«Страсти Евы»

Страсти Евы (fb2) - Страсти Евы 1123K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Пань

Анна Пань Страсти Евы

«Посвящается моим родителям».

Пролог

Наползающий сумрак смывает кроваво-алое зарево в обрывистое горное ущелье. Наступает таинство священной церемонии передачи власти над миром в руки Тьмы. Время стертых граней мироздания и игр подсознания. Демоны страха изгаляются над впечатлительными душами, венчая их владельцев венцом безумия. Демоны чревоугодия и прелюбодейства подливают вино в бокалы, прославляя грешников на эшафоте несбыточных надежд. Во хмелю нашептывающих голосов наши чувства обостряются. Инстинкты выигрывают в вечном споре с разумом, как никогда родня нас с животными. С рассветом мы сажаем внутреннего зверя на привязь в темницу страхов, задабривая его костью навязанных стереотипов и наводя внешний лоск. Под покровом ночи мечущийся по клетке зверь срывается с цепей и с неистовым ревом тычет нас носом в потаенные уголки души.

Что за ненасытный зверь движет нами, обгладывая кости изнутри?

У зверя множество обличий…

Зверинец пороков содержит Дрессировщик Злой Рок, и его смертельный номер уже не остановить.

В одном лишь рваном платьице и босая я обреченно взираю на противоположную сторону обрыва. Мое продрогшее тело сплошь усеяно ранами и гематомами, исколотые ступни бесчувственно приминают промерзшую жухлую траву. Мои жизненные силы бесследно иссякают, прилившая к вискам кровь отзывается пульсирующими ударами по всей голове, в груди щемит от малейшего вздоха, словно тесак шинкует на куски легочные вены. Я всецело ощущаю себя немощной и ничтожной перед окружающим миром. Причина моего маниакального ужаса − Смерть. Как голодный волк преследует добычу, так и Смерть бредет за мной по пятам. Смерть в человеческом обличии…

На другой стороне ущелья с размеренной грацией хищника подходит к краю высокий статный мужчина с пистолетом в руке. Внешне он одарен редкой непорочной красотой − именно так должен выглядеть сошедший с небес архангел. У него строгие черты лица с выраженными острыми скулами, обрамленные непослушными светло-русыми волосами, их концы небрежно ниспадают каскадом на ворот белой рубашки. Невзирая на благородный облик, даже на расстоянии чувствуется, что зашкаливающее порочное начало и животный магнетизм сподвигнут любую женщину продать душу Дьяволу ради обладания этим мужчиной. Бедняжкам и в голову не взбредет разглядеть за безупречной оболочкой зверскую жестокость, которая недвусмысленно дает понять, каким печальным может обернуться финал игры со зверем.

Зверь − самое точное определение того, чьи холодные синие глаза заволокло поволокой ярости, отражая целую гамму нечеловеческого наслаждения от уготованной расправы.

В нашей драматической встрече я угадываю перст судьбы. Кем бы ни был пребывающий в апогее своего безумия мужчина, в прошлом он причинил мне страдания и муки. Какой демон породил в нем столько ненависти и злобы? С неистощимым упорством я склеиваю воедино разорванные воспоминания, но, к несчастью, молить память, нещадно наказанную амнезией, равносильно причинению вреда телу в мягких стенах изолятора психиатрической больницы. Цепенея от страха перед неминуемой кончиной, я замираю на месте с застрявшим в горле криком израненной души. В моем безгласном миге отчаяния и полной безысходности даже течение времени приостанавливается для прощального молебна.

Довершая эпикфейл заключительным аккордом, охваченный агонией мужчина не торопясь, как будто растягивая удовольствие от казни, прицеливается. На его дерзко очерченных губах, безусловно, созданных для греха, появляется улыбка, несущая в себе вместо греховных услад могильный холод.

− Гавриил! − придушенным голосом вырывается у меня из груди воскресшее в памяти имя, после произнесения которого ущелье сотрясает громкий выстрел.

У Смерти есть имя…

Обложенный гробовыми тучами небесный купол преобразовывается в бледно-голубой потолок, откуда на постель мерно стекают и растворяются в воздухе прозрачные капли света невесомой хрустальной люстры.

«Сон…» − выдыхаю я с чувством безмерного облегчения, мое сердце колотится, в ушах стоит звон от выстрела. Сны − что это? Фрагменты будущего?.. Отражения состояний души?.. Происки Фортуны, неусыпно меняющей людскую долю вращениями колеса?..

В ответ − тишина.

С прикроватной тумбочки я стягиваю прямоугольные очки в черной оправе и, водружая на нос, загадываю желание: «Сегодня, в день моего совершеннолетия, я хочу узнать о знамении сна!»

Часть I. Царствую

Глава 1. Летние каникулы

События за две недели до восемнадцатилетия

Дневник Евы.

Приветствую тебя, хранитель сокровенных мыслей!

В данный момент мой рейс «Сочи − Санкт-Петербург» взлетает высоко под облака, так что времени для мемуаров хватит с лихвой.

Зовут меня Ева, и мое счастливое детство прошло в приморском городе Сочи. Там я окончила частную школу и там же поступила на лечебный факультет в Объединенную Медицинскую Академию (сокращенно ОМА).

Семья у меня немногочисленная. Моего тридцатилетнего брата величают Никитой. Он заменяет мне родителей, их нет в живых уже более десяти лет. София и Евгений Воронцовы погибли от лихорадки, которую подхватили во время миротворческой экспедиции по странам Африки. С тех пор Никита занимает руководящий пост вместо папы во всемирно известной Корпорации, входит в список акционеров и руководит Зоной № 6. Непосредственный род его занятий − генная инженерия. Работа для брата − вторая жизнь, поэтому я с пониманием отношусь к командировкам и частым задержкам.

Что я могу сказать о себе? Самая ординарная девушка, немного полноватая из-за роста ниже среднего. Достоинства − вьющиеся крупными кольцами каштановые волосы и выразительные карие глаза. Недостаток − ношу очки. Не покажусь оригинальной, если скажу, что в школе такое «преимущество» не осталось незамеченным. Очки не только убавляют мой возраст ровно настолько, что я выгляжу девочкой-подростком, но и придают флера «из фильма для взрослых».

Абстрагироваться от прозы жизни и перенестись в мир грез мне помогают книги. Знаю-знаю, многие скажут: «В твои-то годы, Ева! Поживи с мое!» Уж поверьте, о тяжелых испытаниях я знаю не понаслышке. Во-первых: из-за потери мамы с папой у меня затянулась депрессия, вследствие которой мне пришлось навещать психотерапевта. Во-вторых: мозгоправ ненадолго подкрутил мои развинченные шурупы, потому что в выпускном классе на меня обрушилась трагедия на любовном поприще. Виновником стал ПК − «постельный клоп», иначе зарвавшегося паразита и не назовешь. Я самым гнусным образом пополнила список побед подлого донжуана. Девушки моего возраста лишаются девственности много раньше, поэтому психологически я была готова, но случилось ЭТО…

До сих пор я с содроганием вспоминаю ЭТО… Чувство позора появлялось каждый раз, когда я преступала порог школы. С легкой руки преподавательницы французского я стала изгоем. Белинда Моро распускала свой злой язык направо и налево, отчего мне перемывали косточки все, кому не лень. На языке антропонимики «Белинда» расшифровывается как «красивая змея». Попадание один в один.

Не буду скрывать, удар на любовном фронте окончательно добил мою неустойчивую психику. Вернулись непрерывные депрессии. Мозгоправ поставил диагноз «прогрессирующее диссоциативное расстройство психики». «Прогрессирующее» означает, что дальнейшие неврозы повлекут раскол личности. С научной точки зрения − деструктивный тип личности. Деструкция − прямой путь к шизофрении и суициду.

Хвала Небесам, с выпускным балом моя жизнь потихоньку устаканилась, и теперь меня волнуют только три предстоящих события: через две недели я стану совершеннолетней, учеба в ОМА и встреча с лучшей подругой. Даша Смирнова живет за тридевять земель и старше меня на пять лет, но дружим мы с детства. В этом году она закончила медицинский колледж и поступила в ОМА сразу на третий курс биологического факультета. Скоро Даша станет законным членом нашей семьи: она помолвлена с Никитой. Сейчас я лечу к ней в Выборг, где в поместье Смирновых буду гостить до конца летних каникул.

− Уважаемые пассажиры, наш самолет приступает к снижению, − объявляет бортпроводник, нарушая мое путешествие по стопам собственной жизни.

В окошко иллюминатора я с трепетом слежу за быстро сокращающимся расстоянием между небом и землей. Аэробус совершает посадку в международном аэропорту Санкт-Петербурга. На выходе из терминала меня ожидает раритетный экземпляр советского автопрома − «Волга» 1965 года выпуска, отреставрированный для перевозки особо важных гостей отца Даши. Квартира разового перевалочного пункта ютится в исторической части города. Дорога проходит по испещренным каналами улочкам с кишащей молодежью. В летний сезон поток туристов оживляет внешний облик культурной столицы. С наступлением темноты Невский проспект становится эпицентром ночной жизни.

На протяжении всего пути я мысленно перелистываю страницы учебника истории. Дворцовый переворот XVIII века на главной площади города, при котором взошла на престол императрица Екатерина II. Победа в войне с Наполеоном, которую знаменует Александровская колонна с бронзовой статуей крылатого посланника Господня, держащего рукой четырехконечный латинский крест. Достопримечательности сменяются одни другими, пока «Волга» не останавливается перед старым многоквартирным домом, утопающим в зелени уютного дворика. Семиэтажное здание выделяется среди своих соседей: два верхних яруса фасада, облицованные серой штукатуркой, подверглись расписной технике сграффито на религиозные мотивы − библейская завязка Страшного Суда, где передовыми фигурами выступают четыре Всадника Апокалипсиса.

С недавних пор владеет архитектурной ценностью Зона № 11, которой руководит Виктор Сергеевич, отец Даши, поскольку он входит в состав 12 основателей Корпорации.

Из подъезда ко мне выныривает услужливый консьерж. Годы работы в специфической профессии наложили отпечаток на характер зрелого мужчины. Взгляд святоши и загадочная полуулыбка Джоконды к моменту моего заселения трансформируются в отшлифованный оскал, как я догадываюсь, равнозначный сумме чаевых. Между прочим, его бездонный карман, в котором исчезают полученные купюры, смог бы посоревноваться с Марианской впадиной.

Часок-другой я отдыхаю с дороги, потом задумываю прогуляться до закусочной с фаст-фудом. По идее инстинкт самосохранения должен огораживать от прогулок на ночь глядя. В противовес здоровому прагматизму мои личные демоны-во-все-тяжкие с азартным куражом потирают ручки.

Время позднее. Город вымер. Скитающуюся по мостовым молодежь, верно, смели дворники. Фонарные столбы горят через один, бросая унылый ржавый свет на безлюдную проезжую часть. Порывы ветра разносят по тротуару отмерзшие съежившиеся листья, гадко похрустывающие под подошвами моих кед. Из-за разорванных ветром седых туч мне насмешливо подмигивает бледное око, которое своим холодным прожектором взращивает за моей спиной растянутые тени.

Заведения быстрого обслуживания в квартале позакрывались час тому назад, но, шатаясь по сиротливым закоулкам в поисках пропитания, я набредаю на ларек «24 часа» у автобусной остановки. По закону жанра на скамейке заливаются дешевым пойлом одутловатые алкаши с завышенным уровнем тестостерона. Их похабные позывные я предусмотрительно игнорирую и, не обременяя себя трудностями выбора ассортимента, оплачиваю пару блинчиков с лососем.

На обратном пути я то и дело оглядываюсь с опаской назад в непроглядную темноту подворотен, выхватывая из хмурых очертаний спящего квартала призрачные шорохи. Со всех сторон меня провожают безжизненные взгляды манекенов в витринах бутиков и пластмассовые зазывалы перед пабами. За пешеходным переходом вдали вырисовывается очертания края дома на перекрестке со знакомым «наскальным Апокалипсисом», но вместо радости у меня на душе потихоньку начинают скрести кошки − очень похожие на тех, что роются в зловонных мусорных баках и чьи одинокие мяукающие стоны напоминают жалобный плач брошенных детей.

С приходом темноты Виртуоз Перипетий Злой Рок делит мир на охотников и жертв!

Дабы утром не засветиться на первых полосах криминальной хроники, я ретиво срываюсь на бег и без оглядки добегаю до подъезда. У парадной двери меня поджидает пренеприятнейшее известие − консьерж запер жилище на ночь. Сию же секунду я вызываю его по домофону, уже потом я позволяю себе отдышаться и протереть рукавом ветровки запотевшие очки.

Проходит целая вечность, но внутри подъезда царит тишина морга. Что самое досадное, электрический свет за спиной дрожит и резко гаснет. Мои бедненькие мышцы инстинктивно дубеют, а яремная вена в паническом бешенстве бьет сигнал тревоги. За те доли секунды, пока я поворачиваю голову, я теряю полжизни, но в конце со свистом облегчения выдыхаю. В ближайшем радиусе ни души. Всего-навсего произошел перепад напряжения, и из-за него на крыше близстоящего дома погасла часть слов на баннере Корпорации. Мой расплывчатый взор рассеивается по сбившимся в кучу неразборчивым буквам, но, когда очки возвращаются на законное место, набор слов производит убийственный эффект.

Слоган «СКАЖИ БОЛИ „НЕТ“ И НАБЕРИ НОМЕР СПАСЕНИЯ» выглядит слоганом «НЕТ СПАСЕНИЯ».

Я проглатываю тошнотворную слюну, мое самообладание дает трещину, но в этот момент щелкает электромагнитный замок на входной двери.

− Спасение есть! − в голос восклицаю я, залетая в подъезд со спринтерской скоростью.

Вся на нервах, я скорым шагом иду к лифту, задаваясь вопросом: «Кто впустил меня, если консьержа на месте нет?» Я захожу в открытую кабину лифта и нажимаю кнопку шестого этажа. Титановые двери начинают плавно закрываться, как вдруг…

− С-стоп! − раздается сипато-шепелявый голос снаружи, от которого мое сердце камнем ухает вниз.

Лихо просунутый меж дверей байкерский сапог со шпорами останавливает процесс. Створки лифта раскрывают квадратного бугая в надвинутой на глаза кепке с пиратским черепом и зажатой в золотых коронках тлеющей папиросой. Громила сотрясает платформу своим весом. Двери за ним закрываются. Воздух в замкнутом пространстве резко сгущается. И кабина в гробовом молчании стартует вверх…

Не шевелясь и не моргая, я смотрю на загорающиеся по возрастанию неоновые цифры, убеждая себя в том, что просто-напросто не заметила, как бугай вошел в подъезд. А кабина все поднимается и поднимется ввысь, пока не останавливается на шестом этаже вместе с моей мертвяще страшной мыслью − он так и не нажал ни на одну из семи кнопок. Со скоропостижно заработанной клаустрофобией я покидаю лифт, и душа уходит в пятки − бугай выходит следом.

Маньяк!

Мое сердце бьется в ритме отбойного молотка. Идя по паласу длинного п-образного коридора, я чувствую его шаги у себя за спиной: тяжелые, но тихие и в такт с моим медленным настороженным шагом. Пот градом стекает за шиворот моей ветровки. Громила позади не притормаживает, темп не сбавляет. Номера на табличках квартир растут быстрее, чем секунды на часах, приближая скорый конец. Шансы на спасение убывают так же стремительно. Возможен единственный вариант − следующая дверь, потому что за ней идет дверь в мою квартиру − последняя дверь. Сжимая в дрожащих пальцах ключ, я лихорадочно соображаю, как поступить при наихудшем раскладе, но тут… хлопает соседняя дверь под мой истошный вопль.

Сосед!

Меня пробирает истеричный смех, с души прямо камень сваливается. Остатки моей глупости смывает горячий душ. Под сводку новостей на кабельном телеканале я перекусываю добытыми «кровью и потом» блинчиками с лососем (которые, если честно, теперь в горло лезут с трудом) и погружаюсь в сонное царство, что называется, без задних ног.

Постепенно ночное марево рассеивается. Тонкую пелену, отделяющую мир сновидений от утренней реальности, прорывают звуки будильника на моем смартфоне «Самсунг». Резвый ветерок пробирается сквозь полуоткрытые окна, принося с собой аромат ритма проснувшегося города. В свежести пасмурного утра чувствуется какая-то непостижимая энергия, так и шепчущая о городских былинах и фольклоре русского народа.

«Воронцова, твои каникулы начинаются!» − лениво потягиваюсь я, свешивая ноги с кровати.

Через четверть часа я спускаюсь вниз, волоча за собой чемодан. У подъезда я встречаю ожидающую меня с раскрытыми объятиями лучшую подругу. За полгода Даша ничуть не изменилась − она все так же выглядит кинозвездой с обложки глянцевого журнала. Славянский типаж и зеленые глаза всегда и везде вызывают оживление мужчин. На ее фоне я сильно проигрываю из-за присущей мне «детскости в очках», отсутствия косметики и моих вечных кед. Удивительно, что сама Даша как раз склоняется к иному мнению − определенный контингент особей мужского пола предпочитает естественность и индивидуальность. По ее представлениям, «детскость в очках» − изюминка. Мы − это то, что мы думаем о самих себе. Мудро сказано. Бывает, я заражаюсь ее неугасаемым оптимизмом.

− У меня для тебя столько новостей, − воодушевленно щебечет Даша, дефилируя на шпильках к своему барбарисовому кабриолету. − И еще кое-какой подарочек. Тебе понравится.

− Ну-ка, давай, выкладывай, − проявляю я интерес, откидываясь на спинку комфортабельного сиденья.

− Рассказываю. Подарочек симпатичный. Твой ровесник, но уже перешел на третий курс биологического факультета ОМА. Будет со мной в одной группе. Папа говорит, у подарочка большое будущее. С первого года обучения он проходит стажировку в Корпорации и успел зарекомендовать себя перспективным сотрудником. У него нет девушки. Доставка подарочка назначена на вечер. Что скажешь?

Мельтеша ресницами, я спешно поправляю очки. За мелкой моторикой рук я прячу сжавшую меня тисками закрепощенность по случаю предстоящего знакомства с молодым человеком.

− Ты не думала подрабатывать свахой? − увиливаю я от прямого ответа. − С чего ты взяла, что я ему понравлюсь? Как показывает опыт, парни предпочитают высоких худых моделей без очков и набора фобий.

− Ты мне брось эти предрассудки! − обрывает мои суждения Даша, срываясь с места, и вихрь подхватывает наши волосы. − Ты хорошенькая и подарочку понравишься. Хос-с-с-поди… за промывание мозгов «постельного клопа» следовало отдельно проучить.

Помимо воли мои руки скобами закрепляются на лямках собственного рюкзачка.

− Отныне я живу с чистого листа, − как можно безразличнее произношу я, слыша в себе щемящие звуки боли.

За городом я с блаженством увеличиваю в магнитоле громкость музыкального хита ушедшего десятилетия в исполнении Дениса Майданова. Песня «Вечная любовь» вызывает во мне шквал эмоций, я проживаю каждую строчку о всеобъемлющей любви. Разделенная любовь − джекпот в казино под названием Жизнь.

За время поездки по Карельскому перешейку я успеваю вдоволь помечтать под музыку, полностью растворившись в первобытной свободе первозданной флоры и фауны северного края. Суровый климат и отдаленность региона не способствуют развитию инфраструктуры. В царствии скандинавских богов, ведьм, русалок, тенистых болот, белых дюн и полярного сияния стоит город с вековой историей. В преддверии осени Выборг чудесным образом помолодел на два столетия, возвратив себе средневековый шарм. Не мешало бы еще упомянуть, что на погоду в здешних местах оказывает сильное влияние Северный Ледовитый океан. Убеждаемся мы в его неоспоримой власти, когда на полпути к поместью Смирновых небо затягивается свинцовыми тучами, воздух тяжелеет, и над землей начинают низко лавировать ласточки. Предвестников грозы не обманешь.

Мы делаем остановку около средневековой готической часовни, переделанной под ресторан. В сумерках ее грозный фасад вписывается в эпоху рыцарей тамплиеров и бесчинства инквизиции. Дополняют зловещий антураж опутанные призрачным туманом лохматые ели, как будто поджидающие заблудших путников. «Таверна Знахаря» − гласит надпись на засмоленной и раскачивающейся из стороны в сторону вывеске под кованым фонарем. Деревяшка противно поскрипывает − словно это вздернутый колдун кряхтит о замшелых историях массового террора.

− Поговаривают, что много лет назад эта часовня звалась Проклятой часовней Палача, − пугает меня Даша местными ужастиками, хрустя каблучками по гравию на парковке. − В здешних местах Палачом нарицают Смерть. По поверью, в непогоду Палач выходит на охоту за людскими душами. При встрече с ним надо обязательно отвести взгляд. Тогда есть шанс на помилование. Как правило, его коса косит выборочно: относительных праведников щадит, отпетых преступников стирает с лица земли. Ну а кто не успел отвернуться и все-таки поймал чудовищный огненный взгляд Палача, того он забирает с собой в потусторонний мир. В Средние века людей, пропавших без вести на болотах или погибших при загадочных обстоятельствах, отпевали в здешней часовне. Ну что, как тебе экскурсия по пристанищам нечисти?

− Познавательно, − выдавливаю я некое подобие улыбки, боязливо упираясь взглядом в жутковатое заведеньице в духе фильма о всаднике без головы.

По закону подлости в ста метрах от нас происходит короткое замыкание в трансформаторной будке, проявляющее себя рваным хлопком. С перепугу я даже подпрыгиваю на месте.

− Расслабься, Палач не живет в генераторе, − забавляется Даша моим переполохом.

Смех смехом, но повторная ситуация с перебоями электричества совсем не кажется забавной. В памяти у меня еще живо ночное рандеву с «маньяком». Хотите − верьте, хотите − нет, но со вчерашней ночи творится какая-то чертовщина.

Не упуская возможности нагнать еще больше жути, Даша с видом иллюзиониста отворяет гостеприимные дверцы таверны:

− Милости прошу в Проклятую часовню Палача!

Внутреннее убранство таверны стилизовано под охотничью избу. Со всех сторон за посетителями следят чучела диких зверей. Стены расписаны по мифологическому сюжету скандинавской Дикой Охоты, в котором прослеживается сходство с полотном «Дикая Охота Одина» норвежского художника Петера Арбо − по ночному небу несется кавалькада загробных существ во время Дикой Охоты; возглавляет призрачную конницу Дикий Охотник, известный в скандинавских странах под разными именами.

Обращаясь к своим скудным познаниям в истории Скандинавии, я вытрясаю из закромов памяти сведения о крестовых походах на землю карелов. Впоследствии шведы заложили здесь крепость, получившую название Выбор. Опять же таки, опираясь на непрочную базу в области мифологии, я позволяю себе сделать вывод: из-за долгого влияния шведской культуры мифы и легенды северных народов Европы дошли до наших дней в осовремененной интерпретации. Пример тому − поверье о Проклятой часовне Палача.

В таверне витает аромат домашней выпечки с корицей, вырисовывающий в воздухе крендели. Уже очень скоро он материализуется в твороженную запеканку с курагой и изюмом, которая просто тает у меня во рту вместе со всеми былинами и тревогами. Расправившись с трапезой, я достаю из рюкзачка сложенный газетный лист и перехожу к делу:

− Я тут у брата одну статейку откопала насчет Корпорации. Не забыла, что писали в 1997 году?

− Помнится, там акционеров обвиняли в злодеяниях против всего человечества.

− Не поверишь, но через десять лет газета «Сверхсекретно» готовила выход новой статьи. Только статейку ту не опубликовали, а газетенку по-тихому прикрыли.

Я освобождаю пространство на столе, чтобы вместе с Дашей еще раз прочитать вырезку из газеты «Сверхсекретно» за 2007 год.

КОРПОРАЦИЯ − всемирно известный конгломерат, развернувший деятельность на территории всего мира.

Официальные данные. Деятельность Корпорации − научные разработки в отрасли биотехнологии и информационных технологий. В собственности конгломерата − дочерние компании и исследовательские центры на всех континентах. Под контролем конгломерата находятся секретные военные лаборатории. Структура организации насчитывает двенадцать головных центров − двенадцать Зон. Кресло председателя совета акционеров занимает мультимиллиардер Спенсер Уайт. Имена остальных акционеров по уставу не разглашаются. Ниже по вертикали власти идут доверенные управленцы и директора. Подножье иерархической пирамиды заполняют разномастные представители мира науки.

С самого раннего этапа развития Корпорация переводит миллиарды долларов в собственный благотворительный фонд и участвует в программах социальной помощи.

Неофициальные данные. Скандальная статья, опубликованная в 1997 г. газетой «Сверхсекретно», вызвала огромный резонанс и всколыхнула общественность: «Наряду с открытой научной деятельностью Корпорация занимается запрещенными генетическими разработками. Бессменный владелец монополии Спенсер Уайт − всего лишь марионетка в руках кукловода. Настоящие имена надежно скрыты покровом секретности».

Ответ на статью не заставил себя долго ждать. В официальном обращении владелец Корпорации м-р С. Уайт опроверг информацию, назвав ее провокацией со стороны конкурентов: «На протяжении столетий Корпорация служит добру. Наш долг заботиться о здоровье человека. Грязная ложь не способна запятнать честное имя».

С выпуска статьи прошло десять лет. Газета провела новое расследование и открывает шокирующую правду: «У нас есть неопровержимые доказательства, что Корпорация подпольно взрастила могущественный Орден, и его члены внедрены в разные структуры по всему м иру».

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, БУДЬ НАЧЕКУ! МИРОВОЕ ЗАКУЛИСЬЕ ВРАЩАЕТ ПЛАНЕТУ!

− Об Ордене слагают легенды, − с подозрением постукиваю я ногтем по статье. − Корпорация давно погрязла в тайнах. Неразумно ворошить секреты самой влиятельной организации в мире.

− Лучше поговорим о тайнах дома, − конспиративно предупреждает Даша, осмотрительно косясь по сторонам. − К вечеру в «Таверну Знахаря» стекается народ. Мне тоже надо поведать тебе о кое-какой тайне.

За соседним столом я ловлю любопытные взгляды − туда сошел этюд кисти Саврасова «Грачи прилетели», только заместо грачей в нашу сторону развернули кепочные клювы одинокие байкеры, жаждущие женского тепла. В душе у меня зреет нехорошее предчувствие, что помимо слета «сынов анархии» за нами наблюдает еще кто-то…

«Воронцова, у тебя паранойя!» − отмахиваюсь я от назойливой фантасмагории и покидаю «Таверну Знахаря».

Поместье Смирновых располагает территорией в целый гектар. Каменный особняк размером с морской лайнер пришвартован к причалу междуречья. Пестрая черепица и печные трубы, торчащие из разных концов крыши, придают «лайнеру» простой деревенской романтики. В доме я обмениваюсь новостями со всем семейством Смирновых: с папой Даши, мамой, ее пятилетней сестренкой Ксенечкой и даже шестимесячной Настеной. Спустя добрых полтора часа я поднимаюсь к Даше в комнату, где она посвящает меня в тайну…

А тайна заключается в старинном пергаменте со вскрытой пломбой − часть пергамента отсутствует. На сургучную печать нанесена гравировка фирменного логотипа Корпорации. Изображение эстампа состоит из сомкнутых символов гендера, где тени от мужского и женского начала плавно переходят в спиралевидную цепочку ДНК. В правом нижнем углу манускрипта чернилами выведена неизвестная химическая формула «А/L12». В середину помещена миниатюра Колеса Фортуны с актуальным на все времена стихотворным фрагментом «О, Фортуна» из средневекового поэтического сборника «Кодекс Буранус».

O, Фортуна, словно луна ты изменчива, всегда создавая или уничтожая; ты нарушаешь движение жизни, то угнетаешь, то возносишь, и разум не в силах постичь тебя; что бедность, что власть − все зыбко, подобно льду. Судьба чудовищна и пуста, уже с рождения запущено колесо невзгод и болезней, благосостояние тщетно и не приводит ни к чему, судьба следует по пятам тайно и неусыпно за каждым, как чума; но не задумываясь я поворачиваюсь незащищенной спиной к твоему злу. И в здоровье, и в делах судьба всегда против меня, потрясая и разрушая, всегда ожидая своего часа. В этот час, не давая опомниться, зазвенят страшные струны; ими опутан и сжат каждый, и каждый плачет со мной![1]

Роковая песнь о бренности всего земного и непрочности человеческого счастья мне худо-бедно знакома по школьному факультативу мировой художественной культуры. Двуликая Богиня Случая в представлении не нуждается − все мы бегаем белками в ее колесе.

На ободе Колеса Фортуны написаны четыре латинские фразы: «Буду царствовать. Царствую. Царствовал. Есмь без царства».

− Где ты откопала эту седую древность? − завороженно вожу я ногтем по зашифрованному на пергаменте посланию.

− Сейчас узнаешь, − с новой интригой вынимает Даша из секретера тисненную золотой фольгой записную книжку. − Дневник я не веду, как ты знаешь, но случай недельной давности подробно расписала. Прочти.

В нетерпении я раскрываю заложенную бегунком страницу.

Я, Даша Смирнова, положа руку на сердце, клянусь: все описанное мною ниже − сущая правда.

При свете дня ничего не предвещало беды, беда пришла под вечер с грозой…

На всех парусах я мчалась в «Таверну Знахаря» на встречу одногруппников по колледжу. Приподнятое настроение мне омрачило крупное ДТП на съезде с моста при выезде из города. На месте происшествия дежурила дюжина полицейских в штормовках от дождя. Потихоньку съезжались эвакуаторы, за ними выглядывал нос кареты «скорой помощи». Вместе с остальными водителями мы организованной колонной тянулись друг за другом, притираясь к правому боку, подальше от полосато-ленточного оцепления. На подъезде к очагу трагедии движение замедлилось до скорости пешего шага. При виде десяти закрытых черной тканью носилок я поежилась от ужаса. Выживших в чудовищной аварии, судя по всему, не осталось. Асфальт буквально вымыло кровью. Багровые реки сочились по выбоинам, стекаясь в лужи. Самым невредимым казался перевернутый грузовик, перевозивший арматуру. Под ним расплющило всмятку легковушку, как я полагаю, вылетевшую на встречку. В крайнем пролете моста раскурочил металлические балки фургон, или, вернее, то, что от него осталось. Его передняя часть перегнулась через край ограждения, а из лобового стекла, как зубья гребня, торчала арматура.

Сломанные жизни и инвалидность − вот они, последствия неосторожного вождения.

Моей радости не было предела, когда я вырвалась из транспортной теснины и добралась до «Таверны Знахаря». На короткое время я забылась в обществе моих захмелевших согруппников. Вскоре у меня разболелась голова, так что вся в расстройствах я отчалила домой. Радовало одно − ливень прекратился и поутих ветер.

На мою беду, объезд моста с начала лета закрыли на ремонт. Следовательно, возвращалась я прежним путем, молясь, не застрять там навечно в пробке. К моменту прибытия меня откровенно поразил тот факт, что за сорок минут аварийные службы полностью расчистили полосу. На роковом участке стояла неподвижная, мертвая тишина, остро ощущавшаяся мною, как минута молчания. Собравшись духом, я сбавила скорость и заехала на пустынный мост. Где-то на середине мне, мягко говоря, сделалось не по себе, но вовсе не по причине гибели людей. Без промедлений я сдала назад, и, когда повнимательней пригляделась к месту столкновения с инженерной конструкцией, меня чуть удар не хватил − все до единой балки на ограждении были целы.

«Что за идиотский розыгрыш?!» − теряясь в догадках, я оставила машину и стала внимательно осматривать стыки на предмет замены, но даже при тусклом свете уличного фонаря облупившаяся краска на металле говорила о возрасте. Чувствуя себя так, будто на меня надвигается локомотив, я уставилась себе под ноги, но и там ничего не обнаружила, а по моим представлениям на асфальте должны блестеть стекла или хотя бы остаться кровавые разводы. Следы ДТП словно кто-то тщательно подчистил.

− Чертовщина какая-то… − брякнула я, осознавая, что надвигающийся на меня локомотив благополучно достиг цели.

Честное слово, я знаю Выборг как свои пять пальцев и не могла перепутать место аварии. Мне захотелось побыстрее убраться отсюда, но не тут-то было… В глаза мне бросился небольшой трубообразный предмет под мостом, который бесхозно катало ветром по гальке береговой линии. Какая-то неведомая сила буквально тянула меня к непонятной трубе, и я не воспротивилась ей. У воды я нашла изветшалую пожелтевшую кожу, перевязанную лентой и запломбированную. Фирменный логотип на сургуче указывал на одно из двух: либо манускрипт ехал в хранилище Корпорации, либо был из него вывезен. В датах я не сильна, но то, что свиток имеет невероятную ценность, сомнений у меня не было ни грамма.

«Что, если все те люди погибли из-за свитка?» − пришло мне в голову. Меня передернуло от страха, и ноги быстрее сапог-скороходов донесли меня обратно до машины. Находку я припрятала в бардачок и тронулась с места. В мистику я отродясь не верила, поэтому пообещала себе держаться версии, что автомобильная катастрофа все-таки произошла наяву. В мире больших денег обходят законы и прикрываются всеми правдами и неправдами. Из гнетущих мыслей меня выдернуло кряканье патрульного полицейского автомобиля, который к тому же стал настойчиво теснить мой кабриолет к обочине. Что гаишнику от меня нужно? Правила дорожного движения я не нарушала, но все равно законопослушно остановилась и вышла из машины.

Из припарковавшейся впереди полицейской иномарки вальяжно выбрался крупный сержант ростом под два метра. Безотчетно я смерила его от головы до пят. Форма сидела на нем как влитая, облегая широкие грудные мышцы. Отсутствие фуражки давало мне возможность оценить по достоинству светло-русую шевелюру. Природа одарила этого богатыря завидной густотой волос, а парикмахера, сотворившего стильную прическу, в которой острые кончики каскадом осыпались на высокий ворот голубой рубашки, Создатель и вовсе поцеловал в темечко.

Не в обиду будет сказано, но раньше я не встречала среди блюстителей порядка таких лощеных представителей сильного пола.

− Предъявите документы, − без представления фамильярно обратился ко мне сержант низким, с хрипотцой голосом.

От его пронизывающих до мозга костей синих глаз у меня мало того, что отпало желание зачитать ему мои собственные права, но и появилось новое − пасть пред ним на колени и взмолиться о помиловании. С минуту он изучал переданное мною водительское удостоверение, потом снова впился в мое лицо ледяным взором, от которого даже июльская температура воздуха, по-моему, упала до январского минуса.

− Смирнов Виктор Сергеевич − ваш отец? − выжидательно осведомился он.

Вопрос меня не сильно удивил, многие в Выборге знают папу. На мой положительный ответ сержант почему-то зло клацнул зубами и резким шагом сократил между нами расстояние. Упавший ему на лицо электрический свет фонаря придал его и без того холодным глазам стеклянный отблеск. От близости наших тел меня охватила дрожь, потому что на миг в его глазах проснулся зверь из самой преисподней.

И тут я почувствовала это…

На меня хлынула волна непонятной горячей энергии, кожу будто бы обдали паром… веки отяжелели… а реальный мир попросту поплыл.

− Девочка моя, − вкрадчиво промурлыкал сержант, заглядывая внутрь меня испепеляющим взглядом. − Отдай, что взяла!

Меня как водой окатили. Загадочное наваждение кануло в лету. Туда же сгинул и неотразимый сержант и его патрульный автомобиль. Рядом со мной больше никого не осталось. Совершенно одна я стояла посреди дороги около распахнутой настежь дверцы кабриолета.

На тот момент в моей голове пианист вдарил по клавишам известную своим драматизмом симфонию № 5 Бетховена, посему я сделала чистосердечное признание − пора бы навестить волшебников в белых халатах.

Из записок Даши Смирновой. Сверхъестественный случай на мосту у «Таверны Знахаря».

− Ты же меня знаешь, я всегда была скептиком, − сетует Даша, убирая записную книжку обратно в секретер. − Либо я сошла с ума, либо подверглась сильнейшему гипнозу.

− Гипнозу, − категорично утверждаю я. − Просто-напросто на месте аварии кто-то произвел зачистку.

− Кому, по-твоему, не нужна огласка?

− Пломба на свитке принадлежит Корпорации, − выстраиваю я логическую цепочку. − Предположим, на пергаменте записано оккультное заклинание средневековых алхимиков. Корпорация благосклонно относится к нестандартным экспериментам. Решили проверить. Лучше помониторим Всемирную паутину на предмет находки.

Я загугливаю в Интернете требование и из высыпавшихся сайтов открываю любопытный форум «Чертог Верховного Жреца». В искомом разделе вся информация почерпнута из общедоступных ресурсов.

«Кодекс Буранус», или «Кармина Бурана» − рукописный поэтический сборник, найденный в 1803 году в монастыре бенедиктинцев Бойрен в предгорье Баварских Альп. В переводе с латинского языка дословно означает «Песни Бойрена». Средневековая рукопись составлена в XIII веке странствующими поэтами вагантами. Первая публикация поэм состоялась в 1847 году. Коллекция насчитывает 315 текстов различного объема и снабжена восемью графическими миниатюрами. В настоящее время бесценный артефакт хранится в Баварской государственной библиотеке в Мюнхене.

Заглавной темой рукописи обозначено Колесо Фортуны − один из самых древних символов в истории человечества. С начала своего появления «круг» репрезентирует вечность и бесконечность. Впервые встречается в качестве кольцеобразного Уробороса − свернувшегося в кольцо змея, кусающего себя за хвост. Современные аналоги безостановочного космического движения, перерождения и гибели прослеживаются в различных слоях культуры. Символ «круг» наиболее широко используется в семейном культе − ношение обручального кольца, традиционно считающегося знаком вечной любви и верности.

В 1935 году на оригинальные тексты рукописи мирских песен немецкий композитор Карл Орф написал знаменитую сценическую кантату на собственное либретто − «Кармина Бурана». Открывает и завершает триптих хоровой пролог «О, Фортуна», легший в основу начальной части «Фортуна − повелительница мира». В остове композиции музыкального произведения формируется циклическая природа жизни: чередование, созидание и разрушение, жизнь и смерть. Колесо Фортуны поворачивается, счастье оборачивается печалью, а надежда сменяется горем.

В обсуждениях на форуме я ничего толкового не нахожу, кроме приписки «За подробностями в личку Верховного Жреца». Забавы ради я регистрируюсь под ником «Верховная Жрица» и навожу курсор на отправку личного сообщения с просьбой поделиться материалами для курсовой работы о «Кодексе Буранус». На мое выдуманное электронное письмо Верховный Жрец благодушно снабжает меня списком научной литературы и присылает отдельное сообщение с пометкой

«Информация к размышлению».

Уважаемая Верховная Жрица!

Поэзия трубадуров и голиардов (вагантов) уже долгое время является предметом моих исследований. Идя по местам боевой славы, я обнаружил немало странностей, носящих откровенно мистический характер. Если затрагивать только наш предмет разговора, то мистика заключается в пропаже из рукописи «Кодекса Буранус» страниц, на которых могли отображаться как поэтические стихи, так и миниатюры с изображениями к ним. Конечно, летописи могли случайно затеряться во времени или же были намеренно уничтожены гнетом церковных кардиналов, посчитавших творчество вагантов богохульным. Однако по моему сугубо личному мнению, во времена зарождения инквизиции часть рукописи была умышлена спрятана. Свидетельством тому надобно считать откат к языческим богам в текстах, неприемлемых при ужесточающемся с каждым днем режиме духовенства, в котором еще не утихли распри после раскола церкви на католичество и православие.

Для историков, таких как я, подобные материалы бесценны. На основе сатирических песен и нежной поэтической лирики могут быть раскрыты новые подробности быта наших предков.

С уважением, профессор Жук Б. Б.

− Наш Верховный Жрец, небось, преподает в одном из столичных универов, − читает его подпись Даша. − Боюсь, графических миниатюр в «Кодексе Буранус» было девять, и половина девятого изображения попала к нам в руки. Я так чувствую, мы просто обязаны наведаться к профессору.

− Было бы неплохо, − соглашаюсь я и строчу ему встречное сообщение с просьбой об аудиенции, в подписи тоже указывая реальное имя.

Ответное письмо от профессора не заставляет себя ждать.

Уважаемая госпожа Воронцова!

Я был бы рад встретиться с вами, но до конца семестра буду читать лекции по скандинавской мифологии в одном из университетов Нормандии. Вернусь в Россию лишь к Новому году. У меня будет много свободного времени, которое я с удовольствием вам уделю.

С уважением, профессор Жук Б. Б.

− Хочется надеяться, что Верховного Жреца не понесет в разгул на Новогоднем шабаше, − невесело шучу я, несколько огорченная его занятостью. − В оригинале сборника «Кодекс Буранус» уже есть изображение Колеса Фортуны. Оно точь-в-точь как если соединить воедино обе половины: нашу и отсутствующую. Получается, кто-то в XIII веке сначала подтасовал в рукопись девятую миниатюру, затем под шумок извлек и, разделив на две части, спрятал. Что бы ни было зашифровано на девятом рисунке, оно имеет большую ценность. Осталось решить головоломку с логотипом Корпорации.

− У кого-то из «корпоративной» верхушки рыльце в пушку? − вопросительно разводит руками Даша. − Будет день, будет пища… Забудем о свитке на время. Пора спускаться на ужин. Приготовься к подарочку.

С нарастающим внутренним напряжением я выхожу из комнаты, давая себе установку − прошлое должно оставаться прошлым, даже если и ПК запятнал мою репутацию, отплатив мне черной неблагодарностью за доверчивость. Может, год назад я и дала пищу для пересудов, но больше ни за что в жизни не пущу под откос репутацию, престиж которой мне пришлось отстаивать с самоэксплуатацией трудоголика, работающего до седьмого пота.

Тем временем за окнами Царица Ночь полностью вступила в правление, усыпав звездными алмазами небосвод. Лунная горбушка сыплет на газон алмазные крошки. В саду пахнет георгинами и гладиолусами. С кухни доносятся запахи розмарина и свежевыпеченного хлеба со злаками. В доме Смирновых принято чтить традиции, поэтому к ужину с близкими друзьями готовятся национальные блюда и подается самодельный белый квас. В современно обставленной гостиной накрыт стол на одиннадцать персон. Возле потрескивающего камина за бокальчиком бренди Виктор Сергеевич ведет беседу с полным почтенным мужчиной и невысоким улыбчивым юношей приятной наружности со смоляным коротким ежиком на голове.

Меня представляют Уилсонам, американцам, которые проживают на своем ранчо в Техасе. В Россию их семья прибыла в полном составе: полковник Томас Уилсон (Руководитель Зоны № 12 − один из 12 основателей Корпорации), его жена и четверо сыновей. Миссис Уилсон помогает Дашиной маме на кухне, трое младших Уилсонов вместе с Ксеней играют на PS4, старшего отпрыска зовут Бобби, и он добродушно улыбается мне. От отца ему передались черные глаза с опущенными уголками и смуглая кожа. В его лице пока что присутствуют овальные несформировавшиеся черты. На вид Бобби лет семнадцать-восемнадцать от силы, и мне нравится его манера одеваться: свободные джинсы и клетчатая рубашка в техасском стиле.

− Приятно познакомится, Ева, − говорит он со слабым акцентом.

− Взаимно, Бобби, − я смущаюсь, я давно ни с кем не знакомилась.

Мы неловко улыбаемся и молчим, мы ведем себя как типичные подростки.

− Ты рада, что поступила в ОМА? − первым завязывает он разговор.

− Да. Надеюсь, я не разочаруюсь.

− Не разочаруешься, поверь мне, − его открытый взгляд располагает к доверию. − Я перевелся на третий курс и не жалею о выборе вуза.

Я вижу, что Бобби старается произвести впечатление серьезного молодого человека. На ползающего по койкам «постельного клопа» мой симпатичный подарочек не похож. Что сказать, отличное начало каникул!

Глава 2. Совершеннолетие

Дневник Евы.

Приветствую тебя, хранитель сокровенных мыслей!

Утро мое началось с прогремевшего в ушах выстрела − меня убили во сне на генеральном прогоне постановки нетленной рукописи, выпущенной из-под пера Злого Рока. Проснулась я в холодном мандраже и разъедающим, точно жженым сахаром, именем убийцы на устах − «Гавриил».

Злой Рок, спасибо за поздравление с днем рождения!

Всласть излить душу на бумажные листы дневника мне не дает затягивающий круговорот предпраздничной суеты, в который я ныряю с головой. Восемнадцатилетние − событие вселенского масштаба. Отсидеться не получится − чествуют дочь одного из 12 основателей Корпорации. В поместье Смирновых отовсюду льется интернациональная речь гостей, прибывших на торжество со всех частей света. Сквозь многоголосиие попеременно пищат радиосигналы диспетчера вертолетной площадки, дающие разрешения на посадку воздушным такси.

Специально для глобального празднества я наряжаюсь в струящееся до пола алое бархатное платье с глубоким вырезом на спине. Распущенные волнистые волосы я слегка подкалываю шпильками на затылке и закрепляю прическу лаком с блестками. К моему наряду как нельзя лучше подходит подарок Никиты − изящная бархотка старинной работы с мутно-белым лунным камнем, дрожащим, как капелька утренней росы.

Никита, когда дарил украшение, сказал мне: «Сестренка, фамильный амулет перешел к тебе по наследству. Папа подарил его маме на свадьбу. Береги его и никогда не снимай!»

Для поднятия боевого духа Даша подходит ко мне с двумя бокалами престижного шампанского «Луи Редерер Кристаль». По случаю знаменательной даты мой поддерживающий русские традиции брат оформил заказ у французского винодельного дома Луи Редерер, считавшегося до революции официальным поставщиком вина ко двору российских императоров. По русским обычаям Даша желает мне здоровья и долголетия, закрепляя торжественный тост крепкими объятиями. Мои нервы окончательно скручиваются в рогалик, и я еле-еле сдерживаю зародившееся еще с утра бунтарское желание броситься в укрытие. Тонкость и наполненность купажа шампанского ударяет мне в голову, но даже легкий подогрев алкоголем бесполезен в напряженном состоянии. С каждым ударом мое сердце перемещается куда-то в область горла.

Зал для торжеств очаровывает коктейлем из лучших духов, цветов, деликатесов и горячительных напитков. Неуловимые нотки свеженапечетанных банкнот обволакивают высокопоставленных джентльменов и упакованных в вечерние туалеты дам. Показной лоск «корпоративных» франтов меня не особенно волнует. В моей голове поселился второсортный квартет духовых, выдувающий заунывный мотивчик похоронного марша. Втайне я побаиваюсь форс-мажора. Загвоздка в том, что в подножках Злого Рока я углядела некую закономерность. На каждом напыщенном съезде богатеев из раза в раз одно и то же: грязные скандалы, разрывы идеальных браков, омерзительные предательства и изгнания, денежный кураж, выкашивающий алкоголем и наркотиками. Однажды я вообще стала невольным свидетелем самоубийства обанкротившегося промышленника. Он подставил дуло пистолета к виску и застрелился на глазах у всего честного народа, проклиная Корпорацию.

«Воронцова, твой выход!» − я стоически приклеиваю радостно-гостеприимную улыбку и выхожу под гром поздравительных аплодисментов.

По обычаю меня, виновницу торжества, первыми обхаживают бороздящие бизнес-пространство акулы-глобализаторы. В промежутках с дифирамбами ко мне сплываются косяки среднестатистических рыбешек-банкиров. Не обходится без вмешательства дамских угодников и прочих проходимцев, крадущих женские тела и души для потворства прихотям. Дважды на грабли я не наступлю. Мое жизненное кредо − держать ухо востро. Проповедники мужского шовинизма растлевают женские души с целью вербовки в их сугубо мужскую секту, где женщине отведено место на тахте для самоутверждения их раздутого эго.

С чистой совестью я выполняю волю брата и оглядываюсь в поисках подарочка. Кто бы мог подумать, что подарочек, именуемый Бобби Уилсоном, скрывается за высокой икебаной, где саксофонист выводит джазовые мелизмы известных шлягеров периода сухого закона, побуждающие всех гостей к геракловским подвигам ради любви. Однако окрыляющей силе любви самого Бобби, как видно, противостоит сила земного притяжения, препятствующая свершению героических завоеваний. В укромном уголке он что-то пламенно репетирует, никого вокруг не замечая. За наше двухнедельное знакомство я узнала обо всех его сильных и слабых сторонах. Сейчас против него играет невыгодная черта характера − нерешительность.

Что же касается всего остального, то я полностью подписываюсь под словами Даши: Бобби обладает рядом достоинств − добротой, отзывчивостью и открытостью.

− С днем рождения, именинница! − точно из-под земли вырастает он передо мной, улыбаясь до ушей, и принимается ворковать отрепетированные элегии.

Безоблачно радуясь пожеланиям, я между делом отмечаю, что он беспричинно заостряет внимание на моем кулоне.

− С амулетом что-то не так? − тушуюсь я, суетно проверяя застежку бархотки.

− Э-э-э… что ты, все так, − аналогично конфузится он и тщательно трет глаза − некоторые люди так делают, чтобы выбросить из головы пустые беспочвенные доводы. − Мне просто понравился камень лунной богини. Тебе идет.

− Спасибо за комплимент, − скованно дергаю я плечом.

Зашедшую в тупик неловкую ситуацию разрешает Даша.

− Бобби, позволь ненадолго украсть у тебя именинницу, − пропевает она прозрачным голоском и увлекает меня к бассейну, где гостей чуть меньше.

За внешним сиянием подруги я распознаю беспокойство. Обычно на приемах вокруг неподражаемой Дарьи Смирновой толпятся самые завидные холостяки Корпорации, наперебой завоевывая расположение красавицы, а сейчас ее руки постепенно превращаются в две замерзающие веточки на морозе.

− Это был он… − еле шевелит она губами.

− Кто − он? − встревожено переспрашиваю я.

Даша с трудом стоит на ногах, ее лицо цвета неисписанного листа, взгляд пространный, но мимика выражает непреодолимое желание говорить дальше.

− Даша! − встряхиваю я ее за плечи. − Кто − ОН?!

− Это… − не успевает она договорить, как на горизонте появляется ее отец.

Виктора Сергеевича сопровождает немолодая ухоженная женщина, чей живой взгляд привлекает теплотой, и седовласый господин с орлиным носом и неприязненными блеклыми глазами. На одном из его костлявых изогнутых пальцев пафосно красуется перстень с сапфиром в обрамлении фамильной монограммы. Респектабельный облик солидного гостя источает аромат тщеславия и чувства собственного превосходства.

Без всякого удовольствия Виктор Сергеевич представляет меня Гробовому Герману Львовичу (Руководителю автономной Зоны № 13 − одному из 12 основателей Корпорации), но голос его теплеет, когда он знакомит меня с миссис Вестой Краль, родной сестрой покойной жены вышеупомянутого сноба благородных кровей. В своих поздравлениях Герман Львович с показным почтением фонтанирует заученной лестью. Вразрез с его пустыми пожеланиями гостья из Чехии от всей души желает мне успехов во всех начинаниях.

Пока я вежливо обмениваюсь любезностями с влиятельными гостями, прибегает пятилетняя принцесса в пышной юбке и начинает тянуть старшую сестру в игротеку со свойственной каждому ребенку прилипчивостью. В конце концов Даша бросает меня на произвол судьбы.

Чтобы вы были в курсе, Герман Львович мне совсем не импонирует, в его обществе как-то неуютно.

− Прошу вас, наслаждайтесь праздником, − дипломатично откланиваюсь я и отправляюсь искать сестер Смирновых.

Держа путь в игротеку, я прохожу притемненный зал со скульптурным фонтаном. На меня производит сильное впечатление скульптура архангела, сошедшего с небес на Страшный Суд. Качающиеся на воде горящие свечи бросают на стены дрожащие таинственные тени от его размашистых крыльев. Стан крылатого каменного меченосца полностью загораживает рассматривающий его высокий крупный мужчина, в королевской выправке которого заложена непререкаемая властность и независимость. Захватившая мое воображение картина ожившего вершителя судеб выглядит настолько реалистично, кажется, что когда мужчина развернется, то взмахнет крыльями и с мечом в руке вознесется к небесам. Совершенно околдованная собственной фантазией, я даже улавливаю посылаемые им флюиды. Необычайным образом неуловимые частицы обволакивают меня мягким облаком и притягивают магнитом.

− Кхм… прошу прощения за мою назойливость, − аккуратно обращаюсь я к нему, подходя чуть ближе, но не настолько близко, чтобы визуально лишить его крыльев. − Вы тут один. Вдали от всех гостей. Вам не нравится праздник? Или вас впечатлил архангел, пришедший за праведниками?

− Быть может, перед вами − архангел, несущий мучительную смерть грешникам? − надменно растягивает слова низким тембром с хрипотцой стоящий спиной мужчина.

Его голос настолько волнителен, что у меня возникает ощущение, словно и не голос то вовсе, а властные мужские руки, умело ласкающие мое податливое тело.

− Доктор Гробовой Гавриил Германович к вашим услугам, госпожа Воронцова, − представляясь официально, разворачивается он.

«Гавриил!» − я теряю дар речи, испытывая противоречивые чувства. Прямо передо мной стоит воплощение из плоти и крови того самого незнакомца из сегодняшнего сна − идеально сложенный взрослый мужчина ростом около двух метров. У него безупречная алебастровая кожа, волевой подбородок, прямой римский нос и непослушные светло-русые волосы, концы которых ласкают острые скулы, в каскаде ниспадая на высокий ворот кипенно-белой сорочки. Одет он в шикарный черный костюм из тонкой шерсти, к нему добавлен неброский консервативный галстук в тон к сапфировым запонкам. Синева драгоценных камней меркнет перед синевой глубоких проницательных глаз мужчины, пристально разглядывающего меня из-под черных, как воронье крыло, ресниц.

Ночной кошмар преобразовался в реальность, поэтому для приведения себя в нормальное состояние я проделываю старый трюк − до боли вонзаю ногти в ладонь.

Сказать по правде, терпеливо ожидающий продолжения нашего разговора доктор Гробовой не похож на одержимого кровавой жаждой Зверя из сна − ему присуще благородство архангела Гавриила и поразительная внешняя схожесть с анимационным героем Данте из первородной версии любимой компьютерной игры Никиты «Devil May Cry».

− Очень рада нашему знакомству, Гавриил Германович, − отыскивается мой голос где-то в основании гортани.

− Примите мои наилучшие поздравления с совершеннолетием, госпожа Воронцова, − кидает он дежурные любезности. − Воистину вы прекрасны и заслуживаете самого лучшего торжества.

Смущенно бормоча слова благодарности, я приветливо улыбаюсь его непроницаемому лицу и с немалым изумлением обнаруживаю на нем доселе упущенный из виду шрам − ровная длинная полоса, вернее всего, нанесенная холодным оружием, проходит симметрично скуловой кости. За новым открытием меня занимает мысль − жив ли тот камикадзе, что в здравом уме полоснул по лицу мужчину с такими габаритами и черт знает какими тараканами в голове?

− Гавриил Германович, ваши корни уходят к славянским народам с чешских земель? − что попало говорю я от незнания, как правильно завязывают разговор со взрослым мужчиной, который оказал мне честь быть подле него в силу хорошего тона.

− Можно и так сказать, − равнодушно протягивает Гавриил Германович, поскольку его уже целиком и полностью поглотило живописное творчество Д. Ф. Уотса − мастера мистических сюжетов.

Полиптих из шести полотен художника викторианской эпохи вливается в одну композиционную линию. В сердцевине бок о бок стоят две картины, выполненные в сдержанной темной гамме: «Время, Смерть и Приговор» − прообраз триединства в человеческих обличиях, и «Аллегория Надежды» − отождествление с угнездившейся на земном шаре богиней судьбы, плетущей на веретене людские судьбы с завязанными глазами. Крестом соединены Всадники Апокалипсиса, преследующие меня с прилета в Санкт-Петербург: «Всадник на белом коне», «Всадник на рыжем коне», «Всадник на вороном коне» и «Всадник на бледном коне». Четыре ипостаси заката цивилизации в библейском Судном Дне. Символичный приход на Страшный Суд Вестников: Раздора, Войны, Голода и Мора.

Молчание затягивается, но строгий профиль Гавриила Германовича отбивает у меня желание отвлекать его от любования произведением искусства. Во всем господствующем мужском естестве этого холеного доктора чувствуется подавляющая энергетика. Я не побоялась бы даже сказать, ему подвластно подчинять себе чужую волю и завладевать чужими мыслями, раз мысль расстаться с ним пугает меня аж до ломоты в костях. Сама не зная почему, я ощущаю себя маленькой капризной девочкой, которая хочет с упрямым бешенством вцепиться в него, как в куклу, и никому не отдавать. Честно говоря, ранее настолько диких чувств у меня не возникало.

− Вы увлекаетесь живописью? − набираюсь я храбрости.

− Живопись вдохновляет меня, − Гавриил Германович даже не соизволяет оторвать взгляд от полиптиха. − Что до вас, моя дорогая?

− Я не большой знаток живописи и дилетант в области искусства, − скромничаю я, опуская глаза к шипящим пузырькам в бокале. − Если судить об аллегориях Уотса, то они настолько проникновенные и страстные, что своей динамикой и точной светопередачей увлекают меня в эпицентр происходящего действа. Когда я смотрю на задумку полиптиха, то вижу вечную борьбу между светом и тьмой внутри самого человека. Выбирая тот или иной путь, мы строим свою жизнь.

Драматичный взмах длинных ресниц Гавриила Германовича обращается в мою сторону, его проникновенный взгляд под стать расслоенному настроению полиптиха − в одиночестве вечной мглы проглядывается слабый проблеск света.

− Я полностью разделяю ваше мнение, − охотно соглашается он. − На войне же мы будем биться до победного конца, пока в результате не смиримся с неизбежностью.

− Нельзя сдаваться. Нельзя во всем полагаться на волю случая. Право выбора пересечения черты остается за нами. Мы решаем: творить добро или причинять зло.

− «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно», − смотря мне прямо в глаза, возражает он цитатой из «Преступления и наказания» Достоевского.

− Есть еще «искупление», «всепрощение» и «вознесение», − неустанно доказываю я обратное своими словами, боясь разрушить созданную между нами идиллию, которая так неумолимо ускользает. − Для этого на полиптих помещена «Аллегория Надежды».

− У вас тонкий вкус, − поощрительно произносит Гавриил Германович, не выказывая внешних эмоций. − Я буду счастлив видеть вас у себя в родовом имении на севере Чехии. Вы сможете насладиться картинной галереей подобной тематики.

− Спасибо за приглашение, − мямлю я, рассеянно уставившись обратно на полиптих, чтобы унять дрожь в руках. − Я не представляла, что вы настолько любите живопись. Могу я узнать, вы только коллекционируете картины или пишете сами?

− Пишу… иногда… для себя, − с нежеланием признается он, как будто признание из него вытягивают клещами. − Уверяю вас, бездарная мазня, не более.

− Вы чересчур самокритичны.

− Вы даже не представляете, до какой степени, − его губ касается слабая улыбка, взгляд остается серьезен.

«Ах, вы посмеиваетесь надо мной, доктор Гробовой!»

− Представляю. Вы из тех мужчин, которые все берут по максимуму, − в тон ему замечаю я.

В глазах Гавриила Германовича мелькает удивление, которое к моему ответу фактически не имеет отношения.

− Абсолютная правда, я всегда и во всем сверху.

− Ничем не брезгуете? Идете по головам?

На мой бестактный пассаж он и бровью не ведет:

− Меры кнута и пряника.

− Ух ты, какая жестокость, − саркастично качаю я головой, и откуда у меня взялось столько бесстрашия? − Лично я за принцип диалога. Кнут и пряник применяют варвары для дрессировки животных.

Стрела попадает точно в цель. За считанные секунды между нами возникает пауза, отдаляющая нас друг от друга на недосягаемое расстояние. Гавриил Германович раздраженно щурится, в его видящих насквозь синих глазах сквозит ледяной блеск, от которого у меня сводит мышцы где-то глубоко в животе.

− Быть может, моя дорогая, когда диалог заходит в тупик, − острым взглядом он обводит мое лицо с тем же успехом, что движется скальпель по горлу, − кнут отлично решает созданную проблему.

Слова походят на предостережение, которое разнится с безобидной полуулыбкой, внезапно возникшей на его устах. С ювелирной точностью вымерена грань черного и белого − игра маньяка с жертвой перед расчленением.

«Никогда бы не легла под нож такого доктора-хирурга!»

− Шестое чувство мне подсказывает, что вы бесчеловечны не только по отношению к себе.

− Не более чем к самому себе, уверяю вас, моя дорогая.

− Скажите, Гавриил Германович, вы приветствуете дрессировку?

− Жесткая дисциплина − двигатель успеха.

«Мир родил диктатора!»

− Могу я узнать, род вашей деятельности? Вы доктор в области диктатуры?

Гавриил Германович изумленно изламывает свою изящную бровь и склоняет голову на бок, отчего концы его волос послушно скользят по острым скулам, точно по лезвию скальпеля.

− Вашему дерзкому рту я бы преподал один весьма полезный урок диктатуры. Впредь будьте осторожны, госпожа Воронцова. Время от времени мы с вами будем видеться в ОМА.

От квантового скачка в нашем диалоге я распахиваю глаза и рот одновременно.

− Не может быть…

− Представьте себе, − прибавляет он, пристально глядя на мои приоткрытые губы.

Король Коварства и Интриг Злой Рок сыграл со мной злую шутку!

− Не думала, что вы преподаете.

Гавриил Германович полон внимания:

− Чем же я плох?

− Э-э… я не хотела вас обидеть, − спешу я с извинением, от неловкости не зная, куда деть руки. − Я хочу сказать, что вы не то чтобы не достаточно умны для должности профессора, просто, по моим представлениям, вы выглядите моложе. Э-э… не так молодо, конечно, как мой школьный учитель биологии.

− Воистину немолод и для вас, моя дорогая. Вам восемнадцать. Вы только окончили школу.

− Для меня вы в самый раз… − я судорожно сглатываю, как глупенькая рыбка, попавшись в ловко расставленные сети бывалого рыбака. − По статистике женщины взрослеют раньше мужчин. Разница в возрасте − условность клипового мышления урезанного мировоззрения индивида, заклейменного стереотипами неразвитого общества. Таково мое мнение. На мой взгляд, вам от силы тридцать пять.

− Быть может, вы заблуждаетесь, − каверзно выдает он полувопрос-полуутверждение.

В его умных глазах действительно отражается мудрость человека на десятки лет старше. Игру воображения, конечно, никто не отменял, но я всерьез задумываюсь над уверенностью в том, за что недавно ратовала.

− Э-э… интуиция мне подсказывает, что в Корпорации вы трудитесь на руководящей должности, − технично избегаю я дальнейшего развития щекотливой темы.

− Моя дорогая, проницательности вам не занимать, − его искренность превосходит все возможные пределы. − Перед вами доктор биологических наук. Всю свою сознательную жизнь я занимаюсь вирусологией. На сегодня являюсь одним из акционеров Корпорации. Мой комплекс лабораторий − Зона № 1 − располагается в Подмосковье. Что до вас? Слышал, вы мечтаете стать хирургом.

− «Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств», − скромно цитирую я Гиппократа. − Мои мозги не рассчитаны на научные открытия.

Наше общение прерывает звон бокалов в основном зале − заводной цыганский ансамбль завершил выступление. Разделяя общество других гостей, мы перебираемся к бассейну для финальной части празднества. Гавриил Германович снова напускает на себя непреклонный отсутствующий вид, но, что самое поразительное, в своей отчужденности он умудряется выглядеть необычайно органичным.

− Какая удивительная сегодня луна, − зачарованно вглядываюсь я в багровые лунки кратеров на огненно-рыжем диске. − Я обожаю полнолуние. А вы?

− Раз вы любите полнолуние, значит, оно в честь вашего дня, − с видом знатока отвечает он. − Небо чтит его.

− Не знала, что мне оказана такая честь.

− Скоро узнаете, уверяю вас, − в его наступательной интонации заложена угроза или даже приговор, но точно не комплимент.

− А, ясно, − благодарственно киваю я, пальцами вцепляюсь в дужку очков.

«Доктор Гробовой, случайно, не клиент Финкельштейна − моего мозгоправа?»

− Не обижайтесь, моя дорогая, просто прекрасную половину человечества возбуждает всякая мистика, гадания там… гороскопы и прочая ерунда, − возвращается он к тону утратившего вкус к жизни прожженного повесы. − У мужчин аналитический склад ума.

− «Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного», − подзадориваю я его и нарочно меняю тактику: − Не возьмусь спорить с Овидием и говорить за всех ныне живущих женщин, но лично я − реалист. Меня не возбуждают перечисленные вами пункты.

Какое-то время Гавриил Германович задумчиво изучает меня.

− «Женщина − человеческое существо, которое одевается, болтает и раздевается». Быть может, Вольтер ошибся. Вы удивили меня, моя дорогая.

На моем лице наверняка отражаются сложные мыслительные усилия − я тщетно пытаюсь разобраться в замысловатом комплименте или что это было?.. Возвращает мне возможность мыслить здраво проплывающая мимо нас грудастая блонда, выражающая всем своим видом, как будто на лбу у нее бегущая строка: «Я даже болтать не буду, красавчик, а сразу сделаю все, что захочешь!»

− Мне кажется, вы остаетесь солидарны с Вольтером?

− Привычка − вторая натура, − твердо заверяет меня Гавриил Германович, со скучающим видом рассматривая дружно поднимающихся на сцену исполнителей новой музыкальной группы.

− Позвольте вам напомнить насчет привычек. Дурная привычка может опорочить даже добродетель.

− Добродетель… − монотонно протягивает он, как будто слышит незнакомое ему слово. − Увы, меня не заботит добродетель.

− Вы отвергаете добродетель?

− Моя дорогая, должен сознаться, что я не имею привычки лгать. Мой ответ вас разочарует. Оставим тему.

− Вы бежите впереди паровоза.

Гавриил Германович пронзает меня предупреждающим взглядом, но направлено его предупреждение скорее на что-то другое.

− За эту нескончаемую дерзость вас стоит распять и высечь. Будьте благоразумны, госпожа Воронцова. Не искушайте меня более.

«Зверь!»

− Я настаиваю на ответе.

Он досадливо цокает языком в лучших традициях деспотичного учителя, ему только указки не хватает.

− Я не гонюсь за романтикой. Не в моих правилах заботиться о добродетели партнерш, которых я трахаю.

Демон гордости вселился в голову доктора Гробового. Голос разума свято умоляет меня не кусать больше, чем я смогу проглотить, но демоны-во-все-тяжкие затыкают оппоненту рот.

− Что еще есть в ваших правилах, разрешите узнать?

Упрямо воззрившись на Гавриила Германовича в ожидании ответа, я с удвоенной силой впиваюсь ногтями в пораженную кожу ладони, взявшую на себя обязательство груши для битья.

− Столь юному созданию слушать о моих правилах не стоит.

− Ах вот как… − широко приоткрываю я рот в обиде. − Я выросла, к вашему сведению, и настаиваю, чтобы вы перестали кормить меня загадками и поведали о ваших взрослых правилах.

Гавриил Германович не обделяет вниманием мой подвижный рот:

− Моя радость, мне до невозможности хочется покормить вас из ложки, но не обсуждать мои правила. Ни к чему хорошему это не приведет.

− Боитесь рискнуть? − бросаю я, словно вызов.

Гавриил Германович коварно улыбается, обнажая ряд ровных жемчужно-белых зубов. От его соблазнительной улыбки у меня перехватывает дыхание.

− Вы играете с огнем, госпожа Воронцова.

− Покорность не мой конек.

− Быть может, у вас тоже есть правила?

− Д-да… − мой голос слегка дрожит, саму меня бросает в жар. − Это… заповедь.

− Воистину занимательно, − он смотрит на меня с неподдельной заинтересованностью.

Я набираю побольше воздуха в легкие и со всей уверенностью преподношу:

− Современная девушка должна подчиняться власти секса, а не сексу власти.

Зрачки в глазах Гавриила Германовича расширяются. Он еще долго не моргая глядит на меня, но прочесть что-либо в глубокой синеве его глаз невозможно.

− Признаться, госпожа Воронцова, ваша откровенность меня потрясла.

«Признаться, не одного вас!» − корю я себя, дернуло же меня за язык.

А между тем потемневший взор Гавриила Германовича начинает беззастенчиво блуждать по моему телу, как будто перед ним представили долгожданное лакомство.

− Воистину занятная заповедь, − подчеркивает он хриплым сексуальным голосом и с гастрономическим аппетитом облизывается − словно его губы запачканы любимым десертом.

Мое лицо заливается краской, возникает желание нырнуть в бассейн, который от нас всего в десяти шагах. До кучи мой рот округляется, поскольку взгляд приковывается к черным брюкам Гавриила Германовича − ткань выразительно вздулась в причинном месте. Моментально меня атакует мысль, что все это − галлюцинации, потому что в следующем действии он раздраженно закладывает руки в карманы брюк и тем самым разрушает неприличное видение.

«Воронцова, твоему столику больше не наливать!» − назидательно грозит мне пальчиком глас трезвости. Помилуйте, с какой стати мне, заурядной девушке в очках без каких-либо внешних намеков на роковую манекенщицу, становиться источником мужского возбуждения?

− Я обратил внимание, что ваш брат с нас глаз не спускает, − выводит меня из раздумий грубоватый тембр Гавриила Германовича, он вновь оборачивается ко мне со своей маской неподступного благородства. − Полагаю, одно мое неверное движение − и он пустит пулю мне в голову.

− Э-э… Никита просто отказывается мириться с тем, что я стала взрослой.

Безотчетно ища глазами брата, я притягиваю к себе внимание Бобби, который расплывается в улыбке, способной обогнуть земной шар.

− Уилсон − ваш друг? − внезапно звучит грозный вопрос у меня над ухом и уже каким-то образом с приказом на ответ.

− Уилсон, − эхом повторяю я, боясь, что нас услышат. − Д-да… Это он вам сказал? Подождите… вы знакомы?

Гавриил Германович приветственно салютирует Бобби бокалом, но тот с откровенной неприязнью отворачивается.

− Знакомы.

− Только не в лучших отношениях, как я погляжу, − слетает у меня с языка фривольное замечание.

− Я не обсуждаю подобные темы. Все последующие вопросы будут пресечены на корню.

− Зверь! − выплевываю я, как оскорбление.

Наши взгляды сцепляются: мой − дерзкий с мольбой о пощаде, его − обещающий, что пощады не будет.

В затяжном безмолвии Гавриил Германович складывает руки на груди, на его лицо ложится тень не предвещающей ничего хорошего улыбки.

− Кнут и пряник всегда и во всем, − предельно честно дает понять он через паузу, не оставляя и тени сомнения.

Я залпом приканчиваю остатки шампанского и глубоко втягиваю прохладный воздух.

− Вы слишком много на себя берете. Сомневаюсь, что в вашем диктаторском меню присутствует пряник. Гарантирую, настанет время, когда ваш кнут сыграет против вас.

Глаза Гавриила Германовича затягивает кровавый циклон, грозящий окропить землю кровавым дождем. По спине у меня проходит арктический мороз. В зеркале его души мне чудится рыскающий по ночам монстр в сто крат страшней чудовища из сна − от него веет могильным холодом. Люди часто шепчутся, что так бывает при встрече со Смертью.

Гавриил Германович отводит карающий взгляд и берет у задержавшегося возле нас официанта новый бокал шампанского. Теперь мне мерещится, что у нанятого работника дрожит поднос с бокалами, но в точности я не уверена. От мнимо или не мнимо испуганного официанта меня отвлекает горячий прилив энергетических потоков, нахлынувший на мое тело.

«Что за бесовщина?..» − коченею я от страха и интуитивно озираюсь. Мистическая рыжая луна изливает холодное олово на землю, чертя непроходимые лабиринты между нашими тенями. В душу ко мне закрадывается необъяснимая тревога − происходит мистификация. «Сон разума рождает чудовищ» − слишком хорошо мне известно значение фабулы офорта Гойи, и все-таки в воздухе витает нечто такое, что назойливо навивает разные странности. Чем черт не шутит, вдруг душераздирающий крик ночной птицы в образовавшуюся музыкальную паузу − своеобразная прелюдия перед принесением в жертву?

В пик моего замешательства Гавриил Германович как ни в чем не бывало натягивает приторную улыбку. Мир приобретает праздные краски. Со сцены снова звучит музыка. Все возвращается на круги своя. Никакой мистификации и в помине не было.

− Откройтесь, моя радость, что подвигло вас призвать себя на службу Гиппократу? − интересуется он, словно не замечая моей нервозности. − Из вас вышел бы отличный адвокат Дьявола.

− Моя мама была хирургом, − я с печалью вспоминаю родителей, а ведь они могли бы сейчас вместе со мной разделить наш общий день. − Когда папы с мамой не стало, я для себя решила, что тоже буду помогать людям. − Я тоскливо улыбаюсь и сатирически прибавляю: − Подумаю насчет адвоката Дьявола. Почетная должность. Сообщите, когда будете уходить в отставку.

− Соболезную вашей утрате, − искренне сожалеет он, игнорируя мою последнюю реплику. − Учтите, если вам понадобится какая-либо помощь, вы можете на меня рассчитывать. Я к вашим услугам двадцать четыре часа в сутки.

− Большое спасибо, Гавриил Германович, − примирительно проговариваю я.

Наш шаткий мир нарушает Никита, на его лице сияет улыбка − мой брат доволен приемом.

− Родная, очень рад, что ты познакомилась с доктором Гробовым. Однако придется прервать вашу беседу. Мне нужно с тобой переговорить. Жду в библиотеке.

Никита уходит, и мы с Гавриилом Германовичем снова остаемся тет-а-тет. В его синих глазах перемежается пламя костра с отголосками мертвых ледяных бурь. Удерживая меня в заточении своего мрачного обаяния, он галантно берет мою руку. Чувство благоговения исчезает ровно в тот момент, когда холодные сильные пальцы смыкаются на моей кисти. Я готова дать присягу на Конституции, что слышала, как на запястьях защелкнулись тюремные наручники. Гавриил Германович еще почему-то не сводит с меня странного обжигающего взора − можно подумать, ему приглянулась идея возыметь абсолютную власть над моей душой и телом.

«Что же это получается, я только что подписала договор со Смертью?..»

− Спасибо, что нашли время приехать ко мне на праздник, − чуть слышно выговариваю я, озадаченно смотря на него.

− Радость моя, благодарю, что скрасили мое одиночество.

Откровенность в его словах режет слух, а будоражащее прикосновение мягких губ к внутренней стороне моего запястья рассеивает остатки несуразных мыслей о скрепах со Смертью.

− Рада была доставить вам удовольствие, Гавриил Германович, − смущенно сглатываю я и делаю глубокий успокоительный вдох-выдох.

Мы все еще стоим, глядя глаза в глаза. Со сцены, как нарочно, звучит песня «Вечная любовь». Я замечаю, что мы оба не пропускаем слов и сполна оцениваем их смысл.

Если однажды горячее солнце Станет холодным, как утренний лед, Если зима жарким летом вернется И на песок белый снег упадет, Если беда, что ничем не измерить, Рухнет на Землю, косою звеня, − Я буду знать все равно, что ты веришь. Я буду знать, что ты любишь меня.

− До скорой встречи, − искушающе протягивает Гавриил Германович, и улыбка украшает его дерзко прорисованные губы.

«Столь греховный рот не оставит равнодушной ни одну женщину», − залюбовавшись, я невольно задерживаю дыхание.

− Госпожа Воронцова! − резким надменным тоном возвращает он нас в прежнюю мизансцену.

− Господин Гробовой! − вторю я дерзостно.

Гавриил Германович улыбается шире и как-то опаснее. У меня иссякает словарный запас, мне остается только ретироваться, что я и делаю − как нашкодивший ребенок выбегаю из зала.

В двухъярусной библиотеке мои прыгающие мысли застывают в воздухе вместе с книжной пылью, потому что за мной в дверь проникают две призрачных фигуры, словно их задувает порывом ветра. С ног до головы их покрывают длинные саваны с глубокими капюшонами: светлый и темный. В костлявых руках они держат витиеватые посохи. Шахматные фигуры кажутся нечеткими бестелесными приведениями. Их водянистые, расплывающиеся саваны колышутся, как будто раздуваемые несуществующим ветром. Следом в библиотеке появляется серебровласый человек, облаченный в переливающуюся голографическими символами серую рясу. При каждом размашистом шаге полы его облачения вздымаются, сродни разгневанной морской пучине, а касающиеся талии волосы не двигаются вовсе. В довершение невероятного образа его голову венчает лавровый венок.

Не имея ни малейшего представления, как реагировать на бал-маскарад, я с нарастающей ипохондрией в глазах выискиваю ответ в лице Никиты, но, к моей полной неожиданности, он абсолютно спокоен.

− Я − Страж Жизни, − неестественным гортанным голосом произносит серебровласый и, словно ценный эликсир бессмертия, протягивает мне откуда-то возникший в его руках кубок. − Дитя, ты должна выпить это до начала инициации.

«Орден существует!» − в мгновение ока меня сковывает страх, за страхом приходит паника, потому что находящееся на дне кубка бурое вещество с резким запахом железа уж точно не томатный сок. Как у будущего врача, у меня не вызывает отвращение вид крови, но принятие крови вовнутрь… в корне меняет дело.

Как бы там ни было, ни для кого не секрет, что в древних культах в процессе священных обрядов практиковался обмен кровью. «Меня посвящают в Орден», − соображаю я и, немного опасаясь за здоровье, подношу кубок к губам, как выясняется, дрожащей рукой. Зажмуриваясь, я выпиваю содержимое. По моему горлу течет теплая вязкая жидкость, и во рту остается солоноватое послевкусие со странным ощущением жжения.

− Процесс инициации начат… − невнятно оседают слова у меня в голове.

С легким головокружением я распахиваю глаза и сразу становлюсь свидетелем необычной движущейся экспозиции. К нам прибывает Виктор Сергеевич с десятью другими мужчинами, равными ему по возрасту. Их головы украшают оправленные зубцами черные короны, каждую из которых отличает крупный драгоценный камень в тон темной рясе и весомого нагрудного медальона. Появление костюмированных господ я выдерживаю со спокойным достоинством, но предпочитаю оставаться безмолвной, потому что величавый вид группы неординарных людей не располагает к диалогам.

На ходу Виктор Сергеевич передает Никите аналогичное одеяние рубинового цвета и у стеллажа с русской классикой одним нажатием вдавливает вглубь толстый том. Запущенные где-то за стенами шестеренки без затычек отодвигают книжный шкаф. Проход за ним ведет в кромешную темноту.

Снаружи ворота в подземный ход представляются мне аркадным оракулом для предсказания судьбы из луна-парка, где в отверстие просовываешь руку и за монетку получаешь зловещее предначертание. В далеком детстве я так и липла к вендинговым аппаратам с обитавшими в них загадочными звездочетами. Меня страшно будоражила мысль − подглядеть свое будущее. В режиме реального времени сунуть голову под косой нож гильотины Злого Рока − крайне отпугивающая перспектива. Инициация напоминает катапульту в неисповедимые тропы предсказательного оракула, а Страж Жизни − зловещего звездочета.

Черные уста грота поочередно заглатывают процессию из коронованных господ в рясах. Плечом к плечу со Стражем Жизни мы замыкаем шествие. Столетний тайный ход пронизан сыростью и запахом свечного воска. В неотесанные каменные выступы вмонтированы горящие факелы. Огни освещают круто убегающую вниз лестницу. Спуск приводит к сокрытому от людских глаз мраморному залу. С четырех сторон его освещают огненные чаши на треногах. Сосредотачивает на себе внимание покрытый парчой церемониальный алтарь, стоящий чуть на возвышении. По краям его плотно обхватывают искусственные водоемы. В углублении на центровой стене выгравирован логотип Корпорации. Лучами от него рассеян циферблат из камней, олицетворяющий двенадцать лунных месяцев. Коронованные люди в таком же количестве образуют кольцо по периметру зала. Цвета их камней на коронах и медальонах совпадают с расположением в астрологическом календаре.

В уме я делаю расчет − Никита числится шестым, его корону выделяет рубин.

Шелестя длинными полами рясы, переливающейся в трепещущем свете пламенеющих чаш, Страж Жизни восходит на место проведения ритуала. Нечеловеческий вид и струящиеся до пола рукава придают ему особого, божественного могущества. Шахматные фигуры встают по обе руки от него и легкими движениями разделяют напополам посохи. Перед каждым из них на тубах закреплен барабан в форме усеченного конуса. Призрачная охрана синхронно вступает, задавая монотонную дробь. Обстановка церемонии нагнетается.

− Начнем инициацию! − громогласно декламирует Страж Жизни, и эхо его голоса множится в мраморных стенах. − Подойди, дитя!

В наступившей гнетущей тишине я с горем пополам взбираюсь на место проведения инициации. Страж Жизни раскидывает руки в стороны. От его движения зал, как по взмаху крыла, озаряется фантастическим огненным свечением. Стоящие кольцом господа в коронах беспрекословно преклоняют одно колено к земле. Шахматные фигуры снова заряжают атмосферу барабанной дробью.

Заколдованно взирая на всю эту чудодейственную мистерию, до меня неожиданно доходит, что Страж Жизни − НЕЧЕЛОВЕК! Во власти огня и одежде небесных королей он выглядит божеством из потустороннего мира. В моей памяти длинной полосой телеграфируются сказания древних нардов о сотворении мира. С каждым новым ударом барабана мое волнение неумолимо растет. Я вновь ощущаю странный прилив горячей энергии, мои веки тяжелеют и… в неведении о том, как оказалась возлежащей на алтаре, я встречаюсь с собственным отражением в зеркальном потолке.

− Всевидящая Тень, взываю к Тебе! − во весь голос призывает Страж Жизни и прочерчивает в воздухе неоновый пентакль, за последним штрихом в церемониальный зал врывается сильный порыв ветра. − Дочь мироправителя рода Воронцовых, клянешься ли ты хранить тайну ценою жизни?

− Клянусь, − гляжу я на него широко раскрытыми глазами, не понимая, на что подписываюсь и почему меня называют дочерью «мироправителя».

Зависший в воздухе неоновый пентакль ложится мне на руку. От соприкосновения с воздухообразной эмульсией по моему телу проходит небольшой разряд тока, и на запястье остается татуировка с символикой Корпорации. Через мгновение «чернила» впитываются в кожу и исчезают. Непрерывно наблюдая за рукотворным волшебством, я погружаюсь в гипнотический транс…

…Со Стражем Жизни мы переносимся на пустынный перекресток пшеничного поля. Низко висящие тучи патрулируют золотистые колосья. В гулких завихрениях пшеница шумит звонкими колокольчиками. Внезапно мир вокруг нас расщепляется, и, окутанные космической пылью, мы шагаем сквозь время эпох под сопровождение страшного голоса:

− И было имя Ему − Тень. И воскресил Он мир из скоплений иллюзий прошлых и праха ушедших. И вошел Тень в новый цикл мироздания. И упала тень на мир, разделив его на свет и тьму. И создал Тень 12 первородных мироправителей архонтов для контроля жизни человеческой. И впитали архонты в себя души людские. По равному количеству территорий закрепили они за родами своими. Так правили чередующиеся поколения архонтов, сменяя эру за эрой, подвластные лишь хранителям. И было имя им:

Страж Жизни − хранитель границ света, и Страж Смерти − хранитель границ тьмы!

Перечисление хранителей звучит затяжным трезвучием, как будто небесный пианист берет уменьшенный аккорд на органе в кафедральном соборе.

− Процесс инициации завершен, − человеческой речью объявляет Страж Жизни. − Ты рождена архонтом. Твоя сила и знания будут расти день за днем.

− Этого не может быть… − упавшим голосом лепечу я, не выходя из гипнотического транса. − Я совсем ничего не знаю.

− Дитя, ты все узнаешь из книги «Архонты», − внушает мне Страж Жизни.

К моему горлу подступает страх, но больше из-за того, что потухшее выражение его лица предвещает чреду неблагоприятных вестей.

− Грядет страшная Война, − загробным тоном пророчит он. − Правление эры Благородных Отцов подходит к концу. Любая эра длится тысячелетие. Сейчас идет период Равноденствия − время, когда все архонты смертны. Через два года начнется эра Наследников. Однако бессмертие на срок новой эры будет даровано лишь праведным архонтам. Провинившиеся архонты будут доживать век смертными.

Страж Жизни горестно улыбается и с последним напутствием кладет мне на плечи тяжелые руки:

− Сон, что тебе приснился накануне, знаменует начало Войны. Сближаясь с людьми, архонты постепенно теряют самообладание. Человеческие пороки порабощают их. Результат − Война. Мне очень жаль, дитя, но лишь ты сумеешь пресечь грядущую Войну. На карту поставлено все человечество. Права на ошибку у тебя нет. Иначе мир обратится в прах.

Глава 3. Орден

С безразличием в душе я отрешенно всматриваюсь в капли дождя, бегущие по стеклу корпоративного «Эскалейда». В голове у меня без устали прокручиваются слова Стража Жизни. Я должна присечь какую-то Войну, о причинах и участниках которой мне ровным счетом ничего не известно. «Звездочет из оракула для предсказаний судьбы» исполнил мое заветное желание, но знамение сна радости мне не принесло.

На въезде в родные края нас встречает баннерная растяжка «Добро пожаловать в Сочи!». Живописный город-курорт раскинулся на Черноморском побережье у подножия Главного Кавказского хребта. Идеальные климатические условия для оздоровления и отдыха ежегодно привлекают сюда миллионы туристов из разных уголков страны.

Было время, когда и мы с родителями выбирались на пляж или совершали пешие маршруты в национальном парке. Как сейчас помню, на прогулках по нехоженым заповедным тропам нам встречалось много чего интересного: от висячих мостиков и многоярусных водопадов с чистейшими родниками до забавных диких зверьков и экзотических птиц. Иногда в особенно жаркие летние деньки липкий субтропический воздух приятно контрастировал с прохладой тектонических разломов, где мы прятались от проливного дождя. Бывало, неприметные скалистые расщелины переходили в самые настоящие мрачно-фэнтезийные пещеры с известняковыми сталактитами и сталагмитами невиданных форм. Случалось, что попадающий в прорези солнечный свет превращал наиболее просторные полости с карстовыми натечными образованиями в лабиринтообразные локации гномов из трилогии Толкина «Властелин Колец».

Родовое гнездышко родители свили на окраине Сочи вблизи горнолыжного комплекса Красная Поляна, что сформировало у нашей семьи традицию − отмечать в горах Новый год. Пункт назначения достигнут, и «Эскалейд» тормозит у двухэтажного бревенчатого сруба с флюгером петушком на остроконечной крыше. Его смастерил папа за два года до трагедии. В память о маме в прихожей мы повесили вышитую ее руками розовую занавеску со снеговиком. «Дом, родимый дом!» − под ложечкой сосет от нахлынувших воспоминаний.

Вторая половина дня проносится со скоростью торнадо. Никита открывает мне сакральное знание об устройстве мирового порядка. Под властью одного тайного общества находится целый мир. О тайных обществах я раньше смотрела телепередачи. В них говорилось о масонах, тамплиерах, иллюминатах и многих других. Реальность такова: за покровом тайн лежит одна − миром правит Орден − бессмертная монархия с безграничной властью.

В книге «Архонты» представлен список 12 мироправителей эры Благородных Отцов и текст.

1. Герман Гробовой. 2. Джун Пань. 3. Филипп Сантьяго. 4. Луи де Сен-Жермен. 5. Вильям Лондон. 6. Евгений Воронцов. 7. Ральф фон Фейербах. 8. Мартин Кристовски. 9. Дарий. 10. Ракеш Агрэ. 11. Виктор Смирнов. 12. Томас Уилсон.

Архонты − созданы поддерживать Мировое Равновесие.

Высшая власть Ордена − Совет, возглавляемый 12 мироправителями эры Благородных Отцов.

По достижении тридцатилетнего рубежа клетки старения у архонтов прекращают работу. После вступления в Орден архонтам открывается способность воздействовать на мозг человека с помощью гипнотического внушения. Архонты обладают рядом отличительных от человека качеств: иммунитетом к земным болезням, быстротой заживления ран и бессмертием. Последние два преимущества вступают в силу только с завершением периода Равноденствия.

Наследники − 12 перворожденных архонтов в родах Благородных Отцов. С исполнением двадцати лет самому последнему Наследнику все 12 вступают на престол. На коронации будущие мироправители в обязательном порядке связывают себя узами брака с выбранными ими спутниками/спутницами жизни.

Период Равноденствия − астральный переход в новую эру правления или передача престола. С появлением на свет первого Наследника и до вступления на престол всех 12 архонты лишены бессмертия.

Тайна Бытия − известна лишь адептам.

Адепты − люди, в чьих жилах течет кровь архонтов. С самых древних времен одаренные и обладающие экстрасенсорными способностями люди дают клятву о неразглашении тайны ценою жизни и живут столетиями.

Метка − невидимая татуировка на запястьях всех членов Ордена, служащая идентификацией личности.

Влияние − редкий дар, природа которого индивидуальна. В Ордене обладатели влияний встречаются редко. Влияние носит непредсказуемый характер и просыпается в архонте/адепте спонтанно. С годами влияние развивается. Совершенствовать влияние нужно с помощью практик − оккультных обрядов.

Тайна Бытия не должна быть открыта роду человеческому, ведь если весы равновесия между добром и злом качнутся, неважно, в какую сторону, то события приведут к гибели цивилизации. За созиданием следует разрушение − так было, так есть и так будет вечно!

Наутро в полной боевой готовности я забираюсь на заднее сиденье корпоративного «Эскалейда», чтобы воочию увидеть ОМА. Петляющая серпантинная трасса проходит вдоль жилых домов пригорода Сочи, постепенно углубляясь в лес. Из-за раскидистых деревьев солнечные лучи не проникают на проезжую часть. В тени пышной листвы извивающийся золотистый туннель то взлетает вверх, то падает вниз, пока не упирается в огороженную территорию. Перед контрольно-пропускным пунктом предупредительно темнеет поржавевший указатель «Проезд закрыт. Частная территория». У шлагбаума вооруженный солдат отдает честь и просит предъявить удостоверение. Никита протягивает ему спецпропуск «Уровень допуска L12. Руководитель Зоны № 6. Воронцов Н. Е.».

На проходной я внимательно слежу за стоящим на вытяжку постовым. Через стекло наши глаза вскользь встречаются: мои − диаметром с блюдца, его − безобразные черные глазницы, из-под военного берета еще и топорщатся неживые сивые космы.

− Часовые, − вводно поясняет Никита, но потом проводит более подробный экскурс, самое главное из которого мне хорошо запоминается. Часовые − мертвые генетические создания, служащие для Ордена охранниками.

Нафантазированная жизнь сошла со страниц книжного бестселлера!

На развилке КПП/2 мы поворачиваем направо, оставляя уходящую в сторону дорогу с указателем «Врата 200 м». За коваными воротами на фоне горного хребта в окаймлении изумрудного лесного массива величественно возвышается город-крепость. Кампус Академии смело можно поставить в ряд со старейшими университетами мира. Над главным порталом входа в администрацию развеваются красные гербы Корпорации. Под фасадным барельефом в лучах солнца горит отлитое золотом название «Объединенная Медицинская Академия».

Яркий маскарад осени придает средневековой крепости волшебства. Резные неоготические строения пастельных тонов выполнены в духе аристократичной Европы. По всей территории разбросаны скамейки и проложены узкие мощеные дорожки, оплетающие здания, словно артерии. В разгар учебного дня по дорожкам-артериям циркулируют студенты в красноватого цвета форме − как красные кровяные тельца: эритроциты, лейкоциты, тромбоциты и чужеродные вредоносные тела двоечников и хулиганов каждый день стекаются в аорту главного корпуса.

В вестибюле крестовидные нефы сливаются в создающее сквозную перспективу гигантское зеркало. С нашим приближением зеркальная поверхность деформируется и, теряя свойство отражения, превращается в колышущуюся незримую пленку, отгораживающую собой абсолютную темноту. Невообразимая картина не поддается никаким канонам.

− Потрясающе… − аккуратно дотрагиваюсь я до неестественно живой и дышащей пленки.

− Врата, − поучительно сообщает Никита. − Орден возвел зеркальные порталы и арки по всему свету для телепортации. С помощью них мы перемещаемся в любую запрограммированную точку на земле вне времени. Обыкновенные люди, как правило, Врата не видят. Удобно скрывать от человечества нашу природу. Теперь по существу… Для того чтобы войти в портал, нужно просто сделать шаг вперед. Метка в твоей крови доделает все остальное. Эти Врата учебные. Они всего лишь переместят нас в кабинет ректора. Нужно произнести: «Ректорат. Хачатурян Карен Арамович».

В противоречие инструктажу моя решимость идет на убыль и возрастает шанс зайтись в неврастеническом припадке.

− Родная, тебе не избежать предназначения, − жизнерадостно подбадривает меня Никита. − Ты − архонт. Наш отец был мироправителем. Мы правим этим миром. Все подчинено нам. Пойми, я не говорил тебе для твоего же блага. Вспомни, что сказал Финкельштейн. Лишний раз травмировать тебя опасно. Я боялся за тебя. Мне даже пришлось уговорить Виктора, чтобы вы с Дашей прошли инициацию в один день. Сестренка, ты − бессмертное наследие Ордена.

«Бессмертие!» − прихожу я в величайшее замешательство. О вечной жизни мечтают все люди! Что, если все это − мой очередной ночной кошмар?..

− А ну-ка закрой глаза на минутку, − руководит парадом Никита.

С разрастающейся паникой я прикрываю наполненные слезами глаза и принимаю из его теплых рук знакомую горячую энергию, несущую в себе душевное облегчение. С железным настроем я задаю координаты и, не теряя бесстрашия, шагаю навстречу живой материи. Процесс похож на погружение руки в воду. Метка на запястье вспыхивает неоновым светом, и живая матрица перемещает меня в приемную ректора Академии.

− Я горжусь тобой, − игриво щелкает меня по носу Никита. − В двухстах метрах от КПП/2 находятся основные Врата. Арочные. Ими мы пользуемся для перемещения на машине.

За пределами Врат я не обнаруживаю никаких зомбиподобных механизмов, но воздух пропитан какими-то тревожно возбуждающими частицами. Схожие ощущения у меня возникают на смотровой площадке небоскреба, когда страх падения порабощает расшатанные эмоции.

За массивными дверями в кабинете за столом из мореного дуба углублен в чтение дипломной работы почтенный старец. При виде сына старого приятеля складки прожитых лет на его лице расправляются.

− Никита, молодец, что зашел! − опираясь на костыль, ковыляет он к Никите.

С первых минут мне становится ясно, что с Кареном Арамовичем мы поладим. Достаточно долго они с Никитой беседуют о том да о сем. Со временем мой интерес к их разговору угасает, но разгорается снова, когда ректор настоятельно рекомендует брату принять участие в ежегодной премии «Искусство генетики».

− Заставлю дрожать вундеркинда Уилсона! − с азартом потирает руки Никита. − Гавриил твердит мне о премии еще с прошлого года.

«Гавриил»! − вздрагиваю я, одновременно испытывая двоякое чувство: страстное желание его увидеть и не видеть никогда.

− Никит, почему ты утаил, что вы с ним давно знакомы?

По завершению необдуманного высказывания я ловлю на себе взгляды сразу двух пар глаз, из которых янтарные обещают допрос.

− Вообще-то мы − лучшие друзья и дружим уже пятнадцать лет, − посвящает меня в подробности Никита. − Извини, что не познакомил вас раньше, но просто я старался отгородить тебя от влияния Ордена.

В некотором раздумье он потирает свою стильную бородку.

− Хотя… как же я мог забыть такое. Гавриил был на твоем трехлетии. Наша мама была дружна с его тетей. Они приезжали вместе. Так мы и познакомились. Помню, родители тогда еще удивлялись его поведению. В начале праздника он был в ужасе от тебя, а через час уже нянчился, словно примерный папаша. Весь день ему до жути хотелось кормить тебя из ложки. Но ты, родная… ты же у нас была еще та егоза. Гавриилу здорово досталось: и за волосы ты его трепала, и кусала, и играла в доктора, и мазала шоколадом. На день он превратился в твою куклу.

Вторая часть сообщения сражает меня наповал, но неутомимое разыскивание в памятной картотеке важного отрывка из глубокого детства должного результата не дает.

− Неужто кто-то заинтересовался голубоглазым блондином? − раскрывает мои порочные мыслишки Никита, и его брови принимают форму озорных галочек, что сулит применение нелегальных методов в случае оказания сопротивления во время допроса.

− Поговорим дома, родной, − удрученно вздыхаю я, по привычке ухватившись за дужку очков.

Спасает меня механическая кукушка на ретрочасах, накуковавшая конец рабочего дня.

По приезду домой я первым делом балую брата фирменной шарлоткой с яблоками и иду готовиться к завтрашнему переезду в жилой сектор академгородка, расположенного на берегу моря, где я буду проживать вместе с другими студентами и преподавателями ОМА. Я упаковываю в чемодан чехлы с университетской формой, состоящей из юбки и блейзера оттенка выдержанного красного вина. Перед самым сном я открываю дверь лоджии, чтобы наполнить комнату ночной прохладой. В розоватом свете ночника угадывается силуэт Никиты. С разведывательным настроем он крадется на допрос…

− Нет, мне не понравился голубоглазый блондин, − с ходу горячо трясу я головой, пряча за спиной задрожавшие пальцы.

В духе гестаповца Никита напористо мерит шагами комнату:

− Допустим. А почему Уилсон-младший вьется вокруг тебя?

− С Бобби мы подружились, − с натугой каюсь я, уже и в самом деле изнемогая от давления дознавателя. − Все, хватит меня расспрашивать. Я устала и хочу спать.

Никита по-братски щелкает меня по носу и вразвалочку отправляется на лоджию, но я хорошо знаю своего брата, поэтому не удивляюсь, когда он замедленно оборачивается.

− Никто из них тебе не пара, родная, − заводит он старую пластинку. − О Гаврииле Германовиче сразу забудь. Он на двадцать семь лет старше тебя. Ему сорок пять в феврале. Ваша разница, как у отца с дочерью. Такое извращение для меня категорически неприемлемо. Уилсон-младший тоже тебе не подходит. Он слишком хороший и правильный, что даже страшно становится. В тихом омуте водятся черти. Спокойной ночи, родная.

В наступившей тишине я остаюсь наедине со своими мыслями. Сомнений нет, Никита и дальше будет насылать чуму на всех моих избранников. Как быть с тем, что сапфировые глаза не идут из головы? Разумом я понимаю, что Гавриил Германович годится мне в отцы, но сердцу-то не прикажешь. Какое все-таки красивое имя − Гавриил…

С утра в права вступает унылый моросящий дождик. Блуждающий кругами циклон нагоняет духоту. Безвозвратно испортившаяся погода говорит о становлении осенних порядков. С улицы доносится стройная разноголосая трель птиц. Гармоничное легато хора пернатых перетекает из одного в другое, пока певчих не распугивает вой соседского пса.

В состоянии легкой грусти и с приятным трепетом на сердце я здороваюсь с первым днем осени и бреду на кухню готовить омлет с секретом. Для секретной начинки я выбираю бекон и помидоры. Давным-давно омлет с секретом стал платиновым призером топ-чарта завтраков Воронцовых. Мы с Никитой сытно завтракаем и спускаемся в гараж к моему серебристому «жучку», он же кроссовер-японец от дилера «Ниссан».

Время поездки пролетает незаметно, и с обеих сторон дороги грибным нашествием вырастают объединенные по секторам современные коттеджи. В архитектурной грибнице отыскивается спроектированный в сдержанном скандинавском стиле двухуровневый «гриб», его деревянные террасыюбочки имеют виды на море.

На крыльцо нас выходит встречать миловидная девушка в хенд-мейд майке с термонаклейкой Майкла Джексона. Малиновые волосы фанатки поп-короля острижены под каре, на шее и руках болтается оккультная бижутерия, под мышкой мяучит белая персидская кошка. Заразительно улыбающуюся двадцатишестилетнюю аспирантку кафедры лечебного факультета госпитальной хирургии зовут Юлией Хачатурян, и она − адепт, практикует спиритизм.

За жизнеутверждающей неунывающей позицией Юли живет печаль. Своей непростой судьбой она делится с нами. До тринадцати лет − пока ректор не взял ее под свое попечительство − Юля была воспитанницей сиротского приюта. Не так давно с ней порвал парень, с которым они встречались шесть лет. Сейчас у нее в жизни трудный период, но от хандры ее вылечивает музыка. Она любит петь, поет в группе «03» и будет выступать завтра на академвечеринке.

− Познакомься, кися, с моими новыми друзьями, − треплет за ухо питомицу Юля и отпускает. − Звать Ингуз. Как скандинавская руна Судьбы.

Кошка выгибается и, мяукая, трется о ногу Никиты.

− Оу… поеду-ка я на работу, кошечки, − с мальчишеской улыбочкой хмыкает он, выходя на крыльцо. − Вечером подвезу твои ключи, родная. Пока-пока.

Интерьер моего нового пристанища выполнен в стиле фэн-шуй. Японские футоны, мебель из светлых пород деревьев и полотна современных авангардистов подобраны с художественным вкусом. Стилизованную утварь оживляют комнатные растения на окнах. В ботаническом саду не будет скучно и моему вишневому деревцу бонсай с обсыпными белыми цветами. Со дня рождения в дендрарии случилось прибавление в виде виноградной лозы, ее мне подарил Гавриил Германович.

Пока Даша Смирнова, наша третья соседка, затоваривается в торговом центре, мы с Юлей устраиваем посиделки на кухне.

− Юль, я хотела поговорить с тобой о докторах, − незатейливо прощупываю я почву, химича над составом тонизирующего кофе с лимоном. − Ты знаешь доктора Гробового?

Юля окидывает меня подозрительным взглядом, говоря:

− Все знают будущего мироправителя рода Гробовых.

Я делаю резкий выдох, восстанавливая сбившееся дыхание. Гавриил Германович не присутствует при нашем кухонном разговоре, но я смущаюсь и краснею от одного упоминания его имени. Чего доброго, тема «Гавриил Германович» перерастет в личный пунктик.

− Ты никогда не замечала в его глазах э-э… тьму, что ли?

− А, так ты еще не в курсе, − прямо-таки расстраивается Юля, похоже, обманувшись в ожиданиях услышать что-нибудь этакое. − Для начала тебе надо знать, что издревле архонты и адепты обмениваются кровью со Стражами, поэтому у одних течет кровь Стража Жизни, у других − Стража Смерти. Количество и тех и других в Ордене равное. Кровь Стражей влияет на судьбу, пробуждая в нас угодные хранителям внутренние ресурсы. Меня, Дашу, Никиту и тебя посвящал хранитель границ света. «Тьмой в глазах», как ты говоришь, отличаются избранники хранителя границ тьмы. В их числе и доктор Гробовой, рожденный самым старшим из 12 Наследников. Поговаривают, он обладает целым рядом влияний. Ближайшую тысячу лет он будет набирать силу влияний, а еще останется красив, как сам Дьявол… и опасен так же. С ним лучше не связываться.

− В смысле? − настораживаюсь я, предварительно намотав на ус полезную информацию.

Юля наклоняется ближе ко мне и говорит:

− Вообще-то, это только сплетни… В Ордене ходят с десяток сказаний о его влияниях. Народ побаивается доктора Гробового. Кроме твоего брата и еще штучных экземпляров, с ним никто не заговаривает лишний раз. Насколько я слышала, у него тяга к насилию и своеобразный взгляд на мир. Не от мира сего.

Она характерно крутит пальцем у виска.

− В Ордене бродит одна жуткая история… Пару лет назад его подозревали в похищении лаборантки Лизы Андерсен. Американка работала у него в Зоне № 1 в пригороде Москвы. Личную жизнь доктор Гробовой не афиширует, но говорят, из-за безответной любви к нему девушка конкретно одичала. В день ее исчезновения случилось нечто примечательное. В Зоне № 1 был небольшой корпоратив в честь Хэллоуина. По словам очевидцев, она пришла в подвенечном платье и закатила доктору Гробовому сцену ревности, грозясь всем что-то про него рассказать. В ответ он шутливо приложил ладонь к ее лбу и сострил, что задаст ей хорошую трепку, когда спадет температура. С тех пор Лизу Андерсен никто не видел. Тело ее так и не нашли.

История, и в самом деле жуткая, трогает меня до глубины души, в желудке даже появляется мелкая дрожь. Гавриил Германович закапывает трупы бывших любовниц в лесу? Бред полнейший. Сейчас двадцать первый век на дворе, а не Средневековье какое-нибудь, где царило полное беззаконие. На линчевание способен лишь законченный психопат. Гавриил Германович создает впечатление неспокойного мужчины с «тьмой в глазах», но психопатом его не назовешь. Обвинения должны основываться на фактах, учитывая, что «одичание» порождает целый ряд версий, по которым Лиза Андерсен могла покинуть этот мир, причем как насильственно, так и по собственной воле.

С приходом Даши мы организовываем пикничок в гостиной и наполняем фужеры недорогим десертным вином из городского супермаркета. В разгар нашего гама раздается звонок в дверь. Надо понимать, подъехал Никита. Я вызываюсь встречать брата, но за дверью оказывается Бобби, да еще и с шоколадным тортом.

− С новосельем! − вручает он мне кондитерское изделие. − Не помешал?

Я гостеприимно улыбаюсь, стуча ногтем по бокалу белого вина:

− Как раз вовремя. Спасибо за торт.

Бобби, по-обычному, придерживается молодежного стиля: светлые слаксы и коньячного цвета тенниска на пуговицах, короткий черный ежик на голове уложен гелем.

− Милые тапули, − балагурит он, глядя на мои пушисто-ушастые тапочки-зайки.

− Только не издевайся, − патетически вздыхаю я и приглашаю его зайти в дом.

Во время застолья весь коллектив с энтузиазмом обсуждает академвечеринку по случаю начала учебного года. Запланирована она на завтра, и по традиции на нее придут бывшие выпускники. В беседах я принимаю участие постольку-поскольку, все потому, что в блаженстве вкушаю шоколадный чизкейк. Шоколад − неиссякаемый источник женского вдохновения. И пусть весь мир подождет… Но звонок в дверь подождать не может.

− Брат приехал, − подрываюсь я с места, и только потом соображаю, что по каким-то неизведанным причинам сильно разволновалась.

− Родная, как и обещал, − протягивает мне ключ Никита, заглядывая через мое плечо в дом. − Мы, понимаете ли, вкалываем в лаборатории, а тут без нас что-то празднуют.

Без приглашения он шагает внутрь, оставляя меня стоять в прихожей с разинутым ртом под прицелом синих глаз Гавриила Германовича. Возвышенный образ спустившегося из небесного царства на землю архангела Гавриила зачаровывает. Лунный свет оставляет темные узоры на его строго очерченных линиях лица, звездная пыль осыпает светло-русые волосы серебряным блеском. Он отстранен от мирских благ, чист, словно слеза младенца, невинен, словно юноша перед первым причастием…

«Воронцова, сними розовые стекла с очков!» − заблаговременно слышу я голос разума и крепко-накрепко замуровываю надежду на большую и чистую любовь.

Аппозицию богоподобной внешности Гавриила Германовича подчеркивает строгий костюм аспидно-серого оттенка. Верхние пуговицы его накрахмаленной белой рубашки небрежно расстегнуты, на манжетах темным величием сверкают платиновые запонки.

− Я счастлив, что мы с вами так скоро встретились, госпожа Воронцова, − надменно растягивает слова Гавриил Германович.

Волнующая хрипотца в его голосе дразнит бархатным одеялом, под которым меня ждет воплощение в реальность лишенных всякого стыда желаний.

− Я тоже счастлива, Гавриил Германович, − с эхом в ушах отзываюсь я, пульс стучит где-то там же.

С ленцой в движениях он облокачивается на дверной косяк, будто вообще не собирается заходить в дом.

− Боитесь впускать непрошеного гостя?

Я чувствую себя ужасной невежей.

− Простите, пожалуйста, проходите, − скороговоркой выпаливаю я и очертя голову отшатываюсь в сторону.

Гавриил Германович тактично не обращает внимания на мои «ужимки и прыжки» в незаурядных тапочках. С неизменно вежливыми словами благодарности он заходит в дом и проходит в гостиную. Я подлавливаю себя на мысли, что в открытую глазею на подтянутый докторский зад…

«Ради всего святого, Воронцова, вдох-выдох, вдох-выдох!» − медитирую я, исчезая из поля зрения. У себя в комнате я подхожу к зеркалу. Мои короткие джинсовые шортики и оголяющая плечо косая туника в полном порядке. Дополнительно я распыляю на распущенные локоны спрей − мой незаменимый помощник на все случаи жизни: волосы от него не топорщатся, как у дикобраза, а сладкий вишневый аромат по стойкости не уступает французским духам.

К моменту моего возвращения в гостиную среди гостей ведутся непринужденные беседы. Единственное свободное место осталось на тесном японском футоне, где вальяжно расселся Гавриил Германович. Я преодолеваю нахлынувший на меня жар и скромно располагаюсь рядом. Между нами тотчас воцаряется напряжение. Не знаю, по какой причине завелся он, но меня жутко отвлекает его рука, беспорядочно скользящая по его же собственной ноге. Можно сказать, я физически ощущаю, как он ласкает мое обнаженное бедро. Грешным делом, меня так и тянет сместить его неуравновешенную ладонь туда, где нам обоим будет комфортно.

Во славу Выручающей Богини Судьбы Никита отлучается по своим делам.

− Хочу задать тебе вопросик, Гробовой, − точит его задиристым взглядом Бобби. − Поговаривают, ты передумал подавать заявку на участие в «Искусстве генетики»? Как же так? Ты же в прошлом году стал лауреатом со своими морскими опытами.

Гавриил Германович буравит его взглядом из-под лениво опущенных ресниц:

− Подарил тебе шанс на победу, Уилсон.

Бобби прыскает ядовитыми смешками:

− Скажи лучше, второй раз купить победу не получится.

− Тебе видней, − без лишних предисловий уступает Гавриил Германович и оборачивается ко мне с двусмысленной репликой: − Чувствую себя обязанным уступить дорогу прекрасному молодому поколению.

Его лицо оживляет обезоруживающая улыбка, при одном взгляде на которую я согрелась бы даже в зимнюю стужу.

− Все живы? − звучит из прихожей веселый вопрос Никиты, в руках он несет сырную тарелку и упаковку нефильтрованного пива.

− Спасибо, но мне еще по делам ехать, − жестом руки отказывается Гавриил Германович от протянутой ему бутылки и подносит фужер с минеральной водой ко рту.

Я засматриваюсь, как во время глотка кончик его язык пробегает по верхнему небу. Само собой, такое нездоровое влечение до добра меня не доведет. Я отлепляю затекшего «зайку» от «зайки», прибитого к полу, и бреду на кухню остудить нервы у открытого холодильника.

С террасы доносится грозный голос до боли знакомого мужчины. Стеклянная дверь здесь тоже имеет выход к морю, но, в отличие от гостиной, плотно загорожена жаккардовой шторой и белым тюлем. В щелку мне видно, что по деревянной террасе с айфоном возле уха расхаживает мрачный Гавриил Германович. Он жестикулирует свободной рукой, его разгневанный взор устремлен к простирающейся по морской глади лунной дорожке.

Чтобы лучше слышать, я тихонечко высовываю ухо в приоткрытую дверцу, ну а чтобы лучше видеть, чуть отодвигаю тюль.

− …Твою мать, я был достаточно терпелив к лживой суке! − зло шипит Гавриил Германович в трубку. − Я четвертую гребаную тварь, коль скоро увижу в имении! В другой раз ты ей не поможешь!

И надо же такому случиться, сквозняком вытягивает на террасу тюль, на что Гавриил Германович резко оборачивается. Взывая к Небесам не уличать меня в подслушивании, я скрываюсь с места преступления.

− Госпожа Воронцова! − громовой голос за спиной заставляет меня подпрыгнуть, и мой пульс тоже.

Со скрещенными на груди руками Гавриил Германович возвышается посреди кухни. Белый тюль позади него владычественно развевается белыми крыльями архангела, пришедшего за моей маленькой грешной душой.

− Вы что-то хотели от меня, Гавриил Германович?

− Очень может быть, − молвит он, не меняя позы, но на его губах появляется трудно различимая улыбка. − Что именно Никита рассказал вам о трехлетии?

− Э-э… он сказал, мы с вами весело проводили время, − неловко жмусь я, атакуя ногтями ладонь. − Вы разрешали себя мучить. Вы были моей… куклой.

− Я сделал себя вашим рабом, − корректирует он мой ответ и заинтересованно направляется к подоконнику, где поселилась уменьшенная копия виноградный лозы.

− Почему вам захотелось сделать себя моим рабом? − с волнением задаю я основной вопрос, следя за его вальяжными перемещениями по кухне.

Гавриил Германович посылает мне глубокомысленный взгляд, вероятно, окунаясь в свои воспоминания.

− Не мог отказать ангелочку с такими доверчивыми карими глазками… Мы с вами играли в доктора и больного. Вы уже тогда хотели быть врачом. Мне нравилось кормить вас из ложки шоколадом. В другой занимательной игре вы мазали шоколадом мое лицо и слизывали… Было очень трогательно. Вы меня умиляли.

Из-за повисших в воздухе слов на кухне становится непривычно тихо. Я гляжу на него во все глаза, как будто набрала в рот воды. Он что, правда только что это сказал?

− В моих непреложных правилах есть один важный пункт насчет любопытства, − надменно кривит уголок губ Гавриил Германович, уводя разговор в другое русло. − Я наказываю за плохое поведение любопытных нимфеток, сующих нос не в свое дело.

Я краснею до корней волос и в сердцах всплескиваю руками:

− Это совсем не то, что вы подумали. Я рассматривала свой дендрарий, который, как вы заметили, облюбовал тот подоконник.

С выражением именитого кинорежиссера Гавриил Германович критикующе качает головой:

− Ваше искупление с бездарной актерской игрой никуда не годится.

Теперь публике предоставляется возможность наблюдать, как он отщипывает от собственного подарка виноградинку и ловко отравляет в рот.

− Урожай с южной стороны будем собирать недели через две. Сейчас опробуем с северной.

− Прекратите объедать мой дендрарий! − топаю я ногой, нервозно сдергивая с себя очки и снова водружая на нос. − Гавриил Германович, вы, как я погляжу, забавляетесь. Мне уже не три года. Я вам не компания для развлечений. Шоколадом вас обмазывать и слизывать не буду. Даже не мечтайте. С вашими правилами мои жизненные принципы не сходятся.

Гавриил Германович вонзается мне в глаза горящим взглядом:

− Ваша заповедь о власти секса очень даже сходится с моими правилами.

− Заповедь к вам не относится, − огрызаюсь я и моментально жалею, потому что с коварной грацией снежного барса он делает шаг навстречу.

− Дразнить меня неблагоразумно, дерзкая нимфетка.

− Я не нимфетка, − возмущенно отзываюсь я, пятясь назад. − Я уже выросла.

− И ваше созревание чертовски осложнило мою жизнь, − томно опускает он взгляд на мой приоткрытый рот, продолжая опасно приближаться.

− Игры в доктора со слизыванием шоколада отменяются, − со слабым брюзжанием отступаю я, отыгрываясь ногтями на затерроризированной ладони. − Вам нужно смириться. У вас получится. Вы − джентльмен.

Гавриил Германович плотоядно обнажает белоснежные зубы и в предвкушении чего-то недоброго наступательно шагает вперед. Мое сердце колотится в одержимом ритме барабанов гаитянских жрецов вуду. Отступать мне больше некуда − поясница упирается в стоящий позади обеденный стол. Гавриил Германович не церемонясь хватает меня за талию и укладывает прямо на столешницу, по ходу дела профессиональным движением коленом раздвигая мои ноги и разводя по сторонам руки.

− Я не джентльмен, − ставит он меня перед фактом во время того, как его потемневшие глаза хищнически любуются моей растерянностью и беспомощностью. − Ты распята на алтаре живущим во грехе зверем с примитивными инстинктами. Я питаюсь, работаю двадцать четыре часа в сутки и трахаюсь. Воистину сейчас я испытываю страстное желание свесить твою прелестную головку с алтаря и провести с дерзким ртом воспитательную иррумацию[2].

Наши взгляды вгрызаются друг в друга: мой − беззащитной жертвы с мольбами о пощаде, его − голодного зверя, обещающего, что пощады не будет.

− Дотронься до меня, Ева, − интонацией обольстителя шепчет он, освобождая мои запястья от своих «наручников».

Собственный мужской запах Гавриила Германовича влечет меня, как сильнодействующий афродизиак. Не теряя зрительного контакта, я нерешительно делаю то, о чем долго мечтала: запускаю пальцы в его волосы.

Они прямые, густые и жестковатые. Пропускать их сквозь пальцы − сплошное удовольствие. Мне безумно нравится вдыхать их соблазнительную свежесть: вволю разгулявшегося на степных просторах осеннего ветра и почти выветрившегося дорого одеколона.

− Тебе все так же хочется касаться меня… Ева? − снова пробует он на вкус мое имя, как будто в трех буквах спрятан секретный ингредиент.

− Мне очень хочется касаться… вас, Гавриил Германович, − честно отвечаю я, но из-за существенной разницы в возрасте не решаюсь перейти к неформальному обращению.

− Поиграй со мной в одну занимательную игру для взрослых?

Я сглатываю обильную слюну, чувствуя себя той самой Евой перед грехопадением в момент, когда вероломный Люцифер предлагает познать мир неведомых доселе ощущений.

− В к-какую?

− В мистерию на столе с телесным контактом.

Гавриил Германович заманчиво и безобидно трется носом о мою щеку, но выделяющийся шрам у него на скуле от прильнувшей крови кричит о его хищной сущности, что только усиливает символичность мизансцены грехопадения.

− Ты сможешь дотрагиваться до меня везде, где пожелаешь. За исключением лица. Взамен я буду прикасаться к тебе, избегая мест, которые больше всего хочу. Не буду скрывать, твои отвердевшие соски так дерзко торчат сквозь тонкую майку, что я хочу за них укусить. Воистину с трехлетия ты мне здорово задолжала, Ева.

От его хриплого голоса и раздевающего взгляда я ощущаю жар во всем теле.

− Право прикосновений будет только у меня, − сглатываю я, свершая свое личное грехопадение. − Я же не знаю, где вам еще захочется меня потрогать. Вдруг вы будете жульничать во время мистерии на столе.

Костяшками пальцев Гавриил Германович неравнодушно проводит по моим губам и настойчиво открывает их шире.

− Твой трогательный дерзкий рот, Ева, вызывает во мне зверский аппетит. Выбирай единственную часть тела, к которой я смогу прикасаться.

− Мои руки, − придумываю я и с блаженством потягиваю на себя его волосы.

− Да будет так.

Он аккуратно снимает с меня очки и во избежание их повреждения откладывает в безопасное место, после ультимативно отнимает от своих волос мои озорничающие там руки и доминирующе прижимает их к поверхности стола.

− Так нечестно! − застонав, я выгибаюсь.

− Тише, тише, моя девочка, − с алчущей ухмылкой сжимает мои запястья Гавриил Германович. − Коль скоро я поддамся зову плоти, то трахну тебя прямо на этом чертовом столе. Воистину согрешу с тобой прежде, чем мне отсечет голову твой брат.

Я судорожно гоню от себя панические мысли о выражении лица Никиты, если он вдруг увидит мистерию на столе. Невольно я облизываю сухие губы и проглатываю слюну.

− Прекрати обсасывать рот и сглатывать! − сверкает глазами Гавриил Германович, сильно вдавливая мои запястья в стол.

Из-за смещения позиции наши губы неожиданно задевают друг о друга. Между нами проходит разряд статического электричества. Кольнувшая искра встряхивает нас обоих. Я растеряно ахаю, Гавриил Германович рычит что-то нечленораздельное и впивается в мои губы. Не позволяя мне опомниться, он властно засовывает язык в мой рот, углубляя поцелуй. Вкус греха опьяняет… мои мысли рассыпаются, как рассыпаются по полу разорвавшиеся бусы. Неуверенно я отвечаю языком на его принуждающую к покорности ласку. Признаться, я не ожидала столь маньяческого отношения к себе. Тяжестью собственного тела он вдавливает меня в стол, побуждая механически сжать внутренние мышцы ног и обнять его за бедра. Контрольный выстрел в мозг производит нешуточная эрекция, которую я во всей красе ощущаю в его брюках. С ума сойти можно… Гавриил Германович не ограничивает себя, овладевает моим ртом с одержимостью дорвавшегося до женского тела заключенного, которого держали в изоляторе полжизни. Пахом он ритмично трется о мое сладкое местечко. От чувственной качки кровь горячим напором ударяет мне прямо в сердце, заставляя безвольно заерзать под его сильно напряженным телом. Гавриил Германович охвачен самым настоящим первобытным инстинктом. Он посасывает и покусывает меня за нижнюю губу, руками, как тисками, вжимает мои немеющие запястья в столешницу. Нетрудно догадаться, что только этот спасательный контакт и держит его в узде, не позволяя сорваться. Как ни странно, но изнасилование поцелуем доставляет мне поистине незабываемые ощущения. Распятая под ним, я покорно отдаюсь его исчерпывающей животной страсти без остатка.

Умопомрачительную мистерию на столе прерывает Мэтр Скандальных Мизансцен Злой Рок!

− Воронцова! − как страшное заклятие, голосит с террасы сраженная Даша.

Я вздрагиваю и моментально прерываю поцелуй. Перед глазами у меня все вертится, как после катания на каруселях. Во избежание глобальной ссоры я спрыгиваю на пол, оказывается, на ватные ноги, но не пашу носом только потому, что Гавриил Германович проворно подхватывает меня и с силой прижимает к себе.

− Проклятье, ты хочешь шею сломать! − сурово рычит он, опуская мне на затылок свою всесильную ладонь.

В его объятиях я кажусь себе Дюймовочкой. Гавриил Германович необычайно крупного телосложения и очень высок. Меня увлекает мысль, что я вновь хочу вцепиться в него и никому не отдавать. При любых других обстоятельствах я бы постеснялась обниматься на людях, но длинные пальцы Гавриила Германовича не позволяют ясно думать − они доводят меня до мурашек массированием кожи на затылке. Другое эффективное воздействие оказывает его внушительных размеров эрегированный пенис, который упирается в мой живот. Вероятнее всего, мне сейчас просто-напросто снится эротический сон. С трудом верится, что такого харизматичного брутального мужчину влечет ко мне. Почему его не отталкивают очки, как это было с одноклассниками, подшучивающими надо мной? Ни тем более вся та грязь, в которую меня втоптали в старших классах?

− Моя девочка, ты очень сладко пахнешь, − касаясь теплым дыханием моих волос, подкупающе шепчет Гавриил Германович.

Он заботливо заправляет одиноко повисшую прядку волос мне за ухо, но я с болью осознаю, что его ласка лишена всякой теплоты.

− Взгляни же на меня, Ева! − повелительно и нетерпеливо берет он меня за подбородок, заставляя смотреть на него. − Я хочу видеть твои лучистые карие глаза перед уходом. Когда ты так доверчиво смотришь на меня, ты делаешь меня рабом.

Что-то не слишком убедительно звучат его речи, ведь закованные во льдах синие глаза и их недосягаемое расстояние при столь тесном контакте говорят мне больше слов − он выстроил между нами прежнюю субординацию.

− Не уходите, − невпопад прошу я, и мои глаза увлажняются.

Губ Гавриила Германовича касается бессильная улыбка, рука соскальзывает с моего подбородка. Он открывает рот, собираясь озвучить какую-то фразу, но в последний миг кардинально передумывает и с видом, словно на него напали, разворачивается к выходу.

− Прощайте, − мычу я больше себе, чем ему.

Вылетевшее из моих уст прощание стрелой вонзается в спину Гавриила Германовича, настигая его в дверях. Он моментально напряженно застывает на месте. На его лице отражается внутренняя борьба, и, несомненно, чтобы навести порядок в мыслях, он прикрывает веки и зажимает пальцами переносицу. Проходит несколько мгновений, прежде чем его привычный стальной взор заново отыскивает мои блестящие от слез глаза.

− Мне нужно ехать, Ева, − безо всякого сожаления в голосе сообщает он и, больше не оглядываясь, выходит в коридор.

Кухня пустеет. Все живое вымирает с его уходом. Остается арктический холод. Обмораживающая пространство наледь добирается до меня, закрадывается в горло и жжет терпче сухого льда. Я стою ни жива ни мертва, забвенно прислушиваясь к измаянным органам осязания и вопиюще нескромным мыслям о его салютовавшем мужском достоинстве.

− Ева, опомнись, это же ОН… − как куклу, трясет меня за плечи Даша, напоминая, что неотразимым сержантом из ее записной книжки был Гавриил Германович. − Хос-с-споди… таких ублюдков тебе за сто верст обходить надо. Не ведись на его внешность. Тебе восемнадцать, а ему сорок с хреном. Он попользуется тобой и выбросит, когда надоест играть с игрушкой. Оно тебе надо?

− Я попала под его чары, − виню я себя с плохо скрываемой подавленностью в голосе и, оседая на подоконник, горько роняю голову на руки.

− За свитком идет охота, раз доктор вирусологии ошивается вокруг нас, − уверенно итожит Даша.

Пока она ходит по кухне, рассуждая на тему первостепенной важности, меня гложут сомнения насчет поведения Гавриила Германовича во время мистерии на столе и его резкая смена настроения после. Страшнее всего, если предупредительная речь Даши возымеет силу на Злой Рок. Перспектива войти в «фан-клуб шлюх доктора Гробового» не прельщает.

Без преувеличения Гавриил Германович опасен в качестве объекта воздыхания, поскольку на нем не стоит тривиального клише бегающего за юбками казановы, чахнущего от непригодности и поэтому повышающего заниженную самооценку за счет количества соблазненных им женщин. В моей классификации характеров «бабники» относятся к классу «паразитов», то есть слабохарактерные нарциссы, вред от которых ощутим, но не смертелен. Среди «паразитов» так же встречаются подлые озлобленные особи, живущие принижением слабых. Яркий пример − ПК. Средняя прослойка отдана «травоядным» − преданным домашним семьянинам. К ним я бы отнесла Бобби и Никиту. По законам природы на верхней ступени пищевой цепочки стоят «плотоядные». Гавриилу Германовичу идеально подходит образ жизни хищника, охотящегося исключительно ради утоления голода, без каких либо посторонних чувств и эмоций.

Понятие «зверь» во всех его зоологических составляющих несет одну-единственную смысловую нагрузку − неоспоримое влияние мощи природы, следовательно, и основных инстинктов. Любой сытый зверь временно неопасен, зато голодного зверя от добычи пропитания отведет лишь собственная смерть. Вывод таков: если «травоядные» питаются природными дарами, «паразиты» существуют антагонистически, то «хищники» всегда умерщвляют жертву и поедают ее плоть.

Плохи мои дела, ведь по закономерности все изощренные проделки Его Коварного Высочества Злого Рока неотвратимо приводят к трагическому концу!

Глава 4. Тени Прошлого

Погода в первый учебный день выдалась на редкость скверная. Гривы туч безродных клубятся над нагими отвесными утесами Черноморского побережья.

С Никитой, Дашей и Юлей мы плывем по перетекающим из одного в другой коридорам ОМА, усеянными повсюду студентами и гостями учебного заведения.

− В начале собрания мы будем слушать оперу, − каламбурит мой брат, проходя мимо железных конкистадоров в схожий с оперным театром актовый зал. − Юль, какой репертуар у нас на сегодня?

− «Фауст», − с театральным пафосом подыгрывает она. − Я буду петь арию Маргариты.

− А я − Мефистофеля, − надменно протягивает бархатисто-грубоватый голос сзади, на который мы все оборачиваемся. − Дамы и господа, добро пожаловать ко мне на бал!

С лицом властелина мира Гавриил Германович драматично раскидывает руки в стороны, обнажая кроваво-алую подкладку черного пиджака.

− Здорово, дружище, − жмет ему руку Никита. − Вижу, ты в отличном настроении.

− Жизнь бьет ключом, − непринужденно отвечает он. − Добрый день, барышни.

Отдельно он никого не выделяет, более того, его равнодушный взгляд обжигает мое лицо хлесткой пощечиной. Я поддалась жестокой иллюзии, наивно понадеявшись, что действительно приглянулась ему, а он наверняка с самого начала знал всю подноготную школьных событий годичной давности и просто играл со мной. Ужасаясь своему сокрушенному положению, я вцепляюсь трясущимися руками в края юбки. Мои губы горят, прижженные раскаленным металлом розыгрыша. Мне хочется сбежать на край Вселенной, исчезнуть и больше никогда его не видеть.

Безошибочный Стратег Злой Рок нанес мне сверхточный удар под дых!

− Ева, ты не заскучала после нашей мистерии на столе? − выдергивает меня из негативных мыслей искушающий тон Гавриила Германовича.

Хронически срастаясь пальцами с дужкой очков, я встречаю его холодный, с самодовольной ухмылкой взгляд. У меня возникает непреодолимое желание навсегда стереть ногтями ухмылку с лица этого сногсшибательного доктора.

− Бобби Уилсон не давал скучать, − сквозь сведенное горло проговариваю я.

Ухмылка Гавриила Германовича стирается без ногтеприкладства. Он сжимает губы в строгую решительную линию и нервным жестом руки укрощает свои строптивые волосы.

− Как прикажешь тебя понимать?

− Я еще никогда не встречала таких классных парней, как Бобби, − уколом я порождаю в нем желание все рвать и метать. − Надеюсь, я внятно выразилась?

Кажется, что у Гавриила Германовича из глаз вот-вот посыплются искры.

− Воистину держись от меня подальше, Ева, − цедит он сквозь зубы и шумно вбирает воздух, однозначно, чтобы восстановить иссякающий баланс выдержки.

− С превеликим удовольствием, Гавриил Германович! − отрезаю я, еле сдерживая подступившие слезы.

− Родная, возьми меня под руку, − вдруг шепчет мне на ухо Никита.

«Из-за чего весь сыр-бор?» − переполняюсь я опасениями, ведь словесную дуэль никто не слышал. Момент вопросительного затишья с моей стороны − и кровь у меня от лица отливает, искажаясь черной ненавистью. Не веря своим глазам, я моргаю с такой частотой, точно мне в лицо швырнули пригоршню песка.

С дальнего фланга к нам щеголяют разодетые модели во главе с убийственно красивой, но чересчур наштукатуренной блондинкой, которая время от времени шмыгает пораженным кокаином носом.

− Белинда Мо'ро, − строит она манерную мину, по-змеиному обвиваясь вокруг руки Гавриила Германовича.

Минуту назад я думала, что хуже уже просто не может быть. У меня случается нехватка кислорода. Я хочу проглотить слюну, но во рту наступает засуха. Мои внутренности соскребают скребком, вычищают подчистую. Все соки из меня высосало это порождение богов подлости и низости в оболочке учительницы французского.

На глянцевом личике Белинды возникает фальшивая благорасположенность, но ее болотные глаза искрят лютой ненавистью. Разнузданно жуя жвачку, она склоняется к моему уху и гнусавит с французским прононсом:

− Какая вст'реча, Во'ронцова. Пове'рь на слово, я сделаю так, что ты и в Академии будешь изгоем. Вообще-то, тут даже ста'раться не п'ридется. В академической с'реде ты и так выгладишь дешево и жалко в своих по'рног'рафических окуля'рах.

«За что, скажите, эта сука выбрала меня подушкой для иголок?!» − ропщу я, мобилизуя весь ресурс умения сдерживать слезы. С некоторым сожалением я думаю, что ни на йоту не приблизилась к разгадке грядущей Войны, зато подзатыльников насобирала на весь первый семестр. Страж Жизни погорячился с выбором героя. На Мессию я не гожусь.

Тем временем свет в актовом зале гаснет, и к трибуне по одному поднимается гильдия профессоров. Сразу после официальной части в трапезном зле начинается фуршет. Выпивка и холодные закуски пользуются большим успехом. Поневоле я вхожу в раж от выбора блюд и нечаянно натыкаюсь на Бобби, забрызгивая его апельсиновым соком. Улыбаясь во весь рот, он остроумничает, что не успела я поступить в Академию, как уже сбиваю с ног кавалеров. «Сбивать с ног» − слишком громко сказано. Не будет лишним еще раз поблагодарить Небеса, что я выстояла против утренних злоключений и повторно не окунулась лицом в грязь на глазах у всего честного народа.

Пообещав себе убиться с горя дома, я перехожу к чему покрепче и, преследуя свой интерес, умоляю Бобби посвятить меня в «корпоративный» клубок интриг. Без всяких задних мыслей он рассказывает мне абсолютно все.

Орден переживает темные времена. Мироправители разбиты на два лагеря. Гробовой-старший с другими правящими архонтами, коих он подмял под себя, затевает заговор. Коалиция под руководством полковника Уилсона ему противостоит. Во многом смуте способствует Ламия Моро, мать Белинды, оказывающая на Гробового-старшего большое влияние. Долгое время она ходила у Германа Львовича в сожительницах, но со смертью его жены, они узаконили отношения. Анжелика Краль, мать Гавриила Германовича, умерла через шесть месяцев со дня появления на свет сына. В Совете Ордена официальная версия ее смерти зафиксирована несчастным случаем − гибель в автокатастрофе. Что произошло в действительности, никто не знает. Мироправители оставляют за собой право не касаться темы смерти членов их семей.

− А единственная дочурка Ламии пошла по стопам мамаши, − мефистофелевски усмехается Бобби. − Захомутала Гробового-младшего. По чесноку, своим поведением этот псих меня конкретно удивил. Уж не знаю, какими любовными снадобьями она его опоила, потому что раньше он не заводил отношений. «Содом и гоморра» − его привычный образ жизни. Ему дозволено все. Никто не имеет права осудить его или привлечь к ответственности.

− К чему это ты клонишь? − вылетает у меня быстрее, чем я успеваю унять бурлящие внутри эмоции.

− К тому, что он фигурировал в одном грязном деле. Два года назад у наших родственников пропала дочь. Лиза Андерсен работала у него в Зоне № 1. Возможно, между ними что-то и было, не знаю. Известно лишь, что она устроила ему сцену ревности прямо на корпоративе, обозвав его Зверем с куском льда вместо сердца. С тех самых пор ее никто не видел. Мой отец пригрозил Гробовому разоблачением.

− Что было потом? − осторожничаю я, боясь показаться увлеченной темой «Гавриил Германович».

− Этот Зверь без телохранителей примчался к нам на ранчо и сообщил моему отцу, что тот выжил из ума. В таком случае род Уилсонов будет воевать не только с Германом, но еще и с ним. Этот чеканутый придурок подумал, что папа мстит ему за его отца. Как ты поняла, наши отцы − заклятые враги и все время воюют. Слова словами, но на деле Наследников может судить только Суд Стражей. Воевать с ним тоже невыгодно. Гробовой − серьезный противник, его капитал и армия не уступают возможностям нашей семьи.

− Кто же убил Лизу Андерсен? − справляюсь я, стараясь не выдать душевного смятения.

− Черт его знает, − сварливо ворчит Бобби. − Гробовой, конечно, конченый ушлепок и разделается с любым, кто встанет у него на пути, но без веской причины убивать наших родственников он бы не стал. Однако мы с отцом думаем, что ему хорошо известно имя убийцы и он зачем-то его покрывает. Раз так, то кто-то имеет нехилый компромат на этого больного на всю голову урода.

− С чего ты взял, что он больной на всю голову?

Мне думается, что даже мой голос возрос неестественно высоко от волнения, но за наш непродолжительный разговор я услышала рекордное количество сомнений по поводу психической дееспособности Гавриила Германовича.

− С того, что для него слова «боль» и «наслаждение» − синонимы, − посылает плевок в пространство Бобби, безрезультатно ища глазами не удосужившегося почтить вечеринку Наследника рода Гробовых.

Мое внимание перетягивает милующаяся влюбленная парочка, и на языке выступает кислый привкус разбившейся вдребезги мечты, на глаза наворачиваются незваные слезы. Созерцать влюбленных − задевает за живое. Я отвожу взгляд и задумчиво смотрю на барабанящий по карнизу косой ливень. За окнами небо обложено клокочущими тучами. Разгневанные небожители мечут электрические зигзаги в беспомощных слуг земли.

За что, Гром, ты свирепствуешь на зверюшек, прячущихся под кронами мотающихся из стороны в сторону деревьев? Погода шепчет мне в ответ: «Забудь его, Воронцова, забудь. Гавриил Германович тебе не по зубам. Ты не нужна ему».

К тому времени на сцене в свете софитов зрителей приветствует музыкальный коллектив «03». Участники украсили себя врачебной атрибутикой: халатами, мединструментами и фартуками хирургов. Оригинальнее всех выглядит барабанщик: у него на носу привязана стилизованная маска-клюв времен бубонной чумы. Творческая фантазия безгранична. Красиво звучит приблюзованный вокал солистки Юли.

Гуляем в Академии мы до глубокой ночи. С горя я налегаю на шампанское. Бобби развлекает меня анекдотами и карточными фокусами. Собеседник он легкий и интересный, я бы еще добавила: милый, симпатичный и вообще просто душка. Глядя на него, я провожу аналогию: «Минздрав предупреждает: алкоголь − причина многих увлекательных приключений». В отличие от меня он заканчивает вечеринку, так и не притронувшись к алкоголю. Наследник рода Уилсонов не пьет, не курит и не ест мяса. За рулем своего белого «Мерседеса» мой «травоядный» друг довозит меня до коттеджа.

В аморфном состоянии легкого опьянения я подпеваю какому-то рок-певцу с музыкальной радиостанции. Бобби осторожно проводит ладонью по моим спутанным волосам, как бы спрашивая разрешения на поцелуй. В растерянности я вглядываюсь в его дегтярно-черные глаза и, отдаваясь во власть Царицы Ночи, прикрываю веки с надеждой раствориться в нежности, которой мне очень не хватает в реальной жизни. Наши губы тянутся друг к другу, но едва они смыкаются, нежданно-негаданно из динамиков проливаются на свет строки песни «Вечная любовь»: «Знаю, что сердце твое не остынет! Я буду знать, что ты любишь меня!» Хватает и мимолетного воспоминания о Гаврииле Германовиче, чтобы разрушить блаженный мираж. Грусть-тоска накатывает на меня с такой силой, что мое сердечко пронзают сотни острых прутьев. Не продохнуть. Не убежать от самой себя. Не спрятаться на краю Вселенной. Алкоголь − покровитель горькой правды − оголяет чувства.

Боясь ранить Бобби своим равнодушием, я невежливо отталкиваю его и скрываю потерянный вид в окошке. Стресс дает о себе знать. Мой организм ощущает всю накопившуюся усталость. Нескончаемые тяготы лавинообразно обрушиваются на меня, превращаясь в прочный гроб растоптанных чувств. За какие-то ничтожные часы я чувствую себя выкинутой на улицу побитой собакой. Мне придется долго зализывать раны, но нечего роптать на судьбу: не святая простота и с самого начала не питала иллюзий, что от мистерии на столе выйдет что-нибудь путное.

− Ева, я хочу сказать тебе, что-то очень важное, − обогревает меня душевной улыбкой Бобби, когда я все-таки набираюсь смелости взглянуть на него. − Стань моей девушкой?

В магнитоле заканчивается злосчастная песня. Салон автомобиля заполняется звенящей тишиной. От шока у меня пропадает голос. Любовное предложение никак не вяжется с моим раздавленным состоянием.

− Ты мне давно нравишься, − тихонько прижимает мою ладошку к своему сердцу Бобби.

− Ты мне тоже нравишься, − нерешительно растягиваю я губы, вспоминая наш неудачный поцелуй. − Но я хочу быть с тобой честна. Я э-э… не готова к таким переменам. Твое предложение слишком неожиданно.

− Мне понятны твои опасения, но не бойся, я не обижу тебя, − разубеждает меня Бобби, давая понять, что его не останавливает моя подпорченная репутация. − Позволь мне заслужить твое доверие. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Обещаю тебе, Ева. Ты… станешь моей девушкой?

Жизнь без слез с надежным парнем − разве не о такой для себя участи я мечтала раньше? Без раздумий я должна воспевать оду Сжалившейся Богине Судьбы, тем более любовь − чувство приходящее. На первых порах его любви хватит на нас двоих.

− Я стану твоей девушкой, Бобби… − скупо улыбаюсь я и, до конца не понимая, правильно ли поступаю, с отчаянием утопающего кидаюсь к нему в объятия.

Горьким сюрреализмом в моей голове заедает, словно поцарапанная виниловая пластинка на патефоне, лирика песни «Царица Ночь» группы «03» с вечеринки в исполнении Юли.

О великая Ночь, царица страсти, Ты правишь миром разных мастей: Разлучница ты и мировая сваха С пылким сердцем из горького праха. К тебе взывают души мира земного В поисках блаженного напитка «Сома», Моля исполнить заветное желание − Навечно обуздать любовное скитание. Вкусив божественный любви нектар, Отрадой станет нам желанный дар, Во имя счастья его мы к свету вознесем И сквозь века в крови священной пронесем. Но, отвергнутым, нам боли не унять никогда, Мы заливаем душевную рану бокалом вина, Безразлично согреваясь чужими ласками На ложе похоти с мужскими масками. О великая Ночь, царица чистоты, любви и порока Во служении у мести, измены и Злого Рока![3]

Глава 5. Хэллоуин

Дневник Евы.

Приветствую тебя, хранитель сокровенных мыслей!

За два месяца я потихоньку-помаленьку влилась в новую жизнь. Стоит сказать, что уже возникли проблемы. С восемнадцатилетием у меня открылось влияние прорицания во снах. Как быть с «несказанным счастьем» − ума не приложу. Юля пояснила, что в период Равноденствия развивать внутренние ресурсы и совершать оккультные обряды опасно для психики. Энергетическое поле Земли на момент перехода в новую эру нестабильно. Длительные практики могут привести к неконтролируемой агрессии и слабоумию. Из-за опасения загреметь в известное учреждение Юля проводит сеансы спиритизма только раз в месяц, только в церемониальном зале своего опекуна и только с помощью древних книг по оккультизму − Гримуаров. Аналогичными опасениями со мной поделился и Бобби. Он с детства обладает влиянием управления животными, но не злоупотребляет телепатическими способностями, опасаясь, что звериная сущность перейдет к нему и будет его контролировать. В Ордене лишь взрослые архонты и адепты экспериментируют с воздействиями влияний. Юнцы довольствуются безвредным влиянием внушения.

Могу сказать, я по-своему счастлива. С Бобби мы переживаем цветочно-конфетный период в отношениях. Он хороший, добрый, красиво ухаживает и не склоняет к сексу. Рядом с ним я чувствую себя невероятно легко, словно знаю его всю жизнь, но… больше как друга.

Я бы нагло солгала, если бы сказала, что в нашей романтике обходится без минусов. Как ни пыталась я выбросить из головы Гавриила Германовича, но каждую ночь он желает мне спокойной ночи своим волнующим сапфировым взором. Против моих ожиданий, он не читает лекции на кафедре − на праздновании дня рождения речь шла о его визитах в Академию − всего-навсего студенты должны посещать занятия в анатомическом театре Зоны № 1. Ближе к декабрю у выборочных студентов с разных курсов там начнется дисциплина «патологоанатомические исследования расширенного профиля». Мы с Дашей включены в список заведующего кафедрой анатомии и антропологии Волкова М. И.

С Гавриилом Германовичем мы изредка видимся на приемах Ордена, где теперь мне положено появляться по статусу, но никогда там не общаемся. О его частной жизни я ничего не знаю и не одна в своем горе. Одни студентки видят в нем красавца-магната и мечтают выйти замуж, другие считают его больным на всю голову Зверем со склонностью к насилию. Грязное белье я не полощу. По внешнему виду Гавриила Германовича я заключила, что он филигранен во всем, пунктуален до чертиков и неизменно прибывает в каком-то депрессивном настроении. Из каких цветов состоит его внутренний мир, так и остается загадкой.

Другой наболевший вопрос-загадка − таинственный свиток с миниатюрой из «Кодекса Буранус». Ничего нового нам с Дашей разведать не удалось, никаких зацепок. По исчезновению Лизы Андерсен аналогичный «глухарь», выражаясь следовательским сленгом. Фотографий ее не сохранилось, но из описаний моих однокурсниц она была сбитой шатенкой со скудными объемами груди. Одним словом, выглядела она примерно как я.

Все официальные материалы по делу исчезновения Андерсен изъяты из архива правоохранительных органов и взяты под юрисдикцию Ордена. Гражданка США внесена в программу защиты свидетелей, и ее имя навсегда стерто из реестра когда-либо рождавшихся на земле людей.

За долгие лета Орден научился заметать следы своего существования.

Документирую я душевные переживания на скамейке обветшалой ротонды у заброшенного пруда с лебедями. Мое излюбленное местечко для уединенного времяпрепровождения находится в отдалении от главных зданий Академии на опушке леса. В урочный час ко мне присоединяется Юля с сообщением − в канун Хэллоуина у нас планируется развлекательная программа «двое + кошка», так как Даша с Никитой идут в кино, а Бобби планирует отметить с семьей. Нашу дискуссию нарушает внезапный душераздирающий крик в чаще леса, который, к всеобщему ужасу, раз за разом повторяется. Недолго я пребываю в сомнениях − чашу склоняет шептание демона-во-все-тяжкие: «Воронцова, надо бы тебе разведать, что скрывает в алеющем закате сумеречный лес!»

Мы прячемся за раскидистым дубом, откуда открывается хороший обзор на поляну с полуразрушенной готической колоннадой. Из двух голосов выделяется хорошо поставленный голос Гавриила Германовича, которым он красноречиво кроет по матушке какую-то корячащуюся перед ним на коленях темную кляксу. В лунном свете его посеребренные волосы освещаются ангельским нимбом. Однако у «архангела Гавриила» в руке поблескивает пятиметровый кнут, оснащенный по всей длине заостренными металлическими резцами. Под грубые ругательства он взвивает его в воздух и со свистом опускает на испещренные кровоподтеками лицо и тело парня со связанными сзади руками.

Всепоглощающий ужас парализует мою опорно-двигательную систему. Я зажимаю себе рот ладонью, чтобы не закричать во всеуслышание. Гавриил Германович явно находится в своей стихии, стегая парня кнутом с каким-то особым, садистским удовольствием. Выражение его лица хладнокровно и напрочь лишено сострадания. Он повторяет каскады сеченых ударов одни за другими. Его волосы отбрасывают мрачные тени на скулы, длинный ремень в руке вьется и жалит окровавленного пленника укусами натасканной смертоносной кобры.

− Говори, мразь, на кого работаешь? − тоном, нетерпящим возражений, требует Гавриил Германович, приостанавливая избиение.

Изувеченный парень с болтающимся на сухожилии вырванным глазом слизывает кровь с рассеченной губы и сдавлено курлыкает:

− Иди на х**!

− Воистину приступим к казни, − растягивает губы в жестокую линию Гавриил Германович.

Собранной пластикой затаившегося зверя перед прыжком он шагами циркульно прочерчивает кольцо вокруг полуживого пленника и резко наотмашь рубит его снизу вверх апперкотом в челюсть. Во рту у того что-то хрустит, он сплевывает с кровью осколки зубов и ничком падает на землю.

− Я − твоя смерть, гребаный наемник, − с наслаждением растягивает приговор Гавриил Германович, наступая подошвой ему на горло.

Шипастый кнут в его руке взмывает высоко в воздух и с хирургической точностью рассекает черепную коробку наемного убийцы пополам. Через мгновение его мертвое тело сморщивается, чернеет и осыпается на землю серой пылью.

С окончанием кровавой бани Гавриил Германович несколькими размеренными движениями сматывает запачканное кровью орудие убийства и садится за руль припаркованного неподалеку от лобного места коллекционного черного «Хаммера». Выбор средства передвижения оправдывает характер владельца: этот беспощадный мужчина раздавит любую преграду на пути и глазом не моргнет. Железные нервы наглядно показывают, что вершить судьбы на плахе для него не в новинку. Слухи о его склонности к насилию оправдались с лихвой.

Переводя дух, я выдыхаю остывший лесной воздух и присаживаюсь на торчащий корень дерева. Из короткой повести Юли мне открывается новое впечатляющее открытие. Гавриил Германович размозжил голову какой-то мертвой разработке Ордена. По ее словам, в прах обращаются только ходячие мертвецы. У меня появляется гипотеза, что кто-то насылает на архонтов обученных убийц, поднимая их из могил. На ответы «кто?» и «зачем?» прольет свет слежка за Гавриилом Германовичем, в организации которой нам не помешает помощь невесты его лучшего друга.

Дома проходит целый час утомительных уговоров, прежде чем Даша идет на уступки и рассказывает, что от Никиты узнала о предстоящих деловых переговорах Гавриила Германовича в Сочи. Сразу после них в десять вечера он едет в рассадник безнравственности к своим дружкам Владу и Станиславу Крестовичам. Не потому ли, что от Петровой она прознала об оргиях, которые они там закатывают и в которых та участвовала.

− Нечего слушать эту курицу, − отвожу я расстроенный взгляд, ревнуя Гавриила Германовича теперь не только к Белинде Моро, но и к Оле Петровой. − Она работает секретаршей у Крестовичей и спит сразу с обоими братьями. Вторая ее работа заваривать сплетни, чтобы весь «фан-клуб шлюх доктора Гробового» смаковал.

− Ничего себе, − присвистывает Даша, колдуя над макияжем перед походом в кино. − Да тебе бы в самый раз его личным адвокатом быть, а не врачом.

За окнами приближается рев мотора «Мустанга Шелби Кобра» баклажанного оттенка с полосами на бампере, салон которого в скором времени украшает моя лучшая подруга. Братишка знает толк в женщинах и дорогих игрушках для больших мальчиков.

Для праздничного маскарада Юля принаряжается в декорированный костюмчик ведьмы с колпаком. Меня она агитирует принять облик японской школьницы из субкультуры анимэ.

− Зря, зря, зря я тебя послушала, − все жужжу и жужжу я, выкатывая из гаража «жучка». − Белые гетры сползают. Клетчатая юбка еле попу прикрывает. И все это безобразие в комплексе с подтяжками и очками. Лучше не придумаешь.

Под сдавленный хохот Юли я съезжаю в лес подальше от главной дороги и глушу мотор. В положенный час, минута в минуту, в темноте брезжит свет автомобильных фар. «Хаммер» болезненно пунктуального Гавриила Германовича несется почти со сверхзвуковой скоростью. Мы выжидаем время и подъезжаем к невысокой триумфальной арке с дышащей матрицей. В нашем случае требуется задать повторные координаты предыдущей точки перемещения. Пароль − «повторить». Дальнейшие действия − по накатанной программе. Метка у нас на запястьях вспыхивает неоновым светом, и мы телепортируемся по свежему следу на темную городскую улицу со старинными зданиями. Каменную арку Врат по эту сторону стерегут бронзовые скульптурные изваяния в образе древнегреческих лучников. За перекрестком открывается волшебный вид на ночной город. Через широкую реку переброшен сводчатый каменный мост со скульптурами. Карлов мост.

− Прага, − определяю я наше месторасположение. − Только теперь у нас появилась проблема.

− Спокойно, я знаю, как найти доктора Гробового, − предприимчиво достает Юля сотовый телефон и забивает в поисковике категорию «Лучшие вечерники на Хэллоуин в городе Праге».

Методом дедукции мы отсекаем неподходящие варианты и оставляем подходящий − Клуб братьев Крестовичей с кричащим призывом «Не пропусти эротическую мистерию с демонами разврата и греха».

Со спазмом в животе из-за волнения я нажимаю на педаль газа:

− Готовьтесь, господа «демоны», мы едем к вам на мистерию…

Наш маршрут проходит по историческим местам Старого города. Архитектура Матери городов, как иногда называют Прагу, фантастически прекрасна: мрачное величие готических соборов, сказочные арочные мосты, старинные ратуши и пестрящие черепичные крыши. Дух Средневековья чувствуется повсюду: в кованых фонарях и заложенных булыжниками мостовых, по которым беззаботно прогуливаются туристы и горожане. Хэллоуин в Праге празднуется с размахом. Народ разгуливает в экстравагантных дьявольских костюмах. На окнах ресторанных двориков горят зловещие тыквы и прочие атрибуты Князя Тьмы.

Клуб находится неподалеку от Староместской площади, известной своими знаменитыми уличными курантами, украшенными православным диском астрономического календаря с аллегориями месяцев. Импозантное здание теперешнего частного увеселительного заведения построено в эпоху раннего барокко и в ночном освещении оставляет необычайно возвышенное впечатление. Фасад с трехнефной базиликой на двух равносторонних башнях выходит на реку Влтава и окольцован аллеями из зеленых насаждений. В палисаднике на фейс-контроле несут службу вышибалы и невзрачный паренек с глазом-рентгеном, которым он просвечивает кошельки посетителей, после чего выпроваживает пришедшихся не ко двору. Клуб братьев Крестовичей − закрытое элитарное заведение.

− Твой ход, Хачатурян, − деловито выдаю я в расчетах, что потомственная ведьма заколдует шайку-лейку.

Брови Юли сдвигаются в риторическом вопросе:

− По-твоему, доктор Гробовой со своей свитой не почует гипноз адепта? Я тебя умоляю… У дочери мироправителя больше шансов.

Слова о статусе придают мне порохового запала, я распрямляю плечи и целенаправленно марширую по палисаднику. Мои парадно-выходные кеды в рыжем свете кованых фонарей празднично поблескивают металлическими заклепками. Фейсконтрольщик с торчащим наушником в ухе оценивает меня глазом-рентгеном.

− Вход на частную территорию только по клубным картам, − вышколенно отказывает он, и вышибалы перегораживают нам путь.

«Будет вам клубная карта!» − злорадствую я и, взывая к древним силам, направляю энергетическую волну в район третьего глаза фейсконтрольщика.

− Человек, приказываю впустить нас, − мой голос звучит настойчиво и мягко одновременно.

Границы материального мира трескаются. Фейсконтрольщик испытывает наплыв горячих энергетических потоков, как бывало раньше и со мной. Под влиянием внушения он заторможено отходит в сторону, и вышибалы распахивают заветные двери в рай прожигателей жизни с круглыми счетами в банке.

Обстановку Клуба, состоящего преимущественно из цветов страсти, можно охарактеризовать как прямое попадание в призыв к мистериям на любой вкус. Под ореолом зеркального шара повелевает диджейским пультом известная российская команда прогрессив-хауса «Swanky Tunes». В беспорядочных вспышках стробоскопов мощные сабвуферы сотрясают заведение танцевальной композицией «Fix Me» («Исцели меня»). Атмосферу мистицизма подпитывают ароматические масла с феромонами. Вместе с кружащимися мерцающими блестками и лазерными лучами порочные частички витают в воздухе, смешиваясь с другими запахами разврата и греха − алкоголем и табаком. На сцене идет красочное эротическое представление, отражающееся в огромном кривом зеркале. Полуголые чертовки и нефилимы выразительно двигаются на тумбах. Обнаженные нимфы и аполлоны плескаются в колбах с водой. Словно летучие мыши, к потолку подвешены светящиеся демонические акробатки, на воздушных кольцах и полотнах демонстрирующие гибкость тела. Официанты Клуба выглядят не менее эпатажными. Девушки с расписанным телом в стиле боди-арт − топлес, их головы украшают высокие головные уборы всевозможных форм и расцветок. Представителям сильного пола повезло не меньше: их бедра обмотаны белыми простынями, к спинам прикреплены крылышки купидонов. За длинной барной стойкой мастерски жонглируют бутылками и варят блаженное зелье шаманы-браманы. Большой популярностью пользуется комплимент от хозяев Клуба − заложенные деликатесами тематические леди-фуршеты и джентльмен-фуршеты, с их лежащих на подносах нагих тел охотно трапезничают искушенные клиенты. Разодетая в поражающее воображение костюмы любвеобильная публика беснуется на танцполе, не стесняясь проявлять животное начало. Всеобщая вакханалия так и манит предаться веселым утехам.

С первых минут пребывания в Клубе я заряжаюсь маскарадным драйвом и весело напеваю себе под нос. Длится мое безмятежное затмение недолго, потому что во всей своей неописуемой «красоте-лепоте» к нам навстречу, безбожно расталкивая толпу, пробираются двое часовых, и даже самые страшные карнавальные маски кутил не могут затмить их жуткие мертвые рожи с сивыми космами. В два счета я сгребаю в охапку Юлю и тяну ее в самую гущу маскарада. Разукрашенные танцоры-диско тормозят наше продвижение дикими плясками. Кое-как мы все же достигаем намеченного поворота и хотим затеряться в заполненной до отказа системе коридоров, но мне на плечо неожиданно ложится чья-то костлявая синюшная рука.

− Добрый вечер, госпожа Воронцова! − раздается за спиной бесподобное звучание, дерущее слух не хуже наждачной бумаги. − Вас желает видеть господин Гробовой. Он просит пройти к нему в вип-комнату.

Звучит зловеще, особенно если учитывать, что составленным в повелительном наклонении приглашением с деликатно акцентированным аппендиксом «просит» Гавриил Германович доносит до меня смысл: «Приглашение, от которого нельзя отказаться, Ева!»

События в Клубе часом ранее

Жжет внутри и гнев силен, горько я говорю с моим сердцем: задаваясь вопросом, почему, словно оторвавшись от ясеня, я, подобно его листу, играю с ветрами. Если путь умного человека состоит в том, чтобы строить основы на камне, то я − глупец, подобен текущему потоку, который своего курса никогда не меняет. Я несусь, подобно судну без компаса, в потоках воздуха, подобно свету, парящей птице; цепи не могут удержать меня, ключи не могут запереть меня, я ищу людей подобно мне, чтобы присоединится к бродягам. Волнения моего сердца не опасны; они приятней шутки и слаще, чем медовые соты; какие бы указания ни давала Венера, это приятная обязанность, ведь в ленивом сердце она никогда не поселяется. Я путешествую широкой дорогой, это и есть путь молодости, я отдаюсь своим недостаткам, забываю о пользе, я стремлюсь к удовольствиям тела больше, чем к спасению, поскольку моя душа мертва, я буду заботиться о теле.

«Твоя душа мертва, Гробовой!» − на все голоса пронзительно поют бесы у меня в сознании. На моей раскалывающейся голове самым наихудшим образом сказывается прослушанная по десятому кругу кантата Карла Орфа о слетевшей с катушек неуправляемой центрифуге, в необратимой реакции коробящей и уничтожающей души. Недалек тот день, когда я сам слечу с катушек.

«Дамы и господа, добро пожаловать в рай проклятых!» − переступаю я порог обители вседозволенности без каких-либо стеснений и запретов. По случаю дня Всех Святых к моему идеально скроенному черному костюму и снежно-белой рубашке подобран алый шелковый галстук и золотые запонки с рубинами. Мой внешний вид на миллион долларов, но сам я мрачнее тучи: настолько зол, что готов послать ко всем чертям хэллоуинскую вечеринку. Однако два последних месяца я вкалываю на работе и днем и ночью. Мне необходимо снять с себя напряжение, иначе бесконечные проблемы поглотят меня целиком.

Традиционное выходное времяпровождение не добавляет мне положительных эмоций. Без настроения я поднимаюсь к себе в «штаб-квартиру» − фешенебельную вип-комнату на втором этаже за зеркальным отражением. С обратной стороны кривое зеркало служит иллюминатором в ночной мир нескромно трясущих телесами обитателей Клуба.

Моя свита давно прибыла по месту требования. «Взбодренная» коксом Белинда и две проплаченные элитные близняшки потягивают из соломок напитки. Поддатая секретарша Крестовичей забавляется групповым сексом с шефами на двуспальном горизонтальном рабочем месте. Изнанка женской половины свиты весьма примечательная. Адепт Ольга Петрова держится сама по себе и не вступает в контакт ни с кем, кроме покровителей. Адепт Белинда Моро презирает всех, включая мой женский конвейер, но потакает любой моей прихоти. Она не гнушается одноразовыми жрицами любви, поскольку поставила перед собой четкую задачу: слияние с правящей династией. Для осуществления своего глобального замысла по обретению статуса жены мироправителя Белинда не побрезгует ничем. Вся в свою мать. Веками род Моро рождает коварных женщин.

Поступью главнокомандующего я вхожу в вип-комнату. Согласно избитому сценарию я пожимаю руку бармену и посвящаю заготовленную обезоруживающую улыбку рыжеволосому дуэту, желающему ломануться наперегонки за денежным мешком. Откровенно говоря, влажными взглядами и раболепием со стороны слабого пола я в определенной мере пресыщен, и не мои проблемы, что меркантильные создания легкомысленно относятся к нутру идола. Увы и ах, чистая поверхность прикрывает жирные слои уродства и грязи.

Другая прописная истина − условные единицы снимают любые ограничения в продажном мире. Товарно-денежные отношения сводятся к взаимовыгодному обмену: щедрое финансовое вознаграждение за качественные сексуальные услуги. Коль скоро моральная сторона вопроса никого из присутствующих не волнует, так к чему разыгрывать сентиментальные прелюдии. К чему все это ненужное лицемерное ханжество грешнику, который в своих беспробудных любовных похождениях бесчинствует денно и нощно из раза в раз с новой доступной женщиной, чье имя он даже не удосуживается узнать. Воистину не стоит сотрясать воздух пустой демагогией. Голое совокупление без эмоций способно удовлетворить лишь телесный голод.

Вследствие всего вышесказанного большинство благонравных отцов семейств непременно ринулось бы порицать меня за развращение института брака, их примерные благочестивые женушки принялись бы уличать в циничном полигамном воззрении и растлении несчастной добродетели. Лично для меня в «исконно праведном» образе жизни нет ничего противоправного и противоестественного. Траханьем со шлюхами я всего лишь избавил себя от обязательств и другой розовой мишуры, от которой рябит в глазах, когда кто-нибудь начинает требовать от меня клятвы в вечной любви. Ритм моего сердца функционирует в штатном режиме: частота шестьдесят − восемьдесят ударов в минуту. Спрашивается, ради кого нести на себе крест образцового семьянина? Ради кого отрекаться от «исконно праведного» образа жизни?

При виде меня Белинда вызывающе намекает на доступ к телу отточенным годами рафинированным взглядом киноактрис.

− Где ты п'ропадал? − проливается ее тонкий голосок смесью меда с мальтийским ядом. − Я заждалась тебя.

Я тянусь к графину с водкой, оставаясь безразличным ко всем ее высказываниям. Никогда и не перед кем я не отчитываюсь. Чертовски раздражает, что эта честолюбивая женщина никак не вдолбит в свою пустую голову наказ: держать рот закрытым и открывать по щелчку. Роль Белинды в моем контракте максимально подробно прописана − она получила все, что хотела. Но в случае ослушания вернется к исходной позиции. Воистину было неудачной идеей притащиться на эту долбаную вечеринку.

− У тебя неп'риятности? − ненавязчиво предполагает Белинда.

Дамы и господа, делаем ставки: ее рот заткнется раньше, чем истечет запас терпения? Моя стопка снова пополняется водкой. Я выпиваю без закуски и разминаю шею круговыми движениями.

− Дело в долговом обязательстве? − никак не угомонится Белинда.

Воистину эта расчетливая женщина повредилась умом, коль скоро возомнила, что я сяду с ней за круглый стол переговоров, чтобы обсудить истекающее время выполнения моего долгового обязательства… Отринувшая правосудие, незнающая помилования, всенаказующая память − вот кто мертвый свидетель и бесхребетный судья моего несчастья. Снедающие изнутри голоса сковали мою изглоданную душу кандалами бессонных ночей, где есть только боль. День за днем гнойная язва все глубже и глубже въедается в мою кожу, но не смыть и не излечить склизкую проказу ни одним святым источником. Зловонная плесень объедает мне органы и кости, но не изобретены те лекарства, чтобы извести паразитирующую гниль. Поселившуюся во мне дьявольскую тварь не изгнать никакими распятиями мира. Мерзкая падаль отравляет мой организм, как чума, как удушливая вонь разлагающегося трупа, и не успокоится, пока не уничтожит всего меня целиком.

Отречься от долгового обязательства нельзя!

Я невольно рассчитываю количество дней до уплаты очередного кровного долга, и неизбежность загоняет меня в угол. В душе я места себе не нахожу, мечусь степным волком в неволе. Полыхающий внутри гнев не отображается на лице − внешне я сдержан и бесстрастен. Но гробовое спокойствие расползается по комнате и наводит на всех ужас. Мое время идет. Осталось совсем немного. И все же «немного времени» − лучше, чем ничего. Шанс найти выход из адова круга остается. Для меня не все кончено.

Занимаясь самоуспокоением, я опускаюсь в кресло и прикрываю веки, но моя мучительница пристраивается в ногах, ее проворная рука сально ползет по моей брючине прямо к пряжке ремня. Греховная сторона души жирным мазком перечеркивает во мне остатки морали. Огонь вожделения пожирает мою плоть и кровь. Раб собственных страстей от своей природы не убежит.

Да здравствует Госпожа Похоть! Извольте смиренно заголяться, дамы и господа, ибо против сжигаемой изнутри грязной похоти нет лекарств!

− Ты уже такой тве'рдый, − елейным голоском мурлычет Белинда, сжимая в ладони мой покорно пробудившийся член.

− Так займись делом, − резко скидываю я ее руку. − Ртом. Используй свой болтливый рот.

− Я все сделаю, как ты любишь, только не то'ропи меня, − блудливо ластится она передо мной и так и сяк. − Позволь 'расслабить тебя п'релюдией?

− Какая еще на х** прелюдия?! − раздраженно закатываю я глаза. − Завязывай с наркотой, не то растеряешь последние мозги.

У барной стойки топчется притихший «заказ».

− В чем дело, дамы? Я плачу вам бешеные деньги не для того, чтобы вы ломались, как рабыни на невольничьем рынке. Раздевайтесь и ласкайте друг друга. Вперед.

С полуприкрытыми глазами я расслаблено откидываю голову на спинку кресла, освобождаясь от всех терзающих мою зачерствевшую душу мыслей. Из-под опущенных ресниц я неотрывно наблюдаю за тем, как смело трогают друг друга отборные девочки из эскорта. Горячо − другое дело… Рефлекторно беря за волосы ублажающую меня Белинду, я склоняю ее ниже к своим бедрам. Она старается изо всех сил, со знанием дела обрабатывает мой член. Болтливый рот молчит − то, что надо… Я перехожу к иррумации и сам направляю ее голову, как мне больше нравится. Отвратно, что должного результата разрядка так и не приносит. Напряжение в теле не перестает давить на ребра. Будь проклята беспозвоночная гнида, что завелась во мне и сосет и сосет из меня кровь, изъедая все мое нутро! Воистину придет тот день и тот час, когда я слечу с катушек!

Паршивое настроение мне окончательно портит Белинда − она лезет с лаской к моему рубцу на скуле. По лицу у меня прокатывается такая волна отвращения, что я резко отстраняю ее от себя и пресекаю неуместную ласку стальным хватом за запястье:

− Какого черта ты творишь?!

Извивающиеся вокруг шеста близняшки сбавляют обороты, но Белинда заискивающе улыбается им − мол, небольшая семейная размолвка.

Играть на публику я не настроен, в моем прищуре возгорается опасное огненное свечение:

− Не смей дотрагиваться до моего лица!

− Но я только…

− Ш-ш! − велю я ей замолкнуть, продолжая сжимать ее белеющее на глазах запястье. − Ты забылась. Я не терплю диалоги и пререкания. Ясно тебе?

− Ясно, − исправляется Белинда с ложной эмансипированной стойкостью, на ее щеках появляются пятна скрытой агрессии.

Я выпрямляюсь во весь рост и закладываю руки в карманы брюк. Размеренность жестов, что неизменно мне сопутствует, непреднамеренно усиливает заложенную в мои поступки подачу: придает мне как благородства, так и налет самой настоящей бесчеловечности. Смотря на Белинду сверху вниз, поскольку она все еще стоит на коленях, я прицениваюсь к ее возможным действиям. Следующий промах обернется для нее полнейшим крахом. Любые мои забавы, какими бы безобидными они ни казались вначале, длятся до поры до времени. В итоге дело принимает крутой оборот: начали за здравие, кончили за упокой. «Зверь» − за глаза окрестили меня в Ордене, но Белинда прекрасно знает, что наречение «Зверь» отражает лишь одну микрогранулу сути того, с кем она подписала контракт.

− У нас гости, − вмешивается в мои мысли таинственное сообщение Влада. − Зацени, Гавриил, кто пожаловал на бал.

«Разорви меня черти, кареглазый запретный плод!» − с треском свалившаяся на мою голову порция сложностей вызывает у меня краткий приступ немоты. Ева… девочка моя, зачем ты здесь? Воистину не хватало, чтобы апофеозом моего личного ада стал показной пафос Никиты. С Евой нам не суждено быть вместе, точно так же, как не суждено быть вместе непорочному ангелу со жгучими карими глазами, живущему на небесах, с падшим ангелом, обитающим в проклятом раю.

В прошлый раз я совершил самое настоящее святотатство, затеяв крайней степени сомнительную мистерию на столе, которая в конечном итоге чуть не подвела меня под монастырь. До сих пор я затрудняюсь ответить, что за демоны вселились в мою голову, коль скоро я дошел до того, что распял Еву прямо на обеденном столе. Балансируя на грани добра и зла, я всерьез намеревался провести с ней воспитательную иррумацию, которая, надо прямо сказать, кардинально отличается от кормления из ложки. Мой рассудок окончательно помутился, когда я, словно сорвавшийся с цепи одичалый зверь, накинулся на беззащитное робкое создание и грубо изнасиловал ее невинный рот своим грешным языком. Другой вопрос, Ева беспрекословно подчинялась. Мне думается, она не меньше моего хотела, чтобы я полноправно владел ею. «Владеть Евой» − в контексте настоящего времени словосочетание звучит гораздо лучше.

«Что за ересь у тебя в голове, Гробовой?» − гневаюсь я на себя, ощущая воскрешение сексуального голода. Брюки у меня в промежности уже натянулись до предела, грозятся лопнуть по швам вслед за цепями мечущегося по клетке подкожного цербера. Как специально, бегунок на молнии безжалостно врезается в уздечку моего раздувшегося тяжелого члена. Грязная похоть злит и дразнит сочным куском мяса истекающего голодной слюной исчадия ада. Простреливающие все мое тело импульсы отдаются аж в голове, прямо как какая-нибудь ноющая зубная боль.

«Разрази меня гром, рассудок близок к краю!» − до боли скрежетнув зубами, я топлю стопкой водки стучащие в голове вереницы отягчающих грязных мыслей, где я бессовестно вкушаю кареглазый запретный плод. Воистину горбатого могила исправит. Необузданное либидо и так доставило своему покорному слуге массу проблем. Растление сестры Никиты увенчается тем, что нагроможденная проблемами жизнь полетит ко всем чертям.

К черту, история с Лизой Андерсен ни в коем веке не повторится. Безвинная жертва больше не захлебнется собственной кровью в кровавой мясорубке. Адская машина не пощадит никого. Слепоглухонемой комбайн дробит кости богачам и нищим. Кровавый шлейф тянется по дорогам городов и стран. Безродная кровь кровавыми слезами умывает стонущую землю. Всюду одно сплошное кровавое месиво.

Воистину такими темпами прислужники Тьмы заколотят последний гвоздь в гроб моего тонущего в крови рассудка.

Клуб братьев Крестовичей. Настоящее время

В приглушенном красном свете золоченых люстр я вижу Гавриила Германовича. С величием короля на троне он восседает на черном стеганом кресле из лака у забитого яствами стола. По беспокойным глазам я определяю, что его душевное состояние близко к критической отметке. На приличном расстоянии от него пируют и просматривают биржевые сводки бородатые братья Крестовичи. Еще дальше, около подиума с пилоном, томно зовет на оргию видная кованая кровать с помятыми простынями.

Гавриил Германович прослеживает мой взгляд, и кромешная тьма его зрачков полностью затапливает синюю радужную оболочку. Вне всяких сомнений, мы сейчас думаем об одном и том же − о мистерии на кровати.

− Не бойся, Ева, без твоего согласия кормить из ложки не буду, − здоровается он фривольным комментарием и с дворянской выучкой делает пригласительный жест рукой в сторону лакированного дивана.

− Спасибо за гостеприимство, − учтиво отвечаю я за нас с Юлей.

− Но вызывающая к доске школьная форма вынуждает оставить нимфетку после уроков, − заканчивает приветствие Гавриил Германович, напряженным взором нескромно прогуливаясь по моей фигуре. − Воистину, Ева, ты вырядилась, прям как мой любимый персонаж из документального фильма про любовь.

− Старалась специально для вас, Гавриил Германович, − скованно сглатываю я по завершении прямого репортажа с моего тела.

Ни с того ни с сего на лицо Гавриила Германовича ложится маска гнева.

− Надо бы тебя хорошенько высечь за «евротур», − срывается резкое замечание у него с языка. − Чтобы ты знала, в стенах Клуба взыскательные клиенты удовлетворяют сексуальные прихоти. Маленьким девочкам здесь не место. Ты еще совсем ребенок, Ева. Тебе давно пора на горшок и в люльку.

− Я не трехлетний ребенок, которого надо кормить из ложки, − стойко защищаю я себя, нервно теребя дужку очков. − Вы уже забыли, в какие «добродетельные игры» играли со мной на кухонном столе? Во время мистерии на столе вас не заботил мой возраст.

С минуту-другую в вип-комнате витает предгрозовое затишье, во время которого Гавриил Германович, не расставаясь с сумрачным настроением, опустошает рюмку водки.

− Давайте не будем портить друг другу праздник, − сознательно иду я на компромисс, пригубляя кисло-сладкий мартини. − Я приехала в Клуб веселиться, а не ругаться.

Гавриил Германович отчего-то злится пуще прежнего и, опуская локти на колени, подается вперед вместе с леденящим сообщением:

− Заинтересовалась наемником, которого я казнил в лесу, не так ли?

От прямого попадания в десятку я теряю все ориентиры и мысленно сползаю под стол к его шикарным черным туфлям.

− Не ваше дело, − смело бросаю я, то ли от перенапряжения, то ли от безрассудства.

− Предлагаю информацию в обмен на твою компанию до конца вечера? − Гавриил Германович несокрушим, он невозмутимо откидывается на спинку кресла, но его поза не выглядит расслабленной, скорее депрессивно напряженной.

Что изменится, если я соглашусь? Не то чтобы я не мечтаю вновь ощутить вкус его мягких губ, просто я не тешу себя надеждой, что он будет вздыхать по мне, как влюбленный Ромео по Джульетте.

− Ева, чем я тебя напугал? − хмурится он, по-видимому, за отсутствием возможности растолковать причину, по которой я не скачу в щенячьем восторге от его заманчивого предложения. − Отчего ты смотришь на меня взглядом забившегося под диван запуганного котенка? Тебе нечего бояться. Я просто хочу провести с тобой вечер, но удерживать силой не стану.

Под тяжелым прессом синих глаз, сулящих мне беду, я ерзаю на скользкой обивке дивана, чувствуя себя прочно скованной по рукам и ногам.

− И не надо, я хочу того же, Гавриил Германович, − сознаюсь я всем бедам вопреки.

− Гавриил, можно тебя на пару слов, − разрывает наш диалог Станислав, указывая через стекло на какую-то движущуюся мишень у сцены.

Выражение лица Гавриила Германовича резко меняется, и я догадываюсь почему. На танцполе в компании поддатого псевдогосподаря Валахии пошловато крутит бедрами Белинда, выдающая себя за графиню Батори.

− Увези ее домой, Станислав, − понукает он своего товарища. − И остальных отправь по домам.

Не проходит и минуты, как из-за бархатных занавесей выползает «фан-клуб шлюх доктора Гробового»: обдолбанная Белинда, с ней две девицы легкого поведения и секретарша Крестовичей в наряде черлидерши. В пьяном угаре она панибратски виснет на Станиславе и дергает корпусом в ритме продолжающегося танца. Все меркнет, когда меня замечает Белинда. Ее болотные глаза покрываются тиной пузырящегося яда, из которого того гляди вылетят ядовитые стрелы-камыши.

− Гав'риил, почему бы нам не уехать вместе? − подражая тону пустых кукол из мыльных опер, обращается она к стоящему спиной у стеклянной стены Гавриилу Германовичу.

Все в вип-комнате, включая меня, поворачивают головы за ее голосом − мы будто стали свидетелем теннисного сета первых ракеток мира.

− Забирай вещи и езжай домой, − сдержано отбивает он ее подачу, не считая надобностью разворачиваться к народу. − Дважды не повторяю.

Белинда забирает свою трендовую сумочку и, мстительно цокая по кафелю острыми шпильками, выходит из вип-комнаты. За внешними стенами мы еще долго слышим эхо от пары каблучков за тысячу долларов, пока его не смягчает общий шум первого этажа.

− Идем со мной, Ева, − властно берет меня за руку исполненный внешнего спокойствия Гавриил Германович. Его мужественные пальцы покровительственно оплетают мои тоненькие пальчики, и сердце у меня в груди подпрыгивает вверх с таким напором, что в ушах начинает гудеть от сильного притока крови.

По винтовой лестнице мы поднимаемся на открытую мансарду с крылатыми статуями и качелями для отдыха в стиле современного барокко. Я облокачиваюсь на декорированный фигурными балясинами парапет и оглядываю доступные взору окрестности. Вид ночной жизни Пражского Града с его духом Средневековья околдовывает. Прохладный воздух приносит с реки Влтавы запах водорослей.

− Прага как на ладони, − восхищаюсь я, переводя взгляд на строгий профиль разглядывающего небесные дали Гавриила Германовича. − Часто тут бываете?

− Когда хочу побыть один, − не отрываясь от темного горизонта, вздыхает он и зачем-то начинает считать до пяти в обратном порядке.

С заключительной цифрой прямо из реки в воздух выстреливают сотни разноцветных струй. Брызги поющего цветомузыкального фонтана волнами заливают тихую гавань. Беспрерывный танец сказочно прорисовывается в темной синеве вод. К пляшущему душу присоединяются светодиодные прожекторы. С нижней смотровой площадки раздаются восторженные возгласы почетных клиентов Клуба, вышедших посмотреть водно-световое шоу.

«Золушка попала на бал к принцу!» − растекается по моему лицу беспечная улыбка.

Стараясь не разрушить романтичную атмосферу, я украдкой кошусь на Гавриила Германовича. В его беспокойных глазах отражаются светодиодные вспышки. Радужные блики играют на светлых волосах и лице, обращая Гавриила Германовича то в красного властелина подземного царства, то в беззаботного загорелого пастушка, то в загадочного ангела, окутанного перламутровой синевой северного сияния. Он замечает мое внимание и с неподдельным интересом склоняет голову на бок, отчего острые концы его волос покорно скользят по подчеркнутым тенью скулам.

− О чем ты сейчас думаешь, Ева?

Я не думаю − я мечтаю кинуться в омут его неудержимых поцелуев. Тяжело притворяться и лгать себе, что меня не посещают мысли о нем каждый божий день. Я засыпаю и просыпаюсь с именем «Гавриил», но, как ни прискорбно, у меня не хватит духу заключить самый долгожданный поцелуй на его губах. Последствия будут катастрофическими. Гавриил Германович своими щедрыми ласками растопит мое тело, словно вишневую карамельную конфету, запахам и вкусом которой он будет наслаждаться всю ночь до рассвета. С приходом нового дня вишневый аромат исчезнет с его тела, я − из его жизни. Мне не стать его принцессой. Сказочная ночь закончится, карета обратится в тыкву, я − в замухрышку.

− О вашей части нашей сделки, − с привкусом горьких слез во рту выговариваю я.

Слабое свечение во взгляде Гавриила Германовича затухает.

− Что ж, если это все чего ты хочешь…

− А чего хотите вы? − вопросом на вопрос отвечаю я, не придавая голосу красок.

− Выпить, − вставляет он с тем же окрасом и вызывает на крышу бармена с едой и напитками.

Со своей стороны я глупо понадеялась на что-то большее. В моем животе завязывается узел. Ногтями я больно поражаю ни в чем неповинную ладонь.

− Вернемся к нашей сделке, − новым бокалом мартини Гавриил Германович отвлекает меня от зацикленного вождения ногтем по сколам парапета. − Обычно я о себе не распространяюсь, но раз уж мы договорились, то лучше начать с самого начала. В десять лет на меня было совершено первое покушение. Мне повезло, что я остался жив. Заговорщиком оказался архонт из команды моего отца. Третья фигура по значимости. Всех причастных к заговору ждал смертный приговор. Время прошло, но волею судеб на кону снова оказалась моя голова, коль скоро за ней прислали натренированного наемника.

Заслушавшись тяжелым фрагментом из его детства, оказывается, далеко небезоблачного, я поздно замечаю, что регулярно потираю продрогшие голые плечи.

− Ты замерзла и молчишь, − наполняется его голос наставленческими оттенками. − Давай-ка, запрыгивай с ногами на качели.

Я забираюсь на раскачивающийся диван и подгибаю ноги под себя. С излишней тщательностью Гавриил Германович укрывает меня мягким меховым пледом, затем присаживается рядом и удобно вытягивает руку вдоль спинки качели. Платиновый корпус его эксклюзивных швейцарских часов «Луи Муане», инкрустированный осколком с планеты Луны, как и полагается, вызывающе сверкает в лунном свете.

− На сей раз заказчик не вхож в круг приближенных моего отца, − возвращается он к изложению, проворно обвивая мой длинный локон вокруг указательного пальца.

− Что вы имеете в виду? − изумляюсь я, мысленно следуя за бездумными брождениями его пальцев у себя за спиной.

Гавриил Германович кидает на меня эфемерный взор:

− Наемник поджидал меня на территории Академии по одной из двух причин: моя голова или моя кровь. Он упомянул некое давнишнее пророчество, которое гуляет по Ордену из века в век и не дает никому покоя. Пророчество гласит, что в каждой эре обязательно рождается уникум, в ДНК которого содержаться антитела, устойчивые к влиянию Стражей. По пророчеству носитель такой ДНК получает власть над миром, равносильную власти Стражей. У людей суть пророчества идет под разными именами: египетский жезл Анкх, древнегреческий Кадуцей, христианское Копье Судьбы и тому подобное. В Ордене пророчество именуется проще − Вирус Фортуны или сокращенно F-вирус. Носитель ДНК зовется Индивидом. В общем-то, миф о судьбоносной ДНК передается из уст в уста, поэтому неизвестно, правдоподобен ли он.

− Разве земные мифы − не выдумки Ордена?

− Не совсем. Все пророчества, а так же мифы и легенды основаны на реальных событиях. Искажены лишь имена героев и частично сюжеты. Совет в летописях иногда указывает на достоверность некоторых событий, происходивших в те или иные века, только в целях предосторожности скрывает их причину и следствие. Люди по своей природе умны, но слабы. Им необходима защита. Они нуждаются в вере и ярких героях. И Орден дает человечеству то, в чем оно нуждается.

От своей полной неосведомленности я меланхолично вздыхаю:

− Зачем же Орден скрывает реальные события от самих себя?

− Орден давно прогнил, − безрадостно отмечает Гавриил Германович. − Совет инфицирован коррупцией. Бюрократическая машина дышит на ладан. Каждый архонт гребет под себя. Все жаждут власти. За долгие века многие перешли черту. Бессмертия в новой эре им не видать. Коль скоро умирать никто не хочет, то в ход идут пророчества. Выдумщики вымерли, но послания ждут великих свершений.

Свиток с фрагментом из сборника «Кодекс Буранус» − ключ к пророчеству F-вируса. Час от часу нелегче!

− Хм, пророчества… − потерянно повторяю я со смешком, но в груди больно колет. − Почему вы считаете, что наемник не вхож в круг приближенных вашего отца? У вас есть неопровержимые доказательства?

− К несчастью, моя девочка, у меня есть лишь неопровержимые домыслы.

«Воронцова, ты не его девочка, не обольщайся и не принимай близко к сердцу своеобразную манеру речи!» − большим глотком мартини я запиваю огорчение, и мужественно терпящая травмы ладонь принимает новую атаку.

− Ева, ты снова это сделала.

− Э-э… что сделала?

Гавриил Германович наклоняется ко мне так стремительно и так близко, что побуждает меня замереть с мыслью о поцелуе и уже открытым для этого ртом.

− Ты восхитительно обсасываешь свой вечно распахнутый рот и сглатываешь, чем вызываешь во мне самые низменные желания.

Я густо краснею и плотно поджимаю губы.

− Осуществите ваши низменные желания с той, которая ждет вас дома в вашей постели.

Лицо Гавриила Германовича обдает арктическим холодом.

− Я не имею привычки предоставлять свою постель для ночлега.

− Но Белинда же ваша… − начинаю я, но вовремя спохватываюсь и виновато вжимаю голову в плечи, избегая его взгляда. − Извините, это не мое дело. Просто я думала, вы живете вместе.

Гавриил Германович вновь склоняется ко мне и за подбородок бережно разворачивает мое лицо к себе, для чего-то опять до невозможности близко.

− Ева, взгляни на меня! − настойчиво требует он.

За беспринципным требованием мною не на шутку завладевает предположение − втайне он получает от моих мучений психологическое удовольствие.

− Не мучайте меня, − с тихим всхлипом послушно заглядываю я ему в глаза.

Гавриил Германович отшатывается, словно от пощечины, и мгновенно убирает руку с моего лица:

− Прости. Я не хотел причинять тебе боль.

− Нет-нет, я это про вашу недосказанность в ответе, − спешу я с покаянием, чувствуя ужасную неловкость из-за того, что он воспринял мои слова в буквальном смысле.

− Что ж… я живу один, равно как и сплю в своей постели, − пустым голосом обозначает он. − Скажи прямо, коль скоро хочешь поговорить о моих отношениях с Белиндой. Я просто не понимаю, зачем тебе все это нужно?

Из-за волнения я кашляю, но когда говорю наполовину правдивые слова, те все равно обдирают мое горло:

− Про вас много судачат в Академии. Обмусоливают всякую грязь. Я считаю неправильным обвинять кого-то без доказательств. Я хотела убедиться в этом лично.

Долгое мгновение Гавриил Германович оторопело глядит мне в глаза и, наконец, уничижительным тоном произносит:

− Убедилась?.. Признаться, я не ожидал, что ты притащилась сюда, чтобы вынюхивать о моей личной жизни. Мои поздравления, вещдоков ты насобирала с избытком. Очень надеюсь, у тебя хватит ума не трепать о наемнике.

Каждое его слово щелкает меня по лицу хлыстом, в глазах начинает щипать от слез. Сейчас я должна орать до хрипоты, доказывая с пеной у рта, что он все понял с точностью до наоборот. В Клуб я приехала, чтобы убедиться в его порядочности, но в результате выставила себя на посмешище. И какой смыл теперь защищаться? В его глазах я уже упала на дно выгребной ямы.

− Можете не волноваться, я не полощу грязное белье, − мой голос срывается в конце предложения, но больше я ничем себя не выдаю. − Предлагаю перейти к вашей части сделки. Кто такие наемники?

Гавриил Германович опрокидывает стопку водки и берет из корзины с фруктами гроздь черного винограда.

− Воистину сегодня твое слово для меня закон, − с легким налетом иронии произносит он, но степенно продолжает: − Коль скоро ближайшие полтора года все архонты будут смертными, то нельзя спать с закрытыми глазами. Враг не спит вовсе. Не стоит недооценивать завистливых членов Ордена. Для грязной работы и создаются наемные убийцы. Наемники − это поднятые из могил с помощью некромантии люди-воины. Колдуны называют их нзамби или зомби. Мы зовем их фантомами, поскольку трудно разобраться, кто перед тобой: мертвец или прибывающий в здравии человек. Благодаря химическим разработкам, ожившие мертвецы со стороны не выглядят разваливающимися на куски трупами. Возможно восстановление тела до натурального вида. Способность чувствовать смерть редко встречается среди архонтов и адептов. Лишь единицы могут отличить фантома от живого человека.

Чувствовать смерть − чтобы это значило? Вероятнее всего, редкое влияние у членов Ордена, в чьих венах течет кровь Стража Смерти.

− В чьих интересах действуют наемники? − назревает у меня следующий вопрос.

− За каждым наемником стоит «серый кардинал». И в том случае, если фантом не пытался дезориентировать меня басней об F-вирусе, что вероятнее всего, изначально он был натаскан на мою голову. Кто-то очень сильно рвется во власть, раз желает мне смерти.

− Кто же может подсидеть вас?

Гавриил Германович поднимает на меня серьезный взгляд:

− В случае смерти Наследника бразды правления переходят к следующему члену его рода. В случае отсутствия прямых родственников, как у меня, Наследник выбирается методом голосования в Совете. Родственные связи во многих правящих родах весьма обширные… Кем бы ни был «серый кардинал», он будет мертв.

У меня кровь стынет в жилах. В немом изумлении я таращусь на проклевывающийся в утреннем зареве огненный круг. Снизу доносится музыкальный фон: заглушенные басы, задорные крики ди-джея и вопли разогретой убойным зельем публики. С реки поднимаются туман и сырость. Рассвет наплывает на город, расширяя видимые границы горизонта. Из мрачного ночного величия рождается туманное утро. Зловещие бронзовые скульптуры мифических существ на черепичных крышах приобретают безобидные очертания. Концы старинных арочных мостов утопают в молочной зефирообразной субстанции. По улицам просыпающегося города тянутся одинокие автомобили и редкие силуэты бредущих на работу людей. На набережной в экипаже девятнадцатого века, запряженном четверкой гнедых лошадей, прикорнул извозчик, ожидая требующих продолжения банкета романтиков.

− Я впервые встречаю рассвет в таком сказочном месте, − вторгаюсь я в церемонию пробуждения и преображения земли к новому дню. − Я вообще впервые встречаю рассвет… А вы часто приходите сюда один?

Гавриил Германович всецело поглощен видом восходящего солонца и не замечает моего обращения. Я не сдерживаю сентиментальную улыбку. Окутанный безмятежностью, умиротворенностью и легкой грустью, он похож на белый холст художника, лишенный всех фальшивых красок. Даже беспокойство и напряжение почти сошло с его лица. Любоваться им я могла бы вечно, но он обращает на меня рассеянный взор.

− Извините, я болтаю лишнее, − стыдливо моргаю я. − Просто вы сами сказали, что приходите сюда, когда хотите побыть один.

− Я никогда не привожу сюда девушек, если речь об этом, − он еле заметно улыбается, но улыбка безмерно печальная. − Ты первая, Ева, с кем я поделился своим одиночеством.

Я резко вздыхаю полной грудью, поскольку ворвавшаяся в энергетическое поле пражского утра фраза поражает многогранностью слова «одиночество». Я и не предполагала, что одиночество такого красивого энергичного мужчины имеет столько оттенков. Гавриил Германович − мегаполис, пульсирующий горящими лампочками миллионов одиноких сердец: миллиарды киловатт света, а тепла нет.

− Бертон удачно подметил, что в одиночестве человек либо святой, либо дьявол, − как-то уж очень скорбно цитирует он. − Временами нужно вспоминать, какой из двух путей выбрал ты.

У меня щемит в груди, потому что его напряжение и беспокойство в глазах снова на своих местах.

− Спасибо вам, что не дали мне уехать домой. Спасибо, что позволили встретить свой первый рассвет с вами.

Наши взгляды встречаются, но момент идиллии растворяется во времени слишком быстро. Гавриил Германович элегантно стряхивает часы на запястье и бросает на циферблат короткий взор, затем ерошит волосы, чтобы взбодриться. Я прилипла к нему взглядом, впитывая, как губка, мгновения настоящего Гавриила Германовича. Запечатлена извечная тень в глазах и жесты рук: малозаметные, но такие родные.

− Пожалуй, пора домой, − так и оставляет он без внимания мои слова.

Словно выныривая из омута, я киваю и неожиданно чувствую боль в затылке, на глаза наворачиваются незваные слезы. Откуда-то издалека мне слышится голос сердца: «Воронцова, ты по уши влюблена в него!»

− Ты в порядке? − хмурится Гавриил Германович, помогая мне встать с качелей.

«Нет, определенно не в порядке!» − я окончательно расклеиваюсь от его преисполненных заботой жестов и встряхиваю головой, упрашивая Небеса, чтобы неуправляемые слезы перестали жечь глаза.

Покидаю крышу здания я с прежним Гавриилом Германовичем, одетым в привычные непробиваемые доспехи. Полное ощущение, что момент истины и вовсе был игрой света и теней предрассветной дымчатой вуали. Больше не держась за руки, мы спускаемся в вип-комнату, которая теперь похожа на театральные подмостки после феерической премьеры. Поднос с коктейлями опустошен. Юля с Владом находятся на кровати для мистерий и, вы только поглядите, ведут борьбу на шахматном поле. На полу валяются разодранные цветастые коктейльные зонтики с черно-белыми шахматными фигурками, наказными столь вульгарным образом за проигрыши мудрых комбинаторов.

Гавриил Германович изъявляет желание довезти нас с Юлей до дома, поэтому я отдаю Владу ключи от «жучка». На подземной парковке среди дюжины машин сверкает хромированными дисками черный «Хаммер». В салоне прохладно, и если за долгую ночь одеколон Гавриила Германовича выветрился, то гладкая кожа сидений сохранила в себе чарующие нотки.

Под релаксирующие блюзовые канты наш внедорожник скользит по дорогам Праги. Утро полностью вступило в правление. Люди повыползали из ночных убежищ, спеша, как муравьи, кто куда. В лицах прохожих я выискиваю «себя до инициации». Полгода назад я ходила с ними по одной линии, не задумываясь, кто живет рядом. Ностальгию со мной больше никто не испытывает. Юля дремлет у меня на плече. Водитель Саша − мертвый часовой. Гавриил Германович в неестественно собранной позе сидит на переднем сиденье, полностью погруженный в еженедельник. У него был непростой день, но как-то незаметно, чтобы его клонило ко сну. Либо он привык к суетному ритму жизни, либо умело замаскировал усталость. Сложно определить, когда он весь в себе, замкнут и напряжен. Очевидные признаки того, что светоч в его душе давным-давно погас.

Что за душой у этого не знающего спокойствия мужчины? Кто сделал его глубоко несчастным и жестоким? Как имя того демона, что довел его до такого отчаяния? Детские психологические травмы из-за покушения?.. Тайна Лизы Андерсен?.. Что-нибудь еще более темное и похороненное в сундуке за семью замками на дне мирового океана?..

У демона множество лиц…

Я не боюсь заглянуть в глаза демонам Гавриила Германовича и помогу ему всем, чем только смогу, чтобы хоть чуть-чуть облегчить его страдания. Плохо, что у меня нет опыта в делах сердечных с взрослыми мужчинами и уж тем более когда мой мужчина с калейдоскопом проблем и не питает взаимных возвышенных чувств. Конечно, мне лестно, что он хочет меня как женщину, но сексом фундамент в отношениях не заложишь, особенно если в постели похвастаться навыками ублажения не можешь.

По дороге в глаза мне бросается установленный на крыше высотного здания красный баннер «КОРПОРАЦИЯ ПРОТЯНЕТ ТЕБЕ РУКУ ПОМОЩИ». На момент я даже выключаюсь из ситуации. Мне все еще трудно свыкнуться с мыслью, что Корпорация правит балам на планете.

«Хаммер» неумолимо приближается к Вратам, как и конец моей сказки. На юге России вовсю бедокурит унылая дождливая серость, окончательно развеивающая сказочное состояние души.

− До свидания, Гавриил Германович, − борюсь я с желанием до смерти зацеловать его, когда мы остаемся наедине на крыльце.

− Я признателен, что ты разделила со мной первый рассвет, − устало ворошит он свои непокорные волосы, не переставая над чем-то сосредоточенно раздумывать. − Мне давно не было так хорошо, как с тобой сегодня, Ева.

Искренность в его словах ошеломляет меня, пронзает сердце стрелой, только не Амур всему виной, а величайшее сострадание.

− Вечер с вами для меня был самым сказочным в жизни, не смотря на э-э… определенные обстоятельства, − с запинкой признаюсь я.

Чудное мгновение изгоняет резко сужающиеся глаза Гавриила Германовича. Странным образом он улыбается мне так, словно его лицо свело судорогой, и неприветливо упирается рукой в дверной косяк поверх моего плеча.

− Сделка состоялась, детка, − подчеркнутое высокомерие в его голосе больно ранит меня. − Буду признателен, если… «определенные обстоятельства» останутся между нами. Не хотелось бы все усложнять. Мы ведь с тобой прекрасно понимаем, как может отразиться на мне «полоскание грязного белья». Будь умничкой, Ева.

И вот очередная комедия положений встречает меня с распростертыми объятиями. Комичность ситуации вызывает во мне слезы и дикий истеричный смех. Не зная, засмеяться или смутиться от унижения, я опускаю глаза к шнуркам на кедах. Бледной тенью на моем лице блуждает мучительная полуулыбка:

− Вовсе не обязательно каждый раз тыкать меня носом в мои же падения. Не беспокойтесь, с порядочностью у меня все нормально. Я не замараю ваше светлое имя, Гавриил Германович.

Я применяю над собой усилие и захлопываю входную дверь, не оставляя ему возможности ранить меня больнее. В прихожей я обессилено припадаю спиной к двери и от жалости к себе съезжаю на пол. Дома стоит оглушительная тишина: не слышно ни шороха, лишь звук моего сердца отдается глухим набатом в ушах. Вот и сказки конец. Карета обратилась в тыкву. Я − в ненужную дурнушку.

«Сказка никогда не станет былью!» − хватаюсь я за глоток трезвой мысли, но, свернувшись под одеялом, все равно долго всхлипываю в подушку.

Новый день не приносит облегчения. Спала я или нет, я так и не поняла. Не переодевая велюровую пижаму, я вздеваю на нос очки и спускаюсь на кухню, где полным ходом кипит жизнь. Никита завтракает под аккомпанемент болтающей без умолку Даши, умирающая с похмелья Юля восстанавливается «Ред Буллом».

− Клубная фея продрала глаза, − с ехидной усмешкой объявляет мой брат и поднимается из-за стола со словами: − Надо ехать на работу. Расспрошу Гавриила о твоих подвигах в Клубе Крестовичей.

Я дарю ему улыбку на тридцать два и делаю себе стандартную кружку кофе с лимоном. Ясное дело, Гавриил Германович позвонил ему ни свет ни заря и сообщил о моем «евротуре».

Даша идет провожать Никиту, и они травят мне душу поцелуем из серии «На злобу дня Еве Воронцовой». В отвратительном настроении я занимаю себя придирчивым исследованием затянувшихся за ночь ногтевых порезов на ладони.

− А теперь, когда мы остались чисто женской компанией, − живенько подсаживается ко мне за стол Даша. − Хотелось бы спросить, что подумает твой парень о вечере с доктором Гробовым?

В ушах у меня раздается треск − не иначе как там лопнули барабанные перепонки. Моя рука ослабевает, и кофе выплескивается прямо на майку. Я хочу заверить Дашу, что у меня все под контролем, но слова не сходят с языка. Все приходящие на ум аргументы лопаются, как воздушные шарики от сильного напора газа. Чего кривить душой, ситуация давно вышла из-под контроля. На меня движется гигантская цунами в виде безответной любви к Гавриилу Германовичу, которая в скором времени сметет мою относительно устаканившуюся жизнь. Как же быть? Очевидно, никак не быть. Смирно ждать персонального Апокалипсиса. Рано или поздно время расставит все по местам. Главное, чтобы к тому времени мое «место» не было в психиатрической лечебнице.

− Чувствами займемся позже, − принимает мудрое решение Даша, видя, что я рассеянно промакиваю салфеткой кофейное пятно, символично растекающееся в области сердца. − Расскажи лучше, что тебе поведал Гробовой. Юля сказала, вы заключили с ним сделку.

Напоминание о пресловутом инциденте со сделкой остужает мне кровь и зарождает возможность утонуть в слезах. Нужно срочно вбить гвозди в разъезжающуюся пополам нервную систему. Плачевное положение подталкивает пойти на риск, возможно, неоправданный, но неизбежный. Стресс рискует принять угрожающие размеры, и, как водится, во избежание массовой паники о приеме успокоительных препаратов лучше не трубить в горн на все четыре стороны.

− Воронцова, у тебя все хорошо? − вдруг говорит мне в спину Даша.

Мое сердце пропускает удар, ноги превращаются в желе, но сдаться с поличным − примерить на себя деревянный макинтош. С видом великомученицы я раскаиваюсь, что вчера выпила лишнего. Нездоровая бледность играет мне на руку, поэтому Даша заботливо советует выпить аспирина, а заодно захватить свиток, который она хочет показать Юле. До своей комнаты я добираюсь с одышкой олимпийского бегуна. Меня мучает угрызение совести, но все лучше ложь во спасение, чем мировой скандал. Пересиливая себя, я выпиваю одни таблетки и спускаю в унитаз другие.

«Воронцова, вот и настал тот день, когда антидепрессанты вернулись в твою жизнь!»

− На свитке изображен оккультный ритуал, − с ходу сообщает Юля, когда я раскатываю перед ней пергамент. − Любопытно, что вторую часть оторвали. Создатель был не глуп… Давайте разбираться по порядку. Начнем с миниатюры из «Кодекса Буранус». Колесо − это круг. Круг − движение. Движение символизирует любую цикличную бесконечность: смена времен года, лунные фазы, закат и расцвет цивилизаций, воскрешение и умерщвление. С этим мы разобрались.

Она допивает «Ред Булл» и тычет пальцем в алхимическую формулу в центре Колеса Фортуны:

− Мы подобрались к незавершенной формуле. Здесь проще. «А/L12» − это биологическая аббревиатура крови Благородных Отцов или Наследников. На свитке еще зашифровано послание в самом фрагменте песни вагантов. Имеем мы сплошную антологию. Банальная версия: с помощью искомых элементов медиум должен призвать на службу Фортуну. Как и говорил доктор Гробовой, пророчество подразумевает, что Индивид будет крутить судьбоносное колесо по его велению. У кого какие предположения, как все это дело может работать в связи с ДНК?

− С философской точки зрения у ДНК полным-полно значений, − подсказывает мне логика. − Аналогом генетического кода у древних греков значился обвитый змеями жезл всевластия. Гавриил Германович тоже упомянул Кадуцей в сравнении с захватом власти. В обоих случаях спираль характеризует бесконечное движение и накопленный опыт. ДНК можно сравнить с символами гендера: мужчина и женщина, то есть прародители. Хм… а это еще что такое?.. Смотрите-ка, рядом с группой крови «А/L12» как будто бы чего-то не хватает.

Я подношу свиток к окну. Дневной свет творит волшебство. На пергаменте проявляются недостающие символы, идущие за группой крови до линии надрыва свитка. С их учетом алхимическая формула выглядит следующим образом.

AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ≈ 1 → Luna

− Рискну предположить, что «(1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12)» − список Благородных Отцов, − умозаключает Юля. − Все мироправители зачеркнуты. Под категорию они не попадают.

− Что если «1» − это старший Наследник? − осеняет меня идея. − Тогда легко объяснить, почему фантом напал именно на Гавриила Германовича. Первым в списке стоит его отец, а значит, и он сам.

− Перед единицей стоит знак «приблизительно», поэтому гадать бессмысленно, − пессимистично вздыхает Даша. − Перечеркнутый перечень можно рассматривать и как список Наследников. Аббревиатура крови одинаковая. Что такое «→ Luna» вообще непонятно. К тому же неизвестно, что зашифровано на второй части свитка. Вдруг для эксперимента нужно совместить кровь всех 12 Наследников. Миф-то можно трактовать, как хочешь.

Война приближается со скоростью несущегося на всех порах начиненного взрывчаткой товарняка, который принесет с собой горе и смерть. По спине у меня бегут мурашки от незнания ответа на вопрос: существует ли способ сорвать рычаг стоп-крана гибели цивилизации?

Глава 6. F-вирус

Миновал месяц со времен Хэллоуина. Снежная Королева сменила Графиню Осень. За ночь выпал снег. Наутро природа преобразилась. Чувствуется легкий морозец.

С утра пораньше мы с Дашей на ее «Ауди» спешим в нашумевшую Зону № 1 на занятия к профессору Волкову, который, между прочим, приходится Гавриилу Германовичу кузеном по линии отца.

Через край стакана-тумблера я понуро взираю на подругу, читающую мне нотации по поводу моих нервных срывов, и тихо дую на кофе. Гневные речи вгоняют меня в глубокое уныние. Совсем недавно я с большим оптимизмом смотрела в будущее. Прежде оно казалось мне слегка сероватым, но после «сказочной ночи» в Клубе потускнело до такого же траурного черного оттенка, как и мой лак для ногтей, ставший повседневным. Тут и говорить нечего, я перестала нормально существовать. У меня пропал аппетит, появились мешки под глазами, и ухудшилось общее состояние. Гавриил Германович стал моей персональной головной болью, медленно, но верно разрушающей клетки мозга. Каждодневное прокручивание наших диалогов в Клубе равносильно самобичеванию. Моя жизнь превратилась в один сплошной стресс. Втайне от семьи я даже встречалась с мозгоправом. Финкельштейн снабдил меня новой партией антидепрессантов. Понятное дело, на депрессию в режиме онлайн я должна срочно наложить вето, но… всегда есть «но» − уловка Его Превосходительства Злого Рока. Отсутствует возможность видеть Гавриила Германовича, и я элементарно не могу выяснить, не безответны ли его чувства ко мне.

Таким образом запущенный ком недосказанностей и неопределенностей плавно перерастет в неконтролируемое стихийное бедствие. Однако неминуемый личностный Армагеддон − только полбеды. Вторая половина ужасов легла на отношения с Бобби. Я охладела к нему, и выяснение причины не за горами. Выход из кризисной ситуации один: чем скорее я сдвинусь с мертвой точки, тем лучше будет для всех.

− Я все глубже ввязываюсь в экстремальную игру против собственных чувств, поэтому я решила… − я запинаюсь и проглатываю словосочетание «бросить Бобби» вместе с кофе. − Провести реформы в личной жизни.

Точно плохо расслышав мой девиз, Даша сводит звук в магнитоле до ноля.

− Глава первая − инсинуация. Подрыв доверия объекта, − проповедует она, словно министр пропаганды на симпозиуме вербального воздействия НЛП. − Секретарша Крестовичей. Вспомни рассказ этой крали о брачных играх Гробового с Моро. − (Я резко теряю аппетит и помещаю стакан-тумблер в держатель слева от пассажирского сиденья). − Он выкинул свою подружку из машины, когда та отказалась делать ему минет в присутствии Крестовичей, лапающих на заднем сиденье Петрову.

− Никаких оргий в Клубе я не видела, − с неожиданной для себя решимостью адвоката выгораживаю я Гавриила Германовича, хотя смятые простыни в вип-комнате говорили об обратном. − Даже если и так, он не женат и волен развлекаться, как его душе угодно.

− Переходим к главе второй, − самозабвенно углубляется Даша в пропаганду по саботированию. − Вспомни свой ночной кошмар. − (Я мелодраматично закатываю глаза, в сотый раз упрекая себя, что поделилась с ней вещим сном). − Окей, опустим сон. Посмотри на Моро. Гробовой ноги об нее вытирает. Ты хочешь стать его новым ковриком? Кстати, пошла пятая неделя их ссоры. Вряд ли она к нему вернется. Все потому, что этот хренов доктор Гробовой − высокомерный бесчувственный ублюдок!

− Белинда пойдет на ВСЕ, чтобы выйти за него замуж! − ревниво кривлюсь я. − Даш, Гавриил Германович вызывает во мне океан чувств, но я прислушаюсь к твоим словам и пока сохраню отношения с Бобби.

− Мой тебе дружеский совет, подруга, не утони в своем океане чувств.

Даша притормаживает у Врат. Мы задаем координаты Зоны № 1. Живая матрица перемещает нас во власть промозглой погоды, постепенно затягивающей Подмосковье. У шлагбаума КПП к нам выходит часовой со специальным фонариком для считывания метки с запястий членов Ордена. Следом за Дашей я протягиваю ему руку, и от силы мысли на моей коже проявляется подтверждающая личность татуировка.

За Вратами на сонном холме дремлет убаюканное моросящей дымкой разноуровневое сооружение, построенное в готическом стиле. Громоздящийся хвойный забор за разветвленным комплексом лабораторий подпирает бесцветное небо. Колючая проволока с высоким напряжением оцепляет гектары опытных полей, храня зашитым ртом конфиденциальность секретных изобретений ученых. В общей дреме на фасадах строений прикрыли веки створчатые окошки, за их стеклами хаотично движутся тени сотрудников. Высоко в небе над пикой башни кружит и каркает неспящее воронье в авральном режиме почуявших запах смерти стервятников. На двух обелисках центральной площади ветер тревожит красные гербы с черной эмблемой Корпорации. Зона № 1 окутана покровом тайн.

− Страшно представить, какие опыты над людьми проводит в своих владениях доктор вирусологии, − развеивает пропитанную тайнами тишину Даша, паркуясь на гостевом месте.

− Архонты стерегут человеческую расу, как зеницу ока, − опровергаю я ее мнение. − Без людей не будет и нас. Мировое Равновесие. Забыла?

Даша готовится озвучить альтернативную версию, но на стоянку влетает золотистый «Астан Мартин». Машина-конфетка разворачивается на скорости и припарковывается ровно между двух пикапов прямо напротив нас. Все в том же ритме из передней дверцы на свет божий выбирается темноволосый мужчина в выглаженных коричневых брюках и модном свитере.

− Мистер Каскадер, вы чуть не превратили парковку в свалку автомобилей, − с выработкой диктора отчеканивает бестактные слова Даша, пока он достает с заднего сиденья портфель.

Мужчина разворачивается с настолько одурелой полуулыбкой, словно его ущемило в правах целое радикальное феминистское движение. У себя в мыслях он наверняка уже вступил в клуб анонимных сексистов.

− Профессор Волков, − плутовски лыбится он. − Прошу извинить, если доставил вам столько хлопот.

Оливковые глаза заведующего кафедрой анатомии и антропологии выражают страдания всего человечества, но на губах играет шкодливая улыбочка того, кто их причиняет.

Даша заметно тускнеет:

− Ничего страшно, профессор Волков.

− Зовите меня Михаилом, − проявляет он снисходительность и благожелательно приглашает следовать за ним на занятия.

Втроем мы идем к главному порталу Зоны № 1. Монолитные стены посередине прорезает дезинфекционная матричная арка − ноу-хау научного прогресса. В холле под купол башни взвивается вертикальный спиралеобразный аквариум диаметром с дорожный туннель. Прообразом генетического кода резервуар с глубоководной живностью пророс от цоколя до двадцатого этажа − до святая святых Гавриила Германовича. У основания аквариума дизайнеры соорудили ресепшен, за которым рисуются три образцово-показательные, вылизанные до приторного блеска грации.

Многочисленные ответвления разбегаются от вестибюля анфиладами стеклянных кабинетов для опытов, оборудованных по последнему слову техники. В сочетании с готическими аркадами, нефами и статуями мифических страшилищ Зона № 1 оправдывает представления о секретных лабораториях из фильмов ужасов про мутантов и зомби.

Перекрещивающиеся коридоры впадают в анатомический театр для препарирования трупов, где к тому времени студенты с разных факультетов оживленно обсуждают дисциплину «патологоанатомические исследования расширенного профиля». Демонстрационная аудитория по архитектурному устройству уподоблена амфитеатру и наводнена профессиональной аппаратурой с мультимедийным проектором для просмотра научных фильмов. Деревянные трибуны раскрываются ступенчатым веером под крутым углом. У подножия в круге света освещен анатомический стол с медицинскими инструментами и разноформенными лампами. В углублении под витражным окном на студентов смотрит массивный стол с царским креслом − стол профессора. Место преподавателя недолго пустует − в анатомический театр заходит Волков с волочащимся за ним незримым шлейфом профессорского лоска.

− Приветствую вас, юные натуралисты! − со сластолюбивой улыбочкой извещает он нас, присаживаясь на краешек стола. − Известен я под именем Михаил Иванович, но вам разрешаю обращаться ко мне по имени. Начнем с мифов. Да − перед вами придирчивый дотошный профессор старой закалки. Да − я терпеть не могу глупых студентов. И да − на моих занятиях будет много трупов.

Заведующий кафедрой анатомии и антропологии демонстрирует аудитории зловещий хохот, в ответ на который никто не смеется, зато все притихают. Добившись экзаменационной тишины, он приступает к чтению вступительной лекции обширной темы «Огнестрельные ранения». В течение двух пар на мультимедийном проекторе мы изучаем виды и особенности ран от пуль. Под конец лекции я отправляю конспект в рюкзачок и беру стакан-тумблер с недопитым кофе.

В Зоне № 1 работа идет круглосуточно: одни сотрудники работают в дневную смену, другие − в ночную. Плетение коридоров лабораторий соединяется и расходится. Мы с Дашей бродим по ним кругами в поисках гардеробной. Наугад мы выбираем новый маршрут, как вдруг из соседнего зала доносятся знакомые голоса.

В закутке около запертой операционной стоят трое мужчин в стерильно-белых халатах и что-то сосредоточенно обсуждают.

− Результат точно совпадает? − буднично интересуется Гавриил Германович.

− Абсолютно! − взбудоражено восклицает ученый преклонного возраста. − Состояние лейкоцитов в норме целых двадцать часов. Вы оказались правы, в зависимости от лунных фаз активность прогрессирующих F-тел увеличивается и уменьшается. Временной максимум составит на полную луну.

− Гавриил, свершилось! − взволновано трясет его за предплечья Никита. − Теперь мы сможем разработать антидот и обрубим все концы твоему отцу. Если мы будем держаться намеченного плана, я буду в безопасности.

− Прошу вас, господа, убедитесь сами, − прерывает их пожилой ученый, после чего слышится удаляющийся звук шагов.

− Проследим, − я не спрашиваю, а Даша и не возражает.

Путь пролегает через застекленный мост в корпус биологических разработок. Идущая впереди троица периодически останавливается, чтобы пожать руки другим ученым в белых халатах. Сливаясь с общим потоком и изредка переглядываясь, мы следуем за ними по пятам. Через пару-тройку коридоров на нашем пути возникает преграда в виде стальной двери с электронным детектором. По счастливому стечению обстоятельств на горизонте вырисовывается дружно гогочущая группа молодых медработников. Затесавшись в толпу, мы хвостиком прошмыгиваем за ними без спецудостоверений.

В корпусе секретных биологических разработок под бактериологические исследования отведены застекленные лабораторные комнаты, стерилизационные для обеззараживания отработанного материала, виварии для содержания подопытных животных, средоварочные для приготовления, розлива, стерилизации и хранения питательных сред. В светлых залах с бактерицидными лампами установлены аппараты для проведения химических опытов, колбы с реактивами и столы для посевов.

За третьим поворотом в помещении с флуоресцентными лампами мы обнаруживаем преследуемых объектов. Термостат при входе в лабораторию показывает градусов на десять ниже естественной температуры. В стеклянном боксе с дезинфекционным ультрафиолетовым излучением, обладающим высокой антимикробной активностью, идет эксперимент. Биологи защищены спецодеждой. В ушах у них вставлены наушники с встроенными микрофонами, транслирующими через внешние усилители стадии опыта. В предбокснике находится Никита с двумя лаборантами. Они берут у него кровь из вены и переливают ее в пробирку с желтой лимфообразной эссенцией − сывороткой плазмы крови.

− Они добиваются мутации крови, − полушепотом объясняет мне Даша. − Для этого к плазме должны прижиться…

Вдруг она делает большие глаза.

− Хос-с-споди, кровь Никиты и есть F-вирус! Мой почти муж и твой брат…

− Индивид, − договариваю я, обомлев от шока.

− Как только Никиту угораздило довериться Гробовому? − возмущенно вздергивает брови Даша. − Ей-богу, вы с братом как малые дети. Я и представить не могла, что доктор вирусологии до такой степени втерся ему в доверие. Предлагаю еще какое-то время попридержать свиток у себя и самим во всем разобраться.

− Согласна, − киваю я, взвесив «за» и «против».

Пока мы отвлекаемся на разговор о свитке, прозрачные двери бокса раздвигаются, и один из биологов с гордым видом вручает Никите готовый пузырек с красной эмульсией.

− Объявляю первую часть эксперимента состоявшейся! − провозглашает Гавриил Германович, поворачиваясь к коллегам.

Лаборатория взрывается громкими аплодисментами.

− Всех ждет премия! Да поможет нам Всевидящая Тень довести эксперимент до победного конца!

Пламенная речь о премировании завершается продолжительными овациями. Гавриил Германович помещает пузырек с F-вирусом в заготовленный футляр и вместе с Никитой выходит из лаборатории через второй выход.

С вопросом «Как они разработают антидот без нашей части формулы?» я разворачиваюсь к Даше, но рядом ее не обнаруживаю. Рассеянно пробегая глазами по лаборатории, я нахожу ее сидящей за чьим-то компьютером.

− Смотри, программа F-вируса все еще в открытом доступе, − докладывает она, разворачивая монитор таким образом, чтобы наши головы никому не были видны.

На экране всплывает информативная заставка с голосовой озвучкой.

Добро пожаловать в лабораторию F-вируса!

Меня зовут Фортуна. Я являюсь собственностью Корпорации. Версия 3007 − моя последняя версия. Моя химическая формула:

− F− virus = AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ÷ 2 →

Я загружена на 100 %. Мой временной диапазон распада составит: 00:00:00 секунд. Активность: 00:15:46 секунд.

Даша фотографирует на смартфон изображение формулы с экрана, а я, затаив дыхание, указываю ей на имя в конце длинного списка имен разработчиков − «Жук Б. Б. Зона № 6». На простое совпадение не похоже, поэтому, стуча по клавиатуре нарощенными ногтями, Даша путешествует по воздушному пространству электронных папок базы данных сотрудников Зоны № 6 и вскоре находит искомые инициалы.

Жук Борис Борисович. Должность − 1-й заместитель Руководителя Зоны № 6. Персональные данные − информация засекречена. Фотография − информация засекречена. Адрес проживания − информация засекречена.

Негусто… Так или иначе, как только Даша прекращает игру на клавиатурном пианино, мы шустренько выскальзываем из лаборатории. Без происшествий нам удается миновать стеклянный мост. В исследовательском корпусе стук ее каблуков начинает действовать мне на нервы. Снова и снова повторяющаяся однотонная дробь отражается от куполовидных нефов и разносится раскатистым эхом. На повороте к гардеробной я наконец-таки хочу перевести дух, но навстречу нам генеральской походкой шествует Гавриил Германович собственной персоной.

Его Беспроигрышное Высокоблагородие Злой Рок делает шах и мат!

Незаметная ступенька предрешает дальнейшую судьбу. По нерасторопности я спотыкаюсь о злосчастный порожек. Запускается цепная реакция. Мои кеды испытание на устойчивость не выдерживают. По инерции я лечу прямо на Гавриила Германовича. Незапланированные объятия для него выходят боком. Я сбиваю его с ног и наваливаюсь сверху.

− Гавриил Германович, вы как? − с нарастающей драмой в глазах вопрошаю я его, смущенно поправляя съехавшие с переносицы очки.

Гавриил Германович выдает тираду проклятий в адрес суровой действительности.

− Ева, Ева… ты вновь перевернула мою жизнь с ног на голову, − укоризненно хрипит он, разве что его руки как-то нескромно обхватывают мою талию и силой наклоняют. − Я вновь чертовски зол и вновь чертовски возбужден.

К моему стыду, восседая на нем, как полководец на коне, я отчетливо чувствую под собой увеличивающийся и крепчающий детородный орган.

− Извините меня, Гавриил Германович, я не хотела, − сконфуженно бормочу я.

Мне грезится, что его руки умышленно удерживают меня на себе.

− Извинения приняты, моя маленькая проказница, − словно читает мои мысли Гавриил Германович и демонстративно разжимает пальцы.

Сразу после обретения земли под ногами он выстраивает между нами прежнюю субординацию. Тут уж ничего не попишешь, независимо от его растерзанной белой рубашки с застрявшими под ремнем серых брюк пуговичками, ему идеально подходит выражение «застегнут на все пуговицы».

− Хос-с-споди… ты разодрала коленку! − опечалено взмахивает руками Даша, глядя на сочащуюся из моего колена струйку крови.

Теперь мне стыдно куда больше, поскольку из головы совсем вылетело, что за эротической авантюрой наблюдали зрители.

− Проклятье… надеюсь, коленная чашечка цела, − не менее обеспокоенно склоняется к моей ноге Гавриил Германович.

Он проводит профессиональный осмотр моего ободранного колена и без предупреждения подхватывает меня на руки.

− Нужно срочно обработать твою рану.

Мои глаза округляются, мысли о боли в колене вылетают, как пробка из бутылки шампанского.

− Э-э… я бы и сама дошла. Вас не так поймут, Гавриил Германович. Поползут слухи разные.

Вопреки собственным словам я обеими руками обнимаю его за шею, едва сдерживая себя, чтобы не вплести пальцы в непослушные густые волосы.

− У меня руки так и чешутся покормить твой дерзкий рот из ложки, − шепчет он мне на ушко наполовину шутливое предупреждение. − Не забывай, я давал клятву Гиппократу. Тем более не в моих правилах оставлять женщину в беде. Другой вопрос, разве можно так носиться. Легко упасть и сломать шею. Больше так не делай. Будь послушной девочкой, Ева.

− Я не умею быть послушной девочкой, − смеюсь я, поправляя ворот его медицинской униформы.

− Я восхищен твоим смехом, − тепло улыбается он. − Ты так задорно звенишь, словно в груди моторчик. Что мне сделать, чтобы ты чаще смеялась?

«Нам нужно чаще видеться!» − безошибочно определяю я про себя, но всего лишь пожимаю плечами. В ответ Гавриил Германович задумчиво опускает ресницы, безусловно, достойные зависти любой девушки.

− Вы вообще не смеетесь и улыбаетесь через раз, − по простоте душевной укоряю я его, и только потом соображаю, что язык мой − враг мой.

Упреки сильно задевают Гавриила Германовича, ему становится неуютно, в глазах воскрешается необузданная дикость. Невзирая на кардинальную перемену в настроении, молчание он так и не нарушает.

Да что с ним такое, раз он не знает мира сам с собой? Я и раньше замечала за ним замкнутость и нелюдимость, но сейчас как никогда вижу, что все его затравленное нутро скулит о помощи. На него больно смотреть: загнанный снежный барс, которого силой удерживают в неволе. Любовь смогла бы освободить его мечущуюся душу от оков тьмы и вернуть к свету. Только сумею ли я провести его через все адовы круги, не спалив собственные крылья? Подъем к небесам труден и долог, а падение в преисподнюю займет мгновение. Все или ничего − другого не дано. Разница в том, что Гавриил Германович ходит по краю уже сорок пять лет, а я, восемнадцатилетняя девушка, запросто погибну в эмоциональном аттракционе. Кроме того, даже если мы будем держаться за руки, кто даст гарантию, что я в одиночку укрощу выпущенную из ящика Пандоры тьму. На отчаянный поступок надо решаться только в том случае, если доверяешь возлюбленному, как самой себе.

«Гавриил Германович способен на любовь?» − основной вопрос, который следует выяснить перед тем, как жать кнопку старта эмоционального аттракциона.

На скоростном лифте в окружении странно посматривающих на нас сотрудников офиса мы поднимаемся на двадцатый этаж. В приемной Руководителя Зоны № 1 пророс цветник. Две одетые с иголочки «куклы барби», возбуждено обсуждающие последние сплетни, лицезря босса со мной на руках, как одна умолкают с разинутыми пастями.

− Алена, подготовь бумаги к утреннему заседанию, − на ходу распоряжается Гавриил Германович, проходя мимо стола секретаря к себе в кабинет. − И пошустрей. Мне надо еще в клинику заскочить.

− Слушаюсь, Гавриил Германович, − отработанно кивает «кукла барби» с иссиня-черной буклей на голове и приличной порцией ботокса на губах.

Сияющий хирургической чистотой кабинет вмещает в себя минимум мебели и состоит преимущественно из драматичной гаммы. Главным сокровищем просторного помещения с обзором на окрестности назначен двухтумбовый письменный стол из черного дерева. На инкрустированной сусальным золотом столешнице с педантичной бережливостью разложены научные труды. С обеих сторон стол конвоируют стеновые панели буазери, неотличимые от отборных телохранителей в черных чопорных фраках. За основу неоспоримых достоинств кабинета взят аквариум с мореплавателями и панорамное остекление. Вид леса и подмосковных оврагов из окон вдыхает жизнь в просторное помещение даже в ночное время суток при звездах и луне.

В примыкающем медкабинете Гавриил Германович сажает меня на кушетку и ненадолго удаляется в гардеробную комнату. Возвращается он в сменной одежде и сразу вооружается медикаментами. При обработке раны я с интересом слежу за его выработанными до автоматизма движениями рук. Моментами я ловлю на себе проницательный взгляд коленопреклоненного Гавриила Германовича. Во время встреч взглядов он хмурит брови, несомненно, задаваясь вопросом − не болезненно ли проходит обработка раны? При его профессионализме боль фактически невозможна. Ко всему прочему он глубоко заблуждается − о боли я не помышляю вовсе. Из-за приключившейся с нами эротической авантюры я витаю в облаках. Стыдно признаться, но в моем бесстыдном полете фантазий наши обнаженные тела ритмично скользят друг на друге прямо на медицинской кушетке. Я неуверенно перемещаю взгляд на скульптурные линии влекущего рта Гавриила Германовича. Как раз в этот момент он непроизвольно высовывает кончик языка и облизывает уголок губ. В горле у меня мгновенно пересыхает, между ног отдаются жгучие мурашки, будто этот греховный рот сейчас целует меня там… Боясь потерять голову, я смущенно зажимаю бедра и спешно отвожу взгляд от источника возбуждения.

Помяните мои слова, от мужчин в белых халатах исходит невидимая сила притяжения. Что уж говорить о коленопреклоненном Гаврииле Германовиче. Весь такой неподступный и недоступный в своем стерильном халате, этот доктор вызывает у меня совершенно дикарское желание грязно изнасиловать его на медицинской кушетке.

− Спасибо вам, Целитель, − простодушно улыбаюсь я, когда он заклеивает обработанный ушиб лейкопластырем. − У вас золотые руки. Я даже не почувствовала боли.

Гавриил Германович благодарственно глядит на меня снизу вверх, и лучше бы он скорее поднялся с колен, а то так и до греха недолго.

− Ева, я дам тебе мазь. Мажь ушиб три раза в сутки. Через пару дней все заживет.

Он приносит тюбик с мазью и помогает мне справиться с блейзером от академической формы. На мгновение его «профессиональный докторский» взгляд падает на мою расстегнувшуюся блузку. По всему телу у меня проходит горячая волна.

− Мне тут пришла в голову одна мысль, − от его подозрительно обольстительной интонации мое дыхание замирает. − Лекция профессора Волкова закончилась два часа назад. Где же вы с подругой пропадали?

− Э-э… мы бродили, смотрели, как устроены лаборатории, − на ходу сочиняю я с невинной улыбочкой.

Гавриил Германович возвращает мне зеркальную улыбку.

− За кем же вы шпионили? − как гром среди ясного неба звучит его вопрос.

У меня язык прилипает к гортани, но интуиция вовремя оповещает − провокация, предпосылкой послужил «евротур» на Хэллоуин.

− Э-э… мы встретили Никиту и попросили показать пищевой блок. Он был занят, поэтому мы самостоятельно отыскали столовую и пообедали.

Гавриил Германович пытает меня проверяющим взглядом, но выбить признание у него не получается. С чувством победителя я осознаю, что поднаторела в сокрытии собственных эмоций.

Гавриил Германович стряхивает часы на запястье и, кинув недовольный взгляд на время, начинает торопливо складывать принесенную Аленой папку документов в кожаный портфель.

− Я провожу тебя до парковки, Ева. А то мало ли что…

Глава 7. Заговор

Частные владения доктора Гробового

Небесное полотно над чешскими землями сегодняшней морозной ночью умелая рукодельница кропотливо расшила триллионами судьбоносных бисеринок. В отрочестве я любил забираться к сверкающему небу на осажденную горгульями крышу замка и в неповторимом сюжете переплетенных между собой судеб искать собственную жизнь, рожденную под счастливой путеводной звездой. Созвездия мне так ярко улыбались, что просто быть того не могло, чтобы они были несчастны.

Моя черная полоса стартовала уже в юности. Нередко я сносил наказания розгами от отца и под открытым небом часами философствовал о вечном: добре и зле. Одним недобрым днем после очередного унижения я обратился к небожителям и попросил у всевидящих звезд указать мне путь, куда бы я мог свернуть, чтобы познать счастье. Однако с зарей я познал, что у звезд есть оборотная сторона. С того дня я больше не взбираюсь на крышу и не вопрошаю небо об исторических перекрестках, потому что тем утром я свернул «не туда» и обрек себя на вечное проклятие.

В нефигуральном смысле «поворот не туда» мне не грозит, поскольку пролегающий путь в родовое имение изъезжен вдоль и поперек. Вот и сейчас я мчусь на «Хаммере» по булыжному мосту над темной гладью широченного глубоководного озера навстречу порывистому ветру, злящему огненные языки факелов при въезде в имение. От облагороженного ландшафта с трехсотлетними садами и водоемами до воплощенных в архитектурные канонады задумок почитаемых зодчих рубежа XV− XVI веков − в имении царит мрачный дух помпезной готики. Коронованный острыми шпилями замок в лунном свете оставляет неизгладимое впечатление страха и власти. Подтверждает нашу династическую значимость штандарты с фамильным гербом − символ господства рода Гробовых в Ордене.

В привычно сумрачном настроении я бросаю лакею ключи от машины. Под моими итальянскими туфлями хрустит свежий наст снега. В трудовые будни я неизменно при всех своих регалиях делового стиля: сшитый на заказ костюм стального цвета, белая сорочка, черный шелковый галстук и платиновые запонки с агатами.

− Ожидай меня в гостевой спальне, − заезженной фразой велю я своей спутнице, не интересуясь ее ответом. − Петр проводит тебя.

По импозантной черной лестнице мы в тишине поднимаемся на второй этаж. В темном сиянии каждого сантиметра мраморной композиции отражаются наши лица, крича о ежедневном труде полусотни выдрессированной обслуги. На лестничной площадке наши пути расходятся. Я шествую до конца галереи сквозь строй античных скульптур творцов эпохи Возрождения под покровительством хрустальных люстр, утопающих в скромной лепнине крестовидных сводов. Моим конечным пунктом становится роскошно обставленный конференц-зал − место сбора первых лиц династии Гробовых и нашего близкого окружения.

У окна замер Герман − мое универсальное обращение к тому, кто сорок шесть лет назад оплодотворил матушку. Устремленный к морю взгляд уносит его вдаль собственных амбиций. На его бледной коже играют огненные тени, отброшенные не то пламенем камина, не то костром алчной души. Самолюбие его тешит подвешенный за толстую серебряную цепь медальон с крупным переливающимся сапфиром − один из двенадцати медальонов мироправителей.

− Сантьяго вновь опаздывает, − холодно указываю я глазами на пустующее кресло. − У меня такое ощущение, что он умудрится опоздать даже на собственные похороны.

Герман извергает похоронный смех и подходит к ультрасовременному мембранообразному экрану.

− Мироправитель Гробовой Герман Львович, − как строчку из священного писания, произносит он свое имя.

По тончайшей поверхности мембраны проходит рябь.

− Мироправитель Филипп Сантьяго, − вызывает он, и на экране возникает силуэт низкорослого лысоватого мужчины латиноамериканского происхождения. − Поторопись, Филипп. Совещание без тебя не начнется.

Без предварительного стука в конференц-зал заходит отлучившийся на разговор по телефону Михаил. Я обмениваюсь с кузеном рукопожатием и бросаю раздраженный взгляд на часы. Я скрупулезен, обстоятелен и не терплю опозданий, поэтому, когда наконец-таки заявляется припозднившийся мироправитель Филипп Сантьяго, я дико хочу перескочить через переговорный стол и вытрясти из него всю душу.

Сантьяго взят в кольцо четырех часовых, к его руке наручниками пристегнут стальной кейс. Он почтительно кивает всем нам в знак приветствия, но движение скорее подразумевает прислужливый поклон.

Герман вынимает из кейса футляр, и желваки на его остром лице приходят в подвижное состояние.

− Отличная работа, Филипп, − вознаграждает он его похвалой, но блеклые глаза не отрываются от любования пузырьком с красной жидкостью.

«Какого черта здесь делает образец F-вируса?!» − с жирным знаком вопроса я вскидываю глаза на Германа, всеми демоническими силами отговаривая себя от желания четвертовать Сантьяго.

− У меня везде глаза и уши, Гавриил, − с показным равнодушием в голосе отвечает на мой немой вопрос Герман. − Не будь так самонадеян. То, что я руковожу автономной Зоной № 13, еще не значит, что я не в курсе дел Ордена и твоих дел.

Он рассыпается стокатным смехом.

− Что-то ты, Гавриил, как будто язык проглотил.

Ценой неимоверных усилий я все же заставляю свое лицо обрести бесстрастность.

− Вот уж не думал, что ты мне не доверяешь, − бросаю я сквозь зубы, опираясь кулаками в стол. − Оказывается, моя лаборатория кишмя кишит гребаными крысами.

− А чего ты хотел, Гавриил? Прошло уже столько времени, но ты так ничего не выяснил по первому делу. Все тянешь и тянешь резину. Может, ты мне палки в колеса вставляешь за спиной?..

В моих глазах вскипают всполохи гнева, шрам на скуле наливается кровью. Я отталкиваюсь от стола, поворачиваюсь и принимаюсь расхаживать по конференц-залу, строго выдерживая линию:

− Да будет тебе известно, что представленный образец F-вируса саморазрушается ровно через двадцать четыре часа. Эксперимент только на стадии разработки. Весьма интересно, что думает по этому поводу «глаза и уши». Что скажешь, Филипп?

Метнув в сторону одеревеневшего Сантьяго острые, как ножи, ресницы, я пронзаю его грозовым взглядом.

Он издает невнятный чавкающий звук:

− В-виноват.

− Какая жалость, − добавляю я в качестве милостыни, снова вдавливая кулаки в стол.

На бледном лице Германа вспыхивают неровные красные пятна ярости. В наступившей тишине мы в упор смотрим друг на друга через длинный переговорный стол.

Между нами не существует понятия «семейные отношения» − бытует обобщенное определение «товарно-денежные отношения». Герман еще и активно применяет на практике фамильный девиз «разделяй и властвуй». Он чурается слов «доверие» и «дружба». Словарная смесь по его шкале измеряется количеством зеленых бумажек, помноженных в эквиваленте на достоинство субъекта. Надо отдать дань смеси Германа: смесь действенная. Продвинутый пользователь собственных установленных законов доказал правоту, заполучив в соратники других мироправителей.

− Начхать! − выходит из себя Герман и, кряхтя, опускается в кресло во главе стола, как усталый от жизни старец, несущий на себе тяжелое бремя власти. − Мне нужна формула целиком. Без нее мы топчемся на месте. Что за поганец увел у нас из-под носа свиток?! Гавриил, когда ты добудешь мне сведения?

− Наберись терпения, − осаждаю я его пыл. − Госпожа Смирнова − Наследница. Ее разговорить не удастся. Тем более нет прямых доказательств, что свиток у них. Курьер был простым человеком, выполнявшим приказ под внушением. Артефактом могла завладеть свора Уилсона.

− Уилсона я беру на себя. На тебе остается сестра Воронцова. Как мы и ранее договаривались, разговори ее с помощью гипноза.

− Залезть к госпоже Воронцовой в мозг я не могу, коль скоро на ней этот долбаный оберег, − бессердечно оппонирую я.

− Так заставь глупую девчонку снять оберег. Затащи ее в постель и оприходуй.

Он вскидывает на меня выжигающий взгляд.

− Или со времен Лизы Андерсен ты потерял сноровку?

Вперившись глазами в старого ублюдка, я немало времени взираю на него, как на умалишенного, но потом раздвигаю губы в циничной улыбке:

− В субботу госпожа Воронцова развяжет свой дерзкий рот.

− Вот и славно, − неоднозначно глядит на меня Герман. − На этом и порешим. До субботы.

По окончании собрания я вместе с кузеном иду к себе в домашний кабинет. Много лет я обитаю в родовом замке в гордом одиночестве. За такое несказанное удовольствие мне пришлось выложить кругленькую сумму. Герман задрал цену втридорога, плюс выставил условие: себе в угоду и мне назло он учредил ежемесячные собрания в конференц-зале. Старый ублюдок!

− Водки? − предлагаю я, толкая распашные двери.

− Я бы пропустил пару рюмашек, − положительно расценивает мое предложение Михаил, растягиваясь на обтянутом кожей крокодила кресле.

− Держи, − протягиваю я ему стопку.

Каминными щипцами он достает из огня раскаленный уголек и прикуривает от него сигару.

− Знаток вин все чаще пьет водку. Мой брат Гавриил меняет пристрастия?

− Времена меняются, − многозначительно подмечаю я, черпая ложкой черную икру.

Жестом поднятой стопки Михаил выражает мне мужскую солидарность, за которую мы и выпиваем.

− На днях я наткнулся в Академии на фантома, − мимоходом кидаю я на кузена цепкий взгляд, расквитавшись с икрой в икорнице. − Он проник на территорию, миновав часовых. Есть мысли?

− Разве что он поджидал кого-то особенного? − не выпуская сигару изо рта, прикидывает Михаил. − Раз так, мы имеем дело с влиятельным заказчиком.

− В тот день я навещал Жуковского в деканате. Влиятельный заказчик натаскал собаку на мою голову.

У кузена выпадает изо рта сигара, и только потом на лице высвечивается осмысление услышанного. Он заторможено поднимает ее с пола и тушит в пепельнице.

− Кто из Благородных Отцов или их отпрысков посмел замахнуться на жизнь Наследника рода Гробовых?

− Вопрос даже не на миллион долларов, − холодно острю я, доставая из кармана пиджака стилет.

Со злости я запускаю его в висящий на стене самый первый герб Ордена, где вместо символов гендера еще изображался Кадуцей. Стилет втыкается в голову одной из змей.

− «Глаза и уши»?.. − с сомнением в голосе предполагает Михаил.

Я повторяю бросок с поражением второй змеи:

− Не хватит духу.

− Преемник Евгения Воронцова?.. Теперь он враг твоего отца.

− Нас связывает бизнес. Зато Уилсон воюет со всем нашим родом без разбора. Но я сомневаюсь, что сам он в курсе. Риск велик. Скорее, кто-нибудь из его своры.

− В своре Уилсона завелась крыса, − заговорщически ответствует Михаил. − Если он ее не изловит, то она сожрет его запасы. Не хочешь обрадовать отца?

− Много ли кого отец радует, кроме своей потаскухи, − с презрением выплевываю я. − Я сыт по горло его наполеоновскими планами. Старый ублюдок окончательно выжил из ума. Каждый сам за себя… Михаил, потряси своих ребят в своре Уилсона, а то эти наши семейные недомолвки мешают действовать тихо. Лишняя шумиха мне не нужна.

− Будь спокоен. Мои ребята разнюхают, что за блюдо варит свора Уилсона.

− Спасибо, брат, − вкладываю я во фразу всю свою несуществующую братскую любовь.

Любовь для меня и кузена чувство никчемное, но никого из нас передающееся из поколения в поколение преимущество, а быть может, и упущение, праотцов не коробит. Наши братские узы скреплены доверием и многолетним взаимовыгодным сотрудничеством. В продажном мире схватить пулю в лоб проще простого, поэтому мы оба прикопили в арсенале пару-тройку козырей. В мирное время я и он играем поодиночке, но когда в ход идут крупные фишки, мы действуем сообща, отчего количество тузов в нашей колоде значительно возрастает. К одному из связующих братских звеньев я отношу разведку Михаила − работает как швейцарские часы: сверхточно и без нареканий. Механика проста: сын покойной сестры Германа одарен хитростью и незаменимым парламентерским талантом.

− Мой брат Гавриил, никак ты и вправду собрался разворотить гнездо с крохотным птенчиком? − добавляет ложку дегтя мой безнадежный кузен, и его лицо обретает провокационное выражение. − Сестрица Никиты юна для тебя. Только-только закончила школу. У кое-кого синдром Лолиты.

Сукин сын… удар ниже пояса! Так и есть, из-за нашей с Евой разницы в возрасте я для себя давно провел параллель с героями романа Набокова − Гумбертом и Лолитой, хотя моя личная трагедия по размаху Зла скорее соответствует погрязшему во грехах Раскольникову из романа «Преступление и наказание». Однако в моем адовом круге ангелоподобной Соне не по силам вытащить грешника из преисподней, никому не по силам: черта, за которую я заступил, насовсем отрезала мне путь к Добру.

Моя непорочная Соня, моя распутная Лолита, моя совершенная Ева… моя девочка. Я вспоминаю нашу мистерию на столе, и мышцы на теле разом напрягаются, даже плоть отзывается. Гореть мне в аду вечно, коль скоро некомфортное шевеление в брюках не оставит меня в покое!

Беда в том, что патологический голод не пройдет сам по себе.

Рецидивная катастрофа. Стихийное бедствие моего умирающего рассудка, ибо обезумевший Зверь учуял ее запах и взял след. Искушенный Зверь не польстится ни на какую другую жертву. Одержимого Зверя не провести чужим женским телом − Зверь хочет только ее и будет рыскать во мгле, пока не утолит вековой голод ею. Овладеть Евой… наяву и визуально… повсеместно до помешательства… до потери связи с реальностью. Чертовы демоны похоти снова возятся под моей нарывающей гангреной. Хочется расчесать загноившуюся кожу до крови, расковырять до мяса, облить кислотой проклятых гнойных тварей. Беспросветная Тьма разных мастей повелевает всем моим существом. Я не просто схожу с ума, я заражаю сумасшествием целый мир. Скоро все заболеют коллективным помешательством. И моя прекрасная Ева будет в числе первых инфицированных неизлечимой болезнью. Я развращу неиспорченное вниманием мужчин хрупкое нежное создание. Загублю чистую душу. Оскверню святыню. Совершу непростительный грех. Воистину лучше бы бес никогда не встречал ангела. Придворные Тьмы постарались, чтобы Святая Ева принадлежала мне. Герцоги ада терновым венком оплели наши головы, нитями залатали души, скальпелем прооперировали тела. Мы превратились в сращенных сиамских близнецов. Погибнет один − умрет другой. Когда-нибудь адский эксперимент потерпит крах. Мой расшатанный рассудок уже не просто ходит босиком по лезвию ножа, но и получает мазохисткое удовольствие от отслаивающейся кусками кожи.

«Твою мать, Гробовой, ты неизлечимо болен!» − передергивает меня от ужаса. Взывая к высшим силам света, я сажаю на цепь рвущихся наружу варварских тварей. Мой больной рассудок возвращается в кабинет к кузену.

− Быть может, как моему… психотерапевту, − сверлю я его испытующим взглядом, − тебе следует расспросить меня о насущных проблемах?

− Раз ты сам завел эту тему, я только поддержу, − уже со всеми полномочиями лечащего врача приступает к моей проблеме Михаил. − Есть улучшения? Что у нас со сном? Со всем остальным? Мне надо понимать, в какую сторону мы движемся.

Обессиленно я облокачиваюсь на подлокотник и устало подпираю пальцами висок, отчего взъерошенные концы волос опадают мне на лоб.

− Без малого сорок пять лет я живу в аду, − с остатками былой ненависти говорю я, всматриваясь в играющее пламя камина. − Сплю все так же, как будто горю в преисподней. Алкоголь перестал помогать. Отчасти меня выручает твоя сыворотка. От нее голосов почти не слышу и сплю целых три часа и сорок минут. Вопрос в другом: не слечу ли я с катушек прежде, чем мы найдем выход? Я уже близок к краю.

− Мы найдем выход, − с завидной убежденностью уверяет меня Михаил. − Мои колдуны день и ночь ищут лазейку. Я досконально изучил подобные вещи. Увидишь, скоро ты освободишься от груза. Терпи, брат мой, терпи.

− Твоими молитвами, брат мой, твоими молитвами, − со слабым проблеском надежды качаю я головой. − Даже думать не хочу, что будет, когда разум покинет меня. Времени в обрез. С восхождением на престол будет поздно что-либо менять.

Я брезгливо отшвыриваю в дальний угол умертвляющую Тьму, которая своими гнутыми когтями подобралась к моей кровоточащей душе, намереваясь содрать зарубцевавшуюся кожу и по новой вонзиться в истерзанную плоть.

− Все хотел спросить, выбрал ли ты кандидатуру? − отходит от гнетущей темы Михаил.

− Будущую супругу я пока не выбрал, − с долей неприязни в голосе изрекаю я. − Вольтер сказал: «Брак и его узы − или величайшее добро, или величайшее зло; середины нет».

Кузен покуривает сигару, не расставаясь со своей шкодливой улыбочкой:

− Как насчет темпераментной латиноамериканки? Охотница за золотыми пенисами воспользовалась случаем и прикатила с папочкой?

− Я сам ее привез, − коротко говорю я и высекаю двумя стопками водки неудачную затею уложить под себя «темпераментную латиноамериканку», потому что с праздника Всех Святых мой компас всем ветрам назло безвозвратно ведет меня к Святой Еве.

Моя прекрасная Ева… моя девочка, скоро, уже очень скоро, ты будешь моей и перестанешь терзать меня мучительными ночами за мессами самоудовлетворения, где ты лежишь подо мной, обнаженная и вспотевшая. Разметав по подушке свои каштановые локоны, ты до исступления выкрикиваешь мое имя. Внемля твоему ангельскому голосу, я зарываюсь руками в твои шелковистые кудри и тону в твоих жгучих карих глазах. Я превращаюсь в твоего раба. Моя прекрасная Ева… моя девочка, друг от друга нас отделяет четверть земного шара, но одни только мысли о тебе проходят натянутыми струнами по моему болезненно пульсирующему члену. Без тебя я раб Госпожи Похоти и превращаюсь в животное.

Увы, придется нанести визит сеньорите Кармен Сантьяго.

Глава 8. Приглашение

− Давайте зачетку, Воронцова, − сардонически басит голос, похожий на бронхиальный кашель. − Ваше заикающееся блеяние нагоняет на меня тоску.

Сильно нервничая, я перекатываюсь с пятки на мысок, вся в ожидании увидеть аттестационную галочку по «инфекционным заболеваниям».

− Зайдете ко мне в конце дня, − зачитывает предписание профессор Жуковский.

По учебной аудитории прокатываются сдавленные смешки с перешептываниями кучки оставшихся первокурсников с моего потока. Смейтесь, смейтесь, с вас великий и ужасный декан лечебного факультета кафедры хирургии тоже три шкуры сдерет, тем более что черная повязка на глазу добавляет ему флера одноглазого пирата Флинта.

Конец дня настает для меня со сдачей финального зачета по общей химии, который я выдерживаю с трудом, впрочем, как и остальные. Энциклопедический объем пройденного материала дался мне нелегко, множество ночей прошли в обнимку с учебниками. Из-за хронического недосыпания я воюю с сонливостью в лекционной аудитории. Я оттягиваю явку с повинной в деканат, поскольку Жуковский отчего-то невзлюбил меня с первой пары.

Сонливость мою как рукой снимает, когда в лекторную заходит ОН. Каждый волосок у меня на коже встает дыбом под палящим взглядом Гавриила Германовича. В хмуром настроении он разговаривает по айфону, по привычке мучая свои непослушные волосы, частенько находящиеся в трогательном беспорядке. За ним замечено, когда он раздражен (шестьдесят процентов стандартного состояния), то всегда запускает руки в волосы. Реже приходиться наблюдать лютую ярость (сорок процентов стандартного состояния), тогда он сжимает пальцами переносицу, часто сопровождая данное движение закрытием глаз.

В двух шагах от Гавриила Германовича взгромоздила на ступеньку ботильон Белинда, ухитрившись выставить на всеобщее обозрение тощую ляжку. Времени по пустякам она не растрачивает: только Гавриил Германович оканчивает телефонный разговор, она прытко соскакивает со ступеньки и, чуть ли не выпрыгивая из лифчика, зомбиподобно накидывается на него. Ее кровавые когти и губешки вгрызаются в его ухо и о чем-то слащаво нашептывают.

«Никак они снова стали парой?!» − я испытываю укол ревности, и кровь в жилах закипает. Задыхаясь от собственного бессилия, я судорожно вытираю потные ладони о края юбки и вихрем проношусь к пролету. Из-за столпотворения в проходе я неудачно наталкиваюсь на какого-то здоровяка. Под описание «шкаф» подходят только двое: Гавриил Германович и Сидоров (невоспитанный выпускник-аспирант с умственным развитием примата, время от времени докучающий мне постыдным предложением сняться в его домашнем порнофильме в роле Лолиты − главной героини выдающегося романа Набокова, повествующего об одержимости взрослого мужчины двенадцатилетней девочкой).

− Опа, Лолита! − шлепает губищами в пошлом поцелуе разворачивающийся «шкаф».

− Сидоров… − мычу я с неудовольствием.

− Он самый, конфетка, − по-обезьяньи лыбится он и делает совсем уже похабное движение языком.

Именно в этот момент откуда ни возьмись к нам подлетает злющий Гавриил Германович, глаза его мечут громы и молнии.

− Сидоров, твою мать, какого черта тебе от нее надо?

Пыжившийся ранее Сидоров покрывается плесенью страха и будто даже уменьшается в размерах.

− Я спрашивал время у Лоли…

В свете прозвучавшего прозвища бровь у Гавриила Германовича ползет вверх от изумления и злости − как-никак его обращение «нимфетка» имеет аналогичную природу.

Сложившаяся ситуация поражает нас троих, только каждого по-своему. Меня больше шокирует сцена открытого заступничества на глазах у Белинды, которая того гляди выцарапает мне глаза.

У Гавриила Германовича оживает айфон, но перед тем, как ответить, он взглядом, словно рефрижетором, размазывает Сидорова по стене:

− Воистину в последний раз дарую помилование.

Спокойно покинуть аудиторию мне не дает Белинда.

− Эй, Во'ронцова! − прицепляется она к лямке моего рюкзака. − Тебе мало Уилсона, 'решила еще и Гав'риила п'рибрать к 'рукам? У него не встанет на полуфаб'рикаты б/у.

«Ну что за редкостная сука!»

− Дай мне пройти!

Я сгоряча сбрасываю руку Белинды, но она броском кобры снова обвивает лямку моего рюкзака и спрыгивает на две ступеньки ниже, чтобы быть со мной на одном уровне.

− Скажу тебе по сек'рету, очкастая дешевка, − заползает ко мне в ухо ее змеиное шипение. − Гав'риил − настоящий ас в сексе, но малолетние шалавы не в его вкусе.

− Мне все равно! − выдергиваю я из ее цепких крючков свой рюкзак.

«Невозможно научится быть такой злой сукой − ею надо уродиться!» − в горькой обиде я бросаюсь вниз по ступенькам, предательские слезы вот-вот хлынут из глаз. Мою спину догоняет волна склизкого, как змеиная кожа, смеха Белинды.

Его Неутомимое Высокопреосвященство Злой Рок тут как тут!

На крайних ступеньках я путаюсь в развязавшемся шнурке на кеде и… приземляюсь на четвереньки. К счастью − мое падение смягчает ковролин, к несчастью − заканчивается падение у черных туфель Гавриила Германовича, самое печальное − очки слетают, но, правда, избегают конструктивной гибели. Виновница моего позора надрывается от хохота. Я ощущаю себя полуслепым котенком, которого пнули дворовые ребятишки.

Заботливые руки Гавриила Германовича поднимают меня с пола и отряхивают чудом уцелевшие колени.

− Так можно шею сломать, Ева, − недовольно хмурит он брови, передавая мне мои очки. − Больше не смей бегать по лестнице.

Виновато вжав голову в плечи, я без устали бормочу слова благодарности. Гавриил Германович решительно берет меня за руку и выводит из аудитории. Гоготание на верхней трибуне резко прекращается, зато моя спина начинает ныть от просверливающего во мне дыру взгляда Белинды. Завтра она пришлет мне приглашение на мои собственные похороны.

В кабинет декана мы идем, держась за руки. Студенты в коридорах расступаются и шепчутся. Наша пара вызвала массовый ажиотаж и сплетническую пандемию. Боковым зрением я рассматриваю Гавриила Германовича. Сегодня его одежда отличается от консервативного стиля: темные джинсы и чернильный джемпер с v-образной горловиной. Мягкая тонкая шерсть обтягивает тренированные мускулы и подчеркивает широкие плечи. Капля повседневности ничуть не испортила его безукоризненный лоск, а присущая ему недосягаемость обрела видимые границы.

На меня вновь сходит розовое наваждение, так что я не отдаю себе отчет: выдаю ли я желаемое за действительное или очеловеченность имеет право быть. Безнадежно влюбленные девушки часто возвышают объект обожания до небес. Со времен инцидента в Зоне № 1 прошли долгие недели, поэтому одного томления достаточно, чтобы опьянеть без вина.

− Бегу-бегу, друзья мои, − звенит ключами запыхавшийся Жуковский, ничуть не удивленный моему сопровождающему. − Извиняюсь, Хачатурян задержал. Прошу за мной.

С давнего времени кабинет декана превратился в экспериментальную лабораторию. Чего тут только нет, есть даже банки с заспиртованными животными и выращенные под колпаками редкие сорта растений.

Настроение у Гавриила Германовича качается на качелях. Теперь он донельзя напряжен и над чем-то депрессивно раздумывает. Зная его непростой характер, меня не покидает ощущение, что ему не терпится мне что-то сказать. По правде говоря, от такой идеи я не в восторге.

− Ева, посмотри сюда, − подтягивает он меня к сосуду с красным плодом. − Что-нибудь напоминает?

− Яблоко с Древа Познания, − отшучиваюсь я. − Я − Ева, а вы, надо полагать, Змей-Искуситель.

С волчьей ухмылкой Гавриил Германович стреляет глазами в сторону завернувшего за угол декана и вероломно изламывает бровь:

− Чтобы ты ответила Змею-Искусителю, предложи он тебе… Познание?

«Переспать с ним» − перевожу я на бытовой жаргон, сутулясь от нервного напряжения.

− Э-э… я бы приняла Познание, − сквозь кашу во рту озвучиваю я созвучную метафору и непроизвольно принимаюсь кусать губу.

− Я полностью удовлетворен твоим ответом, Ева, − со значением подмечает Гавриил Германович и большим пальцем освобождает мою взятую в плен губу. − Не мучай свой рот и меня вместе с ним.

− Не делайте вид, что вам есть дело до моего рта и до меня.

− Не говори о том, чего не знаешь.

− Не играйте со мной! − уязвленно всхлипываю я, отворачиваясь от него.

Не давая мне так просто уйти, Гавриил Германович ловит меня за руку и резко притягивает к себе. Вплотную. Между нашими телами не остается свободного пространства. Без лишних усилий я распознаю удары его сердца, бьющегося так же часто, как и мое собственное.

Гавриил Германович крепко держит меня за талию, не разрешая отдвинуться от него, и приподнимает мою голову вверх на удобный ему градус.

− Я не играю с тобой, − полностью завладевает он моим вниманием, проворно запутываясь пальцами в моих волосах у виска. − Мне бы и в голову не пришло обижать тебя. Прости меня, Ева.

Я огорошенно гляжу в его бездонные глаза, в глубокой синеве скрывается проблеск беспокойства. Случаем, не сниться ли мне все это прямо сейчас?

− Вам незачем извиняться, Гавриил Германович, − поджимаю я слегка дрожащие губы, чувствуя расползающийся по телу жар, с головой выдающий мои чувства. − Это я должна просить у вас прощения. Я не умею вести себя как приличная девушка. Я просто неудачница в очках.

С новым виражом Гавриил Германович, по-моему, открывает в себе какое-то доселе неизведанное чувство − возможно, чувство сострадания, поскольку его вид располагает так думать.

− Моя прекрасная Ева, ты сейчас похожа на маленького пушистого котенка, который забился под диван и испуганно смотрит на меня своими большими доверчивыми карими глазами.

Он нежно проводит кончиками пальцев по моим губам.

− Ты понятия не имеешь, как влияешь на меня. В своих очках и академической форме ты очаровательна и чертовски аппетитна. Больше не смей думать о себе неподобающе.

Нет, все это точно сон. В реальности такого не бывает. Я больше чем уверена, Гавриил Германович плохо соображает, какие силы движут им в текущий момент. Быть может, завтра я об этом пожалею, но я льну щекой к его теплой ладони, как тот самый ручной котенок.

− Мне еще никогда не говорили таких приятных слов, − несмело проговариваю я, уткнувшись носом в его теплый свитер, под которым тяжело вздымается и опускается мощная грудная клетка. − Особенно мне дорого слышать их от вас.

Гавриил Германович поднимает мне голову, и жадно бродя глазами по моему лицу, хрипло произносит:

− Ева, поужинай со мной у меня дома?

Я широко распахиваю глаза, не в силах поверить собственным ушам. За один только вдох мое состояние приближается к тотальной панике.

− Э-э… вы разыгрываете меня?

Гавриил Германович мрачнеет.

− Не понимаю, для чего мне тебя разыгрывать? Я приехал в Академию ради тебя. Единственная проблема − Никита. Но с ним я сам разберусь.

− Я-я… э-э… согласна, − еле-еле ворочаю я языком, попадая под гипнотическое влияние его глаз. − Я поужинаю с вами, Гавриил Германович.

− Ева, девочка моя, прошу тебя, не терзай меня этим официозом «Гавриил Германович»! − вымученно морщится он − кажется, ему это уже порядком осточертело. − От всех этих церемонных «вы» я чувствую себя слетевшим с катушек старым извращенцем, что вообще-то не далеко от истины… Тем не менее я хочу, чтобы ты обращалась ко мне по имени. Прямо сейчас, Ева. Я желаю слышать и видеть, как твой язычок будет ласкать мое имя.

По негласному обоюдному согласию я разделяю с ним значимость момента. Всего один шаг отделяет нас от разрушения стен субординации. С новым этапом придет время Евы и Гавриила. И не важно, что у каждого из нас за спиной, гораздо важнее, что наши отношения пройдут преобразования.

Я ярко-ярко улыбаюсь и с благоговением произношу столь дорогое мне имя, лаская языком каждую буковку:

− Г-а-в-р-и-и-л…

По всей видимости, он впадает в легкое остолбенение, а когда снова обретает дар речи, то неожиданно выдает:

− Сексуальнее и быть не может. Твой ангельский голос манит меня, подобно ласкающей слух мелодии. Воистину эта самая эротичная мелодия, которую мне приходилось слышать.

Я окончательно убеждаюсь, что один из нас не в порядке: либо все это − мой сон, либо Гавриил не в себе и уже перестал отличать действительность от иллюзий. Завлекая меня в омут своего томного взора, он переплетает наши пальцы и неспешно осыпает мои пальчики легкими, почти воздушными поцелуями. Я пребываю на седьмом небе от счастья. Мой разум уносится вслед за телом и душой, неспособный что-либо возразить.

− Ты приедешь ко мне в эту субботу, Ева, − севшим голосом выдвигает он безапелляционное условие между россыпью нежнейших поцелуев, нежнее даже, чем касания лепестков роз.

Влияние этого непредсказуемого переменчивого мужчины пугает меня до коликов в животе.

− Никита знать не должен − это мое условие, − придаю я дрогнувшему голосу бесцветный оттенок, скрывая за кашлем волнение.

− Да будет так, Ева, − столь же холодно замечает Гавриил, как и выпускает мою кисть. − Сообщим Никите, когда ты будешь готова.

Рингтон его айфона дает мне время собраться с мыслями. На экране высвечивается контакт «Алена». Гавриил берет трубку и принимается раздавать помощнице рабочие поручения.

Без особой охоты я подхожу к сидящему в потертом кресле декану. С моим появлением Жуковский откладывает проверку рабочего материала и стряхивает пыль с ветхой книги по скандинавской мифологии, лежащей на столе. Его богатое на мимику лицо отчего-то копирует загадочную улыбку Моны Лизы.

− Воронцова, как продвигается ваша курсовая по «Кодексу Буранус»? − тоном владельца сакрального знания обращается он ко мне.

Далеко не сразу я осмысливаю каверзный вопрос, но мой рот застывает в открытом положении, как только снисходит озарение. Мне становится душно, к горлу подкатывает тошнота. Я благодарю Небеса, что за весь день довольствовалась исключительно кофе, иначе бы меня вывернуло наизнанку.

− Э-э… Борис Борисович Жук?

− Тс-с-с… − делает страшные глаза декан, поскольку Гавриил дает отбой собеседнице.

− Я что-то пропустил? − с минуту удерживает он сканирующий взгляд на моем белесом лице − окрасом я точно роднюсь с лабораторной мышью.

− Воронцова так готовилась к моему зачету, что теперь спит на ходу, − ловко выручает меня Жуковский. − Ей надо бы хорошенько выспаться.

− Я позабочусь о ней, − по-хозяйски приобнимает меня за плечи Гавриил, одновременно обмениваясь с ним рукопожатием. − Всего доброго, Борис.

Пред выходом на улицу мы заглядываем в раздевалку. Гавриил облачается в черную кожаную куртку. В процессе одевания джемпер на его развитых грудных мышцах натягивается и небрежно задирается. Мой взор магнитом притягивается к подразнивающим темным завиткам на его плоском животе, которые спутанно спускаются от пупка прямиком под ремень низкосидящих джинсов. «О нет, не смотри туда, Воронцова!» − отнекиваюсь я от нарастающего порочного желания провести ногтем по очертаниям его члена, выразительно выпирающего через плотную джинсовую ткань. Уже, наверное, в тысячный раз я представляю, каково это почувствовать его в своей ладони, в себе…

− Увидела что-то, что тебе нравится, Ева? − подлавливает он меня за беззастенчивым исследованием его тела.

− Э-э… я задумалась о зимней сессии, − отворачиваясь, прячу я зарумянившиеся щеки.

С аппетитом Гавриил вгрызается глазами в мою грудь − скрывающиеся под невесомой сатиновой блузкой соски-предатели нагло просят их приласкать.

− Не думал, что сессия может так возбуждать, − самодовольно подмигивает он мне.

− Э-э… мне нужно на воздух, − стыдливо проговариваю я.

Дрожащей рукой я поправляю слегка запотевшие очки и резво тянусь к вешалке, на которой висит мое бордовое демисезонное полупальто. Гавриил помогает мне одеться, и мы выходим на залепленную снегом автостоянку.

− Вижу, ты без машины, − кивает он в сторону пустых машиномест в секторе первокурсников. − С радостью подвезу тебя.

Одновременно я испытываю шок и колоссальную панику. Передо мной встает дилемма: как бы неблагоприятной вестью я не сорвала предложение поужинать.

− Э-э… я просто уже договорилась, − по мере составления предложения мой голос затихает, но я с космическим мужеством укрощаю пошаливающие нервы и договариваю: − За мной должен заехать… э-э… в общем, Бобби.

Как по мановению крыла, зрачки в глазах Гавриила расширяются.

− Воистину желаю хорошего вечера, − деликатно произносит он, безусловно, предварительно перебрав коллекцию нецензурных эпитетов в адрес того, кто должен за мной заехать.

− С нетерпением буду ждать субботы, Гавриил, − добавляю я, как бы уточняя, что он не передумал.

− С нетерпением буду ждать встречи с тобой, Ева, − явно догадывается о моих опасениях Гавриил.

Он улыбается мне какой-то новой, не выявленной прежде нежной улыбкой, и садится за руль «Хаммера». Под урчание пустого желудка я провожаю взглядом его черный внедорожник и издали наблюдаю картину, которую нарочно не придумаешь. На КПП он нос к носу встречается с «Мерседесом» Бобби. Выдержке Гавриила позавидовал бы даже гвардеец у Мавзолея, поскольку Бобби специально мешкает у шлагбаума, загораживая выезд из Академии. Несколькими мгновениями позже «Хаммер» срывается с места так, что дымятся покрышки.

В приподнятом настроении Бобби чмокает меня в щеку и бурно рассказывает обо всем, что произошло с ним за неделю, которую мы провели порознь из-за подготовки к зачетам.

− Есть планы на предновогодний уикенд? − как в воду глядит он.

− Э-э… завтра мы с Дашей едем к Юле на концерт, − сквозь накатившую дрожь в голосе мямлю я. − В субботу намечается ужин в имении доктора Гробового.

Нагнетающаяся тишина в салоне похожа на бомбу замедленного действия. Мы висим на волоске от ссоры. Бобби срывается первым.

− Иисусе, я не слепой! − ударяет он себя ладонью по лбу и начинает истекать словами, точно кровью: − Ты избегаешь меня. Перестала звонить. Я вижу, ты флиртуешь с ним. Вся Академия шепчется, что ты крутишь шашни с этим Зверем!

− Послушай, ты э-э… все не так понял, − заикаюсь я со слезами на глазах, намертво вцепившись в дужку очков. − Он пригласил меня на… дружеский ужин.

− Дружеский ужин! − едко передразнивает меня Бобби. − Ты уверена, что этот конченый псих не перепихивается с друзьями во время этого самого дружеского ужина? Я похож на идиота?.. Говори, что между вами! И не ври мне!

− Останови машину, − треснувшим голосом требую я, из последних сил сдерживая застилающие глаза слезы.

«Мерседес» скорости не сбавляет и продолжает ход.

− Тормози, чтоб тебя! − во всю мощь ору я, топая ногой.

Шины свистят на мокром асфальте до полной остановки. Вся в слезах я вылетаю на дорогу, убегая куда глаза глядят.

− Извини меня, пожалуйста! − выскакивает за мной перепуганный Бобби. − Я наговорил лишнего. За меня говорила ревность. Стой, Ева! Подожди!

Устав бежать от всех своих проблем, я закрываю лицо руками, понимая, что больше не могу биться о стену, разбивая руки в кровь. Терпение оставляет меня, и накопленные эмоции вырываются наружу. У меня кружится голова, плечи содрогаются от рыданий, тушь течет по лицу, снег налипает на ресницы. Я уже не знаю точно, от чего плачу: то ли от жалости к Бобби, то ли от безответной любви к Гавриилу, то ли от всего вместе сразу. Невыносимо тяжело носить под сердцем неразделенную любовь и еще тяжелее травмировать равнодушием любящего тебя мужчину. Наполненный надеждой взгляд черных, как сама ночь, глаз Бобби светится изнутри. О такой сильной любви мечтает любая девушка. Бобби добрый, надежный и по-своему красивый. У меня сердце кровью обливается от того, что участь нашего разваливающегося романа катится по наклонной. Разве можно просто взять и зашвырнуть ему в лицо его же доброту, словно комок грязи?

До чего я докатилась…

Всю оставшуюся дорогу до коттеджного поселка в салоне «Мерседеса» висит давящая тишина. Притворяясь спящей, я крепко прижимаю к груди рюкзачок, борясь со щемящей болью в груди. Очень скоро мне придется сделать непростой выбор. Мотаясь из стороны в сторону, я только загоняю себя глубже в угол. Пускай сегодня мы с Бобби помирились, но каждый из нас остался при своем мнении. Ссора не забудется, осадок останется, и стоит мне взбаламутить воду, как его обоснованное предъявление будет першить у меня же в горле.

На худой конец путь от терний к звездам ветвист и лежит через человеческие слабости и ошибки. Каждый новый день несет в себе истину во всем своем шахматном многообразии противоречий. Катящееся колесо жизни состоит из черных и белых полос. Так было, так есть и так будет вечно.

− Зайка, просыпайся, − будет меня Бобби, открывая дверцу с моей стороны.

На его лице высвечиваются приговор − отмолчаться не удалось. Наши мысли всенепременно сходятся на субботнем ужине в имении. Я прочищаю горло, ища в себе хоть какие-нибудь банальные слова, способные разгладить складки сложившейся ситуации, но ничего уместного так и не нахожу. Что тут сказать, Создатель обделил меня ораторским красноречием.

С мученической гримасой Бобби обивает носом ботинка порог и, наконец, решается:

− Мне нелегко такое говорить. Ты меня не переубедишь, Ева. Я вижу, Гробовой тебе небезразличен. Выхода у меня нет. Насильно мил не будешь… Лучше разберись в своих чувствах. Кого бы из нас ты ни выбрала, я с уважением отнесусь к твоему решению.

Я потрясена его поступком, достойным самой высокой похвалы. Человечностью и сопереживанием Бобби облегчил мне жизнь, я избежала участи изменщицы. С глубокой душевной тоской в глазах он уезжает, увозя с собой и всю ту тяжесть, которая долгими месяцами придавливала мою грудь неподъемным булыжником.

Глава 9. Привет из Питера

На город Сочи медленно опускается сумрак. Безропотные тени прожитого дня бесследно исчезают за разделительной полосой между светом и тьмой.

Перед выходом на улицу я распыляю вишневый спрей на свои подколотые зажимом волнистые локоны, при этом тоскливо взирая на собственное отражение: невыспавшийся усталый вид делает меня еще более юной. Мой наряд скорее не подходит для злачных мест: лично мне нравится кружевной кремовый топ и короткая плиссированная юбка черешневого цвета, но оказаться белой вороной в эксцентричной творческой среде проще пареной репы. В Ордене каждому второму известно, что славный непритязательный пражский бар «Чертова Мельница», где пройдет концерт группы «03», не чурается объединять под одной крышей творцов с неординарным подходом к искусству и муз свободных нравов.

Даша − рулевой, поэтому я погружаюсь в предновогоднюю суету Праги.

Миленькие улочки освещены разноцветными фонариками, гирляндами и елочными украшениями. Под заводной хоровод кружащихся снежинок по скверам и паркам гурьбой шатается молодежь.

Бар «Чертова Мельница» территориально расположен на левом берегу Влтавы в тихом историческом районе Малой Страны. Тесная речная улочка благодаря возведению на воде слывет среди местных жителей «Чешской Венецией». «Чертовой Мельницей» питейное заведение ознаменовали не случайно. Давным-давно гидротехническое сооружение служило по назначению. Возраст пражского архитектурного наследия восходит к XIII веку. Наружный вид водяной мельницы не претерпел реконструкцию, но лопасти вращающегося мельничного колеса черпают воду в отраду туристам. Тем более что по диагонали от мельницы через речку Чертовка проложен горбатый пешеходный мостик, снискавший всеобщую привязанность у молодоженов со всего мира, его кованая ограда сплошь заполонена замочками любви и верности.

На пятачке перед народным баром так многолюдно и оживленно, что не протолкнуться. В царство настоящего безумства нас пропускает волонтер от малоизвестной панк-группы. При входе паренек с ирокезом на голове раздает рекламные листовки выступающих коллективов и скидочные флаеры на алкогольное меню. Бар затянуло дымовой завесой, запахом пота и дешевой туалетной воды. В общей толкотне за столиками выпивает и шумно дискутирует безбашенная публика. Под свист полупьяных ребят на сцене разогревают толпу заводные танцовщицы.

Из-за кулис нам машет руками Юля, показывая на забронированный столик. Гуськом мы пробираемся к местечку у самой сцены и не успеваем сесть, как откуда-то из гущи кутежа к нам подскакивает шустрая официантка с лоснящейся кислотно-розовой гривой. Я начинаю вечер кофе с лимоном. Даша не мелочится и выбирает текилу. Кто-кто, а она − крепкий орешек.

На высоких каблуках стрип-туфель официантка чуть ли не вприпрыжку оперативно доставляет наш заказ и отправляется к следующему клиенту. У барной стойки она обслуживает пускающего никотиновые кольца бугая в полностью скрывающей его лицо кепке с нашивкой пиратского черепа. Малоприятный тип в подозрительно знакомых байкерских сапогах со шпорами явно не заинтересован ни в представлении, ни в излишне раскрепощенном поведении официантки. Судя по вращающемуся козырьку его кепки, он время от времени шныряет глазами на входную дверь.

«Чтоб мне сдохнуть, „маньяк“ из Питера!» − лезут у меня глаза на лоб.

Начинается концерт, поэтому я собираю в жалкую кучку остатки самоконтроля и концентрируюсь на группе «03». Музыканты искрятся в плавающем под ногами облаке дым-машины. Их сценические образы медицинской тематики приводят публику в восторг. Бар заполняется неестественной тишиной. Сияющая в инопланетном прожекторе вертикального треугольного софита Юля берет стойку микрофона в руки и оправдывает томительное ожидание мелодичными модуляциями акапелла. Вступающий после ее тоники протяжного вибрато клавишник с театральной греческой маской усиливает минорным аккордом настрой песни о несчастной любви. Гитарист ударяет по струнам. Бас с барабанщиком придают композиции колоритного звучания.

К концу грустной музыкальной повести я решаю поинтересоваться судьбой «маньяка», но тот как сквозь землю провалился. Не привлекая к себе внимания зрителей за соседними столиками, я верчусь на стуле. Через какое-то время в дальнем углу мелькает козырек кепки, который почти сразу же ныряет в черноту коридора, ведущего в уборную.

«Добрый вечер, господа демоны-во-все-тяжкие!» − подстрекает мой внутренний голос.

Я сообщаю Даше о желании посетить уборную и просачиваюсь через плотно сидящих посетителей в плохо освещенный пустынный коридор с яркими аляповатыми обоями и кособокими бра. У дверей с привинченной табличкой «служебное помещение» сливается с обоями вторая дверь − она настолько неприметная, что в полумраке ее легко принять за трещины в стене. Довольно странно, что электронный замок на двери поврежден. По тут сторону двери стоит немая тишь, вглубь убегает притемненный длинный коридор с номерами и винтовой лестницей. Из праздного любопытства я спускаюсь на нижний уровень в садомазохистское лобби, поскольку какой-то почитатель романов Маркиза де Сада и Захер-Мазоха оформил преддверие «страны чудес» в стиле средневековой камеры пыток. В качестве звукоизоляции темные стены занавешены неподъемными фамильными гербами все тех же скандальных аристократов, именами которых, собственно говоря, и удостоены общеизвестные термины «садизм» и «мазохизм».

В «стране чудес» происходит триумфальная публичная порка, так как за плотно прикрытыми дверьми отчетливо слышен тяжелый рок вперемешку с вульгарными криками участников и наблюдателей. Закрытое БДСМ-сообщество или БДСМ публичный дом.

С верхнего этажа раздаются голоса вновь прибывших клиентов. Бесшумно, на цыпочках я примыкаю к одной из неподвижных гофрированных штор. За ней удачно приоткрыта дверца в большой пустующий зал с кроватью в форме черного сердца, подиумом с шестом и неведомыми механизмами для увеселительных мистерий.

Кресло режиссера порнографического фильма занимает Постановщик Постельных Сцен Злой Рок!

Прибывший ценитель фетиша − Гавриил с синеволосой девушкой в кожаном кетсьюте и пирсингом на губе. И все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, потому что они держат путь в мое убежище. Из-за выброса адреналина у меня скручивается желудок, а добротно бьющий по вискам пульс пускается наперегонки с колотящимся сердцем. В обморочном состоянии я отлепляюсь от двери и в спешке успеваю юркнуть за ширму из черного матового стекла. Увесистый зажим соскальзывает с моих растрепавшихся волос, но в последний момент я подхватываю его в миллиметре от пола.

Дверь распахивается от ноги Гавриила.

− У тебя пять минут, Роза, − сухо бросает он, закладывая руки в карманы брюк.

Элитный деловой костюм вороного цвета подстраивается под его настроение, делая еще высокомернее, циничнее и опаснее. Подавляющая энергетика распространяется и на Розу. Вид у нее до смерти напуганный − словно бы она не знает, с чего начать, и ищет подходящие слова.

− Четыре минуты пятнадцать секунд, − тоном, не предвещающим ей хорошей жизни, произносит Гавриил, сверяясь со своими часами.

Роза становится похожа на покойницу.

− Помилуйте, Гавриил Германович! − плачет она в полутрясущемся состоянии. − Я все расскажу. Вчера один клиент «Чертовой Мельницы», представившийся вашим кузеном, попросил проводить его в «Нижний Уровень». Маркиза в тот вечер не было, поэтому я испугалась отказать высокопоставленному господину. Мы уже прошли ко мне, когда я заметила на его шее знак фантома. Виду я не подала, что он был не тем, за кого себя выдавал. Уходя, он велел передать, что скоро заказчик закопает в могилу ваш обескровленный труп.

На слове «труп» в зал входит «маньяк», и наступает пауза − вроде той, когда нажимают на «стоп» при просмотре кинофильма.

− Фантом! − прорывается блеклый сип Розы.

− Неблагодарная с-сука! − злобно картавит «маньяк» и мечет нож ей в грудь, отчего она замертво падает на кожаное сердце.

Из рукава белоснежной рубашки Гавриила шумно вываливается японская цепь с шипастым грузом на конце. Фантом воздевает самурайский меч и с напыщенностью канонично салютирует.

− Ну что, крас-савец архонт, все нормы приличия с-соблюдены?

Клыкасто ощерившись, он рвется в атаку. Гавриил уклоняется в сторону и одним концом цепи опутывает ему руку, другим наносит точный удар по лицу. Наемник лишается кепки и отлетает вслед за ней к крепежно-лебедочной системе для подвешиваний и связываний, забрызгивая кровью бетонные стены. При падении он изловчается и сильно дергает за конец цепи. Разражаясь нецензурной бранью, Гавриил погребает под собой деревянный Андреевский крест и чудом уворачивается от бесчисленных осколков разлетающегося вдребезги зеркала по соседству.

− Архонт, ты − покойник! − юродиво кривляется фантом.

Отхаркиваясь собственной кровью, он выпутывается из заваливших его веревочных сбруй, хромированных крепежей и всяких разнородных крюков.

− Твой собрат твердил о том же, − не остается в долгу Гавриил, поднимаясь на ноги. − Я размозжил его безмозглую черепушку, и он упокоился с миром.

Фантом шустро переходит к тактике ближнего боя. Гавриил отбивает прямой выпад в голову и за этим одновременно парирует другие атаки и собирает цепь в петлю. Идя в наступление, фантом делает хитрый финт, чтобы нанести ему режущий удар мечом в кисть. Не меняя темпа вращения, Гавриил перехватывает через шею цепь в другую руку, поэтому выходит осечка. Следом он проворно толкает ногой распорочный секс-станок, на котором наемник проезжает к подиуму с шестом, тормозя головой о нижнюю ступень.

− Рабочее место ждет, детка, − проскальзывает масленая улыбка на губах Гавриила. − Не ломайся. Я хорошо заплачу за приват-танец.

Фантом матерится и показывает ему средний палец. Усмехнувшись, Гавриил получает нужную дистанцию и ускоряет вокруг себя вращения восьмеркой. Создается мертвая зона. В комплексе с высоким потолком занятая позиция дает ему полную свободу действия.

С перекошенной подбитой рожей фантом встряхивается и опять бросается в бой. Гавриил отбивает атаку в сердце захватом меча цепью, отшвыривая его в сторону. Во втором заходе наемник хватает табурет и зашвыривает в Гавриила, но крутящаяся цепь с неумолимостью блендера дробит дерево в клочья. За табуретом поочередно летят плоские металлические звезды. Три из них Гавриил отбивает вращающейся цепью, но последняя все-таки задевает его предплечье. Тонкая шерсть пиджака моментально намокает, и на пол одна за другой падают алые капли крови, окрашивая гранит в багровый цвет.

Пользуясь заминкой, фантом кувырком кидается за мечом. На молниеносной скорости Гавриил отпускает цепь с грузом до максимальной длины, и не успевает «маньяк» схватить эфес меча, как Гавриил наносит ему сокрушительный удар в солнечное сплетение. Отдача отбрасывает наемника, как прыгучий мячик, прямиком на ширму.

− А-а! − мой дикий вопль обрывается на высокой ноте уже на полу.

У Гавриила отпадает челюсть.

Сообразительный фантом хватает меня за шиворот и приставляет стеклянный осколок к горлу.

− Я нашел с-себе девку для ролевых игр, − прыскает он отрывистым смехом. − Наполни вазу от цветов с-своей кровью, не то я продырявлю ей шею.

− Мне нет дела до какой-то шлюхи, − пикирует словами Гавриил, убыстряя темп раскрутки цепи.

Если это такая шутка, то не смешно. Фрейд давно подметил, что в каждой шутке − только доля шутки, остальное − правда. Сурова жизненная реалия, поскольку я не просто заложница, но и живой щит в лапах восставшего из могилы мертвеца.

− С-сделай, что я с-сказал, и заберешь с-свою мелкую шлюшку, − чванливо щерится фантом, опасно водя стеклом мне по горлу, отчего я уже мысленно прощаюсь с жизнью. − Режь вену! Я продырявлю…

− Все, все, я тебя понял, − быстро скидывает с себя пиджак Гавриил и принимается расстегивать запонки.

− Медленней, с-сладенький, − заносчиво лязгает клыками фантом.

Гавриил одаривает его убийственным взглядом, но потом переключается на меня, скользя глазами куда-то в район моей талии. Меня озаряет догадка − с правого бока к ремню юбки приколот остроконечный стальной зажим для волос. При правильном обращении он может стать оружием не хуже ножа.

На свой страх и риск я незаметно отсоединяю зажим от ремня и острым концом со всей дури всаживаю громиле в шею. Фантом заходится звериным рыком. Хватка ослабевает. Я с силой отталкиваю его руку и, обхватывая голову, падаю на колени в надежде, что Гавриил убьет бешеного маньяка раньше, чем тот украсит мой затылок стеклянным гребнем.

− Тварь! − сипит громила, но в сердце у него уже торчит стилет, поэтому он валится навзничь.

− Как же ты меня напугала, моя девочка! − бросается ко мне Гавриил и крепко-крепко стискивает в своих объятиях с успокоительными поцелуями в голову. − Успокойся. Все хорошо. Самое главное, ты жива и невредима.

− Почему он не рассыпается в прах? − испуганно киваю я в сторону вроде бы бездыханного тела наемника. − «Маньяк» не умер?

− Лишить фантома жизни можно только отсечением головы от туловища. В нашем случае его лучше не убивать, а предать суду за убийство Розы. Так я узнаю имя «серого кардинала». Подробности позже… Сейчас тут будет охрана. Никто не должен меня видеть.

Гавриил вдавливает бутафорский факел на антаблементе над зеркалом, и каменная плита со скрежетом поворачивается вместе с нашими отражениями. Мы ныряем в подземный ход. Стенка за нами захлопывается.

В подземелье темно, холодно, пахнет сыростью, где-то монотонно капает вода. Вставленные в железные кольца факелы волнообразно воспламеняются, освещая исчезающий в темноте туннель. Смена декораций идет мне на пользу. Коленки у меня до сих пор дрожат, но в целом мне заметно лучше.

− Какого черта тебя занесло в бордель? − на ходу отчитывает меня Гавриил.

От огненного света его кожа и волосы освещаются золотом, глаза приобретают экзотический изумрудный оттенок. Заглядевшись на него, я пошатываюсь на ступени расклешенной лестницы у прохода в затопленный водой зал.

− Осторожно! − подхватывает он меня под руки. − Так и шею сломать недолго.

− Ух ты, сколько альтруизма! − огрызаюсь я, корректируя чуть съехавшие с носа очки. − Я же шлюха, до которой тебе нет дела!

С глубоким вздохом, похожим на рычание льва, Гавриил останавливается на лестнице, и похоже, что мысленно призывает на выручку богов терпения и спокойствия.

− Неразумная женщина, как же мне осточертел твой дерзкий рот, − цедит он сквозь зубы, кидая на ступени пиджак. − Все-то ты путаешься у меня под ногами. Создаешь эти долбаные проблемы. Делаешь выводы, лишенные всякого здравого смысла. Что самое прискорбное, так это твой вездесущий нос, который вечно лезет не в свои дела. Ты ведешь себя, как неразумное малое дитя, Ева.

− Ого, какое откровение! − на повышенных тонах реагирую я, и мой голос отдается эхом по подземелью. − В чем ваша проблема, Гавриил Германович? Зачем вы пригласили меня на ужин, если я для вас всего лишь непутевый подросток в очках? Для разнообразия?! Надоело кувыркаться со своей ненаглядной супермоделью?!

Вне себя от ярости, Гавриил сжимает пальцами переносицу, очевидно, из последних сил держа себя в руках:

− Коль скоро ты не закроешь рот, я сделаю это сам.

− Еще бы, здесь ведь нет джентльме…

Мой встревоженный возглас проваливается в вековой холод каменной стены, к которой я мигом оказываюсь прижата. Не позволяя мне даже глотнуть воздуха, Гавриил набрасывается на мой рот и неукротимо сплетает свой влажный язык с моим в яростном поцелуе, подобном вспышке молнии. Мои нервы оголены, кровь горячим фонтаном ударяет в сердце. Под неистовым натиском я сдаюсь на милость победителя. Гавриил обхватывает мое лицо обеими ладонями и беспомощно стонет мне в рот. Наглядное доказательство того, что он ждал момента близости ничуть не меньше. Никто из нас не сдерживается и не останавливается… ни больше ни меньше − последний поцелуй перед концом света. Не переставая грубо и требовательно исследовать языком мой рот, бедрами Гавриил с силой придавливает меня к холодной стене. От контраста температур моя спина покрывается мурашками, а капелька пота скатывается в ложбинку между грудей, подстегивая влечение, которое и без того растет в геометрической прогрессии.

− Что ты со мной делаешь, Ева… − чуть отрывается от моего рта Гавриил и, тяжело дыша, облизывает свои губы.

Горящее пламя факелов играет в его глазах голодными тенями, окропленные кровью волосы торчат соломой во все стороны. Он снимает с меня очки и кладет на пиджак. Дальше он творит самые настоящие чудеса − с его правой ладони сходит цепь, и на ее концах образуются ограничители.

Ничего себе, оружие в руке − одно из его влияний!

Открыто упиваясь своей властью, Гавриил сковывает мои запястья кандалами и за длинную цепь, пропущенную между ними, поднимает мне руки наверх.

− Соблазн распять тебя, Ева, был велик, − жарко шепчет он мне на ушко, бесцеремонно пропихивая ногу между моих бедер. − Я стал безумным от желания обладать тобой.

− Не-ет… − неубедительно протестую я, разволновавшись из-за вжавшегося в мое бедро огромного напряженного пениса.

− Для меня − да! − собственнически сжимает меня за ягодицу Гавриил. − Запомни, никто другой к тебе не прикоснется. Никогда. Ты моя. Повтори слово в слово. Сейчас же!

− Я твоя, − послушно повторяю я и сглатываю слюну.

Гавриил взирает на меня безумными глазами.

− Сглотни еще раз, − велит он глубоким низким голосом, помещая ладонь мне на горло. − Я должен прочувствовать последовательность сокращающихся мышц твоего восхитительного горлышка. Всякий раз я буду наблюдать за тобой, когда ты будешь глотать мою сперму до последней капли.

С ума сойти… он точно не в себе. Странное дело, пошлости не вызывают отвращения, а заводят еще больше. Раньше я за собой ничего такого не замечала. Под впечатлением заманчивых непристойностей я покорно сглатываю. Гавриил пристально следит за мной, словно удав за кроликом, не дышит и не моргает… даже неуютно от такого неприкрытого помешательства. Сразу, как только я выполняю его задание, он берт меня за подбородок и подушечкой большого пальца медленно проводит по моим припухшим губам. Его беспокойные затуманенные глаза с пугающим экспериментаторским настроем прицениваются к моему рту. Одними теоретическими вычислениями возможностей рта Гавриил не удовлетворяется. На практике его указательный палец аккуратно проникает в мои разомкнутые губы и беззастенчиво исследует ротовую полость. Не собираясь сдавать позиций, я плотно обхватываю губами его длинный палец и старательно сосу. Огонь одержимости в глазах Гавриила разгорается все ярче и ярче. Мне хватает знаний понять, насколько сильно доставляет ему удовольствие видеть мою сговорчивость по поводу оральных ласк.

− Ты совершенна, Ева, − хриплым от желания голосом замечает Гавриил.

Не убирая ладони с моего подбородка, он прикрывает глаза и соединяет наши соскучившиеся губы в глубоком поцелуе, заставляющем рыдать от удовольствия. Цепь с гремящим звяканьем опадает на пол, унося за собой весь шумный мир и увековечивая в катакомбах подземелья наши прерывистые вздохи и тихие стоны. Освободившейся рукой Гавриил задирает мне юбку и вплотную прижимается к открывшимся для него скромным хлопковым трусикам. Мой одобрительный стон действует на него командой «фас». Он рычит что-то маловразумительное и легко подхватывает меня за бедра. Я обиваюсь вокруг него руками и ногами, желая слиться с ним в одно целое, желая полностью раствориться в нем, желая отдать ему всю себя. Мы одинаково сгораем от страсти друг к другу − это по-настоящему окрыляет!

Прижимая меня к стене, точнее впечатывая в нее, Гавриил усеивает дразнящими ласковыми поцелуями мою шею. От его горячих мягких губ мое тело будто обжигает перцем. Сладострастно посасывая и покусывая мою кожу, Гавриил прокладывает дорожку по пульсирующей яремной вене к уху. Добравшись до конечной точки, он обводит языком ушную раковину, забираясь кончиком внутрь. В накале страстей я дергаюсь и металлическими фиксаторами для рук нечаянно задеваю его пораненное предплечье. Теплая кровь моментально заливает мои пальцы. Вне всяких сомнений, внезапная боль затмевает рассудок Гавриила. Он шипит какие-то невнятные слова, ставит меня на ноги и стягивает на пояс мой топ вместе с простеньким бюстгальтером.

− Воистину боги создали их для моих рук, − взвешивает он в своих теплых ладонях мои небольшие груди, подушечками пальцев обрисовывая их розовые вершины. − Налившиеся и манящие. Мистерия в подземелье будет долгой. Я буду трахать тебя, Ева, пока сознание не покинет нас обоих.

Гавриил запрокидывает мою ногу себе на бедро и пригвождает меня к стене, давая почувствовать его настроенный на вторжение твердый член. Интенсивно массируя и поглаживая мою ягодицу с каким-то особенным пристрастием, он припадает ртом к окружности моей груди и языком обводит по кругу сосок, превращая его в набухший бутон, который он тут же губами втягивает в себя. От чувственной манипуляции по моим нервным окончаниям проходит разряд, оживляя миллионы рецепторов на коже, и с моих пересохших губ слетает громкий выкрик.

− Снимай оберег, − резко командует Гавриил. − Я должен войти в тебя. Черт возьми, прямо сейчас!

Я в беспамятстве цепляюсь ногтями за его могучую спину:

− Чем тебе мешает амулет?

− Не перечь мне, Ева! − строже повторяет Гавриил и вбирает в рот нетронутый сосок.

Бесподобно играя языком и зубами с моим набухшими сосками, как с леденцами, он оставляет меня на сводящей с ума тонкой грани между болью и наслаждением. В одно прекрасное мгновение равновесие нарушается: он сильно прикусывает сосок. Судорога проходит по всей моей нервной системе. Всхлипывая, я выгибаюсь в его объятиях, подобно тугому луку. С шипением сквозь зубы Гавриил резко стягивает мои волосы в кулак.

− Моя сладкая девочка, сними оберег, иначе я не смогу войти в тебя, − вкрадчиво шепчет он мне на ушко, помещая другую руку на внутреннюю поверхность моих подергивающихся бедер. − Я хочу знать твой вкус, Ева. Мне необходимо ощущать тебя всю. Ты будешь дрожать и до хрипоты выкрикивать мое имя, когда я доведу тебя до оргазма своим языком.

Он умело скользит ладонью между моих бедер в невозможной близости от трусиков. Его пальцы то и дело задевают кромку, подразнивая и распаляя желание.

− Гавриил, пожалуйста…

− Живо сорви долбаный оберег! − рычит он от возбуждения и нетерпения, его аж всего колотит.

Моментом позже бархотка с кулоном бултыхается в талую воду. Мы провожаем глазами затонувший амулет и снова скрещиваем взгляды. Все границы стерты. Препятствий не существует. Я осознаю отсутствие барьера так же ясно, как читаю в диких глазах Гавриила обещание неземного наслаждения. Взирая на меня с откровенной первобытной похотью, он решительно приспускает мне трусики и пальцами накрывает мой мучительно пылающий клитор, вызывая у меня сладостную конвульсию во всем теле.

− О да, детка… − заглушает он наши обоюдные хриплые стоны, всасывая мой язык глубоко в себя, как будто приглашает проделать то же самое с его достоинством. − Моя маленькая девочка, ты уже вся мокрая для меня. Вся горишь. Такая податливая и нежная. Черт возьми, я очень долго ждал тебя, Ева!

− Я ждала тебя всю свою жизнь, Гавриил, − отвечаю я взаимностью и ближе прижимаюсь к его волшебным пальцам, которыми он изумительно ласкает меня в самом сокровенном месте.

− Бл*ть! − рявкает Гавриил ни с того ни с сего.

Стремительно выдернув руку из моего нижнего белья, он загораживает меня собственной спиной и точным броском отправляет в темноту стилет. Темная фигура наверху лестницы издает непродолжительный скулящий звук, кубарем скатывается вниз и плюхается лицом в лужу.

− Твою мать, откуда ищейки Маркиза знают этот ход?! − белеет от гнева Гавриил, с хрустом сжимая кулаки.

Шрам на его скуле наливается кровью, волосы − в непоправимом беспорядке, рубашка с небрежно расстегнутыми манжетами − в бурых пятнах, в брюках − грандиозная эрекция. Взбеленившийся вид выдает констатацию факта − терпению Гавриила Германовича настал конец.

− Отыскивай оберег, и уходим отсюда, − кидает он, словно между нами ничего и не произошло.

У меня подкашиваются колени от того, что он относится ко мне, как заправской шлюхе, и это подтверждает его слова, сказанные наемнику. Цепь сама спадает с моих запястий и на полу рассыпается в пыль. Дрожащими руками я возвращаю топ на место и подтягиваю сползшие чулки. Осмысление компрометирующего поступка наваливается на меня тяжелыми слоями, пригибая к земле или к ногам Гавриила, где теперь мое место.

«Воронцова, добро пожаловать в „фан-клуб шлюх доктора Гробового“!»

− Я помогу найти оберег, − присаживается рядом со мной Гавриил, поскольку в темной воде найти амулет не так-то просто.

Под водой он берет меня за кисть и направляет в место, где мои пальцы нащупывают серебряный кулон. Бархотка попадает ко мне в руку, и мы одновременно выпрямляемся.

− Ты не можешь дотронуться до амулета? − с трудом перебарываю я растекающееся по костям смущение.

− Коль скоро заговоренный ошейник оберегает тебя от обладания твоим аппетитным телом.

Гавриил самодовольно подмигивает мне, его ухмылка так и просится стереть ее ногтями.

− Безнравственный придурок!

Его улыбка становится тоньше.

− Кареглазый котенок чертовски мил, когда выпускает коготки и кусается, − с видимым удовольствием отмечает он и против моей воли завладевает моей дрожащей от злости рукой. − Отношения будем выяснять, как выберемся отсюда. Идем.

Безмолвно взывая к справедливости, я следую за своим проводником, разгребая ногами ледяную воду, попадающую в подземелье с реки выше. Туннель находится глубоко под землей. На неотесанных стенах видны разводы и водяные подтеки. Где-то наверху грохочет метрополитен. Развилки лабиринта множатся на глазах, но Гавриил безошибочно ориентируется в запутанных разветвлениях старинного подземного хода. От студеной воды у меня того гляди сведет ноги, зубы отстукивают чечетку, но все лучше преставиться от обморожения, чем облиться горючими слезами от разочарования.

− Я не могу взять тебя на руки, Ева, − извещает меня Гавриил, кидая недовольный взгляд на мои окоченевшие ноги. − При внезапном нападении я не смогу отразить атаку. Тобой я рисковать не могу. Потерпи. Осталось недолго.

За все время, что мы бродим по подземелью, я давно сбилась со счета, сколько туннелей мы прошли, когда наконец-таки перед нами вырастают ступени. Гавриил обегает глазами заросшую паутиной гравюру на каменной стене и дотрагивается до выступающей геральдической лилии. За бесшумно отъехавшей в сторону плитой раскрывается чрево будуара «страны чудес». Призывая к соблюдению тишины, он подносит указательный палец к своим несколько опухшим от поцелуев губам и осторожно заглядывает в номер для любовных утех. Удостоверившись, что апартаменты пустуют, мы заходим в безвкусную опочивальню с войлочной периной, где тусклый красноватый свет торшера создает неуютный полумрак.

Измочаленная событиями, я сминаю подол юбки практически бесчувственными пальцами и присаживаюсь на прогнувшуюся кушетку времен Маркиза де Сада, повидавшую на своем веку немало бесстыдных подробностей. Меня разбирает смех от абсурдности всей ситуации, но я вовремя утешаю себя мыслью, что все было бы куда хуже, дойди мистерия в подземелье до секса. Стараясь отвлечься, я стягиваю промокшие кеды и чулки.

Гавриил поворачивает ключ до упора и закатывает расстегнутые рукава рубашки. Моему взору открывается искусная черная татуировка − расписанная древними письменами шипастая плеть со стрелой на конце оплетает его правую руку до запястья. Чего греха таить, татуировка на его мужественной руке выглядит сексуально.

− Мы недалеко от скрытого черного хода, − встает он напротив меня, загораживая своим гигантским ростом и мускулатурой весь свет. − Концерт закончится минут через тридцать. Придешь вовремя к своему… бойфренду.

«Несносный мужчина… заставляет меня видеть небо в красном цвете!»

− Я приехала в бар вдвоем с Дашей, но моя личная жизнь тебя никаким боком не касается. Мистерия в подземелье не повторится.

С непоколебимым уравновешенным видом Гавриил скрещивает руки на груди, от чего забрызганная кровью рубашка натягивается. Глубокое рассечение на мышце предплечья, которое благодаря мне выглядит еще краше, начинает кровоточить с новой силой.

− Ищейки Маркиза обыскивают номера, − даже не поморщившись от боли, сообщает он, но дальше его перебивают выкрики из коридора.

− Эй, вы, там, у нас проверка! − слышен хор грубых голосов, по двери тарабанят кулаки. − Немедленно отворите!

Сыпля проклятьями, Гавриил усаживается на кушетку и порывисто привлекает меня к себе. В следующую секунду дверь с треском слетает с петель, и к нам в номер вламывается кучка лысых верзил во главе с толстым усатым боровом. На месте прибытия их встречают карательный взгляд палача и острая, как лезвие бритвы, полуулыбка, рассекающая безжалостное выражение лица.

− Есть ли у тебя причины вломиться ко мне, Маркиз? − надменно растягивает слова Гавриил в свойственной ему повелительной манере. − Коль скоро ты застал меня со спущенными штанами, то лучше бы тебе иметь эту причину.

В стальном отражении дренажной системы мне доступен неплохой вид на обстановку за моей спиной. Боров с бульдожьим лицом, по-видимому, хозяин борделя, трясется всем телом.

− Гавриил Германович, мне… мне не доложили, что вы… вы тут, − расшаркивается он. − Роза мертва. Мы нашли ее заколотой ножом. Преступник успел скрыться в подземелье. Мои люди ловят его.

− Отчитаешься передо мной лично, − отдает указание Гавриил, устало откидываясь на спинку унылой потасканной кушетки.

Несмотря на то, что он находится в борделе, в расслабленной позе и окровавленной сорочке, он по-прежнему производит вид благородного, собранного, волевого мужчины, удел которого руководить.

Маркиз кланяется ему в ноги и, не разгибаясь, красный, как помидор, бочком семенит к выходу. Видя откровенное идолопоклонничество, я для себя твердо решаю − Гавриил далек от БДСМ-культуры, где, как правило, комплексы неполноценности и ущербность половых партнеров выплескивается в сексуальную агрессию. Учения по половой психопатии Крафт-Эбинга − тому доказательство. В отношении Гавриила все иначе: он деспотичен сам по себе, как бывает с теми, кто осмысленно выбирает политику кнута и пряника в широком смысле для стабилизации массовых настроений в городских джунглях. По аналогии с альфа-самцом − вожаком стаи системы подчинения-доминирования в агрегациях социальных животных.

В считанные секунды верзилы возвращают дверь на петли, но Гавриил не дает мне слезть с него. На оказание сопротивления он заламывает мне руки за спину и серьезно говорит:

− Не расскажешь, за каким тебя понесло в бордель?

Мгновенно я чувствую себя совершенно опустошенной. Переутомление в свете последних событий выпило из меня все жизненные силы.

− Прости, что подвергла тебя опасности, − пристыженно извиняюсь я. − Из-за меня ты мог умереть. Спасибо, что спас мне жизнь.

В холодных, как воды Арктики, глазах Гавриила возникает выражение, очень близкое к скорби.

− Ты всегда можешь на меня рассчитывать, Ева, − с дрогнувшей на губах улыбкой повторяет он сказанные им на моем дне рождения слова.

Мне так и хочется пойти на поводу у отбившегося от разума неразумного сердца и поцеловать Гавриила, но я укрощаю своевременный порыв и пускаюсь в монолог про случайную встречу с «маньяком» в Санкт-Петербурге.

− Воистину твоя информация бесценна, Ева, − утомленно прикрывает веки Гавриил.

С закрытыми глазами и плотно сжатыми губами он напряженно ворошит свои волосы. Без всякого неуместного жеманства я утыкаюсь носом в его теплую шею и глубоко вдыхаю соблазнительный аромат, стараясь сохранить его у себя в памяти. Нет ничего роднее запаха любимого мужчины. Исключительно подобранный одеколон, в котором неизменно присутствует свежеть ночного леса и терпкость мускуса, перебивают его естественные мужские феромоны. Даже в окровавленной сорочке, пропитанной ожесточенной дракой и сладким потом от мистерии в подземелье, он пахнет властью, деньгами, пороком и неуловимым вольным степным ветром, который по его желанию может нежно приласкать или безжалостно хлестануть по лицу.

Я вдыхала бы и вдыхала сводящий с ума аромат этого не знающего пощады воина, скитающегося по греховным тропам своего одинокого королевства и, быть может, когда-то разочаровавшегося в любви женщины, но на первый план вырывается овладевающая мною слабость. Я все-таки заработала себе простуду, потому что температура и ломота в костях набирают обороты, начинает знобить.

− Ты вся дрожишь, − обеспокоенно хмурится Гавриил, обхватывая мои заледенелые босые ступни.

Больше не медля ни секунды, он относит меня на кровать. Я сотрясаюсь от озноба так, что зуб на зуб не попадает. На войлочной перине я сворачиваюсь калачиком и подгибаю руки и ноги, совсем как домашний котенок − тот самый, с которым он меня постоянно сравнивает.

− Сейчас я вылечу тебя, детка, − с болью улыбается Гавриил, кладя ладонь на мой огненный лоб. − Твой оберег блокирует некоторые мои способности, поэтому сними его.

Я делаю, как велено, и вглядываюсь в его сузившиеся зрачки, в центре которых загорается золотой свет, затягивающий меня в глубокий гипнотический колодец. С неизведанным ранее чувством я уплываю в транс, где чья-то невидимая сила забирает из моего тела боль.

Гавриил полон сюрпризов. Влияние целительства − второе по редкости после влияния прорицания.

− Хм… мое влияние должно было подействовать − истолковывает он мое молчание по-своему и начинает поочередно растирать мои босые ступни, согревая их горячим дыханием.

Я теряюсь в поистине неземных ощущениях и забываю даже, как правильно дышать. Гавриил владеет секретной картой эрогенных зон на теле женщины. Я любуюсь его красивыми руками с надувшимися венами и тихо постанываю, но все еще играю в молчанку. Мне не хочется покидать рай в шалаше с любимым, мое сердце поет.

− По-моему, моя проказница, ты полна бодрости, − из-под знойно опущенных ресниц на меня смотрят проницательные синие глаза.

− Твои руки творят чудеса, − от чистого сердца признаю я.

− Покорно благодарю, Ева… Ты, кстати, раньше болела земными болезнями?

− Сколько себя помню.

− Никита тоже любит полнолуние?

− Вот уж не ожидала, что ты запомнил, − приятно изумляюсь я. − Вообще-то брат равнодушен к небу. К чему все эти расспросы?

− Сегодня полнолуние, вспомнилось что-то, − улыбается Гавриил своей коронной гипнотической улыбкой, но интервьюировать продолжает: − Никита раньше болел, как ты?

− Нет, только мне почему-то повезло. Это что-то означает?

− Архонты с рождения не болеют земными болезнями, − вдумчиво молвит он, сопоставляя в уме какие-то детали.

Моя очередь задавать вопросы.

− Ты обладаешь влиянием целительства, почему же не излечил собственное плечо?

Гавриил сжимает челюсти и неторопливо проводит пальцем по ровному шраму у себя над скулой, очевидно, прикасаясь к тайнам прошлого.

− Все дело в моем рубце. Я получил его в далеком отрочестве. Исцелить ранение тогда я попросту не мог, поэтому шрам стал для меня напоминанием о моем поражении. С тех пор в моей руке есть то, что заставляет меня избежать поражения. Иногда выходит иначе.

Он мрачно косится на окровавленное предплечье.

− В таком случае я предпочитаю чувство боли. Я специально замедляю срастание раны и терплю боль, как можно дольше. Боль способствует предотвращению ошибок в будущем. Так звучит еще одно из моих непреложных правил, Ева.

Я шокирована его откровением о безжалостном отношении к самому себе. Краткий психотерапевтический анализ склоняет меня к конкретному постулату − проблема заложена небезоблачным детством. В десять лет мальчик подвергся нападению и едва избежал смерти. Искалечить психику ребенка могла и оставленная преступником отметина на лице. Если только шрам не след какого-нибудь физического насилия более позднего периода и вовсе не связанного с заказным убийством.

Как бы то ни было, на данном этапе в разбившемся витраже с сюжетом психологических отклонений Гавриила один пазл прикрепился к перемычкам − детская травма.

− Бесчеловечен, но не более чем к самому себе, − с отсутствием свободы выбора в голосе напоминает он, и его лицо украшает обволакивающая рассветом улыбка, но даже она не может покрыть весь чудовищный смысл слов.

− Почему ты никогда не улыбаешься от сердца? − сквозь ком в горле спрашиваю я.

На лицо Гавриила опускается беспристрастная броня, прячущая любые эмоции. Его потеплевшие было глаза стремительно леденеют, едва ли не крошась по ободкам. При такой резкой перемене в настроении давить на него не стоит, но мне нужны ответы. Арктический лед в глазах − лишь видимая часть дрейфующего айсберга.

− Почему ты никогда не смеешься? − упорно гну я свою линию, независимо от того, что, по всем ощущениям, он уже мысленно заметался по комнате, круша и громя все без разбора. − Не радуешься. Не веселишься. Ты весь на иголках. Тебя что-то сильно гнетет. Это так?

На мгновение в глазах Гавриила вспыхивает отчаяние, безнадежность и глубокая усталость − как будто он в изнеможении бегает по кругу уже не один десяток лет и никак не может остановиться. Замкнувшись в себе, он долгое время смотрит куда-то мимо меня на стену. Я уже думаю, что ответ не последует, но он через силу немногословно отвечает:

− Да, Ева… Только все мои проблемы я обсуждаю исключительно с моим психотерапевтом.

Вот и второй пазл прикрепился к перемычкам разбившейся души моего безмерно несчастного мужчины − тяжкий груз на сердце.

Очень осторожно я захожу с другой стороны:

− Ты не хочешь говорить, потому что не доверяешь мне?

Гавриил окончательно мрачнеет и прикрывает веки, по всей видимости, скрывая от меня весь масштаб хаоса, который творится у него на душе. В напряжении его пальцы начинают ходить по нахмуренным бровям.

− Все непросто, Ева, − с тяжестью выдыхает он наконец. − Не волнуйся, мои проблемы не связаны с сексуальными отклонениями.

Как бы мне ни хотелось узнать больше, перегнуть палку нельзя. Я оставляю его в покое. В молчании он терпеливо ждет, пока я так же молча соберусь, и на выходе из номера накидывает мне на плечи пиджак. За первым же поворотом геральдическая лилия на каменной плите служит нам пропуском к ведущим в зиму крутым ступеням. Змееобразная выхоженная тропа между домов приводит нас к служебному входу «Чертовой Мельницы», где переминаются курящие музыканты.

Гавриил обнимает меня за талию и притягивает ближе к себе. Под пиджаком его ладонь беспорядочно гуляет по моим позвонкам и лопаткам, пальцы другой руки чувственно скользят по щеке и запутываются в волосах у виска. Всем видом он выдает, что никак не желает со мной расстаться.

− Я подожду тут, пока ты не зайдешь в бар, − его голос звучит интимно тихо. − Завтра после ужина состоится прием в память о моей матушке, поэтому ужинать мы будем с тетей и… отцом. Веста ждет встречи с тобой. Ты ей понравилась. И еще… У меня будет просьба. Утром с Сашей я пришлю тебе платье. Для меня важно, чтобы ты была в нем.

Меня страшно интригует его заманчивое предложение:

− Хорошо, если платье не будет школьной формой для нимфетки.

Блуждая беспокойными глазами по моему лицу, Гавриил чутко и с долей поклонения изучает растопыренными пальцами очертания моих скул, линии подбородка, веки, нос, с фанатичной дотошностью гладя каждую черточку. Сейчас в нем есть что-то от гениального и немного безумного мастера − именно так выглядит трудившийся не покладая рук одержимый скульптор: сотворив шедевр, восхищается им ночи напролет, не ведая сна. Совершенно непонятно, как в таком прекрасном и пугающем мужчине может уживаться столько аспектов противоречий. Никогда в жизни я не встречала столь многогранной личности, к которой влечет до дрожи в коленях и в панике хочется бежать в другую галактику, чтобы спастись, пока еще не поздно. Такие сильные чувства, что даже страшно. Особенно страшно, что набирающая обороты неразбериха с нашей «формулой любви» засасывает меня все глубже и глубже на дно. Однажды наступит день, когда я просто-напросто захлебнусь эмоциональными переживаниями и утону в своем океане чувств. Равносильно физическому закону образовывающейся за тонущим кораблем воронки: чем ближе к ней находишься, тем меньше шанс на спасение. Во всяком случае, Гавриил в своем безумии медленно, но верно идет ко дну. Рано или поздно та же участь постигнет меня. Погибнем мы вместе или поодиночке − к тому моменту будет неважно.

− Заманчиво, детка, но не в этот раз, − после долгой паузы проникновенно шепчет в мой полуоткрытый рот Гавриил и запечатляет на моих губах короткий, но наполненный чувствами поцелуй с прикусыванием нижней губы. − Ты даже не представляешь, какая ты вкусная, Ева. Ты прекрасна. Изумительна. Заеду за тобой ровно в шесть. Будь готова. Я не терплю опозданий.

− Наслышана, − возвращаю я ему поцелуй, паря под облаками от каждого его слова и движения. − До завтра, Гавриил.

Уходя, я поплотнее закутываюсь в его пиджак, и вовсе не из-за холода − в нем еще теплится карма любимого мужчины. В отведенном месте для курения я замечаю распинающегося перед кучкой ребят здоровенного детину с носом-картошкой и развитием примата.

− Привет, Лолита, − по блатному затягивается сигаретой нахохлившийся Сидоров. − Не замерзла, конфетка? А то я могу… − на этих словах в его глазах застывает ужас приближающихся казней египетских.

− Моим словам, Сидоров, ты не внемлешь! − раздается позади яростное шипение Гавриила и, на мои плечи хозяйским жестом опускаются его руки. − Заруби себе на носу, Сидоров, если еще раз я увижу тебя с моей девочкой, утоплю в луже собственной крови. Ясно тебе?

Сидорову, кажется, поплохело.

− Э-э-э… яснее некуда, док, − трусливо жует он слова.

− В девять жду у себя с отчетом, − между делом вставляет Гавриил. − И только посмей снова прийти с недоработанным хилым экземпляром. На этот раз штрафовать не буду.

− Интим с Малышом Моджо? − обреченно уточняет Сидоров.

− Именно.

− Буду как штык, док.

«Кто бы мог подумать, что Сидоров работает на доктора Гробового».

− С начальством бедолаге «крупно повезло», − иронизирую я уже без свидетелей.

Мрачная тень ложится на лицо Гавриила.

− Коль скоро ты моя, то чтобы больше я вас вместе не видел. Я не делюсь тем, что принадлежит мне.

Он собственнически пристраивает руку на моем бедре и уводит меня за угол бара. Разрешите спросить, что это было? Неужто ревность?.. В сущности «ревность» часто путают с «чувством собственности». Мужчины − поголовно территориальные самцы. Что поделать, собственниками их создала Матушка-Природа.

− Чуть не забыла, − спохватываюсь я. − Кто такой Малыш Моджо?

Моя богатая фантазия в красках рисует обезображенных генетических мутантов из голливудских хорроров.

Сохраняя каменное выражение лица, Гавриил выдерживает драматическую паузу и произносит:

− Всему свое время, моя любопытная нимфетка.

− Неисправимый манипулятор! − восклицаю я, правда, немного оробев.

Ускоренным шагом мы одолеваем переулок, и на сходе с пешеходного мостика видим Дашу, раздосадованно поглядывающую на экран сотового телефона. В шаге от нее припаркована заведенная «Ауди». Мы огибаем другие раскиданные по булыжной мостовой автомобили и подходим к ней. Естественно, она высказывает все, что думает о моей загулявшей персоне. Мне ничего не остается, как раскрыть ей секрет отлучения на два часа «в уборную». Само собой, на одних нравоучениях Даша не останавливается. Под раздачу попадает и Гавриил. На него льются обвинения в применении гипноза в Выборге. Совершенно сраженный новостью, Гавриил не отрицает, что в тот день ездил в Выборг по делам, но в сержанта уж точно не перевоплощался.

Возможно, и так, но если неотразимым сержантом Гавриил не был, то… кто же тогда им был?

Глава 10. Оборотная сторона медали

Следя за зазеркальной девушкой из готического романа, я вместе с ней зачарованно обвожу плавные линии своего тела. Облегающее вечернее платье с зашнурованным корсетом из черной кожи драпировано латексными вставками. От бедер до самого пола струится юбка из полуночно-синей прозрачной органзы с боковым разрезом. Элегантный подарок ручной работы как на меня сшит. По обнаженным плечам у меня рассыпаются вьющиеся крупными спиралями волосы. Завершает штрих вечерний макияж с акцентом на дымчатый взгляд.

Дверной звонок раздается ровно в тот момент, когда стрелка часов ложится на цифру шесть.

− Добрый вечер, моя прекрасная Ева, − обезоруживает меня пышным букетом алых роз Гавриил.

Его глаза таинственно блестят, волосы еще влажны после душа. На нем роскошный угольно-черный костюм, разбавленный белой рубашкой и светло-дымчатым галстуком, с которым сочетаются бриллиантовые запонки. Он подносит мою руку к своим губам и, глядя на меня исподлобья взглядом искусителя, целует в чувствительное место внутри запястья, приговаривая:

− Не могу на тебя налюбоваться, Ева. Ты очень красивая и чувственная девушка. Тебе к лицу платье моего рода. В коллекции матушки оно было любимым.

− Большое спасибо, − разрумяниваюсь я, и впрямь чувствуя себя красивой.

Мне непривычно слышать яркие комплименты. Прилагательное «красивая» я слышала лишь единожды − от брата перед выпускным балом.

Я ставлю цветы в вазу, и мы с Гавриилом выходим на улицу. Он открывает для меня переднюю дверцу «Хаммера» и, обойдя автомобиль, занимает водительское место.

− Гавриил, можно мне задать тебе вопрос? − неуверенно обращаюсь я к нему.

− Девочка моя, тебе не нужно спрашивать моего разрешения, − недовольно хмурится он, целуя меня в ладошку.

Я преисполняюсь оптимизма.

− Почему для тебя так важно, чтобы сегодня я надела платье твоего рода?

Гавриил выглядит озадаченным, словно вопрос застал его врасплох. Что такого я спросила? Разве не он вчера заикнулся о платье? Мой оптимизм испаряется без следа. С поднимающимся волнением я слежу за тем, как Гавриил запускает руку себе в волосы и долго их ворошит, видимо, обдумывая ответ.

− Платье моего рода означает… особый статус, − натянуто отвечает он позднее. − Ты − особая гостья, Ева. Моя… гостья.

В его голосе сквозит сплошная недосказанность, но на разгадку ушла бы чертова прорва времени. В любом случае мне не дали бы развернутых ответов на «особый статус». Поведение Гавриила выглядит еще более странным, когда он со скрежетом сжимает челюсти, не иначе как его довели до белого каления, и выжимает педаль газа.

Может, у него раздвоение личности? А может, не у него одного? Что, если я и сама уже дошла до кондиции?.. Недаром в последнее время мой режимный прием антидепрессантов возрос в дозах и частоте.

Имение встречает нас зловещей туманно-грифельной подсветкой холодных сумерек. Через неспокойные волны разливистого озера простирается длинный каменный мост. Сотни горящих факелов на липовых аллеях уходят в даль лесного массива. В реализованной фантазии зодчего плотно сплетаются помпезная готика и эпоха Возрождения − неоготический стиль. Перед фасадом величественного замка высажены фигурные кустарники и изваяны скульптурные фонтаны. К фронтонам плетутся вязью извилистые лабиринты из вечноцветущих растений.

При выходе из машины Гавриил подает мне руку. Я вижу, что на родных землях он обретает непоколебимую уравновешенность. Длинная парадная лестница-лава ведет нас в вестибюль, где на посту стоит распорядитель имения. Мужчину в летах с движениями робота именуют Петром. Ужин пройдет в Малом зале. Утопающее в роскоши возвышенного Ренессанса великолепие никак не соответствует скромному названию, одна только серебряная люстра с бесчисленным количеством хрусталя стоит целое состояние. В центре колонного зала накрыт стол на четыре персоны. По правилам этикета вдоль стены шеренгой выстроился штат поваров с обслуживающим персоналом.

Пока мы ждем остальных участников ужина, я искоса поглядываю на молчаливого Гавриила. За внешней холодностью просматривается импульсивное напряжение, но главное, зачем он вцепился в мою руку, словно боится, что я сбегу?

− Госпожа Воронцова, я счастлив, видеть сына в столь прелестном обществе, − приветствует меня вычурным тоном Герман Львович.

По его ошеломленному лицу я прихожу к выводу: увидеть на мне платье Анжелики он не ожидал.

− Дорогая, как замечательно снова встретиться, − целует меня в обе щеки Веста с радушием, какое обычно проявляют по отношению к родной дочери.

С врожденным изяществом она берет меня под руку, и Гавриил неохотно уступает, чем заново изумляет собственного отца.

− Предлагаю сесть за стол, − мудро смягчает сгущающиеся краски Веста. − Наш гуру вкуса Морис сотворил божественный кровавый бифштекс под гранатовым соусом. Обычно под это блюдо я предпочитаю яблочный кальвадос. Получается настоящий взрыв вкуса. Приезжай ко мне в гости на каникулах. Угощу тебя душистой яблочной рюмочкой.

− И где мне потом искать ребенка после кальвадоса? − надзирательным тоном строгого родителя ворчит за нашими спинами Гавриил.

− Ой, не слушай его, дорогая, − отмахивается от него Веста. − Мужчины любят нравоучать и поучать.

− Согласна с вами, − поддакиваю я и из вредности по-детски показываю ему язык.

Гавриил с умилением закатывает глаза и галантно отодвигает для меня стул по правую руку от себя.

− Во время ужина я потерплю, Ева, − с предостережением шепчет он мне на ушко, чтобы его слова остались строго между нами. − Но потом дерзкий рот будет наказан.

Мне остается только гадать, о чем можно думать с таким азартным блеском в глазах. С головой погрузиться в думы мне не дают непринужденные великосветские беседы, которые ведутся за трапезой. Ко второму бокалу красного бургундского «Ля Монтроше ДРК» года миллезима я делаю несколько выводов. Во-первых: на каникулах я обязательно посещу Весту. Мы определенно друг другу понравились. Во-вторых: у Гавриила завидный аппетит. Он съел столько, сколько я не ем за целый день, а вина выпил и того больше. В-третьих: его взаимоотношения с отцом оставляют желать лучшего. Друг с другом два чопорных аристократа переговариваются чинно и без особой симпатии, моментами с неприязнью со стороны Гавриила. Я ни в коем случае его не осуждаю. Трудно воспитываться в семье, где мачеха еще при жизни матери сожительствовала с отцом. В-четвертых: деятельность Гавриила вне Ордена заслуживает особого уважения. Он занимается меценатством, и из его личного благотворительного фонда ежемесячно выделяются колоссальные суммы на различные программы социальной помощи. Основные направления: реабилитация людей после перенесенных тяжелых травм, адаптация и поддержка людей с ограниченными возможностями.

После ужина мы с Гавриилом спускаемся в Большой зал к грандам финансовой аристократии. С учетом количества съехавшихся гостей полтора часа пролетают, как полторы минуты. С течением времени День Памяти теряет актуальность траурной церемонии и плавно переходит в плановый светский раут. В среде аморфного времяпрепровождения сливок общества обслуживающий персонал напоминает суетливых осетров на нересте, мечущих икру на не успевающие оскудеть раковинообразные тары.

− Гавриил, вот ты где! − раздается поблизости удушливо сладкий голосок.

Из-за водопада шампанского выплывает с предлагающим себя видом манерная латиноамериканка в коктейльном чешуйчатом платье. Неоднократно я видела ее лицо в модных журналах. На развороте свежего номера «Менс Хелс» (после знакомства с Гавриилом я пользую мужскую литературу в качестве учебного пособия о менталитете мужчин) красуется обнаженная натура светской львицы Кармен Сантьяго − дочери известного венесуэльского нефтяника Филиппа Сантьяго, капитал которого занимает пятую строчку в списке «Форбс». За его красавицу-дочку богатейшие люди планеты готовы выложить все до последнего песо, в противность тому, что ее многократно уличали в участии в подпольных оргиях без правил для пресыщенных богатством миллиардеров. В Ордене она носит титул Наследницы, ее отец − мироправителя, единомышленника и правой руки Гробового-старшего.

− Благодарю за визит, Кармен, − натянуто улыбается Гавриил.

− Ну как я могла не приехать в такой-то день, − выделывается она и так и эдак. − Мне не дает покоя, что ты не отвечал на звонки после нашей встречи. Спешу напомнить, мы могли бы повторить.

«Будь неладна невоспитанная особа, покусившаяся на МОЕГО Гавриила!» − в страшной ревности я втыкаю ногти в ладонь.

− Я не повторяюсь, − удостаивает ее нелестным ответом Гавриил. − Познакомься с моим близким другом мисс Евой Воронцовой.

Кармен вымеряет меня конкурирующим взглядом, но затем не к добру подхалимно иллюстрирует мне по-голливудски выбеленные зубы.

− Наследница рода Сантьяго мисс Кармен Сантьяго. Приятно познакомится, мисс Воронцова. Позвольте заметить, что у вас… очень красивое платье.

Уровень лицемерного сахара в ее голосе зашкаливает, отчего мне хочется промочить горло водой.

− Взаимно, мисс Сантьяго, − запоздало реагирую я.

− Кого я вижу! − шествует в нашу сторону изумленный профессор Волков.

В одной руке у него − бокальчик шотландского скотча, в другой − кубинская сигара. Заведующий кафедрой анатомии и антропологии прибывает в непрофессорском настроении подшофе.

− Какая встреча, Ева, − шкодливо лыбится он. − Ты тут одна?

− Со мной! − открыто заявляет на меня свои права Гавриил, обходительно приобнимая за бедро.

Мимолетом Михаил бросает на него странный поздравительный взгляд, но вскоре снова обращается ко мне:

− Поздравляю, Ева, твое платье… тебе очень идет.

− Больше спасибо, − с настороженностью принимаю я очередной загадочный комплимент по поводу платья рода Гробовых. − Мне подарил его один щедрый мужчина.

− Как интересно, − хитро скалится Михаил, но уже смотря на Гавриила. − Не хочется разлучать тебя с твоей… особой гостьей, кузен, только Герман ждет нас в конференц-зале.

«Насчет „особых званий“ в курсе все, кроме меня», − поражаюсь я.

Гавриил склоняется ко мне и кончиками пальцев нежно гладит по щеке:

− Ева, я оставлю тебя буквально на пятнадцать − двадцать минут, но сначала провожу в личные покои.

− С твоим близким другом ничего не случится.

С демонической ухмылкой он покровительственно пристраивает руку на шнуровке моего корсета и ловко съезжает пальцами по кожаным застежкам, очевидно, проверяя наличие бюстгальтера.

− Его нет, − помогаю я ему.

Гавриил сверкает глазами и резким движением привлекает меня лицом к себе, причем гораздо ближе позволенных рамок приличия.

− Пока меня не будет, тебя будут стеречь Крестовичи.

В волнении я безвольно вожу ногтем по вышивке на его дымчатом галстуке.

− Гавриил, я хочу погулять по замку одна, − заверяю я его, дыша чаще.

Гавриил уже совсем непозволительно близко прижимает меня к себе, его покоящаяся на моей спине ладонь коварно ползет по гладкой коже платья вниз к бедрам. Будто бы случайно, он проскальзывает указательным пальцем сквозь тугую шнуровку в щелку между моих ягодиц, но… трусики на положенном месте.

Гавриил тяжело вздыхает и целует мне руку в чувствительную зону запястья:

− Чем скорее я уйду, тем скорее вернусь. Чувствуй себя как дома, Ева.

По шедевральной лестнице из черного мрамора я поднимаюсь на второй этаж. Оба конца освещенной люстрами галереи уходят в темноту. Правое крыло замка отведено под личные апартаменты хозяина и комнаты гостей. В нежилом крыле скрипят дверные перемычки. Мое внимание привлекает тонкая полоска света, проливающаяся на пол из самых дальних дверей перед развилкой коридоров. Недолго думая, я приближаюсь к световому излучателю и встаю у открытого окна с деланным любованием дивными окрестностями на фоне рассыпавшихся в небесной синеве звезд.

Из дальнего конца смеженного коридора нарастает глухой стук шагов. На всякий случай я вжимаюсь в проем между стенами и загораживаюсь тяжелой портьерой. Выходящие на свет тени останавливаются возле той самой светящейся двери. Сверху донизу фигуры укутаны черными плащами с капюшонами. Гости пожелали остаться неузнанными. Законспирировавшиеся посетители воровато оглядываются и без уведомления проскальзывают за дверь конференц-зала. За длинным переговорным столом, как мне удается разглядеть, сидит Гробовой-старший.

За мои деяния мне влетит по первое число, но я все равно приоткрываю соседнюю дверь. Субботняя Богиня Судьбы настроена благосклонно − подсобное помещение для хранения охотничьего инвентаря пустует. Не успеваю я запереться изнутри на ключ, как северный ветер приносит в открытое настежь окно отголоски грязной брани Германа Львовича из конференц-зала. Крайне осторожно я высовываюсь в окно. У подножья замка бушует пучина. Пенистые волны с шелестящим шумом разбиваются о многовековые гладко отесанные стены.

− Ради Всевидящей Тени, простите меня, повелитель! − плачущими интонациями лебезит по-английски голос Джона Доу[4]. − У Воронцова есть осведомители. Я не знал.

− Имя, бл*ть!? − орет благим матом Гробовой-старший.

− Его зовут… − доносит Джон Доу, но разбившаяся о камни волна заглушает произнесенное им имя.

− У меня появилась одна идейка, Гера, − прибывает с потоками холодного воздуха русская речь Джейн Доу[5], ее слова сопровождаются чирканьем спички, и появлением запаха дыма сигареты. − Предложи обмен Воронцову.

− Девчонкой занимается Гавриил. Он действует согласно плану. Всю ночь будет работать, как раб на галерах. − (Я обмираю от такой убийственной вести). − Надеюсь, тебя никто не видел?

− Не-ет, − неразборчиво отвечает Джейн Доу, видимо, затягиваясь сигаретой. − Я прошла обходным путем.

− Остерегайся Гавриила. Одной Всевидящей Тени известно, что он выкинет на этот раз, если увидит тебя в имении.

− Твой сын − Зверь! − рявкает Джейн Доу. − В прошлый раз этот садист с улыбкой на лице хлестал меня кнутом. Он переломал мне ребра. Твой сын тронулся умом. Серьезно, его место в психушке. Ты спрашивал себя, что будет, когда он взойдет на престол?

− Мы не будем поднимать эту тему, − неприязненно скрипит Герман Львович.

− Гера, твой сын − твой злейший враг, − пропитывается горьким привкусом мышьяка голос Джейн Доу спустя новую порцию никотина. − Орден уже во всеуслышание заявляет, что Гробовой-младший вместе с тобой и Уилсоном делит первенство. Твой оборотливый сынуля, как ядовитый плющ, запустил руки, куда только можно. Оттяпал себе приличный кусок активов всего информационного рынка и перешел к активному финансированию медиапространства. Не так давно он еще и разжился целой флотилией. И это не считая того, что его формирование военных кораблей и подводных лодок не имеют аналогов. Даже численность его сухопутных войск скоро превысит твою собственную армию и вооружение. Скоро и твое могущество в воздухе он затмит своим господством.

Джейн Доу затягивается сигаретой и снова продолжает стоять на своем.

− Гера, твой сын страшен, как зреющая чумная бацилла. Он хитер и мстителен. И он не прощает. Это каждому известно. Наступит день, когда он скинет меня с лестницы. Тебя ждет та же участь. Попомни мое слово, без F-вируса твой сын станет нашей небесной карой, нашей чумой.

− Что за ахинею ты несешь?! − ревет Гробовой-старший, отделывая всех и вся, на чем свет стоит. − Гавриил у меня под колпаком. Сейчас тебе лучше покинуть имение, Ламия.

«Мать Белинды!» − снисходит ко мне просветление. Дабы более не испытывать терпение Субботней Богини Судьбы, я тихо отворяю дверь и в быстром темпе спешу обратно в Большой Зал. В коридоре угодливая обслуга встречает меня учтивыми книксенами. Пережитки феодального строя меня немало удивляют, но с выходом в свет центральной лестницы мои мысли полностью переключаются на «корпоративный» бомонд. Заглядываясь на пестрящие вечерние платья и ювелирные украшения, я перестаю смотреть под ноги.

Шеф-Повар Эмоциональных Десертов Злой Рок приправляет блюдо дня секретным ингредиентом!

По неосторожности я умудряюсь зацепиться каблучком туфельки за серебряную балку на ковровой дорожке. Стоп-кадр застывает в моих глазах, крик проваливается в горло, я взлетаю с лестницы прямо в гущу светских сплетен Ордена. Вся жизнь проносится перед глазами, ровно до того момента, как совершенно случайно поднимающийся по лестнице Гавриил предотвращает мой фатальный поцелуй с мраморным полом.

− Проклятье, куда ты так несешься! − намертво прижимает он меня к себе.

Сердце у него в груди бьется с такой частотой, что неизвестно еще, кто из нас перепугался больше.

− Черт возьми, Ева, нельзя бегать на каблуках! Сколько можно твердить тебе о благоразумии?! Не окажись я рядом, ты бы упала с лестницы и сломала себе шею!

− На одного архонта из рода Воронцовых стало бы меньше, − язвлю я, рефлекторно теребя дужку очков.

Буквально на долю секунды Гавриил задерживает дыхание, то ли не поняв смысла моих слов, то ли, наоборот, поняв все как надо.

− Никто из рода Воронцовых мне не враг и никогда им не станет, − спокойно излагает он, но совсем таким не выглядит.

В мою голову шурупом ввинчивается мысль, что мы прекрасно поняли друг друга. Старательно гонимые изречения Гробового-старшего о заговоре против Никиты бумерангом возвращаются обратно.

Гавриил пристально следит за изменениями в моей мимике:

− Не знаю, какая муха тебя укусила, Ева, но нам лучше пойти отдохнуть.

В напряженном молчании мы идем к моему архангелу-хранителю Гавриилу − как-никак он снова спас мне жизнь. Если так рассудить, поступок отнюдь не подлого заговорщика.

Гостиная в личном крыле имеет приличные размеры. Из пиал кессонированного потолка свисают черные жемчужины мерцающих люстр. Немногочисленная мягкая мебель обтянута змеиной кожей. На натертом до блеска черном мраморе раскинута шкура саблезубого тигра. Отдельное место занимают установленные в ряд статуи пантеона греко-римских богов и коллекция холодного оружия. Солирующая партия архитектурного ансамбля отдана затейливой игре света: точечная подсветка отдельных предметов декора оттеняет углы, придавая залу нотки интимности и таинственности.

− У тебя очень красивый дом, − восторгаюсь я, с пристрастием пробуя на ощупь гипсовые изваяния: бога войны − Марса и богиню возмездия − Немезиду.

С сосредоточенной задумчивостью Гавриил следит за моими перемещениями по его личному пространству.

− Покорно благодарю тебя, Ева, − польщенно признается он после паузы.

− Сколько в имении комнат?

− Четыреста, включая хозяйственные помещения, − на автомате сообщает он и протягивает мне бокал красного вина. − Нежный купаж с вишневыми нотками «Романе-Конти ДРК» будет идеальным продолжением… нашего свидания.

Мои ладони резко потеют, на лбу выступает испарина, и все это от эйфории.

− Где ты будешь отмечать Новый год? − вскидываю я на него глаза, смочив пересохшее горло вином.

− По старой схеме − в Клубе Крестовичей. Где будешь ты?

− По старой схеме − на карнавале в Красной Поляне.

Гавриил напряженно обводит пальцем ободок бокала и залпом осушает вино до дна.

− У твоего… бойфренда та же программа?

С вопросом в лоб мне становится нечем дышать.

− Мы с Бобби расстались, − глухо признаюсь я, судорожно вытирая потные ладони о края платья. − Он позволил мне разобраться в своих чувствах.

В глазах Гавриила затаивается дикий блеск.

− Какой широкий жест со стороны Уилсона, − с фальшивым гуманизмом выписывает он, снимая пиджак. − Твою мать, прям доблестный рыцарь всех времен и народов!

− По-твоему, плохо с пониманием относится к чувствам женщины?

− Женщины лучше понимают количество нулей в банковских счетах.

У меня обрывается сердце от его режущих без ножа слов.

− Ты не веришь в любовь?

− Стоит только отдать сердце женщине, как она приделает к нему поводок и будет пережимать кислород, когда ей вздумается, − парирует Гавриил с презрением, лихорадочно ослабляя узел галстука, словно он и есть тот самый поводок, пережимающий ему кислород. − Меня не интересуют сентиментальные слюни. Коль скоро мне заблагорассудится удовлетворить свою похоть, я просто покупаю «сексуальную игрушку». Романтика не для меня.

Я обалдело смотрю на него:

− Почему ты так уверен?

В мрачном безмолвии Гавриил за локоть подводит меня к большому зеркалу в человеческий рост и встает сзади. Слабый аромат его одеколона разбавляет резкий запах алкоголя. Заметно вожделеющий взгляд и грубые движения подсказывают − Гавриил Германович порядком пьян.

− Внимательно смотри в зеркало, Ева, − командует он, нескромно кладя ладонь на мой живот. − В мою красивую оболочку заточена на редкость уродливая душа.

Он охватывает мою талию посильнее стальных тисков и плотно прижимает меня к своему горячему мощному телу и не менее мощной эрекции. Как и в прошлые разы, ссора его завела. Многократное совпадение как минимум ненормально. В трезвом состоянии я бы воспротивилась грубому обращению, но алкоголь разжег во мне безрассудство.

Не отвлекаясь на тянущую боль в пояснице, я вглядываюсь в наше отражение и с ощущением падения в бездну проваливаюсь в ночной кошмар в канун восемнадцатилетия. Мрак… холод… склон горного ущелья… зверский взгляд… выстрел! Я вздрагиваю и вновь встречаю в зеркале горящие демоническим огнем синие глаза.

Гавриила Германовича больше не существует − голодный Зверь вышел на охоту.

− Я являюсь тем, кем ты меня увидела, моя прекрасная Ева, − коварно изгибает он край губ в опасно-сахарной полуулыбке. − При желании архонт может увидеть в зеркале чужую душу без прикрас. Через собственные страхи. Но суть не меняется. Увы, мне не дано видеть тоже, что и ты. В любом случае ты получила ответ на свой вопрос.

Примечательно, что Гавриила совершенно не смущает то, чем сейчас заняты его руки − они обматывают мою шею галстуком. На удивление действуют его пальцы в непринужденном размеренном ритме, как будто застегивают на мне бриллиантовое колье. Пальцами свободной руки он скользит по моей шее к затылку, так многообещающе и так настораживающе, что воссоздает картину расписывания кожи раскаленными лезвиями перед удушением.

− Не совсем, − сухими губами лепечу я. − Можно я спрошу сама?

Без моего ведома мое тело отдается на растерзание чувственному массированию затылка. Я ощущаю некоторую нехватку кислорода, потому что пережавший горло шелк давит на какие-то хитрые точки. В отражение зеркала Гавриил с вожделением следит за моей реакцией на его действия. Нижняя челюсть у него амбициозно выдвинута вперед, грудная клетка тяжело поднимается и опускается, его напряженный член все настойчивее тычется мне в поясницу.

− М-м-м… как сладко ты пахнешь, − с шипением сквозь зубы втягивает он в себя аромат моей кожи. − Как ты хороша, Ева. Твой запах сводит меня с ума. Ты делаешь меня безумным от желания обладать тобой.

− Ответишь? − в полубреду хнычу я.

− Да будет так.

− Не обманешь?

Гавриил осуждающе цокает языком и с темным вдохновением приступает к кропотливому исследованию моего тела. В эротическом ремесле он настолько виртуозен, что под давлением его умелых пальцев я разогреваюсь и гнусь, как податливая пластичная глина. Продолжая обострять мою чувствительность грамотной асфиксией галстуком, Гавриил заползает рукой ко мне под вырез лифа и чувственно обхватывает мою вздымающуюся грудь. Со стоном я запрокидываю голову ему на плечо. Не давая мне расслабиться, он безжалостно зажимает между пальцев мой оставшийся без защиты сосок. Все мое тело пронзает стрелой, попадающей точно в эпицентр эрогенной точки между ног. Второй поток эмоций обрушается на меня, когда Гавриил чувствительно кусает меня за плечо. О-о! От резко вонзившихся в кожу зубов, нехватки кислорода и сладостной пытки алеющего соска я возношусь на тонкую грань соития смертельной пытки и нирваны.

На волне своего безумства Гавриил слизывает с моего укушенного плеча выступившие капли крови. Выглядит он самым настоящим упивающимся пиршеством зверем. Диковинное зрелище каким-то образом возбуждает меня до одурения. Моя степень помешательства приближается к его собственной отметке. Я больна на всю голову так же, как и он, но просто раньше не было возможности провериться. Мне стал известен диагноз, и что дальше? Сможем ли мы унять извращенную жажду физического и душевного соития или осушим друг друга до дна и умрем от обезвоживания?

− Ты красива и возбуждена до предела, − щекочет горячим дыханием мое ухо Гавриил. − И ты принадлежишь мне!

Он заново запутывается рукой в моих волосах, делая так, чтобы моя голова вновь легла ему на плечо. В отражении зеркала я попадаю под заманивающий в греховные сети взгляд. В состоянии необузданной одержимости Гавриил собственнически скользит большим пальцем по контуру моей пульсирующей шейной вены вниз. Подушечкой он удовлетворенно поглаживает помеченное плечо, на котором красуются ровные отпечатки его зубов, как клеймо собственности.

− Я хочу написать твое нежное тело, распятое подо мной, − искушающе нашептывает он, не разрывая зрительной связи и не прекращая поочередно крутить и пощипывать мои раздразненные соски. − Боги создали наши тела друг для друга. Мы устроим ночь изощренных мистерий, Ева.

Меня полностью поглощает мучительно-сладкая игра с моими изнеможенными сосками. Чуткие ласки воспринимаются острее из-за скарфинга[6], а о его последствиях я знаю из судебно-медицинской экспертизы, как-то приводимой в пример профессором Волковым.

Цитадель добра и зла достигнута… Однако если я лягу в постель с этим кудесником Гавриилом Германовичем и познаю весь спектр его запретных наслаждений, то к моменту, когда он со мной закончит, мне придется влачить жалкое существование всю оставшуюся жизнь. Ни один мужчина на свете не пойдет ни в какое сравнение с ним. И на казнь за мной придут палачи с первыми лучами солонца, потому что моим возлюбленным повелевает похоть, а не любовь. Мистерия зашла слишком далеко: так далеко, что лучше прервать немедленно, чем позже похоронить себя в глубокой могиле. Со временем страсть сожжет нас дотла. На смену придет горький прах разочарования. Правда-матка режет больно, но зато честно.

Не позволяя себе побить рекорд прошлых ошибок, я глотаю скупую слюну в пересохшем горле и с обреченностью в голосе произношу:

− Наша эротичная картина будет одной сплошной ложью. Мне известно, в какую бесчестную мистерию ты со мной играешь на самом деле.

Гавриил мгновенно перестает мять мою грудь и ослабляет давление на горло:

− Продолжай.

− И даже не разовый секс… − обессиленно продолжаю я с чувством легкого головокружения из-за хлынувшего в легкие воздуха. − Я все знаю про тебя. Больше, чем ты думаешь.

− Я весь внимание, Ева.

Без видимого сожаления Гавриил выпускает меня из своих объятий и, подцепляя с пола пустой винный бокал, подходит к бару, чтобы наполнить его доверху водкой. Фактически он дал себе время выбрать из двух зол: убить меня или напиться и убить меня позже. Я остаюсь с пустотой в груди, внутри все выжжено дотла. Не чувствуя собственных рук, я стягиваю с шеи галстук и подтягиваю корсет на грудь.

Гавриил, будто потеряв ко мне всякий интерес, подпирает плечом стену возле римского бога войны. Весьма символично. В его руке небрежно зажат опустевший на треть бокал водки. В приглушенном свете люстры бриллиантовые запонки на накрахмаленных белых манжетах сверкают холодным тщеславием. О нет, больше я не куплюсь на уловку с напускным спокойствием − в душе у него все пламенеет адским огнем от ярости и неудовлетворения. Набалованному женщинами Гавриилу Германовичу нужно только мое тело и свиток, а мне, окончательно и бесповоротно влюбленной в него Еве Воронцовой, нужен Гавриил Германович целиком и на всю жизнь. С меня хватит самообмана и самоутешений! Мистерии закончились!

− Думаешь, я не вижу твоего лицемерия! − нападаю я, да так, что мышцы на лице костенеют. − Твои правила гласят «не лгать», а ты нагло врешь мне в глаза. Я гуляла по замку и услышала, как твой отец говорил с ней. Он приставил тебя ко мне выпытывать об этом треклятом свитке F-вируса.

С убийственным спокойствием качнувшись от стены, Гавриил расправляется с двумя третями содержимого бокала, его глаза лучатся светом раскрошившегося стекла под луной.

− С кем был мой отец?

− С твоей мачехой, с кем же еще, − нарочито грубо говорю я, заглядывая в его стеклянные глаза − у него даже лицо перекосило от моего ответа. − Любопытно было узнать, что ты избил женщину кнутом до полусмерти.

Бокал в руке Гавриила лопается, и на пол выливается водка, перемешанная с кровью.

− Если лживая тварь еще в имении, то я непременно закончу начатое, − цедит он сквозь зубы, с хрустом сминая пальцы в кулак. − Долбаная сука! Как она посмела заявиться в мой дом!

− За дело тебя прозвали Зверем! − сокрушаюсь я, тыча в него дрожащим пальцем. − Богоподобный свихнувшийся деспот, для которого смысл жизни сводится к обожествлению пениса. Мстишь всем без разбора, потому как тебя отвергли ранее. Ты больной на всю голову. Считаешь себя всемогущим, а на деле пустое место! Но хуже всего другое… − мой голос дребезжит, словно расстроенное пианино. − Ты задумал убить моего брата. Он доверяет тебе, как себе. А ты предал его! Пляшешь под дудку своего жадного папаши!

У Гавриила из рукава вываливается легкоузнаваемый пятиметровый кнут, которым был убит наемник в лесу:

− Закрой свой рот и успокойся.

− Держи карман шире! − ожесточенно выпаливаю я и в лихорадочной суете вынимаю из клатча смартфон. − Я расскажу о твоем грязном предательстве брату прямо сейчас.

Исчерпав всякое терпение, Гавриил выхватывает у меня телефон и швыряет об стену. Мой навороченный «Самсунг» разбивается вдребезги. От шока меня начинает трясти в нервном смехе:

− ЗВЕРЬ!

Гавриил нависает надо мной, как коршун, и, словно в эротической прелюдии, приоткрывает серебряным набалдашником кнута мой рот.

− Верно, ты плохо слышишь меня, неразумная женщина. Я сказал, не лезь не в свое дело. Своими истериками ты только все испортишь.

Что есть мочи я отталкиваю его и отбегаю к стенду с оружием.

− Я тебя не боюсь! − срываю я тяжелый средневековый меч. − ПРОГНУВШИЙСЯ ПАПЕНЬКИН СЫНОК-ШИЗОФРЕНИК!

Теряя над собой контроль, я закатываюсь в истерическом припадке, но оглушающий щелчок кнута возле уха тотчас же парализует мой разбушевавшийся язык.

− Маленькая стерва! − стальная интонация Гавриила усугубляет ситуацию.

Трусливо выставляя вперед меч, я пячусь к пантеону богов, но ходящие ходуном ноги отказываются слушаться. С новым щелчком кнута он вырывает у меня из рук меч и отшвыривает в сторону.

− Не надо! − во всю глотку воплю я, обеими руками отчаянно облепляясь вокруг статуи.

− Еще как надо! Сейчас я выпорю тебя как следует!

Со светящимся в глазах наслаждением будущего наказания Гавриил одним рывком отлепляет меня от гипсового изваяния вместе с головой бога войны, оставшейся у меня в руках, и беспардонно закидывает на плечо. Мои крики о помощи сливаются с символичным падением греко-римских богов от кощунственного надругательства. Обезглавленный бог войны накреняется и укладывается на богиню возмездия. Необратимая реакция принципа домино набирает обороты. Одни за другими боги сокрушаются, пока в конечном итоге не превращаются в груду развалин. Боги пали. Былое величие навсегда упокоилось под густым слоем гипсовой пыли, как и моя вера в любовь до гробовой доски и непричастность любимого мужчины к кровавому заговору.

− Отпусти меня, Зверь! − вися вниз головой, вырываюсь я в тщетных потугах обрести свободу. − Подлый предатель! Куда ты меня тащишь?

− Угомонись, я сказал! − рычит Гавриил, больно шлепая меня по попе.

Исхитряясь, я со всей силы бью его кулаком по свежей ране на предплечье. Он машинально отпускает меня и хватается за свою руку. Я изворачиваюсь, спрыгиваю на ноги и опрометью бегу к дверям, но те прямо перед моим носом захлопываются.

− Мистерия не закончилась! − раздается карающий голос Гавриила у меня за спиной, длинный кнут в его руке взмывает ввысь.

Впадая в граничащее с сумасшествием отчаяние, я шарахаюсь в сторону, но спотыкаюсь о валяющуюся на полу гипсовую голову бога войны, и теперь ворсистый конец из грубой сыромятной кожи с шипами летит прямо на меня.

− Твою мать! − ужасается Гавриил, стремительно отдергивая рукоять кнута.

Слишком поздно. Развившее сверхзвуковую скорость хлесткое шипастое жало в клочья разрывает кожаный корсет и щедро располосовывает мне спину. От острой боли в мышцах мой истошный визг разбивается о стены. От удара я падаю на четвереньки и неизбежно проезжаю ладонями и коленями по рассеянным всюду острым гипсовым осколкам.

− Не убивай меня… прошу тебя… − в полубессознательном состоянии забиваюсь я в угол, поджимая содранные в кровь колени к груди. − Не убивай меня… прошу тебя… не убивай.

Гавриил мертвенно бледнеет, его лицо искажают судороги, одеревеневшая рука безвольно выпускает рукоять кнута. Шипастый ремень цокает металлическими зубцами о пол и змейкой складывается у его ног, оставляя алые дорожки на черном мраморе. Невидящим взглядом слепца он взирает на свои окровавленные руки. Множество различных эмоций проносятся на его лице, но финальная приобретает окрас сломленного мученика, покалечившего безвинного ребенка.

− Что я наделал! − сокрушенно хватается он за голову. − Проклятый ублюдок − имя мне…

Свернувшись в комочек в углу, я в застывшем испуге не спускаю с него глаз. Вот он медленно подходит ко мне и, избегая прикасаний к ране на спине, поднимает меня с пола. Я опасаюсь за свою дальнейшую судьбу, но не сопротивляюсь, по большей части потому, что боль в спине ограничивает меня в движениях и не позволяет лишний раз шелохнуться.

− Нет мне прощения за то, что я сотворил с тобой, Ева, − как будто из могилы, звучит его кающийся голос, пока он куда-то меня несет. − Клянусь, я бы все отдал, чтобы вернуть чертов миг назад. Прости меня, если сможешь. Мой прекрасный ангел.

У меня плывет голова, тело ноет, текущие по лицу ручьи слез застилают глаза.

− Мой Гавриил… − с новым потоком слез сдавленно выдыхаю я и перед тем, как погрузиться во тьму, добавляю: − За что ты разбил мне сердце?

Глава 11. Святые и грешники

Балконные окна по краям завешены газовыми гардинами цвета вечернего неба. Безликие серые пятна света льются на черное шелковое постельное белье. Интерьер взыскательной спальни оформлен в темных роковых тонах. Нескромных размеров кровать обтянута экзотической кожей рептилий. По периметру ложе берут в кольцо четыре зазубренные колонны из черного дерева с неприветливыми стальными резцами. Мрачная опочивальня − олицетворение внутреннего мира Гавриила.

С большим трудом мои опухшие от слез глаза привыкают к дневному освещению. Упадок сил сравним с апатией посттравматического стресса. Без особой радости я выбираюсь из-под одеяла и первым делом нерешительно заглядываю в зеркало. Честно сказать, я даже теряюсь. Сперва от того, что абсолютно нага, засим − что увечий и крови на теле нет. Исключение составляет «клеймо собственности» на плече. Про влияние целительства я и забыла.

Раздается стук в дверь, и после непродолжительного ожидания в спальне материализуется полная женщина в переднике, которую, как я помню, зовут Мари. Профессионально не обращая внимания на мой неподобающий вид, она информирует меня о распорядке моего дня, составленным Гавриилом. Сам он уехал по делам, но велел мне отобедать и дождаться его.

Велел!

ДЕСПОТ!

Перед уходом Мари выносит из гардеробной вчерашнее вечернее платье, коробку с дизайнерскими сапогами-ботфортами и пакет умопомрачительного нижнего белья от марки «Агент Провокатор». Платье все еще хранит аромат моего вишневого спрея для волос, хотя заплаток я на нем не обнаруживаю. Остается вопрос: как Гавриилу удалось его починить и почистить? Снова не обошлось без арсенала влияний?..

На прикроватной тумбочке вместе с очками и амулетом я нахожу универсальный пульт управления электронными устройствами, в том числе широкоформатной плазменной панелью и стереосистемой. Какую музыку на досуге слушает хозяин спальни? Из колонок выливается до боли знакомая песня «Вечная любовь», зачем-то поставленная в режим повторения.

Великий Архитектор Боли Злой Рок нанес мне удары по самым уязвимым точкам!

У меня щемит в груди, но уже по другой причине − на полу я замечаю смятую упаковку сильнодействующих обезболивающих препаратов для введения внутривенно. Сообразив, откуда та могла выпасть, я открываю верхний отсек прикроватной тумбочки. Мне становится не по себе при виде вместительной ячейки, до отказа заполненной самыми разными противоболевыми лекарствами. Среди запечатанных коробов сюда небрежно, как будто их сгребли второпях со столешницы, побросали недавно использованные ампулы.

«Что, черт побери, происходит с Гавриилом?!» − задаюсь я вопросом, но всяко будет лучше поразмыслить над ответом в домашней обстановке на светлую голову.

Я наскоро собираюсь и незаметно проскальзываю на улицу, намериваясь отыскать Сашу и уговорить его отвезти меня домой. К моему великому сожалению, из густого паутинообразного тумана, затянувшего половину сводчатого моста, один за другим выезжают три черных «Эскалейда». Кортеж проезжает застывшую в серебряной россыпи заснеженную аллею и останавливается около парадной лестницы-лавы. Из среднего автомобиля решительно выходит мрачный Гавриил в выглаженной до хруста белой рубашке, заправленной в черные классические брюки. Его волосы в жутком беспорядке − руки побывали там неоднократно. Пронзительные синие глаза дико блестят. Темные круги под глазами свидетельствуют о бессонной ночи. Зверь топил горе на дне бутылки в компании закадычного дуэта − бессонницы и головной боли.

Разрывая клубы когтистого тумана, Гавриил безоговорочно перегораживает рукой мне путь к открытой машине. Костяшки пальцев у него сбиты на обеих руках, и на них видны следы запекшейся крови. Страшно представить, что сталось с тем мальчиком для битья, который ночью исполнял роль боксерской груши. В лучшем случае бедолага отлеживается в больнице, в худшем − в морге.

− Ева, ты не уедешь, не поговорив со мной, − решает за меня Гавриил.

Его гнев и двухметровый рост не мешают мне позиционировать себя еще более грозной великаншей.

− Кто-то снова бежит впереди паровоза, − с паром выдыхаю я влажный воздух, упирая руки в боки.

− Дерзкая нимфетка, − усмехается он, но как-то печально. − Дай мне возможность объясниться.

− Ты все объяснил вчера, − оппонирую я. − Весьма доходчиво. Кнут сыграл против тебя, как я и предвещала на дне рождения. Сейчас я хочу домой.

Гавриил сужает глаза, несомненно, чтобы в них невозможно было прочесть эмоций.

− Мне очень жаль, Ева. Позволь хотя бы отвезти тебя?

В раздумьях я тереблю дужку очков, но в итоге положительно киваю. Спустя несколько минут мы уже мчимся на его «Хаммере» по мосту через озеро. Имение и Врата остаются позади. Впереди − километры заснеженных лесов Адлеровского района. Искоса я наблюдаю за двигающейся вправо стрелкой на спидометре и украдкой поглядываю на строгий профиль сосредоточенного на вождении Гавриила. Тесное замкнутое пространство автомобиля настолько пропитано его откровенной мужской сексуальностью, что в скором времени я полностью подчиняюсь воле ее хозяина. Волнует любое его движение, вплоть до обнимающих рулевое колесо кистей рук, которые эстетично двигаются по гладкой кожаной дуге. Молчание убивает.

− Ты действительно выкинул Белинду из машины за отказ в минете? − неожиданно для себя любопытствую я, и моя рука бессознательно ложится на дужку очков.

− Клевета, − краем губ улыбается Гавриил, не сводя взгляда с дороги. − Я выкинул из машины госпожу Петрову. Пока я подбрасывал ее к Крестовичам в Клуб, она уговорила пол-литра вискаря и стала лезть ко мне в штаны. Я высадил ее в лесу на радость свежему воздуху и дикой природе.

От ревности я больно сцепляю пальцы в замок:

− Лгунья с куриными мозгами!

− Я никого не принуждаю к сексу, − на полном серьезе прибавляет он, бросая на меня острый взгляд. − Вижу, мы начали разговаривать.

Во избежание новых встреч взглядами я опускаю взор на свои плотно сцепленные пальцы. Не отрываясь от дороги, Гавриил вольно кладет горячую ладонь на мое обнажившееся колено. Я вжимаюсь в сиденье, но участившееся дыхание и сердцебиение выдают меня с головой. Ничуть не скрывая аналогичного неконтролируемого влечения, он с шипением сжимает мою ногу и начинает чувственно поглаживать по внутренней стороне бедра.

− Я истосковался по тебе, Ева, − от его глубокого хриплого голоса у меня между ног появляется тянущий дискомфорт. − Мой член стоит колом, когда ты рядом. Разум покидает меня. Я перестаю контролировать себя. Твои аппетитные пышные формы, глаза, рот, аромат кожи − все это сводит меня с ума. Ты − мой запретный плод. Долгое время я всячески избегал встреч с тобой, но терпеть разлуку выше моих сил. Я бессилен перед тобой, Ева. Я мастурбирую, представляя тебя лежащей подо мной в моей постели. Я хочу входить в тебя до изнеможения, не зная меры и сна. Изнемогаю от желания тонуть в твоих карих глазах и зарываться руками в твои шелковистые кудри. Меня мучает жажда от того, как сильно я жажду почувствовать на языке твой вкус. Тебя всю. Ты делаешь меня безумцем и рабом.

Я ожидала всего, чего угодно, но только не исповеди… по правде сказать, слегка шокирующей оголенным фанатизмом. Вопреки всем обидам его исповедальные слова настолько возбуждают меня, что мое мысленное поле заполняет одурманивающее эротическое видение, где Гавриил удовлетворяет себя рукой. Должно быть, он потрясающе красив в момент доставления удовольствия самому себе. По-другому просто не может быть. Он неотразим и элегантен всегда и во всем, даже в апогее собственных страстей, которые порой заходят за тонкую черту, где здравый смысл передает державу со скипетром в руки бесчинству внутреннего зверя. Иногда его непреклонное благородство и вольную дикость хочется обуздать и подчинить себе до такой степени, что у меня проносятся суицидальные мысли снести от него любые унижения, лишь бы только раз насладиться мимолетной гедонистической победой во время кульминации бешеного секса.

Обуревающий физиологический инстинкт взять верх не успевает, потому что я кое-кого вспоминаю и резко блокирую его действия сжатием бедер:

− Уверена, Белинде ты тоже так говоришь.

С нескончаемым разочарованием Гавриил расстается с моей ногой и проводит ладонью себе по лбу, будто у него начался лихорадочный жар.

− Что произошло между вами?

− Хватит из раза в раз тыкать меня носом в мое прошлое!

Вне себя от гнева он до хруста сжимает рулевое колесо:

− Что, черт возьми, это значит?

− Воистину это же невероятно занимательно, − растягиваю я слова в лучших традициях его манеры речи, − коль скоро парень превращает меня в проститутку школы, потому что он лишил меня девственности…

Закончить предложение Гавриил мне не дает и резко жмет по тормозам. Я благодарю ремень безопасности за то, что вернул меня назад в сиденье и не дал вылететь на дорогу через лобовое стекло.

− Тебя изнасиловали? − смертельно тихим голосом говорит он и в ожидании ответа склоняет голову на свои побелевшие сбитые костяшки пальцев, которые намертво приросли к рулю.

Вот же парадокс… как так получилось, что Гавриил столько месяцев жил в райском неведении? Я полагала, главенствующую роль в его неприязненном отношении ко мне сутки спустя после мистерии на столе сыграло рассекречивание школьного позора.

− Со мной поступили намного унизительней, − сквозь оплетенное путами боли горло бормочу я. − В десятом классе к нам в школу перешел одни «постельный клоп». Ты его знаешь. Люк Уайт − ненаглядное чадо Спенсера, номинального председателя совета акционеров Корпорации. С «постельным клопом» мы встречались полгода, а переспали всего раз. Затащить меня в постель было его гнусным планом. Как оказалось, они с Белиндой поспорили на меня. Я должна была отдаться ему ровно через шесть месяцев. Поставили по одному доллару. Как дешево я стою…

У меня из глаз выкатывается горькая слезинка, которую я тут же стряхиваю.

− Люк выиграл. В школе я получила статус дешевой фригидной проститутки. Никто из моих одноклассников почему-то даже не подозревал, что я была девушкой Люка. Разумеется, слухи дошли до Никиты. Мне долго пришлось заверять его, что со мной все в порядке. Я не хотела выносить сор из избы и становиться знаменитостью еще и в Корпорации. Возмездием для этой свиньи стали черепно-мозговые травмы и каникулы в реанимации. Ну, а сам секс…

Со слезами на глазах я выдавливаю из себя изломанную улыбку.

− Люк привел меня домой к своему приятелю, где нас, как выяснилось на следующий день в школе, поджидали свидетели спора. Я думала, все будет красиво, но он лишил меня девственности без общепринятой романтики. Может, потому что он не старался доставить мне удовольствие, или же со мной и вправду что-то не то… в общем, оргазма я не получила. После секса он обозвал меня использованным презервативом, который больше не годен. На следующий день в школе я хотела покончить с собой. Больше мужчин у меня не было.

В немом потрясении Гавриил выходит на воздух. В невменяемом состоянии он опирается рукой о ветку плакучей ивы и отрешенно падает лбом на тыльную сторону ладони. Неизвестно, сколько времени он вот так простоял бы на холоде в одной только тонкой сорочке, не видя перед собой ничего, если бы я не прижалась к его широкой спине.

Гавриил вздрагивает от моего робкого и неумелого прикосновения. С отчаянием он обхватывает мое лицо закостеневшими руками, соединяя наши лбы, и с беспокойством заглядывает в мои глаза, словно ища в них утешение и всепрощение.

− Я сам себе противен… − в его надломленном полушепоте сквозит боль. − Нет мне оправдания. Нет оправдания проклятому монстру. Нет прощения тому, кто только и делает, что убивает все самое прекрасное. Прости меня, мой ангел.

С плачем я безудержно прижимаюсь к нему каждой клеточкой своего раздираемого страданием тела:

− Конечно, я прощаю тебя. Я не могу жить без тебя.

Гавриил обескураженно смотрит в мои мокрые глаза.

− Я погублю тебя, Ева, − дрогнувшим голосом предупреждает он, но так и не находит в себе власти оттолкнуть меня. − Ты понятия не имеешь, что я за чудовище.

Обронив одинокую слезу, он опускается передо мной на колени и прижимается лицом к моему животу, как к какому-то высшему божеству, способному даровать искупление и изменить предначертанное.

− Я болен, Ева, − безжизненным голосом шепчет он мне в живот. − И нет лекарства от моей болезни. Я проклят.

Слова жалят меня в самое сердце.

− Не говори так, прошу тебя.

Гавриил припадает губами к моим заледенелым рукам и без остановки целует каждый пальчик. Из его глаз не переставая катятся слезы − мне кажется, это слезы безвыходности.

− Я причинил тебе столько боли. Я был слеп. Не видел моего ангела, когда ты всегда была рядом. Моя красивая, светлая, чистая, возвышенная, самая совершенная женщина.

Он уже без удержу целует мои замерзшие голые ноги, выглядывающие из разреза развевающейся от ветра органзы.

− Моя желанная Ева, что же я наделал… Обрезал крылья моему прекрасному ангелу. Сравнял святого ангела с таким же грязным ублюдком, как я сам. Тебе со мной не место. У меня руки по локти в крови. Я недостоин тебя.

− Мое место рядом с тобой! − падаю я к нему, голыми коленями на снег, вытирая меховым палантином скопившиеся лужицы слез под очками. − Если я тебе не безразлична, ты найдешь выход. Мы найдем его вместе. Я устала быть на расстоянии от тебя, Гавриил. Мне холодно одной без тебя. Я уйду, если не нужна тебе. Прогони или приюти. Сделай же что-нибудь!

И Гавриил решительно закрывает мой рот настойчивым поцелуем. Его язык беспрепятственно раздвигает мои соленые от слез губы и проскальзывает в самую глубину рта. От зашкаливающих эмоций я теряю способность думать, награждая Гавриила гортанным трепетом. Мир вокруг нас сворачивается… Из-за всплеска чувств нарушается земное притяжение… Замедляется движение жизни целой планеты… Мы теряемся во времени… Остаемся во Вселенной вдвоем с одним на двоих прерывистым дыханием и участившимся пульсом. За бедра Гавриил усаживает меня на себя верхом, чтобы мои колени не касались снега. В забытьи он неосознанно стягивает в кулак мои слипшиеся от влажного снега волосы. Подчиняющий жест больше не выглядит доминирующим, скорее передает терзания возможной утраты нашей телесной и эмоциональной связи. Гавриил, не зная усталости, поглаживает мой податливый рот своим языком, чередуя в позывах отчаяние и властность. Откликаясь на зов его напористых ласк, я дарю себя без остатка, сгораю в объятиях любимого мужчины дотла.

− Ты моя, Ева, только моя… − касается теплым дыханием моих губ Гавриил. С закрытыми глазами он безудержно целует мою холодную шею, продолжая бормотать: − Мой ангел, я боюсь, что ты оставишь меня, как только обо всем узнаешь. Но без тебя моя жизнь смерти подобна.

− Я пойду за тобой в ад и верну в рай!

С ярой убежденностью я заглядываю в его напряженное лицо.

− В моем мире чудес не бывает, Ева, − с убитым видом качает головой Гавриил, вместе со мной поднимаясь с колен.

В машине он отодвигает сиденье, чтобы мы вдвоем смогли уместиться на водительском месте, и включает печку. С теплым воздухом мне в легкие попадет свойственный ему одному обволакивающий запах чистоты и порока, после улицы еще и пропитанный свежестью зимнего леса. Глядя, с каким многострадальным выражением Гавриил вытирает манжетой рубашки свои влажные от слез ресницы, я мучаюсь разного рода опасениями.

− У тебя доброе сердце, Гавриил, − горьким шепотом проговариваю я, перебирая в пальцах его волосы. − Многим плевать, что кругом тучи голодных и смертельно больных детей, инвалидов. Но тебе не все равно. Ты занимаешься благотворительностью. У тебя доброе сердце. Прислушайся к нему. Пускай я понятия не имею, что тебя гложет, но от твоей болезни есть лекарство. Ты должен верить в себя. В нас.

Гавриил улыбается одной из своих редких искренних улыбок, подобных восходящим лучам летнего солнца, и трется носом о мою ладошку:

− Мой умный милосердный ангелочек, ты исцелишь меня от всех болезней. Мое лекарство − ты, Ева.

Я соединяю наши руки и с любовью высматриваю на его коже проступившие вены и порозовевшие от холода мелкие зарубцевавшиеся порезы.

− Позволь мне помочь тебе побороть теней прошлого. Можно… я коснусь твоего лица?

Через силу Гавриил подносит мою ладонь к своему изъяну на лице.

− Ни одной женщине я не позволял дотрагиваться до лица, − мрачно сообщает он. − Раньше так делала эта сука со своими приятельницами, когда они напивались. Ламия всячески измывалась надо мной, говоря, что я больше похож на белокурую Габриэлу, чем на мальчика. Вначале я жаловался отцу, но лживая тварь утверждала, что я все выдумываю. Отец верил ей и бил меня розгами. Ад в моей жизни начался уже с пеленок…

Он ненадолго замолкает, зажимая пальцами переносицу − словно бы собираясь с силами, чтобы придать огласке самые потаенные мысли, терзающие его душу.

− Единственной для меня отрадой в детстве оставалась учеба и живопись. Но и этого было мало Ламии. Она решила запретить мне рисовать. На тот момент у меня уже стали проявляться разные влияния. Я пригрозил ей фирменным кнутом, если она не закроет свой поганый рот. В ответ чертова тварь закричала, что такого неблагодарного ублюдка, как я, тоже нужно было сбросить с лестницы. Как выяснилось, моя матушка не разбилась в автокатастрофе. Они с отцом сбросили ее с лестницы. Решив отомстить за матушку, я взял кнут и хлестал эту суку до тех пор, пока не сбежалась обслуга. В тот день я разорвал все отношения с отцом, отказался от его денег и стал жить самостоятельной жизнью. Позже я выкупил у него матушкино имение.

− Какой кошмар… − в ужасе зажимаю я себе рот ладонью.

Так вот значит, откуда это: «Ева, ты можешь упасть и сломать шею». Приплюсовывается третий пазл в головоломке психологических травм − семейное неблагополучие. Отсюда и причины циничного отношения к женщинам и холодность по отношению к отцу. Во всех женщинах он видит одну − убийцу матери.

− Сними оберег, детка, я уберу увечье с твоего плечика, − раскаянно шепчет Гавриил, не переставая водить подушечками моих пальцев по рубцу на своем лице.

Интуиция мне подсказывает, что он все глубже проникается теплом моих рук − они его успокаивают.

− Оставь как есть, − прижимаю я его свободную руку к своему посиневшему укусу. − Я же знаю, что ты не хочешь убирать «клеймо собственности».

− Я намерено пометил тебя, Ева, − без ложного сожаления прикрывает веки Гавриил, несомненно, сражаясь с внутренними демонами, но я прерываю его самоистязающее покаяние поцелуем в шрам на скуле.

− С этого момента мы с тобой соединены, − объясняю я ему свои действия. − Ты открылся мне, и я тоже откроюсь тебе. Когда ты укусил меня, мне понравилось. Ты хотел показать свое полноправное владение мною. Я всегда хотела того же. Моя душа и мое тело принадлежат тебе, мой Гавриил.

− Мне страшно, что ты всего лишь мое видение… − растопыренными пальцами беспорядочно проводит по моему лицу Гавриил, как будто бы засомневавшись, в своем ли он уме.

«Моего мужчину надо спасать!» − с болью понимаю я и решаю раскрыть перед ним все карты. Слово в слово я передаю ему вчерашний разговор Германа Львовича с Ламией.

− Ты ведь не собираешься предавать Никиту?

Гавриил вымученно закатывает глаза:

− За кого ты меня принимаешь, Ева? Старого выжившего из ума ублюдка я считаю лишь своим биологическим отцом. Много лет уже мы с твоим братом работаем над тем, чтобы предотвратить наполеоновский заговор Германа. Тебе нужно передать свиток Никите. Чем раньше, тем лучше.

Он нежно берет меня за подбородок и освобождает от истязания мою закушенную губу.

− Пойми, ангел мой, если формула будет указывать на Никиту, то мой отец выкачает из него всю кровь и перельет себе. В назначенное время Ламия родит ему Наследника. Как ты знаешь, по древним законам правящий архонт может зачать ребенка только будучи действующим мироправителем. С рождением прямого Наследника от Германа для меня и других Наследников будет все кончено. Либо мы все умрем, либо станем его прислужниками. Ева, ты веришь мне?

Терзаясь муками страха, я кладу голову ему на плечо:

− Верю.

Гавриил крепко обнимает меня и подбородком упирается в мою макушку:

− Тебе все еще что-то гложет. Мои отношения с Белиндой?

Толчок сердца отдается у меня в горле.

− Угу, − поколебавшись, мычу я.

Совершенно серьезный, Гавриил отстраняется от меня на небольшое расстояние, ровно настолько, чтобы видеть мои глаза.

− Прошлой весной мы с Белиндой заключили брачный контракт, который на данный момент расторгнут. Но на тот момент я рассчитывал подобрать себе выгодную пассию в жены. Высокие чувства мне были чужды, ведь я никогда не испытывал их до встречи с тобой. Прежде я всегда платил за сексуальные услуги. Эскорт − для меня это были честные отношения с женщинами и без ложных клятв. Что же касается женитьбы, то Белинда мне подходила как нельзя лучше. До тридцати лет она не знала о существовании Ордена, так как была нежеланным ребенком и жила с отцом. Ламия бросила их ради Германа. Я разыскал ее и самостоятельно посвятил в Орден. По части коварства Белинда − ровня матери. Мне бы оставалось только подождать, пока дочь прикончит собственную мать за предательство.

Гавриил коротко стреляет глазами в зеркало заднего вида на проезжающий мимо нас чей-то корпоративный «Эскалейд» и снова завладевает моим вниманием.

− Ты должна знать кое-что про платье моего рода. Оно было сшито специально для торжества по поводу беременности матушки. Я попросил тебя надеть его, чтобы продемонстрировать Ордену свой выбор. Вчера я разозлился и не ответил на твой вопрос лишь потому, что засомневался в твоей реакции. Клянусь тебе, Ева, я обязательно научусь быть мягче. Но прошу, пойми меня, мне пока сложно.

− Я всецело понимаю тебя, − бледно улыбаюсь я, пропуская через себя все его терзания. − Я не буду тебя торопить и всячески помогу.

− Спасибо тебе за твое понимание, мой ангел, − с шумом выдыхает Гавриил, не скрывая, как тяжело даются ему откровения. − У меня серьезные намерения, поэтому перед тем, как ты переедешь жить ко мне в имение, мы сообщим о нас Никите. И обрадуем мы его завтра на новогоднем карнавале в Красной Поляне, куда пойдем вместе.

На нервах я расправляю ворот его хлопковой сорочки с расстегнутыми верхними пуговицами:

− Как, по-твоему, отреагирует Никита?

− Черт возьми, он поседеет от этой новости, − стискивает зубы Гавриил. − Ты мне в дочери годишься, Ева. Твой брат сделает вывод, что я превратился в слетевшего с катушек старого извращенца и намереваюсь совершить богохульный акт совокупления с его малышкой. Что, впрочем, я и собираюсь сделать.

Со знанием дела он берется за массирование эрогенных зон у меня на спине, шее и затылке.

− С возращением, Гавриил Германович! − кокетничаю я, запрокидывая голову назад, но его ладони возвращают мою голову в вертикальное положение.

На правах собственника Гавриил обрушивает свои губы на мои. Его алчный язык врывается в мой приоткрытый рот и полностью заполняет собой, стирая все посторонние мысли. В игривом протесте я стараюсь мстительно ухватить зубами кончик его неуловимого скользкого языка. Гавриил не дает совершить месть и сам посасывает мой язык. Одной рукой он держит меня за голову, не давая отдвинуться от его рта. Другой рукой он ненасытно спускается по изгибам моего тела к бедрам и сильно затягивает пальцем узкую резинку на трусиках, проходящую между ягодиц. От пробежавшей промеж ног жгучей волны с моих губ срывается несдержанный стон. На смену нежности приходит страсть. Я тягуче пригибаюсь в пояснице и принимаюсь кататься своим сладким местечком по стволу его разросшегося твердого члена для нашего обоюдного удовольствия.

С тяжелым выдохом Гавриил резко прерывает мои действенные вращения бедрами.

− Детка, я на грани, − прикрывает он дрожащие от напряжения ресницы. − Я так сильно хочу тебя, что того гляди сорвусь и трахну прямо тут.

− Мешает благословение Никиты? − с обидой в голосе противлюсь я его стальному хвату, с каким он держит мои обездвиженные бедра.

− Дело не только в Никите, Ева, − наконец, открывает глаза Гавриил, но его зрачки все еще расширены от возбуждения. − Наш первый раз непременно должен пройти дома на кровати по всем романтическим правилам. Я хочу увидеть счастье в твоих лучезарных карих глазах, затмевающих само Светило. Ты излучаешь свет, ангел мой.

Я улыбаюсь бесконечно светлой и радостной улыбкой и оплетаю руки вокруг его шеи. Ничего так не греет женщину, как теплые слова любимого мужчины.

− Гавриил, я… − «тебя люблю» вертится у меня на языке, но меня охватывает смятение, поскольку он до сих пор не признался мне в любви, поэтому я договариваю иначе: − Я думала, что по причине моего прошлого ты просто играл со мной все это время.

Гавриил потрясенно бледнеет.

− Ева, девочка моя, я бы ни за что в жизни не обидел тебя, − его голос полон похоронных оттенков. − После мистерии на столе я отдалился от тебя из самых чистых помыслов. Ты достойна лучшего. Не такого ублюдка, как я. Однако, когда я увидел тебя с Уилсоном, проклял все на свете. Больше нас ничто не разлучит.

Он зарывается носом в мои волосы и целует в висок, потом достает из бардачка новенький белый айфон и дарит мне.

− Я сожалею, что разбил твой телефон, Ева. Но я кое-что придумал, чтобы загладить вину. Посредством одного из влияний я достал из памяти фрагменты наших встреч и загрузил их в фотоальбом.

Мое лицо само собой вытягивается:

− Твои влияния безграничны!

− Пароль на альбоме дата твоего трехлетия, − таинственно прибавляет Гавриил, трогаясь с места.

«Хаммер» въезжает на залившуюся новогодними фонарями улочку и останавливается у нужного дома. Гавриил облачается в черный пиджак от делового костюма и помогает мне выйти из машины. На крыльце он с видом вожака волчьей стаи оглядывается по сторонам. В следующий миг я оказываюсь вжатой в дверь его атлетическим телом и напористым ртом. Держа мое лицо в ладонях, он долго-долго насыщается вкусом моих безотказных губ. «Собственность» не может отказывать.

На прощание Гавриил оповещает меня, что сегодня будет работать до глубокой ночи, часов до трех как минимум, а завтра в обед заберет меня к себе.

Дома я первым делом уединяюсь с подарком. В фотоальбом добавлено пять фотографий − своеобразный полиптих. На всех изображениях Гавриил выделил собственные чувства за период развития наших отношений: от желания подчинить себе, до поклонения. В эротических снимках он сумел подчеркнуть Вожделение с большой буквы. Фотографии в катакомбах «Нижнего Уровня» заслуживают отдельного места на выставке эротики. На олимпийский пьедестал вознесена миниатюра, где я обнаженная сплю вполоборота на животе поверх черных простыней. Гавриил, напротив, полностью одет и бодрствует. С бокалом красного вина в руке он покоится в непосредственной близости от моих бедер и с горящим сладострастием в глазах целует мою ягодицу, крепко сжатую у него в руке. В этом весь Гавриил Германович… Его врожденное животное нутро, временами граничащее с жестокостью и безумством, перемежается с аристократическим благородством. Даже на фотографии этот взрывной переменчивый мужчина способен вскружить мне голову. Что уж говорить о живом общении с ним. Одним Небесам известно, почему так получается, что он открывает у меня самые темные стороны и воскрешает аналогичную первобытную дикость, что живет и в нем самом.

Вдохновившись любовными сценами, я отправляю Гавриилу текстовое сообщение по вайберу, где выражаю восхищение проделанной работой и прошу прислать мне еще одну фотосессию, только уже с откровенными кадрами его самого. Ответ приходит почти сразу. Гавриил в своем репертуаре.

«Какая проказница… За порочное желание прибавляю тебе новый должок. С тебя − двойное кормление из ложки.

P. S. Ты всегда в моих фантазиях, Ева».

Присланную в подтверждение его правдивых слов фотографию я изучаю с благоговением восьмого чуда света. Затемненный черно-белый снимок сделан в его спальне. Окруженный холодным лунным светом, Гавриил полусидит в кровати с расслабленно откинутой на изголовье головой. Его белая сорочка распахнута, рукава закатаны до локтей, открывая соблазнительный накачанный пресс и часть черной татуировки. Его туманные глаза полуприкрыты, рот приоткрыт, мышцы на правой руке напряжены. Мне предельно ясен род его бесстыдных деяний. Другое дело, к вселенской несправедливости, нижняя половина снимка с происходящим пикантным процессом полностью отсутствует.

«Гавриил Германович, вы видели меня в „костюме Евы“, почему же я должна довольствоваться только половиной вашего совершенства?

P. S. Настырно требую большего!»

Ответ Гавриила на мое требование приходит незамедлительно.

«Вы только посмотрите, какие мы жадные… Совершенство есть только одно − ты, Ева. И Совершенству пора спать. Марш в кровать!

P. S. Сладких снов, ангел мой».

Глава 12. Штормовое предупреждение

Имение Гробовых. 35 лет назад

Слоистый вечерний туман поднимается с земли, опутывая разодранной паутиной беснующегося Германа.

− Мой Наследник − разнеженная девка!

Его слова звучат в моей голове ударами грома.

− Слушайся свою маму, − доносится ненавистный голос мачехи с террасы замка.

− Ты мне не мать! − яростно рычу я, хрустя костяшками пальцев.

− Ты снова ведешь себя, как слезливая Габриэла, − наказывает она с вышины.

Я сверкаю глазами на разгневавшегося отца:

− Тебе меня не сломить. Я люблю живопись. И мне не указ твоя грязная потаскуха.

Герман покрывается красными пятнами и со всего размаха бьет меня по лицу тыльной стороной ладони. Фамильный перстень на его пальце рассекает мне кожу на скуле до мяса. Мое лицо вспыхивает огнем, но не столько от боли, сколько от ненависти к самому себе − я снова позволил ей победить. С кровью у меня во рту перемешивается вкус усвоенного на всю жизнь урока, сделавшего меня, десятилетнего мальчика, взрослым мужчиной.

− Не вздумай идти против моей воли, − поучает Герман, кружа вокруг меня, как гиена вокруг недобитой жертвы. − Иначе на твоем теле не останется живого места.

− Пора кончать со слезливой Габриэлой, − в довесок победоносно голосит сверху мачеха.

С безразличием к своей судьбе я смахиваю рукой остатки крови с губ.

− Можешь пустить мне пулю в голову, но я продолжу рисовать, − храбро вздергиваю я подбородок.

Без колебаний Герман достает кольт и приставляет дуло револьвера к моему виску:

− Дважды не повторяю.

− Как и я, − с вызовом гляжу я ему в глаза, настроившись до последнего вздоха держаться гордо и принять смерть с достоинством, как и подобает мужчине.

Без задержек Герман перенаводит дуло револьвера на другую мишень и нажимает на спусковой курок. Два метких выстрела отнимают жизни у свернувшихся возле моих ног доберманов. Север с Югом служили мне верную службу с тех самых пор, как умерла матушка. Собак она купила мне в подарок, но подарить так и не успела.

Старый ублюдок и его шлюха нещадно уничтожили мою и без того искалеченную жизнь!

В те минуты я еще не подозревал, что на завтрашний день мне уготовлено событие, сопоставимое по масштабу боли с совокупностью всех казней земных. С кровавым рассветом я примерю свой пожизненный беспристрастный саван с тонким шрамом на лице и его невидимой кровоточащей язвой изнутри. Моя казнь будет длиться день за днем, месяц за месяцем, год за годом.

Долговое обязательство бессрочно…

Сочи. Наши дни

«Каким таким образом в своем сне я переместилась в детство Гавриила?» − изумленно смотрю я на белокурого мальчика, который почему-то перестает горевать о невосполнимой потере и с испуганным видом тянет ко мне руку.

− Помоги мне, Ева! − вдруг голосом взрослого Гавриила просит он, мертвой хваткой вцепляясь в мое запястье.

Мне становится дурно, потому что я чувствую, что теперешнему Гавриилу наяву грозит смертельная опасность.

− Как мне тебе помочь?

Между нами выстраивается разъедающий воздух барьер. Я хватаю его за локоть, но он выскальзывает из моих рук, как вода сквозь пальцы.

− Скорей! − с криком он разлетается на миллионы мельчайших песчинок.

− ГАВРИИЛ! − ору я, но просыпаюсь.

Метеором я хватаю с журнального столика айфон и набираю номер «Мой Гавриил», но все без толку − гудки не идут. В Москве и Подмосковье объявлено штормовое предупреждение. Скорее всего, из-за бурана возникли перебои со связью. Впопыхах я натягиваю лосины, накидываю пуховик и, прыгая на одной ноге, обуваю угги. За порогом порыв колючего ветра со снегом будит мой невыспавшийся организм. Мороз в Сочи крепчает. Обильно валят крупные хлопья, застилая снежным ковром проезжую часть и тротуары. За заборами горят наряженные елки с причудливо накренившимися от снега макушками. В запорошенных окошках капают капли неоново-голубых мигающих гирлянд.

Без происшествий я пресекаю Врата и оцениваю ситуацию на дорогах Московской области − транспортный коллапс из-за снежной бури пока не наступил. На КПП Зоны № 1 я прохожу идентификацию личности и заезжаю на территорию комплекса, подсвечивающегося снизу мощными прожекторами. В приемной на двадцатом этаже мне навстречу выплывает фигуристая Алена, одетая по последней моде офисного дресс-кода. Попросить об аудиенции с доктором Гробовым я не успеваю.

− Ева, что у тебя стряслось? − с ураганным настроем вылетает из своего кабинета оторванный от дел Гавриил.

На лету он прижимает меня к себе и поцелуем в губы непростительно нарушает офисный этикет и спокойствие в глазах общественности − Алены.

− Я так боялась за тебя, − сбивчиво объясняюсь я. − Из-за этого дурацкого бурана я не могла тебе дозвониться. Тебе грозит опасность. Смертельная.

На ключевом слове Гавриил сжимает пальцами переносицу и на неопределенное время прикрывает веки. На костяшках пальцев у него откуда-то добавились новые ссадины.

− Подними начальника моей личной охраны и вызови Сашу из имения, − немного отойдя, раздает Алене поручения Гавриил.

Он придерживает для меня дверь в кабинет и заходит следом. В сумрачном настроении его докторский мозг долго не раздумывает: в руке мгновенно оказывается щедрая порция виски со льдом, ноги прокладывают путь к панорамному окну. В беспроглядной тьме ожесточенно воют снежные вихри.

− Я найду тебя, «серый кардинал», − посылает он угрозу прячущемуся в крутящейся мгле врагу. − Кем бы ты ни был. Где бы ты ни был.

Заправляя за ухо выбившийся клочок волос, я открываю ему сюжет сна о его детстве. В информацию-бонус я вкладываю сообщение о влиянии прорицания во снах. Пересказ удручающего сценария вещего сна в канун дня рождения, где он убивает меня, я осмотрительно откладываю до лучших времен.

− Мой отец способен на многое, − прохладно замечет Гавриил, опустошенно взирая на беспокойную ночную панораму, так похожую на его собственный непростой характер. − Возможно, меня он убивать не станет, но вот тех, кто мне дорог…

Угнетающая атмосфера давит мне на виски. Беря инициативу в свои руки, я подхожу к цилиндрическому аквариуму, работающему в режиме ночного освещения. Баснословно дорогостоящий и хлопотный чертог очаровательных обитателей морей и океанов заменяет собой одну из стен в кабинете. В водных глубинах этажом ниже выявляются легкие колыхания водорослей. Со дна, разрезая толщу воды, несется чья-то плотная масса. Колебания в водных хоромах заметно возрастают, и из пушистой гусеничнообразной тины выныривает тупоголовая морда лидера душегубов. Характерный треугольный плавник на спине обещает зазевавшимся купальщикам верную гибель.

− Малыш Моджо, − как закадычного друга, представляет грозу морей Гавриил. − Прошу любить и жаловать.

Мои брови скептически взлетают вверх.

− С воплем «Спасите!» грести всеми четырьмя лапами к берегу, − перефразирую я. − Не в обиду, но машину для убийства не припишешь к отряду малышей. Теперь я понимаю, почему Сидоров не хотел интима с Малышом Моджо.

С едва заметной улыбкой Гавриил стучит по стекленному резервуару, привлекая внимание акулы.

− Женщины нас обижают, Моджо, − жалуется он разинувшему пасть мореплавателю. − На самом деле, Ева, самец тупорылой акулы или акулы-быка − любимец нашего офиса. Как и другие виды, он является предметом моей работы последних двадцати лет.

− Какие исследования ты проводишь?

− Акулы уникальны по своей природе, − с энтузиазмом берет на себя роль просветителя Гавриил. − У акул высочайшая эффективность иммунной системы, которая защищает их от инфекций. Акулы никогда не болеют и никогда не спят, а их раны заживают быстрее, чем у собаки. Наша работа состоит в применении генома акулы для лечения людей от рака. На данном этапе мы трудимся над вживлением искусственно-синтезированных стволовых клеток, находящихся в печени акулы, в стволовые клетки человека. Добившись положительных результатов мутации, мы будем клонировать стволовые клетки. В дальнейшем при помощи трансплантации в организм человека выведенных усовершенствованных стволовых клеток мы сможем предотвращать злокачественные новообразования. В моих планах провести аналогичные испытания и с геномами других видов животных. В будущем люди смогли бы бороться с неизлечимыми недугами и вирусами.

− Без сомнений вашему открытию цены не будет, − пораженно отмечаю я, следя за маневренностью акулы в аквариуме. − Ты очень умный, Гавриил. Я верю в тебя и твоих ученых.

− Благодарю тебя, ангел мой, − несколько растерянно произносит он. − Для архонтов на первом месте стоит забота о человеческой расе. Мне больно знать, что в Ордене о призвании помнят единицы.

− Мне тоже, − с грустью поддерживаю я его.

Ослабив узел галстука, Гавриил растягивается на кожаном кресле и привлекает меня к себе на колени. Нетерпеливо он приспускает лямку моей майки и без зазрения совести зализывает «клеймо собственности». От удовольствия он даже закатывает глаза и тихо рычит. Производимыми действиями он напоминает снизошедшего до ласк сытого снежного барса… хм, все-таки голодного снежного барса. Радость нашей физической близости мгновенно распространяется на другую часть его тела − сбоку от ремня дорогая брючная ткань настырно оттопыривается.

− Гавриил Германович, вы − непредсказуемый мужчина, − со стоном вздрагиваю я от его горячего дыхания.

− Мне думается, дерзкая нимфетка, ты имела в виду «не в своем уме».

Со звериной ухмылкой Гавриил стягивает резинку с моих волос, отчего те тяжелым водопадом рассыпаются по его белой рубашке. Запутавшись в них руками, он приступает к мануальному массажу сакральных точек у меня на голове. Его волшебные пальцы переходят на затылок… ключицу… позвонки, превращая мое тело в одну сплошную эрогенную зону.

− Нет, сейчас нет, − скулю я, руками цепляясь за его плечи.

− Значит, все остальное время я не в своем уме? − наказывающе прикусывает меня за мочку уха Гавриил, вызывая во мне тихий писк.

Пультом он включает ненавязчивую лиричную музыку в стереосистеме и следом совершает три последовательных действия: сгребает бумаги на письменном столе в одну сторону, укладывает меня на столешницу и заглушает слетающий с моих губ стон несогласия поцелуем.

− Ты нарушила мой покой, маленькая проказница, − с многообещающим блеском в глазах цокает он языком, вынимая из стакана виски кусочек льда. − Сейчас я устрою агенту-провокатору мистерию в кабинете.

Без предупреждения таящая ледяная вода капает на мой голый пупок. Из горла у меня вырывается отчаянный стон, но Гавриил сковывает мои запястья у меня же над головой собственной рукой. Незанятой рукой он задирает вверх мою майку и самозабвенно продолжает экзекуцию льдом. Обжигающий кубик ползет между моих покачивающихся грудей к ареоле набухшего соска и медленно обводит ее. Круговые движение таящей льдинки повторяются и повторяются, по мере скольжения сокращая и так мизерное расстояние. Через несколько мгновений кубик льда достигает алеющей верхушки. Гавриил дует на мою замерзшую вишенку и берет ее в плен своего горячего рта. Я издаю беспомощный стон и сильно закусываю губу, прокусывая ее до крови, но боль только усиливает влечение. Из-за резкого контраста температур внутри у меня все наполняется плотским желанием, под трусиками становится невыносимо влажно. Гавриил мастерски теребит мои затвердевшие соски. Он облизывает их, втягивает в себя и изредка покусывает. Его ловкие руки в считанные секунды лишают меня всей одежды, причем мои гипюровые трусики убираются в карман его брюк.

Никогда прежде мне не приходилось лежать перед кем-то в столь откровенно позе, поэтому я скованно зажимаю бедра. Гавриил не дает мне свести ноги, держа колени широко разведенными.

− Не нужно стыдиться доктора, − плотоядно любуется он моим пушком на лобке. − Ты шикарна, Ева. Я сражен твоей естественностью и натуральностью. Именно такая, как я себе и представлял. Боги создали тебя для меня.

Он изучающе проходится ладонями по внутренним линиям моих бедер, затем поднимает одну ногу вверх и детально целует по всей длине, не скрывая в глазах долгожданного единения. В неспешном ритме его поцелуи спускаются от стопы к линии бикини. Про экзекуцию кубиками льда он не забывает. Перепад температур добавляет мне значительной остроты ощущений. В непрерывном движении Гавриил проделывает аналогичный ритуал с правой ногой и под конец ножной мессы снова находит мой рот, завлекая наши языки в эротическое танго. Я полностью растворяюсь в его жарком поцелуе. Мои торчащие соски трутся о тонкий хлопок его сорочки. Накаляющееся жжение пробуждает во мне первобытные инстинкты.

Гавриил бормочет сладкий бред, целиком и полностью порабощенный нашей близостью. Его потемневшие глаза ослеплены похотью, волосы торчат по сторонам, губы фантастически порхают по самым экзотическим уголкам моего тела, заставляя меня вздрагивать и дрожать, как осиновый лист. Чем ниже опускается его губительный рот, тем сильнее обостряется моя чувствительность и разгорается пожар между ног. Болезненно точащее зубами вожделение рьяно ищет выход и находит − пальцами Гавриил раскрывает мои верхние складки и своим упругим языком поддевает пульсирующий клитор. О-о-о… я выгибаюсь и царапаю ему руки, усмиряя желание заверещать на весь кабинет от наслаждения. Гавриил воплощает в реальность мои самые смелые эротические фантазии. Его неистощимый на изобретения язык умело кружит вокруг одной эрогенной точки, на которой, будто сконцентрировано скопление оголенных нервов. Я вся потею и с исступленными стонами безвольно ерзаю голыми ягодицами по инкрустированной сусальным золотом столешнице.

− Черт, не стони так, Ева! − до синяков впивается пальцами в мои ягодицы Гавриил, чтобы обуздать беспрерывное движение бедер. − Такими темпами я сорвусь и жестко трахну тебя.

− Будьте так любезны, Гавриил Германович, трахните меня, − провокационно стягиваю я в руках его строптивые волосы, восхищаясь тем, как соблазнительно он смотрится между моих ног. − Но сначала, доктор Гробовой, все-таки закончите начатое дело.

Гавриил посылает мне похотливый взгляд и кладет себе в рот небольшой кубик льда. Арктический эффект чуть ли не разрывает меня на части. Его охлажденный язык адски раззадоривает мой горящий клитор. Пальцами он искусно терзает, до тонкой боли, мои измученные соски. Я и не знала, что бывает так неимоверно хорошо… во рту у меня пересыхает… удары сердца затрудняют дыхание… мои бедра механически сжимаются и разжимаются. Выписывая беспощадные узоры языком, Гавриил поочередно погружает в меня два пальца и усиливает неистовое наслаждение жесткими трениями внутри. О-ох, черт… от восторга я лишаюсь пространственной реальности и, всецело отдаваясь ощущениям, бессознательно раскрываю бедра как можно шире.

− Ева, детка, кончи для меня, − охрипший голос Гавриила подталкивает меня к краю.

Со знанием дела он всасывает в себя мой клитор и параллельно надавливает пальцами на нужный рецептор глубоко внутри. Меня накрывает волной экстаза, тело сотрясают конвульсии, я кончаю с громким выдохом его имени. Блаженство… райское удовольствие… в голове забвенно поют и пляшут отголоски улетевшего разума. Миллион раз я гадала о том, какие ощущения испытывают во время оргазма, но на деле захлестнувшее удовольствие превзошло все ожидания. С чувством полного удовлетворения и какой-то неестественной легкости я возвращаюсь из полета наяву назад в телесную оболочку и за галстук озорно затягиваю Гавриила на себя.

− Спасибо за потрясающие ощущения, − дарю я ему пламенный поцелуй благодарности. − Ты был до безумия красив и сексуален, целуя меня там. Я никогда не испытывала ничего подобного. Я чувствую себя заново рожденной.

Гавриил выглядит весьма польщенным и теснее прижимается ко мне:

− Моя сладкая девочка, если бы ты видела себя. Такая чувственная и нежная. На вкус − сочный персик. Я буду доставлять тебе наслаждение самыми разными способами.

Слушая его голос, я не могу не думать о его воздержании − выдающаяся эрекция в брюках давит на мой вспотевший голый живот. Сексуальное голодание доставляет Гавриилу кромешные муки. У него настолько замутившиеся дымные глаза, что с секунды на секунду он в бессознательном помутнении затрахает меня до беспамятства. Отважившись на ответную оральную ласу, я робко скольжу рукой по его крепким брюшным мышцам к молнии на гульфике. Я всегда считала − настоящая женщина должна быть раскованной и уметь по-всякому ублажать возлюбленного. В доме, где живет любовь, нет места запретам и осуждениям.

− Гавриил, я… не умею, но хочу доставить тебе удовольствие ртом, − дрожащими пальцами я неумело расстегиваю ему ремень на брюках.

От меня не ускользает вспыхнувшее в его глазах желание и то, каких титанических усилий стоит ему совладать с собой.

− Детка, я безмерно ценю твою самоотверженность, но ты еще не готова, − заботливо отстраняет он мои руки от вторжения в его брючное пространство. − Нам некуда торопиться. Постепенно я обучу тебя всем известным мне видам доставлений и получений сексуального наслаждения. Ты удивишься, на что способно твое чуткое тело в опытных мужских руках. Секс − это искусство. И я его большой ценитель.

Садясь в кресло, он усаживает меня на себя верхом и за бедра плавно покачивает для собственного удовольствия. Его руки беспорядочно путешествуют по моему голому телу: иногда сжимают, иногда поглаживают, все его неуправляемые действия показывают, что ему сложно оставаться равнодушным к нашей близости.

Золотые мгновения мистерии в кабинете нарушает стук в дверь. Входного голосового разрешения от шефа Алена не получает, поэтому добивается его внимания по внутренней связи.

− Твоя секретарша не оставит нас в покое, − ревностно ною я, прикусывая Гавриила за легкую щетину на подбородке. − У тебя с ней что-нибудь было?

− Офис для меня неприкосновенен, Ева, − успокаивает меня Гавриил. − Связи с сотрудницами − табу. Только тебе удалось совратить доктора биологических наук. Мой письменный стол возмужал. Больше не девственник.

Я смеюсь с бесконечным облегчением и безрадостно слезаю с него, но он задерживает мой уход поцелуем в пупок, слегка покусав и полизав кожу вокруг.

− Гавриил Германович, вы ничего не забыли? − резонно интересуюсь я, одеваясь.

На губы Гавриила опускается таинственная ухмылка. Из кармана брюк он достает черные трусики и, к моему неописуемому изумлению, бессовестно подносит их к своему лицу.

− Мм-м… они пахнут тобой, − с невозмутимым видом сообщает он. − На досуге придумаю трофею новое местожительство в этом кабинете. Ну, а пока… − И трусики отправляется обратно к нему в карман с демонстративным похлопыванием ладонью по временному хранилищу.

Готова поклясться, выражение моего лица сейчас непередаваемо. Гавриил же весьма доволен собой. Как ни в чем не бывало он разминает шею круговыми движениями, надевает маску босса-тирана и по внутренней связи приглашает помощницу зайти в кабинет.

С появлением Алены я даю отпор чересчур настойчивому желанию босса-тирана закормить меня на убой вкусностями, которыми набит их холодильник, и обзавожусь чашкой бодрящего кофе с лимоном. Через некоторое время Алена вновь оставляет нас одних. Гавриил расслабленно вытягивает свои длинные ноги вперед крест-накрест и делает большой глоток дымящегося эспрессо.

− Хочешь посмотреть, как кормят Малыша Моджо? − интересуется он, но на ответ времени не хватает…

Его Высокопревосходительство Гений Перевоплощений Злой Рок запускает программу вещего сна!

В приемной раздается грохот ломающейся мебели и визг Алены. От удара байкерского сапога со шпорами деревянная дверь переламывается и по частям влетает к нам в кабинет.

− Дернешься − я с-снесу тебе башку! − застает врасплох Гавриила «маньяк» целившимся ему в голову «Макаровым», дуло второго пистолета он наводит на меня. − Хочешь, чтобы мелкая с-сучка и дальше тебе отсасывала, тогда держи руки на с-столе.

Пока наемник держит нас на прицеле, я незаметно обшариваю глазами кабинет в поисках подручных инструментов защиты и, по удачному стечению обстоятельств, замечаю, что Гавриил тихонько нажимает коленом на ножку стола. Из образовавшейся выемки беззвучно выезжает кинжал, который я осторожно прячу под низким подлокотником кресла. В моем положении оплошать нельзя, потому что против пули в голову влияние целительства бесполезно.

С отдачей самортизировавшей пружины я вскакиваю с кресла и с лету мечу в наемника кинжал, но, к великому горю, промазываю.

− Редкос-стная дрянь! − злобно картавит фантом, нажимая на спусковой курок.

Гавриил успевает сбить прицел «Макарова» пультом от стереосистемы, и выпущенная пуля попадает в стеклопакет. Ощетинившийся фантом из двух пушек принимается палить очередью. Каждый из нас бросается в укрытие. Шальные пули одна за другой разбивают панорамное остекление, и холодящий штормовой ветер со снегом врывается на двадцатый этаж.

Уворачиваясь от пуль, я оступаюсь на разбитом стекле и соскальзываю на самый край карниза, но каким-то чудом успеваю зацепиться руками за металлические балки. В полувисячем положении я гляжу вниз с высоты птичьего полета на заасфальтированную площадь и содрогаюсь от смертельного ужаса. На морозе мои прилипшие к железу пальцы слабеют с каждой секундой. Я все дальше и дальше сползаю животом по мокрому карнизу вниз.

Гавриил кидается спасать меня, предварительно достав из тайника перевернутого письменного стола (столешницу, оказывается, не берут пули) крупнокалиберный «Десерт Игл». Отстреливаясь от загнанного в прилегающий медкабинет наемника, он одним рывком вызволяет меня из верной гибели и по пути к пуленепробиваемой столешнице заслоняет собой.

− С-споем за упокой крас-савца архонта! − выкрикивает из убежища фантом.

Мы слышим, как он чиркает спичкой для перекура.

− Я никуда не с-спешу, − смолит он сигаретой, не к добру затаившись. − С-спокойно покурю и подожду, пока ты с-сдохнешь от потери крови.

Только сейчас я замечаю растекающуюся под Гавриилом лужу.

− О нет, ты ранен… − сквозь ком в горле причитаю я. − Силы небесные, пуля задела легкое!

Немедленно я включаю в себе рациональный подход хирурга и двумя пальцами пережимаю Гавриилу его простреленный кровеносный сосуд. В первую очередь необходимо упразднить блокировку дыхания и кашля, чтобы он максимально долго оставался в сознании.

− Из тебя выйдет первоклассный врач, ангел мой, − явно старается держаться Гавриил, сплевывая кровь. − У меня для тебя есть две новости. С какой начать?

От страха меня колотит, но я пытаюсь сохранять спокойствие и не зацикливаться на хлюпающей под моими пальцами горячей артериальной крови.

− С хорошей, − лепечу я. − Пожалуйста, потерпи. Все будет хорошо. Скоро прибудет подмога.

Не расставаясь с пистолетом, Гавриил зарывается носом в мои завившиеся от снега влажные локоны, словно мечтает унести с собой в могилу самый драгоценный для него аромат.

− Я люблю тебя, Ева, − его признание пронзает меня в самое сердце. − На этом свете нет никого прекрасней тебя. Ты возродила меня к жизни и подарила счастье. Ты навсегда останешься в моем сердце. Я всегда буду любить тебя, ангел мой.

− И я всегда буду любить тебя, Гавриил! − накидываюсь я на него с поцелуями, но взрываюсь рыданиями, когда чувствую в его слюне металлический привкус крови. − Пожалуйста, только не умирай. Как же я буду без тебя, любимый. Не смей оставлять меня.

Гавриил превозмогает боль в грудной клетке и нежно целует меня в краешек губ.

− Не надо… не плачь… я не умру, − в его голосе проскальзывает обманная уверенность. − Ангел мой, настало время плохой новости.

− Нет, нет и еще раз нет! − неврастенически трясу я волосами, отклоняя его подготовку на случай скоропостижной кончины.

Гавриил безапелляционно вкладывает мне в руку заляпанное кровью тяжеленное огнестрельное оружие, в другую руку − стилет.

− Ева, слушай меня очень внимательно, − строже наставляет он, самостоятельно пережимая пальцами простреленный сосуд. − Я скоро потеряю сознание. Этот сукин сын только и ждет, что я отключусь. По моим расчетам у нас обоих осталось по одному патрону. По крайней мере, я не слышал, чтобы он перезаряжал ствол. Запасного магазина у него, судя по всему, нет. Наемнику дали задание − убить меня. Кровь ему моя не нужна. Следовательно, до прихода спецназа он выскочит из укрытия и застрелит меня. Затем он уберет тебя, как свидетеля. Чтобы всего этого не случилось, ты будешь следить за ним в специальное отверстие в углу стола, куда вставишь дуло пистолета. Ты когда-нибудь стреляла?

− Из автомата «Калашникова» на учебном полигоне, − утвердительно киваю я, убирая ему со лба липкие от холодного пота волосы. − Управлюсь и с пистолетом.

Гавриила все сильнее одолевает боль в легких. Он закатывает глаза с хриплым грудным кашлем и с усилием продолжает:

− В медкабинете в жестяном кейсе ты найдешь капсулы с вакциной черного цвета. Их надо ввести мне внутривенно. Вводи капсулы одну за другой до тех пор, пока я не очнусь. Спасателям скажи, что другой способ меня не спасет. Везти в реанимацию и оперировать − бесполезная трата времени. Если я не отправлюсь на тот свет, то от вакцины пули выйдут сами. Мое влияние целительства при ранении в жизненно важные органы действует очень медленно. Мне нужно четверть суток на полное исцеление. Ангел мой, запомни, у тебя только один патрон. Меться ублюдку в голову. Я люблю тебя.

Он с чувством целует меня и роняет голову без сознания. В лихорадочной панике я проверяю ему пульс. Пульсации слабые, но стабильные. От сердца у меня отлегает с непомерным облегчением.

− Вот и литургия подходит к концу, − нараспев подает голос зашевелившийся наемник. − Архонт, ты там живой? Аль помер?

Я холодею от ужаса и, крепче сжимая трясущимися руками мощнейший двухкилограммовый пистолет, аккуратно просовываю дуло в отверстие диаметром с шарик для гольфа. Выгодно-занятая позиция позволяет мне корректировать градус наклона ствола пистолета и контролировать углы обзора.

Вдруг колонки стереосистемы разрывает бьющее по ушам вступление феноменальной по накалу драматизма мессы «Dias Irae» («Судный День») неповторимого Карла Дженкинса в исполнении симфонического оркестра. Шумовой эффект вынуждает меня покрыться ледяной коркой страха. В оцепенении выжидая нападения, я вглядываюсь через прицел в задымленное никотиновым облаком местоположение наемника. Мельтешащие тени около изрешеченного пулями аквариума, из которого, как из дуршлага, брызжут тонкие напористые струи воды, наводят меня на нехорошее подозрение − фантому удалось незамеченным выбраться из медкабинета обходным путем.

В тихом ужасе я высовываю голову из-за стола и… мертвею. С противоположной стороны с «Макаровым» в руке по-пластунски ползет громила. Недолго думая, я реактивно выезжаю на спине из-за стола. Лужа крови увеличивает скорость моего скольжения. В крайне неудобной для стрельбы позиции я выстреливаю наемнику в голову и… эх, все-таки попадаю в бок.

− Тебе конец, дрянь! − заходится осатанелым рыком подстреленный наемник.

Угрозы расправы горохом сыплются из его картавого рта вместе с кровью. С остервенением в глазах он продолжает ползти ко мне по-пластунски.

− Сдохни! − во всю прыть ору я, бросая в него стилет.

«Маньяк» наредкость живуч и вытаскивает граненое лезвие из шеи.

− Ева, где головорез? − приходит в сознание растормошенный от моего выстрела Гавриил.

С воплями радости я кидаюсь ему на шею. Мой взлетевший вверх голос заглушает грохочущие барабаны и чье-то высокое тревожное сопрано.

В лучшем случае − влияние целительства немного подлечило ранение Гавриила. В худшем − прилив жизненных сил является обманным действием болевого шока перед летальным исходом.

− Наемник крадется справа от тебя, − раскладываю я ему по полочкам ситуацию. − У этого живучего гада пуля в печени, дырка в шее и все еще один патрон.

− Ты моя умничка, − оценивает мою проделанную работу Гавриил. − Теперь приготовься. Когда я скажу «бежать» − беги.

− Забудь об этом.

− Не спорь со мной, Ева!

− Я тебя не брошу, − наотрез отказываюсь я.

Безнадежно закатывая глаза, Гавриил забирает из моих рук пистолет и снимает с себя галстук. С профессиональной собранностью он выкатывается из-за стола и запускает наемнику в лицо два килограмма отлитой стали. Приклад ломает ему нос и дробит надбровную дугу.

− Убью! − бешено ревет фантом, выстреливая в Гавриила, но из-за повреждений глаза промахивается.

Гавриил расторопно обматывает его горло галстуком, однако наемник отпихивает его обученным приемом и откатывается на край карниза.

− Лежать лицом вниз! − черной тучей врывается в кабинет группа захвата с вооруженным Никитой во главе.

Держась руками за металлические перекрытия, фантом с маневренностью гимнаста на брусьях несколькими пружинистыми отталкиваниями раскачивается.

− Огонь! − отдает команду стрелять на поражение Никита, но этажом ниже уже бьются стекла − «маньяк» вновь ушел от рук правосудия.

В состоянии аффекта я вскакиваю на ноги и бегом мчусь за медикаментами, крича по дороге:

− Гавриил ранен! Задето легкое!

Бригада прибывших врачей-реаниматоров проводят короткий осмотр огнестрельного ранения. Из-за кровопотери Гавриил опять теряет сознание.

− Пуля продвинулась к воротам. Не слышно пульса, − выносит неутешительный диагноз старший врач. − Срочно оперировать. Готовьте носилки.

− Положите его на переговорный стол, − без всякого предварительного вступления отсекаю я его указание, извлекая из кейса черную инъекцию. − Я знаю, что делаю. Гавриил, сказал, что его спасут только черные вакцины.

− Выполнять, − отдает приказ Никита онемевшему хирургу и его армии спасения.

Тренированные бойцы из отряда специального назначения кладут крупное тело Гавриила на переговорный стол. Я разрываю рукав его рубашки и уверенно ввожу ему в вену иглу с черной инъекцией. Первая капсула израсходована − реакция нулевая. Вторая капсула израсходована − реакция нулевая. Третья капсула опустошена − улучшений нет. В кейсе одиноко поблескивает четвертая капсула − последняя. На ладонях у меня выступает нервный липкий пот. В молчаливой панике я оглядываюсь на бригаду скорой помощи − полдюжины опытнейших врачей застыли памятниками в ожидании чуда. Только чуда все нет и нет… Толчки сердца отдаются у меня в горле, во рту оседает першащий осадок. Читая молитву о спасении любимого, я ввожу ему в вену четвертую инъекцию и смиренно замираю на месте. Стрелки на часах монотонно тикают в предрешающей тишине, но Гавриил продолжает лежать на переговорном столе, весь покрытый кровью без пульса и дыхания.

«Чуда не будет!» − вещает мое шестое чувство, отчего к горлу подкатывает ком слез.

− Мы потеряли его… − кто-то приговоренно подтверждает у меня за спиной.

Мертвенный страх прокалывает мое сердце острой иглой.

− Очнись, Гавриил… − чуть встряхиваю я его недвижимое тело. − Пожалуйста, не умирай! Гавриил, не умирай! Прошу тебя!

Мой голос сдавлен, по щекам льются медленные слезы. На фоне моих плачей и стенаний спецназовцы, реаниматоры и перебинтованная Алена оплакивают потерю трагическим молчанием.

− Мне жаль, родная… − со всем имеющимся братским утешением приобнимает меня за плечи Никита. − Мы ему уже не поможем. Гавриил ушел от нас.

Минуту-другую я стою, побелевшая от шока, но потом наступает прозрение. Оцепенение заменяет нервный срыв. Будто увидев собственную смерть, я ошарашенно отшатываюсь назад и с ужасом летящей на меня бомбы отталкиваю брата.

− Гавриил, ты не можешь умереть! − трясу я любимого за плечи. − Не умирай! Небеса, прошу вас, не забирайте его! Не оставляй меня, Гавриил! Слышишь?!

Никита хочет увести меня, но я яростно отпихиваю его и припадочно вцепляюсь в руку Гавриила. Двое спецназовцев приходят ему на выручку. Втроем они пытаются оттащить меня. Убитая горем, я бьюсь в истерике, не давая им вывести меня из кабинета.

Внезапно Небеса совершают долгожданное чудо!

С глубоким вдохом Гавриил приходит в сознание. Кабинет тотчас заполняет ошеломляющая пауза. Обомлевшая до полной потери голоса, я просто стою и смотрю на него широко раскрытыми глазами. От пережитого потрясения мои ноги подкашиваются, словно я всю ночь боролась с высокой температурой.

− Ангел мой… − в тяжелом состоянии зовет меня Гавриил.

− Любимый, ты выжил… − закрываю я себе рот ладонью, заплакав от радости.

Кончиками пальцев он стирает ручьи слез с моих зареванных щек:

− Не плачь, любовь моя. Все хорошо. Прости, что напугал.

Оперативные врачи в режиме чрезвычайного положения начинают отлажено хлопотать над его простреленным легким. Они обрабатывают ранение антисептиком и накладывают бинты.

Никита реагирует на воскрешение по-иному. Он поднимает с пола «Десерт Игл» и прицепляет на его ствол выпавший из кармана брюк Гавриила гипюровый компромат. Я багровею со стыда и выхватываю у него «трофей».

− Охренеть можно, дружище, − с усиливающейся экспрессией постукивает стволом пистолета по столу Никита. − Конечно, ты сейчас не в том состоянии, чтобы я начистил тебе физиономию. Но я считал тебя лучшим другом, а ты подставил под удар нашу дружбу. Как ты мог у меня за спиной спать с моей сестрой? Ты мог выбрать любую женщину, но позарился на мою младшую сестренку! Да она тебе годится…

− Не кипятись, − тормозит его Гавриил, сплетая наши пальцы и тем самым как бы заверяя меня, что сам все уладит. − Любви все возрасты покорны. И я не ставил под удар нашу дружбу. С Евой мы собирались оповестить тебя об отношениях завтра на карнавале.

− Ты в своем уме? − стучит дулом пистолета себе по голове Никита, вгрызаясь глазами в наши переплетенные руки, как вгрызается в горло ротвейлер. − У тебя начался лихорадочный бред? Предупреждаю, держи свой член подальше от моей сестры.

Не без помощи охотно подслушивающих их мужскую разборку санитаров, Гавриил поднимается на ноги и распрямляется в плечах.

− Я люблю твою сестру, Никита, − уверенно заявляет он, снова осмысленно срастаясь со мной руками. − Почему ты вообще так завелся? Чем я плох для Евы?

С пистолетом в руке и, судя по всему, нескладывающейся картиной в голове Никита принимается наматывать нервирующие круги по кабинету.

«Хорошо, что он не заряжен!» − благословляю я Небеса, наблюдая за тем, как брат угрожающе размахивает пистолетом.

− Давай начистоту, Гавриил. Ева младше тебя на двадцать семь лет. Ты ей годишься в отцы. Но разница в возрасте только полбеды. Я знаю тебя уже очень давно. Ты − хороший надежный друг, но моя сестра тебе не подходит. Ты вообще слышишь себя? Какие отношения?.. Не так давно ты устраивал невесть какие оргии, а сейчас тебе приспичило примерить на себя роль верного мужа. Не морочь мне голову!

− Черт возьми, мне не нужны другие женщины! − скрипит зубами Гавриил. − Я люблю Еву. И буду любить ее до гроба.

Никита вскипает до пара из ушей:

− Ты что мне мозги полощешь…

− Выслушай меня, − прерывает его Гавриил. − Я был безнравственным ублюдком без идеалов и убеждений. Ева изменила меня. Оргии в прошлом. В настоящем и будущем есть только Ева. Наша любовь священна. Коль скоро я причиню ей боль, можешь смело отсечь мне голову. Черт возьми, я лучше сам пущу себе пулю в лоб, чем обижу ее. Я люблю твою сестру. Ева нужна мне не на одну ночь. Я хочу ее на всю жизнь.

− Не ломай комедию!

− Хватит! − встаю я между ними, не оставляя им возможности покалечить друг друга. − Никит, Гавриил собой заслонил меня от пуль. Он рисковал жизнью ради меня. И ты видел, что он сам чуть не отправился на тот свет. Так что сперва мог бы поблагодарить его за мое спасение… Это было − во-первых, − загибаю я палец. − Во-вторых: я люблю тебя всем сердцем и уважаю твою заботу. В-третьих: я люблю Гавриила и переезжаю жить в имение.

У Никиты отнимается дар речи:

− Но…

− Никаких «но»! − опережаю я его. − Мы любим друг друга. Пойми, я могу быть счастлива только с ним.

В знак примирения Гавриил готовится произнести дополнительную речь в свою защиту и, естественно, сим аргументом все испортить. При несогласии сторон конфликт вспыхнет с новой силой, и дорогие мне мужчины разругаются в дым.

− Пощадите мои нервы, − я обнимаю не уступающего Гавриила за поясницу и с большим трудом подталкиваю его неповоротливую персону по направлению к лифту.

К самому закрытию дверей подоспевает Никита.

− Не хочу быть эгоистом, − устало вздыхает он, подхватывая Гавриила под вторую руку. − Ладно, я не против вас двоих. Будьте счастливы. Берегите друг друга.

Гавриил награждает меня целомудренным поцелуем:

− Клянусь, я буду оберегать твою сестру всю жизнь.

− Я рад, что ты жив, дружище, − хлопает его по плечу Никита. − Ты нас здорово напугал. Как поправишься, заскочу обсудить покушение. Не нравится мне все это…

Примерно через полчаса мы с Гавриилом добираемся до имения. Вместе с телохранителями я довожу его до спальни и помогаю прилечь на кровать.

− Как ты, брат? − вбегает к нам переполошившийся Михаил с контейнером лекарств.

− Пуля вышла в дороге, мышечные ткани почти срослись, − последовательно раскладывает перед ним состояние своего здоровья Гавриил. − Я потерял много крови. Предстоит веселая ночка. Без сыворотки не обойтись.

Михаил раскрывает чемодан с ампулами и медицинскими инструментами.

− Я так понимаю, Ева эм… в курсе, − едва заметно кивает он в мою сторону, как будто сомневаясь в продолжении разговора при свидетелях.

− Нет! − как отрезает Гавриил.

− Я не в курсе − чего? − вмешиваюсь я в разговор, не на шутку разволновавшаяся.

− Не в курсе того, какие последствия бывают у моего брата после тяжелых ранений, − с братской солидарностью выручает его Михаил.

«Разумеется, сейчас не время ворошить тайны, но просто так я это дело не оставлю», − твердо решаю я.

Брови Гавриила сходятся в сердитую линию:

− Ангел мой, пожалуйста, оставь нас ненадолго. Кстати, в гардеробной тебя ждет сюрприз. Сходи, посмотри. Мой дом − твой дом.

− Поправляйся скорей, любимый, − с долей грусти целую я его и с воодушевлением иду смотреть сюрприз.

В просторной зеркальной гардеробной хранится завидная коллекция мужской одежды и обуви. Наравне с представительными деловыми костюмами и неброской демократичной одеждой неизменно присутствуют излюбленные белые сорочки. Другие цвета Гавриил не допускает. Будучи голубоглазым блондином со светлой кожей, он знает, что ему к лицу белый цвет, но я уверена, что руководствуется он не одной лишь удачно подобранной палитрой − белыми сорочками он препятствует проникновению темных сил в страдающую душу, тогда как строгим консервативным костюмом держит окружающих на дистанции.

Сюрприз меня ждет в женском отделе. На полках выставлена элегантная обувь моего размера, большая часть которой на высоком каблуке. На вешалках в ряд висят вещи люксовых брендов на все случаи жизни: от повседневных вариантов до парадно-выходных платьев. Есть и секция нижнего белья. С восхищением я прикладываю к себе роскошные женственные комплекты для сна и бессонных ночей. Судя по этикеткам, Гавриил − истинный ценитель марки «Агент Провокатор». Завораживающее великолепие шелков и кружев кардинально отходит от моего спального стиля, но я с первого взгляда влюбляюсь во все эти невероятно сексуальные рукотворные мини-шедевры.

Для первой ночи с любимым мужчиной, пусть и без мистерий, я выбираю довольно откровенный гарнитур-двойку − бежевый халат из вискозы с предназначенным для него расшитым пеньюаром. В ванной комнате я принимаю душ и с недосушенными волосами возвращаюсь обратно в спальню.

− Проходи, мы закончили, − уступает мне место Михаил, складывая окровавленные бинты в бокс для мусора. − Теперь Гавриилу нужен покой. Душ он принять не сможет, поэтому тебе надо его обмыть. Пойду принесу тазик с водой и обеззараживающий раствор.

Гавриил по пояс обнажен, ниже прикрыт черным шелковым одеялом. Выглядит он несколько замученным, но прежней смертельной бледности на лице не видно.

− Как ты себя чувствуешь? − присаживаюсь я к нему на край кровати.

Его глаза со здоровым блеском цепляются за глубокое декольте моего пеньюара.

− Чувствую готовность сорвать с тебя твой сексуальный наряд.

− Больной, а все туда же.

− Конечно, когда рядом такая красавица, − парирует он тон в тон. − Как тебе одежда? Я сам выбирал для тебя.

− У тебя отменный вкус. Спасибо. Вообще-то… многие наряды непривычны для меня, но я хочу одеваться, как тебе нравится.

В спальню заходит Михаил с набором для водных процедур. Надолго он не задерживается и перед уходом говорит:

− Рад за вас, ребята. Добро пожаловать в семью, Ева.

− Спасибо, Михаил.

Долгим взглядом я провожаю его, осмысливая сказанные им слова о семье. Семья, муж, дети − в этом и заключается женское счастье, и никаким золотом семейное благополучие не заменить.

Я придвигаю к себе тазик и обмакиваю губку в умеренно горячую воду с антисептиком. Раз за разом я основательно смываю с торса Гавриила засохшие бурые пятна крови. Впервые мне предоставляется возможность касаться его развитой мускулатуры, и с первого же раза у меня появляется зависимость. На ощупь его кожа теплая и бархатистая. Под кожным покровом прощупываются стальные мышцы − результат изматывающих тренировок в спортзале. Со временем я полностью очищаю торс Гавриила от прилипших волокон бинтов и ватных тампонов, раскрывая под ними вытатуированного крылатого архангела с мечом и плетью. Исписанные древними письменами крылья набиты на правой стороне его грудных мышц и заходят на спину, плеть с острым наконечником вьется по руке до кисти.

− Ева, ты так смотришь на мою татуировку, что я в полном замешательстве, − никак не может определиться Гавриил.

− Оба «архангела Гавриила» мне очень нравятся.

− Оба «архангела Гавриила» очень рады твоему ответу.

Улыбаясь, я протираю его вымытое тело сухим полотенцем:

− Я видела, цепь сходит с твоей руки. Что за влияние?

− Влияние обороны. Татуировка носит характер некоторых видов оружия и сходит с руки от силы мысли. Сейчас я тебе продемонстрирую.

С куражом в глазах я жду демонстрации влияния обороны, и татуировка оживает − цепь, оплетающая руку Гавриила, как будто змея, начинает ползти по коже. Завороженная невероятным зрелищем, я робко дотрагиваюсь до непрерывно движущегося рисунка, но, к сожалению, поиграть с цепью мне не дают.

− А теперь, Ева, я буду трогать тебя, − целует меня в шею Гавриил, и его руки ловко проникают ко мне под пеньюар, где начинают свое великое путешествие по моему телу.

С упоением он обводит внешние и внутренние линии моих бедер, где-то заинтересовано замедляясь, где-то что-то внимательно ощупывая. Давным-давно я подметила у Гавриила осязательную аттракцию[7]. При любом удобном случае он прикасается ко мне. В большинстве своем его спонтанные неосознанные прикосновения не несут в себе эротического подтекста. Телесный контакт между нами для него скорее носит характер ментального общения. Наши соприкосновения ему жизненно необходимы, как своего рода лечебная терапия с мантрой, где на сеансах по обретению душевного покоя он входит в гармонию с собой. Совершенно очевидно, что первая мистерия на столе придумана им из расчетов единения его рук с моим телом. Начальные правила игры служили поводом дотронуться до меня, а не наоборот, как он преподнес на словах: «Тебе все так же хочется касаться меня, Ева?» Наши тела и души − единый полноценный организм, поодиночке каждый из нас недееспособен.

− Место моего сна − самое интимное пространство, − будто колыбельным напевом звучит приглушенный голос Гавриила. − До тебя ни одна женщина не имела доступ в мою спальню.

− О… − полусонно изумляюсь я.

Подушечкой большого пальца он поглаживает мои приоткрытые губы:

− Спальня − мой храм. Наш с тобой храм, Ева. На подсознательном уровне мне тебя всегда не хватало дома. Меня поражает, насколько правильно твое пребывание в имении. Я заметил это сразу же, как только ты вошла в гостиную. Все вокруг расцвело и преобразилось. Ты − ангел, несущий свет.

Растроганная, я преданно целую его в руку, которой он гладит мои губы. Гавриил убирает с моего лица завившиеся локоны и с нежным поцелуем тихонько шепчет:

− Спи спокойно, душа моя.

Часть II. Царствовал

Глава 13. Сжигая мосты

Ледяные лучи пурпурного заката поглощают дневной свет, погружая спальню в сумеречный мир затертых линий подвижного воображения. Длительность моего сна ориентировочно составляет двенадцать часов. За это время организм Гавриила, должно быть, полностью регенерировался. На свернутом листе бумаги ровным почерком, буковка к буковке, он вывел два предложения.

«Ева, любовь моя, жду тебя в мастерской.

Навеки твой, Гавриил».

С блаженной улыбкой на губах я запахиваю халатик и бреду в художественную мастерскую. По разветвленным коридорам замка скитается занятая обслуга, готовящая имение к празднованию Нового года. В нежилом крыле я слышу отдаленные тревожные коды органа со скрипками из композиции «Palladio» все того же непревзойденного Карла Дженкинса. Мы с Гавриилом его обожаем, но после вчерашних событий в Зоне № 1 мне чуть-чуть жутковато.

До кузницы живописного искусства остается всего пара шагов, как вдруг сквозь музыкальные такты прорезается дисгармоничное громыхание сорванной цепочки на одной из дверей. Какие-то неземные силы обволакивают меня дурным предчувствием, подталкивая сменить курс. Похолодевшими руками я толкаю вовнутрь распашные двери без ручек, и моему взору предстает гигантский безоконный зал с алтарем для жертвоприношений и монументальной фреской имитации плотна Арбо «Дикая Охота Одина». На первый взгляд ничего экстраординарного. У всех, кто практикует оккультизм, есть церемониальный зал для проведения ритуалов. Однако здесь веет холодом и угнетающе покойно… как на кладбище.

Оставляя двери открытыми, я подхожу к фреске. По ночному небу диким галопом несется легион мертвецов с инфернальным главарем. Нижний фрагмент охоты опускается на длинный постамент со свечным водопадом. Воск нескольких сотен искореженных от гари свечей ступенями стекает к подножию ромбообразного возвышения с алтарем. Стена скорби?.. Какие обряды Гавриил проводит в этом страшном месте? Я неотрывно вглядываюсь в неистовое воинство на фреске, и, возможно, под мраком дьявольской охоты и пронизывающего музыкального курирования, но мне мерещится, что лица мертвецов начинают стонать и двигаться. Среди пойманных ими жертв мелькает какая-то девушка с длинными темно-русыми волосами и пустыми глазницами.

− Что ты здесь делаешь? − вклинивается в чертовщину под стать могильной атмосфере ледяной мужской голос у меня за спиной.

С замеревшим сердцем я поворачиваюсь к его обладателю.

− Гавриил…

− Моя девочка, ты меня боишься? − лукаво ведет бровью Гавриил.

Его пленительная улыбка растапливает ледяные глыбы страха и навязчивых видений. В одних только пижамных штанах из черного шелка он размеренно ступает босиком по темному мраморному полу. Натренированные кубики его рельефного пресса перекатываются при каждом плавном шаге, приказывая моим глазам следовать по той же траектории. Сложно описать безупречные пропорции его тела. На ум приходит одно − резной алебастр, вышедший из-под божественной руки самого Творца. Мировые ваятели передрались бы за увековечивание нового образчика мужского совершенства. Скульптура «Гавриил» запросто заняла бы место на аллее славы среди таких эталонов, как «Давид» и «Аполлон».

Гавриил привлекает меня к себе и жарко целует.

− Ты очень долго спала, Ева, − в его обольстительной интонации чувствуется укор. − Я истосковался по тебе.

− Я истосковалась сильнее, − шепчу я, прихватывая зубами его полную нижнюю губу. − Как ты себя чувствуешь?

− Лучше всех, когда ты рядом, любовь моя. Как тебе спалось в нашем храме?

− Лучше всех, потому что с тобой, любимый, − любовно вторю я ему. − Скажи, фреска − твоя работа?

− Моя.

− Ай-я-яй, Гавриил Германович. Говоря о своей бездарности, вы прибеднялись. На деле вы бесконечно талантливы. И над чем талантливый художник трудился целый день?

− Не спеши с выводами, ангел мой, − подхватывает меня на руки Гавриил и торопливо уносит в коридор. − Экскурсия в мастерскую переносится на завтра. Новый год на носу. Нам нужно выезжать на карнавал.

− Хоть намекни чуточку.

− Мы. Содержание эротическое. Но картину я покажу тебе в законченном варианте.

На выходе Гавриил наглухо сковывает двери церемониального зала наружной цепочкой, как будто и вовсе замуровывает таящуюся внутри себя тьму. Когда-нибудь я узнаю имена его демонов, но сейчас время для праздника и любви.

− Тебе надо поужинать, Ева, − строго-настрого наказывает Гавриил, услышав урчание моего пустого желудка. − Ты пьешь слишком много кофе. Питаешься кое-как. Совсем не бережешь себя. Меня расстраивает такое халатное отношение к собственному организму. Возьмусь за твое здоровье и буду лично кормить из ложки.

− Так и знала, что все идет к кормлению из ложки. Где мы будем ужинать?

− Я поужинал час назад. Твой ужин подадут в гостиную. Подкрепись хорошенько. Ночью ты потратишь много сил.

Гавриил с намеком подмигивает мне и уходит в ванную комнату. Ко времени его возвращения я успеваю не только отужинать, но и нарядиться в карнавальный костюм в стиле царской охоты на Руси. Длиннополое бледно-персиковое платье классического покроя из высококачественной шерсти овец-мериносов − оригинально и элегантно. К нему прилагаются отороченный мехом приталенный жакет с утепленными сапожками и меховая муфта.

− Ева, красавица моя, от тебя глаз не отвести, − сверху донизу проходится по моей фигуре алчущим взглядом Гавриил, лениво облокотившийся на дверной косяк.

− Как и от тебя, любимый, − взаимно оцениваю я его.

Он одет в черные кожаные брюки и обшитый мехом распашной кафтан шоколадного оттенка. Снизу небрежно выглядывает расшитая золотом белая рубаха свободного кроя. Верх зимнего кафтана плотно охватывает его статную фигуру, полы широкие и доходят до уровня колен, меховая кромка соприкасается с раструбами высоких сапог.

Я обнимаю Гавриила за шею, проникаясь ароматом мятного крема для бритья и соответствующего шампуня. Его склеившиеся в острые сосульки мокрые волосы напрашиваются, чтобы с ними поозорничали мои пальчики. Желание я реализовываю самым беззастенчивым образом − навожу беспорядок на его голове.

− За что, любовь моя? − закатывает несчастные глаза Гавриил. − Мои волосы и так живут собственной жизнью.

− Они тоже живут собственной жизнью, − наигранно гляжу я на свои шевелящиеся пальцы.

С коварством в глазах он подносит мои пальцы ко рту и по одному надкусывает, нашептывая:

− Моя девочка, ты такая вкусная. Так хороша. Я сам не свой, когда ты рядом.

В Красной Поляне уже издалека светятся огоньки канатно-кресельных дорог. В долине Розы Хутор нас приветствуют кружкой глинтвейна гигантские куклы-талисманы XXII Олимпийских зимних игр. Новый год шагает по земле семимильными шагами. С приближением полуночи размах массовых гуляний набирает обороты. Крепкость горячего глинтвейна в алкогольных оборотах не уступает. Торговцы на ярмарке заманивают к себе в шатры на кулинарные вариации свежевыпеченных сдобных пирогов и поджаренного на углях мяса. Многочисленные отели и гостиницы в стиле альпийских шале вписываются в заданную местными властями тематику средневекового уличного театра. Добровольно отдавшиеся на растерзание зрителям артисты оригинальных жанров поражают высоким мастерством замысловатых ремесел. Жонглеры в венецианских образах на ходулях творят волшебство с булавами и шарами. По канату с шестами плывут эквилибристы в рыцарских доспехах и железных шлемах с прорезями для глаз. Гуттаперчивые акробаты с трагическим клоунским гримом сплетаются в абстрактные фигуры. Виртуозные фаерщики выдувают огонь и крутят в руках огненные кубы с обручами. Весь цирковой перформанс проходит на фоне песен поэтов-менестрелей. Атмосфера средневекового фолка наполнена плачущими нотами волынок, певучего аккордеона, колоритной трубы и этническими ударами барабана.

− Влюбленным привет! − появляются из гущи карнавала Никита и Даша в кожаных плащах с арбалетами.

По левую руку от охотников на ведьм взрывает хлопушку красноволосая Юля в образе Красной Шапочки. В лукошке у нее вместо пирожков кошка. За сказочной героиней братьев Гримм волчьим взглядом следит покуривающий сигару профессор Волков. Он облачен в черную рясу нравственного католического пастора, но под традиционным обликом священнослужителя клацает зубами Серый Волк. Заведующий кафедрой анатомии и антропологии разрывается на два образа, но с каждым последующим глотком крепенького скотча из припрятанной фляжки волчьи лапы заметно подбираются к Красной Шапочке, причем вовсе не для акта каннибализма.

За праздничными тостами незаметно подкрадывается время салюта. Размахивающая бенгальскими огнями костюмированная толпа в медленном ритме стекается на площадь к главной горнолыжной трассе в предвкушении зрелища. Местный Дед Мороз в микрофон громогласно начинает знаменательный обратный отсчет. Его подхватывает разгоряченная публика. Хором мы поддерживаем Деда Мороза. За секунду до полуночи на площадь опускается тишина, наполненная энергией грядущих перемен, и, как только стрелка часов принимает вертикальное положение на циферблате, воздух разрывает мощный залп. Небо озаряется сотнями сверкающих огней фейерверка. Цветные брызги переливающимися волнами заливают небесный холст в радиусе всего курорта.

− С новым годом! − восторженно чокаюсь я бокалом шампанского со всей нашей дружной компанией.

− С новым счастьем, любовь моя! − сжимает меня в объятиях Гавриил. − Я исполню любое твое желание. Загадай и скажи мне.

Я встаю на цыпочки и дотягиваюсь до его уха:

− Мое заветное желание − быть вместе с тобой вечно.

Он убирает прядь моих волос за ухо и интимно шепчет в ответ:

− Будет исполнено, душа моя.

Наше обоюдное согласие скрепляется долгим глубоким поцелуем. Чуть позже Гавриил, сам того не ведая, осуществляет мое второе желание. Он внушает диджею поставить песню «Вечная любовь» и галантно протягивает мне руку:

− Госпожа Воронцова.

− Господин Гробовой, − как положено, принимаю я приглашение на медленный танец.

Гавриил традиционно кладет одну руку мне на талию, другой поддерживает мою ладонь. На фоне других танцующих пар, диковинно обжимающихся и трущихся телами друг о друга, наша импровизация неприлично культурна.

− Господин Гробовой, вы − истинный джентльмен, − делаю я ему комплимент, с легкостью следуя его ведению.

− Обычно я не танцую, Ева, − Гавриил − сама скромность во плоти, на последний аккорд он низко склоняет меня в изящном па. − Моя девочка, мне нравится танцевать с тобой. Ты такая ведомая. Сегодня ночью будешь танцевать на мне.

Я вспыхиваю и застенчиво моргаю:

− Гавриил Германович, вы все-таки неисправимый совратитель.

По праздничной программе взрыв дымовых шашек знаменует начало огненно-пиротехнического представления. Под оркестровые звуки взбудораживающего хорового пролога «О, Фортуна» оратории Карла Орфа заснеженный склон с помощью светодиодного изображения превращается во вращающуюся платформу Колеса Фортуны. Доселе бурно голосящая публика замолкает под воздействием силы искусства. Из снежных кулис на судьбоносную арену одни за другими выныривают эшелоны фристайл-лыжников. В ломаной хореографии марионеток спортсмены на кантах оттачивают искусство карвинга и акробатики. В руках танцоров лыжного балета горят веера, на головах дымятся цилиндры, в костюмы вшиты светодиоды, превращающие их в приземлившихся на снег инопланетян. В сверкающем свете пиротехники красочное шествие возглавляет покрытый световозвращающейся краской гусеничный ратрак. На крыше кабины восседает гигантская крылатая кукла богини Фортуны. Неотвратимая Царица Случая нянчит рог изобилия, из которого дождем сыплются огненные искры.

− Тебя тоже с праздником, Герман, − сухо отвечает Гавриил на звонок айфона, отходя в сторонку. − На карнавале… Все верно, покушение… Не знаю. Узнаю − четвертую. У тебя что-то срочное?.. Каким образом?.. Ты же все продумал заранее. Пережал мне кислород. Я не волен поступать по своему усмотрению.

Из обрывков фраз у меня складывается смутная картина сути телефонного разговора − отец проверяет, не блефует ли его сын. Гавриил играет в «русскую рулетку». Ложь откроется − и Гробовой-старший сотрет их с Никитой в порошок.

С постным выражением лица Гавриил слушает отца, но в конце разговора белеет, словно увидел призрака.

− Любимый, все в порядке? − утешающе прижимаюсь я к нему.

Гавриил не обнимает меня и ничего не говорит, на нем нет лица. Спустя долю секунды он вдруг обхватывает мое лицо ледяными ладонями и целует в губы. Его порывистый поцелуй больше походит на крик о помощи утопающего, чем на страсть влюбленного мужчины.

− Я люблю тебя, Ева, − признание Гавриила звучит покаянием перед казнью. − Умоляю, скажи, что любишь меня.

Мое сердце больно сжимается.

− Я всецело принадлежу тебе, Гавриил.

− Пообещай не бросать меня ни при каких обстоятельствах?

− Я доверяю тебе и буду с тобой до последнего вздоха, − сухими губами клянусь я, мои глаза щиплют накатывающие слезы. − Мне страшно. Ты меня пугаешь. Обними меня.

− Никита, нужно срочно переговорить, − как будто бы не слыша моей просьбы, отрывает Никиту от веселья Гавриил и с пугающей холодностью отстраняется от меня.

Мой беззаботно попивающий шампанское брат следует за ним, не видя никаких странностей в его поведении:

− Не скучайте, барышни. Мы скоро вернемся.

С тех самых пор проходит полчаса, а их все нет и нет.

− Где их черти носят? − шарит глазами по пляшущей толпе Даша. − У меня телефон разрядился, а скоро уже будет финальный салют.

Мне не по себе.

− Ты не мог бы позвонить Гавриилу, − прошу я Михаила, засовывая замерзшие руки поглубже в меховую муфту. − Я оставила айфон в имении.

Михаил достает из кармана сотовый:

− Что-то они и правду запропастились.

В самый нежданный момент раздается оглушительный залп салютной пушки. От прогремевшего взрыва перепугавшаяся кошка прытко выпрыгивает из лукошка и, шарахаясь от давящих ее ботинок, пускается наутек.

− Ингуз! − кидается на поимку питомицы Юля.

Даша всплескивает руками:

− Хос-с-споди… мы так все растеряемся!

− Вы с Михаилом ждите Гавриила и Никиту, а я помогу поймать кошку, − распределяю я обязанности. − В случае чего звоните на мобильный Юли.

Яркие вспышки фейерверка нарастают в силе и частоте, из динамиков грохочет музыка, в дыме пиротехники сложно ориентироваться. Народ развлекается на полную катушку. Одной мне не до веселья. Среди скопления народа я упорно выискиваю силуэт Юли и где-то вдалеке, на склоне, мельком выхватываю красную макушку.

− Хачатурян, стой! − безуспешно пытаюсь я перекричать общий шум, взбираясь за ней по склону.

Юля не слышит мои оклики и без остановки лезет по заратраченной горнолыжной трассе все выше и выше, но вскоре меняет направление к соснам. По ее следу я сворачиваю с укатанного склона в труднопроходимые условия снежной целины. Мои ноги проваливаются в рыхлый снег по щиколотку. Для лазаний по горам на мне слишком много одежды, мои щеки рдеют от жара, легкие жжет морозный воздух. На пригорке черные стволы сосен редеют, и между ними виднеется фигура Юли. С поникшими плечами она сидит на корточках в двух шагах от обрыва. Не иначе туда свалилась глупая кошка. Прикладывая массу усилий, я выбираюсь из леса, но дальше мои ноги не идут… Снег повсюду выжжен кровавыми язвами…

Юля оборачивается ко мне с помертвевшим лицом, на руках у нее клубком свернут белый пушистый мешок по клички Ингуз.

− Убили… − она срывается на плач. − Никиту!

Мое сердце обрывается, голову поражает вспышка боли. Делая над собой усилие, я заглядываю за край обрыва в пропасть. Высота утеса относительно небольшая, но в густеющем парообразовании ни черта не видно. Лишь мгновением спустя мои глаза вылавливают бьющееся о пороги горной реки безвольное тело Никиты. Скоротечный бурлящий поток несет его вниз по устью, неприкаянно мотая из стороны в сторону по грудам подводных валунов. За последним видимым порогом его придавливает толщей воды. Мне делается совсем худо.

− Никита! − во все горло кричу я, сама не своя.

На противоположном краю утеса раздается треск веток, моментально выводящий меня из транса. В наивной надежде увидеть живого брата я фокусирую взгляд на звук, но… нарываюсь на безжизненные глаза застывшего с отчужденным видом Гавриила. Его руки и торчащая из-под рваного кафтана рубаха забрызганы кровью. Чуть поодаль в лес уходит дюжина вооруженных часовых с центральной фигурой − Германом Львовичем.

− Не-е-ет… − надтреснуто всхлипываю я, падая на колени в кровавую язву на снегу.

− Ева! − точно хочет ринуться ко мне Гавриил, но не делает и шага.

Его остановившийся взгляд встречается с моим, выражающим ужас. Тянется мертвая пауза непреодолимого шока. Пропасть отдаляет нас друг от друга, превращая во врагов. Тьма предательства закапывает в могилу разделенную любовь, радости жизни и дарует взамен душевную и физическую пытку непереносимой боли. Итогом Гавриил обрывает последние крохи нашей связи. С лицом истукана он просто поворачивается ко мне спиной и уходит вслед за своим отцом в чертог леса.

Конец…

Горе оглушает меня. В жутких судорогах я рву на себе волосы, катаясь на снегу, и когда выбиваюсь из сил, сворачиваюсь в позу эмбриона с мольбой забрать меня на небеса к родителям и… новопреставленному брату.

Глава 14. День скорби

Я оплакиваю раны, нанесенные Судьбой, и глаза мои залиты слезами, она делает дары живущим, но меня упрямо обходит. Истинно то, что написано: у нее прекрасные волосы и светлый лик, но подойди ближе и рассмотри − она окажется лысой. На троне Судьбы я часто был поднят, Окруженный морем цветов благосостояния; я мог процветать счастливо и благословлять, теперь же я падаю с этой вершины, лишенный славы. Колесо Фортуны делает оборот; я оказываюсь внизу; другой поднят надо мной; высоко, слишком высоко. Он теперь царь − созидающий и разрушающий! А под осью колеса − неописанной красоты богиня Гекуба!

Дневник Евы.

Трагическую песнь из «Кодекса Буранус» я теперь зачитываю на ночь в качестве молитвы. Колесо Фортуны раздавило меня осью, как и греческую богиню женского горя, пережившую смерти всех, кого она некогда любила и кем дорожила больше собственной жизни.

Двенадцать дней я не выхожу из комнаты и тоннами глотаю красно-белые экспериментальные «колеса», которыми меня тайно снабжает Финкельштейн. Мой мозгоправ действует с конспирацией наркодилера. Психотические расстройства вернулись к исходной точке, невзирая на то, что мозг подвергается ежедневному психоаналитическому трепу. Я сломлена, разбита, уничтожена. В теле живет тупая боль. Жить не хочется. Ради чего жить? Ради кого жить? Вина за гибель Никиты целиком лежит на мне. На его месте должна быть я!

Моим концом станет завтрашний день. Завтра − похороны. На церемонию прощания прибудет весь «корпоративный» свет. Причина смерти им преподнесена как несчастный случай. До похорон никто не имеет права проводить расследование − таков закон. В Совете никого не волнует, что тело Никиты не найдено и будет захоронен пустой гроб. Совет следует древним традициям. Традиции в Ордене − святое.

Юля мне рассказала, что произошло в ту ночь. Она гналась за кошкой по лесу и среди деревьев заметила прячущуюся от кого-то Ламию. Проследив за ней, Юля стала свидетелем финала расправы над Никитой. По приказу Германа Львовича часовой заколол его ножом, а Гавриил собственноручно скинул с обрыва. В заговоре участвовал и профессор Волков. По словам Даши, дражайший родственничек Гавриила куда-то смылся сразу после моего ухода на поиски Ингуз. Но это далеко не все… Пока мы были на карнавале, кто-то перевернул наш коттедж вверх дном и украл свиток. Выходит, Гавриил все подстроил. Единственное, что не вписывается в общую картину − смерть Никиты. Зачем уничтожать F-вирус? Самый логичный ответ − Никита не был носителем пророческой ДНК. В таком случае его смерть тиранам Гробовым вообще ничего не дает. Только если Гавриил не убрал его с дороги по личным соображениям, ведь он не ожидал увидеть меня на месте преступления.

Я призираю Гавриила за подлое предательство. Я хочу вырвать себе сердце с его кровавым автографом и содрать с себя кожу, чтобы очиститься от прикосновений его рук. И мне больно, что какая-то часть меня все еще по нему тоскует. Я до сих пор люблю его. Сердцу не прикажешь. Тяжело ненавидеть и любить.

У Гавриила еще хватило наглости первого января передать с Сашей мой айфон. Поначалу я хотела выбросить его, но потом передумала. Наверное, у меня зашли шарики за ролики, потому что я жду, что Никита позвонит.

В фотоальбом я не заходила ни разу. Умом я понимаю, что наши совместные с Гавриилом фотографии надо удалить, но рука не поднимается это сделать…

«Конечное завтра» приходит во второй половине дня − время отправляться на кладбище. Раздавленная неизбежностью, я надрывно плачу в подушку. Тихий стук в дверь − и бледная как смерть Даша заходит ко мне в комнату, за ней с убитым видом входит Юля, держа в руках какую-то папку.

− Мы тут сопоставили все элементы формулы и кое-что выяснили, − тщательно взвешивая каждое слово, заводит она серьезный разговор. − Будет лучше, если ты увидишь наглядно.

Мне стоит изрядных усилий принять сидячее положение и раскрыть папку. На бумажных листах формата А4 распечатаны копии обеих частей свитка. Полная формула F-вируса выглядит следующим образом:

F− virus = AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ÷ 2 →

AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ≈ 1 → Luna

− Из-за аббревиатуры крови «AL12» и «÷ 2» ученые Зоны № 1 определили, что Индивид − Никита, − приоткрывает завесу тайны Даша. − Так как номера в скобках перечеркнуты, то это не 6-й Благородный Отец. Остается 6-й Наследник. Логично?

− Логично, − слежу я за ходом ее мысли.

− Взгляни на нашу часть свитка, − продолжает Даша. − Мы опять видим в скобках перечеркнутые номера. Значит, Наследники выбывают из игры тоже. Но по первой части формулы «AL12 ÷ 2» мы все-таки понимаем, что Индивид кто-то из 6-го рода. Остается «≈», «1», «Luna». Углубляемся в знак «приблизительно». Индивид − какой-то ребенок 6-го Благородного Отца. Чисто теоретически у вас с Никитой могли быть еще братья и сестры. С уточнением поможет «Luna».

− Обратимся к песне вагантов, − подключается к объяснению Юля. − «О, Фортуна, словно луна ты изменчива…» В античности богиня Фортуна олицетворяла цикличность. В астральном плане Луна переменчива, так как циклично совершает полный оборот. Лунные фазы влияют на природу и живые организмы. Движение лунных фаз бесконечно. По пророчеству Индивид − это носитель пророческой ДНК. Гавриил с Никитой нашли подсказку в тексте − переменчивая Луна. Второй части свитка у них не было, поэтому они искали разгадку в лунных фазах. Создатель свитка таким образом зарыл маленькую хитрость… Приглядимся к ДНК с философской точки зрения. Спиралевидный генетический код − это бесконечная цепочка жизни. Жизнь следующему поколению дает женщина. Мать дарит жизнь ребенку вместе с накопленной предками информацией обоих родителей. Получается «Luna» − женщина.

− Приставляем «1», − вступает Даша. − Получается «≈ 1 → Luna». То есть любая первая рожденная женщина в 6-м роду.

− Я − F-вирус, − констатирую я неоспоримый факт, до боли заламывая руки. − Отсюда и моя тяга к полнолунию. Теперь ясно, почему Гавриил спрашивал о полнолунии. Какая же я дура… Он уже тогда начал догадываться. Тираны Гробовые избавились от Никиты, чтобы добраться до меня.

Растирая виски, я бесцельно слоняюсь по комнате, но с течением, как мне кажется, уймы времени мою меланхолию сжирает коррозия антидепрессантов. Я принимаю реанимирующий контрастный душ и механически одеваюсь в заведомо подготовленный траурный наряд. Черное трикотажное платье на бретелях доходит мне до колен, по ковролину за мной волочится шифоновый шлейф. Я накидываю на плечи меховую шаль и подхожу к зеркалу на проверку. Мое осунувшееся бледное лицо прикрывает черная гипюровая вуаль.

Адлеровским районом завладела промозглая погода с моросью. Кладбище Невинных занимает обширную часть западных окрестностей Сочи. За воротами, открывающими путь к сонму упокоенных, преисполнились печалью изваяния херувимов с грустно опущенными крыльями. Меж ребер двух гротов тянутся вверх три марша обветшалой старинной лестницы. В низинах сгрудились деревья, на вид − будто из эльфийского мира, их поросшие мхом уродливо-погнутые вьюнки оплели скульптурные памятники и мемориальные доски. Крючковатые корни торчат из-под изъеденной долбящим дождем корки снега и выглядят как зовущие на помощь руки. По проталинам витает сырой кладбищенский туман, еще более усугубляя общую атмосферу скорби. Где-то далеко мрачные небеса металлического с бензиновым отливом цвета безостановочно изрыгают нехарактерные для зимы громовые раскаты. Грозный глас природы собирает живых и мертвых почтить память усопшего.

Монотонно качающаяся под зонтами траурная процессия несет пустой гроб до фамильной усыпальницы династии Воронцовых. На площади выстроилась разобщенная титулованная знать, которая с моим появлением, точно по щелчку хлыста, замирает в молчании и поочередно расступается, образуя пронизанный лживыми соболезнованиями коридор. Их въедливые взгляды сосредотачиваются на центре Вселенной, коим для них теперь являюсь я − та, кто поневоле взяла на себя обязательства правительницы. Орден провозгласил меня 6-й Наследницей.

По мере прохождения через строй гнилого болота я окидываю взглядом бессодержательные кислые мины сквозь оборонительную вуаль. Большинство собравшихся не видят различий между почтением памяти и очередным обязательным великосветским балом-маскарадом. На заднем плане, от мала до велика, откровенно скучают сразу несколько семей правящих архонтов. С другой стороны поочередно одергивают капризничающих детей жены высокопоставленных мужей. В сторонке неприкрыто перешептываются их выряженные в меха и бриллианты любовницы. В большинстве своем представители Ордена жаждут «полакомиться мертвечиной» − предвкушают громкий запоминающийся скандал с красочным битьем рожей об асфальт.

Черноту продажных падальщиков затмевает свет друзей и коллег, приехавших проститься с честным и благородным Никитой Воронцовым. У ворот склепа друг против друга стоят знатные кланы: Гробовые и Уилсоны − оба в полном составе. Полковник Уилсон утешительно гладит по голове причитающую от горя жену, Бобби забоится о трех младших братиках. На тяжелую артиллерию тиранов Гробовых я взглянуть не осмеливаюсь. По нисходящей линии идет их вездесущая свита, замыкает которую Белинда с солнцезащитными очками на носу. На один лад со жвачным пузырем она хлопает размалеванными черной подводкой глазами и с искусственной горечью подтирает носовым платком красный от кокаина нос.

От всеобщей отравленной фальшью скорби голова у меня идет кругом, я заплетаюсь в ногах и довожу ситуацию до абсурда: мой каблук запутывается в шифоновом шлейфе, и я лечу вперед руками на мощеную брусчатку прямиком к ногам Гавриила. В последний миг он удерживает меня за локоть и грубым движением ставит обратно на ноги.

− Осторожно! − холоднее инея звучит его голос среди охающих и ахающих зрителей.

− Воистину сломать шею Индивиду никак нельзя, − не глядя на него, ядовито бухчу я и испытываю злую радость, когда он вздрагивает и быстро убирает руку.

− Я помогу тебе дойти, − в трудную минуту оказывается рядом со мной Бобби в отличие от больше не шелохнувшегося Гавриила.

− Спасибо, − блеклым голосом выдавливаю я из себя, каждой уязвленной клеточкой чувствуя прикованный к себе тяжелый взгляд синих глаз, но мне хватает сил побороть нависающие на ресницах слезы и не разрыдаться на людях.

Под руку с Бобби я добредаю до фамильного склепа. Родители захоронены на незащищенной кровлей территории, огибаемой полукруглой стрельчатой аркадой. Погребальные усыпальницы мамы с папой и место для гроба с церемониальной мантией Никиты держатся семьей по центру. У их ног возвышается ангел с раскрытыми крыльями, интерпретирующий вознесение душ усопших к небу с первыми лучами солнца.

Собравшаяся толпа заполняет каждый свободный пятачок брусчатки. По обычаям Ордена церемонию прощания для правящих родов проводит всеми уважаемый ректор Академии. Хачатурян, одетый в длинную белую рясу, раскрывает старую книгу в кожаном переплете для совершения древнего обряда перерождения частей души усопшего архонта в телах смертных людей. Читая заклинание, он взывает к Стражу Смерти и льет воск на усыпальницу Никиты, рисуя пентакль. Заупокойная месса закрывается минутой молчания.

В поминальной тишине за горизонт закатывается солнце, поджигая буйством красок трепыхающуюся от ветра кромку леса. В кульминации пылающего заката из-за крыльев каменного ангела миру является мерило справедливости. Солнечный свет льется золотом по лицам умолкшей публики, прочерчивая линию между ложью и праведностью. Луч проходит длинный путь и озаряет до боли знакомые светло-русые волосы. Завороженно следуя за божественной рукой светила, я сталкиваюсь с опустошенным взором Гавриила. Сознательно избегать встреч взглядов дальше не получится − он в упор глядит на меня. Вид у него, по чести сказать, неважный и изнуренный: его склеры красны от полопавшихся капилляров, под глазами лежат тени. Столь выраженная усталость идеально подходит под портрет того, кто провел омраченные трауром ночи без сна.

«Плавали − знаем, Гавриил Германович!» − со злости поджимаю я посиневшие губы, всеми силами заклиная Небеса, чтобы у него взыграла совесть в кои-то веки.

Немигающим взглядом Гавриил внимательно следит за переменой моего лица. В дальнейшем у меня складывается впечатление, что он приходит к какому-то отрезвляющему выводу, так как потрясенно запускает пятерню в волосы и в бешенстве вылетает за ограду. Его свита недоумевает, мнения разделяются: профессор Волков с братьями Крестовичами, их полуголой грудастой секретаршей и пошатывающейся от кайфа Белиндой следуют ненормальной выходке Гавриила, армия Германа Львовича остается отдуваться за психанувших.

«Тиранов Гробовых нужно лечить от психоза в одном диспансере!» − решаю я, с трудом заглушив в себе разгоревшийся огонь злости.

По меркам заупокойных месс в Ордене принято выражать соболезнования близким родственникам. Одни трагические маски заменяют другие, пока перед моим лицом не возникает одноглазый декан. По-отцовски Жуковский заключает меня в объятия, бормоча, что он дружил с моим отцом и Никита ему как сын, поэтому он сделает все от него зависящее для восстановления правосудия.

− Спасибо за поддержку, профессор, − принимаю я его утешения. − У меня будет к вам просьба. Не могли бы вы сбросить мне на почту информацию по скандинавскому мифу о Дикой Охоте. Особенно меня интересуют летописи Ордена.

Моя простая просьба ставит декана в тупик.

− Хм… слухи небеспочвенны, − сумасбродно бормочет он.

Очередь удивляться доходит до меня:

− Что вы имеете в виду?

− Я неудачно выразился, − скоро отступает Жуковский, фиксируя в скоплении черной массы рассредоточенную делегацию Гробового-старшего. − Мне ничего конкретно не известно. Может… самую малость. Изложу в письме все, что знаю.

Он положенно повторяется с соболезнованиями и освобождает пространство для приближающейся делегации Германа Львовича. С ним под ручку рисуется привлекательная женщина лет сорока − Ламия Моро, которая прямо светится изнутри совокупностью гнусных человеческих пороков. По случаю «торжества» ее голову покрывает черная фата, увенчанная бриллиантовой диадемой. Болотные глаза с поволокой роднят ее с Белиндой, но между ними есть одно характерное различие: дочь − гадюка, против которой существует противоядие, закаленная в подлости и корысти мать − королевская кобра, от одного смертельного укуса которой в два счета отойдешь в мир иной.

Весь из себя, Герман Львович по-иезуитски скалится мне, но не без умысла предпочитает остаться в стороне и пропускает вперед моложавую женушку. Без мужа Ламия перевоплощается в свирепую гарпию.

− Ты, я вижу, с мозгами, − заводит она шарманку, с первых нот которой мне ясно, что ничего хорошего от песенки ждать не стоит. − Хочешь получить назад брата?

Слова встречным поездом врезаются в мое сознание, и я из последних сил сдерживаю себя, чтобы не пасть без чувств.

− Никита жив… − с большими усилиями выговариваю я дрожащими губами. − Где он? Что с ним?

− Цыц! − шикает Ламия, зажимая в зубах мундштук с сигаретой. − Никто не должен знать. Получишь назад брата, если будешь следовать моим указаниям.

− Даю вам слово, никто не узнает, − обещаю я, мысленно восславляя Небеса за услышанные молитвы.

Для отвода глаз от наших переговоров Ламия достает из сумочки спичечный коробок с изображением фамильной монограммы Моро. Обыденным жестом она чиркает спичкой по серной полоске и закуривает сигарету. Между действиями она передает мне черную матовую визиту. На обратной стороне напечатаны координаты перемещения «Резервация − Гиблые земли» и телефонный номер.

− Услуга за услугу, − выдыхает она с сигаретным дымом. − Взамен нам нужна ты.

Смысл предложения больно ударяет по мне, но отдать жизнь за брата − шанс исправить роковую ошибку.

− Мне все равно, − как можно увереннее выговариваю я обветренными губами. − Я знаю, кем являюсь, но за брата готова умереть.

− Тем лучше, − шелково пришептывает Ламия. − Тогда слушай и запоминай. После похорон поедешь к Вратам. Пешком задашь координаты перемещения. Уже на месте наберешь номер. Я скажу, что делать дальше. Поклоннику и остальным наплетешь, что я тебе предлагала перейти на нашу сторону, как будущей мироправительнице.

− Вы можете просто убить меня и забрать то, что вам нужно, − торопливо излагаю я ей свою точку зрения. − Зачем сохранять жизнь Никите? В чем ваша выгода? Мне нужна гарантия.

− А ты меня не разочаровываешь, малютка Воронцова, − ушлая женушка Германа Львовича сюсюкаться со мной не собирается. − Гарантия у тебя будет. Твой брат − наша страховка. Начинать большую войну мы не планируем. Пока что… Для начала мы переманим на свою сторону как можно больше главарей. По такому плану переворот пройдет без кровопролития. Мы рассчитали все ходы. Первый ход − ты, малютка Воронцова. Чтобы провести ритуал по изменению структуры крови Геры, тебя убивать совсем не обязательно. Достаточно составить пропорцию и перелить ему необходимое количество крови в полнолуние. Для этого мы подстроили смерть Никиты. Мы рассчитывали, что ты придешь к нам добровольно. Придет время, и тебе придется сказать команде Уилсона, что теперь ты с нами. На стороне победителей. Они поверят. Большинство последуют твоему примеру. Так всегда бывает… Для тебя пути назад уже не будет. После обмена крови ты будешь обречена на служение Гере. Твоя жизнь будет напрямую зависеть от него. Он старше тебя по возрасту и по статусу. Он сможет контролировать тебя даже на расстоянии. Никита, зная обо всем, перейдет на нашу сторону. Наши ряды усилятся. Абсолютная победа. Прямая выгода, как видишь.

Я ошеломлена масштабами заговора, но единственный ключ к спасению брата − принять опасное предложение.

− Звучит убедительно. Вот только почему я должна вам верить?

С вальяжностью повелительницы Ламия делает затяжку и с тонкой струйкой никотинового дыма выдыхает:

− А ты и не должна. Но разве у тебя есть выбор, малютка Воронцова?

На столь грустной ноте вся делегация Гробового-старшего покидает церемонию прощания.

В другой раз я бы не помышляла о лжи, но ради спасения брата с готовностью отрекусь и от друзей, и от личной жизни. Уговор есть уговор. В одиночестве я выхожу за кладбищенскую ограду к тройке «Эскалейдов». Наш кортеж отъезжает, и слезы градом обрушиваются на мои щеки. Спустя две-три минуты красно-белая пилюля помогает нервам найти компромисс. Я добавляю в список контактов айфона номер с визитки и устало закрываю глаза.

Призрачный Регулировщик Автокатастроф Злой Рок выруливает на встречную полосу!

Шум тишины разрывает автоматная очередь. В ужасе я кидаюсь к заднему стеклу и последнее, что успеваю запечатлеть широко раскрытыми глазами, как замыкающая машина охраны взрывается. Из гари и клубов дыма, точно из пекла преисподней, вырывается эскадра четырех черных камазов без кузовов, железные решетки на их радиаторах похожи на маски Ганнибала Лектора. Лидирующий камаз на полном ходу врезается в задний бампер нашего «Эскалейда». Мощным ударом меня сначала амортизирует в собственное сиденье, затем рикошетом впечатывает в спинку переднего кресла. По звукам столкновения с пластмассовой панелью я определяю, что охранник на пассажирском сиденье повторяет те же безвольные телодвижения неваляшки. За первым наездом следует второй, в разы сильней. Айфон выпадет у меня из рук и залетает под водительское кресло. Сзади вновь трещат автоматные выстрелы. Дроби пуль обстреливают наш бронированный кузов.

«Силы небесные, кто в Ордене, кроме тиранов Гробовых, охотится за F-вирусом?!» − скрючившись, я шарю по полу в поисках айфона.

Оклемавшийся телохранитель связывается по рации с ведущей машиной охраны и на словах прорабатывает тактику сопротивления. Запуская отражение атаки в действие, он высовывается в люк с гранатометом и открывает огонь на поражение. Цель уничтожена − главенствующий камаз разлетается на ошметки. Вторым метким выстрелом убирается с дороги вторая мишень. Водитель в войне с юркими перехватчиками маневрирует симметрично их атакам. Нас заносит на виражах и мотает из стороны в сторону. По несчастливому стечению обстоятельств телохранитель получает пулю в грудь и обвисает на крыше люка. Нагоняющий камаз тут же равняется с нашим «Эскалейдом» и ударом в левое крыло предрешает исход гонки. Водитель не справляется с управлением, но я успеваю сгруппироваться и зажать голову руками, прежде чем нас раскручивает по часовой стрелке и сносит в кювет на покатый склон холма. Под колесами «Эскалейда» хрустят ветви деревьев. Большое спасибо Небесам, что мы не переворачиваемся. Водитель плавно нажимает на тормоз и съезжает на асфальтированную дорогу.

Погоня продолжается. Третий камаз сшибает елки и нагоняет нас. С холма из-за деревьев идет на таран четвертый налетчик и на скорости впиливается в водительскую дверцу. При столкновении наш «Эскалейд» опрокидывает на бок и проносит по обочине. Меня с водителем прокручивает в салоне, как белье в стиральной машине. В отличие от товарищей по несчастью, Небеса мне жизнь сохраняют. Основное повреждение я получаю при торможении, ударяясь затылком о металлическую оконную перемычку. Отдышавшись, я кое-как скидываю с себя мертвое тело охранника и подсчитываю размеры бедствия: голова кружится, перед глазами пляшут мушки − первичные признаки сотрясения мозга, руки, ноги − целы, синяки и ссадины − не в счет.

В этот момент дверца кем-то вырывается с мясом, и мою радость, как ветром сдувает. Чья-то ручища бесцеремонно хватает меня за ногу и начинает вытягивать из салона. Со всей дури я вмазываю каблуком по лицу обидчика. Тот звереет и перехватывает мою ногу. В плену у него теперь оба мои голеностопа. Мне ничего не остается, как подарить ему сапоги и вылезти наружу через разбитое лобовое стекло. За пределами салона я попадаю под обстрел, но быстро ориентируюсь в обстановке. Наш дымящийся на обочине «Эскалейд» служит мне полноценной крепостью. Перестрелка идет между ведущей машиной охраны и уцелевшим камазом налетчиков. От гула выстрелов, грохочущих с силой артиллерийской канонады, у меня закладывает уши. Справедливости ради я добавлю, на дворе не май месяц, и зимняя стужа беспощадно жжет мои пятки и плечи.

Для определения месторасположения «сапожного вора» я отрываю зеркало бокового вида и настраиваю себе обзор. В салоне пусто. По мере проникновения туда я накалываю стопы об усеянные всюду битые стекла. Однако о боли я забываю, когда отыскиваю среди разбросанных вещей и трупов айфон. Уже доползая обратно до люка, я явственно слышу в общем потоке автоматных очередей приближающийся в воздухе стрекот вертолета. До последнего сомневаясь в исправной работе слуха, я поднимаю голову. В небе, прямо над моим перевернутым «Эскалейдом», зависло пятнистое винтокрылое судно с вращающимися лопастями, предположительно, военного значения. Из раздвинутых створок фюзеляжа выбрасывается трос, и по нему скоростным спуском съезжает на землю десант. Кроме герметично закрепленной страховочной привязи на нем кепка с черепом и байкерские сапоги со шпорами.

«„Маньяк“ спешит на помощь!» − вылезают у меня глаза из орбит.

− Пошевеливайс-ся и надевай защиту, − картавым гавканьем приводит меня в движение фантом, вручая бронежилет с компонентом нижней страховочной стяжки. − Мне велено дос-ставить тебя к Вратам.

«„Серый кардинал“ − Герман Львович?! Отец заказал собственного сына?!» − в шоке я лихорадочно вдеваю руки в бронежилет, защелкиваю пояс и туго затягиваю пряжки ножных обхватов. По иронии судьбы из люка вылезает ручища «сапожного вора» и локтевым захватом сдавливает мое горло.

− Куда ты лезешь, упырь, − пускает ему пулю в голову фантом.

От непрекращающегося сражения нас защищает перевернутый «Эскалейд». С военной выучкой наемник заправляет петлю моей восьмерки в карабин на тросе. Срабатывает пружинистый щелчок. Он дает условный знак штурману вертолета, означающий готовность прорваться по воздуху сквозь ливень пуль.

− Не наделай в штаны, малютка Воронцова, − блещет он юмором и свойски подхватывает меня за ремень, распирающий мои голые ноги.

Лебедочный механизм вздергивает нас вверх. А-а! Диагональное положение тела побуждает меня скотчем прилипнуть к спине «Тарзана». Вихрем мы проносимся над макушками деревьев, оставляя позади баталию и звуки несущихся полицейских сирен. С воздуха открывается вид на залитый солнцем скалистый Кавказский хребет, заросший бескрайним лесным массивом. От высоты у меня спирает дыхание, а сердце с пульсом вертятся вокруг оси с той же частотой, что и лопасти вертолета вокруг винта. Ледяной ветер бьет по незащищенным участкам тела, пробирая меня до костей. Через минуту вертолет подлетает к готической каменной полусфере и лебедкой плавно опускает конец троса до земли.

− Отдавай казенное имущество и дуй, куда велено, − кивает фантом на Врата.

Пригревшись к теплому бронежилету, я без энтузиазма возвращаю защитное обмундирование и остаюсь стоять босиком в одном только платьишке на бретельках с трепыхающимся на ветру шифоновым шлейфом.

− Координаты-то помнишь, малютка Воронцова? − кривляется фантом, вставляя в золотые коронки сигарету. − Память-то, небос-сь, девичья.

− Тебе бы такую память, − огрызаюсь я.

Наемник вынимает из кармана спичечный коробок и чиркает спичкой о серную полоску.

− Потис-скаемся на прощание? − глумится он, пуская ровное никотиновое кольцо.

− Увидимся в аду, − отбриваю я его и смело шагаю навстречу живой материи. − «Резервация − Гиблые земли».

«На спичках изображена фамильная монограмма Моро! За маской „серого кардинала“ кроется Ламия!» − со своим омрачающим открытием я перемещаюсь в беспросветную топь региона вечной мерзлоты.

На гиблых землях царит мертвая тишь. Открытая местность по колориту схожа со скандинавской природой в позднюю осеннюю пору. Непроходимые тенистые трясины с мутной водой и порослями камышей услужливо стелются пред непобедимой армадой горной изгороди, пики которой обрублены кровавой небесной рекой. Вовлеченные в пожар багряного зарева ломти ребристых облаков осыпаются обугленным пеплом в пузырящиеся болота, словно низвергнутая в геенну огненную обгоревшая плоть поверженных воинов. Мир видится эпической битвой сынов Света против сыновей Тьмы.

Не давая впечатлительному воображению притянуть апокалипсические неприятности, я вывожу на дисплей айфона номер сохраненного абонента, но вместо ожидаемых гудков из динамика раздается голос оператора сотовой связи, возвещающий о том, что я нахожусь вне зоны доступа сети. Повторные попытки дозвона не приносят результатов. Я устаю испытывать нервы на прочность и присаживаюсь на облепленный поганками пень ольхи, решая преспокойненько подождать тиранов Гробовых тут. Благо климатические условия в заболоченной обители сфагновых мхов и спящих жаб радуют отсутствием снега и терпимым холодом.

От нечего делать я рассматриваю скудную растительность. Из зарослей я четко выделяю осоку и редко растущий на торфяных кочках багульник с белыми семенами. На географии мы проходили болота, их причисляют к естественным фильтрам воды и санитарам агроэкосистем. На моем уроке природоведения неожиданно воздух растрясает душераздирающее карканье налетевшего воронья. Вскружившиеся черные вороны с суетливостью разведчиков шныряют по небу, издавая режущие по ушам криками.

Гадкие доносчики!

Часы у меня в голове все тикают и такают, только делегация Германа появляется и не думает. Скоро начнет темнеть. С приходом темноты на болотах опасность будет подстерегать на каждом шагу. Без раздумий я подхожу к окутанным паутиной полуразвалившимся каменным Вратам и без запинки задаю координаты Сочи, но… живая матрица не реагирует.

«Западня! Меня заманили в ловушку!» − прихожу я в ужас, чувствуя, как на голове зашевелились волосы.

С тревогой я оглядываю заболоченный выпуклый микрорельеф. В какую сторону ни глянь, везде беспроглядная трясина, ступать по которой опасно − засосет. Самый короткий путь до леса − напрямик, без остановок и без оглядок, чтобы поспеть до темноты. С точки зрения стратегии, раз меня до сих пор не атаковали, то Герман Львович с войском засел в осаде где-нибудь в тех лесах. Из чего следует два простых вывода: первый − Врата запрограммированы на вход без выхода, второй − Врата размножены по всему региону и принципом лотереи перемещают в стационарные точки. Суммарный результат «обнадеживает»: тираны Гробовые могут напасть в любой момент и где угодно.

Я обзавожусь более или менее крепкой ольховой палкой и делаю шаг вслепую по зыбкому плато смертельного лабиринта. Передвигаясь на ощупь через разжиженные торфяные залежи с высоким уровнем илистой воды, я морщу нос из-за специфического вонючего запаха метана. В редких случаях газ токсичен и не лучшим образом сказывается на центральной нервной системе. С помощью «палочки-выручалочки» мне удается преодолеть приличное расстояние, но скоро местность в глазах начинает двоиться. Дает о себе знать количество проглоченных антидепрессантов.

Экспериментальные препараты заранее прошли тестирование или доктор Финкельштейн (а лучше Франкенштейн) тестирует их на мне?.. Побочные эффекты в инструкции четко прописаны: передозировка вызывает галлюцинации.

«Силы всевышние, осатанелый волчий вой не очень-то похож на слуховые галлюцинации!» − сердце у меня в груди делает сальто и вжимается в самое горло.

Я собираю всю волю в кулак и двигаюсь дальше. Пальцы на ногах сводит от студеной воды. Каждый новый шаг по топям дается мне все труднее и труднее. Упадок сил приводит к невнимательности. До опушки красного лиственничного леса рукой подать, но прощупывающая «палочка-выручалочка» не достаточно крепко встает на кочку. Непрочный рыхлый дерн разъезжается под ногами, и я вязну в смрадной жиже по колено. Дикий страх быть погребенной заживо в проклятых топях мобилизует во мне все внутренние ресурсы. Производя как можно меньше телодвижений, чтобы не утонуть самой и не утопить средство связи, я нахожу палкой опору и еле-еле, на животе выкарабкиваюсь на низменный луг. Не помня себя от счастья, я с бестолковой улыбкой переворачиваюсь на спину и в забытьи отлеживаюсь на траве. В чувство меня приводит леденящий кровь волчий вой, от которого мою спину простреливает маниакальный страх.

Его Вероломное Злодейство Злой Рок приглашает пройти следующий уровень игры на выживание!

Солнце еще не село за горизонт, но уже начало смеркаться и заметно холодать. С болот поднимается плотный волокнистый туман. Бесприютная глухая чаща леса с красной опушкой выглядит особенно зловеще. С ног до головы перемазанная в торфе, я с зоркой бдительностью вхожу во власть «злых духов». Повышенная влажность создает парниковый эффект. Непроходимый лес отличается могучей растительностью и плодовитостью. Непросохшая упитанная почва обильно укрыта ковром из невероятных бурых папоротников и множеством листьев всех оттенков красного цвета. Земля кажется политой кровью. Где я территориально и что означает «Резервация − Гиблые земли»? О существовании столь жутких мест я раньше и не ведала. Волей-неволей я отмечаю, что в лесу слишком тихо: ни ветерка, ни крика птиц, даже волки выть перестали. Неколышущиеся тощие деревья притворяются притихшими, их тянущиеся к свету окоченелые стволы смахивают на сатанинских существ из воска, затаившихся в выжидании нападения.

В глубине леса прорисовывается тихое озерцо. С приближением водоем принимает форму заводи неглубокой речушки с плавающими белыми лилиями, желтыми кувшинками и квакающими лягушками. В иной ситуации уголок обетованный показался бы мне самим умиротворением, но в теперешнем положении ничего привлекательного в «пруду с нечистью» я не нахожу.

На моем теле нет живого места: сплошные ноюще синяки да щиплющие порезы, на бедре под подвязкой разодранного чулка синеет приличная гематома. Из-за сотрясения мозга меня подташнивает и периодически кружится голова. Со столь живописным диагнозом долго мне не протянуть без медицинской помощи. Я смываю с рук и ног засохший торф. Холодная вода обжигает мою разгоряченную кожу, превращаясь при умерено-низкой температуре воздуха в пар. Охлаждение организма легче легкого приведет к воспалению легких, но запах липкого пота с примесью едкой торфяной грязи намного быстрее привлечет хищников. Я пристраиваю очки на камне и хочу умыться, но шорох шагов за спиной вынуждает меня стремительно обернуться назад.

«Никого… лишь каркающие доносчики расселись на ветвях», − выдыхаю я с благоговейным облегчением.

На камне я нащупываю очки, но тут со дна всплывает утопленная изувеченная невеста с пустыми глазницами, в свадебном платье и венком на голове, из-под которого змееподобно расплываются длинные нити темно-русых волос.

С истошным визгом я отпрыгиваю к берегу и, на смех Злому Року, неудачно спотыкаюсь о гладкий валун. Последствием моего неосторожного падения становится сломанный мизинец на руке. Боль резко ударяет в очаг травмы и с реактивностью мячика от пинг-понга расходится в серии ударов по рецепторам. Я скручиваюсь в три погибели, бросая все силы на борьбу с адской болью. Мало-помалу я мужественно приспосабливаюсь, правда, одинокие болевые пульсации не перестают сквозить по усикам моих нервных центров.

Очки возвращают мне четкость картины мира, и какая-то непостижимая сила тянет меня вторично взглянуть на несчастную утопленницу. Я заглядываю в реку, но в темных водах трупа нет и в помине. На поверхности мирно растет бледная лилия, хотя я готова биться об заклад, что утопшую невесту без глаз видела так же четко, как вижу лилию. Зрение у меня плохое, но не до такой степени, чтобы спутать лицо покойницы с цветком.

Гадко каркающее воронье срывается с ветвей, и я вздрагиваю. Сотни вороньих крыльев собираются в грузную черную тучу и улетают далеко на север. Гадкие доносчики спешат донести на меня кому-то. Надо быстрее уходить отсюда. Я переправляюсь вброд по неглубокому илистому дну на другой берег реки. Унылая гористая местность мне нравится больше, но я не была готовка к тому, что подъем по сыпучему ступенчатому склону выматывает меня полностью. Мои полубесчувственные мышцы ног ноют, отекшие ступни исколоты, сломанный мизинец распух, в глазах двоится. Совсем некстати из-за гор доносится волчий вой. Надо заметить, завывания гораздо злее тогдашнего − словно из клеток выпустили на свободу кровожадных генетических гибридов. Едва ли чудовищный рев можно списать на галлюцинации. Мало ли каких чудищ воплотила в жизнь извращенная фантазия кровавых тиранов Гробовых? Чем они промышляют в своих секретных лабораториях? Запросто может оказаться, что «Резервация − Гиблые земли» как раз и есть опытное поле одной из их лабораторий.

Спинным мозгом я чувствую приближающуюся смертельную опасность. Через не могу я пробираюсь к свету, по пути обдирая руки о жесткую, как наждачка, кору сосен. К моим тридцати трем несчастьям добавляется головокружение, рябь в глазах и потеря координации. Слуховые галлюцинации переходят в разряд визуальных. Проклятый лес на глазах оживает… Сухие ветви плетьми хлещут меня по лицу. Выкорчеванные волосатые корни выползают из-под земли и бечевками обвиваются вокруг моих ног и рук, делая все, чтобы я падала и сдирала в кровь кожу на локтях и коленях. Водянистый туман собирается в колышущийся силуэт безглазой утопленницы. Изувеченная покойница взрывается нечеловеческим русалочьим смехом. Стелющееся звуковой волной эхо ее замогильного клича проносится по проклятому лесу, где-то на периферии сливаясь с ревом волчьей своры.

Могущественный Привратник и Коллекционер Душ Жнец приглашает на танго смерти!

− Ты наша… − отовсюду смрадно сипят голоса мертвецов. − Тебе от нас не уйти!

В мои кости впитывается невыразимый мертвящий ужас, я реву навзрыд, но до последнего сражаюсь с шевелящимися хищными лианами, не давая им утянуть меня в проклятую трясину. В решающий момент у меня открывается второе дыхание. Что есть мочи я срываюсь с места и со всех ног пускаюсь по бесовскому туннелю к свету. Проклятый лес не думает отпускать меня живой. За моей спиной нарастает звероподобный гул − вся нечисть ринулась за добычей. Гиблые твари подбираются все ближе и ближе… я чувствую их смрадное дыхание… Сегодня точно не мой день, потому что уже на опушке леса я спотыкаюсь о корягу и теряю равновесие…

«Мне хана!» − проносится мысль в голове, но дальше происходит странная вещь − меня словно кто-то ловит и мягко опускает на ноги. Не знаю, кто или что меня спасло, но я ему безмерно благодарна. Вся в мыле, я еще долго не могу отдышаться и поверить, что сумела выбраться живой из зловещего леса. Никогда в жизни я не испытывала столько радости при виде открытой местности. Пейзаж зеленой долины подобен раю. На просторах узкого обрывистого горного ущелья затеряна пойма бурлящей горной речки с проложенным через нее висячим мостиком. Первый признак цивилизации.

В развязке прощального заката червонное солнце закатывается за безграничный горизонт, застилая землю золотым покрывалом. Небеса на севере бурлят в трескучих раскатах грома. Из сердцевины мазутной тучи вырываются молнии. Бушующее мракобесие заглатывает вылинявший закат и повергает мир во мрак. Во время грозы в голых лугах находится нежелательно. Я механически поворачиваю голову туда, откуда недавно вышла, но как вкопанная замираю на половине движения…

Величайший Свидетель и Судья Злой Рок выносит смертельный приговор!

Сценарий проигрывался ранее… в том сне…

В пелене неисповедимого рабского ужаса я замедленно разворачиваюсь назад к ущелью, и мой пульс прерывается, сердце перестает стучать. Пришедшая за мной Смерть в лице Гавриила сотрясает ущелье громким выстрелом…

Глава 15. Смерть − только начало

События несколькими часами ранее

Когда я жил у озера, когда я был красивым, то был подобен лебедю. Я нищ, черен, и поруган, и болен! Слуга плюет на меня; я сгораю на погребальном костре: слуга теперь не служит мне. Я нищ, черен, и поруган, и болен! Я нахожусь на плато, и не могу лететь дальше, я вижу голый песок: Я нищ, черен, и поруган, и болен!

«Ты болен, Гробовой… ты, черт возьми, проклят!» − в необоримом гневе я захлопываю дверь «Хаммера», избавляясь от больно режущих фраз канаты Карла Орфа. Однако зычно поющий хор с оравой пляшущих нот оркестра вылетает из аудиопроигрывателя вслед за мной и безбожно жалит в затылок напоминанием: «…Я сгораю на погребальном костре…» Подкожные инквизиторы ходят за мной тенью и нашептывают: «Гробовой, ты собственноручно вырыл могилу и похоронил себя в ней заживо!»

До сегодняшнего утра морящую мысль я бессердечно душил еще в зародыше, но с утра все пошло не так… Чудовищная ошибка породила ужасные последствия. Наяву я уже стою одной ногой в заложенном трупными отходами котловане и покорно шагнул бы в экскременты Тьмы другой, если бы не рингтон айфона.

«Старый ублюдок!» − что есть силы я всаживаю кулаком по первому попавшемуся под руку предмету − входная дверь придорожной шашлычной с жалобным скрипом обвисает на петлях.

− Какого дьявола ты срываешь мне планы?! − истерично кричит отец. − Ты окончательно спятил?!

− Упечешь меня в клинику для душевнобольных? − без намека на юмор отвечаю я, раздраженно отпихивая ногой мешающую проходу раздраконенную дверь.

− Не зарывайся, Гавриил! − ревет Герман. − Ты говоришь с отцом!

− Ты перестал им быть с тех самых пор, как убил мою мать!

Я чувствую в себе возродившуюся потребность сорвать злость. У меня прямо руки чешутся садануть кулаком по засаленному муляжу шашлыка, лыбящемуся мне соусным ртом. Увы, моим вандальным планам не дано осуществиться, их меняют приросшие к табуретам посетители закусочной. Для забытой богом забегаловки трапезничающих собралось на редкость многовато: группа дальнобойщиков, рассредоточенные по углам, одиночные водители и бесстрашный джигит в застиранной шляпе с нашивкой эталонного шашлыка.

− Эй ты, шкаф, руки за голову и лицом к стене! − выдвигает он смелое требование, потянувшись рукой к ружью под стойкой кассы. − Сюда уже едет полиция.

«Долбаный владелец долбаной шашлычной!» − чертыхаюсь я про себя, закатывая глаза. Скончаться в чертовой дыре с пробитым черепом − не такую вульгарную кончину я для себя представлял. По пути с кладбища я всего-то заскочил за выпивкой, чтобы утопить горе в вине.

− Парень, ты больной, что ли? − с опаской и недоумением таращится на меня джигит, предупредительно снимая ружье с предохранителя.

− Так заметно? − саркастично прищуриваюсь я.

− Псих вооружен! − как резанный, орет он вдруг на всю округу.

Долбаный владелец долбаной шашлычной приметил мой выглядывающий из борта пиджака пистолет. Я и словом обмолвиться не поспеваю, как он без предупреждения выстреливает в меня. Сквозная пуля пробивает мой левый бицепс, но очевидно же, что предназначалась сердцу.

− Сукин сын, ты, мать твою, зачем в меня выстрелил?! − сквозь зубы шиплю я, обхватывая продырявленную руку, из которой вовсю хлещет кровища.

Джигит в невозможной шляпе растерянно хлопает глазами, но продолжает держать меня на прицеле и вопить, словно потерпевший:

− Не двигайся, иначе буду стрелять!

Тупиковые ситуации я решаю радикальным методом − гипнозом. Рядовые проблемы эффективнее улаживает денежный подход. В данный момент всякая минута на вес золота. Со стороны я выгляжу чокнутым мясником, у которого был крайне неудачный день. Никто не рискнет иметь дело со мной и моим заряженным десятидюймовым «Десерт Иглом». Честно, я и сам себя побаиваюсь. На их месте я бы не стал связываться с больным на всю голову Зверем.

− Господа, добро пожаловать ко мне на шоу! − с оскалом гипнотизера завладеваю я двумя дюжинами глаз, манерно раскидывая руки в стороны, в правой пока работает айфон, с левой на пол бегут кровавые ручьи. − Закройте глаза и медленно сосчитайте до ста. Забудьте обо мне. Меня здесь никогда не было.

Гипноз действует безотказно. Люди в закусочной мгновенно повинуются моему приказу. В Ордене абсолютная власть над разумами целых масс дана мне одному, но, как ни печально, всему есть своя цена… и порой цена неоправданно завышена.

Силой мысли я залечиваю сквозное ранение, параллельно отыскивая в баре спиртное. Качество алкоголя оставляет желать лучшего, но при моих тяготах грех жаловаться. Початую бутылку водки сомнительного качества я нахожу очень даже привлекательной и делаю подряд несколько приличных глотков. Зудящая боль в руке постепенно отступает на второй план, на первый выходит разрывающийся голос из динамиков айфона.

− Гавриил, ты меня слышишь! Ответь!

«Старый ублюдок не отключился… какая досада».

− Что еще мне нужно услышать в свой адрес? − подношу я к уху заляпанный кровью дисплей.

− Уилсон, этот недоумок, наступает нам на пятки, − сетует Герман и отрубается с ультиматумом: − Ты вступаешь в игру. Переходим к запасному плану.

Со всего размаха я зашвыриваю вылаканную бутыль в рекламный пластиковый шашлык, лишая его беззаботной улыбки из кетчупа. Муляж заметно грустнеет, но в остальном ему хоть бы что: как висел себе, так и висит. Что не убивает − делает сильнее.

Люди в закусочной по одному оживают. На ходу я кладу в кассу толстую стопку купюр для возмещения нанесенного ущерба и увлекаю за собой приглянувшуюся мне дешевую бутылочку. На выходе дверь за моей спиной обрывается, со стеклянным звоном лобзая фасадной частью асфальт.

«Добро пожаловать в мир моего рассудка!» − поздравительно салютирую я ей пузырем водки и жадно присасываюсь к горлышку. В салоне «Хаммера» мой захмелевший рассудок насилует закрученная до дыр кантата Карла Орфа.

Я аббат страны веселья и праздности, и моя паства − один из пьющих, и я хотел бы быть в секте Десятника, и кто-то найдет меня в таверне утром, после вечерни он уедет, взяв мои одежды, и поэтому будет он снискивать крики: Wafna! Wafna! Что вы наделали, ведомые судьбой! Радости своей жизни все вы потеряли!

«Радость своей жизни я потерял!» − в душевном упадке я вдавливаю педаль газа и вылетаю на трассу. За время пути к имению я мало-мальски умиряю пыл, а высосанная треть спиртного иллюзорно уменьшает зашкаливающий коэффициент колющей боли под ребрами. Стоит старому ублюдку объявиться в моей жизни − все тут же летит к чертям собачьим. Да будет горек мед твой победы, отец.

− Гавриил Германович, у нас ЧП… у нас ЧП! − захлебываясь волнением, кричит без остановки летящий ко мне по лестнице Петр.

Доживающего век пожилого распорядителя имения, морщинистое лицо которого выражает ужас, я доселе не лицезрел. Возможная суть известий моментально отрезвляет меня, под ребрами леденеет.

− Гавриил Германович, ЧП… ЧП, − никак не может отдышаться Петр, закашлявшись. − Сначала он пришел в себя, но потом все датчики полетели. Я нажал кнопку экстренной помощи. Он снова без сознания. Вы были недоступны. Господин Волков уже на подъезде.

Внимая его торопливому бормотанию, я бегом устремляюсь в подземный бункер. Довоенное бомбоубежище перепроектировано под оснащенную современной биотехникой домашнюю лабораторию. Не приведи Всевидящей Тени забрать на тот свет того, кто сейчас в ней находится. Я бы предпочел поменяться с ним местами, попади я хоть в самое днище адского котла.

Эпидемиологический сектор уходит на два этажа под землю, скажем, до подножия «адского котла». Я нетрезв, поэтому глаза мне слепят выкрашенные чистым белым цветом стены и холодный свет люминесцентных ламп. Персональный допуск в зону с повышенным риском биологической угрозы, кроме меня, имеет только кузен. Любой другой живой душе не войти и не выйти из карантинного отделения. Лаборатория охраняется на высочайшем уровне банковского хранилища с круглосуточным видеонаблюдением. Светочувствительные детекторы, инфракрасные диоды, датчики движения и ультразвуковые сенсоры реагируют на малейшие отклонения от нормы и транслируют аномалию на пульт моей вневедомственной охраны. Во внештатных случаях компьютеризированный кабинет межрегиональной системы оповещения разрешено посещать лишь Петру, иному персоналу имения вход в западную часть нежилого крыла замка строжайше воспрещен. По тамошним мониторам мой распорядитель и заметил неладное.

В обеззараживающей камере я подвергаюсь очистке одежды, далее прохожу сканирование сетчатки глаза с отпечатками пальцев и, наконец, ввожу цифровой шифр на заблокированных дверях. Успешное завершение процедуры идентификации переводит сигнализацию в спящий режим. В придаточной палате для содержания зараженных пациентов в полевых условиях раскинулась моя переносная операционная. Тут-то я и прячу Никиту Воронцова…

По моим подсчетам из комы он должен был выйти на четырнадцатые сутки, но произошла внеплановая ситуация. С диагнозом «проникающее ранение сердца» шансы летального исхода от массивной кровопотери столь высоки, что мы с кузеном ввели ему сыворотку с моей плазмой и прооперировали. У неотложной методики есть подводные камни. Моя кровь исцеляет, но не уживается в чужом организме. Здоровые клетки усиленно отторгают инородные тела, что вызывает многократную нагрузку на сердце. Период распада активных компонентов занимает всего около получаса, но за счет ограниченной работы сердечнососудистой системы Никиты дисфункция его сердечного ритма увеличивает риск остановки сердца. Для локализации полномасштабного мутирования крови он помещен в вакуумную среду горизонтального прозрачного каркаса, его тело истыкано шприцами с крепящимися на клапанах длинными трубками, подведенными к отсеку витаминизированных капельниц, кислородный респиратор на его лице подключен к аппарату искусственной вентиляции легких.

В графике кардиограммы я решительно не вижу никаких несовместимых с жизнью патологий. Острая дыхательная недостаточность и центральное венозное давление полностью нейтрализовано. По всем параметрам здоровье Никиты в безопасности. На компьютере я отключаю его от программы принудительного снабжения. Задвижки вакуумного катализатора раздвигаются, но мои ожидания не оправдываются. Приборы тут же приходят в подвижное состояние. Истошно запищавшие сигналы оповещают меня об угрозе жизни, и я немедленно перезапускаю программу снабжения.

− Гавриил, что за ЧП? − отдергивает меня от дел восклицание кузена.

− Я, черт возьми, и сам не знаю.

Меня захлестывают жуткие головные боли, давление сжимает череп стальным обручем.

− Ладно, брат, не накручивай себя раньше времени… − его речь перебивает звонок моего айфона.

− Гробовой! − автоматически рычу я, не глядя на номер абонента, и ощутимо плохею, когда слышу нервический бас Жука.

− На кортеж Воронцовой напали боевики по приказу твоего отца! − выпаливает он, отчего я становлюсь совсем плохим. − Авария произошла на подъезде к западным Вратам Сочи. Сама она пропала. Мы прочесали близлежащие окрестности, но она как испарилась. Выжившие телохранители говорят, она улетела на вертолете с каким-то громилой. У него еще была кепка с рисунком в виде черепа. В салоне мы нашли визитку с координатами «Резервация − Гиблые земли».

«Ах ты, старый ублюдок, снова собрался обвести меня вокруг пальца!»

− Борис! − быстро перебиваю я его. − Слушай меня очень внимательно. Я знаю этого типа в кепке. Он − фантом, имеющий на меня зуб. За ним стоит «серый кардинал». Совсем не обязательно, что Герман. Возможно, Уилсон. Михаил пробил по связям и выяснил, что этот тип снимал квартиру в Питере в доме Смирнова, зарегистрированную на имя одного из прислужников Уилсона. Мне сложно сказать, кто устроил похищение. Герман, кажись, отстранил меня от дел. Так что у нас не осталось выхода. Дай отмашку агентам в своре Уилсона. Пришла пора стравливать псов.

− Я тебя понял, Гавриил, − без вопросов слушается Жук. − Как там Никита?

− В коме, − болезненно хмурюсь я. − С ним останется Михаил. Я должен вызволить Еву из беды. Попади она в лапы Германа, он убьет ее. F-вирусом может быть только он один. Не будем тянуть резину. Начинаем операцию. Держи меня в курсе.

Все хуже некуда… Мой лучший друг в коме. Мою любимую девочку похитили. «Дорогой отец» подставил собственного сына. Орден с превеликим удовольствием спустит собак на меня. Твою же мать, как я просчитался!

Доколе Ева меня возненавидела, то она не заходила в альбом с нашими фотографиями и не видела запрятанного в нем послания. Двенадцать чертовых дней моя любимая девочка считала Никиту мертвым по моей вине. В ее глазах я выродок, каких свет не видывал. Мой гениальный план перевернулся с ног на голову.

Бедствия начались со звонка Германа в новогоднюю ночь. Сославшись на уворованную вторую формулу, он заверил меня, что F-вирус − 6-й Наследник. Мое задание − заманивание Никиты на оговоренную местность для ожидания подкрепления. Я изложил Никите суть плана Германа. Мы в деталях проработали отходной маневр. Моя роль − столкнуть Никиту в пропасть. Предполагалось втайне ото всех обмотать его тело ручной цепью для смягчения падения в мелководную реку. Михаилу доверялось подобрать его за утесом. Для безопасности Еву планировалось спрятать вместе с братом той же ночью. Ложная смерть Никиты давала нам время на разработку антидота и проведения исследований по ускорению роста тел F-вируса. С обретением могущества Стражей Никита стал бы непобедим, поэтому Герману пришлось бы сложить с себя полномочия алчного завоевателя.

Отходной маневр поначалу шел как по маслу. Я привел Никиту на точку. Кузен занял позицию за утесом. Появилась армия Германа, но вместо захвата Никиты живьем, один из боевиков пырнул его ножом в грудь. Я был ошарашен, на свой немой вопрос я получил исчерпывающий ответ: «F-вирус − его сестра. Убрав с дороги ее брата, я расчистил себе путь». Старый ублюдок перехитрил меня. Ситуация зашла в тупик. Мне пришлось подыграть ему. Жестом демонстрации верности я сбросил Никиту в пропасть, естественно, предварительно обмотав цепью. За утесом Михаил выловил его из воды и отвез сюда. Оставалось только молиться, чтобы мы не опоздали с исцелением.

Двенадцать проклятых дней я жил с мыслями о скорейшем выздоровлении лучшего друга и возвращении любимой женщины. Двенадцать проклятых дней текли своим чередом и не преподносили сюрпризов. Утром тринадцатого дня кто-то на небесах встал не с той ноги, и пошло-поехало…

Под ребрами у меня разверзается черная дыра дурного предчувствия. Я вывожу на дисплей телефонный номер моей девочки с присвоенной фотографией − тем посланием, где на карнавале я прошу ее довериться мне, во что бы то ни стало. Вызванный контакт «Любовь моя» отвечает голосовым роботом, возвещающим, что абонент находится вне зоны доступа сети. Упаси Всевидящая Тень, если она уже там… Я закрываю глаза и мысленно переношусь в «Резервацию − Гиблые земли». В туманном видении мне является нечеткий женский силуэт. Ева. Я сосредотачиваюсь, чтобы определить ее точное местоположение, как вдруг улавливаю чужеродные колебания. Мою девочку преследует тень… и, твою мать, в моей церемониальной черной рясе с капюшоном, которая делает эту суку невидимой для них…

«Охренеть можно, эта долбанная тварь пробралась в зал для ритуалов и выкрала рясу!» − я распахиваю красные от злости глаза и в недавних вызовах отыскиваю номерок того, кто знает ответы на мои жгущие язык вопросы.

− Не хочешь объяснить, что твоя потаскуха делает на моих землях в моей рясе?

На другом конце трубки Герман резко заходится сухим кашлем:

− Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я взрываюсь в яростном рычании:

− Мне думается, еще как имеешь! Развернул военную компанию за моей спиной и веслами гребешь к вражескому берегу, хотя уверял, что мы в одной лодке!

Разговаривая по телефону, я целенаправленно продвигаюсь к выходу из карантинного отделения. В дверях я жестом руки даю понять Михаилу, чтобы он держал меня в курсе изменений состояния здоровья Никиты.

− Скорей уж, Гавриил, ты гребешь к вражескому берегу, − активизирует извечную политику нападения Герман, как известно, лучшую при защите. − Какой-то кретин увел у меня из-под носа девчонку. Случаем, не твоих ли рук дело?

«Очередной ход конем?..» − я колеблюсь с ответом, анализируя всплывшие подробности.

− Отец, − выплевываю я его имя, скорым шагом идя по коридору личного крыла. − Случаем, не ты ли нанял фантома по мою душу? Воистину попахивает заказным убийством занозы в заднице, кем я являюсь для твоей гребаной потаскухи. Покумекали вдвоем да и задумали провернуть дельце. Использовали Еву в качестве наживы. По твоей милости я кинусь спасать ее и сам сыграю в ящик.

− Чушь! − фырчит Герман. − Я тебе не враг. Ламия без моего ведома и носу из дому не сунет. Фантом служит Уилсону.

− Ну-ну… − скептически цокаю я языком. − Больно много уверенности.

− А что тебя смущает? Наемник вырвал из моих рук F-вирус. Уилсон демонстративно распетушился, как будто сам все и подстроил. А теперь еще звонит и угрожает пойти на меня войной, если я не верну девчонку. Ищет поводы развязать кровопролитие, чтобы прибрать Орден к рукам.

− Умоляю, избавь меня от твоего пафоса, − раздраженно закатываю я глаза, оперативно вставляя в ухо блютуз-гарнитуру. Про себя я премирую Жука за удачный старт операции по стравливанию псов. Внедренные в свору Уилсона агенты знают свое дело.

Наскоро я переоблачаюсь в черную кожаную мотоциклетную униформу, вдеваю пальцы в специализированные обрезные перчатки и вооружаюсь дубликатом «Десерт Игла» с двумя запасными магазинами.

− Опаньки… поступила свеженькая информация, − хмыкает Герман, пока я спускаюсь в гараж. − Девчонка попалась в мышеловку «Резервации − Гиблые земли». С закатом ей оттуда живой не выбраться. − (У меня появляется ощущение, будто меня огрели по хребту тяжелой дубиной). − Начинаем перехват. Я поведу боевиков с севера, ты заходи с юга. Гонцы Уилсона скоро доложатся ему об обнаружении F-вируса. Мы окружим их и перебьем. Сотовая связь там не везде берет, пользуем шифровые сигналы.

Чувствуя себя так, словно по мне проехался дорогоукладочный каток, я миную коллекцию автомобилей, насчитывающую с два десятка эксклюзивных моделей, и в мотоциклетном ряду седлаю спортивный байк от «Экосси Мото Воркс Инкорпорейтед», смоделированный инженерами «Формулы-1». В «Резервацию − Гиблые земли» главное поспеть до темноты, а моя сверхскоростная пташка мощностью в 200 л. с. поспособствует обгону не только охотников за Евой, но и времени.

Держись, любовь моя, я спасу тебя. Я спасу тебя даже мертвым… если мышеловка расставлена на меня.

«Резервация − Гиблые земли». Настоящее время

Я неверяще взираю на зияющую прореху от пули во лбу Гавриила, из которой вытекает тягучая кровь. Кто-то опередил его с выстрелом. Мы поменялись местами. Он пришел за моей жизнью, а встретил свою смерть. Реальность уничтожает, от пережитого стресса в глазах мутнеет и… мир исчезает.

− Ева! Ева! Очнись! − настойчиво просит меня знакомый голос, звучащий откуда-то из параллельных миров. − Ева, открой глаза!

В бессознательном повиновении я медленно выплываю из мрака и сразу же постигаю будоражащую истину − меня нянчит на руках живой и здравствующий Гавриил, причем каким-то образом переодевшийся в мотоциклетные брюки и куртку. На руках у него натянуты обрезные перчатки, в одной руке он сжимает пистолет. В его глазах с полопавшимися капиллярами отражается вселенская боль и облегчение.

− Ева, любовь моя, я думал, что потерял тебя, − разбитым голосом шепчет он, качая меня на руках, как младенца.

Глядя на живого Гавриила, я забываю о том, что мы теперь враги, ликование возносит меня до самых небес.

− Ты жив… но я же видела… − я инстинктивно поворачиваю голову к противоположному краю ущелья.

Над пропастью из стороны в сторону раскачивается, как на виселице, мертвое тело Ламии Моро. С пулей во лбу она вздернута на собственной фате. Один конец черной материи запутан в сучьях упавшего дерева, другой обмотан вокруг ее шеи и зловеще реет на ветру. Не мираж ли это? Я тщательно тру глаза неповрежденной рукой, но труп как висел, так и висит. В таком случае Ламия приняла облик Гавриила с помощью какого-то влияния. Так вот с кем имела дело в Выборге Даша. Неотразимым сержантом была Ламия Моро. Знать, женушка Гробового-старшего давненько плела заговор против Гробового-младшего. Одним выстрелом планировала убить двух зайцев: устранить конкурента на престол и добыть для них с Герой F-вирус. Гавриил должен был умереть от пули, я от выкачивания крови. Нам вынесли смертельный приговор, но ради моего спасения Гавриил примчался черт-те откуда, рискуя собственной жизнью. Что ему до меня, кровь F-вируса ценна. Не будь я Индивидом, он бы палец о палец не стукнул. «Ведь это именно он убил Никиту!» − словно булавкой пронизывает меня мысль.

− А ну отпусти меня, убийца! − воинственно высвобождаюсь я из его объятий.

Гавриил посылает мне полный горечи обвинительный взгляд, но продолжает удерживать силой:

− Ева, успокойся. Твой брат жив и здоров. С Нового года Никита находился в коме в моей домашней лаборатории, но полчаса назад пришел в себя. Ты сейчас сама во всем убедишься.

Он набирает на айфоне чей-то номер и включает громкую связь. С первого же гудка на другом конце линии раздается эмоциональный вопрос Никиты:

− Ты нашел ее?

С блаженной экспрессией я выхватываю из рук Гавриила айфон:

− Никита, родненький, ты жив!

− Сестренка, ты в порядке? − не слушая меня, перебивает он. − Гавриил успел?

− Успел, − позволяет себе бегло ответить Гавриил.

− Я в долгу перед тобой, дружище, − вырывается из динамика громкий выдох Никиты.

Далее из объяснений брата мне становится известно, что до того, как все пошло наперекосяк, у них с Гавриилом, видите ли, был план.

− Скрытничать − это тоже часть плана, Гавриил?! − расхожусь я в неуправляемой истерике после разговора с Никитой.

Не отдавая отчет действиям, я сгоряча даю ему звонкую пощечину. Мои поломанные ногти случайно расцарапывают его шрам на скуле. Со смиренной отверженностью Гавриил прикрывает дрожащие веки, вне сомнений, сильно оскорбившись. Шокированная собственной жестокостью, я бросаюсь к нему с отчаянными поцелуями в ушибленное место. Гавриил вздрагивает, но не отворачивается и не отталкивает меня.

− Заслуженно, ангел мой, − не браня, целует он меня в висок. − Снимай скорей оберег, я облегчу твои страдания. Твое искалеченное тело и сломанный мизинец меня просто убивают.

Мои первые болевые ощущения, когда его ладонь опускается на мой лоб, приравниваются к ожогу, но достаточно быстро кожная горячка улетает прочь.

− Низкий тебе поклон, Гавриил, за все, что ты сделал для меня и для брата, − от всего сердца говорю я, но мой голос тонет в дробных раскатах грома.

По наитию мы одновременно переводим взгляд на обвисшую брюхатую тучу, и у нас у обоих отваливается челюсть. С севера в нашу сторону надвигается армия Германа Львовича с полусотней отборных солдат. С востока в не меньшем объеме прибывает войско полковника Уилсона.

− Грядет страшная Война! − потусторонним тоном освещаю я картину мира, как если бы в мое тело вживился Страж Жизни.

− О чем ты, Ева? − остолбенело смотрит на меня Гавриил.

Мой краткий пересказ пророчества Стража Жизни на инициации заканчивается колючей резью в желудке. Я складываюсь пополам, обхватывая руками живот.

− Детка, тебе плохо? − тревожится Гавриил, забирая мои волосы назад.

− С антидепрессантами что-то не то…

Меня мутит так, что мир в глазах расплывается, однако избавиться от отравы не получается. С врачебной профессиональностью Гавриил сует мне два пальца в рот, и, как из мешка, я вытрясаю из себя содержимое желудка. Он придерживает меня за поясницу, чтобы я не свалилась в лужицу с остатками красно-белой пилюли.

− Финкельштейн, сукин сын, я тебя четвертую! − зло рычит он, видимо, углядев в препарате имя его распространителя. − Больше не пей эту дрянь. Таблетки не прошли тестирование и в продажу не вышли. Тебе лучше, ангел мой?

Принудительная очистка организма полностью доказала эффективность. У меня даже голова просветлела. За отсутствием каких-либо средств гигиены я снимаю пояс от чулок и привожу им себя в порядок.

− Значительно, − стыдливо проговариваю я. − Извини, что доставила тебе столько хлопот.

− Чтобы я больше этого не слышал! − грозно отрезает Гавриил. − Что естественно, то не безобразно. Забудь о прошлой жизни. Выродок Спенсера заплатил жизнью за все, что сделал с тобой и твоей психикой.

Первого января вся мировая пресса изобиловала заголовками: «За день до Нового года двадцатилетний сын мультимиллиардера Спенсера Уайта скончался от передозировки героина на своей яхте у берегов Сицилии».

С колоссальным трудом я возвращаю челюсть на место:

− Ты убил его?

− Не велика потеря, Ева, − невозмутимо вносит ремарку Гавриил. − Этот сукин сын при жизни кололся и совокуплялся со всеми подряд, избивая и насилуя еще совсем молоденьких девочек и мальчиков Он, мать его, швырялся деньгами из казны Ордена направо и налево. Узнав о том, что он тебя унизил, я сделал ему предложение, от которого нельзя отказаться. Он струсил и свел счеты с жизнью. Теперь Люк Уайт мой вечный должник.

Сколько мертвых душ на счету у Гавриила, раз он так непринужденно беседует о столь ужасных вещах? Впрочем, лукавить я не буду − заступничество мне более чем приятно, хотя способы у моего любимого мужчины по-волчьи жестокие.

− И какое предложение ты сделал «постельному клопу»?

− В служении мне наемником от него будет больше прока, − просто пожимает плечами Гавриил и стягивает с себя мотоциклетную куртку, под которой остается черная футболка с кроткими рукавами. − Одевайся, ангел мой. В пяти минутах ходьбы наискосок есть Врата. Мы переместимся туда, где я оставил свой мотоцикл.

Он легко подхватывает меня на руки и разворачивается в сторону леса.

ЛЕС!

− Остановись! − взмаливаюсь я.

− Что не так, Ева?

− В лесу живут они….

Исподлобья Гавриил награждает меня странным взглядом, но скорость шагов не уменьшает:

− Ангел мой, ну какие еще они?

− Мертвецы!

В какой-то степени я понимаю как, должно быть, глупо звучат мои слова.

− Уверен, что они − это плод твоего разыгравшегося воображения из-за таблеток, − с рутинным скептицизмом подчеркивает Гавриил и смело заходит в лес.

− Если они поужинают нами, в этом будешь виноват ты.

− Не бойся, они не посмеют нас тронуть.

− Ага, значит, ты их все-таки видел! − в смятении ловлю я его на слове.

Гавриил закатывается громким хохотом, откидывая голову назад. Эхо его низкого голоса пролетает по лесу, как четверть часа назад «задушевное песнопение» безглазой утопленницы.

− Очень смешно, − неулыбчиво виню я его, несмело озираясь вокруг.

Окаянный лес обволакивает обманчивая благодатная тишина. Загустелый пластинчатый туман прибился к бугристым низменностям. Между тем Гавриил настолько уверено шагает по лесной просеке, что сквозь мою всепронизывающую панику возникает вопрос: как лес вообще может оживать? Действительно, возможно «оживление» только под воздействием побочных эффектов.

По диагонали мы пересекаем опушку и покоряем вершину холма с Вратами. Сверху панорамой открывается идущее на покатом склоне кровавое побоище. Войска Благородных Отцов значительно сократились в численности. В серединке засеянного трупами пригорка на мечах бьются между собой Герман Львович и полковник Уилсон.

− Они поубивают друг друга, − оловянными глазами смотрю я на две ожесточенно сражающиеся фигурки. − Нужно что-то сделать.

− Я не могу принять чью-либо… − предложение Гавриил не заканчивает, потому что Герман Львович отсекает голову полковнику Уилсону.

Дальнейшие действия происходят одним кадром в режиме рапидной киносъемки. Отчлененная от туловища голова полковника Уилсона катится по уклону, подпрыгивая на кочках, и прибивается к сапогам какого-то выжившего воина. Нет, не просто воина. Его имя Бобби. С огненной местью в глазах он кидает меч копьем в возликовавшего Германа Львовича, пронзая его насквозь. Мироправитель рода Гробовых скатывается кубарем к отрезанной голове мироправителя рода Уилсонов. Кинопленка обрывается, и атмосферу заполняет абсолютная тишина.

Бобби замечает на вершине холма окаменевших от шока нас с Гавриилом.

− Гробовой! − разрывает панихидное молчание его обезумевший возглас. − Я отмщу за отца!

− Их обоих свела в могилу алчность, Уилсон! − инквизиторским тоном парирует Гавриил, не дрогнувший ни на мгновение.

За резким заявлением я жду, что Бобби обольет его грязью с головы до ног, но вместо словесной баталии он отчужденно и неподвижно смотрит на меня:

− Ева, ты выбрала порождение зла! Смерть − только начало!

Я не знаю, что и сказать. Теперь мы по разные стороны баррикад. Гавриил сжимает челюсти, тоже не роняя ни единого слова. Сказать нам ему попросту нечего, как и друг другу. Мы оба знаем, что мои соболезнования придутся не к месту. Герман Львович готовил мое убийство и убийство Никиты, а может быть, и убийство самого Гавриила. У них с отцом было столько же взаимопонимания, сколько у кошки с собакой. Что творилось в голове у Гробового-старшего, история умалчивает.

Со мной на руках Гавриил проходит сквозь Врата, перемещая нас на проселочную тропинку. В пешей доступности от трассы у молодого дубка мы отыскиваем его припрятанный мотоцикл.

− Детка, готовься к необычной позе, − с лукавой ухмылкой заносит он ногу за сиденье и усаживает меня на колени лицом к себе. − Мотоцикл рассчитан на одного, так что прижмись ко мне, обхвати ногами за пояс и поставь стопы на багажник. Руки на спину. Вот так… умничка.

Равномерно распределяя вес на бедрах Гавриила, я скольжу ягодицами по гладкой коже его брюк:

− Что-что, а необычная поза мне нравится.

− А мне-то как нравится необычная поза… − хриплым голосом отмечает он, довольно похлопывая меня по попе своей большой ладонью в черной обрезной перчатке. − Крепко держись руками и ногами. Готова?

На мой положительный кивок он надевает обтекаемые мотоочки и без лишних рывков степенно разгоняется.

В сумерках нас изредка освещают фарами встречные автомобили. В подвешенном положении задом наперед я плотно скреплена с телом Гавриила и макушкой головы касаюсь его кадыка. Так странно, но я чувствую себя необычайно умиротворенной и счастливой. Меня захлестывают волны радости, наслаиваясь одни на другие. В душе я парю высоко под облаками. Мне хочется сделать какую-нибудь глупость, хочется встать ногами на сиденье и расправить крылья. В меня прямо вдохнули жизнь и пробудили от долголетнего летаргического сна. Мое счастье столь велико, что я страшусь спугнуть счастье своими мыслями о счастье.

На скорости мы влетаем в живую материю арочных Врат и вне времени пересекаем расстояние в тысячи километров. Имение погружено в царствие сновидений. Наш мотоцикл одолевает длинный сводчатый мост и на подъезде к замку заныривает в подземный гараж, другими словами автосалон. У довершающего мотоциклетный ряд пустого места Гавриил глушит мотор.

− Мы дома, любовь моя.

Я всматриваюсь в черные линзы его мотоочков, гадая о выражении глаз под ними. Гавриил улыбается мне так провокационно соблазнительно, что атмосфера воздуха между нами разряжается. Спонтанным жестом он сдергивает с себя очки и жадно пленяет мой рот. Наши губы и языки сливаются в глубоком поцелуе. По моему телу проходят миллиарды вольт электрического разряда, прорывая собой озоновый слой и улетая далеко за пределы Вселенной… На планете рушатся плотины… Штормовой ветер срывает крыши домов… Громовые колесницы проносятся по небу… И даже если небеса прямо сейчас обрушатся на землю, никто из нас этого не заметит. Ощущение губ любимого мужчины на моих собственных губах заполняет меня до краев. Низом живота я чувствую его мгновенно откликнувшуюся плоть. По моей спине змейками пробегают волнующие мурашки. Меня всю сводит от желания. Мы целуемся с яростным безумием истосковавшихся друг по другу любовников. Наши откровенные ласки в необычной позе приближаются к рубежу. С переходом за него остановиться мы уже не сможем. Гавриил глотает каждый мой стон, выпивает каждый мой выдох. Он кажется настолько измученным жаждой, что хочет осушить меня до дна. Его руки в моих волосах, на моем теле, везде. Неистовая страсть засасывает нас с головой в омут.

− Я изголодался по тебе, Ева, − охрипшим от возбуждения голосом признается он и нетерпеливо опускает мне лиф платья на талию, оголяя мои съежившиеся бордовые бусинки. − Девочка моя, черт, до спальни я не дотерплю. Я возьму тебя прямо здесь.

Сквозь туман в глазах я слежу, как в Гаврииле просыпаются повадки пещерного человека. Его глаза заволакивает пелена жгучего желания. Он ловко укладывает меня на раму, подкладывая под спину свою руку, и с животным аппетитом присасывается к моему соску. От его умелых движений и горячего дыхания мое тело покрывается гусиной кожей, из груди вырывается трепещущий стон. Я ставлю босые ступни ему на бедра и широко развожу ноги, освобождая дорогу для его гуляющей между ними ладони, все еще в обрезной перчатке. В следующий миг мои трусики с треском летят на капот соседнего «Бугатти», идеально сочетающегося цветом с моими сосками, разалевшимися под градом ласк. Я успеваю только ахнуть, как Гавриил резко вводит в меня средний палец.

− О да, детка… − с рычанием стонет он мне в рот, повторяя резкие трения пальцем внутри меня. − Какая ты горячая и влажная… Я изнемогаю от желания войти в тебя, Ева. Я сейчас сойду с ума.

− И я сойду с ума, − скулю я, интенсивно двигаясь навстречу его руке.

Гавриил подключает подушечку большого пальца, начиная поглаживать мой вспухший клитор. Языком он проникает в мой рот, задавая солидарный темпоритм: то ускоряется, то сбавляет скорость до изнывающе медленного скольжения. Изобретательные симметричные рисунки пальцев и языка делают мое тело податливым и сверхчувствительным. Гавриил удобно навис надо мной, поэтому я беспрепятственно расстегиваю ремень его брюк и на ощупь опускаю боксеры. Высвобожденный увесистый орган ударяет по моему запястью, заставляя меня понервничать, но я быстро унимаю дрожь в руках и плотным колечком обхватываю толстый твердый пенис. Гавриил издает утробный рык с невольным выпадом бедрами вперед. Его горячая плоть пульсирует в моей ладони. Я робко довожу руку до надувшейся бархатистой головки и обратно до изборожденного венами основания. Однозначно желая получить больше, чем удовлетворение рукой, Гавриил принимает вместе со мной сидячее положение.

− Упри ноги в выемки на боковых бамперах, − руководит он, шустро снимая через голову футболку. − Руками обхвати меня за плечи и медленно опускайся.

Меня колотит в предвкушении и от толики страха. Я опасаюсь боли, поскольку размер у Гавриила уж слишком большой. Не отрывая от меня глаз, он берет себя рукой и гладкой головкой дразняще неторопливо трется о мой клитор и половые губы. Меня бросает в жар, я обильно орошаю соками его член, отчего тот становится скользким и липким.

Гавриил чуть проталкивается в меня:

− Не больно?

− Нет, − сглатываю я слюну и осторожно, ощущая слабый дискомфорт, вбираю его в себя все глубже и глубже.

− О да, Ева… − с шипением сквозь зубы втягивает воздух Гавриил, растягивая меня собой до упора. − Как в тебе хорошо… Сколько я мечтал об этом. Тебе не больно?

Он замирает во мне, чтобы я привыкла к новым ощущениям. Не могу сказать, что мне больно, скорее необычно и как-то чересчур наполнено.

− Я пока не поняла. Что мне нужно делать дальше?

− Ничего. Просто расслабься.

Пожирая меня плотоядным взглядом, Гавриил совершает штопорообразное вращение бедрами и еще глубже заходит в меня. Мое тело простреливает конвульсия, увлекая за собой в скоротечную лаву плотского удовольствия. Выгибаясь от наслаждения, я не сдерживаю громкого стона.

− Тебе хорошо, Ева?

− Очень.

Гавриил шумно выдыхает сквозь приоткрытый рот.

− Хочешь жестче?

− Очень, − умоляю я.

Гавриил вновь имитирует движение штопора, только теперь уже не останавливается. Резким толчком он входит в меня на всю длину. Меня бросает в пот… по телу пробегает дрожь. Гавриил повторяет агрессивные толчки в меня раз за разом. С третьей попытки я ловлю его нарастающую ритмику, и мы без проблем достигаем синхронности. Рукой Гавриил поддерживает меня за попу, значительно облегчая мою задачу. Подушечками пальцев он изумительно ласкает мой клитор. Где-то глубоко в груди у меня рождаются изнурительно приятные вибрации. Волнообразные колебания горячим шоколадом растекаются по моим артериям. Циркулирующая кровь ускоряет пульс и учащает дыхание. Мне очень и очень хорошо. Столь хорошо мне было только во время мистерии в кабинете. Сейчас я в роли наездницы на родео объезжаю «жеребца», скача на нем вверх и вниз… вверх и вниз… вверх и вниз. Моя грудь подпрыгивает совместно с волосами, разметавшимися по его истатуированной мускулатуре.

− Я готов умереть в тебе, Ева! − сквозь зубы рычит Гавриил.

Не выходя из меня, он поднимается на ноги. Секунда − и я лежу голой спиной на холодном капоте «Бугатти» с согнутыми коленями.

− Воистину я нуждаюсь в прикосновениях к тебе. Я хочу соединиться с тобой душой и рассудком. Я весь твой, Ева!

− Я вся твоя, Гавриил! − скулю я, царапая ногтями его спину.

Опираясь на локти, Гавриил придавливает меня собственным весом и возобновляет беспощадные вторжения напряженным членом. Его расширенные зрачки, как искаженные космическими туманностями опалы, затягивают меня в призрачную таинственную галактику. Гавриил − хозяин положения и не идет наперекор прихотям. Он обалденно перекатывает мои соски между пальцев и до боли сжимает ягодицы, лишая меня подвижности. Языком он насилует мой рот, маньячески посасывая и покусывая нижнюю губу. Зашкаливающий за нормы сгусток энергии в моем теле рьяно ищет выход… с меня ручьями течет пот… пальцы на ногах немеют. Гавриил возвышается надо мной массивной грудой мышц и в неослабевающем ритме поршня мощно вбивается в меня. Его прищуренные глаза горят грехом, кровь прилила к шраму на скуле, на висках выступил пот, вены на шее и руках вздулись. Черт меня дери, этот охренительно красивый сексуально-испорченный мужик в спущенных кожаных штанах бешено трахает меня на капоте своего «Бугатти», который под нами ходит ходуном.

− Я. Так. Хочу. Тебя. Ева, − тяжело дышит Гавриил, прерываясь на каждом слове из-за жестких фрикций. − Кончи. Для. Меня. Моя. Девочка.

На финальных словах он резко подхватывает меня под попу и, раздвигая мои бедра с ягодицами предельно широко, винтообразно насаживает на себя до самой матки. Невероятно чувственное и глубокое проникновение возносит меня на пик удовольствия. Вонзаясь ногтями ему в спину, я срываюсь в сокровищницу гипнотических синих глаз с именем их обладателя на устах. Гавриил отчаянно сжимает мое лицо в ладонях и пронзает меня фееричным толчком.

− Ева, детка! − со стоном кончает он, изливаясь во мне.

Мы достигаем кульминации одновременно. У меня нет слов − сплошные эмоции. Купаясь в благодатной неге, я наслаждаюсь заполняющим меня теплом его семени. Все еще оставаясь во мне, Гавриил бродит сытым взглядом по моему лицу.

− Я люблю тебя, ангел мой, − удовлетворенно целует он меня, держа мое лицо в ладонях, его язык лениво скользит вдоль моего языка, томя нежностью. − Какая ты вкусная… Прости за мою безнравственность. Я сам настоял на спальне, но в результате оттрахал мою невинную девочку прямо там, где мне приспичило.

На моих губах расцветает улыбочка, и я кокетливо обвиваю ноги вокруг его поясницы:

− Ты настолько законсервировался, что половой акт в заранее оговоренном месте внесен в твое расписание? А Алена, наверное, напоминает тебе. Гавриил Германович, не забудьте про мистерию в гараже с госпожой Воронцовой.

Просветлевший взгляд Гавриила молниеносно темнеет.

− Что я вижу, вернулся дерзкий ротик, − коварно цокает он языком и наказывает меня прикусыванием соска, из-за чего я издаю жалобный писк. − После вашего дерзкого заявления, госпожа Воронцова, Гавриил Германович будет трахать вас каждую свободную минуту в его расписании. А если серьезно, то я бесконечно рад, что ты разделяешь со мной мое влечение. Спасибо за подаренную мне мистерию в гараже. Я люблю тебя, моя совершенная женщина.

− Главное не где, а с кем, − философской ноткой отполировываю я его мысль. − Я тоже люблю вас, Гавриил Германович.

Гавриил по-быстрому застегивает брюки и, опускаясь передо мной на колени, несколько виновато расправляет мое помятое платье.

− Детка, ты вся в моей сперме, − теперь уже безо всякой вины задерживает он свою ладонь между моих липких бедер, и чувствуется, что ему не хочется ее оттуда вынимать.

Надо знать о причудах Гавриила Германовича, чтобы разобрать в его колдовских глазах бушующее желание втереть плод нашей любви в мою кожу, как увлажняющую крем-маску, и потребовать проходить так целый день. Собственно, что он и делает, при этом внимательно наблюдая за моей реакцией.

− Ты сочтешь меня распутной, − без лишних стеснений потакаю я его извращенному желанию, − но мне нравится ощущать часть тебя не только в себе, но и на себе.

С беспомощным стоном Гавриил приклоняется лбом к низу моего живота.

− Ты − величайший дар богов, созданный для меня, − его горячее дыхание просачивается сквозь трикотажную ткань моего платья, грея кожу под ним.

Дальше Гавриил делает то, чего я никак от него не ожидала: он задирает подол платья и оставляет полуукус-полузасос на внутренней стороне моего бедра. Я вскрикиваю от обжигающей боли, но мгновением позже забываю обо всем на свете. Струйкой воздуха Гавриил обдувает мой воспаленный клитор и чувственно облизывает. У меня аж в глазах темнеет от ошеломляющего удовольствия. Я безвольно хватаю его за волосы и, выгибаясь коромыслом, ближе прижимаюсь к его горячему рту. Господствующий язычок Гавриила Германовича не знает пощады.

Совсем не к месту в гараже зажигается яркий слепящий свет, из-за которого мы оказываемся, как на сцене в лучах софитов.

− Гавриил Германович, ах, это вы здесь, − грохочет из дальнего конца гаража чей-то мужской голос. − А мы уж было подумали, грабители какие.

− Петр, − недовольно закатывает глаза Гавриил, опуская подол моего платья, под которым теперь красуется новое «клеймо собственности».

К нам на мистерию в гараже нагрянул распорядитель имения с вооруженными до зубов охранниками. Обидно, конечно, но с другой стороны такими темпами мы застряли бы в гараже до рассвета. Гавриил хоть и не показывает усталости, но, понятное дело, он измотан не меньше моего. Нам нужен отдых, а мне еще и ванна. Я не перестаю удивляться поведению моего любимого мужчины − его ровным счетом не смущает, что я выгляжу далеко не чистоплотным пушистым котенком. Сам же он неизменно свеж и едва осязаемо благоухает моим любимым одеколоном.

На лифте мы поднимаемся прямиком в личное крыло и направляемся в ванную комнату. Мыльно-пенная релаксация с энергическим маслом розы занимает часика этак полтора, так как Гавриил проводит для меня курс целительного массажа. Обнаженные и счастливые, мы добираемся до кровати и изнеможенно падаем поверх черного шелкового одеяла, сплетаясь ногами и руками.

− Мари принесла нам легкий ужин, − указывает он глазами на заставленный едой сервировочный столик. − Ты голодна?

− Ага, − шаловливо играю я бровями, накрывая нас одеялом.

Гавриил покровительственно обводит ладонью изгибы моего тела, приостанавливаясь на «клейме собственности».

− Девочка моя, я измотаю тебя, и завтра твоя сладкая киска будет болеть.

Я расстроено ною:

− Киска уже болит.

Гавриил хмурится:

− Сильно?

− Неа. Мне нравится чувствовать себя желанной женщиной.

Мои слова действуют на Гавриила самым непредсказуемым образом − одеяло вздувается красноречивым бугорком.

− Ужин отменяется, − заговорщически заключаю я.

− Ничего подобного, − ультимативно перекатывается он на бок, прижимаясь своим возбуждением к моей голой попке. − Сегодня тебе надо поберечься, Ева. С непривычки твоя киска воспалится. Секс станет в тягость. Из-за болевых ощущений ты будешь тайно умолять меня поскорей кончить. Нам этого не надо. Ты нужна мне здоровая и счастливая. Слушайся старших, детка.

− Гавриил Германович, переспорить вас невозможно.

− Воистину, дерзкая нимфетка.

Он придвигает к кровати сервировочный столик и разливает по бокалам элитное французское шампанское «Дом Периньон Кюве Роуз». Мое любимое.

− Никита разболтал? − с довольной улыбкой принимаю я пенящийся бокал, на что Гавриил таинственно отмалчивается. − Как его здоровье? Сегодня, думаю, уже поздно для визитов.

− Поздно. Он заснул час назад. У его постели дежурит Даша. Здоровье стабильное. Побудет пару деньков на больничном режиме, потом выпишем его из имения.

Как-то сама собой вспоминается Война. Какие перемены ждут Орден? Совет сплотится или окончательно расколется? До эры Наследников осталось чуть меньше десяти месяцев. По пророчеству я − F-вирус. Как на мне отразятся свойства измененной структуры ДНК?

− О чем призадумалась, красавица?

Я моргаю.

− Да так… о грядущем.

− Ангел мой, оставим грядущее на грядущее. Для начала отпразднуем настоящее.

Мы чокаемся бокалами и выпиваем на брудершафт. Воздушное наступление цветочного букета с нотками засахаренных вишен и цитрусовых. Утонченный баланс от мастера купажирования монаха-бенедиктинца Периньона. Любовные игры мы проводим по всем правилам: целуемся с избыточной нежностью, не отводя друг от друга взглядов. Любовь… ну что тут еще скажешь.

Ужинаем мы сытно и снова ложимся в кровать. За день я страшно вымоталась. Мои глаза слипаются. Гавриил подтягивает меня к себе на руку и нежно целует в плечо − в то место, где больше нет первого «клейма собственности». По-моему, стигма скоро вернется.

− Люблю тебя, Ева.

− А я тебя, Гавриил.

− Сладких снов, любовь моя.

− И тебе, любимый.

Гавриил многообещающе глядит на меня из-под своих длинных ресниц, но я только и могу, что со счастливой улыбкой провалиться в сон.

Будит меня жужжание вибросигнала сотового телефона. В спальне еще темно, на часах три часа ночи. Убежденная, что не я потребовалась в неурочный час, я хочу подать Гавриилу его черный айфон с прикроватной тумбочки, но он крепко обнимает меня сзади рукой, его грудь вздымается в мерном спящем дыхании, тепло щекоча мою шею. Аккуратно, чтобы его не разбудить, я нащупываю на тумбочке айфон. Мало ли что срочное… ну ладно-ладно для собственного успокоения… вдруг моего Гавриила домогаются какие-нибудь стервы типа Белинды или Кармен.

Я вывожу дисплей из спящего режима, но систему блокирует пароль. Ай да Гавриил Германович! Наобум я ввожу комбинацию моего трехлетия и взламываю пароль. Странно, что Гавриилу никто не звонил и не писал. Предельно осторожно я меняю его телефон на личное средство связи. Мне пришло послание на почтовый ящик. Без очков мелкие печатные буковки прыгают закорючками да каракулями. В навострившейся «ручной технологии» я дотягиваюсь до очков и водружаю их на нос.

Письмо от Жуковского на тему «Дикая Охота» с пометкой «Конфиденциально».

Доброго времени суток, Воронцова!

От всей души желаю вашему брату скорейшего выздоровления! Да будут благословенны Небеса за восторжествание жизни над смертью!

В свою очередь, как мы и договаривались, принимайте материалы по Дикой Охоте. Орден зело богат на выдумки, поэтому свой доклад я схематически разбил на два пункта: примерное толкование Дикой Охоты в фольклоре северных народов Европы и бытующее в Ордене предание.

1) Дикая Охота, Охота Водана, Неистовый дух − наиболее распространенные дохристианские версии одного и того же языческого поверья о призрачной процессии, предводительствуемой Диким Охотником.

Лютой непогодой мертвая кавалерия со сворой псов проносится галопом по небу, сея всюду раздор и смерть. Считается, ежели какому горемыке посчастливится на пути повидать Дикую Охоту, то нужно немедля пасть ничком и зажмуриться. Смельчаки, узревшие мертвецов, пополнят дьявольскую рать. В старину боязнь услыхать призывной гул рога Дикого Охотника прочно укоренилась в людских сердцах и трактовалась знаком свыше: грядет Война! Погибель идет! Ввергаемые в ужас, горожане с сельчанами и носу не совали за порог жилищ в периоды разверзшихся бурь.

Рейн течет, блестя на солнце, Воды его слышат голос войны, Стук копи среди холмов И звук трубящего горна. Видит Рейн тела на земле окровавленной − То храбрые пали в бою. Все так и будет − Ведь Дикий Охотник проехал мимо.[8]

До средних веков миф о Дикой Охоте вселял страх и передавался из уст в уста. С повальным крещением персонификация сил природы перекочевала в трепетный страх перед воздаянием Господним за грехи. Смелые заявления рядовых историков и исследователей косвенно намекают на заимствование Церковью антропоморфной концепции Дикой Охоты, которая могла послужить догматом смертной жатвы ветхозаветного Судного Дня: четыре Всадника Апокалипсиса с трубящими в трубы ангелами снисходят на землю для обращения человечества в прах. Богословы и по сей день расходятся во мнениях насчет предназначений каждого из четырех вестников гнева Божьего. Нередко их нарекают именами архангелов, стоящих по четырем концам света.

Мифологический контекст Дикой Охоты также претерпел реструктуризацию персонажей и приобрел религиозные черты. Восседающие на дьявольских конях мертвецы отныне вольны собирать души грешников, в то время как праведникам даровать жизнь. Канонизированная трактовка Дикой Охоты приобрела массовый характер. Свет увидел ведущие поводья адской ватаги в руках многоликого приспешника Дьявола. Разнокалиберный шабаш нечистой силы заполонил континенты и как только не звался: и Охотой Каина, и Охотой Ирода, и Всадником без головы, и даже Гончими Гавриила.

Согласно христианским священным писаниям, архангел Гавриил выступает в роле Ангела Смерти, поскольку принес Марии печальную весточку о ее скорой кончине. В сюжете мифа о Гончих Гавриила «нареченному архангелу» отведено место маршала орды грешников и омерзительных псов, с которыми он охотится за нечестивыми душами заблудших путников.

И много раз подряд отправятся в свой путь, Сметая все, псы Гавриила. Велел им Один-повелитель Много раз проделать этот путь Над головами нашими, Преследуя летящего оленя.[9]

2) Проклятая Охота − устоявшееся предание в традиции Ордена.

Происхождение термина датируется концом XX века. Согласно преданию, легион мертвечины ведет за собой Проклятый Зверь в черной рясе с косой в руке, чье имя неотъемлемо связано со смертью. Когда в полнолуние кровавое солнце садится за горизонт, то Проклятый Зверь выезжает собирать дань с человеческого рода для восполнения запаса гиблого конвоя. Всех бедолаг, попавшихся на пути кровавой роты, Проклятый Зверь забирает с собой и обрекает на вечную службу.

Мораль предания такова: на земле вершится Мировое Равновесие − естественным путем прорежаются человеческие ряды во избежание перенаселения.

Бытует и иносказательное мнение: уже давным-давно полным ходом идет закулисная война между Стражем Жизни и Стражем Смерти, положенная Всевидящей Тенью при сотворении мира. Нарушение священного договора между светом и тьмой станет венцом зачатия Войны. Залогом открытия врат хаоса послужат сошедшиеся в финальной битве двое Наместников Стражей. В одночасье мировой порядок рухнет, и эра Наследников войдет в цикл саморазрушения и заката.

Вот такая вот, Воронцова, метаморфоза в метафизике сказочек Ордена. Однако ж ни один из нас не берет на себя ответственность судить о лжеправедности Проклятой Охоты. Время рассудит: вымысел предание аль быль!

Зловещий эпос эпистолярного жанра Жуковский подкрепляет копией картины Арбо «Дикая Охота Одина».

В голове у меня теперь такой винегрет, что черт ногу сломает, если возьмется разбирать что к чему. Утро вечера мудренее.

Я прокручиваю тачскрин к торцу верхней части адресата, а именно к профилю отправителя, которому сопутствует маленький кружочек с портретом великого и ужасного декана. Теша любопытство, я перехожу к просмотру цельного изображения. Интересно, что анфас Жуковского − лишь малюсенький фрагмент коллективного снимка. На фотографии зафиксирована стайка светил науки. К ученым прибился и Гавриил, как всегда мрачнее тучи. На деловом расстоянии от него позирует фоторепортеру Алена, а вот какая-то незнакомая мне девица не слишком-то официально уложила голову ему на предплечье. На шеях у всех весят бейджики выездного биологического форума Всемирной Организации Здравоохранения. Я приближаю подпись той дамочки, что покусилась на Гавриила, и в груди у меня холодеет… «Лиза Андерсен»… та самая Лиза Андерсен. В моей голове сам собой проводится сравнительный анализ: жертва с фрески церемониального зала, утопленница с болот, теперь еще и Лиза Андерсен. Между ними есть что-то общее. Все три девушки полноватого телосложения, наделены длинными темно-русыми волосами, а у первых двух отсутствуют глаза. Цвет радужек Лизы Андерсен карий. Как и мой… Неприятно признавать, но типажом и комплекцией я подхожу под мертвых жертв.

− Ева! − внезапно стонет во сне Гавриил.

Я вздрагиваю и быстро прячу айфон под подушку.

− Ева… Ева… − без остановок бормочет он, с отчаянием прижимая меня к себе.

По-видимому, ему снится дурной сон, у него даже пот на лбу выступил.

− Любимый, просыпайся, − легонько бужу я его за плечо.

− Ева, не ходи туда! − с криком пробуждается Гавриил.

На радостях я хочу обнять его, но меня забирает в сети мертвенный озноб, потому что его глаза налиты кровью и воспламенены. Испепеляющее нутро зрачков буквально за мгновение разъедает роговицу моих глаз незримой кислотой. Из слезного канала у меня что-то вытекает… не слезы… по линзе очков растекаются алые капли.

Мамочки, я сейчас ослепну!

Вдруг все прекращается так же быстро, как и началось.

− Ева, ангел мой, очнись! − целует меня в лоб Гавриил, как обычно проделывают с покойниками.

− Что э-э… это было? − вылупляюсь я на него, опешив.

− Тебе приснился дурной сон.

У меня отвисает челюсть.

− Я не спала.

− Спала и кричала во сне.

− Гавриил, спал и кричал ты.

Меня передергивает от выплеснувшегося воспоминания.

− Ева, не нервничай. Я так думаю, у тебя просто началась фаза мутации клеток. Ты − F-вирус. Тебе придется привыкать к некоторым изменениям.

Я внимательно вглядываюсь в глаза Гавриила, однако зеркало его души выражает одну лишь любовь и заботу. Мой взор цепляется за прикроватную тумбочку. Очки на месте, и на стеклах нет никаких следов крови. Уверенности у меня поубавляется.

− Мне страшно, − мямлю я.

− Иди ко мне, − укладывает мою голову к себе на грудь Гавриил. − Давай поболтаем о чем-нибудь, чтобы ты отвлеклась. Ты на лыжах катаешься или сноуборде?

− На лыжах, а ты?

− Я тоже, − шепчет он мне в макушку головы. − Предлагаю поехать на уикенд в дом отдыха Красной Поляны. Пригласим Никиту с Дашей и Михаила с Юлей.

− Супер идея, − оживляюсь я, хотя мурашки все еще ползут по спине.

− Устроим соревнования «мальчики против девочек», − в его голосе пробегают азартные нотки. − Мальчики натянут девочек по самые гланды.

− Девочки надерут мальчикам задницу, − ответно хихикаю я.

− Мой меленький моторчик, − неравнодушно затягивает меня на себя Гавриил. − Как же ты здорово звенишь.

Под одеялом мы ласкаем друг друга теплом нагих тел. В наших утоленных интимных объятиях таится ни много ни мало сакральный язык тела. Прикосновения кожи к коже, поглаживания, почесывания − так мы выражаем свою любовь душой и телом.

Глаза мои снова закрываются, я целую Гавриила в небритость на щеке и устраиваюсь удобней у него на руке.

− Будешь спать? − обнимает он меня со всех сторон, как кокон.

− Ага… − сонно зеваю я.

− Спокойной ночи, любовь моя.

− Спокойной ночи, любимый.

Минута бежит за минутой. Неподвижно я пялюсь в темноту потолка, но как только Гавриил засыпает, прокрадываюсь рукой под подушку.

Так и знала… айфон до сих пор там.

Не к добру скрипят болты и гайки нового поворота Барабана Страстей Евы!

Примечания

1

Здесь и далее поэтические отрывки из «Кодекса Буранус» даны в переводе Б. Тараканова.

(обратно)

2

От лат. «irrumare» − засасывать. Разновидность орального сношения, при котором совершаются активные фрикции половым членом в ротовую полость, горло и глотку пассивного партнера.

(обратно)

3

Стихотворение «Царица Ночь». Автор Анна Пань.

(обратно)

4

Экземплификант мужского пола. В международной судебной и медицинской практике условный псевдоним мужчины, чье имя неизвестно или чье тело не опознано (ср. Иван Иванович Иванов).

(обратно)

5

Экземплификант женского пола. В международной судебной и медицинской практике условный псевдоним женщины, чье имя неизвестно или чье тело не опознано.

(обратно)

6

От англ. «scarf» − шарф. Половая практика, при которой посредством легкого удушения усиливаются сексуальные ощущения. Аутоэротическая асфиксия (медицинский термин) связана с серьезным риском для жизни субъекта и при нарушении техники безопасности приводит к смерти.

(обратно)

7

Межличностная аттракция − психологическое и физическое тяготение к другому субъекту, временами достигающее невозможности существования без него.

(обратно)

8

Фелиция Хеманс. «Дикий Охотник». Источник: Гербер Хелен «Мифы Северной Европы».

(обратно)

9

Уильям Вордсворт (Сонет). Источник: Гербер Хелен «Мифы Северной Европы».

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I. Царствую

  Глава 1. Летние каникулы

  Глава 2. Совершеннолетие

  Глава 3. Орден

  Глава 4. Тени Прошлого

  Глава 5. Хэллоуин

  Глава 6. F-вирус

  Глава 7. Заговор

  Глава 8. Приглашение

  Глава 9. Привет из Питера

  Глава 10. Оборотная сторона медали

  Глава 11. Святые и грешники

  Глава 12. Штормовое предупреждение

Часть II. Царствовал

  Глава 13. Сжигая мосты

  Глава 14. День скорби

  Глава 15. Смерть − только начало Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg