«Сердце Башни»

Сердце Башни (fb2) - Сердце Башни [litres] 1111K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роман Валерьевич Злотников

Роман Злотников Сердце Башни

© Злотников Р. В., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Пролог

Рыжий мужик, заросший косматой рыжеватой бородой, зато с абсолютно лысой башкой, продрался сквозь заросли гигантского бурого дрока и окинул хмурым взглядом мокрое осеннее поле, даже не заставленное, а, скорее, засиженное унылыми копенками, после чего задрал голову к небу и сердито спросил:

– Ну, чо?

Небо некоторое время оставалось абсолютно индифферентным к столь наглому вопросу, но потом, похоже, смилостивилось и сипло ответило:

– А пусто все, дядько Илим.

Мужик хмыкнул, почесал бороду, потом проделал такую же операцию с пахом, затем с задницей, после чего вздохнул и махнул рукой.

– Ладноть, Аксил, слезай, чяго уж там. По такой погоде хрен кто из Змиевки тронется. Любой воз завязнет. Даже ежели в яго пруденских тяжеловозов запрячь, – после чего поправил нагольный полушубок, натянутый, как и полагалось исходя из названия, прямо на голое тело, и, сокрушенно покачивая головой, нырнул обратно в заросли. Но не успели заросли дрока шумно сомкнуться за его спиной, как по стволу возвышающегося на самой опушке леса светлоствольного вяза шумно соскользнуло еще не особенно грузное, но и явно уже не совсем гибкое тело. Хлопнувшись о землю толстыми подошвами уже изрядно поношенных, но все еще крепких сапог, верхолаз окинул хмурым взглядом открывающуюся взору унылую картину, смачно сплюнул, и, зябко вздрогнув, нырнул в заросли.

Аксил разбойничал уже четвертый год. Все началось еще во время той войны. Ну… той, вы поняли? Ну, когда его милость принц-консорт Агбера прижал к ногтю покойного ныне короля Насии Иркая II, да хранят боги его душу в своем пресветлом чертоге… И не сказать, чтобы подобная жизнь ему не нравилась. Нет, поначалу-то у него не было никакого желания подаваться в разбойники. Отец Аксила был обычным крестьянином, причем, из зажиточных, потому что имел в хозяйстве ажно шесть покупных вещей из металла – топор, серп, наконечник сохи, нож, шило, сковороду и чугунок. Такое богатство позволяло ему свысока посматривать на соседей и, время от времени, иметь от сдачи «в пользование» некоторых из этих дорогих вещей кое-какой прибыток.

Так, по осени, он сдавал в пользование шило за большой хлебный каравай в день, а по весне и того дороже – за малую меру зерна. Ну, то есть такую, из которой получалось муки аккурат для выпечки пары караваев (что составляло как раз одну загрузку обычной местной крестьянской печи). И брали. А куды деваться-то? Без шила ни упряжь толком не починишь, ни обувку. А без того и другого как по весне работать-то? Это летом все в поле босыми ходят, а весной, по слякоти и холодной земле – мигом лихоманку подхватишь. А костяным шилом это делать – столько мороки… Да и не всякую кожу оно возьмет. Вот и сговаривались с отцом Аксила даже на такую немалую цену. Так что затраты на покупку железного шила, по поводу которого у отца Аксила поначалу были бо-ольшие сомнения, удалось отбить быстро. Тем более что по весне зерно мало у кого было в наличии, поэтому с оплатой, частенько, сговаривались на осень. Но, естественно, с прибытком – то есть уже не за меру зерна, а за полторы…

Сковорода же с чугунком служили главной причиной того, что когда до их деревни добирался торговый караван, в полуземлянке семьи Аксила непременно останавливались на постой возницы или охранники. Купец-то завсегда ночевал в доме у старосты, а вот возницы и охранники расселялись по всей деревеньке, но при этом кто-то непременно выбирал обиталище их семьи – все караванщики привыкли к «господской» еде, для которой непременно нужна была такая посуда для готовки, как сковорода и чугунок… Впрочем, злые языки говорили, что дело не столько в господской еде, сколько в том, что хозяйка дома оказывала постояльцам и кое-какие услуги окромя стирки и готовки.

Правда, Аксил в это не верил. Ну, то есть не то чтобы этого вовсе не было – в одном же помещении ночевали, что там творилось за занавеской, Аксил если и не видел, то уж слышал вполне хорошо, но дело совершенно точно было не в этом. К жене Хромого Трыгна те же возницы и наемники так же частенько захаживали. И к вдовице Пульне. И… да к половине деревни, если так посчитать. А кому в деревне деньга лишняя? Караванные же платили именно деньгами, а не меной, как это было в обычае между крестьянами. Так что некоторые пылкие селянки успевали за время пребывания в деревне каравана себе на платок городской заработать и тут же его купить… Ну, те, у кого мужья рохлями были и вовремя медь из бестолковых жениных ручек не изымали.

Однако никто из возниц или наемников ни у Хромого, ни у Пульны, ни у большинства других на постой не становился. А у них – завсегда. И за постой они платили куда как щедро – по медяку за ночь. А ведь у Слима и Попереда-бобыля те же караванщики квартировали из расчета медяк за две ночи! Хотя, скажем, у Попереда-бобыля жилище было попросторнее… Ну и за утехи мать Аксила так же слупливала с караванщиков по медяку за раз. А поскольку была она, несмотря на рождение нескольких детей, бабенкой еще вполне ядреной, так сказать, в теле, одним разом дело, как правило, не ограничивалось. К полному удовольствию отца Аксила, потому что за время стоянки каравана жена приносила отцу Аксила доход едва ли не вчетверо больший, чем предоставление караванщикам ночлега и пропитания. Причем, почитай, безо всякого убытку: от бабы-то не убудет, ежели ей кто воспользуется. Ей-то всего и делов – лежи себе на спине, ноги раскинув, да покряхтывай. А денежка – в семью… Впрочем, совсем-то уж сраму отец Аксила не допускал: следил, чтобы баба непотребным делом только в рубахе занималась и, после ухода каравана, как и остальные мужики, старательно отхаживал накувыркавшуюся всласть с караванщиками супругу поленом. Ну, чтобы знала свое место, и мысли о каком блуде из головы вышибить. С караванщиками-то не блуд, а заработок, это ж всем понятно, а вот ежели у кого супруга забесплатно начнет по деревне мужикам под бок лезть – позору не оберешься.

Так что благосостояние семьи Аксила росло как на дрожжах, благодаря чему он слыл в деревне весьма завидным женихом. И будущее его, как ему тогда казалось, было ясным и безоблачным. А чего тут думать-то? Аксил был старшим, так что все отцово хозяйство переходило по наследству именно ему. Ну, вроде как.

Двое средних детей были девочками, так что никаких проблем с их стороны Аксилу опасаться не стоило – землю-то за бабами никто в здравом уме ни давать, ни требовать не будет. Их приданое, по обычаю, составляли рухлядь и мануфактура – ну там всякие рушники, простыни, отрезы самотканого полотна, наволочки, матрасы и наматрасники и все такое прочее. Конкретику мало кто из мужиков знал, потому что это было чисто бабской епархией. Вот они-то как раз все это отслеживали очень четко: у кого, сколько и какой тонкости работа, после чего выносили безапелляционное решение – добрая жена будет или неумеха. Причем, разница между «доброй» и «неумехой» зачастую составляла всего-то локоть-другой самотканого полотна или пару рушников… Ну а ежели кто хотел сильно шикнуть, то либо добавлял поверх традиционного объема приданого чего-нибудь навроде овечьего тулупа или заказывал столяру из Транкерта, соседнего то ли большого села, то ли уже маленького городка широкую деревянную кровать. И такие невесты уже считались с о‑о‑очень богатым приданым…

А четвертый из детей, последыш, хоть и был мальчуганом, так что имел право претендовать на какую-никакую справу, но пока, по малолетству, также был неопасен – между Аксилом и его младшим братом было почти одиннадцать лет разницы. Да Аксил жениться успеет, прежде чем младшенький в разум войдет. Да и войдет ли – тоже бабушка надвое сказала.

Мать-то, эвон, девять раз от бремени разрешалась, а выжили покамест всего четверо. То есть на самом деле пятеро: вторую-то дочку батя купцам продал, едва только ей семь лет исполнилось. За соль. В конце лета. И ей-ей не прогадал. В тот год зима оченно суровая была, и по весне у них хлеба совсем уже не осталось. Молодые сосновые ветки ели. А ежели б еще один рот в зиму был, так и кто знает – выжили бы или нет.

А если еще вспомнить, что та соль, которую ушлый глава семейства тогда взял с торговца за дочь, как раз и позволила отцу Аксила, которому свезло по осени наткнуться на пропоровшего себе брюхо в буреломе и издыхающего медведя, хорошо «по-барски» засолить и закоптить медвежьи окорока, на выручку от которых и было куплено в последнем осеннем торговом караване все то «железное» богатство, которое и обеспечивало ноне непрерывный рост семейного благосостояния, то эту «инвестицию» следовало признать очень и очень выгодной…

Но речь не об этом, а о том, что никто в здравом уме и твердой памяти не мог поставить даже медяка за то, что младшенький сумеет дожить до того возраста, когда будет иметь шанс вякнуть что-то насчет его доли наследства. Поэтому Аксил и не волновался. Владетель не попустит… ну а ежели все же и проглядит, так что мешает ему немного помочь и исправить невольную несправедливость. Ну, там, неловко двинуть бедром, когда младший братишка идет краем косогора, или слегка попридержать его голову под водой во время купания. Да мало ли какие неприятности с этим мелким могут в жизни случиться…

До временного лагеря ватаги Аксил добрался быстро. Тот располагался всего в трех сотнях шагов от дороги в небольшом овражке, поросшем орешником и бузиной. Ничего особенного он собой не представлял – несколько нор, выкопанных в глинистом склоне овражка, навесы над входами, служащие не столько даже защитой от дождя, сколько фильтрами дыма небольших костерков, разложенных прямо перед норами, да подкопанные ступени на крутом склоне. Последние были необходимы, поскольку, если спуститься по склону на дно овражка еще было как-то возможно (кубарем, например), то подняться из него наверх без помощи посторонних или без подобных ступенек никак не получалось – уж больно крутые склоны были у этого овражка.

Дозорного встретили хмуро.

– Ну чяго, никаго не видзел? – визгливо поинтересовался Пупень, выходец из Кагдерии, прибившийся к ватаге полгода назад, во время налета на нищий переселенческий обоз. Их ватага тогда только неделю как вырвалась из клещей, устроенных ей егерями, которые «унасекомили» ее более чем на три четверти. Так что силенок на то, чтобы потягаться с охраной купеческих караванов, у них тогда не было, а жрать хотелось. Уходить-то пришлось налегке, оставив в лагере не только всю жратву, но еще и все захоронки. Почитай, в чем были ушли… Да еще потом аж пятеро суток петляли по лесу, пытаясь оторваться. Слава Владетелю, большая часть ватаги в момент атаки на лагерь рванула в разные стороны, так что у егерей просто не хватило сил на то, чтобы организовать преследование по всем направлениям. Только потому и ушли…

Как бы там ни было, ни на что более, чем переселенческий обоз, у них в тот момент сил не было. Да и на тот могло бы не хватить, окажись в нем побольше мужиков… ну или если бы те мужики, которые случились в его составе, оказались бы более смелыми. Хотя откуда? Кто ж нормальный со своей земли вот так просто снимется и отправится туда, где ни разу не был? Только ежели с перепугу, да еще если неумехи какие, дома нормально не устроившиеся… Так что три десятка мужиков дюжине почти поголовно раненых разбойников никакого сопротивления не оказали. Поэтому с переселенческим обозом поступили непривычно гуманно.

Нет, ограбили, конечно. И бабам всем юбки позадирали – ну, которые на рожу не совсем страшные были… Хотя кто их тогда особенно разбирал-то: не старуха, есть за что подержаться – на тебе в ухо, чтоб шмякнулась поскорее, а потом подол на голову и поехали! Но убили всего троих. И не потому что эти трое какое-то сопротивление оказали, а потому что так положено. Налет же – как тут без смертоубийства? Ну и припугнуть, чтоб когда баб пользовать будут – ни у кого из мужиков никакой глупой мысли в голове не возникло. А то ну как кому моча в голову ударит…

Вот аккурат после того, как изрядно поредевшая ватага, собрав все нашедшиеся продукты и увязав в узлы ту часть скудной рухляди, которую они решили все-таки посчитать достойной назваться добычей, Пупень и подал голос. Попросился с ними. А его взяли, потому что узлов с добычей оказалось несколько больше, чем они смогли бы унести. Им-то после егерей любая тряпка в доход была… Вот лишние узлы на Пупня и нагрузили. А чего: сдохнет – так не свой, а не сдохнет – так на что-нибудь пригодится. Хотя бы на то, чтобы когда их очередной раз егеря прижучат, какого-никакого егеря на себя отвлечь…

– Не видел, – зло бросил Аксил. Вот ведь тупой! Ну, ясно же, если вместо сигнала на выдвижение к дороге, он сам с дозора вернулся – значит никакой добычи не появилось.

– Ох-хо-хонюшки, – вздохнул Пупень, – сядзмицу уже някаго не имае. Совсем стылко…

На это ответа не требовалось. Поэтому Аксил молча добрался до норы, в которой он обычно проводил ночь, и улегся на травяную подстилку. Да уж, совсем плохо с добычей последнее время стало. То ли дело раньше…

В ватагу он попал случайно. И, почитай, так же как Пупень.

Сейчас уже никто не сможет установить, были ли остатки той оноты, что налетела на их деревню, одной из тех, которые привел со своим войском на землю Насии принц-регент Агбера, либо наемники сражались в той войне за короля Иркая. Да и неважно это было по большому счету. А важным было то, что, к тому моменту, когда солдаты этой оноты добрались до деревеньки Аксила, они уже дошли до крайней степени истощения и, чего уж там, ожесточения, а судя по их виду, бежать им пришлось прямо с поля боя. Никаких припасов у них с собой не было, зато раны, кое-как перехваченные грязными тряпками, как раз наоборот, имелись в полном ассортименте. Так что грабить и убивать они начали сразу же, с окраины.

Аксил с отцом в тот день поехали за дровами, так что к тому моменту, когда они вернулись, все уже было закончено… Ну как закончено – младшенький валялся на пороге дома с окровавленной башкой, а из сенника и овина неслись взвизгивающие всхлипы сестер и постанывания матери. Причем, как Аксил сейчас уже, набравшись опыта во взаимоотношениях с женским полом, понимал, постанывания были не то чтобы очень-то и расстроенные. Ну да когда у них квартировали караванные, мать, бывалоча, и восьмерых за вечер обихаживала. Кто ж в здравом уме от лишней денежки в семью откажется? А вот сестрам явно приходилось тяжело – мелкие они еще были… Отца тут же, у ворот, сразу же «обрадовали» по башке, и он растянулся у забора. Впрочем, как Аксил нонеча думал – не столько даже от того, что так уж сильно прилетело, сколько чтобы укрыть своим телом дорогой железный топор. С остальным-то нажитым непосильным трудом (и удачными спекуляциями) добром точно можно было попрощаться, а вот сохранить топор шанс еще был, поскольку большинство наемников было либо занято с женской половиной семьи, либо таскало приглянувшееся добро на стоявшую прямо посреди двора отцову телегу, в которую была запряжена отцова же лошадь… Аксил же удостоился пары оплеух, которые почти вышибли из него дух, после чего кто-то из налетчиков рявкнул:

– Ты, Гриб, лучше бы ребятам узлы таскать помог, чем ету соплю охаживать.

– Я ж с лошадьми! – отозвался пузатый наемник, засветивший Аксилу по роже.

– Ни с лошадьми, а с лошадёй, – поправил его все тот же голос, – с ней-то как раз соплю и оставь. Лошадя-то аккурат с евойного двора. Так что он получше тебя с ней справится. А сам – марш в левый двор. Не дай Владетель, агберские драгуны объявятся…

Наемник, которого обозвали Грибом, услышав такое предположение, охнул и осенил себя обережным знамением, после чего недоверчиво покосился на Аксила.

– А не сбежит?

– Я кому сказал – марш! – взревел его собеседник. Похоже, он имел право отдавать команды, потому как пузатый Гриб сунул в нос (да-да, не под нос, а прямо в нос) Аксилу свой волосатый кулак и грозно пророкотал:

– Смотри у меня! – рысцой потрусил в соседний двор. Аксил же поежился, утер кровяную дорожку, образовавшуюся под носом, и, вжав голову в плечи, полез на деревянный дрын, положенный на борта в передней части телеги и заменяющий облучок…

И – да, у отца с топором все получилось: когда Аксил через полчаса покидал родимый двор, отец все так же валялся у ворот, изо всех сил изображая, что сознание к нему еще не вернулось, так что до топора никто из налетчиков так и не добрался… Но самым неприятным воспоминанием того дня, до сих пор вызывающим у молодого разбойника приступы дикой злости, было то, что когда они уже выехали за ворота, младшенький, все это время провалявшийся на пороге их полуземлянки, внезапно тоненько застонал и сел, обеими руками держась за покрытую запекшейся кровью голову. И Аксил понял, что все хозяйство, да, пусть ныне разоренное, лишившееся дорогих железных вещей (ну, окромя топора), лошаденки, телеги, скарба и рухляди, но все равно, все хозяйство, которое ранее он уже считал своим, достанется вот этому сопливому недоумку – его братцу. И вот эта страшная жизненная несправедливость так сильно его огорчила, что он не выдержал и, прикусив губу, тихонько завыл от обиды. Ехавший рядом Гриб покосился на него и отвел руку, чтобы отвесить ему очередную оплеуху, но… затем отчего-то передумал и просто шмякнул его по спине.

– Не вой, сопля, ты еще даже не представляешь, как тебе повезло…

И сегодня Аксил был с ним вполне согласен. Ему действительно повезло. Ну что его ждало, останься он в своей деревеньке? Через год-два он женился бы на Кусяньке, своей погодке, дочке такого же, как отец, «зажиточного хозяина» Бумира, получив за ней в приданое кроме рухляди огроменную кровать, каковую Бумир уже заказал столяру. После чего, как и отец, как и дядька Бумир, как и вообще все остальные соседи, начал бы регулярно подкладывать ее приезжим возчикам с каравана, заботливо укладывая в ухоронку заработанные жениным «передком» медяки и мечтая накопить их столько, чтобы купить себе какое-нибудь немыслимое богатство, типа цельнокованой лопаты или железной мотыги. При этом своего хозяйства до смерти отца ему все одно было бы не видать – так и продолжал бы горбатиться на батяню и получать от него пинки и оплеухи, пока тот не помер бы. Ну, или, не ослаб настолько, чтобы более не выходить в поле.

Крестьянская жизнь – она такая. Пока сам в поле выходишь – глава семьи и хозяин, а как сил за сохой идти не станет – так марш на полати, и не мешаться тут под ногами у нового хозяина… Но батя покамес, еще вполне в силе, так что ждать сего момента можно до морковкина заговения. Ну, ежели оный момент как-то не поторопить…

Но после того, что Аксил повидал в ватаге, его такая жизнь теперь уже никак не прельщала. Одно то, что он держал в руках не медь, а серебро, уже делало его по меркам деревни настоящим богачом. Ну не видит крестьянин серебра в руках, особенно в таких далеких, глухих деревеньках, как та, в которой вырос Аксил. Не бывает его в тех местах. Даже ежели крестьянин и покупает какой товар, за который имеет смысл платить серебром, все одно он либо медью расплачивается, либо, да и даже чаще всего, берет его на обмен: за зерно, шкуры, копчения, сушеную ягоду аль грибы. Дашь на дашь. Как отец железные товары брал – за медь и копченые медвежьи окорока, да еще и орехами с сушеной ягодой доложил. В тот год они с сестрами много насобирали…

А каких баб ему удалось за это время попробовать! Он таких в деревне и не видел никогда. Особливо ему нравились купеческие дочки. Сладкие, мягкие, пышные… И не особо буйные. Нет, попервоначалу, когда только за подол ухватишь – орут так же, как все остальные, зато когда уж… это… ну-у… того – так только повизгивают и стонут. Ну, или дышат. Шумно и жарко. И руки у них куда мягче, чем у крестьянок. И пятки тоже… А вот дворянки не понравились. Во-первых – худые. Во-вторых – злющие. И дерутся. Даже когда уже того… Одна его как-то даже за сосок укусила. Бо-ольно. Рубаху на груди порвала и как зубами – хвать! Ох, он и взвыл тогда… и кинжалом ее ткнул. А после получил по ушам от атамана. Тому как раз такие буйные больше всего по душе были. Ну любил он, когда бабы под ним орали и дергались…

Так что с тех пор Аксил старался дворянок обходить. Уж лучше какую крестьянку завалить, нежели этих бешеных. Пусть с ними лучше вон дядька Илим развлекается, даром что сам едва благородным не стал. Ну, как говорит. Мол, ему, в случае победы, дворянскую грамоту обещали. Как и всем остальным онотьерам. Но не свезло… А нам и купеческих хватит.

В этот момент кашевар заколотил ложкой по краю большого казана, в котором варилась похлебка, и ватажники, до сего момента в основном валявшиеся по норам, полезли наружу.

– Савсэм никаго нэ видель? – поинтересовался у Аксила, когда тот, набрав в миску похлебку, уселся обедать, бородатый южанин по имени Углуз, появившийся в банде после налета на караван каторжников около года назад… Тогда они налетели на этот караван для того, чтобы отбить несколько своих ватажников, попавших в руки судейских, когда они повезли рухлядь в город скупщикам краденого. По слухам, кто-то из купцов углядел на их телеге свой товар, который пропал из разграбленного ватагой купеческого каравана, и вызвал стражу… Ватажников тогда удалось отбить. Но как раз после этого им на хвост сели егеря – вследствие чего довольно скоро от ватаги остались рожки да ножки. Потому-то атаман Илим и принял решение уходить на новые места. Да куда подальше – в глушь, рассчитывая, что уж здесь-то их егеря искать не будут, и им удастся отсидеться. И оказался прав. Егеря-то не искали, но и добычи здесь тоже почти не было. За два последних месяца взяли всего дюжину одиночных телег и один скудный торговый караван, типа тех, которые когда-то ходили в родную деревню Аксила. А нынче, судя по не слишком-то густому навару сегодняшней похлебки, и с дичью в окрестном лесу так же начались большие проблемы. Повыбила ватага дичь.

– Нет, – коротко отозвался Аксил и зачерпнул ложкой похлебку. Углуз тяжело вздохнул и помотал головой. Аксил едва заметно, насмешливо скривился. Южанин был одет в крестьянские обноски и последние пару недель отчаянно мерз. И это сейчас! А что будет, когда погода окончательно испортится?

– Ну что ж, браты, – солидно начал атаман Илим, когда большая часть ватаги наелась. – Думать надо, что нам теперь дальше делать.

– Уходить надо… – тут же закричал кто-то, и тут же все остальные загомонили: – Нечего здесь сидеть… Точно… Ни серебра, ни хабара, ни рухляди… А ведзь зяма скоро… Голы-босы ходим…

Атаман некоторое время молча слушал эти многочисленные выкрики, а затем эдак солидно, на весь овражек вздохнул и почесал башку.

– Ну, эт-то ясно, – тут атаман снова вздохнул. – Уходить-то нам по-всякому надоть. Но вот куда? Тут Пупень правильно сказал – зяма скоро. А мы свое серебро уже прожили. Да и с рухлядью тоже не все ладно. Ни у кого, почитай, зимнего нету…

Это было правдой. По ватажьим традициям зимнюю рухлядь по весне следовало скинуть скупщикам, а полученные деньги – пропить. Потому как ватажная доля такая: никто не знает – доживет ли он до будущей осени, либо сложит буйну голову еще летом. Да и вообще, кто его знает, что с зимней рухлядью летом случится. Мож спортится – в лесу же сундуков для одежды нет, а мож бросить придется, если стража или егеря прижмут. Да и даже если и ничего с ней не случится, ее что, все лето за собой из лагеря в лагерь на своем горбу таскать? Глупость какая! Так что как только нужда в зимней одежде пропадала – пропадала и она сама. Ну а как в ней снова нужда появлялась – она и появлялась. По-разному: кто покупал на снятое с жертв серебро, а кто и этим не заморачивался, предпочитая снять необходимое с трупов караванщиков очередного купчика. Ну, или с самого купчика.

– …так что прежде чем нам на зимнюю лежку уходить – все одно надобно караван-другой брать. Вот я и спрашиваю – куда пойдем? – подытожил атаман.

И ватага призадумалась. В принципе, идти было куда. В двух дневных переходах на восток по той дороге, у которой они ныне обретались, располагался не то чтобы очень большой, но и не совсем маленький городок Батрум. Туда идти было, в общем, безопасно. Городок, как уже упоминалось, был не очень большим, и потому ни постоянного гарнизона, ни, уж тем более, команды егерей не имел, так – местное ополчение. Ватаге в его окрестностях ничего особенно не угрожало, но и добычи там тоже особенно богатой быть не могло… Нет, зимнюю рухлядь там раздобыть было можно. Да и даже очень просто. В ватаге ныне насчитывалось уже почти четыре десятка разбойников, так что им достаточно было просто подойти к воротам и стребовать с городка все необходимое в виде откупа.

Нет, полной уверенности в том, что непременно дадут, конечно, не было, но, как правило, такие городки старались со столь крупными ватагами отношений не обострять, а откупаться. Ну, а если заупрямятся… что ж, ватаге достаточно было засесть в близлежащем лесу и пощипать дюжину-другую везущих в городок свои товары окрестных крестьян, и все упрямство у городского совета, как правило, мгновенно проходило. Ну не может город существовать без торговли с окрестным населением! А какая может быть торговля, ежели что пешие путники, что крестьянские телеги до городка добраться не могут. И конвой ополчения из городка не отправишь. Во-первых, непонятно куда – кто его знает, в какой из местных деревенек народ нынче в город собирается. Здесь же не Агбер, где, как говорят, голубиной почтой все, кто ни попадя, от аристократа до крестьянина, могут воспользоваться. Да и там, скорее всего, до деревень эта почта еще не дошла, хорошо, если все города охватила… Во-вторых – это ж ополчение. Они ж все там отнюдь не воинским ремеслом на жизнь зарабатывают. Им даже на пару дней от своих лавок и мастерских оторваться – значит деньгу потерять! Нет, ежели ватага, либо еще какой супостат, под стены городка подойдут, так ополчение обязательно на стены полезет. А вот идти куда-то, да защищать кого-то, кто еще и не из их городка… очень сомнительно. Не для того городское ополчение предназначено.

Так что, если прикинуть одно к другому и разделить на третье… скорее всего, Городской совет откупится. Все одно меньше потеряет, чем если ватага на пару седьмиц около Батрума задержится и на все это время торговлю городу порушит. Дешевле выйдет…

Но этот вариант ватажникам не шибко нравился. Да, простой. Да, безопасный. Но и полунищий какой-то. А на что осенний загул устраивать? Это ж святое дело – перед тем как засесть на какой-нибудь мызе или на дальнем хуторе, заявиться в какой-нибудь город и устроить буйный загул. И обязательно за деньги! То есть полностью оплачивая все съеденное, выпитое, шлюх, сломанную мебель, разбитые морды и так далее… Впрочем, у Аксила было предположение, что дело не столько в том, что непременная оплата была такой уж фишкой. Просто ежели в городе не платить, тебя быстро выкинут. И это в лучшем случае. А то можно еще и очень просто угодить в какую-нибудь городскую каменоломню – долг отрабатывать. Это тебе не в придорожном трактире бражничать, городская стража вмиг вразумит… Но все равно, сам факт того, что ты, все лето ныкавшийся по лесам и увалам, грабивший людишек и бегавший от стражи и егерей, вот так гордо сидишь за столом и швыряешься серебром, сильно грел разбойничьи души. Поэтому осеннего загула хотелось всем.

– Атаман, можа того, к Зублусу двинем, на тракт? – робко предложил кто-то.

– Ты чего, совсем опупел?! – заорали на него. – Ты еще в Загулем предложи сунуться!

– А я чего, я ничего, я так, предложил просто…

– Хм‑м‑м, – задумчиво протянул атаман. И все тут же замолчали. Илим некоторое время сидел, молча морща гладко выбритый череп, а затем снова произнес:

– Хм-м… к Зублусу, говоришь? А что, можно попробовать.

– Так это, атаман, там же это… Зублус же под онотой… ну-у… регента Агберского… – робко протянул кто-то.

– И что? – усмехнулся атаман. – Сколько там от той оноты-то? Сотня? Ну, две? Оноты-то той уже даже в Загулеме хрен да ни хрена. Регент свою оноту уже давно по всяким делам раздергал. Так что все в тех краях на их старой славе держится.

– Дык не на пустом месце слава-то образовалася, – опасливо произнес Пупень. – Да и нам ня то, что сотни, нам и полусотни на всех хвациц. С галавой.

– Эт точно, – согласно кивнул головой атаман. – Да только у них там уже который год тишь да благодать. Никто не шалит. Так что навряд ли, я думаю, онота шибко патрули рассылает. Незачем… А вот караваны там жи-ирныя ходят. Ой, жирныя. Там, коль повезет, и без хабара обойтись можно. Одной караванной казны на осенний загул хватит. Так что поднимем столько, что осенний загул хоть в Агбер-порте отгулять сможем.

Ватажные возбужденно загомонили. Нет, к последним славам атамана все отнеслись как к хвастовству. Лезть в пасть даже не к волку, а к самому, считай, костяному псу, за какового в среде разбойников почитали регента Агбера… нет такого приключения нам не нать. А вот за один налет поднять столько, чтобы это стало возможным хотя бы теоретически… это да. Это славно.

– Так что, браты, любо вам мое решение? – чуть возвысив голос, чтобы перекрыть начавшийся гомон, спросил атаман.

– Любо!.. Так ест!.. Задесц!.. – послышалось вокруг.

– Ну а раз так… – тут атаман сделал паузу, огладил бороду, нарочито передернул плечами, как бы показывая, что ему зябко, и задумчиво произнес: – Значит седни можна и чуток согреться. Ну, коль мы все…

Закончить ему не дал восторженный рев, после которого сразу несколько ватажников вскочили на ноги и бросились к дальнему отнорку, расположенному рядом с той, даже не норой, а уже вполне себе небольшой пещеркой, в которой квартировал атаман. Потому что именно там был сложен «общий хабар», доли от которого должны были распределяться после его продажи, в состав которого входили и запасы спиртного… Илим был опытным атаманом и потому держал спиртное под жестким контролем. В ватаге было установлено жесткое правило, согласно которому пока ватага находилась во временном лагере неподалеку от дороги, пить было категорически запрещено. Впрочем, ватажники относились к этому с пониманием – не хватало раскрыть засаду на жирный караван вследствие того, что кто-то из ватажников не вовремя заорет по пьяни…

Пьянка началась сразу же и с энтузиазмом. По рукам пошли бурдюки и глиняные бутылки с вином и настойками, а сам атаман откупорил себе стеклянную емкость с агберским «коньяком». Из чего делался этот напиток, руку к созданию которого, по слухам, приложил сам регент, никто точно не знал, но этот самый «коньяк» уже давно считался напитком аристократии. Уж больно был духовит и заборист.

Аксилу досталось не много – где-то с полбутыли кагберского. Остальное высосали старшие, так сказать, товарищи. Впрочем, Аксил не был этим особенно расстроен, поскольку вино не сильно жаловал. Его с него жутко пучило – чаще если пил на пустой желудок. На полный он мог себе позволить выпить немного. А вот Пупень наклюкался в сисю. Впрочем, он на это дело был слаб, и чтобы ужраться вусмерть ему было достаточно одной бутыли.

– Ты‑ы‑ы… маа-адой, – едва шевеля языком, поучал он парня, – стааших суушать доожон… а ты… ето… нетути… неетуути в тебе ето… ув… уважж… ик… – Пупень вздрогнул всем телом, нахмурился, но собрался с силами и закончил-таки: – Уважжжения у тебя неее… ик… – похоже, последние слова окончательно исчерпали силы ватажника, потому что, закончив предложение, он еще раз грозно икнул и упал рядом с костром. Аксил усмехнулся и сделал глоток из почти опустевшей бутылки. И в этот момент его хлопнули по плечу и негромко произнесли в ухо:

– Иди за мной.

Молодой разбойник молча вскочил и двинулся вслед за своим атаманом, который не торопясь шел сквозь возбужденную толпу ватажников, благосклонно кивая на восхищенные выкрики в свою сторону, раздававшиеся со всех сторон.

Илим остановился у входа в свою пещерку и, окинув взглядом гудящий бивуак, молча мотнул головой, приглашая Аксила войти внутрь.

– Значит так, молодой… – прищурившись начал атаман, когда они устроились на охапках сена в дальнем от входа углу пещерки, – завтра поутру двинешь в Зублус. Там остановишься в… – где ему нужно было остановиться, Аксил так и не успел узнать. Потому что атаман внезапно оборвал свою речь и замер, прислушиваясь. Молодой ватажник тоже невольно прислушался. Потому что гулкий гомон, повисший над бивуаком, внезапно стих, и снаружи пещерки повисла полная тишина. Но ненадолго. Прошла всего пара мгновений, и снаружи послышался тонкий, дрожащий возглас. Вернее даже не возглас, а выдох:

– Бездушные…

Часть I Бесплодные поиски

1

– Благодарю вас, граф, ваш доклад был, как всегда, просто блестящим, – благодарно кивнул Грон.

Граф Эгерит улыбнулся и, закрыв папку, опустился на свое место. Грон окинул взглядом всех сидящих за большим столом и спросил:

– Итак, у кого есть вопросы?

Вопросов не было.

– Тогда, благодарю вас всех и не смею больше задерживать.

После этих слов все сидевшие за столом задвигали стульями, поднимаясь и обмениваясь негромкими фразами. Грон, сидевший во главе стола, так же поднялся с кресла и, коротко кивнув расходящимся, нырнул в небольшую дверь, находившуюся сразу за спинкой его кресла. Там находился его рабочий кабинет, примыкавший к зале для совещаний, в которой только что закончилось текущее заседание кабинета министров.

В рабочем кабинете его ждал Шуршан.

– Ну, чем порадуешь? – устало поинтересовался Грон. Шуршан вздохнул и повел плечами.

– Понятно… – крякнул Грон, усаживаясь за свой рабочий стол.

– Мы уже и соседние Владения прошерстили, – уныло произнес Шуршан, – ну никаких следов!

Грон едва заметно скривился и тихо произнес:

– Ищи, Шуршан, ищи. Он нас в покое точно не оставит. Я не понимаю, почему он еще не нанес удар. Что он готовит? По ком собирается бить?

О том, что Черный барон жив, Грон знал совершенно точно.

После того, как они вошли в Дагабер, Грон договорился с графом Ормералем о том, что ставит в Либвэ свой гарнизон. Кое-кого, считающегося в тот момент королем, то есть сынка покойного короля Насии, принявшего имя Гаделя III, они с графом об этом в известность, естественно, не поставили. Все равно Ормераль, опираясь на папочку, найденную в архивах Черного барона, и показания Ширгуша, данные перед дворянским судом, собирался вскоре отстранить его от власти… И, как выяснилось, не зря.

* * *

Не успели еще победоносные войска Агбера двинуться в сторону своих границ, как у ворот этого замка появилась некая персона. Сразу идентифицировать ее не удалось, но, похоже, это был какой-то тип, разок-другой мелькнувший в свите нового короля. Он подъехал к воротам и требовательно постучал в них.

– Эй, Игануб, это я – барон Даклеви, открывайте уже! – раздраженно взвизгнул он. – Вот ни за что не поверю, что твои псы не заметили нас еще при подъезде.

Но ворота оставались закрытыми. Тип некоторое время подождал. А затем вытащил кинжал и раздраженно заколотил в ворота его рукояткой.

– Ну, открывайте же, раздери вас Владетель! Я прибыл по велению короля.

После этих слов за воротами послышался негромкий лязг, и створка вделанной в ворота калитки чуть-чуть отошла в сторону. Барон недоуменно уставился на приоткрывшуюся калитку, после чего побагровел и возмущенно вскричал:

– Вы что там, с ума сошли? Я что, должен слезать с коня и протискиваться в эту вашу щелку? А ну немедленно откройте ворота!

– Приказ Черного барона, – негромко прогудели из-за калитки.

Эти слова оказали на его милость барона Даклеви просто волшебное воздействие. Он мгновенно заткнулся и поспешно соскочил с седла, всего лишь пробурчав под нос:

– Да тише вы, не орите! Не дай Владетель, кто услышит… – после чего нырнул в калитку.

– Хм, а где Игануб? – озадаченно спросил он Гаруза, одетого в комбинезон баронских выкормышей и накинувшего на голову пристегнутый к нему глубокий капюшон, который встретил его за калиткой, когда они прошли через темную арку ворот и вышли на освещенный солнцем двор.

– С караваном ушел, ваша милость, – отозвался Гаруз, с крайне предупредительным видом следуя справа от высокопоставленного посетителя, чтобы контролировать его ведущую руку. Ибо кто знает, какие дурные мысли могут прийти в столь гордую и высокопоставленную башку?

– А барон Гуглеб, значит, пока еще здесь, – Даклеви покачал головой. – Неосмотрительно, неосмотрительно… Его ищут по всему королевству, – барон изобразил на лице неодобрительную мину, но ее почти сразу же сменило выражение предвкушения.

– Эй, как там тебя, а игрушки господина барона тоже здесь?

Гаруз неопределенно хмыкнул.

– Надо будет попросить господина барона, позабавиться, – мечтательно произнес Даклеви, ныряя в низкую дверку, ведущую в подземную галерею, к камерам.

– А девочки там есть? – нетерпеливо поинтересовался он, спускаясь по узкой винтовой лестнице. И доверительно сообщил: – Люблю развлекаться с девочками. Лет до десяти. Они все такие… такие нежные, худенькие, голоски звонкие и так визжат… – барон аж причмокнул от удовольствия. – И косточки совсем тоненькие. Хрустят, м‑м-м‑м…

Гаруз, уж на что привычный ко всякому, и то почувствовал, что у него к горлу комок подкатывает. Едва сдержался от того, чтобы развернуться и ухватить этого… это… это смердящее дерьмо за его цыплячую шейку. Но сдержался-таки – пока делать это было рано.

Спустившись в подземелье, Гаруз повернул направо и двинулся вдоль длинного ряда камер, закрытых добротными дверями. Барон несколько приотстал и принялся старательно вслушиваться, похоже, пытаясь распознать, за какой из дверей находятся так лакомые для него девочки. А затем, так и не поняв этого, поскольку из-за дверей не доносилось ни звука, остановился и шагнул к ближайшей двери, протянув руку к маленькому зарешеченному окошку, через которое надзиратель обычно приглядывал за заключенными, в настоящий момент закрытому небольшой сдвижной створкой. В принципе, в том, что он заглянет в камеру, ничего особенного не было – ну может ж в тюремном блоке быть одна-две пустых камеры, не так ли? Но Гаруз решил не множить лишние вопросы и остановил барона Даклеви легким покашливанием и сиплым напоминанием:

– Вас ждут.

– Э-э, барону уже доложили о моем приезде? – несколько озадаченно спросил Даклеви, остановив руку всего в паре пальцев от задвижки окошка.

– Да, как только заметили, – кивнул Гаруз, чувствуя, что это нарочитое сипение, которое он тут изображал, чтобы скрыть собственный голос, уже начинает драть горло. И не то чтобы в настоящий момент это было непременно необходимо, просто он привык делать это всякий раз, когда сталкивался с посторонними. Чем меньше они будут знать о тебе правды – тем лучше.

– А, ну да, конечно, – согласно кивнул барон и, забыв о камере, торопливо двинулся вперед, безошибочно направляясь прямо к камере пыток, и тем самым давая понять, что он здесь отнюдь не впервые. Впрочем, к настоящему моменту никаких сомнений в этом у Гаруза уже не осталось.

Барон подошел к пыточной и резко врезал по незакрытой двери кулаком, отчего она со скрипом распахнулась. Даклеви вздрогнул и оторопело уставился на распахнувшуюся дверь, после чего на его лице внезапно нарисовалась тревога. Развернувшись к Гарузу, он подозрительно произнес:

– Кто ты такой? И где Даыб? – спросил он, одновременно хватаясь руками за ножны и рукоять ангилота. Но было уже поздно: Гаруз уже стоял вплотную к барону, а лезвия его кинжалов упирались в горло и печень насийца.

– Рот закрыл и быстро вошел внутрь, – просипел он, встав сбоку, так чтобы его лицо по-прежнему невозможно было разглядеть.

– Э-вэ… – испуганно проблеял барон, опасаясь издать звук чуть громче, поскольку лезвие одного из кинжалов, приставленное к горлу, явно ограничило его возможности напрячь голосовые связки. Но Гаруз не стал рассусоливать, а просто втолкнул Даклеви внутрь пыточной.

– Добрый день, барон.

Услышав этот голос, Даклеви дернулся и взвизгнул. Впрочем, второе действие он произвел потому, что в тот момент, когда дернулся, кинжал порезал ему кожу на шее. Голос же, между тем, продолжил:

– Рад вас видеть. Похоже вы здесь не впервые.

– Й‑а-а‑а… нет, что вы! Я здесь… я случайно.

– Вот как? А откуда тогда вы так хорошо знаете здешних обитателей? По именам.

Барон испуганно сглотнул, но потом все-таки сделал еще одну попытку отвести от себя подозрения.

– Ну‑у‑у… просто… это… эти… они преступники. Да, они – преступники. Подручные Черного ба… покойного барона Гуглеба. А… м‑м‑м… всем было известно, что этот старый замок… Короче, я решил…

– Да, покойный, конечно, был очень неосмотрительным, – холодно усмехнулся Грон, сидевший на табурете, рядом с давно пропитавшимся кровью пыточным щитом. – В первую очередь потому, что доверился таким, как вы.

– Да как вы… – с ярко демонстрируемым возмущением начал барон Даклеви, но тут же заткнулся, почувствовав впившееся ему в шею лезвие кинжала. Грон вздохнул.

– Что ж, барон не хочет быть с нами честным и откровенным. Тогда воспользуемся любезностью барона Гуглеба, оборудовавшего здесь столь удобное место для допросов… – и он кивнул Гарузу.

Спустя пять минут барон Даклеви был привязан к пыточному щиту, и Гаруз принялся сноровисто срезать с него одежду и обувь. В принципе, барона можно было и банально раздеть до того, как подвесить на щит, но исполняемый ритуал действовал на будущую жертву заметно более устрашающе.

Впрочем, как-то особенно сильно воздействовать на барона не пришлось. Этот сморчок оказался отличным подтверждением того факта, что те, кто очень любит мучить других, сами страшно боятся боли. Так что Гарузу оказалось достаточно только один раз приложить к гениталиям барона Даклеви раскаленный прут, чтобы он тут же завизжал, что готов все рассказать. Ну, прям все-все-все…

Полученная тогда от барона Даклеви информация позволила не только окончательно убедиться, что Черный барон жив, и практически безболезненно отстранить от власти этого ублюдка Гаделя III, но и отыскать довольно много «закладок», которые барон Гуглеб оставил в Насии. Причем эти «закладки» оказались весьма разнообразными и состояли как из различных тайников и схронов с деньгами, драгоценностями и вещами, так и из… людей. Причем людей очень разных – от затаившихся выкормышей Либвэ, надевших на себя личины простых крестьян, ремесленников и стражников, до вполне обычных торговцев, содержателей трактиров и таверн, либо капитанов каботажных судов, которые вроде как никогда не имели никакого отношения к барону Гуглебу. Но при этом однажды совершили нечто такое, что позволило Черному барону подцепить их на крючок. Хотя бы на маленький…

Большинство обычных людей считает, что всякие мелкие грешки не несут в себе никакой лишней опасности. Ну, подумаешь – слегка соврал, чтобы избежать мелкого и нудного скандала, потратил немножко не своих денег, умолчал о некоем пустяке, чтобы выглядеть лучше в глазах родителей, девушки, начальника, сослуживцев… ну кому от этого хуже-то? Хм… кому-то хуже? Ну, так они сами виноваты. Не мы такие – жизнь такая. Кто в жизни без греха-то?

И для многих эти мерзкие, но мелкие поступки действительно частенько обходятся без особенных последствий. Ну не считать же за такие уж серьезные последствия то, что ты позволил себе стать лжецом. Все же так живут. Разве нет?.. Ой, да ладно – нет безгрешных людей, не-ет. А если есть – так только лохи или уроды какие-нибудь. И что на них равняться что ли?.. Но если тебе в жизни не повезет, и ты чем-то заинтересуешь «ловца», создающего свою тайную сеть, то эти мелкие грешки окажутся именно тем самым «крючком», на который тебя и подсекут.

Нет, сначала все будет выглядеть очень невинно. И поначалу вполне может показаться не опасностью, а, скорее, удачей. А как еще обычный человек может отреагировать, если встретит кого-то, кто открыто восхитится его сметкой, житейской мудростью, умением ловко вывернуться из неудачной жизненной ситуации, оставшись при своих, а то и с прибытком. Пусть и за счет кого-то менее расторопного, ловкого… ну, или более щепетильного. Па‑а‑адумаешь! Ой, какие мы гордые! Чистенькими быть хотим. Вот и поделом… Не хрен рыцаря из себя корчить. А нету рыцарей-то уже, нету! Да и не было никогда. Это токмо в балладах и романах все они такие честные да правильные, а на самом деле-то… «Ловец» же все это время, громко восхищаясь и воодушевленно поддакивая, будет потихоньку коллекционировать все грешки «карася», который даже не подозревает о том, что эти все его красивые слова и позы – трепыхание улова на крючке, улова, который опытный рыбак все еще водит, давая добыче возможность посильнее насадиться на крючок. А потом – раз, и «улов» подсекается.

Происходит это очень по-разному. Иногда к моменту подсечки «улов» уже успевает набрать столько вроде как мелких грешков, что все они вкупе способны достаточно надежно поставить крест на его такой обычной и вполне себе устоявшейся жизни. Часть же подобных «карасей» к моменту «подсечки» запутываются недостаточно. И в этом случае «ловец» обычно идет на некую провокацию. Например, дает деньги, а потом делает так, что «карась» начинает считать, что может воспользоваться чужими деньгами себе на пользу, и никто об этом не узнает. Ну, там, инсценирует собственную смерть, с особо наглыми «теряет» расписку, либо придумывает еще какой-нибудь ход. Или открывает перед ним некую перспективу продвижения по службе либо в жизненном статусе, шанс на которую «карась» получит, лишь пойдя на какой-нибудь крупный и никак не допустимый условиями желаемого изменения обман либо даже преступление. Да мало ли приемов знает умелый «ловец»… А после – ап, и вроде как еще день назад крутой, независимый и очень перспективный человек уже всего лишь безвольная кукла в руках опытного «ловца».

Нет, внешне, вполне возможно, мало что изменится – «улов» будет вести ту же жизнь, а то и поднимется еще на одну ступеньку видимого жизненного успеха… вот только в любой момент рядом с ним может появиться некто, даже не «ловец», а просто его посланец, и тогда попавший на крючок «карась» мгновенно превратится в чужое безвольное орудие, которое будет делать все, что ему прикажут – отдаст все свое состояние, подложит под указанного человека свою дочь, жену либо ляжет сам, или просто убьет кого-то, кого скажут. Например, собственного ребенка. И даже собственная смерть не поможет: «ловец» сумеет, скажем, подвести к ребенку другого убийцу, умело использовав, например, трагическое известие о кончине родителя и потом все равно «замажет» семью «карася», обнародовав перед кем требуется весь список «накопленного».

Так вот, барон рассказал очень многое. Причем, как ни странно, вовсе не потому, что был значимым элементом сети Черного барона. Вовсе нет. Просто… есть такие люди, которые изо всех сил вынюхивают, подслушивают и подсматривают за другими, вероятно, считая, что собранная ими информация о самом интимном или хотя бы мало-мальски закрытом – например, о том, кто, с кем, когда и сколько, прибавляет им самим веса и значения. Ну, самореализуются они так: мол, я все про всех знаю, поэтому и крут. Вот и барон Даклеви был из таковых. А поскольку он являлся близким прихлебателем наследного принца и потому не только всегда сопровождал своего господина во время его посещений Либвэ, либо участвовал в его мерзких развлечениях в подвалах дворца или на тайных базах барона Гуглеба, но еще и служил связующим звеном между принцем Гаделем и его «совратителем», то возможностей для подсматривания, подслушивания и сбора иной информации у него было хоть отбавляй. Да уж, если бы Черный барон хотя бы подозревал о том, сколь много стало известно этому крысенышу, он бы точно не оставил его в живых…

Но главной цели они не добились – барон Гуглеб бесследно исчез. И ни в одном захваченном «логове» они так и не обнаружили ни единой подсказки о том, где его стоит поискать. Вернее, ни одной достоверной подсказки…

* * *

– Эх, хоть бы какая-то зацепка… – с отчаянием протянул Шуршан. – Вообще ж ничего!

Грон промолчал. А что тут скажешь? Искать иголку даже не в стоге сена, а в нескольких разных стогах… Они сделали ошибку, разгромив все подготовленные бароном «закладки». Надо, надо было оставить хоть кого-то, хоть какого-нибудь «живца», а лучше даже нескольких. Ну не мог барон, приложив столько усилий для создания подобной сети, никак ею не воспользоваться… Но в тот момент ему казалось, что если действовать быстро – они имеют все шансы захватить столь лакомую добычу. Если не в этом, так в следующем «логове» они отыщут следы, которые позволят сесть барону на хвост. Если не этот, так следующий агент или «карась» может дать зацепку, которая позволит взять за «жабры» уже самого барона. Нужно только успеть, не упустить, не промедлить… И теперь это оборачивалось тем, что искать барона приходилось вслепую.

– Ладно, Шуршан, – махнул рукой Грон, – иди, работай.

Когда за начальником его личной секретной службы закрылась дверь, Грон еще некоторое время сидел, молча глядя на стену. В последний год у него появилось ощущение времени, утекающего сквозь пальцы. В предыдущие годы он не испытывал такого. Нет, он совершенно точно знал, что его враг не сдался, что он где-то готовит свой ответный ход, свою месть, свой удар. Кто угодно может отступить, но только не колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгин Ахгимаг.

Черт, временами Грон даже испытывал раскаяние по поводу того, что когда-то решил подыграть колонтелю и притвориться представителем его врагов в его изначальном мире. Хотя, не сделай он этого, системно ничего бы не изменилось: Черный барон прошел очень хорошую школу не только выживания, но и подъема по социальной лестнице с самых низов до весьма значимых высот. И здесь он так же не собирался просто забиться в нору и как-то выживать. В этом мире он так же собирался забраться наверх, используя для этого все свои навыки и умения, предельно отточенные предыдущей жизнью в крайне жесткой и абсолютно безжалостной системе. Так что прошедшая схватка все равно состоялась бы, и, скорее всего, результат ее был бы таким же. Но, вот потом… Если бы Грон не назвался асаулом УССС, то есть представителем давнего и ненавистного врага еще из прошлого мира, Черный барон вполне мог бы посчитать, что этой планеты хватит на двоих. И что легче и спокойней убраться куда-нибудь подальше, на противоположную сторону «шарика», и как следует обустроиться там, чем оставаться здесь, рискуя нарваться на ищеек Грона. Что, прежде чем вступать в схватку за артефакт, именуемый им «Бесцветная корона», надо набраться сил, подготовить базу и кадры, укрепить тыл и лишь затем… Ибо он гарантированно никогда бы не поверил в то, что Грон совершенно не собирается искать эту самую «Бесцветную корону», что ему по горло хватило трех жизней, наполненных болью и потерями… Но сейчас это были пустые надежды. Грон не сомневался, что Черный барон никуда не исчез, что он где-то здесь, рядом, и что он готовит удар, потому что считает, что Грон – безусловный враг, старый враг еще из прежнего мира. И поэтому им двоим нет места на этой планете. То есть, как это было сказано в одном забавном фантастическом фильме, который Казимир Пушкевич смотрел еще на Земле: «Должен остаться только один из нас»…

– Ваше высочество, к вам барон Экарт.

Грон удивленно покосился на секретаря. Странно, барон должен был находиться в своем имении в шести днях пути от Агбер-порта, куда отбыл дней десять тому как. Что такого случилось, что он развернулся и рванул назад даже не доехав до места?

– Проси.

У барона явно были причины поторопиться, потому что он ворвался в кабинет прямо в изгвазданной дорожной одежде. Похоже, он мчался во весь опор и решил не тратить времени на переодевание.

– Добрый день, мой дорогой друг, – поприветствовал его Грон, выходя из-за стола и направляясь к креслам, расположенным в углу кабинета, и столику между ними, – присаживайтесь. Вина?

– А?! – барон остановился и ошарашенно уставился на Грона. Похоже, он был полностью поглощен своими мыслями. – Ну да, спасибо… Грон! Я должен тебе сообщить, что…

– Садитесь, Экарт, – мягко прервал его принц-регент. – Что бы вас так ни взволновало, я думаю, это может подождать еще несколько минут. Я вижу, вы прямо из седла. Позвольте, я угощу вас вином и фруктами. Или, может, чего-нибудь посущественнее?

– Э-э… нет, вина и фруктов будет достаточно. Наверное… – барон, подойдя к креслу даже не опустился, а рухнул в него разбросав по сторонам столика ноги в грязных сапогах. Грон шагнул к двери, приоткрыл ее и негромко бросил в приемную:

– Вина и фруктов. И… – он бросил оценивающий взгляд на барона, – горячего взвара с выпечкой, пожалуй, тоже принесите. И умыться, – после чего повернулся и двинулся к свободному креслу.

Барону явно не терпелось, но, поскольку они с Гроном знали друг друга уже давно, Экарт дожидался, пока его друг решит, что наступило время перейти к разговору. Уж упертость Грона он знал отлично. Поэтому барон спокойно умылся, вытерся полотенцем и, несмотря на собственное заявление, мгновение поколебавшись, налил-таки себе взвару и откусил свежайшую плюшку, прожевал, проглотил и только после этого поднял взгляд на Грона.

– В Запретной пуще что-то происходит, – тихо произнес он. После этих слов у Грона засосало под ложечкой.

В шести королевствах, располагавшихся на территории этого Владения, самого Владетеля не видели очень и очень давно. Впрочем, как раз этот факт не являлся чем-то из ряда вон выходящим. Подавляющее большинство Владетелей тоже сидели как сычи в своих Башнях, располагавшихся в самом центре собственных Запретных пущ, крайне редко покидая их и очень редко вмешиваясь в текущую жизнь государственных образований, составляющих их Владения. Так что очень немногие из людей, даже среди тех, кто составлял сливки местной знати – королей, эмиров, ханов, царей и князей, могли похвастаться тем, что имели счастье (ну, или, несчастье) воочию лицезреть своих Владетелей. Так что то, что никто из населяющих шесть королевств ныне живущих никогда не видел своего Владетеля, не было чем-то таким уж необычным.

Необычным было другое… Владетели, даже не покидая Запретной пущи и не показываясь на глаза людям, все равно так или иначе управляли своими Владениями. Вмешательство Владетеля в жизнь доменов, составляющих Владение, происходило не слишком часто: как правило, это случалось либо в момент смены правящего лица вследствие смерти, насильственного переворота либо… по решению самого Владетеля, часто даже непонятно на чем основанному. Также Владетель мог утвердить (или не утвердить) итоги только что отгремевший войны, предписать тем или иным доменам оказать помощь какому-нибудь другому домену, опустошенному засухой, наводнением или еще каким-нибудь бедствием, либо… милостиво разрешить другим доменам разделить территорию ослабевшего между собой. А также просто своей волей остановить начавшуюся войну или, скажем, запретить торговлю, а то и вообще любые контакты с той или иной территорией какого-нибудь другого Владения. Для этого Владетелю вовсе не было необходимости лично появляться перед своими подданными – достаточно было направить своего глашатая. Оный мог быть либо известным всем представителем местной элиты, либо совершенно незнакомым человеком: слугой Владетеля, прибывшим из его Башни, и просто пойманным на дороге бродягой, вот таким образом осененным «милостью Владетеля», который и провозглашал его волю. После чего всем, услышавшим ее, оставалось только подчиниться. Либо умереть, потому что неподчинения не терпел ни один Владетель.

Но за последние двадцать лет в шести королевствах сменилось не только несколько королей, но и три династии, а также произошло два довольно существенных изменения границ. Ну и, кроме того, стараниями Грона купцы Агбер-порта разведали и установили несколько новых и довольно прибыльных торговых маршрутов в те места, с которыми ранее не торговали. Более того, пара новых маршрутов оказалась из тех, которые раньше, хоть и довольно давно, были запрещены велением Владетеля. Однако никакой реакции из Запретной пущи на эту… м‑м‑м, несколько вызывающую самостоятельность не произошло. Все было тихо и спокойно. И вот на тебе…

– М‑м‑м, и в чем это выразилось?

Барон прожевал кусок плюшки, отхлебнул взвару и заговорил:

– В ту ночь мы заночевали в придорожном трактире, расположенном в одном дневном переходе от Каргалайра. Я ехал неторопливо, поэтому устал не сильно и потом, уже улегшись в постель, довольно долго просто лежал, раздумывая о том, что из внедренных тобой на королевских землях новшеств стоит повторить и в моем поместье. Ты же знаешь, что я раньше был вполне удовлетворен доходом со своего поместья и предпочитал не трогать то, что и так работает вполне нормально – не столько из лени, сколько опасаясь не слишком умелым вмешательством в налаженное хозяйство скорее не повысить, а понизить доходы. Но за последнее время несколько моих друзей, последовав твоему примеру, перестроили дела в своих хозяйствах, что привело к резкому повышению их достатка. Вот я и решил – какого Владетеля! Кхм… ладно, не об этом речь, – Экарт вздохнул. – Короче, я лежал и размышлял. И в этот момент… – барон вздохнул и резким движением вытянул из-за ворота свою «жемчужину». – Вот!

Грон внимательно уставился на «жемчужину». Она явно изменила цвет. И, похоже, немного уменьшилась. Принц-регент бросил вопрошающий взгляд на барона и, дождавшись разрешающего кивка, осторожно прикоснулся к ней двумя пальцами. «Жемчужина», как обычно, ощутимо дрогнула под его пальцами. Он несколько мгновений осторожно ощупывал или, скорее, оглаживал ее. Похоже, она изменила не только цвет и размер, но и температуру. Ранее ее температура равнялась теплоте человеческого тела, а теперь она была хоть и ненамного, еле заметно, но холоднее.

– Ты… уже пробовал?

– Да, я уже использовал ее. Дважды. И, похоже, ее сила несколько уменьшилась. Ненамного, но заметно. Во всяком случае, «окружение Омана» мне удалось сотворить не более пяти раз. А ранее меня хватало на шесть, а иногда, при удаче, даже на семь.

Грон задумчиво кивнул.

– Это… это важно. Но почему ты думаешь, что это непременно связано с Запретной пущей?

– А с чем? – вскинулся Экарт. – Ты можешь предложить какой-нибудь другой вариант?

Грон задумался, а затем отрицательно покачал головой.

– Ну-у, если постараться и подумать, то смогу, но, вероятно, ты прав. Озвученная тобой версия выглядит наиболее правдоподобной, – он еще немного подумал, а затем задумчиво произнес: – Похоже, нечто, появившееся в глубине Запретной пущи, начало тянуть к себе энергию.

Барон вздохнул и потер лицо ладонью, на которой Грон заметил мозоли от конского повода, а потом произнес с тоской в голосе:

– И чего нам теперь ждать?

– Не знаю, – мягко отозвался принц-регент, – но и хоронить себя раньше времени не собираюсь. Спасибо тебе за то, что ты так быстро сообщил мне эту, несомненно, крайне важную информацию, а теперь иди отдыхать. Я попрошу тебя завтра снова прийти сюда к полудню. А до этого – не забивай голову бессмысленными тяжкими мыслями. Выспись, отдохни. Мне твоя голова нужна свежей и готовой к работе.

Выпроводив барона, Грон вызвал к себе начальника канцелярии и Шуршана. Первое, что необходимо было сделать в связи с известием, принесенным Экартом, это собрать всю доступную информацию. В принципе, вполне возможно, что никаких заметных изменений еще не произошло, и те запросы, которые начальник канцелярии разошлет по всем провинциям, как прилегающим к Запретной пуще, так и находящимся от нее на расстоянии не более пяти дневных переходов, останутся без ответа. Но интуиция подсказывала Грону, что это не так, что некие изменения заметили уже многие, просто, возможно, не обратили на них особого внимания. Или, например, пока еще боятся об этом говорить.

С начальником канцелярии, прибывшим первым, закончили быстро. Он молча выслушал распоряжение Грона, уточнил, какого типа информация требуется, спокойно выслушал ответ «любая» и, все так же молча поклонившись, вышел из кабинета.

Шуршан появился только через полчаса после того, как кабинет покинул начальник канцелярии. Как выяснилось, он уже успел выехать из дворца и отъехать довольно далеко, прежде чем его нагнал посланный секретарем посыльный.

Войдя в кабинет, старый браконьер и разбойник молча сел на стул, стоящий у стола, и уставился на Грона напряженным взглядом. Грон вздохнул и негромко начал:

– Час назад ко мне в кабинет влетел Экарт.

Шуршан дернулся, похоже, собираясь удивленно брякнуть нечто вроде: «Он же уехал», но сумел-таки удержаться и только молча кивнул.

– Он сообщил мне, что его «жемчужина» выдала необычную реакцию. Я посмотрел – так оно и есть.

Шуршан слегка подался вперед и напрягся.

– Барон считает, что эта реакция на что-то, что происходит в Запретной пуще, – Грон сделал паузу, бросил в сторону главы своей личной секретной службы тяжелый взгляд и столь же тихо продолжил: – Так что тебе нужно будет сформировать несколько групп и отправить их к Запретной пуще. Пусть порыскают и поищут любую полезную информацию. Сам понимаешь, какие неприятности мы можем получить оттуда.

Шуршан молча кивнул. Грон еще раз окинул его тяжелым взглядом, потом вздохнул и тихо произнес:

– И я не исключаю, что это может быть как-то связано с… – он сделал короткую паузу, после чего еще более тихо закончил: – Со всеми этими нашими неудачными многолетними поисками.

Глаза Шуршана удивленно расширились, он замер, а затем медленно наклонил голову и выдохнул:

– Понял…

2

– Ну что там? – тихо прошептал Гаруз. Сибан, оседлавший толстую ветку светлоствольного вяза, каковые здесь встречались довольно часто, ответил не сразу. Еще около минуты он вглядывался вдаль сквозь странное устройство, позволявшее куда лучше рассмотреть детали, находившиеся на довольно большом расстоянии. Такое не так давно начали делать на оптической мануфактуре. Правда, сектор обзора при этом резко сужался… Сибан бережно убрал устройство в прочный кожаный футляр, задвинул тот за спину и соскользнул вниз по стволу.

– Не разглядеть ничего, – столь же тихо сообщил он командиру. – Надо поближе подобраться…

Гаруз хмыкнул и задумчиво потер заросший недельной щетиной подбородок.

Их группа рыскала по окрестностям Запретной пущи уже почти месяц. Сначала группа работала в прилегающих к пуще провинциях Агбера, но там многого накопать не удалось. Да, крестьяне, живущие ближе дневного перехода к опушке Запретной пущи, в один голос утверждали, что в пуще что-то происходит, но детали различались очень сильно. В одних местах утверждали, что ужасные твари стали чаще покидать лесные дебри, что следы чудовищных лап страшного зверья видели почти на полдня пути от опушки, чего не случалось уже очень и очень долгое время, что по ночам часто стал слышаться жуткий вой, от которого скотина бесится и кидается на стены, а собаки, наоборот, поджимают хвосты и забиваются под завалинки. Зато в других рассказывали прямо противоположное: что поля и огороды, на которых ранее частенько паслись небольшие твари из чащи, ныне подвергаются набегам куда как реже, что заблудившаяся корова была обнаружена на самой опушке пущи во вполне себе целом и спокойном состоянии, что мелкие твари пущи, ранее смертельно опасные для мелкой домашней живности и птицы, ныне стали настолько квелыми, что собакам не только удается их отогнать, но и временами даже загрызть. Причем, Гарузу пока не удавалось выделить в этих рассказах никаких закономерностей. Ну, не было так, что скажем, к северу от какой-то точки ситуация стала хуже, а к югу – наоборот. Нет, все было вперемешку – скажем, в одной деревне тварей чащи оглоблей гоняют, в соседней ночами не спят от страха, а в следующей – снова оглобля. И так по всей границе. Так что в Запретной пуще что-то происходило, но к добру оно или к худу, пока было непонятно… То есть нет – понятно конечно, что к худу, ибо что бы ни происходило в Запретной пуще, это всегда в конце концов приводило к бедам. Однако масштаб этих бед, конкретика, временные рамки – все это было точно так же туманно, как и в первый день прибытия группы Гаруза в окрестности Запретной пущи.

И так продолжалось до тех пор, пока в одной из деревенек староста не сообщил, что его свояк, ездивший на ярмарку в городок соседней Насии, приехал с ярмарки с выпученными глазами и неожиданным слухом, что в Насии кто-то видел Бездушных. Поэтому Гаруз подхватился и рванул в Насию…

– Точно ничего не разглядеть?

– Не-а, старшой, – отозвался Сибан. – Ты ж меня знаешь.

Гаруз вздохнул и кивнул. Это точно. Таких острых глаз, как у Сибана, Гаруз до сих пор более ни у кого не встречал. Впрочем, у него вся группа такая была… У каждого есть какой-то талант уникальный. Даже не талант, а талантище…

– Ладно, слезай. Коль так – надо подобраться поближе…

До Насии они добрались за два дня. Около Запретной пущи от границы до границы королевств было не так уж и далеко. Все домены Владения сходились к ней довольно узкими клиньями, будто спицы к втулке тележного колеса… И в первой же деревне им, буквально захлебываясь, рассказали, что все, что они слышали, произошло «эвон в Дремучихе, полдня отсюда, та-акая жуть была. Всех, всех порвали!». Но когда они добрались до той самой Дремучихи, выяснилось, что все произошло не здесь, а «да рядышком тут на Выселках». С Выселок тоже пришлось отправляться дальше. Так что на поиски действительного места, где были замечены Бездушные, ушло почти пять дней. И вот сегодня они, наконец-то, добрались до него… Наверное.

– Бурт, ты сидишь здесь. Ежели там кто ухоронился из… ну… понял, короче. Так посмотришь все внимательно и ходу до господина Шуршана. Понял?

– Понял, но…

– Цыть, – рявкнул Гаруз на молодого. – Или забыл, какая первая обязанность разведки?

– Принести информацию, – понуро отозвался стажер группы.

– Во-от, – наставительно воздев палец, произнес Гаруз и вздохнул. – К тому же ежели нам встретится то, с чем мы сами не справимся – ты уж никак не поможешь. Понял?

– Так точно, – уже по-уставному отозвался стажер.

– Ну вот, вспомнил, как отвечать надобно, – удовлетворенно кивнул Гаруз. – И это – внимательно смотри. Ты господину Шуршану должо́н информацию принести, а не сопли – а‑а‑а, м‑я‑я, все погибли, и так далее. Понял?

– Так точно, командир, – стажер оглянулся на дерево, на которое до этого забирался Сибан, но Гаруз его остановил.

– На дерево не лезь. Ежели там что такое, с чем мы ни справиться, ни уйти от него не сможем, тебе отсюдова быстро ноги делать будет надобно. Так что с земли смотри. И чуть что – мигом к лошадям. Понял?

– Так точно, – в третий раз повторил Бурт. Гаруз одобрительно кивнул и развернулся к остальным.

– Значица так, идем «пилой». Первым зубом – Кост. И в оба мне смотреть!

Кост только хмыкнул – мол, нашел кого учить.

– Сибан, ты справа. Ежели на нас кто выскочит, ты…

– Понял, – коротко отозвался тот.

– Не перебивай! – рявкнул на него Гаруз, и сердито насупившись, продолжил: – Так вот, ты уведешь его от стажера. Подальше уведешь. Теперь понятно?

Сибан молча кивнул.

– Ну-у… дай нам Владетель удачи, – Гаруз осенил себя знаком оберега и, вскочив на коня, махнул рукой, давая Косту сигнал выдвигаться. Он был назначен «первым зубом» схемы «пила», так что его место было впереди всех.

У оврага… пахло. Да что там пахло – воняло!

Кост, еще на подъезде, притормозил, и начал обматывать голову башлыком. Гаруз огляделся по сторонам и тоже занялся этим делом. Остальные последовали его примеру… Когда они подъехали вплотную, Сибан, шустро подтянувшийся к отряду, удивленно присвистнул:

– Да уж, порезвились здесь… а вот интересно, командир, почему зверье требуху не растащило?

– Если здесь действительно Бездушные работали – зверье сюда не сунется, – мрачно отозвался Гаруз. – Где-то год еще. Уж не знаю, как и чего они чуют, но Бездушных они боятся до усрачки.

Кост покосился на командира и, соскользнув с лошади, начал осторожно спускаться в овраг. Группа рассыпалась по краю оврага, продолжая настороженно посматривать по сторонам.

– Чисто! – крикнул снизу Кост спустя десять минут, предварительно облазив все норы, которые покойные разбойнички успели нарыть в склонах оврага. Гаруз скривился, повернулся к Сибану и повел подбородком на дальний конец оврага, определяя тому место поста. Несмотря на то, что пока ничто не предвещало никаких опасностей, охрану оставить все-таки было надо. Да и стажеру тоже посидеть на своем месте пока будет лучше – кто его знает, как оно повернется, когда они спустятся в овраг. А ну как затаившийся враг как раз этого и ждет?

– Ну и вонь, – сдавленно произнес Гаруз, спустившись вниз, – аж слезу вышибает.

– Хм, я-то гадал – почему окрестные крестьяне здесь не порылись, – с коротким смешком произнес один из бойцов. – Да тут без привычки вообще духа лишиться можно.

– Да уж, крестьяне – они такие. У своих, деревенских – медяка не возьмут, а вот коли кто чужой отвернется либо что-то, как им покажется, бесхозное углядят – так пиши пропало. И концов не найдешь. Куда там Теневой гильдии… – отозвался другой.

– Все, бросили языком молоть, – оборвал «лирику» Гаруз, – работаем.

Обследование оврага они закончили как раз к темноте. Поднявшись наверх и отъехав обратно к опушке, на которой все это время в «секрете» проторчал стажер, все облегченно размотали башлыки и отдышались.

– Да уж, до сих пор голова кружится и глаза слезятся, – выдохнул Кост. Стажер сочувственно пялился на них, переводя взгляд с одного на другого. А потом осторожно спросил:

– Что так сильно воняло?

Сибан хмыкнул.

– Ты, молодой, еще бы наверху блевать начал. Прямо через башлык.

Стажер задумался и тихо произнес:

– Странно…

– Да чего тебе стран…

– Тихо! – рявкнул Гаруз и, развернувшись к молодому, переспросил: – Чего тебе странно-то?

Тот смутился.

– Ну… я так… просто…

– Не мямли, а отвечай на вопрос, – Гаруз упер в стажера свирепый взгляд.

– Так точно, командир! – тут же вытянулся в струнку стажер. И бойко продолжил: – Я просто подумал, что овраг, вроде как, довольно близко… и ветерок… а здесь ничего не чувствуется. Да и… они ж сколько уже лежат. Пованивать должны – это точно, но не так, чтобы слезу вышибало…

– Так… – Гаруз окинул взглядом свое тут же подобравшееся воинство. У него в группе дураков не было, так что слова молодого все оценили мгновенно. Странности, подмеченные стажером, действительно имели место быть, а долгий опыт службы в одном из наиболее элитных подразделений господина Шуршана давно уже позволил им всем вывести одну непреложную в их работе истину – любые странности опасны. Любые! Поэтому, если у тебя нет веской причины находиться поблизости от какой-нибудь странности, самым разумным поступком будет взять ноги в руки и быстренько-быстренько оказаться от нее подальше.

– …по коням и уходим. Быстро.

– А? – стажер ошеломленно воззрился на Гаруза. Но тот только вызверился на нерасторопного подчиненного:

– Команды не слышал? Бегом!

Из леса на дорогу они выбрались через полчаса и сразу же пустили коней галопом. Но когда странный овраг и группу разделили речка и два холма, Гаруз махнул рукой и натянул поводья, переводя своего жеребца на рысь. Видимой опасности не было, так что гнать коней до запала было не нужно. Отъехали быстро на приличное расстояние – и будет пока, теперь надо дать коням роздых. А ну как где далее на пути еще какие опасности повстречаются – а кони уставшие.

Нет, разбойников Гаруз не опасался. Насия, конечно, не Агбер, и таковые здесь встречаются куда чаще, чем дома, но сильной шайки тут быть не может. Сильная – это когда дезертиры либо вообще дворяне с дружиной шалят. Вот эти – да, эти – люди опытные, и вооружение у них, как правило, вполне приличное. С такими схлестнуться – себе дороже будет. Но откуда в сегодняшней Насии таковым появиться? Войны давно уже нет, так что дезертиры отпадают. Тех, что с прошлой войны остались, уже давно либо егеря к ногтю прижали, либо… либо осели где, ежели поумнее. А то и вообще обратно на службу нанялись.

А за дворянством нынешний король Насии Ормераль I зорко приглядывает и баловства не допустит. Он с, дай ему Владетель здоровья и долгих лет жизни, принцем-консортом и их онотьером очень даже близко стакнулся. Прям голубки неразлучные. Так что господин Шуршан ему секретную службу по примеру Агберской помог наладить. Поэтому нет у дворянства местного ни единого шанса побаловаться, чтобы это осталось бы не известным королю. А король таких дел оченно сильно не одобряет. Вплоть до усекновения головы…

Так что максимум, что им тут может повстречаться – это шайка из бывших крестьян либо бродяг каких бестолковых. Десятка в три-пять. А для их группы это мясо – на один зуб. Да и не будут они нападать на хорошо вооруженный отряд. Несмотря на то, что бойцы Гаруза в легкой кожаной броне, а не в бахтерцах или латах, да еще и специально сделанной так, чтобы она совсем броней не казалась – повадки-то не скроешь. А крестьянский глаз – цепкий, на гриб в лесу, да на скотину наметанный. Так что углядят, что непростые всадники едут, к тому же оружием увешанные по самое не могу. Нет, не полезут… Ну а ежели найдутся совсем глупые, что рискнут – да и царство им небесное.

Проехали еще около двух часов, правда, как остудили коней от галопа, уже шагом, а не рысью. Гаруз скомандовал остановиться на привал у небольшого ручья: до темноты было еще довольно далеко, но надо было осмотреть и рассортировать находки. Там-то в овраге все, что показалось интересным, просто навалом собрали и увязали в тряпье, которое выглядело более-менее чистым и наиболее целым. Ну как целым – просто большие куски подобрали. Или то, что в норах нашлось. Но в норах нашлось мало: судя по слухам, эту банду порубили в конце осени, а в это время уже холодно и погода дрянь, так что все, что у них было, разбойнички на себя намотали.

Только в самой большой норме отыскали пару плащей и казну. Совсем тощую – судя по ней, а также по кошелям, которые отыскались на нижних половинах искромсанных тел, дела у душегубов шли очень неважно. На всех про всех – десяток серебряных, и под сотню меди. Впрочем, может какой кошель-другой не нашли, там же все кусками тел завалено было, да и глаза резало. Но никто о такой потере не жалел, потому что вряд ли в них было больше десятка-другого меди…

Главное – удалось собрать обломки оружия, которым разбойники пытались защищаться, куски одежды и некоторое количество останков тел. В основном с костями, ибо на них следы от ударов оказались наиболее ярко выражены. Вот с ними-то как раз предстояло больше всего возни. Сначала их надо было хоть чуть ополоснуть, чтобы не так уж сильно воняло, а затем купить в ближайшей деревне бочонок меда – и утопить в меду. Ну, чтобы за то время, пока они доберутся в Агбер-порт, эти куски окончательно не разложились. То есть, возможно, они и так вполне себе доживут, судя по тому, в каком состоянии они были найдены спустя столько времени после того как… кхм… они образовались. Но кто его знает – а ну как это свойство места, а не самого куска? Так что лучше поберечь.

– Эм, командир, можно спросить? – неуверенно произнес стажер, когда они уже побултыхали останки в ручье. Совсем запаха это не отбило, но вонять стало ощутимо меньше. А может, просто притерпелись.

– Ну, спрашивай, молодой, – добродушно отозвался Гаруз, внимательно осматривая обломки оружия. Чтобы не таскать лишнюю тяжесть, надо было отобрать только те, следы на которых заметно отличались друг от друга. Большую же часть обломков с похожими следами ударов можно выбросить.

– А зачем мы все это собрали?

– Хех, – хмыкнул Гаруз и бросил на стажера насмешливый взгляд. – Вот ты скажи, молодой, зачем мы вообще тут шаримся.

– Ну-у… – стажер запнулся, а потом осторожно произнес: – Чтобы разузнать все.

– Что все? – заинтересованно спросил Гаруз. Этого парня он сам отобрал в свою команду, несмотря на то, что, в отличие от остальных выпускников Гравэ, он не выглядел молодым волчонком, способным рвать глотки и выгрызать истину. На их фоне он смотрелся этаким пентюхом. Но в «сопроводиловке», с работы над которыми Гаруз всегда начинал отбор кадров, было отмечено, что парень умеет смотреть на ситуацию под неожиданным углом и подмечать то, что ускользнуло от других. И к настоящему моменту Гаруз мог с уверенностью заявить, что преподаватель Гравэ был совершенно прав, охарактеризовав парня подобным образом. Взять хотя бы сегодняшний случай: никто ж не заметил, что при обычных условиях столь сильная вонь, которая стояла в овраге, точно должна была добивать до опушки. Так что своим выбором Гаруз был вполне доволен. А что касается хватки – ничего, заматереет.

– Ну, какие тут есть опасности, – еще более осторожно ответил стажер.

– Где? В Насии?

– Нет, в Запретной пуще и вокруг нее.

Гаруз хмыкнул.

– То есть мы вот так явимся в Агбер-порт к господину Шуршану и заявим ему – так мол и так, опасности в Запретной пуще такие-то и такие, а других нет и быть не может. Так что ли?

– Ну-у… – снова протянул стажер, – да нет, наверное.

– Тогда повторяю вопрос – чем мы тут занимаемся?

Стажер задумался. И думал довольно долго. А потом уныло произнес:

– Не знаю.

Гаруз удовлетворенно кивнул. И ошибки свои парень признавать готов. Это хорошо.

– А занимаемся мы здесь, молодой, тем, что добываем ин-фор-ма-ци-ю, – это слово Гарузу очень нравилось. Откуда оно взялось – он не знал, но услышал его впервые от онотьера. И долго тогда пытался повторить, ломая язык. Но так и не смог. Все время путался. А освоил он его уже намного позже. Когда это слово уже вовсю начал использовать господин Шуршан… Стажер окинул командира недоуменным взглядом.

– А я разве не это сказал?

– Нет, молодой, – качнул головой Гаруз. – То есть, конечно, если мы где заметим очевидную опасность – то да, мы о ней непременно расскажем. Но мы с ребятами уже тертые парни, и отлично знаем, что наиболее серьезными являются опасности как раз неочевидные. Ну, которые мы сами, вот так, с налету, вблизи, разглядеть не сможем. Уж, извини, мы – полевые. Нам больше кого пристукнуть, кого за жабры взять. Ту же ин-фор-ма-ци-ю из какого трактирщика или сельского старосты выжать – где лаской, а где и таской. Улики какие пособирать… Нет, ежели чего не особо сложное – разнюхать где какой купчик чем запретным балуется или, там, один дворянин других резать начал из-за наследства – эт мы тоже могем. Но ежели чего навроде этого, – Гаруз ткнул пальцем вбок, в ту сторону, где находилась Запретная пуща. – Это не к нам. Тут куда большие умники думать будут. А наша задача – приволочь им то, над чем они как раз и будут думать. Ин-фор-ма-ци-ю. Те же улики. Слухи. Можно и людей, которые сами что-то видели, а не от шурина двоюродного племянника соседа брата жены как-то что-то услышали. Понятно?

– Понятно, – кивнул головой стажер.

На ночь остановились у этого же ручья, только отъехали немного – на том месте, где с трофеями разбирались, уж больно все изгваздали… Лагерь разбили привычно – стенка из нескольких кольев и лапника, чтобы от ветра защита была и тепло костра попусту не рассеивалось, из лапника же быстро устроили лежаки, на которые бросили спальные мешки. Чья это придумка, Гаруз точно не знал, как бы даже не самого онотьера, но вещь оказалась дюже удобной и теплой.

Первая половина ночи прошла спокойно. А вот когда восток уже начал едва заметно светлеть, Гаруз проснулся от того, что его осторожно трясли за плечо. Он мгновенно напрягся, готовый одним движением разорвать специально сделанную хлипкой стяжку разреза спального мешка и вскочить на ноги уже вооруженным и готовым к бою, после чего открыл глаза. Тряс его стажер.

– Что? – тихо, одними губами выдохнул Гаруз. Стажер молча скосил глаза на часового, сидевшего чуть в стороне от костра. Это был Сибан. В последнюю утреннюю смену дежурил именно он. Вместе со стажером – одного молодого пока на дежурство не ставили… Заметив, что стажер перестал его трясти, Сибан поднял руку и четко просигнализировал пальцами: «Вероятная опасность», «Скоро» и «Не сейчас». Гаруз на мгновение задумался, затем так же тихо прошептал стажеру:

– Буди остальных.

А сам аккуратно расстегнул три верхних пуговки стяжки и выбрался из спального мешка. Коль непосредственной опасности нет, зачем портить хорошую вещь.

Собрались быстро. К тому моменту, когда на востоке только-только появилась серая полоса, лошади уже были оседланы, на спинах вьючных закрепили мешки, а у костра, на примятых лежанках из лапника оказались уложены «болваны», изготовленные все из того же лапника, укрытого плащами, внутрь которых, кроме того, каждый запихнул по паре снятых с ног портянок. Ежели преследователи были с собаками – это их на какое-то время обманет. Непременно подойдут обнюхать. Ну а они уж своего не упустят…

«Преследователь» появился где-то через полчаса. Сначала заволновались лошади, несмотря на то, что их на всякий случай опоили специальным зельем – среди следовых собак встречаются и такие, у которых в крови есть примеси тварей Запретной пущи, их любая животина боится до безумия. Вот и приготовились на всякий случай… А что после этого зелья лошади как заторможенные будут и скакать окажутся способны куда медленнее, чем обычно – не страшно. Уходить все равно решили лесом, в сторону границы, а в лесу на полный аллюр не перейдешь. Идти в лесу полным аллюром это непременно или ногу лошади сломать, или в какую яму навернуться, либо еще какую неприятность, куда хуже, споймать… Но вот то, что лошади заволновались несмотря на зелье – Гаруза насторожило. Что же это за «собачки», на которых животинки так реагируют?

И «собачки» появились. Вернее «собачка». Одна. Но какая! Гаруз нервно сглотнул, а затем мгновение подумал и подал знак: «Заряжать особым». Сильной надежды, что это как-то поможет, у него не было – не та тварь, которую можно было даже составным взрывным болтом взять, но не задирать же лапки и подставлять горло сразу же, даже не попытавшись потрепыхаться?..

Шевеления рядом он не услышал, хотя был уверен, что вся группа сейчас извлекает из тулов короткие толстенькие болты. Таковых в боезапасе у каждого было всего по две штуки, уж больно дорого они стоили. На изготовление подобного болта тратилось едва ли не больше времени, чем на сам компактный пружинный арбалет, входивший в снаряжение каждого бойца группы. А вот лук у них был всего один на всю группу, как и лучник. Впрочем, не мудрено: за последний год у группы только два раза возникла ситуация, когда им пришлось воспользоваться луком, а вот «пружинники» пришлось применять куда как чаще. В схватке на короткой дистанции – самое милое дело. Бьет мощно, держать можно одной рукой и, главное, выстрелить можно внезапно. Он же короткий, плащом прикрыл – и хрен кто разглядит.

Все-то привыкли, что то, из чего стреляют – штука громоздкая и для применения обеих рук требует. А тут стоит себе человек и одной рукой бороду оглаживает. Или даже клинок в руке держит. Вот и не ожидают… В этот момент с боков послышались еле слышные щелчки, означающие, что арбалеты встали на боевой взвод. Они были едва слышны даже здесь, но Костяная гончая, чудовищное порождение Запретной пущи, в этот момент наконец-то решившая разобраться с тем, что ей так не нравится в этих спящих фигурах, и уже подобравшаяся для прыжка, тут же вскинула голову и уставилась прямо на них. Гаруз был не очень хорошо знаком с повадками подобных тварей (а кто вообще из живых был с ними «очень хорошо» знаком?), но понял, что время вышло, и если промедлить хоть один удар сердца – то никаких шансов у них не останется вовсе. Поэтому просто надавил на спуск своего арбалета.

– Ты-дах, – глухо бухнуло со стороны гончей. И сразу же еще:

– Ты-ты-ты-дах-дах…

И тварь… рухнула! Гаруз на мгновение замер, ошарашенный тем, что им удалось убить… нет, тварь зашевелилась… да просто нанести хоть какой-то урон этому чудовищному порождению Запретной пущи. Но затем опомнился и, уже не скрываясь, в голос заорал:

– Заряжай!

К тому моменту, когда тварь сумела-таки подняться на ноги, они загнали в арбалеты по последнему особому болту. После чего Гаруз вскинул свой «пружинник», торопясь поразить тварь… но это оказалось его ошибкой. Потому что когда он нажал на спуск, гончая прыгнула… Эта тварь, в которую только что вошло больше полудюжины болтов, отделяемые головки которых рванули глубоко в ее теле, а металлические «древки» намертво засели в ее внутренностях, удерживаемые раскрывшимися острыми «лапками»-фиксаторами, прыгнула на них, преодолев почти три десятка шагов за один прыжок и лишь немного не дотянув… Его болт, как и пара других, выпущенных столь же бестолковыми торопыгами, как и он, ушли мимо, но остальные сумели-таки всадить в приземлившуюся тварь свои болты достаточно точно. Отчего уже раненная тварь снова рухнула на землю, дав им маленький шанс. И Гаруз его не упустил.

– Ходу! – заорал он, разворачиваясь и бросаясь к лошадям, которые уже бились, пытаясь сорваться с привязи. На таком расстоянии от настоящей твари из пущи уже никакое зелье помочь не могло.

Первые пять сотен шагов лошади, несмотря ни на какое зелье, прошли галопом, никак не реагируя на все усилия всадников, боящихся, что во все еще царящей в лесу темноте кто-то из лошадей поломает ноги. И… так и произошло. Когда они выскочили на старую вырубку, уже поросшую молодым лесом, конь под Костом попал копытом в яму и с громким хрустом сломал левую переднюю ногу. Но Кост не растерялся и, соскочив с падающего скакуна, прыгнул к вьючной, одним движением скинул с нее вьюк и вскочил ей на спину. Прямо так, без седла.

У дальнего конца вырубки они потеряли еще одну лошадь, напоровшуюся грудью на жердину. Но, слава Владетелю, на этот раз вьючную. Так что боец, к лошади которого она была привязана, просто молча обрубил повод, и отряд в полном составе помчался дальше. Более, опять же слава Владетелю, потерь не было. Но старший группы сумел осознать это далеко не сразу, а только через пять сотен шагов. Ну, когда лошади, похоже, наконец-то переставшие чуять тварь из Запретной пущи, вследствие чего всадникам все же удалось взять их под какой-то контроль, перешли на крупную рысь. Только тогда Гаруз, как и остальные, сумевший-таки справиться со своими лошадьми, оглянулся и торопливо пересчитал своих. Один, два, три… уф, все. Даже стажер держится молодцом. Гаруз шумно выдохнул и просипел:

– На канийский тракт двигаем.

– К границе? – уточнил Кост.

– Да.

– А тварь в людные места за собой не приведем? – поинтересовался Сибан. Гаруз задумался. Вот этого очень бы не хотелось. Хоть тут не Агбер, но земли вроде как дружественные. Да и вообще не по-людски это – такую тварь в населенные места вести… Но его размышления прервал молодой.

– Не должны, – уверенно ответил стажер. – Такие твари за пределами Запретной пущи быстро слабнут и гибнут. Они – ее порождение, и потому вне ее жить не могут. Да и вообще, их необычная живучесть как раз таки вызвана тем, что они все переполнены эманациями пущи. И пока этих эманаций в них много – они способны залечивать даже самые сильные раны. Но когда они исчерпываются – твари сразу же погибают, даже если они не ранены. А мы ее очень сильно поранили, поэтому сейчас эти эманации расходуются очень быстро. А поскольку она сейчас далеко от пущи и восполнить их никак не может, я не думаю, что она протянет дольше чем три-четыре часа.

Пару минут все скакали молча, а затем Кост пробурчал:

– Да, мало ли что там думает молодой…

– Не задирайся, Кост, – оборвал его Сибан. – Мало-немало, а только вот живы мы лишь благодаря ему.

Кост удивленно воззрился на соратника.

– Вот ни разу не поверю, что ты проворонил…

– Нет, я ничего не проворонил, – снова не дал ему закончить Сибан, – вот только к тому моменту, как я заметил бы опасность, делать что-то совершенно точно было бы уже поздно. А парень обратил внимание, что с той стороны, с которой приближалась тварь – птицы молчат. Они ж перед рассветом, сам знаешь, как начинают гомонить. А здесь – тишина. Ну а потом мы услышали, как они еще и разлетаются. Прямо поголовно и вперемешку – сойки с вьютишками, голованами и щеглами. Одной стаей. Ну, я и…

– Это ты молодец, Сибан, – вступил в разговор Гаруз. – Я-то подумал, ты охотников засек… И ты тоже молодец, молодой. Точно всех нас спас, – командир на пару мгновений замолчал, прикидывая, а затем решительно произнес: – Коль выберемся из этой заварушки, так это, как выпустишься – ко мне в команду просись. Возьму. Так и скажешь на распределении. Мол, Гаруз обещался в команду взять. Я их предупрежу.

– Спасибо… – несмотря на темноту, все разглядели, как стажер покраснел. То ли от смущения, то ли от удовольствия. Но шутить над этим никто не собирался, ведь парень действительно вытащил их головы из пасти смерти. Что могла бы натворить Костяная гончая со спящими людьми, всем было отлично понятно.

– А откуда ты знаешь-то про тварей?

– Так нам в Гравэ курс читали. Ну, про тварей Запретной пущи. Откуда берутся, какие виды известны, особенности и так далее. А потом я еще к преподавателю отдельно подходил, спрашивал.

– Зачем?

– Ну, так интересно же. Они ж совсем другие. От обычных животных у них почти ничего не остается. Они жизненной силой питаются, а не мясом. Потому-то жертвы всегда на куски раздирают. Но сами куски, как правило, на месте побоища остаются. Не нужно им мясо. А вот боль нужна. Потому что чем с большей болью жертва убита, тем больше с нее жизненной силы твари перепадает.

Остальных передернуло. Да‑а‑а… не приведи Владетель такой на зуб попасться. И все невольно дали своим скакунам шенкеля, стремясь как можно быстрее отдалиться от столь страшной перспективы.

– Хотя совсем эманаций пущи, жизненная сила заменить не способна, – продолжил, между тем, стажер. – Сколько бы они этой жизненной силы не набрали – все одно сдохнут. Только попозже. Ну, если обратно в пущу не успеют вернуться. Но это вряд ли. Твари уж если покидают пущу, так обратно практически не возвращаются. Ну, нам так рассказывали…

Следующий час они все так же скакали вперед, иногда переходя на шаг, чтобы дать лошадям отдохнуть, но затем вновь пускали коней рысью. Рассказ стажера всех сильно приободрил, полностью полагаться на него было бы глупо. Несмотря ни на что, о тварях пущи ничего не было известно наверняка. И кто их знает – может как раз Костяные гончие обладают куда большим запасом этой самой эманации, и ее хватит на то, чтобы и залечить раны и догнать их. Или эта тварь по пути наткнулась на кого-нибудь и «хлебнула» от души жизненной силы.

Второй раз они увидели тварь уже перед самым полуднем. К тому моменту группа добралась до реки и, не став искать брод, быстро нарубила мечами нетолстых деревьев и связала из них два небольших плота, плавучесть которых повысили еще и несколькими надутыми воздухом бурдюками. Нагрузив на них вьюки, седла, одежду и оружие, все забрались в воду и, вместе с лошадьми, быстренько переправились на противоположный берег… Они уже оделись и почти закончили навьючивать на коней поклажу, когда те вдруг взволновались и принялись храпеть и дергать поводы. Гаруз оглянулся. На противоположном берегу реки из зарослей показалась Костяная гончая.

– Сибан, молодой, отведите лошадей, – быстро начал Гаруз, – остальные к бою!

– Что заряжать, командир? – спокойно уточнил Кост. Старшой досадливо сморщился. Особые болты кончились, а остальные… даже яд бесполезен. Твари пущи – сами по себе яд, и никакая отрава на них, как правило, не действует.

– Бронебойным заряжайте. И цельтесь по суставам. Хоть немного замедлим…

– Командир, – тихо позвал один из бойцов, – ее вроде шатает.

– После того как по ней попало полтора десятка особых болтов-то, – хмыкнул Гаруз.

– Да нет, видимых повреждений на твари я не вижу, наверное зарастила, но вот на ногах держится как-то… – он замялся, подбирая слово, но Гаруз уже и сам увидел, что с тварью явно что-то не то. Ее не только шатало, но и трясло мелкой дрожью, хотя видимых повреждений точно видно не было. Даже хвостовки болтов не торчали.

– Та-ак… – Гаруз на мгновение задумался, – отходим потихоньку к лошадям.

И они осторожно двинулись от реки, продолжая держать свои «пружинники» направленными в сторону твари. Тварь проводила их каким-то тоскливым взглядом, но в воду не сунулась. А когда они уже вскочили на коней, издала леденящий душу, но какой-то тоскливый вой и… рухнула на бок. Гаруз молча махнул рукой, отдавая команду двигаться, а когда берег реки скрылся за деревьями, тихо выдохнул:

– Похоже, ушли…

3

– Ы!

– Ай, молодец!

– Ы, ы, ы…

– А еще?

– Ы…

– А вот так…

– Ы!

– И-и… ну отлично! А теперь – мыться.

Грон повернул голову и проводил взглядом сына, которого Эмальза вела к бочке с дождевой водой. Югор шел, тяжело дыша и покачиваясь, но гордо вскинув голову и несколько картинно держа деревянный тренировочный меч. Ну как же, его похвалила сама «тетя Эмальза»! Ну и, естественно, шейкарка воспользовалась тем, что мальчишка отвлекся, исподтишка поглядывая по сторонам, и, едва только они подошли к бочке, тут же опрокинула его в воду, погрузив едва ли не по пояс.

– Ф-фыр, – сын, отплевываясь, взвился. – Тетя Эмальза!

– Что? – невинно отозвалась та. Югор сердито фыркнул, тряхнул головой и пробурчал:

– Ничего, – а потом добавил: – Я бы и сам… А теперь – вон, штаны мокрые все.

Эмальза усмехнулась и тряхнула волосами:

– Ничего, высохнут. Нашел проблему для воина…

Югор тут же надулся и горделиво покосился на отца. Мол, слышал, как тетя Эмальза меня назвала. Воин! Грон согласно смежил веки. Мол, слышал, не волнуйся…

Сведения, со всех сторон стекавшиеся в Агбер-порт, не радовали. В Запретной пуще явно что-то происходило. Но не только в ней – зашевелились и соседи. Непонятно почему. Не говоря уж о том, что армия Агбера по результатам последней войны явно доказала, что является лучшей в шести королевствах, союз с Насией еще и перечеркивал единственную гипотетическую возможность атаковать Агбер с хоть какими-то шансами на успех, потому что полностью исключал для Агбера войну на два фронта. А с противоположной от Насии стороны с Агбером граничил изрядно ослабленный Геноб, который бывший король Агбера так и не решился присоединить к своему королевству. Просто подержал на его территории войска, ограбил как липку и присоединил парочку пограничных графств. А потом ушел… Так что Геноб в настоящий момент вообще не мог рассматриваться как противник… То есть, в принципе, он мог бы вступить в альянс с кем-то из более могущественных соседей, но… для королевства, находившегося в столь слабом и неустроенном состоянии это был бы весьма опрометчивый шаг. А ну как союзник, потерпев пару поражений, решит поискать добычи где-нибудь в более спокойном месте и придумает компенсировать свои потери за счет Геноба? Тем более что войска этого союзника уже будут находиться на его территории. И что тогда? Так что шансов на успешную войну с Агбером у Геноба не было. Да ни у кого не было! Даже не упоминая того, что за прошедшее после войны время Грон сумел развернуть несколько металлургических, ткацких, кожевенных и иных мануфактур. Так что и деньги на армию у Агбера были в достатке, и оружие и снаряжение у этой армии так же заметно улучшилось. И откуда такая борзость?

– Пап, а мы сегодня кататься поедем? – подбежал к нему Югор, который уже успел переодеться. Грон улыбнулся. Он старался проводить с сыном побольше времени, но это «побольше» с его режимом работы все равно составляло сущие крохи. Так что когда удавалось, он специально выкраивал целый день, чтобы побыть с сыном, порадоваться его успехам, утешить огорчения от неудач. Все-таки после гибели Мельсиль у мальчика остался только один близкий человек… нет, не так – родной, близких у него было много. Те же Эмальза с Линдэ постоянно вились над ним, будто заботливые кури… хм… орлицы, честно разделив свое внимание между отцом и сыном. Правда, только пока Грон находился в Агбер-порте. Когда он покидал его – шейкарки уезжали с ним. Напрочь игнорируя не только его намеки и уговоры, но и прямые приказы. Только язвительно улыбались, стервочки. Мол, мы не твои бойцы и тебе не подчиняемся…

– Ну, конечно! – улыбнулся Грон. – Куда поедем?

– А-а… можно к Орлиному гнезду? – к этой башне, расположенной на вершине высокой скалы, с которой море просматривалось очень далеко, вела узкая горная дорога, вернее, даже тропинка. И поэтому ранее Грон всячески противился тому, чтобы сыну позволяли ездить не только к башне, но и вообще в ту сторону – а ну как на горном серпантине пони сына испугается, и мальчик не удержится в седле? Но за последние полгода мальчишка изрядно окреп и набрал силу, да и в седле стал чувствовать себя гораздо увереннее. Так что принц-консорт Агбера решил, что сейчас степень опасности для жизни сына уже вполне допустима. Мальчику в будущем предстояло принять на свои плечи ой какое нелегкое бремя, и готовить его, воспитывать нужные черты характера, надо было уже сейчас.

– Можно, но давай договоримся – туда ты пока будешь ездить только со мной. И ни с кем другим. Поэтому ты обещаешь, что не будешь проситься у преподавателя по вольтижировке, чтобы он устроил вашу тренировку в той стороне. И вообще никого об этом просить не будешь. Договорились?

– Да, папа, – серьезно кивнул мальчик, но тут же его лицо озарила счастливая улыбка. – Так я побежал седлать Паутинку, да?

– Ну, беги, – улыбаясь, кивнул Грон.

– У тебя растет чудесный сын, Грон, – негромко произнесла подошедшая сзади Линдэ. Грон обернулся.

– Благодаря вам, девочки.

Линдэ усмехнулась и мотнула головой.

– Нет, благодаря твоей Мельсиль, у нее оказалась очень сильная и здоровая кровь, и тебе. Мы только помогаем, – она сделала паузу, вздохнула и с тоской произнесла: – Как бы я хотела, чтобы у меня был такой же сын.

Грон стиснул зубы. Он уже давно отбивался от попыток шейкарок заставить его сделать им по ребенку. Ну не хотел он, чтобы еще какие-то его дети появились и жили в этом мире. Как минимум пока. Пока не устранена угроза со стороны Черного барона, пока он не разобрался с Владетелями, пока он не сможет гарантировать, что его детям не будет угрожать никаких иных опасностей, кроме… кроме обыденных для этого мира и этого времени в нем. Ибо в этом мире и этом времени шанс погибнуть от меча и стрелы врага, яда интриганов, кинжала разбойника и просто от отсутствия достаточного уровня медицинской помощи куда больше, чем в том, из которого он начал свое путешествие.

Однако и там тоже не сказать чтобы все так уж радостно. Он сам-то, несмотря на то, что жил во вроде как «демократическом и правовом» государстве, во главе с признанным «нашими западными друзьями» и «всем мировым сообществом» самым демократическим Президентом, погиб отнюдь не от старости, а от рук бандитов, которые пытались завладеть квартирой слабого, одинокого и никому не нужного старика. И кто ж виноват, что старик оказался не так уж и слаб, как им представлялось? Тем более что самого старика это тоже не спасло…

Так что каждому времени и месту – свои опасности. И лучшее, что мы можем сделать для наших детей – это не оградить их от них, а подготовить их для встречи с этими опасностями. Ну, если мы действительно хотим своим детям счастья и успеха в жизни, а не тешим свои собственные комплексы и не прячем за этим желанием «оградить» детей свое личное нежелание лишний раз поволноваться и напрячься.

До Орлиного гнезда они добрались только через полтора часа. Башня изрядно обветшала. После войны с Насией на входе в порт были выстроены два новых больших форта, на каждом из которых было установлено по шесть больших катапульт, метавших огромные каменные ядра почти на тысячу шагов. А кроме того Грон, припомнив историю своего мира и цепь, которой турки перегораживали вход в бухту Золотой рог, повелел сковать такую же. Пока цепь еще не была готова, но и без нее, впервые за многие и многие десятилетия, горожане смогли почувствовать себя вполне защищенными. В первую очередь, конечно, вследствие того, что Агбер нынче самое могущественное государство шести королевств.

И подтверждение этому они могли регулярно видеть воочию. Так, например, расчеты этих самых больших катапульт время от времени проводили стрельбы огромными каменными ядрами, что производило на всех – от горожан до моряков с зарубежных торговых судов – неизгладимое впечатление. Для изготовления этих чудовищных боеприпасов была нанята артель каменотесов, которая изготавливала по три ядра в неделю. По накоплении полного боезапаса, определенного в двадцать каменных ядер на орудие, все новые боеприпасы шли на пристрелку и тренировку расчетов, что позволяло производить оную тренировку не реже раза в пару месяцев на каждое орудие. А это очень сильно способствовало поддержанию требуемой боеготовности, ибо любое оружие без подготовленного и натренированного расчета/экипажа – просто бесполезная трата денег…

После окончания строительства фортов постоянный пост на Орлином гнезде сняли – особенной необходимости в нем уже не было. Опасность внезапного налета на Агбер-порт заметно снизилась, а вероятность противодействия оному, вследствие появления новых фортов с сильными гарнизонами, наоборот, заметно усилилась. Да и доставлять сюда смену и снабжение было тем еще геморроем… Но выглядела башня до сих пор весьма грозно и величественно.

До вершины скалы с башней они добрались довольно быстро.

– Пап, а можно я поднимусь на верх башни? – попросил Югор, едва только соскочил с пони.

– Хорошо, но только с тетей Эмальзой или тетей Линдэ.

– Ага! – весело кивнул мальчик и, развернувшись, уже устремился, было, к шейкаркам, которые застыли у обреза скалы, зачарованно глядя на море. Выросшие в горах далеко от моря, они относились к нему не то что даже с уважением или восхищением, а с благоговением. А с такой высоты они его еще никогда не видели. Сама-то высота их совершенно не смущала – горянки с детства привыкли карабкаться по скалам и лазать по ущельям, но вот вид моря, с этой точки казавшемся воистину бескрайним… Но именно в это мгновение Грона внезапно охватило странное ощущение.

– Э-э… Югор, ты не мог бы сначала принести мне попить, – остановил он сына, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно.

– Конечно, папа! – обрадованно кивнул мальчик. Он был счастлив каждому случаю оказаться хоть чем-то полезным для отца.

Шейкарки отреагировали мгновенно. Грон не понял, что такого они услышали в его голосе, но Эмальза мгновенно бросилась к лошадям, весело крикнув мальчику:

– Иди сюда, я помогу тебе достать флягу из переметной сумы, – и, подхватив мальчишку под мышки, утянула его под защиту лошадиных крупов, а Линдэ прянула к нему на ходу, небрежным жестом передвинув поудобнее «барсы».

Грон едва успел достать ангилот, как ему пришлось резким движением отбивать летящую в него стрелу. Вторую отбила Линдэ одним из своих «барсов». А в следующее мгновение они уже неслись к башне.

Дверь Грон вышиб одним ударом. Впрочем, это было несложно – она едва держалась на изрядно проржавевших петлях. После чего ему пришлось сразу же уворачиваться от довольно умелого выпада в шею. Блокировав еще пару ударов, Грон чуть довернул руку, и, когда клинок противника соскользнул с лезвия его ангилота, со звоном врубился в каменную кладку, коротким тычком вскрыл своему визави горло. После чего пнул обмякающее тело ногой в грудь и ворвался вовнутрь…

Внутри оказалось довольно темно, так что некоторое время он просто отбивал сыплющиеся на него удары, ожидая, пока глаза не привыкнут к сумраку. Что было не слишком сложно, поскольку все, находящиеся внутри, явно уступали в классе тому фехтовальщику, с которым он столкнулся у двери. Та-ак, что тут у нас? Шесть человек? Ну, с таким уровнем фехтовального мастерства да в закрытом помещении это не такая уж большая проблема. Впрочем, повозиться придется, ибо стоит попытаться взять всех живыми. А потом вдумчиво поспрашивать… Грон отбил еще несколько выпадов, а затем нанес два резких укола, направленных в ноги нападающим, и еще одному резанул кончиком лезвия по запястью. Для довольно тесного помещения длинный ангилот был не лучшим вариантом, поэтому приходилось действовать больше уколами и аккуратными режущими ударами, нежели силовыми размашистыми… Вокруг послышались вопли, стоны и сдавленные проклятия. Грон же, воспользовавшись моментом, скользнул вперед, к подножью лестницы, ведущей на верхние этажи. Это защитило ему спину и дало куда больше возможностей для маневра. Теперь на него могло нападать одновременно не более трех человек. Да и трое больше мешали друг другу, чем помогали, бестолково тыкая клинками и стараясь хоть как-то его зацепить.

С‑с‑сыш… а‑а‑а! – вот задница Владетеля, а о лучниках на площадке башни он и позабыл. А они, между тем, спустились по лестнице и собрались, похоже, атаковать его с тыла. Но Линдэ, как всегда, оказалась на высоте и отработала по угрозе метательными ножами. Жестко. Насмерть. Вопросы насчет захвата языков никогда для шейкарок на первом месте не стояли… А в следующее мгновение в башню вломились бойцы его личной охраны, которых они оставили у поворота горной тропы. Ну, захотелось ему побыть в тесном кругу, с сыном и шейкарками, даже корзину с продуктами с собой взял… кто ж знал, что в башне уже успели засесть какие-то уроды?

Спустя минуту все было кончено. Грон едва успел рявкнуть:

– Живыми брать! – как все и закончилось. Впрочем, живыми взяли всех. Ну, из тех, кто оставался в живых к тому моменту, когда в башню ворвались бойцы личной охраны принца-регента. Правда, некоторые оказались… скажем так, еще живыми. С них-то допрос и начали. Правда, без Грона. Он выскочил из башни и бросился к сыну. Югор был жив и вполне себе здоров. Только блестел возбужденными глазами. Завидев отца, он забился, выворачиваясь из рук Эмальзы, и бросился к Грону.

– Папа, папа, а ты их всех убил?

Грон подхватил сына на руки и прижал к себе.

– Нет, мальчик мой, никого я не убил. Все, с кем я дрался – живы. Но почти все ранены. Им сейчас… м‑м‑м… оказывают помощь. Давай пока туда не пойдем.

– Хорошо, но… – в этот момент из башни раздался дикий вопль. Все бойцы его личного конвоя были обучены методам полевого допроса, но, Владетель их разбери, можно было бы заткнуть пасть допрашиваемому хоть каким-то кляпом! Да хоть его собственной портянкой. Ну что за бестолочи!

Югор слегка побледнел.

– А-а почему… – испуганно начал он. Но Грон, бросив уничтожающий взгляд на показавшегося в дверях десятника конвоя, который виновато развел руками, поспешно прервал его.

– Ну, я же тебе сказал, что многие ранены. И кое-кто серьезно. А ты уже наверное знаешь, что когда лекарь оказывает раненому помощь – это бывает очень больно.

– Почему? – удивленно посмотрел на него Югор.

– Потому что иногда, если из раны надо достать стрелу или застрявший в кости нож, приходится разрезать кожу и мышцы. И глубоко. Как ты думаешь – это больно? – спросил Грон, серьезно посмотрев сыну в глаза. Тот ответил не сразу, а сначала поднял ладошку и внимательно посмотрел на нее, потом второй ладошкой попытался ущипнуть себя за ладонь, сморщился, потом вновь посмотрел на отца и кивнул.

– Да, папа, я думаю это больно.

– Ну, вот видишь, – нейтрально отозвался Грон, не став углубляться в тему.

– А‑а‑а… я могу посмотреть? – мальчик мотнул головой в сторону башни. Грон задумался. Кто его знает, сколько провозятся с допросом. Впрочем, вряд ли долго. Серьезно раненных бандитов было всего двое, а остальных можно и не допрашивать здесь. Так даже и лучше. Для бойцов конвоя допросы все-таки не слишком привычное занятие – точно где-то накосячат, так что лучше отдать пленных в руки профессионалов. А эта парочка все равно долго не протянет.

– Хорошо. Но только тогда, когда все оттуда уйдут. Договорились?

Сын просиял и торопливо закивал головой.

– Теперь беги к тете Эмальзе, а я пойду, всех потороплю, хорошо?

Югор насупился, окинул шейкарку сумрачным взглядом и пожаловался:

– Я из-за нее ничего не увидел. Она меня крепко держала и не давала высунуться и посмотреть.

Грон рассмеялся.

– Ну не обижайся. Это я виноват. Я велел ей так сделать.

– Ты? – удивился мальчик.

– Ну да. Я боялся, что бандиты начнут стрелять по тебе и попадут, прежде чем я успею их остановить.

Югор задумался, потом тяжело вздохнул и тихо прошептал:

– Как в маму, да?

И Грон почувствовал, как у него в горле образовался горький комок. Несколько мгновений он боролся с ним, а затем прижал сына к себе, взъерошил ему волосы и тихо прошептал:

– Да, как в маму…

У Орлиного гнезда они задержались еще на полтора часа, дожидаясь прибытия специалистов из службы Шуршана с ним во главе. Их вызвали почтовым голубем. Грон не стал множить сущности сверх необходимого и организовал голубиную почту по примеру действующей таковой во французской армии XIX века.

С ее организационно-штатной структурой и принципами работы он познакомился уже будучи на преподавательской работе в Краснознаменном институте КГБ. Да, конечно, сначала пришлось повозиться, потому что почтовые голуби отнюдь не летят туда, куда надо людям, а всего лишь возвращаются к своему гнезду. Вследствие чего пришлось потратиться на создание голубятен во всех крупных, а затем, когда столь скоростную связь распробовали и купцы, еще и в средних городках Агбера. А также организовать регулярные «голубиные караваны», доставляющие исполнивших свою задачу и вернувшихся в родные голубятни птиц обратно, к тому месту, откуда они вновь будут отправляться с письмами домой. Ну и, естественно, обучить персонал, разобраться с накладками, ленью и, куда уж деваться, воровством. Но теперь все работало как часы. Более того, кроме, так сказать, регулярных маршрутов, было организовано и нечто вроде «службы экстренных сообщений», когда отправляющиеся в дорогу важные лица или ценные караваны, брали с собой голубей из ближайшей к ним голубятни. И если с ними в дороге что-нибудь случалось, то им было достаточно просто выпустить из клетки своих голубей, чтобы буквально через несколько минут (или часов) в том месте, из которого они отправились, получили известие, что с тем или иным конвоем или караваном что-то произошло. После чего вслед этим конвоям и караванам немедленно отправлялся сильный отряд, который, как теперь уже было проверено немалым опытом, как правило, вполне успевал либо оказать помощь, что, впрочем, случалось не так уж часто, либо встать на след и догнать налетчиков, отбив захваченное, что происходило гораздо чаще, либо, что совершалось практически всегда, хотя бы жестоко наказать виновных. А это уже очень сильно понижало мотивацию для следующих налетчиков и в конце концов сильно способствовало снижению их числа. И во многом именно поэтому дороги Агбера в настоящий момент считались наиболее безопасными во всех шести королевствах.

Вот и у конвоя Грона также была с собой пара почтовых голубей из дворцовой голубятни. Поскольку им сейчас не требовалось помощи вооруженного отряда, а нужны были совсем другие специалисты, голубя отправили не пустым, как было принято в экстренной ситуации, а с письмом-распоряжением. Потому-то и пришлось ждать чуть подольше – пока отыскали Шуршана, пока он собрал нужных людей, пока выехали… Дежурная-то рота всегда наготове: дал команду – и через пять минут они уже вылетели за ворота, а начальнику секретной службы принца-регента пришлось все организовывать на ходу.

Когда прибыл Шуршан, Грон с сыном валялись на попоне слегка осоловелые от еды. Обед на природе прошел «на ура». Ну, еще бы, после такого-то всплеска адреналина!

Шуршан подошел только после того, как выяснил все, что здесь произошло, у командира личной охраны. В том числе и результаты экстренного допроса парочки наиболее пострадавших пленных. Это стоило командиру конвоя небольшой, но бурной выволочки. Уж неизвестно, что там особенно не понравилось начальнику личной секретной службы Грона – качество допроса либо сам факт того, что на охраняемое лицо смогли напасть, либо все вкупе, но после «беседы» окончания командир имел весьма бледный вид. И это ему еще повезло, что Шуршан торопился представиться Грону.

– Онотьер…

– Привет, Шуршан, – улыбнулся Грон. – Присаживайся. У нас еще туча еды, а в нас четверых уже не лезет. Не тащить же обратно?

Шуршан покладисто кивнул и, опустившись на попону, протянул руку к нарезанному копченому окороку. Линдэ подвинула ему еще и открытую бутыль с сидром. Шейкарки относились к Шуршану с несколько высокомерным, но искренним уважением. А высокомерие было связано с тем, что они уже не раз становились именно тем последним рубежом, преодолеть который покушавшиеся на Грона так и не смогли.

– Людей подготовил? – поинтересовался Грон, когда Шуршан немного насытился.

– Да. Со мной команда и сотня конных стрелков, а, кроме того, я велел через час после отъезда поднять по-тихому по тревоге и сосредоточить в казармах еще пять сотен воинов. Ну и своих напряг, – сообщил Шуршан. И добавил: – Не волнуйтесь, онотьер. Если здесь чего накопаем – есть кому заниматься.

– Отлично, – кивнул Грон. – Что уже выяснили?

– Это – кагдерийцы.

– Кагдерийцы? – изумился Грон. Вот уж от кого он ничего подобного не ожидал, так это от Кагдерии.

– Ты уверен?

Шуршан фыркнул.

– Ну а кому еще могло прийти в голову лезть на принца-регента Агбера с дубьем, дрянными клинками и парой паршивых луков-однодревок? Да еще в десятке шагов от его личной охраны… – тут Шуршан бросил на Грона выразительный взгляд, как бы показывая, что он думает о… хм-м, некоем высокопоставленном лице, которое самолично учило его методикам охраны и сопровождения, а тут вот взяло и пренебрегло всеми теми правилами, соблюдение которых от других требовало неукоснительно. Но говорить ничего не стал. Только закончил:

– …и, почитай, в предместьях Агбер-порта.

Грон усмехнулся. Да уж… сами жители Кагдерии считали себя чрезвычайно умными, развитыми и родовитыми, но в остальных пяти королевствах этого Владения о кагдерийцах ходило множество историй наподобие тех, что на земле ходили среди русских о чукчах, а среди американцев о поляках.

– Это интересно, – хмыкнул Грон. – Покопай тут поглубже. Мне не очень понятно не только то, что они делали здесь, в этом довольно глухом месте, но и как вообще оказались в центре Агбера. Как-то они не произвели на меня впечатления мастеров внедрения…

Шуршан молча кивнул. А Грон закончил:

– Ну а мы двинемся назад, во дворец.

– Может, возьмете дополнительную охрану? – предложил Шуршан. Грон рассмеялся и покачал головой.

– Ой, старина, не стоит проявлять излишнюю заботу. И вообще, если мне придется вступать в бой два раза за день – зачем я тебе тогда вообще деньги плачу?

Шуршан помрачнел и покорно кивнул головой. Грон хлопнул его по плечу.

– Не расстраивайся, это шутка. А вообще, мне даже приятно было немного размяться и тряхнуть, так сказать, стариной. Давно уже такого не было.

– Ну-у, могли бы не лезть, а позвать охрану, – пробурчал Шуршан, наливая себе стакан и поднося его ко рту. – Три минуты – и они были бы здесь.

– Интересно, а с какого времени ты взял моду обсуждать мою тактику? – невинным тоном поинтересовался Грон. Шуршан поперхнулся, закашлялся, судорожно вздохнул и прохрипел:

– Простите, онотьер, я…

– Я еще не сошел с ума, чтобы подставлять свою голову под клинки просто так, Шуршан. Просто здесь на верхней площадке было двое стрелков, а мой сын находился в радиусе обстрела. Так что мне нужно было как можно быстрее убрать их с верхней площадки башни.

Шуршан побагровел и снова пробормотал:

– Простите, онотьер, я просто… – но Грон расслабленно махнул рукой:

– Ладно, забыли, – после чего вскочил на ноги и, взяв сына на руки, двинулся в сторону лошадей.

– Ну что, поедешь со мной, на Пене, или на своем пони?

– С тобой, конечно с тобой, папа! – восторженно воскликнул мальчишка.

– Ну, тогда держись, – Грон усадил сына на лошадь и следом вскочил в седло сам. Шейкарки уже сидели в седлах. Линдэ держала в поводу вьючного коня, а Эмальза накинула на руку узду пони.

До конца спуска Югор не выдержал – уснул. Но это было не так важно. До пригорода Агбер-порта от подножья скалы было всего четверть часа.

Мальчик проснулся уже когда они въехали в ворота дворца. Сонно повел взглядом, перехватил поудобнее руку отца, в которую рефлекторно вцепился, зевнул и… широко распахнул глаза. Двор был переполнен вооруженными людьми. Югор некоторое время недоуменно рассматривал их, а затем удивленно оглянулся на отца.

– Пап, а-а… чего это они тут?

– Не знаю, – пожал плечами Грон. – Я думаю просто предосторожность. Ты же сам видел – на Орлином гнезде на нас напали. И сейчас дядя Шуршан выясняет, откуда взялись эти люди, и есть ли у них в городе сообщники. Так что если вдруг выяснится, что сообщники есть – все уже будет готово, чтобы их немедленно арестовать. Понимаешь?

– Да, папа, – серьезно кивнул мальчик. Потом поколебался и осторожно спросил: – А ты тоже поедешь их арестовывать?

– Я? – Грон рассмеялся. – Я – нет. Это не моя работа. Мне и так есть чем заняться… – после чего сделал паузу и поинтересовался: – А тебе понравилась сегодняшняя прогулка?

Глазенки мальчика тут же возбужденно засверкали.

– Да, папа! Это было так… так… а когда ты бросился внутрь башни, я тоже захотел тебе помочь. И даже достал свой меч. Но, – тут он сердито покосился в сторону шейкарок, – тетя Эмальза не пустила. И еще меч отобрала. И отдала только тогда, когда уже все закончилось.

– Но тебе же все равно есть о чем рассказать твоим приятелям, – улыбнулся Грон, спрыгивая с лошади. И мысли мальчика тут же приняли совсем другое направление. Он заерзал, покосился на отца нетерпеливым взглядом, а когда отец снял его с коня, торопливо одернул кафтанчик и, едва не шаркнув ножкой, несколько застенчиво поинтересовался:

– Ну, так я это… побегу уже?

Грон поднял его на руки, поцеловал, поставил на землю и, кивнув Линдэ, разрешил:

– Давай, беги уже.

У кабинета его ждал Гаруз.

– Привет, – поздоровался с ним Грон. – Давно прибыл?

– Только что, онотьер, – отозвался тот. И хмыкнул: – Вижу, веселые в столице дела творятся…

– Да уж, обхохочешься, – согласно кивнул Грон. – Чувствую, у тебя тоже есть что рассказать.

– Ну да, – кивнул тот. – Есть. Я потому сразу к вам. Не стал господина Шуршана дожидаться. Он пока занят и, ежели повезет, долго еще занят будет, а мне доложиться надо, а потом спать. Не то прямо тут засну.

– Что прямо так срочно доложиться надо?

– А это вам решать, онотьер, – снова хмыкнул Гаруз. – Я как тот петух – прокукарекал, а там хоть не рассветай.

– Ну, тогда кукарекай, – улыбнулся Грон. И Гаруз начал…

– Во-от оно как, – медленно протянул Грон, когда тот закончил свой рассказ. Гаруз молча смотрел на Грона, ожидая вопросов.

– Значит, считаешь, что Костяная гончая специально была как-то «привязана» к тому оврагу? В виде некой ловушки.

– По всему выходит, что так оно и есть, – кивнул Гаруз.

Грон задумчиво кивнул и замолчал. А затем медленно спросил:

– Поправь меня, если я ошибаюсь. До сих пор ничего такого никогда не случалось? Ну, чтобы твари пущи были как-то, хотя бы примитивно, управляемы. Только если Владетелями. Но и про них обычно говорят, что твари просто не нападают на них и их Бездушных. И все. А любые… м-м… скажем так, контролируемые воздействия всегда осуществлялись только Бездушными? Твари же просто жили в пуще, иногда покидая ее по каким-то причинам, но при этом всегда демонстрировали просто неконтролируемую жажду убийства.

Гаруз задумался, потом почесал давно не мытые сальные волосы, потер лоб, и осторожно ответил:

– Ну да, как-то так, онотьер. Хотя слухи разные ходят. Поговаривают, что на юге что-то такое было. Но там мутно все. Есть вариант, что это брат погибшего эмира постарался, а представили, что тварь. Потом в одном из северо-восточных Владений Владетель вроде бы как-то натравил подобную тварь на какого-то герцога. Хотя и там не все так просто. Может, и не натравливал, а просто специально подпитал, чтобы тварь оказалась гораздо сильнее, чем могла бы быть к тому моменту без этой подпитки. Герцог-то на нее охотиться поехал. Думал – она уже на последнем издыхании. А оно вишь как вышло…

Грон усмехнулся. Если нет никаких близких совпадений, то как раз об этом случае он знал куда больше Гаруза.

– Ладно, иди уж спать, и… спасибо за работу.

– Не за что онотьер, – улыбнулся тот. – Сами ж так учили.

Когда за Гарузом закрылась дверь, Грон еще некоторое время молча сидел, размышляя над услышанным, а затем протянул руку и коснулся шнура со звонком. Через пару мгновений в приоткрытую дверь просунулась голова секретаря.

– Пригласи ко мне графа Эгерита и королевского казначея.

– Да, ваше высочество! – почтительно отозвался тот и исчез. А Грон вздохнул. Что ж, пожалуй, можно считать, что место, где скрывается Черный барон, обнаружено. Вот только легче от этого не стало. Если он сумел пробраться через Запретную пущу и добраться до башни Владетеля, то это делало его куда опаснее, чем в то время, когда он был правой рукой короля Насии. Не говоря уж о том, чем он вообще мог бы стать… Тут принц-консорт Агбера оборвал себя, не желая даже мысленно произносить пришедший ему в голову вариант. Уж больно он был страшен.

Грон встал из-за стола и подошел к окну. Некоторое время он смотрел на город. А потом вздохнул и прошептал:

– Да уж, пожалуй, мне все-таки придется заняться исполнением желания Батилея…

4

– Ну что? Идут?

– Да, старейшина, – проорал молодой шейкарец, забравшийся на высокий скальный зуб. – Идут и много. Целые колонны. Разодетые, как радужные снеки. А флагов-то…

– Ладно, хватит пялиться, слезай вниз, – сварливо буркнул Нушвальц и поправил лежащий на плече увшанце. Потом обернулся, посмотрел на стоявших за его спиной мужчин и женщин и горделиво выпятил грудь. Семь сотен мужчин и сто сорок женщин. Объединенное войско пяти племен. Лучшие бойцы!

Все началось три недели назад с приезда Линдэ. Дочка добралась до родного дома, когда семья обедала – сам Нушвальц, три его жены и двое младших детей. Шестеро старших уже имели свои семьи и жили отдельно. А две средних дочери были в Агбере. Ну, он так думал…

Линдэ вошла, гордо держа голову.

– Здравствуй, отец!

Нушвальц замер с ложкой поднесенной ко рту. Пару мгновений он недоуменно рассматривал дочь, а потом сердито бросил ложку в общий котел, из которого, по традиции, вся семья ела фоншон – блюдо, сделанное из выдохшегося молодого вина и засохших хлеба и сыра. И вот эти почти испортившиеся ингредиенты, соединенные в одном блюде, образовывали вполне себе съедобную смесь, считавшуюся одним из национальных блюд горцев.

– Вот ведь шебутная – даже поесть спокойно не даст! – впрочем, всем было понятно, что на самом деле старый шейкарец очень рад видеть дочь и только играет в недовольство. Уж за этим-то столом старейшину знали, как облупленного.

– Все такой же ворчун, – усмехнулась Линдэ, обнимая отца. Тот в свою очередь также обнял дочь, обхватив ее своими крупными, мозолистыми ладонями, а затем отодвинул от себя и окинул ее придирчивым взглядом.

– Еще не понесла? Не дело это такой сильной и здоровой девке пустой ходить. Внуков хочу! У тебя такой мужик – а ты все еще пустая. Если бы твоя мать так себя вела – тебя бы не было. И кто передо мной в таком случае сейчас вертел бы попой?

Линдэ насупилась и резанула отца злым взглядом. Вследствие чего старейшина понял, что затронул больную тему. Очень больную. Поэтому тут же пошел на попятный.

– Ладно, дочь, садись за стол и доставай ложку. Фоншон сегодня добрый.

Линдэ молча выдернула из голенища сапога ложку, замотанную в тряпку, и опустилась на лавку рядом с отцом. Нушвальц покосился на ложку. Ишь ты – серебряная. Высоко взлетели его красавицы…

Когда с трапезой было покончено – они с Линдэ удалились в его комнату. Хотя было видно, что трем его женам не терпится расспросить прибывшую о том, что там творится «на равнинах», и о ее жизни с этим странным типом, который за столько лет не удосужился как следует отодрать такую девку. Ну, как положено – до хриплого от воплей горла и дрожащих конечностей. Ибо, по твердому убеждению шейкарцев, дети получаются только с помощью именно такого секса, и никак иначе.

– Ну, зачем пожаловала? – спросил старейшина, устраиваясь в своем любимом кресле, покрытом аж тремя мягчайшими шкурами молодых горных коз.

– У Грона есть к тебе просьба, отец.

– Хм, – усмехнулся Нушвальц, – просьба, говоришь?

Линдэ молча кивнула.

– Ну, ладно, выслушаем…

Как выяснилось, в Кагдерии произошел мятеж. Причем, это был не обычный мятеж аристократов против своего суверена, которые в эти времена случались не то чтобы сплошь и рядом, но были вполне привычны и обыденны. В подобных мятежах иногда одерживали верх аристократы, и суверена принуждали позволить аристократии те или иные вольности, либо, хотя и очень редко, приводили к отречению суверена от престола. Чаще же всего мятежи заканчивались поражением мятежников, и на участвующих в них налагалась суровая кара… в виде удаления в дальнее поместье, секвестра доходов в пользу казны, а то и, если мятежники заходили совсем уж далеко, и казни. Но все это было привычно, понятно и не стоило бы особенного внимания, если бы в Кагдерии все было бы так же. Но там все прошло совершенно по другому пути.

Пару лет назад в трущобах Кагдерийских городов появились непонятные люди. Непонятные потому, что никто не знал, откуда они взялись и чем зарабатывают на жизнь. Ну не занимались они никаким ремеслом, хотя частенько представлялись кто плотником, кто столяром, кто метельщиком… Но денежки при этом у них водились. Однако тратили они их совершенно дурацким образом. Ну, вот вы бы, будь у вас деньги – на что их потратили бы? Во-от… вполне разумные мысли. А вот эти пустобрехи частенько присаживались в забегаловках к тому или иному уже слегка набравшемуся коллективу и, выбрав момент, ставили выпивку всей честной компании. Размеры которой, кстати, иногда охватывали всех присутствующих в той или иной забегаловке.

Ну, а когда побратавшаяся под маркой такой халявы компания опрокидывала в себя по паре-другой кружек браги или дрянного пива (а откуда в трущобных забегаловках возьмется хоть что-нибудь хорошее-то), эти самые непонятные начинали исподволь затевать весьма, прямо скажем, дерзкие речи: «Как мол, так происходит, что мы тут горбатимся день и ночь, а не имеем ничего кроме горсти медяков. А вот эти уроды-дворяне ничего ни хрена не делают (ну это ж всем известно – не правда ли), а купаются в золоте и роскоши (все поголовно, ага)?» Или: «А почему это я, свободный человек (ну не раб же какой-нибудь, правда), должен во всем повиноваться каким-то дурацким цеховым правилам, которые невесть кто установил уму непостижимо сколько времени назад?» Либо: «Бедному трудовому люду – хоть с голоду помирай, а эти купцы и лавочники только и думают, как бы задрать цены на хлеб (рыбу, соль, пиво и т. д.)».

Мало-помалу эти разговоры начали находить отклик у людей, тем более что правящий двор Кагдерии не обращал никакого внимания на разговоры «черни», предпочитая давать балы, строить и отделывать новые дворцы и заказывать художникам новые картины, ювелирам новые украшения, а портным – новые наряды. И так продолжалось до тех пор, пока не полыхнуло. И как полыхнуло!

Как позже выяснилось, эти непонятные люди не только поили бедняков брагой и пивом. Они сумели сформировать из своих последователей вполне себе эффективную армию. Как они ее назвали, «Армию бедняков». Впрочем, такими уж бедняками ее члены не были. Во всяком случае, после того, как они вступили в эту армию. Да и армией, как выяснилось, они назывались отнюдь не для красного словца.

Все началось с того, что на улицы столицы кто-то выкатил несколько десятков бочек выдержанного вина. Потом толпу, стянувшуюся к дармовому угощению, кто-то довольно умело подогрел возбужденными криками. А едва только первые ватаги разгоряченных людей начали жечь и громить лавки и дома зажиточных горожан, как, откуда ни возьмись, на улицах появились организованные сотни людей, одетые в прочную одежду и вооруженные дубинками, косами, насаженными на древки (откуда они только взялись в городе-то), и топорами. Эти сотни имели своих командиров, были разбиты на десятки и, как бы неожиданно это ни звучало – знали, что и как сделать.

Буквально в течение пары дней столица Кагдерии оказалась перекрыта баррикадами, а на крышах были оборудованы позиции для стрелков и метателей, вооруженных найденными в разграбленных оружейных лавках луками, арбалетами и дротиками. Кроме того, городская стража была быстро, но жестко разоружена, ее руководители тут же повешены, как «пособники тиранов и узурпаторов», а арсенал разграблен. Так что оружия в руках у повстанцев оказалось довольно много. Вследствие чего введенные на третий день беспорядков в столицу королевские гвардейцы сразу же завязли в уличных боях и засадах, неся совсем не ожидаемые ими потери. А городская чернь, при слухах о введении в город гвардейцев, поначалу принявшаяся разбегаться по трущобам как тараканы, за исключением очень небольшой части, которую члены «Армии бедняков» сумели силой удержать на баррикадах, увидев такое дело, тут же полезла обратно и принялась не только драться с гвардией, но и с упоением резать дворян.

Однако тут выяснилось, что дворяне, оказывается, вовсе не «ни хрена не делают», а, наоборот, в военном деле весьма и весьма опытны, поскольку почти поголовно в свое время изрядно послужили в королевской армии. И, вследствие этого, практически все имеют неплохой набор оружия и весьма умело им пользуются. Чернь умылась кровью, но… ситуация уже вышла из-под контроля. Да и, как гласит кагдерийская пословица: «Десять крыс всегда загрызут одного кота». Так что вскоре дворян в столице не осталось. Нет, убиты были далеко не все – большей части, пожалуй, удалось выбраться. Но вот меньшая… когда в дворянской семье погибал последний мужчина, озверелая толпа врывалась в дом и… Изуродованные тела дворянок потом с хохотом выволакивали из разграбленного и частенько подожженного дома, и волокли на рыночную площадь столицы, которая теперь носила название «Кладбище благородных», где сваливали в огромную яму. Впрочем, среди наваленных там тел, которые никто и не собирался убирать, были не только дворянки. И старые и вновь образовавшиеся сотни не щадили никого – ни служанок, ни конюхов, ни истопников, ни кухарок. Все они априори считались «пособниками тиранов и узурпаторов» и подлежали немедленному непременному наказанию, которое в руках у опьяненной кровью толпы чаще всего приводило к смерти. Причем, мучительной. Ну а тела «пособников» потом отволакивали на центральную площадь и сваливали в одну яму с «хозяевами».

Две недели в столице Кагдерии царила абсолютная вакханалия. Правящая чета, потеряв на улицах столицы ранеными и убитыми почти две трети гвардии, впала в ступор и ничего не предпринимала, видно надеясь, что все «само собой как-нибудь рассосется». По слухам, королева целыми днями торчала в своем будуаре, стоя на коленях перед Знаком Владетеля, и плакала, повторяя:

– О, Владетель, спаси мой добрый народ от охватившего его безумия.

Но Владетель не спас…

На третью неделю «Армия бедняков», изрядно увеличившаяся за счет банд, получивших, так сказать, «боевое крещение» во время нападений на дворян (а также, под шумок, на купцов, лавочников, трактирщиков – короче, всех тех, у кого было чем поживиться), вырвалась из города и напала на королевский дворец.

Гвардия дралась отчаянно. В строй встали даже те, кто лежал в дворцовом лазарете – хромые, однорукие, одноглазые, контуженные. Но это не помогло. Озверелая толпа, уже успевшая поднабраться боевого опыта в уличных боях, а также опьяненная кровью и двухнедельной безнаказанностью, ворвалась во дворец и устроила страшную резню. Как рассказывали чудом уцелевшие очевидцы, короля просто разорвали на куски, а королеву… ее принесли на «Кладбище благородных» тоже не полностью целой – без руки, с оторванной ступней и почти до ушей разорванным ртом. Так что узнать в этом куске мяса бывшую чувственную красавицу теперь было почти невозможно.

А потом зараза выплеснулась из столицы.

Города падали к ногам «Армии бедняков» один за другим. Этому не смогли помешать ни крепкие стены, ни гарнизоны, ни запасы оружия и продовольствия. В каждом, КАЖДОМ из городов оказались заранее организованные сотни «Армии бедняков», которые при подходе мятежников к стенам города нападали на воротную стражу и открывали ворота. К тому же «Армия бедняков» с каждым днем росла как снежный ком. К ней массово присоединялись крестьяне, разбойники выходили из лесов, чтобы вступить в ее ряды, в нее вступали городские нищие, ученики ремесленников, бедные мастера – все, у кого была обида на свою нынешнюю жизнь, с радостью сбегались под знамена этой армии, дабы почувствовать себя вершителем не только собственной судьбы, но и судьбы тех, кому они еще так недавно люто завидовали. И их ожидания, как поначалу казалось, вполне себе оправдывались! Ибо добычи, взятой в разграбленных городах, вполне хватило бы любому из солдат этой армии, чтобы вполне себе неплохо устроиться в жизни. У людей, которые в прошлой жизни даже медь в руках держали далеко не каждый день, нынче в карманах звенело серебро, а у кого и золото!

Но все это могло бы оказаться правдой, если бы она, та самая прошлая жизнь, которую все они так кляли и не любили, сохранилась. А вот этого как раз и не было – страна погружалась в хаос. Поля стояли не обработанные, потому что работавшие на них крестьяне ушли с «Армией бедняков» в надежде разжиться серебром и золотом. Горны в ремесленных мастерских потухли, гончарные круги остановились. Рыбацкие лодки покачивались у берега в тщетном ожидании рыбаков. По стране перестали ходить купеческие обозы, потому что и самих купцов практически не осталось. Многие были убиты, их казна разграблена, а те, кто сумел выжить – бежали за границу. Иностранные же купцы совершенно не горели желанием пересекать границы пылающей мятежом страны.

И внезапно оказалось, что «хорошие денежки», звенящие в кармане «борцов за справедливость», в новых условиях как-то начали терять свою ценность. Булка простого хлеба, ранее стоившая один, ну пару медяков, внезапно стала стоить уже пару серебряных, кусок мяса – золотой, бутылка сидра – пять серебряных, вязанка дров – три. Да ты еще попробуй их найди! Ибо существенная часть тех, кто ранее как раз и выращивал хлеб и мясо, ловил рыбу, рубил дрова, в настоящий момент либо гордо звенел деньгами в кармане, как боец «Армии бедняков», либо размазывал слезы по лицу перед пустым амбаром и хлевом, из которых были «икспроприираваны» (ну так это теперь называлось) все запасы «на борьбу с тиранами и узурпаторами», либо… гнил со вспоротым животом в придорожной канаве как «пособник тиранов и узурпаторов», неосмотрительно попытавшись защитить свое добро.

Перед «Армией бедняков» замаячили очень нерадостные перспективы. Но тут кого-то из ее лидеров осенило. И он бросил кличь: «Освободим братьев!», который был тут же радостно подхвачен. Ну как же – там, за границей, в других странах, где есть еще неразграбленные города, не убитые дворяне и неизнасилованные дворянки, стонут под пятой «тиранов и узурпаторов» наши братья – точно такие же бедняки, как и мы. И наша цель в этой жизни – принести им радость свободы и избавления! Так что вперед, братья, на помощь тем, кто так ждет от нас избавления…

И вот сейчас эта самая «Армия бедняков» скорым маршем двигалась к шейкарским горам, чтобы, преодолев перевалы, ворваться на тучные и еще не разграбленные земли Насии.

– Значит, Грон просит задержать их в наших горах? – задумчиво спросил Нушвальц, когда Линдэ закончила свой рассказ. Дочь кивнула, и добавила:

– Хотя бы на неделю. Грон сейчас сосредотачивает армию и собирается двинуться к нам на помощь так быстро, как только сумеет.

– Хм, – старейшина прикусил ус. – А насийцы?

– Они тоже собирают армию. Но, судя по тому, что я видела за все эти годы, несмотря на то, что Грону идти почти в два раза дольше – он успеет раньше.

– Ты думаешь, он успеет добраться от Агбера до наших гор всего за неделю? – удивился Нушвальц.

– Нет, – мотнула головой Линдэ. – За неделю точно не успеет. Минимум за три. Но эти, – она повела подбородком в сторону Кагдерии, – ползут еще медленнее. У них же не армия, а банда. Без организации. Без снабжения. Без порядка. Они – как саранча, бредут, объедая округу.

– И они захватили все города Кагдерии? – недоверчиво спросил старейшина. В юности он немало побродил по Владению, успев отметиться в четырех из шести королевств в качестве наемника, поэтому, что такое осада и штурм города, представлял себе хорошо.

– Я же говорю – во всех городах им открыли ворота. А в уличной свалке умение держать строй и длинные копья обученного воинства намного менее опасны, чем в поле, – ответила Линдэ.

– Всех? – скептически скривился Нушвальц. – Это вам беженцы рассказали?

– И беженцы тоже, – усмехнулась дочь. – Но, кроме них, Грон посылал в Кагдерию разведчиков. От них поступили довольно подробные доклады.

– И чего же они в них пишут?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Я их не читала. Но то, что я тебе сообщила, мне рассказал сам Грон. Ты ему не веришь?

– Верить-то верю, – задумчиво протянул старейшина, – но как-то все складно выходит. Как бы чего не упустили, за что потом кровью расплачиваться придется, – он замолчал. Линдэ тоже некоторое время помолчала, а затем осторожно спросила:

– То есть ты говоришь – да?

Старейшина бросил на дочь крайне сердитый взгляд, а затем сварливо рявкнул:

– А ты что, думала, что я отвечу отказом на просьбу зятя?

Линдэ криво усмехнулась. Ну да, с точки зрения отца все выглядело именно так. Шейкарцы не особенно заморачивались формальными ритуалами в области совместной жизни. Живут вместе мужчина и женщина – значит семья. Есть у них дети – это их дети. Даже если всем известно, что женщина сошлась с мужчиной, уже имея ребенка, или мужчина привел в семью ребенка погибшего брата, племянника или дочери. Была свадьба – не было, да какая разница? Главное – жизнь, все остальное суета… Но она-то несколько лет прожила в совершенно другом обществе и прекрасно представляла, что она кто угодно, но только не жена Грону.

И дело было не в том, что ее не уважали. Нет, злобно шипящих расфуфыренных фифочек, желающих запрыгнуть в постель к знаменитому полководцу, да еще и принцу-регенту Агбера, было до фига и больше, и они не упускали случая обозвать их с сестрой всеми известными неприличными словами. Да и среди лиц мужского пола любителей подобных «обзывалок» тоже хватало. Некоторые даже первое время пытались намекать, а то и прямо предлагать оказать и им такие же услуги, которые они, как бы, оказывают Грону. Большинство этих предложений не пережило. А среди тех, кто пережил, выработался очень стойкий условный рефлекс испуганно вздрагивать всякий раз, когда хотя бы одна из шейкарок оказывалась в их поле зрения… Но среди тех, чье мнение было для них с Эмальзой по-настоящему ценно, не было ни одного, кто не выказывал бы шейкаркам самого глубокого и искреннего уважения. Но это не заменяло главного – ни в глазах окружающих, ни в собственных глазах, ни Линдэ, ни Эмальза не было женами Грону. Эх, если бы он даже выбрал хотя бы одну из них… Они бы с сестрой договорились, как делить своего мужчину. Никто бы не оказался обижен, и уж тем более он. Но…

– Еще Грон велел тебе передать, что, хотя он совершенно не сомневается в том, что ты очень хорошо знаешь, как воевать в наших горах, он просит тебя прислушаться к одному его совету.

– Вот как? – Нушвальц усмехнулся. Он, как и любой шейкарец, действительно считал, что гораздо лучше любого из равнинников знает, как воевать в горах. Однако Грон все-таки не просто один из равнинников. Он доказал свое право давать совет старейшине после того, как в честном бою в Утоптанном кругу на глазах у всех победил Шамсальца, одного из лучших воинов рода.

– И что же он советует?

– Он советует не беречь Путь на перевал, – спокойно произнесла Линдэ. Нушвальц замер. Э‑э‑э… это было против всяких правил. Путь на перевал был не просто неприкосновенен, а прямо оберегаем шейкарцами. Именно существование этого Пути и было причиной того, что Кагдерия платила шейкарцам деньги. Но дело было даже не в деньгах. Именно по нему, снизу, «с равнин», как говорили шейкарцы, в их селения доставляли продовольствие, товары, именно по нему приходили торговцы, покупающие шейкарское железо и шерсть. Этот путь являлся воистину артерией жизни! И вот Грон предлагал сделать с ним… что?

– Что он имеет в виду? – напряженно спросил Нушвальц. И Линдэ едва заметно выдохнула. Она прекрасно знала, как все шейкарцы относятся к Пути на перевал и была готова к тому, что после того, как она произнесет это предложение Грона, отец запустит в нее чем-то тяжелым. Но раз он задал вопрос…

– Ничего особенно опасного Грон не предлагает, – с некоторой осторожностью начала она, доставая тубус с тем, что Грон называл странным словом «кроки». – Вот смотри, у Двузубой скалы Путь проходит по стене ущелья, так что с правой стороны возвышается стена, а слева – обрыв. И с него никак не свернуть. Так что если вот тут поставить стену из камней, на которой занять оборону – кагдерийцам придется атаковать только в лоб. Обойти эту позицию они никак не смогут.

Старейшина покачал головой.

– Не слишком удобная позиция. Их много?

– По сведениям разведчиков – до шестидесяти тысяч, – ответила Линдэ. Шейкарец крякнул.

– Тогда вообще глупость. Я смогу собрать всего несколько сотен. А стена получится слишком широкой. Не удержимся. Лучше встать у Козьего урочища. Мы там уже столько раз останавливали кагдерийцев…

– Не забывай, эти идут не для того, чтобы атаковать наши селения, а чтобы прорваться в Насию. И именно туда Грон просит их не пропустить. А позиция у Козьего урочища хорошо прикрывает дорогу именно к нашим селениям. К Насии там можно просочиться минимум тремя путями. Ну, ты же знаешь…

– Я-то да, а вот они-то откуда будут знать об этих наших козьих тропах? – сварливо отозвался старейшина. Линдэ усмехнулась.

– Ну, может и не будут, но Грон не хочет рисковать. В этой армии вполне могут оказаться какие-нибудь купеческие подмастерья или, там, погонщики из караванов, которые ходили этим маршрутом. А для них эти обходы вполне могут оказаться не секретом. Да и те козьи тропы не такие уж и тропы. Сам же мне рассказывал, что даже когда мы воевали с кагдерийцами, их караваны все равно ходили в Насию.

– Умна больно стала старшим перечить, – недовольно пробормотал отец. Нет, сам факт того, что женщина обсуждает с ним воинские дела, Нушвальца не коробил, это было вполне в обычае шейкарцев. Да что там говорить, прабабка сидевшей перед ним дочери командовала всем ополчением шейкарских племен во время очередного конфликта с кагдерийцами. Причем та битва произошла как раз у Козьего урочища… Но, вот не нравилась ему позиция у Двузубой скалы, хоть ты тресни!

– Не сердись, отец, – улыбнулась Линдэ. – Это все мысли Грона. И ты не дослушал до конца.

Старейшина обреченно махнул рукой. Мол, говори, чего уж там…

– Грон предложил вот здесь, на выходе, устроить искусственный камнепад. Причем подобрать камни покрупнее. А когда подойдет эта толпа – обрушить их вниз.

Нушвальц скептически скривился.

– Ну, прибьем мы сотню-другую этих уродов. Толку-то, если их столько?

– Дело не в этом. Сотня-другая прибитых, это так, дополнительное удовольствие. Главное в другом. Вот, смотри, от места обвала до каменной стены будет всего лишь около двух сотен шагов. И на образовавшейся площадке они смогут накопить никак не больше трех сотен атакующих. А сквозь завал из камней быстро не пролезешь… – тут девушка замолчала, увидев, что отец подался вперед и впился взглядом в лежащий перед ним листок. Старейшина несколько мгновений вглядывался в него, а затем его лицо расплылось в хищной ухмылке.

– Ха! Мы будет рубить их быстрее, чем они смогут подтягивать через завал свежие силы!

Линдэ согласно кивнула и добавила:

– К тому же не забывай, там не регулярная армия, а сброд, хоть и опасный.

– Так-то оно так, – задумчиво протянул Ну-швальц, – но Путь…

– Грон обещал, что как только они разберутся с кагдерийцами в этих горах, то прежде чем идти дальше, он лично проследит за тем, чтобы завал был ликвидирован.

– Что ж, – хмыкнул старейшина, – тогда другое дело, – он вскочил на ноги и двинулся к двери, бросив через плечо дочери: – Пойду прикажу, пусть готовят гонцов в другие селения. И скажу Мальшанце – пусть раздувает горны. Нам в этом деле понадобится много дротиков.

Когда за отцом закрылась дверь, Линдэ шумно выдохнула и вытерла со лба выступивший пот. Удалось! Да еще, можно сказать, что все прошло довольно легко. Отец ни разу не швырнул в нее чем-то, не отвесил затрещины, даже не обругал дурой и курицей. И чего это на него нашло?..

* * *

Объединенное войско шейкарских племен встало на пути приближающейся «Армии бедняков». Ну как войско… На призыв Нушвальца большинство шейкарских племен ответило, что не собирается объявлять сбор ополчения и ввязываться в войну каких-то там равнинников. Нет, про Грона слышали все, но так, мимоходом. И желание Нушвальца поддержать зятя все понимали и воспринимали нормально. Однако они-то тут при чем? Разве то, что происходит, угрожает всем шейкарцам? А что касается остального – если этот Грон такой молодец, как о нем рассказывают, то вполне справится и сам… Впрочем, если кто лично захочет поучаствовать в предстоящей войнушке, то старейшины препятствовать им никак не будут – пусть идут. Поэтому среди этих семи сотен, составлявших войско шейкарцев, были представители практически всех племен и большинства родов горного народа, но только те, кто захотел прийти сюда сам. Однако, Нушвальца это не особенно печалило, ибо он с самого начала предполагал, что так оно и будет. Именно поэтому он тогда в разговоре с дочерью и озвучил эту цифру – несколько сотен; в тот момент он предполагал, что таковых будет не больше четырех. А пришло в два раза больше. И это радовало. Добрая будет битва!

– Эй, шуншвальц! – заорал старейшина, разворачиваясь к свободно стоящим и сидящим на земле людям, – пора подниматься на стену.

И половина толпы зашевелилась, поднимаясь на ноги и поудобнее перехватывая свои ушванце и барсы. Но первыми на стену взбежали мальчишки двенадцати-тринадцати лет, вдвоем-втроем волоча тяжелые корзины, набитые дротиками. А уж вслед за ними двинулись и шуншвальц, первая боевая смена, на ходу разбиваясь на боевые пятерки, либо уже давно привычные и сработанные, либо составленные уже здесь, вчера, позавчера и сегодня утром, когда пришедшие из разных селений люди перезнакомились друг с другом, пару раз помутузили друг друга в Утоптанном кругу и решили, с кем они будут драться бок о бок.

Они успели занять позицию на стене, когда из-за поворота, образованного той самой Двузубой скалой, показались первые враги. Завидев шейкарцев, передовые шеренги кагдерийцев резко остановились и принялись топтаться на месте, растерянно пялясь на стоящих перед ними горцев. Но, по мере того, как их становилось все больше и больше, растерянность начала сменяться злостью, и со стороны кагдерийцев послышались злобные выкрики, а чуть погодя визг и вопли. Шейкарцы же продолжали молча стоять на месте, с усмешкой глядя на беснующуюся ниже толпу. Это мясо хочет их испугать? Не смешите мои пятки!

Наконец, кагдерийцы достаточно разогрели себя, чтобы перестать бояться горстки горцев, и, взревев, бросились в атаку. Шейкарцы подпустили их на двадцать шагов, а потом… за спинами кагдерийцев послышался дикий грохот. Мчащаяся вперед толпа мгновенно остановилась и обернулась. Выход с узкой части горной дороги, тянущейся вдоль стены ущелья, оказался погребен под завалом. Размеры завала оценить было довольно трудно, поскольку место камнепада заволокло тучей пыли, но, судя по косвенным признакам, он был довольно протяженным. И это означало, что если в тот момент, когда эти несколько сотен кагдерийцев еще только бросились в атаку, они чувствовали за спиной поддержку десятков тысяч своих соратников, сейчас они оказались один на один со страшными горцами. Однако осознать этот ужасающий факт они не успели, потому что в следующее мгновение в сгрудившуюся растерянную толпу начали вонзаться дротики шейкарцев.

Несколько мгновений плотная масса людей, в которую превратились атакующие кагдерийцы, ошарашенно стояла на месте, принимая всем своим многоголовым, многоруким и многоногим телом впивающиеся в него дротики, а затем в ужасе завопила и качнулась назад, к завалу, попытавшись откатиться подальше, чтобы эти смертоносные уколы перестали вырывать из этого многоголового тела все новые и новые окровавленные куски. Но было поздно: едва толпа оттянулась на полсотни шагов, как шейкарцы взревели и, ухватив свои чудовищные ушванце, до сего момента просто воткнутые в верхушку каменной стены, ринулись вниз на врага…

Это была бойня. Ушванце шейкарцев, способные отрубить лапу или даже голову пещерному медведю, рассекали людей от левого плеча и наискосок до пояса, разделяя тела на кусок с головой, шеей и правой рукой и все остальное. А кое-кто даже умудрялся развалить человека вообще на две половинки – от макушки до паха… Первые же подобные удары привели кагдерийцев в ужас, и поэтому о сопротивлении никто более не думал. Кагдерийцы падали на колени, умоляюще протягивали руки, бормотали что-то о престарелых родителях, о малых детях… но шейкарцы продолжали работать как дровосеки. Родители, дети… если любишь детей и родителей и желаешь им добра – дерись и не сдавайся!

Все закончилось через полчаса, когда последний из кагдерийцев упал, располовиненный мастерским ударом ушванце. Нушвальц потянул из-под валявшегося куска бойца (хотя какой он боец – название одно!) «Армии бедняков» обрывки плаща и принялся старательно вытирать этой грязной тряпкой лезвие своего ушванце, морщась от вони. Да уж, похоже, эти вояки вообще в жизни не мылись. Или они сделали вонь отличительным знаком этой своей «Армии»?

Закончив обихаживать ушванце, старейшина окинул лезвие придирчивым взглядом и удовлетворенно кивнул. Доспехов на этом сброде почитай и не было, поэтому лезвие особой правки не требовало. Так, пару раз провести точильным камнем… Ну-швальц вскинул ушванце на плечо и зычно проорал:

– Шуншвальц! Сколько ушло к предкам?

Некоторое время все молча оглядывались, ища собратьев по пятеркам, а потом посыпались доклады:

– Все целы, старейшина.

– У меня тоже все на месте, Нушвальц.

– У меня двое раненых, но хрен их оторвешь от такой славной драки!

– Все живы.

– Все…

Старейшина удовлетворенно кивнул. Значит, он правильно поступил, решив после атаки дротиками броситься вперед, врукопашную. Кагдерийцы оказались настолько ошеломлены обвалом, что почти не сопротивлялись. Старейшина презрительно сплюнул – мясо, тупое трусливое мясо. Правду доча говорила…

– Ладно, давайте быстренько посмотрим, что нам принесли эти нашверушце, а потом стащим все тела вот сюда, поближе к завалу, чтобы те, кто придет вслед за этим мясом, сразу же обосрались.

Шейкарцы рассмеялись. Впрочем, сдержанно, даже зло. Никто из горцев не был удовлетворен схваткой. Ну что славного в том, чтобы резать баранов? Так бараны еще, бывает, сопротивляются, блеют, вырываются, а эти… Впрочем, блеять-то они пытались. Но и только.

– Отец…

Нушвальце оглянулся. Линдэ была вся забрызгана кровью, отчего тонкая рубашка, в которую она была одета, очень рельефно обрисовала ее крепкую грудь… Ну, еще бы – короткие «барсы» требовали в момент удара находиться куда ближе к противнику, чем при работе двуручным ушванце.

– Как думаешь, они сегодня еще полезут?

– Эти овцы? – старейшина усмехнулся. – Ни за что!

– Тогда пойду помоюсь и переоденусь.

Нушвальц проводил взглядом удаляющуюся дочь и покачал головой. Такая девка! У самого слюни текут. Предки, ну вот объясните мне – что еще этому Грону надо-то?

5

– Ваше высочество! – Грон неторопливо повернулся к поспешно подбегающему к нему кирасиру. – Прибыл король Ормераль!

Принц-консорт и регент Агбера молча кивнул и, поправив шляпу, двинулся навстречу королю Насии.

Ормераль I встретил его у строя своих «Черных башен». Грон после войны максимально облегчил броню своих латников и переименовал их в кирасиров, а вот в Насии все осталось по-прежнему.

– Здравствуй, друг и брат мой! – громко воскликнул Ормераль, шагая к Грону и искренне обнимая его… Если судить по самым строгим аристократическим и родовым канонам, король Насии только что совершил неслыханное унижение своего достоинства. Ормераль был наследственным аристократом самых чистых кровей, чьи предки обладали правами властителей на протяжении уже нескольких десятков поколений. Грон же был (ну, по тем самым строгим родовым канонам) всего лишь неким выскочкой, аристократом в первом поколении, забавным капризом ныне покойной королевы Мельсиль. Да и если даже абстрагироваться от всех этих родовых и аристократических заморочек, все равно его нынешний статус принца-консорта ныне покойной королевы и регента при их малолетнем совместном сыне уж никак не соответствовал статусу Ормераля, венчанного на царство короля суверенной страны. Так что он ну просто никак не мог именоваться братом Ормераля. Таковое дозволялось только между равными. Но… это был Грон. И всем было известно, что он сам еще далеко не всякому королю позволит именовать себя братом…

– Рад тебя видеть, брат мой, – ответил принц-регент Агбера, отвечая на объятия. – Как добрался?

– Все в порядке, слава Владетелю, – отозвался Ормераль. – Войска готовы, обозы подтянуты. И я уже, признаться, считал, что нагоню тебя где-то на равнинах Кагдерии. Но, к своему удивлению, застал тебя все еще в шейкарских горах. А тут еще, представь себе, мне сообщили удивительную новость о том… – король Насии слегка замялся, будто не решаясь сразу произнести вслух то, что собирался.

– Что мы отступаем? – с легкой усмешкой уточнил Грон. Ормераль облегченно кивнул.

– Да, мне так и сказали.

– Это так, мой друг, – согласно кивнул Грон. – Более того, последний раз мы отошли на пару тысяч шагов не далее как сегодня утром.

Король Насии недоуменно окинул взглядом отлично обустроенный лагерь, стройные ряды палаток, дымки костров, над которыми были подвешены большие казаны, составленные в пирамиду пики, спокойно марширующих солдат и стайку лекарей, благодушно наблюдающих за всей этой лагерной суетой – видимо, работы у них было очень-то много. И лишь потом изумленно вопросил:

– Но почему?!

– Ну, если время от времени не отступать, тот сброд, который упорно атакует наши позиции уже вторую неделю, точно разбежится. И что – искать его потом по всей Кагдерии? – Грон неодобрительно покачал головой, показывая, как он относится к столь глупой, по его мнению, мысли, а затем решительно закончил: – Ну, уж нет – мы похороним его здесь!

Ормераль несколько мгновений озадаченно смотрел на Грона, переваривая только что услышанное, а затем его лицо прояснилось, и он… расхохотался.

– Да уж, друг мой, я не перестаю благодарить Владетеля за то, что он просветил мой разум, благодаря чему я выбрал союз с тобой, а не войну. Не вызывает сомнений, что ты бы точно так же придумал, как не гоняться за мной по всей Насии, а похоронить в выбранном тобой месте.

Грон скромно улыбнулся…

Войска Агбера добрались до укрепления шейкарцев у Двузубой скалы спустя неделю после того, как «Армия бедняков» первый раз попыталась прорваться в Насию через перевал. Шейкарцы держались вполне себе уверенно. Более того, когда Грон, спрыгнув с коня, взбежал на стену и подошел к старейшине Нушвальцу, который в этот момент как раз обматывал себе руку выстиранной и прокипяченной тряпицей, тот во весь голос орал на какого-то здоровяка, стоящего прямо перед ним опираясь на здоровенный, как раз под его размерчик, ушванце.

– Тебе что было сказано, дурень? Вы – некишальц! Некишальц, а не шуншвальц! Какого Владетеля вы полезли в атаку?

– Так скучно же, старейшина, – прогудел здоровяк. – Уже восьмую атаку до нас так дело и не доходит. Все время нас задвигаешь. Скоро мхом покроемся.

– А вот вовремя надо было приходить, – сварливо отозвался Нушвальц, правда, уже тоном ниже. – Другие-то вон – камни таскали, стену строили, древки для дротиков рубили. А вы – на тебе, пришли на все готовенькое. Только ушванце да «барсами» помахать.

– Так мы уже четвертый день после боев покойников в ущелье выкидываем, – обиженно протянул здоровяк. – Сколько уж попрекать можно.

В этот момент старейшина наконец-то заметил Грона. Он смерил его сердитым взглядом, усмехнулся и ехидно произнес:

– Ну, здравствуй, зятек…

Здоровяк обернулся, дернулся, а потом пробормотал:

– Я это… пойду я, старейшина… пора мне это…

– А чего так неласково? – усмехнувшись, спросил Грон, когда здоровяк отдалился на более-менее приличное расстояние.

– А то, – сердито начал Нушвальц. – Ты долго моих девок мучить будешь?

– Я? Как?! – опешил Грон.

– А так! – рявкнул старейшина. – Долго мне еще внуков ждать? Так ведь и помереть могу, очередную твою просьбу исполняя! Думаешь легко мне было уговорить людей выйти навстречу этим… этому мясу? Знаешь, что мне все старейшины говорили? С какой стати шейкарцы должны защищать Насию? Кто нам насийцы – отцы, братья, сватьи? Но я же сделал! А ты?.. – и старейшина досадливо махнул рукой. Грон, слегка опешивший от такого наезда, некоторое время помолчал, а затем осторожно начал:

– Прости меня, Нушвальц, я все понимаю. И я принимаю твои обвинения. Да, так и есть. Я виноват, но дело в том, что…

– Хочешь сказать, что на тебя открыта охота? И что твои близкие, находящиеся рядом с тобой, тоже являются целями? – усмехнулся старейшина. – И что? Разве жизнь устроена не так, что мы можем умереть в любой момент – от дрогнувшей руки на охоте на снежного барса, от горного обвала, от невесть где подцепленной лихорадки, да просто надышавшись дыма от сырого дерева в очаге? И что теперь – не жить совсем? – он вздохнул. – Когда я умыкнул мать моих девочек из Рода Ушмешильц, за мной открыло охоту аж сорок человек. Отец, братья, племянники, сговоренный жених моей девочки и вся его семья. Нам пришлось пять лет скрываться в дальних ущельях, время от времени укорачивая на голову вышедших на наш след очередных преследователей, пока все чуть успокоилось, и я смог договориться с семьей моей жены. Но знаешь, что я сделал сразу же после похищения? Едва только скинул ее с плеча на охапку прошлогодней травы, – Нушвальц расплылся в довольной улыбке, а затем гордо заявил: – Заделал ей моих девочек! Вот так! – потом вздохнул и произнес уже куда тише: – Жизнь идет своим чередом, Грон. И горе, голод или опасности – совершенно не повод для того, чтобы она остановилась. Что от нас останется, если мы перестанем рожать детей? Кости в земле? Ты точно хочешь именно такого конца?

А Грон стоял, стиснув зубы, и в голове его колоколом бился голос Мельсиль: «Да не прервется нить…». Какой же он был дурак!..

В тот вечер они со старейшиной напились до чертиков. А потом Грон уснул и проснулся от ощущения теплого тела рядом. Линдэ, заметив, что он проснулся, тут же подняла голову и окинула его тревожным взглядом. Грон взял ее руку, осторожно коснулся ее губами, а потом тихо произнес: – Завтра…

На утро Грон лично поднялся на стену и осмотрел завалы тел, смердящими кучами валявшиеся по всему полю перед стеной.

– Это еще ничего, – хмыкнув, заметил старейшина. – Эти-то, считай, свеженькие. Самых завонявших мы сбрасываем в ущелье. Вот оттуда вони…

Грон понимающе кивнул, а затем, развернувшись к предводителю шейкарцев, сказал:

– Сегодня, после второй атаки – сделаете вид, что они вас сбили со стены и откатитесь назад, шагов на пятьсот. А потом вообще уйдете. Отбросите их, если вздумают преследовать, и уйдете.

Нушвальц вытаращил глаза.

– Зачем?!

– Затем, что если вы этого не сделаете – через день-два они отсюда сбегут.

Старейшина задумался.

– Но разве это не то, что ты хочешь? Ты же говорил, что их нельзя пропустить в Насию?

– Я тебя просил не пропустить их в Насию, старина. Я же собираюсь их здесь просто уничтожить. Всех. И тех, кто уже состоит в этой самой «Армии бедняков», которую, как по мне, правильнее было бы назвать «Армией грабителей и убийц», потому что нормальных работящих бедняков, которым просто не повезло в жизни, там почти нет. Только крысы, пошедшие в эту армию, чтобы грабить и убивать, потому что ничего полезного делать не умеют, потому-то и жили так гнусно раньше… И еще тех, кого тайные руководители всего этого кровавого хаоса пришлют им на помощь.

Нушвальц прикусил ус и, хмыкнув, протянул:

– Во-от оно как… а не разбегутся?

Грон покачал головой.

– Не думаю. У них и так трудности со снабжением. В предгорьях всегда было плохо с продовольствием – не так, конечно, как в ваших горах, но все равно не очень. А я не думаю, что предводители этой ублюдочной армии смогли организовать хоть какие-нибудь стабильные поставки из центральных областей. Скорее они собирают разовые обозы, посылаемые с пополнением, которые к тому же каждый раз приходится отправлять все более издалека, потому что округу эти шестьдесят тысяч уже всю объели. Так что эта «Армия» уже сейчас голодает. И здесь ее держит только надежда сегодня-завтра прорваться-таки в более сытые места. Причем в куда более сытые, чем оставленная за их спиной страна, – тут он хищно усмехнулся. – Сделать этого мы им, конечно, не дадим, но и лишиться этой надежды тоже не позволим. А ударим только тогда, когда эти «воины» (кавычки в голосе Грона старейшина различил очень явственно) будут еле ноги передвигать. Чтобы не смогли убежать.

– А когда ударим-то? – живо поинтересовался старейшина.

– А вот насийцы подойдут – тогда и решим, – сообщил Грон.

И вот они, наконец, подошли…

Военный совет собрали на следующий день. Несмотря на то, что старшим по статусу среди всех собравшихся являлся Ормераль, король Насии безоговорочно уступил право ведения Совета «самому опытному и прославленному полководцу среди собравшихся – Его Высочеству Грону». Самому Грону подобный жест был, в общем-то, по барабану, но остальным агберцам подобное уважение явно потрафило. Зато многие из насийцев, особенно из старой аристократии, заметно помрачнели. Впрочем, сам Совет быстро привел их в более благодушное расположение духа, ибо Грон выслушал всех. Ну, то есть вообще ВСЕХ. Даже адъютантов. Да что там даже – он с них и начал… А потом с легким поклоном в сторону Ормераля сообщил высокому собранию, что он полностью поддерживает решение короля Насии завтра же атаковать противника всеми силами. То есть начать латной пехотой, а затем, как только противник побежит, перейти на преследование конницей. И это решение вполне примирило насийцев с несколько не понравившимся им началом Совета. Почти половина армии Насии представляла собой рыцарское ополчение, а принятые решения позволяли коннице сыграть в завтрашнем сражении самую громкую партию.

После совета к Грону подошел Батилей.

– Дружище, я тебя не узнаю.

Грон с усмешкой развернулся к старому другу.

– И в чем же?

– Этот план, который ты принял…

– А что тебе в нем не нравится?

– Ну-у, – Батилей замысловато взмахнул рукой, – какой-то он совсем простой. Совершенно не твоя манера. Ты все время придумываешь такие ходы, что остальные только диву даются. Со временем играешь. С местностью. А тут – просто и тупо: «пойдем вперед и всех убьем».

– Ну да, – кивнул Грон. – Ведь в этом-то и состоит наша задача.

– Всех убить?

– Естественно. И дело даже не в том, что так будет проще нам… – Грон вздохнул. – Понимаешь, дружище, если мы хотим добра той несчастной стране, нужно как можно быстрее уничтожить всех, кто привык быть бандитом. Ну, или, хотя бы значимое большинство таковых. А остальных – напугать до усрачки, чтобы у них руки тряслись в тот момент, когда они прикасались к бандитскому тесаку. Ибо иначе никого из них уже не переделать… И нам все равно придется их уничтожать, только гораздо дольше, тяжелее, теряя своих людей и много времени. А тут… – он махнул рукой. – Удара латной пехоты они не выдержат. У них для этого нет ни выучки, ни мужества, ни приличной брони. Это наша онота или гвардейцы могли бы потерять первые четыре-пять шеренг, остановить атаку и начать вгрызаться в противника, вырезая стиснутых рукопашной свалкой пикинеров, давить, вспарывать животы, резать пах, бедренные и шейные жилы, вскрывать горла и в этом кровавом кошмаре двигаться и двигаться вперед. Давить и давить, до тех пор, пока враг не выдержит и не побежит бросая пики, щиты, части доспехов – все, что будет мешать им бежать. А эти… – Грон презрительно сплюнул. – Они побегут сразу же. При первом же ударе.

– И что, у них нет никаких резервов? – недоверчиво уточнил Батилей.

– Резервы у них точно такие же. И ничем помочь не смогут. Впрочем, лиги через три, в урочище Вязов, есть караванная стоянка, на которой, по информации, добытой шейкарцами, сосредоточены все их запасы продовольствия, – Грон усмехнулся. – Кстати, именно ими командование этой «Армии бедняков» и удерживает ее от того, чтобы разбежаться. Вожакам банд, из которых и состоит эта «Армия», выдают пайку только на один день – в обмен на выполнение распоряжений предыдущего дня и в соответствии с тем, как они их выполнили. А до Грозовых ворот, после которых начинается Вестгольтская равнина, идти неделю, а то и больше. Так что даже если у кого из главарей отрядов и есть мысль взбунтоваться и уйти – пока она не выполнима. Без еды дойдут не многие, особенно учитывая то, что пайки весьма скудные и «Армия», по существу, голодает, а кто дойдет – просто разбегутся, оставив главаря без банды. А то и вообще сначала прирезав его, чтобы поделить накопленное главарем. Поэтому все они каждый день исправно приходят за положенной пайкой и продолжают по очереди отправлять своих людей на убой под наши клинки и болты.

– Так вот оно что… – понимающе протянул Батилей. – А я-то думал, почему они до сих пор не оставили небольшой заслон и не отвели армию для попытки прорваться через какой-нибудь другой перевал.

Грон согласно кивнул.

– Да, ты прав – они просто не могут это сделать. Как только они спустятся с перевала и выйдут на равнину – большая часть армии просто разбежится. Шейкарцы, а потом и мы, отбили у большинства охоту лезть на клинки. Так что второй попытки прорваться в Насию у них просто не получится. Потому-то они и продолжают биться лбом о наши укрепления, хотя, как мне кажется, в возможность прорыва у них не верят уже даже самые упертые. Но я не об этом… Запасы продовольствия у них охраняет довольно сильный и неплохо организованный отряд, к тому же вполне себе сытый. И его можно было бы опасаться, если бы они рискнули бросить его в бой. Но они не рискнут.

– Уверен? – с сомнением покачал головой Батилей. – Не думаю, что в той ситуации им будут настолько уж важны запасы продовольствия. Могут и рискнуть.

– Нет, – Грон покачал головой. – Не рискнут. И вовсе не из-за продовольствия. Просто с этим отрядом находятся те, кто присматривает за «Армией бедняков». И отвечают за правильное развитие ситуации перед теми, кто сидит в столице… ну и кое-где подальше. А вот они-то никогда не рискнут собственным здоровьем и уж тем более жизнью. И потому никому не позволят ослабить свою охрану, – он сделал паузу, упер в Батилея твердый взгляд и закончил: – Ими займешься ты. Там будут люди, которых надо будет поспрошать Шуршану. Очень надо. Постарайся их не упустить.

– Не упущу, Грон, – жестко ответил тут же посуровевший Батилей.

– Верю. Но будь внимательнее. Эти будут пытаться ускользнуть, что твои змеи. Переоденутся. Обмотают руку или голову окровавленными тряпками. Притворятся немыми. Да мало ли как еще! Не смотри ни на внешность, ни на поведение. Смотри на то, как на них будут реагировать окружающие. Если плюгавого и одетого в лохмотья солдатика отчего-то побаиваются или демонстративно сторонятся, либо он может подозвать к себе кого-то, куда более сильного и опасного, легким щелчком пальцев – значит, он не тот, кем хочет казаться. Понимаешь меня?

– Да, но… – Батилей неуверенно замялся, – разве фильтрацию будет проводить не Шуршан со своими людьми?

– Шуршан. Но и остальных тоже хорошо проинструктируй. Потому что они будут «играть» именно с людьми Шуршана, а вот на какого-нибудь туповато выглядящего здоровяка-охранника типа Колоды или Горелого могут не обратить внимания. И расслабятся, чем-то выдадут себя. Поэтому пусть вся онота глядит в оба. Понятно?

Батилей молча кивнул и отошел. Впрочем, основной причиной, по которой он отошел, могло быть не то, что у него действительно не осталось никаких вопросов, а приближение короля Насии. Очень мало насийских аристократов лояльно относилось к той манере, в которой Грон общался с наемниками, пусть даже они и были его сослуживцами. Мол, все что было в прошлом – в прошлом, а сейчас Грон – аристократ и должен соблюдать, так сказать, корпоративные стандарты общения… И хотя король Насии вроде относился как раз к меньшей, лояльной половине, Батилей предпочел не создавать натянутой ситуации и отойти. Тем более что все нужное уже обсудили.

– Друг мой, – начал Ормераль, подхватывая Грона под локоток, – мне конечно лестно, что вы так безоговорочно приняли мой план, но, должен сказать, я, м-м… в некотором недоумении.

– Почему же?

– Ну-у… как мне кажется… для вас подобный план, как бы это сказать, слишком прост. Я и предложил его в надежде, что вы, пользуясь своим талантом, сможете, как это вы говорите – откорректировать его и придать ему, м-м… необходимый блеск и эффективность.

Грон улыбнулся. И Ормераль туда же…

– Друг мой, но этого просто не требуется.

– Но почему?

– Потому что вы предложили план атаки, вполне адекватный имеющемуся у нас противнику, погодным условиям и местности. Так нам и нужно действовать – продавить противника латной пехотой, а затем, когда он обратится в бегство и местность позволит кавалерии обойти пехоту – послать на преследование кавалерию. И осуществлять это преследование до тех пор, пока противник не будет уничтожен.

– То есть до вечера?

– То есть не менее пяти дней, а то и недели. Так что нам с вами надо позаботиться, чтобы наша кавалерия взяла с собой недельный запас продуктов, потому что взять его у нашего противника им не удастся. Продукты в «Армии бедняков» выдаются строго на сутки.

– Вот как? Не знал, – задумчиво протянул король Насии. – А если они попытаются остановиться и организовать сопротивление?

– Тогда кавалерия либо опрокинет их, потому что таковые пытающиеся совершенно точно будут весьма немногочисленны, либо остановится и дождется остальную армию. Но я не думаю, что это потребуется. Будучи сбитой с позиции и не удерживаемая более шансом на очередную суточную пайку, эта шваль совершенно точно будет бежать так далеко, как только сможет. Нет, кое-кто попытается забиться в ближайшую дыру, но… мы же с пехотой будет двигаться несколько более неспешно. Так что выковыряем всех. Да и шейкарцы с удовольствием помогут. Уж можете мне поверить… Так что даже ночь наш противник будет использовать не для того, чтобы организовать сопротивление, а для того, чтобы как можно дальше оторваться от нашей кавалерии.

– Вы так уверены в этом? – с сомнением произнес Ормераль.

Грон усмехнулся. За прошедшие две недели он успел очень хорошо изучить, что представляет из себя «Армия бедняков». Он долгими часами лежал на вершине Двузубой скалы, куда умудрились затащить его шейкарцы, наблюдая за внутренним распорядком их лагеря. Он присутствовал на десятках допросов раненых, притащенных с поля боя, после очередного неудачного штурма. А кроме того те же шейкарцы натаскали ему тучу «языков» (кстати, им очень понравилось это название), причем из разных отрядов, которые подробно рассказали ему о том, как все было устроено в этой «Армии бедняков», о взаимоотношениях различных отрядов, их подготовке, вооружении, действующих приказах и том, как они выполняются, и многом, многом другом, что позволяет достаточно точно оценить любой отряд, оноту или армию, понять каков их уровень боеготовности и боеспособности, их дух, настроения, мотивации и так далее. И поэтому он был полностью убежден в своих словах. О чем он и сказал:

– Да, мой друг, уверен.

Утро началось привычной атакой кагдерийцев. По рассказам «языков» отряды, которые выделяли людей на атаку, в этот день получали двойную пайку, что было существенной прибавкой к обычно крайне скудному рациону. Однако с другой стороны из подобных атак мало кто возвращался, поэтому слишком частое участие в атаках могло привести к тому, что отряд или банда, пожелавшие подольше «подкормиться» подобным образом, потеряли бы слишком много людей и сильно ослабли. А со слабым отрядом никто не стал бы особенно церемониться – вожаки других подразделений просто заставили бы этот отряд пойти в первых рядах при очередной атаке…

Планирование каждой атаки в «Армии бедняков» каждый раз превращалось в тонкую интригу, результатом которой становились неожиданные союзы, циничные предательства и откровенные «подставы». Но, как бы там ни было, каждое утро приблизительно в одно и то же время со стороны «Армии бедняков» раздавался даже не грозный, а, скорее, тоскливый клич (или, вернее, вой), которым атакующие пытались хоть как-то подбодрить себя, а затем на дежурные полки накатывалась волна вопящих оборванцев, большая часть из которых здесь же и оставалась. Потом обычно следовала уборка трупов, засыпание песком кровавых луж и иные гигиенические мероприятия, а затем очередная атака. От всяких изысков типа ночной атаки или атаки в предрассветных сумерках либо сразу после заката кагдерийцы отказались уже давно, ибо это было бесполезно и лишь множило потери.

Но в этот раз все было по-другому.

Во-первых, сегодня в первую линию встали насийские латники, которые были горды как тем, что тот самый знаменитый Грон безоговорочно принял план атаки, предложенный их королем, так и тем, что именно им выпала честь нанести первый удар и двинуться на острие атаки всей объединенной армии. Но кагдерийцы об этом даже не догадывались. За две недели боев с агберцами они уже привыкли к постоянной замене флажков и значков над сменяющими друг друга полками первой линии, а в их значении подавляющее большинство совершенно не разбиралось. Ну мало ли какой ерундой украшают себя все эти собачьи прихвостни «тиранов и узурпаторов»?

Во-вторых, впервые за почти полторы недели, глубина построения объединенной армии превышала сотню шеренг. Эту сотню вывели на второй-третий день после того, как агберцы сменили шейкарцев. Которые, кстати, были этим весьма недовольны, ибо после каждой схватки практичные горцы собирали с трупов кое-какие трофеи. Не слишком большие, но когда этих атак случается по три-четыре в день, а таких дней уже перевалило за десяток… Недаром к старейшине Нушвальцу все это время продолжали подтягиваться как одиночные любители подраться, так и целые команды. Вследствие чего к моменту прибытия Грона у него в строю, несмотря на потери, находилось уже почти тысяча двести человек. Первые из пришедших сумели за это время поднять минимум по десятке серебра – по меркам гор очень неплохо… Впрочем, после того, как Грон пообещал по-прежнему отдавать трофеи шейкарцам, они слегка подуспокоились, хотя любители помахать ушванце, естественно, все равно были недовольны… Тем более что едва агберцы заменили на позициях шейкарцев, состав нападающих довольно быстро поменялся. Если в то время, когда шейкарцы дрались в одиночку, их атаковали в основном злые и неплохо (по меркам «Армии бедняков», конечно) вооруженные бойцы, то на агберцев теперь лезла кое-как вооруженная полуиспуганная шваль, только и ждущая момента, когда можно будет хоть насколько-то обоснованно бросить оружие и сбежать. И кошели у таких, как правило, оказывались совершенно пусты…

Ну и в-третьих, сразу за первой линией, уже готовой к бою, начала потихоньку выстраиваться вся остальная армия. А обозники, так же не торопясь, основательно, начали сворачивать лагерь…

Удар насийской латной пехоты был страшен. Атакующая волна кагдерийцев была принята на пики, отброшена, а затем латники выпустили вперед бойцов с топорами, длинными мечами и алебардами и мерным шагов двинулись вперед. Атакующая волна кагдерийцев под этим ударом просто истаяла, как кусок масла на сковородке. Самые сообразительные, успевшие выбросить примитивные грубые копья и, развернувшись, дать деру, еще не добежав до насийцев, были перебиты арбалетчиками, стрелявшими из глубины строя насийских латников.

Но вопли ужаса, вырвавшиеся из глоток кагдерийцев в тот момент, когда они поняли, с чем столкнулись, похоже, все-таки достигли их лагеря. Когда монолитно шагающая ударная колонна насийских латников завернула за скалу и вышла к уширению караванной дороги, на которой располагался первый из лагерей кагдерийской «Армии бедняков», все его обитатели уже повылезали из шалашей и примитивных земляных нор, которые язык не поворачивался обозвать землянками, и с тревогой уставились в сторону, откуда показались насийцы.

Завидев вал латной пехоты, грозно накатывающийся на них, полторы тысячи человек, обретающихся на этой поляне, дружно завопили… а вот потом начался хаос. Большая часть просто начала растерянно метаться, то хватаясь за оружие, то бросаясь к своим убогим жилищам, то просто начав бегать по поляне и что-то вопить. Вторая по численности группа, бросив все и делая даже попытки схватить оружие или залезть в шалаш либо землянку за какими-то имеющимися у них ценностями, просто дунула в противоположную от насийцев сторону. Ну а третья, самая малочисленная, но не только услышавшая скорее даже не команды, а вопли своих вожаков, но и успевшая их осознать, а также, похоже, обладавшая хоть какими-то остатками мужества, похватала оружие и атаковала насийцев. Ну, попыталась…

Боя не получилось. Колонна передового полка успела втянуться на поляну и укрыться панцирем щитов, из-за которых сноровисто работали алебардисты и мечники, вновь оттянувшиеся за первую линию щитоносцев. А попытка кагдерийцев организовать атаку на колонну с трех сторон привела лишь к тому, что мерно и неторопливо, но так же неотвратимо выдвинувшаяся из-за первого полка колонна второго полка латников обошла правую группу нападавших и ударом в тыл размазала ее о строй щитоносцев первого полка. Третий полк точно так же поступил с группой кагдерийцев, попытавшихся атаковать слева. После чего полки произвели ротацию: вперед двинулся второй полк, за ним третий, а последним двинулся первый, выдержавший начальный удар и понесший самые большие потери. Впрочем, по меркам нормального сражения они были крайне незначительными – около двадцати убитых и меньше сотни раненых, при том, что у противника только убитых насчитывалось не менее девяти сотен. Но так и бывает, когда неорганизованная толпа сталкивается с обученной держать строй и нормально вооруженной и оснащенной армией.

Следующие четыре с половиной часа все продолжалось более-менее одинаково. Через три часа продвижения, после разгрома очередного лагеря «Армии бедняков», насийскую латную пехоту сменила агберская, но на общем темпе продвижения это никак не отразилось. Объединенная армия продолжала спокойно и неотвратимо двигаться вперед, пока, наконец, не дошла до той каменной стены, на которой шейкарцы в первый раз встретили «Армию бедняков». И лишь здесь войско наконец-то впервые встретило сколь-нибудь внятное и организованное сопротивление.

– Что скажешь, Грон? – небрежно спросил у Грона Ормераль, осматривая колышущееся море голов, заполнявшее узкую долину, начинающуюся у Двузубой скалы. Грон пожал плечами.

– Два часа и пойдем дальше. Надо только вовремя менять передовые полки, – он задумался, а потом махнул рукой. – Здесь, пожалуй, первый раз ударим конницей. Как твои «Черные башни»? Смогут вовремя остановиться?

– Мои «Башни» сметут любо… – горделиво начал насиец, но, осознав вопрос, запнулся. – Ну-у… э‑э‑э, если хорошо проинструктировать не только полковника, но и все ротных, то…

– И сержантов тоже, – кивнул Грон, потом вздохнул. – И то не факт, что дойдет. А если даже дойдет – совсем не факт, что послушаются. Мне очень долго пришлось выбивать из своих гвардейцев дурь и приучать их очень четко исполнять команды. Слава Владетелю, у меня уже был опыт воспитания оноты и кое-какой авторитет.

Король Насии хмыкнул. Да уж, кое-какой…

– Но все равно, по центру придется пустить именно «Черных башен», – продолжил Грон. – У них самые тяжелые доспехи и они легко рассекут эту толпу, которую, как я думаю, только палками удалось заставить встать хотя бы в относительное подобие строя. Только пусть не увлекаются. Где-то за спиной пятидесятой шеренги у них начинается каменная стена, сложенная шейкарцами из больших валунов и обломков скал… вон там, где у них стоят стрелки. С этой стороны она относительно пологая, но все равно, если кони на нее наскочат – поломают ноги.

Ормераль молча кивнул и, развернув коня, крупной рысью двинулся к сосредотачивающейся в тылу насийской кавалерии.

Атака началась через час. Таранный удар «Черных башен» был страшен. Людей перед строем полка просто разбрызгало по сторонам, как воду под форштевнем корабля. Ну… тех, кто не был просто стоптан чудовищными копытами огромных коней, весящих почти тонну даже без специальных доспехов. Впрочем, кирасиры Агбера так же не посрамили честь своей страны и лишь ненамного отстали от самой тяжелой кавалерии шести королевств. А затем вперед двинулась пехота…

– Вы были правы, друг мой, – уважительно кивнул Ормераль Грону, когда солнце уже начало клониться к закату. – Всего два часа.

Грон вежливо поклонился в ответ на подобное признание и учтиво уточнил у короля Насии:

– Ваше величество, вы не против, если я поставлю в голову своих мечников? Там идет довольно длинный узкий участок, а мои обучены менять ряды прямо в процессе плотного контакта с противником… – в принципе, он мог бы и не спрашивать, ибо был полностью в своем праве. Но… чем еще заниматься во время такого скучного, рутинного и долгого сражения. Профессионалы столкнулись с дилетантами, которым к тому же некуда деваться. Эту армию списали со счетов даже ее предводители. Но ему, Грону, предстояла схватка с другой силой, куда более злобной и опасной, хотя и куда менее многочисленной.

6

Йокромбиг проснулся поздно. Снаружи, наверное, уже совсем рассвело, но сюда, на третий уровень городских катакомб Несвиздзя, солнечный свет не проникал никогда. Впрочем, для Йокромбига это не составляло особенной беды. Более того, выйди он на солнечный свет каким-нибудь ясным летним денечком, так, пожалуй, сразу и ослепнет, потому что он прожил на третьем уровне городских катакомб столицы Кагдерии всю свою сознательную жизнь.

Нет, это утверждение вовсе не означало того, что он никогда не покидал катакомбы. Йокромбиг прожил обычную бурную и полноценную жизнь типичного жителя городских трущоб Несвиздзя. Пятилетним мальчонкой он первый раз выбрался из катакомб просить милостыню. И ему подавали. Ну а как же? Жизнь в таком месте, как катакомбы, не очень хорошо влияет не только на рост и развитие ребенка, но и на развитие плода. Поэтому Йокромбиг появился на свет уже с несколькими вполне достойными и выгодными увечьями – сросшимися пальцами на ноге, бельмом на глазу и сухорукостью. Так что сердца молодых горожанок невольно наполнялись жалостью, когда они видели перед собой маленького мальчика с умильно-печальными глазенками, жалостливо ковыляющего за ними, выставив на всеобщее обозрение свои увечья и умоляюще протягивающего к ним свою сухую лапку. Но это продолжалось только до двенадцати лет. Ну… жалость горожанок. А после они начали гнать «жалкого бездельника-попрошайку» или «проклятого уродца» и спускать на него собак.

Поэтому после двенадцати лет Йокромбигу пришлось идти проторенным путем и вступать в банду базарных воришек. Но достойного положения, равного тому, которое он имел среди малолетних нищих, в этой банде достигнуть ему не удалось. Ибо все то, что среди малолетних попрошаек было его, так сказать, конкурентным преимуществом – увечья, телесная слабость и запоминающаяся внешность, в банде воришек оказалось серьезными недостатками. Он не умел и так и не смог научиться быстро бегать, ловко воровать, умело прятаться и много таскать. Более того, едва только где на базаре замечали его примечательный облик, как там тут же поднимался шухер. Так что ни о каком тихом воровстве и речи идти не могло, вследствие чего Йокромбигу частенько перепадало от своих же за то, что он «навел шухер». Хотя он лично в этом был вроде как совершенно не виноват. Он же ничего не делал – просто бежал за всеми остальными!

Впрочем, вожак у их банды был довольно опытный, поэтому он вскоре придумал, как использовать данный недостаток Йокромбига ко всеобщей пользе. И молодой воришка стал для банды лучшим… отвлекающим фактором. Вот только самому Йокромбигу от этого было не легче. Ибо, по воровским законам, базарные воришки, занимающиеся непосредственным утягиванием «добычи» с места преступления, могли позволить себе сожрать до половины украденного. Ну, из того, что могло быть съедено на месте, а не требовало последующей готовки. Поэтому за места в той команде, которая будет заниматься именно этим, всегда велась жестокая борьба, и все члены банды по очереди время от времени получали в ней свое место. Все, кроме Йокромбига. Его в эту команду, после первых пяти попыток больше не ставили ни разу. Что, впрочем, было вполне справедливо, ибо неуклюжий Йокромбиг непременно запарывал дело… Но все это привело к тому, что следующие пять лет он прожил не просто впроголодь, так жили все базарные воришки, а откровенно голодая. Пять лет. До того самого момента, когда базарный стражник, догоняя его более умелых, ну, или, счастливых соратников, не наступил на упавшего… ну как его можно было в то время назвать – ребенка, юношу, да не был он к тому моменту уже ни тем, ни другим… короче, на Йокромбига и не переломал ему ноги своими коваными башмаками.

После чего злоключения калеки наконец-то закончились. Да-да, вот так вот!

Кости ног, к удаче Йокромбига, срослись совершенно неправильно. Отчего его ноги приобрели уродливую Z-образную форму. И ходить он теперь мог только еле-еле, опираясь на клюку и подолгу отдыхая. Вследствие чего из банды базарных воришек его выкинули пинком под зад. Впрочем, он и так доживал там последние деньки. Ибо банды базарных воришек – это для сопляков, а Йокромбиг уже вырос из этого мучительного возраста. Хотя, то ли вследствие изначально приобретенного уродства, то ли от того, что все то время, когда и идет основное развитие тела и набор его массы, прожил почти непрерывно в состоянии голода, его лет ему никто не дал бы… Дальнейший путь базарных обычно приводил их либо в подручные к опытным ворам, либо в банды взрослых «дубинщиков», промышлявших грабежами, ну, или, в самом лучшем случае, к контрабандистам. Йокромбигу все эти пути, вследствие его увечий, были напрочь перекрыты, а переростков в базарных бандах не держали. Так что к моменту происшествия со стражником Йокромбиг был уже на грани вылета – еще день-два, неделю, максимум месяц, и все, с этим не очень удавшимся у него жизненным амплуа ему пришлось бы распрощаться. И впереди явственно маячило только одно – смерть от голода, ибо ни ворам, ни «дубинщикам», ни уж тем более контрабандистам он был совершенно не интересен.

Однако, как уже и говорилось – ему повезло. И он приобрел еще одно очень полезное увечье. Оно, а также тот факт, что он так серьезно пострадал «на деле», открыли ему прямую дорогу в одно из самых уважаемых сообществ столичных трущоб – к прихрамовым нищим.

И вот тут-то Йокромбиг развернулся во всем своем таланте. Кем он только не побывал за время этой своей карьеры: и увечным воином-защитником, и крестьянином – жертвой чудовищной твари из Запретной пущи, и бедным сиротой, содержащим на своих плечах больную мать и троих увечных сестренок… Их было много, образов, которые исправно выкачивали деньги из доверчивых и сердобольных горожанок и дворянок. И каждый из них Йокромбиг отыгрывал с присущим ему артистизмом. Пожалуй, откройся в Несвиздзе театр и предприми его директор некие усилия по поиску талантов на улицах столицы, Йокромбиг оказался бы одним из кандидатов на престижную и столь желаемую многими в иных временах и странах должность актера. А кое-где, возможно, и вообще выбился бы в звезды и кумиры. При удаче. Но ему было вполне неплохо и здесь и сейчас. Было…

Йокромбиг, кряхтя, поднялся на свои изуродованные ноги и, шаркая, двинулся к щели в дальнем углу своей каморки, в которую справлял нужду. После сна организм, что естественно, был переполнен испражнениями, и от них следовало избавиться.

Покончив с утренними процедурами, совершенными там же, у щели, вследствие того, что она располагалась у стены, по которой постоянно текла вода, просачивающаяся откуда-то сверху и уносившая с собой все излишние выделения организма старого нищего, Йокромбиг выбрался из каморки и, поскрипывая суставами, двинулся по проходу, выводящему к двенадцатому выходу. Именно там, в нескольких старых, вырубленных в камне камерах, ныне приспособленных под склады, и находилась причина того, что он, с одной стороны уже столько лет не покидал катакомбы, а с другой – все эти годы постоянно имел свой кусок хлеба. А иногда, если удавалось воспользоваться веревкой и камнем и прибить крысу – даже с мясом.

Все началось пять лет назад. Тот год был для Йокромбига очень тяжелым. Его звезда в сообществе прихрамовых нищих как раз в тот момент начала стремительно закатываться. По большому счету виноват в этом был он сам. Обнаглел. Оскорбил несколько старых, уважаемых нищих, а конкретно – Треттия Язвы и Лысую Лягушку. Выбил из Урундия Одноногого право оставлять всю поданную еду себе и делиться с сообществом только деньгами. Впрочем, это-то было, скорее, в обычае: те нищие, что приносили сообществу наибольшую долю доходов, все пользовались этим правом. Но взамен подразумевалось, что они не станут специально выпрашивать еду, а не деньги. Йокромбиг же это правило нарушил. Он в тот момент, благодаря своим увечьям и, в куда большей степени, своему актерскому таланту, зарабатывал больше любого члена сообщества. Да что там – шестеро следующих по заработкам членов сообщества прихрамовых нищих зарабатывали все вместе меньше, чем он. Вот Йокромбиг и обнаглел. И ему этого не простили.

Во все времена, и во всех социальных структурах – от улья и муравейника и до магазина, научно-исследовательского института, армии либо государства в целом первейшей задачей их существования считается выживание. Все остальное, как то: эффективность в выполнении задач, для которых они созданы, экономическая или финансовая целесообразность, совершенствование и развитие – вторичны, каким бы важным ни казалось что-то иное. Например, что главное в существовании армии – именно защита народа и государства, а в существовании НИИ – продвижение вперед науки и технологий. Нет, естественно, все эти социальные структуры создавались именно для выполнения поставленных перед ними задач, но поскольку все эти учреждения создаются именно в форме социальных структур (а никак иначе они просто не могут быть созданы), то те задачи, которые перед ними стоят, сразу же отодвигаются на второй план. А на первый выдвигается задача выживания. И ничего тут не поделаешь – это, если можно так выразиться, «свойство материала». Мы же не удивляемся тому, что вода мокрая, а лава – раскаленная. Так и здесь. Императивная директива любой социальной (и не только, кстати) структуры – продлить свое существование на как можно более долгий срок… Да и есть в этом некая своя изощренная логика. Ибо если социальная структура не выживет – каким образом она сможет выполнить ту задачу, для решения которой ее сформировали?

А вот ключевым параметром выживания является управляемость социальной структуры. И поэтому практически ни в одной подобной структуре не способны долго терпеть никаких слабо управляемых элементов, какую бы большую пользу они этим самым социальным структурам ни приносили. Именно вследствие подобной, почти (ну, если рассматривать социальную структуру как некий вариант живого организма) инстинктивной реакции на раздражитель, которую любая социальная структура демонстрирует практически рефлекторно, и появляются обычно в местном «фольклоре» истории о «гениальном ученом, выжитом бездарными начальниками-завистниками» или «о нормальном парне, который как выбился в начальники – стал такой сволочью», либо «о хорошем руководителе, которого подсидел такая сволочь…»; ну и о «выскочке, которому больше всех надо и который всех уже достал своим идиотизмом». Все это, несмотря на вроде как разные время, место действия, абсолютно различные организации и отличающиеся характеры главных действующих лиц – одна и та же история. История о раздражителе, понизившем уровень управляемости (и, следовательно, выживаемости социальной структуры), и ее естественной реакции на него.

Точно то же самое и произошло с Йокромбигом.

Внешне же это выглядело так: однажды вечером, когда он неспешно ковылял со своего обычного места на храмовой площади, сыто порыгивая и распространяя вокруг аппетитный аромат неплохого красного вина, его встретило в подворотне семеро нищих и… избили в кровь. Более того, его не только отмудохали, а еще и переломали руки и ноги, а также разрезали горло и перерезали голосовые связки. А затем отволокли на окраину Несвиздзя, к Новому рву и выкинули в него, оставив умирать… Была у местных нищих такая вот стандартная форма казни.

Дело в том, что в Новом рву, каковой когда-то собирались действительно превратить в полноценный ров, который должен был стать частью новой линии городских укреплений изрядно разросшейся столицы Кагдерии, но затем был заброшен (вероятно, вследствие того, что деньги, выделенные на строительство городских укреплений, были очередной раз успешно разворованы), завелась какая-то странная разновидность тухлых рачков. Эти мелкие водные падальщики были известны повсеместно и почти повсеместно использовались для утилизации всякого дерьма – в основном, отходов скотобоен и трактирных кухонь. Рачки всегда с удовольствием поглощали как всякую тухлятину, на которую набрасывались с небывалым энтузиазмом, так и относительно свежую убоину, которую жрали куда менее охотно. Однако рачки, которые завелись в Новом рву, немного отличались от остальных своих собратьев. И в первую очередь тем, что жрали не только тухлятину и убоину, но и… как бы это сказать, еще не убоину. Без особого интереса, может, даже с отвращением, но жрали.

И вот, основываясь на этом странном изменении вкусов тухлых рачков из Нового рва, местный криминалитет и придумал новую казнь. Она заключалась в том, что обездвиженная и лишенная возможности подать хоть какой-то сигнал о помощи жертва погружалась в Новый ров, в настоящее время представлявший из себя длинную зловонную лужу, шириной шагов двадцать, но глубиной всего от локтя до, в лучшем случае, двух, где потом в течение нескольких часов получала весь букет ощущений, испытываемых телом, которое поедают заживо.

Йокромбиг проторчал в Новом рву почти три часа, чувствуя, как его заживо объедают эти самые рачки, но его так и не успели доесть. Ему, можно сказать, повезло в том, что его избили в кровь. Вкус свежей крови, которая продолжала сочиться из него все это время, похоже, был этим рачкам очень не по нраву. Поэтому большая часть их предпочла держаться от него в стороне. И только некоторая часть таковых принялась за его тело, причем очень не торопясь и с явным отвращением. Поэтому он все еще был жив в тот момент, когда где-то за его спиной (или, скорее уж, затылком) раздался не слишком приятный голос:

– Ты гляди, дохлая крыска…

Йокромбиг, у которого уже не оставалось сил даже на то, чтобы хотя бы пошевелиться, просто прикрыл глаза, ожидая, когда, наконец-то, придет смерть и прекратит эту пытку поедания заживо. Тем более, что ни помощи, ни хотя бы милосердия он ни от кого не ждал… Но голос на этом не успокоился. И спустя несколько мгновений он раздался вновь и, хоть и с той же стороны, но на этот раз уже гораздо ближе:

– Аа‑а‑а, нет, ты гляди, еще не дохлая. А ну-ка покажи мне его! – после чего Йокромбига ухватили за шкирку, выдернули из жижи, заполняющей Новый ров, и бесцеремонно завертели.

– Хм, ну вы только поглядите какая прелесть – он уже немой! – довольным тоном бормотал над ухом нищего все тот же голос. – И ручки, ручки-то у него уже правильно не срастутся – объели, объели ручки-то… А ножки-то, ножки-то… не говоря уж о том, что и раньше-то были, хм… да-а… еле ползать будет… Ой как хорошо! Отличная заготовка! – голос на мгновение замолчал, а затем повелительно приказал: – А ну-ка стряхните с него всю эту мелкую гадость и упакуйте. Он нам еще пригодится.

В следующий раз Йокромбиг очнулся уже здесь, на третьем уровне катакомб. Он был насухо вытерт, одет в простую, но… отвратительно чистую длинную рубаху и укрыт столь же неприятно чистым полотном. Его переломанные руки и ноги заключены в самодельные, но весьма приличные лубки, а рядом с ним маячил какой-то тип в глубоком капюшоне. Все это бывший прихрамовый нищий разглядел в колеблющемся свете небольшой масляной лампы, установленной на выступающий из каменной вырубки булыжник. И не только это. В дальнем углу, у входа, прячась в тени типа в капюшоне, сидел кто-то еще. Или что-то. Сердце Йокромбига испуганно сжалось. Всем в Несвиздзе были известны легенды о чудовищах с нижних уровней катакомб. Между тем, неведомая тварь шевельнулась и… рассмеялась мелким дребезжащим смехом:

– Углядела-таки, крыска, углядела… очень хорошо! Очень! – толстая тварь, укутанная в какую-то странную одежду, здесь, в этом месте, под тусклым зыбким светом масляной лампы кажущуюся сшитой не из материи, а из теней, выдвинулась из того угла, в котором сидела, и с придыханием спросила: – А скажи-ка мне крыска, умеешь ли ты читать?

Йокромбиг несколько мгновений вглядывался в непроглядную черноту под капюшоном, а затем медленно кивнул. Читать он умел. Мало, плохо, запинаясь, но умел. Научился во время своего пребывания в банде базарных воришек, пытаясь освоением такого редкого навыка хоть как-то повысить свою, так сказать, общую полезность. Не вышло. Для того, чем занимались базарные воришки, умение читать никакой ценности не представляло…

– Очень хорошо! – еще более удовлетворенно произнесла тварь, а потом решительно закончила: – Вот что, крыска, у меня есть для тебя очень хорошее предложение…

И с тех пор Йокромбиг обитал здесь, на третьем уровне катакомб. Ел, спал, принимал от все тех же молчаливых людей в капюшонах ящики, бочки с арбалетными болтами, вязанки копий, мешки с зерном, бочонки с пивом и сидром. А потом выдавал их тем, кто приносил ему выбеленные полоски кожи, на которых одним-единственным знакомым ему почерком было написано, сколько выдать подателю вот этой самой записки. Охотился на крыс. Расставлял ловушки. Не только на крыс, но и на тех, кто захочет взять из порученных его попечению схронов больше, чем было написано на полоске выбеленной кожи. И пару раз эти ловушки ему очень пригодились. Причем даже не столько для того, чтобы сохранить то, что было в схронах, сколько чтобы выжить самому.

Тогда же он получил и новое имя. Его стали звать… Йокромбиг. Как того мелкого рачка-мутанта из Нового рва, научившегося есть еще живое мясо.

Добравшись до складов, бывший нищий поставил масляную лампу на каменный выступ и вытащил из-под одежды стопку потертых кожаных полосок. Сегодня предстояло подготовить партию оружия и продовольствия для очередной тайной команды мятежников. Сообщение о том, что надо будет подготовить подобную партию, как и обычно, было сброшено по узкой тонкой щели, тянущейся с самого верха катакомб и оканчивающейся у него в каморке.

С начала мятежа работы у него… прибавилось. Мятежники нахватали оружия в королевских арсеналах и получили достаточно продовольствия, разграбив купеческие склады, но хозяину Йокромбига, как одному из организаторов происходящего, полагалась своя доля. И он взял ее лучшим из того, что нашлось в арсеналах и на продуктовых складах. Во всяком случае, лучшим для тех задач, которые ставились перед тайными группами. То есть в том потоке оружия, который обрушился на эти тайные склады в катакомбах, не оказалось дорогих и богато инкрустированных золотом и драгоценностями экземпляров мечей, сабель и ангилотов. Нет, все, притащенное командами хозяина оружие оказалось простым, но приличного качества и вполне достойным по боевым характеристикам. Если арбалеты – так со стальными дугами и плетеной проволочной тетивой. Если луки – так композитные, то есть из дерева, кости и кожи. Если доспехи – так не тяжелые рыцарские, к которым еще поди привыкни (с детства надо такому обучаться), а вполне себе нормальные куяки, хаурбеки и бригантины. Если мечи – то не длинные рыцарские ангилоты, а вполне себе ухватистые короткие пехотные. И все это надо было принять, посчитать, хорошенько смазать топленым салом и разложить по камерам, когда-то бывшим местами работ древних каменотесов, добывающих в этих катакомбах камень для будущей столицы Кагдерии, а теперь приспособленных под складские помещения. Причем строго по номенклатуре: броня к броне, мечи к мечам, арбалеты к арбалетам. Так что первые пару месяцев после начала мятежа Йокромбигу приходилось спать часа по четыре в сутки. На большее не хватало времени… А затем все как-то снова вошло в свою колею.

Он уже почти закончил формировать запланированную партию и стаскивать ее в ту камеру, в которой и осуществлялась выдача, как из дальнего продуха послышался знакомый шелест, сопровождающий падение через щель очередной полоски кожи с распоряжением. Йокромбиг торопливо вскочил и, если можно так сказать, бросился к продуху, изо всех сил переставляя свои еле передвигающиеся поломанные ноги.

Он успел. Тонкий цилиндрик туго свернутой кожи, катившейся по щели, упал в подставленную ладонь, не скатившись через боковой продух в его каморку, которая находилась как раз с противоположной стороны стены. Если бы не это, Йокромбигу, для того, чтобы ознакомиться с посланием, пришлось бы пилить вокруг по темным коридорам и вырубкам обратно к себе в каморку и уже там разыскивать этот комок кожи. Но – повезло… Бывший прихрамовый нищий торопливо развернул кожаную полоску и поднес ее к огоньку масляной лампы, изо всех сил напрягая глаза. Во-от оно что‑о‑о…

Йокромбиг всплеснул руками и, бросив недоочищенное от сала копье, торопливо пошаркал ногами в сторону соседней камеры, в которой у него были сложены всякие бытовые мелочи – циновки, ковры, посуда, подушки, которые он использовал в том случае, если хозяин присылал приказ обеспечить какую-нибудь команду ночлегом или дать ей возможность пожить в этом тайном месте несколько дней. Но на этот раз он не стал как обычно доставать самые дешевые и уже потрепанные циновки, а, наоборот, вытащил, взгромоздил на плечо и торопливо поволок в самую крупную из вырубовых камер наиболее дорогую утварь и подушки. Ибо на полоске кожи было написано: «Приготовить самое лучшее».

Обустраивать место будущей встречи хозяина с его контрагентами Йокромбиг закончил только через три часа. К этому моменту пол камеры был выстлан двумя дюжинами ковров, на которых было разбросано три дюжины небольших подушек, а также поставлено несколько низких турмесанских резных столиков, на которых стояли золотые вазы с вялеными фруктами, а также вяленым и сушеным мясом и рыбой. Увы, более никакой еды на складе не хранилось – свежее здесь быстро приходило в негодность и покрывалось плесенью. Зато с вином было куда лучше, поэтому и кубков, и бутылей на столиках было расставлено с большим запасом.

Гости начали прибывать еще через час. И сразу же громко заявили о себе: сначала Йокромбиг услышал грубую ругань, затем вопль, а потом еще более громкую ругань.

– Ну и где этот Владетелев выкормыш шляется? Я тут едва ноги не сломал.

Хранитель подземелий криво усмехнулся и поспешил навстречу гостям.

– Ы‑ых‑ы, – радушно произнес Йокромбиг первой парочке гостей, расплываясь в странной мучительной гримасе, которую он искренне считал любезной улыбкой.

– Фу ты! – вздрогнув, отшатнулся более молодой из них, отшатываясь от бывшего нищего и с трудом разжимая пальцы, вцепившиеся в рукоятку кинжала. – Ну и рожа! И где только откопали такого?

– Где, спрашиваешь? – загоготал более старший. – А в Новом рву! Причем, знаешь, как его зовут? – и, не дожидаясь ответа молодого, с предвкушением произнес: – Йокромбиг.

– Да уж, – в свою очередь расхохотался молодой. – По нему имечко, что и говорить! Ладно… Йокромбиг, давай, веди нас к своему хозяину. У нас к нему накопилось очень много вопросов…

Хозяин прибыл последним. Йокромбиг не знал, как так у него получалось, но едва только прибывал последний из гостей, как буквально через несколько десятков ударов сердца возникал и хозяин. И, как всегда, в сопровождении всего одного телохранителя.

– Ну, как твои дела, крыска? – поприветствовал он Йокромбига, ласково похлопывая того по щеке. – Не издох тут еще без света?

– Ы-ых, – отрицательно замотал головой тот. – Ыхы-хы.

– В порядке, говоришь, – усмехнулся хозяин. – Ну-ну, я в тебе сразу почувствовал родственную душу. И, как видишь, не ошибся. Ну да ладно. Все собрались?

– Ыхы-хыхынх, – браво доложил Йокромбиг.

– Ну, значит, все, – хозяин вздохнул, окинул бывшего прихрамового нищего задумчивым взглядом, почесал пальцем переносицу, вздохнул, пробормотал: – Ох, попаду я когда-нибудь со своей добротой… – а затем приказал: – Убирайся-ка ты в свою каморку и сиди там, не высовываясь. Понял, крыска?

Йокромбиг торопливо закивал головой и, поспешно развернувшись, ринулся куда сказали.

У себя он забился в самый дальний угол и лег, свернувшись калачиком и натянув на голову все то тряпье, которым укрывался. Но сквозь весь этот ворох до него все равно доносились голоса собравшихся. Ну да они вовсе и не пытались их сдерживать. Особенно неистовствовал один из гостей, по имени Кромарь.

– Ты обещал нам, что мы победим! – зло орал Кромарь. – А теперь что?

– А разве вы не победили? – а вот это явно был голос хозяина. Он дробненько рассмеялся и уверенно продолжил: – Или не ты, Кромарь, был самой большой властью в столице? Ты – вонючее уличное дерьмо, сын шлюхи, сдохшей от сифилиса, и неизвестно кого, ты – на кого плевали все эти высокородные суки, кого травили стражниками и собаками, гоняли как крысу… год назад занял дворец герцога Темгригора и заставил согревать твое тело обеих его младших дочерей. И никто, ты вслушайся в это слово – никто не посмел тебе возразить. Это что, не власть? Это что – не победа?

– Да кого интересует, что было год или полгода назад?! – взвился Кромарь. – Что нам делать теперь? Бунгаба, Ловит, Три зуба, Яйцо сдохли в шейкарских горах, Слепеть повешен в Шергроне, Курощупа и Порошка забили камнями на востоке, Ярыго и Тянитолкая посадили на кол. Я сам третьего дня едва вырвался из облавы агберских егерей! Это что – победа?!

– Ах, Кромарь, Кромарь, – снова послышался голос хозяина. – Ну, кто тебя, дурака такого понес в Насию, а? И этих идиотов – Бунгабу, Ловита, Яйцо и остальных. Я что вам говорил? Сначала надобно хорошенько укрепиться в Кагдерии. Окончательно раздавить всякое сопротивление. Сформировать власть. Выстроить экономику. Да, это не просто. Это надолго. После того, что вы устроили, вам пришлось бы некоторое время жить впроголодь, выдавливать продовольствие из крестьян, подавлять бунты. И вешать, вешать, вешать… А куда деваться? Но кто меня слушал? – до Йокромбига донесся тяжелый вздох. – Не-ет, вы почувствовали вкус грабежей. Я-то совершенно не против грабежей. Да ради Владетеля! Если грабят тиранов и узурпаторов или их прихвостней – да сколько угодно. Но заниматься только грабежами, не делая больше ничего – это же полная глупость! Даже пастух, получающий со своих овец все – шерсть, причем, заметь, не один раз, а каждые полгода, мясо, сало, шкуру на шубу, жилы для тетивы лука, копыта на пуговицы, зубы для поделок – все то время, пока не пришла пора забивать овцу, заботится о ней, перегоняет ее с пастбища на пастбище, чтобы у доброй овечки было вдосталь травы, вовремя пригоняет к водопою. А что сделали вы?

– Мы тоже, представь себе, погнали наших овечек к водопою и на новые пастбища, – огрызнулся Кромарь.

– Не-ет, Кромарь, тут ты врешь! Вы погнали на новое пастбище свои своры собак. Ты, Бунгаба, Три зуба и остальные. А овечек своих вы бросили. Бросили подыхать без травы и без воды. Ну, вот чем ты думал-то, Кромарь? Задницей?

– Ты говори да не заговаривайся, – зло бросил Кромарь своему собеседнику.

– А то что? – небрежно и, как-то, даже весело, поинтересовался тот.

– А то что прирежем тебя с этим твоим… молчуном да и все! Я – Вожак. Не стоит мне грубить.

– Ты дерьмо из задницы говноеда, Кромарь, вот ты кто, – голос хозяина был просто переполнен презрением. – Ты способен угробить любой, даже самый подробный и выверенный план.

– Ты все-таки язык придержи, Черный, – послышался голос Требушета, который, как знал Йокромбиг, «держал» ночную жизнь во втором по размерам городе Кагдерии – Дзаржичке. – Кромарь, он хоть и дурак, но Вожак. Имей уважение.

– Кромарь – дерьмо из задницы говноеда, – еще раз повторил хозяин, причем в его голосе не было ни малейшего намека на страх. – Ну, вот скажите мне, Вожаки, разве плохо вам было, когда вы в точности выполняли мои указания, а?

– Мы – вольный народ, Черный, – на этот раз, судя по тембру голоса, заговорил Банный Дух, Вожак с побережья. – Мы тебе не тупые крестьяне или подкупленные подачками тиранов ремесленники из городов. Хорошо ли, плохо, а когда наша душа чувствует, что надо поступить так, а не этак – нам никто не указ.

– Во-от оно как? – эдак вкрадчиво произнес собеседник. – То есть, я так понял, что ты, Банный Дух, считаешь, будто я тут как бы вообще ни при чем? И в том, что вы свергли династию тиранов, захватили столицу, а затем и все остальные города страны, вырезали дворян, подняли на пики купцов и цеховых старшин, нет никакой моей заслуги? И все это вы сделали сами?

– Не надо приписывать нам такую уж безграничную неблагодарность, Черный, – вмешался Требушет, – мы все знаем, что именно ты…

– Да, я так считаю, – оборвал Требушета Банный Дух. – Признаю, ты кое-что сделал. И советы давал. И не скажу, что все твои советы были бесполезны. Но если бы ты мог сделать все то, о чем ты тут говорил, сам, ты бы к нам не обратился. А ведь ты сам отыскал нас. И уговаривал. То есть без нас ты никто, и у тебя бы ничего не получилось. Разве не так, Вожаки?

Из продуха до Йокромбига донесся одобрительный гомон, заставивший бывшего нищего еще сильнее вжаться в камень лежанки. Ох, если бы он умел говорить, если бы они его выслушали – он бы непременно, непременно сказал бы им, что нельзя, нельзя, нельзя так разговаривать с хозяином. Никогда! Ни за что!

– Да, это именно мы свергли власть узурпаторов и негодяев, заставив их отдать народу все те богатства, которые они все эти годы выколачивали из него. Мы, Черный, мы, а не ты. Ты, в лучшем случае, в этом участвовал. А делали все мы, наши руки. Ты же сейчас сидишь перед нами и оскорбляешь нас, – тон Вожака стал явно угрожающим. – Ты не боишься, что отправишься вслед за узурпаторами и негодяями?

На несколько мгновений в камере, где собрались гости, установилась напряженная тишина, а затем через продух донеслись противные каркающие звуки. Йокромбиг вздрогнул и сжался. Это смеялся хозяин.

– Во-от оно как… То есть то, что я нашел вас, создал в каждом городе запасы оружия, продовольствия, направил своих людей, чтобы они отобрали, сформировали и обучили боевые группы, составил план, определил, когда лучше ударить, кого убивать первым, кому можно дать сбежать, когда появится вероятность успешно захватить дворец, затем в ключевой момент помог поднять людей и вооружить команды, захватившие арсеналы и казармы, мосты и конюшни, а также здания управы и дворцы ключевых представителей знати – все это ничего не значит?

– Да, Черный, – небрежно отозвался Банный дух. – Не значит. То есть я не спорю, все то, что ты перечислил, нам немного помогло. Но главное – это наш свободолюбивый дух. Наше стремление к свободе. Наша жажда сбросить оковы тиранов и узурпаторов. Если бы не они – и чего бы стоили эти твои планы, запасы оружия и этого противного сушеного мяса? Все это так бы и сгнило в твоих катакомбах?

И все снова одобрительно загомонили. А Йокромбиг тихонько обреченно завыл. Очень тихонько. Еле слышно. Потому что он знал, что сейчас произойдет.

– То есть вы больше не собираетесь слушать мои… м‑м‑м… советы? – холодно-безразлично спросил хозяин.

– Это точно! – вновь встрял Кромарь. – Мы слушали – и сам видишь, к чему нас это привело. Так что теперь мы сами. И это… – тут голос Кромаря приобрел ёрнические нотки, – спасибочки тебе за все те запасы, которые ты тут для нас собрал. Они нам очень пригодятся, – и он радостно заржал. Как и все остальные, кто находился в той камере. Поэтому, наверное, они и не услышали очень тихо произнесенные хозяином слова:

– Убей их всех…

Впрочем, и сам Йокромбиг их так же не услышал. В отличие от вопля ужаса, прозвучавшего буквально через мгновение. И… переполненного диким страхом даже не шепота, а выдоха кого-то из Вожаков:

– Бездушный…

7

– Дзварезц!

– Да, ваше высочество?!

– Бери три сотни своих людей, и отправляйтесь на северную стену. Я думаю, они дрогнули.

Глаза молодого кагдерийца зло блеснули, и он, коротко поклонившись, бегом ринулся вниз с холма, на котором стоял Грон, придерживая болтающийся у бедра ангилот. Принц-регент Агбера проводил его взглядом и вновь повернулся к возвышающейся перед ним громаде Черного Камня – крепости, затворяющей вход в долину Эмегкрок – жемчужину Кагдерии. Именно в этой долине располагалось большинство свинцовых, серебряных и золотых рудников этой страны. И именно здесь засели последние остатки Великого Народного Совета Свободных Людей. Именно так – все пять слов с большой буквы.

Вот интересно, почему всякие уроды так любят использовать такие слова, как свобода или народ. Причем, чем эти уроды наглее и жаднее, тем больше подобных слов от них сыплется. А между тем все эти рассуждения о свободе, о демократическом выборе, о воле народа и народном же счастье, о равенстве и справедливости, как правило, прикрывают самый циничный развод. И те, кто искренне в них поверил, чаще всего гибнут первыми.

А вот последними гибнут, как правило, самые жадные. Те, кто вцепляется в жирный кусок и до самого конца не могут заставить себя расстаться с ним. Вот и сейчас в Черном Камне укрылись те, кто оказался наиболее тупыми и жадными среди всей той камарильи, что захватила власть в Кагдерии. Большинство лидеров мятежа в Кагдерии, – тех, кто остался в живых после разгрома «Армии бедняков» и освобождения востока, севера и центра страны от кровавой власти мятежников – забилось в такие щели, что все усилия людей Шуршана оказались бессильны для того, чтобы их найти. Ну да, они-то привыкли прятаться: большинство лидеров мятежников оказалось из числа криминальных авторитетов. Впрочем, разве в какой-нибудь революции было как-то иначе? Недаром даже «идейные» революционеры с первой родины Грона сразу же при победе революции объявили криминалитет «социально близким» и провели массовую амнистию. Иначе столько «своих» сажать бы пришлось… И только лишь десяток таковых, причем далеко не из самых известных, объявили, что будут до конца «драться за свободу» и ждать, пока «бедняки других королевств, восстав против своих тиранов, придут к нам на помощь».

Впрочем, у Грона появились некие подозрения насчет того, что не все так просто. Причем как с тем, почему Шуршан со своими людьми смог захватить всего троих из первого состава Великого Народного Совета Свободных Людей, так и с тем, почему остатки этого Совета столь яростно сопротивлялись и с таким упорством отвергали все предложения о сдаче. Но пока Грон эти подозрения не озвучивал, чтобы Шуршан не расслаблялся.

– Ваше высочество!

Грон повернулся. К нему на полном скаку несся кирасир.

– Ваше высочество, люди графа Дзварезца прорвались на стену и уже ведут бой в двух дальних башнях!

Грон удовлетворенно кивнул и коротко бросил:

– Подтянуть арбалетчиков еще на семьдесят шагов ближе, – пожалуй, еще минут сорок, и можно бросать в атаку оноту. Ну и начинать строить кирасир для прямой атаки через ворота.

Первыми к Черному Камню подошли насийцы. Ну да, еще бы – добыча была лакомой. Если бы Ормералю удалось с ходу захватить крепость и первому ворваться в долину, Грону пришлось бы признать за Насией право на трехлетнюю оккупацию Эмегкрокской долины и, соответственно, получения с нее всех доходов за этот срок исключительно казной Насии – таковы в шести королевствах были традиции. Но… не сложилось. Как позже выяснилось, крепость занимал сильный гарнизон, состоявший из наиболее фанатичных сторонников Великого Народного Совета Свободных Людей во главе с остатками его самого. Так что прямая, в лоб, атака армии Насии привела не к успеху, а только лишь к большим потерям среди штурмующих.

К следующему штурму Ормераль подошел уже куда более ответственно – подготовил осадный парк, провел бомбардировку крепости требушетами и сбил зубцы на достаточно большом протяжении первой из стен, подтянул отряды, занимавшиеся зачисткой провинции, и атаковал еще раз. И даже умудрился ворваться на первую стену. Но… голая стена со сбитыми зубцами, до сего момента помогавшая штурмующим, в тот момент как они овладели ею, начала работать уже против них. Так что встречная атака гарнизона и жесткий обстрел, который обрушился на поднявшихся на стену насийцев с башен и со второй стены, чьи зубцы были практически в полном порядке, а сама стена возвышалась над первой линией стен на полдесятка локтей, не позволили нападавшим удержаться – им вновь пришлось откатиться назад.

А потом подошел Грон и спокойно поинтересовался, как долго еще союзники собираются манкировать достигнутыми договоренностями и пытаться в одно рыло «отгрызть» самое вкусное, забив на зачистку закрепленных за ними провинций. Ормераль спорить с Гроном не стал и покладисто снял армию с осады Черного Камня. А попытавшимся возмутиться насийским придворным заткнул рот, заявив, что он, дескать, пошел у них на поводу, проведя два штурма крепости и добившись лишь того, что потерял четверть армии, поэтому более отступать от договоренностей не намерен. А если кто так жаждет попробовать захватить Черный Камень еще раз – так никаких проблем. Он готов оставить отряды столь яростно рвущихся в бой властителей у крепости вместе с армией Грона, но будет настаивать на том, чтобы принц-консорт Агбера, если он, в свою очередь, решится на штурм, поставил бы эти отряды в первую линию.

Этот вариант показался излишне опасным даже самым ярым сторонникам захвата Эмегкрокской долины, и они решили обождать, пока о Черный Камень не обломает зубы уже Грон. Но… похоже, на этот раз их ждало разочарование. Во всяком случае, уже на втором часу штурма отряды кагдерийцев, которые входили в состав армии Грона, не только захватили часть стены, но и ворвались в башни. И это при том, что пока непосредственно на стене сражались только кагдерийцы. Агберцы же на данном этапе лишь поддерживали кагдерийцев стрельбой из арбалетов и баллист, и имитировали атаку в еще парочке мест, чтобы не позволить защитникам крепости сосредоточить все свои силы на направлении удара кагдерийцев.

Кагдерийцы появились в армии Грона уже через неделю после того, как объединенное войско Агбера и Насии, раздавив «Армию бедняков» в Шейкарских горах, вступило на Вестгольтскую равнину. Сначала это были одиночки – из числа дворян, не успевших бежать за пределы страны до того, как мятеж охватил ее всю, но сумевших укрыться где-нибудь в глуши, в лесах или среди болот, и небольшие разрозненные отряды. Причем очень часто дворян в составе этих отрядов оказывалось всего несколько человек, а основная часть состава была из мещан или даже крестьян, которых достал творящийся в стране беспредел. Но командовали такими отрядами, как правило, дворяне. Что было вполне закономерно: здесь дворянство еще не успело стать не служилым и воинским, а просто привилегированным сословием, поэтому практически все мужчины дворянских родов не только обязательно служили в королевской армии или дружинах влиятельных вельмож, но и имели за плечами по нескольку военных кампаний. Ну и кому командовать как не им?..

Затем к войску начали присоединяться отряды побольше, в том числе остатки герцогских, графских и баронских дружин, сумевшие вырваться из осажденных замков. Как выяснилось, это случалось довольно часто. Ватаги «Армии бедняков», осаждавшие такие замки, частенько не особенно препятствовали подобным прорывам. Они-то стекались к замкам в надежде пограбить, а вовсе не «умереть за свободу», как это громогласно заявлялось. А что грабить-то было? На золотую казну надежды уже было мало. Полыхающий в стране мятеж очень быстро высасывал золото из местных дворян. А куда деваться – дружину, слуг, а также коней и собак надо кормить. Цены же на продовольствие в разоренной мятежом стране взлетели одними из первых. А поступления с лена, наоборот, как правило довольно быстро съеживались до практически незаметных величин. Торговля тоже почти исчезла. Поэтому, к тому моменту, когда замок обкладывала осадой прибывшая к нему ватага мятежников, казна его владельца уже чаще всего показывала дно. Породистые лошади или собаки так же в настоящий момент особенно не ценились. Породистого-то коня еще надо уметь содержать – кормить там правильно, выезжать регулярно и особым аллюром, ну и так далее. А специалистов по подобному тоже по большей части пустили под нож как «прихвостней тиранов и узурпаторов». С собаками – та же ситуация. Тем более что и покупать-то их некому. Все любители, а таковые были поголовно из дворян или, в крайнем случае, из богатых купцов, либо убиты, либо прячутся.

Так что в качестве объекта грабежа интерес для осаждавших представляли только вполне утилитарные вещи – рухлядь, мебель, посуда, инструмент, повозки и все такое прочее. Короче то, что, идя на прорыв, с собой не унесешь. Поэтому многие ватаги предпочитали выпустить остатки обороняющихся, которые почти поголовно состояли из весьма умелых бойцов, дабы потом спокойно заняться грабежом, нежели терять людей, пытаясь остановить прорывающихся. И вот такие прорвавшиеся отряды, заслышав о том, что в Кагдерию вошла объединенная армия Агбера и Насии, начали стекаться со всей страны и присоединяться к армии.

Причем шли они чаще всего именно под руку к Грону. Тому было несколько причин. Во-первых, слава Грона-полководца была куда громче остальных – в конце концов, именно под его руководством Агбер победил Насию, до этого момента считающуюся самым сильным в военном отношении королевством местного Владения. Во-вторых, насийцы относились к кагдерийцам с большим высокомерием. Ну, еще бы – те умудрились потерять королевскую династию и вообще отдать страну. Да еще кому – собственной черни! Которая (ну это-то было очевидно – как иначе-то?), получив страну в свое распоряжение, попросту уничтожила ее. Но кагдерийское дворянство это никаким образом не оправдывало. Во всяком случае, в глазах насийцев – они кривили губы и презрительно фыркали при виде любого кагдерийского дворянина. Вследствие чего даже те отряды кагдерийцев, которые поначалу прибились к армии Насии, вскоре все равно пришли проситься под командование Грона. И армия Агбера, благодаря им, не только прибавила в боевой силе, но еще и обрела сотни проводников, тысячи опытных патрульных и невиданную подвижность. Именно поэтому Грон появился у Черного Камня так неожиданно быстро. И именно благодаря кагдерийцам у него были шансы взять эту крепость уже первым же штурмом. Кагдерийцы, выжившие в этом мятеже и не сложившие оружие, горели дикой ненавистью к тем, кто вверг их страну в это кровавое болото. И поэтому в бою с мятежниками каждый из них стоил трех, а то и четырех обычных солдат… особенно в таких ситуациях, когда исход боя решали не дисциплина и железный строй, а ярость и индивидуальное умение. Например, в свалке крепостного штурма…

– Ваше высочество!

Грон повернулся к новому гонцу.

– Бойцы графа взошли на вторую стену. Барон Батилей ведет бой за привратные башни. Герцог Тримор запрашивает разрешения выдвинуть три роты арбалетчиков на первую стену, чтобы поддержать атаку графа Дзварезца и вашей оноты.

Грон коротко кивнул и бросил:

– Разрешаю.

После чего повернулся и принял у ординарца повод коня. Пора было выдвигаться к воротам, напротив которых сосредотачивалась конница.

Ворота Черного Камня медленно распахнулись где-то через сорок минут после того, как принц-регент Агбера присоединился к колонне кавалерии. Когда дрогнули и поползли в стороны створки огромных ворот, Грон вскинул руку, дожидаясь сигнала. После того, как из ворот высунулась окровавленная фигура Кразия Один удар, который смачно сплюнул, а затем приглашающее махнул мечом, Грон чуть повернул голову в сторону герцога Тримора и молча кивнул. Герцог приподнялся на стременах и зычно выкрикнул:

– Бо-ой!!! – после чего земля задрожала от ударов сотен копыт. Конница пошла на штурм…

Черный Камень пал на восьмом часу штурма. Гарнизон крепости защищался отчаянно, и даже после потери стен не сложил оружие, а отступил в башни и цитадель, попытавшись закрепиться там. Но все было тщетно. Несмотря на то, что в прошлой войне агберцам почти не пришлось брать штурмом города и крепости, делать это они умели. Реформы, которые Грон произвел в армии, включали в себя и изменение всей системы боевой подготовки оной. Вернее, даже не изменение, а создание ее практически с ноля – системы, охватывающей как индивидуальную подготовку отдельного бойца, так и обучение действиям в составе подразделений. В том числе и систематическое обучение командиров. Поэтому, например, в агберской армии, в отличие от всех остальных армий шести королевств, существовал не только «Полевой устав», но еще и специальное «Наставление по осаде и штурму крепостей».

Что, как и в какой последовательности следует делать при штурме крепостей, среди агберцев знали не только те, кто уже когда-то штурмовал какие-то крепости, как это было в обычае в армиях остальных королевств, а практически весь личный состав – от ветеранов до новобранцев. Впрочем, последних здесь не было: любой рекрут агберской армии, прежде чем перейти в состав линейного подразделения, обязан был сначала пройти годовое обучение в учебном подразделении. И неважно, был это сопливый юнец-горожанин, вчерашний крестьянин или ремесленник либо опытный ветеран-наемник. Требование было однозначным – каждый и никаких гвоздей. И как раз с опытными наемниками частенько и возникали самые большие проблемы, несмотря на то что они вроде как были куда лучше обучены воинскому ремеслу и успели познакомиться с, так сказать, «песней крови и стали», как здесь поэтично именовали войну. Мнение о собственной персоне у них было куда выше, чем у остальных, а вот с дисциплиной как раз были большие проблемы. Наемников же, желающих стать бойцами регулярной армии Агбера, оказалось неожиданно много.

Впрочем, переселиться в Агбер в последнее время стремились далеко не только «мастера меча и копья», но и множество других людей – от крестьян и ремесленников до купцов. Даже представители аристократии потянулись, хотя в куда меньшем количестве относительно других сословий. Ну да и условия для, так сказать, натурализации в Агбере у них по сравнению с другими государствами были заметно хуже: если в той же Насии или Кагдерии (до мятежа, конечно) любой аристократ просто по праву рождения мог претендовать на офицерский чин или ту или иную государственную должность, в Агбере для этого надо было как минимум сдать специальный экзамен. И даже в случае успешной сдачи первый контракт с подобным претендентом все равно заключался временный, с правом досрочного расторжения и всяческими ограничениями.

Тем не менее, аристократы тоже перебирались в Агбер: условие приема на службу, конечно, создавало некие ограничения на старте, но зато давало надежду на то, что если покажешь себя, то позже сможешь рассчитывать на действительно достойное место, не опасаясь того, что его непременно займет кто-то более родовитый, по праву рождения и наличию влиятельной родни. А для вторых-третьих-четвертых сыновей мелких и средних дворян это был очень большой шанс стать кем-то значимым, заметно больший, чем в их родных королевствах. Так что, несмотря на то что в Агбере им теперь приходилось конкурировать не только с местными дворянами, но и с простолюдинами, в страну потянулись бедные, молодые, образованные и амбициозные дворяне.

И, кстати, к некоторому удивлению Грона очень многие этот шанс успешно реализовывали, даже чаще, чем выходцы из купцов, ремесленников, горожан и крестьян. Эта реформа затевалась Гроном именно для того, чтобы дать шанс пробиться наверх именно простолюдинам, так что основной приток достойных кандидатов он ожидал именно из этой среды. Ну просто по закону больших чисел… Впрочем, если подумать, успех дворян был вполне объясним: дворянство на этом этапе развития общества было единственным сословием, которое целенаправленно развивали и готовили уже с детства. Так что на первый взгляд кажущееся ему, как продукту другой системы общества и государства, несправедливым «право рождения» на деле вполне себе работало. Причем на данном этапе ничуть не хуже, чем другие, считавшиеся им куда более эффективными системы выращивания и формирования управленческой элиты. Ведь и в его первой жизни среди окончивших семилетку, институт и прошедших строгий партийный отбор руководителей регулярно встречались такие дебилы и уроды, что оставалось только диву даваться… Здесь же подобные проколы случались как минимум не чаще.

Так что, поразмыслив, Грон сумел разобраться в чем тут дело. Во-первых, по-видимому, стоило принять во внимание генетический отбор. Ну посудите сами – на протяжении нескольких столетий дворянство жаловали наиболее смелым, стойким, мужественным и предприимчивым представителям человечества.

Пока дворянское сословие продолжало оставаться служилым, а не привилегированным сословием, развитие подобных качеств оставалось главным приоритетом дворянского семейного воспитания. А семейное воспитание, даже в условиях наличия всеобщего образования и, следовательно, участия в становлении личности школы и института, все равно остается определяющим в формировании системы мотивационных ценностей человека. Причем вне зависимости от того, насколько верно и точно семья оказывает воздействие на ребенка. То есть в тех семьях, где воздействие осуществляется хотя бы более-менее верно и точно, эти ценности формируются более-менее правильно, а где нет, либо вообще семья по принципу: «пожрал и вали отсюда, не мешайся» или в другом выражении этого же подхода: «а я стараюсь никак не ограничивать свободу ребенка» – деформируются. Но и первое, и второе – результат именно семейного воспитания. И это было во-вторых…

В-третьих, как уже упоминалось, дворянство здесь было единственным сословием, которое с детства целенаправленно развивали и готовили, и не только в области военного дела. В состав «семи рыцарских искусств», которые обязаны были постичь все молодые дворяне, если не хотели смотреться «белой вороной» в собственной среде, входили еще и другие предметы, способствующие всестороннему развитию личности.

В состав этих «семи рыцарских искусств» не входило, например, обязательное умение читать, но зато входили умения слагать стихи и играть на музыкальных инструментах, что вполне неплохо тренировало как логику, так и умение чувствовать соразмерность и гармонию. Богословие, то есть заучивание множества молитв и священных текстов прекрасно тренировало память. Как и геральдика, которая, кроме всего прочего, способствовала еще и развитию образного мышления и умения работать с абстракциями. Да и на развитие логики она работала также очень неплохо. А как иначе можно научиться по сочетанию цветов и разных символических элементов на гербах (типа единорогов, львов, благородных оленей, медведей, которые к тому же могут стоять на задних лапах, на всех четырех, сидеть, лежать, иметь разинутую в реве или закрытую пасть, ну и так далее), а также всяких элементов типа корон, лазоревых/алых/золотых, и так далее, полос, которые, к тому же, «делят щит пополам» в горизонтальном, вертикальном, диагональном правом и левом направлении, либо «отделяют верхнюю/нижнюю/левую треть/четверть/сектор» и тому подобное… вычислять не только родовую принадлежность владельца герба, но еще и степень родства (то есть все имеющиеся оные по отношению к различным аристократическим фамилиям), подчиненное или начальственное положение в роду, географический ареал обитания семьи и еще до полусотни иных параметров. Да тут половина профессоров-академиков мозги сломает! А большинство дворян, несмотря на формальную безграмотность, оперировало в этом, на неискушенный взгляд, зубодробительном символьном хаосе вполне свободно…

Да и с безграмотностью дворянства, как выяснилось, дело обстояло не столь дремуче. Очень многие были грамотными, а поступающие на государственную должность так все поголовно обязаны были быть таковыми. И не только в Агбере – во всех шести королевствах. Да и офицерский патент также почти непременно требовал освоения этого умения. Исключение было возможно только при возведении в офицеры какого-нибудь лихого рубаки из сержантов-простолюдинов, при одновременном, кстати, возведении оного в личное дворянство. Выходцы же из старых дворянских родов были грамотны практически поголовно. А как иначе хозяйство-то вести? Любой крестьянин-арендатор надует, не говоря уж о собственном управляющем.

Так что, по большому счету, введение Гроном предварительных испытаний для кандидатов и допуск к ним простолюдинов не сильно изменил ситуацию. Армейское офицерство, а также среднее и высшее чиновничество все равно в абсолютном большинстве формировались из дворян, поэтому соседи Агбера отнюдь не торопились перенимать это его новшество. Зачем? Затраты на создание и содержание экзаменационной системы очень немаленькие, а результат, почитай, тот же – благородное сословие рулит. Ну и зачем голову ломать и тратиться? И были не правы, ибо, несмотря на то что, вроде как, внешне ситуация почти никак не поменялась, на самом деле преимущество было. Даже три.

Во-первых, не смотря на то, что армейское офицерство и госчиновники все равно по большей части набирались из дворян, уровень образованности и, соответственно, качество дворянского контингента, претендующего на офицерский или чиновничий пост, заметно выросли.

Во-вторых, такое положение вещей резко добавило дворянству мотиваций заниматься не просто собственным образованием и развитием, но еще и максимально расширить его. Например, за счет изучения иностранных языков или обучения в университетах.

Ну и, в-третьих, пусть пока и не реализовавшийся, но появившийся явственный шанс для простолюдинов скакнуть столь высоко, чтобы суметь практически сравняться с дворянином, породил бешеное стремление к образованию и развитию уже у них. Вследствие чего за последние пять лет в Агбере наблюдался практически взрывной рост не только числа начальных школ и частных учителей, но и количества университетов. В одном Агбер-порте в настоящий момент их насчитывалось уже около трех десятков. И хотя большинство из них состояло из одного, реже двух-трех преподавателей и не более чем десятка-полутора студентов, но это было только начало. В конце концов, множество известнейших европейских университетов Земли начинало с подобного. Та же знаменитая парижская Сорбонна начиналась с того, что Роже де Сорбонн поучал своих студентов в Парижских переулках просто стоя на телеге… Так что при любом раскладе в ближайшие десять лет число людей, овладевших не только грамотой и счетом, но еще и мощнейшим интеллектуальным базисом, известном в истории Земли как «семь свободных искусств»[1], должно было резко возрасти. А это, как был уверен Грон, совершенно точно выведет Агбер в лидеры шести королевств куда вернее, чем любое военное превосходство…

Впрочем, и с военным превосходством на данный момент все было в порядке, что разительно проявилось в явственной разнице результатов пары штурмов крепости Черный Камень, предпринятых насийцами и всего лишь одного – армией Агбера. Нет, основную тяжесть штурма конечно вынесли кагдерийцы, но вряд ли бы им удалось ворваться на стены, если бы вся армия Агбера не умела действовать как хорошо согласованный оркестр, вовремя подтягивая к местам прорыва подразделения арбалетчиков, мастерски имитируя атаку на других участках и в нужный момент перейдя в наступление всеми силами, включая не слишком приспособленную к штурму крепостей кавалерию…

Так что попытка гарнизона оказать организованное сопротивление на, так сказать, последних оставшихся у него рубежах, привела лишь к тому, что сначала штурмовые группы агберских полков заблокировали остатки гарнизона, укрывшиеся в башнях. Затем штурмующие быстро, пока обороняющиеся еще не организовались, сосредоточили усилия и, не считаясь с потерями, взяли все четные башни, разрезав силы сопротивляющихся на разрозненные куски и прервав между ними связь и взаимодействие, а также исключив для соседних башен возможность оказать друг другу поддержку стрельбой или ударами в тыл штурмующих их подразделений. Ну а потом уже четко, методично, аккуратно и последовательно, используя огонь и массированный обстрел из арбалетов, взяли поочередно все башни с минимальными собственными потерями. А без поддержки из башен у цитадели, против таким образом организованной и обученной армии просто не было никаких шансов.

Когда Грон неторопливым шагом въехал во двор, заваленный трупами, остатками разбитых повозок и расколовшимися ядрами требушетов, все было уже кончено. Грон остановил коня и огляделся. Да уж, Черный Камень не зря считался первоклассной крепостью. Даже сейчас, после яростного штурма, закопченный, с выломанными дверями башен, выбитыми воротами цитадели и заваленным обломками двором он производил большое впечатление.

– Сир…

Грон обернулся. Сбоку неслышно подошел Дзварезц с парой своих людей. Граф был ранен в плечо и руку, кроме того на нем не было шляпы, а волосы над левым ухом сбились в окровавленный колтун. Однако, судя по тому, что голова перевязана не была, это была не его кровь.

– Не волнуйтесь, граф, – негромко отозвался Грон. – Все наши договоренности остаются в силе. Как я и обещал, трофеи с крепости – наши, но долина Эмегкрок – ваша.

Граф просиял. Не то, чтобы он не доверял Грону, но… ставки были уж больно высоки. Королевская династия Кагдерии пресеклась, причем не только по прямой линии, но и в подавляющем большинстве побочных. Так что круг претендентов на престол этой страны в настоящий момент был максимально широк. И граф в этом кругу занимал одну из ведущих позиций. Занимал… до того момента, пока не заручился обещанием Грона передать ему власть в долине Эмегкрок. Ибо теперь он становился если не единственным, то уж точно основным претендентом на корону. С доходом-то от рудников с долины – кто был способен стать ему конкурентом? Ну, так по заслугам и честь. Граф рискнул не только присоединиться к Грону, но еще и возглавить своих людей во время штурма крепости. Рискнул – и выиграл. А остальные пусть кусают локти… Ну а у Грона теперь появится еще один правитель, обязанный троном ему лично.

– Благодарю вас, сир, – граф склонился в глубоком поклоне, приложив ладонь к сердцу, в кагдерийском жесте глубочайшего уважения. Грон молча дал шенкеля коню и едва заметно усмехнулся. Ишь ты – си-ир… слава Владетелю, никого из насийцев рядом нет, а то бы могли и за ангилоты схватиться. Мол, с чего это бывшего безродного и аристократа в первом поколении по-королевски величают… Впрочем, вряд ли, все-таки последние несколько лет посбивали с них излишнюю спесь. Но зубами бы поскрипели точно.

У взятых под охрану бойцами оноты ворот цитадели Грона встретил Батилей.

– Ну что, чем порадуешь? – поинтересовался принц-консорт Агбера, спрыгивая с коня.

– Ты, как всегда, оказался прав, – возбужденно заговорил тот, – подвалы цитадели действительно завалены добычей рудников. И, похоже, не только ей. Судя по всему, они вывезли сюда еще и королевскую сокровищницу. И существенную часть того, что добыли грабежами и убийствами, – Батилей помрачнел. – Уж больно много золотого лома, причем не только из сломанных украшений. Встречаются даже золотые зубы. Но золота там…

Грон зло скривился. Вот суки! Устроили Освенцим, блин, только в масштабах целой страны… Впрочем, это вполне объясняло, какого рожна эти уроды так упорно оборонялись. А потому что было что оборонять. И реакции вполне понятные. Крысы же по жизни – и сущность у них крысиная. Что мне в руки попало – то мое и никому не отдам. Ни. За. Что.

– А кого интересного захватить смогли? – равнодушно-небрежно поинтересовался Грон.

– Вроде как да… Кое-кого Шуршан уже допрашивает. Но еще не всех просеяли. Из тех, кого захватили в цитадели, кое-кто оказался очень изобретательным. Переоделись в самые рваные и вонючие тряпки и попытались выскользнуть под видом золотарей, истопников, конюхов и так далее. Ну да нам не впервой, – усмехнулся Батилей.

Грон молча кивнул. Это точно. Вожаки мятежа по большей части были из криминала и до начала событий зачастую годами обитали в городских трущобах и лесных норах. Так что грязью и вонью их не испугать. А хитрости и изворотливости им не занимать, так что шанс вывернуться был неплохой… теоретически. И только в том случае, если бы фильтрацией захваченных занималась не онота. Его ребята уже собаку съели на поимке вот таких изворотливых. Натренировались. Как еще дома, так уже и здесь – сначала на перевале, а затем уже и в городах Кагдерии, включая ее столицу. Хотя там пришлось изрядно повозиться. Ну да столица есть столица – большой город, средоточие всех путей и всех денег…

Как и говорил Батилей, Шуршан уже вовсю трудился. До подвала, в котором тот расположился, Грона проводил один из бойцов Шуршана, несший охрану у входа. Там их торчал целый десяток.

Войдя в камеру, которую Шуршан приспособил под допросную, Грон коротко кивнул своему начальнику секретной службы, дав ему понять, что не стоит отвлекаться от допроса, после чего прошел в дальний угол и скромно примостился на приступке стены.

– Значит, говоришь, в катакомбах? – продолжил допрос Шуршан. – А где конкретно-то?

– Дык это, в трушшобах вход-то. У третьяго поворота к порту по Семянной, – охотно пояснил сидевший перед Шуршаном тип с огромным, расплывающимся на всю левую половину лица синяком. Губы у него тоже были разбиты и сейчас напоминали огромные, распухшие плюхи. Похоже, этот был из тех самых изворотливых, и прежде чем начать говорить, изрядно поюлил.

– И что, часто он туда вас приглашал? – негромко спросил Шуршан.

– Ну… мяня всего раза три. А вот, говорят, Бунгаба и Ловит к нему чуть ли не дзень через дзень бегали.

– И что вы там с ним делали?

– Да разное. Он все больше сам говорил-то. Рассказывал. О справедливости рассуждал. О том, что дзворяне все под сябя грябут, а простому народу ничяго, окромя голода да холода ня остается. И что надобно народу самому в руки власть взять.

– И как? – усмехнулся Шуршан. – После того, как взяли – сильно голода и холода у народа поубавилось?

Сидевший напротив него тип съежился и замер. Но Шуршан уже убрал с лица ухмылку и продолжил допрос все тем же спокойным, даже где-то безразличным тоном.

– Он один приходил?

– Нет, вдвоем.

– Всегда?

– Да.

– То есть его всегда сопровождал один человек и никогда больше?

– Да-а… ну так я сам видзел и… в тех случаях, о которых мне баяли. А так – кто яго знает?

– Но в тех случаях, о которых ты знаешь – он всегда приходил с одним охранником?

– Да… – допрашиваемый запнулся, попытался пожевать губами, но сразу же скривился от боли, и дернул связанными руками, видимо попробовав рефлекторно погладить избитое лицо, потом вздохнул и закончил: – Но это был ня простой охранник.

– Необычный? В чем его необычность?

– Во-первых, он всягда молчал.

– Он был немой?

– Ня знаю. Ня думаю. Он просто… просто молчал всегда. И вообще он ня дзелал никаких лишних движений.

– Что значит «не делал лишних движений»?

– Ну‑у‑у, человек же всегда шавелится. Ну, там чешет где-то – руку там, пузо, затылок опять же, в носу, там, ковыряет, сморкается… ну и так далее. А этот… он ничаго такого ня дзелал. Стоит – так неподвижно. Ну как статуй. Сел – и замер. Сказали ему, смотри за входзом – так он глазами во вход упрется и буравит просто. Ня моргнет. Ня отведзет ни на секунду… Это… это страшно. Мяня всягда, когда я туда приходил, от этого типа в дрожь бросало.

Шуршан покосился на своего человека, который сидел в углу камеры и старательно записывал все сказанное, после чего бросил короткий взгляд на Грона. Тот продолжал молча слушать.

– Ладно, на отсрочку ты себе наговорил, – вернулся начальник секретной службы к допросу. – Еще чего рассказать можешь?

– Дык, по этому типу больше ничаго. А в общем…

– В общем, мы с тобой чутка попозже поговорим. А сейчас… – он поднял глаза на маячившего за спиной допрашиваемого дюжего охранника и коротко приказал:

– Этого – в камеру. Накормить, дать воды и поставить ведро.

Когда за спинами допрашиваемого, его конвоира и писаря, ведущего протокол допроса, закрылась дверь, Шуршан развернулся и уставился на Грона взглядом побитой собаки. Принц-консорт Агбера встал со своего места и прошелся по камере, задумчиво теребя ус.

– Как же ты его упустил, Шуршан?

– Ну, дык… – начальник секретной службы вздохнул, – я ж думал, он с толпой охраны передвигаться будет. А он вишь как… Да и искали мы его гораздо выше – среди дворян, в крайнем случае – купцов или богатых мещан с причудами. А он вишь как…

Грон молча усмехнулся. А что тут говорить – сам же на это ориентировал. Не просчитал он Черного барона, не просчитал… Между тем Шуршан явно мучился каким-то вопросом, не решаясь, однако, задать его Грону. Принц-регент Агбера пару мгновений понаблюдал за тихими мучениями своего начальника секретной службы, а затем развернулся и отошел в дальней угол камеры.

– Не думаю… – негромко начал он, остановившись у забранного решеткой небольшого оконца и уставившись в расчерченное на квадраты прутьями решетки небо, – не думаю, что он в таком уж авторитете у нового Владетеля.

– Нового?! – изумленно переспросил Шуршан.

– Да, нового, – кивнул Грон и, развернувшись на каблуках, упер в тяжелый взгляд в начальника своей личной секретной службы, – который, к тому же, еще не сумел окончательно освоиться в своей башне.

– Но почему ты считаешь, что…

– Потому что этот пришел в Кагдерию с одним Бездушным, а не с сотней. И не просто объявил волю Владетеля, как его глашатай, а затеял целый тайный комплот, закончившийся мятежом. Ты действительно считаешь, что Владетели являют свою волю доменам именно таким образом?

Плечи Шуршана немного расправились, а из взгляда потихоньку начала уходить обреченность. Он пару мгновений подумал, а затем осторожно спросил:

– Но он все-таки был с Бездушным?

– Да. И потому разобраться со всем этим, похоже, можно будет только… – Грон сделал паузу, несколько мгновений подумал, а затем твердо продолжил: – в сердце Запретной пущи.

Кресло под Шуршаном тоскливо скрипнуло. Правда, сказать он ничего не успел, потому что Грон тихо закончил:

– Но туда уже я пойду сам. Один.

Часть II Исполненное предназначение

1

– Госпожа…

Линдэ, только что вышедшая из комнаты Югора, обернулась, все еще сияя улыбкой, появившейся на лице после того, как она на пять минут заскочила пообщаться с Югором, по которому Линдэ очень соскучилась. Она же уехала из Агбер-порта почти на два месяца раньше Грона с Эмальзой. Поэтому расставание с мальчиком, которого она искренне любила, у нее было более долгим, чем у них. Ну и что, что всего на пару месяцев – все равно больше же… И потому удар ножа убийцы она приняла с этой же улыбкой.

– Ты‑ы‑х‑х‑х…

Убийца, в чье лицо, закрытое тонкой тряпичной маской, впился угасающий девичий взгляд, довольно осклабился. Ну что, сучка, вот тебе и прилетело! А ты думала, что забравшись в постель этого безродного уродца, от которого тут все в Агбере чуть ли не кончают, обеспечила себе безопасность? Не‑е‑ет… Руки жертвы, буквально повисшей на ноже, в странном, дерганом движении взлетели вверх, то ли пытаясь дотянуться до рукояток парных «барсов», прикрепленных за спиной, то ли просто стянуть с убийцы маску, то ли это было хаотичное судорожное движение, вызванное жгучей болью от подлого, но умелого удара.

Убийца еще несколько мгновений наслаждался трепыханиями умирающей, а затем выдернул из раны нож и сделал короткий шажок назад, чтобы выплеснувшаяся из раны кровь не попала на его камзол. Но этот шажок оказался недостаточно коротким… Убийца прошел хорошую школу. У него за плечами были не только одиннадцать лет жизни в трущобах Загулема, но и пять лет учебы в Либвэ, который он успел покинуть буквально за сутки до того, как там появились «волкодавы» принца-регента Агбера и его ручного пса – Шуршана, а затем несколько лет работы по заданиям Хозяина в Генобе, Кагдерии и Насии. А в последний год, когда этот урод Грон вместе с подавляющим большинством своих верных собак резвился в Кагдерии, подло разрушая задуманное и сотворенное Хозяином, он успел отметиться еще и в Агбере. Но с шейкарцами он до сих пор не встречался. Ни разу. И потому не знал, что одной из самых известных шейкарских пословиц была такая: «Если ты собираешься убить шейкарца – после удара отпрыгивай от него подальше. Потому что ни один шейкарец не умирает, не ответив ударом на удар…»

– Аа‑а‑а‑ых! – убийца взвыл и ухватился за левую глазницу. Удар вроде уже почти умершей девушки был не только неожиданным, но и удивительно эффективным.

– Су‑у‑ука! – взревел убийца, отшвыривая от себя уже мертвое тело и одним движением вырывая из лицевой кости острую заколку для волос. Удар пришелся сверху вниз, причем острие заколки глубоко рассадило бровь, полоснуло по глазу и воткнулось в скуловую кость. Похоже эта… эта… у него даже не было слов, чтобы обозвать эту тварь… она хотела вогнать эту заколку ему в мозг через глазное отверстие черепа, но на это у нее сил уже не хватило, поэтому удар вышел смазанным и не точным. Впрочем, удар, на который ее сил все-таки хватило, тоже оказался довольно серьезным. Рассечение брови привело к тому, что всю левую половину лица убийцы заливали потоки крови, которая к тому же капала на пол, пятная полированный мрамор и не только явственно указывая на то, что напавший на одну из сучек Врага убийца ранен, но и сообщая преследователям, которые явно вскоре появятся, в каком направлении он будет убегать. Однако болезненнее всего саднил разорванный острием заколки и вытекший глаз. Причем дело было даже не в том, что кровотечение ослабляет его, или, там, что сектор обзора уменьшился почти на пятую часть. Эта тварь сделала из него урода!!! Ну, как минимум до того момента, пока он не доберется до Хозяина и не получит помощь «жемчужника»… И этот факт привел убийцу в бешенство.

Между тем, с обеих сторон коридора, в котором он подловил эту тварь, уже слышались торопливые шаги и тревожные голоса. Да и из-за той двери, из-за которой так неожиданно появилась эта сука, также слышались встревоженные голоса и громкий топот.

– Вот тварь… – прошипел убийца и метнулся за ближайший поворот, нырнув в небольшой коридорчик, который вел к лестнице для слуг.

– Госпожа? Госпожа, что с вами?! – взревел кто-то за углом. Убийца зло оскалился и, скользнув в узкую дверь, на мгновение замер. Куда бежать? Вниз? Да, путь вниз – это дорога наружу, куда ему и надо, поскольку из-за ранения он более не способен следовать дальше своему плану, который предусматривал еще очень и очень многое… ибо суматоха, связанная с состоявшимся вчера возвращением самого Врага и его ближайшего окружения, позволила ему, успевшему за прошедшие три с лишним месяца очень неплохо изучить дворец, проникнуть в строго охраняемые и ранее недоступные для него места. Но тревога уже поднята. Причем поднял ее он сам, не сумев удержать возгласа боли. Непростительно! Его же учили терпеть любую боль, но уж больно неожиданным был этот внезапный удар после мига почти полного триумфа. Первого из запланированных…

Посадить на нож шейкарок Врага мечтал каждый из выкормышей Либвэ. Это было делом чести. Ибо эти твари, ошивавшиеся рядом с Врагом и игравшие при нем роль угодливых сучек, по первому же щелчку пальцев раздвигающих перед ним ноги и послушно отклячивающих попки, каким-то образом сумели прикончить уже почти дюжину лучших бойцов из тех, что прошли школу Либвэ. И после очередной подобной смерти Хозяин обычно вызывал к себе находящихся поблизости бывших выпускников Либвэ и устраивал большую выволочку.

Впрочем, начиналось все более-менее спокойно. Хозяин надевал на себя маску строгого, но доброго учителя и, покачивая головой, укоризненно говорил нечто вроде:

– Ну, вот опять… чему же вы учились-то, если вас так легко прикончить? Да еще кому – этим двум подстилкам. Немудрено, что Гроновы выкормыши так легко взяли Либвэ. Если вас способны резать даже бабы… А может, я зря вас кормлю и прикрываю, когда вы предаетесь своим шалостям? Может, стоит отдать вас этим сучкам, в качестве подарка, выторговав взамен что-нибудь более умелое? Например, парочку выпускников Гравэ…

Однако так мирно он изъяснялся только в самом начале. А вот чуть позже, где-то после получаса этаких почти добродушных сетований, начинался угар, треш и раздача «плюх», которую кое-кто из присутствующих мог и не пережить. Особенно если Хозяин был не в духе. Например, потому, что этот прокол оказывался не единичным, а… очередным.

Косматый после таких выволочек Хозяина обычно успокаивался только после того, как превращал в окровавленные и уже не вопящие или стонущие, а хрипящие куски мяса полдюжины проституток. Или просто любых баб, которые попадались ему под руку, когда он в таком настроении. Торба – запалив парочку-тройку домов, предварительно подперев у них двери бревнами и заперев ставни… Впрочем, вопли заживо сжигаемых успокаивающе действовали не только на Торбу, но и на самого убийцу, и на большинство остальных выкормышей Либвэ. Потому что все они не только умели, но и любили как причинять боль, так и наслаждаться этим процессом. Уж такими их там сделали…

Нет, сейчас убийца прекрасно понимал, не только как, но и для чего это было сделано. Все просто – контроль. Ибо они, подсевшие, а, вернее, специально подсаженные на столь кровавые развлечения, могли позволять их себе более-менее безнаказанно только в том случае, если их прикрывала достаточно солидная «крыша», в качестве каковой и выступал Хозяин. И стоило кому-нибудь только хотя бы всего лишь потерять доверие Хозяина, не говоря уж о том, чтобы как-то накосячить, как извилистая дорожка любителя подобных удовольствий закончилась бы очень быстро. И, при желании, даже без особенных усилий со стороны Хозяина – достаточно было всего лишь сообщить о том, что некий Самнерский мясник, или Балайский кровопийца, или Телемурский поджигатель находится там-то и там-то, и бывший преданный слуга, вызвавший неудовольствие Хозяина, заканчивал свою жизнь в мучениях. Впрочем, иногда Хозяин предпочитал как раз предпринять некоторые усилия. Тот же Торба как-то рассказывал, что один из их бывших соратников, по официальной версии, вроде как, окончательно слетевший с катушек, сумел даже послужить укреплению авторитета Хозяина в одном из небольших городов Геноба… А как бы вы отнеслись к человеку, который во главе своих слуг встал на пути кровавого кошмара, охватившего ранее спокойный провинциальный городок, и сумел не только вычислить, но и остановить кровавого убийцу, чьи преступления заставляли содрогаться всех без исключения жителей этого городка.

Впрочем, у убийцы были некоторые сомнения в том, что тот соратник действительно оказался съехавшим с катушек. Ну, по меркам выкормышей Либвэ… Но это, по большому счету, было не его дело.

Так что посадить крутящихся возле Врага шейкарок на нож мечтал каждый. И то, что убийца оказался первым среди всех желающих это сделать, кому это наконец-то удалось, привело его в состояние некоторой эйфории. Да и выглядела та сучка уже практически мертвой. Вот он и расслабился. Не вовремя! И потому сейчас ему требовалось как можно быстрее делать ноги.

А как хорошо все начиналось…

В Агбер-порт он прибыл еще зимой. Большая часть армии в тот момент еще находилась в Кагдерии, вернее, уже двигалась оттуда в Агбер, но пока еще даже не преодолела границу Агбера и Насии. Так что столица была полупустой, в том числе и в отношении ищеек Врага, который забрал с собой в Кагдерию большинство наиболее обученных кадров. Во многом поэтому убийца и рискнул именно тогда проникнуть в город и попытаться закрепиться в нем. В прежнее время это было бы смерти подобно, но сейчас, когда в городе с прежней эффективностью охранялись только дворец, казначейство и всего несколько наиболее высокопоставленных чиновников, шанс удачно осесть и закрепиться где-нибудь на окраине выглядел не безнадежным. Он же всегда любил поймать момент и рискнуть, за что и был неоднократно отмечен Хозяином.

И, как поначалу казалось, на этот раз удача тоже полностью была на его стороне. Ну а как еще можно расценить то, что буквально через три дня после того, как он прибыл в Агбер-порт и поселился в одной из таверн средней руки, ему выпал шанс пробраться туда, куда просто мечтал проникнуть любой из выкормышей Либвэ…

В тот день он несколько засиделся в полупустом зале. Таверны, подобные той, в которой он остановился, обычно предпочитали чиновники средней руки и армейские офицеры того же среднего звена. Для более обеспеченных она была скудновата по удобствам и простовата по интерьеру, а также предлагаемому ассортименту подаваемых блюд, а для бедноты – слишком дорога. Поэтому в настоящий момент подобные таверны испытывали большие трудности с постояльцами и посетителями. Большинство офицеров пока еще не вернулось из Кагдерии, а чиновники в настоящий момент пахали не разгибаясь. Как-никак война – множество рабочих рук оторвано от своих хозяйств и мастерских, налоговые поступления сократились, а расходы, наоборот – резко возросли…

Впрочем, во многих местах это время, для чиновничества, наоборот, оказалось бы самым прибыльным и жирным. Но не в Агбере, потому что Враг, как говорил Хозяин, всегда отличался тем, что умел любого заставить пахать на себя. Ну, почти любого. Их, например, выкормышей Либвэ, никто и никогда не заставил бы поступиться своей свободой. Или обмануть всякими там эфемерными понятиями типа любви, чести, долга, верности, порядочности и так далее – ну, какими там еще словами разводят тупое быдло… Их же можно было только купить. И не столько деньгами, сколько той же самой свободой – то есть предоставив им право и возможность творить все, что им нравится, то, что они хотят, не оглядываясь ни на какие искусственные ограничения типа морали или, смешно сказать, закона. Они сами – закон. По самому высшему и главному основанию – праву сильного и свободного! И потому именно они должны и будут определять, что и для кого морально и законно, а что нет. Остальные же в лучшем случае – тупое послушное быдло, мнение которого совершенно не важно и не должно приниматься во внимание, а чаще всего – просто пыль под ногами. Нелюди. Некий иной биологический вид, только внешне и неким ограниченным кругом привычек слегка похожий на настоящих людей. На самом же деле они – всего лишь пища или игрушки для высших. Ну, либо небольшая досадная помеха…

Так вот, в тот вечер он засиделся в полупустом зале. Хозяин таверны тоже, похоже, отправился спать, оставив за стойкой зевающего пацана, который должен был принести оставшемуся в одиночестве клиенту свежей выпивки или холодной закуски, если у постояльца возникнет такое желание. Горячего все равно не было, потому что кухня закрылась уже часа полтора назад… Во всяком случае, за стойкой его уже не было. Так что когда в таверну ввалился поздний посетитель, лишних свидетелей в зале не оставалось.

– Вот, твари Пущи! – выругался вновь появившийся, стряхивая с плаща потоки воды, от хлещущего снаружи дождя. – Неужели и тут жрать нечего?

– Присаживайтесь ко мне, – подал голос убийца, которого заинтересовал внешний вид позднего гостя. Форменная шляпа с кокардой, толстый армейский плащ и рука на косынке. Похоже, он только что из действующей армии, а значит, может быть небесполезным в плане получения свежей информации.

– У меня достаточно пива и закуски, чтобы накормить уставшего путника, сам же я уже вполне насытился.

– Благодарю, – тут же отозвался поздний гость и, решительным шагом пройдя через зал, уселся на лавку напротив предложившего.

– Я провел в седле почти десять часов и ужасно устал и проголодался, – пояснил он.

– Что ж, ешьте и пейте, – благодушно предложил убийца и, повернувшись к клюющему носом мальчишке, бросил: – Эй, ты, живо неси еще кружку, еще один кувшин с пивом и чего там у тебя есть.

Парнишка тут же встрепенулся и рванул на кухню.

– И куда же вы так спешили, мой друг, что рискнули продолжать свой путь при такой погоде? – невинно поинтересовался убийца, когда поздний гость заметно осоловел от пива и еды. Тот скривился и негромко выругался, помянув место, где бы он хотел видеть подобную погоду. А затем несколько вальяжно и, даже, горделиво ответил:

– Во дворец. У меня сообщение от командующего армией. Кто ж знал, что они во дворце на ночь запирают все двери и не пускают никого, – неожиданный собеседник убийцы сделал еще один большой глоток из кружки, затем бросил на сидящего напротив убийцу пьяно-испытующий взгляд, а потом качнулся вперед и сделал рукой жест подвинуться поближе. После чего зашептал на ухо: – Мы везем Владетелеву тучу золота из Кагдерии. Такую, что для ее охраны принц-регент отрядил на сопровождение почти всю армию. А сам остался в Кагдерии делать большую политику.

– Вот как? – нейтрально отозвался убийца. Сообщение о золоте его не особенно взволновало. Кое-какие слухи об этом уже давно ходили по столице, добравшись до ее стен вместе с первыми отпущенными из войск ранеными или отпускниками, которые прибывали в Агбер по своим внезапно возникшим делам вроде похорон или, там, вступления в наследство. Масштабные боевые действия в Кагдерии уже давно не велись, так что отпуска из частей по каким-нибудь внезапно возникшим обстоятельствам случались не так чтобы уж очень редко, поэтому особенного секрета этот пьяный вояка не открыл. Но сам факт того, что он ехал по поручению весьма высокопоставленного лица, был интересен и, при некоторой удаче, мог открыть перед убийцей некоторые очень многообещающие расклады… В тот момент он еще даже не догадывался, насколько многообещающие.

– Хм, а вы, как видно, пользуетесь доверием командующего, – нейтрально поинтересовался убийца.

– А то как же, – самодовольно кивнул его собеседник, после чего сделал еще один глоток. – Ха, я начинал эту кампанию рядовым драгуном, а сейчас состою при штабе самого командующего. Неплохая карьера для мелкого генобского дворянина.

– Вот как? В таком случае вас стоит поздравить.

– Но это еще не все, – горделиво выпятив грудь, сообщил ему этот случайный ночной собутыльник. – Я сумел заработать рекомендацию от самого господина Гаруза. Во время штурма Черного Камня я смог захватить одного скользкого типа и… не дать ему умереть! А и то, и другое, скажу вам честно, было нелегким делом.

– Хм, – убийца напрягся. Рекомендация от Гаруза! Неужели у него появится шанс проникнуть во дворец. Это… это было бы немыслимой удачей, хотя надолго ему там в любом случае не задержаться. Едва только из Кагдерии вернется эта собака Шуршан – счет пойдет на дни, а то и часы. Да и вряд ли его, даже с этой рекомендацией, допустят за внутренний круг охраны. Но даже просто попасть во дворец… Убийца едва не зажмурился от удовольствия, представив, какими милостями осыплет его Хозяин за сведения, доставленные прямиком из дворца. А если он еще и сможет порадовать свой клинок свежей кровью кого-нибудь из ближних Врага…

Короче, в тот вечер в столице сгорел один трактир средней руки. При пожаре погибло трое – мальчик-слуга, старик-привратник, ночевавший в каморке у входа (который в тот вечер вроде бы уже спал, но, теоретически, мог из своего окошка видеть позднего гостя) и… один из постояльцев, который был пьян и не успел вовремя покинуть свою комнату. Тело сильно обгорело, так что постояльца узнали только по сапогам и полусгоревшим остаткам камзола. По свидетельству расстроенного хозяина таверны, этот постоялец прошлым вечером надолго засиделся в общем зале и, похоже, успел очень хорошо набраться. Поэтому он и не проснулся, когда поднялась тревога. Все же остальные спаслись.

А в службе королевского мажордома появился новый служащий, раненый офицер, выходец из Геноба, сумевший завоевать доверие самого господина Гаруза…

– Сюда, быстрее! Он побежал к лестнице для слуг!

Убийца скривился. Ах ты, Владетель тебя забери! Вот он идиот! Он не удосужился остановить кровь, так что за ним остается след, не увидеть который не способен только слепой. Убийца сдернул с лица маску и принялся торопливо обматывать этой тряпкой всю левую половину лица. Ему нужно хотя бы две-три минуты, всего две-три…

– Вот он!

Но убийца уже летел вверх по лестнице. Путь вниз совершенно точно перекрыт, а вот сверху еще есть кое-какие шансы – например, добраться через чердак до другой лестницы, где-нибудь в дальнем, еще не перекрытом крыле дворца, или вообще выбраться на крышу. Один пролет, второй – и вот она, дверь на чердак. Убийца прыгнул вперед, дернул створку и… кубарем скатился вниз по лестнице, под ноги преследующему его стражнику внутренней охраны.

– Руки вяжи!

– Да я уже…

– Тряпку! Тряпку его в рот! А то яду скусит…

– Да я уже…

– Ишь ты, как извивается, сволочь…

– А нечего! Не уйдешь, крыса…

– Ах, ты ж, подонок… НА!

И убийца, все это время пытавшийся вывернуться их рук захвативших его бойцов, почувствовал, как что-то твердое крепко приложило его по затылку. После чего его тело обреченно обмякло…

– Все осмотрели?

– Так точно, ваша светлость.

Маркиз Агюен окинул хмурым взглядом голое тело, умело увязанное в виде тючка. Владетель! Он подвел Грона уже второй раз. Первый раз – когда не сумел уберечь Мельсиль, а второй – вот сейчас. И ведь даже убить себя, дабы смыть если не с себя, то со своего рода, этот позор – и то не возможно. Потому что… потому что это будет уже предательством, которого фамилия Агюен просто не переживет. И еще вопрос, переживет ли она этот позор.

– А этого куда?

– Волоките вниз, – махнул рукой маркиз. – Куда ж еще? Поспрошаем.

– А может подождем господина Шуршана? – осторожно предложил заместитель маркиза по службе охраны. – У него ж дознаватели – не чета нашим. Этот-то сразу видно – матерый. Не дай бог что…

В принципе, в его словах был резон. Выпускники Либвэ, кроме всего прочего, были известны еще и тем, что умудрялись лишать себя жизни в самых, казалось бы, невероятных ситуациях. Ходили байки, что один, будучи связанным, раздетым и подвешенным на пыточный щит, воспользовался тем, что ведущий допрос дознаватель отвлекся, и сумел откусить себе язык. Причем умудрился проглотить его, не привлекая внимания, а потом спокойно глотал хлещущую из обрубка кровь до тех пор, пока не умер от кровопотери.

– А если таких, как он, тут несколько? – боднул его взглядом маркиз Агюен.

– Так охрану-то усилили. А господин Шуршан с его высочеством обещались быть после обеда. Часа два только подождать-то. Они ж в гвардейские казармы поехали…

Во дворце убийца обжился довольно быстро. Для выкормыша Либвэ это было не особенно сложно. Поймал за руку парочку из «умеющих устроиться» слуг, показал класс в постели нескольким слабым на передок служанкам, сунул еще нескольким, за пустяшные услуги, не стоящие и десятки меди, по паре серебряных – и все, ты уже «свой», «галантный» и «щедрый». И потому перед тобой открыты все дороги… Людьми, живущими «умело», а также «для себя» и «просто», так легко манипулировать. И уж тем более, если они еще, при этом, страстно жаждут не столько стать, сколько казаться кем-то важным, значимым, то есть заслужить видимые признаки если не уважения, то, как минимум, собственной значимости – так и вообще раз плюнуть. А таковых не столько «во», сколько «при» власти всегда много. Так что убийца довольно скоро стал в узком круге дворцовых слуг окончательно своим. А чего сложного-то? Тут продемонстрировал уважение, там поддакнул, тут публично восхитился – и все, он – твой.

Но проникнуть за круг внутренней охраны долго не удавалось. Эта охрана была сформирована из тех, кто на первое место ставил не демонстрацию собственной значимости, не «умение жить» и, даже, не честь, а долг… Поэтому даже просто посмотреть на прогулки сына и наследника Врага получалось очень редко. И всегда издали. Не говоря уж о том, чтобы подобраться к сопляку поближе. А жаль… Это был бы для него такой удар!

Как ни странно, продвинуться в этом направлении помогло возвращение армии, наконец-то добравшейся до Агбер-порта.

В первую очередь тем, что людей во дворце заметно прибавилось, поэтому численность персонала практически всех служб пришлось заметно расширять. Кутерьмы и суматохи так же стало больше, тем более что кроме армии прибыло еще и огромное количество золота…

Как выяснилось, золота в Агбер привезли почти на восемь миллионов агберских золотых. Ошеломительная сумма! Особенно есть знать, что годовой бюджет Агбера, после всех нововведений принца-консорта, потребовавших довольно больших дополнительных расходов, все равно не дотягивал и до цифры в шесть миллионов. А захватили еще больше – почти на десять миллионов. Впрочем, если учесть, что мятежники в Кагдерии ограбили целую страну…

А такое уменьшение дохода получилось вследствие того, что два миллиона принц-регент повелел отдать союзникам, хотя совершенно не обязан был этого делать. Судя по всему, это было сделано для того, чтобы избежать возникновения совершенно ненужного напряжения, ибо сохранить в тайне то, что в крепости были обнаружены большие запасы золота, все равно не удалось бы. Слухи по войскам уже пошли, и у кагдерийцев вполне имелись уши, чтобы их услышать. Ведь они же брали Черный Камень вместе с агберцами и после захвата остались в стенах этой крепости…

Так что, несмотря на заключенный договор, оговаривавший то, что если кагдерийские отряды во время штурма выкажут свою доблесть и внесут серьезный вклад в захват крепости, принц-консорт Агбера не будет претендовать на контроль над Эмегкрокской долиной, а ограничится трофеями, взятыми в самой крепости, (так что, по идее, агберцы могли бы не делиться золотом и были бы вполне в своем праве), Грон счел за лучшее поделиться частью захваченного. В первую очередь, похоже, как раз потому, что собирался воспользоваться последствиями своего широкого жеста после окончания войны, когда придет время делать большую политику. То есть пока пусть порадуются и разожгут, так сказать, в сердце пламя благодарности, а потом мы на этом пламени кое-что и приготовим… Ну а раз было решено поделиться с кагдерийцами, оставлять без доли насийцев тем более было неразумно.

Когда убийца узнал об этом, то уважительно покачал головой. Да уж, Враг был умен и коварен. И за это его стоило уважать. Тем более, что просвещать союзников относительно того, какой частью захваченной добычи он с ними поделился, Враг и не подумал. И правильно поступил, ибо подобная информация часто оказывает пагубное влияние на некрепкие умы, вызывая в них вместо благодарности возмущение и зависть. Хм, если бы существовал хотя бы один шанс на то, чтобы иметь то, что он получал от Хозяина, на службе у Врага, убийца, пожалуй, задумался бы о таком варианте. Но…

Грон ворвался в допросную прямо в пропыленном камзоле. Когда висевший на пыточном щите убийца увидел его взгляд, то невольно содрогнулся.

– Что эта… кх‑ы‑ым, что он успел рассказать? Есть еще поблизости такие, как он?

Маркиз Агюен, из которого при появлении принца-консорта Агбера как будто вытащили позвоночник, грузно поднялся на ноги и раскаянно начал:

– Ваше высочество, я приношу свои…

– Маркиз, я задал вопрос! – резко оборвал его Грон, потом замолчал, шумно вздохнул и бросил: – Извините…

– Ничего, – отозвался Агюен. – Я заслужил куда большего, чем окрик… А по рассказу захваченного – во дворце никого подобного ему нет. Он и сам проник во дворец благодаря случаю, воспользовавшись бумагами и рекомендательным письмом одного из наших офицеров, обративших на себя внимание господина Гаруза. Самого офицера он убил и сжег, переодев в свою одежду.

Грон кивнул и шагнул к висевшему на пыточном щите. Того, все время допроса демонстрирующего скорее кураж, чем страх, и даже во время пытки огнем больше хохотавшего, чем оравшего, внезапно прошиб пот. В этот момент в допросную проскользнул Шуршан. Воспользовавшись тем, что Грон отвлекся, он наклонился к маркизу и тихо спросил:

– Как взяли?

– Через чердак пытался уйти, – так же вполголоса ответил Агюен. Шуршан молча кивнул. Маркиз когда-то пытался оспорить необходимость наличия поста на чердаке дворца, заявляя, что после того, как существенная часть секретной службы и состава охраны уйдут с Гроном в Кагдерию, у него просто не хватит людей держать посты еще и там. Но, однако, после того, как было принято решение о том, что пост надо сохранить, не воспользовался уходом Шуршана в Кагдерию, чтобы сделать по-своему, а все равно продолжал выставлять этот пост. И сегодня это оказалось важным.

– А почему у покоев наследника поста не было?

– Был, но… – Агюен замялся. Шуршан молча ждал. Маркиз вздохнул и закончил:

– За пять минут до того, как госпожа Линдэ вышла от наследника, из его покоев выскочила одна из нянек и попросила караульных помочь передвинуть шкаф.

Шуршан скрипнул зубами.

– Где она?

– Допрашивают, – ответил Агюен. – Но, похоже, она с этим, – он кивнул подбородком на убийцу, висящего на пыточном щите, – никак не связана. Просто манерная дурочка, решившая поднять собственную самооценку, заставив пару королевских гвардейцев исполнить ее прихоть. Тем более, что один из этих двух был ее тайным воздыхателем – она не только имеет весьма смазливое личико и стройную фигурку, но и происходит из довольно знатного рода. Ее на место при наследнике почти год пропихивали.

– Год, говоришь, – задумчиво хмыкнул Шуршан и зло ощерился. Маркиз Агюен вздохнул про себя. Этот род он знал. Вполне достойные люди, но очень ревностно относятся к внешним проявлениям собственной и родовой значимости. За это, похоже, и поплатятся. Нет, если они действительно ни в чем не виноваты и никаким образом не сносились с врагом и не оказывали ему никаких услуг, в чем Агюен был (ну почти) уверен, то ничего страшного с ними в конце концов не произойдет. Но в том, что прежде, чем в этом убедиться, Шуршан вывернет этих любителей продемонстрировать собственный статус наизнанку и вымотает им все нервы – он совершенно не сомневался. Как и в том, что кому-то из этого рода почти непременно придется, причем на достаточно длительное время, сменить родовое гнездо на подземные казематы. И, скорее всего, далеко не одному. А куда деваться? Оказаться под подозрением в деле покушения на наследника престола – это не шутки. И все благодаря одной высокомерной соплячке, не вовремя решившей самоутвердиться там, где надо было делать свое дело и молчать в тряпочку.

– Агюен!

Маркиз вскинулся и развернулся в сторону Грона, наконец-то оторвавшего взгляд от побелевшего убийцы, по лицу которого крупными каплями скатывался пот. Ну еще бы, выдержать разозленный взгляд принца-регента Агбера и так мало кто был способен, а сейчас Грон пребывал в настоящем бешенстве.

– Да, ваше высочество!

– Где его вещи?

– Те, которые были на нем – вот здесь, на столе, а те, которые изъяли из его комнаты – в соседнем отсеке. Мы с ними пока не разбирались. Ждали господина Шуршана, – маркиз на мгновение замолчал, а потом добавил: – Для меня главным было узнать, есть ли во дворце еще убийцы, а все остальное…

Грон молча кивнул. Ну да, у каждого свои обязанности.

– Хорошо, тогда передайте убийцу и все, что к нему относится, Шуршану. Дальше с ним будет работать он. А ты… – начал Грон, разворачиваясь к Шуршану.

– Я пошлю людей еще раз как следует осмотреть его комнату.

– Не только. Уточни у мажордома круг его обязанностей, а потом осмотри все помещения, в которых он мог появляться. И те, которые расположены рядом с ними. И те, что по пути к ним. И прошерсти слуг насчет круга его общения. Всех, с кем он хотя бы перекинулся взглядом, надо будет… – Грон осекся. Черт, кого он учит?! Принц-консорт Агбера вздохнул и махнул рукой. – Извини.

– Ничего, онотьер, – отозвался Шуршан. – Это вы меня извините… всех нас.

Грон пару мгновений помолчал, затем кивнул.

– Ладно, – потом еще помолчал и негромко спросил: – Где Эмальза, не знаешь?

– Она сразу бросилась в часовню Владетеля, – сообщил Шуршан. – Ну, как узнала…

– Хорошо, – кивнул Грон. – Забирай его и… я подойду чуть позже.

Эмальза стояла на коленях перед Прощальным алтарем, на котором лежало тело ее сестры, обхватив мертвую голову Линдэ руками и прижав ее к своей груди. Ее помертвевший взгляд был устремлен прямо перед собой, но не на знак Владетеля, а куда-то в пустоту. Грон подошел к алтарю и опустился на пол слева от девушки. Некоторое время они оба сидели так, не говоря ни слова и не касаясь друг друга, после чего Грон тихо произнес:

– Прости…

Эмальза некоторое время никак не реагировала на это, а потом, когда Грон уже снова открыл рот, собираясь сказать еще что-то, внезапно произнесла:

– Всегда…

Грон замер, а затем, так ничего не сказав, закрыл рот. Эмальза еще некоторое время молчала, а потом продолжила:

– Она всегда была со мной. Всегда. Мы вместе ели, спали, бегали в горы, дрались – друг с другом и друг за друга, вместе получали от отца и дядюшки Самшальца. Вместе отлупили сестер Шальмщульце. Их было пятеро. И они были на год, два и четыре старше нас. Но мы их отлупили… – тут голос Эмальзы осекся, а потом она зло скрипнула зубами и тихо зарычала.

– Они должны ответить за это, Грон. Обещай мне, – она повернула голову и уперла в него яростный взгляд своих горящих глаз. – Обещай!

Сидевший рядом с ней мужчина несколько мгновений твердо смотрел ей в глаза, а затем коротко кивнул.

– Обещаю.

2

– Вот после этого Ламена-то и загуляла… – закончил очередной рассказ крестьянин, сидящий на доске, перекинутой с одного борта телеги до другого вместо облучка. Закончив рассказ, он посопел, почесал ляжку, смачно высморкался, от души утерся рукавом и без того грязной рубахи, а потом громко поинтересовался у маячившей перед его носом лошадиной задницы:

– Ты как там, городской, не сомлел еще?

Грон, на самом деле слегка придремавший под негромкое бормотание возницы в дальнем конце телеги, ничего не ответил. Ибо уже знал, что подобные вопросы никаких ответов не требуют.

Нет, первый час он пытался добросовестно слушать все эти незатейливые деревенские новости и байки, поддакивать в нужный момент, цокать языком, ахать когда требуется и, время от времени, бросать всякие положенные слушателю реплики, типа: «Да ты что!» или «Вон оно как…», либо «Да не может быть!», считая это немудреное участие в разговоре некой платой за проезд. Ну, типа того, когда на Земле дальнобойщики сажают в кабину автостопщиков для того, чтобы те развлекали их участием в разговоре и тем самым избавляли от скуки и не давали заснуть за рулем… Но затем понял, что этому словоохотливому крестьянину все эти его жесты вежливости совсем не нужны. Ему достаточно самого факта наличия потенциального слушателя в телеге. А что он там делает – ест, спит или слушает, владельцу транспортного средства совершенно по барабану…

Убийца рассказал много интересного. Не менее важным было и то, о чем он не рассказывал. Например, тот факт, что ему удалось пробраться во дворец, позволял с высокой долей вероятности предположить, что, пока они наводили порядок в Кагдерии, в Агбере вообще, и, несомненно, в Агберепорте в частности, «угнездилось» немалое число агентов Черного барона. Ну не один же этот убийца сюда отправился? И пусть другим не повезло так, как повезло этому (хотя, учитывая пыточный щит, вряд ли тут будет уместно это слово), но уж в Агбер-порте совершенно точно должен был бы осесть не один агент. А из этого вытекало, что даже при самом удачном стечении обстоятельств подавляющее большинство сил и средств секретных и охранных служб Грона на протяжении нескольких месяцев будет занято отловом этих самых агентов и купированием, а затем и нейтрализацией всего того, что они к тому моменту успеют натворить.

Причем совершенно не обязательно, что удастся выловить всех: пока агент не начинает действовать – он, по существу, невидимка. Ну что можно вменить человеку, бежавшему от того ужаса, который творился в той же Кагдерии, осевшему в Агбер-порте и открывшему лавку зеленщика. Или выкупившему гончарную мастерскую. Либо просто снявшему номер в одной из таверн и, так сказать, проедающему накопленное. Человек отходит от шока – отстаньте! А для сбора информации подобные «маски» – отнюдь не помеха. Сколько народу заходят в лавку зеленщика и горшечника? О чем они говорят? Какие собутыльники пьют вместе с таким, отходящим от шока? Языки у людей – что помело. Иногда из легкого трепа со случайной собеседницей, ожидающей своей очереди купить пучок зелени, можно такое узнать… И это было очень, нет ОЧЕНЬ плохо. Потому что создавшаяся ситуация с одной стороны требовала напряжения всех имеющихся в наличии сил и средств, а с другой заставляла «размазывать» их тонким слоем по всему Агберу. И не только по нему… Потому что еще один вывод, сформировавшийся у Грона после скрупулезного анализа всей полученной информации, заключался в том, что колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгин Ахгимаг, похоже, собирался провернуть с Агбером тот самый финт, который был стандартным для шести королевств. А именно – объединить против Агбера все остальные королевства.

Нет, в том, что попытка применить этот, почти стандартный для местных условий вариант против Агбера будет непременно, у Грона никаких сомнений не было. В первую очередь именно поэтому он столь щедро поделился с союзниками золотом. Именно поэтому он, сразу после разгрома наиболее крупных отрядов мятежников, столь демонстративно отправил домой большую часть своей армии. Именно поэтому он, как это говорится, «почтил своим присутствием» церемонию коронации нового короля Кагдерии. Именно поэтому он приложил столько усилий для того, чтобы уговорить короля Насии пригласить в их с Насией союз еще и Кагдерию. Хотя этим приглашением они с Ормералем фактически повесили себе на шею обязательство оберегать трон Кагдерии и ее территориальную целостность от посягательств со стороны других королевств, ибо сами кагдерийцы в настоящий момент были столь слабы, что не способны отбить даже набег ополчения приграничного графства соседнего королевства. Но Грон посчитал, что присоединение столь слабого союзника будет полезным не только с точки зрения ослабления будущего возможного враждебного блока: непременные скорые проблемы на границах Кагдерии создавали канал для, так сказать, утилизации воинственности насийцев, которая уже начинала создавать проблемы как для самого короля Насии, так и, в недалеком будущем, для Агбера.

Грону же нужно было обеспечить Агберу десять-пятнадцать мирных лет. Он рассчитывал, что за это время страна сумеет сделать такой социальный, образовательный и технологический рывок, который выведет ее в абсолютные лидеры шести королевств. Причем за это время отрыв станет настолько серьезным, что даже союз всех остальных королевств Владения уже ничего не сможет поделать с таким сильным Агбером. Но, как выяснилось, эти его планы были просчитаны. И предоставлять это время ему совершенно не собирались.

Да уж, то-то Грон-то удивлялся, чего это многие представители дворянства Насии так остро реагируют на то, что Ормераль I именует его «братом», да и вообще ведут себя с агберцами как-то слишком заносчиво… Как выяснилось из допроса захваченного убийцы, Насия уже находится на грани бунта. И никто не мог поручиться, что вот в самый момент допроса над лесами Насии или даже Агбера из столицы Насии не летит почтовая птица с сообщением о том, что в стране мятеж, король убит, а какой-нибудь «Совет спасения родины и народа» собирает армию, дабы двинуться на соседнюю страну, во главе которой встал «выскочка, диктатор и узурпатор».

Нет, в том, что очередная, вторгнувшаяся в пределы Агбера армия будет разбита, ни у Грона, ни у остальных никаких сомнений не было, но эта война вполне может дать время Черному барону на то, чтобы оправиться от провала в Кагдерии и подготовить следующую гадость. Потом еще одну. А затем… новый Владетель овладеет наконец-то ресурсами своей Башни и в Агбер-порте появится его Голос, окруженный рядами Бездушных, что поставит окончательный крест на всех планах Грона. Потому что у него не было никаких сомнений в том, кто именно будет этим Голосом… Да и кто может поручиться, что для всего этого действительно понадобится еще одна-две войны и парочка-тройка мятежей, а не гораздо меньше?

Поэтому никакого времени для раскачки или хотя бы для небольшой передышки, о которой Грон буквально мечтал после того, как, наконец-то, добрался до Агбер-порта, у него не было. Потому что если работу в Агбере и, при некотором напряжении, даже в Насии он еще мог поручить кому-то другому, то в Запретную пущу предстояло лезть самому. Уж слишком велик был у местных страх перед Запретной пущей. И слишком большой была разница в, так сказать, классе, между самим Гроном и любым, даже самым подготовленным его соратником.

– А вот еще такой случай был. Повадился на Выселках кабан огород раскапывать… – начал новый рассказ неутомимый возница. Грон попытался устроиться поудобнее и еще подремать, но, похоже, тот громогласный вопрос хозяина телеги окончательно развеял сон.

Агбер-порт он покинул месяц тому назад. И… выполнив-таки, обещание, которое он дал старейшине Нушвальцу. Хотя произошло это для него несколько, скажем так, неожиданно.

Две недели после смерти Линдэ прошли для Грона в полном угаре. Похороны. День, проведенный с Югором, во время которого мальчишка вцепился в отца, висел на нем весь день, не отпустив до того момента, пока не уснул. Да и после этого, Грону пришлось очень осторожно высвобождать свою руку из крепко стиснутых детских пальцев. Мальчика просто потрясло осознание того факта, что кто-то из этих сильных, красивых и любимых им людей, которые окружали его практически с рождения и которые казались ему чуть ли не вечными, может вот так взять и умереть… Допросы. Переписка с Насией, в которой успели-таки не то чтобы предотвратить мятеж, но не дать ему победить сразу и окончательно. Едва-едва. Голубь из Агбера с сообщением прилетел как раз в тот момент, когда делегаты заговорщиков направлялись в казармы регулярных полков, чтобы попытаться перетянуть их на свою сторону, либо, на худой конец, не дать вооружиться и запереть в казармах. Так что аресты пришлось делать на ходу и теми скудными силами, которые оказались под рукой у короля Насии. Поэтому достаточно большой части заговорщиков удалось скрыться, и теперь Ормералю приходилось одновременно и заниматься скрупулезным расследованием заговора, и штурмовать замки тех, кто открыто объявил о неповиновении королю и обвинил его в «умалении чести», «нанесении вреда дворянству Насии и ущемлении его вольностей и свобод» и всем таком прочем. Ну и венчала все это, естественно, подготовка к рейду в Запретную пущу.

Наобум соваться в Пущу было бессмысленно. Однако, как выяснилось, схваченный убийца не только несколько раз посещал самое сердце Запретной пущи (то есть ему было, что рассказать), но еще и имел при себе некий амулет, который позволял передвигаться по дороге, ведущей сквозь Запретную пущу, без риска быть разорванным ее тварями. О самом существовании подобных амулетов Грон и Шуршан уже знали – в конце концов, в башни Владетелей регулярно доставлялись товары и продукты. Да и факты посещения Башен бродячими циркачами, известными менестрелями или, там, зверинцами с экзотическими животными также были не столь уж редки… Вот только видеть эти амулеты, не говоря уж о том, чтобы держать их в руках, до сих пор никому из них не приходилось. Потому что тем, кому Владетелем дозволялось входить в Запретную пущу, амулеты обычно вручались Бездушными, причем частенько уже на опушке Пущи. И они же забирали их обратно, когда осененный благосклонностью Владетеля покидал ее пределы. А тут такая удача…

После почти недели непрерывных допросов и работы с информацией, собранной из других источников, у него появились кое-какие наметки по поводу того, как проникнуть в Запретную пущу.

Основная проблема была в том, что не только само проникновение, но и выдвижение к границам Запретной пущи надо было осуществить с соблюдением максимальной секретности – вероятность того, что Черному барону уже удалось сформировать на территории Агбера хотя бы слабую сеть наблюдателей, была довольно высока. В случае, если Грон будет обнаружен при подходе к Запретной пуще, то и в самой Пуще, и уж тем более при подходе к Башне Владетеля его точно будет ждать горячий прием. Черный барон явно пользовался у нынешнего Хозяина Башни большим доверием… Ибо захваченный убийца полностью подтвердил их предположение о том, что Мехгин Ахгимаг во время пребывания в Кагдерии имел в качестве охраны Бездушного. Более того, он даже сообщил, что этот самый Бездушный до того, как стал таковым, считался одним из самых крутых бойцов среди выпускников Либвэ.

Поэтому Грон с Шуршаном разработали целую операцию прикрытия, призванную убедить возможных наблюдателей в том, что Грон отправился не в Запретную пущу, а совершенно в другую сторону: сначала в Насию вместе с частью армии – под предлогом того, чтобы помочь ее королю разобраться с заговором и заговорщиками; а затем, как бы уже тайно, в горы, к шейкарцам, будто бы для того, чтобы укрыть у своего друга и союзника – старейшины Нушвальца – своего сына и наследника. Конечный пункт назначения считался вроде как секретным, и чтобы узнать о нем, агентам Черного барона требовалось приложить достаточно серьезные усилия. Поэтому у Грона была надежда, что, раскопав этот секрет, Мехгин Ахгимаг хотя бы на некоторое время убедится в том, что Грон действительно направился в Шейкарские горы. И пусть его сеть все равно не перестанет отслеживать возможное появление Грона во всех остальных местах, ибо это совершенно не в характере и наклонностях Черного барона – верить не то что нарытой даже самыми преданными и обученными людьми информации, но даже собственным глазам, а не своей паранойе, однако, возможно, он хотя бы слегка успокоится и хоть немного снизит активность поисков. Тем более что в достаточно значимой части этот план был абсолютно правдив: Грон действительно решил отправить Югора в Шейкарские горы, к старейшине Нушвальцу. Потому что в сложившейся ситуации там и в самом деле было наиболее безопасное место для мальчика.

Нет, отнюдь не абсолютно безопасное. Абсолютной безопасности в жизни не существует. И сломать себе шею можно даже просто слезая с унитаза в заглубленном противоатомном бункере, охраняемом тысячами до зубов вооруженных и преданных солдат. Или быть застреленным одним из этих солдат на том же самом унитазе. Но в настоящий момент не было в шести королевствах другого места, где работа агентов Черного барона была бы более затруднена, чем в Шейкарских горах… Чужаков в горах практически не было, так что если агенты Мехгина Ахгимага появятся в горных селениях – они окажутся там как на ладони. А шейкарцы – ребята резкие и к чужакам очень недоверчивые, поэтому наиболее вероятным результатом появления в Шейкарских горах боевой группы барона будет ее гибель. Ну, или как минимум потери и полный провал миссии.

Завербовать же для убийства Югора самих горцев… Нет, шанс на это был – в конце концов, среди горцев многие шли в наемники. И среди тех, кто не вернулся в родные горы, а осел в разных королевствах, можно было отыскать некоторое количество людей, которые любили деньги и их принципы вполне себе допускали и ночной налет, и засаду, и кражу человека. Да и не только среди осевших, по большому счету… За одним ма-аленьким исключением: по древнему закону, который горцы усваивали буквально с молоком матери, ни один горец никогда не поднимет руку на ребенка. Что бы не случилось, какая бы вражда между родами не тянулась – детей не трогали. Никогда. Слишком суровой и опасной была жизнь в горах, чтобы снижать шансы шейкарцев как народа выжить и сохранить свою землю, втягивая детей в разборки взрослых… Так что даже если агенты Черного смогут найти каких-нибудь подонков, которые возьмутся убить старейшину Нушвальца, похитить Эмальзу или совершить налет на их селение, заказа сделать что-то с ребенком они не возьмут никогда. Потому что если они это сделают – против них поднимутся все горы до последнего человека. И заставят ответить, как бы далеко они ни сбежали и в какую бы самую дальнюю щель не спрятались. Любому горцу это было отлично известно, где бы он ни жил и какие бы ценности не исповедовал. Ну и какой тогда толк им будет от любой, даже самой щедрой оплаты? Зачем мертвецу золото-то?

Когда Грон принимал этот план, он долго думал. Ведь получалось, что он, как бы, прикрывается собственным сыном, заставляя его играть отвлекающую роль? И как он будет жить дальше, если Черный барон сумеет добраться до его сына? Но другого выхода не было. Убийство Линдэ показало, что времени совершенно нет. Ни на что. И его единственный шанс – это ударить в самый центр, в ключевую фигуру, в главное звено, лишив всю затевающуюся комбинацию главной приводной силы. Причем в условиях, когда время, ресурсы, соотношение сил, баланс возможностей – все работает на противника. В таких условиях шанс у него будет только в том случае, если он сумеет достигнуть абсолютной внезапности. А это означало, что ему придется подвергнуть опасности всех, кого он любил. Не только сына, но и…

Короче, вместе с Югором и… тем человеком, который будет играть роль Грона, должна была отправиться и Эмальза. Потому что ее присутствие будет одним из самых ярких маркеров того, что Грон тоже здесь. Ибо всем было известно, что шейкарки всегда следуют за ним. Куда бы он ни ехал. Так что если Эмальзы рядом с Югором и двойником Грона не будет – все усилия убедить агентуру Черного барона в том, что он едет с сыном, будут бессмысленны. Он этому не поверит.

– А вот еще на прошлый цветень Микшо Дровосек себе палец на левой руке отрубил. Ой и кровищи было-о… И то сказать, Микшо-то, хоть и дровосек, а я тебе, городской, так скажу… – воодушевлённо продолжал крестьянин.

Разговор с Эмальзой Грон оттягивал до последнего. Уже был подобран двойник, который должен был изображать принца-регента Агбера во время всего запланированного путешествия, разработана легенда и подготовлен маршрут, по которому сам Грон должен был выдвинуться из Агбер-порта к Запретной пуще, проверен и заряжен бароном Экартом амулет – практически все было готово. Но Грон все тянул с разговором, потому что даже не представлял, как убедить шейкарку в том, что она не просто не должна следовать за ним, но ей вообще необходимо отправиться в противоположную от него сторону.

Проникновение во дворец убийцы, сумевшего лишить жизни ее сестру, произвело на Эмальзу очень глубокое впечатление. И она вбила себе в голову, что теперь одна отвечает за жизнь Грона. Потому все это время она неслышной тенью следовала за ним, куда бы он ни шел – в допросную, на совет к графу Эгериту, на конюшни, в Гравэ, в покои сына. То есть, если раньше все-таки были во дворце или, там, в Гравэ какие-то места, куда шейкарки позволяли себе отпустить Грона одного, будучи уверенными, что там он находится в безопасности, то теперь для Эмальзы таких мест не было. Совсем. Более того, если раньше они, все трое, частенько делили постель, теперь, после гибели Линдэ, Эмальза все равно устраивалась спать в его спальне, но теперь в стороне от Грона, в кресле, у окна. А когда Грон, выждав неделю, очень осторожно поинтересовался, чем это вызвано, то получил твердый ответ:

– Тебе угрожает опасность, Грон. Если уж они смогли подловить сестру… – тут Эмальза на мгновение запнулась, а затем твердо закончила: – Я осталась одна, Грон. И меня больше некому подстраховать, если я ошибусь. Ты же действуешь на меня слишком расслабляюще. А мне нельзя расслабляться.

Так что Грон тянул, даже не представляя, как начать разговор. Но больше тянуть было нельзя…

– Эмальза… – обратился он к девушке, которая, едва они вошли в спальню, тут же заняла свое кресло поблизости от окна и передвинула поудобнее перевязь с метательными ножами.

– Да, Грон, – тихо отозвалась та.

– Эмальза, у меня есть к тебе одна большая просьба… – с некоторой робостью начал Грон. Девушка оторвала взгляд от окна, повернулась к нему и уставилась на него долгим взглядом. Грон замолчал, не в силах продолжить. Шейкарка еще несколько мгновений смотрела на него, а потом тихо спросила:

– А ты пойдешь исполнять свое обещание?

Грон досадливо поморщился. Ну а чего было ожидать-то? В конце концов, все время подготовки она была его молчаливой тенью. И как он не старался понижать голос и общаться с Шуршаном, Гарузом и остальными задействованными в подготовке, с помощью знаков и записей, должна была что-то услышать. А в уме и аналитических способностях шейкарок он никогда и не сомневался, как и в их предельно развитой интуиции. Поэтому он просто ответил:

– Да.

Эмальза кивнула, а потом, встав со стула, начала спокойно раздеваться. Впервые с того момента, как погибла Линдэ. Грон замер, не совсем понимая, как на это отреагировать. Но Эмальза ему все объяснила. Сразу, как только разделась и шагнула к нему.

– Мы с сестрой дали друг другу клятву на мече, что никогда тебя не оставим и всегда будем тебя охранять и защищать. И я не могу сделать того, что ты хочешь от меня попросить. Потому что иначе я предам память моей Линдэ, – ее голос на мгновение дрогнул, но она почти сразу продолжила: – За исключением одного-единственного случая… – Эмальза сделала еще шаг и привычным, но уже почти забытым ими обоими движением распустила завязки на его брюках. – Ты должен сделать мне ребенка, Грон. И тогда я увезу твоего… твоих сыновей к моему отцу. И никому не позволю причинить им хоть какой-то вред.

Грон несколько мгновений молча стоял, глядя в глаза шейкарке, в которых плескалась не любовь, нет, а боль, отчаяние, ярость, злость, но и решимость, и даже глубоко затаенная надежда. А затем поднял руки и, притянув Эмальзу к себе, стиснул ее в своих объятиях и тихо прошептал слова, которые когда-то давно услышал от Мельсиль:

– Да не прервется нить…

– Эй, городской, эвон, гля – вона там Тушкин хутор и будет. Ежели здеся слезешь, так можно через поле и рощу напрямки пройти. А то хочешь, как и уговаривались, я тебя до поворота довезу.

Грон потянулся и сел в телеге, вглядевшись в направлении, указанном возницей. Небольшое поле и маячившая за ним редкая рощица не показались ему столь уж значимым препятствием. Тем более что его настоящей целью был отнюдь не Тушкин хутор. Просто это было самое близкое к опушке Запретной пущи жилье… Вернее, уже не жилье. Все обитатели Тушкина хутора были вырезаны стаей мелких тварей Запретной пущи около года назад. И с тех пор он стоял пустой, потому что больше никто не рисковал селиться в такой близости от Запретной пущи. Зато и цена на этот хутор в королевской земельной палате города Тэнфара, столицы здешней провинции, значилась очень маленькой. Такой, которую вполне был способен заплатить уволившийся из армии после Кагдерийской кампании рядовой ветеран армии Агбера, решивший осесть на своей земле. Армия-то получила по итогам кампании вполне щедрые премиальные выплаты (на которые, кстати, ушла почти двадцатая часть всего кагдерийского золота), после которых некоторая часть ветеранов решила остепениться и, уволившись, заняться чем-нибудь менее опасным для жизни, нежели армейская служба.

Так что когда в земельной палате Тэнфара появился новоиспеченный ветеран, одетый в весьма поношенный камзол-поддоспешник и столь же поношенные, но еще крепкие сапоги, скучавший в одиночестве столоначальник этому совершенно не удивился. Чай, не первый такой посетитель… Ветеран боднул сидевшего перед ним чиновника тяжелым взглядом, степенно стянул с головы шапку-подшлемник и, скорее даже не поклонившись, а поприветствовав сидящее перед ним должностное лицо коротким кивком, очень внушительно, несмотря на свой малый рост, опустился на табурет. Столоначальник подавил раздражение столь неподобающим обращением, на которое при прежнем короле он совершенно точно среагировал бы должным образом. Ну, еще бы – деревенщина должна знать свое место! Но нынешняя власть, в лице принца-регента Агбера (который и сам тоже из… ну‑у‑у… этих, ну вы понимаете), весьма ревностно относилась к исполнению собственных законов и установлений. А они предписывали проявлять к уволившимся со службы ветеранам всяческие расположенность и уважение. Более того, в спущенных в последнее время циркулярах оные прямо именовались «золотым фондом королевства» и «надежной опорой государства». Короче, ветеранам нынешняя власть всячески благоволила и, так сказать, поднимала на щит (ну а вы думали, с какого это бойцы наемных отрядов дружно потянулись на вербовочные пункты регулярной армии?). Так что наиболее разумным выходом для столоначальника в данной ситуации, если он собирался не только сохранить свое место, но и продвинуться по службе, было, как минимум, не заметить никакого неуважения. Так он и поступил. Более того, чиновник немного напрягся и натянул на лицо благожелательную улыбку.

– Чем могу помочь славному ветерану?

Тот опять окинул сидевшего напротив него столоначальника недружелюбным взглядом и, недовольно пожевав губами, произнес:

– Я, эта… землю хочу выкупить.

– Что ж, отлично. Агберское королевство весьма положительно относится к желанию ветеранов славной агберской армии осесть на земле и стать крепкими хозяевами, – слегка оживился чиновник. Большинство ветеранов, собиравшихся осесть на земле, предпочитало поначалу не выкупать, а арендовать участок земли. Тем более что выкупить его попозже, если дела пойдут хорошо, им ничто не мешало. Немедленный же выкуп означал, что ветерану почти наверняка потребуется оформить кредит. А кредит открывал оч-чень интересные перспективы…

– В таком случае я, от имени земельной палаты, могу вам предложить следующие, подлежащие к продаже наде…

– Тушкин хутор, – крайне невежливо прервал столоначальника ветеран.

– Э-э… что?

– Я хочу купить Тушкин хутор, – несколько более понятно сообщил ветеран.

– Но… зачем?

– Свояка моего эта земля, – сообщил ветеран. – Он мне про свой хутор писал. И вот еще, – ветеран просунул руку за пазуху и выудил оттуда ветеранский патент, выдаваемый по увольнению из агберской армии и еще одну довольно замызганную бумажку, – мне треть хутора принадлежит. Я его деньгами ссужал. А он мне закупную оставил.

Чиновник бросил небрежный взгляд на ветеранский патент, а затем осторожно взял бумагу двумя пальцами, развернул, вчитался, и едва сдержался от того, чтобы саркастически усмехнуться. Да уж, ссуженные свояку этим ветераном средства, за которые он, согласно закупной, имел право на треть хутора, превышали выставленную земельной палатой нынешнюю цену хутора раз в пять. Ибо, несмотря на наличие построек и уже некоторую обихоженность самой земли, нынче селиться в такой близости от Запретной пущи охотников не было. Вот цена и рухнула.

– Ну что ж, это понятно, – чиновник бросил испытующий взгляд на посетителя. А ну как удастся развести его на выплату за землю по старой, указанной в закупной грамоте стоимости? Но следующие слова ветерана развеяли эту надежду.

– Скока там по реестру он ныне стоит? – поинтересовался тот. Столоначальник вздохнул. Сорвалось. Подделывать выписку из реестра – себе дороже. Может, сейчас и удастся содрать с посетителя планируемые деньги, но стоит только случиться первой ревизии – и можно попрощаться с местом. А то и вообще того, в каменоломни угодить. И хотя есть неплохой шанс на то, что твари Запретной пущи приберут нового хозяина хутора раньше, чем до него доберутся ревизоры, но ну его к Владетелю такие риски…

– Ну что ж, городской, бывай, – добродушно попрощался с ним возница. – Я недели через три обратно поеду. Загляну.

– Не-а, недели через три – не стоит. Я тут осмотрюсь где-что-чего, да вскоре обратно в город подамся. На хуторе-то поди ничего из струмента и утвари не осталось.

– Ну‑у‑у… дык, твари ж, оне все порвали-порушили, – замялся крестьянин, давая собеседнику веские основания для предположения, что основной причиной того, что на хуторе мало что осталось, были отнюдь не твари Пущи, а кое-кто поближе. Тварям-то инструмент, утварь и прочая рухлядь на хрен не нужны – они, ежели их драть-ломать боли не испытывают, и потому тварям ни разу не интересны. А вот соседям…

– Ну, вот и мне так кажется. Да и потом, я думаю, прежде чем обустраиваться, надо тут по округе все посмотреть. Прикинуть. От кого чего ждать и где, в случае чего, ховаться. Сам-то как думаешь?

– Это да, – торопливо закивал крестьянин, обрадовавшийся возможности быстренько съехать с «деликатной» темы. – Это точно. Тута Запретная пуща рядом. Тута все поперву прикинуть надоть.

– Так что давай попозже приезжай, сосед. Как я уже тут получше обустроюсь. Я к тому времени и бражку поставлю. А то через три недели мне тебя будет принимать как положено не с руки, а абы как – мне и самому не по нраву.

– Ну да, ну да…

Когда телега со словоохотливым возницей скрылась за поворотом, Грон накинул на плечо мешок, поправил скатку с плащом и двинулся через поле в сторону своей новой собственности. Нет, предпринятые действия не гарантировали, что тот, кто спустя некоторое время может попытаться вычислить, куда это он подевался, не сможет этого сделать. Но потрудиться ему для этого придется очень сильно, ибо все передвижения вот конкретно данного ветерана от столицы до Тэнфара и далее, конкретно до Тушкина хутора, были железно залегендированы, как и покупка хутора. Потому что ветеран, ссудивший средства своему свояку на покупку этого хутора, существовал на самом деле, только он сейчас обживал совершенно другие места. И под другой фамилией… Так что можно было ожидать, что этот самый кто-то сначала займется более, м‑м‑м, многообещающими вариантами (а в том, что таковые будут, Грон нисколько не сомневался, ибо парочка таковых была подготовлена им самим), а к проверке действий конкретно этой личности вернется уже только после того, как проверят тех. И это должно было дать Грону еще немного форы…

До Тушкина хутора он добрался часа через полтора неспешного шага.

Подойдя к воротам в частоколе, который окружал строения хутора, Грон остановился и скинул с плеч мешок. Да уж, представившееся его глазам зрелище было не очень приглядным. Нет, трупы по двору не валялись, но вот ворота… Левая створка была выбита не полностью, и ее полотно висело на одной петле, упершись углом в частокол, а правой просто не было, только несколько даже не поломанных, а, скорее, измочаленных плах валялось в нескольких локтях от воротного столба. Частокол, а также бревна стен овина, конюшни и сеновала были испещрены глубокими царапинами. Сам дом также нес на себе следы когтей тварей (а чем еще эти царапины могли быть-то?) и сиротливо зиял выбитыми окнами и разломанной дверью. Именно разломанной, а не выбитой. Ее останки, тоже в виде нескольких измочаленных плах, все еще маячили в дверном проеме, но проход внутрь перекрывали слабо. Кроме того, на крыше дома не хватало чуть ли не половины соломы. Да и с крышами остальных строений тоже было не все хорошо. Но винить тварей Пущи в столь значимых потерях кровельного материала Грон бы не взялся. Здесь, скорее, как и с утварью, поработали «добрые» соседи. Да и в доме, скорее всего, по той же причине если и найдется на чем сидеть, то вот по поводу того, на чем спать, совершенно точно будут большие проблемы. Впрочем, от точного знания того, насколько он прав в своих предположениях, его отделяла всего минута времени и десяток шагов…

Грон еще несколько мгновений постоял в проеме ворот, цепким взглядом стараясь высмотреть признаки возможной опасности, и, не обнаружив оной, решительным шагом двинулся к дому. Несколько ближайших дней он собирался провести на хуторе. Во-первых, для того, чтобы хотя бы создать видимость начала его обихаживания – ну, чтобы когда на хуторе наконец-то появятся посетители, они бы могли зафиксировать, что тут кто-то все-таки пытается обустраиваться. Это делалось во имя все тойже, во многом, правда, гипотетической форы. Ну и, кроме того, Грон так же планировал провести на хуторе пару-тройку дней, готовясь к следующему, наиболее опасному этапу своего путешествия.

Он планировал добраться до Башни Владетеля не по дороге, по которой обычно следовали к сердцу Запретной пущи обладатели заветных амулетов, а напрямик. Через Пущу. Потому что был уверен в том, что дорога находится под плотным контролем… На первый взгляд это казалось безумием, да и было им, по большому счету, но Грон был твердо уверен, что других вариантов у него нет. Ну не мог столь матерый волк, каким был колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгин Ахгимаг, оставить дорогу без наблюдения. Следовательно, попытка подобраться к Башне Владетеля относительно безопасным (ну, с учетом амулета) путем почти неминуемо приведет Грона в ловушку. Поэтому он и решил рискнуть и попытаться пройти через Пущу.

К вечеру Грон не только навел в доме относительный порядок, но еще и успел немного починить крышу дома, содрав с конюшни, овина и сеновала достаточное количество соломенных снопов. Снопы были пожухлыми и ломались, к тому же и кровельщик из него был очень так себе, но зато обрешетка крыши больше не резала глаз голыми досками. Так что спать он улегся, почитай, со всеми удобствами, хотя и не на кровати, а на ворохе луговой травы – его предположение о том, что из дома вынесли все, что представляло хоть малейшую ценность, полностью подтвердилось.

Утром он поднялся довольно рано. Растопил огонь в очаге и повесил кипятиться воду в котелке. Основным на последнем этапе подготовки рейда через Пущу являлся, каким бы это кому-то ни показалось бы странным, переход на новый рацион питания, являющийся чем-то вроде НЗ для моряков, попавших в кораблекрушение.

Агбер-порт располагался на берегу Скального моря, представлявшего из себя некий местный аналог Архипелагового моря[2], только очень сильно растянутого как по протяженности, так и по расстоянию между островами и скалами. Протяженность Скального моря, в отличие от его земного аналога, составляла около семисот километров, а среднее расстояние между участками суши было более пяти. И навигация в нем была довольно затруднена, поскольку, вследствие столь большого количества островов, течения между островами были чрезвычайно запутаны и к тому же частенько меняли свою силу и направление в зависимости от времени года, суток и погоды. Вследствие чего каботажное плавание через него было чревато большой опасностью кораблекрушений. Найти же пропитание на небольших островах, дабы продержаться до прихода помощи, шансов практически не было, уж больно они были малы и скалисты – настолько, что даже птичьи гнезда встречались далеко не на всех.

Вот для того, чтобы выжить в подобных условиях, и был придуман моряками особый рацион, состоящий из сушеных ягод, вяленого мяса, меда и дробленого ореха, десяток горстей которого был способен полноценно поддержать организм в течение нескольких суток. И сохранить достаточно сил для того, чтобы попавший в кораблекрушение, если к месту его спасения приблизится корабль, даже после длительного пребывания в подобных условиях мог не только привлечь внимание, но и, в случае, если эта попытка окажется удачной, еще и вплавь преодолеть линию прибоя и выбраться на чистую воду, где его могла бы подобрать шлюпка. Потому что к доброй половине островов и островков Скального моря подойти вплотную шлюпка не могла… Он стоил довольно дорого, но каждый моряк, ходящий по Скальному морю, непременно имел кулек с этим рационом, завернутый в высушенный бычий пузырь и притороченный к поясу. Ибо по припортовым тавернам ходило очень много историй о том, как отсутствие этого свертка стоило жизни множеству славных моряков.

Для Грона же выбор данного рациона объяснялся двумя вещами. Во-первых, этот рацион был легок и компактен, вследствие чего Грон смог захватить с собой достаточный для двухнедельного путешествия объем, и при этом у него оставался запас места в дорожном мешке и собственной грузоподъемности для того, чтобы прихватить с собой и другие необходимые вещи. Нужны ведь еще оружие, запасные портянки, чистое полотно на перевязку, бухты прочной веревки, костыли, крючья, небольшой котелок и так далее. Ну и, во-вторых, после перехода на этот рацион организм через некоторое время почти совершенно переставал… м‑м‑м… ну обзовем это так – испражняться твердыми отходами. Испытавшие его на себе бойцы Шуршана доложили, что с этим рационом им, извините за выражение, срать требовалось дай бог раз в неделю и, почитай, песком. То есть дерьмо из организма выходило сухое и почти без запаха. Что, по его прикидкам, должно было несколько снизить количество тварей Пущи, которые встанут на его след, едва только он пройдет опушку. Особых надежд на амулет в самой глубине Пущи у него не было: судя по тем сведениям, которые им с Шуршаном удалось собрать, никто и никогда не просто не прошел, но даже и не пытался пройти к Башне Владетеля напрямую сквозь Запретную пущу. Значит, это дело считалось совершенно невозможным, несмотря ни на какие амулеты. Так что оставалось уповать на незаметность.

Три дня пролетели быстро. Грон еще немного обиходил хутор, отремонтировал ворота, двери, частично рамы, отчего хутор приобрел уже довольно обжитой вид, а также насобирал в окрестностях особых травок, отвар которых был способен полностью отбить его собственный запах. Хотя он не был уверен в том, что у тварей Пущи обоняние играет столь большую роль в обнаружении добычи, но, как он частенько выражался – курочка по зернышку. Меньше запаха, меньше дерьма, меньше шуметь – так, глядишь, большая часть тварей мимо и пройдет. Да и это варево так же должно было вполне успешно отгонять гнус…

На четвертый день Грон поднялся еще до рассвета, позавтракал горстью рациона, выпил кипяченой воды, тщательно обмазал лицо, шею, руки и подошвы сапог заготовленным варевом, переоделся в более удобный комбинезон, который использовали в поле бойцы полевых групп Шуршана, закинул за спину упакованный еще с вечера мешок и… двинулся в путь. Его ждала Запретная пуща.

3

– Все, слуга, можешь идти!

– Слушаюсь, господин, – Мехгин Ахгимаг склонился в низком поклоне и, не разгибаясь, двинулся жо… э-э, спиной вперед в сторону широких двустворчатых дверей, украшенных искусной резьбой и густой позолотой. Когда его… ягодицы уже были готовы коснуться кованых бронзовых ручек, стоявший у дверей Бездушный слегка толкнул створки, вследствие чего согнутый буквою «зю» доверенный слуга Владетеля смог беспрепятственно выползти в коридор. Однако, как только створки снова закрылись, Мехгин Ахгимаг разогнулся и резким движением продемонстрировал закрывшимся дверям жест, в котором любой наблюдатель с Земли мог бы легко узнать столь популярный во многих городах и весях «фак». Немудрено. Бывшей колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгин Ахгимаг пребывал в бешенстве.

Клятву слуги Владетеля он дал еще шесть лет назад, когда добрался-таки, наконец, до Башни Владетеля… То еще было путешествие. Врагу не пожелаешь! Несмотря на амулет… Да чихать твари Пущи хотели на амулет! Ну, почти… Однако, когда на протяжении нескольких суток вокруг тебя на расстоянии сначала пары шагов, а потом все ближе и ближе, днем и ночью ходят порождения самых страшных кошмаров и смотрят на тебя своими голодными глазами – тут надо умудриться не сойти с ума. Он вот – смог. Но три дня, ТРИ ДНЯ, он шел, ел, спал, испражнялся, под бешеным взглядом этих тварей, которым амулет не давал подойти вплотную и сделать то, чего они так жаждали – разорвать, оторвать голову, руки, ноги, порвать на клочки, то есть причинить как можно более сильную боль… Нет, здесь, в Пуще, для них в этом не было такой уж необходимости, здесь для поддержания жизни им хватало и той энергии, что была буквально разлита вокруг. Но, как он уже теперь знал, боль для тварей Пущи была чем-то вроде тонкого деликатеса, изысканного лакомства, божественного нектара. Поэтому они жаждали ее везде и всегда… И вот эта жажда горела в их глазах все эти три дня. При этом он отнюдь не мог быть уверен, что заряд амулета не кончится раньше, чем ему удастся добраться до Башни, потому что когда Мехгин забирал его из тайника, он уже был разряжен на две трети. Но в тот момент ему было совсем не до поисков «жемчужника» для подзарядки амулета…

Так что к тому моменту, когда Башня Владетеля, наконец-то, после очередного поворота лесной дороги, открылась его взору, рыскающие вокруг него твари уже терлись своими телами друг о друга на таком расстоянии, что он едва не задевал их локтями. Несмотря на то, что усиленно старался прижимать их поближе к телу…

Впрочем, как выяснилось чуть позже, уже у самой Башни, с тварями ему повезло. Потому что этот идиот, В‑в‑владетель, мать его, оказался в своем доме в полной плотной осаде. Причем осаждал Башню его же собственный цирк экзотических животных, которых свели с ума эманации Пущи.

Так что не увяжись за Мехгином Твари – около Башни его точно бы сожрали… Эвон как изуродованные животные зверинца кинулись в его сторону, едва только он подошел поближе! Впрочем, как он сейчас уже понимал, на самом деле в тот момент они были уже, почитай, на последнем издыхании. Но все равно, если бы он пришел к Башне в одиночку, то эти издыхающие покончили с ним одним достаточно быстро. Однако, им не повезло: их будущая добыча пришла к ним с такой вот неожиданной «свитой», которая в конце концов получила-таки то, чего так жаждала… Ну, когда, раздирала на куски обезумевших от эманаций зверей. Впрочем, это тоже оказалось ему на руку, потому что его амулет выбрал как раз именно тот самый момент, чтобы окончательно разрядиться. Судя по всему, скорость его разряда была прямо пропорциональна количеству тварей, окружавших его владельца, и когда рядом с ним, кроме сопровождавших его Тварей, оказались еще и изуродованные эманациями животные из зверинца, остатки заряда амулета почти мгновенно закончились. Уж больно резко как-то он в тот момент разрядился… Но пока твари занимались новой добычей, бывший колонтель успел добежать до двери, ведущей внутрь Башни, отчаянно заколотить в нее и… дождаться-таки того момента, когда она отворилась…

По коридорам башни Мехгин шел, еще как-то сдерживая себя, а вот когда добрался до своих апартаментов, то дал волю своим чувствам.

– Тупое, высокомерное и злобное ничтожество! Тушка, оставшаяся после криминального аборта! Сын крысы и суриката!..

Слегка сбросив раздражение порцией ругани, бывшей колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства принялся яростно стягивать с себя мешковатый камзол бирюзового цвета с тонким кружевным воротником и манжетами, который Владетель повелел использовать в качестве униформы для слуг, зацепился рукавом и, снова полыхнув бешенством, рванул его с себя изо всех сил. Ткань затрещала и разошлась, причем не по шву, а прямо по полотну. Это означало, что рывок был силен… Но Мехгина это не успокоило. Он стянул с себя разорванный камзол и отшвырнул его в угол. Снова выдал матерную тираду. После чего подошел к стоящему в углу комнаты здоровенному буфету и, раскрыв стеклянные дверки, вытащил оттуда глиняную бутыль с настойкой ягоды догжа на дистилляте. Сунул руку внутрь, нащупывая стакан. Не нашел. Скривился. Вот ведь идиоты! Если он пнул попавшегося под ноги Бездушного, вздумавшего прибираться в его гостиной в тот момент, когда он имел необходимость спокойно подумать, так что, теперь у него и убираться не нужно? А затем просто вытащил пробку и, запрокинув голову, сделал большой глоток прямо из горлышка.

Когда шесть лет назад, Мехгин ввалился в Башню, его охватила эйфория. Не столько даже потому, что выжил, смог, дошел, (несмотря на то, что успел попрощаться с жизнью еще в тот момент, когда к нему, остановившемуся, чтобы только достать из заплечного мешка оплетенную бутыль с водой, вышла Костяная гончая и уставилась на него своими горящими глазами), но и потому, что в тот момент он был уверен, что все – враги, считай, кончились. И асаулу осталось жить считанные недели, если не дни. Потому что стоит только убедить Владетеля в том, что тот является угрозой стабильности и порядку, а это, после рассказа о том, что этот асаул уже успел натворить в шести королевствах, да еще подкрепленного информацией о том, что он пришелец из другого мира, не представлялось колонтелю такой уж проблемой – как за ним тут же отправятся Бездушные. Ну, или, для разнообразия, он сам в сопровождении, опять же, тех самых грозных Бездушных… Ага. Щ‑а‑аз!

Первый раз у Мехгина засосало под ложечкой, когда открывший ему дверь всклокоченный тип жадно спросил:

– Жратва есть?

Мехгин вынырнул из своей эйфории и окинул его недоуменным взглядом. Этот тип как-то не был похож ни на Бездушного, ни на вышколенного слугу столь высокопоставленной и могущественной особы, какой, по идее, является Владетель. Более всего он напоминал… бомжа. Причем голодного.

– Ты кто? – осторожно поинтересовался бывший колонтель.

Тип окинул его ошарашенным взглядом, потом горделиво выпрямился и торжественно произнес:

– На колени, смертный, перед тобой твой Владетель, – но почти сразу же после этого сам же и угробил всю торжественность момента. Потому что тут снова поинтересовался: – Так есть жратва или нет?

– Есть, – еще более осторожно кивнул бывший колонтель, скидывая с плеча мешок. Не то чтобы он так вот сразу взял да и поверил, что вот этот слегка пованивающий, всклокоченный тип – действительно Владетель. Но если это было так… то открывались очень интересные варианты. Вплоть до… Эх, как он был тогда немыслимо наивен!

Мехгин сделал еще один большой глоток, потом аккуратно заткнул глиняную бутыль и поставил на место. Нет, злость не прошла, но, в отличие от камзолов, с дистиллятом в Башне Владетеля были большие проблемы. Так что найдем, на чем сорвать злость, кроме бутыли. Да, кстати…

Бывший колонтель подошел к двери и, высунув голову в коридор, раздраженно рявкнул:

– Эй, ты, а ну иди сюда! – после чего вернулся в комнату и, подойдя к шкафу, вытащил из него изрядно измочаленный хлыст. Махнув им несколько раз, он скривился и констатировал:

– Да уж… пожалуй, еще на один раз хватит, но потом – только менять.

Спустя полминуты дверь апартаментов распахнулась, и на пороге появился Бездушный, одетый в искусно выкроенную кожаную одежду, скорее даже, легкую броню и открытый шлем. На поясе у него висел короткий меч в искусно украшенных ножнах. Едва только он вошел в комнату, как Мехгин широко размахнулся и со всей силы полоснул хлыстом по лицу вошедшего.

– Ты! Тупая! Снулая! Бесполезная! Тварь! Сколько! Раз! Я! Тебе! Говорил! В моих! Апартаментах! Надо! Убираться! Каждый! День! Каждый! Но… Только тогда… Когда… Меня… Нет… Уф… – бывший колонтель шумно выдохнул, буравя яростным взглядом стоящего перед ним Бездушного, все лицо которого от ударов хлыста покрылось алыми полосами. – Вот ведь урод… И не чувствует ничего, – зло пробурчал себе под нос Мехгин. – И как тут можно сбросить напряжение? – он с досадой отшвырнул хлыст и, махнув рукой, приказал: – Приступай. Все равно мне надо переться в библиотеку…

Наиболее радужные планы, которые возникли в голове бывшего колонтеля, когда он убедился в том, что этот странный голодный тип действительно хозяин Башни Владетеля, к сожалению, в настоящий момент были невоплотимы в жизнь. Как выяснилось, обычный человек стать хозяином Башни и, соответственно, Владетелем, не способен: для того, чтобы приобрести возможности Владетеля, требовалось подчинить себе артефакт, именуемый Сердцем Башни. А для этого необходимо обладать особыми способностями типа тех, которыми обладали «жемчужники». Ну как этот… нынешний хозяин.

До того, как добраться до Башни, он подвизался в качестве владельца цирка экзотических животных. Причем, как сумел выяснить Мехгин, изначально он был нанят прежним владельцем в качестве уборщика за животными. Дерьмо за ними выносить, в общем… И на этой должности ему, похоже, частенько доставалось за нерадение. Во всяком случае, нынешний Владетель очень не любил вспоминать те времена.

Однако, все изменилось, когда у него прорезался небольшой талант «жемчужника». Это сразу перевело его на куда более высокую ступень в иерархии цирка, ибо большую часть трюков, которые исполняли звери в этом цирке, они делали под контролем «жемчужника». Штатный «жемчужник», цирка был уже довольно стар, его силы, и так невеликие (иначе вряд ли бы он прозябал в этом цирке), с возрастом уменьшались, что грозило цирку полным крахом. Найти же кого-то на замену хозяин уже совершенно отчаялся: само обнародование того факта, что в цирке работает «жемчужник», почти неизбежно приводило к тому, что его попытались бы либо перекупить, либо похитить, либо (и, даже скорее всего, ибо очень уж слабым и старым он был) убить, а «жемчужину» отобрать. К тому же вряд ли кого из «жемчужников» хоть сколько-нибудь заинтересовал бы тот заработок, который мог бы предложить хозяин цирка, даже если имелся бы хоть какой-нибудь шанс поговорить с кем-то из них по этому поводу. А тут такая удача…

Поэтому старому «жемчужнику» было велено взять, так сказать, юное дарование под свое крыло и начать обучать его высоким тайнам мастерства… ну, или хотя бы элементарным приемам управления зверями на арене. Хотя бы элементарным, потому что до хозяина цирка довольно быстро дошло, что, несмотря на наличие одаренности, парень глуп как пробка.

Дальнейший путь восхождения бывшего циркового служителя к вершине власти в этом Владении Мехгин Ахгимаг скорее не разузнал, а вычислил. Сначала, после смерти старого «жемчужника», он взлетел на должность штатного «жемчужника» цирка и, соответственно, главного дрессировщика, на каковой он задержался недолго, поскольку довольно быстро каким-то образом приобрел этот цирк в личную собственность. Каким-то, потому что узнав нынешнего хозяина Башни Владетеля поближе, Мехгин уверился, что тот не способен спланировать даже элементарное убийство. Непременно или засыплется на какой-нибудь ерунде, или случайно зарежется тем ножом, который приготовил для жертвы. Вон, даже с цирком разобраться не смог, в конце концов превратив его всего лишь в зверинец. Впрочем, если у тебя есть умение управления зверями, нож как-то не особенно и нужен… Но то, что он после этого не только сумел-таки отыскать бесхозное Владение, но и умудрился добраться до Башни в целости и сохранности, до сих пор приводило бывшего колонтеля в полное изумление. А вот как раз то, что после этого его чуть не сожрали собственные звери, а затем он едва банально не сдох от голода, наоборот, казалось закономерным… казалось бы – если бы это произошло. Но не судьба…

А с другой стороны, будь нынешний Владетель чуть более умным, его собственный путь здесь бы в Башне и закончился. Ну, как свободной личности. А так – жив пока и даже в некотором авторитете…

В библиотеке Башни Мехгин Ахгимаг завис надолго. Огромный зал, заполненный книжными шкафами, высотой в пять с лишним человеческих ростов, наполненных настоящими сокровищами. Вся настоящая история этого Владения и еще семи окрестных. Толстенные досье на подавляющее большинство государственных деятелей, наиболее богатых купцов и представителей самых древних и значимых аристократических родов прежних времен этого Владения. Скелеты в семейных шкафах множества семей. Исследования тварей Запретной пущи. Описания ритуалов… Неудивительно, что он так увлекся, что не заметил, как в библиотеке появился Бездушный.

– Тебя зовет господин.

Мехгин поднял голову и уставился в равнодушные глаза Бездушного. Следы побоев на его лице уже изрядно поблекли, но все еще были заметны. Все-таки у этих тварей просто бешеная регенерация…

– Иду, – буркнул бывший колонтель, откладывая в сторону фолиант, который изучал, и поднимаясь с кресла. – Так, быстро иди в мою комнату и принеси мне камзол, который висит в платяном шкафу.

Приказы этим уродам нужно было отдавать очень четко. Иначе либо все испортят, либо просто впадут в ступор. Например, если бы он не указал точно, что камзол нужно искать в платяном шкафу, это чудо могло бы подойти к шкафу с постельным бельем и, открыв его, зависнуть, не найдя там камзола. И так со всем остальным. Вот убивать они могли куда лучше… Ну, те, кто действительно умели это делать.

Дело в том, что отнюдь не все Бездушные являлись теми страшными машинами убийства, каковыми считала их молва. Бездушный – это человек, у которого Владетель особым ритуалом изъял его личность. И сделал его даже не рабом, а… ну, наверное, это можно назвать некой автономно действующей частью своего тела. Или инструментом, но способным действовать на некотором отдалении от направляющей его руки. Кроме того, этот ритуал еще и… как бы это сказать, закалял и укреплял этот инструмент. Поэтому Бездушные почти переставали чувствовать боль, а их сила и реакция заметно возрастали. Даже у дряблых и жирных ленивых пентюхов после ритуала эти показатели выходили на уровень самых сильных и быстрых представителей рода человеческого. А те, кто и до ритуала были в первых рядах, после него становились практически монстрами…

На первый взгляд, действительно идеальные воины. Вот только Бездушного ничему нельзя было научить. Совсем. Хотя и забыть он так же ничего не был способен. То есть после ритуала он оставался со всем тем набором знаний, навыков и умений, которым обладал при жизни. Не меньше, но и не больше. Поэтому если Владетель сотворял Бездушного из какого-нибудь тупого погонщика, или уборщика, или разнорабочего, то на выходе у тебя получался сильный, не чувствующий боли и обладающий великолепной реакцией… погонщик, уборщик и разнорабочий. Ну, вот как этот… который отправился за камзолом.

Большинство Бездушных, которые находились в Башне, были сотворены этим тупым козлом из персонала своего бродячего цирка. А он, как и любой тупица, сумевший хоть чуть-чуть подняться вверх по социальной лестнице, не терпел рядом с собой никого умнее себя. Поэтому и Бездушные у него оказались такими… никакими, короче, не смотря на то, что он нарядил их в оставшуюся от Бездушных прежнего хозяина Башни кожаную одежду-доспехи и приказал повесить на пояс мечи. Единственным по-настоящему серьезным бойцом среди Бездушных стал один из выкормышей Либвэ, которого бывший колонтель «пожертвовал» нынешнему хозяину Башни. Причем не столько даже чтобы выслужиться или, там, завоевать больше доверия, сколько потому, что ему самому, в его весьма опасных путешествиях по шести королевствам, требовался хороший охранник.

– Ты не очень-то торопился, – сварливо пробурчал Владетель, развалившийся в… наверное это все-таки следовало именовать троном. Но Мехгин не обратил на его тон никакого внимания. Он вообще не мог припомнить, когда изрядно разжиревший за последнее время хозяин Башни не демонстрировал окружающему миру (а конкретно бывшему колонтелю, поскольку никого еще способного хоть как-то отреагировать на подобные демонстрации более в Башне не было) свою значимость и величественность, делая это путем выказывания собственного недовольства теми или иными действиями своего… ну, назовем его должность первым министром. Тем более что никаких вторых министров, так же как и третьих, четвертых и так далее, в Башне не было. Владетель весьма ревностно относился к собственной безопасности, поэтому ни один человек, кроме Мехгина Ахгимага, внутрь Башни не допускался и весь остальной персонал Башни составляли исключительно Бездушные. Вследствие этого все свои дела бывшему колонтелю приходилось обделывать за пределами Башни, а, вернее, за пределами Запретной пущи. Но это, после того, как ему удалось получить для себя единственного Бездушного, который в полной мере соответствовал их грозной славе, не очень-то его и напрягало. Наоборот, он считал, что ищейки Врага так долго не смогли выйти на его след именно потому, что он обделывал свои делишки за пределами Запретной пущи, в сопровождении всего одного чело… ну, то есть, Бездушного. Они же искали человека с куда более многочисленной свитой… К тому же обосновывать все отлучки в, так сказать, большой мир, ему было достаточно просто: нынешний хозяин Башни взвалил на его плечи обеспечение Башни продовольствием, посудой, постельным бельем… ну и всем остальным, необходимым для комфортного проживания. Для этого Ахгимагу регулярно требовалось покидать пределы Пущи.

Бывший колонтель покосился на пафосно вещающего хозяина Башни. Слава Вла… кхм… ну, короче, хорошо, что этот еще шлюх не заставил таскать. Хотя, похоже, скоро придется – эвон, мантия-то вся в присохших брызгах. И есть веские основания считать, что отнюдь не все пятна – только сопли или, скажем, засохшая подлива…

– Поэтому, я решил, что вскоре нужно будет объявить Владению свою волю, – продолжил между тем хозяин Башни. – Так что тебе нужно будет…

Мехгин слушал своего… кхм… повелителя вполуха, сосредоточив внимание на его руках. Ибо в них сейчас находился предмет самого большого вожделения бывшего колонтеля, а именно – Сердце Башни. Да и не только Башни, по большому счету, а еще и Запретной пущи, да и всего Владения в целом. Сердце представляло из себя темный шар, размером в полтора кулака. Нынешний хозяин Башни с ним не расставался. Он с ним спал, ел, гулял по своим покоям (ну, просто, он чрезвычайно редко их покидал), читал фолианты из библиотеки, ковырял в носу и, даже, похоже, срал. Во всяком случае, когда Мехгин улучал момент и несколько раз проникал в покои Владетеля в тот момент, когда тот скрывался в, так сказать, «келье возвышенных размышлений», Сердца он отыскать так и не смог. Конечно, шанс на то, что оно на время посещения данного места пряталось в какой-нибудь тайник, полностью исключать было нельзя, но Мехгин Ахгимаг оценивал эту вероятность не слишком высоко.

– Ты все запомнил? – чуть возвысил голос хозяин Башни.

– Да, господин, до последнего слова, – учтиво отозвался бывший колонтель. На самом деле это было не так, но какая разница? Все равно этот… Владетель скоро выгонит хотя бы одного из стоящих у дверей Бездушных из своих покоев, заменив его на другого (он их отчего-то менял по нескольку раз за сутки, может из м‑м‑м… эстетических соображений), и Мехгин, вызвав его к себе, просто прикажет тому повторить все, что хозяин Башни соизволил тут наговорить. Слово в слово… В первый раз бывший колонтель не слишком точно сформулировал свой приказ, поэтому Бездушный вывалил на него все, что обитатель этих покоев озвучил с того момента, когда он зашел в двери покоев. Ну, то есть абсолютно все: от ночного пердежа и громкого сморкания и до хриплого стона по окончании сеанса прикладного онанизма.

– Тогда ступай.

Мехгин низко наклонился и привычно двинулся жо… кхм… спиной вперед в сторону двустворчатых дверей. Эх, если бы у него были хотя бы зачатки способностей «жемчужника», то это ничтожество уже давно бы удобряло землю на опушке окружающей Башню плеши Пущи… Но ничего, ничего. Этот тупица как-то проговорился, что его покойный учитель, который когда-то и рассказал ему о том, кто такие Владетели и откуда они берутся (интересно, где он вообще смог об этом узнать?!), говорил, что постоянный контакт с Сердцем должен развить природные способности.

Потому-то этот тупица и таскается повсюду с Сердцем – очень уж ему хочется стать более могущественным. А то его хиленьких силенок едва хватает для исполнения всего трех ритуалов из числа описанных в тех фолиантах, что хранятся в библиотеке Владетеля. А их там несколько сотен… Но пока никакого приращения сил ему добиться не удалось – во всяком случае, такого, которое можно было надежно зафиксировать. Поэтому Мехгин ждал. Упорно. Спокойно. И терпел. Потому что лучше уж такой, слабенький, но подконтрольный Владетель, чем… чем никакого. Потому что сильного ему не надо. Только не в этом Владении.

После посещения хозяина Башни бывший колонтель вернулся в библиотеку (на это были свои причины, и очень веские), где и засиделся до темноты. Когда за окнами уже стало совсем темно, а глаза уже начали побаливать, бывший колонтель с сожалением закрыл последний просматриваемый фолиант, спустился вниз, в свои апартаменты, совершил омовение, переоделся и велел подавать ужин. Еду ему готовили в одном, так сказать, котле вместе с Владетелем. И ради того, чтобы питаться более-менее нормально, он велел своим людям похитить в столице Геноба одного из известных поваров. Теперь тот, в виде Бездушного, хозяйничал на местной кухне… Впрочем, насколько Мехгин успел узнать во время своих бдений в библиотеке, для Владетелей это была обычная практика. Ну, в смысле, найти какого-нибудь мастера своего дела, призвать его к себе и сотворить из него Бездушного. Хотя тот тупица, онанирующий над Сердцем, этого не знал. Поэтому, после первого же приема пищи, приготовленного новым поваром-Бездушным, пришел в полный восторг и… выразил своему верному слуге свое высочайшее удовольствие. И все. Да уж, бывший король Насии его хотя бы бароном сделал…

Покончив с ужином, бывший колонтель налил себе рюмочку дистиллята и велел ближайшему Бездушному вызвать любого из стражей, который находился в палатах Владетеля в тот момент, когда в них пребывал и он сам. Тот прибыл довольно быстро. Махгин окинул его критическим взглядом и скривился. Да уж, судя по всему, надо было все-таки слушать. Потому что стоящий перед ним… э-э… стоящее перед ним творение хозяина Башни и при жизни-то, похоже, далеко не блистало интеллектом и не отличалось внятностью речи, а уж сейчас…

– Кем ты раньше-то был, милок?

– Мктю, – сначала причмокнул тот кривой заячьей губой и только потом ответил: – Погонщиком волов.

– М-да… – протянул бывший колонтель. – Вот уж повезло-то… – он вздохнул: – Ну да ладно. А поведай-ка мне все, что твой господин говорил после того, как он вызвал меня к себе.

– Мктю… И пусть пошевеливает своими тощими ногами, ур-родец… Мм‑м‑м… чет чешется… Мктю… Помыться, что ля… Да не… на прошлой неделе ж мылся…

– Стоп-стоп-стоп, – вскинул руки хозяина апартаментов. – Начинай с того момента, как я вошел.

Когда он смог-таки продраться через невнятную речь вызванного им Бездушного, то пришел в ужас. Потому что, если выполнить все, что приказал этот придурок – то, во-первых, это означает полностью раскрыть перед всеми вот эту самую страшную тайну (ну что Владетель у них – полный придурок), а во-вторых, показать всем, что он еще и слаб и малообучен. И ладно бы, если бы дело ограничивалось всего лишь падением авторитета Владетеля в глазах людей, населяющих его Владение – в этом случае Мехгин, так сказать, отошел бы в сторону и постарался бы просто занять наиболее удобную позицию для наблюдения, чтобы получить максимум удовольствия. Но это еще было и весьма опасным. Мало того, что кому-то из местных королей может прийти в голову рискнуть и попытаться поближе посмотреть на то, что там творится в сердце Запретной пущи (уж асаулу-то точно). Но это было бы еще полбеды. Самая большая проблема была в том, что слабеньким Владетелем мог заинтересоваться другой, более сильный Владетель. Потому что, как бывший колонтель сумел выяснить из прочитанных в библиотеке фолиантов, существовал ритуал, позволяющий объединять Сердца. Что значительно усиливало осуществившего это…

В нескольких из тех книг, которые бывший колонтель так старательно изучал, было написано, что вначале Владений было куда больше, чем сейчас. Но затем Владетели принялись воевать друг с другом, стремясь захватить чужие Сердца и объединить их со своими. Причем, изначально, они сражались друг с другом лично или используя небольшие личные дружины. Но затем, мало-помалу, силы, привлекаемые для этих войн, начали становиться все больше и больше, пока, наконец, не превратились в целые армии, для защиты от которых так же необходимы стали не меньшие армии. И это продолжалось до тех пор, пока один Владетель не смог создать ритуал, который позволил окружить Башню Владетеля тем, что сейчас называлось Запретной пущей – то есть местом, населенным множеством чудовищных монстров-мутантов, через которое без серьезнейших потерь не могла пройти ни одна армия. Причем воздействовать на них любым образом был способен только тот Владетель, под контролем которого находилось то Сердце, эманации которого и создавали Запретную пущу. Это позволяло данному Владетелю уничтожить или, как минимум, очень сильно проредить любую армию, которая рисковала войти в Запретную пущу. А лезть в атаку без поддержки армии или хотя бы относительно сильного отряда прикрытия, выжившие в череде прежних войн и набравшиеся сил и умений Владетели теперь не очень-то и хотели. Тем более, для того чтобы нападающий оказался если не равным, то хотя бы сравнимым по силе с обороняющимся, ему надо было забрать из своей Башни ее Сердце.

Это несло в себе аж две серьезных опасности. Во-первых, оставшейся после прорыва через чужую Запретную пущу без войска либо с очень уменьшившейся в количестве армией Владетель практически всегда оказывался слабее обороняющегося. И, во-вторых, даже в случае победы, его собственная Запретная пуща, на время отсутствия Сердца перестававшая подпитываться эманациями, за время кампании серьезно деградировала, а населяющие ее монстры сильно слабели и частично успевали вымереть. Вследствие чего, после возвращения в свое Владение изрядно потрепанный и ослабевший победитель вполне мог столкнуться с внезапно объявившимся в сердце его Владения претендентом уже на его Сердце и Владение. Тем более что резкое возрастание силы Сердца после слияния происходило не слишком быстро, при удачном развитии событий занимая месяцы, а при не совсем удачном – даже годы.

После того, как эти опасности оказались несколько раз воплощены в жизнь (причем пару раз счастливых победителей «унасекомивали» прямо на развалинах вражеской Башни во время уже начавшегося ритуала слияния захваченного Сердца), активность непосредственных схваток между Владетелями резко пошла на спад. И вот уже на протяжении нескольких столетий Владетели воевали мало, редко и стараясь не изымать из своей Башни Сердце – то есть максимум на границе своих Владений или близко от нее…

Но в том случае, если станет известно о том, что какой-то Владетель – слабосильный идиот, желающие рискнуть точно найдутся. И о том, чем окончится схватка полноценного Владетеля с этим недоразумением, Мехгин Ахгимаг старался даже не думать. И так негатива в жизни хватало. Особенно в последнее время…

Но идиот, отдавший столь дурацкие распоряжения, все-таки был местным Владетелем. А это означало, что нельзя просто пойти к нему, дать в морду и заставить отказаться от этих идиотских планов. Не-ет. Во-первых, дать в морду просто не получится: стоит ему поднять руку на Владетеля, как на это тут же отреагируют Бездушные, в самой сущности которых императив защиты Владетеля бы прописан как определяющий. Да, они, конечно, неумехи, но… это только если считать по меркам Бездушных. А так даже этот бывший пентюх-погонщик бывшего колонтеля в одиночку в бараний рог свернет, с такой-то силой и реакцией… Уж что-что, а боевые качества даже таких неполноценных Бездушных Мехгин проверил в первую очередь, натравив их на одну из разбойных ватаг, ошивавшихся не слишком далеко от опушки Запретной пущи. Он вообще за время пребывания в Башне постарался проверить все мифы и легенды, в которых говорилось о Бездушных и тварях Пущи. Ну, которые смог, конечно. В конце концов, на любой чих, связанный с Тварями, Бездушными и Сердцем, ему требовалось разрешение этого недоноска. А некоторые действия и вообще требовали его прямого участия… Так что тут был необходим тонкий подход. Поэтому Мехгин первым делом отправился вниз, на кухню.

Бывший повар-генобец, ставший Бездушным, но совершенно не потерявший своих способностей, выслушал распоряжение с обычным каменным спокойствием. После чего развернулся к ларям с продуктами и принялся за работу. А Мехгин отправился обратно к себе, продумывать утренний разговор с этим придурком. Разговор он запланировал на после завтрака, на тот момент, когда этот недотырок-Владетель будет блаженствовать, переваривая кулинарный шедевр. Истина, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, верна не только для женщин… Тем более, что взывать к такому органу этого недотырка, как мозги, полностью бесполезно по причине их полного отсутствия.

Уже лежа в постели он с тоской вздохнул. Ох, как бы ему хотелось покинуть эту опостылевшую Башню и отправиться куда-нибудь за пределы Запретной пущи. Отдохнуть. Отвести душу. Прирезать кого, подвесить на пыточный щит, поработать от души… но нельзя. Слишком опасно! Эх, если бы дела в Кагдерии пошли так, как он рассчитывал… Ну, или хотя бы все получилось с мятежом в Насии… Все-таки он недооценил эту сволочь! А с другой стороны – ну кто мог подумать, что этот асаул окажется таким мастером? В первый-то раз он попался во вполне себе простенькую ловушку. Впрочем, может быть, в тот раз все дело было в том, что асаул просто не ожидал встретиться с кем-то подобным себе по уровню профессионализма? И рассчитывал на противодействие не выше, чем на уровне окружающего средневековья. Да уж… Бывший колонтель негромко вздохнул и прикрыл глаза. И перед его мысленным взором возникли огромные ряды книг, заполняющих полки в библиотеке Башни. Он досадливо сморщился и вздохнул еще раз. Да уж… сколько еще времени ему придется торчать в этой библиотеке. И ведь никуда не денешься! Надо искать…

Однако следующее утро началось не так, как он спланировал. И гораздо раньше.

– Тебя зовет господин.

Мехгин с трудом разлепил сонные глаза и недовольно уставился на статуей застывшего у его кровати давешнего Бездушного. А кого еще он мог тут увидеть? За его этаж в ближайшие три дня отвечало именно это недоразумение. Ну, пока не настанет время менять четверых Бездушных, которые торчали в засаде на дороге через Запретную пущу, ведущей к Башне Владетеля. А менять их приходилось опять-таки вследствие их совершеннейшей тупости. Нет, приказ «питаться каждые шесть часов» они выполняли вполне себе точно. Вот только начав питаться, они тут же прекращали исполнение другого приказа – «убивать всех, кого увидите». Потому-то их и пришлось ставить парами, сдвинув время питания одного из пары относительно другого часа на три. Но вот добиться того, чтобы они за эти три дня хотя бы шевелились время от времени, дабы не произошло застоя крови и онемения мышц, так и не получилось. Едва только Бездушные начинали шевелиться, о любой засаде можно было немедленно забыть: эти тупые погонщики, уборщики и повара проделывали любые физические упражнения с таким сопением, скрипом и треском, что их становилось слышно еще шагов за двести. Поэтому Мехгин, помучившись, решил просто выставлять их в засаду всего на три дня, а потом менять на других. За трое суток особого застоя начаться не должно, а в Башне движения для Бездушных, используемых не только в качестве охраны, но и в качестве слуг, вполне хватало.

– Что?

– Тебя зовет господин, – тупо повторил тот. Бывший колонтель бросил взгляд на стрельчатое окно, за которым все еще царствовал ночной сумрак, и зло скривился. Ну что еще понадобилось этому идиоту? Стояк, что ли, замучил? Ведь явно же из-за какой-нибудь ерунды зовет.

Когда он, едва подавив зевок, вошел в палаты Владетеля, тот встретил его истеричным воплем:

– Я тебе уже сколько раз говорил – мне нужны настоящие воины! Когда ты, наконец, приведешь их ко мне? Я больше не буду позволять тебе забирать с собой моего единственного настоящего воина-Бездушного, пока ты не приведешь мне дес… нет, пятьдесят нормальных воинов!

– Да что такого случилось-то? – удивился бывший колонтель. Он специально тянул с исполнением требований этого придурка насчет хорошо подготовленных воинов. Как бы там ни было, попутешествовал бывший хозяин цирка экзотических животных много, так что подсунуть ему откровенную туфту было бы весьма сложно. А тратить действительно хорошо подготовленных бойцов на это убожество…

Еще в первую неделю своего пребывания в Башне Мехгин Ахгимаг обнаружил в библиотеке полку с дневниками нескольких прошлых Владетелей и с энтузиазмом принялся изучать их. Ну, еще бы – никакая информация не бывает бесполезной, а уж та, которую такие… кхм… людьми-то Владетелей и не назовешь… короче, та, которую считали важной сами Владетели, должна быть воистину суперценной. Так оно и произошло. Интересного в этих дневниках было много. Очень. Но вот один факт… он полностью поменял все планы бывшего колонтеля и… открыл перед ним просто сияющие перспективы!

Если коротко, то в одном из дневников он вычитал, что в какой-то из книг, которые хранились в библиотеке, один из Владетелей обнаружил ритуал, который позволял с помощью Сердца наделять способностями обычных людей. В какой именно книге автор дневника нашел запись этого ритуала, в дневнике указано не было. Более того, ее упоминание исчерпывалось фразой: «Вот уж никогда не думал, что обнаружу такое сокровище в подобной книге», которая не позволяла ограничиться поисками только в книгах, в которых описывались ритуалы, а переводило в разряд потенциальных хранилищ сверхценной информации практически все книги библиотеки – от сборников кулинарных рецептов до примитивных образчиков любовных романов, так же обнаруженных на полках библиотеки.

Вот поэтому бывший колонтель и торчал в библиотеке каждую свободную минуту, внимательно просматривая по очереди все имеющиеся книги. Он вовсе не собирался бесконечно терпеть выходки этого тупицы, а планировал, сразу после того, как отыщет этот ритуал, забрать себе то, на что имел куда больше прав… То есть он собирался сам стать Владетелем.

В случае смерти прежнего Владетеля все сотворенные им Бездушные мгновенно отбрасывали, так сказать, копыта, потому что, как выяснилось, они были непосредственно связаны с сотворившим через какие-то пока непонятные Мехгину вещи. Вот потому-то бывший колонтель и не хотел тратить довольно ценные ресурсы, которыми он считал хорошо обученных воинов, превращая их в то, что все равно будет потеряно. Они ему и самому вполне пригодятся. Ну, за исключением тех случаев, когда это было необходимо для обеспечения его собственной безопасности…

– Да что случилось-то?

– Что случилось? Что случилось? – сварливо отозвался хозяин Башни. – А ты посмотри в окошко-то? – язвительно рявкнул он. – Глазки-то, чай, есть?

Бывший колонтель пожал плечами и подошел к одному из стрельчатых окон, которых в палатах Владетеля было аж три штуки, и выглянул наружу. Несколько мгновений он недоуменно шарил взглядом по сторонам, а потом опустил взгляд. И замер… Прямо внизу, у подножья Башни, перед дверью, стоял… он! Враг! Стоял и смотрел на него. И улыбался…

4

– Сщхыщ‑щ-щ‑щ…

Уродливое порождение Пущи последний раз издало свое шипение и, отвернувшись, потрусило куда-то в сторону. Грон несколько мгновений сопровождал ее напряженным взглядом, а затем облегченно выдохнул. Да уж, с этим путешествием никаких нервов не хватит…

Запретная пуща и со стороны опушки довольно резко отличалась от обычного леса. Отличалась всем – толщиной деревьев и причудливо (хотя тут скорее напрашивалось определение «мучительно») изогнутой формой стволов и ветвей, гораздо более темным и как бы грязноватым цветом листвы и хвои, а также заметно отличающимися от дерева к дереву и от куста к кусту размерами и формой растений, относившихся вроде к одному и тому же виду… Да много еще чем. В общем, уже при взгляде на опушку, любой, даже не очень внимательный наблюдатель сразу понимал, это – Запретная пуща. Но Грон даже не догадывался, насколько сильно она отличается от обычного леса в своей сумрачной глубине.

Первые полчаса лес практически не менялся, только понемногу становился гуще. Спустя тридцать минут прямые солнечные лучи совершенно перестали прорываться сквозь кроны деревьев, а подлесок достиг такой густоты, что Грону пришлось вытащить «барсы» Линдэ, которые он взял с собой вместо своего верного ангилота, рассудив, что и в лесу, и в Башне короткие клинки будут предпочтительнее. А сама Линдэ, несомненно, была бы рада тому, что хоть так смогла помочь Грону… ну, так ему сказала Эмальза, когда он обратился с ней с вопросом, не будет ли она против, если он возьмет с собой клинки ее сестры. И вот так вышло, что в первую очередь они понадобились не для боя.

Еще через сорок минут от Грона уже валил пар, а скорость движения заметно снизилась. Нет, клинки были великолепны. Он сам года полтора назад подарил их шейкарке, заказав мечи в лучшей мастерской Агбер-порта. Да не наобум, а тщательно взвесив и сняв размеры, форму и общий вид ее старых клинков с помощью корытца с теплым воском, а после этого еще и отметив на выдавленной в воске форме точное место расположения центра тяжести клинка. Принц-регент Агбера сам был очень сильным фехтовальщиком и прекрасно знал, что привычный клинок в руке куда лучше даже более качественного, но непривычного. Так что ему нужны были не просто клинки, сделанные из лучшей стали (южной «вуцах», за которую здесь платили золотом по весу), но и такие, которые легли бы в руку Линдэ как родные. Как же она им обрадовалась… Однако даже такие клинки – с отличной формой лезвия, почти не тупящиеся, отлично разрубающие хоть доспех, хоть подброшенный в воздух тонкий платок – все равно с трудом справлялись с густой растительностью Запретной пущи. Несмотря на то что все растущие здесь деревья и кусты были довольно близким аналогом растений земной средней полосы, сама Запретная пуща на этом участке очень сильно напоминала Грону амазонские джунгли. Приходилось ему там бывать. И ведь внешне – никакого сходства, а вот поди ж ты…

Как бы там ни было, он успел проклясть свою идею идти напрямик, сквозь Запретную пущу. Какая незаметность?! Да на этот треск, шум и его хриплое дыхание сейчас половина тварей Пущи сбежится!

Еще через час почти непрерывной работы клинками, Грон, отплевываясь и утирая лицо от постоянно забивавшей глаза и рот паутины, мха и каких-то мелких листочков, прорубился-таки через этот зеленый кошмар и… буквально вывалился в совершенно другой лес. Настолько другой, что он даже на некоторое время замер, удивленно уставившись на открывшуюся его глазам картину.

За джунглями лежал… лежало… лежали декорации к фильму про вампиров. Или, вернее, он видел нечто такое в какой-то советской сказке про бабу-ягу, которую играл незабвенный Милляр[3]. Черные, перекрученные стволы, черный мох, длинными прядями свисавший с ветвей, черные покрытые язвами листья, трава… тоже почти черная. И все это укутано то ли в паутину, то ли, опять же в мох, но уже белый. А под ногами сплошной ковер из полусгнивших листьев, веток, кустарника, в котором мертвыми исполинами возвышаются трухлявые стволы упавших деревьев, густо заросшие мхом. А еще – странная, надрывная и какая-то звенящая тишина.

Грон оглянулся. Тыльная сторона того зеленого безумия, через которое ему удалось продраться, ничуть не диссонировала с окружающим пейзажем. Она тоже была черной… Ну, или, очень-очень темно-зеленой. Наверное. Потому что разглядеть цвет листьев не позволяло то, что солнечные лучи сюда по-прежнему не добивали, несмотря на то, что новый участок Пущи отнюдь не был настолько же густым, как тот, который он уже покинул. Ну, во всяком случае, на уровне земли.

Однако этот участок позволял двигаться гораздо быстрее и уже без таких усилий, которых требовало прорубание сквозь предыдущий. Это было хорошо, но сначала надо было привести себя в порядок – уж больно от него воняло потом. Какая уж тут скрытность…

Потребный для этого ручеек отыскался через пять минут. Грон прошел по нему около двух сотен шагов, отыскивая удобное место, и остановился у небольшого бочажка, размерами со среднюю ванну. Это было то, что нужно. Он скинул с плеч мешок, аккуратно воткнул в бережок оба «барса», пристроив их на таком расстоянии, чтобы он вполне смог дотянуться до них из бочажка, и принялся раздеваться.

Вода оказалась чистой и, к его удивлению, даже вкусной, хотя и ожидаемо холодной. Поэтому постирушка и помывка прошли даже с некоторым удовольствием. Через полчаса Грон, поеживаясь, натянул на себя еще совсем мокрую одежду, заново обмазался варевом и, закинув за спину мешок, двинулся дальше. За первый день пути он намеревался преодолеть не меньше четверти расстояния до Башни Владетеля. Ну, конечно, если ему больше не встретится на пути участок, подобный тому, через который он прорубился…

С первой тварью Пущи он столкнулся, едва успев отойти от ручейка. Причем он ее даже не заметил: вроде как шел, настороженно поглядывая то влево, то вправо, то вперед, то назад, а потом очередной раз повернул голову и… вот она. Стоит. Пялится на него своим немигающим горящим взором, вздыбив чешуйки на загривке и открыв пасть, из которой сочится и капает какая-то слизь. Грон замер, уставившись на тварь напряженным взглядом и пытаясь хоть чуть-чуть успокоить мгновенно заколотившееся сердце. Тварь чуть приоткрыла пасть и высунула язык. Грон стиснул рукояти «барсов». Интересно, если вогнать клинок в нёбо и пробить голову – это ее остановит? Эвон чешуя-то какая – не факт, что сразу пробьешь… Нет, понятно, что в основе любой твари лежит какое-то вполне обычное животное, но ведь физиология у них уже совершенно другая. Так что может у них уже не головной и спинной мозг рулят, а какие-нибудь ганглии, разбросанные по всему телу, и удар в голову для них совершенно не смертелен.

Между тем тварь еще сильнее разинула пасть, потом угрожающе сглотнула и… отвернулась. После чего неторопливо развернулась и, поднырнув под свисающий клок паутины (или что это такое было), исчезла в чаще. Грон еще несколько мгновений постоял, судорожно стискивая рукоятки «барсов», потом шумно выдохнул и вытер пот. Владетель, опять, что ли, родник искать?

Следующая встреча произошла еще часа через три. На этот раз тварей было две. И, похоже, они пришли по следам Грона – несмотря на то, что после той, первой встречи он опять отыскал родник и искупался сам, а также выстирал одежду, после чего снова густо намазался варевом. Но, похоже, ни варево, ни остальные его усилия не помогали совсем.

Твари выскочили на Грона со спины совершенно бесшумно и едва его не сбили. Когда Грон, в последний момент услышав-таки шорох листьев, начал разворачиваться, они уже почти прыгнули, но… именно почти. Потому что в последний момент первая из них вместо прыжка шмякнулась задницей на полог из гнилых листьев и уперлась передними лапами, изо всех сил тормозя. Ее товарка, не успев среагировать, впечаталась в нее, отчего они обе повалились на землю. Это дало Грону пару мгновений, необходимых для того, чтобы встать в боевую стойку, выставив вперед клинки… Но повторной попытки нападения не последовало. Твари вскочили на ноги, сморщили носы, как будто им в ноздри ударил какой-то неприятный запах, потом разочарованно рыкнули и, развернувшись, исчезли. Грон же еще некоторое время стоял, застыв в боевой стойке и напряженно оглядываясь. А потом вогнал «барсы» в ножны и выудил из-за пазухи тускло поблескивающую «каплю» амулета. Несколько мгновений поразглядывав ее, он хмыкнул, качнул головой и пробормотал:

– Ты смотри, работает… – после чего убрал ее за пазуху и ухватился за рукоять «барса», собираясь снова извлечь клинок. Но, немного поразмышляв, отпустил рукоять и махнул рукой.

– А-а, пойду так. Все равно, если амулет не поможет – разорвут раньше, чем я хотя бы развернуться к ним успею.

Больше в этот день ему тварей не встретилось, хотя какие-то шорохи и подвывания время от времени неподалеку слышались. Но если первое время при этих звуках он замирал, выхватив «барсы» и напряженно оглядываясь по сторонам, то ближе к вечеру обнаглел настолько, что даже перестал останавливаться. Это было, конечно, плохо, но «утренняя зарядка» с прорубанием сквозь «джунгли» его, судя по всему, изрядно утомила. Да и дальнейший путь отнюдь не был легкой прогулкой: приходилось и перепрыгивать через валявшиеся деревья, и подныривать под низкие ветви, и, уткнувшись в бурелом или овраг, пробираться через них, если быстро не находилось более удобного обхода.

Примитивный компас у него был, но Грон ему не очень доверял, особенно здесь, в Запретной пуще. Кто его знает, что тут может твориться с магнитным полем? Если уж этот прибор начинает врать на залежах железной руды, то как он реагирует на… магию? Или что оно тут такое. Да даже на Земле у людей с некими способностями в руках вон и рамки крутятся и отвесы отклоняются от вертикальной линии. А чего тогда от этого места ждать?.. Поэтому Грон больше рассчитывал на свое собственное чувство направления. Однако долгие обходы его непременно бы сбили, поэтому он зачастую предпочитал лезть через бурелом напрямую, нежели пытаться искать далекий обход.

План на первый день путешествия он, похоже, выполнил. Похоже, потому что точно вычислить расстояние, которое Грон прошел до… ну, наверное, заката, вычислить было невозможно. Наверное – так как узнать, что действительно творится там, наверху, где существовало голубое небо, облака и жаркое светило, спустя несколько часов уже было невозможно.

Пуща очередной раз изменилась. Не столь радикально, как в первый, но все равно заметно. Солнечный свет, даже рассеянный, почти совершенно исчез, уступив место даже не сумраку, а натуральной тьме, зато вокруг появилось множество слабо светящихся гнилушек. Светились-то они слабо, но их было так много, что их общего света вполне хватало, чтобы двигаться, не сильно рискуя сломать себе ногу, насадиться с размаху на засохший обломанный сук или свалиться в какую-нибудь яму. Так что Грон принял решение идти, пока не захочется спать.

Часов у него с собой не было. Хотя часовая мануфактура в Агбер-порте уже появилась и наладила производство аж девятнадцати моделей таковых – от напольных до карманных. Ну как моделей… Она выпускала шесть типоразмеров механизмов, четыре из которых могли быть исполнены в четырех вариантах каждый, различающихся количеством доступных функций. А еще одна имела два варианта исполнения. Корпуса же для часов чаще всего изготавливали ювелиры, а для настольных и напольных часов – камнерезы и краснодеревщики. Так что, в принципе, собственные часы у Грона были, даже карманные, причем не в одном экземпляре. Но собираемые на мануфактуре часовые механизмы работали довольно громко – приблизительно как советский будильник… И он оставил их во дворце, опасаясь, что твари Пущи могут не вовремя услышать это гулкое тиканье и заинтересоваться тем, что издает такие странные звуки. Скрытность же наше все!

И, как выяснилось, зря. Твари обнаруживали его безо всякой помощи часового механизма, хотя почему-то не нападали. И вообще, приблизившись, довольно быстро теряли к нему интерес, что было весьма необычно и никак не соответствовало тем описаниям путешествий к Башне Владетеля, которые им удалось раздобыть. В этих описаниях утверждалось, что твари выходили из Пущи и всю дорогу сопровождали следующих по дороге, не смея подходить ближе того расстояния, на которое амулет позволял им приближаться, но и никуда не удаляясь. Отчего всех, напрвляющихся в Башню, в дороге всегда преследовал постоянный страх… Здесь же они почему-то вели себя совершенно по-другому.

Так что он шел, пока были силы, а когда они стали кончаться – принялся искать место для ночлега. Но как время его остановки соотносилось с реальным астрономическим, Грон абсолютно не представлял. Впрочем, в Пуще это было не так важно. День, ночь… здесь, в Пуще, эти понятия были весьма условны. Но вот проникать в Башню он собирался перед рассветом. В то время, когда у человека наиболее крепкий сон.

На ночлег он остановился у очередного ручья. Сначала прошел немного дальше, но там, дальше, начинались болота. И Грон решил, что заночевать в болотах он всегда успеет, а пока есть возможность, стоит остановиться в немного более приятном месте. Хотя он сильно сомневался в том, что к тому месту, которое он выбрал для ночлега, хоть сколько-нибудь уместно применить прилагательное «приятный».

После такого напряженного дня трех запланированных горстей рациона на ужин ему явно должно было оказаться маловато – он изрядно вымотался, и физически, и психологически. Напряжение от незапланированных встреч с обитателями Пущи оказалось очень большим, так что жрать хотелось неимоверно. Поэтому, минуту поразмышляв, Грон решил окончательно плюнуть на скрытность и сделать себе похлебку. Потому что разбавить… или, вернее, наоборот – добавить к рациону ему было нечего. Кроме рациона он никакой другой пищи с собой не взял. А так хоть жидкости нахлебается и заполнит ей голодное брюхо. В конце концов, если надежды на скрытность не оправдались, а тварей (возможно, всего лишь пока) можно не особенно опасаться – развести костер ничего не мешает.

Ага, как же! Как выяснилось, кое-что мешает – и очень сильно. А именно то, что ветки этих изувеченных чем-то деревьев практически не горят. Грон потратил почти два часа, прежде чем нашел способ, позволивший ему разжечь хотя бы слабый костерок. И заключался он в том, что вместо почти абсолютно негорючего дерева ему пришлось использовать комки паутины. Ну, или, мха – Грон так и не смог разобраться, что же это такое. Но горело это вполне приемлемо. Ну, по местным меркам, конечно…

Похлебка удалась. Впрочем, наверное, с этим утверждением в других условиях многие могли поспорить, но если судить по тому, с какой скоростью она исчезла в желудке Грона – несомненно удалась. Более того, покончив с похлебкой, Грон не удержался и, так сказать, поверх нее, закинул в уже слегка округлившееся брюхо еще пару горстей рациона. Рассудив, что хуже от этого не будет, а вот лучше – вполне вероятно. В конце концов, у него впереди, в лучшем случае, еще три дня пути. А скорее всего и больше. Не по дороге же идет…

Следующий день Грон штурмовал болота. К его удивлению, путь через них оказался куда легче, чем сквозь ту зеленую стену у опушки Запретной пущи. На большей части пути болота оказались неглубоки, едва по колено. К тому же слой ила на дне у них был не очень толст, и, даже в случае остановки, ноги не засасывало так глубоко, чтобы после короткого передыха требовалось, опираясь на вырубленную жердь, выдирать их из него. И по пояс он провалился только в трех местах. Хотя в одном из этих трех его едва не засосало. Слава Владетелю, успел развернуть жердь и лечь на нее плашмя, после чего осторожно, потихоньку, выкарабкался.

Он уже практически преодолел болота, ну так казалось, поскольку крошечные островки с твердой почвой начали встречаться все чаще и чаще, а само болото заметно обмелело, когда на очередном островке перед ним раздался громкий вопль.

– Кга‑а‑а! – и ему в лицо прыгнула какая-то тварь, размером с лягушку… довольно большую лягушку… очень большую лягушку. Грон почти успел отреагировать. Почти. Вскинув жердь, которую он держал в руках, он отмахнулся от летящей тушки и, хотя попал по ней не слишком удачно, но сумел, так сказать, сбить ей прицел. Она не попала ему в лицо, но до плеча дотянуться все-таки успела!

– А‑а‑а! – укус было очень, просто чудовищно болезненным. Боль ударила в виски, и его повело в сторону так, что он был вынужден упасть на колено. Как выяснилось спустя мгновение, к собственной удаче. Потому что тварь оказалась не одна. И следующие уже летели к нему вопя во всю глотку и разинув пасти. Грон швырнул в них жердь и торопливо потянул из ножен «барсы»…

Следующие несколько минут он прыгал по островку, уворачиваясь от прыгающих на него тварей и пытаясь располовинить их клинками еще на лету. И то, и другое получалось не очень. В первую очередь потому, что первая тварь продолжала висеть на нем, регулярно обдавая волнами боли, от которых у него подкашивались ноги и «барсы» норовили выпасть из рук…

А потом твари кончились. Все. В том числе и та, которая висела на нем. Улучив момент, он рубанул вдоль плеча, рискуя обрубить себе что-нибудь нужное – сил уже не было терпеть эту боль…

Грон, постанывая, рухнул на землю, и осторожно прикоснулся рукой к открытой ране… Ее не было! Куртка комбинезона оказалась совершенно не прокушенной! Он несколько мгновений неверяще ощупывал плечо, но ничего не поменялось. Одежда оказалась совершенно целой, хотя на плече по-прежнему висели склизкие останки твари. Да и плечо уже почти не болело. И что это было? Откуда такая дикая, буквально обессиливающая боль?

Но тут откуда-то с боку, послышалось знакомое:

– Кга‑а‑а, – и Грон, поспешно подхватив «барсы», вскочил на ноги и припустил вперед так быстро, как только смог. По пути ругая себя последними словами. Кретин! Идиот! Дебил! Расслабился. Идет по Запретной пуще, как по парку. Даже «барсы» не достает. Ну как же – он, такая фифа, что его даже твари Пущи тронуть не смеют. У него а‑а‑амулет, блин, охрененный! А если бы на нем не одна «лягуха» повисла, а хотя бы две – что тогда? Он бы на ногах от боли стоять не смог бы! Но все-таки, каким образом она умудрилась вызвать такую боль, даже не коснувшись его тела?

В этот день Грон прошел заметно меньше, чем вчера, потому что уже через час после схватки, когда ему удалось, наконец-то, покинуть болото, у него начало сосать под ложечкой. Причем так, будто он не ел минимум дня три. И при этом все эти три дня либо землю копал, либо камни таскал, либо бревна ворочал. Так что промучившись еще около пары часов, причем не столько потому, что так уж старался продвинуться к Башне, сколько для того, чтобы разведать какие тут, на новом участке Запретной пущи, начавшемся после болот, могут встретиться опасности, он решился-таки встать на стоянку. Пожрать.

Место для стоянки Грон снова выбрал на берегу лесного ручья, хотя чуть подальше, шагах в ста, располагалось небольшое озерцо. Но останавливаться там он не рискнул. Вода озерца была темна и непрозрачна, так что кто его знает, какие твари таятся в его глубине. К тому же чисто сухопутные твари его, до этого момента, не трогали, а вот «лягухи» – едва не сожрали. Или не… выпили. Болью. Так что лучше поберечься и держаться от водоемов подальше, пока не наберется побольше информации и не станет понятно, чего и кого действительно стоит опасаться… Ну, если он, конечно, доживет до того момента, когда информации окажется достаточно для хоть какого-нибудь внятного анализа.

Прежде чем окончательно остановиться, Грон сделал вокруг выбранного места пяток кругов по расширяющейся спирали, проверяя, нет ли поблизости кого-то или чего-то опасного. Причем в основном не глазами, поскольку пришел к выводу, что шансов на то, что здесь, в Запретной пуще, он увидит опасность раньше, чем она появится перед ним в, так сказать, полный рост, очень немного, а, скажем так, собственной тушкой. Если есть что опасное, уж лучше пусть оно атакует его сейчас, пока он наготове и во всеоружии. Авось отмахаемся. Ну, как от тех «лягух». Потому что если оно приползет тогда, когда он будет спать… Дежурства-то тут распределять некому. А если совсем не отдыхать, бдя настороже всю ночь – он в Пуще долго не протянет.

Попытка развести костер снова началась с поиска горючего материала. Запретная пуща после болот в очередной раз изменилась, и никаких комков паутины вокруг больше не было. А ветки, листья и кора с гигантских деревьев, которую Грон с трудом сумел отколупать от стволов, гореть отказывались напрочь. То ли потому что были буквально напитаны водой и… какой-то слизью, то ли просто потеряли такое свойство под действием тех самых, пресловутых эманаций Пущи. Промучившись, Грон плюнул и принялся жевать рацион всухомятку, запивая водой из родника, которую прогнал через примитивный угольный фильтр, заботливо упакованный в его мешке как раз на такой случай. Конечно, лучше было бы воду еще и прокипятить, но как тут это сделаешь.

Напившись воды, отчего сосущее ощущение под ложечкой слегка поутихло, Грон еще раз внимательно осмотрелся, а потом осторожно расстегнул куртку и стянул ее с плеч. На ней до сих пор болтались приклеившиеся к ткани останки «лягухи». По пути он несколько раз пытался очистить от них куртку, но ничего не получалось. Они приклеились намертво. Поэтому он решил не трогать их до вечера, до момента остановки на ночь, а уже на стоянке заняться ими основательно.

Останки «лягухи» удалось срезать только с верхним слоем кожы. Грон брезгливо швырнул их под ноги, и почти сразу, чертыхнувшись, цапнул снова, собираясь отбросить подальше. Но затем усмехнулся и, выудив зажигалку, щелкнул кремнем…

– Эх, ты!

Полыхнуло так, что ему чуть не опалило брови. Грон несколько секунд ошарашенно смотрел на языки пламени, пляшущие над останками твари, а затем торопливо вскочил и бросился к ручейку, чтобы набрать воды, опасливо озираясь по сторонам. Уж больно ярко полыхали останки. А ну как забредет кто на огонек? А добрых гостей в Пуще быть не может по определению – в лучшем случае временно неопасные. И не угадаешь, как долго продлится это время…

Похлебка получилась ничуть не хуже, чем прошлым вечером. А вот со странным костром все было не так уж и хорошо. Он не тушился. Совсем. И вроде гореть-то там было особо нечему – пасть, разинутая так, что, казалось, вывернись она еще чуток в обратную сторону, и «лягуха» сама себя и проглотит, кусок головы и обрубок правой лапы. А за те полчаса, пока закипала вода в котелке – почти никаких изменений. Только кожа по краям обрубка слегка обуглилась и начала свертываться – похоже на то, как это бывает у горящего листа бумаги. А когда Грон после ужина попытался залить огонь водой, ничего не получилось. Тогда он попробовал затоптать пламя. Результат оказался хуже, чем при попытке залить огонь целым котелком. Если в первом случае, огонь на мгновение почти исчезал и разгорался только еще через пару мгновений, то при затаптывании языки пламени только обтекали сапог, ничуть не уменьшаясь в размерах. Более того, еще и поджигали сам сапог… Попытка забросать огонь «негорючими» листьями и ветками привела к тому, что огонь исчез. Но ненадолго. Уже минут через пятнадцать, когда Грон уже успел слегка задремать, послышался треск, а затем языки пламени снова вырвались наружу. Грон дернулся, потом чертыхнулся и решил плюнуть на это дело. Горит так горит. Похоже, он вообще ничего не способен поделать в этой Пуще. Поэтому лучшим выходом будет последовать совету психологов, который они дают жертвам изнасилований. Если вы попробовали все способы этого избежать и ни один из них не сработал – тогда расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие.

Уже завернувшись в плащ Грон внезапно почувствовал, что нападение лягухи, все-таки, не прошло даром – пальцы левой руки начало слегка ломить. И ноги вроде тоже. Похоже, эта «лягуха» умудрилась его как-то травануть. Ага, даже не коснувшись… А может это на него наконец-то начали действовать те самые эманации Пущи, о которых столько рассказывали легенды. Мол, люди, рискнувшие забраться в Пущу и слегка заблудившиеся там, уже через сутки сходили с ума или начинали превращаться в монстров. Грон криво усмехнулся. В монстра, конечно, не очень хотелось бы, но если это не помешает ему добраться до Черного барона – то можно и потерпеть. Все равно ведь вернуться обратно он особо не рассчитывал. Не тот на этот раз у него противник, чтобы ожидать такого подарка…

Следующие два дня прошли почти привычно. Шел, шел и шел. Пуща вокруг менялась не очень сильно. Твари? Твари были. Удалось даже собрать кое-какую информацию, потому что плотность тварей на, так сказать, единицу площади, начала быстро расти. И если полностью сухопутные твари реагировали на него привычно… м‑м‑м… брезгливо, то вот всякие водоплавающие… Впрочем, возможно собака порылась отнюдь не в том, что опасные для него твари совмещают сухопутный образ жизни с водным. Был и другой отличительный признак – размер. То есть брезговали им твари относительно крупные, начиная где-то от размеров крупной собаки – дога или, там, сенбернара, а атаковала всякая мелюзга, с габаритами тушки максимум с выдру или бобра. Причем какой-то особо невероятной живучести, рассказами о каковой были буквально переполнены все легенды о тварях Пущи, эта мелочь совершенно не демонстрировала, исправно располовиниваясь от удара клинком.

Кстати, среди встреченных им тварей практически не было одинаковых. Ну, если они не наваливались целой стаей… Вероятно, какой-нибудь зоолог или биолог писал бы кипятком, получи он возможность хотя бы просто увидеть все это многообразие, но Грон бы предпочел обойтись без подобного удовольствия. От многообразия и уродливости этих существ буквально резало глаза. И еще он ежеминутно ожидал, что то или иное встретившееся ему творение Пущи решит показать, что является исключением из его и так не слишком-то достоверных выводов. И это выматывало ничуть не меньше, чем куда более редкие схватки. А если учесть, что последнюю ночь ему пришлось спать буквально в окружении снующих вокруг костра тварей, которые деловито носились по своим делам, едва не наступая на него и отворачивая только в последний момент – этот поход сквозь Запретную пущу стоил ему немало нервов.

Да и общее состояние становилось все хуже и хуже. На четвертый день Грон брел, не особенно глядя по сторонам, но все-таки не выпуская клинки из рук. Его слегка трясло, болела голова, во всем теле чувствовалась какая-то ломота… Еще прошлым вечером ему стало ясно, что из Пущи надо выбираться. К Башне ли, на дорогу ли, но надо, и как можно быстрей. Грон был совершенно не уверен, что если он повернет назад, то сумеет добраться до опушки. Если дело действительно в эманациях, и едва он начнет отдаляться от центра Пущи – его начнет отпускать, то шанс есть. Если же нет – то он просто очень скоро сдохнет. Однако с утра он принял решение, стиснув зубы, идти вперед. И вовсе не из-за упрямства – шанс на то, что он пока не сбился с направления, по его прикидкам был все-таки достаточно высок. И, по его расчетам, к Башне Грон должен был выйти быстрее, чем к дороге.

То, что он куда-то все-таки дошел, стало ясно к вечеру пятого дня пути – пятого по его графику сна и бодрствования, который, как выяснилось, заметно сбился. Потому что, когда он вышел-таки к большой лесной прогалине, с которой его взгляду открылся вид на огромную башню, скорее представляющую из себя круглый замок, а не отдельно стоящее строение характерного внешнего вида, как это можно было понять из названия, и наконец-то увидел небо, то стало ясно, что снаружи Пущи не вечер, а утро. Или, вернее, конец ночи. Во всяком случае, громада Башни была довольно неплохо видна на фоне едва-едва начавшего светлеть небосвода… Грон некоторое время стоял, покачиваясь и глядя на открывшуюся ему цель его сумасшедшего путешествия, а потом устало шмякнулся на задницу и тихо прошептал:

– Дошел…

Приблизительно с полчаса он сидел, отдыхая и молча разглядывая Башню Владетеля, а потом потянул с плеч мешок и, развязав завязки, принялся доставать оттуда веревку, костыли, крючья и остальное скалолазное снаряжение. Он очень сомневался в том, что обитатели этой Башни обрадуются ему настолько, что гостеприимно распахнут дверь.

К стене Башни он подошел примерно через час, последний раз поев и напившись. После чего просто бросил на опушке заплечный мешок с остатками рациона и походной утварью. Многие считают, что перед боем лучше не есть, ибо пустой желудок облегчает последствия ранения в район живота, но ему нужны были силы. К тому же подобный подход имеет смысл, если после ранения есть шанс получить необходимую медицинскую помощь. У него же этого шанса не было, так что он спокойно набил брюхо.

Добравшись до стены, Грон некоторое время стоял, упершись в холодные камни пылающим лбом и с отчаянием думая, что сил на то, чтобы забраться по стене на вершину Башни, как он это планировал ранее, у него совершенно не осталось. Не говоря уж о последующей схватке. А потом развернулся и съехал спиной по стене. Запретная пуща его не убила, но высосала из него все силы. Грон прикрыл глаза. В таком состоянии лезть все равно бесполезно. Надо попробовать немного отдохнуть.

Сколько он так провалялся, Грон не понял. Но когда он очухался – светило уже выдвинуло кусочек своего ока над лесом. Отдых немного помог. Ломота слегка отступила, и голова немного очистилась. А может дело было вовсе не в отдыхе, а в том, что он наконец-то выбрался из Пущи… Впрочем, вряд ли. Башня Владетеля находится в самом центре Запретной пущи, которая окружает Башню со всех сторон огромным кольцом. Так что если все эти эманации существуют – они здесь самые плотные. Ну ладно, чего гадать – пришло время действовать. Грон поправил бухту веревки на плече, вытащил из-за пояса крючья и… пошатнулся, едва не рухнув на бок. Проклятая слабость никуда не делась. Он зло ощерился, вскинул руки с крючьями вверх и… замер от пришедшей в голову мысли. А что если…

Над случаем, который произошел с ним в замке герцога Эзнельмского, ну, когда Бездушный, повинуясь его глупой команде, вонзил себе меч в сердце, он размышлял очень долго и упорно. И не только над ним, но и над той информацией о творениях Владетелей (обо всех, не только о Бездушных, но о них, естественно, в первую очередь), которую удалось раздобыть. Впрочем, успехов на этом поприще, как у самого Грона, так и у всех его помощников, было до обидного мало. Ну сумели они узнать, что Бездушных создает Владетель из обычных людей, с помощью какого-то артефакта или устройства, именуемого Сердцем. А вот остальные твари Запретной пущи – это уже, считай, самопроизвольные мутации, получившиеся из обычных зверей, которые населяли лес, ставший впоследствии Запретной пущей. Что этот артефакт или устройство – основной источник силы Владетеля. Что когда-то Владетели вели жаркие войны друг с другом, с целью завладеть чужим Сердцем, а сделать это можно было, только убив его прежнего владельца. Ну и кое-что еще, не очень-то складывающееся во внятную и целостную картину… Однако даже на основе тех ничтожно малых крупиц информации, которые удалось-таки накопать, ему в конце концов удалось сформулировать некую не сильно противоречивую версию. Хотя бы в отношении себя самого.

Поскольку никаких оснований считать, что причиной столь странного поведения Бездушных было нечто, заключавшееся в его нынешнем теле, найти не удалось – Грон предположил, что причиной столь странного поведения созданий Владетеля, именуемых Бездушными, были некие свойства его… назовем это «сутью», которая перенеслась из прошлого мира. Но он сильно сомневался, что подобное воздействие на Бездушных способны оказать его авторитет и харизма, которыми он обладал в прошлом мире, равно как и его воля, аналитические способности, мастерство во владении мечом и все такое прочее. О том же, что некоторые прямо-таки «излучают» волю и уверенность в себе, как полковник Пушкевич, так и Грон до сего момента только читали в книгах или слышали в разных восторженных байках. В реальности же они с этим не сталкивались. Впрочем, может быть, потому, что сами обладали этими качествами в полной мере… Но даже если принять как версию, что все это существует на самом деле, все равно никакими подобными «излучениями» от того сопляка, которым он был в тот момент, когда впервые столкнулся с Бездушными, даже и пахнуть не могло.

Значит, дело было в чем-то, что, во-первых, было принесено из прошлого мира, и, во-вторых, от самого Грона как-то не очень зависело. И, после долгих размышлений, Грон решил, что единственной более-менее достоверной зацепкой в этом направлении могут быть два факта из его прошлой биографии. Первый – это контакт с Творцом на острове Хранителей. И второй – уничтожение Ока в Скале. Скорее всего, в каком-то из этих мест он и «облучился» чем-то, что заставило Бездушных однозначно «прописать» его в своей, так сказать, «операционной системе» как «администратора с наивысшим приоритетом». Именно так он воспринял их непоколебимую готовность исполнять любые его приказы. А может, что-то изменили оба эти случая, каким-то образом дополнив друг друга. И вот на этом он решил построить свою отчаянную попытку…

Нет, если бы он был в полной силе, Грон, скорее всего, никогда бы не решился на подобный эксперимент. Но сейчас… Он засунул крючья обратно за пояс и, держась за стенку, подошел к прочной двери, укрытой небольшим порталом. За ней же непременно должна стоять стража. А какая стража может быть лучше, чем Бездушные? Вот сейчас и проверим…

– Эй, есть там кто? – хрипло прорычал он пересохшей от волнения глоткой.

Несколько мгновений ничего не происходило, а затем из-за двери глухо раздалось:

– Повинуюсь, господин…

Грон зло улыбнулся и поднял голову вверх. Сверху, из окна на него смотрел Черный барон…

5

– И только потом замкнуть этот контур?

– Да-да-да, – всклокоченная голова Владетеля торопливо закивала. – Я, когда сотворял Плуга… ну, то есть первого Бездушного сделать пытался – замкнул его почти сразу. На втором катрене. Ну, его и разорвало. Плуга то есть… Ой жалко было, – Владетель шмыгнул носом и добавил слезу в голос. – Он такой сильный был… и спокойный всегда. Добрый. Когда у зулавлов клетку убирали, он всегда в нее первым входил. И хвать их так за морды. Они рычат, вырываются, а он держит… – тут Владетель даже всхлипнул.

– А почему разорвало-то?

– Так ведь ритуал нарушился. Я ж тоже не сразу понял, в чем дело. И перепугался даже. Ох, кровищи-то было… Уж потом разбираться начал. Тут на рисунке чернила высохли и на первый взгляд кажется, что вот этот рунный замок серым нарисован. А на самом деле он голубой, просто чернила выцвели. Так что замыкать его надо на шестом катрене, а не на втором!

Да уж, с риторикой у ныне действующего Владетеля было не очень хорошо. Да и голосок подкачал, оратором ему не быть. Но он Грону в этом качестве и не был нужен. А вот как консультант по… да, это, пожалуй, можно было назвать магией – нужен. Хотя и консультант он был аховый – как выяснилось, оказался, так сказать, зело глуп и ленив. Уж за столько-то времени в Башне мог бы если не освоить, то уж, хотя бы, просто ознакомиться с не одним десятком книг из местной великолепной библиотеки. Однако на большинство вопросов по поводу книг, которые Грон задал при осмотре библиотеки, тот только смущенно блеял:

– Не знаю…

Чем же он таким важным занимался все это время? Жрачкой и сном? Или как еще на нормальный человеческий язык переводится эта его «работа с собственным ядром над повышением его магической силы»?

– Хорошо, – кивнул Грон и, отставив банку со «смесью № 2», которой наносил на пол ритуального покоя Башни линии печати, в сторону, развернулся к стоящим у входа в покой Бездушным.

– Несите пленника.

– Повинуюсь, господин, – дружно проревели оба, заставив Владетеля вздрогнуть и болезненно скривиться. Ну почему, почему ему так не повезло?! Почему Первый Владетель избрал именно его Башню для того, чтобы вернуться в этот мир? Бывший глава цирка экзотических животных тяжело вздохнул и покосился на стоявшего рядом с ним Господина, который почему-то запретил называть его так, как об этом говорила легенда. Да и вообще только ржал, когда Владетель пытался именовать его как подобает… Но кем еще мог быть человек, при появлении которого абсолютно все Бездушные, даже тот убийца, которого привел этот хитрый слуга, мгновенно вышли из подчинения Владетеля и подчинились этому пришлому? Как вообще такое возможно? Ни в легендах, ни в книгах, нигде ни о чем подобном не упоминалось. Наоборот, везде утверждалось, что Бездушные абсолютно преданы сотворившему их Владетелю. Настолько, что в случае его смерти умирают вслед за ним.

– Ы‑ы‑ы, м‑ы‑ы…

Владетель повернул голову и скривился. Да уж, каким бы хитрым ни был тот, кому он даровал честь стать своим ближайшим слугой, в самом-то главном его изворотливый ум дал большую промашку. Нет, ну каким идиотом надо быть, чтобы умудриться вызвать неудовольствие самого Первого Владетеля? Пусть даже он потерял память и теперь вынужден заново изучать все ритуалы.

– Кладите его в центр печати. Только аккуратно.

– Ы‑ы‑ым, ы‑ы-ы‑м, ы‑ы-ы‑м… – связанный человек, с заткнутым кляпом ртом, принялся бешено извиваться в руках Бездушных, но те равнодушно сделали несколько шагов и начали осторожно опускать бьющееся в их руках тело на указанное место.

– Э-э, так он рисунок испортит… – задумчиво произнес Первый Владетель. – Стойте! – он развернулся к Владетелю и спросил:

– А если он во время ритуала будет без сознания – это сильно испортит процесс?

– Нет, ничуть, – воодушевленно отозвался Владетель. – Большая часть моих Бездушных прошла через ритуал под дурманом. Иначе хрен бы я их в печать затащил… – и тут же спохватившись, что оскорбил слух Господина бранным словом, пробормотал: – Прошу простить…

Но его уже не слушали.

– Ты, – Первый Владетель повелительным жестом указал на Бездушного, сотворенного из того убийцы, которого привел этот… неразумный, который сейчас извивался над печатью в тщетной попытке вернуть свободу, – подойди и стукни его слегка по затылку. Чтобы успокоился.

– Повинуюсь, господин!

– Ы‑ы-ы-ы-ы-ы‑м… к‑х‑х!!!

Пара стремительных шагов, одно резкое движение – и извивающееся тело обмякло. Бездушные аккуратно опустили его на предназначенное место. Первый Владетель окинул его положение придирчивым взглядом, перешагнул через линию печати, поправил голову, а затем шагнул назад и пробурчал короткую непонятную фразу:

– Ну, с богом…

Процесс сотворения, как обычно, не занял так уж много времени.

– Повинуюсь, господин… – глухо прорычал новый Бездушный, едва только линии печати погасли, и он пришел в сознание. Владетель покачал головой. Да уж… последние сомнения рассеялись! Кем бы не считал себя этот человек, он совершенно точно является Первым Владетелем. Только его Сердце может слушаться так… так беззаветно и преданно! Если, конечно, эти слова вообще применимы к магическому артефакту.

– Иди за мной… – коротко приказал тот, кто проводил ритуал, и, подхватив Сердце, стоящее на подставке в точке соединения всех линий печати, вышел из ритуального покоя. Владетель проводил его взглядом и… потянулся к тряпке. Линии печати после окончания ритуала требовалось смыть. При такой плотности эманаций Сердца, как в Башне, любая оставленная без присмотра печать могла сработать не так и не вовремя. И проверять на себе, к чему это приведет, не хотелось ни одному обитателю Башни. Владетель покосился на Бездушных, стоящих у входа в ритуальный покой, и уточнил про себя: ну, из тех, кому вообще хоть чего-то могло хотеться…

Когда Грон с новоиспеченным Бездушным вошли в покои Владетеля, которые Грон занял после того, как взял под контроль Башню, уже темнело. Грон остановился и, развернувшись, уставился на стоящее перед ним тело, ранее принадлежащее бывшему колонтелю Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства и бывшему Черному барону Мехгину Ахгимагу, в этом мире принявшему имя барона Гуглеба. Вот и все. Опасность ликвидирована. Враг повержен. Причем окончательно. Но никаких положительных эмоций у него этот факт отчего-то не вызывал. Может, потому, что эта окончательность достигнута весьма мерзким образом.

Грон никогда не имел привычки распускать интеллигентские сопли. Если перед тобой враг – убей его. Если тебе требуются сведения – сделай так, чтобы враг поделился ими с тобой. Любым способом. Но делать из человека бездушную куклу… В этом было что-то совершенно мерзкое. Даже по отношению к врагу. Во всяком случае, просто повесить – было бы честнее…

Грон вздохнул. И ведь не последний раз! Через это же придется пропустить всех выкормышей Либвэ и остальных агентов Черного барона. Потому что их необходимо либо убить, либо… вот так. Ибо он очень сильно сомневался в том, что после той школы, которую преподал им бывший колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства, его лучших учеников (да, лучших, потому что худшие просто умерли в процессе обучения) сможет удержать какая-нибудь тюрьма или каторга. А оставлять их на свободе… Без жесткой направляющей руки Черного барона они такое устроят – Кагдерийский мятеж покажется легкой прогулкой. Барон, чтобы привязать их к себе, сделал из них таких моральных уродов… Ну, такие у него методы.

Грон помотал головой. Ладно, пора заканчивать интеллигентские сопли и заниматься делом. В конце концов, эти люди со своими навыками и умениями – неплохой ресурс. Убить их – не просто не слишком разумно, а прямо-таки глупо. Потому что теперь ему ничего не остается, как вступить в прямую схватку с Владетелями. Ибо едва только до кого-нибудь из них дойдет информация, что все Бездушные, вне зависимости от того, кто бы их ни сотворил, не просто признают его своим господином, но ставят его приказы выше приказов своих создателей – за ним начнется такая охота… Вернее, она за ним начнется в любом случае. Просто пока о нем еще не знают, он может успеть нанести два-три удара и завладеть еще парой-тройкой Сердец. А то и успеть объединить их, на какое-то время вырвавшись вперед в гонке личного могущества… Но для того, чтобы шанс на это смог реализоваться как можно полнее, ему потребуются все возможные ресурсы, до которых он сможет дотянуться. И вот тут возникал «выбор без выбора». Потому что если подручных бывшего колонтеля «честно» прирезать, то это будет означать не просто пустую растрату собственных ресурсов – времени, бойцов и так далее, но и то, что на некоторые, смертельно опасные миссии, которые могли бы исполнить сотворенные из них Бездушные, ему придется посылать своих…

Нет, тот же Батилей, например, с радостью сунет голову в петлю. А погибнет так вообще с восторгом. Ну, зная, что есть вполне приличный шанс разменять свою жизнь на то, что у Грона заметно возрастет шанс добраться, когда-нибудь, до того Владетеля, который повелел уничтожить его семью… Но Грону-то потом что делать? Особенно зная, что если бы он не пошел на поводу у своих эмоций и сотворил бы Бездушных из подручных барона Гуглеба – большинство из тех его людей, кто погиб, остались бы живы… Так что вариантов нет – все агенты Черного барона, которых удастся выследить и захватить, обязательно станут Бездушными. А для этого надо узнать как можно больше о том, где они затаились и на чем их можно подловить. Именно для этого ему и нужен новый Бездушный.

– Садись за стол, – негромко приказал Грон, катая в ладонях Сердце. Бывший Черный барон сделал несколько шагов вперед и опустился на стул, стоящий у стола.

– Возьми бумагу, – продолжил принц-регент Агбера, которого неожиданно для него возвели в сан Первого Владетеля, – и напиши имена, клички, адреса и пароли всех, кто работает на тебя. А так же опиши их характеры, особенности, уровень подготовки, на чем их удобнее подловить. Короче, все, что ты о них знаешь.

– Повинуюсь, господин, – коротко отозвался Бездушный.

– Это еще не все. Как покончишь с этим – составь список с указанием мест расположения и описанием содержимого всех своих тайников. Затем список принадлежащей тебе и твоим людям собственности, места ее расположения, примерную стоимость, где находятся документы, подтверждающие твои права на нее и как их можно получить. Потом список, с детальным описанием, всех твоих уже идущих, а также готовящихся и планируемых операций в Агбере, Насии, Генобе и других королевствах, – Грон на мгновение задумался, а затем дополнил: – А также везде, где ты их вел, готовил или планировал. Кроме того, еще напиши список людей, которых ты собирался заставить работать на себя, и причины, по которым ты считаешь, что у тебя это получится, – Грон замолчал, размышляя все ли он упомянул или есть еще что-то.

– Повинуюсь, господин, – опять отозвался Бездушный и, наклонившись вперед, ухватил перо, проверил, хорошо ли заточен его кончик, после чего подвинул к себе пачку бумаги и склонился над ней.

Грон горько усмехнулся. Да уж… точно говорят – все навыки и умения полностью сохраняются. Хороший специальный агент – всегда в первую очередь не столько крутой боец, сколько профессиональный бумагомарака…

В Башню он вошел через дверь, которую ему открыл стоящий за ней Бездушный. Его по-прежнему качало и потряхивало, но после первой удачи у него появилась непоколебимая уверенность, что все будет хорошо. Может, и необоснованная, но так ли это – мог показать только бой…

– Убейте его! – вопль бывшего колонтеля настиг его на последнем пролете лестницы, ведущей на второй этаж Башни. Именно на втором этаже и располагалось окно, из которого на него пялился Черный барон. Грон, поднимавшийся по лестнице, покачиваясь и держась за стену, на мгновение притормозил и сфокусировал взгляд. На последней ступеньке пролета молчаливыми статуями стояло двое Бездушных. Грон нерешительно замер, раздумывая, не пропустить ли вперед того Бездушного, который открыл ему двери и сейчас тащился за ним, а потом стиснул зубы и двинулся вперед. Если это нечто, которое позволило ему воздействовать на Бездушных, позволяет ему контролировать всего одного Бездушного – значит, его сейчас прикончат. Ну, а если нет…

– Повинуюсь, господин!

Грон хищно улыбнулся. Ну, сколько бы вас тут ни было – держитесь. Я иду!

– Что?!! – на этот раз это был не вопль, а блеяние. Причем, крайне изумленное.

– Схватите здесь всех! – торопливо приказал Грон. И Бездушные, резко повернувшись, послушно вцепились друг в друга обеими руками, а потом, с трудом развернувшись, медленно, едва не падая, от того, что этот странный «захват» сильно мешал их передвижению, двинулись куда-то в глубь Башни. Грон несколько секунд недоуменно пялился на них, а потом нервно хмыкнул и решил уточнить приказ:

– Схватить всех, кроме Бездушных. Быстро! – и торопливо добавил: – И передайте всем остальным – пусть делают то же самое.

Это возымело эффект. Бездушные расцепились и рванули вперед. Грон поднялся еще на три ступени и окинул взглядом широкий коридор. Бездушных уже не было видно. Хм, а когда нужно, они способны быть весьма шустрыми. И в этот момент откуда-то из-за изгиба коридора послышались чьи-то вопли:

– Стой! Стоять! Стоять, твари, я кому сказал! Аа‑а‑а! Да что вы… Куда вы меня тащите? Стоять! Вы должны повиноваться мне, уроды! Да я… Да я вас сейчас… – и, судя по голосу, эти вопли явно принадлежали кому-то другому, а не бывшему колонтелю Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства. Поэтому Грон торопливо рванул вперед по коридору, но тут его повело в сторону, и он едва не растянулся, запнувшись о постамент мраморной колонны, которые в этом коридоре встречались через каждый десяток шагов.

– Все… у-е… всех пойманных немедленно привести ко мне!

И уже в следующее мгновение впереди послышались мерные шаги Бездушных…

– Ну и кто это у нас? – озадаченно поинтересовался Грон, глядя на притащенное ему тело. Тело было всклокочено, одето в испачканную одежду и слегка пованивало. А еще тело дергалось, пытаясь хотя бы немного выпутаться из рук Бездушных, которые как схватили его, так и понесли, отчего его позвоночник изогнулся крайне неприятным образом, а рот оказался заткнут обшлагом рукава кожаной куртки, надетой на Бездушного. Грон некоторое время насмешливо смотрел на эти попытки, а затем решил, что негоже так издеваться над человеком. В конце концов, судя по внешнему виду, это явно какой-то местный слуга, чья доля вины в тех событиях, которые и привели к тому, что Грон появился в этой Башне, слишком ничтожна для того, чтобы его так мучить.

– Отпустите его и возьмите за руки.

Бездушные молча выполнили приказание.

– Нак… ы-ых… на колени, смертный! – возопило тело, как только получило эту возможность. – На колени, ибо перед тобой твой Владетель.

– Владетель, вот как? – усмехнулся Грон. Уж больно потешно этот тип выглядел.

– Убейте его! – этот вопль был куда громче. И столь же бесполезен. Да уж, похоже, с умственными способностями у этого… Владетеля дела обстоят совсем швах.

Стоящий перед ним странный тип несколько мгновений косился то на свои руки, все еще находящиеся в тисках Бездушных, то на самих Бездушных, не сделавших ни единого движения, направленного на выполнение только что отданной команды, а потом снова завопил:

– Что ты сделал с моими Бездушными?!

Он что, вообще не способен говорить нормально, только вопить? Грон некоторое время молча стоял и рассматривал его. Владетель… хм… если здесь такой Владетель – становилось понятно, как Черному барону удалось получить под начало Бездушного и так развернуться в Кагдерии. У подобного Владетеля против него не было никаких шансов. Странно, что еще жив. Впрочем, возможно это вследствие того, что для того, чтобы стать Владетелем, нужно нечто такое, чего у бывшего колонтеля не имеется. Совсем или пока… К тому же наличие такого Владетеля ему, совершенно точно, никак не мешало воплощать в жизнь свои планы. Он королями вертел как хотел, а уж с этим…

Похоже, все эти мысли как-то отразились на лице принца-консорта Агбера, и очень не понравились этому Владетелю. Потому что его рожа буквально полыхнула злобой, и он, заорав:

– Аа‑а‑а! – хитро вывернул запястье и ткнул Грону прямо в лицо каким-то черным шаром, до сего момента скрывавшимся в его ладони. – Умри, ничтожество!

Принц-консорт Агбера отшатнулся, но, из-за продолжавшей мучать его слабости, недостаточно быстро. Поэтому, хотя он и успел убрать лицо, груди шар коснулся и…

– Господин!

Грон отвлекся от воспоминаний и повернул голову. На пороге его покоев стоял бывший Владетель с ведром и тряпкой в руках:

– Я отмыл ритуальный покой. Я вам еще нужен?

– Да. Иди сюда. Я хочу, чтобы ты продолжил рассказывать мне о Сердце и ритуалах.

Бывший Владетель слегка побелел и сглотнул.

– Ну… я… это… я уже все и рассказал. Ну, что знал.

– Ты знал только три ритуала? – удивился Грон.

– Так а зачем больше-то? У меня же только на них сил и хватало. Вот я и не заморачивался. Ну, пока сила не возрастет…

– А вот об этом поподробнее, – вскинулся Грон. – Как можно нарастить силу?

– Так это… с Сердцем надо контакт постоянный. Держать его. Носить с собой. Спать с ним. Тогда она понемногу расти будет.

– Сильно понемногу?

– Сильно, – вздохнул бывший Владетель. – У меня за несколько лет только на пятую часть выросла где-то. Ну, по ощущением. А на следующую по силе группу ритуалов нужно в три раза больше. Вот я и это… ну… не торопился.

Грон хмыкнул. Бывший Владетель насупился, а потом кивнул на старательно водящего по бумаге пером Бездушного.

– А вы, Господин, у него спросите. Он каждую свободную минуту в библиотеке торчал. Так что он больше знать должен.

– Вот как? – Грон развернулся к бывшему колонтелю и окинул его оценивающим взглядом. Что ж, значит, как только закончит с уже заданными ему вопросами, стоит поспрашивать и об этом. Он перевел взгляд на все еще маячившего в проеме дверей бывшего Владетеля.

– Ладно, иди…

Но тот не исчез сразу, а как-то замялся.

– Мне бы пожрать…

Грон усмехнулся. Вот проглот. И лентяй. И, похоже, даже Владетелем он захотел стать только для того, чтобы никто и никогда не мешал ему жрать и спать. Ну, судя по тому, чему он успел научиться за эти несколько лет в Башне. Считай, ничему: три ритуала и парочка приемов прямой атаки эманациями Сердца, одним из которых он и попытался приложить его в тот раз…

– Что это было? – хрипло спросил Грон, когда его отпустило.

– Ты… ты жив? – обалдело спросил этот тип, представившийся Владетелем.

– Да, – отозвался Грон и задумчиво добавил: – и не только…

Да уж, последствия этой… ну совершенно точно атаки, были очень неоднозначные. То есть он, на какое-то время, совершенно точно впал в нечто вроде состояния грогги, или как там это называется в боксе, но вот затем… Во-первых, слабость и ломота, которые так мучили его последние три дня, практически совершенно прошли. Нет, он не чувствовал себя свежим и отдохнувшим, но то, что он ощущал, было обычной усталостью от пешего перехода длиной в несколько дней, болью от ушиба локтем, который он получил в одной из схваток с земноводными тварями Пущи, тянущим ощущением от легкого вывиха ступни. И не более. А во-вторых… во-вторых, шар, которого он коснулся, был каким-то… теплым. Причем теплым не только, да и не столько, в смысле температуры.

– А ну-ка дай мне это сюда, – негромко произнес Грон, отбирая шар у слегка ошарашенного типа… который мгновенно превратился в уже не слегка ошарашенного.

– Кх‑а‑ак? – выдавил он из себя спустя где-то минуту, в течение которой демонстрировал полный и абсолютный ступор. – Ка-ак ты смог?

– Чего?

– Взять в руки Сердце Башни, – плачуще простонал он. – Это же невозможно, пока жив Владетель.

– И что?

– Но я-то жив! – взвыл тип. – Кто ты такой? Откуда ты только взялся?! Я… я… я так давно мечтал! Я так долго к этому шел! И вот… – и он разревелся, сквозь слезы крича: – Нет, нет, я… я – Владетель! Я!!!

Грон озадаченно уставился на него. Потом оглянулся по сторонам. Хм… Это – Владетель?! Мать моя женщина… Ой, что-то тут не то происходит.

И тут из-за поворота коридора показалось еще трое Бездушных, которые волокли бешено вырывающегося Черного барона. Грон осторожно убрал руку с шаром за спину. Ну его на фиг – еще дернется как-то не так, врежет по руке – и адью. А с этим Сердцем следовало разобраться. Уж очень оно напоминало по ощущению пальцев и чувствуемой консистенции Око Творца. Вот только размерчик…

– Хорошо, асаул, – прошипел бывший колонтель, – вы выиграли. Не знаю, как вам удалось взять под контроль Бездушных, но вы должны понимать, что этот контроль не может быть долгим. Так что, вполне возможно, у вас уже идут последние секунды этой вашей возможности. Поэтому я предлагаю договориться. Поскольку я уже признал, что проиграл, я готов взять на себя обязательство…

– Скажите-ка, Владетель, – прервал его Грон, разворачиваясь к своему первому пленнику, – ведь это вы создали всех этих Бездушных?

– Д-да… – испуганно произнес тот, осекшись.

– И как, сложный ритуал?

– Н-нет…

Грон бросил на Черного барона выразительный взгляд и усмехнулся. Он не собирался заключать с ним никаких договоров, и ни за что бы не поверил никаким его обещаниям. Изначально Грон собирался, после того как найдет бывшего колонтеля Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгина Ахгимага, просто его убить. Но… сейчас перед ним вырисовывался очень перспективный вариант.

– Ты не посмеешь! – прошипел Черный барон.

– Свяжите его и положите в какую-нибудь комнату. И хорошо охраняйте. Я займусь им чуть позже…

Грон тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и махнул рукой бывшему Владетелю.

– Ладно, дуй на кухню. Заслужил.

Тот просиял и мгновенно исчез из проема. А Грон перевел взгляд на Бездушного, стоящего у дверей.

– Проводи-ка меня в библиотеку, – он еще не очень хорошо запомнил расположение помещений в Башне. Ну да, в таком-то цейтноте… Черного барона требовалось превратить в Бездушного как можно быстрее: Грон опасался, что тот как-то успеет вывернуться, ибо бывший колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства уже не раз демонстрировал просто невероятный потенциал выживания…

– Повинуюсь, господин.

А вообще, пожалуй, стоит еще раз, уже не торопясь и основательно ознакомиться с доставшейся ему в пользование собственностью. После захвата Башни он свалился спать… ну, не сразу, а приказав Бездушным, которых в Башне оказалось аж одиннадцать, как следует вымыть, вычистить и проветрить покои. Впрочем, это время он провел с пользой, впервые за более чем неделю вкусно покушав. Повар-Бездушный в Башне оказался на удивление неплох. Впрочем, когда он узнал, откуда он взялся – все стало ясно. А как узнал? Так просто спросил… Потом короткий обход и почти сразу же подготовка к ритуалу – с помощью Владетеля, естественно. Книга, в которой ритуал был описан, оказалась в его покоях. Поэтому, когда Грон, после сна, вызвал к себе бывшего хозяина этой Башни, и начал расспрашивать его о ритуале сотворения Бездушных, тот шустро отыскал талмуд и, тыкая пальцем и брызгая слюной, растолковал Грону все детали ритуала. Который, как выяснилось, был едва ли не самым легким из таковых… Ну и параллельно бывший Владетель просветил принца-консорта Агбера насчет того, что Грон, оказывается, является Первым Владетелем. Ничем иным объяснить то, что его так слушаются Бездушные, и что эманации Сердца, которое подчинил себе другой, причем пока еще живой Владетель, не нанесли ему никакого вреда и даже наоборот, слегка подлечили, просто невозможно. А то, что Грон себя таковым не считает, и не помнит своего прошлого в этом качестве – так это просто от того, что новое воплощение Первого Владетеля пока еще окончательно не укоренилось в новом теле. А вот как укоренится – так Первый тут же и воссияет во всей своей силе и славе… Короче, вывалил на Грона полный бред, скорее приличествующий какому-нибудь неграмотному и погруженному в суеверие крестьянину или представителю городских низов типа метельщика или погонщика волов. Впрочем, после достаточно протяженного по времени общения Грон пришел к выводу, что бывший Владетель по интеллекту от них далеко не ушел. Нет, кое-какую информацию от него получить удалось, но вот что касается ее объективности… Простой человек – куда деваться? Уверен в том, что знает «правду», категоричен и примитивен. Ну, да и Владе… кхм, в общем – бог с ним!

Полностью башню Грон так пока и не обошел. Даже наверх, на дозорную площадку… ну или, вернее, при таких размерах следовало бы назвать ее крышей, так и не поднялся.

Библиотека, несмотря на то, что видел он ее уже во второй раз, снова произвела на него очень сильное впечатление. Нечто подобное Грон видел только в библиотеке Агберского университета. Причем это самое подобное было во многом его собственной заслугой. Обычно книги хранились в сундуках, а на полки выставлялись далеко не везде и, как правило, наименее ценные.

И причина эта была самая банальная – мыши. Эти твари с удовольствием жрали телячью кожу, папирус и бумагу, на которых были написаны большинство книг. Так что когда он повелел построить новое здание университета, в котором предусмотрел размещение книг на полках, ученые мужи поначалу пришли в некоторое замешательство. А потом осторожно попытались отговорить тогда еще принца-консорта Агбера от столь… м‑м‑м… неразумного поступка. Мыши-то вполне смогут бегать по полкам и подбираться к книгам со стороны бумажного или пергаментного блока, куда кошка никак не пролезет – то есть просто выедать книги изнутри, оставив от них вполне себе внешне целые обложки. Да и те в конце концов доедят… Вследствие чего при строительстве библиотеки пришлось серьезно озаботиться специальными «антимышиными» мероприятиями.

Но эта библиотека была заметно больше. И без кошек. Похоже, она как-то была защищена от мышей – ну, или какие твари их тут заменяли…

Грон оглянулся. Бездушный привычно занял место у дверей. Безопасность Владетеля была для Бездушных абсолютным императивом, это Грон знал еще до того, как попал в Башню. Вернее, безопасность лица, отдающего приказы… потому что на Владет… кхм, черт разберет их нынешнюю иерархию, так вот, потому что на того, кто вроде как по всем формальным признакам (он их сотворил, он еще жив и даже весьма упитан) все еще оставался их Владетелем, они никакого внимания не обращали. Ну почти. А вот за Гроном следовали тенью. За ним и за Сердцем – когда они с этим Бездушным, торчавшим на охране палат у дверей, двинулись в библиотеку, то в палаты тут же отправился другой Бездушный, дабы занять пост у Сердца.

Все эти смены осуществлялись автоматически и без дополнительных распоряжений – похоже, эти Бездушные, кроме улучшившихся физических кондиций, нечувствительности к боли и живучести, получили еще и возможность как-то общаться между собой помимо обычных для человека возможностей. И все это требовало изучения, прежде чем Грон отправится в следующую Башню, разбираться с очередным Владетелем.

Если здесь повезло, и он наткнулся не просто на слабого Владетеля, не до конца овладевшего возможностями Сердца, а еще и на порядочного тупицу, банально просравшего выпавший ему шанс, бездарно растратив имеющееся у него время (впрочем, простые люди, как правило, так чаще всего и поступают), то с другими Башнями так точно не повезет. Нет, шанс на то, что ему удастся взять под контроль Бездушных и в следующей башне был. И неплохой. Но вот чем может ударить по нему опытный Владетель – пока покрыто туманом. И поэтому прежде чем лезть в очередную Запретную пущу, стоило как следует разобраться, чем его могут там «угостить». Ну да библиотека ему в помощь…

В палаты он вернулся ближе к полночи. Бездушный, бывший ранее колонтелем Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мехгином Ахгимагом, а затем бароном Гуглебом, известным также под кличкой Черный барон, продолжал аккуратно скрипеть пером о бумагу. У его правой руки уже высилась довольно заметная стопка листов, исписанных мелким, аккуратным почерком. Грон подошел к столу, взял верхний листок, пробежал глазами несколько строк и присвистнул. Да уж… силен был злодей – глубоко копал. Чтобы вывернуться из такой хватки, требуется иметь железную волю и… большую удачу.

Пожалуй, все выигрыши Грона в их предыдущих схватках до сих пор были связаны с тем, что он обладал знаниями и умениями не только в оперативной работе, но и в области войсковых и армейских операций. Именно в оперативной работе и в области тайных операций бывший колонтель его, скорее всего, серьезно превосходил. Не на голову, конечно, но в таком деле и, так сказать, на волосок уже серьезное преимущество. А вот там, где дело доходило до прямого войскового столкновения – Грон выигрывал вчистую. Что, впрочем, было немудрено, учитывая тот опыт, который он приобрел в своем предыдущем мире, когда создавал и обучал свой Корпус, а потом прошел с ним, почитай, всю цивилизованную часть того мира.

Грон положил листок на место и задумался. Следовало спланировать, что делать дальше – возвращаться в Агбер, поскольку основная опасность, исходящая из Запретной пущи, устранена, или задержаться в Башне. Сюда в любом случае придется возвращаться, это совершенно понятно – здесь слишком много не просто интересного, но жизненно важного, особенно в свете грядущей войны с Владетелями. Но как лучше – заняться исследованием этих богатств и хотя бы их, так сказать, виртуальной каталогизацией сразу, либо сначала успокоить своих и уж потом…

– Я закончил, господин, – послышался от стола голос бывшего колонтеля, бывшего барона и… по большому счету бывшего человека тоже.

– Хорошо, – отозвался Грон, а затем развернулся и упер в Бездушного задумчивый взгляд. А вот сейчас и решим… Бывший Владетель говорил, что этот каждую свободную минуту в библиотеке торчал. Значит, пусть делится «накопанным».

– Расскажи мне, что ты искал в библиотеке и что важного успел узнать в процессе этих поисков…

ЭПИЛОГ

Гаруз ворвался в кабинет графа Эгерита, буквально отшвырнув секретаря, что-то отчаянно и визгливо блеящего ему в спину.

– Что случи… – раздраженно начал граф, сердито насупив брови.

– Во дворце Бездушные! – грубо оборвал его гость.

– Что?!! – граф вскочил на ноги, а потом побледнел и обессиленно опустился в кресло. – Значит, он не сумел…

Грон ушел в свой последний поход уже почти полтора года назад. И пока все признаки скорее подтверждали вывод о том, что его миссия в Запретной пуще окончилась успехом, чем наоборот. Пусть даже и ценой его собственной жизни. Мятеж в Насии удалось подавить, агентура барона Гуглеба в Агбере была выявлена и практически разгромлена, так что Эмальза с наследником престола смогли спокойно вернуться обратно в Агбер-порт. Да и ситуация вокруг Агбера так же стабилизировалась.

– Значит, нет, – мрачно отозвался Гаруз, а потом добавил: – И они идут к покоям Наследника. – После чего развернулся и быстрым шагом покинул кабинет. Граф некоторое время сидел, невидяще уставя взгляд в какую-то точку на правом косяке двери, а затем грустно улыбнулся и встал. Выйдя из-за стола, он ухватил перевязь со шпагой, уже Владетель знает сколько времени торчавшей в стойке в углу его кабинета, скорее просто напоминая ему о том, что он – воин и дворянин, чем потому, что могла ему действительно пригодиться, надел ее через плечо и вышел в коридор.

– Ваша свет… – испуганно начал секретарь. Но граф оборвал его небрежным жестом и широким, даже можно сказать торопливым шагом двинулся к выходу из приемной. Ну да, торопливым, если принимать во внимание его возраст.

Они там были все – Шуршан, Гаруз, барон Экарт, шейкарка, а кроме них здесь толпилось еще около полусотни различного народа, часть из которого он знал, а большинство из остальных, скорее всего, видел.

– Граф… – несколько недоуменно произнес барон Экарт, увидев его, – но зачем?

– Зачем? – граф подошел к барону и, развернувшись на каблуках привычным, но уже слегка подзабытым движением, выбросил из ножен ангилот. – Он был и моим другом, барон. Неужели вы считаете, что я вот так, без боя, отдам им его сына?

– Но… они же…

– А какая мне тогда уже будет разница? – усмехнулся граф Экарт и в следующее мгновение стиснул зубы. Потому что впереди уже слышались мерные шаги тех, под чьими клинками им предстояло сегодня умереть…

Они вошли в преддверную залу и… остановились. Несколько мгновений люди и Бездушные молча обменивались взглядами, с одной стороны – яростными, а с другой – абсолютно равнодушными. А затем одна из фигур, затянутых в известные всем шести королевствам доспехи Бездушных вышла вперед и… ехидно спросила:

– Ну и какого хрена вы вот так тупо полезли под клинки?

Несколько секунд в преддверной зале висела напряженная звенящая тишина, а затем Шуршан ошарашенно выдохнул:

– Онотьер?!.

– Нет, хрен с горы, – сварливо отозвалась фигура, а затем махнула рукой: – Ну ладно, раз уж все равно все собрались, давайте-ка двинем в зеленую залу и…

Закончить он не успел, потому что Шуршан заорал во все горло:

– ОНОТЬЕР!!! – и ринулся вперед, отшвырнув в сторону ангилот.

Сноски

1

Семь свобо́дных иску́сств, или семь во́льных искусств – круг учебных наук, то есть дисциплин, в эллинистическую эпоху в Греции, Древнем Риме и средневековой Западной Европе. Подразделялись на «тривиум», включавший в себя грамматику, диалектику и риторику, и «квадривиум», состоящий из геометрии, арифметики, музыки и астрономии. При этом стоит помнить, что привычные названия школьных предметов в средневековье означали нечто куда более обширное, чем мы понимаем под этим сейчас. Например, средневековая геометрия включала в себя еще и начала архитектуры, а грамматика – логику и начала системного анализа. И т. д.

(обратно)

2

Архипелаговое море – часть Балтийского моря между Ботническим и Финским заливом. Отличается гигантским количеством островов, которые образуют известные финские шхеры.

(обратно)

3

Гео́ргий Фра́нцевич Милля́р (1903–1993) – советский, российский актёр театра и кино, по собственному определению, «вся нечистая сила нашего синематографа». Снимался в роли бабы-яги в фильмах-сказках «Василиса Прекрасная», «Морозко», черта в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», Квака в «Марье-искуснице» и т. п. Народный артист РСФСР.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I Бесплодные поиски

Часть II Исполненное предназначение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg