знать о Подземном Докторе абсолютно всего, хотя бы уже потому, что последние пятнадцать лет он провел здесь, и о жизни в монастырских подземельях мог слышать только от четвероногих связных. К тому же, у Доктора наверняка были свои секреты, которыми он не собирался делиться со своим окружением. И когда парень замолчал, преданно поедая ее единственным видящим глазом, она спросила:

– Есть в вашем Докторе то, чего ты не можешь понять? Может, он что-то скрывает от всех и по нему это видно?

На этот раз Тим ответил не сразу. Он глубоко задумался, а потом нерешительно помотал головой:

– В Подземном Докторе многое трудно понять. Он всем помогает, даже «диким» мутантам. Но все-таки он… не то чтобы злой, но не добрый. А еще он всем мужчинам подземелья сделал операцию, чтобы они не могли… ну, в общем, чтобы женщины не могли от них забеременеть.

– Вазэктомию?..[3] – прошептала Святая – у нее вдруг перехватило дыхание. – И тебе… тоже?

– Нет, – замотал головой парень. – Там не было для меня… пары, и Доктор меня пожалел. Наверное. Может, и сделал бы потом, но я ведь там пробыл недолго.

– Он сказал, для чего ему это?

– Сказал, что детей будет не прокормить, что уход за ними отнимет много времени и сил. Но ведь это… это же неправильно! Дети – это хорошо. А еды им нужно не так уж и много. И потом, старики же умирают, а если нет детей, то когда-то не останется никого. Так думали многие, но спорить с Подземным Доктором никто не осмелился.

– А себя… Себя Доктор тоже стерилизовал?

– Конечно нет!

– Почему ты так уверен? Он же мог это просто не афишировать.

– Так ведь у Подземного Доктора родился сын.

– Что?!. – вновь едва не потеряла дар речи Святая. – Сын?.. У него?.. Там?..

– Да. Тамара от него родила.

– Почему ты мне этого не рассказал сразу?

– Прости!.. – попытался вскочить Тим, но храмовница его вновь удержала. – Ты не спрашивала, а я забыл. Я ведь его сына даже не видел.

– Почему не видел? Он родился уже после того, как ты перебрался к нам?

– Нет, я еще жил там. Просто Доктор держит его взаперти в дальней келье, куда не дозволено совать нос никому. Под страхом смерти. Он так и сказал, что прикончит любого, кто хотя бы подойдет к тому туннелю.

– Кроме матери, – то ли спросила, то ли просто добавила Святая.

– Да, кроме Тамары, – сглотнул вдруг парень. – Но…

– Но?.. Продолжай, почему ты замолчал? Он что, и ее заточил в этой келье?

– Нет. Он пересадил ее мозг в тело волчицы. И сделал так, чтобы она не могла говорить.

– Да он просто изверг, ваш Доктор! Сумасшедший изверг!

– Тамара сама попросила его сделать это.

– Но почему?!

– Потому что иначе он бы ее убил.

Глава 6 Просьба о помощи

Подземному Доктору давно не приходилось так нервничать, как последние несколько дней. Обычно подконтрольные ему вещи и события словно взбунтовались, возжелав неограниченной свободы. Все вдруг пошло не так, как должно было идти, как хотелось, как требовалось Доктору.

Взять хотя бы маленькую пациентку. Не самым критическим, но ужасно обидным для его профессиональной гордости было то обстоятельство, что девочка не спешила поправляться. Да, жабры прижились хорошо, и новоявленная русалка могла ими дышать уже в полной мере. С уцелевшим легким, точнее, с его изрезанными и заново слепленными с помощью наногеля остатками дела обстояли куда хуже – оно работало даже не вполсилы, на что рассчитывал Доктор, а едва ли на треть. То есть, теперь с помощью этого органа кровь юной пациентки получала в шесть раз меньше кислорода, чем было при двух здоровых легких. Подземный Доктор и до этого понимал, что долго на воздухе девочка теперь находиться не сможет, однако он подразумевал при этом, что речь идет как минимум о двух-трех часах. Теперь же он опасался, что уже в течение получаса «русалочка» начнет задыхаться и спасением может стать лишь срочное погружение в воду. Что будет ребенок делать с этим зимой, не хотелось и думать. Впрочем, до зимы девчонке еще нужно было дожить, а она уже третий день после операции не приходила в сознание. Организм пациентки оказался сильно истощенным; судя по всему, свои недолгие годы она жила впроголодь и практически без движения – мышцы были тонкими и дряблыми, как распущенные веревки. К тому же девочка потеряла очень много крови. Ей бы очень не помешало переливание, но группа оказалось редкой, первой отрицательной, которой не было ни у одного обитателя монастырских подземелий. Разумеется, из числа людей. Кровь животных, хотя бы и разумных, не подходила категорически. Да, с формальной точки зрения кровь являлась таким же полноправным и уж никак не менее значимым органом, чем сердце, легкие или печень. Но если последние с помощью наногеля можно было легко пересадить хоть от волка человеку, хоть от голубя крысе, то с кровью дело обстояло иначе. Точнее говоря, оно не обстояло никак. Гель действовал быстро, и в случае с неподвижными органами и тканями этой скорости вполне хватало для совмещения донорской части с телом реципиента. Но кровь смешивалась куда быстрее, чем гель успевал совместить разнородные составляющие. Доктор дважды, на безнадежных, потерявших слишком много крови мутантах, проводил эксперимент по вливанию им крови животных: в первый раз свиньи, во второй – волка. В обоих случаях у пациентов развивался гемотрансфузионный шок – клетки крови склеивались внутри сосудов, образуя вязкую массу, что приводило к множественному образованию тромбов. Сосуды, главным образом сердца и почек, быстро забивались, и дело заканчивалось смертью. В случае с «русалочкой» Подземный Доктор даже и думать не стал, чтобы совершать третью попытку. Оставалось лишь ждать, когда юный организм сам выработает нужное ему количество крови и пациентка наконец пойдет на поправку – для начала хотя бы придет в сознание.

Другим обстоятельством, тревожащим Подземного Доктора даже больше, чем состояние девочки, было полное отсутствие вестей от внедренного к храмовникам Тимофея Полетаева. Тот не выходил на связь также третьи сутки. Во время последней встречи со связным, человековолком Павлом, Тимофей сообщил, что будет патрулировать ночью еще четыре смены и хотя бы пару раз постарается быть на одном из трех оговоренных ранее мест. Павел и еще два волка-связных, Роман и Григорий, ждали его каждую ночь, однако патрульный так и не появился. Разумеется, случиться могло всё что угодно, не обязательно плохое. Начальство патруля могло изменить график, отправить Полетаева по другому маршруту, наконец, тот мог просто заболеть. Но предчувствие тревожным комом ворочалось в области сердца, призывая Доктора готовиться к худшему варианту. Это было сейчас очень и очень некстати! Именно сейчас, когда любая информация из стана Святой была важной, как никогда, позарез необходимой. От нее зависело так много, что «архангельский демон» готов был платить за сведения кровью – в разумных пределах даже своей.

Тревога росла лавинообразно. Одна неприятность, вторая; колючие, вонзающие занозы в сердце мысли – и вот уже раздражение перерастает в бессильный гнев и рвущее душу отчаянье. Подземный Доктор метался меж стен немногим большей, чем у всех остальных, кельи, подобно раненому хищнику, разве что не выл от досады и невозможности повлиять на события. Он пренебрег даже одной из своих неуклонных обязанностей: не пошел мыть и кормить донора, поймав себя на мысли, что видеть того сейчас будет нестерпимо больно.

Робкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.

– Кто там?! – взревел он и правда как зверь.

– Это я, – послышался испуганный голос медсестры Евдокии.

Доктор рывком распахнул дверь.

– Ну?

– Девочка… Она очнулась.

Подземный Доктор, оттолкнув женщину, бросился к лаборатории. «На-ко-нец-то хоть что-то!» – барабанной дробью застучало в голове. Конечно, если бы отозвался Полетаев, радость оказалась бы куда полнее и ярче, но профессиональные победы для Доктора тоже немало значили, а неудачи в этой сфере он уже давно привык считать признаком некомпетентности и чуть ли не личным оскорблением.

Девочка сидела в наполненной водой ванне, делая попытки выбраться оттуда. Сил на это у нее определенно не хватало, отчего в широко распахнутых светло-серых глазах плескался испуг вперемешку с отчаяньем. Откровенно страшила ее и воткнутая в вену игла капельницы. Увидев Подземного Доктора, «русалочка» замерла, судорожно вцепившись в края ванны.

– Ну что, сероглазка, проснулась? – выдавил подобие улыбки Доктор.

– Я не Срелазка, я Нюра, – хрипло, с одышкой, ответила девочка. – А ты кто такой?

– Я твой врач. Доктор.

– Чаво это? – насупилась Нюра.

– Ты не знаешь, кто такой врач? Это тот, кто лечит людей.

– Знахарь, што ли?

– Ну, можно сказать и так.

– А пошто ты меня лечил? – спросила девочка, но тут вдруг глаза ее наполнились хмурой темнотой. – Я вспомнила… Меня каратель ножиком тыкал.

– Да, тебя сильно ранили. Мне пришлось удалить одно твое легкое. Второе тоже работает плохо, поэтому я вживил тебе жабры. Капельницы не бойся, по этой трубке тебе поступает лекарство.

– Ничо не сразумела, – прохрипела Нюра и закашлялась.

– Тебе нельзя еще много разговаривать. И нагружать легкое тоже сильно не стоит. Опустись полностью в воду и лежи пока там.

– Я же задо́хнусь, – прошептала, откашлявшись, девочка.

– Нет, всё будет в порядке. Я ведь сказал, что вживил тебе жабры. Ты теперь можешь дышать под водой, как рыба.

– Ты врешь, знахарь, – робко улыбнулась Нюра.

– А ты попробуй, – улыбнулся в ответ Доктор, и это получилось у него куда естественней, чем поначалу.

– Ты тоже хочешь, штобы я померла, – вновь помрачнела маленькая пациентка.

– Нет, я этого не хочу. Зачем бы я тогда тебя лечил? – сказал «архангельский демон» и насторожился: – А почему ты сказала «тоже»? Кто еще хотел твоей смерти? Каратель?

– Каратель на то и есть, штобы убивать, – мотнула головой девочка. – Он и не хочет, а делает. Зато другой… – тут глаза Нюры превратились в узкие сверкающие щелки. – Страшила мохнатый, Глеб этот!..

– Что?! – едва не упал в ванну к «русалочке» Доктор. – При чем тут Глеб? Где ты его видела?

– Так он тамока и был тоже. Меня в шалаш посадил, когда каратели приплыли, а сам стоял и смотрел тока. А я скрозь дырки из шалаша глядела. Смотрю, каратель к нам идет. А я и не струхнула совсем, думала, Глеб-то, такой большой и сильный, всяко меня тронуть не даст. А каратель подошел, ножик у страшилы выхватил и ко мне. Тот даже и не шелохнулся, трус мохнатый! А каратель меня… – Нюра снова закашлялась, но ненадолго, а потом, хватая широко открытым ртом воздух, с трудом проговорила: – Коли поправлюсь, убью этого Глеба. А ежели помру, ты его убей за меня, ладно?

Подземный Доктор почувствовал, как волнующие мурашки, шустро перебирая лапками, пробежали по коже с головы до пят и обратно.

– Не надо тебе умирать, – прохрипел он, – и убивать самой никого не надо. Обещаю, ты скоро получишь от меня шкуру этого Глеба…

Девочка с торжествующей улыбкой опустилась на дно ванны, продолжая с благодарностью смотреть из-под воды на «доброго знахаря».

По переговорной трубе застучали. Это могли быть только важные вести, по пустякам его тревожить никто бы не решился. Неужели удача вернулась из краткосрочного отпуска и вслед за пошедшей на поправку девочкой нашелся Тимофей Полетаев? Подземный Доктор, не будучи суеверным, всё же постучал согнутым пальцем по деревянной затычке, прежде чем ее вынуть.

– Да, – сухо бросил он в горловину трубы.

Искаженный волнением ответный голос он не узнал.

– Григорий говорит, у него для вас что-то… Позвать?

– Не надо. Передай, пусть ждет. Пусть молча ждет! Сейчас приду.

Доктор обернулся к стоявшей у двери Евдокии:

– Смотри за девочкой. Не давай ей долго дышать легким – минут десять, не больше, а потом как минимум пару часов – жаберное дыхание. Следи за капельницей.

Медсестра кивнула и дрогнувшим голосом спросила:

– Будет хоть жить-то?

– Пусть только попробует не жить, – неохотно буркнул Подземный Доктор. – Всё, займись делом!

Он вышел из лаборатории и поспешил на встречу с человековолком. От ее результатов сейчас зависело очень многое. «Хоть бы Полетаев нашелся!» – сжал кулаки «архангельский демон».

Но уже по виду Григория, понуро опустившего плоскомордую голову, Доктор понял, что надежде сбыться не суждено.

– За мной, – не сбавляя шага, бросил он четвероногому вестнику.

Григорий потрусил следом за Подземным Доктором, пока тот, зайдя в один из коридоров-туннелей, не встал под тускло светившей лампочкой, холодным блеском отразившейся в его глазах.

– Ну?

Волк-мутант поднял голову, стараясь при этом не смотреть на два пугающих огонька.

– Слышал разговор-р, – глухо и сипло заговорил он, рубя фразы на короткие отрезки. – Там, навер-рху. Двое патр-рульных. Один отстал. Свер-рнул за угол. Р-расстегнул шир-ринку. Втор-рой заор-рал: «Куда?! Ссы здесь! Пр-ри мне. Или хочешь, как с Тимохой?» Пер-рвый вер-рнулся. Помочился р-рядом. Спр-росил, что с Тимохой. Втор-рой злился. Молчал. Потом сказал. Тимоху пытали. Пр-ризнался. Потом увела Святая.

– Куда увела? – не выдержал Доктор. – Ты можешь связать больше трех слов вместе?

– Могу. Но патр-рульный не знал. Не знал, куда она его увела. Пер-рвый сказал: Святая хочет казнить шпиона. Сама. Втор-рой стал р-ругаться. Назвал пер-рвого мудаком. Пер-рвый тоже стал р-ругаться. Сказал: «Ты сам му…»

– Хватит! – рявкнул «архангельский демон». – О Полетаеве они еще говорили?

– Не знаю. Дальше не пошел. Откр-рытое место. Могли заметить.

Подземный Доктор устремил взгляд во тьму туннеля, будто что-то высматривая там. Повисла долгая, мрачная тишина. Наконец он вновь повернулся к Григорию.

– Собери всех не… – с трудом удержав едва не вырвавшееся «нелюдей», Доктор сухо прокашлялся, – всех незанятых четвероногих жителей в зале. Я скоро буду.

Человековолк, в три прыжка одолев отрезок туннеля, скрылся за поворотом.

Тревога на грани отчаянья вновь охватила Подземного Доктора. Полетаев признался! В это трудно поверить, ведь Тимофей верой и правдой служил ему пятнадцать лет. Но бывает всякое. Тем более, парня пытали. Впрочем, он мог признаться лишь в том, что шпион, а обо всем остальном умолчать или насочинять с три короба – кто проверит? Но Полетаева забрала Святая, так что даже то, о чем он не сказал под пытками, всё равно расскажет или уже рассказал ей. Но что такого особенного Тимофей может сказать? Ведь главного тот всё равно не знает, как и никто другой. А то, что знает… Ну что ж, будем теперь играть в открытую. Гораздо хуже то, что случившееся с Полетаевым было сейчас более чем некстати. Исполнение мечты казалось уже таким близким – и вот!.. Сейчас, как никогда, ему требовались глаза и уши в окружении Святой. Засылать нового человека в стан храмовников бесполезно и глупо, все равно что отправить того на верную смерть с табличкой на груди: «Я – шпион. Убейте небольно». Да и кого пошлешь – стариков и баб? Хоть сам иди. Прямо в клоунском наряде для пущей маскировки. Но что же делать?.. Захватить языка? В этом имелся бы смысл, если схваченный окажется из тех, кто знает именно то, что нужно. Но такими сведениями Святая вряд ли делится с каждым встречным. К тому же, сведения быстро устаревают, а ему необходимо иметь самые актуальные. И что теперь, брать по языку в день?

Доктор сжал виски ладонями. Спокойно! Без паники. Самое главное сейчас – сохранить хладнокровие и способность мыслить конструктивно и здраво. Если подумать, всё не так уж плохо. Катастрофы не случилось. Самое главное он знает, а это уже немало. Да, скорее всего, главная операция его жизни на какое-то время откладывается. Но ведь он ждал куда дольше, подождет и еще чуть-чуть. Сейчас важно не поддаться эмоциям, не наломать дров, не совершить ошибок, которые будет невозможно исправить.

Итак, для начала информация. Любой ценой. И средство ее получения сейчас только одно: его четвероногая «свита».

Когда Подземный Доктор, внешне совершенно невозмутимый, вошел в зал, тот был уже полон. Едко пахло псиной, но к этому запаху «архангельский демон» давно привык, а сейчас он ему даже нравился, поскольку нес в себе свидетельство звериной силы и мощи острых клыков.

Негромкий гул голосов при его появлении мгновенно утих. Доктор обвел присутствующих взглядом. Желтые глаза волков-мутантов пристально смотрели на него. Если бы эти жуткие, обезображенные мутациями уродцы не являлись его подчиненными, можно было поседеть от страха при виде такого скопища монстров. Увидел он и двух человекомедведей. Самого старого, того, кому Доктор пересадил всю голову – один только мозг он в ту пору еще не умел, – не было. Скорее всего, заболел, ну да в его возрасте это неудивительно. Удивительнее то, что старик вообще до сих пор жив, – тянет лишь за счет на редкость здорового сердца. Надо бы пересадить его мозг в новое тело, но пока не до этого. Да и сам… как его там?.. вроде бы, Николай… об этом еще не просил.

А вот что тут делают люди? Пришли все, кроме Евдокии, – та, понятно, выполняя приказ, сидит с Нюрой. Прогнать их или пусть остаются?.. Подумав, он всё же решил, что скрывать от людей то, что он собирался сказать четвероногой «свите», бессмысленно. Всё равно узнают от волков. Да, наверное, и лучше, чтобы знали. Потому что случиться может всякое, а кто предупрежден – тот вооружен. Проверенная временем истина.

Подземный Доктор остановил взгляд на середине зала.

– Мне нужна ваша помощь, – негромко, но так, что услышали все, сказал он. – Обычно я просто говорю вам, что нужно сделать, приказываю, но сейчас приказать не могу, потому что нужное мне связано с риском для ваших жизней. Да, все мы и так рискуем каждый день. Само существование в этом мире – уже большой риск. Но то, о чем я хочу вас просить, несет непосредственную, конкретную опасность.

По залу быстрой волной прокатился легкий гул, похожий на шум ветра. В нем не было слышно недовольства и страха, скорее, наоборот – решительность и согласие. Впрочем, выразить свои чувства словами пока никто не осмелился, что было, в общем-то, правильным, «архангельский демон» приучил жителей подземелья к тому, что перебивать его нельзя. Поэтому он спросил сам:

– Все согласны помочь мне, рискуя жизнью? Если кто-нибудь против, я не стану держать на него зла. Я знаю цену жизни и насильно расстаться с ней не заставлю сейчас никого, не тот случай. Покиньте зал те, кто не хочет… не может пойти на такой риск. И можете говорить, кому есть что сказать.

Гул прокатился по залу снова, теперь уже отчетливей и громче. Присутствующие переглядывались, но не ушел никто. Зато из задних рядов раздался голос:

– Ты дал нам жизнь. Мы вер-рнем ее тебе, если надо.

– Да, да! – донеслось сразу со всех концов зала. – Мы умр-рем для тебя! Говор-ри, что делать! Здесь тр-ру́сов нет!

Подождав, пока шум утихнет, Доктор сказал:

– Специально умирать не надо. Я бы очень хотел, чтобы смертей вообще не было. И я надеюсь, что мы обойдемся малой кровью. Но гарантировать это я вам не могу.

– Что нужно делать? – снова выкрикнул кто-то, но сейчас «архангельский демон» бросил в ту сторону столь красноречивый взгляд, что на торопыгу тут же зашикали и зарычали.

Подземный Доктор взмахнул рукой, словно дирижерской палочкой, и в зале вновь повисла тишина.

– До этого дня, – продолжил он, – я требовал от вас повышенной осторожности, запрещал какие-либо контакты с храмовниками, даже приближаться к ним и местам их обитания, кроме отдельных случаев, считалось большим нарушением. Теперь же я прошу обратного. Почаще крутитесь там, где могут появиться храмовники. Подбирайтесь к ним ближе, подсматривайте, что они делают, подслушивайте, о чем они говорят. Мне нужна любая информация о них – в первую очередь, о Святой и ее сыне Глебе. Важнее всего – о Глебе. При этом вы не должны убивать никого из храмовников даже под страхом собственной гибели. Допустима лишь защита в разумных пределах. Проще говоря: укусить можно, откусить нельзя. Но и укусить – лишь когда нету иного выхода. Если выхода не будет совсем, достойно примите смерть. В плен не сдаваться. Если всё же захватят, откусите себе язык. В прямом смысле. Умрете от потери крови, да и рассказать ничего уже точно не сможете.

По залу вновь прокатился звук, но слабый, похожий на выдох. «Архангельский демон» вновь обвел взглядом «свиту».

– В последний раз предлагаю подумать и отказаться, если кто-то решит, что моя просьба и ее условия для него неприемлемы.

Доктор подождал, но зала никто не покинул. Он благодарно кивнул и сказал:

– Можете задавать вопросы.

Зал взволнованно загудел. Жители переглядывались и перешептывались, но озвучить свои мысли вслух никто не решался.

– Смелее, – подбодрил собравшихся Доктор. – Сейчас можно спрашивать обо всем.

– Почему… – наконец осмелился кто-то. – Почему хр-рамовников… нельзя убивать… нельзя калечить?

– Потому что нам не нужна война со Святой.

– Тогда захватим кого-нибудь! Пр-риведем. Пусть всё р-расскажет.

– Он может не знать того, что мне нужно. И отпустить его назад будет уже нельзя. А это – тоже повод к войне.

– А Глеб? Мы захватим его!

– Не прикасаться к Глебу! – истерично выпалил Подземный Доктор.

Зал снова выдохнул – непонимающе, удивленно.

– Как мы узнаем, кто из них Глеб?.. – пробормотал кто-то в наступившей вслед тишине.

– Узнаете… – буркнул недовольный собственным срывом Доктор. – Он выглядит страшнее любого из вас. И трогать его нельзя. До тех пор, пока я не велю сделать это. Это всё. Выполняйте. И немедленно докладывайте мне обо всем, что узнаете.

«Архангельский демон» повернулся, чтобы уйти, но, сделав пару шагов, остановился и угрюмо бросил через плечо:

– Вот еще что… Встретите Полетаева – убейте. Только быстро и безболезненно.

Глава 7 Реабилитация

Венчик, забившись в угол, вполуха слушал разговоры взрослых. Даже не вполуха; услышанное в одно влетало, а из другого улетало, не задерживаясь в голове. Мысли парня были сейчас там, на другом конце зала, где стоял, сложив на груди руки, Игорь. Бывший наставник ждал своего времени, чтобы отправиться на пост и сменить теперешнего дозорного. Для этого имелись наручные часы, единственные на их поселение, которые уходящий на пост дозорный передавал следующему в очереди. Так было и в тот раз, когда Венчик вышел вместе с Игорем на свое первое дежурство. Как оказалось, и последнее.

Вспоминать об этом было тошно и стыдно. И страшно, конечно же. Но страх уже сгладился, стал размытым, не вызывающим спазмов в желудке, как в первые дни. А вот стыд остался, и никуда от него, похоже, не деться – такое не сгладится и не рассосется. Это еще спасибо, что увидели его позор не все; Игорь быстро его тогда провел в умывальню, заслоняя собой от встреченных. Только запах-то всё равно не заслонишь!.. Так что слух о его, Венчика, «подвиге», вскоре стал известен всем, хоть Игорь и пригрозил, что начистит морду любому, кто будет это обсуждать и зубоскалить. Пригрозить-то пригрозил – вступился за него, спасибо ему за это с поклоном в пояс, иначе достали бы точно, хоть в петлю лезь, – только вот и сам старший дозорный перестал обращать внимание на своего бывшего напарника, а точнее, стажера, тоже, похоже на то, бывшего. Уже пять раз после того проклятущего дежурства заступал Игорь на пост и ни разу не взял с собой Венчика.

Ну и ладно, ну и пусть. Не вышел из него дозорный – кто-нибудь другой получится. За свиньями, вон, тоже надо кому-то ухаживать. Друзья теперь глаза в сторону косят, мимо обходят, вот и будет дружить с хрюшками – те пахнут немногим лучше, чем он тогда. Катюха, про которую Игорь говорил, что глазами его облизывает, теперь нос свой курносый морщит; так она, дура, ему никогда и не нравилась. То ли дело, вон, Лолка, которая сейчас что-то всем рассказывает. Правду Игорь говорил, красивая она. Эвон какая ладная, любо-дорого поглядеть! И нос от него не воротит, губы не кривит, разговаривает с ним так, как и раньше, будто ничего не случилось. Может, и правда к ней подкатиться? Подумаешь, разница в возрасте! Взрослые, вон, на эту разницу не больно-то смотрят: и сорокалетние мужики на соплюхах женятся, и пацаны, немногим старше его, тридцатилетних в жены берут. Под землей морщины не сильно видно. Да и какие у той Лолки морщины? Нет, прав Игорь, надо не теряться, а то поздно будет.

«Тьфу, придурок обдристанный! – оборвал свои мечтания Венчик. – О чем ты думаешь?! Какая Лолка? Нормально с тобой разговаривает? Так это оттого, что она хорошая и добрая. А сам ты ей даром не сдался! И пока ты всем не докажешь, что в тот раз случайно так вышло, что ты мужик, а не засранец, с тобой только свиньи и будут знаться».

Но взгляд Венчика всё еще продолжал любоваться стройной черноволосой Лолой Кудряшовой, а затем наконец подключился и слух.

– Правда-правда, – кивала девушка. – Болеет он, я сама слышала.

– От кого ты слышала? – недоверчиво прогнусавил кто-то, вроде как Борька Крайний, у того вечно нос соплями забит. – От Деда Мороза лично?

– А ну, Борька, заткнись! – тут же обломали гнусавого. – Лолка пургу гнать не станет.

– Я, конечно, не от Деда Мороза слышала, – сказала Лола, – но и не от кого-нибудь, а от успенских. Они к Святой близко, до них новости быстро доходят.

– И чем он болеет? – спросил еще кто-то, но уже без иронии, с интересом.

– Говорят, с сердцем что-то. Прихватило резко, теперь с постели подняться не может.

– Инфаркт это, – раздался категоричный женский голос. – Как у Павлика моего…

Женщина всхлипнула, но ее уже никто не слушал, в зале начался галдеж:

– Ежели инфаркт, то всё, копыта отбросит!

– Да у других и по три инфаркта бывало, хоть бы хрен!

– Так то с лекарствами! Где они теперь?

– Врачей-то нет нормальных, костоправы одни остались!

– Помрет Дед, как пить дать помрет…

– Эй! – затряс кто-то Венчика за плечо. – Ты что, оглох?

Парень резко обернулся. Перед ним стоял насупившийся Игорь.

– А? – сглотнул Венчик. – Чего?..

– Чего-чего!.. В дозор пора заступать, вот чего. Ору ему, ору, а он на Лолку уставился! Сам же говорил, старая.

– Не старая… То есть, не на Лолку… – забормотал не верящий в происходящее парень. В голове у него случился полный кавардак. – А в дозор заступать… это ты про меня?..

– Нет, про Деда Мороза, – дернул губой Игорь. – Только он, вишь, слег, не может. Так что, стручок, нам с тобой придется.

Старший дозорный повернулся и, не оглядываясь, направился ко входу в туннель. У Венчика задрожали колени и пересохло во рту. Неужто все происходит на самом деле? Может, он просто заснул и увидел сказочный сон? Или вдруг… вдруг Игорь просто пошутил?.. Да нет, он не такой. Рассердиться и отругать может, это да. Но чтобы вот так, поиздеваться – не похоже это на Игоря. В любом случае нужно бежать за ним, а не стоять столбом! Если засмеется и прогонит, значит всё, с людьми ему, Венчику, не по пути; одна дорога – к свиньям. Или выточить из арматурного прута пику и отправиться к той отворотке, откуда выскочило чудище. Но не стоять там и ждать, а пойти прямо в логово к демонам. И пусть они его сожрут, но хоть одного он все-таки успеет проткнуть, отомстит за свои мучения. Тогда все узнают, какой он трус и дристун. И Катюха еще ох как пожалеет, что нос от него воротила! Сопли из того носа замучается вытирать. А Лола Кудряшова выйдет перед всеми и скажет: «Вот вы, дурни такие, над Венчиком смеялись, а он герой!» И тоже заплачет. Только красиво, без соплей. Хотя, кто же про его подвиги узнает, если его сожрут? Не сами же демоны, обалдевшие от его смелости, придут и расскажут о нем людям. И сдадутся всей гурьбой от страха, что все люди такие храбрые, как тот вкусный мальчишка.

Мысли носились у парня в голове хороводом, пока он догонял Игоря. А догнав, пошел рядом, искоса поглядывая на старшего дозорного: прогонит или нет?

– Глаза не сломай, – не поворачивая головы, сказал Игорь.

– Да я это… просто… – сглотнул Венчик.

– За мной приглядывать не надо. Ты не на меня, ты вперед смотри.

– Ладно, – кивнул и прилежно уставился в сумрак туннеля парень.

До поста шли молча. Лишь когда прежний дозорный, Андрюха Кожухов, передав сменщику автомат, отправился отдыхать, Игорь заговорил о том, что больше всего сейчас беспокоило Венчика.

– Думаешь, небось, почему я насчет тебя передумал?

– Нет, я не ду… – невольно вырвалось у парня, но старший дозорный не дал ему договорить.

– Думаешь-думаешь. Ничего другое теперь и в голову тебе не лезет. А это плохо, думать сейчас о другом нужно. Поэтому я тебе сразу всё скажу и больше к этому возвращаться не стану. Так что слушай внимательно, стручок.

Венчик послушно закивал, а Игорь продолжил:

– Я не передумал. Потому что я от тебя и не отказывался. А с собой не брал, потому что ты был еще не готов. В тебе страх копошился, и стыд тебя ел. Возьми я тебя после того случая сразу – страх бы в тебе засел намертво. Ты бы уже не только демонов боялся, а и самого этого страха. От чего еще сильнее сгорал бы от стыда. Кончился бы тогда в тебе дозорный навсегда. А сейчас в тебе уже больше злости, чем страха. И за то, что стыдно тебе, ты тоже на себя злишься. А злость – штука хорошая, если ею с умом распорядиться и куда нужно направить. Правда, я бы еще немного подождал, чтобы ты окончательно дозрел, но Семен велел поторопиться.

– Семен?.. – разинул рот Венчик. – Он разве не думал, что я… ну, это…

– Что ты трус? Конечно не думал. Семен человек умный, иначе бы он нами не командовал. Уж он-то хорошо понимает, что такое страх, и что те, кто ничего не боятся, – дураки, от которых в бою толку мало. И поговорку знает, что за одного битого двух небитых дают. А я бы так и трех, пожалуй, не взял. Только не гордись, не гордись! Говорю ж: я бы тебя еще пару-тройку деньков помариновал. Но слышал, наверное, что успенские шпиона взяли?

– Что-то слышал, но плохо понял, – потупился Венчик. – Со мной ведь сейчас не особо разговаривают.

– Тогда я тебе скажу: патрульные Святой взяли шпиона. Тот сознался, что был направлен к нам «архангельским демоном». Так что это не байки, теперь уже точно известно. Да и мы с тобой, как бы, тоже кое в чем лично убедились. Но наш вариант еще можно было бы списать на случайность, на монстра-одиночку, а теперь получается, что нет – имеются еще подземелья, где живут…

– Демоны… – шевельнул пересохшим вмиг языком Венчик.

– Ну, демоны не демоны, а кто-то там точно обитает. И не просто сидят, затаившись, а и про нас вынюхивают. Теперь же, когда их «нюхача» взяли, эти ребята могут и другое что-нибудь скумекать. Нового шпика, если не совсем идиоты, уже вряд ли пошлют, а вот шастать вокруг нас начнут запросто. А коли их много, то и разведку боем могут устроить. Короче говоря, нужно быть готовыми ко всему. Потому Семен и приказал усилить дозоры. Андрюха, которого мы сменили, в следующий раз тоже не один пойдет.

– А с кем? – искренне поразился юноша. – У нас парней-то свободных нет больше, малышня одна.

– Ну, глаза и руки не только у парней имеются, – загадочно улыбнулся Игорь. – Катюха и Лолка тоже теперь в дозоре. Катюха пока, правда, в резерве, ее на пост не скоро возьмут, а вот Лолка завтра уже на пару с Кожуховым выходит. Везет же некоторым!

– Давай я с Кожуховым буду ходить, – пробурчал Венчик.

– Не дуйся, стручок, – засмеялся Игорь. – Для дела-то мне с тобой даже лучше, чем с Лолкой. На тебя-то я, небось, заглядываться не стану и демонов не провороню.

– Вот и давай тогда службу нести, а не о девках трепаться, – сердито вдруг выпалил парень.

– Ого, как мы заговорили! – округлил глаза старший дозорный. – Так, глядишь, скоро ты моим командиром станешь. – Впрочем, он тут же стал серьезным и отчеканил: – Остаешься тут, смотришь вперед и внимательно слушаешь. Я пройду шагов на сто дальше. Если я крикну или услышишь стрельбу – живо летишь назад и ведешь подмогу. Всё понял?

– А если тебя… Ну, если крикнуть не успеешь?

– Если да кабы́, то во рту б росли грибы, – насупил брови Игорь. – Тогда по обстановке будешь действовать, не маленький.

Обхватив правой ладонью рукоять «калаша» и придерживая его левой за цевье, старший дозорный неслышно двинулся в тусклый полумрак туннеля.

Венчику сразу стало неуютно. Не то чтобы по-настоящему страшно, а вот именно что неуютно. Вроде бы даже холоднее сделалось, хотя такого в принципе быть не могло – температура в подземельях, так далеко от выходов, резкими скачками не менялась.

Самое главное, что он не боялся. Так, во всяком случае, пытался убедить себя парень, и это у него худо-бедно получалось. Он даже стал мурлыкать какую-то песенку, но тут же себя прервал – Игорь приказал смотреть и слушать, а не песни распевать.

Только Венчик вспомнил об этом, как тут же что-то и услышал. Крик не крик, стон не стон… Звук донесся оттуда, куда ушел напарник. Но прозвучал он настолько коротко, что парень стал сомневаться: не послышалось ли ему? Вроде бы нет… Но являлся ли этот звук сигналом? Может, Игорь просто споткнулся или вообще кашлянул. Побежишь сейчас звать подмогу – и снова станешь посмешищем. А если с наставником на самом деле беда? Если монстр ему горло перегрыз, и он лежит, кровью истекает, а крикнуть не может. Может, он вообще сознание потерял, тогда и выстрела ждать без толку.

Вот теперь Венчику стало страшно. Не за себя, за Игоря. Если тот погибнет, он ведь себе этого никогда не простит! Нет, нужно все-таки бежать за помощью. Пусть лучше потом осмеют, чем казнить себя после всю жизнь.

Венчик повернулся уже, чтобы бежать назад, к людям, как подумал вдруг: а что ему мешает пойти сначала вперед и убедиться, что старший дозорный в беде? Вот тогда и за подмогой в самый раз мчаться. А если с Игорем всё в порядке… Ну, обматерит непослушного стажера, от него не убудет. Тем более, можно наставнику и не показываться: как увидит, что тот в порядке, – сразу вернется на пост.

От принятого решения на душе сразу сделалось легче, хотя тревога за Игоря не пропала. Венчик развернулся и быстрым шагом, стараясь не шуметь, отправился вперед по туннелю. Он успел пройти совсем недалеко, как услышал новые звуки. И, несмотря на прохладный воздух туннеля, от них лоб парнишки покрылся испариной. Впереди кто-то рычал. А еще слышалось сиплое дыхание, клацанье зубов и удары. Игорь определенно бился с монстром – тем самым, с которым они встретились в прошлый раз, или с каким-то другим, но то, что друг оказался в беде, больше не вызывало сомнений. Странно только, что он не кричал. Но хорошо уже то, что живой.

И вот теперь, когда опасность из вероятной превратилась в самую что ни на есть настоящую, страх у Венчика отчего-то пропал. Позже он пытался осмыслить эту странность и пришел к выводу, что это всё из-за Игоря. Вот если бы «демоны» напали на него, Венчика, он бы если и не наложил снова в штаны, то уж страху бы натерпелся – мама не горюй! А когда смерть угрожала напарнику, ему страшнее было потерять друга, чем встретиться снова с зубастыми исчадиями ада. Так оно, вероятно, и было, но думать сейчас об этом Венчику было некогда. Он рванул что есть мочи вперед. И лишь тогда услышал глухой и прерывистый голос Игоря:

– Стажер! Веди… людей!..

Вот сейчас-то уж точно надо было поворачивать и мчаться за подмогой. Это было самым логичным и правильным. Во-первых, четкий приказ старшего дозорного. Во-вторых, безоружный и, чего уж там, неопытный и слабый – одно слово стручок, – много ли он там навоюет?.. И тем не менее, вопреки всякой логике, Венчик даже не подумал возвращаться.

– Игорь, держись! Я иду! – завопил он и, миновав изгиб туннеля, вылетел как раз к месту схватки.

Увиденное заставило его оторопеть. Но всё же на сей раз он хотя бы предполагал, что, а точнее кого, может увидеть. Предположение оправдалось, волк-мутант с человеческой головой здесь был. Но не один. Наставник Венчика, старший дозорный Игорь, отбивался сразу от трех подобных тварей. Правда, двое из них имели обычные волчьи головы. Хотя, обычного, если сравнивать с нормальными серыми хищниками, что жили в этих краях до Катастрофы, у этих монстров почти ничего и не осталось, не считая разве зубов. Однако Венчику по известным причинам сравнивать этих волков с их прототипами не представлялось возможным. Впрочем, это сейчас и не пришло бы ему в голову. В ней лихорадочно билась единственная мысль: «Как помочь Игорю?!»

Когда оторопь от представшей перед ним картины смягчилась настолько, что Венчик смог делать из увиденного выводы, он понял, почему напарник не стрелял. Оба его запястья были прокушены, отчего руки казались одетыми в блестящие алые перчатки. Укусы имелись не только на запястьях – волчьи зубы оставили отчетливые кровавые следы и выше, на обоих предплечьях. Теперь руки старшего дозорного болтались, словно плети, и отбиваться от монстров ему приходилось только ногами – тоже, кстати, изрядно покусанными. И куртка, и брюки Игоря превратились в окровавленные лохмотья.

Тем не менее, наставник был жив, и на сердце у Венчика немного отлегло. Если бы не острота ситуации, жуть увиденного, страх за друга и общий ужас, заставивший шевелиться волосы на затылке, парня могло бы несколько озадачить то обстоятельство, что волки нападали на Игоря довольно вяло. Скорее, они даже не нападали, а защищались и ответно реагировали на его отчаянные пинки.

Однако сделать сей вывод Венчик не успел еще и потому, что зубастые облезлые мутанты увидели наконец и его. Старый знакомый с человеческой головой свирепо ощерился – вероятно, это означало на его уродливом, заросшей темной щетиной лице улыбку – и медленно направился в сторону парня.

– Здравс-с-ствуй, друж-ж-жок! – просипел он, не сводя жуткого взгляда с Венчика. – Я так ж-ж-ждал наш-ш-шей встречи… Ты, наверное, вкус-с-сный…

Паренек невольно попятился. «Эх, сейчас бы автомат!» – мелькнула здравая, хоть и бесполезная мысль. Впрочем, почему бесполезная? Бросив взгляд на Игоря, Венчик убедился, что автомата на том не было, – вероятно, наставник снял его, собираясь стрелять, но сразу и выронил, не успев нажать на спусковой крючок, когда в его руки вцепились волки.

– Игорь, где… – успел выкрикнуть юноша, но тут же споткнулся обо что-то, едва устояв на скользком от крови полу туннеля.

Взгляд метнулся под ноги. Там лежал перепачканный алым «калаш». Венчик нагнулся и схватил оружие.

– Беги! – повернув к нему голову, хрипло выкрикнул Игорь. – Я приказываю!..

– Вот уж нет… – пробормотал Венчик, судорожно вспоминая приемы стрельбы.

Как там?.. «Удерживая автомат левой рукой за цевье, поставить переводчик на автоматический огонь, если автомат находится на предохранителе…» Так, уже не находится, Игорь успел снять. Что дальше?.. «Правой рукой за рукоятку отвести затворную раму назад до отказа и отпустить ее». Это он уже делал раньше, когда Игорь его учил… Ага, и сейчас получилось!.. Затем надо бы установить прицел на прицельной планке, но куда там целиться, если волк – вот он, в трех шагах! Теперь нужно жать на спусковой крючок, да чтобы отдачей не вырвало, крепче держать скользкий от крови «калаш» в руках.

Грохот выстрелов прозвучал неожиданно для самого Венчика. Уши сразу заложило. Резко запахло горелым порохом. Автомат он и впрямь удержал с трудом, тот забился в руках словно живой. Палец соскочил со спускового крючка, и, скорее всего, к счастью; перед тем как выпустить первую очередь, юноша даже не посмотрел, куда стреляет. Продолжай он не глядя палить и дальше, вполне возможно положил бы вместе с монстрами и напарника. Венчика прошиб холодный пот, едва он подумал об этом.

К его несказанной радости дозорный был жив. А вот мутант с человеческой головой лежал без движения в луже крови – непонятно, своей или Игоря. Скорее всего, уже в общей.

Два других волка тут же оставили свою жертву и большими скачками помчались вглубь туннеля.

– Не уйдете, гады! – завопил Венчик, бросаясь за ними.

Он прямо на бегу выставил вперед ствол «калаша» и вновь надавил на спусковой крючок. Тускло освещенный туннель озарился отблеском выстрелов. Перед тем как автомат внезапно затих, парень успел заметить, как полетел, кувыркаясь, один из волков. Венчик снова нажал на крючок – тишина. Еще и еще раз – бесполезно…

– Патроны кончились, – услышал он сзади.

Юноша резко повернулся. Игорь стоял, покачиваясь словно пьяный. Затем прислонился к стене туннеля и медленно сполз по ней на землю.

В зале было много народу, пришли все. Венчик впервые стоял перед такой массой людей. И не просто стоял; он собирался говорить. Игорь пытался его разубедить, сказав, что все и так уже всё поняли, но на сей раз стажер своего наставника не послушался. Тот, впрочем, особо и не настаивал. И даже сидел сейчас, перебинтованный и бледный как смерть, на скамье среди всех остальных.

Венчик обвел собравшихся взглядом, остановил его на Лоле Кудряшовой и сказал:

– Мы их достали.

Зал загудел. Послышались выкрики: «Да знаем уже!», «Говори громче!», «Какие они?».

Венчик откашлялся и заговорил уверенно, во весь голос:

– Вы знаете, но вы не были там. Вы их не видели. Вам не грызли руки и ноги их зубы!..

– Перестань, – поморщился Игорь.

– Нет, не перестану, – замотал головой юноша. – Я хочу, чтобы узнали и увидели все! Чтобы поняли: это не байки. Чтобы были готовы… – Он обернулся на стоявшего чуть поодаль дозорного Кожухова: – Андрей, принеси.

Мужчина быстро дошел до входа в туннель, наклонился и, развернувшись, пошел назад, волоча за собой что-то по полу. Люди стали вытягивать головы. Те, кто находился в первых рядах, одновременно дернулись и охнули. Остальные нетерпеливо зашумели.

– Сейчас-сейчас, – сказал Венчик, когда Андрей Кожухов подошел к нему.

– Давай, я за передние, ты за задние, – сказал мужчина.

Юноша кивнул и наклонился к тому, что приволок дозорный.

– На раз-два, – предложил он, и в ответ на кивок Кожухова произнес: – Раз… два!..

Венчик с Андреем выпрямились с вытянутыми вперед и вверх руками.

Единое «ох!» прозвучало так, словно в одно мгновение сдулся огромный воздушный шар. Потом в зале повисла цепенящая тишина. Потом кто-то заплакал. Кого-то – и отнюдь не одного – вырвало. Кто-то, тоже не один, расталкивая соседей, ринулся к выходу. И во всех без исключения глазах застыл дикий, первобытный ужас.

– Не грех было и обосраться, правда? – опуская убитого мутанта, спросил Венчик.

Глава 8 Неожиданное предложение

«Многие знания – многие печали[4]. Соломон[5], конечно, прав, – думала Святая, – но наши люди говорят более метко: «Много будешь знать – плохо будешь спать»».

Она и в самом деле спала очень плохо и вообще не могла найти себе места. Вот и сейчас металась от стены к стене. Полученные знания настолько выбили ее из колеи, что она впервые за многие годы не знала, что делать. А делать – хотя бы что-то – нужно было непременно. Потому что бездействие – смерти подобно. И даже хуже, чем просто смерти. Умереть – это порой не горе, а благо. Но умирать ей сейчас ни в коем случае было нельзя. Да и сдаваться вот так, без боя, она не привыкла. И она будет драться! Будет делать всё, на что способна, что сможет. Нужно только начать, хоть с чего-то. И наконец она решила, с чего.

Предводительница храмовников внезапно остановилась возле охранника.

– Тюльканова ко мне! Срочно!

Охранник вытянулся в струнку, затем открыл дверь и громко повторил ее приказание.

Святая продолжила мерить шагами кабинет. Ей не очень нравилось то, что она собиралась сделать. Отменять свои же, объявленные ранее решения, было не лучшим действием в принципе. Куда хуже отменять то, на что надеялись, о чем мечтали люди. То, что она им пообещала и даже наметила сроки. Это подрывало доверие к ней, как к руководителю, выставляло ее как неуверенного, не отвечающего за свои слова, не знающего им цены человека. Но не сомневалась она и в том, что порой случаются вещи – неожиданные, страшные, смертельно опасные, – ради которых приходится идти на компромисс. Сейчас был именно тот случай. Недовольство подчиненных можно стерпеть, упреки проглотить, доверие восстановить. А вот продолжать оставаться твердой – точнее, упертой, в данном случае и значило бы дать слабину, как ни парадоксально это звучало. И в итоге – проиграть всё. Да, она больше не сомневалась, что приняла правильное решение. Оставалось убедить в этом остальных. Точнее, сейчас лишь начальника инспекционно-карательного отряда Андрея Тюльканова, весьма амбициозного и упрямого человека. Конечно, можно просто отдать приказ, и всё – он будет обязан его выполнить. И выполнит, куда он денется! Но исполнять приказ, понимая его необходимость и правильность, или делать всё из-под палки, считая руководителя твердолобым тупицей, – две абсолютные разные вещи с разным же результатом. Во втором случае – зачастую недопустимо отличным от нужного. Можно быть жестким, даже жестоким руководителем, но подчиненные должны быть уверены, что эта жестокость неизбежна и справедлива. Даже собака обидится, если ее пнуть ни за что. А может и огрызнуться, а то и цапнуть в ответ. Плох тот правитель, кто этого не понимает.

Довольно скоро в дверь постучали, и охранник впустил светловолосого, с чрезвычайно строгим, скорее даже озабоченным лицом подтянутого, стройного мужчину с шевроном инспекционно-карательного отряда на рукаве черной рубахи.

– Вызывали? – почтительно замер он в трех шагах от храмовницы.

Святая ответила на идиотский вопрос красноречиво хмурым взглядом. Вслух же холодно отчеканила:

– Подготовку к походу отменить.

Тюльканов едва заметно вздрогнул. На скулах выступили красные пятна.

– Имею я право узнать, почему? – процедил он сквозь зубы. – Бойцы горят жаждой мести и могут меня не понять…

– Что?! – шагнула к мужчине храмовница. – Могут не понять приказа начальника отряда? «Горят жаждой мести»? Может, тебе лучше быть поэтом, а не начальником?

– Нет, – изо всех сил пытаясь сохранить лицо, выдавил вмиг побледневший Тюльканов. – Бойцы выполнят мой приказ, но было бы лучше, если…

– Что лучше, а что хуже, здесь решаю я! – прошипела Святая. – Твое дело – выполнять мои приказы и доводить их до подчиненных! – ее голос зазвенел сталью. – Даже если ты сам эти приказы не понимаешь. И пререкаться со мной не советую. А советы я просто так не даю.

Предводительница храмовников резко отпрянула от застывшего бледным изваянием начальника инспекционно-карательного отряда и вновь принялась шагать от стены к стене. Произнесенное ею сейчас было проверкой – как раз тем неправильным вариантом общения с подчиненными, о чем она размышляла только что. И по глазам начальника отряда она увидела, что ее рассуждения были правильными: он выполнит ее приказ, но, не поняв и не приняв его, он так же неубедительно донесет его до своих подчиненных. А его бойцы не дураки, сразу почувствуют, что командир сам не верит в то, что приказывает. Но теперь это было недопустимо, теперь все они должны были стать одним целым, каждый делая то, что должен, с полной отдачей.

Святая вновь остановилась возле Тюльканова и произнесла уже совсем иным, примирительным тоном:

– Андрей, так надо, поверь. Поход отменяется только на время. Вот только пока не знаю, на сколь долгое. Но можешь передать своим бойцам, что карательная операция обязательно состоится. Я не собираюсь оставлять убийство наших людей безнаказанным. «Дикие» еще пожалеют, что появились на свет… А сейчас твои бойцы нужны здесь. Пока без подробностей, но, похоже, грядут большие события. Всё может начаться в любую минуту, так что переводи свой отряд в режим повышенной боеготовности. Скажи им, что я надеюсь на них, верю в их силу и храбрость. Всё, можешь идти.

Но Тюльканов не уходил. Святая увидела, что на его скулах вновь проступили пятна.

– Что? – спросила она. – Говори, разрешаю.

– Это… – сглотнул мужчина. – Это как-то связано с байками про «архангельского демона»?..

– Это уже не байки, – отвернулась предводительница храмовников, давая понять, что разговор закончен.

Когда начальник инспекционно-карательного отряда удалился, Святая вновь подошла к охраннику.

– Передай, пусть приведут Глеба! – велела она.

Охранник приоткрыл дверь, собираясь направить приказ дальше, но Святая махнула рукой:

– Не надо!

«Всё равно не усидеть, – подумала она, отправляясь к сыну с невесткой, – да и не так официально будет».

Она прекрасно знала, что на сына ее маленькие хитрости не подействуют. Он и раньше-то не испытывал к ней особой нежности, а после возвращения из Ильинского и вовсе отдалился; порой ей даже казалось, что Глеб ее ненавидит. Что ж, в том была и ее вина – причем немалая. Теперь ей очень не хотелось повторить эти ошибки с невесткой, Сашенькой, которую, к своему искреннему удивлению, храмовница приняла всей душой, почти полюбила. На Сашу-то в первую очередь она и хотела произвести по возможности наилучшее впечатление.

Идти было недалеко; охранник распахнул перед Святой двери, и она вышла в длинный и широкий коридор, украшенный лепниной и золотыми панелями. Мягко ступая по зеленой, с красными узорными бордюрами ковровой дорожке, храмовница направилась к одной из многих, ничем не выделяющейся среди других узорных панелей. Святая надавила на ее край, и панель, подобно двери, отворилась. Предводительница храмовников зашла в небольшую прихожую и постучалась в одну из трех имеющихся там дверей.

– Это я, – добавила она. – Откройте.

– Входи, не заперто, – послышался в ответ мужской голос.

– Очень плохо, что не заперто, – сказала, заходя в маленькую, но весьма уютную комнату Святая. – От охраны вы отказались, дверь не запираете – приключений на свои… головы ищете?

Храмовница обвела недовольным взглядом сидящую за столом с чашками в руках парочку, проигнорировавшую ее вопрос. Казалось бы, она должна была уже привыкнуть, но всякий раз, видя сына и его жену вместе, внутренне содрогалась от разительного контраста. Худенькая, коротко стриженная, светловолосая Сашенька с ее чистым взглядом больших серых глаз казалась наивным, доверчивым ребенком, тогда как Глеб… Нет, ее сын не казался чудовищем – именно чудовищем он и был. Во всяком случае, на человека он походил не более, чем муха на комара. Его грудь и плечи вдвое превышали по ширине обычные мужские. Бугрящиеся комками мышц, покрытые бурой шерстью руки доходили длиной до колен, заканчиваясь черными, похожими на когти ногтями на кончиках толстых и грубых пальцев. А на лицо Глеба было и вовсе страшно смотреть. Всё оно поросло грубой черной щетиной, а свободные от нее верхние части щек, широкий мясистый нос и лоб покрывала темно-серая, будто у слона, кожа. Большие надбровные дуги, глубокие, как у первобытного человека, глазницы, а вот лоб настолько высокий, что думать о «первобытности» заключенного в такой череп мозга никому бы не пришло в голову. Остальная поверхность головы пряталась под такой же, что и на лице, черной щетиной. Отдельно притягивали к себе взгляд необычные глаза Глеба. Их радужки были настолько темными, что казались продолжением зрачков, а из самих глаз, казалось, лился черный свет, если бы, конечно, такой мог существовать в природе.

«Красавица и чудовище» – как ни банально это звучало, именно такое сравнение первым приходило в голову при взгляде на эту пару. И не так уж много людей знало, что чудовищем этот мутант выглядел только снаружи, и если уж смогла его полюбить такая девушка, как Сашенька, то явно не за «красивые глазки».

– Вы чай будете? – подхватилась Саша.

Стульев в комнате было только два, поэтому девушка вскочила, жестом пригласив гостью садиться, а сама порхнула к двустворчатому шкафу, где за дверкой со стеклянными вставками виднелась посуда. Саша открыла ее и обернулась к свекрови:

– Чашек больше нет… Стаканы и кружки.

– Всё равно.

Девушка достала кружку с полустертым изображением мужчины с двумя кувшинами[6], поставила ее на стол и налила чаю.

Святая кивком поблагодарила невестку и, сев за стол, поднесла кружку к губам. Саша устроилась на диване напротив. Глеб собрался пересесть к жене, но мать подняла ладонь:

– Не уходи, посиди с мамой.

– А мама в самом деле пришла просто посидеть и попить чаю? – спросил Глеб.

– Неужели я не могу – вот так, просто? – сделала удивленные глаза Святая.

– Наверное, можешь. Только никогда не делала этого раньше. И почему-то мне кажется, что «просто так» ты не делаешь вообще ничего.

– Глеб, не надо! – встрепенулась Саша.

– Ничего, – улыбнулась ей свекровь, – пусть говорит. Мне даже нравится, что он со мной откровенен и ничего не скрывает. Хотя мне, конечно, обидно, что он так думает обо мне. – Святая вдруг подмигнула девушке: – Но я сейчас попытаюсь его в этом разубедить.

Мутант допил чай, поставил чашку на стол и все-таки пересел на диван.

– Интересно будет послушать.

– Насколько я знаю, – пристально глядя на сына, сказала мать, – вы намереваетесь навестить Денисова.

Глеб оторопел.

– Кто такой Денисов? – шепнула Саша.

– Лик… Пистолетец… – рассеянно ответил мутант и хмуро уставился на Святую: – Откуда ты это знаешь?

– Ну, мой дорогой, – ответила ему с улыбкой мать, – в своих владениях я должна знать обо всем, иначе плохая бы из меня вышла хозяйка.

– Как ты узнала? – настойчиво переспросил Глеб, продолжая буравить ее черным взглядом.

– У меня везде имеются глаза и уши.

– Здесь тоже? – повел головой мутант. – Именно поэтому ты настояла, чтобы мы жили именно тут?

– И поэтому тоже. Но главным образом – чтобы вы были рядом.

– Чтобы удобнее было шпионить за нами?

– Чтобы удобнее было вас защищать.

Глеб явно собрался выдать нечто язвительное, но Святая остановила его, подняв ладонь:

– Не стоит упражняться в красноречии. И не столь важно, откуда я узнала о ваших намерениях. Куда важнее то, что я собираюсь вам предложить.

Теперь, не отрываясь, глядела на нее и Саша.

– Вижу, что я вас наконец-то заинтересовала. Так вот, я решила удовлетворить ваше желание. Можете отправляться в гости к своему Пистолетцу хоть завтра.

Молодожены недоуменно переглянулись.

– Зачем тебе это нужно? – выдавил наконец Глеб.

– Мне? – подняла бровь Святая. – По-моему, этого как раз вы хотели, но уж никак не я.

– Ты ничего не делаешь прос… – начал мутант, но мать его жестко прервала.

– Хватит! – рубанула она и поднялась из-за стола. – Я не собираюсь уговаривать вас делать то, что хочется вам же самим. Спасибо за чай.

– Постойте! – крикнула Саша в спину направившейся к двери свекрови. Затем она умоляюще посмотрела на мужа: – Глеб! Ну зачем ты так? Мы ведь и правда хотели сбеж… попасть к Пистолетцу! Если нам это предлагают – глупо же отказываться!

– Она ничего не делает просто так, – уставившись в пол, упрямо повторил Глеб. На сей раз Святая его не оборвала – наоборот, даже усмехнулась. И уходить, похоже, передумала.

– Даже если… – стрельнула на нее взглядом Саша, – даже если ты прав, какая нам разница? Мы попадем, куда собирались, только без лишних трудностей.

– Вот именно, без трудностей, – вернулась к столу и села на стул Глеба Святая. – Я предоставлю вам катер и провожатого. Катер не самый быстрый – скорее, просто лодка с мотором, – но все-таки не пешком идти.

– И что ты хочешь за это? – исподлобья посмотрел на мать Глеб.

– Ничего, – пожала та плечами. – В том-то и суть, что я делаю это просто так, – последние два слова она выделила голосом.

– Я тебе не верю.

– Дело твое. Мне уйти?

– Нет-нет, погодите! – воскликнула Саша и, повернувшись к мужу, умоляюще сложила ладони: – Глеб! Глебушка! Ну пожалуйста! Мы же так хотели! Я тебя очень-очень прошу.

– Почему ты это делаешь? – вновь обратился к матери мутант.

Та устало развела руками и помотала головой:

– Я не знаю, что тебе сказать Предлагаю закрыть тему.

Она уже собиралась вставать, когда Глеб вдруг сказал:

– Хорошо, я согласен. Но с одним условием.

– Вот как? За исполнение своего желания ты еще ставишь условия мне?

– За исполнение твоего желания, – поправил мутант, и в его голосе было столько твердости, что даже Саша не стала ему возражать.

– Ладно, я уже устала с тобой спорить, – вздохнула Святая. – Говори, чего ты хочешь?

– Мы вернемся вместе с Ликом.

Мать недоуменно посмотрела на сына, но промолчала. И молчала она довольно долго. Потом тяжело поднялась со стула и направилась к двери. Возле порога остановилась и, обернувшись, сказала:

– Завтра в шесть утра будьте на причале. С собой ничего брать не надо, всё нужное я передам с провожатым.

Она толкнула за ручку дверь, и Глеб поспешил уточнить:

– Так ты согласна на мое условие?

– Да, – бросила мать и скрылась за дверью.

Проходя по коридору к своим апартаментам, Святая приказала одному из охранников:

– Полетаева. Быстро!

Тимофея и впрямь доставили быстро. Оставшись с мужчиной наедине, храмовница подошла к нему вплотную, коснувшись грудью его тела, и провела тыльной стороной ладони по щеке:

– Тим, помнишь, ты говорил, что сделаешь для меня всё что угодно?

– Помню, – выдохнул тот.

– А убить ты для меня сможешь?..

Глава 9 Сердце Деда Мороза

В спальне горел лишь тусклый настенный светильник, оставляя во тьме бо́льшую часть помещения. Находилась в тени и широченная кровать, на которой, разметав по груди белую бороду, лежал Дед Мороз. Он собирался умирать, а свет для этого был вовсе не нужен. Скоро будет другой – тот, который в конце туннеля. Да и то вряд ли. Несмотря на фамилию, Вячеслав Михайлович Раев в загробную жизнь не верил. Он любил эту, земную, которая так неожиданно быстро закончилась. Шестьдесят три года – разве это возраст для мужчины? Конечно же тогда, двадцать лет назад, возглавляя правление самого крупного после «Сбера» банка в Устюге, он и думать не думал, что когда-то будет старым, – энергия мужской зрелости била через край, а жизнь казалась прекрасной и вечной. Но Катастрофа и ее последствия внесли свои правки не только в окружающий мир, но и в организм бывшего банкира. Радиация безжалостно скорректировала отведенное ему при рождении время, переведя стрелки часов даже не на годы, а на пару десятилетий вперед. Кроме того, она поставила на его голову метку – лишив волос, покрыла ставшую болезненно красной лысину мерзкими волдырями и шишками: багровыми, острыми, словно множество рожек. Но хрен с ними, с рожками, – под шапкой не видно, а вот сердце… Оно пошаливало и раньше, первый звоночек случился лет пять-шесть назад, но тогда обошлось, был еще жив «придворный» врач, Сергей Валентинович Вороненко, да и нитроглицерин сумели найти. После этого серьезных приступов стенокардии не наблюдалось – так, несколько раз ныло где-то там, в груди, но терпимо. А сейчас… Кроме сильной рези слева за грудиной, боль отдавала под язык, под ключицы, в правую часть тела, в руки… Самая незначительная физическая активность тут же вызывала одышку, выступал крупный холодный пот. Теперь он и вовсе не мог шевельнуться – пекло́ и резало, кажется, во всем теле, особенно в верхней части живота и в левом подреберье. То, что это стремительно приближающийся инфаркт, Вячеслав Михайлович прекрасно понимал даже не будучи медиком. Только что из этого толку? Нитроглицерина больше нет, как и других мало-мальски пригодных дня снятия жуткой боли лекарств. Настоящих врачей тоже нет больше, остались одни шарлатаны, а заговорами и молитвами не только инфаркт, даже насморк не вылечишь. Будь он и впрямь Дедом Морозом, стукнул бы сейчас о́б пол волшебным посохом – и все дела. Да и не болеет, поди, никогда тот, сказочный, Дед Мороз. Только вот сам-то он вовсе не добрый волшебник, а простой самозванец. Так что ему оставалось одно: ждать прихода смерти. В том, что она не сильно припозднится, не верящий в рай Раев был стопроцентно уверен.

Робкий стук в дверь заставил Вячеслава Михайловича вздрогнуть, отчего сердце пронзило новым импульсом боли. А когда вслед за этим приоткрылась и сама дверь, проникший через узкую полоску луч света заставил зажмуриться от рези в привыкших к полумраку глазах.

В открывшийся проем сунулась уродливая лысая голова охранника с мертвенно-серым, безносым и безгубым лицом и заостренными, словно у кошки, ушами. Налитые кровью глаза под опухшими красными веками виновато забегали, опасаясь встречи с взглядом Деда Мороза.

– Там… это… пришли, – глухо забубнил урод. – Трое. К вам хотят.

– Гони… – с трудом найдя для этого силы, выдавил Раев. Ему больше никого не хотелось видеть, кто бы и зачем сейчас ни пришел. Все дела остались где-то очень далеко, там, куда ему не суждено было вернуться. Единственное, что его удивило – да и то мимолетно, тоже будто издалека, – почему охрана вообще кого-то впустила в Резиденцию? Ведь приказ был отдан предельно четкий: гнать любых посетителей в шею. Однако выяснять причину непослушания у Вячеслава Михайловича не было сил. К тому же охранник сам это принялся объяснять:

– Они не мутанты. И не храмовники. Странные люди… Один из них крутой. Так глянул – будто нож воткнул. Сказал, что он доктор и может вас вылечить.

– Шарлатан… – просипел Дед Мороз. – Гони…

– Ну зачем же так сразу? – раздался из-за двери негромкий, но такой уверенный голос, что больное сердце Раева словно замерло, на какие-то несколько мгновений даже перестав болеть. Впрочем, боль тут же вернулась, а обладатель странного голоса, отодвинув, будто мешающую занавеску, шкафоподобного громилу, распахнул дверь и, словно к себе домой, вошел в спальню. – Зачем называть людей шарлатанами, не имея чести быть с ними знакомыми?

Вошедший и впрямь не был знаком Вячеславу Михайловичу. Это казалось тем более удивительным, что обладателя такого голоса и внешности, раз увидев, он бы не забыл никогда.

Одетый в темно-серый, изрядно поношенный костюм, мужчина выглядел лет на пятьдесят пять. Узкое лицо, плотно сжатые губы, длинные, лишь едва тронутые сединой черные волосы. Глубоко посаженные глаза тоже казались черными; впрочем, при скудном освещении их истинный цвет было не разобрать. Но взгляд – прав был охранник – и впрямь словно вонзался острым ножом.

– Кто вы?.. – едва слышно вымолвил Раев.

– Вам уже доложили. Я врач. Настоящий, с высшим медицинским образованием и немалым опытом. Мои люди зовут меня Подземный Доктор. Впрочем, это имя вам вряд ли о чем говорит, а вот словосочетание «архангельский демон» наверняка известно.

Дед Мороз снова вздрогнул и зажмурился от боли.

– Не стоит пугаться, – по-своему понял его мимику гость. – Демонов не бывает, я самый обычный человек. От других отличаюсь лишь тем, что и на самом деле умею лечить. И делаю это весьма хорошо, поверьте.

– Меня уже не вылечить, – будто получив порцию силы от внезапно вспыхнувшей надежды, сказал Дед Мороз.

– Откуда вам знать? Вы-то уж точно не медик. – Странный доктор уверенно подошел к его постели и положил к ногам пластиковый оранжевый чемоданчик. – Вы позволите вас осмотреть?

Раев кивнул. Надежда продолжала трепыхаться в груди, словно второе сердце, только в отличие от основного не доставляла боли – напротив, казалось, снижала ее. В конце концов, даже если незнакомец пробрался к нему с дурными намерениями и сейчас прикончит его, то и это будет к лучшему, меньше придется страдать. На полчаса, час, сутки – а всё равно меньше.

Но Подземный Доктор, похоже, не собирался его убивать. Достав из чемоданчика стетоскоп, он послушал сердце, задал несколько уточняющих вопросов и вынес вердикт:

– Инфаркт. Нужна срочная операция.

Дед Мороз надрывно закашлялся, содрогаясь от боли. Операция!.. Она невозможна – стало быть, спасения нет. Надежда, эта подзаборная шлюха, исчезла, не попрощавшись.

Незваный гость будто услышал его мысли.

– Я могу вас прооперировать. Но при одном условии. Точнее, условий будет несколько, но одно – особенное. Назовем его платой за мою работу. Впрочем, прошу прощения, вам же трудно разговаривать. Сейчас я сниму боль.

Доктор перетянул руку Деда Мороза жгутом, достал из чемоданчика уже заполненный шприц и ввел иглу в вену. Вскоре боль стала отступать, но закружилась голова, о чем Вячеслав Михайлович не замедлил сообщить.

– Это нормально, – кивнул Подземный Доктор, – снизилось артериальное давление. Но улучшение продлится недолго, и от инфаркта укол не вылечит. Вы хотите, чтобы я сделал операцию?

– Разве это возможно? – медленно и тихо, ожидая возвращения боли, спросил Раев. Боль не возвращалась. Надежда, несмотря на это, тоже.

Доктор убрал инструменты в чемоданчик, придвинул к кровати один из стоявших возле стены стульев, сел и пронзил Деда Мороза холодным и черным, как зимняя ночь, взглядом.

– Возможно, – наконец ответил он. – Причем на успех операции я даю девяносто процентов. Но лишь в том случае, если сделать ее в течение полутора-двух часов. С каждым часом промедления благоприятный прогноз уменьшается в геометрической прогрессии. Если же не оперировать совсем, вы умрете самое позднее завтра.

– Что у вас за условия? – выдохнул Раев. Потаскуха надежда, затравленно озираясь, вернулась, готовая в любое мгновение снова удрать.

– Условия предельно жесткие и не подлежащие обсуждению. Если не согласитесь хотя бы на одно из них, я тут же уйду и больше вы меня не увидите.

– Говорите же, черт вас дери!

– Первое: операцию я провожу в своей операционной. Впрочем, по-другому попросту не получится. Второе: моя лечебная методика останется для вас в тайне. И, наконец, третье: вы не будете знать, где именно я вас буду оперировать.

– Но моя охрана…

– Ваша охрана останется здесь. Можете считать это четвертым условием. Вас с завязанными глазами транспортируют ко мне и обратно мои люди. Со мною сейчас два человека с носилками.

– Мне-то уже всё равно терять нечего, – задумчиво проговорил Дед Мороз. – Но я не знаю, как на это условие отреагирует моя охрана.

– А это уже ваши проблемы, – пожал плечами Подземный Доктор. – Прикажите, заставьте, убейте – вам решать. В противном случае сделка не состоится. Если же ваша охрана вздумает применить ко мне силу… Не хочу выставлять себя героем, но поверьте, что насильно меня никто не заставит оперировать. А если меня вздумают убить… Что ж, вы сами знаете, что переживете меня ненадолго.

– Вы сказали «сделка». И до этого упоминали о плате. Чем я буду должен с вами рассчитаться?

– Не чем, а кем. Вы захватите для меня у Святой ее сына.

– Глеба?!. – едва не вскочил с постели Раев, но тут же закашлялся, покрылся потом и долго потом не мог отдышаться. Затем пробормотал: – Но зачем он вам?

– Я ведь уже говорил: мои условия не подлежат обсуждению, – резанул холодным взглядом Доктор.

В спальню вошли двое немолодых мужчин, одетых в латаные-перелатаные обноски и похожих, словно братья: оба, как щепка, худые, с глубоко посаженными глазами, патлатыми седыми шевелюрами и давно не бритой щетиной на впалых щеках. Отличались они лишь ростом – один был на голову выше второго. Мужчины развернули на полу перед кроватью носилки и по команде Подземного Доктора переложили Деда Мороза на них. Когда его проносили мимо встревоженной охраны, Раев сказал:

– За мной не ходить, это приказ. Вернусь через несколько дней. Охраняйте пока Резиденцию. Для всех, кроме вас, я болею и видеть никого не хочу. Всем всё понятно?

Охранники, переглянувшись, неуверенно закивали.

– Не слышу! – собрав остатки сил, попытался грозно крикнуть Дед Мороз.

Получилось не очень; тем не менее в ответ прозвучало: «Так точно!», «Да», «Понятно». Начальник охраны, одноглазый Архип, встретился с ним взглядом и едва заметно подмигнул:

– Чего ж непонятного, хозяин? Возвращайся скорее, а мы станем ждать, сколько надо, никуда не пойдем.

Вячеслав Михайлович сразу всё понял. Архип, старый хрен, свои обязанности знал хорошо, а потому отпустить хозяина с тремя незнакомцами в неизвестность даже по приказу не мог. Ясно было, что все равно проследит, куда того понесли. Главное, чтобы не вздумал освобождать «из плена». Поэтому специально для него Раев добавил:

– И без самодеятельности. Меня будут лечить. Если вылечат – вернусь сам. А не вылечат… – Повернув голову, он посмотрел на Доктора.

– Принесем назад в любом виде, – скривил тот в подобии усмешки тонкие губы.

Потом ему завязали глаза и вынесли наружу. Дед Мороз, соскучившись по свежему воздуху, вдохнул полной грудью, и сразу вернулась боль. Да такая сильная, что он, судя по всему, потерял сознание, оттого и не мог потом ничего больше вспомнить.

Вновь он стал помнить себя с того момента, как открыл глаза и понял, что у него ничего не болит. Впрочем, грудь напротив сердца слегка саднило, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что он испытывал раньше. Раев опустил глаза, но разглядел лишь бороду, накрывшую потерявшее от времени цвет шерстяное одеяло. Тогда он поднял взгляд и увидел над собой сводчатый кирпичный потолок.

«Неужели я все-таки у храмовников?» – мелькнула мысль, но уже через пару секунд он в этом усомнился, поскольку над ним склонилась женщина лет сорока, одетая не в черное храмовническое платье, а в полинявший до белесой голубизны халат со множеством разномастных заплаток.

– Очнулся, голубчик? – весьма недружелюбным тоном спросила она. – Ну, лежи, отдыхай. Теперь вместо Николая жить будешь.

«Какого еще Николая?» – хотел спросить Дед Мороз, но сиделка – или кто она там? – уже отошла от кровати. Что-то звучно чпокнуло, будто из огромной бутылки вынули пробку, и женщина отчетливо произнесла:

– Он пришел в себя.

Не прошло, наверное, и минуты, как где-то рядом скрипнула дверь. Вячеслав Михайлович скосил глаза; к нему приближался Подземный Доктор.

– Поздравляю, – подойдя ближе, сухо изрек тот, – вы снова с нами.

– Благодарю, – ответил Раев. – Все прошло удачно?

– Более чем. Разве вы сами не чувствуете?

– Еще как чувствую, – искренне ответил Дед Мороз. – Будто заново родился.

– Можно сказать и так. – Доктор склонился над ним, сдвинул в сторону бороду и откинул с груди одеяло.

Вячеслав Михайлович с опаской и в то же время с непреодолимым любопытством вновь опустил глаза. Посередине груди розовел длинный тоненький шрам. Раев, не будучи медиком, не мог знать, как выглядят послеоперационные швы, тем не менее он был уверен, что шрам должен быть куда страшнее, чем у него сейчас. Во всяком случае, не такого нежно-розового, будто кожа младенца, цвета. И не такой, словно ниточка, тонкий. А может, шов стал таким, потому что сам он провалялся без сознания месяц или больше?..

– Когда была операция? – спросил Раев.

– Вчера.

Такой ответ его откровенно шокировал. Странный доктор пошутил или сознательно вводит его в заблуждение? Но зачем, какой в этом смысл?

– Так разве бывает? – не удержался Дед Мороз. – У меня совсем ничего не болит, шрама почти не видно, а вы говорите, что потрошили меня вчера?

– Я вас не потрошил, а оперировал, – выпрямившись, пробуравил его холодным взглядом Доктор. – Вы забыли о моих условиях? Одно из них касалось моих лечебных методик, которые для вас остаются в тайне.

– Да я помню, – спохватился Раев. – Прошу меня извинить. Просто все это так необычно…

– Надеюсь, о главном условии вы тоже помните? – вонзил в него взгляд черных глаз Подземный Доктор. – Не хочу вас пугать, но «кидать» меня не советую. Вы ведь не знаете, на сколько долго я завел ваше сердце.

– Да помню я, помню, – с нарастающим раздражением ответил Дед Мороз, который как раз и собирался «кинуть» доктора. – Будет вам Гл…

– Тихо! – резко прервал его Доктор. Даже рукой дернул, будто собрался то ли зажать ему рот, то ли ударить. – То, что между нами обсуждалось, между нами должно и остаться. Данное условие я не оговаривал отдельно, думая, что это понятно и так.

– Мне все понятно. Просто я еще не вполне в себе. Видимо, не до конца отошел от наркоза… – Раев не привык оправдываться и, чтобы увести разговор с неприятной темы, спросил: – А кто такой Николай?

– Николай?.. – бросив стремительный как молния взгляд на стоявшую поодаль сиделку, удивленно переспросил Подземный Доктор. – Понятия не имею. Может быть, вы? Дед Мороз, Санта Клаус – он же святой Николай… Нет?

– Вообще-то меня зовут Вячеслав…

– Приятно познакомиться, – коротко кивнул Доктор. Потом набросил на грудь Раеву одеяло и, направившись к двери, бросил через плечо: – Если все будет хорошо, вернем вас завтра домой. – А потом буркнул сиделке: – Евдокия, выйди со мной.

Вскоре женщина вернулась – бледная, с красными от слез глазами. Больше она не произнесла ни слова, даже когда принесла и подала Деду Морозу одну за другой две кружки: с бульоном и с водой. Раева так и подмывало выпытать у нее, кто же такой Николай и почему он должен жить вместо него, но все-таки сумел удержаться. Хозяин наверняка устроил сиделке взбучку за длинный язык, и теперь от нее вряд ли чего добьешься, а вот доложить о его расспросах Подземному Доктору – точно доложит.

Впрочем, Вячеслав Михайлович дураком далеко не был, и вывод уже напрашивался сам: Николай – это донор, именно его сердце бьется сейчас в непостижимо умело зашитой груди. Недаром сиделка так сердито разговаривала с ним – жалела, небось, этого Николая. И все же странно: Доктор пожертвовал жизнью одного из своих людей, чтобы спасти его… И ради чего?.. Нет, не «чего», а «кого». Ради Глеба. Но зачем ему Глеб? Неужели этот высокомерный безумец задумал шантажировать Святую? Но чего он добивается? Занять ее место?.. Что ж, может, и так. Но ведь Подземный Доктор должен понимать, что в одиночку с храмовниками не справится, будь он хоть семи пядей во лбу. Чтобы удержать их в повиновении, по крайней мере сначала, нужна реальная сила. Или она у Доктора тоже имеется?.. Что он вообще знает об этом непонятно откуда вынырнувшем безбашенном наглеце? Неужто тот с целой армией слуг столько лет тихо сидел в тайном от всех подземелье?

Это звучало столь невероятно, что Дед Мороз зажмурился и затряс головой. Он вспомнил вдруг, как при первой встрече Доктор сказал, будто он может знать о нем, как об «архангельском демоне». Тогда его отвлекали сильная боль и страх скорой смерти, но сейчас на память пришли байки морозовцев, которые те травили друг другу. Что-то слышал он вскользь от них и про «архангельского демона»… Точно ведь слышал! Но вот что именно?.. Раев напряг память. Если она ему не изменяла, «демон» со своей свитой будто бы обитал где-то глубоко под землей, чуть ли не в самой преисподней, на окраине Устюга, возле реки. И еще – будто бы и сам «демон», и его прислужники были настоящими исчадиями ада как по облику, так и по своим сверхъестественным возможностям.

Что ж, если бы это было правдой, тогда становилось возможно понять и бесшабашную самонадеянность Подземного Доктора, и его умение пересаживать сердца, почти не оставляя следов. Но в демонов Вячеслав Михайлович не верил, как не верил лет с пяти-шести и в Деда Мороза. К тому же выглядел Доктор вполне по-человечески. Правда, его взгляд и впрямь казался демоническим… Зато сиделка… – как тот назвал ее? Евдокия? – несомненно, была не исчадием ада, а самой обычной русской бабой. Да нет же, нужно выбросить из головы всю эту чертовщину и попытаться за оставшийся день хотя бы что-то разузнать о самом Подземном Докторе, об этом месте и о его обитателях. Кстати, насчет места. Архип наверняка проследил, куда его понесли, так что данный вопрос скоро снимется. Что же касается остального, тут вариант только один: нужно как-то разговорить Евдокию. Надавить на жалость, пообещать взять с собой и устроить райскую жизнь; тут-то ее Доктор, похоже, в ежовых рукавицах держит. Как угодно, но надо пытаться, поскольку жить дальше, зная, что у тебя под боком таится неведомый и скорее всего опасный соперник, будет невыносимо.

Тут Дед Мороз вспомнил намек Подземного Доктора о якобы ограниченном «заводе» его сердца и чуть не застонал. Возможно, это просто блеф, но проверять, рискуя жизнью, не хотелось. Нет, становиться Доктору врагом нельзя. Надо либо оставить все как есть, либо… Либо сделать его своим вечным пленником. Но для этого, опять же, следует сперва узнать, какими силами тот располагает.

Евдокия подошла к двери. «Куда это она? – встревожился Раев. – Мне нужно с ней поговорить!» Впрочем, он быстро успокоился. Женщина могла ненадолго пойти по каким-либо надобностям – за лекарствами, едой, в туалет, в конце-то концов. Вряд ли его оставят в одиночестве надолго. Может, Евдокию вообще сменит сейчас другая, более разговорчивая сиделка?.. И в тот момент, когда женщина открыла дверь, произошло вдруг то, что заставило вылететь из головы Раева все мысли.

В помещение ворвался… волк! Самый настоящий, уродливый волк-мутант, с какими пару раз в жизни Деду Морозу приходилось встречаться. Он прекрасно знал о жестокости этих монстров, а потому не на шутку запаниковал и наверняка соскочил бы с больничной постели, если бы за первым событием не последовало второе, заставившее Вячеслава Михайловича оцепенеть. Волк заговорил!

– Где Доктор-р? – прыгнул к сиделке зверь. – У меня новость! Важная! Ср-рочная! Слышишь?!

– Тихо ты, Димка! – оглянувшись на Раева, замахала Евдокия руками на волка. – Здесь пациент.

– Пациент? Николай?.. Его забр-рал вчер-ра Доктор-р… – Урод перевел на Раева желтые глаза: – Медведь, ты живой?.. – Поняв, что ошибся, мутант рыкнул: – Кто на кр-ровати?!

– Не твое дело! – стала ногами выталкивать зверя сиделка. Она определенно его не боялась, только всерьез рассердилась. – Уходи отсюда, Дмитрий! Я все расскажу Подземному Доктору! Он тебе хвост отрежет и глаза на задницу пересадит.

– Говор-рят: натянет… глаз на жопу, – проворчал, пятясь к двери, волк. – Ухожу, не вор-рчи. И не жалуйся Доктор-ру. А то укушу.

– Я тебя сама укушу, пес блохастый! – замахнулась на монстра Евдокия. – Откушу тебе всё, что болтается, а язык – в первую очередь. Брысь отсюда, поганец!

Волк выбежал наконец за дверь. Сурово зыркнув на Деда Мороза, скрылась за ней и сиделка.

Вячеслав Михайлович долго еще не мог шевельнуться, даже забыл, что нужно дышать; как набрал в грудь воздуха при появлении волка, так и лежал, окаменев от испуга и удивления. И лишь когда легкие стали рваться наружу и судорожно заколотилось его новое сердце, Раев шумно выдохнул и стал глотать спертый подземный воздух, точно утопающий перед тем, как навсегда погрузиться в пучину.

«Что это было?! – пульсировало готовое взорваться сознание. – Нет, кто это был?! Неужто и впрямь вокруг логово демонов?!.»

Дед Мороз зажмурился, пытаясь привести мысли хоть в какой-то порядок. Он стал убеждать себя, уговаривать вернуться к тем постулатам, которые составляли основу его естества: чудес не бывает, как не бывает ангелов, демонов и потусторонних сил. Всему имеется реальное объяснение; чудом кажется лишь то, истинной природы чего ты пока не знаешь.

Вскоре Вячеслав Михайлович почти успокоился и принялся размышлять. Звери разговаривать по-человечески не умеют. Те же попугаи и некоторые другие птицы лишь имитируют речь, не вкладывая в нее никакого смысла. А этот волк не просто говорил, как человек, он и думал, как человек, даже пытался шутить. Из чего следовало, что зверем он был только внешне. От прочих животных людей отличает лишь разум – продукт деятельности человеческого мозга. Отсюда вывод: у говорящего волка человеческий мозг. Если Подземный Доктор может быстро и чрезвычайно эффективно пересадить сердце, отчего не предположить, что ему под силу пересадить и мозг? Звучит дико и фантастично, но поверить в это более реально, чем в существование преисподней и ее порождений. Тем более, загадочный Доктор сам говорил о неких медицинских технологиях, секреты которых он не хочет выдавать. Почему бы не допустить, что эти самые технологии и позволили ему пересадить мозг от человека волку, а человеку – сердце от…

Раева прошиб вдруг холодный пот. Евдокия горевала о Николае, и он подумал, что тот бедолага стал его донором. Только он, разумеется, полагал, что покойный Николай – человек. Но говорящий волк, не разобравшись, тоже назвал его Николаем, а потом спросил: «Медведь, ты живой?» Конечно, Медведем вполне могло быть прозвище донора или, как раньше говорили, погоняло. Но почему-то Вячеслав Михайлович был теперь уверен, что это не так. Николаем звали настоящего медведя. Скорее всего, с пересаженным, как и у волка, человеческим мозгом – иначе тот не стал бы пытаться завести с ним разговор. Значит, теперь у него в груди бьется медвежье сердце?!.

На сей раз Дед Мороз успокоился быстро. В конце концов, какая разница, что именно качает сейчас его кровь? Лишь бы оно хорошо справлялось с задачей. Куда важнее то, что Раев теперь знал истинные возможности Подземного Доктора. Становилась понятной и его самоуверенность. С армией разумных хищников можно было диктовать свои условия хоть Святой, хоть ему, Деду Морозу. Впрочем, так ли уж велика эта армия? Для подобных удивительных операций были нужны как дикие звери, так и люди. Чтобы наловить большое количество хищников, нужно также иметь много людей. А многочисленную общину даже под землей на столько лет от храмовников и морозовцев не спрячешь. Да и звери в самом Устюге не водятся – забегают порой, но уж никак не в «промышленных масштабах». Значит, нужно делать вылазки в леса или иметь тесные контакты с «дикими» мутантами, которые бы поставляли хищников Подземному Доктору. Вероятно, так и происходит, но, опять же, не в глобальных масштабах – и это не осталось бы без внимания как морозовцев, так и храмовников. Такова первая сторона вопроса. Вторая – люди, у которых можно забирать мозги. Где их набрать на целую армию? Да и вряд ли кто-то бы добровольно согласился переселиться в звериное тело. Разве что пересадить мозг смертельно больного, которому терять уже нечего. Таких случаев за все эти годы вряд ли могло быть у Доктора много. Скорее всего, единицы; возможно – пара-тройка десятков. Хорошо, пусть даже сотня, хоть это и маловероятно. Однако и сто вооруженных лишь зубами и когтями хищников – пусть даже по-человечески умных и по-звериному изворотливых – пустяк даже для десятка автоматчиков. А их у Святой отнюдь не десяток. Даже у него, хоть морозовцам, за исключением его личной охраны, и запрещено иметь огнестрельное оружие, и то найдется, чем ответить сотне волков и медведей. Имея три-четыре «калаша» и дав остальным бойцам обычные колья, он легко разделается с зубастым войском «архангельского демона».

Другое дело – заполучить Доктора под свою опеку. Он тут же отправит пару сотен морозовцев в леса: ловить зверей и «диких» мутантов. Даже не так… Он отправит своих людей в леса, чтобы объявить «диким»: вход в Устюг открыт любому, кто приведет с собой живого хищника. Никто же не собирается при этом уточнять, что жить в городе придется в звериной шкуре. «Сырья» – животного и человеческого – будет столько, что Подземному… то есть, уже Наземному Доктору некогда будет спать. Вот тогда они действительно создадут армию. Сотни, тысячи бойцов с острыми зубами, молниеносной реакцией и человеческим умом. Святой против этого будет не выстоять. И тогда весь Великий Устюг станет Вотчиной Деда Мороза! А дополнительным бонусом будет то, что высокомерный докторишка, с которого к тому времени слетит лишняя спесь, станет лечить и его самого, и его людей.

Сделать, что ли, Доктору подобное предложение напрямую? Нет, не стоит рисковать, особенно сейчас, когда сам он еще находится в его руках и власти. Подземного Доктора нужно будет захватить. И он, Вячеслав Раев, это обязательно сделает! С новым сердцем к нему вернулась не только жизнь, теперь эта жизнь наполнилась новым смыслом.

Глава 10 Встреча со старцем

Глеб во всем любил точность, а потому, хоть на душе у него и скребли кошки, он пришел на причал ровно в шесть, как договорились с матерью. Разумеется, с ним была и Сашка, которая выглядела куда веселее, чем муж. Одетая, как и Глеб, в черные штаны, куртку и кепку, супруга казалась рядом с ним ребенком. Словно для того, чтобы усилить это впечатление, она сунула ладошку в его громадную лапищу.

– Глеб, ты чего такой смурной, а? Мы ведь к Пистолетцу едем.

– Ты сама знаешь, чего, – буркнул мутант. – Мне не нравится плясать под ее дудку.

– Но мы ведь все равно собирались! И даже если твоя мама пошла нам навстречу не просто так, то нам-то в любом случае от этого только лучше. Не во вред же нам она это делает.

– Да? – прищурившись, посмотрел Глеб на Сашку. – Память она у меня стерла и в лес закинула тоже не во вред?

– Ну… – смутилась девушка. – Из хороших ведь все-таки побуждений…

– Из хороших для себя. Чтобы я под ногами не путался и ее своей звериной мордой не дискредитировал.

– Сейчас-то уж точно другой случай. Теперь уже все о тебе знают, так что Святой ни к чему больше переживать о своем авторитете.

– Зато под ногами я по-прежнему путаюсь. И она прекрасно понимает: затеет что-нибудь эдакое, что мне не понравится, – я молчать не стану. Вот она и отправила нас подальше, чтобы провернуть какое-то гнусное дельце. Я больше чем уверен в этом.

– Ну почему ты всегда так плохо думаешь о маме? – нахмурилась Сашка. – Наверное, ей и в самом деле приходится иногда делать что-то не особо приятное, но попробуй-ка управлять такой оравой людей так, чтобы угодить и понравиться всем! А тебя она все равно любит, я это вижу. И ко мне очень хорошо относится.

– Не понимаю, почему ты ее защищаешь? Ты и знаешь-то ее без году неделю, а уже делаешь такие выводы. Любит она меня!.. Ага, как же!

– Ты таким здоровенным вымахал, а ума не набрался! – выдернула ладонь из руки мужа Сашка. – Да я тебе, если хочешь знать, белой завистью завидую. У тебя мама есть! Понимаешь? Мама! К которой ты в любую минуту можешь подойти, обнять, поговорить… Или просто постоять рядом… Которую ты можешь видеть, слышать… Да просто знать, что она у тебя есть, – это уже… так много!.. – На глазах у девушки заблестели слезы. – А я… А у меня…

Сашка резко отвернулась. Глеб зажмурился и мотнул головой от досады. Потом осторожно, спиной к себе, прижал девушку.

– А у тебя есть я, – тихо сказал он.

Сашка шмыгнула носом, но промолчала. Тем более, к причалу как раз подходил мужчина с двумя большими сумками в руках.

Он был одет одинаково с ними, но возраст имел, на взгляд Глеба, чуть ли не как у них с женой на пару. Во всяком случае, за тридцать – это уж точно. И, даже на мужской взгляд, он был очень красивым. На высокий гладкий лоб из-под матерчатой черной кепки спадали волнистые светлые пряди, а ярко-синие глаза незнакомца тотчас напомнили Глебу глаза матери, отчего этот тип сразу ему не понравился. Еще больше ему не понравилось, что Сашка глядела на подошедшего красавчика, раскрыв от восхищения рот.

– Меня зовут Тим, – не обращая внимания на восторженный взгляд девушки, сухо, почти угрюмо, сообщил мужчина. – Я повезу вас в Палему. Садитесь вон в ту лодку, – Он указал на одну из трех пришвартованных к причалу древних дюралюминиевых лоханок. Катера побольше и показистее стояли в другой стороне.

– Здрасте, – кивнула, почти сделав книксен, Сашка и расплылась в счастливой улыбке. – Меня Сашей зовут. А это мой муж, Глеб.

Тима это, похоже, совершенно не интересовало. Повернувшись, он первым пошел к лодке, и только теперь Глеб увидел висевший у него за спиной автомат. И без того паршивое настроение мутанта испортилось окончательно.

– Зачем тебе это? – не удержавшись, спросил он.

– Что именно? – обернулся, не сбавляя шага, Тим. – «Калаш»?

– Ну не голова же, – буркнул мутант. – Она, по крайней мере, для кепки сгодится.

– А из «калаша» я стреляю, – сообщил красавчик, снова отверачиваясь.

– И в кого же ты собрался стрелять? – едва сдерживая нахлынувший гнев, процедил Глеб.

Почувствовав состояние мужа, Сашка охнула и зашептала:

– Не надо, Глебушка, не надо! Успокойся, пожалуйста! В лодках бензин…

Мутант и сам понимал, что разозлился совсем не по делу. Во-первых, их провожатый был не виноват, что Святая отправила именно его. Судя по настроению мужчины, он и сам этому не особо радовался. Во-вторых, Глеб отлично знал, какие опасности могут ожидать их в дороге – воспоминание о путешествии из Ильинского в Устюг было свежо в памяти, – поэтому стоило признать наличие у Тима автомата не злом, а благом. В-третьих, осознавал он и бесспорную правоту жены: его способность бесконтрольно вызывать гневом огонь рядом с заправленными бензином лодками могла сыграть с ними злую шутку.

Только вот их провожатый об этой особенности Глеба, похоже, не знал. Он остановился и, повернувшись, сказал с неприятной ухмылкой:

– А в кого придется, в того и соберусь. Моя задача – вернуть вас в Устюг живыми. Любая угроза подлежит немедленному уничтожению. Будь то зверь или человек, неважно.

– Это тебе моя мать так сказала? – чувствуя, что вот-вот лопнет от злости, просипел Глеб.

– Она мне только поставила задачу. Что нужно для ее выполнения, я знаю сам.

– Да замолчите же, Тим! – притопнула в отчаянье Сашка. – Задачу трепать языком вам тоже Святая поставила?!

Сердитый выпад жены слегка остудил гнев мутанта. Наверное, сыграло тут роль и то, что в Сашкиных глазах он больше не видел обожания к Тиму. Тот, видимо, тоже опомнился. Потупив взгляд, пробормотал:

– Виноват… Прошу садиться в лодку.

Дорога до Кузина прошла в полном молчании. Да и трудно было бы разговаривать под рев старого, нещадно чадящего мотора, возле которого, держа ладонь на управляющей рукояти, сидел хмурый как туча Тим. Сашкины брови также были насуплены; девушка наверняка переваривала недавнюю стычку. «Я тоже хорош, – с досадой подумал Глеб. – Сашка так радовалась этой поездке, а мне нет чтобы подыграть, так я еще и свару затеял, всё настроение ей испортил». Но, говоря откровенно, притворяться он не любил и не умел, так что вряд ли у него бы получилось подыграть хоть сколь-нибудь правдоподобно. К тому же, негативное отношение к этой поездке у него вовсе не было беспричинным. Глебу на самом деле очень не нравилось, что инициатива исходила от матери. Он отнюдь не капризничал и не лукавил, утверждая, что та всё делает с умыслом. Вот только какая же на самом деле польза была ей от их с Сашкой поездки, мутант никак не мог понять, что еще больше выводило его из себя. Он попытался успокоиться и вновь стал рассуждать, примеривая к ситуации различные факты и доводы.

То, что мать отправила их к Лику не по доброте душевной, не вызывало сомнений. Она откровенно ненавидела «предателя» и не казнила его только потому, что вмешался он, Глеб. Но Анатолий Денисов оказался хорошим предлогом, чтобы спровадить их с Сашкой из Устюга. Да-да, в этом тоже не оставалось сомнений: поездка лишь повод, а истинная цель – чтобы сына с невесткой не было в городе в тот момент, когда… Когда что? Что именно могла затеять Святая, зная наперед, что он будет против или даже вмешается, не даст совершить задуманное? Все-таки организует военно-карательный поход на «диких» в отместку за уничтожение «галеры» и ее команды? Нелогично. Ведь Слободка, где произошло нападение на «Москву», находится на пути в Палему, и шанс, что они будут возвращаться в Устюг как раз в тот момент, когда там развернется операция, был слишком велик. Хотя Святой на это, возможно, плевать; главное – снарядить и отправить без помех отряд, а когда начнется побоище, его, Глеба, протесты будут уже бесполезными. Но все-таки вряд ли их с Сашкой жизни для матери совсем ничего не значат, а возможность погибнуть, даже не ввязываясь в драку, просто от случайной пули, была довольно большой. Так что эту причину хоть и нельзя было полностью сбрасывать со счетов, но и называть самой вероятной не следовало. Что могло быть еще? Война с морозовцами?.. Говорят, Дед Мороз тяжело заболел, находится чуть ли не при смерти. Если у Святой имеются некие планы по захвату единоличной власти над всем Великим Устюгом, лучшего момента трудно было сыскать. Когда Дед умрет, на его место встанет кто-то другой, а сейчас морозовцы остались практически без руководства и вряд ли смогут оказать организованное сопротивление. Так что и особой войны не понадобится, произойдет банальный вооруженный захват ничейной власти. Возможно, даже абсолютно бескровный. Что ж, вот эта версия казалась весьма и весьма правдоподобной. Только почему мать, если и впрямь решилась на такое, подумала, что сын будет ей в этом мешать? Да пусть хоть над всем миром господство захватывает, если амбиции спать не дают, ему-то что? Если она, конечно, не задумала морозовцев физически уничтожить. Тогда он, разумеется, будет против. Но с головой Святая пока вроде дружит. Зачем ей убивать тех, кто, по сути, работает на нее? А вот командовать мутантами непосредственно – дело другое. Пожалуй, он бы ее в этом даже поддержал. Так что если причину он угадал верно (а теперь она казалась Глебу почти бесспорной), то мать перестраховалась напрасно, лишившись в его лице союзника. А Сашку и вообще зря спровадила: Снегурочка, как-никак, является законной наследницей Деда Мороза. Вот и сделала бы ее официальной правительницей над морозовцами, а по сути, управляла бы ими сама. Или в этом-то как раз и дело? Мать подумала, что Сашка захочет всей полноты «дедушкиной» власти? Глупо. Сашка эту власть в гробу видала. Или Святая опасается, что морозовцы сами вздумают посадить Снегурочку на трон? Вот уж вряд ли им это придет в голову. Но, с другой стороны, а кто их, этих мутантов, знает? И кто знает, а не подкинет ли им эту идейку Глеб, в расчете неплохо пристроить женушку? Мать вполне могла рассуждать именно так, а потому решила подстраховаться. Да, скорее всего, именно так и обстоит дело; мутант в этом больше почти не сомневался. А поскольку им с Сашкой на самом-то деле этот дележ власти был ничуть не интересен, Глеб наконец успокоился, и его настроение стало заметно улучшаться.

Он огляделся. Лодка только что оставила позади Кузино, значит, они уже миновали то место, где Сухона и Юг сливались в Северную Двину, несущую свои воды к Белому морю. За размышлениями мутант прозевал этот речной перекресток и остался собой недоволен. «Это не увеселительная прогулка, – отвесил он себе мысленную оплеуху. – Ты за Сашку головой отвечаешь, так что смотри по сторонам в оба!» Конечно же Глеб понимал, что на самой реке опасности могут представлять разве что мели да подводные коряги, которых он все равно не увидит, как бы внимательно ни смотрел, однако Юг, по которому шла сейчас лодка, менее широк, чем Сухона, и оба берега достаточно близко, чтобы по ним могли не только прицельно выстрелить, но даже добросить камнем. Кому такое может понадобиться – другой вопрос, но задавать его, если это все-таки случится, будет уже бесполезно.

Мутант принялся вертеть головой. Слева как раз проплывали бревенчатые избы какого-то села. Приглядевшись, Глеб заметил и жителей, а вскоре узнал и само место. Это было Горлово – именно здесь по пути в Устюг затонула их с Пистолетцем и Сашкой лодка. Вспомнив, как всем троим пришлось изрядно вымокнуть при этом, Глеб невольно заулыбался.

– Узнаешь? – приобняв жену за плечи и склонившись к ее уху, спросил он.

Приунывшая Сашка встрепенулась и подняла на него глаза.

– Узнаю. Здесь мы на берег выбрались и до Кузина пешком топали. А ты чего вдруг развеселился?

– Да вспомнилось, вот, наше путешествие… И я рад, что мы скоро Пистолетца увидим.

– То есть, ты уже не жалеешь, что мы поехали?

– Я и раньше не жалел. Ты же знаешь, что именно мне не нравилось.

– А теперь? – прищурилась Сашка.

– А теперь мне плевать. Пусть мать плетет свои интриги, лишь бы никого не убивала да нас не трогала.

– Хитришь, дружище. Я ведь вижу, ты чего-то придумал.

– Ничего я не придумал, – оглянулся Глеб на Тима, но тот за шумом двигателя их, разумеется, не слышал. – Просто я, кажется, понял, для чего ей понадобилось выдворить нас из Устюга.

– И для чего же?

– Потом расскажу, а то шумно здесь очень. Вот сделаем остановку…

– А когда мы ее сделаем?

– Предлагаю возле Деревеньки. Я бы с Прокопием хотел встретиться. Заодно и перекусим.

До Деревеньки снова молчали. Но теперь уже только из-за того, что разговаривать под шум мотора и впрямь было трудно. Глеб видел, что настроение Сашки улучшилось, девушка теперь с интересом разглядывала берега, то и дело улыбаясь, – вспоминала, наверное, моменты их недавнего путешествия.

Когда впереди показались избы Деревеньки, Глеб, обернувшись, помахал Тиму и ткнул пальцем на берег: приставай, мол. Угрюмый провожатый беспрекословно сменил курс и вскоре сбросил обороты мотора. Через пару-тройку минут он поднял винт выключенного двигателя, и дюралюминиевое днище лодки зашуршало о прибрежный песок.

Мутант взял жену на руки и выбрался на берег. Тим, прихватив одну из сумок, сошел с лодки следом за ними.

– Сейчас разведу костер и сварю кашу, – произнес он таким тоном, будто собрался варить кашу из себя.

Глеб хотел было сказать, что ничего варить и жарить не надо, перекусят наскоро сухим пайком, но тут же спохватился: Сашка наверняка голодная. К тому же день выдался пасмурным, хоть и без дождя, и жена зябко ежилась после двухчасовой поездки по реке – горячее ей явно не помешает. А времени, которое провожатый затратит на разведение костра и готовку, как раз хватит на то, чтобы дойти до села и встретиться со старцем Прокопием.

Сашка тоже захотела отправиться с ним. Мутант собрался воспротивиться – поговорить со стариком он хотел на довольно личную тему, – но быстро передумал. Скрывать что-либо от жены не входило в его намерения, она в любом случае была в курсе его переживаний, да и оставлять ее наедине с угрюмым красавчиком было как-то не особо приятно.

Однако идти никуда не пришлось. Едва Глеб и Сашка поднялись на обрывистый склон, как тут же увидели сидящего возле кустов на бревнышке Прокопия. Не скрывая удивления, оба поздоровались со стариком.

– Здравствуйте-здравствуйте, – усмехнулся тот в длинную седую бороду. – Долгонько вы. Я еще вчерася вас поджидал.

– Вы нас ждали? – удивился мутант. – Но откуда вы могли знать, что мы приедем? Я и сам-то лишь полчаса назад решил к вам завернуть. Да и про нашу поездку только вчера стало известно.

– Так задачка-то не шибко мудреная, – снова улыбнулся Прокопий. – Мужики видали, как вашего друга-«карателя» со связанными руками храмовники вверх по реке повезли. Куды? В Первомайское? В Палему?

– В Палему… – машинально кивнул Глеб.

– Ну вот. Стало быть, и вы к нему на выручку должны были отправиться. Не сразу, но вскорости. А тебя, девонька, – поднял старик глаза на Сашку, – я ведь тогда сразу разгадал. Шибко уж сердечно ты на него, – кивнул он на мутанта, – глазками мыргала. И личиком ты для парня баская[7] шибко. Хоть и кору на щеки налепила

– Вы и это разглядели? – вздернула брови Сашка.

– Так я старый, а не слепошарый, – усмехнулся Прокопий, – кору от коросты отличу. Што, вместе теперича?

– Мы поженились, – взяв Глеба за руку, сказала девушка.

– Вот и ладно, – одобрил старец. – И што завернули ко мне, ладно. А то как уплыли тогдась, я и спать не мог. Ругал себя, дурня старого, што не отговорил вас в Устюг ехать. А оно вишь как все сложилося. Святая вас, стало быть, приняла. Память-то тебе, паря, тоже она возвернула?

– Но откуда вы… – заморгал мутант.

– Так уж два и два-то я складывать обучен, в школе еще в советское время учился. Я ж тебе-ка еще тогда сказывал, што морозовцы не вы, а ваш товарищ беспалый. И коли бы вас морозовцы приняли, то пошто б его, ну-ка, храмовникам в ссылку везть? Стало быть, у них вы и очутились. И Святая вас приняла, да ишшо и приблизила. Обженила, лодку с охраной дала… Пошто так?

– Она моя мать, – опустив глаза, буркнул Глеб.

– Эво как!.. – замотал головой старик. И, помолчав, добавил: – Удивил ты меня, паря, о том я и думать не мог.

– Я тоже, – сказал мутант. – Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить.

И он принялся рассказывать Прокопию их с Сашкой историю с того самого момента, как они прибыли в Устюг. Не вдаваясь в детали, но довольно подробно. Свою версию о том, что мать решила захватить власть над всем Великим Устюгом, Глеб тоже выложил, поглядывая при этом и на Сашку, которой именно это по дороге сюда обещал рассказать.

Старик слушал не перебивая, лишь изредка покрякивая да мотая седой головой. А когда Глеб замолчал, Прокопий, опираясь на клюку, поднялся с бревна и заглянул в глаза мутанту.

– И што ж ты хошь спросить у меня, паря?

– Зачем она нас отправила? Прав я насчет ее и морозовцев, как вы думаете?

– Так откуда ж мне знать? – взмахнул свободной рукой старец. – На правду похоже, а так ли, нет ли – тока Святая, поди, и ведает. Тока я вот што скажу тебе, паря… – Прокопий надолго задумался, а потом, будто обрубая сомнения, пристукнул клюкой: – Правители – они ведь тоже люди. А для людей што в жизни главное? Родная кровь, семья, дети. Дети особливо. Мало кто жизнь своего ребенка на́ кон поставит, на што другое променяет. Бывало, мож, и так, тока мне и не припомнить ужо…

– Я читала, что Сталин отказался спасать своего сына, – вклинилась Сашка. – Только я не очень помню, почему. Вроде бы тогда война была, и они из-за этого бой могли проиграть.

– То, што ты всезнайка, помню, – похвалил девушку Прокопий. – А вот про Сталина забыл, ну-ка. Тока там не в бое дело было. Сын Сталина Яков, старшой который, в плен к немцам попал. А у наших в плену фельдмаршал ихний сидел, Паулюс. Немчура к Сталину и подкатила: давай меняться – Яшку на Пашку! А Сталин и говорит: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю». Эво как!

– Но при чем тут это? – не выдержал Глеб. – При чем тут моя мать и я? На кого она меня менять отказалась? Мне кажется, предложи ей кто подобный обмен, я бы со свистом из Успенского собора вылетел.

– Э, паря, да в тебе обида на мать шибко глубо́ко засела. Тока ведь ты, поди, не знаешь всего-то, не всё она тебе сказывала. И любовь свою не все наружу выставляют. Кто не умеет, кто не привык, а кому и нельзя. Тока ить, коли любви не видать, не значит ишшо, што ее нету.

– Вы еще скажите, что Святая из-за любви ко мне меня же куда подальше и сплавила! – ощерился Глеб.

– И такое может быть. Ты ить не знашь, што б с тобой стало, останься ты в Устюге.

– А что бы со мной стало? Кирпич бы на голову свалился?

– Мож и кирпич, а мож и другое што, куды пострашнее. То мне неведомо. Я ить тебе не истину выдал, а как и ты мне – версию. А вот што могу точно сказать: мужика с вами мать не простого послала. – Старик поднял клюку и ткнул ею на поднимающийся от реки дым костра.

– Тим? – удивился мутант. – А что с ним не так?

– Помните, я сразу тогда угадал, что вы не морозовцы, а ваш друг не храмовник?

Глеб и Сашка одновременно кивнули.

– Так вот, – продолжил Прокопий, – я как увидал его, понял: это тож не храмовник. И не морозовец.

– А кто же тогда?

– Вот и мне не скумекать… Но вы бы ему шибко-то не доверяли. Што-то не то в нем. На тебя чем-то схож, на тогдашнего. Будто он не совсем как бы он. Тока ты не злой, а он не добрый.

– Да вы его и видели только издали! – вступилась за провожатого Сашка.

– Есть много такого, девонька, што издали ишшо и лучше видать.

Глава 11 Знакомство с «братцами»

Нюре Подземный Доктор нравился. Сначала она его боялась, особенно страшных черных глаз; так и казалось, когда он смотрел на нее, будто опять ее ножиком тычут. Но потом ничего, привыкла. Подумаешь, смотрит не так! Зато вылечил ее. А ведь она сама не поверила, что жива, когда очнулась. Там, на реке, когда каратель стал в нее ножиком тыкать, тоже сперва не хотела верить, что мог страшила Глеб к ней в шалаш злодея пустить. Ведь даже не шелохнулся, трус мохнатый, так и стоял, смотрел, как храмовник у него из ножен нож вынимает! А потом всё равно пришлось поверить, потому что сразу стало так больно, что больше ни о чем не переживалось и не думалось. Ей даже непонятно было, от чего больнее: от ножика, что ее протыкал, или от того, что Глеб не стал ее защищать. А потом боль как-то очень быстро ушла, в глазах стало темнеть, и будто захотелось спать. Только она знала, что теперь никогда не проснется. И вот всё же проснулась! Потому что Доктор ее спас. Не лохматый страшила Глеб, а Подземный Доктор с черными глазами. И волосы у него тоже черные. Правда, он сказал, что теперь у нее просто дышать, как раньше, не получится и нужно будет подолгу жить под водой, как рыба. Она в это тоже не сразу поверила. Но дышать и в самом деле было тяжко, и Доктор заставил лечь в воду. И под водой она совсем не задохнулась, чего очень боялась, а и вправду задышала, и ей сразу сделалось легче.

А еще Нюре нравилось в Подземном Докторе, что он разговаривал с ней, как со взрослой. И обещал подарить ей шкуру Глеба. Он так это сказал, что она сразу поверила: подарит. Наверное, страшила и Доктору сделал что-то плохое, раз он тоже убить его хочет…

Только Нюра стала думать о Подземном Докторе, как тот и зашел в комнату, где она лежала на дне ванны. Девочка подняла из воды голову и села.

– Как дела? – спросил Доктор.

– Хорошо, – ответила Нюра. – Тока я лежать устала шибко. Тоскливо мне тутока. Тетка Дуся не говорит со мной вовсе.

– Я не умею общаться с детьми, – подошла ближе к ним Евдокия. – Я говорю ей, когда нужно вылезти из ванны, когда в нее лечь, когда принять лекарство, когда поесть. А что еще говорить? Сказок я не знаю.

– Ладно, – отмахнулся Доктор. – Как она себя чувствует? Кашель прошел? Ест с аппетитом? Что с температурой?

– После того как отменили капельницу, температура стабилизировалась. Только стала чуть меньше нормальной – тридцать шесть и две. Ест хорошо, даже очень. Небольшой кашель вечером был, ночью тоже немного кашляла, но под утро, когда я последний раз доставала ее из воды, дышала хорошо, чисто.

– Сегодня должен прилететь Степан, – сказал Подземный Доктор. – Думаю, можно отправить ее домой. – Он посмотрел на Нюру: – Хочешь домой, русалочка?

– Не знаю я… – насупилась та. – Нет у меня никого дома. И как я теперича в избе-то жить стану? Сам ведь сказывал, што мне-ка в воде надо быть поболе…

– Это да, – кивнул Доктор. – Тебе от воды далеко нельзя отходить. Но здесь я тебя тоже оставить не могу. Да и не будешь ведь ты всю жизнь в ванне лежать, сама говоришь, тоскливо. Так что домой тебя отправить все же придется. А то, что нет никого… Я попрошу Степана, чтобы он за тобой присматривал. И чтобы тем двоим, что тебя нашли, наказал смотреть за тобой и кормить.

– Што ишшо за Степан такой? И кто меня нашел-то?..

Ответить Подземный Доктор не успел: по разговорной трубе негромко постучали.

– Спроси, что там, – махнул Доктор Евдокии.

Медсестра подошла к трубе, вынула затычку и, поднеся к горловине губы, что-то спросила. Выслушав ответ, вернулась и доложила:

– Лёшка только что вернулся с рыбалки. Говорит, что видел кого-то странного. Возможно, Глеба.

– Пусть срочно идет сюда! – встрепенулся доктор, став похожим на хищную птицу при виде добычи.

У Нюры перехватило дыхание. Но не из-за больного легкого, а от того, что она сейчас услышала. Кто-то видел Глеба! Этот «кто-то» вот-вот придет сюда, расскажет все Подземному Доктору, и тот поймает страшилу. А потом убьет его и отдаст ей шкуру. Правда, нужна ли ей шкура Глеба, она еще не решила. Наверное, отдаст ее Доктору назад. Шкура – ладно; главное, что мохнатый трус будет наказан.

В дверь постучали. Подземный Доктор мотнул головой, и Евдокия впустила худого сутулого мужчину. Он показался Нюре очень старым. Девочка подумала, что именно поэтому Лёшка – вроде бы так назвала его Евдокия – не смог сам поймать страшилу.

– Где ты его видел? – не дав мужчине отдышаться, спросил Доктор.

– Так на причале храмовницком, – замахал руками Лёшка. – Я там, бывает, рыбачу неподалеку. Так-то нечасто туда хожу, боюсь, что увидят. Но ты же сказал, чтобы мы о храмовниках узнавали, вот я и пошел. Подумал: и рыбки наловлю, и вдруг чего увижу-услышу. Пришел туда, стало быть…

– Можно покороче? – перебил его Подземный Доктор. – Что Глеб делал на причале? С ним еще кто-нибудь был?

– Так ничего он не делал. В лодку сел и уплыл.

– Как уплыл? Куда?..

– То мне неведомо. В сторону Кузина отправились, а вот дальше…

– Отправились?.. Он был не один? Я же тебя спрашивал!

– Так не успел я еще про других сказать, – обиженно сказал рыбак. – С ним еще паренек был мелкий.

– Паренек?.. – удивленно свел брови Доктор.

– Ну, может, не паренек, может, девчонка. Они же все в штанах были, куртках, кепках; издали что парень, что девка – кто разглядит? А вот кто из троих Глеб – я сразу смекнул. Тут ты правду сказал, что как увидите его, так сразу и поймете, не ошибетесь. Такое страшилище я первый раз в жизни видел!..

– Погоди… Ты сказал «из троих». А кто третий?

– Вот тут и не знаю даже… – почесал в затылке Лёшка. – Не уверен я, только…

– Долго ты будешь ломаться? – взмахнул рукой, будто замахнувшись, Подземный Доктор. – Уверен, не уверен!.. Говори, кого видел?

– Так показалось мне, что Тимоха это. Полетаев.

– Полетаев?.. Этого не может быть. Как он там мог очутиться? И зачем ему куда-то плыть с Глебом? Ты наверняка обознался.

– Так я ведь и говорю, что не уверен. Далековато я от них был, да и сколько лет до этого Тимоху не видел! Но похож на него тот мужик. Я сразу, как на него глянул, так и подумал: Тимоха Полетаев.

Подземный Доктор сцепил за спиной руки и принялся расхаживать от стены к стене. Остальные молча провожали его взглядами, но в глаза старались не смотреть, очень уж хмурым выглядел Доктор. Наконец он остановился возле рыбака.

– Организуй возле причала дежурство, чтобы кто-то все время там был. Если вернется хотя бы один из той троицы, немедленно сообщить мне. Выполняй.

Лёшка угрем выскользнул за дверь. Подземный Доктор велел удалиться и медсестре, а сам подошел к Нюре и вперился в нее темным тяжелым взглядом.

– Я обещал тебе шкуру Глеба, – сказал он. – Но ты сама уже слышала, что Глеб куда-то уплыл. Поэтому мне будет нужна твоя помощь.

– Хочешь, штобы я нашла его?

– Хочу. Только сама ты его вряд ли найдешь, ты ведь не можешь долго находиться на воздухе. Но ты расскажешь о моей просьбе тем двум мутантам, что будут о тебе заботиться. И пусть они расскажут о ней всем «диким», которых я когда-то лечил. Впрочем, это удобней будет сделать Степану, когда он за тобой прилетит. Я сам с ним поговорю.

– Ты уже сказывал про Степана и тех двоих. Тока я не сразумела, кто они. А ишшо: как этот Степан за мной прилетит? – захихикала Нюра. – Он птица, што ль?

– Можно сказать, птица. Почти птица. Только очень большая. И зубастая, – усмехнулся Подземный Доктор, но улыбка продержалась на его лице не больше пары секунд. – Он похож на птеродактиля. Хотя, ты же не знаешь… В общем, он большой и страшный, но тебе его бояться не надо. Это он тебя сюда принес. А нашли тебя два «диких» мутанта, которые живут с ним рядом. Они и будут за тобой ухаживать. Когда-то я помог всем троим, так что они не откажут.

– Ты их вылечил?

– Да.

– Ты им тоже што-то приделал?

– Приделал, да. Одному руку, другому ногу.

– Пошто?

– Потому что их птеродактиль откусил.

– Ты же сказывал, што этот… пердяктель хороший!

– Он стал хорошим, когда я ему человеческий мозг пересадил. А до этого он был очень злым. Но мы отвлеклись. Я говорил тебе о Глебе. – Подземный Доктор вновь принялся расхаживать от стены к стене. – Ты хорошо поняла свою задачу?

– Чаво?..

– Поняла, что тебе нужно делать?

– Страшилу искать. И другим наказать, штоб искали.

– Правильно. А когда найдете, что нужно сразу же сделать?

– Убить! – хрипло выдохнула Нюра.

– Нет! – резко замер Доктор. – Ни в коем случае нельзя его убивать! Ты поняла это?! Нельзя! Я прикончу вас всех, если вы его тронете! – последние фразы он уже выкрикивал.

Девочка сжалась в комочек и собралась опуститься под воду, но Подземный Доктор опомнился и заговорил почти нормально, только голос его немного подрагивал:

– Когда вы найдете Глеба, попытайтесь его захватить. Но только в том случае, если будете уверены, что он при этом не пострадает. Затем пусть Степан доставит его ко мне. Если же захват вам покажется слишком рискованным, постарайтесь за ним проследить, а птеродактиль пусть докладывает мне о его передвижениях. Теперь понятно?

– Пошто кричал-то? – надула губы девочка. – Я спужалась шибко.

– Извини, – сказал Доктор и махнул рукой: – Да, в самом деле извини. Зачем я тебе всё это говорил? Прилетит Степан, ему и расскажу.

– Я тож всё сразумела, – обиженно произнесла Нюра. – Тока вот што не шибко дошло… – Она замолчала, с опаской поглядывая на Подземного Доктора.

– И что же? – спросил тот. – Говори уж, не стану больше ругаться.

– Пошто его убивать-то нельзя? Ты ить мне-ка шкуру обещал. А как ее с живого сымешь?

– Потому что убить его должен я. И шкуру тоже я сниму. Не переживай, я свое обещание помню. А сейчас погружайся в воду и лежи там. Когда прилетит Степан, я за тобой приду.

Подземный Доктор вышел из помещения, но почти сразу вернулся вместе с Евдокией. Он поманил Нюру согнутым пальцем, и девочка вновь подняла голову над водой.

– Степан уже прилетел, – сказал Доктор. – Но тебе нужно хотя бы час полежать в воде, чтобы перед дорогой отдохнуло легкое. Поэтому ложись, а я поговорю пока с птеродактилем.

– Он где, тутока?.. – с опаской посмотрела Нюра на дверь.

– Нет, Степан слишком большой для наших туннелей. Он ждет в пещере возле реки. А сейчас отдыхать! – Доктор хлопнул в ладоши и снова вышел.

Медсестра осталась, но Нюре было все равно, она опустилась под воду. Ее мысли порхали, словно разноцветные бабочки, перелетая с цветка на цветок, и ни одна надолго не задерживалась. А еще было боязно. Кто он такой, этот пердяктель? Небось, зубы большущие да вострые, коли он ими руки-ноги откусывает… За этими мыслями и страхами Нюра сама не заметила, как уснула.

Насчет зубов она была права, в этом Нюра скоро убедилась. А вот то, что Степан окажется настолько большим и страшным, ее воображения не хватило. Задрожав, как листок на ветру, она невольно прижалась к ногам Подземного Доктора, который привел ее к пещере возле реки.

– Привет, худыш-шка, – басовито зашипел-заухал «пердяктель». – Не кормили тебя тутока, ш-што ль? Не, я такую кос-стлявую ес-сть не с-стану.

– А м-меня и н-не надо есть, – пролепетала Нюра, боясь посмотреть на чудовище.

– Степан, не пугай ее, – строго сказал Доктор.

– Да я не пуж-жаю, я так, ш-шуткую.

– Шутить потом будешь. Пусть она сначала к тебе привыкнет.

Слегка ободренная услышанным, девочка всё же подняла голову.

– Станешь меня пужать – я так завизжу, што у тебя ухи отпадут. А мож и што другое ишшо.

– Ого! – попятился Степан. – Тады я полетел, пож-жалуй.

– Степан! – прикрикнул Подземный Доктор. – Сказал же: все шутки потом. Ты все понял, что должен делать?

– Понял. Мирону с-сс Игнатием наказать, ш-штоб за Нюркой с-смотрели, кормили-поили, на воздухе долго не держ-жали, а макали в воду. А ишшо вс-сем с-сказать, ш-штоб Глеба ис-скали, и с-самому ис-скать. Даж-же и днем, пус-сть кто меня и увидит… Так ведь?

– Пусть, пусть видят, – махнул рукой Доктор. – Шила в мешке не утаишь, да и дело важнее. Главное, низко над «дикими» не летай, под колья и вилы не подставляйся. А я тебя дальше слушаю.

– А дальш-ше, коли Глеба найдем – к тебе его нес-сть. Но тока еж-жели ему от того опас-снос-сти не будет. А коли мож-жет такая быть, то не трогать, а пус-сть за ним кто-то с-смотрит, а мне к тебе лететь и вс-сё рассказать. Так?

– Так. Теперь лети, и лети быстро – Нюра без воды долго не может. Даже так давай сделаем: половину пути пролетишь и сядешь на реку – так, чтобы девочка под водой оказалась. Ты ведь можешь на воде держаться?

– С-смогу, коли надо. А долго с-сидеть-то?

– Желательно час-два. Но это в идеале, сейчас так, понятно, не выйдет, да может быть и опасным, поэтому хотя бы полчаса. Но тогда еще раз потом сядешь.

– Понял? – сказала осмелевшая Нюра. – Я как рыба теперича водой дышать могу. А ты нет.

– Да куды уж-ж мне-ка! – печально вздохнул Степан. – Я и воздухом-то – через раз тока… Кхы-кхы-кхы… – притворно закашлялся он.

Девочка рассмеялась. Больше она «пердяктеля» не боялась.

– Тебя Степаном зовут? – спросила она. – Мне-ка тоже так тебя называть?

– Мож-жно и С-степаном. Тока Мироха с-сс Игнатием, паразюки, меня С-стёпиком кличут. Зови и ты так, чаво уж-ж… Не много я тебя и с-старш-ше-то.

– Всё-всё! – хлопнул в ладоши Подземный Доктор. – Знакомиться потом будете. Пора лететь, а то Нюру уже сейчас придется в воду опускать.

На воду, как и сказал Доктор, садились дважды. Стёпик выбирал места приводнений подальше от деревень, однако уверенности, что их никто не заметит, у него не было, поэтому, распластавшись на воде и подгребая крыльями и лапами, чтобы не сносило течением, он жутко нервничал и во все стороны вертел головой. Даже поговорить с девочкой он не мог, поскольку та, пристегнутая к основанию его шеи специальной упряжью, находилась под водой. К этому, кстати, «птер» так еще и не привык, а когда сели на реку первый раз, то и дело поднимал над водой холстину с Нюрой, проверял, жива ли девчонка. Жива-то она была жива, но после второго «купания», когда солнышко се́ло почти к самому лесу и уже почти не грело, девочка в сырой одежде, обернутая мокрым холстом упряжи, стала заметно подрагивать. «Птеродактиль» велел ей сильнее, всем телом прижаться к его теплой шее. Нюра поначалу стеснялась, но потом всё же послушалась и к концу полета почти согрелась.

В общем, дорога заняла у них немало времени, и к Слободке Стёпик с Нюрой подлетали, когда уже начинало смеркаться. Тем не менее, «пердяктель» сделал изрядный крюк, чтобы их не заметили сельчане, и подлетел к поляне с землянками над самым лесом, задевая лапами верхушки деревьев. А когда сел, негромко, чтобы не услышали в деревне, свистнул. Подождал, прислушиваясь и всматриваясь в полумрак, и свистнул снова.

– Пошто свистишь-то? – сипло спросила Нюра.

– Так этих… братцев с-своих ш-шитых зову. Куды и подевалис-сь, дрыхнут, ш-што ли?

– Стёпик… – натужно произнесла девочка. – Мне-ка в воду надо, дышать тяжко…

– Ох ты! – заволновался «птер». – Вот я ш-шальной-то! Надо было тебя на берегу ос-ставить, а с-самому к этим ос-столопам лететь. Ну да ладно, мы это чичас-с, мигом! Тока вот в деревне могут увидеть, ну и пущ-щай, леш-шак с-сс ними.

Стёпик разбежался, подпрыгнул и взмыл в темнеющее небо. Правда, высоко подниматься не стал и над самой деревней все же не полетел. А стоило ему приземлиться на берег и развязать когтями удерживающие Нюру ремни, как от ближайших кустов отделились две темные фигуры и быстро направились к ним. Одна, будучи на голову выше другой, заметно припадала на левую ногу.

– Ой! – пискнула девочка, шумно хватая ртом воздух, закашлялась и, дрожа всем телом, прижалась к Стёпику.

– Не боис-сь, – сказал тот. – Это наш-ши ос-столопы и ес-сть. Так ш-што давай, ныряй в реку и с-сиди там, с-скока тебе надо, а мы тут пока потрындим-покумекаем.

– Сам ты остолоп, – проворчал один из подошедших мужчин.

Только разглядеть ни его, ни второго «братца» Нюра не смогла – и без того уже было сумрачно, да у нее еще и в глазах темнеть начало. Девочка ринулась к воде, чтобы поскорей надышаться и не рухнуть в обморок на глазах у «пердяктеля» и незнакомцев. Ладно еще Стёпик, он уже почти свой, а перед этими двумя стыдобушка бы случилась. Потом, небось, так бы и потешались: мол, как впервой нас увидела, так и чувств от счастья лишилась. Нет, нельзя им такую радость дарить! Пущай шибко много о себе не думают.

Нагретая за день солнцем река была теплой, как парное молоко. Нюра с наслаждением опустилась под воду, обхватила попавшуюся под руки корягу, чтобы не сносило течением, и долго не могла отдышаться – слишком уж много времени провела на воздухе. Вскоре ей стало легче и сразу захотелось выйти на берег, ведь с «остолопами», которые, как сказал Подземный Доктор, спасли ее от верной смерти, она так и не успела познакомиться. И вообще невтерпеж было послушать, о чем они там со Стёпиком балакают. Небось, пока она тут сидит, все самое интересное и пропустит. Но ведь Доктор говорил, что под водой нужно сидеть долго, чтобы легкое хорошенько отдохнуло, а то перестанет совсем работать, и тогда придется ей всю жизнь в реке провести, ни с кем словечком не обмолвившись.

В конце концов девочка решила не вылезать пока на берег, а поднимать ненадолго из-под воды голову. Спросит что, послушает – и снова под воду. Подышит, вынырнет, чуток поговорит – опять нырнет. Может, Доктор бы за то и осерчал, но шибко уж с «братцами» хотелось свидеться. Может, теперь и она им сестрицей станет младшенькой? Ежели эти двое такие же добрые да веселые, как Стёпик, почему бы и не стать.

Так Нюра и сделала. Подняла над водой голову, хотела поздороваться, но, услышав, о чем говорят «братцы», перебивать их не стала. Те же в сгустившейся темноте девочку не заметили и продолжали судачить как раз о ней.

– Ну, сробим мы эту сараюху на берегу, а опосля-то што? – сказал один из мужчин, кто именно, Нюра не разглядела, слишком уж было темно. Она и самих-то говоривших видела лишь в виде силуэтов на фоне более светлого неба.

– Как это што? – откликнулся второй. – Тамока Нюрка и будет жить. Из Слободки не видно, никто туды не шлындает, в кусты-то. Живи себе без опаски. Захотела в воду – прям из сарая и ныряй. Никуды и бечь не нужно, дивья! Ну а еду мы ей приносить станем, не переломимся. Много ли ей надо?

– Игнатий о другом с-сейчас-с, – раздался знакомый бас Стёпика. – То, ш-што Нюра в с-сараюхе пож-живет пока – ладно. И от деревни в с-стороне, и кус-сты вокруг: ис-скать с-станеш-шь – не с-сразу найдеш-шь, вс-се так. Еду нос-сить будете, куды денетес-сь. Тока ишшо и прис-сматривать надо за ней, ос-собенно поперву, но это тож-ж ладно. Ну так это теперича. А опос-сля? Ишшо мес-сяц-другой – и заморозки начнутс-ся. А там, глядиш-шь, и ледок. И ш-што девчуш-шка делать с-станет, в прорубь нагиш-шом нырять?

– Пошто нагишом-то?.. – пробубнил второй «братец».

– Ну давай в тулуп ее вырядим, ш-штоб уж-ж с-сразу камнем на дно уш-шла и не мучилас-сь!

– Не шибко смешно, Стёпик.

Нюре тоже стало совсем не смешно. Только сейчас она с ужасом осознала, что ведь и впрямь зимой ей будет деться некуда. Река замерзнет, и даже если Мирон с Игнатием сделают прорубь, то долго она в ней не накупается – быстро простудится и умрет. И что же теперь, жить ей всего ничего, только до первых холодов осталось?

Девочка не сразу поняла, что плачет. Услышала лишь:

– Эй, эй! Ты пош-што ревеш-шь?

– Помру-у-ууу я ско-о-ооро-о-оо! – провыла она, уже не таясь.

– Ну и дурни ж-же мы, братцы, – с тоской промычал Стёпик, а потом, неумело бодрясь, сказал плачущей Нюре: – Не реви, воды в Лузе и без того много. А то, ш-што мы тут трындели, так оно от дурос-сти, мозг-то – один на троих, да и тот у меня. Делать-то нечего было, вот байки и травили. Тока не с-смеш-шно выш-шло, не умеем с-смеш-шно-то… – «Птер» вдруг опомнился: – А ты пош-што, девонька, из воды вылезла? Тебе ш-што Доктор велел? А ну, брыс-сь под воду и не выс-совывайс-ся, пока не позову! Иш-шь, подс-слуш-шивать вздумала! Мало ли о чем муж-жики трепатьс-ся могут. Не для девичьих уш-шек мужс-ской треп-то бывает… Ты ишшо тутока?! А вот я тебя!..

Темная туча решительно двинулась к Нюре, и девочка быстро нырнула. Стёпику она, конечно, ничуть не поверила. Какие там байки, когда и в самом деле зимой ей не выжить. Но плакать девочка всё же перестала. Вместо жалости к себе ее охватила злость. В конце концов, она и так уже должна быть мертвой. И всё из-за этого мохнатого урода, из-за Глеба! Ну, ничего, пусть и мало, но время, чтобы с ним рассчитаться, у нее еще есть. И от шкуры она отказываться не станет. Как река замерзнет, попросит «братцев», чтобы сделали прорубь прямо посередке, где глубже, завернется в ту шкуру и прыгнет. Шерсть сразу намокнет, и тяжесть шкуры всплыть ей не даст. Станет она помирать, лежа на дне подо льдом, и не страшно ей будет, а радостно, оттого что враг ее мертвый уже, а всё, что от него осталось, – эта вот мокрая тряпка.

Нюра полностью успокоилась и выбираться на воздух уже не спешила. Ее и в самом деле позвал Стёпик, проведя по воде широким кожистым крылом. Девочка не торопясь вышла на берег. После теплой воды ночной воздух показался ей холоднее, чем был на самом деле. Нюра поежилась, затем быстро сняла мокрую хламидку, выжала и натянула снова. Было уже совсем темно, силуэты мужчин и «пердяктеля» различались с трудом. Зато дыхание у всех троих было учащенным и, как показалось Нюре, радостным. Что тут же и подтвердилось, едва Стёпик заговорил.

– Вс-сё путем, – возбужденно выдал «птер». – Зимой ты будеш-шь ж-жить с-со мной!

– Ты станешь набирать в брюхо воду и меня проглатывать? – язвительно спросила девочка. – Шибко дородно! А выбираться как? Нет-нет, не говори, я сама смекну.

– Ну пош-што ты так-то? – обиженно сказал Стёпик. – Ты пос-слуш-шай с-сперва…

– Мы тебе бочку сробим, – подхватил кто-то из «братцев». – Большую! И две кадки, тоже большие, штоб Степан мог в них за один раз на ту бочку воды принесть. Греть воду станем камнями из каменки, у нас в землянках такие вместо печек сложены. Тока у нас с Мирохой тесно для бочки, а у Стёпика в самый раз. Так што не помрешь ты, девонька, и не надейся.

Все трое «братцев» захихикали, причем «пердяктель» – неожиданно тоненько, словно блеющий козлик.

– Ладно, коли так, – прервала их смех Нюра. – Пусть я не помру, а вот кто другой должон. – Она повернулась в сторону, откуда слышала голос Стёпика: – Ты про Глеба им ужо сказывал?

– Сказывал, – ответил за него один из мужчин. Голос его был серьезным, будто и не смеялся только что. – И страшилище это мы сегодня видели.

– Сегодня?.. Где?! – подпрыгнула девочка, которую вмиг согрело такое известие, стало даже жарко. – Вы его словили?..

– Не словили. Не знали мы ишшо тогда, што ловить его надобно. Да и как словишь, когда он в лодке с мотором плыл? И не один. Ишшо девка там была какая-то и храмовник с автоматом.

– И куды они плыли? – едва не расплакавшись от досады, спросила Нюра.

– Куды-то вверх по течению. Тамока много куды можно приплыть. Што в Ильинское, што в Палему, што в саму Лузу…

– Стёпик, – строго сказала девочка, – как рассветет, тоже туды лети. А мы тутока ждать станем. Недолго страшиле лохматому гулять осталося, ох, недолго!

Глава 12 «Драконьи» метания

Спозаранку, едва небо на востоке окрасилось розовым, Стёпик полетел искать Глеба. Задача не казалась ему слишком уж трудной; нужно было найти лодку, причем лодку с мотором, каких у местных жителей не имелось в принципе. А поскольку лодка могла плыть только по реке, то и лететь следовало вдоль реки, никуда не сворачивая, и чуть раньше, чуть позже искомое обнаружить. Неудачей поиск мог закончиться лишь в одном случае – если лодку затопят. Но в подобное верилось слабо, слишком уж ценными были подобные вещи, чтобы поступать с ними столь варварски. Да и зачем? Ладно, если бы Глеб со спутниками от кого-то скрывались, так ведь они плыли в открытую, днем. Так что лодка обязательно найдется, тут и к бабке не ходи.

Кстати, о бабке… Стёпик, перед тем как отправиться в путь, подумал, с чего лучше начинать: облететь лечившихся у Подземного Доктора мутантов и передать его просьбу насчет поисков Глеба или сначала поискать лодку, а уж если страшилы возле нее не окажется, тогда и озадачить остальных? Он решил, что лучше начать с лодки, ведь шансов, что с нею найдется и Глеб, было много, так зачем же напрасно по «диким» носиться, ноги стаптывать! В смысле, крылья трепать. К тому же, чтобы всех облететь, всех найти, понадобится немало времени. А если все же это делать придется, то можно будет подключить бабку, Матрену Ивановну. Старушка-то она непростая, много такого знает и умеет, что простому человеку кажется чудом. Сама не раз поминала, что и с лесом разговаривать может, и со зверями. Вот и пусть разошлет каких-нибудь зайцев с весточкой по всей округе. Правда, как те зайцы нужным людям сказать чего смогут… Ну, пусть придумает что-нибудь старая. В любом случае, к ней постоянно больные-увечные ходят – пусть с ними передаст. Или же всем о Глебе рассказывать нельзя, а только тем, кого Подземный Доктор лечил?.. Стёпик не мог вспомнить, говорил ли тот что-либо по этому поводу. Но Матрене Ивановне все равно сказать можно, та попусту трепаться не станет, зато, может, что дельное присоветует. Но это потом, это в том случае, если он сам Глеба не найдет. А отчего бы его не найти? Он же, Степан, не олух какой, чтобы с таким простым заданием не справиться. Опять же, если сам найдет да сам же страшилу куда нужно доставит, еще и благодарность от Доктора получит. Оно и приятно, и на будущее полезно. То, что он теперь почти дракон, еще не значит, что ему ни болезни, ни увечья не страшны – внутри-то все равно кровь, мясо да кости, а снаружи – шкура; пусть и потолще человеческой кожи, и в чешуе, а всё ж не броня.

Интересно только, зачем Подземному Доктору так этот Глеб понадобился? Едва не трясется от нетерпения, в глазах огонь полыхает! Откуда вообще этот страшила вылез, кто он такой? Нюра его тоже знает. Говорит, из-за него ее чуть и не убили. Ну, вроде, Глеб как бы сам и ни при чем, что ее ножом истыкали, но девчонка винит его в том, что не помешал, не заступился за нее. И ее понять можно. Она ж до этого никого из людей, кроме мамки с папкой, не видела, а тут Глеб этот. Пожалел, накормил, не прогнал. Вот и стал он ей все равно как бог – самый добрый, самый смелый, самый сильный. А тут раз – и не защитил. Как так? Ты же мой бог!.. Ну и всё – не стало у Нюры бога. А за это простить сложно. Когда верил кому пуще себя самого, а потом ту веру враз потерял, то белое черным становится. Да и не знала девчонка еще про другие цвета. Так и стал для нее Глеб первым врагом. И не столько сам он даже, а то, во что ее вера с надеждой превратились, так и не успев расцвести. Глеб этот – так, картинка больше, чтоб ненавидеть удобнее было, чтобы понятней, кого. И ведь это не так давно случилось… Что она там еще говорила? Будто Глеб в Устюг на плоту плыл, и вроде как не один… Ага! Стало быть, «вылез» он не из Устюга. Может, из Лузы? Но зачем в Устюг сунулся? Ведь мутантов туда не пускают. А его вдруг пустили, да потом еще и лодку дали, и провожатых. Кто дал? Известно, Святая – «братья шитые» в лодке храмовника видели. И что тогда получается? Глеб этот что-то такое выведал, ради чего в Устюг ринулся, хоть и знал, что головой поплатиться может. Но не прогадал, Святой его новость понравилась. Да так, что она с ним провожатых из своей свиты отправила. А Подземный Доктор тогда при чем тут? Или у него свои люди возле Святой имеются, которые про новость Глеба разнюхали? А почему бы нет? Как бы иначе Доктор вообще про страшилу узнал? Потому и узнал, что ему обо всем доложили, и ему тоже интересно стало. Сильно интересно. Так, что вынь да положь ему Глеба! И что же за тайну этот лохматый страшила носит, что та никому покоя не дает?

Тут и самому Стёпику стало жуть как интересно. Тайны он любил, не успели они ему по молодости лет наскучить. Хотя, все тайное да неведомое в любом возрасте ум будоражит. А если кому дела до этого нету, зачем тогда и на свет человеком родился? Жил бы в реке рыбой холодной или в болоте лягухой квакал.

Внезапно «птеру» стало не по себе. А как же Нюра? Она и вовсе молоденькая, любопытство должно из ушей переть, а ей от Глеба не тайны, а жизнь его нужна. Местью так и пыхает, хоть и малявка совсем. Да, веру в людей потеряла, в доброту человечью. Но по правде-то, если подумать, не сам ее страшила убивал; а что не спас, так может, и не было у него такой возможности, его ведь тоже каратели схватили, а не девки в кусты уволокли. И еще… От новой мысли Стёпик даже сбился с ритма и едва не свалился в штопор. Подземный Доктор наверняка ведь знает о Нюрином желании убить Глеба. И все-таки он ее спокойно отпустил. Не потому ли, что и сам его ищет, чтобы убить? Только Доктору Глеб насолить уж никак не мог, они друг дружку и не видели. Стало быть, убить его нужно, чтобы он тайну свою в могилу унес!.. Что же такого мог вызнать лохматый мутант в своей Лузе или где еще там, что Подземному Доктору жить спокойно не дает? А может, и сам он из Лузы? Ну конечно, не из села же, где бы он докторскому делу в лесах-то выучился? Да и не мутант он. И что тогда получается? Может, он в Лузе схрон какой оставил? Клад с драгоценностями? А Глеб его нашел… Нет, не сходится. На кой ляд тогда страшиле к Святой мчаться об этом рассказывать? Это надо не только снаружи мехом обрасти, но и вместо мозгов комок шерсти иметь.

От невозможности найти хоть какое-то правдоподобное объяснение треугольнику Святая – Глеб – Подземный Доктор, Стёпик в порядке самобичевания объявил себя тупицей, которому при пересадке недоложили часть мозга, а то и вовсе чего другое вместо него в башку засунули. Но всё же один практический вывод он из спонтанных мыслеметаний вынес: Глеб отправился в Лузу, больше некуда. Это было как хорошей новостью, так и не очень. Хорошей – потому что появилась определенность. Не очень – потому, во-первых, что до Лузы лететь куда дольше, чем до того же Ильинского, а во-вторых, в Лузе слишком много народу, чтобы вот так запросто явиться там перед всеми: гляньте, какой я красавчик! От столь внезапной радости лузяне ему такую красоту наведут, мяукнуть не успеет. Так что если Глеб в городе, ему, Степану, останется только лететь в Устюг и доложить о том Подземному Доктору. Или подождать, кто поедет в лодке назад. А вдруг и страшила вернется? Вот тогда ему можно будет подсобить, доставить до места быстро и аккуратно. Ну, не совсем, правда, до места…

Тут Стёпику стало вдруг совестно, что он так легко, с шутками-прибаутками рассуждает, как понесет человека на верную смерть. Ну, пусть не совсем человека, а всё ж… Ему-то что этот Глеб сделал?.. С другой стороны, ему много чего сделал Подземный Доктор, а именно – подарил жизнь. За это платить – не расплатиться. И нечего тут рассусоливать, что совестно, а что бессовестно. В конце концов, ему неизвестно, что же все-таки натворил этот Глеб. И на что он способен – тоже. Может, он младенцев на завтрак кушает. С радиоактивным хреном. «И вообще, птичка, – весьма язвительно, хоть и мысленно, сказал себе «птер», – делай то, что должен делать, а не умничай. Когда много ума – летать тяжко». Тем не менее, настроение он себе испортил качественно.

Летел Стёпик не особенно торопясь, внимательно разглядывая оба берега. Хоть и решил он, что Глеба повезли в Лузу, но мало ли что могло случиться по дороге: мотор сломался, лодка прохудилась… Могли и просто так пристать, для отдыха. К тому же, торопиться не следовало и по той еще причине, что летел он сейчас открыто, не таясь, а вдоль реки было немало жилых поселений, откуда его наверняка замечали. И хоть «диким» запрещалось иметь огнестрельное оружие, надеяться на это лучше не стоило. Правда, как раз поэтому пролетать такие места подспудно хотелось как можно быстрее, но тогда и вероятность проглядеть отчаянного стрелка была выше. Не зря говорят: «Тише едешь – дальше будешь». Может, по этому поводу и стоило бы поспорить, но именно сейчас так оно и было.

«Птер» летел уже довольно долго, когда наконец-то увидел лодку. Та стояла у берега возле деревянных мостков. За ними, чуть поодаль, раскинулось большое село. В прошлой жизни, будучи еще человеком, Стёпик бывал здесь всего лишь однажды, но сомнений в том, что это Палема, у него не было. Сомнения вызывало другое: та ли это лодка? С одной стороны, другой здесь взяться было и неоткуда, разве что по неведомой и крайне сомнительной надобности сюда кто-то приперся из Лузы. Но с другой – на кой хрен здесь останавливаться Глебу с провожатыми? Хотя, если и правда забарахлил мотор или в лодке обнаружилась течь, сюда могли причалить, чтобы эти неисправности устранить. А там и ночь настала, вот и решили заночевать в селе. Конечно, храмовникам проситься на постой к «диким» не особо приятно, особенно после случая с «Москвой», но у одного из них имеется автомат, что наверняка придавало незваным гостям бодрости, да и Глеба мутанты могли принять за своего. Странно лишь, что спят эти гости что-то слишком уж долго – солнце-то, вон, уже к полудню подбирается.

Глянул Степан на солнышко – и обомлел… Вот ведь, опасности он снизу берегся, а та на него с неба нацелилась! Из-под белого облака, сложив крылья и вытянувшись в струну, на него падал еще один «птеродактиль»! Коротко ойкнув, Стёпик заложил крутой вираж, но его «сородич» раскинул крылья и, остановив падение, развернулся в ту же сторону. А поскольку скорость чужака изначально была выше, он быстро настиг свою жертву. Огромные, налитые кровью глаза твари, длинная зубастая пасть приближались настолько стремительно, что Стёпик понял: ему не уйти. Мелькнула мысль: «Неужто и я такой страшный?» Потом он зажмурился, приготовившись к смерти, и почти уже реально почувствовал, как смыкаются на его беззащитной шее пилообразные челюсти, но тут по барабанным перепонкам ударил грубый скрежещущий звук, а его толкнуло упругой воздушной волной – и только. Степан разлепил кожистые перепонки век и завертел головой. Крылатый чужак обнаружился рядом. Только он не нападал, а кружил вокруг Стёпика, словно мошка возле огня. При этом он продолжал скрежетать – оглушительно и противно.

«Чего ему надо-то?» – в отчаянье подумал Стёпик. С представителями «родного» вида так близко он встретился впервые и не имел ни малейшего понятия, как нужно себя вести. Может, «сородич» всего лишь здоровается и следует проскрежетать в ответ то же самое? А если он случайно проскрежещет что-нибудь оскорбительное, а то и вовсе подаст сигнал атаки? Вот ведь гадство! Что же теперь делать?..

За всей этой тревожной кутерьмой Стёпик совершенно забыл, что нужно поглядывать и вниз. То, что земля совсем рядом, он понял тогда лишь, когда оттуда раздался восторженный вопль:

– Гли-ко, гли, как он к ей клеится! Чичас жариться станут! Зови мужиков!

«Что?! – перестав от возмущения махать крыльями, Стёпик едва не рухнул на головы бесстыжим наблюдателям и лишь в самый последний момент успел набрать высоту. – Этот зубастый урод меня что… того самого хочет?!.» Отвращение и ужас были настолько сильными, что «птер» все-таки оторвался от потенциального насильника. А оглянувшись и наконец-то сумев полностью рассмотреть преследователя, понял, что местные похабники ошиблись. От него добивался любви не самец, а самка! Вот ведь Мар-р-рруся, так ее да эдак!.. Не-не-не, «так и эдак» не надо, это просто к слову пришлось. Но крылатое чудище точно было «Марусей», а не «Васей» – отсутствие кое-каких деталей, имеющихся у него самого, сразу бросалось в глаза. Хоть данное открытие и сняло некрасивые обвинения с дикого «птеродактиля», положение самого Стёпика не облегчило ни на чуть. По правде говоря, здоровое тело животного, в шкуре которого он сейчас находился, скорее всего, не отказалось бы от того, что ему столь навязчиво предлагали, но человеческий разум Степана был не только против этого – он возмущенно протестовал и скорее готов был перекусить приставучей драконихе шею, чем поддаться ее ухаживаниям. Впрочем, убивать «Марусю» Стёпику совсем не хотелось. Она ведь была ни в чем не виновата, ею управляли всего лишь инстинкты. К тому же, кто знает, вдруг он и в самом деле по драконьим меркам умопомрачительный красавчик, за которым и не хочешь – погонишься. Сердцу-то не прикажешь!..

Сумбурные мысли «птера» были прерваны звуком автоматной очереди. Вопросы продолжения рода отпали сами собой, грубо вытесненные инстинктом самосохранения. Стёпик рванул ввысь и в сторону, стараясь лететь зигзагами, чтобы по нему было труднее попасть. Впрочем, больше не стреляли. Набрав порядочную высоту и оставив село далеко позади, он наконец осмелился оглянуться. Люди казались отсюда мелкими муравьишками, и понять, есть ли среди них Глеб, не представлялось возможным. Наверняка есть. Но какая уже разница? Теперь тот, за кем он охотился, и его провожатые о нем знают, поэтому приблизиться к мохнатому страшиле на расстояние меньше убойной дальности пули равнозначно тому, чтобы сложить сейчас крылья и рухнуть вниз головой на камни. Да можно и не на камни – чтобы свернуть с такой высоты «лебединую» шею, хватит и травяного лужка. Короче говоря, задание Подземного Доктора он провалил. Во всяком случае, тот вариант, на который больше всего надеялся Доктор. Правда, своей прямой вины Стёпик в этом не видел. Кто же знал, что в самый неподходящий момент его атакует любвеобильная самка? Если честно, он и думать забыл, что не один в этом мире такой, пусть и единственно разумный среди всех ныне живущих «птеродактилей». По сути, его можно считать настоящим драконом – ведь те, если верить легендам и сказкам, тоже отличались умом и сообразительностью, а некоторые, как и он, и разговаривать могли. Правда, они еще и огнем изо рта пыхали… Ну, ничего, ему это не нужно, у него чуток другая эта… ориента… нет-нет!.. модификация.

Вспомнив о других представителях вида, Степан завертел головой, пытаясь разглядеть самку. Не для того, разумеется, чтобы продолжить недавние игрища; забеспокоился просто, не подстрелил ли ее храмовник. «Птеродактильша» оказалась живой, хоть и летела весьма неуклюже, припадая на левое крыло. Если пробита лишь кожистая перепонка, а кости целы, то это ерунда, за пару недель раны затянутся. В любом случае она была сейчас далеко и в настоящий момент опасность ей не угрожала. «Хоть какой-то камень с души, – подумал Стёпик. – Красота-то она, вишь, и впрямь убийственной бывает. А нужен мне такой грех на душу? Да ни разу. Как бы опять-то в такое не вляпаться? Морду, что ли, себе изуродовать? Ну так а стать куда денешь?..» Тут ему в голову пришла совсем уж нелепая мысль. Если бы раны «Маруси» оказались серьезными, ее можно бы было – непонятно, правда, как – доставить на лечение к Подземному Доктору. А заодно попросить, чтобы он ей мозги какой-нибудь мутанточки вставил. Кто знает, может, и сдружились бы они потом. А там, глядишь, и драконье тело не стало бы отвращения вызывать. Любят-то, говорят, не за внешность…

«Тьфу ты! – сплюнул «птер», только что и впрямь огнем не пыхнул. – О чем ты думаешь, стрекозел похотливый?! Тебе к Подземному Доктору ласточкой мчаться нужно, о Глебе докладывать. После твоих косяков он из тебя самого Марусю сделает, а тем, что от Стёпы осталось, накормит!»

И Стёпик, заложив крутой вираж, повернул в сторону Великого Устюга. Но не пролетел и пары километров, как стал сомневаться, правильно ли делает, что летит сразу к Доктору. Ведь тот как наказывал: ежели Глеба взять не получится, тогда пусть за ним кто-то смотрит, а уже он, Степан, летит докладывать. А сейчас что? Кто за Глебом смотрит? Маруся? Тьфу, прицепилась, лешак ее забери!..

Нет, надо хотя бы кому-то из «диких» про Глеба сказать. Хорошо бы Мирону с Игнатием, да те далеко, пока до Палемы дошкандыбают, страшилы уже и след простынет. Надо того, кто поближе. А где его взять?.. Стёпик стал вспоминать, кто из живущих поблизости мутантов лечился у Подземного Доктора, но на ум ничего не шло. И тогда он снова вспомнил о Матрене Ивановне. Поможет бабка, не поможет, а свою совесть он облегчит. Мол, сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше[8].

Согнутая чуть ли не до самой земли горбатая старуха, опираясь на суковатую клюку, стояла возле своей лесной землянки; будто знала, что он прилетит, дожидалась его. Из-под редких, спадающих на лоб седых волос на робко подошедшего Стёпика недобро уставился глаз. Второй закрывала спутанная прядка, но «птер» помнил, что тот был незрячим, бельмастым. Покрытый бородавками большой крючковатый нос зашевелился, будто принюхиваясь, и старуха проскрипела:

– И што?

– В ка-аком с-смыс-сле? – икнул Стёпик.

– Не придуривайся, и без того не шибко умен, – сверкнула глазом Матрена Ивановна.

– Да я и не… того… этого… – забыл вдруг все слова крылатый сердцеед. – Я как бы с-сс тем, ш-штобы…

– А ну, никшни! – пристукнула клюкой старуха. – Я завсегда баяла, што из двух одно дельное тока папка с мамкой сробить могут. А кады навоз на палку насадишь – топора не выйдет. Навоз и останется, тока на палке.

– Это вы обо мне? – слегка пришел в себя от обиды Стёпик.

– Енто я о навозе. А об тебе мне пока што и сказать-то? Ты ж как баран тока мэкаешь.

– Я по делу, – прокашлялся Стёпик, отчего Матрена Иванова скривила еще больше нос, словно он не кашлянул, а пустил газы. Впрочем, «птер» уже вполне очухался и, зная вредную старухину натуру, решил терпеть все ее выходки. – Мне нуж-жна ваш-ша помощ-щь, Матрена Ивановна.

– Да ну-ткать?.. А я уж обрадела, што ты мне помочь удумал!

– Могу и я вам помочь, если нуж-жно. Тока потом, когда дело с-сделаю.

– Так потом-то меня уж и не будет, годков-то мне сколько!

– Я быс-стро вернус-сь, мне тока до Ус-стюга с-слетать и обратно.

– До Устюгу?.. А туды разве таких-то пущают?

– Я тайком проберус-сь. Тока я не об этом. Мне тутока ваш-ша помощ-щь нуж-жна.

– Чем же я тебе помогу-то? Коль летать научить, так брешут люди, не умею я.

– Летать я и с-сам худо-бедно могу. Мне-ка надо, ш-штоб вы вес-сточки разос-слали кому-никому…

– Эва как!.. Откуда узнал-то, што я на почте робила?.. Тока почты той нетути ужо двадцать годков как. Так што сам и носи свои бальдерольки. Ужо и на штемпель почтовый ты схож, тока не синий и голова одна. Всяко не хуже, чем та почта будешь, когда в Воркуту валенки шлешь, а в Воронеж тапки приходят. Ежели свезет, конечно.

– Какое ж-же тут везение? – не понял Стёпик.

– Так ить хоть што-то куды-то пришло. Тако щастье не кажному было с почтой-то нашей.

– Ш-што-то не пойму я вас-с, Матрена Ивановна… Пош-што вы меня путаете? Какая ишшо Воркута, какой Воронеж-ж? Или вы намекаете, ш-што я на ворону похож-ж?

– Я те потом на ушко шепну, на кого ты похож. А пока лети, сокол, подобру-поздорову.

– Но вы ж-же не знаете, какую вес-сть разос-слать нуж-жно! – взмолился «птер». – Это ш-шибко важ-жно!

– Кому важно-то? – будто бы заинтересовалась старуха.

– Одному… человеку. И мне тож-же важ-жно, потому как я этому человеку ж-жизнью обязан.

– Поди туды, незнамо куды, принеси то, незнамо што. Шибко дородно ты просишь, орел. А коли так, то и сам поди. Адрес известен. Индекс, правда, запамятовала.

– Я с-скаж-жу, с-скаж-жу! Это Подземному Доктору важ-жно. Вс-сяко вы знаете, ш-што это он меня с-спас-с, таким с-сделал.

– А спас ли, коли таким сробил? Мож, человеком-то помереть лучше было?

– Вот когда вас-с на кус-ски погрызут, я у вас-с с-спрош-шу, ш-што лучш-ше, – буркнул, начиная злиться, Стёпик.

– Меня не погрызут, целиком схоронят, и скоро ужо. Ну а ты, коли таким стал, так ишшо пуще должон на человека быть схожим стараться, а не на курицу ощипанную. Али в тебя и мозги куриные сунули?

– Человечес-ские, – пропыхтел «птер».

– А разве по-людски человеку смерти желать?

– Кому я с-смерти… – возмущенно начал Стёпик и тут же осекся. – А вы ш-што, знаете, о чем я прос-сить хотел?

– Помню, кады на почте робила, журналы читывала, кады народу не было. Тамока как-то писали, што умник один, Хверма ли как ли яво звали… тюрему каку-то выдумал, да другим забыл сказать, как щитать ее. И помер. А другие-то щитали-щитали, да тока мигрень получали…

– К чему это вы?

– А к тому, что просьба твоя – не тюрема Хвермы. Ты ить Глеба для Дохтура словить хошь. И меня в это впутать удумал, пакостник.

– Да пош-што ж-же я пакос-стник? Я ведь не знаю, на ш-што Доктору Глеб. Да и не мое то дело. Меня хорош-ший человек попрос-сил, я ему и помогаю.

– Не знаешь на што, а помогаешь. И какие ж у тебя мозги, как не куриные? – повысив голос, пуще прежнего засверкала глазом старуха. – А я вот знаю, што Глеб – хороший человек. Пущай с виду страшон, а душа у него добрая, человечья. А Дохтур тот, чую, злое удумал. Так што Глеба я в обиду не дам. И тебя я чичас, коли мозги у тя куриные, тоже курицей сроблю. Ну петухом, ладно. Будешь до свово Дохтура прыгать да кукарекать, штемпель ты безголовый. Хошь?

– Не-не-не… – попятился Стёпик.

– Тогда брысь отсель, гузка куриная! Коли узнаю, што ты Глеба сгубил, берегись. А покуда учись кукарекать.

Так быстро «птер» еще не летал. И так страшно ему было до этого только раз – когда его нынешние зубы впились в его давешнее тело. Долго ли он так летел – наугад, неведомо куда, – Стёпик так и не понял. Но, опомнившись, увидел, что залетел в неведомую глушь. Под ним простирались болота, реки видно не было. К тому же начинало смеркаться. Да и усталость вдруг накатила такая, что он понял: реку ему до темноты не найти, просто не выдержат крылья. Поэтому Стёпик решился на то, чего не делал до этого ни разу – заночевать под открытым небом. Он быстро отыскал взглядом небольшой – только-только поместиться – островок посреди болотистой топи, спланировал туда и тут же провалился в темный омут сна.

Глава 13 Палема

После разговора с Прокопием Глеб никак не мог успокоиться. Что он там наговорил про мать? Любовь она наружу не выставляет, его от этой великой любви куда подальше отправила… Второй раз уже, кстати. До чего любит – сил нет! Наверное, когда он рядом, от любви ничего делать не может, мешает та любовь окаянная.

Глеб готов был рычать от злости. Сашка это заметила, погладила его по руке, кивнула на корму – не подожги, мол, бензин. Да, это он может, надо бы все-таки успокоиться. Хоть и давненько с ним приступы пирокинеза не случались, а рисковать не стоит.

Глянув в сторону двигателя, мутант невольно задержался взглядом на Тиме. Про него старец тоже наговорил странностей. И то, что тот сам не свой, на Глеба давешнего похож, и то, что не храмовник и не морозовец. Как ни уважал мутант Прокопия, тут всё же засомневался в его словах. Да и как не засомневаться? Ладно, не морозовец Тим, это понятно, таких морозовцев не бывает. Да и что бы морозовцу у Святой делать? Правда, Лик-то как раз делал, но то совсем другой случай. Тим, конечно же, храмовник, по-другому и быть не может, попросту нет других вариантов. Разве что он бандит, но это уж вовсе нелепость. Во-первых, бандиты – это не допущенные в Устюг «дикие» мутанты, а какой Тим мутант? Во-вторых, что бы делал бандит у храмовников? И не просто у храмовников – ладно бы тайком затесался, хоть и это бы вряд ли прокатило, – а возле самой Святой. Если уж мать дала им его в провожатые, значит, доверяла, ну а чтобы какой-то тупорылый бандит к ней в доверие влез – проще и в самом деле в ее неземную материнскую любовь поверить. Так что, как ни крути, а с Тимом Прокопий ошибся. И с тем, что мать его, Глеба, от какой-то опасности спасает, тоже пальцем в небо ткнул. Хотя старик и сам сказал, что это лишь версия. Нет, годы всё же дают о себе знать – сдает Прокопий. А показывать этого стыдится, вот и сочиняет что ни попадя.

И всё же во время следующей остановки напротив Мителева, немного не доехав до Ильинского, Глеб не выдержал и спросил у провожатого:

– Тим, а ты вообще кто?

– Человек, – буркнул тот.

– Понятно, что не лось. Я о другом: ты матери давно служишь? Что-то я тебя возле нее не припомню.

Тим недобро сверкнул глазами, но всё же процедил сквозь зубы:

– У Святой я недавно, до этого в патрули ходил.

– И чего же она тебя вдруг приветила?

– Глеб, чего ты пристал к человеку? – не выдержала Сашка. Непонятный допрос ей явно не нравился.

– Мне хочется знать, кто нас охраняет, можно ли на него положиться. А то полезут враги, а он деру даст.

– Не дам! – вскинулся Тим. – Я обещал Святой, что привезу вас назад живыми. Если сам останусь жив…

– Ты уж останься. А то как мы без тебя, убогие?

– Глеб! – взмолилась Сашка. – Прекрати, пожалуйста. Что на тебя нашло?

Глеб и сам не знал, что. Просто ворочался на душе камень, а откуда он там взялся, мутант точно не знал. Впрочем, зачем себя-то обманывать? Всё началось после беседы с Прокопием. Точнее, еще во время нее. Вроде и решил он для себя, что старик наговорил сам не знает чего, а всё равно неприятный осадок остался. Потому что в глубине-то души Глеб понимал: Прокопий просто так ничего говорить не станет, не такой это человек, ему дешевая популярность не нужна, если бы не видел причины говорить то, что сказал, просто промолчал бы. И годы тут совершенно ни при чем, а уж стыдиться ему и вовсе нечего, да и разучился старик, наверное, это делать.

Стало быть, над его словами всё равно придется думать и делать какие-то выводы. Но сейчас это Глебу совершенно не хотелось. И так, вон, на Тима зачем-то наехал, Сашку расстроил…

– Извини, Сань, – потупился он. – И ты, Тим, извини. Волнуюсь я. Как там Лик? Захочет ли возвращаться? Может, мы ему совсем теперь не нужны.

Мутант не кривил душой. Он и впрямь переживал за Пистолетца. И это, разумеется, тоже влияло на его настрой и поведение. Только вот те, кто находился с ним рядом, не должны были от этого страдать. Особенно Сашка. Которая, нахмурясь, сказала:

– Я не верю, что Пистолетец нам не обрадуется. Пусть он даже совсем не тот, каким я его знала. Можно притворяться, играть, но чтобы душу наизнанку вывернуть так, чтобы никто этого не заметил, нужно гениальным артистом быть. Он ее, конечно, выворачивал, но всё равно из нее любовь и доброта так и сочились. Он тебя по-настоящему любит, Глеб, за это и я его полюбила. И он добрый, я это видела. Я доброту чувствовать с детства хорошо научилась, потому что вокруг меня ее не так много было. Это ведь когда чего-то в изобилии, тогда ты к этому привыкаешь и уже почти не замечаешь. А когда вокруг темно, то даже малюсенький лучик света издалека увидишь.

Повисло молчание – неопределенное, тягостное. Нужно было как-то разрядить обстановку.

– А что, – выдавил улыбку мутант, – может, нам в Ильинское заглянуть? Оно же рядом тут.

– С какой целью? – насторожился Тим.

– Да извиниться хочу…

– Перед тем «диким», кому ты хлев спалил? – вспомнила рассказ мужа Сашка.

– Ага, перед Макусином. Он ведь так и думает, что я это нарочно сделал, надо бы объясниться.

– Это опасно, – нахмурился провожатый.

– Так я тебя с собой и не зову, – не удержался от колкости Глеб.

– Опасно для тебя, – сказал Тим. – Я в любом случае пойду с тобой, но…

– Не надо, Тим, – вмешалась Сашка. – Он никуда не пойдет.

– Это еще почему? – почувствовал нарастающее раздражение мутант.

– А ты сам подумай. Ты собираешься идти извиняться, ведя за собой охранника с автоматом. Еще прикажи Макусину встать лицом к стене, положив на затылок руки. И скажи: «Или прости меня, или я тебя расстреляю».

– Скажешь тоже, – буркнул Глеб. – Я ведь уже говорил, что один хочу пойти, без Тима.

– И без меня, конечно же?

– Разумеется.

– Щас! Уже сходил.

– Не думал, что у меня будет такая сварливая жена.

– Что?!. – вспыхнула Сашка. – Никто тебя насильно не женил!

Девушка повернулась и зашагала к лодке. Глеб только скрипнул зубами. Настроение испортилось окончательно. Разрядил, называется, обстановку!..

Послышался подозрительный треск.

– Что это?.. – недоуменно уставился куда-то в сторону Тим.

Глеб повернул туда голову. Трещала охваченная пламенем хвоя молодого ельника, росшего шагах в двадцати от них.

– А вот, – раздраженно тряхнул головой мутант, – такой я кудесник. Уничтожаю любого врага на расстоянии. Об елку ведь можно уколоться? Значит, враг. Сейчас и реку спалю, чтобы не утонуть.

– Я, если честно, не верил, – пробормотал Тим. – Думал, байки.

Глеб впервые видел провожатого не хмурым, а удивленным, даже растерянным. Это его невольно позабавило, злость сразу прошла.

– Что, и про реку поверил?

– А кто тебя знает, – с опаской посмотрел Тим на мутанта.

– Вот-вот, – кивнул Глеб, – правильно опасаешься. Так что будь аккуратней, не зли меня попусту. – Он подмигнул провожатому и пошел к лодке, просить прощения у Сашки.

В Ильинское, конечно, заезжать не стали. Глеб даже в ту сторону смотреть не стал, ему было откровенно стыдно. Не столько за то, что спалил тогда приютившему их с Пистолетцем Макусину сеновал вместе с хлевом – в конце концов, он сделал это и впрямь не специально, не подозревая еще о своих пирокинетических способностях, – сколько за то, что начал теперь этот нелепый спор, также закончившийся пожаром, по счастливой случайности не принесший никому вреда. Хорошо еще, что Сашка его, идиота, простила. Нет, ну в самом деле, что на него нашло? Прям какая-то шлея под хвост попала!.. Надо учиться себя сдерживать, не дело это – срываться на окружающих, особенно на Сашке, она-то уж точно ничем такого к себе отношения не заслужила.

Неизвестно, на сколько бы мог затянуться процесс самобичевания, только вскоре на берегу, чуть поодаль от реки, вновь показались жилые постройки, и двигатель лодки стал сбавлять обороты.

– Палема? – крикнул мутант провожатому.

Тим кивнул. Глеб посмотрел на жену и виновато улыбнулся.

– Скоро увидим Лика… Пистолетца, – сказал он, чтобы хоть что-то сказать; чувство вины перед Сашкой еще не прошло. Но она, похоже, и впрямь больше не сердилась, улыбнулась в ответ:

– Волнуешься?

– Есть немного.

Собственно, недавно они эту тему уже обговорили, так что продолжать разговор не имело смысла. Да и лодка уже причаливала к берегу, на который, кстати, вышло несколько местных жителей – услышали, видать, звук мотора.

Глеб пробежал по встречающим ищущим взглядом, и хотя очень надеялся увидеть среди них Лика, не сразу его узнал. Лишь когда один из мужчин – а вышли на берег только мужчины – приветственно вскинул беспалую руку, мутант понял: так вот же он, Анатолий Денисов! И времени вроде прошло совсем мало, а его друг и учитель изменился. Немного, почти неуловимо, но всё же. То ли взгляд стал другим, то ли осанка… Конечно, если сравнивать этого серьезного, с затаенной в глубине глаз печалью человека с бестолковым шутом Пистолетцем, разница была поистине разительной. Но даже и от учителя Лика мужчина теперь отличался, по-видимому оттого, что сейчас ему не приходилось таиться, играть роль, притворяться. С плеч свалился тяжелый груз постоянного обмана, вины перед доверчивым учеником, который считал его не только наставником, но и другом. Теперь он был самим собой, оттого и показался Глебу незнакомым. А еще мутанту стало вдруг очень страшно. Что, если Лик и впрямь стал совсем чужим? Что, если он вовсе не считает его другом? Немного утешало одно: раз уж Денисов пришел на берег, значит, их приезд ему все-таки небезразличен. Впрочем, откуда он мог знать, кто именно прибыл, пока не увидел их уже здесь?

Пока Глеб предавался тревожным размышлениям, Сашка уже выпрыгнула из лодки и, раскинув руки, помчалась к Лику.

– Пистолетец! – завопила она, бросившись обнимать недавнего спутника.

Тот поначалу недоуменно отпрянул, не сразу признал бывшего Сашка́, но, вспомнив, видать, рассказ Глеба, быстро всё понял и с радостью ответил на объятия.

У Глеба отлегло от сердца. Если бы Лик не хотел его видеть, вряд ли он обрадовался бы и его жене. Хотя, кто его знает… Но бывший учитель, которого Сашка наконец-то выпустила из объятий, вновь призывно поднял руку:

– Ты чего там застыл-то? Иди сюда, черт мохнатый!

Глеб почувствовал, как улыбка сама, помимо его воли, раздвинула щеки. Мутант быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не помчаться, как Сашка, подошел к Лику.

– Сам ты черт, – буркнул он, сглатывая подступивший к горлу ком, и обнял друга.

– Эй-эй! – воскликнул Денисов. – Аккуратней, слоняра, раздавишь же!..

Лик и правда не отличался могучим телосложением – был невысоким и щуплым. В роли Пистолетца он и вовсе казался субтильным, но Глеб хорошо помнил, каким выносливым и стойким был Анатолий на самом деле, так что объятий не разжал, разве что слегка ослабил хватку.

– Между прочим, – улыбаясь во весь рот, сказала стоявшая рядом Сашка, – ты знаешь, Пистолетец, кого из животных больше всего боится слон?

– Наверное, мамонта, – пропыхтел из-под Глебовых лапищ Лик. – Или саблезубого тигра. Только я не тот и не другой – они уже вымерли, а я пока жив. Хоть и ненадолго, наверное.

– Неправильно, – покачала головой девушка. – Слон боится…

– Мышей он боится, – решил блеснуть эрудицией Глеб. – Они прогрызают ему кожу между пальцами. А еще в хобот залезают, и слон задыхается. Я читал где-то.

– А вот и неправильно! – торжественно заявила Сашка. – Я тоже про это читала, а еще читала, что это всего лишь мифы. Слон мышку раздавит – и не заметит. А если бы в хобот она забралась, то ему стоит лишь дунуть – и мышка вылетит пулей. А вот на самом деле слоны очень боятся пчел!

– Где же я сейчас пчел возьму? – прохрипел Пистолетец. – Разве самому зажужжать… но лучше ты, Глеб, меня все-таки выпусти, пожить-то еще хочется. Или уже не придется? – стал он вдруг серьезным. – Вы не по приказу Святой приехали? Передумала, может, решила меня всё же в расход пустить?

Руки мутанта разжались сами собой. Упоминание о матери заставило потускнеть радость от встречи с другом. Впрочем, Сашка вспомнила то, что быстро вернуло ему хорошее настроение.

– Пистолетец! – схватила девушка за руку Лика. – Мы ведь и правда почти по ее приказу! Ну, не совсем по приказу, только поехать к тебе предложила именно Святая. Но это ладно… Ты знаешь, что самое-то главное? Она разрешила тебе вернуться!

– С чего вдруг такая доброта? – посмотрел Денисов на Глеба.

Тот пожал плечами.

– Я попросил.

– Вот просто взял, попросил, и она согласилась?

– Не знаю уж, просто или нет, но согласилась. Давай мы с тобой о Святой позже поговорим, я и так хотел с тобой посоветоваться, кое-какие вопросы возникли… А сейчас ты расскажи лучше, как ты тут обустроился? Как тебя приняли?

– Приняли хорошо. Те, кого Святая не любит, здесь сразу своими считаются. Да я и так как бы свой, – помахал он руками: одной с шестью пальцами, а другой вовсе беспалой. – Поселили пока с мужиком одним, Никифором, вон он стоит, без ушей и без носа который. У него жена пару месяцев назад умерла, так что в избе место есть. А новую, для меня специально, по весне решили ставить, если приживусь.

– Так что ты решил? – спросил Глеб. – Останешься или с нами вернешься?

– Пока не знаю, неожиданно всё как-то… Лучше и правда сначала поговорим. А сейчас давайте-ка в избу пойдем, что мы здесь стоим, как неродные? Никифор щи сегодня сварил из щавеля – вку-уусные! Ну и курочку, думаю, ради гостей не пожалеет. Так ведь, Никифор? – крикнул он в сторону столпившихся чуть поодаль мужиков.

– Чаво? – приложил ладонь к месту, где должно быть ухо, один из них. – Каку таку Шурочку? С бабами-то сам знаешь, как у нас; кто есть – все замужем. Сам ить маюсь, жду, когда помрет кобелина какой.

– У тебя, Никифор, одни только бабы на уме. Я тебя о курице спрашиваю: ощиплем для гостей одну?

– А што, ентому мохнатому што баба, што кура – всё едино? – выкатил глаза Никифор.

Мужики заржали.

– Тьфу на тебя! – сплюнул Денисов. – Хоть бы девушки постыдился, старый охальник.

– Ёш-коротыш!.. – почесал мужик красную лысину. – Так это девка, а я думал парень…

После сытного и действительно вполне вкусного ужина всех быстро сморило. Разговор не особо клеился, да Глебу и не хотелось обсуждать серьезные вещи при посторонних. Поэтому беседу с Ликом он решил отложить до утра.

Спать они с Сашкой вызвались на сеновале, а Тиму Никифор выделил место в избе на печи. Провожатый поворчал что-то насчет охраны Глеба, на что мутант отрезал:

– Меня жена ночью охраняет. Или ты хочешь свечку подержать? Так нельзя на сеновале свечку-то, огнеопасно там.

Никифор захихикал, прикрывая ладонью беззубый рот. Лик улыбнулся. Сашка вспыхнула, дернулась, но промолчала. Тим буркнул что-то под нос, но спать, видимо, хотел и он, а потому ничего больше говорить не стал и полез на печь.

Проснулись по сельским меркам поздно – солнце взошло уже давненько и вовсю шпарило с безоблачного неба. После завтрака – Никифор умудрился напечь из чего-то очень вкусных лепешек – Глеб с Ликом вышли на крыльцо избы. Сашка тоже хотела пойти с ними, но оставить неприбранным стол и немытой посуду – после вчерашнего ужина сил на это у нее не хватило – ей показалось стыдным, хоть Никифор и пытался отговорить девушку от наведения порядка; дескать, сам сделаю. Потом как-нибудь. Сашка на это не купилась, и хозяин, бормоча то ли благодарности, то ли ругательства, принялся ей помогать.

Тим вышел вместе с Глебом и Ликом, но мутант посмотрел на провожатого красноречивым взглядом, а потом еще добавил и словами:

– Иди-ка погуляй. Нечего возле нас тереться.

– Я должен тебя охранять, – возразил Тим.

– Вот и охраняй. Здесь-то опасности нет, она если и придет, то снаружи. Так что походи по селу, приглядись, не затевает ли кто нападения.

Глеб откровенно ерничал, издевался, но, к его удивлению, Тим послушался и пошел со двора. Мутант, воспользовавшись случаем – когда они еще останутся наедине с Ликом! – быстро рассказал тому о своих сомнениях насчет матери, а также передал разговор с Прокопием.

– И что ты на это скажешь? – спросил он друга, закончив рассказ.

Анатолий Денисов, сдвинув брови, думал довольно долго. Потом сказал:

– Не полезет она на место Деда Мороза.

– Почему?

– Не полезет и всё. Просто я ее хорошо знаю. Распыляться она не любит, или, если еще точнее, на двух стульях сразу сидеть. Очень уж это ненадежно и неустойчиво. Знаешь, еще говорят: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. И Святая это хорошо понимает. Она скорее своего человека может на место Деда посадить – это да. Но человека очень надежного, в котором она была бы уверена на все сто. И который бы сам никогда не удумал против нее пойти. Вот тогда бы и получилось, что управляет Святая храмовниками, но и морозовцы под ней – посредством этого ставленника. Однако, насколько я знаю, сейчас у нее такого человека нет. Возможно, у нее были задумки насчет тебя, но ты еще брыкаешься.

– Зачем же она тогда нас из Устюга выставила? Только не говори, что она вдруг возжелала нам сделать добро!..

– Не скажу. Понятие добра у Святой есть, но весьма специфическое. Но она и не злодей, напраслину гнать не стану. И тебя она, поверь мне, любит. Пусть не в открытую, пусть по-своему, но любит.

– Да что вы все как сговорились! Сашка, Прокопий, теперь и ты еще!.. Любит она… Так сильно, что рядом с собой видеть не может.

– А ты не думал, что Прокопий может быть прав и Святая отправила тебя ко мне, чтобы уберечь от какой-то беды? Причем от беды настолько страшной, что и говорить о ней нельзя, а то накличешь.

– Лик, я помню, как в детстве ты мне рассказывал сказки. Хорошо рассказывал, с душой, я даже верил иногда во всяких там чудищ и под одеяло с головой забирался. Но сейчас-то я вырос, не надо мне больше сказок.

– Жизнь куда страшнее сказок, неужели ты еще этого не понял?

Словно в подтверждение слов Лика со стороны села прозвучала автоматная очередь. Не сговариваясь, Глеб и Денисов рванули на звук выстрелов, которые больше не повторялись.

Посреди деревенской улицы они вскоре увидели группу местных мужчин, а чуть в стороне и Тима, держащего в руках готовый к стрельбе «калаш». Все смотрели в небо. Мутант с другом тоже подняли головы. Глеб сразу увидел, как к лесу за рекой, припадая на одно крыло, летит похожее на птеродактиля существо – точно такое, с каким ему дважды приходилось сталкиваться. Вспомнив о полете в когтях чудовища, мутант невольно передернул плечами.

– Не попал… – с ноткой сожаления в голосе сказал Денисов.

– Как же не попал? Крыло он ему точно продырявил – вон как бултыхается, – возразил Глеб.

– Где же бултыхается-то? Вон как несется!

Только сейчас Глеб заметил, что Лик смотрит совсем в другую сторону. Он повернул туда голову и ахнул: там тоже летел «птер». Но в отличие от первого, он и впрямь не выглядел раненым и мчался в поднебесье подобно гигантскому стрижу.

– Ну и развелось этой гадости, – сплюнул кто-то из мужиков. – Скоро как мухи будут тутока виться.

– Поехали, – сказал вдруг Лик Глебу.

– Куда поехали?.. – не сразу понял мутант.

– В Устюг, куда же еще. Ты просил подумать, я подумал.

– Я, конечно, очень рад, – растерянно улыбнулся мутант, – но почему такая спешка?

– Потому что я видел уже эту «птичку», – мотнул головой Денисов вслед быстро превращавшемуся в точку «птеродактилю». – И мне она не понравилась.

– Да мне они вообще не нравятся, – вновь передернул плечами Глеб, – но…

– Мне именно эта особенно не нравится. Видишь, она не в лес полетела, как та.

– А куда?

– Сдается мне, в Устюг. И, сдается мне, неспроста, – прищурился Лик.

От этих слов друга у Глеба отвисла челюсть.

Глава 14 Подземная схватка

Деда Мороза, как и обещал Подземный Доктор, на следующий день вернули домой, в Резиденцию на Советском проспекте. Ему снова завязали глаза, положили на носилки и понесли. Вячеслав Михайлович, кстати, чувствовал в себе достаточно сил, чтобы передвигаться самостоятельно, но спорить не стал: идти вслепую, даже с поводырем, – долго и муторно, а с открытыми глазами Доктор бы его всё равно не отпустил. Конечно, увидеть, где находятся подземелья «архангельского демона», было теперь для Раева жизненно важным, но он всё же надеялся, что верный Архип, начальник его охраны, всё и так уже выяснил, так что лучше прикинуться благодарным и послушным, не вызывая напрасно лишних подозрений у Подземного Доктора.

Оказавшись дома, Дед Мороз тут же вызвал к себе начальника охраны. Здоровенный одноглазый Архип и так уже топтался возле двери Раевского кабинета, так что ждать его Вячеславу Михайловичу не пришлось.

– Приветствую, хозяин! – выпучил мутант единственный глаз. – Вижу, здоров ты, не обманул тебя Доктор!

– Доктор не обманул, – поднялся с кресла и подошел к Архипу Раев. – Но сейчас мне хочется знать, не обманул ли ты моих ожиданий?

– Когда я тебя обманывал, хозяин? – обиженно надул губы начальник охраны. То ли не понял намека Раева, то ли решил поиграть в недоумка.

Однако с Дедом Морозом такие игры не проходили. Но и тянуть волынку он не собирался, а потому спросил прямо:

– Проследил, куда меня носили?

– Обижаешь, хозяин! – осклабился Архип.

Раев направился к застекленному книжному шкафу, достал карту города, развернул ее на столе и махнул начальнику охраны:

– Показывай!

Архип разглядывал карту недолго, удовлетворенно хмыкнул и ткнул пальцем в точку примерно в полукилометре от Сухоны:

– Вот здесь старые развалины. Совсем старые, и травой их давно затянуло, и деревья на них выросли. Туда, за деревья, тебя занесли и – с концами. Мы выждали и аккуратно всё осмотрели. За кустами в старой кладке увидали нору. Не шибко большая, но, согнувшись, пролезть можно. Не сразу и разглядели, в глаза не бросается. Но то, что ею пользуются, – точно. Трава там повытоптана. И то, что тебя в нее занесли, – верняк: ребята там поодаль схоронившись сидели, дождались, пока тебя назад понесут.

– Их точно никто не видел? – нахмурился, вспомнив говорящего волка, Раев. Такой ведь издали человека унюхает, да и подкрасться может – не заметишь.

– Обижаешь! – вновь надул губы Архип. – Они ж не у самой норы сидели, да и закрыты были со всех сторон.

– Ладно, – махнул рукой Дед Мороз, – видел их кто или не видел, теперь уже не имеет значения. Теперь всё равно увидят.

– Как это? – теперь уже по-настоящему удивился Архип.

– Сколько у нас оружия? Огнестрельного, в первую очередь.

– Пять «калашей», два карабина, с десяток охотничьих ружей. Три «макарыча» еще… К ним, правда, патронов нету, в моем только две штуки осталось – как раз врага прихлопнуть и самому застрелиться.

– Шутить будем после, Архип! – одернул начальника охраны Раев. – Даю тебе час: собери всё оружие и все патроны, доставь их сюда. И народу найди десятка три-четыре, но таких подбери, чтобы стрелять и драться умели. И не балбесов, а чтобы хоть немного соображали и приказы исполняли без лишних раздумий. Да, для тех, кому не достанется огнестрела, заготовьте пики. Не длинные, такие, чтобы в туннелях драться было удобно. Ну и ножи чтобы у всех были, само собой. И факелы еще.

– Слушаюсь, хозяин. – вытянулся Архип. – Только дозволь всё же спросить: с кем драться-то будем? С Подземным Доктором?

– С его демонами. Сам Доктор нам нужен живым. Любой ценой! И это главное, понял? С его головы и волос не должен упасть! Но я всё скажу, когда приведешь людей. А теперь исполняй, живо! Времени нет, как стемнеет – нужно выступать.

– Сегодня? – не особо удивившись, уточнил начальник охраны.

– Непременно сегодня! А лучше бы вчера.

Архип справился с заданием даже быстрей чем за час. Сначала дал задание трем охранникам из Резиденции готовить пики и факелы, еще двоих отправил по адресам собирать народ – кто именно нужен, он прикинул еще во время разговора с хозяином, – сам же занялся инвентаризацией огнестрельного оружия, благо всё оно находилось здесь же, в Резиденции. Было еще три автомата в Вотчине, но – были да сплыли. Сгорели во время пожара. Архип, конечно, почерневшие железки не выкинул, намеревался восстановить, хотя бы один из трех сделать, но руки до этого пока не дошли – кто же знал, что так быстро понадобятся?

Когда тридцать восемь бойцов были построены в коридоре первого этажа Резиденции, начальник охраны доложил об этом Раеву. Тот быстро спустился вниз.

При виде живого и здорового Деда Мороза мутанты вытянулись в струнку, многие не смогли сдержать радостных улыбок. Вячеслав же Михайлович остался серьезен. Он подробно и четко объяснил подчиненным, что от них требуется, несколько раз повторив, что главная цель операции – Подземный Доктор, которого он им очень подробно описал. Причем Раев несколько раз повторил, что Доктор должен быть живым и невредимым.

– Вы можете не раздумывая убивать всех, кого встретите в подземельях. Тем более, что встретите вы там, скорее всего, по большей части не людей, а волков, медведей и прочую звероподобную нечисть. Это будут не просто звери, а именно нечисть – умеющая думать и говорить. – В ответ на раздавшийся ропот Дед Мороз повысил голос: – Кто боится, лучше уйдите сразу. Но могу сказать точно: это не демоны, не исчадия ада. Это люди в зверином облике. Почему они стали такими, сейчас не важно. Но вы должны помнить, что бояться их стоит лишь так, как вы опасались бы врага-человека, только с учетом того, что у этих оружие – зубы и когти. Вам могут повстречаться и люди, скорее всего, вооруженные. Но их вряд ли наберется больше десятка, и они, вероятно, будут весьма немолоды. С учетом всего этого, не думаю, что вам придется слишком трудно. Но в любом случае задача должна быть решена. Повторяю, вы можете убить там всех, но с головы Подземного Доктора не должен упасть и волос. Даже если он станет резать вас или рвать на куски голыми руками, вы должны погибнуть, но не причинить ему вреда. Выжившим обещаю награду – долгую жизнь без болезней. Но лишь при том условии, если вы приведете Доктора.

Среди бойцов снова послышался ропот, теперь в нем звучали нотки недоверия. Дед Мороз нахмурился.

– Многие из вас видели, или уж точно слышали от других, что еще пару дней назад я находился при смерти. И это правда. Посмотрите на меня сейчас: я похож на умирающего?

Отряд загудел куда более оптимистично.

– Вот то-то же, – выдавил наконец Раев улыбку. – То же будет и с вами, если вы заболеете или получите рану. Надеюсь, вы знаете, что я слов на ветер не бросаю. Так что сейчас ваше будущее – в ваших руках. – Он повернулся к Архипу: – Когда Доктор будет у вас, скажите ему, чтобы взял всё самое необходимое для работы. Лучше бы, конечно, вообще всё забрать из его лаборатории и операционной, вряд ли будет шанс туда еще раз вернуться. Так что помогите унести, что возможно, но, не дай бог, ничего не разбейте и не сломайте. И за «демоном» проследи, чтобы ничего втихаря не уничтожил. Всё, забирай людей. Проведи инструктаж, раздай оружие… Ну, ты сам знаешь, что делать. Буду ждать вас с победой. Надеюсь, ты меня не разочаруешь.

– Обижаешь, хозяин, – привычно прогудел начальник охраны.

– Да, вот еще что, – сделав уже несколько шагов к лестнице, обернулся Дед Мороз. – Если наткнетесь по пути или уже в подземельях на храмовников – с ними в бой не вступать. Войны со Святой нам пока что не надо.

– А если они сами полезут? – спросил кто-то из бойцов.

– Выкручивайтесь как хотите! Если дело примет совсем плохой оборот, отступайте. С храмовниками, если вы справитесь с этим заданием, мы еще разберемся. Но не сейчас. Ни в коем случае не сейчас! Иначе спутаете мне все карты, и уж виновных я без внимания не оставлю, поверьте…

* * *

Так уж совпало, что почти то же самое происходило и в подземельях Успенского собора. Только Святая собрала не всех бойцов, а лишь командиров подразделений. Задание, которое она им озвучила, тоже было весьма похоже на дедморозовское, разве что цель совсем ненамного, но отличалась.

– Подземного Доктора, – сказала предводительница храмовников, – доставить сюда. Лучше живым. Если так не получится, то убейте его аккуратно, не повредите лицо. Я должна быть на триста процентов уверена, что передо мной именно он.

– А что делать с остальными? – тут же раздался ожидаемый ею вопрос.

– Мне всё равно. Но лучше уничтожьте. Во всяком случае не́людей. Помните лишь, что это не главная цель, специально гоняться за ними не надо. Но и жалеть никого не следует: увидел – убил.

– Даже детей и женщин?

– Женщин – на ваше усмотрение. Если они не будут оказывать сопротивления, можете и оставить. А вот детей там наверняка не будет. Впрочем… – Святая подняла бровь, что-то вспомнив. – Один ребенок вам все-таки может встретиться. В таком случае, его тоже приведите ко мне. Живым. Но и если не выйдет, никого наказывать не стану. И, опять же, искать его специально не стоит. Главное – здесь должен быть «архангельский демон», живой или мертвый. Живой предпочтительнее. И как только возьмете его – сразу сворачивайте операцию. Всем всё понятно? Прошу довести эту информацию до подчиненных. Выберите самых лучших, человек сто. Больше не надо, численность противника наверняка в два-три раза меньше, и вы лишь станете самим же себе мешать. Выступите ровно через час. Все, кроме начальника патрульной службы, могут идти. Желаю удачи, поскольку, если ее не будет, моя реакция вам очень не понравится.

Командиры направились к своим подразделениям. Побледневший Заумян неуверенно топтался на месте, не ожидая от Святой ничего хорошего. Памятный разговор с предводительницей в казематах то и дело снился ему в виде кошмара. После этого они встречались лишь раз – Святая отдала приказ разведать все входы-выходы к подземному обиталищу «архангельского демона», включая вентиляционные шахты или даже просто подозрительные «норы» в районе древнего разрушенного монастыря, велев ни в коем случае не выдавать при этом своего присутствия. Однако результатами так и не поинтересовалась, и это сильно беспокоило Заумяна: вряд ли Святая забыла о своем поручении, и если не вызывала с докладом начальника патруля, наверняка получила информацию от кого-то еще из его окружения. И этот «кто-то» вполне мог рассматриваться храмовницей в качестве кандидата на его нынешнюю должность. Уж не задержала ли она его теперь как раз для того, чтобы сообщить об отставке?

На сей раз начальник патруля волновался напрасно, хотя речь пошла как раз о тех самых монастырских выходах.

– Тебе и твоим патрульным будет отдельное поручение. Вы должны блокировать все входы и выходы, связывающие поверхность с подземельями «архангельского демона». Никто не должен проникнуть через них внутрь и уж тем более выбраться наружу. Кроме своих, понятное дело. Любого другого, кто оттуда покажется, – уничтожать. Разумеется, за исключением самого Подземного Доктора.

– И ребенка? – вспомнил недавние наставления Заумян.

– И ребенка. Но главная цель – Доктор.

– Мы не знаем, как он выглядит… – замялся начальник патрульной службы.

– Худощавый, на вид – от пятидесяти до шестидесяти лет. В случае сомнений задерживать всех мужчин, их там всё равно мало.

– Сколько патрульных на это задействовать?

– Всех.

– Но…

– Я ведь уже сказала: всех! – повысила голос Святая. – На время проведения операции все иные задачи отменяются. Мне плевать, если в Устюг проникнет парочка «диких». Да хоть сотня парочек! Ими займемся позже. На данный момент у нас единственная цель: Подземный Доктор!

– Ладно «дикие», – осмелился выразить сомнение Заумян. – А что, если как раз в это время задумают какую-нибудь гадость морозовцы?

– Морозовцам сейчас не до этого, у них главарь умирает. Но если вдруг – просто шуганите и всё. Оружия у мутантов почти нет, вряд ли они попрут на вооруженный патруль. Короче говоря, мой приказ следующий: оцепить монастырские выходы всем личным составом патрульной службы. Расположить людей настолько плотно, чтобы незамеченной и мышь не смогла прошмыгнуть.

– Мышей тоже уничтожать? – на полном серьезе спросил начальник патруля.

– Мышей не надо, – также без намека на улыбку ответила предводительница храмовников. – Но всех, кто крупнее, включая собак, волков и прочую живность, – непременно.

От Святой Заумян уходил хоть и не с полными штанами счастья, но по крайней мере без прежнего камня на сердце. Он намеревался выполнить полученный приказ настолько четко, чтобы это не осталось не замеченным предводительницей. А уж если повезет взять «архангельского демона»… Додумывать начальник патруля не стал, побоялся спугнуть удачу.

Сотня отборных храмовников – молодых и сильных мужчин, тех, что не раз заступали в дозоры, участвовали в стычках с бандитами, а некоторые и в потасовках с морозовцами, – быстро двигались по туннелям к подземельям древнего монастыря. Но был и сто первый боец, идущий чуть сзади, – Венчик. Он хорошо понимал, что своевольничать в таком деле непозволительно и даже преступно, и он бы никуда не пошел, если бы не Игорь. Вот уж кому действительно не стоило идти на эту операцию! Венчик сам видел, как поморщился от боли наставник, сжав рукоять «калаша», – раны от укусов волков-мутантов как на руках, так и на ногах еще толком не зажили. Сначала-то парень надеялся, что Игорь никуда не пойдет, хотя бы уже потому, что автомат у них был только один. Но Святая приказала распределить оружие так, чтобы его и патронов хватило всем бойцам отряда. Еще Венчик думал, что наставника не пустит Семен. Тот и правда стал ворчать, когда Игорь пришел получать оружие. Но – уступил, будучи в курсе, что и туннели дозорный знает превосходно, и стреляет быстро и метко. Откуда Семену знать, что Игорь держится на одном упрямстве! А вот Венчик знал это очень хорошо. И решил отправиться вслед за отрядом. Он оправдывал свое безрассудство тем, что вовсе не собирается вступать в схватку, потому и членом отряда его считать нельзя. Он просто будет издали присматривать за Игорем, и если наставнику станет плохо или его ранят, он, Венчик, уведет или оттащит того из опасного места. Вроде как случайно тут оказался, если что. Гулял по туннелям, услышал шум, вот и… Место для прогулки конечно же странное, ну так у каждого свои причуды. Он ведь никому плохого не делает, у него и оружия-то нет – так, палка с привязанным к ней ножиком. Тоже причуда, всего-навсего.

А вот идти одному было все-таки страшновато, тем более факела, как остальные, он брать не стал. Венчик понимал, что впереди сотня вооруженных карабинами и автоматами бойцов, так что прошмыгнуть между ними ни одной пакости не удастся. И все-таки, когда он повернул в тот самый туннель, где довелось сразиться с волками-мутантами, по хребту пробежал ручеек холодного пота.

Но когда далеко впереди зазвучали выстрелы, страх мгновенно улетучился, и Венчик прибавил ходу.

Игорь шел чуть позади Андрея Кожухова. Андрюха не был дураком и на показное хладнокровие товарища не купился; тем более он своими глазами видел раны Игоря, а потому сразу сказал тоном, не терпящим возражений:

– Вперед не лезь, держись за мной. Станет плохо – отползай назад, чтобы свои не затоптали.

– Почему мне должно стать плохо? – проворчал Игорь.

– Потому что я вижу, как тебя качает. И как от боли шипишь, слышу. На хрена было геройствовать? Без тебя, что ли, не справились бы?

– Не гунди. Я в порядке.

Так уж получилось, что Игорь с Андреем шли в арьергарде отряда, и когда впереди раздались звуки очередей, было неясно, началась уже настоящая схватка или передние бойцы всего лишь отстреливают загородивших проход «демонов» охраны. Друзья прибавили шагу, а потом и побежали.

Любопытно было не им одним. Остальные храмовники, подстегнутые звуками боя, тоже рванули вперед. А там уже были слышны не только выстрелы, но и такие звуки, от которых холодело в животе и поднимались дыбом волосы: злобное рычание и раздирающий душу вой; звуки, которые не смогло бы издать человеческое горло.

Когда Игорь и Андрей добрались к месту схватки, там уже яблоку было негде упасть. Огни множества факелов напоминали пламя большого пожара. Кто-то и впрямь горел – отчетливо пахло паленой шерстью. Люди и звери сплелись в единый клубок. Помимо рычания и воя, слышались отчаянная ругань; вопли – как возбуждения, так и боли; истеричный хохот и протяжные стоны. Стрелять тут, по сути, было почти невозможно – в такой тесноте непременно попадешь в своего. Поэтому дрались больше прикладами, факелами да кулаками, получая в ответ укусы звериных зубов и рваные раны от хищных когтей. Друзья-храмовники, прижавшись друг к другу спинами, тоже принялись молотить зубастую нечисть прикладами и тыкать в оскаленные морды факелами. В запале схватки Игорь даже забыл о старых ранах, тем более – успел получить пару новых укусов. Зато он сумел заметить, что кроме его товарищей и звероподобных монстров в подземелье сражаются и люди-мутанты. Сейчас ему некогда было напрягать память, но в ней всё же мелькнуло, что в свите «архангельского демона» всего несколько человек, зато вполне нормальных. И своих бы они всяко трогать не стали, а эти лупят как раз четвероногую нечисть, храмовников стараются не трогать, разве что защищаются, когда те на них лезут. Откуда же взялись эти мутанты? Для бандитов уж слишком хорошо одеты, да и автоматы в руках, пусть и не у каждого… Морозовцы, что ли? Эти-то что здесь забыли?..

Стоило Игорю обратить внимание на странных участников драки, как один из них, одноглазый, словно циклоп, призывно зарычал:

– Р-р-рребята, отходим! Это приказ!

* * *

Подземный Доктор был у донора, когда услышал звуки стрельбы. Юноша вздрогнул, напряглась и зарычала Тамара.

– Смотри за ним в оба! – сказал Доктор. – Я схожу посмотрю, что там такое.

Он задвинул щеколду клети, в которой остались волчица и донор, но входные двери закрывать на замки не стал – кто знает, возможно, придется спасаться бегством, и потеря лишних секунд на их отпирание может оказаться фатальной. В том, что происходит нечто плохое, Подземный Доктор уже не сомневался – пальба не прекращалась, и стреляли явно не из одного автомата. Он уже хотел вернуться за донором и убегать вместе с ним, но благоразумие взяло верх. Для начала стоило понять, сколь велика проблема и где именно происходит стычка, – лишь тогда можно будет сделать окончательный вывод: действительно ли следует спасаться, и если да, то какой из выходов менее опасен.

К главному залу Доктор подходил, затаив дыхание. Стрельба почти стихла, раздавались лишь отдельные редкие выстрелы, а шум схватки шел со стороны прохода, ведущего к общим с храмовниками туннелям. Ближайший выход на поверхность был тоже там, поэтому отпадал категорически. Бежать следовало разве что к реке, если там не было засады. Но оставалось неясным, стоит ли в принципе куда-то бежать. Кто вообще на них напал? Если Святая, то непонятно, зачем. Неужто Дед Мороз? Вероятно, его охранники всё же проследили, куда относили хозяина, вот старик и решил этим воспользоваться. Хотя тоже не очень понятно, зачем. Впрочем, он мог так испугаться за свое здоровье, что решил взять инициативу в свои руки, сделав из Подземного Доктора домашнего. Что ж, очень похоже на правду. Но если это так, то всё не столь уж и плохо. У морозовцев очень мало огнестрельного оружия, да и сражаться в подземельях они не большие мастера. Четвероногая «свита» вполне может справиться с наглецами. Поэтому нужно все-таки выждать. Хорошо бы кого-то найти и отправить к месту схватки на разведку. Только похоже, что все как раз там и находятся. Разве что отправить Тамару? Но какой с этого толк, если рассказать она всё равно ничего не сможет?

Подземный Доктор почувствовал приступ злости. Что же это такое?! Обстоятельства снова берут над ним верх, действуют им, словно пешкой!.. Сначала нелепый отъезд Глеба, теперь еще это! Если он лишится лаборатории и операционной, где и когда он сможет исполнить задуманное, осуществить мечту?.. А если он не убережет донора… Нет, тогда всё вообще потеряет смысл! Донор – это сейчас главное. Операционную и лабораторию жаль, но их все-таки можно будет на скорую руку оборудовать и в другом месте – всего-то и нужно сделать единственную операцию. Наногель, самое для нее необходимое, всегда с ним… Так что следует хватать донора и бежать! В случае, если победу одержат его четвероногие слуги, они с донором просто вернутся и всё. Зато стоит сейчас протянуть – и лишиться можно всего.

Доктор решительно двинулся к узкому туннелю, по которому только что сюда пришел, как услышал вдруг сзади:

– Ой!..

«Архангельский демон» рывком повернулся. Возле арки ведущего к месту схватки хода стоял, прижавшись к стене, паренек. На вид совсем мальчишка, лет шестнадцати, не больше. Худой, белобрысый, одетый в черную одежду храмовников. Значит, все-таки Святая? Плохо…

Парень смотрел на него так, будто увидел привидение. Вытянутая вперед палка с привязанным на конце ножом заметно тряслась. «Что ж, какой ни есть, а все-таки язык», – подумал Доктор и шагнул к мальчишке.

– Стой! – пискнул тот. – Проткну тебя сейчас!

– Ну, попробуй, проткни, – дернул губами Подземный Доктор. – Мне всё равно ничего не будет. Я ведь не человек, а демон. «Архангельский демон». Слышал?

Палка в руках у юноши отчаянно заплясала. Доктор сделал еще один шаг, протянул руку и выдернул ее из ослабевших ладоней паренька. Затем отбросил в сторону, схватил мальчишку за плечи и склонился над ним, подобно хищнику над жертвой.

– А сейчас я тебя съем. Но сначала ты мне кое-что расскажешь.

Глава 15 Пленение

Глеб был несказанно рад, что Лика не пришлось уговаривать. Рад и удивлен, хотя и пытался ни того, ни другого особо не показывать – все-таки не ребенок. Во всяком случае, внешне он походил на кого угодно, только не на дитя. А вот душа его сейчас именно по-детски и пела. Лик-Пистолетец снова с ними, и теперь уже они ни за что не расстанутся, пусть мать хоть какие каверзы строит!

Конечно, их с Сашкой первоначальные планы были другими: сбежать к Лику, а потом или остаться с ним в Палеме, или втроем двинуться дальше, а куда – там видно будет. Однако и сами они понимали, что так просто сбежать не получится, а если побег всё же удался бы, то их легко найдут в Палеме, понимая, куда они в первую очередь могут направиться. Тогда их всё равно вернут в Устюг, а вот Лику, хотя его вины в том и вовсе не будет, придется расплачиваться. Его или упекут в такую глушь, куда, как говорится, Макар телят не гонял, либо, что всего вероятнее, по-тихому заставят «скрыться» навеки. Убегать же из Палемы втроем казалось и вовсе чем-то утопическим и нереальным. Куда бежать? В бандитскую Лузу? В уничтоженное ядерным взрывом Красавино? Пробираться по радиоактивным пустошам в Котлас, который тоже, вероятнее всего, не существует?.. Вариантов, прямо сказать, – тьма, один другого краше.

Сейчас же всё поворачивалось вроде бы и в другую сторону – они останутся, во всяком случае, на первое время, в Устюге, но зато с ними рядом будет на законных правах находиться Пистолетец, который и сам теперь высказал это желание. А поскольку от добра добра не ищут, ни о чем лучшем пока не приходилось и мечтать.

Когда вернулись в избу и Глеб рассказали новость Сашке, девушка радости скрывать не стала. Только не сразу поверила, что муж не шутит. А когда осознала, что тот сказал правду, завизжала, запрыгала, кинулась обнимать старого друга, потом – мужа, затем опять Пистолетца.

Зато идее немедленного возвращения не обрадовался Тим.

– Сегодня уже поздно, – проворчал мужчина. – Заночуем здесь еще раз, а завтра с рассвета поедем.

– Это завтра может быть поздно, – сказал Денисов. – Сейчас еще только за́ полдень перевалило. Мы и сегодня до темноты должны успеть.

– Кому должны? – хмуро поинтересовался Тим. – Солнце тебя не спросит, когда ему закатываться.

– Если будем пререкаться и спорить, тогда точно до заката не успеем, – вступил в разговор Глеб.

– Не успеем и так, – стоял на своем провожатый.

– Успеем, – прищурясь и что-то прикинув, уверенно произнес Пистолетец. – Мы же пойдем вниз по течению, так что часа за три, ну пусть за четыре, доберемся, не успеет еще солнышко сесть.

– Это если без остановок, – попытался возразить Тим, на что получил решительное заявление от Сашки:

– А мы и не будем останавливаться! Перекусить и на ходу можно. Да за четыре часа и так с голоду не помрем.

– Как хотите, а сегодня я вас не повезу, – мотнул головой мужчина. – Мне Святая… – Тут он вдруг запнулся и растерянно заморгал.

– Что Святая? – заинтересовался Глеб. – Приказала не торопиться? Велела нас подольше здесь помурыжить?

– А не хочет – пусть и не везет, – задорно улыбнулся Лик, став похожим на того самого, из прошлого похода, Пистолетца. – Я тоже с мотором могу управляться. А дядя пусть здесь, на природе, отдохнет. Устал, небось, в патрули-то ходить?

Тим невольно дернулся, но промолчал.

– Видел я тебя среди патрульных, видел, – прищурился Лик. – Как-то ты лихо вдруг: прыг-скок – и в дамки!

– Не смей оскорблять Святую! – взвился провожатый.

– Эх ты, дядя… – вздохнул Пистолетец. – При чем тут Святая? Ты в шашки никогда не играл что ли? Чем вы там в своем патруле занимались?

– Не твое дело. А лодку я тебе не дам. Это собственность храмовников, а ты…

– А я – изгой, предатель и вообще та еще сволочь. Так что мне твоего разрешения не надо. Я и без него лодку возьму. Одним грехом больше, одним меньше…

Тим перебросил из-за спины автомат и направил его на Лика.

– А ну, убрал оружие! – ударил по стволу Глеб. – Говоришь, мамочку мою во всем слушаешься? Вот и беги к ней пешкодралом по берегу, а мы в лодке поедем. Ее не Денисов, ее лично я у тебя забираю. Или ты в меня тоже стрелять будешь? Не надает потом Святая нанашек за сына-то?..

– Глеб, ты только не заводись, – дернула мужа за рукав Сашка. – Мы все-таки в чужой избе, не хватало тут пожар устроить.

– Так что? – уже почти спокойно спросил у Тима мутант. – Пешком пойдешь или с нами поедешь?

– Я сам поведу лодку, – поворачиваясь к двери, буркнул мужчина. – А то вы на мель сядете или винт погнете – будет вам солнышко!..

Спорить никто не собирался, и вскоре уже, попрощавшись с Никифором, Глеб, Сашка и Пистолетец сидели в лодке, управляемой посмурневшим пуще прежнего Тимом, от которого они больше так и не услышали ни словечка.

Говорить из-за шума мотора было трудно, поэтому все трое молча разглядывали берега Лузы. Каждый из них вспоминал недавнее путешествие, полное опасностей и приключений. Но если мутант с супругой испытывали при этом легкую ностальгическую грусть, то Анатолий Денисов лишь досадливо морщился. Роль Пистолетца далась ему тогда нелегко – врать человеку, которого он считал почти сыном, было настолько противно и гадко, что даже сейчас, когда правда стала известна Глебу и тот сумел его понять и простить, мерзкий привкус отъявленной лжи и клоунского притворства так до сих пор из него и не выветрился. Хотелось не мылом даже, а песком и золой вычистить рот, а заодно сердце и душу. Впрочем, с сердцем-то как раз всё было нормально. Оно искренне, по-отцовски любило Глеба, а теперь и его жену Сашу. Анатолий поклялся себе делать всё от него зависящее, чтобы эта славная пара была по-настоящему счастливой. Он был уверен, что кто бы ни встал на пути этого счастья – хоть Святая, хоть Грешная, хоть сам чёрт с рогами или как его там… «архангельский демон», – его рука не дрогнет, даже если придется заплатить своей жизнью. Денисов не любил красивых, громких слов, но эти, хоть именно такими и казались, шли из того самого сердца, а значит, были самыми что ни на есть правильными.

Двигатель лодки сбавил вдруг обороты. Глеб недоуменно посмотрел на Тима:

– Мы же договорились не останавливаться!

– Мне надо, – впервые после Палемы открыл рот провожатый.

– Ясно, – оглянулся мутант на жену. – Тогда и мы заодно. По-быстренькому.

– Мне не за этим.

– А за чем же тогда?..

– Святая просила осмотреть «Москву» и место схватки.

Только теперь Глеб заметил, что они подъезжают к Слободке, где приткнулся к берегу черный, покореженный остов «галеры».

– Ну раз Святая просила, тогда конечно, – не удержался, чтобы не съязвить, мутант. – Только постарайся всё же недолго, сам ведь переживал, что не успеем вернуться до темноты.

Тим на это ничего не ответил. Когда лодка мягко ткнулась в берег, он выпрыгнул на песок и, подтянув, насколько мог, судно, привязал его веревкой к основанию ближайшего куста.

Глеб подмигнул Денисову и Сашке:

– Раз уж мы всё равно причалили, надо бы этим воспользоваться. Мальчики – налево, девочки – направо?..

Сашка кивнула и побежала к росшим возле самой реки кустам. Мутант с удивлением увидел притулившийся возле них плот. Тот самый плот, на котором они сюда когда-то приплыли! Надо же, не тронул никто и течением не унесло, хорошо привязали. Оставив ностальгические воспоминания, он пошел было за отправившимся к тем же кустам, но выше по берегу, Ликом, но его остановил непонятно просительный возглас Тима.

Вопреки ожиданиям мутанта, провожатый не спешил уходить. Он со странным выражением лица, явно ведя внутреннюю борьбу с противоречивыми желаниями и чувствами, бросил взгляд на Глеба и выдавил:

– Прошу тебя пойти со мной.

– Неужто трусишь? – скривил губы мутант.

– Нет. Но у меня приказ Святой не оставлять тебя, особенно в таких… неспокойных местах.

– За ручку, что ли, собрался меня водить? – недобро сощурился Глеб. – А не пошел бы ты…

– Думаешь, мне самому это хочется? – ощерился Тим. – Да на хрен бы ты мне сдался, если бы не Святая. Но я не могу ее ослушаться. А потому… прошу тебя… По-человечески прошу: пойдем со мной. Чего тебе стоит? Просто держись рядом – и всё. Я быстро управлюсь.

Глеб не то чтобы пожалел настырного провожатого, но подумал вдруг: а и впрямь, чего ему стоит дойти до «галеры» – вон она, рядом, и сотни метров не будет. Чего ради выделываться? Он ведь и сам терпеть не мог тех, кто строил из себя не пойми кого, лишь бы показать, что он здесь один крутой, а все остальные – так, вонь сортирная.

– Ладно, идем, – сказал он и крикнул Денисову: – Лик, я тут с Тимом пройдусь! Ждите нас в лодке! И за Сашкой присмотри!

Пистолетец, оглянувшись, кивнул, а из ближайших кустов донесся возмущенный голос жены:

– Ага! Пусть лучше свяжет меня, а то вдруг убегу!

– Только попр-р-рробуй! – «свирепо» зарычал Глеб – Догоню и отшлепаю! – потом глянул на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу Тима: – Пошли, чего топчешься?

Они уже двинулись в сторону «Москвы», когда из кустов снова крикнула Сашка:

– Эй, ребята, тут сарайчик какой-то в кустах!..

– Живо оттуда! – развернулся мутант, чтобы бежать к жене, но та крикнула в ответ:

– Иду-иду! А сарайчик пустой, я заглянула.

– Вот ведь!.. – помотал головой Глеб и махнул рукой Тиму: ладно, идем дальше.

Обгоревшая «Москва» живо напомнила мутанту недавние события. Сразу же встала перед глазами маленькая Нюра, которую он не сумел защитить. На душе стало горько и тошно. Захотелось как можно скорее отсюда убраться. Однако теперь, согласившись побыть рядом с Тимом, идти на попятную было бы совсем некрасиво.

Но тот вдруг сам его выручил.

– Ты вот что, – сказал провожатый, отведя глаза в сторону. – Я быстренько всё осмотрю, а ты постой пока тут. Зачем тебе в саже пачкаться?

– А как же приказ матери не оставлять меня? – усмехнулся Глеб, хотя предложение Тима показалось ему весьма странным – во внезапную заботу этого парня о его чистоте верилось слабо.

– Ну… ты ведь будешь недалеко, в пределах видимости… Ты ведь не уйдешь, дождешься меня?

– Дождусь-дождусь, – буркнул терзаемый нехорошим предчувствием мутант. – Отойду только за «галеру» – мне тоже надо… это самое.

Ему и впрямь захотелось облегчиться, поэтому Глеб повернул за покореженный пламенем остов «Москвы», расстегнул ширинку и обильно полил закопченный борт ненавистного судна. Потом снял сапоги, закатал штанины и зашел по колено в реку. Помыл руки, наклонился, чтобы ополоснуть лицо, и тут из воды к нему взметнулись вдруг тонкие руки, которые маленькими пальчиками вцепились в шерсть под ушами и резко дернули вниз. Нельзя сказать, что рывок был очень сильным, но всё произошло столь неожиданно, что мутант оцепенел от испуга, а потому не устоял на ногах и рухнул в реку. В подобной ситуации даже самый наихрабрейший смельчак наверняка бы невольно вскрикнул, а поскольку Глеб обладал вовсе не стальными, а самыми обычными нервами, то крикнул и он. Однако сделал это уже под водой, а потому захлебнулся и начал кашлять, чем только усугубил положение. Мутант судорожно забарахтался, пытаясь поднять из воды голову, но в глазах стало темнеть, и он перестал ориентироваться в происходящем. Последней мыслью в угасающем сознании было: «Какой позор – утонуть на глубине по колено…»

Сознание вернулось к Глебу со звуками автоматной стрельбы. Сам он лежал животом на чьем-то колене, и его рвало водой. Мутант судорожно закашлялся и, превозмогая слабость, повернул голову. Неподалеку с автоматом в руках стоял бородатый мужчина с багровой – в коростах и язвах – лысиной. Он был одет в грубую, похожую на холщовый мешок, рубаху и серые домотканые штаны. Глебу показалось, что одна рука мужчины крупнее другой, но в глазах двоилось и расплывалось, поэтому зрению он доверять не спешил. Зато отчетливо услышал голос жены:

– Глеб! Глебушка! Ты жив!..

– А ну стоять! – выкрикнул бородач с автоматом, и воздух снова пронзила короткая автоматная очередь.

Глеб рванулся и скатился-таки с чужого колена. Попытался вскочить на ноги, но те его не держали. С трудом приподнявшись на руках, он завопил… нет, хотел завопить, но всего лишь прокашлял:

– Кхе… смей кхе… лять!..

Его толкнули в спину и прижали – судя по всему, ногой – к мокрому песку. Глеб сумел вывернуть голову и, хотя зрение так еще полностью и не восстановилось, увидел стоявших шагах в сорока – пятидесяти Сашку и Лика. Денисов с трудом удерживал пытающуюся вырваться девушку.

– Пусти! Пусти! – кричала она. – Там же Глеб! Как ты можешь?!.

Глеб снова закашлялся, но потом у него всё же получилось крикнуть:

– Саша! Слушайся Лика! Не надо ко мне!.. Лик, увози ее в город!

– Эй! – развернулся к мутанту бородач. – А ну замолкни!

– Ладно тебе, Мирон, – услышал Глеб раздавшийся над собой низкий, хриплый голос. – Пущай уезжают. Куды они нам? Нам тока этот нужон. – При этих словах на спину Глеба надавили сильнее.

– Дык они ж всё Святой скажут! И сюды налетят энти ироды!..

– Ничо. Так и так хватятся. Тока всех нам не сдержать.

– Пошто их держать? Шлепнем, да и концы в воду…

– Ты, што ль, станешь шлепать? Безоружных-то? И девку тож? Рука-то подымется грех на душу брать?

– Дык… а как?..

– Пущай плывут, сказано же. Тока не в лодке, та нам ишшо самим сгодится. Тамока, вон, плот есть, пущай на ём шкандыбают. Пока туды доберутся, да пока Святая карателей направит, што-то да придумаем.

– Я никуда не поеду без мужа! – завопила Сашка. – Отпустите его! Зачем он вам?!

Глеб понимал, что, если Лик сейчас же не увезет Сашку, нервы его похитителей, особенно того, с автоматом, могут не выдержать, и дело кончится бедой. Поэтому он, превозмогая новый приступ кашля, заорал:

– Лик! Хватай ее – и на плот! Живо! Обо мне не думайте – это же мутанты, а я тоже мутант. Мы договоримся, всё будет хорошо! И скажи Святой, чтобы никаких карателей, я сам вернусь!

Последние фразы он сказал скорее для похитителей, желая их немного успокоить, чтобы они не передумали и дали уехать Сашке с Ликом.

Денисов не подвел. Не обращая внимания на истошные крики и ругань девушки, он подхватил ее и перебросил, словно мешок картошки, за спину. Глеб даже удивился, как ловко это получилось у весьма тщедушного Лика. А тот уже быстро нес молотящую его кулаками по спине Сашку к плоту.

Только тогда мутант вспомнил о Тиме. Где же он? Почему не стреляет, не спасает их? Ладно, пусть до всех ему нет дела, но его-то, Глеба, он просто обязан хотя бы попытаться спасти – ведь он так напирал на приказ Святой!.. Или же это было притворством?.. Постой-ка!.. А не для того ли он и сделал эту остановку, чтобы передать его «диким» мутантам? Зачем – уже другой вопрос, но в остальном всё сходилось. Наверняка и увел его в сторону неспроста, и одного потому оставил – недаром предчувствие-то скреблось…

Дождавшись, пока плот с женой и другом скрылся за излучиной реки, Глеб спросил:

– А где этот урод?..

– Урод здесь один – ты! – услышал он вдруг полный ненависти и презрения тонкий девичий голосок.

Давление на спину прекратилось, и мутант сумел сесть. Он посмотрел перед собой – и обмер… Там стояла Нюра. Та самая мутанточка с хвостиком, которую зарезали на его глазах.

Глава 16 Побег и случайная встреча

Венчик зажмурился. Ему было очень страшно. Что удивительно, несмотря на разъедающий душу страх, парень чувствовал, что его организм на сей раз ведет себя стойко и не собирается позорить его, снова пачкая штаны. Если и придется сейчас умереть, пусть это будет достойно, чтобы о нем вспоминали как о геройски павшем, а не в штаны наклавшем. Неожиданная рифма так удивила чуждого поэзии Венчика, что он на какое-то время даже перестал бояться. И лишь знакомый голос, прозвучавший совсем рядом, вернул его к действительности. Кричал Игорь:

– Отпусти парня, гад!

«Демон» и впрямь отпустил его. А потом медленно, словно нехотя, повернулся к державшему его на прицеле храмовнику и произнес таким тоном, что у Венчика нехорошо заныло в груди:

– Брось автомат.

Это казалось нелепым сном, но Игорь, и впрямь будто сонный, разжал пальцы, и «калаш» закачался на переброшенном через шею ремне.

– Сними и брось на землю, – тем же вызывающим мурашки голосом приказал Подземный Доктор.

Забинтованные руки храмовника медленно, будто сами по себе, потянулись к ремню.

Вот теперь Венчик испугался по-настоящему. Теперь он поверил, что истории об «архангельском демоне» вовсе не были детскими байками, что тот действительно явился из преисподней и может делать с людьми, что ему вздумается.

Позже он со стыдом вспоминал, как бросил в беде наставника, но в тот момент парень ничего не соображал – ноги сами понесли его прочь от потустороннего ужаса. Он бросился в ближайший туннель, не имея понятия, куда тот ведет, – лишь бы отсюда, лишь бы подальше!

Далеко убежать не получилось – туннель два раза круто вильнул, и Венчик уперся в обитую железными полосами дверь. На ее засове висел большой замок, но дужка была незащелкнутой, поэтому юноша снял и отбросил его, открыл дверь и юркнул за нее, совершенно не думая о том, что его может подстерегать по ту сторону. Не думал он и когда, увидев впереди тусклый электрический свет за решеткой из металлических прутьев, дернул щеколду и распахнул эту решетку, оказавшуюся калиткой, ведущей в крохотную, подобную келье комнатку. Рассуждая здраво, Венчик наверняка бы трижды подумал, чем лезть в это сомнительное, весьма похожее на мышеловку место. Но в том-то и дело, что сейчас он не рассуждал вообще. Им руководили только инстинкты, а точнее – всего один: скрыться от жуткого «демона». Неважно куда: хоть в мышеловку, хоть в саму преисподнюю. Не слишком логично, но логика и Венчик находились сейчас по разные стороны разума.

Даже увидев перед собой оскаленные зубы на уродливой морде и устремленные на него желтые глаза волка-мутанта, парень не стал бояться сильнее. Наоборот, страх уменьшился, поскольку то, что его вызывало, из мистического превратилось в обыденное. Казалось бы, какая разница, кто его растерзает, – и боль, и смерть будут одними и теми же. Но остаткам рассудка, а скорее, подсознанию, почему-то казалось милее принять их от реального, а не потустороннего существа.

Венчик хотел зажмуриться, чтобы не видеть уродливую морду глухо зарычавшего хищника, но веки почему-то отказались ему подчиняться. Тогда он перевел взгляд в сторону и вскрикнул бы, но отказало и горло. От новой волны ужаса тело юноши застыло, превратившись в глыбу льда, – на него черными, глубоко посаженными глазами смотрел… «архангельский демон»!.. Узкое бледное лицо, черные, до плеч, прямые волосы… Да, это был он – тот, кто совсем недавно собирался его съесть, а потом превратил в послушную куклу Игоря. Но как он успел обогнать его, Венчика?.. Хотя, разве может быть что-либо невозможное для потусторонних сил!.. Но… что же тогда стало с Игорем? Неужто «демон» так быстро успел разделаться с ним?..

Вспомнив о наставнике, Венчик очнулся. Он бросил друга в беде! Сбежал, как последний трус, не попытавшись если не остановить, то хотя бы отвлечь «демона» на себя!.. Да, он бы наверняка погиб, но умирать сейчас так и так придется, только теперь с позором, бесславно, пусть и с чистыми штанами (дались же они ему!), а так бы он принял смерть действительно геройски… Но сожалеть о содеянном было поздно, и паренек решил хотя бы сейчас показать «архангельскому демону», что он не трус.

– Эй, ты!.. – просипел он – на крик не хватило по крупицам собранных сил. – Я тебя не боюсь… За меня всё равно отомстят. Нас много… Твое логово уже громят и скоро завалят его землей и камнями вместе с тобой и твоей уродской свитой!..

Волк, продолжавший всё это время рычать, внезапно умолк. А потом прыгнул вдруг к сжавшемуся на заваленной тряпьем узкой лежанке «демону» и вцепился зубами в край его похожей на мешок рубахи.

У Венчика словно открылись глаза. Какой еще «архангельский демон»?! Это же просто ребенок! Худышка-сопляк, младше его самого! И правда, вон, сопли да слезы ручьями льются. И трясется весь, будто тоже гостя из преисподней увидел… Или он волка испугался? Тот что, съесть мальчишку собрался – вцепился ему в рубаху-то?.. Нет, он же тянет сопляка к двери! Почему? Зачем? Неужто облезлый зубастый мутант испугался того, что он, Венчик, сказал? Или это тот самый волк, который сумел тогда удрать от них с Игорем, – узнал его и решил, что с ним сейчас разделаются, как в тот раз с его сородичами?..

Мысли метались и бились друг о дружку в голове у Венчика, словно пойманные в клетку воробышки. Вот только в клетке-то оказался сам Венчик: волк, вытащив похожего на «архангельского демона» паренька из кельи, встал вдруг на задние лапы и похожими на человеческие руки передними захлопнул за собой калитку из прутьев и задвинул щеколду.

* * *

Теперь Подземный Доктор окончательно убедился, что его догадки оказались верны: мутацией, которую он приобрел в результате радиоактивного облучения, оказалась сила убеждения, действующая на людей, подобно гипнозу. На всех или нет – неизвестно, но этим вопросом можно заняться позже, сейчас было важно, что этой силе поддался храмовник. Но, судя по доносившимся крикам и звукам стрельбы, он был не единственным, а всего лишь первым, кто добрался сюда. Скоро прибудут и остальные – вряд ли их надолго задержат его «слуги». Зубы против пуль – слишком слабый аргумент.

Ждать незваных гостей Доктор не собирался. Следовало хватать в охапку донора и мчаться к выходу у реки, а там уже действовать по обстоятельствам. Но для начала стоило вооружиться, тем более что автомат лежал всего в десятке метров от него, возле ног «загипнотизированного» храмовника.

До заветного «калаша» оставалась пара-тройка шагов, когда храмовник, весьма молодой еще парень с болезненно-бледным лицом и перебинтованными руками, вдруг застонал, закатил глаза и рухнул наземь, накрыв собой автомат.

Подскочивший к нему Подземный Доктор выругался, нагнулся и принялся переворачивать обмякшее тело. И тут же услышал звук быстро приближающихся шагов, а затем и звук выстрела. Пуля, с противным визгом чиркнув по каменному потолку, высекла пучок искр. Доктор, пригнувшись сильнее, стал пятиться вдоль стены. Достать автомат он так и не успел. Теперь было важно понять, сколько сюда бежит человек. Судя по звукам шагов – пока один, а значит, с ним можно справиться, как с тем, первым, и забрать оружие у него.

Да, выскочивший на свет храмовник был один. И в первую очередь он бросился не к Подземному Доктору, а к лежащему на полу туннеля товарищу.

– Игорь! Игорёха! Ты живой?

Мужчина склонился над бесчувственным храмовником, пытаясь нащупать у того пульс.

Доктор чуть выпрямился и осторожно стал приближаться к нему. Но тут его внимание отвлекли донесшиеся со стороны общего зала звуки – непонятное глухое мычание, а еще будто по полу, сопя, волокли что-то тяжелое. «Архангельский демон» оглянулся и обмер: Тамара, забросив за спину донора и удерживая зубами за ворот рубахи, тащила того к ведущему в сторону реки туннелю. Донор испуганно мычал. Его ноги, которыми он вяло пытался перебирать, волоклись по земляному полу.

– Тамара! – забыв об опасности, рванулся к волчице Подземный Доктор.

И тут сзади прогремела короткая очередь. Вокруг засвистели рикошетящие о потолок и стены пули. «Он же убьет донора!» – едва не завопил в отчаянье Доктор. А потом, выпрямившись и подняв руки, крикнул и вслух:

– Не стреляй! Я сдаюсь!

– Ах, ты сдаешься, скотина?! – направил на него ствол автомата храмовник. – Да я тебя за Игоря!..

– Он живой! – поспешно выкрикнул «архангельский демон». – Он потерял сознание, я его не трогал!

– Да мне похрен, трогал ты его или нет! Всех прихвостней собачьего Доктора – к ё…

– Я и есть Доктор! Подземный Доктор! Вряд ли Святая похвалит тебя, если ты меня убьешь.

– Святая сказала, ей всё равно, живым мы тебя к ней притащим или мертвым! – злобно расхохотался в ответ мужчина. – Главное, чтобы рожа твоя осталась целой. А я выстрелю ниже – в твое поганое сердце.

– Дай сюда автомат, – посмотрев прямо в глаза храмовнику и вытянув руку, твердо и сухо произнес «архангельский демон».

Мужчина вмиг перестал скалиться. Медленно, словно в толще воды, он зашагал к Подземному Доктору, снимая с шеи ремень «калаша».

Когда Доктор забрал у храмовника автомат, он с трудом удержался, чтобы не изрешетить его грудь пулями. Но благоразумие взяло верх – неясно было, сколько в магазине оставалось патронов. Поэтому он лишь процедил сквозь зубы:

– Отправляйся к Святой! Передай, что я ее тоже люблю.

* * *

Тамара из последних сил двигалась по туннелю. Ноша была для нее слишком тяжелой – сын вырос, а она постарела. Сколько живут волки? Кто-то говорил, что лет пятнадцать, не больше. А ее мозг Доктор пересадил в волчье тело как раз пятнадцать лет назад. И ведь та волчица к тому времени тоже уже сколько-то прожила. То, что она до сих пор не подохла, – заслуга лишь ее любимой кровинушки; только ради сына она еще существует на свете, снося издевательства и унижения, видя, как страдает в устроенной родным отцом непонятной тюрьме сын. Проклятый Доктор! Надо было давно перегрызть ему глотку, тогда бы она могла хоть сколько-то лет прожить с сыночком на свободе. Но почему-то рядом с этим бессердечным чудовищем напрочь исчезала воля, оставляя лишь страх. Не только по-настоящему животный ужас перед ним самим, но, самое главное, всепоглощающий страх оказаться отреченной от сына. Не видеть его, не касаться, не вдыхать его запах – этого она не смогла бы пережить. А потому терпела, терпела, терпела… но теперь – всё! Теперь назад пути нет. Даже если этот изверг догонит их, она ему больше не подчинится. Она исполнит наконец-то мечту – вцепится зубами в его поганую глотку, почувствует вкус ядовитой крови, выпустит ее из вонючего костлявого мешка. И пусть сама она после этого сдохнет, но в последний миг жизни она все-таки будет счастливой и свободной. Правда, что после этого будет с сыночком?.. Вряд ли сына Подземного Доктора оставят в живых эти… как их там?.. храмовники. Про их хозяйку, Святую, тоже рассказывают всякие ужасы. Вот бы, наверное, славная получилась парочка: Святая и Доктор! Два изверга, две гадюки вместе. Чей яд оказался бы крепче?.. Нет, умирать пока нельзя. Нужно сначала спасти сына, пристроить его в безопасное место. Только где оно – безопасное?.. Сколько ни думай, на ум приходит одно: «дикие» мутанты. Про них тоже говорят всякое, но их ненавидит как Святая, так и морозовцы. Поэтому «дикие» всяко уж лучше и тех, и других. И живут они под открытым небом, в лесах. Такие люди не могут быть злыми. Правда, они мутанты, а ее сыночек нет. Примут ли они такого у себя? Однако Тамара и тут придумала, как она поступит. Принесет сына к селению «диких», воем привлечет их внимание, а потом сделает вид, что хочет загрызть мальчика. Мутанты не разберутся сразу, кто он такой, и наверняка спасут его от смерти, убив ее. А того, кого спас, вряд ли сможешь прогнать. Особенно когда он такой красивый, славный и беззащитный.

Единственное, что упускала из внимания Тамара, была радиация. Правда, она, не будучи сильно образованной, не особо и понимала, что это такое. Знала, что некоторые люди из их подземелья когда-то умерли от нее. Но ведь умерли не все, были и такие, на которых радиация не подействовала. Таким был и Подземный Доктор – отец ее милой кровинушки. Значит, и его сына не тронет эта гадкая на́пасть. Не должна тронуть! Пусть только попробует!..

С такими мыслями Тамара добралась наконец к выходящей на реку пещере. Она выпустила из зубов рубашку сына, и тот соскользнул с ее спины на землю. Сел, подобрав под себя ноги, закрыл руками голову и захныкал. Из глаз Тамары покатились слезы: ее мальчик впервые оказался не там, где провел все пятнадцать лет своей жизни! Для него должно показаться кошмаром, что мир на самом деле такой большой, что в нем есть что-то еще, кроме его тесной кельи. Ах, как часто она горевала, что не может рассказать сыночку об этом мире, о своих чувствах, о чем-то вообще. Но сейчас… Сейчас бы особенно пригодились ему хоть какие-то слова!..

– До-о-оо-кта!.. – заскулил ее сыночек, пытаясь позвать единственного человека, которого он видел. – Докта, ты де? Иди!

Волчица прижалась к сыну, лизнула его в щеку, в губы. Юноша обхватил ее за шею, ткнулся лицом в сморщенную, покрытую редкими клочьями шерсти кожу. Он еще не совсем успокоился, но Тамара не могла долго ждать, зная, что Подземный Доктор вот-вот будет здесь.

Однако сперва следовало узнать, что делается снаружи. Выбраться из пещеры, чтобы попасть в руки храмовников, было бы непростительной ошибкой.

Волчица издала звук, который можно было с натяжкой принять за ласковое ворчание. Только так она могла сейчас приободрить сына, намереваясь ненадолго оставить его одного. Не оглядываясь, чтобы жалость к испуганному мальчику не заставила ее задержаться, Тамара в три прыжка достигла выхода из пещеры и осторожно выглянула наружу.

Одного храмовника, метрах в пяти-шести слева, она увидела сразу же. Второго учуяла справа, подальше, – того скрывала тень от склона. Не раздумывая, волчица метнулась налево и, прыгнув, еще в полете сомкнула челюсти на потной, щетинистой шее. Вкус крови опьянил ее и придал смелости. Дождавшись, пока привлеченный шумом упавшего тела второй храмовник, испуганно окликая замолчавшего товарища, приблизится на доступное для прыжка расстояние, она взмыла в воздух снова и, повалив взвизгнувшего человека, быстрым рывком вырвала ему кадык. Подождав с полминуты и не услышав ничего, кроме стрекота цикад и шепота текущей воды, она вернулась в пещеру, закинула за спину сына и отправилась к долгожданной свободе.

Но Тамара понимала, что если она не использует предоставленную возможность, то никакой свободы не будет. Ее поймают и убьют, а что будет с сыночком, не хотелось и думать. Самое лучшее – та же тюрьма, только уже без материнской любви и ласки рядом. Так что пока не закончилась ночь, волчица решила убежать как можно дальше. Она слышала, что много «диких» мутантов живет по берегам Юга и Лузы. Значит, нужно пробираться к ним. Препятствием к этому оставалась Сухона, но Тамара не останавливалась, понадеявшись на удачу. И ее надеждам суждено было сбыться. Напротив Кузина, большого поселка на той стороне реки, куда она так стремилась, волчица заметила привязанную к кустам рыбацкую лодку. Тамара видела ночью лишь немногим хуже, чем днем, иначе этот наверняка посланный кем-то свыше шанс был бы упущен. Но теперь она должна была воспользоваться им, чего бы ей это ни стоило.

Волчица отпустила рубаху сына и стала лбом и передними лапами подталкивать его к лодке. Сонный юноша не хотел никуда идти, садился на песок и начинал жалобно канючить, однако Тамара была как никогда настойчивой и в конце концов добилась своего. Потом она быстро перегрызла веревку и, держа в зубах ее конец, зашла в воду, после чего, упираясь всеми четырьмя лапами, стащила хлипкое суденышко с отмели. А затем поплыла, молясь всем людским и звериным богам, лишь бы только ненароком не разжать челюсти.

* * *

– Р-р-рребята, отходим! Это приказ! – прорычал одноглазый Архип, видя, что храмовников куда больше, чем их, и что они повсюду.

Указание Деда Мороза – ни в коем случае не вступать с людьми Святой в бой – было предельно ясным. Правда, совсем не вступать в бой не получилось. Судя по всему, храмовники получили похожий приказ – не воевать с морозовцами, – но в полутьме, в сутолоке, в азарте схватки и своих-то порой не всегда сразу опознаешь. Так что приклады и кулаки несколько раз пустили в ход и те, и другие. Но стрелять по «святошникам» Архип своим бойцам строго-настрого запретил, поэтому летальных потерь с обеих сторон удалось избежать.

Однако и отступить совсем уж без стычек не вышло. Двоих морозовцев довольно сильно покусали волки-мутанты, благо в них можно было стрелять без ограничений, что бойцы Архипа и делали. Причем весьма активно и с откровенным удовольствием – сказывались злость и обида по поводу неудачной операции.

А когда наконец выбрались наружу, оказалось, что выход окружен храмовниками.

– Назад! – завопил один из них. – Стреляю на поражение!

– Мы не из свиты «демона»! – крикнул в ответ Архип. – Мы – люди Деда Мороза и уходим отсюда. Пропустите!

– Назад, я сказал! – истерично взвизгнул патрульный, и пули короткой очереди просвистели над головами морозовцев.

– Без команды не стрелять! – шикнул Архип, видя, что его бойцы тоже изготовились к стрельбе.

Одноглазый мутант стал вертеть головой, пытаясь понять, где цепь храмовников была наиболее редкой. Как назло, луну то и дело закрывали плотные облака. Оставалось положиться на удачу. Посчитав, что направление к центру города перекрыто в первую очередь, он негромко скомандовал:

– По одному, пригнувшись, к реке! Не шуметь, не стрелять, я вас прикрою. Нарветесь на патрульного – бейте, но не насмерть. Всё, помчались! Встречаемся у реки.

Морозовцы один за другим стали исчезать за его спиной. Сам же Архип, как можно более громко, чтобы заглушить звуки их шагов, крикнул:

– Ну так что, мужики, пропу́стите нас? Мы же вроде как не воюем, зачем стрелять-то? Святая точно не похвалит, если вы кого из нас положите. Да и патроны, опять же…

В ответ снова грохнула очередь. Стреляли опять над головой, но, как показалось Архипу, пониже, чем в прошлый раз.

– Ну, коли вы слов не понимаете, ладно, – сказал он и тоже выпустил короткую очередь. Оглянулся, увидел, как уходит последний боец, перебежал чуть в сторону и снова выстрелил, на сей раз одиночным. Теперь храмовники стали бить прицельно, но Архип уже успел отступить на прежнее место. Пригнулся, нашарил на земле обломок кирпича и запустил далеко в сторону. Получилось очень даже удачно: затрещали кусты, покатились сбитые камни. Создалось полное впечатление, что там пробежало по меньшей мере трое человек. Как и следовало ожидать, то место и стали, уже не сдерживаясь, поливать очередями храмовники. Архип же, согнувшись так, что почти касался руками земли, помчался следом за своими товарищами.

Что и говорить, им чертовски повезло – до реки удалось пройти, так и не встретив больше ни одного патрульного. А у реки повезло еще больше: прямо на них из темноты выскочил сам… Подземный Доктор!.. Луна как раз ненадолго выглянула в разрыв облаков, и Архип сразу узнал этого высокого худого мужчину. Вот только в руках тот держал автомат.

– Не стрелять! – опасаясь, что у кого-нибудь не выдержат нервы, крикнул одноглазый мутант, усиленно соображая, как бы обезоружить добычу.

И тут он вдруг с ужасом увидел, как один из бойцов, здоровенный, как шкаф, за спиной «архангельского демона» поднял большой камень и занес его над головой Доктора. Каким образом у того сработало чутье, непонятно, но Подземный Доктор мгновенно развернулся и, забыв, видимо, о «калаше», проговорил странно безжизненным голосом:

– Опусти камень.

Боец послушался. Булыжник лег точно на темечко «демона».

Глава 17 Старые знакомые

Сашка не могла успокоиться.

– Мы оставили его! – яростно кричала она в лицо Анатолию Денисову. – Мы просто бросили Глеба! Как ты мог?! Почему ты ничего не делал? Почему?! Я считала тебя нашим другом, а ты… ты и в самом деле предатель! Ты всех предаешь, всех! Почему не предал меня? Давай, пристань к берегу, отведи меня к этим мутантам! Или просто вышвырни в реку!.. Чего ты молчишь? Не хочешь пачкать ручки? Тогда я сама выпрыгну!

Девушка и впрямь подобралась к краю плота, явно собираясь прыгать, но Денисов обхватил ее за талию и силой оттащил к центру.

– Угомонись, дура! – рявкнул он. – Мне плотом управлять нужно, а не истеричек ловить!

Такого обращения от Пистолетца, да еще по отношению к себе, Сашка никогда не слышала и, говоря откровенно, услышать не рассчитывала. Это подействовало на нее не хуже пощечины.

– Извини, – буркнул Пистолетец. – Посиди минут десять спокойно.

– А что потом? – спросила Сашка, чувствуя, как злость на Пистолетца уступает место любопытству.

– А потом – суп с котом.

– Я не голодная, – обиженно отвернулась девушка. Но продолжать дуться уже не могла, чувствовала: Пистолетец что-то задумал. И притворно-жалобно заканючила: – Что ты хочешь сделать через десять минут? Ну скажи, Пистолетец, а?.. Ну прости меня, пожалуйста… Я и правда дура, но ведь я Глеба так люблю, ты бы только знал… Ты ведь его спасти собрался, правда? Мы вернемся к нему берегом и втихаря нападем на «диких»?

– С чем мы нападем? С камнями да палками?

– А что тогда?

– Вот через десять минут и узнаешь.

– Ты очень вредный, Пистолетец! – надулась Сашка. – Очень. Чрезвычайно! И ты злопамятен. А это мелко – мстить женщине за ее невинный каприз.

– Невинный каприз?! – поперхнулся и закашлялся от возмущения Денисов. – Чуть не угробила нас, обвинила меня во всех грехах, потом едва не сыграла в Му-му – и это всего лишь невинный каприз?.. Каким же тогда, по-твоему, должен быть проступок средней пакости? Я уж не спрашиваю насчет серьезного прегрешения.

– Серьезное – это когда я тебе глаза выцарапаю и уши оторву, – продолжала дуться девушка. – А среднего у меня не бывает. Как раньше говорили: «Или грудь в крестах, или голова в кустах».

– Есть еще вариант, когда по кустам и всё остальное развешено, по отдельности. Включая груди, хоть с крестами, хоть без. Вот его-то я и хочу избежать.

Пробурчав это, Денисов стал направлять плот к берегу.

– Значит, не скажешь? – вновь готова была наброситься на друга Сашка.

– Скажу. Но ты же умная. Попробуй сначала сама догадаться. Или слабо?

Денисов попал в точку. На «слабо» девушка ловилась запросто, как пескарь на хлебушек.

– А вот и догадаюсь! – выпалила она. – И давай, если угадаю, бью тебе три щелбана.

– Почему именно три?

– Первый за твою вредность, второй за грубость, третий за выпендреж.

– Ладно, – кивнул Пистолетец. – А если не догадаешься – тогда я тебе шесть.

– Это еще почему? – возмутилась Сашка.

– Потому что у меня шесть пальцев. Надо хоть разочек воспользоваться таким преимуществом.

Девушка задумалась, шевеля при этом пальцами. Наконец выдавила из себя кривую улыбку:

– Шесть не получится. Щелбаны с большого пальца бьют, сам-то он со лбом не контактирует. И еще – чур, бьем с правой руки.

– Не жульничай. Ты же знаешь, что на правой у меня пальцев нет.

– Ну и ладно. Я всё равно догадаюсь, что ты придумал. Готовь лоб.

– Ты только быстрее догадывайся, – усмехнулся Денисов, сходя с приткнувшегося к берегу плота. – А то скоро ответ станет очевидным.

Сашка тоже выбралась на берег и огляделась. Затем, прищурив один глаз, стала рассуждать вслух:

– Вряд ли у тебя здесь схрон с оружием… Так ведь?

– Без подсказок. Так нечестно.

– Не, давай знаешь как? Я тебя спрашиваю, а ты отвечаешь, но только «да» или «нет». Иначе мы много времени потеряем, а Глебушка там мучается.

– Хорошо, уболтала. Но тогда если угадаешь – никаких щелбанов. И давай почапали, а то время и правда идет.

Анатолий Денисов направился к раскинувшемуся неподалеку лесу. Сашка поспешила за ним и выкрикнула первый вопрос:

– Мы выломаем в лесу дубины и нападем на «диких»?

– Нет.

– Мы подожжем лес, они кинутся его тушить, а мы освободим Глеба?

– Нет.

– Мы залезем на самое высокое дерево и будем оттуда… – начала девушка, но сама же помотала головой: – Нет, это глупо.

– Умнее всего было бы, если бы ты просто помолчала, – сказал Пистолетец. – Когда ты была парнем, ты трещала куда меньше.

– Не дерзи! И отвечай только «да» и «нет».

– Так ты же ничего не спросила!

– Вот и молчи. Жди, когда спрошу. Ага, вот!.. Мы идем за помощью?

– Да.

– К кому?!. – опешила Сашка.

– Нет.

– Что «нет»?

– Да.

– Пистолетец, ты что, специально издеваешься?

– Нет.

– Тьфу на тебя!.. Ладно. Мы идем за помощью к людям?

Денисов на какое-то время замялся, но всё же ответил:

– Да.

– Где же мы в лесу найдем людей?..

Пистолетец промолчал.

– А-а-аа! – дошло наконец до Сашки. – Мы ищем «диких» мутантов! Других, не тех, что схватили Глеба.

– Да.

– Но с чего они вдруг станут нам помогать?.. Ах да… Ты уверен, что они станут нам помогать?

– Да, – как раз без особой уверенности произнес Пистолетец.

– С какой это радости? Мы им что, братья́-сватья́?

– Нет.

– И чего ж тогда?.. Ну ладно, колись, хватит уже дурью маяться, – сказала девушка таким тоном, будто играть в вопросы-ответы ее заставил сам Пистолетец.

– Нет! – ехидно выдал тот.

– Ах так? Ну хорошо… Тебя эти «дикие» знают?

– Да.

– Откуда?!. – едва не запнулась о корень Сашка. – Что-то ты заврался, похоже, дружище. Скажи еще, что они и меня знают!

– Да, – не смог сдержать улыбки Денисов.

– Не могут меня знать никакие «дикие» мутанты! Кроме Матрены Ивановны… А-а-ааа!!! – радостно завопила девушка. – Мы к Матрене Ивановне идем! Подставляй лоб! Я угадала!

– Во-первых, мы договорились, что щелбанов бить не будем, – перешел с двоичного кода на обычную речь Пистолетец. – А во-вторых, я о Матрене Ивановне думал, но она – запасной вариант.

– А больше меня никто из «диких» не знает. Разве что в Деревеньке издали видели, так она всё равно отсюда далеко.

– Эх ты, – покачал головой Денисов. – Память у тебя девичья. А «мутро-нутро»?..

– Какое еще «му…» – начала было Сашка, но так вдруг треснула себя ладонью по лбу, что даже эхо из лесной чащи отозвалось. – Какая же я балда!.. Борис с Лёхой! Они же тут, рядом где-то живут. Усов Починок, да?

– Да, – улыбнулся Пистолетец. – Молодец.

– Да какая там молодец, – отмахнулась девушка. – После того, как ты разжевал да в рот положил… По-моему, у меня после замужества и впрямь что-то с мозгами сделалось. Может, я беременная?..

– Вот уж чего не знаю… – развел руками смутившийся Денисов. – Но ведь прошло-то всего несколько дней…

– Думаешь, так быстро не поглупела бы?.. – задумалась Сашка. – Слушай, а вот эта тема, кстати, так и осталась для меня белым пятном. Никогда раньше не интересовалась. Надо бы срочно наверстать упущенное. Тем более, там ведь и питаться надо как-то по-особенному, и гулять больше, и нервы беречь…

– Ну, уж что-что, а нагуляешься ты вволю, – усмехнулся Пистолетец.

– Допустим. Зато насчет нервов – это непосредственно к тебе.

– Почему это? – удивленно заморгал Денисов.

– Потому что не зли меня, понял?

Дальше какое-то время шли молча. Потом Сашка сказала:

– Пистолетец, ты прости меня, ладно? После того, что с Глебом случилось, у меня и впрямь будто крыша поехала. Еще беременность эта… Ты знаешь, я сына Славиком назову.

– Почему? – с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросил Денисов. – В честь Деда Мороза?

– При чем тут Дед Мороз?

– При том, что на самом деле его зовут Вячеслав Михайлович.

– Жаль… Но нет, не в честь его. В честь папы, – с тоской в голосе ответила девушка. – Чернов Вячеслав Александрович – так звали моего папу. Запомни, пожалуйста.

– Я запомню. Но, прости меня, конечно… зачем?

– Вдруг меня не станет. Надо, чтобы хоть кто-то помнил о нем.

– Сань, ты и правда дурочка. Чего вдруг тебя не станет-то?

– А что, если я во время родов умру? Глеб-то вон какой здоровенный…

– Ты только сейчас не роди, – все-таки засмеялся Денисов.

– Сейчас не рожу, – серьезно ответила Сашка. – Срок еще слишком маленький.

– А вот срок нашей встречи с друзьями вот-вот настанет, – завертел головой Пистолетец. – Давай-ка ты вон под ту елку спрячешься – видишь, лапник до самой земли, – а я дальше один пойду.

– Ну вот еще!

– А вот и не «ну», – посуровел Пистолетец. – Ты одета как храмовник, и ты девчонка. Не стоит в открытую лезть на рожон.

– Но они же меня знают!

– Они знают одетого в дурацкий балахон и покрытого коростами мальчишку, а не тебя. Лезь под елку, тебе говорят, а то не успеешь родить своего Славика.

– Только ради него, – направившись к ели, пробурчала Сашка. Затем повернулась: – Ты и сам-то не очень на мутанта похож. И выглядишь совсем не так, как тот Пистолетец.

– А это? – покрутил Денисов ладонями – беспалой и с шестью пальцами. – И потом, я почаналу могу роговить как рашьне.

– Кстати, – нахмурилась девушка, – всё собираюсь тебя спросить… Почему ты родился с шестью пальцами на руках? Ведь ты гораздо старше Катастрофы. Я, может, и дурочка, но не дура, чтобы не знать, что от радиации у тех, кто уже родился, лишние пальцы не вырастают. Кожа и внутренние органы портятся, кровь тоже, всё такое… Отвалиться, наверное, что-то может, но чтобы вырасти…

– А я никогда и не говорил, что у меня из-за этой радиации лишние пальцы… Ну, теперь уже палец.

– А из-за какой же тогда?

– Ты же сама как-то рассказывала, что читала про аварию на Чернобыльской атомной станции.

– И ты там был?!.

– Я родился в декабре восемьдесят шестого, уже здесь, в Устюге. Но родители перебрались сюда из Гомельской области только в октябре. Я уже, как говорится, был «в проекте», когда произошла авария, и мой зародыш больше пяти месяцев развивался в зараженной радиацией зоне.

– Гомельская область – это Украина?

– Белоруссия. Бо́льшее количество радиоактивных осадков выпало именно там.

– Почему же твои родители не уехали сразу?..

– Во-первых, о реальной опасности не сразу и сообщили. Во-вторых, мои папа с мамой люди сельские, не особо образованные… были. Не хотели срываться с родных, насиженных мест в неизвестность. Только уж потом, когда началось массовое выселение, когда силком, можно сказать, заставили…

На Сашкиных глазах заблестели слезы.

– Они… умерли?..

– Давно. Еще в девяностых.

– Прости…

– Да ты-то здесь при чем? Ты прячься давай, а то мы так до ночи лясы точить станем. Сама же говоришь: Глеб…

– Да-да, Глеб, конечно! – спохватилась девушка. – Я пошла. Я тихо буду сидеть, как мышка. И ты иди. И уговори их, пожалуйста, Пистолетичек милый!

– То глаза выцарапаю, то милый, – с улыбкой проворчал Денисов. – Не бойся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь за тобой.

Пистолетец и в самом деле вернулся быстро, Сашка даже не успела начать волноваться. Ну – почти не успела, если не принимать во внимание, что волновалась она с самого начала. Правда, в первую очередь не за себя, а за Глеба.

Пришел Денисов не один, с ним были давешние знакомые: Лёха и Борис. Сашка поздоровалась с ними, но мутанты не ответили; подошли ближе и стали пристально разглядывать девушку.

– Эй, – шепнула Сашка Пистолетцу, – ты меня им продать решил, что ли?

– Что за глупости! – буркнул тот. – Откуда такие фантазии?

– А чего они… Будто товар выбирают.

– Мы смотрим, – сказал всё слышавший Борис, – не сбрехнул ли твой друг, што ты – это тот парень с коростами.

– Ну, я, конечно, не парень, – ответила Сашка, – и без корост, как видите, но тот самый, можете не сомневаться. Я даже стихотворение твоей Олюшки помню, – перевела она взгляд на Лёху.

– Не надо стихотворение, – погрустнел парень. – Я и так вижу, што это ты. Глаза, эвон, те же, да и голос.

– А вот одежда у ёй – храмовницкая! – нахмурился Борис.

– Так я же вам роговил… говорил, в смысле, что она у храмовников и живет! – засуетился Пистолетец. – Я же всё вам выложил, всю правду: Глеб оказался сыном Святой, Санька за него замуж вышла, где им еще жить – под елкой, вон, что ли?

– Храмовники – наши враги, – сухо припечатал Борис.

– Мне они тоже не друзья, – сказал Денисов. – Меня Святая казнить хотела. Хорошо Глеб заступился – только ссылкой отделался. Да и сам Глеб с матерью не особо ладит. Только ведь и он не виноват, что родился у нее, а не у кошки Мурки.

– Мы храмовникам не помогаем, – пуще прежнего насупился Борис.

– А никто вас и не просит помогать храмовникам. Вы ей, вон, помогите, девчонке этой. Вы не на одежду смотрите, а вглубь. Она-то вам точно не враг. А если поможете, вы ей настоящими друзьями станете, так ведь, Сань?

– Самыми-пресамыми большими друзьями! – сложила у груди ладони Сашка. – Помогите, пожалуйста. Спасите моего Глебушку! Он ведь тоже мутант, как и вы. И он добрый. Он всё сделает, чтобы Святая вам не досаждала. И я тоже всё буду делать, я ей расскажу, какие вы хорошие, она ко мне прислушивается.

– Вот и смотрите сами, – сказал Денисов. – Поможете – у вас появятся друзья в стане Святой. И друзья, скажем прямо, значительные.

– А коли не поможем? – шмыгнул носом Лёха. – Врагов наживем?

– Нет! – поспешно выпалила Сашка. – Я не собираюсь никому мстить. Помогать нам или нет – дело ваше. Я ведь помню, что вас, здоровых мужчин, и так в селе мало. А дело опасное. Как я могу обижаться, если вы откажетесь? У вас ведь жены, матери…

– На жалость-то не дави, – буркнул Борис. – И добрее, чем есть, не выказывайся. Всё одно кажный тока то робит, што ему дородно да ба́ско. Тебе – мужа спасти, Толяну – Святую задобрить. А про нас ить вы скоро забудете, хошь поможем мы вам, хошь нет.

– А вот и неправда! – раскраснелась и сердито топнула девушка. – Зачем вы по себе других судите? Да, мне в первую очередь хочется спасти мужа. Но добро я никогда не забываю. И про вас я всё это время помнила. И про Олюшку-Заюшку, про стихи ее, про то, как несправедливо и жестоко с ней обошлись каратели! Даже если вы мне не поможете, я всё равно буду просить Святую, чтобы она вас, «диких» мутантов, за грамотность больше не наказывала. Я этого во что бы то ни стало добьюсь! Ради Олюшки, ради всех остальных, кто не желает в безмозглых зверей превращаться. И сделаю я это совсем не потому, что мне это «дородно да баско», а потому что так, как сейчас, – это неправильно. Потому что нельзя так с вами поступать. Потому что вы – тоже люди. Пусть порой и бессердечные. Вот. Пошли, Пистолетец! – обернулась она к Денисову.

– Куда? – нахмурился тот.

– Глеба спасать. Этим ребятам нам помогать, видишь ли, не баско.

– Попридержи вожжу-то! – сердито бросил Борис. – Ну, девка, ты и тарахтелка! Парнем-то поспокойней была.

– Вот и я о том, – едва слышно сказал Пистолетец, но Сашка услышала и незаметно для других показала ему кулак.

– Значица так, – мотнул головой старший мутант. – Чичас Лёха сбегает к Олькиной матери, возьмет чего из одежи. Ну и на ночлег вас к ей пристроит, коль тетка Клава не взъерепенится…

– Не, она добрая, – растянул улыбку до ушей Лёха, – как и Олюшка моя была… Я ей как скажу, што она… што… как ее?..

– Саша я, – подсказала девушка.

– … што Саша про Олюшку знает и стихи ее помнит, так сразу растает.

– Ну беги тады, чаво стал? – зыркнул на парня Борис.

Лёха умчался, а Сашка пожала плечами:

– Одежду-то мне зачем? Я ведь и так не голая.

– В храмовницкой-то недолго по селу походишь, – хмыкнул мутант. – А так дерюжку накинешь, личико платком замотаешь – скажем, что гостья к тетке Клаве пришла, откель-нибудь издалёка.

– А ночевать обязательно? – спросил Денисов. – Может, наоборот, дождаться темноты – и…

– В темноте-то где мы их искать станем? И скока их тамока – не увидим. Нет, по́ свету надо. Да и мужиков ишшо убалтывать придется. Спать-то у нас рано ложатся, так что поутру и соберу всех, у кого рук-ног поболе. Скажу им тож, што вы издалёка, «дикие», как и мы. Што по пути ее мужа, вон, слободские забрали. Тока ить наши мужики за спасибо-то не пойдут…

– А что мы им можем дать? – погрустнела Сашка.

– Автомат, – сказал Денисов.

– Откель у вас автомат? – удивленно заморгал Борис.

– Он как раз не у нас сейчас, а у тех, из Слободки. Они его у нашего провожатого забрали. Потому им и Глеба удалось захватить.

– Не, ну так не годится! – замахал руками мутант. – Это ж куда мы с кольями-то супротив автомата полезем?

– А мы аккуратненько, – дернул уголком губ Пистолетец. – Мы ведь – вежливые люди. Вот вежливо и попросим не стрелять. – Тут он стал серьезным: – Первым пойду я. И автоматчика отвлеку на себя. Вашей задачей будет напасть с тыла. Но, опять же, – дело хозяйское, насильно вас никто не тянет.

– Дык затянули ужо… – буркнул Борис. – Чаво ж теперича – в кусты, што ль?..

– Провожатого тоже надо спасти, кстати, – подала голос Сашка.

– А кто он? Тоже мутант?

– Вот он-то как раз храмовник. Самый что ни на есть.

– Храмовника мы спасать не будем. Сами спасайте, коли надо. Тока если его кто колом пырнет невзначай – не обессудьте. В драке оно всяко бывает.

Олюшкина мать, пожилая женщина с горбом, Сашку с Денисовым приняла. Без особой радости, но и не возражая. Даже какой-то жиденькой похлебкой накормила. А спать отправила на сеновал.

Сашка устроилась подальше от Пистолетца и на всякий случай предупредила:

– Не вздумай ночью приползти и начать лапать!

– Что я, враг себе? – возмутился Денисов. – Мне глаза еще пригодятся. Да и всё остальное тоже.

– Вот-вот, – пробурчала девушка. – А то – ишь!..

– Че-го-о-оо?.. – отвесил челюсть Пистолетец. – Когда это я хоть намеком?..

– У тебя глаза нехорошо бегали, – сказала Сашка. – Я заметила. Как у голодного кобеля.

– Не, Сань, ты точно беременная. Другого объяснения твоей неожиданной дурости я просто не нахожу.

– Сам ты дурость! Спи давай, завтра вставать рано – Глеба идти спасать, – зевнула девушка. – И этого, Тима.

– Вот его я бы точно спасать не стал, – проворчал Денисов. – Он вообще странно себя там повел. Ведь сначала-то он к «галере» с Глебом пошел, так?

– Ага, – откликнулась сонная Сашка. – Только давай лучше за-а-автра-а-аа…

– Завтра-то завтра… Но сегодня, когда я выбирался из кустов, он выскочил с «калашом» наизготовку прямо на меня. И если бы не тот разнорукий мутант с дубиной…

Из другого угла сеновала донесся могучий, совершенно не девичий храп.

– Бедный Глеб, – вздохнул, поворачиваясь набок, Анатолий Денисов. – Может, лучше его не спасать?

Глава 18 Странная добыча

Стёпику снилась Маруся. Только на сей раз она не атаковала его – неважно с какими помыслами, – а кружилась вокруг в плавном воздушном танце. И похожа она была не на птеродактиля, а на большую красивую бабочку с розовыми, усеянными алыми сердечками крыльями. При этом у Маруси были пухлые девичьи губки, которыми она нежно напевала:

– Ты поймай меня, мой друг! Так надеюсь я: а вдруг?.. Как поймаешь ты меня — Сразу стану я твоя.

На что сам Стёпик, внезапно превратившийся в того девятнадцатилетнего парня, которым был два года назад, смущенно отвечал:

– Дык, а как мы?.. Ты ж – эвон какая! А у меня, гли-ко, и крыльев нет. Как я тебя поймаю?

– Поймаешь-поймаешь! Я сейчас полечу и спрячусь, а ты меня найдешь. И я тебя поцелую.

– А если не найду?

– А тогда я во-о-оон в тех кустах сидеть буду.

– Тады ладно, – сказал Стёпик и зажмурился. – Прячься давай! Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать.

Он открыл глаза и увидел, что никаких кустов вокруг нет и в помине.

– Э!.. Так не чес-стно!.. – обиженно прогудел басом «птер», понимая уже, что он вовсе не парень, а Маруся и всё остальное ему только приснилось.

Правда, он так еще и не мог понять, где находится. Над головой – открытое небо, вокруг – сплошное болото… Однако вчерашние события вспомнились быстро, и особой радости это «птеродактилю» не доставило. И зачем он поперся к Матрене Ивановне? Полетел бы сразу к Подземному Доктору, давно бы уже с чистой совестью в своей землянке сопел, сны про Марусю смотрел…

«Что?! – От возмущения Стёпик даже подпрыгнул. – Какая еще Маруся? Чего эта корова крылатая в моей башке поселилась?!»

Нет, нужно было срочно куда-то лететь, и лететь очень быстро, чтобы ветром из головы всю дурь выдуло!.. Только вот куда теперь лететь? Если бы не Матрена Ивановна, то понятно, что к Доктору в Устюг. А теперь что?.. Бабка сказала, что Глеба в обиду не даст, а его, Степана, ежели что, в петуха превратит. Ну, в сказки-то он давно уже не верит, так что насчет петуха, наверное, можно не шибко переживать… И потом, петухи тоже живут. Им и еды меньше нужно, и места. Главное, людям на глаза не попадаться – живо схарчат… Интересно, а говорить он сможет? А то ведь и к Мирону с Игнатием лучше не возвращаться, они от курятинки точно не откажутся.

Тьфу и еще раз тьфу!.. Какой петух? Какая курятина?! Нужно скорее к Подземному Доктору лететь, просить, чтобы мозгов прибавил, пусть хоть куриных, но поболе. И вообще лететь к нему нужно, про Глеба рассказывать. Хоть Матрена Ивановна и говорит, что Глеб добрый, а Доктор злой, тока жизнь-то ему, Стёпику, не Глеб вернул, а Подземный Доктор. А за это – платить, не расплатиться! Так что про Глеба он Доктору всё равно скажет, а что уж он там дальше удумал – не его, Степаново, дело.

«А тебе ни до чего дела нет, – будто кто-то чужой проворчал в голове Стёпика. – Пущай режут друг дружку кто ни попадя, продают с потрохами хоть брата, хоть свата, хоть маму родную; пущай злой доброго губит – тебе-то што? Тебе бы тока брюхо набить да в теплую нору зарыться. Хорошо бы еще с Марусей под боком».

– А-а-ааа!!! – взвился «птер» в небо зенитной ракетой, только что дым из задницы не шел. – Я убью эту Марус-сю и с-съем!

Он взлетел так высоко, что ему стало холодно. А еще – трудно дышать и управлять хвостом и крыльями. «Цель не обнаружена», – подумал бы Стёпик, будь он и правда ракетой и совершил бы самоподрыв, но поскольку такие слова и понятия были ему неведомы, он просто воспользовался случаем, чтобы, пока еще не задубел и не задохнулся окончательно, внимательно осмотреться с такой удобной верхотуры.

«Птер» завертел головой и тут же увидел блеснувшую вдали нитку реки. А еще дальше, почти у самой линии горизонта, – затуманенные воздушным маревом строения и развалины Великого Устюга. Напрямик к городу лететь было бы проще, но Стёпик поймал себя на мысли, что почему-то совсем туда не хочет. Знал, что надо, а вот что-то его отталкивало – и всё тут!

«Надо же умыться сначала, да водички попить!» – схитрил он и развернулся к реке.

Пикировать с большой высоты ему очень понравилось, решил даже, что стоит как-нибудь это повторить. Только нужно будет хорошенько перед этим отдохнуть и как следует покушать, чтобы сил хватило забраться повыше. Хотя, если с едой перебрать, он станет тяжелым, и тогда высоко взлететь не получится. Ситуация складывалась непонятная, как присказка про птичку, у которой то хвост к смоле прилип, то клюв увяз. «Ничего, – успокоил себя Стёпик, – разберемся. Лишь бы петухом не стать, тогда вообще выше забора взлететь не получится». А еще подумал, что поскольку Маруся легче, чем он, то и подняться, наверное, может еще выше. На сей раз он ругать себя за Марусю не стал, поскольку вопрос касался всего лишь полетов. А летать еще никто никому не запрещал. Летите хоть на Луну, коли силушки хватит и леталка имеется.

С такими отвлеченными мыслями и подлетел Стёпик к реке. Вот только ни попить, ни умыться ему не пришлось. Еще на подлете он заметил тяжело бредущего по берегу волка-мутанта. Правда, сначала «птер» даже не понял, что это волк, – издали ему показалось вообще черт-те что, какое-то похожее на гигантского паука чудо-юдо. Откровенно говоря, он даже собрался облететь стороной это недоразумение – развелось нечисти, нормальному человеку крылья приткнуть некуда! – но потом, приглядевшись внимательней, охнул: это был никакой не паук; это волк-мутант тащил на спине человека. Причем человека небольшого, щупленького, скорее всего девушку. «Да в конце концов, какая разница кого! – раздраженно мотнул головой «птеродактиль». – Вы говорите, што мне, окромя себя, ни до кого дела нет? А накося вот – хвост мой вам в глотку!» И Стёпик, сделав крутой разворот, чтобы лететь от солнца, в крутом пике помчался на хищника. Волк, вероятно, был очень старым и вдобавок уставшим, поскольку не услышал свиста рассекаемого крыльями воздуха. И лишь когда Стёпик, когтями подцепив за рубаху волчью жертву, взмыл с нею в небо, поднял ему вслед плоскую уродливую морду и так истошно завыл, что у «птеродактиля» заныли зубы. Оглянувшись, Стёпик увидел, что волк мчится следом за ним. И теперь он выглядел отнюдь не уставшим – напротив, в хищника, казалось, вселились бесы из преисподней – с такой легкостью перепрыгивал тот встречающиеся на пути кусты и овраги.

«Он ведь, поди, и не отстанет, – мелькнула у Стёпика мысль. А следующей была такая: – А куда я, собственно, лечу?..»

Лететь к Подземному Доктору было теперь несподручно. Нет, если бы девчонка, или кто там в его когтях, была в упряжи-переноске, то лететь можно было куда угодно. Но в когтях ее нести было мало того что неудобно, так еще и опасно – холщовая ткань рубахи и так уже начинала трещать.

«Отнесу-ка я ее к «братцам», – решил «птер», – пусть сами думают, что с ней делать». От этого решения Стёпику вдруг стало так легко, будто его ноша потеряла вес. На самом деле, хоть он и не хотел себе в этом признаваться, облегчение ему принесло то обстоятельство, что, пусть и временно, откладывался полет в Устюг, к Подземному Доктору.

Стёпик первым делом направился к землянкам. Сделал круг, второй, посвистел, покричал – никто из «братцев» наружу не вышел. «Птер» вспомнил, что Игнатий с Мироном собирались делать для Нюры сарайчик, и повернул к берегу. Уже снижаясь, он заметил возле кустов моторную лодку, точно такую же, а скорее всего – ту самую, что он видел вчера в Палеме. Это показалось ему более чем странным.

Оба «братца» сидели неподалеку от сгоревшей «галеры». И оба выглядели, мягко говоря, задумчивыми, а если точнее – злыми и хмурыми. Опустившись на землю и продолжая удерживать лапой добычу, Стёпик инстинктивно прикрыл ее крылом.

– Ты куда пропал?! – вскочил на ноги Мирон. – Мы тут всю ночь просидели, тебя дожидаючи!

– Заблудилс-ся, – буркнул «птер». – Я с-сам на болоте ночевал.

– Там тебе и место! Потому что ты лягуха перепончатая! Заблудился он!.. Как ты мог заблудиться, когда сверху всё видно?!.

– Ладно, Мирон, остынь, – поморщился Игнатий. – И без твоего ору башка с недосыпу трещит. – Затем он сердито зыркнул на Стёпика и буркнул: – Сейчас в Устюг полетишь.

– Зачем? – скривился тот.

– Повезешь Доктору подарочек.

«Птеродактиль» совсем упал духом. Так не хотелось лететь к Подземному Доктору – и вот на тебе! Подарочек какой-то придумали…

– У него ш-што, именины?

Мирон открыл рот, собираясь выдать новую тираду, но Игнатий шикнул на него и мотнул головой в сторону «Москвы»:

– Вон, у этого именины скоро будут. Али поминки; не знаю уж, што с ним Доктор праздновать станет.

Стёпик посмотрел на «галеру» и лишь сейчас увидел сидящих спинами к обугленному борту связанных по рукам и ногам мужчину в одежде храмовника и одетого так же здоровенного, жуткого вида мутанта. В том, что это и есть Глеб, «птер» ни на мгновение не усомнился. Теперь стало понятным, и что здесь делает лодка. Неясно было только, зачем Глеб с тем, вторым, сюда пристали и как удалось с ними справиться Игнатию и Мирону. Он удивился еще больше, когда, обернувшись к «братцам», увидел висящий за спиной у Мирона автомат. Это что же получается, они не просто умудрились захватить отнюдь не выглядящих слабаками «гостей», но еще и обезоружили их?.. Чудеса да и только!

Игнатий перехватил изумленный взгляд Стёпика и пояснил:

– Свезло нам, Степан. Бывает же так, што идешь рыбку ловить, а она – раз! – и сама на берег прыгает.

– У меня так не было, – помотал головой «птеродактиль».

– А у меня бывало разок. Щука за пескариком гналась, тот из воды и выпрыгнул.

– Эти на пес-скариков мало похож-жи, – кивнул на пленников Стёпик. – И какая ж-же рыбина долж-жна была за ними гнатьс-ся, ш-штоб они к вам с-сами в руки прыгнули, да ишшо и автомат отдали?

– Не гнался за ними никто, – сказал теперь уже Мирон. – Тока дурни они, вот што. Их трое было сначала-то. Ну и девка ишшо, ту в расчет не беру. Так они нет бы вместе держаться – по сторонам разбрелись! А ентот вон, – мотнул он головой на мужчину, сидящего рядом с Глебом, – вообще невесть што удумал – на свово же товарища с автоматом пошел, пока тот в кустах оправлялся…

– Тим, это правда?.. – в ужасе уставился Глеб на храмовника.

– А ну-ка заглохни! – рявкнул на мутанта Игнатий и кивнул Мирону: – А ты давай, дальше рассказывай. Степану-то ишь как интересно стало.

– Так а дальше што?.. – пожал плечами Мирон. – Я-то сбоку от него в кустах стоял, бревнышко уже приготовил…

– Как ты, криворукий, бревнышко-то удержал? – усмехнулся второй «братец».

– Так махонькое бревнышко-то, аккурат под мои руки, – не стал обижаться Мирон. – Ну и приложил тем бревнышком ентому по темечку… Ему хватило, не боись. А я «калаш» подобрал да на помощь к тебе побег.

– Я-то за Нюркой отправился, – подхватился Игнатий. – Там ить как вышло: лодку-то мы издаля́ услыхали, ну и притаились в кустах. А она – накося! – к нам стала сворачивать. А Нюрка-то глазастая, сразу в ней Глеба углядела. Едва удержали ее – хотела вплавь к нему кинуться. Ну а кады они пристали к берегу-то, да Глеб с ентим вон к «галере» отправились, тут мы ее сдержать не смогли – нырнула Нюрка в реку да и пограбастала под водой туды, к «Москве» ентой ближе. Мне-ка бы за ней бечь, да там же «калаш», и место открытое… Срезал бы ентот вон очередью, я бы и крякнуть не успел. А тут он возьми да к кустам попрись – дружка, вишь, свово порешить задумал с чего-то… Храмовник – он храмовник и есть, нелюдь же… Ну а я што – тады и побег к Нюрке-то. Она ужо Глеба-то едва не насмерть притопила, спасать пришлось.

– И притопила бы, – раздался сзади девичий голосок. – Пущай бы меня потом Подземный Доктор наругал, а всё одно. Жалко, што ты не дал мне, злыдень хромой.

Стёпик обернулся. Из реки выходила Нюра. Бледная, с висящими длинными сосульками волосами, в облепившей худющее тельце мокрой холщовой хламидке, она напоминала утопленницу. Еще и большущие глаза злобой пылали – ну точно из загробного мира явилась!

«Птеродактиль» невольно поежился и, забыв о своей добыче, убрал с нее крыло.

Нюра застыла. Злоба из ее глаз мгновенно улетучилась. Теперь они выражали такое изумление, будто Стёпик держал в лапах по меньшей мере саму Святую. Или, на худой конец, Деда Мороза.

Промахнулся он совсем ненамного. Нюра, моргнув пару раз, проговорила с испугом:

– Пошто ты Доктора-то принес, Стёпик?..

– К-кого?.. – судорожно сглотнул «птеродактиль».

– Подземного Доктора… – Тут девочка подбежала к нему и, протянув руки, торжественно заявила: – Я поймала Глеба! Давай мне его шкуру, ты обещал.

– Чаво я тебе обещ-щал?.. – выпучил глаза Стёпик. – Нюра, ты в воде не ш-шибко долго с-сидиш-шь? Головуш-шку не зас-студила?..

– А я не тебе говорю, отстань!

– А кому тады, ей?.. – «Птер» наклонил голову и впервые подробно сумел рассмотреть, кого же он спас от волка.

К его удивлению, это была вовсе не девушка, как он подумал вначале. На земле возле его лап сидел и трясся от страха… мальчишка. Уже не ребенок, заметно постарше Нюры, но еще и не взрослый парень. Он и впрямь сильно походил на Подземного Доктора – те же прямые черные волосы, такие же темные, глубоко сидящие на узком лице глаза… Будто бы Доктор взял – и уменьшился в размерах. Правда, того Стёпик ни разу не видел таким испуганным. Мало того что трясется, как лист на ветру, так еще и слезы по щекам ручьем льются.

– А ить и впрямь Доктор!.. – ахнул кто-то из «братцев».

– Не… – пугливо откликнулся второй. – Мал шибко.

– Это его сын, – подал вдруг голос связанный храмовник. – Всё, не жить вам теперь, попали вы.

– Чаво?! – разом повернулись к нему оба «братца». – А ну повтори, што сказал!..

– Какой такой сын? – замахал разновеликими руками Мирон. – Нет у Подземного Доктора никакого сына! Мы три дня в его подземелье сидели, не было там ни сына, ни дочери, никаких детей вообче! Пошто соврал, сучий потрох?!

Но храмовник демонстративно отвернулся и опять замолчал.

– Да и хрен с ним, – махнул рукой Игнатий и опять посмотрел на «птера»: – Ты его откель взял-то, птичка быстрокрылая?

– Где взял, тамока уже нету, – традиционно обиделся на «птичку» Стёпик. Но потом всё же сказал: – Волк его на с-спине по берегу тащ-щил. Не мог ж-же я человека на рас-стерзание зверю ос-ставить!

– И где это было?

– Да там, за Деревенькой уж-жо.

– Стало быть, – поскреб шелудивую лысину Игнатий, – сыном Доктора этот парнишка быть не может. Как бы он за реку перебрался, вплавь, што ли? По нему не похоже, што сдюжил бы… А ну-ка, парень, – подошел он ближе к спасенному, – сам расскажи, кто ты таков и откель?

Парнишка прижался к лапе «птеродактиля» и захныкал:

– Не наю! Не наю!.. Пути меня, не тогай!..

– Ого, – помотал головой «братец». – Парень-то, похоже, с прибабахом. Его, поди, как Нюрку, взаперти всю жисть держали, штоб каратели не убили, вот он умом и тронулся. А папка с мамкой померли – он и вылез наружу на свою голову…

– А вдруг нет? – нахмурился Мирон. – Не мутант он с виду-то. А на Подземного Доктора-то и впрямь шибко похож. Одно лицо. Вдруг всё же сын? Мож, он его, коли дурачок получился, тож от всех взаперти держал, вот мы и не видели? – Он опять повернулся к храмовнику, достал из-за спины «калаш» и направил на мужчину: – Говори, паскуда, што знаешь, не то новых дырок наделаю!

Связанный пленник равнодушно зевнул и презрительно сплюнул. Мирон передернул затвор.

– Погодь, – остановил его Игнатий, – шибко легкая смерть для гада будет. – Он снова почесал лысину и сказал Стёпику: – Значица так, Степан. Выходит на то, что ноши у тебя две будет. Покажешь это чудо Доктору. Ничо, сдюжишь, паренек легонький.

– Зато Глеб троих муж-жиков перевес-сит! – возмутился «птеродактиль».

– И што? Нам его теперича нести, што ль? Ты нам свои крылья прилепишь?..

– Зачем меня куда-то нести? – буркнул вдруг Глеб.

– Мы думали, ты сам знаешь, – хмыкнул Мирон.

– Откуда я могу это знать, если вы теперь моей судьбой заняться решили?

– Ты давай не умничай, – насупился Игнатий, – и свои разборки с Доктором на нас не перекладывай. Наше дело маленькое – тебя к нему доставить, а там ужо…

– К Подземному Доктору? – перебил его Глеб. – Но зачем?.. Я его даже не видел ни разу!

– Ишшо раз говорю: то не наше дело. Подземный Доктор всех на уши поставил, штоб тебя сыскать, стало быть, нужон ты ему шибко. А пошто – сам, поди, узнаешь, когда с им стренешься.

– Не понимаю, зачем ему меня искать? – пробормотал Глеб. – Зачем я вообще этому Доктору нужен?..

– А штоб шкуру с тебя содрать и мне подарить, – злобно процедила Нюра. – Подземный Доктор мне обещал, он врать, как ты, не станет.

Глава 19 Преждевременная радость

Вячеслав Михайлович Раев всю ночь не сомкнул глаз. Впрочем, он и не пытался этого делать. До сна ли, когда ушедший за Подземным Доктором отряд так до утра и не вернулся! Думалось конечно же о плохом; картины одна страшнее другой, словно в мистическом калейдоскопе, менялись в голове Деда Мороза. Сначала он думал, что его людей уничтожила «свита» Доктора, но верилось в это слабо: Архип был человеком опытным, допустить, чтобы почти сорок бойцов угодили в ловушку, он не мог, а в открытой схватке вооруженные морозовцы просто обязаны были разгромить четвероногое войско «архангельского демона». Тогда что, «демон» и впрямь оказался демоном – сверхъестественным существом из потустороннего мира, которому доступно всё что угодно? Судя по тому, как быстро тот вылечил самого Раева, пересадив ему – ну не чудо ли? – медвежье сердце, в это вполне можно было поверить. Если бы не одно «но»: зачем бы ему тогда в качестве платы требовать сына Святой? Да и вообще что-либо требовать? Если он всемогущ, то мог бы легко заполучить требуемое сам, без чьей-либо помощи. Поэтому самым вероятным (и самым кошмарным) объяснением того, что Архип до сих пор не вернулся, Дед Мороз вынужден был признать то, что его люди наткнулись на храмовников. Тут могло быть два варианта развития событий: или между ними завязалась схватка – и тогда, скорее всего, его люди погибли, – или «святошники» их захватили. Первый вариант почти наверняка означал войну со Святой (а какими силами и чем теперь воевать?), второй же грозил крайне невыгодными разборками с ней – и то если Архипу хватило выдержки и благоразумия не применить к храмовникам силу.

Возможно, Вячеславу Михайловичу придумалось бы и что-то еще, пострашнее, но тут с улицы послышались голоса и звуки шагов, и Дед Мороз, не думая о том, что ведет себя «не по-царски», прыгая через ступеньки, скатился к входной двери по лестнице.

В нее уже входили изможденные, покрытые грязью, пылью, а многие и кровью, бойцы. Некоторые поддерживали друг друга под руки. Последним, закрыв за собой дверь, вошел Архип. По беглым прикидкам – заниматься точным подсчетом сейчас Раеву и в голову бы не пришло – недоставало человек пять. И, тем не менее, выдохнул Дед Мороз с облегчением: самого худшего он опасался напрасно.

– Почему так долго?! – набросился он на едва не падающего с ног от усталости начальника охраны.

Архип, собрав остатки сил, выпрямился, раздвинул плечи и доложил:

– Пережидали в развалинах, пока уберутся храмовники.

– Все-таки напоролись на них! – в сердцах стукнул Раев кулаком о ладонь.

– Трудно было не напороться. Святая затеяла такую же операцию, что и мы. Подземелья Доктора были забиты ее людьми. Я дал команду на отступление, но выходы уже были оцеплены, прорвались с трудом. Четверо наших погибло. Правда, от пуль – только двое.

– Вы тоже по ним стреляли? – почувствовав в груди неприятный холодок, спросил Дед Мороз.

– Не по ним, но в их сторону, чтобы отпугнуть. – Тут Архип опустил голову. – Но в подземельях… Там, наверное, зацепили и храмовников – такая была каша…

– Ты сказал, двое погибли от пуль. А еще два?

– Загрызли монстры. Мразь еше та!..

– Плохо, очень плохо! – принялся расхаживать взад-вперед Раев. – Храмовников зацепили, четверых потеряли, Доктора не взяли!..

– Почему же не взяли? – заморгал единственным глазом Архип. – Вот же он, красавчик.

Дед Мороз так дернул головой, что хрустнули позвонки. Только сейчас он разглядел, что один из тех, кого держали под руки двое бойцов, был вовсе не его человеком. Он не узнал в нем Подземного Доктора сразу, потому что голова и лицо того были залиты кровью.

– Вы что, охренели?! – бросился к Доктору Раев. – Вы же могли его убить!

– Нечаянно получилось, – виновато пробурчал начальник охраны. – Камень из рук вырвался… Да там пустяки, кость цела, только кожа содрана. Зато не орал, не дергался, нам не мешал.

– Кто это сделал? – обвел Дед Мороз бойцов свирепым взглядом. Все опустили головы. – Кто, я вас спрашиваю?!

– Да я это сделал, я, не серчай, – сказал Архип. – Когда от патрульных уходили, я камень держал, чтобы не стрелять, а камнем отбиться, если на храмовника нарвемся. А тут этот… Ну, я сразу-то не разобрал, и…

– Это не он, – подал вдруг голос Подземный Доктор. – Это вон тот, безносый, меня приголубил.

– Даниле – бессменное дежурство на месяц! – прорычал Дед Мороз. – С тобой, Архип, поговорим отдельно. И всем вам – моя беспредельная благодарность! Молодцы, уродушки мои славные! Вот прям слов нет, какие вы молодцы!

– Рады стараться!.. – вяло и вразнобой ответили уставшие до одури «уродушки».

– А насчет обещания по вашей награде я помню, – благосклонно улыбаясь, добавил Раев. – Насчет этого не сомневайтесь.

Вячеслав Михайлович отпустил бойцов приводить себя в порядок и отдыхать. Затем вызвал двух охранников Резиденции и приказал отвести «гостя» в такое место, где тот может умыться, а потом оказать ему медицинскую помощь.

Подземный Доктор, услышав последнюю фразу, усмехнулся:

– Надеюсь, до трепанации черепа дело не дойдет?

– Вам только промоют и перевяжут рану, – любезно ответил довольный до чертиков Раев.

И когда Доктора увели, он, потирая от возбуждения руки, взлетел по лестнице, словно влюбленный юноша. Подземный Доктор у него! Заветная мечта осуществилась! Нет, еще не полностью, конечно, но главное сделано! А ведь окажись камень потяжелее, рука безмозглого Данилы покрепче, а кости черепа Доктора потоньше – и мечте бы каюк, и самому ему, возможно, без сердечного подзавода жить бы осталось недолго. Но всё хорошо, что хорошо кончается.

Оставалась всего лишь одна, кажущаяся сейчас уже не столь серьезной проблемка – Святая. Скоро у него будет достаточно юрких, выносливых, зубастых солдат, чтобы избавиться от этой женщины и навсегда забыть поганое слово «храмовники». Скоро, но не сию минуту. А поэтому всё же стоит сходить к этой синеглазой выскочке и повиниться. Нет, падать в ноги, вымаливая прощение, он, конечно, не станет, но извинения за возникший конфликт принесет, от него не убудет. Правда, от Святой бы тоже не мешало услышать извинения, ведь смерть двух его бойцов остается на совести храмовников. Но даже если не извинится – ничего страшного. Зато ей неведомо, какой он сорвал этой ночью куш! Подземный Доктор у него, а не у Святой! Судя по докладу Архипа, она об этом не знает. Вот и пусть как можно дольше не знает. Пусть продолжает искать пропажу под землей, под водой… Как там пелось в патриотической советской песне?..

«На земле, в небесах и на море Наш напев и могуч и суров: Если завтра война, Если завтра в поход, — Будь сегодня к походу готов!»[9]

А он и готов. Ну, почти готов. Сегодня, во всяком случае, он готов к началу подготовки.

Рассмеявшись над невольной тавтологией, Дед Мороз, как он делал всегда в минуты сильного волнения, принялся мерить шагами комнату. Где там этот посаженный на цепь «демон», Надземный уже, а не Подземный Доктор? Или даже так: Придворный Доктор. А что? Мило!

Раев снова посмеялся, но вскоре стал по-настоящему нервничать. Что, если рана Доктора оказалась всё же серьезней, чем думалось Архипу? Что, если «демону» стало плохо? Демон в обмороке. Это звучало смешно, но Вячеславу Михайловичу было уже не до шуток. Он схватил трубку дежурного телефона и заорал в нее так, что его наверняка было слышно и без телефона:

– Где Подземный Доктор?!

– Отдыхает… – недоуменно промямлил дежурный.

– Почему отдыхает?! Почему его не доставили после перевязки ко мне?!

– Так ведь… команды не было…

Дед Мороз едва не лопнул от злости, но понял вдруг, что дежурный прав: приказа доставить к нему Доктора он и впрямь не давал. Как-то упустил на радостях.

– Он хорошо себя чувствует? – подостыв, спросил он у дежурного.

– Выглядел нормально, а так я не в курсе.

– Скажи, пусть срочно приведут его ко мне!

– Слушаюсь!

Подземный Доктор выглядел и правда неплохо. Белая повязка на черных волосах придавала его демоническому облику трагедийного шарма. Раненый демон! Хоть картину пиши. Или поэму.

Но ни того, ни другого Дед Мороз делать не стал. Предложил Доктору сесть, вновь поднял трубку и велел дежурному принести чаю с бутербродами. А потом, сложив на колене ладони, сам с длинной седой бородой больше похожий на доброго Айболита, участливо поинтересовался:

– Как вы себя чувствуете, милейший?

– Вашими молитвами, – в тон ему ответствовал Доктор. – А как ваше сердце? Завод еще не кончился?

Раев почувствовал, как упомянутое сердце дало вдруг сбой, а потом учащенно забилось. Однако внешне он постарался держаться спокойно.

– А что ему теперь сделается, когда вы рядом? Если же вы изволите намекать на несоблюдение мною некоторых… э-ээ… договоренностей, то обязательств не похищать вас я на себя не брал. А уж Глеба я для вас теперь хоть на блюдечке смогу принести, если вы мне, конечно, в этом немного поможете.

В дверь постучали, и дежурный вкатил в кабинет сервировочный столик, где в том числе имелись и блюдечки. Однако ни Раев, ни «демон» на него даже не посмотрели.

Взгляд Подземного Доктора подернулся льдом, из голоса пропала ироничность.

– Насчет помощи в поимке Глеба в наших договоренностях не было ни слова. Но Глеб в данный момент не столь важен. Он подождет. В отличие от вашего сердца.

Деду Морозу второе подряд упоминание о сердце весьма не понравилось. Но все-таки он продолжил игру.

– Но ведь вы – врач. Неужели вы сможете безучастно смотреть, как перед вами умирает человек?

– Я теперь много на что могу смотреть безучастно. На то, как умирают, на то, как предают…

– Я вас не предавал! Мне просто хотелось, чтобы вы были поближе. Так сказать, под рукой. К тому же, вы будете под серьезной защитой, вам больше не придется прятаться.

– Давайте начистоту, – Доктор вонзил в Раева колючий темный взгляд, – что вам от меня нужно? Ведь не только ради своего сердца вы всё это затеяли?

– Не только. Еще я хочу, чтобы вы лечили моих бойцов. А также делали новых. Свирепых, безжалостных, быстрых…

– … с зубами хищника, но с мозгом человека, – закончил за него Подземный Доктор.

– Это замечательно, что вы меня сразу поняли. Надеюсь, и дальше проблем между нами не будет.

– Проблема уже есть, – откинулся на спинку кресла и заложил ногу за ногу Доктор. – И очень большая. Причем не одна.

– Назовите хотя бы первую, – чувствуя, как опять холодеет внутри, сказал Дед Мороз.

– Во-первых, я не привык работать по принуждению.

– Пустяк! Привыкнете. Мои ребята, если что, с радостью вам в этом помогут.

– В этом я мало сомневался. Но есть и вторая проблема.

– Так их всего две? – натужно хохотнул Раев. – А я уж было начал волноваться.

В голосе Доктора вновь проснулась ирония:

– Рекомендую продолжать это делать. Или отправьте ваших ребят за посохом.

– За каким посохом? – нахмурился Вячеслав Михайлович.

– Как это «за каким»? Вы же Дед Мороз? Значит, у вас должен быть волшебный посох. Или он сгорел во время пожара? Это было бы грустно.

– Что вы несете? При чем здесь посох?

– А как, разрешите полюбопытствовать, мы будем пересаживать человеческие мозги животным? Как будем лечить ваших людей? Как, наконец, заведем ваше сердце?.. Поверьте, волшебный посох в этих делах нам бы весьма пригодился.

– Позвольте, но… – стал медленно подниматься из кресла Раев. До него наконец-то стал доходить трагизм ситуации. – Вы хотите сказать, что…

– Да. Я хочу сказать, что без моих инструментов и препаратов я такой же врач, как вы – Дед Мороз без волшебного посоха. Неужто вы и впрямь полагали, что я сверхъестественное существо, умеющее творить чудеса взглядом или взмахом руки?

Вячеслав Михайлович рухнул в кресло. Как он не подумал об этом сразу?!. Радость удачи настолько опьянила его, что он совершенно выпустил из внимания столь важнейшую вещь: его бойцы не принесли ничего из оборудования Подземного Доктора! Да и не могли принести, ведь подземелья были заполнены храмовниками…

– Но что же теперь делать?!. – вслух простонал он.

– Снять штаны – и бегать, – жестко ответил Доктор.

– Перестаньте паясничать! – заорал Дед Мороз. – То обстоятельство, что у нас нет препаратов и оборудования, вам всё равно не поможет отсюда выбраться! Будете сидеть и думать, что вам необходимо в первую очередь, а мои бойцы будут это искать. Пусть даже для этого придется облазать весь город.

– Не всё нужное можно найти, даже облазав всю Вологодскую область. Для работы мне необходимы моя лаборатория и моя операционная.

– Но вы же прекрасно знаете, что сейчас они недоступны! И, заметьте, в том нет нашей вины.

– Почему вы так уверены, что они недоступны? Быть может, упустив меня, люди Святой убрались из моих подземелий?

– Как же, уберутся они!.. – пробурчал Дед Мороз. – Вы сами-то со Святой не встречались, не знаете, какая это ушлая баба. Чтобы она да такое добро пропадать оставила? Всяко и среди храмовников найдется хоть кто-нибудь, умеющий отличить шприц от губной гармошки.

– От баяна, – поправил Подземный Доктор.

– Что?..

– Шприц на сленге наркоманов – «баян».

– Так и чего их тогда отличать, если это одно и то же?

– Ну, нам бы сейчас и баян пригодился. Настоящий. Или даже губная гармошка.

– Это еще зачем? – насторожился Дед Мороз.

– «Похоронный марш» Шопена разучивать. Вам ведь помирать скоро.

Раев вскочил с кресла и, забыв про телефонный аппарат, метнулся к двери. Распахнул ее и рявкнул:

– Увести этого!!! В подвал! Запереть! Глаз не спускать!..

Когда Подземного Доктора увели и Дед Мороз слегка успокоился, он принялся лихорадочно соображать. Главное, в чем он попытался себя убедить: не нужно паниковать – этим он ничего не добьется, а вот сердце и впрямь может не выдержать. Данное убеждение пока работало неважно, но мысли, хоть и нехотя, всё же начали выстраиваться в более-менее стройный ряд.

Во-первых, подумал Раев, «архангельский демон» сидит сейчас в его подвале, а без него всё равно любое оборудование было бы бесполезным. И это уже жирный плюс.

Во-вторых, то, что Доктор наговорил об уникальности некоторых препаратов, могло быть обычной развесистой клюквой. Возможно, раздосадованный поимкой пленник всего лишь кочевряжится, не желая на него работать. Что ж, это легко выяснить с помощью особо одаренных к выбиванию правды бойцов. Тут главное не перестараться. Ну, Архип проследит, на него можно положиться.

В-третьих, лаборатория и операционная Подземного Доктора никуда не делись, пусть даже их сейчас и контролируют храмовники. Это придется в любом случае выяснить. К Святой так и так нужно идти извиняться, так что можно будет попытаться выудить какую-нибудь информацию и по этому поводу.

В-четвертых – и это был уже самый крайний, если не сработают другие, вариант, – можно признаться Святой, что Доктор у него, и предложить использовать его сообща. Конечно, такое признание напрочь убивало мечту об армии хищников и обретении единоличной власти над всем Великим Устюгом, но в этом случае он хотя бы будет спокоен насчет своего сердца. Да и обещание, данное участвовавшим в захвате «архангельского демона» бойцам, можно будет с большой долей вероятности выполнить. В конце концов, поскольку Доктор теперь собственность Деда Мороза, это он может диктовать Святой условия его «аренды».

В итоге Раев почти окончательно успокоился, решив, что еще далеко не всё потеряно. Наконец-то позавтракав, он привел себя в порядок, переоделся, достал масляный фонарь и спустился в подвал. Однако направился вовсе не к камере, в которой «отдыхал» Подземный Доктор, а в противоположную сторону, где в дальнем конце имелась неприметная железная дверь, ключи от которой были только у Раева. Он отпер ее, шагнул в темноту, зажег фонарь и закрыл за собой дверь на ключ.

Перед Дедом Морозом чернел узкий ход туннеля, о котором знали лишь два человека: он и Святая.

Глава 20 Неожиданное решение

Глеб даже забыл на какое-то время, что находится в плену, – так ему стало любопытно. Он не верил в совпадения. И в чудеса тоже не верил. А тут выходило и то, и другое. Чудо – что его хочет заполучить загадочный Подземный Доктор, о котором Глеб до последнего времени и слыхом не слыхивал. Причем судя по всему, заполучить хочет очень сильно. Но зачем – совершенно непонятно. Хотя, если Доктор обещал девочке его шкуру, то вывод напрашивался очевидный: затем, чтобы убить. Но это плохой ответ. Плохой не только для самого Глеба – по очевидной причине, – но еще и оттого, что вызывает тот же самый вопрос: зачем?

Теперь насчет совпадений. Этот юноша, которого принес «птеродактиль». Тоже весьма странный юноша, кстати. Сам по себе странный, хотя бы уже тем, что не мутант. То есть, сомнительно, что он родился у «диких». Нет, всё бывает, конечно, но вероятность очень мала. И эта недоразвитость парня – тоже, в общем-то, странная, даже если все-таки предположить, что он из «диких» и родители держали его взаперти. Нюру, вон, тоже родители всю ее жизнь от людей прятали, но она же не выглядит недоразвитой. Да, словарный запас маловат, но в остальном девчонка как девчонка. Если не считать ее безумного желания прикончить его, Глеба. Но это, к сожалению, можно объяснить, а вот странности юноши пока объяснить сложно. И самая главная его странность – это похожесть на Подземного Доктора. Причем похожесть настолько сильная, что Нюра вообще приняла его поначалу за Доктора. Да и эти двое – разнорукий и разноногий – тоже весьма впечатлились.

Ну и что мы имеем? Первое: невесть откуда появляется странный мальчишка. То есть, появляется он буквально с неба, поскольку принес его «птер», но вот по словам этого самого «птера» до этого парня нес на себе волк. Откуда нес? Куда? Зачем?.. Чтобы съесть? Не проще ли было сделать это сразу, чем так напрягаться? Парень-то всё же немаленький, лет четырнадцать – пятнадцать наверняка есть, и весу кило под пятьдесят, наверное. Второе: парень почти не умеет говорить и ведет себя так, будто увидел мир впервые. Третье: мальчишка очень похож на Подземного Доктора. А кто обычно сильно похож на кого-то? Близкий родственник: брат, отец, сын… Ну, отца отбрасываем сразу. Брат? Вроде бы кто-то говорил, что Подземному Доктору лет пятьдесят. А парню – пятнадцать. Слишком велика разница, чтобы быть братьями. Остается единственный вариант – сын. Кстати, насчет сына ляпнул и этот прихвостень Святой. Вот ведь тоже подарочек!.. Если правда, что он хотел убить Лика, то это мамочкина затея, не иначе. Своевольничать до такой степени Тим бы не стал. А так становилось понятным согласие Святой на возвращение Денисова – она просто знала, что тот всё равно не вернется.

Глеб сделал мысленную пометку – поговорить с Тимом насчет Пистолетца и выведать побольше о сыне Подземного Доктора, – а потом стал размышлять дальше. Получается… по крайней мере, это с большой вероятностью можно допустить, что мальчишка – это сын Доктора, которого тот держал взаперти, никому не показывая. Почему? Разнорукий заикнулся, что тот мог стыдиться слабоумного ребенка, потому и прятал. Что ж, объяснение вполне разумное, хоть и не без изъянов. Например, о ребенке должна была знать еще, как минимум, мать. Или ее Доктор тоже держал взаперти?.. И потом, как сразу после рождения можно определить умственные отклонения? Возможно, специалисты с необходимым оборудованием как-то и могут, но где в подземельях то оборудование и те специалисты?.. Тогда получается, что Подземный Доктор изначально собирался прятать ребенка. И вполне вероятно, что парень вовсе не слабоумный, а просто неразвитый в силу того, что ни с кем не общался… Хотя, как же ни с кем? А мать? Ну, если ее все-таки не было – умерла, например, при родах, – то сам Доктор. Или он что – специально не развивал сына? Чушь какая-то! Тогда сам этот Доктор и есть сумасшедший.

Кстати, Подземный Доктор и есть самая главная тайна во всём этом путаном клубке загадок. Если верить нелепым слухам, он умеет не только руки-ноги людям пришивать, но чуть ли не мозги пересаживать! Вот только насколько много в этих слухах истины?..

И тут Глеба словно пыльным мешком по башке шарахнуло. Неужели на него так подействовали «недоутопление» и последующий захват, что он удивляется неразговорчивому парню, но вполне спокойно воспринимает говорящего «птеродактиля»? И ожившая Нюра – не чудо ли? А ведь их связь с Подземным Доктором очевидна! Они ведь только о нем и говорят! И разнорукий с разноногим – тоже.

– Нюра, – обратился он к девочке, – скажи, пожалуйста, тебя Подземный Доктор вылечил?

– С уродами не разговариваю, – отвернулась Нюра.

– Я понимаю, ты злишься на меня за то, что я тебя не спас. Но как я мог? Ты же видела, сколько здесь было карателей. И все с автоматами. Нас бы всех убили!

– А так только меня, да? – резко повернула голову девочка и прожгла мутанта полным ненависти взглядом. – Пошто ты меня взял к себе? Коли взял, так защищай. А ты струсил, дал меня зарезать. Знаешь, как мне было больно?.. И теперь я хочу, – понизив голос, змеей зашипела Нюра, – штоб и тебе стало так больно, как мне. Даже ишшо пуще. Пусть Доктор с тебя живого шкуру сдерет! Он обещал мне дать твою шкуру-то. Так што не долго тебе в ней ходить осталось.

Девочка сорвалась с места, помчалась к реке и нырнула. Вокруг повисло молчание. Все, даже сын Подземного Доктора, смотрели сейчас на Глеба, и он, пожалуй, впервые был рад, что его лицо заросло шерстью, поскольку явственно ощущал, как оно сейчас пылает.

Чтобы хоть как-то нарушить эту тягостную тишину, мутант пробурчал:

– Почему Нюра всё время в реке сидит? Такое ощущение, что она вообще под водой дышит. Прям русалка какая-то…

– А она и есть русалка, – с прищуром глядя на него, сказал разноногий Игнатий. – Подземный Доктор ей жабры пришил.

– Да ну, чушь какая-то! – мотнул головой Глеб.

– А я тож-же чуш-шь? – спросил «птеродактиль».

– Ты не чушь. Тебя вообще не бывает. Разве что в сказках.

Глеб сказал это, и его осенило, почему он не удивился говорящему «птеру». Всё очень просто: такого не бывает, а потому сознание отказалось принимать откровенно невозможное за реальность. А может, он бредит? Или спит? Во сне даже башмаки разговаривают. Было бы о чем. Только что-то уж чересчур затянулся этот кошмарный сон. И связанные руки очень реально затекли. Отлежал?..

– В сказках, говоришь? – снова прищурился Игнатий. – А хошь одну сказочку послушать? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Жили-были два муда… В обчем, два не шибко умных парня.

– Кто не шибко умный-то? – подал голос Мирон. – Ты за себя говори!

– За себя и говорю. Ну, будь по-твоему. Жили два парня – один не шибко умный, а второй и вовсе дурак.

– Да я тебя щас!.. – взъерепенился разнорукий.

– А ну никшни! – рявкнул Игнатий. – Кто так сказки слушает – точно дурень!

– В сказках обычно третий – дурак, – решил снять напряжение Глеб.

– Будет и третий дурак, будет, обожди, паря.

– Но-но-но! – протестующе вытянул лебединую шею «птеродактиль».

– Коли будете мешать, дале сказывать не стану, – надулся разноногий рассказчик.

Глеб уже понял, что героями сказки были эти трое, да и сказка обещала оказаться для него поучительной, поэтому он попросил:

– Давайте, кому неинтересно, пусть отойдет и не слушает. И вообще, самый главный на свете дурак – это я, так что насчет этого можете не заморачиваться, никто всё равно не обгонит. Игнатий, продолжайте, пожалуйста.

Игнатий продолжил, и больше его в самом деле никто не перебил.

– Жили те дур… парни в лесу, а им шибко в город хотелося. И то, думают, чаво бы нам в город-то не сунуться – нас же, красавцев таких, там заждались ужо! А с думалками-то у парней, как сказано было, пронблема имелася… Такая охрененная пронблема, что они и третьего дурака с собой потащили. Тот-то ладно, молод ишшо, девятнадцать годков тока стукнуло – откуда уму взяться? А енти два, как тот проситься стал, перечить и не подумали. А нечем потому шта думать-то. Вот и пошли они втроем в город. Идут себе, идут, шишки грызут, песни поют. И дошли ужо было до города, как тут, откуда ни возьмись, Змей Горыныч летит. Не о трех головах, врать не стану, но парням и одной хватило. Одному Горыныч ногу – хрясь, другому руку – хрусь, а третьего, молодого-то, всего когтями-зубами порвал. Так бы и стали не шибко умные парни шибко мертвыми, да тока набрел на них волк говорящий. Нашел, и к хозяину свому, колдуну, побег докладывать: так мол и так, Горыныч бесчинствует, добрых молодцев кушает. Колдун тот не злой, не добрый был, но страстями кровавыми интересовался – пошел посмотреть. А тамока было на што глянуть: один молодец без ноги лежит, другой – без руки, а у третьего и вовсе всё по отдельности, а чего-то до кумплекту и не хватает ужо – Горыныч слопал. Колдун Змея уснуть заставил, штоб не объелся, а сам молодцев собирать из частей начал. И как ни крутил, а для всех троих никак частей не хватает, хоть брюхо Горынычу режь да оттуда нехватку изымай. Што делать? А вот што колдун удумал. Одноногому из третьей кучки, што от молодого осталась, ногу достал и приделал – коротковата вышла, да всяко лучше, чем ничего. Однорукому прилепил новую руку – тож не совсем в масть, ну да ладно. А опосля колдун на третью кучку глянул, а тамока тока ливер да мозги осталися. Всё, отбегался паря… Тока вдруг слышит колдун – храпит кто-то! Оборачивается, а то Горыныч дрыхнет. Едва про него колдун не забыл. Ну и што, думает, с этим чудищем делать? Убить – так живое ить шусчество, жалко зверя губить. Отпустить? Так он ишшо кого слопает; коли сладенькой человечинки отведал – теперя ужо не откажется, ума-то нету… Стоп! Как нет ума?! А енто што? Посмотрел колдун на кучку-то малую, черепушку спящему Горынычу вскрыл, мозги звериные вытряхнул, а туда натолкал то, что из кучки наскреб. Проснулся Горыныч, а он уже не Горыныч, а Стёпик. То-то радости у парня было. И те двое тож шибко порадовались. Ну, дурни, что с них возьмешь. Тут и сказке конец.

Все долго молчали. Потом Глеб тихо спросил:

– Это правда? Он умеет вот так: руки-ноги и… мозги?..

– А ты што, глазам своим не веришь? – нахмурился Мирон. – Или хошь, штоб я по второму кругу енту сказку рассказал? Ты, видать, и впрямь дурак знатный, не соврал.

– Тим, это правда? – повернул голову Глеб.

– Что ты дурак? – оскалился Тим.

– Про Доктора – правда? Ты сказал, что этот парень – его сын. Это тоже правда?

– Пошел ты знаешь куда со своими расспросами!..

– Мирон, – позвал Глеб разнорукого, – почему вы его до сих пор не расстреляете? Это же не просто храмовник, это прихвостень самой Святой, моей матери.

– Расстреляем, не переживай. А ишшо лучше – утопим, пулю жалко. Тока надо Нюрку увести, не при девчонке же…

– Вот и правильно. А я, когда меня доставят к Подземному Доктору, и ему расскажу, и всем, кто рядом будет, что он про Святую говорил. И попрошу, чтобы ей это передали, мамочке понравится.

– Что я говорил про Святую?! – задергался в веревочных путах Тим.

– Что она старая стала, страшная, седая вся. Что тебе рядом с ней противно находиться, тошнит просто.

– Замолчи!!! – завопил храмовник. – Святая – самая красивая, самая лучшая женщина на свете!

– Ну, она-то услышит совсем другие слова, – улыбнулся Глеб.

– Нет! Ты не скажешь этого! Это же твоя мать, ты не сможешь так о ней сказать! Не скажешь?! Скажи, что не скажешь!

– Видишь, какой ты, оказывается, говорливый. А то всё молчком, молчком… Значит, так: или рассказываешь всё, что знаешь о Подземном Докторе и его сыне, или – клянусь! – скажу о тебе и о матери то, что ты слышал.

И Тим рассказал. Из-за того, что с его памятью поработала Святая, он не помнил, что сам жил в монастырских подземельях, но то, что смогли узнать о Докторе храмовники, он знал тоже. И каким-то образом – вероятно потому, что как раз об этом он говорил Святой перед своей «обработкой», – он помнил о сыне «архангельского демона» и о Тамаре, матери юноши, превращенной Доктором в волчицу.

Глеб был поражен услышанным. Пазл начал складываться, не хватало лишь нескольких кусочков. Но ему нужно было узнать у Тима кое-что еще. Сейчас, пока тот был в запале, можно было попробовать спросить и об этом.

– Святая приказала тебе убить Денисова?

– Да, приказала! – с ядовитой злорадной улыбкой выкрикнул Тим. – Жаль, что не вышло, но этому предателю всё равно не жить! Плохо лишь, что она решила убрать из города тебя. Сначала я не мог понять, а теперь стало ясно: Святая узнала, что Подземный Доктор начал на тебя охоту, и решила тебя спасти. А как было бы славно, если бы он разобрал тебя на запчасти, и тогда Святая любила бы только меня одного!.. Ну ничего, скоро ты и так окажешься у Доктора, и он пересадит твой мозг вонючей крысе, а шкуру отдаст девчонке, и она набьет из него чучело… А я… я умру с именем любимой на устах!..

Храмовник разошелся – сказалось, видимо, долгое речевое воздержание, – но Глеб его уже не слушал. В его голове щелкнуло – и пазл наконец сложился.

Старый Прокопий оказался прав: мать хотела его спасти. Они с Подземным Доктором определенно знали друг друга, возможно, еще до Катастрофы. Неясно, как и когда, но между ними пробежала черная кошка. Скорее всего, Святая сделала Доктору какую-то пакость, и он решил ей отомстить. К тому же, он придумал, как убить сразу двух зайцев. У Доктора родился слабоумный ребенок, которого он скрывал от всех, сделав даже мать сына бессловесным зверем. Но ему также стало известно – совсем недавно, ведь и его, Глеба, существование держалось в секрете, – что у Святой тоже имеется сын. Урод, но с нормально работающим мозгом (правда, сам Глеб после недавних событий стал уже в этом сомневаться). И Подземный Доктор задумал похитить сына Святой и пересадить его мозг собственному сыну. Таким образом, его мальчик получал рассудок, а Святая лишалась ребенка совсем. На взгляд Глеба, было бы совсем здорово пересадить недоразвитый мозг в его тело и отправить такой «подарок» Святой, но, возможно, Доктор пожалел свое чадо. Подумал, что уж лучше пусть больное сознание того уснет навсегда, чем мучается в теле урода, которого, к тому же, Святая после этого наверняка уничтожит, причинив по возможности максимум страданий и боли.

Таким, по суждениям Глеба, был план Подземного Доктора. Но дальше всё пошло наперекосяк. Святая почуяла опасность и отправила сына неизвестно куда. Доктор велел своим бывшим пациентам найти и доставить к нему мутанта. Но беда не приходит одна – каким-то образом удалось сбежать сыну Доктора. Впрочем, Глеб теперь понимал, как случилось и это. Сына выкрала родная мать – волчица Тамара. Именно у нее и забрал мальчика «птеродактиль» Стёпик.

Что ж, теперь оба они были вместе, осталось только доставить их к Подземному Доктору, чтобы тот провел задуманную операцию. И это непременно произойдет, если, конечно, Лик не решит его спасти. А ведь решит наверняка. Только вот… хочется ли спасаться ему самому?..

Поначалу Глеб слегка обалдел от подобной мысли. Конечно же ему хочется спастись!.. Или… Шерсть на лбу внезапно намокла от пота. Вот именно – шерсть. Эта ненавистная, гадкая шерсть! Звериная внешность, жуткая рожа – всё то, что делает его не человеком, а уродом, страшилищем. А так бы он стал нормальным! Это ли не самая большая, но до сего дня казавшаяся несбыточной его мечта?.. И ведь у него такая красивая жена. Каково ей жить с австралопитеком?.. Сашка, конечно, не подает виду и никогда не скажет ему ничего подобного, но ведь любому понятно и так, какого мужчину хочет видеть рядом с собой нормальная женщина. Вот именно, опять же – нормального! И это теперь реально. Это – доступно! Для этого даже не нужно ничего делать – всего лишь не рыпаться. А потом, когда он станет нормальным, он придумает, как сбежать от Подземного Доктора. Похоже, тот просчитался именно в этом: не подумал, что Глеб уже давно не ребенок, а самостоятельный человек и насильно играть роль чужого сыночка не станет.

Правда, не обойдется без жертв – ведь разум мальчика, пусть и недоразвитый, погибнет. Впрочем, возможно, для него это станет лишь благом. А еще – Сашке придется делить ложе практически с ребенком… Ну, ничего, она и сама-то выглядит девчонкой. А он станет делать упражнения, увеличивающие мышечную массу, и через полгода-год, а уж через пару лет – наверняка, станет выглядеть настоящим мужчиной. И вообще, молодость с годами проходит, в отличие от уродства.

Значит, что, решено? Тогда стоит поторопиться – как бы и впрямь со спасательной миссией не нагрянул Денисов.

Стоило ему подумать об этом, как из реки показалась голова Нюры.

– Вы пошто не шевелитесь?! – сердито закричала девочка. – Пошто урод ишшо тутока? Мне нужна его шкура!

– Нюра, выйди! – крикнул в ответ Глеб. – Мне нужно с тобой поговорить.

Разумеется, он не собирался просвещать ни девчонку, ни остальных об истинном положении вещей. Для них он придумал другую, весьма, на его взгляд, правдоподобную версию, при которой не нужно было убивать Тима. Все-таки лишних смертей Глеб не хотел, тем более, как он недавно убедился, мужчина определенно действовал не по своей воле, а подпав под злобные чары Святой. Пусть с ним Подземный Доктор разбирается. А может, Тим и сбежать как-то сумеет – всё равно шансов остаться живым при таком раскладе больше.

– Не хочу с тобой говорить! – отозвалась Нюра. – Станешь ить просить, штоб пожалели.

– Не стану. Плыви сюда!

Девочка нехотя подплыла к берегу и вышла.

– Ну?..

– Я что подумал, – взглянув на «птера», сказал Глеб. – Я ведь и правда очень тяжелый, Стёпику тяжело придется…

– Для кого С-стёпик, а для кого и С-степан, – буркнул явно заинтересовавшийся его словами «птеродактиль».

– Степану будет тяжело, – поправился мутант. – К тому же Подземный Доктор будет рад, если вы ему и храмовника этого отдадите.

– Чаво вдруг? – насупился Мирон. Игнатий тоже недовольно помотал головой.

– Ну как же? Ведь ему наверняка нужны «запчасти», чтобы лечить людей. А тут вон всё здоровое и целое, в полном комплекте. Доктор точно вам спасибо скажет.

– А ить дело говоришь, – прищурился Игнатий. – Тока не пойму я што-то: сперва ты Степана жалеешь, а теперича ишшо ему груз увеличить хошь.

– Степан не нужен. Есть же лодка.

– Тьфу ты, и впрямь! – шлепнул себя по лбу Игнатий. – Тока хитер ты, как я погляжу. Мы вас в лодке отправим, а вы к Святой поплывете. Это удумал?

– Можете с нами ехать, – пожал Глеб плечами. – Сдадите Доктору – вернетесь назад.

– Я поеду, – кивнул Мирон. – С «калашом». Никуды не денутся.

– Я тоже, – сказала Нюра. – Шкуру заберу.

– Ехать долго, – нахмурился Игнатий, – а тебе без воды никак. Останавливаться – долго шибко.

– Я веревкой обвяжусь, – сказала девочка, – а другой конец – к лодке. Надо станет – прыгну в воду и потащусь следом.

– Под винт угодишь!

– Не-а, я юркая.

– Ну, гляди… – покачал головой Игнатий и сказал Мирону: – Посматривай за ней. И возьми мешковину – растирать Нюрку станешь, как из воды в лодку вылезет.

– Пошто меня растирать?! – вспыхнула Нюра. – Не дам!

– А не дашь – тады заболеешь и помрешь! До Устюгу не близко, замерзнешь тащиться за лодкой-то.

– Не замерзну.

– А станешь спорить – ваапче никуды не пущу! – Игнатий сказал это столь уверенно и строго, что девочка поняла: лучше и правда не спорить.

Так впятером и отправились. Руки Глебу и Тиму оставили связанными; правда, перед этим в очередной раз ненадолго развязали, чтобы восстановить кровообращение.

Не отъехали, наверное, и километра, как все увидели бегущего по берегу волка. Тот, заметив лодку, остановился, а потом жалобно завыл и, развернувшись, побежал за ними.

Мальчишка протянул вдруг в сторону волка руки:

– Та-ма! Та-ма!..

– Тама, тама, – кивнул Мирон. – Волк тама, да? У-уу, бяка!.. Тот самый, небось, что тебя схарчить хотел. Не боись, паря, теперича он тебя не тронет.

Глеб прекрасно понял, что мальчик ничуть не испугался волка. А точнее – волчицы. Потому что это была его мать. И говоря «та-ма» он вовсе не имел в виду направление. Просто не мог выговорить трудное имя Тамара.

А Нюра, хоть и была куда меньше юноши, прижала его к себе, словно защищая от опасности. И, удивительное дело, парень откликнулся на ласку: обнял девочку и положил голову ей на плечо.

Глава 21 Несостоявшаяся драка

Тетка Клава, мутантка с двумя «лишними» ссохшимися ручками на спине, которые Саша вечером приняла за горб, оказалась вполне милой женщиной. Поставив в центр стола большую тарелку с горячими лепешками и кринку с козьим молоком, она усадила девушку и Пистолетца завтракать, а сама притулилась с краю скамьи.

– Так вы тоже с нами покушайте, – предложила Саша.

– Накушалась уже, пока пекла, – отмахнулась тетка Клава. – Вы сами ешьте, вам ить сила-то нужна, вдруг драться придется. Мне Лёшка-то сказывал, куды вы собрались.

– Уж всяко придется, – проглотив кусок лепешки, кивнул Пистолетец. – Так не отдадут.

– Кто знает, – сказала женщина. – Всегда нужно сперва словом попробовать, а кулаком – лишь когда словом не выйдет.

– Словом мы с ними уже пробовали, – мотнула головой Саша. – Не понимают.

– Вас-то отпустили. Значит, что-то да понимают.

– Ну-уу… – протянул Денисов, но так и не нашел слов, чтобы возразить.

– Поговорите, поговорите сперва, – закивала тетка Клава. – Это ить не чужаки, свои люди-то.

– Чего же эти «свои» моего мужа схватили? – прищурилась Саша. – Он ведь тоже мутант.

Девушка сказала это и вспомнила, что крикнул Глеб при расставании: «Обо мне не думайте – это же мутанты, а я тоже мутант. Мы договоримся, всё будет хорошо!»

Тетка Клава будто подслушала ее мысли.

– Так коли мутант, мож, они уже всё и порешали? Никакой драки не надо будет.

– Глеб-то мутант, – тихо произнесла девушка, – а вот другой…

– Другой им был и не нужен, – сказал Пистолетец. – Вполне вероятно, что они его уже в расход пустили.

– А твой муж им зачем, сказали? – посмотрела на Сашу женщина.

– Не сказали, но, видите ли… дело в том, что мой муж… – Девушка взглядом спросила у Денисова: «Говорить? Нет?», но тот лишь дернул плечом: «Дело твое», и она всё же закончила: – Он сын Святой.

– Эвона как! – вздрогнула тетка Клава. – А разве может у… такой сын мутантом быть?

– Смог вот, – сказала Саша. – Но вы не думайте, он хороший и добрый. И он за «диких». Он вообще всех жалеет…

– Не дурачок, часом? – поджав губы, спросила женщина.

– Чего вдруг?

– Обычно дурачки всех жалеют. А их всё равно все колотят, кому не лень. Жалеть-то ить тож с умом надо, не всех подряд.

– Я вижу, что вы уже настроились против Глеба, – нахмурилась Саша. – И я вас понимаю; Святая для вас – самый ненавистный человек, наверное, после всего… Только я ваши же слова немного переиначу: ненавидеть тоже не всех подряд стоит. Хорошие люди и среди чужих встречаются. Как и плохие среди своих.

– Да знаю я… – опустила глаза тетка Клава. – Тока ты правду сказала: Святая у меня дочку отняла, вот я и… Прости, коли сможешь. А я ничо плохого про твоего мужа говорить не стану, пока сама его не увижу да не узнаю. – Тут женщина подняла взгляд и сказала уже другим тоном: – Коли расклад такой, что Глеб твой не простой «мутант», то и поймали его по той причине. И разговорами тех поимщиков и впрямь навряд ли ублажишь. Но и сидеть они, вас дожидаясь, не станут. Его уже или спрятали куды подальше, если умные, или сразу с ним, если дурни, к Святой торговаться направились.

– Вот глядя на вас и не скажешь, что вы… э-ээ… – восторженно начал, но в итоге запнулся Денисов.

– Что я «дикая»? – усмехнулась тетка Клава. – А по-твоему, что, все «дикие» – дурни безмозглые? Так нет, скажу я тебе, мозги у нас те же, что и у всех. Только вот развить эти мозги нам не дают… За то и моя доченька головушку сложила…

Женщина промокнула глаза платком, а Саша зашептала Пистолетцу:

– Тетка Клава грамотная, ты что, забыл? Это же она Олюшку читать научила…

– Научила, на погибель ее, – услышала всё тетка Клава. – Лучше б и правда она дурочкой росла – живой бы зато осталась.

– Не надо так говорить! – вскочила Саша, на глазах у которой заблестели слезы. – Оля погибла не зря. Я вчера уже сказала Борису, а сейчас и вам скажу… Я всё сделаю, что в моих силах, чтобы этот ужасный закон отменили! Чтобы вы имели право быть грамотными! Святая ко мне хорошо относится, я смогу ее убедить!..

– Даже если и сможешь, – вздохнула женщина, – Олюшку уже не вернуть. Да и что с того, что нам дозволят читать и писать? Кто нас будет этому учить? Может, Святая вместо карателей учителей по деревням рассылать станет?.. Но даже если и научится кто – какой теперь с этого прок? На старости книжки читать, которых тоже нету? Зачем старикам грамота? Недолго уже осталось до того, когда не станет на свете «диких» мутантов. Так что самый-то страшный закон не тот, что читать не велит, а тот, что запрещает нам деток иметь. А уж его Святая ни за что никогда не отменит, хоть ты на коленях перед ней ползай, хоть пятки целуй.

– Почему?.. – промямлила Саша, понимая уже, что тетка Клава стопроцентно права. – Я попробую…

– Ты лучше попробуй сама ее место занять, – улыбнулась женщина. – Вот тогда, может, толк будет.

В дверь постучали, а потом она приоткрылась и в избу просунулась Лёшкина голова:

– Идемте, мы готовы!

Уговорить пойти «на бой» Борису с Лёшкой удалось только одного кособокого и безгубого, похожего на лягушку мужичка, назвавшегося Павлом. Он то и дело вздыхал и оглядывался, подумывая, вероятно, не слинять ли домой.

– Мы ж говорили, – развел руками Борис, – што у нас тока двое ишшо, кто с руками-ногами. Но второй, Петро, идти отказался. У него мать больная совсем, да братья-сестры, што сами ничо не могут…

– Ладно, – сказала Саша. – Спасибо вам. Только, наверное, и вам идти не надо.

Все, кроме Денисова, уставились на нее с удивлением, а Павел растянул до ушей безгубый рот и радостно квакнул:

– Тады я домой?

– Погодь, – остановил его Борис и спросил у девушки: – Што за хрень? То звала, то не надо?

Саша смущенно шмыгнула носом. Вместо нее ответил Пистолетец:

– Тетка Клава тут сказала кое-что дельное… В общем, скорее всего, мы напрасно пойдем. Никто нас там не дожидается. Глеба или спрятали, где нам не найти, или в город увезли. Нам бы и самим можно было об этом подумать, но… Так что и впрямь, вы уж того, простите нас и прощайте – мы одни пойдем. Посмотреть всё равно надо: а вдруг?..

– Ну так на «вдруг» и мы, глядишь, пригодимся, – сказал Борис и махнул Лёшке с Павлом: – Берем колья – и за ними.

Едва покинули село, Саша юркнула в кусты и переоделась в храмовницкую форму. Одежду погибшей Олюшки она завязала в узелок и отдала Лёшке. Затем, обогнав мужчин, первой выбежала из леса на берег и застала там впечатлившую ее изысканной бредовостью картину: на речном песке, расчерченном прутиком в клеточку, разноногий плешивый мутант и здоровенный чешуйчатый «птеродактиль» играли камешками в шашки.

– Ой! – сказал сидящий к ней «лицом» «птеродактиль».

Разноногий обернулся. Из леса как раз вышли и направились к девушке Пистолетец и трое «диких».

– Ого, какую ты армию собрала! – зацокал языком Игнатий. – Ваша взяла, мы сдаемся. Тока погодь, партейку доиграем, лады? – и, не дожидаясь ответа, повернулся к Стёпику: – Мой ход!.. – Затем он трижды шлепнул черным камешком между белыми, смел их с «доски» и объявил: – Я выиграл.

– Так нечес-стно! – взвыл «птеродактиль». – Так нельзя ес-сть! Так не по правилам!

– А нас с тобой по правилам ели? Вот то-то же. Каждый ест, как умеет. Было бы што. Но то в жизни. А в шашки я тебя честно обыграл, это ты правил не знаешь. И вообче, хорош спорить, нас, вон, люди ждут.

Саша, забыв о цели визита, недоуменно моргала, глядя на говорящего «птера». Наконец всё же очухалась:

– Почему он… разговаривает?.. И вы не боитесь, что он вас тоже… съест?..

– А ш-што мне, молчать, ш-што ли, кады он ж-жульничает?! – возмутился «птеродактиль». – А ес-сть вс-сяких ж-жуликов мне и вовс-се противно.

– Сам ты жулик! – завопил Игнатий. – Не умеет играть, а садится!.. – затем подмигнул Саше и сказал: – Вы его не бойтесь, он человечины брезгует.

Девушка сглотнула и решила в это поверить. В конце концов, не убегать же с воплями отсюда. Хотя, признаться, этого очень хотелось.

– Вы правда сказали, что сдаетесь? – стараясь не смотреть на «птера», спросила она у разноногого.

– Конечно правда. Куды мы двоем-то супротив этакой силищи? Хватайте нас, вяжите и тащите, куда следует. Тока Стёпик щекотки боится, так што поаккуратнее.

– Ничего я не боюс-сь, – обиделся «птер». – И никуда с-себя тащ-щить не дам. И вязать тож-же. Залезай лучш-ше ко мне в упряж-жь, да полетим отс-седова.

– Как же мы полетим, ежели к нам люди драться пришли? Это невежливо. Да я и сдался им ужо…

– Ты с-сдалс-ся, тебя пус-сть и вяж-жут. А я полетел.

– А ну, хватит паясничать! – не выдержал Денисов. – Где остальные?

– Где Глеб? – подхватила Саша.

– Вам направление указать, али точное место? – поинтересовался Игнатий.

– Отвечай, когда спрашивают! – вмешался, тряхнув колом, Борис.

– Так я ж не против ответить-то… Тока вот где они чичас, точно и сам не знаю. А поплыли туды, – ткнул он в направлении Устюга.

– Поплыли? – нахмурилась девушка. – Все?

– Ну да, все. Нас вот тока со Стёпиком не взяли. Маловата, говорят, лодчонка.

– А куда они поплыли?

– Дык ясно куды – в Устюг. К Подземному Доктору.

– Зачем?.. – ахнула Саша.

– Спросишь опосля у мужа, коли стренетесь, – ухмыльнулся Игнатий. – Потому как он сам к нему захотел.

– Этого не может быть!

– Стёпик?.. – обернулся к «птеру» разноногий. Тот уверенно кивнул и добавил:

– Хорош-ший он муж-жик, Глеб твой. Меня пож-жалел. Эти-то ироды хотели, ш-штоб я их с-сс мальчонкой отнес-с, а Глеб говорит: нет, тяж-жко С-степану будет, в лодке поедем. Ну и поехали.

– С каким еще мальчонкой? – насторожился Пистолетец.

– Да наш-шел я тут одного… – вопросительно глянув на Игнатия, начал Стёпик.

– Ладно, и впрямь хорош дурака валять, – поднялся тот на ноги и отряхнул со штанов песок. – Теперь-то уж што? Не драться ить впрямь…

И он рассказал про найденного сына Подземного Доктора; про решение Глеба плыть с ним к Доктору в лодке; про то, что уговорил не убивать Тима; про вызвавшихся их сопровождать Мирона и Нюру.

– Почему вы решили вдруг нам всё рассказать? – спросила Саша, когда Игнатий замолчал. – Только не надо опять нести байду про армию, силищу и прочую муть.

– Так а чего не рассказать-то? Уплыли ж они. Вам их всё равно не догнать, да и не на чем. А што мы вас тогда схватили – извиняйте уж… Тока я ить вас отпустил, не тронул.

– А Глеба почему не отпустили?! – топнула Саша.

– Так ить ради него всё и делалось. Должон я был его взять, тут уж как ни крути. И не хотел, может, а должон. Долг – он ить платежом красен.

– Кому вы были должны? И почему именно Глеб стал вашим платежом?

– Должон Доктору. А пошто Глеб – то мне неведомо. У Доктора и спрашивай. Он велел – я сделал.

– А если бы он велел вам убить Глеба?!.

– Убивать не люблю. Тока ить должок такой, што… За жизнь ить чем тока и не уплатишь.

– При чем тут ваша жизнь? – снова топнула Саша. – Это вот Глеб…

– Как это при чем? – перебил ее «птеродактиль». – Нам ж-жизни Подземный Доктор с-спас-с. Мне, Игнатию, Мирону тож-же. И ш-што мы, по-твоему, ему долж-жны были с-сказать, когда он велел нам Глеба найти? Не убить ж-же, а найти и к нему дос-ставить. С-сказать: не, ищ-щи с-сам, коли надо, а нам теперь и без тебя хорош-шо, ж-живым-то! Так, ш-што ли?

– Не знаю как, но даже за жизнь платить чужими жизнями – это…

– Не жизнью ить, – буркнул Игнатий. – Мож, Доктор с ним в шашки захотел поиграть. Меня-то он и научил.

– Очень смешно! – вспыхнула Саша. – Не жизнью они заплатили! Всего лишь человеком, его об этом не спрося. И понятия не имея, что с ним этот ваш Доктор делать собрался. Всяко ведь не лечить!

– Говорят же тебе, он сам захотел, Глеб твой! Да, поначалу мы это думали сделать, но потом-то он сам.

– Зачем ему это? Зачем?! Не верю я вам.

– Дык не верь. Пошто мне врать-то?

– Всё равно это подло и гадко с вашей стороны. Вы ведь уже своих сдаете, мутантов! Скоро и впрямь есть друг друга начнете.

– Ну даже коли мы в чем и виноваты, чичас-то уже што сделаешь? – развел руками Игнатий. – Давай прощенья у тебя попрошу, извинюсь…

– Не надо мне ваших извинений, – отвернулась Саша, и взгляд ее наткнулся на висящую под шеей у Стёпика упряжь. Девушка, ужаснувшись посетившей ее голову мысли, вновь посмотрела на Игнатия. – Это что у него там?.. Это в нее он вам предлагал забраться и улететь?..

– Ну да. Это упряжь такая, штоб людей возить. Ну, зверей тоже, если не шибко больших.

– А двух человек выдержит?

– Смотря каких людей… А тебе на што?

– Пусть отвезет нас с Пистолетцем к Глебу! – всё же сказала Саша то, что так боялась произнести.

– Может, я лучше берегом? – сглотнул побледневший Пистолетец. – Дойду до плота, дальше на нем… Да и ты тоже… Давай на плоту лучше!

– На плоту мы сколько будем тащиться? А там в это время Глеба «лечить» станут. А на этом мы его быстро догоним.

– Эй, эй! – замотал длинной шеей «птеродактиль». – А меня уж-же и с-спраш-шивать не надо, с-соглас-сен ли я вас-с куда-то везти?.. Ес-сли на мне упряж-жь, значит, я лош-шадь? Да?

– Ты не лошадь, ты негодяй, – отрезала Саша. – Как и дружок твой. Если вы можете так вот запросто чужими жизнями распоряжаться, то почему я не могу всего лишь полетать на тебе?

– Игнатий, ш-што делать-то? – с тоской посмотрел на товарища «птер».

– Да слетай, чаво уж, – махнул тот рукой. – Тока, ежели лодку догоните, не вздумай их в нее ссаживать – перевернется. Неси до Устюга, пусть сами там своего Глеба встречают.

– Которого охраняет Мирон с автоматом, – тихо добавил Денисов.

– Ну, тут уж вы сами разбирайтесь, – проворчал разноногий мутант. – И так уже всё для вас…

– Всё для нас – это когда ты сам бы нас до Устюга на закорках нес, – прищурилась Саша. – А на чужом-то горбу легко в рай въезжать.

– Типун тебе на язык! – сплюнул Игнатий. – Летите давай!

Пистолетец и Саша пожали руки Борису и Лёшке, поблагодарили их. Но когда Денисов протянул шестипалую ладонь Павлу, тот отдернул руку:

– А платить кто будет?

– Не понял… – нахмурился Пистолетец.

– Мне сказали, што за помощь дадут автомат. И где он?

– А где твоя помощь? – вспыхнула Саша. – Пришел, постоял – и за это награда?

– Долг платежом красен, – не унимался Павел.

– О! – повернулась девушка к Игнатию. – Смотри, какого мы тебе друга нашли! Прям твоими словами чирикает. Споетесь!

И, сверкнув гневным взглядом на корыстолюбивого Павла, полезла в Стёпикову упряжь. За ней с явной неохотой последовал и Денисов. Его дернул за рукав Борис:

– На Павла не серчайте. Он завсегда такой… прижимистый. Но пошел ведь все-таки, не испужался.

– Да ничего… Это вы нас простите, что с места сдернули, от дел оторвали.

– Хорошим людям всегда помогать нужно. Иначе как жить? Как энти вон – долг платежом…

Обернувшись, Борис вдруг странно хрюкнул. Захихикал и стоявший рядом Лёшка. Уже почти залезший в упряжь Пистолетец посмотрел туда же, куда смотрели они, и также начал смеяться. Выглянула из упряжи и Саша…

На песке сидели Игнатий и Павел. Сначала девушке показалось, что мужчины просто беседуют, но потом она заметила в пальцах у Игнатия камешек, а прислушавшись, разобрала, что именно тот говорит:

– Первыми ходят белые, понял?.. Как-как! Вот так – наискось. А вот так едят… Да не кого-кого, а шашку твою!.. Не Сашку, штоб она была здорова, а шаш-ку! Вот это и есть шашка. Понял?.. Не, у тебя мозгов ишшо меньше, чем у Стёпика…

«Птер» обиженно фыркнул. Потом убедился, что оба пассажира на месте, разбежался, засыпав песком «доску», и взмыл в небо. Саша посмотрела вниз. Вслед им трясли кулаками Игнатий и Павел.

– Я же сказала: споются, – хихикнула девушка.

Глава 22 Встреча с «дозорным»

Лодку они догнали почти перед самым Кузиным. Саша увидела, что Глеб там, что он живой, – и стала дергать за ремни упряжи, привлекая внимание «птера». Тот, выгнув шею, приблизил к девушке жуткую зубастую пасть:

– Чаво тебе?

– Спускайся!

– Это ишшо зачем?

– Там Глеб.

– Кто бы мог подумать!

– Не дерзи, спускайся!

– Нет. Мне велено нес-сти вас-с в Ус-стюг.

– А я велю тебе спускаться!

– У тебя ишшо велелка не вырос-сла.

– Ах так!.. – вспыхнула Саша и пихнула в бок локтем Денисова: – Пистолетец, скажи ему!

– Сань, он прав, – строго посмотрел на нее мужчина. – Ну, спустится он – и чего? Глеба он взять не сможет, да и не отдадут его. Нас в лодку ссаживать – не выдержит она столько народу, перевернется.

– Пусть сядет на берегу перед лодкой, она пристанет – и всё.

– Что – «всё»? Во-первых, Степану здесь опасно садиться, места многолюдные. Во-вторых, не факт, что лодка пристанет, – им-то это зачем?

– Как это зачем? Глеб же нас узнает и захочет… нас… к нам…

– Мало ли чего Глеб захочет. Главный в лодке Мирон.

– Это еще почему? – возмутилась Саша.

– А сама не догадываешься? Потому что у него автомат. И вообще, сама посуди: ну, допустим, пристанут они. Допустим даже, что Мирон стрелять не умеет или в автомате патронов не окажется. А дальше? Мы что, Глеба заберем – и в леса отправимся?

– Почему в леса? В Устюг.

– На чем? На лодке? А остальных высадим: спасибо, в ваших услугах мы больше не нуждаемся? Вряд ли получится. А всех, как уже говорили, лодка не выдержит.

– А вас-с двоих да ишшо и Глеба ваш-шего – я не выдерж-жу, – на всякий случай напомнил «птер».

– И вообще, я не понимаю, о чем сыр-бор? – сказал Денисов. – До Устюга осталось-то – всего ничего. Прилетим, да и подождем Глеба.

– Ладно, – проворчала Саша. – Только пусть он тогда пониже спустится, я крикну Глебу, что с нами всё в порядке. А то он подумает еще, что нас настоящий птеродактиль схватил, волноваться станет.

– А я ш-што – игруш-шечный? – обиделся Стёпик. – И откуда, по-твоему, у твоих «нас-стоящ-щих» упряж-жь?

– Ах да, я не подумала. Но всё равно спустись пониже – что тебе, трудно?

Стёпик, видимо, понял, что проще спуститься, чем спорить с этой упрямицей, и начал снижение.

С лодки их уже заметили – все, включая мальчишку, задрали головы. Глеб был уже так близко, что Саше нестерпимо захотелось к нему. Не будь она пристегнута ремнями – точно прыгнула бы. А так лишь крикнула, стараясь перекрыть шум мотора:

– Глебушка, как ты?!

– В порядке! – откликнулся Глеб. – А ты? Что это за…

Только теперь Саша заметила, что руки Глеба связаны, и завопила:

– Нас обманули! Сказали, ты сам! А они тебя…

– Молчать! – завопил вдруг Мирон и направил на девушку автомат. – Степан, а ну выбрось ентих в реку! Ты што удумал? Куды потащил их?!

– Игнатий с-сказал в Ус-стюг отнес-сть! – крикнул в ответ Стёпик, начиная набирать высоту.

– Выбрось, а то стрельну!

– Степушка, не надо! – испугалась Саша.

– Да не буду я, не буду! – огрызнулся «птер».

Он заложил крутой вираж в сторону берега, одновременно набирая высоту. Саша не выпускала из глаз лодку, ожидая с нее смертоносной очереди. И она увидела, что Глеб своим телом закрывает их от Мирона, а потом муж вдруг резко кивнул, и его разнорукий охранник растянулся на дне лодки.

Стёпик это тоже видел.

– Лучш-ше бы он его не злил… – сказал он, непонятно кого имея в виду.

– Вот именно, – злорадно улыбнулась Саша. – Если его как следует разозлить – мало не покажется.

– Я про Мирона. С-стрельнуть мож-жет…

– А я про Глеба. Поджарит всех к чертовой матери.

– Как это?..

– А вот так. Он у меня огнедышащий, в отличие от некоторых «настоящих» драконов.

– Ни про каких драконов я не говорил, – проворчал Стёпик, вытянул вперед шею и прибавил скорости.

Саша вдруг охнула и двинула Пистолетца локтем в бок.

– Ты чего? – вскрикнул тот. – Больно же.

– Я поняла! Я всё поняла! Они нам не врали – Глеб сам захотел ехать к Доктору!

– К тебе эта догадка пришла, когда ты увидела, что Глеб связан? – мрачно усмехнулся Денисов.

– Нет. Когда я увидела, что Мирон не обуглен. Да и «пегасик» наш с Игнатием и тоже вроде как целые.

– А ведь и впрямь, – кивнул Пистолетец. – Если бы его силой потащили, мог бы и пыхнуть со злости. Молодец, соображаешь. Может, ты даже и не очень беременная.

– А как же Славик?

– Куда ему торопиться, успеет еще…

Стёпик высадил их у входа в пещеру, откуда начинался туннель.

– Мне как – тут на вс-сякий с-случай подож-ждать или назад лететь? – спросил он. – Дальш-ше мне не пролезть.

– Это уж как ты сам хочешь, – сказал Денисов. – Спасибо, что доставил. Только расскажи, как отсюда к Подземному Доктору попасть?

– Зачем тебе? – вмешалась Саша. – Мы ведь Глеба ждать собрались.

– Знания никогда лишними не бывают. Это я тебе как учитель говорю.

– Дык, а чего тут знать-то? – хмыкнул «птер». – По туннелю иди до конца – к Доктору и выйдеш-шь… Ну ш-што, полетел я?

– Лети, Степан, – вздохнула Саша. – Спасибо тебе. Ты все-таки хороший, хоть в голове у тебя и сумбур. Наверное, потому, что в плохую компанию попал.

– Нет, не в плохую, – возразил Стёпик, довольный, что его похвалили. – Игнатий с-сс Мироном не хуж-же других. И мы ж-же теперь как братья с-сс ними. Ш-шитые братья – нам ж-же кус-ски от одного человека приш-шивали… От меня, кс-стати.

– Я вот как-то не очень эту историю поняла, – насупилась девушка. – Всё намеки, намеки, а на самом-то деле как было?

– Долго рассказывать. Да и не люблю вс-споминать… Ты у Глеба с-своего потом выс-спрос-си, ему вс-сё как ес-сть рас-столковали.

– Но ты… Ты же человек?..

– Ну не лош-шадь ж-же!.. Ладно, я полетел. Прос-стите, коли ш-што не так.

– Ты меня тоже прости, – смутилась Саша. – Я с тобой себя часто грубо вела.

– Ну так и ты ж-же человек, – очень серьезно сказал Стёпик. – Это лош-шади добрые да лас-сковые, а люди – они больш-ше грубые.

«Птер» вытянул шею, коротко разбежался и взмыл над Сухоной.

– А теперь скажи, – повернулась к Пистолетцу Саша, – зачем тебе на самом деле знать, как попасть к Доктору?

– Потому что я хочу пойти к нему и посмотреть, что это за фрукт.

– Не дожидаясь Глеба?

– Вот именно. Я должен убедиться, что Глеба к нему можно пустить. Или наоборот – понять, что делать этого ни в коем случае не стоит.

– Можно подумать, ты поймешь это с первого взгляда.

– Я поговорю с ним.

– Пистолетец! Из нас двоих вроде бы я туго соображаю. Или ты снова в прежнюю роль вошел? Ты что, и впрямь полагаешь, что этот Подземный Доктор жаждет с тобой поболтать? А тебя не смущает то, что он прячется от всех в подземельях? Что про него ужастики всякие рассказывают? Что он «диких» на уши поставил, чтобы Глеба зачем-то получить?.. Что-то у меня образ доброго Айболита из всего этого не вырисовывается.

– Вот и у меня не вырисовывается! – сердито выдал Денисов. – Потому я и хочу…

– … самолично залезть в мышеловку.

– А ты предлагаешь первым запустить в нее Глеба?

– Я не предлагаю! – выпалила Саша. – Я ужасно боюсь этого Доктора и того, что он может сотворить с мужем! Но еще больше меня пугает, почему Глеб сам к нему рвется?

– Вот поэтому я всё же рискну, – твердо сказал Пистолетец. – Мне Глеб дорог не меньше, чем тебе.

– Хорошо, – неожиданно сдалась девушка. – Но тогда я тоже с тобой.

– Вот уж нет уж, – замотал головой Денисов.

– То есть, ты хочешь бросить меня здесь одну, чтобы меня тут или демоны из докторской свиты разодрали, или этот Мирон из «калаша» пристрелил?

– Тьфу ты, накаркаешь ведь!.. Ладно, идем. Но держись позади меня и никуда не лезь. Разговаривать с Доктором буду я.

– Может, он сам со мной захочет… – начала Саша, но, увидев, как сжались губы Денисова, поспешно ретировалась: – Ладно-ладно, молчу.

Поначалу ничто не предвещало плохого. Туннель был освещенным, ровным и безлюдным. На первый труп Саша с Анатолием Денисовым наткнулись, когда стало видно, что впереди туннель расширяется.

– Это же волк… – прошептала Саша, у которой по коже пробежались мурашки. – Волк-мутант. Помнишь, мы с такими…

– Тихо!.. – приложил палец к губам Пистолетец. – Вон там еще один, и еще… Что-то здесь явно нечисто. Давай-ка возвращайся, дальше я сам.

– Вот теперь уж я точно не вернусь, – поежилась девушка. – Если дальше то же самое – вернемся вместе и запретим Глебу идти сюда.

Через пару десятков шагов туннель вывел их в большой сводчатый зал с кирпичными стенами, хорошо освещенный четырьмя лампами в защитных проволочных кожухах. Посреди зала стоял огромный деревянный стол, вокруг которого некогда, видимо, были расставлены, а теперь в беспорядке валялись дощатые лавки. И не только они. Зал был буквально залит кровью и завален трупами – в основном, волчьими. Но вот Саша вскрикнула, тут же зажав себе рот: перед ней с жуткой гримасой на окровавленном лице лежала мертвая женщина. Пожилая, лет шестидесяти. А вот и мужчина того же примерно возраста… А это кто?.. Девушка невольно прижалась к Денисову – на нее оскалилась безгубой улыбкой жуткая морда… мутанта. Не волка, а человека-мутанта, одетого в добротную, хотя теперь и продырявленную, залитую кровью куртку, штаны и сапоги. Этот мутант определенно не был «диким». Как и еще один, чуть дальше.

– Это же морозовцы… – одеревеневшими губами произнесла Саша. – И… храмовники…

– Нет, – ответил Денисов, – храмовников здесь нет. Посмотри, мужчина и женщина одеты в какое-то латаное тряпье, люди Святой такое не носят.

– Кто же они такие? И все эти волки… Это… Это и есть свита Подземного Доктора?

– Видимо, да.

– А где же тогда он сам? – стала испуганно озираться Саша. – Может, вот этот? – кивнула она на мужской труп.

– Всё может быть, – также озираясь, ответил Пистолетец. – Только мне это очень и очень не нравится…

– А я прям балдею, – хмуро отозвалась девушка. – Ты лучше скажи: идеи у тебя есть какие-нибудь?

– Судя по всему, здесь было побоище.

– Правда? Никогда бы не подумала.

– Не язви. Скажи что-нибудь поумнее.

– Если здесь только трупы морозовцев и… этих… докторских, значит, морозовцы на них и напали.

– И они друг дружку перебили, – дернул губой Денисов. – В результате – ничья.

– А теперь ты не язви! Почему бы и в самом деле такому не быть?

– С чего вдруг сюда полезли морозовцы? Откуда они вообще знали про этого Доктора? Я сам-то о нем ничего не знал, хотя…

– Хотя сам морозовец?.. – прищурилась Саша.

– А хоть бы и так! Не знал же. Зато не кажется ли тебе странным то совпадение, что как раз перед всем этим Святая турнула вас с Глебом из города?

– Она не турнула, мы сами… – начала девушка и запнулась. – Постой, так может, она знала, что Подземный Доктор охотится за Глебом? Потому и предложила нам эту поездку именно сейчас…

– Вот-вот. А сама решила, пока вас нет, разобраться с Доктором.

– Но здесь же нет ни одного храмовника!

– Во-первых, мы еще не всё осмотрели. А во-вторых, победители обычно уносят своих убитых и раненых, так что это как раз логично, что их здесь нет. Странно другое: откуда здесь морозовцы? Их, правда, немного, но… Кстати, заметь, они безоружные. А на волках – явные пулевые ранения. Тебе это ни о чем не говорит?

– Чего гадать? – нетерпеливо притопнула Саша. – Сам говоришь, что не всё осмотрели. Вот и пошли осматривать. Вон, как раз и туннель какой-то…

– Там вон тоже туннель. И вон там. А вон коридор кирпичный.

– Может, начнем их по очереди осматривать? Или на части разорвемся?

– Зря я тебя все-таки у реки не оставил.

– Ладно, прости, – дотронулась до беспалой ладони Денисова Саша. – Я просто жутко нервничаю. А когда я нервничаю…

– Не продолжай, понял я. Идем в твой туннель.

Туннель оказался узким, коротким и дважды изогнутым под прямым углом. Слева от тупика, которым он заканчивался, имелась обитая железными полосами дверь, которая оказалась открытой. Далее следовал короткий темный тамбур, а за ним – еще одна дверь, точнее, решетка из металлических прутьев, закрытая на простую щеколду. За этой решеткой в тусклом свете лампочки просматривалась комната… Даже не комната, а что-то вроде монашеской кельи, всю мебель в которой составлял узкий дощатый топчан.

Стоило Пистолетцу и Саше открыть задвижку и ступить в келью, как тряпье, наваленное на топчан, вдруг зашевелилось, а из-под него высунулась заспанная рожица.

– Вы к-кто? – спросила она ломающимся юношеским баском.

– Разве прилично лежа знакомиться? – фыркнула Саша.

Из-под тряпья показался одетый в форму храмовников мальчишка. Даже не мальчишка – вполне себе юноша. Лет шестнадцати точно, как сумела определить девушка. Он поднялся на слегка дрожащие ноги, но вид постарался принять бравый и уже с некоторым вызовом повторил:

– Вы кто?

– Я – конь в пальто, – ответил Пистолетец.

– А я кониха, – сказала Саша. – То есть, эта… лошадиха. Тьфу ты!.. В общем, Сашка я, Александра. Ты сам-то кто такой?

– Я Венчик… Вениамин Карпухин, дозорный.

– И здесь ты сейчас в дозоре? – не удержалась от колкости Саша.

– А ты кто такая, чтобы меня допрашивать? – взъерепенился парень. – Почему на тебе форма храмовников?

– Потому что я главная храмовница и есть. Ну, почти главная. Третья по счету.

– Как это?.. – заморгал Венчик. – Чего ты мне гонишь?

– Я – невестка Святой.

– Как это – невестка?..

– Ты слышал, что сын Святой, Глеб, недавно женился?

– Кто ж этого не слышал! На внучке Деда Мороза, на Снегурочке. И что с того?

– А то, что она Снегурочка и есть, – не выдержал Пистолетец. – А я ее… этот… зайка серенький. Паж, короче говоря.

– Ты говорил, конь, – недоверчиво скривил губы парень. – Что вы тут мне заливаете? Щас как арестую вас и к Святой отведу!

– О! – радостно воскликнул Денисов. – Прекрасная идея! Ты отведешь Снегурочку к свекрови, и та тебя на радостях наградит. Но сначала…

– Я никуда не пойду! – взбрыкнула Саша.

– Еще как пойдешь. Побежишь! Тебе Глеб твой дорог?

– Мог бы не спрашивать, но…

– Без «но»; я и так помню, что конь. Так вот, если тебе дорог твой муж, то ты впереди этого дозорного должна мчаться к Святой и всё той рассказать. Пусть срочно присылает сюда бойцов, чтобы перехватить Глеба, пока с ним какой беды не случилось.

Саша заметно побледнела, поняв, что Пистолетец говорит дело.

– А ты?

– А я еще тут поползаю… Кстати, отважный дозорный, что за бардак тут случился?

– Она точно Снегурочка?.. – шмыгнул носом Венчик. – А то информация секретная…

– Точнее не бывает. Смотри, какая белая. И холодная.

– Э!.. – отдернула Саша ладонь, к которой уже потянулись пальцы дозорного. – Трогать не надо, примерзнешь.

– Ну, в общем… – стушевался Венчик. – Короче, Святая приказала схватить Подземного Доктора. Мы собрались и пошли. А тут – морозовцы откуда-то взялись… И эти были всюду, мрази зубастые. Я Игоря собрался охранять, моего наставника, но чуток заблудился. И вдруг – сам Подземный Доктор на меня вышел… Съем, говорит. Тут на него Игорь… А я…

Парень вдруг потупился.

– Струсил? – прямо спросила Саша.

– Струсишь тут… Доктор как глянул своими черными глазищами – я и забыл, кто я такой, где я и зачем… Ноги сами от него побежали. Сюда вот. А тут волк. И мальчишка. Тоже как Доктор – такое же точно лицо и глаза!.. Волк его отсюда утащил, а меня запер. Вот я и… тут…

– Да, заперли тебя крепко, – с деланым сочувствием закивал Денисов. – Такой крепкий запор, что мне целых два пальца пришлось напрячь, пока открыл.

– Ну я… это… уснул, если честно. Сморило сильно… Ты это… – посмотрел он на Сашу, – Святой не докладывай, что я уснул, ладно?

– Я не какая-нибудь доносчица, – гордо задрала нос девушка.

– Ладно, потом разберетесь в деталях, что говорить, а что нет, – замахал на них Пистолетец беспалой ладонью. – Ты мне, Вениамин Карпухин, вот что лучше скажи: где сейчас Подземный Доктор?

– А там его нету? – робко кивнул в сторону выхода Венчик.

– Среди живых точно нет. Правда, живого мы лишь тебя пока встретили. А среди мертвых… Опиши-ка его.

Венчик описал.

– Нет, – помотал головой Денисов. – Увидев такую жуть даже в мертвом виде, я бы просто лишился чувств. Так что его там точно нет. А ты не в курсе, где можно поискать?

– Я тут первый раз, – развел руками парень.

– Тогда иди, спасай особу царских кровей, чего стоишь? – хлопнул в ладоши Пистолетец. – Будущее Великого Устюга в твоих руках, дозорный… Да, Сань!.. – крикнул он вслед удаляющейся парочке. – Ты там намекни свекрови, чтобы, когда ее бойцы сюда сунутся, меня невзначай не подстрелили! А уж взначай – тем более.

Выйдя снова к залу, Денисов прислушался. Затихающие шаги Венчика и Саши слышались из другого, более широкого туннеля, поэтому он направился к одному из облицованных кирпичом коридоров. Тот привел его к массивной двери, которая на удивление легко открылась. А больше Анатолий ничего увидеть не успел, поскольку на голову ему набросили воняющий рыбой мешок.

Глава 23 Новые смерти

Мирон, потирая здоровенную шишку на лбу, ругался на чем свет стоит. Матерных слов, правда, не употреблял, стеснялся детей, но и обычных проклятий Глебу хватило бы, чтобы до скончания света жариться в аду на сковородках. Наконец ему это надоело:

– Заткнись, а? Я ведь и еще могу врезать, кость у меня прочная, выдержит. А вот насчет твоей не уверен.

– Супротив пули твоя кость – скорлупка яичная, – тряхнул автоматом разнорукий мутант.

– Спорить не стану, – кивнул Глеб. – Только вот Подземному Доктору понравится такая яишенка, как ты думаешь? Добавки кое у кого не попросит?

Мирон поутих, продолжая бурчать под нос, а Глеб вернулся к раздумьям.

Думал он о Сашке. Собственно, он думал о жене почти постоянно с тех пор, как та уплыла на плоту с Ликом. Но после того, как увидел ее в когтях «птеродактиля»!.. Ну пусть не в когтях, пусть в специальной подвеске, да еще рядом с Денисовым, но всё равно стало очень жутко. Сразу вспомнилось, как самому довелось полетать, – в тот раз, правда, на самом деле в когтях. Успокаивало, кроме подвески (всё же хоть какое-то удобство) и Лика (когда рядом с женой надежный человек, за нее уже не так страшно), еще то, что, говоря откровенно, Степан при первой встрече произвел на него впечатление не кровожадного убийцы, а вполне вменяемого человека. Разумного существа, в смысле. А когда «птер» сказал, что несет Сашку с Ликом в Устюг, а не в свое гнездо – кормить «птенцов», – стало почти совсем спокойно. Особенно после того, как помешал разнорукому гаду выстрелить – с того сталось бы!..

Прошло не так много времени, и «птеродактиль» показался снова. Его подвеска была пустой, а сам он летел куда выше, чем в прошлый раз, – быть может, всё еще опасался автомата Мирона, но, скорее всего, потому, что спускаться к ним ему было незачем, вот и летел, как ему удобнее. Но, увидев лодку, он все-таки заложил в небе круг; как понял Глеб – для того, чтобы дать им понять: всё в порядке.

Теперь осталось подумать еще, куда именно в Устюг отнес «птер» жену и друга. Он сказал, что сделать это ему велел Игнатий, тот мутант с разными ногами. И понятно уж, что не к Святой велел отнести. Наверняка тоже к Подземному Доктору. А это плохо. В принципе неизвестно, как Доктор отнесется к таким «подарочкам». Правда, можно надеяться, что не станет тут же перешивать им руки-ноги и прочие части тела. По здравому рассуждению, сначала захочет разобраться, кто они такие, и если Сашка скажет правду… Что ж, для Доктора, если тот и впрямь так жаждет заполучить его, Глеба, это станет лишь дополнительной гарантией, что жену он на произвол судьбы не бросит и обязательно явится. Только вот то обстоятельство, что Сашка окажется у Доктора, когда он придет к нему сам, может помешать задуманному. Вряд ли жена захочет, чтобы мозг мужа кому-то пересаживали, – он-то рассчитывал поставить ее уже перед свершившимся фактом. С другой стороны, вряд ли Подземный Доктор предложит ей ассистировать на операции, да и вообще позволит находиться рядом.

«Ладно, – решил Глеб, – чем заниматься гаданиями и попусту себя накручивать, лучше немного подождать и посмотреть, как там всё выйдет». Такая мысль была вполне логичной еще и потому, что лодка уже приближалась к Устюгу и ждать оставалось недолго.

Высадившись, Глеб и все остальные отправились тем же путем, что и Сашка с Ликом до этого. Точнее сказать, Мирон и все остальные, поскольку именно разнорукий мутант под прицелом автомата вел впереди себя Глеба и Тима, у которых по-прежнему были связаны руки. Сзади шла Нюра, держа за руку мальчишку.

Глеба огорчило, что жена и друг не дожидались их на берегу, на что он подспудно надеялся. Ему захотелось крикнуть, позвать Сашку, но что-то его остановило – то ли некое предчувствие, то ли опасение, что на крик сбегутся вовсе не те, кого ему так хотелось увидеть. Но когда они двинулись по туннелю, мутанта слегка ободрило, что тот был пустым; никакие злобные монстры не доедали останки дорогих его сердцу людей.

А вот дальше… Дальше они увидели то же, что и Сашка с Ликом до этого. Мирон сразу напрягся, стал водить из стороны в сторону стволом «калаша».

– Что за… – начал он, но Глеб на него шикнул:

– Тише ты!.. Хочешь, чтобы и нас вот так покрошили?

– А што тогда? – перешел на шепот разнорукий мутант.

– Для начала развяжи мне руки.

– Вот уж хрен тебе! – показал Мирон кукиш.

– Кто бы сомневался, – вздохнул мутант. – Тогда медленно и тихо идем и смотрим. А ты, – повернулся он к Нюре, – отойди вместе с парнем ближе к выходу, и если что – убегайте.

– Будешь тут мной понукать!.. – злобно сверкнула глазами девочка.

– Он дело говорит, – строго посмотрел на нее Мирон. – Назад иди да за мальчонкой приглядывай. Долго не будет нас – не забудь в воду залезть.

– С ним, што ли? – буркнула, встряхнув руку юноши, Нюра.

– С ним. Зайдешь неглубо́ко, на дно опустишься, а его за руку держи, штоб не убег.

– А коли вы совсем не придете?

– Придем, куды мы денемся? – постарался придать уверенности голосу Мирон.

– А коли нет? – уперлась Нюра.

– Тады в лодку садитесь и назад езжайте, – неохотно буркнул разнорукий мутант.

– Я не умею, – надулась девочка.

– Ты вот что, Нюра, – вмешался Глеб. – Ты, главное, сюда не лезь. Идите тогда в город. Кого-нибудь да встретите. Хоть морозовцев, хоть храмовников. Расскажешь всё, как есть. Самое главное, про меня скажите, что вы со мной были. И те, и другие меня знают, не тронут вас, отведут или к Деду Морозу, или к Святой. Им тоже всё-всё расскажи. Это лучшее, что я могу тебе посоветовать.

– Ты ужо посоветовал лучшее, – насупилась Нюра, прожигая его полным ненависти взглядом.

– Не перечь! – рыкнул Мирон. – То и в самом деле для вас лучшее будет. Тока мы вернемся, не боись. Иди давай!

Когда девочка с парнем ушли, оставшаяся троица прошла чуть вперед и принялась осматривать ведущие из большого зала, где они теперь находились, проходы в туннели и коридоры. Вернее, осматривались Глеб и Мирон, Тим же с непонятным выражением, которое можно было принять за печаль, разглядывал трупы, особенно долго задержав взгляд на телах мужчины и женщины, одетых в ветхое тряпье.

– Знаешь их? – заметил это Глеб.

– Не твое дело.

– Ты здесь раньше был? – не отреагировал на грубость мутант.

– Не тво… – снова начал Тим, но получил от Мирона прикладом по ребрам и, согнувшись, зашипел от боли.

– Говори, паскудыш! Забью ведь до́ смерти.

– Ну, был… – с трудом выдохнул мужчина.

– Где Доктор?

– Откуда я… – со стоном произнес Тим, но когда Мирон снова замахнулся прикладом, сказал: – Раньше он вон там жил…

– Где «там»?

Тим мотнул подбородком на выходящий из зала облицованный кирпичом коридор.

– Вперед! – подтолкнул его прикладом Мирон. И оглянулся на Глеба: – Тебя енто тоже касается.

Глеб и Тим ступили под свод коридора. Мутант еще издали заметил впереди несколько дверей.

– Тихо! – шепнул он, обернувшись к спутникам. – Идем очень медленно и слушаем.

– Чаво слушаем? – насупил брови Мирон, которому явно не нравилось, что им то и дело командуют.

– Всё, – лаконично ответил Глеб и тронулся вперед, осторожно перенося вес тела с пятки на носок.

Не доходя до ближней двери пары шагов, он поднял руку. Из узкой щели, образованной неплотно закрытой дверью, доносились негромкие голоса. Глеб прислушался. Говорили, как минимум, трое:

– А я тебе повторяю, Денисов это был! Иуда проклятый.

– Откуда Денисов? Его Святая в расход пустила.

– Не в расход. Я слыхал, в ссылку отправила. В Красавино, чтобы от радиации там загнулся.

– Да не мелите вы, чего не знаете! Он это был, точно! Плюгавый такой, на одной руке пальцев нет, зато на другой – шесть штук.

– Прям ты успел разглядеть!

– Успел.

– Так он что, сбежал, что ль, по-твоему?

– Не знаю, сбежал или прибежал, только сейчас его Святая уж точно пеньковой лентой наградит. На шею, без ордена.

Говорившие негромко посмеялись. Потом заговорили снова:

– Нас, чую, тоже всех чем-то наградит… Доктора-то мы упустили.

– Вот ведь гад увертливый!

– Может, его морозовцы взяли?

– Я тоже думаю, морозовцы. Слышал, как их главный, здоровенный такой, одноглазый, крикнул своим: отходим, мол, это приказ. А чего бы им отходить, если дело не сделано?

– Ага, я тоже слышал…

И тут вдруг Тим вынырнул из-за спины Глеба и с криком: «Помогите, ребята!» рванулся к двери. Глеб прыгнул следом, но приклад автомата Мирона, обрушившийся на затылок непокорного пленника, оказался быстрее. Тим кулем рухнул на пол, а из-за распахнувшейся двери, поливая всё вокруг очередями, один за другим выскочили трое храмовников. Глеб быстро упал, закрывая ладонями голову. «Идиоты! – подумал он. – Кто же так делает? Всей гурьбой под пули!»

Он оказался прав – Мирон не сплоховал, уложив всех троих одной очередью. Правда, словил пулю и сам. Даже, скорее всего, не одну. Разнорукий мутант, выронив автомат, медленно сползал по стене, оставляя на кирпичах кровавую полосу. На его губах пузырилась розовая пена.

– Что ж ты так! – вскочив на ноги, подбежал к нему Глеб.

– Ничо… – пробулькал закатывающий глаза Мирон. – Пожил ужо… Нюрку не забижай… – сказал и уронил на грудь голову.

– Что ж ты так!.. – повторил Глеб, которому и впрямь стало жаль грубого, неотесанного мутанта.

Но горевать было некогда. Для начала следовало развязать руки, что не составило для Глеба большого труда. Он и так, еще во время поездки в лодке, ослабил, насколько мог, веревки, напрягая и расслабляя мышцы и разводя сначала на миллиметр, потом всё больше и больше ладони. По сути, он бы уже давно мог освободиться, но не видел в этом особого смысла, да и не хотел лишний раз бесить Мирона.

Теперь следовало заняться Тимом. Удар, полученный им, был силен – светлые волосы стали алыми от крови. Но мужчина дышал и, насколько разбирался в этом Глеб, дыхание его не походило на предсмертные хрипы. Мутант оторвал полосу от подола рубахи Тима и, как мог, перевязал голову. Потом заглянул в комнату, где устраивали засаду храмовники. Там он увидел пару кроватей, кое-какое медицинское оборудование и большую пластиковую ванну. Недолго думая, он поднял Тима на руки, донес до ближайшей кровати и положил, накрыв до подбородка шерстяным одеялом.

– Отдыхай пока, – сказал Глеб, соображая, что делать дальше.

По идее, следовало бы осмотреть и все остальные помещения, но времени терять не хотелось. Тем более, и так было понятно, что Подземного Доктора здесь не было. А где был?.. Судя по разговору храмовников – у морозовцев, то есть, разумнее всего было предположить, – в Резиденции Деда Мороза.

Глеб задумался. Получается, мать и впрямь отправила его из города, чтобы сберечь от Доктора. Только она задумала не просто спрятать его на какое-то время, а искоренить угрожавшую ему опасность навсегда. То есть, он все-таки оказался прав и в том, что Святая затеяла войну. Только не с Дедом Морозом, как он думал сначала, а с Подземным Доктором. Правда, Дед Мороз каким-то непонятным образом здесь тоже оказался замешанным. Погоди-ка, но ведь он болен; говорят, даже при смерти! Так может, то, что здесь оказались морозовцы, – это акт отчаянья? Прослышав о чудодейственном лекаре, они решили захватить его, чтобы тот вылечил, спас от смерти хозяина? Что ж, логика в этом определенно есть. И тогда получается, что Доктор сейчас и впрямь у Деда Мороза. С большой-пребольшой вероятностью! Но тогда нужно спешить. Необходимо забрать у морозовцев – пока непонятно, как – Подземного Доктора, привести его сюда и сказать, чтобы тот срочно приступал к операции. И это всё нужно успеть сделать, пока сюда не набежали храмовники, ведь Денисов обязательно всё про него расскажет Святой…

А Сашка?.. Глеб принялся молотить себя кулаком по лбу. Он совсем забыл о жене! Где она? Что с ней?! Храмовники говорили только о захвате Денисова. Значит, Сашки с ним уже не было. А где была? Ведь летели-то они вместе. И летели, как он уже предположил, к Подземному Доктору. Но потом, увидев здесь следы побоища, вероятно, разделились. Сашка, скорее всего, тоже догадалась, что Доктор у Деда Мороза, и отправилась туда. Что ж, это скоро станет известно, он ведь и сам собирался туда же.

Глеб сорвался, чтобы срочно бежать к Резиденции, но тут же снова дал волю кулаку, вдарив по многострадальному лбу. Тупица! А Нюра с мальчишкой? Бросить их так вот, в надежде, что, послушавшись его совета, девчонка пойдет туда, не знаю куда, чтобы найти того, не зная кого?..

– Эй! – услышал вдруг он. – Пошто Мирон так сидит?..

Глеб резко обернулся. В дверях стояла Нюра.

– Ты почему здесь? – всплеснул руками Глеб.

– Стреляли.

– И что? Я ведь сказал тебе убегать, если что!

– Мне в воду надо ужо… Я бы нырнула… а Вовку убили бы…

– Какого Вовку? Почему Вовку?..

– Надо ж его как-то звать… он человек же…

Девочка покачнулась. Только теперь Глеб заметил, что та едва держится на ногах, дыша часто и хрипло.

– Бежим к реке! – сорвался мутант.

– Не… вот… – показала на ванну Нюра.

– Где вода?

– Там… – ткнула девочка в угол.

Глеб подбежал туда, куда указывал ее пальчик, и увидел свернутый шланг, присоединенный к трубе с вентилем. Он быстро размотал его, крутанул вентиль и сунул конец шланга в ванну. Вскоре в трубе зажурчало, и в пластиковое корыто тонкой струйкой потекла вода. Потом струя стала толще, и через пару минут ванна была полной.

– Полезай! – скомандовал Глеб, завернув вентиль.

– А ты ить сбежишь, гад!..

– Не сбегу. Я пойду за Подземным Доктором и приведу его сюда.

– Врешь! Сбежишь!.. – Девочка закашлялась.

– Я не сбегу. А вот ты, если не залезешь в воду, задохнешься. А ну, быстро лезь! Только разденься, куда ты в одежде-то?..

– Размечтался, урод, – буркнула Нюра, ступая в ванну. – И коли сбежишь, так и знай, што всё одно тебе жисти не будет. Найду и убью.

– Убьешь, убьешь! Потом, ладно? А сейчас ложись в воду… Да, а где твой Вовка-то?..

– Его тоже зарезать хочешь?

– Тьфу на тебя, дурочка! – разозлился мутант. – Никого я не резал и резать не собираюсь! Где он?! Он же погибнет один!

– Тамока, – буркнула, ложась в воду, девочка, – за дверью. Сам ты дурак лохматый… – Она сказала что-то еще, но уже из-под воды, пузырями выходящего из легкого воздуха. И вряд ли это были слова благодарности или прощения.

Мальчишка и впрямь стоял за дверью, с испугом глядя на трупы. Глеб поднял и забросил за спину один из валявшихся автоматов, взял парня за руку и сказал:

– Ну, пошли, Вовка. Куда вот только?..

– Там, – потянул вдруг его к выходу из коридора парень.

Он сказал именно «там», а не «Та-ма», как в прошлый раз. Может, и правда знал, куда идти?

Вовка, похоже, не очень-то знал. Он долго водил Глеба по залу, тычась то в один, то в другой проход, пока они не вошли в совсем неприметный и узенький.

– Там! – произнес парень более уверенным тоном.

Коридор, оказавшийся очень кривым и коротким, привел их к тяжелой распахнутой двери. Чуть дальше была решетка из железных прутьев, тоже открытая, а за ней – слабоосвещенная комнатушка с грубым деревянным топчаном. В одном углу темнело отверстие отхожего места, из стены торчал рожок душа.

Вовка забрался на топчан и расплылся в счастливой улыбке.

– Тута, – сказал он.

– Ну, «тута» так «тута», – не стал спорить мутант, убедившись, что решетка запирается на щеколду. Та, правда, легко открывалась и изнутри, но это было хоть что-то, и Глеб строго погрозил юноше пальцем: – Сиди тут и никуда не уходи. Я сейчас за папой схожу. Понял?

– Поял? – эхом отозвался Вовка.

– Попугай ты, – невольно улыбнулся мутант.

Парень улыбнулся в ответ. Так открыто и беззащитно, что у Глеба защемило в груди.

«А ведь я соврал Нюре, – подумал он. – Я ведь и в самом деле собираюсь его зарезать. Видать, права она во всем. Я настоящий урод, и самое лучшее, что со мной нужно сделать, – это убить».

Тем не менее, закрыв решетку на задвижку, он помчался искать не смерти, а возможности начать новую жизнь.

Глава 24 Невероятное открытие

Глеб шел по городу открыто, не таясь. Да и чего ему было бояться? Пусть его видят хоть морозовцы, хоть храмовники; для тех и других он был неприкасаемым – сын Святой и муж внучки Деда Мороза. Вот только ни для тех, ни для других он не был своим. Как считал себя ничьим, так ничьим и остался. Правда, теперь у него была любимая жена и верный друг, а это уже немало. Так может, определение «ничей» устарело? Глебу очень бы хотелось так думать. Вот только он никак не мог до конца поверить, что жуткое мохнатое чудовище – урод, как правильно называла его Нюра, – для кого-то с полной искренностью может считаться своим, родным, близким. Сашка его просто жалела. Лик был с ним рядом с самого начала, но не потому что любил, а потому что ему так приказали. Потом привык, даже привязался. Но трудно представить, чтобы жена думала о нем: «Мой любимый уродец», а Пистолетец: «Мой уродливый друг». Но ничего, скоро всё изменится! Скоро он станет настоящим человеком, которого на самом деле можно будет и любить, и не стыдиться называть своим другом…

Глеб и сам не заметил, как оказался у Резиденции Деда Мороза. Он требовательно постучал в дверь. Та приоткрылась. Показался налитый кровью глаз, и хриплый низкий голос потребовал:

– Документы!

Мутант словно испытал дежа вю: такое с ним уже было, один в один. Так ведь и вправду было! Только рядом стоял Пистолетец, а сам Глеб, не зная даже, кто он такой, искренне верил в добро и справедливость. Что ж, с тех пор прошло совсем мало времени, но изменилось очень и очень многое, в первую очередь, в нем самом.

– Вот мой документ! – сунул он в дверную щель ствол автомата, едва не попав охраннику в глаз. – Ты что, пьяный? Не видишь, кто перед тобой?! Живо пусти меня к Деду!

– Ты… ты этот… – забубнил красноглазый, явно узнав Глеба, но сомневаясь, имеет ли он право впускать его в Резиденцию вот так – по первому требованию.

– Да, я этот. Муж внучки Деда Мороза. Не думаю, что он похвалит тебя за подобную нерасторопность.

Дверь наконец открылась полностью. Охранник и впрямь оказался почти полной копией того, с прошлого раза, – лысый, безносый, безгубый… Только еще и безухий, а у прошлого, как помнил Глеб, уши имелись – заостренные, словно у кошки. Впрочем, ушей лишиться недолго, это новые вырастить сложно. Разве что с помощью Подземного Доктора.

– Дед Мороз не велел его беспокоить, – пробормотал охранник, стараясь не смотреть Глебу в глаза.

– Даже мне?

– Он сказал: никому. Ему ведь операцию сделали. На сердце. Нужно много отдыхать.

Глеб не особо в это поверил. Не в операцию, разумеется, а в то, что Дед ради отдыха отказался бы от любых встреч. Слишком беспечно для человека его ранга. Впрочем, сейчас мутанту это было только на руку.

– Мне нужно увидеться с Подземным Доктором, – уверенно сказал он. – Проводи меня к нему.

Вот теперь охранник испугался окончательно. Он побледнел, со лба по безносому лицу покатились крупные капли.

– К нему нельзя… То есть, как ты сказал? К Подземному Доктору?.. Здесь такого нет.

– Так нельзя или нет? – усмехнулся Глеб.

– Нет. Но если бы был, – начал выкручиваться безносый, – то было бы нельзя.

– Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящий? Пророк? Я, пожалуй, скажу о тебе Святой – пусть заберет тебя. Слышал, ей предсказатель позарез нужен. А с Дедом Морозом сторгуемся, не проблема.

– Я не хочу к Святой! – уже не хрипло и низко, а почти визгливо взмолился охранник. Пот по его лицу струился уже ручьями.

– Тогда проводи меня к Доктору – и все дела.

– Но… – Взгляд безносого заметался, остановившись на «калаше» в руках у Глеба.

Мутант решил помочь несчастному охраннику.

– Тебя это смущает? – тряхнул он автоматом. – Что ж, молодец, правильно, в Резиденцию с оружием нельзя. Обязательно скажу Деду Морозу, чтобы вынес тебе благодарность за бдительность. Кому сдавать?

– М-мне… Только…

– Нет охраняемого помещения? Ничего страшного. Я ведь понимаю, что в таком заведении и так ничего не пропадет. На! – протянул Глеб «калаш».

Охранник неуклюже – мешал собственный автомат – принял оружие.

– Куда идти? – дружелюбно спросил Глеб.

– Туда, вниз… Нет, я сам провожу!

В подвальном коридоре было несколько дверей. Возле одной из них стояло сразу два охранника. Увидев напарника, рядом с которым шел Глеб, они напряглись и вцепились в висевшие на груди автоматы.

– Куда ты его привел? Сдурел? – сказал один из охранников безносому.

– Это… муж Снегурочки, – неуверенно ответил тот.

– И что?

– Ему нужно к Доктору…

– Здесь что, больница?

– Так, ребята, – успокаивающе поднял руки Глеб. – Я всё понимаю и от имени своего… тестя Деда Мороза выражаю вам благодарность за бдительность. Всё правильно, сюда посторонним ни в коем случае нельзя. Но дело в том, что к Подземному Доктору меня отправил… сам Дед Мороз.

– Дед Мороз не мог, – вылупил красные глаза безносый. – Он же отдыхает, а ты к нему не заходил.

– Он что, всю жизнь отдыхает? – вымучил улыбку Глеб, которому очень захотелось врезать охраннику в то место, где должен быть нос.

– Не всю, но…

– Вот он мне и сказал сюда пойти еще до того, как лег отдохнуть.

– Но тебя у него не было!..

– Все-таки ты и впрямь ясновидящий. Знаешь не только то, что будет, но и то, что было. Даже то, чего не видел и видеть не мог. Как будет рада Святая!

Безносому стало откровенно плохо. Он даже прислонился к стене. Двое других охранников смотрели на Глеба с большим недоверием.

– Всё, хватит! – жестко сказал мутант. – Мне время дорого, чтобы точить тут с вами лясы. Кто-нибудь один… вот ты, например, – ткнул он наугад пальцем, – срочно поднимись к Деду Морозу, чтобы он подтвердил мои полномочия.

– Но Дед Мороз не велел его беспокоить.

– То есть, ты боишься, что он тебя накажет?

– Да, боюсь.

– А вы не боитесь, – почти до крика повысил голос Глеб, – что он всех вас вышвырнет на улицу за то, что вы срываете важное задание, которое я должен осуществить по его приказу?!

Охранники переглянулись и затоптались.

– Ну, если ненадолго, – пробормотал один из них.

– И мы дверь запрем, – сказал второй. – Ты его на оружие проверил? – спросил он у безносого.

– Автомат забрал.

Второй охранник достал связку ключей. Первый наставил на дверь ствол «калаша». Когда она открылась, Глеб зашел внутрь.

Он ожидал, что в камере будет темно, но там горел свет, хоть и неяркий. На железном, прикрученном к полу топчане, поверх тонкого, набитого соломой матраса, сидел человек с перевязанной головой. При виде Глеба он вздрогнул и вжался спиной в стену. А Глебу и самому впору было куда-нибудь вжаться, настолько он был поражен тем, как похож Подземный Доктор на того безумного юношу – Вовку. Те же длинные, до плеч, прямые черные волосы, то же узкое бледное лицо, тонкие губы, темные, глубоко посаженные глаза, в которых застыл сейчас откровенный испуг вперемешку с удивлением. Впрочем, такое сходство было хоть и удивительным, но ожидаемым; Глеб слышал уже, как сильно Вовка похож на отца. Куда больше поразили мутанта руки Подземного Доктора. Точнее, даже не руки сами по себе, а то странное, возникшее у него убеждение, что он уже видел эти узкие ладони, эти тонкие, длинные пальцы… Именно эти, а не такие же! Но как, когда?.. Этого он вспомнить не мог, как ни силился. Да этого и не могло быть в принципе, ведь с этим человеком он точно никогда не встречался; такую встречу забыть было бы невозможно.

– Так вот ты какой, – вывел его из оторопи негромкий, но четко прозвучавший словно внутри самой головы голос.

Подземный Доктор уже оправился от изумления. В его темных глазах больше не было страха. Зато Глеб увидел в них целый букет несовместимых, казалось бы, чувств: любопытства и отрицания, обожания и неприятия, нежности и брезгливости, но самым мощным, загоняющим всё остальное в бледную тень, было чувство глубокой тоски.

– Да, такой, – разлепил наконец губы мутант. – Не ожидали?

– Увидеть здесь – не ожидал. Признаться, и выглядишь ты более… эффектно, чем я был наслышан.

– Уж какой есть.

– Кто я такой, тебе тоже, полагаю, известно? – с некоторым напряжением спросил Доктор.

– Зачем бы я тогда пришел, если бы не знал? Но давайте не будем терять времени понапрасну, его и так нет. Нужно срочно придумать, как вам отсюда выбраться.

Глаза Подземного Доктора снова вспыхнули изумлением, однако он справился с чувствами быстрее, чем в первый раз.

– Ты умеешь удивлять, – коротко мотнул он головой. – Зачем я тебе?

– За тем же, зачем вам нужен я. Я хочу, чтобы вы сделали ту самую операцию.

Подземный Доктор вскочил на ноги. На сей раз слова Глеба произвели даже бо́льший эффект, чем его появление. Буря чувств, мечущихся в глазах мужчины, теперь уже не поддавалась распознаванию. Он сделал к Глебу неуверенный шаг – казалось, ноги перестали ему подчиняться. Руки, которые он, будто слепой, вытянул перед собой, заметно тряслись.

– Ты… знаешь?.. Откуда?.. Кто?.. Это же… только я… – невнятно и сбивчиво, будто в стельку пьяный, заговорил он.

– Может, я и не знаю всего, – слегка ошарашенный подобной реакцией Доктора, сказал Глеб, – но я догадался о главном: вы хотите пересадить мой мозг вашему слабоумному сыну.

– Он не… слабоумный, – сглотнул Подземный Доктор и, сделав шаг назад, рухнул на топчан.

– Ну как же? – заморгал Глеб. – Я его видел, разговаривал с ним. Простите, ведь он двух слов связать не может. В его-то возрасте!

– Потому что я специально его ничему не учил, не развивал его… Донор не должен быть личностью… Постой! – Доктор снова вскочил. – Ты сказал, что видел его! Где? Когда?

– Минут сорок назад. В ваших подземельях. Мы нашли его и привезли.

– Мы? Кто это – «мы»?..

И Глеб решил рассказать всё. Рано или поздно это так или иначе пришлось бы сделать, а разговор в режиме «вопрос-ответ» отнимал слишком много драгоценного времени. Рассказал он еще и о том, каким образом догадался о намерениях доктора. А после того, как он замолчал, в камере повисло вязкое тревожное молчание. Прервал тишину Подземный Доктор.

– Ты очень умный, Глеб, – с восторгом и снова всё с той же непонятной тоской посмотрел он на мутанта. – Но, кроме состояния донора, ты не понял еще кое-чего. Самого главного. Неужели Машечка не рассказала тебе об этом?

– К-кто? – почувствовал внезапную дурноту Глеб.

– Маш… Святая. Твоя мама.

– Что она должна была мне рассказать? – объятый подступающим ужасом, стал пятиться к двери мутант. – Почему вы ее так назвали?!

В памяти, четко, будто он видел это сейчас на самом деле, вновь, как тогда, в землянке «Бабы-Яги», возник зеленый дебаркадер с надписью: «Великий Устюг». К нему подходил теплоход. Та самая «Москва», чей обгоревший остов лежал сейчас на берегу возле деревни Слободка. Но в видении Глеба теплоход не имел с уродливой «галерой» ничего общего, ослепляя его праздничной белизной и наполняя сердце радостью от скорой встречи с любимой. Но нет же, нет, это была не его радость, не его сердце!.. И не его руки с тонкими, длинными пальцами в страстном волнении сжимали букет – красные, с белыми прожилками тюльпаны… «Машечка!» – так он позвал тогда свою любимую. Тот, чьи пальцы видел сейчас перед собой Глеб наяву.

– Потому что я любил ее, – хрипло ответил Доктор. – Потому что люблю…

Глеб опустился на пол – ноги больше его не держали.

– Вы – мой отец? – спросил он о том, что и так уже знал.

– Да… – тяжело, будто задыхаясь, просипел Подземный Доктор. Его темные глаза бегали, не зная, за что зацепиться, лишь бы не встретиться со взглядом Глеба. – Но ты, наверное, не поймешь… И я не знаю, как объяснить…

– А вы попробуйте, – встал мутант на ноги. – Я только с виду – большая обезьяна, а соображать умею.

– Не надо!.. Не надо, Глеб. Мне и так тяжело.

– Не надо – что?

Изумление быстро уступало место другим чувствам. Внутри горячим комом стали разгораться обида и злость. И даже не столько на Док… на отца, сколько на скрывавшую от него правду мать. Глеб понимал, что злиться нельзя, что это может кончиться бедой, но подавить в себе начинающийся пожар было выше его сил. Да-да, он впервые ощутил, что злость вызвала не внешнее пламя, а внутренний огонь. Пусть не реальный, но от этого не менее жгучий. И всё же он был почти уверен, что недолго и до пожара реального.

– Не надо так себя… называть… – между тем пытался подобрать «правильные» слова отец. – И я, конечно, всё расскажу, вот только боюсь, что ты…

– Бояться сейчас нужно другого, – резко перебил его Глеб. – Я не в курсе, знаешь ли ты… – тебя ведь можно теперь на «ты»?.. – знаешь ли ты об одной моей особенности… В общем, если мы сейчас отсюда не выберемся, то сгорим. В прямом смысле.

– Не понимаю… Но выходить нам и в самом деле пора.

С этими словами Подземный Доктор подошел к двери и заколотил в нее что есть силы:

– Откройте! Скорее откройте! Ему плохо! – Затем он обернулся к Глебу и сказал: – Ляг на пол, остальное я беру на себя.

Мутант не понимал, что задумал отец, но у него самого всё равно не было плана, а потому решил подчиниться.

Замок пару раз скрежетнул, и дверь распахнулась. Один охранник остался возле нее с той стороны, второй, озираясь и держа наизготовку «калаш», вошел внутрь. Того, что дежурил у входа, не было – скорее всего, вернулся на пост.

– Что тут? – спросил вошедший охранник, увидел лежащего на полу Глеба и направил ствол автомата на Доктора:

– Стоять, не двигаться! Руки за голову! Что ты с ним сделал?!

– Это не я… Он упал… Пусть ваш товарищ посмотрит.

Подземный Доктор лепетал откровенную чушь. Будь охранники хотя бы чуточку сообразительней, они углядели бы в его словах полное отсутствие логики. Ну в самом-то деле: профессиональный врач просит неспециалиста посмотреть, что случилось с упавшим человеком!.. Однако мутанты-охранники избытком сообразительности не отличались. Зато они привыкли выполнять приказы, а сказанное Подземным Доктором, особенно последняя фраза, звучало именно как приказ. И стоило второму охраннику зайти в камеру, как приказами для этих двоих стало всё, что говорил стоявший перед ними человек с глубокими, как темные колодцы, глазами.

– Отдайте мне оружие и ключи от двери. Встаньте лицом к стене. Молчите и не шевелитесь, пока сюда кто-нибудь не придет.

Глеб уже был на ногах. Отец передал ему один из автоматов и мотнул головой в сторону двери:

– Идем. И ничего не предпринимай, я всё сделаю сам.

Доктор и правда всё сделал сам. У безносого охранника он также потребовал оружие, и тот безропотно подчинился.

– У него еще где-то мой автомат, – сказал мутант и вскоре держал в руках уже два «калаша».

– Никого не впускать и не выпускать, – сказал Подземный Доктор охраннику. – Кроме Деда Мороза, которому скажешь: «У твоего сердца долгий завод, нужно лишь правильно жить. В лесу, возле речки. Растить цветы, слушать птичек. А будешь продолжать свои козни – сдохнешь». Всё понял? Повтори!

– Так точно, понял! – вытянулся охранник. Глаза его сделались оловянными, но голос звучал четко: – «Птичек в речке не расти – коза сдохнет!»

– Ну, можно и так, – сказал Доктор. – Только еще про сердце не забудь. Хотя… – махнул он рукой, – ладно. Не в коня корм.

– Коню – цветы! Заводу – сердце! – отрапортовал безносый.

– Ура, товарищи! – воздел сжатую в кулак руку Подземный Доктор и кивнул Глебу: – Идем. Представление окончено.

Какое-то время они шли молча, но мутанта донимало такое количество вопросов, что он не выдержал:

– А как ты вообще узнал, что Святая – это твоя Маш… твоя жена?.. И уж совсем непонятно, как ты узнал обо мне? Ведь меня с рождения скрывали от всех, прятали, будто горшок золота, разве что в землю не закапывали. Хотя… я и так был под землей…

– Про Машечку я узнал быстро, – продолжая шагать, ответил отец. – Она начала собирать под свое крыло людей почти сразу после Катастрофы. И Святой же ее прозвали не сразу… В общем, некоторые из моих людей выбирались по ночам наружу в поисках полезных вещей и как-то принесли занятную бумажку. На обычном тетрадном листе от руки был написан призыв к «нормальным людям»: объединяйтесь, дескать, под моим началом, я поведу вас к новой жизни. Дословно уже не помню, но смысл такой. И подпись: Мария Кудрявцева. Меня слегка покоробило, что она подписалась девичьей фамилией, но я всё равно ликовал от счастья – моя любимая Машечка жива! Признаться, поначалу даже думал пойти к ней. Но… Ладно, ты уже знаешь, что я никуда не пошел.

– А обо мне…

– О тебе и правда мог бы не знать, помог случай. Как-то Алексей, вернувшись с рыбалки, привел пожилую женщину. Говорит, из реки вытащил, утопиться хотела. Женщина была похожа на ненормальную – тряслась, молча плакала, мы не могли добиться от нее ни слова. А потом… Потом я разозлился и наорал на нее. Не помню уже, что я наговорил, но она мне всё рассказала. Теперь-то я понимаю, что сработала моя способность к убеждению.

– И что же она рассказала?

– Она рассказала о тебе. Эта женщина была очень предана Ма… Святой и оказалась среди тех немногих, кто знал о ее беременности, а потом и о родах. Мало того, она при них присутствовала – была кем-то вроде медсестры. И потом тоже помогала следить за твоим здоровьем. Но, как мне призналась эта несчастная, ее с самого начала приводил в дикий ужас твой вид. Находясь рядом с тобой, она испытывала такое отвращение, что порой едва не теряла сознание. Но признаться об этом своей покровительнице она страшилась еще сильнее. Боялась показаться неблагодарной скотиной, предательницей… Женщина терпела около трех лет. Но когда ты начал говорить, она не выдержала. Выбралась ночью из подземелий и пошла к реке. Другого выхода для себя, кроме как уйти из жизни, она просто не видела. Но и броситься в воду долго не решалась – сделала это уже когда стало светать. И когда пришел порыбачить на утренней зорьке Алексей. Потом она, кстати, умерла – почти сразу, через день или два, – сердце не выдержало стрессов. А я… Я тоже испытал стресс – да еще какой! Почти месяц толком не спал, ходил сам не свой. А потом мне и пришла в голову мысль с пересадкой мозга. С тех пор вся моя жизнь была посвящена только этой цели.

Дальше отец и сын снова шли молча.

Дойдя до ближайших развалин, Доктор снял с плеча один из своих автоматов, отсоединил магазин, сунул его в карман пиджака, а сам «калаш» быстрыми заученными движениями разобрал на части и раскидал их как можно дальше вокруг. То же самое он проделал и с «лишним» автоматом Глеба.

– Тогда и эти нужно, – сказал Глеб об оставшихся у них автоматах.

– Ты же говорил, нам могут помешать.

– Но мы же не станем в них стрелять!

– Посмотрим… – зашагал дальше Подземный Доктор. – Лучше скажи: теперь, узнав, кто я тебе, ты по-прежнему согласен на операцию?

– Я… согласен, – с запинкой ответил мутант. – Мне только не совсем ясно теперь, зачем тебе самому нужна эта операция. Ведь если бы ты нормально воспитывал Вовку…

– Кого?..

– Нюра назвала так твоего сына. Неважно… Зачем операция, если бы у тебя и так мог быть нормальный сын?

– Это был бы только мой сын, – глухо ответил отец. – А мне нужен наш – мой и Машечкин!..

– Но почему?! – остановился Глеб.

– Я уже говорил. Потому что я люблю ее. Люблю, понимаешь?! Но она меня ненавидит, мы никогда не сможем быть вместе! У меня от нее остался лишь ты!..

– Любишь?.. Разве можно вот так…

– Разве можно любить так долго, не видя свою любимую, зная, что ты для нее – никто и даже хуже? А что ты знаешь о любви? Ты сам когда-нибудь любил?.. Нет-нет, только не надо называть любовью поцелуйчики-обнимашечки, цветочки-записочки, даже секс, каким бы сладким он ни казался!.. Любовь – это когда она, твоя любимая, – это не кто-то там, в стороне, пусть даже под боком с краю постели. Это тот, кто всегда с тобой, внутри тебя. Потому что она – твоя часть. Реальная часть твоей души и тела. При этом неважно, где она – уткнулась сонной мордочкой тебе под мышку или улетела покорять Марс без возможности возврата. Она всё равно с тобой и в тебе, и если попытаться отнять этот кусок – становится так же больно, как если бы ты вырывал сердце. И вы живете, мыслите, дышите вместе, как одно целое, потому что вы одно целое и есть. Но страшное происходит тогда, когда чья-то любовь умирает, оставаясь жить только в одном. Только представь: в тебе – мертвый кусок души и тела. И ты никаким образом не можешь от него избавиться, потому что если вырвешь его – умрешь. Избавиться можно, лишь разлюбив, тогда мертвые части если и не отвалятся, то ссохнутся, сожмутся, не будут занимать много места и станут почти невесомыми. Но я не смог разлюбить. Как ни пытался – не смог. Да и нет такого рецепта, как разлюбить. Впрочем, как полюбить – тоже. И уж тем более невозможно оживить умершую любовь. Вот я и живу двадцать лет с этим грузом. А ты… Ты часть этой мертвой любви. И пусть ты не сможешь оживить ее целиком, но все-таки сделаешь мою ношу легче. Ведь в тебе – половина ее, моей Машечки…

– Но, забирая меня у нее, ты же делаешь больно ей, своей Машечке! Как же так? Разве это возможно, если ты ее любишь?

– Ты уверен, что ей станет больно? Я ведь уже говорил: больно, когда любишь! А она не любит тебя. Я ведь знаю всё – и как ты жил, с малолетства запертый в каземате, как рос там, не видя людей и неба, как она стыдилась тебя, скрывала твоё существование от всех, а потом, когда скрывать стало сложно, – просто вышвырнула тебя подальше, стерев память. И это любовь? Вся беда в том, что она в принципе не умеет любить. Никого. Даже себя. Не умеет! Не умеет!! Не умеет!!!

Подземный Доктор пнул по груде камней, и те разлетелись, испуганно цокая.

– Хорошо… – пробормотал мутант, для которого слова отца, за исключением чувств к себе матери, показались откровенным бредом. – Но ведь я – ее и твой сын – вот он, уже рядом с тобой. Для чего операция?

– Мне нужен нормальный сын, а не!.. – Доктор оборвал вырвавшийся, казалось, из самых глубин души крик боли.

– А не урод? – продолжил за него Глеб.

– Да-да-да! Не урод! – полыхнул на него углями из темных глазниц Подземный Доктор. – Ты ведь и сам не хочешь оставаться таким, правда? Но ты не видишь себя, а я… Ты всегда будешь перед моими глазами, и я не смогу любить тебя, я не вынесу этого!

– Разве любят за… – начал мутант, но тут же вспомнил, что он думал совсем недавно о себе и о Сашеньке, о себе и о Лике, и слова, которые он хотел сказать, превратились в бесцветный и бесполезный дым. Поэтому он сказал другое: – Хорошо, я согласен. Но только с одним условием. Мозг Вовки ты поместишь в мое тело.

– Нет, – отрезал Доктор. – Я обещал твою шкуру Нюре. А я привык выполнять свои обещания.

– То есть, ты готов пожертвовать жизнью сына ради глупого обещания, данного какой-то малявке?

– Мои обещания не бывают глупыми. А эта «малявка» заслужила твою шкуру. Напомнить, из-за чего?

– В ее смерти… ранении не было моей вины! – вскричал Глеб. – Я ничего не мог сделать в тех обстоятельствах!

– Обстоятельства чаще всего создают сами люди. А тот, кто списывает всё на них, – просто никчемен и жалок. Ты оправдываешься – значит, ты виноват.

– Ну и зачем тебе никчемный и жалкий я?.. Нет, погоди, ты ушел в сторону! Я не согласен на операцию, если Вовка умрет.

Странно, но Глеб вспомнил вдруг, что совсем недавно, какой-то час назад, он совершенно спокойно воспринимал неминуемую гибель парня. Что же случилось? Почему сейчас эта смерть представлялась ему совершенно недопустимый? Потому что Вовка оказался вовсе не слабоумным? Или потому что тот стал Вовкой, из безымянного донора превратившись вдруг в человека с именем в личность?.. Что же творится в голове у самого Глеба, если его разум способен так быстро перестраиваться, меняя убеждения и взгляды, словно хамелеон – цвет кожи? Ведь это же по-настоящему страшно! Ведь он и на самом деле урод – не только внешне, но и в принципе, весь, целиком!

– Послушай, – сказал он отцу. – Ты прав, я ведь и правда урод. Только операция тут не поможет. Лучше убей меня. Прямо здесь и сейчас! Пожалуйста, я прошу тебя! Хочешь, я встану перед тобой на колени?..

Он и правда стал опускаться, но Подземный Доктор рывком, за шиворот, будто щенка, поднял его на ноги. Силы для этого нужно было немало, но казалось, что Доктору это ничего не стоило. Если не считать слез, покатившихся вдруг из глубоких глазниц.

– Не смей. Не смей! Не смей!!! – трижды повторил он, начав почти с шепота и закончив воплем раненого зверя. – Я все последние годы жил только ради тебя, ради того момента, когда ты окажешься рядом со мной. Ты когда-нибудь жил только ради чего-то одного?.. Чтобы всё остальное и все остальные были лишь декорациями, инструментами для достижения этой цели? Я готов был убить бога и дьявола, чтобы получилось задуманное, и я готов был стать вечным рабом одного и продать душу другому… Для меня никого нет на свете, кроме тебя! А донор – он всего лишь донор, он и рожден был только для этого, а не для того, чтобы жить.

– Но он человек!..

– Замолчи! Ты говоришь это не мне, а себе, чтобы очистить совесть. Ведь то, что предлагаешь ты – поместить неразвитый разум младенца в уродливое тело чудовища, – в тысячу раз хуже смерти! Не ври сам себе, не становись хуже, чем есть! Мы все не ангелы, но это не обязывает нас быть демонами. Оставайся собой. И делай то, что важно тебе. Только тебе! Тогда ты будешь настоящим и сильным.

– Но мне важен не только я сам. Мне важна моя жена, мой друг… – Глеб хотел добавить «мой отец», но не смог. В этот раз он и впрямь остался собой.

– А зачем твоей жене и твоему другу жалкий слизняк, который даже готов умереть, лишь бы не ждать каждый миг, что его раздавят?

– Вот именно… – почти беззвучно выдохнул Глеб. – И зачем я такой тебе?..

– У таких людей, как твоя мама и я, не мог родиться слизняк. Ты другой, такой, каким тебя вижу я. Просто ты оброс этой слизью, как своей мерзкой шерстью. Но шерсти скоро не станет, а от слизи я потом тебя тоже избавлю. Вместе, вдвоем, мы сможем всё!

– Но мне нужны и мои жена с другом!

– Неправда. Ты только что хотел от них сбежать.

– Что-о?!.

– Разве не ты умолял убить тебя? Или же смерть ты не считаешь бегством?

Глебу нечем было на это ответить. Ему было так плохо, словно его вывернули наизнанку, а потом сложили вчетверо, приминая края тяжелыми грязными сапогами. А вокруг растекалась сочащаяся из него вонючая гадость. Он оказался пропитан ею насквозь.

– Мы пришли, – поднял руку остановившийся впереди отец. – Приготовь автомат. И будь осторожен.

Глава 25 Выбор

Тим приходил в себя долго. Сильно болела голова. Боль не давала сосредоточиться, понять, где он, что происходит. Замкнутое помещение напомнило ему каземат. Неужели он всё еще в камере, а всё остальное ему только привиделось, приснилось? Всё остальное?.. А что – остальное? Он помнил, что попался, что его схватили, привели сюда. Но попался – на чем? Что он сделал? За что его заперли? В голове плавал лишь серый, пульсирующий болью туман. И пахло могилой, землей. А еще – чем-то медицинским, как в лазарете. Тим всмотрелся, насколько мог, сквозь туман, попытался сконцентрировать зрение. Первым, что он сумел разглядеть, был свернутый шланг в углу помещения… Шланг?.. Это значит – вода! Пить хотелось так, что Тим даже забыл о боли. Но стоило вскочить на ноги, как она вернулась снова – еще сильнее, чем была до этого. И все-таки он сделал эти несколько шагов до угла и едва не застонал от досады: его руки были связаны за спиной и открыть вентиль он ими не мог. Тогда Тим поставил на вентиль ногу и, прижав подошву, стал ее поворачивать. Вентиль поддался. Тим растянулся на полу и приник к срезу на конце шланга жадно раскрытым ртом. Вода появилась не сразу, и сначала это была совсем тонкая струйка, которой не хватало, чтобы как следует напиться. Но язык и рот увлажнились, от этого стало легче. А потом вода полилась по-настоящему, ее можно было пить, пить, глотать, захлебываясь и проливая на пол… Намокла одежда, но Тим этого не почувствовал; он был счастлив тому, что пусть и медленно, но стала отступать боль. Совсем она не ушла, однако исчез серый туман, и Тим смог наконец соображать и вспомнил то, что было перед тем, как он очутился в каземате.

Да нет же! Это вовсе не каземат! По крайней мере не тот, в который его посадил тогда Заумян. А вот как он очутился здесь?.. Последнее, что он помнил, – это разговор за дверью. И он узнал голоса – это были храмовники, с которыми он ходил в патруль, – Павел Носов по прозвищу Поль, Тёмка Кусака и третий – тоже знакомый, но имя и прозвище не вспоминались. О чем же они говорили?.. Ах да, об этом предателе – Анатолии Денисове. И о том, что Подземный Доктор сбежал… Вот! Теперь вспомнилось всё. Он вместе с Глебом и этим разноруким уродом Мироном пришел в подземелье Доктора. Потом они услышали голоса патрульных. Он, Тим, решил, что это возможность спастись, и бросился к двери с криком о помощи. Потом к нему дернулись Глеб и Мирон; разнорукий взмахнул автоматом – и… темнота. Выходит, он сейчас до сих пор в подземельях. Заперт в этом «лазарете». Насколько крепко?..

Тим закрыл ногой воду, отпихнул шланг и внимательно осмотрелся. Помещение оказалось больше каземата. Это была довольно просторная комната с двумя железными кроватями, рядом узких шкафчиков и парой столов, стоявших вдоль стен. На стенах висели полки с посудой и приспособлениями, похожими на медицинские. Неужели он на самом деле в лазарете? Тим не мог поднять связанные руки к ноющей тупой болью голове, но чувствовал на ней повязку. Похоже, его и правда лечат. Но где? И кто? Определенно не храмовницкие лекари – тогда бы он не был связан. Кто же тогда? Подземный Доктор?.. Подумав о нем, он смутно вдруг вспомнил, что будто бы видел это помещение раньше. Мало того, ему показалось, что он даже лежал на этих кроватях, и в памяти смутно проявилось лицо женщины, которая давала ему пить горькие лекарства. Но ощущение было таким, что всё это происходило во сне или же очень-очень давно, в какой-то ненастоящей, прошлой жизни. Однако это, похоже, и впрямь был лазарет. Только больше ничего не вспоминалось, как Тим ни старался. Что ж, значит, нужно не вспоминать, а узнавать: почему он здесь, где остальные, что делать дальше?

Он решительно направился к двери, обходя стоявшую посреди комнаты пластиковую ванну. В ней вдруг плеснулась вода, из которой поднялась голова. Тим вскрикнул и отпрянул в сторону.

– Ты чо? Это же я, – сказала голова голосом той самой девчонки, что увязалась с ними в Слободке. Как ее?.. Нюрка.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Тим с колотящимся как пулемет сердцем. Вообще-то он хотел спросить, что он здесь делает, но показывать Нюрке свою неосведомленность и растерянность не хотелось.

– Лежу.

– Это я вижу, – стараясь не сорваться от нахлынувшего раздражения, сказал Тим. – Но почему ты лежишь именно здесь и где остальные?

– Кто умер, кто наверх пошел, – обыденным тоном доложила Нюрка. – А я здесь, потому што далеко пойти не могу, мне вода нужна.

– Кто пошел наверх? – решил первым делом узнать Тим, поскольку мертвые неприятностей доставить не могли.

– Урод мохнатый.

– Глеб? Зачем?

– Сказал, Доктора искать. Тока я думаю – смыться удумал.

– Ты знаешь что, Нюра… Ты сейчас вылезти сможешь?

– Куды, наверх?..

– Нет, из ванны.

– Могу. А нашто?

– Развяжи мне руки.

– А ты меня убивать не зачнешь?

– Вообще-то я тебя и ногами могу убить! – выплеснул все-таки раздражение Тим. Но собрался, сказал спокойней: – Зачем мне тебя убивать? Ты ведь теперь мой союзник.

– Што енто такое? Матюк? Ты со мной не матюкайся, я маленькая ишшо, – стала выбираться из ванны Нюра. – И не лапай меня!

– Да нужна ты мне!.. – буркнул Тим.

– Ну, не нужна, тады сам развязывайся, – снова залезла в ванну девочка.

– Твою же мать! Я не это имел в виду!

– Я просила не матюкаться, – подняла голову девочка. – Ты какой-то непонятливый шибко.

– Будешь тут понятливым, когда голову разбили…

– Енто Мирон. Он умер ужо, больше не станет.

– Ладно, Нюр, ты меня прости, я правда плохо соображаю; у меня голова болит и руки затекли. Развяжи, пожалуйста.

Девочка вылезла из ванны и зашла к Тиму сзади. Подергала веревки и сказала:

– Мне-ка не развязать. Туго шибко.

– Поищи в шкафах и на полках – может, там есть что-то острое.

Девочка вскоре нашла ножницы и хоть и с трудом, но сумела перерезать веревки.

– Спасибо, – стал разминать Тим затекшие руки.

– А теперича што делать станешь?

– Пойду посмотрю, что там и как.

– Тока совсем не уходи. А то как я одна тутока?

– Вернусь я, не бойся. Ложись пока в свою ванну.

Нюра легла в воду, но голову не опустила, провожая его тревожным взглядом. Тим подошел к двери – к счастью, незапертой. Открыв ее, он выглянул наружу. Перед ним был тот самый коридор, где они услышали голоса храмовников. Похоже, именно в лазарете, в котором находились сейчас они с Нюрой, те тогда и сидели. А сейчас все трое лежали в луже крови на полу коридора. Возле стены, свесив на грудь голову, сидел мертвый Мирон. Возле него валялся «калаш». Рядом с трупами храмовников тоже лежали два автомата, а третий исчез – его, вероятно, забрал Глеб. Тим выбрал себе наименее запачканное кровью оружие и осторожно пошел к выходу из коридора. Прижавшись к стене, выглянул. Перед ним снова был заваленный трупами людей и волков зал. Здесь уже пахло не только кровью, потом и псиной, как в первый раз, – к запаху примешались и тошнотворно-сладковатые нотки тления. Но, прежде чем пересечь зал, Тим решил подождать и хорошенько послушать – не выдадут ли какие-нибудь звуки чьего-либо присутствия поблизости.

* * *

Глеб и Подземный Доктор по тайному ходу, ставшему с недавних пор не столь уж и тайным, спустились в монастырские подземелья. Мутант уже видел царивший там хаос смерти, для Доктора же эта картина в полном объеме предстала впервые. Его и без того бледное лицо побелело еще больше. Он переводил взгляд с одного мертвого тела на другое, что-то беззвучно шепча тонкими бескровными губами. Наконец очень тихо произнес вслух:

– Вот и всё… Конец моей общине.

– Сочувствую, – не зная, что еще сказать, вымолвил Глеб.

– Это должно было рано или поздно случиться, – выдохнул его отец. – Люди старели и умирали, а гибриды я перестал делать, когда понял, что скоро встречу тебя. И потом, я же всё равно собирался уйти отсюда с тобой, так что какая разница? Плохо, что мне некому будет ассистировать на операции, но ничего, справлюсь. Главное, чтобы нам не успели помешать. Нужно проверить, нет ли засады. Иди к донору и жди меня там, я проверю пока все помещения.

– Давай проверим вместе. Это будет быстрее.

– Нет-нет! Если тебя схватят или, не дай бог, убьют – всё потеряет смысл!

– Но если схватят или убьют тебя… – начал мутант.

– Если убьют – ничего страшного, для меня всё просто закончится. А если захватят… Что ж, постараюсь устроить так, чтобы меня всё равно убили. Но давай верить в лучшее – я ждал этого часа столько лет не для того, чтобы всё рухнуло в шаге от исполнения мечты. Только не думай, что это громкие слова, – это я еще говорю слишком тихо. – Подземный Доктор улыбнулся и легонько подтолкнул Глеба: – Иди, не теряй времени. Но будь осторожен – засада может быть и там.

Мутант кивнул и направился через зал к входу в дальний короткий туннель. По сторонам он старался не смотреть – только под ноги, слишком уж вокруг было жутко. Но еще страшнее стало, когда боковым зрением он уловил некое шевеление. Глеб почувствовал, как на теле взъерошилась шерсть. Он медленно поднял голову и посмотрел туда, куда смотреть очень не хотелось. Все-таки сделав это, он выдохнул: показалось. Шевелиться возле ведущего к владениям Святой туннеля было некому.

Мутант, осторожно и беззвучно шагая, отправился дальше.

Засады ни на пути к келье донора, ни в ней самой не оказалось. Кстати, Глеб поймал себя на том, что тоже, как и отец, стал называть про себя юношу донором, а не по имени. Так он будто оправдывался: умереть придется не совсем человеку, ведь это была всего лишь заготовка, оболочка для человека, которым, кстати, станет он сам. А сознание донора… Что ж, ему придется погаснуть. Отец был прав: уж лучше совсем ничего, чем жить в мерзкой шкуре. И всё же… Так думал отец. Так стал думать он сам. Но никто не спрашивал Вовку, как же лучше ему? Правда, вряд ли он бы понял вопрос, так что узнать его мнение всё равно бы не получилось.

Вовка встретил его такой лучистой улыбкой, что Глеб готов был провалиться сквозь землю, а еще лучше – сдохнуть прямо сейчас.

– Геб! – сказал юноша. – Геб тут!

«Он даже запомнил мое имя! – мысленно ахнул мутант. – Нет-нет-нет! Я не смогу! Нужно упросить отца, чтобы он оставил жить сознание этого мальчика, пусть даже в нечеловеческой шкуре! Подумаешь, обещал ее Нюре! Это просто смешно».

И тут Глеб понял, что нужно делать. Нюра! Ну конечно же Нюра! Было видно, что та привязалась к Вовке, поэтому нужно поставить девчонку перед выбором: или его шкура, или жизнь мальчишки. Ведь вопрос и на самом деле стоял именно так.

Мутант взял Вовку за руку и повел его к выходу. Отца нигде не было видно, поэтому Глеб направился в помещение, где они оставили Нюру.

Девочка сразу же подняла голову и, как обычно, прожгла мутанта полным ненависти взглядом. Затем увидела Вовку и, сев в ванне, заулыбалась, вытянув к юноше руки:

– Иди сюда, Вовка! Я соскучилась.

– Я тосе! – подбежав к Нюре, обнял тот ее за мокрые плечи.

Что ж, момент был – лучше некуда. И Глеб поспешил им воспользоваться:

– Нюра, тебе нравится Вовка?

– Уйди, урод!

– Да я-то уйду… Только видишь ли, в чем дело… Совсем скоро у тебя будет моя шкура. Она тебе и в самом деле сильно нужна?

– Шибче всего на свете! – выдохнула девочка с таким вожделением, что Глеб содрогнулся.

– Больше, чем Вовка?..

– Што больше?.. – насупилась Нюра, прижав к себе парня.

– Шкура тебе нужна больше, чем Вовка? – терпеливо повторил мутант.

– Пошто спрашиваешь-то? – еще сильней нахмурилась девочка. – Ты шальной, што ли? Мне и то, и другое нужно́.

– А то и другое, увы, никак не получится. Если Доктор отдаст тебе шкуру, Вовки не станет. Совсем не станет.

– Пошто?.. – пробормотала Нюра. – Пошто не станет?.. – На глаза девочки навернулись крупные, с горошины, слезы. – Ты врешь! Ты гад, ты урод! Ты всегда тока врешь мне!

– Я не вру. Сейчас – точно не вру. – Не веришь мне, спроси у Доктора.

Стоило ему это сказать, как в комнату вошел Подземный Доктор. На нем был надетый задом наперед красно-зеленый, покрытый жуткими бурыми пятнами костюм клоуна. На голове плотно сидела забрызганная каплями того же бурого цвета зеленая шапочка, на шее висела хирургическая маска.

– Бери донора и пойдем, – сказал Доктор. – Пора начинать.

Из ванны выпрыгнула Нюра и, оттащив Вовку к стене, крепко прижала его к себе.

– Не дам! – выкрикнула она.

– Это еще что за фокусы? – уставился на нее Подземный Доктор. Затем быстро перевел взгляд на Глеба: – Ты что, рассказал ей?!.

– Технологию – нет, только суть, – твердо ответил мутант. – Сказал, что если она получит мою шкуру, то Вовки не станет.

– Правда?.. – вытаращилась Нюрка на Доктора, будто в ожидании приговора. Да так оно, собственно, и было. Только приговаривали не ее.

– Правда, – буркнул Доктор. Похоже, ему и впрямь было наплевать на всё и на всех.

– Я так не хочу… – прошептала, словно потеряв голос, девочка. – Тогда мне не надо шкуру…

– Ты слышал? – посмотрел на отца Глеб. – Теперь ты свободен от обещания. Или делай две операции, или не делай вообще никакой. Это мое последнее слово.

– А ты сказал Нюре, каким будет результат? – дернул отец одними углами рта.

– Нет.

– Так скажи. Пусть девчонка порадуется.

– Ты, оказывается, очень жесток. Кажется, я начинаю понимать мамочку…

– Замолчи! – взвизгнул Доктор так, что Нюра и Вовка заплакали. – Не смей никогда… никогда больше!.. Слышишь?!. Мой сын так не может… не должен!

– Да я к тебе в сыновья и не набивался, – скрипнул зубами мутант. – Продолжай упиваться своей неразделенной любовью. Надоело мне твое представление, клоун. Я домой пошел.

– А как же шку-у-ура?.. – сквозь плач провыла девочка.

Видимо, всё же непросто ей было расстаться с мечтой. Нюра, что и говорить, была слишком маленькой, чтобы понимать, что такое настоящий выбор, а точнее сказать – компромисс. Она не только не знала этого слова, но и не желала принимать то, что оно значило. Ей нужен был Вовка, она привязалась к нему, жалела, и уж, конечно, ни в коем случае не хотела, чтобы он умер. Но в то же время она так сильно мечтала о шкуре ненавистного ей урода, что расстаться вот так запросто с этой мечтой тоже не могла. Хоть девочка и сказала, что ей не нужна шкура, если из-за этого не станет Вовки, подспудно она всё равно хотела и того, и другого.

Мутант попытался ее утешить:

– Не плачь, Нюра. Вовка лучше, чем шкура. Его любить можно. А шкура – только пыль собирать.

Глеб развернулся, чтобы уйти. Он понял вдруг, что выход-то – единственный и правильный – вот он, лежит перед ним на виду: нужно просто вернуться к Сашке и прямо спросить у нее, нужен ли он ей такой. И если да, то какая разница, какой он снаружи, – останется лишь заняться собой изнутри. Ну а если нет… Что ж, от его шкуры Нюра ведь всё равно не откажется.

Но тут он услышал четкий, размеренный голос отца. Впрочем, нет, не отца – просто Голос. Тот, который знал всё. Тот, которому нельзя было перечить. Тот, подчиняться которому было сладостным счастьем.

– Иди за мной, – сказал Голос.

И Глеб пошел.

Глава 26 «День открытых дверей»

Святая была вне себя. Будь проклят Раев! Этот чертов Дед снова сунулся, куда не следует, и всё испортил! Геннадий сбежал, и где он сейчас – неизвестно, вот что самое страшное. Ведь если он знает, где сейчас Глеб, то направится именно в Палему, не такой он человек, чтобы отступаться от своих планов, уж в этом она уверена на все сто процентов… Тогда нужно срочно посылать туда Тюльканова. Правда, ходят слухи, что Подземного Доктора всё же удалось захватить морозовцам. Верится с трудом, хотя если это действительно так, то проблема перестает быть таковой. Но в этом случае Раев свое получит. Уж она ему рога-то пообломает, чтоб знал бородатый паршивец, как ей дорогу перебегать! Его счастье, что морозовцы храмовников не поубивали, не покалечили – пара-тройка раненых не в счет. Иначе он бы не только рогами, башкой своей шишковатой заплатил. А сейчас нужно срочно вызывать старого идиота и устроить ему такую взбучку, чтобы он впредь и Святую, и ее людей за десять километров обходил. И пусть только попробует скрыть, если Геннадий и впрямь у него!

Святая решала, кому поручить деликатную роль гонца к Деду Морозу, как в дверь постучали и вошедший охранник доложил о прибытии невестки.

– Что?.. – не закончив свои размышления, свирепо глянула она на храмовника. – Какая невестка? Ты выпил, что ли?.. А ну, подойди!

Бледный охранник с выпученными глазами направился к ней, и до Святой наконец-то дошло.

– Стой! – приказала она. – Ты говоришь об Александре? Она что, здесь?..

– Я здесь, здесь! – не дождавшись приглашения, вбежала в кабинет Саша.

– Что случилось? – взмахом руки отсылая прочь охранника, шагнула к ней Святая. – Где Глеб?!

– Я потому и пришла, – выдохнула запыхавшаяся Саша. – Глеба везут в подземелья Подземного Доктора!

– Кто везет? И почему вы не вместе?

– Так получилось. Это долго рассказывать! Главное, что Глеб жив и здоров. Но он почему-то захотел, чтобы его отвезли к Доктору.

– Сам?! – пошатнулась Святая. – Он сам этого захотел? Ты точно знаешь?

– Ну… Он мне не лично такое сказал, но всё говорит за это. Но вы не расстраивайтесь, Подземного Доктора нет в подземельях. Там такое творится! Кровь, трупы!.. Вы не знаете, что там случилось?

– Погоди, не трещи, – допустила невольную грубость храмовница. – Кто везет Глеба? На чем? Ему угрожает опасность?

– Везет один «дикий» мутант. В нашей лодке. Они ее захватили. И Глеба с Тимом тоже. Сейчас там этот мутант с автоматом, мальчик с девочкой и Глеб с Тимом. Так что всё в порядке. Правда… Глеб с Тимом связаны.

– И ты мне рассказываешь, что Глеб сам захотел ехать?! – вскипела предводительница храмовников. – Связать себя тоже он попросил?..

– Ну зачем вы так… – На Сашиных глазах выступили слезы. – Я ведь тоже очень за него переживаю. И я хотела остаться с ним, но Глеб сам нас прогнал, упросил этих «диких», чтобы нас отпустили…

– «Нас»? Кого это – «нас»?

– Меня с Пистолетцем. Вы ведь разрешили ему вернуться, вот он с нами и поехал. А нас захватили.

– Денисов… жив?.. – странным голосом спросила Святая, однако Саша ничего не заметила и продолжала «трещать»:

– Конечно, он жив! Он остался там, в подземелье Доктора, ждать Глеба…

– Постой! Если Глеба везут в нашей лодке, на чем же добрались вы, да еще и быстрее?

– Нас принес Стёпик… Ну, это такой большой крылатый змей, вроде птеродактиля. Он бы и Глеба взял, но сказал, что троих не унесет, тем более Глеб…

– Стоп! – вскинула руку храмовница. – Кто сказал? Птеродактиль?

– Ну да, Стёпик. Он, в принципе, хороший, только не очень воспитанный. Дурная компания, знаете ли…

– Саша… – внимательно, с прищуром, посмотрела на девушку Святая. – Ты здорова?

– Абсолютно, – кивнула Саша. – Правда…

– Что? Договаривай! Тебя заразила лихорадкой кикимора?

– Нет, не кикимора…

– А кто?.. – на всякий случай отступила на шаг храмовница.

– Да нет, меня никто не заражал лихорадкой, – отмахнулась девушка. – Только мне кажется, что я немножко беременная. Но это же не болезнь, правда?

– Что?!. – вновь подалась к ней Святая. – Ты беременная? Но ведь прошло совсем мало времени, чтобы знать точно…

– Вот и Пистолетец то же самое сказал.

– Денисов?! А он-то тут при чем?! А ну-ка, выкладывай всё!..

– Да что вы такое подумали-то? – вспыхнула Саша. – Ужас какой! Просто я с ним поделилась сомнениями, вот он и сказал то же, что и вы.

– Ну-ка, сядь! – приказала храмовница и, дождавшись, пока девушка опустится на скамью, достала из маленького резного шкафчика бутылку с прозрачной жидкостью. Наполнив ею фужер примерно на четверть, Святая поднесла его Саше: – На, выпей!

– Это что, спирт?.. – скривилась, понюхав содержимое, девушка.

– Нет, «Шато Латур» урожая девяносто шестого года.

– Откуда?!.

– Из Бордо, разумеется. Слушай, похоже, ты и правда беременная. Раньше ты казалась мне куда умнее. Разумеется, это спирт! Разведенный, не бойся. Пей!

– Вообще-то я никогда не пила ничего такого…

– Вот заодно и попробуешь.

– Но ведь если я беременная, то, наверное, нельзя? – засомневалась Саша.

– Если немножко, то можно.

– Немножко беременная?..

– Пей!!! – не на шутку взъярилась Святая.

Саша с испугу мгновенно осушила фужер. Ее лицо приняло такое выражение, будто ее приговорили к расстрелу – причем к немедленному. Глаза в ужасе распахнулись, из них брызнули слезы. Рот принялся судорожно, но безуспешно ловить воздух. Девушка замахала руками, словно пыталась взлететь, – наверное, чтобы скорее убраться из этого жуткого места. Но вот она шумно выдохнула, вдохнула, еще раз, еще – и задышала ровнее. Руки опустились, из глаз ушел ужас, хотя и продолжали течь слезы. Саша смахнула их ладонями и просипела:

– Лучше бы меня съел Стёпик…

Но вот ее дыхание полностью восстановилось. Девушка стремительно стала краснеть и заулыбалась.

– Не ругайтесь, пожалуйста. Вы ведь такая хорошая, я знаю. Я и Глебу всё время об этом говорю. Вы только кажетесь вредной, а в душе… Я его Славиком назвала. Правда, хорошее имя?

– О боже! – схватилась за голову храмовница.

И тут снова раздался стук в дверь, и в кабинет вошел охранник.

– Теперь кто? – простонала Святая. – Надеюсь, не Славик?..

– Нет, Толик. Прошу прощения, Анатолий Денисов. Правда, он не один…

– Со Стёпиком?..

– Н-нет… – неуверенно замялся охранник. – А должен?..

– Не знаю. Пусть заходят все. Или залетают – как им удобней.

В кабинет зашли двое храмовников, толкая перед собой связанного Денисова.

– Пистолетец! – бросилась к нему Саша. – Она мне не верит! Скажи ей, скажи!.. Ой… А почему ты связан?.. А ну, немедленно развяжите его! – стала дубасить она кулачками мужчин. – Вы знаете, кто я такая? Я – невестка самой Святой! Я ей всё про вас расскажу!

Храмовники, неловко уворачиваясь от ударов, с испугом переводили взгляд с девушки на свою предводительницу. Та развела руками:

– Вы слышали, что вам приказала невестка самой Святой? Почему не выполняете?

– Ой, вы тоже здесь?.. – оглянулась на нее Саша. Девушку заметно покачивало.

– Нет, я тебе просто привиделась.

– Жаль… Потому что Глебушку нужно спасать…

Саша качнулась так сильно, что непременно упала бы, если бы Пистолетец, которого как раз успели развязать, не подхватил ее на руки.

– Что с ней? – с тревогой спросил он у Святой. – Она ранена?..

– Ага. В голову. Причем во всю. Что вы там сделали с девочкой?

Денисов принялся лихорадочно осматривать голову Саши. И тут девушка выдала такую руладу мощнейшего храпа, что Пистолетец едва не разжал руки.

– Неси ее сюда! – подошла к стене и открыла потайную дверь Святая. – Положи на кровать и срочно назад. Надеюсь, ты-то хоть не беременный и расскажешь мне что-то менее похожее на сказку?

Пока Денисов занимался Сашей, предводительница храмовников решила наконец уделить внимание приведшим его мужчинам.

– Что там? – бросила она на них пронзительный взгляд.

– Тихо, – ответил один.

– Всё под контролем, – добавил второй.

– Сколько там еще наших?

– Трое. Носов, Кусиманский и…

– Я не спрашивала, кто там. Я спросила сколько.

– Так вот же – трое.

– Надеюсь, не пляшут там джигу?

– Чего?.. – переглянулись храмовники.

– Тихо сидят? Не спугнут тех, кто может прийти?

– Что вы! Затихарились как мышки.

– Ладно, – негромко, будто самой себе, проговорила Святая. – Значит, Глебу ничто не угрожает; с одним мутантом, в случае чего, они справятся, можно не спешить… – Она вновь подняла глаза на храмовников: – Выйдите и ждите дальнейших указаний.

Когда мужчины покинули кабинет, Святая кивнула закончившему с Сашей Денисову:

– Рассказывай.

Но Пистолетец ничего рассказать не успел. Вновь появился охранник и доложил:

– Дед Мороз просит вашей аудиенции.

– А вот и Славик… – хмыкнула предводительница храмовников. – Впрочем, этот как раз кстати, – и сказала охраннику: – Пусть войдет.

Едва растерянный, смущенный, с бегающими глазками Дед Мороз в закрывающей уродливую лысину красной шапкеступил на порог, Святая ринулась к нему с видом разъяренной тигрицы.

– Явился?! Спешишь получить объявление войны?!

– Войны?.. – заморгал Дед Мороз. – Зачем войны?

– Чтобы подергать за твою козлиную бороду и вырвать ее раз и навсегда. Вместе со всеми твоими уродами!

– Зачем так-то… Уродство – не вина, это лишь…

– Не вина?! – подскочила Святая еще ближе к Деду и вытянула руки, словно и впрямь собралась вцепиться в бороду. – И срывать мои планы – не вина? А убивать и калечить моих людей – тоже не вина? Может, по-твоему, это доблесть и благо? Ты ко мне, часом, не за наградой явился?

– Не за наградой, – склонил голову Дед Мороз. – Я как раз повиниться пришел.

– Боже мой, какое благородство! – заломила руки храмовница. – Он пришел повиниться! Я сейчас не выдержу и запла́чу.

– Да, повиниться, – поднял глаза Дед. – Каюсь, грешен. Прости. Только ведь не по умыслу вышло-то так! Откуда мне было знать, что ты тоже к Доктору этому сунешься? А людей твоих мои бойцы не убивали. Им четкий приказ был: храмовников не трогать ни при каких обстоятельствах. И мне доложили, что с твоей стороны от наших рук убитых не было. Может, кого зацепили, обороняясь, – ну, тут уж как получилось… Только греха на моих парнях нет.

– Так я ошиблась с именем, значит, – виноватым голосом сказала предводительница храмовников.

– С каким именем? Не понял… – Дед Мороз был откровенно сбит с толку.

– Ну, как же? Выходит, неправильно я себе имя выбрала. Святые-то вы, а не я… – Она зарычала вдруг, потрясая кулаками: – Ты даже не представляешь, старый дурак, какую ты мне свинью подложил! Я, как узнала, тебя ведь и правда убить хотела! И сейчас хочу, только нужен ты мне еще.

– Чем же я вашей милости могу быть полезен, дозвольте узнать?

– Не ерничай, умник! А ну, говори, где Доктор?!

– Так откуда же мне знать, голубушка? – сложил на груди руки Дед Мороз. – Я ведь к тебе и с тем еще торопился, чтобы о том же узнать… Мне-то ведь позарез этот Доктор нужен. Ты что, думаешь, я просто так в его логово сунулся? Слыхала, небось, что я чуть было не помер?

– Слыхала. Жаль, поспешила обрадоваться.

– Вот-вот! Это ведь Подземный Доктор меня на ноги поставил, сердечко мое изношенное завел. Только предупредил, что заводу того надолго не хватит, опять заводить потребуется. Вот я и подумал: сейчас этот Доктор сидит в своей норе, а завтра – кто его знает? Не лучше ли его к себе прибрать, чтобы всегда под рукой был? Вот и…

– … прибрал? – с деланым равнодушием закончила за Деда Святая. Однако тот на подвох не купился. Заохал, заахал:

– Так вот нет же, не вышло! Удрал паскудник. Мои за ним в погоню кинулись, а там твои патрули… А ведь я же отдал приказ, чтобы твоих не трогали, вот и…

– Ну ты и нахалюга! – задохнулась от возмущения храмовница. – Так всё вывернул, что теперь не ты, а я оказалась во всём виноватой!

– Нет-нет, – поспешно замахал руками Дед Мороз, – я тебя не виню! Поясняю лишь, почему Доктора взять не удалось.

– Ну спасибо, что не винишь, – криво улыбнулась Святая, – а то чем бы и расплачиваться пришлось, чтобы вину загладить. Только знаешь что?..

– Слушаю тебя…

– Отдай мне Доктора по-хорошему. Поверь, так лучше для всех будет. И для тебя в первую очередь. Потому что шила в мешке всё равно не утаить, а когда я узнаю, что он у тебя, – извинениями не обойдешься. Тогда – только война.

– Да я не понимаю разве? – взвился Дед Мороз. – Да разве бы я стал?.. Не веришь – отправь ко мне своего человека, я ему всё в доме открою, любой закуток покажу! Давай прямо сейчас, чтобы потом не сказала, что я перепрятать успел.

Святая не верила в искренность Деда; всё равно подозревала, что тот блефует. Но полной уверенности не было. А посылать своего человека в Резиденцию, как он предлагает, – рискованно, можно пойматься на удочку. Что, если Геннадия и в самом деле там нет? Тогда Дед Мороз автоматически станет невинно оболганным, а она – в лучшем случае психованным параноиком, а в худшем – искательницей поводов для разжигания войны. И потом, кто сказал, что хитрожопый Раев прячет Геннадия именно в Резиденции? Судя по его чрезмерно обиженно-честному виду, он заранее всё предусмотрел, в том числе и это «приглашение на осмотр».

– Никого я к тебе посылать не буду, – отрезала предводительница храмовников. – Я свое сказала, а ты на ус мотай или что там у тебя еще есть подлиннее. Узна́ю – война. И на этом закончим.

Святая повернулась и зашагала к столу, показывая этим, что аудиенция закончена. Однако уйти Дед Мороз не успел. В дверь в очередной раз постучали.

Увидев шагнувшего за порог охранника, храмовница не выдержала:

– Да что это за день открытых дверей сегодня? У меня уже башка трещит. Дайте мне отдохнуть хотя бы с полчасика! Скажи там, пусть подождут или завтра приходят.

– Говорят, очень срочно, – многозначительно поиграл бровями охранник. – Вопрос жизни и смерти.

– Бразильское мыло, – буркнула Святая. – Кто там помирать собрался?

– Не могу знать. А рвется к вам на прием Полетаев.

– Что еще за Полетаев? Пусть идет полетает! – отмахнулась храмовница, да так с поднятой рукой и замерла. – Полетаев?.. Тим?.. Срочно его сюда!

– Так мне уйти? – деликатно кашлянул Дед Мороз.

– Нет-нет, останься! Это может быть важным для всех.

Глаза Святой казались не испуганными даже, а скорее такими, с которыми ждут, куда поставит судьба запятую в известной фразе «казнить нельзя помиловать». А вот во взгляде ворвавшегося в кабинет Тимофея Полетаева никаких сомнений насчет этого не было.

– Глеб! – шумно выдохнул он.

– Что? Что?! – метнулась к нему Святая.

– Подземный Доктор… Он там, с Глебом.

– Где «там»? Как он может быть с Глебом?!

– В подземелье у Доктора. Они пришли вместе…

– Но там же трое наших в засаде!

– Они мертвы. Их убил «дикий», который привез нас в лодке. Я хотел дать им сигнал, но он меня вырубил. Прикладом по голове, вот… – показал Тим на перевязанную голову.

– Плевать на твою голову! Что с Глебом, ты можешь сказать?!

Полетаев вздрогнул; взгляд, направленный на предводительницу храмовников, подернулся болью, но он продолжил:

– Когда я очнулся, Глеб и Подземный Доктор были уже там. Они меня не видели, но я слышал их разговор…

– О чем разговор? Говори же, идиот! – зарычала Святая. – Почему из тебя приходится тянуть слова клещами?!

Тим стал похож на побитую собаку. Опустив голову, он процедил:

– Доктор сказал, что ему некому будет ассистировать на операции, но он справится. Сказал, что пойдет готовиться, а Глебу велел привести донора.

Предводительница храмовников грязно выругалась. Потом схватила Тима за грудки и затрясла:

– И ты не мог убить его, перегрызть ему глотку?!. Ты, который клялся мне в своей верности, который говорил, что готов ради меня на всё?! Несчастный трус! Жалкий предатель! Предал Геннадия, теперь предал меня!

– Я не… предавал… тебя… – задыхаясь, прошептал мертвецки бледный Полетаев. – Если хочешь, убей…

– Да нахрен ты мне сдался, ничтожество! – оттолкнула Святая Тима и заметалась по кабинету.

Все смотрели на нее с вытаращенными от изумления глазами.

– Объясни, что происходит, – первым пришел в себя Денисов. – Кто такой Геннадий? О какой операции идет речь?

– Геннадий – мой бывший муж! – затрясла поднятыми кулаками храмовница. – Он хочет пересадить мозг Глеба в тело своего тупого сына!

– А Подземный Доктор? – Дед Мороз моргал так, будто в его глазах что-то замкнуло.

– Геннадий и есть Подземный Доктор, тупица! – проорала Святая и вдруг, словно очнувшись, замерла и совсем другим, привыкшим повелевать тоном, выкрикнула: – Все бегом туда! – Она рявкнула на съежившегося Полетаева: – Жалеть себя будешь потом, а сейчас веди нас к ним! – Подбежав к двери, она приказала охраннику: – Ты тоже с нами. И тех двоих, что пришли, тоже хватай, и всех, кто есть рядом с оружием.

– Но мой пост здесь… – пробормотал охранник.

– Твой пост – я! – отрезала храмовница и, вытолкав его за дверь, выскочила следом.

На шум из потайной спаленки выглянула Саша. Хмель у нее уже прошел, но девушка явно еще не проснулась.

– Что случилось? – зевнула она.

– Жди здесь, Глеб в беде! – ответил рванувший к выходу Пистолетец.

– Сам подумай, что сказал! – обгоняя Денисова, завопила Саша и, отпихнув нерешительно мявшегося у дверей «дедушку», вылетела в коридор.

Там она сразу на кого-то налетела. Собралась уже оттолкнуть помеху, когда поняла, что это приведший ее к Святой дозорный, Венчик.

– Ой, прости, а я про тебя и забыла…

– Ничего, – шмыгнул носом парень. – А чего вы тут носитесь как угорелые?

– Не спрашивай, сама не в курсе. Знаю только, что с моим Глебом беда. Так что пока, спасибо, я побежала!

– Я с вами! – взметнулся Венчик, но Саши уже и след простыл.

Зато его услышал собирающий с ближайших постов бойцов охранник.

– Кто такой? – строго спросил он.

– Вениамин Карпухин. Дозорный. Ну… пока еще стажер.

– Оружие есть?

– Нет…

– Тогда свободен, дозорный, – сказал охранник и вместе с набранными людьми бросился догонять предводительницу.

– Вот уж фиг вам! – буркнул Венчик и ринулся следом.

Глава 27 Суматоха

Глебу совсем не было страшно. Он смотрел на происходящее будто со стороны. Причем совершенно равнодушно, ему даже было не очень-то интересно. Горел очень яркий – такой, что больно было глазам, – свет. Какой-то клоун в надетом задом наперед костюме, зачем-то напяливший на голову зеленую грязную шапку и – вот дурак-то! – завязавший себе рот повязкой, укладывал на два стоящих рядом стола молодого парня – совсем еще мальчишку – и громадного мохнатого урода, на которого и глядеть было тошно. Он хотел отвернуться, но сделать это не получилось – что-то прочно, будто в тисках, держало его голову. Попробовал шевельнуться – тоже не вышло; тело оказалось привязано ремнями к столу.

Лишь тогда Глеб понял, что мохнатый урод – это он и есть. Вспомнилось также имя лежавшего на соседнем столе мальчика – Вовка. А вот клоун… Он был уверен, что тоже его знает, но сейчас, кто это такой, не помнил. И вспоминать почему-то совсем не хотелось.

Глеб еще раз попробовал ремни на прочность – нет, слишком крепкие…

– Не дергайся, – сказал клоун. – Сейчас я сделаю укол, и ты уснешь. А проснешься уже человеком. Не бойся, всё получится. Я готовился к этой операции столько лет, делал такое уже столько раз, что провел бы ее и с завязанными глазами.

Клоун казался очень веселым, но совсем не смешным. «“Архангельский демон” – вот как его зовут, – вспомнил вдруг Глеб. – Нет, Подземный Доктор…» И тут наваждение спало. Глеб снова всё помнил и знал. Несмешной клоун был его отцом, который собирался сейчас вынуть его мозги и засунуть их в череп Вовки. Интересно, а влезут они туда? Все-таки парень куда меньше его, и его голова тоже. Неужели отец не предусмотрел этого? Вот будет смешно поглядеть на его лицо, когда он поймет, что мозг одного сына не помещается в череп другого! Правда, глядеть будет нечем, да и смеяться тоже. Похоже, он свое уже отсмеялся. Сказать, что ли, отцу? Нет уж, пусть обломается. Хотя ему, Глебу, этим и не суждено насладиться, всё равно приятно осознавать, как великий и ужасный «архангельский демон» сядет в лужу. Кстати, а почему архангельский?

– А почему тебя называют именно архангельским демоном? – щурясь от бьющего в глаза света, спросил он, хотя еще пару секунд назад не собирался этого делать. – Почему не устюжским, не вологодским? При чем здесь Архангельск?

– При том, что я работал в Архангельске. В одном очень важном НИИ, благодаря которому у меня теперь есть то, что сделает тебя человеком.

– А я думал, то, чем делают человеков, раздают не в НИИ. Или это только у тебя так? Тоже, видать, мутантом родился.

– Любишь пошутить? Очень хорошее качество. Только шутить будем после операции, ладно? А то дрогнет рука…

– … вот и нет дурака, – закончил Глеб фразу. – Ты мне окажешь этим большую услугу, папа. Кстати, как тебя зовут? Хоть познакомиться напоследок, чтобы знать на том свете, кого благодарить.

– Меня зовут Геной. Геннадий Александрович Подволоцкий, к вашим услугам, – дурашливо поклонился отец.

– Гена… – проговорил, будто пробуя имя на вкус, Глеб. – Надо же, мне мама в детстве песенку пела: «Теперь я вместе с Геной, он необыкновенный, он самый лучший в мире крокодил». Это она про тебя, да, папа?

– Всё, всё, пора баиньки, мой маленький болтунишка, – сказал Подземный Доктор, набирая в шприц жидкость из ампулы. – Сейчас комарик укусит – и…

– Сначала Вовке, – сказал Глеб. – А то знаю я тебя, решишь сэкономить – так его резать начнешь.

– Ну, Вовке так Вовке, – улыбнулся отец. – Добрый ты, сын. Трудно жить доброму на этом свете.

– Зато на том легко.

Подземный Доктор обогнул стол Глеба, подошел к испуганно моргающему юноше, склонился над ним, поднес к руке шприц…

Дикий звериный рык слился в сознании Глеба с промелькнувшей над ним грязно-розовой тенью. А потом раздался вой. Сначала мутант подумал, что воет всё тот же непонятно откуда взявшийся зверь. Но нет, это выл человек. Только раньше Глебу не доводилось слышать, чтобы так, по-звериному, выли люди. Посмотреть, что же там происходит, он не мог – ремни оказались слишком прочными, голова тоже была зафиксирована. Но, судя по звукам, какой-то зверь терзал его отца, Подземного Доктора. И по этим же звукам становилось понятно, насколько больно Доктору, какие муки он испытывает.

Вопли оборвались, послышалось влажное чавканье. «Он же ест отца! – понял мутант. – Этому нужно как-то помешать!» И он закричал, постаравшись придать голосу больше уверенности:

– Эй, ты! А ну, оставь его! Брысь отсюда!

Чавканье прекратилось. Боковым зрением Глеб уловил движение: похоже, зверь встал передними лапами на стол. Но не на тот, где лежал он, а на соседний, с Вовкой. Неимоверным усилием мутанту всё же удалось чуть повернуть голову, и то, что он увидел, повергло его в еще больший ужас. Над лицом мальчишки, голова которого тоже была прочно зафиксирована, нависла уродливая, окровавленная морда волка-мутанта. Раскрылась клыкастая пасть…

– Не-е-еет!!! – завопил Глеб. – Не его! Жри меня, тварь!

Но волк лишь на мгновение дернул желтыми глазами в его сторону, а потом… высунул длинный, алый от крови Подземного Доктора язык и облизал лицо Вовки.

Юноша не завопил от страха, не заплакал – он зашелся в счастливом смехе!.. И стал радостно выкрикивать:

– Та-ма! Та-ма!..

Мутант ахнул. Так вот оно что! Ужасный зверь оказался не просто случайно забредшим в подземелье хищником – это была волчица Тамара, Вовкина мать. Она все-таки отомстила своему мучителю, «архангельскому демону». Но что же будет теперь? Сумеет ли она перегрызть ремни и освободить их с Вовкой?.. Впрочем, даже если это у нее и получится, вряд ли она станет помогать ему, Глебу, – ее цель очевидна: спасти сына.

Тамара, будто услышав мысли мутанта, вцепилась зубами в стягивающие тело мальчика ремни. Со стороны могло показаться, что она терзает самого Вовку. Именно так, скорее всего, подумал и тот, кто выпустил в волчицу разорвавшую тишину автоматную очередь. Тамару отбросило от стола, она жалобно заскулила, но волчий плач быстро оборвался. Зато заголосил Вовка, вперемешку с рыданиями повторяя:

– Та-ма! Та-ма! Та-ма!..

– Вовка, не плачь! – непонятно откуда выскочила Нюра и принялась гладить испачканные кровью Доктора волосы мальчика.

А над Глебом вдруг склонилось лицо Сашки.

– Живой! – обхватила она, насколько смогла дотянуться, его неподвижное мохнатое тело, обильно поливая его слезами. – Живой, мой любимый, мой родненький!..

Однако любвеобильные причитания жены продолжались недолго. Сашка вдруг замолчала, слегка отстранилась – как выяснилось, для более эффективного замаха – и принялась что есть силы колотить по груди Глеба кулаками.

– Идиот! Тупица! Убогий дурак! – вопила при этом она, добавив пару слов и выражений, не входящих обычно в ее лексикон.

– Ну-ну, успокойся, – проговорил мутант. – Да, я дурак, да, тупица, да, то самое – это тоже я. Но ты же кулачки отобьешь!..

– Кулачки?! – сделала передышку супруга. – Ты прав… Где-то я видела здесь такую тяжелую штуку… – принялась она вертеть головой, но вдруг снова расплакалась и стала гладить его лицо в безуспешных попытках дотянуться до него губами. – Зачем?.. Глупенький, зачем ты решил это сделать? Я ведь люблю тебя! Люблю, понимаешь? Будь ты хоть мохнатый, хоть чешуей покрытый, хоть лягушачьей кожей! Неужто ты так и не понял, что любят не за шкуру, а за то, что под ней?

– Я думал, тебе неприятно, противно… – пробубнил расплывшийся в улыбке Глеб.

– Мне неприятно и противно слышать такое! И обидно, между прочим. Ты что, хочешь сказать, что я всё это время притворялась, говоря тебе о любви? Ты слушал мои слова, принимал мои поцелуи и ласки, а сам мне… не верил?.. – В ход снова пошли кулачки: – Мерзавец! Скотина! Предатель!

– Стоп! – оборвал гневную тираду мутант. – Я согласен со всеми обвинениями, кроме последнего. Я тебя никогда не предавал.

– Ты предал мою любовь! – трагически заломила руки Сашка. – А между тем Славик…

– Александра, будьте любезны, отойдите, – подошел к девушке мужчина в черной храмовницкой форме. – Я хочу освободить вашего мужа от ремней.

– А лучше бы так и лежал, – отодвигаясь, буркнула Сашка. – И я бы с ним делала всё, что хотела.

– Очень интересно, – улыбнулся Глеб. – А чуть подробнее можно?

– Дурак! Извращенец! – вспыхнула девушка. – И вообще, привязанный ты бы никуда не сбежал. А то сегодня тебе человеческое тело подавай, завтра – крылья, послезавтра – рога!..

– Э! Э!.. – возмущенно пальнул в нее взглядом мутант, голову которого только что освободили от зажимов. – Я вот тебе покажу рога!..

– Да я же не в том смысле!.. – еще больше покраснела Сашка. – Ну тебя, я лучше мальчику пойду помогать, он непристойностей девушкам говорить не станет.

Она приблизилась к столу юноши, которого уже освобождала от ремней пара храмовников. Тот посмотрел на Сашку и выдал:

– Бьять!

– Что?!. – поперхнулась девушка.

– Бьять! – повторил Вовка.

Не удержавшись, прыснули отвязывающие мальчика храмовники. Рассмеялся и Глеб.

– Ну, тогда я не знаю, – развела руками обалдевшая Сашка. – Говорить не умеет, а туда же. Куда катится мир!..

– Он сказал: «Брать», – хмуро пояснила стоявшая рядом Нюра. – Хочет, штоб забрали его отсель поскорее. А ты иди к своему уроду, а к Вовке не лезь!

– Его Вовкой зовут, – пояснил Глеб.

– Очень хорошее имя, – улыбнулась Сашка, возвращаясь к уже развязанному мужу.

Кто-то наконец выключил ослепляющий свет, но в глазах у мутанта продолжали висеть ярко-малиновые пятна. Он проморгался, встал со стола и с удивлением обнаружил вокруг кучу народу. Помимо Саши, Нюры и вооруженных храмовников – они входили и выходили, поэтому точное количество он подсчитать не сумел, но бойцов шесть-семь здесь суетилось точно, – в операционной присутствовали мрачный, белый в прозелень, словно покойник, Тим, Анатолий Денисов и даже Святая с Дедом Морозом.

Предводительница храмовников, увидев, что Глеб поднялся, быстро подошла к нему и обняла:

– Слава богу, успели…

– Ты правда этому рада?

– Глеб, у меня уже нет сил обижаться… Неужели ты еще не понял, что всё было затеяно только ради твоего спасения?

– Понял, – буркнул мутант, сделав неловкую попытку обнять в ответ мать. – Но почему ты мне сразу обо всём не сказала?

– Потому что я знаю тебя. Ты бы никуда не поехал, а полез бы «знакомиться» с отцом… – Тут Святая запнулась. – Ты ведь знаешь, что Доктор…

– Знаю я, знаю. Почему, кстати, никто не оказывает ему помощь?

– Потому что он мертв. Погляди, что с ним сотворил волк.

Глеб посмотрел в угол, в который, казалось, бросили за ненадобностью большой окровавленный ком тряпья. И в этот момент оттуда раздался стон.

– Он жив! – бросился к отцу мутант.

Снова возникла суета. Трое охранников, плотно встав спинами к Святой, выставили перед собой стволы автоматов. Еще двое бросились к двери, словно опасаясь, что истерзанный полутруп выползет в нее и скроется во тьме туннелей. Как раз в этот момент в дверь заскочил одетый в черную форму парнишка. Увидев, что творится в операционной, он растерянно заморгал.

– Кто такой?! – подскочили к нему охранники.

– Оставьте его! – подал голос стоявший чуть в стороне Денисов. – Это отважный дозорный, спасший невестку Святой.

Он подмигнул Венчику, и тут вдруг случилось то, что поначалу Глеб принял за дурацкий спектакль. Застывший до этого ледяной глыбой Тимофей Полетаев прямо за ствол вырвал автомат у одного из закрывших Святую охранников и крикнул ей:

– Я не предатель! Смотри, я делаю то, что ты просила!

И Полетаев, направив оружие на Лика, нажал на спусковой крючок. Возможно, переводчик огня стоял в положении одиночной стрельбы или просто в автомате оставался последний патрон, но хлопнул лишь единственный выстрел.

Венчик, таращивший глаза на странного бойца, прыгнул за полторы секунды до этого. Но не на Тима, интуитивно поняв, что помешать ему не успеет, а к Денисову, заслонив его как раз в момент вылета из ствола пули.

Юноша рухнул, не издав ни звука. Полетаева тут же скрутили и принялись охаживать прикладами храмовники.

– Отставить!!! – рявкнула Святая. – Тут же дети! Связать и вывести, ждать за дверью! – Она пнула по ногам взявшей ее в плотное кольцо троице охранников. – Нечего жаться ко мне, я вам не девка! Следите лучше за своим оружием, вояки! И займитесь делом! Выкиньте отсюда эту волчью падаль! – Затем перевела пылающий взгляд на Лика: – Денисов, посмотри, что с мальчиком! – Потом развернулась к сыну: – Глеб! Осмотри отца. Саша – поищи здесь какое-нибудь обезболивающее и хоть что-то, чем можно остановить кровь и перевязать! – И напоследок бросила Деду Морозу: – А ты, старый хрен, отведи в сторону детей и не путайся под ногами.

Хаос начал приобретать некое подобие порядка.

Глеб подбежал к отцу. Тело того буквально сочилось кровью. Понять, где именно находятся раны, казалось невозможным. Точно было видно лишь, что у Подземного Доктора отсутствует ухо, а вместо одной щеки зияет дыра, сквозь которую поблескивают зубы.

Мутант нерешительно тронул отца за плечо:

– Папа…

На бесформенной, заменявшей лицо кровавой маске сверкнули белки закатившихся глаз.

– Наногель… – булькнуло в горле Доктора.

– Что?.. – наклонился к нему ближе мутант.

– Карман… на животе… капсула… Смажь раны гелем…

– Карман? – переспросил Глеб. – Какой карман? На этом костюме нет карманов…

Клоунский комбинезон, теперь уже не красно-зеленый, а просто красный, в самом деле не имел карманов. Но Подземный Доктор вновь потерял сознание и подсказать ничего не мог.

– Он сказал – «на животе»! – крикнула Святая. – Срежь эту скоморошью дрянь и посмотри – может, под ней какая-нибудь сумка?

Кто-то подал мутанту нож. Он распорол сверху донизу одежду, развел в стороны ткань и увидел, что часть отцовского бока болтается куском мяса на лоскуте кожи. Глеб не боялся вида крови, но такие увечья наблюдал вблизи впервые, и его замутило. Сделав ртом пару глубоких вдохов, он собрал волю в кулак и принялся шарить по скользкому от крови телу. Никаких сумок там не было, только гладкая, мокрая кожа. Но вот палец мутанта зацепился за какую-то складку на животе отца. Даже не складку – небольшой разрез, оставленный, видимо, клыком волчицы. И тут Глеб вспомнил, что, когда он кромсал клоунский костюм, ткань в этом месте была целой. Скорее интуитивно, чем осознанно, мутант погрузил в разрез палец. Тот наткнулся на что-то небольшое и твердое. Первой мыслью было, что это пуля, застрявшая в жировой прослойке. Но единственной просвистевшей здесь пулей была та, что попала в закрывшего Лика мальчишку. Может, она прошила его тело насквозь, срикошетила и на излете попала в отца? Размышляя так, Глеб уже доставал продолговатый твердый предмет. Тот и впрямь чем-то походил на пулю – испачканный кровью полуторасантиметровый цилиндрик, – разве что не был заостренным.

– Открути колпачок, – просипел вновь пришедший в сознание отец.

Глеб попробовал сделать это, но толстые, грубые пальца мутанта были слишком большими, влажная от крови капсула то и дело норовила выскользнуть из них.

– Дай сюда! – подскочил вдруг к нему Дед Мороз и выхватил цилиндрик.

Сначала Глеб даже обрадовался добровольному помощнику, но тот для чего-то отбежал к дальней стене операционной. Там он быстро скрутил колпачок капсулы, сдернул с головы красную шапку и торжествующе выкрикнул:

– Он всё равно сдохнет, так пусть будет хоть какая-то польза!

Никто не успел ничего толком понять, а старый мутант уже вылил синее содержимое цилиндра себе на макушку. С безумно бегающими глазами и жутким хохотом сумасшедшего он принялся ожесточенно втирать гель в багровую изъязвленную лысину, утыканную заостренными, словно множество рожек, волдырями и шишками. Внезапно его ладони замерли, словно прилипнув к голове. Дед Мороз стал их отчаянно дергать, но кожа лысины и ладоней прочно срослись меж собой. А там, где были видны не прикрытые руками роговидные шишки, последние вдруг начали стремительно расти, превращаясь в длинные, толстые и гибкие выросты. Вместе с ними с огромной скоростью стало увеличиваться и количество самого геля. Вот он уже синей шапкой покрыл всю голову старика, залил его лицо, начал стекать по бороде и капать на пол. Дед Мороз истерично завизжал от ужаса и боли, но тут же захлебнулся гелем, упал в быстрорастущую синюю лужу и захрипел.

– Мы все умрем, – спокойно, как если бы сообщала, что нашла бинты, рулончики которых она и впрямь сжимала в руках, сказала Саша. – Серая слизь[10].

– Что ты несешь? – раздраженно фыркнула Святая. – Почему мы должны умирать?.. И она не серая, а синяя – ты что, дальтоничка?

– Почему ты разговариваешь с моей женой в таком тоне?! – набросился на мать Глеб, но Саша, отбросив бесполезные, на ее взгляд, бинты, подбежала к ним и вытянула руки:

– Прошу вас, не ссорьтесь! Нам всем и так осталось недолго жить – давайте хоть последние часы проведем как люди!

– Но с чего ты и правда взяла, что мы должны умереть? – нахмурился мутант.

– Потому что я читала про это. Ведь это же нанороботы, я слышала, как Доктор сказал про наногель. А они имеют особенность бесконтрольно и очень быстро, в геометрической прогрессии, самовоспроизводиться. Эту разрастающуюся массу наночастиц ученые и называют «серой слизью». Скоро она заполнит здесь всё, заполнит город, а потом и всю Землю. Спасения попросту нет.

Все замерли в гробовом молчании. Только лишь Анатолий Денисов пробормотал себе под нос:

– Хреновата ваша вата – скрозь нее проходит дым.

Глеб почувствовал, как его захлестывает диким, необузданным гневом. Мало того, что этот гадкий, мерзкий старик помешал спасению отца, который вот-вот умрет, если уже не умер, так он убил еще и всех остальных, уничтожил всю жизнь на планете! И ради чего? Ради каких-то волдырей и шишек?!.

Пистолетец, что называется, накаркал – дым появился. Вместе с пламенем… На трупе Деда Мороза, там, где она была еще не залита наногелем, вспыхнула одежда. Запахло паленым мясом. Загорелись отброшенные Сашей бинты. Операционная быстро заполнилась удушливым дымом.

– Все наружу! – скомандовала Святая. – Не забудьте детей.

Глеб, понимая, что натворил, заметался по операционной, соображая, чем бы сбить пламя.

– Моя ванна! – подсказала ему Нюра, которую уже выводил за дверь один из охранников.

– А как же ты?

– Наберешь потом ишшо, бестолковый.

Глеб выбежал из операционной и ринулся к помещению, где стояла Нюрина ванна с водой. Его гнев прошел столь же быстро, как и возник. Смешно сказать, но мутант сейчас чувствовал себя почти счастливым: девочка назвала его бестолковым! Не уродом, а всего лишь обычной бестолочью, которой он и в самом деле являлся.

Полную воды ванну он поднял, словно пушинку, и осторожно, чтобы невзначай не споткнуться, но достаточно быстро понес в операционную. Он с ходу опрокинул ее на пылающий труп Деда Мороза (что и горело-то так в старике?), залив при этом и весь расползшийся по полу наногель.

И тут истошно и жутко завыл снова пришедший в сознание отец:

– Не-е-еет!!! Слишком много золы-ы-ыы!..

Эпилог

Наногель был уничтожен полностью и безвозвратно, а вместе с ним исчезла и смертельная для всего живого угроза «серой слизи». Однако без спасительного геля остался и израненный Подземный Доктор.

И все-таки он выжил. У Святой тоже имелись врачи, пусть и не такие гениальные, как ее бывший муж. Пригодилось и оборудование Доктора, и остававшиеся в лаборатории и операционной препараты. Но хотя Геннадий Александрович фактически и выздоровел, вряд ли у кого-то повернулся бы язык назвать его абсолютным здоровым. Бывший Подземный Доктор сильно хромал из-за перегрызенных на ноге сухожилий, был искривлен на один бок – там недоставало большого, вырванного зубами Тамары куска, на руках не хватало по два пальца, отсутствовало откушенное вместе с частью щеки ухо… Волчица неплохо отомстила мучителю – и за себя, и за сына.

Наказать бывшего мужа решила и Святая. Об этом еще не было заявлено официально, но до Глеба слухи дошли, и он сразу же захотел встретиться с матерью с глазу на глаз. Лишь только они остались наедине, мутант не то попросил, не то потребовал:

– Пожалей его, он ведь до сих пор тебя любит! Объяви ему амнистию.

– Любит? – распахнула синие глаза Святая. – То-то я думаю, чего у меня с утра пятка чешется?

– Мама, не надо… – поморщился Глеб. Он редко называл храмовницу мамой, но сейчас слово вырвалось само, без умысла разжалобить этим Святую.

Та это почувствовала и оценила.

– Допустим, любит. И что? Отпустить ему за это все грехи? Так я не поп, а у него их столько, что и сам патриарх бы не справился.

– Да какие грехи? По сути, он ничего плохого не сделал – наоборот, лечил пострадавших. Пусть лечит и дальше, только всех и легально.

– Не сделал плохого? – подняла брови Святая. – Ты или слишком забывчив, или наивен. Геннадий не считал мутантов за людей, ставил над этими несчастными опыты, превращая их в еще бо́льших уродов. А еще он выращивал, словно кочан капусты, собственного ребенка, которого собирался убить. И это, по-твоему, не грехи? Но самый большой его грех – то, что он собирался сделать с тобой! Это мерзко, отвратительно, ужасно! О какой любви ко мне может идти речь, если он собирался отнять тебя у меня и покалечить!

– Сделать человеком… – буркнул под нос Глеб.

– Я думала, что по этому поводу Саша уже вставила тебе мозги на место. Видимо, не окончательно. Пожалуй, сделаем вот что… Поработаешь месяц-другой санитаром в лазарете, посмотришь, как выглядят люди по-настоящему, без одежды и масок, а порой и вообще изнутри. Причем под масками я подразумеваю не противогазы и респираторы, а то, что обычно «надевает» на себя человек, чтобы казаться другим – лучше или хуже, в зависимости от обстоятельств. Боль, как правило, эти маски срывает. Тебе это точно будет полезно.

– Назначай меня хоть золотарем, но амнистируй отца! Его опыт врача тем более нужен больным и раненым. Чем плохо, если он будет лечить людей, вместо того чтобы гнить в могиле?

– Ни о какой могиле пока речь и не шла, – искренне удивилась мать. – Я всё же не зверь. К тому же… любила его когда-то. И я люблю тебя, а он твой отец…

– Тогда что?

– Я всего лишь собиралась выгнать его из Устюга. Навечно, без возможности возвращения. Что касается того, что он хороший врач и мог бы лечить людей, подумай хорошенько: у него больше нет чудо-геля, а делать операции из-за травмированных, без половины пальцев, рук он тоже не способен. Да он теперь даже стоять долго не может – какой из него доктор? Разве что психотерапевт – дар убеждения остался при нем. Но тогда ему придется лечить весь город, начиная с себя… Нет, Глеб, и не проси, твой отец однозначно не заслуживает прощения.

Мутант был, конечно, рад и тому, что убивать отца мать не планирует, но понимал, что и вечная ссылка в его состоянии – вовсе не мед.

– Ты говоришь, он даже не может долго стоять. А если ты его выгонишь – ему придется много ходить, убегать от хищных зверей, да много чего еще придется, что теперь не под силу. Ты делаешь красивый жест, даруя ему жизнь, но, по сути, всё равно убиваешь!

– Пусть идет к тем «диким», кого он лечил, – они его защитят и накормят. И давай больше не будем возвращаться к этому вопросу. У тебя еще есть ко мне что-то?

– Есть, – жестко ответил Глеб. – Ты моя должница.

Брови Святой вновь полезли на лоб.

– Да-да, – насупился мутант. – За обман нужно платить.

– За обман?.. Кого я, по-твоему, опять обманула?

– Меня. Причем очень… подло.

– Ну, знаешь ли!

– А тут нечего знать. Все видели и слышали, что случилось в подземелье отца.

– Там много чего случилось.

– Выстрел Тима. Напомнить, что он перед этим сказал? «Я делаю то, что ты просила». Ты велела ему убить Лика, когда мы ездили к нему. Лик промолчал, но Саша мне рассказала, что в Слободке Тим причалил не просто так. Именно там он и собирался выполнить твое поручение, но помешали Мирон с Игнатием. А теперь вот – этот смелый парнишка. Как его?.. Венчик.

– Кстати, он выжил, – сообщила Святая. – Я наградила его за доблесть именным автоматом.

– Очень мило с твоей стороны, но не уходи от темы. Ты обещала мне, что разрешишь Денисову вернуться жить в Устюг и снимешь с него все обвинения. А на самом деле ты просто решила его убить! Если ты станешь изворачиваться и сейчас – это будет наш последний с тобой разговор.

– Не надо ставить мне ультиматумы!

– Не надо мне врать. Да еще столь жестоко и извращенно.

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Я признаю свою вину. Но я тебя не обманывала. Я разрешаю Анатолию Денисову жить в Великом Устюге и снимаю с него все обвинения.

– И не станешь его убивать!

– И не стану его убивать. Хотя, раз уж мы договорились, что я не буду тебя больше обманывать, то скажу, что очень хочется.

– Чего тебе хочется? – не понял Глеб

– Убить Денисова! – рявкнула Святая, тут же, впрочем, взяв себя в руки. – А теперь у меня будет просьба к тебе, – сказав это, мать заметно смутилась.

– Проси. Если это в моих силах и не нужно никого убивать…

– Дались тебе эти убийства!.. – поморщилась Святая. – Тут дело куда более серьезное.

– Не тяни, ты меня пугаешь. Может, тебе разонравилась Сашка и ты хочешь, чтобы мы…

– За Сашу я сама тебе космы повыдергаю, если вдруг что!.. Нет, дело не в ней, а в ее… дедушке.

– Так он же умер!

– Вот именно. А мне он нужен живым.

– Ну, мама, знаешь ли!.. Тут даже Подземный Доктор не помог бы…

Едва прозвучали эти слова, как мать и сын одновременно уставились друг на друга.

Дальше беседа пошла в таком ключе, что со стороны могло показаться: разговаривает сам с собой один человек, лишь зачем-то меняя голос с мужского на женский.

– Он образован и далеко не дурак…

– Он много лет управлял подчиненными, да еще как управлял!..

– Тем более, у него дар убеждения…

– Он теперь выглядит, как настоящий мутант, и никто из морозовцев его раньше не видел…

– Кроме тех немногих, кто участвовал в его захвате…

– Но их мы заставим об этом забыть, да и в том виде, в каком он сейчас, его вряд ли узнают…

– Ему не придется много стоять и ходить, командовать можно хоть лежа…

– И он будет вот у меня где! – сжала кулак Святая. – Теперь Устюг мой!

– Поздравляю, владычица, – усмехнулся Глеб. – Осталось назначить Нюру царицей рек и озер.

– Сейчас не до шуток. А с Нюрой пусть нянчится сам, раз он ее такой сделал.

– В том, что случилось с Нюрой, есть и моя вина.

– Твоей вины нет, забудь! Ее вообще ранили мои люди.

– Кстати, о них. Надеюсь, карательной операции не будет?

– Пока не до этого, а дальше посмотрим. Как видишь, я держу слово и откровенна с тобой.

– Но ее не должно быть!

– Я сказала, посмотрим! Потом, когда придет время подумать об этом. Пристроить бы еще куда-нибудь с глаз долой твоего Лика…

– Ты обещала!..

– Я же не прогоняю его. Просто не хочу, чтобы он мелькал у меня перед глазами.

– Я знаю! – осенило вдруг Глеба. – Пусть он станет помощником Деда Мороза! Во-первых, я уверен, что он не предаст, а значит, будет приглядывать и за отцом. Во-вторых, он бывший морозовец и знает всю тамошнюю «кухню».

– В этом есть резон. Согласна, – с облегчением выдохнула Святая.

– Постой, – вспомнил вдруг начало этого разговора мутант. – А когда ты завела речь про нового Деда Мороза, кого ты хотела предложить на его место? Ведь об отце ты в тот момент и не думала.

– Тебя, – невозмутимо ответила мать.

Глеб разинул рот и заморгал.

– Тьфу, не пугай меня, – поежилась Святая. – Как дурачок.

– Я не специально, – захлопнул челюсть мутант. – Но эта твоя идея, скажем прямо…

– Знаю, а что оставалось делать? Ждать, пока мутанты очухаются и выберут своего вожака?

– Да-а-аа… Чувствую, я с тобой никогда не соскучусь.

– Так это же хорошо, мой маленький, – притянула его к себе мать.

Подволоцкий на предложение бывшей жены согласился. Он и впрямь не был дураком и из двух вариантов: уйти в лес и, скорее всего, вскоре там умереть или стать правителем половины Устюга (пусть и слегка «карманным», если говорить откровенно) – он, разумеется, выбрал второй. А еще, уже по своей воле, он определился с судьбой младшего сына. Прекрасно понимая, как он перед ним виноват, новый Дед Мороз рассказал Глебу о принятом решении: он будет воспитывать Вовку сам, наверстывая упущенное за долгие годы. В связи с этим как-то сам собой решился и Нюрин вопрос. Поскольку по развитию Вовка был совсем ребенком, девочка к нему невольно привязалась и попросила разрешения остаться с ним вместе. «Добрый Дедушка Мороз» ей это позволил и сказал, что велит построить для нее возле Резиденции небольшой крытый бассейн, а также пообещал в будущем обучить девочку медицине. Начальное и среднее образование Вовки и Нюры взял на себя Денисов. Кстати, он тоже сразу же согласился с «навязчивым» предложением Святой, поскольку жить у нее под боком не доставляло и ему большой радости. Причем ни Денисовым, ни Ликом, ни Щупом он зваться не захотел – решил официально стать Пистолетцем. По его словам, это звучало «ласково-угрожающе», что всегда сбивает с толку недругов и подчиненных.

Нюра была, наверное, счастливее всех. Правда, оставшись как-то наедине с Глебом, она процедила сквозь зубы:

– Ладно, носи пока мою шкуру. Всё одно ты помрешь раньше меня, ты же старше. Вот тогда я ее и заберу.

– Хорошо, – улыбнулся мутант, – я укажу тебя в завещании.

Саша хоть и с трудом, но выполнила данное тетке Клаве обещание – добилась у Святой отмены наказания «диким» мутантам за грамотность. Правда, для этого ей пришлось пойти на шантаж: в случае отказа пригрозила свекрови выкидышем «в связи с глубоким расстройством нервной системы и всего организма». А угроза была совсем не пустой – Саша и впрямь оказалась беременной.

Правда, пойти дальше и попросить, чтобы свекровь разрешила «диким» иметь детей, Саша пока не осмелилась, решив поначалу довольствоваться малым и «завоевывать позиции поэтапно». Но всё равно она была до безумия рада и до слез огорчилась, узнав, что на пару месяцев муж назначен в лазарет санитаром, – она ведь уже на завтра готова была отправить его в леса «нести луч просвещения погрязшим во мраке невежества». Впрочем, немного подумав, Саша решила, что такая отсрочка даже и к лучшему: за это время она собралась перевернуть вверх дном Устюг в поисках книг и учебников.

Счастлив и бесконечно горд был и Венчик. С автоматом, на прикладе которого изысканной вязью было выжжено: «Дозорному Вениамину Карпухину за проявленную доблесть. Святая» он поначалу даже спать ложился. Старшему их подразделения, Семену Полякову, не оставалось ничего иного, как официально перевести Венчика из стажеров в полноправные дозорные. Венчик был так этому рад, что в конце концов передал свой именной автомат в общее пользование – стыдно было иметь такую роскошь, когда остальные дозорные перебивались одним «калашом» на всех. Единственным условием Карпухин поставил, чтобы на свое дежурство он заступал с наградным автоматом.

Игорь, кстати, поправился окончательно и тоже очень гордился бывшим подопечным, хоть и называл его иногда по привычке стручком.

Не повезло пока одному лишь Стёпику. Он долго раздумывал, психовал, нервничал, почти перестал есть, в результате чего при малейшем ветерке его мотало в небе как осенний лист. В итоге «птер» собрался с духом и полетел в Устюг к Подземному Доктору. Узнав, что того больше нет, а новоявленный Дед Мороз ему помочь не в состоянии, Стёпик отчаялся настолько, что решил утопиться в Сухоне. К счастью, ему захотелось попрощаться с Сашей и попросить у нее прощения за прошлое. Правда, пока он летал над городом, его дважды едва не подстрелили патрули храмовников и один раз попал по хвосту камнем меткий морозовец, но в итоге, не считая нездоровой худобы, практически целый, девушку он разыскал и очень душевно с ней пообщался. В конце концов он так разоткровенничался, что излил ей и свою терзающую душу и разум проблему.

– Я ить к Доктору прилетал… – тяжело вздохнул он.

– Заболел?!. – ахнула Саша. – Ну да, по тебе видно. Исхудал так, что ребра считать можно.

– Да не, то не я заболел!..

– А кто? Игнатий?

– Игнатий заболеет, ага! Они теперича с-сс Павлом ентим – два с-сапога пара. Тока ш-што с-спят пока не вмес-сте, тьфу ты!.. То ш-шаш-шки, то крес-стики-нолики, то города…

– Какие города? – ошарашенно заморгала девушка. – Нет, я помню игру в города, но их ведь много знать надо! А они же…

– А ш-што они? Они много и знают. Ус-стюг, Вологда, Луза, Крас-савино, Котлас-с, Архангельс-ск, С-северодвинс-ск. Павел ишшо Череповец знает. А! Ишшо говорят – врут, наверное, – ш-што ес-сть то ли городиш-шко такой, то ль с-село навроде Кузина, который Мос-сквой зоветс-ся, как «галера» ента, будь она неладна!.. Я не верю. Кто в с-своем уме с-станет с-село как «галеру» карателей называть?..

– Да нет, Москва и правда есть, – сказала Саша. – Я читала. Большой город.

– Вс-сяко ить не больш-ше Ус-стюга!

– Ну, может, чуть-чуть, – не стала разочаровывать «птера» Саша. – Ты мне лучше скажи, кто заболел-то?

Стёпик как-то странно, шалашиком, сложил крылья, снова их убрал, поковырял кончиком хвоста в ухе, почесал когтем грудь, бока, спину…

– Стёпик, может, тебе просто помыться пора?

– Марус-ся, – сказал «птеродактиль».

– Вообще-то Александра, – подумав, сказала Саша.

– Заболела Марус-ся. То ес-сть, не то ш-штобы заболела, а как бы тебе с-сказать…

– Забеременела? – обрадовалась девушка. – Ты знаешь, я тоже.

– Да ты ш-што? Ты ш-што?! – вьюном, как собака за хвостом, завертелся Стёпик. – Какое там забеременела, кады мы ишшо и не…

– Погоди… – заморгала Саша. – Так Маруся – не девушка? Не человек?..

– Вот! – поднял коготь «птер». – В том-то и пронблема.

– Ты меня запутал. Я так поняла, что тебе нравится некая Маруся. Но она не человек. Так?

– Так.

– Она… как и ты… «птеродактиль»?..

– Прям с-сс меня рис-совали.

– Тогда я не понимаю, зачем тебе нужно, чтобы она была человеком? Как же вы тогда… ну… это… – Саша начала краснеть.

– Тьфу на тебя, – сказал Стёпик. – Ты вот девуш-шка вроде городс-ская, приличная, а такое говориш-шь, как Игнатий прям. Хуж-же даж-же. Он-то муж-жик хотя б.

– Кажется, я тебя поняла, – смущенно потупилась девушка. – Ты хочешь, чтобы Маруся думала и чувствовала, как человек. Вот как ты.

– Умная ты, быс-стро догадалас-сь, – съязвил «птеродактиль».

– Если бы ты меньше чесался, то и быстрей бы смогла, – не полезла за словом в карман Саша, но спохватилась: к ней за помощью пришли, а она… – Да, у тебя и правда проблема. Доктор больше операций не делает. Да он уже и не доктор.

– Знаю я, – махнул крылом Стёпик. – Одна мне теперь дорога – в С-сухону головой.

– Ты что такое говоришь?! – замахала кулаками девушка. – Я вот покажу тебе сейчас Сухону!

– А ш-што, ж-жалко тебе меня? – с горечью усмехнулся «птер».

– Мне не тебя, дурака, жалко. Вот сам-то подумай: утонешь ты, перекроешь своей тушей русло – и Устюг затопит.

– А я-то уж-ж подумал… – свесил голову Стёпик.

– Да шучу я, шучу, выбрось это из головы. И свои мысли насчет утопления тоже.

– А ведь с-спасибо тебе! Теперя точно выброш-шу. Как вс-спомню про затопление Ус-стюга, так и не захочетс-ся топитьс-ся-то. Разве ш-што в озере…

– Кстати, насчет озера. Ты когда к Марусе своей полетишь, покружи над каким-нибудь озером, посмотри вниз.

– Ш-штоб увидеть, ш-што я такой, как Марус-ся? То я и так знаю.

– Одно дело знать, другое – видеть. Ты у себя в голове именно таким должен отпечататься, какой ты сейчас есть. Ведь так-то, небось, до сих пор себя парнем видишь?

– Как забудус-сь, так и…

– Вот. Это тебе первый совет. А второй еще важнее. Ты с Марусей хоть раз пытался поговорить?

– Так а ш-што с-сс ней говорить? Она ж-жж… эта…

– Безмозглая, ты хочешь сказать?

– Ну мозг, мож-жет, имеетс-ся, но на уме у ней тока одно: как увидит меня – так в атаку. Ну, не дратьс-ся, а… это… то с-самое…

– И ты ни разу не сдался?

– Не могу я так! Я поговорить с-сперва хочу, потетеш-шкатьс-ся…

– Ну вот! Хочешь, а не говоришь! Где логика? Ты говори с ней, говори, пусть она привыкает. Ведь вообще никто серьезно «птеродактилями» не занимался. А вдруг они не глупее людей, просто неразвиты? Вон, как Вовка, сын Доктора! Он ведь и человек, и мозг у него человеческий, но его никто не развивал, вот он как ребенок и есть, хотя взрослый уже. Ты попробуй свою Марусю развить. Хуже уж точно не будет. И сдайся ей все-таки, нечего девушку мучить. Может, она тебе сразу спасибо и скажет.

– Правда? – подскочил Стёпик. Огромные его желтые глаза засияли надеждой.

– Ну, может, не сразу, – спохватилась Саша. – Ты уж так очень-то не надейся, сразу да вдруг ничего не бывает. Наберись терпения и не сдавайся.

– С-сама ж-жж говорила: с-сдайс-ся… – недоуменно заморгал «птер».

– Я говорила, Марусе сдайся. Так и сделай! А что не сдаваться – так это про то, чтобы не отступать, довести задуманное до конца. Сделай из своей Маруси человека! А дети родятся – тут же их воспитывать начинай, с первого дня. Вот и появится у нас еще один разумный вид. А ты их предводителем станешь. Так что давай, начинай уроки со своей Марусей. И теорию, и практику. Да, и поесть не забывай, тебе сейчас много силы понадобится.

– Ладно, С-саш-ша, с-спас-сибо тебе. Тока заболталс-ся я, а мне ить некогда, лететь пора!

– Куда еще?..

– Как куды? На урок. Ученица, поди, заж-ждалас-сь.

– Что-то мне подсказывает, – проговорила девушка, когда «птер», разогнавшись, взлетел, – что учить сегодня будут тебя. Долго и упорно… Счастья тебе! – спохватившись, помахала она вслед набирающему высоту Стёпику. – Вам с Марусей!

Саша долго смотрела на уменьшающийся силуэт «птеродактиля». До тех пор, пока он, превратившись в точку, не растворился в лазоревой синеве. Смотрела и думала: счастья хочется всем. Правда, кроме нее. Потому что она и так уже счастлива. Да что там! Она была самой счастливой на свете.

Апрель – ноябрь 2015 г.

г. Мончегорск – п. Лазаревское

Мои дорогие читатели!

Закончена очередная книга о мутанте Глебе, о его друзьях и близких, о недругах и откровенных врагах, обо всех остальных, кто встречался с ним мимолетно, а то и не знал о нем вовсе. Хочу подчеркнуть: книга именно о них – людях и мутантах, а не о мире постапокалипсиса, технических характеристиках оружия, средствах противорадиационной защиты, возможностях современных нанотехнологий и достижениях в области трансплантологии. Я всегда говорил, о чем написал и в авторском послесловии к предыдущей книге, что главными в моих произведениях для меня являются именно люди; мне важнее и интереснее то, что происходит внутри, а не снаружи человека. А выявить истинную суть героев помогают экстремальные ситуации, в которых они оказываются, и в данном случае это постапокалиптический мир «Вселенной Метро 2033» – декорации, а не действующее лицо; средство достижения цели, а не сама цель.

В романе «Мутант», как вы помните, один из важных акцентов я сделал на ксенофобии, враждебном неприятии тех, кто чем-то непохож на тебя, отличен от привычных представлений и идеалов. Там «нормальные» люди ненавидели мутантов, а мутанты «нормальных» людей, что, к сожалению, происходит и в нашем реальном мире – стоит лишь вместо «людей» и «мутантов» подставить другие понятия и определения, с чем в той или иной степени может справиться каждый из вас.

В этой же книге я хотел показать не столько это внешнее противостояние, сколько заглянуть в душу любого героя, будь то человек или мутант, и обнаружить внутри почти то же самое, только на другом уровне. Речь идет о противостоянии черного и белого, плохого и хорошего, добра и зла. Девяносто лет назад Владимир Маяковский написал для детей стихотворение «Что такое хорошо и что такое плохо», где четко расставил по полочкам и указал, что есть что. Наверное, с маленькими детьми так и нужно поступать в самом начале их воспитания; для них на Солнце не бывает пятен, а злой Бабай – несомненный враг. Но мы-то с вами знаем, что в природе не существует белого и черного цвета, поскольку белый – это все цвета сразу, а черный – отсутствие цвета вовсе, чего в реальной жизни никогда не встречается – всегда есть какие-то оттенки и отблески. Так же с добром и злом, хотя мы сейчас не полезем в философские дебри. Мы просто посмотрим на примере некоторых героев, хорошие они или плохие, злые или добрые.

Казалось бы, всё очевидно: Подземный Доктор и Святая – плохие, Глеб и Саша – хорошие. Но всё ли на самом деле так просто? На первый взгляд – да, конечно! Подземный Доктор шел к своей, тоже не особо доброй цели, невзирая ни на что, никого не жалея, выращивая родного сына как овощ, чтобы, использовав его оболочку, выбросить личность мальчика в мусор. Но, с другой стороны, Доктор лечил смертельно больных, пусть и делал это не из чувства сострадания, а, опять же, в угоду своей личной цели. Тем не менее, он спас десятки жизней. Разве это плохо? Он всю жизнь любил одну женщину. Думаю, мало кто будет сомневаться, хорошо это или плохо. И в то же время Подземный Доктор намеревался отнять у любимой сына – вряд ли кто посчитает этот помысел добрым. Наверняка вы и сами можете дополнить перечень хорошего и плохого в личности «архангельского демона».

Очень похожа на Доктора и его бывшая жена – Святая. Она тоже идет к своим целям по головам, не считаясь ни с чем и ни с кем, кроме собственного желания и выгоды; правда, при более глубоком рассмотрении выгода порой может оказаться не только и не столько личной, но и благом для ее подчиненных, а то и для города в целом. Или взять ее отношение к сыну. Внешне она кажется с ним сухой, отстраненной; даже сам Глеб не верит в материнскую любовь. Но в конце концов выясняется, что Святая любит сына, делает всё, рискуя очень многим, чтобы спасти его. Она легко может отдать приказ, чтобы казнили неугодного ей человека, но может простить или хотя бы помиловать откровенного врага. А ради полюбившейся ей невестки Святая готова и вовсе на прежде немыслимое – отменить один из строжайших запретов для «диких» мутантов. И стоит еще хорошенько подумать, будь Святая на самом деле святой или хотя бы просто «доброй и человечной», удалось бы Великому Устюгу избежать хаоса и полного одичания его обитателей? Вот тебе и «что такое хорошо»…

Глеб – это отдельная тема, не думаю, что стоит останавливаться на нем. Я больше чем уверен, что вы и сами видели в нем как хорошее, так и не очень. Разумеется, он отличный парень, за которого вы наверняка переживали во время чтения. И все-таки абсолютно «белым и пушистым» его назвать нельзя, хотя второе и спорно (шутка).

Зато многие, как я полагаю, могут сейчас сказать: «А Саша? Разве в ней есть что-то плохое? Ну, поколотила пару раз мужа, обматерила его, так за дело же!» Наверное, я мог бы с этим согласиться, но не стану. Не буду докапываться и до незначительных мелочей. Но вспомните прощальную беседу Саши и Стёпика. «Птеродактиль» жалеет, что Подземного Доктора больше нет и никто не сможет пересадить человеческий мозг его любимой Марусе. Саша утешает его, дает дельные советы, как вести себя с дикой возлюбленной. Казалось бы, всё прекрасно, девушка – просто умница! Но… Вспомните, у Саши не возникло и мысли о том, что мозг пришлось бы взять у живого человека и вряд ли с его согласия. Да если бы кто-то, например смертельно больная женщина и согласился бы стать монстром, то еще большой вопрос, смогла бы она полюбить огромное крылатое чудовище, пусть даже и говорящее? Нет, Саша ничего подобного не приводит Стёпику в качестве аргумента неприемлемости его сокровенного желания. Забыла об этом? Просто не пришло в тот момент в голову? Возможно. Даже вероятнее всего. Но разве не это должно первым прийти на ум человеку, живущему по принципам высокой морали?

Я не оправдываю своих героев, но я и не привязываю их к «позорному столбу», не выставляю на всеобщее порицание за что-то такое, что считается аморальным, постыдным, некрасивым, нечестным… Не говорю малышам за спиной Маяковского трагическим шепотом: «Видите, дети, и на Солнце есть пятна!»

А знаете почему? Да потому, что все мы такие, и я в том числе. Потому, что мы люди, а не ангелы. Потому, что мы живые, а не застывшие на века благородные скалы.

Наверное, многие из вас заметили, что в последнее время я беру в качестве эпиграфа к моим книгам стихи Владимира Высоцкого. Думая над эпиграфом к этому роману, я вспоминал и о стихотворении, в котором есть такие строки:

Я лишнего и в мыслях не позволю, Когда живу от первого лица, Но часто вырывается на волю Второе «я» в обличье подлеца.

Что ж, может быть, не очень часто, но так ведь оно и есть. «Пусть первым бросит камень тот, кто сам без греха», – так, кажется, говорится в Евангелии от Иоанна?

И знаете что… Я не призываю сейчас всех срочно напяливать на головы нимбы (мой вообще куда-то закатился) и петь хором псалмы (фальшивое пение – та еще гадость!). Просто подойдите к маме, у кого она есть, и обнимите ее; улыбнитесь тем, кто рядом с вами; протяните, в конце концов, руку тому, кто в этом нуждается. Но самое главное – не ищите грязь в чужих душах, а хотя бы изредка пытайтесь почистить свою. Ведь тогда и весь мир станет чуточку чище.

Неужели я прошу так много?

Искренне ваш,

Андрей Буторин

Примечания

1

Легкий корпус подводной лодки – внешняя проницаемая оболочка, охватывающая прочный корпус подводной лодки (его часть) и придающая ей обтекаемую форму. Легкий корпус не защищает лодку от давления воды. В пространстве между легким корпусом и прочным корпусом размещены цистерны главного балласта, некоторые системы и устройства. (EdwART. Толковый Военно-морской Словарь, 2010. – Здесь и далее – прим. автора.)

(обратно)

2

Се́рая слизь (англ. grey goo) – «… впервые обнаруженная и наиболее известная опасность молекулярной нанотехнологии – это опасность, что самореплицирующиеся нанороботы, способные автономно функционировать в естественной среде, могут быстро превратить естественную среду (то есть биомассу) в собственные копии (то есть наномассу) по всей планете. Этот сценарий обычно называется «проблемой серой слизи», но, пожалуй, более правильно мог бы быть назван «глобальной экофагией»». (Роберт Фрейтас. Проблема Серой Слизи (The Gray Goo Problem by Robert A. Freitas Jr.) – перевод: А.В. Турчин.)

(обратно)

3

Вазэктомия (мужская стерилизация) заключается в хирургическом иссечении семявыводящих протоков. (Материал из MED Энциклопедии.)

(обратно)

4

Соломон, Экклезиаст 1:18.

(обратно)

5

Царь Соломон – сын царя Давида, третий иудейский царь. Период правления – приблизительно 967–928 гг. до н.э.

(обратно)

6

Полулежащий Нептун, выливающий воду из двух красных кувшинов, – герб Великого Устюга.

(обратно)

7

Баская – красивая.

(обратно)

8

Стёпик случайно повторил известную ма́ксиму древнеримских консулов при передаче полномочий преемникам. На латыни она выглядит так: «Feci quod potui, faciant meliora potentes».

(обратно)

9

Песня из к/ф «Если завтра война» (1938). Слова В. Лебедева-Кумача.

(обратно)

10

См. главу 3.

(обратно)

Оглавление

Старый, новый, светлый

Пролог

Глава 1 Опасная находка

Глава 2 Монастырское подземелье

Глава 3 Воспоминания

Глава 4 Создание «русалочки»

Глава 5 Шпион

Глава 6 Просьба о помощи

Глава 7 Реабилитация

Глава 8 Неожиданное предложение

Глава 9 Сердце Деда Мороза

Глава 10 Встреча со старцем

Глава 11 Знакомство с «братцами»

Глава 12 «Драконьи» метания

Глава 13 Палема

Глава 14 Подземная схватка

Глава 15 Пленение

Глава 16 Побег и случайная встреча

Глава 17 Старые знакомые

Глава 18 Странная добыча

Глава 19 Преждевременная радость

Глава 20 Неожиданное решение

Глава 21 Несостоявшаяся драка

Глава 22 Встреча с «дозорным»

Глава 23 Новые смерти

Глава 24 Невероятное открытие

Глава 25 Выбор

Глава 26 «День открытых дверей»

Глава 27 Суматоха

Эпилог

Мои дорогие читатели! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg