«Путешествие вверх»

Путешествие вверх (fb2) - Путешествие вверх (Вселенная файа - 3) 2482K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Иванович Ефимов

Путешествие вверх

Некогда мы пожелали отыскать наше начало. Исходя, как всегда, из состояния совершенной полноты, мы понимали, что никакого начала не было, ведь начало означает вхожденье во время, подобно тому как граница, — вхожденье в пространство; мы же способны творить и то, и другое, будучи им неподвластны. И все-таки, неудовлетворенные вечностью, мы погружались в глубины памяти, пока не отыскали начало по мерке нашей безмерности. Начало было, ясное и бесспорное, оно появилось, как ответ на вопрос — но откуда?

Конечно, его породила сама постановка вопроса, оно возникло из нашего переизбытка, всемогущество наше, чересчур уж охотно, сотворило его! Было ли истинным это начало? Что за вопрос, обращенный ко всемогуществу…

Охваченные такими сомнениями, мы размышляли о многом. Мы всемогущи, и в этом наша слабость: мы можем творить истины, но как выбирать между ними?

Станислав Лем, «Записки всемогущего».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭРАЙА

В пустоте Вселенной, среди бесчисленных галактик, затерялось бесформенное облако космической пыли, скрывавшее сто миллионов новорожденных звёзд. Одна из них, синяя звезда-гигант, сияла в тысячу раз ярче Солнца. Ещё две маленьких тускло-оранжевых звезды ползли вокруг неё по вытянутым эллипсам орбит. Причудливая игра трёх гравитационных полей не дала образоваться планетам. Вокруг светил кружили лишь гигантские тучи астероидов, — то маленьких, как камни, то огромных, как континенты и луны. Они неслись по своим запутанным орбитам, сверкая то кровью, то голубым пламенем в лучах трёх солнц.

Здесь никогда не было жизни, — и никогда её не будет. Это было царство, оставленное даже вездесущей во Вселенной энтропией, озаряемое лишь редкими взрывами столкнувшихся астероидов. В течение ста миллионов лет тут ничего не изменится — пока не взорвется синее солнце. Пустота ведь мертва, и ей безразлично всё, в том числе и время. Здесь его просто не было. Никто не измерял его течение. Ничьи глаза не видели этой мертвой красоты. Никто не пытался здесь что-то изменить или улучшить — здесь никто и никогда не бывал. Но пришёл срок — и перемена явилась.

Глаз не смог бы уловить миг, когда пространство разорвалось, открывая выход из безвременного небытия. Последние, незримые его обертоны растекались вокруг. Само сияние солнц в нем странно мерцало и завихрялось, астероиды же вспыхивали и испарялись. Даже крупнейший из них, — глыба из железа и камня, величиной в целый материк, — тоже вспыхнул и разлетелся вдребезги, его облек страшный, сверхсолнечный свет. Пламя, расколовшее тысячемильный железокаменный монолит, было столь яростным, что обломки, не успев разлететься, обратились в его ослепительном сиянии в плазму, и возле трёх солнц вспыхнуло четвертое.

Огненный шар вскоре вырос в настоящую звезду. Её свет неистово блестел на гранях бессчетных осколков иных, давних катастроф. Через несколько минут свет погас. На месте взрыва тлела туманность, туча газов и кристаллической пыли диаметром в несколько миллионов миль.

В её центре, в абсолютной пустоте, в бреши, пробитой в астероидном поле, в самом сердце взрыва, горел ровный, чистый белый свет — сияющая восьмиуступчатая пирамида двадцати миль в длину, колосс, покрытый солнечным панцирем из нейтрида, единое живое существо. Звездолёт. Он неощутимо осматривался вокруг — восемь триллионов лишенных плоти душ в едином теле. Они изучали когда-то оставленное ими мироздание. Слабое сияние тлеющей пустоты окутывало их — физика окружающего мира не была властна над ними. Десять тысяч лет прошло с тех пор, когда они покинули его. За это время всё изменилось.

Они смотрели и размышляли — разумы, пришедшие из множества разных миров, из бездны лет, принадлежащие к несчетным расам. Среди них очнулась единственная живая пара, без которой многоразумный монолит никогда не появился бы на свет. Он и она, мужчина и женщина, самые юные из всех. Анмай и Хьютай Вэру.

Файа.

Глава 1. Потерянное мироздание

— Осталось пять секунд, — донёсся до них ровный голос комцентра.

Затем стало тихо, — так тихо, что звёзды на экранах, казалось, зазвенели. Вэру взглянул на Хьютай. Их глаза встретились, и в них не было страха…

Они успели лишь улыбнуться друг другу, когда звёзды на экранах померкли, погас свет, и они помчались сквозь тьму, сквозь бездну пустоты и лет…

На короткий, непостижимый миг Анмай погрузился в безвременье. Он не мог его почувствовать, но всё же ощутил бытие, существующее за пределом времен.

Он не успел осознать и запомнить это. В тот же миг его швырнуло в океан расплавленной стали, — немыслимая боль, жар, испепеляющий свет повсюду… и безмерная сила терзала, разбрасывала его…

На мгновение рвущее сияние затмил иной свет, — тот, что брезжит за порогом смерти. Затем, почти в тот же миг, для него всё исчезло.

И он вновь вырвался из тьмы, ничего не понимающий. Его окружил мягкий полумрак, боль по-прежнему сводила все мышцы, не давая дышать, но Анмай понял, что жив, и что жизнь возвращается к нему. Он осторожно поднял отяжелевшую голову, и вдруг легко встряхнул чёрными волосами. Большие серые глаза широко раскрылись на смуглом скуластом лице, мокром от слёз, — он плакал от боли, не сознавая этого. Ещё и сейчас она заставляла его судорожно хватать воздух. Но острый, любопытный взгляд обежал низкую, небольшую комнату с гладкими зелеными стенами и единственным экраном, полным огня, — его блеск резал ещё мучительно сощуренные глаза. Анмай прикрыл их рукой, испуганно оглядываясь вбок.

Сидевшая в соседнем кресле Хьютай не смотрела на него. Её большие глаза скрылись за дрожащими веками, смуглое чеканное лицо тоже стало мокрым от слёз. Она всхлипывала, судорожно сжав руки.

— Как ты? — тревожно спросил Анмай.

Её глаза прищуренно заблестели, она с трудом улыбнулась.

— Мне становится лучше.

Он тоже осторожно улыбнулся и повернулся к окну. Ничего, кроме бледного, ровного пламени. Сколько же лет прошло? Во что превратилось мироздание?

Он ощутил неожиданно сильное волнение. С трудом справившись с ним, он спросил:

— Как прошел переход?

— Корабль в порядке, — голос управляющей сути «Укавэйры» был совершенно спокоен, бездушен. — Мы прыгнули в будущее на десять тысяч лет, как и собирались.

Анмай понял, что надеялся на больший срок, и усмехнулся этой глупой мысли. Машина продолжила:

— Мы вышли из прыжка в иррегулярной галактике А-11431, в пылевой туче, скрывающей скопление рождающихся звёзд, точнее — у звезды К-01031/В5, в шестидесяти миллионах парсек от Линзы, от места старта. Мы выбрали эту звезду потому, что её окружают обширные астероидные поля — наша пища. Это место известно Файау лишь по астрофизической съемке, и потому наверняка безопасно, — А-11431 ещё очень молода, и на миллионы парсек вокруг нет никаких следов разума. Мы не нашли здесь никаких следов Йалис, изменений физики, необходимых для существования Мроо, — это значит, что сюда ещё не добрались пожиратели материи.

Анмай кивнул. Мроо, — древнейшая во Вселенной сверхраса, враждебная всем остальным формам жизни, — обитала лишь в космическом пространстве. Её пищей служили астероиды и кометы. Мроо нельзя было назвать цивилизацией, — они не заселяли планет, ничего не строили, и не имели ничего, кроме самих себя. Об их социальной структуре ничего известно не было, но они организованно и очень активно пытались изменить физическую реальность Вселенной. Считалось, что семь миллиардов лет назад они пришли сюда из какой-то иной Реальности, и создавали здесь её подобие.

— А что стало с физикой мироздания? — тихо спросил Анмай.

— Она изменилась, но незначительно и ожидаемо. Порог Йалис, — уровень энергии, нужный для изменения основных постоянных, — резко поднялся и продолжает повышаться, как и древний барьер, убивающий при прыжках в не-пространстве всю естественную органическую жизнь. Теперь никто в этой Вселенной не сможет создать про-Эвергет, как это некогда сделали вы, Анмай. Хотя технически это ещё возможно, затраты стали уже несоразмерны результату. Но установки Эвергет, а тем более, Сверх-Эвергет могут работать почти так же, как и раньше.

Анмай жестом остановил комцентр, повернувшись к Хьютай. Она по-прежнему сидела неподвижно, закрыв глаза, хотя её дыхание стало ровным. Он присел возле неё, взяв её за руки.

— Что с тобой?

Её глаза открылись.

— Больно. Но сейчас уже меньше. Скоро пройдет. Наверно, я не такая выносливая, как ты, — она слабо улыбнулась.

Анмай улыбнулся в ответ, растирая её холодные руки, затем уши. Он с усмешкой отметил эффективность столь простого приема, — Хьютай расслабилась, её глаза заблестели живее.

— Прыжок удался, я слышала. Но что говорила «Укавэйра»?

— Здесь нет никаких следов запланированных Файау изменений, — ответила машина. — Но Кунха, — борьба искусственных физик сверхрас, — продолжается. Несомненно, именно её участники подняли барьер Йалис. Теперь никто из вновь возникших рас не может изменять физику.

Анмай знал, что это обычное состояние их Вселенной. Тэйариин, сверхраса, создавшая машины Кунха семь миллиардов лет назад, сделала физику недоступной для изменения изнутри, — чтобы сохранить стабильность мироздания. Йалис в руках юных рас с неизбежностью привел бы их к агрессивной экспансии и самоубийственным войнам, которые могли вызвать невообразимые катастрофы, вплоть до квантового вырождения и распада причинности, и уничтожить всю жизнь во Вселенной. Но другие участники Кунха старались подавить измененную Тэйариин физику, чтобы занять их территорию, и там, где их физика, отчасти, возвращалась к исходному состоянию, ограничения тех исчезали. Ненадолго, по астрономическим меркам, и нечасто, — раз в сотни миллионов лет. Но все сверхрасы, возникшие после Тэйариин, — всего тридцать за семь миллиардов лет, — выросли именно в эти короткие, в десятки тысяч лет, периоды нестабильности. Последний разрыв в Главной Фазе Кунха закончился примерно пять тысяч лет назад, — и до него она длилась непрерывно миллиард лет…

— А что стало с Файау… с файа? — спросила Хьютай.

— Их нет. Мы пытались связаться со всеми известными нам кораблями и не-планетами Файау. Ответов не было.

— Они… они погибли?

— Не обязательно. Перехватить квантовые сообщения, если они не предназначены нам, практически невозможно. Нельзя даже понять, что именно является сигналом.

— Но можно самим установить связь, если есть квантовые линки? — спросил Анмай.

— Да. Ответов не было.

— Значит, вся раса файа погибла, и мы последняя пара в чужом мироздании, на корабле, полном душ?

— Как вы знаете, среди нас есть представители древней сверхрасы Мэйат, именуемой вами Укайа, далеко обогнавшей Файау. Файа повторили их путь. Они ушли в иные Вселенные. Иные предположения… маловероятны.

— Мы можем за ними последовать?

— Нет. Мы знаем, где находятся порталы ведущих в иные Вселенные Туннелей Дополнительности, но мы не знаем, куда именно ушли файа. Кроме того, переход в иную Вселенную требует либо глубочайшего внутреннего изменения, либо изменения самой этой Вселенной. Какой бы путь они не избрали, мы не сможем повторить его. Перед уходом Файау развивались в течение пяти тысяч лет. С тех пор прошло ещё пять тысячелетий. Они ушли слишком далеко по своему пути, слишком изменились, чтобы мы смогли присоедиться к ним. Теперь Файау, — совершенно чуждая нам цивилизация.

— Неужели нигде во Вселенной не осталось никого из нашего народа?

— Неизбежно остались. Но нам не следует с ними встречаться. После Перехода всегда остаются худшие, самые злобные, — их можно назвать окалиной. Они опасны. Кроме того, наша главная цель, — совершенно иная…

Анмай хмуро кивнул. Он давно уже знал, что их Вселенная совсем не одинока. Единая Сверх-Вселенная включала в себя, примерно, 10^118 обычных Вселенных с разной физикой и разным числом измерений. Эти Вселенные, словно пузырьки в пене, разделяли Листы сверхплотной не-материи, состоявшей из квантов всех взаимодействий: фотонов, гравитонов, глюонов, W-бозонов и всех двенадцати видов лептокварков, квантов скалярного поля, определяющих физические законы. В сущности, это было даже не вещество, а что-то вроде другого сорта вакуума, топологический дефект в пространстве, но не точка, как магнитный монополь, и не линия, как космическая струна, а монолитный лист.

По сравнению с не-материей даже атомное ядро казалось разреженным газом, — её плотность равнялась предельной, планковской плотности. Пройти сквозь неё в пространстве или в не-пространстве не мог никто.

Но разум имел тенденцию к бесконечному развитию, и, в конце концов, понимал, как менять физику. Первой преградой на этом пути стала Кунха, противоборство таких изменений. Она создала непреодолимый барьер для бесконечной агрессивной экспансии младших рас, но столкновения самих сверхрас она не отменила. Сверх того, она разделила Вселенную на множество областей с различной физикой, а их прямой контакт был опасен. Он вел к их аннигиляции, порождая квантовое вырождение и хаос. Вдобавок, это не давало довести изменения до конца, ведь области с действительно различной физикой вообще не могли соприкасаться: между ними возникал Лист. Но разрыв пространства требовал почти бесконечной энергии, и практически, конечно, был невозможен. К тому же, в Листах аннигилировало вещество, а при рождении они создавали мощнейшие потоки разрушительной энергии, известные как Стены Света. Поэтому, ни одна из сверхрас не могла перестроить физику своей части Вселенной самым удобным для своего развития образом, а естественная физика накладывала строгие ограничения на скорость передачи сигнала, скорость обработки информации, мощность источников энергии, и прочее. Однако, был выход и из этой ловушки.

В конечном счете, Сверх-Вселенная едина. Основа, вакуум, везде один и тот же. Вселенные различались лишь скалярным полем, от уровня которого зависят все соотношения постоянных. Единое же пространство Сверх-Вселенной было десятимерным. Одни измерения могли быть развернуты, другие свернуты в суперструны, но число их в любой Вселенной Мультиверса было равным. Эти скрытые измерения можно было развернуть, создать Туннели Дополнительности. Они вели в иные Вселенные под зоной барьерного действия Листов.

Научившись создавать Туннели, сверхрасы покидали родную Вселенную, и переселялись в другие, мёртвые, постепенно изменяя их физику в нужном направлении. Избежать таких изменений было нельзя: физика абсолютного большинства других Вселенных исключала возникновение разума и вообще организованных структур. Разумная же жизнь, согласно вероятностным расчетам, смогла зародиться лишь в нескольких из этих 10^118 Вселенных. Но они так сильно отличались друг от друга, что каждую стоило считать единственной.

Достигнув должного могущества, свою Вселенную, наверное, выбрали и файа. Это был третий, последний и высший уровень защиты Кунха, — и её конечная цель. Достигнув пределов развития, сверхрасы уходили в другие Вселенные, чтобы продолжить свое восхождение в иных, непредставимых формах бытия. Но уходя, они оставляли машины, чтобы Кунха продолжалась вечно, сохраняя эту Вселенную, — возможно, единственный источник разума.

Замысел «Укавэйры» был ещё более смелым: выйти в Бесконечность, покинуть Сверх-Вселенную вообще, чтобы узнать тайну её рождения. Несмотря на невообразимые размеры, она была всё же конечной, и, теоретически, они могли достичь её внешней границы. Прыгая в будущее, они надеялись получить от Файау технологию строительства Туннелей, — но та создала её слишком быстро, и уже успела Перейти. Теперь никто, кроме Тэйариин, не имел здесь такой технологии. За семь миллиардов лет своего развития они должны были узнать всё. Но они никогда не общались с иными расами, не отвечали им… и уничтожали тех, кто настаивал на ответе. А с их партнерами по Кунха, живущими в иных физиках, «Укавэйра» просто не могла общаться.

Вспомнив всё это, Анмай растерялся. Его народ ушёл, стал недостижим. И он, и Хьютай, и сама «Укавэйра», стали прошлым, затерянным в неведомом будущем…

* * *

— И что нам делать? — спросил он. — Куда мы можем теперь полететь?

— Куда угодно. В этом основная трудность.

Анмай выбрался из кресла и подошёл к окну. Сияние в нём погасло, — плазма застыла пылью, и «Укавэйра» сняла Йалис-щит, заключив, что эта физика им не опасна.

Он видел звёзды — яркие, неподвижные… и плывущие среди них блестки дрейфующих астероидов. Они смещались относительно звёзд, — лишь сейчас Анмай понял, что его прижимает к полу не искусственная гравитация, а ускорение. «Укавэйра» летела к ближайшему достаточно крупному астероиду, чтобы пополнить запас массы. Серебристая вуаль туманности скрывала звездное небо, делая его нереальным, словно затянутым перистыми, прозрачными облаками…

Руки подошедшей сзади Хьютай обвили его талию. Она положила голову ему на плечо, задумчиво глядя в окно, её босая нога прижалсь к его ступне…

Анмай вздрогнул, осознав её одиночество — да, единственная пара в чужом мироздании, на корабле, полном душ… Он накрыл её руки своими ладонями, и улыбнулся ей.

— Куда мы действительно можем полететь, «Укавэйра»?

— К любой из сотен не-планет, известных Файау. — К любой из восьми не-планет, — машин Тэйариин, ведущих Кунха, было опасно приближаться. — Мы бы предпочли полететь к Ана-Йэ, — некогда лучшей из не-планет Файау, законченной постройкой всего за три года до нашего прыжка. Можно полететь к Девяти Мирам Файау, или назад, к Линзе.

Анмай вздрогнул. Ему до боли хотелось вернуться туда… вновь встретиться с Айэтом… но вернуться в прошлое нельзя. Впрочем…

— Если уж возвращаться в прошлое, — задумчиво сказал он, — то лучше в самое далекое. Я предлагаю вернуться на наш Первичный Мир, на Эрайа.

— Вряд ли это будет разумно.

— Почему?

— Из координат, найденных вами на «Увайа», следует, что Эрайа сейчас в опасной близости от Стены Света. Не пройдет и года, как она сгорит.

— Тогда тем более стоит посетить её… в последний раз.

Повисло молчание. Анмай усмехнулся. Кто он, чтобы указывать пути восьми триллионам разумов? Есть ли он на борту «Укавэйры», нет ли, — это ничего не изменит…

— Мы согласны, — ответила машина. — Вряд ли там мы встретим что-то, с чем не сможем справиться. Возле любой из не-планет, — даже возле Девяти Миров, — такая вероятность существует.

— Можем ли мы спасти наш Первичный Мир?

— Да, — но лишь переместив его в другое место. Чтобы провести любой объект сквозь не-пространство, надо превратить четверть его массы в энергию. Найти дополнительную массу можно, но для Эвергета предельный размер зоны захвата, — двадцать миль, для Сверх-Эвергета, — сто миль. Мы просто не успеем произвести такое число установок и разместить их во всем объеме планеты. Даже если успеем, синхронизировать точки прибытия невозможно, — даже при минимальной дальности прыжка разброс составит тысячи миль для каждой установки. Но если и этого удастся избежать, при не-переходе всё живое на Эрайа погибнет. Двадцать две тысячи лет назад её биосфера уже погибла в миг квантового вырождения, но экипаж «Увайа» восстановил её. Мы тоже сможем это сделать, но к чему нам мёртвый шар?

— А можно вывести Эрайа через Туннель Дополнительности? Ведь для него нет предельного размера!

— Да. Но создать его сможет лишь Нэйриста, Строитель Туннелей.

— Забавно. Или за год мы найдем нужную для нашего проекта технологию, — или наш Первичный Мир погибнет. Перед нами открыто множество миров, — Файау, Церра, Шу-Шарра, Сурней… и несчетные, никому не известные миры… но сначала я хочу увидеть мир, породивший всех нас. Сколько это потребует времени?

— Поимка ближайшего крупного астероида, — три часа, заправка масс-приемников, — пять часов, зарядка накопителей, — полчаса, сам прыжок, — вообще ничего.

— Значит, около восьми часов. Пожалуй, хватит, чтобы выспаться, — Анмай зевнул. — Последний раз я спал сутки, — или десять тысяч лет назад.

— Мы разбудим вас, когда придет время, — машина отключилась.

Анмай коснулся браслета на левом запястье. Кресла ушли в пол, на их месте замерцала постель, — огромная подушка силового поля.

— Стоит ли так спешить? — спросила Хьютай. — Не-переход всего через девять часов после этого…

Он пожал плечами.

— Может, и не стоит. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Я вынесу всё, что вынесешь ты, если ты это имеешь в виду. Просто… мне кажется… если мы полетим к Эрайа… через год наша мечта исполнится.

— Ну и что? Мы же сами этого захотели. Глупо тянуть.

— Глупо, — она усмехнулась, отвернувшись к окну.

Анмай скинул одежду и с удовольствием растянулся на упругом воздухе. Хьютай присоединилась к нему. Силовая подушка свернулась вокруг них, словно одеяло. Они ещё с минуту повозились, потом сонно затихли. Обняв подругу и сонно глядя на звёздную бездну в окне, Анмай почувствовал, как одиночество, эта тоскливая затерянность, от которой сжималась кожа на спине, отступила.

Забавно, от каких пустяков зависят наши чувства, — подумал он. — Ведь мне не терпится выйти в Бесконечность, — и притом, я боюсь этого, боюсь своей мечты. Но стоит обнять столь же испуганную и растерянную любимую, — и всё кажется нам славным и интересным.

С этой насмешливой мыслью Анмай и уснул.

* * *

Пока они спали, прижавшись друг к другу, одна из звёзд на экране медленно росла, превращаясь в угловатую глыбу. Громадный, больше звездолета, монолит закрыл небо и застыл, покачиваясь в тисках силового поля. Затем вспыхнул ослепительный свет. По стенам каюты прошла беззвучная дрожь. Тысячи кубических миль железа и камня испарялись в огне главной тяги, разлетаясь плазменными облаками. Плазма билась в магнитных ловушках, и, скручиваясь смерчами, исчезала в питательных дюзах корабля. В окне танцевал огонь, по стенам каюты и лицам спящих бродили причудливые тени. Наконец, пламя погасло, и раскаленные останки, угасая, поплыли во мрак…

* * *

Через несколько минут пара уютно устроились в креслах, безмолвно рассматривая россыпи звездной пыли в окне. Скосив глаза на медленно растущую зелёную линию, — индикатор зарядки накопителей, — Анмай ощутил вдруг неожиданно сильное волнение. Всего через полчаса он увидит родину всего своего народа…

Хьютай думала о другом.

— Почему она нас послушалась? — спросила она. — Всезнающая общность с памятью миллиарда лет?

Анмай пожал плечами.

— Не знаю. Впрочем, если не хватает информации, нет лучшего решения, чем чисто случайное. И потом, там вряд ли найдется что-то, опасное для нас… — он замолчал, вспомнив о пережитом им всего девять часов назад.

Тогда он мало что не умер, — такое нелегко забыть. А вновь испытать это по своей воле…

Он усмехнулся.

Я ещё никогда не ощущал такой боли, но перенес её. Перенесу и сейчас. Но Хьютай… — Вэру встряхнул головой. Страх за неё был мучительней любой боли.

Перехватив его взгляд, она слабо улыбнулась.

— Не бойся. В этот раз мы не будем входить в безвременье.

Он улыбнулся в ответ, любуясь звездной пылью. Где-то там, за триста миллионов световых лет, затерялась система двух солнц. Вокруг меньшего плыли шесть планет, — родиной его расы была четвертая. Вторая звезда, впятеро массивней солнца Эрайа, была мертвой, черной дырой. Это сочетание солнц было уникальным, — нигде в космосе файа больше не встречали такого…

Вэру многое знал об Эрайа, — просмотрев записи корабля предков, мертвого уже двенадцать тысячелетий. Но увидеть всё своими глазами…

Он вспоминал увиденное вместе с Хьютай, пытаясь отвлечься, а зеленая полоса медленно росла, — энергия аннигиляции в ядре Эвергета, в сотни раз более мощного, чем солнце Эрайа, запасалась в накопительных кольцах, готовясь перенести корабль сквозь пустоту.

— Пусковой механизм Эвергета готов к работе, — сообщила «Укавэйра», когда линия доползла до края и погасла. — Внимание! Пуск через пятнадцать секунд. Хьютай, Анмай, удачи.

Анмай улыбнулся. Эта фраза была традиционной, неизменной в течение тысячелетий. Но последнее предложение…

— Удачи, младший брат, — повторила машина, и смолкла.

Это молчание тоже стало традиционным, — отсчет перед не-переходом был пыткой. Уже сейчас его мышцы невольно вздрагивали от ещё не пришедшей боли. Можно заставить сознание не чувствовать страха, но с рефлексами справиться куда труднее. А ведь это лишь четвертый его переход в не-пространстве! И ещё никогда он не ощущал так сильно напряжения Хьютай, её подавленного страха…

Анмай встряхнул волосами. Сможет ли он сейчас увидеть то, что видел девять часов назад, но так и не сумел запомнить и понять? И что это было? Что могут зафиксировать чувства за время, недостаточное, чтобы свет успел пересечь поперечник протона?

В этот миг «Укавэйра» бросилась в бездну света и тьмы.

Глава 2. Первичный мир

Воображение — презанятная штука. Иногда мне снится, как я возвращаюсь домой, в места, где был очень счастлив в три или четыре года. Они совершенно непохожи на те, где я в те годы был в реальности, но их реальность — куда плотнее и ярче настоящей. Я не могу представить себе большего удовольствия, чем попасть в такой сон — на самом деле.

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Прыжок всё же застал Вэру врасплох, хотя он и ожидал его. Он словно взорвался изнутри, всё тело пронзила невыносимая боль… И Анмай понял, что прыжок окончен, — слишком быстрый, чтобы он успел что-то заметить. Он инстинктивно сжался в комок, ожидая, когда боль утихнет, и рассеется мятущийся перед глазами свет.

Всё прошло неожиданно быстро, — «Укавэйра» уже приноровилась к здешней физике, и этот не-переход оказался куда более удачным.

Анмай с трудом выпрямился. Мышцы подчинялись с трудом, перед глазами всё плыло, но по сравнению с пережитым недавно он дешево отделался. Традиционные слова «Укавэйры» показались неожиданно чёткими:

— Поздравляем с прибытием. Всё прошло успешно, корабль не получил повреждений. Изучение системы Эрайа уже начато.

Анмай взглянул на экран. Среди дивных россыпей звёзд сияла одна, очень яркая, — солнце Эрайа. Её свет заставил его сердце неожиданно сжаться.

Пол задрожал, звёзды на экранах поплыли, — корабль вращался вокруг центра масс, чтобы осмотреться с помощью самых больших телескопов, установленных в лобовой части. За эти несколько минут Анмай окончательно пришёл в себя. Хьютай молчала, но улыбнулась ему более уверенно, чем в прошлый раз.

— Мы в восьмидесяти миллиардах миль от Эрайа, — вновь заговорила «Укавэйра». — Совсем неплохой результат для прыжка в сотню миллионов парсек. При предварительном обзоре системы мы обнаружили… — в окне-экране поплыли изображения.

* * *

Главный компонент системы был невидим в любой части спектра, — чёрная дыра возникла больше пяти миллиардов лет назад, и давно сожрала всё вещество, способное сделать её заметной. В двух миллиардах миль от неё, как мутно-багровый тревожный маяк, вращался коричневый карлик, нечто среднее между планетой и звездой, — стотысячемильный шар плотного, как свинец, раскаленного газа, в пять тысяч раз массивнее Эрайа. Он не имел ни колец, ни спутников, на него нельзя было сесть или ещё как-то использовать, — его поверхность клубилась сплошным туманным океаном плотной, как лава, плазменной массы. Четыре планеты внутри его орбиты, по массе почти равные Эрайа, были изрытыми метеоритными воронками шарами пережженного железа, застывшими при температуре почти абсолютного нуля, — ядра выгоревших при взрыве Сверхновой газовых гигантов, не примечательные ничем, кроме необыкновенно высокого магнитного поля.

На них когда-то стояли научные станции, — именно изучение столь близкой чёрной дыры помогло файа создать технологию Йалис. Позднее они построили здесь рудники, снабжавшие их тяжелыми металлами. Сейчас сверхчувствительные приборы «Укавэйры» не заметили здесь никаких следов жизни, — многочисленные заводы и шахты были мертвы, уже двадцать две тысячи лет.

В семи миллиардах миль от них сияла вторая, живая звезда, окруженная шестью планетами, — солнце Эрайа, относившееся к спектральному классу G0V. Три внутренних планеты, сожженных яростным излучением слишком близкого светила, были маленькими, изрытыми кратерами, без атмосфер и спутников. Здесь тоже были рудники, заброшенные ещё до Катастрофы, — файа успели найти более удобный источник сырья…

А четвертая… Эрайа, Дивный Мир, зеленый и синий, в венце серебряных звёзд, — давно забытая родина создателей Файау…

Прекрасная и тёплая планета с двумя большими лунами имела ещё дюжину искусственных лун на стационарной орбите, — зеркальных нейтридных крепостей в сотню миль диаметром. Вэру видел Линзу и Девять Миров Файау, и они его не впечатлили, но сама Эрайа очень понравилась ему. Наклон оси вращения планеты составлял всего пять градусов, поэтому её климат был неизменным, без обычной смены зимы и лета. Светимость её солнца составляла 1,68 стандартной. Эрайа отстояла от него всего на сто десять миллионов миль, и средняя температура на поверхности была больше двадцати градусов тепла. Большую часть её суши покрывали пышные леса. Там были также высокие снежные горы и бескрайние степи у их подножий, были болота, но не было пустынь. Впрочем, страшные грозы, штормы и тайфуны на морях делали Эрайа отнюдь не тихим миром…

Пятая планета системы, Уртара, на пятую часть массивнее Эрайа, была дальше от солнца всего на сорок миллионов миль. Файа заселили и её, насытив кислородом атмосферу и изменив слишком холодный климат с помощью подвешенных на стационарной орбите гигантских зеркал. Те пережили своих создателей, и на Уртаре, в сиянии вечного дня, по-прежнему текли реки и зеленели леса. Даже могучие приливы огромной, радиусом в тысячу миль, луны, не разрушили зеркальной нейтридной розы, чьи изогнутые лепестки сплетались в единую сеть.

Последняя, шестая планета, Юэра, всегда была незаселенной, — в шесть раз массивнее Эрайа, она получала в пять раз меньше тепла. Но, благодаря мощной атмосфере, состоявшей, в основном, из углекислого газа, океан, покрывавший её почти полностью, был, большей частью, свободен ото льда. На Юэре была жизнь, но из-за нехватки суши, — здесь встречались лишь редкие цепи гористых островов, — растения не смогли превратить углекислоту в уголь и насытить атмосферу кислородом. Это сохранило жизнь, но не дало ей достичь вершин развития. А мощная гравитация, превосходящая стандартную почти вдвое, не дала файа заселить и этот мир, чьи сутки составляли всего лишь шесть часов. Из пяти спутников планеты лишь один был достаточно крупным. Файа построили на нём научную станцию, — ныне столь же заброшенную, как и всё остальные…

Окончив предварительный обзор, «Укавэйра» вернулась к Эрайа. Анмай с интересом рассматривал уже хорошо знакомое ему живое, объемное изображение планеты, плавающее посреди комнаты. Медлительные сутки Эрайа составляли тридцать часов. Единственный океан разделял два огромных, по тридцать миллионов квадратных миль, континента, располагавшихся на полюсах. Собственно полярные области были бескрайними степями, вечнозеленые леса покрывали побережья океана. Вдоль них тянулись длинные цепи островов.

На экваторе, на равных расстояниях друг от друга, было ещё двенадцать искусственных островов, — в них упирались основания Небесных Башен, соединяющих планету с гигантскими спутниками-крепостями на стационарной орбите. Их, в свою очередь, соединяло тонкое кольцо, усыпанное бусинами утолщений. Всё вместе казалось тонкой серебряной паутиной вокруг сине-белого пятнистого шара диаметром в 8011 миль. Орбитальные конструкции отлично сохранились. А города файа за двести двадцать веков, прошедших после Катастрофы, должны были рассыпаться в прах… но они остались целы!

«Укавэйра» подтвердила его догадку.

— По нашим данным, Эрайа и Уртара обитаемы. В этом нет никаких сомнений. Сразу после не-перехода мы перехватили радиопередачи оттуда. Эрайа, — уже не наша родина.

* * *

Анмай неподвижно стоял в центре комнаты. Хьютай с интересом смотрела на него. Он в задумчивости поднес руку ко рту, затем, смутившись, опустил её.

Ситуация была и лучше, и хуже той, что ему представилась в начале. Хуже потому, что на Эрайа жили файа, — они остались после Перехода Файау или, как и они сами, бежали в будущее на одном из её кораблей. Лучше, — потому, что у них не было интеллектронных систем, по крайней мере здесь, в этой системе. А справиться с разрозненными, ослепленными тягой ко злу существами куда легче, чем со сверхразумными машинами…

Он подумал об этом, когда «Укавэйра» обнаружила на Эрайа вторую разумную расу, — людей, таких же, как в Линзе, и на его родном Уарке. Судя по всему, их привезли сюда файа, — с целью Игры…

Подумав об этом, Анмай вздрогнул. Он слишком хорошо помнил, как файа развлекались с «низшими» расами, — или разжигали кровавые междуусобные побоища, или сами выступали в роли агрессоров, играя с аборигенами так же, как кот играет с мышью. Так было на Ирии, на Дейте, на Сурнее, то же происходило и здесь.

— Но как они посмели! — наконец, не выдержал он. — Превратить свой Первичный Мир в… — Анмай смолк. Ему нечасто приходилось испытывать такую ярость. Он зажмурился, продолжив уже ровно. — Ладно. Давайте разбираться методично. Они знают о нашем появлении?

— Разумеется. У них есть межзвездные корабли, значит, есть и Йалис, и гиперсканеры, пеленгующие его применение. Хотя гамма-импульс от нашего не-перехода дойдет до Эрайа лишь через сто восемнадцать часов, возмущения скалярного поля можно зафиксировать сразу. Удар отдачи был так силен, что ощущался и непосредственно, — по крайней мере, людьми. Файа, — измененные для не-переходов, как вы, — вообще ничего не почувствовали.

— Они нападут на нас? — спросил Анмай.

— Пока мы их к этому не принудим — нет. Нападать на неизвестный корабль длиной в двадцать миль и массой в восемь триллионов тонн по меньшей мере неразумно. К тому же, побывав на территории других участников Кунха, мы можем в точности имитировать признаки их физики. Такие вторжения иногда случаются, — правда, нечасто.

Сейчас наш Йалис-щит и проекционные поля имитируют корабль сверхрасы Тхаа`Нор, — те могут истребить файа в один миг, а установить контакт с Тхаа`Нор невозможно, — нельзя понять тех, чья жизнь строится на иных физических принципах. Такой камуфляж заставит файа трижды подумать, прежде чем проявлять излишнее любопытство. Притом, здесь их мало, и они плохо оснащены, — отдаленная колония любителей кровавых зрелищ.

— Сколько их? Откуда они пришли? Что они могут нам противопоставить? И что собой представляет их Игра? — спросила Хьютай.

— Это нелегко узнать… сразу.

Анмай кивнул. Диаметр зеркал восьми телескопов «Укавэйры», разнесенных по углам её плоского носа, достигал вэйда, — одной десятой мили или ста шестидесяти метров, а вместе они были равны зеркалу диаметром в милю, и улавливали все волны электромагнитного спектра. Но с такого расстояния даже эта взаимосвязанная система могла разглядеть лишь самые крупные здания.

— Судя по анализу их радиопередач, люди объединены в единое государство — Рутению. Она занимает весь северный континент, Ламайа, и примерно треть южного, Куайа. Файа населяют лишь его оставшуюся часть. В основном, они живут в южных, прибрежных широтах, малопригодных для людей из-за жары, и на архипелагах островов, включая экваториальные, где расположены основания Небесных Башен. Их общины тоже составляют единое государство, Шарну, естественно, ведущую вечную войну с людьми. Она представляет собой излюбленные файа постоянные набеги, атаки и интриги, а не планомерные боевые действия. В ней не применяются, конечно, самые разрушительные средства, — ядерное оружие и Йалис. Люди вообще не владеют ни тем, ни другим. Файа, в пределах планеты, — тоже, поэтому силы сторон и их технологический потенциал практически равны. Но файа бессмертны, — как биологически, поскольку их тела изменены, так и информационно, — их память непрерывно копируется на матрицы, находящиеся вне планеты, и они возвращаются после смерти. Люди же умирают навсегда. Тем не менее, их там примерно в шесть раз больше, чем файа. Но Уртара, пятая планета системы, населена файа довольно плотно.

— Они знают о Стене Света? — спросила Хьютай.

— Да. Здесь уже повышен фон реликтового излучения. Файа отлично знают, что это означает. Никто, никакая раса не заселяла планет, которые в обозримом будущем сгорят в Стене Света. Это бессмысленно. Наверное, именно поэтому файа отдали свой Первичный Мир для Игры. Они избрали эту планету так же, как Альянс избрал Уарк, — чтобы и следы, и жертвы преступления бесследно исчезли в огне. А они сами спасутся. Смотрите.

В воздухе повисло изображение одной из стационарных станций Эрайа, парящих над её экватором на высоте тридцати тысяч миль. На обращенной к планете «нижней» стороне десятилучевой звезды, в её центре, в одной из шахт порта, предназначенных для тяжелых межзвездных кораблей, высилась одинокая пирамида из восьми уступов. Судя по стомильному поперечнику спутника, корабль был не более двух миль в длину, — во всем подобный «Укавэйре», только раз в десять меньше.

— Это же корабль Первой Культуры файа! — воскликнул Вэру. — «Увайа» была точно такой же!

— Да. Они используют уцелевшие корабли Эрайа. Их здесь сотни…

В воздухе повисла Алейра, — внешний, меньший спутник Эрайа, отдаленный от планеты на двести десять тысяч миль. Древние файа переплавили изрытый кратерами тысячемильный каменный шар в гигантскую розу из стали и базальта вшестеро большего диаметра. В сотовых ячейках её золотисто-коричневых лепестков блестели зеркальные пирамиды.

— Верфи Эрайа, — сказал Анмай. Он смотрел на тысячемильное стальное ядро плоской розы. — И завод по выпуску установок Эвергет для звездолетов. Сколько их там?

— Порт Алейры был рассчитан на восемь тысяч кораблей. Неизвестно, сколько их было там до Катастрофы, но сейчас их осталось всего 1327. Все они разрушены квантовым вырождением, но обратимо. Мы заметили активность на Верфи, — файа восстанавливают старые корабли. Минимум несколько сот уже ушли. Восстановить сами Верфи им не удалось, — этот труд выше их знаний и сил. Сейчас в системе лишь дюжина исправных звездолетов, — один возле Первичного Мира, два возле Верфи, остальные, — в орбитальном порту Уртары.

Перед ними возникло изображение планеты, — сине-белый перистый шар в венце колоссальных зеркал, соединенных с ним восемью тонкими нитями Небесных Башен. Сливаясь с зеркальным кольцом, нити утолщались в узлы. А между планетой и её единственным мёртвым, безжизненным спутником, в точке либрации, висел город, — сплетенный из труб ажурный диск поперечником в сотню миль охватывал шары заводов и вращавшиеся цилиндры жилых секций. В ячейках центральной сетчатой конструкции Анмай заметил десяток пирамидальных кораблей.

— Кроме того, между Эрайа и Уртарой есть постоянное сообщение с помощью легких астроматов. Для нас они опасности не представляют.

— Оборонительный пояс тоже не восстановлен? — Анмай указал на звёздный венец Эрайа.

— По крайней мере, одна из станций действует, возможно, и больше. Это установки Сверх-Эвергет, способные изменять физику до рождения частиц, не существующих в природе. Они классом выше и на три порядка мощнее нашей. Резерв массы на них не ограничен, в отличии от нас. Файа частично восстановили и внешний оборонительный пояс Эрайа, — шесть станций из восемнадцати, они образуют сферу диаметром в двадцать миллиардов миль.

Анмай поёжился. Их все же могли уничтожить, — в любой миг.

— Зачем предки построили столько защитных баз? — удивилась Хьютай. — Они же не имели врагов и не вели войн!

— Установки Сверх-Эвергет могут защищать не только от врагов, но и от изменений физики, предпринятых другими сверхрасами.

— Так они знали о Кунха и о том, что доступ к Йалис закроется? И хотели помешать этому, — хотя бы в пределах своей системы?

— Возможно. Скорей всего, именно это сопротивление и привело их к Катастрофе.

— Сколько там файа и людей? — спросила Хьютай.

— Людей около миллиарда, файа, — восемьсот миллионов, из них три четверти на Уртаре.

— Так много? Но почему?

— Судя по всему, Эрайа была вторично открыта и заселена две-три тысячи лет назад, возможно, и больше.

— И как все они могут эвакуироваться отсюда на дюжине кораблей?

— Эвакуируются не сами файа, а их матрицы, — они все поместятся и на одном корабле. А люди погибнут.

Анмай взглянул на браслет-весм на своей левой руке. Это устройство тоже соединяло его сознание с матрицей. В крайней ситуации он мог взорвать себя или настроить весм на автоматический взрыв при первых признаках потери связи. Тогда его сознание всего через шесть месяцев получит новое тело, — возможно, ещё до того, как это обратится в прах. Естественно, файа там, внизу, собирались поступить так же. А люди…

* * *

Стена Света была потоком трехмиллиметровых радиоволн, — даже сверхжесткое гамма-излучение стареет, пройдя пятнадцать миллиардов световых лет. Но его энергия не уменьшалась, только падала частота и растягивался волновой фронт, — несколько часов пройдет прежде, чем поток достигнет полной мощности. Анмай слишком хорошо мог представить, как это будет, — удивление, растерянность, ужас, отчаяние, боль…

Вслед за Стеной Света придет поток ультрарелятивистских частиц, — остатки ускоренного излучением вещества, — и гравитационная волна рождавшегося Листа, замедляющая, помимо прочего, время.

Но всё это уже не будет иметь никакого значения.

* * *

— Что же мы будем делать? — растерянно спросил он.

— Прежде всего, мы пополним запас массы, — ответила «Укавэйра». — Мы прыгнем к солнцу Эрайа и займем позицию в его фотосфере. Если у нас будет постоянный источник массы, наш Эвергет сможет развить мощность, в сотни раз большую мощности излучения солнца, в течение неограниченного времени.

— Но все преимущества в битве будут на их стороне, — сказала Хьютай.

— Их интеллектроника гораздо слабее нашей, а установки Эвергет служат также для сверхсветовой связи. Мы сможем внедриться в их сети и перехватить управление, — как мы проделали это с Линзой. Попутно мы сможем выяснить, откуда они пришли. Так как они не умеют строить звездолеты, но могут нарушать запрет участников Кунха на Йалис, они наверняка, как и мы, беглецы из прошлого, причем, более раннего, чем наше, — лет на четыреста, когда эта технология стала общедоступна. Координаты Эрайа они могли найти на оставленных Файау планетах. Иное маловероятно. Но Файау ушла пять тысяч лет назад, а этой цивилизации явно не меньше трех тысячелетий. Они наверняка населили оставленные Файау не-планеты, и известные ей не-планеты прежних сверхрас. Мы знаем о них очень мало, но их поведение на Эрайа иррационально, мотивы непредсказуемы. Поэтому нам нужно быть предельно осторожными. Вся их раса уже знает о нашем появлении. Что они решат? Мы не обнаружили здесь подобных нам интеллектронных кораблей, но это ещё ничего не значит. Когда мы ушли, их было шестнадцать тысяч…

Чтобы проникнуть в их компьютерные сети, нам нужно время, — пока нельзя сказать точно, какое, но полет к солнцу в обычном пространстве займет минимум сорок дней. Причем, потратив на это массу, мы уже не сможем войти в не-пространство, если это потребуется. Поэтому мы войдем в него сейчас, выйдем непосредственно возле солнца, и нырнем в его конвективную зону. Файа заметят наш прыжок, но не смогут нас найти, а значит, и уничтожить, — просто не будут знать, где сконцентрировать Йалис без риска взорвать своё солнце. Впрочем, разрушительный импульс от нашего не-перехода их машины погасят даже на столь близком расстоянии. Вреда он никому не принесет. Потом, с помощью мгновенной связи, мы проникнем в их компьютеры, и тогда поймем, что делать дальше…

Это был рискованный, но реальный план, — магнитное поле «Укавэйры», очень мощное, — триллионы гаусс, — могло защитить её от давления плазмы: старый принцип магнитной ловушки, только вывернутой наизнанку. Сверхпроводящая броня из нейтрида отразит всю лучистую энергию. Внутреннее тепло корабля можно отвести и против градиента температуры, — была бы энергия. И температура в конвективной зоне немногим больше, чем в фотосфере, — десять, двенадцать тысяч градусов.

Только он и Хьютай не могли остаться в «Укавэйре». Гравитация в конвективной зоне была в двадцать пять раз сильнее стандартной, — а она, как известно, не экранируется. Если нырнуть в ядро солнца, она станет равной нулю, но при температуре в пятнадцать миллионов градусов очень сложно обеспечить охлаждение. Кроме того, если им придется уйти из ядра в не-пространство, первичный взрыв не-перехода вызовет термоядерную детонацию всей массы солнца… хотя корабль при этом и не пострадает.

— Нам придется временно разделиться, — сказала «Укавэйра». — Вы перейдете на свой звездолет-разведчик, «Товию», — с расстояния в восемьдесят миллиардов миль она совершенно незаметна. Мы не знаем, сколько вам придется ждать, но…

— Я не хочу ждать, — сказал Анмай. — Я хочу попасть на Эрайа, и всё узнать сам. Это возможно, «Укавэйра»?

— Да. Мы будем поддерживать непрерывную связь через Эвергет «Товии». Но его мощность относительно ничтожна, и, если вас обнаружат, мы просто не успеем помочь вам, — разве что снабдить его массой для мгновенного входа в не-пространство. — Эвергет мог наносить мгновенные удары через не-пространство, выбрасывая протоны и иные частицы в любую заданную точку, или мог отклонить такой удар. Или, сделав его более точным, направить протоны прямо в своё ядро. Но риск был очень велик. «Укавэйра» могла просто убить их.

К счастью, риск обнаружения был не очень велик. Хотя пучок гамма-лучей, характерный для фотонной тяги, очень легко засечь, «Товия» имела нейтринный двигатель, — в сверхплотной и сверхгорячей плазме Йалис-ядра, где даже протоны распадаются в кварк-глюонную смесь, большая часть её энергии излучалась в виде нейтрино. В магнитном поле мощностью в десять триллионов гаусс это излучение становилось направленным, — возникало нечто вроде нейтринного лазера. Этот эффект был открыт ещё в начале космической эры, при изучении аномального ускорения нейтронных звёзд. Так как нейтрино почти не взаимодействуют с веществом, такой двигатель практически невозможно засечь, — даже в атмосфере планет.

Спрятать саму «Товию», — громадину поперечником в два вэйда и массой в двадцать миллионов тонн, — было несколько труднее. Но мимикрические изображения на обшивке сделают корабль прозрачным в оптическом диапазоне, а излучение радаров файа и его собственное тепловое излучение поглотят поля отрицательной энергии, — усвоенная «Товией» древняя технология Мэйат. Оставалось лишь надеяться, что её компьютеры сохранят баланс, и корабль не превратится в зияющую абсолютным холодом дыру в пустоте. На помощь «Укавэйры» рассчитывать не приходилось, — по крайней мере, в ближайшее время.

* * *

— Почему нам никогда не сидится спокойно? — спросила Хьютай. — Когда-нибудь любопытство убьет нас!

Анмай рассеянно кивнул, глядя на уплывающую пирамиду «Укавэйры». Та казалась призраком, сотканным из чистого света. Упругая тяжесть прижала их к полу, — двигатели «Товии» работали на полную мощность. «Укавэйра» становилась всё меньше, — игрушкой, плывущей звездой, точкой, — и исчезла, затерявшись среди других звёзд. В рубке «Товии», — просторном многоугольном зале, залитом бледным светом экранов, — повисла тревожная тишина. Её нарушил чистый голос «Укавэйры»:

— Через пятнадцать секунд я вхожу в не-пространство. На расстоянии миллиона миль это не повредит вам. Удачи!

Вновь стало тихо. Хьютай подумала, что безличный голос «Укавэйры» становится всё более похожим на её собственный. Анмай же всматривался в бездну наклонных квадратных экранов, пытаясь угадать, какая из бесчисленных звёзд сейчас взорвется мучительным светом. Хотя ему оставались уже считанные секунды, он всё же нашел её. В это мгновение она вспыхнула.

* * *

Опомнившись, Анмай ощутил, что весь взмок от боли. Самым обидным было то, что они при этом не сдвинулись и на миллиметр. «Товия» легко отразила удар гамма-лучей, способный обратить в пар старинный броненосец, но это служило слабым утешением.

— Вот мы и остались одни, — сказала Хьютай, отбрасывая назад свои влажные волосы.

— Одни? — Анмай усмехнулся. — В управляющей сути «Товии» сейчас живет десять или одиннадцать лучших разумов «Укавэйры», переселившихся в её интеллектронную сеть. Так что мы по-прежнему внутри живого существа, и притом того же!

Она улыбнулась. Анмай невольно взмахнул руками и едва не упал, когда пол вдруг ушел у него из-под ног, — заработали маневровые двигатели. «Товия» плавно развернулась, направляясь к ярчайшей звезде неба, — солнцу их родины.

* * *

Уже привычные дни космического полета не казались им скучными. Они часами любовались звёздным небом или же говорили с «Товией», которая регулярно снабжала их свежими новостями. Библиотеки корабля представляли собой неисчерпаемое поле для познания, — как и его виртуальные миры. За ними можно было наблюдать, или же самим строить их, чем увлеченно занималась Хьютай, — без особого, правда, успеха, так как ей хотелось, чтобы всё, без исключения, выглядело красиво.

Когда им надоедало думать, они до изнеможения бегали, плавали, лазили в тренировочных залах корабля, неотличимых от островков дикой природы, или сходились в рукопашных, яростных на вид схватках. Исход их каждый раз был неясен, — почему-то их поединки всегда незаметно переходили в нечто иное, и боевая ярость сменялась яростью чувственной с поразительной легкостью. И та, и другая оставляла на их телах равное количество ссадин, а то и синяков, но это ничуть им не мешало. Усталые, они мирно засыпали и видели причудливые, запутано-многоцветные сны.

* * *

Солнце Эрайа сначала, казалось, не менялось. Лишь в пятистах миллионах миль оно превратилось в крохотный ярчайший диск, окруженный жемчужной короной. Рядом с ним, теряясь в сиянии, виднелись планеты, — белые и голубые искры, неотличимые от бесчисленных звёзд. Теперь солнце сперва медленно, затем всё быстрее росло, пока не стало гигантским шаром в широко раскинувшейся светящейся мантии. «Товия» облетела его по гигантской пологой дуге, пронесшись над самыми лучами короны. Эрайа становилась всё ярче в черноте космоса, а за ней разгорались желтоватые звездочки двух её лун.

Начиналась самая опасная часть полёта, — стоявшие на защитных станциях гигантские инфракрасные телескопы легко могли засечь «Товию». Единственным способом скрыться от них была нуль-энергетическая завеса, — корабль окутался коконом минус-полей, поглощавших тепло и излучение радаров, но прозрачных для видимого света. Эта маскировка была надёжной, но означала, что до цели они доберутся почти без горючего. К тому же, их могли засечь гамма-лазерным локатором, но тут оставалось рассчитывать лишь на удачу.

* * *

Через пять дней Эрайа из исчезающей точки, различимой лишь в мощный телескоп, стала сперва маленьким голубовато-белым пятнистым диском, потом выросла в целый мир, занимавший полнеба, — до неё оставался всего десяток тысяч миль. За планетой сверкающим серебристо-рыжеватым серпом плыла внутренняя луна, Уку, окружённая едва заметным тончайшим бледным ореолом разреженной атмосферы. Алейра, внешняя луна, сюрреалистическая золотистая роза из света и теней, застыла почти напротив неё. Её диск был на треть больше.

«Товия» погасила скорость и сейчас плыла вокруг Эрайа по высокой, медлительной орбите. Мимикрические экраны превратили её в прозрачный кусок пустоты. Анмай и Хьютай не отрывались от экранов, — за отведенные ими себе немногие дни они хотели лучше узнать этот мир, — прежде, чем стать его частью.

Они добирались до него месяц, а за это время многое изменилось. Анмай слышал, какая волна растерянности прокатилась в эфире, когда молчаливый чужак, пришелец из-за грани их мира, вдруг исчез так же, как появился, — чтобы в тот же миг вынырнуть всего в пятидесяти тысячах миль от фотосферы их светила, вызвав сильнейшую солнечную вспышку. Файа были заинтригованы, но, к счастью, их старые корабли не могли последовать за пришельцем и познакомиться с ним вблизи.

Сейчас «Укавэйра» плавала в фотосфере, на глубине всего в пятьсот миль. Её зонды парили в солнечной короне, непрерывно перехватывая радиопередачи. За десять тысяч лет язык файа совершенно изменился, но «Укавэйра» почти сразу расшифровала и его, и язык людей, явно имевший отношение к языкам Линзы. Обитатели «Товии» выучили оба языка Эрайа за несколько минут, — Вэру не хотел вновь прибегать к прямому вводу информации в мозг, но выбора у него не было. Иным способом выучить, — не просто заучить несколько тысяч слов, а овладеть, как родными, двумя совершенно различными языками он за это время не успел бы.

— Бедные наши головы! — сказала Хьютай после процедуры. — Теперь они вмещают четыре языка, чуть ли не по сто тысяч слов в каждом! Так мы быстро исчерпаем резервы нашей памяти и присоединимся к душам «Укавэйры», хотя она и говорит, что свободного места у нас ещё много больше, чем занятого воспоминаниями!

Точно так же «Укавэйра» могла передать им и всю информацию о Эрайа, но Анмай отказался. Древний и несовершенный способ познания нравился ему гораздо больше.

Я люблю разбираться во всём сам, — ответил он машине, — и заполнять пробелы незнания фантазией. Пусть это и примитивно, но зато намного интереснее!

* * *

Теперь дни напролет они проводили у экранов, неотрывно глядя вниз.

Эрайа была воистину Дивным Миром. Больше полумиллиона лет назад на её южном континенте, Куайа, появились первые разумные существа, тогда ещё называвшие себя просто айа — народ. В теплом и неизменном климате у них не было нужды в цивилизации, и та возникла совершенно случайно. До этого они жили, как дикари, в вечнозеленых лесах и бескрайних степях Куайа.

Первый их город был построен в каменистой дельте великой реки Рэр, больше тридцати тысяч лет назад. К этому времени айа уже прошли длинный путь развития. Они достигли поразительного физического, — и, отчасти, душевного совершенства. Они научились строить плоты и постепенно заселили все прибрежные острова. Но единственный океан Эрайа был столь широк и бурен, что северный континент, Ламайа, — Новая земля, — был открыт и заселен лишь после создания паровых судов, неподвластных страшным тайфунам, непрерывно бушующим в экваториальных широтах планеты. Это произошло двадцать пять тысяч лет назад.

Анмай думал о прихотях природы и случайностях, от которых зависит развитие цивилизаций. Колонизация огромного девственного материка необычайно ускорила развитие айа. Новый Свет скоро превзошел Старый. Если бы эволюция задержалась на сотню миллионов лет, если бы два единых сверхконтинента успели распасться на десяток меньших, — этого рывка просто не было бы. И айа не успели бы войти в промежуточную стадию Кунха…

Впрочем, случались в их истории и катастрофы. Эрайа не минули войны и противостояние сверхдержав. Позднее чума муравьиного тоталитаризма поглотила всю планету, всего за пятьдесят лет начисто разрушив цивилизацию, и чуть было не погубив сам разум. Но в результате, после пятисот лет безвременья, возникла единая раса, — файа, позднее заселившая ещё восемь тысяч планет…

И вновь Вэру подумал о случайностях. Если бы не две больших луны Эрайа, в особенности внутренняя, Уку, отдаленная от неё всего на сто двадцать две тысячи миль, и при диаметре в три тысячи миль обладавшая тонкой атмосферой, — файа вряд ли всерьез увлеклись бы космонавтикой. Если бы не обладавшая жизнью и пригодная для быстрой колонизации Уртара, — файа не стали бы так развивать её, и осваивать астроинженерию. И, если бы не Главный Компонент, — чёрная дыра, они никогда бы не создали ни установок Эвергет, ни межзвездной империи. И не погибли бы двадцать две тысячи лет назад, попав в западню квантового вырождения, слишком много и слишком неумело используя Йалис.

Тогда, за триллионную долю секунды, Эрайа превратилась в абсолютно мёртвый мир. Полгода спустя к ней пришёл последний уцелевший корабль файа. Они восстановили биосферы всех трёх миров, но остаточные эффекты квантового вырождения заставили их навсегда уйти в бездну Вселенной. Они основали новую цивилизацию, — Империю Маолайн, в центре их галактики, а потом попытались создать вторую, в Линзе. Там их звездолет потерпел катастрофу, а их потомки одичали и выродились. А потом Межрасовый Альянс уничтожил и Империю…

Лишь на одной из его заброшенных планет файа, — изгнанники и полудикари, давно забывшие свою родину, — вновь, случайно, открыли Йалис, — и вновь при помощи чёрной дыры, Бездны, вскоре поглотившей их мир…

Анмай усмехнулся, вспомнив, что всё это, — создание про-Эвергета, Возрождение, положившее начало величайшей, Третьей Культуре, — всё это дело его собственных рук. Сейчас он сам уже в это не верил…

С тех пор его народ уже не знал задержек на своем пути. Файа лишь возрастали от знания к знанию, от силы к силе. Через две тысячи лет они превзошли своих предшественников. Затем они заселили всю Вселенную, пересекая её из края в край на своих светоносных кораблях, и превращая звёзды в невообразимые города. А затем, пять тысяч лет назад, исчезли, — их путь пролег в иные, невообразимые миры, за пределы этой Вселенной. Но в покинутое ими будущее вторглось их прошлое…

А одинокая пара вернулась на свой Первичный Мир, — мир, обреченный сгореть всего через триста сорок дней. Вэру думал, что его соплеменники должны как-то спасти свою великую родину, — иначе они перестанут быть файа. Но «Укавэйра» не обнаружила никаких признаков спасательных работ. И им оставалось лишь с тоскливым и грустным любопытством смотреть на родную планету, — мир, изменивший историю Вселенной.

* * *

Двадцать тысяч лет Эрайа населяли лишь растения и звери. Леса поглотили поля и дороги, реки смыли мосты. Гигантские плотины дольше иных творений рук сопротивлялись времени, — но и их разламывали медлительные движения планетной коры. Уцелевшие доверху заносило илом. Бесчисленные машины изржавели в неузнаваемый прах. От их создателей не осталось даже праха. Исполинские города превратились в девственные джунгли. Жизнь торжествовала всюду, но квантовое вырождение оставило почти незаметные следы в структуре материи, и они наложили на неё свою печать. Потом странные конгломераты элементарных частиц всё же распались, рассеялись бесследно, — но гены сохранили их тень…

Когда файа привезли сюда людей, тем пришлось вести настоящую войну с агрессивной, переродившейся природой. Как водится, человек победил, — теперь жизнь Эрайа была лишь тенью прежней, ведь и файа тоже вели эту, сейчас уже забытую войну. Люди создали свою цивилизацию, и Эрайа стала их родиной. Они восстановили старые города файа, и построили свои. Их было больше миллиарда, и даже бесконечная война не слишком мешала им увеличивать население и развивать промышленность.

Общая численность населения, — миллиард людей и двести миллионов файа, — в точности соответствовала экологически оптимальной. Сейчас все файа жили на южном континенте. Они медленно, но неотвратимо проигрывали свою Игру, — люди заняли уже весь северный материк, а позиции файа на южном подвергались постоянным атакам, рейдам и воздушным налетам. В ответ файа совершали набеги на людей, разрушая их города. Их крейсера и линкоры бороздили экваториальный океан, небезуспешно громя конвои из Ламайа в Куайа и обратно. Многие острова у побережья Куайа файа превратили в военные базы, на других уже обосновались люди…

Экваториальные к ним не относились. Их окружали силовые щиты, хотя лишь одна из Небесных Башен действовала. У её основания жили файа, возвращавшиеся на Эрайа после смерти. Другие искусственные острова оказались совершенно пусты.

Куайа населяли примерно поровну файа и люди. Здесь файа ещё удерживали не только большую часть побережья, где стояли величайшие и древнейшие города айа, но и околополярные степи, — и довольно плотно заселяли их.

Анмай с тоской и восхищением смотрел на Тайлану, столицу Эрайа, — древнейший город его расы, восстановленный в точности. К приходу файа он стал огромным болотом, неотличимым от простиравшегося здесь пятьдесят тысяч лет назад. Сейчас обширная дельта Рэра вновь стала геометрически правильной сетью широких каналов, разделявших россыпь таких же геометрических островов, покрытых пышной зеленью. На них стояли многочисленные пирамидальные здания, очень похожие на корабли Первой Культуры, и столь же огромные, — две мили в высоту, только не серебристо-зеркальные, а чисто-белые, с пышными темно-зелеными поясами отклоненных наружу террас.

Анмай помнил, что именно по образцу чудом сохранившихся описаний Тайланы Армфер Тару, его приемный отец, построил Новый Город Товии, ныне обратившийся в ничто, и тоска сжимала его сердце. Он смотрел на арки колоссальных мостов, соединяющих острова и сами здания на огромной высоте, на плотины и шлюзы в русле Рэра, на изначальные сооружения айа, — бережно сохраненные, они оставались неизменными.

Сейчас никто уже не знал, что воплощает образ узкой пирамиды с наклоненными наружу стенами восьми уступов, хотя даже Файау строила так и свои здания, и межзвездные корабли. Но, глядя на самые первые пирамиды, Анмай ощутил, что за порогом памяти бьется нечто, бессильное обрести форму.

Он видел другие города файа — меньшие, но более красивые, без подавляющих размером громадин, маленькие селения, иногда состоявшие из одиноких, похожих на замки зданий. По сравнению с ними даже самые большие города людей казались убогими. Файа всегда, изначально были хорошими строителями. Но люди, в отличие от них, обращали основное внимание не на форму, а на содержание своих творений…

Зато файа строили навеки. Многие сооружения Первой Культуры, отлитые из субстали, отлично сохранились. На полюсах Эрайа возвышались шпили, — спирали узких игл. Они вздымались всё выше, так, что центральные вонзались прямо в стратосферу. Ажурные вечные мосты перекрывали морские проливы. Назначение многих причудливых конструкций уже нельзя было угадать, назначение других не вызывало никаких сомнений.

Ещё задолго до Катастрофы файа демонтировали на Эрайа все установки Эвергет, но возведенные для них колоссальные укрепленные здания сохранились и поныне, — плоские купола шириной в милю на массивных многоугольных основаниях. Построив Небесные Башни, файа снесли и космодромы, но телескопы «Товии» нашли несколько, построенных позднее, — один в Тайлане, один у южного полюса, другие в крупнейших городах. На них стояли конические астроматы. С их помощью здешние файа общались со своими собратьями на Уртаре. Небольшие корабли с термоядерными двигателями добирались до неё максимум за две недели. Изоляция Эрайа оказалась неполной. «Укавэйра» с легкостью установила это, но так и не смогла выяснить, откуда сюда пришли файа и люди.

— Мы можем проникнуть в их сети мгновенной связи, и в основные системы управления, но это нельзя сделать незаметно, — призналась она. — Чтобы получить нужную информацию, нам придется взломать их коды и перехватить управление. Это равнозначно объявлению войны. В этой системе их технический уровень отстает от нашего на тысячи лет, но в других их системах он значительно выше. Их столица, — одна из гигантских не-планет, но чья и где, — пока что неизвестно…

— А если мне… нам… спустится вниз и попробовать выяснить это? — спросил Анмай.

— Это секретная информация, её не так просто узнать, — но для нас это лишь вопрос времени. Впрочем, если вы хотите встретиться с файа и людьми…

— Хочу. Ведь они, — последние живые существа, которых мне суждено увидеть.

* * *

После этого разговора Анмай с особым интересом наблюдал за жителями Эрайа. О невидимой «Товии» они не знали, — лишь самый совершенный инфракрасный телескоп смог бы обнаружить её. Но ни астрономического, ни охранного наблюдения за космосом с поверхности Эрайа не велось. Зачем? Файа всецело полагались на защитный периметр, — а «Товия» уже проникла внутри него. К тому же, они были заняты совершенно другими вещами, находя удовольствие в войне с иной расой, длившейся уже два тысячелетия. Они никак не контролировали людей, — это сделало бы всю Игру бессмыслицей, — но убивали их без всякой жалости.

Вэру эта бессмысленная война возмущала. Здесь обнаружились черты противостояния на Уарке, — его собственной истории, — и это вызывало у него особенно жаркий стыд. В самом деле, не много радости видеть, как потомки с упоением повторяют худшие твои ошибки. Здесь не шли в ход дипломатические и иные хитрости, файа действовали в лоб, — устраивали набеги всякий раз, когда им этого хотелось, а также держали множество людей-рабов. Обнаружились и жертвоприношения пленников…

Файа относились к людям, как к ценной дичи, которую нужно беречь и разводить, но лишь затем, чтобы демонстрировать свою хитрость и удаль, убивая её. Правда, сейчас внизу царил относительный мир, — точнее, Анмай не обнаружил признаков больших войн. В последнее время файа было уже не до людей. Предстоящая гибель Первичного Мира и для них была достаточно трагична, да и отношения двух рас, живущих рядом два долгих тысячелетия, не сводились к одним военным конфликтам, — они оказались очень запутанными и сложными.

У здешних файа хватило ума не пытаться завершить Игру Эрайа победой, — своих сил им бы всё равно не хватило, а помощь извне лишила бы затею последних крупиц смысла. К тому же, файа внизу лишь формально составляли единство. Они жили множеством отдельных городов, селений, общин. Каждая из них была, по сути, независимой, в том числе и в своем отношении к людям. Кое-где файа содержали «своих» людей, и те искренне поддерживали их, — даже в войне с свободными собратьями. Но вот файа, помогавших людям в войне, не нашлось, — их презрение к ним было повсеместным и абсолютным. В иных общинах процветало самое натуральное рабство, в иных, — жертвоприношения, живо напомнившие Вэру историю его родины. Он знал, что должен всё это прекратить, но, в то же время… хотел сам поучаствовать в Игре, — хотя, конечно, не на стороне палачей.

При уникальном могуществе файа такие Игры были неизбежны. Они могли творить всё, что угодно, — потому, что никто не мог помешать им. Проблема была проста до крайности, — и потому почти неразрешима. Прекратить Игру силой было несложно, — но вступать в войну с собратьями «Укавэйра» не хотела: этому мешал древний и сильнейший запрет на междуусобную рознь у файа, и вполне реальная опасность бесславной гибели.

* * *

Всего пять дней «Товия» кружила над Эрайа. На шестой (335-й до дня «С» по его личному календарю), день Анмай решил сесть. «Укавэйра» не возражала, — ведь «Товия» прибыла сюда именно для этого.

Они выбрали для посадки район околополярных степей Куайа, — наиболее спокойный по данным предварительной разведки, у самой мирной границы между файа и людьми. К тому же, там был самый спокойный и лучший на всей Эрайа климат вечной весны.

* * *

Вновь запустив свои нейтринные двигатели, «Товия» с величественной медлительностью развернулась и стала медленно спускаться, гася орбитальную скорость. Внутри колосса, в многоугольной рубке, не отрываясь от экранов застыла пара.

Притемненное экранами солнце казалось серебряным шаром в бледной жемчужной короне. В его сиянии терялись даже орбитальные крепости, свет гасил звёзды, неподвижное небо казалось угольно-чёрным, пустым и плоским. Медленно, незаметно для глаз, в нём росла, надвигаясь, гигантская сфера Эрайа, сияя воздушной синевой, нестерпимо сверкая белыми спиралями и полосами облаков, — нестрашными на вид тайфунами и грозами. Ничего больше различить пока было нельзя.

«Товия» описывала гигантскую дугу, чтобы опуститься на ночной стороне по-прежнему незаметно-медлительно приближавшейся планеты. Она наплывала сияющей выпуклой стеной, становясь всё ярче, и занимала уже всё поле зрения, — огромная, перистая голубовато-белая на дневной стороне, синевато-чёрная, — на ночной. Анмай попытался разглядеть очертания берегов, или хотя бы огни городов в ночной тени, но тщетно. Яростный отблеск атмосферы скрывал всё.

Эрайа приближалась. «Товия» падала всё стремительнее, движение поверхности под ней уже было хорошо заметно, и становилось всё быстрее. Анмай видел чисто-белые, тончайшие резные облака, под которыми смутно угадывались очертания морей и континентов. Он попытался понять, над каким местом они пролетают, но не смог. Моря были, как и положено, синими, на рыжеватой суше виднелись темные пятна, которые могли быть лесами, а могли и озерами. Никаких городов, полей, дорог с такой высоты не различалось, но изображение было столь подробным и красочным, что у пары просто захватило дух. Хотелось смотреть и смотреть на это, не отрываясь.

Вэру показалось, что он видит огни городов, тускло просвечивающие сквозь розовеющие закатные облака, но он не был в этом уверен. Внезапно он понял, что это просто отблеск заходящего солнца на воде, — озерах или реках.

Закат наступил и для них, — уходя за край планеты, солнце расплылось широкой радужной полосой во влажной толще атмосферы. Этот закат был поразительно красив, — на фоне радужного сияния громоздились грозовые тучи. Окаймленные багрянцем, они отбрасывали в космос огромные лучистые тени. В них, едва заметно, трепетали вспышки молний.

Орбитальный закат оказался коротким, — всего через минуту на небе остались лишь вечные звёзды космоса и каменный цветок Алейры, неправдоподобно чёткий и реальный. Казалось, до него всего несколько миль.

Анмай всё же смог разглядеть далеко внизу слабые огни городов, — расплывчатые, неопределенного желто-синеватого цвета, словно пятна тлеющих облаков. Он попытался разглядеть их получше, но в этот миг его прижало к полу, так резко, что потемнело в глазах, — «Товия» гасила орбитальную скорость, чтобы войти в атмосферу, не оставляя огненного следа. Края планеты уходили за горизонт, её поверхность распластывалась, — они незаметно пересекли решающую границу, за которой расстояние до небесного тела становится просто высотой.

Им так и не удалось разглядеть очертания земли, — её скрыли тучи. Быстро замедляя ход, «Товия» спускалась к бескрайнему морю облаков, вздымавшихся, подобно гигантским снежным горам, в золотистом свете лепестков огромной, в полтора угловых градуса диаметром, луны. Облака скрывали землю не полностью, но в черных провалах между ними, куда заглядывали лишь яркие звёзды, ничего нельзя было разглядеть.

Лишь когда до поверхности Эрайа осталось всего пять миль, «Товия» плавно затормозила, потом чуть поднялась и зависла неподвижно. Так она могла парить почти вечно, — о настоящей посадке пока не было и речи.

— А ниже нельзя? — удивился Анмай.

«Товия» промолчала, но отделившийся от неё зонд показал бледное мерцающее пятно в жерле реактора под призраком корабля, очерченным зыбкими струями нагретого воздуха, — огни звёзд в них мерцали и расплывались. Для глаз это было почти незаметно, но всё же… всё же…

— Очень славно, — сказал Анмай. — Наша невидимость никуда не годится. Можно с этим что-то сделать?

— Нет. Остаточная ионизация в дюзе, — неустранимое следствие нейтринной эмиссии, а если мы решим снизить её мощность, то просто грохнемся. Чтобы остаться незаметными, нам надо парить в стратосфере, на высоте не меньше десяти миль. При снижении свечение усилится.

— С такой высоты немногое увидишь. Впрочем… неважно. Всё равно нам придется прокинуть корабль, чтобы встретиться с жителями Эрайа.

— Вы хотите сесть сейчас? — спросила машина.

— Да, сейчас.

— Вряд ли это будет разумно. Ваша безопасность…

— Зависит лишь от моей осторожности. Я запрограммирую весм на подрыв при угрозе потери связи. Тогда не будет вообще никакой опасности.

— Разумеется. Но там, внизу, — не дикари, а высокоразвитое общество, лишь имитирующее дикость. Файа сразу поймут, что в их матричной системе появился чужак. Они прочтут ваши мысли, память, — и нам конец.

— Можно изменить частоту… как-то сделать сигнал весма незаметным?

— Можно, но без полной гарантии. Скорее, это привлечет ещё большее внимание.

— Что ж. Тогда всё будет всерьез. Если меня убьют внизу, — я умру.

Он улыбнулся.

— Если не ошибаюсь, единственный вид связи, которую, даже теоретически, абсолютно невозможно перехватить, — сверхсветовые квантовые функции, две системы тождественно-идентичных микрообъектов. Почему бы не воспользоваться ей?

— Её пропускная способность ничтожна. Обычный разговор она ещё может обеспечить, передачу памяти, — нет. Кроме того, очень велика опасность искажений.

— Понятно. Что вы хотите предложить?

— Вы спуститесь вниз без весма, но с имитирующим его квантовым передатчиком. Мы всегда будем над вами, и, если будет нужно, — мы вмешаемся.

* * *

Буквально сгорая от нетерпения, Анмай стал собираться. Хьютай с интересом следила за ним.

— Я пойду с тобой, — неожиданно сказала она.

— Нет. Если с тобой что-то случится…

Она остановила его, подняв руку.

— Однажды ты так же ушел в разведку Линзы, и исчез на год. Весь этот год я считала тебя мёртвым. В моих волосах нет седины, но это не значит, что я не страдала. И, если ты вновь исчезнешь…

— Но я…

— Молчи! Всегда вместе. Ты сам это сказал. Всегда. Даже за порогом смерти. И за пределами Реальности, где мы однажды окажемся…

Анмай опустил голову и вдруг усмехнулся. Вообще-то, он был очень рад.

* * *

В последние минуты перед спуском, когда они уже стояли у маленького скиммера в огромном ангаре «Товии», Анмай ощутил вдруг неожиданно сильное волнение. Ведь прошло десять тысяч лет! Файа изменились, не могли не измениться. Примут ли они его за соплеменника, не говоря уже о иных тонкостях?..

Вэру подошёл к черной зеркальной стене ангара, напряженно всматриваясь в своё призрачное отражение. Он был создателем сверхрасы, изменяющей Вселенные, сам пересек миллиарды световых лет, видел величие и ужас мироздания, — но на него смотрел обычный файский парень, рослый, широкоглазый, с хмурым лицом, словно отлитым из тускло отблескивающего смуглого базальта, — любитель драк и девчонок в сером удобном комбинезоне с множеством накладных карманов, ещё времен «Астрофайры». Такие носили на Эрайа и сейчас, так что прибегать к маскараду не пришлось. На босых ногах, — сандалии с легкими ремешками. Вот, собственно, и всё. Ни звездного света в глазах, ни печати мудрости на лице.

Анмай усмехнулся и поднес к глазам браслет на левом запястье, — массивное драгоценное украшение, блестевшее резным серебром. В нём горели пристальные черные глазки, — глаза «Укавэйры». И ещё, это её уши, её осязание, её язык… Было трудно поверить, что этот браслет неразрывно связан с такой же квантовой сущностью в недрах «Товии», — и будет связан, даже если их разнести на разные края этой Вселенной. По сравнению с этой вещью, собранной даже не по атомам, а по квантам, неизмеримо более сложной, чем его тело, остальные части его снаряжения выглядели обычно.

Массивные сегменты силового пояса не очень бросались в глаза, — внизу ими не пользовались. Оружие, — старый дезинтегратор с «Увайа», мощный, но слишком громоздкий, пришлось оставить. Его, и старый мазер «Астрофайры», заменил маленький универсальный излучатель, уместившийся в набедренном кармане. Длинный нож на поясе, — Анмай не владел им, и взял лишь потому, что такие носили воины-файа, одевавшиеся, как он. По вместительным карманам он рассовал немало плиток концентрированной пищи, — и всё. Браслет «Укавэйры» должен был заменить все остальные приборы.

Он оглянулся на Хьютай. Она оделась так же, как всегда, — белая футболка, серые шорты (теперь, правда, перетянутые силовым поясом) и сандалии. На её левом запястье тоже блестел серебряный браслет квантовой связи, через плечо висела сумка, где, среди прочего, был и дезинтегратор «Укавэйры», — небольшой, но более эффективный и мощный, чем его собственный.

— Будешь меня защищать? — насмешливо спросил он. — «Товия» наверняка будет держать на прицеле даже мух вокруг. А в крайнем случае…

Он смолк. Экстран, — удары через не-пространство, — были действительно крайним средством. Для них не существовало упреждения. Поток частиц мог быть любой мощности, от нескольких квантов до тераватт, но разрушительные эффекты не-перехода ограничивали применение. Теоретически, Анмай мог взорвать что угодно, лишь попросив об этом «Товию», но практически это зависело от расстояния, — чем больше, тем лучше, — и от желания машины. Это было главное. Ввиду очевидного превосходства местных файа, первый её выстрел, скорее всего, станет и последним…

Он усмехнулся. Зачем тратить время в бессмысленных размышлениях?..

Садясь в скиммер, он подал руку Хьютай. Через минуту маленькая овальная машина взвилась вверх и выскользнула из полумрака ангара в бледный лунный свет.

Оглянувшись, Анмай увидел светлый глаз ворот на глубокой черноте ночного неба стратосферы. Он закрылся и исчез, оставив их в одиночестве. На миг перед ним мелькнул призрачный силуэт «Товии», очерченный дрожащими звёздами, потом скиммер камнем упал вниз. Пол ушел у пары из-под ног, вокруг засвистел рассекаемый воздух. Облака приближались на глазах, между ними темнела земля. Очень далеко из коричнево-алых туч вздымался узкий пучок серебряных игл, — южный полярный шпиль Эрайа…

Вблизи волнистая, призрачно-золотая в лунном свете пустыня утратила четкость очертаний, став туманной. У Вэру перехватило дух, когда машина врезалась в плотный бок воздушной горы. Она широким куполом продавилась под снижавшимся скиммером. На секунду тот погрузился в огромный кратер со струящимися, загибавшимися вверх стенами, затем клубящийся туман поглотил его, сгустившись сначала в серый сумрак, а потом в непроницаемую тьму. Они скользили вниз во мраке, не снижая скорости.

Через минуту мрак сменился прозрачной темнотой подоблачного простора, — но тут их резко вдавило в кресла: машина гасила огромную скорость падения. Вокруг беззвучно поднялся черный океан земли… резкий рывок, подбросивший их вверх… несколько замирающих содроганий… тишина. И в этой тишине они ощутили под собой неколебимую землю их предков.

* * *

Анмай и Хьютай смотрели, невольно взявшись за руки, почти не дыша…

Здесь царила почти абсолютная тьма, лишь где-то, очень далеко, между облаками пробивались лучи луны, ползущие по равнине призрачными пятнами света. На горизонте, на самом краю земли, мерцали туманные огни какого-то поселка, а на западе сверкали зарницы далекой грозы. Вокруг простерлась бесконечная степь, ветер гнал по ней широкие травяные волны…

Вэру нестерпимо захотелось вдохнуть воздух этого мира. Прозрачный колпак скиммера готов был подняться от легкого прикосновения к кнопке, но он медлил. Чего он боялся? Воздух? Он был пригоден для дыхания. Микроорганизмы? Ни один не найдет съедобным его полностью перестроенный организм. И всё же, у него перехватило дыхание, — от волнения. Он дрожал как мальчишка, забравшийся в чужой дом.

Наконец, опомнившись, он тронул кнопку. Защелкали клапаны, зашипел воздух, — давление снаружи было на треть больше стандартного, — потянуло холодом, заложило уши, стало трудно дышать. Через минуту всё прошло. Толстая прозрачная крышка поднялась.

Внезапно их окружил шум ветра и печальный шелест травы, — шум, похожий на шум моря. Анмай ощутил неожиданную тоску. Казалось бы, обычный воздух, — прохладный, свежий, с запахами сырости, травы и земли, но в нём было что-то ещё, от чего вдруг стеснилось в груди и защипало глаза, — что-то удивительно родное, совершенно неожиданное в этом чужом мире… в мире, где выросло двадцать тысяч поколений его предков. Этот запах звал его туда, в темноту…

Выпрыгнув из машины, Анмай невольно вскрикнул, коснувшись раскаленной обшивки скиммера — под ней скрывался радиатор энергоблока, и сейчас, после посадки…

Он подул на обожженные ладони, рассмеялся вместе с Хьютай, и церемонно протянул руку, помогая ей выбраться. Потом они осмотрелись. Сильный прохладный ветер бил в лицо, трепал волосы, со всех сторон, то усиливаясь, то затихая, их окружал шум травы. Хьютай скинула сандалии и растянулась на ней, рассеяно глядя вверх.

— Как хорошо, Анмай, — сказала она. — После всех этих отсеков… земля…

Анмай сел рядом с ней. Он тоже разулся, забросив сандалии в кабину. Едва его босые ноги коснулись покрытой мягкой травой влажной земли, от неё по всему его телу словно прошёл ток, до предела обострив все чувства. Он рывком вскочил, вытянувшись струной и напряженно всматриваясь в подоблачную темноту, — как и его предки тридцать тысяч лет назад, — потом вдруг тихо рассмеялся. Хьютай, невидимая в темноте, потянула его за штаны, заставив снова сесть.

Какое-то время они молчали, упиваясь незнакомым ощущением потерянности в этой живой ночи. Вэру вдруг показалось, что они вернулись на Девять Миров Файау… нет, вообще не покидали их, мечтая в темноте…

— Что дальше? — наконец, спросила Хьютай. — Мне хорошо здесь, но хочется… пойти куда-то… полететь…

Анмай улыбнулся.

— Давай полетим дальше, посмотрим на этот мир, — предложил он. — И вообще, будем делать всё, что хотим…

Хьютай вслед за ним пружинисто вскочила в кабину, но тут же метнулась назад, вспомнив о своих сандалиях. Лишь подобрав их, они поднялись.

* * *

Скиммер помчался над степью, направляясь к огням далекого поселка. Пара смотрела вниз, едва различая очертания пологих холмов и ложбин. Конечно, мультипланар машины легко мог превратить ночь в день, по крайней мере на экранах… но им понравилось лететь в ночи.

Внезапно внизу мелькнули развалины — многоэтажные здания без крыш, неровные, толстые стены, какие-то провалы в земле, — здесь когда-то была файская община… Скиммер пролетел мимо: пару манили огни иного, живого поселка. Здесь, насколько они знали, были земли людей, поэтому ожидать особенных сюрпризов не стоило.

Но поселок на деле оказался аэродромом. Они увидели огромное бетонное поле, вдоль него выстроился ряд стальных полукруглых ангаров. Всё это окружала сложная ограда из колючей проволоки, освещенная невысокими синими фонарями, — их они издали и приняли за огни улиц. Один из ангаров был открыт, рядом с ним стоял длинный и узкий, пятнисто-зеленый, явно военный вертолет. Возле него возилось три маленьких фигурки.

Анмай до предела увеличил изображение, внимательно рассматривая их. Мужчины, рослые, в одинаково замасленных комбинезонах, — явно техники. Отсюда он не мог различить их лиц, — лишь светлые, коротко остриженные волосы и загорелую, но всё же, не смуглую кожу. Люди! Анмай решил подвести машину поближе, но тут же остановил её, едва один из людей взглянул в его сторону.

К счастью, их не заметили. Ночь была темной — разорванные тучи скрывали луну, двигатель скиммера работал бесшумно, а разглядеть в мешанине облаков небольшую темную машину сможет лишь очень острый глаз…

Увлекшись наблюдениями, Анмай забыл, что там, где есть вертолеты, есть и приборы ночного видения. Он не услышал выстрела, но увидел мгновенную вспышку, и стремительно летящий к ним огненный шар. Прежде, чем он успел что-либо сделать, сверкнуло ослепительно-рыжее пламя, — по-прежнему беззвучное, но скиммер дико подпрыгнул и опрокинулся набок. Силовой щит выдержал, зато сам Вэру свалился на подругу, немедля наградившую его ударом локтя в бок. Выровняв машину, он с места дал полный ход, инстинктивно прижимаясь к самой земле.

— Что это было? — через минуту спросила Хьютай.

— Ракета с тепловым наведением, — ответил Вэру. — Не такие уж они тут и дикие. Если бы не силовое поле, мы бы и вздохнуть не успели… — он до предела увеличил скорость.

Скиммер помчался к грозовой туче, освещенной слепящими вспышками, и в золотистых зигзагах молний проскочил сквозь неё. Оставив позади ливень и бешеную круговерть воздуха, они вылетели в простор огромной открытой равнины, залитой призрачным лунным светом.

Положив руки на штурвал и чувствуя ладонь Хьютай на талии, Анмай проносился над исполинскими мягкими волнами серебристо-зеленых пустынных, холмистых просторов. Впереди, над ними, парили острые, плоские плоты облаков, словно скользящие над стеной непроглядной тени. Анмай взмыл вверх, оставив землю далеко внизу. Теперь вокруг были лишь яркие звёзды и волнистая, зеленовато-белая в лунном свете туманная пустыня под ними. По ней скользила смутная овальная тень скиммера, окруженная радужным ореолом.

Анмай направил его туда, где над облаками вздымались горы. Машина взмыла над льдистой горной цепью, скользнула в заполненную бездонной чернотой пропасть, и вновь взвилась вверх. Она вилась между вершинами, иногда на мгновение зависая и устремляясь дальше.

Облетев по гигантской дуге горную страну и всласть насладившись полетом, Анмай повернул назад. Разорванные иззубренными пиками облака остались позади.

Внизу открылось пустынное холмистое плоскогорье, голое, изрытое гигантскими воронками, усеянное странными постройками, частью целыми, частью — оплавленными, обрушенными и смятыми. Между них виднелась россыпь ржавой искореженной техники, — перевернутые танки, разломанные самолеты, сплющенные бронетранспортеры…

Анмай завис над центром самой большой воронки, окруженной ярко блестевшим стеклянистым валом. В её глубине, во мраке тени, едва заметно сиял синеватый свет. Скиммер скользнул вниз, на дно воронки, слабо отразившись в дымчатой, синевато-мертвенной массе. Пара с интересом склонилась над приборами. Вряд ли это были следы войны, — скорее, просто полигон, заброшенный сотни лет назад…

Но чем занимались здесь файа? Явно не испытанием атомных бомб, — радиация была слишком сильной. Судя по ней, здесь рвались магна-бомбы, — с равным количеством разноименных магнитных монополей в магнитой же ловушке. Такое применение драгоценных частиц было глупым расточительством. Ещё более глупым был сам факт ядерных испытаний на своей родной планете. Вэру стало жутковато, — он понял, что теперь порода его соплеменников не слишком-то разумна.

Какое-то время скиммер висел неподвижно, затем свечой взмыл вверх и помчался прочь, — за пределы плоскогорья. Даже почти неуязвимым для радиации файа не стоило здесь задерживаться.

***.

Задумавшись, Анмай летел над травянистой степью, спускаясь всё ниже и ниже, едва не задевая верхушки холмов, от которых уже протянулись длинные тени, — луна склонялась к западу. Машина скользила плавными зигзагами, на небольшой высоте, всё медленней, словно плывя в тени холмов. Она ненадолго замерла, когда на востоке посветлело небо и звезды начали бледнеть, затем рванулась вверх и зависла неподвижно. Анмай открыл колпак.

Воздух в кабине похолодел. Вокруг осталось лишь небо, они парили одни в сумрачной пустоте. Земля простерлась под ними смутным темным ковром с редкими искрами огней. Невесомым облаком рыжеватого света над туманным горизонтом севера застыла заря, пронизанная острыми линиями безмерно далеких сиреневых облаков. Другие облака, редкие, серебряно-синие, зависли в воздушном море, словно таинственные острова.

Уку, внутренняя луна, плыла, казалось, над самой землей ущербным тускло-золотистым диском, огромным, больше углового градуса, серпом, заполненным пепельным светом, плыла, не освещая ничего, но бросая на воду какого-то озера цепь красноватых бликов, — на этой широте она не заходила полгода, лишь медленно меняя фазы.

Анмай полюбовался ей, пожалел, что Алейра, дивная искусственная луна Эрайа, как и экваториальные спутники, отсюда не видна, и поднял голову.

В бездонной синеве подкрашенного лунным золотом неба мерцало лишь несколько звезд. Он отыскал Айсиу, — самую яркую звезду Эрайа, вечно неподвижного стража её небес, веками манившую сюда, в эти приполярные степи, его народ. Рядом с ней тлела другая звезда, — дымно-багровый, тревожный маяк Нуиты, внешнего спутника Эрайа А. Низко над западным горизонтом, ещё более яркие в темной синеве, сияли две других звезды… планеты, желтоватая Юэра и чисто-синяя Уртара, второй обитаемый мир. Возле неё мерцала серебристая звездочка её луны…

Анмай ещё никогда не видел такого красивого неба. И ещё никогда он не смотрел на звёзды в такой тишине. Голос Хьютай показался ему сначала тоже идущим от звёзд.

— И что дальше, мой Анмай? Здесь очень красиво, но холодно. Куда мы полетим теперь?

— Не знаю, — он улыбнулся. — Но до утра ещё далеко, а спать в воздухе я не привык!

— Спать под кустом, я полагаю, тоже, — Хьютай усмехнулась. — И куда же нам, бедным, податься? Вообще-то, спать под звёздами мне нравится!

Они спустились вниз. Анмай заметил одинокие развалины на вершине травянистого холма, — невысокие и пустые, — и посадил скиммер возле них.

От крыши дома не осталось и следа, меж стен росла трава. Ни змей, ни пауков, любящих гнездиться в руинах, здесь не нашлось. Едва они уселись, их окружило мягкое тепло нагретого за длинный день камня, — словно накрыло невидимым воздушным одеялом. Они скинули одежду, расстелили её по траве, — постель вышла скудная, и не слишком удобная, но вдвоем им было уютно…

Потом Хьютай почти бессознательно перебралась на траву, ощутив, как прохладные стебли ласкают её теплую кожу… такие же теплые руки Анмая, скользящие по ней… Они не говорили в волшебной тишине этой ночи, в смутном полусвете, словно во сне, — в очень счастливом сне, когда тело кажется невесомым, но впитывает всё, — прохладу воздуха, запах травы, холод земли под ней…

Потом они долго лежали рядом, усталые, но сон не шел к ним. Сквозь лениво качавшиеся травяные метелки они смотрели в бездонное небо, безмолвно размышляя, — каждый о своем. Серебристый свет зари, плывущей над туманной землей, через брешь в стене падал на их лица, трава всё что-то шептала им…

Под этот мягкий шепот Анмай и уснул. Хьютай ещё какое-то время мечтала, положив голову на его грудь и прижимаясь к его теплому боку, — под утро стало холодно, и шум травы становился всё сильней и загадочней, — приближался рассвет. Затем и её унесли тёплые волны сна.

Глава 3. Вселенная Рэтиа

Когда-то, будучи маленьким, я очень любил делать гадости ближним. Если это сходило мне безнаказанно, я чувствовал себя настоящим гением. Когда я вырос, мне было очень стыдно вспоминать об этом. Но я могу кое-что сказать начинающим: лучше всего творить зло, искренне полагая, что твое дело, — правильное и интересное, а тут трудно обойтись без подходящей к случаю религии.

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Утром их разбудил дымчато-багровый солнечный свет. Анмай долго, до дрожи, потягивался, чтобы размять оцепевшее тело, — он спал нагишом на холодной траве, и замерз. Но при том, он чувствовал себя очень чистым, легким и счастливым.

Он встал, и с любопытством осмотрелся. Внизу, насколько хватал глаз, простерлась волнистая равнина, поросшая пышной травой. Над ней плыли окрашенные багрянцем восхода величественные кучевые облака, волоча по земле свои бесконечно длинные тени.

Они плыли на юг целыми мирами, массивами, пугающе огромные, рельефные. Между них сияла бездонная голубизна. Солнце багровым шаром ползло вдоль горизонта, не спеша подниматься. Анмай вспомнил, что они возле полюса, где никогда не бывает полной темноты, — неяркий день сменяли нетемные сумерки.

Вдали, на западе, высились розовые снежные горы, необычайно чёткие в чистом прохладном воздухе. Над сливавшимися с облаками льдистыми вершинами застыл серебристый диск Уку, казавшийся их осколком…

На востоке низкое солнце блестело на воде реки или большого озера. Если не считать волн, гонимых ветром по густой траве, и теней облаков, внизу ничего не двигалось. Ни машин, ни людей, ни зверей.

Лишь на юге, очень далеко, он заметил единственную белую искру, терявшуюся в текучих волнах травяного моря.

* * *

Анмай прищурил глаза, пытаясь разглядеть её, потом запрыгнул в скиммер и включил максимальное увеличение. Розоватая искра превратилась в одинокую фигурку в длинной белой одежде, — человека, судя по светлым волосам. Он явно спешил, целеустремленно пробираясь на север, спотыкаясь и путаясь в траве. На его спине резко выделялись угловатые чёрные знаки, — цифры здешних файа, — и Анмай почувствовал неладное. Он вспомнил, что здесь есть рабство, и перед ним, несомненно, беглец.

Без дальнейших размышлений пара спешно оделась и забрались в скиммер. Едва Вэру тронул штурвал, машина вздрогнула и почти бесшумно поплыла к человеку, одновременно снижаясь. Услышав шум воздуха, он обернулся, — они увидели испуганное юное лицо, — споткнулся, и упал в траву. Через секунду скиммер сел, мягко подпрыгнув на подушке силового поля. Едва прозрачный колпак отскочил, Анмай выпрыгнул наружу, — и, подбежав к поднявшемуся беглецу, застыл в растерянности.

Перед ним стояла девушка, босая, но не столь юная, как ему сначала показалось, — ей было лет двадцать. Спутанные светлые волосы обрамляли тёмное от загара лицо. На нём светились большие синие глаза, — растерянные, со странно круглыми зрачками. Запястья тонких рук были поцарапаны, — Анмай не сразу понял, что это следы веревки. Подбородок с ямочкой и чёткие брови завершали картину.

Трогательный испуг на красивом лице девушки вдруг сменился отчаянной яростью. Она выхватила неожиданно длинный нож, и прыгнула вперед, чтобы загнать клинок в живот файа, а потом распороть его, как рыбу, — снизу доверху. Анмай успел поймать её за руку, но она тут же без замаха врезала ему левой в поддых. Разозлившись от боли, Анмай швырнул её на землю, и, вывернув руку, отобрал оружие. Закинув нож подальше, он отпустил пленницу. Та замерла, с испугом глядя в сторону, и он обернулся.

Хьютай держала дезинтегратор наизготовку, её сильные руки напряглись, черная грива плащом спадала на спину, шевелясь, как живая, в текущем воздухе. Лицо было решительное, глаза настороженные и злые. Анмай знал характер подруги, — девчонке ещё очень повезло…

Перехватив его взгляд, Хьютай убрала оружие, но смотрела на девушку по-прежнему недружелюбно. Анмай хотел заговорить с ней, но Хьютай жестом остановила его.

— Кто ты? — отрывисто спросила она беглянку.

Девушка не стала отмалчиваться. К удивлению Анмая, она ответила по-файски, чисто, совсем без акцента.

— Светлана. Светлана Ярцева.

Она напряженно всматривалась в лица файа, словно сравнивая их с кем-то.

— А кто ты? — вдруг спросила она. — Ты так похожа…

Хьютай растерялась лишь на мгновение.

— Я Хьютай, он — Анмай. Мы Вэру.

Лицо Светланы отразило сразу испуг и удивление.

— Ты нас знаешь? — спросила Хьютай.

— Нет. Но эти имена мне знакомы. Это из Рэтиа.

— Откуда?

— Неужели вы не знаете?

— Что?

— Рэтиа. Учение. О том, что мы, люди, были похищены из великого древнего мира. Из Линзы. Её создала Дивная Пара, Дайталайа. Анмай и Хьютай. — Она переводила глаза с одного удивленного лица на другое. — Они покинули её на корабле. «Укавэйре». — Вдруг она замолчала, приоткрыв рот. У Вэру вдруг почему-то засосало под ложечкой. — Корабль… вы с корабля, да? С «Укавэйры»? Ну конечно, ведь вы такие же, как на картинках! — она засмеялась и захлопала в ладошки, — очевидно, в качестве одобрения своей догадливости.

У Вэру закружилась голова. В какой-то миг ему стало просто страшно. Что с ними будет, если первая же встречная девчонка узнала их? Он понимал, что их растерянное молчание служит лучшим доказательством её правоты. Потом он опомнился. Люди-рабы готовы были поверить в любую красивую сказку. Но файа здесь вряд ли знали историю Линзы, да и внешнее сходство не говорит ни о чем. Правда, со Светланой им очень повезло…

Но девчонка явно не испытывала ни малейшего стыда за то, что пыталась убить его. Если Дивная Пара и стала для неё живой легендой, она решила испробовать её, так сказать, на зуб, чтобы убедиться, не врали ли ей. Такой подход чрезвычайно ему нравился.

Он хотел расспросить беглянку, но заметил, что она с трудом держится на ногах. Хьютай поняла больше.

— Ты хочешь есть?

Светлана энергично кивнула. Хьютай подошла к ней, протянула плитку концентрата, — осторожно, словно кормила с рук зверя. Лицо её изменилось в один миг, — и отношение к беглянке тоже.

Анмай растерянно смотрел, с каким достоинством ест эта, несомненно, очень голодная девушка. Она разложила кусочки еды в каком-то красивом порядке, и подбирала их очень аккуратно. И её ещё заставляли работать на бездушных ублюдков?..

Анмай ощутил вдруг прилив темной ярости. Такого не должно быть… И так не будет…

Аккуратно или нет, но Светлана ела с завидным аппетитом. На её завтрак ушли все плитки концентрата, ещё оставшиеся в его карманах и в сумке Хьютай. Отныне им придется добывать еду самим.

Наевшись, Светлана устало уселась на траву. Файа сели вслед за ней. Их скрыли высокие шелестящие заросли, над ними простерлось бескрайнее небо, полное розовеющих воздушных гор, неторопливо плывущих куда-то…

Несколько минут они молчали. Светлана сонно поглядывала на пару из-под прищуренных ресниц.

— Вы не отвезете меня обратно? — наконец спросила она, потихоньку успокоившись. — Меня там убьют.

— Нет, — ответил Анмай, невольно улыбаясь. — Мы не хотим тебе зла.

Явно волнуясь, Светлана задала новый вопрос.

— А вы действительно Дивная Пара?

Анмай задумался. Сказать ей правду он не мог, — как и придумать сколь-нибудь правдоподобную ложь.

— Мы прибыли сюда недавно, — ответила Хьютай. — Из другого мира.

Светлана вздрогнула, в её глазах вновь блеснул испуг.

— Не бойся, — сказала Хьютай. — Мы не тронем тебя.

Девушка промолчала. Анмай решил перейти к более простым вопросам.

— Откуда ты сбежала и куда направляешься?

— Из Олаиры, это община на юге. Там много рутов… нас. А на севере, в Аромаре, вы… файа помогают людям, там есть большой поселок для них, а среди файа, говорят, есть Мечтатели.

— Мечтатели? Как вообще устроено ваше общество?

Светлана удивилась.

— Вы не знаете? — она улыбнулась и кивнула своим мыслям. — У нас всё просто, — или свободный, или раб. А у файа пять каст, раздёленных по способностям. Внизу, большинство, — Игроки, они одеваются в белое, за ними Воины, за ними — Пилоты, те, кто соединяет наш мир с другими, — они все одеваются, как ты, за ними — Ведущие, которые правят, они одеваются в черное. А выше всех — Мечтатели.

— Выше правителей? Кто они?

— Они одеваются в металл… они придумывают новое… а потом воплощают его, — новый способ пения, или новый способ смерти. В Олаире нет Мечтателей, только Игроки и Воины. Это плохо… они били меня, а тех, кто бунтует, сжигали заживо. Но в Аромаре тоже сжигают, только редко, — тех, кто не хочет жить мирно.

Анмай вздохнул. У него не было никаких иллюзий насчет местного общества, но Светлана ему нравилась, и он решил помочь ей.

— Если ты сбежала, за тобой гонятся?

— Не знаю. Но должны… наверное.

— Как далеко эта Аромара?

— Тысяча двести вэйдов, за Длинным озером.

— Сто двадцать миль? И ты хотела пройти их одна, босая, пешком? Хочешь, мы отвезем тебя туда?

Она кивнула.

— Где она?

Светлана задумалась.

— На севере… где-то…

— Ты сможешь показать нам дорогу?

Она кивнула.

— Хорошо. Садись.

— Я грязная…

— Садись!

Светлана осторожно устроилась на заднем сидении скиммера. Она держалась очень скромно, — просто образцовая рабыня, — но Вэру это уже не обманывало. Под её красивой мордашкой скрывался далеко не рабский ум.

Едва машина упруго взвилась в воздух, девушка взвизгнула и побледнела, намертво вцепившись в сидение — летать ей раньше явно не доводилось. Стало ясно, что от её советов толку будет мало. Анмай решил положиться на удачу. Он повел скиммер на север, сразу набрав большую высоту, — проекционное поле делало машину невидимой для радаров и глаз, но лишь частично. Поднимаясь, он заметил внизу, ещё очень далеко, рой смутных точек в травяном море, — опоздавшую погоню. Он так и не узнал, заметили ли файа их, и что подумали, когда оборвался след.

* * *

Через четверть часа внизу, в разрывах между облаками, на берегу огромного озера показалась смутная и почему-то раздвоенная клякса поселка. Анмай не был уверен, что это Аромара, но расстояние и направление совпадали. От Светланы он не добился ничего вразумительного, — она во все глаза смотрела на облака далеко внизу. Их пылавшие багрянцем паруса простерлись от горизонта до горизонта и землю под ними ещё скрывала рассветная тень.

Анмай высмотрел большое пятно леса на склоне длинного холма, прикрывавшего Аромару с севера, — там можно было сесть. Он резко бросил машину вниз.

Падение с пятимильной высоты не заняло и минуты, — за это время он не успел ничего толком рассмотреть. Сначала его прижало к крыше, потом с силой вдавило в сидение, — хватая ртом воздух, он услышал сдавленный писк Светланы. Затем над ними взметнулось зеленое пламя крон, донесся треск ветвей, пол подпрыгнул и застыл, — они сели, но Анмай не сразу осознал это. Он помотал кружившейся головой, на секунду зажмурился и открыл колпак. В кабину хлынул прохладный утренний воздух, пронизанный десятками незнакомых запахов. Они будоражили воображение, и Анмай торопливо вылез из машины.

Едва спрыгнув на землю, он услышал шелест, — люки в корме скиммера открылись, и из них со вздохом вырвалось облако радужно переливающейся пыли. Она взметнулась вверх, и в доли секунды рассеялась: на сей раз «Укавэйра» решила выпустить облако защитных нанетов. Хьютай с усмешкой сунула дезинтегратор в сумку, — теперь держать его наготове просто не имело смысла.

Через секунду колпак и люки захлопнулись, машина свечой взвилась вверх, и в считанные мгновения исчезла, едва не сдув их воздушным смерчем. Когда он утих, Анмай усмехнулся. Теперь они остались одни… почти.

* * *

Долгие годы жизни в подземельях плато Хаос привили Вэру отчаянную любовь к вольным просторам. Но для него ими стала окружавшая плато пустыня. В лесу он был всего несколько раз, и ему не понравилось там. Он привык к неподвижности скал, и даже невинные движения веток невольно пугали его. Под сенью крон он чувствовал себя, словно под ногами гигантских зверей, почти всерьез ожидая, что какое-нибудь дерево нагнется и схватит его. К тому же, сандалии, — не лучшая обувь для прогулок по лесу. Они пробирались в зарослях считанные минуты, но прежде, чем нашли тропинку, Анмай успел отбить пальцы ног и ободрать ступни до крови.

Идти по тропе оказалось куда легче. Вскоре они вышли на луг. Чуть ниже, на берегу бескрайнего озера, стояла Аромара. Анмай отступил чуть назад, разглядывая поселок. Там, впрочем, не нашлось совершенно ничего необычного: простые белые дома в один и два этажа, зелень, заборы, мощеные улочки…

Ещё сверху он заметил, что поселок состоял, собственно, из двух, отдаленных метров на пятьсот, — и спутать, где чей, было трудно. Файскую половину составляли массивные двухэтажные дома с большими окнами и плоскими крышами. Человеческая часть была заметно больше, её составляли меньшие, но пёстрые дома с черепичыми крышами, утопавшие в зелени. Редкие фигурки на её улицах цветом кожи и волос не очень отличались от Светланы, и файа среди них не наблюдалось. Но она категорически отказалась идти туда, — вполне откровенно заявив, что там её никто не ждет. Безопасность и хорошая жизнь, по её мнению, были неразрывно связаны с поковительством файа, и она не хотела расставаться с парой. Добрый хозяин для неё был несравненно лучше никакого.

Анмай ещё никогда не встречался с такими плодами тысячелетней культуры рабства, и потому просто растерялся. Светлана объяснила, что люди живут здесь отдельно, и файа не ходят к ним без разрешения. То есть, они не смогут видеться с ней, и никто не будет отвечать за её жизнь, а такое не очень ей нравилось.

— Неужели ты не хочешь быть свободной? — удивленно спросила Хьютай.

Светлана пожала плечами.

— Свободной — от чего? От своей комнаты? От сытной еды? От знаний, которые нам дают?

— Но ведь ты же сбежала!

— Я убила хозяина, — она быстро взглянула на пару, потом опустила глаза. — Мне пришлось это сделать. Через полгода он вернется, но меня всё равно бы сожгли. А если я найду нового хозяина, — меня никто не тронет, пока я нравлюсь ему. Я хотела бы остаться у вас. Я хорошо танцую. Умею заниматься любовью, — она посмотрела на Хьютай. — И с девушками тоже. Готовлю вкусную еду. В конце концов, я не дура. Я была старшей в группе из двадцати девушек. Хеннат, мой первый хозяин, многому научил меня. Я знаю, что твое имя, — «Анмай» — значит Широкоглазый, — и оно подходит тебе. Твоя подруга тоже мне нравится. Если вы недавно на Эрайа, я могу рассказать вам о здешних порядках и обычаях. Всё, что знаю.

Пара переглянулась. Аргументы Светланы были безупречно логичными. В конце концов, она сама знала о них уже слишком много, чтобы её отсылать.

* * *

После путешествия в зарослях их одежда и волосы растрепались, и им пришлось потратить несколько минут, чтобы отряхнуться и привести себя в порядок.

— Я готова, — сообщила Хьютай, спрятав гребень в особый кармашек на шортах. — Пошли?

Они втроем вышли на опушку. Светлана вклинилась между ними, — несмотря на всё, она явно очень боялась, и даже Хьютай не пыталась оттеснить её.

Они спускались по широкому лугу к поселку примерно минут пятнадцать. Анмай заметил, что прекрасная окрестность была совершенно пуста. Светлана пояснила, что здесь, так близко от границы, можно встретить спецназовцев Рутении или группу рутенских подростков. Они были нечастыми гостями, но файа научились не гулять здесь в одиночку или даже небольшими группами. Руты, живущие в поселке, следовали их примеру. Рассказы об убийствах предателей звучали более чем убедительно.

Там, где тропинка переходила в улицу, они увидели дозор Воинов, — пять рослых парней в сандалиях на босу ногу и в серых комбинезонах с множеством накладных карманов. Анмай с интересом смотрел на них. Такую же одежду когда-то носили звездолетчики Файау, — она ничуть не изменилась за десять тысяч лет. Все карманы у Воинов были аккуратно заполнены запасными обоймами и гранатами, через плечо у каждого висел автомат с широким изогнутым магазином, на поясе — штык-нож. Сейчас Воины неподвижно смотрели в пустоту, — объяснить своё появление Анмай бы не смог, и вопрос решили нанеты «Укавэйры»: для них заглушить чужую наносеть и на минуту заблокировать восприятие не составляло особого труда.

Ещё через пару минут они вошли в сам поселок, миновав окружавшие его сады. Здесь всё было прочным, соразмерно построенным, уютным. Ступив на улицу, они во все глаза смотрели на гулявших по ней редких файа, — молодые лица, только молодые, ни стариков, ни детей, все ловкие, гибкие и красивые, — такие же плоды усилий генных инженеров Файау, как и они сами.

Большая часть этих «плодов» одевалась в короткие белые туники Игроков, на других, — самых гибких и красивых, — были лишь набедренные повязки из алого шелка. Как пояснила Светлана, они относились к патани, — особой группе, не считавшейся кастой, но избранной для чувственной любви и отбора, — выведения, — самых красивых файа, как обитатели древних Золотых Садов Фамайа. Босые ноги тоже не были здесь редкостью. Правду говоря, почти все ходили босиком. Зато браслеты-весмы были у каждого, — бессмертные файа очень ценили свою жизнь. Да и без этого преимущества браслета, — мгновенная связь с любым файа на планете, — были очень велики. Файа так привыкли быть включенными в единую сеть связи, что даже ради Игры не смогли отказаться от неё.

Все, встреченные ими, приветливо кивали или улыбались. Никто впрочем не заговорил с ними. Анмай напомнил себе, что все вокруг, — лишь внешне его соплеменники: их разделила пропасть десяти тысячелетий. Они похожи на них, но по сути, — совершенно чужие.

Чужие. Он убедился в этом, увидев, что у полунагих юношей и девушек-патани по восемь сосков, как у их хищных четвероногих предков. Судя по чувственным лицам, это был намеренный атавизм, — попытка умножить дарованные природой органы наслаждения. Светлая улица вдруг показалась ему бесцветной и ненастоящей, жители — не отбрасывающими тени, а свежий воздух, — ужасающе холодным.

Анмай встряхнул волосами, прогоняя наваждение. В поселке царила тишина, никто никуда не спешил, — ничего особенного, никаких машин или животных, мирное утро мирного дня… только всё вокруг было словно нарисовано на тёмном стекле, а жители казались ему наполовину молодыми хищниками, наполовину детьми, — красивые, сильные, но даже не сознающие своей жестокости.

* * *

Довольно быстро они дошли до центра поселка, и Анмай остановился в растерянности, — куда идти дальше, он не знал. Хьютай проводила взглядом гибкую девушку, по виду всего лет семнадцати. Все её одеяние составлял кусок алого шелка, обернутый вокруг сильных бедер.

— Конечно, на это приятно смотреть, и так удобно ходить, но в этом есть что-то…

— Эй!

Анмай обернулся. На них с интересом смотрел рослый юноша, одетый точно так же. У него было гибкое мускулистое тело и решительное лицо, волосы — черной волной до плеч. Несмотря на наряд, Вэру сразу распознал в нем Ведущего.

— Могу я узнать, что привело в Аромару уважаемого Пилота и его подругу?

Их приняли за членов третьей по рангу касты. Анмай отметил этот факт, никак не комментируя его.

— Любопытство, — честно ответил он. — Мне нравится путешествовать по Эрайа.

— Как зовут моего уважаемого брата и его прекрасную подругу?

Лишь после странного обращения Анмай понял, что юноша похож на него, — не полное сходство, но всё же… они могли сойти за братьев.

— Найте Лай, — не моргнув глазом соврал он.

— Хьютай Тайра, — усмехнулась Хьютай. Это было её девичье имя, — до встречи с ним.

— Очень приятно. Я — Анмай Нау, Ведущий Аромары.

Вэру вздрогнул. Совпадение имени и внешности не могло быть случайным. К тому же, его угораздило назваться именем давно погибшего друга: его образ мгновенно всплыл в памяти. Анмай со стыдом осознал, что со времени своего воскрешения почти не вспоминал о нём.

Найте, простишь ли ты меня?

Найте молчал, и вслушиваясь в это молчание, Анмай не сразу разобрал вторую фразу Нау.

— Я ещё не завтракал. Если хотите, можете пойти со мной.

* * *

Они так и не поняли, куда пришли, — в резиденцию Ведущего или в его дом. Просторная полутемная комната с выходившим на север большим окном вмещала удобные столики, цилиндрические подушки вместо стульев и множество картин, — нагих девушек, — на белых стенах. Светлана принесла им еду, — молоко и пирог с какими-то фруктами, всё очень вкусное. Несколько минут все сосредоточенно жевали. Когда тарелки опустели, Нау небрежным жестом велел Светлане унести их. Та подчинилась с явной неохотой, но Ведущий даже не смотрел на неё. Всё его внимание было приковано к паре, глаза светились любопытством, хотя, судя по многочисленным свежим и поджившим царапинам на плечах и спине, и поздним завтракам, его основные интересы относились к чувственной любви.

— Скажите, что бы вы хотели увидеть? — наконец спросил он. — Аромара — скучный поселок. У нас даже сати нет, но…

Хьютай поморщилась. «Укавэйра» дала им много информации, — но кое о чем она предпочла бы не знать. Сати, — «великий ритуал единения файа, их торжества над людьми» — представлял собой, по сути, просто массовую оргию. Если жителям какой-нибудь общины удавалось взять в плен несколько рутов, — обязательно молодых и красивых, — их убивали каким-нибудь мучительным образом, а файа, глядя на это, занимались любовью. Все вместе.

— …Это мерзость, извращение всех наших идеалов, — между тем, говорил Нау. — И все жители Аромары разделяют мое мнение, иначе они просто не жили бы здесь.

— Раз вы не сторонники сати, то почему же не мешаете им? — удивленно спросил Анмай. Нет, он, конечно, знал, что главный закон Сети, как тут называлась цивилизация файа, категорически запрещал рознь, но…

— Мы помогаем людям, — и они не мешают нам. Они убивают людей, — и мы не мешаем им. Но здесь мы собираем лучших из людей, и здесь они в безопасности, — те, кто ведет себя мирно, конечно. А мы — Свободный Народ, каждый занимается тем, что ему нравится! В этом — наша сила.

— Понятно, — сказала Хьютай. — А люди знают, что через год превратятся в плазму?

— Конечно, нет! Ни о Сети, ни о чужаке в нашем солнце, ни о чем важном. Ведь это может лишить их покоя…

— Ты говорил, что хочешь помочь людям, — перебила его Хьютай. — Ты позволишь им умереть?

Нау смутился, как мальчик.

— Это модернизированный подвид, с наносетью. По возможности, мы записываем лучших людей на матрицы, но остальные файа не одобряют этого. Наши возможности очень ограничены, и мы не хотим терять того, что у нас ещё есть. Нас и так считают едва ли не изменниками…

— Понятно. Но неужели Сеть Файа не может спасти Эрайа целиком?

Нау дико взглянул на неё.

— Это невозможно. И по мне, — пусть этот мир сгорит. В миг Катастрофы он был осквернен, отравлен. Вы знаете, что в начале ничего, подобного сати, тут не было? А ведь у меня есть доказательства. Вот, — он полез в один из шкафчиков и достал смятый бумажный лист. — Это о нас, о Свободном Народе. Читай!

Анмай взял лист. Причудливая рукописная вязь оказалась достаточно разборчивой, чтобы её читать, — во всяком случае, для его глаз. Это был отрывок перевода какой-то древней книги о первой встрече двух рас в этом мире.

«…Файа высокого роста, смуглые, с кожей чистого, светло-коричневого оттенка, имеют довольно широкий овал лица, короткий прямой нос, чёрные, иногда с медным отливом, густые вьющиеся волосы и густые брови. Лбы у них ровные, высокие, глаза большие, широко расставленные, чистого серебристо-серого цвета, иногда довольно глубокого и тёмного оттенка. Зрачки у них вертикальные, овальной формы, словно у хищных кошек. Притом, глаза их представляют самую замечательную часть их наружности, и древнее название их народа — анмайа, Широкоглазые, происходит от их необычайно широко расставленных глаз.

Мужчины-файа крепкие, хорошо сложенные, сильные. Женщины их отличаются очень приятной внешностью, часто встречаются красивые лица. Уже при первом взгляде на них обращает внимание их высокий рост и длинные, обычно до поясницы, волосы. Мужчины и юноши файа носят волосы до плеч, или немногим короче, часто в виде беспорядочно растрепанной гривы. Если не считать этого, их волосы всегда тщательно ухожены, ибо файа очень чистоплотны. Лица их по обыкновению задумчивы и серьезны, улыбаются они редко, но очень красиво, особенно девушки. У юношей же часто бывает суровый, решительный, даже пугающий вид, хотя и у них попадаются очень красивые лица.

У файа больше оснований считать себя избранной расой, чем у всех народов, которые я когда-либо встречал. И они сами тоже убеждены в своём превосходстве над иными племенами, часто, впрочем, вполне обоснованном. Главнейшее отличие их от людей состоит в отсутствии стяжательства, — файа никогда не стремятся окружать себя лично богатством, предпочитая им знания и власть, а всё остальное отсюда следует. Преступления, в особенности насилие и убийства среди файа, — вещь очень редкая. Убийство соплеменника, либо любая иная рознь среди них считается величайшим преступлением и грехом. То же относится к содомии и прочим извращениям естественных влечений. Запрет этот очень строг, и один из важнейших в их Рэтиа, его нарушение карается немедленной смертью. Впрочем, нужда в столь крайних мерах возникает нечасто, ибо файа довольно сдержаны, мечтательны и отважны. Подчиняться чужой воле они предпочитают лишь по своему желанию, хотя в Рэтиа интересы их расы неизменно стоят выше интересов личности.

Однако ж, власти их действуют скорее убеждением, чем принуждением, ибо последнее может привести, — и, говорят, нередко приводит, — к вооруженному мятежу. Сами же по себе файа не воинственны. Но, хотя культа войны у них нет, умение сражаться у них в великом почете, хотя и не столь великом, как искусство Мечтателей, каковые…» — на этом текст обрывался.

Несколько секунд Анмай молчал.

— Значит, у них было всё, — тихо сказал он. — Взаимное любопытство, дружба, сотрудничество. Почему же всё кончилось кострами и рабством? Неужели это действительно след квантового вырождения?

— Сомневаюсь, — так же тихо ответила Хьютай. — С людьми-то всё в порядке, а здешние файа родились и выросли не здесь. Впрочем, файа ли они? Файа сейчас строят свою Вселенную, свои миры. Те, кто остались, — уже не мы. Они хотят вернуть прошлое, законсервировать его, а ведь это невозможно. Жизнь не знает остановок. Или вверх — к звёздам, или вниз — в могилу. Середины нет. Я горжусь судьбой своего народа, — они стали теми, кем нам стать не дано. А эти… Будет лучше, если останется лишь память о великой расе, — она поведет другие, а кого поведут эти?

Анмай промолчал. Иногда он думал, что совершенно не знает Хьютай, — хотя, кроме неё, он вообще никого не знал… так.

Вдруг он заметил, что Нау удивленно, едва ли не открыв рот, смотрит на них. Анмай сообразил, что, забывшись, заговорил на родном файлине, — так сильно было его потрясение. Файлина тут никто не знал, — он был забыт давным-давно, — но это оказалось только к худшему. В современной Сети язык был один, и для Нау древняя речь его предков звучала странно и чуждо.

— Кто вы? — с заметным испугом спросил он.

Анмай промолчал, проклиная свою глупость. Он уже понимал, что любой ответ будет неверным, а оправдания — нелепыми.

Нау побледнел, вернее посерел под смуглой кожей. В комнате повисла тревожная тишина. Он то поднимал глаза на пришельцев, то опускал их. Анмай тоже застыл. Ему вдруг стало жарко, по спине меж лопаток сбежала струйка пота, — но совсем не от страха, его обдавали неожиданные в комнате струи горячего ветра. Наверняка, весь рой нанетов собрался здесь. «Укавэйра» тоже здесь, с ними, незаметная, — лишь очертания то одного, то другого предмета на секунду расплывались, как в мираже…

Её нанеты были всюду, — в воздухе, на его коже, в крови, в мозгу… Что он знает о ней? И, если Нау заговорит — он ли ответит, или ядерные бактерии, проникшие в его мозг? А он сам? Может, он уже изменился и не заметил этого? С его точки зрения для «Укавэйры» это не имело бы смысла, но кто может понять побуждения союза восьми триллионов разумов, иным из которых было по миллиарду лет?..

Анмай встряхнул волосами, прогоняя бессмысленный страх. Жар рассеялся, потянуло свежим воздухом. Нау опомнился. Он вдруг покраснел, словно мальчик, и казался совершенно растерянным, явно не зная, что он сейчас говорил.

— Чем я могу помочь вам? — вдруг сказал он.

— Что с тобой? — спросил Вэру.

На лице Нау вдруг появилась усмешка, такая спокойная… Анмай понял, что «Укавэйра» что-то сделала с ним. Глаза Нау живо блестели, — он не стал куклой, просто ощутил вдруг непреодолимое дружелюбие к паре. Конечно, эта процедура избавила их от очень больших неприятностей. Но, всё равно, Вэру охватил вдруг непонятный, мучительный стыд, — он не хотел быть богом, изменяющим всё, к чему прикасался. Нау старался помочь людям, — насколько это было в его силах, — и чем же они отблагодарили его?..

Анмай встал. Ему вдруг расхотелось продолжать разговор. Он сам неловко улыбнулся и вышел. Хьютай вышла вслед за ним.

Прикрывшаяся было за ней дверь вдруг распахнулась, и ещё несколько секунд оставалась открытой.

* * *

Уже на улице их догнала Светлана. Как оказалось, Ведущий выделил им просторную комнату в одном из домов Аромары, — и рядом с ней маленькую комнатку для рабыни, как велели обычаи. Обе комнаты были обставлены, с множеством вещей, и даже с терминалом доступа в местный интернет, увы, бесполезный для пары: для авторизации был нужен прошитый в наносеть код, который тут давали ещё при рождении.

Светлана сразу же переоделась в короткую белую тунику, какие носили и файа. Ноги её остались босыми. Порядок в комнатах был идеальный, так что она оказалась не у дел, — стояла посреди хозяйской, и довольно нахально смотрела на пару. Анмай бездумно отметил, что ноги у неё стройные, длинные и сильные, — да и фигура вовсе неплохая. Но по сравнению с Хьютай…

— Почему ты убила своего хозяина? — вдруг спросила та. Светлана нахмурилась. Было видно, что вопрос совсем не понравился ей.

— Он сказал, что меня казнят. А умирать я не хотела.

— Казнят? За что?

— Он хотел убить моего парня. Ну, не совсем убить. Отправить на сати. Но это ещё хуже.

— Ты же говорила, что на сати посылают только пленников, — напомнил Анмай.

Светлана хмуро взглянула на него.

— Он и был пленником, — файа взяли его в плен во время набега. Я отправила его сюда, в Аромару, отдав приказ от имени Яната… моего хозяина. И это совсем не понравилось ему. Вот и…

— Любовь, — жуткая вещь, — Анмай усмехнулся, и Светлана буквально сверкнула на него глазищами.

— Да. Ради своей подруги ты поступил бы так же.

— И теперь тебе нужно разрешение, чтобы посетить Аромару, — её человеческую часть, — догадалась Хьютай.

— Да. Нужно, чтобы Ведущий выписал разрешение, а я не могу обратиться к нему.

— Понятно, — ответил Анмай. — И ты получишь это разрешение, если…

— Если — что? — теперь Светлана смотрела на него враждебно.

— Расскажешь нам об этом мире, — усмехнулся он. — С самого начала.

— Хорошо. — Светлана непринужденно села на пол. — О чем именно?

— О Рэтиа. О вашей истории. О том, откуда здесь взялись люди.

— Разве вы не знаете?

— Нет.

— Даже о Рэтиа?

— Нет. Что это?

— Это… ну, что-то вроде религии. В общем-то мало кто из людей верит в это, — в основном мы, рабы. У свободных другая религия, но я мало что знаю о ней. Вообще-то, это не для файа, но вы… необычные. Наверное, вам можно… — прикрыв глаза, она начала рассказывать.

Анмай тоже опустил ресницы, чувствуя, как по его коже блуждают мурашки, — рассказ Светланы оказался неожиданно интересным. Радиоперехват «Укавэйры» не говорил ничего об устных преданиях.

* * *

Светлана говорила очень живо, — увлечённо и со страстью. У неё был несомненный талант рассказчика, но Вэру не мог свободно наслаждаться им, — едва ли не после каждой фразы он старался представить, как всё могло быть на самом деле, и, естественно, путался. Лишь когда девушка выложила всё, что знала, и, усталая, ушла спать, он смог расставить куски её рассказа по порядку.

Рэтиа зародилась в Линзе почти сразу после их отлета и причины этого были печальны. Люди, живущие в одном из сильнейших её государств, Актале, стали безжалостно истреблять живших там же немногочисленных файа. На них свалили всю вину за кровавую революцию и гражданскую войну, опустошившую две трети территории страны, — ведь файа были лидерами этой революции. После того, как она пала, несчастным, загнанным и затравленным остаткам некогда великого народа неоткуда было ждать спасения.

Айэт Тайан, ставший управляющей сутью Линзы, тогда впервые вмешался в дела людей. Несметная орда посланных им летающих машин вывезла всех уцелевших файа в её центральный сегмент. Затем Айэт решил вывезти все племена своего народа, рассеянные по бескрайним просторам Плоскости, — повсюду чужие, презираемые и гонимые, хотя этот исход занял много лет. Дикие северные файа восприняли свое спасение, как чудо. Разубедить их было невозможно, и Айэт решил не бороться с новорождённой верой, а, напротив, использовать её. А может, Рэтиа родилась потом. Ведь, если бог реален, и его можно видеть, и даже говорить с ним, религия вообще не нужна…

Насколько смог понять Анмай, многие файа тогда не принимали этой, да и любой другой веры. Но шли века, тысячелетия. Освоив центр Линзы, файа постепенно превратились в могучий народ. Они познали науки, неслыханно размножились и, наконец, населили великий город Мэйат на берегу Последнего Моря. Айэт помогал им, и, с его помощью они, наконец, смогли вернуться во внешние сегменты Линзы. Населявшие их бессчетные народы четырнадцати разумных рас давно забыли о файа, — кроме ару.

Этот зловредный подвид людей, некогда созданный расой Опустошителей и почти полностью уничтоженный в Актале, продолжал размножаться в других областях безмерно огромной Плоскости. Они создали свою религию, в которой файа отводилась роль демонов зла. Айэт не стал их трогать, хотя и не давал вторгаться в центральную часть Плоскости, занятую Акталой, древнейшим государством людей и файа.

Едва файа вернулись, между ними и ару мгновенно вспыхнула война. Вскоре ару втянули в неё и другие народы Линзы. Постепенно из пришедших учить файа превратились в агрессоров, решивших захватить все её Плоскости. Тогда Айэт вновь вмешался и прекратил войну, правда, не по своей воле.

Согласно книгам Рэтиа, один из файа, — юноша по имени Эроин Чэрити, — возмутился тем, что его соплеменники творят зло, и пришел к Айэту, умоляя его остановить их. Его поддержал и Нэйс Анкус, бывший правитель революционной Акталы, самый первый файа, спасенный Айэтом. Тот дал ему вечное металлическое тело взамен его собственного, истерзанного пытками, — Нэйс попал в плен к ару, и провел целый год в непрерывных мучениях. Они изменили его, и с тех пор не было файа, более сопричастного чужим страданиям, чем Нэйс. Вместе они воззвали к управляющей сути. Айэт смог остановить файа, но ару объявили войну уже ему, и перед ним встал страшный выбор, — истребить целый народ, либо дать ему истребить все остальные. Вэру легко мог представить, что перенес Айэт, — но ару убили его родителей, разрушили его страну, и, в конце концов, истощили его терпение настолько, что он решил их уничтожить. Для ару это было непостижимым бедствием, подобным Страшному Суду, — металлический и плазменный шторм, прокатившийся по Линзе, несметные тучи безжалостных машин, добивающие всех, кто уцелел в огне и объятиях взбесившейся стали. Впрочем, свидетелей этого не осталось, — никого из триллиона населявших Линзу ару. А для двенадцати триллионов других её обитателей это было чудесное спасение…

Именно тогда и зародилась Рэтиа. Сейчас этой истории о чудесном спасении файа, возвышении и гибели ару, и о их самоубийственной войне против бога-машины было уже больше восьмидесяти веков. Но рассказы о гибели расы, объявившей себя избранной, о страданиях бога, выбирающего между жизнями своих детей, и приносящего в жертву одних, чтобы смогли жить другие, — эти рассказы поражали и поныне. К сожалению, в них не было ничего о дальнейшей истории Линзы…

Анмай мог лишь предполагать, — но он знал больше, чем другие. Очевидно, в тёмной бездне веков обитатели Линзы вышли в космос, столкнувшись с Файау. Была ли это война? Окончилась ли она катастрофой или почетным миром? Что стало с иными расами Линзы, — с Опустошителями, например? Создал ли Айэт свою межзвёздную империю? На все эти вопросы не было ответа. Возможно, всё было совсем иначе, чем в наивных рассказах Светланы. Правда, сами файа никогда не принимали Рэтиа всерьез. Люди же, хотя и почитали Линзу земным раем, отнюдь не считали Эрайа юдолью страданий, — слишком долго они жили на ней.

Анмай, плохо разбиравшийся в религиях, не мог понять, в чем состоят догматы Рэтиа. Все они признавали поклонение звездам, на которых живут высшие существа, веру в божественные интеллектронные машины и в вечную жизнь. С последним здесь не было трудностей, — все знали, что файа возвращаются после смерти, хотя и их жизнь конечна. Так почему бы и людям не воскресать? А если они будут достаточно усердны в служении Рэтиа, то удостоятся вечной жизни в облике разумной машины, — как Нэйс и Эроин стали гигантскими стальными дисками после телесной смерти. Впрочем, истинная суть Рэтиа, странной веры во всесилие техники и в бесконечность Вселенной оставалась непонятной для Вэру. Всё это не было чушью, придуманной для обмана людей, напротив, их главной опорой в борьбе с файа, но узнать что-либо важное для его миссии здесь он не мог. Надлежало искать нечто иное…

* * *

Анмай проснулся очень рано. За окнами отведенной им комнаты ещё висел синий предрассветный полумрак. Очень далеко, за тёмными изгибами холмов, незаметно ползла тусклая рыжая заря. Хьютай лежала рядом с ним, на спине, закинув руки за голову. Она ещё спала, дыша очень ровно, и он не шевелился, опасаясь разбудить её. Ему нравилось смотреть на спящую подругу. Хьютай была нагой, — они оба, — и её атласная кожа едва отблескивала в темноте.

Анмай смутился, вспомнив вчерашний вечер: едва они начали раздеваться, чтобы заняться этим самым, как Светлана вошла к ним, желая получить свою долю любви. Хьютай так взглянула на неё, что она исчезла в своей комнатке, и с тех пор не подавала признаков жизни. Но сама Хьютай необъяснимо и глубоко смутилась, и ни о какой любви уже не было и речи. Они долго лежали без сна, удивленно и насмешливо посматривая друг на друга, — пока он, наконец, не уснул…

Он заметил, что Хьютай смотрит на него. Она потянулась с тщательно рассчитанным бесстыдством, потом перекатилась, прижав его к постели. Анмай задохнулся, словно нырнув в ледяную воду, — он никак не мог привыкнуть к этому ощущению, — потом, опомнившись, обнял её поясницу. Хьютай приподнялась, упираясь локтями в его грудь. Лицо её было серьезным.

— Хорошо, что мы проснулись так рано, — сказала она. — Сейчас все ещё спят. Никто даже не заметит, что мы уехали.

— В Олаиру? — вчера, вернувшись из поселка, Светлана рассказала им, что файа взяли в плен и Ярослава, старшего брата её парня. Судьба его была предрешена, и никто не смог бы изменить её, — кроме Дивной Пары. Вэру вовсе не хотелось встревать в это дело, — явно грозившее провалом их миссии, — но его грызла совесть, да и спорить с подругой, поддержавшей Светлану, он не решался.

— Да. Там сегодня будет сати. Мы можем взять коня Ведущего. Вчера Нау оформил для нас приглашение. Никто ничего не заподозрит, — туда многие поедут посмотреть.

— Ты уверена, что нам стоит ехать? — спросил Анмай. Он понимал, что провернуть дело по-тихому не выйдет, а для силовой операции их двоих слишком мало.

— Там трое мальчишек, — они умрут, если мы их не вытащим. Так что ехать надо. Неужели ты боишься? Нау говорит, что это в правилах Игры. Я ему верю.

— А он сам верит? Глядя на тебя, он извивался, как девчонка, стараясь понравиться! У Файау остались наши матрицы. Похоже, они не лежали без дела!

Хьютай усмехнулась.

— Помнишь, как он спрашивал нас о «наших братьях», а ты только помахивал ресницами?

Анмай кивнул. Вчера он хорошо познакомился с жителями Аромары, — они прибыли сюда, чтобы как-то смягчить жестокость Игры и рабства, но в остальном их интересы оставались интересами двенадцатилетних подростков, — удовольствия и приключения. Ничего, интересующего пару, они не знали, и даже не хотели знать. Когда он сказал об этом Хьютай, та фыркнула.

— Уж это точно! Нау девяносто лет, а его интересы застряли на уровне пятнадцатилетки! Думали ли создатели бессмертия о таких последствиях вечной юности? Кстати, что они делают с матрицами, когда те вырастают настолько, что перестают вмещаться в мозг? Интеллектронных машин у них здесь нет. Значит, их вывозят куда-то…

— Меня больше интересует, не растащат ли они наши вещи, пока мы будем путешествовать.

— Здесь хорошие замки.

— Это-то меня и беспокоит. А их любопытство? И вообще, ты уверена, что поступаешь правильно?

— Нет. Не уверена. Но никто, кроме нас, не спасет их. Неужели тебе их не жалко?

— И ты сможешь сама убивать файа? Ведь мы не сможем освободить мальчишек тихо, — нам почти наверняка придется вступить в бой.

Хьютай пожала плечами.

— Я сама убила одного человека, — за то, что он убил Найте. А вот сможешь ли убивать ты? Помнишь ту передачу из Кейсы, — это южнее, возле самой границы? Я видела глаза её жителей, — в них файский ум и звериная жестокость, — Хьютай сумрачно усмехнулась. — Я чувствую себя так, словно собралась в гости к волкам или тиграм. Брр! Но мне это нравится! Вставай!

* * *

Они вместе забрались под ледяной душ, чтобы окончательно проснуться, потом быстро поели. На шум из своей спаленки выбралась зевающая Светлана и присоединилась к ним. Узнав, что пара уезжает, она нахмурилась, — сидеть целый день одной в доме ей не хотелось, — но возражать, к удивлению Вэру, она всё же не стала: дисциплина была вколочена в неё крепко.

Пара оделась и быстро собрала всё свое немногочисленное имущество. Надевать силовые пояса они не стали, — те слишком бросались в глаза, и их пришлось оставить, заперев в пустом оружейном шкафчике. Они нацепили на запястья два серебряных браслета, — их тайную связь с «Укавэйрой», — и взяли оружие. Анмай повесил на пояс длинный боевой нож и сунул в набедренный карман универсальный излучатель. Хьютай перебросила через плечо свою неизменную сумку, — в ней лежал дезинтегратор и запасенные в дорогу бутерброды с ветчиной.

Они бесшумно вышли под яркие, догорающие звезды, словно нырнув во влажный предутренний воздух, такой холодный, что от дыхания вырывался пар. Заперев дверь, Анмай поёжился: под комбинезоном у него были лишь плавки. Хьютай тоже зябко поводила плечами в своих неизменных шортах и футболке. Но его подруга бестрепетно купалась в ледяной воде, так что дело тут было не в холоде. Она боялась, как и он.

— Ты сама этого хотела, — тихо сказал Анмай.

Хьютай кивнула. Иногда ей нравилось идти навстречу своему страху. Это не всегда кончалось хорошо, и Анмай на секунду задумался.

— Подожди. Файа не должны знать, что тут замешана «Укавэйра».

— Согласна. И?..

— Нам нужно отослать наших защитников и идти одним.

— Зачем?

— Нанеты невидимы, но любой, знающий, что нужно искать, легко их обнаружит. Я не знаю, как строго на Эрайа соблюдается технологическое эмбарго. Достаточно им только заподозрить, что мы связаны с «Укавэйрой»… — он не решился объяснить ей, что на самом деле боится иного. Ему не хотелось, чтобы «Укавэйра» вновь изменяла чужие души, превращая их в её — их — слуг.

— Понятно, не говори. Но согласится ли она?

— Сейчас проверим.

Он вдавил сегмент браслета. «Укавэйра» согласилась с его просьбой. — «Против своей воли, и только потому, что не могу ограничивать вашей, — пояснила она. — С этой минуты вы предоставлены сами себе. И, если с вами что-то случится…».

Анмай понял намёк. Она восстановит их копии, ничем не отличимые от них самих. А они — что ж. Если им придется умереть, — они умрут.

Он взглянул вверх. Утренний воздух был чист, ничто не дрогнуло в нём, когда «Укавэйра» выполнила их просьбу.

— Откуда нам знать, выполнила ли она её? — рассудительно заметила Хьютай. — И, в любом случае, «Товия» всегда будет следовать за нами на высоте десяти миль. Так что ничто не изменилось!

— Мы получили полную свободу, — она важнее, чем безопасность, или угроза разоблачения. А вмешательство в сознания файа могут отследить через матричную сеть.

— Это верно, но ты подумал, что с нами будет, если «Укавэйра» вообще бросит нас, — здесь или где-нибудь ещё? Ведь интересы восьми триллионов её разумов наверняка важнее ей интересов нас двоих!

Анмай улыбнулся. Сейчас они были почти беззащитны… но именно поэтому он ощутил себя только что родившимся в этом мире.

— Если мы станем угадывать ещё и намерения «Укавэйры», то вообще ничего не поймем. Пошли!

* * *

…Они мчались верхом на черном коне по пышнотравной степи. Слева, далеко, синело огромное озеро, справа, ещё дальше, вздымались заснеженные горы. Утреннее солнце, ещё висящее над горизонтом, било в глаза. Анмай, нагой, держался за поводья, подгоняя коня босыми пятками. Хьютай, тоже нагая, сидела сзади, держась за его талию. Земля летела им под ноги, а они смеялись, ошалев от скорости, простора и любви…

Какой-то частью сознания Анмай отметил, что прекрасное животное, на котором они ехали, не миновало внимания генных инженеров, — иначе оно не смогло бы мчаться так быстро с двумя рослыми файа на спине, без малейших признаков усталости.

— Анмай!

Он обернулся. Совсем рядом оказались огромные, широко раскрытые глаза подруги.

— За нами гроза!

Он перевёл взгляд. Позади полнеба скрыло нагромождение туч. Вверху они клубились снежной белизной, внизу зловеще темнели. В этой темноте бесшумно сверкали молнии. Анмай вновь пришпорил коня пятками. Теперь это была уже не поездка, а бегство, — они старались убежать от дождя, и эта затея казалась ему восхитительной. Хьютай встала за его спиной, крепко держась за его плечи и издавая радостно-дикие крики, но кончилось это тем, что они на всем скаку свалились, — к счастью, в глубокую, по колено, лужу, тоже заросшую мягкой травой, подняв тучу брызг и едва не захлебнувшись. Устрашающе-чёрные тучи уже нависли над ними, конь ускакал, — а они, забыв обо всём, любили друг друга на травяном берегу, задыхаясь в тучах несомой шквалом водяной пыли, и теплый ливень хлестал по их нагим телам…

А потом они полчаса ловили коня, — глупое животное везло все их пожитки, и одежду тоже. Вероятно, его пугал хохот, — всё это время они смеялись, как сумасшедшие, — но, в конце концов, старая добрая тактика загонной охоты, ловкость и быстрые ноги Хьютай одержали верх, — она сама смогла бы без труда загнать лошадь, мчась с ней наперегонки. Они едва дышали после беготни, и оставшася часть поездки прошла очень спокойно. А возле самой цели им всё же пришлось слезть с коня и одеться.

* * *

Олаира была меньше, но гораздо старше Аромары, — несколько огромных каменных зданий, древних даже на вид, окруженных высокими деревьями. Охрана здесь оказалась строже, но предупреждение Нау помогло, — их пропустили без вопросов. К тому же, они оказались не единственными гостями на сати. В окружившей их белой толпе Игроков Анмай заметил несколько фигур в пёстром, — очевидно, жителей Уртары, где сати было запрещено, и, к своему удивлению, людей, одетых как файа, — в основном молодых, но попадались и подростки. Это уже совсем ему не понравилось. Похоже, отклонения от основных принципов Файау здесь зашли куда дальше, чем он мог представить, — Нау недаром предупреждал его о здешних нравах.

В толпе выделялся высокий юноша в чёрной одежде, — Ведущий Олаиры, настоящий Ведущий, в отличие от босоногого и наивно-любопытного Нау, выходца из патани. Складчатое черное одеяние с высоким воротником доходило ему до середины голеней. Впереди оно было распахнуто и под ним блестел металл — то ли панцирь, то ли одежда Мечтателя. Легкомысленные сандалии не могли умалить сурового выражения неподвижно-красивого лица.

Взглянув на стянувший верхнюю одежду гибкий стальной пояс, на котором висел короткий тяжелый меч, Анмай сразу понял, что перед ним, — ещё и главный палач сати. Поручив коня заботам местной молодёжи, они протолкались поближе к нему. К удивлению Вэру, Ведущий сразу узнал их.

— Вы — Найте Лай и Хьютай Тайра, наши гости с Дальних Звёзд Сети. Анмай Нау сообщил мне о вас…

Вэру с облегчением вздохнул, — здесь прикрытие «Укавэйры» сработало, как и ожидалось.

— …Он сообщил мне, что вы желаете принять участие в обряде. Но это низший обряд, и вам, принадлежащим к высшей касте, не достойно в нём участвовать. Впрочем, как хотите.

Анмай задумался. Даже спасая свою жизнь, он не стал бы участвовать в сати. Впрочем…

— Нет. Это действительно недостойно нас. Но если уважаемый…

— Уважаемый Канро Йиэрс.

— Уважаемый Канро Йиэрс позволит, мы желали бы посмотреть. Там, откуда мы прибыли, сати не распространено.

К радости Вэру, Канро воспринял это совершенно спокойно, — на многих планетах Сети старались соблюдать древние законы файа. К тому же, Нау представил их, как Мечтателей, а на них власть Ведущих не распространялась.

— Это против правил Сети, но она одобряет любое любопытство, особенно ваше. Смотрите. Всё равно, я не могу ничего вам запретить…

— А в чем состоит глубинный смысл принесения человеческой жертвы? — с наиграно-наивным любопытством спросила Хьютай.

Канро оживился, его глаза ярко заблестели.

— Для каждой из наших каст он разный. Обряд Игроков, в общем, примитивен, он выражает лишь исконную жажду жизни и её торжество над низшими тварями. Обряд Воинов, — сожжение в солнечном пламени, — чище и выше, он напоминает о хрупкости жизни, которую они должны и беречь, и отнимать. Пилоты приносят жертвы мощи космоса, подобно древним мореплавателям, приносившим их морю. Здесь жертвы сажают в капсулы и направляют к черной дыре, Эрайа А. Для нас, Ведущих, более всего подходит медленная смерть жертвы от радиоактивного излучения, — она учит нас состраданию к нашим Ведомым. Это происходит в Тайлане, в великом храме, куда мы совершаем паломничество каждый год. Ваш обряд, обряд Мечтателей, выше всех и непостижим для нашего ума. Вы изменяете мироздание, принося жертву Всесильной Машине, дарующей нам могущество. Вы ищите не смерти, а жизни, желая найти новые формы бытия. Но тонкости вашей работы недоступны для нас. Именно поэтому три низших касты могут приносить в жертву только мужчин. Женщины и дети — для высших каст. Их утонченность соответствует…

Анмай ничем не выдал себя, — лишь его серые глаза чуть сузились. У него не были причин любить людей, — в юности они похитили его, как сына Единого Правителя, и потом подвергли пытке, — но, разрушив их мир, он ощущал вину перед ними. Да и без этого откровения Канро вызвали в нём тёмную ярость и желание убивать.

— …Во множество миров Сети мы отправляем жертвы, и повсюду файа познают непостижимое таинство Рэтиа… — жрец вдруг понял, что его не слушают, внезапно вспомнил, что вышло время, извинился и отошёл.

В толпе началась непонятная суета.

— Он явно не в своём уме, — заметила Хьютай. Она говорила на своём родном языке. — Они все не в своём уме, — безумные ученые, вселенская работорговля, кровавый бред в роли морали и религии, повальная глупость… и лень. А обряд Мечтателей? Я помню то, чего они даже почувствовать не могут! Йалис — медленный, медленный распад физики, материи, психики… страх, который нельзя даже представить, хуже любой боли… ужас… даже знать, что где-то есть хоть одно живое существо, обречённое на такие мучения, страшно… — она вздрогнула и замолчала.

— Это просто… игра, — тихо ответил Анмай. — По крайней мере, была ей изначально. Отвести все подлые и агрессивные порывы за пределы расы, — прекрасная идея. Ещё лучше отсечь при этом кровавую древность и тьму от высшей технологии. Не знаю, правда, ставилась ли такая задача сразу. Наверно, правителям Сети это сочетание сначала показалось забавным. Просто… забавным… — он смолк, поняв, что происходит в толпе.

Файа раздевались, — ныряли в дома и возвращались обнажёнными. Вскоре все, кроме них, остались нагими, лишь вдали мелькала черная мантия Ведущего и серые комбинезоны нескольких автоматчиков, но те вскоре куда-то исчезли. Анмай заметил, что на них смотрят, и не сказать, что дружелюбно. Он подтолкнул Хьютай.

— Не стоит делать, как они, но давай отойдем подальше. Не думаю, что для них есть разница между людьми и файа, когда доходит до выбора жертв.

* * *

Нагая толпа, смеясь, устремилась к окраине селения. Файа выходили на огромную поляну, поросшую высокой, тёмно-зеленой травой. В её центре стоял просторный и высокий деревянный помост с плахой. Сверху его прикрывал полусферический, словно бы витражный купол. Он опирался на восемь тонких стальных колонн, — транслятор ощущений, доступных для всех, кто обладал наносетью. Вступив на поляну, Анмай ощутил, что его сознание раздвоилось, — он словно стоял на помосте и, в то же время, на окраине поляны, на траве.

На помосте, на пятках, сидели пятеро нагих светловолосых парней, скорее, подростков, всего лет пятнадцати на вид, — они с ненавистью смотрели на файа. Анмай не сразу понял, что их связанные за спиной руки притянуты к вкрученным в настил кольцам. Глаза пленников блестели такой яростью, что он вздрогнул и отвёл взгляд.

В стене ближайшего здания зияла арка, забранная массивной решеткой. За ней стояли ещё трое светловолосых мальчишек, — здесь от пленников не скрывали их судьбы, — и Хьютай вдруг толкнула его.

— Смотри! Это наверняка они!

Анмай кивнул. Светлана рассказала им, что тюрьма для жертв сати была в Олаире здесь и одна, да и возраст пленных совпадал. Кто из них Ярослав, — оставалось неясным, но Вэру это не слишком волновало: освобождать придется всех, только, к сожалению, не сейчас.

Канро спокойно поднялся на помост, пары разошлись широким кольцом вокруг него, потом замерли, взявшись за руки и повернувшись лицами друг к другу. Ведущий воздел руки, — на левой блеснул весм, — и на поляну упала тишина. Все остальные, как заметил Вэру, повторили его жест, — на всех руках тоже блестели браслеты. О своём бессмертии файа не забывали никогда.

Между нагими парами оставался узкий проход, и по нему на помост поднялись двое парней, босых, в коротких, тёмно-красных туниках из тяжелого, тускло блестевшего шелка. Оба крепко сложенные, хмурые, — как и полагалось помощникам палача. Отвязав одного из подростков, они, несмотря на яростное сопротивление, подтащили его к плахе. Один цепко удерживал обреченного, второй прижал к плахе его руку, — сам обряд сати состоял в четвертовании пленников. Канро вытащил меч и взвесил его в ладони, очевидно, примериваясь. Окружавшие помост юноши и девушки положили руки на плечи друг другу… застыли. Ещё несколько секунд…

Канро взмахнул мечом, — описав сверкающий полукруг, он с глухим стуком врезался в плаху. На яркое свежее дерево плеснула яркая кровь… крик… в тот же миг руки пар скользнули вниз, — казалось, все они, крепко обнявшись, исполняют какой-то странный танец.

Канро работал не спеша, явно наслаждаясь процессом. Наконец, его помощники швырнули тело на помост, — Ведущий не отсёк голову и оно ещё трепетало, заливая доски яркой, дымящейся кровью… Пары опускались на колени, лаская друг друга. Солнце яростно горело над разъяснившимся горизонтом, каждая капля воды на траве сияла звездой, в свежем, прохладном воздухе метался шорох, смех, крики, клубился запах крови…

Анмай оглянулся. Они остались единственными зрителями, но на них уже никто не обращал внимания, — и Хьютай вдруг толкнула его.

— Эй, проснись! Ты не забыл, зачем мы здесь?

Анмай опомнился. Это могло стоить ему головы, — и Хьютай тоже, — но теперь он просто не мог поступить иначе. Он сам не простил бы себя.

— Значит, начинаем сейчас?

Хьютай кивнула.

Они покинули поляну. Никто не заметил их поспешного бегства.

* * *

Для задуманного им нужно было оружие, но парализаторы Файау сразу выдали бы их. Обычная же стрельба вполне могла сойти за выходку мстителей, — вообще-то расправы с участниками сати на Эрайа вовсе не были редкостью. А, как сказала Светлана, каждый Игрок в Олаире был вооружен.

Торопливо оглядываясь, они зашли в одно из высоких зданий. Возле громадных чугунных дверей никого, лестница, коридор… Судя по мёртвой тишине, кроме них во всем огромном доме не осталось ни души. Анмай плечом выбил дверь одной из жилых комнат. На постелях лежали сброшенные туники, под ними стояли сандалии — и всё.

Пока он караулил у двери, Хьютай бесцеремонно рылась в вещах хозяев, бросая их на пол. Анмай косился на неё, но она быстро нашла оружие, — пару вороненых пистолетов в кобурах, которые носят подмышкой. Под одеждой они были незаметны. Анмай осмотрел «свой» пистолет, — самозарядный, двенадцать патронов в обойме, ещё три обоймы в кармашках под правой рукой…

Хьютай быстро поняла, как надо надевать кобуру, подогнав ремешки по росту. Показывая, она косилась на открытую дверь, — сейчас здание пустовало, но кто знает…

— Готово. Возвращаемся, — наконец сказала она.

* * *

Коридор первого этажа выходил на поляну. Анмай осторожно выглянул в окно, — и тут же замер, словно оглушенный. К Канро подтащили вторую жертву, — и кровавая сцена началась снова. Пары извивались, лежа на траве, доносились стоны, сплетались бедра… мелькали босые ноги…

Всё это врезалось в сознание Анмая, он стоял застыв — и смотрел. Множество нагих пар любилось на широкой поляне, прямо на мокрой, утоптанной траве, — а в её центре, один за другим, умирали люди. Пары забыли обо всём на свете, кроме друг друга, но он понял, что именно крики умирающих, вид и запах крови придавали этим любовным играм особенную глубину и резкость чувств.

Вэру видел всё сразу, — мускулистые спины парней, красивые лица девушек, высокого файа в чёрном, — центр этой кровавой Вселенной. Вопли боли и вопли наслаждения взлетали в чистые небеса, где застыла неестественно огромная луна, — кристаллическая роза Алейры, Верфей Эрайа, величайшее достижение её цивилизации. Она безмолвно смотрела вниз, на своих безумных потомков.

Сердце Вэру бешено колотилось, он слышал крики экстаза, мешавшиеся с предсмертными хрипами, видел грязные пятки девушек, сплетённые на задах парней, их руки в кровь раздирали их спины…

Эти пять сотен пар притягивали к себе всех, кто их видел. Ему нестерпимо хотелось сорвать одежду и присоединиться к ним — во всей этой сцене проступало нечто поистине дьявольское… и, вместе с тем, неодолимо привлекательное. Его кровь жидким огнем кипела в жилах, — ещё никогда он не ощущал с такой остротой своего сильного тела…

Он понял, почему файа так любят сати. Четвертованные жили всего несколько минут, — но и этого хватило, чтобы вся молодежь на этой поляне получила неестественно сильное, запретное наслаждение. Такое никого не могло оставить равнодушным. Любой, увидевший эту сцену, ворвался бы в неё, — либо скинувши одежду, либо с оружием в руках. Анмай же лишь смотрел, оцепенев. Если бы он мог, — он попросил бы «Товию» сжечь всех на этой поляне, всю Олаиру. Но чем это было лучше сати?..

Он встряхнул волосами, словно очнувшись, и осмотрелся. Стальная дверь, ведущая в тюрьму, была тут же, справа, — запертая изнутри на засов, но, когда Хьютай постучала, ей открыли. Двое охранявших её автоматчиков не ожидали подвоха, и она просто всадила каждому из них по пуле в голову, — место и время никак не располагали к проявлениям благородства.

Комнату охраны от камеры отделяла вторая зарешеченная арка, и Вэру заглянул внутрь, встретив взгляды трёх мальчишек всего лет пятнадцати, босых, одетых в грязные лохмотья пятнисто-зеленого камуфляжа, с узкими, загорелыми лицами. Их глаза…

Анмай ещё никогда не видел таких глаз, — в них светилась жестокая ненависть, смертная тоска, и непобедимое желание жить. На какой-то миг он замер, словно налетев на стену. Вдруг словно тонкая ниточка протянулась между ними. Ненависть в глазах мальчишек погасла, сменившись почти безумной надеждой. Вэру осмотрелся.

Решетчатая дверь в арке была заперта на массивный замок, но ключи свисали с пояса одного из убитых охранников, и он быстро отпер её.

Едва дверь распахнулась, мальчишки бросились наружу. Один из них, самый рослый, замер прямо перед ним. Большие серые глаза смотрели внимательно и зло, и Анмай инстинктивно отступил, не зная, чего от него ожидать. Мальчишка был гибок и мускулист, несмотря на возраст. Из-за коротко стриженных густых светлых волос его голова казалась Вэру маленькой. Лицо странноватое, — узкое и твёрдое, но довольно красивое, суровое, — высокий лоб и гладкие скулы.

Второй мальчишка был пониже, потоньше, с мягким лицом, похожий больше на отличника, чем на воина. Третий казался более массивной и грубой копией первого, с холодным взглядом тоже серых глаз. Все трое были рутами, — единственным на Эрайа народом их расы, — и явно друзьями, не первый год сражавшимися вместе.

— Ярослав Бутов? — наугад спросил Анмай.

Рослый мальчишка удивлённо приоткрыл рот, — но лишь на мгновение.

— Да. С кем имею честь?..

— Я Анмай Вэру, — он прижал к груди скрещенные руки, сжал кулаки и слегка поклонился, как подобало вежливому файскому юноше. — А это — моя подруга Хьютай.

— Ярослав Бутов, дворянин Рутенской Империи, — с достоинством представился высокий.

— Антон Вощенко, — сказал второй мальчишка, «отличник», — кадет Инженерного Корпуса.

— Дмитрий Хазин, пластун, — представился последний, хмурый и крепкий. Он и сейчас смотрел на Вэру с нехорошим прищуром.

— Вас я и искал, — сказал Анмай. — Ярослав, меня прислал твой брат. Он сейчас в Аромаре.

— Андрей жив? — взгляд Ярослава вновь стал внимательным и цепким. — Ты из Аромары?

— Да. Я хочу… — из коридора донёсся топот шагов, и Анмай высокчил наружу. Канро с парой подручных бежал к ним, за ним бежала ещё пара автоматчиков, — вероятно, их привлёк звук стрельбы. Лицо Ведущего исказило удивление и гнев, рука легла на рукоять меча, затем скользнула в подмышку, к кобуре…

Его жизни угрожала несомненная опасность, и Анмай вскинул оружие. Подростком он любил стрелять, и это получалось у него совсем неплохо, но прошло уже слишком много времени…

Канро был очень хорошим стрелком, — он выхватил пистолет, прицелился одним плавным движением, и опоздал буквально на один миг, — пистолет Вэру рявкнул и дернулся вверх, выплюнув струю огня. Пуля попала в широкую грудь Канро. Ведущий неожиданно громко икнул и отступил на шаг, опуская оружие. Зато Воины мгновенно вскинули свои автоматы к плечу и прицелились. Анмай понял, что не успеет убить сразу двух… но Хьютай в своё время тоже извела немало патронов, и былая сноровка отнюдь не покинула её, — ей хватило всего пары выстрелов, чтобы оба Воина свалились с пробитыми лбами.

Анмай с недоброй усмешкой разрядил в палача всю обойму. Он видел, как семь пуль пробили дыры в панцире, впиваясь в массивное тело Канро, — тот завертелся и упал бесформенной грудой тряпья, словно запутавшись в своём плаще, вне всяких сомнений, мёртвый, — из-под черной кучи расползлись алые ручейки. Панцирь ему не помог.

Но Анмай знал, что это мнимая смерть, — через полгода Канро вернется, хотя его тело сгниет: он получит новое. Даже если убить файа без весма, он всё равно вернется, — вернется его копия. Он лишался всей памяти, не переданной матрице, и умирал, но для воскресшего эти нюансы ровно ничего не значили.

Подручные палача замерли, — оружия у них не было, а бежать было уже бесполезно. Анмай ни секунды не сомневался в том, что нужно сделать, — он спокойно перезарядил пистолет и выстрелил в ближайшего. Файа упал, захлебываясь кровью из собственной пробитой глотки. Второй подручный отпрянул, но ударившая в живот пуля согнула его пополам. Когда он упал, вторая пуля попала ему точно между глаз. Глядя на эти пять тел, Анмай не испытал ничего, кроме искреннего и глубокого удовлетворения.

На площади поднялся шум. Анмай вздрогнул, радуясь, что стены здания скрывают их от тысяч испуганных глаз. Тем временем, Дмитрий сноровисто подхватил автомат убитого Воина, подбежал к выходившей на поляну арке, и хлестнул длинной очередью по успевшим вскочить файа. Несколько их сразу рухнуло, оставляя в воздухе мгновенно тающие облачка кровавого пара.

На поляне мгновенно началась паника, — уцелевшие бежали кто куда, сбивая и топча друг друга, создав чудовищную свалку, — сплошную массу дергающихся, перепутанных нагих тел, рук и ног. Пули Дмитрия летели в эту кучу, и трупы громоздились грудами. Нагие файа не могли сражаться. Они мечтали лишь о бегстве, но и это удавалось не всем: Ярослав тоже поднял автомат и начал стрелять, — от плеча, короткими, точными очередями сбивая целые группки беглецов. Подстреленные им файа кувыркались и падали. Одни замирали, другие пытались подняться… Раненые, — те, кому пули раздробили кости, — корчились на земле, дико крича от боли. Это усилило панику, — шум убегающих был похож на топот вспугнутого стада, испуганный вой заглушал выстрелы. Огонь рутов отсёк узкую горловину улицы, ведущей к зданиям, — и оружию, и файа могли бежать лишь в одном направлении, — в степь.

Сбоку, из-за угла здания, выбежало трое Воинов, — но прежде, чем Анмай успел поднять оружие, Ярослав опустился на колено и сбил их несколькими одиночными выстрелами. Убегающие файа представляли собой отличную мишень, — но на поляне осталась лишь россыпь окровавленных тел, многие из которых ещё беспорядочно корчились. Там оглушительно кричали.

Мальчишки оказались неожиданно сообразительны, — к удивлению Вэру, они явно понимали, что теперь дорог каждый миг. Они деловито выпотрошили карманы убитых Воинов, набивая свои магазинами и гранатами, и побежали к выходу, на ходу перезаряжая оружие. Пара бежала за ними, прикрывая отступление. Анмай старался не думать о том, чем всё это закончится.

* * *

Нырнув под сумрак деревьев, мальчишки обогнули здание и побежали к соседнему, — здесь, в глухой стене, зияли незапертые ворота гаража. За ними стояли большие грузовики, автобусы и фургоны. Руты на секунду замерли, выбирая себе машину.

— Куда вы хотите поехать? — окликнул их Анмай. — На юг, к границе? У вас нет никаких шансов: вас выследят и расстреляют с неба, — здесь, в степях, не укрыться.

Мальчишки, — все трое — рывком повернулись к нему.

— Нет, — спокойно ответил Ярослав. — Если мой брат в Аромаре, я поеду туда.

Анмай тихо засмеялся.

— Я там живу. Так что залезайте, — он показал на кузов ближайшего грузовика, с валявшимся в нём брезентом. — Я отвезу вас в Аромару, — знаете, что там делать?

Ярослав открыл рот, чтобы ответить, но обстановка мало подходила для дискуссий: в гараж ворвались двое Воинов. Вбежав со света в темноту, они замерли, — всего на миг, но Хьютай хватило и этого. Оба упали, словно куклы, но в любой миг могли появиться другие. Дурками руты явно не были: они за считанные секунды забрались в кузов и нырнули под брезент, словно их и не было.

Анмай усмехнулся, и сам полез в кабину. К его счастью, воровство не было тут распространено: кабина не запиралась, а мотор запускался одним нажатием кнопки. В свои пятнадцать лет он выучился не только стрелять, но и водить машину, — уже очень давно он не вспоминал об этих навыках, но они никуда не делись.

Едва их грузовик выехал, кто-то из мальчишек в кузове бросил в угол гаража, — туда, где стояли бочки с бензином, — две гранаты. Там оглушительно грохнуло, зазвенело стекло, затем из ворот вырвалось ярко-рыжее пламя.

Тут же из-за угла выскочила ещё пара привлечённых взрывом автоматчиков. Они не знали, что произошло, и Ярослав в кузове легко снял их одиночными. Через минуту их машина оставила Олаиру позади.

* * *

Хьютай, как обычно, села рядом с ним. Она спрятала пистолет в кобуру, и теперь держала на коленях извлеченный из сумки дезинтергатор, — она не знала, что можно ожидать, и решила держать под рукой более мощное оружие. Анмай напряжённо смотрел на дорогу сквозь ветровое стекло бешено мчавшегося грузовика, — слететь в кювет сейчас было равносильно катастрофе. К счастью, тут нельзя было заблудиться, и он сразу выехал на дорогу, ведущую на север, в глубину Шарны, в Аромару. Теперь всё зависело от того, как много видели олаирцы, и какие они сделают выводы.

Огромный вертолет завис над дорогой, отрезая им путь. Здешние файа тоже соображали быстро.

* * *

Анмай удивленно рассматривал машину, — более нелепой ему ещё не доводилось видеть. Угловатый корпус был похож на бронированный сарай. Высокое четырехстоечное шасси торчало, как ноги у дохлой скотины, хвост был этажерчатый, словно у старинного самолета, винт — такой же нелепо-двухэтажный. Неуклюжесть придавала машине сходство с динозавром, как и рептильно-маскировочная окраска, — если, конечно, можно назвать «маскировочной» дикую мешанину зеленых, желтых и бурых пятен.

Но трехствольная пушка под тупым носом и цилиндрические пучки пусковых ракетных труб на коротких крыльях делали эту машину смертельно опасной.

Анмай остановил грузовик. Хьютай выглянула наружу и помахала рукой, чтобы показать, что в машине сидят файа, но это не помогло. Вертолет развернулся боком, в его борту открылся большой квадратный люк, и из него на асфальт упало два троса, — через секунду по ним вниз заскользят десантники.

Анмай посмотрел влево. Хьютай напряженно замерла, держа дезинтегратор на коленях, — она могла сбить вертолет одним выстрелом, но дезинтергатор оставлял характерные следы, и это означало бы провал всей миссии: в таком случае им оставалось лишь сесть в «Товию» и улететь, надеясь, что их не заметят.

В этот миг он заметил летящий в люк вертолета цилиндрический предмет, — кто-то из мальчишек в кузове бросил гранату. Та канула в темноте, и через секунду грохнул взрыв, — все стекла в вертолете вылетели наружу, а вслед за ними вырвалось дымное пламя. Беспорядочно вращаясь, машина начала падать, и Анмай резко нажал на газ, проскочив под падающим вертолетом. Через секунду тот врезался в шоссе, повалившись на бок, — в воздух взлетели обломки лопастей. Когда они уже отъехали на километр, сзади внушительно грохнуло, и над степью вырос огненно-дымный куст, — в вертолете сдетонировал боекомплект, и разнес его вдребезги.

* * *

До Аромары было около ста миль, — не очень много по узкой, но ровной и хорошо заасфальтированной дороге. Поездка заняла всего часа два, и обошлась без происшествий, — машин в Олаире не осталось, а единственный вертолет был сбит очень удачно. Соседей же проблемы любителей сати не тронули.

Когда до Аромары осталась всего пара миль, в кабину застучали, и Анмай остановил грузовик на опушке леса. Руты, потягиваясь, выбрались из кузова. На секунду все замерли. Ярослав молча смотрел на него.

— Зачем ты помог нам? — наконец спокойно спросил он.

Анмай пожал плечами.

— Не знаю. Жить потом тошно было бы.

Ярослав промолчал. Все трое повернулись и быстро пошли к лесу. Вдруг он обернулся:

— Если хочешь, приходи сюда вечером, после заката. Я думаю, нам нужно поговорить. О многом.

— Я приду, — ответил Анмай.

Ярослав отвернулся и нырнул в лес. Больше никто из них не сказал ни слова.

* * *

Вернувшись домой, Анмай с наслаждением растянулся на постели. В открытое окно их комнаты дул тёплый ветер, солнце уже сползало к закату. Весь этот бесконечный день казался ему теперь странным сном, и новости Сети подвели итог их деяниям, — число убитых и насмерть затоптанных в свалке файа приближалось уже к сорока. Ещё больше сотни было ранено или помято в той же свалке, кроме того, сгорело два десятка машин. Немедля начатые поиски «диверсантов» оказались тщетными, и в Олаире пошли слухи об измене. Имя кандидата и его адрес отнюдь не составляли тайны: несколько олаирцев на грузовике прибыли в Аромару, требуя выдать им Найте Лая.

Их просто послали подальше, но чувство тревоги осталось: нападения на соседние общины в Шарне вовсе не были редкостью, и теперь все аромарцы взялись за оружие. В сочетание с босыми ногами, туниками, голыми плечами и набедренными повязками патани оно смотрелось странновато, но Анмай не сомневался, что даже патани вполне владеют им. Ему было стыдно, хотя его никто не обвинял. Тем не менее, он не рвался участвовать в обороне селения. Он думал о прошлом и ждал, когда зайдет солнце. Рядом, под его боком, спала Хьютай.

* * *

Когда отгорел закат, он оделся и, вместе с подругой, выскользнул наружу. Они надели силовые пояса, Анмай сунул в набедренный карман излучатель, и не стал отсылать нанетов «Укавэйры». Глупо рисковать он не хотел.

У выезда из Аромары их ждала небольшая армия: два десятка автоматчиков и танк, — плоское коробчатое сооружение, дико и пёстро размалеванное ядовитого цвета пятнами. Всего Аромара выставила шестнадцать таких отрядов, — больше трехсот бойцов. Нау боялся своих соплеменников, и боялся всерьез. Но, по его приказу, охранники пропустили одинокую пару без вопросов.

* * *

Анмай с любопытством осмотрелся. Как он и ожидал, они не пошли в рутскую Аромару. Хмурый мальчишка всего лет двенадцати провел их на небольшую лужайку у края того самого леса, где они недавно приземлились. Там их ожидала спасенная троица, — отмытая и в новой одежде, и ещё несколько подростков с автоматами, явно пришедших из посёлка. Пару минут они молча разглядывали друг друга в лесной темноте.

— Почему у вас такие странные имена? — наконец спросил Анмай.

— Странные? — Ярослав помолчал. — Почему?

Анмай хотел сказать, что в Линзе люди усвоили файскую систему имен, но он не был в этом уверен.

— Я никогда не слышал таких раньше, — честно сказал он, и сел на землю, удобно скрестив ноги. Остальные последовали его примеру, — разговор им предстоял длинный.

— Итак, зачем вы меня позвали? — спросил Анмай.

— Ты спас нам жизни, — не глядя на него, сказал Ярослав. — Я думаю, ты хочешь помочь нам.

— Разумеется. Но я здесь недавно, и не знаю многого. Что вас интересует больше всего?

— Почему вы возвращаетесь после смерти? Точнее, ваши… души возвращаются в новых телах. Мы не понимаем…

— А куда они возвращаются?

— На остров Аку, на экваторе. Там…

— Тогда понятно. Вы знаете, что это? — Анмай поднял руку с весмом.

— Да. Устройство связи. У нас много таких, но людям нет от них никакого толку. Часто, если мы снимаем весм с файа, он взрывается. Такой взрыв убивает всех, кто стоит рядом. Иногда браслеты взрываются и после смерти файа, вернее, в миг её…

— Верно. Это устройство связи. Но оно также постоянно передает всю работу сознания в матричный центр. С матрицы его записывают в новое тело. Ничего сверхестественного здесь нет, — наносеть, клонирование, интеллектроника и хорошая радиосвязь.

— Значит, и мы можем…

— Да. Это лишь вопрос техники, — обогнавшей вашу на тысячи лет. И это самое уязвимое место файа. Радиус действия весма невелик, не больше десяти миль, им нужны ретрансляторы, вот такие, — Анмай показал на восьмигранное бетонное здание, венчавшее гребень холма.

Косо срезанная крыша, — фазированная антенна, — была точно направлена на крупнейшую из звездообразных Вечных Лун. Над ней возвышались две решетчатых башни, ощетинившихся иглами приемных антенн. Всё это окружала призрачная пелена силового щита.

— Если разрушить его, а потом убить файа, — они умрут на самом деле. Навсегда. Одна мысль об этом лишит их всякой возможности сопротивляться.

— И что с того? Наше оружие не может пробить силовое поле.

— Да. Но это и не нужно, — связь с матричным центром идет в СВЧ-диапазоне. Она цифровая, но сверхплотная, и вполне подвержена помехам. Если её забить, — весмы многих файа самоуничтожатся, вместе с владельцами. Но даже если сделать это, мертвые вернутся, — их копии. Чтобы действительно убить их, нужно разрушить матричный центр, — он вне планеты, на одном из их межзвездных кораблей, возле вон той луны…

— За что ты так ненавидишь свой народ? — вдруг спросил Антон.

Анмай быстро повернулся к нему.

— Все файа в этом мире, — по крайней мере, большинство их, — позор нашего народа. Их смерть принесет больше чести нам, не вам. Предатель ли тот, кто предает предателей? Мне кажется, что он лишь восстанавливает равновесие. И я люблю свой народ не меньше, чем ты, — свой. Беда лишь в том, что большая его часть стала выше моего понимания, а те, кто остался… ну, я не знаю…

— Разве вы умеете летать между звёзд? — перебил Ярослав. — Все файа говорят, что их родина — Уртара!

— Нет. Наша родина, — Эрайа. Этот мир. Но мой народ давно покинул её… Кстати, я совсем не знаю вашей истории. Не поделитесь?

Ярослав диковато взглянул на него, но потом всё же начал рассказывать. По его словам, когда-то на Эрайа жила великая цивилизация рутов. Она освоила всю свою солнечную систему, а потом погибла в ужасающей войне с файа. Выжили немногие. Они потеряли знания, забыли прошлое, но стали быстро возрождать былое величие. Вторжение файа произошло две тысячи лет назад. Сто лет спустя с холодной Уртары вновь вторглись полчища файа, тоже многое забывших после ужасной войны. С тех пор война идет непрерывно. К счастью, файа, — отважные бойцы, но сражаются разрозненно и глупо. Им так и не удалось покорить Рутению. К сожалению, у них нет проблем с живой силой, к тому же, им помогает их родина. Поэтому и выгнать воинственных чужаков тоже не удалось.

— Эта история, — фальшивка, созданная самими файа, — сказал Анмай. — На самом деле Эрайа, — наш родной мир, наш народ родился на ней… — он быстро увлёкся, и рассказывал долго.

Историю Первой и Второй культуры, — Анмайа и Империи Маолайн, — он для простоты опустил, оставив лишь Файау, зато о Игре пришлось говорить не один раз. Руты не хотели верить, что они, — лишь игрушки всесильных и безжалостных существ, опередивших их, как минимум, на пять тысяч лет. Говорить о том, что жить Эрайа осталось меньше года, Анмай не стал, — тут руты ничего не могли сделать, а сеять отчаяние не входило в его планы.

— Я не верю тебе, — повторил Ярослав. — Но если вы можете заселять бесчисленные свободные миры, — зачем вам наш? Зачем эта тысячелетняя бессмысленная война?

— Файа — хищники, — сказал Анмай. — Люди — их любимая добыча. Здесь, в этом мире, сотни тысяч лет шла страшная война между предками файа и людей, — и вовсе не человек вышел из неё победителем. Охота, игра с добычей, — у нас всех в крови, и с этим ничего не поделаешь. А, благодаря бессмертию, мы МОЖЕМ это делать, безнаказанно — вот почему! В это вы верите?

— А вы не боитесь, что добыча вырастет и вцепится охотникам в горло? — с нехорошей усмешкой спросил Ярослав. — Как бойцы мы уже лучше вас, причем, намного.

Анмай пожал плечами.

— Файа там, наверху, — он показал на звездчатую луну, — достаточно лишь нажать несколько кнопок, чтобы здесь вообще не осталось жизни, — никакой и нигде. Это старая история, на самом деле. В каждой культуре есть неизбежный элемент зла. Он может быть больше, меньше, но уничтожить его нельзя, не изменив начисто всего мироздания. Зло можно лишь изолировать. Таким местом оказался ваш мир. Если бы не банальное отстутствие интеллектроники, и не страх перед разумными машинами, которые не допустят такой изуверской забавы, — а в Файау они прекратили все Игры, просто истребив их участников, — зло было бы заключено в виртуальном мире, а не в реальном. В этом и состоит преступление здешних файа.

— Если всё это правда, то наша родина действительно в ином мире, и есть бог Айэт, борющийся с файа, как это записано в Рэтиа, — сказал кто-то позади Ярослава.

— Рэтиа воистину многолика… Да. Это правда. Ваша родина, — Линза, великий мир… впрочем, там вы тоже были пришельцами. Я не знаю, где ваша родина. И вижу, вы мне не верите. Я могу вас убедить, правда, не здесь, и не сейчас. Вот что: лучше расскажите мне, как файа ведут себя здесь.

Ярослав рассказал. И Вэру это не понравилось.

* * *

Рутам на Куайа жилось несладко. Каждые несколько дней файа устраивали набеги, — беспричинные, часто бессмысленные, но почти всегда их отражали большой кровью. Руты отвечали рейдами спецназа и налетами бомбардировщиков. Иногда файа удавалось сбивать их, но вот самонаводящиеся ракеты почти всегда достигали целей, — заводов, военных складов, мостов, а чаще всего, — больших скоплений Игроков. Но файа нападали вновь и вновь, — несогласованно, часто безрассудно, всегда внезапно, и всегда стремились убивать. Их действия не были изуверски жестокими, — они, всё же, старались не трогать женщин и детей, хотя, как и понимал Вэру, вовсе не из соображений гуманности, а из заботы о том, чтобы будущей «дичи» было побольше. Старались не трогать и беззащитных, — но лишь потому, что убивать их скучно. Но вот ограбить и сжечь все дома в захваченном селении, изнасиловать женщин, развесить вокруг изуродованные трупы они могли вполне. Пленных файа брали очень охотно, — большей частью затем, чтобы на досуге замучить их пытками до смерти. И вот тут они уже не щадили никого…

— У вашего народа нет чести! — с ненавистью сказал Дмитрий. — Но и нам иногда попадаются пленные. Нечасто, — файа предпочитают смерть плену, многие сами убивают себя без всяких внешних средств, — но попадаются. Чтобы не мараться о погань, мы садим их на колья, — пусть гниют заживо!.. Смерти вы не боитесь, а вот боли… — он рассказывал ещё долго.

Вэру услышал об отчаянных сражениях с отрядами файа — в них входили и юноши, и девушки. Справиться с бесстрашным и готовым на всё противником было нелегко — обычно файа с весмом на руке вообще ничего не боялся.

Не потому ли файа так нравится Игра? — подумал Анмай. — Всё же, мало кто любит просто безнаказанно убивать. А вот переживать невероятные приключения без риска умереть — да. На худой конец, просто посмотреть на убогую и бедную жизнь, зная, что всегда можешь вернуться в свой уютный мир…

Он задумался. Для Сети это был способ отвлечь носителей зла, — окалину, как говорила «Укавэйра». Для людей же конфликт с файа послужил прекрасным стимулом к развитию. Физически бессмертные файа были явно совершеннее рутов, неустойчивая биохимия которых навсегда закрыла им дорогу к звездам, — если они не изменят её, как сделали в своё время файа. Знания? Файа знали неизмеримо больше. Ум? Умственные способности среднего файа не слишком отличались от способностей среднего человека. Но в одном и самом важном руты смогли превзойти файа, — в своём духе. Как файа не тормозили их развитие, руты всё равно развивались. Они создали высокое искусство, литературу, религию, причём, создали всё это в борьбе с файа, — но в несколько раз быстрее, чем они.

— И мы можем стать такими же могучими, как файа? — вновь спросил мальчишка позади Ярослава. Судя по лицу, он и был его братом. Вэру усмехнулся.

— Я не знаю. Это зависит от вас, — захотите ли вы, и сможете ли, если захотите. Есть всего два пути развития, — Внутренний и Внешний. Внешний для большинства рас закрыт. Для него нужно овладеть тайнами Йалис, — управления физикой, — и притом не погибнуть, что совсем не просто. Освоив Йалис, расы становятся сверхрасами. Они заселяют просторы Вселенной, изменяют мироздание, — но это путь для очень немногих. Его открывают в равной мере случайности и способности, как это произошло с нами. У файа тяга к могуществу и любопытство превосходили все иные стремления. Они достигли цели, стали теми, кем вы стать никогда не сможете.

Вас, скорее всего, ждет второй путь, Внутреннее Развитие. В своё время мы изучили множество таких рас. Они заперты в своих планетных системах, и это кажется незавидной участью. На самом деле это не так. Пусть они часто отрываются от реальности, их виртуальные миры гораздо удобнее реального. И гораздо обширнее, — в них любой может творить свои Вселенные. Я не знаю, что ждет вас в будущем. Возможно, вы объединитесь с вашей исходной расой, ведомой Айэтом, — и это будет лучшим. Но и второй путь не хуже! Пойдя по нему, вы довольно быстро потеряете свою биологическую сущность. Ваши тела заменят интеллектронные машины. Этого никто не избежал, — ни одна из известных нам рас. Потом… Мы не знаем, что потом. Ни с одной из этих рас мы не нашли общего языка. Что они открыли? Чего достигли? Но они непрерывно развиваются. Однажды возникнув, разум не погибает, если не считать очень редких космических катастроф, или уничтожающего вторжения извне. По крайней мере, мы не нашли ни одной расы, погибшей на Внутреннем Пути, — а ведь мы изучили множество рас и миллионы планет. Среди них не было ни одной, превращенной своими обитателями в могильник. Зато мы видели планеты, населённые в течение миллиардов лет, — удивительная, видоизмененная жизнь, сложнейшие нейтридные сплетения, сверкающие сети, выходящие в космос, иногда вобравшие в себя целые миры, или окружающие их, — как они окружают этот мир, только сложнее… и красивее.

— И ты действительно видел всё это? — спросил брат Ярослава, юноша с симпатичным, любопытным лицом. Андрей, насколько он помнил.

— Нет. Это видели другие. Но я видел Линзу, — вашу великую родину. Правда, вам в ней вряд ли бы понравилось. Трудно жить в коробке, даже если она столь велика, что внутри неё вращаются планеты… — Анмай смолк, наблюдая за реакцией слушателей. Конечно, они ему не верили, но усомниться вслух уже не решались. Он пожалел, что не может, как «Укавэйра», убеждать без помощи слов.

— И что нам делать? — вновь спросил Андрей.

Анмай улыбнулся.

— Хороший вопрос. Ваша главная проблема, — отступники-файа, мы называем их окалиной. Вам с ними не справиться, но это могу сделать я, точнее «Укавэйра», мой звездолёт. Это союз восьми триллионов душ. Среди них есть и люди… наверно. Однажды она пыталась объединить все разумные расы Вселенной. Это не удалось, у нас не было основы, универсальной формы. Но когда-нибудь она появится, и вот тогда… — Анмай смолк.

Будущее было неясно, а он явно чересчур увлёкся. Но перед их отлетом в Файау действительно собирались создать универсальную форму жизни с ядерным метаболизмом. Наверняка где-то, пусть даже и в иной Вселенной, сейчас уже живут файа, — и не только, — способные летать без силовых поясов, и обладающие множеством иных, невероятных способностей, о которых он знает не больше, чем эти удивленно притихшие мальчишки…

Если он с ними и встретится, — то лишь затем, чтобы вскоре уйти в Бесконечность. Он знал, что его путь был самым сложным из всех, но был ли он, поэтому, и самым возвышенным?..

На самом деле он больше всего хотел найти своих соплеменников, — нормальных файа, как те, что жили на Девяти Мирах Файау, — и поселиться вместе с ними. Одиночество, даже привычное, оставалось мучительным.

Анмай встряхнул волосами. Что он скажет этим людям? Учить их убивать окалину было бесполезно, — «Укавэйра» справится с ней лучше. Обещать светлые миры тем, кто, возможно, скоро умрет, было просто стыдно. Учить, как он учил Айэта? Нет времени.

Он взглянул вверх. Редкие облака в бездонном небе начали розоветь, — короткая приполярная ночь Эрайа кончалась. Пора было прощаться. Руты хмуро смотрели на него. Открывать рот Вэру внезапно расхотелось. Он поднялся и сонно побрел назад. Хьютай, не сказавшая на этой встрече ни слова, пошла вслед за ним.

Едва они сделали несколько шагов, им в лица ударила автоматная очередь.

* * *

Браслеты «Укавэйры» мгновенно распознали опасность. Испуганную пару окружили силовые поля их поясов. Пули, отраженные невидимой броней, с пронзительным визгом ударили по кустам. Вэру не пострадал, его лишь толкнуло назад. Оглянувшись, он увидел яростные лица рутов, — вскинув автоматы, они открыли огонь в них… нет, в тех, кто стрелял в пару.

Обернувшись, Анмай заметил несколько перебегавших в траве зеленых лохматых фигурок, — олаирские разведчики, шарившие вокруг Аромары в поисках слабых мест, наткнулись на предателей, и решили расправиться с ними. Это было не лучшее решение, — руты мгновенно залегли и открыли уже прицельный огонь. Зеленые фигурки смело, словно невидимым ветром, — по ним били одиночными из десятка стволов, и если кто-то из стрелков и промахивался, это уже не имело значения.

Анмай лишь покачал головой, — мгновенная расправа с полудюжиной прекрасно подготовленных бойцов достаточно его впечатлила. Что ж: насчет превосходства рутов хотя бы в этом Ярослав не соврал…

Потом его вдруг продрало морозом: защитившего их силового щита ни руты, ни файа, очевидно, не заметили, — но Хьютай успела выхватить дезинтегратор, и, если бы она успела открыть огонь, им всем пришлось бы очень плохо…

— Спасибо вам, ребята, — коротко сказал Анмай, и быстро пошёл прочь. Непонятно почему, ему стало стыдно.

— Опасно быть богом! — заметила Хьютай, когда они уже спускались вниз.

— Стыдно быть богом, — поправил Анмай. — А едва попробуешь это исправить, стать вровень с ними, — получаешь щелчок по носу!

— Увы! Надеюсь, твой нос не слишком пострадал!

* * *

Едва вернувшись домой, Анмай устало повалился на постель, — уже сутки он не спал. Хьютай стояла у окна, любуясь рассветом. Вдруг она резко перегнулась через подоконник, и втащила в комнату Андрея. Несколько секунд все трое удивленно смотрели друг на друга. Андрей оказался типичным рутенским мальчишкой, — с длинными светлыми волосами и узким лисьим лицом, но, почему-то, в тунике «ручных» аромарских людей и босиком. Удивленная пара принялась расспрашивать его. Как оказалось, сюда его привело любопытство, — за все четырнадцать лет своей жизни он ни разу не говорил с файа, хотя последние два года сражался с ними наравне со взрослыми.

Вэру задумался. Лишь сейчас он начал понимать, насколько глубока пропасть, разделившая две расы…

— И как ты смог сюда пробраться? — спросил он. — Ведь Аромара оцеплена охраной…

— Нет. Оцепление только что сняли, и я решил…

— Глупо сложить свою голову, да? — спросила Хьютай. — Тебя запросто могли подстрелить!

Андрей усмехнулся.

— Нет. Я… — он заметил вошедшую в комнату Светлану и густо покраснел, — девушка тоже была босиком, в одной куцей тунике, но, в отличии от мальчишки, ничуть не смутилась.

Анмай улыбнулся. Вчера Светлана не появлялась в рутской Аромаре, — и причина визита Андрея была ясна, как день. Похоже, эти двое хорошо подходили друг другу, — что, возможно, избавит его от проблем. Они с Хьютай могли в любой миг стать главной мишенью Сети, — он не мог всё время защищать Светлану, да и ей пора было привыкать к свободной жизни. А потом, если будущее не будет слишком тёмным… Интересно, могут ли юноши и девушки файа и людей любить друг друга?

Он вспомнил Айэта и Ювану. Да, и ещё как… Но их любовь будет совершенно бесплодной… хотя и приятной для обеих сторон. Он повернулся к Андрею.

— Слушай. Я не могу оставить здесь эту девчонку. Она уже убила одного файа, и я не смогу защищать её. Будет лучше, если о ней позаботишься ты. Ты согласен?

Мальчишка с радостью кивнул.

— Да. Только… Мой брат… не любит рабов.

— Светлана убила своего хозяина, — так что она уже не рабыня. Понятно? Уже рассвет, тебя могут заметить. Что бы не происходило, — не лезь в драки. Береги Светлану. И… в общем всё.

Андрей кивнул.

— Я постараюсь. То, что ты говорил… это правда?

Анмай усмехнулся.

— В это трудно поверить, но да. Хотя тебе не стоит говорить об этом, — с теми, кому это не нравится.

— Хорошо. Я учту.

— Иди.

Светлана, как ни странно, не издала ни звука, — вероятно, ей хотелось, чтобы Андрей заботился о ней. Вслед за ним она гибко выпрыгнула в окно и исчезла. Анмай лишь покачал головой. Пара получилась престранная, — слишком уж различался их возраст, — но парни у рутенцев взрослеют очень быстро, это он уже знал…

Хьютай нахмурилась.

— Что дальше? — спросила она. — От Светланы ты избавился. А ведь если с ней что-нибудь случится…

— Она была бы тебе хорошей подругой, — рассеянно заметил Анмай.

Хьютай фыркнула.

— Пусть так! Но мы стали популярны. О чем ты задумался?

— «Укавэйра». Я давно не говорил с ней… — Анмай вдавил сегмент браслета и закрыл глаза.

Хьютай последовала его примеру.

* * *

«Вы были очень неосторожны, Анмай, — заговорила машина. — Мы понимаем, что вам стыдно скрывать истину, но ваши откровения могут убить нас всех. Хотя непосредственной угрозы пока нет, ваши действия в Олаире до крайности затруднили сохранение скрытности вашего пребывания. Мы не можем держать под контролем всех файа в округе. Куда проще нам будет ограничить ваши действия. Вы понимаете?».

«Да. Что вам удалось узнать нового?»

«Мы по-прежнему не можем незаметно проникнуть в их банки данных, — они слишком хорошо защищены. Их взлом равнозначен объявлению войны. Но и анализ открытой информации дал многое. Первое: за время нашего пребывания здесь, в систему Эрайа не пришел и не ушел ни один межзвездный корабль. Из этого, и из активности их оборонных станций следует, что эта система сейчас закрыта или находится на карантине, — но не во вражде, — с остальной частью Сети. Поэтому, при любом нападении им окажут немедленную помощь. Второе. Сейчас нам неизвестно, сколько планет и не-планет входит в Сеть, а их координаты, — инфромация высшей секретности. Но в ней не меньше двухсот давно освоенных планет с орбитальными портами, плюс, минимум три не-планеты, и неизвестное количество новых колоний».

«Это очень много. Каждая не-планета по своим ресурсам и населению равноценна тысячам и миллионам планетных систем вроде этой».

«Правильно. Третье. Сейчас раса файа неоднородна. Её основную часть, по-видимому, всё же составляют интеллектронные машины. Живые файа образуют собственную автономную подсеть. Основной её противник, — некий Йэннимур. Очевидно, это высокоразвитая сверхраса, враждебная файа. Четвертое. По-видимому, Айэт Тайан, — но не Линза, — существует и сейчас. Он создал свою межзвездную общность, также враждебную Сети. В каких отношениях Айэт находится с Йэннимуром, — нам пока неизвестно. Пятое. О Рэтиа. Это совершенно уникальная религия, в отличие от всех остальных основанная исключительно на реальных фактах. Мистика есть лишь в их интерпретации. Первоначально она была создана в Линзе, но сейчас её исповедуют, по-видимому, все, — и люди, и файа. Естественно, что её формы порой несовместимы».

«И я, конечно, нахожусь на месте бога».

«В основных версиях по-видимому, — нет. Точно это неизвестно. Даже став машиной, Аэйт продолжал тщательно сохранять все свои юношеские черты. Это нам знакомо и понятно. Поскольку он любит вас, его любовь продолжает влиять на его действия. Он хочет, чтобы вы… ваша жизнь… были примером…».

«Странно. Я знал, что стал для него старшим братом. Но чтобы так… А что сейчас делают файа?»

«Готовятся к Эвакуации. Все их матрицы перевезены на межзвездные корабли, все они полностью заправлены. При необходимости все файа в течение часа смогут покинуть систему Эрайа. Большая их часть при этом физически погибнет. На Эрайа они не делают ничего. За последние шесть лет их активность резко снизилась, уровень организации упал. По сути, их империя на Эрайа рушится. За последний месяц больше миллиона файа покинули планету, и поток беженцев продолжает возрастать. Это всё».

«Хорошо».

Анмай прервал связь. Взошедшее солнце било в окно. Он с трудом мог поверить, что «Укавэйра» там, в этом пламени.

Хьютай задернула шторы, и, скинув одежду, растянулась рядом с ним, доверчиво уткнувшись лицом в его плечо. Уже засыпая, он думал о странном мире, в котором оказался, мире, где красота соседствует с ужасом, — как и повсюду в мироздании. Где-то там, — его истинные собратья… и собратья «Укавэйры», цивилизация, созданная Айэтом, неведомый Йэннимур… — расы и ветви, у которых нет ничего общего, кроме странной религии, созданной машиной, умеющей любить. Где-то, пусть лишь в её воспоминаниях, ещё живет храбрый Айэт и его подруга… и всё это окружает черная мгла неизвестности и пустоты.

Именно такой в сонном мозгу Анмая предстала дивная, таинственная и многоразличная Вселенная Рэтиа.

Глава 4. Основа истории

Я — странник. Я страдал. Я видел зло,

Пророчества, оставшиеся ложью.

О, мой Отряд! Вас столько полегло!

Смерть — с каждым шагом, гибель — за углом,

Умолкли клятвы, как весенний гром…

Дорога к Темной Башне — бездорожье.

Роберт Браунинг «Чайльд-Роланд дошёл до Тёмной Башни»

Вэру разбудил вой тревожной сирены, и он вскочил, ошалело осматриваясь. Сперва он подумал, что Ведущие, узнав, кто вчера освободил рутов, явились за его головой, но крики и беготня под окнами явно не имели отношения к нему. Опомнившись, он схватился за браслет, чтобы немедленно связаться с «Товией».

Причина для тревоги оказалась серьёзной: Аромару окружали вооруженные отряды файа. «Товия» насчитала десяток танков, столько же боевых вертолетов и больше восьмисот солдат, посаженных в сорок БТР файа, — массивных четырехосных машин с корпусами, похожими на гробы. Судя по всему, ближайшие общины отправили к ней всех своих Воинов. Цель у них могла быть лишь одна, — уничтожение поселка, — и «Товия» объявила тревогу. Времени у неё осталось мало, и она выбрала самый простой и грубый путь, — подчинила себе сознание Нау, напрямую управляя обороной через сеть нанетов в его мозгу.

Сил у Нау хватало, — сейчас в Аромаре было около шестисот вооруженных файа, больше тридцати БТР и десяток танков, — а нападавшие, как оказалось, не ожидали отпора: они двигались походными колоннами, надеясь застать защитников врасплох. Реальность жестоко обманула их: треть атакующих БТР была тут же разбита огнем танков, но аромарские танки накрыл град управляемых ракет, и они почти мгновенно превратились в дымные костры. Лишь несколько смогли уйти, укрывшись в поселке. Атакующие потеряли не более семидесяти файа. Все остальные спешились, — и осада Аромары началась…

***.

К удивлению Вэру, атакующие ограничились обстрелом, — основной их целью оказалась рутенская часть поселка. Нау, правда, тайно передал её жителям много оружия, — дюжину крупнокалиберных пулеметов и четыре ПЗРК в числе прочего — но это могло лишь продлить агонию.

Эта мысль молнией пронеслась в голове Вэру, когда он проверял добытый в Олаире пистолет и застегивал силовой пояс. Спасти всех он не сможет, — но всё же, кое-что сделает.

Файа привлекла сюда возможность легкой мести, но начало сражения и здесь стало для них неприятным сюрпризом: «трофейные» ПЗРК дали залп навстречу атакующим вертолетам карателей. Анмай видел их дымные следы прямо из окна. В считанные секунды все четыре вертолета-цели были сбиты, остальные отвернули назад. Нападавшие не знали, сколько ещё ПЗРК оставалось в арсеналах Аромары. Это значило, что ход сражения решиться на земле.

Анмай надеялся, что сбитые вертолеты парализуют атаки файа, — вряд ли кто-то из них мечтал просто умереть от рук ненавистных рутов, — но «Товия» показала, что к нападающим подошло полдюжины танков. Под их прикрытием файа пошли в атаку, — и сразу же попали под ураганный обстрел из автоматических винтовок и гранатометов.

Несмотря на это, пехота отчаянно рвалась вперед, — не боявшиеся смерти Воины просто смяли рутенцев количеством, не считаясь с потерями. Круша деревья и ограды, на улицы Аромары ворвались танки. За ними бежали солдаты, — они бросали в окна домов фосфорные гранаты и расстреливали всё, что ещё шевелилось.

* * *

— Я вижу, здесь обойдутся без нас, — сказала Хьютай. В разбитые взрывами окна несло гарью, — часть домов в поселке загорелась от обстрела, но защитники поселка стреляли точно, и нападавшие не могли пока что даже подойти к нему. Похоже, не очень и стремились.

— Да, — ответил Вэру. — Но в рутенской Аромаре дела плохи, а нам надо кое-кого оттуда вытащить.

— Светлана, — поняла Хьютай. — Летим.

Они выбежали из дома в сад Ведущего. Сад был велик, хорошо ухожен и совершенно пуст. Хьютай огляделась.

— Надеюсь, они не станут смотреть в небо, — сказала она, и пара прыгнула вверх.

* * *

Cтремительно взлетев, они зависли над центром поселка, высматривая внизу нужный дом.

С высоты рутенская Аромара выглядела ещё мирно, в отличие от файской, затянутой дымом в клубящихся сполохах пламени. Но дом Светланы оказался в самом центре боя. Кто-то в нем отстреливался от десятка Воинов-файа, вооруженных автоматами и действующих весьма сноровисто, — они уже подобрались под стены и готовились ворваться внутрь.

Оценив ситуацию, Анмай вытащил излучатель. Атакующие не замечали его, и он, переключив оружие, уложил их всех парализующим микроволновым лучом. Потом пара по крутой дуге помчалась вниз. Мелькнули ветки, взвилась поднятая силовыми крыльями пыль, — и они вновь встали на ноги, но уже в другом саду.

Вбежав в дом, Анмай на втором этаже наткнулся на Светлану и Андрея, с файским автоматом в руках. Юные руты ничуть не удивились их визиту.

— Вы вовремя, — спокойно сказал мальчишка. — Что с ними? — он показал на нападавших.

— Тепловой удар. Это меньше, чем они заслужили, но их смерть вызвала бы слишком много вопросов. Через десять минут они очнутся, но мы успеем вывести вас.

Анмай повернулся к Светлане.

— В доме ещё кто-нибудь есть?

Девушка покачала головой. Андрей молча достал плотно увязанный тючок вещей, — он явно заранее приготовился к бегству. Анмай выглянул в окно, — со всех сторон, хотя и не рядом, метались вооруженные файа, и он не представлял, как сможет миновать их. Повсюду трещали выстрелы. Вэру не обращал на них внимания, лишь вздрагивая, когда в окно влетали шальные пули.

— Мы унесем вас, — решил он. — А где твой брат? — он повернулся к мальчишке.

Андрей смутился.

— Он ушел с остальными. И сказал, что я должен бросить рабыню, а Светлана…

Анмай взглянул на девушку. За эти дни она очень изменилась. Умытая, ухоженная, в красивом платье, она была похожа на принцессу. Он заметил, как смотрит на неё Андрей.

— Ты не боишься летать? — спросил он мальчишку.

— Нет.

— Хорошо.

Они вышли во двор. Хьютай вдруг обхватила Светлану сзади, с такой силой, что та не смогла даже пискнуть, — и они прыгнули вверх.

* * *

Уже в воздухе Анмай испугался, — несмотря на свои четырнадцать лет, Андрей был рослым и крепким парнем, и он едва смог удержать его при взлете, — его силовой пояс неожиданно быстро поднял двойной груз. Впрочем, Андрей, как и Светлана, ничем не показал своего страха.

Описав гигантскую дугу, они нырнули в лес. Вэру оставалось лишь надеяться, что нанеты «Укавэйры» смогут обработать всех свидетелей полета. Хьютай с облегчением перевела дух.

— Я не сильно тебя помяла? — она повернулась к девушке. Светлана согнулась, держась руками за живот.

— Н-нет. Я просто не ожидала… — она несмело улыбнулась. — Но было здорово.

Анмай повернулся к Андрею.

— Ты знаешь надежное место в Рутении? Место, где вас знают и хорошо примут?

— Да. Но я хочу, чтобы ты помог моему брату. Я сейчас даже не знаю, что с ним.

Анмай и сам не знал, и решил спросить «Товию».

Как оказалось, помощь Ярославу не требовалась: собрав в кулак всех, кто ещё мог драться, он прорвал кольцо карателей и вывел из него пятьдесят четыре человека. Сейчас они на пяти захваченных машинах быстро двигались к границе, и имели все шансы достичь её: наземные силы файа слишком увлеклись разгромом поселка, а вертолетами они больше рисковать не желали.

— Кто ты на самом деле? — вдруг спросил Андрей. — Я видел много файа, но ты не похож на них.

— Я же говорила тебе, что это Дайталайа, — сказала Светлана. — Та самая, из Рэтиа.

— Я не верю в Рэтиа, — Андрей нахмурился.

— А стоило бы, — Хьютай вытащила из кармана Анмая излучатель, — плоский, скошенный впереди блок с цилиндрическим стволом и вырезами для пальцев, — и включила его. Узкий синий луч вмиг скосил несколько тонких деревьев. Юные руты смотрели на это, разинув красивые рты.

— Достаточно? — спросил Вэру, забирая у подруги оружие. — Слушайте. Всё, что сказано в Рэтиа, — правда. В бездне звёзд плывет Линза, ваша вечная родина, и ей правит Айэт, которого я сделал богом. И есть империя файа, враждебная вам, но она, — лишь тень Файау, ушедшей много дальше. Интеллектронные машины летят сейчас среди звёзд, а иные, ещё более могучие машины ведут Кунха, противоборство Реальностей. Всё это правда, и она достойна мечты, — но не поклонения. Вечная жизнь доступна файа лишь потому, что они владеют матричными системами, а не потому, что они лучше. Если вы действительно хотите навести порядок в этом мире, сделать его тем, чем он был изначально, — пытайтесь понять, а не поклоняться непонятному. Очень скоро Эрайа изменится, я пока не знаю, как, но неизбежно. — Анмай замолчал. Если «Укавэйра» сможет узнать, через какие Ворота Файау ушла в иную Вселенную… впрочем, и тогда может случится всякое.

Он встряхнул волосами, словно отгоняя ненужные сейчас мысли.

— Куда вас отвезти? — спросил он Андрея.

Мальчишка отвернулся.

— Я никуда не поеду.

— Почему?

Андрей со спокойной усмешкой посмотрел на него.

— Я хочу узнать правду. О моём мире и о твоём.

— И ты думаешь, что я её знаю?

— Угу.

— И знаешь, что если файа тут поймут, кто я, они придут не только за моей головой, но и за твоей?

— Я не боюсь.

— И не боишься за жизнь своей девчонки?

— А ты?

Анмай вздохнул: возразить на это было нечего.

— Ладно. Но мне придется оформить вас как моих… наших рабов. Это, между прочим, значит, что если я что-то приказываю вам, — то это для вашей же пользы.

— А если я не послушаюсь? — насмешливо спросил Андрей. — Будешь бить?

Лицо Вэру стало хмурым.

— Нет. Спроси у Светланы, что стало с Нау, и подумай, хочешь ли ты, чтобы это случилось с тобой.

Андрей не ответил. Судя по всему, он уже знал, но прощаться с Вэру всё равно не собирался. Светлана не сказала ни слова, но разве что не светилась от удовольствия: расставаться с парой ей хотелось ещё меньше, она просто не знала, как это, — жить на свободе.

Анмай вызвал с «Товии» скиммер, — у него была хоть какая-то маскировка, и он давал им шанс убраться из этого места незаметно. Андрей удивленно хлопал глазами, глядя на машину, и Светлане пришлось тянуть его за руку.

Опустив прозрачный колпак и включив силовое поле, Анмай вздохнул с облегчением. Пока что сканеры машины не замечали вокруг никакого движения, и он решил выяснить, что стало причиной нападения. Его не на шутку мучила совесть, но оказалось, что причина атаки не в нем, — рутенцы напали на общину Воинов в Кейсе, как раз когда те собрались на очередное сати.

Их обряд копировал принятый когда-то на Уарке, и был хорошо знаком Вэру. «Товия» перехватила прямой репортаж с места побоища, и сочные картинки в объемном проекторе скиммера передали им всю суть случившегося.

Анмай увидел ступенчатый открытый амфитеатр, обращенный на юг. В его центре, на алтаре, к стальному столбу привязывали нагую жертву. Файа, с большими зеркалами в руках, направляли на неё свет солнца, и он сжигал её, правда, не сразу. На Уарке файа шли в жертвы добровольно, такие добровольцы, — вначале, — нашлись и здесь. Потом кому-то пришло в голову сжигать людей, обещая им бессмертие, — и это даже не всегда было обманом. Теперь обряд превратился в простое сожжение пленников. Зато во всем остальном файа Сети истово копировали старину. Они приходили на обряд в коротких белых туниках, босиком, с золотыми браслетами на руках и ногах, в венках из ярких цветов. Безоружные, лишь с зеркалами из полированного серебра, они не смогли оказать никакого сопротивления. Охранявших обряд Воинов застали врасплох, — от Кейсы до границы было тридцать пять миль, и они никак не ожидали, что внутри шести файских фургонов окажутся не файа. Прежде, чем Воины успели что-то сделать, отряд прошёл сквозь них, оставив позади два горящих танка и две дюжины убитых файа. Дюжину часовых снял залп незаметно подобравшихся снайперов.

Остальные, стиснутые стенами тесного двора, не успели даже разбежаться. Рутенцы сожгли их из огнеметов, сполна отомстив за страдания жертв. Затем они взорвали двери в подвалы храма и освободили нескольких пленников, предназначенных для сожжения.

На экране, — передача велась с вертолета-разведчика, — застыл сам храм. В Кейсе жила тысяча двести Воинов. Сейчас все они превратились в россыпь обгоревших тел, сваленных между закопченными каменными уступами. В этих жутких смолистых кучах, среди почерневших, покоробившихся от жара зеркал, что-то ещё шевелилось.

Именно такие вот жуткие истории, длившиеся час за часом, составляли немалую часть кровавой притягательности Игры, — конечно, смотреть на них куда приятней, чем участвовать. И, поскольку все жители Кейсы носили весмы, их смерть была временной. Она не имела никакого значения.

Вертолет стал снижаться. Вдруг изображение дернулось и погасло. Руты поступили совсем не так, как ожидали файа. Вместо того, чтобы сбежать, они устроили засаду. Едва посланный из Нанны вертолет завис над посадочной площадкой, реактивная граната, вылетев откуда-то сбоку, ударила его в двигатель. Машина рухнула, и дюжина файа внутри неё исчезла в огненном облаке взрыва.

* * *

Минут через десять изображение появилось вновь, — и тут же на экране сверкнули ещё две вспышки. Руты вновь сбили наблюдательные вертолеты. Никто не знал, сколько их засело в Кейсе, но у них были автоматы, несколько ПЗРК и базук. Файа выслали бомбардировщики, и залили поселок напалмом. Вскоре Кейса пылала, — вся, до последней постройки. Жилые дома, ангары с машинами, огромные арсеналы, храмы, знаменитые мастерские по выпуску холодного оружия, — всё на глазах зрителей обращалось в пепел и дым. Лишь когда огонь стал угасать, в развалины осторожно проникли разведчики.

Они нашли в них четыре запрограммированных на автоматическую стрельбу ПЗРК на треногах, — и никаких тел врагов. Лишь тогда все ведущие к границе дороги перекрыли, — но напрасно. Рутенцы уже давно пересекли её.

Анмай понимал, что это не простой налёт мстителей, а операция спецназа, причем, отлично подготовленная. Расправа с общиной садистов не вызвала у него ничего, кроме искренней радости. Но Кейса была лишь одной из многих. Остальные общины решили отомстить за неё, — и самой удобной мишенью стала Аромара. Здесь жили файа, предавшие, по мнению соседей, свою расу, — куда более привлекательная мишень, чем прямые враги…

* * *

Анмай погасил изображение. Бой за Аромару тоже подошел к концу: Нау поднял своих файа в контратаку, прорвал кольцо окружения и выбил из рутенского поселка погромщиков. Несмотря на безупречное руководство «Товии», победа далась аромарцам дорого: у них сгорело восемнадцать БТР, три танка, погибло больше двух сотен файа, — но все эти потери вполне окупались победой.

Возвращаться в Аромару было уже незачем, и Анмай взлетел, оставив многопалую дымную лапу пожарищ далеко внизу.

— Куда дальше? — спросила Хьютай, уже под самыми облаками.

— В самую середину кучи. В столицу.

* * *

Анмай остановился у парапета и замер на минуту, осматриваясь, словно плавая в густой жаре. Небо было идеально чистое, и раскаленно-белое солнце жгло немилосердно. Его свет обжигал голые плечи, а плиты улицы раскалились так, что сандалии не очень-то помогали.

Прямо перед ним, за парапетом, зиял исполинский канал с очень крутыми, монолитными стенами, — вода в нём была темной, зеленовато-чёрной, что говорило об огромной глубине. Оттуда поднимались волны влажной, одуряющей жары. Тем не менее, там плыли разноцветные лодки с легко одетыми файа. Белоснежные пирамиды тысячеэтажных зданий Тайланы казались в дрожащем мареве далекими призраками, — словно снежные горы со дна жаркой долины. Две шеренги этих совершенно одинаковых громадин протянулись вдоль канала, насколько хватал глаз. Вечером, окрашенные мимолетным закатным багрянцем, они поражали воображение своими размерами и геометрической правильностью. Их вершины ещё долго розовели, когда на земле уже царила темнота, такая же жаркая, как и днем.

— Я не понимаю, как наши предки всё время жили в такой жаре, — сказала Хьютай, хотя её гладкая кожа всё же оставалась сухой, — дальние потомки живших здесь айа сохранили их отменную терморегуляцию. Но, даже несмотря на это, жители Тайланы днем редко выходили на улицу. А если всё же выходили, то одевались на удивление легко. Алый шелк на бедрах и сандалии, — всё, что можно выдержать в такой жаре. Пара нарядилась точно так же, — так тут одевались и юноши, и девушки. Впрочем, файа попадалось так мало, что огромный город казался вымершим.

В Тайлане было всего несколько сот зданий, зато столь огромных, что вблизи взгляд не мог охватить всю их безмерность. Самые дальние из них казались сизыми силуэтами горных вершин, скрываясь в текучем мареве. Зато колоссальная пирамида бывшего Генерального Совета Анмайа была видна прекрасно. Над широким кольцом воды, замыкавшим дивный венец радиально сходящихся каналов, вздымался высокий цоколь с глухими, наклоненными внутрь стенами. Восемь отвесных пилонов по его углам поражали размерами, а центральная пирамида вздымалась на три мили. Нестерпимо горящие на солнце субстальные иглы-шпили вокруг неё поднимались ещё выше.

Когда-то там было сердце народа, населившего восемь тысяч планет. Сейчас на Эрайа не было своего правительства. Даже этот город, и сейчас вмещавший одиннадцать миллионов жителей, управлялся не оттуда. Там был только музей… и главный архив планеты, — он и был, собственно, их целью. Впрочем, до дворца оставалось ещё мили три, — не меньше часа пути по такой жаре, но туча сопровождавших их нанетов, увы, исключала поездку в метро. Анмай вздохнул. Хорошо ещё, что пара юных рутов решила остаться в отведенных им комнатах. Как ни велико было их любопытство, иногда им хотелось побыть наедине друг с другом. Он не волновался за них, но вот вспоминать, как он бежал из Аромары, бросив тысячи людей на расправу карателей, было стыдно. Конечно, он спас Светлану и Андрея, но сколько таких юных людей умерло?..

Анмай помотал головой, выбрасывая из неё явно лишние мысли. Они делали то, что могли сделать, — а случалось то, что суждено. К счастью, на этом побеге их проблемы, вроде бы, кончились. Они высадились за несколько миль до ближайшего крупного аэродрома, добрались до него пешком, и безо всякого труда затерялись среди файа. «Товия» смогла, наконец, не только снабдить их фальшивыми идентификационными кодами, но и внедрить их в компьютерные сети Шарны. Так что, решив не тратить время зря, они вылетели, уже на файском самолете, в столицу, где быстро получили жилье, — несколько просторных, прохладных комнат в середине тысячеэтажного жилого массива. С жильем тут проблем не было, — во времена расцвета Игры Тайлана вмещала сорок миллионов жителей. Они прилетели в неё ещё пять дней назад, но лишь сейчас узнали достаточно для задуманного ими…

Анмай вздохнул. Он думал, что начатая им история закончилась штурмом Аромары, — но она стала лишь первым камнем в лавине.

Файа решили страшно отомстить за резню в Кейсе и Олаире, разрушив несколько городов рутенцев. Они бросили в бой огромную армию, — 80 вертолетов, 125 тяжелых танков, 200 БТР, 25 тысяч Воинов и примкнувших к ним Игроков. В старые времена такая сила опустошила бы земли людей, круша всё на своем пути и убивая их тысячами. Но сейчас всё изменилось.

Кто-то (Анмай хорошо знал — кто) надоумил рутенцев обратить внимание на самоходные матричные ретрансляторы, прикрывавшие вторжение. Вскоре все пятнадцать этих огромных, неповоротливых машин были выведены из строя. Защищавшее их силовое поле не поддавалось, но рутенцы сжигали их интеллектронные схемы установленными на вертолетах микроволновыми пушками, работающими на частоте файских весмов.

Армия побежала, — и в этот миг давний и неодолимый страх перед файа исчез без следа. Вернувшись на свои земли, файа остановились, но рутенцы продолжили начатую ими войну, и сами повели наступление.

В решающем сражении под Кейсой каратели были наголову разбиты. Их армия потеряла почти всю технику и половину солдат. Ракеты, наводившиеся на излучение весмов, громили каждое крупное скопление файа, а рассыпавшись на множество мелких групп, их армия полностью потеряла управление. Рутенцы наступали, не давая файа опомниться, их общины гибли одна за другой. Несколько разбомбили прибывшие из Ламайа самолеты, другие были взяты штурмом. Имена Кейсы, Олаиры, Нанны отныне принадлежали истории. Файа стремительно теряли земли, которые уже не одну тысячу лет считали своими, — остановить наступление на малонаселенных открытых равнинах было невозможно. Рутенцы подошли уже к южному полюсу Эрайа, к городу Лайуру, где был один из пяти космопортов файа. Те поклялись отомстить, собрав силы со всего материка, но из этого пока ничего не вышло — Воины сражались рассеянными группами, без толку и смысла, Игроки бежали в безопасные места, например сюда…

Беженцы во все времена выглядят одинаково, но, после того, что Андрей рассказал о последнем большом набеге файа, случившемся всего год назад, сочувствовать им у Вэру как-то не получалось…

* * *

Миновав колоссальный мост, ведущий к одному из восьми входов, он вздохнул с облегчением, укрывшись в тени дворца, перед грандиозными воротами. В широкой боковой стене массивного гранитного портала нашлись узкие броневые двери, — закрытые, но не запертые, они открылись от простого нажатия на кнопку.

Анмай с облегчением нырнул внутрь, в просторный коридор, с наслаждением чувствуя, как остывают волосы и кожа. Насколько они смогли узнать, архив скрывался глубоко под землей, под центральным массивом дворца, — и попасть туда было очень непросто. Даже сопровождавшим их нанетам «Укавэйры» требовалось ещё добрых часа два, чтобы разведать, и, насколько возможно, обезопасть путь пары.

Когда их глаза привыкли к прохладной темноте, они не спеша пошли по анфиладам дворца, направляясь в кинозал, — Хьютай, как обычно, решила потратить эти часы ожидания с пользой. Всего минут через пять они вошли в это шумное, очень просторное помещение, отделанное в светло-палевых тонах. Вид его был своеобразным, — откидные, словно в самолетах, кресла, сложные изгибы стен, — из-за них зал напоминал отчасти внутренность бочки. Он был действительно очень большим, — высотой этажей в шесть, и файа в дальнем его конце казались крохотными.

Пара устроилась в нижних рядах, недалеко от входа, — ряды кресел поднимались над ними, словно склон холма. Едва треть их была занята, — но вокруг висел ровный, неразборчивый гул, негромкий, удивительно уютный. На галереях, прорезавших стены в задней части зала, тоже виднелись файа.

Анмай откинулся в кресле, устроился поудобнее, сложив руки на животе. Хьютай сидела рядом, насмешливо, искоса, посматривая на него. Анмай напустил на себя непроницаемый вид, — именно она упросила его пойти на «Иэннимурскую эру», после того, как Андрей прожужжал им все уши о том, что это нечто потрясающее. Так что, несмотря на вполне реальную опасность разоблачения, — во дворце были вполне современные нанодетекторы, — настроение у Вэру было превосходное. Он ощущал томное, приятное волнение, — разделенное со множеством файа вокруг, и оттого ещё более уютное. Ему даже не слишком хотелось, чтобы начинался фильм, — настолько ему понравилось просто сидеть здесь. Но вот прозвучал громкий музыкальный сигнал, затем второй, и свет начал мягко, незаметно гаснуть. Собравшиеся кучками файа заторопились по своим креслам, и после третьего сигнала свет погас окончательно. Одновременно раздался мощный, постоянно нарастающий звук — от него у Вэру похолодело в животе.

Несколько бесконечных мгновений не происходило ничего, потом, с потрясшим всё здание ударом, перед ошеломленным Вэру распахнулась бескрайняя равнина, покрытая жесткой голубоватой травой. Над ней, в бездонно-синем небе, повисли невероятно огромные миры, — не луны, а целые планеты, покрытые материками и океанами. По равнине текла такая же необозримо широкая лавина каких-то больших зверей, — тёмных, с белыми полосами, похожих на огромных тигров, — они неслись, распластываясь в длинных прыжках, буквально летя над землей, и Анмай не сразу заметил приникших к их спинам всадников, — тоже огромных, лохматых, почти обнаженных. Они не очень-то походили на файа, — на их широких, жестоких, тёмно-золотых лицах горели топазовые глаза с вертикальными кошачьими зрачками. Они орали что-то дикое, размахивая тяжелыми изогнутыми мечами и длинными винтовками.

На фоне варварской лавины мелькнули титры: «Р`Лайх. Центр Вселенной», потом камера взлетела вверх и вперед, показывая необозримость атакующей волны, а потом Анмай увидел крепость, — земляные бастионы и рвы. Камера наплывала на неё. Он увидел людей, — несомненных рутенцев, — в белых мундирах, в спешке занимающих тянувшиеся по гребням валов траншеи. За бастионами стояли огромные чёрные орудия, — вокруг них суетились канониры. Анмай увидел, как в казенник загнали огромный, — дюймов на десять, — снаряд, как заперли затвор, потом ствол орудия начал подниматься с металлическим пощелкивающим лязганьем, — и вдруг по ушам ударил выстрел. Звук был вполне натуральный, — Анмай ощутил, как кресло под ним дрогнуло. Из дула вырвалось огненное облако, потом камера отъехала, и он увидел длинный ряд таких орудий, — одно за другим они вплывали в кадр, поднимали стволы, и стреляли.

Вдруг изображение сдвинулось. Камера повисла где-то в вышине, между крепостью и атакующей её варварской волной. В кадр неспешно вплыл массивный, лениво вращавшийся снаряд, к нему неторопливо пристроился второй и третий. Изображение повернулось, теперь Анмай видел их закопченные торцы, так же неспешно снижавшиеся над морем крохотных скачущих фигурок. Вдруг, с пугающей быстротой, они прыгнули вперед, и по ушам ударили уже настоящие взрывы. В гуще наступающей волны выросло страшное красно-черно-желтое дерево из огня и земли. Вокруг него в воздух полетели длинные кувыркающиеся туши боевых зверей и маленькие тела всадников. Взрыв следовал за взрывом, все поле покрылось чёрно-багровыми колоннами разрывов и летящими в воздух телами. Следуя за ними, камера отступала, пока не зависла уже за валом крепости. Перед ним клубился сплошной дым, — видно ничего не было, но казалось, что под столь чудовищным обстрелом уцелеть ничего не могло. Солдаты на валу тревожно вглядывались в клубящуюся мглу.

Несколько мучительно длинных секунд ничего не происходило. Потом из дыма вдруг вынеслось массивное тело боевого зверя, — он перелетел ров и вал в одном немыслимо длинном прыжке, и приземлился уже внутри бастиона, взрывая когтями землю, — казалось, что под ним разорвался небольшой снаряд. Всадник выхватил меч, и одним взмахом снёс голову ближайшему солдату. Его товарищи тут же сбились в короткую цепь и снесли и всадника, и его зверя залпом из винтовок, но через вал уже прыгали новые, огромные хищники рвали людей на куски, словно демоны смерти. Каждый из них жил не больше десяти секунд, — но успевал устроить настоящую бойню. Очень скоро они полегли все, — но их всадники в большинстве остались в живых, и яростно, направо и налево рубили людей. В рукопашной винтовки не играли никакой роли, — нападавшие быстро теснили защитников. Во главе их была женщина, — рослая девушка с диким и, в то же время, очень красивым лицом. Она продвигалась вперед, словно смерч, оставляя за собой одни трупы. Очень скоро последних защитников крепости окружили на небольшом пригорке. Эта сцена поразила Вэру, — крохотная, стремительно тающая горстка людей яростно отбивалась от окружившего её моря варваров во главе с их свирепой предводительницей. Очень скоро последние защитники пали, и нападавшие устремились на вершину бугра. Десятки рук в едином порыве устанавливали огромную жердь с кроваво-красным флагом, — на нем чернел странный символ из восьми изогнутых веретенообразных сегментов, похожий на водоворот.

Вдруг изображение замерло. Окружающее поплыло, словно дым, сменяясь с неразличимой быстротой, осталась лишь группа воздвигающих флаг варваров. Но она тоже изменялась, — снизу вверх поползли ручейки бронзы, облекая её и превращая в статую. Одновременно изменялись и их лица, — выражение зверского торжества стиралось с них, сменяясь благородной, окрашенной горечью потерь радостью победы, да и сами они становились другими, — гладкими, точеными, с длинными глазами и красивыми изгибами дважды изогнутых, словно лук, губ.

Когда трансформация завершилась, мир вокруг вновь обрел плоть. Анмай увидел выхоленную лужайку, на которой стоял памятник. Потом камера начала неторопливо отплывать. Он увидел открытый, ухоженный парк. По его дорожкам неспешно бродили создания, очень похожие на отлитых в бронзе, — только, разумеется, живые. Гибкие, высокие, очень красивые, они были одеты во что-то яркое и разноцветное, — нечто вроде коротких платьев или туник с большими накладными карманами. Анмай не знал, кто тут парни и девушки, впрочем, это мало его занимало, — камера продолжала отъезжать, и он видел теперь уже всю крепость, только превращённую в музей, — те же валы и пушки, но обрамленные ухоженными газонами и дорожками, по которым бродили группки экскурсантов.

Неожиданно послышался гул. Изображение закрыл плоский, словно составленный из нескольких сросшихся цилиндров корабль, судя по окнам многочисленных палуб пассажирский, — на его выпуклых золотисто-коричневых боках промелькнул тот же, похожий на водоворот чёрный символ. Корабль пролетал перед Вэру добрых полминуты, — а когда, наконец, кончился, камера поднялась уже высоко, и он увидел окруживший крепость невероятный город, — узкие пирамиды, конусы, башни его разноцветных зданий пронзали облака, словно горы. Между ними и на их уступах зеленели парки, разделённые сложной сетью каналов, — а в воздухе парило невероятное количество разнообразнейших машин. Всё это было поразительно похоже на уже виденные им Девять Миров Файау. Промелькнувшая на экране надпись сообщила, что всё происходит «тридцать тысяч лет спустя».

Город продолжал удаляться и уходить вниз, но не становился меньше, — из-за рамок экрана в кадр вплывали всё новые здания. Вот в него вплыл берег моря и расположенный на нём космодром, — стоявшие, вернее, парившие низко над ним корабли не уступали размерами городским зданиям. Когда показались, наконец, зеленые равнины и горы, Анмай видел уже всё побережье материка, вдоль которого простерся этот невероятный город.

В кадр вплыл зеркальный бок непонятной конструкции, потом ещё одной и ещё, и вдруг появилось решетчатое поле колоссального космодрома, — во многих его ячейках замерли похожие на узкие уступчатые пирамиды корабли.

Наконец, в поле зрения появилась вся планета. Её окружало невероятно сложное ажурное кольцо сверкающих конструкций, соединенное с поверхностью похожими на иглы башнями. Она удалялась, уплывала вдаль, вокруг появились другие планеты, — сначала всего несколько, потом много. Они плыли в подсвеченном синеватыми туманностями пространстве, подобно падающему снегу. Потом появилось ядро этой невероятной структуры, — не солнце, а линза голубого пламени, из её полюсов исходили призрачные, безупречно ровные конусы синеватого сияния. Её окружали исполинские, во много раз больше планет, многогранники, тоже ярко сияющие, — уже, правда, отраженным светом. Всё это постепенно удалялось, уплывало вдаль.

Изображение затянуло голубым туманом. Вскоре он превратился в исполинскую сферу силового поля, замкнутого вокруг этой невероятной системы, — но на этом укрепленном ядре она не кончалась. Вокруг него простерлись дикие, растрепанные туманности, просвеченные укрывавшимися в них звёздами, — слишком маленькими, правда, для настоящих солнц. Кое-где мелькали и планеты, — все обитаемые, голубовато-белые, как и в ядре системы, — а между ними неторопливо плыли пирамидальные корабли…

Анмай смотрел на экран, приоткрыв рот, и, когда Хьютай, горячо зашептав на ухо, потянула его за руку, едва не зашипел от злости. Но пришли они сюда не ради фильма, и возражать не получалось. Нанеты справились с заданием куда быстрее, чем они ожидали, — но «пробитый» ими коридор в сигнальных и охранных системах дворца не мог держаться долго, и паре следовало поспешить.

Вслед им захихикали, — ещё одной парочке приспичило обниматься ногами, — и Анмай сначала разозлился ещё больше, а потом едва не засмеялся сам.

Они выскользнули в пустынный коридор, и, осматриваясь, быстро пошли по нему. Первый ход вниз попался им всего через сотню шагов, — широкая, бледно освещенная лестница, отделанная мрамором, и с резными мраморными перилами. Она квадратами уходила вниз этажей на сорок, и Анмай почесал затылок, — спуск занял бы добрых полчаса. К счастью, рядом нашёлся лифт, бесшумно опустивший их на самое дно, к массивной стальной двери в мраморной стене шахты, — запертой, но нанеты «Укавэйры» справились с ней за несколько секунд. Анмай с благодарностью тронул браслет, и вошёл внутрь. Здесь начинались уже настоящие туннели, сохранившиеся со времен Первой Культуры, — полутемные, пустые и очень холодные. По его коже прошёл озноб, и он поёжился, как и Хьютай, обхватившая голые плечи. Здесь, много ниже дна Рэра, нигде не ощущалось сырости — анмайа строили очень надёжно. Идти до архива пришлось бы не один час, но тут, к счастью, нашлись небольшие вагончики, и в одном из них они поехали по этим туннелям с тёмными монолитными стенами, залитыми синим светом, тусклым и мертвенным.

Анмай остановил вагончик у очередной запертой стальной двери, — «Укавэйра» сбросила им трёхмерный план дворца. На сей раз её нанеты провозились с ней больше, — около минуты.

За дверью открылся синеватый простор огромной шахты, пронизанный паутиной стальных лестниц. Она была в семь вэйдов глубиной, и даже на лифте им пришлось спускаться долго. Вход в хранилища на её дне преграждали квадратные стальные ворота, вдвое выше их роста, глубоко утопленные в стальные же порталы, и здесь они задержались надолго: нанетам пришлось искать обходные пути, чтобы миновать герметические затворы. Наконец, плита толщиной в двадцать дюймов сдвинулась, но за ней встала вторая, потом третья…

Вэру удивила детская беспечность файа Сети, и их лень, — даже здесь, где когда-то хранились все тайны их империи, они не поставили охраны, положившись на электронные замки. Впрочем, когда перед ним открылся темный простор архивов, он забыл о таких пустяках.

Главные хранилища дворца поражали, — огромные прямоугольные залы с покрытыми сложным узором синеватыми стальными стенами, такие высокие, что свет фонарей пары не достигал потолка. В них громоздились машины, статуи, штабеля книг, контейнеры с дисками, лентами, блоками, — чтобы разобрать все эти залежи, не хватило бы и тысячи лет. Поэтому, они искали запоминающие машины, — те могли сами разыскать любые нужные сведения. Вскоре они нашли их, — ряды громадных, вдвое выше их, кубов с контурной памятью, уходившие в темноту. У их оснований стояли большие наклонные экраны и узкие панели с рядами кнопок, — всё стальное, холодное, покрытое пылью. Похоже, уже многие годы никто не бывал тут, и не без причины, — уровень радиации здесь был повышен.

Когда Анмай сел перед засветившимся экраном, — ярким и четким, словно окно, одно в огромном тёмном зале, — ему показалось, что перед ним откроются все тайны мироздания. Естественно, он ошибался, — доступ к информации оказался закрыт. Хранилище было очень хорошо защищено, даже чисто физически, — спускаясь, они миновали несколько проемов в субстальных перекрытиях шахты. Все здания в Тайлане имели каркасы из этого неразрушимого материала и даже стомегатонный заряд, попавший во дворец, не смог бы поразить хранилище. Но вор, проникший в тайную святыню, не нашёл бы в ней новой информации, и даже давно устаревшую защищали сложные пароли.

Если бы не помощь нанетов «Укавэйры», пара не узнала бы ничего. Но нанеты не могли перемещать предметы, и паре пришлось немало поработать руками, — вскрывать и резать кожухи, карабкаться по ним, обдирая ладони, таскать тяжелые блоки памяти, подсоединять бесконечные провода… Хьютай проклинала всё на свете, сортируя эти самые провода, сваленные беспорядочной грудой, а Анмай, подключая их, однажды получил такой удар током, что его сердце на секунду остановилось.

Они провели в подземелье уже много часов, но даже голод и жажда притупились от холода, — так Вэру замёрз. Глаза слезились от мерцания экранов, стоявших тут двести двадцать веков. Наконец, машины сдались, и он увидел то, что они сохраняли со времен Первой Культуры анмайа.

* * *

От неё осталось очень мало, — вся машинная память, матрицы сознаний, вся высокоорганизованная информация была уничтожена квантовым вырождением. Сохранились лишь ставшие ко времени Катастрофы уже реликтами обычные книги, картины, лазерные диски. Но то, что пощадило квантовое вырождение, уничтожило время. На самой Эрайа и поверхности иных планет анмайа от них не осталось почти ничего. Лишь внутри космических конструкций сохранились крупицы, обрывки… то, что позволило позднее Мечтателям Четвертой Культуры файа отчасти воссоздать жизнь Первой.

Но Анмай мало что мог понять, — это были две совершенно разных цивилизации, разделённые пропастью двухсот двадцати веков. У них были разные языки, разные культуры, даже разная биологическая основа, — тогда, во время паузы в Главной Фазе Кунха, полеты в не-пространстве были доступны и для естественных биологических форм. Тогда космос был открыт для всех, кто овладел Йалис. Но анмайа оказались единственной сверхрасой, возникшей в этой паузе… точнее, единственной выжившей.

Корабли Первой Культуры уходили очень далеко, — до границ Местной Зоны Кунха. Проникнуть за её пределы, как это делала Файау, они ещё не могли. Они девятьсот лет изучали Вселенную, но лишь ко времени Катастрофы начали понимать её многообразие… и их давило одиночество хуже полного одиночества. Они нашли лишь две разумных расы, — непохожие, непонятные, чужие…

А вот Линзу они нашли не случайно. Им как-то удалось расшифровать плывущие во Вселенной радиосигналы давно Перешедшей сверхрасы Мэйат. По их указаниям, они нашли их не-планету, — и людей, единственную похожую на файа расу во всей Вселенной…

Завершившийся катастрофой полет «Увайа» был уже вторым полетом в Линзу. Тогда анмайа попытались подчинить себе её управляющую суть, но защитные системы Линзы разбили их. Они отступили на одну из четырнадцати её Плоскостей, но и там не смогли возродить свою цивилизацию, — им помешали люди, чьи несчетные народы просто растворили в себе культуру ничтожной кучки пришельцев…

Анмай задумался. Люди. Не были ли и они в своё время сверхрасой? Сколько раз пересекались их пути, — и всякий раз это приносило файа лишь неприятности. Первая Культура столкнулась с людьми уже на исходе своей истории, — во время первого полета «Увайа». Вернувшись из второго, она нашла свою родину мертвой. Случайно ли? Он уже и в этом не был уверен.

Но, именно благодаря «Увайа» маленькая группа людей Линзы, — диких, как и весь их народ, — попала в число основателей Второй Культуры файа, — Империи Маолайн, и сыграла важную роль в её развитии. А после её падения люди, вместе с файа, стали рабами в проклятом Межрасовом Альянсе. Там их ожидала незавидная роль живых игрушек, — правда, для игр с ними отводились целые планеты. Даже Уарк, — его родина, — был лишь одной из многих таких планет в межзвёздной империи, покорившей тысячи миров. Там люди и файа стали непримиримыми врагами, и он, Анмай, сокрушил их. Он знал, что выбора у него просто не было, но это вовсе не нравилось ему.

Он встряхнул волосами. Если бы Альянс, уничтоживший и Первую Файау, не оборвал бы эту ветвь человечества, как бы тогда развивались сами файа? Но их Третья Культура, Файау, быстро забыла о людях, — пока сама не наткнулись на Линзу. Тогда они поняли, что люди, — тоже не её аборигены. «Укавэйра», в числе душ которой были и строители Линзы, Мэйат, знала больше: во время их первого знакомства она смогла заглянуть в память управляющей сути. Файау так и не узнала о её открытии, — «Укавэйра» ушла, прыгнув в будущее. А потом Линзу уже занял Айэт. Он явно знал всё о том, о чем даже «Укавэйра» знала лишь обрывки, — но и они были поразительно интересны.

До прилета «Увайа» люди в Линзе были дикарями, — неудивительно, ведь в ней нет ископаемого топлива, урана, и многого другого… Но пятьдесят тысяч лет назад они проникли в Линзу через не-пространство, и заселили целую Плоскость, — единственную, не имевшую аборигенной разумной расы, — а потом их культура тоже уступила в борьбе с непобедимым временем. Ко времени основания Акталы от исходной культуры людей ничего не осталось. Всё это выглядело логично. Но…

Пятьдесят тысяч лет назад ещё шла Главная Фаза Кунха. Ни одна раса тогда не могла создать Эвергет, и, тем более, путешествовать среди звёзд, — это было абсолютно, физически невозможно. Только Тэйариин, Первые, могли нарушить установленные ими же законы.

В один миг в голову Вэру пришла сумасшедшая идея, — люди и есть Тэйариин, их исходная биологическая форма. Тогда, издеваясь над людьми, файа хуже, чем играют с огнем… Нет. Невозможно. Тэйариин было семь миллиардов лет. С тех пор Вселенная так изменилось, что вряд ли даже они сами помнили, какой была их исходная биологическая форма, — и была ли она вообще. Анмай очень мало знал о Тэйариин, но они никогда не были людьми.

Но тогда других возможностей не оставалось. Тэйариин никогда не помогали другим расам. Что же тогда? Вторжение из другой зоны Кунха? Из другой Вселенной? Нет, невозможно… Существа, возникшие в другой физике, никогда не смогут приспособиться к этой, — во всяком случае, не так, и не на этом уровне. Правда, у самой физики тоже много уровней, и изменения на ядерном далеко не всегда отражаются на химическом…

Короче, люди могли прийти откуда угодно. Миллиард лет назад, когда этой частью Вселенной владела сверхраса Мэйат, людей в ней не было, — Анмай выяснил это за секунду. Отпустив браслет, он задумался. Что произошло тогда, за миллиард лет безвременья между Мэйат и Анмайа? Ему очень хотелось это выяснить, — но тайна происхождения людей, тайна неведомой сверхрасы, — сверхрасы ли? — будет ждать его встречи с Айэтом… если ей вообще суждено состояться.

Анмай зевнул. Тело затекло от долгой неподвижности. Он встал, старательно потянулся, и снова сел перед экраном, начинавшимся прямо от пола. Сидения не было, и его пришлось заменить пятками. Он искал данные о космографии Сети, но ему попадались лишь обрывки новейшей истории Эрайа, — истории Игры. Тогда, в начале, файа высадили на девственной планете несколько миллионов рутенцев. Они не могли перевезти их живыми через не-пространство, и восстановили их тела с матриц. Где сейчас были эти матрицы? Анмай не знал.

Рутенцы начали строить свою цивилизацию с нуля. В начале Игры обе стороны были вооружены лишь мечами и луками, — тогда она была куда романтичнее. Но, как файа ни мешали техническому прогрессу рутенцев, остановить его они не смогли. И им, против воли, тоже пришлось обзаводиться техникой.

В начале Игры поселения файа и рутенцев были равномерно рассеяны по всей Эрайа. После бесчисленных стычек возникли страны, затем сверхдержавы… Последние пятьдесят лет файа постоянно отступали, — по мере приближения Стены Света приток новых игроков падал, и падал сам интерес к Игре. В последние годы в Сети наметился новый всплеск интереса к ней, но и он уже миновал…

Анмай пытался найти сведения о Четвертой Культуре, о её межзвездных полетах и открытиях, но этой информации в архиве просто не было, что и неудивительно, — в бесконечной Вселенной очень трудно что-то отыскать, и даже абсолютная сила не могла уничтожить объект, о котором не знала. Сокрытие координат обитаемых баз и планет приобретало жизненно важное значение.

Вдруг ему показалось, что в зале есть кто-то ещё, — он не слышал шороха, но спиной почувствовал движение. Анмай вскочил и вытянулся, напряженно всматриваясь в темноту. Теперь он уже явственно услышал шум, — там, во мраке, что-то двигалось. Он выхватил лазер, — единственное, что мог скрыть в набедренной повязке, — и сообразил, что противник отлично их видит, а вот они его… Они были беззащитны, их могли просто подстрелить.

Хьютай тоже вскочила, всматриваясь в темноту. Объяснять, что делать, ей было не нужно, — они вместе бросились в темноту, нырнули в щель между двумя громадными кубами, и замерли, прислушиваясь. Ничего. Анмай попытался вспомнить звук, — словно шорох сквозняка, гнавшего бумагу… но откуда он здесь?

Припомнив, откуда доносился шум, он снял сандалии и осторожно пошёл вперед, — его босые ноги беззвучно ступали по стальному полу. Он вздрагивал от холода, но, когда впереди повеяло слабым теплом, застыл, напряженно всматриваясь. Его большие глаза расширились в темноте, и в слабых отблесках непогашенного экрана он увидел… нечто смутное, похожее на туманный шар из серой пыли, поперечником в полметра. Шар без видимой причины двигался то туда, то сюда, вздрагивая и расплываясь по полу, как очень вязкая, упругая жидкость. Анмай попятился, когда шар прошёл сквозь застекленный шкаф, словно сквозь воздух. Он услышал знакомый шорох, и его обдало волной тепла. Эта смутная масса проходила сквозь стекло, и, в то же время, не могла погрузиться в стальной пол…

Анмай оцепенел. Ни с чем подобным он прежде не встречался, и даже не представлял, что это вообще может быть. Опомнившись, он вдавил сегмент браслета. В тот же миг раздался беззвучный крик «Укавэйры»: «Вэру, назад!»

Без дальнейших размышлений он бросился в темноту, вскоре споткнулся о что-то невидимое и растянулся на полу. Когда его голый живот прижался к ледяной стали, его полунагое тело свела судорога, — он дрожал от холода… впрочем, не только от него. Анмай сел, отбросил упавшие на глаза волосы, яростно растер отбитые пальцы босой ноги, и вновь вдавил секцию браслета.

«В чем дело?»

«Радиация. Тепло, что вы ощутили, — жар ядерного распада».

«Сколько… сколько я получил?»

«За те девять секунд, что вы смотрели на шар, — тысячу рентген».

Анмай откинулся на спину, и вдруг усмехнулся. При воскрешении генные инженеры Файау изменили его тело так, что смертельной могла быть лишь доза в пятьдесят тысяч рентген. Вообще-то, они повысили его структурную устойчивость для переходов в не-пространстве, стойкость к радиации была лишь побочным эффектом… но ему повезло. Человека тут ждала бы долгая и мучительная смерть. Впрочем, если бы он удивленно глазел на шар, хватило бы всего нескольких минут…

«Что это?» — опомнившись, спросил он.

«След квантового вырождения. Сгусток магнитных монополей и аксионов, — тяжелых слабовзаимодействующих частиц. Нам очень повезло, — ничего подобного раньше мы не встречали. Это новый высокоорганизованный класс физических объектов, возможно, даже живой…».

«Они что, специально пустили сюда эту дрянь?»

«Нет. Местные файа явно ничего не знают об этой вещи. Эти залы тянутся на мили, и их посещают очень редко. Возможно, оно умеет прятаться».

«Так оно гуляет здесь уже двести двадцать веков?»

«Да».

Анмай вздрогнул, представив, сколько подобных вещей таится в укромных уголках Эрайа… поднялся, отряхнул пыль и пошел назад. Вновь усевшись у экрана, он ощутил лихорадку и жар, — его организм успешно боролся с последствиями облучения, смертельного для любого обычного существа. Он усмехнулся и вновь приник к клавиатуре, погружаясь к истокам своей древней расы.

* * *

Его всегда удивляло, почему предки анмайа, получавшие от природы всё, встали на путь цивилизации. Они полмиллиона лет жили без неё и он не мог понять, как такое вообще возможно, — разумный вид не создавал своей технической культуры, и, в то же время, не угасал. А потом…

Сейчас он увидел, что привело к этому «потом», — цветной снимок какой-то поляны в вечнозеленых лесах Эрайа. Среди причудливых растений и ярких цветов терялось несколько фигурок, — айа, золотые айа, жившие здесь, в этой дельте, тридцать тысяч лет назад. Анмай знал, что видит лишь один из множества народов своей расы, ныне давно слившихся в один. Но золотые айа поразили его.

Они действительно были золотыми, — шесть юношей и девушек со смуглой кожей чистого золотистого оттенка, более светлой, чем у нынешних, коричнево-смуглых файа, нагих, с удивленными и испуганными лицами, наполовину скрывшихся в листве, поразительно красивых, — никто из современных файа не мог с ними сравниться. Ни у кого не было таких удивительных волос, — чёрных, очень густых, с тем же чистым золотистым отливом. Среди их потомков встречались те, чьи черные гривы отливали медью. Но таких золотистых не было. Не было и таких синеглазых, как айа, — даже у виденных им людей Вэру не встречал столь чистых синих глаз, больших и так широко расставленных, что между зрачками у каждого, не закрыв их полностью, поместилась бы собственная ладонь, — без большого пальца, разумеется.

Анмай усмехнулся. К нему, Широкоглазому, это тоже относилось. Но не обладатели таких глаз изобрели это, самое верное, подтверждение чистоты крови…

Он замер, не в силах отвести глаз от айа. Что заставляло смотреть на них, не отрываясь? Удивительно правильные и чистые лица? Да, но не только. Выражение, нечто трудноуловимое, — у каждой расы есть легенда о золотом веке, потерянном в прошлом. Только анмайа знали, что эта легенда, — правда. В этих лицах было что-то удивительное. Пугливое любопытство? Осознание себя частью природы, — такое чистое, что его не достигал больше никто? Спокойная радость мирной, но не скучной жизни? Скорее, всё вместе.

Золотые айа были не глупее своих потомков, и знали не меньше их, — просто их знания были иными. Не о безднах и машинах, а о том, как величественно и незаметно меняется за год небосвод. Как неповторимы и похожи все зори и закаты. Как удивительно разнообразны облака. Как сложна жизнь не знающей ни зим, ни лет природы. И ещё очень много разных «как». Анмай ощущал себя их младшим братом, — да, он тоже красив, его знания неизмеримо глубже, он сильнее, свободнее… но значит ли это, что он лучше? Айа мечтали о недоступной высоте гор и ширине океана, — а о чем мечтает он? О непредставимых безднах? Они радовались светлому простору степей и небес, — а просторы космоса у всякого, видевшего их, вызывали тоску или ужас.

Анмай вздохнул. Он уже догадался, кто сделал этот снимок, и пояснения казались ему эхом его собственных мыслей. Какая-то иная раса посетила его родной мир тридцать тысяч лет назад. Он так и не узнал, кем они были. Но они пришли сюда, в мир, считавшийся девственным, — и нашли дикий и красивый народ. Пришельцы принадлежали действительно к великой культуре, — они не стали колонизировать Эрайа, хотя для них это было несложно. Они лишь осторожно познакомили айа со своей, неизмеримо более высокой цивилизацией.

Общение оказалось недолгим, — межзвездные полеты в эру релятивистских ракет не могут быть регулярными. Получив лишь самые смутные представления о технологиях, айа скоро вновь остались в одиночестве, — но им хватило и этого. Всё остальное они создали сами.

* * *

Та, неведомая раса не знала, к чему приведет её благодеяние. Восемь тысяч лет спустя, её, вместе с анмайа, уничтожило квантовое вырождение. Спустя ещё пятнадцать тысяч лет в их мертвый мир пришли файа Сети. Среди руин и пыли они нашли это, чудом уцелевшее изображение, и доподлинно узнали жизнь своих предков. Конечно, айа не были подобны животным, — они знали огонь, строили жилища, умели делать и использовать всевозможные инструменты, — они просто не желали их усовершенствовать. Они имели множество сложных языков, у них было искусство, сложные обычаи, религии, — и никакого желания подчинять себе окружающий мир.

Для айа был предначертан Внутренний путь. Воля случая направила их интересы и силы на Внешний. Айа, анмайа, файа прошли по нему до конца. Вэру не мог сказать, что этот путь был ошибочным. Но что ждало его народ на Внутреннем Пути? Разум подсказывал ему, что тогда счастливые айа просто сгорели бы в Стене Света, и исчезли, словно не существовали никогда. Чувства, интуиция говорили иное. Пусть у айа не было техники, но к одной цели ведет порой несколько путей. И сейчас, в это время, его народ уже достиг бы… чего? Анмай понимал, что уже никогда этого не узнает.

Суждено ли было его народу просто исчезнуть? Или его ждала иная, неведомая судьба? Но всё же, им повезло. Сейчас файа распространились беспредельно и обрели бессмертие. Были ли они самой счастливой из рас Вселенной, как сами считали? Вряд ли. Свой золотой век айа променяли на войны, нищету и тяжелый труд цивилизации. Потом она погибла, сокрушенная всевластием и разъеденная заразой тирании. Именно тогда золотые айа перестали быть. Их сменили анмайа, — единые, сероглазые, любопытные и предусмотрительные, но ущербные в чем-то, самом главном. Они создали свою Первую Культуру, — воистину счастливую… если не считать конца. Вторая Культура, Империя Маолайн, покорила множество звёзд, и могла бы покорять Вселенные, — но погибла в отчаянной и неравной войне с Межрасовым Альянсом.

Анмай вздохнул. Золотые айа, давно умершие и обратившиеся в прах, всё ещё изумленно смотрели на него. Сейчас он видел основу, самое начало истории своей расы, — слишком тяжелая ноша для любого живого существа.

* * *

Он продолжал рыться в бездне хранившейся здесь информации. Две тысячи лет Игры Эрайа, восемь тысяч лет Первой Культуры, полмиллиона лет её предыстории, — всё это путалось в его голове. Но вместо того, чтобы искать информацию о планетах Сети, о том, как тайно проникнуть в её квантовые банки памяти, он вновь и вновь возвращался к золотым айа, изумленно смотревшим в будущее, которого им не суждено было увидеть. Всего через несколько минут они стали казаться Вэру родным народом. Он вспомнил, как раньше мечтал жить в прошлом, — и усмехнулся. Его соплеменники умели воскрешать историю, и эта его мечта могла и исполниться… если она где-то существует во плоти.

Анмай ощутил неожиданно сильную тоску. Если золотые айа где-то существуют… но, если он найдет их, — ему придется выбирать между ними и «Укавэйрой», а это не слишком ему нравилось. Впрочем, он знал, как бесполезно думать о будущем. Он искал и, наконец, нашел в архивах чужой экспедиции последний уцелевший осколок культуры золотых айа, — легенду, Песню Пути.

* * *

Золотые айа, жившие на берегу Бескрайнего Океана, были самыми отважными из всех иных племен Куайа, — Земли Айа. А Янаай был самым отважным из них. Ни в красоте, ни в уме, ни в силе никто не мог сравниться с ним, и его подругой Наэри. Их называли Дайталайа, Дивной Парой, которая приходит в мир раз в тысячу лет. Всего четыре малых луны они были вместе. На исходе пятой пришел шторм, и прекрасная подруга Янаая пропала в море, и никто не знал о ней.

Четыре дня юноша ждал её возвращения. На пятый он понял, что она ушла к звёздам, откуда не возвращался ещё никто. Янаай хотел последовать за ней, но лишивший себя подаренной звёздами жизни попадает не к ним, а в темную страну под морем.

Звезды недоступны для живых, но Янаай не мог примириться с потерей. Он ушел на юг, где высятся снежные горы, — старшие братья облаков, столь высокие, что их вершины касаются Айсиу, — Матери Звёзд.

Путь был долог. Янаай шел день, и десять дней, и тысячу, но всё не видел гор, и путь его был труден. Он шёл сквозь леса, полные хищных зверей, пробирался через бескрайние болота, переплывал бурные реки, его тело покрылось шрамами в боях с хищными зверями и злыми айа, но он шёл. Мать Звёзд, незаходящая Айсиу вела его. Когда он увидел горы, прошло уже три года. Но бескрайние равнины у подножий гор столь широки, что прошел ещё месяц, прежде, чем рука Янаая коснулась горы, что прежде увидел глаз.

Он поднимался день за днем, карабкаясь по скалам, и кровь из раненых камнями ног отмечала его путь. Холод сковывал тело, даже воздух не давал жизни, но Янаай не отступал. На него напал зверь, Владыка Снегов. Убив его и надев его шкуру, уже не страшась мороза, убивающего даже воду, он поднимался всё выше, день за днем. Стало нечего есть, воздух разредился настолько, что в день Янаай мог поднятся лишь на сотню шагов. Лишь звезды становились всё ярче. Сменилась большая луна, и малая луна, а Янаай всё шел вверх. Наконец он достиг вершины Отца Гор, где Айсиу так близка, что её можно коснуться. И так велика была сила его любви, что он не сгорел в её огне. Он шел по полю звезд, на высоте ста тысяч шагов над землей, и искал душу подруги, и они встретились. И Наэри сказала ему:

— Янаай, любимый мой. Ты искал меня множество лет и пересек весь мир. Но живым нет места в мире духов. Ты не сможешь остаться здесь во плоти, иначе рухнет всё мироздание. И я не смогу пойти с тобой.

— Мы не можем остаться здесь, и не можем вернуться, — сказал Янаай. — Как же нам быть?

И Наэри ответила ему:

— Если нам нет места в этом мире, мы создадим новый, ибо велика сила нашей любви.

И они ушли, и никто больше не слышал о Янаае и Наэри.

* * *

Анмай растер лоб и потянулся. Эта легенда стала последней его находкой. Ничего о Вратах Файау он так и не узнал. Чтобы найти их и спасти Эрайа, надо было начать войну. Он встал и в его душе бились последние слова легенды — «И никто больше не слышал о них». Он знал, что это правда — страшная.

* * *

Когда пара вернулась в свои комнаты, Анмай чувствовал себя, словно во сне, — голова у него кружилась, и он лишь отчасти осознавал происходящее. «Укавэйра» сообщила им, что закончила анализ ситуации, — её нанеты, наконец, нашли чёрный ход в сети файа из архивов, — но Анмай решил выслушать её попозже. Он чувствовал, что должен отдохнуть, хотя бы немного.

В предвкушении доклада, они, все четверо, собрались в гостиной, квадратной, просторной, очень уютной комнате с завешанными зелено-серебристой, узорчатой тканью стенами и массой разбросанных по полу подушек. Дальняя от входа стена, — одно огромное окно, — была полностью распахнута, и в неё волнами вливался теплый, сырой после только что прошедшего дождя ветер. Там сияли стеклом и полированной сталью огромные башни Тайланы, — далекие, они казались целой горной страной, залитой сиянием заката, а откуда-то снизу доносился мощный, неразборчивый, на удивление уютный шум огромного города.

Вэру подошел к окну. Внизу по улице промчался автопоезд, — плоский желтый шестиколесный тягач с вереницей прицепов-клеток. В них сидели нагие рутенцы-пленники. Автопоезд направлялся в космопорт.

Анмай знал, что экспорт рабов, — до восьми миллионов в год, — был важной статьей бюджета Эрайа. Их переправляли на Уртару, откуда прибывавшие звездолеты, — уже в виде матриц, — развозили их по всей Сети, разумеется, не как рабочую силу, а как материал для жертвоприношений и экспериментов. Вэру не имел бы ничего против, — если бы файа сами воплощались в тела людей, как в прежних Играх, во времена Файау. Но здесь люди были настоящими, — испуганные, тщательно рассортированные по клеткам, — мужчины, юноши, девушки, подростки, дети… Он мог бы легко освободить их, — автопоезд не охранялся, — но толку? На них устроило бы охоту всё население города.

Анмай вздохнул и повернулся к остальным. Андрей и Светлана сидели рядом, прижавшись друг к другу, Хьютай чуть поотдаль, — в шортах и футболке, чтобы не смущать юную пару. Вэру не хотелось слушать доклад, — его голова и так уже распухла, — но и тянуть было бы просто глупо.

— Что вам удалось узнать об этом будущем? — наконец, спросил он.

— Много неожиданного, — ответила «Укавэйра». Она держала связь через нанетов, и её голос, казалось, звучал прямо из воздуха. — Я вижу, что вы устали, и ваша способность воспринимать информацию сейчас ограничена. Поэтому, я расскажу вам только главное.

Мы оказались во враждебном мироздании, где столкнулось, как минимум, пять противоборствующих сил. Первая, — это Сеть файа. Она не столь велика, как прежний Союз Файау, которым правили мы, она ещё только растет и формируется, но уже огромна. Её создал корабль-мир «Нахцор», с пятью миллионами живых файа на борту. В 3293 году от основания Файау они бежали в будущее из безмерной империи интеллектронных машин и вышли в реальное время через тысячу лет после Исхода Файау. «Нахцор» странствовал во Вселенной ещё целое столетие, они изучили сотни звезд, населили несколько планет…

— Столетие? Разве столь сложная конструкция, как звездолет, сможет работать так долго? — удивленно переспросил Андрей.

— Сотни лет автономного полета, до износа основных несущих конструкций, — корпус, Эвергет, и прочее, — это норма, — ответила «Укавэйра». — Например, у меня срок полета вообще неограниченный, совсем. Если надо новый Эвергет, — останавливаемся, разворачиваем производственный комплекс, и за годы, — ладно, пусть даже столетия, — строим, что необходимо, монтируем в корпус, если надо, комплекс — сворачиваем. Если есть что-то типа автоматов фон-Неймана, — он не нужен. Или бросаем, или взрываем, или дарим кому-нибудь. Если нужно, — миллионы лет можно так лететь, если не влипнуть во что-то очень серьезное, и потратить энергии выше предела самовосстановления. Как, кстати, я однажды и вляпалась.

— А эти файа? — спросила Хьютай.

— Они были очень упорны. Над одной из планет они нашли звездолет Первой Культуры файа, и их орбитальный город. Корабль был необратимо разрушен, но на нем сохранились координаты Эрайа, — и восьми тысяч её колоний. К тому времени треть их уже поглотила Стена Света, но имевших свои орбитальные порты и, соответственно, звездолеты, осталось ещё больше тысячи. Через год файа вернулись сюда, в наш Первичный Мир. Восстановить Верфи Эрайа они не смогли, но многие звездолеты восстановлению поддавались. Тогда экипаж «Нахцора» решил основать новую цивилизацию…

— Но разве вы не сообщили Файау об Эрайа? — удивился Анмай.

— Сообщили. Это был наш прощальный дар файа. Очевидно, сразу после нашего ухода Файау посетила её, и узнала всё, что стоило знать.

— Но…

— Лучше слушай! — Хьютай толкнула его.

Анмай замолчал, и «Укавэйра» продолжила:

— Файа Сети нашли Эрайа пустой и необитаемой… нетронутой. Файау, был, очевидно, не нужен дар, оказавшийся столь ценным для Сети. Она ушла уже слишком далеко, чтобы он представлял для неё какую-то ценность…

Однако, в момент Катастрофы флот анмайа насчитывал восемнадцать тысяч кораблей. Здесь их было три тысячи, — почти две трети из них уже восстановлены и ушли. С их помощью беглецы начали строительство Сети.

Но восстановление биосфер в мертвых мирах Объема Эрайа, — дело очень долгое, и файа Сети решили искать новые миры с органической жизнью. Миры Эрайа служат им лишь как источник механизмов и сырья, — сейчас они населяют две тысячи планет, но до сих пор не умеют строить свои звездолеты.

Первая Культура не умела строить не-планеты, но древние сверхрасы создали их тысячи. Большая их часть разрушена, полуразрушена, либо мертва и лишена энергии. Сети известны многие из них. Она смогла населить и подчинить три, в которых сохранились и действуют установки Сверх-Эвергет, — это единственные не-планеты сверхрас Энго и Тийат, и Девять Миров Файау. Теперь это три основных центра их цивилизации. Они пытались начать в них производство установок Эвергет, изменив физику так, чтобы это стало возможно. У них ничего не вышло… но они нашли другой выход. Теперь у них уже шесть тысяч триста кораблей, и Сеть растет очень быстро, — она заселяет по сотне планет в год. Её население тоже стремительно растет, — сейчас в ней живет четыреста миллиардов файа, и с каждым годом их становится на двенадцать миллиардов больше. В Файау был всего триллион…

Количество колоний Сети, и их население, удваиваются каждые двадцать лет. Единственное, что их сдерживает, — нехватка кораблей, но так не может продолжаться вечно. Им не нужно изобретать что-либо. Рано или поздно, но барьер Кунха падет, и последняя преграда перед экспансией исчезнет.

— И их никто не остановит? — удивленно спросил Андрей.

— До последних лет это некому было сделать, — ответила «Укавэйра». — Во время своего роста Сеть встретила пять разумных рас. Все их ждала незавидная роль живых игрушек завоевателей. А ведь они были много старше файа, и их знания не шли ни в какое сравнение с их знаниями! Но превосходство в силе решает всё.

— Почему файа делают это? — вновь спросил юноша.

— Не ради любви ко злу. Ради стабильности Сети. Игра нужна файа для сброса агрессии и низменных инстинктов, без неё Сеть уже давно распалась бы. Это понятно?

— Да.

«Укавэйра» продолжала рассказывать. Четвертая Культура файа оказалась более чем странной. Внутри себя она была счастливой и гармоничной, — полная свобода для каждого. Бессмертие, материальные и иные блага были доступны для всех файа, независимо от заслуг, — им не нужно было даже работать, если они не хотели. Все проявления их зла были искусно направлены вовне, — но список их был очень длинным. Каждая из пяти разумных рас, имевших несчастье встретиться с Сетью, потеряла в Игре миллиарды убитых и замученных. Рэтиа утверждала превосходство файа над всеми иными народами, и очень нравилась им из-за возможности приносить человеческие, — только человеческие! — жертвы. Как подсчитала «Укавэйра», их количество достигало двадцати миллионов в год. Поскольку в Сеть они вывозили всего миллионов пять, у файа где-то были питомники… колонии людей, поставляющие «материал» для жертвоприношений… или они просто многократно использовали одни и те же матрицы. Сути, это впрочем, не меняло.

Люди были также нужны и для экспериментов. В прошлом году Мечтатели Сети убили два с половиной миллиона человек, проявив поистине удивительную изобретательность. Помимо прочего, они создали биоформаторы, — гигантские машины, способные за считанные часы полностью перестраивать и структуру, и физиологию организмов, творить самые фантастические существа. Разум при этом, как правило, сохранялся…

Генные инженеры Сети экспериментировали неутомимо, выводя всё новые образцы человеческой породы, — карликов, десятикратно меньших обычного человеческого роста, из-за чего их разум не превышал разума крыс, — эти твари стали настоящим бичом сотен планет, — людей, чьи тела ниже пояса переходили в тела дельфинов, и много других удивительных и страшных существ. К этому примыкали «обычные» физиологические опыты, и изучение влияния Йалис. Здесь результаты были наиболее печальны. Все попытки вывести людей, приспособленных к иной физике, неизменно кончались мучительной смертью жертв, — что, собственно, и было целью «опытов».

— Я не понимаю одного, — сказала Хьютай. — В общих чертах развитие Сети повторяет развитие Файау, — там ведь тоже были Игры — но почему нет ничего по-настоящему нового? Неужели в Переход ушли все, способные к развитию?

— Законы развития сверхрас намного сложней, чем вы сможете представить, — ответила машина. — Но здесь иное: вероятно, причина в кастовой системе Сети, — она продолжила рассказ.

Касты не были наследственными, принадлежность к каждой определяли способности. Жители всюду составляли абсолютное большинство, почти никак не влияющее на развитие общества. Воинов было очень мало, миллионов сто. Нигде, кроме «игровых» планет, жить они не могли. Впрочем, почти все файа на этих планетах, — примерно два миллиарда, — были, мягко говоря, отстоем Сети. Пилоты составляли персонал флота, одновременно гражданского и военного, и их тоже оказалось немного: экипаж каждого звездолета редко превышал тысячу файа. Но именно Пилоты были силой расы, её единством, её ростом, ей самой. Ведущие, как оказалось, были властны лишь над Жителями и Воинами, и распоряжались только ими. Их влияние на развитие Сети оказалось ничтожно: они составляли едва тысячную часть от общего числа файа, и росту их числа мешали постоянные интриги. А Мечтатели…

Мечтатели были расой в расе, по сути, независимой от всех. Вступать в брак файа могли, не взирая на касты, но у Мечтателей процент межкастовых браков был самым маленьким. Ничтожная часть файа, обладавшая творческим мышлением, — не больше ста тысяч на всю их огромную империю, — по сути, безраздельно правила ей, позволяя ей развиваться и существовать, сохранять единство и культуру. Большинство Мечтателей занималось искусством, — оно считалось основным ремеслом их касты, к ним примыкали интеллектроники и физики, — именно они, контролируя все установки Эвергет и все звездолеты, были верховной правящей силой. Пилоты подчинялись только им. Впрочем, власть в Сети была не очень заметной. Официально всё решалось вполне демократически, с помощью разнообразнейших Советов, — а её правители действовали тайно, отнюдь не напрямую…

— А как же бессмертие? — удивился Анмай. — Разум в теле может жить не больше двухсот лет, а интеллектронных машин у них, судя по всему, нет…

— Есть, но они сами их боятся. Всё же, жить в виртуальном мире приятно, но не всегда безопасно. И звездолетов, способных нести общности, подобные нашей, у них нет. В ожидании их появления все матрицы свозят на не-планету Тийат. Там многие триллионы матриц уже тысячи лет ожидают воплощения. Они составляют большую часть их расы, и, как и вы когда-то, плывут в будущее…

— Куда же смотрела Файау? Почему она допустила такое разложение Сети? Или ей уже всё равно? — вновь спросил Андрей.

— Нет. После нашего… ухода Файау развивалась ещё пять тысяч лет, включая в себя всё новые разумные расы. Нам трудно сказать, чего они достигли, но цели их развития изменились. Они ушли в другую Вселенную, чтобы перестроить её и сделать своей. Исход их не был всеобщим. Многие не захотели оставить своё мироздание, и это тоже было предусмотрено. Файау разделилась на две неравные части — одна, большая, ушла, вторая изменилась, чтобы продолжить свое развитие в ином направлении…

— Расскажи, — попросил Анмай. Он заметил, что глаза юных рутов светились любопытством, — если они и не верили в услышанное, оно их впечатляло.

— Файау воссоздала нашу Первичную Расу — айа. Это наш долг перед ними… и моя идея, — Вэру показалось, что машина улыбнулась. — Матрицы после квантового вырождения не сохранились, но, по уцелевшим обрывкам генетической информации, с огромным трудом, айа были возрождены, — правда, только один, хотя и самый красивый народ, — золотые айа. Воссоздать исходное многообразие народов Эрайа, несмотря на все усилия, не удалось. Они были обучены, как айа, и воспитаны, как айа. Вначале это был лишь эксперимент… Но наступила интеллектронная эра, и живых файа нигде, кроме как в плывущих в безвременье кораблях, не осталось. А айа жили, не как мы, а как их предки. Они избежали своей интеллектронной эры, изменив тела, и перешли на ядерный метаболизм, став симайа, — машинами по сути, но айа по сознанию и внешности, хотя теперь могли за несколько секунд принять любую. Когда для Файау пришел срок уйти, симайа были избраны, чтобы вечно жить здесь, быть нашей памятью, мечтой, — для других рас. Но это уже не Файау. Это Йэннимур.

Уходя, Файау считала, что во время Главной Фазы Кунха не будет возникать новых сверхрас, но она забыла о тысячах своих кораблей, подобно нам устремившихся в будущее. Разница в развитии и стремлениях тех, кто остался в будущем, и тех, кто вернулся из прошлого, оказалась слишком велика, чтобы их удалось объединить, и, кроме Йэннимура, возникла параллельная общность файа, — Сеть. С тех пор прошло ещё пять тысяч лет. За это время симайа превратились в сверхрасу. Впрочем, Сеть мало что знает о Йэннимуре, — файа боятся и избегают его.

— Почему же симайа не остановят Сеть? — удивился Андрей. — Те же их позорят!

— Перед кем? Во Вселенной нет единой физики, тем более не может быть единой морали и её стражей. Любая сверхраса независима во всех отношениях. К тому же, Йэннимур, в отличие от Сети, был создан с определенной целью, — симайа не должны уходить, как Файау. Они должны жить и строить свое мироздание здесь, вечно. Это слишком большой труд, чтобы отвлекаться на глупости младших рас. Конечно, они помогают иным расам, хотя никогда не колонизируют планет. Но они тоже заселяют Вселенную… по-своему, строя не-планеты…

Анмай видел, как создают эти города, размером подобные звёздам… во сне. Но представить, что нечто подобное происходит наяву… Он понял, что симайа вызывают у него лишь восхищение. И, что бы он не услышал, — это чувство только окрепнет.

— …Они также восстанавливают и заселяют не-планеты, оставшиеся от древних сверхрас, и, конечно, легко строят сверхсветовые корабли, — единственные, по сути, машины, которые им необходимы. Они превзошли современную нам Файау, — одну из величайших культур этой Вселенной, — поэтому их влияние на развитие иных рас безмерно больше, чем у Сети…

Анмай начал понимать. Конечно, симайа умны и не вмешиваются в чужую жизнь прямо. Но вот многоразличные последствия их деятельности…

— У них есть свои машины Кунха, — предположил он.

— Что у них есть — мы не знаем, — возразила «Укавэйра». — Но это возможно. Симайа уже изменяют физику относительно небольших областей мироздания. Сеть считает, что их конечная цель, — вмешательство в ход Кунха и распространение их физики на другие области Вселенной, разрушение всей системы борьбы сверхрас.

— Но это невозможно!

— В бесконечном мире нет ничего невозможного. Мэйат тоже пытались сделать подобное. Мы их остановили. С тех пор нас называют Укайа.

— Вы остановите симайа?

— Нет, они же наше творение. К тому же, их теперь слишком много, — файа известно 156 не-планет, населенных симайа, а их наверняка намного больше. Сколько же в них живет симайа, — они не знают. Триллионы? Триллионы триллионов? О их общественном строе Сеть знает очень мало. Кастовую систему файа переняли у них, но у симайа это нечто, совершенно другое. Все они обладают творческими способностями, — в той или иной степени. Самое главное ясно: они не злы, — точнее, не злы осознанно. Они хотят владеть всем мирозданием, в котором обречены жить, — это совершенно естественно, — и добились уже очень многого. Их столица, — не-планета Р`Лайх, величайшая из всех, и первая из построенных в этой Вселенной. В ней возникли и жили тринадцать сверхрас, — и каждая добавляла свое. В ней расположен первый из Туннелей Соизмеримости, — через него Тэйариин ушли в иную Вселенную. Теперь же вся Вселенная Файау стоит за спинами Золотого Народа. И их Нэйристы, — машины, строящие Туннели, иногда бывают там. Я сама летала к Р`Лайх, — она поперечником в миллиарды миль, а её масса… вобрала массу миллиардов солнц. И другие не-планеты симайа, — их сотни, — размерами не уступят Линзе.

— Так значит, тот Р`Лайх, из «Йэннимурской эры»…

— Это пропагандистский фильм, снятый в Сети. Он имеет мало отношения к реальности.

Анмай разочарованно вздохнул.

— В каком состоянии находятся планы симайа?

— Неизвестно. Машинами Кунха нельзя овладеть силой: их защищает вся структура мироздания. Но Тэйариин по-прежнему контролируют их: это значит, что они могут передать права управления ими кому-то ещё, если сочтут это полезным для себя, и для своих планов. Тут всё зависит от того, сочтут ли они предложения Йэннимура обоснованными. Если да — симайа безраздельно и навечно завладеют нашей частью мироздания. Затем они попытаются разрушить саму систему Кунха. У нас нет информации о таких попытках, но это не значит, что у них нет шансов на успех. Иначе симайа никогда на это не пойдут. Они, — очень осторожный и предусмотрительный народ, и они не знают о нас… пока. Мы намерены сохранять их незнание как можно дольше.

— Они нам не враги и они обладают нужной нам технологией. И они связаны с Файау… с ушедшими файа. Если мы попытаемся им объяснить… они сами остановят Сеть.

— Если они не сделали это в течение трех тысяч лет, глупо думать, что мы сможем изменить их мнение. Возможно, они считают, что Сеть, в её нынешнем виде, полезна для их целей. Нам не нравится это, но то, что было красивой идеей, вышло даже из пределов нашего понимания, — не говоря уже о контроле.

— Ладно. Оставим это. Что с Линзой?

— Она разрушена Мроо.

— Разру… Что? А… Айэт? И откуда здесь взялись люди?

— Айэт… жив. А люди…

Анмай растерянно слушал. В его душе воцарилось смятение. О первых тысячелетиях Линзы, о бунте и гибели ару он уже знал. Разумеется, в реальности всё оказалось иначе, — ару действительно начали войну, но Айэт не уничтожил их… всех. Когда дух ару был усмирен, и разрушенное восстановлено, он обратился к людям, — расе, наиболее пострадавшей от войны. Одновременно он исследовал космос. Не заселял планеты, как Сеть, и не строил миры, как симайа, а просто изучал их, — ведь ни одна из четырнадцати его рас не могла живой перемещаться в не-пространстве. Измениться, как файа, они не пожелали. Они просто жили в своих сегментах, а после смерти их тел их сознания уходили в центральный сегмент Линзы, воистину, — или вновь? — ставший «загробным миром».

Анмай с усмешкой вспомнил, как Айэт проклинал всех и всяческих богов, в которых не верил вовсе. Мог ли он подумать?..

За пять тысяч лет, прошедших с Падения Ару до Вторжения, Айэт так и не создал свою межзвездную империю, — хотя для него это было нетрудно. Но его интеллектронные корабли странствовали до крайних пределов доступной им Вселенной, и не было в ней знающего её лучше, чем Айэт. Его отношения с Файау были более чем хорошими, и файа часто посещали Линзу, — но Айэт вежливо отказался принять участие в их Великом Исходе. Файа не настаивали. Его отношения с симайа тоже были хорошими… до времени.

Две тысячи лет назад, едва создав межзвездный флот, в Линзу пришли файа Сети. Её координаты они, очевидно, нашли на брошенных планетах Файау. В первый раз они пришли с миром и узнали очень многое, — в том числе, и историю местных файа. Через несколько лет они внезапно атаковали Линзу. Тысячи их звездолетов смогли заблокировать управляющую суть и проникнуть внутрь. Нападение длилось считанные часы, но файа успели захватить в плен множество людей, живших в Линзе. Захватить её целиком они не смогли: Айэт вызвал свои корабли, и захватчики бежали, оставив половину Линзы в развалинах. Он легко мог уничтожить слабую тогда Сеть, но, когда его корабли выжгли несколько населенных файа планет, им помешали симайа, о которых файа ничего тогда не знали. Это тоже была война… но без жертв.

Вэру их мотивы и поныне казались непонятными. Возможно, симайа хотели всего лишь остановить братоубийственную бойню, но вело ли их простое отвращение к войне или нечто иное? Неизвестно. Но этот конфликт померк на фоне настоящей войны — той самой, которой он так боялся. Тактика Мроо была очень проста — на смертельный удар ответа не будет. Им хватило лишь одной чудовищной боевой машины, матоида, более мощного, чем даже Сверх-Эвергет Линзы, чтобы разрушить и её, и Верфи Линзы, расположенные на планетах ближайших звёзд. Помощь симайа опоздала. Айэт не смог защитить свой народ… все свои народы. Лишь стомильный диск машинного отсека Линзы со Сверх-Эвергетом и её разумной сущностью, — Айэтом, — уцелел. Была ли это счастливая случайность? Вряд ли…

Всё остальное превратилось в туманность, в газопылевой диск вокруг красного карлика, её бывшей центральной звезды. Все расы Линзы, — люди, ару, Опустошители, файа, их матрицы, — всё погибло в секунды, когда под воздействием Йалис распалась её нейтридная основа. Осталась лишь память в душе Айэта…

Анмай оцепенел. У него не было дома, куда он мог бы вернуться, но Линза, где он столько пережил, пожалуй, могла бы его заменить. А теперь…

Он вспомнил ару, — они клялись отыскать его, и отомстить, даже за концом времен. Сейчас они, и их клятвы, стали прахом истории, космической пылью. Этому его деянию суждено остаться неотмщенным… при этой мысли Анмай ощутил неожиданную грусть, и улыбнулся.

— Вы ошибаетесь, Анмай, — вдруг сказала «Укавэйра», и Вэру вздрогнул. Он уже успел забыть, что для неё все его мысли вовсе не являлись тайной. — Пока неясно, как, но ару, — единственные из всех рас Линзы, — не только уцелели, но и стали, возможно, сверхрасой, освоив Йалис. По крайней мере…

Вэру ошалело слушал. По данным Сети, ару имели несколько тысяч Йалис-кораблей, которые файа называли, почему-то, «эсминцами», и несколько сотен крейсеров. Эвергет крейсера был в восемь раз мощнее, чем у «эсминца», сверх того, он нес мультилучевой лазер и две дюжины термоядерных торпед мощностью в пятьдесят гигантонн каждая. Такая торпеда могла разнести вдребезги астероид диаметром в сто миль или уничтожить на планете всё живое. Восемь торпед могли уничтожить даже корабль-мир Сети — конечно, если тот не успевал накрыть их с помощью Йалис, и при стрельбе с большой дистанции шансов на успех у ару не было. Но файа не хватало кораблей, чтобы прикрыть все свои планеты, и, если ару заставали их врасплох, им приходилось невесело.

Архивы Сети сохранили множество сочных картинок таких избиений, и Анмай, ошалев, смотрел на них. Пехота ару, в черных доспехах из карбина, вооруженная лазерными винтовками, сама по себе не была очень опасна. Но, кроме пехоты, ару имели и Охотников, — миниатюрные копии истребителей, которые огромными тучами буквально выметали планеты от ненужной им разумной жизни. Сверх того, эта дрянь одновременно служила и самонаводящимися ракетами, их магнитно-монопольный аннигилятор мог взрываться с мощью тонны обычной взрывчатки, а челнок ару мог доставить на поверхность взвод десантников, — или пятьсот Охотников.

Файа, конечно, не сдавались без боя: вот кто-то стреляет в ару из энергетической призмы, — вихрь силовых лезвий разбрасывает десантников, отсекает им ноги и головы… вот какой-то Мечтатель с разделителем в руке кромсает ару жгутом силового поля толщиной в одну молекулу… какой-то ловкач с мультилазером ссаживает с небес челнок ару… Охотники натыкаются на зеркальные «цветки» мини-гетов, крошащих их силовыми дисрапторами… но у ару были и атмосферные штурмовые машины, похожие на летающие фургоны, и тяжелая наземная бронетехника, — пехотные транспорты и электромагнитные гаубицы, стрелявшие не только бронебойными болванками, но и нейтронными снарядами, которые ару применяли без малейшего стеснения. Они уничтожали всё живое в радиусе мили, и силовые поля тут не спасали.

Да, файская пехота, защищенная силовыми полями и плащами из отражающей пленки, неуязвимая для ручных лазеров ару, косила их прицельным огнем из своих плазмометов-копий, легко пробивающих полиуглеродные доспехи, — но её жгли огнем тяжелых лазерных турелей, глушили взрывами нейтронных снарядов и Охотников. Штурмовой транспорт ару нес множество разнокалиберных лазерных орудий, — мощь выстрела крупнейших из них равнялась нескольким тоннам взрывчатки, — а также целую бригаду десанта с тяжелой техникой, включая и гаубицы с нейтронными снарядами. А каждый эсминец ару мог нести двадцать штурмовых транспортов…

— А как к ним относится Айэт? — спросил, наконец, Вэру.

Ответ «Укавэйры» его не удивил. После уничтожения Линзы Айэт исчез. Его корабли стали скрытой расой, странной цивилизацией межзвездных машин, лишенной какой бы то ни было органической жизни, постоянно кочующей и сражающейся.

Айэт сумел собрать своих уцелевших разведчиков, построить базы, — и то и дело нападал на базы ару. Симайа тоже пытались уничтожить их, — безрезультатно. Бездны Вселенной безмерны, и затеряться в них очень легко. Они искали очень тщательно, но тщетно, — никому не под силу обшарить триллионы звёзд в каждой из миллиардов галактик, не говоря уже о пустоте между ними. Сверх того, Мроо тоже не медлили с ударами, и именно поэтому симайа отказались от планетарных баз, предпочтя им хорошо защищенные не-планеты. Сеть файа же получила несколько сокрушительных ударов, и, если бы не поддержка симайа, — погибла бы в зародыше. Постепенно она выросла и набрала мощь. Нападения Айэта на неё становились всё реже, и лет двести назад прекратились совсем. Почему — файа не знали. Отступил ли Айэт перед безмерно возросшей мощью симайа? Или нашел свой путь, более достойный, чем война с собратьями? А может, он просто накапливал силы перед решающей битвой?..

Анмай подумал, что последняя догадка совершенно не подходит к Айэту, но проверить её он не мог, — где скрывается Айэт, файа, разумеется, не знали. Уже двести лет он не воевал с Сетью, но в последние годы появилась новая опасность. Матоиды Мроо дрейфовали возле медленно поглощающей материнскую галактику файа Стены Света, то погружаясь в неё, то вновь выныривая. Тринадцать самых старых и обжитых колоний были походя ими уничтожены. Погибли шесть миллиардов файа, — вместе с матрицами. Попытавшись дать Мроо бой, Сеть потерпела катастрофическое поражение, — из огромной армады в восемьсот боевых звездолетов, атаковавших одинокий матоид, три четверти были уничтожены в один миг, остальные бежали, не успев нанести никакого урона врагу.

Сеть пыталась просить о помощи симайа, но Йэннимур выдвинул длинный ряд политических условий, — прекращение Игр в их числе, — и файа вновь оказались предоставлены сами себе.

— Пусть Игры нужны Сети, — сказал Анмай, — но почему никто из файа не пытался помешать этому лично?

— Многие пытались, Вэру, — ответила «Укавэйра». — Анмай Нау и его община, — в том числе. Но не нужно забывать, что вопрос далеко не так прост. Здесь есть и люди, помогающие файа, — что вы прикажете делать с ними?

— Я бы сперва узнала, почему они им помогают, — сказала Хьютай. — Что файа могут предложить им? Бессмертие?

— Да, и это, в том числе.

— А гарантии? — спросил Анмай.

— Гарантии, — вопрос, конечно, интересный… В большинстве случаев это было просто обещание, за которым ничего не стояло. Снятие матрицы, если нет наносети, — процесс долгий и требующий громоздкого оборудования. Реально тут нужна замена тела на новое, с наносетью, какой-то имплант вместо весма, автономная матричная ячейка и блат в воскресительном центре. Добытой информацией это, обычно, не окупается.

— А разве могут быть автономные матричные ячейки? — спросил Андрей.

— Матричная ячейка — это, грубо говоря, кубик в двадцать сантиметров, — ответила «Укавэйра». — С небольшим приемником и батарейкой она может работать автономно, — ну, в радиусе действия весма. Её можно носить с собой или спрятать в укромном месте. С восстановлением тела, — сложнее, это уже большая комната с оборудованием, и исходные ингридиенты не то, чтобы очень доступны. А автономных интеллектронных систем у Сети нет, — это надо на Тийат лететь, а там охрана. То есть, систему из 3–4 резервных матриц, плюс воспринимающие устройства, в частном порядке создать можно, но по прошествии лет так 200 начнутся сложности.

— А нужна ли вечная гарантия в данном случае? — спросила Хьютай.

— В принципе, нет, — ответила «Укавэйра». — Частную матричную систему в Сети сделать вполне можно. Вот только вечной она не будет. Я про 200-летний лимит, ради которого и складируют матрицы. Но если люди об этом не знают, — то какая разница?

— А наоборот? — спросил Андрей. — Может ли файа, ну, ради любви к человеку, например, отказаться от бессмертия?

— Для файа отказаться от бессмертия ОЧЕНЬ трудно, — ответила «Укавэйра» — Скорей всего, он или она решит выдернуть друга, — или подругу, — к себе, обманом или силой.

— Вполне логично, — согласилась Хьютай. — Но это, — именно личные дела. А общие? Возможен же, например, вариант с угоном корабля, погрузкой тех, кто в гости хочет, — с Рэтиа, например, — и полет, например, в Йэннимур? Там политбеженцев принимают? Вообще такое понятие есть?

— В Йэннимуре, — есть, — ответила «Укавэйра». — И бегство на корабле вполне возможно. Одна из проблем, правда, — что сваливать с системы надо будет БЫСТРО.

— Сколько времени занимает внедрение наносети, в достаточной для того чтобы выдержать прыжок степени, или срочное полное сканирование? — спросил Анмай. — Оборудование для этого, — редкость или есть на любом корабле? Вообще, — прыжок через не-пространство в Сети прослеживается? Или вариант нереален, поскольку нужно МНОГО квалифицированного персонала для перелета? А если мы не про штатный режим говорим?

— Штатно наносеть подразумевает совместное ВЫРАЩИВАНИЕ с телом-носителем, — ответила «Укавэйра». -Выращивание в теле, — возможно, но займет несколько месяцев, и ощущения будут не самые приятные. И прыжок пережить это не поможет, — там нужна другая биологическая основа, что недостижимо без замены тела. Срочное сканирование, — зависит от доступного оборудования. От часов до нескольких минут, но оно ведет к разрушению мозга, и к смерти. А через наносеть сознание списывать, — нужны месяцы или уже годы, у неё низкая скорость передачи. Ну, не предназначена она для этого, да ещё и пеленгуется, зараза…

— А минимальный экипаж? — спросила Хьютай.

— Для корабля типа «Увайа», — тысяча файа.

— Это именно у Сети? Почему тысяча? Потому, что интеллектроники нет?

— Да. Ремонт, обслуживание ангаров, компьютеров, аналитика… В принципе, можно и меньше, но придется побегать от кнопки к кнопке. Опять же, небольшие общества неустойчивы. Проще говоря, маленький экипаж на раз может свихнуться.

— Интересно какой минимально необходимый экипаж, если бегать, — устраивает? — спросил Андрей.

— Дюжина файа. Но реально там всегда много народа толчется. Хотя, выгнать лишних объявлением о взрыве реактора, например, — вполне возможно. Вообще, угон корабля подразумевает, что желающих много, никак не дюжина. В принципе, после первого прыжка можно поднять часть людей с матриц и обучить, — лететь до Р`Лайх, например, придется долго. Одним прыжком расстояние до него не покрыть, а промежуточные, с поиском массы, заправкой, — требуют рассчетов и времени.

— А захваченный корабль не собьют? — спросил Андрей. — Пока он не прыгнул?

— Там нейтридная броня, вообще-то, — заметила Светлана.

— Для Йалис это глубоко параллельно… — ответила Хьютай.

— Для системы наведения, — не факт, — ответил Анмай. — Йалис же по площади работает, но не по очень большой, а расположение цели, — определяется локаторами. Или из-под удара выйти в любом случае невозможно?

— Тут зависит, откуда угонять, — ответила «Укавэйра». — Прямо из порта, — там Йалис не применишь, но могут обычным оружием раздолбить, хотя это и сложно. На пути к зоне перехода — да, могут накрыть и Йалис. Так что угонять, если нам нужен классический угон, — с захватом мостика и арестом капитана, — лучше сразу перед прыжком, когда зарядка уже приближается к концу. Тогда просто программу прыжка заменить достаточно. Хотя лучше сначала программу, а потом мостик захватывать, чтобы не помешал кто.

— А если Эверет корабля использовать? — спросил Андрей. — Я имею в виду, как оружие?

— Можно и так. Но в Йэннимуре вряд ли примут «гостей», совершивших при побеге массовое убийство.

— А они так уже делали? В смысле, отказывали?

— Да.

Анмай ощутил смятение и тоску. Симайа, столь неожиданно превзошедшие его мечты о них, не перестали ему нравиться, но в этой попытке Файау сохранить своё прошлое, — развивающееся и живое, — было нечто странное. А Айэт… Как он хотел встретиться с ним! Он расстался с другом всего два месяца назад, и его тоска не ослабела. Для Айэта прошло десять тысячелетий… Но они встретятся, — если Айэт сможет его найти.

Анмай встряхнул волосами. Хьютай с усмешкой взглянула на его растрепавшуюся гриву. Файа никогда не стриглись, их волосы, как и звериная шерсть, росли лишь до определенной длины, — у женщин длиннее, у мужчин, — короче. Анмай не был исключением. Он вздохнул, отбрасывая рукой волосы со своего задумчивого лица.

— А Тэйариин? — спросил он. — Почему они не помешают Мроо?

— Они никогда не вмешиваются в дела других рас, пока те не мешают их планам, — ответила машина. — Тэйариин, первая из возникших сверхрас, уже семь миллиардов лет не обитает в нашей Вселенной. Они ушли, оставив восемь гигантских не-планет, неразрушимых машин Кунха. В них же находятся порталы Туннелей Соизмеримости, идущих в иные Вселенные, и Туннелей, подводящих неограниченную энергию аннигиляции этих Вселенных. Никакой другой источник энергии не может обеспечить потребности Кунха, — каждая станция изменяет физику в радиусе десятков миллиардов парсек. Таким образом, наша область Кунха расположена выгоднее многих других, поскольку имеет выход к внешней границе нашей Вселенной.

Анмай кивнул. Симайа тоже обладали этим источником почти неограниченной энергии, — в Р`Лайх, — и, следовательно, были равны Первым. Почти.

— И они действительно решатся просить Тэйариин отдать им их Вселенную?

— Да. Судя по всему, Тэйариин давно потеряли к ней какой-либо интерес. Оставленные ими машины лишь сохраняют равновесие Кунха. Они не могут развиваться. Нам неизвестны замыслы Тэйариин, но перерывы в Главной Фазе Кунха становятся всё реже и всё короче. Очень похоже на то, что наша сверхраса была последней. Кунха стабилизируется, и Внешний Путь отныне закрыт навечно.

— Так вот почему симайа…

— Они не хотят быть последними. Если не будет разрывов в Главной Фазе, не будет и новых сверхрас, и некому будет заселять новые Вселенные. Вселенных, пригодных для заселения, очень мало, — возможно, одна на триллион, возможно, ещё меньше. Далеко не всякую физику можно изменить с приемлемыми затратами, а искать подходящие, — опасный и долгий труд. Конечно, мы ничего не знаем о взаимоотношениях ушедших сверхрас, и об их планах относительно нашей Вселенной. Но никто из них не возвращался в неё… кроме Мроо. Возможно, они даже зародились не в ней, и их исходная форма развилась в ином мироздании, с нашим никак не связанном.

— Откуда они пришли сюда?

— Сейчас в нашей зоне Кунха осталось восемнадцать Туннелей Соизмеримости, ведущих в иные Вселенные. Далеко не все сверхрасы умели их строить… Мроо вышли из Туннеля сверхрасы Кайа, построенного три миллиарда лет назад, и ныне уже уничтоженного. Потом…

Анмай слушал, подперев кулаками подбородок. Мроо были жизнью, развившейся до контроля квантовых процессов, флуктуаций вероятности. С их помощью они вызывали распад протонов, получая таким образом энергию. Их возможности были почти беспредельны. Мроо могли синхронизировать квантовые колебания элементарных частиц своих тел, превращать их в волны, и перемещаться быстрее света без затрат энергии, если не считать «настройки». Такое считалось невозможным, — но по сравнению с Мроо любые иные формы жизни и разума были ничем.

К счастью, физические законы этой Вселенной исключали их существование. Но они смогли и это обойти, освоив Йалис и изменяя физику вокруг своих тел-колоний. Помимо прочего, они поглощали свет, и поэтому получили название Черных Прыгунов. Те постоянно рыскали в поисках массы, — её для поддержания их физики нужно было очень много, — либо дрейфовали возле Стен Света, питаясь их энергией. Пока они не были таким кошмаром, как некогда Нэйристы Мэйат, — огромные черные облака, пожирающие по солнцу каждые тридцать дней и разрушающие физику на парсеки вокруг. Но её изменения, необходимые для существования Мроо, убивали все другие формы жизни, как органической, так и интеллектронной. Поэтому Тэйариин, Йэннимур и Файау вели с Мроо войну. Но справиться с быстро растущими, делящимися, как амебы, тучами было очень сложно. Их выдавали огромные размеры и ощутимые на безмерном расстоянии изменения скалярного поля, но разрушить даже одну такую колонию было почти невозможно. Машины Тэйариин мешали изменению Реальности, уничтожали островки чуждой физики, но если первое у них ещё получалось неплохо, то второе…

С каждым делением Черные Прыгуны совершенствовались, уменьшаясь в размерах, пока машины Кунха просто не перестали их замечать.

Анмай увидел, что представляют собой их современные матоиды, — черные бесформенные массы в мертвенном ореоле тлеющей пустоты, с множеством петель, выростов и огненных «глаз». Размер их колебался от девятнадцати до ста двадцати миль в диаметре, вес, — от семнадцати триллионов до пяти квадриллионов тонн. Размножались матоиды почкованием, — от одного гиганта могло отделиться сразу несколько десятков маленьких. Они росли, и через несколько сот лет достигали полного размера, сами начиная размножаться. Передвигались они обычно стаями числом до нескольких тысяч. Симайа очень приближенно определили их общее количество в несколько миллионов, — а ведь и одного матоида оказалось достаточно, чтобы уничтожить Линзу…

Если бы не Тэйариин и симайа, вся материя Вселенной, — этой её части, — была бы сейчас уже… живой. Как пояснила «Укавэйра», симайа от природы склонны к ненасытному любопытству и улучшению реальности, а не к войне, и, если до неё все же доходит, стремятся изменить, а не убить врага. Тем не менее, Мроо они истребляли без малейших мук совести. Общение между этими разумными видами было невозможно, а война на уничтожение, — неизбежна, так как симайа защищали не только себя. Но они противостояли Мроо не в одиночку.

Тэйариин была известна технология, изменявшая структуру нейтронных звёзд, превращавшая их в живые машины, — небольшие, но чудовищно мощные… и чересчур прожорливые. Они тоже пожирали звёзды, превращая их массу в энергию. Кварковые ядра нейтронных звёзд становились установками Сверх-Эвергет и нейтринными двигателями, сверхпроводящая и сверхтекучая мантия, — компьютером почти неограниченной мощности. Число магнитных вихревых трубок-нейронов в нем достигало 10^30 — на двадцать порядков больше, чем в живом мозге. Нейтридная кора толщиной в мили оставалась неразрушимой броней, — никакая энергия, вплоть до Стен Света, не могла её пробить. Разрушить звезду-крейсер мог лишь гравитационный коллапс или Йалис, — колебания скалярного поля, — с почти недостижимой концентрацией.

Эти разумные нейтронные звёзды, — предки Нэйрист, — стали, по сути, новой великой сверхрасой Вселенной. Их были тысячи, но они не были созданы Йэннимуром, а просто сотрудничали с ним, являясь наследием более древних сверхрас. Заслужить последнее было сложнее, чем создать их заново, и Анмай едва перевел дыхание. Всё же, симайа были… лучшими из всех? Он не знал… но он хотел быть вместе с ними. И с Айэтом.

Сейчас он мог думать лишь о шахте в Цитадели Товии, — если бы он тогда прыгнул… если бы Философ решился выстрелить… если бы он сам не решился разрушить свой мир… вся Вселенная стала бы… чужой и непознаваемой… быть может. Сейчас он лишь надеялся, что Мроо не захватят её.

Глава 5. Темное сердце

— С луками и стрелами против боевых кораблей?

— Я думаю, у нас получится.

Джеймс Камерон, «Аватар».

Ярослав сидел в трясущейся командирской башенке бешено несущегося танка. Справа и слева он видел другие танки, они катились вперед неудержимой волной. Там, в предрассветном полумраке, светлели ступенчатые башни Лайуру, — города и космопорта файа. Пятая ударная дивизия, — триста танков и пять тысяч солдат, посаженных на БТР, сумела обойти файские укрепления у Длинного озера, и вышла в глубокий тыл врага. Но эта операция была лишь частью, хотя и очень важной, генерального наступления рутенцев. В нем участвовала почти вся Южная Армия, — двести дивизий, 3200 тысяч солдат, 2500 боевых самолетов, 2500 самоходных орудий, 10 тысяч танков, 20 тысяч БТР, шесть тысяч боевых вертолетов…

В Лайуру выли сирены и сверкали сигнальные огни, оповещая о немыслимом. Космопорт прикрывала тоже одна дивизия, но рутенские дивизии, — 16 тысяч солдат, — были втрое больше файских. Таких дивизий у файа было двести пятьдесят, — 2 тысячи танков, 2 тысячи боевых самолетов, 4 тысячи БТР, 2400 боевых вертолетов — и 1250 тысяч прекрасно подготовленных солдат. Шарна имела ещё и достаточно большой флот, — 8 линкоров, 4 линейных, 8 тяжелых, 6 легких крейсеров, 64 эсминца, — но господство на море файа утратили уже достаточно давно…

С примыкающего к космопорту аэродрома звеньями поднимались штурмовики с грузом противотанковых ракет. Их встретили две эскадрильи истребителей-перехватчиков рутов. Файские машины, не успев набрать высоту, одна за другой вспыхивали и расшибались о землю. Уцелевшие отворачивали и вновь устремлялись в атаку…

В считанные минуты прикрывавший космопорт авиаполк погиб, — все двадцать семь машин были сбиты. Истребители прикрытия потеряли при этом десять машин, но не пропустили файа к войскам. На смену штурмовикам пришли вертолеты, — десятки машин мчались, лавировали над самой землей, сливаясь с ней, неуязвимые и для перехватчиков, и для мобильных ЗРК дивизии.

Танк Ярослава содрогнулся, когда его орудие в облаке пламени извергло самонаводящийся снаряд. Тонкая, невидимая нить лазерного луча уперлась в пятнистую коробку вражеской машины, снаряд слепо рвался к единственному для него свету, — лазерному зайчику, стремясь вбиться в него…

Через три секунды после выстрела вертолет вспыхнул косматым огненным шаром. В телескопический прицел Ярослав видел, как разлетаются пылающие обломки. Вокруг засверкали вспышки выстрелов, впереди, в небе, один за другим расцветали новые огненные шары. Вертолеты маневрировали. Но от ракеты, даже самой совершенной, ещё можно увернуться. От снаряда же…

Из двадцати семи машин поднятого по тревоге вертолетного полка были сбиты две дюжины, — две полных эскадрильи, хотя жизнь они продали дорого. Руты лишились сорока тяжелых танков, однако, прорвались.

Файа не ожидали этого. Заградительный огонь их гаубиц не смог стать преградой стальной дробящей волне. Поверх гребня прикрывавшего космопорт холма, между лохматых облаков взрывов Ярослав уже видел линии заграждений, конические силуэты астроматов, ажурные башни обслуживания, массивные ангары. Все тридцать два дока в космопорте Лайуру были заняты. За ними, чуть справа, виднелись белые пирамидальные массивы зданий города, розовые в вечном полярном рассвете. А за ними…

Южный полярный шпиль Эрайа даже отсюда, с расстояния в тридцать миль, казался безмерно огромным. Плавно расширявшиеся основания таяли в воздушной дымке, а сами шпили, — двенадцать игл разной высоты, спиралью окружавшие центральную, — вечно горели в чистом свете никогда не заходящего солнца. Их вид возвышал душу, и Ярослав долго смотрел на шпиль. Файа убили в Аромаре его брата. Он отомстит и за него, и за всех убитых ими людей. И даже если ему придется при этом погибнуть, — враг страшно заплатит и за его смерть.

Ярослав усмехнулся. Этот прорыв был внезапным, — их вертолеты взорвали обе радарные станции раннего предупреждения файа, одновременно, в одну и ту же секунду, и несколько решающих минут враги не подозревали ни о чем. Но дальше рассчитывать на их растерянность было бы глупо. Рутенцев ждал тяжелый, но честный бой.

* * *

Гибель воздушного прикрытия вызвала в Лайуру панику, — но не столь сильную, как надеялись рутенцы. Навстречу их танкам файа бросили свои, — громоздкие, неуклюжие, но не менее опасные. Их было всего сорок, — плюс восемьдесят БМП, — и бой вышел скоротечным, но прежде, чем все файские машины превратились в горящий лом, дюжина рутенских танков и двадцать БТР навеки застыли с пробитыми бортами и снесенными башнями.

Гораздо большие потери рутенцы понесли под огнем башенной артиллерии и противотанковых ракет защитников космопорта, — его окружал добрый десяток фортов. Но их танки уже подошли вплотную к оборонительному поясу. Ярослав сжался в башне, когда под барабанами трала оглушительно загремели взрывы мин, — маленьких, рассчитанных на пешего человека. Никакого вреда танкам они причинить не могли, — файа, строившие защиту космопорта, тогда ещё просто не представляли, что у рутенцев вообще появятся танки. Они считали технику монополией высшей расы. Всего нескольких лет относительного покоя рутенцам хватило, чтобы доказать обратное.

Фугасные снаряды их танков подрубали основания высоких наблюдательных башен, — те кренились и падали, брызгая раскрошенным бетоном. Доты секли танки бессильными струями трассирующих пуль. Ответные выстрелы расшвыривали глыбы железобетона, разбивали, как стеклянные, бронеколпаки. Никакая броня не выдерживала взрыва пятидюймового снаряда в медной оболочке. При ударе она и её содержимое сминаются, десяток килограммов пластиковой взрывчатки плотно прилипает к цели. А потом…

Наклонные стены фортов, венчавших гребень возвышенности, рассыпались кусками бетонной облицовки, взорванные гребни валов оседали в рвы, новые взрывы сносили орудийные башни, пусковые ракетные трубы, заваливали землей амбразуры, — до тех пор, пока огонь врага полностью не прекратился.

Ярослав зажмурился, когда его танк на полной скорости вломился в электрические заграждения, — космопорт окружали три линии, каждая высотой в пять метров. Между ними сплетались малозаметные проволочные сети, тоже под напряжением в десять тысяч вольт.

Разрываемая стальной глыбой колючая проволока ослепительно вспыхивала, свивалась в кольца, брызжа искрами коротких замыканий, её бетонные опоры ломались, как спички. Меньше, чем за минуту сотни танков разрушили эту преграду, оснащённую совершенной, но увы, уже бесполезной сигнализацией.

Через несколько секунд танки ворвались на гребень. В тот же миг всю равнину залил ослепительный свет, — четыре файских астромата стартовали. Вид стометровой высоты громадин в черно-зеленой керамической броне, поднимавшихся на сверхсолнечно-ярких столбах пламени, мог напугать кого угодно, — но только не рутенцев. Сотни танковых пушек били по ревущим чудовищам.

В ослепительном сиянии плазмы взрывы попаданий не были видны, но вот у одного астромата пригас огненный хвост, и трехтысячетонная туша рухнула в стартовую шахту. Там её термоядерный реактор взорвался, и солнечный огонь взметнул гигантские глыбы бетона, клочья брони корпуса и обломки загрузочной башни. Вот у второго корабля в пламени разлетелась носовая часть. Громадина косо пошла вбок, ударилась о стоящего в доке собрата, — и вместе с ним лопнула адским огнем, вспучиваясь вверх ослепительной тучей. Третий астромат поднялся уже высоко, — но пламя вырвалось сбоку из пробитого реактора, и погасло, вместе с дюзами.

Кувыркавшийся конус плавно пошел вниз и исчез среди зданий Лайуру, — над ними полыхнул огненный веер взрыва, и над клубами белой пыли величественно вырос черный гриб. Экипаж четвертого, вероятно, очень хотел спастись. Астромат поднялся уже выше всех остальных, хотя от его бортов летели клочья брони. В ней открывались огромные дыры, он уже просвечивал насквозь, — но всё ещё летел. Наконец, издыхающий гигант плавно лег набок и, описав дугу, понесся к земле, — его двигатели по-прежнему работали на полную мощность.

Он угодил прямо в центр главного здания космопорта. Файа считали свои корабли абсолютно надежными. Представить, что случится такое, они не могли.

Черный конус плавно вошел в крышу, и сразу исчез. Какой-то миг ещё пылал огненный хвост двигателей, затем погас и он. Ещё секунду царило мертвое спокойствие, затем многоэтажный квадрат окутался облаком выбитых стекол, осел, — и вдруг вспучился чадным, жирным пламенем, тут же угасшим в дыму. Несколько секунд из него ещё торчала диспетчерская башня, затем упала и она. В миг, когда смерть забрала сразу несколько тысяч врагов, у Ярослава вырвался ликующий крик.

Танки покатились вниз, стреляя на ходу. Это было возмездие, — тысячи лет файа истребляли людей. Сейчас пришел час расплаты.

Файа, спешившие покинуть обреченную планету, теперь панически метались по огромному полю космопорта, — Игроки, Воины, Пилоты, Ведущие… Их тысячами косили танковые пулеметы, сотнями растирали по бетону танковые гусеницы. Танки крушили и сновавшую по полю технику, — ту, что помельче, давили вместе с водителями, ту, что покрупнее, разносили на куски снарядами. Стоявшие в доках астроматы навсегда замирали с разбитыми на куски рубками, искореженными реакторами, проломленными бортами. Исполинские башни техобслуживания сходили с рельс и медлительно валились, превращаясь в фантастические многоэтажные груды изломанного железа. Сквозь огромные полотнища шторных ворот танки вламывались в колоссальные ангары, круша всё на своем пути. Взрывы снарядов опрокидывали стапели с сегментами астроматов, разбивали несущие колонны, обрушивая массивные крыши и превращая внутренности ангаров в многоэтажные горы металлолома. Ярослав понимал, что гораздо полезнее было бы захватить космопорт, — но одна ударная дивизия не смогла бы удержать его до подхода основных сил, а давать файа свободно уйти никто не собирался. Слишком большой к ним накопился счет.

Следом за танками на поле ворвались четыре сотни БТР. Прыгавшие из них бойцы повсюду, — в руинах космопорта и на улицах города, — несли смерть файа. Пока что те сопротивлялись слабо, — но уже очень скоро это изменится.

* * *

Танк Ярослава мчался среди хаоса, направляясь к тридцать третьей, особой стартовой позиции. Там стоял правительственный астромат, ожидавший Ведущих из разгромленных общин, ещё не успевших улететь.

За его танком мчались три низких БТР. Если сидящим в них десантникам не удастся их рискованный план, — наступление превратится в бойню. Ярослав и так знал, что штурмовать одной дивизией космопорт и город с 500-тысячным вооруженным населением, — чистое безумие. Но, если у него получится, — убитым тут файа уже не удасться воскреснуть, и смерть их будет окончательной. Хотя его шансы выжить были очень малы, после смерти Андрея это уже не пугало его. Пусть даже своевольный младший брат сам отказался пойти с ним из-за какой-то рабыни…

* * *

Дмитрий Хазин приник к смотровой щели вибрирующего от бешеной гонки БТР. Пока что их встречали лишь редкие строчки трассирующих пуль, — файа не озаботились установкой здесь орудий или ПТРК. К чему бы? Ведь они и так владели этим миром, — до последнего времени.

* * *

Особый док ничем не бросался в глаза, — просто длинный, высокий травянистый курган. Там, где в него ударяли снаряды, на зелени дымились черные провалы. Только этот холм окружал глубокий ров с железобетонными стенами, за ним стояли башни-доты, а над самим холмом высились иные башни, — цилиндры без окон, высотой метров по тридцать. Туда тучей летели снаряды, пробивая черные дыры в их белом бетоне, в ослепительных вспышках искр снося высоковольтные заграждения, круша доты.

Вдруг над холмом сверкнуло синее пламя, стянулось в купол, погасло, вспыхнуло вновь… Призрачный синеватый купол вдруг лопнул, башни взорвались тучей обломков, летящих во все стороны, — в силовом поле раньше не было нужды. Файа смогли включить его слишком поздно, и поврежденные обстрелом генераторы тут же разнесло.

Цель отряда Ярослава была уже видна: единственный матричный ретранслятор космопорта стоял у задней стены особого старт-дока. Своей силовой защиты у него не было, запасных ретрансляторов тоже, — многократно резервированные системы просто не могли отказать…

Окружавший спецдок ров был шириной и глубиной метров в десять, — но что с него толку, если ленивые файа перекрыли его прочным мостом? Массивные трехэтажные башни-доты, прикрывавшие въезд, дымились, зияя множеством пробоин. Больше всего файа надеялись на силовое поле, — но рутенские танки разбили его генераторы прежде, чем их сумели включить.

Танк Ярослава ненадолго замер, — и два выпущенных им фугасных снаряда с паузой всего в шесть секунд ударили в высокий торец призмы, в брызги разбив мачты приемных антенн. Передача сознаний, — она шла тут непрерывно уже две тысячи лет, — наконец, прекратилась… но только на миг. Зная об уязвимости приемников, файа поставили множество запасных антенн, — на крышах зданий, вокруг поля космопорта, соединив их с ретранслятором подземными кабелями. А уничтожить передающую антенну, — скошенный монолит покрытой бронепластиком крыши, скрытый за толщей окружающих её двухметровых железобетонных стен, — можно было только изнутри. Именно поэтому отряд Ярослава пошел в невиданную доселе атаку.

Перелетев мост, машины остановились. Вал был для них слишком крут, а огромные стальные ворота, темневшие в глубине квадратного железобетонного портала, — слишком прочными, даже для пластиковых снарядов. Они оставляли на них лишь широкие вмятины.

Ярослав выхватил пистолет и спрыгнул вниз. Полсотни его бойцов тоже оставили свои БТР, бросившись на штурм вала. У его основания змеились спутанные остатки разбитого внутреннего заграждения, а с гребня, из забетонированной траншеи, летели пули Воинов-файа. Но Ярослав недаром подбирал лучших. Половина его бойцов шквальным огнем прижала Воинов к земле, половина за считанные секунды взлетела на десятиметровую высоту. Там затрещали очереди, донеслись крики, — и прикрывавшие тоже бросились наверх.

Ярослая взлетел на вал, выстрелом в глаз уложил оторопевшего автоматчика. Укрывшись в глубокой траншее, мальчишка осмотрелся. Среди десятков тел Воинов лежало несколько его людей, — убитых и раненых, над которыми хлопотали товарищи. Отсюда, сверху, хорошо было видно затянутое дымом поле космопорта. На нем громоздились причудливые многоэтажные развалины. А внизу…

Внизу лежал забетонированный овальный двор, со всех сторон прикрытый толщей вала. В нем, заполняя его почти целиком, стоял астромат, — необычный, коробчато-плоский, бескрылый, лишь с многокилевым оперением на хвосте. Угловатая туша высотой в трехэтажный дом, шириной в двадцать и длиной в пятьдесят метров сверкала снежно-белой облицовкой. Ярослав видел широкий скошенный лоб и открытый люк сбоку, — к нему сейчас бежала дюжина файа, большей частью Ведущие в длиннополых черных одеяниях. Сорок автоматов в один миг разметали их, расшвыряли по бетону кровавыми кучами.

Из-за корпуса астромата вышел его чудовищный страж, — угловатая бронированная фигура, похожая на человека, но раза в три выше. На её голове и плечах топорщились цилиндрические стволы лазерных пушек. Ярослав не знал, что пятнадцать тысяч лет назад, в Империи Маолайн, такие машины были кошмаром для людей. И так и не узнал, поскольку эта не успела даже открыть огонь, — выпущенная из базуки граната ударила машину в брюхо, туда, где стояла термоядерная батарея. Из щелей корпуса ударило пламя, затем он лопнул огненной тучей, и его куски разлетелись по всему двору. Останки сидевшего в груди машины оператора нельзя было сыскать и при большом старании…

Грохот. Справа вырастает столб земли, словно от взрыва тяжелого снаряда. И снова… И снова…

Ярослав резко развернулся, глаза стремительно обшаривают поле космопорта. Вот! Мечтатель в длинной черной одежде, правая рука вытянута вперед, к ней пристегнуто массивное плоское устройство. Выстрелов не видно, — но рука то и дело дергается, указывая то туда, то сюда, — и там, куда она указывает, мгновенно расцветают взрывы. Мощные — словно бьет пятидюймовка. Такая мощь кажется невероятной, — но Димка прижимает к плечу снайперскую винтовку… целится…

Файа на миг замирает… Выстрел!

Пуля врезается точно в странную штуковину. На месте Мечтателя мгновенно вспухает ослепительный огненный шар, ударная волна бьет по ушам, сдувая и расшвыривая, как мусор, файскую пехоту. Над завесой пыли вырастает дымный гриб. Вперед!..

Но прежде, чем ринуться вниз, Ярослав осмотрелся. На его глазах осели, превратившись в лом, огромные параболические антенны, — с их помощью здешние файа держали связь с Уртарой. Всюду, — над складами, ангарами, машинами, — поднимались столбы огня и дыма, всюду виднелись рутенцы и их машины, выслеживая и истребляя врага. Там всё было в порядке.

Ярослав взмахнул пистолетом и впереди всех побежал вниз. В план это не входило, но если рутенцы захватят хотя бы один астромат, то вскоре смогут громить врага и в его логове, на Уртаре.

Люк астромата файа закрыть не успели, — похоже, на борту тоже царила паника, — но навстречу атакующим из-за ведущих в потерны дотов стальных дверей ударили очереди. Бой получился неравный, — файских Воинов были сотни, и они стреляли со всех сторон. Рутенцы гибли один за другим, — но каждый, прежде чем упасть, успевал бросить ещё одну гранату в бетонную нору, прошить очередью ещё одну смуглую бестию, всадить снаряд базуки в электрокар, за которым засели файа. Пули визжали всюду, кроша бетон, отскакивая от брони корабля, взрывы гранат рвали в клочья податливую плоть. Воины побежали, прячась в подземельях, — ещё никогда они не встречались с такой отчаянной яростью.

Рутенцы врывались в проломы взорванных дверей, расстреливая отступающих, вслед убегающим вниз файа по ступеням прыгали гранаты. Димка одним выстрелом из базуки в куски разнес массивную бронедверь в торце короткого туннеля, между основаниями антенн ретранслятора. Прежде, чем дым от взрыва рассеялся, рутенцы ворвались в развороченный пролом.

Через минуту они отпрянули, грянул второй взрыв, разорвав сталь внутренней броневой двери. Десантники ворвались в высокий зал. Скошенный потолок, — сплошное ажурное сплетение стальных стержней, — подпирали три угловатых массива гироконных передатчиков. Перед ними зияла шахта винтовой лестницы. Этажом ниже был круглый зал, тоже залитый холодным белым светом. По кругу, — восемь серых кубов кодирующих компьютеров и резервной памяти на случай аварии передатчиков, пучки кабелей, идущие к ним из стен. Ещё этажом ниже — стальная дверь, покрытая гладкой белой эмалью. Рутенцы отступили, затем вновь грянул взрыв, и они ворвались в самое сердце ретранслятора. Такой же зал, узкие высокие блоки силовых систем вдоль стен. В центре, в углублении пола, — плоский многоугольный массив питающего магнитно-монопольного аннигилятора. Файа скрывали, где самое уязвимое место ретрансляторов, но если человек решит что-то узнать, — он узнает. На белую броню легли воронки кумулятивных зарядов, щелкнули взрыватели. Теперь наверх, быстрее!..

* * *

Огонь врага внезапно резко ослабел. Ярослав бросился к люку астромата, каждую секунду ожидая, что тот захлопнется. Добежав, он понял, что боялся напрасно, — среди десятка Ведущих лежало двое мертвых Пилотов.

Он первым прыгнул в люк. Навстречу выскакивает файа с… копьем? Что за бред?

Ярослав стреляет… файа отбрасывает назад, но он не падает. Пули с визгом летят в стороны, на снежно-белой тунике, — массивный стальной пояс, генератор силового поля. Файа вскидывает копье… наконечник раскрывается тремя лепестками, между них загорается огненный шар…

Прыжок!

Ярко-синяя плазменная сфера промахивается на волосок, опаляя обжигающим жаром, врезается в бетон где-то за спиной, с треском взрыва раскидывая осколки. Файа резко поворачивается, целится вновь…

Ярослав целится тоже — и его пули бьют в торчащий из поля наконечник оружия.

Ослепительная вспышка. Оружие взрывается, файа отбрасывает назад, наотмашь бьет о стену, он падает, то ли мертвый, то ли оглушенный, нет времени разбираться. Вперед!..

Больше в просторной ребристой камере шлюза никого не оказалось. Запертая внутренняя дверь разлетелась на куски от взрыва накладного пластикового заряда. Рутенцы ворвались в широкий белый коридор с множеством узких дверей, рассыпались по кораблю, бросились на верхний ярус, врываясь в непонятные помещения.

Ярослав бежал впереди всех, без раздумий стреляя в каждого встречного файа. Те, впрочем, тоже не оставались в долгу, — вот кто-то целится массивным круглым стержнем с блестящим конусом на конце. Мальчишка вновь инстинктивно прыгает в сторону…

Вовремя!

Конус раскрывается, подобно цветку, выплевывая маленький, ослепительно яркий огненный шар. Шар прыгает вперед, врезается в переборку за спиной Ярослава…

Взрыв! По ушам бьет ударная волна, по спине молотят осколки пластика. Файа вновь целится, но, почему-то, не стреляет, — похоже, его мощному оружию нужно время на перезарядку, а времени у него уже нет, — Ярослав стреляет, почти не целясь, голова файа взрывается, он летит на пол. Не глядя на него, мальчишка бежит дальше… Кто-то выбегает навстречу, подняв в руке толстую круглую пластину… на ней вдруг открывается обсидиановый «глаз»…

Вспышка!

Ярослав инстинктивно прыгает в сторону, ослепленный, стреляет — не видя цели, по памяти… когда зрение проясняется, файа лежит на полу с развороченной грудью… кто-то в белой тунике и сандалиях на босу ногу тянет к нему непонятную острую штуковину, похожую на плоский кристалл с маленьким экранчиком сбоку. Ярослав поворачивается к нему, вскидывая автомат. На лице файа успевает расцвести недоумение, потом пули в клочья рвут тунику, брызгает кровь, файа с непонятной штукой падает…

Наверху, в каютах, нашлось ещё восемь Ведущих, — чтобы добраться до них, пришлось расстреливать из автоматов замки. В каждой похожей на серый пластмассовый короб комнатке неизменно вспыхивала перестрелка, тут же кончавшаяся победой рутенцев. Очень скоро с Ведущими было покончено.

* * *

Во дворе спецдока Димку встретило бледное сияние рассвета, рев подоспевших файских вертолетов, — и пули высадившихся Воинов, атакующих со всех сторон. Вспыхнула короткая перестрелка. Серые фигурки файа падали, выгибаясь ползли по земле, и замирали навсегда. Кто-то из рутенцев тоже падал, остальные подхватывали их и тащили в астромат, откуда им махали товарищи.

Вдруг четыре низко зависших файских вертолета взорвались гигантскими шарами косматого рыжего огня, из-за вала донесся рев танков, и через минуту на его гребне появились сотни рутенцев, расстреливая заметавшихся меж двух огней Воинов.

В этот миг астромат вздрогнул. Его окружило прозрачное сияние собственного силового поля, — и пули, и гранаты отскакивали от него, попадая в стрелявших. Наружный люк с лязгом захлопнулся, — слишком поздно. Все бойцы Ярослава, кроме убитых, уже были внутри. Они бросились в рубку, но перед Ярославом, отыскавшим примыкающий к ней салон, задвинулась толстая дверь из бронестекла. Четверо его бойцов оказались заперты там, — наедине с дюжиной разномастно одетых файа.

Те мгновенно бросились на людей. Всё остальное заняло считанные секунды. Сверкнуло пламя выстрелов, один из файа, в одежде Ведущего, обвис на руке рутенца и упал, захлебываясь кровью, ещё один, в белом, опрокинулся назад с разорванной пулями грудью, третий крутанулся, словно пытаясь разглядеть свою разбитую голову, и упал, но остальные вцепились в людей с дикой яростью стаи обезумевших животных. Ярослав видел, как стройная босая девушка, тонкая, как тростинка, бросилась на парня с автоматом, вцепившись пальцами в глаза. Тот бросил бесполезное оружие, пытаясь её оторвать, потом беззвучно заорал, по его щекам потекла кровавая слизь, — и тонкие длинные пальцы вошли в его череп до самых ладоней в пароксизме неистовой, уже не сознающей себя ярости.

Остальных бойцов свалили на пол и начали буквально рвать в клочья. Снежно-белая пластмасса сразу окрасилась кровью. Девушки старались больше парней, с одинаковой легкостью раздирая одежду и кожу, — как когда-то, миллион лет назад, делали их предки-пардусы. Когда Ярослав опомнился, четверо его бойцов уже были мертвы — растерзаны десятком безоружных юношей и девушек, почти детей на вид. Они продолжали терзать мертвых, — встрепанные, в порванной и заляпанной кровью одежде, с оскаленными в жутких усмешках зубами, — но никто из них не был даже ранен. На трех убитых товарищей они просто не обращали внимания, — как и на оружие убитых ими людей. Ярослав понял, что они впали в боевое безумие файа, ужасавшее всех их врагов. Лишь сейчас он осознал, с кем же они сражаются.

В этот миг их прижало к полу, затем швырнуло назад, — корабль стартовал. Всё заполнил низкий гул, заставлявший дрожать переборки. Но, едва пол выровнялся, кто-то из его бойцов выстрелил в дверь из подствольника. Бронестекло лопнуло, взорвавшись миллионами секущих брызг, терзавших плоть файа, но они с диким воем бросились на людей. Навстречу им ударили десятки автоматов, разбивая их в кровавые брызги и отбрасывая обратно.

Рутенцы ворвались в салон. Их очереди размазали уцелевших файа по стенам. Дверь рубки вскрыли гранатой. Там, за полукружьем пультов, сидел единственный испуганный Житель. Он повернулся к ворвавшимся, выдергивая пистолет, — его тут же выбили из руки, с второй сорвали весм. Файа сразу сник.

— Останови подъем! — крикнул Ярослав на файском.

Файа послушно нажал несколько кнопок. Корабль, покачнувшись, завис на высоте полумили. В его сверхчетких обзорных экранах раскрылась вся панорама сражения. Космопорт обратился в руины, — ни одного целого корабля, башни, постройки, ни одного живого файа, лишь нагромождения развалин, огонь и дым. Расположенный поблизости аэродром выглядел так же. Рутенцы бросили их и занялись городом, — теперь и там улицы исчезали в густом жирном дыму. По последним докладам дивизия потеряла больше двух тысяч человек, — но половина всех Воинов и больше восьми тысяч Жителей Лайуру были уже уничтожены. Однако, отсюда были хорошо видны тянувшиеся со всех сторон длинные колонны файских танков и боевых машин, в небе роились эскадрильи истребителей и вертолетов, — едва начальное ошеломление прошло, файа обрушились на нападавших всей мощью. Повторить хитрость, удавшуюся людям в Кейсе, они не дадут.

Ярослав видел, как Воины-файа потоком растекаются по руинам космопорта, врываются в спецдок, стремясь к ретранслятору… Слишком поздно! Из его вентиляционных решеток вырвалось пламя, оно вспучило и разломало крышу, — а затем весь его железобетонный массив взлетел в воздух, разорвавшись на тысячи кусков. Между них во все стороны брызнуло слепяще-белое сияние аннигиляции. Через секунду пламя взрыва погасло, и на месте ретранслятора открылся огнедышащий кратер.

Ударная волна подбросила корабль, вокруг него засверкали вспышки новых взрывов, сотрясая корпус, — заметившие астромат рутенцы открыли по нему огонь самонаводящимися снарядами, но те рвались в силовом поле, не причиняя кораблю никакого вреда.

Этот взрыв сломил дух наступающих: бессмертные файа на деле чудовищно боялись смерти. Без ретранслятора их весмы не добивали до приемников матричного центра, а мысль о воскрешении в виде копии утешала очень слабо. Ведущие отдали приказ стоять до конца, но их уже не слушали: все файа в округе начали отходить к ближайшим рабочим ретрансляторам.

В этот миг «их» файа вырвался из державших его рук и прижал ладонь к светящейся панели в центре пульта. Там что-то защелкало, затем страшная сила швырнула их всех на стену рубки. Гудение двигателей перешло в рев, дымная земля на экранах провалилась вниз, — осталось лишь темнеющее с каждой секундой небо. Ярослав задыхался под невидимой тяжестью, отчаянно пытаясь подняться. У него почему-то потемнело в глазах, он ничего не видел, а за грудиной родилась жгучая боль.

Минут через десять рев смолк. Мальчишка рухнул в бездонную пропасть, стал падать… и падать… и падать… — исчезла тяжесть. Он с трудом сдержал испуганный крик, и с ещё большим трудом, — позыв к рвоте. Его желудок, словно воздушный шар, рвался вверх, безжалостно нажимая на солнечное сплетение, — изнутри, и это было почти невыносимо. Ярослав полностью потерял ориентацию, он чувствовал, как кровь приливает к голове, пока ему не начало казаться, что его повесили за ноги. Ему мучительно хотелось выскочить из своей кожи.

Лишь через несколько минут он опомнился, хотя его по-прежнему тошнило, голова кружилась, а сердце сжималось от страха. Его бойцы яростно вцепились в файа, но тот был уже мертв, — остановил свое сердце усилием воли. Он предпочел смерть помощи врагам и страху пыток. Все они плавали в воздухе, — живые, убитые, кровь собиралась в разнокалиберные шарики, и тоже плавала в воздухе, прилипала к коже, пленками растекалась по лицам…

Рутенцы не знали, как жутко выглядят мертвецы в невесомости, — они плавали, шевелились, блестели стеклянными глазами, цеплялись за живых… Ярославу показалось, что он уже на том свете. Впрочем, почти так оно и было. На экранах осталось лишь черное, с яростным солнцем, небо, и выгнутый сине-белый клочковатый щит.

Он не сразу понял, что это. Лишь разглядев цепи островов, он осознал, что смотрит извне на весь свой мир, на Эрайа, — они были в космосе и летели… куда? Приборы были совершенно непонятными, они не реагировали ни на одно действие людей. Прошло не меньше часа, прежде, чем его бойцы, — их оказалось здесь тридцать два, — смогли хоть немного опомниться.

* * *

Они обыскали оба яруса корабля, — живых файа на нем больше не нашлось, убитых собрали на первом ярусе, в одной из непонятных камер, — девятнадцать тел образовали там жуткий воздушный садок. Массивные двери в корме ни открыть, ни взломать не удалось. Ярослав понял, что там стоят двигатели. Иногда оттуда доносились глухие удары, и весь корабль содрогался, — им явно управляли, корректировали курс. Кто? Файа. Через много дней корабль приземлится на проклятой Уртаре, на одной из их баз, и тогда… Мальчишка знал, что тогда они все умрут. Но прежде прихватят с собой немало врагов…

Готовясь к последнему бою, они собрали всё оружие, — автоматы, самозарядные пистолеты файа, ножи… Так как полет предстоял долгий, пришлось искать пищу и воду, — всё это тоже быстро нашлось.

Вопрос, чем заняться, для Ярослава не стоял, — его окружало множество непонятных вещей, камер, заполненных незнакомой аппаратурой, — а его мальчишеское любопытство никуда не делось. Нужны были годы, чтобы разобраться во всем этом, но отделка корабля, устройство приборов, — всё это кричало об умении, почти сверхчеловеческом. Похоже, что Анмай был прав насчет Игры, но это не пугало мальчишку, напротив, лишь сильнее разжигало в нем злость. Решили поиграть? Ну, посмотрим, как вы запоете, когда «игрушки» вцепятся вам в горло. И ещё…

Ярослав видел мало файских вещей, но все они резко отличались по стилю от того, что он видел на корабле. Списать это на разницу в технике уже не получалось, — корабль был чужой, созданный не файа, а, вполне возможно, его же, Ярослава, предками, — и мальчишка был полон решимости вернуть своё.

Увлекшись кораблем, он не заметил, как прошло несколько часов. Устав, мальчишка молча смотрел в обзорное окно рубки, где под чисто-белыми, тончайшими резными облаками едва угадывались очертания морей и континентов. Он попытался понять, над каким местом они пролетают, но не смог. Зелень суши и голубизна морей напоминали ему огромную смутную карту, всю в белых и темных пятнах, — облаках, и ещё в чем-то. И никаких следов цивилизации, — полей, дорог, городов. Всё это медленно двигалось и, в то же время, кажется, уменьшалось. Отдалялось. Странное, незнакомое зрелище необъяснимо притягивало взгляд, хотелось смотреть и смотреть на него, не отрываясь. Потом Ярослав вдруг рассмеялся, поняв, куда они летят, — именно туда, куда он мечтал попасть в детстве.

Впереди, в черном небе, вырастала одна из Вечных Лун, — их назвали так потому, что они не двигались, навеки застыв в небесах. Вблизи она ужасала, — чудовищный кристалл, диск, звезда с десятью лучами поперечником в сотню миль. На их остро сопряженных гранях яростно горели отблески неистового солнца. На плоском днище звезды вздымались многомильные паруса, похожие на лепестки розы. Они дробили солнечный свет миллионами брызг в бесчисленных отражениях. Между них, в центре, зияла бездна, ступенчатая дыра, в которой лениво мерцала звездная голубизна. Над пропастью расходились немыслимо высокие изогнутые шпили, — они делали её похожей на пасть морского чудовища.

Корабль содрогался всё чаще, на экранах вспыхивали облачка коррекционных выхлопов. Он лениво полз вниз, заходя под обращенную к Эрайа сторону звезды. Вот он миновал её край, — бритвенно-острый необозримый гребень. Ярослав знал, что в ней двадцать миль толщины, но поверить в это не мог. Потом он увидел обратную сторону звезды, — тоже плоскую, в чашах углублений, окруженных загнутыми внутрь башнями-иглами, словно зубами. В центре в равнину вонзалась белая нить Небесной Башни. Она идеально прямой линией рассекала черноту небосвода и терялась, уходя к сияющему диску Эрайа.

Присмотревшись, Ярослав увидел вторую, поперечную нить, на которой чудовищная звезда сидела, словно бусина. Он задыхался от волнения. Кто всё это построил? Его предки? Или всё же файа? А если так, то сражаться с ними — безумие. Полное безумие…

Он сжал зубы и недовольно помотал головой, прогоняя страх. Корабль летел параллельно зеркальной равнине, заполнявшей полнеба, — оттуда к ним тянулись венцы изогнутых игл высотой в мили, окружавших черноту воронок. Большинство их было пусто, в других сидели огромные сверкающие шары, отбрасывая длинные тени. Корабль проносился над ними, направляясь к единственной острогранной, уступчатой пирамиде, — Ярослав не сразу понял, что она не стоит на этой невообразимой равнине, а парит высоко над ней. На её фоне она казалась небольшой, но медлительно росла, в свою очередь заполняя полнеба. Рядом с отклоненными наружу ребрами её уступов их корабль казался просто мухой.

В наклонном монолите зеркальной стены открылся огромный квадрат проема, корабль влетел туда… вдруг вспыхнул ослепительный свет, корпус содрогнулся. Прежде, чем Ярослав перевел дух, корабль плавно пошел вниз и сел. Их вновь прижала к полу привычная сила тяжести. Гудение смолкло, огни на пультах погасли. Путешествие закончилось.

Несколько минут они осматривались, не решаясь выйти наружу. Ангар поражал. Прежде всего, размерами, — восемьсот метров в длину, метров триста в ширину и в высоту. Неровные стены слабо тлели чистым серым светом, не дающим теней. Потолка не было, — над ними простерлось хмурое предгрозовое небо. Казалось, сейчас пойдет дождь. В задней стене ангара зияли огромные проемы, ведущие в непонятные помещения. На полу и на ажурных платформах, выраставших из стен, стояло множество плоских кораблей, — точно таких же, как тот, на котором они прилетели.

Соотнеся размер зала с размерами пирамиды, а её размер, — с размерами искусственной луны, мальчишка поёжился. Такое было выше его понимания. Если это всё же построили файа… но здесь их не было. Огромный ангар был совершенно пуст, ничто не двигалось в нем.

Ярослав приказал выходить. Он боялся, что они не смогут открыть люки, но те уже оказались открыты. Здешний воздух, — чистый и свежий, — медленно втекал в них. Их явно никто не ждал.

Отряд рассыпался боевыми тройками, держа оружие наготове. Никто не знал, куда идти дальше. В ангаре висела тишина, — такая жуткая, что хотелось кричать.

На сером упругом полу кое-где лежали пушистые белые шары, — одинаковые, не очень большие. Ярослав, Антон и Димка подошли к одному из них. В этот миг шар вспучился и развернулся. Ошеломленные, они увидели юношу-файа в снежно-белой пушистой одежде, бесформенной, как облако. Одновременно развернулись другие шары, превратившись в таких же парней. Люди удивленно смотрели на них, — смуглые симпатичные лица, обычные прически юношей-файа, то есть растрепанные гривы до плеч, — они ничем не походили на Воинов, но всё же…

У каждого на боку висела плоская стальная коробка величиной в большую книгу, с блестящим кристаллическим глазом на торце. Под ним выступало короткое сопло.

Ярослав никогда раньше не видел таких вещей, но сразу понял, что это оружие. Впрочем, его хозяева выглядели настроенными вполне дружелюбно… даже когда разом вскинули свои коробки.

Рутенцы опередили их. Ярослав и его товарищи из трех автоматов ударили по одному файа. Тот невозмутимо поднял руку ладонью вперед, воздух замерцал, — и направленные в него пули с визгом разлетелись в стороны. Мальчишка сразу вспомнил, как стрелял в Воина-файа в шлюзе, — с тем же результатом. А в ответ…

Все файа в один миг поднялись в воздух, зависнув над головами ошеломленных людей. Из их «коробок» вырвались ослепительно-синие лучи. Ярослав мгновенно прыгнул в сторону, — промахнувшийся луч с треском выжег глубокую дымящуюся борозду в полу, — и послал вслед врагу очередь. Не коснувшись файа, трассирующие пули молниями брызнули во все стороны…

* * *

Когда в человеческое тело входит луч лазера, самое страшное, — пар. В плоти семьдесят процентов воды. Вскипая в звездной температуры луче, она становится взрывчаткой, рвущей мясо в клочья.

* * *

Это был не бой, а побоище — файа, неуязвимые, носились в воздухе, их лазеры били без промаха, отсекая руки и ноги, снося головы, распарывая тела. Ярослав видел, как его бойцы просто взрывались в тучах пара и искр, дымящиеся клочья плоти летели во все стороны. Ливень пуль, бьющий в файа, был бесполезен. Но Димка смог попасть в летучую тварь из базуки. Кумулятивный снаряд, способный пробить полметра броневой стали, тучей искр и дыма разбился о воздух. Но врага с чудовищной силой швырнуло назад и ударило о стену, — тело на секунду распласталось по ней и бесформенной кучей упало вниз. Голова файа безжизненно свесилась на переломанной шее. Воины отпрянули, ошеломленные смертью собрата.

— Все в корабль! — крикнул Антон. — Будем отбиваться там!

— Это западня! — заорал Ярослав. — Надо прорываться внутрь!

В неразберихе боя часть бойцов бросилась за ним, часть, — за Антоном. У огромных ворот во внутренней стене Ярослав остановился. Он не знал, как их открыть. Сбоку была массивная выгнутая дверь, — ни ручек, ни кнопок, только светящийся квадрат сбоку. Вспомнив файа в рубке, мальчишка со злостью ударил по нему ладонью. Квадрат мигнул и дверь, — она оказалась боком полого цилиндра, — сдвинулась.

Вместе с ним в неё ворвался Димка. Все остальные в этот миг уже были мертвы, или загнаны внутрь корабля. Вслед за мальчишками влетел яростный луч, осыпая их обжигающими искрами. Через секунду цилиндр повернулся, открывая вход в просторную светлую комнату, — пустую, если не считать такого же цилиндра напротив. Миновав и его, они оказались по ту сторону колоссальных ворот, в светлом коридоре, таком огромном, что в нем без труда прошел бы их корабль. Рутенцы побежали вперед.

Они не видели, как в безнадежном бою гибли последние бойцы, оборонявшие его, как взрывы одну за другой крушили бронированные двери машинного отсека. Последний заряд Антон поставил на белую плоскость аннигилятора, питавшего двигатели корабля. Не давая себе задуматься, он ткнул дуло пистолета во взрыватель, и нажал спуск.

* * *

Мальчишек оглушил раздавшийся сзади адский грохот, страшный удар сбил их с ног. Ошалев, они увидели, как сминается торец коридора, — стены, потолок, пол. Стальные панели обшивки рвались как бумажные, из разрывов бил пар, искры, циклопические створки ворот — слоеные короба из керамики и стальных плит толщиной в метр, — прогнулись и разошлись, из расщелины ударило ослепительное пламя, стеной рванулось к ним…

Их, оглушенных страшным громом, подхватила и как пух понесла воздушная волна, свет погас, исчезла сила тяжести, — лишь поэтому, пролетев несколько десятков метров, они не разбились. Затем пламя погасло, и во мраке страшно заревел травящийся воздух. У Ярослава вмиг заложило уши. Их, совершенно беспомощных, стремительно понесло назад, в разлом, в котором сияли звёзды…

Вернувшееся тяготение швырнуло их на пол, чуть не переломав кости. Поднявшись, не обращая внимания на боль, мальчишки молча бросились к боковой двери, — теперь они знали, как её открыть. Когда в повернувшийся цилиндр с воем ворвался воздух, они упали, оглушенные, зевая, как выброшенные на берег рыбы.

Ярослав понял, что они чудом вырвались из пустоты.

* * *

Когда Антон взорвал аннигилятор челнока, его магнитные монополи слились и исчезли, превратились в чистую энергию, равную полусотне тонн тротила, — вполне достаточно, чтобы в клочья разнести и этот челнок, и соседние. В замкнутом пространстве ангара началась своеобразная цепная реакция, — за считанные секунды взорвались все шестьдесят десантных кораблей. Полная энергия взрыва составила около трех килотонн.

Несмотря на это, звездолет «Эрия», предназначенный для Эвакуации Эрайа, уцелел, — корабли Первой Культуры отличались необыкновенной живучестью. Взрыв выбил крышки шлюзов и разрушил их силовые генераторы, — нейтридные сегменты внешней брони поплыли во мрак, из двух открывшихся проемов шириной в вэйд вырвались столбы ослепительной плазмы. Их отдача заставила восемь миллиардов тонн стали кувыркаться в космосе. Бронированные переборки ангара лопнули и смялись. Примыкавшая к его внутренней стене промышленная зона была почти полностью разрушена, её руины охватило мгновенно угасшее пламя, сплавлявшее металл. Подались, вмявшись, и многослойные перекрытия основных отсеков. Из лопнувших, раздавленных цистерн пятого, топливного, потекла питательная масса, — тягучие струи расплавленного камня, тут же застывавшие в вакууме фантастическими деревьями. Расположенный в третьем отсеке матричный центр потерял четыре миллиона ячеек, искрошенных и сожженых ворвавшейся плазмой, хотя сами матрицы уцелели, — их материя, сжатая до плотности звёздных ядер, была почти неразрушима.

Разрушения оказались огромны, — перебиты почти все коммуникации, соединявшие машинные и жилые отсеки, разорваны охладительные трубы, по внутренним цепям корабля пронесся вихрь замыканий, и контрольные системы, отвечавшие за его безопасность, вышли из строя. Но несущие балки устояли, и «Эрия» не разрушилась, хотя и не могла уже уйти в не-пространство. Уцелела и большая часть экипажа корабля, — впрочем, он был невелик: место для двухсот тысяч пассажиров заняли двести миллионов матриц. Для их обслуживания вполне хватало тысячи файа, — отборных Пилотов и Мечтателей. Воинов тут было всего двадцать, — и они почти все погибли в ангаре.

* * *

— Куда мы попали? — растерянно спросил Димка.

— Не знаю, — Ярослав осмотрелся.

Из шлюза они попали в полутемный коридор, освещенный мертвенными синеватыми лампами, пошли по нему, уперлись в перекрытый выдвижным щитом тупик, повернули обратно, свернули в другой коридор, — и, наконец, вышли к островку нормального освещения на перекрестке туннелей. Те впадали в кольцевой проход, окружавший толстенную белую колонну с дверями лифтов.

— Попробуем выяснить.

Димка кивнул. Он ощущал себя голым, — в любую секунду, из любой двери, из-за любого поворота мог ударить убийственный луч. Со всех сторон доносился шорох, пощелкивание, вздохи, — словно их окружала армия невидимых существ. Пахло озоном, гарью, где-то журчала вода, с потолка свисали обугленные провода, на полу валялись сорванные со стен панели…

Мальчишки были прекрасно вооружены, — два трехлинейных автомата с десятком запасных рожков, шесть гранат, автоматический пистолет Ярослава, десантные ножи, — но они уже знали, что здесь всё это оружие почти бесполезно. Если бы у них была базука, или, хотя бы, кумулятивные подрывные заряды…

— А если они узнают, где мы, едва мы сядем в лифт?

— Это неважно.

Димка смолк. Лифт оказался цилиндрической кабиной с матово-белыми светящимися стенами. Номера этажей надо было набирать на маленьком экранчике, но Ярослав хорошо знал файский язык, и справился с этим без труда.

Они поднимались минуты две и вышли на самом верхнем ярусе, — тот же кольцевой коридор, те же четыре радиальных… Они осторожно пошли вперед. Здесь через каждые пять шагов стены прорезали толстые прозрачные двери. За ними тянулись бесконечно длинные коридоры со светящимися потолками и стенами из множества квадратных ячеек. На каждой было имя, номер и маленькое, но казавшееся живым изображение широкоглазого смуглого лица. На узких панелях под каждым экранчиком пульсировали, переливались цвета. В каждой ячейке они были своими, но пульс, — примерно всюду одинаковым.

— Что это? — неожиданно тихо спросил Димка.

— Матрицы, — так же тихо ответил Ярослав. — Анмай же рассказывал нам… — он смолк.

Эта часть его рассказа оказалась правдой. Значит, и остальные… Это было совершенно немыслимо, но если это правда… Ярослав усмехнулся, — даже если файа действительно равны богам, они дали им изрядного пинка.

— Это души наших врагов, — сказал он. — Если их разрушить, — они станут такими же смертными, как и мы. Игра закончится. Мы оказались в сердце нашего врага.

Димка молча вынул из кармашка гранату.

— Значит, если их взорвать…

— Нет. Их здесь слишком много.

Даже в одном коридоре от ячеек рябило в глазах, — и сколько таких коридоров на этом ярусе? А таких ярусов они, поднимаясь, миновали уже две с лишним сотни. Сколько здесь матриц? Анмай говорил, что двести миллионов, — весь проклятый народ. Похоже, он был прав.

— Мы не сможем уничтожить их. Нужно уничтожить сам… сам корабль, целиком, весь, — тогда они все сгорят. Здесь должен быть двигатель, реактор, что-то, что питает всё это энергией. Если его взорвать… — Ярослав задумался. — Пока они не знают о нас, считают, что все люди погибли, но если узнают… А мы не знаем даже устройства корабля! Наши шансы равны нулю, если только… — он смолк.

— Что? — не выдержал Димка.

— Мы должны… — Ярослав смолк, ему перехватило горло. — Мы должны… разделиться. Если файа сейчас нас заметят, мы погибнем оба. А так… умрет только один. Тогда второй наверняка успеет… а впрочем, какая разница? Если получится, — нам всё равно не жить. Если не получится, — тоже. Мы даже ничем не рискуем…

— Хорошо, — спокойно сказал Димка. — Надеюсь, у меня получится, — он смолк, вспомнив Воинов в ангаре. Он знал, что едва они его заметят, — он проживет, максимум, несколько секунд.

— Я пойду наверх, — продолжил он. — У каждого корабля есть рубка. Если я попаду туда, твоя помощь мне не понадобится. Если нет, — у тебя ещё будет шанс… — он смолк и махнул рукой.

Ярослав кивнул. Он знал, что этот план, — единственный, дающий им хотя бы призрачную надежду. Но расставаться навсегда, обрекая друг друга на пожизненное одиночество в этом враждебном лабиринте, зная, что даже перед смертью не увидишь ни одного человеческого лица… Он вспомнил брата, — его лицо, прищур его глаз, смех… Они должны закончить Игру, — просто потому, что никто другой этого сделать не сможет. Вот и всё.

Но им пришлось искать другой лифт, — этот, судя по схеме на стене, шел лишь через третий и четвертый отсеки. Им повезло, — первая же шахта, на которую они наткнулись, была явно центральной, — просторный коридор обегал чугунно-серый цилиндр диаметром в дюжину метров. Стальные панели входов не желали открываться. Ярослав без всяких колебаний всадил очередь в сенсорный квадрат. Полетели осколки, искры, одна из панелей немного отошла. Навалившись вдвоем, они смогли её сдвинуть, проскользнув в огромную полутемную шахту, освещенную концентрическими венцами мертвенно-синих огней. Она тянулась вверх и вниз, насколько хватал глаз…

Проем выходил на узкую галерею. В её вырезе стояла прозрачная кабина лифта, — одна. Без долгих разговоров Димка вошел в неё, и кабина плавно пошла вверх.

Проводив её взглядом, Ярослав осмотрелся, и нырнул в узкую квадратную дыру в перекрытии галереи, выбравшись на аварийную лестницу. Бесшумный, как тень, он стал спускаться вниз.

* * *

Первого файа Димка встретил уже в кольцевом коридоре самого верхнего яруса, на котором остановился лифт. Это была девушка, обнаженная, если не считать тяжелого пояса из стали, низко охватившего широкие бедра. Непомерно широкая грудь, мощные мышцы, пятнистая, в странных разводах кожа, одновременно бледная и смуглая, большие глаза с вертикальными зрачками были до ужаса чужими. Их внимательный взгляд был неприятно пристальным и жестоким: словно обретший вдруг разум тигр глядел этими беспощадными зеницами, не круглыми, но длинными, как у человека, с металлически-серой радужкой и узкой полоской черного блестящего зрачка. Свет в коридоре мерцал, и казалось, что в глубине этих жутких глаз, — сразу и человеческих, и звериных, — подрагивало мертвенное голубоватое пламя. В этих глазах не было ни удивления, ни жалости. Димка без колебаний прошил файа очередью, — на сей раз пули исправно пробили тело. Тотчас взвыла сирена, — весм автоматически послал тревожный сигнал о насильственной смерти хозяйки.

Мальчишка метнулся по коридору. Попавшийся ему выход наверх преграждала несокрушимая круглая дверь. Впрочем, через минуту она распахнулась, — пропуская вооруженного Воина. Димка, стоявший в стороне от неё, дал очередь. Его пули с визгом отскакивали от скрытой белым пухом спины, но последняя ударила в черноволосый затылок. Мускулистый босой юноша рухнул, не успев понять, что мертв, и не успев включить поле.

Димка бросился к нему, но склонившись отшатнулся, — файа вырвало всю середину лица. Он подхватил лазер, обернулся… В проеме открытой двери никого не было. Он ворвался в неё, тут же наткнувшись на второго Воина. Незнакомое оружие само легло в руки, луч полоснул белую фигуру… тщетно, оставив лишь дымящийся шрам на пухе, — но вспыхнувшее поле его не остановило.

Воин тут же свернулся в шар, отлетел в сторону, прикрываясь переборкой выстрелил в ответ. Димка чудом успел укрыться за углом, и через секунду выстрелил вновь. На сей раз его луч прошил вражеский лазер, — брызнула искристая расплавленная сталь, затем полыхнул взрыв. Мальчишку ударило о стену, обожгло и оглушило, с потолка посыпались обломки и искры, свет погас.

Димка смаху проскочил развороченный, дымящийся участок коридора, нырнул в лифт. Он был уверен, что его остановят, но без помех достиг самого верхнего яруса.

Стремительным перекатом выпрыгнув из лифта, он налетел прямо на белую дверь с файской надписью «Главная рубка». Невероятно, но она раздвинулась, едва грязная ладонь мальчишки легла на сенсорный квадрат.

Едва бронированные панели разошлись в стороны, Димка бросил в щель все три гранаты, и, едва смолк грохот взрывов, бросился вперед. В дыму и полумраке он не мог понять, куда стрелять, — но это уже и не требовалось…

Спотыкаясь о вывороченные лохмотья пола, Димка наткнулся на труп файа, потом на второй. Рубка была вдребезги разгромлена взрывами, — пол разворочен, стены изрешечены осколками, пульты зияли дырами выбитых экранов, в них повсюду трещало и искрило. На полу валялось пять убитых файа, — трое в серых комбинезонах Пилотов и двое Воинов, — странная волокнистая броня не спасла их от осколков и ударной волны. Разрушение рубки не было опасно для «Эрии», — управляющие кораблем компьютеры стояли ниже, под броневым перекрытием, — но сами файа полностью утратили над ним контроль. Антон понял, что сделал свое дело. В этот миг из дыма со свистом вырвался рой маленьких, как игрушки, истребителей.

* * *

Восстановление разрушенного тела требует минимум шести месяцев. Всё это время сознание бездействует, спит в матрице. Но к ней можно подключить искусственный интеллект и искусственные сенсоры, — воспринимающее устройство. Оно движется с помощью собственного генератора силового поля, обладает интеллектом живого файа, и притом очень мало, — раза в полтора больше человеческой головы. Воспринимающее устройство неразрывно связано с матрицей и может нести различные инструменты или оружие, — силовой дисраптор или лазер.

Когда Воины погибли в ангаре, их матрицы, — их сознания, — немедленно подключили к воспринимающим устройствам. Лишившись тел, они вернулись мстительными душами. Файа были воистину предусмотрительной расой, умеющей учиться на своих ошибках.

* * *

Димка мгновенно прижался к полу, но его успели заметить. Он непрерывно бил лучом, но не мог поразить быстрых, как пули, противников. Они подбирались всё ближе, их лучи с шипением полосовали пульты. Наконец, он сумел зацепить одного, — он лопнул искристой вспышкой. Остальные отпрянули… и перестроившись, возобновили атаку, уже со всех сторон одновременно.

Теперь мальчишка ничего не успел сделать, — десяток лучей враз прошил его тело. Уже умирая, он всё же смог вскинуть лазер. Враги подобрались слишком близко, и его луч прошил сразу три многокрылых машинки. Они взорвались, словно бомбы, корежа стены рубки и расшвыривая остальные. Димку со страшной силой швырнуло назад… и, уже во тьме, он подумал, что Ярославу обязательно должно повезти.

* * *

Ярослав почти час спускался по затхлой, полутемной лестнице, — тихо и осторожно, но, судя по пыли, ей уже многие годы никто не пользовался. Добравшись до дна шахты, он попал в лабиринт таких же мертвых, полутемных коридоров. Свет здесь едва мерцал, из порванных труб стекали струи леденящего пара, царила жуткая тишина. Он тыкался то туда, то сюда, упирался в запертые двери, непонятные люки, тупики, ниши, заглядывал в просторные помещения с безмолвными, странными машинами — но нигде не находил хода вниз. Темные стальные стены, пучки кабелей и труб под потолками коридоров, — мальчишке казалось, что он не на борту космического корабля, а где-то глубоко в подземелье. Скоро он заблудился и потерял представление о времени. Казалось, прошло уже много часов.

Наконец, он выбрался в просторный, почти неповрежденный туннель. В глубине его блестевших темным стеклом стен проступали обнаженные тела, лица, руки — всё смутное, нереальное… словно на него смотрели призраки.

Вдруг стены пронзила стремительная дрожь. Сразу отовсюду донесся скорбный стон, словно вся огромная масса металла стонала в тоске утраты. Этот стон был наполнен такой безысходной печалью, что мальчишка застыл, чувствуя, как волосы поднимаются на голове. Эхо раскатилось по бесконечным темным коридорам, — казалось, где-то, очень далеко, одновременно кричит множество людей. И он ощутил, что мир плывет перед глазами, — стены колебались… по ним шли волны…

Стон сменился скрипом, скрежетом, пол ушел у него из-под ног, его потащило в сторону. Он судорожно схватился за переборку. Со всех сторон донесся шорох, треск, — словно повсюду рыскала внезапно пробудившаяся армия маленьких когтистых животных. У мальчишки появилось очень странное ощущение, — казалось, что невидимая сила тянет его в темную глубину коридора. Оно понемногу исчезло, и вновь воцарилась мертвая тишина.

Он вновь пошел вперед, но теперь очень медленно. Его невыносимо давило ощущение неясности происходящего, — словно все вокруг погибли в страшной катастрофе, а он, последний выживший, даже не знает об этом. Он никого не встречал. Лишь однажды ему послышался голос, похожий на женский, — он говорил на файском языке, размеренно роняя слова. Ярослав встрепенулся, но не смог ничего разобрать, — бесчисленные отзвуки искажали их до неузнаваемости. Он побежал на звук, но голос вдруг оборвался. Мальчишка застыл. В этом обрыве было нечто невыразимо жуткое, обещавшее неотвратимую смерть.

Он не знал, сколько прошло времени, но вдруг услышал безошибочно узнаваемый звук шагов, — похоже, кто-то медленно и задумчиво шел по соседнему коридору. Ярослав выглянул за угол, — очень осторожно, но, несмотря на это, идущий его заметил. Несколько секунд они удивленно смотрели друг на друга.

Насколько мальчишка мог судить, перед ним в полумраке стоял файа из высшей касты, — Мечтатель, тот, кто выше правителей и Ведущих. Он был выше, гибче и массивнее Вэру. Его лицо, обрамленное лохматой черной гривой, было словно отлито из коричневой поблескивающей стали, — серьезное, и, в то же время, мальчишеское, суровое и умное. Большие серые глаза смотрели на врага без тени страха или растерянности. Больше всего Ярослава поразила его одежда, — обычная куцая туника с короткими рукавами, перехваченная массивным стальным поясом, но тоже вся металлическая, составленная из множества трех- и пятигранных фацет, блестевших черным зеркалом. Пластинчатый воротник окружал шею. Сандалии тоже были из металла, с плоскими квадратными цепочками вместо ремешков. Голову Мечтателя венчала диадема, — ещё две массивных цепочки, сходившиеся под острым углом на лбу. Там, на серебряном десятиграннике, сиял бриллиантовый глаз. С диадемы на уши файа свисали непонятные квадратные значки, тоже подвешенные на цепочках. Всё вместе выглядело смешно, но в самом облике Мечтателя не было ничего забавного.

Ярослав вскинул оружие, чтобы уложить его на месте. Мечтатель с немыслимой быстротой схватился за кобуру, — слева, на поясе туники. Его правая рука взметнулась, в ней блеснул пистолет, — и немыслимая по интенсивности вспышка света ослепила мальчишку. Он спустил курок, уже зная, что попадет, но услышал лишь визг рикошетирующих пуль. Затем всё стихло.

Когда к Ярославу вновь вернулось зрение, коридор был совершенно пуст… только на полу, почему-то, лежало оружие Мечтателя. Мальчишка поднял его, — просто массивный треугольный слиток стали с вырезами для пальцев и ярким зеленым глазком. Едва он коснулся спусковой кнопки, оружие в его руках злобно пискнуло, глазок погас, — оно стало бесполезным куском железа. Ярослав ещё несколько секунд крутил его в руках, потом со злостью швырнул лазер в глубину коридора, — и вздрогнул, увидев в его стене окаймленное остывающей сталью отверстие. Отвернувшись, он увидел на полу темные пятна и бросился по кровавому следу, поняв, что всё же ранил врага.

Он настиг Мечтателя за первым же поворотом, всего через два десятка шагов, — тот сидел у стены, и под ним расползалась лужа крови. Наискось по его животу шла цепочка вмятин, мускулистая правая рука была перебита выше локтя. Ярослав с первого же взгляда понял, что рана скверная, — пуля раздробила кость, и рука свисала плетью. Левой рукой Мечтатель пытался пережать артерию, но кровь всё равно шла, — было видно, как по смуглой коже разливается пепельная бледность. Ярослав вскинул автомат… и тут же опустил его, — файа и так истечет кровью насмерть, максимум через минуту…

— Ты мне ещё пригодишься, — вполголоса сказал он.

Мечтатель промолчал. Ярослав вытащил индпакет, перетянул и перевязал рану. Файа не издал ни звука, хотя боль была сумасшедшая, — его зрачки мучительно расширились, кожа стала мокрой от холодного пота. Лишь убедившись, что кровь из-под повязки не сочится, мальчишка обыскал врага. Оружия больше не нашлось, но металл туники был подбит толстой упругой пластмассой, — это действительно оказалась броня. Когда Ярослав хотел снять весм, Мечтатель заговорил на приличном рутенском:

— Оставь. Там… мертвая цепь… если… снимешь… взрыв… убьешь и меня, и себя…

Мальчишка растерялся. Он видел, что Мечтатель даже не мог нажать кнопку связи, значит…

— Тебе-то что? Меньше мучиться…

Файа криво, едва заметно улыбнулся.

— Я терпеливый. И сейчас… уже неважно… всё… скоро закончится… а я… ещё не видел… ни одного живого человека…

— Что тут случилось?

Мечтатель молчал. Его глаза светились упрямством. Ярослав занес кулак… и понял, что файа будет молчать, — раз уж молчал, когда он старался вправить обломки кости… Уже не надеясь на ответ, он спросил:

— Ты знаешь, как попасть в реакторный отсек?

К его удивлению, Мечтатель кивнул.

— Сможешь провести меня туда?

— Да… если не свалюсь по дороге. Это… уже неважно.

Странные глаза файа метнулись к фляге на поясе мальчишки, запекшиеся губы дрогнули. Он ничего не сказал, но Ярослав дал ему пить, — он и в самом деле не хотел, чтобы пленник свалился по дороге. Файа пил жадно и осушил всю фляжку. Потом с трудом поднялся на ноги.

Мальчишка хотел связать его, но файа уже не мог ни бежать, ни сражаться. Они медленно побрели по коридорам, — Ярослав позади. С пояса Мечтателя сзади до колен на наборных хромированных лентах свисали два таких же квадратных значка, образуя подобие хвоста. Мальчишка молча смотрел на них и думал, почему враг помогает ему, — не из страха же! Хочет завести в ловушку?

— Предашь — умрешь тут же, — сказал он.

— Чтобы тут же воскреснуть, — немедленно ответил Мечтатель. — Вы, люди… всё же глупые.

Дальше они шли молча. Ярослав угрюмо смотрел в спину Мечтателя. Смог бы он идти так же, — потеряв столько крови, что всё плывет перед глазами, а дикая боль затуманивает сознание? Возможно. Но ему вовсе не хотелось это выяснять.

Они пробрались через последний, заваленный обрушившимся со стен трубами коридор, и остановились перед огромной круглой дверью. Мечтатель левой рукой положил окровавленную правую ладонь на её вырезанный в несокрушимом металле отпечаток, — они идеально совпали. Ярослав понял, что этот запор вряд ли сможет открыть кто-то ещё, кроме этого файа. Они миновали пустой шлюз, вошли в светящуюся кабину лифта…

Она плавно пошла вниз, — но не прямо, а под углом. Лифт остановился, они миновали второй шлюз, вновь поехали вниз… Ярослав ощутил, что сила тяжести постепенно, но явственно возрастает. Когда они вышли в светлый трубчатый коридор, он едва мог переставлять ноги. Было неясно, как Мечтатель ещё мог идти… в своей тяжеленной броне. Он сам уже не мог и толком смотреть по сторонам.

Мальчишка поднял глаза лишь когда они остановились перед последней дверью, — огромной круглой плитой, вдвое выше человеческого роста. В её центре отблескивала знакомая мозаика трех- и пятигранных фацет из черного стекла, — всё вместе было похоже на глаз мухи.

— Тут… наносетевой нейронный запор, — едва слышно пояснил Мечтатель.

Он постоял, уткнувшись лбом в металл, потом бесконечно долго ощупывал фацеты, пристально глядя на них. Единственной левой руки ему явно не хватало.

Ярослав осмотрелся. Льющийся из закрытых матовым стеклом углублений бледный свет бессчетное число раз отражался в голых металлических стенах, от них шло мертвенное, нездоровое тепло. Почти беззвучная пульсация висела в воздухе, из-за двери доносилось слабое гудение, пение…

Наконец, она медленно отошла, — монолит в полметра толщиной. За ней открылся пустой кубический зал с узорчатыми стальными стенами и единственным огромным окном напротив входа. А за окном…

Ярослав приник к толстенному стеклу. Огромный круглый зал, не меньше мили в диаметре, — и там, в пустоте, парил призрачный бледно-радужный шар. На стенах зала кругами горели тысячи яростных фиолетовых звёзд. От них к шару тянулись пульсирующие синие лучи. Эта пульсация пронизывала стены, воздух, — всё.

— Что это? — наконец, спросил мальчишка. Ничего подобного ему видеть ещё не доводилось.

— Эвергет «Эрии», её сердце, — ответил Мечтатель.

Он осел на пол, его лицо посерело, глаза на этом лице казались огромными.

— Его можно взорвать? — спросил Ярослав. Он уже заметил возле окна длинную панель с приборами.

— Нет. Никто не сможет… не мог… только… извне.

— Как!? — закричал Ярослав, встав над Мечтателем.

Тот молчал. Мальчишка пнул его в раненую руку, услышав тошнотворный костяной хруст. Мечтатель задохнулся от боли… но молчал, хотя должен был потерять сознание. Он только скорчился в судороге, и смотрел. Его взгляд отбросил Ярослава назад, как удар, — он не знал, что ему будет так невыносимо стыдно. Он застыл, потом опустился на колени возле Мечтателя, поправил набухшую кровью повязку, бережно приподнял отяжелевшую голову. Нелепое украшение свалилось с неё, — на него смотрел просто смертельно измученный мальчишка. Мечтатель, наконец, отдышался, приоткрыл мокрые от слез глаза, и заговорил. С прокушенной губы сбежала струйка крови.

— Дурак. Всё… бессмысленно… Она… уже там… здесь… везде… даже тут… — он приподнял руку с весмом. — В любую секунду… она всё равно нас не отпустит… она никого не отпускала…

— Кто? Да что же здесь творится?!

— Пришли… Мроо… Уничтожители. Они… тень из прошлого… здесь… — он замолчал.

— Мроо? — спросил Ярослав. — Анмай говорил мне…

— Так он тоже здесь? Теперь понятно… какие мы всё же дураки… — Мечтатель помолчал. — Знаешь, почему мы ещё здесь? Он придет за тобой… я его знаю… во мне… его часть… его детство. А мы… все… весь наш народ…

Он снова замолчал, и, когда заговорил вновь, его голос звучал тверже.

— Постарайся запомнить. Я Анмай Айту… Мечтатель… я командовал «Эрией»… на самом деле… я ваш главный враг. Я… руководил Игрой… должен был следить… чтобы… соблюдались правила. Потом… уничтожить всех вас… это мерзко… но я не смог… мне… не дали…

— Так «Укавэйра» — это действительно звездолет? И вы?..

— Да. Месяц назад… два… ты должен помнить… боль… небо, полное звёзд… ты видел?

— Да, — почему-то очень тихо сказал Ярослав.

— Это была она… спряталась в солнце… ждала… мы… не знали… принимали её за пришельца… иного… потом… сюда пришли Мроо. Сеть… её больше нет, все наши планеты… уничтожены. Мы Эвакуировали Эрайа… весь народ… здесь… в этих стенах… она… подчинила Защитника… потом нас… во всех компьютерах… Мы не успели уйти… никто не успел… Если бы мы только… знали…

— Удрали бы раньше? — спросил Ярослав.

Его охватил гнев.

— Если всё это правда, тогда какого черта вы над нами издевались? Зачем? Если вы можете путешествовать между звёзд, — зачем изводить нас?

Айту помолчал.

— Каждый народ рождает свою долю подонков, и мы, файа, не исключение. Они тоже должны чем-то заниматься… Вы не знаете наших законов… ничью свободу нельзя ограничивать… Нам нужно было всех их уничтожить… но это… война… Мы… очень боимся междуусобных войн. Один раз она уже воевала… этого хватило… но снова…

— Ну, уничтожит она ваших поганцев, ну и что? — удивился Ярослав. — Вам же лучше будет!

— Уничтожит. Я сам не раз… мечтал. Но Мроо… Они не остановятся. Если… они выбирают себе цель, то… возвращаются вновь… и вновь, пока не сокрушат её. Они уничтожат всех файа здесь… они мразь, это верно… я и сам рад погибнуть вместе с ними… всё равно… всё равно… мне сто тридцать лет… моя память… но остальные… невинные… наши мечты… — он вновь замолчал.

«Эрия» вновь жутко застонала и завибрировала, их прижало к полу.

— Вот и всё. Сейчас затянет в жерло…

Ярослав вспомнил огненную пасть звезды, и поёжился. Мечтатель торопливо, сбиваясь, заговорил:

— Слушай. Очень давно мы, файа… разделились. Те… кто ушли… сказали оставшимся… мы остались, чтобы жить здесь вечно… но они сказали нам, что сюда… придут Мроо, и наша история закончится… мы спросили их… как она закончится… и они ответили… в огне. Мы… считали это просто чушью… никто… не верил. Мроо… они… чужие. Они… вышли из Бездны… из Внешних Пределов… из Эккайа. Они — не мы. Никто не знает… что им нужно. Пять миллиардов лет назад они… ушли. Никто не знает, где они были… зачем вернулись… Тогда, пять миллиардов лет назад, все расы… нашей Вселенной… начали войну… против Мроо… её называли Очисткой… вроде этой… с тех пор случилось много всякого… но та война оказалась… ты даже представить не сможешь… что такое… настоящая война. С тех пор целые галактики… лишены жизни… в них… только… Мроо разрушали целые миры… никто не знал, что один их матоид может разрушить не-планету… массивней его в десять миллиардов раз. Они сумели… для них все законы нашего мира — ничто. Эта машина, — он повел рукой в сторону окна, — изменяет физические законы… постоянные… реальность… Мроо тоже могут… лучше всех… Лишь «Укавэйра» сможет… остановить их… попытаться. Она… правила нами… тысячу лет… без неё… мы не стали бы… столь сильны. Она — Укайа, Мэйат, мертвая сверхраса… ей миллиард лет… мы нашли… остов… в пустоте… спасли… Она была мертвой… миллиард лет… а сейчас… мы… тоже… — Мечтатель смолк.

Ярослав помотал головой, — он мало что понимал, но то, что он понимал, ему не нравилось. Файа были вечными врагами Рутении, — но это вовсе не значило, что ИХ враги окажутся её друзьями.

— Если здесь действительно появится Анмай, я скажу ему… — мальчишка смолк, поняв, что испугался за врага. Но он уважал мужество, — а мужеством Мечтателя не обделили.

— Скажи. Она не услышит… не захочет… Они братья… мы думали, что она… любит нас… народ, подаривший ей… жизнь… но она знала… кто создал его… её… если она кого-то и любит… то его. Она никогда его не отпустит… он — её часть.

Ярослав вспомнил насмешливые глаза Вэру. Быть частью… братом… чудовища из бездны лет… зная, что нет освобождения даже в смерти… он бы не хотел оказаться на его месте.

Мечтатель пошевелился, пытаясь приподняться и заглянуть в окно, потом откинулся обратно на пол.

— Она слышит нас… уже немного осталось… Слушай. Когда вернешься… скажи остальным… Вселенная, — совсем не то, что вам кажется… В ней нельзя выжить… почти. Это… правильно… иначе всё мироздание стало бы адом… переполнилось бы… мы знали это, но не могли остановить… Мроо остановят нас… всех… кроме Файау… Мы уже почти… не понимаем друг друга… наша раса слишком… велика… а Вселенная… Мы тридцать шестая сверхраса в ней… наверное, последняя… паузы в Основной Фазе становятся всё реже… и всё короче… Кунха… уходит… в себя… и… после нас не будет… познаваемого… сюда идут Мроо… чужие… Последние… Семена… говорят… Первые… и остальные… строят стены… чтобы никто… извне… Они лезут к нам… оттуда, где нет света… нет темноты…

Несколько минут они молчали.

— Ты знаешь, что такое мир? — неожиданно ясным голосом спросил Айту. — Галактики… в пустоте… в пузыре… в губке… там, на стенках… горит вакуум… аннигиляция… и свет… идет сюда… скоро… меньше года… Мы знаем… Там, дальше… миры… чужая физика… чужая метрика… время… многослойное… все варианты… всего. Туда уходят все… ушли и мы… Я уже не могу говорить понятно, человек. Всё плывет в глазах… в голове… моя кровь… а здесь всё… погибнет… Мы мечтали… пока Мроо не… постарайся мне поверить… внизу… в Тайлане… есть записи… если разберетесь… поймете нас. А мы… Рассеемся… кто-то наверняка уцелеет… и потом… через тысячи лет… мы вновь встретимся… на равных… Если вас раньше не найдет Айэт. Он тоже… знает… о вас… о Эрайа…

Его слова оборвала судорога — слабое, но тем не менее, ощутимое колебание корабля. Пол под ними покачнулся.

— Вот и всё, — сказал Айту. — Стыковка… сейчас он… они… будут здесь… а потом… всё. Защитник выбросит нас… мы думали… он для Черных Прыгунов… и для вас… И после этого… она всё же поможет вам… всем…

Мечтатель смолк. Ярослав растерянно смотрел на него.

— У тебя… есть дети? — неожиданно для себя спросил он.

— Да. Шесть. Старший… Талу… Неважно… Симайа… найди… в не-планете Р`Лайх… четыре миллиарда световых лет… слишком далеко… большое рассеяние… если…

Что-то, похожее на теплый ветерок, ощутимое даже в этой жаре, ворвалось в зал. Айту вздрогнул и замолчал.

— Они здесь, — вдруг сказал он.

До этого мгновения Ярослав думал, что всё, услышанное им, — бред умирающего. Айту явно был очень плох. Но сейчас… Вновь налетел порыв странного теплого ветра, затем в зал легко и бесшумно вошел Анмай Вэру, — босой, в сером комбинезоне. Его глаза живо блестели. Из-за его плеча выглядывала неразлучная Хьютай.

— Пошли, Ярослав, — тихо сказал он.

Глава 6. Враждебный пришелец

Форлонга не пройти — здесь сталь и смрад.

Кто обратил все эти механизмы,

Зубцы, колеса эти — против жизни?

Чей взор безумный через эти призмы

На мертвые тела глядеть был рад?

Чей зуб стальной вгрызался в смертный ад?

Роберт Браунинг «Чайльд-Роланд дошёл до Тёмной Башни»

Анмай, вслед за подругой, выбежал на крыльцо, испуганно вглядываясь в западный горизонт. Да, — там возникло мерцающее красноватое зарево, зыбкой полосой протянувшееся на полнеба. Из-за этого мерцания трудно было понять, гаснет оно или разгорается. Анмай отчаянно старался убедить себя, что гаснет, и лишь через минуту опомнился, — зарево стало ярче и выше, всё вокруг залил трепещущий багровый свет. Земля под ногами начала мелко подрагивать. Как ни странно, страха у него не было, — он просто не мог до конца поверить в происходящее.

Зарево поднялось уже в полнеба, стало светло, — и вдруг вдали, между деревьями, сверкнуло ослепительное оранжевое пламя. Через несколько секунд оно выплеснулось из-за горизонта, взбухая и поднимаясь, словно лава, и лицо опалил обжигающий жар.

Анмай, наконец, опомнился. Вместе с Хьютай он бросился назад, в вестибюль, ошалело оглядевшись, скатился по лестнице в кафе. Под удивленными взглядами ужинающих, они пробежали через него, юркнули за прилавок, попав в кухню. Оттуда обитая железом дверь вела в кладовую, — и в её дальнем конце была ещё одна такая же дверь, запертая, но она вылетела от страшного удара Вэру — он с разбега врезался в неё всем телом. Не обращая внимания на боль, он по короткой деревянной лесенке скатился в «дикий» подвал, — здесь было темно, на полу громоздились кучи строительного мусора. Падая и спотыкаясь, они побежали по ним к распахнутой железной двери в стене подвала, — за ней виднелась ведущая вниз лестница.

Пол затрясло, с потолка посыпались камешки, сзади, из кафе, донеслись испуганные вопли. Анмай не обращал на них внимания, — он думал лишь о том, чтобы успеть, и они успели. Пропустив Хьютай, он захлопнул за собой дверь, и, в свете её ручного фонарика, скатился метров на пять вниз по крутой лестнице, едва не свалившись.

Они свернули в обложенный кирпичом сводчатый коридор, — и в этот миг сзади накатился могущий шипящий рев, тут же перешедший в сокрушительный грохот обвала. Похожая на глухой могучий выдох воздушная волна толкнула Вэру в спину, сбила с ног, обдав жарким, полным гари и пыли воздухом. Он закашлялся, корчась на полу, потом сорвал рубашку и, обмотав ей голову, наощупь пополз вперед. К его невероятной радости, жар начал слабеть. Пыль по-прежнему висела в воздухе, но он увидел впереди свет, расплывавшийся в белесом тумане, — Хьютай тоже пробиралась вперед, обгоняя его. Они проползли так несколько десятков метров, чихая от пыли и тревожно прислушиваясь к нарастающему гулу наверху. Потом путь им преградила очередная железная дверь. Анмай встал в полный рост и изо всех сил навалился на неё, — сейчас любой выход на поверхность был смертельно опасен, но оставаться в этом полном гари и пыли коридоре было просто невозможно, тут нечем было дышать.

Дверь подалась почти сразу, и они ввалились в какое-то темное, просторное помещение. Едва пропустив подругу, Вэру вновь навалился на дверь, на сей раз закрывая её. Сорвав рубаху с лица, он целую минуту часто и глубоко дышал, наслаждаясь холодным и чистым воздухом. Но гул становился всё сильнее, пол трясло всё более резко, — и раскаленный свод вдруг рухнул им на головы. Сбитый с ног, Анмай отчаянно рванулся вверх, — и с крайним удивлением понял, что сотни тонн камня поддаются…

* * *

Хьютай разбудили низкие гудки, идущие из её браслета, — не тревога, но сообщение о том, что в мире происходит что-то плохое и серьёзное. Она помотала головой и потянулась, прогоняя обрывки сна. Прижавшийся к её боку Анмай бессознательно шевельнулся, поудобней положив голову на руку, и вновь застыл. Вчера они вымотались до предела, — и, взглянув на часы, Хьютай поняла, что они проспали вечер, всю ночь и утро. Сейчас был уже день.

Немного подумав, она села на Вэру верхом, запустив руки в лохматую гриву любимого. В тот же миг её словно сбросил взрыв: Анмай ошалело рванулся, так резко, что она, вскрикнув, полетела вверх тормашками, грохнувшись затылком об пол так, что в глазах поплыли веселые цветные искры.

Первое, что она увидела, — изумленное лицо Анмая. Очумело оглядываясь, он стоял на краю постели на четвереньках. Взглянув друг на друга, они начали ржать, как ненормальные. В приоткрывшуюся дверь спальни тут же просунулись две светловолосых головы, — и исчезли прежде, чем брошенная сильной рукой Хьютай подушка долетела до них.

— Что это с тобой? — спросила она, быстро поднявшись.

— Мне приснилась Стена Света. Тут, на Эрайа.

Хьютай усмехнулась.

— Не бойся. Это только я.

— Я вижу. Что-то случилось?

— Случилось. «Укавэйра» разбудила нас…

— Зачем?

— Сейчас увидим, — она потянулась к панели видеоокна. Здесь оно было огромное, — квадрат шириной метра в полтора, вделанный в потолок, прямо над постелью.

Оцепенев, они увидели местные новости: горящие развалины Лайуру, руины космопорта и сцены боя. Ярослав надеялся, что взрыв ретранслятора парализует атаки файа, — вряд ли кто-то из них мечтал умереть, чтобы убить ненавистных рутенцев, — но к нападающим подошло полдюжины одетых глухой серой броней трехосных фургонов с множеством антенн: мобильных матричных ретрансляторов. Их защищал призрачный ореол силового поля.

Голос ведущего за кадром сообщил, что руты окружены. Хотя они всё ещё прочно удерживали центр города, их уничтожение было уже только делом времени. Файа бросили на штурм Лайуру все наличные силы: 144 боевых вертолета, двести танков, тысячу БТР, — и 38 тысяч Воинов. Однако, и потери файа были огромны, — тридцать два астромата, сотни самолетов, вертолетов и танков, не меньше десяти тысяч убитых, более ста тысяч раненых и оставшихся без крова, — а ведь сражение ещё только начиналось!

Погасив экран, Анмай с чувством потянулся, зевнул, затем спрыгнул на пол. Он проснулся с тяжелой головой, — двое суток бессонной работы в хранилище не прошли даром, — но похоже, спать ему сегодня уже не придется. Он ещё раз зевнул, и отправился в ванную.

* * *

Ледяная вода быстро привела Вэру в себя, и ещё через минуту, одетый и серьёзный, он вышел к нетерпеливо ожидавшей его Хьютай.

— И что нам теперь делать? — сразу спросила она.

Анмай молча подошел к панорамному окну и вдруг жестом подозвал подругу. Сеть каналов и улиц таяла в голубоватой дымке на глубине мили, но колоссальные массивы зданий Тайланы вздымались над ней, разрывая плывущие от океана пушистые облака. Внизу, на центральном проспекте города, шел военный парад, — Анмай Айту, Мастер Игры, устроил его, чтобы успокоить жителей. С такой высоты даже колонны боевых машин казались Вэру лишь неровной мозаикой точек, а толпы Игроков — сотни тысяч, — белели плоскими облачками. Он прикоснулся к браслету и нанеты «Укавэйры» мгновенно сплели перед ним объемный экран, увеличив изображение. Он увидел полки Воинов, марширующих ровными рядами, — солнце горит на стали коробок лазеров, лица суровы и тверды. Едва ползущие коробочки обернулись грозными боевыми машинами. Это была так называемая контрольная дивизия, следившая за соблюдением правил Игры, — сотня тяжелых летающих танков с лучевым оружием, 60 транспортных аэробусов с силовыми экранами, 72 боевых шагателя, 30 самоходных матричных ретрансляторов, а также восемь парящих крепостей, — и 9700 солдат. Не очень много — но таких дивизий в Шарне было шесть. Руты не могли противостоять им.

Глядя на бронированные купола самоходных ретрансляторов, Анмай задумался. Что ему делать, если файа решат полностью очистить этот материк от людей, — пусть даже и с помощью запрещенных в Игре средств? Тогда двести миллионов рутенцев умрут, — а ему совсем это не нравилось.

Он встряхнул волосами, прогоняя лишние мысли, затем закрыл глаза и прикоснулся к браслету. «Укавэйра» выслушала его молча.

— Мы можем предотвратить геноцид, но лишь вступив в войну с Сетью, — ответила она. — И, если война начнется, нам придется вести её до конца. Игра Эрайа, безусловно, должна быть остановлена, но цена этого может оказаться высока. Победа не даст нам никаких выгод, поражение, — большая вероятность смерти.

— Неужели нет никаких других вариантов, кроме войны? Ведь раньше вы говорили, что есть!

— Мы переоценили свои возможности, и влезли в проблему, которой могли избежать. Возможно, само прибытие сюда было ошибкой, — ответила «Укавэйра». — Об этом вы не думали?

— Думал, и много. Впрочем, к чему ворошить прошлое? Единственное, что стоит сейчас обсуждать, — можем ли мы заставить файа прекратить Игру, лишь угрожая им войной? И не покажется ли им эта угроза очевидно пустой? Можем ли мы сокрушить их?

«Укавэйра» ответила не сразу.

— Мы можем взять под контроль эту систему — и, вероятно, сможем отразить нападение Сети, но это автоматически отрежет нас от любой помощи при появлении Мроо, а она может потребоваться. И мы не сможем вечно оставаться здесь. Если мы хотим, чтобы файа Сети отказались от Игр навсегда, нам придется менять их менталитет, а это, — утомительно и долго. К тому же, у Сети сейчас хватает внутренних противоречий, — а они делают попытки изменить любую отдельно взятую её часть совершенно бессмысленными. И рутенцы не звали нас сюда.

Анмай гневно фыркнул.

— Значит ли это, что мы не должны им помогать или делиться с ними знаниями?

— Нет. Но наша помощь меньшинству не должна становиться злом для большинства, — а именно это и произойдет, если мы вмешаемся в конфликт на стороне рутенцев.

Анмай пожал плечами.

— Я не могу надеяться, что те, кого я мог спасти, и не спас, обретут на небесах жизнь вечную. У меня нет никаких оснований для этого. Я буду действовать сейчас и здесь.

Машина помолчала.

— Наш разговор лишен смысла, Анмай, ибо здесь нет идеального решения. Но стоит ли нам вступать в войну с Сетью, — решать вам.

Анмай растерялся.

— Но я… Почему?

— Миллиард лет, — печально сказала «Укавэйра», — миллиард лет тоски, бессилия, отчаяния и безнадежности, миллиард лет дрейфа в звёздной бездне, — сна, слишком долгого даже для смерти. Что бы вы ощущали, лишившись зрения, слуха и осязания, или хуже, сохранив все чувства, но потеряв тело?

— Я… однажды почувствовал это… во сне, — медленно ответил Анмай. — Но миллиард лет… так…

— Мы принадлежим к сверхрасе Мэйат, предшествующей вашей. Когда они уходили из этой Вселенной, мы сражались с теми из них, кто хотел захватить оставленное. Мы стали тенью. Они погибли. Потом пришли вы, — юная, отважная и мечтательная раса. Мэйат и Файау слились. Но если бы не вы… там, в Хаосе… нас ждала бы вечность страданий. А Айэт, юноша, ставший не мужчиной, а богом? — в словах проскользнула насмешка. — Наш младший брат, хрупкое существо, создавшее две великих силы в этой Вселенной, — вы вправе решать.

Анмай растерялся. Он ожидал чего угодно, но вот благодарности, обычной благодарности — нет. И он должен был сказать ей… зная, что начинает войну против собственного народа. Да, он хотел закончить жестокую историю Игры, — но, всё же, не такой ценой.

— Нет, — наконец, сказал он. — То есть, я бы не сомневался ни секунды… если бы не Мроо. Как ни плохи эти файа, — они стоят на их пути, и мы не вправе выступать на стороне наших злейших врагов.

— Не говоря уж о том, что, вступая в войну с Сетью, мы начинаем войну и с Йэннимуром, а это, — не самый лучший выбор, — иронично заметила Хьютай.

— И что же дальше? — спросил Вэру. — Если не война с Сетью — то что? Не можем же мы просто смотреть на всё это…

Хьютай на минуту задумалась.

— Знаешь… пока ты спал, я смотрела собранные нами материалы… и поняла, чем наш народ отличается от людей… от всех остальных рас. Мы с тобой чувствуем себя детьми, верно? И остальные… Мы не взрослеем, понимаешь? Файа — раса детей. Они беззаботны, как дети… любопытны, как дети… жестоки, как дети, не знающие добра и зла. Они просто не думают, что творят зло… как дети, считают себя центром мира… невинны, как дети… мечтательны, как дети… Как дети, всегда видят истину — сразу. Так, наверное, было всегда, — мы племя детей, выросших в райском саду. Теперь же мы и физически не взрослеем, — возраст стабилизации всего восемнадцать лет! А люди, — это мужчины и женщины, владеющие тем, что детям недоступно. И те завидуют… и мстят. Я знаю, что мы достигли неизмеримо большего, никакие катастрофы не могли сломить нас, — ведь детям они кажутся лишь одними из удивительных явлений мира. Дети не понимают горя… Короче, я знаю, что мы выше людей и по счастью, и по умениям, и по силе. Но мне всё же кажется, что нам пора повзрослеть!

* * *

Думая над тем, что делать дальше, Анмай решил, что неплохо было бы поесть. Хьютай с энтузиазмом поддержала эту мысль, как и пара рутов. Они ели каждый за двоих, словно решив подорвать этим продовольственные запасы врага. Потом Хьютай намекнула Светлане, что неплохо было бы помыть тарелки, — но та с очаровательной непосредственностью пропустила замечание мимо ушей, и Хьютай пришлось самой возиться с ними.

Немного позже сообщили о взрыве на «Эрии». Хотя она не получила фатальных повреждений, была объявлена готовность к полной Эвакуации. Анмай поразился, как рутенцы смогли нанести удар в самое сердце Игры, — но всё же, недостаточно сильный. Впрочем, день ещё не кончился. Если Воины в Лайуру не смогут справиться с рутенцами, или если произойдет ещё что-нибудь неожиданное, — Эвакуация состоится, это было уже решено.

Выслушав новости, Анмай задумался. Эвакуация была идеальным решением всей проблемы Эрайа. Если напугать файа так, чтобы они оставили этот мир…

В этот миг его словно ударило током, — лишь заметив, как подскочила Хьютай и услышав испуганно-удивленные вскрики юных рутенцев, Анмай понял, что где-то близко произошел не-переход. Тут же на его весме вспыхнул красный огонек и раздался резкий вой чрезвычайной тревоги. Он рывком нажал кнопку связи, уже поняв, что произошло.

В систему Эрайа пришли Мроо.

* * *

Голос «Укавэйры» лишь подтвердил его опасения.

— Только что между Эрайа и Уртарой из не-пространства вышел одиночный матоид Мроо. Его враждебные намерения не вызывают никаких сомнений. Файа не смогут отразить его атаку. Мы начали интеллетронное вторжение, чтобы взять под контроль их компьютерные сети.

На несколько секунд повисло молчание. Анмай попытался представить, как разумные боевые программы, сжатые в потоки сверхсветовых импульсов, колебаний скалярного поля, врываются в приемники защитных станций, проникают в их сознания, затопляют их, парализуют, разрушают, переубеждают… обходя все заслоны, растекаются по компьютерным сетям файа, превращая их в часть «Укавэйры»… и давая всем в этом мире хотя бы символический шанс на спасение.

Битва заняла всего девять секунд. Затем «Укавэйра» заговорила вновь:

— Всё кончено. Все Защитники перешли под наш контроль. С внешним оборонительным поясом не возникло вообще никаких проблем, — с бездумной автоматикой справиться нетрудно, но захватить, — не значит использовать… Сейчас Мроо пытаются уничтожить их, и всё население Эрайа, нанеся удар Йалис. Мы не можем…

Одно короткое мерцание, — и Реальность вокруг Вэру изменилась. Теперь он тоже был в сети, и видел всё, что только мог воспринять. Первый удар Мроо был страшен, — но два Защитника Эрайа отразила его. Уртаре повезло меньше, — её на секунду окутала серая мгла, пригасив блеск нейтридных зеркал. На ней были установки Эвергет, — их не демонтировали, как на Эрайа, и файа восстановили их, — но древняя защита не выдержала. Электромагнитное взаимодействие на планете ослабело совсем ненамного… но этого хватило, чтобы остановить все биохимические реакции у высокоорганизованных существ. Шестьсот миллионов файа успели лишь понять, что умирают, что их поглощает безысходный мрак.

И захлебнулись ужасом.

* * *

Анмай думал, что знает о войне всё, — но мгновенное истребление шестисот миллионов соплеменников выходило за эти знания так далеко, что его сознание почти отключилось, — проще говоря, он испугался до одури, и уже не мог испугаться сильней, увидев гибель орбитального города Уртары. Там файа успели поставить защиту от не-пространственных ударов, но это не спасло их. У самой границы невидимого экрана вспыхнуло маленькое злое солнце не-перехода, — и ударивший из него луч сверхжесткого гамма-излучения вошел в самый центр, в космопорт орбитального города. На месте десятка звездолетов, — носителей матриц населения Уртары, — вспух призрачно-синий шар взрыва, из него полетели клочья плазмы, похожие на огненных птиц. Луч продолжал двигаться, безжалостно перечеркивая всю конструкцию, поджигая несокрушимый нейтрид, словно порох. Геометрически правильные реки пламени вспыхивали на месте несущих балок, сплетения их вспыхивали сияющими сетями, вращавшиеся цилиндры жилых сегментов взрывались, разлетаясь шарами огня, всё смешалось в клубящуюся тучу насыщенно-белого пламени.

Когда она рассеялась, на месте стомильного космического города, населенного девятью миллионами файа, тлела лишь кустообразная туманность, — серебряно-белое облако водорода и кристаллической пыли, оставшейся от превращенных в плазму, а потом застывших тяжелых элементов. Затем вновь пришла очередь Эрайа.

Вдруг изображение изменилось, — крохотный его сегмент прыгнул вперед, заняв всё поле зрения. На фоне колоссальной кристаллической розы Алейры, — Верфей Эрайа, — пульсировало больше десятка горячих пятен: перешедшие под контроль «Укавэйры» звездолеты пытались стартовать. Один из них был крейсером Сети, другие — кораблями, восстановленными файа для своего флота. Вдруг на их месте полыхнуло огненное облако. Через секунду в его сизой глубине зажегся десяток адских синих солнц, — звездолеты взорвались.

На сей раз, не-пространственный взрыв сразу охватил сферу диаметром в сто миль, — вся она мгновенно заполнилась сверхэнергичными протонами и лептокварками, сопровождавшими не-переход. Многомильные несущие пилоны в ней начали распадаться, всё превратилось в косматое, огненно-белое облако, выпускавшее длинные языки. Ещё двести тысяч файа, — техников и рабочих, восстанавливавших звездолеты, — в один миг стали плазмой.

На экранах ещё какое-то время сверкали вспышки, — Мроо выслеживали и взрывали рассеянные по всей системе Эрайа астроматы. Затем всё прекратилось, — они не могли пробить защиту Эрайа, но и «Укавэйра» оказалась не в силах поразить врага.

Пару минут в комнате царило молчание. Анмай ожидал жестокой битвы, может быть, даже гибели, — но не такой тотальной бойни. Но битва и гибель, как оказалось, вовсе не выпали из списка возможностей.

— Мроо туннелируют сквозь защитное поле, — бесстрастно сообщила «Укавэйра». — Они уже у вас.

* * *

На белый город внизу упала тень. Анмай взглянул вверх. Небо разверзлось, из бреши с протяжным громом расползалась тьма, побеждая безмерную мощь солнца. Раскинувшись до горизонта, она превратилась в жуткий багровый полумрак. Небо стало низким, плоским, рельефным, в мутной кровавой мгле, шевелящейся как живая, всплыли огромные тени, — переливы неестественных, невозможных цветов. Страх сжал сердце Вэру, озноб стянул кожу, он инстинктивно зажмурился, — и тут его настиг звук, — пение, голоса, то низкие, то словно женские, издевательские, кощунственные, страшные, они гасили сознание, а сердце наполняли ледяной водой.

Анмай инстинктивно зажал уши, но жуткий хор, ничуть не ослабев, по-прежнему ревел в нем. Это были, конечно, простые микроволны, помехи, забивающие его наносеть, — только достаточно мощные, чтобы накрыть всю Эрайа. У матричного бессмертия были свои недостатки, — простой, умещавшийся в кармане приборчик мог буквально свести с ума всех файа в радиусе нескольких сот метров, причем, люди, не обладавшие таким встроенным «радиоинтерфейсом», вообще бы ничего не почувствовали. Мгла же была просто силовым полем, богато и с фантазией раскрашенным, — Анмай знал всё это, только одного взгляда на это небо было достаточно, чтобы сойти с ума. Бешеные переливы неестественных цветов били по глазам, взрывали мозг, путая и сминая мысли, не давая думать, наполняя сознание безумной яростью.

Он невольно перевел взгляд вниз. Там тоже роились, танцевали чудовищные тени, твари, переливаясь безумными цветами и издавая не менее безумный, чудовищный рев. Тени эти были вполне реальны, их хоботы, лапы, щупальца хватали файа, рвали их, давили, — то ли сами Мроо, то ли ожившие сгустки силовых полей… но разумные, быстрые и смертоносные.

Оставаться здесь было бы безумием, — и, едва попросив машину, чтобы убраться на «Товию» Анмай с удивлением узнал, что она уже выслана. Не скиммер, — прорезав ожившую мглу, на террасу под ним опустилась массивная конструкция тяжелого посадочного устройства.

Не дожидаясь особого приглашения, Анмай торопливо застегнул силовой пояс, вышиб окно одним ударом поля, и спикировал вниз, прямо к массивной раме люка корабля. Люк был прорезан в плоском цилиндрическом основании глухого бронированного купола восьми метров в диаметре и шести в высоту. Вся машина покоилась на срезанном коническом буфере высотой в локоть.

Едва Анмай притронулся к десятилучевой звезде стальных клавиш у рамы люка, квадратная плита высотой в его рост и толщиной в восемь дюймов сдвинулась, внутри вспыхнул свет. Он подтянулся и вошел.

Внутри купол был почти пуст, — лишь вдоль стен до высоты его роста шли экраны, под ними выступали пульты и блоки силовых систем. Ионные двигатели и топливные баки скрывались под полом. Выше, под потолком, в сетке труб висел трехметровый бронированный шар с системами жизнеобеспечения, — они могли работать почти вечно. По сути, это был настоящий космический корабль, способный безо всякого труда перелететь с Эрайа на Уртару, например.

Он обернулся, чтобы сказать подруге… её не было. Ещё не успев испугаться, Анмай схватился за браслет. К его счастью, Хьютай отозвалась сразу.

— Куда ты умчался? Я не смогу унести людей одна!

Проклиная себя последними словами, Анмай выскочил наружу, — и тут же едва вновь не бросился назад.

Из мглы в обезумевшем небе медленно выплыл массивный, перетекающий сгусток тьмы. Между его шевелящихся щупалец вспыхнула ядовитая, желто-синяя звезда, — и целый веер лучей упал вниз, туда, где панически бежали участники парада. Там вспыхнул ослепительный свет, — казалось, рой яростных солнц танцует на земле, оставляя за собой огненно-дымные пышные хвосты. Лишь секунд через пять сюда с величавой медлительностью докатился гром.

Сердце Вэру мучительно сжалось. Игра Эрайа окончилась навечно, там, внизу, сейчас гибли его соплеменники, не знающие добра и зла, не понимающие, что творят, юноши, девушки, дети… жестокие, безумно жестокие, но всё же дети, — гибли потому, что мир оказался ещё более жесток. Мроо не трогали ни зданий, ни деревьев, — только файа, бегущих, прячущихся, пытавшихся сопротивляться… Веера пылающих мечей наносили неотвратимые, меткие удары, столбы огня обозначали попадания, — вспыхивающие факелами боевые шагатели, падающие аэротанки, и самих файа, в один миг превращавшихся в дым, в вспышки света, в ничто. Тени клубились вокруг, путая, пугая, хватая, — рой форм, один вид которых мог убивать.

Мроо не давали файа ни малейшего шанса, — они их просто разили, быстро, без мучений, наверняка. Глядя на эту чудовищную жатву, Анмай вспомнил сати в Олаире, потные спины, страстные стоны под крики четвертованных… это — возмездие, пусть и совершенное ещё худшим злом.

Яростно мотнув головой, Анмай опомнился и стремительно рванулся вверх. Но, когда он взлетел почти к окну, раздался странный шелест. Сгусток сине-желтого пламени мгновенно проскочил мимо него, нацелившись в корабль. Вэру обернулся. Когда пламя пронзило силовое поле, сверкнула ослепительная вспышка, мгновением позже — вторая, когда оно ударило в открытый люк корабля. Оттуда полыхнул огонь, брызнули искры, обломки, потом всё исчезло в густом облаке дыма, подсвеченном быстрыми сизыми сполохами. Почти тут же до него донёсся резкий удар и треск. Анмай, мгновенно ошалев, помчался обратно. Хьютай за его спиной что-то гневно закричала, но он и не подумал обернуться…

Ворвавшись внутрь, он тут же споткнулся о раскаленные обломки, чуть не упал и закашлялся, ослепленный едким дымом. Вокруг что-то потрескивало, разгораясь, с потолка на его плечи лилась теплая слизь. Когда он протирал глаза, снаружи засверкали яростные вспышки, словно началась гроза, такие яркие, что он крепко зажмурился и прижал руки к лицу, — ослепительный свет пробивал даже закрытые веки. Через несколько секунд донёсся сокрушительный грохот, заставив всё его тело завибрировать и пронзив уши острой болью. Корабль опрокинулся и покатился, словно погремушка, через люк ворвался страшный порыв горячего ветра. Вэру потащило по кругу и швырнуло на пульт, он страшно ударился бедром и грудью, по спине замолотили поднятые вихрем обломки. Грохот раскалывал голову, он закричал, но не услышал крика…

Столь же внезапно всё стихло. Анмай острожно выпрямился, растирая ногу. Ладонь моментально стала мокрой и липкой, но он боялся на неё смотреть. Он видел лишь квадрат люка, в котором клубилась пыль. Несколько секунд он, прищурившись, смотрел на неё, затем, спотыкаясь, зажимая бедро, заковылял наружу…

Его встретил яростный горячий ураган, несущий, вместе с пылью, мелкие камешки. Анмай зажмурился. Когда ветер чуть стих, он протер глаза.

Среди сонма чудовищных фантазмов парила сама «Товия», — блестящая, восьмигранная, угрожающе реальная, — зеркально-черный монолит двух вэйдов в поперечнике, двадцать миллионов тонн несокрушимого металла и огня. Острогранная пирамида центрального массива, острые ребра вогнутых бортов, плоские башни лазерных орудий, чудовищный глаз над главными воротами, обрамленный изогнутыми выступами, — по ним вились змеи-ресницы, безглазые, раскрывшие жуткие пасти… В ступенчатой дюзе посреди плоского днища сияла мертвенная звёздная голубизна.

Дыхание Вэру перехватило от нахлынувших чувств и несколько бесконечных мгновений он не мог двинуться. Потом, опомнившись, он пулей взлетел вверх. Хьютай ожидала его в разгромленной взрывами комнате, — лишь её силовой пояс спас всех троих. Она крепко обнимала Светлану, Андрей стоял рядом, держась за руку девушки.

На сантименты времени не оставалось, — Вэру грубо оторвал парня от Светланы, и, крепко обхватив его сзади, вылетел в окно. Он мчался стремительно, его поле вибрировало, рассекая и отбрасывая воздух, — он очень спешил, изо всех сил стараясь не отставать от Хьютай. Краем глаза он заметил, что тени и призраки со всех сторон устремляются к ним. Его дыхание перехватил страх, но он продолжал мчаться к кораблю, — прямо к его чудовищному глазу.

Мроо были совсем рядом, они уже отрезали им путь, — но «Товия» нанесла свой удар раньше. Одна из орудийных башен повернулась, её жерло засияло алмазным огнем, — и поток лазерных лучей буквально смел тварей. Вокруг вспыхнул ослепительный свет, Вэру ударило и обожгло, его оглушило почти беспрерывной серией взрывов, — но он не выпустил мальчишку, и продолжал мчаться вперед.

Под прикрытием огня с «Товии» пара проскочила в приоткрывшиеся ворота ангара, в один миг пересекла его сумрачную ширь, вихрем пронеслась по коридорам и шахтам, — и спрыгнула на пол главной рубки.

В огромном полутемном зале царило молчание. В глубине громадных экранов вся древняя, ожившая картина инопланетного вторжения казалась совершенно нереальной. «Товия» на вид медленно, — хотя её скорость равнялась тысяче миль в час, — плыла над огромным городом. За ней тянулись синеватые полотнища ударных волн, разбивая в пыль окна, опрокидывая машины и деревья. Восемь универсальных орудий гиганта бросали во все стороны конусы, веера танцующих лучей, в один миг поражая сотни, тысячи тварей, хотя «Товия» пустила в ход лишь малую долю своих разрушительных способностей. Вдруг весь город внизу покрыл ковер ярких, мгновенно погасших синеватых вспышек. Блеск лучей Мроо тоже угас, и всё исчезло в поднявшемся повсюду дыму.

— Мы видели Эвакуацию Эрайа, — сообщила «Укавэйра». — Одновременные взрывы двухсот миллионов весмов и ста двадцати тысяч ретрансляторов вызовут радиоактивное заражение, равноценное ядерному взрыву в триста мегатонн. Вызванные ими разрушения велики, но не носят всеобщего характера.

Анмай кивнул. Казалось, что Эвакуацию вызвало именно появление «Товии», — обезумевшие от страха файа внизу видели, как в кишащей мгле плывет черный колосс, сражаясь с сонмом чудовищных кошмаров. По крайней мере, тут они одержали победу, — было бы совсем неплохо, если бы после неё они ещё и остались в живых. Всё это время битва Йалис продолжалась, — но ни одна из сторон не могла одержать верх. Правду говоря, два Сверх-Эвергета над Эрайа могли только отражать атаки, — да и то, с превеликим трудом. Впрочем…

— Мроо уже возле Эрайа, — сообщила «Укавэйра». — Выбора нет: мы применим против них Сверх-Эвергет Алейры, хотя это может разрушить её.

В миг выстрела Анмай ощутил лишь содрогание пола, да резкий холод вдоль позвоночника, — призрачную тень выпущенной на волю разрушительной энергии. Но этим выстрелом Алейра разрядила свои накопительные кольца и должно было пройти ещё, минимум, несколько минут, чтобы восполнить потери, — а на её фоне дрожала яростная звездочка. Она тоже выросла, превратившись в раскаленный добела матоид, — получив сокрушительный удар от Алейры, он заряжал накопители, пытаясь уйти в не-пространство. И не ушел. Анмай увидел, как вакуум внутри твари взорвался струями релятивистских частиц, — враг не ждал нового удара, и не смог его отразить. Очертания огненной амебы сразу смялись, оплыли, стянулись в ослепительный шар. Он стал медленно сжиматься, — и вдруг лопнул, словно мыльный пузырь, взорвавшись адским солнцем невиданной ярости. Из него во все стороны, словно кометы, брызнули искры горящей материи Мроо, — утратив стабильность в чужой физике, она распадалась, превращаясь в обычный водород. Этот, завершающий удар нанесла сама «Укавэйра».

Через секунду Анмай увидел её. Солнце на одном из экранов выросло, заполняя полнеба. В его огненном море возник призрачный вихрь, — плазма взметнулась колонной высотой в тысячу миль, бешено вращаясь, разрываясь и тая клочьями. От вершины ослепительного столба оторвалась звезда, сиявшая ярче солнечного пламени. Она тоже выросла, превратилась в пирамиду корабля, набиравшего скорость по миле в секунду. За ним из вихрящегося пламени поднялись три десятимильных, нестерпимо блестевших диска с выпуклыми сердцевинами, прорезанными сквозными шахтами. Анмай узнал массопередатчики, — даже сидя в солнце, «Укавэйра» не тратила время даром.

Диски поднялись на высоту шести тысяч миль над фотосферой, — и вдруг, ярко засияв, исчезли. Солнечное море отозвалось чудовищной огневой вспышкой, и Анмай невольно прикрыл глаза. Ещё до этого, ощутив волну знакомой боли, он понял, что они вошли в не-пространство. Он видел, как мигнул огонь в жерле Защитника, и очертания солнца на секунду размазались, — до Эрайа дошла лишь тень разрушительной волны не-перехода.

Анмай уже знал, куда они прыгнули, и не удивился, когда диски одновременно вышли над самой поверхностью Нуиты, — коричневого карлика, пятой, внешней планеты Эрайа А, превратив её в море огня. Но там, в радиусе семи миллиардов миль, не было никаких сложных структур, которые могла бы разрушить отдача не-перехода…

— Мы будем у Эрайа через четыре часа, — сообщила «Укавэйра». — Но Мроо, используя запасенную для не-перехода энергию, успели нанести ответный удар по Алейре. Мы ничего не смогли сделать.

Анмай вновь увидел золотисто-коричневую, с серебряными прожилками и ядром розу, — каменный цветок поперечником в шесть тысяч миль. На одном из его лепестков тлел угасающий рубин взрыва. Вдруг на других, ещё целых, беззвучно вспыхнул десяток злых солнц не-пространственных взрывов, они начали разламываться и оседать, — медленно, незаметно для глаз. Потом по ним разбежалась паутина синего пламени, — бета-распад охватил нейтридные несущие балки. Тысячемильное зеркальное ядро розы засияло чистым голубоватым светом, по яркости равным солнечному, его окружил рой маленьких, косматых, золотисто-рыжих солнц, — это было поразительно, невероятно красиво.

Алейра парила в экранах «Товии», заслоняя полнеба, — и по ней расходилось широкое кольцо солнц взрывавшихся звездолетов. Затем ядро выбросило протуберанцы бледного пламени, огненная паутина погасла, и колоссальная роза рассыпалась, превратилась в тучу каменного крошева, медленно оседающего в золотисто-белый костер.

У Вэру сжало сердце. Алейра была величайшим достижением Первой Культуры анмайа, их мечтой, открывшей им путь к звёздам. На её Верфи была построена «Увайа», — корабль, спасший весь их народ. Алейра тысячи лет была средоточием жизни его расы, её мозгом и сердцем. И вот теперь… История её мечты закончилась, и ей предстояло исчезнуть, — нанеся смертельный удар злу.

Глядя, как каменная роза превращается в тучу пыли с ядром пламени, Анмай ощутил жжение в глазах, — жалеть мертвое сооружение было глупо, но оно значило для его народа слишком много. Краем глаза он заметил, что рутенцы тоже смотрят на эту прекрасную розу, с величавой медлительностью складывающую свои лепестки.

— Это было необходимо, — сказала Хьютай, поняв его смятение. — Иначе мы увидели бы сотни и тысячи таких костров. Нельзя было позволить Мроо уйти.

— Я знаю. У нас не было выбора. Не надо меня утешать.

* * *

Поняв, наконец, что битва закончилась, Анмай провел ладонями по лицу и глубоко вздохнул, успокаиваясь. В тот же миг, когда Алейра ударила по Мроо, погасли тени, в один миг смолк грохот, и вновь засияла небесная голубизна. Всё стихло, лишь внизу клубился дым множества разгоравшихся пожарищ, да свет казался слишком ярким. Сейчас уже и без увеличения был виден огромный протуберанец на краю притемненного фильтрами диска солнца, — страшное изогнутое огненное дерево. Впрочем, температура на поверхности Эрайа поднимется всего на несколько градусов, — да и то, лишь на два-три часа. Это не окажет никакого влияния на климат.

— И что дальше? — спросила Хьютай.

— Возле космопорта были загоны для рабов, — вдруг сказала Светлана. — Мы должны посмотреть, что с ними.

Андрей горячо поддержал подругу, и Анмай изменил курс корабля. Через считанные минуты «Товия» парила уже над космопортом столицы. Во время атаки Мроо он был начисто уничтожен, — их лучи развалили полсотни астроматов, сожгли аэробусы и служебные машины. Но вот загоны для рабов почти не пострадали, — не обладая наносетью, люди не привлекли внимания врага. Большую часть их охраны истребили Мроо, остальные сгорели в миг Эвакуации. Несколькими точными выстрелами «Товия» разрушила стены, открывая рабам путь к свободе.

— Теперь будет интересно, — усмехнулась Хьютай. — Судя по данным наших пеленгаторов, в Тайлане осталось одиннадцать тысяч файа, избежавших Эвакуации.

— Вы их уничтожите? — спросил Андрей.

— Нет, — ответила «Товия». — Было бы глупо продолжать дело Мроо, к тому же, они уже не опасны. В любом случае, это теперь внутреннее дело Эрайа, — ваше и их.

— А вы… вы ничего не знаете о моем брате? — с отчаянной надеждой спросил Андрей.

— Ярослав Бутов сейчас находится на «Эрии», — эвакуационном корабле Эрайа. Он жив и вполне цел.

— Мы… мы можем забрать его оттуда? — спросил Андрей, уже заметно волнуясь.

— Разумеется, — решил Анмай, и «Укавэйра» согласилась с его решением. Всех четверых подхватили силовые поля, и через секунду ускорение вдавило их в невидимые подушки. «Товия» плавно пошла вверх, и через минуту огромный город внизу растворился в дымке атмосферы.

— Мы достигнем «Эрии» через час, — сообщила машина. — Можно и быстрее, но тогда ускорение будет для вас неприятно.

— Хорошо, — сказал Анмай.

— А что произошло? Кто напал на файа? Почему они все вдруг исчезли? — такой пустяк, как стартовая перегрузка, явно не мог повлиять на любопытство Андрея.

— Это были Призраки, — боевые фантомы Мроо, — ответила «Товия». — К нашему счастью, Мроо не смогли пройти сквозь защитные поля Эрайа, — но они могут создавать свои копии, проекции, даже на очень большом расстоянии. Это сгустки силовых полей, — они почти не имеют массы, но так же опасны, как сами Мроо, и их очень трудно уничтожить. Каждый отдельный Призрак вполне уязвим, — но заменяются они почти мгновенно, и борьба с ними, — бесполезна, если нельзя уничтожить самого Мроо.

— И эти Призраки… появились везде? — спросил Андрей. Мальчишка старался быть невозмутимым, но его голос дрогнул.

— Нет. Лишь в Тайлане им удалось прорваться к поверхности, — и, к счастью, в этом единственном месте нашлась сила, способная их задержать, — ответила «Товия», явно имея в виду себя.

— Но если Мроо напали на файа, — зачем мы сражались с ними? — вновь спросил Андрей.

— Им нет разницы, кого убивать, — на сей раз мальчишке ответила Хьютай. — Они начали с файа лишь потому, что те более опасны для них. А потом они бы добрались и до вас, — до каждого, если бы не смогли убить всех сразу.

Андрей промолчал. Он слышал уже много рассказов про Мроо, — но страшная сказка вдруг стала реальностью.

— Их… можно победить? — очень тихо спросил он.

— У Мроо много врагов, таких сильных, как мы, и намного более могучих, — наконец, осторожно ответила Хьютай. — Но хватит ли у них сил, — я не знаю.

* * *

Остаток полета прошел в хмуром молчании. Анмай понимал, что их положение очень шатко: если Мроо пришлют сюда всего пару матоидов, то прикончат их всех, — а такого рода знание не добавляло радости. Наконец, «Товия» завибрировала, потом застыла. Их ненадолго прижало к полу во время торможения.

— Мы достигли «Эрии», — сообщила машина.

— Мы можем как-то попасть туда? — спросил Анмай.

— Можно полететь на скиммере. Он герметичен и оснащен небольшими ионными двигателями для маневров в пустоте, — ответила «Товия».

— Я полечу с вами, — сказал Андрей, и это был уже не вопрос.

Вэру кивнул.

* * *

— Пошли, Ярослав, — тихо сказал Анмай.

Ярослав удивленно смотрел на файа. Теперь он знал, кто стоит перед ним, — Дайталайа, Дивная Пара, которой (по их собственным словам) его народ, в числе прочих, обязан жизнью, — правда, поверить в это он не мог. Серый, с накладными карманами комбинезон Анмая, — одежда Воинов, — вызывал слишком знакомые, и совсем не приятные ассоциации. Несмотря на серьезное и хмурое лицо Анмай казался почти мальчишкой. Голова его была непокрыта, густая грива черных волос скрывала уши, падала на шею, — это тоже не добавляло ему серьезности. И внезапный насмешливый блеск в больших, широко расставленных серых глазах… А Хьютай…

Ярослав смутился, поняв, что смотрит на её ноги, — длинные, стройные, сильные, прикрытые лишь короткими серыми шортами, обтянувшими широкие бедра. Массивный стальной пояс плотно облегал тонкую талию Хьютай. Самое узкое место её стана приходилось на уровень пупка, как у всех файа. Нечто белое, пушистое, свободное скрывало остальное, — кроме высокой стройной шеи и сильных рук. Густейшая черная грива плащом покрывала её спину, шевелясь при каждом движении, как живая, обрамляя страстное, целеустремленное лицо. Чистые, большие и длинные, немного раскосые глаза, широко открытые, внимательно смотрели из-под густых черных бровей. Тонкий прямой нос, полные, плотно сжатые губы твердого рта… Было что-то жгучее и суровое, и, в то же время, вдохновенное в её красоте. Гибкая сильная Хьютай была лишь на полголовы ниже Анмая, и они были похожи, — словно брат и сестра. Всякий, увидевший их вместе, сказал бы, что они хорошо подходят друг другу.

— Пойдем, — повторил Анмай. Ярослав был похож на образ с какой-то рутенской картины, — рослый, сильный мальчишка в потрепанной военной форме, с оружием в руках, с суровым и твердым лицом, стоявший над окровавленным телом Мечтателя-Владыки, файа высшего ранга. Айту напряженно смотрел на пару, но молчал.

— А если нет? — вдруг спросил Ярослав.

Белые зубы Вэру блеснули в улыбке, — совсем не дружелюбной.

— Я уйду и… — кто-то совсем невежливо отпихнул его, оборвав речь на полуслове.

— Ярослав! — на грудь к совершенно ошалевшему мальчишке бросился его вроде бы погибший брат. Ярослав вяло отбивался от этого урагана, краем глаза заметив стоявшую рядом с Хьютай Светлану. Не так давно он бросил брата именно из-за любви к этой рабыне. Бросил почти на верную смерть, — и за это решение ему пришлось заплатить сполна. Но брат всё равно пришел к нему, — затем, чтобы вытащить его отсюда, — и теперь мальчишке было стыдно. Он поклялся себе, что никогда больше не бросит брата, а Светлана… что ж, она стала рабыней не по своей воле, — зато по своей воле перестала ей быть. Так что…

Ярослав засмеялся, — невольно и зная, что его смех звучит сейчас дико, — но испуг, а потом облегчение были слишком сильны. Он и не представлял, что будет так тосковать по Андрею.

— Где Димка? — спросил он, наконец, вывернувшись из объятий брата.

— Дмитрий Хазин мертв, и его смерть была достойной, — церемонно ответила Хьютай.

Ярослав вздрогнул. Он знал, что всё так кончиться, но слышать это было… тяжело.

— Анмай вытащил тебя из Аромары? — это был не вопрос.

Андрей кивнул. А ведь хрен я бы тебя бросил, — с внезапной злостью на себя подумал мальчишка, — если бы не знал, что эта парочка вытащит тебя оттуда.

— Его мы тоже заберем? — Хьютай показала на Мечтателя.

Анмай посмотрел на Айту.

— Он — это я, но таким я себе не нравлюсь. Но…

— Нет, — сказал Ярослав. — Он умрет. Сейчас.

— Зачем? Для нас он — уже не враг.

Ярослав повернулся к нему, и Анмай вдруг подумал, что убить его, наверное, можно, но вот остановить, — никогда.

— Хочешь сказку? Жила-была на свете добрая королева, и все подданные искренне и неустанно хвалили её за её бесконечную доброту… потому что если доброй королеве казалось, что кто-то из её подданых фальшивит, она очень огорчалась, и беднягу тут же сажали на кол. Как-то раз лакей споткнулся и облил вином её платье. Добрая королева очень ценила руки своих прачек, а потому позвала палача. Она велела ему взять самую тупую и ржавую пилу во всем королевстве и отпилить злосчастному лакею сначала руки, потом ноги, а после и голову. «Помилуйте, ваше величество! — воскликнул он. — Я служил вам двадцать лет!» «Прости, я погорячилась, — ответила добрая королева, — и конечно же, я тебя помилую. Эй, палач! Голову оставь!»

Анмай удивленно смотрел на него.

— И что это значит?

— Это значит, мать твою, что чертов Мечтатель следил за тем, чтобы нас убивали не сразу, а понемногу, такой вот он добрый. А по делам и плата, — Ярослав достал из кобуры табельный «Витязь» и выстрелил Айту в голову.

* * *

Примерно минуту в зале висела тишина. Андрей и Светлана были не слишком-то довольны, а Хьютай злилась уже откровенно, — она тоже была не из тех, кто понимает слово «нет».

— Не думаю, что нужно было… — начала она, но Ярослав довольно грубо оборвал её:

— Хватит болтовни, пошли!

К его удивлению, возражений не последовало.

— Анмай Айту просил передать тебе… — вспомнил мальчишка.

— Я знаю. Я слушал ваш разговор, — Вэру прикоснулся к весму, — когда шел сюда.

Когда они поднимались на лифте, а потом шли по бесконечным коридорам к шлюзу, все молчали. Никто не попадался им по пути. Вэру поражало беспредельное презрение Ярослава к Мечтателю, — он вел себя так, словно его вообще никогда не было. Для него он уже не существовал, но Анмай запомнил долгий прощальный взгляд Айту, — в нем был только бесконечный стыд.

* * *

Ярослав подошел к шлюзу, — как ни странно, тому самому, через который он и Димка попали внутрь «Эрии». За ним, во взорванном коридоре, начинался вакуум, но Вэру это не интересовало, и мальчишке оставалось лишь идти за ним. В огромном туннеле царил мрак, лишь в далеком разломе ворот яростно горели звёзды, — но в нем легко можно было дышать. Прямо перед ними стояла небольшая овальная машина с поднятым прозрачным куполом, незнакомая Ярославу. Едва они сели в неё, купол захлопнулся, что-то вздохнуло, на мгновение их окружил туман, затем машина поднялась, и стремительно помчалась к сияющим звездам.

Анмай сидел на месте пилота, но даже и не думал прикасаться к приборам. Тем не менее, машина легла набок, ловко проскользнув между погнутыми створами ворот. Вокруг мелькнули сумрачные, неузнаваемо искореженные развалины ангара, — его стены раздались, превратились в нагромождения фантастических стальных торосов, в нем вырос невероятный каменный лес. Среди руин суетились ещё какие-то машины. Ярослав не успел их разглядеть, — скиммер вырвался наружу, и его ослепил яростный солнечный свет. Едва его глаза сузились, он осмотрелся.

Наверху чернело угольное, плоское, пустое небо с огненной дырой солнца, внизу блестела зеркальная равнина звезды, — но не обращенная к Эрайа, а другая, — с живыми парусами и бездонным огненным зевом. Она изменилась, — Ярослав не успел понять, как, ибо увидел цель их полета, — чёрно-зеркальную конструкцию, удивительно зловещую на вид.

— Это… это «Укавэйра»? — осторожно спросил он.

— Нет. «Товия» — корабль-разведчик «Укавэйры», — не оборачиваясь, ответил Анмай.

У мальчишки захватило дух, когда машина заложила лихой вираж, устремившись к боку восьмигранной громады, — и он так и не смог вздохнуть, глядя, как стремительно вырастает чудовищный глаз. Лишь когда они нырнули под него во внезапной вспышке пламени, Ярослав смог перевести дыхание. Они оказались в полумраке, — он не сразу понял, что это огромный ангар с рядами галерей и толстых стальных колонн, освещенный облаком холодного голубого пламени у дальней стены. Лишь когда колпак машины отскочил и файа, ловко перемахнув борт, выбрались наружу, он поверил в реальность увиденного.

От дальнейшего пути в его памяти остались лишь смутные обрывки, — Хьютай, совершенно бесшумно идущая впереди, словно плывущая в полумраке… раскрывшаяся перед ними глухая на вид черно-зеркальная стена… расчерченная кольцами голубого сияния шахта, воздух в которой вдруг подхватил его и стремительно понес вверх… он невольно вскрикнул от испуга и вдруг приземлился на четвереньки под веселый смех файа… потом просторный коридор с мягким белым полом и отклоненными наружу стенами из хромированной стали, уходящими в сияющую бездну… массивные створы бронированных ворот, беззвучно разошедшиеся перед ними…

Ярослав пришел в себя в полутемном двенадцатигранном зале поперечником метров в тридцать. Покрытый пушистой белой массой пол явно подразумевал, что по нему будут ходить босиком. В центре он горбился чем-то вроде огромной линзы высотой по пояс. Вдоль стен, между высокими воротами, шло сплошное кольцо сложных пультов. Выше — огромные квадратные окна-экраны, разделенные выгнутыми наружу стальными колоннами. Над ними, — сплошной узкий кольцевой экран, и ещё один пояс квадратных, поменьше, тоже наклоненных внутрь, темных, прошитых странными отблесками. Изгибы колонн упирались в зеркально-черный круг потолка, паривший на высоте метров пятнадцати. В его глубине застыла серебряно-белая десятилучевая звезда, не дающая света. Он не сразу заметил две затерявшихся в огромном зале пары.

Против своей воли Ярослав перевел взгляд на «Эрию», — сверкающую, маленькую над чудовищной пастью Защитника, набитую проклятыми душами…

— Мы должны уничтожить её, — сказал он.

— Вы уже победили, — удивилась Хьютай. — Это будет не война, а убийство.

— Да. Но ради этого дня умерли два моих друга, — и миллиарды других людей. Так будет справедливо. И, если мы оставим этих файа жить, они будут убивать, — снова, и снова, и снова… У нас нет выбора. Если можно спасти две жизни ценой одной, я не стану раздумывать. Смерть не есть грех: смерть просто есть. Одни должны умирать, чтобы жили другие. Поверь мне, не я это придумал. Если бы я мог это изменить, я сделал бы это с радостью. Но я не Бог. И я не трус. Я делаю то, что нужно сделать.

— Я согласна, — ответила «Укавэйра». — Мэйат называют историю разума во Вселенной словом Ирринай, — Бесконечная История. Все разумные существа должны стремиться к тому, чтобы она продолжалась вечно, — любой ценой. Поэтому, если у нас есть совершенная форма, несовершенная и опасная должна быть уничтожена. Симайа совершенны, — а Игроки Сети — нет, и никогда совершенными не будут. Но окончательно должны решить вы, Вэру.

Услышав глубокий, идущий со всех сторон голос, Ярослав невольно вздрогнул.

Анмай промолчал. Он, наконец, понял, в какую чудовищную бездну ведет иногда справедливость, но он уже выбрал свой путь.

Те, на «Эрии», — тоже.

— Я согласен, — наконец, сказал он. — И, когда всё кончится, я уже не буду файа. Я стану укавэйа, как и вы.

* * *

Хьютай промолчала, но на экране ожил обрывок передачи с «Эрии», — связь уже молчала, но трансляторы ещё работали. Анмай увидел зал с танцующими юными парами, — ничего недостойного или некрасивого, строгая плавность движений, чистые, одухотворенные лица, глаза, никогда не отражавшие злых мыслей… Разумеется, на самом деле «Укавэйра» вовсе не собиралась убивать их, — но и оставлять файа здесь она тоже отнюдь не собиралась. В сущности, она решила сделать с «Эрией» то, что сам Анмай когда-то сделал с «Астрофайрой», — используя Сверх-Эвергет, выбросить её в не-пространство. Но совсем не навсегда, а к Тийат, где всем файа и впрямь придется физически умереть, — а их матрицы исчезнут в интеллектронной бездне древней не-планеты, так что для внешнего мира они действительно умрут, исчезнув из него. Та же судьба ждала всех обитателей Сети, — изменить их сознания «Укавэйра» не могла, но вот изгнать их из Реальности, — вполне.

Даже если бы он очень захотел этому помешать, — он бы уже ничего не добился. И потом… Он уже сказал свое последнее слово, и не мог отказаться от него, — пусть даже расе файа придется исчезнуть из этого мироздания. И пусть он знал, что нельзя судить одну расу по законам другой, совершенно чуждой, что возведенная в абсолют этика равносильна культу всеобщего разрушения, — что с того? Кому это было интересно? Мэйат считали, что лучше не жить вовсе, чем жить, творя зло. Но разве возможно великое многообразие жизни без её крайних, темных сторон? Мэйат обходились без них. Пусть они были совершенно чужими, пусть им пришлось пройти для этого бесконечно длинный и мучительный путь, — но в конце своей истории они жили, не причиняя зла никому. Файа так жить не могли.

Пожалуй, впервые проблема принципиальной несовместимости чуждых разумов встала перед ним во всей своей абсолютной неразрешимости. Можно научиться общаться с иным разумом, вступить с ним в симбиоз, прожить вместе тысячу лет, — а потом понять, что их исходные побуждения совершенно различны. Разум не всегда управляется рациональными побуждениями. Бывает, — почти никогда.

Он ещё никогда не принимал этого всерьез, не понимал, что все попытки объединить разумы иных миров изначально напрасны и тщетны. И различия, начинаясь с ничтожных разностей в обмене веществ, лишь возрастали вместе с развитием рас, пока не разводили их в различные Вселенные, — навеки. А тех, кто не хотел разойтись, неизменно ждала одна судьба.

Огонь.

* * *

Ярослав по-детски прикусил пальцы от волнения, потом, смутившись, опустил руку. «Эрия» дрогнула, с жуткой медлительностью поползла вниз…

Когда она погрузилась в жерло, сияние сердца Защитника взметнулось и обдало её, окружив сизым ореолом. Затем «Товию» потрясла беззвучная, затмившая зрение вспышка, — но адское пламя не смогло вырваться из жерла, мерцание силовых полей гасило его, затягивало вглубь, игловидные башни изогнулись над огненной бездной, прикрывая её. По зеркальной равнине прошла дрожь, — стомильная звезда в один миг стала гигантским хищным чудовищем. Мальчишку охватил страх, — но пламя погасло, башни выпрямились, жерло выдохнуло столб холодного водородного пара, — всё, что осталось от двухсот миллионов душ, и звездолета весом в восемь миллиардов тонн. Всё вместе не заняло и тридцати секунд.

* * *

— Всё это не доставило мне удовольствия, — наконец тихо сказал Ярослав. — Но я привык делать то, что нужно, а не то, что хочется.

— Я тоже, — Анмай хмуро посмотрел на него. — И на твоем месте я бы поступил так же. Но я, — это не ты.

Это прозвучало не очень-то дружелюбно, и Ярослав нахмурился. Анмай смутился. В свои пятнадцать лет он, вроде бы, мало чем отличался от этого мальчишки, — но вот что он к тому времени сделал полезного? Увы, это никак не удавалось вспомнить… А вот Ярослав смог, — именно атака его отряда на «Эрию» подтолкнула файа к Эвакуации… и именно он не дал им уйти.

Теперь «Эрия» была уже возле Тийат, — в реальный мир Игроки уже никогда не вернутся, но «Укавэйра» сохранила им жизнь. Вряд ли миллиарды их жертв были бы довольны этим, но теперь они могли обрести покой, — хотя бы в мыслях живых рутов, но это тоже значило очень и очень много. Если бы не Ярослав, — и Анмай Нау, и Анмай Айту, и многие другие его неведомые братья не вступили бы так неожиданно в новый, неведомый мир…

И Мроо не начали бы войну, не зная своих шансов на победу, невольно подумал Анмай, — если бы взрыв звездолета кучкой диких мальчишек не показал им, насколько слаба Сеть.

Он недовольно помотал головой. На самом деле это была чушь, — Мроо напали одновременно на все планеты Сети, как только узнали все их координаты. И только Эрайа удалось уцелеть…

— Чего же ты хочешь от меня? — наконец спросил Ярослав.

Анмай улыбнулся.

— Чтобы вы вернулись домой, все. Скиммер доставит вас прямо в ваше родное селение, — в Аю-Тая. Война закончена только для вас. Для нас она только начинается…

На экранах рубки вновь сверкнуло пламя, — Небесная Башня, соединявшая Защитника с островом Аку, взорвалась. Реакция бета-распада мгновенно распространилась по всей длине башни, придав ей вид цилиндрической звезды. Секундой позже она превратилась в газ и исчезла, а над островом вырос столб пламени, — взорвалось погруженное глубоко в планетную кору основание башни. Защитник стал медленно подниматься, освободившись от привязи. Разорванное кольцо орбитального пояса Эрайа ярко засияло и вновь сомкнулось. Со стороны казалось, что его тонкая нить прошла сквозь ставшую вдруг жидкой массу Защитника. Он продолжал подниматься, закрывая всё небо, словно целый мир.

— Он полетит с нами, — сказал Вэру, — как и вторая станция внутреннего оборонного пояса напротив этой, и шесть станций внешнего пояса. Благодаря им, мощь нашего флота возрастет примерно в восемь тысяч раз. Это старые, но очень мощные машины. К тому же, «Укавэйра» полностью перестроит их структуру. В этом Защитнике, например, размещался биологический центр, здесь файа восстанавливали свои тела, здесь они соединялись с их сознаниями, здесь были миллионы возрождавшихся и персонал. Сейчас они, все до единого, поглощены Защитником.

Ярослав поёжился, представив вдруг множество полных файа комнат, коридоров, палат, раздуваемых ураганом огня. Что ж — они сами заслужили всё это.

— Здесь останутся двадцать две станции, — продолжил Анмай. — Десять на внутреннем поясе, и дюжина на внешнем. Сейчас все они мертвы, но к ним уже летят посланцы «Укавэйры». Они запустят системы восстановления и доставят новую интеллектронику, к тому же, здесь, на Нуите, останутся три массопередатчика, так что оборона станет гораздо лучше, чем раньше. Полный ремонт всех станций займет примерно пять суток, но до этого на нас вряд ли нападут, — Мроо понесли огромные потери при атаке на не-планеты Сети. Им будет непросто собрать силы ещё и для атаки на Эрайа. Кстати, на ней остались триста тысяч файа, избежавших Эвакуации, — слишком трусливых… или слишком предусмотрительных.

— С ними мы справимся сами, — ровно ответил Ярослав.

Анмай пожал плечами. Даже «Товия» могла выпустить в атмосферу миллионы охотников, — крохотных, величиной всего в две ладони, механизмов, похожих на космические истребители. Они могли всего за пару дней уничтожить оставшихся файа… и заодно, — всю технику, нарушающую условия Игры. У файа не было бы никаких шансов. Неустранимое излучение наносети выдавало их, и скрыться от несметных, всевидящих убийц, — охотники были лишь одной из множества их разновидностей, — они бы не смогли. Это даже не было бы слишком жестоко. В Уарке, — его родном мире, — жило два миллиарда людей, а файа было лишь тринадцать. В начале… Через две тысячи лет они захватили и уничтожили весь этот мир. Впрочем, Анмай знал, что история не повторяется, — и руты, определенно, заслужили право на знания и машины своих врагов. И… кто-то же должен учить их обращению с ними?..

На экранах рубки вновь замелькали взрывы, — Андрей прокручивал записи, пытаясь разобраться в случившемся. Оно очень отличалось от привычной рутам войны.

— Я хочу полететь с вами, — сказал Ярослав, когда перед ними вновь, один за другим, прошли эпизоды сражения.

— Нет, — Анмай покачал головой. — Это не твоя война.

— Это моя война, — упрямо ответил мальчишка. — На Уртаре было восемьдесят миллионов людей-рабов, и многие из них раньше жили в Рутении.

— Ты не сможешь полететь, — сказал Анмай. — Первый же не-переход просто убьет тебя. Для начала тебе придется заменить тело, — а это займет минимум месяцев шесть. Война к тому времени уже наверняка закончится. И потом, ведь сражаться самим нам не придется, — только наблюдать за тем, как сражается «Укавэйра» и другие. А у тебя, думаю, хватает дел дома.

— Хватает, — Ярослав мрачно смотрел на Уртару, — уже мертвую, но по-прежнему прекрасную. — Знаешь, я не могу поверить в то, что война с файа окончена. Но даже миллиард убитых врагов не вернет погибшего друга.

* * *

Пять часов спустя Анмай и Хьютай стояли у окна в своем доме, — в каюте на борту «Укавэйры». «Товия» погрузилась в сон в её просторном ангаре. Время для новых её приключений придет не скоро, — если вообще придет.

Плавающий в окне диск Эрайа уменьшался, он уже стал похож на диск небывало огромной луны, и всё таял. Уку плыла по нему крохотным чёрно-серебряным кружком. Алейра превратилась в маленькое бело-оранжевое солнце, окруженное серебряной пылевой мантией, — оно уже вернулось к своему прежнему размеру, и теперь должно было только медленно остывать.

«Укавэйра» разгонялась со стандартным ускорением, — вэйд за шестнадцать секунд. Через пять суток она разгонится до двух с половиной тысяч миль в секунду, и, удалившись от Эрайа на пятьсот миллионов миль, наконец, войдет в не-пространство. Вообще-то, она могла сделать это и раньше, хоть сейчас, — Защитники могли отразить удар отдачи, — но спешить не стоило. Лишь через пять суток их перестройка будет полностью закончена. Возродить машины, мертвые в течение двухсот двадцати веков, было не очень легко.

Два полностью заправленных Защитника, — Ир-Ими по файски, — уже обогнали «Укавэйру». Масса каждого достигала восьмисот триллионов тонн, — для безопасного, даже с учетом всей защиты Эрайа, входа в не-пространство, им нужно было отлететь на огромное расстояние. А шесть Защитников внешнего пояса будут просто ждать сигнала. Тогда все девять кораблей мгновенно прыгнут на тысячу двести световых лет, к звезде, носящей имя Амия, — Первичному Миру здешних файа, уничтоженному Мроо.

Задержка прыжка на пять суток могла стать роковой, но выбора у них не оставалось, — восстановить Ир-Ими раньше не удавалось никак. Они вступили в войну с сильнейшим и древним врагом, — и, если симайа вновь откажутся оказать Сети помощь, их положение станет безнадежным…

Анмай встряхнул волосами. Ему надо было думать именно об этом, — но он думал о Ярославе, о том, смог ли бы он сделать то же, что и тот, в его возрасте. Ещё час назад он с усмешкой смотрел, как братья, обнявшись с теми, кто уцелел, утирают слезы. У них всё было очень хорошо, и он выбросил из головы все мысли о рутенцах. Хватало проблем с самой планетой.

Множество взрывов Эвакуации вызвало так много пожаров, что дело могло кончиться ядерной зимой и оставшимся у Эрайа Защитникам придется изготовить многомильные парящие сети для очистки атмосферы. Анмай знал, что они справятся, — двадцать два Защитника как-нибудь уследят за одной планетой. Мроо, конечно, могли одолеть их числом, — но «Укавэйра» сделает всё, чтобы у них хватало дел в других звездных системах.

Сейчас внизу царила полная растерянность, — Эвакуация и небесная битва произвели шоковый эффект. Анмай видел, как штурмовавшие Лайуру рутенцы растерянно бродят по его горящим развалинам. От файа остался лишь пепел, — но часть их машин и зданий сохранилась. Что будет, когда рутенцы изучат технику врага?.. А сейчас они могли видеть на небе два солнца, — Алейра превратилась во второе светило, много больше настоящего, но не столь яркое, косматое, бело-рыжее, окаймленное туманной тучей, — она уже начала вытягиваться в сторону от солнца, словно хвост небывало огромной кометы. Комета, яркая как солнце, — зрелище поистине устрашающее. Да и остальное… Исчезновение двух Вечных Лун, неспешно уплывших в небеса, взрывы их Небесных Башен, Нуита, из тускло-красной ставшая сине-белой и очень яркой, — самой яркой звездой неба Эрайа, её чистый свет отбрасывал небывало четкие тени…

Массопередатчики, заправлявшие Ир-Ими, превратили коричневый карлик в настоящую звезду. Много, много дней пройдет, прежде чем Нуита и Алейра, превращавшие ночь в день, обретут прежний вид…

Анмай усмехнулся, вспомнив, что рутенцы увидят ещё немало интересного. Например, парящих в воздухе собратьев «Товии», базы множества иных машин, запущенных в атмосферу Эрайа, — они станут очищать её, и следить, не выползут ли из каких-то потаенных щелей остатки Мроо. Впрочем, те вряд ли смогут прорваться к планете во второй раз, — восстановленные Ир-Ими могли окружить всю Эрайа силовым щитом, непрозрачным для света, и непроницаемым для квантового туннелирования за счет не-пространственной защиты. Вообще-то, Анмай надеялся, что дело не дойдет до такой крайности, — даже такой щит не смог бы отразить массированной Йалис-атаки, а защищать Эрайа стоило, вне всяких сомнений…

Он прикоснулся к весму. Звездную бездну в одном из квадратных экранов сменил вид рутенского поселка, снятого с большой высоты. Несколько секунд изображение рассеяно мерцало, колыхая гребни розовеющих в свете восхода крыш и длинные тени деревьев, затем наехало на открытое окно на втором этаже небольшого дома. В окне виднелись две светловолосых головы, мирно лежавших на одной подушке. Одна, вне всяких сомнений, принадлежала улыбавшемуся во сне Андрею, вторая, с роскошными волосами, — Светлане. Хотя их тела ниже плеч скрывались за обрезом рамы, Анмай смутился и поискал взглядом Ярослава, — тот сидел на крыльце, в камуфляже, но босиком, и вырезал какую-то фигурку длинным боевым ножом. Перед ним в воздухе плавал небольшой транслятор, — Хьютай послала его с объяснениями ситуации, рекомендациями и наилучшими пожеланиями.

Анмай засмотрелся на его лицо, — он слушал рассказ о ходе войны без тени страха… так внимательно… был так спокойно-серьезен… Хотя бы эти трое не будут растеряны в изменившемся мире…

Вдруг изображение погасло. Вэру обернулся к Хьютай, невозмутимо поправлявшей браслет.

— Не стоит подглядывать за влюбленными парами, — с усмешкой сказала она.

Анмай опустил глаза. Да, Андрей и Светлана лежали в одной постели, обнаженные, но он же не видел это!..

— Ты права, не стоит, — согласился он. — Мне бы тоже такое не понравилось.

— В самом деле? — Хьютай протянула ему ладонь с вырезанной из тускло блестевшего светло-смуглого материала статуэткой. Она была даже меньше, чем эта ладонь, но оказалась очень тяжелой, — субкварц, неразрушимое стекло, хрупкое не больше, чем сталь.

Её форма поразила Вэру куда больше, — юноша и девушка, нагие и увлеченные любовью. Их волосы были одинаково длинные, тела, — поджарые и гибкие, изящное у девушки и мускулистое у парня. Их губы касались друг друга, ладони и пальцы были сплетены, и подогнутые ноги юноши упирались в высоко поджатые подошвы подруги: не просто интимная сценка, а полное слияние двоих.

Если поворачивать статуэтку, одно из тел становилось прозрачным, давая рассмотреть другое, а потом оба тела становились наполовину прозрачными, и вплавленные в их глубину оттенки розоватого свечения неожиданно точно передавали оттенки их удовольствия и радости. Хотя статуэтка легко умещалась на ладони, сплетенные тела казались живыми. В их поразительно красивых очертаниях проскальзывало нечто знакомое…

Анмай поднес статуэтку к глазам. Обращенные друг к другу лица пары были исполнены с поразительной точностью, и это были они, — Анмай и Хьютай, без малейших искажений.

Хьютай увидела, как лицо любимого изменило цвет, — под смуглой кожей пробился румянец.

— Вот что бывает, когда подсматривают за влюбленными парами, — закончила она.

— Откуда… это? — отчаянно смущаясь спросил Анмай.

Хьютай насмешливо смотрела на него. Он невольно опустил глаза.

— Из Линзы. Это очень ценная реликвия… её привезли первые файа, побывавшие там, ей несколько тысяч лет. Я нашла её в доме Нау, — не думаю, что она пригодится ему… Так что теперь она моя. Или твоя, если хочешь.

— Я не об этом. Кто мог нас так… видеть? И где?

Хьютай усмехнулась.

— Помнишь, мы встретились в Линзе после года разлуки? У Сверх-Эвергета, в том корабле?

— Да. Это… очень похоже.

— Айэт подглядывал в дверь. Как и Ювана. У них были такие лица… ничего удивительного, что потом появились подобные… объекты поклонения.

— Но я не заметил… и ты не сказала мне… — Анмай смолк, поняв, что вопрос глупый.

— Я видела их краем глаза, — тогда мне было не до них… а тебе — тем более.

Анмай окончательно смутился, спрятав статуэтку в карман.

— Найду Айэта — уши оборву! — вдруг усмехнулся он.

— Я бы тоже… — она улыбнулась. — А впрочем, что тут плохого?

Анмай промолчал. Он не знал, что ответить.

— Ты не хочешь есть? — наконец нашелся он.

— Хочу! Но моя извечная обязанность, — кормить тебя!

Анмай невозмутимо кивнул. Хьютай улыбнулась, вдавив сегмент браслета. Через минуту панель на стене их каюты откинулась, превратившись в столик. Из открывшегося окошка на него выскользнули две ребристых тарелки с розовыми, похожими на мясо кубиками и молоко в больших цилиндрических стаканах. Хьютай чинно насадила первый кубик на серебряную вилочку и отправила в рот.

Анмай сдержал улыбку, представив со стороны их безмолвную трапезу, слишком чинную для бедной обстановки. Но сама еда, — упругая, похожая на хорошо приготовленных креветок масса, оказалась очень вкусной, хотя на самом деле всё это было искусственным…

Потом Хьютай с невинным видом предложила вымыться. Именно она проектировала их жилье, и ванна у неё получилась больше и ярче освещенной, чем спальня. Вода била из стен тугими полотнищами, они пересекались, образуя целый лабиринт. Хьютай, смеясь, бросилась в него, и тут же исчезла. Бросившись за ней, Анмай вскрикнул, — одни полотнища оказались горячими, другие — леденяще холодными, между них били струи воздуха, его ослепили брызги… Он тоже рассмеялся и бросился вперед…

Потом Анмай, усталый, сидел на краю силовой подушки, в одиночестве, пока Хьютай приводила в порядок свои волосы. Его взгляд рассеяно блуждал по спальне подруги, — пустой, если не считать трогательно маленького гардеробного шкафчика. Своих вещей у Хьютай почти не было. Ему вдруг отчаянно захотелось подарить ей что-нибудь… но вот что? Конечно, «Укавэйра» тотчас изготовит любой предмет, который он только сумеет представить… а такой подарок не будет значить ничего. Впрочем, машина уже не раз отказывалась делать заказанные им вещи, заявляя, что на самом деле они ему не нужны. Возможно, она была права… или просто ленива. Он вздохнул.

— Почему ты такой грустный?

Анмай с восхищением взглянул на подругу, — пушистые пышные волосы обрамляли её лицо, плечи и всю фигуру до талии, — последние завитки касались дерзкого изгиба бедер. Заметив его взгляд, она потянулась, поворачиваясь на пальцах босых ног.

— Мне хочется подарить тебе что-нибудь… — Анмай смутился. — Но я… у меня ничего нет.

Она села у его ног, положив голову на его колени и глядя снизу вверх в его глаза.

— Мне достаточно видеть, как ты смотришь на меня. Зачем ещё что-то?

Анмай усмехнулся, осторожно погладив её волосы.

— Знаешь, эта статуэтка… я словно чувствую, что на нас и сейчас смотрят…

— «Укавэйра» смотрит, — удивилась Хьютай. — Ну и что? Мы же не делаем друг с другом ничего ужасного.

— Я знаю. Но всё же… ведь эта статуэтка наверняка не единственная!

Хьютай села рядом с ним.

— Ну и что? Неужели ты… стал стесняться меня? Почему? У Светланы красивое тело. Она тебе нравиться?

— Мне нравишься ты, — он смутился.

— Да?

— Да.

Они легли рядом, — так, чтобы их бока соприкасались, — но Анмай положил голову на руки, и застыл.

— Я хочу спать, — сказал он. — Сегодня было столько всякого…

Хьютай вздохнула, прикоснувшись к браслету. Подушка начала мягко покачиваться. Анмай стал засыпать, но колебания становились всё сильнее, пока не перешли в резкие рывки вверх-вниз, от пола до потолка, от которых его желудок тоже ёрзал то вверх, спирая дыхание, то вниз, заставляя рефлекторно сжиматься живот.

— Прекрати! — наконец не выдержал он.

Хьютай подчинилась… но через минуту включила воздушный обдув, превратив свернувшуюся постель в подобие аэродинамической трубы. Анмай вскрикнул, пытаясь поймать её руку с браслетом. Они боролись… потом их борьба перешла в любовь… потом они сонно затихли, только их ступни продолжали ласкать друг друга.

— Девчонка, — тихо сказал он. — Мы вступили в войну, из которой вряд ли выйдем живыми. И вместо того, чтобы думать об этом, мы…

— Ведем себя как дети, да? Развратные, — добавила она, вытягивая ногу поверх его бедер. — Мне нравится быть твоей девчонкой. И потом, кем ещё я могу быть? Своей девчонкой?.. Ладно, всё. Спим.

* * *

Анмай долго лежал без движения. Потом приоткрыл один глаз. Хьютай мирно спала, как всегда подтянув руки к груди, укрытая волосами, как плащом. Он совсем рядом видел её спокойное, невинное лицо и чувствовал ровное тепло её сильного тела. Когда они в первый раз лежали вот так, вместе, ей было всего семнадцать. С тех пор она почти не изменилась… но их мечта исполнилась. Они вместе, среди равнодушных звёзд, застывших в окне. А что потом? Он видел… но будут ли они и тогда вместе? Анмай боялся разлуки больше всего… в конце, в Пустыне Одиночества, он был один. Но самое последнее в его видении… он не помнил, но они были вместе. А потом…

Анмай не смог представить, что будет потом.

Он уже спал.

* * *

Через несколько минут полное звезд окно, едва освещавшее нагую пару, погасло. Пол мягко качнулся и поплыл, но спящие этого не замечали. Их каюта, несколько соседних помещений, обслуживающие машины, — всё это плавно скользило в подвижной, постоянно менявшейся структуре «Укавэйры», поднимаясь из второго отсека. В предвидении грядущих испытаний та решила укрыть свой хрупкий живой груз в самом безопасном месте корабля, — в первом отсеке, над малым Эвергетом, прямо под главным командным центром корабля. «Укавэйра» почти бессознательно прижимала их к себе, — точно так же, как Анмай во сне прижимал к себе любимую.

* * *

Пять дней спустя, когда до прыжка к Амии оставалось совсем немного, Анмай и Хьютай ждали его с нетерпением. Они знали, что им придется перенести, знали, что через несколько минут, возможно, погибнут. Но это было лучше, чем ожидать исхода битвы здесь, зная, что без «Укавэйры», они, даже с «Товией», станут просто бездомными бродягами, — без дома и без надежд. Они могли в любой миг полететь куда захотят… но куда? Кто мог их принять? Свобода и вечная жизнь, или возможная смерть, — но они не могли отступить. Они начали эту историю, — и они должны её закончить.

Анмай осмотрелся. Восемь Защитников бесследно затерялись среди бесчисленных звезд, разделенные миллиардами миль. Вокруг Амии было двадцать таких машин, доставленных с основных колоний Эрайа. И ещё, три стационарных установки Сверх-Эвергет на отдаленных, мертвых планетах системы, — такие же Защитники, только посаженные на грунт для постоянного притока питательной массы. Этих сил хватило, чтобы уничтожить четыре атакующих матоида Мроо, — но те успели истребить всю жизнь в системе, и защитные системы остались без контроля. Если они примут «Укавэйру» за врага… Они не могли этого знать.

Три дня назад пришли сообщения от зондов, посланных «Укавэйрой» в колонии Сети, — все они были уничтожены, почти в один и тот же миг. Вряд ли их обитатели, — как, впрочем, и обитатели Уртары, — успели вообще что-то понять. Теперь от них и их миров не осталось вообще ничего, — камеры зондов-разведчиков показывали лишь неизменно-однообразные огненные шары гигантских взрывов. Погибли и четыре планеты, не входившие в Сеть, — миры покоренных ею чужих рас. Мроо было совершенно всё равно, кого убивать. Лишь посланный к Амии одноразовый зонд, — его уничтожили почти сразу после выхода из не-пространства, — успел передать кое-что ценное: почти все станции защитной сети уцелели, и «Укавэйра» собиралась взять их под контроль. На её стороне было больше шансов, — файа очень сильно отставали в интеллектронике. Но на Амии было десять миллиардов жителей, и даже столь мощная защита не смогла спасти их…

— Осталась минута, — сообщила машина. — Все пусковые механизмы на наших кораблях синхронизированы, готовы к работе и к немедленной атаке.

Её голос сменила музыка, торжественная и строгая, — Хьютай называла её музыкой сфер. Она возвышала душу, открывая ей величие мироздания. Ни одно живое существо не смогло бы сочинить столь прекрасной и гармоничной музыки. Но всё же, Хьютай было страшно. Анмай почувствовал это.

— Я тоже боюсь, — тихо сказал он. — Если бы я мог чем-то облегчить твою боль…

— Дай мне руку.

Анмай дотянулся до неё, — их кресла стояли рядом, — и почувствовал, как сильно обе её руки сжали его ладонь.

— Спасибо, Анмай. Я всё же очень испугана… даже смешно.

— Пуск через пятнадцать секунд, — сообщила машина. — Удачи, младший брат… и младшая сестра.

Хьютай улыбнулась. Анмай смотрел на синюю искру Эрайа, терявшуюся среди звезд. Сможет ли он ещё раз увидеть свою родину и живущих на ней? Или он видит её в последний раз? Он не знал.

В этот миг мироздание вокруг него вспыхнуло.

Глава 7. Тень Файау

Обращайтесь с вашими врагами так, как они обращаются с вами, и у вас не будет врагов.

Никколо Макиавелли, «Государь».

Амия, колыбель Четвертой Культуры файа, была и величайшим её достижением. Её орбитальный порт не уступал Алейре, — сетчатая роза из стали диаметром в шесть тысяч миль, живая, с восемью сотнями приписанных к ней кораблей, колоссальный завод и город со стомиллионным населением. Другие планеты в системе, — изрытые кратерами каменные и ледяные шары и аморфные газовые гиганты, — были непригодны для жизни и даже для колонизации. Кроме рудников и масс-заправочных станций на них ничего не построили.

За планетами неспешно плыли по орбитам восемнадцать Защитников. Ещё два парили возле Амии, в точках либрации. Матоиды Мроо вышли из не-пространства очень точно, уже возле них, — и мгновенно начали атаку.

Лишь один Защитник, — на нем был командный центр Амии, — смог устоять. Второй ничего сделать не успел: нанесенный Мроо Йалис-удар полностью аннигилировал его. Море превратившейся в излучение материи обрушилось на планету, — под напором светового потока, по мощности равного вспышке Новой, вся её поверхность, обращенная к Защитнику, испарилась. Остальное смял вырвавшийся из не-пространства поток гравитонов.

Планета, сплошь покрытая городами, десять миллиардов файа, девяносто миллиардов их матриц, — всё это провалилось в себя, когда невероятно возросшая гравитация смяла электронные оболочки атомов. Всего за сорок семь секунд Амия сжалась вчетверо, — с восьми тысяч миль до двух, — и вспыхнула ослепительным солнцем, двойным: такая же участь постигла и её луну. Треть её вещества, испаряясь, устремилась в пространство, — Новая сбросила оболочку. В её сиянии тонули иные вспышки, — равнодушно жертвуя собой, Мроо безошибочно находили и взрывали всё, что имело хотя бы отдаленное отношение к файа. Через тридцать секунд после прибытия уцелевшие Защитники уничтожили их, но ничто уже не напоминало о том, что в системе Амии когда-либо жили разумные существа.

* * *

Плазменные шары взрывов быстро гасли и рассеивались, превращаясь в туманные облака. Затем они растягивались, наподобие хвостов комет, и исчезали. Даже искусственная луна Амии исчезла, — напор лучистой энергии преодолел притяжение её вещества, разметав его пылевой тучей. Ещё много лет светило Амии будет казаться необычайно тусклым из-за этой пыли. Сама Амия стала яростным солнцем, самым маленьким во Вселенной. Оно не вернется к исходному размеру, — гравитационный удар изменил самую структуру вещества планеты, сделал его вырожденным. Она превратилась в звезду, белый карлик, крохотный, каких не бывает в природе. Его окружала сброшенная оболочка, планетарная, — на сей раз воистину планетарная, — туманность. Внутри неё пылало кровавое пламя.

Тысяча лет пройдет прежде, чем погаснет этот погребальный костер.

* * *

Анмай ощутил прыжок только как миг ослепляющей боли. Он вскрикнул, руки Хьютай страшно сжали его ладонь… и всё кончилось. Похоже, сила боли была равна длине прыжка, — не прямо, разумеется. Повреждения причинял не сам не-переход, а, в основном, его дальность, — частицы успевали разойтись дальше…

Эти мысли помогли отвлечься от боли, совсем не такой слабой, как ему сначала показалось. «Укавэйра» вышла из не-пространства всего в сотне миллионов миль от Амии, и от её солнца. Всего за восемь секунд она смогла войти в компьютерные сети уцелевших Защитников и полностью подчинить их. Неизменно побеждая в невидимых битвах, её разумная сущность растекалась, подобно потоку. Ничто не могло остановить её. Используя интерфейсы мгновенной связи, она проникала в сознания защитных станций, изменяла их, растворяла, поглощала сопротивлявшиеся узлы. Так что, когда Вэру, наконец, опомнился и смог взглянуть на экран, эта, вторая битва уже давно была закончена.

* * *

Они стояли перед окном-экраном, удивленно глядя на кровавое солнце, укрытое в бледном, туманном пузыре. Анмай не мог поверить, что это было родиной Сети. Но для Мроо файа не были даже врагами. Просто подлежащий уборке мусор. Он вырос в обществе, где жизнь порой приравнивалась по значению к пуле. Но чтобы так…

Через шесть часов «Укавэйра» зависла над ближайшей мертвой планетой, размерами не уступавшей Амии, — она вышла из не-пространства всего в девяти миллионах миль от неё, так что полет оказался коротким. Ещё через шесть часов «Укавэйра» полностью заполнила свои накопители массы и стала готовиться к входу в не-пространство. Почти всё это время пара провела у окна, наблюдая за непрерывным огненным извержением на поверхности неведомой им планеты.

Там, где в мертвую, каменистую равнину бил невидимый столб гамма-излучения, сияло ослепительное солнце. От него по всей поверхности планеты расходились концентрические валы огня и пыли. В каюте было тихо, но Анмай почти слышал тяжелый, мерный, непрестанный грохот этого извержения. Над немигающим сине-белым солнцем переливалась бледная корона плазмы, испаренного и рвущегося прочь от планеты камня. Попадая в колоссальную магнитную воронку, плазма сжималась, скручивалась смерчем, и исчезала в заправочных дюзах корабля.

Это красивое зрелище не могло отвлечь Вэру от его сумрачных мыслей. Сейчас, без малейшего промедления, «Укавэйра» уйдет в решающий прыжок к главной цитадели файа, — Энго. Ждать нельзя. Никакой уверенности в том, что Мроо не бросят всю мощь своего флота против трех уцелевших не-планет, у неё не было.

Через несколько минут окончится, едва начавшись, война «Укавэйры» и Сети. Он не ожидал, что всё изменится так быстро. Впрочем, какое это имело значение? До Энго, — сто двадцать миллионов световых лет. Для «Укавэйры» это, — относительно небольшое расстояние, она могла прыгать на несколько гигапарсеков. Вэру ждали десять-пятнадцать минут адской боли после выхода. Эти мучения нельзя было чем-то приглушить или ослабить, — иначе потом стало бы ещё хуже.

Такие же мучения ожидали и Хьютай. Думать об этом Вэру не нравилось, но тут он ничего не мог поделать. И, пока они будут корчиться от боли, решится их судьба, — файа примут их помощь… или «Укавэйра» погибнет вместе с Дивной Парой, которая даже не успеет ничего понять. Непонятно отчего, но мгновенная смерть пугала Вэру гораздо больше, чем осознанная. И ещё, его терзал простой, обычный страх. Сверх-Эвергет Энго был мощнее, чем все тридцать их Ир-Ими, — и даже интеллектроника «Укавэйры» была бессильна против не-планеты…

Его размышления прервал голос корабля:

— Заправка закончена. Мы войдем в не-пространство через минуту. В обычных предохранительных маневрах больше нет смысла. Займите свои места.

Анмай и Хьютай устроились в поднявшихся из пола креслах. Им было страшно. Но сам этот страх был им противен, и они были достаточно умны, чтобы заставить себя просто не думать об этом.

Всего шестой переход в не-пространстве, а у меня уже рефлекс страха, — насмешливо подумал Вэру. — Впрочем, вряд ли кто-то из живых совершил столько.

— Осталось пятнадцать секунд, — сообщила «Укавэйра».

И всё. Никаких высоких слов, прощаний, пояснений. Отныне в них не осталось никакой нужды. Говорить и прощаться друг с другом им тоже не хотелось. Они сосредоточились, чтобы перенести ту боль, что им предстояла, и лишь смотрели друг на друга, — спокойно, бесстрашно и печально, — а из окна на них смотрели незнакомые звезды. Анмай вдруг осознал, что за всю свою жизнь не видел знакомых, привычных с детства звезд. Предстоящего он уже не боялся, — лишь печаль, любопытство и радость. Сейчас он увидит новый мир…

О чем думала Хьютай, он не знал, но её лицо оставалось спокойным. Теперь она уже не просила, чтобы он дал ей руку, и это было грустно.

Анмай пошевелил пальцами и усмехнулся. Боль, причиненная её ладонями, ещё не прошла.

Неведомо как он ощутил, что сейчас настанет непредставимый миг не-перехода. До того, как его ослепила боль, он успел увидеть, как изменился звездный узор в окне, — и потерял сознание.

* * *

Он пришел в себя почти сразу. Боль заглушила все чувства, мешая осознать окружающее. Анмай ожесточенно и молча боролся с ней. Через несколько минут она отступила, но он ещё какое-то время не двигался, — так приятно было снова учиться дышать, чувствовать, что боль исчезла, и что всё уже позади. Мир. Сеть приняла их.

Наконец, он выпрямился, прежде всего взглянув на Хьютай. Она, подперев ладонями мокрые от слез щеки, смотрела в окно. Он улыбнулся ей и перевел взгляд.

* * *

Звезды. Множество звезд — немигающих и таких чистых, какими они бывают лишь в пустоте. Они собирались в рои, вытягивались нитями, — десятки, сотни тысяч голубых, белых, желтоватых и красных искр, — колоссальные звездные облака, окружающие ядро спиральной галактики А-8376. Одна из них была совсем близко, — сине-серебряный диск, притемненный экраном. На переднем плане висел громадный пятнистый шар, зеленовато-серый, усыпанный множеством кратеров, — большая ледяная луна. Выше её…

Сначала он принял это тоже за огромную луну, но затем понял. Он видел толстый блестящий диск, освещенный солнцем и развернутый вполоборота. Диск был небольшим, но изображение, — абсолютно четким, и его острые глаза замечали всё больше подробностей. Ещё не успев осознать их, он понял, что видит столицу и центр Сети файа — Энго.

* * *

Энго. Плоский зеркальный диск, в восемь раз тоньше своего диаметра, с почти плоской, закругленной кромкой, расчерченной множеством тончайших поперечных линий, — Анмай не сразу понял, что это раскаленные добела гребни охладителей. В центре диска возвышалось…

Даже когда Энго заняла весь экран, он не смог осознать форму сооружения, — нечто столь сложное, что его глаза путались в бессчетном множестве деталей, отблесков, теней, огней, нитей, провалов и выступов. Анмай встряхнул волосами, зажмурился, и через несколько секунд вновь открыл глаза.

На экране осталось лишь это колоссальное сооружение посреди безмерной металлической равнины. Оно медленно росло, пока, в свою очередь, не заняло всё поле зрения. Анмай пристально смотрел на него, — и вдруг, словно его ударили, понял. Он видел исполинское здание, уступчатое и стрельчатое, усыпанное блестками огней, здание, превосходящее по размерам планету, — надстройку, возведенную древними обитателями Энго, их горделивый замок.

Диаметр Энго составлял двести тысяч миль, масса в тысячу сто раз превышала массу Эрайа, — чтобы построить её, энго разрушили почти все планетные тела своей системы. Сооружения подобного размера очень редки во Вселенной. За все семь миллиардов лет её разумной истории их было построено всего несколько сотен.

Пара уютно уселась у экрана, изучая не-планету. Пока что «Укавэйре» не удалось добыть ничего особенного, — только общее описание Энго, — но и оно оказалось невероятно интересно.

Полый диск Энго заполняли восемьдесят тысяч палуб, расходившихся плоскими концентрическими кольцами. Не-планета вращалась, и сила тяжести на её палубах изменялась от половины стандартной на ближайших к центру ярусах до полутора возле наружного обода.

Каждая кольцевая палуба была целым миром с материками и океанами, с небосводом высотой в мили. Их населяло около трехсот миллиардов файа. Впрочем, общая площадь жилых палуб Энго была так велика, что на каждого её обитателя приходились тысячи квадратных миль земли, большей частью отданной девственной природе.

Построившая не-планету сверхраса Энго ушла из этой Вселенной полтора миллиарда лет назад. В оставленной ими громадине по-прежнему работали аннигиляционные реакторы, сияли искусственные небеса, текли реки, шли дожди и зеленела трава. Эволюция продолжала свой неспешный путь, создавая множество самых удивительных видов. Но прежде, чем она смогла произвести на свет новых разумных (такое случалось), пришли файа Сети. Энго сохранили свою обитель в расчете именно на это. Пусть ожидание новых хозяев оказалось очень долгим, — но всё же, не напрасным.

* * *

Среди прочего, «Укавэйра» получила доступ к интерактивной системе внутренних камер, и Анмай прикоснулся к весму. На экране поплыли быстро сменявшиеся виды внутренней структуры Энго. Он видел жилые палубы, — бесконечные равнины, разделенные горами-стенами, дороги, поля — и леса, леса до горизонта, которого, впрочем, здесь не было. Лишь малая часть ярусов Энго была освоена, — но и там его взгляд чаще всего натыкался на заросли причудливых деревьев, сплетавшихся под светом яркого, но бессолнечного неба. Он миновал множество селений, городов и просто отдельных зданий, видел их жителей, — их обычаи, дела и одежды были столь разнообразны, что порой не верилось, что все они принадлежат к одной расе.

Среди этих девственных равнин повсюду высились колоссальные серебристые колонны, — несущие башни, они же вакуумированные шахты и туннели, соединяющие все ярусы Энго. По ним носились пассажирские и грузовые магнитопланы. По скорости они не уступали космическим кораблям, но всё же, чтобы пересечь от края до края весь диск не-планеты, нужно было не меньше пяти дней.

На её палубах можно было создать любые условия, — температуру, погоду, режим дня и ночи, длину суток, даже вид звездного неба. Но вряд ли среди всех придуманных жителями Энго небес было столь удивительное, как небо её колоссальной центральной камеры, — полого цилиндра диаметром в сто тысяч миль и высотой в сорок. В нём царила невесомость, и в его центре навеки застыла подвешенная в паутине гравитационных полей планета, — газовый гигант поперечником в двадцать тысяч миль. Он служил источником питательной массы для Сверх-Эвергета Энго, и не участвовал в её общем вращении.

Впрочем, глядя на него Анмай забывал о размерах. Первое, за что цеплялся его взгляд в этом месте, — приплюснутый зеленовато-голубой шар планеты, расчерченный мутными темными полосами и пятнами, окруженный венцом из восьми неподвижно зависших вокруг крохотных плазменных солнц, освещавших этот невероятный мир. В другом они бы просто упали на планету, но здесь их держала управляемая гравитация.

Колоссальная планета и солнца бессчетное число раз отражались в бездне двух параллельных зеркал, — днищ Энго, рассеченных острыми радиальными ребрами из того же зеркального нейтрида, — и множество этих отражений уходило в бездонную глубину, словно в немыслимом калейдоскопе. Свет солнц был неяркий, похожий на лунный. В нём соединяющая два зеркальных неба серая полоса верхней палубы Энго казалась смутной и туманной, лишенной деталей, — лишь в телескоп можно было различить сплошной лес шпилей, ферм и зданий. Из зияющих жерл шахт на вершинах пронзающих атмосферу башен вырывались магнитопланы, превращаясь на недолгие часы полета в настоящие космические корабли.

Анмай сам вдруг оказался на таком корабле, медленно огибающем центральную планету. Вскоре он увидел колоссальный шпиль, вонзавшийся в темное пятно на её полюсе, — к нему сходились острые, тысячемильной высоты гребни. Там, в основании этого остроребристного шпиля, скрывался единственный Сверх-Эвергет Энго. Шпиль непрерывно подавал планетное вещество в его аннигиляционную топку, — по сто тысяч тонн в секунду. Большая часть этой энергии уходила на то, чтобы сконцентрировать и вывести на охладительные ребра всё, что тратилось на освещение жилых ярусов.

Не-планеты, подобно живым организмам, могли существовать лишь пока работали их основные системы. Если бы сложнейшая охладительная сеть Энго отказала, — её внутренности всего за десять дней превратились бы в огненный ад. Потом не находящее выхода тепло просто расплавило бы их. Энго и так светила, словно маленькая звезда, — но сохранение этой звезды требовало невероятных технических ухищрений. Если бы отключились погруженные в планетное ядро гравитаторы, — центральную планету разорвало бы тяготение окружающей массы, её искусственные солнца врезались бы в верхние палубы, она сама расползлась бы по всему центральному залу кипящей пеной, а потом залила бы всю Энго газожидким водородным потопом. А если…

В общем, исход всех этих неполадок был бы похож на конец человека, вдруг переставшего дышать. Пока Анмай думал об этом, изображение в окне по-прежнему двигалось. Он уже видел кольцо колоссальных шахт, окружавших ребристый центральный шпиль. Нырнув в одну из них, корабль оказался в надстройке, — космическом порту Энго. Здесь его взгляд путался в лабиринте исполинских туннелей, рядах звездолетных доков, анфиладах многомильных залов. В глазах рябило от множества огней, отблесков, деталей, — окружении столь сложном, что всё тут казалось ему абстрактной цветовой мешаниной.

Но именно надстройка была самым необычным местом Энго. Живое существо этого бы не заметило, но физика внутри неё была чуть-чуть подправлена, чтобы создавать разные невозможные вещи, — например, установки Эвергет, — и, продолжая свое путешествие, Анмай увидел бесчисленное множество звездолетов. Именно Энго давала Сети живую силу для колонизации новых миров, — по восемь миллиардов в год. Чтобы перевезти такое количество файа, нужны были армады кораблей. В этих доках их стояло больше двух тысяч, — почти треть всего флота Сети. Недавно здесь появились и первые строящиеся корабли, — после тысячелетней работы файа смогли, наконец, обойти запрет Тэйариин…

Внезапный глубокий звук прервал его размышления, — «Укавэйра» желала говорить с ними, и Анмай вдавил кнопку браслета.

— В чем дело? — спросил он. — Что случилось?

— Переговоры окончены, — ответила машина. — Сеть согласна принять нашу помощь в войне с Мроо.

Анмай не стал уточнять, в чем заключалась эта помощь, — это он уже знал. Правители Сети отнюдь не были глупцами: они понимали, что раз Мроо нашли и уничтожили все планеты Сети, скрываться от них в безднах Вселенной невозможно. Самые пугающие из теорий утверждали, что Мроо — не просто телепаты, они столь чувствительны, что любой разум, отличный от их собственного, создавал им невыносимые помехи, даже на другом краю Вселенной.

Анмай уже начал считать, что это правда: Мроо не вели разведки в обычном смысле, но находили своих врагов безошибочно. Единственным шансом спастись было укрыться в неприступной крепости, — но Энго на эту роль не годилась, а потому всех её обитателей ждала судьба «Эрии», — досрочное переселение в Тийат. Попутно, «Укавэйра» хотела избавить младшие расы от опасности стать очередной мишенью для Игры, благо, смертельная угроза, исходящая от Мроо, не вызывала никаких сомнений. Это не слишком понравилось Сети, но все живущие файа, так или иначе, всё равно попали бы в Тийат, и потому желающих особо возражать не нашлось.

— Похоже, они сами уже думали об этом, — сказал он.

— Разумеется, — ответила «Укавэйра». — Мроо напали на все узлы Сети одновременно, — и только в четырех местах их нападение оказалось неудачным. Здесь они встретили не слишком мощный отпор, и отступили в безжизненную звездную систему РХ-49773, в девяти световых годах отсюда. Такое расстояние трудно считать безопасным. Им нужно время для наращивания сил и для разработки новых планов. Это время мы должны использовать.

Анмай кивнул. Хотя от не-планет Сети Мроо везде были отброшены, они нигде не понесли потерь, и он не сомневался, что это была всего лишь разведка боем. Сейчас они отступили, но подкрепление к ним пока не подошло: основные их силы отвлекала война с Йэннимуром, — но то же самое относилось и к симайа, так что им всем приходилось рассчитывать лишь на себя.

К счастью, «Укавэйра» уже установила контакт с интеллектронными системами Энго, и с помощью её гиперсканеров теперь легко могла отслеживать перемещения сил Мроо, по крайней мере, в этой галактике. В РХ-49773 она обнаружила не более пятидесяти матоидов, так что преимущество в силах сейчас было на её стороне: её флот насчитывал уже тридцать Защитников. Каждый из них легко мог расправиться с тремя матоидами, и даже с пятью, — но уже без гарантии.

На самом деле, очень многое тут зависело от возраста матоидов: среди старых можно было встретить более мощного, чем даже стомильная нейтридная звезда Сверх-Эвергета, а возраст гиперсканеры определить не могли, и даже массу, — весьма приближенно. Обычная же разведка тут ничем, увы, не могла помочь: забросить в РХ-49773 зонды труда не составляло, но Мроо, как оказалось, погрузились в газожидкие недра планеты-гиганта, надежно укрывшись от сканеров. Последовать же за ними зонды не могли: планету окружали миллиарды Собирателей, поставлявших матоидам сырьё, — и, попутно, успешно истреблявших любую, даже отлично вооруженную мелочь. Посылать часть Защитников в РХ-49773, конечно, не имело смысла, — а атака всеми наличными силами неизбежно превращалась в рулетку с непредсказуемым исходом.

— Каковы сейчас наши шансы, если мы сами нападем на Мроо? — спросил Анмай.

— Наших сил, в принципе, вполне достаточно для упреждающего удара, — ответила «Укавэйра». — Вероятность неудачи мала, но крайне неприятна. Если мы потерпим поражение, наши шансы спасти Сеть исчезнут.

— А каковы наши шансы, если Мроо нападут первыми?

— Учитывая мощь Сверх-Эвергета Энго, шансы одолеть её такими силами ничтожны. Но Мроо могут прыгнуть точно на границу её не-пространственных экранов, и оттуда нанести гравитационный удар, смертельно опасный для гигантских астроинженерных конструкций. На столь малой дистанции они могут прыгнуть точно в нужное место и успеть выстрелить, — это почти наверняка. Смогут ли они потом уйти, я не знаю. Сверх-Эвергет Энго выше классом, и Мроо сами уязвимы для гравитационного удара. На полное разрушение Энго у них не хватит мощности. В худшем случае слои несущих конструкций расколются, биосфера не-планеты погибнет. Из её населения уцелеет, быть может, сотая часть. Но, пока существуют Девять Миров Файау, развитие Сети будет идти так же быстро.

— А если и они будут уничтожены?

— Тогда все межзвездные корабли через несколько веков выйдут из строя, и Сеть прекратит свое существование навсегда.

Анмай вздохнул. С его точки зрения это было невыносимо. А с точки зрения мироздания… в самом деле, что изменится, есть в нем Сеть файа, или нет? Для Вселенной они не значили ничего. Она не только не ужаснется их гибели, но даже и не узнает о ней. Это равнодушие мироздания к своим обитателям порой приводило Вэру в безысходную ярость, — почему в нём всё, всё возможно? Почему нет закона сохранения жизни, если есть закон сохранения энергии? А впрочем, есть ли смысл в этих вопросах? Ведь во Вселенной нет ничего более равнодушного и бездушно-жестокого, чем породившая её некогда пустота.

* * *

Анмай недовольно мотнул головой. Данные с Энго продолжали поступать непрерывно, и тщательный анализ предыдущей атаки показал, что старых матоидов в числе нападающих не было. Ситуация сложилась идеальная, и «Укавэйра», конечно, не хотела упускать удобный случай.

— Атаку я начну немедленно, — сказала она. — Мроо наверняка засекли наше прибытие, и в любой миг могут либо перебросить подкрепления, либо отступить. О том, что Ир-Ими возле Амии восстановлены, они пока не знают, и это преимущество я должна использовать.

***..

Пара замерла в креслах, напряженно глядя на экран. Это было первое настоящее сражение этой войны, — не беспорядочная попытка отбиться от нападения, не захват оставшихся без управления Защитников, а хладнокровный, рассчитанный удар.

— Сейчас, Вэру, — сказала «Укавэйра».

Анмай привычно напрягся… но ничего не почувствовал: удар не-перехода был сильнейший, но произошел он за тысячу двести световых лет, и заметить его могли лишь гиперсканеры.

Он напряженно смотрел на экран, чувствуя, как бешено бьется сердце. В этот раз даже полная гибель Защитников ничем им не грозила, но всё же… всё же…

* * *

Ожидание продлилось лишь пятнадцать секунд. Когда экран вспыхнул, показав новорожденное солнце, Анмай понял, что они победили: передача шла с борта Ир-Ими. «Укавэйра» безупречно рассчитала атаку, и потерь они не понесли, — а вот от Мроо, на сей раз, ничего не осталось. Уверенные в своих силах, они допустили роковую ошибку: все их матоиды собрались в одном месте, погрузившись в недра планеты-гиганта РХ-49773/4. Это надежно укрыло их от сканеров, но от атаки всё же не спасло. Йалис-детекторы Энго смогли очень точно засечь точку их выхода, а зонды «Укавэйры» завершили дело. Теперь вопрос был только в силе удара, — а проблем с этим не было. Конструкция древних Защитников Анмайа была продумана очень хорошо: они могли аннигилировать всю топливную массу, переведя её в энергию Йалис-ядра, — и сохранить половину её даже после не-пространственного прыжка. Для не-перехода расстояние от Амии до РХ-49773 было ничтожно, точность прыжка, — очень велика, так что начавшись, атака сразу и закончилась. Тридцать Защитников вложили всю энергию в один внезапный, мгновенный удар. Превратив квадриллионы тонн массы в гравитоны, они создали вокруг РХ-49773/4 чудовищный всплеск тяготения, буквально смяв её, — и ответного удара не последовало.

Всё остальное заняло немногие секунды, — громадный, буро-лиловый шар планеты вдруг покраснел, словно облитый кровью, — всплеск гравитации был столь силен, что создал красное смещение, — и стал сжиматься, пока не вспыхнул ослепительно-белым солнцем Новой. Сокрушительная волна термоядерной детонации в первое же мгновение уничтожила попавшиеся в ловушку матоиды Мроо. Гравитационный всплеск сорвал породивших его Защитников с точек их выхода, швырнув их в горнило ими же разожженного костра. Пронесясь сквозь внешние слои плазменного ада, они до отказа заполнили свои накопители массы, а потом навсегда исчезли в звездной бездне.

— Теперь, — сказала Хьютай, — у нас есть время подготовиться к настоящей войне.

* * *

Пятнадцать дней спустя Анмай стоял перед экраном, глядя на технологическое чудо: верфи «Укавэйры». Она построила их на основе верфей Энго, но корабли на них строились не файские: он видел множество шестимильных зеркальных овалов, непохожих на острогранные пирамиды Анмайа. Они быстро росли, питаясь потоками плазмы из Сверх-Эвергета Энго, и уже очень скоро постройка армады этих автоматических транспортов завершится. Их было 2049, - по числу уничтоженных Мроо планет Сети. Но эти корабли не возьмут на борт ни одного живого существа. Когда загрузка матриц завершится, они вывезут из Энго всю её культуру, все возможности её развития… все её души, которым стоит жить.

* * *

Глядя на бесконечные ряды растущих громадин, Анмай задумался. Он знал, что эвакуация, — самая малая и простая часть плана. Срок его исполнения уже был близок, но никакой уверенности в том, что всё получится, не было.

Он коснулся кнопки весма и мысленно спросил, сколько осталось до конца строительства эскадры, — загрузка матриц на борт шла параллельно с ним.

— Примерно шесть часов, — ответила «Укавэйра». — Тогда же корабли стартуют. Ждать нельзя. Мроо не глупы. Они знают, что самый верный способ выжить в космической войне, — это нарастить силы, и каждый час ожидания осложняет их задачу. Сейчас мы ещё уверены в успехе, — во всяком случае, больше, чем в успехе обороны Эрайа.

Анмай кивнул. В том районе также появились Мроо, а план обороны Эрайа был весьма прост в своей основе: если сил её защитной сети не хватит, на помощь придут остальные Ир-Ими, поставив Мроо между молотом и наковальней. Даже он не знал, в каких безднах Вселенной сейчас таятся их Защитники. Двадцать два возле Эрайа, а остальные… Все они в сотни тысяч раз превосходили по мощи разгромленную эскадру Сети, — но вот хватит ли этого? Вполне возможно, что нет…

Он невольно вздрогнул, — сзади щелкнула дверь, и в комнату быстро вошла Хьютай. Заметив темный силуэт любимого у окна, она усмехнулась.

— Ты совсем зачахнешь здесь.

— Откуда ты такая веселая?

— Из душа. Знаешь, пятки помыла, и вообще…

— И не было скучно — самой мыть?

Хьютай фыркнула.

— Может, надо было помыть заодно и твои?

Анмай усмехнулся, по одной подгибая свои босые ноги и глядя на них через плечо.

— Знаешь, я совсем не против.

— Ой, ой, лень какая. Обойдешься.

— И тебе понравится парень с грязными пятками?

— Знаешь, пятки, — совсем не главное в парне.

— А что?

Хьютай задумчиво осмотрела его.

— Не знаю. Может быть, уши?

— Уши? Даже не глаза? Почему?

— За них таскать удобно.

— А по ж…?

Хьютай быстро повернулась к нему поименованной частью тела.

— Попробуй, если не жалко…

— Себя? Нет, спасибо.

— Испугался?

— Не, мне красоту жалко.

— А в других местах красоты не видать, да?

— А мне других мест не видно.

Хьютай со смехом повернулась к нему.

— А теперь?

— А теперь всего слишком много. Я теряюсь…

— Не знаешь, с чего начать?..

Анмай смущенно опустил глаза.

— Хью, у меня настроения сейчас нет. Серьёзно. Слишком плохо складывается всё…

Несколько секунд Хьютай молчала, растерянно переводя взгляд с его лица на экран и обратно. Затем она прикоснулась к весму, и не глядя плюхнулась в развернувшуюся силовую подушку. Ещё одно прикосновение к браслету, — и окно вышло из стены, склоняясь над ней на гибкой псевдоножке. Анмай вздрогнул. Хотя он и знал, что находится внутри живого существа, такие выверты казалось бы незыблемой обстановки изрядно его раздражали. Перехватив его взгляд, Хьютай взмахнула рукой.

— Ложись рядом. Мы посмотрим на Энго, и подумаем, что ещё можно сделать до отлета…

Анмай подчинился. Он знал, что Хьютай, как и полагается женщине его народа, скрывает эмоции гораздо лучше его. Но он всё же ощущал её подавленное и скрытое напряжение, — опасно близкое к взрыву. Сам он не хотел делать страдания и мучительные размышления своей профессией. К счастью, именно для таких случаев его народ создал Аюттхайа, — систему управления сознанием. Она позволяла думать лишь о том, что необходимо, и давалась гораздо труднее, чем любое физическое обучение, но на борту «Укавэйры» Анмай неплохо овладел ей.

Насколько он знал, у людей и иных разумных рас ничего подобного не было, — словно они не понимали, что не только тело, но и ум требует тщательной тренировки. Был ли его народ обязан ей своим величием? Вряд ли. Но Аюттхайа была очень полезна для рабочих, помогая концентрироваться на самых скучных и бесконечных делах, для воинов, помогая им не теряться и не чувствовать страха, — полезна для всех и в любом деле, даже если нужно принять, как неизбежность, исход в не-реальность своего народа. Анмай знал, что из файа Сети Аюттхайа владели лишь Мечтатели и Пилоты, — да и то только те, кто летал между звезд. А остальные…

Вначале он считал, что им просто лень заниматься этим долгим и порой до бешенства скучным обучением. Увы, всё оказалось и проще, и хуже, — файа Сети, в большинстве, были слишком глупы даже для того, чтобы видеть управляемые, подвластные сознанию, почти неотличимые от реальности сны, а не случайные, какие бывают даже у животных. Но разве в Файау, не говоря уж об Уарке, Аюттхайа была более распространена?..

Эта мысль вернула Вэру к реальности. Единственное, что он теперь мог, — узнать как можно больше о файа Сети, сохранить их хотя бы в памяти… даже сознавая, что это совершенно бессмысленно.

* * *

Устроившись поудобнее, он прикоснулся к весму. Экран вернулся в стену, но затем все стены стали экранами. Пара повисла в звездной пустоте. Хьютай застыла, прижав правую руку к браслету.

Из невероятной глубины экранов на них устремилось изображение. Они неслись над бесконечными равнинами Энго, миновали множество селений и городов, — бесформенно-кирпичных, каменно-плоских, застроенных белыми башнями. Мелькали бесчисленные фигурки файа, — то в разнообразных, до ряби в глазах, одеждах, то обнаженные.

Все они говорили на одном языке, но на этом их сходство и кончалось. Некоторые файа, по мере сил, имитировали образ жизни рутенцев, другие, — иных разумных рас, подвластных Сети, или известных ей только из записей предков. Везде в глаза паре бросалось множество молодежи, — настоящей молодежи, — и детей. В Энго не было никаких запретов на деторождение, — начавшийся три тысячи лет назад демографический взрыв продолжался до сих пор. Всего через пару тысяч лет файа заселили бы всю не-планету, — но даже сейчас большая часть их молодежи улетала в иные миры. В Энго оставались лишь те, кому здесь нравилось. А после смерти их тел их матрицы отсылались в Тийат, — интеллектронный мир, другую не-планету, даже отдаленно не похожую на Энго…

Анмай опустил глаза, поняв, что вновь слишком отвлекся. Внизу проплывали огромные, сказочно красивые сады с множеством разбросанных по ним зданий. Всё это окружали старомодные, громоздкие крепостные стены.

Он усмехнулся, заметив множество стройных фигурок между деревьев и на берегах озер. Это странное поселение называлось Золотыми Садами. Но если те, товийские, были названы так лишь в издевку, то эти вполне подходили к названию. Эти огромные храмы красоты впервые создали ещё золотые айа. Воплощая древние мечтания о рае, они были главной святыней его народа, и традиция создавать их была самой главной. Такие сады были даже в Фамайа, и его предки происходили из них…

Здесь, как и встарь, собирались, — и разводились, — лучшие, самые красивые файа. В Садах не применяли никакой генной инженерии, — лишь старинное скрещивание и отбор. Но за тысячи лет даже столь примитивные методы, — как и раньше, — давали результат. Все обитатели Садов были поразительно красивы, уступая лишь золотым айа. Собственно, те изначально и создали их именно для развития чисто физической красоты, но результаты оказались, как это часто бывает с вмешательством в наследственность, неожиданными. Вся каста Мечтателей вышла из касты, предназначенной в начале лишь для чувственной любви. Постепенно они перестроили всю Сеть, по сути, создав её заново. Но все их усилия, в конечном счете, оказались напрасны. Можно вывести расу прекрасных и даже расу гениев, но нельзя превзойти тех, кто начал восхождение на миллиарды лет раньше. И нельзя уцелеть, если Древние объявляли войну. Какие бы усилия ни прилагались, чтобы одолеть Мроо, они неизменно брали своё.

Но даже это правило, наверное, имело свои исключения.

* * *

Анмай встряхнул волосами. С ним часто случалось такое, — увидев что-то удивительное, он мгновенно задумывался, сплетая цепи ассоциаций так, что порой не мог даже толком вспомнить, что же он видел, — лишь свои мысли. Теперь, когда он час за часом смотрел на мелькание зданий, лесов, машин и лиц, его мысли вновь начали разбегаться, умножаясь почти бесконтрольно.

Все файа Энго жили в открытом, почти бесконечно разнообразном мире, — но, большей частью, они лишь перебирали придуманные для них развлечения, не желая обучаться и работать. Злыми их нельзя было назвать. Добрыми тоже. Они никогда не совершали преступлений, — но никогда и не мешали им. Игра, сати, отношения с Йэннимуром, даже война с Мроо, — всё это для большинства файа было лишь парой строчек в новостях. Они не стремились ни к чему духовному. Их творческий дух проявлялся лишь в поисках новых наслаждений. Но за порогом смерти, там, где остальных поглощал вечный мрак, их сознания обретали новую жизнь, ничем не похожую на старую. Впрочем, обо всем этом ещё живущим оставалось лишь гадать.

* * *

Он встряхнул волосами, вновь поняв, что отвлекся. В разверзшейся перед ним звездной бездне медленно росло последнее пристанище бессчетных душ файа, — не-планета Тийат, тоже огромная, хотя и не столь большая, как Энго. Её форму было почти невозможно осознать, — головоломное сплетение, узел замкнутых на себя мебиусовых плоскостей, столь сложный, что при первом же взгляде на него сознание начинало тревожно вибрировать.

В самых общих чертах Тийат походила на исполинского зеркального ежа. Между раскаленных добела концов её причудливо скрученных петель сгущался непроглядный мрак. Никто не знал, как Тийат выглядит изнутри, — она ничем не походила на Энго. Построенная пять миллиардов лет назад, она всё же смогла установить контакт с Сетью, и даже согласилась принимать её души. Правда, файа не были уверены в мотивах её древних неведомых строителей. Как это обычно бывает с интеллектронными системами, Тийат ушла очень далеко за пределы понимания живущих. Файа Сети каждый год посылали туда пятьсот миллионов матриц, ничего в сущности, не зная, о том, что их там ожидает. Конечно, они могли общаться с Перешедшими, однако вовсе не были уверены, что они существуют в Тийат на самом деле. Как и не были уверены в том, что они НЕ существуют. Или что существуют частично, — чтобы осознать, в какой степени сохранились их личности, нужен был интеллект, равный коллективному интеллекту не-планеты, а таких под рукой не нашлось.

Но, чем бы ни была Тийат, — она стала их бессмертием, их надеждой на вечную жизнь. Пускай никто не знал, что его ждет, когда настанет срок расстаться с телом, — но Тийат, её сверхинтеллект, стали мечтой и богом расы файа, — богом слишком непонятным, чтобы влиять на неё хоть сколь-нибудь заметно.

Чем бы ни занимался её безмерно огромный коллективный разум, — внешне это не проявлялось никак. Тийат не интересовалась окружающей её Вселенной. Живые файа, пытавшиеся понять её, напоминали муравьев, ползающих по экрану компьютера. «Укавэйра», чья разумная сущность была ближе к сущности Тийат, наконец, заключила, что не-планета погружалась в себя: она полностью ушла в свой выдуманный мир, бесконечно более сложный, чем реальный. Для живого существа это было бы безумием, — если отвернуться от мира, он не исчезает. Для не-планет, с их многослойным сознанием и многослойными же автономными функциями это значило нечто иное: они не бежали от Реальности, а просто поднимались над ней, и, когда Хьютай перешла к последней, третьей не-планете Сети, Анмай решил оставить загадку Тийат на потом.

Девять Миров были колыбелью Союза Файау, — цивилизации, в конечном счете покинувшей эту Вселенную, чтобы строить собственную. Но, уходя, файа не разрушили свою родину, и даже не отключили основные механизмы. Так поступали многие сверхрасы. И три тысячи лет назад в мир, где Анмай провел два самых счастливых месяца своей жизни, пришли новые хозяева…

Девять Миров стали совсем не такими, как он помнил, но что-то от их духа осталось. Из всех миров Файау Сеть заселила их первыми, ещё до открытия Линзы и миров Эрайа, до того, как началась кровавая Игра. То ли из-за этого, то ли из-за огромного отдаления от основной части Сети, их развитие пошло своим путем.

Сеть в основном развивалась и росла вокруг Энго, в галактическом ядре А-8376. Девять Миров находились в центре бывшего Союза Файау, их отделяло от Энго триста миллионов световых лет. Сеть хотела заселить и другие не-планеты Файау, но симайа опередили их. Все они, начиная с великой Р`Лайх, Файау оставила им. Обычные же её планеты, когда-то заселенные, а потом оставленные файа, мало подходили Сети, либо из-за огромного удаления, — они были разбросаны по всей Вселенной, либо из-за слишком близкого соседства с симайа…

Как бы то ни было, Девятка уже изначально отличалась от других миров Сети. В начале она была очень похожа на них, — пока не стала прибежищем тех, кого не устраивала бездушная жестокость Игр. Там жили только файа, и было запрещено сати. Несколько лет назад Девять Миров официально отделились от Сети, но продолжали поддерживать с ней связь. В сущности, если Эрайа и другие миры Игр стали заповедниками для убийц, то Девятка стала заповедником идеалистов, — сторонников идей Файау. Таких набралось шестьдесят миллиардов, — почти столько же населяло Девять Миров во времена Союза. И дети в нем тоже составляли около пятой части…

Файау не смогла создать содружество разумных рас, но уживалась с ними мирно, — по крайней мере, после Великой Очистки. Современная Девятка вообще не имела колоний, а своих кораблей у неё было не больше тысячи. Два исполинских, размером с планету, Сверх-Эвергета делали её самой большой силой в Сети, но Девять Миров не пытались помешать Играм, они лишь спорили…

Анмай печально вздохнул. На экране, в облаках звезд, висели восемь соединенных кольцом планет, — пять серо-цилиндрических, две свинцово-многоугольных, сине-золотой шар, и между ними, — единственный настоящий мир, мир, где он впервые открыл глаза, заново родившись в будущем… вырвавшись из жизни, которая ему самому теперь казалась сном. В этом мире у них с Хьютай был дом, — единственный настоящий их дом за всю их жизнь. Глядя на Девятку, он всякий раз мечтал вернуться туда. Однако, Девятка, её жизнь, слишком изменилась за десять тысяч лет… не только внешне. Её обитатели стали совсем другими… пусть даже они старались следовать его идеалу.

Но были ещё симайа, а его путь, в конечном счете, уходил в пустоту.

* * *

Бесчисленное разнообразие, и, в то же время, похожесть открывшихся ему картин утомили Вэру. Почти бессознательно он прикоснулся к браслету. Девятка исчезла. Пока Хьютай выбирала, что смотреть дальше, он думал об их общей судьбе.

Флот Энго уже покинул её, прибыв к Тийат, но но вывезти всех он бы не смог, да это и не имело бы смысла. Тийат принимала лишь матрицы, и всего за несколько дней Энго опустела. Тела файа были сожжены в приемниках её плазмопроводной сети, их матрицы погружены на строившиеся корабли «Укавэйры». Очень скоро все они воскреснут в искусственных, бесконечно более многообразных, чем реальные, мирах Тийат, — воскреснут, навеки изгнанные из реального мира. Избавленные от угроз настоящей Вселенной, файа станут свободны… но станут ли они счастливы? Не начнут ли они скучать, как о потерянном рае, о своей удивительной родине, — уже уничтоженной, и именно поэтому обретшей вечную жизнь?

Анмай задумался. Если ему повезет, — он никогда об этом не узнает.

* * *

Поняв, что продолжения не будет, он спрыгнул с подушки и потянулся. Долго сидеть неподвижно Вэру никогда не мог. Хьютай тоже поднялась, погасив подушку. Она молча смотрела на него. Похоже, что прямо сейчас…

— Всё готово к отлету, — сказала «Укавэйра». — Через десять минут…

Вдруг её голос смолк и Анмай ощутил смертельный холод, — ничтожную, рассеявшуюся часть разрушительной энергии не-перехода, пробившуюся сквозь щиты.

На сей раз Мроо ударили первыми.

* * *

Вэру приготовился к смерти, но она не приняла его. Через какие-то секунды загорелся экран, — в режиме мультипланара и гиперсканера, в котором «Укавэйра» показывала им космические сражения. На самом деле, разумеется, там было очень мало такого, что мог видеть глаз.

Мроо нанесли удар без малейшего предупреждения. На сей раз они бросили в бой несколько сотен матоидов, собравшихся так далеко, что гиперсканеры Энго не могли их заметить. Её Сверх-Эвергет погасил отдачу их не-переходов, но сдержать настоящую атаку он уже не смог, её мощность была слишком велика. Анмай видел вспышки не-пространственных взрывов, с быстротой молнии пробивавшихся всё глубже, — пока защита Энго, смявшись, не рухнула окончательно, и удар не сокрушил управляющие эффекторы её Сверх-Эвергета. Когда магнитные монополи в Йалис-ядре, снабжавшем энергией всю Энго, слились, обращаясь в излучение, полыхнул последний, но самый мощный взрыв.

* * *

Теперь Анмай увидел центральную камеру Энго. В основании питающей башни, — там, где стоял Сверх-Эвергет, — вдруг вспыхнуло ослепительное солнце. Его испепеляющий свет, отражаясь от нейтрида крыш вновь и вновь, обращал в пар всё, к чему прикасался, — поверхность центральной планеты, взорвавшись, тоже засияла, как солнце, промышленная палуба вспыхнула сплошным плазменным полем. Затем всё расплылось в нестерпимой белизне и исчезло, — не-планета Энго не существовала более. То, что делало её единым организмом, обратилось в свет.

***.

«Укавэйра» ответила мгновенно: все 2049 её кораблей прямо со стапелей ушли в не-пространство, устремившись к силам Мроо. Вторичные взрывы их не-переходов тоже испаряли стены и машины, полностью разрушив Верфи Энго. Разлетавшиеся анти-Хиггсы, прежде чем исчезнуть в огне аннигиляции, делали физику недейственной. Частицы и атомы, утратив сцепление друг с другом, становились подобны нейтрино. Сверхсложные машины и несокрушимые нейтридные стены превращались в ионизированную атомарную пыль, — но это ничего уже не значило…

* * *

Почти в тот же миг убийц постигло возмездие: кроме превращенных в автоматические крейсеры транспортов, «Укавэйра» бросила в бой полсотни Защитников, — всё, что, что она и файа Сети смогли найти и восстановить за эти две недели. Это был классический «удар мертвой руки»: Энго было уже не спасти, а транспорты «Укавэйры» несли и прекрасное вооружение. Вместе с Защитниками они обрушились на не ожидавших такой атаки Мроо, и в один миг уничтожили их. Теперь Анмай понимал, почему до сих пор жив. Он видел ослепительно-белое пламя, вспыхнувшее на месте бесконечных рядов шестимильных эллипсоидов, — видел только миг, пока оно не испарило камеры.

На экране появилась дисковидная масса Энго: теперь её и «Укавэйру» разделяло всего полмиллиона миль. Не-планета заполняла полнеба, но лишь через три секунды свет взрыва достиг корабля. Вначале надстройка словно размазалась, но затем обрела прежний вид. Прошло ещё несколько бесконечных секунд, — и на ней стали разгораться тысячи ярких сине-белых огней. Излучение, по мощности равное взрыву Новой, пробивало путь наружу, испаряя мили машин и металла.

Анмай ощутил, как слева в груди сжимается ледяной комок. По коже прошла волна озноба, он невольно напряг мышцы, но не двинулся. Он понимал, что появись Мроо тут лишь минутой раньше, — они прихлопнули бы «Укавэйру», и весь её флот, и его вместе с ней. А теперь…

Светлые точки на надстройке быстро разгорались, превращаясь в россыпь крохотных солнц. Из этих сияющих брешей вырывались синеватые струи плазмы, похожие на лучи, — словно внутри зажгли ослепительно яркий свет. Они струились, быстро прорастая в пустоту, и множились, становясь ещё ярче. Наконец, вся надстройка превратилась в кустообразную тучу сизого пламени.

Когда расходившиеся лучи достигли «Укавэйры», та качнулась и попятилась, содрогаясь в струях плазмы, разлетавшихся с огромной скоростью. Анмай почувствовал, что теряет вес, — напор раскаленной материи всё быстрее сносил корабль. Сейчас снаружи уже бушевал огненный ад, — лишь ничтожная часть его энергии была доступна восприятию живых существ. Приборы «Укавэйры» показали наружную температуру в четыре миллиона градусов, и такой поток рентгеновского излучения, какой в природе встречается лишь при вспышках Новых.

Но её сверхпроводящая нейтридная броня отражала все падающие на неё лучи, вплоть до гамма-излучения, а силовое поле отбрасывало все частицы, обладавшие массой покоя. В результате, перед кораблем возник слой сжатой, раскаленной плазмы, — сквозь него, несмотря на все ухищрения, Энго была видна, словно в тумане.

Притемненное фильтрами испепеляющее пламя казалось холодным и неподвижно-застывшим, оно лишь едва заметно переливалось, словно северное сияние. Тем не менее, Анмай сумел разглядеть, что сама Энго ещё цела, — он видел зеркальную дисковидную равнину, на которой горело ослепительное солнце взрыва. Судя по предварительным расчетам, даже сверхмощный поток излучения лишь через несколько дней сможет пробиться сквозь огромную массу вещества жилых палуб, и испарить его.

* * *

«Укавэйра» развернулась кормой к разгоравшемуся звездному костру. Сила тяжести в каюте возросла почти вдвое, и паре пришлось лечь на силовой подушке. В окне-экране над ними сиял неподвижно-застывший взрыв Энго. Через восемь дней вся её масса превратится в ионизированный газ. Через месяц новорожденное солнце погаснет, расширившись в планетарную туманность. А через несколько тысяч лет и она рассеется. И в системе Энго не останется никаких следов того, что она полтора миллиарда лет служила прибежищем разума.

* * *

Вздохнув, Анмай перешел к докладам из других мест этой чудовищной битвы, — Мроо, как обычно, напали на все три не-планеты одновременно.

Среди незнакомых звезд зависла бело-игольчато-чёрная масса Тийат. Её интеллектронная мощь неизмеримо превосходила интеллектронную мощь «Укавэйры», так что колоссальный, погруженный в себя разум на самом деле неплохо подготовился к нападению. Когда вокруг неё из не-пространства вышли тысячи матоидов Мроо, Тийат не стала сражаться, — их мощь была несравнима с мощностью её единственного Сверх-Эвергета. Вместо этого она решила бежать.

Никто не видел, что произошло там на самом деле. Гиперсканеры засекли лишь экспоненциальный рост числа квантовых состояний, — невероятную аномалию, в которой пространство-время утратило все определимые свойства. Почти в тот же миг она схлопнулась, и Тийат просто… исчезла. Восемьсот стандартных планетных масс выпали из мироздания, не оставив никакого следа.

Анмай обалдело замер. Что это было? Какая-то немыслимая разновидность не-перехода? Или же Тийат открыла себе путь в другую Реальность?

Он понимал, что уже никогда это не узнает.

* * *

Переводя дух, он откинулся в сплетение силовых линий, — даже сидеть при двойной перегрузке совсем не просто. Её порождало силовое поле «Укавэйры», — раскрывшись широкой воронкой, оно работало, как парус. Пользуясь случаем, она пополняла запас массы, поглощая плазму Энго, которой было уже всё равно.

Вэру яростно встряхнул волосами. Да, Сеть файа уже уничтожена, но осталась ещё Девятка, — его Девять Миров. На ничтожное мгновение его осенила надежда, что они, — самое лучшее, что было у Сети, — смогли устоять, хотя он и знал, что это невозможно: Мроо готовились к этой войне слишком долго. Пока он ничего не знал о битве за Девятку… но она уже завершилась. Он не знал о её исходе всего лишь потому, что не мог видеть всё одновременно. К тому же, он просто боялся это знать. Но его любопытство, как обычно, вновь одолело страх.

* * *

На самом деле Мроо напали на Девятку в тот же миг, в который напали на Тийат и на Энго. Тысячи матоидов, вырвавшись из не-пространства, вспыхнули вокруг неё мгновенными солнцами. «Укавэйра» спроектировала и построила оба её Сверх-Эвергета, и отлично знала их возможности, — даже такая орда Мроо не смогла бы сокрушить возведенных ей стражей. Но Мроо были слишком стары, и знали слишком много. Они нанесли очень сложный удар Йалис, изменяя физику сразу по множеству параметров. Оба Сверх-Эвергета Девятки автоматически ответили на удар, — так как он был многофакторным, им пришлось отвечать на том же множестве уровней. Обе внешне бессмысленных противоборствующих физики проникали друг в друга, и сливались, подобно компонентам бинарного газа, порождая третью физику, — физику Мроо.

Даже если Девятка поняла, что нападение Мроо должно обратить её сопротивление против неё же, она уже ничего не могла сделать, — игнорируя любой из сотен факторов удара, она обрекала себя на мгновенное уничтожение. Никаких шансов выжить у неё не было. И тогда Девять Миров нанесли последний, завершающий удар. Он был не мгновенным, но таким мощным, что в несколько секунд сжег весь топливный запас защитных станций, превратив их в бесполезные глыбы металла.

Сам по себе, он не был опасен для Мроо, — мгновенно уничтожив всё живое, Девятка создавала их физику. А вот мощность, с которой она создавалась, была огромна, — два Сверх-Эвергета Девятки ежесекундно превращали в лептокварки по пятьдесят триллионов тонн массы, превосходя все усилия нападавших. Общий выброс энергии был уже сравним с мощностью машин Кунха. И они его заметили.

* * *

Издревле восемь созданных Тэйариин машин Кунха пресекали все попытки изменить физику доверенной им части Вселенной, — как извне, так и изнутри. Иногда эти попытки становились успешными, — и порождали сверхрасы, но это было предусмотрено. А вот Мроо не были предусмотрены никем. Никто уже не знал, кто открыл им путь в эту Вселенную. Но с тех пор они появлялись в ней вновь и вновь. Последнее вторжение началось всего пять тысяч лет назад, — но быстро размножавшиеся, самосовершенствующиеся Мроо уже стали самой большой угрозой для Кунха. Никто не знал их конечной цели, но она включала в себя полное изменение физики этой Вселенной.

Машины Кунха защищали доверенную им Реальность без всякой жалости. Они уничтожали колонии Мроо, едва успев заметить их. Мгновенный всплеск чуждой физики остался бы вне их внимания, но столь длительный выброс был ощутим даже на самых дальних пределах Вселенной. Тэйариин нанесли контрудар, и Мроо слишком поздно поняли, что сражается не с файа, а с Первыми.

* * *

Никто не видел деталей этой битвы, — Защитники сожгли свою топливную массу и были уничтожены Мроо прежде, чем энергетический поток, порожденный столкновением физик, достиг их. Лишь сверхчувствительные гиперсканеры «Укавэйры», улавливая ничтожно малые колебания скалярного поля, могли следить за ней. Все во Вселенной, кто обладал такими приборами, — как в Местной Зоне Кунха, так и за её пределами, — сейчас тоже следили за сражением, включая, вне всяких сомнений, и симайа.

* * *

Уничтожив Защитников, Мроо решили перевести свою физику в нейтральное состояние, но атака машин Кунха продолжалась, — способности Последней Формы к самым невероятным метаморфозам были известны всем.

Какое-то время орда Мроо ещё сопротивлялась нападению безмерно превосходящего противника. В войне физик победу приносит не грубая мощность изменений, но их концентрация, — а она падает пропорционально квадрату расстояния. Хотя машины Кунха питала почти безгранично мощная энергия, — её им поставляли соединившие аннигилирующие Вселенные Ворота, — она размазывалась по световым годам пустоты без всякого толку.

Сейчас с Мроо сражалась лишь одна, ближайшая из машин Кунха, — удаленная на одиннадцать миллиардов световых лет. Она могла призвать на помощь собратьев, — почти в тот же миг, — но это ничего бы ей не дало. Они находились ещё дальше, и даже их совместные усилия напоминали бы попытки раздавить орех подушкой.

Но машины Кунха могли изменять метрику, а матоиды Мроо — нет. Гиперсканеры «Укавэйры» засекли рост размерности пространства, — небольшой, он выражался в дробных величинах… но был, тем не менее, смертоносен. Такой удар Мроо нечем было отразить. Ещё через миг их не стало.

* * *

Рост размерности пространства вел к ослаблению всех взаимодействий. Девять Миров Файау не взорвались. Они просто распались, превратились в ионизированную пыль, и та со временем сгустится в несколько новых планет. Но это будут уже совершенно другие миры…

* * *

Анмай тупо смотрел на экран, сейчас ставший экраном гиперсканера. Многоцветные переливы, отражавшие сложнейшие изменения физики, вдруг обрушились в себя, схлопнулись почти в точку, — и, словно вывернувшись наизнанку, взорвались слепящей чернотой, — цветом распада и смерти. Анмай знал, что означал этот цвет. Не-Йалис, суровое торжество неизменных законов. Он залил весь экран, и там не осталось никаких других оттенков.

— Вот так вот надо умирать, — сказала Хьютай. — Чтобы эти твари до самого конца боялись.

* * *

Несколько минут в каюте царила тишина. Лишь на экране мерцали вихри обтекавшей силовой щит плазмы, да ускорение вжимало пару в подушку. Новостей о битве больше не было. История Сети закончилась.

* * *

— Что нам делать дальше? — наконец растерянно спросил Анмай. Он успел забыть, как мог драться его народ, — и напоминание оказалось мучительным, вызывая в душе острый стыд. Пусть Девять Миров и не мешали кровавой Игре, — но своей гибелью они искупили всё.

— Пока — ждать конца заправки, — ответила «Укавэйра». — Война окончена. История файа — ещё нет. Во времена Файау любой из её кораблей мог свободно покинуть её, и даже присоединиться к другой расе. Так не делали лишь потому, что вокруг Файау не было рас с равным уровнем развития. Старшим расам мы неинтересны, младшие, — неинтересны нам. Больше полутора тысяч кораблей Файау прыгнули в будущее, и сейчас плывут в него, — вне времени, и вне чьей-либо досягаемости. И за её пределы ушло не меньше. Если учесть ещё тех, кто отказался Перейти, то наберется больше семи тысяч. Пока вернулся лишь один, но неизбежно вернутся и другие. Цивилизации файа будут возникать вновь и вновь, — и не факт, что они сами не займутся созданием высших рас. Один такой пример нам известен, — симайа. Да, созданные всей Файау, — но кто сказал, что это обязательно, и что кто-то из Потерянных не создаст лучшую расу?

— Тут — всё возможно, — согласилась Хьютай. — Вселенная большая. И создание новых рас, — не самый плохой вариант по сравнению с Игрой в Завоевание, скажем. А ведь мы знаем, что многие файа бежали именно для этого!

— Это значит, что Йэннимур может быть не одинок, и мы можем найти младших братьев симайа? — с интересом спросил Вэру.

— Возможно, но ещё не сейчас, — ответила «Укавэйра». — Технология Трансформы биологического существа в бозонно-плазменное очень сложна, её создали через двести лет после нашего отлёта в будущее. К тому же, симайа получили всё недвижимое имущество Файау, — хотя её корабли в основном и ушли, — ВСЕ библиотеки, и постоянную помощь от Файау и Мэйат. Появления новых Культур с Йалис-звездолетами это не исключает, разумеется. Пусть они будут не так развиты, зато их может быть МНОГО.

— А Сеть? — вновь спросила Хьютай. — Мы знаем, что больше двух тысяч её звездолетов уцелели, — они ушли в просторы Вселенной и затерялись до начала атаки.

— Хотя материя во Вселенной везде одинакова и ресурсы в ней почти бесконечны, производственные мощности создаются медленно и с трудом, — ответила «Укавэйра». — Поэтому, хотя почти полмиллиарда файа избежали истребления, им теперь не из чего будет построить новую Сеть, разве что начав всё сначала… с самого нуля. Возможно, это их излечит. Возможно, нет. Мы изменяем будущее, но не можем видеть все его возможности.

— А симайа? — спросил Вэру. — Они нападут на Мроо?

— Нет. Теперь, после гибели Сети, это будет напрасной тратой сил, так нужных им для обороны. Даже если они решат иначе, — они не знают, где именно сейчас укрываются Мроо. Возможности гиперсканеров ограничены: они видят не-пространственные прыжки, но не могут отличить один корабль от другого. Если симайа не атаковали сразу, — значит, случившееся им безразлично.

— А они не нападут на нас? — спросила Хьютай.

— Нет. Мы ни разу не применили наше оружие против файа, — хотя те явно заслужили это. Мы сделали всё, что могли, для защиты Сети. И потом, именно я возродила Золотой Народ, создала его заново. Симайа, — не из тех, кто может забыть такие вещи.

— И они не появятся здесь?

— Зачем?

Анмай смолк. В самом деле, зачем? Почти бессознательно он ожидал, что в последний миг из пустоты вынырнут боевые корабли симайа, остановят Мроо, и спасут Энго. Всего два месяца назад они покинули Линзу, мечтая о новом мироздании… и вот они вновь в одиночестве, которое теперь уже никто не сможет нарушить…

— Если мы не хотим вечно скитаться в пустоте, мы должны полететь к симайа, верно? — осторожно спросил он. — Прямо сейчас, когда закончится заправка?

— Мы можем полететь к Р`Лайх… точнее, к её окрестностям, — она окружена не-пространственной защитой, — через минуту сказала «Укавэйра». — Это самое надежное из известных нам убежищ, и там найдется место для трехсот миллиардов файа Энго… если симайа согласятся их принять. Но вам следует кое-что знать о Р`Лайх. Это крупнейшая из не-планет Йэннимура… и вообще из не-планет, бывшая родина Тэйариин. До неё четыре миллиарда световых лет. Ещё ни одно живое существо не пересекало такие расстояния, и мы просто не знаем, сможете ли вы выдержать…

— Из всех решений лучшее то, что дает больше возможностей, — ответил Анмай. — А риск… какое это имеет значение? Мы же знаем, что не сможем умереть совсем.

— Наше знание тоже советует лететь к Р`Лайх, — сказала «Укавэйра». — Она — величайшее во Вселенной собрание возможностей. Но мы… просто боимся боли пути.

— А кто её не боится? Любое мыслящее существо, как и я, способно ощущать и боится её.

«Укавэйра» отключилась. На этом дискуссия была закончена.

* * *

— Вот и всё, — Хьютай вытянулась, глядя на огненные переливы в окне. — Часов через пять мы совершим наш восьмой прыжок в неизвестность… наверно, самый неизведанный из всех! Странно, но… знаешь, я совсем не боюсь.

Анмай повернулся к ней. Их большие глаза оказались всего в нескольких дюймах друг от друга. Он с трудом мог представить, что можно говорить с миром, удаленным на четыре миллиарда световых лет, — именно столько отделяло Энго от Р`Лайх. Конечно, по масштабам Вселенной это очень небольшое расстояние, — но непреодолимое для абсолютного большинства цивилизаций…

Но чтобы пересечь его, увидеть, как там всё на самом деле… это было подобно путешествию в другую, мистическую Реальность, — ту, что открывается за порогом смерти, но только во плоти.

— Я тоже. Мы уже отвыкли бояться неизвестности… Знаешь, ещё после первого прыжка у меня появилось ощущение… что каждый новый прыжок будет уводить нас всё дальше от привычной реальности, ко всё большему одиночеству… так и вышло, верно?

— Да. Но разве возможно большее одиночество, чем одиночество последней пары погибшего народа?

— Возможно. Если мы потеряем друг друга.

Хьютай вздрогнула.

— Неужели всё могло быть иначе… совсем иначе… и мы могли бы просто жить… как все, Анмай?

Анмай задумался.

— А знаешь, наверное могло. Но вот хочешь ли ты этого?

Хьютай усмехнулась.

— Нет. Лучше сгореть, чем сгнить.

— Я не знаю, стоило ли нам вступать в эту войну, так рисковать: мне — тобой, — сказал Анмай. — Ведь ещё до неё «Укавэйра» смогла понять, что Сеть обречена, — да и культура интеллектронного мира восьми триллионов её душ неизмеримо богаче культуры файа Сети.

Хьютай грустно покачала головой.

— По-моему, пока рано судить о том, что мы сделали — мы ведь оцениваем поступки не в сказке, а в реальном бытие, которое конца не имеет. Никто не знает, изменят ли эти битвы конечный итог войны с Мроо или нет. Судьба всех рас отныне сплетается с судьбой симайа, — а создать в себе даже отдаленное подобие Золотого Народа не сможет и «Укавэйра». Всё будущее мироздания зависит от них, не от файа. Мроо только сделали мир более простым.

* * *

Мысли Вэру невольно вернулись к мгновенной и невообразимой войне, свидетелем которой он стал, — точнее, к гибели Девяти Миров Файау. Он знал, что Мроо невероятно многочисленны, — и его не так задело бы, одолей они Девятку количеством. Но уничтожить превосходящий и силой и величием разум, повернув против него то, что должно было его защищать…

Его пугало это извечное превосходство нападения над защитой, — и безмерные расстояния, и могучее оружие, и бездны накопленной за тысячи лет информации оказались бессильны перед пожелавшими убить. Мроо не пришлось даже убивать самим, они сделали это, вывернув наизнанку сами усилия защитников…

Ещё никогда он не сознавал с такой остротой всю хрупкость всех достижений разума, и всю их тщетность, — все цивилизации рано или поздно обращались в прах, не оставляя вообще никакого следа.

Неужели, — подумал он, — нельзя создать ничего столь же долговечного, как сама Вселенная? Такого прибежища разума, которое никто не смог бы разрушить?

Анмай знал, как бесполезно думать о том, что прошедшее могло пройти иначе. Но представить будущее он тоже не мог, и его окружила пустота, подобная смотревшей на него из окна глазами бесчисленных звезд. Очень старый закон его народа, — ему подчинялся ещё самый первый Анмай, основатель его родной страны, Фамайа, — гласил, что никто не может сам судить себя. Он знал, что это правда. Но где его последний потомок найдет того, кто сможет?

Вэру гневно встряхнул волосами. В самом деле, кто сможет оценить все последствия даже одного поступка, и проследить их до конца времен? Разве возможно это, пока продолжается история мироздания? Он не знал. Его интуиция здесь оказалась бессильна, и он чувствовал, что должен выбросить из головы лишние мысли, — иначе просто сойдет с ума. Хьютай поняла это тоже, — и первой потянулась к нему. Они обнялись, лаская друг друга, потом туго сплелись, кусаясь и царапаясь. Им нестерпимо хотелось отвлечься, — а это средство, безусловно, было наилучшим. Задыхаясь от наслаждения, неутомимая Хьютай яростно отвечала ему. В конце концов они, совершенно измученные, замерли, плавая в жаркой, счастливой усталости. У Вэру ныли все мускулы, ободранная спина горела, — но все его чувства растворились в усталости…

* * *

— Анми!

Анмай вскочил, дико озираясь. Ему казалось, что он спал всего несколько секунд, и что уничтожение Сети ему лишь приснилось. Их разбудил повторявшийся раз за разом сигнал, — не тревожный, просто «Укавэйра» давала им понять, что заправка закончена.

— Анмай! До прыжка к Р`Лайх осталось всего пять минут!

— Что?

Вэру, наконец, вернулся к реальности, осознав, что стоит нагишом. Страсти в нем не осталось и следа, — но и сил тоже. Его словно обстоятельно избили палкой, — всё тело ныло, а кое-какие его части болели гораздо сильнее.

Хьютай, более выносливая, буквально потащила его в душ. Ледяная вода быстро привела Вэру в себя. Он помотал головой, отряхиваясь, потом спешно вытерся, оделся и сел в поднявшееся из пола кресло. В окне-экране всё так же переливались струи синего пламени, — погребальный костер Энго ещё только разгорался, но сила тяжести уже стала обычной, — силовой парус свернулся до размеров корабля, выполнив свою задачу.

— Ну вот и всё.

Он повернулся к Хьютай. Сейчас её глаза блестели недобро и хмуро, — быть может, скрывая в глубине страх.

— Вот и конец нашей истории. Сейчас мы встретимся с теми, кто имеет право судить. И будем осуждены.

— Ты же знаешь, что это неправда. Наш путь уходит в бездну, и у него не будет конца, — Анмай улыбнулся, чтобы ободрить её, но всё же, он сам боялся. Очень боялся. Больше всего он боялся потерять её, — единственную близкую. По сравнению с этим даже смерть казалась совсем не страшной.

Анмай встряхнул головой. Он не слышал, что говорила «Укавэйра», и лишь оказавшись в тишине понял, что всё произойдет сейчас. Сначала его поглотила серая, бесплотная пустота, в которой не было мыслей, не было ничего, даже времени. Потом упала тьма.

Конец первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЙЭННИМУРСКАЯ БЕЗДНА

Золотой Народ (айа).

Статья из «Краткой расовой энциклопедии Сети», 13789 год Файау.

Были созданы искусственно, как наследники сверхрасы Файау в этой Вселенной. Являются генно-инженерной реконструкцией самого красивого из всех народов Эрайа, — золотых айа. Делятся на две формы: Первая (детская) и Вторая (симайа) — металлоплазменные (барионно-конденсатные) существа, способные принимать любую форму. Естественный вид, — дымчато-золотые светящиеся шары диаметром 0,5–0,6 метра, с несколькими большими глазами. Первая форма похожа на синеглазых людей с золотистой кожей и черными волосами, однако значительно ловчее, гибче и выносливее их.

В настоящее время численность айа достигла 20 триллионов (в т. ч. Первая форма — 1 триллион). Все они объединены в Йэннимурский Союз Многообразий. Общественный строй, — высокоразвитый научно-коммунистический, традиционная власть заменена великолепно налаженной и исключительно сложной системой связи. Каждый симайа в той или иной степени управляет другими в той области, в какой лучше разбирается, и, в то же время, подчиняется в тех, где его способности меньше. Культура золотых айа основана на очень тщательном и долгом воспитании детей и молодежи. Её основные принципы, — терпение, любопытство, увлеченность, и уважение ко всем, без исключения, соплеменникам.

Конечная цель золотых айа, — пересоздание несовершенной Вселенной на принципах их культуры путем глубокого изменения физической реальности (см. «Йалис»). Основной принцип их общественной стабильности, — непересечение интересов, т. е. каждый симайа должен выбрать себе дело, не задевающее интересов остальных («место для каждого интереса, и каждый, — нить в общем узоре»). Это относительно легко осуществимо, т. к. многообразие йэннимурской культуры исключительно велико.

За нормальным развитием йэннимурского общества следят Пастухи, — нечто среднее между контрразведчиками, воспитателями и духовными наставниками. Наказания в обществе золотых айа отсутствуют. Дефекты поведения, если они появляются, устраняют прямой перестройкой сознания, и только в том случае, если они представляют для кого-либо реальную опасность.

Золотые айа не являются родственниками файа, несмотря на внешнее сходство, и царящую в их обществе атмосферу свободного со-творчества нам почти невозможно представить. Тем не менее, отторжение культур, не разделяющих их принципы, может быть очень резким, и доходить до их уничтожения (не физического, а структурного, путем внедрения информации, направленной на возможно более полное приближение их к йэннимурской культуре). При этом, наиболее эффективные её части (фрактальная метаматематика, Аюттхайа, — методика структурирования сознания, позволяющая, помимо прочего, строить сложнейшие модели и образы и предвидеть развитие биологических и социальных систем в простом полете воображения) нередко «пропускаются».

Эсхатология золотых айа («спасение всех жертв», как они называют свою конечную цель) не означает, что они не способны на жестокость, — как рассчетливо-сознательную (для предотвращения ещё большего зла), так и бессознательную, т. к. то, что хорошо золотым айа, не всегда подходит для иных рас (ср. историю об уютном сухом домике для жабы). Отношение симайа к младщим расам отчасти похоже на отношение к домашнему зверьку, которого без конца тискают и насильно пичкают лакомствами (духовными благами), ничуть не интересуясь его мнением. Тем не менее, отношение таких рас к Йэннимуру постепенно неизбежно меняется, т. к. цель золотых айа, — устранение смерти во всех её видах и формах, — не заслуживает ничего, кроме глубочайшего уважения.

Золотые айа изначально склонны к ненасытному любопытству и творчеству, а не к войне. Тем не менее, они очень упорные и рассчетливые бойцы, и способны убивать, иногда в чудовищных масштабах (и совершенно без последствий для своей мечтательной психологии), в ответ на гибель соплеменников и мучительство (особенно существ слабых и беззащитных, но разумных).

Опорными базами Йэннимура являются астроинженерные сооружения — не-планеты (их всего 86, крупнейшая — Р`Лайх, достигает 3 млрд. миль в поперечнике). В большинстве, они созданы древними сверхрасами, и оснащены установками Сверх-Эвергет колоссальных размеров и мощности (в Р`Лайх — в 300 млн. раз больше стандартной солнечной светимости) для изменения физики в нужном для симайа направлении. Крупнейшая не-планета, созданная самими симайа — Ана-Йэ (8 млн. миль в поперечнике, масса — 0,32 стандартной солнечной).

Большая часть золотых айа (16 трлн., в т. ч. почти вся Первая форма) живет в не-планетах, меньшая (4 трлн.) — на межзвездных кораблях-колониях. Колонизация планет в Йэннимуре запрещена, т. к. экологические последствия этого разрушительны, а оборона их почти невозможна. Тем не менее, есть небольшое количество нелегальных колоний, созданных движением Аниу (Потерянных) при поддержке небольшой части симайа. Аниу отвергают вмешательство в жизнь других рас, даже с самыми благими намерениями, как и переход во Вторую форму. Они считают, что золотые айа должны быть во всем равны с другими расами, — в жизни и в смерти. 0,98 населения Йэннимура отвергает эту идею, и по обнаружении колонии Аниу немедленно эвакуируют. Главный аргумент их противников (не всегда справедливый), — в отрыве от культуры Союза нельзя дать нормальное воспитание, а это неизбежно ведет к деградации.

Так как Мроо не обращают внимания на планеты, лишенные техносферы (в т. ч. радио и телестанций) Аниу часто сознательно отказываются от техники. Численность их с трудом поддается учету, но редко на одной планете их живет больше нескольких миллионов. Часто они создают очень интересные и своеобразные культуры, однако иногда те истребляются обитающими в пространстве Йэннимура ару, — они считают золотых айа воплощением зла. Благодаря усилиям Пастухов, движение Аниу постепенно сходит на нет.

Глава 8. В пустоте среди обломков

Мне часто снится это место, — центр Вселенной, центр многообразия. Я ни разу не был там наяву, но оно существует: есть пределы тому, что я в силах придумать. Каждый раз во сне я приближаюсь к нему, минуя слой за слоем, пробираюсь по бесконечным лабиринтам, иногда очень долго. Но я ни разу не дошел до конца. Мне кажется, что там, в центре, лежит ответ на все мои вопросы.

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Казалось, что темнота приняла Вэру лишь на несколько секунд. Он очнулся в той же комнате, но, почему-то, лежащим, попробовал подняться, — и не смог. Его тело словно окаменело и распалось на множество шевелящихся частиц, — точнее он не смог определить это ощущение. Перед широко раскрытыми глазами плавал смутный свет, но такой тусклый, что комната тонула в полумраке.

Хьютай, почему-то, исчезла, и над ним, распластанным, склонялось странное существо. Непонятно как, он ухитрялся видеть его целиком. Неестественно длинное, широкое и плоское тело, плавно изогнутое по всей длине, состояло из шестнадцати сегментов, как чешуя находивших друг на друга. У существа не было ни головы, ни хвоста, — его заменял нижний конец туловища, волочившийся по полу. Чуть ниже середины тела из утолщенного брюшного сегмента выступали ноги, очень похожие на ноги ящера, из другого подобного, ближе к верхней части, — восьмипалые руки, мало похожие на файские.

Все создание сверху донизу отливало ярким металлическим блеском. Там, где на него не падал отражавшийся свет, оно было темным, — казалось, все оно составлено из выточенных и отполированных частей. Даже гладкая кожа на руках, слишком массивных для файа, блестела, словно хромированная. Это существо было выше, шире, и гораздо массивнее Вэру, но при том, двигалось совершенно бесшумно.

Верхняя часть гибкого тела склонилась над ним, — никакого лица, сегменты просто плавно скруглялись, и из-под венчавшего их веера рогообразных выступов, из стыков между твердыми пластинами брони, на него смотрела пара громадных синих глаз, расставленных на половину локтя, — они рассматривали его с разных сторон. Между ними, чуть ниже, помещался крохотный рот.

— Укавэйра? — спросил Анмай, наконец вспомнив, что это истинный облик сверхрасы Мэйат.

— Да, — существо говорило шипящим, трогательно тонким детским голоском, никак не вязавшимся с мертвым блеском губ. — Спи. Ничего не говори. Спи.

И он уснул.

* * *

Анмай проснулся в полумраке. Все мышцы были словно ватные, в груди засела боль. Он, обнаженный, лежал в той же комнате, на чем-то упругом и мягком. В квадратном окне тлели разорванные темные облака. Он удивленно смотрел на них, пока не разглядел звезды в их призрачной глубине. Туманности, колоссальные туманности вокруг ядра величайшей из галактик, в которой скрывалась Р`Лайх. Они были у цели, в своей каюте на борту «Укавэйры».

Анмай поразился, что не узнал её раньше, когда… Вспомнив всё, он содрогнулся. Как он смог не узнать этих, знакомых до последней крапинки стен? А остальное…

Остальное мигом вылетело из головы, когда, повернувшись, он увидел рядом Хьютай. Она спала, на её нагом теле едва отблескивал тусклый, падающий из окна свет. Что чувствовала она?

Он протянул руку и погладил её. Хьютай мгновенно проснулась. Рука Вэру продолжала скользить по изгибу её впалого живота, и его теплый, упругий шелк томно втягивался под ладонью. Словно не замечая этого, она спросила, сонно взглянув на него:

— Что случилось, Анми? Мы полетели к Р`Лайх, а я… спала, спала… Что случилось, «Укавэйра»? Мы у цели?

— До Р`Лайх триллион миль, — немедленно ответила машина. — Хорошая точность для столь большого расстояния. Нам всем нелегко дался этот не-переход, даже мне. Ушло немало времени, чтобы устранить повреждения. Вы же оказались на грани смерти. После не-перехода я сделала всё, чтобы спасти вас, — ваша плоть не создана для столь дальних прыжков. Я старалась избавить вас от страданий, но это получилось не вполне.

— Я знаю, — ответил Анмай. — Вы не установили связь с симайа?

— Нет. Они не ответили на мои сообщения, не проявили никакого интереса к нам.

— А как ты? — он повернулся к Хьютай.

— Я ничего не помню. Я лишь спала, спала без конца…

— Сколько?

Хьютай задумчиво наморщила лоб, и ему ответила «Укавэйра»:

— Двое суток. И, чтобы вы окончательно пришли в себя, нужно ещё столько же.

— А что потом?

— Здесь, вокруг, нет симайа, и нам придется лететь к самой Р`Лайх. Сейчас мы летим к ней за счет её гравитационного поля, постепенно ускоряясь, потом, если ничего не менять, обогнем её по гиперболической орбите, достигнув половины световой скорости, и по той же орбите начнем удаляться. К этому времени мы найдем решение.

— Сколько времени потребует полет?

— Только с гравитационным ускорением — полгода.

— Слишком много. Разве нельзя сделать второй не-пространственный прыжок?

— Р`Лайх защищена зоной скольжения, — прыгнув к ней, мы выйдем очень далеко за целью. Эту защиту нельзя обойти, Вэру. Любому кораблю придется приближаться к ней месяц за месяцем, — и нам тоже.

— Но мы можем хотя бы посмотреть на неё?

— Конечно.

Окно расширилось, словно зрачок, охватив зависшую в воздухе пару. Их глаза широко раскрылись, впитывая звёздный серебряный свет.

* * *

Тьма. В темноте, — бледно светящиеся облака, синеватые, пепельно-желтые, рубиново-красные, иногда, — угольно-черные, обрамленные огненной каймой.

Анмай словно повис в длинном туннеле со стенами из подсвеченного огоньками дыма. Позади них он уходил в смутную бесконечность, впереди, там, где за пылью скрывалась Р`Лайх, расширялся, растворяясь в бледном тумане. Повсюду вокруг в пыли открывались огромные разрывы, и в них сияло множество ярких синих звезд, окруженных рассеянными клочьями голубого тумана…

В следующий миг всё это расплылось в глазах Вэру. Он ощущал вес своего тела, но кроме этого, — больше ничего. И все попытки придать привычную форму увиденному оказались напрасны. Это небо не было плоским. Звезды то просвечивали сквозь толщу пылевых туч красноватыми глазками, то ярко и мощно сияли, озаряя их угольно-черные бока, или вовсе погружались в светящийся туман, — здесь все созвездия были объемны, в сплетениях пылевых туч и звездных нитей ощущалась глубина, бесконечность, в которую, постепенно расплываясь, они уходили. И свет здесь только проблескивал, мерцал, подчеркивая темноту.

Лишь впереди, в зените невероятного неба, в которое они поднимались, горели отблески величайшего из светил, зажженного разумом.

* * *

День шел за днем, хотя пара лишь по привычке считала их в звездной бездне. Анмай знал, что в космосе биологические сутки растягивались, становясь почти вдвое длиннее суток, когда-то называемых стандартными. Это было удобно. Почти всё время они проводили у окна. Вид звездного неба никогда не надоедал им, к тому же, оно менялось, — медленно, незаметно для глаз. Облака пыли таяли и расступались перед ними, создавая иллюзию необычайно медленного, величественного восхождения. Они знали, что даже в самой плотной туманности пустота так прозрачна, что космос открыт взору на триллионы миль, — и в этой дымчатой пустоте сияли звезды, тысячи, сотни тысяч, миллионы, — яркие, тусклые, сизые, красноватые… Чистое звездное небо никогда не бывает таким объемным, глубоким…

Сияние в зените становилось всё ярче, но пока Р`Лайх они не видели. «Укавэйра» могла сказать лишь, что она огромна, — три миллиарда миль в диаметре, — и сияет, словно целая галактика. Оттуда исходили мощные потоки нейтрино и всех других видов излучения. В них не было ничего, говорившего о разуме, — обычное посвистывание и гул мертвой, пожирающей себя материи. Дымчатая пустота вокруг была теплой, — такой же теплой, как жилые помещения «Укавэйры», — и её пронизывали могучие потоки убийственных гамма- и рентгеновских лучей. Любой обломок, любой камень снаружи были радиоактивны, словно их вытащили из атомного котла. Даже радиоизлучение здесь было столь мощным, что в любом куске металла оно наводило мощный ток. Струи релятивистских частиц вырывались из невидимого ядра, заставляя пыль и газ светиться, переливаясь в подобии необычайно медлительных полярных сияний, — ибо колоссальное магнитное поле центрального чудовища простиралось и здесь.

В пронизанной им пустоте вилась пыль, выстраиваясь вдоль силовых линий, неуловимо разреженные, но всё же заметные пары воды, аммиака, циана, множества других сложных соединений, в том числе и органических, — их нес никогда не утихающий водородный ветер, дующий из горнила Бездны. Бездны, — ибо этот мир неожиданно напомнил Вэру его родину, затерянную в таком же облаке окружающей ядро галактики пыли, с той лишь разницей, что там была огромная черная дыра, а здесь, — искусственное сооружение, разросшееся до непредставимых размеров. Но этот мир был сложнее, разнообразнее, — и старше, много старше. Впрочем, он никогда не видел туманности, в которой затерялась его родина, из космоса.

Здесь тоже во множестве носились астероиды, метеоры, кометы, планеты, лишившиеся солнц, и солнца, лишившиеся планет. Пылевые завихрения, облака ионизированного газа, пронизанные магнитным полем, сами по себе сжимались, чтобы стянуться в кольцо, вспыхнуть чудовищной молнией и исчезнуть, рассеяться, — начав всё заново. Но в этом хаосе, среди треска разрядов, среди сокрушительных молний, вспыхивающих в пустоте, попадались и следы разума, жизни, — то давно смолкший исследовательский зонд, похожий на мертвую осу, то всплеск модулированного излучения — свет, звуки, обрывки картин, а то и окаменевшее в пустоте тело, неведомо как заброшенное в неё. За «Укавэйрой» долго следовал этот бесформенный, ни на что не похожий труп. Но даже понять, тело это, или часть тела неведомого существа, или даже часть машины, наделенной некогда жизнью, они не смогли. А впереди всё разгоралось и росло мертвенное зарево Р`Лайх.

* * *

Хьютай открыла глаза. В комнате было темно, звезды и туманности в окне бросали на стены слабый, словно лунный свет. Рядом беззвучно спал Анмай, растянувшись на животе и положив голову на руку. Волосы сползли ему на глаза, закрывая спокойное, красивое мечтательное лицо. Она какое-то время смотрела на него, затем её рука скользнула по его спине. Анмай лишь тихо, задумчиво застонал, вытягиваясь во сне.

Хьютай слабо улыбнулась. Вчера они вновь пытались укрыться от одиночества в объятиях. Им было очень хорошо, и потом они, усталые, вместе уснули, но её снова разбудил страх, оставив щемящую пустоту в груди, — странный, непонятный страх, словно где-то, очень далеко, произошло что-то чудовищное…

Она спрыгнула с силовой подушки и подошла к окну, упершись ладонями в раму. Распущенные волосы укрыли ей спину, — она вздрогнула, ощутив их теплое прикосновение. От окна тянуло холодом, тысячи звезд струили ледяной синий свет, роясь в клубах пыли, словно узлы невидимой ажурной сети. Сейчас на их фоне застыл ряд теней, — огромный остов неведомой конструкции, вместе с «Укавэйрой» дрейфующий в сплетениях гравитационных полей. Ещё вчера она определила его длину в триста миль. Звездный свет отблескивал на зеркальных боках колоссальных изогнутых труб, связанных поперечными балками, — это походило на огромных размеров орган, отраженный в кривом зеркале.

В пустоте глаз не мог определить расстояния, и Хьютай казалось, что до остова можно достать рукой. Но зазубренные разломы, искрящиеся сложнейшие сплетения разорванных паутинных нитей, окутывающих трубы, давали ей понять, что это, — лишь малая часть иного, давно разбитого мира. Она могла увеличить изображение почти до бесконечности, и попробовать выяснить, что же им на этот раз попалось, — но зачем? Что можно понять в этом тысячепарсековом облаке, кружащемся уже двенадцать миллиардов лет? Уже двадцать длинных космических суток они погружаются в ядро, — а их цель почти столь же далека, и лишь в окне медленно сменялись звезды, облака светящейся пыли, и облака пыли темной…

Здесь не было ничего живого и ничего разумного, — по крайней мере, ничего, что проявляло бы к ним интерес. Чем глубже они погружались в туманность, — тем чаще им встречались облака мертвых, погасших звёзд. Приборы «Укавэйры» то и дело находили остывшие до красного каления «белые» карлики, черные дыры, нейтронные звёзды, — но были ли они крейсерами Тэйариин или просто угасшими пульсарами? Как можно отличить искусственное от естественного в среде, обитаемой уже семь миллиардов лет? Хьютай и так часами сидела у окна, рассматривая всё, что вылавливали в туманности телескопы «Укавэйры», — то одинокий газовый гигант, тянущий шлейф сдираемой жестким излучением атмосферы, словно исполинская комета, то изрытый воронками планетоид, то просто бесформенные куски каменного крошева. А иногда попадались вещи, очень странные, — то остов межзвездного корабля, похожего на каракатицу, то целый мир, когда-то кипевший жизнью, — сейчас от неё остались лишь покрывающие его сплошные поля исполинских построек. Куда делись их строители? Где они сейчас?

Они все вместе подолгу гадали над этими находками, и иногда раскрывали загадки, каждый раз удивляя Хьютай. А где-то, очень далеко, в самых глубинах её памяти, ещё плавали воспоминания о той, совсем другой жизни, — на плато Хаос, и ещё раньше, в Товии…

Ей казалось, что она всегда жила здесь, на этом корабле… или похожем… и порой ей становилось очень одиноко и страшно, хотелось сделать что-то опасное, запретное…

Она встряхнула волосами, подошла к двери, приоткрыла её и обернулась. Её обнаженное тело вздрогнуло от втекавшего в комнату холода. Анмай тоже поёжился во сне и свернулся, как кот, спрятав лицо и поджав босые ноги. Она растерянно смотрела на него. Оставить его… мерзнуть… Пусть ей одиноко здесь, — но всё же не так, как без него. И без него её не было бы здесь… её уже вообще давно бы не было… Смешно, прожив вместе столько лет, до сих пор не знать, что именно так тянет их друг к другу, — с той секунды, когда впервые встретились их взгляды, в этом нереальном, уже ненастоящем прошлом…

Хьютай вновь встряхнула волосами, прогоняя грустные мысли. Как всегда, на борту царила почти полная тишина, но ей казалось, что сейчас глубокая ночь. Она вздрогнула от сквозняка. Вся их одежда, аккуратно сложенная, лежала прямо на полу. Она зябко повела обнаженными плечами и переступила порог.

* * *

В многоугольной прихожей, куда выходили двери жилых комнат, было темно. Мертвенно тлевшая дымка потолка бросала слабые отблески на верхнюю часть стен. Хьютай беззвучно пересекла комнату, так же беззвучно открыла вторую дверь…

Здесь хранилось всё их снаряжение, и здесь тоже было темно, — лишь едва тлел квадрат запора внешней двери. Когда она прикоснулась к нему, он слабо замерцал, и толстая плита с легким шипением отошла.

Переступив порог, Хьютай поёжилась. Прямо перед ней один из коридоров матричного центра «Укавэйры» уходил, казалось, в бесконечность. По высокому потолку шли сонные волны светящегося тумана, похожего цветом на старое серебро. Сложенные из ячеек стены искрились огнями, из крохотных экранчиков на неё смотрело множество живых любопытных лиц файа. Она знала, что на самом деле все они уже тысячи лет как мертвы, а их сознания изменились настолько, что вряд ли тут можно уже говорить об отдельных личностях, но всё же…

Она беззвучно пошла вперед. Податливый теплый пол под босыми ногами казался живым, и ещё больше усиливал ощущение взглядов, со всех сторон падавших на её нагое тело. Она вздрогнула и скосила глаза. По её бедрам скользили цветные отблески переливающихся индикаторов, непостижимых отражений мыслей. Она чувствовала себя, как во сне, — бесплотной и отстраненной.

Через несколько сот метров коридор кончился, упираясь в несокрушимую круглую дверь. Хьютай открыла её, едва прикоснувшись к весму. Новый коридор шел под прямым углом к прежнему, и она бездумно повернула налево, — у её ночных странствий не было никакой цели.

Этот коридор был выше и просторнее. Теплый желтоватый свет, похожий на лампы её детства, показался Хьютай неожиданно уютным. Здесь вдоль стен и под потолком шли толстые, матово-белые трубы, — коллекторы охладительной системы корабля. Их изгибы и разветвления напоминали сосуды внутри её тела, почти беззвучный низкий гул текущей жидкости висел в неподвижном теплом воздухе, отдаваясь смутной вибрацией глубоко в животе. Одна из труб впереди сонно запульсировала, подгоняя поток, пол качнулся, по нему прошла томная дрожь, — и всё стихло. Хьютай невольно расставила пальцы босых ног, и прикоснулась к трубе, — теплая, даже горячая, но не раскаленная. Ощущать себя микробом внутри колоссального живого существа было приятно и немножко страшно.

Она вновь беззвучно пошла вперед. Ещё через несколько минут показалась новая круглая дверь. Хьютай немедленно свернула. Здесь был шлюз, — первая дверь, толщиной в её тело, пропустила её в пустую кубическую камеру. Вторая открылась прямо в бездонную полутемную шахту.

Осторожно держась за край проема, она выглянула наружу. От поднимавшихся снизу волн холодного воздуха её охватил озноб. Стены квадратной, словно вырезанной в стальном монолите шахты были гладкими. Утопленные в них проемы дверей и неосвещенные боковые туннели таинственно темнели.

Внизу, на глубине мили, плавала белая точка, — крышка на дне шахты, ведущая во второй главный отсек. У Хьютай закружилась голова. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила стену, бесстрашно шагнула в пустоту, кувыркнулась, полетела вниз… и вскрикнула, когда воздух, наконец, мягко спружинил под её телом. От рывка у неё перехватило дыхание, — и она зависла посреди шахты в воронке силового поля. Дверь, из которой она вышла, захлопнулась. На мгновение её охватил испуг… но её весм мог управлять и силовыми полями корабля.

Успокоившись, Хьютай осмотрелась, лениво переворачиваясь в воздухе. Шахта была огромна, — шириной метров в двадцать, с монолитными серебристыми стенами, непонятно как освещенная, — на её стенах застыло множество отблесков, но разглядеть сами источники света Хьютай не смогла, хотя чуть не вывернула шею. Вверху, метров за пятьсот, едва виднелась звездообразная крышка, ведущая в наблюдательные отсеки.

Чуть ниже отблескивала огромная квадратная плита, — вход в камеру одого из восьми маневровых двигателей, стоявших в боковых отсеках верхнего, восьмого уступа корабля. Столько же стояло и в отсеках нижнего. Они находились в постоянной готовности, но сейчас не работали. Их отсеки считались недоступными для живых существ, и именно поэтому ей захотелось попасть в один из них.

Она нажала кнопку весма, отлично понимая всю глупость своего желания. Но тут десятиметровая квадратная дверь поднялась, силовое поле под ней подалось, — и Хьютай поплыла вниз, к темному, затянутому мерцающей пленкой проему. Пленка прогнулась, пропуская её внутрь, потом свернулась, и сферой сомкнулась вокруг, защищая её от царившей здесь полной пустоты.

Несколько секунд было темно, затем на стенах загорелись огоньки, — словно открылись тысячи серебряных глаз. Они расширились, разрослись, и, наконец, бледный полусвет залил помещение.

Хьютай не смогла охватить взглядом всю огромную конструкцию. Основную часть отсека занимали не сами двигатели, а системы охлаждения и питания, подводившие массу к аннигиляционным решеткам.

Она видела сегментированные трубы ускорителей толщиной в восемь метров, пронизывающие ещё большие блоки распределительных камер, геометрически строгую сеть сверхпроводящих кабелей толщиной в два локтя, лезвия-ребра перепончатых несущих арок, — всё точное, правильное, неподвижно-застывшее, — и всё это покрывала как бы плесень, бесформенные комки и тяжи густой массы. Их паутинная сеть напомнила ей модель нервной системы. Впрочем, это и в самом деле была нервная и ремонтная сеть корабля, она состояла из мириад крохотных клеточек-машин. Их пепельно-серый отлив странно контрастировал со стальным блеском машин «настоящих». Путаница стали составляла ажурный трехмерный лабиринт. Балки, трубы, арки, тяжи закрывали обзор, их сплетения были странным, чуждым подобием внутренностей живого существа.

Хьютай, скрестив ноги, села на упругое дно силовой сферы. Та медленно поплыла вперед, пробираясь между сегментами и нитями конструкций. Нервные тяжи разрывались перед ней, словно нити густой тягучей жидкости, и тут же смыкались вновь. Огни на них медленно разгорались, и так же медленно гасли, отходя назад. Всё это происходило беззвучно, как во сне. Ей казалось странным, что можно плыть так всего лишь думая об этом…

Она не знала, сколько длилось это медлительное путешествие, — её чувство времени здесь тоже словно впало в сон. Наконец, впереди показалась наружная стена корабля. Сфера опустилась на изоляцию одного из идущих вдоль неё широких нейтридных ребер жесткости, лопнула, превратившись в купол, и застыла.

Хьютай вздрогнула, ступив босиком на горячий металл. Она сделала несколько осторожных шагов, коснулась внешней стены, села, прижавшись спиной к её горячей серой металлокерамике и невольно повела лопатками. Поверить, что всего в нескольких дюймах от её кожи бьется солнечное пламя теплоотводного слоя, было трудно.

Наружная стена корабля была тонкой, — всего восемнадцать дюймов. Сама броня была толщиной в миллиардную долю миллиметра, — кристалл из нейтронов, упакованных плотнее, чем в атомном ядре. Затем шли блоки проекционных матриц, сохраняющих стабильность нейтрида, слой плазмы охлаждающей системы, внутренний отражающий слой и теплоизоляция. Это было всё.

Здесь царила абсолютная тишина. Стена беззвучно вибрировала, полыхая мертвенным жаром, — он отзывался в её коже смутной болью. Рой синеватых огней в узлах паутины сиял, словно россыпи звезд. Они вырывали из тьмы лишь прилегающую часть уступа, всё остальное исчезало во мраке, смутно выступая извивами нитей и отблесками колонн. Справа темнел гигантский куб теплового концентратора, — он переводил слабое тепло работающих машин в солнечный жар плотной плазмы. Наружная броня «Укавэйры» сияла, как поверхность звезды, накаленная до десяти тысяч градусов, — столь велико было внутреннее энерговыделение звездолета.

Всё вокруг было немыслимо, непредставимо чужим. А всего в локте за её спиной начиналась ещё более чуждая пустота, — теплая, согретая смертельным гамма- и рентгеновским излучением такой мощи, что даже самое живучее существо было бы убито им в минуту. Эту пустоту, словно ливень пуль, пронизывали рои метеоров, в ней плавали эрозионные нановирусы, способные в пыль разъесть любую машину, — последний след давно отгремевших и забытых сражений. Здесь проносились струи странных частиц, порожденных уже недалекой Р`Лайх. Здесь радиоволны несли крики рождения и смерти миллиардов миров. Здесь решалась судьба Вселенной. Здесь в ней впервые зародился разум, и здесь собирались её величайшие разумы… а что здесь делает она?

Её постепенно стал охватывать страх. Он зарождался снаружи, в безднах пустоты, в её огненном сердце, и физически ощутимым, давящим потоком разливался вокруг, сочился сквозь броню, обволакивая цепенящей паутиной озноба кожу и сжимая сердце Хьютай ледяной рукой. Она — лишь пылинка во чреве непредставимо чуждого разумного существа, одержимого стремлением к Бесконечности. Её родина, весь её мир, обратился в гравитацию и гамма-кванты ещё тринадцать тысяч лет назад. Сама она мертва, — её тело было сожжено и похоронено в том, уже исчезнувшем мире, когда она ушла за любимым в его вечное изгнание. Сейчас её тело, — запрограммированная с матрицы копия, чью плоть лишь отчасти можно назвать органической…

Хьютай провела ладонью по бедру, ощутив упругую гладкость кожи. Что ж, — между тем и этим телом она не смогла найти ровно никакой разницы, тем более, что ей пришлось умереть и воскреснуть ещё раз. Анмай говорил, что они, — самые счастливые из живых, и это было правдой: вряд ли кто-то ещё смог увидеть столь далекое будущее. И вряд ли ещё кто-то смог пережить свой народ…

Она знала, что здесь, — восемь триллионов Мэйат и её соплеменников, знала, что её народ владеет целой Вселенной… что есть ещё миллиарды живых файа, плывущих вне времени… но для неё Анмай остался единственной парой во всем мироздании, — они чужие для всех, обреченные на вечное одиночество, которое никто не сможет разделить. Её сильное тело, самой природой предназначенное для материнства, никогда не произведет на свет ребенка, — самая мысль о младенце в таком окружении была невозможна, а другого не будет…

Наша судьба — жить, жить, и пережить их всех, — свой мир, свой народ, свою историю… свою Вселенную? — подумала она. — Жить, пока наш путь не уйдет в Бесконечность, как говорит Анмай… А что потом? Что толку, если вся история файа повторится вновь, и конец её будет таким же?

Больше всего ей хотелось вернуться в те два самых счастливых месяца на Девяти Мирах Файау. Бесконечность приводила её в ужас… но это был путь её парня, а она не могла с ним расстаться, — единственным уже не только в любви. Она заплакала, — одинокая, испуганная, среди равнодушных машин погружавшегося в бездну звездолета. Она плакала о тех, кто ушел навсегда, и о тех, кому суждено никогда не появиться на свет, плакала, пока слезы её не иссякли. Осталась только мертвая тоска.

Обратный путь показался Хьютай бесконечно длинным. Когда она вернулась в каюту, её встретило то же мерцание равнодушных ко всему звезд. Анмай так же спал. Она прижалась к нему, и её тоска медленно отступила. Но она никогда не сказала ему об этом её путешествии.

* * *

Шло время. C незаметной медлительностью миновало полгода. «Укавэйра» приближалась к нижней точке своей гиперболической орбиты. Всего сто восемнадцать дней жизни оставалось Эрайа, — а они ни на шаг не приблизились к решению проблемы. Симайа не отвечали на их призывы, — то ли не слышали, то ли не желали отвечать. Туманности, — все туманности, — остались позади, и их обитель стала отлично видна: гигантский сплюснутый шар плазмы диаметром в три с половиной миллиарда миль, светивший ярче, чем вся окружавшая его галактика.

Масса Р`Лайх была равна одной сотой галактической, — три миллиарда солнечных масс. Точно определить её размеры не удалось, — к её экватору примыкал колоссальный плазменный диск, а к нему, в свою очередь, кольца из газа и пыли поперечником в световые годы. Ежедневно целые миры и звезды поглощались чудовищем, но его масса не росла, — столь велико было его излучение. Вырывавшиеся из его полюсов струи ускоренной почти до световой скорости материи простирались на сотни тысяч световых лет. Именно их энергия, а не излучение ядра составляла большую часть светимости Р`Лайх, — необъяснимое физически явление, подтверждающее, что здесь открыты Ворота Соизмеримости. Именно из них исходил этот колоссальный поток материи и света.

Р`Лайх никак не изменяла окружавшей её физики, но гиперсканеры «Укавэйры» нашли внутри неё множество различных физик. Не-планета вращалась, и скорость вращения на экваторе доходила почти до световой, так что время внутри неё разрывалось. У экватора оно текло в двадцать тысяч раз медленнее, чем на полюсах.

В оптическом диапазоне Р`Лайх смотрелась очень странно, — беспредельный огненный водоворот, всё больше накалявшийся, переходящий в призрачность и во тьму, — раскаленное до миллиона градусов ядро излучало лишь в рентгене. Этот переход неистового сияния во тьму, довольно жуткий, доказывал, что есть вещи, недоступные ничтожному восприятию живых существ.

«Укавэйре» оставалось лишь несколько дней полета до этой испепеляющей тьмы. Затем она пробьет плоскость плазменного аккреционного диска, — нелегкая процедура на половине световой скорости, особенно если учесть, что плотность диска местами равнялась плотности обычных звезд, — и уйдет в космос. Сейчас этот диск простерся под ними, подобно огненному морю. Составляющие его отдельные кольца, струи, течения и уплотнения плазмы были отлично видны. Местами эти сгущения становились столь массивными, что в них начинался термоядерный синтез, — целые звезды возникали из огня, чтобы через несколько дней вновь исчезнуть. Всё вокруг пронизывало сверхмощное магнитное поле Р`Лайх. На него накладывалось не менее мощное поле самого диска, и плазма причудливыми реками текла вдоль силовых линий, которые сама же и формировала. Магнитные и электрические поля постоянно пульсировали, сталкивались и аннигилировали, вызывая колоссальные взрывы-вспышки, неизмеримо мощнее солнечных. Плазму пробивали исполинские молнии такой мощи, что в их каналах происходил термоядерный взрыв. В этой электромагнитной мельнице протоны ускорялись до релятивистских энергий и выбрасывались во Вселенную под именем космических лучей. Иногда их сопровождали осколки странной материи, выброшенной адской топкой Ворот.

Над огненным кипением нависало ослепительно яркое небо, — туманности отбрасывали назад немалую часть излучения. Его мощность уже в тысячи раз превысила солнечную, внешняя температура поднялась до ста тысяч градусов. Только мощные силовые и магнитные поля, да действующее на полную мощность охлаждение спасали «Укавэйру» от немедленного разрушения.

Всё вокруг казалось порождением первозданного хаоса, но правильность, чуждая природным формам, проступала даже сквозь огненный ад. Немыслимо было признать всё это искусственным сооружением, превзошедшим всё величие природы, но ничего иного не оставалось. Средняя плотность Р`Лайх была впятеро меньше плотности воды. И пусть снаружи бушевал световой ад, — но внутри была жизнь, и эту жизнь охраняли. Тысячи нейтронных звезд кружили вокруг Р`Лайх, иногда в самой глубине её плазменного диска. Иные прятались в ядрах окружающих звезд, отгородившись от страшного напора раскаленной материи чудовищной стеной магнитного поля. Не приходилось сомневаться, что это, — те самые звезды-крейсеры, разумные пульсары Тэйариин. А может, и наоборот, — сами Тэйариин служили разумным звездам. Кто знает? Даже «Укавэйра» не всегда могла разобраться в диком хаосе наружных сигналов. Мощные защитные поля искажали их до неузнаваемости, ещё больше затрудняя задачу, и к тому же, пожирали массу энергии. Впрочем, в такой среде с энергией сложностей не было. «Укавэйре» оставалось только поглощать её.

Её пассажиры уже успели привыкнуть к своей странной жизни. Первое время, пока радиосигналы окружающего мира ещё не утонули в окружавшем их огненном хаосе, они пытались разобраться в сути обитающих здесь цивилизаций, — без особого успеха. А в ядре, в огненном, пожирающем ядре, их просто не было. Чья-то незримая, но могущественная рука позаботилась, чтобы разум не смог ни возникнуть, ни обосноваться здесь, на мирах, обреченных упасть в ненасытную бездну Р`Лайх.

Потом, когда всё возраставшая мощность защитных полей скрыла от них детали галактического ядра, они попытались определиться с собственным будущим.

Здесь всё оказалось очень просто. Р`Лайх была их единственной возможностью избежать бесконечных, бессмысленных скитаний в космосе, поисков, обреченных растянуться на тысячелетия. Анмай чувствовал, что здесь с ними должно произойти нечто, очень важное, — но этому не суждено сбыться. Мир золотых айа был столь велик и сложен, что они не нуждались во внешнем, — никаких входов в их твердыню не было.

История Линзы повторилась, но здесь поле защиты оказалось столь мощным, что проникнуть в Р`Лайх сквозь не-пространство не могло ничто. Анмай знал, что никакая внешняя сила не способна помешать входу корабля в не-пространство, — а вот выход являлся столь тонким процессом, что даже самое малое сопротивление заставит их просто пролететь мимо цели… в самом лучшем случае.

Они разработали множество вариантов действий, но все они оказались не нужны, — этим утром телескопы «Укавэйры» заметили на северной «полярной шапке» Р`Лайх темное отверстие ведущего внутрь туннеля.

Их приглашали.

* * *

Анмай молча смотрел на экран. Казалось, что он смотрит в жерло печи, — в сияние, вокруг которого бурлит похожий на жидкое стекло воздух. Туннель был едва виден, — темная точка воронки, где бешеное вращение плазмы и магнитное поле удерживали многомильной ширины проход в глубь огневого моря.

— Я не пойду туда, Анмай, — говорила «Укавэйра». — К одной цели ведет множество путей, а этот слишком опасен. Там мы будем в полной их власти.

Он кивнул. Сейчас их флот насчитывал больше двух тысяч автоматических крейсеров, бывших транспортов, и пятьдесят Защитников — Ир-Ими, но здесь все они были бесполезны. Эти машины, сейчас затерянные где-то в безднах космоса, могли в любой миг прийти им на помощь, — но это ничего не изменило бы. Они, конечно, уже и так были в полной власти золотых айа. Но те ничем себя не проявляли.

— Тогда мы полетим одни, на «Товии», — сказал он, ожидая, что машина начнет возражать, но она согласилась.

— Хорошо. У каждого своя судьба. Мы изменим «Товию» так, чтобы сделать её неуязвимой для внешнего интеллектронного вторжения, и дать ей возможность сразу уйти в не-пространство в случае опасности.

— Благодарю. Но остается ещё одно. С кем пойдешь ты? — он повернулся к стоявшей рядом Хьютай.

Та пожала плечами.

— С тобой, конечно.

* * *

Пятью часами позже, когда корпус «Товии» содрогнулся под напором излучения ядра, и «Укавэйра» мгновенно пропала в его огненном мареве, пару вдруг охватил страх. Она была последним, что связывало их с родиной, нет, больше, — последним, что осталось от неё. Пусть и чужая, она оставалась единственным близким им… местом? миром? — во всей Вселенной. А сейчас их пути расходятся, — и может статься, что навсегда.

Пока они ещё поддерживали связь, — но будет ли это возможно в невероятном мире, в который они направлялись? Они не были уверены. Смогут ли они вообще вернуться, или беспредельное многообразие Р`Лайх станет их вечной судьбой?

Анмай усмехнулся. В любом случае, смена обстановки после столь долгого пребывания в недрах «Укавэйры» ему не повредит.

* * *

«Товия» изменила орбиту, но даже на своей полусветовой скорости смогла достичь Р`Лайх лишь через семь дней. Всё это время Анмай, «Товия», и сама «Укавэйра» пытались связаться с золотыми айа. Те не отвечали. Спуск в их обитель оказался нелегким, — несмотря на двадцать миллионов тонн своей массы, «Товия» вздрагивала и качалась в яростных вихрях плазмы, пробивая навылет гигантские протуберанцы. Иногда они становились столь плотными, что «Товия» пускала в ход Йалис, начисто аннигилируя всю материю по курсу. Иначе её просто расплющило бы о монолитную стену спрессованного её скоростью газа.

Когда силовое поле прижималось к броне, удивленная пара слышала гул, треск, многоголосый хор взрывов, вихрей, смерчей, — хромосфера Р`Лайх была уже достаточно плотной, чтобы проводить звук. Ниже, там, где плазма уплотнялась, звук мог разрушить целую планету, — столь велика была его мощность.

Неистовство излучения за бортом достигло предела. Со всех сторон был огонь, — призрачный огненный ураган над неподвижным морем расплавленной стали. Именно так выглядела на экранах «Товии» поверхность Р`Лайх. Там вздымались и опадали сияющие купола, крутились вихри, вздымались столбы огня. Туннель терялся в этом кипении, непонятно было, как он вообще может тут существовать, — но породившие его силы правили здесь всем.

Глядя на приближавшуюся воронку, Анмай бессознательно обмахивался ладонью, — в каюте было градусов сорок. Впрочем, когда наружная температура перевалила за миллион градусов, это можно стерпеть, — лучистая энергия не задерживается силовым полем, а броня «Товии», хотя и подвергнутая субатомному сжатию, была ничтожно слабой по сравнению с броней «Укавэйры». И колоссальный поток исторгающейся из Ворот материи был уже слишком близко, — невидимый, но даже редкие его частицы, рассеиваясь в здешней разреженной среде, представляли опасность, — не все они задерживались силовым полем, — и немалый интерес, ибо говорили многое о природе своего источника. Но, попади «Товия» в их бешеный поток, — она бы вспыхнула как спичка, несмотря на всю свою защиту.

Анмай прикинул, что произойдет, когда эта энергия пойдет на изменение физики, — и поежился. Симайа поднялись слишком высоко над тем уровнем, который он мог, — или хотел, — понять.

— Входим в туннель, — сказала стоявшая рядом Хьютай, крепко взявшись за раму экрана, — несмотря на внутренние демпферы, пол под ними вздрагивал и качался в такт броскам огненного хаоса снаружи.

— Всего через несколько часов мы встретимся с самой могущественной расой в нашей Вселенной. Тебе не страшно?

Хьютай пожала плечами.

— Они знают, что без нас не появились бы на свет. Не станут же они жарить нас на ужин?

— Да? Разница между нами и ними примерно такая же, как между нами и панцирными рыбами, от которых мы произошли. Испытываешь ли ты хотя бы внешнюю благодарность к этим рыбам, не говоря уже о сострадании?

Хьютай вновь пожала плечами.

— Что толку умничать? Скоро мы сами всё узнаем. Ты сам всё время это мне говоришь!

Анмай улыбнулся.

— Да. Держись!

Воронка входа выросла, заполняя полнеба. Издали она казалась темной, но вблизи её плазма расплывалась в ослепительном сиянии. «Товия» качнулась, когда её силовой щит задел край плазменного вала, спрессованного магнитным давлением в монолит. Анмай еле удержался на ногах, ударившись с Хьютай плечами.

Индикаторы интенсивности излучения и температуры пошли вниз, магнитного поля — вверх. Сам туннель не впечатлил их, — вихрящаяся труба из полос светлого и темного пламени, расплывчатых и смутных. «Товия» летела в нем очень быстро, — сто тысяч миль в секунду, иначе её живой груз был бы раздавлен в попытке противостоять чудовищной гравитации Р`Лайх.

У Вэру закружилась голова. Ему казалось, что они поднимаются вверх, хотя на самом деле они спускались по направлению искусственного поля тяжести «Товии», и падали вниз в гравитационном поле самой не-планеты. Он знал, что пока они не минуют обращающий слой, и не попадут в зону, где его масса компенсирует непомерную гравитацию, затормозить будет невозможно, даже перед неожиданным препятствием.

Глядя на индикаторы, он начал представлять толщину и устройство наружной оболочки Р`Лайх. Сооружения такого размера не могли состоять из обычного твердого вещества, даже из нейтрида. Основным строительным материалом здесь служили магнитные поля, создаваемые плазмой. И сохранить гравитационное равновесие такой массы тоже было очень непросто, особенно если учесть, что даже свет пересекает её за добрую пару часов.

Он прикинул, как в таких условиях можно обеспечить приемлемый уровень гравитации. Конечно, в полом шаре любой массы гравитационное поле равно нулю, но здесь есть огромная центральная масса, — Ворота, — да и сам шар Р`Лайх не полый, и он вращается, — так быстро, что время на периферии отстает от наружного в двадцать тысяч раз. Управлять здесь распределением масс так, чтобы их гравитационные поля гасили друг друга, наверняка дьявольски сложно. Малейшая ошибка могла привести к катастрофическому гравитационному коллапсу. Окончательно запутавшись, он задал вопрос «Товии».

— С точки зрения небесной механики Р`Лайх, — сверхплотное скопление тел, а не единое тело, — ответила та. — По данным гравиметров, она состоит из массивной внешней оболочки, массивного ядра, и бесчисленного множества малых ядер, находящихся с ними в гравитационном равновесии, — попросту, на стабильных орбитах. Между ними движутся струи, кольца релятивистских частиц, которые сами же порождают управляющие ими магнитные и силовые поля. Через секунду мы достигнем собственно внутренней структуры.

На экранах вспыхнул ослепительный свет — «Товия» вошла в открывшееся перед ней отверстие, заполненное силовым полем. Её силовое поле, аннигилируя, пробивало в нем проход. Индикаторы излучения и перегрева вновь прыгнули вверх, к опасной зоне. Скорость «Товии» всё ещё составляла четверть световой, и торможение оказалось столь сильно, что пару бросило на пол, и со страшной силой вдавило в него. Дыхание прервалось, перед глазами поплыли серые пятна. Анмай понял, что ускорение перевалило за десятикратное. Долго его он бы не выдержал, но постепенно оно ослабло, вернулось к нормальному.

Он поднял голову. На экране мелькали неразличимые цветные струи. Он вскочил, кинулся к нему, согнулся от неожиданной боли в груди, схватившись за раму, — и застыл. Через секунду к нему присоединилась Хьютай.

Они падали, мчались в беспредельном море света, среди странных, ни на что не похожих, но знакомых форм. Он уже видел это раньше! Видел так же ярко, как сейчас! В Линзе, во сне, десять тысяч лет назад!

Он попытался вспомнить, что было дальше, вздрогнул, и решил оставить эту затею. Ощущение уже пережитого раньше было не слишком приятным, да и рассмотреть проносившийся мимо на четверти световой скорости пейзаж всё же нельзя. Потом он вспомнил, что системы обработки изображений «Товии» способны и на это, — и отдал мысленный приказ. Изображение изменилось, замедлившись в десять тысяч раз.

Они падали в пустоте, попав в мир света и сверкающих немыслимых переплетений. Сама пустота радужно переливалась, образуя очень красивые, но совершенно непонятные формы. Здесь совершалось движение, нечто столь сложное, что их сознания отказывались это понимать…

Ощущение уже пережитого усилилось, сделалось невыносимым. Именно этот неистовый полет среди сияющих радужных сплетений сильнее всего врезался в память Вэру в его видении. Ещё в ядре Цитадели, восемнадцатилетним юношей, он видел это, — но не понял тогда, что он видит. Не понимал и сейчас. Приборы уверяли, что светится нанометровая пыль, конденсат из экзотических элементарных частиц, — магнитных монополей, тяжелых кварков, аксионов. Эта пыль постоянно двигалась, излучая свет и все иные возможные волны, сплеталась в невообразимо сложные структуры. Через секунду они исчезали и возникали вновь, к тому же, ещё и расступались перед «Товией» так, что та летела в абсолютной, без единого атома пустоте.

Вдруг он заметил, что окружение изменилось. Пустоту пронзила светящаяся кристаллическая решетка, твердая на вид, и они летели в её ячейках, — от этого просто захватывало дух. Правда, не только от этого, — перегрузка вновь росла, подбираясь к двойной.

Его бедра заныли, но он продолжал смотреть. Их скорость стремительно падала, — тяготение внешней сферы уже не разгоняло, а тормозило их, причем очень эффективно и неощутимо. Тем не менее, он спросил.

— Наша траектория проложена так, что тяготение всех встречных масс будет нас тормозить, — подтвердила «Товия». — Мы остановимся на глубине половины полярного радиуса Р`Лайх через восемь часов.

Анмай кивнул. Это казалось ему совершенно естественным. Знакомым. И это ощущение узнавания порождало в нем глубочайший страх. Он чувствовал, что всё виденное им не имеет к золотым айа никакого отношения, — всё это было здесь раньше, источник его страха и его надежды. Он встряхнул волосами и криво усмехнулся, — даже столь привычное движение при такой гравитации отозвалось болью в шее.

— У меня пятки болят, — сказала Хьютай. — Почему бы нам не плюхнуться в силовую подушку, а?

* * *

Совет оказался кстати. «Товию» затрясло, ощущение спуска стало физически ощутимым. Окружающая среда заполнилась силовыми полями.

Анмай покосился на индикаторы. Температура снаружи мало подходила к ослепительной яркости сияния, — всего тысяча градусов. Светилась кибернетическая пыль, состоящая из тяжелых элементов и частиц. Решетка была из тончайших нитей нейтрида, — если бы они на неё налетели, она бы разрезала «Товию» пополам, вместе с силовым полем. Анмай ощутил озноб… страх! Несмотря на всё, он боялся окружившей его чужеродности. Но стоило его руке найти руку Хьютай, страх ослабел. Он криво улыбнулся, — это прикосновение успокаивало и её тоже.

— Приближаемся к окну в твердой поверхности, — сообщила «Товия». — Внимание!

Из квантовой дымки всплыл грозящий черный силуэт. В нем зияло ещё более темное отверстие прохода, — тень в тени. «Товия» погрузилась в неё, в ослепительной вспышке прорвав пленку силового поля.

Через секунду глаза Вэру удивленно расширились, — переход оказался слишком резким. Они вырвались из сияющей бездны, попав в синий полумрак, пронизанный вращавшимися темными колоннами бесконечной высоты. Он вздрогнул, — эти плавно извивавшиеся стальные смерчи тоже были в его видении.

Здесь тоже был вакуум, наполненный той же кибернетической пылью, но температура совершенно нормальная — двадцать четыре градуса тепла… Он вдруг понял, что все эти бездны и есть разумная Р`Лайх, — всё, созданное Тэйариин семь миллиардов лет назад, ещё жило здесь.

Скорость «Товии» всё уменьшалась, её сенсоры могли всё лучше изучать окружающее. Стальные колонны диаметром в полмили содержали ядра из вырожденной материи. «Товия» даже приблизительно не могла определить их назначение, и даже просто размер этого пространства. В стороны оно простиралось, минимум, на несколько тысяч миль. А в глубину…

Здесь царил ровный синий свет, исходивший неизвестно откуда. Они уже знали, что всё здесь, — не просто живое, но разумное, способное к любым изменениям. Но сейчас всё здесь охватывал сонный, ленивый покой…

На миг Вэру представилось, что безмерной силе довольно одного осознания своих возможностей. Осуществление их уже просто неинтересно. Потом он понял, что это не так, и испугался. Была ли это его мысль, или же она пришла снаружи? Как? Неужели непредставимо краткое мгновение он был здесь и там, — внутри и извне? Но даже если так, это была единственная робкая попытка, тут же отброшенная. А может, его мысли вновь начали жить сами по себе, — с ним бывало такое. На пике нервного напряжения он иногда воспринимал их, как исходящие со стороны, отстраненные… или это ему представилось сейчас?

Анмай закрыл глаза, приоткрывая их время от времени. Аюттхайа не раз выручала его, но он боялся пользоваться ей, опасаясь потерять богатство своих переживаний. Мерцали индикаторы, отмечая минуты, часы и скорость. Она постепенно уменьшалась, — тысяча миль в секунду, пятьсот, пятьдесят…

— За нами движется масса, — сообщила «Товия», — очень большая. Её гравитационное поле тормозит нас.

Анмай приоткрыл один глаз.

— Насколько большая?

— Неизвестно. Возможно, это искусственное поле тяжести.

— Гравитатор?

— Неизвестно. Возможно — да. Масса отстает, — добавила «Товия». — Перемещения других масс не фиксируется. При неизменном ускорении нам осталось примерно пять минут до полной остановки.

И тут же, без паузы:

— Впереди плоскость.

Анмай сразу увидел её, — колонны упирались в сплошную темную равнину. Над ней сгущался слой светящегося тумана. Она стремительно приближалась.

У него перехватило дух, но тут же внизу, прямо под ними, открылось отверстие, — кратер диаметром в милю, светящийся, словно луна. «Товия» сообщила, что вещество поверхности растекалось со скоростью звука, открывая его. Падая, она вошла в туннель, освещенный яркими отблесками света.

— Ух ты! — воскликнула Хьютай.

Их окружили рои звезд и их отблесков, — ажурные сплетения чудовищных тяжей из жидкого металла длиной в сотни миль, паутинные сети, плывущие, как облака, — внутренность одной безмерно огромной молекулы с узлами чудовищных механизмов. У Вэру вновь перехватило дыхание, — теперь он мог воочию оценить их скорость. И…

— Если вся Р`Лайх выглядит так, то где же мы остановимся? — спросил он.

— Мы должны прибыть в заранее указанную точку, в которой есть подходящие вам условия, — ответила «Товия».

— Вы установили с симайа контакт?

— Лишь получили навигационные указания.

— Но зачем погружаться в Р`Лайх на половину её радиуса? Разве нельзя создать подходящие условия ближе?

— Нет. Основная масса Р`Лайх сосредоточена в экваториальном диске эллиптического сечения. Полярные области практически пусты и заняты энергоплазменными разумными структурами, созданными ещё Тэйариин.

— А что ждет нас в указанной точке?

Секунда молчания.

— Они не отвечают.

* * *

Нейтринный двигатель «Товии» продолжал работать, и скорость спуска быстро падала, — десять миль в секунду, пять, одна…

— Восемьдесят секунд до полной остановки, — сообщила она. — Впереди твердая поверхность. На ней — место нашего назначения.

Анмай сжался. Вспышка, от рывка потемнело в глазах, — и в один миг всё изменилось. Они попали в пространство, границы которого он не мог определить. Вверху черное небо, усыпанное миллионами ярких звезд, внизу — неровная белесая равнина. Секундой позже он понял, что звезды не имеют никакого отношения к сиявшим снаружи Р`Лайх, а равнина — просто сплошные слоистые облака.

— Снаружи воздух стандартного состава, — сообщила «Товия». — Давление — одна десятая нормального, температура — сорок ниже нуля. По данным радара, до твердой поверхности пятнадцать миль. Скорость спуска — сто метров в секунду.

Анмай кивнул. При первом же взгляде на сияющее звездное небо его страх таинственным образом исчез.

Через минуту «Товия» пронзила тонкие облака. Внизу открылась бугристая равнина, — он не сразу понял, что это второй, более толстый облачный слой. Звёзды скрылись, сквозь тучи внизу пробивалось желтоватое сияние, — они опускались в призрачный световой круг. В его центре залегла темнота.

— Высота три мили, — вновь сообщила «Товия». — Начинаю торможение. Окончательная остановка на высоте пяти вэйдов.

Она вошла в облака. Сразу стало темно. Спуск в темноте длился лишь минуту, но Вэру охватило тревожное нетерпение, хотя он уже знал, что увидит.

И не ошибся.

* * *

…Внизу простерлось скалистое плато, изрезанное, неровное, залитое ровным желтым светом пылающих на горизонте облаков, — скорее туманности, чем заря, волокнистые и перистые. Их свет отражался на нижних клубах неподвижно застывших тяжелых туч.

— Высота восемьсот метров, — ровно сказала «Товия». — Скорость ноль. Давление нормальное, температура +180. Тяготение стандартное. Никаких излучений, воздух чистый, силовое поле отключено. Всё.

— Внизу… есть кто-нибудь? — спросил Анмай.

Несмотря на все усилия, его голос дрогнул.

— Нет. Только камень.

Он взглянул вниз, и вдруг понял, что ему вообще не хочется спускаться туда. Он знал, что это бессмысленно и глупо, но ничего не мог с собой поделать. Впрочем, бездельничать ему хотелось ещё меньше. Они собрались, поели… Оставалось лишь спуститься в ангар, но Анмай медлил. Так, в полной тишине, прошло несколько минут. Наконец он поднялся, встряхнул волосами, и, не оглядываясь на Хьютай, вышел.

— И ты даже не берешь оружия? — удивилась она.

— Зачем? С ним или без него, — всё равно, мы в полной их власти.

* * *

Они спустились в синевато-мертвенный простор ангара. Хьютай привычно устремилась к знакомому скиммеру, но Анмай жестом остановил её. Он взглянул на купол тяжелого посадочного устройства, и вспомнил… Массивная куполовидная конструкция, стоявшая в отдалении, черная на фоне желтых светящихся облаков…

Его с новой силой захлестнуло ощущение нереальности, вторичности происходящего.

Что ж, — подумал он. — Каждый сон должен сбыться до конца. Этот приснился мне уже очень давно — десять… нет, тринадцать тысяч лет назад, — и я всего лишь досмотрю его.

Он подошел к машине, прикоснулся к массивной раме двери. Квадратная плита высотой в его рост и толщиной в восемь дюймов медленно сдвинулась, внутри вспыхнул свет. Он подтянулся и вошел. Хьютай вошла за ним. Она села, люк захлопнулся. Под полом раздалось гудение, галереи ангара на экранах поплыли вниз, затем назад.

Когда перед ними начала подниматься плита главного шлюзового створа, сердце Вэру вдруг бешено забилось, его сдавило недоброе предчувствие. Он делал что-то непоправимо неправильное… но что? Он вздохнул. Что бы тут не случилось, — ему останется только принять это.

* * *

Сам полет был очень простым для такого устройства. За минуту оно отошло на расстояние мили от «Товии», остановилось, двинулось вниз…

Глядя на приближавшуюся каменистую равнину, Анмай думал о симайа. Почему они выбрали столь странный способ встречи? Что они хотели этим сказать?

Внизу от поднятого двигателями урагана полетели камни. Корабль отключил их, выбросил пучок силовых линий, и, опираясь на них, плавно заскользил вниз. Ещё через минуту мягкий толчок возвестил о посадке. Индикаторы мигнули, воцарилась абсолютная тишина. На экранах застыла та же каменистая равнина, уходящая к круговой стене золотых туч на горизонте. Справа, под низко нависшими облаками, парила неподвижная «Товия». Жерло её реактора тлело синеватым огнем. Минут через десять Анмай понял, что сидеть в машине бессмысленно. Надо выходить.

Из любопытства он включил анализатор грунта. Тот мгновенно выплюнул ответ, — базальт, уходящий на глубину не меньше десяти миль. Никаких полостей, металла, источников энергии, — ничего.

Он оглянулся. Вдоль пультов стоял десяток кресел, но лишь в одном сидела Хьютай, остальные пустовали, — они остались здесь ещё с тех времен, когда на «Укавэйре» был постоянный живой экипаж. Само посадочное устройство тоже было очень старым. Даже если не принимать во внимание временные скачки, ему была не одна тысяча лет. Эта машина побывала на множестве планет, и, наконец, оказалась здесь. Навсегда.

Анмай не знал, откуда у него такая уверенность. Он поднялся. Хотелось взять что-нибудь, — неважно что, лишь бы занять руки, — но он лишь сменил весм на браслет квантовой связи: прямая неразрывная связь с «Укавэйрой» была важнее связи с матрицей. К тому же, он не очень доверял здесь обычной, пусть и самой эффективной и хорошо закодированной радиосвязи. Хьютай поступила так же.

Они вместе подошли к люку. Анмай прикоснулся к запору. Когда плита скрылась в нише, он осторожно втянул чистый, холодный воздух. Вновь вернулось ощущение нереальности, — словно он лишь в воспоминаниях переживает случившееся раньше…

Анмай спрыгнул вниз, — на хрустнувший под сандалиями щебень, — подал руку Хьютай и осмотрелся. Тишина, всё точно такое же, как на экранах. Они пошли вперед.

Когда пара отошла примерно на сотню шагов, сзади вдруг вспыхнул ослепительный свет, — и мгновением позже донесся глухой, мощный удар. Они обернулись, — и с удивлением поняли, что корабль просто… исчез. На его месте осталось лишь облако поднятой схлопнувшимся воздухом пыли.

Анмай, мгновенно ошалев, помчался обратно. Хьютай за его спиной вдруг испуганно вскрикнула, но он и не подумал обернуться…

От корабля не осталось никаких следов, — какая-то необъяснимая сила просто вырвала восемьдесят тонн металла из Реальности. Анмай всё же решил обернуться, — и тут его ослепил новый, ещё более яростный свет. Он инстинктивно бросился на камни, закрывая руками голову, — эта вспышка напомнила ему ядерный взрыв. Он видел, такие наяву, — не раз, и далеко не два. А через несколько секунд до него докатился сокрушительный грохот и его ударило воздушной волной, — стой он на ногах, его точно бы сбило с них. По телу и рукам замолотили поднятые вихрем мелкие камешки. Анмай невольно напрягся, вжимаясь в каменистую почву… но почти тут же всё стихло, и он удивленно поднял голову.

Равнина ничуть не изменилась. Тучи клубились в медлительном водовороте, постепенно застывая, потом воцарилось прежнее спокойствие. Только…

«Товия» исчезла! Анмай дико оглянулся, — её нигде не было. И… Хьютай тоже!

Сердце обморочно бухнуло, дыхание перехватило. Насколько хватал глаз, — на мили кругом, — равнина была совершенно пуста. Он растерялся, не в силах понять, что происходит. Хотелось бежать, руками рыть камень, искать Хьютай…

Он зажмурился, отчаянно сжав руки. Через несколько секунд к нему вернулось подобие спокойствия. Пусть «Товии» нет, но «Укавэйра» не могла исчезнуть! Он приподнял руку, потянувшись к браслету…

Снова вспыхнул ослепительный свет, левое запястье ударило и обожгло, донесся хлопок… Открыв глаза, он увидел на серебре браслета узкую рваную дыру, из неё поднимался дымок.

Его охватил ужас, хотелось броситься на землю и завыть, но он знал, что это ничего не даст, — как, впрочем, и истерика. Да, он попал в ловушку, его могли в любой момент убить, его лишили любимой, он ничего не понимал, — но он был жив. А пока он жив…

Анмай сорвал бесполезный браслет, и со злостью зашвырнул его подальше. Кроме одежды у него ничего не осталось. Оружия у него не было. Даже надеть силовой пояс он не догадался, — впрочем, это ничего не изменило бы. А…

Вдруг он заметил, что на плоском выступе камня, всего метрах в ста, кто-то сидит. Он побежал, а добежав остановился. На камне сидел он сам. Неожиданно он успокоился. Сев рядом, он улыбнулся. Ему ответили. Всё это было в его видении, но на этом оно кончалось.

Глава 9. Я — это ты…

Что есть добро и зло? Самый яркий свет отбрасывает самые глубокие тени, и самые глубокие тени, — на самом ярком свете. Но разве кто-то видел свет, не отбрасывающий теней? И что отбросит тень, если нет света?

Анмай Вэру — в мечтах о любимой.

— Кто ты? — спросил он.

— Я — это ты.

— Как это? — удивился Анмай. Потом он понял. — Ты — моя матрица, оставшаяся на Девяти Мирах Файау?

— Да, — ответил двойник. — Правда, она включает твою память лишь до отлета «Астрофайры». Всё остальное пропало вместе с ней, так что я — не совсем ты. Но наши воспоминания, наше детство, вся твоя жизнь до двадцати восьми лет — во мне.

— Как такое могло случиться? И как ты оказался здесь?

— Когда Файау покинула Девять Миров, она вывезла их матричные центры, но забытые копии некоторых матриц остались, — твоя в их числе. Они воплощались вновь… часто. Но я бежал из Сети.

— И… сколько нас? — спросил Анмай.

По его спине побежали мурашки, но не от страха. Такое случалось, когда он узнавал что-то очень интересное и важное, — всего несколько раз в своей жизни.

— Я не знаю. Твоя личность всегда вызывала огромный интерес, и ты много раз рождался заново… в разных временах и мирах. Каждый раз твоя судьба складывалась по-новому. Самые первые из нас появились во времена Файау, но они все ещё до Исхода перешли в интеллектронную фазу и улетели вместе с остальными. Сейчас они строят новую Вселенную для нашего народа. Другие, позже, становились Мечтателями Сети, — один из нас, Анмай Айту, правил Эрайа. Впрочем, это ты знаешь. Иные — множество — жили на Девяти Мирах Сети, я из их числа. Бывали более удачные воплощения, а бывали и менее. Обычно в качестве исходной служила та знаменитая матрица, в которой ты прыгнул в будущее с плато Хаос…

У Вэру вдруг перехватило дыхание. Он отлично помнил себя тогда, в последние секунды, — отчаянного и наивного, изо всех сил старавшегося представить будущее. И он увидел его, — но не в одном, а в тысячах вариантов, прожил тысячи жизней, тысячи судеб. Он знал, что выяснять, какая из них настоящая, бессмысленно, — они все были настоящими. Он был первым в этом ряду, но даже это ничего не значило. Была ли у него душа? Если да, то она разделилась на тысячи, и продолжала делиться… а впрочем, он совершенно запутался.

— …Второй из нас, — невозмутимо продолжил двойник, — стал первым беглецом. Это было за четыре тысячи лет до Исхода Файау, и я не знаю деталей. Он имел уже большой опыт жизни на Девяти Мирах, и смог в одиночку угнать межзвездный корабль, копию «Товии», — совсем новый, ещё без своего сознания. Но он прихватил и другие матрицы файа, так что у него была и пара, и компания.

Достигнув пригодной для жизни планеты, он населил её несколькими разумными расами, и долго правил ими. Там были гексы, ару, Опустошители, и его собственные творения, которые мне трудно описать. Насколько я помню, он создал два вида разумных чудовищ. Один был похож на двуногих ящеров, второй — на росомах-лемуров с шестью лапами и белой шерстью… огромных… даже гекс он наделил разумом. Были в его государстве и люди, — Айэт дал ему их матрицы в память о… тебе. Тот Анмай долго правил и играл с ними в затерянном мире, потом люди добрались до него, — Повелитель Чудовищ был свергнут и убит. Я очень хочу узнать, как у них такое получилось. Это важная и интересная история, но она произошла давно, и симайа, отыскав этот мир, нашли только легенду… кто знает, что было там на самом деле? Они не нашли звездолета…

Другие из нас становились разведчиками, авантюристами… они прожили очень разные жизни. Многие исчезли во Вселенной. Недавно несколько сот нас и наших подруг угнали из Сети звездолет класса «Увайа», — и их до сих пор не нашли… Иногда нас воскрешали вместе с Хьютай, чаще — нет. Мы любили других женщин, имели детей, — много детей, умирали, становились рабами и властителями, создателями машин и оружия, строителями городов… Каждый по-своему шел к своей мечте. Кое-кто даже приходил сюда, к золотым айа, и я, первый, встречал их… Твоей истинной мечты не разделил никто.

— Почему?

— Никто из них не был безумен.

— Безумен?

— Да. Не в медицинском смысле, конечно. Наш мир тоже безумен. В тебе воплотилось безумие мира. Он с легкостью творит и разрушает, не различая. Ты — тоже.

— А ты? — Анмай бездумно потянулся к браслету, но наткнулся на обожженое запястье, и вспомнил о своем положении. — А где Хьютай? Что будет со мной… с нами? Где мой корабль, наконец?

— Мы изолировали его. «Укавэйра» послала с вами «тяжелую пыль», нанотех, похожий на здешний, так что нам пришлось встречать вас грубее, чем мы хотели. Это была дурацкая затея, Анмай, — даже если ты о ней знал.

— Я не знал.

— Это неважно. Вот самое главное, что тебе нужно знать об этом месте и его жителях: больше всего симайа ненавистны страдания и смерть. Так что мучения тебе не грозят. Я бы сказал, что грозит другая, обратная опасность… Я отнесу тебя в место, подходящее тебе больше других. Там ты останешься, — свободным, вольным узнавать всё, что нужно, или что пожелаешь.

— А Хьютай?

— С ней будет то же самое. Только в другом месте.

— Но почему?

— Разве ты сам не хотел бы… ну, отпуска, возможности отдохнуть от подруги, и подумать о ваших с ней отношениях? Как и она?

Анмай вздохнул. Симайа действительно был им. Переубеждать его глупо… они оба знали, что это — правда.

— Когда мы сможем встретиться?

— Не знаю. Это зависит от вас.

— Мы сможем покинуть Р`Лайх, когда захотим?

— Нет.

— Забавно, — ответил Анмай. — Мы пришли к вам за помощью. А вместо этого попали в плен.

— Не в плен. Всё очень сложно. Никто из нас не знает, насколько можно доверять «Укавэйре», — а ты, так или иначе, её представитель. И никто из нас не знает, насколько можно доверять тебе. Уничтожение своего мира, — не лучшая рекомендация. Если бы ты знал, какие уже идут споры… Нам нужно время, чтобы решить всё окончательно.

Анмай вздохнул. Честно сказать, он ждал трудностей с этой стороны, — но ничего не мог поделать.

— Что дальше? — спросил он симайа.

Ненависти к нему он не испытывал. Он не мог ненавидеть самого себя, — слишком уж глупо это выглядело.

— Мы полетим в Пояс Миров Р`Лайх. Там ты будешь ждать, — сказал симайа, томно потягиваясь.

— Долго? — спросил Анмай.

Вместо ответа его собеседник вдруг… растаял. Серый комбинезон, сандалии, черные волосы, смуглое лицо, — всё вдруг слилось в сферу дымчато-золотого сияния. Анмай удивленно приоткрыл рот, — справляться с естественными реакциями тела ему удавалось не всегда… особенно, когда тебя вдруг хватает что-то невидимо-мягкое, и поднимает в воздух.

Он понял, что окружен сферой силового поля, — но тут золотистая сфера рванулась вперед и вверх, вытягиваясь стрелой. Вэру сбило с ног и прижало к днищу силового мешка. Тот сжался так, что он мог лишь сидеть, поджав ноги, но это оказалось неожиданно удобно. Воздух тоже оставался чистым и свежим.

У Вэру перехватило дух, — симайа мчался параллельно равнине, высоко, но с такой скоростью, что полет казался бреющим. При этом он ничего не слышал.

Желтые тучи сначала казались неподвижными, затем начали медленно расти, и вдруг поднялись в полнеба веерами и дугами застывшего золотистого пламени. Они валом перекрывали бездну, в которую уходила равнина под ними. Симайа проскочил сквозь тучи так быстро, что Анмай ничего не успел разглядеть, — по глазам ударило золотое сияние, затем темнота. Через секунду они мчались в желтом мраке. Он закрыл глаза, чтобы они быстрее приспособились к нему. Он чувствовал, что они спускаются вниз, то есть к центру масс Р`Лайх, но, когда симайа начал тормозить, Вэру показалось, что они поднимаются, и он никак не мог отделаться от этого ощущения, — оно, почему-то, нравилось ему больше.

Вокруг мерцали странные проблески света, такие тусклые и непонятные, что его мозг не мог сложить их в осмысленную картину. В полной тишине прошло несколько минут, затем симайа предупредил его:

— Закрой глаза.

На сей раз свет не гас, он полыхал огнем, обжигавшим неприкрытую кожу. Вэру задыхался от жары. В тот же миг его обдал мощный порыв ледяного ветра. Несмотря на всё это, он ощутил, как усилилось торможение, — симайа пробивался сквозь силовое поле колоссальной толщины, но не слишком мощное.

Когда яростное сияние угасло, Анмай осмотрелся, растирая обожженые руки. Они поднимались к исчерна-синей колыхавшейся поверхности, — словно бы перевернутого моря. Внизу раскинулось чистое небо, похожее на раннюю зарю, живо напомнившее ему Рассветный Мир Линзы.

Он даже приблизительно не мог определить размер этого пространства, — оно было очень большим и не имело горизонта. Под могучими темными валами, — они казались колыхавшейся землей, — неколебимо застыли острова, уступчатые прямоугольные массивы, похожие на отраженные в небе города, замершие в сумраке утра. Судя по мягким, смазанным теням, здесь был воздух. Этот мир был таинственно-чужим, и потому неодолимо привлекательным.

Стремительно поднимаясь, симайа врезался в колыхавшуюся темноту, и в ослепительной вспышке света пронзил её, — она оказалась очередной разновидностью силового поля. Теперь Вэру открылся новый вид, странно знакомый, словно он видел его в тех снах, что снятся ещё до рождения, — смутная чернота внизу, а вверху и вокруг, — масса светящихся тускло-коричневым туч. Пока симайа приближался к ним, снизу плавно поднимался каменистый склон земли. Взлет кончился, теперь они неслись горизонтально. Потом они нырнули в нагромождения облаков. Те оказались очень толстыми. Но тучи постепенно светлели, становились розовыми, желтыми, белесыми… наконец, они разорвались, — и Анмай увидел сердце Р`Лайх.

* * *

Необозримая равнина простиралась в беспредельность. На ней высились снежные горы, зеленели густые леса и раскидывались бескрайние степи. Но она, к удивлению Вэру, состояла из исполинских блоков, колоссальных прямоугольных плотов, разделенных ущельями шириной всего в несколько десятков метров. Самое странное, — плоты смещались друг относительно друга: каждый ряд двигался по своей орбите, со своей неизменной скоростью. В глубоком синем небе над ними плыли странные круглые облака… нет, планеты! Тысячи, миллионы планет, синеватых, перисто-белых, несомненно обитаемых и неповторимых. Их разделяли расстояния лишь в несколько раз больше их диаметров, — и этот невероятный ковер тянулся, насколько хватал глаз. Но самым необычным здесь было солнце, — радужно переливающийся многогранник. Из него били две тонкие, слабо расходящиеся струи белого света, — он видел невообразимое сердце этого мира, Ворота Соизмеримости, в которых плавился сам вакуум.

Анмай знал, что они окружены сверхмощным силовым экраном, превращавшим их излучение в видимый свет, иначе от всего этого великолепия не осталось бы и пара. Но его сердце сжал страх: он увидел кружащиеся вокруг них Йалис-генераторы Р`Лайх, — рой слепяще-ярких, как солнца, звёзд. До них было несколько сот миллионов миль, и даже на таком расстоянии их сияние било в глаза. Но большую часть света давали всё же не они, а бьющие из сердцевины Ворот выбросы, — пламя аннигиляции, пламя сгоравших Вселенных…

Анмай едва мог дышать от волнения. Наконец, он обернулся. Уже далеко позади над равниной высился облачный остров, подобный чудовищной грозовой туче. Он улыбнулся, вспомнив, как мчался в океане чистейшего розового света, но тут симайа резко пошел вниз. Зеленая равнина приближалась. Анмай успел разглядеть лес, реку, травянистое плато между ними, затем трава надвинулась вплотную, — и путешествие закончилось.

Прежде, чем Анмай успел это понять, на него обрушился шквальный порыв ветра, растрепал волосы, — и он остался один, свободный. Симайа мгновенно исчез в небе, сжавшись в золотистую стрелу.

Вэру, медленно поднявшись, осмотрелся, — опушка леса, с другой стороны, — заросший пышной травой склон, та же трава под ногами, её аромат в воздухе, довольно тепло, слабый ветер… Тут он увидел на опушке леса золотистые фигурки. Они выходили из-под деревьев, и шли к нему.

* * *

Анмай во все глаза смотрел на них — айа, золотые айа, точно такие же, как на том снимке в Тайлане, много, разные, молодые и… Нет, стариков нигде видно не было, хотя стареющие были. Те, кто постарше, одеты в белое, дети и молодежь, — в одни лишь повязки на бедрах. Все они окружили пришельца, рассматривая его с дружелюбным любопытством, — а он смотрел на них.

При виде множества живых, веселых, поразительно красивых лиц у него перехватило дыхание, — он сам не знал, почему. Может быть, из-за их красоты?

***..

Файа всегда были красивым народом — коричневая, глубокого тона кожа, густые черные волосы красновато-медного оттенка, четкие очертания правильных скуластых лиц, большие серо-серебристые глаза, — миндалевидные, широко расставленные и несколько удлиненные, слегка приплюснутые носы и пухлые, но красиво очерченные губы.

А золотые айа оказались иными, лучшими. Их гладкая кожа тоже была безволосой, но чисто-золотистой, разной, — у одних светлое золото, у других темное, или красноватое, но на свету у всех она отливала серебром. Волосы черные, очень густые, но не медно-черные, как у файа, а с тем же золотисто-металлическим отливом, иногда ярким, иногда призрачно-слабым. Самую красивую особенность их лиц составляли большие длинные глаза, поставленные чуть косо, — темно-синие, с вертикальным зрачком, расставленные чуть шире, чем у файа. Носы были короткие и слабо выступавшие, рты — чувственные, с пухлыми губами, открывавшими в улыбке правильный ряд зубов, таких же чисто-белых, как и белки глаз. Женщины айа выделялись роскошными гривами ухоженных волос, пышной массой спускавшихся до поясницы. Каждое движение, каждый поворот их поразительно красивых тел были исполнены грации. Гладкая поблескивающая кожа делала их похожими на статуи из ожившего металла. Глядя на их лица Анмай понял, откуда файа взяли два своих любимых цвета, — синий и золотой.

Больше он ничего понять не мог, — его мозг словно отключился. В этот день случилось такое и столько, всё вокруг изменилось слишком резко… и он перестал сознавать окружающее. Кажется, ему что-то говорили, трогали, куда-то вели за руку… Он еле смог добраться до какой-то хижины, кое-как стащил одежду, забрался в гамак, и тут же забылся тяжелым, словно камень, сном.

* * *

Анмай проснулся растерянным. Он не знал, сколько проспал, не знал даже, утро сейчас или вечер. Сообразив, что здесь вообще нет ни дней, ни ночей, он поднял голову и осмотрелся, тут же удивленно и испуганно замерев.

Напротив, у стены, сидела девушка, почти обнаженная, как все молодые айа, — весь её наряд составляла весьма легкомысленная повязка из ярко-синей, расшитой золотом ткани на бедрах, и несколько низко лежавших ниток пёстрых бус поверх неё. Она смотрела на него и, судя по всему, уже долго.

Анмай замер, растерянно глядя на неё снизу вверх, и невольно любуясь её гибкой фигурой, — изящной от лохматой макушки до испачканных землей босых ног. У неё было странноватое для айа круглое лицо, длинные, косо посаженные, глубоко синие глаза под тонкими линиями сходящихся, чуть хмурых бровей удивительно подходили к серьёзному очерку её маленького пухлогубого рта. На вид ей было лет двадцать, но он не стал бы утверждать, что ей на самом деле столько. В подобном месте…

Она была рослая, широкобедрая, удивительно стройная, вся словно отлитая из гибкого темного золота. Анмай со стыдливым восхищением рассматривал её, она смотрела на него. Наконец, девушка улыбнулась, откинула с лица волосы, и тихо спросила:

— Ты Анмай, да?

— Да, — растерянно ответил он. — А ты?

— Аютия. Тебе нравится наш мир?

— Да. Я… всегда мечтал о нем.

Она улыбнулась, продолжая рассматривать его.

— Ты не такой стройный, как мы, погрубее, но совсем немного. Мне это нравится. И кожа у тебя темнее. Ты не грязный?

Анмай смущенно посмотрел на себя, потом мотнул головой, отбросив с глаз волосы, и, наконец, осмотрелся. Хижина оказалась весьма странной. Колья её стен пустили побеги, длинные ветви, оплетенные вьющимися растениями, заменяли крышу. Всё вместе походило на зеленый грот в глухих зарослях. Двери у хижины не было, мебели внутри тоже, кроме набитого свежей травой гамака, кстати, довольно удобного. Он был бы не прочь пожить в таком доме, но всё же, контраст с «Укавэйрой» оказался слишком сильным. У постели, на листьях, лежали какие-то круглые желтые плоды, и рядом, — его одежда, тщательно вычищенная. Для старейшего поселения Вселенной условия более чем странные, — если это не какой-то заповедник. Впрочем, сидя здесь, он никак не мог выяснить это. Разве что…

Он снова посмотрел на девушку. Она говорила на его родном языке, языке Фамайа, языке, который он выучил ещё младенцем, — и говорила так же хорошо, как и он сам. Сейчас это был мертвый, никому не известный язык. А раз так, — её, вне всяких сомнений, готовили к встрече с ним.

— Кто ты? — спросил он. — Зачем ты пришла сюда?

— Это моя хижина, вообще-то, — она улыбнулась. — Я Аютия Хеннат, мне, по-твоему, двадцать пять лет. А они сказали, что тебе нужен друг. У меня не было друга, и я согласилась.

— Друг? Может, всё же подруга? — Анмай невольно улыбнулся. — Ты хоть знаешь, сколько мне лет? На самом деле?

— Знаю. Тридцать два года реальной жизни.

Он посерьёзнел.

— Кто такие «они»?

— Взрослые. Вторая Форма, симайа.

— А ты?

— Я — Первая Форма, исходная, айа.

— И чем же они отличаются?

Аютия улыбнулась.

— Мы, айа, рождаемся и живем здесь, — она повела рукой кругом, — пока не начинаем стареть. Тогда приходят они, и делают нас взрослыми.

— Что значит «делают взрослыми»? — спросил Анмай. — Ты можешь объяснить всё сначала?

— Могу, — Аютия уселась поудобнее. — Понимаешь, у нас, у золотых айа, две формы. Первая — детская, как у меня. У меня — обычная кровь, и тело, не способное пережить переход в не-пространстве, а во всем остальном, — такое же, как у тебя. Ведь файа и золотые айа — всего лишь два народа одной расы. У нас даже могут быть общие дети! И будут, наверное, — она дразняще взглянула на Вэру, заставив его смутиться. — Мы рождаемся и живем здесь, внизу, растим наших детей, добываем себе пищу и строим дома. Всё это время они учат нас. Живем мы не очень долго, не до старости, а потом нас ждет Трансформа. Проводит её уже Вторая Форма, но это умеют не все, а лишь немногие симайа, лучшие. Вся наша жизнь до Трансформы считается детством.

— А Вторая Форма… какие они?

— У них нет крови и внутренних органов, они состоят из однородной массы. Точнее, у них есть два-три органа, чтобы смотреть и говорить, но больше — ничего. Они умеют принимать любую форму, любой вид, какой им нравится, — любого существа, машины, камня. Им не надо есть, пить, спать, дышать. То есть, они могут всё это делать, но только если захотят. Обмена веществ у них нет, точнее, он ограничен устранением повреждений, их плоть — неклеточная, неорганическая, нечто среднее между плазмой и металлом, холодная бозонная плазма, — Аютия помотала лохматой головой. — Я ещё слишком молода, чтобы объяснить точно. В ней есть магнитные монополи, так что всю нужную им энергию дает аннигиляция материи, но умение владеть своим телом у них различается. Все они владеют Даром Полета, то есть, могут лететь, создавая силовые поля. Почти все владеют Даром Формы, — умением принимать любой нужный вид. Обычно взрослые выглядят, как мы, но лишь потому, что эта форма наиболее удобна и красива. Даром Сути обладают многие. Они могут понять любое живое существо, просто взглянув на него. Я не знаю, как это происходит, мне ещё не говорили. Но этот Дар действует на небольшом расстоянии, с его помощью обычно и общаются симайа. Во взрослой форме мы живем вечно, но ему нельзя научиться, для этого, как и для любого высшего Дара, нужны способности. Те, кто наделяют нас Дарами, видят их, и потому не ошибаются. Гораздо опаснее Дар Света, он же Дар Разрушения. Владеющий им может излучать свою энергию в любой форме и с большой мощностью. Им владеют немногие, и они становятся Воинами. Но ни один симайа просто не сможет убить другого, даже если захочет, — не хватит силы, вот и всё.

— Владеющий высшими Дарами владеет и всеми остальными, только лучше, да?

— Да, — Аютия улыбнулась, затем продолжила. — Самый сложный из всех — Дар Возрождения. Владеющий им может воскресить любое живое существо, которое умерло, даже если оно умерло уже давно. Для этого ему нужно лишь иметь хотя бы малую часть его тела, иначе ничего не выйдет. Он также может превращать в симайа живых айа, но тут ему самому каждый раз нужно долго готовиться.

Анмай не мог сказать, что это его поразило, — он давно знал о воскрешении и об ангелах, но вот увидеть такое на практике…

— Как они это делают?

Аютия задумалась.

— Как бы сказать… Физика в Р`Лайх изменена, и у каждого живого разумного существа здесь возникает как бы «двойник» из особых полей, жестко связанный с телом. Если тело погибает, — его восстанавливают с «двойника», но тут нужен особо обученный симайа, с эффекторами типа пластических полей. Это быстро — минуты, а не месяцы, если с матрицы клонировать, и надежно. Матрицы ещё требуют связи, компьютеров, и всё это может отказать. А физика тут отказать не может. Когда кто-то из нас умирает, «двойник» остается возле его тела, и на его основе тело можно восстановить. Но если тело разрушено полностью, — найти «двойника» очень сложно.

Анмай перевел дыхание. Всё это звучало невероятно, но всё же, не сверхестественно. Впрочем…

— В каких пределах действует Дар Возрождения? Только в Р`Лайх? Или…

— Только в Р`Лайх. Пока.

Он задумался. Ввести систему сохранения информации для владеющих Йалис, в общем, не так уж и сложно. Но всеобщая способность воскрешать…

— Значит, в вашем мире нет смерти? — спросил он. — Нет необратимых катастроф и непоправимых несчастий?

— Есть. Просто их гораздо меньше. Но мы, золотые айа, хотим изгнать смерть из всей Вселенной.

Анмай удивленно присвистнул.

— Желаю успеха. А Дар Возрождения может исцелять раны?

— Может. Это очень легко. Но зачем? Наши раны и так заживают самое большее через неделю.

Анмай вздохнул. Нет, он мог бы расспрашивать и дальше, — но с удивлением обнаружил, что хочет есть, да и валяться ему уже надоело. Он спрыгнул на пол и потянулся. Стола тут не было, и пришлось есть сидя на полу, вместе с Аютией, но Анмай ничуть не возражал, — смотреть на неё ему нравилось. Ощущение было довольно-таки странное, — казалось, что перед ним Хьютай, только какая-то другая, а вот какая, — ему очень хотелось узнать.

— Хочешь посмотреть на наш мир? — спросила Аютия после завтрака.

Анмай насмешливо посмотрел на неё.

— Хочу. Разумеется!

— Пошли тогда.

— Прямо вот так? — Анмай с сомнением посмотрел на себя. Сейчас он был в одних плавках.

— Почему нет?

Анмай усмехнулся и всё-таки оделся, пропустив мимо ушей иронические замечания девушки. Было не очень тепло, но он не стал надевать сандалии, — ходить босиком по прохладной земле оказалось на удивление приятно. Он, как мог, расчесал волосы, оглядел себя и вышел.

Снаружи их никто не ждал. То, что он вчера принял за опушку леса, оказалось беспорядочным скоплением таких же растительных хижин. Между ними деловито сновали золотые айа. Они останавливались, с любопытством смотрели на них…

При виде множества прекрасных, повернутых к нему лиц Анмай ощутил растерянность, почти столь же сильную, как вчера, но Аютия не дала ему задуматься, энергично потянув за собой. Всего через пару минут они вышли из селения. Никто не пошел за ними вслед.

* * *

Анмай хотел, для начала, обойти окрестности селения, но Аютия сразу пошла к плато, — чтобы он смог осмотреться с высоты. Идти за ней ему очень понравилось. Холодная трава щекотала босые ноги, земля мягко подавалась под подошвами. Было очень тихо, ничего не загораживало дали. Контраст бездонного неба и влажной земли с бронированными отсеками «Укавэйры» был поразительный. Даже взбираться по довольно крутому травянистому склону оказалось приятно. Анмай с удовольствием чувствовал, как напрягаются мышцы, а пальцы босых ног упираются в землю.

Он искоса поглядывал на небо, и вдруг его охватило предчувствие чего-то очень хорошего. Он улыбнулся. Этого предчувствия он не испытывал очень давно, ещё с юности. Оно никогда его не подводило.

Когда они выбрались наверх, в лицо ударил ветер. Анмай быстро пошел вперед, вновь замер на краю обрыва, и осмотрелся. Высота была приличной — метров тридцать. Внизу темнела полоса зарослей, дальше блестела спокойная, довольно широкая река. За ней, до самой бесконечности, — открытая, зеленая, тающая в необозримой синеве равнина. Там, где-то, очень далеко, парили смутно-синеватые острые силуэты — гор, а может, и огромных зданий. Справа, где у самой реки начинался лес, из зелени поднималась гигантская рука из серого гранита. С её открытой ладони внимательно смотрел громадный глаз. Рядом виднелись утопавшие в зарослях многоэтажные массивы древних на вид каменных построек. От них исходил физически ощутимый аромат таинственности, и Анмай, вдруг ощутив себя мальчишкой, не сразу решился взглянуть вверх. Несколько быстро ползущих в бездонно-синем небе рваных облаков лишь подчеркивали его глубину. И в этой бездне плыли миры…

Подчиняясь внезапному порыву, он растянулся на траве и закинул руки за голову, глядя вверх. Краем глаза он заметил на равнине узкую расщелину. Снежные горы на той стороне двигались, — медленно, едва заметно для глаз, и так же медленно над ним проплывали миры…

Он повернулся лицом к наплывавшим гигантам. Планеты сияли на небесной синеве, — синее в синем, расцвеченное белой вязью облаков. На севере они сверкали идеальными сферами, к югу становились серпами, сначала толстыми, потом всё уже, пока не исчезали, превращаясь в призрачные, едва заметные темные диски.

Присмотревшись, Анмай заметил смену бесчисленных фаз. Когда миры на несколько минут закрывали Ворота, на землю падала прохладная тень, подобная тени плывущего облака. В его ушах гремел беззвучный, медлительно-торжественный марш бессчетных плывущих планет. Проплывавшие над головой достигали тридцати угловых градусов в диаметре, дальние мерцали крошечными лунами. Их было столько, что он даже не пытался их сосчитать. Расстояния между ними были разными, и даже на равном удалении они различались по размеру раза в два, — а вдали величественно плыл одинокий гигант раза в четыре больше среднего диаметра, но такой же синевато-белый.

На всех бесчисленных мирах светились облачные фронты и спирали циклонов. Отражения Ворот на воде океанов горели нестерпимо яростным блеском. Под призрачной синеватой вуалью атмосфер змеились бесконечно разнообразные очертания красновато-зеленых континентов. Впрочем, не всегда зеленых, — иногда цвет жизни был коричневым, синеватым, бурым, или же желто-алым, как осенние листья. Анмай понял, что здесь трудами тринадцати сверхрас собраны несчетные обитаемые и населенные миры, — те, которым угрожало разрушение в огненной мантии Р`Лайх и другие, драгоценные жемчужины великого ожерелья.

Он посмотрел на их странное солнце, — оно объясняло всё. Именно через Ворота Соизмеримости Нэйристы проводили собранные во всей Вселенной миры, обреченные в своих системах. Ему очень хотелось, чтобы Эрайа оказалась в их числе…

Прикрыв глаза пальцами и прищурившись, Анмай рассматривал Ворота. Режуще-яркие синие линии составляли икосадэр, двадцатигранник. Его плоские грани то зияли чернотой, то вспыхивали переливавшимся бледно-радужным пламенем. Эти тягучие переливы не давали рассмотреть его непостижимое ядро, но два его выброса были отлично видны, — яркие, солнечно-белые. Оба потока казались живыми, — в них возникали утолщения, сгустки, вихри. Всё это двигалось с огромной скоростью. Они едва заметно нерегулярно пульсировали, струились, текли, изливая живительное тепло…

Вокруг двадцатигранного солнца вращался рой крохотных. Они совершали оборот всего за несколько минут, — это говорило об огромной массе самих Ворот. Вэру показалось, что Йалис-генераторы связаны с ними тонкими яркими нитями, но в этом он не был уверен, — от резкого света в его глазах дрожали слезы.

Анмай зажмурился, протер глаза, и вновь стал смотреть на проплывающие в небе миры. На них виднелись морщины гор, тончайшие нити рек. Когда очередной исполинский шар проплывал над головой, он чувствовал, что становится легче, — казалось, его тело само рвется в полет. Он пытался представить бесчисленные и странные разумные расы, населяющие их…

По его щекам текли слезы. Вокруг был мир его мечты, мир, в котором он всегда хотел жить, рай, представлявшийся ему в снах. Он увидел его, — пленником, лишенным любимой, но это только обостряло восприятие. Ему хотелось навсегда остаться здесь, — и он начал, наконец, понимать, какого рода выбор ему предлагают. И он уже не был уверен, что выберет…

Анмай смотрел вверх, пока не закружилась голова. Отведя взгляд и обернувшись, он заметил сидевшую рядом Аютию, — она смотрела на него с такой гордостью, словно сама создала весь этот мир.

— Понравилось? — наконец, спросила она.

Анмай приоткрыл рот, но не ответил, — у него не нашлось слов. Она улыбнулась.

— Я думаю, что пока тебе хватит. Давай спустимся к реке?

Он промолчал, сам понимая, что выглядит растерянным и обалдевшим. Она усмехнулась, гибко вскочив, и побежала. Её мокрые ноги беззвучно мелькали. Эта игра парня и девушки могла иметь только один исход. Но Анмай понял всё это уже на бегу.

* * *

Они скатились вниз, наполовину прыгая, наполовину ловко балансируя на осыпавшемся песке. Заросли оказались совсем не такими густыми, какими выглядели сверху, и через минуту они выбежали к реке. Аютия сразу бросилась в неё, вынырнув где-то у другого берега. Анмай затормозил уже у самой воды, на узкой поляне, окруженной с трех сторон спутанной зеленью, чтобы сбросить одежду, — а потом присоединился к девушке.

Вода оказалась неожиданно теплой. Аютия бултыхалась в ней, словно какая-то сумасшедшая рыба, — несмотря на все усилия, догнать её Вэру не смог, и в конце концов запыхался, что с ним случалось нечасто. Махнув рукой на девушку, он выбрался на берег и, обсыхая, сел на пятки в холодной траве, рассеяно подумав, что ещё никогда не встречал столь славного уголка. Торжественно-грозное небо Р`Лайх скрылось за массой сплетенных крон, и здесь, среди влажных ветвей, оказалось очень уютно. Из-под нависающих веток открывался мирный вид на реку и низкий левый берег. Аютия исчезла в зарослях, отжимая волосы, и Вэру охватил сонный, ленивый покой. Хотелось весь день просидеть здесь, глядя на плавно текущую воду…

Нагая Аютия изящно и бесшумно села перед ним, поджав ноги, и в прохладном полумраке Анмай кожей ощутил слабое тепло её тела. Её стянул озноб, и по напрягшимся мышцам под ней пробежала невольная дрожь.

Несколько минут они молчали, глядя друг на друга. Их глаза поблескивали, то встречаясь, то томно опускаясь. Анмай ощутил, как постепенно сжимается сердце, — Аютия была красива той окончательной, безупречной, почти нереальной красотой, которая кажется смертельно опасной… но от того, ещё более привлекательной. Кроме Хьютай, у него не было женщин, и сильнее всех прочих чувств его жгло любопытство, — ему нестерпимо хотелось узнать, как ещё это получается.

* * *

Анмай встряхнул волосами, словно всплыв из-под воды. Он был весь мокрый от пота, голова кружилась, и всё вокруг казалось ему нереальным, — кроме его собственного тела. Оно-то, как раз, ощущалось очень четко, — как и тело прижавшейся к нему Аютии. Она тоже едва дышала, переводя дух, вся мокрая, вжимая его в холодную траву, невыносимо жарко дыша в его правое ухо, но Вэру совершенно не хотелось шевелиться, — сейчас почти бездыханная Аютия растянулась на нем, а его босые ноги были скрещены на её узкой пояснице. Они жарко ныли, — от пальцев до самого зада, — но ощущение Вэру очень нравилось, и опускать ноги не хотелось. Сейчас он помнил лишь медленные, мягкие, как масло, движения их тел, гладкие, крепкие плечи Аютии под ладонями, и их рты, жадно прижимавшиеся друг к другу, — всё это время они целовались, как безумные, и Вэру, задыхаясь во мраке под упавшими на лицо волосами, уже не мог, да и не хотел ни о чем думать. Не хотелось этого и сейчас, — вообще ничего не хотелось, разве что по-прежнему удерживать напряженными туго сведенные, ноющие мускулы бедер. Он не представлял, сколько бы ещё лежал так, но он взмок, словно мышь, и, едва Аютия вывернулась из его объятий, вслед за ней забрался в теплую воду реки.

Он окунулся с головой, фыркнул, вынырнув, — и без удивления понял, что сил выбраться на берег нет. Аютия тоже туда не рвалась, — она прижалась спиной к его груди, откинула голову на плечо Вэру, упираясь пальцами босых ног в удобно подвернувшийся камень и млея в кольце его рук. Ладони Анмая бездумно скользили по её нагому телу, разминая тугие мускулы бедер и живота. Он зевал, полуспящий, смутно чувствуя, как их обтекает прохладная вода. Она несла разгоряченной коже неизъяснимое блаженство, — не такое, как Аютия, но всё же…

— Люблю тебя, — прошептал он, когда она закинула ему руку на шею, ища губами его губы, — но, в то же время, зная, что всё это, — не более, чем благодарность за доставленное ему наслаждение. Душа Вэру оставалась нетронутой, с усмешкой наблюдая за блаженно жмурившимся телом, — но и ей тоже было в нем очень хорошо…

Наконец, он мягко поднял ладонью её голову, неотрывно глядя в длинные глаза Аютии.

— Хочешь ещё, девчонка? — насмешливо спросил он.

— Не-а, — Аютия широко зевнула. Больше всего ей сейчас хотелось спать, — в конце концов, она наверняка провела этот день на ногах, пока спал он.

— Тогда вылезай.

Выбравшись-таки на берег, Анмай с наслаждением растянулся на траве. Густой теплый воздух мягко обтекал всё его влажное тело. Аютия растянулась рядом с ним, сонно и насмешливо посматривая на него. Она знала его родной язык, знала, что больше всего нравится ему в любви, знала его тело лучше, чем он сам. Ради неё он предал любимую, которую знал с детства, — но Аютия тоже ему нравилась, и он не знал, как со всем этим быть.

— Зачем это было нужно? — наконец, спросил он. Теперь он понимал, что она соблазнила его, — и сделала это очень старательно.

Аютия задумалась.

— Мне сложно это объяснить, но я постараюсь, если хочешь, — она вдруг вскочила и потянула Вэру за собой.

* * *

Они оделись и вернулись в её хижину. Аютия вытащила откуда-то толстую книгу в кожаном, отделанном красной медью переплете. Анмай с интересом открыл её, и тут же смутился, — внутри было множество искусных рисунков нагих юношей и девушек, очень разных, но всегда красивых, и любовных пар, изображенных очень точно. Сначала их позы были самими простыми, потом, — всё более сложными.

— Зачем так много? — удивился он. — Разве для удовольствия не хватит всего нескольких? А тут их…

— Более четырехсот, — Аютия слабо улыбнулась. — Конечно, насчет удовольствия ты прав. Вот тут… и тут… и тут нужно огромное внимание к деталям, умение в любой ситуации владеть собой, ловкость и выносливость… то, что раньше называли жизненной силой. Но ведь в этом-то вся суть! Наши дикие предки знали, что красивая душа лучше растет в красивом теле, а в каких занятиях красота тела сильнее всего проявляется и привлекает? Естественно, в тех, в каких зачинают детей. Чем сложнее они, чем больше выносливости, гибкости, изобретательности и терпения проявит пара, тем красивее и отважнее будут её дети, и это правда! А кому не хочется, чтобы его дети были красивы и умны? Я вижу, ты улыбаешься, но именно так мы определяем суть начинающих айа, — каждая из поз отмечает свою ступень восхождения. Если юная пара может даже на вершине, приносящей детей, думать, красиво ли они это делают, то её дети сами смогут вести остальных, и приумножать красоту в мире.

— Понимаю. Чтобы быть красивым и гибким, надо развивать свое тело. Все хотят этого, и редко кто занимается всерьез, — слишком долго и скучно. Но вот если речь идет о любви… если ты можешь доказать, что ты лучше всех, получая удовольствие… тогда я знаю, почему вы красивее нас!

Аютия пожала плечами.

— Вообще-то, нас создали красивыми генные инженеры Файау, но она возродила не только наши тела, но и нашу культуру, наш дух. Мы считаем, что любовь, — движущая сила жизни. С ней надо не бороться, а возвышать её из животной темноты, призывать на службу красоте. Но для этого юным айа нужно очень тщательно выбирать занятия, ведущие к совершенству души… и не забывать при этом об уме… о нежности… и о фантазии тоже. Естественно, что с самых ранних лет они соревнуются между собой в этом, — сначала в чисто физических качествах, а потом и в духовных. Но подготовка к этим… родительским экзаменам далека от чувственных удовольствий. Она требует большого труда и ангельского терпения. В них-то, собственно, и суть. Ведь на самом деле судьбу рас решает не численность народов, и даже не сила их машин, а сила и отвага их сыновей… и дочерей тоже, конечно. Теперь, когда каждому из нас будут дарованы силы, способные изменить историю целого мира, воспитание будущего поколения стало вопросом жизни и смерти всего народа, — как и развитие генераторов Йалис в нашем Йэннимуре. Но беда в том, что нас слишком много. Лучше бы нас… и всех, было мало. Все знают, какая скверная штука инфляция, и как она опасна для экономики… но никто, почему-то, не думает, что инфляция личности гораздо страшнее инфляции денег! Когда айа… файа, вообще любых разумных существ становится слишком много, ценность каждой жизни стремится к нулю. Ну, не совсем так, но тогда воспитывать так тщательно будущее поколение уже просто нет смысла, — и так будут вырастать и герои, и гении… в достаточном числе.

— И подлецы. Если я правильно понял, отбор не может заменить воспитания, — потому что разрушить то, что создавали все, могут и немногие… тут опасная асимметрия. Так?

— Да. Древность была страшным временем, — темным, кровавым… но тогда зло было четко отделено от добра. Айа выдержали сотни тысяч лет жесточайшей борьбы за выживание, в которой побеждали не самые жестокие, а самые сполченные племена. Без дружбы, уважения друг к другу, тогда нельзя было выжить. Опасности были там, снаружи, а в своем роде, селении, айа всегда мог рассчитывать на любую помощь… во всяком случае, ему никто не причинил бы зла. Исключения были так редки, и так разрушительны при таком порядке вещей, что никто просто не смел быть подлецом, — это было смертельно опасно. Изгнание тогда слыло самой мучительной формой убийства… А теперь? Конечно, теперь мы живем лучше, чем в древности, наша физика хранит каждую личность… но грань между добром и злом опасно расплывается, и получается… пустота. Почему нас так привлекают древние легенды? Их герои? Они жили в понятном мире, где почти любую проблему можно разрешить, если ты достаточно силен и смел.

— А эти позы? — Анмай был непреклонен.

— Наши предки жили очень тяжело. Они часто умирали. Едва половина их доживала до тридцати лет. Если женщина не была достаточно сильна… если бедра у неё были недостаточно широкие… не такие вот, как у меня, — она просто умирала при родах или калечила ребенка. Наши предки знали, что такой мир несправедлив, но ведь изменить его они не могли. Они могли изменить лишь самих себя… и они очень старались. Единственным выходом для них была красота, — прежде всего, их собственная. Теперь и мне кажется странным и даже чудовищным, что когда-то юные пары занимались любовью в присутствии старших, которые оценивали не только их ловкость, но и их нежность, их страсть… даже то, как они доставляют друг другу наслаждение. Но в прошлом этот обычай создал нас. Тогда красота тела была для нас центром мира… — Аютия вдруг недобро усмехнулась. — Знаешь, я могу убить тебя в любой миг и голыми руками… как и почти любой из нас, наверное. Чем совершеннее тело и душа, — тем более грозным оружием они становятся в минуты опасности. В этом скрыт подлинный смысл красоты, и её назначение, — отбор тех, кто сможет выжить в безжалостном мире! Нам уже трудно такое понять. Хотя… если мы, айа, узнаем, как кто-то занимается любовью, то мы поймем всю его внутреннюю суть. Кто он на самом деле.

— И ты?..

— Анмай, многое изменилось. Теперь красота тела, — не главное для нас. Скрытая красота, красота души, несравненно важнее. Терпение, нежность, инстинктивное стремление к изяществу во всем, — это основы любовного искусства, но в других областях они гораздо полезней. Как и умение сдерживать себя, — даже когда девушка дразнит тебя и сводит с ума… или когда враг хочет заставить тебя действовать безрассудно. Невозможно скрыть что-то в себе, занимаясь любовью, — по крайней мере, от опытных глаз. Если это что-то плохое, его можно исправить… массой очень интересных способов. Теперь ты понимаешь?..

— Да. Хотя и не без труда. Для меня чувственная любовь, — лишь наслаждение… а для вас, — зеркало всех ваших чувств, основа души? Вы стараетесь быть чище… ну, не знаю… ближе к природе? Более естественными? Впрочем, у вас ведь мало иных развлечений… во всяком случае, меньше, чем у нас, файа.

— Для нас смысл жизни — это продолжение рода… — Аютия усмехнулась, — в том смысле, что наши дети должны быть лучше нас… по крайней мере, мы стараемся вырастить их такими. Этого достаточно? Уверяю тебя, наша культура не менее богата, чем у вас, просто она повернута к тому, что для нас действительно важно. У нас нет никаких уз для влюбленной пары, — лишь те, что они наложат на себя сами. Каждый старается найти для себя самую лучшую, самую красивую половину, — и у самых красивых айа, естественно, гораздо больше детей. Но наша девушка может избрать парня, отвергнутого другими, — из желания утешить его… и поставить вровень с собой. Это величайшее из доступных нам удовольствий, — помогать кому-либо, делать его лучше, — потому, что, в конечном счете, ты делаешь лучше и себя самого. Так мы приучаемся любить, — сначала тех, кого избрали, потом, — весь необъятный мир живых созданий, — любить так же, как наших любимых. Это тяжело… но здесь, в начале, мы хотя бы можем выделить тех, кто старается, и дать власть изменять мир им, а не ублюдкам, — синие глаза Аютии гневно потемнели, и Анмай вдруг понял, кем станет она, когда станет взрослой. — А вы, файа — не такие. Для вас главное, — ваша стая, прайд, вид… пойти дальше вы не в состоянии.

Анмай смутился. Она улыбнулась.

— Извини. В общем… ты прав. Наш мир действительно искусственно ограничен, — затем, чтобы мы занимались, в основном, своими детьми. Впрочем, всё, что я тебе рассказала, — это новое. Знание прошлого утрачено, оно ушло вместе со временем, которому служило.

Аютия задумалась.

— Нам трудно понять наших предков. Ведь на самом деле мы совершенно не знаем их жизни. Легенды… что легенды? Они, по сути, наши собственные мечты. Мы все хотим чистого счастья, и мечтаем о том, другом мире, где оно обитает. Но где этот мир? В будущем? Но ведь мы уже в будущем, — в нашем настоящем, — тут нет ничего, кроме машин, квантовых бездн, и бездн Вселенной. Тут, в конечном счете, нет места хрупкому любящему телу. Наше будущее, — мир симайа, которые, в лучшем случае, будут помнить, что когда-то они были живыми. В прошлом? Но в прошлом мы жили хуже, чем сейчас. Там меньше возможностей. Там просто скучно. Но в самом начале нашей истории мы видим нечто удивительное, — чистоту отношений, ещё не замутненную ничем.

Конечно, мы не можем увидеть прошлое. Оно может жить только в наших мечтах. Его нельзя вернуть. Но можно попытаться… и Йэннимур, — воплощение такой мечты. Практически это было… довольно сложно… и разве это можно назвать возрождением прошлого? На самом деле мы ведь не хотим дикой жизни. Мы думаем, что живем в мире, где техническое могущество и безопасность будущего сочетаются с простотой отношений и ясностью прошлого, с его чистотой и яростью чувств. Но ведь так не может быть! Это лишь идеал, к которому мы должны стремиться, и который так же недостижим, как… как любая истинная мечта. Но кем бы мы были без такой мечты? Если бы не мечтали о… недостижимом? Раз наши мечты могут жить только в нашей душе, то она должна соответствовать им. Только так наши мечты смогут стать реальностью — если мы сами станем теми, о ком мечтаем. Правильно?

Анмай молча склонил голову. Всё же, самое первое его впечатление о золотых айа, — лучшие из всех, — оказалось верным. Но он опять узнал слишком много…

— Мне надо подумать, — сказал он. — Надеюсь, ты позволишь мне побыть одному?

Она вспыхнула и отвернулась.

— Прости, — наконец, сказала она. — Я не твой тюремщик, и не стану держать тебя в плену, даже с помощью своего тела, — хотя и могла бы! Я знаю, что причинила тебе боль, но мне нужно было узнать, понять тебя… и ты знаешь, как бывает, когда парень и девушка нравятся друг другу, — это естественно, и в этом нет ничего постыдного. Но я не хочу вставать между тобой и твоей любимой. Если скажешь, я никогда больше не попадусь тебе на глаза.

* * *

Вечером, когда Анмай уже лежал в своем гамаке, его настиг неожиданный приступ тоски. Собственно, вечера не было, — просто наползли тяжелые тучи, стемнело, и пошел дождь, углубляя и без того мрачное настроение.

Хьютай, что я наделал! Я дал себя соблазнить без малейшего сопротивления, и даже с радостью. А ведь я по-прежнему люблю тебя, а не её!

Анмай нахмурился. А так ли это? Нужна ли ему Хьютай, или просто кто-то, дающий утешение? Он испугался, поняв, что просто не может решить это. Впрочем, думать о собственной участи было не веселее. Он слишком хорошо знал, что даже самые добрые намерения легко могут обернуться злом. А он совершенно беззащитен, растерян, испуган, и в руках симайа, — он лишь игрушка. Интуиция говорила ему, что ждать хорошего не стоит.

В хижине стало темнее. Обернувшись, он увидел в проеме гибкий силуэт Аютии.

— Анмай? — спросила она.

— Я здесь.

— Иди сюда.

* * *

Когда они добежали до скрытых в лесу зданий, там на праздник, — кажется, просто в честь грозы, — собралась уже вся молодежь селения и дети, — они тащили огромные охапки причудливых, ослепительно ярких цветов. Парни и девушки плели из них венки и надевали их друг на друга.

Анмай подумал, что его пригласили лишь посмотреть на это, действительно красивое, зрелище, — но Аютия без всяких колебаний втянула его в общую кучу, и нахлобучила на голову венок. Когда неукрашенных не осталось, пары, чинно взявшись за руки, пошли по широкой улице, стиснутой в ущелье высоченными каменными зданиями и ещё более высокими деревьями. Деревья трещали под порывами шквала, в небесах стремительно неслись разорванные темные тучи, сверху с ревом рушился горячий ливень, — а юные айа смеялись, размешивая босыми ногами жирную грязь, ухитряясь не терять удивительного, естественного изящества движений.

Когда они вышли на площадь, начались танцы, — сначала танцевали девушки внутри широкого круга парней, потом юные айа разбились на пары. Все они двигались на удивление согласованно, словно единое живое существо, — ни одного неверного движения, и от красоты увиденного Анмай невольно приоткрыл рот. Ему показался диковатым этот танец под дождем, под сверкание молний и бешеные порывы ветра, несущего тучи водяной пыли среди угрюмых серых стен каменных громадин. Здесь все были красивы, они смеялись, отбрасывая с глаз длинные мокрые волосы, — а из-за стволов, с откосов наклонных глухих стен на них с восхищением смотрели дети, — тоже в венках из цветов. В их желании стать столь же красивыми, собственно, и состоял смысл праздника.

Аютия улыбалась, держа его за руки. Пары кружились, — и в их движениях была страшноватая грация.

* * *

Отвесные края пропасти, укрепленные сталью, уходили вниз, насколько хватал глаз. Дальний край, — до него было всего метров пятьдесят, — мчался мимо них с огромной скоростью.

Расщелину между ними заполняло силовое поле, мешая столкновениям циклопических плит. Оно гигантским невидимым валом выпучивалось вверх, и лишь с помощью симайа их дети могли попасть с одной плиты на другую. Анмай уже знал, что плиты-плоты вращаются быстрее орбитальной скорости, так что к земле его прижимала центробежная сила, а не естественное тяготение. Айа знали также, что к центру их мира плоты становились всё меньше, а разница в их скорости — больше. У внешнего края размер каменных квадратов достигал тысячи миль. Здесь они были куда меньше, и он с Аютией после нескольких часов быстрой, безостановочной ходьбы, — юные айа не знали никакого транспорта, кроме своих неутомимых босых ног, — достиг ближайшего разделительного рва.

Анмай откинулся на силовое поле, чувствуя его несокрушимую упругость, и посмотрел на девушку. Уже больше месяца они жили вместе. Если он не сбился, до гибели Эрайа оставалось всего восемьдесят дней. Но, похоже, никого, кроме него, это не волновало, и даже его самого, — всё меньше. Хотя Аютия и относилась к нему, как к старшему брату, её любовь была совсем не братской. Вместе с ней думать вообще было невозможно, — разве что потом, когда сил не оставалось уже никаких, и хотелось лишь без конца лежать, вытянувшись. Даже случайный взгляд на какую-нибудь совершенно невинную часть Аютии, — например, на её голую лодыжку, — сбивал его мысли в неприличном направлении, а уж её губы окончательно лишали его возможности соображать. Потом они ели, купались, бродили в окрестностях селения, болтали обо всем, — и так день за днем. Порой Аютия сосредоточенно и подолгу что-то рисовала, усмехаясь неизвестно чему, и не показывая ему рисунков. Анмай быстро привык к здешней жизни, — привык без смущения смотреть на красоту золотых айа, привык видеть каждое утро рядом иное лицо, не похожее на лицо Хьютай… Казалось, что он вернулся в свое детство, — точнее, в мечты о том, каким оно могло быть…

Порой он мог провести целый день на пригорке над детской площадкой, — на детей золотых айа можно было смотреть бесконечно. Анмай знал, что это, — самое прекрасное зрелище, какое только может быть во Вселенной. Если бы он родился здесь…

Но далеко не всё здесь совпадало с его мечтами. Юные айа были на удивление красивы, и красота эта почти не скрывалась, — они ходили босиком, в несложных украшениях, а весь их наряд составляли набедренные повязки, как у парней, так и у девушек. Смотреть на это Вэру нравилось, а вот манеры молодежи нравились не очень. При любом удобном случае мальчишки-айа садились в кружок и обсуждали вечную тему — девчонок. Вэру порой казалось, что речь у них идет о контакте с какой-то негуманоидной формой жизни. Девчонки-айа, стоило им собраться в количестве больше одной, тоже говорили о мальчиках, — и с такой же увлеченно-недоуменной интонацией. Можно было подумать, что мальчишки живут, как минимум, в параллельном измерении. По мнению Вэру, это время куда как полезнее было бы потратить на прямое общение, — но юные айа часто самым диким образом стеснялись и избегали друг друга. Гораздо больше ему понравился обычай устраивать праздники во время гроз, впрочем, нечастых здесь, — он пока видел лишь один, и воспоминания об этом параде красоты грели его душу.

С каждым днем таинственный мир Йэннимура раскрывался перед ним, — сначала медленно, потом всё быстрее. Золотые айа, самое любимое детище Файау, были многочислены, — все Плоскости Р`Лайх были построены для них. Их населяли айа примерно лет до сорока пяти. Потом они покидали их навсегда, и жили в другой форме, и в другой реальности, так мало похожей на эту, что рассказы о ней напоминали легенды. Дети могли общаться с родителями, изменившимися и ушедшими от них, правда, нечасто. Симайа, которые присматривали за молодежью, относились к весьма уважаемой здесь профессии воспитателей.

Большую часть времени юные айа работали и учились. Они полностью содержали себя, сами, своими руками делали всё, что им нужно. Любовью они занимались не чаще обычной молодежи файа и людей, а мысли об этом, — их одежда мало что оставляла для работы воображения, — занимали их гораздо реже. Открывали её они лишь лет в пятнадцать: как и для файа, отрочество было для них лишь чистой порой познания мира. Познание любви для них было подобно взрыву, прекрасное, и, вместе с тем, мучительное. Всегда какой-то процент их молодежи, — их было не много, — не выдерживал, предпочитая буйству чувств покой смерти… на время. Файа не знали столь интенсивных переживаний. Но наивными айа отнюдь не были. Их наставники, симайа, считали, что становление души, — не в том, чтобы пользоваться одной лишь нотой добродетели, от непрерывного её употребления уже дребезжащей и фальшивящей, а в том, чтобы познать всё многообразие мира, познать весь ужас и всю мерзость зла, и возненавидеть его сознательно и навсегда.

Конечно, здесь юные айа не могли увидеть никакого зла. Что-то им показывали при обучении… а что-то они встречали сами, в особых, «тренировочных» мирах. От проблем в воспитательном процессе это, конечно, не избавило. Самой большой из них стало, как ни странно, бессмертие: в самом деле, зачем трудиться, оберегая ученика, если погибшего всё равно оживят? А смерть, пусть даже и временная, даст ему понять, как велика порой бывает цена даже ничтожной, вроде бы, ошибки…

Вэру не нравилась жестокость этой системы, но она возникла совсем не на пустом месте: уже четыре тысячи лет Йэннимур воевал с Мроо, — а те могли убить любого, кто даст им хотя бы миллионную долю шанса. Так же строилась и стратегия симайа, — никаких шансов дьяволу. Свои потери они всячески старались сократить, — но к Мроо отношение было обратное. Это плохо вязалось с любыми представлениями о чести, и лучше всех, увы, с Мроо сражались симайа, сделавшие смыслом своей жизни причинение вреда. Но одной из целей Союза Многообразий было дать каждому подходящее ему занятие и место, — и даже прирожденные убийцы могли здесь применять свои склонности, творя на самом деле добро, — точнее, защищая его. Это был совсем особый вид добра, — безжалостность ко злу. Пусть даже знакомому пока лишь по оживленным макетам, — но даже и так причина «воскрешения» сама по себе была обычно очень даже болезненной. Но и между смертью и воскрешением сознание юных айа не отключалось, — и там их ждали миры, ещё более странные…

Анмай охотно расспросил бы об этом живущих здесь айа, — они относились к нему дружелюбно, — но, кроме Аютии, он не мог, поначалу, ни с кем общаться. Языка айа он не знал, а обучиться ему оказалось очень трудно, — главным в нем была не простота, а точность выражения мысли.

Впрочем, многие юные айа сами хотели познакомиться с ним, и даже начали учить его язык, — что, кстати, получалось у них куда лучше его неуклюжих попыток овладеть их речью. У Вэру появилось несколько приятелей, и ещё через месяц они имели все шансы превратиться в друзей. Это, в основном, были подростки, почти юноши, — пятнадцати-семнадцати лет. Он не всегда понимал их, но они очень ему нравились. И они, на самом деле, совсем не были дикими. Конечно, странно было видеть, как босоногое гибкое создание пятнадцати лет от роду, едва одетое и ободранное от постоянного лазания в зарослях, рассуждает об истории Файау или об космографии, — но их осведомленность порой пугала Вэру. От них ничего не скрывали, — даже того, чего им, по его мнению, знать не стоило.

Но они, в сущности, уже не были детьми, — почти каждый из них сражался, и убивал; и умирал. Многие выносили изощренные пытки, — учебные враги Йэннимура были жестоки не менее любых других врагов. Симайа с бесконечным терпением, раз за разом, исцеляли их, и когда эти почти дети говорили, что война чудовищна, а мучительство, — худшее из преступлений, они знали, о чем говорят. Но они умели и готовы были сражаться. И убивать, — без мук, здесь это тоже считалось искусством.

Правду говоря, дети Йэннимура были несносны, — маленькие чудовища, способные на самые дикие выходки. Ужасней всего было их любопытство, — даже готовность пожертвовать, в очередной раз, жизнью, ещё не была самым худшим. Они были готовы буквально на всё, лишь бы узнать что-то новое. Анмай уже понимал, какими они становятся, когда вырастают. Эти мысли вызывали сразу зависть и страх. Но, на самом деле, безграничная самоуверенность детей Йэннимура, знавших, что на самом-то деле с ними ничего ужасного никогда не случится, держалась на любви родителей. Они просто купались в ней, как любые обычные дети, — когда мысли об этом приходили им в голову. Обычно они были слишком заняты огромным неизведанным миром вокруг. Анмай, — первый не-айа, замеченный ими наяву, — был им тоже очень интересен, и поэтому они не отходили от него.

Больше всего к нему привязался Вайми, — тот самый пятнадцатилетка, что рассуждал об истории. Анмай сам был историей, и юноша постоянно расспрашивал его, стараясь выяснить, что было там на самом деле, — похоже, учителям он не верил и на грош. Он имел честь быть младшим братом Аютии, и она не могла вот так легко прогнать его, как остальных. Вайми ещё плохо говорил по-файски и бешено злился на себя, когда ему не удавалось передать свою мысль, но он очень старался, и был готов не только спрашивать, но и рассказывать. И показывать тоже. Благодаря ему Анмай узнал о жизни золотых айа очень много.

Сбежав от Аютии, они вдвоем скрывались в зарослях. Анмай поражался, как на их относительно небольшой площади помещается такое количество не просто укромных уголков, а целых затерянных миров. Иногда к ним присоединялась Иннка, — подруга Вайми, гибкая, с длинными волосами девчонка, похожая на дикую кошку. Она была очень красива, и её отношения с братом Аютии были не только дружескими. Впрочем, как показалось Вэру, они были настолько удивлены открывшимся им безмерным миром любви, что вступали в него очень осторожно.

Иногда Вайми водил его в колоссальные лабиринты многоэтажных подземелий, очень похожих на те, страшные, на берегу Пустынного Моря, — великолепный полигон для самоутверждения и испытания сил. Они пронизывали плоты-острова насквозь. Анмай и Вайми подолгу бродили по сумрачным гранитным комнатам перевернутых городов их изнанки, с удивлением глядя на зори, блуждавшие в темно-синем небе под ними. Здесь было пусто, прохладно и очень тихо. Вайми любил бывать здесь, — чтобы помечтать в одиночестве. Гуляя из комнаты в комнату, он рассказывал истории, пришедшие ему в голову именно в этом вот месте. Они были наивными, но звучали очень реалистично, к тому же, их было много: несмотря на весьма юный возраст, Вайми создал уже целую мифологию.

А иногда они забредали в места, очень странные, — как объяснил Вайми, подобия тех миров, куда айа попадут, когда вырастут. Об этом он мечтал больше всего на свете, как и его товарищи, но Вэру не слишком там нравилось: там встречались совершенно непонятные, — и страшные, — вещи. Иногда даже свет в них становился столь неестественным, что Анмай просто не мог там смотреть. Но хуже всего была темнота, — целые миры, погруженные во мрак, который был хуже полного мрака. В нем всё менялось, предметы не были видны, но их сущность ощущалась, даже на расстоянии, — Анмай не мог объяснить этого, у него просто не было нужных понятий и слов. Он чувствовал сущности Вайми и его товарищей, но не мог понять их.

Больше всего его пугало то, что эти вывернутые наизнанку миры, чуть-чуть иные каждый раз, были странно ему знакомы, — и, в то же время, бесконечно чужды. Он понимал, что на самом деле вступает в измененную физику, нет, больше, — в измененную реальность, но боялся в это поверить, — это ломало все его представления.

Вайми, как бы между прочим, объяснил ему, что это реальности Мроо, — без самих Мроо, разумеется. Любой из юных айа мог войти в них, один или вместе с друзьями, для знакомства и испытания своих сил. Отыскать обратный путь можно было лишь преодолев свою боль и страх, — и другие, намного худшие вещи, — причем, уклониться от этого уже никак не получалось. Любая попытка избежать борьбы или уступить своей слабости неизбежно вела к ещё худшим мучениям, — в ловушки, из которых уже нельзя было выбраться самостоятельно. Автоматический «выброс» был предусмотрен, но лишь на грани распада личности, когда способность к рассудочной деятельности терялась уже на достаточно большой срок. Мысли из серии «мама, роди меня обратно» за достаточное основание не считались, — все эти мучения служили отличным средством психологической закалки. Но юные айа шли на них добровольно, и даже с энтузиазмом, — как подозревал Анмай, кое-кому из них они явно НРАВИЛИСЬ, причем, симайа шли им навстречу, — просто чтобы показать, что в итоге из таких желаний получается, что даже прекрасная, казалось бы, идея с эмпатией, — равноценными ощущениями у палача и у жертвы, — приводит вовсе не к искоренению зла, а всего лишь к всеобщему развитию мазохизма. И это была лишь одна из длинной серии демонстраций, что даже честные попытки помочь при нехватке знаний ведут, обычно, к обратным результатам, — например к тому, что те, кому помогали, совсем на шею сядут. Сами айа до такого дойти не могли, и их учили этому на наглядных примерах. Благо, опыт в этой области у симайа был богатый, они могли предметно показать, что хорошо, а что — лучше даже не пробовать. Так что опыт у юных айа был богатый, сложный и разнообразный…

Вообще-то, такие «вложенные» миры, — уже с совершенно нормальной или даже улучшенной реальностью, — строили для тех, кто в симайа не попал, и уже исчерпал объем памяти живого тела, или для тех, кому просто не хватало в Р`Лайх места. Тех, кто очень плохо вел себя, помещали в особые, «воспитательные» миры, тоже чтобы показать, что в итоге получается из их поступков. А особого злодея могли «оцифровать», положить матрицу на полочку… и забыть. В принципе, какой-нибудь симайа мог заняться перевоспитанием и «забытого», но тут уже могли быть очень разные варианты, вплоть до бескорыстной любви к искусству этого самого дела…

Большую часть всего этого Вайми рассказал сам, — несмотря на юный возраст, он совсем не был глуп, разве что слишком прям в словах, и без малейшего почтения к старшим. Лишь к сестре он относился с пугливым уважением, — в детстве он имел привычку мучить животных, и она раз и навсегда избавила его от неё очень простым способом: проделала с ним в точности то, что он — с одной из несчастных зверушек.

Вайми смущенно смеялся, рассказывая об этом. Наверное, самым привлекательным в юных айа была их стойкость, — любые пережитые страдания не лишали их веселья и любопытства, а ещё, они не были злопамятны, — подростки айа искренне дружили с теми, с кем вчера сражались насмерть. И сражались с ними снова, потому что в их мире смерть была просто самым большим из приключений, — среди двенадцати-семнадцатилеток шепотом передавались истории о фантастических снах, даже целых призрачных жизнях тех, кто ненадолго оказался на ТОЙ СТОРОНЕ.

Анмай не мог узнать, правдивы ли они, — фантазия у юных айа была превосходной, и врать они умели с чувством и увлеченно, — но он помнил, что лежит под их мирами. В Р`Лайх не было смерти, и гибель тела не значила, что сознание погружается во мрак: оно могло мыслить, и странствовать, и чувствовать. Но всё же, гораздо больше юных айа в этом привлекал риск: им было просто мало мира, в котором они уже живут.

У каждого из них был ещё и свой внутренний мир, и свою независимость они очень ценили. Заставить их поделиться ей, — особенно тех, кто постарше, — было невозможно. Золотые айа, — как и файа, — были большими индивидуалистами, чем люди. Друг к другу их тянули больше желание общаться и любопытство, а не стадный инстинкт. Это значило также, что в Йэннимуре никогда не будет диктатуры: даже в диких детских стаях желание господствовать обычно приводило к тому, что новоявленного диктатора долго и увлеченно били. Бывало и иначе, — когда юные айа решали понять, каково это, — подчиняться кому-то, даже против своей воли. Но, когда их любопытство было утолено, никакая сила не могла удержать их в подчинении. Они готовы были экспериментировать буквально со всем, но самым важным в их жизни было обучение. Они продолжали его и став взрослыми, и пожилыми тоже. Учили их симайа. Занятия велись каждый день, по два или три часа. Получение базовых знаний было обязательно, но, если юные айа хотели узнать что-то сверх «школьного курса», — они получали всё, о чем только догадывались спросить.

Симайа не только объясняли, но и показывали, и в воздухе извивались и плыли объемные изображения. Юные айа сбивались вокруг учителя в тесный кружок, слушая с предельным вниманием. На занятиях могли присутствовать не все: хотя свободу юных айа никто не ограничивал, за всеми их поступками следили. Если они совершали что-то действительно неприличное и подлое, их лишали права учиться, иногда на несколько дней. Это было жестокое наказание. Наверстать упущенное удавалось с трудом, к тому же, получить такой отказ для юных айа было очень обидно. Анмай видел, как дети айа после этого рыдали навзрыд, и айа постарше тоже. Повторения не требовалось: урок усваивали с первого раза. Но юные айа всегда ухитрялись натворить что-нибудь другое, иногда худшее…

Никто не говорил о неизбежных педагогических неудачах: даже если какой-то из юных айа был окончательно отвергнут и изгнан одним симайа, всегда, — хотя и не сразу, — находился другой, готовый учить его, но уже более сурово и серьёзно. И часто именно из таких вот «потерянных душ» вырастали величайшие из творцов Йэннимура…

Вэру никто не запрещал бывать на занятиях, но они велись, естественно, на языке айа, и он ничего не понимал. А симайа, обучавшие молодежь, или просто навещавшие её, избегали говорить с ним, и он мог лишь на них смотреть…

Симайа отличали строгие, словно просветленные лица, — если они хотели быть узнанными, разумеется. Порой он вдруг замечал двух совершенно одинаковых айа в разных концах селения, порой в небе порхали шары дымчато-золотого пламени с множеством внимательных глаз, а порой он ощущал, что окружен существами, недоступными глазу, но весьма матриальными. Однажды он даже увидел, как действует Дар Возрождения.

Вайми, лучший его друг, погиб. Он ухитрился упасть с дерева, — с высоты метров двадцати, — прямо на камни. Смерть была мгновенной. Пока юношу искали, его тело уже успело окоченеть и застыть. Он, вне всяких сомнений, был мертв. Сомневаться в этом не приходилось, — лишь лицо осталось относительно целым.

Анмай не заметил, когда появился симайа, — сфера насыщенно-желтого, теплого пламени диаметром в полметра, но смутного, как бы с примесью дыма. Из неё внимательно смотрели восемь громадных синих глаз. Шар подплыл к погибшему, и завис возле него.

Не было никаких обрядов, пения гимнов, устрашающих возгласов типа: «Мертвец пойдет! Мертвец заговорит! Мертвец увидит сны!» — происходящее было значимо само по себе. Шар сжался, засиял ярче, — и распластанное тело окутало облако пепельно-белого света. Сквозь него плохо было видно, но Вэру показалось, что страшные раны зарастают с неправдоподобной быстротой. Он был разочарован простотой столь удивительной вещи, как воскрешение из мертвых. Лишь странный призрачный вихрь, пронизывающий его тело, подтверждал, что симайа изменял здесь саму реальность, обращая время вспять. Конечно, Анмай знал, что на самом деле всё совершалось там, в чреве гигантских машин-солнц, возле сияющих Ворот Соизмеримости, а здесь происходила лишь в некотором роде трансляция. Но это не уменьшало невероятности увиденного им.

Наконец, свет погас, вихрь рассеялся. На земле лежал совершенно целый, но столь же мертвый айа. Симайа плавно перетек, приняв вид рослого парня в короткой белой тунике, сел возле тела и коснулся его груди, потом лба. Вайми вздрогнул и стал жадно хватать воздух, тут же открыл глаза и приподнялся, ошалело разглядывая собравшихся. Симайа встал, протянул ему руку, и одним рывком поднял юношу с земли. Они стояли рядом и улыбались, — симайа с гордостью, Вайми, — довольно растерянно. Его друзья приветствовали обеих радостными криками.

Потом Анмай дней десять расспрашивал юношу. Вайми старался, но не мог передать свои ощущения, и злился из-за этого, — на себя, но внятности это не добавляло. Он был где-то ещё, — тогда, между, — но вот где, он был не в силах объяснить. Он мог сказать только, что умирать очень страшно: последнее, что он запомнил, — бесконечная, ослепительная боль. Но после воскрешения он не изменился, лишь заметно посерьезнел. Его сверстники тоже стали относиться к нему с несколько большим уважением.

Так Анмай убедился, что воскрешение из мертвых возможно, — и, значит, возможно всё. Он видел технологию, способную воплотить практически любые мечты, и задавал себе свой любимый вопрос, — что станет следующей ступенькой на этой бесконечной лестнице?

***.

Прикосновение Аютии отвлекло его от возвышенных мыслей. Анмай вернулся к реальности, осторожно заглядывая вниз. Хотя разница орбитальных скоростей соседних блоков была небольшой, на глаз она казалась головокружительной. Было жутковато видеть, как на той стороне беззвучно проносятся деревья, холмы и скалистые кряжи. Иногда мелькали фигурки таких же, как они с Аютией, наблюдателей. Всех их привело сюда исключительно бескорыстное любопытство.

Аютия насмешливо смотрела на него, уже привыкнув к его внезапной задумчивости.

— Ты так и будешь здесь стоять? Нам нечего здесь делать. Дома лучше.

Она улыбнулась.

— Или ты хочешь… — но что она хотела ему предложить, Анмай так никогда и не узнал.

В этот миг между ними спустился симайа.

* * *

Вэру сразу узнал его, — своего двойника, встретившего его в пустыне.

— Я должен забрать тебя, — обычным ровным голосом сказал тот. — Ты вредно влияешь на наших юношей.

— Разве они сами это сказали? — удивился Анмай.

Секунду они смотрели в глаза друг другу. Симайа первым отвел взгляд.

— Нет. Так решили мы. Кое-кто из них начинает считать, что улучшить мир очень легко, — надо только истребить в нем всё плохое.

— А разве нет?

— Анмай, это сводится к привычке разрушать всё, что не нравится. У нас несколько иные обычаи, а если юные айа поверили в какую-то чушь, то справиться с этим очень трудно.

— Но я не учил их этому!

— Ты рассказывал им о том, что сделал во имя будущего. И им понравилось это.

— И это плохо?

— Желание убивать? Да. Если ты ещё не понял, — мы очень любим своих детей. Любая угроза им, — даже призрачная — нам не нравится. Ты должен покинуть это место.

— А если я не захочу?

— Ты всё равно его покинешь, — симайа пожал плечами, словно удивляясь его наивности.

В следующий миг его фигура расплылась знакомым туманно-золотистым шаром, и Вэру подхватило силовое поле. Стремительно возносимый вверх, он увидел удивленно смотревшую им вслед Аютию, и понял с внезапной бесповоротной уверенностью, — что бы ни ждало его в будущем, её он больше никогда не увидит. Совсем недавно она сказала ему, что у них будет ребенок.

А ему даже не дали с ней попрощаться.

* * *

На сей раз они поднимались отвесно вверх, прямо к неторопливо плывущим мирам. Очертания земли внизу быстро размылись смутной синей вуалью, затем за симайа потянулся светящийся след, — в вакууме он перешел на ионную тягу, сжигая часть своего тела. В пустоте Вэру стало страшновато. От смерти его отделяла лишь одна мысль симайа.

— Не бойся, — сказал тот. — Здесь жизнь священна. Никто не причинит тебе вреда.

— Тогда что со мной будет?

Симайа промолчал, и Анмай решил спросить о чем-нибудь более веселом.

— Почему вы тратите столько сил на живых и наивных айа? Разве вы не можете размножаться иначе?

— Заводить детей с айа мы не можем вообще. Никак. Размножаться сами, — можем, но лишь почкованием или делением личности, — а, знаешь, не очень-то приятно делить себя на части. Нет, мы можем поместить в тело симайа уже готовую матрицу сознания, но её надо программировать зарание. Для этого одного симайа мало, нужна семья, — а она у нас тройная. Плюс, запас магнитных монополей для нового тела, то есть, ещё и Эвергет, на котором их производят… И получившаяся особь не будет иметь никаких «живых» черт, — нет опыта жизни в живом теле. Короче, ТАК у нас детей не делают…

— А зачем тогда вообще нужен этот способ?

— На случай, если все «детские миры» и большинство симайа будут уничтожены, чтобы быстро восстановить популяцию. Пока необходимости не было… К тому же, живые айа — наш исток, и отрываться от него, по меньшей мере, неразумно. Ведь мы, — не единственные жители Р`Лайх. Память о нашем детстве, — последнее, что отличает нас, взрослых, от древних обитателей этого места, которые вообще никогда не были живыми, последний берег, за который мы цепляемся, чтобы понимать и помнить наше прошлое. Хотел бы ты забыть о своем детстве? Пусть их любострастие наивно… но оно не вечно. Однажды нам всем придется нырнуть в квантовый мир… навсегда, и наша судьба перестанет быть нашей собственной. Мы все знаем это. Они, там, внизу — тоже. Теперь ты понимаешь?

Анмай вздохнул и осмотрелся. Они поднялись уже очень высоко, но не было заметно, что они летят к какой-то ближайшей планете. Похоже, симайа хотел вообще выйти из плоскости планет, чтобы достичь цели кратчайшим путем, — она явно была довольно далеко. Не надеясь на ответ, Вэру всё же спросил:

— Куда мы летим?

— В другое место.

Анмай помолчал.

— Вы знаете, что ожидает Эрайа?

— Разумеется.

— Тогда почему же вы ничего не делаете?

— Мы уже сделали всё, что в наших силах. Эрайа здесь. Я имею в виду, настоящая. Та, что ты видел, — всего лишь копия.

На секунду Анмай растерялся.

— Как можно скопировать целую планету?

— Это не объяснишь сразу. Надеюсь, ты знаешь, что восемь десятых материи нашей Вселенной, — темные, невидимые. Это темная энергия и нейтралино, тяжелые невзаимодействующие элементарные частицы. Но ещё одна десятая часть массы Вселенной, заметная также лишь по своей гравитации, не рассеяна, — она образует компактные сгустки, по массе равные нашим звездам и планетам, но редко совпадающие с ними в пространстве, — космос слишком велик для этого. Их открыли уже в эпоху межзвездных полетов, и с большим трудом, правду говоря, случайно. Объяснение им дала физика: каждая частица, — спиновая релятивистская струна, но у каждой струны два конца. Из этого следует, что наше пространство вмещает две Вселенных, связанных лишь гравитацией. Иначе взаимодействовать их частицы не могут, хотя все они, — разные концы одних суперструн. Мы можем ощутить притяжение теневой планеты, но вот увидеть или потрогать её мы не можем, — мы просто пройдем сквозь неё.

Теневая Вселенная похожа на нашу, но не тождественна ей, — элементарные частицы совпадают одна в одну, но то, что из них строится, — уже нет. И в неё нельзя войти просто вот так: нельзя изменить начальную структуру материи. Лишь гравитация соединяет две стороны одного мироздания.

Но, приложив колоссальную энергию, можно, при определенных условиях, рассечь спиновые струны. Тогда частица, — или любая группа частиц, — воспроизведет своих теневых двойников, просто для восстановления симметрии. Тут есть машина… её можно назвать Зеркалом Сути. Включенная, она повторяет любой попавший в её поле предмет, но не в виде отражения, а в натуре. Единственная проблема, — он возникает на ТОЙ СТОРОНЕ, но с теневого отражения можно сделать ещё одно, здешнее, — а исходный предмет остается неизменным. В итоге, там, где была одна Эрайа, стало три. Настоящая… ладно, она осталась на месте, но никто не смог бы сказать, какая из трех настоящая. Знаешь, самая ценная из возможностей Зеркала, — снимать копии в любом месте нашей Вселенной, и создавать их, — тоже везде. Копию Эрайа мы поместили в Пояс Миров Р`Лайх, — это несложно, если владеешь механикой гравитационных полей. Теневую планету мы обратили в базу для наших кораблей… там. А потом Эрайа открыли ничего не подозревающие файа Сети. Теперь тебе понятно?

— Да. Сколько это поглотило энергии?

— Около одной стандартной солнечной массы, если считать энергию на вес. Это очень много, но Ворота Соизмеримости дают столько за год. Надо лишь уметь накопить её, и это всё равно проще, чем проводить планету сюда через Туннель Дополнительности… Эрайа — наша родина, и мы должны были спасти её, не считаясь с затратами, но дело даже не в этом. Сюда, в Р`Лайх, нельзя войти просто захотев. Нужно доказать свое право жить здесь. Мы доказали.

— Интересно было бы посмотреть, кому… И я тоже хочу увидеть теневую Вселенную, но мне не хочется… делиться, — Анмай смотрел на выпуклый бок проплывающей мимо планеты, почти полностью покрытой водой. Она заполняла полнеба, смещаясь на глазах. Симайа продолжал набирать скорость.

— Есть и другие способы войти в теневые миры… — сказал он, — разные… а этот известен уже очень давно: его открыли Тэйариин, создавшие Р`Лайх.

— И что вы узнали про теневой мир?

— Мы нашли там мироздание, которое не сможем изменить.

* * *

Полет оказался долгим. За отсутствием иных занятий, Анмай разглядывал невероятный мир Р`Лайх. В вакууме все очертания были абсолютно четкими, но Пояс Миров выглядел уже всё же не так впечатляюще, как снизу, с другой стороны: планеты терялись на фоне беспредельной плоскости плотов, такой же синей и перисто-белой. Она казалась монолитной: сплошное широкое кольцо в миллиард миль диаметром, вогнутое изящным полуэллипсом, — миллионы миров и сплошной свод плотов-островов над ними. Планеты окружали Вэру с трех сторон, они отбрасывали множество призрачных теней, и были столь многочисленны, что края их поля таяли вдали искристой пеленой. Теперь они поднялись достаточно высоко над ними, чтобы увидеть сердце Р`Лайх целиком.

Полярные области Р`Лайх, разделенные Поясом Миров, были темные, жутко-черные, — он не мог что-то разглядеть на них, даже там, где во тьму входили сияющие выбросы Ворот: их излучение и неустойчивость полярных орбит не дали симайа построить сплошную обитаемую сферу. На сами Ворота Соизмеримости смотреть вообще не стоило, — даже сквозь силовое поле их свет слепил и обжигал. Вэру оставалось лишь радоваться, что его смуглая кожа не могла обгореть.

Так прошло, пожалуй, несколько часов. Анмай изнывал от скуки и недобрых предчувствий. Ему было жарко, он хотел пить, — но воды не было, а полет явно обещал быть очень долгим…

— Мне плохо, — наконец, пожаловался он. — А, как я слышал, в этом месте никто не должен страдать. Ну, разве что по своей воле.

— Ты виновен в гибели двух миллиардов людей, — ответил симайа. — Неужели твоя совесть не требует хотя бы небольших мучений?

Анмай уселся поудобнее, поджав босые ноги.

— Я не знаю, что с моей любимой. Это уже достаточно мучительно.

— Кое-кто из нас считает, что тебя вообще нужно было убить. За Нэйса, хотя бы. Вручить Йалис фанатику геноцида, — тяжелейшее из преступлений.

— Почему же вы сами тогда не остановили файа Сети, — или это вам не под силу?

Симайа помолчал.

— Знаешь, мы могли бы, — наконец сказал он. — У нас есть нейронанеты и другие неодолимые средства убеждения, но их нельзя применять понемногу: нам пришлось бы охватить Сеть сразу, целиком. Ты сам понимаешь, сколько на всё это у нас бы ушло сил, — а их нам вечно не хватает. Мроо ведут войну на истребление всей жизни вообще, — а мы в ответе за всю эту Вселенную. И нам — да, нам приходиться смотреть, не приведет ли спасение одного к гибели сотен и тысяч. Сеть — как раз такой случай и, поверь мне, далеко не худший. Ты сам жил в Файау: она отличалась от Сети лишь тем, что развивалась быстрее. Зла в ней было не меньше, и проявлялось оно не менее открыто, — до устроенной «Укавэйрой» Великой Очистки. А кроме файа есть ещё Мроо: они хотят уничтожить наш мир и построить из него свой. С ними мы договориться не можем, единственный выход, — остановить их силой. Но разрушения в войне Йалис столь глубоки, что восстановить их нельзя, даже с помощью наших информационных полей. Ведь они сами созданы с помощью Йалис, и уязвимы для него. Сражаясь с Мроо, кто-то из нас с неизбежностью погибает, — бесповоротно и навсегда, а к этому здесь не привыкли. Файа могли бы сражаться вместо нас, — хотя это очень стыдно.

— А как же те, кого они бы убивали в Играх?

— Мы хотели обратить меньшее зло против большего и пожертвовать частью жизней, чтобы спасти многие. Файа были слишком слабы, чтобы стать нашими союзниками, — но, заселив миллионы планет, они стали бы гораздо сильнее. И мы бы дали им выбор, — измениться и победить вместе с нами… или пасть от руки Мроо.

— Они затопили бы всё мироздание, — и вы сами бы утонули в этом зловонном потопе.

— Учитывая всю мощь Мроо — никогда. Файа не смогли бы даже выжить в войне с ними без нашей помощи, — а тот, кто помогает выжить, знаешь, может ставить условия… Тогда мы смогли бы изменить их общество. Да, это очень сложно и заняло бы тысячи лет, но потом у нас появились бы посредники между нами и младшими расами, — а чтобы сделать это мироздание лучше, нам нужны помощники. Но Мроо уничтожили расу файа почти целиком, — саму основу её развития. А ведь во всей Вселенной нет второй такой расы, — единственной, близкой нам по крови. И идея выкинуть всю расу файа из этой Реальности на таком фоне смотрится очень некрасиво. Кое-кто из нас считает, что тебя следует хорошенько помучить, — просто чтобы спасти от угрызений совести…

— И ты тащишь меня в… преисподнюю?

Симайа тихо засмеялся.

— Тебя поместят в один из наших искусственных миров. В нем, правда, условно, воссоздан Уарк конца твоего правления. Ну, а остальное зависит от тебя. Если ты будешь править разумно, всё будет хорошо. Если начнется война, думаю, ты потерпишь в ней поражение.

— А если там я умру?

— Ты вернешься в те же условия. Всё начнется сначала, и будет повторятся вечно, — если ты не сможешь создать общество… ну, в общем похожее на наше. Тогда ты станешь одним из нас, — я имею в виду, одним из симайа. В любом случае, это займет много времени, но потом ты станешь совсем другим, — лучшим. Пойми, мы не считаем, что одну боль можно искупить другой. Мы исправляем ошибки, а не караем за них. Всё, что тебе нужно, — это возможность найти верный путь. И в конечном счете, тот, кто пал ниже всех, поднимется выше всех остальных.

У Вэру вдруг перехватило дыхание. Симайа дали ему несравненно больше, чем он смел бы просить. Теперь он начал понимать, в чем сила Золотого Народа: они умели прощать. «Укавэйра» прощать не могла. Но без неё он не сможет найти путь в Бесконечность, — казалось бы, небольшая потеря, но Анмай просто не понимал, зачем ему жить для чего-то, кроме этой страшноватой мечты.

— Значит, — сказал он, — вы решили лишить меня цели, навсегда оставив здесь.

— Не навсегда. В очень далеком будущем, возможно, сбудется и это. Но это не будет связано с безумной «Укавэйрой».

— Безумной?

— А разве стремление уйти в Бесконечность, — не безумие? Сами Мэйат, конечно, не считали её безумной. Они просто знали, что она хочет немыслимого, того, о чем не должно мечтать ни одно разумное существо… не должно мечтать, пока в невообразимо далеком будущем не придет срок… Но они почитали её. Она не была их правителем, но была их провидцем, безумная достаточно, чтобы быть… святой. Видишь ли, она отказалась от мечты, ставшей смыслом её жизни, и осталась после их Исхода, чтобы уничтожить порожденное ими зло. Они запомнили это, Анмай. И оставили ей средство, способное осуществить её мечту… оставили, скорее, как памятник.

— Средство? — Анмай был настолько изумлен, что не мог вымолвить больше одного слова за раз.

— Нэйристу, её зародыш, нечто в этом роде. Они разместили его на вечной орбите возле квазара А-340, и надежно защитили, — даже у нас, всесильного Золотого Народа, нет туда доступа. И они отправили послание о даре. «Укавэйра» могла услышать и понять его в любой части Вселенной. Они не знали и не могли представить, что она не погибнет, но и не останется жить, станет бессильной тенью. Файа нашли её, увы, слишком поздно. Сигнал уже давно оборвался. Даже мы узнали об этом лишь случайно… изучая записи одной из мертвых не-планет Мэйат.

— Жаль, что я никогда больше не встречусь с ней…

— Возможно. А может, и нет. Знаешь, из всех доказательств твоей вины у нас есть лишь твоя память, — о реальной обстановке на Уарке у нас нет ни малейшего представления. Без него никакой настоящий суд невозможен, а до прошлого мы вряд ли доберемся. Отчасти поэтому с тобой обращались так мягко. И потом, ты сам пришел к нам…

— Значит, вы… просмотрели всю мою память?

— Да. Но не сразу — осторожно, постепенно… незаметно. Это заняло всё время, что ты провел с Аютией. Всё это время мы тебя изучали. Теперь настало время решать.

— Тогда вы должны знать о Эрайа и о Стене Света.

— Мы знаем. Уже в самом начале мы знали. Её нельзя спасти. Она была нужна файа, их цивилизация не могла выжить без этого предохранительного клапана, через который уходили излишки их зла.

— Опять старая задача, — стоит ли убивать одного ради спасения множества? И ответ, как всегда, неизменен — да. Даже вы не смогли придумать здесь ничего нового.

— Да. Даже мы.

Анмай растерялся. Откровенность симайа начала пугать его. Но, раз тот разговорился, надо было спрашивать и дальше.

— Неужели вы не в силах спасти Эрайа сейчас, когда Сети не стало?

— Нет. Зеркало Сути может создать лишь ещё одну копию, — а оригинал погибнет всё равно. Вывести его можно лишь через Туннель Дополнительности, — а Туннель может создать лишь Нэйриста. Нэйрист у нас нет, — и в обозримом будущем не будет.

— А у кого они есть?

— У Мэйат, у Тэйариин, у Файау… много у кого. Но никто из них не станет помогать нам. Ты вряд ли представляешь, насколько важны эти вещи. Никто не станет использовать их для такой мелочи, как спасение полудикой планеты, — тем более, сейчас, когда идет война.

— А «Укавэйра»? Если она сможет стать Нэйристой…

— Всё не так просто, брат мой. Во-первых, вероятность успеха составляет лишь двадцать процентов, — остальное гибель. А, знаешь, очень плохо стать убийцей восьми триллионов душ, даже невольным. Во-вторых, никто из нас не знает, не обратится ли она тогда против нас. Тогда Р`Лайх придет конец, — и пример Сети оптимизма отнюдь не внушает. Даже сами Мэйат не могут предсказать её поступков, и это достаточный повод, чтобы сказать «нет».

Анмай помолчал. Он понимал, что злиться бесполезно, — симайа были в своем праве. Но его любопытство, проснувшись, уже не хотело отступать.

— Ещё одно. Я так и не узнал, откуда в этой Вселенной взялись люди, и… какова их роль в ваших планах.

Несколько секунд симайа молчал. Наверное, вопрос его удивил. Потом Вэру развернуло. В лицо ударил жар. Он сощурился. Прямо в его глаза били лучи сияющих Ворот Соизмеримости.

— Ворота Р`Лайх ведут сразу во множество Вселенных, но их возможности не ограничены этим. Отражаясь в их Зеркале Сути, любой предмет в теневой Вселенной повторяется здесь. Открыты они ещё Тэйариин, семь миллиардов лет назад. Но они открыты не одним только им, и нам тоже. Теневая Вселенная не во всем схожа с нашей. В ней нет ничего, подобного Кунха. Их мироздание более сурово к своим обитателям, его физику невозможно изменить. Ничтожного различия в исходном базисе оказалось достаточно, чтобы сверхрасы и сверхцивилизации не возникали там вовсе. Там невозможны Битвы Физик, но невозможна и наша победа над смертью. Точно так же и по тем же причинам там нет гигантских не-планет, и нет сверхсвета.

— А что же есть? — спросил растерянный Анмай.

— Есть люди. Есть космические корабли. Есть множество цивилизаций, ещё более различных и непонятных, чем наши. Но об этой вселенной мы знаем очень мало. Наш не-пространственный привод там не действует, а Нэйрист, как ты помнишь, у нас нет. Остальное ты поймешь сам.

— Да, — тихо сказал Анмай. — В том мире есть раса, подобная нам, — не величайшая, просто одна из множества. И однажды они решили узнать, что лежит по эту сторону Зеркала Сути. В их мироздании нет места для нас. В нашем — для них. Они отчаянно искали пристанища, — и их приютила Линза. А возможно, кто-то отсюда принес их сюда. Кто-то из прежних владых Р`Лайх похитил группу ничего не понимающих… Или же кто-то, кто знал, решил дать им новое обиталище… пятьдесят тысяч лет назад. Всё было так, правда?

— Возможно. Р`Лайх помнит всё, что в ней случалось, но не вся её память доступна нам, и не всё доступное понятно. Корабль, высадивший людей в Линзе, пришел отсюда, но откуда он пришел сюда — мы не знаем. За это время оба мироздания очень сильно изменились. Но мы надеемся, что именно люди смогут объединить судьбу двух Вселенных. А ты… Если бы не ты, здесь не оказалось бы нас. Правитель должен обладать мудростью быть беспощадным, не будучи жестоким, и знать, где доброта на самом деле приведет лишь к ещё большей жестокости. Ты был таким правителем. Мы ценим всё, что ты совершил во имя файа, наших предков. Но мы не можем это одобрить.

— А как Хьютай?

— Страдать ей не придется. Очень скоро она присоединится к нам, и она будет тебя ждать. В этом мы клянемся.

— Клянетесь? А что она будет при этом чувствовать, вы подумали? Она всего лишь пошла за мной! Всего лишь! И только потому, что любила меня!

Анмай осознал, что кричит на симайа. Он понимал, что поступает глупо, но остановиться уже не мог.

— Ей будет очень плохо без меня, я это знаю… — его голос сорвался. — Не причиняйте ей боли, не заставляйте её страдать. Отпустите её, — сказал он очень тихо. — Отпустите.

— Нет. Между прочим, именно Хьютай слила намеренно ложные данные о системе обороны, и спровоцировала погубившую Уарк войну.

— Может, — зло спросил Анмай, — мы всё же будем оправданы потому, что без нас тут ничего не было бы?

— В этом ты прав, так что в данном конкретном случае вы оправданы. Но вот если бы мы сами наткнулись на Уарк… ваши мотивы зачли бы, как смягчающее обстоятельство, но вот насколько, — это большой вопрос. Так что для вас обоих так будет лучше. Лишь расставшись, вы сможете понять друг друга.

— Нет!

— Анмай, вы расстались не навечно. А Хьютай не настолько слаба, как ты считаешь. Не унижай её.

Пристыженный Анмай замолчал.

* * *

Путь и впрямь оказался неблизким. Анмай понял, что искусственный мир, отведенный ему в чистилище, находится извне Пояса Миров Р`Лайх. Один такой мир он уже видел, — но там не было ничего, кроме камней. Его, наверняка, ждало нечто иное…

Скорость вращения на экваторе Пояса была огромна, симайа пришлось сжечь половину своей массы, чтобы уравновесить с ней свою скорость. Осознав это, Анмай испугался. Сколько времени прошло в реальном мире, — там, где оно не замедлялось субсветовой орбитальной скоростью, дополненной чудовищной гравитацией Ворот и всей Р`Лайх? Симайа, его брат, — иначе он не мог думать о своем единокровном подобии, — не отвечал. Анмай не злился на него, видя, как ярко сияет хвост его горящей плоти. Непрерывное ускорение прижимало его к днищу силового мешка, но это было даже удобно. Неизменный свет Ворот грел его подошвы и спину.

Мешок был тесным, но Анмай мог старательно потягиваться, и часто, с удовольствием это делал. Симайа снабжал его водой, и даже едой, но вот о её происхождении Анмай всё же старался не думать: путешествовать внутри себя, — это одно, а вот есть себя, — совсем другое. Так что единственное, что реально досаждало ему, — это скука.

Так прошел день, и второй, и третий… Он надеялся, что конец пути близок, — скука, тоска по любимой, и неизвестность окончательно его измучили.

Наконец, они достигли цели.

* * *

Они пронзили тучи, скрывавшие брешь в слое плотов, прошили силовое поле, — и помчались в серебристом закатном сиянии. Позади отвесной стеной вздымалось мертвенное темное море. Вэру охватила неожиданно сильная тоска. Он хотел остаться там, — пусть в полном одиночестве, пусть без Хьютай, — но только не возвращаться в свое бесконечно повторяющееся прошлое. Но действительно ли он готов отказаться от любимой, чтобы избежать возможных мук?

Анмай боялся об этом думать.

* * *

Через несколько минут они прошли сквозь внешнее поле и погрузились во мрак. Анмай предварительно сжался, но свет аннигиляции всё равно обжег кожу, и он боялся, что вздуются волдыри. Впрочем, боль быстро прошла. Потом Вэру швырнуло вперед, и бледный факел тяги погас, чтобы тут же вспыхнуть с другой стороны.

Они тормозили несколько часов в жуткой тьме, озаренной лишь мертвенными переливами темного огня. Анмай попытался разглядеть их получше, но тут же ощутил тупую боль в глазах, скоро слившуюся с дикой болью в голове. Он зажмурился, и боль нехотя отступила, но смотреть наружу ему уже не хотелось.

А потом вспыхнул бешеный свет, — и Анмай увидел свое чистилище, — воздушный остров, круглую равнину диаметром миль в двадцать, накрытую исчерна-синеватым куполом. В её центре сияло ослепительно-белое солнце, окруженное кольцами разноцветной земли. Снаружи, у купола, — пустошь, неровная и темная, за ней — кольцо сумрачных высоких лесов, перехватывающих последние лучи солнца. Лес смахивал на парк, — в нем виднелись редкие ухоженные аллеи, а за ним был город, — ровные кварталы длинных четырехэтажных зданий, желтых, с красивой белой отделкой. Они живо напомнили ему города Акталы и… Товию.

Дома разделяли залитые как бы закатными красноватыми лучами широкие радиальные проспекты, скверы, поперечные улицы, погруженные в полумрак… по ним двигались крошечные, легко одетые человеческие фигурки. Ещё ближе к центру, уже в свете солнечной белизны и яркости, лежал пояс полей и огородов. Среди пышной, влажной, низкой зелени виднелось множество фигурок работающих. Центр занимала раскаленная глинистая пустыня, залитая нестерпимо жаркими лучами. На ней непрерывно бушевал горячий ураган, вздымавший тучи пыли. А в самом центре возвышалась скрученная башня из темной стали высотой в милю, увенчанная солнцем. На поверхности колоссального магнитно-плазменного шара сонно кипели ячейки грануляции, смазанные горячим воздухом. Вэру понял, что его никогда не гасят. В этом мире царил вечный день.

— Это один из наших закрытых миров, — сказал симайа. — Его обитатели считают его всей Вселенной.

— Среди них есть файа?

— Нет. Тут живут люди, — те из них, кто не может вместить в своем сознании всё многоразличие Р`Лайх. У этого мира своя история, и свои мифы… которые на самом деле, — наша реальность. Те, кто понимают это, покидают его… как ты. Мы старались найти для тебя хорошее место. Этот мир — один из самых счастливых…

Всё оказалось совсем не так страшно, как он думал, и Анмай уже начал невольно прикидывать, что он тут встретит, и с чего придется начать. Но, к его удивлению, симайа вдруг замер, — спуск прекратился.

— Что такое? — тихо спросил он.

— Я не хочу тебя тут высаживать, — неожиданно ответил симайа. — Я — это ты. И я мечтаю о том же, что и ты.

— И что? — Анмай был раздражен задержкой.

— Здесь, в соседней сфере, — «Товия».

— И вы не уничтожили её?

— Зачем? Она пригодится тебе, когда ты станешь симайа, одним из нас. Мы изолировали её, да, — но не больше, и она ждет тебя, — так ей приказала «Укавэйра». Мы хотели сохранить её целой, и не стали стирать её память. Я могу разрушить генератор сдерживания, — и ты уйдешь…

— А ты?

— Я? Я — это ты, и я уже искуплен. Но ты — нет, и дело не в тебе. Те, извне, требуют, чтобы тебя освободили.

— «Укавэйра»?

— И она тоже. Вот почему мы так медлили, — пытались договориться, но она… я боюсь её, брат. Она безумна, но мир безумен тоже. Став Нэйристой, она сможет пробудить силы, против которых беззащитны даже мы. Так она говорила, и я думаю, что это — не ложь. Остальные считают, что поэтому ты не должен встретится с ней. Но, видишь ли, это она создала нас. И за тебя просят те, кто небезразличен нам…

— Кто?

— Айэт.

— Айэт? — Вэру хотелось завопить от радости. — Но как он меня нашел?

— Не знаю. Наверное, его нашла «Укавэйра», когда он пришел к руинам Девяти Миров… Неважно. Сейчас он, его друзья, — Нэйс и Эроин, вся его раса, — все они выстроились у внешней ограды Р`Лайх. Они требуют освободить тебя, иначе они нападут, и вынудят нас их уничтожить.

— Разве они ваши враги?

— Нет. Они были нашими друзьями. Это изменилось много лет назад… но мы не любим убивать навсегда. Видишь ли, для умеющих побеждать смерть это… трудно. И, после уничтожения Сети, они — наша последняя надежда на помощь иных сверхрас. Их гибель станет невосполнимой утратой… глупо, правда? Так что ты решишь?

Анмай задумался. Он уже заставил себя подчиниться приговору, и ожившая надежда была мучительна вдвойне, — от его решения опять зависела не только его судьба. Бежать от симайа было трусливо и подло, — он сам к ним пришел, и знал, что никогда не сможет посмотреть им потом в глаза. А что сделают с ним воспоминания о собственной трусливой слабости? О том, что он оттолкнул последнюю возможность искупления? С другой стороны, пожертвовать жизнью Айэта он просто не мог. Да и зачем?

— Если я скажу ему, что остаюсь здесь добровольно, — он уйдет?

— Да, — растерянно ответил симайа.

— Ну так скажи ему…

— Ещё одно, — голос симайа вздрагивал, словно он думал, стоит ли это говорить. Потом решился. — Хьютай. Она тоже… изгнана. Её мир совсем рядом, но…

— Что? — Вэру уже начал злиться. Этот замкнутый мир показался ему поначалу необычайно уютным, он был бы не против пожить в нем. Но теперь ему совсем этого не хотелось.

— Знаешь, мы контролируем Р`Лайх ровно в той степени, в какой ОНА хочет этого. А эти миры принадлежат скорее ей, и наша власть над ними ограничена. Тут есть и другие силы, — очень древние, странные, темные, и не все они считают чужие страдания ненужными. Здесь, за нашей реальностью, живут сны и кошмары, — о том, что случилось, и что будет. Потом они обращаются в реальность… или гаснут. Чтобы обладать правом выбора, надо иметь выбор. Здесь осуществляются возможности — даже самые извращенные, чудовищные и страшные. Мир Хьютай был не таким. Но Р`Лайх решила изменить и его. Сейчас там очень плохо. И будет ещё хуже. Намного. Её мир… как бы сказать… протух, пока мы к нему летели. То, что там случилось, — ещё далеко не самое худшее. Но оно может стать худшим. Я видел здесь такое, и помню всё — это… мерзко. Мне… жаль Хьютай. Она не заслужила такой участи.

— Она… она страдает?

— Да. А я… я тоже люблю её…

Анмай сжался в комок, чувствуя, как родившееся в груди пламя сжигает его изнутри. Вот это было уже выше его сил. Ему стало очень страшно, когда он понял, что его собственная судьба от него уже не зависит. Ради неё, — только ради неё, — он был готов пожертвовать всем, даже жизнью, — глупое, иррациональное чувство, ставшее стержнем его естества. Он знал, что тысячу раз успеет проклясть себя за свою любовь, и за открытую «Укавэйре» дорогу к Бесконечности. Но он знал, что, оставив Хьютай страдать, он не сможет простить себя уже никогда… просто не сможет жить. Именно здесь симайа ошиблись. Он был готов страдать, чтобы искупить себя, да, но он не мог вынести, чтобы за него страдала любимая. Каждый должен искупать себя сам. И они не знали, не поняли, что его привязанность к ней перейдет все границы разумного…

Огонь внутри пылал всё мучительней. Его тело превратилось в нити боли, перетянутые напрягшимися до окостенения мышцами. Чувствуя себя полностью и окончательно погибшим, он сказал симайа:

— К «Товии». И быстрее.

* * *

Бешеное ускорение вжало его в сплетение силовых линий. Он уже ничего не видел, — под давлением перегрузки кровь отлила от глаз. Анмай едва мог дышать, — казалось, на живот въехала машина, вмяв его до самого позвоночника, за грудиной словно развели костер, — сердце разрывалось от боли, перегоняя тяжелую, как свинец, кровь, но эта боль была уже нестрашной.

Я погиб, — подумал он. — И теперь, когда я это понял, главное, — прожить как можно дольше.

* * *

Ощутив неладное, симайа уменьшил ускорение. Анмай вдруг успокоился. В голове воцарилась ледяная ясность, боль прошла, — лишь тогда он понял, что сам сжал все мышцы так, что чуть не задохнулся. Симайа, как снаряд, пробил силовую стену плота. В пустоте скорость ощутимо возросла.

— Пастухи поняли, что я их обманул, — сказал симайа. — У нас почти нет времени. Но я был хорошим учеником. У меня, — Дар Разрушения. И я могу взорвать генератор сдерживания, — по крайней мере, постараюсь. Держись!

Выстрела симайа Анмай не заметил, но отдача швырнула его на упругую стену. Теперь они уже тормозили, приближаясь к поглотившей «Товию» силовой сфере. Симайа заговорил вновь, — быстро и торопливо.

— Я уничтожил генератор… квантовую его часть. Теперь «Товия» вновь сможет думать, и встретит нас, когда мы войдем внутрь. Потом…

Ещё не погасив целиком скорости, они врезались в силовую сферу. Свет полыхнул, сжигая кожу. Анмай взвыл от боли, — но досталось лишь спине. Всё остальное он подтянул, спрятал, скрыл за массой своего тела и тела симайа. В нос ударил смрад сгоревших волос и тлеющей одежды. Кашляя, не понимая, откуда взялся дым, он вдруг понял, что висит перед открытыми воротами ангара «Товии». Мягкий толчок сбросил его на металлический пол.

— А ты? — спросил он зависшего перед входом симайа.

— Я приму свою судьбу, какой бы она ни была. Мне не по пути с «Укавэйрой». Прощай!

Он исчез в темноте. Прежде, чем ударила вспышка, плита шлюзовых ворот опустилась.

* * *

Торопясь увидеть исход битвы, Анмай взлетел по узкой шахте прямо в наблюдательный зал над главными воротами, — там были обычные окна из субкварца, сейчас открытые. «Товия» содрогнулась. Её сверхмощные орудия вспороли тьму лучами пламени. Раньше она не пыталась вырваться, и симайа не рассчитали сил, — лазерные лучи пробили силовое поле, вошли в генератор сдерживания…

За окном полыхнуло вихрящееся пламя, словно таран ударив в «Товию». Если бы не её внутреннее силовое поле, — Вэру бы расплющило о стену. Если бы не мгновенно закрывшиеся защитные ставни, — он бы ослеп. Лишь когда его вдавило в пол, он понял, что они освободились.

* * *

Полет до мира Хьютай был коротким. Анмай едва успел забежать в их каюту. Его комбинезон превратился в тлеющие лохмотья, — он сорвал его, схватил силовой пояс, даже не глядя, чей он, наспех застегнул его на талии, охнул от боли в сожженной пояснице, вытащил дезинтегратор, — и вылетел вон, уже не ступая, а плавая в вибрирующем от перегрузки силовом поле.

* * *

Силовая стена плота под напором «Товии» лопнула, словно мыльный пузырь. Вспыхнул и завихрился огонь, — и они ворвались внутрь этого мира. Анмай торопливо осмотрелся.

Мир Хьютай выглядел неприглядно. Плоский диск с единственным большим озером в центре заливал необыкновенный рассеянный и мрачный свет, исходивший откуда-то сбоку. Этот двадцатимильный каменный плот, прикрытый силовым куполом, был жалкой, уменьшенной копией его Фамайа. Ещё в Поясе Миров Анмай представлял, сколько таких глыб теснится во внешней пустоте Р`Лайх. Его воображение заполнили бесчисленные астероиды-плоты, несущие во мраке чье-то страдание и искупление…

Но он видел край этой земли, — пустошь покато сбегала вниз, упираясь в толстую невысокую стену из неровного темного металла. Над ней мутно чернело силовое поле. И оттуда, из тьмы, сквозь него сочились странные, фрактальные сплетения, похожие на клочья твердого, голубоватно-зеленого тумана…

Анмай вздрогнул. Его охватил страх. Он не понимал, что здесь происходит, и хотел вытащить Хьютай отсюда. Только как за оставшиеся им считаные минуты найти её среди сотен квадратных миль зарослей и зданий?

Он задумался. У Хьютай, — в отличии от всех остальных, обитающих здесь, — была наносеть. Её сигнал, хотя и очень слабый, можно было обнаружить. Но для этого был нужен прямой мысленный контакт с кораблем.

Анмай взглянул на сопрягающую линзу в центре рубки, бросился к ней, распластался на гладкой поверхности. Когда вспыхнуло пламя, он закричал, — но боль тут же растворилась в бешеном взрыве возможностей и чувств. За ничтожную долю секунды он стал всей «Товией».

Тогда, в Линзе, он не понимал, как это происходит. Не понимал и теперь. Он просто всей мощью, — всесильной машины и своей души, — искал, пробивался к Хьютай. И — нашел. Его обожгло, он задохнулся, ощутив её, — но он уже знал, куда идти.

Они летели высоко, но уже не так быстро, и он смог разглядеть землю. Внизу тянулись бесконечные заросли, овраги, болота, потом показался город, — жалкая пародия на Товию. Он видел двух и трехэтажные дома из красного кирпича, грязные, неосвещенные и немощенные улицы, Цитадель, — уродливое сооружение из бетона, высотой едва этажей в пять, — да, всё как в его мире… только мельче.

Они снижались. Внизу поплыли руины, в которые превратился город, угасшие пожарища, окопы и колючая проволока на окраинах, редкие вспышки выстрелов, — война не только давно бушевала в этом мире, она уже подходила к концу. Потом симайа воскресят всех погибших, — но только Хьютай сохранит память о своей прошлой жизни…

Анмай слишком хорошо знал, что такое умышленно причиненная боль, и, скорее, предпочел бы ковш с расплавленной сталью. Но бесконечное, бессмысленное, однообразное повторение этих страданий…

Они зависли над Цитаделью. «Товия» вертикально спускалась вниз. Анмай смотрел на разбитые снарядами кубы дотов, на грязную, местами рухнувшую бетонную стену, соединяющую их, — едва в три метра высоты, на короткие стволы уцелевших орудийных башен на дотах…

Во внутренний двор из распахнувшихся броневых дверей центральной пирамиды выбралось десятка три изможденных людей в рваной одежде. Они держали в руках древние самозарядные винтовки и молча смотрели, как с неба спускается «Товия». Ещё несколько секунд, — и она приземлится, он выйдет туда, к ним, а потом…

«Товия» села прямо на город, всеми двадцатью миллионами тонн своей массы смяв несколько кварталов. Земля вокруг неё вздыбилась и волна разрушений покатилась во все стороны, разбегаясь пылевым кругом, — пыль поднималась клубами, поглощая оседавшие крыши.

Анмай вскочил, разрывая контакт, тут же лишился чувств, тряпкой упал на пол… Неугасимое воспоминание, словно электрический разряд, вернуло ему сознание. Он помчался в ангар, приказав «Товии» открыть шлюз, вылетел наружу, миновав вал выжатой при посадке глины, завис и осмотрелся. Какие-то странные предметы в ослепительных вспышках пробивали небо и летели к нему, но он едва замечал это, как едва замечал, что никто из машин «Товии» не следует за ним, — симайа забрали их…

Анмай взмыл над склоном созданной «Товией» чудовищной вмятины и проскользнул в пролом в монолитной стене Цитадели. Впереди, из пыльной темноты, вырвался рой матово-белых, дрожащих лучей. Он бездумно нырнул вниз, за грязный бетон, лишь на миг опередив слепящую смерть, — огненный рой, кроша стену в туче искр, забился над самой его головой. Лишь один луч, пронзив поле, ударил его по плечу с такой силой, что Вэру отбросило в сторону. Больно почему-то не было, хотя плечо оказалось сожжено едва ли не до кости, — оттуда ручьем текла кровь.

В пыли всплыл рой мутно-лиловых светящихся форм, таких странных, что Анмай не смог бы описать их. Виденная им сверху война оказалась лишь маской для чего-то, безмерно чужеродного.

Он вскинул дезинтегратор и залил всю пылевую тучу потоком силовых микросфер, летящих с огромной скоростью. Лиловых призраков смело, словно невидимым ветром, — каждая из микросфер по своей убойной силе не уступала автоматной пуле, а дезинтегратор выбрасывал их по сто двадцать в секунду. Взрывы попаданий тут же ослепили его, он наугад ударил по двери, слыша пронзительный треск, потом проломился через разодранные, рдеющие обломки, — останки броневой плиты, — и, не чувствуя боли в сожженном плече, ворвался внутрь.

В полумраке просторного помещения метнулись тени, ныряя вниз, — в круглую дыру в полу, куда уходила стальная винтовая лестница. Оттуда вылетел рой злых сине-белых лучей, бешено заметался между глухих бетонных стен. Вокруг Вэру зашипел вспоротый воздух, из стен вокруг сыпались искры, его ударило в грудь, потом в живот, отбросило назад. Он упал, стало трудно дышать, — но память об увиденном в сиянии гнала его дальше…

Он полз по заваленному искореженным железом полу и одновременно стрелял, рикошетом направляя вниз убийственный поток, пока лучи не перестали вылетать. Добравшись до лестницы, Анмай скатился вниз, спотыкаясь об искромсанные туши, — они походили на кипы металлической ваты. Глубоко за стальными перилами метнулись новые формы, он вновь стрелял в них, чувствуя, как свет их лазеров выжигает глаза…

Наконец, он опомнился. Он стоял в центре низкого многоугольного зала с бетонными стенами и множеством ржавых железных дверей. Анмай помнил нужную. Когда она развалилась под его огнем, он увидел распластанное, обнаженное тело любимой в центре, на столе, десятки странных силуэтов вокруг, — и не вглядываясь полоснул по ним огнем. Когда те осели, потускнев, он взглянул на Хьютай, потом вдруг отвернулся.

Он уже знал, что она провела тут тринадцать дней, но всё же, не ожидал, что она так изменится, — увиденное чуть не заставило остановиться его сердце. Её тело стало похоже на какой-то безумный, сюрреалистический бред. Многие его части скрылись под кристаллическим мехом, буквально растворившим их, остальное сплошь покрывала немыслимо сложная, фрактальная сеть, словно вросшая в кожу…

Анмай застыл, сжав кулаки, просто не зная, как прикоснуться к ней… Он хотел лишь одного, — убивать, хотя еле мог двигаться. У него начало темнеть в глазах, противно булькало в груди, он кашлянул, — и увидел полную пригоршню крови. Подняв руку, он с удивлением нащупал на грудине выжженое отверстие… и ещё одно на животе справа… с плеча свисали лохмотья обугленной кожи, — но пока он, почему-то, не ощущал боли…

Боясь смотреть на дрожащее под его руками тело, он поднял её, и, не чувствуя её веса, побрел обратно, обнимая свою единственную на свете Хьютай. Он уже почти ничего не видел, не помнил, что бросил оружие, ноги почему-то плохо слушались, — но он всё же добрался до ворот ангара «Товии», и упал лишь когда те закрылись за ним. Что-то воздушно-мягкое тут же подхватило их, потащило дальше, в рубку…

Анмай не запомнил, как оказался в ней. У него стало быстро темнеть в глазах, его потянуло в сон, — он и не знал, что смерть от потери крови так… приятна.

— Не умирай! — Хьютай поползла… прижалась к его груди… или ему лишь показалось? Нет. Но как она могла двигаться… так изменившись? А как он смог притащить её сюда? Что двигало ими? Не любовь же, в самом деле?..

В воздухе что-то блеснуло… словно струйка дыма, упавшая с потолка. Кристаллическая пыль меднанетов роилась вокруг его ран, проникая внутрь и принимаясь за свою кропотливую работу. Над Хьютай тоже клубилась кибернетическая пыль, оседая на кожу и впитываясь в неё.

Анмай вздрогнул. В его кожу под ребрами тоже вонзились тысячи тончайших игл, она натянулась, опала, и в тот же миг появилось очень неприятное чувство, — словно в правом подреберье копошится огромный клубок червей. Ещё через миг оно исчезло, но кожа продолжала трепетать, — мириады молекулярных хирургов, не больше бактерии каждый, проникали в его печень, в легкие, склеивали разорванные ткани, сосуды, загоняли в вены вытекшую кровь, не давая ей свернуться, разрушали обугленные клетки, удаляли продукты их распада, — и всё это на уровне биохимических реакций, сращивания молекул, — сложнейшая битва, руководить которой не мог ни один живой мозг. Анмай же ощущал лишь слабое тепло, да смутно-приятный зуд где-то внутри. Ему стало чуть получше… во всяком случае, он смог поднять голову.

На круговых экранах рубки мерцало сражение: он видел слетавшиеся со всех сторон неописуемые формы, — плоские, звездообразные, огромные, как здания, видел тянущиеся от них лучи, ощущал удары их силовых полей. «Товия» не отвечала им, пассивно принимая удар за ударом, — похоже, обитатели Р`Лайх всё же смогли взломать защиту «Укавэйры» и заблокировать боевые системы корабля.

Сейчас они старались пробить корпус, чтобы проникнуть внутрь и подчинить «Товию» уже окончательно. Анмай знал, что это не займет много времени. Минута, может быть, две… Он тупо смотрел, как из окружавших кратер развалин города выбегают люди, — не мужчины и не женщины. Что-то среднее. Скорее, и не люди вовсе.

— Анмай! — «Товия» говорила неестественным, искаженным голосом, — они перехватили управление Эвергетом. Наш единственный шанс, — непосредственный запуск систем не-перехода. Сопрягающая линза… — голос перешел в визг и смолк. Паразиты Р`Лайх выжигали искусственный мозг машины.

К своему удивлению, Анмай как-то смог подняться и доковылять на изодранных ногах к линзе. Он тупо смотрел на неё. Если у него получится, — всё в радиусе тысячи миль обратится в пар и исчезнет столь основательно, что собрать всё это заново не удастся уже никому. Но остался ли у него иной выбор?

Он коснулся гладкой плиты, сосредоточив все мысли на не-переходе и на предстоящей борьбе, но прикосновение сработало, как детонатор бомбы, — он успел лишь ощутить, как между ним и Р`Лайх разверзлась бездна световых лет.

И потерял сознание.

Глава 10. Преображение «Укавэйры»

Иногда, во снах, я возвращаюсь в мир своего детства — уже взрослым, чтобы отыскать там лучшего друга, какой у меня был. Я возвращаюсь к нему долгим летним вечером, и вижу, что мой детский мир остался неизменным, — только мой друг, как и я, тоже стал взрослым, совсем другим человеком… но остался мне другом. Мне кажется, что это, — самое большое счастье.

Но на самом деле так не бывает, ведь правда?

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Анмай долго не мог отличить сон от реальности. Наверное, ему просто не хотелось. Он был, — и, в то же время, его не было. Он сознавал себя — но не мыслил. Наконец, поняв, что Хьютай под боком, — вовсе не приятный сон, он яростно встряхнул головой, прогоняя обрывки дремоты, и осмотрелся.

Он лежал на силовой подушке, обнаженный, рядом с Хьютай, в знакомой уютной каюте на борту «Товии». Из окна на него смотрели редкие, равнодушные звезды. Хьютай мирно спала. Когда он в последний раз её видел, она была похожа на какой-то дикий, сюрреалистический сон. А сейчас на ней не осталось даже шрамов. Может, ему действительно привиделся кошмар?

Он прикоснулся к груди, — там, где была пробита кость. Ничего. Но на плече, там, где луч выжег мясо, остался широкий, грубый шрам. Он не бредил, всё это случилось наяву, вот только потом он долго спал. Очень долго. Чтобы вернуть Хьютай прежний облик, даже с помощью молекулярной хирургии, нужно было не меньше десяти дней. Ему досталось куда меньше, но всё это время он тоже спал, — обычная практика в таких случаях. Но всё же, сколько прошло времени?

Повернув голову, он заметил, что Хьютай пристально смотрит на него. Её лицо не изменилось, изменилось выражение, — она словно стала старше и суровей. На мгновение его охватил страх, — но тут она улыбнулась, совершенно по-прежнему.

— Я думала, что уже никогда не увижу тебя. И очень рада, что ошиблась. Ты — лучший парень во Вселенной, знаешь?

Анмай улыбнулся в ответ.

— Ты — сама целая Вселенная. Безграничная.

Её лицо вновь стало хмурым.

— Р`Лайх — тоже целая Вселенная. Всё разнообразие мироздания заключено в ней. Я только начала понимать его, — а тут появился ты, и всё испортил!

Он растерялся.

— Неужели ты хочешь… вернуться туда? Туда, где тебя пытали?

— Пытали? Меня хотели превратить в другую форму, более совершенную. Может, немного странным способом, но мне было не больно. Я обрела способность чувствовать… всё, что меня окружает. Как своё тело. Тьма, но полная ощущений. Как будто ты, — мышца в безмерно огромном организме, только сознающая. Но, знаешь, для меня там было слишком странно, я и помню всё это как-то смутно… Хорошо вновь иметь ноги!

Она перекатилась, и Анмай ощутил, как сильно её бедра сжали его собственные. Его вмиг охватило желание, — но сильные руки Хьютай крепко сжали его плечи. Она откинулась, глядя в его глаза.

— Я вовсе не страдала там, Анмай. Разве что от того, что поняла, какой была дурой. Мир настолько разнообразнее того, что мы представляем себе… даже мир ощущений. Я не знала, что их так много. Не знала, что можно быть сразу во множестве мест… смотреть на саму себя изнутри. Я думаю, симайа нарочно отправили нас в эти измененные миры. Мы бы побыли в них какое-то время… а потом вышли, — очень многое поняв, и став куда умнее, чем раньше. Никто в Р`Лайх не желал нам зла. Только добра… каждый на свой манер. А не-переход «Товии» в мантии Р`Лайх… это страшный позор. Всё равно, что для ребенка убить своего учителя. Теперь ты понимаешь, что натворил?

Она ощутила невольную дрожь его тела, но он не смел отвести глаз.

— Да. Из-за глупой трусости я погубил и тебя, и себя… только… Знаешь, для меня важно лишь то, что мы снова вместе… пусть даже я опозорен и окончательно погиб. Да и что толку жалеть о прошлом?

Она слабо улыбнулась.

— Ты прав, как всегда. Наше будущее всё ещё открыто перед нами, а грусть о несбывшемся, — одно из лучших моих настроений. А лучшее, — когда мы вот так, вместе…

Внезапно он вздрогнул.

— Что? — удивилась Хьютай.

Она приподнялась, упираясь локтями в его грудь.

— Я… — говорить это было мучительно стыдно, но молчать было ещё хуже. — Когда я был внизу, один… — он вновь смолк.

— У тебя там была девушка? — догадалась она.

— Да. И… с ней я вообще не думал о тебе.

Неожиданно Хьютай ухмыльнулась.

— Забавно. Со мной случилось то же самое.

Анмай удивленно смотрел на неё.

— У тебя там… тоже была девушка?

Хьютай рассмеялась.

— Мальчик. Юноша Золотого Народа. Ты простишь меня? Он был очень красивый… Гладкая золотая кожа, черные волосы… очень ловкий… знал всё, что мне нравится. Порой я с ним забывала, на каком я свете, — Хьютай вновь тихо засмеялась. — Наверное, поэтому меня и выслали. Решили, что я дурно влияю на их молодежь. Хотя я не знаю, что может на НИХ повлиять. Они ничему не верят. Хотят узнать всё сами. Я, файская девчонка, была для них необычным и волнующим явлением, и они решили выяснить все различия… узнать, в чем я лучше их, а в чем — нет. Они были очень… изобретательны. И наверно поэтому я… это было славно! И глупо, конечно. С тобой мне гораздо лучше.

Она вдруг впилась в его губы, так крепко, что у Вэру перехватило дыхание.

— Я сдался легче, чем ты представляешь, — тихо сказал он, едва их губы расстались. — Там у меня не было друзей, — только Аютия. Я был один… мне было плохо… Хьютай… Любимая…

Она взглянула в его глаза.

— Вранье, конечно.

Он кивнул.

— Все вы, мальчишки, такие. Я буду тебя мучить, пока ты не скажешь, что я лучшая.

Она улыбнулась и вытянувшись, вновь коснулась губами его губ. Анмай на минуту перестал дышать… выгнулся… крепко сплел босые ноги на изгибе её поясницы…

Неосязаемое прикосновение чужого взгляда отозвалось ознобом, пробежавшим по коже. Анмай с неуловимой быстротой выскользнул из-под любимой, вскочил, и, сделав несколько беззвучных шагов, замер, непонимающе осматриваясь. Хьютай улыбнулась.

— Ты очень красивый, особенно сейчас…

Её голос смутно пробивался сквозь пение крови в ушах. Никаких звуков в каюту не проникало, но он всё же слышал гул…

В окне, среди редких, незнакомых звёзд чернела овальная удлиненная масса, окруженная смутным ореолом, — звёздный свет искажался в нем, словно в линзе, и Анмай ощущал безмерный разум этого темного облака, — словно на него смотрели тысячи огромных глаз.

Ещё одно из его видений стало реальностью.

* * *

Хьютай беззвучно подошла к нему. Обнявшись, они молча смотрели на этот черный провал среди звезд. Давление исходящего оттуда взгляда было физически ощутимым. Потом Анмай, нагнувшись, отыскал весм, — он не сомневался, что тот лежит возле постели, — надел его, и нажал кнопку. Все стены каюты растаяли, и они остались одни, обнаженные, среди звезд.

* * *

Рассеянное облако звёздной пыли тоскливо угасало в непроглядном мраке, прошитом лучами сотен белых, неожиданно ярких огней. Анмай включил мультипланар, чтобы все далекие объекты предстали в самом удобном для обозрения виде. Тьма мгновенно расцвела. Тусклое облако превратилось в восхитительно яркую искристую спираль галактики. Из тьмы выплыли и бесчисленные пятнышки иных, отдаленных галактик. Лишь овальная туча совсем не изменилась, все такая же темная. Только её ореол с одной стороны засиял синевой, с другой, — тусклым багрянцем.

У Вэру перехватило дух, когда он понял, что это означает, — эллипс вращался с почти световой скоростью, а его масса, даже при относительно небольших размерах…

— Это «Укавэйра», — проснувшись первой, Хьютай успела всё узнать. — Её превращение совершилось. Нашей каюты и вещей на ней, к сожалению, уже нет, и нам придется жить здесь. Но всё это пустяки по сравнению с… оглянись.

Он оглянулся. Яркие огни, привлекшие его взгляд, превратились в грандиозные конструкции, казалось, парившие совсем близко, хотя на самом деле их разделяли миллионы миль. Прежде всего, Анмай увидел десятилучевые звезды двух Ир-Ими, застывших по бокам толстого диска того же диаметра, но ещё более массивного.

— Это Айэт, — сказала она, и его сердце радостно забилось. — А это, — она показала на Защитников, — Нэйс и Эроин.

Вокруг них собралось множество других кораблей, — такое их скопление здесь, вдали от всех миров, говорило о многом. Большую их часть составляли серые плоские звёзды с двенадцатью лучами. Между лучами и на днище светились узкие радиальные щели дюз, вокруг плоских куполов в центрах звезд блестели многочисленные, как соты, крышки ангаров. Анмай понял, что это корабли Айэта. Другие — узкие зеркальные пирамиды с восемью уступами. На переднем торце каждой из них среди игл-шпилей светилась сложная сеть изогнутых огненных линий, на заднем — пылали синевой окна разнокалиберных круглых дюз. Такие корабли когда-то строили его соплеменники, — пока ещё нуждались в кораблях. Потом большинство их досталось золотым айа, — как последний дар от возродившего их народа.

Анмай решил пересчитать корабли, но тут же сбился. От их вида перехватывало дыхание, и он жадно рассматривал их. Крейсера Айэта были раза в два меньше йэннимурских, но в них, несомненно, тоже таилась чудовищная мощь. Впрочем, он понимал, что, по сравнению с темным облаком за его спиной, все эти эскадры, — не больше, чем облако пыли. Его вновь охватил страх, и он не сразу решился сделать то, что хотел сделать с самого начала, — связаться с «Укавэйрой».

* * *

Его захлестнула волна радости, — так бы мог ликовать искалеченный, получивший новое тело. Анмай ожидал чего угодно, но этого… Впрочем, столь же быстро шквал эмоций угас. Беззвучный голос машины был, как всегда, ровным и холодным.

— Запомните, Анмай, мы согласились с планом вашей экспедиции, хотя это могло значить для нас вечную разлуку. Но мы хотели также, чтобы вы могли и выйти из Р`Лайх, — если захотите. Мы не могли добиться этого силой, но знали, что есть те, кто заставит симайа задуматься. Мы знали, что Айэт, где бы он ни находился, ощутит падение Девяти Миров и придет к ним. Наши корабли ждали его на месте сражения, и мы не ошиблись. Когда вы погрузились в Р`Лайх, когда он узнал, что вы, возможно, останетесь там навсегда, он пришел, чтобы окончательное решение зависело только от вас. Дальнейшее вы знаете.

— Я выбрал неверно, — ответил Анмай, — потому, что вы сделали всё, чтобы вернуть свой драгоценный талисман. Но зачем же вы тогда вообще отпустили меня?

— Это была единственная возможность установить связь с симайа. И это оказалось полезно для нас всех. Хьютай поняла многое и стала мудрее. И для нас награда оказалась превыше любой вообразимой…

Вдруг он увидел, что произошло потом, после их бегства, — увидел всё сразу, почувствовал, — так, словно сам стал частью событий.

* * *

Едва он вступил на борт «Товии», «Укавэйре» открылась вся его память. В такой ситуации ей было не до сантиментов, и информация о квазаре А-340 стоила нарушения тайны личности. Её Эвергет уже был полностью готов, и всего через восемь секунд она оказалась там, — в звездной бездне, у самого края Местной Зоны Кунха, в одиннадцати миллиардах световых лет от Р`Лайх. Ещё через минуту там же появился и Анмай, вырвавшийся на «Товии».

Маленький звездолет отбросило на огромное расстояние от «Укавэйры». Он не принял участия в её превращении, попросту потому, что вряд ли бы в нем уцелел. Он был уже наполовину разрушен, — погружение в безвременье, где нет расстояний, смертельно опасно для всего существующего, — а они пробыли в нём дольше, чем можно.

«Товия» превратилась в глыбу крошащегося металла и горящих машин. Только чудом она не взорвалась. А искалеченная, полуживая пара на её борту умерла. Но ненадолго, — хотя лишь старания мириад кибернетических микрохирургов вернули им жизнь. И лишь властный призыв «Укавэйры» вернул разум «Товии», заставив её отчаянно бороться. Машины регенерировали быстрее любого живого существа, металлическая плоть переплавляла сама себя и вновь возрождалась. За сутки повреждения были исправлены. Но паре пришлось куда хуже. Много дней длилась борьба за их сознания и жизни. «Укавэйра» намертво вытравила из их памяти всё, что относилось к этим дням, и Анмай не смел её винить, — он знал, что там не было ничего, кроме чудовищных кошмаров. Одно воспоминание о них навсегда свело бы его с ума. Но… не лишилась ли Хьютай и большей части своей памяти о пребывании в безднах Р`Лайх? Похоже, да, но как это проверить? И — зачем?..

— Сколько же времени прошло? — наконец, решился спросить он. — Сколько осталось до гибели Эрайа?

— Три дня. В Р`Лайх время течет намного медленнее, чем в свободной Вселенной.

— Всего три дня?

— Да. Но это уже неважно. У нас есть Нэйриста. Это я.

* * *

То, что миллиарды лет назад было квазаром А-340, давно погасло, огневорот сияющей плазмы рассеялся. Осталось лишь ядро, — колоссальная черная дыра, вобравшая массу миллиардов звёзд. Её окружала абсолютная, начисто выметенная сверхмощной гравитацией пустота. В ней вокруг чудовищного черного солнца вращалось множество иных погасших светил.

Некогда галактическое ядро было плотным скоплением массивных звезд-сверхгигантов. Они давно выгорели и взорвались, тоже превратившись в черные дыры, — миллионы их кружили вокруг центрального гиганта. Здесь давно не было жизни, не было вообще ничего, — множество бездонных гравитационных воронок и извергаемое ими убийственное гамма-излучение давно очистили пространство от всех форм материи. Теперь даже пустота здесь колебалась, — любая масса, двигаясь, излучает гравитационные волны. Теряя энергию, черные дыры по медлительным спиралям приближались к центральной. Потом они падали на неё, и раз в тысячу лет здесь происходили величайшие взрывы, какие только возможны во Вселенной.

Когда две черных дыры сближались, сверхмощные поля их тяготения разрывали пространство, выбивая из виртуального моря потоки электронов и позитронов. Аннигилируя, они порождали чудовищные вспышки гамма-излучения. За несколько десятков секунд излучалась энергия, равная массе звезды, и разрушительная волна докатывалась до границ Вселенной. На прилегающих к ядру планетах, — как и на удаленных от него на тысячи световых лет, — не осталось и следа жизни.

Для межзвездных кораблей тут было смертельно опасное место. Любой звездолет, даже в не-пространстве попавший в сферу Шварцшильда, исчезал в ней без всякого следа. Никто не бывал здесь, — никто, кроме Мэйат. Но даже они посетили это место лишь один раз.

* * *

Единственный след их визита был невелик, но массивен, — пять триллионов тонн монолитного нейтрида. Они вращалась вокруг бывшего квазара по низкой, но, тем не менее, стабильной орбите. Отыскать эту глыбу, остывшую до температуры абсолютного нуля, было почти невозможно, — но «Укавэйра», в отличие от симайа, отлично знала, что искать. Поиски заняли всего несколько дней.

Правда, сам выход из не-пространства в этом месте означал один шанс на жизнь из пяти, но она пошла на этот риск. Награда была слишком велика. И симайа, даже если они поняли, не последовали за ней.

Находка, — плоский блестящий многогранник диаметром в девять метров, — большей частью был инертной массой, предназначенной в топливо. Нейтронный кристалл был почти идеальным, легко переводимым в энергию горючим, его погрузка тоже почти не заняла времени. Масса была даже больше, чем нужно «Укавэйре» для заправки, — её рассчитали на корабль Мэйат. Но в центре диска скрывалось нечто, куда более интересное, — монолитный цилиндр высотой в рост Вэру и диаметром в метр. При столь скромных размерах он весил триллион тонн, — восьмую часть массы «Укавэйры», — и ей пришлось сильно изменить свою структуру, чтобы принять его на борт.

Это устройство было одновременно и генератором изменений, превращавших корабль Мэйат в Нэйристу, и хранилищем информации о всех сложностях такого изменения. Нигде больше «Укавэйра» не смогла бы найти такой информации. Но и использовать её мог лишь очень хорошо знакомый с цивилизацией Мэйат разум.

Получив наконец, — с опозданием в миллиард лет, — прощальный дар своих соплеменников, «Укавэйра» тут же покинула это место. Ничего больше тут не было, а выбор следующей цели не имел особого значения.

Она вышла из не-пространства возле голубой звезды-сверхгиганта, на окраине той же галактики. Такие звёзды слишком быстро сжигают свой водород, чтобы вокруг них успела появиться жизнь, — не было её и здесь. А её масса была раз в двадцать больше стандартной солнечной, — именно столько, сколько нужно.

* * *

Дальнейшее Анмай наблюдал со стороны, словно став холодным отстраненным разумом, повисшим в пустоте. «Укавэйра» вырвалась из не-пространства в трех астрономических единицах от звезды, и летела прямо к ней, с каждым днем набирая скорость. Она взорвала несколько астероидов, попавшихся на её пути, поглотила их массу, и стала заметно больше, одновременно изменяясь. Ослепительно сияющая броня колоссальной пирамиды потускнела, стала темной, острые ребра граней сгладились…

Через несколько дней превращение завершилось, — к звезде подлетала двухсекционная цилиндрическая конструкция. Четыре колоссальных, почти не имеющих толщины бритвенно-острых плоских крыла, раскаленных до ослепительно-белого сияния, делали её похожей на исполинскую огненную бабочку, — хотя и расходились крестовидно, под прямым углом. Длинную толстую трубу, выступавшую далеко вперед, венчала плоская, массивная, как плита, воронка масс-приемника. Её зеркальный зев окаймляли четырнадцать изогнутых игл-рогов длиной в милю, угрожающе пронзавших пустоту. С другой стороны ярче солнца сияла единственная кольцеобразная дюза. Вся конструкция была тридцати миль в длину и столько же в размахе крыльев. Таким был облик звездолетов сверхрасы Мэйат. Именно на него была рассчитана вся программа превращения, и «Укавэйре» пришлось принять свой изначальный облик. Анмай не смог решить, какой из них был лучше. Он давно понял, что к одной цели ведет множество путей, а форма не имеет никакого значения.

* * *

Наполовину черный, наполовину сияющий колосс достиг ещё более яркого моря звёздного пламени, и исчез в нем. В месте его погружения сверкнула ослепительная вспышка и взвился тысячемильный плазменный султан.

Через несколько часов «Укавэйра» достигла самого центра звезды. Здесь она включила Эвергет, превращая в гравитоны огромную массу вещества. Созданное ей гравитационное поле чудовищной мощности смяло звезду, заставив её обрушиться в себя. Само сжатие не заняло и тридцати секунд. Примерно на половине оно приостановилось, — в сжимающейся звездной плазме, во всей её толще сразу, произошла термоядерная детонация, и она мгновенно нагрелась до миллиарда градусов. Но гравитационная сеть оказалась столь мощной, что даже эта энергия не смогла вырваться вспышкой Сверхновой. Девяносто девять её процентов унесли не имеющие массы нейтрино, остальное смял гравитационный пресс. Вскоре питавший его гравитонный заряд истощился, — но сжатие зашло уже так далеко, что и естественного тяготения оказалось вполне достаточно.

Казалось, попавшая в самый центр этого чудовищного обвала «Укавэйра» будет мгновенно им раздавлена. Но по мере сжатия вращение звезды ускорялось. Когда его скорость дошла до тысячи оборотов в секунду, центробежная сила превзошла силу гравитации, и падающая внутрь себя материя остановилась, — но масса, минуту назад составлявшая звезду диаметром в тридцать миллионов миль занимала всего шестьдесят. Её плотность превзошла плотность атомного ядра, температура превысила триллион градусов. Атомы всех элементов слились в нейтроны, и сжавшаяся масса приобрела квантовые свойства, — вся.

В этот миг сработал генератор формы, добытый «Укавэйрой». Его действие было подобно взрыву. Всё произошло в ничтожную долю секунды. Корабль мгновенно исчез, превратился в свет и разлетелся, — но взрывная волна, впечатав в себя все подробности его структуры, — все, до последнего кванта, — вошла в кипящий субядерный котел и воплотилась в нем вновь. Материя, обращенная в квантовые поля, стала принципом формы для среды, в которой действовали лишь квантовые законы.

Это нельзя было описать обычными понятиями созидания, — начавшись, в тот же миг превращение завершилось. Абсолютный хаос обрел структуру, — на это ушла большая часть его энергии. От звезды не осталось ничего. «Укавэйра» поглотила всю её плоть, до последнего атома. Все двадцать солнечных масс стали — ей.

* * *

Возникший в результате этого искусственного катаклизма объект не имел аналогов в физической Вселенной. Он был не очень велик, — шестьдесят миль в длину и двенадцать в диаметре, идеальной эллиптической формы. Толстостенная оболочка эллипса и была самим кораблем, внутри неё не было ничего. Основная её масса была мнимой, ибо, вращаясь почти со скоростью света, — сто тысяч оборотов в минуту, — она накопила много больше энергии, чем энергия её массы покоя.

Остальное состояло из тяжелых элементарных частиц, — свободных кварков, ибо плотность сверхсжатой материи была больше плотности протонов. В ней встречались магнитные монополи и ещё сотни разновидностей постоянно рождавшихся и исчезавших частиц. Эта относительно холодная ткань имела структуру, сложность которой ограничивали лишь фундаментальные физические законы. Она была квантовым мозгом, не имевшим себе равных по мощности. Его быстродействие и память были почти беспредельны.

Внешние его слои занимались добычей и переработкой энергии, внутренние — переработкой информации. Действие и мысль здесь слились в одно. Теперь у «Укавэйры» не было «внутренних органов», — она вся стала и мозгом, и Эвергетом. Лишь в корме эллипса скрывалось нечто вроде двигателя, — сферическое вздутие, в котором тепловая энергия кварков превращалась в остронаправленный нейтринный поток. Как ни слабо нейтрино взаимодействуют с веществом, он мог выжечь всё живое на расстоянии миллиарда миль от сопла, — столь велика была его мощность.

Перемещаться в не-пространстве «Укавэйра» уже не могла, — её части вращались с разной скоростью, и эта разность была столь велика, что части корабля жили в разном времени. Нечего было и думать синхронизировать их для мгновенного прыжка, да это уже и не требовалось. Огромная компактная масса находилась на грани гравитационного коллапса. Её сверхбыстрое вращение создало чудовищный гравитационный смерч, в соответствии с теорией относительности увлекавший за собой пространство. Ещё чуть уменьшить размер, — и вихрь так усилится, что даже свет начнет кружить в нем по стабильным орбитам, не падая, но и не вырываясь. Корабль окажется, по сути, в собственной Вселенной. Он сможет двигаться вне обычного пространства, хотя физически и не покинет его, строя туннель со своей собственной физикой, — существующий мгновение или вечность, по желанию.

Такое скольжение не было мгновенным, как прыжки в не-пространстве, но по скорости могло приближаться к ним. Внешние условия, внешняя физика уже не могли оказать на него никакого влияния. Оно, правда, поглощало много энергии, — но её теперь можно было накапливать почти бесконечно. Чем быстрее становилось вращение, — тем большая сила мешала коллапсу возрастающей массы. И сама энергия вращения, энергия релятивистских частиц, могла напрямую переходить в энергию физических превращений…

Но всё же, это было скольжение по краю бездны, — Нэйриста могла жить лишь непрерывно теряя внутреннее равновесие и тут же восстанавливая его. Малейшая ошибка в тот же миг кончилась бы чудовищным взрывом. Почти столь же мощные взрывы вызывал процесс заправки, — такой корабль пожирал целые звезды, врезаясь в них и сминая их своим чудовищным гравитационным полем. Половина массы звезды вылетала в пространство, половина сливалась с массой корабля. Конечно, на эту роль годились лишь звезды, не имеющие планетных систем, — к ним «Укавэйра» не могла теперь даже приближаться, иначе её масса сорвала бы все планеты такой системы с орбиты.

Анмай задумался. Как же тогда они смогут путешествовать в ней на «Товии»? Хотя… тяготение внутри замкнутого полого тела любой массы равно нулю, а «Укавэйра» пуста. Конечно, гравитационный вихрь отбросит «Товию» на вращавшиеся почти со скоростью света стенки, — но только если она не будет держаться центральной оси. А удержать её на ней с помощью переменных гравитационных полей нетрудно, как и попасть внутрь: в носовой части «Укавэйры» могло открываться сквозное отверстие. Понятно, приближаться к кораблю-гиганту опасно, — его излучение по мощности равнялось излучению звезды, магнитное поле более мощное, чем у пульсара, а приливные силы могли разорвать объект любой прочности, — но только если не подходить по идеально прямой линии вдоль оси вращения. Внутри же они будут в полной безопасности, — «Товия» достаточно хорошо защищена, чтобы выдержать излучение внутренней полости «Укавэйры», а сама «Укавэйра» неуязвима для любых искусственных и естественных катастроф. Лишь гравитационный коллапс мог её уничтожить. Что же до Йалис, то тут нужна была такая концентрация мощности, какой могла достичь лишь сама «Укавэйра».

Разумеется, за всё это приходилось платить. У такого корабля не могло быть никаких датчиков или антенн, и все наблюдения за внешней средой велись лишь косвенным путем. Сверхчувствительные гравиметры определяли положение окружающих масс. Кружащиеся в магнитном поле электроны передавали информацию о попавших в них световых квантах, обращая магнитное поле корабля в единый исполинский глаз… ну, и так далее. Когда же Нэйриста скользила по пробитому ей Туннелю Дополнительности, можно было судить лишь о том, в какой физике он пробивался, не больше.

Но, при всех своих недостатках, это было самое мощное и сложное искусственное сооружение, какое только можно создать в этой Вселенной.

* * *

Анмай словно очнулся ото сна. Несколько секунд он недоуменно смотрел на приближавшийся плоский многогранник Айэта.

— Мы вызвали его корабли и корабли Йэннимура для защиты Эрайа, — «Укавэйра» ответила на его незаданный вопрос. — Сейчас любая попытка вывести её через Туннель Дополнительности привлечет внимание Мроо. Они всегда дрейфуют возле Стен Света. Мроо хорошо знают, насколько для них опасна Р`Лайх, и попытаются проникнуть в неё. Им это не удастся, но битвы не избежать. Удерживая вход в Туннель, мы не сможем помешать им, да и ввод в него планеты, — длительный процесс. А Мроо не упустят удачный момент для нападения. Для обороны Эрайа нам нужна помощь, — все корабли, которые мы только сумеем собрать.

— И куда же мы выведем Эрайа? — спросил Вэру, уже зная ответ.

— В Пояс Миров. Там великое множество таких планет, и симайа согласны принять ещё одну, — если мы поможем им получить контроль над машинами Кунха, разумеется. Вам это может показаться странным, но Тэйариин не держат на нас зла за то, что вы натворили в Р`Лайх.

— Ещё бы! Ссориться с… Ведь Нэйристы никогда не сражаются между собой, верно?

— Да. Такие сражения обычно кончаются гибелью обеих сторон и чудовищной космической катастрофой.

Вэру хотелось спросить о них, но сейчас он думал о более важном. Одним фактом своего превращения «Укавэйра» смогла положить конец всем конфликтам. Это так просто, но почему мир может держаться лишь на могучей силе, — во все времена и у всех рас?

Он знал, что на этот вопрос никогда не будет ответа.

* * *

Айэт приближался, — плоский цилиндр толщиной в двадцать миль, со ступенчатой низкой надстройкой на одной стороне, и мелкой ступенчатой дюзой — на другой. Дюзу окаймляло десять изогнутых многомильных рогов. Они ослепительно сияли, отводя избыточное тепло Сверх-Эвергета. «Товия» меняла курс, направляясь к открытому входу, — он тускло светился у основания надстройки, на верхней плоскости Айэта. Со всех сторон на фоне пепельно-черного неба сияли громадные звезды-корабли. Ир-Ими, когда-то бывший Нэйсом, заполнил полнеба. Анмай поёжился. Он предал Нэйса на пытки и смерть, — хотя и не сознательно, — и совсем не рад был видеть его в облике машины, способной разрушать миры. С тех пор прошло десять тысяч лет, но сам Анмай такого бы никогда не простил.

* * *

Когда «Товия», с ослепительной вспышкой пробив силовое поле, влетела в огромный, — больше мили в диаметре, — десятигранный портал, Анмай вздрогнул. Он увидел запомнившийся до боли пейзаж, — кроваво-огненное солнце, сиявшее в зените угольно-черного неба, и уходившую в его пламя зеркальную башню немыслимой высоты. А внизу тянулись бесконечные ряды причудливых сверкающих громадин…

На миг Вэру растерялся, — он знал, что когда Айэт стал кораблем, простор машинного города заняли топливные танки. Потом он понял, что этот памятный ему вид, — огненное солнце в черноте, сияющая башня впереди и механический город внизу, — лишь изображения на стенах-экранах огромного кубического зала.

Анмай вдруг ощутил приступ тоски и страха. Он расстался с юношей полгода назад, — но для Айэта прошло десять тысяч лет. Какой-то будет их встреча?

За «Товией» плавно сомкнулась десятилепестковая плита исполинских ворот, и те, переливаясь текущими по створкам изображениями, исчезли, слились со стеной, словно их не было вовсе. Вэру прижало к полу, затем «Товия» застыла неподвижно, и путешествие закончилось.

Прямо перед ним в стене центральной башни зиял полумильный квадратный портал, обрамленный широкой полосой невероятно сложного узора. В заполняющей его зыбкой мгле силового поля скользили отблески живого пламени. К выступавшей под ним огромной платформе сходились изогнуто сужавшиеся лестницы, — они вели на две мили вниз, к другой, куда более обширной платформе. На ней, знакомая до мельчайших подробностей, стояла «Увайа», — звездолет, некогда спасший весь их народ, корабль, без которого не было бы ни Вэру, ни Союза Файау, ни даже золотых айа и Айэта. Во всей Вселенной во мраке носились бы одни лишь Черные Прыгуны Мроо. А может, всё было бы и не так, но Вэру смотрел на звездолет с почтительным удивлением.

Вдруг ему стало очень неуютно, — стены каюты казались прозрачными, а он стоял в ней нагишом. Та же мысль пришла в голову и Хьютай. Ещё миг они смотрели друг на друга, потом Анмай погасил изображения, и пара, рассмеявшись, стала спешно одеваться.

***..

Силовое поле раздвинулось перед ними, как занавес, и скиммер плавно опустился на серую металлическую равнину, — столь велик был этот зал. А потом пара вышла в своё ожившее прошлое…

Безупречные стены-экраны, как и десять тысяч лет назад, почти заставляли их поверить, что они и впрямь стоят внутри шахты Сверх-Эвергета Линзы. Призрачное его ядро всё так же продолжало свою мерную пульсацию, всё так же сияли над ним фиолетовые огни, — но тянувшаяся к нему огненная колонна истончилась до золотой вьющейся нити, и вокруг неё уже не кружились падающие в пламя машины. Если не считать ровного могучего пения, от которого вибрировал пол, было абсолютно тихо.

Анмай покосился на себя. Он был, в общем, равнодушен к красивой одежде, но сейчас привычный серый комбинезон казался ему слишком простым. Хьютай, в своих неизменных шортах, сандалиях и белой футболке стояла рядом, держась за его руку. Вторую руку она поднесла ко рту, — такое случалось с ней в минуты сильного волнения. Его сердце тоже бешено колотилось, — почти так же сильно, как минуту назад, когда они вновь увидели это…

Его взгляд устремился на низкую пирамиду из девяти ступеней, точнее, — на венчающий её черно-зеркальный блок сопрягающей сути. Именно туда ушли Айэт и Ювана, и сталь поглотила их тела. А сейчас…

В темном металле сверкнул отблеск, другой, затем вся прямоугольная глыба засветилась, начав расплываться сияющим облаком. Свет вспыхнул так ярко, что Анмай невольно прикрыл глаза, но всё же, не отвел их, — столь прекрасно было это сияние, туманное, чистое и ровное. А потом свет погас, и там, где только что была пустота, явилась пара.

* * *

Анмай во все глаза смотрел на них. Ошибиться было невозможно. Стройный, гибкий юноша с гривой черных волос и красивым мечтательным лицом, — Айэт Тайан. Невысокая девушка с русыми волосами и лицом задумчивым, — Ювана Кари. Её когда-то бледную кожу покрыл золотистый загар. Оба босые и одинаково одетые, — в короткие белые туники, расшитые золотом и перехваченные поясками, сплетенными из серебристых колец. Такая же одежда была на них в день расставания…

Несколько секунд Айэт растерянно моргал, всё шире открывая свои длинные глаза, потом поднял к ним руку, осмотрелся, — и побежал к Вэру. Их разделяло полсотни метров, — но юноша пересек их очень быстро, и бросился в объятия друга, едва не сбив того с ног.

— Анмай!

— Айэт!

Все сомнения Вэру испарились. Он почувствовал, что перед ним, — настоящий, живой Айэт, точно такой же, как и в день расставания. Айэт ощутил то же самое, — даже Хьютай рассмеялась, увидев над плечом любимого его счастливое лицо с широкой улыбкой и закрытыми глазами, на которых блестели слезы. Она смеялась до тех пор, пока её саму не заключила в объятия смеющаяся Ювана…

Они отступили на шаг, взявшись за руки и глядя друг на друга. Айэт ничуть не изменился, — те же высокие скулы, темно-серые, широко расставленные и ярко блестящие глаза, чувственный рот… непослушные длинные волосы так же небрежно повязаны синей лентой, — не красоты ради, а просто чтобы не лезли в эти глаза…

Лицо юноши было веселым, он улыбался, — но глаза принадлежали совсем другому Айэту, прожившему невероятно, немыслимо долго, и погрузившемуся в знания, недоступные живому существу. Но всё же, в них, как и у Вэру, светилось счастье. Анмай не знал, как много для него значит его единственный друг.

— Вот видишь, даже вечные разлуки иногда кончаются, — сказал Айэт, продолжая улыбаться. — Для Всесильной Машины нет неразрешимых задач. Раз можно войти туда, — он показал на лениво мерцающий Сверх-Эвергет, — то можно и выйти. Наши тела устроены очень сложно, но здесь есть нанеты из элементарных частиц, они могут манипулировать даже с молекулами… сложить из них предмет, словно из кубиков… или разобрать, и запомнить устройство. Всё это, конечно, очень сложно, но теперь я… и Ювана, — он на миг смутился, — такие же, какими были, когда входили туда. Я точно такой же, как в день моего совершеннолетия, — я всегда буду его помнить! Я одновременно здесь и там, — он показал на чудовищную машину, — неразрывно связанный с ней. Если проще, она, — осуществитель планов, принцип формы, начало, активно изменяющее реальность, активно формирующее, я — носитель высшей воли, власти и желаний.

От этой речи повеяло холодом. Анмай подумал, что тот, юный Айэт уже никогда не вернется. Но в этот миг Айэт вновь улыбнулся, — совершенно по-прежнему.

— Я так долго мечтал об этой встрече, что уже и не надеялся на неё. Те, другие Вэру, которых я знал, были всё же не такими, как ты. У них не хватало чего-то… может, души?

Заметив его растерянность, Айэт добавил:

— Я твой единственный друг, я знаю, но у меня тоже были друзья… — он замолчал, вдруг опустив глаза.

— Я хочу вернуть тебе кое-что, — ответил Анмай. — Когда мы прощались, ты дал мне самое дорогое, что у тебя было, — чтобы я всегда тебя помнил. Сейчас мы встретились, и я хочу вернуть подарок, — он достал из кармана камешек, — осколок базальта, — и протянул его Айэту.

Тот бережно принял его в сложенные ковшиком ладони, потом поднял глаза и улыбнулся.

— Тогда это было единственное, что напоминало мне о родной земле, — тихо ответил он. — Сейчас это последнее, что осталось от неё. Спасибо, Анмай, — он осторожно сжал камешек в руке, потом опустил в карман.

Теперь пришла очередь смущаться Вэру. Айэт улыбался. Хьютай подумала, что ему определенно идет улыбка, — его и так красивое лицо в ней просто расцветало.

— У меня и сейчас есть друзья. Я хочу, чтобы они стали и твоими. Смотри.

Силовое поле вновь раздвинулось, пропуская в зал второй скиммер. Он сел, и из-под поднявшегося колпака выбралось трое файа, несомненно, тоже только что вернувших себе прежний вид. Анмай сразу узнал Нэйса, — тот совсем не изменился, точнее — принял облик, который он помнил. Нэйс был в той же радужной куртке и с тем же золотым украшением Правителя Акталы на лбу. Лишь его глаза, — и глаза двух других, — были странно глубокими. Только у Нэйса в них ещё затаилась злоба… или ему показалось?

Анмай почувствовал комок в горле. Вот этой встречи он совсем не хотел, и потому растерялся.

— Нэйс, простишь ли ты меня? — спросил он, чувствуя, что его слова звучат на удивление фальшиво.

— Да, — бесстрастно ответил Нэйс. — Это было очень давно, и ты действовал из лучших побуждений. Я знаю, что ты сделал для нашего народа, — это прозвучало двусмысленно, но спрашивать его Анмай не осмелился.

Он с любопытством взглянул на стоявшую рядом пару.

— Эроин Чэрити, — представился юноша.

— Эрасса Чэрити, — его подруга едва кивнула.

Анмай знал, что в интеллектронных машинах есть место и для двух, и для множества разумов, но представить, как в одном «теле» ухитряются сосуществовать хотя бы два сознания, он никак не мог…

Эрасса была красивой, с веселыми глазами на любопытном, но несколько высокомерном лице. Простая зеленая туника подчеркивала её гибкую фигуру. Густейшую черную гриву стягивал узорчатый серебряный обруч. С него на тонких цепочках на уши свисали две серебряных же подвески-полумесяца. Анмай смутился и перевел взгляд.

Он знал, что этой паре не меньше восьми тысяч лет, но Эроин выглядел худощавым юношей, почти мальчишкой. Твердое, скуластое лицо, черная грива, доходившая до серых глаз… Весь его наряд составлял кусок огненно-алого шелка вокруг бедер, серебряный пояс и сандалии на босу ногу. Это выглядело довольно странно — наверное, так одевались файа Центра Линзы. Во всяком случае, Анмай сразу почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Эроин тоже пережил гибель своей родины, и это невольно сближало их.

— Я давно хотел встретиться с тобой, — юноша кивнул Вэру, словно старому другу.

Айэт продолжал улыбаться.

— Это ещё не все.

Пробив силовое поле влетел, — сам по себе, — уже знакомый Вэру дымчато-золотой шар симайа. Зависнув над полом, он перетек в гибкого юношу в пушистой на вид пепельно-белой одежде. Перехваченная тяжелым стальным поясом, она доходила до середины плеч и бедер, остальное казалось отлитым из темного золота. Масса черных волос была словно просвечена золотисто-рыжим пламенем, большие синие глаза ярко сияли. Нахально-красивое лицо в каждый новый миг было чуть-чуть другим, чем раньше, и всё же выражение на нем было неизменно дружелюбное.

— Я Энтиайсшу Вайэрси, — юноша вежливо поклонился, прижав к груди ладони скрещенных рук. — Правду говоря, я не представлял, что мы окажемся вместе. Но теперь можете считать, что говорите со всем моим народом, когда говорите со мной.

Анмай вежливо кивнул. Забыть, как такой же симайа таскал его, словно крысу, было довольно трудно.

— Он один из Двухсот Перворожденных, самых старших среди Золотого Народа, — очень тихо сказал Айэт. — Почти столько же времени я знаю его. Он самый честный из всех, кого я знаю, прости, Анмай.

Затем он громко объявил:

— И последняя, та, которой мы обязаны всем, — Айэт светился самой широкой из всех виденных Вэру улыбок. Не оставалось никаких сомнений, что инициатива этой встречи принадлежит ему.

Донеслось гудение. В зал медленно вплыл зеркально-черный многогранник диаметром метров в десять. Когда он сел на пол, тот охнул и зазвенел. Одна из бронированных граней-плит отошла, и на пол ловко спрыгнуло странное существо, — Анмай уже видел его однажды… во сне. Со спины оно походило на раковину и сходство не исчезло, когда Укавэйра повернулась. Под расходившимися веером шипами, венчавшими верхний конец плоского сегментированного тела, не было лица — лишь блестели огромные живые глаза, сиявшие яркой синевой. Когда она пошла к ним, нижняя часть её тела волочилась по металлу с резким скрипом, — словно она сама была металлической. Анмай так и не смог понять, броня это, или просто отливающая сталью кожа.

— Ну вот, мы все вместе, — сказал Айэт. — Здесь очень красиво, эта красота напоминает нам о прошлом, и так далее, но я всё же предлагаю переехать в более уютное место.

С резким звуком, — словно треснуло толстое стекло, — пол вокруг них рассек идеально ровный круг. Секундой позже он пошел вниз, в полумрак. Когда пол застыл, Анмай с удивлением осмотрелся. Просторная комната была более чем странной, — без видимых дверей, многоугольная, причем не только стены, но и потолок, и пол тоже. Он распался на множество низких уступов, покрывшихся чем-то очень белым и мягким. Свет падал непонятно откуда, казалось, из воздуха. Здесь было очень тихо, — подняв глаза, Анмай увидел, что свод сомкнулся. Помещение показалось ему на удивление уютным. У стен стояли низкие столики с разнообразной снедью, приготовленной предусмотрительным Айэтом.

Вся восьмерка устроилась, кто как привык, — файа сели прямо на пол, на пятки, симайа повис в воздухе, словно свернувшись в невидимом кресле. Укавэйра осталась стоять, — благодаря хвосту, у неё не было ни желания, ни возможности сесть.

— Я рада, — начала она, — что все наследники Файау нашли, наконец, общий язык, хотя бы в столь важном деле, как спасение нашей родины и обитающих на ней разумных. Таким образом, хотя бы часть преступлений, — наших, и наших рас, — будет искуплена.

Она говорила тем же тонким, шипящим голоском. Анмай едва мог заметить движения крохотных губ, блестевших серебром. Симайа поклонился основательнице своей расы. Никому это не показалось забавным.

— Мы надеемся на это, — добавил Вайэрси, — хотя и не уверены в успехе. Стена Света подойдет к Эрайа через три дня, а через четыре, — по вашему счету времени, — она должна занять свое место в Поясе Миров Р`Лайх.

— Я всё же не вполне представляю, как это будет, — сказал Анмай. — Открыть портал, — да. Но приливные силы от огромной массы «Укавэйры» превратят Эрайа в пыль.

— Компенсаторы гравитации, но энергии уйдет… — Вайэрси пожал плечами. — В принципе, Нэйриста может и не «всплывать», — оставаться в пространстве Дополнительности, только открывать портал, и запускать через него всякую мелочь… ну, — относительно себя.

— Это важно, — сказал Айэт, — но я собрал вас, чтобы узнать более любопытные вещи. Меня, например, очень интересует, что за время нашей разлуки делал ты, — он взглянул на Вэру.

Анмай начал говорить, его спрашивали, и постепенно плотину настороженного молчания прорвало. Вскоре все говорили вместе, и в воздухе повис гвалт.

Здесь Вэру провел несколько, пожалуй, самых счастливых часов в своей жизни, — он не представлял, что до такой степени соскучился по обычному, живому общению. Лишь краем глаза он видел, что Нэйс сидит в одиночестве, и за всё это время не сказал больше ни слова. А Хьютай, Ювана и Эрисса сбились в тесный кружок, к которому, к его удивлению, присоединилась и Укавэйра.

В этой веселой болтовне он понял, что возрожденные тела по своему сознанию немногим отличались от исходных. Всё, принадлежавшее сверхинтеллекту машин, в них отошло на второй план. Они оказались схожи и ещё в одном, — все вернулись к биологической жизни голодными, и припасенная Айэтом снедь пришлась как нельзя кстати. Сам он, ещё во время своей речи с тоской смотревший на столик, первым подал пример, — выбрал большое яблоко, и с энтузиазмом углубился в него. Он ел очень аккуратно, но явно не задумываясь об этом, — в точности так же, как раньше.

Остальные быстро присоединились к нему, даже Укавэйра нашла блюдо по вкусу. Было забавно смотреть, как толстое, массивное существо орудует крохотной вилочкой, зажатой в могучей руке, — оно насаживало на неё кусочки чего-то довольно аппетитного на вид, и отправляло в свой трогательно маленький ротик, тихонько чавкая. Сидевшая напротив Хьютай несколько раз чуть не давилась от смеха. Сам Анмай сидел бок о бок с Эроином, — их взаимное любопытство быстро перешло в симпатию.

Эроин родился восемь тысяч лет назад, но вначале Анмай не чувствовал этого. Ему казалось, что рядом сидит просто юноша, его соплеменник, спокойно и ровно рассказывающий удивительную историю своей жизни.

Он вырос в Бетмуре, селении одного из племен файа, даже после эвакуации в центр Линзы сохранивших дикий образ жизни своих предков. Однажды он с маленьким отрядом товарищей самовольно ушел на разведку нижних плоскостей, — и не смог вернуться обратно. Некоторые из его друзей погибли во время долгих и опасных скитаний, остальные, и он сам, попали в Хали, — один из крупнейших городов файа. Это случилось накануне начала вторжения на внешние плоскости Линзы, и Эроин с друзьями принял в нем самое активное участие. Но вскоре их пути разошлись. Он долго скитался, — сначала по внешним плоскостям Линзы, затем вновь по её Центру, и, наконец, встретил Нэйса, уже тогда обретшего облик гигантского стального диска. Именно он предложил Эроину обратиться к Айэту…

О дальнейшем, о выборе Айэта и подавлении мятежа ару Анмай уже знал. Но проклятие ару продолжало жить, вновь обретя плоть в войне Айэта и Сети, Мроо и Йэннимура, в возмездии «Укавэйры»…

История Эрассы была куда короче. Они встретились в Хали, и Эроин полюбил её. Позднее она погибла, когда атака ару превратила город и всех его обитателей в пар. Айэт же в числе многих вернул её из небытия, восстановив её тело и утешив безысходную тоску юноши. Они прожили долгую жизнь, — вырастив одиннадцать детей, — а потом стали одним из стражей Линзы: две любящих души в одном металлическом теле. Вместе с Нэйсом и многими другими они помогали файа и иным расам Линзы, и, наверное, были счастливы, — пока Линза не погибла. А потом для них вновь пришла пора расти, и, наконец, они стали теми, кем были сейчас…

Анмай вздохнул. Между ним и Эроином зияла незаполнимая пропасть. Дело было даже не в колоссально большем разуме и жизненном опыте Чэрити. Он всегда стоял на одной стороне и никогда не испытывал падений. Но ещё большая пропасть зияла между Эроином и Айэтом, — между богом-машиной и вторым из его слуг. А между собой и Айэтом Анмай не чувствовал никаких преград, — казалось, они расстались лишь вчера. Он уже давно отчаялся понять, отчего отношения среди его соплеменников не всегда поддаются логике…

Айэт был хмур, когда рассказывал о гибели своего мира. Когда Линза была уничтожена Мроо, для него пришла пора бесконечных скитаний в звездных безднах, и столь же бесконечной войны, — войны без надежды, ведь его сил хватало лишь на молодые, отбившиеся от стай матоиды. Правда, и это случалось нечасто, и плата за эти редкие победы была тяжела. Война Темноты велась на взаимное уничтожение, и разница в могуществе сторон была столь велика, что Мроо не составило большого труда обратить её в бойню. Всю её тяжесть несли сейчас симайа, и помощь Айэта была почти незаметна для них…

Вайэрси сел совсем рядом с Вэру, откровенно рассматривая его, как нечто любопытное. Лицо симайа, очень красивое, было серьёзным и хмурым. В сложной иерархии Йэннимура он был одним из Пастухов, — тех, кто не давал остальным сбиться с пути. Он рассказал, что у его народа две главных цели. Первая, — изменить Вселенную так, чтобы в ней не осталось места для смерти, — была понятна и не вызывала никаких сомнений. Вторая, и, как со вздохом признался Вайэрси, почти недостижимая цель, заключалась в сохранении единства симайа, — действительно непростая задача, ибо у каждого из двадцати триллионов симайа свободы было больше, чем у кого бы то ни было. Стремления у них, разумеется, были более чем различны, и Пастухи старались, чтобы неизбежное их столкновение не привело к катастрофической междуусобной войне, — она чуть не началась, когда решался вопрос о помощи «Укавэйре». Анмай не без ехидства спросил, что симайа станут делать потом, когда смерть будет изгнана из мироздания.

— Потом? — Вайэрси улыбнулся. — Объединять разумные расы, вести их, увеличивать разнообразие. Создавать новые возможности. Уничтожение смерти, — только первый этап, то, что нужно сделать прежде всего остального. Естественно, что ядром нового Йэннимура должны стать близкие к нам народы…

Анмай знал, что это правда. Но тем сильней его интересовала раса людей, — единственная, подобная расам Файау, и потому не отделенная от них непреодолимой пропастью непонимания. А перед ним сидел Айэт, знавший об этой расе больше, чем любой другой, — за исключением симайа, которые знали всё.

— Я никогда не бывал в теневой Вселенной, — начал Айэт, — но в анналах Линзы есть много записей о появлении пришельцев. Люди, — отражение файа в теневом мире, но отражение не точное, между симметриями наших миров есть разрыв, и между нашими расами — тоже. Нет смысла говорить, какой из миров первичен. Так же нет смысла говорить, чья раса лучше. Насколько я знаю, — он взглянул на Вайэрси, — их мир отличается от нашего. В нем тоже можно изменять физику, — их физику, а на высших уровнях, — и нашу, но лишь вокруг точки приложения сил. Тот, кто изменяет, изменяется сам, и если изменение опасно, то гибнет. Собственно, наши прыжки в не-пространстве возможны только потому, что их нет в теневом мироздании. Но в нашей Вселенной Кунха стальной плитой прихлопывает развитие рас, направляя все их силы внутрь себя. Лишь самые упорные и сплоченные народы, — я не говорю, что самые лучшие, — могут подняться выше… А в их мироздании никто не может подняться выше, потому что там некуда подниматься, — он взглянул на Вэру. — Больше я ничего о них не знаю, но… мне кажется, что разница между нашими мирами и между нашими расами не случайна. Уже очень давно было доказано, что Сверх-Вселенная не возникла сама по себе, а была сотворена. И тот… кто это сделал, хотел, чтобы мы знали… какой беспощадной может быть реальность мироздания. Доказать это я не могу, естественно. Даже симайа когда-нибудь придется уйти, — достигнув цели, или нет, неважно. Я хочу, чтобы тогда наша Вселенная принадлежала людям, — навечно, — он улыбнулся, развел руками и сел.

— Именно поэтому, — сказал Вайэрси, — наша ближайшая цель, — получить контроль над машинами Кунха. Скоро мы попытаемся это сделать. Конечно, мы не сможем захватить его силой — но, при поддержке «Укавэйры», мы получим право требовать его, как живущие в этом мироздании, и поднявшиеся до доступных в нем высот. Мы не знаем, каков будет ответ Тэйариин. Я полагаю, шансы у нас небольшие, но, если они скажут «да», — с помощью машин Кунха мы прижмем Мроо так, что они уже не смогут вывернуться. Тогда мы сможем изменить мироздание. Мы должны изгнать смерть из Вселенной… по крайней мере, попытаемся, поскольку знаем, что это очень трудно. На то, чтобы пересоздать машины Кунха, у нас уйдут тысячелетия, и ещё миллионы лет нужны, чтобы изменить наш Объем. Неизвестно, как отнесутся к этому Тэйариин и их противники. К тому же, пока машины Кунха будут перестраиваться, вся тяжесть войны с Мроо ляжет на нас. Если мы сможем их победить, возникнут новые опасности, которые вам пока трудно представить.

В конце концов, мы хотим изменить реальность так, что жизнь в ней станет неуничтожима, — и тем больше, чем выше её сознательность, иначе остановится эволюция. Мы не можем быть повсюду, и должны сделать смерть разумных существ не просто обратимой, а невозможной физически, как вечный двигатель. Это значит, что вся реальность изменится, перестанет быть привычной и даже понятной. Честно говоря, мы сами ещё не знаем, какой она будет, кроме одного, — в ней энергия и разум будут равно неуничтожимы. Но за всё это нужно платить. У каждого благодеяния есть свои… побочные эффекты. Например, может оказаться, что после нашей победы никто во Вселенной, — в нашей её части, — не сможет видеть обычного света, но вот почему, — не очень просто объяснить… Так что нам очень нужна помощь, и я рад, что уважаемая Укавэйра согласна нам её оказать. Даже одна Нэйриста поставит нас в один ряд с участниками Кунха. У Файау восемь таких машин, но они не столь мощные, и для защиты их Вселенной от Мроо им нужна каждая. И потом, в вас — пять триллионов файа, почти все из живших. Если вы позволите скопировать хотя бы часть этих матриц, их раса будет жить вновь.

— Хорошо, Энтиайсшу, — Укавэйра говорила тем же детским голоском, но по её интонации Анмай вдруг понял, что она очень, очень стара. — Мне нужно кое-что пояснить, — продолжила она. — Дар Нэйристы позволил мне получить многие знания, ранее сокрытые от нас.

Древнейшие, которых вы теперь называете Мэйат, владели этим пространством с незапамятных пор. Миллиард лет их власть здесь была безраздельной. Проникнув в Р`Лайх, они обратили свои взоры и на теневую сторону мироздания, куда более жестокую к своим обитателям, чем нам может показаться. На ней материальные тела не могут развивать скорость, большую, чем половина скорости света, да и это очень трудно. Чтобы лететь на ней быстрее света, нужно менять физику их мироздания почти в корне. Такое изменение недолговременно, и, более того, смертельно опасно для любого межзвездного корабля.

Нэйристы могут обгонять свет и там, но они — не корабли в вашем смысле, а, скорее, нечто среднее между нейтронной звездой и черной дырой, с массой в десятки, если не в сотни солнечных масс. Само создание Нэйристы лежит уже на самой границе возможностей, и, если её всё же удается построить, то для полетов уже между Вселенными, а не между отдельными звёздами. Но Нэйристы Мэйат уходили в теневую Вселенную, подбирая всё, что стоило там подобрать, не ради любопытства, но ради жалости. Ещё и сейчас они делают это. Среди иных рас они нашли там людей.

Поняв, что их родная Вселенная для них столь же враждебна, как и для нас, Мэйат перевели часть их расы на нашу сторону. Но люди не могли выжить ни во Вселенной Мэйат, ни в Р`Лайх — в то время он был совершенно иным, чем сейчас. А сделать людей сверхрасой, подарив им знание о Йалис, Мэйат всё же не решились. Они знали, что иначе здесь бы не было вас, их наследников, порожденных их родным мирозданием. Часть людей они поселили в Линзе, своем старом доме, — просто потому, что там нашлось для них свободное место. Остальные… исчезли. Всё же, это мироздание было чужим для них. В конце концов, они пришли в его сердце, — в Р`Лайх, — и она поглотила их.

Мэйат освободили их, — сделав своей частью, но если что-то из самосознания людей и уцелело в разумной бездне Мэйат, то это были жалкие крохи. Мы прошли по их следам, и не нашли никаких признаков того, что люди ещё существуют в теневой Вселенной. Она страшнее нашей, — в ней расы смертны, как наши предки, — она прижала к груди скрещенные руки и слабо поклонилась.

Хьютай осторожно коснулась плеча Укавэйры.

— Я могу спросить… у тебя был любимый?

— Нет. Самцы Мэйат малы и лишены разума. Наша биология и наша культура очень отличаются от вашей. Меня, например, готовили к моей роли ещё задолго до рождения… — Укавэйра явно не хотела говорить дальше, но это не испортило Вэру хорошего настроения, — хотя он и знал, что это их первая и последняя встреча, по крайней мере, в таком полном составе.

— Значит, за наше мироздание отвечают Мэйат? — спросил он. — А как же Тэйариин? Они ушли?

— Ушли, но связь с машинами Кунха, — поддерживается, — ответил Вайэрси. — В Р`Лайх контроль Тэйариин уже чисто формальный, конечно, поэтому там и творятся порой… разные безобразия.

— Кто вообще контролирует Р'Лайх — реально? — спросил Айэт. — Пока — впечатление, что там страшный бардак, и контролируют те, у кого хватило знаний влезть в систему управления. А знания нужны, — почти сверхрасы, как минимум.

— Полностью — никто, — ответил Вайэрси. — Ядро, — Йалис-генераторы, Ворота, — мы, но с ограничениями на некоторые действия. Центральную жилую структуру, — плоты и планеты, — мы, полностью. Мантию, — вот тут уже чересполосица. Там есть и наши «подопытные» миры, фактически, арендованные, и полностью автономные, и много-много разных сил, многим из которых до нас вообще нет дела. Ну и влезание в систему управления тоже присутствует.

— А как быть с ару? — спросил Анмай. — Так или иначе, — но они тоже сверхраса, хотя и самая слабая из всех.

Вайэрси вздохнул.

— Ару, на самом деле, — наша постоянная головная боль. Не такой страшный враг, как Мроо, да, — но намного более противный. Мроо в чем-то подобны стихии, — они убивают… но и только. А вот ару гадят нам, причем, совершенно сознательно. Атакуют младшие расы, — просто потому, что знают: это причинит нам боль. И пытаются убивать нас, при малейшей возможности.

— Но разве вы не в силах найти их планет, и остановить их?

— Нет. Ару живут в космосе, в кораблях-колониях, тех же эсминцах, но, скажем так, существенно дополненных. Длиной каждая из них около мили, вмещает где-то четверть миллиона ару, — а таких колоний у них тысячи. Каждая из них несет около тысячи истребителей и челноков, и дюжину штурмовых транспортов. К счастью, у ару плохие Йалис-генераторы, и дальность прыжка у них сильно ограничена, — раз в двадцать меньше, чем у нас, а может, и в тридцать. Но у них есть ещё несколько Губителей, — сорокакилометровых призм массой в тридцать триллионов тонн каждая. Они в восемь раз мощнее наших кораблей-миров, и прыгают вдвое дальше. Это очень неприятно. Да и в ближнем бою у ару найдется, чем нас поджарить.

— Я слышал, что симайа неуязвимы, — сказал Анмай.

Вайэрси лишь пожал плечами.

— Пехота ару, и их боевая техника, как таковая, с её лазерами, для нас не опасна, — сказал он. — Но наша неуязвимость отнюдь не абсолютна. Один Охотник ару для нас тоже не опасен, но вот внезапная атака хотя бы дюжины таких штуковин обычно фатальна. Как и близкий взрыв нейтронного снаряда, например. Все известные нам силовые поля не защищают от нейтронов, — кроме гравитационных, разумеется, но генерировать их симайа не могут.

— Но для этого вам нужно столкнуться с ару лицом к лицу, — а это не так просто, как я понимаю…

Вайэрси печально посмотрел на него.

— Многие из нас живут на планетах младших рас, Анмай. И далеко не всегда возле них есть наши корабли.

— Но разве у вас нет оружия? — удивился Анмай. — Я имею в виду, — ещё какого-то оружия, кроме вашего Дара Разрушения.

— У наших челноков оружия нет. Их защитное поле может отразить огонь одного Собирателя, атака нескольких, скорее всего, будет фатальной. А про огонь крейсеров ару или их ядерные торпеды тут и говорить нечего.

— А какие-нибудь истребители?

— У нас есть Защитники, лазерные мины. Любой из них может расправиться с полусотней истребителей ару или сбить штурмовой транспорт, но против крейсеров они тоже бесполезны, те их просто жгут. И каждый истребитель ару несет пару ядерных торпед, — а даже одна такая мгновенно уничтожает Защитника.

— А Мроо?

— Защитник справится с полудюжиной Собирателей, — но не больше. Вот разведчики Файау, копии твоей «Товии», на самом деле очень хороши. Даже нескольких лазерных башен универсального калибра им хватает, чтобы сжечь крейсер ару. А вот чтобы пробить их защиту, ару нужно сосредоточить лазерный огонь, — или Йалис-мощность, — сразу нескольких крейсеров, что на практике довольно трудно. Лазерные орудия Разведчика смогут отразить атаку сотни Собирателей или Н-торпед, но никак не больше. А вот удар Н-торпеды или взрыв Собирателя-мины уничтожает его мгновенно. И против матоида у него просто нет шансов. Кроме того, Разведчики куда полезнее, когда выполняют свою основную работу. Это не боевые корабли, всё-таки.

— А каковы отношения ару и Мроо? — спросил Анмай.

— Такие же, как наши, — Вайэрси слабо улыбнулся. — К сожалению или к счастью, но для Мроо между нами и ару нет совершенно никакой разницы, — они убивают их с тем же усердием, только убивать ару им проще. Если говорить об обычном оружии, то на эсминце ару его просто нет. Защита у него слабая, десяток Собирателей пробьют её просто плазменным огнем. Но оно ему и не нужно, — его Эвергет сметает их в любом количестве. Вот против матоида шансов у него нет, конечно.

— Но неужели вы не можете оснастить планеты младших рас стационарной обороной? — удивился Анмай.

— Почему, можем. От Файау у нас осталось около 80 тысяч мобильных установок Эвергет, — по сути, автоматических боевых кораблей, хотя на самом деле от них куда больше пользы в роли стационарных защитных станций. Против них корабли ару бессильны… кроме Губителей. И против матоидов они тоже бесполезны. К тому же, планет младших рас много больше, чем этих защитных установок.

— Но разве ваши корабли не в силах сами сражаться с ними?

— Почему? Даже если говорить о лазерах, они могут сжечь крейсер ару мгновенно. Собственно, для обычного оружия наш корабль-мир вообще неуязвим, самое большее, что оно может сделать — на несколько минут вывести из строя дюзы и орудия. Его Эвергет может сдержать атаку Губителя, — но вот чтобы уничтожить его, нужно не меньше пяти кораблей, соединенных в атакующий кластер, — это при том, что любой из них уничтожает крейсеры ару мгновенно, почти в любом количестве, если говорить о Йалис. Но против матоидов они совершенно бессильны, — по крайней мере, поодиночке. Чтобы уничтожить даже один, нужна «стая», как минимум, из восьмидесяти кораблей.

— Но их мощности всё равно не хватет, — сказал Анмай.

— Поодиночке. В боевом кластере глубина Йалис возрастает. К сожалению, пока что мы не могли соединить в такой кластер больше пятисот кораблей. Но, — Вайэрси вдруг усмехнулся, — в битве за Эрайа всё это изменится.

— Как же тогда вы воюете с Мроо? — удивился Анмай.

— Наше главное оружие — это установки Сверх-Эвергет, по сути, аналогичные вашим. Сейчас их у нас 92698. В бою один на один она легко уничтожит матоид. Но, против нескольких она уже не выстоит, и потому их приходится применять эскадрами, алами, из восьми машин. Проблема в том, что матоидов, примерно, несколько миллионов, — и каждый из них прикрывают несколько десятков миллионов Собирателей. Хотя Сверх-Эвергет неуязвим для обычного оружия, их атаки бывают порой очень неприятны.

— Тогда каков же ваш план?

— Мы отправим к Эрайа один лэсс — двенадцать ал, или 96 машин. И десять тысяч кораблей-миров. Это, к сожалению, всё, что мы можем выделить.

Анмай вздохнул. На полет к Эрайа у «Укавэйры» уйдет ещё три дня: они прибудут к ней буквально в последний миг. Матоиды Мроо, всегда скользящие вдоль Стен Света, не упустят удобной возможности. Оставленные «Укавэйрой» Защитники уже засекли их приближение, — крупной, очень крупной колонии. Анмай не сомневался, что симайа предстоит битва, из которого вернутся не все. Вайэрси, — именно он командовал защитной эскадрой, — тоже это знал, и всё же, беззаботно веселился…

Краем уха Вэру услышал, что любопытная Эрисса, как бы между прочим, стала расспрашивать Укавэйру о достижениях Мэйат, и о разных уровнях Эвергета, в особенности о последнем — пятом.

— Он позволяет творить Вселенные, — не обращая внимания на висевший вокруг гвалт, говорила та. — Создать мироздание, на первый взгляд, несложно, — нужно лишь сосредоточить несколько больше 10^19 ГЭВ энергии в области меньшей, чем фундаментальная длина, то есть 10^-33 см. Но сделать это во всей Сверх-Вселенной невозможно. Новый мир нельзя создавать в пределах старого, — возникая, он разрушит его весь, до самых крайних пределов. В бездне миров и лет кто-нибудь неизбежно бы это сделал. Тот, Кто Создал Всё, предвидел эту опасность. Построить Эвергет пятого уровня, — Крэйсиан, — невозможно в любом из наших мирозданий, ибо предел концентрации энергии неразрушим даже для Йалис. Конечно, мы не знаем, как именно создать новое мироздание, и ничего не знаем о Бесконечности. Мне очень хотелось бы это узнать…

Анмай вдруг остро ощутил нереальность этой сцены, — перед ним стоит существо, родившееся миллиард лет назад, и спокойно излагает свои мысли. Вокруг собрались его потомки, — но они старше его на несколько тысячелетий. А он, без которого их всех просто не было бы, чувствует себя рядом с ними мальчишкой. Как всегда бывало в таких ситуациях, он словно смотрел сквозь толстое стекло. Ему что-то говорили, а он лишь рассеяно улыбался. Ещё никогда ему не было так хорошо…

Объевшийся Айэт устроился поблизости, невинно привалившись к спине Хьютай. Он слегка склонил голову, искоса поглядывая на смущенного Вэру.

— Знаешь, ты может и думаешь, что это самый счастливый день в моей жизни, но это не совсем так. Когда мне было четырнадцать — или пятнадцать? — лет, в свой день рождения я объелся точно так же, и потом до-о-олго сидел под деревом, на берегу реки, — босиком, в одних шортах, и в полном одиночестве. Я мечтал, что встречу красивую девушку, и мы будем любить друг друга. Больше мне ничего от жизни не хотелось. Именно в эти часы я и испытал самое безмятежное и глубокое счастье в своей…

Хьютай вдруг резко поднялась, и Айэт с воплем опрокинулся на спину, взбрыкнув босыми ногами.

***..

Когда остальные уже попрощались и вышли, направляясь к своим кораблям, Айэт вдруг остановил пару. Он в одиночестве замер посреди опустевшего зала, и лицо его было тревожно.

— Прости, что я сразу не сказал этого, Анмай, — начал он. — Но Нэйс не из тех, кто умеет прощать. Невольное предательство и год пыток у ару он тебе, может, и простил, но его повело в иную крайность. Твоей войны на Уарке, всего, что ты сделал для спасения Акталы, он не простит тебе никогда. Я подозреваю, что именно он дал ару Йалис-корабли. Я могу сдержать его, но когда «Укавэйра» станет втягивать Эрайа в Туннель Дополнительности, вы останетесь снаружи, иначе вас убьют колебания размерности. Я знаю, «Товия», — надежная машина, но всё же — будьте осторожнее!

С этими словами он вышел. Вокруг повисла недобрая тишина.

Глава 11. Туннель Эрайа

Когда мне было где-то лет четырнадцать, я думал, что квинтэссенция счастья, — это командовать космическим сражением и победить. Должно быть, для моего вразумления эта мечта исполнилась, — целых восемь раз. Но я не испытал никакой радости: должно быть, мои погибшие друзья мешали этому.

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Когда «Товия» уже готовилась нырнуть внутрь «Укавэйры», Анмай всё ещё молчал. Разговор с Айэтом разбудил в нем недоброе предчувствие. Он понял, что возле Эрайа решится судьба не одного этого мира, а что-то, более важное, — будущее сойдется с прошлым. Ничего больше он представить не мог.

А пока он с любопытством смотрел на приближавшуюся «Укавэйру», — путешествовать внутри Нэйристы ему ещё не доводилось. Попал он в неё в один миг, — могучее гравитационное поле втянуло «Товию», которая проскочила приемную воронку на трети скорости света, — и оно же её остановило, не дав пролететь и тридцати миль. В этот миг Анмай почувствовал, как множество невидимых рук пытается разорвать его на части, корпус затрещал, — но всё обошлось. Приливные силы не достигли опасного уровня. А ведь отклонись они от оси всего на метр…

Он удивленно осмотрелся, не ожидая, что здесь будет так темно, — даже внутренняя поверхность Нэйристы была так раскалена, что светила лишь в рентгене. Основная масса «Укавэйры» выпадала даже из реального времени, — гравитация и почти световая скорость вращения замедляли его в несколько тысяч раз. Именно поэтому Йалис-привод и нервные центры размещались на узких концах эллипса, — там, где замедление было минимальным. Именно там Анмай, включив мультипланар, увидел широкие радужные воронки. В их глубине радужные переливы бледнели и переходили в пятна ровного белого сияния, — они выпускали навстречу друг другу по две блекнущих, краснеющих полосы, между которых мерцало застывшее радужное пламя. Слева и справа цвета спектра шли в разных направлениях, — сказывался эффект Допплера, вызванный быстрым вращением. Это зрелище было настолько чуждо всему его опыту, что он ощутил мгновенную растерянность и страх.

Анмай видел, как плавно затянулось мерцавшее искаженной звездной пылью входное отверстие. Затем от полюсов протянулись две ослепительно сиявших иглы, — почти коснувшись «Товии», они вздулись огромными, большее её шарами. Этой конструкции предстояло удерживать её в центре, — иначе вращение и движение Нэйристы отбросило бы «Товию» на стены, и разбило в пыль.

Она сама начала вращаться, увлеченная неодолимым пространственным вихрем. Гравитаторы отключились. Их заменила центробежная сила, направленная от оси корабля к краям. Поле «Укавэйры» начало тормозить «Товию», — при ста тысячах оборотов в минуту она бы разорвалась на куски. Впрочем, гораздо раньше её живой груз размазало бы по стенам.

Анмай и Хьютай спрыгнули прямо на экраны главной рубки, превратившиеся в пол. Экраны прогнулись, по потолку пошли волны, — структура корабля приспосабливалась к изменившимся условиям. Но всё равно, доступной для пары осталась лишь рубка и находившиеся теперь над ней жилые помещения: на бывшем потолке открылся темный проем, ведущий в их каюту. Один из острых лучей Звезды Пространства указывал на него. Сама Звезда казалась бледным призраком, тлеющим в невероятной дали.

Хотя они находились точно на оси вращения, гравитация всё же резко возросла, и к тому же, появилось новое, очень неприятное чувство, — словно неощутимый ветер, пронизывая каждую клеточку тела, давит, толкает, не ослабевая ни на секунду. Эффект увлечения пространства вращающейся массой был предсказан очень давно, ещё теорией относительности, но наяву он оказался неприятен.

— У меня голова кружится, — просто сказала Хьютай.

Анмай кивнул, глядя вниз, на вогнутую плиту экрана. Казалось, что острые огоньки звезд колют его босые ноги, в ушах шумело, — вроде бы, сильная пространственная кривизна не опасна, но кто знает… А гироскопическая рецессия, неизбежная при быстром вращении, мешала ещё больше, — стоило слишком резко повернуть голову, как она начинала гудеть, словно от хорошего удара. Конечно, если поднять жилую комнату на несколько метров, точно к оси вращения, всё это исчезнет, — вместе с тяжестью, и тогда взбунтуются мышцы, не получая необходимой нагрузки…

Анмай вздохнул. Это путешествие не обещало быть легким.

— Мы входим в Туннель Дополнительности, — сообщила «Укавэйра». — Временный Туннель, он будет схлопываться сразу за нами. Сначала мы пойдем в Р`Лайх, и от её Ворот потянем второй Туннель, уже постоянный, — для Эрайа.

Машина смолкла. Анмай знал, что для внешних наблюдателей их полет займет трое суток, но для них, сидящих на дне гравитационной воронки, пройдет всего восемнадцать часов, — таково было замедление времени массой «Укавэйры», ещё один из эффектов относительности. А от Р`Лайх до Эрайа, — ещё четыре часа…

Эти цифры, — пятнадцать миллиардов световых лет за двадцать два часа, — вызывали у него бессознательный протест, словно они унижали мироздание, превращали его в игрушку. Забавно, но мгновенные прыжки в не-пространстве не возмущали его, — их не с чем было сравнить, и, к тому же, тогда ему было не до этого…

— Сейчас, Анмай, — сказала машина.

Вэру напрягся. Пронизывающий его незримый ветер усилился, — он понял, что «Укавэйра» сжимается, готовясь соскользнуть в свое собственное пространство, — пространство Дополнительности. А потом…

В непостижимый миг, когда пустота расщепилась, раскрылась, и «Укавэйра» повисла в своей собственной Вселенной, он, увы, ощутил то же, что и при входе в не-пространство, — твердый, как сталь, свет, бьющий по глазам, и боль взорванного изнутри тела, сильнее которой он никогда не испытывал. Сколько это длилось, — мгновение или вечность, он не знал.

* * *

Опомнившись, Анмай ощутил себя онемевшим после долгого забытья, — словно мрак смахнул огромный кусок его памяти и время разорвалось. Впрочем, оно на самом деле разорвалось…

Приподнявшись, он обнаружил, что весь взмок, — даже одежда прилипла к коже. Ощущение давления ещё усилилось, — он начал понемногу сползать к краю экрана, а в голове висел слабый, едва уловимый звук, словно бы пение, исходящее из бесконечной глубины… и сзади. Он невольно повернул голову. Ничего. А пение по-прежнему звучало сзади, и вновь хотелось обернуться…

Анмай сжал зубы. Этот полет не продлится и суток, но вот следующий… впрочем, привыкнуть можно ко всему.

— Мне неприятно, — Хьютай села. — Наверное, мы первыми из живых существ летим внутри Нэйристы. Раньше так не делали, и теперь я понимаю, — почему!

— Откуда ты взяла, что мы первые за всю невообразимо долгую историю мироздания? — рассеянно заметил он, разглядывая зал.

Экраны мерцали, забитые серой пустотой. Вблизи, — он скосил глаза вниз, — она распадалась на кипение серых узоров. Они переливались, строились, вновь рассыпались, их бурление завораживало, — помехи, просто помехи, никак не связанные с тем, что происходило снаружи. Там не было ничего, доступного взгляду. Внешний мир для них просто исчез, — как, впрочем, и они для него.

Собственно, они не покинули реальное пространство, а просто изменились так, что его законы не имели над ними больше власти, — все их частицы стали «прозрачными» для монолита пустоты, не дающего обогнать свет, сохраняя, однако, все свои связи. Впрочем, Анмай понимал, что вступает тут в области, в которых его сознание, приспособленное для совершенно других условий, почти совсем беспомощно. Чтобы действительно понять, что произошло с ними, надо было стать «Укавэйрой».

Он поднялся, потом помог встать Хьютай. Зал с ослепшими экранами стал странно чужим. В нем сделалось непривычно жарко, — впрочем, если учесть, что снаружи было десять миллионов градусов, и «Товия» плавала в море рентгеновского излучения, которое не поглощается силовыми экранами, это можно стерпеть. В каюте было прохладнее. Он всё же поднял её на несколько метров к оси вращения, — гравитация стала очень слабой, словно бы лунной. Ослабли и неприятные ощущения, — ослабли, но не исчезли. Глубинное пение затаилось у самой границы сознания.

Анмай откинулся на силовую подушку и встряхнул волосами. Это привычное движение стоило ему жестокого, мучительного приступа головокружения и тошноты. Отныне ему придется рассчитывать каждое своё движение, словно он окружен ножами. И он заметил, — или ему показалось? — что его движения замедлились. Словно инерция его рук и ног возросла…

— Что дальше? — спросила Хьютай. — С пустым окном наша комната выглядит не очень-то уютно!

Она прикоснулась к браслету, и на экране появилось изображение Эрайа, — в записи.

— Я совсем забыл, что Ир-Ими передают нам всю информацию о ней. Что происходит там сейчас, «Укавэйра»?

* * *

Когда Вэру покидал Первичный Мир, он надеялся, что на нем воцарится… ну, если и не золотой век, то, по крайней мере, какое-то спокойствие. На деле этого не случилось. В сущности, машинам удалось лишь очистить атмосферу от пыли и радиоактивных осадков, но даже это заняло четыре месяца. Остальное…

Он с интересом рассматривал переданные Защитниками и их посланцами изображения. Внешне Эрайа и её небеса почти не изменились. Всё так же сияла в них бриллиантово-голубая Нуита, всё так же неспешно проплывала Алейра, — остывая, она превратилась из бело-рыжего солнца в солнце багрово-красное. Но то ли что-то разладилось в механизмах восстановленных «Укавэйрой» Защитников, то ли она вообще сочла это бессмысленным, но рай земной на Эрайа так и не наступил, — может быть, и к лучшему.

Как и следовало ожидать, люди заняли всю территорию файа, кроме их бывшей столицы. Никаких особенных погромов, к удивлению Вэру, не было: рутенцы оказались весьма хозяйственным народом и быстро нашли применение почти всему оставшемуся от пришельцев наследству. Но вместе с файа жило и немало людей, бывших рабов, перенявших их образ жизни, и, частично, язык. Когда файа не стало, всё их наследство перешло к ним. Их ничуть не затронула Эвакуация, но после неё их ждала крайне неприятная встреча с живущими по законам предков собратьями, — хорошо ещё, что рутенцы не страдали фанатизмом, и без долгих размышлений вешали тех, кто находил удовольствие в истреблении «предателей расы». Это, впрочем, не спасало последних от отправки в фильтационные лагеря, а многих, — и в места, ещё более отдаленные. Восемь миллионов таких «предателей» уже было переловлено, но вдвое больше пока что успешно избегало назначенной им участи.

На Ламайа всё обошлось мирно, — население, большей частью никогда не видевшее живых файа, предпочло просто забыть о них. Имперское правительство Рутении торжественно высадило десанты на два чудовищно жарких экваториальных острова, оставшихся без силовых щитов после взрывов их Небесных Башен, — и этим ограничилось. Так что все последствия Эвакуации на Новой Земле свелись лишь к усиленному производству оружия, — на случай нового вторжения файа, — чему машины «Укавэйры», почему-то, совсем не мешали.

На Куайа всё было иначе. Там рутенцы быстро заняли всю территорию файа, но она оставалась пустынной, — все уцелевшие города и поселки просто некому было заселять. Немногочисленные общины бывших рабов откатывались к югу, — пока почти все они не собрались в Тайлане. Вскоре войска рутенцев атаковали её, но захватить город не смогли, — «новым файа» как-то удалось отбиться. Сейчас в столице было даже больше жителей, чем до Эвакуации, — шестнадцать миллионов против одиннадцати. При Первой Культуре их было больше сорока…

К счастью, на этом войну удалось прекратить. Построенные Ир-Ими собратья «Товии» зависли вокруг города через каждые десять миль. Созданная ими силовая сеть, пропускавшая воду и воздух, но непроницаемая для всего, крупнее бактерий, разделила рутенцев, не допуская их до взаимного истребления. Когда у осажденных кончилась пища, автоматические корабли стали доставлять её с орбитальных заводов.

Всё произошло так, как и боялся Анмай. Удержаться над схваткой, не поддерживая ни одну из сторон, машины не смогли. Они пытались, и следы их колебаний были хорошо видны, — разрушения, причиненные столице первым яростным штурмом. Город был неприступен, но все его защитники скоро вымерли бы от голода, не приди к ним на помощь машины. Как разрешить этот конфликт, — никто не знал.

Анмай видел множество людей на улицах Тайланы, — они восстанавливали всё, что только могли восстановить, и выглядели довольными, несмотря на чудовищную жару. Многие были в файской одежде…

Так на смену исчезнувшему злу немедля явилось новое, — рутенцы разделились, и эта трещина прошла через души и семьи. Андрей и Светлана оказались в Тайлане, Ярослав — среди осаждавших её. Анмай видел подростка, — тот в полевой форме сидел на башне танка, и хмуро смотрел на весело резвящихся «новых файа». Вырядившись в одежды Ведущих, они бродили вдоль непробиваемой силовой стены. Их беззаботность казалась оправданной, но Вэру сам нахмурился, увидев, как много имперских войск собралось вокруг бывшей столицы планеты…

Пару он видел лишь мельком. Вот они сидели перед экраном в информационном хранилище дворца, — машины убрали оттуда аннигиляционную сферу, а само помещение дезактивировали. Вот Светлана, в зеленом платье, на одной из бескрайних столичных площадей что-то говорила группе девушек, указывая рукой вверх. Вот Андрей, в белой тунике удивительно похожий на Айэта, со смехом выписывал дикие виражи на скиммере…

Анмай тоже улыбнулся, глядя на него, но невесело. Именно в этом состояла главная проблема. Обе враждующих стороны сошлись в одном, — они жадно набросились на созданные файа технологии. Тотальный захват уцелевших машин и оружия сам по себе не был опасен. Но технологическое эмбарго соблюдалось на Эрайа не строго, и в руки рутенцев попали вещи, на тысячелетия обогнавшие их знания, — хотя бы этот вот скиммер или три почти целых космопорта. Входившие в их охранные силы боевые шагатели, термоядерные двигатели астроматов, как и остальные их системы, уже стали предметом тщательного изучения инженеров Рутенской Империи. Хуже всего было то, что файа успели завезти в Тайлану много современного оружия, и не всё оно было уничтожено Мроо, — часть его попала в руки бывших рабов и спасла их. А силовое поле бессильно против лазерных пушек…

Уничтожить всё это, — значило опять вмешаться в развитие иной расы, и притом, самым грубым образом. К тому же, это не принесло бы пользы, ибо в руки рутенцев попала и техническая информация. Конечно, современная техника файа не поддавалась копированию, а барьеры Кунха не дадут им создать даже про-Эвергет. Но через несколько лет Рутения сделает колоссальный технологический рывок, — у неё появится термоядерная энергетика, космические корабли, суперкомпьютеры, шагатели и мультипланары. Появятся также ядерные бомбы и лазерные пушки.

Анмай знал, что этим, в любом случае, придется заниматься уже не ему, но вряд ли симайа обрадуются такому подарку. Рутенцы уже и сейчас доставляли машинам немало хлопот. До полетов на захваченных астроматах дело пока не дошло, но уже они сами подвергались нападениям. Подбить собратьев «Товии» рутенцы не могли, но малые зонды и разведчики часто сбивались из захваченных лазеров, — особенно когда пытались предотвратить стычки с их использованием…

* * *

Пара ещё долго смотрела, что сейчас происходит на планете, которую они считали своей родиной, и которую хотели спасти. Потом усталость взяла своё. Они скинули одежду и уютно устроились в своей невидимой постели. Вэру привычно обнял Хьютай, чувствуя, как по телу расползается сонная истома. Через минуту они уже крепко спали.

***..

Их разбудил дикий взрыв боли, пробивший все защитные барьеры, — «Укавэйра» достигла Р`Лайх, и погрузилась в неистовый огненный поток её Ворот, заряжаясь за счет исторгаемой ими энергии. Анмай поёжился, представив, какое смертоносное сияние бьется снаружи, всего в шести милях от них. Любой физический объект, не сжатый собственной сверхмощной гравитацией, был бы мгновенно тут испарен. А его руки так уютно лежали на теплом животе Хьютай и изгибах её талии…

В это мгновение их настиг второй удар, ещё сильнее первого, — «Укавэйра» вошла в Ворота Соизмеримости Р`Лайх, и тянула от них уже постоянный Туннель. Теперь держать внутри неё «Товию» не было нужды. Её извергло наружу, но Анмай этого не заметил. Удары перехода ещё ни разу не заставали их так, вместе. Они ощутили боль друг друга, и это было вдвойне мучительно. Но через минуту они очень были рады тому, что лежат в объятиях, — нет ничего приятней, как чувствовать, что боль отступает, и не только от тебя, но и от твоей любимой. Может, поэтому они и пришли в себя гораздо быстрее, чем обычно…

Они тотчас вскочили, судорожно одеваясь, — происшедшее всё же показалось им слишком сильным и запретным опытом, — но Анмай чувствовал себя отлично выспавшимся и бодрым, готовым ко всему, что им придется перенести в этот, несомненно, тяжелый день.

Едва застегнув одежду, он кинулся к окну-экрану, — вид в нём заставил и его, и подошедшую Хьютай удивленно застыть. Теперь движение по Туннелю стало видимым. По серовато-черным туманным стенам из бездны навстречу им неслись размазанные полосы темно-лилового и сине-фиолетового света. «Укавэйра» сияла далеко впереди ослепительным солнцем, из которого с головокружительной скоростью вылетали огненные и темные струящиеся полотнища. Ощущение скорости было поразительно реальным, — «Товия» вздрагивала и колебалась в стремительном движении. Анмай невольно взялся за раму окна и расставил ноги. Хьютай встала рядом, держась за его талию.

Этот фантастический светопад был настолько красив, что они почти не отрывались от окна все четыре часа полета, словно загипнотизированные несущимися навстречу полотнищами света и тьмы, — и мчащимся впереди дивным солнцем. Анмай смотрел на непрерывный взрыв мрака и пламени, одновременно чувствуя крепкую ладонь Хьютай на пояснице. Но они неслись уже не в обычной пустоте: вслед за «Укавэйрой» в пробитый ей Туннель вливался непрерывный поток минус-материи, сотворенной Воротами Р`Лайх. Не будь Туннель заполнен этой странной, обладавшей сверхмощной антигравитацией, и абсолютно несжимаемой субстанцией, — он бы мгновенно схлопнулся, а обе машины на его концах превратились бы в две черных дыры…

Пару так зачаровало это стремительное движение, что до мига, когда «Укавэйра» достигла точки выхода, прошло всего несколько минут, — так им показалось.

В ослепительном солнце вдруг открылось отверстие, — маленький черный круг, в котором дрожали звезды. Но полет в Туннеле Дополнительности лишь отчасти был физическим движением. Они мчались с прежней неистовой скоростью, — а звездный круг всё не приближался. Одновременно с этим в нижней части экрана появилось изображение точки их выхода, — передача с окружающих Эрайа Защитников. Звездная бездна там стягивалась, словно отражение на вдавленной воронкой зеркальной пленке.

Вдруг недостижимое устье звездного колодца прыгнуло вперед, расширяясь на весь экран. Бесчисленные искры звезд сжались в шар, мгновенно вспыхнувший сверхсолнечно-ярким светом. Всё вспыхнуло и вокруг Вэру, боль сдавила его живот железным обручем. Но он всё же увидел, как по звездному небу, словно по его отражению в пруду, пошла волна, и в сиянии открылись Ворота из линий синего огня. Из них вырвался поток света, — тысячи, миллионы отдельных лучей. В их ореоле выскользнула ослепительная звезда. Она остановилась, стянула к корме и сбросила свою стрельчатую корону, — и он увидел «Товию».

* * *

Опомнившись, он с любопытством осмотрелся. Позади яростно сияли Ворота Соизмеримости, — икосадэр из идеально ровных, накаленных почти до невидимости линий, — таких жгучих, что даже самый твердый материал, коснувшись их, мгновенно распался бы в прах. Грани то переливались радужным пламенем, то проваливались в черную бездну. Лишь одна из них была прозрачной, — устье бездонного струящегося колодца, из которого нитями исторгался трассирующий свет. Эта возникшая за один миг конструкция уже достигла сорока тысяч миль в поперечнике, — планета легко могла пройти в ячейку любой из её граней. «Укавэйры» нигде видно не было, — она осталась с той стороны, за гранью реальности. Анмай едва мог поверить, что они прошли СКВОЗЬ неё. Напротив Ворот, словно огромная синяя луна, сияла Эрайа…

Собственно, на этом спасение планеты и закончилось, — оставалось лишь ждать, когда притяжение Ворот втянет её внутрь. Как-то ускорить это было нельзя, — гравитационный прилив мог вызвать катастрофическое землетрясение. Столько же оставалось до подхода Стены Света. Надо было лишь прожить это время, — но Анмай быстро понял, что как раз это окажется не очень легко.

Среди сиявших вокруг них мириад звезд разливалось дымчатое пятно молочно-серебристого света, — первые отблески того, что вскоре обрушится всесокрушающей Стеной. И на его фоне зиял черный провал, бесформенный, огромный, страшный — колония Мроо. Они ожидали подхода Стены, чтобы, насытившись её энергией, пойти дальше. Но тут Мроо заметили нечто более интересное…

Анмай забыл, что свет пересекает космические расстояния не мгновенно. Поэтому, когда без вспышки, без малейших признаков не-перехода за Эрайа вспыхнуло огромное черное облако, он невольно отшатнулся в инстинктивном животном страхе.

Вдруг напавшую черноту пронзила дюжина неистовых звезд. Мультипланар приблизил их, и Анмай узнал знакомые корабли-пирамиды симайа. Это были только маяки: определив, с их помощью, координаты, Вайэрси бросил в бой главные силы. Экран словно взорвался от множества яростных вспышек, и «Товия» содрогнулась в беззвучном потоке энергии. Анмай знал, что их десять тысяч, — лишь малая часть йэннимурского флота, имевшего полмиллиона кораблей. Они оказались рассеяны, подобно огромному облаку. Среди них выделялось девяносто шесть Защитников симайа, — зеркальных конструкций, похожих на плоскую розу с острыми, изогнутыми спиралью лепестками. В центре каждого сияла сине-огненная шахта, окруженная двойным венцом изогнутых игл-шпилей, сзади — сегментированное кольцо дюз. Диаметр каждого Сверх-Эвергета составлял сто пятьдесят миль, масса — 1880 триллионов тонн, в два с лишним раза больше файских Ир-Ими. По боевой эффективности они были на порядок выше.

Вэру на миг показалось, что сражение начнется сейчас. Но Мроо не предприняли в ответ ничего, пассивно двигаясь вперед. Первой их мишенью стала Юэра. К ней немедля протянулся чудовищный черный протуберанец. Ещё прежде, чем он её коснулся, желтовато-белый диск планеты вдруг размазался, разбитый гравитационным ударом, расплылся огненно-бурой тучей вывернутых внутренностей, и исчез, выпитый мраком. Всё это произошло на удивление плавно и спокойно, — казалось, развеялось облако газа, а не планета, массивнее Эрайа в шесть раз, наделенная удивительной, хотя и бездумной жизнью.

Черная туча, заполнив полнеба, медленно, незаметно для глаз надвигалась, гася одну за другой звезды. За ней, окаймляя её и постепенно наливаясь убийственной синевой, разгоралось струящееся жемчужно-белое сияние Стены Света. Этот свет тоже заполнил полнеба, и солнце Эрайа угасло в нём.

Пара смотрела на это без страха, но с удивительно полным чувством конца. Это и в самом деле был конец, — всей этой части мироздания. А пока что Эрайа плавно, незаметно для глаз, плыла к струящейся светом бездне в многограннике Ворот. На её диске вспыхнули линии белого пламени, — Защитники освободились от привязи Небесных Башен. Геосинхронная система всё равно не прошла бы в портал, и её пришлось заранее взорвать. Вэру увидел, как Небесные Башни и само орбитальное кольцо, усыпанное бусинами городов-станций истаяли серебристым сиянием. Над экваториальными островами поднялись столбы пламени, как при вулканических взрывах. Их силовые генераторы и щиты обратились в пыль. Отныне все земли Эрайа навечно стали владениями людей.

* * *

Анмай очень хотел знать, как рутенцы реагируют на фантасмагорическое сражение, развернувшееся в небесах, но выяснить это он не успел. Освободившиеся Защитники выстроились в кольцо между планетой и надвигавшейся на неё тучей Мроо. Затем и их, и диск Эрайа скрыло ртутно-белое сияние силового щита, — тепловое излучение Стены Света превысило безопасный предел. Отныне и до входа в Ворота люди окажутся в полном неведении относительно происходящего, — но не во мраке. Направленные Ир-Ими рассеянные лазерные лучи обратили ночь в день, — но лишь на половине планеты, и, вдобавок, не той, которую только что освещало солнце…

Пара дорого бы дала, чтобы увидеть, что сейчас творится в городах. Впрочем, машины уже приучили рутенцев к таким зрелищам, — когда пытались остановить войну, без особого, надо сказать, успеха.

Анмай заметил, что «Товия» далеко отошла от зловещего мерцания Ворот. Конечно, чтобы войти в не-пространство ей нужна будет лишь пара секунд, — но в битве, где всё решают их миллиардные доли, этого времени у них не будет. Они разделят общую участь, — какой бы она ни была.

***..

Вэру вздохнул и потянулся, — стоять неподвижно он не мог. Хьютай взглянула на него. Почему-то им вновь стало весело, — ждать осталось недолго… а потом всё решится за минуту. И они уже сделали всё, что должны были сделать. По сравнению с перенесенным раньше предстоящее казалось им уже не столь страшным.

— Очень скоро мы будем свободны или мертвы, — сказал Анмай.

Хьютай кивнула. Вэру стал ходить вдоль стен каюты, словно попавший в ловушку зверь, — ему хотелось помочь симайа драться, причем, не за пультом, а по-простому, руками и ногами, — глупое, инстинктивное желание его сильного тела. Вот если бы матоиды Мроо были величиной в кулак, и поддавались прибиванию палкой… Анмай усмехнулся, но всё равно, ощущать себя бессильным наблюдателем было противно. Он не мог оторваться от экрана, то и дело поглядывая на него. Время шло…

Вскоре они увидели гибель Уртары, давно обратившейся в склеп. Диск обреченной планеты уже стал ослепительно-белым, — жар Стены Света заставил кипеть воду в океанах. Под ослепительно сияющей пеленой пара температура поднялась до нескольких сотен градусов. Затем к белой сфере, окруженной венцом нестерпимо сверкавших нейтридных зеркал, протянулся чёрный протуберанец, и всё повторилось в точности. Белый диск вытянулся и расплылся бурой тучей. Среди праха крутился неразрушимый обруч солектора, — так, сверкающим калейдоскопом, он и канул во мрак. Через секунду в нем погасла и серебристая искра луны Уртары.

Туча превратилась в стену непроглядной черноты, и её приближение стало уже почти незаметным, — казалось, она на расстоянии вытянутой руки. Вокруг «Товии» и Эрайа начало понемногу разгораться сияние защитной аннигиляции, — уровень чуждой физики Мроо возрастал с каждой секундой. Рассеянные корабли симайа отступали перед ними, одновременно перестраиваясь. Наконец, между Эрайа и тучей возникла десятилучевая Звезда Пространства. Составившие её крейсеры замерли как бы в узлах невидимой кристаллической решетки.

Такое построение имело отнюдь не символический смысл, и Вэру уже понимал, в чем он. Тысячи звезд-кораблей составили точный контур гигантского Ир-Ими, очерченный точками серебристого света.

Небо окончательно утратило привычный вид. Со всех сторон разливалось мертвенно-синее сияние Стены. На фоне зиявшего в ней бесформенного черного провала, словно вытканный, горел силуэт Звезды Пространства с серебряным шаром Эрайа в центре. Всё это выглядело совершенно нереально, — казалось, «Товия» зависла над устьем бездонной черной шахты, со стен которой срывались ветвящиеся струи света. Ребра Ворот напротив сияли так остро, что, казалось, не имели толщины. Их грани переливались черно-радужными изгибами, словно затянутые мыльной пленкой.

Анмай знал, что видит условное изображение, но, когда он попробовал включить прямой обзор, его ослепил неистовый свет. Даже уменьшив яркость, он смог разглядеть лишь бесформенное пятно черноты. Оставалось лишь утешиться тем, что в мироздании есть множество иных вещей, недоступных непосредственному восприятию.

***..

Мучительно медленно шли оставшиеся минуты. Эрайа так приблизилась к Воротам, что висела уже прямо над их гранью. Туча Мроо заполнила полнеба, — её приближение уже не различал глаз. Ворота тоже заполняли полнеба, и между ними горел узкий пояс бешеного сияния, — близился основной фронт Стены Света. Уже сейчас температура снаружи поднялась почти до миллиона градусов, и даже в каюте отлично защищенной «Товии» повисла удушающая жара. Впрочем, Анмай едва замечал её. Всё его внимание поглощал экран, казалось, тоже затянутый жарким маревом, — излучение так усилилось, что начало мешать работе камер. До входа Эрайа в Ворота оставалось пять минут, и Вэру стало страшновато. Он знал, что именно сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, Мроо попытаются прорваться в них.

Он не ошибся. За эти минуты действительно оборвались очень многие жизни.

* * *

Секунды шли за секундами. Анмай знал, почему здесь — пока — царит тишина. Пусть здесь вплотную столкнулись древние и смертельные враги, но Мроо больше всего интересовали Ворота. Портал можно было погасить за несколько секунд, — но только не когда в него станет входить Эрайа. Он понимал, что Мроо будут ждать до последнего мига. Всё решат завершающие секунды. Но пока не истечет срок, — не случится ничего. В этом он был убежден, — и Мроо вновь удивили его.

***..

Черная масса вдруг потекла вперед со скоростью света, выпуская длинные языки. Такое не могло происходить, — движение без ускорения, без разгона было просто немыслимо. Мультипланар не мог это показать, но на экране гиперсканера он видел внутренность тучи — облако темных разнокалиберных сфер. Сейчас они, нагло наплевав на скорость света, перетекали внутри тучи, переливалась в тянущиеся к Воротам языки. К счастью, Мроо не могли прорваться прямо в них, — им мешал не-пространственный барьер, поставленный кораблями симайа, а такие барьеры нельзя прорвать с помощью грубой силы. Впрочем, тьма и так хлынет внутрь Ворот через сорок секунд, — если её не задержат.

Стоявшие на её пути корабли Йэннимура не двинулись, и Анмай вдруг подумал, что в них нет ни одного симайа, — те ни за что не стали бы рисковать так своими бессмертными жизнями. Все их корабли согласно развернулись к туче уступчатыми узкими носами, и между остриями их шпилей зажглись смертельно-белые солнца плазменных излучателей. Из них ударили лучи, — но не в тучу, а друг в друга! Анмай с удивлением смотрел, как линии белого пламени слились, замкнув огненную сеть. Контур Звезды Пространства был, наконец, завершен.

Он знал, что её форма обладала не только геометрической красотой, — в некотором роде она была отражением сущности самого пространства. Совсем не случайно все установки Сверх-Эвергет имели такую форму, — иметь иную они просто не могли. Но сейчас перед потрясенной парой возникало нечто большее Сверх-Эвергета.

Анмай понял, на что именно рассчитывают симайа. Они хотели не просто объединить силы своих кораблей и синхронизировать их для нанесения решающего удара. Изменения основных физических постоянных, конечно, наиболее разрушительны, но их легко отразить изменениями, обратными по знаку. Можно было поступить иначе, — изменить те тончайшие соотношения основополагающих сил, которые позволяют обрабатывать информацию, плести сложнейшие сети самоорганизующихся систем. Для этого не нужно даже знать, какие это именно системы. Очень немногие варианты физики допускают какую бы то ни было организацию. Все остальные несут хаос, а значит, и вариантов нападения в войне Йалис, — тоже почти бесконечное множество. Пусть такое изменение реальности останется для противника совершенно непонятным, — всё равно, оно вызовет в его разуме, в его мыслях хаотический резонанс. Тогда разрушительное действие приложенной энергии будет несравненно, неизмеримо больше её истинной мощности. Именно так, — поражая не только энергией, но и хаосом помех, — работали дезинтеграторы, правда, просто за счет хаотической модуляции луча. Против противника с иной физикой такое оружие бесполезно, — он не отличит хаоса иной реальности от осмысленной информации, особенно если его физика столь же чужда, как физика Мроо.

Но исходные принципы у неё, и у физики этой Вселенной, были всё же общими, и симайа решили зайти именно с этой стороны, хотя Йалис-реакторы отдельных кораблей здесь были бессильны. Они создавались, прежде всего, как основа не-пространственного привода, и не имели нужной здесь «многоканальности». Чтобы исполнить задуманное, надо было объединить их в сеть, — так, чтобы каждый Эвергет изменял только свою, доступную ему часть реальности. Всё вместе напоминало радар с фазированной антенной, где роль излучающих модулей играли целые корабли. Ещё никогда в этой длинной войне симайа не соединяли столько кораблей в атакующий кластер… но теперь у них просто не осталось выбора. По данным гиперсканеров, в колонии Мроо было пять-семь тысяч гигантских взрослых матоидов. Одолеть такую орду обычными средствами было нереально, но симайа не могли отступить. Спасение всех жертв, — так Вайэрси назвал смысл жизни своего народа, и Анмай начал, наконец, понимать, что это не фраза. «Укавэйра» бросала в бой лишь автоматические машины. А боевые корабли Йэннимура несли экипажи, — пусть маленькие, по восемь или десять симайа, — но их гибель в космическом сражении была бы окончательной… А он сам?

Если бы перед ним встал выбор между спасением Эрайа ценой собственной жизни и бегством, он бы предпочел бегство… быть может.

***..

Всё произошло как-то неожиданно просто. Огненная сеть, сплетенная кораблями симайа, вдруг вспыхнула, — вспыхнула мраком, — отделившийся от неё полупризрачный двойник темноты помчался во тьму тучи, вошел в неё, и пропал в ней, и ничего не случилось… сначала.

Свет ещё не успел дойти, но на экране гиперсканера Анмай видел, что скрытые облаком тьмы матоиды начали распадаться. Удар пришелся по самому уязвимому месту Мроо, — по их Йалис-генераторам, создающим привычную для них физику. Вне неё они просто не могли существовать. Сейчас творившие её машины, потеряв управление, взрывались, — и внешняя физика, усиленная совместным ударом девяноста шести Ир-Ими Йэннимура, ворвалась в брешь.

Тянувшиеся к Эрайа протуберанцы и сам полог тьмы буквально растерзал свет. Он ещё не дошел до них, он шел слишком медленно, — но Анмай видел, как ближайшую к ним часть тучи вывернуло огнем наизнанку. Мрак рассеялся, уже наяву стали видны светящиеся сплетения, похожие на нити плесени. Они тут же вспыхивали и разлетались, смешиваясь в единой плазменной туманности. Соединенные ими матоиды взрывались, словно звезды. Казалось, что в погреб, полный слепленной из пороха плесени швырнули горящий факел.

У пары вырвался радостный крик. Туча всё ещё со скоростью света неслась к Эрайа, — но это была уже лишь масса энергии и элементарных частиц, неопасных для созданного Ир-Ими силового щита.

Потом бесстрастный экран гиперсканера показал, что забушевавший внутри колонии Мроо пожар гаснет, — фронт пламени замедлился, потом остановился. Их численность была слишком велика, и даже столь разрушительное средство не смогло поразить всех. Атака уничтожила едва десятую часть матоидов, и оставалось лишь надеяться, что остальные не сразу смогут опомнится, и нанести ответный удар. Но Анмай ошибся. На Мроо действие логики их мира не распространялось.

Звезду Пространства свела внезапная судорога. Синхронизирующие лучи разорвались и погасли, корабли симайа опрокидывались, их швыряло в стороны, многие сминались, как бумажные, и тут же вспыхивали, — тоже словно комки бумаги. Экраны мультипланара и гиперсканера пошли рябью. Анмай понял, что Мроо нанесли гравитационный удар, — единственный, который ничем нельзя отразить. Весь центр Звезды, где корабли стояли особенно густо, исчез в единой, распавшейся на тысячи взрывов, вспышке. Ни один из йэннимурских Защитников не уцелел.

Равнодушный экран тут же выплюнул цифры потерь, — выжило восемь тысяч кораблей, но их строй был непоправимо разрушен. Растратив энергию, они даже не могли уйти в не-пространство, и потоком устремились к Воротам с таким ускорением, что никто, кроме симайа с их ядерным метаболизмом, не выдержал бы его.

В этот миг ему показалось, что мироздание качнулось, — столь мощное колебание рвануло «Товию». Анмай знал, что для не-пространственных ударов расстояния не существует в принципе, но поверить, что сейчас он ощутил силу механизмов Р`Лайх, в четырех миллиардах световых лет отсюда, было трудно.

Симайа попытались нанести Йалис-удар, опасный для Мроо и безвредный для их собственной физики. Это дало какой-то эффект… но незначительный. Плотность энергии при передаче в не-пространстве падала в точном соответствии с квадратом расстояния.

Анмай вспомнил о судьбе Девятки. Да, врага можно уничтожить на любом удалении, — но здесь такой удар уничтожил бы всех. Разумные пульсары Тэйариин подошли бы здесь куда больше, — но разрушительная волна от не-перехода такой массы начисто истребила бы всё население Эрайа, несмотря на защиту. Все преимущества оказались на стороне Мроо. Их атака замедлилась, да — но не остановилась.

В этот миг на фоне тучи Мроо расцвели ослепительные звезды, — «Укавэйра» вызвала свои корабли. Их прыжок был отлично скоординирован. Две тысячи автоматических крейсеров, выгрузив все матрицы файа у Церры, совершили не-переход одновременно, окружая тучу Мроо, обрушив на врага разрушительную волну отдачи. Среди звёзд крейсеров вспыхнули солнца, — пятьдесят уцелевших Ир-Ими, наконец, вернулись на родину ради дела, для которого и были созданы. Вся их топливная масса была заранее переведена в энергию, — и через миг после выхода они нанесли общий, сокрушительный удар.

Удар был страшен, — туча мрака в один миг превратилась в тучу огня. Множество ослепительных солнц сталкивалось, слипалось в косматую огненную сеть. Потом тысячи отдельных взрывов слились в одно облако бушующего пламени. Только взрыв Новой мог дать столь чудовищный выброс энергии. Казалось немыслимым, чтобы хоть что-то смогло уцелеть в этом огненном аду.

«Товия» содрогнулась, блеск аннигиляции в её щите затмил сияние взрывов. Эрайа исчезла в огромной зеркальной сфере, на поверхности которой вихрилось пламя. Даже по плоскостям Ворот сбежал стремительный синеватый блеск. Это было фантасмагорическое сражение света и тьмы.

Вэру, впрочем, знал, что колонии Мроо почти неуязвимы для Йалис, — их, как и Р`Лайх, защищал не-пространственный щит, и удары приходилось наносить сразу за границей защиты, в надежде, что собственно Йалис-щиты тварей не выдержат. Но, несмотря на всю мощь первого удара «Укавэйры», тотчас последовал ответный.

Анмай осознал это, когда яростно вспыхнул щит «Товии», и Эрайа окружило гневное, уже непрозрачное сияние. Оно вспыхнуло ещё ярче, потом изображение на экране исказилось, погасло, и появилось вновь.

В ослепительном свете Анмай не сразу заметил новые вспышки синих звезд, — сначала десятки, потом сотни и тысячи. Из огненной туманности растекался поток враждебного Йалис, и попавшие в него крейсера вспыхивали, как спички. Он знал, что уничтожить с помощью Йалис корабль, оснащенный Йалис-генератором, практически невозможно, — слишком велика нужная концентрация энергии. Но армада таких машин на его глазах в один миг вспыхнула звездами и истаяла светом. Ровный строй разметало, уцелела едва десятая часть кораблей. Ир-Ими держались лучше, но вот размазался и вспыхнул один, второй… потом сразу десять. Картина победоносного боя мгновенно превратилась в разгром, — никто не знал до конца всех возможностей Последней Формы. «Укавэйра» ошиблась, и уже ничего не могла изменить. Любое её вмешательство нарушило бы стабильность Ворот и неизбежно погубило бы Эрайа.

Её корабли ещё пытались сопротивляться, — на изгибах чёрной, простершейся на сотни миллионов миль тучи вновь вспыхнули солнца не-пространственных взрывов, — но тщетно. Ответный удар Мроо сжег последние клочья великой армады, — от неё остались лишь быстро тающие огненные облака. Окружившая тучу плазменная оболочка начала рваться, в ней открывались огромные окна, сквозь них с пугающей быстротой вытягивались щупальца. Черные протуберанцы быстро поглотили последние обрывки света. Атака не причинила туче вреда, хотя каждый крейсер «Укавэйры» мог разбить вдребезги целый мир. Однако, даже их совместный удар не уничтожил ни одного из скрытых облаком тьмы матоидов…

Анмай знал, что перед ним — не битва машин, а битва сил, битва физик, которую нельзя наблюдать непосредственно. Он видел лишь приближенное изображение, реконструированное компьютером, но и оно смогло его напугать. Правда, оставались ещё внутренний и внешний пояса обороны Эрайа, но их мощь была вдвое меньше, чем мощь уничтоженного за неполную минуту флота, и не значила уже, по сути, ничего. Ещё несколько секунд они держались, но чуда, увы, не случилось. Весь внешний оборонительный пояс Эрайа провалился в гравитационные воронки, из которых вырвался лишь свет чудовищных взрывов. Защитники внутреннего пояса, соединившись в боевой кластер, протянули чуть больше, но вот и они начали вспыхивать один за другим. По защитному полю Эрайа прошла рябь, и Анмай замер в ужасе. Достаточно щиту отключится лишь на мгновение, — и вся жизнь Эрайа превратится в пар.

Не-пространственный щит уже не мог надежно удерживать Мроо, — большая часть его генераторов превратилась в плазму. Туча быстро поглотила собственный разрушенный участок и потекла вперед, устремившись к Эрайа, — и дальше, прямо в Ворота Соизмеримости. А до входа в них планеты оставалось уже тридцать секунд… нет, меньше!

Многогранник Ворот всей своей циклопической массой вдруг двинулся навстречу ей. Анмай не знал, что сделала «Укавэйра», но чувствовал, что происходит нечто невообразимое, — всё мироздание словно сворачивалось вокруг него. Но, что бы ни придумала машина, было уже слишком поздно. Безо всяких расчетов было видно, — прежде портала Ворот до Эрайа доберется тьма. Не избежит её и «Товия»…

Анмай подумал о не-пространственном приводе, — пришло самое время им воспользоваться. Но он отдал иной приказ, — «Товия» бросила всю подготовленную для не-перехода энергию для поддержки не-пространственного щита. Конечно, это как-то замедлило продвижение Мроо… хотя он этого и не заметил, — тьма текла прямо на них. Её уже ничто не могло остановить, — корабли Золотого Народа рассеивались, стараясь добраться до Ворот. Помощи не было — да, флот Йэннимура велик, но и Война Темноты идет не в одной этой точке. Анмай знал, что симайа непременно помогли бы собратьям, — окажись это в их силах…

В душе Вэру не осталось ни отчаяния, ни страха, — лишь удивление перед размахом этой битвы. Он будет смотреть, смотреть на неё до последнего мига, а потом… потом не настанет. Почти бессознательно он обнял Хьютай, — словно его руки могли защитить её…

В этот миг мироздание перед ними взорвалось. Из пламени вынырнули десятилучевые звёзды, — все корабли Айэта, немного, всего сто сорок. Причинить какой-то урон Мроо они, к сожалению, не могли, — но восстановили не-пространственный щит, и протянувшийся к Эрайа черный протуберанец замер, словно налетев на стену. Это дало ей ещё несколько секунд жизни… но не больше. Ответный удар смел весь флот Айэта, — его корабли закувыркались, вспыхнули и исчезли, растаяв в огне, словно горсть сухих листьев. Эрайа прикрывало уже только три Защитника, — остальные превратились в окруживший её светящийся газ.

Анмай видел, что до входа планеты в Туннель осталось лишь десять секунд. Если Защитники смогут продержаться столько, — Эрайа спасена. «Товию» же не спасет уже ничто, как и корабли симайа. Они стекались к Воротам, одновременно сжигая остатки своей энергии в яростном противоборстве, — столь же тщетном, как и их попытки спастись. Одновременно взорвались ещё два Ир-Ими. Эрайа прикрывал теперь всего один Защитник, и силовой щит сжался до предела, до нижних слоев атмосферы, — машина всё ещё боролась. Её не пугало неизбежное и скорое поражение…

Анмай знал, что сейчас Ворота сомкнутся, сокрушив в своем распаде всё, что здесь находится. Иного выхода не оставалось. Сейчас взорвется последний Защитник, Эрайа вспыхнет, — и всё происходящее исчезнет, просто потому, что потеряет смысл. И взрыв грянул.

***..

На сей раз пространство разорвалось так близко, и выходящая масса была столь велика, что Анмай вскрикнул от боли, — защита не смогла полностью отразить удар не-перехода. С ужасом и недоверием он увидел плоский многогранник Сверх-Эвергета Линзы, а рядом с ним, — знакомый силуэт Ир-Ими.

— Айэт! — крикнул Вэру.

Он знал, что за этим последует, и знал, что жертва друга будет напрасной. Но в это мгновение нанесенный Айэтом удар, — белый диск плазмы, о который разбилось протянувшееся к планете щупальце тучи, — задержал Мроо ещё на несколько секунд. Затем…

Сверкнул ещё один столь же мощный взрыв не-перехода, и, вслед за ним, — множество меньших. Анмай видел, как рядом с Ир-Ими Айэта появился второй, а вокруг него, — сотни странных кораблей длиной не больше мили, — толстых цилиндров с пучками игл на передних торцах. Он понял, что это Нэйс и корабли ару, — они идеально выбрали время для мести своему смертельному врагу.

Первым погиб прикрывший Айэта Эроин, — его Ир-Ими вдруг смялся, попав в гравитационную воронку совместно нанесенного ару удара. Миг спустя на его месте был только свет. Но возмездие тоже было мгновенным.

В шахте Сверх-Эвергета Айэта сверкнула ослепительная вспышка, мгновенно обратившись в стремительно растущую полупрозрачную сферу мертвенного света. Попав в неё, корабли ару меняли форму и цвет самым непредставимым образом, а потом просто взрывались. Их смело, словно они не существовали вовсе, — они исчезли, расплывшись в ряби мгновенного сияния. Ир-Ими Нэйса завалился набок, исказился, из его жерла вырвалось пламя, — и он тоже исчез. Мультипланар показал лишь облако тотчас рассеявшейся плазмы.

Айэт продержался ещё миг, но у него уже не осталось энергии. Он погиб быстро и просто, — его окутала корона бледного сияния, затем из жерла, — оттуда, где скрывалось его Йалис-ядро, — вырвался столб огня, а затем всё разлетелось в струящемся пламени. От его кочующей цивилизации не осталось ничего. Он погиб, задержав наступление Мроо всего на несколько секунд. Но именно эти секунды позволили Эрайа войти в Туннель.

* * *

На глаз нельзя было сказать, где лежит незримая граница, отделявшая пространство Туннеля от нормального. Поэтому, когда очертания Эрайа странным кольцом преломились в невидимой грани, Анмай вздогнул от удивления. Ещё миг перед ним висела серебристая сфера, скрывающая в себе мир, потом она вспыхнула бешено вихрящимся ореолом радужного огня и исчезла в Туннеле быстрее, чем мог заметить его глаз. Ещё какое-то мгновение в бездне шахты светилась серебристая искра, затем угасла и она. Через миг так и не успевший войти в Ворота Ир-Ими взорвался. Но это уже не имело никакого значения.

***..

Анмай знал, что спасение Эрайа развяжет «Укавэйре» руки, и не ошибся. Весь рассеянный флот симайа и «Товию» с вдруг огромной скоростью потащило к Воротам, — оттуда изливалось гравитационное поле немыслимой мощности. Тысячи кораблей почти с быстротой света влетали в портал, и тут же исчезали, вспыхивая серебряными стрелами. «Товия» затрещала, пару швырнуло на стену, — они видели, что Мроо войдут в Туннель вместе с ними, но теперь уже не боялись.

Мироздание вновь взорвалось, погружая их в бездну боли. Тэйариин не относились к расам, склонным забывать об угрозе своим величайшим творениям. Исчезновение Эрайа развязало руки и им. Судя по экрану гиперсканера, из не-пространства вышло четыре разумных нейтронных звезды, — могущественных союзников Золотого Народа. На сей раз война началась всерьез.

Уже сама волна отдачи их не-перехода нанесла колонии Мроо сокрушительный удар. Невозмутимый экран на падающей в бездну «Товии» показывал немыслимое, — битву разных физик, битву, в которой тратилась энергия звездных масс, битву, в которой бушевал хаотический ад, какого не было со времен рождения Вселенной. «Товию» мгновенно настигла ударная волна адских взрывов, её крутило и вертело, — но силовой щит держался и изображение не дрогнуло.

Пульсары Тэйариин одолевали Мроо, — область их физики таяла, словно снег в огне. Вдоль её границ ширилась область абсолютного, нагретого до триллиона градусов хаоса. Казалось, мироздание сошло с ума, пытаясь исторгнуть заполнявшую его тьму.

Но тут же поле зрения рывком расширилось: в нем появились новые матоиды Мроо, пришедшие на выручку собратьям, — десятки, сотни тысяч, они появлялись словно ниоткуда. Пульсары Тэйариин мгновенно оказались зажаты в быстро сжимавшееся кольцо. Спираль войны физик замкнулась. Здесь обе стороны использовали математически идеальную стратегию, и потому всё, как и встарь, решало простое преимущество в силе.

Сферы защиты кораблей-звезд Тэйариин сжались уже до их поверхности, — и остановились. Битва зашла в тупик: противники не могли уничтожить друг друга. Оставалось только разойтись, однако ненависть и желание сокрушить врага возобладали даже над желанием выжить…

Анмай понял, что сражавшиеся уничтожат сами себя, превысив барьер квантового вырождения, — уровень стабильности физики быстро приближался к опасной черте. Он понимал, что прежде может не выдержать Эвергет «Товии», или кончится его питательная масса. Впрочем, исход всё равно будет один. Обе стороны попали в ловушку, бросив в самоубийственное сражение слишком много сил. Здесь собралось не менее ста тысяч матоидов, — против четырех пульсаров… впрочем, о том, каким было истинное соотношение сил Тэйариин и Мроо, не знала, наверное, ни одна из сторон — иначе, как вдруг подумал Анмай, эта война закончилась бы, не начавшись…

Его тело пронзила странная дрожь, словно зазвенела натянутая струна, — колебания физики превзошли критический предел. Струна оборвалась. Всё залил странный, мертвенный, тут же угасший свет. Участники побоища превратились просто в пульсары и туманности — облака и сгустки абсолютно мертвого вещества, а эти сгустки, — в ничтожную вспышку на наконец-то ударившей Стене Света.

Но всё это произошло уже в совершенно ином, не имеющем никакого отношения к «Товии» мире, — за мгновение до взрыва она вошла в Туннель. Анмай успел увидеть, как схлопнулся, замыкаясь на себя портал Ворот, а потом самым постыдным образом потерял сознание.

Глава 12. Йэннимурская бездна

Так проклят будь, готический приют,

Где потолком входящий обморочен,

И в очаге веселых дров не жгут.

Немногие для Вечности живут.

Но если ты мгновеньем озабочен, -

Твой жребий страшен и твой дом непрочен.

Осип Мандельштам.

Когда Анмай пришел в себя, ему показалось, что битва ему лишь приснилась. Думать не хотелось, и он не знал, откуда взялось чувство пустоты. Едва он вспомнил об Айэте, его сердце наполнилось тяжелой болью. Щеки Хьютай стали мокрыми от слез.

Они сидели молча, не сознавая течения времени, — оно не существовало для них. Всё так же с бешеной скоростью навстречу им неслись полосы танцующего света, потом Туннель вдруг кончился, и они вырвались в невероятное многообразие Р`Лайх. Вслед за ними появилась «Укавэйра», сразу же ложась на круговую орбиту вокруг Ворот. Но внимание Вэру привлек иной, тоже очень хорошо знакомый звездолет.

Прежде, чем он узнал очертания «Увайа», она исчезла, и на экране возник Айэт, — живой Айэт.

* * *

— Боюсь, ты забыл, что я, — уже не только машина, — с широченной улыбкой сказал он. Анмай при всем желании не смог бы её повторить.

— Так значит, на самом деле никто не погиб?

Улыбка исчезла с лица юноши.

— Девяносто тысяч симайа вызвались рискнуть собой, чтобы спасти Эрайа, — и треть их не вернулась. Никто не сможет их воскресить, Анмай. Их будут помнить… но не больше.

— А Нэйс?

— Я понимал, что он никогда не сможет простить тебя, и боялся, что он захочет отомстить. Это почти ему удалось. Он обманул меня и ушел… туда, откуда ни для кого нет возврата. Впрочем, я не знаю, что стало с его живым телом. И он оставил нам нового врага — ару. Их природу, — природу разрушителей, — ничто не в силах изменить. Вряд ли симайа стоит их опасаться, но планетам, у которых нет их кораблей, и моим тоже — стоит.

— Но разве нельзя разгромить их базы и решить проблему окончательно, раз и навсегда? — удивился Анмай.

Айэт недовольно мотнул головой.

— У ару нет баз. Только флот.

— Тогда где же они его строят?

— Заводы и верфи у ару тоже есть, только они все мобильные, в астероидных поясах. Заводы — те же корабли, только внутри цеха вместо жилых отсеков. Харвестеры — дешевая мелочь, их не жалко и бросить, если вдруг что…

— Но их тоже можно выследить и уничтожить, — удивился Анмай.

Айэт вздохнул.

— Нельзя. Это не война на поверхности, где проигравшего однозначно сумеют обнаружить. Есть много вариантов: парящие поселения в атмосфере планет-гигантов, — не над облаками, а поглубже, заводы в ледяных лунах, — пока тепло просочится сквозь сотни километров льда, времени пройдет МНОГО. Но реальная проблема в том, что звезд в каждой галактике, — около триллиона, да и самих галактик не меньше. Даже если решить, что одного визита корабля-разведчика в систему достаточно, процесс обещает быть долгим… Знаешь, что самое страшное в космической войне? В ней нельзя победить совсем, навсегда. Вселенная бесконечна, и затеряться в ней очень легко. Казалось бы, давно уничтоженный враг вдруг может вернуться, — и нанести почти смертельный удар, но не победить, нет, — и так без конца. Только симайа смогут прервать эту цепочку воздаяний и мести, — и то, если смогут изменить мир.

— Но зачем он это сделал, Айэт? Зачем?

— Он считал это своим долгом перед ару. Есть что-то поистине дьявольское в связи между теми, кто мучает, и теми, кого они мучают изо дня в день…

Они помолчали, склонив головы. Потом Анмай спросил:

— А кем стал ты?

Айэт пожал плечами.

— Я такой же, каким был до Слияния, наверное. Я помню очень много из того, что знал, когда был машиной, но всё же, я — это только я. Как и Ювана.

— А как же твоя цивилизация?

Айэт вновь улыбнулся.

— Флот погиб, но верфи, заводы, матрицы, — всё это цело. Я очень богатый юноша, знаешь ли! Когда я был машиной, мне подчинялось восемнадцать миров и сотня баз. Теперь управлять ими выше моих скромных возможностей, но всё же — они мои. Правда, Эроин и остальные будут по-прежнему помогать мне, а впрочем… не знаю. Я хочу быть свободным, — немногие могут начать жизнь заново. А как ты… вы?

Анмай задумался, потом быстро взглянул на Хьютай.

— Не знаю. То есть пока.

— Симайа простили тебя, — сказал Айэт. — Они решили, что спасением Эрайа ты искупил всё. Но, что бы ты ни задумал, — прилетай на Эрайа, на вторую, — они теперь всегда будут двигаться вместе. Я буду ждать! — с той же белозубой улыбкой он исчез.

Анмай задумался. Теперь он свободен, — по-настоящему свободен, — и перед ним открыты тысячи путей. Он ещё решит, по какому пойти, а пока…

— Пока нам надо хорошенько выспаться, — решила Хьютай. — За этот день мы сожгли почти все наши силы. Одно это сражение чего стоит! А «Товия» будет лететь до Эрайа ещё дней пять, — и, признаюсь, она мне здорово надоела.

* * *

Они уютно устроились на силовой подушке, но сон не шел к ним, — может быть, потому, что их обнаженные тела плотно прижались друг к другу. А может, потому, что Анмай превратил каюту в подобие своей комнаты на плато Хаос, — просторной, без окон (она была на милю ниже поверхности земли) и со стенами, завешенными тканью. Эти неожиданно ожившие образы прошлого словно делали их моложе…

— Я не хочу уходить с «Укавэйрой» в бездну, — вдруг тихо сказал он. — Не хочу сразу.

— В бездну… в Бесконечность?

— Да. Это получилось… слишком быстро. Слишком многое из любимого мной останется здесь. Это невесело, а я… ненавижу тоску. И вообще…

Анмай понял, что неутихающая радость, переполнившая его после встречи с Айэтом, настоятельно требует какого-то деятельного выражения.

— Я… слушай, ты не разучилась танцевать?

Она вдруг смутилась.

— Немного.

— Это не страшно. Ты воспомнишь.

Хьютай скривила на редкость кислую мину. Анмай рассмеялся, пружинисто вскочил, подхватил её на руки, и закружился по комнате. Она завизжала, и тут же потребовала:

— Быстрее!

Продолжая кружиться, он прижал её к себе, — и она вновь взвизгнула, когда он подбросил её высоко вверх, и поймал, присев под тяжестью её крепкого тела. Хьютай вырвалась, взяв его за руки. Они закружились в диком безымянном танце, изобретая все движения на ходу.

Вэру казалось, что счастье должно быть именно таким, — бешеный быстрый танец, почти бесшумный, — ему аккомпонировал лишь тихий шорох их босых ног и смех, блеск их глаз, смотревших друг на друга, — словно вся Вселенная кружилась вокруг них. Каждый поворот, каждый изгиб Хьютай был неповторим и удивительно прекрасен, — в движении её сильное гибкое тело словно расцветало. Потом Анмай вновь подхватил её на руки, прижал к стене… они кружились в темном море наслаждения, от которого трепетала каждая мышца их горячих нагих тел, мокрых от чувственной ярости восхитительных усилий. Им хотелось, чтобы так прошла целая вечность…

Потом они сидели рядом на краю постели, едва живые от усталости и бездумно счастливые, как дети. Хьютай глубоко вздохнула, пытаясь пригладить дико растрепавшиеся волосы. Анмай рассмеялся. Она укоризненно взглянула на него, и рассмеялась тоже.

— Жаль, что тебе не приходилось ухаживать за такой гривой! Тогда бы ты не смеялся!

— А ты так лучше выглядишь, знаешь?

Она с интересом посмотрела на него.

— Правда? Тебе нравится?

Он кивнул. Она улыбнулась.

— Учту. Что дальше, о мой Анмай? Танцы лежа?

Он вдруг смутился.

— Знаешь, обладая тобой я почему-то чувствую себя… виноватым. Чуть-чуть. Мне кажется, что самое важное в любви — понимание… единство не только тел, но и душ. Ты его чувствуешь?

Хьютай задумалась.

— Наверно. А ты?

Он улыбнулся.

— Однажды наши души уже были вместе, помнишь? Этого хватило… но мы должны стремиться к… — он бездумно обнял любимую.

Они вместе со смехом повалились на постель. Усталость исчезла бесследно, но вместе с ней ушло и желание.

— У меня голова сейчас совсем легкая, словно пустая, — сказала Хьютай. — А как ты?

Анмай слабо улыбнулся.

— Так же.

Они невинно сплели руки и ноги и сонно затихли. Почти бездумно Анмай перебирал её волосы, и вдруг заметил, что Хьютай спит. Её голова уютно покоилась на его ровно дышавшей груди. Он замер, чтобы не разбудить её. Ему самому спать совершенно не хотелось. Он задумчиво смотрел вверх, его руки легко, почти неощутимо оглаживали её плечи. Хьютай слабо улыбалась во сне. Анмай сцепил руки на её пояснице и задремал, закрыв глаза. Он подумал, что это, наверно, и есть счастье.

И уснул.

***..

На пятый день полета, как и прежде, его разбудило томное потягивание Хьютай. Она искоса поглядывала на него.

— Через пять минут мы сядем на Эрайа, на вторую. Может, хватит валяться?

Анмай задумчиво прикрыл глаза.

— Не знаю. Мне так славно…

Она всем телом потерлась о него, и усмехнулась.

— Я знаю. Но у нас есть ещё масса других интересных дел. Во всяком случае, у меня.

Хьютай попыталась выскользнуть из его рук, чтобы одеться, но Анмай остановил её.

— Подожди. Я… — он смутился, — иногда придумываю одежду, в которой ты кажешься мне… более красивой. Вчера «Товия» сделала мне одну… одно… Мне кажется, оно больше подойдет… к празднику. Ведь мы должны отпраздновать победу?

Через несколько минут Анмай восхищенно разглядывал подругу. Лишь её сандалии остались от прежней одежды. В белом изящном платье, расшитом тончайшими серебряными цепочками, в сережках в виде больших блестящих колец, и в диадеме она выглядела удивительно красивой и естественной. Рядом с ней нагой Анмай вдруг почувствовал себя очень неуютно. Он спешно оделся, но всё равно ощущал себя неловко, стараясь оглядеть себя сразу со всех сторон. Хьютай улыбнулась ему.

— Сегодня мы обойдемся без симайа, ладно?

Он кивнул.

— Айэт обещал мне рассказать про себя, и про Линзу. Это займет целый день. А потом… вечером…

Хьютай усмехнулась.

— Любовь — это не только брачные игры, знаешь?

Он смутился.

— Да. Тебе… нам предстоит узнать ещё столько интересного… вместе.

— Да, — она протянула ему руку. — Ну что ж. Веди.

* * *

Анмай и Айэт лениво брели по узкой дорожке сада. Их босые ноги путались в густой мокрой траве. Шел непрерывный теплый дождь, вода стекала с их волос на обнаженные плечи, но они словно не замечали этого. Их подруги сидели под навесом веранды, примыкавшей к обширному низкому дому с белыми стенами. От дома к неширокой реке спускался такой же обширный запущенный сад. На том берегу и за домом начинался лес. Вся зелень поникла и потемнела, по небу неторопливо ползли низкие серые тучи. Всё вокруг заполнял мягкий шорох падающих капель, заглушая тихую беседу Юваны и Хьютай, — они сидели в плетеных креслах на веранде, глядя на дождь. Айэт оглянулся на них, засунув руки в карманы шорт и бездумно болтая босой ногой в луже, потом вдруг плюхнулся прямо в мокрую траву. Сырость его ничуть не пугала, — он уже промок насквозь. Анмай (он тоже был в одних шортах) вздохнул и растянулся на прохладных зарослях соседней клумбы, чувствуя, как капли барабанят по спине, — мокнуть, так мокнуть. Айэт насмешливо поглядывал на него сквозь переплетение стеблей и слипшихся ресниц. Их разделяла лишь затопленная дорожка. По чистой воде шли пузыри. Здесь, в экваториальных широтах Эрайа-II, дождь мог идти несколько дней подряд. Анмай ничуть не был огорчен этим. Напротив, ему было очень спокойно. Он упивался почти незнакомым ранее чувством единения с природой, ощущая каждой клеточкой, что здесь, — его родина, земля его предков.

— Забавно, — сказал Айэт. — Пока я гулял в этом саду, решилась судьба Эрайа и нашей Местной Зоны. По воле Тэйариин отныне симайа поведут Кунха. Это величайшее событие за все семь миллиардов лет существования разума, — и его мало кто заметил. Забавно, правда?

Анмай вздохнул. На самом деле всё было далеко не так легко. Тэйариин не интересовало мнение младших рас, и лишь Нэйриста могла обратить на себя их внимание, — просто потому, что её трудно игнорировать.

Одна Нэйриста была ничем рядом с машинами Кунха, — но Нэйристы могли размножаться делением, и создание одной почти всегда означало, что их появится много. Доселе обретшие их сверхрасы не претендовали на участие в Кунха, — может быть, потому, что с их точки зрения награда не стоила труда.

В самом деле, куда проще было пробить Туннели и уйти в дикую Вселенную, без врагов и обязательств, чем брать на себя ответственность за огромный объем пространства с неисчислимым множеством разумных рас, — и с Мроо в качестве противника. Лишь симайа оказались столь самоуверенны, — или столь глупы, как, наверное, подумали Тэйариин, а может быть, и «Укавэйра», без которой всё это было бы просто немыслимо. Ни один другой корабль не смог бы даже приблизиться к машинам Кунха, — их защищала зона скольжения, намного более обширная, чем вокруг Р`Лайх и любому, кто захотел бы просто посмотреть на них, пришлось бы лететь к ним тысячу лет на субсвете.

Анмай не знал, правда, сколько велись переговоры, какие аргументы были там предъявлены, и, тем более, какие решения были приняты. Он знал лишь, что Тэйариин никто конкретно не представлял, — на данном этапе развития они наверняка уже были несуществоподобны, — и все переговоры велись через машины Кунха. Он не знал, что симайа отдали в уплату, — но цена за Вселенную, была, несомненно, неслыханно высока. Возможно, ей стала война с Мроо, возможно, что-то ещё. Но сама процедура передачи контроля над машинами Кунха оказалась очень сложна технически, — даже при доброй воле Тэйариин. Любой договор, который мог бы быть подписан, не стоил бы тут и гроша, — и потому восемь триллионов симайа, — по триллиону на каждую из восьми машин Кунха, — должны были переселиться в них, чтобы стать новой основой их коллективных сознаний. Сейчас «Укавэйра» пробивала Туннели от Р`Лайх к ним, чтобы симайа смогли попасть в свои новые дома. Но такое переселение означало потерю тела и физической свободы навсегда, и пока что нашлось лишь четыре триллиона добровольцев, — ровно вдвое меньше, чем нужно. Для перевозки даже такого их количества нужны были годы, и это обещало отвлечь большую часть флота, который был нужен симайа для решения совсем других задач. Момент, — самый разгар войны с Мроо, — был очень неудачный. Он означал, что тысячи разумных рас погибнут, просто потому, что их защитники уйдут, фактически, в другую Реальность, всего лишь для того, чтобы дать Золотому Народу власть над ней, — и шанс на победу в этой проклятой войне.

Анмай не сомневался, что нужное число добровольцев будет набрано, — но процесс обещал стать очень непростым, и растянуться на многие годы. К тому же, в добровольцы наверняка уйдут лучшие. Здесь, в этой Реальности, останется двенадцать триллионов симайа, — но справятся ли они с ней, даже получив могучую поддержку своих перешедших собратьев?

Анмай знал, что за всё время своей истории симайа смогли обнаружить около миллиона различных разумных рас, — и четыреста тысяч из них Мроо уже уничтожили. В большинстве случаев симайа могли защитить их, лишь отправив в относительную безопасность своих не-планет, — но только в виде матриц, потому что даже внутри них не хватило бы места для такой невероятной массы живых существ. Лишь за последний год симайа вывезли население пятнадцати тысяч планет, в большинстве случаев, против их воли. Вернуть им родину и жизнь можно было лишь одержав победу в войне с Мроо, — но дело шло как раз к обратному исходу. Год назад флот симайа насчитывал семьсот тысяч кораблей, — и за этот год четыреста тысяч их погибли, в то время как верфи ввели в строй всего 265 тысяч кораблей. Короче говоря, кораблей катастрофически не хватало, даже несмотря на то, что к их производству прилагались все усилия. И лишь сто пятьдесят тысяч кораблей можно было использовать для спасения младших рас, все остальные должны были сражаться.

Анмай понимал, что если бы не установки Сверх-Эвергет, — от йэннимурского флота давно ничего бы не осталось. Но дела тут тоже обстояли не блестяще, — за последний год одиннадцать тысяч таких машин было произведено, — и двадцать тысяч потеряно, при этом удалось уничтожить лишь семь тысяч матоидов. На этом фоне сражение у Эрайа смотрелось грандиозной победой.

— Собственно, теперь всё и начнется, — продолжил Айэт, приподнявшись на локте. Его чистые глаза оживленно блестели. — Золотому Народу придется совсем нелегко. Ведь они должны создать заново все сверхсознания машин Кунха, чтобы они позволили им изменить Реальность в её Местной Зоне. Всё это займет тысячи лет. И на них теперь легла вся тяжесть войны с Мроо. Бой у Эрайа не выиграли даже стервятники, и если так пойдет вся война…

— Вчера «Укавэйра» пробивала Туннель к Ана-Йэ, — когда Мроо вторглись в центр галактики А-3754, и симайа попросили её о помощи, — тихо сказал Анмай. — Она уничтожила там восемнадцать колоний Мроо, — это около миллиона матоидов.

— Это очень много, — сказал Айэт. — Считается, что их всего несколько миллионов.

— Да. Но не в результате её атак, — она смогла уничтожить всего четыре или пять колоний. Её битва с Мроо вызвала квантовое вырождение, — и весь центр галактики А-3754 теперь опустошен. Семьсот населенных планет и пятьсот пятьдесят разумных рас погибли, — как и сто миллионов симайа, и шесть сотен их кораблей-миров, и восемьдесят установок Сверх-Эвергет. Пятьсот из этих кораблей уже были загружены матрицами, — и все они тоже погибли. Вот так.

— Но почему Мэйат не помогут им? — возмутился Айэт. — Разве они не уничтожили всех Мроо в своей Вселенной?

— Уничтожили. Но для этого им пришлось послать в бой двадцать девять Нэйрист — все, какие у них только были. Это около тысячи солнечных масс, представляешь? Никто не бросит такую мощь в эту Вселенную, — разве что для того, чтобы её уничтожить. Стабильность физики в ней опасно нарушена, — слишком долго её здесь изменяли, и слишком сильно. Эта война может привести к катастрофе, после которой здесь вообще не останется жизни, — никакой и нигде. Симайа должны быть очень осторожны, — если хотят уцелеть. Я слышал, что Тэйариин отзывают свои пульсары-корабли, — чтобы избежать катастрофы, и чтобы не потерять их, если она всё-таки случится.

— Даже если симайа смогут победить, я не знаю, удастся ли их грандиозный труд по перестройке нашей части мироздания, — тихо сказал Айэт. — О других я и не говорю… Но их попытка изменить её физику, создать в ней закон сохранения жизни, сохранения упорядоченности, так, чтобы ни одна искра разума, возникнув, больше не исчезала, — всё это заслуживает величайшего уважения. И мне странно думать, что если бы не ты, — этого народа не было бы… как и меня, — Айэт замолчал.

Анмай ответил не сразу.

— Если их попытка удастся, нужно будет такое уважение, на которое я, боюсь, неспособен. Но за всё нужно платить. Платой за неуничтожимость жизни станет резкое возрастание градиента энтропии. Очень резкое. Срок эволюции Вселенной резко сократится, и тепловая смерть постигнет её куда раньше безвременья…

— Бессмертие разума стоит этого, Анмай, — серьёзно сказал юноша. — Мы-то с тобой знаем, как легко уничтожить человека, мир, целую цивилизацию. Надо сделать так, чтобы… создавать было легче, чем разрушать. Но симайа говорят, что тогда в мироздании не останется даже понятия о свете… или понятия о прошлом. То может оказаться мир, в котором не будет места для нашей памяти… а может, и будет. Кто знает будущее?

— Те, кто хотят изменить его, — должны знать, — Анмай пожал плечами. — Но знают ли они, чем это всё кончится? Ведь власть над мирозданием, — ужасное искушение. В нем есть множество других вещей, которые стоит исправить. Например, почему бы всем разумным существам не испускать приятного для глаз света, и, если уж на то пошло, не издавать чудесной музыки? Йалис позволяет это сделать. В экономическом плане это также возможно. Почему бы симайа после победы над смертью не приступить к этому? Можно придумать много таких улучшений, которые эффектны, и в принципе осуществимы, — но бесполезны, и даже губительны в дальней перспективе.

Они помолчали.

— И что ты будешь делать дальше? — спросил Анмай.

— Я? — Айэт перекатился на спину, глядя в хмурый небосвод. Капли дождя попадали ему в глаза, и он прикрыл их ладонью. К его мокрой коже прилипли былинки, стебли травы путались в густых волосах.

— Симайа решили уподобиться богам, они хотят создать души, раз уж в них верит большинство рас. Их труды будут тяжелы и многообразны, и им нужны будут помощники. А на «Увайа», — двести тысяч матриц файа, ещё времен расцвета их Первой Культуры. Однажды они уже смогли возродить свою погибшую расу. Они смогут сделать это вновь, раз уж все матрицы «Укавэйры» слились в неразделимое целое. Раньше на моих мирах не было жизни. Теперь будет. Давно умершие будут жить вновь, и у моей цивилизации появятся новые хозяева… точнее, старые. Мроо хотели уничтожить наш народ. Но, к счастью, этого не случилось, и возрожденные файа пойдут рука об руку с Золотым Народом. И там, где не окажется симайа, будут они, — а Йэннимур не даст им сбиться с пути, — никогда больше. А я? Конечно, теперь я уже совсем не тот пастух, каким был в Линзе, но, пожалуй, ещё кое-что могу. И я хочу предложить симайа отстроить Линзу. На «Увайа» есть её чертежи, и матрицы лучших её жителей. Кое-что есть у них, кое-что у «Укавэйры»… Ничто не исчезает безвозвратно, Анмай!

— Ничто не исчезает, — эхом откликнулся тот. — Но вряд ли роль пастуха при собственных предках тебе понравится.

— Ты прав. Теперь я буду скорее наблюдателем, чем пастухом… по крайней мере, пока будет жить моё тело. А потом… Я ещё не знаю, каким будет мой окончательный облик. Возможно, я стану симайа, но вряд ли. Мне нравится, как в моем теле пульсирует кровь. Стать плазменной сферой… — он скривился. — Скорее всего, я вновь стану интеллектронной машиной, когда Линзу восстановят, — стану навечно. Но ещё очень нескоро. А пока я буду помогать иным расам в их восхождении, как помогают симайа… Это очень нелегко, но у меня есть опыт. А прежде всего, я хотел бы посетить теневую сторону мироздания. Я давно мечтаю попасть туда… узнать, что там… а потом стать мостом между двумя сторонами, попытаться соединить их… глупая мечта, верно? А впрочем… не знаю. Не стоит спешить, когда выбираешь свой путь.

— Ты не жалеешь, что расстался со всемогуществом машины? — спросил Анмай. — С памятью этих десяти тысяч лет?

— Нет, как ни странно, — Айэт приподнялся, глядя как дождевые капли падают на его живот. В его пупке образовалось крошечное озеро. — Во-первых, я забыл не всё, и воспоминания приходят ко мне, словно светлый и мудрый сон. А потом… я понял, как приятно быть просто собой. Начинаешь находить удовольствие даже в вещах, которые раньше казались неприятными… — он откинулся назад и потянулся. Целый поток воды с потревоженного куста обрушился на его лицо. Юноша фыркнул, протирая глаза. — Хотя, признаюсь, я не любитель валяться в сырости! — он усмехнулся и, легко вскочив, тут же отряхнулся, как кот. — А как ты? — он повернулся к Вэру. — Что будешь делать ты… вы? — он покосился на Хьютай.

Анмай задумчиво прикрыл глаза.

— Я не знаю. Битва за Эрайа окончилась уже две недели назад. «Укавэйра» считает, что ей больше нечего делать в нашей Вселенной. Я тоже так считаю. Но вот я сам… Я просто боюсь… потерять этот мир. Она отправляется не сейчас, но довольно скоро. Так что… я в сомнениях.

— Я не хочу расставаться с тобой, — тихо сказал Айэт. — Ведь у меня больше нет друзей. Эроин… Он сломался, ещё тогда… и с тех пор не оправился. Пока он был Ир-Ими, это не было заметно. Но теперь… Ему нужно много времени, чтобы освоиться ещё и с этой потерей… Так как ты?

— Не знаю… — Анмай задумался. — Пожалуй, мне надо побывать на Эрайа… на той Эрайа. У меня там есть друзья… и я хочу попрощаться с ними. Больше я туда в любом случае не вернусь, — по этим долгам я расплатился.

— Они будут ненавидеть нас, файа, — пока не вольются в здешнюю семью цивилизаций, — тихо сказал Айэт. — Так тут случалось бессчетное число раз, так будет и теперь. А время… Если мы захотим, для нас его и не будет. Так как? Прости, но Бесконечность не по мне. Я… это выше моих сил, — лицо юноши мучительно исказилось. — Я хочу везде быть с тобой, но там… не могу… не знаю. Как говорили наши предки, — всё решит судьба!

* * *

Анмай и Хьютай стояли у парапета, на верхней палубе неспешно плывущей в чистом воздухе «Товии». Она направлялась к уничтоженному Мроо космопорту. Теперь на его месте был лишь пустырь. Вайэрси стоял рядом с парой. Его смутное, туманное одеяние сияло солнечной белизной, и их согревал исходивший от него ровный поток тепла, — словно на них и впрямь светило солнце…

Под ними простиралась столица Эрайа, Тайлана. Вокруг вздымались белые пирамиды огромных зданий, — частью закопченные, выеденные изнутри огнем, но в общем, хорошо сохранившиеся. Толпившиеся на улицах люди казались с высоты россыпью цветных искр. Все они спешили к устью Рэра, куда величественно опускалась «Увайа», — Айэт решил показать им образ их будущего.

Анмай усмехнулся. Его «Товия» здесь никого не поразит, — к её несущим стражу вокруг столицы собратьям, парящим в воздухе подобно облакам, люди уже привыкли.

Айэт полностью перестроил «Увайа», и теперь столб поддерживающих звездолет нейтрино неощутимо проходил сквозь любую материю. Парящая в воздухе двухмильная зеркальная пирамида ни размером, ни формой не отличалась от исполинских зданий столицы, но её ослепительный блеск невольно притягивал взгляд. Плавный, почти незаметный спуск был совершенно беззвучен. Лишь когда раскаленная кормовая броня коснулась воды, с ревом взметнулось огромное облако пара. Когда оно рассеялось, стало видно, что четырехсотметровый нижний уступ наполовину погрузился в реку и глубоко ушел в дно Рэра.

«Товия» тоже остановилась и плавно пошла вниз. Её уже ждали. Острые глаза Вэру различили внизу три крохотных фигурки. Даже с такого расстояния он узнал Светлану, Андрея и его брата. Рядом с ними стоял скиммер.

«Товия» мягко коснулась поверхности, но остановилась не сразу. Её днище плавно погрузилось в податливый грунт ещё на четыре метра, — всё-таки, она весила двадцать миллионов тонн. Пара видела, как заколебалась земля, — на её уровне, вряд ли случайно, оказались главные ворота.

Анмай повернулся, направляясь к шлюзу, но Вайэрси подхватил их, и через несколько секунд они уже стояли внизу, возле трех юных рутенцев, смотревших на них с удивлением. Они были такими же, как в записях Ир-Ими, — не изменились, времени прошло немного. Анмай взглянул на свой серый комбинезон, потом понял, что они смотрят на Вайэрси, — ещё никому из людей не доводилось видеть симайа. А, по его мнению, Золотой Народ был самым красивым из всех, какие он встречал.

— Анмай! — к нему бросилась Светлана.

Прежде, чем он успел опомниться, она оказалась в его объятиях, и только пискнула, когда Хьютай нахмурилась. Ярослав был более сдержан.

— Я вижу, нам надо о многом поговорить… — начал юноша и смолк, повернувшись к морю.

В сверкающей броне «Увайа» открылся огромный квадратный портал. Из него выплыло и неспешно двинулось к ним нечто до боли знакомое, — летающая платформа, как две капли воды похожая на «Уйту». Она приземлилась в отдалении, чтобы неистовый вихрь её силовых крыльев не сдул их. Наверху показались две фигурки в белом. Когда они легко побежали к ним, Анмай узнал Айэта и Ювану.

Потом на минуту повисла тишина — все они, столь разные, удивленно смотрели друг на друга. Босоногий, широко улыбавшийся Айэт и его подруга оказались в центре внимания. Андрей во все глаза смотрел на Хьютай, — в своем белом платье она походила на принцессу. Эроин и Эрасса немного опоздали, но и на их долю досталось немало любопытных взглядов. Затем все глаза повернулись к черному зеркальному многограннику, неспешно спускавшемуся сверху. Вышедшая из него Укавэйра заставила людей удивленно вскрикнуть. Когда она пошла к ним, её хвост с резким шорохом скреб по земле.

— Ну вот, мы все вместе… — Анмай не закончил фразы. Его прервало резкое колебание земли и тяжелый гул. Он невольно оглянулся на «Товию», — огромная, как гора, она нависала над ними застывшим геометрическим кошмаром, воплощением холодной силы и угрозы. Выше, в синеве неба, узким кольцом сияли восемь ярких серебряных звезд, — корабли симайа привели этот мир на отведенную ему орбиту. Как оказалось, перемещать планеты совсем нетрудно, — они неощутимо соскальзывали в потенциальную яму искусственного гравитационного поля, и восемь звездолетов легко увлекали за собой безмерно огромную по сравнению с ними планету. Вот они разошлись в стороны и исчезли. Их работа закончилась. Эрайа навечно заняла свое место в Поясе Миров Р`Лайх.

***..

Ещё минуту царила любопытная тишина. Никто не осмеливался заговорить.

— Я еще никогда не видел такого красивого неба, — вдруг сказал Андрей, и, словно по команде, все разнообразные глаза поднялись вверх.

* * *

Небо Р`Лайх в Поясе Миров было не таким величественно-грозным, как внизу. Планеты заслоняли друг друга, и они видели лишь несколько ближайших, — исполинские бело-голубые серпы по двадцать угловых градусов каждый. Они заходили друг за друга, создавая удивительно объемную, грандиозную панораму, при виде которой Вэру хотелось… он сам толком не знал, как выразить свои чувства, — не кататься же от радости по траве?

Лучше всего была видна Эрайа — вторая. Под лохматой грядой облаков смутно темнел дымчатый зеленый берег Куайа, и на нем сияла белая искра, — Тайлана, первый город Золотого Народа…

Остальные миры медленно, незаметно для глаз двигались, сменяя друг друга, но Эрайа оставалась неподвижной, — две планеты, родины рутенцев и золотых айа, соединили неразрывные узы. Ворота Соизмеримости Р`Лайх отсюда не были видны, закрытые планетами, лишь ободки атмосфер в их направлении светились белым. По дороге сюда Анмай видел, что они ничуть не изменились. Но окружавшие их Йалис-генераторы исчезли и огненные лучи выбросов стали бритвенно-узкими. Они упирались в два хорошо заметных темных диска с яростно-синей сердцевиной. Едва Анмай взглянул на них, ему показалось, что в лицо дует неощутимый ветер, пронизывающий тело насквозь.

Он видел машины Кунха симайа, ещё не такие огромные, как созданные Тэйариин, но уже могучие. В них энергия аннигиляции, равная по мощи четыремстам миллионам солнц, превращалась в нечто, неощутимое непосредственно, — в искусственную физику. И сейчас эта физика изливалась за пределы Р`Лайх, могучим потоком затопляя иные миры и делая их неподвластными смерти. А когда-нибудь смерть будет изгнана из всей этой части мироздания. Пусть это займет тысячи и даже миллионы лет, — в принципе это возможно.

Лишь теперь Анмай начал понимать, на что же замахнулся Золотой Народ, и чем станет их мироздание. Это настолько его поразило, что он даже не сразу заметил бьющий в глаза ослепительный свет, — поскольку джеты, раньше освещавшие Р`Лайх, исчезли, симайа зажгли восемь искусственных солнц. Он видел одно яростное синее светило, — настоящий сверхгигант. Всего две недели назад… нет, полторы, его не было! Но что это значило по сравнению с…

Он не сразу понял, что глубокая небесная синева, — тот самый мир юных айа, так поразивший его тогда, в первый раз. Он видел белые облака, моря, реки и горы, — там, где должна быть пустота…

Наконец, у Вэру закружилась голова и он решил, что есть вещи, всю красоту которых он просто не в силах осознать, — они не умещались в его восприятии. И когда он понял, что всю красоту этого мира может оценить лишь тот, кто его сотворил, его захлестнула безысходная тоска по недостижимому, вечно гнавшая его вверх.

Тем временем вокруг разгорелся оживленный разговор. Анмай перехватил несколько удивленных взглядов, усмехнулся, и сел в общий круг.

* * *

Ему пришлось долго рассказывать о своих приключениях. В особенности юных рутенцев увлекло путешествие через Туннель Дополнительности, необычайно поразившее их. Потом Вайэрси рассказал им о Йэннимуре и о Р`Лайх, — это поразило их ещё больше. А Укавэйру, взявшуюся рассказать о себе, никто толком не понял…

Анмай, несколько ошалевший от счастья, украдкой посматривал по сторонам. Развалины космопорта уже скрыла трава, и в них не осталось ничего зловещего. Напротив, они выглядели таинственно и привлекательно. К северу и к востоку громоздились белоснежные пирамиды Тайланы, все в лиловых гранях теней. К югу простерлось бесконечное, уже затянутое жарким маревом море, — солнце с безоблачного, бездонно сияющего неба палило вовсю. С запада же тянулись невзрачные, густо заросшие пустыри, над которыми одиноко парил черный собрат «Товии».

Там, совсем недалеко, проходила окружавшая город силовая стена, а за ней собирались невидимые отсюда войска Рутении. Впрочем, Ярослав сказал, что сразу после появления «Увайа» они отошли, — на всякий случай.

Вэру невольно перевел взгляд на сияющую пирамиду звездолета, потом на блестевшие над зданиями шпили правительственного дворца. Точно так же выглядела и столица Эрайа-II, — только там космопорт заброшен совсем по иным причинам…

— Я давно хотел спросить тебя, — вдруг сказал Ярослав. — Как чувствует себя человек без Родины?

— А? — Анмай повернулся к нему. Вопрос застал его врасплох, и он сказал первое, что пришло ему в голову. — У меня нет Родины, — я её просто ещё не нашел.

— Под кого лег, тот и греет? — зло спросил Ярослав.

Анмай недовольно мотнул головой.

— Нет. Моего родного мира больше нет, — он исчез в Бездне, в чудовищной черной дыре, много тысяч лет назад. Моей второй родины, — Девяти Миров Файау, — теперь нет тоже: её уничтожили Мроо. Жить без Родины… это тяжело, но нужно всё равно. И потом… Файа, — мой народ, — они остались. И золотые айа, их предки, и, — так уж получилось, — потомки, вот они, перед тобой, — он показал на Вайэрси. — Родина — это не только земля, это и люди, которые живут на ней. Пока их род продолжается, пока жива их культура, — жив и народ. И он может найти себе новую Родину, — или даже создать её. Я понятно объяснил тебе?

Ярослав упрямо мотнул головой.

— Нет. Понимаешь, я не отделяю себя от Рутенской Империи. Моя жизнь — это её жизнь. И я не хочу жить, если Империя исчезнет.

— Она не исчезнет, — вмешался Вайэрси, — но изменить свою жизнь вам придется. Узнать всё то, что знают хотя бы наши дети, — это для начала. И — чего скрывать? — многим из вас придется стать симайа, — совсем недавно мы не стали бы настаивать, но теперь мы принимаем в симайа всех, кто может ими стать.

— А если мы не захотим? — с нехорошей интонацией спросил Ярослав.

— А что вам ещё делать? Умирать насегда? — удивился Вайэрси. — Здесь это просто невозможно, мы позаботились об этом. И потом, разве уходить из жизни вам не страшно?

— Смерть — это только один миг, и после него я ничего не почувствую, — Ярослав пожал плечами. — Чего мне бояться?

— Смерти должно бояться, — ответил Вайэрси. Его тон изменился, и Анмай ощутил, как по коже поползли мурашки. — Небытие не страшно, — но оно не наступает. У любой чувствующей твари есть душа, — она есть даже у дождевого червяка. А душа, как ты знаешь, бессмертна. Вот только на ТОЙ стороне нет ничего, — кроме душ. Одна бесконечная, смертельно холодная пустота. Так что я бы не спешил там оказаться.

— Мало ли во что можно верить? — Ярослав пожал плечами.

— Я не верю — я это просто ЗНАЮ, — ответил Вайэрси. — Ворота Р`Лайх ведут во множество мест — да, и на ТУ сторону тоже. Если ты осмелишься заглянуть в них, ты поймешь, ПОЧЕМУ мы так ненавидим смерть. Мы не можем спасти тех, кто уже перешел грань, — наверное, это и к лучшему, если учесть, ЧТО пустота делает с душами, — но не дать её перейти в наших силах.

— А те симайа, которые погибли, сражаясь за наш мир, — они тоже там? — прямо спросил Ярослав.

Вайэрси посмотрел ему в глаза, — но рутенец не отвел взгляда.

— Нет. У файа нет души — и у симайа тоже. Наша Вторая Суть не может жить в обычной, незимененной физике, — а матричная система плохо подходит для симайа.

— Они знали, что их ожидает, — и всё равно шли?

— А разве ты бы не пошел? — спросил Вайэрси.

— За своих — я пошел бы. Но… кто мы для вас?

— Будущие симайа, хотя бы. Наши будущие братья.

— Неужели нет лучших… кандидатов? — спросил Ярослав. Кажется, теперь он был удивлен.

— Есть, — спокойно ответил Вайэрси. — Только их мало. Слишком мало. Такие народы, как твой, — единые, знающие, что такое Долг и Честь, — большая редкость. В среднем, для перехода в симайа пригодно от двух до шести процентов населения. На Рутении, — тридцать или сорок процентов. Может быть, даже шестьдесят, если ваши системы обучения будут изменены должным образом. Поверь мне, это очень много. Даже у нас, золотых айа, Трансформу проходит лишь восемьдесят процентов, — несмотря на генетику, на обучение, на всё. Кто-то не способен, кто-то отказывается, — да, бывает и такое, — кто-то пропадает в учебных Реальностях, — не все из них полностью подчиняются нам…

— Мы, рутенцы, никогда не станем одними из вас, — Ярослав приподнял верхнюю губу в недоброй усмешке.

— Физически — ещё как станете, — в ответ усмехнулся Вайэрси. — Я не говорю о вечной жизни — но, как ты видел, мы умеем летать — просто так, без ничего. И ещё, мы умеем сражаться. Видишь тот танк? — он показал на сбитый Мроо файский летающий танк, — полузасыпанный землей, покореженный и ранее почти незаметный. Если я захочу, — его просто не станет, — симайа легко, одним движением поднялся. Из его вскинутой, радужно замерцавшей руки вырвалось ослепительное пламя, ударило в танк…

— Не подходите к нему, — предупредил Вайэрси, не ослабляя накала жгущего луча.

Совет оказался нелишним, — даже на таком расстоянии жар обжигал, словно они смотрели в жерло мартеновской печи. Бесформенный остов танка плавился, растекался красновато-белыми, тут же твердеющими ручьями. Сияние всё разгоралось, пока Вайэрси не пришлось прикрыть их силовым щитом. Едва пламя погасло, Ярослав вышел вперед. От танка остался лишь плоский холм из застывшей наползающими друг на друга пластами темной стали. Рутенец ожесточенно кусал губы, и Анмай без труда догадался, о чем он думал. Любой настоящий мальчишка пойдет на что угодно, лишь бы научиться новым способам борьбы, — а для Ярослава, который избрал для себя путь Воина, всё было намного более серьезно.

— Я не уверен, что смогу пройти Трансформу и остаться собой, — наконец неуверенно сказал он.

— Да, это удается не всем, — безжалостно подтвердил Вайэрси. — Сознание во время Трансформы легко можно изменить, я сам не раз это делал. Мы все часто делаем это, — потому, что братья нам нужны, а достойных кандидатов не хватает. Часто, но реже, чем следует, — даже среди нас, симайа, много тех, кто забывает о Долге или толкует его так, как им хочется. Но в твоем случае — нет. Ты подходишь нам такой, какой есть. Как и твой народ. Да, Рутения изменится, — но она не исчезнет. Мы — Йэннимурский Союз Многообразий, — и наша сила именно в сохранении наших различий. Можно стать симайа, — но остаться рутенцем. Более того, твой долг перед Йэннимуром будет именно в том, чтобы остаться рутенцем, — чтобы напомнить многим из нас, что не все достойные принадлежат к Золотому Народу. Не всем это понравится — ну что ж. Злость иногда намного лучше лени, — Вайэрси усмехнулся. — Именно так всё здесь и работает, в этом и состоит польза от наших многообразий. Если бы ты знал, сколько по-настоящему великих вещей были сделаны просто чтобы утереть нос симайа, происходящим из другой расы, — и очень часто эта раса была нашей…

— Всё равно, — упрямо сказал Ярослав, — я не слишком-то верю тебе.

— Твое право, — усмехнулся Вайэрси. — Но у меня есть друг, который, я думаю, сможет тебя переубедить. Его зовут Сергей Куницын.

— Куницын? — встрепенулся Ярослав. — Он рутенец?

— Русский. Это другой народ, но очень на вас похожий. Так вот, он стал симайа больше девяти тысяч лет назад, когда я сам был моложе раз в пятнадцать. С тех пор случилось невероятно много, — но он остался таким же русским, каким был. Я не скажу, что это во всем мне нравится, но это так.

— Откуда он? — Анмай лениво прикрыл глаза.

— В той же галактике, где был расположен твой мир, Уарк, возле Ворот Соизмеримости Мэйат есть мир Ленгурья, — Файау заселила его почти в начале своей звёздной истории, не только файа, но и людьми, потомками тех, чьи матрицы уцелели на «Фамайа». Это был проект двухрасовой колонии, — не слишком-то удачный, надо заметить…

— И что же с ним стало? — спросил Ярослав.

— Люди воевали с файа… истребляли их, так будет точнее. Не в них, впрочем, дело. Сергей родился в том мире, — другим человеком, его звали Айскин Элари. Это длинная история… в общем, благодаря ему мы смогли найти Первичный Мир людей. Они возникли в нем всего тридцать тысяч лет назад… хотя теперь можно сказать — сорок…

— Но Мэйат нашли людей пятьдесят тысяч лет назад, — или больше, — сказал Анмай — и, насколько я понял, история их расы уже подходила к концу. Это ошибка, или…

— Или люди возникли независимо во множестве миров, — потому, что кто-то этого захотел. Это возможно, — для тех, кто может пересоздать мир… или создать его, Анмай. Мы думаем, что в теневой Вселенной нет сверхрас, но что мы о ней знаем? Мы посетили их Первичный Мир лишь однажды, а потом… мы не смогли найти к нему дороги. Беда тут даже не в том, что существует множество различных Вселенных, беда в том, что этих различий много. Кроме Вселенных с разной физикой есть Вселенные с разной историей, и их количество, — цифра, имеющая сто восемнадцать нулей. Многие из них так похожи, что различить их совершенно невозможно, — там может не быть всего одного человека, и вот этого человека мы так никогда и не нашли… Впрочем, и это неважно. Мы нашли множество планет с людьми… но так и не поняли, чего же именно хотел создавший их. Возможно, и это мы смогли бы понять, — но наша беда в том, что мы не созданы навечно. Количество вселенных неисчислимо, но время у нас общее… свое у каждого мира, но всё же общее, — и оно иссякает. В одних местах быстрее, в других медленнее… но оно не просто иссякает. Оно кончается.

— И что будет там, где оно… иссякло? — спросил Андрей, до этого молчавший.

— Ничто. Безвременье. Вселенная расширяется… всё быстрее… и сфера видимости всё быстрее сужается… хотя лишь через триллионы лет она сомкнется. Это большой срок… — Вайэрси помолчал, — но мы не в силах изгнать эту смерть. А по пути «Укавэйры», оставшись собой, смогут пройти немногие… Ни о каком экипаже Нэйрист, конечно, не может быть и речи. Они — единые разумные существа, чьи интересы и психика для нас едва ли представимы. Они могут отделять от себя иные существа низшего порядка, — но всё равно, и они остаются вне пределов нашего понимания…

Анмай задумался. Как может одна раса возникнуть сразу во множестве мест? А почему снежинки во всей Вселенной, — во всех Вселенных с одной физикой, — имеют одну форму? Это явления одной природы, но разница между ними… да, как между симайа с их физической миссионерией, и тем, кто создал мир, который они мечтали улучшить.

В этом надо было разобраться, но тут до него дошел второй слой речи симайа: казалось, тот завидовал ему, его плану бегства.

— Это не так, — тут нечему завидовать, — внезапно ответил Вайэрси, и Анмай вздрогнул: он не задал вопрос вслух. — Я не могу предсказать будущее, но этот путь приведет тебя либо к смерти, либо к вечному поиску, без результата и цели. Впрочем, предвидеть исход этого полета в точности не сможет никто. Нэйристы Файау уходили на сотню Листов в глубь Сверх-Вселенной, а уходившие дальше не возвращались. Ваш же путь на сотню порядков длиннее…

Анмай задумался. Эта новость не понравилась ему, и лишь собственное имя, повторенное несколько раз, вернуло его к реальности. Андрей (его глаза растерянно блуждали от избытка полученной информации) решил рассказать ему о приключениях, приведших его и Светлану сюда. Но прежде, чем он успел открыть рот, Вайэрси вдруг вскочил, и Анмай понял, что случилось нечто, непоправимо ужасное.

***..

Вдали, между огромными зданиями города, беззвучно и плавно взметнулось туманное, кустообразное облако. Из него, так же беззвучно и плавно, поднялась черная колонна из маслянистого, казавшегося жидким материала.

Анмай в один миг понял, что перед ним, — сейчас его сознание работало не в пример быстрее оцепеневшего тела. Последняя Форма, — не полная, конечно, ибо иначе ей не удалось бы затаиться здесь, — но гибрид, приспособленный к этой Реальности, к этой физике, насколько это возможно. Разумеется, Мроо пришли сюда не убивать, — это было бы глупо с любой точки зрения. Чудовищная черная башня, — высотой в несколько миль, как прикинул Анмай, — в три приема, сверху вниз, разорвалась на тысячи частей. Те разлетались во все стороны, продолжая разрываться. Он понял, что это, — посев, рассеяние, отчаянная попытка внедриться в Р`Лайх, чтобы разрушить её изнутри, отчаянная, — но не безнадежная.

Краем глаза он успел заметить, как вскинулся и напрягся Айэт… успел заметить, как вокруг них и «Товии» вспыхнул мерцающий, тусклый ореол Йалис-щита… в тот же миг всё его тело пронзила ослепляющая, белая боль, — её собратья нанесли по Мроо удар, и на месте кошмарного черного стебля вдруг вспыхнуло ослепительное солнце взрыва.

Анмай понимал, что у них, оказавшихся так близко к этой неистовой битве, нет никаких шансов выжить, — бешеный свет мгновенно скрыл весь небосвод и… всё исчезло. Их накрыл многослойный силовой щит «Товии», не пропускающий света, — эту, крайне полезную технологию она усвоила от симайа. Земля вздыбилась, все они во мраке полетели кто куда, — а сотрясение не прекращались. Силовой щит тускло заалел, и Анмай словно наяву увидел, как многомильный огненный шар, разрастаясь, поглощает, стирает с земли Тайлану, делая все их усилия, все жертвы по спасению столицы напрасными.

Мрак не рассеивался долго, — меньше минуты, но она показалась Вэру вечностью. Затем силовое поле посветлело, но осталось глухой прозрачной стеной, отделившей их от внешнего мира. Снаружи бушевал неистовый ураган, несущий куски бетона и тучи пыли. Но он всё же сдул большую её часть, — и они могли видеть.

***..

Местность неузнаваемо изменилась, — Анмай не был даже уверен, что они остались на том же берегу. Там, где стояла «Увайа», он не видел ничего, — лишь неистово клубящееся месиво дыма и пара. Прямо над ними, поднимаясь на необозримую высоту и раскинувшись далеко в стороны, вздымался чудовищный гриб страшного взрыва. Он скрыл солнце, и в отблеске полосы чистейшего синего неба с жуткой быстротой клубилась дымная, рвущаяся в поднебесье колонна. Тайлана же исчезла, просто исчезла. На её месте простерлось гористое поле, — серые хребты и развалы бетонного крошева, перемешанного с балками каркасов. Между ними местами блестела вода. Даже широкие каньоны каналов скрылись под чудовищными нагромождениями обломков. Правительственный дворец тоже исчез, на его месте громоздилась гора щебня, лишь чуть повыше остальных. Анмай обрадовался — это значило, что подземные хранилища уцелели, иначе бы там зияла воронка. Исполинские шпили гордо и бесполезно сияли над руинами, — субсталь могла выдержать любой взрыв, а разрушающие её потоки жесткого излучения ослабила атмосфера.

Всё вокруг дымилось. Неистовый ветер подхватывал и рвал дым, не давая ему подняться, и мир вокруг казался странно подвижным, текучим, нереальным, — всё происходило совершенно беззвучно. Само пепелище напоминало не развалины, а чудовищных размеров свалку.

Нигде, насколько хватал глаз, он не видел ни одного корабля «Укавэйры». Анмай сомневался, что хоть один из них уничтожен, — иначе они сами не смогли бы уцелеть. Скорей всего, сейчас они преследовали рассеявшихся вокруг Эрайа Мроо.

Странно, но за космопортом не было никаких разрушений, — силовая стена вокруг Тайланы исчезла, но в миг взрыва она, несомненно, остановила и отбросила назад ударную волну, довершив разрушение города… и избавив осаждавших даже от малейших неприятностей. Сейчас они наверняка ошалело глядят на невиданную катастрофу.

Анмай перевел дыхание. Пусть все, кто тянулись к файа погибли, исчезли из этого мироздания навечно, но все дорогие ему здесь и целы… или нет?

Он вдруг увидел нечто странное, — похожее на клубок черных волос диаметром метров в восемь, окруженный тусклым, мертвенным ореолом. Он не заметил, откуда оно появилось, — казалось, из воздуха.

Клубок с быстротой пули спикировал прямо на них, в ослепительной вспышке прорвав силовое поле. Главной его целью стала «Товия», — узкая волна жгучего лилового сияния ударила в одну из её орудийных башен, и Анмай закричал от боли в глазах, когда неуязвимая субсталь вспыхнула, распадаясь облаком ослепительной плазмы. Очертания корабля вдруг странно заструились, как в мираже, — казалось, что машина корчится от чудовищной боли, отчаянно стараясь сохранить форму. В тот же миг Мроо атаковал и другие, более легкие цели.

Первой погибла Укавэйра, — она пыталась добежать до своего корабля-многогранника. Лиловый диск прихлопнул её неуклюжую фигуру, — она исчезла в пламени взрыва, из него во все стороны брызнули дымящиеся лохмотья плоти. Второй удар накрыл её корабль, — из его люка тоже полыхнуло бурлящее пламя, затем многогранник взорвался. Его броня раскололась на отдельные разлетавшиеся плиты, начинка превратилась в плазму, молниями ударившую между ними во все стороны. Если бы не силовое поле, мгновенно поставленное Вайэрси, их всех бы расплющила ударная волна. Точно так же взорвалась летающая платформа Айэта: на её месте взметнулось пламя и заклубился дымный гриб. Четвертый удар накрыл перевернутый скиммер Андрея, оставив на его месте лишь дымящийся кратер. Всё это заняло немногим больше времени, чем потребовал бы один взмах ресниц.

Анмай решил, что теперь их очередь, но Мроо не обратил на них внимания, — очевидно, для него живые существа мало чем отличались от комков грунта. Его следующей целью стал Вайэрси, стремительно поднимавшийся вверх, — он прекрасно знал, что силы неравны, и старался лишь оказаться подальше от людей и файа. Но всё же, он не хотел сдаваться просто вот так.

Вайэрси мгновенно сбросил форму, обратившись в яростный сгусток живого звездного пламени, — такими Анмай симайа ещё не видел. Затем лезвие смертельно-белого света, вырвавшись из самой сердцевины этой живой звезды, ударило в Мроо, вспыхнув вокруг него лохматой короной. Симайа тоже не успел уйти от мгновенно нацелившегося луча: две молнии, яростно-белая и мутно-лиловая, скрестились в грозном небе. Сверкнула мгновенная вспышка, — и на месте Вайэрси вспыхнуло ослепительное солнце. На сей раз взрыв оглушил и разметал зрителей, лишенных защиты. Мохнатый шар покачнулся, на секунду остановленный в воздухе. Вдруг его поверхность замерцала, — точь-в-точь, как у «Товии». Вэру пронзила белая, ослепительная боль, и он понял, что в дело вновь пошел Йалис.

В этот миг сверкнула беззвучная, мгновенная вспышка, — она родилась вокруг Мроо, и сферической волной сомкнулась на нем. Его очертания странно размазались… а потом перед ними опустился непроницаемый занавес, — «Товия» поставила силовой щит. Он засиял мягким, серебристым светом, земля под ними содрогнулась, могучий глухой удар на миг затмил сознание Вэру… и всё кончилось. Там, где был Мроо, зиял многометровый, обтекающий лавой колодец в земле. Очень высоко над ним ещё рассеивалась многомильная плазменная колонна, — силовое поле не смогло удержать всю энергию взрыва, и направило её вверх и вниз. А между колодцем и столбом огня висело неподвижное золотистое солнце…

Стало очень тихо. Анмай машинально отметил, что не чувствует бешеного ветра, несущего обломки стен, — значит, внешнее поле «Товии» ещё действует…

Он не двигался, боясь пошевелиться, оглушенный внезапной тишиной. Неожиданно резко в ней отдался тихий вскрик. Его испуганно метнувшийся взгляд тут же наткнулся на Ярослава. Лицо подростка было сразу растерянным и ожесточенным, и Анмай быстро понял причину.

К его невероятной радости, Айэт и Хьютай не пострадали, — а вот Андрей и Светлана лежали бездыханными за спиной Айэта. Вероятно, их убил миг поединка физик. Андрей упал ничком, раскинув руки, Светлана успела перегнуться пополам, хватаясь за живот, — и умерла, застыв в нелепой, изломанной позе. Её глаза остались открытыми. Файа же отделались испугом, — их спасла упрочненная биохимия, рассчитанная как раз на подобные катаклизмы. Анмай не понимал, правда, почему тогда уцелел сам Ярослав — Андрей рассказывал ему, что дворяне Империи умеют много больше обычных людей, в том числе и переживать многие вещи, от которых те умерли бы, — но не Йалис же!

Ярослав бросился к брату, упал на колени, стараясь приподнять… так он и застыл. А бело-золотое солнце, оставшееся от Вайэрси, упорно не хотело гаснуть…

Вдруг оно сжалось, стянулось в золотой сияющий шар. Вновь обретя форму, симайа скользнул вниз, и встал возле подростка, коснувшись его плеча.

Ярослав вскочил и повернулся так быстро, что Анмай едва успел это заметить. Он не знал, что было бы, окажись он на месте Вайэрси, — наверное, ничего хорошего — но, встретившись взглядом с симайа, Ярослав застыл.

— Успокойся, — ровно сказал Вайэрси. — Здесь, в нашем мире, смерть, — это ещё не конец. Это я смогу исправить… если мне никто не будет мешать.

Ярослав кивнул, медленно, словно во сне. Казалось, он не вполне понимал, явь вокруг, или кошмар.

Вайэрси подошел к Андрею и перевернул его на спину. Вновь вспыхнул пепельно-белый свет, вновь Анмай ощутил, что Реальность вокруг него меняется…

Через несколько минут Андрей поднялся на ноги, ещё через несколько минут на ноги поднялась и Светлана. Они недоуменно оглядывались по сторонам — собственная смерть милосердно выпала из их памяти, как понял Анмай.

Ярослав замер с приоткрытым ртом, совершенно обалдевший, — наверно, он решил, что видел жуткий сон. Вайэрси положил ему руку на плечо, но он не двигался.

— Мир не всегда меняется к худшему, — очень ровно и тихо сказал симайа. — Сейчас я не могу тебе это объяснить. У меня ещё много работы.

Он отошел в сторону, поднял один из отливающих сталью обрывков, секунду смотрел на него и бросил.

— Слишком чужое. Я вряд ли справлюсь… — он смолк на секунду, словно прислушиваясь к чему-то. — И это уже не нужно. Она там, не здесь. Она сказала, что не надо.

Анмай искоса посмотрел вверх. «Товия» стояла, словно с ней ничего не случилось. Он и не заметил, когда она обрела прежний вид. В тучах над ними что-то плыло.

— А вот и наши, — сказал Вайэрси.

* * *

Всё небо вдруг ярко засветилось. Когда свет угас, стих и ураган, и «Товия», помедлив, сняла силовое поле. Гриб тоже исчез, как по волшебству, пыль и дым окончательно рассеялись, из них выглянула сияющая «Увайа». Айэт широко улыбнулся и обнял Ювану.

В чистых небесах сияли сотни и тысячи огней, — корабли симайа, правда, не корабли-миры, а поменьше, похожие на плоские многолучевые звезды из зеркального серебра, — на такой высоте Анмай не мог их толком рассмотреть. Сами симайа во множестве парили в воздухе, миллионами метеоров спускаясь вниз. У Вэру захватило дух от этого зрелища. Ярослав обнял вздрогнувшего брата, и тоже смотрел на небо с удивлением.

— Сначала мы хотели подождать, пока обитатели Эрайа не забудут всё причиненное им файа зло, — сказал Вайэрси. — Это было… наивно. Их техника очень бы развилась, а дети… их научили бы не только помнить, но и ненавидеть. Поэтому мы пришли в этот мир, всюду. И все, кто умер после появления Эрайа в Р`Лайх, будут жить вновь. Смертей тут больше не будет. Надеюсь, после этого люди примут нас, как своих старших братьев, — хотя бы потому, что мы — не файа.

— Вы сможете восстановить город? — с надеждой спросил Айэт.

— Такой же самый, но не тот же самый. Это превосходит силы любого из нас, и даже всех вместе. Мроо оказались опасней, чем мы думали, — они умеют проходить и сквозь материю, и сквозь силовые щиты, превращаясь в волны вероятности. Я думаю, что это произошло во время битвы. К счастью, они мало что знали об этой Реальности, и мы смогли целиком их уничтожить… но у них тоже есть квантовая связь, и в следующий раз они будут подготовлены гораздо лучше…

— А как ты уцелел? — спросил Анмай.

— Вот, — непонятно откуда Вайэрси достал зеркально блестящее устройство сложной топологической формы, чем-то похожее на бутыль Клейна. Оно казалось отлитым из застывшей вдруг ртути, — никаких отверстий или деталей.

— Что это? — удивленно спросил Айэт.

— Это брахмастра, — ответил Вайэрси. — Устройство наведения для спаренного с ней Эвергета, — в данном вот случае Эвергета моего корабля. Для симайа Йалис не так опасен, но, всё равно, пользоваться ей надо крайне осторожно. И координаты, — свои и цели, — надо знать очень хорошо. Но, если они всё же известны — то всё. Если у цели нет своего Эвергета, пережить Йалис-удар она не сможет. Расстояние до корабля тут особого значения не имеет. Но в миг смерти Мроо мы были вместе… одним… — Вайэрси замолчал, его глаза потускнели, — сейчас он смотрел внутрь себя, и то, что он видел там, ему не нравилось. — Знаете, они тоже хотят вечной жизни, — только иначе. Для мертвых. А что до жителей Тайланы… Р`Лайх успел запомнить их, но от многих не осталось даже пепла. Связи разорваны, и нам не за что… не за что зацепиться… — симайа ещё помолчал. — Мы попытаемся, — добавил он.

Анмай вдруг остро ощутил нереальность происходящего, — всё же, мир Р`Лайх был для него слишком чужим, искусственным, ненастоящим. Не имело никакого значения, отважно или подло он вел себя перед лицом смерти, — всё равно, это ничего не могло изменить. В этом мире всё было возможно, и потому ничто не имело цены, — ни отвага, ни добро, и ни зло. Не имело никакого значения, как ты живешь, чем занимаешься, — все равно, вечная жизнь оставалась твоим неотъемлемым правом. Золотой Народ неплохо к ней приспособился, — но тут был их мир. А остальные… Не покажется ли им, что эта Реальность, — и не Реальность вовсе, а бредовый сон, в котором возможно всё, и в котором ни к чему не надо стремиться? Он не знал. Его время давно прошло, и путь должен закончиться. Но не здесь.

Он решил, что уйдет с «Укавэйрой».

* * *

Едва Анмай подошел вплотную к стене «Товии», плита ворот главного ангара плавно ушла вверх, открывая сумрачную пустоту исполинского зала.

— Ты куда? — спросил его подбежавший Айэт.

— Домой… на Эрайа, — ответил Анмай. — А потом…

— В Бесконечность, да? — понял юноша.

— Да. Хотя «Укавэйра» отправляется лишь через несколько дней, — я успею попрощаться с… моим миром.

— А как же люди? — Айэт показал рукой назад. Андрей и Светлана удивленно смотрели на них.

— Я не хочу покидать их, — сказал Анмай, и вдруг усмехнулся, — но разве я не должен? Это их мир, их планета, а мое любопытство ведет меня дальше, — к пути, у которого не будет конца.

Айэт задумался.

— Я не знаю… Они, — он показал на порхающих повсюду симайа, — решили устроить большую экспедицию туда, на теневую сторону. Помнишь, я говорил тебе, что есть огромное множество Вселенных с одной физикой, но с разной историей? Смешно, но отсюда, с этой стороны, никак нельзя попасть в эти Вселенные, — хотя они, казалось бы, совсем рядом. А вот на той стороне ситуация обратная, — там никогда не знаешь, во Вселенную с какой историей попадешь. Соответственно, и наоборот, — если мы сможем построить Зеркало Сути на ТОЙ стороне, то нам откроются ВСЕ варианты истории нашей Вселенной. А это, как ты понимаешь, не только очень интересно, но и невероятно важно, — хотя бы для поиска ошибок, которых мы могли бы избежать. Кроме этого, где-то на той стороне, — родная Вселенная или даже Вселенные людей, а после встречи с рутенцами симайа считают, что там они смогут найти ценных союзников. Проект грандиозный, так что они приглашают и тебя, и меня. Там будут ещё очень многие, — наверное, все, кого ты знаешь… Так как?

— Нет, — ровно ответил Вэру. — Меня вряд ли… согласятся ждать.

Он заметил, что опомнившийся Ярослав подошел к ним. Лицо подростка было хмурым.

— Интересно, понимаешь ли ты, в каком мире ты обрек меня жить? — сказал он. — Боюсь, что нет. Знаешь ли ты, что для нас Р`Лайх — Мир Чужеродности, и в этом самая суть моей будущей судьбы, и что я был прав, а ты ошибался? Что в этом нет твоей вины? Понимаешь ли ты, что я обречен смотреть, как весь привычный мир тает у меня на глазах, чтобы уступить место новому, — может, и лучшему, но неизведанному и чуждому? Что этот новый мир хуже, чем даже невыносимый, — что он не наш?

Анмай вздохнул.

— А знаешь ли ты, что я этого не хотел, что я хотел тебе только добра, — несмотря на всё, что ты делал? Что я хочу видеть тебя моим братом, хотя сам не знаю, каким, — старшим или младшим. И, не знаю, почему, но мне грустно расставаться с тобой.

Анмай взобрался на кромку портала. Он задержался в проеме ворот, отряхивая сандалии, — не привык тащить домой грязь. Рядом с ним встала Хьютай. Он видел, что Ярослав хочет что-то сказать ему, но не решается.

— Знаешь, счастье неизбежно, — сказал Вэру, почему-то широко улыбаясь. — Но оно мало похоже на наши мечты о нем. Возможно, ты никогда не примешь правила этого места, но оно — самое счастливое во Вселенной. Поверь мне, я это знаю. Теперь я понимаю, на чем всё тут основано: это громадное удовольствие — помогать тем, кто ненавидит тебя, заставляя их понять, что они неправы. Симайа — такие же, как я. Когда-нибудь они сольют все расы в Союз Многообразий, и после этого будет построена гиперкультура, объединившая преимущества всех. И мироздание станет таким, каким оно должно быть. Тогда будет установлено Великое Равновесие, и оно пребудет до конца времен. Тогда нам откроется то, к чему мы стремимся, не в силах даже выразить. Наши жизни достигнут истинной полноты. Может, мы даже поймем, для чего существуем. Только я этого не увижу, Ярослав. Я пойду дальше. Прощай!

Пара отступила на несколько шагов, и циклопическая плита плавно пошла вниз.

* * *

Теперь Анмай знал, что действительно никогда больше не увидит этих людей, — никаких людей вообще. Ему хотелось сказать им на прощание нечто особенное, теплое, — но, как всегда бывало в таких случаях, в голове мгновенно возникла пустота. Он видел, что Ярослав всё ещё хочет что-то сказать ему, — что-то очень важное, то, что Анмай надеялся услышать весь этот год, — может быть, благодарность… Но тут опустившаяся плита навечно разделила их. Последним, ловко проскользнув под ней, к Вэру проскочил Айэт с неразлучной Юваной. Эроин и Эрисса остались внизу.

Больше Анмай их не видел.

* * *

Уже из рубки, с огромной высоты, он увидел, как на развалинах Тайланы поднимается, поглощает их яркое белое сияние, — облако твердого, вещественного света. Внутри него материя текла со сверхестественной быстротой. Потом оно погасло, и пирамиды города возникли вновь, словно ничего не случилось. Но этот мир уже отошел от него.

* * *

Анмай вздохнул, рассеянно обводя взглядом знакомый сад Айэта, — всё так же мокнущий под непрерывным дождем. Впрочем, на крытой террасе было очень уютно. Уже три дня прошло с катастрофы на Эрайа, хотя старания симайа и не оставили от неё никаких следов. «Укавэйра» отправлялась через пять дней, — в самый раз, чтобы они успели до неё добраться. А они…

— Помнишь, что я говорила тебе, когда «Укавэйра» впервые рассказала нам о своем плане? — тихо сказала Хьютай. Она сидела на полу, возле его ног. — У нас нет выбора. Мы должны вырваться из этого мироздания, — или исчезнуть вместе с ним. Но я не хочу уходить в Бесконечность. Мне хочется остаться здесь… хотя я и понимаю, что это глупо.

Анмай вздохнул.

— Как хочешь. Если ты решила, что нам пора расстаться, — я не стану тебя удерживать, ты же знаешь…

— Нет, не решила, и не решу, — Хьютай зло фыркнула. — Ты же знаешь, что это невозможно. Мы знаем друг друга с самого детства. Едва наши сознания пробудились, — нас потянуло друг к другу. Это что-нибудь да значит? Я знаю, что ты не откажешься от своей судьбы, но я не уверена, что это и моя судьба тоже. Вот и всё!

— Боюсь, что ты права, — тихо сказал Анмай. — Тогда я просто не знаю, что нам делать. Не знаю!

Они могли отправиться в этот полет лишь вместе, — или не отправиться вообще. Отказаться от своей мечты Анмай не мог. И расстаться с Хьютай он тоже не мог. Как ни глупо это было, он стеснялся её упрашивать, а одна мысль о том, что они могут поссориться, приводила его в трепет. Нельзя сказать, что они вообще никогда не ссорились, но потом всегда мирились. А вот поссориться и расстаться навеки… И если бы это была одна проблема! Поняв, что экспедиция «Укавэйры» будет полетом в один конец, Айэт всё же решил полететь с ним, — а Ювана отказалась. Теперь обе пары оказались в одной, неразрешимой и отчасти смешной ситуации. На окраине сада уже стоял скиммер, готовый в любую минуту доставить их на парящую за облаками «Товию». Та всего за пять дней добралась бы до «Укавэйры». А потом… Но им было просто жаль расставаться со своим родным миром. Пусть они родились совсем в иных мирах, но их народ появился на свет здесь. Едва впервые ступив на землю Эрайа, — ещё той Эрайа, — Анмай всем телом ощутил и понял это. Тело протестовало против мучительного полета по Туннелю Дополнительности и хотело остаться здесь. Разум же мечтал увидеть неизведанное, недоступное, невозможное. Как разрешить это противоречие? Он не знал.

Его размышления прервал выскользнувший из-за двери Айэт. Беззвучно ступая, он подошел к ним и несмело улыбнулся.

— Ну как? — тихо спросил он.

— Не знаю, — Анмай тоже слабо, едва заметно улыбнулся. — Любопытство влечет меня туда, где даже Реальность кончается. Но я не хочу уходить отсюда, — не боюсь, а именно не хочу… хотя и знаю, что путь опасен.

— Забавно, — Айэт помолчал. — Мне тоже интересно это, но влечет меня совсем другое. Каждой клеточкой тела я помню, что был всесильной машиной. Воспоминания о утраченных возможностях преследуют меня днем и ночью. Но я, по крайней мере, знаю, что моя мечта достижима, и рано или поздно, но осуществится неизбежно. Твоя же… Собственно, если бы не ты, — я никогда бы не расстался со Сверх-Эвергетом. Но вот расстаться с тобой я вряд ли смогу. Глупое чувство для мальчика, верно?

Анмай кивнул. У него есть любимая. У него есть друг. Больше, пожалуй, ему ничего и не нужно. Ничего.

Кроме Бесконечности.

* * *

— Ну, так что же мы решим? — спросил Айэт. — Я… мы можем подождать, но вот «Укавэйра»… Помнишь, — семеро одного не ждут? А восемь триллионов четверых, — и подавно. Так как?

Анмай задумался. Конечно, этот вот сад легко можно скопировать. Вот только любая иллюзия, о нереальности которой он знал, воспринималась им как издевательство. Впрочем, это всё пустяки. Главное… Он закрыл глаза, и до боли сжал голову, пытаясь вспомнить.

Его видение обрывалось в Пустыне Одиночества. Точнее, видение продолжалось, оно уходило в Бесконечность, но его понимание обрывалось там. Айэта там уж точно не было… Но ведь он видел лишь возможность! Будущее всегда можно изменить… Правда, он может повести друга и свою любимую на верную смерть, — как повел Лэйкиса и Кими в Линзе. Но теперь опасность будет угрожать им всем равно, так что…

Он понял, что больше всего боится одиночества. Даже с Хьютай — и за Хьютай. Двоих всегда слишком мало. Четверых… четверых тоже. Но он должен идти, — даже один, если так получится, — чтобы узнать, сбудутся ли его сны.

Он открыл глаза.

— Я ухожу. Кто пойдет со мной?

Хьютай криво улыбнулась.

— Ты же знаешь — куда ты, туда и я. Если я останусь, то каждую секунду буду думать, где ты, и что с тобой. Этого я не хочу. Мне страшно… но остаться без тебя ещё страшнее. Я иду… просто потому, что мне так легче. Наверное, там будет интересно, — она усмехнулась.

Анмай улыбнулся тоже, — ему было легче убить себя, чем расстаться с единственным родным существом в мироздании. Хьютай могла сомневаться… но она умела решать.

— Я тоже иду, — ровно сказал Айэт.

— А как же твоя цивилизация? — спросил Вэру.

— Моя? Кто я? Мальчишка с памятью восемнадцати лет и сном о ещё десяти тысячах? Меня очень легко заменить, — и, в любом случае, я и так оказался не у дел.

— А экспедиция в теневое мироздание?

— Не интереснее экспедиции в Бесконечность. Из всех решений нужно выбирать то, что открывает больше возможностей, не так ли? Ты сам это мне говорил! И мы всё равно ничем не рискуем, правда? Так что…

— А Ювана? — спросил Анмай, заметив вышедшую из дома девушку.

Она, несомненно, слышала их разговор, и в её глазах дрожали слезы.

— Я… Хьютай уже всё объяснила, но я остаюсь! Мне страшно! Мы все давно знаем друг друга, и поэтому я не буду говорить традиционного «или он, или я», но всё же…

— А я, как Анмай, могу лишь сказать, — если хочешь, иди. Я… не буду заставлять тебя.

— Ты! — воскликнула она.

В её глазах блестели слезы. Она бросилась к Айэту, и он крепко обнял её.

— Ты же знаешь… куда ты, туда и я. Даже… даже в бездну.

— Ну вот, мы и решили, — тихо сказал Анмай.

* * *

— Ну что, пошли? — спросила Хьютай. — Все наши вещи уже на «Товии». Вещи Айэта и Юваны можно собрать за пять минут, а потом… — Как всегда, едва всё было решено, её начало мучить нетерпение.

— Подожди, — сказал Анмай. Он стал на удивление спокоен. — У нас есть ещё какое-то время, может быть, день. Почему бы нам не попрощаться с этим миром?

— Как? — удивилась Хьютай. — Мне не хочется никуда уходить. Да и что мы будем здесь делать?

— Ну… не знаю. Просто посидим… посмотрим… подумаем…

— Попрыгаем босиком по лужам, — усмехнулась Хьютай. — Кстати, идея неплохая. Сомневаюсь, что нам ещё хоть раз выпадет такая возможность. Ну так чего же мы ждем? — она нагнулась, снимая сандалии.

— Мы промокнем, — довольно глупо сказал Вэру.

— Ну и что? Промокнем — высохнем. Ну как, идем?

* * *

Они сидели на самом берегу реки, на опушке глухого леса, в одиночестве, — Хьютай решила провести последние часы в уединении. Они нагишом гонялись друг за другом, то бросаясь в теплую воду, то выходя из неё, путались в густых приречных зарослях, плыли по ленивому течению, карабкались на обрывы, скатывались по крутым откосам в овраги, хохотали, перемазанный глиной, в русле бурного ручья, ныряли, смывая грязь, катались в мокрой, удивительно пышной траве, словно звери, — и уселись на этой уютной покатой поляне. Дождь лил непрерывно, и вода стекала с их волос на плечи.

Вокруг не осталось ничего, кроме серого неба, темной, спокойной реки, сумрачных мокрых зарослей и ровного шума дождя. Сидя на прохладной земле, Анмай с упоением вдыхал её запах, странную смесь сырых цветов и гнили. Стебли этих маленьких, — не больше зрачка, — цветов с десятью острыми лепестками были столь тонкими, что они казались рассыпанными по траве, собираясь в галактики белых звезд, очень ярких на фоне темной поникшей зелени.

Эти крохотные, и, в общем-то, невзрачные цветы вызвали у Вэру неожиданно острую тоску. Может быть, потому, что раньше он просто не видел цветов, — на Уарке их не было, в Линзе ему было не до них, и только здесь…

Их вид пробуждал что-то смутное, скрытое в памяти, доставшейся ему от предков. Чувство связи с природой пришло к нему слишком поздно, — теперь оно могло причинить ему лишь боль. Но всё же, постепенно, то ли от вида этих скромных цветов, то ли просто от безделья его душу заполнил томный, ленивый покой. Он не знал, чувствует ли его Хьютай, — они ничего не говорили друг другу. Их сильные тела самой своей сутью впитывали окружающий мир.

Анмай лениво думал, сможет ли «Товия» воспроизвести на борту хотя бы малую его часть. Наверное… Но это будет уже чем-то, совершенно другим. А эти цветы были столь мелкими, что даже рвать их, — на память, — не имело смысла. Впрочем, предусмотрительная Хьютай нарвала выше, в саду, иных, больших и ярких цветов. Она довольно неумело сплела из них два венка, — один нахлобучила на голову любимому, а второй одела сама. Это придавало ей удивительно дикий, первобытный и естественный вид, — такие же пары сидели на этом берегу и тридцать, и триста тысяч лет назад, так же бездумно вбирая окружающую красоту…

Грозное небо Р`Лайх скрыли тучи, и они представляли себя одной из таких пар, которые могли сидеть здесь целую вечность… долгими вечерами в сезон дождей… скрытые друг от друга этими зарослями…

Анмай замер, полуприкрыв глаза мокрыми ресницами. То ли разыгралось воображение, то ли и впрямь что-то всплыло из наследственной памяти, но ему начало казаться, что он, — свой предок, ещё очень молодой, сидящий на этом берегу со своей любимой, — всё было точно так же, только кожа пары была золотистой и светлее… покрывающие её шрамы не портили красивых тел… рядом с ними лежали копья, какими золотые айа пользовались ещё полмиллиона лет назад… Но самое главное передать было невозможно, — настроение, радость, предвкушение того, что вечером дождь кончится, и на горообразных боках уходящих туч заиграет радуга, а потом они окрасятся золотом заката, струясь во влажном, теплом, мягком воздухе, насыщенном запахами любви и жизни…

Он долго сидел, поджав ноги, чувствуя, как по спине стекают струйки воды. Потом вытянулся во весь рост, утонув в траве и положив голову на скрещенные руки, — мокнуть, так мокнуть. Рядом, в той же позе, растянулась Хьютай. Их глаза оказались совсем рядом, они то и дело искоса поблескивали, встречаясь друг с другом. Бесчисленные капли теплого ливня били по их телам, — от локтей до пальцев босых ног, по бровям стекала вода. Анмай чувствовал прохладную упругую землю под травой, — бедрами, животом, грудью… Над рекой, разбитой множеством мгновенно тающих кругов, висел тонкий, стеклянный звон, сливавшийся с шорохом листьев. Больше ничего не двигалось, лишь в небе мерно плыли тучи…

Вэру стало потихоньку клонить в сон, хотя спать сейчас ему не хотелось. Ему было очень хорошо и спокойно, пусть его сердце и сжимал страх, — не липкий страх обреченности, а сладкий страх предвкушения чего-то неведомого, — и, как всегда в таких случаях, ему хотелось сделать нечто тайное, запретное…

Пока он размышлял об этом, на его подошву вполз жук. Анмай стряхнул его пальцами другой ноги, инстинктивно оглядываясь. Жук перелетел на подошву Хьютай и теперь полз по ней. Под щекочущими прикосновениями лапок та подрагивала, но сама Хьютай не шевелилась, застыла, — очевидно, ей это нравилось. Он вспомнил секунду своих ощущений, потом его взгляд невольно соскользнул на черные, блестящие волосы подруги. Плащом скрывая спину, они подчеркивали её узкую поясницу, — и широкий, крепкий, круглый зад.

«Можно?» — безмолвно спросил Анмай, осторожно касаясь её волос и отбрасывая мокрую прядь с маленького уха. Говорить не хотелось, — слова только разрушили бы всё…

Хьютай подняла невинные, — слишком невинные, — глаза, и потерлась нагой грудью о прохладную траву. Её бедра повторили это движение.

«Да».

Они сели друг против друга, скрестив босые ноги. Опустив голову, изредка поглядывая на любимую, Анмай начал тихо хвалить её, всю, — от волос до пяток. Хьютай, невольно улыбаясь, слушала, отчаянно смущаясь. Потом настал её черед. Анмай опустил ресницы. По всей его коже ползали колючие мурашки, — от счастья и стыда.

Потом они какое-то время сидели, опустив головы. Анмай смотрел на ноги подруги, его сердце часто колотилось. Почему-то он волновался, как мальчик.

— Я хочу, чтобы ЭТО запомнилось мне надолго, — тихо сказала Хьютай, вытягиваясь на траве.

Анмай лег рядом с ней, невольно улыбаясь. По всей его коже разбежался озноб.

— Я обещаю, тебе понравится.

— Правда?..

***..

Когда Анмай опомнился, Хьютай лежала рядом с ним, на спине. Её грудь поднималась в быстром, глубоком дыхании, на лице блуждала широченная ухмылка. Они посматривали друг на друга, бездумно плавая в томной, счастливой усталости. Анмай закинул руки за голову, ощущая легкие, теплые прикосновения дождевых капель к опущенным ресницам, к груди, к животу… Ему было очень хорошо и спокойно… но что-то внутри него говорило, — лучше не будет. Пора.

Он осторожно коснулся руки Хьютай. Она приоткрыла один глаз, подозрительно и лукаво глядя на него.

— В чем дело, Анмай?

— Пора возвращаться. Иначе мы устанем, и не получим удовольствия от прощания.

— Ну что ж… тогда пошли, — она одним гибким движением поднялась на ноги, бросилась в воду и быстро поплыла вверх по течению, к дому. Анмай последовал за ней.

В саду они нашли другую пару. Айэт и Ювана спали нагишом на траве, держа друг друга за руки. Многочисленные следы вокруг позволяли воссоздать всё, чем они занимались. Было видно, что процесс был интересным, разнообразным и длинным. Хьютай усмехнулась, легко тыкая спящих босой ногой. Пара испуганно смотрела на неё, и их лица покраснели от смущения.

— Время вышло, — тихо сказала она, — мы отправляемся на «Товию» сейчас же. Собирайтесь.

Через несколько минут они, уже одетые, стояли у открытого купола скиммера. Залезать в него никому не хотелось, — они видели свой дом в последний раз.

— Я не пойду! — неожиданно крикнула Ювана, сжимая в руках сумку с немногочисленными вещами пары. — Делайте со мной, что хотите, но я не пойду! Мне страшно, просто страшно!

Остальные растерянно смотрели на неё. Первым опомнился Айэт.

— Знаешь, я могу одновременно уйти, — и остаться. На «Увайа» есть мои матрицы… пока «Укавэйра» не покинет Р`Лайх, матричная связь будет работать… возможно, квантовая связь будет работать ещё какое-то время. Биоформаторы… через полгода я вернусь к тебе… таким же.

Она дико посмотрела на него, потом вдруг кивнула. Айэт, прощаясь, обнял её, легко перемахнул борт скиммера и устроился на заднем сидении. Анмай и Хьютай мгновенно последовали за ним.

В тепле низкой, готовой к взлету машины Анмай почувствовал себя неожиданно уютно. Он протянул руку к кнопке старта, потом оглянулся. Айэт сидел сжавшись, было видно, что его буквально разрывает на части. Да, можно прожить много жизней, — но твое живое сознание останется неделимым…

Вдруг Айэт сжался в комок, спрятав лицо и издав невнятный, мучительный стон. Анмай видел, как смотрит на них Ювана, и ему захотелось выбросить юношу из машины. Это его путь, и он должен пройти его в одиночестве. Айэт ничем ему не поможет, — но всё же, расставаться с ним будет слишком мучительно…

Поняв, что сам сейчас не выдержит, он нажал кнопку. Колпак захлопнулся. Мягко.

Как крышка гроба.

* * *

Когда скиммер опустился на пол просторного ангара «Товии», Анмай поднял голову. Сразу после взлета он спрятал лицо в руках, как Айэт — смотреть, как уходит вниз родная земля, было невыносимо. Он не слишком удивился, заметив рядом Вайэрси. Туника симайа светилась в полумраке. Когда пара выбралась из машины, он подошел к ним.

— Вы выбрали участие в самой смелой экспедиции, на которую только решался наш общий народ. Жаль, но я не смогу полететь с вами. Впрочем, — он улыбнулся, — мы дали «Укавэйре» систему квантовой связи, самую лучшую, какую только смогли сделать. Мы будем говорить с вами, пока это будет возможно: нам тоже очень интересно заглянуть за край Бесконечности. Когда-нибудь, — правда, очень нескоро, кто-то из нас, — или весь наш народ, — последует за вами. Так что мы, возможно, ещё встретимся…

Он замялся, не зная, что говорить дальше.

— Я не прощаюсь! — он поднялся в воздух и исчез, очевидно, направляясь к верхним шлюзам.

Стало очень тихо. Из скиммера выбрался Айэт, — жалкий, мокрый с головы до пят, лицо тоже всё мокрое, — от дождя или от слез, не понять. Его глаза растерянно блестели.

Друг, — с внезапной растерянностью подумал Анмай. — Он принес жертву гораздо большую, чем я — и ради меня. Смог ли бы я ради тебя расстаться с Хьютай?

С внезапным испугом он понял, что нет. Он знал, что не сможет выразить всю глубину своих чувств словами. Хьютай опомнилась первой. Она подошла к юноше и взяла его за руку.

— Пошли. Я покажу тебе наши каюты. А где твои вещи?

— Забыл, — Айэт впервые несмело улыбнулся.

***..

Пять дней полета до Ворот Р`Лайх показались Вэру бесконечными. Всё это время они почти неподвижно пролежали в своих каютах. Думать о том, что ещё не поздно вернуться, было невыносимо, и это затянувшееся прощание оказалось необычайно мучительно. Они не связывались ни с кем из остающихся в Р`Лайх, даже обзорные окна в их каютах были погашены. Пара дни напролет валялась на силовой подушке, поднимаясь только чтобы поесть. Они спали по восемнадцати часов в день, не в отчаянии, а в томительном ожидании. Айэт исчез, словно его вообще не было на борту. Пара ни разу его не видела.

Прижимаясь к теплому боку подруги, Анмай думал, что у юноши нет даже столь слабого утешения. Его любимая осталась одна, и с ней скоро будет другой Айэт… Но они даже не знали, что с ним. Лишь когда «Товия» задрожала и они ощутили растяжение, — знакомые признаки входа в «Укавэйру», — от двери их каюты донесся слабый стук.

***..

Они стояли вместе в небольшой комнате с тремя дверями, — по замыслу Хьютай, их каюты выходили в неё. Третья дверь вела в рубку, а вся стена напротив неё сияла сплошным прямоугольным экраном. На нем застыло притемненное изображение Ворот Соизмеримости Р`Лайх. Остальные стены комнаты покрывала зеленая атласная ткань, низкий белый потолок делал её уютной. Все трое были в своей обычной одежде, — Анмай в сером комбинезоне, Хьютай — в шортах и футболке, Айэт — в простой белой тунике, все босые, с непокрытыми головами. Узкие, плотно прилегающие золотые пояса были их единственным украшением.

Анмай посмотрел на юношу. Тот сильно изменился, — высокоскулое лицо стало тверже, живые серые глаза блестели любопытством. Айэт был всё же не из тех, кто жалеет о неизбежно ушедшем прошлом. Он выбрал свое будущее, — и был спокоен. Правда, первый их прыжок нельзя назвать опасным, — они пройдут сквозь Стену Света и приблизятся к Листу, — вплотную, чтобы проверить, как будет работать квантовая связь на столь большом расстоянии.

— Всё же, я не понимаю… — вдруг сказал Айэт. — Как мы попадем Наружу? Пространство Сверх-Вселенной замкнуто. Его нельзя покинуть, даже если совершить прыжок вне времени. Многие из кораблей Файау, возможно, прыгнули в бесконечно далекое будущее, в котором Сверх-Вселенная уже прекратит своё существование. Но там не окажется времени, в котором они смогли бы вынырнуть. И, когда время Сверх-Вселенной иссякнет, энергии скомпенсируются, и она просто исчезнет… словно не возникала никогда… бесследно. А если выйти за её пределы… если это удастся… баланс нарушится… и… что? Ведь закон сохранения энергии нельзя нарушить! Если ничего существующее не может выйти, то… у нас не должно быть ни массы, ни энергии, но при том, мы должны будем как-то существовать и мыслить… но ведь это невозможно! — Айэт окончательно запутался и смолк. Похоже, что оставшись без «Увайа» он многое забыл.

— Путь Наружу существует, — он создан вместе с нашим миром, — ответил Анмай. — Я видел это, и «Укавэйра» говорит, что видение истинно. Это Ворота Бесконечности, или Звезда Бесконечности, — я уже плохо помню… но они всегда открыты, и всё, что нам нужно, — это достичь их.

— И как же они действуют? — спросил Айэт. — Исчезновение массы, скомпенсированное отрицательной энергией?

Анмай недовольно мотнул головой.

— Нет. Насколько мы смогли понять, Ворота не ведут физически в какое-то место. Они должны перенести наше сознание на структуры вакуума, — те, что лежат ниже нашей физики. Я не представляю, как такое возможно, но она говорит, что это не ложь.

— Ну, ладно, допустим, — Айэт вздохнул. — Виртуальный корабль, построенный из пустоты… пусть я не знаю, как это сделать! И где мы найдем эту Звезду?

— У внешней границы Сверх-Вселенной. Её структура, несомненно, везде однородна. Согласно данным «Укавэйры», она многослойная. Сначала идет обычный Лист, замыкающий наружные Вселенные, затем некая промежуточная зона, в которой и находится Звезда, а затем… Просто пространство, замкнутое на себя во всех своих десяти измерениях. А снаружи — Бесконечность, и в ней, — то, что создало наше мироздание. Главное, — добраться до Звезды. Направление не имеет значения, но нам придется пересечь примерно 10^30 Вселенных с разными физиками, каждая из которых имеет непредставимые размеры. Неизвестно, хватит ли нам времени, — в любом смысле…

— Но прыжки в не-пространстве мгновенны… — начал Айэт.

— В не-пространстве нельзя проходить сквозь Листы. Для этого нужно «разворачивать» дополнительные, свернутые измерения реального пространства, — семь из десяти, что недоступно даже для Сверх-Эвергета. Лишь Йалис-машины четвертого порядка, — Нэйристы, — могут строить Туннели, где относительно небольшой сдвиг дает огромное смещение в обычном пространстве. Правда, создание Туннелей неизмеримо сложнее не-пространственных прыжков. Для этого нужна огромная энергия, и полеты в них не так быстры, — чтобы пересечь одну вселенную в них нужны, иногда, сотни лет. Разновидностей Туннелей с разной физикой и свойствами, теоретически, бесконечно много, но Туннели в Листах можно создать лишь при помощи энергии самих Листов, приближающейся к бесконечной. Сейчас это уже в наших силах, но всё равно, наш полет будет очень опасным, ведь среда с чуждой физикой для нас принципиально недоступна.

— И нельзя защититься? — удивился Айэт. — Во время полетов «Укавэйры» за пределы Местной Зоны её Эвергет надежно защищал её…

— Даже возможности Нэйрист не беспредельны. Если мы попадем во Вселенную с другим зарядом электрона, с иной скоростью света, с иной гравитацией, — особой опасности не будет. Даже если там пространство не трех, а шестимерное, «Укавэйра» сможет создать собственной Туннель, — но в девятимерном пространстве любой Туннель распадется. В нем все силы с расстоянием ослабляются экспоненциально: частицы, более неспособные взаимодействовать друг с другом, разлетятся, любой материальный объект там просто распадется за непредставимо малую долю секунды, — так погибли лучшие Нэйристы Файау, Айэт. Защищаясь от Мроо, Тэйариин создали Вселенные, где физика запрещают движение в не-пространстве… и вообще любое движение. В них мы просто не сможем вступить. Только черные дыры могут беспрепятственно проходить сквозь Листы, — но и они порой застревают в них, задержанные их гравитацией. Сингулярность превращается в диск, растекается по Листу, поглощая его энергию и массу… если мы в неё попадем… впрочем, это понятно. Единственный способ сохранить свою физику в любой возможной вселенной, — замкнуть её Листом, и, таким образом, превратить её в независимую Вселенную.

Айэт задумался. Лишь сейчас до него начала доходить вся немыслимая сложность их задачи.

— Но ведь Листы, возникая, создают Стены Света! Они сожгут любой объект, как только достигнут его. И как оно… эта вселенная будет двигаться? Как смотреть из неё наружу? И как вообще создать её, если для этого нужна бесконечная энергия?

— У нас есть способы обойти эти проблемы. В теории. На практике, конечно, могут быть трудности…

— Вроде того, что Лист, как любая пограничная среда, подвержен поверхностному натяжению, — и, соответственно, всё, что находится внутри него, будет раздавлено? — спросил Айэт.

— Да. Но не обязательно.

Айэт промолчал. Его глаза рассеянно устремились в сияющую бездну Ворот, лицо стало задумчивым.

— Корабль-Вселенная… ладно, пусть так… хотя я и не могу это представить. Но, если мы всё же покинем Сверх-Вселенную, — что тогда? Что ждет нас Снаружи?

— Неизвестность. Мы окажемся в пространстве Бесконечности, в Не-реальности. Неизвестно, можно ли будет там вообще говорить о существовании… — Анмай слабо, задумчиво улыбнулся. Его большие глаза были закрыты. Он смотрел внутрь себя. — Невозможного нет, — наконец, сказал он. — Даже несуществующее может обрести разум, ибо к любой цели ведет множество путей. Но мы не знаем, что ожидает нас Снаружи. В Сверх-Вселенной лишь одно время и десять измерений пространства. Вне её могут быть Вселенные с многими измерениями времени, — хотя это мы и не сможем представить, — с другими взаимодействиями, с иными частицами, или вообще с принципиально иной формой организации материи. Даже измерения могут быть не только пространственными, Айэт. Они могут быть ИНЫМИ, никак не связанными с нашей физической реальностью. «Укавэйра» говорит, что структура вакуума фрактальна, и в объемлющем пространстве 506 измерений. Так как геометрические измерения математически равны физическим взаимодействиям, структура Бесконечности неизмеримо сложнее нашей. Она может оказаться единой мыслящей, организованной средой, и любой пришелец в ней будет мгновенно уничтожен, пусть даже он и соблюдал все мыслимые предосторожности. Во всяком случае, мы окажемся во власти этой среды, и можем быть поглощены ей, — не обязательно физически, но информационно. Нам остается лишь надеяться, что выход из Звезды Бесконечности в саму Бесконечность… безопасен.

Анмай замолчал, недовольно мотнув головой. Может ли ЭТО быть смертью? Он знал, что, в числе прочих, им придется пересечь Вселенные, занятые Файау и Мэйат. При одной этой мысли его сердце бешено забилось. Что они там увидят? Правда, корабли симайа уже давно летали туда, наладив регулярное сообщение с ушедшим Союзом Файау. Что ж, они увидят своих далеких потомков, и часть их пути пройдет в дружественном мироздании. А потом им укажут путь… по крайней мере, его начало. Случалось, что Нэйристы, входившие в занятые иными сверхрасами Вселенные, просто исчезали. Никто не мог сказать, не встретится ли им на пути нечто подобное… Его размышления прервал появившийся на экране Вайэрси.

— Проверка связи, — он улыбнулся. — Мы говорим уже по квантовому каналу. Мы установили большие системы, и теперь возможна обычная связь, вплоть до матричной. Нам осталось пять минут. Может, вы что-то хотите спросить?

— Да, — спохватился Анмай. — Что с Эрайа?

За считанные минуты он узнал очень много. Симайа всё же стали старшими братьями людей… наверно, потому, что они рассказывали всё обо всем, не скрывая своих знаний. Или потому, что изгнали из их мира смерть.

Анмай усмехнулся, представив устроенный Йэннимуром своеобразный Страшный Суд. Пусть вернулась лишь ничтожная часть умерших, — но и этого хватило, чтобы сердца рутенцев были отданы симайа навеки. Сейчас оба народа готовили большую экспедицию в теневое мироздание, чтобы вновь отыскать родину людей. В ней собирался участвовать Ярослав (сперва он должен был, конечно, пройти надлежащее обучение), его брат, Светлана, Вайэрси (как командир) и, как догадался Анмай, новый Айэт с Юваной. Он мог только порадоваться за них.

Закончив рассказ, Вайэрси церемонно распрощался и исчез. Раздался голос «Укавэйры»:

— Ворота Соизмеримости открыты. Мы входим в них.

В тот же миг «Товия» содрогнулась и портал на экранах начал приближаться, быстро занимая весь обзор.

— Наш туннельный прыжок будет ускоренным. Мы достигнем цели примерно за пятнадцать секунд, но ощущения при этом, возможно, будут не очень приятными.

Они невольно взялись за руки. Радужные переливы Ворот быстро приближались. Сжимая узкую, но сильную ладонь Хьютай, Анмай вдруг понял, что не испытывает страха, — разве что странное, приятное томление. Почему-то он был твердо уверен, что они достигнут своей цели, и даже, возможно, вернутся… но куда?

Он взглянул на Хьютай.

— Ну вот и всё, — тихо сказала она. — Начинается последняя часть нашей истории. Я чувствую, что она будет самой интересной! Мы увидим то, чего не видел ещё никто. А здесь… Тэйариин долго правили в этом мироздании, обрекая многие расы на беспросветное угасание, а избранных, — на угнетение слабых. Но теперь всё изменилось. Их эра завершена. Началась эра Золотого Народа. Они поведут остальных, и мне очень хочется узнать, что выйдет из этого. И я надеюсь, что узнаю… если здесь не исчезнет самое понятие о свете. А пока… — она повернулась к Айэту. — У тебя нет такого опыта с пространственными переходами, как у нас. Это очень больно. Напряги все мышцы и задержи дыхание, — это немного поможет. Глаза можешь закрыть.

Юноша подчинился, смешно зажав глаза руками.

— А теперь мы, — Хьютай улыбнулась. — Держись!

Радужно полыхающая стена внезапно разверзлась, открывая всю глубину темной бездны, — стрельчатый, уходящий в бесконечность Туннель. По его граням навстречу им текли струи, реки живого света. Ну вот и всё, — подумал Вэру. — Обещание исполнилось.

Он не закрыл глаз, и видел, как вся бесконечность Туннеля вдруг устремилась им навстречу.

Потом серая мгла погасила сознание.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ПУТЕШЕСТВИЕ ВВЕРХ

Удивительная история Анмая Вэру и его подруги увлекла очень многих. Первые её описания появились, ещё когда Анмай жил на Уарке. Самое подробное из них составил Маоней Талу, знавший Вэру лично, — с трех до шести лет (самому Анмаю тогда было девять). Повзрослев, они вновь встретились, и все пять последних лет своей жизни Талу записывал все сведения о Едином Правителе, какие только мог узнать. Но его история осталась неоконченной, — он погиб в Великой Войне, хотя Хьютай нашла и сохранила его записи. Подобные описания составляли и враги Анмая, конечно, с чисто практическими целями (так называемые досье). Но их труды погибли вместе с ними. Сам он никогда не пробовал описать свою жизнь, очевидно, считая её неинтересной.

В Файау этим никто не занимался, — ведь у них были матрицы Вэру и бессчетные воплощения с них. В Линзе, где Анмай пробыл год, его личность также вызвала всеобщий интерес. Но лишь Айэт, которому Вэру многое рассказал о себе, решился описать его историю, — впрочем, очень подробно и точно. Позднее она, хотя и в измененном виде, вошла в Рэтиа, и так стала известна всем.

Дальнейшие дела и приключения Дивной Пары описаны симайа, объединившими все доступные этой вселенской сверхрасе источники. Их историю следует признать абсолютно достоверной и точной, — с одним единственным исключением. Никто не знает, что сталось с «Укавэйрой» после ухода из Р`Лайх. Всякая связь с ней оборвалась сразу после входа в Ворота Соизмеримости, и никогда более не восстанавливалась. Самые тщательные поиски ничего не дали, но симайа не считали, что Анмай погиб, — ведь во Вселенной возможно всё. Поэтому всё, что случилось потом, вся удивительная история Путешествия Вверх, осталась известной лишь ему самому.

Глава 13. Изгнание навечно

Я считаю, что существуют бесчисленные миры, образующие безграничную совокупность в бесконечном пространстве. Я считаю, что этот мир, и миры, и совокупности миров рождаются и уничтожаются.

Джордано Бруно.

Очнувшись, Анмай решил, что перерыв в сознании был мгновенным, — в серой пустоте времени не было. Он лежал, точнее, плавал в силовом поле, всё ещё сжимая руку Хьютай. Она и Айэт, казалось, спали, — их глаза были закрыты, лица спокойны. Сам Анмай чувствовал, что спит наполовину, — в голове всё плыло, и он никак не мог сосредоточиться. Мысли словно таяли в сером тумане, — таком же, каким мерцал экран. Ему показалось, что в нем проступило лицо Вайэрси, и что голос симайа разбудил его, но в тот же миг видение исчезло, — он понял, что они всё ещё летят в Туннеле Дополнительности, и отчаянный зовущий крик ему лишь привиделся.

Он потерял всякое представление о времени, — серый, обволакивающий сознание туман не рассеивался, — но прошло никак не меньше нескольких минут. Анмай не понимал, что происходит, — пролетая триста мегапарсек в секунду, они мчались в никуда, словно не было никаких Листов. Он даже боялся представить, на какое расстояние они удалились от Р`Лайх.

Когда он уже решил, что они так никогда и не вырвутся из серого сумрака, в сердце возникло новое мучительное ощущение, — «Укавэйра» достигла точки выхода. Затем словно раскаленные иглы вонзились в основание позвоночника и в нервные узлы. Анмай взвыл от боли, запрокидывая голову, и вновь лишился чувств.

* * *

Он очнулся, ощутив, что Хьютай трясет, — довольно сильно, — его голову. Она испуганно склонилась над ним, ещё лежащим на силовой подушке. Анмай слабо улыбнулся ей, и сел, взглянув на экран.

Его словно ударили по глазам, — тьма, абсолютный мрак, словно все звезды погасли. Но нет, присмотревшись, он увидел тусклую красную точку в углу экрана, рядом ещё одну… и всё.

— Где мы? — спросил он.

Хьютай усмехнулась.

— Не знаю. Мы едва пришли в себя.

— Мультипланар, — приказал Вэру.

Экран мигнул. Тьма не рассеялась, но точки превратились в два косматых, мертвенно-красных солнца, — красные карлики, насколько он понимал. И больше — ничего.

— «Укавэйра», где мы? — спросил он.

Ответа не было несколько бесконечных секунд, и их охватил страх — если «Укавэйры» больше нет…

— Произошла очень неприятная вещь, — машина говорила напряженно, но тихо. — Вход в Ворота Соизмеримости вызвал гравитационный всплеск, а моя масса и так огромна… Я ошиблась, скользнув по грани безвременья. Мне удалось избежать коллапса, но время в Туннеле почти остановилось. Очевидно, именно так исчезали Нэйристы, — во времени. А может, и нет. По крайней мере, не все.

— Сколько… сколько лет прошло? — спросил Анмай, уже понимая, что произошло нечто немыслимое и безысходное.

— Нельзя сказать точно. Примерно — больше ста миллиардов.

Они застыли, чувствуя, как внезапно слабеют ноги. В это нельзя было поверить, но сомневаться не приходилось. Эта тьма…

— Вы пытались… установить связь? — спросил Вэру.

— Да. Ничего.

— А Кунха? — спросила Хьютай. — Какая физика нас окружает?

— Мы не нашли никаких признаков Кунха. Физика вернулась в состояние, которое можно назвать естественным. Наши гиперсканеры не видят никаких следов использования Йалис, вообще никаких признаков разумной, или любой иной деятельности.

Анмай вздохнул. Только что он покинул полное надежды мироздание, а сейчас оказалось, что всё это, — в прошлом. В очень далеком прошлом…

— Мы можем вернуться к Р`Лайх? — спросил Айэт.

Он явно думал о том, что стало с его Юваной в этой бездне лет.

— Нет. Не-планеты, как звезды и галактики, движутся. Рассчитать их движение на сотни миллиардов лет вперед невозможно. Мы просто не знаем, где его искать. Сомнительно, что мы улетели дальше, чем ожидали, и с такого расстояния, — в принципе, — заметить Р`Лайх, с его размерами можно. Но… расширение Вселенной ускорялось все эти миллиарды лет. Сейчас радиус видимости, — всего несколько миллионов парсеков. Мы не сможем её обнаружить, — даже если она до сих пор существует.

Айэт опустил голову. Анмай видел лишь лохматую шапку его густых волос, касающихся плеч. Плечи юноши вздрагивали.

— Ювана… — едва слышно сказал он. — Ладно, — он повернулся к ним. На его губах застыла горькая усмешка. — Что вообще происходит в… этом времени?

— Ничего, — ответила «Укавэйра», но в глубине экрана поплыли изображения.

Они уселись, — прямо на пол, — и стали смотреть.

* * *

Звезды и галактики вечны по сравнению с живыми существами, и с существами разумными. Но всему приходит конец. Анмай знал мироздание, которому было пятнадцать миллиардов лет. Сейчас оно стало почти в восемь раз старше. За это время все яркие звезды сожгли свой водород и превратились в белые карлики, а потом погасли. Правда, большая часть звезд, — красные карлики, — ещё продолжала светить. Их светимость была столь ничтожна, что их запасов водорода хватит ещё на триллионы лет. Все остальные звезды обратились в остывшие шары вырожденной материи, мертвые пульсары и черные дыры. Новые звезды давно не рождались, — во Вселенной не осталось водорода, она заполнилась тяжелыми элементами. Весь межзвездный газ и пыль давно сконденсировались в бесчисленные холодные, мертвые шары, и пустота стала прозрачна, как никогда.

Даже галактики исчезли, — их центральные части сжались, сколлапсировали в огромные черные дыры, окраинные звезды разлетелись, и теперь почти равномерно заполняли бывшую межгалактическую пустоту. Между звездами и вокруг них носилось множество планет, — гораздо больше, чем раньше. Но все они были так рассеяны, что одну от другой отделяли миллионы световых лет. Их солнца давно погасли и они застыли при температуре… нет, не абсолютного нуля. Тепловое излучение, испущенное бессчетными звездами, нагрело пустоту примерно до двадцати градусов Кельвина, вместо трех, но это ничего не изменило. Это и была та тепловая смерть, о которой думал Анмай.

На множестве планет, вращавшихся вокруг ещё светивших красных солнц, не осталось жизни, — её там и раньше не было. Да если бы она и зародилась, и достигла разума… Анмай боялся представить, насколько будет изолирован такой мир. И какие темные будут там ночи, — ночи, небосвод которых не озаряет ни одна звезда…

«Укавэйра» раскинула вокруг себя гигантские сверхчувствительные сети, улавливая все возможные виды энергии, но всё было тщетно. За прошедшее время горизонт видимости сократился катастрофически, а в доступной ей сфере диаметром в тридцать миллионов световых лет не нашлось никаких признаков разума и жизни. Никаких. Даже Лист — граница их Вселенной — был невидим.

Анмай лишь сейчас осознал, что не только животные виды, но и сами цивилизации смертны. Приходит срок, — и они исчезают, не оставляя никакого следа. Теперь они исчезли все, — и Вселенная была столь же пуста, как и в первые годы после своего рождения. Даже в мечтах он не смел заглядывать в столь далекое будущее, — но он в нем оказался, и понял, что все усилия были напрасны и тщетны. Чего бы ни достигли симайа, они давно исчезли, и от всех их трудов не осталось даже праха… «Укавэйра» не смогла обнаружить ни одной астроинженерной конструкции, — все не-планеты давно сколлапсировали или распались. Она посылала сигналы, используя все возможности не-пространственной связи, — ей никто не отвечал. Они оказались в полном одиночестве.

— Это изгнание навечно, — вдруг тихо сказал Айэт. — Мы захотели узнать то, что недоступно любому разумному существу, — и поплатились. Мы видим то, чего никто не должен видеть. И даже вернуться назад мы не можем, — только идти дальше вперед.

Анмай кивнул. Он знал, что движение по стреле времени возможно лишь в одну сторону…

В глубине сознания ещё таилась совершенно сумасшедшая мысль о том, что они смогут найти какой-то способ вернуться обратно. Он с трудом смог прогнать её. Они были действительно изгнаны — навечно.

* * *

Как ни странно, отчаяние их не охватило. Им самим ведь ничего не грозило, а Анмай на своем опыте убедился, что события, не задевающие его лично, даже самые чудовищные, могут лишь интересовать, но не пугать, — он понял это ещё во время Великой Войны на Уарке. Айэту пришлось хуже, — он лишился любимой. Но и эта потеря была ожидаемой, и, значит, не такой тяжелой. Они отлично знали, на что идут, знали, что однажды окажутся в полном одиночестве. Пусть это произошло гораздо раньше, чем они ожидали, — но они ожидали этого. И постепенно, когда они поняли, что уже ничего не смогут изменить, их стало охватывать любопытство, — такое же, какое охватывает человека, проснувшегося в большом и совершенно пустом доме: даже недоступные прежде зоны иных участников Кунха были им открыты.

— Знаешь, я… очень рад, что полетел с тобой, — сказал Айэт. — Если бы не ты, меня бы уже не было…

Он смолк, поняв, что сказал глупость, но он был прав. Им действительно выпала пускай не самая счастливая, но, наверное, самая интересная судьба, — они пережили всех, включая и своё родное мироздание.

* * *

— Интересно, — продолжил Айэт. — Мы можем попасть в теневую Вселенную?

Он не забыл своей давней мечты.

— Мы можем послать туда нашу часть, и она увидит столько же, сколько увидели бы мы, — ответила «Укавэйра». — Приготовьтесь!

Вэру показалось, что его вывернули наизнанку. Во всяком случае, боль была ужасная. Но он не смог найти отличий, — если они и были, несчетные прошедшие века стерли их, обратив родину людей в такую же мертвую пустыню. Самые тщательные, длившиеся несколько часов наблюдения не нашли даже малейших следов жизни. Они даже не смогли понять, чем же это мироздание когда-то отличалось от их собственного. Разочарованный Айэт спросил:

— А Стена Света? Её энергия настолько велика, что разбивает атомные ядра до водорода. За ней мироздание как бы омолаживается. За это время она успела уйти на сотню миллиардов световых лет, но мы вполне можем её догнать. Может быть, там…

— Нет, — на сей раз ответ машины был мгновенным. — Её мощность всё же слишком мала, чтобы разрушить компактные ядра выгоревших звезд. А иная прибавка водорода не будет значить ничего. За её фронтом новых звезд не образуется.

Анмай сник, просто не зная, что делать. В его родной Вселенной не осталось ничего, — по крайней мере, ничего, достойного того, чтобы здесь задержаться. Им оставалось лишь следовать первоначальному плану, и лететь дальше, — во Вселенные, перестроенные Мэйат, а затем Файау.

Он отлично понимал, что там они увидят то же, что и здесь, — и не мог смириться с этой мыслью, поверить, что его народ тоже сгинул, не оставив никакого следа.

Билась в его голове и ещё одна мысль, — о том, что не только они попали в это запредельное будущее. Такое было возможно, и даже вполне вероятно. Но отыскать таких изгнанников они не могли, — пустота слишком велика, а им тоже незачем было здесь оставаться. По крайней мере, в этой Вселенной не нашлось никого, кто мог ответить на сигналы «Укавэйры». Единственная родина разума ныне полностью опустела. Кунха, длившаяся бездну лет, давно подошла к концу, — никто не выиграл, проиграли все. Если ещё где-то и остался разум, — то только за её пределами.

* * *

Когда «Укавэйра» сообщила, что решила лететь во Вселенную Мэйат немедленно, Анмай растерялся. Он уже хотел спать, и к тому же считал, что для одного дня впечатлений более чем достаточно. Но что он мог поделать? Они были лишь пассажирами на борту одного из величайших кораблей за всю историю мироздания, и их желания значили для него немного.

Он встряхнулся. Возбужденное ожидание быстро одолело сонливость, хотелось не останавливаясь идти вперед, невзирая ни на что. Всего тринадцать дней прошло с момента битвы за Эрайа, — а кажется, что это было целую вечность назад. Он усмехнулся. Впрочем, и в самом деле, — вечность. А в этом мироздании, в этом времени они меньше суток, — но уже привыкли, и спокойно смотрят на экраны, отражающие лишь скорбную пустоту…

Время от времени кто-нибудь из них поднимался, старательно и долго потягивался, разминая затекшие мышцы, и вновь садился. Айэт подпер ладонью правой руки скулу, уперев локоть в колени скрещенных босых ног. Анмай привычно сел на пятки. Хьютай уселась рядом с ним. Теперь они застыли, готовясь к переходу.

Вэру ещё не приходилось проходить сквозь Листы, и он сомневался, что это будет приятно. Преодолеть Лист уничтожающей любое вещество не-материи с планковской плотностью, состоящей из квантов всех взаимодействий, можно было лишь в Туннеле Дополнительности, и притом, закрытом с двух сторон, — чтобы не произошло столкновения и аннигиляции различных физик.

Чтобы добраться до Вселенной Мэйат, надо было пересечь два Листа и Вселенную сверхрасы Кайа, — родину Черных Прыгунов, потом ещё восемь Листов, — чтобы достичь Вселенной Файау. Этот путь был безопасен… точнее, был безопасен сто миллиардов лет назад. Впрочем, если им не встретится многомерного пространства, либо областей не-физики, где гравитация остановила время…

Лишь сейчас Анмай вспомнил, что за все несчетные прошедшие века расширение Сверх-Вселенной неудержимо ускорялось, — и время понемногу иссякало, пока не останавливалось вовсе. Здесь до этого ещё не дошло, но определить, сколько ещё осталось, было невозможно, — нельзя же выйти за пределы времени?

Он не мог этого почувствовать, но ему казалось, что осталось немного. И они должны в любом случае, — хотя бы ради своего спасения, — покинуть это мироздание, пока над ним не захлопнулась гробовая крышка безвременья, и оно не исчезло, словно не существовало никогда… А что ждет их в Бесконечности? Неизвестность.

Его размышления прервал голос «Укавэйры»:

— До входа в Туннель Дополнительности осталось пятнадцать секунд. Удачи.

Ну вот и всё, — подумал Вэру. — Сейчас я навсегда покину свою Вселенную, — возвращаться в неё просто незачем, — и пущусь в путешествие, длиннее которого не было со времени сотворения мира. И что же я при этом чувствую? Ничего!

Он осторожно сжал напряженную руку Хьютай, сумев-таки угадать миг входа. Незримый, пришедший из ниоткуда ветер усиливался, толкая его вбок. Потом его ударил неистовый взрыв света, — и время остановилось.

* * *

Очнувшись после долгого забытья, Анмай почувствовал, как по телу волнами катится боль. Но она слабела, стихала… Вскоре осталось лишь уже знакомое глубинное пение и слабое давление, толкавшее его прямо в объятия Хьютай. Наконец, комната повернулась, и обе силы слились. Тяготение возросло заметно, но терпимо, однако, глубинное пение не исчезло. Голова кружилась. Никто из них не двигался и не говорил. Они не знали, сколько на сей раз должно продлиться путешествие.

Время едва ползло, минута за минутой. Ничего не менялось. В окне-экране плавала серая мгла. Потом Анмай вскрикнул, когда «Укавэйра», проходя сквозь Лист, на миг оказалась в своей, отдельной Вселенной, не принадлежащей ни одной из двух соседних, — пополняя в этот миг запас энергии, впитывая взрыв новорожденных Стен Света. Но он ощутил лишь приступ дикого головокружения: если бы хоть малая часть этой энергии достигла их, — она бы обратила их в прах. Потом всё было совсем обычным, — пока «Укавэйра» не достигла точки выхода.

* * *

На сей раз взрыв боли даже не заставил его потерять сознание, — хотя это лишь усилило её. Когда всё кончилось, ему хватило нескольких секунд, чтобы полностью прийти в себя, — генные инженеры Файау потрудились над его телом на славу. Но, как он и ожидал, Вселенная его народа оказалась наполненной той же окончательной, безысходной, красноватой тьмой.

С единственным исключением.

* * *

Анмай старательно встряхнулся, словно кот, растрепав волосы. «Товия» вновь мчалась в обычном пространстве, и о гироскопической рецессии пока можно было забыть. Вселенная Файау оказалась очень странной. На макроуровне её структура в точности повторяла структуру их родной Вселенной. На квантовом уровне…

Гравитационная постоянная тут была почти в миллиард раз больше, и скорость света, и постоянная Планка. Эти изменения необычайно облегчили создание больших интеллектронных систем, и не только. Здесь Эвергет мог быть величиной в кулак, а Нэйриста, — в небольшой дом.

Теперь здесь не осталось ничего подобного. Безвременье не поглотило эту Вселенную только потому, что от её изначального вещества здесь осталась едва миллиардная часть, — гравитационные волны, пыль… и больше — ничего. Всё остальное исчезло. Ушло. Похоже, Файау изменила физику своего мироздания именно ради этого великого исхода, — буквально вся материя их Вселенной покинула её. Но, чего бы не достигли её обитатели, — они ушли. Ушли очень давно, не оставив никаких следов, — никаких Ворот Соизмеримости, никаких Туннелей, не-планет, ничего. Это давало пусть призрачную, но надежду, хотя даже «Укавэйра» не могла сказать, куда и как давно ушла Файау. Несколько десятков миллиардов лет назад, в лучшем случае. Лишь измененная ими физика осталась, не перемешавшись, и не погасив друг друга, как те физики Кунха…

По крайней мере, её они смогли понять. А в физике Вселенной Мэйат не смогла разобраться и сама «Укавэйра», — только в том, что она ей враждебна, как и физики остальных семи Вселенных, что она пересекла. Это был тупик, — возможно, разум процветал в иных, недоступных и непонятных им формах, которые они принимали за безумие мертвой природы. А в этом мироздании, доступном их пониманию, не осталось ничего, что могло бы привлечь их. Ничего. Кроме одного.

После первого же обзора «Укавэйра» смогла обнаружить скопление живых звезд.

* * *

«Товия» мчалась, окутанная Йалис-щитом, сиявшим синим огнем аннигиляции, — ослабни он хоть на миг, её расплющил бы собственный вес, а её Эвергет взорвался бы. Но всё же, им невероятно повезло. Шанс выйти так близко к скоплению был ничтожно мал, — как и оно само, затерянное среди миллиардов световых лет мертвой пустоты. При такой гравитации звезды становятся крохотными, и живут они тоже недолго, — по меркам звезд, разумеется. Это, уже доживающее свой век скопление, было явно создано искусственно, примерно миллион лет назад. Но кем? Пусть даже подобными им изгнанниками из своего времени, давно сгинувшими, — всё же, оставалась надежда…

В скоплении была едва сотня звезд, — диаметром не больше мили. Их окружали семейства ещё более крохотных планет. Но внимание файа привлекла лишь одна. На ней среди зелени высилось нечто вроде купола диаметром в два десятка метров. Впрочем, всё здесь было искусственным…

Анмай вздохнул. «Укавэйра» осталась далеко позади, но он видел сияние её щита, раскинувшееся на миллиарды миль. Лишь через три часа «Товия» смогла выйти из него и достичь скопления, — тоже крохотного, ибо звезды здесь разделяли не световые годы, а едва миллионы миль. Планеты были ещё меньше, — от половины до трех вэйдов в диаметре, они отстояли от солнц на сотни миль. Их годы составляли едва несколько часов.

Всё это походило на макет в планетарии, но, тем не менее, планеты были настоящими, — самые ближние к солнцам оказались голыми шарами раскаленного камня, самые далекие, — застывшими шарами льда. Нашлись даже газовые «гиганты», — мутные бело-сине-желтые шары диаметром в треть мили. Их атмосферы были мертвенно-спокойны. Никаких бурь, как на обычных газожидких гигантах, тут не наблюдалось и в помине, зато были луны, — каменные и ледяные шары диаметром всего в несколько метров. Они двигались прямо на глазах, изрытые кратерами, — здесь было полно пыли и метеоров, но никаких признаков разума, или вообще какой-либо активности.

Анмай с интересом смотрел на выбранную ими планету, — её солнце находилось в самом центре скопления. Она была её третьим спутником и не выделялась среди сотни сестер ни своими размерами, ни строением, — здесь все они были пустыми внутри. У неё также была луна, — покрытый причудливыми узорами крохотных горных хребтов шар диаметром в десяток метров. Теперь этот филигранный узор почти исчез под беспорядочной россыпью кратеров, обломков и пыли. Сама планета была трех вэйдов в диаметре, с несколькими континентами, выступавшими из мутной зелени океана, и с атмосферой толщиной всего в несколько метров. Её горы были просто низкими грядами крошащихся скал. Никаких полярных шапок или облаков здесь не оказалось и в помине. Не было и деревьев, — неровные материки покрывала невзрачная бледно-зеленая трава. Сверхмощные телескопы «Товии» не заметили никаких животных. Здесь не оказалось рек и даже ручьев, — только несколько озер, похожих, скорее, на большие болотистые лужи. Дождь здесь никогда не шел, но на ночной стороне, — планета вращалась с суточным периодом, — клубился холодный туман. Ничего опасного там, в любом случае, не было.

Анмай задумался. Файау очень тщательно препарировала физику своей Вселенной, — она изменила её так, как ей хотелось, избежав любых последствий на макроуровне. Даже изменения массы электрона, связанного с постоянной Планка, ей удалось избежать, хотя это считалось невозможным. Но вот не взорвутся ли там их весмы, квантовые браслеты и двигатели их скиммера?

«Товия» решила эту проблему очень просто, — выбросив образцы техники за пределы Йалис-щита. Они продолжали нормально работать. Без дальнейших размышлений Вэру, Айэт и Хьютай направились в ангар.

* * *

Выбравшись из скиммера, они осмотрелись. Они не взяли с собой ничего, кроме оружия и силовых поясов, и их одежда осталась обычной. Анмай невольно прислушался к себе, — им пришлось пересечь зону аннигиляции двух разных физик, но он не ощутил ничего, и последствий пока никаких… Он прислушался к звукам, затем закрыл глаза. Вроде бы, никаких отличий от Эрайа, — вес, тепло, трава под ногами… Только слишком уж тихо… И воздух — затхлый, словно в закрытой комнате заброшенного дома, пахнущий душной гнилью и тиной. Слабый ветерок едва чувствовался, и тоже напоминал, скорее, сквозняк…

Они не могли поверить, что ещё утром этого бесконечно длинного дня говорили с Вайэрси, — казалось, что это было в иной, может, даже не их собственной жизни…

Анмай поёжился, вспомнив, что их путешествие, собственно, ещё не началось, а это — последняя возможность побыть в хотя бы внешне привычном мире.

Едва он открыл глаза, иллюзия исчезла. Небо зияло бездонной, пугающей чернотой, — тонкая атмосфера никак не могла смягчить её. В зловещей тьме сияло солнце, — мутное, красновато-желтое, словно видимое сквозь пыльное стекло. От него исходило ровное, нездоровое, какое-то гнилостное тепло.

Смотреть вниз было немногим приятнее. Он видел раскинувшийся на сотню шагов неровный, бугристый луг, изрытый оплывшими и заросшими воронками. Горизонт загибался, и луг словно скатывался в бездну, — один взгляд на него вызывал жутковатое головокружение.

Они быстро обошли материк — клочок неровной земли, полтораста на двести шагов, и заодно купол, — его стены оказались глухими, с единственным арочным входом. Сам купол стоял на северном полюсе этого мира, на вечной границе света и тени.

За ним, на ночной стороне, было холодно, — непроглядная тьма пустоты, до которой было буквально рукой подать, дышала льдом, и от не успевающей остыть воды океана поднимался пар, разгоняемый порывами ветра, достаточно сильного, чтобы пронизывать до костей. В абсолютном мраке неба едва светилось несколько дюжин красных звезд, зато луна казалась очень близкой и реальной, — до неё было всего метров триста, а на таком расстоянии эффект бинокулярного зрения ещё действовал.

Вскоре они вышли к морю. Едва заметная рябь неслышно трогала низкий, заросший берег. Сама вода оказалась зеленоватой, мутной и тухлой на вид. В ней плавали толстые скользкие плети водорослей, похожие на гниющие щупальца. Хотя до другого берега была едва сотня шагов, он исчезал за близким горизонтом, и море, казалось, стекало за него, в то же время застыв. Здесь никого не было, но Вэру вдруг показалось, что он задел тонкую тревожную нить…

* * *

Вайми беззвучно парил в центре своей комнаты, — пустой металлической коробки, усеянной изнутри множеством антенн и волноводов. Экранов не было, но не было и необходимости в них: симайа и без приборов могли превращать поток сигналов в изображение.

Потом Вайми принял свою обычную форму, и, когда часть стены беззвучно ушла в сторону, выплыл в коридор. Это получилось у него естественно-бездумно: он был симайа уже четыре тысячи лет, не считая прожитых в Найнере. То было удивительное время, — лучшее в его жизни, — но он сам положил ему конец. Его дети не должны были жить в иллюзиях. Он и Йэллина дали им свободу, — но, когда это случилось, Найнер просто исчез. Сама его плоть стала плотью мириадов Детей Найнера, — таких же симайа, как и он сам. Их было невообразимо много. Цивилизация, которую они создали, вобрала в себя Йэннимур, как океан вбирает в себя каплю, и Йэллина, Создательница, вела их. Но для Вайми в этом прекрасном будущем не нашлось места: не золотой айа, не сарьют, не человек, он с каждым годом всё острее чувствовал, что не принадлежит к этой Реальности, — и это, в конечном счете, привело его сюда, в единственное место, которое он по праву мог называть своим домом. Так он и Охэйо нашли друг друга, — две потерянных души, изменивших мир более всех прочих, но потерявших слишком много, чтобы жизнь сохранила для них какой-то смысл. У них не было никакого желания оставаться в ней, — а вскоре появилась и возможность её покинуть.

За тысячу лет Культуры Хары Хеннат усовершенствовали транслайнер: теперь он мог прыгать не только в пространстве, но и во времени, выпадая из его хода. Правда, лишь в одну сторону: в будущее.

Они мчались вниз по реке времени. Вначале было трудно отыскать следы совершенных ими изменений, потом они стали более заметными. Дети Хары находили друг друга и росли, и Вайми видел ступени этого роста: сначала города, потом орбитальные станции, потом не-планеты.

Они так и не узнали, как далеко распространились их творения. Дети Хары не стали сверхрасой, какой был Йэннимур, запертый в своем Объеме. Они свободно проникали из Объема в Объем, не изменяя их реальности, а приспосабливаясь к ней. Уже никто из них не помнил самого Начала. Никто не помнил, что их породило отчаяние одного существа, его желание исправить допущенную не им ошибку.

Через двести тысяч лет Дети Хары были везде, — рядом с любой разумной жизнью жили марьют и сарьют. Они иногда воевали, — с другими расами и их Реальностями, — но это не могло замедлить их роста. Основа их жизни, заложенный Охэйо фундамент был неколебим: нельзя было стать сарьют, живя бесчестно, и это определяло всё. Вселенная отныне принадлежала людям, и так предначертанное было исполнено.

***……..

Но они развивались, а пути рас были предопределены: они вели за пределы этой Вселенной. Через четыре миллиона лет сарьют повсюду исчезли: не вымерли, но стали тем, что выше человека, и уже не было смысла начинать всё заново. Срок жизни разумных рас был слишком короток по сравнению с жизнью Вселенной, и никому не дано было овладеть ей навсегда.

Но она тоже не была вечной: когда они остались в одиночестве, Охэйо резко ускорил движение, желая досмотреть всё до самого конца. Теперь они каждый раз прыгали на миллионы лет, но будущее оказалось слишком чуждым: они не смогли в нем оставаться. Возможно, гхатра Мроо вернулась и победила, возможно, случилось нечто иное, непостижимое для них. Но когда Реальность вновь обрела доступный для них вид, всё уже кончилось: Вселенная была мертва.

История жизни и звезд завершилась: остались только красные карлики и пыль. Разум, возможно, ещё существовал, — но в тех формах, что находились навсегда за пределами их понимания. Теперь они двигались в будущее ещё быстрее, каждый раз оставляя позади миллиарды лет, но теперь мир оставался прежним, — только с каждым разом всё тусклее.

Наконец, и они достигли конечной точки: транслайнер повис над чудовищной черной дырой, в пятьдесят миллиардов раз более тяжелой, чем стандартное солнце. Её окружала лишь бесконечная пустота. Галактики давно рассеялись, а сам Вайми стал лишь ненамного старше: восемьсот миллиардов лет после его рождения, но всего три тысячи лет реального времени.

К концу пути они пришли одни: все их спутники давно сошли с корабля, чтобы прожить свою жизнь вместе с миром, в золотой век Детей Хары. А им уже некуда было идти: здесь, в выметенной безвременной бездной пустоте, просто не осталось материи, чтобы заправить транслайнер и двинуться дальше, — куда бы то ни было.

Они медленно падали, хотя это падение должно было продлиться ещё тысячи лет, — вполне достаточно времени, чтобы подготовится к смерти, но Вайми не думал о ней. Он сомневался даже в том, что их ждет там именно смерть. Хотя сердцевина черной дыры, — горизонт Коши или сингулярная сфера, — оставалась в принципе непознаваемой, он знал, что поток времени в ней менял направление на обратное. Любой объект, попавший в этот «обратный поток», был бы отброшен в бесконечно далекое прошлое, о котором Вайми совершенно ничего не знал. Он понимал, что ему придется, так или иначе, это узнать, но он не торопился с этим, — спешить ему было поистине некуда.

Он готовился ко всему, что могло ждать его в этом неведомом, бесконечно далеком прошлом, — занятие вполне бесполезное, но оно приносило ему удовольствие и душевный покой. Когда Вайми уже ничего не мог делать, он спал. Ему грезились сны, — иногда совершенно непонятные, иногда, наоборот, мучительно знакомые. В них ему являлась Лина, — его Лина, первая любовь его жизни, потерянная навсегда, но всё ещё живущая, — где-то в нем самом. Иногда они могли даже говорить, и, просыпаясь, Вайми был уверен, что она рядом, — стоит только обернуться. Он оборачивался, — и никого не было. У разочарования был горький вкус. Но, когда он засыпал, она возвращалась, — и Вайми даже не помнил о том, что они расстались.

Это были самые счастливые минуты в его жизни, — несмотря на то, что просыпаясь, он едва их помнил.

* * *

Вайми помотал головой и опомнился. Он всё чаще вот так незаметно соскальзывал в прошлое, — но прошлого не было, и ни к чему хорошему это не могло привести. Так или иначе, но его история подходила к концу, и он сам понимал это. Однако, случилось нечто, поистине невозможное: к ним пришли гости.

* * *

Вначале файа держались настороженно, затем отбросили серьёзность, — слишком уж этот мир походил на игрушечный. Они смогли обойти его за пятнадцать минут. Вода, покрывающая половину поверхности, была непрозрачной, гнилой, и они боялись к ней прикасаться, порхая над самим морем. По данным радара «Товии», его дно было илистым, неровным, но глубина не больше четырех метров. Везде они видели одно и то же, — неровная травянистая земля, крошащиеся груды камня, мелкие, похожие на лужи озера. Горы планеты давно разбили те же метеоры, что перепахали поверхность крошечных материков.

Единственное, на чем тут отдыхал глаз, — стоявший на северном полюсе плоский купол с острой, словно у луковицы, вершиной. Её венчал узкий блестящий стержень, расходившийся на конце множеством радиальных разветвлений. Они ветвились вновь и вновь, пока не становились незаметны, — казалось, вершину стержня окружает странно четкое, полупрозрачное, серебристное сияние.

Сам купол походил на храм. Его золотисто-белый материал был похож на оплывший воск свечи, хотя вблизи эта стеклянистая масса напоминала застывший кварц. В круглой стене зияла небольшая, удивительно соразмерная арка, а за ней, в глубине, сиял свет. Сначала Вэру не смог разглядеть его источника, — воздух странно мерцал в арке, смазывая очертания интерьера.

Его поразила чистота и глубина чудесного, золотисто-белого сияния. Оно вызвало в душе непонятную робость, и войти он решился не сразу.

Купол оказался толстым, — метра полтора, но мерцание в арке, — бесплотным. Они прошли сквозь него, ступая осторожно и беззвучно, — и замерли в изумлении.

Весь купол внутри был пуст. Лишь напротив входа, на полукруглом возвышении из нескольких широких ступеней, горело то самое, поразившее их неподвижное пламя, — светящийся шар в рост Вэру. Он парил над центром возвышения, — именно парил, ни на что не опираясь. Его свет, отражаясь в бело-золотистом своде, окружал их удивительно уютным, всеобнимающим сиянием. Не говоря ни слова, они пошли к нему. Ноги скользили по гладкому стеклянному полу, и им пришлось сбросить обувь.

От шара веяло мягким теплом. Протянув руку, Вэру коснулся приятно-горячей и идеально гладкой поверхности. Сияние, — удивительно чистое и глубокое, — заполняло шар целиком. Даже когда Анмай прижался к нему щекой, он не смог разглядеть внутри никаких деталей.

Неугомонный Айэт тут же подлез под шар, и, упершись в него плечами, попытался сдвинуть. Хотя он старался изо всех своих немалых сил, шар не дрогнул, словно впаянный в воздух. Ничуть не растерявшись, он выбрался из-под него, с любопытством осматриваясь и прикасаясь к полу и стенам ладонью. Айэт даже прижимался к шару и стенам ушами, но слышал лишь стук своего сердца в мертвой тишине. И больше — ничего.

Они задали эти вопросы «Товии», но и она могла сказать немного. Шар парил в воздухе неощутимо соединенный со стенами магнитным полем. Оно же подводило энергию. Но откуда она бралась, а главное, — зачем всё это, оставалось непонятным. Они вернулись в середину зала.

— Это сделали файа, — сказал Айэт. — Или я ничего не смыслю в нашей культуре.

Хьютай молча показала на зияющие по сторонам входной арки проемы в полу. Оттуда слабо изогнутые узкие лестницы вели вниз, в просторный круглый зал, похожий на верхний. Золотой свет пробивался в него через матовый стеклянный потолок. Ступать здесь приходилось с осторожностью: белое стекло пола даже под босыми ногами казалось им скользким.

Здесь не было ничего, кроме трех новых арок в гладкой стене. Одна из них, напротив входа, была заполнена нежно-голубым светом. Файа на минуту застыли, потом всё же решились подойти к ней.

Слабо светящийся проем напоминал им странную картину, нарисованную на листе стекла, отлитого вместе с массивной рамой из стали. Вэру никак не мог понять, что же он видит, — каждая деталь в отдельности была узнаваема, но целое, — нет. Его мозг не мог найти даже отдаленных аналогий. Иногда на миг появлялись знакомые образы и тут же исчезали, — огромное озеро под стеной высочайших гор, испещренных пятнами чистейшего снега… гор, по которым ползли облака… гигантские шпили заброшенного города в чудовищной расселине между двух исполинских массивов, похожих на окаменевшие грозовые тучи… тропинка, ведущая от такой же… картины?... Туда, вниз…

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Как ни странно, это помогло, — образы стали более отчетливыми, словно во сне, — только там он закрывал глаза, пытаясь лучше рассмотреть что-то. Вдобавок, у него появилось странное, но уже знакомое ощущение, — словно ветер дует в лицо, мягко пронизывая тело насквозь.

Он невольно подался вперед, стремясь коснуться удивительного изображения, но даже это ему не удалось, — его протянутая рука ушла в неосязаемую пустоту. Это настолько его поразило, что он не сразу заметил иную странность, — картина оказалась передней гранью монолитного стального блока, поставленного торцом в проеме, и уходящего далеко в мутную глубь стекла.

Внезапное подозрение заставило его сердце бешено забиться, дыхание прервалось. Он спешно коснулся браслета. «Товия» ответила мгновенно:

— Анмай, вы не ошиблись. Вы действительно видите Ворота Соизмеримости, ведущие в иное мироздание.

Он фыркнул, вспомнив чудовищные Ворота Р`Лайх. Но здесь было мироздание с намного глубже измененной физикой, здесь Ворота могли быть и такими. Он немедленно поделился догадкой с товарищами.

— А как попасть туда? — тут же спросил Айэт.

— Ворота открыты, иначе мы ничего бы в них не увидели, — ответила «Товия». — Но вопрос не в том, чтобы войти, а в том, чтобы вернуться. Мы ведь не знаем, какой там воздух, а силовой пояс не поможет вам дышать. Скиммер же просто не пройдет в этот проем.

Разочарованные, они обратили внимание на две других арки: те выходили в небольшие, полукруглые комнаты с круглыми шахтами в полу. Их матово-белые стены покрывали цилиндрические решетки из блестящих стальных прутьев, и файа стали спускаться по ним вниз. По мере спуска сила тяжести постепенно слабела.

Едва шахта кончилась, Айэт вскрикнул от изумления. Они увидели внутренность планеты, — колоссальный пустой шар, освещенный парящей в его центре мутно-золотой сферой диаметром всего метров в двадцать.

Как оказалось, толщина коры не превышала сорока метров. Изнутри её покрывало нечто вроде кристаллической решетки из толстых прутьев или труб. Их темный окислившийся металл разъедали пятна бледно-зеленого мха. Остальное пространство заполнял светящийся туман. При ближайшем рассмотрении он оказался массой мелких обломков и пыли, парящей в невесомости. Она покрыла внутреннее солнце тусклыми пятнами, делая его свет странно, неестественно мертвенным. Дышать здесь, в полном пыли, холодном и тяжелом воздухе, оказалось трудно. После мрачных картин пустой Вселенной, после всего угасающего мироздания им хотелось совершенно иного, и приходилось заставлять себя идти вперед.

Отталкиваясь от прутьев, они облетели гигантское помещение. Стальная чаща была толщиной метров в восемь, у её дна скрывалось множество цилиндрических баков. Облитые изнутри тускло светящимся золотистым стеклом, они походили на вполне уютное жилье. Даже центральное светило оказалось полым: Анмай с удивлением понял, что самое темное из пятен — это вход.

Когда он подплыл к нему и попробовал войти, его остановила невидимая стена силового поля. Казалось, за ней, в темноте, движутся смутные силуэты, но он не был в этом уверен: поле как-то странно преломляло свет, и Анмай словно пытался смотреть во мрак через текучее стекло. Непонятно отчего, при виде этих плывущих бесформенных очертаний его охватил озноб. Вдобавок, ему чудился взгляд, — нечто тяжелое, неприятное и чуждое. Окончательно сбитые с толку, они вернулись в нижний зал купола.

— Что же там, во внутреннем солнце? — спросил Айэт у «Товии».

— Наверняка то, что дает энергию для работы этих Ворот. Но силовое поле там слишком мощное. Его не пробить теми средствами, что у вас есть.

— А если разломать обшивку? — Айэт не унимался.

— Не выйдет. Всё это построено из вещества, армированного силовым полем. Иначе это сооружение не продержалось бы здесь почти миллион лет. И оно, в некотором смысле, живое. Туда можно попасть только силой, а это почти наверняка вызовет ответное противодействие.

— Но мне показалось… там кто-то заперт… — возмутился Айэт.

— Вот именно. И, возможно, он очень опасен. Он кормит Ворота своей силой, и это вряд ли ему нравится.

— Но пройти в них мы сможем?

— Да. Но всё это создано миллион лет назад, и теперь за ними может просто не оказаться тех, кого вы ищете. Или, что ещё хуже, могут оказаться те, кого вы совсем не ожидаете встретить.

— Так что же нам делать? — вновь спросил Айэт, но на сей раз ему ответил Вэру.

— Одним нам туда идти нельзя, — это совершенно ясно. Есть лишь один выход. «Укавэйра» уже наверняка определила, в какую Вселенную ведет этот Туннель. Если она захочет, то отвезет нас туда. Если же нет… — он вздохнул и вновь нажал кнопку связи.

— Я не намерена вторгаться в чужие мироздания ради вашего любопытства, — ровно ответила машина. — Моя мечта — вообще их покинуть. Если хотите, можете остаться здесь, — вместе с «Товией». Построившие этот Туннель рано или поздно заинтересуются вами. Мы не знаем, когда это будет, и не собираемся ждать. Возможно, Файау, или Йэннимур ещё существуют в том мироздании. Возможно, нет. И ещё. Надеюсь, вы помните о безвременье?

Анмай вздохнул. Вновь подойдя к порталу, он сосредоточился, пытаясь понять этот странный поток образов, струящийся сквозь него, — порождение иной физики, доступное ему лишь отчасти. Вдруг пришло острое понимание, — то была история без слов и мыслей, доступная любому разумному существу, история мироздания… мертвого мироздания, не знающего ни света, ни мрака, в котором плавали бессмертные тени, не ведающие добра и зла…

Затем возникло ощущение угрозы и страх перед тем, что он мог понять. Они уже видели мертвую Вселенную, но он чувствовал, что совсем необязательно видеть приведший к этому путь, — то, что происходило… и что происходит сейчас. Незачем знать, чем стала однажды Вселенная Золотого Народа, и чем кончилась история людей. Они уже видели результат. Детали неважны. Пусть всё это, в конечном счете, было лишь делом времени, эти детали могли взорвать его разум.

Вдруг ощущение опасности стало пронзительно-острым, — словно с той стороны повеяло ледяным ветром. На какой-то миг он отчетливо увидел горный пейзаж и нечто вне поля его зрения, заливавшее этот пейзаж ярким, словно солнечным светом… нечто, что не было солнцем.

Анмай понял, что это нечто тоже увидело их, — и, удивленное, несется сюда. И, если им хоть сколько-то дороги их жизни, — нужно немедленно убираться отсюда. Он не знал, так ли это, — это могло быть лишь фантазией… и он просто не мог уйти, не узнав.

Они невольно отступили к лестнице. Ждать им пришлось недолго. Сияние в портале Ворот начало разгораться. Вдруг оно вырвалось из рамы, вспыхнуло ослепительно ярко — и погасло. В лицо Вэру ударила волна раскаленного воздуха, взметнув лежавшую на полу пыль. Он удивленно заморгал, протирая глаза.

***..

В двух или трех шагах от рамы стоял рослый, широкогрудый юноша. Его гибкое тело состояло, казалось, из одних мышц, словно сплавлявшихся под гладкой, темно-золотой кожей. Широкоскулое лицо, правда, казалось слишком хмурым: металлически-черные волосы и далеко посаженные темно-синие глаза придавали ему излишне мрачный вид. На его бедрах был кусок такой же темно-синей, в тон глаз, ткани, ноги босые.

— Вайми? — удивленно спросил Анмай. Этот юноша был очень похож на Вайми из Р`Лайх, — только старше.

Юноша прижал к груди ладони скрещенных рук и вежливо, слегка, поклонился.

— Он — мой прототип. Я был создан, как его копия.

Из его фразы следовало, что он родился всего на несколько сотен — или тысяч — лет позже их отлета.

В голове Вэру закружилось множество вопросов, но юноша повернулся к Воротам и поднял ладонь, словно подавая кому-то за ними знак. Анмай понял, что перед ним лишь разведчик.

Двигаясь тихо и быстро юноша отступил к ним. От него исходил сильный жар, и по этому признаку Анмай догадался, что имеет дело с симайа.

Свечение Ворот вновь метнулось в зал, ослепительно вспыхнуло и погасло, оставив ещё одного юношу. Он тоже был рослый, великолепно сложенный. Молочная белизна его кожи подчеркивалась блеском ярко-зеленых глаз и металлически-черных, тяжелых волос, падавших на спину. Широкий лоб, высокие скулы, крупный рот говорили о хорошей породе. Анмай не успел толком рассмотреть пришельца, — едва появившись, тот оглушительно чихнул, фыркнул, как кот, и опять чихнул. Наконец, он выпрямился, с любопытством глядя на них.

Анмай понял, что имеет дело с человеком, но таких людей ему встречать ещё не доводилось. В голове у него невольно промелькнула мысль, что будь главой мятежа на Уарке этот юноша, исход войны был бы совершенно иным. Вернее, её вовсе бы не было, — потому, что у Фамайа был бы другой правитель. Его длинное черное одеяние было расшито фрактальными узорами из серебра. Оно немного не доходило до щиколоток, открывая ровные ступни в легких сандалиях. Косо срезанные у локтей рукава обнажали мускулистые руки. Узкую талию плотно облегал узорчатый серебряный пояс. На нем висело какое-то оружие, похожее на кинжал в ножнах.

Несколько секунд юноша смотрел на них, — с интересом, без малейших признаков страха. Наконец, он кивнул, — очевидно, своим мыслям, — и улыбнулся.

— Анмай Вэру, — прижатые к груди ладони и легкий поклон. — Хьютай Вэру, — более глубокий поклон, в знак уважения к даме. Он повернулся к Айэту. — Э?..

— Айэт Тайан, — быстро сказал юноша.

— Я о вас слышал, — ещё один поклон, чисто символический. — Очень приятно. Это, — легкое движение рукой, — мой друг, Вайми Йенай из симайа. Я — Аннит Охэйо анта Хилайа, из сарьют. — Он вновь поклонился, — очевидно, в свою честь.

Анмай удивленно смотрел на это создание. Само по себе то, что их здесь знали, было удивительно. Охэйо и Вайми говорили на языке золотых айа, причем, безупречно.

Охэйо вновь посмотрел на него, уже более внимательно. На его лице мелькнуло изумление, потом он вдруг быстро, почти вплотную, подошел к нему, двигаясь энергично, но не резко, словно скользя в туманной дымке зала. Словно зачарованный, протянул крепкую, прохладную руку, коснувшись лба Анмая.

— Она здесь, — сказал он с неожиданной тоской.

— Что? — Анмай опомнился и отступил.

Охэйо улыбнулся, встряхнув волосами.

— Часть… — он помолчал, словно собираясь с мыслями. — Ну, можно сказать, что часть Создателя. Она была во мне, — тогда, в самом начале. Ей я обязан всем, чего достиг, — почти, — но она давно покинула меня. Я и не думал, что смогу отыскать её… и это не доставило мне радости.

— Что? — Анмай ничего не понимал.

— Я знал одного Вэру. Ты не такой. Я думаю… ты здесь потому, что хочешь выйти Наружу, да? — взглянув на изумленное лицо Анмая, он засмеялся. — Конечно. Ты всё время хочешь выйти за пределы, открытые тебе. Ты знаешь вещи, которых не изучал, и которые не смог бы придумать, — странные, удивительные вещи. Правда?

Анмай кивнул. Голова у него закружилась. Происходящее всё больше походило на сон, — очень счастливый. Найти, наконец, кого-то, кто действительно понимает его…

— Я думаю, нам нужно поговорить обо всем, что случилось, — сказал Охэйо. — Но здесь не очень-то уютно. Я приглашаю вас в гости.

— Не думаю, что это будет разумно, — ответил Анмай.

Охэйо улыбнулся.

— Я никого не заставляю. Если вам скучно меня слушать, — прощайте, — он развернулся и направился к Воротам. Уже у них он оглянулся.

— Я наведу порядок и буду ждать. Проход открыт, — он шагнул в проем и исчез. Вайми последовал за ним.

***..

— Черт возьми! — сказала Хьютай спустя, примерно, минуту. — Он знает, что нам придется идти туда. Мы должны знать, что случилось.

Анмай связался с «Товией», потом с «Укавэйрой». Те не могли сказать ничего определенного. «Укавэйра» обещала им ждать сколько нужно, — ради получения информации, которая была жизненно важна. В конце концов, заманив их в ловушку, Охэйо не выигрывал ничего. К тому же, он просто нравился Вэру.

***..

Путешествие по Туннелю оказалось несложным, — они просто вошли в него… и, в тот же миг, вышли с другой стороны. Если переход и занял какое-то время, они его не почувствовали.

Анмай думал, что выйдет в той удивительной долине, что привиделась ему у Ворот, но они были в просторной квадратной комнате, скорее, небольшом зале со стенами из темного стекла. Вдоль них стояли обтянутые кожей диваны, пол был шершавый и упругий. Из щели на стыке стен и потолка падал мягкий голубоватый свет.

Здесь было ещё три двери, — по одной в каждой стене, — и Ворота. Охэйо появился из левой. Он был босиком и без оружия. А ещё, он широко улыбался.

— Привет. Проходите.

Чувствуя, как кружится голова, — всё это казалось ему совершенно нереальным, — Анмай последовал за ним.

Они прошли в комнату, похожую на гостиную, — меньшую, более уютную, с более ярким бело-золотистым светом, падающим из окна. Выглянув в него, Анмай увидел ту самую долину. Теперь он заметил, что её склоны изгибаются и смыкаются вверху: похоже, они оказались внутри колоссального космического корабля. Вместо солнца здесь была яркая полоса жидкого золотого огня, — выходя из-за гор, она терялась за верхним обрезом окна.

— Это «Маула», мой транслайнер, — сказал Охэйо за его спиной. — Кроме нас тут никого не осталось. Пошли.

Они расселись за низким столом. На нем во множестве были расставлены какие-то совершенно незнакомые, но очень аппетитно выглядевшие… вещи. Они оказались также очень вкусными. Анмай был голоден, так что угощение пришлось как нельзя кстати.

После еды они какое-то время молчали.

— Ну, что вы хотите узнать? — спросил Охэйо.

— Расскажи нам о себе, — попросил Айэт немного смущенно.

Охэйо устроился поудобнее: история явно обещала быть длинной. Они последовали его примеру.

— Я родился очень давно, — начал Аннит. — Примерно за пять миллиардов лет до вашего времени. Наверное, я, — самое старое существо во Вселенной. Может, и нет, но о других я ничего не знаю.

Я человек, как вы видите. Я вырос на Джангре, в стране, называемой Империей Хилайа. Мой отец был императором, — он тихо засмеялся. — Я был его четвертым сыном. Когда мне исполнилось шесть лет, на нас напали Мроо, — они возникли ещё раньше. Мы не могли сдержать их, конечно. Тогда мы спрятались под Зеркалом Мира, — я вижу, вам незнакомо это понятие. Это был как бы пузырь в пространстве, совершенно недоступный для внешних сил. И не только: живые существа в нем становились неразрушимыми, — им не нужно было даже есть, пить или дышать. Но к нему было трудно приспособиться: это смогли сделать только дети. Взрослые… можно сказать, они впали в стазис. Нам пришлось начинать всё с нуля.

Прошло двести лет, и мы создали нашу культуру, совершенно особую, более высокую. Потом мы разрушили Зеркало и вышли во внешний мир. Возродили Империю и разбили Мроо. Потом… ну, я привык к безопасной жизни под Зеркалом, а обычной жизни я не знал. С Лэйми, моим другом, мы искали безопасный мир. Мы пережили массу приключений — иногда страшных, иногда — чудесных. Потом мы попали в Хару — космическую станцию Тэйариин. Там мы все стали просто душами… но душами, способными сливаться с другими, помогать им — даже на другом краю Вселенной. Потом Хара тоже погибла. Во время катастрофы Йалис-Йэ, — он помолчал. — Я и сознания ещё двух тысяч людей были выброшены из неё — в мир, где жили только звери. Тогда и случилось самое удивительное.

Я уже говорил, что я — сарьют. Вы знаете, что это? Нет? В общем, это значит, что моё сознание… не связано с телом. Думать я могу и без него, но, чтобы что-то делать, мне нужно тело. Любое, способное чувствовать, — начиная от бабочки. В самом начале мы были енотами. Потом вернули себе облик людей. Мы бессмертны, — почти, потому что ничего, кроме Йалис, не в состоянии нас убить.

— Значит, ты можешь овладеть и моим телом? — осторожно спросил Анмай.

— Конечно. Но выйти из уже занятого тела весьма трудно, и… зачем? Это вот очень мне нравится. А вне тела сарьют может летать со световой скоростью и видеть всё, о чем думают другие существа. Хотя там, — за смертью, — очень холодно. И страшно.

— Я не понимаю… — осторожно сказал Айэт. — В чем тогда разница между обычной душой и сарьют? Что мешает им тоже летать со скоростью света и общаться?

Охэйо вздохнул.

— Общаться друг с другом и двигаться им, в сущности, ничего не мешает. Но они, условно говоря, двухмерные. Выйти в «третье измерение» и общаться с душами живых они не могут. А души живых, отрываясь от материального носителя, тоже «уплощаются». Возможны, конечно, отдельные исключения, — берутся же откуда-то мифы о переселении душ… Но сарьют, в некотором роде, совершенно другой вид: они тоже «трехмерные», но при отрыве от материального носителя не «уплощаются». Можно сказать, что они имеют опору в некоем «четвертом измерении». Соответственно, с душами умерших они общаться не могут, а вот с душами живых — очень даже. Вплоть до отпихивания их в сторону и перехвата контроля над телами.

— А чем тогда сарьют питаются без тела? — спросил Айэт. — Откуда они берут энергию?

Охэйо слабо улыбнулся.

— Нормальный сарьют — существо безэнергетическое, и скользит между вселенными, подобно тени. Правда, воздействовать на них он не может, — по крайней мере, пока не прицепится к подходящему сознанию тамошнего обитателя. Чему другие, правда, могут быть не рады.

— А ты тоже можешь… скользить между вселенными?

Охэйо слабо вздохнул.

— Я — нет. К сожалению. Тогда всё было бы гораздо проще…

— А что было потом? — спросила Хьютай. — После того, как вы вышли из Хары и вернули себе облик людей?

— Дар сарьют не наследовался. Мы могли иметь детей, — как самые обычные люди, — но они старились и умирали. Очень долго мы старались это изменить. Мне повезло, — он пожал плечами. — Вот так сарьют стали сверхрасой. Об этом не так-то просто рассказать. Но, думаю, Вайми сможет показать вам это.

— А кто он? — спросила Хьютай.

— Мой друг, самый лучший. Вы знаете Вайэрси? — Анмай кивнул. — В начале Вайми стал его другом. У симайа была игра… они помещали копии своих друзей, — без памяти, — в различные виртуальные миры и смотрели, кто как себя поведет. Но Вайми… Вайэрси был виновником Йалис-Йэ. Она уничтожила всю жизнь в вашем мироздании. Можете представить, как его мучила совесть. Он старался создать идеальное существо и этим искупить вину. Вайми получился далеко не идеальным, — но в чем-то даже лучшим. Удивительно одаренным фантазией, творцом. Он заполнил своими творениями весь отведенный ему мир, и Вайэрси пришлось дать ему плоть. Потом мы встретились. Он спас нас, сарьют, от Найнера. Это была не-планета, очень древняя и живая. Но дорогой ценой, — он стал её частью. И прожил там очень, очень долго, — благодаря ему Найнер стал Мульти-Харой, центром бесчисленных культур сарьют, и мы достигли фантастически многого. Но потом… в общем, мы встретились вновь. Он покажет вам детали.

Вайми кивнул. Осторожно протянув ладонь, он коснулся лба Вэру. Тот знал о Даре Сути, — способности симайа разделять свое сознание с любым другим. Сейчас произошло нечто меньшее, — он разделил лишь его память.

Но и этого оказалось достаточно.

***..

Неизвестно, был ли Аннит Охэйо величайшим из людей, но сделал он больше других: он наделил человеческий род бессмертием и целым рядом других, не менее удивительных способностей. Далось это ему нелегко: Йэннимур едва не помешал им. Едва о возможности размножения сарьют стало известно, немногочисленным Детям Хары пришлось бежать. Затерявшись в немыслимой бездне пространства, они посвятили себя разведению новых сарьют и транслайнеров: каждый год в течение тысячи лет десять кораблей уходили во Вселенную, унося в себе по два миллиона сарьют. Каждый давал начало новой цивилизации, — предосторожность нелишняя, поскольку Йэннимур, Мроо, — да все сверхрасы старались пресечь распространение сарьют. У них ничего не вышло, но через тысячу лет силы Детей Хары оказались исчерпаны, а предприятие их потеряло смысл. Они тоже рассеялись, присоединившись к своим детям. Охэйо и немногие его друзья выбрали иное, — они ушли в будущее…

***..

Какое-то время все молчали. Вэру было очень тяжело видеть, что величайшая из всех одержанных побед оказалась напрасной. И, в то же время, он испытывал странную радость при мысли, что Йэннимур был превзойден нижайшей из рас. Он посмотрел на Охэйо.

— Это не слишком-то приятно, — сказал Аннит. Его лицо было хмурым. — Поступать так, как тебе кажется правильным, а потом понимать, что это совершенно бесполезно. Если бы я посвятил всю свою бесконечную жизнь истреблению разумной жизни во Вселенной, выведению чудовищ, оргиям и разврату, — что сейчас изменилось бы? Ничего! Зато моя жизнь стала бы гораздо более приятной.

— Но это было бы… чудовищно и бессмысленно, — с трудом сказал Айэт, дико, испуганно глядя на него.

На красиво изогнутых губах Охэйо появилась едва заметная усмешка, — Вэру она показалась полной невыразимого словами презрения, и, в то же время, радости.

— Да неужели? — это прозвучало почти с детской наивностью. — Ты говоришь, юноша, что это было бы чудовищно и бессмысленно? Ты прав. Но я поставил себе цель. Она оказалась недостижимой, — в рамках нашей глупой морали. Я мог сделать культуры сарьют вечными. Как Мроо. Только они были бы ещё хуже их. И на это я просто не мог пойти. Конечно, мне говорили, что если бы люди с пещерных времен делали бы только то, что казалось возможным, они до сих пор сидели бы в пещерах. Возможно, иногда это правда. Но, господи, не любой же ценой! Быть может, эта проклятая Вселенная нужна всего лишь для того, чтобы один из людей уяснил себе, что иногда нужно смириться и отступить. Мы же всё равно не сможем переделать все мироздания на человеческий лад…

Охэйо гневно встряхнул волосами и вскочил. Он метался от стены к стене, беззвучно поворачиваясь на пальцах босых ног, — словно волк, пойманный в клетку.

— Я не доставил вам радости, — сказал он наконец. — Чего ещё вы хотите узнать?

— Что стало с Йэннимуром? — спросил Анмай. Он вовсе не хотел знать этого… но он был должен.

— Знаешь, его история чрезвычайно сложна, обширна и длинна: у нас нет никакой возможности привести её всю. Смысл многих ее событий находится вне нашего понимания. Вдобавок, она так тесно сплетена с историей других разумных рас и всей Вселенной, что разделить их не представляется возможным. Но Вайми может это сделать, — ограничившись той её частью, что больше всех интересует тебя…

Они все сели, — прямо на пол, — и приготовились внимать.

***..

Раса золотых айа, — предков файа, и их наследников в этой Вселенной, — была возрождена на Эрайа 26 июля 3984 года от основания Файау, после многолетних генно-инженерных изысканий. Воссоздавая своих предков, файа также совместили в них признаки всех наиболее совершенных из известных им существ. Первоначально их было всего сто пар, созданных искусственным путем. Опыт удался, но золотые айа получились лучше, чем были задуманы. Они с самого начала видели свой путь, и файа поняли, что создали нечто большее, чем просто память.

Айа быстро научились строить свои межзвездные корабли, свои блуждающие миры. Когда Йэннимур сам стал могущественной сверхрасой, Файау покинула своё мироздание. Пути двух народов надолго разошлись. Золотые айа росли очень быстро, и тоже не смогли ужиться с Древнейшими, с Тэйариин. От тех, впрочем, в этом мироздании остались лишь машины Кунха, занятые, в основном, противоборством с такими же машинами других Первых сверхрас. Айа быстро научились строить свои машины для изменения Реальности, и, наконец, при помощи Нэйристы-«Укавэйры», подчинили себе машины Кунха. Очевидно, это произошло и с согласия Тэйариин, причины которого остались неясны. Теперь в силах золотых айа было пересоздать мир. Однако, это нельзя было сделать сразу. В борьбе физических реальностей возник вакуум и его попытались заполнить другие Древнейшие, Мроо, безжалостно преследуя и истребляя айа, где бы те им не встречались.

Мроо пришли Извне, — из какой-то другой Вселенной, захваченной и измененной ими. Другое зло, — коварные ару, раса агрессивных космических кочевников, — возникло из-за безумия Нэйса. Они не стали реальной угрозой для Йэннимура, — силы их были попросту несравнимы, — однако оказались крайне болезненным раздражителем. Ару жили в той же физической реальности, что и сами айа, и потому против них были бесполезны те способы ведения войны, которые Йэннимур блестяще применял против Мроо. В колоссальной протяженности йэннимурского Объема поиски ару оказались делом безнадежным.

Невольно айа сблизились со своими единственными союзниками и создателями, — с файа, но их численность падала, потому что сила Мроо была велика, а гнев страшен. Война двух сверхрас, в которой не могла победить ни одна из сторон, тянулась примерно две тысячи лет, — с третьего по пятое тысячелетия после Исхода Файау. В этих разрозненных сражениях Мроо несли огромные потери, но всё же, не бросали в них всех сил.

Настоящая война началась с момента Перехвата Кунха, и длилась всего пять лет или 1837 дней. Файа не только помогли своим младшим братьям знаниями и оружием, — они послали также свои корабли, собрав огромный флот.

Удар, нанесенный Мроо, был мгновенным и сокрушительным. Один за другим сгорали их матоиды, одну за другой они теряли галактики, которыми владели с незапамятных пор. Но растерянность Мроо была недолгой, и два флота, величайших во Вселенной, сошлись в открытом бою.

То был поистине Армагеддон трех рас, — айа и файа бились неистово, без колебаний жертвуя жизнью, чтобы поразить врага. В тот день они могли и победить, но в критический момент боя, когда чаша весов уже заколебалась, внезапная атака Мроо нарушила подачу энергии для машин Кунха, единственного оружия, действительно опасного для них. Бой стал побоищем. Айа лишились половины флота, файа успели отступить, но понесли огромные потери. Потери же Мроо были много меньше. Теперь они безжалостно преследовали и истребляли своих врагов, уничтожая их миры один за другим, и подавляя жалкие попытки сопротивления. Над Йэннимуром нависла угроза полного уничтожения, но Файау, — Союз Файа, — ещё держалась.

Вэру с трудом мог представить такую войну: войну физических законов, войну реальностей, в которой никто не дрался грудь на грудь. Да, в ней сражались армады космических кораблей, — но на колоссальном расстоянии, даже не видя друг друга. В этой войне побеждал не более сильный, а более проницательный, — тот, кто смог глубже проникнуть в суть физических законов и обратить их против врага. В сущности, это была битва стихийных космических сил, направляемых разумом. Скорее, её можно уподобить битве леса и степи, чем битве двух армий.

Преимущество в проницательности было на стороне айа, однако они постепенно проигрывали эту войну, — попросту потому, что Реальность, которую они хотели построить, оказалась менее жестока, а значит, и менее устойчива, чем Реальность Мроо. Поняв, что своими силами им не справиться, они вновь обратились за помощью.

В их столице, Р`Лайх, были Ворота, ведущие за пределы Вселенной, в другие, измененные разумом. В одной из них Золотой Народ, желавший знать всё, нашел Мэйат, некогда создавших Файау, и теперь ушедших дальше. В космосе Мэйат не осталось ни одного живого существа. Они превратили свою Вселенную в мир, даже отдаленно не походивший на нормальный. Там скрылись многие, но жизнь в этом месте была пыткой, и айа не хотели уступать свое мироздание врагу.

Мэйат ушли уже слишком далеко по своему пути, чтобы им были близки устремления айа. Их устремления, — но не они сами. Они вернулись, чтобы помочь им, и теперь это были Нэйристы, — оружие, способное изменять Вселенные, немыслимое по своей мощи. В решающем сражении у Ана-Йэ именно они уничтожили несчетные орды Древнейших. Но Мроо тоже знали путь за грань мироздания. Они призвали чудовище из-за его пределов, — не машину, но существо, Хранителя Врат, способного изменять Реальность, превращая её в кошмар. Столкновение двух таких сил могло разрушить Вселенную, и многие из других рас вмешались. Ценой своей жизни Ярослав, — лучший из людей, — разрушил Ворота, ведущие во Вселенную Мроо, — изнутри, потому что извне это нельзя было сделать.

Его жертва оказалась напрасна. За тридцать дней Мроо построили вторые Ворота, и неизбежное случилось, — в чудовищной волне квантового вырождения все разумы Вселенной превратились в ничто. Масштаб этой катастрофы так и не был оценен до конца. Было бы преувеличением сказать, что она охватила всю Вселенную. Из-за её невообразимых размеров точно установить радиус разрушений не представлялось возможным. Во всяком случае, смертоносная волна прошла десятки миллиардов световых лет. Во всем этом объеме не осталось никакой жизни. Только Нэйристы Мэйат и машины Кунха смогли уцелеть: пространство вокруг них столь сильно скручено их гравитационным полем, что почти не сообщается со внешним. В Р`Лайх тоже ещё теплилась искра разума, но и ей предстояло вскоре угаснуть, — или победить.

Нельзя сказать, что золотые айа не предвидели возможной катастрофы: почти вся их Первая форма, дети, более триллиона, была переправлена во Вселенную Мэйат. Жизнь там была очень тяжелой, но юные айа вынесли её гораздо лучше, чем кто-либо мог ожидать. Именно они потом занимались возрождением Йэннимура. Но это были уже не прежние, веселые и любопытные золотые айа. Полученный урок они запомнили навсегда: из двадцати триллионов золотых айа, живших до Катастрофы Йалис-Йэ, четырнадцать погибли, а пять Перешли в машины Кунха.

Выжившие вновь призвали Нэйристы Мэйат, и с их помощью начали восстановление своей Вселенной, — ведь Йалис мог не только разрушать, но и творить. Соединив усилия, все её расы смогли обратить орудие смерти в орудие жизни. Великим праздником стал день, когда на первой из мертвых планет возник новый мир, более прекрасный, чем все, существовавшие прежде.

Когда направления работ стали ясны, — для этого пришлось соединить и уравновесить устремления множества рас, — бесчисленные Нэйристы, машины, по сравнению с которыми даже Сверх-Эвергет казался крошкой, — пересоздали заново разрушенное мироздание. Стерев все следы Мроо, файа и Мэйат вернулись в свои Вселенные, а золотые айа вновь поселелись в сотворенных древними сверхрасами и ими самими мирах, — многие их не-планеты, в том числе и Ана-Йэ, физически уцелели, и впоследствии были отстроены. Так же поступили и люди, и множество других рас, не существовавших прежде, но сотворенных вновь, чтобы уже не исчезнуть, ибо в пересозданном мире не должно было найтись места для смерти.

Однако, Война Темноты ещё не была закончена. Хотя никто Извне не покушался более на территорию Йэннимура, и ару были полностью уничтожены, война с Мроо продолжалась, уже за пределами этой Вселенной.

Вэру было очень трудно понять эту войну, в которой понятия «оружие», «физика», «информация» и «представления» слились воедино. Но главной проблемой симайа стало устойчивое изменение Реальности и восстановление жизни на бессчисленных планетах. Для этого им не хватало ни умов, ни глаз, ни рук, ибо после Катастрофы Йалис-Йэ естественных марьют осталось очень мало, и численность их росла очень медленно. В первые тысячелетия она не превышала полутора триллионов, и лишь после Роспуска Найнера выросла на несколько порядков: чтобы дать дом всем, айа построили восемь триллионов кораблей-миров.

Йэннимурская эра длилась 96 миллионов лет, и в течении её число планет с разумной жизнью в йэннимурском Объеме выросло до ста квинтиллионов. Айа заселили все планеты, подходившие для жизни, — величайшее из достижений, потому что до Йалис-Йэ в Объеме было всего десять миллиардов населенных планет.

Но пока история Йэннмура ещё только начиналась. Анмай едва мог понять её, потому что её реальность не была той, к которой он привык. Золотые айа сдержали своё слово, пересоздав мироздание, — точнее, ничтожную, но почти бесконечную его часть, доставшуюся им во владение. Но, решив изгнать из Реальности смерть, они нашли лишь один устойчивый способ это сделать: Миди-Мроо, или «живая тьма». Он был достаточно легко осуществим, и не требовал много энергии. Взяв за основу саму реальность Мроо, симайа радикально изменили её, включив ряд дополнительных возможностей. Однако, она имела массу недостатков, прежде всего таких, как исчезновение в ней зрения, — а также собственно света, и электромагнитных волн вообще. К тому же, в неё могли вмешаться сами Мроо, и ряд других сверхрас, освоивших её гораздо раньше. Так что, как и предупреждал Вайэрси, изгнав смерть, его соплеменники изгнали и свет. Их мироздание стало темным, — теплая, мягкая чернота, бесконечное сплетение туннелей из черного меха и живой томной мглы. Те, кто попадал в его объятия, уже не возвращались, — просто не хотели.

Это не было новым: многие сверхрасы пришли к тому же миллиарды лет назад. Они начинали с разного, но пришли к одному, ибо все устремления разумных существ, и все мироздания всё же едины в своей основе.

Теперь Йэннимуру открылись все эти миры, всё их миллиардолетнее многоразличие и мудрость. Те, кто когда-то были айа и людьми, рождались почти так же, как раньше, но потом вечно плавали в той темноте, где можно видеть всё сразу. Вэру не мог это понять.

Постепенно золотые айа поняли, что изгнали не смерть, а лишь одну из бесконечного множества её разновидностей. Как оказалось, кроме смерти тела есть смерть души, смерть духа или же смерть причины. Битва с ними заняла множество лет и была лишь частично успешной. Наконец, айа поняли, что не смогут изменить мир навечно, — в Кунха, путы которой они старались, но так и не смогли разбить, такое невозможно. Как бы многочислен не стал Йэннимур, он не мог контролировать всё свое пространство. Вне его власти возникли и возмужали иные силы, для которых золотые айа сами стали Древнейшими, Первыми…

***..

— Это всё? — спросил Анмай, опомнившись.

— В общих чертах, — ответил Вайми. — Начни я прояснять детали, вечности не хватит.

— И что же дальше?

— Дальше? — ответил Охэйо. — Проще всего было бы лечь и помереть, но это слишком скучно. Но ты, по-моему, не всё понял?

— Да. Какой мир Йэннимур хотел построить после этого, и какая часть этого удалась?

— Это не так просто объяснить. Ты знаком с Йалис?

— Настолько, насколько его может знать непрофессионал. Я никогда не был настоящим ученым.

— Жаль. Вайми, ещё раз…

***..

Йэннимур не начал войну с новыми расами, — возможно, лишь потому, что иные Вселенные, пересозданные миллиарды лет назад, были гораздо интереснее этой. Его младшие расы переселялось в них, сливаясь с безднами древних сверхрас, и растворяясь в них, как можно раствориться в смерти. Оставшись в одиночестве, золотые айа, наконец, поняли, что пришел и их срок искать иных путей. Они создали проект новой Реальности, — Йэлти-Йэ, «радужное многообразие». Он вмещал несколько подуровней с разными свойствами: одни предназначались для общения, другие — для творчества, третьи — для детей, Первой формы золотых айа, и так далее, причем, разумные существа могли свободно переходить с одного уровня на другой. Однако Йэлти-Йэ требовал изменения физики на уровне 48 ЕРР, и был неосуществим в этой Вселенной. Столь различные физические Реальности нужно разделять Листом, доменной стенкой, а создать её искусственно айа не могли, — во всей Вселенной на это не хватило бы энергии. Им оставалось лишь найти Вселенную с подходящими начальными условиями, и перестроить её. В конечном счете, они нашли её, и Туннель Дополнительности связал её с пространством Йэннимура.

Файау создала золотых айа, чтобы те вечно жили в этой Вселенной, но проблемы с устойчивостью измененной ими физики, колоссальная эмиграция в более привлекательные области других сверхрас, и постоянная угроза со стороны иных участников Кунха привели к тому, что идея Ухода, вслед за Файау, становилась среди них всё более популярной. Дальнейшие успехи в создании Йэлти-Йэ привели к Эвакуации Йэннимура в 15 471 019 998 году, от сотворения мира: возраст Вселенной золотые айа знали практически с точностью до дня.

Пересозданное же ими мироздание постепенно истончилось и исчезло, — вместе со всеми, кто лениво пытался остановить распад этой безопасной, вседозволяющей среды. У Местной Зоны появились новые хозяева, и вся история повторялась ещё много раз в различных вариантах, становясь постепенно всё менее понятной. Наконец, Кунха оборвалась, и мироздание приняло тот облик, который увидел покинувший его некогда Анмай.

* * *

— Достаточно? — спросил Вайми. — У этой истории тоже бесчисленное множество деталей.

Анмай очень хотел бы узнать их, но интуиция привела его к самому важному, — к возможным выходам из мироздания. Вайми было что сказать на этот счет, и он начал рассуждать о черных дырах, — вещах странных и зловещих. То, что он показывал, золотые айа когда-то записали для своих детей, так что Анмай понимал почти всё.

* * *

Так как черные дыры являются, по сути, единственными «окнами» в Бесконечность в этой Реальности, их изучение в Йэннимуре шло очень активно. Было установлено, что горизонт событий, поверхность черной дыры, имеет свойства жидкости, — вязкость, поверхностное натяжение и прочее. На ней также оседает информация, падающая из внешнего пространства, и при надлежащем «обучении» черную дыру можно наделить сознанием колоссальной мощности. К сожалению, оно никак не могло общаться с окружающим миром, кроме как при гибели, квантовом испарении черной дыры.

Позднее у симайа возник план «переселить» свои сознания на поверхность гигантских черных дыр, способных существовать до 10^90 лет и неуязвимых для любых природных и искусственных катастроф, однако, из-за полной необратимости и невозможности влиять на окружающий мир план был отвергнут. Кроме того, даже для такого сверхсознания сердцевина черной дыры, — горизонт Коши или сингулярная сфера, — оставался в принципе непознаваемым.

Считалось, что внутри горизонта Коши поток времени меняет направление на обратное, и сердцевина черной дыры содержит информацию о бесконечно далеком будущем, которая «высвечивается» в миг её квантового испарения. Единственный известный случай раскрытия сигнулярности вызвал вселенскую катастрофу Йалис-Йэ, и об этом бесконечно далеком будущем делалось множество крайне неприятных предположений. А любой объект, попавший в этот «обратный поток», был бы отброшен в бесконечно далекое прошлое, о котором совершенно ничего не известно. Тем не менее, кое-кто из симайа отправлялся и туда…

***……..

Анмай зажмурился и потер глаза. Само понятие «бесконечно далекое прошлое» казалось ему невероятно притягательным. Даже мысль о том, что туда, в принципе, МОЖНО попасть, будоражила его сознание. Однако, не так сильно, как можно было бы подумать. В физике он разбирался достаточно, и потому понимал, что вернутся в своё прошлое не сможет.

— Что же дальше? — сказал он. — Я хотел спросить, — чем вы теперь занимаетесь?

Охэйо зевнул. Он сидел, откинувшись на спинку дивана, скрестив запястья и босые ноги. Лицо у него было насмешливо-сонное. Он улыбнулся.

— Поиском норы, то есть, космологией. Это — самая сложная из материй, и я вынужден вновь просить Вайми…

***..

Космология сарьют отличалась от файской очень сильно: они считали, что мироздание состоит из трех трехмерных гиперплоскостей, бран, вложенных в объемлющее 10-мерное пространство: две положительных, одна из которых — видимый мир, и разделяющая их отрицательная. Она уравновешивала их, то есть суммарная энергия равна нулю, и для внешнего наблюдателя Вселенная не существует. Это, отчасти, совпадало с тем, что уже знал Вэру.

Сарьют также считали, что триплет бран замкнут в высших измерениях и образует гиперсферу в бесконечном объемлющем пространстве. Такие триплеты рождаются в нем спонтанно, в результате квантовых флуктуаций вакуума, и теоретически их может быть бесконечно много, но друг для друга они незаметны и неощутимы.

Листы, доменные стенки, делили каждую брану на множество независимых областей с разной физикой. Каждая из них считалась независимой Вселенной. Х-корабли сарьют могли «подныривать» под Листы, и, таким образом, путешествовать между Вселенными, — отнюдь не являясь Нэйристами. Собственно, так сюда попал и сам Охэйо.

Этот способ межзвездных полетов удивил Вэру. Корабль, оснащенный отклоняющим фазовым генератором, мог «сорваться» с браны и уйти в Иннат, «внутреннее» объемлющее пространство между положительной и отрицательной гиперплоскостью. Там он мог «скользить» со скоростью, фактически превышающей световую на бране, — Х-скоростью. Она зависела от глубины погружения, то есть, фазы пространственного Отклонения, но перейти на отрицательную плоскость было невозможно, это требовало бесконечной энергии.

Всего лишь поменяв полярность генератора, можно было так же «сорваться» с браны и уйти во «внешнее» объемлющее пространство, Хеннат. Но полеты там были смертельно опасны: в объемлющей Бесконечности полностью отсутствовало вещество, а силы всех физических взаимодействий экспоненциально возрастали. Кроме того, она кипела от непрерывных флуктуаций энергии, в том числе и отрицательной, доходящих, в теории, до бесконечной мощности.

Наконец, в Хеннат так же существовал дрейф: любой объект, «сорвавшийся» с вмещающей браны, подвергался воздействию сил, уже не стремившихся вернуть его назад, а сносивших в Бесконечность со скоростью, неограниченно приближавшейся к скорости света. То есть, «уйти» в Хеннат было гораздо проще, чем «вернуться».

Но самым удивительным в Хеннат был обратный поток, состоящий из тахионов, — сверхсветовых частиц, обладающих отрицательной энергией. Это означало, что на все три-браны что-то «светит», как бы «из-за бесконечности» или из бесконечно далекого будущего. Считалось, что «на бесконечности» само объемлющее пространство замыкалось, образуя аналог черной дыры с многомерным горизонтом событий, — метасингулярность, в которой любое представление о физических законах или причинности теряет смысл. Но даже эта метасингулярность, в принципе, была достижима, — релятивистское замедление времени, так же теоретически бесконечное, позволяло пересечь это бесконечное расстояние за конечное время внутри корабля. История знала немало таких попыток, результаты которых, по понятным причинам, остались неизвестными.

***..

Очнувшись, Айэт ошалело помотал головой.

— Эти флуктуации… я никогда не слышал о них. Если они, — и в самом деле бесконечно мощные, то почему они не могут проникнуть… сюда? Или даже флуктуация искривления пространства-времени не может? Тогда как вообще можно проникнуть за брану, если оттуда, по определению, ничего не проникает?

Охэйо вздохнул.

— В объемлющем пространстве сила флуктуаций зависит от глубины, и непосредственно на бране они совершенно отсутствуют. А на больших масштабах флуктуации положительной энергии гасятся флуктуациями отрицательной — и наоборот. И, хотя энергия флуктуаций не может проникнуть на браны, её туда можно направить через специально созданные для этого порталы…

— Если на нас что-то «светит»… оттуда, — сказала Хьютай, — то может ли кто-то… прийти?

Охэйо слабо улыбнулся.

— Пока что никто не приходил. Существуют теории, что метасингулярная граница проницаема только изнутри, — но на практике это пока не проверено. Вполне может быть, что просто некому, — или Сущности вежество знают, и не лезут туда, где могут что-то разломать…

— Тогда получается, что это «объемлющее пространство», — то же, что и гиперкосмос в старинных книжках? — спросил Айэт. — Почему же мы о нем не знали?

— Я не знаю, — Охэйо пожал плечами. — Ну, можно сказать, что и гипер… Тем более, что быстрее света в нем путешествовать вполне возможно, и энергию извлечь, — путем поимки флуктуаций, хотя это и рискованно. Кстати, что интересно, в вашей вселенной явно была магия, — только названная «взаимодействием квантовых функций». По крайней мере, у людей, совершенно определенно, есть души, и притом, бессмертные, которые несут информацию, — но НЕ несут материи или энергии, и потому не могут быть наблюдаемы иначе, как с помощью других душ. Некоторые из них развились до того, что научились менять физический носитель, — это мы, сарьют, естественно, — и считывать напрямую информацию, которая явно существует отдельно. По крайней мере, образы многих далеких миров могут быть уловлены и усмотрены, хотя бы во сне. О прямом и непосредственном влиянии душ на материальный мир мне ничего не известно, однако, некоторые… личности, — он покосился на Вайми, — считают, что души есть ни что иное, как те же колебания координатных осей метрики, только не совпадающих с материей, а значит, при надлежащем развитии, могут влиять на реальность, вплоть до прямого синтеза и уничтожения материи…

— Что же ты намерен делать? — спросил Анмай, опомнившись. Голова у него пошла кругом: он изо всех сил старался совместить это откровение с уже известным ему.

Охэйо искоса посмотрел на него.

— Знаешь, сколько я себя помню, я старался понять окружающий мир до самых крайних его пределов. Это было бесполезное занятие, Вэру, и глупое, — но теперь, как ни странно, оно обрело жизненно важное значение. Вообще, что такое Вселенная? Весь мир, который мы можем увидеть. Но ведь там, за горизонтом видимости, она не кончается. Размер одной Вселенной, — одного пространства, — почти бесконечен, а вот его многообразие — нет. Из чистой статистики следует, что миллиардов за сто световых лет у каждого из нас есть двойник, не просто похожий, а в точности такой же, и живущий в неотличимом от нашего мире. Это — Сверх-Вселенная первого уровня, мы в одной из них. Их вовсе не бесконечно много: число возможных вариантов с разной физикой, числом измерений, — в том числе и времени, — составляет 10^118. Они соприкасаются, как клетки на шахматной доске, и разделены Листами. Это как раз то, в чем вы путешествуете, — Сверх-Вселенная второго уровня. Существуют ещё браны, на которых размещаются пространства. Каждую создает свой Творящий Взрыв, и все они плавают в объемлющем пространстве. Это, — Сверх-Вселенная третьего уровня, в которую вы хотите попасть. Но, знаешь, есть ещё основной принцип квантовой механики, — принцип неопределенности. Исход любого события не может быть решен, пока его не увидит наблюдатель, — а с физической точки зрения это ересь. Единственная альтернатива, — никаких событий не происходит, квантовые функции образуют невообразимо сложную, но неподвижную сеть, и единственное, что движется, — сознание наблюдателя. Когда он выбирает что-то, то просто переносится в другую, параллельную Вселенную, соответствующую его выбору. Их также должно быть 10^118.

— И что всё это значит?

— Это значит, Вэру, что времени не существует. Есть лишь одна вечная Реальность, населенная нематериальными сознаниями. Собственно, как ещё объяснить феномены Хары и сарьют? Эта Реальность неизменна, меняется лишь её восприятие, и мы, — наши сознания, — скользим по ней, — снова и снова, без конца. Ничто не в силах разорвать этого круга. Даже если выйти в объемлющее пространство, и достичь другой Сверх-Вселенной, ты окажешься всего лишь в другом домене этой Реальности, или даже в другой части своего пространства, — сколько бы их ни было, математически они все идентичны.

— Значит, нет никакого выхода?

— Разнообразие Сверх-Вселенных огромно, — но оно не бесконечно, Вэру. Всё оно может быть описано с помощью замкнутых математических выражений, — и я, наконец, это сделал. Они занимают не более одного гигабайта, — один гигабайт уравнений вмещает ВСЁ. А ведь они могут быть и другими. Понимаешь? Математика первична. Реальность, — лишь её производная. А, раз так, единственные вещи, которых действительно бесконечно много, — это математики. Они существуют там, — в бесконечномерном объемлющем пространстве, за метасингулярностью. Что оно такое, мы не в силах представить. К тому же, это отрицательная бесконечность измерений.

— Как это? Как может быть измерений меньше одного?

— А как возможны отрицательные числа? Антипространство отличается от обычного только одним: в обычном пространстве с ростом числа измерений радиус действия сил экспоненциально падает. В отрицательном он экспоненциально возрастает. Это значит, что там всё взаимодействует со всем, — в бесчисленных возможностях.

Существует Сверх-Вселенная математик, — и вот она поистине безмерна. Здесь скрыт секрет Бесконечности: Бесконечностей бесконечно много. Последнего числа не существует. Мы в силах создать математику, иную, чем наша. Здесь — выход.

— Но разве мы сможем достичь его?

— Да или нет… но у нас просто нет выбора.

* * *

Какое-то время Анмай сидел неподвижно. Он узнал слишком много и слишком быстро. В голове у него царил хаос, и он воспринимал реальность лишь отчасти. Опомнившись, он встряхнул волосами и осмотрелся. Хьютай, казалось, дремала с закрытыми глазами. Её лицо было хмурым. Глаза Айэта растерянно блуждали: он явно не вполне понимал, что это с ним. Охэйо зевал. Только Вайми сидел прямо и спокойно: усталости симайа не знали.

— Это лишь малая часть того, что я могу передать, — сказал он. — Но больше ты уже не воспримешь, пока не выспишься.

Анмай помотал головой. Спать ему совершенно не хотелось. Ему хотелось знать, — как можно больше.

— У вас есть хоть какие-то сведения о том, что стало с Йэннимуром потом, — после Ухода? — спросил он.

Охэйо скосил на него свои странные зеленые глаза.

— О Втором Йэннимуре? Есть, хотя это немногим больше, чем сны, — из тех, что снятся самой Реальности. Мы знаем лишь, что Второй Йэннимур был построен. Ничего о том, каким он стал, только конец его истории: возможно, это были происки Мроо, возможно, сами симайа что-то напутали, возможно, само будущее стало слишком странным, но равновесие между гиперповерхностями три-браны там нарушилось, и колебания потенциалов начали катастрофически нарастать. Тогда тысячи тысяч Нэйрист, вместивших всех, кто ещё не разучился хотеть, покинули родное мироздание, миновали все остальные, измененные разумом, и углубились в Эккайа — Внешние Пределы. Это произошло в 470 386 135 году Йэннимура.

Никто не узнал, что сталось с Ушедшими: никто из них не вернулся назад. Хотели ли они построить, наконец, свой собственный мир? Или, быть может, последовав за многими из Древних к Бесконечности, «сорвались» с браны и ушли в объемлющее пространство? Возможно, это была попытка достичь трехмерного многообразия другой три-браны, возможно — попытка выйти за пределы бытия, однако конечная цель этого исхода осталась неизвестной. Безусловно одно: Йэннимур не мог исчезнуть просто так. Возможно, Золотой Народ превзошел все иные сверхрасы, но их новая культура расцвела в такой бездне пространства, что никто из оставшихся просто не мог узнать об этом. Может быть, золотые айа знали, кого найдут там, за краем Бесконечности.

* * *

— Так значит, вы знаете, куда они ушли? — спросил Анмай. Его сердце бешено колотилось, щеки горели от стыда: он отстал, непоправимо отстал от своей расы…

— После Йалис-Йэ были ещё катастрофы, иногда худшие, — сказал Охэйо. — Эти сведения мы получили из вторых рук. Неизвестно, насколько им можно доверять…

— А я? — спросил Анмай. — Что ты там говорил о части Создателя?

Охэйо вздохнул.

— Ты, — это не только то, что можно записать на матрицу, но ещё, в какой-то мере, и сарьют. Правда, твоя Неделимая Сущность довольно своеобразная, — не сознание, а «наследственная память», скорее. Все твои видения — оттуда. Сама эта штука, — ОЧЕНЬ древняя, она сбежала ещё от меня. А ко мне она сбежала от кого-то ещё. Хотя вопрос наличия у файа Неделимой Сущности, пусть и с очень ограниченным доступом к ней, я думаю, сам по себе крайне интересен. Души у вас же нет. А Неделимая Сущность — и есть душа, причем, активная.

— Душа с неполным доступом? Это как? — спросила Хьютай.

— Если у меня Неделимая Сущность — это я сам, то у Вэру, — она вроде дополнительной памяти, без своего ИИ, зато с кучей накопленной за миллиарды лет информации. Всё это время она переходила от сознания к сознанию, и от каждого что-то заимствовала, причем абсолютное большинство об этом даже не подозревало. Анмай может в неё заглядывать — но нерегулярно. Я мог бы и помочь ему разобраться. У самого у него, — это может не выйти, в одиночку — точно…

***..

Их отвлек мелодичный повторявшийся звук — вроде бы не угрожающий, но в нем было нечто тревожное.

— Что это? — спросил Анмай.

— Черт! Вы заглядывали вниз, — туда, где солнце?

— Да.

— Они вас заметили. ОНИ вырываются. Мы не строили того места: мы только пользуемся им. Вот что, решайте, только быстро: вы или остаетесь здесь или возвращаетесь немедленно. Уже скоро Туннель будет разрушен, и я не в силах помешать этому. Итак?

Вэру охватила тоска. Он знал, что всё уже давно решено, что он не сможет остаться на этом единственном островке посреди мертвой бесконечности, ибо иная, неистребимая тоска по недостижимому сжимала его сердце. Изведанный путь кончался, дальше начинались Эккайа, — Внешние Пределы, бездна в степени бесконечности, в которой им могло встретится всё, что угодно, даже невозможное.

— Мы возвращаемся, — сказал он.

***..

Когда они вышли из Туннеля, Анмай босыми подошвами ощутил содрогания, — беззвучные, но сильные. Влекомые любопытством, они спустились вниз. Их встретил сюрреалистический рой светящихся обломков: толстая оболочка солнца рассыпалась, обнажив металлическое ядро. Оно содрогалось, как резиновое. По металлу шли явственно различимые волны. Было ясно, что долго он не выдержит.

— По-моему, нам нужно быстро уходить отсюда, — сказала Хьютай.

Вэру кивнул. Они торопливо поднялись в нижний зал. Даже здесь удары стали заметно сильнее. Портал Туннеля уже погас, осталась лишь немыслимо сложная губка из синеватого стекла, окруженная рамой. Если бы они промедлили, хотя бы немного…

Анмай вспомнил, что в суматохе они даже не простились с Охэйо и Вайми, но подобная вежливость могла стать роковой. Оставив сожаления, он направился к лестнице.

Едва они вышли из храма, он взглянул вверх. «Товия» черно-зеркальным призраком висела в небесах, безмерно огромная. За ней, ещё дальше, разливалось сияние, похожее на полярное, — там, за миллиарды миль, незримая, застыла вечная «Укавэйра». Он вновь опустил глаза на траву, и с удивлением понял, что не хочет возвращаться. Пусть странный, этот мир был последним на его пути.

* * *

Прощаясь, они обошли храм и вернулись к скиммеру. Через минуту тот нырнул внутрь «Товии», и она тут же начала разгоняться. Ещё через пять часов она, в свою очередь, исчезла внутри «Укавэйры». Анмай лишь вздохнул, ощутив знакомое головокружение.

В последний раз осматривая покинутый им удивительный мир, он едва успел найти белый купол храма. В этот миг из-под его арки вышло несколько крохотных фигурок. Увидев их подробно, Анмай обрадовался, — но не тому, что в следующий миг изображение разлетелось на части и исчезло, а тому, что Путешествие Вверх, уходящее за пределы всех мирозданий, началось.

* * *

Вайми вошел в просторную, сумрачную комнату. Единственным её освещением служила наклоненная наружу стена-экран, но и она была почти темной, — темнота в темноте, разделенные кольцом тусклых, струящихся к центру радуг, отмечавших провал в никуда.

Их мертвенный свет скользил по неподвижному, бледному лицу Охэйо. Аннит был в синевато-зеленой кожаной куртке и в черных рабочих штанах, босиком, — так он одевался в Хониаре, в самом начале.

— По-моему, это всё, — сказал он, глядя на текучий гаснущий свет. Впрочем, и тот был всего лишь плодом воображения гиперсканеров. — Дальше не будет уже ничего интересного.

Вайми вовсе не был в этом уверен, — всего лишь вчера им удалось обнаружить скопление мертвых звезд вокруг какого-то темного, и, несомненно, движущегося объекта, — но выяснять, что это, ему не хотелось. Во Вселенной не осталось ничего, что было бы близко и понятно ему.

— Что же ты намерен делать? — спросил он.

Охэйо улыбнулся.

— Знаешь, когда у нас, сарьют, появился Х-привод, я понял, каким будет мой конец. Я сяду в «Анниту», сорвусь с гиперплоскости, и уйду к Пределу: я выяснил, что там находится. Там — граница Возможностей. Знаешь, у меня уже есть СВОЯ математика: пока я не могу толком представить, что выйдет из неё, но должно быть интересно.

— Этот гигабайт уравнений? И он уже… раскрыт?

Охэйо улыбнулся.

— Этот гигабайт уравнений, конечно же, НЕ раскрыт, ибо в полностью развернутом виде он и есть то бытие, которое описывает. Собственно, и сам процесс Творения можно описать именно как развертывание такого вот уравнения. Понятно, полностью результат этого предсказан быть не может — лишь какие-то его частности. Если же зайти тут несколько с другой стороны, то попадение определенной… сущности с зародышем собственной математики в благоприятные условия, — например, в Бесконечность, — может вызвать в них «фазовый переход», в какой-то мере равный Творящему Взрыву, но создающему не Творение, а Творца. Есть, конечно, проблемы с реализацией, но математика, — это язык Бога. Если просто помыслить её — целиком, всю — там, где нет форм и законов, — то я окажусь внутри неё, в своей Бесконечности, — не знаю только, каким. Может, я стану таким, каким представляюсь себе…

— Меня влечет нечто совершенно иное, — Вайми смотрел на бездонную черную воронку. — Мне всегда хотелось узнать, что было там, в самом начале.

— Что ж, ты узнаешь. Масса этой дыры так велика, что даже если ты прыгнешь в неё прямо вот так, безо всего, тебе ничего не грозит: падая точно вдоль оси вращения, ты без проблем достигнешь горизонта Коши. Не знаю, сколько раз это делали раньше, и как глубоко ведет этот колодец во времени, но, если исходить из граничной статистики, он самый глубокий во всей Сверх-Вселенной. Он доходит до самого дна. Ты действительно окажешься в самом начале, а я — в самом конце.

— И мы никогда не встретимся.

Охэйо посмотрел на него, и Вайми увидел на его лице то, чего не было уже очень давно — усмешку.

— Послушай… в тебе нет Неделимой Сущности — но, как мне кажется, есть нечто несравненно большее. Ты был рожден, чтобы творить: и ты творил, несмотря на все потери, которые нас постигли. Однажды во мне была часть… теперь я знаю, чья она. Я знаю, КТО был там, в самом Начале. И, если всё окажется так, как я думаю, мы встретимся, — по ту сторону Бесконечности.

Глава 14. Путешествие вверх

«…Прежде сотворения мира, когда его пределы ещё не были определены, один из духов, бывший в числе величайших, решил достичь края изначальной Бесконечности, ибо его обуяло любопытство. Он мчался всё время вверх, вверх, вверх, летит и сейчас, и будет лететь так вечно…»

«Темная Сущность», XXL–IX.

Анмай не знал, отчего ему в голову пришел обрывок этой странной легенды. Но их путешествие действительно было путешествием вверх. Головокружение, вместе с возросшей силой тяжести, создавало у него ощущение непрестанного подъема. В каком-то смысле это было правдой, — они двигались прочь от гравитационных полей всей Сверх-Вселенной, вверх.

На обзорных экранах не осталось ничего, — лишь беспорядочно мчащиеся вспышки и сполохи света. Внешний мир уже давно исчез для них. Покинув Вселенную Файау, «Укавэйра» не останавливалась ни разу, вот уже больше двухсот восьмидесяти дней. Это было просто невозможно. Оставь она свой Туннель, — и чуждая физика уничтожила бы её в одно мгновение.

Сначала Вэру очень увлекся Вселенными, которые они пересекали, но о них им почти ничего не удавалось узнать. Сочетания мертвых цифр ничего не говорили ему, а компьютерные реконструкции их физики были столь противоречивыми и странными, что порой он не понимал ничего… а порой его охватывал страх, порожденный глубочайшим одиночеством в этом бесконечно чужом мире. Даже «Укавэйра» теперь почти не говорила с ними. Все её умения и силы без остатка уходили на этот невероятный полет, а они… ничем не могли ей помочь. Они стали просто грузом, пассивно ожидающим прибытия к призрачной цели.

И это одиночество оказалось мучительно. Предоставленные сами себе, они были заперты в жилых помещениях «Товии», — главной рубке и прилегающих к ней комнатах. Все остальные отсеки стали для них недоступны.

Поначалу всё это, — мертвенный жар, головокружение, неотступное глубинное пение в ушах, монотонно заглушающее все звуки и не дающее уснуть, казалось им невыносимым. Они думали, что не выдержат и минуты этой пытки… а потом с удивлением поняли, что привыкнуть можно ко всему. Даже воспоминания о том, что они поначалу стояли на грани безумия из-за многосуточной бессонницы, казались им теперь нереальными.

Вэру прикоснулся к волосам, глядя на любимую. Хьютай из-за невыносимой жары подрезала свою гриву до плеч, и сейчас её прическа очень напоминала ту, какую он носил всю свою жизнь.

Анмай старательно, до хруста, потянулся и встал. На нем был лишь кусок алого шелка, обернутый вокруг бедер, — тоже следствие жары, хотя уже очень давно он перестал её замечать. Хьютай была одета точно так же. Её обнаженные плечи слабо отблескивали в мертвенном, серо-серебристом, рассеянном свете, сочащемся из стен. Окно-экран слабо мерцало, — летящие, танцующие клочья и сполохи тускло-радужного сияния. Вроде бы ничего особенного, но если смотреть на них дольше секунды, голова начинала кружиться, а к горлу подступала тошнота. И его разум начинал становиться совершенно другим…

Анмай зажмурился. Экран уже давно был погашен, но сполохи в нем и не думали исчезать. Если такое творилось с мертвым материалом, то что же говорить об их живых телах? Теперь он уже ни в чем не был уверен. Всего несколько дней назад он увидел в рубке странные серые тени, плавающие в воздухе, и, не обратив внимания, попробовал пройти сквозь них… в его грудь словно вонзили тысячи раскаленных игл. Он упал и потерял сознание. Когда его нашли, всё уже исчезло и он не был уверен, что всё это произошло наяву. Он уже давно привык не обращать внимания на постоянное ощущение взгляда в спину, глубинное пение тоже стало почти незаметным. Но, едва он успел привыкнуть к этому, как появились странные цветные мерцания на границе поля зрения, и не менее странные подергивания отдельных мышц, словно начинающих жить собственной жизнью, — иногда очень приятные, иногда пугающие. При том, он чувствовал себя совсем неплохо, только…

Он вновь взглянул на Хьютай. Её черная грива отливала дымчатым серебром, — так много седых нитей пробилось в них. Его волосы выглядели не лучше. Пока его вечно юное тело держалось, уступая лишь в этом, но сколько ещё это продлится?

Он усмехнулся, глядя на подругу, — сидя на краю силовой подушки, она внимательно смотрела в плоский прямоугольный экранчик, держа его в руке, как зеркальце. Его отсвет быстрыми бликами скользил по её скулам и лбу, — там жили её собственные фантазии, записанные машиной. На голове у неё были наушники, и она босой ногой отбивала ритм неслышимой песни. Каждый из них боролся со скукой и своим страдающим телом, как мог. Сейчас Хьютай увлеклась так, что ничего не замечала. Анмай боялся её отвлечь.

Едва он вышел, решив навестить Айэта, на него обрушился мягкий, почти неощутимый, но сокрушительный удар, мгновенно погасивший сознание. Едва он приподнялся, растирая ушибленный локоть, его оглушила абсолютная, жуткая тишина. «Укавэйра» вошла во Вселенную со столь чуждой физикой, что даже Туннель Дополнительности не мог её защитить. Сейчас её окружил Лист, и она плыла в своем собственном, никак не связанном с внешним мироздании. Подобные вещи были крайне опасны, — даже сверхплотная внешняя оболочка «Укавэйры» могла не выдержать чудовищного энергетического всплеска при рождении Листа. Но что им ещё оставалось?

В этом путешествии самым важным было не сбиться с пути, — никаких ориентиров не существовало, и был единственный способ достичь цели, — лететь строго по прямой, невзирая на любые препятствия. Любая попытка обойти опасное или даже враждебное мироздание означала, что им придется начинать свой путь сначала, — точнее, что его уже нет никакого смысла начинать. Анмай знал, что в любую секунду их может настигнуть смерть, но так привык к этому, что даже и не думал.

Он легко поднялся и зажмурился. Мертвая тишина тоже давила, но всё же, не настолько. А абсолютно черная стена-экран выглядела куда лучше, чем сияющая вызывающими тошноту узорами.

Он осторожно проскользнул в комнату Айэта, и тревожно замер. Юноша лежал в углу, на низкой подушке, нагим. Маленькая, совершенно пустая полутемная комната с мертвым экраном неприятно напоминала тюремную камеру. Серая пластмасса подушки и лежавшая возле неё жалкая одежда друга ещё больше усиливали сходство.

Анмай осторожно сел рядом с ним. Айэт лежал на животе, неподвижно, лишь его худые бока едва заметно колебались в редком дыхании. Левая рука юноши упала на пол, правая, подтянутая к голове, была неловко подвернута, глаза закрыты, рот мучительно приоткрыт, густые длинные волосы спутаны…

Анмай легко коснулся его лба. Прохладный, но Айэт не проснулся от прикосновения. Вэру нахмурился. Юноше приходилось много хуже, чем им. Он был один, совсем один… Они с Хьютай, когда им становилось совсем плохо, искали спасения в объятиях друг друга, — пусть даже через силу. Как ни странно, это помогало. А Айэт после этого исчезал на несколько дней, словно его вообще не было на корабле…

Он очнулся от задумчивости, заметив, что юноша смотрит на него. Они смутились, — по разным причинам. Айэт спешно схватил покрывало и закутался в него. Анмай видел лишь его лицо с несмелой улыбкой. Такое случалось всё чаще, — при их встречах юноша просто печально смотрел на него и молчал, иногда улыбаясь… Анмай видел, как он страдает, но никогда не слышал от него ни одного слова упрека… не видел взгляда, что обжигает больнее любых слов… вот только тоски в этих глазах с каждым разом становилось всё больше.

— Ты не знаешь, сколько ещё нам осталось? — неожиданно спросил Айэт.

Анмай пожал плечами.

— Она сама не знает. Слишком много мирозданий и слишком разными способами ей приходится пересекать. А расстояние…

Он поёжился, вспомнив, что поперечник Сверх-Вселенной невыразим даже в световых годах, и им придется пройти минимум половину этого расстояния… если они не собьются с пути, и не станут блуждать среди мирозданий, что было вполне возможно. По крайней мере, вернуться в свою родную Вселенную или во Вселенную Файау они уже не могли, — те безнадежно затерялись среди бессчетных мирозданий, различных настолько, что это нельзя было представить. И все эти бесчисленные оставленные позади парсеки Анмай тоже не мог представить. Всё чаще ему казалось, что они стоят на месте… но они двигались вверх.

Много позже.

Анмай постепенно начал терять представление о времени. Вот и сейчас он не мог вспомнить, сколько же дней прошло со времени начала их полета, — они все были так похожи… Конечно, он мог спросить у «Укавэйры», но не видел в этом смысла. В самом деле, какая разница? Даже время внутри их корабля-мироздания не совпадало с тем, внешним. Она однажды сказала ему, что их путешествие на самом деле длится уже много тысяч лет… конечно, если смотреть снаружи на их звездолет, пробиравшийся над самой бездной безвременья понятным одной лишь «Укавэйре» способом. Но Анмай с удивлением поймал себя на том, что его все меньше интересуют технические и физические подробности их путешествия, — наверное, потому, что он всё реже мог их понять. С каждым днем полета мир вокруг становился всё более чуждым. Они уже так далеко углубились в Эккайа, Внешние Пределы, что их цель была определенно ближе, чем начало пути. Но ничего больше сказать по этому поводу «Укавэйра» не могла.

Анмай вздохнул. Он всё реже думал о том, что ожидало их в конце полета, — всё равно в этом не было смысла. Так или иначе, они всё равно это узнают, — или умрут, пытаясь узнать…

Он вышел в рубку «Товии». Собственно, он искал Айэта, опасаясь, что тот опять исчез, и вдруг заметил юношу, — тот сидел у стены, уткнувшись лицом в руки, и, похоже, плакал. Анмай почувствовал вдруг неловкость и стыд, и не сразу решился подойти. Потом он осторожно, беззвучно ступая по черноте погашенных экранов, пошел вперед, остановившись за спиной Айэта. Лишь сейчас он заметил в черных волосах юноши серебряные нити, которых не было раньше…

Ощутив его присутствие, Айэт обернулся и затих. Лицо у него было мокрое. Несколько минут они растерянно смотрели друг на друга. Юноша молчал. У Вэру перехватило горло, и он тоже не мог ничего сказать.

— Айэт… что с тобой? — наконец, спросил он, понимая, что говорит совсем не то. Юноша молчал. — Ты… тебе плохо потому, что Ювана… осталась?

— Нет.

Айэт вытер слезы и поднялся. Он попробовал улыбнуться, но тщетно.

— Нет. Знаешь… я даже рад, что её нет здесь… что ей не приходится страдать, как нам. А я… сам пошел за тобой.

— Ты жалеешь об этом?

— Жалею? Разве в этом есть какой-то смысл? Нет. Я… — он замолчал, потом взглянул в глаза Вэру, и с усилием продолжил. — Давай будем честными друг с другом, Анмай. Ты думаешь, что это, — из-за неё? Нет, совсем нет. Просто я… мне вдруг стало так одиноко, а вы… — он смутился и смолк.

Анмай вздрогнул. Всего несколько минут назад они с Хьютай забыли обо всем, лаская друг друга. Он не представлял, сколько времени они провели в томном полузабытье — может, и часы. А в это время Айэт… Он опустил глаза. Юноша криво улыбнулся, заметив его смущение.

— Ты думаешь, я страдаю из-за того, что вы… нет. Просто я… пытался вспомнить, что делал, когда был Всесильной Машиной. И не смог вспомнить ничего. Совершенно ничего. Обрывки… сны… ничего, похожего на реальность. Потом я пытался вспомнить свое детство… и тоже… Я помню свой двор, свой дом, друзей, с которыми играл… но так, словно я сам их придумал, понимаешь? И здесь… Я пытаюсь вспомнить свои дни здесь, и не могу… не помню, чем я занимался, что говорил… дни, много дней… исчезли, не оставив ничего… словно меня в это время не было… совсем не было. С тобой не случалось подобного, Анмай?

— Нет, — с внезапным стыдом признался Вэру. — Я помню всё. Начиная с пыльной лампочки в доме, где я родился, и до… — он замолчал.

— Я тоже помню, — продолжил юноша. — Весь этот последний год перед моим воплощением, моим совершеннолетием, помню так реально, что переживаю заново, когда вспоминаю, — начиная от рождения Звезды Айэта… даже на несколько минут раньше, и до моего вступления в управляющую суть Линзы. Остальное — лишь туман, в котором плавают клочья, обрывки, осколки… я пытаюсь их собрать… и не могу. Словно… я жил всего один год из… из десяти тысяч. Когда я понял это, мне стало очень страшно, Анмай. Я знаю, помню, что сделал очень много, был… богом для множества миров, я правил ими… а теперь снова стал мальчишкой, и чувствую, что становлюсь… Нет ничего страшнее, чем терять память. Я умираю, Анмай… умирает мой разум… по частям… медленно… я просыпаюсь и чувствую… что не могу вспомнить… не могу даже мечтать… не могу вообще выжать из своей головы что-то новое, и тогда я понимаю… что это? Я схожу с ума, Анмай?

И вопрос, и лицо Айэта были столь жалкими, что Анмай застыл, чувствуя противную слабость, словно его сбросили с высоты. Он видел, что юноше очень плохо, но… Что угодно, но только не это. Видеть, как медленно угасает, превращаясь в бессловесное создание, его единственный друг… Он скорее убьет его, но не даст превратиться в растение…

При мысли, что он действительно может сделать это, Вэру охватил дикий страх, — и, как это порой с ним бывало, именно страх прояснил его сознание.

— Сколько уровней было в энергораспределительной сети Линзы? — вдруг спросил он.

— Восемнадцать, — мгновенно ответил Айэт. — И… — он прижал руку ко лбу. — Похоже, я ещё не совсем отупел. Я помню… Наверное, это всё от безделья и тоски! Я просто не помню, сколько лет назад я делал что-то полезное… для других, не ради собственного удовольствия… А тут нет никаких дел! Ничего… лишь развлечения! Безделье — худшая из пыток, оно может свести с ума… незаметно. Знаешь, как я от него спасаюсь? Мне стыдно говорить это, но я всё же скажу. Играю на флейте… часами напролет, хотя способностей у меня… слушать не советую. Но всё же, что-то свое… — он с яростью прошелся по залу, пнул выступавшую кромку экрана, поджал босую ногу, зашипев от боли, внезапно потерял равновесие и упал.

Анмай подбежал к нему, приподнял… Обняв Айэта, он ощутил, что под руками — почти одни кости.

— Когда ты ел в последний раз? — спросил он юношу.

— Кажется… кажется вчера… я не помню… мне не хочется… ничего не хочется. Зато мне страшно, — каждый день, каждый час, когда я сплю, просыпаюсь, ем — всегда! — он вырвался и отошел.

— Надо получше питаться, — заметил Анмай, глядя на его худую фигуру.

— Я знаю! — Айэт мотнул головой, совсем как капризный ребенок.

Через миг он упал на колени, отчаянно борясь с тошнотой.

— Вот…! — неожиданно грубо заявил он, и вдруг тихо добавил. — Совсем забыл. Мне надоело контролировать каждое движение, надоело думать, что поесть мало, — главное удержать пищу в желудке… надоело думать, что в любой миг я могу умереть, и даже не замечу, что меня уже нет. В этой проклятой жаре я ни разу не спал по-настоящему, — одни урывки, клочки забытья, во время которых боишься не проснуться… а потом голова словно ватой набита. В неё лезут всякие странные мысли… и я боюсь, что когда-нибудь не смогу сдержать их…

— Почему же ты не… уснешь? В кристаллической матрице ты ничего не почувствуешь. Когда придет срок, — мы тебя разбудим. Для тебя даже времени не будет, — закрыл глаза, открыл… и всё.

— А почему не спите вы? — Айэт вдруг усмехнулся. — Вам же не легче! А я выдержу всё, что выдержите вы, если ты это имеешь в виду. В классе я был самым выносливым… хотя и не самым сильным, — он вновь усмехнулся. — Можешь назвать это глупым мальчишеством, но я не хочу терять ни часа моей жизни. Такого дальнего полета и с такой целью ещё не было за всю историю мирозданий. Я хочу завершить его, пережить и запомнить… пусть даже рассказать будет некому! Только… всё чаще мне кажется, что однажды я проснусь, — а в моей голове ни одной мысли, ничего. Я есть, — и меня нет. Этого-то я и боюсь. А чего боишься ты? — вдруг спросил он.

Анмай смутился.

— Понимаю… С ней происходит то же, что и со мной?

— Да, — неожиданно для себя признался Анмай. — Пусть слабее… и в другой форме… Она пытается отвлечься… и я тоже… — он смолк.

— Понятно, — Айэт вздохнул. — Кто бы мог подумать, что единственного непутевого сына непутевых родителей занесет в… — не найдя нужного слова, он усмехнулся и махнул рукой. — Знаешь, я думаю… будь здесь ещё несколько файа, перенести всё это было бы гораздо легче… а может, и нет. Скорее, мы бы все передрались… я порой сам чуть на собственную тень не бросаюсь. Так что мне легче от мысли, что кроме нас тут никого нет.

— Мне тоже.

Анмай задумался. Ему казалось, что всё вокруг расплывается в мягком тумане. Он сел на пол и закрыл глаза. Айэт с любопытством следил за ним.

— Знаешь, что со мной происходит? — спросил Анмай не открывая глаз. — Порой я чувствую… наверное, это всплывает оттуда, из Неделимой Сущности… мне снится… я начинаю вспоминать… или думаю, что вспоминаю… обрывки чужой, не моей жизни… которую я не могу понять. А порой мне кажется, что вся моя жизнь, вся… вся Реальность, — лишь чей-то сон, и на самом деле всё совершенно другое. Совершенно. Но какое? Эти сны о непредставимой реальности мучили меня, когда мне было лет девять… после того, как меня избили до полусмерти… это странно, ведь меня били по пяткам и спине, а вовсе не по голове. Я забыл о них… очень давно забыл… но они вернулись. И теперь мне кажется, что мой сон подходит к концу. Скоро я проснусь… навеки, в той реальности… и вся моя жизнь, — теперешняя, — рассеется, как сон. Похоже, это происходит со всеми нами… только по-разному. И от нас это не зависит. Неважно, сопротивляемся мы, или нет.

— А Хьютай? — мгновенно спросил Айэт.

Анмай поднял голову.

— Хьютай? Она ничего не говорит мне. Она лишь пытается отвлечься… и это очень хорошо у неё получается. У каждого из нас своё безумие, Айэт. Не стоит больше об этом говорить.

— Да. Только молчать об этом ещё хуже.

* * *

— …Так твой старший брат разбил тебе скулу за то, что ты съел весь его завтрак? — Айэт усмехнулся.

Они болтали и одновременно шли по бесконечной ленте пола рубки «Товии», — словно белки в колесе.

— Да. Правду говоря, тогда я был прожорливым маленьким гаденышем, как и все мы. Нас было больше двухсот, все в одной куче. Разделения на группы — никакого. Страшно подумать, кем бы я стал, не усынови меня Тару…

— Вором и убийцей, конечно, — фыркнул Айэт. — И кончил бы свою жизнь в тюрьме, или того хуже. Я знаю. У нас… У! — он споткнулся о выступ экрана и сел, растирая отбитую босую ногу. — Больно, — Айэт зашипел, разминая пальцы. — А недавно я точно так же споткнулся, — и не почувствовал вообще ничего… хотя потекла кровь. С нами происходит что-то неладное, Анмай. Иногда мы не чувствуем боли. Иногда нас охватывает беспричинный страх. Иногда — беспричинная радость, или наслаждение. Наши волосы седеют…

— Хорошо хоть, не вылезают, — перебил его Вэру.

Айэт усмехнулся.

— Любой человек здесь бы давно сошел с ума… если бы не умер, конечно. А наша усиленная биохимия всё ещё держится… хотя и она уже начинает понемногу сдавать. Я боюсь даже думать о том, что творится внутри моего тела…

— Боюсь, мы заслужили всё это, — тихо сказал Вэру. — Уж я-то точно!

— Я тоже убивал невинных, Анмай, — Айэт говорил на удивление спокойно. — И лишь здесь понял, что Мэйат правы, — и миллион добрых поступков не оправдает одного злого. Всё совершенное нами зло навечно остается в нашей памяти, и будет преследовать нас, пока мы живы. По крайней мере, у нас это так. Как у других — не знаю!

Айэт хотел сказать ещё что-то, но ослепительная судорога пространства швырнула их на пол.

* * *

Очнувшись, Анмай понял, что ничего особенного не произошло, — просто «Укавэйра» вышла из своей Вселенной и теперь двигались в обычном Туннеле Дополнительности. Экраны словно протаяли, и по ним неслись мириады цветных искр. Они собирались в голубоватые облака и стремительно скользили сверху вниз. У Айэта вырвался радостный вскрик, тут же дополнившись другим, полным боли. Юноша согнулся пополам, держась за грудь.

— Ничего серьезного, — сказал он подошедшему Анмаю. — Просто мне надо немного полежать…

Когда они добрались до жилых комнат, Айэт с благодарностью отпустил руку Вэру и слабо улыбнулся.

— Я хочу побыть один. И… что бы ни происходило с тобой, — не поддавайся этому, ладно?

Анмай кивнул и не сводил с него глаз, пока за юношей не закрылась дверь. Потом его глаза невольно вернулись к стене-экрану. Из невидимой точки на него устремлялись мириады крохотных острых звезд… искр… целые плывущие облака и рои их. Путешествие вверх продолжалось. Не будет ли оно продолжаться вечность?

* * *

Ещё много позже.

Вновь на «Товии» царила абсолютная тишина. В мертвой глубине давно отключенных экранов мерцали рои крохотных серовато-бледных вспышек, складываясь в призрачный, текучий световой узор. Безмолвная Хьютай сидела над неподвижным телом Вэру. Анмай был жив, его грудь ровно вздымалась, но он спал… спал уже двое суток, и так крепко, что ей никак не удавалось его разбудить.

В последнее время на него всё чаще находили приступы этого Длинного Сна, — он погружался в него внезапно, на несколько суток, а проснувшись ничего не помнил. А может, и помнил, — но не желал говорить.

Иногда он шевелился и начинал бормотать. Хьютай вслушивалась очень внимательно, но ей ни разу не удалось разобрать слов. Было очень страшно сидеть вот так, в неверном, мерцающем свете, и слушать, как любимый медленно говорит что-то на совершенно непонятном языке, и лицо у него в эти минуты было совсем чужое. Порой ей казалось, что перед ней на силовой подушке лежит какое-то абсолютно незнакомое существо…

Она встряхнула головой, прогоняя наваждение. Слабый холодный ветерок шевелил её волосы и овевал голые плечи, лишь немного рассеивая удушающую жару. Но сильнее жары её душил страх, — она всегда боялась одиночества, и вот, — Анмай уснул, Айэт не отвечал на её вызовы, и даже «Товия» говорила так двусмысленно и странно, что она испугалась ещё больше. Похоже, их общее безумие, наконец, передалось и машине, без которой они мгновенно бы погибли.

Висящая на стене одежда Анмая неестественно отклонилась вбок, но Хьютай не ощущала давления, — она давным-давно привыкла ко всем этим странностям, и только страх не хотел уходить. Всё время Долгого Сна Анмая она сама спать не могла. Сон начался два дня назад, и это значило, что он продлится ещё столько же… по меньшей мере. Впрочем, спать ей уже не хотелось. Она знала, что продержится и эти два дня, и даже в несколько раз дольше, — её тело было хорошо приспособлено к таким испытаниям. По крайней мере, сейчас она ощущала себя бодрой, — сильнейшее нервное напряжение прогоняло сонливость. Анмай вновь что-то слабо, еле слышно сказал…

Хьютай прислушалась, потом вдруг вскочила и вышла, хлопнув дверью. У каждого есть последний барьер сопротивления, за которым он готов на всё, лишь бы избавиться от бессмысленного, душащего страха, и она этот барьер перешла. В конечном счете, Вэру ничего не грозило, — о нем заботились машины, и ей оставалось лишь смотреть… вот только делать это она больше не могла.

Она взглянула на тупо мерцавшую стену, и решительно толкнула дверь в комнату Айэта. Там было почти темно и пусто, — так пусто, словно здесь уже давно никто не жил. В рубке было светлее, но кроме мертвенного серого мерцания, живущего своей безумной жизнью, в ней ничего не двигалось. Хьютай вышла на середину зала и осмотрелась. Никого. Плиты люков, ведущих вниз, наглухо заперты, — впрочем, если бы Айэт попал туда, его мгновенно бы размазало по стенам. В бывшей крыше рубки были прорезаны ещё несколько дверей, ведущих в помещения для отдыха, но за какой из них Айэт? Она смотрела на них, пытаясь не угадать, а почувствовать, за какой же из них скрывается юноша. Вот дверь в ванные комнаты… в тренировочный зал… в оранжерею, где все растения давно повяли… ещё куда-то…

Хьютай решительно вошла в эту, последнюю дверь, — просто потому, что забыла, что за ней. Беззвучно ступая, она поднялась по металлической лестнице в дальней стене, толкнула ещё одну дверь… Теперь она была в бывшем лифтовом стволе, соединявшем основные жилые помещения над главной рубкой. Здесь уже очень давно никто не бывал, всюду лежала пыль.

Она осторожно пошла вперед, пробираясь среди труб, тянувшихся по ставшей полом стене. Изредка прямо под её ногами мелькал плоский колодец светового окна, мерцавший белесой танцующей мутью. Металл полыхал мертвенным жаром, но воздух был относительно прохладен, — все обитаемые помещения «Товии» охлаждались.

Вся невольно подобравшись, она прошла сотню метров, упершись в крышу шахты. Айэта нигде не было, но в стене зиял открытый проем ставшей люком двери. Заглянув туда, она увидела залитый неярким белым светом коридор. Свет явно кто-то включил. Не раздумывая больше, она прыгнула с трехметровой высоты. Во время короткого полета её неощутимо подтолкнуло в спину, пол бросился под ноги, подсек их…

Хьютай покатилась по нему, полежала минуту, и медленно поднялась, растирая отбитые локти и колени. Коридор выглядел странно, — белая стена с углублениями наглухо запертых дверей под ногами… вторая над головой… слева — серый бывший пол, справа — дымчатый светящийся потолок. Коридор таинственно изгибался, поднимаясь вверх и исчезая. Но тот, кого она искала, не прятался.

* * *

Айэт сидел, прислонившись к светящейся стене, и наполовину утонув в ней. Его белая туника сливалась с сияющей дымкой, и лишь смуглые руки и лицо, обрамленное черной гривой, резко выделялись. Он сидел, поджав ноги, положив на них скрещенные руки, и откинувшись назад. Его широко открытые большие глаза были неподвижны и пусты, лицо мертвенно-спокойно. Зрачки так расширились, что глаза юноши казались совершенно черными, чужими, пустыми и страшными, словно у трупа. Они не двигались, не моргали, и лишь их влажный блеск и медленно стекавшие по щекам слезы говорили, что Айэт жив.

Хьютай обморочно вскрикнула, закусывая руку, но в следующий миг поняла, что эти ничего не видящие глаза, — следствие полного, кататонического оцепенения. Лишь теперь она поняла, куда так надолго исчезал юноша, и это открытие пронзило её, как удар. Затем её захлестнула жалость к этому увязавшемуся за ними мальчишке, пожертвовавшему ради них всем. Она бросилась к нему, встряхнула раз, второй… Айэт мягко упал на бок. Его бездонные черные глаза остались неподвижными. Разозлившись, она влепила ему несколько здоровенных затрещин, но оцепенение зашло так далеко, что Айэт не реагировал даже на это.

Она на секунду растерялась, потом пнула юношу в живот, целясь в солнечное сплетение. Она по своему опыту знала, что это очень больно. И потом… Айэт мог не чувствовать боли, но вот не дышать он не мог.

Её ожидания оправдались, — юноша скорчился, прижав руки и ноги к животу, его глаза закрылись. Он мучительно вздрагивал, пытаясь вдохнуть, зажмурился, закашлялся, потом медленно, неловко приподнялся.

— Хьютай? — в его сузившихся глазах светился страх, дикий, беспредельный.

Пытаясь погасить его, она прикоснулась к его плечу. Юноша вздрогнул, пытаясь подняться, но тут же вновь упал. Хьютай протянула руку, осторожно погладила его волосы… Сначала Айэт вздрагивал при каждом прикосновении, потом успокоился и закрыл глаза.

— Знаешь, — вдруг сказал он, — лишь сейчас я понял, как плохо, когда рядом нет никого, с кем можно разделить всё, — радость, горе…

Он замолчал. Хьютай продолжала гладить его вихры. Потом он заговорил вновь.

— Сейчас… Сейчас я видел… свой дом… Асус… мой родной город в Актале. Там я тоже был одинок… я был единственным файа там… чужаком. У меня не было там близких друзей, не было и девушки — хотя я совсем не был к ним равнодушен! Просто… я не встретил никого, с кем мне хотелось бы разделить свою жизнь, — как тебе с Вэру. Я тогда ужасно злился на свою разборчивость, но поделать ничего не мог. У меня всё же были приятели… человек десять… там была одна девушка… стройная, с русыми кудрями до плеч… у меня были такие же длинные волосы… как сейчас… и она всё время дразнила меня… спрашивала, девочка я, или мальчик. Тогда мне было семнадцать лет… по-настоящему семнадцать. Я не согласился бы разделить с этой девушкой свою жизнь… но если бы она оказалась здесь… всего на один день… — он смутился и смолк.

— Хьютай, это безумие, я знаю, — тихо сказал он. — Я знаю, что связывает тебя и Вэру… но если бы ты… хотя бы раз… я хочу только утешения… мне так плохо… — он замолчал, глядя на неё мучительно расширенными глазами.

Вместо ответа она обняла его, её руки легко, почти неощутимо легли на его плечи… она нагнулась и коснулась своими губами его губ. От неожиданности, — впрочем, не только от неё, — у юноши перехватило дыхание. Он слышал бешеный стук своего сердца в мертвой тишине, но она его уже не пугала, наоборот… Он почувствовал, как его затягивает темный водоворот… и испугался — сам себя.

— Постой… я имел в виду совсем не это, — испуганно сказал он, поспешно отодвигаясь от неё. — Я хочу только… я сам не знаю. Утешения… радости… но не такой… я не…

Он замолчал, чувствуя жар на щеках. Голова у него кружилась, всё вокруг казалось нереальным, — словно всё это происходило во сне… и он не мог отличить его от реальности…

— Я прошу тебя… разделить со мной радость… и соединиться в любви… — он механически произнес заученную ещё в юности фразу. От волнения позабыв половину слов, он так и не сумел назвать имени.

Это было, как наваждение. Голова у Хьютай закружилась, её бросило в жар, соски затвердели, резко выделяясь под тонкой тканью туники. Желание её было очень сильным, но она также понимала, что её ведут в равной мере любопытство и жалость.

Она сбросила шорты, потом тунику, — не спеша, с рассчитанной небрежностью, хотя её тело подрагивало от нетерпения. Под ними ничего не было, и Айэт ахнул, когда увидел её, совершенно оцепенев при виде её нагого тела. Он хотел сказать Хьютай, как она красива, но просто забыл, что у него есть язык. Они молчали. Слова им были не нужны, они только разрушили бы всё…

Хьютай подошла к нему… расстегнула его пояс… стала стягивать с него тунику…

Юноша вырвался с неожиданной силой, отступив на несколько шагов. Потом сам, отвернувшись, сбросил всю одежду, и повернулся к ней со стыдливым бесстрашием.

Хьютай смутилась, на миг опуская глаза. Худой, гибкий, узкобедрый, с твердыми мышцами, он был красив, и она почувствовала… жалость? Или, быть может, любовь?

Айэт притянул её к себе, подхватил Хьютай на руки, поднял её, прижал к стене и овладел ей, двигаясь резко и быстро…

Они занимались любовью вновь и вновь в самозабвенном исступлении, пока не заснули, — совершенно измученные, в лихорадке…

* * *

Айэта разбудил сон о том, что было наяву. Он вскочил, дико озираясь, даже не понимая, проснулся он, или пришел в себя. Свет почему-то погас, только синий светящийся туман клубился вдоль бывшего потолка. Всё вокруг словно плыло куда-то…

Он совсем не представлял, сколько прошло времени. Тело было как чужое, ему нестерпимо хотелось есть, он повернулся… и увидел севшую рядом Хьютай. Перехватив его взгляд, она бесстыдно потянулась. Он вспомнил, что они делали, вспомнил, что и на нем из одежды осталась лишь грива волос, — и присел, судорожно сжавшись, нашаривая свою одежду… по щекам вновь потекло тепло…

Хьютай улыбалась, глядя на него. Они молчали. Айэт хотел подойти к своей сброшенной одежде, но она остановила его.

— Подожди. Тебе не кажется, что уже немного поздно?

Айэт смутился.

— Прости, — неожиданно сказал он. — Ты такая… а я… Мы вели себя, как звери… такого больше не будет, правда?

Хьютай неожиданно улыбнулась.

— Один раз или много, — в наших обстоятельствах разница небольшая, — её голос звучал задумчиво. — Но первый раз, — всегда самый лучший, — она говорила очень тихо. — У нас с Анмаем было так… — она смутилась и смолкла. Потом с усилием продолжила. — Я свободна в своих чувствах… и он простит меня… если узнает. Я люблю его… и тебя тоже… и не знаю, что мне делать. Я не могу любить вас обоих… но я хочу.

— Я тоже тебя люблю, — большие глаза Айэта странно, сумрачно блестели.

— Вряд ли это одно и то же чувство… Ведь мы можем только представлять, что чувствуют другие. Анмай… очень близок мне. Он рассказал мне единственное, что смог вспомнить после Долгого Сна… или самое важное, не знаю. То было чувство создания… мира? Чего-то, предназначенного для других… он… или мы… создаем это, — и одновременно познаем… понимаем… насколько всё это сложно… и прекрасно. Он не мог объяснить лучше. Он говорит, что это в памяти, но он не может… не может вместить… — она растерянно замолчала, взглянув в его глаза. — Он говорит, что наше путешествие на самом деле длится уже триллионы лет… А здесь время постепенно иссякает, идет всё медленнее… окружающий мир всё меньше значит для нас… — она опустила голову.

Её волосы рассыпались по его плечу. Айэт вздрогнул, ощутив их теплое прикосновение. Хьютай сидела рядом, такая же нагая, как и он сам. Он невольно покосился на неё, потом замер, чувствуя, как внезапный жар заливает щеки и течет вниз по предплечьям и бедрам. Его ладони всё ещё помнили каждый дюйм этого великолепного теплого тела, а язык хранил солоноватый вкус темных сосков. Странное напряжение, возникшее между ними с самого начала, исчезло — теперь они знали друг друга.

* * *

Потом, когда они ели, мылись, считали друг у друга многочисленные ссадины, не было сказано ни слова. Наконец, Айэт натянул свою белую тунику и застегнул серебряный поясок. Хьютай, прощаясь, погладила его по плечу. Айэт улыбнулся в ответ и пошел к себе. Едва за ним закрылась дверь, он растянулся на своей старомодной постели, и мирно заснул, обнимая подушку. Во сне он улыбался, — впервые за два последних года.

* * *

Время шло. И, хотя оно шло мучительно медленно, настал последний, 1083-й день их бесконечного полета.

Он совершенно ничем не отличался от прежних. Анмай проснулся от очередного удара боли при очередном переходе «Укавэйры». Правду говоря, проснувшись он сразу потерял сознание, и лишь через несколько минут пришел в себя. Опомнившись, он с трудом поднялся, — несмотря на всё, он не мог сказать, что терять сознание по десять раз в день было для него обычным делом. За эти три года он настолько вымотался, что уже с трудом мог представить себе какую-то иную жизнь. Лишь во снах она приходила к нему с пугающей реальностью.

Сегодня Анмай вспомнил, что ему исполниться тридцать пять лет, — даже для его дикого Уарка это был возраст начала зрелости. Он же чувствовал, что его жизнь уже подошла к концу, и будущего не будет, — по крайней мере, такого, которое он сможет понять. А будущее, приходившее к нему во снах, наяву он просто не мог представить, — словно, засыпая, он становился совершенно другим существом. Или даже не существом, а…

Анмай яростно потряс головой и потянулся. Хьютай ещё спала, нагишом, как и он, раскинувшись от жары. Её ровно подстриженные, — им самим, — волосы едва доставали ей до плеч. В густой черной гриве не менее густо светилось серебро. Впрочем, это выглядело даже красиво.

Он старался не думать о том, что сегодня ему исполнилось столько же лет, сколько было Уэрке в день его смерти. Ему казалось, что когда их возраст сравняется, произойдет нечто ужасное. Всерьёз он в это не верил, но всё же… Размышления об этой чуши позволяли не думать о двух действительно страшных вещах, — о том, что произойдет в конце их пути, который рано или поздно, но неизбежно настанет, и о том, что происходит с ним самим. Он сомневался, что даже «Укавэйра» сможет найти Звезду, выход в Бесконечность. И даже если да, то смогут ли они пойти за ней?

Анмай просто не мог понять предлагаемых ею для этого способов, — он настолько отупел от бесконечных мучений, что даже не надеялся на их конец. Вдобавок, его терзало подозрение, что во всех этих способах нет вовсе никакого смысла. Он с ужасом чувствовал, что эта догадка опасно близка к истине. Почему? Он не мог объяснить. Наверное, это взялось из его снов. Он думал, — более того, был уверен, — что только он сам сможет выйти в Бесконечность, — и то, если создавший их мир оставил им такую возможность. И даже если выход есть, — как они его найдут? А если найдут, — как поймут, чем его надо открыть? И — что потом?

На все эти вопросы у него не могло быть ответов. А что творится с ним самим? Он менялся, — но не внешне, конечно. Раньше он никогда не думал, что вся его жизнь однажды покажется ему сном, который очень скоро кончится, — навеки, потому что он, наконец, проснется… или уснет тем сном, от которого не будет пробуждения.

А что, если в конце их пути не окажется ничего, — ни смерти, ни освобождения, ни даже возможности вернуться? И они будут обречены странствовать по этим чуждым мирозданиям, — целую вечность, пока безвременье не примет их в свои безысходные объятия? Это порой казалось ему неизбежным и приводило в тоску. Он знал, что каждый день, каждый миг висит на грани смерти, — но тут он ничего не мог сделать, лишь вовсе не думать об этом. И ещё, их всех донимало одиночество, — донимало тем сильнее, чем сильнее они пытались бороться с ним.

К чему эти тщетные усилия? Всё равно, полной меры этого одиночества они не могли представить, как не могли представить отделившего их от родины расстояния, — доступные им величины просто не могли его отразить. Да и существовала ли она ещё, их родная Вселенная? Впрочем, раз они не могли в неё вернуться, этот вопрос не имел вовсе никакого смысла…

Анмай потянулся, и вышел в общее помещение, — совершенно пустое, и с мертвыми слепыми экранами. Все экраны на «Товии» давно перестали даже мерцать, — впрочем, они и раньше не показывали ничего, привычного глазу. Взглянув на пыльную плиту, он внезапно разозлился.

Он знал, что должен исследовать и понимать те невообразимые миры, сквозь которые они проносились. А вместо этого он боялся их, бежал от них, хватал каждый новый день, как последний, как утопающий хватает воздух. Всю жизнь он стремился понять как можно больше, знать даже то, чего никто знать не должен. И вот, это стремление завело его в Путешествие Вверх — затею, безумнее которой нельзя было помыслить. Вокруг них были миры, невообразимые, не виденные ещё никем, миры, которые никто не мог даже представить, — и что же? Он страшился их, не хотел смотреть и слушать, и всё чаще стремился лишь к одному, — искать спасения в любви, занимаясь ей в исступлении, даже через силу, пока не проваливался в каменно-тяжелый сон. Он понимал, что так и должно быть, что им — и никому, — не следует здесь находиться, что они углубились в запретные для всех бездны, и давно должны умереть.

В этот миг белое ликующее пламя разнесло его сознание в клочья.

* * *

…Анмай очнулся сразу, словно в нем включили свет. Он неловко лежал на полу, уткнувшись лицом в лужу темной, липкой, застывшей крови, — его собственной. Упав, он ухитрился разбить лицо, — губу и нос, — и кровь, похоже, остановилась далеко не сразу…

Он с усилием отодрал прилипшую к кровавой луже щеку и поднялся, тут же удивленно замерев. Комната… перевернулась, он лежал не на полу, а на стене, возле двери. Теперь ясно, почему он так грохнулся, — при таком перевороте высота получалась приличная. Тело ныло, но Анмай чувствовал себя странно легким и свободным.

Он ошалело помотал головой, чтобы опомниться, тут же испуганно замер, — но ничего не случилось. Глубинное пение исчезло, вместе с головокружением. И уже ничего не толкало его в сторону…

Он вновь ошалело помотал головой. Исчезли и звуки. Его оглушила тишина, — абсолютная, мертвая. Раньше на «Товии» тоже было тихо, но стоило лишь прислушаться, — и из-за грани сознания тут же выплывали звуки массы работающих механизмов, неясные и приглушенные до того, что слух отказывался их различать. А сейчас стало совершенно тихо, — ни звука. Сколько он не вслушивался, он слышал лишь тихое пение крови в ушах. И больше — ничего. Свет потолка стал странно тусклым, а жар, — каким-то особенно мертвенным, неподвижным.

Пораженный ужасной догадкой, Анмай отошел в угол и присев, накрыл ладонью щель кондиционера. Как он и ожидал, воздух не шел.

Окончательно растерявшись, он вдавил кнопку весма, — единственного предмета своего одеяния — и попытался связаться с «Товией» или «Укавэйрой». Ничего. Ни ответа, ни звука. В его мыслях царила та же мертвая тишина.

Когда он понял, что это означает, его окатила мертвенная слабость обреченного, мышцы обмякли, как ватные, он испугался, что провалится вниз, или растечется по полу. Даже для дыхания вдруг не осталось сил. А что-то в его сознании издало мерзкое торжествующее хихиканье, — бесконечное Путешествие Вверх, наконец, закончилось.

Глава 15. Лишь память…

Всё это было так давно,

И где-то там, за небесами.

Куда мне плыть — не всё ль равно,

И под какими парусами?

Николай Гумилев.

Анмай не помнил, сколько просидел в этом углу. Сначала, время от времени, он пытался вызывать корабли, но браслет молчал, — словно он говорил с обычным украшением, как малый ребенок. Ему не хотелось двигаться, не хотелось вообще ничего, даже жить. Казалось, прошла целая медленно угасающая вечность. Вдруг в неё вторглись странные мелодичные звуки, приглушенные дверью, — беззаботный Айэт играл на своей флейте. Анмай встрепенулся, механически нажав кнопку, и бездумно задал свой вопрос вслух. Совершенно неожиданно Айэт ответил ему, — просто выглянув из комнаты. Весм не действовал, а это значило, что вся матричная система отказала.

* * *

Через минуту все трое собрались в «гостиной». Они тщательно оделись, — несмотря на жару, это давало хотя бы видимость защиты. Хьютай, прежде всего, проверила систему жизнеобеспечения, и её ждали очень неприятные открытия, — пища не поступала, вода не шла, даже воздух перестал циркулировать. И здесь становилось всё жарче…

— Охлаждение отказало, — сказал Вэру. — Мы умрем, и это будет славная смерть, — медленная, мучительная, с сознанием полной безнадежности. Впрочем, такую мы и заслужили, так что удивляться нечему.

Остальные кивнули.

— Но если всё отказало, почему свет ещё горит? — запоздало удивилась Хьютай.

— Интеллектроника сдохла, но энергетические системы, — ещё нет, по крайней мере, аварийные. У этого корабля освещение, — такое же свойство, как, например, прочность. Так что ничего удивительного нет… — он смолк, его взгляд испуганно метался по стенам каюты, — совершенно пустая внутренность серой пластмассовой коробки со слепым, пыльным экраном и слабо светящимся потолком… то есть, теперь уже стеной.

Ни единой щели в прочном, как железо, пеллоиде. Натуральная душегубка… Он представил, как лежит, жадно хватая уже бесполезный воздух, навеки гаснущим взглядом обводит эти унылые стены, — и вздрогнул.

— Ты знаешь, что произошло? — спросил Айэт.

— Нет. Могу лишь предположить, что «Укавэйра», наконец, попала в мироздание, где вся её защита бесполезна, а интеллектроника просто не может работать. Мы живы потому, что наш уровень физики не затронут. Или она достигла своей цели, — но мы не смогли за ней последовать… как и сама «Товия»… нам это без разницы. У нас осталось только немного времени. Его наверняка хватит, чтобы вспомнить всю нашу жизнь, — кроме этого, мы ничего не сможем сделать. А потом нам останется лишь умереть.

— Я не хочу в это верить, — сказала Хьютай. — Пока иного не останется. Надо сперва осмотреть всю «Товию».

— Как? — удивился Анмай. — Там высота теперь метров пятнадцать.

Хьютай фыркнула и всё же открыла дверь, — точнее, уже люк в полу. За ней и впрямь теперь зияла пропасть. Пол рубки снова стал полом, потолок — потолком. Они не могли выйти из своих жилых комнат, — да это ничего бы и не дало. Пульты и обзорные экраны в рубке не подавали даже малейших признаков жизни. Внутренние двери открывались, но наружные, имевшие электрический привод, — наверняка нет. Впрочем, если бы они и открылись, за ними их ждала только смерть. К тому же, едва Хьютай подняла дверь, их обдал жар, и они ощутили слабый запах нагретого пластика, — запах, которого здесь не было раньше…

— Жар пробивается снаружи, но медленно, — тихо сказал Анмай. — Жилые помещения находятся в самом центре корабля, и мы проживем ещё несколько дней… примерно столько же, сколько можно прожить без воды.

— Боюсь, мы будем здорово мучиться прежде, чем… — Хьютай замолчала.

— Да, — так же тихо сказал он. — Я много думал о том, как мне придется умереть, и никогда мне не представлялось ничего легкого или приятного. Теперь мне кажется, что ничего лучшего, чем несколько дней медленного поджаривания заживо, соединенного со столь же медленным удушьем, нас ждать не могло. Впрочем, первые сутки-двое всё будет ещё терпимо, зато потом… мы пожалеем, что родились на свет. А ведь мы даже покончить с собой не посмеем! Да и как мы сможем это сделать?

— Застрелиться, например. Тут, у нас, — целый арсенал. Теперь от него будет хоть какая-то польза.

— Застрелиться? — Анмай на минуту задумался. — Конечно! Ну и дурак же я! — он бросился к шкафу с вещами.

Ломая ногти, он распахнул скрытую панель, теперь уже в полу, вытащил универсальный излучатель и включил его. Индикаторы оружия мигнули и загорелись ровным светом, из дула вырвался тонкий прицельный луч.

— Ты что? — Айэт с ужасом прижался к стене.

— Я последний кретин, раз не подумал, прежде всего, об этой возможности. И… смотри! Видишь, — энергетическая система и электроника оружия действуют? Значит, у нас есть наше оружие, силовые пояса и другие неразумные устройства… — он бездумно защелкнул на левом запястье массивный браслет квантовой связи. Застегнув силовой пояс, он продолжил:

— Похоже, Путешествие Вверх, все эти непрерывные удары и переходы, постоянные муки, боль, — всё это настолько измотало нас, что мы мечтали лишь о вечном покое. Наверное, всё это действительно скверно влияло на наши мозги. Но сейчас всё это прекратилось, и мы вновь стали прежними, пробудились.

— Пробудились, и что дальше? — хмуро спросил Айэт. — Будем стреляться?

Анмай недобро усмехнулся.

— Нет. Это… слишком легко.

Он бездумно поправил силовой пояс, и для пробы включил его, на секунду поднявшись в воздух.

— У меня появилась идея… довольно глупая, и, надо полагать, последняя. — Он задумчиво взвесил в ладони лазер. — Если ничего не выйдет, — я попробую пробраться в реакторный отсек и подорвать корабль. Противно просто убивать себя…

— Какая идея?

— Строители «Товии» предусмотрели возможность самых невероятных аварий, включая и эту. Здесь есть ручное управление всеми основными системами. Если сработает аварийный переключатель, отключающий интеллектронику, мы получим прямой доступ к механизмам… но если она исправна, у нас ничего не получится.

— Ты думаешь, все это устроено «Товией», чтобы посмотреть, как мы себя поведем? — удивился Айэт.

Анмай смутился. В глубине души он именно так и думал, и, пожалуй, поэтому вел себя несколько театрально. А вот если окажется, что всё это, — на самом деле… Что ж, тогда они действительно умрут. Но на сей раз они умрут, сражаясь до последнего вздоха.

* * *

На силовых поясах они спустились в рубку. Интеллектронный выключатель впечатлял, — массивный красный рычаг, прикрытый толстой прозрачной плитой. Анмай, сначала один, потом вдвоем с Айэтом попытался её поднять. Плита не двигалась, — похоже, что-то заело в механизме. Разозлившись, он несколько раз ударил по ней рукоятью лазера, потом отступил на три шага и выстрелил.

От первого же прикосновения луча бронированное стекло лопнуло, и в следующий миг разлетелось вдребезги. Анмай схватился за рычаг, и с заметным усилием повернул его. У него ещё было время подумать, что если ничего не выйдет, — он воспользуется лазером тут же…

Когда мертвое кольцо пультов опоясалось огнями, Айэт радостно завопил.

***..

Анмай сел прямо на пульт, с немыслимой гибкостью подвернув босую ногу, — он наступил на осколок разлетевшегося стекла, и теперь пытался извлечь его.

— Значит, всё это по-настоящему, — он сумел подцепить осколок ногтями, и выдернул его.

Из ранки сильно пошла кровь. Анмай скривился.

— Честно говоря, я в этом сомневался, хотя и знал, что мы вели себя не лучшим образом. Позор мы ещё как-нибудь пережили бы, а так… — он осторожно прикоснулся к подошве.

Кровь уже свернулась, перестав течь. Он, прихрамывая, пошел вдоль кольца пультов, нажимая все кнопки подряд, и глядя в загоравшиеся экраны.

***..

— Главный компьютер отказал, — сказал Вэру, закончив. — Всё, что я смог, — соединить всё накоротко, минуя интеллектронику. Но управлять «Товией» вручную почти невозможно. Наше матричное бессмертие, молекулярная хирургия, перестройка внутренней структуры корабля, и устранение повреждений, — обо всем этом придется забыть. Отныне любая мало-мальски серьезная порча корпуса или основных механизмов для нас будет равносильна смерти, ибо чинить их теперь некому и нечем.

Его слова сопровождал приглушенный гул пробуждающихся машин. Анмай вновь пошел вдоль пультов, проверяя приборы.

— Ещё несколько странных вещей. Систему охлаждения я включил, но снаружи, — абсолютный ноль, похоже. И… там явно ничего нет.

Он щелкнул ещё одним переключателем, и огромные экраны в рубке вдруг растаяли, погасли… нет, их заполнила абсолютная, непроглядная темнота.

* * *

— «Укавэйра» исчезла, и я не представляю, как, — тихо сказал Анмай. — Мы одни в какой-то пустой вселенной.

— Но это невозможно! — воскликнул Айэт. — Если мы попадем в чужую физику, то погибнем мгновенно. И что могло случиться с «Укавэйрой»?

— Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем… Но раз она пропала, а Эвергет «Товии» отключен, то нас уже ничто не защищает. Так что здешняя физика для нас, несомненно, безопасна, — раз мы ещё живы.

— Но это невозможно! Совпадение физик в различных вселенных исключено, ты же знаешь! Может, мы вернулись в свою родную, или попали во вселенную, перестроенное нашими потомками? И что это за физика?

— Ещё не знаю, — Анмай рассматривал приборы. — Здесь нет ни звезд, ни планет, никаких источников излучения. Только очень слабый реликтовый фон и вакуум. Абсолютная пустота. Понимаешь? Здесь вообще ничего нет, не знаю, на сколько миллиардов световых лет вокруг!

— Ты хочешь сказать, что мы… оказались в Бесконечности?

Взглянув на его испуганное лицо, Анмай рассмеялся.

— Ещё нет. Где угодно, но только не там. Это не так легко.

— А где же?

Анмай задумался.

— Знаешь… здесь очень странная физика, — он показал на экраны гиперсканера. — Нейтральная, безвредная… словно кто-то хотел, чтобы здесь могли жить обитатели любых, даже самых разных вселенных. Кто-то очень постарался, чтобы создать её. Ничего больше без помощи компьютеров я сказать не могу, а восстановить их мы не сможем.

— Так всё же, где мы? — Айэт не унимался.

— Похоже, мы за самым внешним Листом всего невообразимо огромного кластера разнородных вселенных, у внешней границы Мультиверса, — там, где само его пространство замыкается на себя. Возможно, «Укавэйра» нашла способ выйти за его пределы, но не смогла взять с собой «Товию»… А может, кто-то решил, что ей здесь не место… потому, что ждал кого-то, похожего на нас. Куда она исчезла, мы уже явно никогда не узнаем. Но здесь любое движение бесполезно. Что бы и каким бы образом здесь ни двигалось, — оно будет вечно скользить по пространственной кривизне, не в силах выйти в Бесконечность. Вернуться назад мы тоже не сможем, — во-первых, нам некуда, а во-вторых, массы на «Товии» осталось всего на один прыжок. Так что… мы дошли до конечной точки.

— И сколько мы сможем прожить здесь? — спросила Хьютай.

— Пока «Товия» не откажет. Я не знаю, сколько она тут протянет, но наверняка недолго, — пара лет, самое большее. Да и радости от них, увы, будет мало: виртуальный мир сдох, а без него мы не сможем ни пользоваться библиотекой, ни развлекаться. Теперь нам открыты все помещения корабля, но все они перед полетом «Укавэйры» были очищены, и толку от них никакого. У нас есть только много свободного пространства, еда, вода и свет. Исход будет тот же, только времени уйдет гораздо больше.

Айэт промолчал.

* * *

Когда они вернулись в их общую комнату, Хьютай вдруг сказала:

— А знаете, нас больше ничто не связывает. Мы свободны, и можем делать совершенно всё, что захотим. Ведь нас уже некому остановить… просто увидеть. И, что бы мы ни делали, — это уже ничего не изменит.

— И что ты предлагаешь? — усмехнулся Анмай. — Что мы можем сделать из того, что не делали раньше?

Она смутилась.

— У каждого из нас есть тайные желания, которые иначе, как в воображении, мы не решаемся осуществить… нечто постыдное, даже страшное, то, о чем не знают остальные… просто какая-нибудь тайна. Я бы хотела, чтобы мы рассказали друг другу всё, — всё, без утайки. Второго такого случая у нас уже не будет. Ну как?

— А если окажется, что всё уже давно рассказано? И тайны столь мелки, что просто не стоят воплощения в слова? Смешно выйдет, правда?

Хьютай улыбнулась.

— У нас порой бывают воспоминания… опыт… о которых мы стесняемся говорить… И я хочу сейчас… я люблю вас обоих… — она замолчала.

Айэт удивленно присвистнул. Анмай смущенно опустил глаза. Раньше он даже представить не мог, что его Хьютай…

— А что потом? Ведь это не займет много времени. И в общем… мне кажется… что это будет… что если мы сдадимся нашим желаниям, то станем просто животными. И если тебе нравится Айэт, то при чем же тут я?

Хьютай насмешливо взглянула на него, потом на смущенного Айэта.

— Вы оба были красивыми юношами. Неужели вам никогда не делали… известных предложений?

Айэт усмехнулся.

— Делали, как же. Ещё в Таре… когда меня только привезли из города… из моего родного города… в Линзе…

— Ну и? — с интересом спросила она.

Айэт пожал плечами.

— Я достаточно хорошо дрался, чтобы ко мне не приставали больше одного раза.

Хьютай отвернулась.

— Я вижу, вы оба меня не поняли. Если нам суждено провести здесь остаток своих дней, мы что, должны всё это время стонать от отчаяния? Так что же нам делать?

— Не делать гадостей и глупостей, вести себя, как обычно, — впрочем, это бессмысленно, конечно. Но что нам ещё остается?

Она кивнула.

— Тогда… ну, я не знаю, чем нам заняться…

— Воспоминаниями? — неуверенно предложил Анмай. — Похоже, это последняя оставшаяся нам радость.

Хьютай широко улыбнулась.

— Пожалуй.

* * *

Она закрыла дверь, потом критично осмотрелась: проекторы силовой подушки остались на стене, но здесь была ещё пеллоидная постель, как оказалось, исправная. Придав ей наиболее удобную форму, она сбросила одежду на пол. Анмай, стесняясь, последовал её примеру. Они занялись любовью, — без всяких изысков, просто и быстро, — потом подремали. Проснувшись, Анмай ткнулся губами в её сосок… и вдруг застыл. В его памяти вдруг с поразительной яркостью возникла комната, — почти такая же пустая, и с таким же темным окном… только оклеенная зеленой бумагой с каким-то узором, и с голой лампочкой, свисающей на шнуре. А он, тогда ещё безымянный, покоится на чьих-то сильных руках, и так же тычется губами в такой же темный сосок… Он вновь поцеловал Хьютай… и отстранился. Желания в нем не осталось, просто было очень хорошо и спокойно. Теперь, когда Путешествие Вверх закончилось, в общем, ничем, он ощутил вдруг желание оглянуться на прожитую жизнь. Ему хотелось вспоминать.

— Что с тобой? — спросила Хьютай.

Вэру высвободился из её рук и сел. Она села рядом с ним.

— Знаешь… я вспомнил Ирту Ласси… мою мать. Это моё самое первое воспоминание… о моем настоящем доме, — её крохотной квартире на шестом этаже громадного старого дома в Товии. Я часто болел, она носила меня в поликлинику… на руках… я помню их, как твои. Там были такие плакаты на стенах… и запах… Однажды, когда она уже шла домой… было очень темно, был буран, я помню, как яростно ветер нес снег, — кажется, это был один из последних буранов, дошедших до Товии с Темной Стороны. Ирта споткнулась, уронила меня, и меня покатил ветер, представляешь? Меня несло довольно долго, пока я не уткнулся в сугроб… такой маленький, обмотанный одеялом кокон. Ирта очень испугалась… а я… нет…

— Какой она была?

— Похожей на тебя… только полнее. Я не помню лица… И у неё были такие печальные глаза…

— А отец? Керото Ласси?

— Его я совсем не помню… знаю лишь по документам… такой рослый, крепкий парень, похожий на Найте…

— Их расстреляли, да?

— Да. Они были славными… они ни в чем не были виноваты… по крайней мере, Ирта. Ни о чем я не жалею так сильно, как о ней. Как бы я хотел, чтобы мы были вместе! Не здесь, конечно… Я помню, как она возила меня в коляске по улице, представляешь? Я тогда смотрел на всё… в первый раз… — у Вэру перехватило горло, и он замолчал. Успокоившись, он продолжил: — Уже свободным, узнав всё о её судьбе, я потом часто засыпал в слезах… прижимая к себе её фотографию. А ведь тогда я был уже крепким юношей лет пятнадцати, не раз смотревшим в глаза смерти. Но воспоминания о первом горе, о первых утратах, стершиеся с годами, ожив, обжигали как огнем! И я до сих пор люблю её…

— Твои родители работали в том институте, в котором работал и Окрус, да? И он потом вовлек их в эту глупую подпольную сеть? Странно, но когда я сбросила его вниз, то вовсе об этом не думала…

— Неудивительно. Ты же сама чуть не погибла.

Хьютай усмехнулась.

— Так ты любишь меня потому, что я похожа на… Но я знала, за кого сражаюсь, — ведь ты же наследник царского рода!

Анмай улыбнулся.

— Очень дальний. Тот Анмай Вэру, Строитель Вэру, основатель Товии и первый император объединенной Фамайа жил за тысячу лет до меня. Его империя умерла вслед за ним, и Вэйд Аркус, воссоздавший и укрепивший её, не был его внуком. Как раз при нем мои предки лишились власти, став просто одним из знатных столичных родов. Но когда Империя рухнула, они вновь возвысились, и даже правили Товией. А после Катастрофы от этого богатого и многочисленного рода осталась лишь одна юная пара, бежавшая на Арк. Они хотели жить, и продолжить себя в потомках… а остальные предпочли смерть вечному изгнанию. Я до сих пор не знаю, кто же из них был прав. В изгнании даже следы их происхождения совершенно затерялись, и они не выделялись ничем… пока не появился я. Они и их потомки жили в «Золотых садах», лишь мои родители решили их покинуть…

— А раньше? Ведь основавшего наш народ на Уарке тоже звали Анмаем Вэру, и он тоже был правителем?

— Звездолетчиком и ученым. Он хотел построить Эвергет, но его… их группу разоблачили и сослали на Уарк, в мир тяжелой жизни и быстрой смерти… в мир, которым некогда владели его предки. Но ему удалось сбежать, и он… его товарищи, поклялись однажды всё же построить Всесильную Машину, — они надеялись вывести файа из рабства. И я, их потомок, выполнил клятву… хотя всё получилось совсем не так, как они хотели.

— А ещё раньше?

— Не знаю. Об истории Империи нам не известно ничего. Но на самой Эрайа тоже жил такой род. Мне об этом рассказал Айэт, — он очень хорошо знал записи «Увайа». А потом я долго расспрашивал симайа. И знаешь, что мне рассказал Вайэрси? Он смог проследить историю моих предков до первых золотых айа, — до самого возникновения их цивилизации. Наверное, наш род существовал и раньше, но об этом никто не может знать. От тех времен остались лишь легенды, но если прочесть их внимательно… Иногда в нашем роду рождались юноши — и девушки! — которым всегда хотелось большего, чем они могли достигнуть. Им хотелось знать всё, — тонкая цепочка мечтателей, протянувшаяся сквозь бездну тридцати тысяч лет и невообразимые пространства. Им всем хотелось… Это было… Словно что-то бессмертное раз за разом пытается вырваться из пределов этого мира, — и раз за разом терпит неудачу. И здесь, на «Товии», оно найдет свой конец.

— Довольно жуткая история, — Хьютай зябко повела плечами. — А во сне ты говоришь на каком-то совершенно непонятном языке… если это, конечно, вообще язык.

— Там, во снах, я был… я был всеми своими предками, — каждым из них, — до тех пор, пока они не зачинали наследников… но что было до Эрайа? Кем мы были? Кем был я? Тогда, в Р`Лайх? Не знаю.

— Наверное, ты был Охэйо? Жаль, что мы не успели его расспросить. Очень жаль. Мне бы хотелось… что ты хотел рассказать? О своем детстве?

— Нет. Про приют я не хочу ничего вспоминать… и ты знаешь его куда лучше меня.

Она усмехнулась.

— Да, лучше. Но там мы и в первый раз поцеловались, помнишь?

Анмай смутился. Тогда ему было восемь с половиной лет, и, как порой бывает в таком возрасте, он хотел немедленно жениться. Лучшей его подругой тогда была Хьютай, и эту почетную роль он отвел ей. Тогда они оказались вдвоем в темной кладовой, где хранились матрацы, — он до сих пор помнил их пыльный запах и бледный свет туманности в узком грязном окне…

Хьютай тоже смутилась, вспомнив холодные, неумелые ладошки Анмая, — тогда просто Анмая, Широкоглазого, не знающего ещё, что это прозвище пристанет к нему навеки, — плотно сжавшие её щеки, и его лицо с закрытыми глазами, тянущееся к ней… и сам этот поцелуй, после которого она утерлась рукавом, а Анмай с сияющей улыбкой назвал её своей женой. Тогда он совершенно искренне считал, что этого достаточно. И девять лет спустя он думал так же, и первые сказанные ей слова были, — о том поцелуе…

Хьютай села рядом с ним, плотно прижимаясь к его боку.

— Хотя я и не могу похвастать древностью рода или иными талантами, я не ошиблась, выбрав тебя. И не жалею об этом. Даже сейчас, — она положила голову ему на плечо. Анмай потерся щекой об её волосы. — Ты всегда привлекал меня… своей необычностью, своей мечтательностью… своей смазливой мордашкой, наконец!

Он фыркнул.

— Ну и мне в тебе нравится не только острый язык. А что до моей мечтательности… Помнишь, с чего всё началось? Лет до восьми я был злобным маленьким животным, озабоченным всего двумя вещами, — что бы съесть, и где бы поспать, и в этом ничем не отличался от остальных. Но однажды… забавно, какая малость может изменить судьбу… как оказалось, — не только мою. Так как мы считались совсем не заключенными, а подрастающими наследниками великой Фамайа, нас пытались приобщить к её культуре… время от времени. Иногда нам даже показывали фильмы, помнишь?

Хьютай кивнула.

— Большей частью это была, конечно, пропагандистская чушь, которая вместо того, чтобы развивать мозги, окончательно их засоряла. А те, с кем это не происходило, не верили уже ничему, и это было ещё хуже. Но, всё это было лишь через двенадцать лет после Второй Революции, и нам, надо полагать, по недосмотру, иногда попадались действительно хорошие фильмы. И один из них настолько поразил меня… я словно родился заново! Или очнулся от сна, который иначе продлился бы всю жизнь… Я тайно пробрался на него, и подсматривал из-за спин старших… но это только усиливало впечатление.

— А, это ты мне уже рассказывал… не помню, сколько раз. Это был фильм «Юноша из пустыни», да?

— Ага. Он поразил меня тем, что юношу звали Анмай, как и меня… и он был на меня очень похож. Или я, подрастая, стремился быть похожим на него? Не знаю. Это была история из времен первой Великой Войны, времен столетней давности, история мальчика… Во время интервенции он лишился родителей и дома, и убежал в пустыню. Там он кормился охотой, прятался от тварей, сражался с ними… Мне, пленнику почти от рождения, очень понравилась эта полная таинственных опасностей жизнь маленького дикаря. А потом, когда он вырос, став красивым, сильным и бесстрашным юношей, он решил обзавестись парой, и вернулся к файа… Нечего говорить, что те встретили его совсем неласково! Беднягу посадили в тюрьму, били и всячески издевались. Разумеется, он сбежал, прятался в закоулках Товии, пугаясь и людей и машин, и разумеется, встретил прекрасную девушку, которая спасла его от смертельной опасности. Они вместе убежали в пустыню, преодолев тысячу невзгод, и он спас жизнь ей, а она — ему. По законам файа это связывало любимых крепче, чем любовь, чем смерть… чем всё остальное, связывало даже за порогом смерти и до конца времен… как нас. Последние, как я подумал, кадры, особенно поразили меня, — юная пара, измученная, израненная, но не сломленная, уходит в пустыню, к нагромождениям мертвых гор, во мрак… А потом была самая последняя сцена, — они целуются, — в первый раз, — на берегу Пустынного Моря, на фоне поразительно красивой зари… Это значило, что они на северном берегу Моря, в то время ещё свободном, но тогда я этого, конечно, не знал… я вообще до этого не видел моря — никакого. Но куда больше меня поразило, что они целовались обнаженными… впрочем, до того, как юноша потерял невинность, камера деликатно отвернулась, — и я впервые увидел эти монолиты на берегу моря. Мое сознание буквально завопило — я их узнал! Узнал, хотя никогда раньше не видел! Это было, как взрыв, — и на этом фильм кончился. А окончательно меня добила мелькнувшая в титрах строчка. В ней мимоходом сообщалось, что фильм основан на реальных событиях. Это буквально свело меня с ума, — если и впрямь может происходить такое, то почему не со мной?

Хьютай усмехнулась.

— Я помню. Ты на полном серьёзе считал себя — им. Это здорово походило на шизофрению!

— Верно. Боюсь, если бы Тару не усыновил меня, этим всё и кончилось бы. Моя жизнь стала для меня невыносима после этого. Красота природы, лиц, тел, сама свободная жизнь, — ни о чем подобном до этого я просто не знал! И сам Анмай очень мне нравился, — своей силой, ловкостью, хитростью, выносливостью… и красивыми длинными волосами. Но больше всего мне понравилась мысль о том, что можно вырваться из этой жизни в иную, лучшую… До сих пор не могу понять, как нам это показали! Ведь юноша из пустыни сражался за свою свободу и свободу любимой не с кем-то, а с бойцами ЧК! Он убил их не один десяток, а устроенный им обвал похоронил заживо целый отряд! Конечно, это была та, дореволюционная ЧК, предатели и враги… но всё же файа. Дух этого фильма был совершенно мятежным! А знаешь, кто был его режиссером? Керс Уэйра, тот самый, который во время осады Товии устроил настоящее побоище в Цитадели, и чуть не убил тебя. Если бы он добрался до погребов… — Анмай помолчал.

— Судьба странно играет людьми. Он заблудился в лабиринтах Цитадели, и умер от жажды у основания щита, изображавшего моего предка, — строителя крепости и правителя Уарка… Великого Правителя. Кто бы мог подумать… Именно этот фильм стоил ему работы, и, в конечном счете, привел к мятежникам, — и ему же я обязан своей… своей душой? Или её пробуждением? В Товии я мог познакомиться с ним… хотел — но не осмелился. А ведь и я мог изменить его судьбу… но я уже знал всё, что он мог мне рассказать. Подростком, уже на плато Хаос, я долго рылся в документах, — и нашел те, послужившие основой фильму. Такой юноша действительно был, и была его любимая… хотя их история была совсем не так драматична. Но больше всего меня интересовало, что стало с ними потом, — после того, как они ушли в пустыню. Они встретились с последними уцелевшими жителями Остсо, и странствовали вместе с ними. Жилось им совсем нелегко, но они дожили до Второй Войны, когда солдаты Фамайа заняли побережье. И конец этой истории был темным… Тот юноша, Анмай, записал её всю, она нашлась и попала к Уэйре. А что сталось с ним… с тем Анмаем, когда она была закончена, — никто не знает. Они исчезли, — ушли в пустыню, спасаясь от последнего разгрома, и не вернулись, — так исчезали очень многие. Говорят, они ушли в пустыню ещё до нападения, — посмотреть, куда упал огромный болид. Назад они не вернулись, только болид взмыл обратно в небо. А потом на этом месте нашли пятно сплавленного песка, и четыре отпечатка на нем, словно от огромных лап… Это легенда, конечно. А я, знаешь, искал этот след. И ничего не нашел. Я утешился тем, что текучие дюны скрыли его… никто ведь не знал точного места. Может, их и впрямь подобрал кто-то Извне, — такие вещи тогда действительно случались, я знаю. Но спрашивать об этом некого, и можно придумать любой конец, соответствующий собственной мечте…

Потом я, конечно, тысячу раз пожалел, что видел этот фильм, — я лишился покоя, мысли о свободе преследовали меня и днем, и ночью. А ещё через несколько дней нам показали другой фильм, — научно-популярный, о величии и загадках космоса. Увиденное тоже поразило меня, хотя уже и не так сильно. Вскоре оба этих фильма слились в моей бедной голове в совершенно бредовую смесь. А потом…

— Потом ты попытался сбежать, тебя поймали, и били у всех на глазах. И я впервые ощутила к тебе нечто большее, чем дружба, — сперва лишь потому, что ты не кричал, как остальные. Почему ты молчал?

— Тот Анмай тоже молчал, когда его били… и ещё потому, что на меня смотрела ты — моя жена. Но это дорого мне обошлось. Мне отбили почки, и я пролежал несколько дней в холодном подвале, голый, без пищи и воды… Охранники долго удивлялись потом, почему я не умер…

— Ты не умер, потому что мечтал?

— Скорее уж бредил. Я бредил местью, мечтал стать таким, как тот Анмай, — сильным, хитрым, ещё сильнее и безжалостнее, — и уничтожить всё, весь этот мир, обрекший меня на страдания и безысходное отчаяние.

Знаешь, когда умирающий ребенок думает о таких вещах, в его душе что-то ломается… что-то, живущее снаружи, проникает внутрь… Я выжил, и смог осуществить свою мечту, — когда мне я понял, что война уничтожит Фамайа, я не колебался ни мгновения… я помнил, что они сделали с… с Иртой. Я долго шел к этой войне, готовил её… а теперь увидел больше, чем мечтал, — гибель всего мироздания. Наверняка, мы последние живые существа во всех этих Вселенных. А скоро мы умрем, — умрем последними, — и вместе с нами умрет мир. Очень давно один великий физик вывел, что мироздание может существовать лишь до тех пор, пока в нем есть хотя бы одна пара глаз, способных его видеть. Это чушь, конечно… но почему-то никто не смог её опровергнуть.

Хьютай вновь зябко повела плечами.

— Не надо больше об этом. Лучше расскажи, что ты чувствовал, когда тебя усыновили. Ты, наверное, чуть не спятил от счастья, и не скоро опомнился!

— Полные штанишки счастья, — Анмай усмехнулся. — Тару говорил, что у меня в глазах светилась тоска, — самая сильная, какую он видел, и он выбрал меня именно поэтому. Конечно, первые несколько дней я только ел и спал. А потом… Знаешь, когда я впервые действительно почувствовал, осознал себя свободным? Меня, конечно, водили по магазинам, и я однажды удрал от своих опекунов. Я спрятался в задних помещениях, — там шел какой-то ремонт. Короче, я забрел в одну странную комнату… такой огромный фонарь с витринными стеклами, с двух сторон выходивший на улицу. Потом их заложили, и теперь за этими витринами был кирпич, — красный, пыльный, неряшливо и грубо сложенный. Я помню всё, словно наяву, — до пояса мне шли ребристые дюралевые панели с прорезями, выше, — громадные пыльные стекла в стальных рамах. Между ними, на уровне моих глаз горели яркие люминесцентные лампы. Одно стекло было вынуто… между ними была плитка, — коричневая, гладкая… я всё водил по ней ладонью… холодная… пол был серый, цементный, с вдавленной мраморной крошкой. Там стояли какие-то ведра, козлы, на полу лежали газеты, но я этого не замечал. Пожалуй, впервые за свою жизнь я остался совершенно один, закрытый — по своей воле. Там было тепло и очень тихо, — только лампы ровно жужжали. На улице шел дождь, который я ненавидел, которого боялся, слякоть, грязь… а здесь — лишь покой, словно в другом, совсем другом мире… теперь я знаю, — каком, — он повел рукой вокруг. — А я рассматривал свое отражение в стекле, — моя мордашка успела округлиться, и скулы уже не торчали, а волосы отросли так, что кожа сквозь них больше не просвечивала… Как я обрадовался, уловив в этом, наряженном в модную курточку мальчике несомненное, пусть и слабое сходство с юношей из пустыни! Когда я понял, что вырасту, — и стану таким же, как он, по крайней мере — похожим. Я даже снял курточку и рассматривал свои руки, — мне ужасно хотелось иметь такие же красивые мышцы… и я ужасно боялся, что кто-нибудь застанет меня за этим занятием…

Знаешь… лишь сейчас я понял, насколько хрупки дети, — поразившая нас в детстве идея, всего чаще случайная, становится стержнем нашей сути, и уже не в нашей власти избавиться от нее. Очень многих такой внутренний призрак сделал несчастными, или, того хуже, привел к безумию и смерти. Я бы тоже не выдержал долго этой жизни в приюте. Я бы снова сбежал, — туда, откуда не вернули ещё ни одного беглеца… Это довольно-таки мерзко, когда одна идея становиться сутью человека… файа… это превращает его почти в машину, делает неполным, несчастным… или просто одиноким, — а потом убивает. Ведь если бы мы остались в Товии, — в нашей Товии, — мы прожили бы вдвое больше, а не сидели бы здесь, развлекаясь воспоминаниями…

Хьютай вздрогнула.

— Я чувствую, ты прав насчет идей, — мы могли бы ещё жить там… если бы встретились. Но, с другой стороны, мы пережили всё мироздание, — время относительно, и никто не может сказать, что лучше…

Анмай погладил её волосы, рассыпавшиеся по его плечу. Она повернулась к нему.

— Как странно. Помнишь, как мы встретились взрослыми? Тогда мы долго не решались прикоснуться друг к другу… А уж я-то совсем не была стеснительной! Но мне хотелось чего-то иного, не столь примитивного, что-ли. Когда мы расстались… Поначалу я думала о тебе, но детская память коротка. А когда выросла — просто забыла. И ты не был у меня первым. Знаешь… я думала, что люблю того парня, Янаая Тайру, — пока не встретила тебя… Интересно, что с ним сталось? Я и не подумала выяснить это… Однажды я заметила на улице Товии красивого юношу. Он показался мне странно знакомым, — словно я уже видела его где-то… Я посмотрела внимательней, — и узнала тебя. А потом…

— Мы стояли, взявшись за руки, и смотрели друг на друга. И ты даже не спрашивала, что было со мной…

— Потому, что забыла обо всем. Ты увел меня в Цитадель, хотя меня не хотели пускать. А ты сказал всем, что я — твоя жена, и я не возразила. А потом мы остались одни… тот раз был самым лучшим, верно?

— Да.

Их глаза разделяло всего несколько дюймов, — глаза, размером в целый мир, бархатно-черные бездны, окруженные серыми крапчатыми равнинами и снежной пустотой… всё ближе и ближе, пока не соприкоснулись их ресницы, — слабо, почти неощутимо. Чтобы вспоминать об этом, им не нужно было слов…

* * *

…Хьютай с облегчением нырнула в темноту под массивным стальным порталом. Анмай, быстро набрав код, открыл броневые ворота, потом они вошли в просторный коридор. Подсвеченная изнутри фиолетовым стеклянная мозаика на его стенах едва рассеивала таинственный полумрак. Суматоха главного туннеля осталась позади, за тяжелым герметичным затвором. Здесь было очень тихо и тепло, мягкий, свежий воздух смутно пах влагой.

Дверь в комнату Вэру оказалась почти в самом конце. Его ловкие пальцы вновь пробежали по клавишам замка, потом он с усилием повернул рубчатый круг, вделанный в гладкую белую сталь. Едва они вошли, тяжелая дверь с мягким клацанием захлопнулась. Тихо зашипел и лязгнул замок.

Хьютай замерла у порога, осматриваясь. Она не ожидала увидеть здесь, под землей, такое просторное жилище. Здесь тоже царил полумрак. Вдоль гладких мраморных стен тоже шла полоса стеклянной мозаики, падавший из-за неё палевый свет отблескивал на темном металле тонких колонн, подпиравших зеркальный потолок. Из-за него комната казалась очень высокой. Пол покрывали фиолетово-муаровые пушистые ковры с грудами таких же фиолетово-муаровых подушек. Из резных серебряных вставок в стенах веяло прохладным сквозняком; чистый, влажный воздух легко касался лица Хьютай. Слышалось едва различимое гудение невидимых механизмов. Место было очень странное, но она, казалось, видела его раньше, — во сне, или в какой-то другой жизни. Сам Анмай чувствовал себя странно, — в голове у него всё плавало, и он лишь отчасти понимал, что происходит.

— И ты здесь живешь? — она удивленно посмотрела на юношу. Окон не было, но больше ничего не говорило, что они сейчас на глубине в пятьсот метров. — А где ты спишь? Прямо на полу?

Анмай смутился, опустив глаза и невольно ёжась. Теперь, когда их уединение уже никто не мог нарушить, ему вдруг стало очень неуютно. Хьютай заметила его растерянность. Она улыбнулась, подошла к нему. Они обнялись… почти бездумно их губы встретились. Это тянулось долго. Когда они, наконец, смогли оторваться друг от друга, она тихо спросила:

— У тебя уже есть девушка?

— Нет. Вообще не было никого… кроме тебя.

— Правда? По-моему, единственного сына всесильного Единого Правителя стоит любить. Или… тебе нравятся мальчики?

Анмай вздохнул.

— Нет. Просто… я не встретил никого, с кем бы мне хотелось разделить… себя, свою жизнь… и я… думал о тебе… хотя… Что с тобой? — испуганно спросил он, видя, что она готова заплакать.

Хьютай не ответила, уткнувшись в сжатые ладони.

— Я не знала, что ты ждал меня… столько… а я… помнишь, что мы обещали друг другу тогда, прощаясь?

Анмай кивнул.

— Ты… простишь меня?

— Да. Не стоит больше об этом говорить.

Хьютай вновь впилась в его губы. На сей раз у юноши перехватило дыхание, и он испуганно отстранил её.

— Я живу совсем не так, как ты представляешь, — тихо сказал он, освободившись. — Тут у меня нет никого… близкого. Даже друзей. Я один, совсем один… Хьютай… любимая…

Она насмешливо взглянула в его глаза.

— Раз мы… ты… я уже твоя жена, может, начнем?

— Что?

Она улыбнулась. Анмай промолчал, но озноб пробежал по его телу от волос до пальцев ног. Едва руки Хьютай коснулись его шеи, он вздрогнул, вырвался, и, отойдя на несколько шагов, вновь замер.

— Ты такой дикий, да? Что с тобой? Ты знаешь, как мы, файа, любим друг друга?

Анмай растерянно смотрел на неё.

— Как мальчик. Теоретически.

— По нашим древним обычаям, каждого нашего юношу и каждую девушку учили, как это делать. А ты умеешь?

Он смущенно опустил глаза.

— Немного. Но я никогда не представлял… что это будет… с тобой, — тихо сказал он. — Я… я прошу… не бойся…

Он осторожно коснулся мягко поджавшегося живота Хьютай, — обнаженной полоски между её кофточкой и юбкой, — провел по нему ладонью, просто чтобы убедиться, какой он упругий, шелковисто-гладкий и теплый. Хотелось прижаться лицом, губами к этой подвижной поверхности. Анмай испуганно отдернул руку… прикоснулся к её лицу… стал медленно, нежно, легко поглаживать его, — словно не верил своим глазам и хотел наощупь убедиться, что она так красива… очень осторожно погладил веки её прикрывшихся глаз, ресницы, потом губы… Хьютай вздрогнула и отстранилась от его прикосновений.

— Разве это делают так?

Он смущенно улыбнулся.

— Я знаю, что нет. Но я… не решаюсь…

— Попробуй.

Его руки с силой сплелись и сжались.

— Ладно. Тогда я попробую… только ты не пугайся, и не прогоняй меня, ладно?

— Я постараюсь, — Анмай улыбнулся. — И что мне надо делать?

— Пока ничего. Я… Позволь мне почувствовать тебя, — прошептала Хьютай, взяв в свои теплые руки ладони юноши.

Она испуганно смотрела на него. Анмай услышал её дыхание… ощутил её волнение, как своё, понял, что она волнуется, пожалуй, даже больше его… боится чем-то испугать, оттолкнуть его…

С неведомым ранее чувством мучительной нежности он обнял её… осторожно прижал к себе, боясь причинить ей боль… погладил её спину, стараясь успокоить…

Хьютай ощутила легчайшее прикосновение к волосам, потом к щеке. Губы юноши коснулись её лица, скользнули по четким густым бровям, пушистым ресницам, вздрагивавшим от каждого прикосновения… Он улыбнулся.

— Не бойся.

Она опустила веки… тоже осторожно обняла его… Её руки боязливо погладили его шею… ноготки скользнули по ушам…

Юноша замер, чувствуя, как томно бьется сердце. Неожиданно она решилась… поднялась на пальцы ног…

Её теплые губы коснулись ресниц его закрытого глаза… второго… прижались к его губам… к уху… мягко скользнули по горлу… задержались в ямке между ключиц… скользнули по груди…

— Разденься, — прошептала она. — Я хочу знать, как ты выглядишь, когда на тебе ничего нет. Ты красивый.

Юноша дико, испуганно взглянул на неё. Не то, чтобы он совсем этого не хотел, но он не знал, что всё начнется так быстро: во всех читанных им историях отношения развивались неспешно, и близость с Хьютай, пусть и желанная, казалась ему чем-то далеким. Но теперь… Он не знал, куда девать глаза… и руки тоже…

Хьютай легко коснулась его испуганно вздрогнувшей ладони.

— Тебе помочь? — невинно и тихо спросила она.

Анмай смутился, ощутив, что краснеет.

— Нет, — он невольно схватился за ворот, словно опасаясь, что она сама расстегнет его. Впрочем, именно этого Хьютай и хотелось. Она обиженно прикусила губу.

— А быть со мной ты хочешь?

Анмай промолчал, но темный блеск его больших глаз послужил ей ответом. Они замерли, не глядя друг на друга. Прошла секунда… вторая… Рука Хьютай вновь легко коснулась ладони юноши. Анмай ощутил, что даже предплечья у него залились краской. Она насмешливо взглянула на него.

— Не бойся. Смотри, это совсем не страшно…

Она ловко приподняла ногу, расстегнула ремешки, сняла сандалию… вторую… Юноша слышал лишь тонкое пение в ушах, — ему казалось, что поют ангелы…

***…….

— Помнишь, что было потом? — тихо сказала она, почти прямо в его ухо. — Ты так смущался… что я почувствовала себя… что я лучше, чем я есть.

Он улыбнулся, глядя на неё. Хьютай, как и всегда, была прекрасна. Мечтательное выражение её чеканного лица, блеск больших серых глаз… совсем как тогда…

— А кто в такие моменты ведет себя иначе? — так же тихо сказал он, и она улыбнулась.

— Так ты помнишь, что было дальше?..

* * *

Какое-то время он смотрел на дешевую юбку из шерсти, зеленую и мятую, лежащую на полу, — поднять глаза он просто не решался. Наконец, он осмелился…

Впечатление было столь яркое, что юношу словно ударили под дых. Он замер с приоткрытым ртом, не в силах не шевелиться, ни дышать, — нагую девушку он видел первый раз в жизни, а от одной мысли, что она любит его, голова и вовсе шла кругом.

Анмай, — восхищенно, испуганно, дико, — смотрел на её высокую тугую грудь, крепкую, полную чувственной силы, на дерзко торчавшие крупноватые темные соски. Впалый, в призрачном рисунке гибких мышц, гладкий живот девушки подчеркивал литую стройность её стана. Широкие бедра, словно отлитые из блестящей коричневой стали, вызывающе круто сбегали к узкой талии. Их тугие изгибы привлекали юношу своей невыразимой правильностью, — столь безупречно совершенной, что перехватило дух. Спутанные крупными кольцами, тяжелые черные волосы Хьютай плащом ложились на плавные изгибы сильных плеч, прикрывая всю спину. Короткий, ровный нос, длинные глаза, твердо очерченный чувственный рот, высокие скулы её внимательного лица были невыносимо прекрасны, — Анмай не мог отвести от неё глаз, едва дыша от мучительного влечения. Хьютай искоса посматривала на него, — томно, нетерпеливо, призывно, — а он словно падал куда-то, понимая, что будет любить красивейшую из женщин. Это, почему-то, пугало его: он слишком мало знал о любви, и вовсе не был уверен, что достоин такой красавицы. С ужасом ощутив свою естественную на такое зрелище реакцию, он покраснел до самых пяток, мечтая провалиться на месте, но Хьютай не заметила, казалось, его возбуждения. Она рывком повернулась на пальцах левой ноги. Её волосы рассыпались по великолепным плечам, дразняще касаясь дерзких изгибов бедер, отливавших таинственным природным серебром.

— А теперь ты. Не обязательно делать это, как я. Ты всё же парень.

Голова юноши закружилась, в глазах поплыло, — он потерял последнее ощущение реальности, страх, стыд, любопытство и желание наполнили его с такой силой, что он, казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Но я не… — горло перехватило, как веревкой.

Она улыбнулась, положив легкие ладони на его грудь.

— Я знаю, что ты красивый… весь. Я не буду смеяться…

Анмай растерялся… и тут же разозлился на себя. Он понимал, что Хьютай просто дразнит его, — но привычная мальчишеская решимость уже не давала ему отступить.

Уже чувствуя, что всё это происходит в каком-то неприличном сне, по одной подогнув ноги, он сбросил легкие сандалии, встав босиком на прохладный гладкий пол, вновь искоса глянул на Хьютай, — и смущенно опустил глаза, расстегивая рубаху. Никакого возбуждения он уже не чувствовал, — лишь смущение. Он никак не мог поверить, что и впрямь решил раздеться перед ней.

Пуговицы на рубахе неожиданно быстро закончились, и руки, как-то сами собой, легли на тисненый кожаный ремень. Анмай ощутил, как по коже мощной волной разливается тепло, и понял, что краснеет.

Смущенно отвернувшись, он сбросил на пол рубаху, расстегнул ремень, стянул с бедер штаны вместе с плавками, отбросил их в сторону, — и вновь замер, чувствуя скользивший по телу невесомый взгляд Хьютай. Обнаженная кожа ощутила легчайшее, цепенящее прикосновение прохладного воздуха, и его соски напряглись под волной тонкого, как паутинка, озноба.

— Повернись, — тихо сказала Хьютай.

Анмай на секунду задохнулся: его твердая плоть тоже напряглась так, что почти прижалась к животу, — и, чувствуя, что стыд вот-вот одолеет решимость, он резко крутанулся на пятках, ощутив, как от волнения темнеет в глазах. По его мышцам волной прошла судорога, они сократились… рельефно обозначились на всем его теле… его рот приоткрылся, глаза расширились, он непроизвольно и глубоко втянул живот, поджал пальцы босых ног, — рослый, широкогрудый, такой же гибкий и стройный, как смотревшая на него девушка. Взгляд Хьютай скользил по его лохматой черной гриве, испуганному юному лицу, стыдливо опущенным глазам…

— Я не знала, что ты такой красивый, — наконец, сказала она. — Говорил ли тебе кто-нибудь, что ты, нагой, красив?

— А? — глупо протянул Анмай. — Нет, никогда.

Хьютай рассмеялась, когда он растерянно попытался посмотреть на себя через плечо.

— Значит, я первая! Ты очень красив. Я никогда не видела такого красивого юноши… и такого застенчивого… и никто не нравился мне так сильно, как… как ты, хотя я, в общем, знаю тебя всего пару часов. За эти девять лет мы очень изменились… но… я не знаю. Теперь мне кажется, что я знала тебя всю жизнь… Откуда у тебя такой шрам? — она тронула бледную рваную полосу, идущую наискось по ребрам, точно против сердца.

Анмай промолчал. Кончики её пальцев нежно скользнули по неровно зажившей коже. Он вздрогнул.

— Тише, тише… Не бойся. Я же люблю тебя…

Она остановилась в полушаге, глядя на него снизу вверх. На её красивых губах застыла слабая, задумчивая усмешка. Нагая кожа юноши ощутила томное тепло её тела. По ней волной прошел озноб, затем его бросило в жар. Голова закружилась от желания. Насмешливые глаза Хьютай заняли, казалось, весь видимый ему мир…

Бездумно, как во сне, он положил руки на горячие бедра подруги, накрыл гладкие изгибы её поясницы, привлекая девушку к себе. Хьютай смотрела прямо в его глаза, лукаво улыбаясь. Потом она сама подалась вперед, накрыв пальцами босой ноги пальцы левой ноги юноши. Их тела соприкоснулись… и в тот же миг одинаково вздрогнули. Анмай обнял её… непроизвольно притиснул к себе с такой силой, что Хьютай тихо застонала. Её тугая горячая грудь плотно прижалась к груди юноши, их волосы перемешались…

Хьютай протестующе уркнула, не ожидая, что Анмай так силен… обняла его за шею, поднялась на пальцах ног… вытянулась, касаясь губами его губ… жадно впилась в них… его руки, казалось, сломают ей спину… их губы прижались друг к другу ещё крепче…

Она вновь издала тихий стон, сжав зубами ухо юноши, и Анмай, ощутив кожей всё её теплое нагое тело, совершенно ошалел, обхватив ладонями её зад, и невольно поднимая её.

Когда её подошвы оторвались от пола, Хьютай инстинктивно издала тихий, испуганный и в то же время восхищенный звук ребенка, которого внезапно берут на руки, и со страстной горячностью обвила бедрами крепкий стан юноши, судорожно скрестив ступни. Её тело на мгновение напряглось, ладони скользнули вниз по его животу… и он вскрикнул от неожиданности, оказавшись в ней. Хьютай тихо, победно засмеялась, легко двинулась вверх-вниз, и его плечи невольно передернулись от силы этого нового ощущения. А она двинулась снова… и ещё раз… и ещё…

От этих плавных, мучительно-сладких движений у юноши закружилась голова. Он сел на пятки, обнимая её, задыхаясь, с ужасом сознавая, что она владеет им. Его тело двигалось вместе с ней, уже независимо от его воли.

Последние её движения были невыносимо сладостны, и Анмай обмер, задохнувшись от них, потом коротко, испуганно вскрикнул. Бешеная судорога волной прошла по его телу, стягивая туго сплетенные мышцы. Таких ощущений он не испытывал ещё никогда, и всё время слилось в один бесконечный миг…

Потом он замер, ошалевший, не зная, что делать. Его грудь всё ещё часто вздымалась. Ему было очень хорошо, но он вдруг мучительно покраснел, — казалось, до самых пяток, чувствуя дикую радость, и, в то же время, непонятный стыд. Он не ожидал… это было так ново и чудесно… а Хьютай? Что чувствовала она?

Анмай осторожно сел у её ног.

— Я не сделал тебе больно, когда… ну, когда я…

— Нет, — тихо сказала она. — Мне было очень хорошо, — она вздохнула, гибко потягиваясь. — А как было тебе?

Анмай смутился, вытягиваясь рядом с ней. Холод каменного пола казался ему сейчас очень приятным…

— Ну… мне очень понравилось. Я и не знал… что это, в общем, так естественно…

Хьютай задумчиво коснулась его ресниц.

— Знаешь… это было удивительно… но я чувствую себя виноватой. Ты сильный. И дикий. Скажи, ты знаешь, как… ну, что надо делать, чтобы… тебе очень понравилось? Я хочу сделать тебе… чтобы ты забыл обо всем на свете… можно? — она смутилась и замолчала.

— Ну… Мне тоже хочется сделать… чтобы ты стала счастливой…

Он неотрывно смотрел на неё. Кроме Хьютай для него уже ничего не существовало… а она тоже смотрела на него… так…

Она вдруг рассмеялась.

— Дикий! Но… — её голос дрогнул, — ты необыкновенный… единственный…

— Ты всё, — закончил Анмай.

Они помолчали.

— Да, — тихо сказала Хьютай, легко проводя рукой по его животу. — Ты славный. Всегда оставайся таким, ладно? И расскажи мне о себе. Я… мне нечего рассказывать. Там нет ничего… веселого.

Юноша задумался.

— Знаешь… Я тоже не могу рассказать ничего веселого. Я вырос на плато Хаос.

— Там?

— Да. Я расскажу об этом потом, ладно? Это длинная история. И она может тебе не понравиться.

— Может. Но ты всегда будешь мне нравиться, — Хьютай улыбнулась. Улыбка на её смуглом лице выглядела славно. Анмай опустил ресницы, и говорил неловко, с остановками, — он первый раз в жизни рассказывал о себе.

— Ну, в школу я не ходил, — не хотел. Учился сам. Я очень любопытный, всюду лазил… Хорошо бегаю, — могу без остановки пробежать двадцать миль, знаешь? Хорошо плаваю, — переплывал Третье озеро Хаоса. В нем четыре мили ширины… правда, вода очень теплая. Ну, и лазаю… по скалам, только с помощью рук и ног, и всегда босиком, — так удобнее цепляться, хотя я часто обдирал подошвы до крови. Я часто ухожу в пустыню… В последний раз, — перед поездкой в Товию… сюда. Я захотел пройти обряд совершеннолетия, — как проходили его все наши юноши триста лет назад. Там у меня есть любимая скала… я сложил у её основания всю одежду и просидел на вершине двенадцать часов, — столько до Катастрофы длилась ночь в Фамайа в весеннее равноденствие… глупо, правда? Не знаю, о чем думали те юноши, но я думал лишь о холоде… я дико замерз. А четыре года назад я ухитрился сбежать с Хаоса на угнанном вертолете…

— Ты умеешь летать?

— Сверху вниз… Тот вертолет я разбил… и сам чуть не разбился. Меня искали, но я заблудился в лабиринте на берегу моря. Меня нашли лишь через два дня… случайно… в ловушке. Я думал, что умру там…

— Ты давно в Товии?

— Месяц. Давно, правда? И я мог так и не встретить тебя… Я столько бродил по улицам… обошел весь город… я не знаю, что нас свело. Хьютай… мне страшно. Ведь если бы я не… не встретился с тобой, мне кажется, что я… стал бы… чужим… но мы вместе. Знаешь, когда я сделал с собой… пять дней назад, меня не хотели выпускать… говорили, что я ещё очень слаб… так и было. Очень плохо быть слабым… но сегодня я, наконец, удрал. Правду говоря, мне было больно… пока мы не встретились. Я брел по улице, наугад, куда глаза глядят, — и вдруг увидел тебя. Я забыл про всё, даже про боль… и она прошла. Я и не знал, что такое бывает, — он зарылся лицом в её волосы. — Мне так хорошо с тобой… словно и не было этих девяти лет, и мы ещё дети… невинные дети… лежащие нагими в одной постели, — он вдруг широко зевнул и потянулся. — Сейчас самое глухое время ночи, как говорили раньше. Обычно в это время я сплю без задних ног.

— Ты ни с кем не познакомился?

— Так — нет. Я же Высший… уже целый месяц. Их никто не любит. Впрочем, их формы я не носил, одевался как все юноши здесь, это и удобнее. И мои сверстники кажутся мне… глуповатыми? Нет, неточно. Невежественными… занятыми пустяками… слишком веселыми. И девушки — тоже… Я не нашел здесь никого, с кем мне бы хотелось… подружиться. Я просто смотрел… и на меня смотрели… вот и всё. Я привык к одиночеству, но тут у меня появилось много знакомых… и я узнал много нового…

— Ты не бывал в Старой Фамайа?

— Ещё нет. Хочешь, съездим туда вместе?

— Ага. Говорят, раньше, ещё до Революции, файа могли ездить по всему миру, а теперь… но мы сможем?

— Если тебе не захочется в Тиссен или Суфэйн. Обе Фамайа — твои.

— Учту. Люблю путешествовать. Кстати, такой крепкий парень, как ты, должен уметь драться!

— Я умею… немного. Но мне никогда не приходилось… всерьез. Даже здесь.

— Да? Помнишь, Найте ударил меня, и ты протащил его через всю площадку, и убил бы, если бы тебя не оттащили?

— А где он сейчас?

— Не знаю. Когда нас выпускали, он хотел поступить в военное училище, и наверняка поступит, — он вырос упорным парнем… мрачным, и ещё крепче тебя… и притом, не злым. А ты… бешеный. Ты никого не убивал, а?

Анмай вздрогнул.

— Своими руками — никого. Кроме гекс. У меня на счету их почти сотня. А так… Я нажал ту кнопку… Ревия…

— Да? — Хьютай не удивилась. — Расскажи.

— Нет. Меня просто позвали… я не знал, что делаю. А потом… на всех ядерных испытаниях… это стало традицией…

— Мне нравятся фильмы о них. Это правда так красиво?

Он присвистнул.

— Ты же девчонка! Ты должна любить жизнь, моя будущая мама. А это страшно. Ну, и красиво… очень. Словно солнце светит… ты не жалеешь о тех временах, когда оно было?

— Жалею. Но что мы можем изменить?

— Многое. Когда своей рукой зажигаешь солнце… всесжигающее, яркое… начинаешь понимать. Сто лет назад такое считали совершенно немыслимым, а теперь… понимаешь?

— Да. Но мы не доживем…

— Кто знает? Древние могли. Сможем и мы.

— Древние?

— Не всё сразу. Я клялся своей жизнью… а ты ещё нет.

— Я любопытная, как ты!

— Я вижу. Но это невесело… и… мне так странно…

— Странно? Что ты чувствуешь?

Он смутился.

— Ну… что я самый счастливый.

— Мы с тобой счастливые, верно? — она положила голову ему на грудь, прижалась щекой к теплой коже, чувствуя, как бьется сильное сердце любимого.

— Верно. Самые счастливые. Впрочем, во всем мире миллионы пар лежат так…

— И миллионы мучаются, сидят в тюрьме, умирают, да?

— Да…

* * *

Анмай вернулся к реальности. Да, умирали многие, — пока не умерли все, и они не остались одни. Но вот настал и их черед…

— Ты помнишь, что сказала мне однажды на Хаосе? Про то, кто мы на самом деле?

Она кивнула.

— Из двух миллиардов людей и файа мы вроде как самые главные, самые знающие, самые ответственные, — а мы просто дети. Развратные, к тому же.

Хьютай смотрела в потолок.

— А сейчас мы здесь, в самом последнем корабле в мирозданиях… самые последние. Вокруг нас, — только бездна чужой пустоты… А помнишь, как мы лежали на прохладном песке под небом пустыни, одни? На сотни миль вокруг только пустыня, пустыня… и никого, совсем никого…

— Мне это нравилось. Но тебе не было страшно там?

— Нет. С тобой — нет.

— Тогда у файа не было принято спать под открытым небом. Они верили, что тогда к ним могут спустится Древние… и проникнуть в их сны…

— Кто?

— Они не имели имен.

— И это было правдой?

— Суеверием, конечно. Мы же спали так… правда, вместе…

— Я помню…

— А раньше, когда я уходил в пустыню, то спал под небом один. И… ничего. Совсем. Ну, сны становились более… связными, но я думаю, это от свежего воздуха.

Они тихо рассмеялись.

— Не имели имен, — повторила Хьютай. — А помнишь, как ты рассказывал мне о наших именах? В первый раз?

Анмай удивленно смотрел на неё. Вдруг он улыбнулся и сел поудобнее, поджав ноги и притянув Хьютай к себе.

— Совсем как в тот, первый раз, — улыбнулась она. — Помнишь, что ты тогда мне рассказывал? Вспомни, а? Я тоже вспомню, — она прижалась к нему, тоже подтянув ноги, положила голову на его плечо, и закрыла глаза.

* * *

Анмай сонно растянулся на подушках, на животе, потом расслабился, положив голову на скрещенные руки. Ему было на удивление хорошо, вокруг всё мягко плыло куда-то… Почти невесомые ладони коснулись его волос, с невинным любопытством скользнули по телу от плеч до пальцев босых ног. Юноша ощутил, как сладко обмирает сердце под прикосновениями этих теплых ладошек. Казалось, остановись оно совсем — он умер бы с радостью, потому что большего наслаждения быть не может…

Хьютай нежно провела кончиками пальцев вдоль всей его спины, осторожно касаясь ещё свежих, розоватых рубцов, казавшихся беззащитными на смуглой коже.

— Что с тобой было? Ты дрался?

— Упал. Со скалы на камни. Уже два месяца назад.

— Тебе… было очень больно?

— Да.

— А сейчас?

Он улыбнулся.

— Сейчас — нет.

Она осторожно пригладила его волосы, не решаясь прикасаться к шрамам… словно зная, что причинит боль…

— Я так мало знаю о тебе…

— Хочешь познакомиться поближе?

— Ага.

Хьютай села верхом на его бедрах. Её легкие руки скользили по его спине, нежно обводя грубые, твердые рубцы. Анмай невольно вздрогнул, потом вновь застыл, и лишь его бока едва заметно колебались в ровном, бесшумном дыхании. Под её легкими, почти неощутимыми прикосновениями уже почти зажившие раны начали ныть. Это была странная боль, — не мучительная, скорее приятная, словно её руки касались чего-то внутри… чего-то, похожего на душу…

Юноша замер, боясь даже дышать. Её руки осторожно спускались всё ниже… задержались на изгибах его талии… ловкая ладонь скользнула под живот, и Анмай задержал дыхание почти на минуту…

Потом она подняла голову, серьёзно глядя на него.

— Не бойся. Мне нравится любовь, но это лишь часть моего мира. Я люблю слушать всякие красивые и странные истории, но только с хорошим концом. Люблю красивые вещи и лица, но кто их не любит? А ещё я люблю смотреть на что-нибудь красивое, и дикое… — она откинулась на спину, разглядывая просторное, полутемное помещение.

Анмай перевел дыхание, потом улыбнулся.

— Ты славная. Но ты ничего не знаешь. Я тоже. Мы оба… обе… мы дикие. Мы, файа, забыли почти всё наше прошлое… Ты знаешь, что означает мое имя?

Хьютай улыбнулась.

— Анмай — Широкоглазый. А я, Хьютай — «Широкобедрая», или, если хочешь — «Широкозадая»… это с какой стороны посмотреть!

— Это очень древнее имя… как и мое. В языке Империи Маолайн…

— А что это? — Хьютай не смогла сдержать удивления.

— Это наша родина… настоящая, там, на звездах.

Она непонимающе взглянула в его глаза.

— Я расскажу тебе… потом…

— Широкобедрая и Широкоглазый, — Хьютай положила голову ему на плечо, — звучит неплохо. А дальше?

Анмай замолчал, глядя в её глаза. Девушка ощутила, как напряглись его руки.

— Я скажу. Знаешь, это тебе больше никто не скажет… И ты никому не говори.

Она кивнула. Анмай пригладил её волосы.

— Прежде всего, настоящие имена давались файа лишь в день совершеннолетия… такие, какие они заслужили. Самым достойным именем юноши было Анха-Мебсута, «Воин-Мечтатель», девушки — такое же, как у тебя. Но ты бы ещё не имела имени… и права брать себе юношей… то есть юношу… тебе не хватает трех месяцев до восемнадцати лет, правда?

— Ну и что? А какое тайное имя нашего народа, — его настоящее имя?

Анмай осторожно сжал её лицо своими сильными ладонями. Несколько секунд они не мигая смотрели друг на друга, потом одновременно закрыли глаза.

— Раньше, если тот, кто задавал такой вопрос… если знающий отвечал недостойному… если тот, кто слышал ответ… им выжигали глаза расплавленным свинцом… по каплям… медленно… пока он не добирался до мозга…

Хьютай поёжилась.

— Наше истинное имя — укавэйа, Уничтожители. Оно очень старое… я не знаю, откуда оно… говорят, это имя не прошлого, а будущего нашего народа…

***……..

— Укавэйа, — повторила Хьютай. — Значит, «Укавэйра»… но тогда я сказала…

***……..

— Если я скажу его… другим… нам в глаза…

Анмай улыбнулся.

— Нет. Это уже никому не интересно… кроме нас.

Хьютай вздохнула.

— Укавэйа… мне нравится! Ты знаешь так много… всякого… Расскажи, как мы, файа, должны любить?

Анмай улыбнулся.

— Естественно. И не теряя достоинства. Это — главное. Когда пары встречались впервые… никто никому не смел мешать выбирать любимую… любимого… а потом… правда, сначала надо было достичь совершеннолетия, и пройти испытание…

— Какое? — большие глаза Хьютай мечтательно сощурились. — Мне кажется, в любви нет места боли.

— Ну… Надо было провести ночь… на вершине скалы, в пустыне, в одиночестве, под звездами… обнаженным… а там ночами холодно! Надо было смотреть вверх и размышлять о себе и о мире, а потом… ну, это мы уже сделали…

Хьютай зевнула, зябко подтянула ноги и сжалась в уютный теплый комок, положив голову на изгиб его ровно дышащего живота, потерлась о него щекой, стараясь доставить удовольствие этой лучшей в мире подушке, потом затихла. Роскошные волосы заменили ей одеяло в этом холодном, но на удивление уютном помещении…

Слабый гул машин, — вечный пульс крепости, — едва проникал в него. Анмай чувствовал теплое дыхание девушки и вдруг заметил, что Хьютай спит. Её безмятежный сон доставлял ему совершенно неожиданное наслаждение, но он всё же решился коснуться маленьких босых ног. Хьютай сильнее поджала их, и что-то пробормотала, уткнувшись лицом в его кожу. Юноша замер в счастливой истоме, боясь потревожить любимую. Ему было на удивление хорошо… и он заснул, беззвучно дыша в том восхитительном забытьи, в какое погружаются только после любви…

* * *

Анмай поднял голову, отбросив волосы с глаз, и погладил теплый живот Хьютай.

— Помнишь, что было потом, после того, как мы сказали друг другу, что счастливы, и ты рассказал о наших именах?

— Мы повторили то, что сделали в первый раз…

— А потом? Когда жажда наших тел утихла, и мы смогли познакомиться по-настоящему?

Анмай открыл глаза и улыбнулся. Ему было хорошо, он не ощущал одиночества, — лишь его тень. Но всё же, она здесь, рядом… Он закрыл глаза, и стал вспоминать дальше.

* * *

Анмай проснулся счастливым, чувствуя, как чьи-то руки нежно разбирают его спутанные волосы. Открыв глаза, он увидел улыбку Хьютай, и невольно улыбнулся в ответ. Она смутилась, потом очень осторожно коснулась его испуганно вздрагивающих ресниц, нежно обводя беззащитно открытый, растерянный глаз. У юноши отчего-то перехватило дыхание… он захотел сказать Хьютай, как любит её, но она коснулась пальцами его губ, и он покорно затих, ощутив, как её ногти быстро скользят по коже, рисуя на ней сложные узоры в поисках самых чувствительных мест, и находя их то на ушах, то между пальцами его ног, словно играя на музкальном инструменте, где вместо звуков были ощущения. Иногда его мышцы невольно сжимались, и весь Анмай вздрагивал.

Эта игра оказалась неожиданно приятной, и юноша лежал очень тихо, наслаждаясь её нежностью, пока по телу не пробежала нетерпеливая дрожь. Его охватило предчувствие радости, — чистая, не замутненная стыдом и страхом страсть. Он попытался было её подавить, говорил себе, что не должен этого делать… но почему, — не должен? Его глаза не хотели отрываться от поразительно красивого тела девушки, его собственное тело тянулось к ней, и лишь какая-то часть его сознания, — та, где в холодном синем свете обитали отражения небес и звезд, — презрительно отворачивалась.

Какое-то время они смущенно посматривали друг на друга, но взгляд юноши был более внимательным. Он замер, не замечая, что приоткрыл рот от восхищения. Хьютай была очень красива, — немного пугающей, диковатой красотой, безжалостной в своем совершенстве. Приподнявшись на локте, она с любопытством следила за ним, догадываясь, почему напряглось это гибкое тело, и почему потемнели эти любимые серые глаза. Её губы, коснувшись его губ, решили исход борьбы.

Они целовались, обняв друг друга. Руки юноши легли на её талию, почесывая ей поясницу и основание позвоночника. Пальцами ног он поглаживал её беззащитные подошвы. Хьютай, издав высокий звук блаженства, задержала дыхание, её судорожно втянутый живот невольно вздрагивал под его ладонью, когда вторая мягко скользила ниже… она с глухим урчанием крепко прижалась к нему, прикусив край его уха… они целовались… ласкали друг друга, возились… наконец, Анмай овладел ей. Всё остальное исчезло, остались лишь резкие толчки их бедер, их жадно скользящие друг по другу ладони и упругое, гладкое тело подруги… Хьютай вскрикивала и выгибалась под ним, яростно двигая тазом, он вжимал в пол её ладони, сжав зубами её ухо, мял своей нагой грудью её упругую грудь, едва не умирая от разожженного ей нетерпеливого огня. Их губы встретились в яростном поцелуе, они прижимались друг к другу, извиваясь как две бешеных змеи. Голова Хьютай моталась, её вскрики стали высокими, пронзительными. Она судорожно выгнулась, всхлипывая от удовольствия. По её лицу текли пот и слезы, она силилась что-то сказать, но её губы издавали лишь невнятное мычание.

Вдруг её тугая внутренность яростно запульсировала в волнах колючего, щекотного огня, и всё её тело содрогнулось в серии спазмов, похожих на беззвучно потрясавшие её взрывы. Это повторялось вновь… и вновь… и вновь… и юноша издал высокий, испуганный вскрик, весь покрываясь мурашками от усилий удержать в себе семя… напрасно. Потом обессилевший Анмай замер, весь совершенно измученный, часто дыша.

Вдруг сильные ладони сжали его зад, теплый шершавый язык заскользил по вкусно ноющему низу живота, потом выше, слизывая его пот, скользя по невольно сжимавшимся мышцам, под которыми ещё тлели последние искры наслаждения…

Хьютай постепенно поднималась всё выше, ни на миг не отрываясь от его тела, вылизывая его грудь, и уделяя основное внимание соскам. Анмай удивился, как приятны прикосновения её языка. Он невольно задержал дыхание, чувствуя, как горячая, мокрая, шершавая спинка скользит по такому же мокрому, шершавому, невероятно чуткому кончику. Казалось, что она снимает с него кожицу, скользя прямо по обнаженным сладким нервам, отзываясь в животе уже было угасшей истомой. Только что он чувствовал себя досуха выжатым, бессильным, но теперь…

Хьютай откинула волосы с его левого уха, прижалась к нему губами, лизнула, и, дыша жаром, прошептала:

— Хочешь взять меня снова? Прямо сейчас?

Анмай удивленно взглянул на неё. В глазах слегка туманилось, в ушах звенело, любви ему больше не хотелось, но вот подруги…

— Да… да, конечно…

Хьютай поднялась одним гибким движением, насмешливо глядя на него.

— Хорошо, — сказала она, ухмыляясь. — Пошли, — она потянула его за руку.

От избытка счастливых ощущений Анмай несколько ошалел: он едва замечал, что они, шлепая босиком, вышли в пустой коридор, где их, в принципе, могли заметить. Хьютай шла сбоку, и её взгляд как-то странно щекотал юношу. Она двигалась ловко, с бессознательной чувственностью.

Они прошли всего шагов двадцать, потом свернули в узенькую дверь. Ощутив запах воды и гладкий кафель под ногами, Анмай понял, что попал в душ, — ещё до того, как проморгался. Тут же на его голову обрушились горячие струи. Мокрые волосы залепили лицо, он едва мог дышать, чувствуя, как сладко кружится голова.

Ему очень понравилось быть таким вот беспомощным, когда Хьютай мыла его, поворачивая так, как ей удобнее, постепенно спускаясь всё ниже, — грудь, поясница, ладони, всё очень тщательно…

А потом Анмай сел на пятки, и Хьютай начала мыть его волосы, лицо, запуская пальцы глубоко в рот юноши, лаская его чуткое нёбо, десны, язык…

Когда она откинула волосы с его ушей, начав, легонько царапая, мыть их, по коже Вэру побежали крупные мурашки. Когда её намыленные пальцы ласкали опущенные ресницы, мурашки стали столь густыми, что юноша целую минуту не дышал. Пальцы Хьютай скользили по его закрытым глазам, едва заметно надавливая, — а он словно плыл куда-то в ознобе…

Он хотел овладеть ей… но для этого он был всё же слишком усталым и сонным. Правда, он скорее бы умер, чем показал Хьютай свою усталость. Плавая в полудреме, он сам вымыл её, — не менее тщательно. С залепленными мылом глазами она стала совершенно беспомощной, и лишь вздрагивала, невольно поводя плечами и улыбаясь, когда он, закинув ей руки за голову, стал целовать её высоко поднявшуюся упругую грудь…

Потом он задремал, растянувшись прямо на полу… и коротко, невольно вскрикнул, когда в его пятки ударила тугая струя совершенно ледяной воды. Когда его босые ноги окончательно застыли, струя двинулась вверх, — по его бедрам, пояснице, спине, подбираясь к самым чутким к холоду местам, — к плечам юноши, — и остановилась на них.

Когда Вэру начало буквально трясти, на его подошвы хлынула обжигающе горячая вода, так же неторопливо поднимаясь всё выше, метко проникая меж ягодиц…

Горячая вода заставила расслабиться, хотя по телу всё ещё иногда пробегала дрожь. После нескольких минут агонии под ледяным потопом это было невыразимое блаженство. Потом на него вновь хлынула ледяная вода, потом горячая и вновь холодная…

Анмай уже прижался к кафелю спиной, закинув за голову руки. Держа в руке шланг, Хьютай бичевала водой всё его нагое тело, от волос до пальцев босых ног. Анмай задыхался, когда неожиданно горячая или холодная струя ударяла в его лицо, в грудь, в живот… его тело уже звенело от избытка энергии, но, когда он бросился на Хьютай, пытаясь подмять подругу и тут же овладеть ей, она одним гибким движением ускользнула от него, отступая всё дальше.

Они настороженно кружили по комнате, как звери перед схваткой. Анмай часто и глубоко дышал, его глаза дико блестели под массой спутавшихся мокрых волос. Пригнувшись, он пытался обойти Хьютай сбоку. Ни о чем больше он не думал; в его голове не осталось отвлеченных мыслей. Она видела, как бешено бьется его сердце и вздымается обнаженная грудь.

Пинаясь, они ловили друг друга на неверных движениях, удары звонко хлопали по гладкой мокрой коже, обжигая её, как огнем. В конце концов, Анмай, лягнув ногой вбок, попал в живот подруге, — так, что та отлетела шага на три и шлепнулась на задницу; его подошва врезалась в неё плашмя, и ощущение упругости тугой плоти оказалось на удивление приятно. Он прижал задохнувшуюся Хьютай к полу… и тут же понял, что не может удержать. Она сбросилв его и, смеясь, навалилась сверху…

Ошалев, они в обнимку катались по полу, ломали, били, царапали и кусали друг друга. Это было уже какое-то исступление. Когда Анмай, наконец, одолел девушку, прижав её к полу, мир вокруг них звенел от возбуждения.

Чувствуя под собой неподатливый холод мокрого кафеля, Хьютай резко вскрикнула, задыхаясь под твердым, как камень, горячим телом юноши, судорожно обняла его плечи, быстро и крепко скрестила босые ноги на изгибе его поясницы, обвив его стан с неожиданной силой. Руки Вэру сжались на её плечах, он задрожал, ища вожделенную щель на напряженном нагом теле девушки… яростно нажал на неё, безжалостно впился в затвердевшие связки. Хьютай выгнула спину, вцепившись в его плечи, её ступни сплелись в тугой узел на пояснице юноши… и он пугающе глубоко вошел в неё, уперся в основание позвоночника, сводя тело судорогой странной, электрической боли, сжимавшей мышцы в камень.

Хьютай звонко вскрикнула, делая резкий, непроизвольный толчок навстречу, пронзила ногтями кожу на плечах юноши, впиваясь в кровоточащие ссадины… и Анмай уже не мог остановиться: его обезумевшее от возбуждения тело отказалось исполнять приказы сознания. Острые ногти Хьютай впивались ему в бедра, в зад, в поясницу, но боль лишь усиливала его наслаждение, сливалась с ним. Босые пятки подруги били его по заднице, но он едва это замечал. Мышцы его ног и живота сжимались так яростно, резко и быстро, как только могли, и Хьютай каждый раз словно бросало с высоты. Все её мышцы сжимало, дыхание перехватывало, перед глазами вспыхивала тьма. Сердце замирало, какой-то миг её совсем не было… а потом её пронзала ужасная боль, словно от огня, — и эти ослепительные вспышки свели её с ума. Её живот и бедра сводили судороги, она извивалась и крутила задом, как ненормальная, корчилась, словно в агонии, отчаянно дергалась, стараясь освободиться, громко вскрикивала и билась, едва понимая, что из глаз у неё сыплются искры, а из глотки рвутся звериные вопли, чувствуя, что ещё немного, — и жизнь окончательно покинет её. Но боль лишь усиливалась, пока в ней вдруг не вспыхнуло неистовое белое пламя. Оно охватило всё бьющееся тело девушки, прижав её живот к позвоночнику, выгнув стан, широко открыв рот в невыносимо пронзительном, рвущем уши вскрике. Анмай приподнялся на ней, — и яростно вошел ещё раз.

Хьютай вздрогнула так резко, что её мускулы, рывком сжавшись, издали глухой звук — столь мощной оказалась схватившая их судорога. Её кожа вдруг стала обжигающе горячей, сильный, уже не томный жар волнами исходил от неё, — не ласковый, манящий жар нагой плоти, а мертвенный, беспощадный жар топки. Её рот приоткрылся, зрачки расширились, как самой темной ночью, перед рассветом, превратив радужку в узенькую мерцающую полоску.

Анмай замер, ошалело глядя в огромные, дико расширенные глаза девушки. Ногти Хьютай вспороли его спину, погружаясь в раны с неистовой яростью. Он был до безумия испуган её реакцией и неистовой силой этой судороги, — подруга сжала его так, что захрустели ребра. Её мускулы уже не расслаблялись, мелко вибрируя от предельного напряжения. Они все словно струились, всё сильнее, пока её тело не стало казаться каким-то размазанным. Эта судорога залила её спину… плечи… бедра… она не могла вздохнуть, чувствуя, как ослепительное жидкое солнце разливается по всему её животу… бежит вверх по позвоночнику… затопляет её целиком… а где-то за её крестцом родилось совершенно новое ощущение, удивительно нежное, мягкое, но невыносимо сильное, — словно там, по бесчисленным нервам, изнутри, скользит гладкий, теплый, искрящийся мех. Оно было бесконечно приятным. В какой-то миг Хьютай даже перестала себя сознавать. Был только свет, — белый, мгновенный, беззвучный, бесконечно яркий взрыв. И вдруг она очень резко ощутила всё, что окружает её, — не только здесь, но и дальше, бесконечно дальше… огромные города, где жили вовсе не люди, бесконечные лабиринты из песчаных полузатопленных ущелий и неправдоподобно острых скал, исполинские, — в четверть горизонта, — луны, нет, целые миры…

Она увидела сразу миллионы слоев Реальности, уходящих куда-то в бесконечность, — и её мир рассыпался, словно разбитый калейдоскоп.

***.

Анмай ощутил то же самое, — белую, ослепительно сладкую боль. Она пронзительно взмывала вверх, увлекая за собой каждую пылинку его мыслей. Дыхание юноши замерло, он слышал странные звуки, свет колыхался в нем, как волны, сливаясь в образы из его снов и другие, более реальные. Он видел сразу всё своё нагое тело, и многие другие вещи, — часть их была сейчас очень далеко. Его обоняние обострилось так, что каждый запах казался физически плотным. Свет двигался сразу вверх и вниз, синий, зеленый, оранжевый, — но Вэру едва видел его, потому что испытывал шок, — чудо пробуждения от самого себя, чувствуя, как облетают листья непробудного сна и рождается свобода, безличная и безжалостная, как огонь…

* * *

Этот немыслимый взрыв чувств вышвырнул Вэру из Реальности. Она мерцала, плавилась, ускользала, — как, впрочем, и он сам. Когда он окончательно очнулся, всё ещё отчасти ошалевший, то какое-то время смотрел в потолок, пытаясь понять, где это он, и что с ним. Потом с трудом приподнялся на руках, — и тут же испуганно замер. Хьютай лежала совершенно неподвижно, часто дыша. Казалось, она потеряла сознание, и то ли вздагивала, то ли всхлипывала в забытье. Анмай осторожно поглаживал её, стараясь успокоить, но измученная девушка не реагировала. Ему пришлось долго растирать ей подошвы и уши, легонько нажимая на чувствительные точки, пока глаза Хьютай вновь не заблестели. Анмай смутно помнил, как обмывал мокрую от пота подругу, как вытирал её громадным махровым полотенцем, — от волос до пальцев босых ног, — как нес её на руках… Ему казалось, что прошли многие часы, — или даже жизни. Он ещё несколько раз успел заснуть и очнуться на ходу, путая реальность с обрывками снов, ярче которых не видел. Растянувшись, наконец, на постели, он вмиг забылся теплым, бездонно глубоким сном…

* * *

Анмай проснулся, когда чьи-то пальцы дразняще скользнули по подошве его босой ноги. Он рефлекторно отдернул её, — и с удивлением обнаружил, что его крепко держат за лодыжку. В первый миг он испугался… потом вспомнил всё и засмеялся, крутя ступней и сжимая в кулачок пальцы, пытаясь скрыть хотя бы самые чуткие места.

— Лежи смирно, — усмехнулась Хьютай. — Иначе не получишь еды.

— Еды? — в животе у Вэру заурчало, и лишь сейчас он понял, насколько он голоден.

— Ты должен много есть, чтобы быть сильным, — вновь усмехнулась Хьютай. Она взяла с тарелки бутерброд, — с ветчиной и зеленью, — и поднесла ко рту юноши. Анмай тут же вцепился в него зубами, отхватил здоровенный кусок и принялся жевать. Хьютай, с той же ухмылкой, налила в стакан молока и дала ему попить. Потом снова протянула ему остаток бутерброда…

Есть лежа, с рук, было… не то, чтобы неудобно, — просто очень непривычно, но протестовать не хотелось. Анмай стрескал пять или шесть бутербродов и выдул не меньше литра молока, — собственно, он съел всё, что принесла ему Хьютай, и замер, с наслаждением чувствуя тяжесть в животе.

Хьютай глубоко вздохнула, словно бросаясь в омут, потом вдруг подмяла его, сжимая его закинутые за голову руки. Её густые вьющиеся волосы окутали лицо юноши. Он оказался в жаркой темноте.

— То, что ты дал мне, — прошептала Хьютай во мраке, — это чудо, великий дар. Я понимаю, что не смогу дать тебе такого же в ответ, но…

Анмай тихо рассмеялся. Она была такой прохладной, гладкой, упругой…

— Мой великий дар — это ты, — сказал он. Его руки, как бы сами собой, обвили гибкий стан девушки, — а потом к ним присоединились и ноги…

Хьютай рассмеялась, перекатываясь. Анмай сел на ней верхом, упираясь ладонями в её тугую грудь.

— Наверное, я всегда буду любить тебя.

— А я — тебя.

Анмай нагнулся, чтобы поцеловать её. И тут же понял, что не может разомкнуть губ. Это длилось… и длилось… и длилось… его руки скользили по гибкому телу подруги, лаская её… по нему скользили её руки… ошалев от страсти, он овладел ей. Хьютай, охнув от неожиданной силы ощущений, крепко обняла его. Они туго сплелись, перекатываясь, — наверху оказывался то он, то она… яростно двигали бедрами, целуясь, царапая друг другу спины… они были уже скользкие от пота, но всё двигались, — резко и быстро, молча, ожесточенно, пока Анмай не замер, — довольный и измученный. Хьютай тоже замерла, лишь их босые ноги ласкали друг друга…

Они вновь подремали в блаженной усталости, а потом Анмай отвел её в бассейн с восхитительно холодной водой, в которой они начали плескаться и ловить друг друга. Наконец, сухие, прохладные и очень чистые, они уютно устроились на куче теплых подушек.

— Я… видела то же, что и ты, правда? — тихо спросила Хьютай, укладывая голову на его грудь. — И я снова причинила тебе боль…

— Нет. Мне понравилось… то, что ты сделала.

— Не ври. Я её почувствовала, — она нежно притронулась к свежим, горячим ссадинам. Анмай погладил её руку. — Я не знаю, что на меня нашло… и на тебя… я словно умирала, а теперь чувствую, что живу, и впереди, — вся жизнь… я видела, что в ней будет много… всякого, — Хьютай стыдливо поджала ноги.

— Я уже видел… подобное, — очень тихо сказал Анмай. — Пять дней назад, в ядре Цитадели Хаоса…

— Так ты входил туда? — Хьютай приподнялась, сумрачно глядя на него. — И вернулся? Ты очень сильный. Сильнее, чем я думала. Захочешь ли ты быть со мной? Ведь я самая обыкновенная.

— Я люблю тебя и ты становишься необыкновенной. Ты единственная… ты всё.

Она затихла, потом взглянула в его глаза.

— Ты не врешь? Нет, прости, я сама знаю… расскажи мне, как это было… если ты… если тебе не больно… вспоминать об этом.

— Нет. Только не удивляйся тому, что я скажу, ладно?

— Я постараюсь.

Хьютай уютно устроилась рядом. Её голова покоилась на его плече.

— Да. Я тоже… хотел увидеть будущее.

Хьютай ничуть не удивилась.

— И ты видел?

Она спросила его так спокойно, что Анмай вздрогнул. Он понял, что она, — единственная, кто сможет быть ему парой. Единственная во всем мироздании.

— Только не пугайся…

— Да?

— Да. Никому про это не говори. Это… самое ценное, что у меня есть. Я вообще смогу дать тебе немного, но это… моя мечта, моя надежда, моя жизнь. Скорее всего, это бред обезумевшего от боли мальчишки, но если нет… Я видел гибель нашего мира. Он взорвется, разлетевшись на множество частей…

— Когда это будет?

— Не знаю. Наверно, не скоро, когда Уарк окажется возле Бездны.

— Ты не видел, когда… когда умрешь? — голос Хьютай дрогнул.

— Нет, как ни странно. Мне кажется, что я вообще никогда не умру… глупое убеждение, правда?

— А… а я?

Она боялась ответа… и пыталась скрыть от него свой страх… Анмай вдруг почувствовал, что даже тяжесть её головы на онемевшем плече ему неожиданно приятна. Он повернулся, чтобы девушке было удобнее.

— Я тебя не видел… там. Наверно, я видел только свое будущее.

— Можно… можно мне всегда быть с тобой?

— Да. Ни о чем ином я не мечтаю.

— Значит, мы переживем свой мир? — Хьютай встряхнула головой, прогоняя столь странную мысль. — А что ещё ты видел? — её глаза блестели любопытством.

— Много, очень много, — но я не всё запомнил, и, увы, далеко не всё понял. Точнее — почти ничего.

— А всё же?

Анмай крепко прижал её к себе.

— Я видел пустоту, тьму, полную звезд, гигантские корабли, летящие от звезды к звезде, — я был на таком корабле…

— Значит, и я там буду?

— Наверно…

Хьютай легла рядом с ним. Несколько минут они молчали.

— Ты… наши души были вместе… там… — сказала она. — Я… не понимала тебя… я же совсем тебя не знала! Я хочу убежать от тебя, — и, в то же время, хочу жить вечно, — для тебя же! Странная штука любовь, правда?

Анмай удивленно смотрел на неё. Лишь теперь, когда страсти в нем уже не осталось, он смог, наконец, по-настоящему увидеть любимую, — совсем юную девушку, испуганную, доверчиво прильнувшую к нему, — и понимал, что никого более близкого у него не будет. Никогда.

— Хьютай, что ты сделала со мной? — глядя в её глаза, вдруг спросил он. — Теперь, если с тобой что-то… что-то случится, я не смогу жить. Моя любимая… мне страшно. Мир так жесток… я знаю… я сам… но ты… всё, — он неожиданно замолчал.

— И я… тоже… Что происходит с нами? — Хьютай испуганно отпрянула от него. — Я словно… становлюсь тобой… хочу стать… знаю, что это невозможно, но… я хочу кричать от наслаждения и боли, доставленного тобой… твоими руками… и стыжусь этого…

Они вновь крепко прижались друг к другу. Анмай зарылся лицом в её теплые волосы, и закрыл глаза.

— Я не знаю, что с нами… — его голос звучал глухо. — Мне… нам хочется большего, чем мы можем дать друг другу… Чего-то несравненно большего. Я не понимаю… необычных переживаний, такого подъема чувств, чтобы стать на грань смерти. Полюбить… служить любимой так, чтобы было радостно умереть, любя в то же время жизнь всей своей сутью… не умею про это сказать!

Они смолкли, отчаянно обнявшись. Их сердца мучительно сжимались, словно им осталось жить лишь несколько минут. Словно их не ждала вся жизнь… но ведь и она когда-нибудь закончится, и они расстанутся, — навсегда. Анмай словно впервые понял это.

— Я никогда не представлял, что любовь… столь мучительна. Я хочу умереть, лишь бы не было этого… этого страха, но всё же… я не хочу, чтобы он исчез. Что это?

— Я не знаю… это счастье.

— Оно… оно должно быть таким? — она увидела его растерянные глаза.

— Я не знаю… я только девчонка.

Они снова крепко прижались друг к другу, и затихли. Анмай почувствовал, что мучительная тоска медленно отступает, — всё же, они были очень молоды. Он не желал ухода этой боли, она делала его старше… но вот осталась только радость. Юноша яростно встряхнул волосами.

— Знаешь, я до сих пор не могу разобраться толком в своих ощущениях. То, что мы делали вчера, перед тем, как заснули… мне было очень приятно, но… только телу. В первый раз… ещё перед тем, как мы… слились, было приятнее… словно сливались не наши тела, а наши души… нет, не могу объяснить, — Анмай опустил голову, в его голосе прорезалась холодная, с трудом сдерживаемая ярость.

— Почему я не могу толком выразить свои мысли, и ничего нет труднее, чем рассказать о собственной мечте? После того, как я встретился с тобой… со мной творится что-то… я не могу понять. Я люблю тебя, и мне хочется стать лучше, чем я есть, — таким, каким я сам представляю себя, и жить в мире чистоты… душевной чистоты… а в моих мыслях много зла, которого я не замечал, зла, которое я не считал злом… пока не встретил тебя. Чужая красота вызывала у меня зависть и злобу, — вместо радости и понимания, и я считал это естественным… нет, опять не то! По крайней мере, не только: я злился на мир за то, что вся его красота, какую я видел, — творение ли это рук или природы, — лишь отдаленное эхо того, что я хочу, к чему стремлюсь, всегда неполное и мгновенное отражение чего-то невыразимого, несказанного, несозданного. А для меня труднее всего, — заглянуть в этот мир. Какой смысл писать книгу, которую я хотел бы прочитать, если тебе дано понять, что невозможно придумать то, что тебя потрясет, даже просто заставит задуматься? Это надо искать… вне себя. Но вот любви я не знал. Я не мог представить того, что получил… и мне страшно потерять это счастье, — он откинулся на спину, его грудь вздымалась. Хьютай невольно положила руку на его живот, чувствуя, как глубоко он дышит. Анмай повернулся к ней, накрыв её руку своей ладонью.

— На самом деле это тоска о неосуществимости мечты. Когда встречаешся с… с чистотой, хочется ещё большей чистоты, хотя я понимаю, что это невозможно, что мне никогда не жить в мире, где нет злых мыслей, не стать тем… тем, кем я мечтаю стать… чистым… но мы должны стремиться к этому, Хьютай. Мы должны стараться стать лучше, чем мы есть… и сделать мир таким, в котором мы хотели бы жить, — это самое важное, но… знаешь, я привык драться за свою мечту… меня приучили. И мне хочется сделать всё, что я смогу, чтобы я… ты… жили в мире без зла… Но я боюсь, что ради… ради этой мечты я могу совершить нечто безмерно страшное… не знаю, что со мной! — он помолчал. — Всё остальное — знания, силы, машины, оружие, — это необходимо, но это… вне нас. Это не принесет нам счастья… такого, как чистота. А чистоты не будет, если у нас не будет тоски по ней… она никогда не должна угасать. Пусть это причиняет боль, но по-моему, тоска по… совершенству, — это лучшее, что у нас есть. В ней живут наши творения, которые ещё не созданы, живет всё лучшее, что в нас заключено, и что мы должны спасать друг в друге. А что до счастья, то миг, когда я отделил добро от зла в своей душе, был лучшим в моей жизни.

* * *

Хьютай давно заснула, досмотрев свои воспоминания до конца. Анмай лежал неподвижно, окруженный мягким теплом и абсолютной, мертвой тишиной. Его наполнил покой, он задремал… проснулся от дикого страха с бешено колотящимся сердцем, — ему снилось, что он уже умер. С трудом успокоившись, он задремал снова… задремывал, просыпался… он чувствовал, что прошло очень много времени. Потом и он заснул, — последний раз в своем теле.

Глава 16. Последняя граница

Разбиты стекла в витраже,

Умолкли пламенные речи.

И тщетно говорить «до встречи»:

Нам не увидеться уже.

Анна Ахматова.

Анмай проснулся от странных, словно бы зовущих его звуков, и прислушался. Действительно ли он слышит за стеной слабое, — очень слабое, — пение флейты, или у него просто звенит в ушах? Так и не решив это, он взглянул на Хьютай. Её грудь часто вздымалась в тяжелом, неспокойном сне, беззащитный живот едва заметно изгибался в такт вдохам. Анмай хотел разбудить её, но не решался.

Какое-то время, — пожалуй, несколько минут, — он просто смотрел на неё, потом, приподнявшись, устроился рядом. Прикрыв глаза, он скользил по её гладкому животу ладонью, осторожно, медленно, чтобы не потревожить её. Хьютай слабо застонала, пошевелилась, выгибаясь во сне, и внезапно проснулась. Вытянувшись до хруста, она взглянула на него.

— Мне снились кошмары, — сказала она. — Здесь, в этом месте, есть что-то странное.

Она поднялась, быстро одеваясь. Анмай последовал её примеру.

Они вышли. В комнате Айэта никого не было, но они нашли юношу в рубке. Айэт стоял у экрана, разглядывая обстановку так внимательно, словно видел её впервые. Заметив их, он почему-то смутился.

— Что-то не в порядке? — спросил Анмай, сам удивленно осматриваясь.

— Мне кажется, что тут что-то есть, — очень тихо сказал вдруг Айэт. — Я думаю…

Он не договорил. Что-то, похожее на прозрачную серую птицу, вылетело из левой стены рубки, и мгновенно скрылось в правой. Затем появились новые. Они носились по залу, появляясь из стен и исчезая, как будто тех не существовало вовсе. Хьютай вскрикнула. Анмай невольно заслонил её собой, — и в следующий миг одна из серых птиц врезалась прямо в его грудь.

* * *

Он ничего не почувствовал, — тень прошла сквозь его тело, сквозь Хьютай, и исчезла в стене.

— Они нематериальные, — через минуту сказал Вэру. — И, похоже, совершенно безвредные.

— Но что это? — спросил Айэт.

— Это души, — тихо ответила Хьютай.

— Души? — Анмай пошел вдоль пультов. — Все наши сканеры и гиперсканеры ничего не замечают, — для них этих теней просто нет.

— Почему же мы их видим?

— А ты уверена, что действительно их ВИДИШЬ?

Только сказав, Анмай понял, что замечал лишь движение, — что-то мелькало, но вот что — глаза не могли уловить. Он закрыл их, — всё исчезло, лишь птицы-тени мелькали по-прежнему. Они неощутимо проносились сквозь него, и лишь когда они задевали его голову, он слышал безмерно печальные поющие голоса, зовущие его куда-то…

— Похоже, это и в самом деле души, — тихо сказал он. — Несчетные души всех умерших во всех мирозданиях. Все они собрались здесь… Они хотят выйти наружу, — туда, где их ждут… и не могут. Не могут! Я не понимаю, как такое возможно. Вдобавок, мне кажется… что я уже видел их когда-то… Ты не знаешь, когда? — он повернулся к Хьютай.

— Знаю. Но не помню.

Она на секунду прикрыла глаза.

— Мы видели их на Уарке, во время войны, когда нас накрыло притяжение смерти. Только никакого притяжения смерти не было.

Анмай зажмурился. Воспоминание вспыхнуло в нем с поразительной яркостью. Чудовищная вспышка термоядерного пламени, пожирающая огромный город, — и миллионы птиц, вылетающих из огня, тоже огненных, но невидимых глазу. Они мечутся повсюду, кричат, и все, кто действительно слышит их крик, тоже превращаются в птиц и улетают… чтобы в конце времен оказаться здесь. Сколько же лет занял их путь? Какие немыслимые бездны им пришлось преодолеть?

Он открыл глаза.

— Да. Всё правда. Философ был прав. Я понял это ещё тогда, но страх скрыл воспоминание, и лишь сейчас оно вернулось. Если существуют души, то существует и Отец Душ, Создатель Мирозданий… иного не может быть. И они просят нас… Мы должны… должны найти выход туда, наружу. Кроме нас это никто сделать не сможет.

— Но как? — Айэт тоже внимательно осматривал приборы. — Вокруг нас бездна, — на многие миллиарды световых лет нет ничего, а массы осталось только на один прыжок. Сама «Товия» постепенно разрушается, — функциональные показатели основных машин падают. Но самое главное, — вышла из строя система жизнеобеспечения. Всё это сложнейшее сплетение экологических цепей, что давало нам воздух и пищу, — всё погибло. Через несколько дней мы всё равно умрем… точнее, присоединимся к душам, вечно носящимся здесь…

— Подожди, — Анмай закрыл глаза и поднес ладони к вискам, словно прислушиваясь к чему-то. — Души тоже в ловушке. Безвременье неотвратимо поглощает мироздание за мирозданием, Вселенную за Вселенной, и они не случайно собрались здесь, дальше всего от него. Но, в конечном счете, оно доберется и сюда, и всё исчезнет, словно не существовало никогда. Я чувствую его черную даже в этой черноте стену, — оно надвигается оттуда, из глубины… покинутой нами, но оно ещё не окончательное, нет. В нем можно двигаться, его можно обмануть, как это сделали мы. Но когда оно поглотит последние клочки времени, узел развяжется, и не существующее математически исчезнет совершенно реально… Однако, выход есть. Он запечатан, и лишь живое существо может открыть его…

Анмай замолчал. Из памяти медленно выплыл колоссальный звездообразный многогранник, — ворота в стене Бесконечности. Он видел его лишь во сне, но не сомневался, что он существует реально. Надо только суметь найти его… но он уже знал — как. Тогда он заговорил вновь.

— Можно настроить параметры не-перехода так, что «Товия» вообще не выйдет из не-пространства, пока на её пути не попадется достаточно массивный объект. Благодаря пространственной кривизне она станет скользить вдоль Предела… кругами… пока не найдет Ворота… Звезду…

— Или пока не распадется, — тихо сказал Айэт. — Ты даже не представляешь, какие безмерные расстояния нам придется пролететь, — бесконечные, неизмеримые глубины. Любые цифры бессильны выразить их.

— А разве у нас есть иной выход? Лучше умереть в поисках недостижимого, чем медленно умирать здесь, постепенно сходя с ума.

— Ты прав, как всегда, — Айэт опустил голову.

Хьютай кивнула. Анмай подошел к пульту Эвергета. Через минуту вся «Товия» содрогнулась в беззвучной вибрации, — началась зарядка накопителей.

— Через полчаса всё будет готово… если тогда мы ещё будем живы, — Анмай вновь склонился над пультом. — Установить направление я не смогу, расстояние поставлю максимальное… кстати, я не знаю, сколько это будет на самом деле.

— Значит, нас выбросит неизвестно куда? — Айэт вдруг понял, что ему очень неприятно вновь оказаться в роли ведомого. — Если Эвергет в момент прыжка не будет управляться интеллектроникой, он убьет нас!

Анмай взглянул на панели гиперсканеров.

— Возможно, ты и прав, но… знаешь ли, у нас просто нет выбора.

Всё оставшееся время они молчали. Айэт напряженно следил за приборами. Он не позволял себе надеяться… но всё же…

* * *

Когда зарядка накопителей закончилась, и их индикаторы замигали зеленым, сообщая о готовности к прыжку, Анмай ощутил внезапно полную растерянность, — он слишком привык к тому, что «Товией» управляли машины. К тому же, прыгать наугад, не зная, смогут ли они вообще выйти, было попросту страшно. Впрочем, промедление тоже было равносильно смерти. Он поймал себя на том, что бессознательно ждет сообщения о готовности от «Укавэйры»… ушедшей от них в неизвестность. Поэтому он просто крикнул Хьютай и Айэту «приготовься!» и, выждав секунду, нажал пусковую кнопку.

* * *

Анмай открыл глаза. Ему казалось, что он уснул, и спал очень долго, мчась в темноте вместе с множеством таких же, как он, тоскливых серых птиц, вечно летящих вдоль неприступной преграды. Сейчас они печально кружились над его головой…

Он встряхнул волосами. Слабо забормотала, словно просыпаясь, Хьютай. Айэт сонно растирал глаза… В рубке «Товии» ничего не изменилось, — в ней царил тот же дремотный покой. Как и раньше, тьму на экранах не разрывал даже призрачный лучик света.

— Похоже, ты ошибся, — сказал юноша.

Анмай покачал головой.

— Нет. Смотри, — он переключил экраны с видимого света на инфракрасный.

Из мрака медленно выплыл зеленоватый многогранник, — звезда с множеством острых граненых лучей, занимающая полнеба. Айэт вскрикнул от удивления, — и вдруг звонко рассмеялся.

Несмотря на всё, они, наконец, достигли цели.

***.

Не вполне понимая, что делает, Анмай отключил гравитацию, — и Айэт, внезапно повисший в пустоте, вскрикнул от удивления и испуга. Через миг ноги Вэру оторвались от пола, и он тоже повис в воздухе. Жутковато-сладкое ощущение непрерывного падения и полной свободы, восхитительной легкости подхватило его, как волна. Весело завопив, ошалевший от радости Айэт кинулся в объятия Вэру, обхватив его не только руками, но и ногами.

— Пусти, я всё же парень! — Анмай вырвался, и, сильно оттолкнувшись от пола, взмыл к далекому потолку.

Айэт последовал за ним. С дикими воплями они начали гоняться друг за другом, отталкиваясь от стен. К ним присоединилась и Хьютай. Они втроем носились в воздухе, ошалев от счастья и невесомости. Анмай быстро потерял ориентацию, голова кружилась от постоянных мельканий, и ему стоило большого труда отыскать нужный пульт, когда веселье несколько ослабло. Айэт приземлился рядом, — он висел вниз головой, держась руками за кресло, и болтая босыми ногами в остывающем воздухе.

— Как далеко мы от цели? — наконец, спросил он.

Анмай склонился над пультом.

— До Ворот всего двести миллионов миль. Их собственный диаметр, — сто десять миллионов миль, масса… впрочем, это неважно. Сейчас мы падаем на них. Там, между лучами, есть туннели. Я направлю «Товию» туда.

Айэт вздрогнул. Его ноги, мелькавшие в воздухе, замерли.

— А мы сможем потом затормозить? — спросил он. — У нас осталось всего восемь тысяч тонн питательной массы… чуть больше, но это уже неважно…

— Будем надеяться, что этого хватит.

Больше они ничего не говорили. То ли Анмай неверно оценил расстояние, то ли масса Ворот оказалась очень велика, — но они приближались весьма быстро, хотя застывшие в оцепенении пассажиры «Товии» давно потеряли представление о времени. Им не хотелось спать, есть, говорить, — они просто смотрели на наплывающую громаду, и думали, каждый о своем. Анмай — о том, кто мог построить подобное сооружение: Тэйариин, какая-то другая из сверхрас, или оно действительно так же старо, как и Сверх-Вселенная? Но в общем, какое это имеет значение?

Хьютай думала о том, что они всё же достигли конца их пути, — достигли, несмотря ни на что, — и вскоре всё должно закончиться. Неважно, как, но она чувствовала, что продолжения у их общей истории уже не будет. А Айэт мечтал, как славно будет, если окажется, что это, — вовсе никакие не Ворота, а просто одна из не-планет, построенная здесь какими-то любителями уединения, и они смогут просто жить в ней. Впрочем, он был уверен, что этой надежде так и не суждено сбыться…

Они смотрели и размышляли, серые птицы-души всё так же кружили над их головами, и медленно, — очень медленно, но всё же заметно, — на них надвигалась масса расходящихся граненых башен-шпилей.

* * *

Анмай оказался прав, — между основаниями шпилей действительно зияло устье колоссального туннеля. «Товия» плавно и быстро вошла в него. Они так и не узнали, из чего были сделаны зеленовато мерцавшие массивы окруживших их стен. Потом забрезжил видимый свет, — бледное, серо-серебристое сияние. Оно постепенно разливалось впереди, пока корабль не вплыл в безмерно огромное пустое пространство, стиснутое двумя неровными и неровно светящимися плоскостями, похожими на изрытые, холмистые равнины. Прямо впереди зияло широкое округлое отверстие, ведущее в подобное, но темное пространство. За ним светилась новая серебристая плоскость, а в ней, — ещё одно, последнее отверстие, зияющее полной чернотой.

«Товия» медленно плыла по этой странной анфиладе. Взгляду Вэру открылись бесконечные равнины, сияющие собственным печальным светом, — пепельно-серебристым. Он с удивлением смотрел на эти странные слои, — они казались ему последней границей Сверх-Вселенной. А эта черная дыра впереди, — портал, ведущий в Бесконечность.

Он сам настолько поверил в это, что испугался, когда зияющий провал надвинулся вплотную, — не просто чернота, а нечто, активно поглощающее свет. Приборы «Товии» не видели там ничего, что могло бы послужить препятствием, но всё же… И почему здесь, внутри этого гигантского сооружения, нет душ? Что отпугивает их?

Его размышления длились недолго, — едва «Товия» вошла в жирную черноту, та с безмерной силой втянула её, и швырнула вперед. Её немногочисленный экипаж распластался по полу, прижатый страшной тяжестью. Анмай понял, что путь назад отрезан, — навсегда.

* * *

Когда он вновь смог поднять голову, панорама на экранах совершенно изменилась. Он вздрогнул.

Прямо перед ними повисла беспредельная, гладкая металлическая равнина, — подлинная Стена Мира, вечная и неприступная. А с другой стороны…

С другой стороны была Вселенная, — целиком, вся, настоящая, совсем не такая, какой её привык видеть живой глаз, — едва пронизанная бледным светом вечная чернота. Здесь сквозь неё мощно просвечивали огненные контуры иных мирозданий, уходящие в бесконечность…

У него закружилась голова, и он спешно отвел взгляд. Последнее, что он успел заметить, — вся эта непостижимо огромная и сложная структура мирозданий каким-то странным, но поразительно естественным образом загибалась, замыкалась в одной точке. Здесь. Он понимал, что это, — не хитроумное изображение, а сама Реальность, ставшая здесь живой и подвижной, как сон.

Но металлическая равнина впереди сном отнюдь не была. Это подтвердил тревожный писк радара.

— Вот и всё, — сказал Анмай. — Наша скорость в миг столкновения с ней составит сто сорок пять миль в секунду.

— Неужели мы не сможем затормозить? — удивился Айэт.

— Можем. Но нашей массы хватит всего на два часа торможения с тройной перегрузкой. Надо ли объяснять, что десяток миль нашей скорости, — всё равно лишний?

— Дурацкая ситуация, — возмутился юноша. — И что нам теперь делать?

— Тормозить, конечно, — Анмай набрал несколько команд на пульте.

Пол пронзила беззвучная вибрация, потом их вдавила в кресла тройная сила тяжести. При таком ускорении трудно разговаривать, но Айэт не унимался.

— Это же бесполезно!

— Да. «Товию» не спасти, — впрочем, она и так обречена. Поэтому, мы сядем в десантный корабль в ангаре, и покинем её в последний миг, — тогда запаса его топлива хватит, чтобы затормозить.

— Но в нем нет запасов ни пищи, ни воздуха! Мы погибнем!

— Нет, — Анмай показал на спектрометр. — Видишь? Поверхность плиты покрывается воздухом стандартного состава, — нас ждут. И вся эта история с неудавшимся торможением всего лишь заставит нас немного поспешить. Какая разница, — сейчас, или через несколько дней?

— Но как они узнали о нас? О том, что нам нужно?

— Ничего удивительного, если учесть, КЕМ это построено.

— А почему они не спасут заодно и «Товию»?

— А зачем она нам здесь, где кончается Реальность?

Айэт промолчал.

* * *

Два часа последнего торможения запомнились им исключительно скукой, — при тройном ускорении нельзя спать, говорить, и вообще чем-то заниматься. Им оставалось лишь размышлять о том, что ожидает их в недалеком будущем, — впрочем, они уже знали, что всё было предопределено, едва «Товия» вышла из не-пространства возле Звезды Бесконечности. Здесь должна закончится их история и свершиться судьба. Как — от них уже не зависело.

Они достигли цели.

* * *

Когда до остановки двигателей осталось всего несколько минут, Анмай убавил тягу до нормальной, — это уже ничего не могло изменить. Обреченная «Товия» продолжала стремительно падать, — равнодушно, как и полагается машине. Они спустились в ангар, никак не попрощавшись со своим кочующим домом, и взяв с собой лишь то, что смогли унести, — босые, легко одетые, они пробирались в полумраке среди причудливых силуэтов посадочных машин. В ангаре «Товии» стояло множество подобных механизмов, — обыкновенные скиммеры, массивные купола лихтеров и даже настоящий десантный корабль с ионным двигателем, занимавший ползала. Его они и выбрали, — большего, чтобы совершить посадку, не требовалось.

Когда массивная машина выскользнула наружу, Вэру с тоской оглянулся на открытые ворота ангара, — закрывать их было уже некому. Обреченная громадина с мощно сиявшей исполинской дюзой казалась неуязвимой.

Анмай вдруг ощутил себя голым, — ему казалось, что они, покинув звездолет в столь странном месте, практически безо всего, совершили чудовищную ошибку… но он знал, что это не так. Впрочем, кроме надежды у них больше ничего не осталось.

Потом им стало не до размышлений, — Анмай вел машину на предельной тяге двигателей, иначе они просто не успели бы затормозить. Вдобавок, так они удалялись от места неизбежного взрыва «Товии». Перед Вэру стояла непростая задача, — выдержать максимально возможное для корабля ускорение, и не потерять при этом сознания. Это оказалось совсем нелегко, но он справился. Лишь когда позади сверкнула беззвучная вспышка, его глаза на секунду прикрылись, и из-под век потекли слезы, — он не знал, что так любил свой последний настоящий дом. А когда колоссальная скорость падения была, наконец, погашена, высота оказалась уже так мала, что ему оставалось лишь сесть и выключить двигатели.

* * *

Через минуту они осторожно выбрались из корабля, влекомые любопытством. Воздух оказался холодным и чистым, металлическая равнина, — тоже холодной и гладкой: цельная зеркальная плита, уходившая во все стороны, в бесконечность. Здесь царила абсолютная тишина, — вечное, нерушимое спокойствие. Великое одиночество последнего предела мирозданий неожиданно сильно сдавило их сердца. Любые изменения, любое движение здесь казались невозможными. Осознав это, они застыли, ожидая неведомо чего… Первым не выдержал Айэт.

— И что нам делать дальше, Анмай?

Вэру посмотрел на него, — смотреть вверх он боялся, — потом дальше, на бесконечно далекий горизонт. Там поднималась бледно светящаяся полусфера колоссального взрыва, — она тоже казалась совершенно неподвижной.

— То же, что мы всегда делали раньше. Идти вперед.

* * *

Поход по металлической равнине оказался бессмысленной затеей, — ничего не менялось, они словно стояли на месте, и лишь корабль позади них медленно уменьшался. Эта беспредельная неизменность подавляла. Анмай предпочитал смотреть под ноги, а потом вообще закрыл глаза, — благо, споткнуться здесь было нельзя.

Время от времени он поднимал голову и осматривался, — ничего не менялось. Тем не менее, с непонятным упорством они шли вперед, потеряв представление о времени. Усталости, как и потребности во сне или пище, они не ощущали, — это было очень странно, но никто из них не мог, и даже не пытался объяснить это. Они просто шли, наугад, давно потеряв из вида корабль и возможность вернуться, шли, пока остроглазая Хьютай не заметила впереди отверстие в металле, — шахту, наполненную серебристым туманом. Сперва они приняли её за отблеск, и лишь остановившись у края, поняли, что видят. И они поняли, что Путешествие Вверх закончилось, — здесь.

* * *

Они поняли это сразу. Нет, незримый голос не говорил в их головах, и их не обступали видения. Просто неведомо откуда пришло непреклонное понимание: их путешествие закончено, и их цель, — здесь. Потом они поняли, что они, — первые, достигшие Звезды Бесконечности. За всю несчетную бездну сгинувших лет путь к ней никем не был пройден. Никем, кроме них. Анмай познал тоску стольких лет оказавшегося почти вечным ожидания. Уже став абсолютно безнадежным, оно всё же было не напрасным. А затем он понял предложенный им выбор.

* * *

Звезда Бесконечности была создана вместе со всеми мирозданиями, — не построена, а именно создана, она возникла как их отражение, затем, чтобы обитатели сотворенного мира смогли его покинуть. Иным способом сделать это было невозможно, и это была единственная их надежда, — сотворивший их мир не смог войти в него, и посмотреть, что же у него получилось. Однако, ему могли об этом рассказать, — для этого он и создал Звезду. Пока хотя бы один из Детей Реальности не вышел наружу, их мир был незрим для Бесконечности, но сделавший это, мог унести его образ в себе… конечно, если бы он смог жить в ней. И даже ему предстояло пройти испытание, — последний, окончательный суд, — и вступить в Бесконечность без малейшей надежды когда-либо вернуться. Из них троих лишь Анмай мог пережить превращение, поэтому Звезда соглашалась пропустить лишь его одного. Остальные могли тоже попробовать, — но без малейшей надежды на успех. Впрочем, не прошедшему испытания ничего не грозило. Он просто возвратится назад, чтобы жить здесь, — уже вечно… почти.

— А как же все эти души? — вслух спросил Айэт.

Он не успел привыкнуть к тому, что говорить здесь уже не нужно. Тем не менее, ему ответили.

Бесплотная сущность, состоящая из квантовых функций, не могла пройти необходимой метаморфозы. Это было следствием ошибки, — их и создали именно затем, чтобы они, окончив свои жизни в этих мирозданиях, выходили Наружу. Но никому не дано предвидеть всё, и тень не могла стать сутью. Из-за ничтожной ошибки в исходных построениях, — ошибки, о которой их создатель не мог даже узнать, — бессчетные сонмы душ были обречены на вечные скитания в мертвой пустоте.

Пожалуй, больше всего Вэру поразило, что сотворивший их мир тоже мог ошибаться. Но именно это окончательно убедило его в невероятной реальности происходящего.

— Ну, вот и всё, — сказал он. — Наша история закончена, и нам пора расставаться, чтобы не встретиться уже никогда и нигде. Остаться я не могу. Иначе окажется, что всё, — все жизни во всех мирах, — всё было напрасным.

Он с испугом смотрел на Хьютай, но она промолчала. Её печальное лицо не отражало больше никаких эмоций.

— Я всегда знала, что я, — самая обыкновенная, — наконец, сказала она. — Мне жаль, что тебе пришлось делать выбор между любовью и существованием, но разве есть выбор между бытием и небытием? Я постараюсь пойти за тобой, даже зная, что это бесполезно, что это может привести меня к смерти. Но если Звезда всё же разлучит нас… — закончить она не смогла.

— Мы не расстанемся, пока сами не захотим этого, Хьютай, но рано или поздно мне всё равно придется идти дальше… и это самое тяжелое в моей жизни, — вновь заговорил Вэру. — Я могу остаться… на время, но наши годы будут отравлены мыслью о неизбежной разлуке. Лучше решить всё сразу. Но даже если мы расстанемся, я буду тебя любить, и это ничто не изменит.

Она бросилась к нему, обняв с такой силой, что Анмай вскрикнул от боли. Он чувствовал, что она просто боится его отпустить.

— Не бойся… успокойся… — говоря это, он отнюдь не пытался высвободится из отчаянно обхвативших его рук.

— Даже если мы расстанемся, ты не останешься одна. Тут есть Айэт. Я знаю, вы любите друг друга. Теперь я понял, зачем он пошел с нами, — чтобы ты не осталась в одиночестве… даже если мне придется оставить тебя.

Хьютай всхлипнула… но не пыталась оправдываться или протестовать. Он тоже обнял её.

— Я не хочу прощаться с тобой, но, рано или поздно, нам пришлось бы расстаться. Лучше расстаться так. Или ты предпочла бы, чтобы нас разлучила смерть?

Хьютай всхлипнула.

— Смерти нет, — тихо сказала она, — но есть вечное расставание. Я не хочу этого, даже зная, что это неизбежно… я всё же попытаюсь остаться с тобой…

— Ничто не разлучит нас, пока мы сами этого не захотим, помнишь?

Хьютай взглянула в его глаза. Ещё никогда она не видела их такими печальными.

— Да, помню, Анми. Ну так что дальше?

Анмай посмотрел на затянутое серебряной дымкой устье шахты.

— Если хочешь, мы можем прямо сейчас… пройти это вместе. Я… мне невыносимо ждать дальше.

— Хорошо, Анми.

Она отстранилась от него, но её рука продолжала крепко сжимать его руку.

— Хорошо. Пойдем?

Вэру взглянул на Айэта. Тот смотрел на них растерянно, и, как показалось паре, с грустью.

— Ну, вот и всё, Айэт, — Анмай старался говорить спокойно, хотя слова просто душили его. — Не такой уж и долгой оказалась наша дружба, даже по человеческим меркам, и не такой уж счастливой, но я рад, что она была. А теперь прощай, мой единственный друг. Возможно, я поручаю тебе ту, что мне дороже жизни. Сохрани её, ладно? И… будьте счастливы.

Юноша промолчал, но взгляд его больших глаз сказал Вэру всё, что он надеялся услышать. Пока они смотрели друг на друга, слова им были не нужны. Но вот Анмай отвернулся, и, не выпуская руки Хьютай из своей, подошел к краю шахты, заглянув вниз. Не очень широкая, — всего раза в два больше его роста в диаметре, с гладким, ровным металлом стенок, она была наполнена серебристой светящейся дымкой, — та казалась прозрачной, но на неведомо какой глубине сгущалась в ровно сияющую точку.

У Вэру закружилась голова, хотя страха он не чувствовал. Он перевел взгляд на пальцы своих босых ног, — над самым краем бездны. Всего один шаг вперед — и…

Он вновь взглянул на Айэта, — тот с болью смотрел на них, но не на Вэру, а на Хьютай. Он надеялся на её возвращение, — для него одиночество станет бесконечной пыткой… как и для самого Вэру. Хьютай тоже смотрела на юношу… надеялась ли она вернуться?

Анмай испугался, что она покинет его. Он знал, что её любовь разрывает её пополам, и не знал, чего желать, — её возвращения, или…

Кого бы она не выбрала, — второй будет обречен на вечную тоску, и печаль воспоминаний об этом выборе не отпустит её никогда. Анмай не знал, как больно ранит его это открытие.

Она ощутила его страх, коснувшись лица любимого. Анмай смотрел на неё с болью.

— Хьютай… это последние минуты. Потом… потом мы уже не сможем… говорить, видеть друг друга. Я уже не в первый раз прощаюсь с тобой, но теперь ошибки не будет. Я сделал много… в общем, мне было хорошо с тобой. И… я говорю как дурак, да?

Хьютай улыбнулась — слабо, едва заметно.

— Да.

Анмай почувствовал, как от страшной тоски сжимается сердце… ему хотелось, чтобы оно замерло навсегда прямо сейчас… и он испугался, что оно может не выдержать. Ему вдруг захотелось так много сказать ей… сказать, как он её любит, но он не мог найти слов. Он только обнял её, прижимая к себе со всей нежностью, на которую был способен, осторожно баюкая её, словно ребенка.

Когда он задрожал в беззвучном плаче, она вдруг обмякла в его руках. На сей раз они были слишком измучены, чтобы чем-то выражать свои чувства. Было уже слишком поздно, — и для этого, и для всего остального.

Так прошло много времени — целая вечность, наполненная покоем. Вэру казалось, что тело Хьютай в его объятиях становится единственной существующей реальностью. Он понимал, чувствовал, что это безумное признание в любви действительно было самым последним.

Это было горько, и, в то же время, радостно, — Анмай боялся, что их взаимное влечение всё больше вырождалось, превращаясь в чисто животную безудержную страсть, всё растущую по мере того, как распадались и слабели их сознания. Но сейчас, в самом конце, голова стала пронзительно ясной, и он понял, — так должно было случиться. Тот, кто разрушает всё ради своей мечты, в конечном счете разрушает и себя, свой разум.

Он уже не чувствовал своего тела, и вдруг понял, что уже давно не верит в реальность происходящего. С каких пор? Пожалуй, со своего пробуждения на Девяти Мирах Файау. А сейчас он не был уверен в том, что было и прошлое. Он чувствовал себя чьим-то сном, — рассеянным, бледным облаком случайных, лишь внешне связанных воспоминаний, сном, который вот-вот закончится.

Он застыл… потом шагнул вперед. Хьютай легко, без сопротивления, шагнула в бездну вслед за ним.

Мелькнуло и исчезло печальное лицо Айэта. Воздух ударил им в лица, мгновенно сделавшись твердым. Рука Хьютай отчаянно стиснула его руку, как он — её, удерживая его не столько ей, сколько всей душой, — она выбрала его… хотя Вэру уже не хотел, чтобы она избрала печаль вечного расставания. Потом им показалось, что они повисли в пустоте, пронизанной серебряным светом. Он становился всё ярче, растворял их…

И Анмай даже не заметил, как рука Хьютай выскользнула из его руки.

Глава 17. В судной пустыне

Кто дух зажег, кто дал мне легкость крылий?

Кто устранил страх смерти или рока?

Кто цепь разбил, кто распахнул широко

Врата, что лишь немногие открыли?

Века ль, года, недели, дни ль, часы ли

(Твое оружье, Время!) — их потока

Алмаз, ни сталь не сдержат, но жестокой

Отныне их я не подвластен силе.

Отсюда ввысь стремлюсь я, полон Веры,

Кристалл Небес мне не преграда боле,

Но, вскрывши их, подъемлюсь в Бесконечность.

И между тем как все в другие сферы

Я проникаю сквозь эфира поле,

Внизу — другим — я оставляю Млечность.

Джордано Бруно, «О Бесконечности, Вселенной и Мирах», 1584.

Анмай не терял сознания. Просто в один миг он исчез, перестал быть, и появился вновь, — не зная, сколько времени вместилось в этот миг небытия… но он чувствовал себя свежим и сильным, словно мирно проспал несколько часов. Во всяком случае, в голове у него удивительно посвежело, а всё, случившееся миг назад, подернулось дымкой воспоминаний, — словно он расстался с Айэтом и Хьютай уже очень давно, успел пережить их утрату, и примирился с ней. Возможно, так оно и было. Кто знает? Узнай Вэру, что за этот миг прошла целая вечность, — он не удивился бы.

Затем его внимание обратилось наружу. Ему не пришлось ни вставать, ни открывать глаз, — он уже стоял, и его глаза были широко открыты.

Да, всё было так, в точности, — он стоял на безмерной, уходящей в бесконечность равнине, растрескавшемся и неровном поле мертвого камня. Он чувствовал твердое ледяное крошево под босыми ногами, — такое же реальное, как ровный холодный ветер, треплющий волосы и овевающий нагое тело, — он был совершенно обнажен. Как ни странно, это ничуть его не задело. Он с любопытством осмотрелся. Горизонта не было. Равнина действительно уходила в бесконечность, в беспредельность…

— Пустыня Одиночества, — вслух сказал Анмай, сказал лишь потому, что уже говорил это здесь… в том сне.

Он посмотрел вверх. Небо над равниной, — бесконечно высокое, тусклое, белое, — усеивали звезды. Не светлые, даже не черные, а серые. Он не понимал, как может видеть их. Вокруг царил покой, — вечное, нерушимое спокойствие. Он понял, что это граница между Реальностью и Бесконечностью, — и что Хьютай стоит на такой же равнине, откуда ей не суждено пойти дальше. Он не увидел, а почувствовал её, — так слабо, словно она была уже по ту сторону… и его последнее видение оборвалось, став реальностью.

Что дальше?

* * *

Ничего не менялось, а стоять неподвижно Анмай просто не мог. Он пошел вперед, медленно и осторожно, выбирая, куда ставить ноги, — он то и дело кривился от боли, шагнув невнимательно. Дующий в лицо ветер, — он без всяких мыслей шел ему навстречу, — был довольно сильным, и, притом, порывистым. Анмай мельком удивился этому, — здесь не было никаких преград для ветра, но его порывы вовсе не поднимали пыли, оставляя воздух идеально чистым. Они лишь мягко толкали его в грудь, пытаясь отбросить назад. Довольно быстро ему стало холодно. Впрочем, по-настоящему он не мерз, его лишь немного пугало абсолютное беззвучие этого ветра. Он трепал его длинные волосы, и пряди касались шеи и плеч, словно множество легких рук. Анмай вздрагивал, чувствуя эти мягкие, почти невесомые прикосновения, — может быть потому, что они слишком напоминали ему прикосновения Хьютай.

Он шел вперед в мертвой тишине и покое, не считая шагов и потеряв представление о времени, — впрочем, его вряд ли прошло много. Он по-прежнему чувствовал себя легким, сильным и гибким, и ему нравилось идти вперед вот так, в одиночестве. Лишь мертвая тоска, разлитая здесь повсюду, медленно проникала в него, и всё сильнее сжимала его сердце. Когда его пронзила внезапная боль, Анмай застыл, прижав руку к груди. Когда он вновь поднял глаза, перед ним стоял Философ.

* * *

К своему удивлению, Анмай не ощутил ничего, — ни испуга, ни радости. Затем извне в него вошло знание: здесь, в Пустыне Одиночества, его жизнь, все его поступки, будут взвешены и поняты до конца, и он будет осужден… к тому, что заслужил. Тем не менее, он ничуть ни боялся, — просто не верил, что Звезда Бесконечности отвергнет единственного, пришедшего к ней. Его интересовало лишь, откуда он знает, что стоящий перед ним Философ, — настоящая его душа, после бессчетных лет скитаний в пустоте вновь обретшая плоть, а не ожившее отражение из его памяти. Но она была непостижимым образом связана с ним, — за бездну прошедших лет души очень сильно изменились, и он вряд ли бы их понял… как и они его. И, если так, ему вообще нечего боятся. Он не верил, что его собственная память обернется против него. Воспоминания не могут убивать.

А если могут?

* * *

Анмай уселся, подтянув скрещенные ноги к груди. Его глаза живо блестели, — он с интересом ждал, что будет дальше. Философ был точно таким же, как в последние минуты своей жизни, — невысокий пожилой мужчина в нелепой синей одежде, и с нелепым коротким автоматом в руках. Толстое в дырчатом кожухе дуло смотрело прямо на Вэру. Потом рядом с Философом появился Сурми Ами, — ещё секунду назад его не было в этой реальности, а теперь он неотделимо присутствовал в ней, но его черты казались подвижными и смутными, — его Вэру никогда не видел, и знал лишь по рассказам Хьютай.

Он понял, что здесь собираются все, чья смерть терзала его совесть. Почему-то это ничуть его не пугало: конец своей жизни он представлял себе именно таким. Вот вокруг этой пары стали возникать другие безмолвные фигуры, — компания вооруженных автоматами мохнатых ару во главе со своим старым предводителем, чьего имени он так и не узнал. Между ними стоял дважды преданый и убитый им Нэйс, такой, каким он являлся к Вэру в кошмарах, — обнаженный, с истерзанным телом, свисающим окровавленными клочьями. Анмай с ужасом ожидал, что появится и Олта Лайту, чаще всего мучившая его во сне, но её не было. Вместо неё он увидел девушку-файа в короткой набедренной повязке, — одну из полумиллионного экипажа «Астрофайры», погибшего вместе с ней.

Он уже понял, что здесь собираются лишь те, перед кеми он чувствует вину, и ничуть не удивился этому. Конечно, было бы совсем неплохо, если бы здесь появился Найте или Укавэйра, — он очень хотел узнать, что же с ней на самом деле сталось, — но тут решал не он, и ему оставалось лишь подчиниться такому выбору судей.

Так он и сделал.

* * *

Анмай поёрзал, устраиваясь поудобнее, — насколько это было возможно на камнях, стараясь представить, что будет дальше. Глядя на давно умерших врагов, он не боялся… ему хотелось в это верить.

Что бы они ни решили, я не позволю опять над собой издеваться, — сказал он себе. — В конечном счете, всё это, — лишь пустая формальность. А если нет?

Больше никто не появился. Очевидно, Звезда решила, что такого количества судей достаточно. Но, хотя перед ним стояли не созданные машиной призраки, а реальные души убитых им, — они молчали. Он чувствовал их тяжелую, душную ненависть… и тоску.

Анмай знал, что им незачем пересказывать заново все его преступления, — он знал их и так. Так же бесполезно ему было объяснять им, почему он их совершил. Бесполезно было вообще что-то говорить.

Внезапно весь этот молчаливый суд показался ему совершеннейшей бессмыслицей. В самом деле, что они могли с ним сделать? Убить? Вернуть обратно? Но тогда существование самой Звезды Бесконечности, и всех мирозданий, тоже становилось абсолютной бессмыслицей. Анмай был совершенно уверен, что она на это не пойдет, — она не могла нарушить волю своего Создателя, это было просто невозможно. Может, они собираются простить его? И это вряд ли. Сделанного им нельзя прощать. Он знал, что не сможет простить даже сам себя. И уж подавно не нуждался в чьем-то ещё прощении…

Может, они хотят заставить его страдать, болью искупить свои преступления? Нет, вряд ли, — они были слишком велики, а он прошел и через это, и знал, что страдания не смогут вызвать в нем никаких иных чувств, кроме ненависти к причиняющим их.

Теперь он понял, что было хуже даже самой ужасной неожиданности, — осознание безнадежности и ненужности, или, быть может, фальшивости происходящего. Ведь окончательный суд оказался судом не Создателя, а машины, которая за всё невообразимо долгое время своего существования не видела ни одного живого существа. Поэтому она пользовалась его воспоминаниями, вытаскивая из них всё самое страшное и невыносимое для него. В этом и заключался поистине дьявольский замысел судилища: жертва должна была командовать судьями, заставляя их делать то, чего ей больше всего не хотелось. Но в душе Вэру не оказалось страха, только любопытство, и отчего весь замысел обернулся фарсом и мертвой скукой, которая, хотя и неприятна, но всё же, куда лучше боли…

Правду говоря, он не был уверен в безопасности происходящего, — ведь его враги и его собственное беззащитное тело, всё, окружающее его, казалось совершенно реальным, — но что с того? Он знал, насколько реальной может быть иллюзия.

И, в то же время, он знал, что эта невероятная бесконечная равнина существует на самом деле, такая же реальная, как вся его странная жизнь, — та жизнь, что так долго казалась ему иллюзией. А если так, — страшновато узнать, что, дойдя до края Бесконечности, он не нашел ничего, — ни возмездия, ни награды. Их не будет, и найдя совершенные, неопровержимые доказательства существования Создателя Анмай окончательно перестал в него верить, — он понял, что есть лишь бесконечно разные по сущности и могуществу, но равно подверженные ошибкам существа. Пускай высшее из них и создало всё сущее, и даже ждет его там, Снаружи, — что с того? Ему хотелось поскорее с ним встретиться, но лишь из-за любопытства. В остальных своих чувствах он уже не был уверен.

Он с удивлением понял, что не хочет возвращаться, — ни на «Товию», ни даже на Эрайа, представься ему такая возможность. Прожитая жизнь больше не манила его. Она казалась совершенно полной.

Законченной.

* * *

При этой мысли его пронзил холод, — не внешний, и так обжигающий голую спину, а внутренний, — Анмай Вэру понял, что не хочет больше жить. Он хотел умереть и узнать, есть ли что-то там, на той, темной стороне. Он всегда этого хотел, — всегда, — но боялся признаться в этом даже самому себе. Может, эта тайная жажда смерти, проистекающая из болезненного, мучительного любопытства, и была истинной причиной его разрушительных стремлений?

А если и так, то какое это сейчас имеет значение?

Внезапно Анмай испугался. Жить ему всё же хотелось. И сильно. Но, в самом деле, что держит его в этой жизни? Его мироздание исчезло, — он пережил его. Правда, неведомо откуда он знал, что стоит ему только захотеть, — и часть его, неотличимая от целого, возродится здесь, причем не в иллюзиях, а в реальности, — отнюдь не бессмысленным повторением и комбинациями пережитого ранее. Но такой жизни он уже не хотел. Хьютай? Он чувствовал её и знал, что в этот миг она переживает и чувствует то же самое. Он любил её, желал, чтобы она всегда была с ним. Всегда. И она это знала.

Но, всё равно, рано или поздно Дивной Паре пришлось бы расстаться, — слишком уж различны их истинные стремления. Если они расстанутся, у неё еще будет Айэт, и их жизнь ещё только начиналась, — их общая жизнь. А такое расставание всё же лучше классического «пока смерть не разлучит нас». Гораздо лучше.

Анмай вздохнул. Конечно, расставаться с любимой навсегда очень больно, но он должен идти дальше. За любое счастье рано или поздно приходится платить, — и, если Хьютай не последует за ним, ему придется лишь принять эту неизбежность. Скорее всего, всё, ожидающее его в будущем, окажется не наградой за сделанное им, а расплатой. И в одиночестве перенести её будет проще, — по крайней мере, никто не будет страдать вместе с ним… и за него.

Он снова печально вздохнул. Как бы то ни было, он знал, что даже любовь не вечна, — она кончается, как всё в этом мире… или становится тем, что ему не по силам нести. Он чувствовал светлую грусть… и больше — ничего.

Так окончилась его жизнь с Хьютай.

Но она вечно будет с ним, — в его памяти.

* * *

Он ещё раз вздохнул и осмотрелся. Собравшиеся вокруг него явно не собирались ничего делать, — как, впрочем, и исчезать. Анмай понял, что если он не хочет сидеть здесь до бесконечности, он должен разобраться с ними сам.

— Ты тоже будешь вечно жить в моей памяти, — обратился он к безымянной девушке-файа, серьёзной и грустной, с печальным и сосредоточенным полудетским лицом. — Я не стремился к уничтожению «Астрофайры», но ты погибла лишь из-за моей бездумной жестокости. Я никогда не смогу простить себя. Ведь в решающий миг я даже не вспомнил о тебе, даже не задумался, что именно я делаю. Я делал это во имя всего нашего народа, но это не оправдывает меня. Прощай.

Девушка кивнула, повернулась, сделала один шаг и растаяла в воздухе — просто исчезла, словно не существовала никогда. Анмай почувствовал неожиданную тоску.

Он повернулся к Нэйсу. Память создает свою версию реальности, отражающую сущность её владельца, и Нэйс напоминал зомби из третьесортного фильма ужасов, — в реальности с такими ранами он просто не смог бы стоять на ногах. Анмай понимал, что это мерзко и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать, — он ненавидел Нэйса. Сначала за его глупую, детски наивную жестокость, и ещё больше потом, — за то, что он, Анмай, отчаянно нуждался в нем, нуждался в его помощи, — и бесстыдно манипулировал им. Но он никогда не мог и не хотел переменить себя, свою сущность. И он всегда сильнее всего ненавидел тех, в ком воплощались его собственные тайные черты. А Нэйс всё же оказался лучше его, он смог искупить себя, а Анмай, трусливый чувственный Анмай — нет.

Слова им были не нужны, они просто смотрели в глаза друг другу, — двое юношей, двое сыновей одного народа, внешне очень похожих, только один был истерзан, обожжен и окровавлен, в его глазах был свет сострадания, — а второй сидел перед ним в свободной, гибкой позе, и улыбался. В этой усмешке, едва открывающей белые зубы красивого рта, было нечто невыразимо скверное.

Две стороны одной и той же сущности смотрели друг на друга, — не добро и зло, а два разных знания. Один знал всё о том пути страданий, который называют жизнью, второй — лишь о том, что ему нужно делать, чтобы однажды оказаться здесь. Анмай оказался прав, и Нэйс понимал это, — дважды пойманный Вэру в одну и ту же ловушку, дважды отдавший ему свою жизнь, проиграл и теперь, — его огромные глаза заполнились невыразимой мукой, изо рта сбежала струйка крови, — и он исчез, уже навсегда.

Анмай вздохнул. В конечном счете, мальчишеская тоска по нездешним землям, — а может, желание убежать от собственной тайной тяги к смерти, — оказались сильнее всего того, что он сам считал правдой…

Он поднял глаза. Те, кого он раньше считал своими друзьями, исчезли, остались лишь враги изначальные, но с ними ему было проще.

— Я всегда ненавидел вас, — обратился он к безмолвным ару. — В конечном счете, вы сами навлекли на себя свою судьбу. Вы безо всякой причины истязали меня, и всё, что я сделал потом, я считаю самой естественной реакцией. А теперь вон из моей мечты!

Ару зашумели, поднимая оружие, но глаза Вэру светились ровной, безжалостной яростью, — и ару застыли, сжались, а потом вдруг исчезли, как всегда исчезали в его снах после пробуждения.

— А вы чего ждете? — Анмай повернулся к Философу и Ами. — Вон из моей мечты!

Ничего не произошло. Окрус и Ами продолжали безмолвно смотреть на него. Анмай задумался. Он уже было уверился в том, что это сон, а теперь растерялся, — самым жалким образом. Он знал, что должен что-то сказать им, что-то очень важное, но в голове мгновенно возникла полная пустота. Поэтому он просто смотрел на своих бывших врагов, точнее, на врага — Ами оставался расплывчатым, словно не в фокусе. Анмай зажмурился и опустил голову, твердо уверенный, что когда он поднимет её, перед ним уже никого не будет. Но те двое стояли по-прежнему.

— И что же мне с вами делать? — вслух спросил он.

Ответа не последовало. Две пары глаз продолжали смотреть сквозь него с ледяным презрением. Даже если это был бы лишь сон, Анмай почувствовал бы себя неуютно, — всё же, он сидел обнаженным перед двумя, в общем-то, чужими и вдобавок явно враждебно настроенными людьми.

Он поднялся, — ленивым кошачьим движением. Не то, чтобы он совсем их не боялся, но здесь, на этой бесконечной равнине под белым, — траурно-белым, — небом, здесь, где кончались все пути, где его мечты обрывались, — ничего произойти не могло.

Он осмотрелся, — вокруг не было ориентиров, но он инстинктивно чувствовал направление, — и пошел, осторожно ступая босыми ногами по острому каменному крошеву. Те двое стояли у него на пути, но он просто обошел их, — ему очень хотелось их потрогать, узнать, настоящие ли они, но его удержал страх. Что ж, раз они не хотят исчезать, — пусть стоят на этой унылой, мертвой равнине. А когда он посмотрит назад, — их уже не будет…

— Стой!

Анмай повернулся. Говорил Ами, — ровным, даже красивым голосом.

— Ты нам задолжал кое-что…

— А не пошел бы ты на… — улыбаясь ответил Анмай.

— Ты, гад! — Ами всадил в него очередь из своего нелепого автомата, — вспышки, треск, что-то сильно ударило Вэру в грудь… и всё.

Он недоуменно взглянул на себя, потом рассмеялся. Здесь, в физической реальности, эта запоздалая неуязвимость из сна была уже верхом нелепости.

Ами бросился к нему. Прежде, чем Анмай успел что-то сделать, он ударил его в лицо, — файа упал, инстинктивно выставив руки. Локоть правой попал в острый угол монолитной плиты, — гадко хрустнуло, руку пронзила дикая боль, и она мгновенно отнялась, — до самого плеча.

Боль темной яростью взорвалась в сознании. Анмай приподнялся, сжимая в здоровой руке увесистый осколок базальта. Короткий взмах, камень мелькнул в воздухе, — и Ами тоже взвыл, хватаясь за лицо. Между его пальцами брызнула кровь, — и испарилась, не долетев до камня. Затем Ами кинулся на него. Анмай еле успел увернутся от пинка в промежность, подставив бедро. Тем не менее, он тоже взвыл от боли.

Это уже совершенно не походило на сон, но он всё же не мог разглядеть толком своего противника, — нечто расплывчатое, полупрозрачное, однако обладающее кошмарной силой, — Вэру подбросило высоко вверх, и с силой швырнуло вниз, обдирая спину о камни. Искаженная, словно преломленная в стеклянном шаре фигура навалилась сверху. Сражалась она вовсе не по-человечески, — нечто воздушно-липкое пыталось обхватить Вэру, задушить, раздавить его. Он вырывался изо всех сил, — а его крутило, выгибало до хруста в позвоночнике, выворачивало руки и ноги, било о камни, сжимало так, что трещали ребра. Вэру казалось, что он прилип к поверхности огромного, прыгающего по равнине мяча. Пока ему удавалось сберечь затылок, и он надеялся, что твердая, из костей и мускулов спина не очень пострадала от ударов, — но каждый отзывался всё более сильной болью, словно с неё содрали кожу, а теперь прижимали к открытым ранам раскаленное железо.

Анмай быстро слабел, от боли и диких рывков в голове всё смешалось. Наконец, тварь, — он уже не считал эту дикую бесформенную массу Ами, — прижала его к камню, безжалостно выламывая раненую руку. Боль потоком разлилась по телу, мышцы обмякли, словно из них выпустили воздух. Когда боль вонзилась в мозг, Анмай закричал, — но это не принесло облегчения. Весь воздух вышел из его груди, и он уже не смог набрать нового, — на него словно навалилась многотонная кипа ваты. Перед глазами всё расплылось, в ушах зазвенело. Он зажмурился, чувствуя, как кровь теряет последние крохи кислорода…

Какой кислород? — всплыла в мозгу неожиданно спокойная мысль. — Это же сон! Да, сон, но если я через несколько секунд не смогу вздохнуть, то умру. Думай, Анми! Твои руки и ноги не смогут одолеть эту тварь, они ей не страшны, потому что она ненастоящая. А вот твоя ненависть, твоя ярость, твоя жажда жить — да.

Он собрал все свои мысли в единый порыв, и ударил им тварь, как лучом, — словно крикнул ей: «Ты не существуешь! Ты мой сон, мой кошмар! Исчезни!»

Раздался омерзительный звук рвущейся плоти. А через миг в его грудь хлынул воздух.

* * *

Через минуту он отдышался и смог сесть. Едва он зашевелился, Философ пошел к нему. Анмай с трудом поднялся на ноги, не обращая на него внимания. Серьезных ран, похоже, не было, зато синяков и ссадин, — не перечесть. Противно ныли вывернутые суставы и ребра, а осторожно ощупывая спину, он то и дело натыкался на лоскутки содранной кожи. Боль была дикая, но ощущалась как-то смутно, хотя по нему ручейками стекала кровь.

Он поднес к лицу окровавленную ладонь, с интересом понюхал, потом лизнул, — да, настоящая кровь, не та антирадиационная жидкость, что текла в его жилах последние семь лет, — семь бесконечных лет. Ему вернули его собственное тело, — перед тем, как он лишится тела навсегда.

Анмай взглянул на себя. Да, всё верно. И большей шрам на ребрах слева, оставленный осколком ракеты, и маленький на бедре, оставленный срикошетившей пулей Философа, — перед тем стоял тот же черноволосый юноша, что жил когда-то на плато Хаос.

— Идиотская ситуация, верно? — обратился он к безмолвному Философу. — Если это действительно окончательный суд, то он рождается в мыслях того, кого судят. А я, по врожденной дикости, не смог придумать ничего, кроме сюрреалистического мордобоя. И вот результат, — Анмай стер ползущую по бедру темную струйку, — вместо духовного просветления у меня ободрана половина шкуры. Впрочем, наплевать. Я всегда стремился попасть сюда, на эту равнину, потому что знал, — никто другой этого сделать не сможет. И не захочет. Да, я погубил многих, — но какая разница, если сейчас не осталось вообще никого, только я? А если я не смогу пройти, то всё, — вообще ВСЁ, — окажется бессмысленным. Что же мне делать? — последний вопрос прозвучал по-мальчишески жалобно.

Он закусил губу, — чтобы не зашипеть от боли, — и осторожно присел на пятки. Голова вроде бы не кружилась, и ноги не подкашивались, но, похоже, ему досталось сильнее, чем он думал, — а кровь всё ещё продолжала течь…

Он машинально приподнял кусок базальта, подвернувшийся под босую ногу, — мягко-коричневый, цвета его кожи, камень стал ярко-алым, но алое на глазах тускнело, превращаясь в невзрачную бурую кору. Дикое возбуждение схватки ещё не оставило его, он чувствовал, как в израненом теле бешено бурлит кровь и ликующая, победившая жизнь, — его бросило в слабость и жар, но под кожей словно жужжал миллион крохотных моторчиков, работающих на полных оборотах, и боль стала казаться не такой уж и сильной. Даже приятной. Его тело, созданное именно для таких схваток, упивалось своей победой, не зная ещё, что она оказалась последней.

* * *

Анмай поднял глаза. Философ бросил автомат, — металл резко зазвенел о камни, — и подошел к нему. Он сел рядом и протянул руку, но ладонь застыла, не коснувшись плеча, — ей пришлось бы прикоснуться к открытой ране. Секундой позже Анмай почувствовал её на своих волосах.

— Мальчишка, — сказал Философ, — несчастный, заблудившийся мальчишка, который так и не стал взрослым.

Анмай уткнулся в его плечо, в неопределенный, но домашний запах. Этого он совсем не ожидал, и ему захотелось заплакать, но он не смог, — не потому, что стеснялся, а потому, что у него больше не осталось слез.

— Отец… — начал он, и замолчал.

У него не было отца. У него была любимая, но она была всего лишь женщиной. Всего лишь. У него были друзья, — все младше его. А ему так нужен был старший, кто-то, кто смог бы объяснить, научить его… и не было бы этой мертвой равнины, и сейчас он бы сам уже стал отцом широкоглазого дерзкого юноши лет пятнадцати… и давным-давно бы умер, превратившись в ничто.

Анмай отпустил Философа и осел, уткнувшись лицом в колени. Самое мучительное, — одиночество, а его ожидает одиночество вечное, он чувствовал это, и сжал зубы, пытаясь подавить бессмысленный, бессловесный стон, рвущийся из груди. Лишь сейчас ему дали понять, что он не был целым, завершенным, взрослым, что ему не хватало такой малости, доступной почти всем, — любви, обыкновенной родительской любви. И лишь сейчас он понял, что Философ не был его врагом, — сколько раз тот пытался остановить его, образумить? Но побуждение, пришедшее из-за границ мирозданий, всё же оказалось сильнее…

Он не знал, можно ли назвать это прощением, но теперь он был готов на всё, на любые муки… и ему нужно столько всего сказать Философу…

Анмай поднял глаза. Из края в край необозримая равнина была пуста. Теперь он понял, в чем заключалось главное наказание… а потом с трудом поднялся и пошел вперед. Теперь каждый шаг причинял боль.

* * *

Сначала он прихрамывал, неловко держась за раненую руку, потом пошел быстрее, хотя и не представлял, к чему должен прийти.

Море, — неожиданно понял он. — Я должен найти море.

Но вокруг не было ничего, и он просто шел, шел вперед, так, словно его вел невидимый компас. Впрочем, в этом он не был уверен, — он просто старался идти так, чтобы ветер всегда дул в лицо.

Довольно быстро мир вокруг сузился до клочка каменистой земли под ногами, — приходилось очень внимательно смотреть, куда ступаешь, иначе запросто можно было отбить пальцы или распороть босую подошву.

Очень хотелось пить, хотя уже давно кровь свернулась, перестав течь. Но неведомо откуда Анмай знал, что пить ему уже никогда не придется. Да и вряд ли вода в этом море пригодна для питья…

Он шел, механически переставляя ноги, обхватив руками бока, — а холод встречного ветра пронизывал его до костей. Он не знал, сколько прошло времени, — он устал, какое-то время ему хотелось только одного, — упасть и забыться, но он всё шел и шел вперед, и усталость отступила, сменившись каким-то странным оцепенением, — он смотрел на проплывающие внизу камни словно из мерно покачивающейся кабины. Всё остальное просто перестало существовать. Даже боль утихла, сменившись онемением, — он уже не чувствовал своего замерзшего тела.

Ему уже начало казаться, что он будет брести по Пустыне Одиночества вечно, — но, случайно подняв глаза, он увидел далеко впереди конец бесконечной равнины: она обрывалась, словно отрезанная ножом, и небо над ней спускалось вниз. Невольно он прибавил шаг.

Минут через десять Анмай увидел, что в нескольких шагах впереди равнина исчезает в бледной, серебристой пустоте. Он подошел к самому краю, и заглянул вниз. Он видел несколько метров обрыва, а дальше — ничего.

Он оказался на самом краю мира, и глаза отказывались оценивать расстояние, — то ему казалось, что он смотрит в туман, то в бесконечную пустоту, и тогда начинала кружится голова. Теперь он знал, что видит, — он прошел испытание, и стоит ему только оказаться там, внизу, начнется изменение. Это был последний барьер, за которым уже нельзя будет повернуть назад… по крайней мере, неизменным… целым…

Поскольку не было похоже, что по этому обрыву можно спуститься вниз, Анмай просто шагнул в бездну, и уже запоздало испугался. На миг его окружила мерцающая пустота… а потом он врезался в камень, — сначала ногами, но не удержался и грохнулся на свой ободранный зад, зашипев от боли. Та, впрочем, оказалась не очень сильной, — высота была не больше метра. Анмай был готов поклясться, что видел минимум метров десять обрыва, а то и больше. Лишь миг спустя он понял, что мир вокруг изменился.

Он по-прежнему сидел на той же равнине, или, как он вдруг понял, на самом её краю, за многие миллионы миль от тех мест, где он встретился с Философом, — у него вновь появилось чувство, что он проспал много часов, и не запомнил этого. Прямо перед ним возвышались колоссальные сооружения, очень похожие на те, на берегу Пустынного Моря его родины, — но только настоящие. Некоторые из камня, некоторые из металла, но до них было ещё довольно далеко.

Анмай вздохнул, медленно поднимаясь на ноги. Лишь тогда он увидел в просветах между колоссальных конструкций живую, поблескивающую полосу, — и услышал слабый, едва заметный шум Последнего Моря.

* * *

Он пошел к нему, с любопытством оглядываясь. Больше всего его поразило небо, — впереди, над морем, оно сияло чистейшей снежной белизной, над головой темнело, а далеко позади светлело опять, — словно свет пробивался из-под края колоссального приподнятого занавеса. Или… или арки.

Продолжая смотреть по сторонам, Анмай отстраненно подумал о странном мире Звезды Бесконечности. Огромные сооружения вокруг, — застывшие изображения сложных геометрических и топологических фигур, — явно не служили никакой осмысленной цели. Их вид наполнил сердце Вэру неясной, смутной тоской, — наверно, её чувствовал его безмерно далекий предок, построивший подобия этих конструкций там, на берегу Пустынного Моря… томимый неясными предчувствиями и видениями, которых он не мог понять…

Его последний потомок с грустью смотрел на многочисленные темные проемы, пандусы, множество лестниц, ведущих вверх и вниз. Он мог обойти все эти загадочные постройки, облазить их сверху донизу, он даже должен был это сделать, — но море казалось важнее. В конечном счете, все эти конструкции были всего лишь отражениями, хотя и очень важными, — отражениями разнообразия. Каждое из причудливых зданий, — а здесь их было бесчисленное множество, — отражало сущность какого-либо разумного народа. Они возникали, росли и изменялись вместе с ними, а после их гибели застывали недвижимыми навеки.

Анмай понял это, едва взглянув на них, и ничуть этому не удивился. Ему по-прежнему очень хотелось осмотреть их, — он знал, что их поставили здесь именно затем, чтобы он смог узнать всё обо всех расах всех мирозданий, — а потом рассказать о них. Вот только постичь их все было никому не по силам, а скользящее прикосновение к этому знанию лишь углубило бы и без того тяжелую тоску. Впрочем, он недолго думал об этом. Сооружения, занимавшие его мысли, расступились, — и впереди открылся берег Последнего Моря.

* * *

Через несколько минут Анмай стоял на возвышавшемся над ним скалистом выступе. Впереди, уже ничем не заслоненная, сияла заря, — свет поразительной чистоты, один вид которого наполнял его сердце тоской по недостижимому. Оттуда, из сияющей бесконечности, дул резкий, порывистый ветер, и мерно катились тяжелые волны, с громом разбиваясь о берег в бурлящих водоворотах пены.

Анмай ещё никогда не видел такого моря, — белого, как молоко. Минуту назад он спустился вниз, но отскочил, едва молочно-белые брызги попали на кожу, — жидкость была не горячая, и не едкая, но обжигала.

Даже с высоты смотреть на море было страшновато, — казалось, он стоит на краю качающейся, готовой опрокинуться чаши. Скала под ногами содрогалась от ударов волн, но даже их сокрушительный гром не мог заглушить музыки, — печального, нежного пения, зовущего его дальше, к свету, в который оно само войти не могло.

Анмай сел на выступ скалы, упершись босыми ногами в камень. Он знал, что эти чистые, однотонные голоса принадлежат душам. В них была и тоска, и радость, и призыв, и ещё многое, чего он просто не мог выразить. Он знал, что должен последовать за ними через это море боли, через этот свет дальше, — туда, где никогда не было ни света, ни темноты. Только возможности. Возможности.

Но делать это ему не хотелось, — по крайней мере, пока. Он просто сидел, давая отдых уставшим ногам, и рассматривал это немыслимо пустынное, пронизанное печальным пением побережье. Обернувшись, он мог видеть отражения зари на стенах и гранях колоссальных фигур, — они красиво выделялись на фоне темного неба. Его чувства чудесно обострились: он ощущал каждую щербинку камня под собой, видел каждую каплю в пене прибоя. Свежий чистый воздух входил в его грудь, как музыка, и окружал его, как музыка. Стоило ему взглянуть на любую из странных фигур, — и он чувствовал их реальность, их холод и твердость, словно наощупь, и по его телу пробегала томная дрожь. А далеко за ними, как бы из-под обвисших горизонтальных складок, пробивался бледный свет судной пустыни, — путь в мир, в который не будет возврата.

* * *

Он ничуть не удивился, обнаружив, что стоит ему только захотеть, — и его сознание раздваивалось. Он по-прежнему сидел на скале, внимательный и зоркий, но часть его вдруг уносилась вдаль, в один миг достигая самых отдаленных пределов видимого мира, — и устремлялась ещё дальше. Он какое-то время развлекался, рассматривая бесконечное, удивительное многообразие побережья и символы-сути рас. Он нашел и людей, и Мэйат, и Файау, и Золотой Народ, — и понял, что все их усилия, в конечном счете, оказались напрасны. Он мог понять сущность всех рас, все они были открыты ему, и лишь в одном направлении, — в море, — его сознание отказывалось углубляться, словно он терял эту новообретенную способность.

Помедлив, Анмай послал его назад, через пустыню, на ту равнину, где осталась Хьютай. Разделившее их расстояние было поистине безмерным, но он быстро, — гораздо быстрее чем свет, — преодолел его, и ничуть не удивился, сразу найдя Айэта и любимую. Теперь они смотрели друг на друга так, словно их разделяло всего несколько шагов. Слова больше не были им нужны, — они и так понимали друг друга.

Анмай увидел, что голая равнина изменилась. Собственно, теперь это совсем не было равниной. На ней возникло подобие Эрайа, — леса, долины и здания. Пара стояла перед одним из них, поразительно похожим на прежний дом Айэта. Анмай увидел другие подобные фигурки перед другими зданиями… а потом их сознания соприкоснулись.

Пара была обрадована тем, что он прошел испытание, — обрадована и огорчена. Им было интересно видеть то же, что и он, — но они знали, что сами они увидеть этого не смогут, как не смогут и встретиться. Им теперь оставалось просто жить здесь, — жить очень долго, и Анмай знал, что все их мечты исполнятся… все, кроме одной, — он никогда больше не будет с ними. Их жизни будут наполнены смыслом, — они воссоздадут здесь свой исчезнувший мир, а за ним последует множество иных миров. В них души вновь обретут обещанное им бытие… на время.

Он обрадовался, узнав, что великое множество душ избавится от своих скитаний и вновь обретет плоть, — по воле Айэта и Хьютай. Правду говоря, он так и не смог понять природы душ, и не был уверен даже в том, что это вообще души, а не Отражения.

Раньше он никогда не слышал о таком понятии, — Отражения Сутей, но уже не удивился. Он понял, что его Освобождение началось, и возврата, — даже если он очень этого захочет, — уже не будет. Однажды начавшуюся метаморфозу нельзя было уже ни остановить, ни обратить вспять. А эти двое… что ж, они сами выбрали свою судьбу, и нельзя сказать, что они выбрали неверно. Но мир, который они создадут, будет жить по своим законам, и не повторит прежних историй. А потом…

— Звезда Бесконечности, место, где кончаются все пути, будет последним, что останется от всех мирозданий, — но и она рано или поздно исчезнет, — исчезнет последней, как появилась на свет первой, — и вы вместе с ней.

Айэт и Хьютай склонили головы. Они тоже понимали, что у этого мира не окажется будущего. Анмай увидел его историю так, словно она уже была написана. Из центра мирозданий сюда катился черный вал безвременья. Но ещё прежде, чем он достигнет Звезды, здесь всё изменится, и изменения будут неотвратимы… как и конец.

Увидев его, Анмай впервые обрадовался, что его уже не будет в этой Реальности.

* * *

Вернувшись назад, он какое-то время сидел неподвижно. Перед его внутренним взором попеременно возникала то казавшаяся совсем юной пара в белых туниках, то те… существа, в которых они превратятся потом. Он чувствовал жалость и страх, но знал, что это случится нескоро, очень нескоро, и что у них впереди срок безмерно длиннее обычной человеческой жизни…

Он встряхнул волосами. Собственно, ему уже нечего было здесь делать, но он не решался сделать последний, завершающий шаг, — броситься в это бурлящее море. И, хотя он знал, что больно будет совсем недолго, заставить себя он не мог. Или, быть может, его удерживало предчувствие того, что он уже никогда больше не будет испытывать боли?

Анмай усмехнулся, рассматривая свое тело, — ему вскоре предстояло умереть, а он останется жить. При всем старании он не мог в это поверить, и смотрел на себя с немым изумлением, словно со стороны, зависнув на небольшой высоте. Он видел себя целиком, — от ровных ступней с крепкими пальцами, упершимися в камень, до густых черных волос, рассыпавшихся по плечам. Их лохматые пряди слабо отблескивали, обрамляя чистое, с твердыми и четкими чертами лицо. Дерзко очерченный рот, длинные глаза, полуприкрытые густыми ресницами… выражение на этом лице такое, словно этот красивый юноша узнал всё на свете, и теперь отдыхает, застыв здесь в задумчивости, — внимательный, стройный и ловкий. Запекшиеся ссадины и раны на плечах и спине не казались ему страшными, — напротив, совершенно естественными на этом сильном теле, созданном для борьбы.

Теперь это был обитаемый, но уже обреченный на скорое разрушение дом.

* * *

Вэру ощутил неожиданный взрыв жалости к самому себе, — неужели он должен пожертвовать этим телом с твердыми и гибкими мышцами и острыми глазами? Пожертвовать всеми привычными ощущениями? При этом он знал, что выбора у него уже нет, и всё, что ему остается, — это растягивать бессмысленные последние минуты. Вдобавок, его начали мучить странные воспоминания, — воспоминания, которых он никогда не переживал, совсем из чужих жизней. Особенно отчетливым было одно, — прикрыв глаза, Анмай словно оказался там, в том месте…

* * *

…Он стоял в странном, просторном и круглом помещении со стенами из тонких металлических стоек и громадных листов стекла. Часть исполинских окон была открыта, и в них вливался манящий воздух рассвета. Сложный каркас крыши сплетался высоко над его головой ажурной, тускло блестевшей стальной вязью.

Рядом стоял кто-то, мучительно знакомый, но имя никак не хотело всплывать в памяти. То был юноша в темной одежде. Длинные и прямые темно-русые волосы падали ему на шею, обрамляя светлое лицо, удивительно чистое и открытое, едва тронутое загаром. Живые и печальные глаза были темно-карими, черты лица, — очень правильные и красивые, но Анмай смотрел не на него, а вперед, не в силах перевести взгляд.

Он стоял босиком на гладком цементном полу, на одном уровне с неровной, кочковатой землей, отделенный от неё только низким бетонным бордюром. Вокруг простерлась предрассветная степь, поросшая высокой, уже начавшей сохнуть кустистой травой. Зеленоватая заря бросала на неё призрачный отблеск, — ещё темно, но уже не ночь.

На четко очерченном восточном горизонте в небо в нескольких местах взлетали языки яркого, бездымного пламени. Их мерцающее зарево призрачно колебалось на фоне рассвета. Лицо юноши, освещенное и первыми лучами восхода, и далекими сполохами, казалось красновато-золотистым, таинственным и чужим. В его чистых глазах мерцали крохотные алые искры, — отражения огня…

Передать настроение было гораздо труднее. То было удивительное ощущение душевного подъёма, вновь обретенной полной свободы, хотя Анмай чувствовал, что там, во сне, его босые ноги застыли на камне, что он замерз и хочет есть, — и знал, что ни обуви, ни еды у них просто нет. Но то были всего лишь ощущения, — не чувства. Такие чувства Анмай мог бы испытывать к единственному другу, спасшему ему жизнь. Они знали, что их окружают смертельные опасности и что весь этот безмерно пустынный огромный мир открыт перед ними. Они знали, что остались совершенно одни, что рассчитывать ещё на кого-нибудь они не могут… Их жизни зависели лишь друг от друга.

Анмай помотал головой. В этом сне он тоже был очень молод, его худое мускулистое тело под тонкой тканью грязного, порванного серого комбинезона покрывали запекшиеся ссадины… но что всё это значило?

Внезапно его охватил страх, — он понял, что все жизни всех несчетных его предков решили слиться в нем. Этого ему вовсе не хотелось. Он не хотел утонуть в путанице воспоминаний и перестать быть собой.

Вдруг в его памяти всплыли уже знакомые образы иной давно сгинувшей жизни, и он почувствовал, что задерживаться здесь дальше не стоит. Вряд ли там будет что-то лучше этой дружбы в самом начале времен…

А потом к нему пришли воспоминания совершенно другого рода, — похоже, в его теле, начиная с самого рождения, кроме него жил ещё кто-то, незаметный и абсолютно чужой. От скуки Анмай долго размышлял, что бы это могло быть. Явно не какая-то обособившаяся часть его сознания, — в этом он был совершенно уверен. Это было нечто Извне, нечто, страдающее в чужом мире Реальности, и стремящееся вырваться из него. Что это было? Какая-то часть сознания Создателя, отразившаяся в сотворенной им Вселенной, — пусть даже без его воли? Может быть. Ведь именно подобной, — нет, той же самой, — части была обязана своим рождением Звезда Бесконечности. Без этого осколка чужой сути он никогда бы не смог оказаться здесь, никогда не смог бы найти дорогу к ней. Может, Создатель хотел, чтобы она нашла его, и рассказала о созданном им мире?

Но, чем бы это ни было, сейчас оно было мертво, — просто сгусток чужих, непонятных воспоминаний, неприятный, но безвредный, словно вросший в тело осколок. Был ли он обязан ему своей невероятной жизнью?

Да, скорее всего. Но его неповторимое сознание сыграло в этом отнюдь не меньшую роль. Пускай его видения были на самом деле лишь воспоминаниями, доставшимися от той, чуждой сущности, — но стремления и желания принадлежали лишь ему. Он рассмеялся, поняв, что принимал прошлое за будущее, и что его будущее на самом деле было столь же зыбко и неверно, как и у всех остальных.

Ты долго уходил от возмездия, приятель, — подумал он. — Но сейчас получишь всё сполна.

Затем Анмай выпрямился, — и бросился со скалы вниз.

* * *

Всю его кожу мгновенно охватила страшная и странная боль, — он чувствовал, что она цела, и вместе с тем чувствовал, что ему причиняют смертельные повреждения. Он отчаянно, почти бессознательно рванулся вверх, одновременно крепко зажмурившись и сжав губы. Его руки и ноги судорожно дергались, — скорее от боли, чем в осознанных усилиях, — но он всё же сумел всплыть. Когда голова и плечи показались над поверхностью, стало немного легче. По крайней мере, он смог уже осознанно управлять своим телом, заставляя его плыть дальше в Море Боли.

Когда-то Анмай плавал совсем неплохо, — но, едва он успел сделать несколько гребков, очередной вал подхватил его и поднял высоко вверх, со страшной силой ударив о скалу. Он услышал, как хрустнули кости и лишь затем его тело разорвала страшная боль, — теперь уже изнутри. Правая рука была сломана и не подчинялась, инстинктивные попытки воспользоваться ей, чтобы не захлебнутся в обжигающей жидкости, заставили его надрывно кричать.

Он не знал, какие ещё повреждения получил, но белая пена вокруг окрасилась его кровью. Анмай отчаянно барахтался, пытаясь удержаться на поверхности, но море, откатываясь, скрутилось водоворотом и потянуло его вглубь, а затем сомкнулось над головой. Боль стиснула его чудовищными тисками, в свежие и открывшиеся раны словно вцепились раскаленные клещи. Он закричал, уже не контролируя себя, — и обжигающая масса хлынула в его рот, раздирая язык. Он мгновенно захлебнулся, грудь разрывалась, словно из нее раскаленными крючьями выдирали внутренности. Дикая судорога передернула его тело, заставляя глаза широко открыться.

Когда жидкость проникла под веки, боль ударила прямо в мозг, разрывая его белым пламенем. Дыхательные мышцы сжались в непроизвольном спазме, — и Анмай вдохнул, наполняя жидким огнем легкие.

Это был конец. Грудь стиснуло стальным обручем, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, кошмарная боль смяла сердце, не позволяя ему разжиматься. Анмай не мог терпеть такие мучения, ему хотелось лишь немедленно умереть, но время словно остановилось. Утопая в белом обжигающем пламени, он чувствовал, как мучительно медленно рвется нечто очень прочное, — его связь с жизнью.

Вдруг в ушах зазвенело, и боль стала ненастоящей, нереальной. Через миг Анмай, — ясный, холодный, спокойный, — висел над бурлящим белым морем, не чувствуя ничего, только слыша слабый, замирающий звон.

Превращение свершилось, но до предела натянутая струна ещё звенела, — его тело продолжало бороться. Через несколько секунд оно вновь показалось на поверхности. Анмай смотрел на него с ужасом, но отстраненно, словно на кого-то другого. Больше всего его поразило, что юноша, — он не мог думать о нем, как о себе, — остался им. Он судорожно выкашливал белую массу, бился, пытаясь набрать воздуха и удержаться на поверхности, окрашивая волны своей кровью. Широко открытые большие глаза смотрели на Вэру, но не видели его. Они светились болью и безнадежной жаждой вобрать в себя в один миг весь окружающий мир. Вал подхватил его, снова швырнул на скалу…

Анмай услышал, как вновь хрустнули кости, но юноша сумел зацепится левой, уцелевшей рукой, и повис на ней, пытаясь подтянуться. Это ему удалось, но искалеченные ноги стали соскальзывать, — по ним, пятная камень и делая пену алой, стекали темные ручейки. Вэру больше всего поразила эта красивая рука, на которой от страшного напряжения вздулись все мускулы и жилы. Инстинктивно он попытался помочь юноше, — и пережил несколько самых страшных мгновений в своей жизни, поняв, что не может сделать ничего. Он попытался хотя бы с ним заговорить, — но юноша сорвался, и поток повлек отчаянно бьющееся тело прочь, в тугую спираль водоворота. Перед Вэру в последний, — в самый последний раз, — мелькнули черные волосы, коричневое лицо… Потом всё исчезло в белой пене, и лишь струна зазвенела, готовясь порваться, — но прошла ещё целая бесконечная минута, прежде чем она, пронзительным звоном хлестнув его разум, всё-таки оборвалась.

* * *

Через миг тело вновь показалось на поверхности, и теперь волны потащили его дальше в море. В их согласованном кипении Анмай мог разглядеть немногое, — сжатую в последнем усилии руку, беззащитную обнаженную ступню…

Всё остальное казалось сплошной темной массой. Внезапно она засветилась. Её одело холодное синее пламя, оно вздымалось расходящимися лучами, и волны повлекли разгорающийся костер дальше, в бесконечность, пока он не превратился в перевернутый водопад торжествующего света.

Вэру растерянно смотрел ему вслед. Он знал, что теперь его бытие имеет весьма отдаленное отношение к реальности… но что есть реальность? И кто это был? Неужели настоящий, отважный и чистый Анмай, а не несчастный разрушитель, обреченный навечно терять тех, кого он любит? И кто он теперь? Не очередной ли это выверт его сознания, так похожий на те, что являлись к нему во снах?

Он боялся думать об этом, боялся даже чувствовать себя, — у него не осталось тела, он мог лишь смотреть, — но ему было уютно, и лишь необратимость перемены его пугала. А потом…

Когда страх, заточивший его в скорлупу призрачных чувств уже исчезнувшего тела стал слабеть, его охватили очень странные ощущения, — он лишь отчасти мог их осознать, по крайней мере сразу. Теперь он не чувствовал ничего, что ощущал раньше, — ни тела, ни веса, ни боли, — ничего этого уже не будет. Никогда. У него не билось сердце, он не дышал, — но это оказалось совсем не страшно. Он знал, что не нуждался в пище, — он стал совершенно независим от окружающей среды, воспринимая её лишь отчасти. Но зрение у него осталось, — он видел всё, что его окружает. Лишь чудесный свет стал казаться ему сероватым, словно через пыльное стекло.

Во внезапном порыве надежды он понесся к нему, в один миг оказавшись на огромной высоте. Понемногу стало возвращаться пугливое любопытство. Пусть он воспринимал всё окружающее, словно во сне, — он был счастлив. Теперь он, наконец, узнает, что лежит за этой световой завесой… и есть ли конец у Бесконечности. Теперь он мог лететь, куда только захочет, — он превратился в нечто чистое, и пространство подчинялось его желаниям. Он знал, что всё это, — навечно. Собственно, он знал, что сможет вернуться к Хьютай, если захочет, — но он не хотел возвращаться к ней неосязаемым призраком.

В длинном пути его охватило сонное оцепенение, хотя он по-прежнему летел очень быстро. И по мере его полета мир вокруг начал приобретать какой-то странный вид. Анмай увидел край Моря Боли, — волны ряд за рядом катились в красноватую темноту, и исчезали, растворяясь в ней. Пролетая над ними, он с любопытством взглянул вниз, так и не сумев ничего разглядеть.

Один за другим смолкли таинственные зовущие голоса, оставив его в полной тишине. Потом он пробил навылет зарю, — она оказалась просто слоем разреженного, светящегося тумана. У него вдруг появилось странное ощущение, — он чувствовал, что его скорость безмерно возросла. Мир позади превратился в полосу бледного свечения, разделяющую море мутно тлеющей пустоты. А впереди, из красноватой мглы, выступили очертания грандиозных конструкций. Анмай отстраненно подумал, что наконец пересек всю безмерную Звезду, и теперь приближается к её тайному сердцу — к месту, где находились Ворота Бесконечности.

Всего мигом позже он увидел их, — там, куда сходились все острые вершины словно отраженных внутрь её шпилей. Правда, с тем же успехом это огромное сооружение, зависшее между колоссальных игл, могло быть просто главным реактором Звезды, но Анмай не верил, что после всего, им перенесенного, его может постигнуть неудача. Впрочем, было бы забавно стать управляющей сутью очередного Сверх-Эвергета… в лучшем случае.

Ему казалось, что цель совсем близко, но полет оказался неожиданно долгим. Когда геометрическая громадина приблизилась, Анмай понял, что она не имеет отношения к любому типу Эвергета, хотя она была и Воротами Бесконечности, и источником энергии Звезды, — источником, не нуждающимся в массе. Но это было не более невероятно, чем само рождение Звезды Бесконечности, не построенной, а возникшей, — потому, что законы этой Вселенной были запрограммированы на её возникновение. Это было поразительно, и стоило ли обращать внимание на различные ошибки в реализации великого замысла?

Вспомнив о мириадах потерянных обреченных душ, Анмай решил, что стоит. Затем он вспомнил, что там, Снаружи, — Создатель Мирозданий. На мгновение его охватил давно забытый суеверный страх. Что он ему скажет?

Потом он успокоился. Он будет единственным, кто сможет рассказать Создателю о судьбе его небывало грандиозного замысла. Вряд ли ему стоит чего-то опасаться… по крайней мере, поначалу. Впрочем, его уже столько раз судили, что последний суд его уже не страшил. А лишившись тела, способного страдать, он уже ничего не боялся… даже зная, что это очень глупо.

Неведомое доселе чувство собственной ничтожности перед грандиозностью задачи захлестнуло его. Сможет ли он объяснить, — нет, оправдать всё существование мирозданий? Правда, само устройство Ворот гарантировало, что любой, вступивший в Бесконечность, будет знать достаточно, пусть и не всё, — иначе он просто не сможет достичь выхода.

Все ощущения сомнения и страха внезапно испарились, когда он достиг Ворот, — колоссальной конструкции, не похожей ни на что из того, что встречалось ему прежде… Точнее, его сознание представляло её такой, — он не видел деталей, а создавал их, как это бывает во сне, и то, что изменял он, изменяло его. Впрочем, будь это иначе, он не смог бы понять, что окружает его.

Он входил в Ворота. Анмай миновал огромный туннель со стенами из небывало сложных машин… второй, третий, четвертый… и достиг конца, — собственно Ворот, суть которых уже сливалась с его изменявшимся сознанием. Казалось, здесь он вновь обрел тело, — он представлял и видел его, но не чувствовал. Он шел по коридору с металлическим полом и стенами, отклоненными наружу. Потолок был слоем сине-золотого, пятнистого, светящегося тумана. А впереди — чернота. Не просто чернота, а чернота напряженная, упругая, ждущая, — вечное, абсолютное Ничто.

Дойдя до этой, готовой при малейшем прикосновении втянуть его абсолютной тьмы, Анмай остановился. Он знал, что оттуда возврата не будет, хотя отсюда, — по крайней мере, теоретически, — возврат был возможен. Он мог вернуться, — пусть тенью, — к Хьютай и Айэту, в созданный ими райский сад. Но хотел ли он этого? Нет. Всю свою жизнь он шел к этим Воротам, — и вот теперь он видит их, точнее, ту малость из их облика, которую он может воспринять. Осталось сделать лишь один, последний шаг…

Тут у него появилось иное, очень неприятное чувство, — подозрение, что настоящий мир огромен, непознаваем и страшен, а он живет в хрупком пузыре своих иллюзий, — пузыре, который сейчас должен разбиться, принеся кошмарное пробуждение смерти. Это чувство долго преследовало его в детстве, потом в юности, после подвалов Цитадели, и вот оно вернулось, — вернулось с небывалой силой.

— Ну что, пойдем? — беззвучно спросил он.

На миг его сознание раздвоилось. Он увидел рядом высокого смуглого юношу, на его глазах погибшего в Море Боли, — свою истинную недосягаемую суть, свою мечту о самом себе. Казалось, она покинула его, но теперь он знал, что они уже никогда не расстанутся, — две части одной души, наконец, ставшие целым.

— Ну что, пойдем? — вновь спросил юноша.

Анмай улыбнулся и кивнул. Он шагнул вперед, и осторожно протянул руку к стене тьмы. Она тут же втянула его, но он не умер. С ним произошло нечто более странное.

Он проснулся.

Глава 18. (последняя) Один в Бесконечности

Не смертно то, что в Вечности пребудет:

Со смертью Времени и Смерть сама умрет.

Абдул-аль-Хазред, «Аль Азиф» («Некрономикон»).

Он проснулся. Очень странное ощущение. Он проснулся, и теперь изо всех сил старался вспомнить странный и неправдоподобный сон, — всю свою жизнь. Он очень старался, зная, что если не сможет, — то потеряет себя, и останется безмысленным навеки. Он очень испугался, но, когда страх ушел, пришло любопытство.

Где я?

Спустя мгновение он знал. В Бесконечности, в Не-Реальности, в не загороженной ничем свободной бездне. Ещё никогда он не испытывал такой полной, абсолютной свободы. И он был свободен также внутри себя, — он мог направлять свой внутренний взор на любую часть своей сути.

С точки зрения его родного мироздания он не существовал, — у него не было массы, энергии, никаких физически измеримых параметров. Ничего. А Сверх-Вселенная точно так же не существовала для него, — он не мог не только вернуться в неё, но даже и почувствовать, — их взаимное небытие было абсолютным. Он помнил, что она вокруг, совсем рядом, потому что он ещё не двигался, — но не больше.

На секунду он ощутил страх, потом успокоился. Он знал, знал совершенно точно, что впереди у него, — вечность, ничем не ограниченное время, такое же бесконечное, как окружающая его бездна. Он ощутил полное, беспредельное счастье, — он стал по-настоящему бессмертным.

А всё же, я обставил всех, — подумал он. — Философа, Уэрку, Ами… даже Айэта. Даже… даже Хьютай. Они все мертвы, — они не существуют, они не существовали никогда, они все, — все до единого существа в мирозданиях, — ошибались. Я один пошел верным путем. Я один!

Тут же он устыдился своих мыслей, — ведь рядом Создатель Мирозданий… Почему же он молчит?

Анмай обратил свои чувства вовне, — и через миг знал ответ. Да, Создатель был здесь, он создал этот мир, и он ждал — ждал очень долго — но никто не пришел. А потом…

Он попробовал было его отыскать, но тут же понял, что это бесполезно, — как можно найти что-то в Бесконечности? В Бесконечности, где лишь память может указать, где был его мир? Но сдвинься он хоть на один шаг, — и он потеряет последнюю связь с ним.

Тяжелое разочарование мгновенно затопило его. Он понял, что никогда не узнает, кем был его Создатель. По крайней мере, он не родился в Бесконечности: как и Анмай, он вышел из сотворенного мира. Но вот каким был тот, другой мир?

И самый главный вопрос, — с чего всё началось? — отныне навеки останется тайной. А он сам обречен на вечное одиночество. Но на вечное ли? Не сможет ли и он… творить миры?

Анмай исследовал себя, и получил утешение — да, может. Более того, это не потребует усилий, — ведь он создавал нечто не существующее для себя, мечту, тень. Он мог создать любое количество миров, поскольку ничем не отличался от Создателя, — их сущности были схожи, как схожи два электрона, их определяла сама физика этого странного места. А вот их сознания… сознания были различны.

Теперь его затопила бурная радость, — он мог создавать несчетные Вселенные, он мог искупить всё, подарив бытие несчетно большему количеству разумов, чем все, погубленные им. Потом он успокоился. Творение и мечты о творении слишком различались, — как мысль о смерти и она сама.

Жаль, что Философ и остальные не узнают, что они неправы, — с грустью подумал Анмай. — Очень многие считали, что Создатель, если он и существует, равнодушен к ним. Могли ли они представить, что дело много хуже, — Создатели и Вселенные существуют в реальности, но не существуют друг для друга? Что мы творим, — но что мы лишены даже возможности увидеть, что же у нас получилось? Что мы одиноки, как никто другой? Да, я могу в один миг пересечь всю Сверх-Вселенную, — но лишь потому, что я для неё не существую, что я для неё, — тень, призрак, ничто. И она для меня — тоже!

Анмай ощутил взрыв ярости на бессмысленность Бесконечности: Создатели и Вселенные, — две стороны не одной Реальности, а одного Небытия. Создатель порождает несчетные Вселенные, и из каждой могут выйти несчетные Создатели — но это ровным счетом ничего не меняет здесь, в Истинном Мире. Зачем всё это, если они не могут даже увидеть друг друга, даже почувствовать свои творения?..

А ведь здесь никого нет. Значит, Создатель был вообще один-единственный, и Вэру просто сказочно повезло, — он стал вторым… когда первый давно разочаровался в своем опыте, и не хочет повторять его…

Невесть отчего он был убежден, что так оно и есть. Но где же Создатель? Даже самые отчаянные призывы, бросаемые Вэру в пустоту, не приносили ответа. Может, Создателя уже просто нет? А вот это исключено.

Анмай знал, что даже при всем желании не сможет умереть, — он мог впадать в грусть, в тоску, но не больше. Он по-прежнему мог испытывать эмоции, — это было приятно, но ничем не могло ему помочь. Да, ещё он мог погружаться в подобие сна, — не теряя, однако, ясности сознания, — и огромные куски времени проваливались бы в небытие, пролетая мгновенно. Это тоже было приятно. Но что ещё он мог изменять в окружающем его мире?

Он просто не знал. Об этом надо было подумать. Если бы Создатель оказался здесь, он мог бы ему всё объяснить… но его нет.

Анмай попробовал сам ощутить сущность Бесконечности. Здесь, определенно, было пространство и время, — он понял их сущность, и сущность пространства и времени своего мироздания, но не мог соотнести их, а без этого его знания теряли всякую ценность. Он попробовал понять свою физическую сущность, — и не смог. Он чувствовал малейшие части своего тела-разума, но вот его физические составляющие — нет. Их просто не было. Это привело его в бешенство, но он ничего не мог сделать.

Нужно стать богом, чтобы понять, что никаких богов нет, — мрачно подумал он. — Есть существа более или менее могущественные и долговечные, но всегда одинаково несчастные. Кто бы мог подумать, что у Бога нет души?

Ощущение, что все возможные знания уже есть в его памяти, но он просто не может их вспомнить, вызывало новый взрыв бешенства, — ещё более яростный от полной безысходности.

Успокойся, — наконец сказал он себе. Или, быть может, одна сторона его сознания другой? Но сойти с ума ему теперь было не легче, чем умереть, — не легче, чем для электрона — распасться на части. — Успокойся. Если бы здесь был ещё кто-то, мы бы смогли сравнить свои наблюдения, и затем соотнести обе стороны, — Реальность и Бесконечность.

Впрочем, о Реальности он, пожалуй, знал уже достаточно. А вот о Не-Реальности, о Бесконечности…

Анмай сосредоточился на окружающем, разобравшись, наконец, толком в своих ощущениях. Лишь сейчас он понял, что просто боялся в них углубляться, — Бесконечность была слишком чуждой. Темнота, но темнота не абсолютная, пронизанная слабыми радужными разводами, тенями, — они вспыхивали, медленно плыли и угасали. Это походило на те тени, что плавали в закрытых глазах, но не слишком, — Анмай чувствовал всю глубину окружавшей его бесконечности. Насчет остальных своих чувств он не был уверен, — словно он, свернувшись нагишом под теплым одеялом, совсем как в детстве, в слабом свете прижатого к груди фонарика осторожно выглядывает в бесконечный мрак, — этот вспомнившийся образ показался ему неожиданно точным. Прислушавшись, он смог уловить нечто вроде звуков, — стоны, вздохи, пощелкивание, — они доносились из бесконечности, их порождала сама пустота. Анмай понял, что это — Возможности, виртуальные квантовые флуктуации вакуума, и попытался рассмотреть их получше.

Стоило ему сосредоточить внимание на этих слабых, едва заметных тенях, они устремились ему навстречу, одновременно разгораясь, — пока он вдруг не оказался в ослепительно яростной, невообразимо сложной, бешено кипящей массе. Анмай несколько отстранился, и неистовый свет померк, а кипение стало замедленным, словно бы сонным. Он понял, что видит исходную структуру пространства, — структуру, в которой само оно кипит, сворачивается черными дырами, торами, нитями, и в этом аду, — бесконечное множество виртуальных частиц, чудовищная, беспредельная энергия, целая бесконечность её, лишенная лишь возможности воплотиться иначе, как с его помощью, и в нереальном, обреченном на неизбежное исчезновение призраке-мире…

Его восхитила эта способность лениво рассматривать явления, которые в его Вселенной считались квантами времени. Вдобавок, несколько раз повторив приближение — уже не так быстро — он смог, наконец, соотнести свои размеры с размерами флуктуаций, чей масштаб он знал.

К его удивлению, изменившись, он не стал больше прежнего роста, — он был бесформенным облаком, диаметром всего в метр, или в два. Невесть отчего, это его успокоило. Вновь сосредоточившись на кипящем хаосе, он смог отчасти понять свою суть, — нечто вроде сети, тени, не существующей в каждом отдельном месте, но мыслящей в целом. Но и этого ему показалось мало. Он вновь сосредоточился на сияющем хаосе, пытаясь разглядеть то, что лежало глубже, под ним. Ему показалось, что он видит, — и он почувствовал, как шерсть поднимается вдоль хребта, — воображаемая, чисто рефлекторная реакция.

* * *

Мир совсем не такой, каким он представляется его обитателям. Давно велись поиски последней, неделимой, наимельчайшей сущности. Но лишь Анмай Вэру смог заглянуть вглубь, — и не увидел конца. Это воистину была Бесконечность — лестница структур уходила до бесконечности вверх и до бесконечности вниз, словно он смотрел в бесконечный зеркальный коридор самоподобного, становящегося всё более чуждым, — бесконечно чуждым, — хаоса. Его сущность начала отражаться в нем, умножатся, и её части стали вгрызаться в него, пожирая его, — его мысли, — заживо. Это оказалось не больно, но столь мерзко, что Вэру вывернулся бы наизнанку, обладай он телом. А так всё было гораздо мучительней. Даже вырвавшись из вязкой зеркальной пелены, он ещё немалое время вздрагивал. Что ж, умереть он действительно не мог, но мог попасть в такие ситуации, когда ему пришлось бы об этом пожалеть…

И он понял, что есть бездны, которые навсегда останутся закрытыми, — даже от него.

* * *

Вернувшись к нормальному восприятию, Анмай несколько секунд размышлял. Его одолевало любопытство, нестерпимо хотелось ринуться вперед, узнать, так ли велика эта Бесконечность. Его удерживала лишь бессознательная тоска по дому. Теперь он знал, что время здесь идет быстрее, чем в Реальности, где его ход замедлялся разбеганием или чудовищной гравитацией. Там прошло всего несколько секунд. Ничего, что представилось ему, ещё не произошло. Айэт и Хьютай ещё смотрят ему вслед там, в своем последнем доме, в своем мире-сне…

Но и они для него, — всего лишь воспоминание, похожее на сон, — он уже не был уверен в их реальности. Ему казалось, что он сам придумал их всего несколько секунд назад, — слишком уж неестественным казался отсюда их мир…

И при всем желании Анмай не мог к ним вернуться. Друг для друга они уже не существовали, они умерли, и тоска не могла одолеть любопытства.

Легко, не задумываясь над тем, как это у него получается, он двинулся вперед. Он почувствовал движение, и ощущение скорости было восхитительным. Движение ощущалось, но не требовало никаких усилий. Он помчался, всё быстрее и быстрее.

* * *

Ощущение полной свободы, возможности двигаться куда угодно, и делать что угодно было удивительным. Теперь у него не было ни массы, ни инерции, — ничего, что мешало бы движению. К своему удивлению, он точно чувствовал свою скорость и даже — никаких ориентиров здесь не было, но он чувствовал, — не силу, не течение, — просто направление, присущее самой структуре пустоты. Не кристаллическая решетка, пронизывающая её, а как бы протянутая сквозь бездну нить… точнее, бессчетное множество нитей, натянутых в одном направлении, — справа налево.

Он чувствовал это, но уже отчаялся понять, — почему. Анмай усмехнулся, — до каких пор он будет задавать себе этот, самый бесполезный во всей Бесконечности вопрос, — для чего всё? Пожалуй, лучше подумать о более приятных вещах, — например, о предельной скорости, которую он может развить.

Такого понятия, как световой барьер в Бесконечности просто не существовало, — здесь никогда не было ни единого кванта света, вообще ничего, что подчинялось бы физическим законам. Осознав это, Анмай рванулся вперед со скоростью не-перехода, — безмерно огромной, но, всё же, не бесконечной.

Он мчался так секунду, вторую, третью… потом остановился в испуге. Его скорость, — скорость вакуумных возмущений, — была настоящим пределом скорости, непреодолимым барьером, заменившим в Бесконечности световой барьер. Она была невообразимо больше, — разница, как прикинул Вэру, выражалась цифрой с восемью десятками нулей. С такой скоростью он мог в единый миг пересечь всю Сверх-Вселенную, всю её безмерную огромность, — а сейчас он пересек невообразимо большее расстояние. И — ничего не изменилось, словно он вообще не двигался с места…

Тут он услышал диковинный новый звук, раздавшийся внезапно. Вначале он походил на стон, — таинственный, бесформенный, неопределенный. Стон постепенно превратился в визг, а потом, дрожа и затихая, сопровождаемый чуть слышным эхом, исчез, оставив бессмертного Анмая в болезненном оцепенении. Откуда пришел этот стон?

Прислушиваясь, он больше не слышал ничего. Быть может, это был голос обитателя бездны, неизвестного и Создателю? А может быть, голос самого Создателя, в жизни которого случилось нечто необычное? Или доселе безголосное существо познало боль столь мучительную, что у него прорезался голос?

Анмай испугался, — бессмысленный, рефлекторный испуг существа, чья сущность не подвержена смерти. В самом деле, откуда он взял, что в Бесконечности, — в Бесконечности, в которой возможно всё, — он совершенно один?

Затем страх сменился любопытством, — любое общество для него было лучше одиночества, а он уже совсем неплохо ориентировался здесь. Достаточно одного выделенного направления, — а вывести остальные совсем нетрудно… Он мгновенно и точно определил точку, из которой пришел звук… но не мог определить расстояния.

Анмай помчался в нужном направлении, потом вышел на максимальную скорость. Через мгновение он остановился. Ничего. Может, он проскочил мимо, а может…

Он застыл в растерянности. Очень многое изменилось, но по сравнению с окружающим миром он — такая же крошка, как и раньше. И, как и раньше, он ничего не мог изменить в окружающем мире… точнее говоря, ещё не знал, как это сделать. Но он, по крайней мере, мог двигаться…

Анмай замер, охваченный щекочущим предвкушением опасности, — оно возникло сразу после пришедшей ему на ум идеи. Он сориентировался точно в направлении пронизывающего пустоту… напряжения? наклона? — не то, чтобы это имело какое-то значение, просто так было проще.

Он медлил, всё ещё не решаясь сдвинуться с места, — словно здесь у него был дом, в который он боялся не вернуться. Но, пусть окружающий мир был бесконечно странным, он в наибольшей степени подходил к его внутреннему миру, — Анмай понял это лишь сейчас. Ну и что с того? Всю жизнь он мечтал попасть сюда, — чтобы понять, что столь же далек от своей цели, как и раньше. Он знал, что она в принципе недостижима, но всё же…

Он отбросил эти мысли и рванулся. Было трудно привыкнуть к тому, что здесь нет ускорения, и ему нужно лишь представить свою скорость. Ещё одно усилие, — и он мчался с предельной даже для этого нереального мира быстротой. Его сознание странно изменилось, как бы погрузившись в сон, но не до конца. Анмай отстраненно подумал, что он, его сознание теперь — скорее процесс, чем тело. Было трудно поверить, что энергии, кроме потенциальной, в Бесконечности нет… Впрочем, вообще трудно понять, как он мог существовать в Не-Реальности. Но он существовал — в одном этом Анмай был совершенно уверен.

Теперь он казался себе крохотным солнцем, мчащимся в темноте, — оно оставляло струйчатый, искристый светящийся след, рассыпавшийся сразу за ним…

Прошла минута, другая… Было страшно представить, какое расстояние он оставил за собой по масштабам того, реального мира, — но здесь, в Бесконечности, масштабов просто не существовало. Однако даже для этого нереального мира его скорость была чудовищно велика, — он понял это, когда мир вокруг начал изменяться.

Анмай понимал, что Бесконечность бесконечно разнообразна, но вот столкнуться с этим самому… Увидеть, как пустота изгибается, движется переливчатыми струйчатыми течениями, которые на нормальной скорости он никогда не смог бы заметить, — течениями, отзывавшимися в его сознании вспышками странных мыслей…

Лишь сейчас Путешествие Вверх началось по-настоящему. Теперь Анмай мог, — и готов был, — лететь не останавливаясь целую вечность, чтобы достигнуть… чего? Он и сам не знал. Может, для него главным была не цель, а само путешествие? Само стремление достичь окончательного, последнего предела? Может быть. Но его неотступно преследовала мысль о Лестнице Рэтиа, — в ней, помимо прочего, было учение о том, что мир бесконечен, причем во всех направлениях, — в пространстве, во времени, в глубине своих основ… и в обратную сторону, — тоже. Всё сущее составляло Бесконечную Лестницу разных, но самоподобных структур. Там говорилось и о том, что на ней есть барьер понимания, — микро и мегаструктуры по мере удаления от привычных масштабов становились всё более чуждыми, пока не ускользали из возможностей разумного осознания, а потом и восприятия.

Сейчас Анмай понял, что это — правда. Никто не сможет понять всю Бесконечность. Тем более, никто не сможет создать её. А если бы было иначе? Такой ограниченный мир был бы невыносим… не говоря уж о том, что его неизбежно уничтожила бы неумолимая энтропия. Лишь Бесконечность может существовать бесконечно…

Анмай отбросил эти философские размышления, ибо пустота вокруг него расцвела. Виртуальные квантовые флуктуации, — единственная доступная ему теперь реальность, — здесь стали сильнее, пространство словно рвала невообразимо яростная буря энергии, обреченной вечно оставаться взаперти. Впрочем, он чувствовал, что уже может дать ей свободу, — но чем бы всё кончилось? Даже его силы хватит лишь на то, чтобы пробить мгновенно затянувшуюся дыру между миром Возможностей и миром Реальности, дать бытие ещё одной Сверх-Вселенной. Но здесь, в Бесконечности, не изменится ровным счетом ничего, и виртуальный океан будет всё так же бешено кипеть, не замечая исчезновения ничтожной, ушедшей в Реальность частицы…

Анмай не отказался бы от такой возможности, но просто мчаться вперед, — по крайней мере, пока, — для него было гораздо интереснее. К тому же, он продолжал познавать себя. Способность выводить из самых основ мира последствия их изменений необычайно его поразила, — в самом деле, можно ли, имея набор атомов, предсказать все формы и тела, в которые все эти атомы могут сложиться? Ведь это не набор деталей для конструктора, тут всё невообразимо сложней… Но он это мог.

* * *

Он уже начал привыкать к безостановочному стремительному движению. К нему начал подбираться призрак самой грозной из всех опасностей в этом мире — скуки. Делать на лету было абсолютно нечего. Единственным спасением стала его память. Анмай просмотрел всю свою жизнь, — с начала, день за днем. Теперь она казалась ему неестественно короткой, — как оказалось, он помнил далеко не всё. Целые дни, а то и месяцы бесследно исчезли из его памяти, и он никакими силами не мог их восстановить. Едва сотую часть своей жизни он мог вспомнить достаточно подробно, чтобы вновь пережить её, — день за днем, странной двойной жизнью: один Анмай жил, не подозревая о будущем, а второй, дошедший до конца, напряженно всматривался в проносившуюся мимо пустоту. Он обнаружил, что может очень точно помнить и отсчитывать время от своего появления здесь, — его прошло не так и много, но здесь оно тянулось мучительно медленно, хотя на самом деле время здесь шло быстрее, чем где-либо в реальном мире.

Так продолжалось Путешествие Вверх.

* * *

Порой его преследовала потребность во сне, — не физическая, а чисто психологическое желание хоть ненадолго забыться, оставить эту чуждую действительность за порогом восприятия. Но заснуть — по-настоящему, хоть на миг прервать поток своего сознания и видеть сны он просто не мог. Это начинало его мучить, ибо порой возвращались и иные, столь же неосуществимые желания. Больше же всего его терзало не одиночество, а страх, — страх перед тем, что однажды вокруг него не окажется мира, который он мог бы воспринимать, и он останется наедине с собой, — это был бы безысходный и невыразимый кошмар. Хуже всего было то, что он знал о реальности подобного, ибо постепенно приближался к последнему пределу, где даже мир Не-Реальности растворялся и исчезал.

* * *

Переход Не-Реальности в Ничто был более чем постепенным, — никакой резкой границы, никакой стены, барьера, — ничего. Наконец, вокруг него не осталось ничего, доступного восприятию, он потерял даже свою путеводную нить, и остался лишь один способ не сбиться с пути, — просто двигаться вперед, ни на мгновение не останавливаясь и не меняя курса. Остановись Анмай хоть на миг, — и он непоправимо потерял бы и своё направление, и себя.

Прежде, чем вступить в эти области, он долго думал, — не навечно ли он это делает? Но остановиться, повернуть назад он не мог, — это значило отказаться от себя. Возможно, это было глупой мальчишеской гордостью, возможно, ещё более глупым страхом перед скукой, возможно, просто надеждой. Но он не пожалел об этом, — ни на миг. Не пожалел даже, когда все его ощущения угасли, оставив его в темноте, все, кроме одного, — ощущения скорости. Оно одно было безошибочным.

Анмай не знал, что лишиться всех чувств будет настолько мучительно. Он страдал так сильно и так долго, как никогда не страдал в Реальности. К счастью, ему не нужно было заботиться о сохранении рассудка, — иначе он бы, пожалуй, не справился. А так ему оставалось лишь сражаться со своими мыслями, всё настойчивей требующими от него того, чего он не мог им дать.

Он пытался искать спасения в воспоминаниях, но они ещё больше усиливали его боль, его тоску, столь сильную, что она терзала его сильнее любой боли. Лучше всего тут было вовсе не думать, но даже этого он был теперь лишен. Невообразимо одинокий, безнадежно затерянный, страдающий, он всё же продолжал неизменно мчаться вперед, уже бросив подсчитывать пройденное им расстояние, — здесь это не имело никакого смысла.

Так прошло время. Прошло очень много времени. Однажды Анмай вдруг понял, что Хьютай мертва — окончательно, безнадежно мертва. Время её жизни, и время жизни Айэта подошло к концу. Нет, он не почувствовал это, — просто он помнил, и знал. Всё это время здесь — знал.

Потом, когда время ожидания её смерти стало казаться ему ничтожным, он понял, что его мир, его мироздание тоже исчезло, словно не существовало никогда. От всего невообразимого его многообразия остался только он. Но перенести это было уже гораздо легче.

* * *

Постепенно вся прежняя жизнь, сами его первые приключения в Бесконечности стали казаться ему нереальными. Даже последнее его ощущение, — ощущение скорости, — постепенно смазывалось, и вскоре Вэру начало казаться, что он всегда, вечно висел в этой безмолвной пустоте, придумывая себе чужую, невероятную жизнь, какое-то Путешествие Вверх…

Тот, прежний Анмай, живший в Реальности, казался ему теперь абсолютно чужим, словно прочитанная от скуки история о совершенно непонятном и неприятном существе. Она стала всего лишь одной из множества мыслей, обитающих в его сознании, — он чувствовал, что оно постепенно растет, и что его рост никогда не остановится. Порой его одолевало желание превратить Путешествие Вверх в Путешествие Вниз, в глубь структур пустоты, столь удачно его выручавших.

Это было гораздо труднее и опаснее, но это оставалось единственным, что он мог изменить в избранном им пути. Останавливало его лишь воспоминание о том, что он всегда хотел достичь верхнего конца Бесконечной Лестницы, а не спускаться по ней. Он и сам не знал, что надеется там найти. В самом деле, не Создателя же, который ответит на все его вопросы?

Анмай уже давно разучился верить в это. Он чувствовал, что навечно, — на всю невообразимую бездну протянувшихся в будущее лет, — он будет один. Совершенно один. Ничего страшнее для себя он не мог представить, но изменить своё прошлое он не мог. А если бы и мог, — не захотел бы. Всё чаще ему вспоминался тот отрывок из «Темной сущности», который он так любил цитировать Хьютай: «И поскольку никакая кара не сможет отразить всю безмерность его преступления, он будет падать в бездну — вечно».

Теперь он понял, что это относилось к нему, и что это — правда. Но он также знал, что у всего должен быть конец. Даже у Бесконечности. Пусть это была скорее надежда, чем знание, — она всё же поддерживала его. Надежда, — последнеее, что оставалось ему, ибо даже собственные воспоминания ему надоели. Он мог просто пропускать огромные куски времени, — но только не во время движения. Ему оставалось лишь жалеть об этом, и радоваться тому, что даже столь неприятные ощущения, как скука и тоска, слабеют со временем. Раньше он не мог поверить, что привыкнуть можно ко всему, даже к адским мукам, а теперь понял, что и это — правда. Любые ощущения притупляются в пустоте, оставляя лишь безразличие…

Анмай радовался ему — и, в то же время, боялся. Его эмоции были последним, что осталось в нем от прежнего, живого Анмая. Потерять их, — значило потерять себя, превратиться в нечто мыслящее и хранящее все его воспоминания, но притом совершенно чужое. Это была бы смерть, — одна из множества её разновидностей, но его спасал страх, — просто страх, самая сильная из всех его эмоций.

Порой он ловил себя на том, что его мысли, лишенные внешних образов, начинают двигаться по кругу. Порой к нему приходили невольные воспоминания о каких-нибудь мелочах из его прежней, реальной жизни, — плывущие в небе облака, вкус яблок, холодная земля под босыми ногами… Они приносили ему неожиданное облегчение, и Анмай боялся вызывать их умышленно. Вся прелесть этих воспоминаний была в их неожиданности.

Он думал ещё очень о многом, стараясь, чтобы время летело незаметно. Его прошло пожалуй, уже больше чем заняла его жизнь, — вместе с прыжками во времени, но все эти размышления, в конечном счете, никуда не вели…

Но он по-прежнему верил, что всё, даже Бесконечность, имеет конец.

* * *

Перемена произошла совершенно внезапно. Только что Анмай то ли мчался, то ли висел в лишенной ориентиров пустоте-хаосе. И в следующий миг он вырвался из неё. Ему показалось, что его скорость невообразимо возросла, хотя на самом деле она не изменилась. Его мгновенно обострившиеся чувства захлебнулись в потоке новых ощущений. Обобщающие образы рождались в сознании словно бы сами собой. Он не сразу понял, что сам превращает пустоту вокруг в пронизанный светом кристалл. Она сделалась твердой, её свойства исключали самое понятие существования материи. Но он уже давно не был материей и мчался сквозь среду, не знающую движения. А потом…

Он ощутил кипящий вокруг хаос, — неведомое побуждение заставляло пустоту бурлить, перестраиваться… это не был истинный хаос. Ему не хватало нужных образов, понятий, он придумывал их на ходу, пытаясь найти определения тому, через что проносился, — здесь бушевал шторм структур, возможностей, самоорганизаций, мгновенно возникающих и гаснущих сознаний, похожих на его собственное и совершенно чужих. Он словно летел сквозь поток, лес беспрерывно сталкивающихся и взрывающихся смерчей ослепительного радужного пламени, и каждый его лоскуток был живым. Он слышал крики, стоны, нечто невообразимое, — невероятный, бесконечно разнообразный безумный хор. Казалось совершенно невероятным, что сам он не сходит мгновенно с ума, и даже не теряет ориентации, — но и в этом огненно-безумном хаосе все составляющие его сути были неизменны, и мчались в одном направлении, — вперед.

Он продолжал двигаться, и пустота вокруг него продолжала изменяться. Водоворот вспышек и звуков вокруг стал столь сильным, что Вэру приходилось пробиваться сквозь эту вязкую, запутанную среду. Но мчаться сквозь этот многокрасочный ад оказалось очень интересно, — Анмай многое узнал о пустоте вообще, и о её Возможностях в частности. Он многое узнал и о себе самом. Его поразило, что законы кибернетики и математики оказались более универсальными, чем любые физические законы, — они действовали и здесь. А порой его охватывал невыразимый ужас, когда его чувства сталкивались с явлениями, которые были совершенно чужды ему и незнакомы. Он не хотел больше здесь оставаться, ни на секунду, даже из любопытства…

Вдруг уровень флуктуаций стал падать. Анмай так и не смог определить его источника, — если он, конечно, был. Впрочем, это его не слишком опечалило. Он чувствовал, что физические законы, сама физика в Бесконечности непрерывно меняются, охваченные таким же штормом изменений. Непосредственно это он, неподвластный физическим законам, ощутить не мог, но мог представить, наблюдая за кипением виртуального моря, которое, как он знал, неизбежно отражались на недоступной его взору поверхности Реальности. Он понял, что его сознание всё ещё учится, приспосабливаясь к удивительному миру Бесконечности. Если бы он появился на свет здесь, — он никогда не смог бы даже подумать о чем-то подобном.

Постепенно он оказался в пустоте, как бы скованной жестоким морозом, — почти все флуктуации в ней прекратились, зато появились странные, словно приходящие ниоткуда голоса, настолько чуждые, что Анмай был даже рад, что у него есть цель, неведомая более никому.

Раньше он не знал, что пустота может быть столь многообразна. Но его стремительный полет продолжался, и он постепенно начал понимать, что останавливаться не следует, — пустота вокруг всё меньше походила на ту пустоту, которую он знал. В ней происходили вещи, которым он не мог найти разумного определения.

Пространство, в котором он двигался, было полностью лишенным вещества и энергии, но неизменно трехмерным. Теперь же и оно начало растворяться. Его размерность возрастала, становилась дробной, — такое было возможно и в Реальности, но…

Анмай чувствовал, как его сознание начинает распространяться повсюду, как силы, скрепляющие его, становятся всё более чуждыми, — они не изменялись сами по себе, но радиус их действия возрастал, они слабели с расстоянием не в квадратной, а во всё меньшей степени. Он начал бояться просто раствориться в этой среде, — не разумной, даже не живой, но организованной.

Страшась этого всеобщего слияния, он — почти инстинктивно, — вжимался вглубь структур пустоты, — туда, где даже хаос исчезал, чтобы уступить место чему-то неописуемому. Обитатели Реальности никогда не сталкиваются со столь глубокими уровнями небытия.

Пространство распускалось, пока не превратилось в нечто невообразимое, — бесконечномерное, дробно-размерное, причем сама его размерность постоянно флуктуировала, менялась, — она стала виртуальной, и уже никто не мог её определить.

В этой абсолютной бесформенности, большей, чем просто хаос, ничто не могло существовать. Анмай не мог понять, почему он ещё жив, — то ли его мыслящая структура утвердилась в том уровне бытия, где само понятие об измерениях и хаосе теряет смысл, то ли он попросту не был подвержен смерти.

Тогда он понял, что его превращение завершилось.

* * *

Он застыл в изумлении, не сразу осознав, что остановился, — впервые за несчетное множество лет, поняв, что выход совсем рядом… наверху. Просто там не было ничего, что он мог увидеть или почувствовать. Там не было даже понятия о времени, — не безвременье, но всевременье. Именно так должен был выглядеть настоящий Край Мира.

В сознании скользнула непрошеная мысль: ты достиг цели, увидел, что и у Бесконечности есть край, — а что дальше?

В самом деле? Анмай неожиданно понял, — что дальше. Он должен выйти за пределы времени, встать на очередную ступень Бесконечной Лестницы, — и уйти в иную, непредставимую форму существования. Он не знал, что произойдет, перейди он эту границу, — он знал лишь, что будет жить, останется собой, но в форме, которую даже сейчас не сможет представить. Здесь был инкубатор Реальностей, а там, — подлинная Бесконечность, не знающая никаких границ. Очередная ступень на его бесконечном пути… но он решил остановиться. У него ещё осталось тут дело.

* * *

Анмай застыл, пока его чувства ощупывали окружающую его бездну. Сейчас его интересовало лишь одно, — сможет ли он извлечь очередной сгусток Реальности из этой пустоты, столь отличной от той, которую он знал? Да. Но мир сперва надо было придумать, а это оказалось совсем не так просто. Вдобавок, Анмай понимал, что на сам процесс творения он сможет воздействовать лишь очень малое время, — он только давал первый толчок, а дальнейшее определяли физические законы. Выйти за пределы известной ему физики он не мог.

Как он вдруг понял, созданная им Вселенная будет очень похожа на ту, которую он покинул, — с учетом её невероятного многообразия даже слишком похожа. Придумать нечто принципиально новое он просто не мог — пока. Но потом, когда он вырастет, и сможет изменять Бесконечность, ему станет доступно и это…

Анмай прогнал эти мысли. Всё, что он сможет здесь сделать, — это немного, совсем чуть-чуть подправить знакомые черты мироздания… если очень постарается. Но для этого ему придется выводить всё из самых простых, основополагающих принципов…

Еще никогда ему не приходилось столько думать. Ни одна машина не справилась бы с таким объемом вычислений, — но он не был машиной. Он множество раз ошибался, и был вынужден начинать всё сначала. Это заняло время, — очень много времени, но тут его ничто не ограничивало, — впереди целая вечность…

Наконец, придуманный им мир стал жить своей, относительно независимой жизнью в его сознании. Анмай в своем воображении смог путешествовать по нему. Главного он так и не смог изменить, — в его мире тоже будет бессчетное множество Вселенных с невообразимо разными физиками, и Листы между ними. Будут всесжигающие Стены Света, и будет разбегание галактик, которое приливом безвременья, рано или поздно, положит конец существованию его мира. Но это будет ещё совсем не скоро, — вся его бесконечно долгая жизнь была ничем по сравнению с этим временем. В этом мире будет и смерть, как Анмай ни старался устранить её. Правда, он мог сделать так, чтобы никто не умирал совсем, чтобы их сознания становились его подобиями… лишенными всякой возможности общаться с реальностью и обреченные вечно биться о стенки погружающегося в бездну безвременья мира. Он знал, что его проклянут за этот дар, и знал, что даже это будет всё же лучше полного небытия.

Анмай очень хотел, чтобы хоть один, а лучше — все обитатели его мира вышли наружу, к нему. Но они никогда не смогут этого сделать, если он изначально не оставит им выход, — не создаст Звезду Бесконечности.

Было адски сложно изменить начальные условия так, чтобы мертвые флуктуации породили конкретную и притом очень сложную конструкцию. Но он это сделал, хотя и дорогой ценой, — он должен был создать отражение своего сознания, — его части, — и бросить его внутрь, так, чтобы оно, вынырнув из начального хаоса, само послужило принципом формы для рождающейся Звезды. В противном случае она бы превратилась в очередное скопление мертвой материи. Но он не хотел, чтобы эта часть его разума, воплощенная в его творении, делилась и дальше, чтобы её части разлетались по его миру, желая лишь одного, — вырваться обратно, сюда, и соединиться с целым.

Он не хотел, чтобы на свет появился очередной Анмай Вэру, одержимый желаниями, которые он сам не может понять, — желаниями, разрушающими всё на его пути. Он не хотел, чтобы в разум очередного страдающего, запертого в подвале, сходящего с ума мальчишки, одержимого мечтой о лучшем мире, проникла такая частица, избрав его своим орудием… пусть даже это породит новый мир. Он не хотел, чтобы ещё кто-то повторил его жизнь. Но он пересилил себя, — хотя это оказалось едва ли не сложнее, чем придумать, — придумать в мельчайших подробностях, от первой вспышки света до морозного узора на стекле, — целое мироздание.

Постепенно Анмай понял, что всё больше думает об одной из Вселенных своего мира, — Вселенной, похожей на его собственную, предоставив остальным свободу саморазвития. И тут он тоже почти ничего не мог изменить. Он, правда, мог сделать невозможным Эвергет… но не мог дать её обитателям иной, более безвредный способ выбраться сюда, к нему. Любую из сил, над рождением которых он был властен, можно было с равным успехом обратить и на добро, и на зло, — и добро всегда оказывалось важнее.

Он не хотел повторять свой родной мир, но что он мог улучшить? Теперь-то он знал, что именно самые благие пожелания, великие труды ради всеобщего счастья могут с поразительной легкостью обернуться адским кошмаром. Но он уже мог предвидеть и предначертать, — от самого Творящего Взрыва до первого младенческого крика, — что где-то в этой Вселенной появиться раса, очень похожая на его народ, или, быть может, они будут похожи на людей, — тех людей, которых он так и не смог понять. Пусть всесильных файа и золотых айа не будет рядом с ними. Впрочем, тут в игру вступали неподвластные никому случайности, и представить, что произведет на свет их непредставимая игра, он просто не мог. Он мог лишь представить, — и постараться, чтобы это стало реальностью, — что в его мире будет множество обитаемых планет, на которых будут плыть тучи и зеленеть листва. Пусть там будут звезды, и множество мечтательных юных глаз, смотрящих на них с тоской, радостью, любопытством… и с любовью, конечно. Пусть там будут города, — огромные, кипящие жизнью, и таинственные, заброшенные. Пусть будут чудесные открытия и грозные опасности, преодоление которых делает всех мечтателей мудрее…

Анмай мог проследить любую из ветвей развития придуманного им мира, включая самые невероятные, но их было слишком много, чтобы он смог просмотреть их все. И слишком многое зависело от случайностей, неподвластных никому, даже ему, придумавшему их. В конечном счете, он не знал, что у него получится, — не мог же он заставить придуманную им Вселенную жить двумя жизнями сразу, — в реальности и в его воображении? Для этого надо было стать целой Вселенной, а такое было ему не по силам. Лишь теперь он начал понимать всю несоразмерность творения и творца, — но совсем не так, как полагали древние.

По сравнению с придуманным им миром он был песчинкой, — но песчинкой, без которой всё это безмерно превосходящее его величие никогда не появилось бы на свет. В конечном счете, силы творения дремали в каждой точке пустоты. Он должен лишь освободить их, и указать им путь. Всё остальное они сделают сами. А он… Что ж, он сотворит вместе со светом и мрак, и страдания, и горе, но он этого не хотел. Не хотел, но не мог ничего изменить. Ведь это всего лишь первый созданный им мир…

Он надеялся, что там, внутри его творения, родится кто-то, кто сможет вновь пройти его Путешествие Вверх, достичь Звезды Бесконечности, — и выйти сюда. Анмай понимал, что бессчетное множество жизней угаснет прежде, чем это случится… но он должен был создать Реальность. Иначе все придуманные им жизни просто никогда не смогут начаться.

Он ещё раз проверил все детали своего мира, и больше не нашел ошибок. Настал срок воплотить его. Создать. Он направил все свои силы на бесконечно малую точку внутри себя, стремясь вложить в неё всё, о чем думал. Полыхнул взрыв. Ничтожное мгновение он ещё чувствовал его, — крохотный, невообразимо яростный огненный шар, ослепительную дыру между Реальностью и Бесконечностью. Этот миг творения стал самым лучшим, что он испытывал в жизни. Затем дыра столь же мгновенно затянулась, а шар… шар развернулся во Вселенную, — в бессчетные Вселенные, — и навечно исчез из пределов его восприятия.

Теперь оставалось только ждать. Анмай очень волновался, боясь, что совершил непоправимую уже ошибку. Не найдя её, он погрузился в полузабытье ожидания. Двойник его тела в его сознании положил голову и руки на колени и прикрыл глаза. Он знал, что разнообразие созданной им Реальности конечно, — а раз так, то где-то, когда-то, в ней возникнет его Хьютай, — та самая, с которой он расстался, — и потерянная его часть отыщет её, и приведет сюда… сколько бы времени это не заняло. Он будет ждать её очень терпеливо, и не покинет своё творение, как покинули его. Если даже у него ничего не выйдет, — он повторит всё, и будет повторять вновь и вновь, пока не добьется успеха. Пустота грани ждала рядом, и он пересечет её… но не сейчас.

Терпение, Анмай, — подумал он, — и ты уже никогда не будешь один. И пусть хоть кто-то попробует сказать, что я не стал взрослым!

Он окончательно погрузился в то подобие сна, что было ему доступно, свернувшись вокруг своего, уже неощутимого мира. Там, рано или поздно, Хьютай, мечтательная и отважная, пройдет его путь. Они вновь встретятся, — чтобы уже никогда не расстаться.

   И у них, конечно, будут дети.    Не было тогда не-сущего, и не было сущего.    Не было ни пространства воздуха, ни неба над ним.    Что двигалось чередой своей? Где? Под чьей защитой?    Что за вода тогда была — глубокая бездна?    Не было тогда ни смерти, ни бессмертия.    Не было признака дня или ночи.    Нечто одно дышало, воздуха не колебля, по своему закону,    И не было ничего другого, кроме него.    Мрак был вначале, сокрытый мраком.    Все это было неразличимой пучиной:    Возникающее, прикрытое пустотой, —    Оно одно порождено было силою жара. Ригведа Гимн о сотворении мира

Конец

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭРАЙА

  Глава 1. Потерянное мироздание

  Глава 2. Первичный мир

  Глава 3. Вселенная Рэтиа

  Глава 4. Основа истории

  Глава 5. Темное сердце

  Глава 6. Враждебный пришелец

  Глава 7. Тень Файау

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЙЭННИМУРСКАЯ БЕЗДНА

  Глава 8. В пустоте среди обломков

  Глава 9. Я — это ты…

  Глава 10. Преображение «Укавэйры»

  Глава 11. Туннель Эрайа

  Глава 12. Йэннимурская бездна

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ПУТЕШЕСТВИЕ ВВЕРХ

  Глава 13. Изгнание навечно

  Глава 14. Путешествие вверх

  Глава 15. Лишь память…

  Глава 16. Последняя граница

  Глава 17. В судной пустыне

  Глава 18. (последняя) Один в Бесконечности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg