«Ссыльнопоселенец»

Ссыльнопоселенец (fb2) - Ссыльнопоселенец [litres] (Ссыльнопоселенец - 1) 1048K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Валериевич Стрельников

Владимир Стрельников Ссыльнопоселенец

Солнечная система. Луна. Форт Доусон,

казармы морских пехотинцев.

2256 год. 18 февраля, понедельник. 04:30 по Гринвичу

– Лар, просыпайся. – Я укусил за ухо красивую, коротко стриженную шатенку. – Скоро подъем. Тоша, утренний свет.

И мой собственный домашний искин зажег плазменную панель на стене. Ну люблю я уют, что поделать. Унылые штатные стены каюты – верный путь к депрессии, правда, для гражданского. Мы-то, морпехи, народ покрепче, но все равно мне казенных серых стен и на корабле хватает. Там все эти гражданские навороты напрочь запрещены. А сейчас просто праздник какой-то. Легонько дунул морской ветер с легким запахом йода, водорослей и тропических цветов. Черные скалы и черный песок гавайского пляжа, белую пену на песке осветили первые лучи солнца. Красотища, блин, жаль только, до отпуска еще полгода.

Вообще, можно с искином и через нейросеть общаться, коннектор я уже надел, но нет желания. Хватит того, что несколько минут разбирал пришедшую почту и читал утренние газеты. Впрочем, хочу я того или нет, но мой искин отправляет мне данные о радиационной и метеоритной обстановке на поверхности Луны, солнечной активности, сбоях и авариях во внутренних помещениях порта, и самое главное, всю информацию о моем отделении и всю обязательную для меня информацию о нашем сторожевике, корвете «Осмотрительный», пришедшую на мой адрес, пока меня не было в сети. Чином я не очень вышел, чтобы планы командования знать, но о своем заведовании должен знать от и до. Но при этом я совсем не обязан быть в войсковой сети в законный выходной, а во время секса снять коннектор сам бог велит, а то выплывет запись самого интересного в сети. Есть шутнички в Космофлоте. Плюс еще состояние личного счета, курс доставшегося в наследство от троюродного деда крохотного пакета акций «Газпрома» и пару раз в день данные с приборов своего древнего коллеги из моего дома в Нукусе. Дом старый, получил в наследство все от того же троюродного деда, ИИ там фактически старый древний компьютер. Программа древняя, медленная, но менять не хочу. Работает, и ладно: если нужно, Тоша и отсюда что нужно сделает, если уж Старик не справится. А ровно в семь часов на коннектор придут обновленные данные из нашего батальона и с борта «Осмотрительного». Все, служба начнется, хочу я или нет, но придется работать с нейросетью. Не люблю, правда, работать с сетью не в боевом режиме. Все эти графики, схемы, таблицы, которые всплывают в периферийном зрении и постоянно меняются, зудение голоса в ухе. Предпочитаю работу с голомониторами, хоть и устарели окончательно они уже года три как тому назад. Но я вообще ретроград, если честно.

– Мр-р-р. Обломист, мы же только заснули! Как вы в пехтуре умеете обходиться двумя часами сна? – Лара почти проснулась, приподнялась на обычно очень узкой для двоих кровати и, закинув сильные и красивые руки за голову, потянулась. Легкая простыня слетела с ее великолепного тела, и две высокие груди вызывающе уставились в зарешеченные плафоны светильников. На запястье правой руке сверкнул золотом разъем коннектора.

– Лар, не надо меня провоцировать, я живой и очень ранимый!

Ну да, я живой морпех. И вид прекрасной обнаженной девушки напрочь забивает мозг гормонами и мешает спокойно думать. Именно потому я постоянно бужу свою девушку за два с половиной часа до общего подъема. Впрочем, есть еще одна причина. Лара Саймон – штурман-лейтенант нашего ЗКП, то есть запасного командного поста форта Доусон, а я – всего лишь капрал, командир отделения морпехов-десантников. Тупой гоблин-штурмовик с подготовкой пилота малоразмерных судов и еще десятком необходимых современному пехотинцу воинских специальностей. Но не офицер: для того чтобы получить звездочки на погоны, нужно не только серое вещество мозга, но и серьезные деньги и протекция. Просто так в тот же Вест-Пойнт или в Рязанское десантное не поступишь, конкуренция на старой Земле дикая. Офицерские звездочки – это совсем не обязательно тяжелая служба, это, скорее всего, мягкое кресло и непыльная работенка на матушке-Земле. А потому не стоит офицеру светиться, выходя прилюдно из каюты капрала. Тем более капралу совсем нечего делать в офицерской каюте. Ни к чему подводить любимую девушку. Хотя начальство и знает, но все одно, традиции есть традиции. Ладно хоть комбез у нее гражданский сейчас, по полной форме она никогда в моей каюте не останется.

– Ты порой несносен, Матвей! И почему я с тобой связалась? – Простыня вообще улетела на пол, и на прохладный бетонопластик опустились две изящные ступни. Соответственно ступни эти принадлежали двум вообще сногсшибательным ногам, хозяйкой которых являлась взбалмошная, но очень красивая умница, спортменка и просто комсомолка (знать бы еще, кто это такая), штурман-лейтенант Лара Саймон. – И вообще ты тупой мужлан, только и можешь, что крушить кулаками броневые листы и отстреливать мухам их детородные органы! Правда, любовник ты неплохой. – И девушка чмокнула меня в губы, перед тем как уйти в душ.

– Знаю, знаю! И танцую я плохо! Зато, может, я отец хороший! Давай попробуем узнать?

Я рукой прижал проснувшийся орган, наблюдая за вышедшей из крохотного душа и одевающейся девушкой. Та вроде как мгновенно, но очень пластично, с большой грацией надела легкий общий комбез, одним движением впрыгнула в высокие ботинки, автоматически застегнувшиеся на ее икрах. Сняла со спинки стула ремень с тяжелым импульсником в поясной кобуре. Не знаю, что она нашла в такой серьезной штуковине? Я, например, при повседневке предпочитаю простой бластер. Легкий как перышко, ремня не оттягивает и как раз соответствует минимальной мощности для личного оружия, рекомендованного для повседневной носки. Вообще здесь, под куполом порта, среди своих, личного оружия не требуется – была бы моя воля, вообще не надевал. С парнями разобраться и в спортзале, на ринге можно. А Лара, наоборот, выбрала наиболее мощный экземпляр. Нет, я не спорю, FNXX-50 – обалденная штука, мощная и точная, и на работу, точнее – на штурмовку, я сам беру пару таких, помимо любимого «ковровца». Но носить по коридорам лунной базы такую гирю изящной девушке – уму непостижимо. Тем временем Лара взяла с узкого стола сейчас прямую пластину своего коннектора и аккуратно совместила разъем с контактором. Щелкнув, браслет ожил и обхватил руку девушки. Коротко пробежались по нему разноцветные огоньки, Лара на пару секунд зажмурилась. Ну да, активация имплантов и нейросети до сих пор не самое приятное ощущение. Но без нее в космосе сейчас делать нечего, даже на гражданские должности не возьмут, уж про армейские и флотские говорить нечего. Впрочем, девушка уже пришла в себя, встряхнула головой и на несколько секунд замерла, прислушиваясь, а точнее, просматривая файлы, всплывшие сейчас в периферийном зрении. Потом подошла к зеркалу, нацепила на ушки сережки-клипсы, блеснувшие искрами небольших, но не синтезированных, а настоящих якутских бриллиантов. Я подарил, между прочим, на прошедший недавно Новый год, то есть на католическое Рождество. Дороговато, правда, для капрала, пусть и на должности сержанта, но для такой девушки не жалко.

Кстати, про должность. Если я не напорю косяков, то и звание повысят в течение полугода. А сержант Корпуса – это почетно! Не зря десяток лет отдал, совсем не зря.

– Проводишь? – сдвинув зеркало, повернулась ко мне Лара.

– Обязательно, – кивнул я, приглаживая влажный ежик коротко остриженных волос.

Впрыгнул в ботинки и открыл дверь каюты, пропуская девушку вперед, в коридор нашего отсека.

Слегка цокая электромагнитными подковами по полированному полу, мы неторопливо направились в сторону офицерского сектора. За дверью каюты искусственная гравитация заканчивалась, и начиналась обычная лунная, одна шестая. Экономия, которая порой шокировала гражданских спецов, но к которой мы давным-давно привыкли. Во время отбоя народу по отсекам в рабочие дни шарахается немного, и всех далеко слыхать. Вот и цокот патруля мы услышали еще до поворота. Здоровенный темнокожий сержант из военной полиции и двое рядовых вежливо остановили нас и попросили представиться. После чего, считав сканером информацию с коннектора, отдали честь Ларе и, попрощавшись, двинулись дальше по коридору. Выпивших ловят – обычная процедура в понедельник утром.

– Так, дальше я сама.

Лара вытащила из поясной сумочки крохотное зеркальце, оглядела себя в нем и, чмокнув меня в щеку, пошла к охраняемой дежурный двери. И после процедуры опознания исчезла за нею. Вообще, все эти шпионские игрища уже давным-давно просто шаманские танцы. Обычаи лунной базы, фактически первой военной базы человечества за пределами Земли. Некоторым отсекам уже по двести с лишним лет, в них сейчас заходят только по спецдопускам археологи и особисты. Впрочем, обычные солдаты тоже в них бывают, я еще рядовым участвовал в демонтаже древнего оборудования на одном из нижних ярусов. Плафон, который висит в моей каюте, – оттуда. Светодиодные лампы уже пару веков как не производятся, но этой еще годов двадцать работать до окончания ресурса (на складе в подсобке нашел).

Но пора и самому к службе готовиться, скоро подъем, начало будней…

– Учебная тревога, корабль к бою и походу приготовить! – Древняя как мир команда разнеслась по корвету, заставив тех, кому она предназначалась, разбежаться по боевым постам.

Все, понеслось.

– Здравия желаю, главный старшина. – Я приветствовал старого киборга, главного корабельного старшину Васильевича.

Лет тридцать назад он получил около шестидесяти процентов повреждений тела в одной крутой разборке с пиратами и был смонтирован в Центральном военном госпитале Марса. Службу не бросил, наоборот, фактически перебрался на постоянку сюда, на лунную базу. И стал одним из тех, кто принимал наш корвет пятнадцать лет назад. И так на нем и остался, его вполне устраивает и служба, и должность командира Четвертой кормовой казематной установки. Ну а мы, наше отделение, по штатному расписанию сидим здесь, в пультовой установке, и громко не кашляем. Морпехам особо на корабле делать нечего, разве в отражении абордажа поучаствовать или как аварийная команда. Первое здесь, в Солнечной системе, – ну очень маловероятно, но и первое, и второе периодически отрабатываем на учениях.

– Тебе тоже не кашлять, капрал, – добродушно пробасил из внешнего динамика киборг. – Тебя боцман просил подойти к нему на шлюпочную палубу.

– Спасибо, подойду, – кивнул я, устраиваясь в своем ложементе.

С боцманом, тоже главным корабельным старшиной Йенсоном, нас обоих связывало небольшое увлечение. Хобби, так сказать: оба любим старые-престарые вестерны. Желательно снятые в двадцатом веке. А передавать такие фильмы по сети – значит попасться на крючок отделу по защите интеллектуальной собственности, мать его. Вот и пишем на флешки фильмы и передаем из рук в руки. Благо домашний искин никого в сеть не пустит.

– Не знаешь, главный, на сколь выходим?

– Вроде как туда-сюда, до орбиты Плутона прошмыгнем и вернемся, обычная рутина. – Васильич гонял по экрану настройки орудий. Тоже тот еще ретроград. – Чтобы лишка салом не заплыли.

– Легкая пробежка – это неплохо. Так, дежурства по отделению в обычном порядке. Рядовой Зейман, первый. Остальным отбой. – И я сам устроился поудобнее и задремал.

Не, ну а чего терять полтора часа как минимум, пока корабельщики прокрутят свои агрегаты в прогонных режимах и дадут добро на отчаливание. Эх, знал бы я, чем закончится этот поход…

Солнечная система. Земля. Пригород Донецка.

2256 год. 14 марта, пятница. 11:30 по Гринвичу

– Отделение, пли! – онемевшими от холода губами прошептал я, и гулкий залп из древнейших автоматов Калашникова взметнул стаю ворон с окрестных заснеженных тополей. А в семейную ячейку под траурную мелодию начали опускать капсулу с прахом парня из второго отделения нашего взвода. Точнее, то, что выскребли из остатков скафандра, пойманного в открытом космосе.

Небольшая толпа из родни и знакомых Славки Зуева, добродушного и здорового парня с Херсонщины, молчаливо стоящая рядом. Мать, которую поддерживает под руки отец и младший брат, плачущая красивая брюнетка, полненькая, как раз в Славкином вкусе, наверное, здешняя зазноба. А может, и невеста, бог его знает, мы со Славкой не настолько хорошо знакомы были.

Пробежка до Плутона прошла штатно, и «Осмотрительный», развернувшись за его орбитой, отработал боевые стрельбы главным калибром, разнеся в пыль пару здоровенных глыб, болтающихся в пустоте и, по оценкам баллистического компьютера, могущих в далеком будущем угрожать Земле или Марсу. Потом высадка группы захвата на такую же глыбину – тут уже я с отделением на боте скакнул за триста верст, попрыгал по поверхности астероида, расплавил с парнями свод небольшой пещеры и, отрапортовав об уничтожении вероятного противника, вернулся с парнями на борт, прихватив в качестве сувенира небольшой кусочек базальта. А через шесть часов при подлете к Сатурну встретили этот гребаный «контрабас».

Этот гад лег в дрейф, позволил нам приблизиться на расстояние высадки досмотровой группы, а потом решил врезать по нас из старой, но на таких дальностях крайне эффективной гауссовки. И только подвиг досмотровой группы, успевшей своим ботом перекрыть директрису гауссовки, спас нас от серьезнейших неприятностей. Парней разнесло в клочья вместе с ботом, потом удалось найти и спасти троих, и то быть им киборгами. А шестеро «пали смертью храбрых». Затем абордаж и штурм, мое отделение, усиленное половиной третьего, взяли на штык «контрабаса». Благо Васильич аккуратно вырезал гауссовку и повредил двиглы судна. Экипажа живьем не брали, ну кто виноват, что они оказывали сопротивление и делали резкие движения в виде судорожно дернувшейся ноги, например? Никто. Только котов я приказал не трогать, когда в одной из кают обнаружили трех здоровенных тварюг. Не стал рисковать: кэп наш ну очень котов уважает.

После чего были длинные поиски, искали ребят. Неделю я жил на боте, гоняя по расширяющейся спирали вдоль вероятных траекторий обломков досмотрового бота. Двух поднял, в том числе и Славку.

Потом куча докладных, изъятие военной прокуратурой всех записей, устный опрос всех свидетелей, то есть нас. После чего дело закрыли и отправили на полку. С «контрабаса» получили интересные трофеи, груз неактивированных киборгов, точнее, биороботов. Тут вроде как и наш старшина-киборг, и эти девушки тоже киборги. Но Васильич был рожден человеком, а эти были полностью созданы. И прав у них никаких, за них полностью отвечает хозяин. Роботы, точнее, роботессы, были мало того что контрабандно вывезены, так еще и незаконно изготовлены. Похоже, какая-то войнушка затевается на окраинной планете, не иначе. В любом случае наша доля, как обычно, шла или в деньгах, или в товаре. Я, например, пока не решил, что делать буду с парой доставшихся роботесс. Погляжу, пока пусть в трофейной камере хранятся – пока я служу на флоте, это для меня бесплатно.

После окончания траурной церемонии я вывел свое отделение с кладбища на окраине Донецка. Сдали в комендатуру автоматы, и после распустил ребят в увольнение. А сам, переодевшись в гражданку, порулил в ближайший бар на среднем уровне, где хотел серьезно наклюкаться. Такие потери редкость, надо помянуть парней. На верхнем уровне мне не нравится – ни публика, ни обстановка. Внизу точно подерешься, там шпаны хватает, нет ни малейшего желания. Средний уровень – рабочий район. Где обычно не трогают и не лезут в душу.

Солнечная система. Земля. Пригород Донецка.

2256 год. 14 марта, пятница. 20:18 по Гринвичу

Бар оказался хоть и небогатым, но на удивление неплохим: тихая музыка, стилизованная под старину обстановка. Конечно, выпивка не самая лучшая, но мне и простая водка пойдет.

– Вот ты где! – После пятой или шестой двойной рядом опустилась Лара. Тоже по гражданке, в легкомысленно коротком платьице под курткой. Длинные сапожки подчеркивали стройность ног девушки, да и взгляд притягивали. Волосы зачем-то в темно-рыжий выкрасила. Хотя красиво. – Бармен, мне тоже водки!.. Помянем! – И она залпом выпила свою двойную, поморщилась. Поглядела, как я молча выпил еще несколько рюмок, и решительно взяла меня за руку. – Пошли, Матвей. Хватит.

– Рыжая, да оставь ты его! – К нам неторопливо подошел хамоватый тип, из компашки вошедших вслед за Ларой типа крутых перцев из «золотой молодежи». Крепкие, накачанные, неплохо тренированные парни ищут себе на задницу приключения на нижних уровнях, адреналина им не хватает.

– Отвали! – Лара отбросила руку.

А я пожалел, что оставил бластер. Хотя я же знал, что напьюсь. Вот не мог предположить, что со мной девушка будет.

– Чего? – удивился парень и попытался схватить Лару за ворот куртки, но был отброшен сильным ударом ноги в живот. Моей ноги. Нехрен моих девушек цеплять.

Пролетев пару метров, он грохнулся на стол и свалился с него. Ну а что, сейчас мебель в таких заведениях делают крепкую, чтобы не менять после каждой драки. Выйдя в центр зала, я увернулся от пары брошенных в меня бутылок. Полных, разумеется, – смысл бросать пустой пластиковой упаковкой? Поймал за кулак еще одного здоровяка и слегка подправил его движение, попутно придав небольшое ускорение, в результате чего парень ударился о стену и сполз по ней.

И в этот момент в Лару прилетела полная бутылка, ударив ей в лицо. Вскрикнув, девушка упала. Упала виском на кусок срезанной стойки стула, которой я раньше не заметил. Все-таки это недорогая забегаловка.

Глядя на растекающуюся из-под головы Лары кровавую лужу, я почувствовал, как сознание застилает багровая пелена ярости.

В себя пришел, когда прекратили дергаться ноги пятого парня, голова которого была расколота о стену до состояния коровьей лепешки. Четверо остальных тоже вряд ли подлежали реанимации. У всех я разрушил головной мозг больше чем на семьдесят процентов, просто разбив им головы вдребезги.

За стойкой блевал бармен, в углу ревели две девчонки-посетительницы.

– Стоять! Полиция! На пол, лежать, руки на голову! – В бар заскочили двое мужиков в полицейской форме, со станнерами в руках.

Солнечная система. Земля. Городская тюрьма

Донецка.

2256 год. 21 марта, пятница. 12:12 по Гринвичу

– Матвей, понимаете, оплата такой операции и лечения в целом очень дорога. – Мой адвокат, точнее, наш, семейный, передвинул с места на место папку с планшетом. – Ведь Лару, как и тебя, уволили из Космофлота.

Ну да, один из тех, кому расколол череп, был сыночком сенатора. Очень и очень влиятельной шишки. Конечно, его влияния не хватило, чтобы удавить меня в тюряге, – слишком много шума, да и враги у него нашлись соответствующие в полиции, так что я особо охраняемый заключенный. А вот влияния на то, чтобы уволить меня и Лару из рядов, – вполне. И теперь моя девушка лежит в гражданской клинике, и мне необходима куча кредитов, чтобы оплатить ее лечение. Хотя бы продлить жизнедеятельность, в самом худшем случае.

Дело в том, что Лара беременна. Носит моего ребенка. Кстати, из-за этого и придрались. Скоты, девушка в коме, ранена, а они ее уволили. У меня кулаки сжались от желания удавить флотских чиновников.

– Моисей Ипполитович, продавайте мои трофеи. Держите. – Я скинул ему данные. Конечно, каждый файл, вышедший от меня и тем более ко мне зашедший, проверяется, но в этом нет ничего незаконного. Тем более что мои трофеи в случае моего увольнения имеют право еще два месяца на складах флота храниться. – Это пока. И ищите покупателей на мой дом в Нукусе. Судя по всему, потребуется.

Солнечная система. Земля. Городская тюрьма Донецка.

2256 год. 29 мая, четверг. 15:00 по Гринвичу

– Здравствуй, главный корабельный.

Меня навестил Васильич. Вот уж кого не ожидал. Точнее, я знаю, что парни меня поддерживают, но служба есть служба, с нее не особенно вырвешься.

– Здравствуй, капрал. – Васильич назвал меня по званию. Приятно, черт побери, давно меня так не называли. В принципе имею право, меня хоть и уволили, но в запас, звание сохранили. – Пришлось из-за тебя на Терру спуститься, хотя и не люблю я ее. Подключайся к разъему, качать инфу будем. – Киборг подключил флешку к считывателю.

– А нужно? – Я удивился. Какая информация, для чего она мне?

– Нужно. Тут старые уставы, справочники, Наставления по стрелковому делу, ремонту, руководства службы. Понадобится, поверь мне. Плюс старые охотничьи, туристические, рыболовные справочники. Даже пара энциклопедий домашнего хозяйства и три кулинарные книги конца девятнадцатого – начала двадцатого века есть. Качай, не спрашивай. Тебе точно понадобится! – Киборг раздраженно сверкнул оранжевым.

Ну надо, так надо, у меня в имплантах места еще навалом, можно транспорт запихать, если постараться. И потому я подключил тюремный коннектор к разъему.

Солнечная система. Земля. Донецк, Городской суд.

2256 год. 23 июня, понедельник. 14:40 по Гринвичу

– Матвей Игнатьев признан виновным в умышленном убийстве во всех пяти эпизодах. Приговаривается к двум пожизненным срокам. Приговор может быть обжалован в течение месяца в общем порядке. – Судья, строгая женщина лет сорока-пятидесяти, ударила молотком по столу. – Вопросы есть, осужденный?

– Нет, ваша честь. – Ну чего-то такого я и ждал.

И адвокат спокойно собирает бумаги. Нет, он подаст апелляцию, но толку от нее точно не будет. Так что для меня он мало чего может сделать. Нет, вру. Он делает для меня очень много. Я ему верю и потому оставил ему право распоряжаться теми деньгами, которые получил за продажу дома и реализацию акций и всего остального. Что у меня было. Точнее, я сразу перевел все на счет Лары, а стряпчего сделал ее попечителем. А то у меня все исками отсудили бы, а так я гол как сокол.

Солнечная система. Земля. Городская тюрьма Донецка.

2256 год. 22 июля, вторник. 11:03 по Гринвичу

– Мистер Игнатьев, вам отказано в пересмотре приговора. Приговор вступает в законную силу. – Сидящий за столом представитель закона встал и неторопливо вышел на середину кабинета, остановившись рядом со мной.

Ну, в принципе рисковый мужик. Или провоцирует? Я хоть и в кандалах, и два вертухая рядом, но ведь все равно рискует. А обращается интересно, из англосаксов точно, и выговор скорее американский, откуда-то с Юга. Есть знакомые парни из тех мест.

– У нас предложение. Мы готовы заменить ваше тюремное заключение пожизненной ссылкой на одной из колонизируемых планет. Предлагаем один раз. Планета кислородная, терроформированная. Вы будете там сами по себе, никаких представителей системы исполнения наказаний. Никаких ограничений в передвижении по поверхности планеты. Никаких ограничений в поступках. Никакой защиты со стороны государства. Сможете – выживете. Согласны?

– Да! – Я согласился прежде, чем он закончил свою речь.

Вот о чем говорил Васильич!

– Тогда через пять часов вы вылетаете на борту корабля системы исполнения наказаний. У вас есть час, чтобы отправить письма родным и близким. Прощайте. – Чиновник, потеряв ко мне интерес, вернулся за свой стол.

– Пошел. – Меня толкнули дубинкой в плечо. – Шевелись, парень, у тебя мало времени.

Вертухаи довели меня до моей одиночки и, уже разворачиваясь, оба, почти одновременно, бросили:

– Удачи!

Неизвестно где, неизвестно когда

Ох ты тля, как же болит голова…

Я с трудом приподнял руку и прижал ее к макушке черепа, пытаясь унять пульсирующую боль. Ну еще бы, кто-нибудь хоть сомневался, что ссыльным нормально анабиоз проведут? Нет, конечно, все останутся живы и здоровы, а последствия… Последствия потом долго еще сказываться могут. И головная боль – просто реакция мозга на разную скорость восприятия потоков из самого мозга, нейросети и имплантов памяти.

Перед глазами низкий серый потолок с лампой в зарешеченном абажуре, практически такой же, как в моей бывшей капральской каюте на Луне, и серая же стена. Чуть повернул глаза – увидел и вторую стену, такую же серую. Потолок, похоже, стальной, виден сварной шов, уж это я точно могу отличить. Да и стены тоже. И где это я сейчас? То, что не в космическом корабле, ясно, но где именно?

Порывшись в голове, обнаружил полнейший голяк с подключениями сети. Точнее, все доступы сети были заблокированы. При этом импланты памяти нормально работали, но даже самые простейшие функции нейросети, такие как определители сторон света и часы, не функционировали. Везде «доступ воспрещен». Так что где я, сколько времени прошло с тех пор, как я уснул в капсуле, – неизвестно. Кстати, коннектор на руке мой, старый. Не тюремный. Но тоже заблокирован, снять не могу. Получается, мое местоположение отслеживается, за мной ведется контроль вплоть до записей разговоров, и я ничего не могу с этим сделать, снять во время активной работы коннектор – верный путь к сбою нейросети и вероятной на сто процентов шизофрении. И то в лучшем случае. Гуманисты, мать их…

Медленно, опираясь рукой на лежанку, я сел на жестком ложе, а точнее, узкой койке с ограждением в головах и ногах. Корабельная, что ли? Когда я служил, у нас было нечто подобное. Проходил как-то практику на кораблях ВМФ Земли, древних, практически антикварных. Держат их и как память, ну и морпех просто должен хоть пару раз, но высадиться с борта морского военного корабля. Мало ли что! Разумеется, эти корабли в основном как музеи работают десять месяцев в году, водят на них школьников из тех учебных заведений, которые в верхней зоне расположены. А на два месяца они только флотские.

Обежав глазами узкую каюту, я в первую очередь остановился на аккуратно сложенных на низкой скамье возле стены напротив вещах. Хотя, наверное, правильнее будет сказать – сложенных на банке, раз уж это корабль. Точно, давно забытые ощущения – мелкая вибрация, еле заметная, едва слышный, низкий, на уровне инфразвука, шум, передающийся из машинного отделения. Шорох воды, трущейся о борт. И все же – где я?

Попытавшись встать, я вынужден был усесться обратно из-за закружившейся головы. Подождав, пока стены каюты не перестанут танцевать перед глазами, я вновь попытался встать, на этот раз более успешно, и, держась рукой за переборку, шагнул к крохотной раковине со сверкающим хромом краном. Дешевеньким, кстати, – простейший кран-смеситель, даже намека на температурные датчики нет, максимум возможностей для импровизации. И только глотнув затхлой воды – явно давненько в цистерны набрали, – я понял, какая гадость до сих пор у меня во рту была. Такого даже с самого жуткого похмелья не бывает, просто чудовищная какая-то химия. Прямо под умывальником, кстати, и стульчак расположен, тоже вроде как стальной. Если холодно будет, можно и задницу отморозить. Да, хорошо, что не холодно, одет-то я только в добротную байковую рубаху и такие же кальсоны. Афигеть! Натуральная ткань! Это что за цирк – одеть ссыльного в белье из натуральной хлопковой ткани, – она же диких денег на Земле стоит! Впрочем, попробуем насладиться этим, по крайней мере, по сравнению с кислотной тюремной робой, – красота! Серые, мягкие, хорошо и по размеру сшитые, явно на меня подобранные. Сдуреть, кальсоны, про них память у меня только в импланте, как раз в тех сайтах, что Васильич мне сбросил. Похоже, старый киборг знает об этой планете намного больше, чем мелькает в новостях. Глянув на закрепленное над умывальником саморезами зеркало из полированного куска нержавейки, углядел хмурого, небритого типа, с низкими надбровными дугами и небольшими глазами под ними. Ну да, за образчик мужской красоты я никогда не проходил, скорее на неандертальца похож, и волосат почти так же, Лара все смеялась.

Так, вещи. Может, там что ясно будет? Сделал шаг к вещам и заметил небольшую деталь, на которую раньше не обратил внимания. Прямо над вещами, на стене, под прозрачным пластиком, висело объявление, напечатанное на обычном листе бумаги и по-русски.

Внимание!

Ссыльный, не заряжай оружие! Ссыльный в камере с заряженным огнестрельным оружием считается бунтовщиком и уничтожается без суда и следствия!

Командир корабля-перевозчика ссыльных капитан первого ранга Измайлов

Опять афигеть! Этим корытом командует капитан первого ранга! То, что такой анахронизм, как огнестрельное оружие, здесь есть, – меркнет перед тем, что этим суденышком управляет человек, который по званию минимум эсминцем командовать должен, а то и отрядом кораблей. В голове всплыло, что эта планета находится под Эдиктом, и потому к ней, кроме как Корпус Эдикта, никто доступа не имеет. Это еще та организация, прав у нее столько, что все спецслужбы нервно курят в сторонке. И даже свой флот из сторожевых кораблей имеется. Не сказать чтобы уж очень зубастых, но для любого пирата с головой хватит. А флоты систем Корпусу Эдикта не помеха. Но она, насколько я знаю, никогда этими правами не злоупотребляет. Точнее, не дают ей особо злоупотреблять: чтобы планета попала под Эдикт, нужно нечто из ряда вон выходящее. Например, на одной вполне нормальной планете были обнаружены паразиты, живущие в головном мозге. Как они туда попадают, не знаю, но то, что из-за этого и та, и еще одна, вполне терраформированная, планета были закрыты напрочь – это была очень шумная история. Опасность пандемии галактического масштаба – не шутки. Пока медики не научатся справляться с напастью на сто процентов – не откроют.

Так что я на планете под Эдиктом. А также я сейчас во внезаконье. Зазеркалье. Стране, находящейся вне юрисдикции и судебной власти, где правит только сила. Только оружие. Что в принципе мне как-то по барабану, пока жив, а что будет дальше – неизвестно. И так пожил подольше, чем некоторые знакомые парни.

Словно подтверждение моих воспоминаний, за стальной дверью неподалеку раздалась короткая автоматная очередь. Скрежет ключей, скрип тяжелых петель, одиночный выстрел. Неразборчивые голоса, постепенно удаляющиеся. Опять одуреть – двери с ручным управлением, механические замки, ключи. Такое бывает до сих пор, но редко. И дорого.

– Суки! Палачи! – Опять же рядышком молодой мужской голос, истерический, с подвизгиванием. – Пустите меня!

И негромкие удары в сталь, будто кулаками молотит. Потом погромче и размереннее – наверное, повернулся и продолжает каблуком сапога. Сапоги, кстати, вот стоят. Юфтевые, хорошо начищенные. И накрытые сверху портянками. Похоже, я уже перестаю удивляться тому, что одежда и обувь для ссыльных выполнена из натуральных тканей.

Одеться надо. Нечего в исподнем ходить. И вещи разобрать, и поскорее. Неизвестно, долго ли мне здесь еще околачиваться. Так. Что тут у меня?

Чехол ружейный, простой, брезентовый, с кожаными надставками на углах, клапане и кожаным цилиндром там, где ствол заканчивается. И патронташ, кожаный. Что-то мне такое отношение к снаряжению навевает странные мысли. Неужто оно – огнестрельное оружие? Но не суть какое, главное – оружие! Блин, как же я соскучился по надежной тяжести в руках!

Подрагивающими руками вытряхнул из чехла пару чехлов из бязи. Ствол, ложе со ствольной коробкой. Оба-на! Прошерстив память имплантов, нашел, что это курковый Иж-17 шестнадцатого калибра, простенькое, недорогое и очень хорошее ружьишко по прозвищу «ежик». Новодел, конечно, на клейме кроме стрелы «Ижмаша» еще комета «ЕрАрмз», завода с одной из планет внешнего кольца. Он как раз специализируется на выпуске реплик охотничьих ружей и винтовок конца девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Но ружье на самом деле неплохое. Длинный ствол, цевье и приклад из хорошего ореха. Так, заряжать нельзя, но нет запрета собрать и не зарядить. Вообще-то ружьишко очень прикладистое и удобное. Нечто подобное у меня осталось там, на воле. Не огнестрел, конечно, парализатор, но общая развесовка и даже слегка дизайн схожи. В нашем мире с чокнутыми зелеными убивать дичь нельзя. Даже рыбачить строго по лицензии и очень дорого. В Метрополии вообще жизнь недешева, прямо скажем, если ты не живешь на велфере. Работяга, военный, полицейский – со всех тянут, чтобы толпу бездельников накормить и немного развлечь. Но поохотиться можно, окольцовывая птиц и зверей. Прошлым летом мы с Ларой ездили в Поволжье, на флотскую базу. Хорошо отдохнули. Но нужно проверить, работает ли это ружье, только как это сделать? М-да, вот уж незадача – несколько раз бывал на окраинных планетах, и хоть и крутил охотничьи реплики огнестрела в руках, и даже стрелял в тире, но поохотиться ни разу не сподобился. Хватило практики по «карасевке», когда нас на полигоне учили разделывать дичь и рыбу и готовить ее в полевых условиях, на живом огне. Хотя сразу инструктора признались, что, окромя Земли, нам такое умение ни к чему. При всем при том настреляться именно из огнестрельного оружия во время обучения пришлось вдоволь. Основные навыки курсантам преподают именно с огнестрелом, правда, совсем не таким архаичным.

В ответ на мысленный запрос о проверке работоспособности охотничьего оружия в мозгу всплыла информация из тех сайтов, что опять-таки сбросил мне старый киборг. Оказывается, все гениальное просто. Кстати, буду жив-здоров – нужно будет тщательнейшим образом разобрать эти объемы информации, Васильич явно что-то знал. А пока…

Выдернул из-под банки рюкзак, высыпал на палубу все то, что было в нем. Шустро раскидал рукой, выискивая подходящее. Вот оно! Маленькая жестянка с заворачивающейся крышкой, в которой оказались охотничьи спички. По весу – чуть тяжелее, чем латунная гильза.

Взведя курок, поставил на лоб ствольной коробки жестянку и нажал на спуск. Боек ударил жестянку, подкинув ее почти до потолка каюты. Нормально, гора с плеч. Живое ружьишко. И патроны вроде нормальные, гильзы в гнездах, яркие, пластиковые. Десять патронов подписаны, что пулевые, восемь картечин и восемь – с дробью-«пятеркой». Отлично! Но до сих пор ничего не понятно. Зато хоть и древнее, но оружие в руках, очень неплохо.

Торопливо оделся в плотные штаны из серой ткани, рубашку из такой же простой, плотной, больше похожей на свитер с тканевыми усилениями на плечах и локтях. Намотав портянки (слава инструкции!), обул сапоги, потопав по полу. Ну вот, почти красавец, если на морду лица не смотреть. Поглядел на скрутку из тяжелого сукна, на брошенную рядом шинель из этого же сукна, плотного, серого. Покрой древний, похож на картины из музея Победы. Попробовал шов потянуть – надежно сшито, очень прочно. Толстыми нитками, таких в обычной жизни не встретить. Вообще сейчас в обычной жизни нитки встретить можно разве у вышивальщиц, недавно мода пошла на вышивку шелком. Шляпа. Большая, добротная, похожая на ковбойскую, из моих любимых вестернов. Точно по размеру, но точно не моя. Или моя? Хрен его знает, никогда такой не носил. Но сразу видно – Вещь. Именно так, с большой буквы. Так, шляпу на голову, шинель на койку, скрутку туда же, и собирать рассыпанные по палубе вещи. Неприятности, а именно они, скорее всего, начнутся после того, как откроют дверь каюты-камеры, лучше встречать одетым, обутым и полностью собранным. Пусть даже как на картинке из старой земной хроники. Хорошо то, что опять же по «карасевке» научили мотать портянки. Вроде бы непонятно для чего, но сейчас я этому рад-радешенек.

А совсем неплохо со шмотьем в рюкзаке, кстати. Пара таких же верхних рубашек, пара белья запасного плюс двое трусов из синей ткани, семейно-безразмерных, запасные теплые портянки, два ножа. Причем ножи тоже простейшие, стальные, один пичок узбекский, с рукоятью из персикового цвета дерева, легонький, очень острый, и тяжелый боевой нож. У этого рукоять из резинопластика, простая и удобная. Виброножей нет, получается. Жаль. Очень жаль.

Чашка, котелок, кружка из жести, покрытой коричневой эмалью снаружи, и белые внутри. Все собрано в котелок и переложено грубой оберточной бумагой. Сплошь винтаж, чтоб его.

Пакет из плотной бумаги, простой, прошитый нитью. В нем три картонных упаковки из Макдональдса, завтрак с ветчиной, яйцом и сыром. Интересно, ресторанчик-то земной, адрес на упаковке написан. Это что, вроде как прощальный ужин? Афигеть, по-другому не скажешь, с Земли сюда везти. Не поймешь – то ли тонкое издевательство, то ли, наоборот, гуманное отношение к заключенным.

За броняхой продолжалась истерика с биением и пинанием дверей и воплями и визгами. Кто-то коротко рявкнул, чтобы вопящий заткнулся. А не то с ним проделают сексуальное насилие. Жуткое и извращенное.

А я сидел, рассматривая свою каюту-узилище. Как-то времени не было, да и не до того. А сейчас гляжу – ничего особенного, обычная стальная комната два на три метра. Вон крохотный ретранслятор, это, похоже, видеокамеры. Какое-то все винтажное, я с таким оборудованием сталкивался только на лунной базе, когда демонтаж старья производили на древних уровнях. Но это, похоже, рабочее. Интересно, для чего, ведь на мне коннектор? С его помощью муху, севшую мне на шляпу, отследить не проблема, а здесь вон красные огоньки над объективами горят. Следят постоянно? Интересно, кто там такой любитель за гадящими мужиками поподглядывать? Кроме светильника под самым потолком крохотный иллюминатор с задраенным стеклом. Это хорошо, что он есть, – хоть понять можно, день сейчас или ночь. Сейчас вроде как день, по крайней мере за бортом светло. Хотя что я знаю об этом зазеркалье? Может, здесь полярный день такой? Или ночь? Хрен его знает.

За дверью грохнул одиночный выстрел, ружейный. Некоторое время было тихо, потом быстро протопало несколько человек, погремели ключами и поскрипели навесами, открывая дверь. Интересно, они специально навесов не смазывают? Скрип такой, что яйца сводит.

Из-за броняхи раздались приглушенные матюки и ругань идущих обратно людей.

– …Потолок, сука, мозгами загадил. Придется щетку тащить и смывать. Нет чтобы как тот, во второй камере, тихо удавился, и все.

– Перестань, Николай. За такую зарплату можно и мозги пооттирать. А вообще, еще восемь часов – и на месте. Выгрузим…

Разговор затих, а я отлип от броняхи, к которой прилип ухом в районе смотрового окошка, или как там еще это называется. Опять не понял. Самоубийство ладно, но где бытовые дроиды? Впрочем, чего голову ломать?

Значит, часов восемь у нас есть. Можно поспать по-людски, а не под наркотой. Заодно запущу нейросеть на считывание информации из носителей, нужно все те старые книжки, что мне Васильич сбросил, прочесть. Интересно, чего эти чуваки счеты с жизнью свели? Оружие есть, вроде как относительная воля будет. Или так на них та наркота подействовала? Бог их знает и им судия. А пока поесть нужно!

Достав из рюкзака кружку, я как можно тщательнее отмыл ее под краном. И почему хоть кусок мыла не положили, раз уж ничего из современного нельзя? А потом набрал уже протекшей, несколько посвежевшей воды. Надеюсь, ничего от воды не схвачу, хлоркой припахивает – наверное, дезинфекцию делали. Вытащил первый попавшийся завтрак, разломил пополам картонную упаковку.

– А это что? – Я вытащил из-под свернутой тортильи кусок газеты. Ровненько так оборванный по согнутой кромке.

Обведенный зеленым маркером кусок текста в общих чертах рассказывал о суде над Матвеем Николаевичем Игнатьевым. То есть надо мной. Я был признан присяжными виновным в самосуде и умышленном, как написано в обвинительном заключении, «крайне жестоком» убийстве пяти человек. И приговорен к пожизненному заключению. Вот оно что, «по просьбе осужденного пожизненный срок заменили на пожизненную ссылку». Надо же, меня-то никто не спрашивал, приговорили, объявили, что ссылка будет на одной из отдаленных планет, – и вперед. Впрочем, чего теперь, что было, то прошло. Одна радость – что Лару примерно через полгода выведут из комы, восстановив мозговую ткань и нейросети. И даст бог, ребеночек родится здоровым, доктор клялся, что патологий не обнаружено, а денег от продажи моего дома с лихвой хватит на все действия по контролю развития ребенка, приему родов у Лары и послеродовому уходу за младенцем. Социальная медицина, как оказалось, совершенно не обязана заботиться о здоровье плода в чреве матери и уж тем более о ребенке.

Фотография красивой кареглазой шатенки, смеющейся, прячущейся за веткой цветущей японской вишни. Подпись, гласящая, что это Лара Игнатьева. Моя, так сказать, жена. Надо же, поженить успели и любимую фотку Лары нашли, из Японии. Это она еще курсанткой туда ездила, до знакомства со мной.

И надпись тем же маркером, снизу по какой-то рекламке:

Матвей Николаевич, мы очень вам сочувствуем! Мы вас любим! Держитесь!!!

Вера, Еленка, Женя и Алсу, девчонки из ресторана Макдональдс, Казань

И отпечатки четырех разных оттенков губной помады поверх подписи. Вроде как воздушный поцелуй из той жизни.

– Спасибо, девоньки. – Я улыбнулся, представив девчонок-подпольщиц. Наверняка им этот поступок казался верхом гражданского неповиновения. Интересно, когда это мы все успели проспать приход к власти этих долбодятлов, представляющих нынешний Совет Земли? – Спасибо вам, красавицы.

И смотрел на фотографию той, которую сейчас люблю больше жизни. И которой точно в течение ближайших лет не увижу. Блин, выть хочется от тоски. Наглядевшись на фотографию, я аккуратно, вокруг портрета Лары, сложил вырезку и начал искать, куда бы его убрать. Не в картонную же упаковку от завтрака, и так здорово повезло, что жирное пятно попало на текст, а не на портрет моей девушки, к огромному моему сожалению, невенчанной моей жены. Интересно – то, что я вытащил первым именно эту упаковку, можно назвать случайностью? Все-таки один из трех – достаточно высокий процент вероятности. Но то, что эта коробочка оказалась именно у меня, – это явно не случайность. Но тут вариантов множество. От влюбленного в одну из девчонок конвойного, или кто там ездил за завтраками в ресторанчик, до того, что одна из этих девчонок дочка командира корабля. Если прибавить экипаж корабля-перевозчика, то вариантов до Бениной мамы. Впрочем, не стоит гадать, все едино вернуться и сказать спасибо вряд ли возможно. Да и незачем: не стоит хорошим девочкам с убийцами общаться. Еще плохую карму подхватят. Был бы я капралом – еще можно было бы, но сейчас точно не стоит.

Тут я углядел уголок, беленький такой, торчащий из кармана полупустого рюкзака. Нагнувшись, я вытащил плотный конверт, вроде как обычный, почтовый, но сделанный из бумаги. Такие простому народу не по карману. Открыв, присвистнул. И вытащил из него тонкую пачку денег. Точно денег – откуда-то вспомнилось, что это здешние кредиты, общая валюта здешних земель. Всех – русских, американских, европейских. Даже азиатских вроде как. Так же, как и на Земле, объединенная валюта, даже чем-то смахивает. Похоже, мне кое-какую инфу качнули об этой планете.

– Ну вот, сюда и положу. – Я вложил портрет в конверт и сложил его пополам – как раз и фотография не согнулась, и плотнее так будет. Спрятал конверт во внутренний карман то ли свитера, то ли рубахи вязаной, с усилениями на локтях и плечах из плотной ткани. Вообще достаточно удобная одежда, прямо скажем. Не зря богатый люд одевается только в одежду из натуральных тканей. А потом взялся за деньги. Крупные купюры, кстати, и видом какие-то староватые, что ли. Ну, дизайн несовременный. И красноватые, в отличие от тех, земных, «зеленых» бумажек. Не гринбак, а редбак. Или пинкбак. И кстати, у меня двести пятьдесят этих кредитов пятерками и полсотни по одному. Как это по курсу здешнему, интересно?

Отсчитав пять бумажек по пять и десять по одному кредиту, я сложил их пополам и сунул в карман брюк, один из многих. А большую часть убрал в нагрудный карман и застегнул. Не стоит все яйца держать в одной корзине, право слово. Прицепил пичок к поясу, а боевой нож уложил в рюкзак. Плохо то, что фляги нет, но раз есть деньги, то и магазины тоже найдутся. Есть такая уверенность. И, бросив скрутку и шинель под голову, я прямо в сапогах завалился на лежанку, откусывая от завернутых в лепешку котлеты и жареного яйца. Чаю бы еще, крепкого, черного, можно с коньячком.

Какое-то время я копался в старых уставах, охотничьих и туристических справочниках, наставлениях по стрелковому делу древних огнестрельных систем, даже книга «В помощь партизану» времен Второй мировой попалась, наша, русская, крутил древние ролики с примитивной графикой, на старых земных языках, а потом и в самом деле уснул – и проснулся от рявкнувшего ретранслятора.

– Внимание, ссыльные. Подъем! Через час ваша высадка, через сорок пять минут вас выведут из камер. Внимание! Оружия не доставать, ножи спрятать в рюкзаки. Все, у кого увидят нож на поясе или в руках, вообще в пределах быстрого доступа, – будут убиты снайпером! Каждый, кто попытается вытащить ствол, – будет застрелен снайпером. Каждый, кто попытается кинуться на конвоира, – будет застрелен снайпером.

В случае попытки массовых беспорядков будет открыт огонь из пулеметов на уничтожение. Ссыльные, здесь вам не там! Никто не отчитывается за ссыльных, отчитываемся только за патроны. Вы – для того мира мертвы. Сумеете ли вы выжить и вернуться назад – только ваша проблема. Будьте разумны и спокойны, и у вас начнется новая жизнь здесь!

Щелкнув, громкоговоритель отключился.

– Неплохо, мы вас всех убьем, и ничего нам за это не будет. Впрочем, чего еще ожидать, – я усмехнулся и встал, потягиваясь. Придется пичок снимать и убирать в рюкзак. Впрочем, всегда успею повесить обратно. А вот пару патронов в карманы бросить не помешает. И бязевые чехлы с «ежика» снять, чтобы собрать быстрее. Цевье в карман положу, клапан открою, ствол в коробку, цевье прищелкну, патрон в ствол – и вооружен. Не против пулеметов, естественно, но что меня ждет на берегу – хрен его знает.

Полностью собрав рюкзак, привязав к нему скрутку, встал на стульчак и одним глазом выглянул в иллюминатор. Блин, все едино высоко, вижу только облака в чистом синем небе и чаек с бакланами. Много птиц, кстати, очень много, значит, и рыбы здесь навалом. Ладно, поглядели – и будет. Стоп. А откуда ЗДЕСЬ чайки и бакланы? Это же не Поволжье?!

Ошалело покачав головой, я спрыгнул со стульчака и решил использовать его по назначению: когда еще нормально на горшок сходить получится? А пока время есть…

Через сорок минут меня предупредили, что будет открываться броняха, потребовали отойти в дальний угол, положил ружье в чехле возле двери. Когда я облокотился на дальнюю от двери стену, лязгнул замок, с жутким скрипом отворилась дверь. В каюту заглянули два автоматчика с автоматами Калашникова. Вроде «сотой» модели, под патрон 5,56 НАТО. Рожок, по крайней мере, не такой изогнутый, как у «семьдесят четвертого». Сами очень серьезно экипированные ребята, в такой снаряге даже здание штурмовать можно, и при этом с огнестрелом. Вон на бедре пистолет закреплен, тоже пороховой, похоже. Видимо, я точно чего-то очень важного не знаю и потому вообще ничего не понимаю.

– Пока стоишь. Твой номер – семнадцатый. Как услышишь его, берешь шмотье – и налево от двери по коридору, по трапу наверх. Встаешь у левого борта и не дышишь. Ясно? – Один из них коротко пнул мой чехол с ружьем и, повернувшись, вышел.

Следом за ним вышел было второй. Но повернулся в проеме броняхи и мотнул башкой в шлеме:

– Удачи, капрал.

А ведь это точно не вертухаи, повадки совсем другие. Я не люблю вспоминать, где и сколько я просидел, но так себя вертухаи не ведут, у них в крови совсем другие правила, вбитые многолетним опытом личным и многовековым опытом конторы.

А тем временем в коридоре скрежетала следующая дверь.

– Семнадцатый, на выход с вещами! – рявкнул ретранслятор.

Так, а вот и команда. Облизнув пересохшие губы, я подхватил чехол с ружьем и вышел из каюты. Повернул налево и пошел вдоль ряда распахнутых и пустых кают. Поднялся по крутому корабельному трапу, вышел из тамбура, зажмурившись от яркого солнца. Проморгавшись, увидел выстроившихся вдоль левого борта хмурых мужиков, парней. Все так же, как и я, одеты в шинели и шляпы. У ног лежали разнообразные рюкзаки и чехлы с оружием.

– Шевелись! К борту, и не отсвечивать! – рявкнул сверху кто-то, и я поторопился к борту.

Не хватало пулю в затылок словить еще из-за нерасторопности. Оружие хоть древнее, но убивает вполне по-настоящему. Вряд ли здесь кто-то будет проводить реанимационные мероприятия для ссыльных. Встав, глянул наверх, из-под бровей и полей низко надвинутой шляпы.

Пятеро мужиков, в таких же легких брониках и разгрузках, как и те, что меня в камере навестили. Такие же АК, но уже с легкой оптикой на планке. Чуть дальше, к надстройке, две башни от старых БТР, одна над другой уступом, с крупнокалиберными пулеметами КПВТ и ПКМТ. О, а вон в переборке, в небольших амбразурах, дульные тормоза – пулеметы, похоже, но не ПКМ. Скорее те, что когда-то были в армии США, оружие поддержки отделения, М249 под «пятерку» натовскую, то есть под 5,56 на 45. Три огневые точки плюс пять автоматчиков – они нас в секунду покрошат, не вспотеют. А Васильичу, по идее, я минимум литр должен. Хорошую, просто отменную подборочку он мне скинул. Гадал бы сейчас на кофейной гуще о ТТХ и баллистических особенностях оружия. Но почему даже на корабле нет энергетического оружия?

Пока я рассматривал охрану, к борту подошло еще пятеро. Один какой-то ботаник, молодой парень в модных стеклянных очочках, худой и хлипкий. Не, у нас во взводе служили несколько тощих парней, но те при своей худобе были из сплошных жил сотворены и очень опасные противники. А тут именно ботаник, растерянный, из голенища сапога торчит кус портянки, одежа неряшлива, рубаха заправлена в брюки и собрана в ком на пузе, явно в армии не служил, даже на месячных курсах резерва. Я, кстати, рубаху в брюки не заправил, оставил навыпуск. Не знаю почему – видимо, корабль так подействовал. Вроде как уже не флотский, а какой-то то ли гражданский, то ли не пойми кто.

Еще двое – мужики среднего возраста, к сорока. Оба грузные, черноусые, здоровенные и похожи даже, родственники, наверное.

Двое остальных – вроде как молодые урки, то есть из молодых, но прилично отсидевших по малолетке. «Перстни» на пальцах, короткие стрижки, показушная борзость. Ненаказуемая, но демонстрируемая. Наверняка из «нижних» кварталов, в больших городах таких не счесть.

– Так, ссыльные! У вас есть выбор – или плывете до берега сами, или нанимаете лодку. Точнее, место в ней. От берега идут три яла, за пятерку здешних кредитов они вас перевезут до пристани в поселке. Дальше вы сами, как вам повезет. Решайте. Но после того как отвалит от трапа крайний ял, все оставшиеся на борту ссыльные будут просто сброшены за борт. Живые или мертвые – это им решать. Думайте, но недолго. Вон шлюпки уже идут, будут у борта через пять минут.

Я оглянулся. На самом деле, на речной глади три шлюпки, размеренно сверкающие мокрыми лопастями весел. Хорошо идут, ходко, ровно, умело, почти как на Лондонской регате. И поселок на берегу видать. Дома, пристань, дымки над домами. Дымы, мать! Одуреть, каменный век! Над шлюпками, кстати, кружатся чайки и бакланы – похоже, за рыбаков приняли.

– Послушайте, но пять кредов – это очень много! Здесь зарплата средняя тридцать-сорок кредитов, а до берега километр, наверное! – Это в начале нашего строя один из первых номеров, невысокий пухлый мужик выступил.

– Не хочешь – плыви. Но учти, вода за бортом двенадцать градусов, и тут щукой или сомом больше пяти метров длиной никого не удивишь. Не хочешь покончить жизнь особо извращенным способом – плати деньги перевозчикам, – из парных громкоговорителей рявкнул все тот же голос. – Сейчас аккуратно доставайте по пятерке и готовьте. На лодки вас без предварительной оплаты не возьмут.

Я плавно, аккуратно достал из кармана штанов отложенные на расходы деньги, взял пятерку и спрятал оставшиеся деньги обратно. Остальные мужики тоже доставали деньги, стараясь резко не дергаться, потому что автоматчики кинули автоматы к плечу, да и стволы пулеметов неприятно шевелились, выглядывая и высматривая.

Постепенно все успокоилось, тем более что ссыльные стояли чуть дыша. Одного расстрелянного в камере вполне хватило в качестве наглядной агитации. В коридоре на полу до сих пор не замытые следы волочения, причем четко видно, что кровавых дорожек две. Одна перекрывает другую, на трапе, на балясинах тоже кровь. И так до левого борта, где все прерывается, – видимо, выбросили, и все похороны.

Стволы башенок шевельнулись, сами башни, скрежетнув, повернулись в сторону подходящих шлюпок. Похоже, здесь никому не верят. Впрочем, их вполне можно понять: если тут все такие, как я, – то такой кораблик просто полон ништяков всевозможных, от автоматов до простой стали. И кстати, я об этом как-то сразу не подумал. Тут все, точнее, абсолютное большинство – такие, как я. Ну, может, не такие, я-то мстил за любимую, но то, что тут народ такой, что за косой взгляд грохнуть может, – это точно.

По ссыльным, парням наверху, по кораблю и реке прошелся резкий порыв ветра, рванув шинели, сдув с очкарика шляпу, на которую наступил здоровенный мужичина в начале строя. Подняв сплющенный в лепешку головной убор, он небрежно бросил его в сторону ботаника. Тот дернулся было в сторону своей шляпы, но остановился и опасливо поглядел на надстройку. Один из автоматчиков разрешающе качнул стволом, и ботан поднял ее, попытался выпрямить. Впрочем, это ему уже не удалось: видок у шляпы был испорчен напрочь, как будто корова прожевала.

И насчет вида. Потрясающе красивый вид, обалденный. Широкая, ярко-синяя речная гладь, невысокие холмы вдоль левого берега, крутые обрывы вдоль правого, черно-красные. Только поселок в небольшой котловине – видимо, речка там какая-то впадает. Сплошь леса – и по правому берегу, и по левому. Где темно-зеленые, видимо, ели или сосны, отсюда не разобрать, а где ярко-желтые или кроваво-красные – похоже, осины или клены. Красиво, бляха-муха. И воздух потрясающ, свеж, вкусен, можно сказать.

Около борта вскипела вода, натуральным образом. Довольно большие саблевидные, похожие на чехонь рыбины гоняли рыбью мелочь.

– На шлюпках – табань! – рявкнули громкоговорители корабля. Те остановились, задрав весла. – К кораблю по одной, вторая начинает движение после того, как предыдущая отойдет от нас на сотню метров. Первая пошла!

Самая ближняя к нам лодка вновь пошла к кораблю, а оставшиеся умело развернулись против течения и начали аккуратно подгребать, чтобы их не сносило. Умело действуют, кстати, сразу видно, что далеко не первый раз вместе на веслах. Я помню, как мы в учебке на нашей корабельной ходили, пока приспособились – сто потов сошло.

Первая шлюпка подошла и пришвартовалась к площадке сходен, спущенных с левого борта корабля.

– Первые десять ссыльных – пошли! – вновь рявкнули ретрансляторы. – Не спите, а то замерзнете!

Учитывая, что я находился в третьем, неполном десятке, мне пришлось грузиться в третью шлюпку. В принципе ничего сложного, но во втором десятке один чудик умудрился утопить ружье при посадке в шлюпку, а так в принципе никаких осложнений особо и не было.

Шлюпки оказались достаточно большими ялами, с широкими банками-скамьями, способными вместить в себя человек по двадцать. Основательные, добротные, хорошо просмоленные и ухоженные, ялы были рассчитаны на пять пар гребцов и примерно на столько же пассажиров. Но сейчас гребцов было четверо, две пары на двух кормовых банках. И четверо же мужиков, вооруженных короткими двустволками. Плюс на румпеле сидел еще один мужик, который собирал деньги за проезд.

Гребцы оттолкнулись от площадки сходен, вставили весла в уключины – и под команду рулевого размеренно повели шлюпку к берегу. Первые шлюпки были уже в значительном отдалении, точнее, именно первая уже подходила к берегу.

– Удачи, ссыльные! – на прощанье рявкнул матюгальник.

Корабль коротко гуднул, подняв огромную стаю чаек с нескольких небольших островов, и с лязгом начал выбирать якорную цепь. А потом, взбив за кормой хороший бурун, шустро пошел вверх по реке.

– Кому удача, а кому хрен на сдачу. – Один из вооруженных мужиков зло сплюнул за борт.

– Не плюй за борт! В следующий раз сам туда отправишься. Остудиться! – прорычал рулевой.

Как я заметил, уходящий ладный кораблик не вселил в души этих людей радости, скорее – ярость и бессилие. Впрочем, откуда я знаю, как сам стану реагировать на такие вещи хотя бы через полгода, если, конечно, доживу.

– Оружие собрать можно? – поинтересовался один из пассажиров, седой, сухой мужик под полтинник или слегка за него.

– На берегу, как только сойдешь с яла – можешь собирать и заряжать, – ответил рулевой, глядя вперед, на приближающийся причал.

А я разглядывал исподтишка здешних старожилов. И заметил одну интересную особенность: если шляпы через одного примерно такие же, как и у нас, то шинелей именно таких нет. Есть перешитые из них бушлаты, есть добротные куртки, рулевой вообще во что-то вроде длинного пиджака одет, вспомнил, сюртук называется. Плюс еще рубаха-косоворотка из плотной синей ткани, жилетка серая, надо же, даже цепочка от часов через живот, из кармана в карман жилетки протянута. В начищенные до блеска, собранные в гармошку сапоги штаны заправил. Купчина прямо-таки. Даже вместо широкополой шляпы котелок нацепил, реконструктор хренов. Только добротный кожаный ремень с кобурой, из которой выглядывает рукоять револьвера, из канонического образа выбивается. Хотя в той же Сибири купцы в девятнадцатом веке так караваны водили, и на Диком Западе такой наряд никого бы не удивил.

Шлюпка аккуратно подошла к берегу, парни на веслах вовремя поставили их торчком, чтобы не повредить о причал, и лодка еле ткнулась в пеньковые кранцы на свободном участке. Тут же с борта в четыре руки гребцы ухватились за выступающий торец пирса, а рулевой умело перескочил на берег, сначала быстро привязав лодку за кормовой кнехт, а потом и за носовой.

– Все, приехали. Вон там вас шериф ждет, растолкует, что да как в нашем поселке делается. – Купчина повел подбородком в сторону второй партии новичков, сейчас стоящих возле какого-то щита, вроде как с объявлениями, и высокого сухопарого мужика, держащего винтовку на сгибе руки. – И это… Не шутите, адвокатов здесь нет. Топайте давайте, нечего на пирсе торчать, нам своих хлопот хватает.

В свою очередь выбравшись из шлюпки на берег, я наперво собрал «ежика», воткнул в казенник снаряженный картечью патрон и повесил ружье на плечо. Так мне как-то спокойней будет. Впрочем, я такой был не один, все мои соседи по шлюпке собирали оружие. Как я заметил, ничего супернавороченного здесь не было. Три курковые горизонталки, пара просто ружей со стволами, спаренными в горизонтальной плоскости, какая-то вертикалка, две простеньких, но абсолютно новых одностволки-бескурковки, реплики Иж-18, точнее, сейчас «эмпи». От «Механический завод» по-английски, ижевчане уже несколько столетий на внутренний российский рынок не особо ориентируются. Нарезного оружия ни у кого не было, если не считать одного исключения. У «ботаника» оказалась очень занятная штуковина, капсюльный новодел, итальянская винтовка Педерсоли. Тот крутил ее в руках, явно не понимая, что с ней делать. Интересно, вроде как все ссыльные, но у всех разное оружие. Похоже, про армейский принцип «пусть безобразно, зато единообразно» тут или не слышали, или его напрочь игнорировали.

– Чего пыхтишь? – Не то что я очень добрый, но такой ружбай давненько в руках хотел покрутить. А потому забрал его у очкарика. – Патроны где?

– Наверное, это? – Парень протянул мне бумажный сверток.

– Это, это, – вытаскивая шомпол, пробормотал я.

Нащупав в упаковке над пулей капсюль, я аккуратно надорвал бумагу, вытащил сам пистон, тяжеленную свинцовую пулю. Засыпал порох в ствол ружья, затолкал туда скомканную провощенную бумагу, забил как следует шомполом, с натугой вставил пулю и тоже шомполом загнал ее на бумажный пыж. Потом, взведя массивный курок, надел капсюль на брандтрубку и, придерживая пальцем, аккуратно спустил курок.

– Держи фузею. – Я вернул добротно сделанную вещь хозяину. – Только не застрели никого. Случайно.

– Спасибо. – Очкарик забрал ружбай и неуклюже повесил его себе на плечо.

Хипстер какой-то. Повесил стволом вниз, но, прямо скажем, я ему в няньки не нанимался, если что себе отстрелит – его печаль. У меня своих хлопот полон рот.

И потому я неторопливо пошел к собирающейся вокруг местного шерифа толпе новичков, краем глаза заметив, что пара тех урок, которые вышли за мной, с интересом поглядывают на очкарика и о чем-то негромко переговариваются.

– Так, для тех, кто только подошел, повторяю. Законов у нас в Щучьем всего три. Не кради, отдавай долги в срок, и виновен тот, кто первый поднял ствол. Правила проживания здесь можете прочитать на доске, но они обязательны для всех, кто сейчас в поселке. Без исключений. Да, и если за нарушение правил у нас штрафы, то за нарушение законов – виселица. Ясно?

И шериф, высокий мужик с ровно остриженной бородой, повернулся и ушел. Спокойно так. Впрочем, чего бы ему не быть спокойным и не носить сейчас винтарь на локтевом сгибе.

Неподалеку от нас, метрах в шестидесяти, стояли шесть парней с винтовками, вроде как мосинками. И спокойно глядели в нашу сторону, положив винтовки на груженные дровами дроги. Группа моральной поддержки, не иначе. И шериф, сволочь, стоял грамотно, директрисы не перекрывая.

Новички стояли кто кучками, а кто и уже шел в поселок, раскинувшийся на берегу. Я тоже двинулся по пыльной грунтовке, ориентируясь на запах. В воздухе стоял запах горячей еды, вроде как тушеной картошки с мясом. Но остановился возле доски объявлений и вчитался в написанный от руки текст.

Интересные пироги у них здесь. В поселке, оказывается, запрещено бродяжничество. И под этим понимаются прием пищи на улице, в переулках, за задних дворах, в конюшнях, сараях и амбарах, тебе не принадлежащих. Там же дневной и ночной сон, отправление естественных надобностей вне туалетов и пара еще таких же заморочек. Интересно девки пляшут. И штрафы за нарушение внушают – от полусотни до ста кредитов, немало.

Все внимательно прочитав, я протолкался через мужиков и пошел дальше по запаху. Честно, есть охота, завтрак из быстрофуда оставлю про запас, по такой погоде он неделю не испортится. А пока вот веранда, на которой стоят столы и пара котлов под навесом. У одного из них орудует большой шумовкой седой мужик в тюбетейке. Причем не в татарской, а или в узбекской, или в таджикской, не умею я их различать.

– Здравствуйте, у вас покормиться можно? – Я зашел на веранду и огляделся. Чистенько, аккуратно, столы хоть и не крыты скатертями, но выскоблены, на каждом солонка с крупной серой солью.

– Конечно, садись, дорогой, – с легким восточным акцентом сказал мужик и указал на столы. – Выбирай, какой тебе больше нравится. Все пока свободны.

Ну-ну. Я еще разок оглядел веранду и вспомнил, что в вестернах всякие недоверчивые люди садились спиной к стене и лицом к двери или окнам. И потому уселся спиной к толстым бревнам, из которых сама столовка выложена. Прислонил к ним ружье, поставил на пол свой рюкзак и достал из него пичок. Повешу на пояс – как я обратил внимание, здесь без револьверов народ ходит, но без ножа ни одного не видал. Как я разглядел, повар заметил это, но промолчал. Да и я не очень хотел разговаривать, настроение и так ниже плинтуса. Прямо скажем, довольно поганое настроение.

Передо мной поставили глубокую фаянсовую миску с густым мясным супом, заправленным пшенной крупой, на середку стола берестяную хлебницу с грубо, крупными кусками нарезанным хлебом. Сероватым, но очень ароматным. Когда я заканчивал суп, повар принес еще одну чашку, помельче, с тушеной картошкой. Правда, мяса в этой картошке было больше, чем самой картошки.

Наевшись и напившись чаю, судя по всему из корней шиповника и душицы, я полез в карман, обращаясь к азиату. Что интересно, судя по всему, я один был таким голодным, никто, кроме меня, в эту столовку не зашел. Впрочем, дальше по улице было заведение с намного более привлекательной вывеской, зовущей не просто поесть, но еще и выпить.

– Спасибо, очень вкусно. Сколько с меня? – Я откинулся на прохладные бревна. От души наелся.

Повар неторопливо вышел из-за угла веранды, снимая белый фартук, под которым была кобура с револьвером. Из распахнувшейся двери вышли двое здоровых парней, один с похожей на бейсбольную биту дубинкой, второй с дробовиком.

– Пятнадцать кредитов, дорогой, – усмехаясь в тонкие усы и сощурив и так не слишком большие глаза, сказал азиат.

– Хорошая цена. – Я оглянулся. – Не знаю почему, не помню, но мне кажется, что на эти деньги по крайней мере несколько дней можно досыта есть.

– Хорошая, – ласково улыбнулся повар. – Главное, ты все скушал и теперь должен мне за обед.

Да-да, я помню ту заяву, что шериф на пирсе толкнул. Поглядев на сжимающего в ручищах короткую двудулку вышибалу, или кого там, я полез в карман и вытащил из него деньги. Отсчитав пятнадцать, положил сверху еще один кредит.

– А это что? – Узбек, почему-то я теперь почти не сомневался в этом, положил в карман три пятерки и крутил в пальцах кредитку.

– Чаевые. Кормите вкусно, может, ответите на несколько вопросов? – Раз уж такая пьянка пошла, нужно попытаться выяснить хоть что-то.

– Вах. Для хорошего, вежливого и неглупого человека почему бы и нет? – Азиат уселся напротив меня и облокотился подбородком на сплетенные пальцы рук. – Пять вопросов – пять ответов.

– Сколько стоит ночевка в гостинице? Сколько стоит сходить в здешний туалет? – Для начала я решил узнать наиболее сейчас важные для меня моменты.

– Ночевка от двадцати до тридцати, сходить в туалет – тебе, как посетителю, бесплатно. А так, в уличный – пять кредитов. Два вопроса – два ответа.

– Когда стоит ждать корабль отсюда в нормальный город? И там такие же цены? Сколько стоит билет на корабль? – Я допил чай и поставил кружку на стол.

– Должен через неделю плюс-минус один день подойти буксир с шаландами. Цены в остальных городах намного ниже. Но на этот рейс цена сотня кредитов. Пять вопросов – пять ответов. Мы в расчете, мужик. – И узбек встал.

Но я положил на стол еще одну кредитку.

– Еще один вопрос. Эти птицы, рыбы – их можно есть? – Не дает мне покоя просто офигеть какая схожесть здешних мест с земными.

– Да, – кивнул азиат. – Любое мясо здешней живности съедобно. С грибами и ягодами по-всякому – какие съедобны, а от каких ноги протянешь. Почему – не спрашивай, даже за миллион не отвечу. Никто не знает. А те, кто знают, – до них не добраться. Так что прими как данность. – И хозяин этой забегаловки ушел.

А я сидел с отвалившейся челюстью – ну ни хрена себе новость! Раз съедобны для нас, то это один с нами цикл развития, потому что на других планетах растения и живность для людей в лучшем случае бесполезны. А в большинстве – ядовиты. Но, как посоветовал узбек, в конце концов я принял эту инфу к сведению, раз съедобны – то тем хуже для них. А потому встал и я, спросив у парня с дубиной, где здесь туалет. Раз можно воспользоваться – нужно это сделать.

А потом, выйдя с заднего двора этой таверны, решил пройтись по поселку и подумать. Если получится, то хорошенько подумать. Благо есть где присесть, чтобы на ногах не торчать.

Похоже, здесь четко работает схема по выжиманию из новичков денег. И все эти поселковые законы под нее заточены. Хочешь поесть? Пожалуйста, есть салун, таверны. Дорого? Извини, парень, бродяжничество у нас запрещено, или ешь в них, или не ешь вообще. Хочешь спать? Тоже пожалуйста, снимай номер и спи. Дорого? Так у тебя деньги есть – или плати за номер, или плати штраф. То же самое с оправиться – ты же не тварь бессловесная-бездушная. Это кошка-собачка ничего не понимают, а ты читать умеешь, шериф тебя предупреждал. То есть за неделю здешней жизни минимум сто пятьдесят кредитов здесь останется. И это в лучшем случае, я совсем не удивлюсь, если здесь люди пропадают в трактирах-тавернах. Места лихие, все сказки-страшилки про древние времена на ум приходят.

А чего тут такого, в том поселке, где я жил, в старые-старые, еще царские, времена «черная верста» стояла как предупреждение о том, что не стоит ночевать здесь купцам. И точно знаю, что сосед при строительстве откопал около тридцати скелетов во дворе. Давненько было, еще во времена моего детства. Аккуратненьких таких, со всеми косточками, только висок проломлен у всех одинаково. К нему даже участковый в конце ездить перестал: скелеты конца девятнадцатого века, археологов не интересуют из-за полного отсутствия вещей, полицию – из-за срока давности. Сашка с попом вдрызг переругался из-за его отказа выделять место на кладбище для захоронения. Специально в епископат ездил, чтобы разрешили похоронить, так как ящики с костями во дворе держать совсем не дело и выбрасывать их на помойку тоже не стоит. В конце концов к нему из города какой-то монах на флаере прилетел, загрузил в багажник две здоровые коробки с останками и умотал. Но сначала долго ходил по двору, читал молитвы и святой водой во все углы брызгал.

До Сашкиного отца, точнее, до той бабушки, у которой они этот дом купили, пустое это место было. Но люди все время строят новые поселки, вот и тут на пустыре разбили новый. Километрах в пяти от разросшегося когда-то небольшого села. Повзрослевший Сашка у отца половину двора забрал, когда строиться начал. И полезли из-под земли приветы из прошлого.

Так что у меня нет ни малейших сомнений в том, что при первой возможности здешние просто кончат новичков. Или в такую кабалу загонят, что замаешься расплачиваться. И вся моя подготовка ничего здесь не решает. Во-первых, давно из-за ареста, суда и прочей лабуды активно не тренировался. Во-вторых, ограничения поражающей мощности оружия – это не импульсники и не лазерные пушки, а простой однозарядный дробовик. С ним много не навоюешь.

И что это все значит? Значит, что не стоит ждать буксира с баржами, про которые этот джамшуд говорил. То ли они будут. То ли нет. А нужно идти пехом, только хорошо бы узнать куда. Здесь сейчас осень, причем осень сытая. Это хорошо видно: лес рядом, разноголосье птичье и мелкозвериное в ушах звенит. Значит, тот же медведь сыт и на человека оружного не полезет. Наверное. По крайней мере, мне там шансы кажутся намного выше, чем в этом Щучьем.

Перебивая треньканье пианино, грохнул выстрел. Пара мужиков, закатывающая бочки на здоровенные дроги, даже особо не дернулась, подтвердив мои опасения. Стреляют тут часто, похоже. И наверняка не в потолок.

Потому я встал с бревна и пошел к «Лавке универсальных товаров». Погляжу, почем здесь что, нужно прицениться. Идти пришлось вдоль домов, по настеленным прямо на землю доскам – на улице-то грязища, потом сапоги замаюсь отмывать. А дома стояли часто, и дома – не как в русской глубинке, а как будто на Диком Западе, обшитые доской внахлест, на каркасе, похоже. Первый этаж чаще всего какая-то контора, склад, мастерская, второй – жилой. Люди ходят по улице, и взгляд у них при виде моей шинели такой – то ли приценивающийся, то ли прицеливающийся. И женщин, кстати, совсем нет. Ни одной не встретил. Блин, если так, то это очень хреново.

Проходя мимо глухого, темного прохода между домами, я случайно стал свидетелем занимательного разговора.

– Да ладно, очкарик. Ты же толерантен вроде так? Значит, ты пидор. Подумаешь. Ну отсосешь или в задницу дашь, какая тебе разница? – и хохот.

Невольно замедлив шаг и оглянувшись, я увидел, как двое тех молодых, с нашей шлюпки, практически зажали в угол того самого ботаника и неторопливо приближаются к нему, держа свои МР-18 в руках. У очкарика, кстати, фузея тоже в руках, но он очень напуган, белый вон, как стенка. Тут уже давно надо было бить насмерть, а он испуганно отнекивается.

Тут этот ботан заметил меня. Блин, ну чего я тут на этот цирк засмотрелся?

– Помогите! – срывающимся голоском, прямо ангельским, попросил он.

Блин, если бы я точно не знал, что сюда чтобы попасть, нужно что-нибудь очень такое совершить, может, и помог бы, но я только хотел пройти мимо, как один из этих гопников заорал на меня:

– Какого дьявола стоишь? Уматывай! – И слегка повернулся в мою сторону, отведя ружье от ботана.

Да и второй отвлекся ненамного. И этот очкарик решил действовать, попытавшись взвести курок своего ружья. Но сложно это с непривычки. Обернувшийся урка решил не рисковать и выстрелил ему в живот. А я вскинул своего «ежика», взводя курок, и выстрелил в немного замешкавшегося с предохранителем второго. Сноп картечи на расстоянии в десять метров очень узок, его еще «стаканом» называют. Он достаточно толстое деревце срубить может. Огнестрельное оружие, может, и устарело, но все едино достаточно мощное. И потому от молодого урки отделилась верхушка черепа вместе с мозгами, забрызгав глухую стену какого-то здания. Да еще картечь здорово стену расщепила. Пара досок на выброс.

Все это я увидел, переламывая свою одностволочку и выбрасывая стреляную гильзу прямо себе под ноги. Потом патрон из кармана в патронник, закрыть ружье и взвести курок. Прямо скажем, это можно сделать очень быстро, секунд за пять-шесть. Но какими длинными мне показались эти секунды.

Второй урка все еще пытался переломить свое ружье и вытащить стреляную гильзу, как я уже взял его на мушку. Вообще, МР-18 отличное ружье, но вот его отделка, точнее, отделка ружей, продаваемых простому народу, как я слышал от любителей огнестрела, – ниже плинтуса. Нужно провести немало времени с надфилем, чтобы довести ружье до нормального, рабочего состояния.

– Брось ружье. Убью! – Взяв на мушку оставшегося в живых урку, я прислушался.

Ну вот, сзади слышен гул голосов и топот с чавканьем. Видимо, именно здесь стреляли нечасто.

Пахло сгоревшим нитропорохом. Два легких облачка дыма быстро рассеялись в сумраке проулка. Чавкнув грязью под ногами, я отошел в сторону, чтобы набежавший люд смог держать на мушке молодого уркагана. Не понравился мне его взгляд, брошенный на валяющееся около его безголового подельника ружье. Как бы не подхватил его в суматохе, которая точно будет.

– Ну, ты, опусти ружье! А ты – стой, где стоишь, и руки не опускай! – А вот и притопали здешние жители. Сзади минимум пятеро-шестеро, если судить по чавканью грязи, голосам и сбитому дыханию.

Аккуратно опустив «ежика», я повернул голову. Точно, пять мужиков. Видимо, работяги. Хотя нет, один, похоже, парикмахер. Вон расческа торчит из кармана и ножницы, в специальном таком крепеже. Но двудулку держит уверенно и выцеливает как раз урку. Меня на мушке держат двое пожилых мужиков, направив в спину два револьвера. Блин, если честно, то мне это не нравится совсем.

– Да этот козел!.. – Молодой решил было подать голос, но выстрел из револьвера ему под ноги заставил его подпрыгнуть и замолчать.

– Молчать, оба. Сейчас придет шериф и разберется. Стас, погляди, что с остальными!

Это еще один работяга. С жилистыми руками, будто из корней сплетенными. В руках у него интересная штука – как раз та самая мосинка и есть, и даже штык сбоку поблескивает. Это вроде как карабин образца тысяча девятьсот сорок четвертого года. Седая древность, антиквариат.

– Готовы, Михалыч. Оба наповал.

Один из молодых работяг сходил вдоль стеночки к лежащим на грязной земле телам и коротко ткнул их топорищем. Он один-единственный не был вооружен огнестрелом, только плотницкий топор в руках. Впрочем, никогда топора не недооценивал. Сам в юные годы наловчился метать топор на десяток шагов настолько уверенно, что из десятка раз десяток попадал туда, куда хотел, и втыкался топор так, что вытаскивался с трудом.

Из-за спины послышался топот лошадиных копыт, фырканье и скрип телеги. Точнее, брички, на которой приехал здешний шериф. Качнув бричку на рессорах, он тяжко слез с нее и неторопливо, аккуратно обходя лужи, вошел в проулок.

– Что здесь, Михалыч? Опять новички? – так же неторопливо обратился он к пожилому с винтовкой.

– Да. Слышим – выстрелы, мы сюда. Подбегаем – этот мужик держит того борзого на мушке, на земле два холодных валяются. Ничего необычного в принципе.

– М-да, необычного точно нет ничего. – Шериф хмыкнул и повернулся ко мне, коротко глянув на торчащую из грязи пустую гильзу и на одностволочку, которую я опустил и держал одной рукой, стволом вниз. Точнее, на взведенный курок ружья. – Что тут было, мужик?

– Шел мимо. Проходя, услыхал, как этот и тот, без полбашки, пытаются опустить очкарика. Очкарик, увидев меня, попросил помочь. Эти повернулись ко мне, наставив ружья и угрожая убить, если не свалю. Очкарик в этот момент попытался взвести курок своей фузеи, но не успел: этот выстрелил ему в живот. Я убил второго борзого и успел перезарядиться, пока живой борзый корячился со своей «муркой». Потом взял его на мушку и ждал власти. – Что было, то я и рассказал, мне придумывать нечего.

– Почему не грохнул второго? – поинтересовался шериф.

– Это ваш дом, я в чужой монастырь со своим уставом не лезу, – коротко ответил я, не покривив душой.

– Так, а ты что скажешь? – шериф повернулся к молчащему до этих пор урке.

Из яростного потока фени и мата я сумел выделить, что это я убил обоих – и очкарика, и второго урку, которым первый был другом и братом.

– Что скажешь? Ведь кто-то из вас врет? – спокойно повернулся ко мне шериф.

– Сколько выстрелов вы слышали? – поинтересовался я у мужиков.

– Два, – ответил старший, а остальные кивнули.

– Я стрелял один раз, вон гильза лежит. Второй раз выстрелило ружье этого парня, – кивнул я на лежащую в грязи недооткрытую одностволку. – Раз я стрелял один раз – значит, врет он.

– Угу, – подняв ружье и с усилием переломив ствол, буркнул шериф.

Вытащил из ружья патрон, что меня добило – папковый, то есть в картонной гильзе, – понюхал его и отбросил в сторону. Подойдя ко мне, он протянул руку к моему «ежику», забрал у меня ружье, спустил курок, переломил и вытащил патрон. Поглядел на него, опять вставил в ружье, вернул его мне. Кивнул своим двум молчаливым и здоровущим помощникам, указав подбородком на урку. Те мигом его скрутили, борзой даже пискнуть толком не успел. Шериф подошел к ним, коротко охлопал парня, вытащил у него из кармана деньги, отсчитал какую-то часть, сунул себе в карман, остаток бросил на валяющийся рюкзак. Туда же лег ремень с ножом в ножнах. Урка попытался что-то вякнуть, но был заткнут жестоким ударом в солнечное сплетение.

– Я ж тебе лично, вместе с остальными, про наши законы рассказывал, – приподняв скрючившегося и задыхающегося парня за подбородок, спросил шериф. – Рассказывал? Тащите его к виселице, ребята. А ты, Михалыч, иди позвони, будь другом, лады? – И шериф подошел ко мне. – Так, значит. Ты помог городу, задержал нарушителя нашего закона. Из его денег я забрал полста долларов на похороны, остальные твои. Тот кадр, которого ты убил, – его вещи тоже твои. Парень, которого убили эти двое, – выходит, ты, как отомстивший, его наследник. Так что его вещи тоже твои. Но похороны обоих на тебе. Хочешь – нанимай телегу, копай могилы сам, но лучше отдай по полсотне из денег этих парней гробовщику, он и похоронит сам. Зачем тебе лишние хлопоты, верно? И если деньги в крови, ничего страшного. Вон в бочке замой, и все. Деньги тут хорошие, можно перестирать с одеждой, они не выцветут. А вот и Аарон Моисеевич, наш похоронных дел мастер. – Шериф поздоровался за руку с мощным, налитым силой мужчиной в добротном костюме-тройке, штанины которого были заправлены в высокие черные сапоги.

Относительно недалеко часто и звонко ударили в какую-то железяку.

– О, а вот и звонят. Ладно, Аарон, и ты, как тебя? Впрочем, не суть. Короче, вы остаетесь, а у нас важное дело. Нужно осуществить законность и повесить негодяя.

Усмехающийся шериф с компанией ушел, оставив меня с отвисшей челюстью. Не, я понимаю, закон бывает разный, и закон Линча тоже закон, но здесь… Охренеть.

– Чего стоишь? Хоронить сам будешь или как? – Гробовщик длинной палкой счистил с сапога налипшую грязь. Поглядел на меня, усмехнулся так печально. – Привыкай, парень. Здесь все просто. Нарушил и попался – лезь в петлю. Тюрем здесь нет, адвокатов как класса тоже нет. Больше скажу – попади сюда прокурор и адвокат, так шансов уцелеть у прокурора больше. Еще раз и сначала – хоронить сам будешь?

– Э-э-э… – умно проблеял я. – Давайте сначала с финансами прикинем, хватит ли у меня на оплату ваших услуг.

И шагнул к рюкзаку, на который шериф бросил тонкую пачку купюр. Подняв и пересчитав, понял, что уркам с финансами намного более туго пришлось, чем мне. Осталось пятьдесят кредиток и десять пятерок. Шериф точно полтинник забрал, потратить они вряд ли успели, выглядывая очкарика, – выходит, что по крайней мере одному всего полторы сотни досталось. Глянув на второго, почти безголового, и сглотнув ком в горле, я шагнул к телу очкарика. И понял, что немногим выиграл. Парень после выстрела упал на бок и больше не шевелился. Впрочем, ему это и сделать было бы трудновато. Похоже, в «мурке» патрон был с пулей. Крохотное опаленное отверстие только спереди было слегка окровавленным, зато сзади, как раз под рюкзаком, была здоровенная дыра, где сквозь лохмотья плоти и шинели торчали белые куски позвоночника и какие-то сизые потроха. Кровищи натекло на землю – ужас. Да и рюкзак пропитало. И запах стоял еще тот. Блин, все же современное оружие намного чище. Прожженные обуглившиеся дыры, и все, никаких крови и грязи. Правда, попал я разок в космосе на разгерметизированный корабль, тоже видок еще тот был. Ладно, делать нечего, я перерезал лямки рюкзака и, сняв его, опрокинул пока еще податливое тело очкарика на спину.

– Извини, парень. Помочь я тебе не помог, да и даже отомстить не пытался. Хотел выжить. Но уж так вышло, что я твой наследник… – бросая рюкзак очкарика к стене, где почище, пробурчал я про себя и ощупал нагрудные карманы, благо там крови вообще не было.

Во внутреннем левом нашел пакет с деньгами. Открыв его, присвистнул. Очкарик был солидно богаче меня, у него в конверте лежали десятки, которых я целых шестьдесят штук насчитал. Похоже, он тоже ими не пользовался. В карманах штанов ничего, кроме чистого и простого носового платка, не было. Сложив его, я засунул платок в задний карман своих брюк. Мне без сопливчика трудновато обходиться. Так что и эта часть наследства в строку.

Больше ничего особого у ботаника не было, разве серебряный крестик вывалился из-за ворота. Но я его аккуратно заправил обратно – похоже, это единственное, что осталось у парня. Что интересно, он ни запасных патронов в карман не положил, ни ножа на пояс не повесил. Интересно, есть ли у него нож вообще?

С уркой было с одной стороны проще, с другой сложнее. Его рюкзак лежал у стены напротив, примерно там же, где был и рюкзак второго. В кармане шинели я нашел пяток патронов двенадцатого калибра, с крупной дробью и пулями. С пояса снял нож, такой же, как и у второго, из какой-то китайской колонии, «умри от зависти, полковник Боуи». Огромный тесак из какой-то вроде нержавейки, с латунной гардой и рукоятью из дерева. А вот деньги нашлись в кармане брюк, причем обмоченных. Видимо, сфинктеры расслабились, и напрудил под себя. И деньги тоже промокли. Кстати, тоже полторы сотни кредитов. Брезгливо прополоскав купюры в бочке с дождевой водой, я передал полтинник однушками и полтинник пятерками еврею.

Тот усмехнулся и повернулся к подъехавшей телеге с двумя крепкими парнями. Те спокойно, без излишних эмоций завернули тела и жертвы, и насильника в запятнанный брезент и уложили на телегу. Лошадь было фыркнула и нервно переступила, учуяв свежую кровь, но ей под нос сунули яблоко, и она быстро успокоилась.

– Что на могилках написать? И по какому обряду хоронить? – вытащив из кармана простой блокнот и огрызок карандаша, спросил Аарон Моисеевич.

– Не знаю, наверное, по православному. Обоих. А написать? – Я нагнулся и поднял очки с треснувшим стеклом. Передал их еврею. – На могиле этого парня напишите «Очкарик» и на крест очки повесьте. А на могиле второго ничего не надо. Я его не трогал, просто шел мимо, сам на меня напал.

– Ладно, нам тогда пора. Скоро еще одного клиента привезут, – кивнув в сторону, куда на звон пришло прилично народу, сказал гробовщик. И, усевшись на телегу, он хотел вожжами понукнуть лошадь, но я его остановил.

– Аарон Моисеевич, а как много у вас работы с новичками?

– От десяти до тридцати человек с каждого рейса, парень. – И еврей стегнул лошадь.

М-да. Теперь понятно, почему этим всерьез занялся именно еврей. Не знаю, кто и как, а у меня к евреям отношение как к обычным людям, то есть общенеплохое. При этом большинство моих знакомых евреев (о как, вспомнил и несколько соседей, и просто знакомых) – хорошие люди, крепкие профессионалы, приятные соседи. Так вот, если учесть, что еженедельно здешний гробовщик хоронит от десяти до тридцати человек, то доход его конторы составляет от двух до шести тысяч здешних долларов. Очень и очень серьезные деньги.

Покачав головой от этих мыслей, я решил, что идея свалить из Щучьего в ближайшее время – правильная. Но нужно сначала кой-чего купить и узнать, куда вообще идти. Лучше всего купить карту. И кстати, почему-то мне кажется, что такие карты должны продаваться в каждом магазине этих земель.

А пока я вытащил из проулка три вещмешка, два ружья и капсюльную винтовку. Сложив это все на досках тротуара, почесал затылок под шляпой. Потом решительно развязал один из рюкзаков, принадлежащий кому-то из урок. Благо мешки, точнее, рюкзаки почти пусты, как и у меня. Перекидав в него вещи из пропитанного кровью рюкзака очкарика, я швырнул его в проулок. Конечно, можно отстирать, но просто неохота и нет времени. Кстати, в рюкзаке очкарика оказался отменный кукри златоустовского, земного производства. Да и котелок был не эмалированным, как у меня, а медным, с оловянным покрытием внутри. Правда, кружка и миска тоже простые, эмалированные. Но самое главное – в рюкзаке очкарика была добротная латунная фляга.

Уложен он был, правда, так себе, фляга и котелок были внизу, мягкие вещи поверх, горб набило парню наверняка. Но так хоть белье кровью не пропиталось, а котелок и латунную флягу я обмыл все в той же бочке, установленной под сливом амбара.

Устроив два трофейных рюкзака на спине, я забросил на плечи ружья, а свое уложил на сгиб локтя. И двинулся от собравшейся метрах в трехстах толпы в сторону все той же лавки. Впрочем, дойдя до торгового заведения, я увидел на двери надпись «Закрыто на время». И потому сгрузил ружья, фузею и рюкзаки на значительно более добротный, сколоченный из толстых досок и приподнятый на столбушках тротуар. Раскрыв рюкзак, в который затолкал все имущество очкарика, я принялся выкладывать его на скамью возле двери. Следом выложил все и из второго рюкзака.

В итоге оказалось, что я стал владельцем кукри, двух китайских больших ножей, трех котелков, трех же чашек и кружек, одной вилки, трех ложек из нержавейки, одного ножа-складыша с достаточно большим лезвием, открывашкой и штопором. Кроме того, было несколько комплектов нательного белья, запасные портянки, три скрутки-пледа. Немного всякой мелочи вроде спичек и ниток-иголок. Плюс дополнительно семьсот кредитов в кармане. Девятнадцать патронов к Педерсоли, сорок семь патронов двенадцатого калибра, пара МР-18 и одна реплика «Энфильда – три линии». Сама реплика просто поражала качеством исполнения, отменная штука. Насколько я помню, такие ружья стоят очень дорого: сделаны-то они на Земле. Плюс один брючный пояс, который шериф сдернул с урки вместе с ножом.

И, к моей грустной усмешке, в общей сложности семь завтраков из Макдональдса. Вот уж видит око, да зуб неймет. Иметь жратвы минимум на три дня и не иметь права ее съесть в этом долбаном городишке!

Немного подумав, я разложил вещи на две кучи – большую и меньшую. В меньшую лег медный котелок, фляга, еще одна чашка, складыш и кукри, вилка и ложка очкарика, две пары портянок. Вся мелочь. Вся еда. Плюс один плед.

Все патроны, оставшиеся ножи, кружки, чашки, котелки и тряпки сложил в один рюкзак, набив его под завязку. Винтовку и ружья я тоже отложил на продажу.

От виселицы донесся слитный вздох, несколько одобрительных криков и свист. Блин, они бы лучше футбольный чемпионат здесь организовали, а то устроили шоу из казни. Средневековье, блин!

Вскоре оттуда проехало несколько телег и бричек, а попозже и пеший люд появился. Впрочем, я бы не сказал, что довольных зрелищем было много. Нет, кто-то и злобно похохатывал, но большинство было скорее равнодушно-привычным. И это пугало, и пугало здорово. Если для здешних земель повешение обычное зрелище, то это очень суровые земли. Впрочем, не мне об этом рассуждать, я буквально недавно одного убил, а второго фактически отправил танцевать в петле. Причем ни разу об этом не жалею, а беспокоюсь только за свою безопасность. Наверное, это нехорошо, но в данный момент для меня кажется наиболее верным.

Вскоре появился и то ли хозяин лавки, то ли приказчик. Высокий парень, с нарукавниками и фартуком поверх светло-серой рубашки, тоже косоворотки. Поглядев на меня, он открыл дверь ключом и приглашающее распахнул ее передо мной.

– Проходите. Вы купить или продать? Давайте помогу, – и подхватил фузею с трофейными одностволками.

– Да и то, и другое. Только с фузеей осторожно, заряжена. – Я вошел, поставил один из рюкзаков на пол и придержал дверь, чтобы он спокойно зашел. – Если сторгуемся, конечно.

И с интересом оглядел тускло освещенную сквозь оконные проемы лавку. Небольшая, примерно четыре на шесть метров, несколько прилавков, на стенах полки во всю длину. Но товары поделены по сортам и видам. Тут продовольствие отдельно, ткани отдельно, скобяные изделия отдельно. Самый край стены занимало оружие.

– А чего не сторгуемся? Для того и торг, чтобы договориться. – Все же хозяин: вряд ли приказчик будет таким уверенным. Он уже снял капсюль с брандтрубки и с огромным удовольствием сейчас осматривал Педерсоли. – Давайте так, за эту винтовку я вам без торга даю мосинку и револьвер сразу и по полсотни патронов для каждого ствола. Только у меня выбор невелик, сейчас четыре «мосинки» и пять револьверов. И сначала это, остальное потом.

– Угу. – Я пригляделся к ценам на продукты. Блин, килограмм копченого сала кредит стоит. Шпиг еще дешевле, восемьдесят центов. Крупы вообще по десять центов за кило. – Блин, вы что, вот так спокойно продаете продукты всем желающим? И мне, например? Тогда пару кило копченого сала взвесьте и заверните, пожалуйста.

– Стоимость не за килограмм, а за фунт. Древняя мера веса, равна четыремстам восьмидесяти граммам, – поправил меня лавочник, продолжая ласкать реплику. – Здесь у нас все в фунтах, что из продовольствия. Ладно хоть граммы на весах, а не золотники или унции, – уже хорошо. Продам, конечно, какая мне разница. Это ведь тебе здесь, кроме как в таверне или кабаке, есть нельзя.

– Давай винтовки.

У меня от зрелища продуктов слюна потекла. Хоть и не хохол, а копченое сало обожаю. Нужно один аппетит другим перебить.

– Держи. – На прилавок один за другим легли три карабина, два образца сорок четвертого года и один тридцать восьмого. По крайней мере, неотъемного штыка на нем не было, как, впрочем, и самого крепления под штык и выемки с левой стороны ложа, для того чтобы этот штык не мешался. – Стволы-новоделы, под калибр девять и три десятых на пятьдесят три. Армейские калибры нам категорически запрещены, под оружие с нитропорохом. Автоматическое оружие запрещено, полуавтоматическое запрещено, ручное оружие – только револьверы. Причем все револьверы дымнопороховые. У меня, к сожалению, модели остались только одинарного действия, самовзводов сейчас нет.

– Да ну? – Я почти не удивился, а вытащил из ближнего карабина затвор и поглядел сквозь канал ствола в окно. – А почему? И кстати, почему даже на том корабле, который нас сюда привез, нет энергетического оружия?

– Спроси чего полегче, ссыльным этого не говорят. Привезли, оставили – и все. Только через эту хрень глядят и порой забирают тех, у кого срок вышел или под амнистию попал. – Лавочник задрал нарукавник и показал коннектор. – Ну, тех, кто жив остался.

– А здешние хищники – с ними огнестрел как, справляется? – Мне этот вопрос жизненно интересен.

– Поверь, огнестрела вполне достаточно. Все винтари бьют отменно, точно и надежно. Правда, траектория горбата, но что поделать, пуля толстая и тяжелая. Зато с переснаряжением гильз никаких проблем. И порох есть, и капсюли, а пули хочешь сам лей, хочешь готовые покупай. Причем в русских землях по популярности конкурентов мосинкам нет. Машинка привычная, надежная, недорогая, накоротке медведя стопорит немногим хуже двенадцатого калибра. – Говоря все это, лавочник продолжал оглаживать фузею. Потом он что-то про себя решил, махнул рукой и вытащил из выдвижного ящика пяток патронов с латунными гильзами и свинцовыми пулями. – Сейчас попробуешь, только я эту красавицу выстрелом разряжу. Эти выстрелы – бесплатно.

Подойдя к полкам с ружьями и прочим оружием, он с усилием отодвинул тяжелую деревянную створку, за которой оказались окна на улицу. За лавкой домов не было, шел длинный пустырь, где примерно в сотне шагов на мощной перекладине висел черный лист толстого железа. Ближе, метрах в тридцати, стояли два столба, измочаленных пулями.

Негоциант, уложив ружбай на широкий подоконник, взвел курок, надел капсюль. Тщательно приложился и выстрелил. Гонг качнулся и глухо зазвенел, а от окна поплыло облако дыма, впрочем быстро рассевающееся ветерком. Отошел и сделал приглашающий жест рукой.

А почему бы и не попробовать? Тем более что бесплатно. Так что я вставил в карабин затвор и, взяв патроны, по одному затолкал их в магазин. Вогнав затвор на место, я встал на место лавочника и прицелился в гонг. Карабин лягнул в плечо весьма ощутимо, но вполне терпимо. На мгновение дым застил видимость, но практически сразу все прояснилось. Гонг, гудя, покачивался, и на черной краске стало на одну метку больше. Блин, а здорово! Попал фактически туда, куда и целил. Ну-ка, еще разок!

Четвертый и пятый патрон я отстрелял по верхушкам столбов. Пули взлохматили древесину, от столбов полетели щепки. Нет, отменная вещь все-таки!

– Ну как? – довольно, будто бы он изобрел и сделал этот карабин, спросил лавочник.

– Хорошая вещь. – Я положил карабин возле себя. – А что за револьвер?

– Это чистые американцы, правда, сделаны не на Земле. Вот, выбирай сам, реплики от «Ругер Вакеро» и «Тейлорс». – На прилавок легли четыре револьвера с разной длиной ствола. Негоциант раздвинул их попарно, видимо, по фирмам. – Разницы особой нет, калибр сорок пятый Кольт длинный, пушки мощные, надежные. Те, у которых ствол шесть дюймов, – очень неплохи, из них, ежели умеючи, и на сотню метров стрельнуть успешно можно. Впрочем, и четыре дюйма с четвертью не хуже и даже полегче немного. Стоят одинаково, по полтиннику. Карабин стоит тридцатку.

– А фузея в том мире стоит сотню с лишним, мосинка максимум пятнадцать, такие револьверы по тридцатке. В принципе нормально. Но давай так – ты мне еще карту здешних мест дашь и растолкуешь, где, что и как, идет? – Я крутил в руках револьвер со стволом с четыре дюйма с небольшим и вроде как уже выбрал. Еще бы стрельнуть пару раз не помешало. – Пробный отстрел будет?

– Пяток патронов дам, – кивнул лавочник. Подошел к оружейным полкам, снял картонную коробку, битком набитую поблескивающими боками револьверными патронами, и отсчитал пять штук. – И это, не бойся заряжать барабан полностью, это все же не именно «миротворец», а перепевки. Можешь спокойно носить и не бояться, что упадет и выстрелит.

Повозившись немного, я снарядил револьвер, который «ругер» с шестидюймовым стволом, парой патронов, а «тейлорс» с коротким – оставшимися тремя. Почему-то мне именно эти пистолеты понравились, просто в руку легли. Продавец понимающе усмехнулся. Ну-ну, смейся. Неожиданно, до рези в руках, захотелось пристрелить продавца, занять оборону в лавке и перестрелять как можно больше жителей этого дерьмового городишки. Хорошо, что я уже отвернулся к окну и лавочник моего лица не видел. Вдохнув-выдохнув, я привел нервы и дыхание в порядок и плавно поднял тяжелый пистоль. Взвел курок и выстрелил, а потом повторил. К моему удивлению, оба раза попал в столб. Откинул дверцу барабана и вытряхнул стреляные гильзы. Как я заметил, лавочник их складывал в отдельную коробочку. Потом я так же отстрелял «тейлорс», и тоже удачно. Конечно, я никуда не спешил и хорошо выцеливал, но все-таки тридцать метров и незнакомое оружие. Качество исполнения револьверов явно было на высоте. Впрочем, то, что они сделаны на окраинных планетах, вовсе не говорит о плохом качестве. Сейчас на Землю везут товар со всей освоенной части Галактики.

– Неплохо, хоть и непривычно. – Я вытряхнул гильзы из «тейлорса», положил его рядышком с длинноствольным «ругером» и мосинкой. – А что в качестве бонуса? Кобуры для револьверов? Погон для карабина и подсумки? И это, набор для чистки?

– Набор для чистки, погон и подсумки идут в комплекте. А вот кобуру придется покупать, или никакой карты и задушевной беседы. – Усмехнувшись, продавец разложил на прилавке похоже как двухверстку, здоровенный лист которой свесился с не самого узкого стола. – Ну и как? И кстати, что с револьверами? Какой выбрал?

– Похоже, оба. – Отодвинув оставшиеся револьверы, я поглядел на винтовку и свои уже, считай, пистолеты. По идее, если я пойду пехом, то тяжелее тридцати пяти килограммов веса не надо бы. Здесь, с патронами и моим ружьем, уже десяток кил наберется. – За второй заплачу, когда с остальными трофеями разберемся.

– Без проблем, – кивнул лавочник и повернулся к вошедшему покупателю.

Обслужив его достаточно быстро, продав бутылку водки, фунт сала, буханку свежего хлеба и по полфунта квашеной капусты и соленых помидоров, негоциант вновь повернулся ко мне.

– Значит, так. Смотри: живем мы все практически вдоль русла этой немаленькой реки, Великой. Оранжевым цветом обозначены те города и поселки, в которых жить очень опасно. Примерно как в нашем. – Палец негоцианта ткнул в оранжевое пятно на правом берегу в верховьях Великой. – Вот сюда лучше вообще не суйся, это Мутная речка, тут моют золото и заодно режут друг друга. Из всех артелей редко когда половина старателей возвращается. Несмотря на то что артельщики обязательно нанимают боевиков. Здесь, напротив, сливаются и вливаются в Великую Сохатая и Медвежья, там в основном лесорубы, трапперы ну и бандиты, куда без них. Много охотников за двуногой дичью, там частенько, раз тридцать за сезон, сбрасывают так называемых «выживателей». Ну, людей, которые готовы рискнуть головой за возможность получить достаточно денег для хорошей, безбедной жизни здесь. Это такая лотерея, вроде в том мире многие ставят на то, выживет или не выживет. В Щучьем тоже нечто вроде, но тут, как говорят, просто лотерея, кто выживет и с какими остатками. Лотереи такие, мать их. Простых зэков спинывают в Абилин-сити, в одеже попроще, с двумя сотнями кредитов, без рюкзаков, оружия или чего еще. Кстати, шинель, как будет возможность, смени сразу. Выдает новичка мгновенно. Так, дальше. Видишь, Щучий отгорожен невысоким горным хребтом от долины Медвежьей реки. На самом деле горы невысоки, перевалы проходимы и пешему, и конному. А Гранд-ривер, или Великая, делает нехилую петлю, до дельты Медвежьей выходит около четырехсот верст, тогда как напрямую всего чуть больше девяноста. Напрямик, естественно, так-то километров сто минимум протопаешь. Но эти места на самом деле малохожены и достаточно опасны. Зверья много, правда, зверь уже пуган.

– А лодку здесь купить можно? – Вниз по течению сплавляться намного проще, чем топать пехом, право слово.

– Нет, – покачал головой лавочник. – Тебе никто не продаст. Для своих сделают за сезон, а новичкам лодок не продают. Пытаться угнать тоже не советую – из принципа будет погоня, найдут и торжественно утопят. Дальше, по карте. Чем ниже, тем жить легче, там и города вполне нормальные, даже женщин много, а то у нас в борделе и то половина геев молодых, из новичков опущенных. Ниже городов уже травяные равнины, на которых пасут стада коров, мясных в основном. Но в последнее время и молочных разводить стали, молоко отсюда, как говорят, минимум в два раза дороже в том мире стоит, и мясо тоже. Экология, понимаешь, все чистенькое. Начали пшеницу, просо и кукурузу сеять, но пока больше для себя. Так что сумеешь отсюда, из Щучьего, вырваться целым – вполне проживешь.

– Звучит обнадеживающе. – Я рассматривал карту. – Много здесь народу?

– Уже немало. Конечно, много живет очень недолго и умирает мучительно, но все больше и больше людей живет здесь. Даже дети рождаться начали. Женщин, правда, пока маловато, но с каждым месяцем все больше и больше. По словам девок, ловят из молодежных банд в нижних городах Земли и сюда отправляют. С окраинных планет также. Практически без суда, удивительно даже. Впрочем, сам знаешь, почти в каждой банде убийцы, а остальные – как получается, соучастники. Так что жить можно. Но совет, бесплатный. Береги себя. Медицина здесь очень редкая и недешевая. Антибиотики только у того врача купишь, у которого лицензия с той стороны. Хирургия здесь примерно как в девятнадцатом веке, наркоз эфиром, приборов, считай, нет, даже рентгенаппараты есть в русских городах только в Тобольске и Красноярске, еще в паре американских и европейских городов. В поселках вроде нашего – хорошо если есть фельдшер. Так что осторожность и осторожность. Здоровье здесь самое главное. Зубы чисть, руки мой и прочее. Заболеешь – точно рад этому не будешь. Ну, в принципе – все, – аккуратно сворачивая карту и передавая ее мне, сказал продавец. Поглядел на прислоненные к прилавку ружья урок, на пухлый рюкзак. – Ну что там у тебя еще?

В конце концов я договорился, что ружья уйдут в оплату за второй револьвер, продал ему белье, чашки и те здоровенные тесаки, которые взял в трофеях. Кукри тоже продал, точнее, обменял на офицерский планшет, карманные часы и компас. За все остальное взял хороший топор в кожаном чехле на лезвии, малую саперную лопатку в брезентовом чехле, еще одну флягу, реплику советской армейской, алюминиевую. Что, по словам продавца, именно здесь редкость: люмений сюда не часто попадает. Взял пару веревок и моток кипной ленты. Также взял офицерский же ремень, пару кобур для револьверов. Все кожаное, сделано по чертежам двадцатого века, с ума сойти. Купил стеклопластиковый спиннинг-хлыст с инерционной катушкой, короткий, с метр длиной, да еще разборный. Легко в боковой карман моего рюкзака поместился. Пяток простых латунных блесен, десяток крючков и запасной моток лески. Хотел взять чайник, но передумал: пары котелков мне за глаза хватит. За это я уже заплатил, по десятке за каждую кобуру, ремень и спиннинг с блеснами и леской.

Плюс обменял один из пледов на слегка пользованную плащ-палатку, простую, брезентовую. Бинты из плотной марли, йод, аспирин, который, как оказалось, здесь все же продавался. Пару больших кусков серого мыла, «товарищества Ивакина», кто бы он ни был. Плюс купил еще полста патронов для револьверов и столько же для винтовки, доведя общее количество боеприпасов до сотни каждого нарезного калибра. Крупы, пшенная сечка и пшено, по три фунта в прочных пакетах из толстой ткани, два фунта сала, три – вяленой оленины. Два фунта лука-шалот, соль, перец, чай. Пять пачек спичек, разделенных попарно, завернутых в плотный пергамент и уложенных в разные рюкзаки. Одну пачку положил в карман рубашки. Кускового сахара тоже пару фунтов взял, купил и перелил в алюминиевую флягу поллитровку водки. Сухарей взял пшеничных, три фунтовых пакета, фунт изюма. Всего продуктов тоже вышло с десяток килограммов, зато не придется терять времени на охоту или рыбалку, а хватить их должно примерно на две недели. Потом я вспомнил про патроны к ружьям, которые лежали в карманах того из трофейных рюкзаков, который я оставил себе. Достав их, я хотел было и их обменять, но задумался, глядя на реплику короткой ижевской курковки.

– «Мурка» новенькая. – Лавочник понял мои муки, снял курковку со стены и протянул мне. – Твоего «ижака» я возьму за те же двадцать долларов, доплатишь мне двадцатку. Патроны обменяю один в один, но в пластиковых гильзах. Латуни у меня просто нет.

Я с сожалением положил на стол свою одностволочку, показавшую себя с наилучшей стороны. Блин, как же жаль, но слишком тяжелый груз опасен. Быстро устаешь, можно подвернуть ногу, просто сковывает движения. Но очень жаль. Повытаскивал патроны из патронташа, воткнул на их место двенадцатый калибр. Шестнадцатый же и патроны к фузее отдал продавцу, который обменял эти патроны на двенадцатый. Здесь же, в лавке, с разрешения хозяина я переложил рюкзаки, нацепил на офицерский ремень подсумки со снаряженными обоймами (как оказалось, они лежали в подсумках), вздел кобуру с револьвером-«тейлорсом», который несколько полегче «ругера» и который я решил носить слева, чтобы вытаскивать правой слева направо, так мне удобнее. А «ругер» лег в трофейный рюкзак, с частью патронов и продовольствия. Патронташ с двенадцатым калибром лег туда же, чтобы, если что, легче было достать, оставшиеся патроны двенадцатого калибра сложил в основной рюкзак. В стволы курковки вложил пулевые патроны. Упаковал карту, компас, пару карандашей, блокнот в планшет и положил его в большой карман переднего рюкзака. Поверх шинели нацепил ремень с кобурой и подсумками, поправил и подогнал портупею. Надел основной рюкзак, на брюхо надел трофейный, топор сзади-справа за ремень, на шею винтовку. Тяжеловато, но своя ноша не тянет, да и никто мне не мешает делать привалы через каждый час сначала и через полчаса потом, например.

– Ну как, готов? – усмехнулся хозяин лавки. – Тогда ни пуха ни пера.

– К черту, – ответил я, открывая дверь и утыкаясь коленом в морду молодого стаффордширского терьера. Симпатичной сучки, рыжей с белыми грудью, животом и лапами. – И чья это красавица здесь бродит? – усмехаясь, я наклонился и потрепал собаку по холке.

Я всегда понимал, в каком настроении собака, чего хочет, опасна ли она. И никогда не боялся собак. Эта сейчас была в недоумении и каком-то радостном предвкушении. Хвост псины неуверенно мотнулся справа налево и застыл в полуопущенном состоянии.

– Это Хромка, – сзади подошел лавочник. – Нет, собака, сегодня я тебе пожрать не принес, иди-ка ты отсюда.

– Твоя, что ль? – Я присел на корточки, прислонил ружье к стене лавки и с разрешения собаки взял ее переднюю правую лапу, жутко изуродованную и искривленную ниже колена. – Что с ней было?

– Да нет, не моя. Она вообще ничья, и лучше бы ей найти хозяина поскорее, иначе шериф пристрелит, если попадется ему на глаза. Она одного новичка, совсем щенком была, когда его убили. Хромка его защищала, цапнула шерифа за ляжку. Галифе ему порвала, кровь пустила. Тот ее минут пять ногами пинал, все думали, убил. Нет, выжила, только лапа плохо срослась. Никто из нас ее брать не хочет: кому охота с шерифом связываться? Чуть подкармливаем, лично я ждал, когда она подрастет и с каким-либо кобелем загуляет. Сука сильная и умная, щенки тоже не должны быть идиотами. Но ее недавно шериф увидел и стал выглядывать. – Лавочник тоже присел рядом и погладил собаку по голове. – Слушай, забери ты ее. Она, конечно, хроменькая, но умница, да и силушкой ее бог не обидел. Ты пешком, она от тебя точно не отстанет.

Тем временем, видимо что-то для себя решив, собака завалилась набок и подставила мне свое брюхо. При этом широко разинув пасть и вывалив язык в своей собачьей улыбке.

– Давай уж брюхо, почешу. – Я усмехнулся и потискал животину, вызвав приступ яростного энтузиазма, взвизгивания, взбивания хвостом мокрого песка на досках тротуара.

Собака перевернулась, вскочила на ноги и облизала мне лицо, здорово обслюнявив.

– Ну все, хватит!

От того, что эта зверюга положила мне на плечи передние лапы, я вышел из неустойчивого равновесия на корточках и принял устойчивое на заднице. Короче, шмякнулся на зад, придавленный немалым весом рюкзаков, винтовки и еще хоть и тощей, но сильной и увесистой собаки. С благодарностью приняв помощь в виде руки лавочника, я встал, отряхивая брюки. Хорошо все-таки, что не пристрелил его!

– Спасибо, – поблагодарил я негоцианта. Поглядел на хоть и прихрамывающую, но весело припрыгивающую вокруг меня собаку. Молчунья, кстати, несколько раз взвизгнула, разок утробно взрыкнула, но не гавкнула. Не люблю пустолаек. И даже таких отличных охотничьих собак, как именно лайки, из-за этого не люблю – гавкают по делу и без него. – А ошейник найдется для этой красавицы? И это, фунт вяленой оленины, пожалуйста. Раз уж я ее взял, то надо накормить. Да-да, тебя. – Я усмехнулся и, нагнувшись, погладил виляющую хвостом со скоростью вертолетного винта псину.

Тощая ты все же для конца осени. Это учитывая, что в лесу тебе мало кто противостоять может, – видимо, просто недостаточно скорости и ловкости, чтобы догнать того же зайчонка, например. Да и птенцы оперились и подросли, уже на крыло встали, так что жила эта псина только подачками.

Надев на собаку ошейник из толстой коричневой кожи с мощной латунной пряжкой, я начал кормить ее с рук вяленой олениной, отрывая тонкие волокна мяса от тонкой и твердой пластины. Хромка ела жадно, но аккуратно, чуть прихватывая зубищами краешек следующей порции и глотая почти не пережевывая.

Вдруг она отодвинулась и глухо зарычала.

– Ты чего, псина? – Впрочем, уже я услышал негромкие шаги.

– Ах, какая сцена, – сбоку послышался умильный голос.

Обернувшись, я увидел издевательски ухмыляющегося шерифа. Его мать, как он так тихо по дощатому тротуару в сапогах ходит?

– Да, очень сентиментальная, – кивнул я, отмечая, что его левер все так же лежит на локтевом сгибе левой руки, а правую он держит на шейке ложа, положив большой палец на курок. Лавочник тихо отошел в сторону. – Люблю собак, особенно своих. Вы что-то имеете против?

Блин, моя винтовка стоит рядом с курковкой, вроде как и рядышком, но вот успею ли я ее схватить. Хотя…

– Вы не любите собак, даже таких красивых? – Нагнувшись, я левой рукой погладил голову оскалившейся Хромки. А потом выпрямился, держа в правой вынутый из спрятавшейся под напузным рюкзаком кобуры «тейлорс». – Так это ваше дело, шериф.

– Ты слишком много говоришь, новичок. – Здешний охранитель закона нахмурился, но пока не дергался.

– Я не нарушал ваших законов. Моя собака тоже. Есть на улице нельзя мне, про собак там ни слова не написано.

Я слегка развернулся, держа револьвер прижатым к рюкзаку, а запястье к правому боку. И мой большой палец тоже лежал на курке. Если он только попытается взвести свой мультук – буду стрелять, и будь что будет.

Шериф, увидев револьвер, нахмурился еще сильнее, но не сильно испугался.

– Здесь я решаю, что закон, а что нет!

– И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду или попытаюсь уйти. – У меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душным.

– Готов умереть за эту блохастую давалку? – Шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.

– Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг. – Тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле. – Ты как, готов умереть за друга?

– Ты психованный маньяк, опасный для жителей нашего города. Если ты в течение получаса не покинешь территорию Щучьего – буду стрелять без предупреждения! – Шериф круто развернулся и пошел в сторону салуна.

Вдруг в салуне вроде коротко грохнул выстрел, раз, другой, третий. Из распашных дверей вылетел какой-то мужик, упав в грязь и корчась от боли. В окна вылетел другой, высадив раму со стеклами. Шериф, оглянувшись на нас напоследок, рванул к месту происшествия.

У моей правой ноги глухо и с ненавистью рычала собака. Мощное тело мелко подрагивало, под шкурой гуляли мышцы, того и гляди, собака готова была броситься на шерифа.

– Тихо, тихо, успокойся. – Я взял ее за ошейник, переложив револьвер в левую руку. Блин, неужели колени подрагивают? Вестерн, мать его об стену, чуть в дуэль не попал. Пару раз глубоко вздохнув, я повернулся к лавочнику, с интересом наблюдавшему за мной. – Как отсюда выйти наикратчайшим путем? – Блин, на самом деле надо валить, с шерифа станется не засечь время. И время! – И это, сколько сейчас времени?

Я отпустил ошейник псины, только перешагнув через нее и сжав коленями, потрепал ее по холке. А сам вытащил из нагрудного кармана незаведенные часы. Они так и остались пока в коробочке.

– Двадцать пять минут пятого. – Негоциант вытащил свои, тоже карманные, но в позолоте. – Лучше через ворота, не стоит идти через огороды. Частная собственность, еще пристрелят. Ворота есть за портом и там, за салуном, на юго-западе.

Я поглядел в сторону салуна. Народу возле него собралось уже немало, приехала какая-то колымага, запряженная серой грустной клячей. Нет, туда мы не пойдем. Мне надо на юг, там вроде как ближе, но это слишком очевидно. Пойду мимо порта.

– Ну тогда всего наилучшего.

Заведя часы и поставив стрелки на указанное время, я положил часы в карман и взял свой новый дробан, вложил револьвер в кобуру, накинув петельку на курок. Поднял винтовку, закинул ее за спину, устроив поудобнее.

– Хромка, рядом! – Пожав руку лавочнику, я отпустил собаку и развернулся в сторону порта. – Пойдем отсюда, псина, у нас долгий путь.

Каблуки сапог гулко топали по навесному тротуару в центре поселка, потом с чавканьем вжимали в грязь полусгнившие доски настила. Пройдя мимо проулка, где буквально пару часов назад я вновь убил и где меня едва не убили, я только глянул в него мимоходом. На выбоины в стене какого-то сарая никто не обратил внимания, и слава богу.

– Блин, хлебом как пахнет.

Я притормозил и перешел через грязную улицу к открытому окну пекарни. На накрытой чистой тканью доске стояли большие караваи хлеба, лежали булки.

– Тук-тук, хозяин! – Я постучал по прилавку.

– Щас! Минуту! – Вскоре в окно по пояс высунулся красномордый мужик в переднике, заляпанном тестом. – Чего надо?

– Каравай хлеба и пяток булочек. – Я прикинул и увеличил количество. – Нет, пару караваев и десяток булочек. И если можно, то завернуть в бумагу или пакет какой-либо.

– Кредит с полтиной.

Булочник вытащил из-под прилавка пакет из грубой бумаги и начал складывать в него хлеб. Потом еще один такой же, и в него уже пошли булочки.

Получив от меня два кредита, булочник отсчитал мне полтину сдачи и вновь исчез в глубине пекарни.

– Держи, – отломив полбулки, я протянул ее Хромке, а остальной хлеб спрятал в напузный рюкзак. Блин, как бы его слюной не залить: от запаха свежего хлеба, а больше от выпечки – скулы сводит.

Повернув за поворот, я невольно замедлил шаг. Посреди улицы стояла та самая виселица. Ветерок чуть покачивал и медленно поворачивал тело урки. Веревка врезалась в шею, сворачивая голову урки набок. Ноги примерно с полметра недоставали до грязной земли, неподалеку валялся старый бочонок.

Сплюнув через левое плечо, я прошел мимо. Рядом, прихрамывая, гордо шла собака.

Пройдя мимо порта, я вскоре вышел к воротам города. Впрочем, это громко сказано: обычный шлагбаум из толстой жерди, который охраняли два мужика с мосинками.

– Куда идешь? – Один из них грозно выпятил немалое пузо.

– Из города, по приказу шерифа. – Я усмехнулся. – Отворяйте.

– Жирно будет, пролезешь под шлагбаумом. – Второй, худее, сплюнул на землю и облокотился на этот самый шлагбаум. – Еще каждому новичку открывай.

– Да и не надо. – Я, нагнувшись и придерживаясь за жердину, оказался на той стороне. – Hasta la vista[1], мужики.

– И тебе тем же концом. – Глядя мне вслед, худой свернул самокрутку и, чиркнув спичкой, прикурил. Ветерок донес до меня сладковатый запах паленой веревки.

Нехило они здесь дежурят, анашу прямо на воротах смолят. Кстати, на Земле хоть марихуана и легализована в большинстве городов, но стоит диких денег – ведь в основном экспортируется с колонизируемых планет, а тут простые укурки ею балуются. Хотя что я знаю о стоимости анаши на этой планете?

От поселка шла наезженная дорога, с колеями от тележных колес и следами копыт, втоптавших в грязь конские каштаны. Коровьи лепешки (блин, и тут спасибо Васильичу) густо усевали обочины – видать, в этом поселке немалое коровье стадо обретается. Впрочем, чего удивляться: мало ли что тут еще те обдиралы живут – молоко со сметанкой и творогом все любят.

От ворот грохнул выстрел, над головой щелкнула пролетевшая пуля. От сторожей донесся взрыв смеха, а я подпрыгнул от неожиданности и рванул в окружающий дорогу лес. Ну на хрен, замечтался, идиот, еще пристрелят.

– Хромка, за мной!

Проломив невысокий подрост, я заскочил под кроны высоких то ли кленов, то ли осин, сразу не разберешь. Одним словом, лиственный лес, разномастные деревья разной высоты, толщины и породы, кусты, множество всходов от семян прошлого года, обгрызенные то ли зайцами, то ли коровами прошлогодние и позапрошлогодние деревца. Много-много прелого листа под ногами, прошлых годов, сверху посыпанного уже свежими палыми листьями, настолько много, что земля пружинит и практически не остается следов. Если учесть поднявшийся ветерок, сейчас сшибающий с деревьев листву, то…

– Так, Хромка, сейчас я этих гадов! – Из кармана рюкзака я вытащил специально для этого отложенный большой пакет с молотым красным перцем, специально купленный в лавке, и один из двух пакетов с резаным табаком, трофейные, от урок остались. Мелькнула шальная мысля в голове, и ведь как в тему пришлась. Конечно, нюхательный бы пошел намного лучше, но и этот неплох. – Ты немного отойди, псина, сейчас тебе будет неприятно.

Я оттолкнул лезущую под руку собаку и отсыпал в ладонь по приличной порции того и того. Хорошенько смешал, капитально размяв и раскрошив табачные обрезки (Хромка уже отбежала, чихая и негромко, обиженно на меня взлаивая и поскуливая). Я посыпал место вокруг себя в радиусе с пяток метров, потом свой путь к корявому дереву около дороги, потом остатки еще в месте предполагаемого отхода. Повесил на шею дробовик, снял с левого плеча винтовку. Поглядел на ржущих у ворот и объясняющих что-то какому-то мужику караульных. Мужик в конце концов плюнул, врезал толстому в брюхо и ушел. А эти долбаные охраннички решили еще косяк забить, похоже.

– Ну-ну.

До них всего с сотню метров отсюда, даже поправки вносить не нужно. Так, толстый затягивается, хорошо!

Бух! Сильная отдача в плечо увела винтовку с линии прицеливания.

Мать, все-таки для стрельбы в лесу не самая лучшая вещь! Вообще, сложная после привычного оружия машинка. Впрочем, виден севший на задницу и держащийся за живот тощий. Рывок затвора, щелчок, звон отлетевшей гильзы, досыл патрона, опять щелчок.

Бух! И толстяк, судорожно пытающийся снять с предохранителя мосинку, получил свинцовую пилюлю в грудь. Вновь затвор на себя, дозарядить парой патронов, затвор на место и на предохранитель.

– А теперь ходу, Хромка!

Я не стал смотреть, кто, когда и куда побежит после этого. На мои следы уже набросало листвы, чингачгуков вряд ли много среди этой мрази. Если они вообще есть. А от собак меня надежно защитит старая партизанская смесь – вон Хромка ко мне до сих пор не подходит, метрах в пяти идет. Так и пойду, лесом, вдоль поселка, пока не выйду на западную окраину. Там, если верить карте, идет дорога в горы, вот параллельно ей и пойду, как Кутузов французов вдоль Старой Смоленской гнал. Шел, а у самого жим-жим: вдруг у них свой Мюрат или кто там еще у Наполеона был? Догадаются, куда я пошел, перекроют дорогу несколькими стрелками – «мама» сказать не успеешь, сам пулю в лоб схватишь. Но нет, крики и несколько беспорядочных выстрелов остались позади, только мое тяжелое дыхание, шуршание листвы и треск веточек из-под ног, винтовка в руках, ручеек пота из-под шляпы, собака неподалеку, настороженно вглядывающаяся и самое главное, вслушивающаяся в то, что впереди, да и порой верхом нюхающая. Ай да Хромка, да какая ты Хромка, ты Умка как минимум. Отойдем если без проблем от поселка, торжественно переименую, плевать на твою хромоту.

Вообще, здесь прохладно, изо рта порой пар идет, точно примерно тринадцать-двенадцать градусов по Цельсию, не выше. Солнышко под кронами этих деревьев не проникает прямо, тень, вот и заметно холоднее, чем в том же поселке. Деревья здесь, кстати, уже почти без следов вырубки, пней почти нет. А лес хороший, высоченные то ли вязы, то ли буки. Под ними, кстати, под кустами орешника и шиповника, множество орешков и очень много кабаньих набродов с раскопами. В некоторых местах как будто плугом вспахали. Землица интересная, ярко-красная, жирная.

Остановившись, я снял шляпу, протер ее изнутри чистой портянкой, портянкой же вытер лицо и шею. Блин, взопрел весь, все-таки тридцать с лихом кил груза, и без передыху, достаточно скорым шагом час иду. Убрав в карман часы, вытащил компас и проверил, куда я иду. Ага, вроде как нормально, но нужно поторапливаться. Позади уже голосов не слыхать, но пару далеких выстрелов слышал.

Через три часа я опустился на колени около крохотного родничка, бьющего из-под корней огромного дерева. Достав из рюкзака пару булочек, я одну бросил собаке, жадно пьющей воду чуть ниже, а сам кружкой черпнул ледяной воды, плеснув в нее водки из крышки фляги, и, облокотившись спиной, не снимая рюкзака, стал аккуратно есть, макая булочку в воду и стараясь не столько жевать сдобу, сколько ее рассасывать. Впрочем, доесть мне ее не дала собака, глядя на меня печальными глазами и обильно пуская слюни.

– Сейчас еще достану.

Я вновь полез в пакет. Блин, охота что-либо посерьезнее сожрать, но некогда. Завтраки из Макдональдса жалко, пригодятся еще. Так что я вытащил еще пару булок. Блин, как же хитро придумано в этом Щучьем все – на самом деле выжали бы до последнего цента, с голым задом отсель уехать бы пришлось.

Прекратив жевать, я прислушался к птичьему гомону, но стая каких-то то ли скворцов, то ли дроздов уже улетела. Я, конечно, нехило отмахал, но расслабляться не стоит. Хотя похоже, что в поселке на меня рукой махнули, ни собак не слыхать, ничего вообще. Моя псина ухом не поведет, разве на белку или недавно взлетевший выводок каких-то куропаток гавкнет негромко, для порядка. Поглядев на уже проглотившую вторую порцию собаку, грустно положившую морду на передние лапы и провожающую каждый кусочек булки печальным взглядом, я протянул ей оставшийся.

– Держи, проглотка. Доедай, и пойдем дальше. Что, думаешь, я зря тех ушлепков на воротах стрельнул? – Я почесал собаку за ухом. Поглядел на стоящую рядом винтовку. – Я так не думаю, псина. Они ладно мне не в спину шарахнули, хотя вполне могли. Да и закона этого их я не нарушил, они сами выстрелили первые. Но погляди на это так – я тем орлам, которые ловят таких, как я, за воротами (а такие точно есть, к ворожее не ходи, догонят на конях и кончат), четко дал понять, что за мной идти не стоит. Да и вообще, были бы здесь ребята из моей роты – спалили бы весь этот Щучий к Бениной матери, а жителей на воротах их домов поразвешали. А то бизнес у них такой, из новичков смальце жать. Видишь ли, у них в борделе новички опущенные. Дожевала? Тогда пошли, подруга. Пара светлых часов, похоже, у нас точно есть.

На самом деле наступал вечер. Верхушки деревьев были выкрашены солнцем в яркие, праздничные тона. Кто сказал, что осень уныла? Она не уныла, она задумчива.

Через пару километров под ногами слегка захлюпало.

– Болото, что ли? Странно, на склоне болот обычно не бывает! – Я удивился и пошел вверх по едва обозначенному уклону. Собака сунулась было вперед, но вскоре провалилась по брюхо и прыжками выбралась обратно, отряхнулась и побежала догонять меня. Впрочем, скоро я понял, в чем дело.

– Бобры. Ты глянь, какая туша!

Я остановился и поглядел на проплывающего мимо по затянутой ряской запруженной речушке бобра. Блин, и где теперь перейти? Берега речушки топкие, точно как порося вымажешься, да и вплавь всего барахла не перетащить. Хотя зря наверх по течению пошел, вон плотину видно. Метрах в пятистах ниже.

Спустившись и обойдя болото, я подошел к бобровой запруде и удивленно присвистнул. Длина плотины из веток и стволов деревьев была не меньше полукилометра, образуя нехилое такое озерцо.

– Гляди, понастроили! – Я посмотрел на нагромождение сучьев и веток, забитых глиной и илом. – Гидрострой… Ты как, сможешь пройти? – Я обернулся к своей спутнице. Та внимательно глядела на две бобровые головы, торчащие из воды метрах в пятнадцати от нас.

Через плотину я перебрался достаточно спокойно, собака тоже. Основательное сооружение, внушительное. Посреди самой плотины было как минимум четыре бобровые хатки – похоже, здесь несколько семейств живет. Впрочем, чему удивляться. Лес здесь вековой, места глухие. Люди, несмотря на близость поселка, сюда еще точно не добрались, иначе бы перестреляли бобров на шкуры и мясо. Других-то врагов у бобра практически нет, бобровую хатку даже медведь не разломает. Видимо, охотников не так уж и много или хватает другой дичи.

Около получаса мы с собакой шли на юго-восток. Поднявшись на вершину небольшого холма, я осторожно выглянул снизу из-под куста, чтобы не светиться. И на некоторое время замер. Красотища, обалдеть. Широкая лента реки, ясное небо, по которому ветерок гонит небольшие облачка, яркие, чистейшие леса. Примерно в километре дорога, узенькая, мелькает между двумя холмами и прячется в лесу. Обернувшись на северо-запад, примерно в сторону поселка, я удивленно присвистнул. Над лесом поднимались два столба черного дыма.

– Нехило! Это кто там так повеселился? – У меня даже слегка поднялось настроение. – Похоже, нашу партию новичков запомнят в этом поселке надолго!

Снизу, со стороны лесной дороги, грохнул одиночный выстрел из дробовика. Следом за этим, чуть позже – дикий, отчаянный крик. Долгий, захлебнувшийся было, и вновь мне за шиворот накидало мелкой ледяной крошки от крика. Собака вздыбила шерсть и глухо зарычала.

– Что это? – недоуменно спросил я сам у себя, глядя в сторону, откуда доносился крик. – Если засада, почему никто не добьет? Самострел, в смысле несчастный случай?

Впрочем, скоро крики умолкли. Опять стало тихо, только ветер шумел в кронах деревьев, осыпая все листвой, и птицы вновь очнулись и защебетали-зачирикали. Где-то и кукушка ожила, начав мерно отсчитывать кому-то годы. А приблизительно над тем местом, где прозвучал выстрел, начал кружиться коршун, вскоре к нему присоединился еще один, и еще…

– Как думаешь, стоит сходить поглядеть? – Я обернулся к собаке, уже успокоившейся и положившей морду на лапы. – Тем более что из города навряд ли кто сейчас к нам выберется.

На самом деле к двум старым столбам дыма прибавился третий, более основательный. Блин, далековато я отошел, ни фига не слыхать, даже ухо к земле приложив. Был бы поближе – глядишь, и стрельбу услышал бы, наверное. Но с другой стороны, намного лучше быть подальше от этого поселка.

– Пойдем. И не Хромка ты, а Герда. Умница, красавица, и преданная. Пошли, псина.

Осторожно, останавливаясь и прислушиваясь, мы спустились с холма и пошли чуть правее узенькой просеки, по которой и проходила эта дорога. Она, кстати, намного менее езженная, чем с обратной стороны Щучьего, – видимо, нечасто здесь бывают. Впрочем, а что здесь особо делать? Впереди горы, леса скоро хвойными станут, вон темная зелень видна. На дрова намного лучше береза, вяз и бук, чем сосна или елка, прямо скажем.

Новопоименованная Герда остановилась и глухо зарычала. Я аккуратно, снизу куста выглянул на дорогу.

Там, метрах в сорока, лежал в луже крови мужик в шинели новичка. Рядом не было никого, если не считать то ли ласки, то ли хорька, замершего буквально в шаге от тела и обернувшегося в нашу сторону.

– А ну сгинь! – Не успел я сказать, как этот представитель рода куньих светлой молнией исчез в кустах с той стороны дороги.

А я еще раз приложился ухом к земле. Нет, тихо, ничего не слыхать, ни шагов, ни топота. А потому я вдоль старых колей, рядышком с кустами, подошел к телу, и остановился в шаге возле него, на всякий случай направив ствол мосинки ему в спину.

Скорчившееся в муках, прижавшее руки к низу живота тело мужика из начала очереди там, еще на корабле. Он на первой шлюпке отъехал. Рядом лежит какая-то двустволочка, шляпа отлетела и валяется метрах в трех. И на самом деле – лужа крови, огромная.

– Да уж. – Я для очистки совести потрогал сонную артерию. Какое там, уже остывать начал, я-то минут сорок шел. – А кто это тебя?

Через дорогу шел шнурок, тонкий, едва видимый здесь, где высоченные кроны смыкались над просекой. Мужик прижал его собой, но правая часть шнурка была на обочине, с оборванной веточкой, к которой шнурок был привязан. А вот слева, куда я прошел, к небольшому дереву была привязана за приклад старая двудулка.

– Самострел. И поставлен давненько, свежих следов нет. – Я поглядел на покрытое ржой ложе и стволы. При выстреле дуплетом ружье слегка сдвинулось, но в целом конструкция была удачной, прямо скажем. Любой, кто не углядит шнурка, – получает заряд в область паха. И выходит, что самострел ставился на человека: на лося или оленя линия прицела низковата. – М-да…

С этим умным выражением я подошел к телу и поднял вертикалочку. МР-94, ижевское комбинированное ружье, калибры мелкашечный и четыреста десятый. Для туриста или геолога ружбай. Подумав, я взял тело за ворот шинели и потащил в кусты. Не стоит на дороге осматривать, не стоит. За мной бежала Герда со шляпой в зубах.

Оттащив тело метров на семьдесят вглубь леса, к бегущему в небольшой песчаной ложбинке ручью, я поглядел на темнеющее небо, на тело мужика, на комбинашку, лежащую на траве, и начал снимать с себя рюкзаки. Сегодня из Щучьего точно никто не придет, да и появится ли кто завтра, чтобы ловушку проверить, неизвестно. А мне почему-то этого мужика вот так, волкам на поживу, бросать неохота. И потому я вытащил из-за пояса топор, воткнул его в лежащий ствол дерева, достал из рюкзака малую саперную лопатку и стал копать могилу в податливом песчаном грунте.

Сильно глубокую я не стал делать. Но примерно по пояс выкопать смог до наступления сумерек. Сняв с мужика его вещмешок и найдя в кармане деньги, я опустил его тело в могилу и начал засыпать песком. Потом воткнул в головах связанный из пары веток крест, снял шляпу. Собака, которая все это время лежала сверху, наблюдала за моей работой, прислушиваясь и принюхиваясь. Но вела себя спокойно.

– Ну, прости ему, Господи, грехи вольные или невольные и суди его по милосердию своему. Аминь!

Коротко перекрестившись, я надел шляпу, на себя рюкзаки, винтовку и ружье, забросил доставшийся в наследство рюкзак наверх, подхватил ружье и выбрался из овражка. Уже не просто смеркалось, а темнело, и потому я не стал идти далеко, развернул на поляне один из пледов, бросил его на собранные с поляны листья, в головах положил один из рюкзаков, накрылся вторым пледом. Около себя оставил винтовку и курковку. Уже засыпая, почувствовал, как в ноги завалилась Герда. И заснул на удивление спокойно, несмотря на то что рядышком свежая могила. Только пару раз сквозь дрему слышал, как ухает филин, тревожно вскакивает моя собака и вновь мостится в ногах.

Утром проснулся от того, что кто-то лизал меня в лицо.

– Герда, фу! Перестань слюнявить! – Я сел и рукавом шинели обтер лицо. Блин, темень еще, звезды видно. Вытащив часы, с трудом углядел на них стрелки. Без трех минут пять. В принципе неплохо. Герда приплясывала рядом, крутя хвостом и напоминая о том, что не мешало бы поесть.

– Ты права, подруга, но сначала дай мне десять минут. – Я выбрался из-под пледа, потянулся. – Умоюсь, соберусь, тогда перекусим. И, наверное, подождем гостей. Как думаешь, Герда? Или ну их на хрен, позавтракаем – и ходу?

Псина сидела на заду и сосредоточенно думала, а я сделал свои дела, умылся в ручейке повыше вчерашней могилки. Поглядел на висящую на кресте шляпу. М-да, сик транзит глория мунди[2]. Кем бы ни был мужик в том мире, здесь от него только шляпа на кресте и осталась. Я бы и ее забрал, да маловата оказалась, так что из одежды только одну полушинель и отрезал, чехол для топора сшить, опасно так его таскать, за поясом, острый очень. Сошью нечто вроде подсумка и вложу в него.

Пока собирался, думал, чем позавтракать, потом решил, отломил от ковриги два куска, вытащил два завтрака, растер по первому сыр, котлету и отдал собаке. Себе оставил только листик капусты, начавший жухнуть: витамины для таких забегов тоже нужны. На обед луковицу достать надо.

Чуть свет я был уже собран, нацепив свои два рюкзака, и думал, куда мне деть рюкзак и ружье, доставшиеся в наследство. Денег, кстати, четыреста пятьдесят долларов с пригоршней серебряной мелочи вышло, неплохо, тем более карман не тянут. Впрочем махнув на все, повесил рюкзак на то же плечо, что и винтовку, под нее, а ружье под правый локоть. Килограммов двенадцать туда-сюда, не страшно, чуть почаще привалы делать буду. Нужно двигать – не стоит искать себе неприятностей.

Потом взял ружье, что использовали для самострела, присмотрелся – и выматерился.

– Герда, скажи мне, пожалуйста, ну какой чудак на букву «эм» придумал для самострела пользовать реплику отличной садочной горизонталки? Идиоты! Хорошо насмерть ружье не умучили!

По колодке и стволам поверху пошла ржавчина, но только слегка, не повредив еще его серьезно. В стволах была легкая сыпь, они едва-едва гуляли в колодке, но в целом ружье было в полном порядке. Особенно если учесть то, что здесь есть черный порох. Он для ружей дробовых и в двойной дозе безопасен, так что постреляет еще ижок на осенних пролетах, что-то мне кажется, что они здесь дюже богатые.

Все это я додумывал уже на ходу, протирая стволы и колодку старого ружья масляной тряпицей. После, разобрав его, я затолкал ствол и ложе в свой старый чехол и пошел дальше, прогоняя масляной тряпочкой уже по поверхности комбинашки. Потом дошел черед и до винтовки и курковки. А на обеде нужно у винтовки стволик вычистить и у остальных ружей тоже. Баба любит ласку, а оружье – смазку.

Сначала мы с Гердой часа три шли по дороге, плюнув на все предосторожности. Псина у меня оказалась умной, и потому сторожевые функции почти на сто процентов я сдал ей, только глядя краем глаза на ее поведение, а сам пыхтел под грузом весом в добрую сотню фунтов. Примерно как индеец-носильщик у Джека Лондона. Шинель расстегнул до самого пояса, и все едино промок насквозь, от меня сейчас как от разгоряченной лошади, наверное, шибало. Блин, такими темпами и нужно будет подумать не только о помывке, но и о постирушках, а то на меня все медведи со здешних мест сбегутся. Итак, сначала перерывы на передых были через полчаса, потом через пятнадцать минут.

В конце концов я замучился – все же давным-давно марш-бросков с полной выкладкой не совершал. Срубил у орешины пару кривых жердин, несколько веток потоньше, на поперечины, обтесал их и сделал волокушу, на которую сгрузил рюкзаки и «лишние» ружья. И поволок ее на юг. Сразу стало не то чтобы намного, но полегче, индейцы не зря эти травуа делали. Поглядев на бодро хромающую рядышком псину, я отказался от мыслей стать настоящим доколумбовским краснокожим и повесить травуа на собаку. Пусть бдит.

Вскоре полузаросшая мелким кустарником дорога свернула на запад. А мы с Гердой поперли напрямую, через редколесье, к уже неплохо виднеющимся горным вершинам. Не сказать чтобы особо крутым – обычные невысокие горы. Примерно тысячи две высотой, вряд ли больше.

– Все, шабаш! – На берегу крутого оврага я остановился, отпустил рукояти волокуши и осторожно поглядел вниз. Нехило, метров десять обрыв. И шириной эта промоина метров пятнадцать, не меньше. Тянется и туда и сюда – конца-краю не видно. – Герда, если я тут себе шею не сверну, то ты со своей лапой точно искалечишься. Как перебираться будем?

Но псина уселась на зад и спокойно, с достоинством поглядела на меня. Мол, ты человек, ты думай, а я нюхать и слушать буду. А потом вскочила на лапы и, опершись передними мне в грудь, попыталась лизнуть в лицо.

– Нет, красавица, хватит поцелуйчиков. – Я со смехом некоторое время поуворачивался, а потом завалил псину на спину и начал чесать ей брюхо. – Сдаешься? То-то, зверюга! Ладно, сейчас перекусим, да и чаю вскипячу, а потом думать буду, как перебираться. Хорошо, что ручей вон течет, проблем нет.

И, вновь подцепив волокушу, я оттащил ее вверх по оврагу метров на пятьдесят, к небольшому лесному ручейку, который падал вниз симпатичным таким водопадиком.

Набрав хворосту, я запалил костер, следя, чтобы ветки были сухими и давали как можно меньше дыма. Над костром, который я, кстати, развел в небольшой яме, был подвешен котелок с водой. Пусть хоть чаю, но горячего охота. Впрочем, подумав, рядышком я подвесил второй котел, в который бросил несколько кусочков копченого сала, покрошенную луковку, нарванные пряди вяленой оленины. Чуть обжарил, долил воды, и после того как закипело, бросил в шулюм по горсти пшенки и сечки. Ну, единственно солить не стал, потом посолю и поперчу. Собаке сильно соленое тоже не стоит есть. К этому времени дрова прогорели, и под котелками с кашей и чаем тускло рдели угли.

Ну а пока готовилась каша, я распотрошил рюкзак того невезучего новичка, да и снятую с него сбрую решил осмотреть. А то никак руки не доходили.

На широком ремне присутствовал кожаный патронташ, на сорок пять патронов. К моему удивлению, гильзы для ружья оказались латунными, а не стальными или пластиковыми. Ну, это уже хлеб, латунь до полусотни переснаряжений точно терпит. А то и сотню. Правда, калибр ну не совсем для этих мест. Я бы предпочел минимум двадцатый, но дареному коню в зубы не смотрят. Маленький подсумок был с тремя пачками мелкашечных патронов, причем когда я разломил один, то из стальной гильзы высыпался мелкий винтовочный нитропорох. И то дело: был бы дымарь – намного слабее патрончик был бы. А так и птицу какую там или кого еще на еду тюкнуть запросто можно. Хоть и непривычно.

– Да уж, знакомые все лица. – Я стряс порох на землю и помешал кашу. Еще немного, и готово будет.

Там же, на поясном ремне висел в ножнах неплохой ножик-финка с клеймом НКВД, легендарной конторы, тоже какой-то новодел с новых планет, и в отдельном подсумке была небольшая подзорная труба.

– А вот за это спасибо тебе, мужик.

Я вытащил обшитую кожей трубу, раздвинул ее и поглядел в сторону гор.

Ну очень неплохое увеличение, минимум тридцатикратка. Хоть какой-то прибор наблюдения есть, пусть и древнейший. Собака лежала у костра и пускала слюни на землю. Правда, при этом не забывала прислушиваться, порой привставая и проверяя, что именно она слышала.

Впрочем, ничего особого не было. Сойки и сороки нигде не скандалили, вообще птицы спокойно чирикали без проблем, дятлы вовсю стучали, внизу в овраге что-то гулко плеснуло – наверняка еще одна бобровая семейка. Далеко перекликивались волки, но настолько далеко, что даже моя собака ухом в их сторону не вела.

Рюкзак не дал ничего неожиданного. Пара сменного белья, такое же, как у меня, серое и теплое, и даже размер почти подходит, всего на два меньше. Портянки, котелок, маленький стальной чайник, кружка-миска-ложка. В боковом кармане большой толстый нож, тоже златоустовский. Таким можно немалую ветку перерубить. «Шерхан» называется, рукоять из красивого дерева и латунная гарда с затыльником.

Тем временем подоспела каша. Наложив полную миску, которую я предназначил Герде, поставил ее на мелководье, студиться. А сам проверил доставшиеся продукты. Ну, почти то же, что и у меня. Шпиг, копченая грудинка, пакет с дробленкой, вроде как кукурузной, пакет с курагой, мука, сахар, соль-перец. Вот только ни лука свежего, ни чесночку мужик не припас, а зря. Впрочем, я черемшу видал, по-моему. Хотя бог его знает, что здесь за травы. Грибов навалом, например, но я даже вылитые белые побоялся брать. Ну на фиг, кончишься под кусточком от грибной похлебки. То, что их черви едят или лоси, ни о чем не говорит, мало ли кто какую бяку ест.

Перемешав остывшую кашу ложкой и еще раз проверив температуру, я отдал ее собаке. Потом и себе чашку наложил и сел неподалеку от костра, на бережку. Если честно, мало какая вещь настолько вкусна, как каша с костра, на берегу дикой речушки. Смололи мы ее с Гердой всю, полный трехлитровый котелок, правда, собака съела побольше меня. И сейчас лежала на спине, подставив брюхо солнышку. Я тоже снял шинель, расстелил ее на бережку и завалился неподалеку. Поспать бы, но пока нельзя. Полчаса полежу, и нужно топать дальше. Пройдусь сначала вниз по течению ручья в овраге, туда, где бобры плотину сделали. Погляжу, можно ли спуститься, можно ли подняться. Может, там склоны оврага не настолько круты, или тропку к озеру те же бобры сделали – они могут не только деревья грызть, но и неплохо копать и протаптывать. Те еще зверюги, умные, сильные и работящие.

Отлежав обеденный перерыв, я встал и потянулся. Собака, глядя на меня, тоже встала, сыто зевнула и встряхнулась. Подумав, стала с интересом по новой обследовать полянку и берег ручья, что-то вынюхивая и выискивая.

А я тем временем залил оставшийся и остывший чай во флягу, остатки допил и тщательно вымыл песочком всю посуду. Собрал вещи, навьючил на волокушу рюкзаки и пошел вниз, свистнув собаку.

Дойдя до бобровой запруды, я покачал головой. Нет, не спуститься с этого берега. Болото внизу и обрывистый берег, хотя с той стороны – как назло, отличный склон, по которому бобры протоптали неплохую дорожку. Да еще не одну, видимо, чтобы их на тропе не подкараулили.

Так что я с сожалением поглядел на плавающие внизу здоровенные тушки и развернулся обратно.

– Герда, не надо на меня так глядеть! Я тебе что, экстрасенс – знать о том, где здесь можно через овраг перебраться?

Выйдя на уже знакомую полянку, я перешел через ручеек, неся волокушу в руках, чтобы не замочить рюкзаков, хорошо что прощупал сразу брод и в сапоги не налило. Блин, хочу в цивилизацию! Эх, мать…

Настроение опять резко испортилось, и захотелось кого-то убить. Нужно поосторожнее с этим, а то превращусь хрен знает в кого. Хотя бы ради Лары – та меня совсем не таким знает.

За ручейком вдоль оврага росли немалые деревья, но мысль срубить одно и сделать мост на ту сторону я отбросил сразу. Махать хоть и неплохим, но небольшим топором мне придется совсем немало, звук от топора разносится по лесу далеко. Как там у поэта? «В лесу раздавался топор дровосека. Гонял топором дровосек гомосека!» Но не это главное, а ровный и сильный южный ветер: он просто не даст свалить дерево на ту сторону. Так что я шел и тащил волокушу и едва успел схватить за ошейник Герду, когда метрах в десяти от нас из кустов выкатился забавный лохматый медвежонок.

– Мать!!! – Я, держа злющую, хрипящую и визжащую, рвущуюся сильную псину левой рукой за ошейник, правой взвел курки «ижа» и прижал его к плечу.

– Уф… – Я отпустил ручки волокуши и обернулся поглядеть с холма на темнеющий лес. – Наверное, здесь мы с тобой, Герда, и встанем на ночлег. Ручеек есть, попить-умыться хватит, уже неплохо. Ты присмотри пока, хорошо?

И, оставив собаку возле кучи рюкзаков, пошел к ручью. Но хлопнул себя по лбу, развернулся и взял из верхнего мыло и портянку, которую я как полотенце использую. Не, ну вот совсем тупой стал, голова не варит – быть в лавке, затариваться в дорогу и не купить полотенца или, в самый край, отреза полотна…

И слава богу, что не обделался с перепугу, когда за медвежонком на поляну вывалилась мамаша – полтора центнера зубов, когтей и мускулов. Блин, до сих пор жуть берет – я думал, что такие пасти только у крокодилов бывают.

Она ревет с того краю поляны, я ору на этом, у ног Герда захлебывается от ярости в рычании-вое. У меня волосы так же, как шерсть у медведицы, дыбом встали – и под шляпой, и на загривке, и на заднице. Сам не пойму, что делать: отпустить собаку, чтобы увереннее взять на прицел медведицу, – Герда бросится, молодая и неопытная. Да и увечная, ее тут же медведица убьет. Но не отпускать – собака меня за левую руку рвет, прицел сбивает, да и неудобно одной рукой из дробана целиться до жути. Вот и ору изо всех сил, стараясь медвежьему реву подражать. Я же и сам не маленький, на десяток килограммов больше центнера вешу, плюс псина, хоть и хромая, но тоже зубастая как крокодил.

Минуты две мы орали друг на друга с разных сторон поляны, медвежья разборка, блин. Потом в одно мгновение медведица рявкнула, поддала лапой под зад медвежонку, так что тот улетел с поляны, и одним длинным прыжком исчезла за кустами, качнувшимися за немалой тушей. И тишина, только собака уже хрипит, а не рычит. Я говорить не могу, голос сорвал от рева. И стоять не могу, в ногах силы нет. Сел, где стоял, прижал к себе собаку шуйцей, успокаивая и пытаясь успокоиться самому, чтобы сердце через уши или задницу не выскочило. Проверил штаны – сухо, хотя ничуть бы не удивился, если бы и напустил. Страшно жутко, только полный святой или идиот в такой ситуевине не испугается. Попытался положить ружье, но не смог разжать пальцы на ложе, аж белые. Спускать курки, придерживая их левой рукой, побоялся: дернет собака – отстрелю или ей, или себе что-либо нужное. Плюнул на все, дважды выстрелил в небо, вспугнув птиц. Ну на хрен, сейчас отпущу псину, она сдуру рванет за медвежьей семейкой. А так только дернулась, хоть и постарался я руку правую подальше отвести. Чтобы, значит, не оглушить собаку. И уже потом левой рукой разжал по одному пальцы на шейке приклада. Перезарядил ружбай, выкинув на поляну дымящиеся картонные гильзы. Две пули в небо как в копеечку. Блин, ну и встреча, охренеть.

Немного успокоившись и взяв собаку на поводок, который пришлось делать из короткого отрезка толстой веревки, я подошел к краю оврага и пригляделся. В принципе здесь можно спуститься, да и подняться выйдет на том склоне, ну его на фиг – идти вслед за медведицей с медвежонком. Опять не учует через ветер их Герда, кинется зверь и либо покалечит, либо убьет. Нет, нужно уходить с тропы, нечего лихо будить. Тем более что ручеек внизу тонкий, да и дно каменистое, видать, до каменной подошвы промыло. Опустил при помощи веревки волокушу и собаку, причем пришлось здорово поломать голову, пока придумал, как собаке нормальную люльку сделать, но ничего, управился. Потом срубил стройную осинку, толщиной примерно сантиметров пятнадцать в комле, тщательнейшим образом ее ошкурил, стесал все сучки и спустился по ней вниз, к уже повизгивающей и поскуливающей псине, где был немедленно ею облизан и облаян. Пройдя внизу, по дну оврага, на самом деле каменному, я перебрался вброд и уже собирался лезть наверх, когда мое внимание привлек тусклый блеск небольшого, примерно с лесной орех, камешка. Нагнувшись, я вытащил его из холодной воды ручейка. Золото, мать его!

– М-да, – глубокомысленно произнес я, подбрасывая увесистый и холодный самородок. – Нашла награда героя. И что нам теперь делать, Герда? А?

Собака своим видом показала, что абсолютно не понимает моего волнения из-за какого-то камешка и нужно поскорее идти, хоть куда-нибудь. Все-таки, несмотря на ее отвагу, соседство с медвежьей семейкой Герду нервировало.

– Не спеши, торопыга. – Я брел вдоль ручейка, вглядываясь в камешки и песок и порой их ворочая. На расстоянии десять метров я нашел еще пяток самородков, а потом плюнул на все, вытащил один из котелков и попробовал промыть песок и мелкий гравий, который был под галькой.

Через пару часов я ссыпал примерно граммов триста золотого песка и мелких самородков в отрезанный от портянки и торопливо, но прочно сшитый кисет. Туда же ушли и те самородки, которые были покрупнее, всего общим весом примерно граммов двести. Неплохо, два с четвертью часа работы – и полкило золота. Золото до сих пор было очень и очень дорого, добывалось только на планетах, и не сказать что месторождений много. К сожалению, золотых астероидов не попадалось, вообще редко встречались астероиды, настолько богатые металлами, чтобы их можно было разрабатывать. Все строго с планет. Так что повезло мне здорово.

Только вот как это место отметить? Чтобы суметь найти потом, когда-нибудь?

Впрочем, решение нашлось само собой. Выше по оврагу росло очень внушительное дерево, похоже когда-то давно получившее удар молнией и расколовшееся. Но при этом не погибшее, сумевшее заживить страшную рану и жить дальше.

– Ну вот, даже название прииска есть – «Расколотое дерево».

Я почесал Герду за ухом и, взяв ее на руки, подсадил. Тут промоина, похоже, талые вешние воды сделали, для нас ну очень удачно. Забросив туда же волокушу с рюкзаками, я сам при помощи саперной лопатки и такой-то матери выбрался по высеченным в грунте ступенькам наверх.

Минут десять потратил, пытаясь составить план местности и привязать его к основной карте, благо горы отлично видно и дорогу до Щучьего я неплохо запомнил.

Ну а потом ноги в руки, точнее, волокушу в зубы – и вперед, на юг. И так до этого места.

Наскоро обмывшись в ручье, я поскорее растерся все той же портянкой (вот сам точно портянка, не сообразил), оделся в чистое и устроил постирушку. Пропотевшее белье выстирал, изо всех сил отжал и развесил на кустах, полотенце-портянку тоже простирнул, отжал и тоже повесил сушиться-проветриваться, а то сопреет все. Только портянки поверх голенищ сапог бросил, а сам пока бродил босиком по нагретым солнышком листьям. Блин, костер бы развести, но нет более четкого ориентира на ночевку, чем костер. Дым от костра заметен с пяти-шести километров, запах костра, а тем более готовящейся на нем пищи, можно за километр точно учуять, ночью отблески костра вообще можно и за пару десятков верст разглядеть, если с холма и в подзорную трубу, например. Так что опять наскреб с поляны листьев, накрыл одним пледом, в голову бросил скрутку, доставшуюся в наследство, приготовил шинель и еще один плед, чтобы укрыться. Не замерзну.

Поужинав с Гердой опять бургерами и тортильями, мы наконец прикончили все завтраки из того мира. Я хоть и слышал, что они могут месяцами храниться, все же не стал рисковать – и так двое суток они у меня в рюкзаке бултыхаются. И, собрав полувлажные шмотки с окрестных кустов, завязал их на ближайшем дереве. Пусть ночь повисят, а днем на рюкзак брошу, досушатся в дороге. Видок, конечно, у меня еще тот будет, белки засмеют, но зато белье будет чистым и просохшим.

А потому со спокойной душой я уложил курковку рядышком, винтовку положил в головах, а пояса с револьвером я даже во сне не снимаю, хоть и не очень удобно. И лег спать, поглядев на темнеющее небо и появившиеся звезды. Блин, мне кажется или вчера вечер раньше наступил? Не могут же часы на полчаса врать? Может, эта планета вокруг оси дольше вращается?

Утром, встав, одевшись-умывшись, накормив собаку и перекусив сам, с пригоршней кураги я спустился к ручью. Промыв ее в кристально чистой воде, уселся на корягу и стал наблюдать за всплесками метрах в десяти, бросая в рот одну за другой сушеные абрикосины. Там, похоже, какая-то рыба упавших с деревьев мошек ест. И немалая рыбка, если по всплескам судить, совсем немалая. Причем человека она совсем не боится, непуганая абсолютно. Но ловить ее я пока не буду, не до того. А вот промыть один котелочек здешнего песочка не помешает, здорово он похож на тот, из оврага.

Через двадцать минут я задумчиво перебирал золотые крупицы на ладони. Здесь что, весь район золотоносный? Просто об этом никто пока не знает? Наверное, так, иначе вряд ли здесь устроили бы шоу «Опусти новичка». Ничего, еще посчитаемся. Память у меня и без действующей нейросети неплохая. Но все же повезло, что проходил спецтренинги по длительным действиям с отключенной сетью, – сейчас тоскливо было бы без привычного объема информации.

Ссыпав золотой песок в кулек из кусочка бумаги, уложил его в кисет к остальному золоту. Собрался и, свистнув собаку, пошел дальше. Сегодня нужно пройти еще километров пятнадцать-двадцать. Если повезет, конечно.

Впрочем, ничего особого и не было, так и топал до полудня с перерывами на отдых. А в полдень встал на привал на берегу очередного ручейка. Только было бросил на землю волокушу, как на противоположный берег метрах в двадцати ниже по течению неторопливо вышел огромный лось. Здоровенный зверюга, бородатый, с огромными рогами. Я аж дыхание затаил, да и Герда притихла. Что интересно, лось для нее не был врагом – похоже, за корову приняла. Точнее, за быка. Ну а я помалкивал, придерживая собаку за ошейник и держа в руках свою курковку. Лосяра, хоть вроде как и траву ест, на самом деле один из самых опасных зверей в таких лесах. Прямое столкновение с ним вообще чрезвычайно нежелательно, ударом передней ноги лось довольно толстое дерево перебивает. И один звериный бог знает, что именно у него в голове. И потому мне здорово стало веселее, когда этот бычара, напившись, помотал головой, разбрызгивая с бороды воду, и неторопливо ушел в лес.

Вскоре из лесу послышались короткие полувопли-полувздохи.

– Ох, елки-палки. Осень же, гон у лосей сейчас, да и у оленей тоже. Надо же, угораздило, а, Герда? – повернулся я к собаке и подпрыгнул, ударив себя по шее. – Мать твою, слепень. Ну лосяра, гад! Приволок их за собой.

Минут пять я отмахивался от десятка жужжащих насекомых, решивших подзакусить мной. Герда решила вопрос просто, поймав на лету и с видимым удовольствием сжевав пару слепней. Впрочем, я тоже в конце концов перебил маневрирующих не хуже истребителей кровопийц.

Посмеиваясь над неожиданной атакой, я обустроил очаг и начал варить крупу, с благодарностью вспоминая сержанта в учебке. Тот нас так натаскал, что каждый смог бы из топора кашу сварить. Хотя вроде как с практической точки зрения эта выживальщицкая подготовка для современной космической пехоты совершенно ни к чему.

В ручье гулко плеснуло на месте упавшей с дерева в воду мошки.

– Попробую я порыбачить, а, Герда? – вешая курковку за спину и доставая и собирая спиннинг, обратился я к собаке.

Почесав в затылке, надставил перед блесной пару поводков с крючками и насадил на них пойманных личинок каких-то жуков, найденных под корой старого свалившегося дерева.

И первый же заброс ударил по рукам мощной поклевкой, согнувшей короткое стеклопластиковое удилище. Пару раз рыбина даже выскакивала из воды, пока я грубо тащил ее, надеясь на прочность лески и надежность узлов. Около берега рыба глотнула воздуха, маленько опьянев, и я одним рывком закинул ее на берег.

– Хороша, однако! – Я с удовольствием взял на руки крупного хариуса. – Килограмма полтора, не меньше. Блин, отца бы сюда…

При воспоминании о родителях я нахмурился. Несколько лет назад в их кар на полной скорости врезался один из чокнутых ночных гонщиков. На скорости около четырехсот километров в час. Погибли все и сразу: и отец с матерью, и этот придурок безбашенный. Сколько годов с нарушителями борется дорожная полиция, производители техники – бесполезно. Обходят программы, перепрошивают, убирают автопилоты – и гоняют.

С испорченным настроением я выпотрошил рыбину, срезал с нее мясо и бросил в кашу. Конечно, извращение, но полкило чистейшего рыбного филе мне точно не помешает, даже при условии, что придется делить кашу с собакой.

После обеда, вымыв котелок, я завалился на пригорок рядом с псиной.

– Хорошо, Герда, а? – Сорвав травинку, я смотрел в чистейшее небо, не исчирканное полосами инверсионных следов и дымкой смога.

От собаки пришла волна удовлетворения и спокойствия. Я почувствовал, что в окрестностях никого, кроме двух белок и сойки неподалеку, и суслик уже пару часов недовольно выглядывает из своей пахучей норки.

– Ох, – осознав это, я резко сел, уронив при этом курковку. – Герда, это ты?

Собака приподняла голову, поглядев на меня. Я ощутил ее удивление этим вопросом.

– Ничего себе! – Вот тебе и понятливая собака. Конечно, умница. Голован, просто молодой. Знал бы шериф, кого он хотел пристрелить. – Ну ты даешь, псина, ну ты ваще! – Я потрепал лобастую голову собаки. Точнее, суперсобаки, superdog по-английски. Но во всем мире прижилось русское – голован.

Голованы были потомками эксперимента одного чокнутого гения. Этот кадр около ста лет назад пытался вывести расу разумных собак. Генетические модификации, сотни погубленных псин. Но мужик добился своего. Его собаки стали разумнее обычных, более того – они могли при помощи телепатии общаться с хозяевами. Шума было много, правительства пытались выкупить собак и результаты, миллиардеры и нефтяные шейхи в очередь выстроились за щенками. И все кончилось «хоть печально, но обычно». Террористы из зеленых взорвали ученого, уничтожили практически всех собак. Бойня была еще та. Но остались псы у подчиненных и друзей ученого, мало, но осталось. За сто лет кровь голованов рассеялась. Смешалась в многочисленных потомках. А порой просыпалась. Эти собаки были не на вес золота – на вес алмазов. Лучшие друзья, надежнейшие сторожа, прекрасные разведчики. Компаньоны, спутники, вожатые. Но на всю населенную людьми Галактику – осколки, крохи, максимум десятки тысяч. На миллиарды людей. И потому щенок голована, пусть неинициированный, стоил состояние.

– Герда, а как же мы с тобой инициацию прошли?

Голован не начинал просто так обмениваться эмоциями, ощущениями и мыслями с человеком. Для этого мало того что нужно было стать другом, необходима была специальная инициация, психологическая привязка. Что-то весьма непростое и далеко не всегда успешное.

Мне в ответ пришло ощущение ярости и гнева, одиночество. Потом неуверенная радость, чувство товарища, дружба. Ярость на дикого зверя, могущего навредить другу, желание ответить.

– Так, понятно, что дело темное. В любом случае рад. – Я еще раз потрепал голову хвостатой подруги и вновь завалился рядом.

Нужно отдохнуть, ноги ноют, и при мысли, что через час нужно вставать и идти, становится тоскливо. Но нужно идти, до гор всего ничего, пара дневных переходов осталась.

Через сутки я и Герда стояли около скрытой до этого момента долины и смотрели на могучее чернолесье – по-другому у меня не получалось назвать это место.

Огромные, высотой за сотню метров деревья, густо и часто растущие, образующие под своими сомкнутыми кронами полумрак, внушали настоящий трепет. Это сколько веков этим великанам надо было расти, чтобы вымахать до таких исполинских размеров. Моя спутница и та была явно впечатлена этим лесом, хотя до этого на протяжении суток все, что мне удавалось от нее «услышать», – веселые и иногда шаловливые интонации, несколько раз настороженные, тревожные нотки, когда попадались следы то ли пумы, то ли рыси. Причем если первый раз я следы видел, отпечатались на песке ручейка, то в остальные разы Герда передавала мне сложный мыслеобраз огромной опасной кошки.

– Не по себе, а, Герда? – обратился я к головане. – Пойдем, что ли? Или попробуем обойти?

Псина фыркнула, мотнула головой. Я уже заметил, что она устала и иногда шла практически на трех ногах. В такие моменты я делал длительные перерывы на отдых, и голована лежала, вылизывая лапу. Не, будет возможность – я шерифа точно пристрелю.

– Тогда пошли, только вдоль ручья. – Я кивнул на бегущий из леса ручеек. – Кто его знает, как там с водой. Ты только бди – мало ли, вылезет какая бяка из лесу.

И, подхватив уже обрыдлые рукояти волокуши, потопал к звенящему на камешках ручью.

Над перевалом, кстати, собирались тучи, которые мне здорово не нравились. Не хватало еще промокнуть…

– Герда, берегись!

Я бросил рукояти волокуши и, подхватив псину, двумя длинными прыжками отскочил в сторону от падающего, как казалось прямо на голову, лесного великана. Огромное дерево с грохотом, треском, скрежетом упало на землю метрах в десяти от нас, ощутимо сотряся землю и подняв кучу пыли, хвои и прочего лесного мусора в воздух. Подпрыгнуло, разломившись на три части, заставив заледенеть сердце. Резкий ветер, сваливший дерево, плеснул в лицо взвесью, заставив отплевываться и кашлять меня и Герду.

– Вроде пронесло, – перекрикивая ветер, прокричал я собаке и пошел к валяющейся около выворотня волокуше. Рюкзаки засыпаны песком и мелкими камушками, но легко отделался – еще немного, и все припасы были бы только в моем наспинном рюкзаке, самом легком. Собака с опаской подошла к погибшему великану, понюхала свежий излом, лохматящийся щепой и капающий живицей. Вокруг густо пахло хвоей и смолой.

На шляпу гулко упала первая капля. А потом ливануло.

– Герда, ко мне, – заталкивая рюкзаки под выворотень, скомандовал я залез под чудовищный ствол – метров восьми в диаметре, не меньше.

Блин, тут как в неплохом жилом модуле места, получается. И на голову не капает, что очень хорошо, шинель почти мгновенно промокла от стены дождя. Так что я вытащил обе свои скрутки, одну постелил на толстый слой старой хвои, снял с себя волглую шинель, продел в рукава ручки волокуши, приподнял и облокотил на корни. А сам завалился рядом. Да уж, после такого стресса я просто обязан поспать, тем более что все едино делать больше нечего. Рядом, на застеленную пледом землю завалилась голованочка, погоняла одинокую блоху лапой и ткнулась мордой мне в бок, а потом положила тяжелую башку на живот – чеши, мол. И передала при этом такое балдежное настроение, что сгонять рука не поднялась. И потому, сдвинув кобуру с револьвером дальше на бок, я стал чесать псине за ушами и загривок.

Потоки дождя хлестали по стволу, ветром их пыталось загнать к нам, к комлю дерева, но не получалось. Неподалеку от нашего схрона тек ручей, несущий веточки, хвою, старые шишки куда-то в сторону речушки. И так длилось еще сорок семь минут, я проверял по своим механическим часам. Вообще блокировки сети хоть и были порой очень неудобны, но в принципе жить особо не мешали.

Грохот близкого разряда и светящий проблеск молнии на короткое время оглушил и ослепил нас, метрах в пятидесяти затрещало падающее дерево, заскрипело-закричало от боли и ужаса. Это мне так Герда передала, неожиданно ярко. Тоже с перепугу, наверное: наблюдать за грозой вот так, в диком лесу – совсем другое дело, нежели из окна жилого модуля или из мобиля. Я даже успел испугаться лесного пожара, какой-то подспудный ужас выскочил из подсознания. Но горящий ствол залило потоками дождя, исходящего паром и шипящего, и огонь погас. Впрочем, стихия бушевала еще с полчаса, а потом начала сдвигаться на север.

– Что скажешь, подруга? – Я выглянул из-под такого надежного и кажущегося уже привычным выворотня. – Пойдем дальше или уж здесь заночуем?

Герда заворчала, потягиваясь, и вновь завалилась на плед, послав мыслеобраз отдыха и миски с ароматной кашей. У меня самого слюнки потекли при мысли о горячей пище, и потому я махнул рукой и начал копать яму под костер неподалеку от выворотня. Сегодня заночуем там, где пообедаем, нечего прятаться, погони нет. Это же точно. Да и после такой бури ни одного следа не осталось в лесу, все смыло.

А потому после того, как я подготовил все для костра (повезло, наш выворотень накрыл, частично раскрошив, старый, полусгнивший ствол такого же гиганта, и часть дров осталась сухой), взял три котелка и пошел было к реке, когда яростный рявк голованы, а больше образ летящей мне на спину огромной кошки заставил меня длинным перекатом уйти в сторону, направо. При этом двудулка отлетела налево.

Приземлившись в лужу, я, подняв кучу брызг, перевернулся и встал на правое колено, вырывая из кобуры револьвер. И с ужасом понял, что страховочный ремешок не позволяет мне это сделать. Мать, это же не моя кобура от импульсника! Это древняя система, чисто механическая!

А кошка, успев приземлиться и развернуться, сделала второй прыжок, уже точно в меня. И я единственное что успел – это откинуть в конце концов ремешок и взяться за рукоять револьвера.

Сбоку в кошку ударила бело-рыжая молния. Герда, моя голована! Сбив кошку с намеченной траектории, она успела на лету вцепиться своими челюстями в правое плечо лесной хищницы. И обе кувырком покатились чуть правее от меня. Кошка визжала от боли и правой задней лапой рвала бедро Герды. Это я успел разглядеть до того, как, одним прыжком подскочив к дерущимся, левой рукой за загривок вздернул кошку с висящей на ней Гердой, взвел курок револьвера и выстрелил в затылок кошке. Из-под нижней челюсти вылетел небольшой фонтанчик крови и плоти, тело хищницы рванули конвульсии.

А я тем временем подхватил на руки разжавшую челюсти и скулящую вслух и плачущую от боли в ментале Герду. С бока, с бедра голованы свисали жуткие лохмотья из кожи и мышц, глубокие рваные порезы истекали кровью. Впрочем, крупные артерии задеты не были, слава богу.

– Сейчас, тихо, девочка. Тихо. – Я распотрошил рюкзак, доставая бинты, йод, фляжку с водкой и катушки с нитками. Развел в котелке полстакана водки, протянул головане. – Пей, девочка. Знаю, что не нравится, но пей все.

Фыркая, Герда выпила разведенную дождевой водой водку и практически мгновенно захмелела, да здорово. Чуть ли не песни в ментале петь начала, я почувствовал огромное облегчение, когда водка сработала как обезболивающее. Да и крови она много потеряла, алкоголь мгновенно подействовал. И потому начал аккуратно промывать той же водой с водкой и капелькой йода раны собаки. Та порой дергала лапой и слегка взвизгивала, но уже в хмельной полудреме. Закончив промывать, я вытащил из кружки залитые водкой шелковые нитки и иголку. Сейчас самое главное: надо аккуратно сшить разорванный бок собаки. Раны неглубокие, но их много, если не смогу сейчас сделать – будет голована еще большим инвалидом. А потому хоть страшно, но необходимо. Тем более что я знаю как, даже на специальных тренажерах тренировался. Правда, те киборги имитировали людей…

Через час, укрыв спящую головану пледом, я пошел потрошить убитую кошку. Похоже, кугуар или пума. Коричневая шкура, большое тело, вес килограммов под полсотню минимум. Самка. Если судить по зубам – молодая самка. Значит, вкуснее будет, кошачье мясо вроде как вполне съедобное. Вырезав килограммов пятнадцать мякоти, остальное оттащил метров за сотню ниже по течению ручейка и сбросил в воду. Пусть унесет подальше. Нет, я все понимаю, тот же взрослый медведь унюхает кровь и припрется хрен знает откуда, но вот что-то мне кажется, что именно здесь медведя нет. Нет много еды, нет шишек, ягодников, грибы есть, но ест ли их медведь – бог его знает. Кошка, похоже, потому здесь и жила, что молодая, угодья-то небогатые, подлеска нет – значит, нет зайцев, косуль, оленей в конце концов. Только птицы и такие, как мы, прохожие.

Но все едино придется бдить за себя и того парня, а то расслабился несколько последних дней. Так, обдумывая свое поведение и всякие вероятности, я подвесил мясо в холщовом мешке на дереве, неподалеку от нас, а сам поставил вариться похлебку. Но на ночь все едино погашу: нет смысла пялиться в огонь, а потом глупо хлопать в темноту глазами и ничего не видеть.

Накормив сонную Герду, силком напоив ее, вновь укрыл пледом. И поскольку делать пока было решительно нечего, залез на поваленный гигантский ствол. Он хорошую просеку в этом лесу сделал, хоть горы видно. И кстати, до них вроде как рукой подать, километров двадцать-тридцать. Но как мне их будет нелегко пройти, сейчас даже думать неохота. И потому я поудобнее уселся, опершись спиной на корни, положил двудулку себе на колени и начал чистить револьвер. Хоть всего разок выстрелил, но почистить необходимо. И вообще, надо все оружие перечистить, время есть. Влажно, сыро, оружие стальное. Хоть я и перебирал-смазывал, но так и рукам занятие, и нервы успокою. Любого мужика, даже самого инфантильного, уход за оружием настраивает на позитив, это в нас вложено. Еще с тех самых пор, когда наши предки бегали, держа в руках копья с обсидиановыми наконечниками и с каменными топорами за поясом.

Так что, закончив чистить револьвер, я зарядил его, вложил в кобуру, с удивлением обратив внимание на практически разорванный страховочный ремешок. На соплях, так сказать, держится, на тоненькой полоске кожи. Надо же, как меня эта кошечка пуганула, ремешок порвал.

Спрыгнув, я случайно глянул вниз, в яму, образовавшуюся от вывернутой корнями дерева земли. Во время ливня ее затопило почти доверху, сейчас же вода спала, аккуратно выровняв песок на дне и по бокам. И обнажив очень древнюю, ржавую, готовую рассыпаться от чиха, но тем не менее какую-то машину. Ну точно творение рук разумных, или что там у них было.

– М-да, – умно сказал я, тыкая в эту археологическую находку стволом карабина. Как я и предполагал, этот кус ржавчины частично ссыпался в яму, частично развалился. На дне блеснуло что-то. – Придется слезть, однако.

Яма была хоть и сырой, но песчаной, так что особой грязи не было – по щиколотку в мокрый песок погрузился. Блеснувшая хрень оказалась стеклянной штуковиной вроде древней фоторамки, откуда на меня глянуло смеющееся лицо красивой девушки. На самом деле красивой, несмотря на оливковую кожу, выступающие клыки и острые уши.

– М-да, – еще раз повторил я умную мысль и глянул на браслет коннектора. Помолчу-ка я маленько, ведь скорее всего браслет как минимум передает запись разговоров. Так что промолчу. А про себя подумаю, что что-то не так с этой планетой ссыльных, раз здесь такие находки бывают. Интересненько, это я первый такую бяку откопал или нет?

Я внимательно рассмотрел портрет девушки. На самом деле красивая, чистое лицо, красивые глаза, карие с золотым проблеском, чуть удлиненные зрачки. Густая грива черных волос, собранных в простой «конский» хвост, небрежно переброшенный на левое плечо. В ушах серьги с яркими камешками, вполне может быть, и бриллиантами. Воротник-стойка платья, похожего на китайское. Высокая грудь, красивая кисть левой руки, поправляющая заколку на груди. Длинные красивые пальцы, а вот вместо ногтей скорее когти. Черные, блестящие, ухоженные, даже вроде как с маникюром. Сзади какое-то многоэтажное здание, яркое, блестящее. Что же здесь когда-то произошло, что от такого осталось ржавое пятно под корнями огромного дерева?

Я какое-то время еще покопался в груде ржавчины, но, кроме нескольких обломков похожего на стекло материала и какой-то монеты, ничего не нашел. Монетка из интересного сплава – не из платины ли? И монета ли, может, жетон какой? Покрутив в руках восьмигранную пластинку с непонятными значками, я спрятал ее в карман брюк, фоторамку убрал в карман шинели и вылез наверх – похлебка доспела уже небось.

Точно, густой мясной бульон дозрел. Так что я сначала разделил кус мяса, нарезав его на небольшие кусочки и оставив остывать в другом котелке, разлил по мискам сам бульон и, остудив, напоил им Герду, после накормив кусочками мяса. Голована ела неохотно, через силу, только по моей просьбе. Ей было нехорошо, нос сухой, температура, раны болели. Но водку пить она больше категорически не хотела. И потому, сходив до ветру (точнее, я ее отнес в сторонку, подождал, пока она свои дела сделает, и принес обратно), Герда опять забылась под пледом.

Рядом прилег и я. Скоро стемнеет, ночные хищники пока не вышли, дневных за день еще не появилось, даже волков не слышал. Впрочем, мало уверен в том, что пума, или кто там еще, потерпит на своем участке волчью семейку. Но сейчас осень, волки вроде как начинают сбиваться в стаи. А стаей они могут быть очень опасны, читал я старый дневник своей прапращурки, жившей в середине двадцатого века. Да и медведя встретить не хотелось бы.

От сонной Герды пришло успокаивающее послание – мол, она хоть и не в ладах сейчас со здоровьем, но слушает и нюхает все на автомате, тем более что хмель из нее почти выветрился. Только вот бок у нее болит очень сильно. Но знать она даст мне в любом случае и сонного разбудит.

Усмехнувшись такому серьезному заявлению, я погладил голову моей спутницы. Ну да, если унюхает или услышит, то поднимет. Но уже это очень много. На самом деле сейчас я только и мог, что полагаться на свои зрение, слух и обоняние, а также на эти органы чувств у голованы. Молодая она слишком, чтобы уметь сканировать местность в ментале, это только у взрослых голованов с опытом приходит. С темнотой я еще раз отнес Герду до кустиков, вновь ее напоил и немного накормил, поглядел, как она вылизывает свои раны, и полез наверх, на ствол дерева. Охота поглядеть на здешние звезды. Ни разу еще их толком не видел. Может, смогу сопоставить с известными картинками звездного неба и хоть немного понять, где именно я нахожусь.

Вскоре я понял, что все, моим чаяниям не суждено сбыться. Абсолютно незнакомая картинка, совершенно. Прокрутив в голове все известные мне проекции Галактики, я понял, что с заблокированной нейросетью и без внешнего компьютера это бесполезно. Ну не математический я гений, что поделать. Заодно понял, что орбитальная группировка над этой планетой весьма неслаба. Четыре прошедших над головой спутника, минимум одна станция на геостационарной орбите, точнее, на постоянной орбите этой планеты, причем я ни малейшего понятия не имею о ее величине и мощности. Я даже названия этой планеты пока не знаю. Ни фига она не походит на планету ссыльных, слишком все серьезно. Из этого вывод прост: для правительства погибшая цивилизация – не секрет. Мне совсем непонятны эти ролевые игры с одеждой и оружием, но ясно одно – ссыльные здесь нечто вроде подопытных кроликов. Более того, видимо, никто из ссыльных пока не находил артефактов прошлого, или, как и я, нашел и молчит. Рассыпавшееся устройство скорее всего машина, слетевшая в кювет с дороги. Скорее всего, или сразу перед Концом, или во время него. Потому что дорога – вон она, метрах в тридцати от меня до сих пор частично сохранилась насыпь, проросшая могучими деревьями. Кстати, нужно будет пройтись вдоль нее, мало ли еще какой агрегат найду. Но это только после того, как голована немного оклемается, чтобы стать транспортабельной. И завтра нужно сделать волокушу помощнее, для того чтобы Герду можно было уложить. Первоначальной задачи выйти в более-менее цивилизованные края никто не отменял.

Утром пришлось потратить немало времени, разделывая, промывая, засаливая и запекая мясо кошки. Сейчас прохладно, запеченное мясо хранится неплохо. Кроме того, становится холоднее, спозаранку пар изо рта вовсю шел, не больше пяти-шести градусов было. Под пледом и одеялом я не замерз, да и Герда спину грела, но теперь ночевки нужно делать отапливаемыми. А то так и замерзнуть до смерти можно, для этого много не надо. Тем более что ветер северный и ясно. Скорее всего, к заморозкам.

Потом делал мощную волокушу, на которой попробовал разместить рюкзаки и головану, но та воспротивилась и начала медленно ходить возле меня. Пришлось ее силком уложить и растолковать, что ей сейчас ходить просто не стоит. Разойдутся швы, разбередятся раны – хуже будет. Потому накормил ее, напоил бульоном и вновь уложил под стволом. Да еще лапника нарубил и сделал нечто вроде берлоги или шалаша, загородив с одной стороны, чтобы сквозняка не было. Все потеплее.

Сейчас я ходил все время с дробовиком через плечо, жалея об отсутствии ремня-трехточки. Нужно будет заказать у скорняка, когда выберемся к людям. А пока носил ружбай или под локтем, или на сгибе руки, пусть неудобно, но под рукой. По древней дороге я тоже прошелся, но недалеко. Метров двести в сторону гор. Что тут скажешь, полотно разрушено непогодой и растительностью, взломано деревьями, но порой виднеются куски спрессованного щебня, залитого асфальтом. И еще одну машину нашел, точнее, проросшую кустарником горку ржавчины. Не искал бы специально – в жизни бы не догадался. Была бы она не на дороге, точно бы не нашел. Пошерудив дрыном в кустах, выволок несколько кусков стекла, один – вполне целое окошко. Потом плюнул на все и начал вырубать топором толстые стволы лещины. Проредив куст, я саперной лопаткой и топором раскурочил корни и, судя по всему, поднял все же то, что было салоном авто, или чего еще там. Но только ничего, кроме такой же фоторамки, я не нашел. На ней был изображен уже дом в окружении больших деревьев. И все, больше ничего, даже намеков на косточки не было. Как корова языком слизнула.

Сидя возле небольшого костерка, я пил горький чай, крутил в руках жетончик и смотрел на два артефакта ушедшей цивилизации и пытался понять, что мне с ними делать. То, что светить их категорически не стоит, ясно. Как и то, что кто-нибудь наверняка находил что-то подобное. Ну не верю я, что достаточно развитая технически цивилизация не оставила на этой планете следов, кроме этих двух машин. Впрочем, все сейчас упирается в программу-минимум. Нужно выбраться в более-менее нормальный мир. А потом и дальше думать можно, и слухи собирать. Конечно, я оперативной работе не учен, но ведь голова пока на месте. Наверняка есть следящие от правительства, так что нужно будет и это попробовать выяснить. Но опять очень и очень тихо и неторопливо. Мне сейчас торопиться особо некогда, на этом шарике я точно надолго. Но, по крайней мере, ушла неуверенность и депрессняк. Есть задача, ее нужно делать. Так что вперед, капрал, тебя ждут великие дела.

Через неделю я и Герда стояли у подножия гор. Не самых высоких, но тем не менее.

– Что, подруга, осталось перевалить через них, спуститься и дойти до городишки какого-либо. Еще километров восемьдесят примерно.

Я улыбнулся головане, слезшей с волокуши с час назад, и вприхромку топающей рядом. Надоело ей сидеть сиднем, видишь ли. В ответ она передала восхищение горами и небом над ними. Я уже заметил, что моя голована имеет неплохой художественный вкус и предпочитает равнину и предгорья чаще. Хотя вполне может быть, что она просто лес любит не очень. И потому погладил ее по голове, подхватил волокушу и потопал дальше. И кстати, нужно хоть небольшую, но охапку хвороста набрать, в горах дров скорее всего не будет, не на чем даже чай сготовить.

Через пару километров усевшаяся на волокушу Герда насторожилась сама и передала мне сигнал тревоги. Явной, но не мгновенной. И потому я положил волокушу, поудобнее передвинул кобуру с револьвером, заранее откинул ремешок, положил на ближний рюкзак карабин и взвел курки двудулки.

Из-за крупных валунов слева с дробным цокотом вылетели штук двадцать горных баранов, или коз, я в них не разбираюсь, и, обогнув нас по дуге, рванули дальше. Следом выскочили два волка, притормозили и осторожно двинулись к нам. Настроений миндальничать у меня не было, и потому двумя выстрелами я уложил обоих.

Герда осторожно подошла к тушам, понюхала и грустно сообщила, что это были красивые молодые самцы.

– Я думал, что тебе более интеллигентные парни нравятся, подруга. – Усмехнувшись, я перезарядил ружье, уложив стреляные гильзы в карман рюкзака. Поглядел на головану и сказал: – Тогда мы их есть не будем, не возражаешь?

Привел оружие в состояние по-походному, подхватил волокушу и пошел дальше. Горы – они вроде вот, рядышком, но до них еще топать и топать. Что интересно, вроде как солнечно и на небе ни тучки, но ближняя гряда в туман укутана или облако на нее село? Примастился на ближний валун, потом встал. Хоть и солнечно, но прохладно, медицина здесь далеко не самая лучшая, а потому не стоит вспоминать о таких древних болезнях, как геморрой и простатит. Из-за этого снял одну из скаток с пледом, бросил ее на эту глыбину и уже спокойно уселся поверх. Вообще, стоит сделать древнюю подстилку, которую раньше, в холодных краях, русские спецназовцы делали – теплоизолирующую под седалище. Носится на спине, под рюкзаком. А в случае необходимости перемещается под пятую точку – и геморрой с простатитом нервно курят анашу в сторонке.

Усмехнувшись своим умным мыслям и погладив фыркнувшую головану по голове, я разложил доставшуюся в наследство подзорную трубу и стал внимательно изучать предстоящий маршрут. С той заварухой с медвежьим семейством я здорово отклонился на восток и сейчас шел, по моим прикидкам, километрах в сорока от основных торговых маршрутов. С одной стороны – неплохо, а с другой – хрен его знает. Но пока мне никто из людей не встретился, а по моему старому убеждению – человек самый страшный зверюга. По крайней мере, в известной Галактике других разумных пока не обнаружено. Живых не обнаружено, поправился я, вспомнив о паре артефактов в рюкзаке. Интересный материал, в космосе из подобного иллюминаторы делают, в туристических секторах для богатеев. Ни поцарапать, ни сколоть. Пробовал ножом, пусть стальным – только затупил клинок, потом полчаса на гальке выправлял. Обалдеть вещица, понятно, почему она тысячелетия перенесла.

Впрочем, прошлому свое время, а пока я разглядывал невысокие горы, поросшие какой-то не самой высокой зеленью. Не знаю, на вулкан точно непохоже, нигде ни дыма, ни пожелтевших или сгоревших деревьев. Все мирное, зелененькое, пастораль прямо какая-то.

– Ну что, Герда, пойдем вперед? Обратно ну очень длинный крюк выходит. – Я повернулся к подруге, которая активно чесала ногой ухо. От голованы пришла спокойная уверенность – мол, нечего беспокоиться. Герда вообще особо не заморачивалась о том, что было на расстоянии дневного перехода. Мол, туда сначала дойти надо.

Надо, говорить нечего. Оглянувшись на темнолесье, я мысленно попрощался с древним лесом, подарившим мне интересную загадку. И, подхватив осточертевшую, набившую мозоли волокушу, потопал к горам.

– Ух ты, теплая! – Я вытащил руку из достаточно широкого ручья, даже скорее маленькой речушки, вытекающей из узкого ущелья. – Вот оно что, геотермальные источники. Ну, Герда, ищем место, и будет у нас нормальная баня и хорошие постирушки!

Голована не ответила, принюхиваясь к парящей воде. Потом осторожно попробовала и, облизнувшись, стала жадно хлебать воду.

– Вкусная, что ли?

Я тоже зачерпнул пригоршню из речки и попробовал. Чуть солоноватая, обычная вода. Правда, в сравнении с той, которую поставляют в квартиры нижних уровней на Земле, – царская вода. Но я как-то здесь уже избаловался кристально чистой родниковой, живой водой. Впрочем, эта совсем неплоха, просто вкус непривычен.

Потом я три с лишним часа лавировал в зарослях какого-то кустарника с мелкими продолговатыми ягодами, которые по пути с удовольствием, чавкая и щуря глаза, поедала Герда. Да с таким аппетитом, что и я не выдержал, попробовал, а потом нарвал полный котелок душистых, сладких, чуть терпких ягод.

– Красивая долинка, – опуская волокушу, пробормотал я. Мимо, толкнув меня плечом, прошла голована. – Ты поосторожнее, подруга. Твои латки еще до конца не зажили, так что не хулигань…

На это Герда фыркнула и встала, принюхиваясь и прислушиваясь. Минуты три она внимала звукам и запахам и, по-моему, пробовала сканировать. Потом мне пришел ее мыслеобраз, в котором были несколько крупных грызунов на дальнем склоне и пара больших хищных птиц в пещере, расположенной в груде скал слева от нас. Точно, сканировать учится.

– Ты точно больше никого не чуешь? – Я толкнул сапогом сухую лепешку, одну из многих устилающих разбитую копытами тропу. – Не хотелось бы встретиться с теми, кто оставил эти визитные карточки. Затопчут и не заметят.

Герда фыркнула и послала мне насмешку. Мол, потому и задержалась, что вынюхивала, но стадо прошло минимум несколько недель назад.

– Наверное, откочевывает на равнину, – вслух подумал я, глядя на раскиданное под ногами топливо.

Повезло ведь, я хоть и набрал охапку аккуратно нарубленных полешек, но тратить их совсем неохота. Дальше горы лысые, точнее, альпийские луга начинаются. И хорошо если кизяки там встретятся, хоть ужин сготовить будет на чем.

Потом я собирал коровьи, или чьи там еще, лепешки, разводил костер, варил кашу. Все это время Герда лежала в неглубоком заливчике, оставив на суше только морду и кончики передних лап. И от нее доходили такие волны блаженства, что я в конце концов, запарив кашу и не став дожидаться результата, тоже влез в воду.

– Какой балдеж! – вытягиваясь в почти горячей воде, пробормотал я. – Как бы не заснуть, съедят еще. Расслабуха конкретная.

Впрочем, особо долго лежать я не стал. Вылез из водички, поскорее обтерся полотенцем и оделся. Не хватало еще простыть. Поужинал на пару с подругой четвероногой. И потом долго стирал все, от портянок до исподнего. В конце концов выстирал изрядно изгвазданные брюки, надев перед этим двое кальсон. Видок у меня при этом был таким, что даже Герда зафыркала.

– И нечего надо мной смеяться! Мне, как некоторым, шуба природой не дарена, приходится крутиться как могу.

Развесив вещи на натянутой между деревьями веревке, я уселся возле тлеющих углей, поверх которых стоял котелок со взваром из толченых ягод. Вкуснейшая штука получилась – душистая, кисло-сладкая, с множеством живых ароматов и потрясающим послевкусием. Невероятная вещь, в прошлой жизни мне малодоступная. Все-таки на те восемнадцать миллиардов ртов, живущих в пределах Солнечной системы, живых ягод не напасешься. Нет, пару раз в месяц я покупал упаковочку клубники или смородины, но не более. Очень дорого. И даже наличие собственного дома на Земле этой проблемы не решало. Крохотный палисадник, дорогая вода, сложности в экологии – и в результате только специально выведенная трава, которую обязали высаживать в городах практически на каждом участке земли, свободной от домов, асфальта, бетона или пластика.

С кружкой в руках уселся на пук веток, накрытый пледом, подбросил пару кизяков и с огромным удовольствием отпил взвара. Нет, нравится мне здесь. Дико, нет интернета, нет много чего – но как хорошо!

Впрочем, я оглядел начинающую темнеть долинку. Примерно восемь на десять километров, уютно так. Классическая кальдера давно уснувшего супервулкана. Дай бог, чтобы он спал подольше, мне и спокойнее, и целее буду. Впрочем, Герда невозмутимо-безмятежна, а даже просто собаки сейсмоактивность очень хорошо чуют. Так что отдыхаем. Сколько там времени-то?

И я вытащил часы из кармана шинели. Что-то мне кажется, тут время отличается от земного. По моим прикидкам, темнеет каждый день минут на сорок раньше, то есть день короче выходит. То ли планета летит побыстрее, то ли к светилу ближе – неясно. Впрочем, нет ничего одинакового во вселенной. Лун тут и тех две, вон одна в небе висит блеклым полумесяцем. Впрочем, после захода солнца она засияет зеленым, а вторая выйдет позже и отливает красноватым. В прошлую ночь сидел, разглядывал их в подзорную трубу, пока шея не затекла. На красноватой вроде как атмосфера слегка имеется, а вот на зелененькой нет, голый камень.

Неподалеку кто-то дико заорал. Страшно, истошно. Настолько, что Герда подскочила спросонок и сейчас поскуливает от боли в поврежденном боку, а я уже стою с дробовиком в руках. Для леса самое оружие, кстати. Со зверьем перестрелки не вести, а две тяжелые пули – очень серьезный аргумент. И одно заметил – я стал больше вслушиваться в лес. Постоянно, ежеминутно, чем бы ни занимался. Раньше, до ссылки, мощное вооружение и доспехи делали меня выше абсолютного большинства зверей, а сейчас только пороховое оружие могло защитить меня и мою напарницу. А потому бдительность и бдительность, лес в этом случае сам подскажет, где и кто идет. Герда тоже искала, выслушивая и вынюхивая.

Вот и сейчас пара небольших пичужек вспорхнула метрах в двухстах над достаточно высокими, но тонкими и хрупкими кустарниками. Качнулись верхушки, ближе, еще ближе. На темнеющую поляну огромными прыжками, бесшумно, как призрак, вымахнул огромный зверюга с громадными светящимися глазами. Голована была в явном ступоре, и от нее шла волна полнейшего непонимания.

«Нет крупных хищников!!!» – успел подумать я, ловя на мушку стремительно двигающуюся ко мне фигуру. Выстрел! Еще один!

– Что за на хрен!!! – изумленно пробормотал я, перезаряжая ружье и провожая взглядом крупного, можно сказать, здорового ушастого зверя с окровавленной спиной, промчавшегося мимо нас с Гердой огромными прыжками. – А где верхняя часть с глазами? Куда она делась? Я же в нее стрелял!

Но зверь уже ускакал, исчезнув в качнувшихся кустах, а Герда внезапно вытянулась в струнку и осторожно двинулась вперед, по следам странного зверя, туда, где только что было чудо-юдо. Ну и я, взведя курки ружья, тоже потопал за ней, оглядываясь и держа ружье на изготовку. Представив себя со стороны, психованно усмехнулся – кальсоны и весь в патронташе, ружье и револьвере. Герда уже принюхивалась к чему-то, грудой мокрой ветоши валяющемуся посреди кустов.

– Да уж. – Я попытался не заржать, но не получилось. Видимо, отходняк, но ржач меня пробил конкретный такой, минут несколько хохотал, до слез. Голована, недоуменно поглядев на меня, уселась рядом с огромным филином, которому я удачным попаданием снес пулей голову. Вообще-то целил в середину силуэта, но зверь, которого закогтил этот крылатый хищник (заяц его зовут, вспомнил), скакал как сумасшедший, пытаясь сбросить его со спины. – Что делать будем, Герда? Это вообще едят?

Голована фыркнула, передала образ бурлящей мясной похлебки и, взяв птицу за основание огромного крыла, хромая потащила добычу к нашей стоянке. Потом знакомое мне только по инструкции ощипывание и опаливание птицы, которая на самом деле была огромна. Распахнутые крылья были длиннее моих вытянутых в стороны рук. Ну, померил я так, взял за кончики крыльев и вытянул. Так что метра два с половиной точно есть, большая птичка. И красивая была когда-то.

Впрочем, съев большую часть мяса, мы с Гердой решили, что она и достаточно вкусная. Хоть и жилистая. Впрочем, от хорошего летуна чего еще ждать? Зато супчик наваристый получился, захотелось жиденького. Герда-то отказалась, она и кашу последнее время с явной неохотой ест, предпочитает чистое мясо. Гурманка, итицкий кот.

Закончили ужин уже в полной темноте. Только угли рдели, то темнея и покрываясь легкой пленкой остывшего пепла, то по новой разгораясь под легким ветерком. Из-за горушки выкатилась вторая луна, и вместе с первой они составляли причудливый дуэт на звездном небе. Окружающие долину горы пытались врезаться в небо и отпечататься на звездах, но были мелковаты для этого и просто обозначали свое присутствие. Впрочем, восточнее горы уже были намного серьезнее, я там наблюдал минимум пятитысячники, и похоже, что дальше на восток горы еще подрастут.

Пару раз звезды закрывали огромными бесшумными призраками родственники нашего с Гердой ужина. Ох и огромные эти филины, на самом деле. Легко журчала речка по камням и корягам берега, заполняя полянку легким туманом. А ведь я не подумал. Ночи уже прохладные, река теплая. Тут утром такой туман может быть, что все насквозь промокнет. И потому я впотьмах подбросил кизяков с сухими веточками (вот почему мне пришлось коровье дерьмо собирать отсюда выше по склону – отсырело все ночью!) и сложил рюкзаки в одно место, укрыв их пледом. Ткань плотная, намокает неохотно. Глядишь, и не очень все отсыреет, тем более что продукты в пакетах и в рюкзаках, а оружие смазано.

И уже после этого завалился на приготовленную лежанку, накрывшись шинелью и пледом, проверив перед этим ружье и карабин. Уже привычно к спине привалилась голована. Какое-то время я еще лежал, глядя, как звезды исчезают в тумане, но вскоре заснул. Впрочем, почти сразу проснулся от шелестящего гула, прошедшего над долинкой, усевшись на лежанке и держа в руках карабин. Геликоптер пролетел, что ли? Но гадать, так ли это, не стал. Толку от этого нет, ничто это не изменит. Потому вновь уложил мосинку рядышком, погладил встревоженную Герду по загривку и завалился заново. Солдат спит – служба идет. К ссыльнопоселенцам это также относится, а учитывая мой пожизненный – мое дело. Хочу сплю, хочу песни пою.

Через четыре дня я стоял на перевале через небольшой хребет. Ниже шел спуск опять к лесам и к реке. Так сказать, к промежуточной точке этого путешествия. За рекой полста километров – и начинаются обитаемые земли, города и поселки. Впрочем, расслабляться совершенно не стоит, здесь могут съесть в пяти метрах от порога с таким же успехом, как и за сотню верст от дома. Тем более что у меня не то что дома – угла нет, где голову приткнуть.

Чуть передохнув, сгрызя с Гердой по сухарю, я подцепил осточертевшую волокушу и тронулся вниз по тропке. Тропка так себе, едва намечена. Скорее козья, чем людская, но хорошо проходима. Вообще, склон, на счастье, пологий, плотный. Впрочем, ниже, на осыпи, под ногами камень ехал, но так, пугая. Так что через три часа я с подругой спустился до первых серьезных деревьев. А там и ручеек нашелся, и хворост, чтобы костер разжечь и кашу сварить.

Но не успел я сломать первую хворостину, как Герда насторожилась и послала мне сигнал опасности.

– Что еще? – держа в руках дробовик, уточнил я.

Но голована пока просто слушала что-то, доступное только ей. Ну конечно, слух-то у нее не моему чета, раза в два лучше.

Дослушав, Герда коротко и зло рыкнула, передав мне образ злого шерифа. Впрочем, не шерифа, а кого-то злого и безжалостного. Потом передала образ меня, идущего за ней.

– Думаешь, стоит идти?

Я закинул на ближайшую развилку все рюкзаки, прихватив их к ветвям веревками. Проверил револьвер, карабин, подумав, взял дробовик. Накоротке страшное оружие.

– Веди, Сусанина. – И я пошел вслед за сторожко шагающей голованой.

В кровь плеснуло привычной яростью охоты на двуногих. Так, в меру, чтобы в голове прояснилось и кровь разогналась.

Через километр я впервые услышал то, что слышала голована. Крики. И если бы Герда не передала мне, что это кричит человек, в жизни бы я в это не поверил. Ладно, идем вдоль берега небольшой спокойной речушки, вдоль нее далеко слыхать, вокруг уже лес, который неплохо гасит звуки, несмотря на кажущуюся тишину. Я уже научился не обращать особого внимания на свист ветра, шелест и шорох листвы и веток, тоже особо не реагирую на птичьи крики, лишь на некоторые.

Вновь крик. Что там такое, пытки, что ли? За службу мне много чего пришлось увидеть, и крики в эфире от боли и ужаса тоже слыхал. Но они обычно короткие, система жизнеобеспечения скафандра мгновенно срабатывает, обезболивая, а то и отправляя в сон пострадавшего. Правда, наркоз – это в основном гражданские, наш брат хватал нехилую дозу наркоты, блокирующей боль. И при этом сохраняющей относительную, конечно, ясность мыслей.

Здесь же нет ничего этого, и человек просто захлебывается от криков. Невозможно понять даже, кто кричит – мужчина или женщина.

Так, в таких нерадостных, но просветляющих сознание мыслях я за голованой подошел к довольно широкой тропе. Вдоль тропы было видно поляну на берегу все той же речушки, двух деловито собирающихся людей и висящего в воздухе голого человека. Впрочем, сообразил я, он не висел, его на кол посадили!

Додумал я эту мысль, ловя в прорезь прицела ближайшего ко мне человека. Вдох-полувыдох, выстрел. Один из палачей, недоуменно махнув руками, повернулся и осел кулем. А второй длинным кувырком ушел на край полянки, к кустам. Впрочем, меня тоже уже на дороге не было. Гильза, выброшенная из винтовки, еще не коснулась земли, когда я исчез с тропы, загоняя на ходу патрон в патронник. Короткой перебежкой метнувшись до мощного куста, залег за него и ужом пополз в неглубокой промоине. Началась игра – кто кого переждет, переползает, перехитрит.

Прислушиваясь к лесу, я вдруг понял, что у меня прибавилась еще пара глаз, при этом я стал видеть себя со стороны, резко улучшился слух – второй шел, тихо шурша палой листвой, параллельно мне метрах в ста. Про нюх я вообще не говорю: целый букет ароматов в голову влетел. У меня чуть голова не закружилась. Впрочем, я практически мгновенно адаптировал все это как указания на лицевом стекле скафандра и сообщения нейросети. Что-то похожее. Не так, совсем иначе, но смысл тот же. Тем более что Герда явно старалась мне помочь. Но фантастическое ощущение – разом мир вырос.

А зевать некогда, второй-то совсем не лыком шит, явно где-то служил. Видна школа, правда, не самая лучшая. Какая-нибудь пехота с окраинных планет. Но все равно движется правильно.

Опаньки, а вот еще один. Их трое было, не двое. Здоровенный лосяра, теперь меня совсем не удивляет, как они того бедолагу на кол взгромоздили. Топает от дерева к дереву, перебежками. В полный рост, едва пригнувшись. Винтовку держит привычно, а вот думать правильно не умеет, не учен. Не страшно, но подставляться не стоит, Герда меня на второго выводит аккуратно. Сначала он, потом гражданский.

Ползя вдоль линии кустов, я прямо наслаждался работой с напарницей. Герда явно залегла где-то под кустом и больше слухом, а порой и взглядом следила, вела моих противников. Они не знали, где я, а я точно знал, где они. Не война – наслаждение.

Перевернувшись на бок, вытащил револьвер, тихо взвел курок. И выстрелил в удивленное лицо второго, который выполз мне навстречу из-за кустов. Его тело не успело упасть, как меня рядом уже не было.

Третий замер у дерева, а потом не нашел ничего лучшего, кроме как начать звать напарника. Марселем его кликали, оказывается. Так и стоял, крутил винтовкой из стороны в сторону, пока я ему с сорока метров не прострелил голову. Тяжелая винтовочная пуля практически снесла верхушку черепа.

Итого – два минус точно, третий лежит на поляне, окровавленными руками держась за живот. Пока жив, но ненадолго.

Практически неслышно я вышел на поляну с обратной стороны, из-за все еще живой жертвы. Первый меня не видел, да и не слышал. Чтобы слышать, надо тише стонать и материться по-французски. Причем с жутким акцентом. Похоже, с «языком» мне не светит, а потому я просто выстрелил ему в затылок из кольта. Я не маньяк и не палач, мне лишние муки людские ни к чему.

Повернувшись к изрезанному мелко и неглубоко, но практически по всему телу, с изуродованным пахом, сидящему на колу, но все еще живому мужику, глянул в его измученные, но все сознающие глаза.

– Добей! – просипел мужик.

– Прости. – Я взвел курок револьвера и выстрелил ему в лоб. Ни к чему лишние мучения, пуля в сердце далеко не всегда убивает мгновенно, тем более в нынешние времена. Мало ли, может, имплант у него там какой. А вот разрушение головного мозга – верная смерть. Здесь, по крайней мере, скорой медицинской помощи поблизости нет, а с орбиты к нам явно не торопятся спускаться.

От этих мыслей в душе поплохело. Как там Лара? Вывели ли ее из комы, сумели ли восстановить мозговую ткань, нет ли неизлечимых последствий? Блин, взвыть захотелось.

ЫИИАА!!! Заревел на краю поляны маленький, но горластый ослик. Серый такой, длинноухий. В детстве, помню, на таком в цирке катался.

Герда вышла на полянку и укоризненно глянула на меня.

– Знаю, дурак! Поторопился. Психанул, сорвался. Извини, подруга, постараюсь исправиться! – Я присел перед прихромавшей голованой и прижался лбом к ее широкому лбу. Так и сидел с минуту на поляне, где кроме меня, Герды и ослика один мертвец лежал, а второй стоял. Ну а потом поднялся, поглядел на мощный, грубо оструганный кол, загнанный в щель колоды, и перекинул на грудь дробовик. Заменил пулевой патрон на мелкую дробь и выстрелил в основание кола. Можно было и повыше, но не хотелось щепой повредить тело мужика. Ему и при жизни досталось.

Дробовой заряд срубил деревяшку, тело бедолаги завалилось на меня и упало ничком.

– Дурная смерть, – переворачивая тело, заметил я. – Надо хоть похоронить его будет по-божески. А что с этими делать, не знаю.

Герда, фыркнув, переслала мне образ лис, барсуков, которых в этом леске было множество, как оказалось.

– Ну-ну, – хмыкнул я, накрывая тело куском старого брезента. – Присмотришь здесь? Надо трофеи собрать и наши шмотки перетащить. Ты никого, кроме лис с барсуками, не учуяла?

Герда почти человеческим жестом пожала плечами. Мол, сейчас точно нет, а что будет потом – кто его знает?

– Ладно, тогда я пошел. Дотемна надо все собрать и перетащить. – Тут я еще разок поглядел на тела, на груженого ослика. – Хотя знаешь, ночевать мы будем на нашей полянке. Так будет намного спокойнее.

Потом я опять копал могилу, куда уложил казненного. Пусть хоть так ему повезет. С тел битых мной парней собрал трофеи. Взял все железо, ремни, собрал все деньги, всю мелочь из карманов. С шустрика снял было сапоги, но, глянув на его пальцы, оставил. Не хватало еще грибка на ногах. Но пончо снял и куртку тоже. Только крестиков нательных брать не стал. У того здоровенного меня удивил добротно сшитый кожаный пояс с деньгами, надетый под рубашку. Около двух сотен грубых серебряных монет, десять золотых номиналом в десятку. В отдельном кармашке триста восемьдесят бумажных кредитов. Плюс в кармане медной мелочи пригоршня. Самый богатый оказался – я-то думал, что он на подхвате. С другой стороны – чудовищно здоров мужик был. Около двух с половиной метров ростом и весом почти в два центнера одних мускулов. Плюс на нем рюкзак был практически незаметным из-за габаритов мужика. Но очень внушительных размеров. В основном со жратвой. Сыр, вяленое мясо, пемикан, брикеты прессованных ягод, сухари. Небольшой, на пару галлонов, дубовый бочонок с чем-то крепким. Может, коньяк, может, бренди, не разбираюсь я особо в этом. Ароматная штуковина градусов под шестьдесят. И бочонок, и рюкзак были наполовину пусты. Ну или наполовину полны, это как смотреть. По мне, этого хватит еще на месяц. Плюс бумага туалетная, грубая, но я и такой рад. У меня одна упаковка закончилась уже.

У того, что был на поляне, нашелся конверт. Примерно такой же, в какой я спрятал фотку Лары, но здесь с деньгами. Тысяча семьсот кредитов. Очень много. Похоже, эта троица поймала одного из тех, кого на выживание оставляют. Ну и кроме добычи решила поразвлечься. Вся одежда, все вещи бедолаги были аккуратно упакованы и уложены рядом с легкой грузовой тележкой-бричкой. Похоже, грабители решили пообедать, а потом собираться.

На теле главного (того, что с поляны. На нем самая добротная одежда была, часы в золотом корпусе в набрюшном кармане. Правда, кровью залиты. Кроме того, роскошный перстень вроде как из платины на среднем пальце правой руки) взял всего сотню кредитов золотом. Десять монеток номиналом по десятке – судя по всему, уже здесь чеканят. С шустрика взял полторы сотни бумагой и серебром плюс пригоршню меди.

На что я обратил внимание – они все одеты по одной моде. Шляпы-треуголки, пончо, высокие сапоги со шнуровкой, легкие замшевые куртки с бахромой по рукавам. Разве цветом одежда немного разнится. Явно не один год здесь обретались, судя по всему. Из оружия на них было по карабину Лебеля, реплики той же фирмы, что и моя мосинка, и под тот же калибр. Тоже девять на пятьдесят три. Так что боеприпасов у меня прибавилось. Плюс два револьвера-переломки, но уже под сорок четвертый. Тоже под дымарь. Интересно, винтовки под нитропорох, а короткоствол под дымарь. Еще лук один нашелся, с двумя десятками стрел в колчане. Вроде как добротный, я его с трудом натянул, но мне он без надобности. Не умею я им пользоваться совершенно, не лучник я. Но пусть будет, выкинуть всегда успею.

Плюс ножи, у каждого складник-опинель, пара стилетов у шустрика, один в засапожных ножнах, а второй за воротом рубашки, сзади. У главного наваха на поясе, в добротном чехле, у здоровяка чудовищных размеров мачете. Спички, мыло, зубной порошок, банка с ваксой. Все сгодится. Я, по размышлении, снял со всех куртки и пончо. Сейчас замытые куртка и пончо главаря сохнут на кусте, одежда здоровяка просто свернутая лежит в тележке, а с одеждой шустрика я думаю, как поступить. Она практически моего размера. Замыть кровь и носить? Надо подумать. Хотя не хочу. Грязное все, да и кровью нехило заляпано. Не так, как у главаря, но основательно. Просто сверну, и пусть лежит в телеге. Мало ли для чего понадобится, да и отстирать можно будет.

С бедолаги мне досталась чуть поношенная, а точнее, слегка грязная одежда. Шинель вроде моей, чуть короче и другого цвета, роскошная шляпа, сапоги, почему-то ковбойские, с высокими каблуками. Совершенно не для ходьбы по лесу обувь. Две пары нательного белья, плотные синие джинсы, хлопчатая рубашка и свитер. Но все слегка маловато. Из оружия вертикалка двенадцатого калибра, причем фирменный «Браунинг», дорогое ружье, два десятка патронов, пара ножей.

Ну и до кучи в трофеях мне достались кружки, чашки, ложки, чайник, точнее – кофейник, три котелка разных объемов, метров пятьдесят толстой пеньковой веревки, около сотни метров тонкого шнура, вроде как хлопкового. Плюс две лопаты, добротные такие, и кирка. Я было удивился и решил, что это золотодобытчики, пока не наткнулся в небольшой сумке у главаря на фоторамку. Вроде тех, что нашел я, просто на ней изображение было другое, три девушки в каком-то открытом движителе. Тоже черноволосые, клыкастые и зелененькие.

Герда лежала и смаковала кусочки сыра. Аж глаза щурила, когда очередную нарезку с доски брала. А я сидел и ждал, когда дойдет каша. Набегался сегодня, настрелялся и накопался. И потому решил сделать нормальный ужин. От нашей ночевки до той лужайки минимум километра полтора, а то и два, в лесу тихо, потому решил никуда не уходить и хорошо поесть и отоспаться. Обжарил в котелке сало, лучку туда бросил, вяленой оленины, промытой крупы засыпал и поверх положил филе от трех крупных окуней и ленка. В речушке практически с места поймал.

Так что сейчас сижу, отпиваю по глоточку крепкий чай, в который еще хорошую горсть сухих ягод добавил, тоже по чуть-чуть беру сыра и тоненько порезанной оленины. Еще перед этим грамм семьдесят бренди выпил, так что наслаждаюсь заслуженным отдыхом. Сегодня отосплюсь, а завтра поутру рассортирую вещи и подумаю, что делать с этим длинноухим и флегматичным зверем. Хотя Герду он как мать родную слушается.

Утром пересчитал трофеи. Неплохо вышло. Одних денег две тысячи шестьсот тридцать плюс мелкая монета. Патронов в патронташах-бандольерос – сто двадцать плюс шесть добротных кожаных подсумков, в которых были снаряженные пачки по три патрона, по шесть пачек в каждом подсумке. И бандольерос, и подсумки сшиты мастером, добротнейше, на десятилетия. Так же, как и поясные ремни с револьверами. Похоже, здешняя ручная работа, – у меня такие вещи инопланетные, хоть и очень добротные, но ширпотреб. Вообще здесь вещи очень неплохо делаются, та же одежда очень качественная. Оставить шляпу главаря у меня рука не поднялась, чуть жаба не задавила. Ну очень хорошая вещь, ничуть не хуже стетсона выживальщика. Так и лежат рядышком. Обе мне практически по размеру, промежду прочим. Чуть подрастянуть, и можно носить.

Винтовки в хорошем состоянии, но видно, что в работе не один год были. Но ухожены, вычищены. Револьверы тоже, не новые, но очень и очень хороши. Реплики «смит-вессона», в императорской русской армии именно такие были. Ничем не хуже моих кольтов, а в скорости перезарядки превосходят. А то, что порой дымный, – так и патроны получаются вечными. Черный порох только воды боится, а так столетиями храниться может.

Покрутив револьверы в руках, вложил их в кобуры и, свернув, убрал к трофейным винтовкам. Винтовки в принципе можно было бы и не тащить, они примерно как моя стоят. Но тащить не мне, а ослику груз на тележке не сильно велик. Всего килограммов семьдесят-восемьдесят. Кстати, тележка.

Я повернулся и внимательно посмотрел на аккуратную тележку-одноколку. Блин, если осел просто сер и неприметен, то такая телега явно по заказу делалась. Хоть бы перекрасить ее, а то ровным зеленым цветом выкрашена. Серый осел и зеленая тележка – уже заметно.

Подойдя к телеге, поскреб ножом краску. А потом уложил телегу на один бок и стал соскребать краску со всех поверхностей. Отовсюду, даже из пазов всевозможных. Через шесть морочных рабочих часов тележка сверкала свежеободранным деревом. Герда и осел устали смотреть на меня, голована спала уже полдня, осел меланхолично объедал чертополох. Чем ему эти кусты так глянулись – бог его знает.

А я взял котелок и прошел вверх по течению речушки с полкилометра. Там овражек был, с красно-коричневой глиной. Я оступился там и рукой оперся. Так замучился отмывать. Пойдет вместо краски на первое время, а потом нужно будет и от тележки, и от ослика избавиться. Хотя, если получится, точнее, когда доберусь до людских поселений, осла и выпустить можно, а вещи в лесу запрятать. Поглядим.

Потом еще раз посмотрел на тюк с винтовками и ружьями, на телегу, вздохнул и стал разбирать увязанную плотную ткань. Не нужно жадничать. Одна винтовка стоит полтину, три – сто пятьдесят кредитов. Ружбай-горизонталка с длинными стволами – максимум сороковник, его тоже в сторону. Покрутив комбинашку, отложил ее в другую сторону. Вертикалку тоже жаба не позволила оставить, так что придется ослу пару сухарей скормить, в качестве компенсации за мою жадность. Также прошелся по кружкам, ложкам и котелкам. Я не старьевщик, а путешественник, лишний груз мне в тягость. И потому вскоре телега с мешком лишнего барахла, хомутом и упряжью ослика была отогнана в кусты, а увязанные опять в трофейное пончо хорошо смазанные ружья, лук со стрелами и винтовки были надежно привязаны в развилке высокого дерева. Поверх я навязал куртку главаря, густо пропитанную маслом, которое было в одной из трофейных масленок. Остались продукты, патроны, кой-какая одежда. Все это вполне поместилось в увязанных по типу переметных сум рюкзаках. Туда же и пара трофейных револьверов легла. Пусть будут, хорошие машинки.

И после обеда я с напарницей и ушастым транспортным средством выдвинулся в дорогу. Пройдя мимо могилки с простым крестом из сучьев, подумал, что мне надо очень серьезно постараться, чтобы в лучшем случае не лечь под таким. Впрочем, несколько моих знакомых парней просто пропали в космосе, и никто не знает, где они. Так что важна жизнь, как ее жить. И не суть важно, что я ссыльный, на планете под Эдиктом. Жить можно и здесь, уверен в этом.

Сейчас я шел и наслаждался. Наконец не тянет руки волокуша, можно спокойно идти, всматриваясь и вслушиваясь в окружающий мир. И то и другое, кроме разведывательных функций, дарит усладу ушам и глазам. Потрясающе красиво здесь, в этом осеннем лиственном лесу. Золото, пурпур, темная зелень редких елей и можжевельника. Пряный воздух, которым невозможно надышаться, слегка прохладный. Даже пар изо рта идти перестал, и паутина по полянам летает. В небесах летят бесчисленные косяки птиц, видимо, на зимовку. Красиво.

Лес расступился, и вдалеке блеснуло синим. Река? Озеро? Тут и то и то есть, если судить по карте. Та речушка, вдоль которой я иду, ориентир так себе, тут таких на сотню квадратных километров десятки.

– Озеро! – выдохнул я, потрясенный открывшимся видом. Идеально круглая чаша воды метров триста в диаметре. Кристально чистая вода потрясающе голубого с бирюзовым оттенком цвета. Вокруг высоченные сосны или кедры. – Если в этом мире есть еще боги, то они сюда на отдых прилетают, правда, Герда?

Голована заворчала, передав мне мыслеобраз чашки с кашей. Мол, меня боги не интересуют, и я даже не знаю, как они пахнут. А вот пожрать не откажусь.

Аппетит у моей спутницы вновь стал отменным, и вообще за время нашего совместного путешествия голована отъелась, исчезла худоба, шерсть залоснилась. Раны, полученные во время драки с кошкой, затянулись, причем я так думаю, что это теплые воды той долинки очень помогли. Так что если бы не хромота, моя подруга была бы в очень неплохой форме. Впрочем, хромота если и мешала, то не критично. Учитывая то, что Герда умница, учится мгновенно, все схватывает на лету, она умеет сейчас использовать свои сильные стороны и старается нивелировать недостатки. Вот и сейчас она запрыгнула на осла и едет на его горбу. А этот длинноухий и не думает возмущаться, топает себе.

Усмехнувшись, я вытащил из кармана кусочек сухаря и протянул ослику. Тот с удовольствием прихватил шершавыми губами лакомство, коротко им прохрустел и вновь пошел вслед за мной.

– Опаньки. А это что такое?

Я потянулся за подзорной трубой. На том берегу озера поросшие кустарником и деревьями развалины, не иначе.

Точно, оптика резко приблизила заросший напрочь парк с огромными лиственными деревьями. Если бы не пара уцелевших статуй снаружи, никогда бы не догадался. Интересно, из чего они сделаны? Похоже, и тут тысячелетия прошли. Деревья знакомые, толстенные стволы, крупные оранжевые листья. Чинары ведь, точно! Или платаны, как их в Европе зовут. Большое когда-то здание с обрушившимися стенами. Крыши вообще не видать, из стен уцелело полторы, в которых даже пара оконных проемов сохранилась. Внутри здания растут деревья, по величине не уступающие парковым.

– Ну пошли, посмотрим.

Я спрятал трубу в чехол и неторопливо пошел вперед, осматриваясь по сторонам. Хоть и спокойно, но береженого Бог бережет. Герда тоже придерживается этого мнения и постоянно, уже автоматически сканирует местность. Правда, насчет богов она так и не поняла ничего. Для этого грамотный теолог нужен. Интересно, в католической церкви до сих пор, говорят, сохранились инквизиторы. Они смогли бы объяснить моей головане суть Бога? Или иезуиты это? Как-то не очень интересовался церковными делами.

Озеро было потрясающе красивым. Невероятно. Чистейшее, практически идеально круглое, судя по всему, очень глубокое. Похоже, карстовый провал, такое бывает.

Пока мы шли вокруг него, я смотрел по сторонам. А ведь когда-то это точно культурные места были. Вот дорога, идет к пансионатам. Точно, это место больше всего на курорт смахивает. Или какое-либо поместье. А вот это что такое?

Я подошел к заросшей травой и кустарником, но глубокой воронке. Неподалеку была еще одна, дальше еще. В один пансионат, похоже, попала то ли первая, то ли завершающая бомба из серии. Кроме того, вроде как на бетоне до сих пор следы пуль и снарядов, по нынешнюю пору время не стерло. Хороший бетон, кстати, арматура вон проглядывает ржавыми пустотами.

Что же здесь такое было в свое время? Боевые действия, бомбардировки, явно с воздуха. Что тут такое было, что за война?!!

Из развалин с грохотом взлетела стая ворон. Или ну очень похожих птиц, шумных, горластых. Кружат над головой, орут. Меня сейчас за несколько километров по ним найти можно. Хотя если не знать, в чем дело, то и на крупного хищника списать можно, а мы с Гердой вполне за такого сойдем. И потому, намотав поводья ослика на толстую ветку, снял с него переметные сумы. Ночевать будем здесь. А пока очень осторожно пройдусь по развалинам – жутко интересно, никогда в таких местах не бывал. На земле в тот же Колизей простому человеку сейчас не попасть, огромная очередь, на годы вперед. Мы с Ларой хотели в отпуск съездить по древним местам, так оказалось, что все исторические памятники Древней Греции, Древнего Рима, Египта, Таиланда, Индии под жесточайшим контролем правительства Земной Федерации. Нет, виртуально пожалуйста, с эффектом полного присутствия, но вживую посмотреть – три года минимум в очереди.

Сбросив на переметные сумы свой носимый рюкзак, положил туда же дробовик и неторопливо, осторожно пошел к развалинам. Вообще-то по идее дробовик в таких местах лучше, но я уже столкнулся с людьми. А против человека винтовка более целесообразна. Хорошо бы левер с мощным патроном или винтовку с цевьем Кольта, раз уж здесь полуавтоматы и автоматы запрещены, но пока и мосинка сойдет. Надежная, мощная машинка. И «тейлорс» совсем неплох.

Под ногами шуршали палые листья, толстым слоем устилающие землю и каменные ступени. Точнее, мраморные, и колонны тоже из мрамора, не отделанные, а из цельных кусков. Здорово их время погрызло, очень сильно.

Подойдя к входу, снял шляпу, и, откуда во мне это взялось, поклонился.

– Простите, что без спроса, хозяева. Но я и без дурной мысли.

Не по себе, если честно, как подумаю, что здесь тысячи лет разумных не было. Как бы призраки не завелись, экзоплазменные сущности на Земле точно подтверждены. Пусть очень редко, но встречаются. А тут, похоже, никого и не хоронили по обрядам. Фыркнув про себя, надел шляпу и вошел в развалины. Точнее, шагнул за порог и остановился.

Собственно, ничего особо интересного. Толстый слой перегнивших листьев застилал завалы из рухнувших перекрытий, потолков и крыши. Два больших дерева высились посреди парадного зала, или что там у прежних было? Короче, шанс переломать сдуру ноги был очень приличным.

И потому, коснувшись полей шляпы и отдав честь явно не сдавшимся защитникам, я вышел наружу.

– Ну что, Герда, прогуляемся немного по парку? – Я поглядел на сидящую рядом головану. Та смешно поморщилась и чихнула, потерев лапой морду лица. – Будь здорова, подруга. Пошли, побродим.

Неторопливо я шел вдоль когда-то роскошного парка. Вот эти две статуи, привлекшие мое внимание с того берега. Стеклянные, что ли? Какой-то зеленоватый полупрозрачный материал, хоть и основательно истертый за прошедшие годы, но вполне еще позволяющий узнать в них пару, парня и девушку. У парня лицо побито пулями, похоже, а вот девушка нетронута. Впрочем, ничего удивительного, она и сейчас прекрасна, насколько же великолепной была тогда? Жаль, не узнаю, кто это. Обидно. Вот интересно, статуи в полный рост? Тогда прошлые были примерно с человека, парень около двух с небольшим метров, девушка несколько ниже. Девичья фигурка отменная, только ноги чуть длиннее, чем у обычной девушки. Да и у парня тоже. А вот пальцы на руках точно когтями заканчиваются, у парня вполне боевой набор. Сантиметра по три, такими кишки выпустить свободно можно одним ударом. И что интересно, хвост есть у обоих, на фотках-то этого не видно. Достаточно длинный, у парня сколот, а у девушки обвил ее ногу.

– Блин, нечем запечатлеть. Камеры нет, рисовать не умею, эх. Жаль.

Я поглядел на парк, на озеро и, усевшись на основании статуй, достал карту и тетрадь из планшета. Нужно привязаться к ориентирам, этот пансионат может быть золотым дном. Судя по всему, здесь есть копатели, которые живут с этого. Не может не быть здесь ничего такого, что было бы ценным. Те же статуи, они наверняка недешевы. Хотя их отсюда еще вывезти надо.

Побродив еще немного, я подошел к увлеченно раскапывающей прелый лист Герде. Поглядел на нее, а она в ответ уселась на зад и передала мне мой образ. С лопатой и копающий именно здесь. Почесав затылок, я сходил за лопаткой и принялся копать на этом месте. Впрочем, особо глубоко мне копать не пришлось: сантиметров через десять лопата проскрежетала по чему-то металлическому.

– Оба-на, это что? – Я вытащил из ямы меч? Шпагу? Короче, что-то из длинно-колющего оружия. – Из чего это сделано, если сумело уцелеть?

Вещица была явно церемониальной, лезвие вроде как золоченым, с красивыми, но абсолютно непонятными узорами. Вполне может быть, что и наградной надписью. А вот и позолота стерта, и чуть ли не насквозь проело временем.

Гарда из золота целиком, что ли? Золотое оружие? А что оно здесь, в парке, валяется? Судя по всему, в стороне от основного боя? Хозяин вышвырнул как можно дальше, чтобы врагу не досталось? Вполне может быть, тут, скорее всего, все полыхало. Удачно тогда шпага упала, золото не поплавилось.

Покрутив клинок в руке, я понял, что он мне неудобен. Не под человека сделан, баланс великолепен, а вот рукоять не под мою руку. Впрочем, мне им не воевать точно, а вот продать можно будет, наверное. Прислушавшись к себе, понял, что ничего не имею против этого. Ну и ладно, и хорошо. А то порой не лежит душа продавать трофеи. Правда, тут скорее археологическая находка, «Индиана Джонс и сокровища Сталина», последняя серия. Блин.

Вечерком, поужинав и сидя у костра, я разглядывал мерцающее в отблесках пламени лезвие шпаги. Все-таки в холодном оружии есть своя притягательность, шпаги, мушкетеры, дамы с блохами и блохоловками. Тут я не выдержал и засмеялся. Голована недоуменно поглядела на меня и вновь положила голову на лапы, глядя на отражающиеся в озере звезды. Осел обгрызал куст, вроде розовый. Этот серый вообще товарищ спокойный оказался. Помалкивает в основном, пожрать любит. Правда, навоза от него тоже хватает, потому я его привязал чуть в стороне, и то порой доносится. Зато не надо на себе тащить основную тяжесть, так что потерплю. Читал где-то, что до изобретения механических средств передвижения навоз из городов чуть ли не тысячами тонн вывозили. Впрочем, ничего удивительного, от логистики никуда не денешься, грузы доставлять нужно.

Интересно, здесь как с этим? Что-то мне подсказывает, что эти земли от древних городов недалеко ушли, такой тонкий вывод. И потому ослы и лошади являются ценностью. На моем вроде как особых примет нету – ни клейма, ничего. Может, я не там смотрю? Хотя у осла левое ухо порвано, такое впечатление, что там бирка могла быть. Вполне вероятно, вполне. Ладно, подойду к более людным местам, посмотрю-подумаю. Будет день – будет пища.

С этими мыслями я поправил поднятый воротник шинели и поглубже натянул шляпу. Холодновато, ночь очень свежей будет, как бы не подморозило. Нужно как следует утеплиться, а на будущее из пары трофейных скруток какое-то подобие палатки сшить. Ничего, потеряю пару часов, зато точно теплее будет. Простыть недолго, это и на Земле не проблема. Наоборот, в нижних кварталах каждый год эпидемии гриппа и простуды, вплоть до летального исхода. Экологии кранты, вакцинация дорога, вот и раздолье для всяких вирусов.

Через два дня мы вышли на берег реки. Медвежья, судя по всему. Вот мы до реки и добрались. За остаток дня немного отдохнули, я устроил себе помывку теплой водой, постирался, развесив тряпье так, чтобы с реки видно не было. Вообще, лагерь разбил так, чтобы мне реку было видно хорошо, я меня с реки – нет.

И сегодня второй день, как рублю и таскаю бревна для плота. Точнее, я рублю, обрубаю сучки, а таскает осел. Чересчур больших бревнышек я не делаю, обматываю веревкой, цепляю к самодельному ярму (сто раз укорил себя, что добротнейший кожаный хомут оставил вместе с телегой), и ослик тащит бревно до берега. Конечно, звукомаскировки никакой, по реке стук топора разносится о-го-го как далеко. Но что поделать?

Веревок мне точно не хватит, придется пончо резать на полосы. А может, и полог придется на ленты распустить, что нехорошо. Пару раз иней выпадал ночью, спать на открытом воздухе в такую погоду вредно. Но опять-таки – куда деваться? Разве осла зарезать и шкуру снять.

Герда фыркнула, явно уловив мои мысли, а осел опасливо на меня покосился. Как будто понял, что я подумал.

– Не боись, ушастый. Не трону я тебя, мне самому шмотье тащить неохота. Придется часть одежды на веревки пустить, но у меня ее с хорошим запасом. Управлюсь.

Я потрепал осла по голове и снял с бревна веревку. Шестом-воротягой передвинул бревно к остальным и присел на него отдохнуть. Еще четыре – и хватит. А завтра сборкой плота займусь.

Через сутки, закончив строительство плота, загрузив на него вещи, уложив при помощи Герды осла на настил из сухого тростника в так сказать носовой части, я изо всех сил уперся толстым шестом в берег, сталкивая плот с прибрежного меляка. Плот, взмутив воду песчаной взвесью, очень неохотно тронулся с места, но вскоре уже длины шеста мне не хватило, чтобы нащупать дно реки. А потому я положил шест на бревна и взялся за грубо высеченную мной рукоять большого весла. Закрепленное на толстом чурбаке в полутора метрах от кормы, весло позволяло и грести по правому или левому борту поочередно, или использовать его как румпель, управляя плотом. Ну, по крайней мере, я так надеялся.

Мне и моим попутчикам необходимо было пройти вниз по течению реки около тридцати километров, если я не сильно ошибся с ориентирами. Там Медвежья сливалась с Сохатой, и можно было пристать к противоположному берегу. Нет, можно и сейчас, но тогда придется разбирать плот, потому что иначе у меня не хватит веревок для строительства другого плота. Да и проще сплавиться вниз по реке, потратив на это сутки, чем топать сутки, а потом еще трое на плот тратить. Плохой плот меня совершенно не устраивает, грузоподъемность у него минимум полтонны должна быть. Мне совсем не улыбается купаться в здешних холодных водах. Речник из меня еще тот, это вообще мой первый опыт путешествия на плотах.

Герда легла рядом с ослом, щурясь на солнышко. Сегодня вообще теплынь, паутина вовсю летает. Бабье лето пришло, что ли? Было бы неплохо, я только здесь понял, как много значит для человека тепло. Даже в космосе холод видится с борта корабля совсем по-другому, нежели утренний заморозок у костра в диких местах. Там, по крайней мере, проблем с гигиеной никаких.

Плот тяжеловато, чуть покачиваясь на волнах, шел вниз по реке. Я уже сумел вывести его на стрежень, теперь моей главной заботой было не вписаться в мель или в топляк. Впрочем, гидролокатора у меня нет, приходится полагаться только на зрение. Но пока вроде как чисто.

Слева по борту, метрах в ста, чайки устроили дикий кипеж, ныряя в большой, кипящий от рыбы круг воды. Гулкие удары крупных рыбин, вылетающая из воды рыбья мелочь – завораживающее зрелище. Впрочем, скоро это отодвинулось, а потом и вовсе прекратилось, и вновь тишина, посвист ветра, легкое покачивание плота под ногами. Небольшие водовороты, лосиное стадо, вышедшее на правый берег на водопой. Огромный белокрылый орел, пролетевший пару раз низко над плотом, а потом резко спикировавший на воду и взмывший в небеса с большущей рыбиной в когтях.

Слева по борту, на отлогом берегу, начался сосновый бор. Ровные, стройные как свечки сосны уходили от берега и терялись вдали. И не скажешь, что здесь до Сохатой километров двадцать, не больше, местность сухая, чистая. Ни болот, ни торфяников.

Герда насторожилась и встала, уставившись вперед, как раз на сосновый бор. Передала мне ощущение настороженности, но не прямой опасности. Что еще там?

Впрочем, вскоре сам услышал, что впереди вроде как топоры застучали. Точно, топоры, и пару раз голоса слышал. Лесорубы, что ли? На душе захолонуло, но я тут же расслабился. Сам к людям шел, лесорубы одни из них. Раз люди валят лес, значит, что-то строят, а это значит – цивилизация. Места по левобережью Великой должны быть более-менее спокойны, так что поглядим. Я и сам далеко не подарок, не стоит об этом забывать. Хоть давно не тренируюсь, но и сейчас многим фору по стрельбе и тактике дам.

За поворотом я углядел и лагерь лесорубов на берегу, и огромные длинные плоты, явно готовые к перегону. И потому, мысленно перекрестившись, начал править неповоротливую тушу своего плота к лагерю, откуда несло довольно вкусным запахом мясной похлебки и вроде как гречневой каши.

– На берегу! Разрешите пристать? – Необходимо соблюдать вежливость, в таких местах особенно.

– Куда, тля? Левее! – Вот голосина! На причал выскочил мужик с черпаком и активно им замахал, привлекая мое внимание. – Левее бери, к плотам не причаливай!

Не знаю, почему нельзя, но раз так сказали, то я приналег на весло и сумел вывернуть плот так, чтобы он подошел к причалу, а не к плотам. На плот упала толстая веревка с грузиком, которую я подхватил и хотел было тянуть.

– Куда, недоумок! – Этот же, с поварешкой, которая теперь торчала за поясом, наматывал свой конец на ворот. – Привяжи к плоту, я тебя вытяну.

Привязать так привязать, все едино мой плот уперся в плоты лесорубов. Так что я накрепко примотал веревку к основанию моего румпеля. Повар вроде как заворочал рычагами, и ворот плавненько потянул мой плот к основательно сколоченному из бревен причалу.

– Ты кто, новичок? – едва глянув на мою шинель, спросил повар, оказавшийся крепким мужиком годов сорока.

Сзади за поясом у него поварешка так и осталась, а вот под левой рукой револьвер, причем с самовзводом, похоже. И ремешок, предохраняющий револьвер от случайного выпадения, с курка снят.

– Матвей Игнатьев. Высажен в Щучьем, но там мне очень не понравилось, негостеприимно. Ушел оттуда и пешочком пошел в нормальные места.

– В Щучьем, – усмехнулся повар, успев обежать взглядом мой плот, переметные сумы, осла и головану. – Неплохо ты ушел, обычно оттуда без штанов уезжают. А то и с долгами на год вперед. Это если новичка там не опустят, что тоже частенько бывает.

– Ну, как сумел, так ушел. – Что-то у меня зудит загривок и чешется, как будто кто-то меня выцеливает. Точно, Герда передала, что унюхала одного стрелка, от нас метров тридцать вверх по течению. Повар не просто так спокойно вышел. – Я вообще-то с миром. Пусть тот стрелок меня не выцеливает, нервничаю от этого очень.

– Ну да, заметно. И нервы твои заметны, и особенно выправка. Где служил? – Повар махнул поварешкой, и из кустов вылез рыжий парень примерно моего возраста.

– Морская пехота, отделение абордажа и досмотра. Космофлот, – по привычке, не выдавая данных, но честно ответил я. Обычно нам запрещено было называть место службы в разговорах с гражданскими. Учитывая, что никто меня звания не лишал, буду вести себя как привычно. Хотя кому что дадут здесь эти знания.

– Марк Шелковский, повар этой богадельни. Этот бездельник сам представится. А псину твою как звать?

– Это не собака. Это голован, и ее зовут Герда.

Тем временем моя подруга, хоть и хромая, но с огромным чувством собственного достоинства сошла с плота. Села около моей ноги и с вызовом поглядела на повара и его помощника.

– Надо же, никогда не думал, что вживую голована увижу! – К моему удивлению, Марк присел перед Гердой и первый подал ей руку. – Марк, повар. Будем дружить.

Герда неуверенно подала ему правую переднюю лапу, которую тот энергично потряс.

– Я Федор Бирюков, сейчас дежурный по лагерю. – Рыжий протянул руку сначала мне, потом Герде. – Добро пожаловать к нам, добрым гостям мы рады.

– Матвей Игнатьев, – ответил я, опять представляясь. – А что, бывают и недобрые?

– Тут всякое бывает. С французиками с правого берега у нас трения, с Вертлявой тоже может кого нелегкая занести. Короче, зевать нельзя. Ты это, осла на берег выведи, пусть отдохнет и пожрет нормально, тут трава хорошая, заморозков не было. – И повар наклонился погладить Герду по голове.

Та фыркнула, но позволила сделать это. Вообще, я и рассказал сразу про голована потому, что они у нас были вроде легендарных сказочных зверей. Про которых все знают, но почти никто не видел. Мало их все-таки, очень мало. Но каждый знает, что голованы – друзья людей. И несмотря на внушительную стоимость щенка голована, взрослого инициированного голована вряд ли кто украдет у хозяина. Во-первых, очень сложно, все-таки постоянная ментальная связь, причем у некоторых дальность связи была потрясающей, вроде как световые годы. Хотя лично я в этом сомневаюсь, все-таки мысль материальна. Хотя еще никто не смог зафиксировать скорости обмена мыслями, это тоже верно. Во-вторых, нормальный человек постарается не навредить головану. Это вроде как того же единорога обидеть.

Другое дело, что нелюди, маньяков и всякой дряни среди людей всегда много было и будет. Но все равно Герде будет безопаснее, если люди будут знать, что она голована.

Пока суд да дело, Федор рассказал мне, что это постоянный лагерь лесорубов из Звонкого Ручья, относительно большого города ниже по течению Великой, расположенного на левом берегу реки. В городе постоянно идет строительство, всегда нужен лес.

– У нас около десятка бригад, но лес всегда уходит. Скупают еще по осени, авансом, тот лес, который мы пока не срубили. А мы сейчас набираем плоты для расчета с покупателями, ну и пару плотов сверху, для личного пользования. – Федор протянул мне кружку с горячим кофе.

Герда, урча, обгрызала здоровенную оленью кость.

– Спасибо. – Я взял простую эмалированную посудину. – А что у вас с французами?

– А, давние дела. Тут ссыльные уже двадцать четыре здешних года живут. В четвертом году русские и американцы, вместе, сцепились с французами, арабами и индусами. Конкретно порубились с месяц, потом замирились. Вроде как сейчас мир, но друг друга если в лесу встретим, то скорее всего выйдет кто-то один. Сам понимаешь: прокурор – тайга. Эти, – тут Федор ткнул пальцем в небо, – не вмешиваются вообще никогда. Только изредка появляются, тех, у кого срок закончился, могут забрать. Ну, если человек еще не захочет здесь остаться.

– А что, бывает? – Не сказать чтобы я удивился, но необычно. Заключенный не хочет возвращаться на цивилизованную планету.

– Да как тебе сказать. Тут ведь неплохо. Воля по большому счету. Хавчик чистый, места до хренища, баб и тех прилично навезли, правда, в основном или азиатки, или мулатки. Но и белых сейчас немало есть женщин, правда, те в основном в крупных городах оседают. Из недостатков тут разве отсутствие интернета да нейросеть молчит. Ты, кстати, как? Я первые два месяца думал, что свихнусь.

– Федь, я военный, нас специально тренировали с полностью отключенной нейросетью. Так что нормально, как справочником пользоваться можно, и слава богу. – Я глотнул терпкого напитка и откинулся на потемневшую от времени спинку скамьи.

Хорошо здесь лесорубы устроились, крепкий лагерь. Крытая столовка, добротный барак, сарай, у причала пара лодок стоит. Еще одна ждет за плотами, ниже по течению. Вроде как банька на берегу, труба дымится.

– А ты чем собираешься заняться? – К столу подсел повар, вытирая руки полотенцем.

– Не знаю, – поставив на стол кружку, я еще раз задумался. – Особо ничего не умею, разве стрелять.

– Здесь это полезное занятие, – на полном серьезе кивнул повар. – В любую артель возьмут хорошего стрелка, золотодобывающую или охотников за артефактами. Ты уже знаешь, что здесь когда-то была довольно развитая цивилизация? Единственная известная нам цивилизация?

– Да, – коротко кивнул я, особо не вдаваясь в подробности. – И, похоже, понятно, почему сюда отправляют только заключенных и ссыльных. Да и то, что планета под Эдиктом, тоже становится понятным.

– Ну да, я тоже так думаю. – Марк кивнул. – Так вот, многие живут поиском и сбором древностей. Особых приборов у нас здесь нет, разве простейшие металлоискатели, но среди парней из французской колонии, Мари, много лозоходцев. Эти при помощи простейших рогулек умудряются много чего находить. Даже здесь, где и следов-то почти не осталось.

– А что за артефакты? И куда их девают? – Меня это здорово заинтересовало. У самого есть несколько штук.

Герда сыто зевнула, подошла к нам и легла у моих ног. Положила тяжелую башку на сапог и прикрыла глаза.

– Надо же, голована, – покачал головой повар. – До сих пор не верю. Ну да ладно. За артефакты неплохо платят оттуда. – Вновь тычок пальцев в небо. – Попадаются в основном драгоценности, стекло, всякие безделушки. Очень сильно ценятся книги, карты памяти, даже поврежденные, но их найти невероятно сложно. Неповрежденных зданий здесь почти нет.

– Зданий?

– Ниже по течению, примерно в шестистах километрах, находится какой-то старый мегаполис Прошлых. Место жуткое, сам представь, огромный город после нескольких тысячелетий, да еще, похоже, после войны. Туда ходят любители пошариться, но это очень опасно. Очень, в каждой группе потери. Здания от чиха сыплются, улиц нет, сплошь развалины. Учитывая, что с врачами здесь туго, – крайне опасное занятие.

– Зато оплачивается здорово. Фоторамка под тысячу кредитов, год можно жить припеваючи. А флешка вообще восемь принесла! – Федор мечтательно закатил глаза.

– Да ну? Сколько ты отлеживался с переломом? Полгода? И то тебе очень повезло, что перелом закрытый и с вами фельдшер пошел, сумел тебя довезти до врача. И где твои накопления? – Марк усмехнулся. – Авантюры все это. Из каждой группы хоть один там, но останется.

– Не из каждой, – упрямо возразил Федор.

– Ладно, пусть из каждой второй. Один из десяти в землю точно ляжет. На хрен такая арифметика. Да и те, кто остается, с головой дружить перестают. Девки, загулы, опиум. В яму быстро укладываются. – Повар покачал головой. – Ладно, наши через часок появятся, поговоришь с бугром. Он тебе присоветует, что делать, а пока отдыхай, Матвей.

– Хороший совет, – с благодарностью кивнул я. – Нормально отдохнуть никогда не помешает. Тем более в относительно безопасном месте.

– Вроде ты на новичка не похож, – задумчиво произнес Марк, почесав переносицу. – Но вот сразу типа безопасное место… – Тут он глянул на Герду и ошалело уставился на меня. – Голована? Это она определила?

– Ну да, – кивнул я. – Герда способна считывать эмофон у людей. Мы с ней пока только учимся понимать друг друга по-настоящему, но тут она четко передала – люди серьезные, но честные, зла не готовят.

– Ну и ну! – Федор покачал головой. – Слышать – это одно, понять, что это, – совсем другое. Но, Матвей, ты поосторожнее с этим, не трепи кому попало.

– Точно! – подтвердил повар и, кряхтя, нагнулся и потрепал сонную головану по макушке. – Мы-то люди простые, но с понятием, а вот есть здесь и такие, кто родителей на органы продаст. Не забывай – это планета ссыльных.

– Это я помню, сам из таких… – От моей ухмылки Федор отшатнулся.

А повар покачал головой, поглядел на блаженно лежащую на моем сапоге и даже не ворохнувшуюся головану и налил мне еще кофе. Отменный кофе, кстати.

– Кофе привозной? – поинтересовался, с благодарностью взяв кружку.

– Здешний. Растет намного южнее отсюда, одичавшие сады были. Там латиноамериканцы обжились, вот они сюда и гонят его, рис, хлопок, сухофрукты разные. Мы вниз по течению Великой сплавляем хлеб, лес, шерсть.

– Да, а где вы здесь лес-то рубите? Когда подходил, слышал топоры отчетливо, а сейчас едва слыхать, – вспомнил я удивившую меня деталь.

– Тут речушка небольшая чуть выше по течению впадает. По ней сюда бревна сплавляем, собираем плоты. По лесу-то попробуй потаскай хлысты. Лошадей надорвешь и сам замаешься. С каждым годом все выше и выше по течению сплава вверх забираемся, делянки новые разрабатываем. Наверное, скоро придется канавы копать, чтобы до большой воды бревна довести. Сам видишь, строевой лес здесь выбрали.

Это да, я это заметил. Именно здесь следы вырубки были старыми, пни уже почернели. Но как я понял, особо лес не уродовали, брали только те деревья, которые проходили по неведомому мне стандарту.

Через час в лагерь пришла бригада. Семь мужиков разного возраста, уставшие, чумазые. Пара лошадок откровенно деревенского вида, плотные, приземистые. Рабочие, одним словом.

Меня и Герду представили, познакомили. Пока мужики мылись в баньке, повар с Федором быстро накрыли на стол. Точно, мясная похлебка, в которой ложка стоит от количества мяса, гречневая каша со шкварками, свежие лепешки. Я, с разрешения бугра, выставил на стол трофейный бочонок с бренди.

Пока ужинали, было тихо. Просто стук ложек, негромкое чавканье и чамканье. Потом, после окончания, выпили по половинке кружки за знакомство.

– Ну, Матвей, значит, ты через Щучий прошел. Мих Мих в свое время тоже. – Бригадир, Виктор Сергеевич, именно так он представился и так его называли все остальные, кивнул на худощавого паренька. Паренек русский, Мих Мих сокращенно от Михаил Михайлович. В бригаде еще Ник Ник есть, из русских Сергей и Антон, и трое американцев, Генри с Земли, из старых Штатов, а Хик и Нил с колониальных планет.

– Да, – кивнул я. – Решил не злоупотреблять их гостеприимством, свалил пораньше.

– А я за поселком неделю жил, ждал катера. – Мих Мих налил себе кофе. – Купил продуктов и ушел на горушку, на западе от Щучьего.

– Тебе здорово повезло. Там самострел на тропе стоял, какому-то мужику как раз в брюхо прилетело. Из моей партии мужик был. – Я тоже налил себе кофе в наступившей тишине.

– Где это? – несколько севшим голосом спросил побледневший парень.

– Если от поселка, то километрах в нескольких, от трех до пяти, наверное. Дорога в сторону гор, проселок… – Я поставил кружку на стол, поглядел на лица парней и мужиков. А ведь им это совсем не по нутру. – После того как я ушел из Щучьего, там какая-то заваруха началась. Дымы были, что-то горело.

– Хоть кто-то им перца на хвост насыпал, – сплюнул на землю Ник Ник и огреб подзатыльник от проходящего мимо повара. – Да ладно, Марк, я же далеко!

– Вот в следующий раз поварешкой огребешь, далеко. Думай, что делаешь, а то оскотинишься вконец. Мало ли, что нас сюда сослали, в глухомань. Веди себя, как будто ты в Москве или Нью-Йорке, на одном из верхних уровней. И все будет хорошо. – Марк уселся на свое место, покрутил в руках кружку и, дождавшись кивка бригадира, опять взялся за бочонок с бренди. – Давайте за то, что Матвей сюда добрался, и за тех мужиков, что Щучий разворошили. Стереть бы его, да сложно это.

– Ну не так уж и сложно, – заметил я, принимая свою наполовину наполненную кружку. Потянулся, взял с блюда кус вареного мяса, посыпанного крупной солью. – Нужно около шести сотен решительных и организованных парней, и все.

– Это самое сложное, Матвей. Щучий наполнен мразотой, но очень отмороженной мразотой. Чтобы собрать полтысячи человек, нужно время, деньги и главное – тишина. А все капитаны пароходов и буксиров имеют договор с букмекерскими компаниями и потому не станут участвовать в этом деле. – Виктор Сергеевич поднял свою кружку. – За удачу, парни. Она нам всем не помешает!

После того как ужин закончился и повар стал собирать со стола посуду, ко мне подсел бригадир. Поглядел на сонную Герду, на мой «тейлорс» в кобуре, на осла, стоящего рядом с лошадками и что-то жующего.

– Матвей, есть предложение. Ты парень здоровый, и тебе надо вниз по течению. А мне нужен еще один человек. Понимаешь, у нас во время того урагана погиб один парень, деревом придавило. Рубщиков я снять не могу, а нужно сплавлять бревна в лагерь и сшивать плоты. Оставайся, поможешь Федору, с пару недель у нас поработаешь. Немного заработаешь, а потом вместе с нами спустишься до Звонкого Ручья. Можешь и там остаться, у нас неплохой поселок. Спокойный, чистый. Женщины есть, и прилично, беспредела нет. Глядишь, и работу подберешь. – Бригадир внимательно поглядел на меня.

А я думал, и серьезно. Хорошее предложение, кстати. Герда этих мужиков приняла, нормальный крепкий коллектив работяг. Мало ли что у них было в прошлом, главное – что они неплохие люди. За эту пару недель я успею очень много узнать, да и знакомыми обзавестись, совместная работа здорово сближает. Кроме того, практически исключаются риски по дороге в людские места, мне совсем не улыбается столкнуться еще разок с охотниками за головами.

– Ваш Звонкий Ручей – большой? – На карте-то он есть, но вот сколько там народу живет, не знаю.

– Около десяти тысяч человек. Приличный по здешним меркам городок. – Бригадир отпил кофе, макнул в него и откусил кусочек сахара. Поглядел на проснувшуюся от хруста Герду и скормил ей оставшуюся половинку.

Вообще в этой бригаде к моей напарнице отнеслись очень тепло. Значит…

– Согласен, – кивнул я. – Какие правила?

– Правила просты. Работаешь честно, если что – сражаешься вместе с нами. С нас еда, израсходованные патроны (в том числе и на охоту), оплата пятьдесят кредитов в месяц. Оплата по прибытии, а так живешь на полном коште. Да, еще один пункт, обязательный. Кормить чаще, чем два раза в неделю, на обед-ужин рыбой не будем, три раза завтраки с рыбным паштетом или пирогами. – Кряхтя, бригадир встал и прошел в барак. Вскоре вернулся оттуда с кожаной папкой, из которой вынул исписанный лист. – Вот, здесь распишись. Имя ставь, какое больше нравится, тут особого паспортного контроля нет.

Расписавшись, я получил поздравления от мужиков, намек, который опустошил мой трофейный бочонок, гамак в бараке, место для своих вещей и стойло для осла, который тоже должен был начать работать завтра вместе со мной. Кстати, десятка в месяц оказалась именно за осла, человек со своим тягловым животным получал побольше.

– Интересный ослик. – Ник Ник вывернул губу у осла и показал мне наколку на ней. – Французский… Трофей? Погони не будет?

– Да. Нет, – коротко ответил я.

Но всех это вполне устроило. Как мне объяснили, тут вполне бывали стычки и перестрелки, но за территориями поселений это мало кого волновало. Тем более что русских и американцев вообще не волновали сгинувшие французы, арабы или индусы.

Уже собравшись спать, перед этим помывшись в бане, пусть и остывшей слегка, я обратил внимание на шелестящий звук, становящийся все сильнее и сильнее. Вслед за мужиками, подхватив свой карабин, я выскочил из барака, и увидел низко летящий над рекой скоростной геликоптер. Машина шла на хорошей скорости, за ней следом оседало облако взметнувшейся вверх воды.

Бах, бах, бах! Рядом часто ударило несколько карабинов, из которых стрелки пытались попасть в летательный аппарат.

– Эх, опять мимо, – с сожалением проговорил Федор, выщелкивая стреляную гильзу. – А ты чего не стрелял, Матвей?

– А толку? Попасть бы я попал, но это «Вектор-57», выпускается в системе Медузы, на третьей планете. – Я повесил карабин на плечо. Как я обратил внимание, все остальные лесорубы были вооружены тоже мосинками. – Броню из наших винтовок, да еще свинцовыми пулями, не пробьешь, только перевод боеприпасов.

– Да знаем, – махнул рукой Мих Мих. – Просто хоть пар спустить.

– Кто это? – кивнув вслед исчезнувшей машине, спросил я. – За что вы его так любите?

– Это? Это, брат, тушковозка. Везут выживальщиков бессознательных, специально через максимальное количество прибрежных поселений проскочат. Чтобы, значит, охотники знали, что дичь есть, – зло сплюнул на воду бригадир. – Выгрузят в лесочке – высоту набирают и исчезают на севере. А за человеком начинается охота, ништяков на нем куча ведь. Тут знаешь, как наловчились новичков бить? Лес-то большой, да дорог в нем мало, особо и искать не нужно, перекрывают основные пути – и бьют новичков. Не всем так, как тебе, везет или мне, в основном в лесу люди остаются. И хорошо, если просто убьют, тут мода пошла среди французов – на кол сажают.

– Видел, – зло скривился я. – Это я видел.

– И что? – На меня с интересом уставились мои уже партнеры по работе. – А, вот откуда осел.

– Французов кончил, мужика добил и похоронил. Ничего интересного особо. – Я махнул рукой, психанув на себя. Блин, что значит давненько в нормальной компании не был, разболтался. То, что Герда не нашла гнили, вовсе не значит, что среди них болтунов не было. Могут теперь проблемы быть.

– Правильно! – Бугор глянул на меня, усмехнулся. – Ты, похоже, свой парень в доску, притом вояка. Абордажник, говоришь. Сколь абордажей?

– Пять.

Пять абордажей, настоящих, не учебных, – это очень много. В позапрошлом погиб мой командир отделения, потому меня на его должность и поставили. Вообще, обычный десант за службу может и ни одного не увидеть, просто корабль у нас такой был, везучий. Ну и экипаж тоже.

– Ого, – с уважением покачал головой Федор. – Да ты у нас головорез, оказывается. Что же ты такое натворил, что сюда попал? Ведь вашего брата максимум в штрафбат зачисляют?

– Убил кого не надо, – хмуро ответил я, нагнувшись и погладив опершуюся о ногу Герду. – Кого не надо когда не надо. Точнее, именно того, кого надо, я и грохнул, но не по закону, и его папаша оказался весьма влиятельным. Настолько, что меня уволили из флота, придравшись к проведенному абордажу, и отдали под гражданский суд. Ну и пожизненное, и сюда. Судя по всему, пока повезло.

– Федька, отстань от человека. Захочет – сам расскажет.

К нам подошел повар.

– На самом деле. Давайте отдыхать. – И бугор пошел в барак.

Снаружи, вдоль воды неторопливо ходил один из мужиков. Отдыхали здесь достаточно свободно, но и бдить не забывали, всегда был дежурный, который не спал и охранял.

Следующие три дня прошли хоть и достаточно напряженно в трудовом плане, зато спокойно. Стаскивали с Федором в речушку бревнышки, вязали попарно, при помощи ослика сплавляли до основного лагеря и сшивали в плоты. Шили серьезно, сквозь тонкую лесину здоровенными костылями.

– Федь, это вы что, постоянно костыли заготавливаете? – забивая завершающий гвоздь, спросил я.

– Да нет, плоты-то расшиваются в Звонком. Все костыли собирают, и Сергеич забирает их домой. У него кузня небольшая, чтобы зимой не бездельничать. Тут же не там, то надо таз запаять, то топор заточить, то коня переподковать. Ну и заодно костыли правит, точит. Все, шабаш, вон рубщики топают.

На самом деле на склоне холма появились лошадки и люди. Бригада только подошла к лагерю, как сверху звонко крикнули:

– Эй, лесорубы! Позвольте подойти?

– Кто это там? – Сергеич положил руку на приклад карабина, но особо не волновался.

А вот Герда, наоборот, слегка занервничала. Именно слегка. Вроде и опасности нет, а ситуевина ей не нравится.

На вырубке появились четыре фигуры, и вскоре к нам подошли три молодых мужика и девушка. Девушка шла со связанными руками, подбородок ей поднимало самодельное ярмо из длинного шеста с рогулькой, обмотанной тряпкой, и привязанной под затылком короткой палки.

– Охотнички. – Бригадир медленно встал.

– Виктор, не пыли. Это наши, и они в своем праве, – тихо заметил Генри, тоже положивший ладонь на рукоять револьвера.

Охотники встали около нас. Обычные лесовики, в сапогах, коротких куртках и войлочных кожаных шлемах с козырьками, вроде как такие буденновками называются. Вооружены мосинками, на поясах ножи и топоры, за спинами простые, но прочные рюкзаки. У самого молодого еще револьвер в кобуре на поясе, ремешком к бедру привязан.

А вот девушка тоже явно новичок. Шинелька, шляпа, которую снизу притянули ремешком, чтобы не падала. Сзади на ней, похоже, ее же рюкзак, поверх рюкзака ружейный чехол.

Девушка, или молодая женщина, уставшая, чумазая, с промытыми слезами дорожками на лице, но даже так гордая. Похоже, силы уже на исходе, едва сдерживается. Симпатичная, кстати, даже сейчас, и очень фигуристая. Сильная девка, видно сразу.

– Привет честной компании. – Главный из охотников приподнял над головой свою буденновку. – Хлеб да соль.

– Едим, да свой, – буркнул в ответ Сергеич.

– Зря ты так, – покачал головой старший. – Подумаешь, погоняли тебя семь годов назад, что было – быльем поросло. Сам знаешь, это наша законная добыча. Да норовистая какая, едва вдвоем удерживали. Зато станок – чудо, имей да имей.

Девушка попыталась опустить голову, но толчок рогульки вздернул ей подбородок.

– Ты голову-то не опускай, пусть парни на глазки твои сапфировые посмотрят, на губки алые. Может, кто тебя на ночь захочет. А что, тут места глухие, девок обычно не водится. И мужики обычно наши, которые гетеросексуалы. – Молодой охотник явно рисовался перед нами и издевался над девушкой.

– Сипой, хватит! – старший одернул его. – А то договоришься до дуэли.

– А что, я не против. – Молодой начал было ерепениться, но скис от яростного взгляда старшего.

А ведь старший не просто прав, а прав на сто процентов. Малейший намек на мужеложство или скотоложство – и, например, я сдерживаться не стану, пристрелю сразу. И судья оправдает.

– Мужики, мы в своем праве, сами знаете, – еще раз повторил старший. – Переночевать можем?

– Можете, – в конце концов кивнул бугор. – Что с девушкой делать будете?

– А что делать? Щас на горшок сводим – и опять вязать придется. Гордая девка, сильная, смелая. Даже жалко немного. Но на самом деле станок у нее шикарный! – Старший, усмехнувшись, качнул головой.

– Это же белая женщина! Как ее можно так, в колодках? – Хик явно нервничал.

– А ты выкупи как есть. – Молодой усмехнулся, пару раз двинул рогулькой, заставив девушку повернуться. – Погляди, какая. Только сам ее объезжать будешь, я тебе ее держать не стану за так. Разве рогульку отдам, в нагрузку. Давай, две тысячи кредов – и бери ее как есть!

Мужики промолчали. Я уже знал, что две тысячи кредитов – очень много, практически трехлетняя зарплата нормального мужчины. Но поглядел на сверкающие от слез глаза, на горделиво вздернутый подбородок девушки, и что-то меня толкнуло. Тем более что от Герды пришла волна глухого раздражения из-за того, что обижают самку человека. Очень хорошую самку.

– Годится! – Я вышел вперед. – Две тысячи, и беру как есть.

Молодой щелкнул от удивления зубами, а девушка было с яростной надеждой взглянула на меня, но тут же разочарованно опустила глаза. Правильно, смотреть особо не на что, страхолюдный громила. Да еще небритый уже вторую неделю, никак не решусь на следующую попытку с опасной бритвой.

Вытащив из трофейного пояса деньги, я отдал их старшему и повернулся к молодому, который решил было снять с девушки рюкзак и ружье в чехле.

– Ты сказал как есть, а потому не тронь! Это все мое!

Я и так в бешенстве: ненавижу, когда так с женщинами обращаются. Кроме того, это людоловы, люди, которые охотятся на таких же, как и я, новичков. И единственное, почему лесорубы не берут в руки оружие, – это русские. А здесь, как мне растолковали, среди своих перестрелки не самое любимое занятие. Бывают, но причина должна быть серьезной, и, что меня поразило, все перестрелки расследуются местными правоохранителями, и обязательно бывает суд. Но именно между русскими и американцами, точнее, людьми, резидентами этих земель. Разумеется, далеко не все столкновения выявляются, но такое прилюдное будет расследоваться обязательно.

А девушка пока еще не резидент, она здесь пока вообще никто. То, что она попалась людоловам, печально только для нее, здесь есть женщины-рабыни. Их покупают ниже по течению, обычно азиаток или мулаток.

– Дурень, кто тебя за язык тянул, – в сердцах сказал старший людолов, пересчитав деньги. Взял у злющего молодого конец рогульки и протянул его мне. – Владей, слово было сказано.

– Свидетельствую, – отозвался Виктор Сергеевич.

– Свидетельствую, – кивнул Генри.

Все, по здешним законам я теперь рабовладелец. Всю жизнь мечтал, ешкин кот. Несмотря на всю серьезность ситуации, я усмехнулся, и Герда удивленно гавкнула на меня.

– Ладно, мы пошли. Судя по всему, сейчас ваш новичок развяжет девку, а она нас ночью перестреляет. Не будем у вас ночевать, поспим в лесу, дело привычное. Пошли, парни.

И людоловы повернули вниз по течению и вскоре исчезли в ближайшем перелеске.

А девушка внезапно, как будто у нее опору из-под ног выдернули, опустилась на землю.

Переглянувшись с Федором, я подошел к ней, присел на колени и вместе с товарищем снял с нее ярмо.

– Так, парни, закончите – ведите девчонку в баню, там как раз парок поспел. Но глядите у меня!!! – Марк погрозил мне поварешкой.

– Ты как, по-русски разговариваешь? – поглядел я в темные сине-зеленые глаза девушки. Красивые глаза, промежду прочим.

– Да, говорю, – с легким акцентом ответила пленница.

Акцент едва заметен, кстати, вполне может быть, что это диалект такой. Ничего, расскажет.

– Сейчас я тебя развяжу и отведу в баню. Но только если ты пообещаешь мне не делать глупостей вроде самоубийства или побега, хорошо? – Снимая с нее рюкзак и ружье, спросил я и с помощью Федора аккуратно поднял ее на ноги.

Герда уже давненько возле нее крутилась и чуть ли не зализала.

А девушка смотрела на нее огроменными глазами.

– Это что, голован?!!

– Да. А ты откуда знаешь? Менталистка, что ли? – слегка удивился я.

Впрочем, ничего удивительного, люди постепенно развиваются.

– Да, но не самая сильная. Хорошо, я обещаю, что буду вести себя хорошо, не закончу жизнь самоубийством и не буду сбегать. – Девушка кивнула и выпрямилась.

Зайдя ей за спину, я аккуратно перерезал хитрый узел, не особо стягивающий руки и вместе с тем не позволяющий развязаться. М-да, этого я не умею, нужно многому учиться.

– У меня есть свежее белье, но оно тебе будет великовато, – заметил я, оглядывая фигуру девушки. – И как тебя зовут? Меня Матвей Игнатьев.

– Мое имя Вера Круз. И у тебя есть белье, которое на меня подойдет. В этом рюкзаке, – разминая пальцы, Вера показала сапожком на свой рюкзак. – Не, если ты, хозяин, фетишист, то, конечно, я на него не претендую…

Усмехнувшись на это заявление, я обернулся на сидящего неподалеку и с интересом глядящего на все это Сергеича.

– Сарказм – это хорошо, вредность тоже. Виктор Сергеевич, засвидетельствуй, пожалуйста.

Я прошел в барак, положил на свой гамак ружье Веры, от греха подальше, и взял свою планшетку.

Выйдя, уселся за стол, вытащил чистый лист бумаги и стал писать, диктуя:

– Я, Матвей Игнатьев, заявляю, что дал в долг на выкуп из плена (слово «рабство» я решил не писать. Одно дело пленная, другое – рабыня!) Вере Круз две тысячи… – Тут я обернулся к бугру: – Сергеич, а как здешняя валюта называется? Кредиты они везде кредиты, чем они от федеральных отличаются?

– Номиналом, – серьезно ответил бригадир. – Пиши – местные кредиты.

– Ага. Так, две тысячи местных кредитов. Срок долга и время выплаты определяет Вера Круз по мере возможности. Деньги дадены без ростовых обязательств. Так, а число какое? – Вот как-то не интересовался я этим ни разу.

– Гринвича хрен его знает. Тут день чуть длиннее. И местный – сегодня двенадцатый день второго месяца. Сорок пятого года от начала ссыльного времени.

– Угу. – Я вписал все это в бумагу.

Вообще-то в жизни всего две бумаги написал от руки. Первой было заявление о приеме на службу, второй – то, что я с материалами дела ознакомлен и с приговором согласен. Еще бы мне не согласиться: пусть ссылка, но не пожизненное в тюрьме из старого рудовоза на задворках Галактики.

– Так, Вера, распишись здесь. – Не верящая своим глазам девушка подошла и черкнула свою подпись. – Сергеич, сколько свидетелей нужно, чтобы бумага приняла официальную силу?

– Меня одного хватит. Щас печать принесу. – Сергеич протопал в свой закуток в бараке и приволок небольшой сундучок и свою кожаную папку с бумагами. Вытащил из него печать, губку с чернилами, и вскоре моя писанина стала вполне официальным документом.

– Так, Вера, распишись здесь. Будешь помощницей повара и получать пятнадцать кредитов в месяц. – Сергеич протянул ей лист договора. – Ты вообще кто по специальности?

– Врач-нейрохирург, специалист по установке нейросетей. Но здесь именно это бесполезно.

Вера расписалась, но Сергеич не торопился убирать лист бумаги со стола.

– А кроме нейросетей ты что-нибудь еще знаешь?

Совершенно нелишний вопрос. Слишком специфично все сейчас.

– Знаю, – кивнула девушка. – Я же не из Метрополии, у нас в секторе врачей учат сначала общему курсу, а только потом по специализации. Опыта у меня практически нет, но по крайней мере фельдшером смогу. А вообще диагностика и хирургия, но как без современных инструментов и оборудования вести практику – не представляю. Вообще-то мне записали в имплантаты пару курсов из древних, конца двадцатого – начала двадцать первого века медицинских институтов, но там одна теория, и мне нужно минимум год, чтобы изучить записанное.

– Тогда распишись еще здесь. – Сергеич снова накарябал пару строк и протянул девушке листок. – Еще пятьдесят в месяц как фельдшер. И, Вера, ты не торопись, приедем в Звонкий, поговорим с нашим главврачом. Ну, нашей больнички. Если договоритесь, то община возьмет на себя твой долг Матвею.

Девушка внезапно вновь заревела, спрятав лицо в руках. А я сидел как истукан и понимал, что вроде как сделал неплохое дело.

– Ну, Матвей, топай, проверь баню, Вера первая пойдет. Марк, ты пока ужин готовь. – Бугор подсел к девушке и обнял ее за плечи. – Ты, дочка, если хочешь – поплачь. Женская слеза любое горе смоет. И здесь ты в безопасности, мои парни – ребята отличные. Правда, и кобели хорошие, но тут уже от твоего согласия все зависит.

– Спасибо вам. – Шмыгнув носом, Вера вытерла лицо рукавом шинели, окончательно размазав по лицу сажу и грязь. – Спасибо огромное. Но на сексуальные свершения меня, наверное, еще долго тянуть не будет, слава богу, что срок действия контрацептива заканчивается через полгода. Точно от тех уродов не залечу.

– Это твое право и проблемы наших парней, – усмехнулся бригадир. – Иди. Мойся. Учти, это не душевая комната, осторожнее там. Не ошпарься и кипяток на себя не опрокинь с непривычки. А про людоловов забудь. Теперь ты вольная женщина, тебя обижать – себе дороже. За обиду свободной женщине и повесить могут.

– А где можно мой рюкзак просмотреть, а то эти… – тут она с ненавистью мотнула головой в сторону, куда ушли людоловы, – все перерыли, а потом просто все спрессовали.

– Пошли, я покажу тебе твой угол. – Марк засунул за пояс свою поварешку и повел девушку в барак.

А я спросил, задумчиво глядя в ту же сторону, куда недавно глядела Вера.

– А вот интересно, если я сейчас их выслежу и вырежу, это как? Ну или перестреляю, по крайней мере? Очень уж охота, если честно.

На самом деле, руки просто чешутся поотстрелять им причиндалы, да и головы.

– Это плохо. Матвей, мы стараемся жить по хоть плохонькому, но закону. Эти – наши. Нигде не написано, что запрещается ловить женщин. – Бугор положил на стол немалые кулаки. – Я их сам терпеть не могу, но просто так стрелять своих нельзя. Если уверен в себе – в следующий раз спровоцируй перестрелку, словом можно любого завести, сам знаешь. Но если ты сделаешь это в моей бригаде без моего разрешения – я тебя уволю.

Бугор полез в карман и достал кисет с табаком и трубку. Как я обратил внимание, здесь в ходу древние, натуральные наркотики. Причем высочайшего качества.

– Меня другое интересует. Кто засунул в выживальщики молоденькую горожанку? Она же явно в лесу всерьез впервые оказалась. – Сергеич пыхнул дымом, образовав в воздухе колечко. С удовольствием поглядел на него и затянулся вновь. – Тут что-то неладное было, мутное. Впрочем, теперь этого не исправить.

Вера тем временем вышла из барака со свертком в руках и, провожаемая Марком, пошла к бане. Под взглядами исчезла внутри, а Марк подошел к нам.

– Так, Матвей, Федор. Пойдемте со мной, нужно девчонке угол отгородить. Хоть переодеться спокойно сможет, чтобы вы ей под подол не заглядывали. Вставайте, вставайте, бездельники. Виктор, мы старый брезент возьмем со склада?

– Берите, – кивнул бугор. – Но парни сами справятся, ты давай ужин организовывай. И так весь график коту под хвост.

Герда приподняла голову и осмотрелась, выискивая кота. Убедившись, что кошек поблизости нет, она опять завалилась около стола.

Из бани вышла совсем другая девушка. Чистенькая, свежая, в чистой одежде, с чалмой из полотенца на голове. И, похоже, хоть чуть-чуть, но полегче на душе ей стало.

– Ну вот, умница-красавица, – довольно поднял большой палец Марк.

Указал ей на место за столом, усадил. Поставил перед Верой глубокую миску с ухой. Роскошная уха, кстати, густая, светлая. Из осетра, сазана и пары судачков. Небольших относительно, килограммов по шесть. Конечно, сегодня ее всю съесть проблематично, но она завтра холодцом застынет и на утро на ура пойдет. Тем более что Марк собирается блины жарить и паштетом из рыбы с отварным рисом их начинит. Ох и любит мужик готовить, да еще у него к этому и руки правильно приделаны, и талантом Господь не обделил.

Также на столе стояли свежие пресные лепешки, чашка с солеными грибами, зеленой грудой лежал лук. Кроме того, посредине стола стояла большая чашка с отварной картошкой.

– У вас здесь еда такая, что не каждому богачу по карману, – заметила девушка, беря ложку. Попробовала осторожно уху, восторженно причмокнула. – Потрясающе вкусно!

– Что да, то да, – согласился я, беря картофелину и макая ее в крупную соль. – Здесь, на этой планете, вообще еда потрясающая.

– Что вы хотите? Народу почти нет, все натуральное. Мясо бегает, птица летает, рыба плавает. Вон Марк если за день на лодке не выйдет и сеть не проверит – спать спокойно не будет. – Мих Мих усмехнулся.

– Ну, преувеличивать не надо. Сеть я проверяю, да, но спать я не смогу, если перемет не проверю. Зимой бутерброды с соленой осетриной – самое то! – Повар поднял вверх половник.

Следующим днем мы работали с Федькой на плотах, когда у него провернулось под сапогом бревно, и он ушел под воду. Только правая рука судорожно цеплялась за сучок.

– Твою душу! – Я огромными прыжками подскочил к этому бревну и, упершись ногами в него, попытался отодвинуть. Удалось чуть сдвинуть кроме этого бревна с той стороны еще пяток, и сторона как раз на течении. Воткнув багор в щель, налег изо всех сил, аж рукоять затрещала. А потом, упершись в одну сторону руками, а в другую ногами, отодвинул бревно достаточно, чтобы Федор смог вылезти в зазор между бревнами. – Вылазь скорее, у меня сейчас кишки через анал повылазят!

Федька, уцепившись за закрепленное бревно, вывалился из воды, а я отпустил жутко давящие под напором течения бывшие деревья. Они гулко стукнули в плот, на которым валялись мы с Федькой.

– Спасибо, век не забуду, – выкашляв воду и бессильно развалившись на сколоченном плоту, сказал мой напарник.

– На здоровье. – Я сам лежал рядом, тяжело дыша. От лагеря бежала Вера с Гердой. – Смотри, как красиво бежит. – Если голована бежала с трудом, то Вера летела как ветер, стремительно и легко. Только коса по ветру развевалась.

– Ага. Слушай, ты молодец. Я вот не знаю, решился бы вот так. Отдать кучу денег – и потом вольную выписать, да еще такой девушке. – Федор приподнялся на локте и поглядел на подбегающую Веру. Опять откинулся на пахнущие свежей смолой лесины. – Еще раз спасибо тебе. Здесь течение сильное, меня сразу под плоты потянуло. И в сторону особо не нырнешь, там тоже плоты. Думал – все. А тут ты, выручил.

– Вы как? – Вера легко перепрыгнула на плот, который даже не качнулся. – Федя, Матвей, как себя чувствуете?

Коротко глянув на мокрого Федора, она шагнула ко мне.

– Отхаркни как следует и плюнь мне на ладонь! Быстро! – Девушка протянула ко мне свою узкую, красивую и сильную ладошку. – Давай, кому сказала!

– Ты чего?! – Я здорово удивился.

– Быстро! – В голосе девушки прорезались командные нотки.

Ну, раз командует, значит, знает для чего. Плюнув на ладонь Веры, я вновь завалился на бревна.

Внимательно рассмотрев мой плевок, девушка ополоснула руку в воде, отправила Федора переодеваться и сама села рядышком со мной, обняв колени и щурясь на осеннем солнышке. Герда легла у ее ног, положив морду мне на ногу. Идиллия.

– Я побоялась, что ты надорвался. Тут несколько тонн бревен, которые ты двигал против течения. Потому и плеваться заставляла. – Вера коротко глянула в мою сторону и опять повернулась к солнцу. – Напугали вы, и сильно.

– Бывает, – пожал я плечами. – Чего ты хочешь, никакой механизации, а уж тем более автоматики. Все руками. Мозоли уже на всю ладонь за эти три недели, что я здесь.

Вера молча посидела и тихо заговорила:

– Матвей, я очень благодарна тебе за то, что ты сделал. Ты не можешь себе представить, как сильно. Я не ожидала ничего хорошего, с ужасом ждала ночи, и тут вы. У меня было надежда забрезжила – и погасла. И вдруг ты… – Девушка посмотрела на меня своими огромными, ясными глазами. Помолчала и спросила: – Почему ты это сделал?

– Видела бы ты себя в тот момент… – Я тоже сел, почесав за ухом блаженно прищурившуюся Герду. – Ясно было, что тебя спасать нужно, иначе кончится плохо, ты птица вольная, если сломают крылья – сломают и тебя. Да и Герда попросила.

– Она? – удивилась девушка. – У вас настолько ясная связь?

– Я не знаю насколько. – Улыбаясь, я погладил голову моей напарницы. – Нам не с чем сравнивать. Но понимаем мы друг друга очень хорошо.

– Надо же, – удивленно покачала головой Вера. Как-то неуверенно помолчала и робко спросила: – Матвей, я тебе и так кругом должна. Может, ты вернешь мне ружье? Я знаю, что оно дорогое, но расплачусь за него сразу, как получу деньги. Ну, с нескольких зарплат.

Это да, ружбай у Веры был отменный. Настоящий «винчестер», помповый. Полная копия ружья двадцать первого века. Ложе из дорогого ореха, стальная коробка, великолепный ствол. Четыре патрона в магазине и один в патроннике – замечательная пушка.

– Пошли, заберешь. – Я встал на до сих пор подрагивающие ноги. – Я тебе вчера не отдал – думал, что за людоловами побежишь. Или вообще решишь себя убить. Герду попросил, чтобы она ночью за тобой присмотрела.

– Так вот почему она у меня в ногах спала. – Девушка нагнулась и погладила головану.

– Не совсем, – усмехнулся я. – Нравишься ты ей очень, говорит, что у тебя душа яркая и чистая. Пошли?

И я согнул руку в локте, предлагая девушке. Ну, вроде как на прогулке. Та, усмехнувшись, взяла меня под руку, и так мы прошли мимо присвистнувшего Федора к бараку. Вера осталась на улице, возле стола, а я вошел в барак, снял с колышка над своим гамаком ружье. Залез в один из рюкзаков, вытащил трофейный патронташ, а то у Веры патроны были россыпью. Подумав, достал один из трофейных револьверов-переломок с поясом и кобурой и пригоршню патронов.

– Вот, держи. – Я положил оружие на стол перед девушкой. – Револьвер носи постоянно, а ружье пусть под рукой будет.

– Марк с рыбалки едет, – заметил Федор, подходя к нам. – Матвей, этот пояс великоват девушке будет, нужно новые отверстия пробуравить. Да и обрезать не помешает, лишнего много, будет мешать.

– Нужно, – кивнул я, глядя, как Вера примеряет ремень. А ружье взяла весьма привычно, кстати. Раскидала, проверила ствол и спусковой механизм, собрала. Не ее ли это ружье?

– Ружье твое, что ли?

– Да, я его года три назад купила, после окончания института. Как раз на первую зарплату. У нас получить разрешение на энергетическое оружие проблематично, а на огнестрельное никаких проблем. Планета у нас новоосвоенная, недавно терраформирование закончилось. Местного зверья хватает, им-то все едино, что нас есть для них бесполезно. Сначала убьют, потом бросают растерзанное тело. А двенадцатый калибр любого иглоноса валит на раз, шипозубу пары выстрелов хватало. – Вера зарядила ружье, передернула цевье и добавила еще один патрон. – Это потом я на Проксиму Тукана перебралась, после подтверждения квалификации. Оставила на память, а тут пригодилось.

– Привет. – Марк поставил на землю садок с голубыми крупными раками. – Как дела? Перекур, что ли?

– Не совсем, – ответила Вера, кладя ружье на стол. – Федор провалился под плот, а Матвей его вытащил. Ну, Федор просто промок, а вот за Матвея я испугалась, думала что надорвется. Такую махину сдвинуть, это надо же! – Девушка покачала головой. Герда подгавкнула ей из-под стола.

– Ладно, передохнули – и будет. Нужно еще пару ходок сделать. – Я встал, взял карабин и перекинул его через спину наискосок. Не совсем удобно, но без винтовки мне неуютно. – Федь, а где твоя мосинка? – Я только тут обратил внимание, что напарник не вооружен.

– Утопил, где еще, – махнул рукой Федор. – Ладно, жив остался. Ничего, новую куплю, подержанная мосинка стоит недорого.

– У меня есть тут относительно неподалеку нычка. Там три карабина французских лежат. – Я забросил пробный камень. – Могу одолжить или продать задешево. Но до нее пара дней ходу.

– Не, Матвей, сейчас не выйдет. Тут до заморозков доработаем – и вниз пойдем. Бугор не согласится отпустить нас на полнедели, а после окончания работы опасно – шуга пойдет, и река может встать. Топай по холоду пешкодралом. Потом. Если хорошо укрыл, то до следующей весны протерпит. – Федька махнул рукой.

Ну-ну. Вроде как парень свойский, надо его чуть получше узнать, а потом покажу ему шпагу. И расскажу про поместье. А пока револьвером обойдется.

– Возьми мой винтарь, Федь, – предложил Марк, вытащив одного рака и рассматривая его на солнце. – Знаешь ведь, какой из меня стрелок из винтовки. Из револьвера я в подброшенную банку попадаю, а из винтовки на сотню метров по корове мажу.

Вскоре мы с Федором, с флегматичным осликом в поводу, вновь потопали за очередной партией сосновых стволов. Дело есть дело.

Пара дней так и прошла. Бугор с ребятами валили лес, сучковали и перетаскивали бревна к речушке при помощи лошадок, мы с Федором сплавляли их до лагеря и собирали плоты. Герда лежала на пригорке над лагерем, ловя пастью мух, Марк и Вера сновали по хозяйству, готовя завтраки, обеды и ужины. Все шло путем, пока…

– Федька, бросай бревно! – Я сдернул с плеча карабин. В голове рисовались картинки сторожко и скрытно идущих по направлению к лагерю трех мужчин. Знакомых мужчин, тех самых, что поймали Веру.

– Ты чего? – Закрепив конец линя на осинке, Федор тоже снял с плеча свою длинную трехлинейку и передернул затвор.

– Людоловы. Погоди, не мешай.

Я сосредоточился на просьбе к Герде увести от лагеря Марка и Веру. Надеюсь, у нее получится – все-таки Вера менталистка. Герда передала понятие и выскользнула из моего восприятия. Ненадолго, только на то время, пока мы с Федором взбежали на небольшой холмик. Один из тех холмов, которые отделяют нас от лагеря.

– Куда теперь? – Федор с интересом поглядел на меня.

– Они идут снизу по течению, так что режем дистанцию и занимаем холм над лагерем. Бегом!

Держа в руках мосинку, я рванул вниз по склону. Сзади за мной затопал Федор.

Ломая небольшие осинки, перепрыгивая через старые пни и оббегая кучи сучьев, мы перебежали распадок и взобрались на холм, откуда был отменно виден наш лагерь и подходы к нему. Дистанция до лагеря была около двухсот метров, не больше.

– Откуда они взялись? Чего в свой город не потопали? – Федька, шумно дыша, плюхнулся возле молодой сосны и передвинул подпружиненный целик на винтовке, устанавливая дистанцию. – И где Марк с Верой?

– Герда передала, что они заняли оборону в бараке. Ну не самое плохое решение, лишь бы не начали палить раньше времени.

Я шарил взглядом по молодой поросли, выкрашенной осенью в охру и багрянец. Герда мне транслировала направление перемещения людоловов, но одно дело примерно знать, где они, а другое видеть. Опаньки, их двое, где еще один? А вот он, пошел в нашу сторону. Ну-ну. А вот и остальные двое, перебегают от деревца к деревцу. А ведь их из лагеря близко не видать, грамотно двигаются. Даже веточка лишний раз не качнется.

– Федь, один идет в нашу сторону. Бери на мушку вон те кусты, когда он выйдет – сразу стреляй.

Я взял на мушку того, что постарше. Молодой хоть и опасен, но мне намного больше не понравился второй. А про их вожака и говорить не стоит, чутье буквально верещит об опасности.

Вожак, пригнувшись, глядя в сторону лагеря и держа в руках странным образом изменившийся карабин, осторожно вышел из кустов. Нормально вышел, с этой стороны гребня, от лагеря или с плотов никто его и не заметит. Шагнул еще разок и получил от Федора пулю в живот. Блин, у Федьки патроны дымарем снаряжены, демаскировал позицию!

Матюкаясь про себя, я передернул затвор после выстрела, с удовольствием отметив осевшего кулем людолова. А молодой кошкой прыгнул в заросли лещины, успев выстрелить в нашу сторону. Причем достаточно точно, попав чуть левее Федьки, как раз в сосенку, осыпав парня корой и щепой. Выстрел был практически не слышен, вот почему карабины мне странными показались. Глушители на них установлены, читал я про такое.

Из барака по кустам орешника шарахнули картечью раз, другой, срезая ветки и сбивая листья. Потом еще и еще. Грохнула винтовка сменившего позицию Федора, пару раз зло рявкнул револьвер Марка.

– Эй, сдавайся! – зло и яростно крикнула Вера.

Ну да, сдавайся, это она не знает еще, с кем имеет дело.

Бздынькнув, осыпалось стекло в окошке, потом чуть пониже окна появилась отметина от пули. Стреляет, сволочь, надеется на лучшее. Впрочем, пусть надеется. Я углядел подошву сапога, торчащую из-под куста. Далековато, но ладно. Тщательно вложившись, на полувыдохе, я выстрелил примерно на полметра выше подошвы. И, похоже, попал куда надо.

В кустах взвыли, подошва дернулась и исчезла. А я выпустил всю обойму в этот куст, прочесывая. Пока загонял новую, рядом надымил выстрелами напарник, из барака бухало ружье и зло гавкал револьвер.

– Смотри! – Федька ткнул пальцем в расплывающееся пятно под кустом. – Кровь. Очень много крови.

– Да, – кивнул я. – Смотри, даже опад не впитал, хорошо приложили. Ждем, с такой кровопотерей долго не живут.

Впрочем, в кустах было тихо. Герда, как обычно спрятавшаяся по моему приказу за какое-то павшее дерево, передала, что живых в кустарнике возле барака не осталось.

– Вера, Марк, как вы? – крикнул я в сторону барака. – Не задело?

– Нет, – звонко ответила Вера. – Целые мы, только напугались.

– Сидите в бараке, не высовывайтесь. Вроде как возле вас готовы оба. Мы сейчас еще одного проверим.

И мы с Федором пошли к третьему, держа винтовки на изготовку и выцеливая бандита.

А вот тот, хоть ему Федор и прострелил живот, был еще жив. И сейчас, зажав окровавленными руками рану, смотрел на меня, пока я подошел и, держа его под прицелом, подстраховал Федьку, который подобрал отлетевшую винтовку бандита.

– Больно, – неожиданно совершенно спокойным голосом сказал людолов. – Очень больно. Никогда не носил револьверов – сейчас жалею. Мог бы если не в вас пострелять, так себя добить. Слушай, пристрели меня, не оставляй на мучения.

– Наверное, я Веру позову. Она врач, может, поможет? – с насмешкой сказал я.

Ну не вызывает он у меня жалости, еще один из бандюков, который пытался убить меня и моих друзей. Правда, вот так, в открытую, лицом к лицу, я впервые разговаривал. До того как-то штурмовые скафандры мешали.

– Ту девчонку? Нет, не надо, пожалуй. – Людолов попытался усмехнуться. – Я на нее всего пару раз залез, но уверен, что она мне сполна припомнит. Слушай, давай я тебе свои захоронки сдам, а? А ты добей, только точно в сердце. Тебе с ними на полжизни хватит.

– Чего же ты тогда людей ловил, если столько нахапал? – Подошедший Федор с интересом рассматривал винтовку с глушителем.

– Ты не понимаешь, какой это азарт. А какой кайф себя вершителем судьбы чувствовать. – Бандит скорчился от боли, но продолжил: – Я поставил на это свою жизнь – и не жалею. Это было роскошно – упиваться болью и унижением. А потом дорогие кабаки, шлюхи. Это – жизнь, а у вас – существование.

– Ты не прав. Это не жизнь у тебя, а нежить. Настоящая жизнь – улыбки женщин, смех детей. Хорошие товарищи, надежное оружие, добротный дом. А тебя, если мы договоримся, сбросят в воду на корм рыбам и забудут. – Я сплюнул в сторону. Поглядел на людолова. А ведь на самом деле, прожить он может еще довольно долго. Но очень мучительно. – Говори, где твои захоронки? Добью, слово.

– Моя карта. На ней четыре зимовья. В одном из них, под полом, на глубине примерно полуметра, тайник. – Людолов поглядел мне в глаза. – Ну что ты? Я сдержал слово, теперь твоя очередь!

– Не очень ты конкретен, сволочь. – Федька недовольно поморщился.

– Договора не было, чтобы я именно конкретное место указал, – вновь усмехнулся людолов. – Но захоронка есть, и добра в ней хватает. Рыжье, артефакты, оружие. Денег нет, правда, но там рыжья под пуд, вам надолго хватит, с вашим благочестием. Ну стреляй, гад!

– Прощай. – Я поднял ствол винтовки и почти в упор выстрелил ему в сердце. Вспыхнула было шинель, но сразу почти погасла, оставив после себя запах паленой шерсти. Впрочем, это получше, чем запах потрохов и крови.

– Что мы с ними делать будем? – повернулся я к Федору, который из-под ладони смотрел на склон противоположного холма. Глянув туда, я усмехнулся. – Кавалерия, блин. «Буденный наш братишка!»

– А это кто? – Федька, посмеиваясь, смотрел на приближающихся лошадей, на спинах которых сидело по двое всадников. Бригада на помощь торопилась.

– Вроде как известный кавалерист, маршал. – Я рассматривал винтовку людолова. Хитро придумали с глушителем, нечего говорить.

С ближайшей соскочил бригадир и поглядел на лежащего у наших ног бандита.

– Там еще двое, – кивнул я на заросли лещины.

– Вернулись, значит, – хмыкнул Сергеич. – Ну, туда им и дорога. Давайте соберем хабар и вечером поделим. А этих в реку, нечего здесь засорять территорию. Нам еще не один год здесь работать.

Вечером все собрались возле стола, на котором было сложено имущество людоловов. Оружие и деньги помимо того, что были при них, нашлись еще неподалеку. Где-то в километре три лошади и малая захоронка, в которой лежали четыре винтовки, револьверы, одежда, посуда. Малый куль с золотым песком и самородками, мешок со срезанным и завернутым в чистую белую тряпицу мумие, весом больше полутора пудов. Это Вера объяснила, что черная смолистая хрень так называется, и очень недешева. Кроме того, в отдельном мешке лежало с десяток интересных корешков в виде человечьей фигурки.

– Женьшень! – благоговейно прошептала девушка. – Корень жизни! Его даже мой профессор только на картинках видел. Это огромные деньги, на них малый шлюп купить можно!

– Ну, кто его нам продал бы, – засмеялся я, любуясь девушкой.

Красивая девчонка Вера, очень красивая. Брюнетка, глаза сине-зеленые, губы и без помады яркие, сочные. Фигура великолепная, волос роскошен. За что такую девчонку отправили на планету ссыльных? Что она сделала?

– Ну, ты многовато хочешь, девочка, – усмехнулся Генри. – Сколько стоит малый шлюп? Ну, пусть с двиглом короткого прыжка хотя бы? Семь миллионов? Шесть? Дели на здешний курс, итого шестьсот тысяч, ну и еще в десять раз. От шестидесяти отними пятнадцать процентов – вот тебе пятьдесят одна тысяча. Ее и делить на всех по долям.

– Не дели шкуру неубитого медведя! – строго остановил темнокожего здоровяка Сергеич. – Их еще продать нужно. Вера, они как, неделю-другую сохранятся? Если корешки настолько дорогие, то, может, их стоит на лошадях до фактории добросить?

– Не стоит распыляться, бригадир. – Я закончил собирать-разбирать самодельный глушитель и вновь навинтил его на мосинку. Неплохо сделан, очень неплохо. Судя по всему, где-то есть хороший оружейник. – Глянь. – И я трижды выстрелил в сторону реки.

Глухие выстрелы здорово впечатлили лесорубов. Хик забрал у меня винтовку и попробовал выстрелить обычными патронами, с дымарем и вискозным порохом, по очереди. Выстрел патроном с черным порохом тоже практически слышен не был, только облако дыма из глушителя, а вот с бездымным был довольно громким. Впрочем, чего удивляться, пуля превзошла звуковой барьер, и пороховые газы тоже.

– Да, – покачал головой Сергеич. Покрутил в руках винтовку и положил ее на стол. – Повезло – просто невероятно. Они могли перестрелять вас, а потом подловить нас на подходе и парой залпов уложить всех. Теперь понятно, откуда у них столько хабара.

– Лошади все имеют разные клейма, по-разному подкованы, и седельные торбы с овсом тоже в разных местах куплены. Похоже, взяты с нескольких одиночек.

Это Хик сказал. Он вообще за лошадьми и ослом следит, коновод наш. Вот и здесь сразу трофейных лошадок пошел осматривать. Хорошие лошадки, кстати, особенно одна. Не очень высокая, но мощная, крепкая.

– Не «повезло», а Герда предупредила, – неожиданно заявил Федор, разобравший найденный в схроне французский карабин и тщательно его вычищающий. Похоже, решил его себе забрать. Карабин покороче тех винтовок, которые в моей нычке лежат, и в подствольном магазине всего три патрона, но Федора это не смутило. – Так что ей долю, равную Матвеевой. Она нас всех спасла.

– Так, – хмыкнул на это бригадир. Поглядел на лесорубов, кивнул. – Похоже, никого против. Итак. Две доли Матвею, две Федору, две Вере, две Марку, две Герде. Мне две, как старшему. Плюс еще шесть долей. Итого восемнадцать долей. Плюс еще две в казну бригады. Итого двадцать. Матвей, Федя. Вы это все заварили, вам выбирать первым. Смотрите, что кому охота.

– Лошади как? Нам останутся? – поинтересовался я, подходя к понравившейся кобыле.

Соловая, спокойная, очень мощная, с крепкими, сухими ногами – отличная лошадка, как раз меня выдержит. А транспорт нужен. Так что придется верховую езду осваивать.

– Если наследников не найдется – то наши. Если найдутся – то или наследники выплатят треть и заберут лошадь, или ты им половину стоимости и забираешь себе. Такая арифметика.

– Обязательно отдавать по требованию? – Я протянул лошади кусок подсохшей лепешки, которую та с благодарностью приняла и с хрустом разгрызла своими желтыми зубами.

– Не обязательно. Отдашь половину стоимости, и все. – Хик потрепал кобылу по холке. – Отличная лошадка, максимум пятилетка. Молодая, сильная. Тебя на сорок миль точно утащит.

– Ну, тогда мне один из карабинов с глушителем, и у меня больше особых желаний нет. Ну, из трофеев, – несколько скомканно закончил я, глянув на вспыхнувшую отчего-то Веру.

Впрочем, этого никто не заметил. Или не обратил внимания. А если и обратил, то решил, что это не его дело.

Федор захотел тот самый французский карабин и револьвер молодого. Кроме того, ему приглянулся добротный бритвенный набор, найденный среди кучи всякой мелочи. М-да.

Я поскреб щетину на подбородке. Нужно осваивать опасную бритву. А то каждый раз после бритья как из клетки с дикими злющими тиграми выхожу.

– Так, опять, а то с этими глушителями забыли про все. – Бригадир поглядел на Веру. – Вера, что с этими кореньями? Они хранение выдержат?

– Да. – Девушка бережно коснулась лохматого корневища. Аккуратно завернула в чистую тряпицу. – Человек, который собрал корни, знал, что делал. А эти, – тут Вера кивнула в сторону реки, куда сбросили тела, – сумели не испортить. Так что все нормально, пару недель женьшень выдержит. С мумие вообще никаких проблем, оно чуть ли не тысячелетиями хранится.

– Ну и отлично! – обрадовался Сергеич. Записал все в толстый гроссбух и с удовольствием его захлопнул. – Тогда сейчас разделим наличку, тут почти пять тысяч набралось, а золото я переплавлю у себя в кузнице – и сдадим скупщику. Или, если кто хочет, могу сделать равные слитки, по числу долей, разыграем. Вычтем стоимость товаров после реализации кореньев и золота. Что скажете?

– Давай.

Марк кивнул, и все его поддержали. Ну и мы с Верой тоже. Она, кстати, тоже взяла себе револьвер-переломку с восьмидюймовым стволом под сорок пятый калибр и отдала его мне, взамен своего сорок четвертого. Тот оставила себе, сказала, что удачу приносит. А я, покрутив в руке обновку, решил, что буду носить вторым пистолетом при себе. Коротыш-«тейлорс» – и этот, копию «смит-вессона». Только нужно будет хорошие кобуры заказать, формовки. А так отличный наборчик выходит. Один калибр, различная длина стволов, дополняют друг друга.

Получив на руки почти по пять сотен кредитов, точнее, я в руки, а Герда на лапу, мы стали богаче практически на тысячу. Кроме того, у нас появилась лошадь, специальное оружие, пополнились патроны. Причем серьезно, сорок пятого для револьверов я получил двести пятьдесят штук и сто восемьдесят винтовочных. Вера получила дополнительно полторы сотни двенадцатого калибра и штук триста сорок четвертого, кроме нее, такого калибра ни у кого не оказалось. В общем, прибарахлились.

Вера вернула мне триста кредитов из своей доли, в счет погашения долга. Хотела отдать все, но тут я воспротивился. Девушке на что-то жить нужно, хотя бы до продажи этих корешков. Если честно, то мне мало верится, что они столько стоят.

Вечером я правил бритву, готовясь к очередному самоистязанию.

– Матвей, давай я тебя побрею, – ко мне подошла Вера. Улыбнувшись, продолжила: – А то смотреть на тебя жалко, у меня чувство сострадания зашкаливает. Не бойся, у меня рука легкая.

– Спасибо, – я с огромным облегчением уселся на указанный чурбак.

Вера, к моему удивлению, положила мне на морду лица смоченное кипятком полотенце. На мой негодующий вопль мне была прочитана лекция о смягчении щетины. После чего на нее было нанесено внушительное количество мыльной пены, и Вера взялась за опасную бритву. Легкими, неощутимыми движениями сверкающее лезвие порхало у меня по лицу, срезая щетину и снимая клочья пены.

– Ну вот и все. Красавец-мужчина! – Вера отодвинулась, чтобы полюбоваться на результат. – Умойся, и все. Буду тебя постоянно брить, если ты не против.

– Я не просто не против, я вообще за, обеими руками, – ощупывая чисто выбритую и самое главное – целую – физиономию, довольно ответил я. – Спасибо тебе огромное! Только я не красавец. Так, страхолюдина.

– На здоровье, – неожиданно серьезно ответила девушка. – Это самое малое, что я могу для тебя сделать. И это, не наговаривай на себя. Нормальный парень, сильный и здоровый. Как говорил мой отец – мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны.

– Эй, голубки, ужинать! – Марк снял с котла крышку, и над лагерем разнесся запах очень густого, с мясом, грибами и рисом супа.

Кроме того, из духовки, с углей были вынуты противни с запеченными очень крупными, истекающими жиром окунями.

Несколько дней прошли спокойно, мы просто работали. Вечерами сидели, играли в шахматы и «подкидного дурака», у Марка нашлось несколько книг. Что меня добило – бумажных, отпечатанных уже здесь. Очень непривычное ощущение – листать бумажные страницы. От книг пахло клеем и краской, они были теплыми, шуршали в руках, как будто разговаривали. Потрясающее ощущение, не зря коллекционеры такие бешеные деньги выкладывали за антикварные книги, ведь на Земле уже около ста лет вообще бумага не выпускается. Старые приключения, любовные романы, истории о революциях и войнах на Земле. Я с удовольствием читал их по вечерам, в свете костра или керосиновой лампы. Почему-то в этот момент рядом оказывалась Вера, у которой в ногах лежала наша голована. Точнее, моя, но с Верой они великолепно начали друг друга понимать.

– Все, закругляться будем, – внезапно изрек сидящий с кружкой дымящегося кофе с изрядной долей виски Виктор Сергеевич.

– Что, кости ломит? – сочувственно спросил Марк.

– Да. Завтра похолодает. Все, собираем с утра вещи, консервируем лагерь. Послезавтра придет буксир. Шабаш до следующего лета. – И бригадир отпил еще кофе.

На следующий день начались хлопоты. Всего за сезон собрали двадцать один плот, из них четыре с моей помощью. И это было быстро, потому что и ослик появился, и вдвоем проще плоты собирать. Федька, как оказалось, не первый раз один остался на сборке с начала сезона, два года назад его напарник погиб от укуса какого-то клеща. Сгорел в лихорадке за сутки. Возле лагеря есть небольшое кладбище, где похоронены двое парней за шесть прошедших годов. Жизнь лесоруба трудна и опасна. Как, впрочем, и вообще жизнь на этой планете.

Так вот, на трех плотах из этих двух десятков поставили шалаши – два для мужиков и один для Веры Круз. Кроме того, на двух плотах сделали добротную коновязь, ограждения для лошадей. Их стало больше в два раза, если еще моего ослика считать. На ослика положила глаз девушка. На лошади она кататься побаивается, а на осле вполне. И тот, зараза, ее слушается.

Для лошадей и осла накосили стог травы и выметали его на следующем плоту: все-таки несколько дней по воде шлепать. Сделали поилки под руководством Хика. Вообще, с лошадьми оказалось весьма прилично хлопот. На втором плоту сделали очаг, чтобы сухомятью не давиться. И на одном из дальних плотов собрали нужник. Гадить в реку с плота занятие хитрое и опасное, тут могут и половину задницы откусить, а могут и всю целиком, вместе с обладателем оной, проглотить. Я пару раз видел всплески на реке – офигеть, какие тут рыбки водятся.

После окончания работ я перетаскал с Федоровой помощью свое шмотье и увязал его на втором, нашем плоту. Вере отдал пару пледов, а то ночи обещают холодные. Ну, к ней Герда перебралась, будут спать вместе, не замерзнут.

Переночевали в практически опустевшем бараке. А утром сняли гамаки, свернули их и уложили в ларь, собранный очень аккуратно, из очень плотного дерева. От мышей, как мне объяснили. Кроме того, в бараке оставили меру муки в большой крынке, топленое свиное сало, крупы. У порога на полку положили старый, но острый топор, пару сточенных ножей. И повесили на колышек древнюю, но вполне рабочую и хорошо смазанную одностволку, с двумя дюжинами патронов в брезентовом патронташе.

Ко мне, посмеиваясь, подошел Хик. Поглядел на меня, еще раз усмехнулся.

– Ну что, Матвей, я тебя поздравляю. Скорее всего, ты станешь обладателем мула!

– Чего?! – Я вообще ничего не понял, просто абсолютно.

– Чего-чего. Проспали мы, у твоей кобылы течка началась. Если бы одни кобылы и наши мерины были, то никаких проблем, а твой осел – мужик! Ну и того, воспользовался. – И, оставив ошарашенного меня, ушел к плотам, ведя в поводу пару меринов.

– Ну, блин, транспорт здесь, саморазмножающийся. – Я хотел было сплюнуть, но вспомнил про Маркову поварешку и просто махнул рукой на все это. По крайней мере, прямо сейчас это решения не требует, а потом разберемся. Нужно будет полазить в имплантах, может, там и про животноводство есть.

– Дым! – Это Мих Мих заорал, показывая рукой на темный столб, показавшийся над поросшей невысоким кустарником косой.

Вскоре из-за нее вышел колесный пароходик. Блестя на солнце мокрыми досками колес, он неторопливо направился в нашу сторону.

– Ну, вот и буксир. – Сергеич встал неподалеку от меня. Выколотил из трубки старый табак, поковырялся в ней кончиком ножа. Забил новую порцию и прикурил от звонко щелкнувшей бензиновой зажигалки. – К вечеру выйдем отсюда.

Повернулся было к бараку, но, что-то вспомнив, вернулся ко мне.

– Матвей, с меня хороший банкет в «Царь-Рыбе». С этим людоловом я мечтал поквитаться семь лет. Очень долгих семь лет. – Тут бригадир глянул на Веру, которая благоустраивала свой шалаш, и на Герду, которая сидела рядом с ней. – И это. Береги свою девушку.

– Вера не моя девушка, – вздохнул я. – А жаль.

– Ну да, можешь считать, что я тебе поверил, – усмехнулся бугор и, пыхтя трубкой, направился к бараку. Видимо, что-то забыл.

Через час буксир привязался к нашему причалу, с него спустился невысокий бородатый мужик в капитанской фуражке. Переговорив с нашим бригадиром, он поднялся было на борт, но вскоре спустился оттуда вместе со всей командой. Как оказалось, для завершающего этот сезон обеда. Это такая традиция у них, выработанная за несколько сезонов.

Экипаж буксира состоял из шкипера, старпома и одновременно лоцмана, механика, двух кочегаров и боцмана с двумя палубными матросами. В движение его приводила примитивная паровая машина, для которой мы заготовили хорошую гору чурбаков, из всяких некондиционных кривых деревьев, срезанных рядом с лагерем. И после обеда нужно будет помочь забросать эту гору на борт буксира, в трюм.

– Понимаете, барышня, недостаток паровой машины тут искупается ее ремонтопригодностью и всеядностью. Можем топить углем, дровами, можем даже под сырую нефть переделать. Ремонт прост. Ну, недостатки – низкий КПД, маленькая скорость. Но нам ведь не рекорды ставить, а просто тягать баржи и плоты, так что нормально.

Перед Верой заливался старпом, оказавшийся крепким блондином лет тридцати. Как он увидел девушку, так и ходил вокруг нее, хвост распушив. Ну-ну, ладно. Почему-то мне это здорово не нравилось, да и Герда передавала, что Вере этот тип надоел уже, буквально за полчаса. И с какого-то перепугу вызывал крайне отрицательные эмоции.

Улучив момент, когда он свалил из-за стола и порулил в сторону расположенных за бараком в отдалении мест уединения, я подкараулил его на обратном пути.

– Слышь, старпом, отвянь от девушки, – подпирая плечом потемневшую от времени стенку барака, вежливо попросил я. Ну просто очень вежливо. А то, что у него рука случайно на болевой попала, так это совершенная случайность, он поскользнулся на чем-то и чуть не упал, хорошо я его подхватил. – Ты навязываешься. Парень ты, может, и неплохой, но не лезь к моей девушке, хорошо? А то мы, абордажники, народ простой. – Про абордажные команды морской пехоты ходит куча страшилок, одна другой мрачнее. Почему бы ими не воспользоваться?

– Понял, отпусти! – прошипел старпом. Потирая руку, встал и сказал: – Мог бы и предупредить, чего на людей бросаешься?

– Я и предупредил, – улыбнулся я. – Просто в следующий раз дослушай, а потом кулаками маши. Идет?

– Идет! – Блондин подал руку. – Меня зовут Павел, фамилия моя Романов. И это, я неплохой боксер, мало кто от моего левого уворачивался.

– Матвей Игнатьев. Капрал, в запасе. Так сказать. – Я усмехнулся. Уже просто, горечь прошла. Что было – то быльем поросло.

– Да уж, запасли так запасли. Чего такого натворил, что сюда попал? Впрочем, не мое дело. – Павел пошел рядом, беспрестанно разговаривая. – Меня-то за спекуляции.

– Это что ты спекульнул? – недоуменно уставился я на старпома. – Сюда же с простыми статьями не посылают!

– Ну да! – махнул рукой старпом, подходя к умывальнику и моя руки. – Всех подряд гребут. Просто предлагают выбор – срок вдвое срежут, но ссылка на осваиваемой планете. Какой и что, не говорят, все здесь узнаешь. А мне тридцатник вкатали, вот я и повелся. Впрочем, ни разу не жалею. Здесь жизнь! Здесь мое хобби стало моей профессией.

Тем временем мы вышли к столу. Вера коротко глянула на меня, на Павла и, фыркнув, отвернулась. Похоже, поняла, в чем дело. Или, что скорее, ей Герда передала. Эта хвостатая меня читать начинает, когда ей угодно. Впрочем, если учесть коннектор на руке, с помощью которого за мной постоянно следят с орбиты, то считывание моих мыслей моей же голованой – такой пустяк.

Так что я подошел к своему месту и сел неподалеку от девушки. Герда положила тяжелую башку мне на сапог, довольно зажмурилась. Ну просто невероятно довольная голована.

После обеда все закрутились. Лошадей и осла завели на плоты, закрыли ограждения. Проверили все крепежи, которыми плоты крепились друг к другу, чтобы не разбежались они во время движения. На передний завели швартовы с буксира, который начал аккуратно отходить от берега. А мы с берега отталкивали плоты шестами. Вскоре между нами и плотами была довольно широкая полоса чистой воды.

– Ну все, давайте по лодкам. Домой, и с богом. – Сергеич перекрестился.

Я у него давненько заметил крестик на шее. Вообще-то верующий человек сейчас редкость, к религиям относятся как к фольклору.

Рассевшись по двум деревянным лодкам, мы оттолкнулись от берега и погнались за плотами. Впрочем, «погнались» – громко сказано, буксир диагональю вывел их на стрежень и, дав обратный ход, слегка притормозил. Так что буквально через пять минут мы перелезли на толстые смолистые бревна.

Поздним вечером, прихватив винтовку и шест, без которого ходить по плотам бригадир запретил, я пошел в гости к Вере. Перепрыгивая через метровые просветы темной воды, в которой начали отражаться звезды, я подошел к шалашу девушки, которая вместе с голованой сидела на положенном поперек основных бревен коротком и толстом обрубке.

– К вам можно?

Вера кивнула, и я присел рядышком. Почесал за ухом помахавшую хвостом и окатившую теплой радостью Герду, поглядел на придерживающую шляпу и смотрящую на звезды девушку.

– Сняла бы свой стетсон, Вера. Неудобно же!

Я снял с себя свою шляпу и с удовольствием подставил голову прохладному ветру. Хоть бригадир и шкипер утверждали, что с часу на час начнется похолодание с ветром и дождем, сейчас было ясно, чуть свежо и очень звездно.

– Как здесь тихо, – неожиданно сказала Вера, сняв шляпу и положив ее возле себя. Тряхнула собранными в «конский хвост» волосами, перекинула их через плечо. – Тихо, спокойно. Очень хорошо. – Потом, помрачнев, едва слышно шепнула: – Сейчас.

– Мы сейчас живы, здоровы, свободны. У нас оружие, у нас товарищи. Есть желание жить, есть возможность жить. Уже очень хорошо. – Я оперся спиной на стенку шалаша Веры, вздохнул запах хвои. – По приезде в Звонкий Ручей я тебе покажу одну вещицу – уверен, что тебе станет веселее и интереснее жить.

– Чем это ты решил меня заинтересовать? А то звучит так двусмысленно, – неожиданно развеселилась девушка. – Ты уверен, что эта твоя «вещица» сумеет меня развеселить и заинтриговать? А?

– Вера, о доме думать надо! – смутившись, буркнул я.

– Чего? – искренне удивилась Вера, нагнувшись и подняв шляпу с бревен. Отряхнув, она надела ее на голову, задорно сбила на затылок. – О каком доме?

– Анекдот есть такой, старый-старый, – ответил я. – Маленький сын прибегает к отцу с матерью и кричит: «Мама, папа, я слово написал из трех букв!» Мать ему шлеп подзатыльник: «Ах ты, пошляк мелкий!» Сын обиделся, захныкал: «Мама, ну я же слово «дом» написал!» Тут отец матери хлоп подзатыльник: «О доме думать нужно!»

Вера несколько секунд молчала, а потом звонко, на всю реку, расхохоталась. Смеялась долго, заразительно, аж я посмеиваться начал.

– Вы чего здесь так ржете весело? – К нам подошел Федор. – Привет, Вер. Матвей, можно тебя на пару слов?

– Садись, Федь. Что-то серьезное? – Я похлопал по бревну рядом с собой.

– Да нет… – Федька брякнулся рядом, положил на плот свой шест, снял с плеча и поставил меж колен французский карабин. – В общем, я с бугром поговорил насчет карты того бандита, как ты и просил. Сергеич сказал, что это наша договоренность с людоловом, его всякие пиратские карты не интересуют, и разбираться с ней должны мы сами. Так что попробуем зимой, по первоснегу, до ближайших зимовий добраться? Кобыла у тебя хорошая, сани можно купить незадорого. Пробуем?

– Поглядим, можно и попробовать. Ух ты! – Где-то не очень далеко гулко ахнуло по воде. – Это рыбина, обалдеть!

– Да ну, только свиньям на корм. Щуки и сомы частенько в сети попадают килограммов по двести-триста. Их есть никто не будет, мясо уже так себе, очень жирное, так что скармливают скотине. Кило до сотни – самое то. А еще лучше – толстолобики по сотне килограммов или осетры. Вот это рыба!

– Федь, а зимой не замерзнем? Ну, до зимовий добираться? – Если честно, такого опыта у меня вообще нет. Никогда даже не думал, что он понадобится.

Вера с интересом прислушивалась к нашему разговору. Потом решила вмешаться:

– Ребята, а вы про что? – И пару раз хлопнула ресницами. Блин, вот знаю, что очень умная девица, а все едино приятно.

– Да я одного людолова подстрелил, а Матвей с него сумел вытрясти кой-какую информацию. – Федька глянул на меня. Я, подумав, кивнул. Герда мне передала, что, кроме чистого любопытства, у Веры нет никаких интересов. Федор продолжил: – Он карту оставил и сказал, что в одном из их зимовий захоронка его, а в каком – не сказал. Понимаешь, теперь искать нужно.

– А вы мне карту показать можете? – Вера заинтересовалась. – Понимаете, я все-таки менталист. Порой получается считывать с вещей мысли, если они яркие. По идее, ваш тайник должен оставить очень характерные эмоции.

Оба-на. Блин, как у меня это из головы вылетело? Хотя пусть сейчас менталисты и почаще встречаются, чем те же голованы, но все-таки очень редки. И обычно находят хорошую работу в серьезных компаниях. А Вера еще нейрохирург. Что же она все-таки наделала?

– Вот только темновато, наверное, завтра утром, – закончила Вера, поглядев на небо.

– Да без проблем.

Федька вытащил из кармана небольшой фонарик, пару раз качнул рычагом. С жужжанием прокрутилось магнето, накачивая энергию в аккумулятор, карту осветило синеватым лучом.

– Эх, какой у тебя агрегат. Где купил, Федь?

Блин, как не хватает всяких мелочей, которыми так богата цивилизация. Простых электрических фонариков, например. В лагере работали керосиновые, но на плотах бугор их не разрешил зажигать. Мол, хватило ему пожара три года назад.

– У скупщика артефактов Прошлых. У него много такой всячины продается. Фонарики, зажигалки, кроме того, через них только можно заказать дизель для станков, например. Или инструмент резательный для тех же станков. Дерут безбожно, конечно, скоты. Но иначе нигде этого вообще не найдешь. – Федор расстелил поровнее карту, подсвечивая фонариком. – Ну, Вера, смотри.

– Тихо, не мешай. – Вера, прикрыв глаза, провела руками над картой, едва ее не касаясь. Сначала от центра, потом по радиусам. Открыла глаза, уверенно ткнула тонким пальцем с грубо обрезанным ногтем в две точки на карте. – Тут и тут точно что-то есть. Как раз ваши зимовки, кстати. И вот здесь, но тут что-то другое. – Палец девушки перекочевал через изображение леса, уткнувшись в небольшую деревню.

– Ну, нам сюда не надо, наверное. – Я поглядел на значок, отображающий десяток домов. – Бог его знает, кто или что тут у того людолова было. Может, подруга по жизни, может, свинья любимая. Пусть останется тайной, не стоит искать приключений на пятую точку.

– Ага, – отчеркивая карандашом указанные Верой зимовки, довольно промурлыкал Федор. – Вера, с тобой здорово такие загадки разрешать. Раз – и что-то есть. Здорово.

Вера молча посидела, подставляя лицо холодному ветру. Потом повернулась к нам и предупредила:

– Парни, там может быть совсем другое. Я же не знаю, что именно «засветилось».

– Не суть важно. Главное – что-то есть, – разглядывая под синим светом карту, ответил я.

Карта, кстати, старенькая, склеенная из нескольких, с множественными помарками и пометками. Часть была подписана, часть просто была. Нужно будет постараться разобраться в них. Сложив ее, я протянул было ее Федору, но тот отказался.

– Нет, спрячь себе в планшетку. Там надежнее будет. – И Федька встал, зевая. – Ладно, ребята, пошел я спать. Вера, ты сразу бери побольше теплого и Герду не отпускай. У бугра не зря кости ломит, это проверено опытом. В любой момент может заморозок тюкнуть, проснешься, а кругом иней. Замерзнуть насмерть можно элементарно, так что береги себя. Пока.

И, подхватил свой дрын, перепрыгнул на соседний плот.

– Вер, ничего, я с вами еще посижу?

Неохота мне уходить. С Верой и Гердой как-то тепло и комфортно.

– Да сиди, разве я против. – Девушка улыбнулась. Помолчав, спросила, трепя уши Герде: – Матвей, если не секрет, тебя за что сюда?

– Мою девушку фактически убили. – Горло перехватило от воспоминаний. Прокашлявшись, я продолжил: – Ударили, она упала виском на торчащий кусок железа. Дело в нижнем городе было, там хлама навалом. Повредило мозг, настолько, что полгода спустя она еще была подключена к аппаратуре. Ей импланты вмонтировать не могли, смысла не было, связи не восстанавливались. Точнее, очень долго. Я сюда попал, она еще была в коме. Так вот, я убил всех пятерых. Меня поперли задним числом с флота, уволили за превышение служебных полномочий при абордаже. И вкатали пожизненное, отправив сюда. Я так и не знаю, что с Ларой.

– Извини, я не знала. – Вера положила свою руку на мою ладонь, сжавшую цевье мосинки. – У тебя нет ничего, что имеет отношение к Ларе? Ее вещь, фотография, например? Я могу попробовать узнать, что с ней. Но гарантировать не могу, тут очень зыбко. Сам знаешь, менталистика и телепатия совершенно не изучены. Их недавно перестали называть колдовством и экстрасенсорикой, и то хорошо.

– Вот. – Я вытащил из внутреннего кармана рубашки конверт с фотографией Лары. – Только темно, едва лицо видно.

– Ничего, – улыбнулась Вера. Положила ладонь на фотографию, закрыла глаза. Долго молчала. – Она жива и нежива. Металл и кожа. Знаешь, похоже, она киборг. Ну, мы сейчас все в принципе киборги, если наши нейросети и импланты учитывать, но у нее намного сильнее. Я подобное ощущение встречала у одного парня, которому половину тела на механизмы заменили. Похоже, твоей девушке удачно вживили импланты.

– Бывшей девушке. – Я посмотрел на звезды, которые висели в небе и отражались в воде, плещущей в крайнее бревно. На самом деле к Ларе у меня очень теплые чувства, но вот как-то уже остыло все. – Бывшей, Вера. Не забывай, у меня пожизненное, во-первых. Во-вторых, у нее наверняка огромные провалы в памяти после восстановления связей и навески имплантов. В-третьих, эта планета под Эдиктом. Так что бывшей девушки.

– И еще, Матвей. Рядом с ней есть еще жизнь, совсем чистая, нежная. Ребенок. Она ждала или ждет ребенка? – Вера поглядела на меня.

А у меня с души упал огромный, размером с хороший астероид, камень. Все нормально!

– Да. Мне сказали, что недельная беременность. Я оставил все ей, переписал имущество, лишь бы их спасли. Видимо, хватило. – Я прислонился к стенке шалаша. – Спасибо тебе, Вера. Ты мне очень хорошую весть сегодня подарила.

– Пожалуйста. – Улыбнувшись, Вера поцеловала меня в щеку. – А теперь, если ты не возражаешь, мы с Гердой спать укладываться будем. – И она встала.

– Пока. – Я тоже встал, потянулся. – Солдат спит и ест, когда есть для этого возможность. В остальное время он ищет эти возможности.

Девушка засмеялась и нырнула в шалаш. Герда подошла ко мне, потерлась мордой о колено.

– Не извиняйся, я тебя сам попросил бы ночевать с Верой, – едва слышно прошептал я ей, гладя голову. От голованы пришла волна тепла и преданности. И про девушку, что она очень хорошая. – Вот это мне и странно, подруга. Ладно, иди, грей и охраняй. – И я подтолкнул Герду к шалашу.

А сам, тоже подхватив свой уже надоевший шест, накинул на плечо винтовку. Нужно будет ремень хороший заказать у шорника. Регулируемый, с возможностью упора локтя, а для дробовика – ремень-трехточку. Все едино дробан я на груди ношу, стволом вниз.

Федька то ли оказался пророком, то ли настолько хорошо изучил кости нашего бригадира, но факт остается фактом: он как в воду смотрел. Утром я проснулся от морозной свежести.

Выползя на свет божий из шалаша, поморщившись, поглядел какое-то время на сверкающее солнце. Оно было везде – в небе, в бликах на волнах, распалось сверкучими блестками по льдинкам, намерзшим на края плотов.

– Привет, Матвей, – от дымящегося очага поздоровался Марк, надевший лохматую душегрейку из шкуры какого-то здешнего обитателя. Повар помешал в котле кашу и продолжил: – Хорошее утро, когда встал я, минус пять было. Сейчас плюс один, на солнышке. Все, зима на подходе.

– Долгая она здесь? И холодная?

Я поплескался у края плота, умыв лицо. Холодная вода мгновенно освежила и взбодрила, прогнав остатки сна.

– Да не очень. Градусов пятнадцать-двадцать, очень редко до тридцати. Снега порой наваливает немало, и паводки бывают серьезными. Но Звонкий Ручей стоит высоко, нам они не страшны. Вот мост через саму речку, Звонкий ручей, пару раз смывало на моей памяти. Это было пять лет назад и в прошлом году. Так его за неделю опять ставили, тут же особо тяжких грузов нет, максимум пару тонн на дрогах привезут. – Марк попробовал с краешка шумовки распаренный рис, кивнул и закрыл крышкой котел, после чего выгреб угли из очага и выбросил их за борт. – Через полчаса завтрак, так что можешь будить Веру. Вот хорошая девчонка, но до горшка через ее плот идти надо, неудобно – жуть.

– Марк, неудобно на горшок ходить вверх ногами, и то в невесомости можно.

Я засмеялся. Но потом пошел по цепочке плотов к шалашу девушки. Постучав по крепежной жерди, предупредил проснувшуюся Веру о готовом завтраке и пошел дальше. Нужно тоже до горшка сходить. Так что поздоровался с Хиком, обихаживающим лошадей, и пошагал дальше, к крайнему плоту.

К вечеру мы подошли к Звонкому Ручью. Ну, городок меня не то чтобы впечатлил, но и не разочаровал. Да и Веру с Гердой тоже.

Для здешних мест он был достаточно крупным, в нем и окрест него больше десяти тысяч человек проживало. Расположен был чуть выше впадения в Великую одноименной речки, удобно расположившись на высоком берегу. Место холмистое, потому и выше прилично – так-то здесь тоже восточные берега рек в основном отлогие. Ну как я это заметил.

Дома расположены с умом – видно, что город строился не как бог на душу положит, а по какому-то плану. В устье расположен грузовой порт, куда нас сейчас тащили три буксира, разбив нашу связку плотов на части.

От порта вверх по склонам идут дороги, вдоль которых выстроились одно– и двухэтажные здания. В абсолютном большинстве из дерева, часть из бревен, часть каркасная, обшиты досками. На зданиях витрины, вдоль зданий идут дощатые тротуары. Улицы частично замощены обрезками бревен, частично засыпаны гравием и крупным песком. Увидев мое удивление, бугор довольно усмехнулся, хлопнув меня по плечу.

– Видел бы ты, какая тут была грязища. По уши. Потому решили часть налогов пустить на обустройство дорог хотя бы в городской черте. Все-таки двадцать третий век. Ладно, сейчас сгружаться будем. После отведу вас с Верой в гостиницу, а там и угол снимете.

Вскоре плоты согнали в дальний угол довольно большого залива, к причалам местной лесопилки. Привязали их к толстым столбам и начали сгружать вещи, выводить лошадей.

– Вера, грузи на осла свой рюкзак, – навьючивая лошадь, заметил я. – И сама на нем можешь поехать. Все не пешком идти.

– А ты? – Вера поглядела на довольно внушительную поклажу на лошади.

– Я пешочком пройдусь. Но надо Сергеича подождать, он обещал гостиницу показать.

Я перекинул через седло связку рюкзаков. Увязав, проверил надежность, а то неохота на улице все собирать. Герда сидела рядом, свесив язык и с интересом глядя на суету и грохочущие по булыжнику груженные досками дроги.

– Сергеич сейчас подойдет. – Рядом нарисовался довольный Федька, слегка припахивающий свежей выпивкой. Где-то успел отметиться. – Вы это, готовьтесь. Сергеич сказал, что завтра вечером хорошую гульбу устроит в «Царь-Рыбе». Это наш местный ресторан один из самых крутых. Хорошее местечко, правда, не самое дешевое.

– Я не пойду. – Вера вспыхнула. – У меня даже одежды нет, не в застиранных же походных штанах идти!

– Такой красивой девушке не стоит стесняться. – Сергеич подошел сзади, и его, по-моему, только я заметил и Герда. Вера ойкнула, а Федька чуть не подпрыгнул. Вообще, как я отметил, наш бугор ходит бесшумно и грамотно, не зря его хоть людоловы гоняли, но загнать не смогли. – Поехали в гостиницу, а потом я вас в универсальный магазин свожу, с вас мерки снимут и одежду подгонят, из готовых. Вообще-то у нас ее шить принято, но для срочных случаев и так можно. Пошли.

И бригадир пошел впереди, под руку с Верой, рассказывая ей историю этого городка. Осла повел в поводу Федька, а я следом за ними повел свою лошадку. Надо бы ей имя дать, кстати, а то ходит безымянная. Герда неторопливо прихрамывала рядом со мной, с любопытством глядя по сторонам и свесив язык чуть ли не до земли. Как мне передала свои ощущения голована, ей здесь понравилось.

Ну, слава богу, если так, я от Щучьего отличий, кроме чистоты на улице, не заметил. Впрочем, вру. Тут люди улыбаются, весело и белозубо. Вот мимо темнокожий парень протопал, толкая тачку с опилками, тоже лыбится во весь рот, показывая отсутствие пары передних зубов.

Гостиница оказалась буквально рядом, через два квартала. Довольно большое здание, с рядом открытых балконов, выходящих на улицу.

– Привет, Марта, – поздоровался бригадир с приземистой коренастой блондинкой, одетой в длинную юбку из грубой шерсти и серый френч. Военизированная такая дама, и «кольт-миротворец» в кобуре армейского типа только это подчеркивал. – Я тебе постояльцев привел.

– Это кого? – Вышеназванная Марта с интересом поглядела на меня и девушку. На Федьку она внимания не обратила, просто кивнув ему.

– Вера Круз – из выживателей, и Матвей Игнатьев, он из Щучьего. Пешочком ушел. – Бригадир взял из коробочки на стойке сигару, бросил в открытую кассу серебряную монетку, настольной гильотинкой срезал ее кончик и прикурил от керосиновой лампы. Интересно так, просто на выходе сверху, из стеклянной колбы затянулся, и сигара горит. Вроде там и огня уже нет. – Вышли на нас, немного с нами поработали.

Мужики из бригады пообещали Вере не трепать языком по всем углам о том, как она к нам попала. Точнее, от имени всей бригады пообещал Марк, подойдя к Вере сегодня днем. А то девчонка как на угольях сидела. И я так думаю, что свое слово они сдержат, народ здесь такой. Своих не кидают, а чужим просто зевать нельзя.

– Девушка с парнем – хорошо, но ты же знаешь – с собаками сюда нельзя! – Марта недовольно ткнула пальцем в сидящую на заду и гоняющую блох Герду.

– Это не собака, с вашего позволения. – Тут я решил вмешаться. – Герда голован, просто пока молодая. – На этот счет я тоже переговорил с мужиками, и они мне предложили не делать тайны из Герды. Вообще, я так понял, что тут граждане одного города относились друг к другу примерно как в Средние века жители вольных городов.

– Вот оно что, – с уважением протянула хозяйка, как оказалось. На стене за ее спиной висело несколько примитивных, черно-белых фотографий. На одной я разглядел начало строительства гостиницы, еще на одной был какой-то мужик в буденновке. – Тогда ладно. Пойдемте, покажу вам номера. Кредит в сутки, все номера одинаковы. Кровать, оружейный шкаф, одежный, туалет на улице, баня тоже. Протопить? Полтора кредита, если на двоих. – Хозяйка с интересом глянула на нас.

– Погоди, Марта. – Сергеич вытащил из кармана пригоршню серебра. Отсчитал стопочку монет мне и Вере, пододвинул к нам. – Так, это вам за сезон. Вера, мы с тобой сходим в больницу перед нашей гулянкой, завтра. И, Матвей, я так думаю, что и тебе есть работа. Но пока помолчу, нужно переговорить кое с кем. Давайте обустраивайтесь, купайтесь, и через три часа я приду к вам, пойдем по магазинам. Пока.

И Сергеич с Федькой ушли. А я вспомнил, что у меня лошадь и осел и что их бросать на улице не следует. Но проблема решилась мгновенно – как оказалось, в городе есть платные конюшни, куда один из работников отвел и осла, и лошадь.

А мы с Верой пошли наверх за хозяйкой, которая вручила нам ключи с грубо выструганной из темного дерева грушей, показала номера. И грузно ушла вниз, прихрамывая на левую ногу.

– Ну приятно обустроиться на новом месте. – Вера чмокнула меня в щеку и оставила в коридоре, скользнув в свой номер. Ну а я с Гердой открыл дверь своего и вошел в первую комнату в этом мире, где я собрался ночевать. Надо же, почти месяц мотался на пленэре.

– Не, какой кайф, а? – Я, как был, плюхнулся на покрывало, сшитое из множества разноцветных лоскутков. Пусть кровать сделана из толстых, грубо оструганных досок, пусть матрас набит вроде как сеном – это кровать! И вставать мне с нее категорически не хотелось. Как, впрочем, и Герде, оккупировавшей кресло возле окна. Но вставать надо, хотя бы белье чистое достать и грязные шмотки для стирки отложить. Интересно, а тут прачечная есть? Может, кто стирает одежду за деньги? Так сейчас проще будет, а то бегай, ищи корыто, место, где можно постирать, где натянуть веревку. Нужно спросить.

А пока я вытащил из рюкзака чистую рубашку, брюки и пару белья. Блин, несмотря на то что старался складывать аккуратно, все измято. А тут город, встречают по одежке. Я решительно толкнул дверь и чуть не сшиб Веру.

– Извини. – Я смущенно поднял кипу одежды, которая была у девушки. Протянул ей. – Ты тоже ищешь, где погладить можно?

– Да, – кивнула Вера, принимая одежду и пытаясь привести ее в более-менее ровную стопку.

Вообще, у нее вещей было всего ничего, но, когда кончили людоловов, она подобрала себе из трофейной одежды несколько рубах и пару штанов, которые перестирала и вечерами подгоняла, орудуя простыми ножницами и иголкой с ниткой. И достаточно успешно, как оказалось, у нее хобби было такое – вышивка на холсте. А подогнать одежду намного легче, тем более что основы знает любая женщина.

Утюг нашелся, но какой! Тяжеленный. Отлитый из чугуна, раскладывающийся на две половины и греющийся углем! Увидев наши растерянные лица, хозяйка засмеялась и вызвала немолодую негритянку, которая, как оказалось, выполняла обязанности прачки в этой гостинице. И та согласилась за небольшую денежку погладить нашу одежду и занести ее в баню.

Ну а мы с Верой пошли купаться. Если честно, то в такой бане, которая топится дровами и освещается огнем из топки и светом из окошка, я был впервые в лагере лесорубов. Вера тоже таким экстримом раньше не занималась. Но сейчас мы вполне уже обвыклись, раздеваясь и развешивая вещи.

– И как я? – заметив, что я с удовольствием любуюсь ее фигурой, спросила девушка.

– Великолепна, – честно ответил, глядя на красивое, девичье еще тело.

Явно не рожала, хорошо занималась спортом, никаких глупых татуировок или пирсинга. Высокая грудь, слегка качающаяся при движении, тонкая талия, длинные сильные ноги с крутыми бедрами и круглая попа. Руки, плечи и шея тоже сильны и красивы, загляденье, а не девушка. Только пара едва видных, еще не сошедших синяков на бедре и спине все еще отмечали ее, напоминая о людоловах. Но я сделал вид, что не заметил: нечего девушке нервы трепать, слава богу, что оживает. А то сначала близко мужиков к бане не подпускала, стеснялась. Как будто уже два столетия как перестали стесняться своего тела, вернувшись к античным и языческим истокам. Не понимаю предков – чего стесняться своего тела, если оно поддерживается в порядке? Да и увечий, полученных на службе или на работе, стесняться нечего, шрамы и имплантаты украшают взрослого мужчину.

– Да ну, перестань, на лобке волосы отрастать начали, в подмышках, на ногах. Ты мне дашь потом своей бритвой воспользоваться? А то здесь другой депиляции явно не будет. – Вера немного смутилась, обратив свое внимание на эти части тела. На самом деле, как здесь женщины, привыкшие к благам цивилизации, походам в спа-салоны, к дронам-депиляторам и дронам-массажистам, без всего этого обходятся?

– Ничего, Вера, я вон какой обросший, и то ничего страшного, – усмехнулся сам над собой и, прихватив пару шаек из тонких досточек, заметил я. – Пошли? Ты когда-нибудь веником парилась?

– Нет, Матвей, я же не русская. Это у вас опять в моду вошло истязать себя в парилке. Мазохисты вы, что ли? – Девушка собрала волосы в хвост, чтобы пока не мешали, и черпаком набрала воду из котла с кипятком. Разбавила холодной, чуть добавила жидкого мыла для волос, которое ей дала хозяйка отеля. – Не мешай мне, хорошо? Нужно как следует промыть, а то я в лагере простым мылом толком грязь не вымывала.

Пока девушка мыла голову, я успел полностью от головы до пяток вымыться, да и не по одному разу. И все бы хорошо, только вот одно мне покоя не давало.

– Матвей, ты вообще-то тоже великолепно смотришься, – смеясь, заметила Вера. – Сильный, пушистый, член колом стоит. Это я тебя так возбудила, что ли?

– Вера, ты себя со стороны видела? Никогда бы не подумал, что моющая волосы в древнем тазу женщина выглядит настолько сексуально!

Я смущенно отвернулся. Блин, ей смешно говорить, а у меня последний раз живая женщина была еще перед судом, волонтерка из Корпуса Милосердия. Потом только киборги из простейшей серии, чтобы у народа крыша от недотраха в тюрьме не ехала.

– Ладно, Матвей, не стесняйся. Ты нормальный парень, и все. – Вера поглядела на меня, потрогала мои подбородок и щеки. – Садись, побрею.

Вообще, бритье опасной бритвой, которое осуществляет обнаженная девушка, – это нечто фееричное. Великолепная грудь перед глазами, и тут же сверкающий проблеск лезвия. Охренеть. Но выбрила меня Вера чисто и быстро.

– Ну вот, красавчик. Хочешь, всего побрею? Будешь на модель похож, из рекламы какой-нибудь, – смеясь, предложила девушка. – Нет? Тогда помой мне спинку, пожалуйста. – И, протянув мочалку, повернулась ко мне спиной, перебросив мокрые волосы вперед, слегка прогнувшись и опершись руками на полок.

Передо мной доверчиво стояла девушка с фигурой богини и чего-то ждала.

Стараясь не ткнуть в спину девушки или еще куда чем-нибудь торчащим, я быстро намылил ей спину и шею, смыл водой, опять намылил, опять смыл и отошел от Веры. Взял ведро с холодной водой и с маху вылил себе на голову.

Дикий визг девушки заставил меня подпрыгнуть.

– Ты чего, Вера? – удивленно повернулся я, вполне уже нормально себя чувствующий, к заскочившей на полок девчонке.

– Матвей, ты чего творишь? Балбес! – Вера зябко пожала плечами, руками стряхнула с себя холодную воду, обалденно качнув грудями. – И вообще, ты ведь чистый уже? Иди тогда в предбанник, карауль меня. Надеюсь, тебя не заинтересует, как девушка себе депиляцию делает?

Смущенный, я вышел в прохладный предбанник, где растерся большим полотенцем, выпил кружку холодного пива, которого додумался купить заранее. Неторопливо оделся и уселся на лавку, налив себе еще кружку. Так и дождался Веру, которая, сверкая чистой нежной кожей, вышла из парной. Все так же обнаженная, она подошла ко мне и поцеловала в щеку.

– Огромное тебе спасибо, Матвей! Ты показал мне вновь, что не надо бояться настоящих мужчин. – И девушка замоталась в широкое полотенце, уселась напротив и взяла вторую кружку с пивом. Отпив с удовольствием половину, она попросила меня не мешать ей одеваться и наводить порядок с волосами, так что я пошел в гостиницу. Пара часов есть, нужно просто поспать, а то глаза слипаются. И вырубился напрочь, оставив Герду, дремлющую на кресле, сторожить.

– Матвей, вставай, – едва слышно прошептали мне на ухо и потрясли за плечо. А потом более резко и звонко: – Капрал, подъем, ТРЕВОГА! Угроза абордажа!

– Вера, извини, но больше не надо так шутить, – хмуро пробормотал я, помогая перепуганной девушке встать с кучи моих вещмешков. Она туда с перепугу упала, когда я вскочил с кровати. – Меня слишком долго учили, чтобы я забыл такие команды.

– Я больше не буду, на самом деле. – Девушка поправила одежду и прическу перед грубоватым зеркалом, вделанным в одну неподвижную створку грубого шкафа. В шкаф я пока составил свое длинноствольное оружие. – Просто не думала, что так отреагируешь. Лежишь, спишь как ангелочек, и вдруг уже на ногах, револьвер в руке. Испугаешься.

– Ну рефлекс у меня такой. – Я спрятал означенный «тейлорс» в кобуру, накинул на курок страховочный ремешок. После того как на нас напала та кошка, я перед сном ремешок с револьвера откидываю. – Герда, ты почему меня не разбудила? А, сторожиха?

– Это я ее попросила. – Девушка вступилась за смущенную головану. Потом посмотрела на меня, помолчала и тихо спросила: – Матвей, почему ты не сделал даже намека на секс со мной? Я же и видела, и ощущала ментально, как ты меня хочешь. Почему?

– Потому что тебе было страшно, Вера, – негромко ответил я. – Ты боялась и одновременно надеялась. Странная смесь чувств. А потом, у тебя как будто струна внутри лопнула, когда поняла, что я не буду тебя домогаться.

– А откуда ты про чувства знаешь? – удивленно подняла брови Вера. Потом еще более удивленно спросила: – Ты что, эмпат?

– Очень слабый, просто очень. Дальше пары метров от человека уже практически не понимаю ничего, только общий настрой. Правда, после общения с Гердой у меня несколько повысилась чувствительность, но все равно не очень сильно. Так что толку особого от этого не было, разве с девушками помогало. Особенно в постели, всегда понятно, чего она хочет, а чего нет. – Набросив шинель на плечи, я оставил ее расстегнутой. Надел шляпу, привычно найдя середину и спроектировав ее относительно носа. Все-таки некоторые привычки слишком сильно въелись.

– Так вот почему у вас с Гердой получилась инициация. Сильный стресс, сознания слились. Повезло вам, – с некоторой завистью заметила Вера. Потом с ехидцей в голосе продолжила: – Вообще-то мне рассказывали, что русские настоящие варвары и обнаженная женщина им напрочь мозги сносит. А морпехи вообще трахают все, что двигается, даже танки.

– Да трахнуть танк не проблема, он потом заявления о сексуальном домогательстве в суд не несет. – Усмехнувшись, я приоткрыл дверь перед девушкой. Вроде как куда-то идем, нужно уточнить. – А у нас говорили, что с планет европейской зоны девушки страшные эмансипэ, ей комплимент – а она на тебя в суд. И вообще не трахаются, только мозги сношают.

– Иди, а то я тебе посношаю что-нибудь. – Меня ткнули в бок острым кулачком. – И поторопись, а то Виктор Сергеевич уже ждет нас, на коляске такой, с лошадьми. Знаешь, Матвей, никак не привыкну ко всем этим тягловым животным. Герда, ты с нами пойдешь? Нет? Ну ты засоня!

– Да ладно, пусть спит. – Я прикрыл дверь, чтобы Герда могла ее легко открыть. Мало ли, приспичит головане. – Она тоже устала. Мы ей лучше чего-нибудь вкусненького купим. Да и самим зайти в ресторанчик какой-либо не помешает.

На улице, около крыльца, нас поджидал на двуколке Сергеич. В коляску был запряжен небольшой лохматый конек.

– Садитесь, – кивнул он на кожаное сиденье позади себя. – Сейчас отвезу вас к знакомому, он держит универсальный магазин.

Подождав, пока мы с Верой усядемся, Сергеич легонько щелкнул вожжами, и конек бодрой рысью припустил по дороге. Сергеич выехал на набережную и остановился напротив солидного двухэтажного здания с вывеской, на которой было написано, что это «Универсальный магазин Айка Моргана».

Внутри оказалось на удивление светло и довольно уютно. На интерьер, конечно, наложило свой отпечаток использование только натуральных природных материалов. Но все-таки было видно, что проектировал этот магазин современный человек, который знает толк в торговле.

– Доброго вечера, Виктор Сергеевич, – вышел нас встречать пузатый лысый мужик в довольно щегольском костюме. Такое впечатление, что он сошел с обложки модного журнала для мужчин немаленьких размеров. – Чем можем служить?

– Можете, Айк, можете. Нужно приодеть эту юную леди, чтобы завтра в заведении Марты Владимировны она выглядела сногсшибательно и элегантно.

– Виктор, вы невозможны! – Пузан всплеснул руками. – Разве можно сшить за один вечер платье на такую красотку? Минимум неделя и три примерки! И никак иначе!

– Айк, у нас завтра торжественный ужин. И ты хочешь, чтобы я всем рассказал, что ты не смог подобрать для Веры хорошего костюма? – Сергеич хитро прищурился.

– Нет, это невозможно! Хорошее платье шьется тщательно и долго! Но вот костюм. Костюм… – Хозяин магазина задумался и, что-то решив, подхватил Веру под руку и потащил ее вглубь, стремительно и целеустремленно.

– Пока хозяин будет работать с девушкой, могу ли я чем-то вам помочь? – Ко мне обратился невысокий темноволосый паренек. Над карманом рабочей блузы у него был приколот бейджик с именем. Впрочем, как оказалось, Сергеич его тоже отлично знал.

– Леонид, можешь. Нужно одеть-обуть этого парня. А то он из новичков, как ты видишь.

– Что вам угодно будет купить? – Паренек был исключительно вежлив, но при этом полон собственного достоинства.

– Ну, костюм, только не такой моднячий, как у вашего хозяина. Знаете, я видел тут уже такой сюртук, довольно древнего покроя. – Мне вспомнился тот купчина с шлюпки, которая привезла нашу группу с корабля в Щучий. – И шляпа такая, котелок. Можно найти?

– Можно, – кивнул паренек. – Но нужно будет подгонять по фигуре. Главное, чтобы костюмчик сидел.

Через полтора часа я вышел из небольшой мастерской, одетый в новенькие полосатые брюки, заправленные в невысокие, очень удобные сапоги из мягкой светло-коричневой кожи. Подошел к высокому, довольно качественному зеркалу и поправил длиннополый сюртук, севший после подгонки как влитой, попробовал выхватить револьвер справа и длинную переломку слева. Ничто не мешало, в то же время смотрелось вполне неплохо и в стиле здешних мест. Только нужно заказать новый пояс – этот трофейный хоть и хорош, но все едино немного не по душе. Покрутив в руках, с удовольствием надел на голову черный новенький котелок.

– Ну прямо жених, – усмехнулся Сергеич. И, глядя мне поверх плеча, тихо охнул: – А вот и невеста.

Я обернулся и онемел.

Вера была в длинной темно-синей юбке, обрисовавшей ее ноги. В нежно-серой, в крохотный цветочек, вроде бы неброско, но очень красивой блузке. Поверх нее был наброшен короткий жакет из синего шелка, подчеркивающий грудь и талию. Серые сапожки на довольно высоком каблуке выглядывали из-под юбки. В вырезе блузки на нежной коже светились небольшие жемчужинки ожерелья. Простая прическа, точнее, толстая коса, которую заплела Вера перед уходом из гостиницы, вроде как подчеркивала скромность и одновременно оттеняла красоту девушки.

– Великолепно, Айк! – Сергеич поднял большой палец.

– Но это все очень дорого. – Вера бережно огладила ткань жакета, повернувшись перед зеркалом. – У меня пока нет таких денег.

– Вера, мы с бригадой решили и собрали тебе немного на обжитье. В том числе Айку оплатили аванс на твою одежду в размере пятисот кредитов. Этот наряд сколько тянет, Айк?

– Сто двадцать три, но я сделаю скидку в десять процентов. И, леди, зайдете ко мне послезавтра, мы с вами подберем фасоны и сошьем повседневные костюмы и платья для выхода. Не думайте, что в Звонком Ручье глушь и болото!

– Я бы подождала, пока не продадим мумие и женьшень. – Вера смущенно посмотрела на себя в зеркало.

– Перестань, девочка. Помочь человеку – помочь себе. И все, мы так решили. – Виктор Сергеевич махнул рукой с зажатой в ней потухшей трубкой. – Тебе все здорово идет, так что не спорь.

– Матвей тоже отлично смотрится! – Вера обратила внимание на меня.

– Ай, наряди пенек – тоже будет паренек! – Я махнул рукой. – Я тут еще несколько штанов присмотрю с рубашками, если вы не против.

– Я тоже пройдусь, нужно много чего прикупить. – Вера чмокнула в щеку Сергеича. – Спасибо вам. И бригаде.

– Пожалуйста, – усмехнулся довольный бугор. – Парням понравится – настолько красивые девушки встречаются нечасто.

– Виктор Сергеевич, сейчас некрасивых девушек не осталось, сами знаете, – улыбнулась Вера. – Многим генетику поправили, и девушки рождаются в основном красавицы.

– И что толку от этого? Сюда в основном ссылают женщин из азиатских и чернокожих стран. Нет, там симпатичных женщин хватает, но европеек мало! – Бригадир назидательно поднял палец. – Ладно, вы затаривайтесь, а я поехал по делам. Так, Вера, завтра в десять утра я за тобой заеду, отвезу к нашему главному эскулапу. Поговорите, он решит, что ты его устраиваешь, – у тебя появится работа. И хорошая работа. Врачи здесь очень уважаемый народ.

– Вера, вы врач? – Хозяин этого заведения внимательно посмотрел на девушку. – Тогда вам скидка двадцать процентов с любых товаров.

Минут двадцать мы еще перебирали товары. Точнее, за двадцать минут управился я. Вера смотрела вещи еще долго, я успел переодеться, упаковать покупки и договориться насчет того, чтобы их отвезли к нам в гостиницу. А костюм с брюками еще и погладили.

Наконец Вера выбрала несколько блузок, пару юбок и столько же джинсов, кой-какое женское белье и тоже договорилась насчет отправки всего этого к себе в номер. А сама, переодевшись в джинсы и короткую кожаную куртку, пошла со мной ужинать. Кстати, я обратил внимание, что, несмотря на мою шинель новичка, на меня вообще косо не смотрят. Видимо, не зря Федька сказал, что не в шинели дело, а в двух револьверах и в том, как я их ношу. Ну да, оружие – это моя жизнь за последний десяток лет.

– Куда ты меня ведешь? – с любопытством крутя головой по сторонам, спросила Вера.

– Тут паренек тот, приказчик, Леонид который, посоветовал «У Берты». Говорит, что здорово кормят и можно вообще абонемент купить на завтрак, обед и ужин. На пару человек – кредит в день. И кормят здорово у нее, по словам приказчика. О, а вот и таверна! – На соседнем здании была здоровенная вывеска с грубо намалеванной чашкой и ложкой и надписью «У Берты».

Внутри было чисто, просто и вкусно пахло. Тяжеленные столы, вокруг которых стояли неподъемные скамьи, с десяток человек за столами. В проходе с потолка свисали керосиновые лампы в абажурах.

– Привет. Вы ужинать? – К нам подскочила молодая темнокожая девчонка. Похоже, откуда-то из арабского сектора, на шее цепочка с полумесяцем. – Садитесь за тот стол.

Указанный стол был в дальнем углу, под чучелом головы здоровенного лося с чудовищными рогами. Над столом была приколочена грубая вешалка, куда мы повесили свои шинели. Пара парней оценивающе поглядела на наши револьверы и промолчала.

– Так, у нас суп бобовый с беконом, макароны с тушеной олениной, хлеб свежий, пиво, водка охлажденная, со льда. Вы, русские, приучили. – Девчонка вытащила из-за пояса перекидной блокнот и выжидающе на нас уставилась.

– От бобов здорово пучит, – заметила Вера.

– Но суп очень вкусный. Возьмите половину порции, не пожалеете. А проблемы вашего кавалера – это его проблемы, – подмигнула девчонка.

Вера рассмеялась от такого нахальства и заказала половинку супа, макароны и кружку пива.

Ну и я тоже решил не отказываться от супа и макарон, но вместо пива заказал двести грамм водки. Не помешает чуть расслабиться. Ну и попросил организовать что-либо на закуску. Вера тоже передумала насчет пива и попросила добавить еще сто грамм.

Девчонка кивнула и убежала, чтобы вернуться буквально через минуту, неся поднос с графинчиком, пару небольших стаканов, грубые вилки и ложки, тарелку с соленьями и такую же тарелку с мясной нарезкой. Потом принесла кувшин с морсом и пару высоких стаканов.

Разлив по стаканчикам водку, на самом деле холодную, я взял свой.

– Ну что, за новую жизнь? – Вера улыбнулась.

– Давай, за нее! – Я отсалютовал девушке своим стаканчиком, или скорее рюмкой-переростком, чуть коснулся стеклянным краем стаканчика девушки и с удовольствием опрокинул его в себя.

Водка ледяным комком прошлась по горлу и растеклась в животе теплом.

Вера же чуть-чуть отпила, поморщилась, запила водку кисленьким морсом. Ну а я закусил хрустящим грибочком. Нет, все-таки закуски здесь – не всякий богатей на Земле может позволить себе именно такое.

Между тем официантка принесла тарелки с супом, расставила их на столе и, пообещав вскоре принести макароны, убежала, уворачиваясь от щипков и хлопков по вертлявой заднице в обтягивающих брюках.

– На самом деле вкусно! – Вера с удовольствием съела суп, потом с не меньшим удовольствием макароны с тушеным мясом, еще немного выпили водки, разрумянившись и чуть повеселев. А я, хоть и охота была выпить, но все больше готовился к неприятностям. Парни в другом конце заведения явно отговаривали своего дружка от драки. Но не получилось.

Здоровенный, судя по светло-кофейной коже, какой-то мулат, возможно, с Новой Америки, поднялся и абсолютно твердой походкой направился к нам. Здоровый шкаф, размером примерно с тот самый ходячий кошелек, который я оставил где-то в лесу. Тоже здорово за два метра и шириной где-то так.

Гул разговоров в салуне замер, все обернулись к нам. Я заметил, что официантка мухой вылетела из распахнутых дверей.

– Мистер, не знаю как вас там! У тебя потрясающе красивая подруга, но я считаю, что ей не стоит сидеть за одним столом с таким дерьмом, как ты! – Детина грохнул кулаком по столу. – Предлагаю выяснить, чего ты стоишь, здесь и сейчас!

– А ты что, думаешь, что мне стоит сидеть за столом с таким дерьмом, как ты? – Вера явно попыталась спровоцировать парня. Но не вышло.

– Леди, это ваше право сидеть с любым дерьмом! А мое право – высказать этому дерьму, что я этим недоволен! Я убил несколько десятков человек и имею право иметь свое право!

– Ты еще и себя иметь имеешь право. – Мой револьвер смотрел этому недоумку в правый глаз, что ему явно не понравилось и чего он явно не ожидал. Ну не думал он, что я сразу возьмусь за оружие, похоже, хотел все на кулаках развести. – Ты убийца – твои похороны. Дернешься ты или кто из твоих дружков, – второй револьвер с сухим, но звонким щелчком встал на боевой взвод, – и я убью любого. Я абордажник, парень, мне не привыкать убивать убийц.

А вот этого громила явно не ожидал. Хорошо иметь репутацию. Мало кто в этой вселенной брал корабли на абордаж. Только мы, Корпус морской пехоты Земли, Легионеры Европейского Союза и Спецназ ГРУ Российского Протектората. Но эти ребята вообще в другом конце Галактики расположились. Хотя меня туда как-то сватали, в одном из баров лунной базы. Иногда «покупатели» оттуда бродили между пехотинцами, пока их не вычисляли и вежливо не выпроваживали. Отказался, может быть, и зря. Хотя в таком случае я бы не знал Лары и не познакомился с Верой. А эти две девчонки стоят многих неприятностей.

Громила тем временем слегка побагровел. Он явно не хотел терять репутацию крутого и готов был рискнуть жизнью ради этого.

– Парень, я сделаю вид, что ты мне этого не говорил. И ты спокойно уйдешь за свой столик. Мне не нужна еще одна могилка на моем личном кладбище. – Я спокойно целил громиле в лицо и дружелюбно продолжил: – Хотя даже если мне придется застрелить вас всех, я сильно об этом сожалеть не буду. Думай сам. Отступить – не трусость, мне все ваши оскорбления как горох об стену. Стреляю я только в случае опасности, а пока ни ты, ни твои друзья ее для меня не представляете.

– Я уйду к себе за столик. – Громила облизнул губы. Пересохли, наверное.

Интересно, какой модели у него коннектор, ручищи-то как бревна?

– Иди, – кивнул я, кладя револьвер со взведенным курком на стол. – Но учти – мы с Верой выйдем первые. И вы за нами не пойдете. Идет?

– Идет, – кивнул здоровяк и, развернувшись, гулко пошел к своему столу. А в салуне опять загудели разговоры.

– Матвей, тут неплохо, но здорово накурено, – поморщила нос Вера. – Пошли на улицу. Да и Герде нужно что-нибудь вкусное купить.

В этот момент в салун зашел крепкий мужик с серебряной звездой на груди. Поглядел на успокоившийся зал, подошел, звеня шпорами, к стойке. Принял от бармена кружку кофе, о чем-то негромко с ним переговорил и неторопливо двинулся в нашу сторону.

Подойдя к столу, внимательно посмотрел на мои револьверы, лежащие на столешнице.

– Добрый вечер. Позвольте присесть? Я имею честь быть шерифом этого города, меня зовут Илья Зубов.

– Садитесь, – приветливо пригласила Вера. – Мое имя – Вера Круз, а имя моего спутника – Матвей Игнатьев.

– Мне сказали, что с лесорубами на плотах пришли двое, парень и девушка. Это вы? – Шериф снял шляпу и положил ее на край стола.

– Да, это мы, – кивнул я. – Мы вышли к ним, когда они работали на полуострове между Медвежьей и Сохатой реками.

– Ну, это я знаю. – Шериф кивнул. Помолчал, глядя на нас. – Вы врач, Вера?

– Да, завтра должна пройти собеседование с вашим главврачом.

– Ну главврач – это сильно сказано. Просто док Хьюи опытный хирург и отличный диагност, да и живет в Звонком Ручье уже десяток лет. Он не главврач, у нас нет единой больницы. Но без его согласия ни один медик не имеет права работать в нашем городе. То есть иметь практику в Звонком Ручье. Пару раз попадались мошенники, из-за которых гибли люди. Из-за врачебных ошибок. Причем доказанных ошибок.

– И что с ними стало? – поинтересовалась Вера.

– Их изгнали из города. – Шериф отхлебнул кофе и продолжил: – Они не смогли работать без специальной техники, именно знаний у них практически не было. Так, диплом, кой-какой опыт тыканья пальцем в монитор. Но как врачи они были пустышки.

– Я думал, наказание было серьезнее, – заметил я, отпив морса.

– Ну, один продает – другой покупает. Каждый сам рискует собственным здоровьем. К доку Хьюи они не захотели идти, решили сэкономить – и вуаля. Впрочем, с тех пор много воды утекло, и если у горожанина нет денег на прием у врача, за него платит город. А потом берет или отработкой, или товаром, да и то в рассрочку. И потому сейчас врачи у нас – достояние города. Будем очень рады, если сможете пройти экзамен у дока Хьюи, такого красивого врача у нас еще не было. – И шериф повернулся ко мне. – Сумел разрулить без стрельбы? Молодец. В каком звании и откуда?

– Капрал, морская пехота, отделение досмотра и абордажа. Командир отделения.

– Сколько абордажей? – Шериф внимательно и требовательно смотрел мне в глаза. Тоже эмпат? Или менталист?

– Пять. – А чего мне врать? Незачем.

– Правда, – кивнул шериф, откидываясь на спинку скамьи. – А эти идиоты решили на слабо взять.

– Громила сказал, что он убил многих. И я ему верю, он не обманывал.

– Да, не обманывал. Вест-сальский мятеж пять лет назад. Он в ополчении командовал отделением ПВО. Сумел ссадить из древней зенитки десантный бот. Получил смертную казнь, но их всех помиловали – и сюда, пожизненно. Так неплохой парень, наш кузнец. Но любит покорячиться.

– Вы эмпат? – поинтересовалась Вера. Ну у нее, понятно, профессиональный интерес проснулся.

– Немного, но это очень помогает в моей работе, – улыбнулся шериф. Допив кофе и поставив чашку на стол, он встал. – Позвольте откланяться, я вижу, что моего вмешательства не требуется. И, Матвей, если вас не затруднит, зайдите на днях в мой офис. Нужно поговорить. Обычно часов в семь вечера я там.

И, приподняв на прощанье шляпу, неторопливо направился к выходу.

– Пошли, Вера? – Я вытащил было деньги, но она остановила меня:

– Оплачиваем пополам, – и очаровательно улыбнулась. – Не думай, что ты мне не нравишься, но это один из моих принципов.

– Ну пополам так пополам, – согласно кивнул я, выкладывая на стол серебряную монетку в пятьдесят центов.

Вера приложила к ней пяток медных десятицентовиков. Не сказать чтобы дорогой ужин, основная стоимость – водка. Но кормежка на самом деле весьма неплоха.

Вышли из столовки мы спокойно, кузнец с компанией с нами даже вежливо попрощались, на что мы тоже вежливо ответили. Может, и неплохие ребята. Особенно когда спят зубами к стенке.

В гостинице нас встретила хозяйка. Выдала нам ключи и не выдержала, поделилась:

– Знаете, я не очень поверила вам, когда вы сказали про головану. Но когда я увидела, как она после похода на улицу сначала моет лапы, а потом их тщательно вытирает, – я поняла, что не права. Таким трюкам собаку не научить. – И Марта покачала головой. Потом кивнула на пакеты, аккуратно сложенные за стойкой. – Это ваши покупки. С обновками.

Поблагодарив и разобрав пакеты, мы пошли по номерам. Вера коротко чмокнула меня в щеку, звонко зевнула и пошла в номер.

Я тоже, открыв дверь и поздоровавшись с сонной голованой, сложил обновки, выложил перед Гердой кус копченой оленины, разделся и завалился в кровать. На чистое белье, на мягкий матрас. Какой кайф все-таки! Через пару минут я уже спал. Правда, перед этим поставил около кровати заряженный дробовик, а револьверы положил на прикроватную тумбочку.

Проснулся от бьющего в глаза света, да и организм устал проситься на задний двор этой гостиницы. Так что пришлось вставать, ополоснуть личико под латунным умывальником, надеть штаны и шинельку, бросить через плечо ремень с револьверами и топать к удобствам.

Внизу поздоровался с хозяйкой, потрепал по макушке Герду, которая обосновалась на массивном кресле в холле, и через вторую дверь вышел на задний двор. Мне вот интересно, тут хоть где-то до унитазов цивилизация дошла? Или и зимой придется орлом над толчком тужиться?

В принципе утро дальше прошло совершенно спокойно и буднично. Вера, как оказалось, уже ушла к местному главному эскулапу, и у меня внезапно образовалась прорва свободного времени. Хватило, чтобы перебрать вещи и одежду, перечистить оружие, вычистить сапоги до блеска, выгладить новые джинсы и рубашку, надеть их и, свистнув Герду, пойти на прогулку по городу. А то Звонкий Ручей я толком и не рассмотрел. Да и позавтракать нужно. А потом до конюшни, проверить лошадку и ослика.

Полные хорошего настроения и классного омлета, мы с Гердой дотопали до конюшни. Осел был вполне доволен жизнью, жевал сено и дремал, а вот лошадка нам обрадовалась. И когда привязаться успела? Ткнулась носом мне в плечо, выманивая подачку, так что пришлось отдариваться хорошо посоленной свежей горбушкой.

– Доброго утра. – Вытирая руки клочком сена, к нам с Гердой подошел хозяин конюшни, довольно пузатый лысый дядька годов от полусотни до сотни, тут точнее сейчас не скажешь. – Проведать пришли или прокатиться? Хорошая кобылка, добротная. Жаль, что ее осел огулял.

– А вы откуда знаете? – удивился я, так как такими подробностями не делился. Погладил кобылу по загривку, и пузан всучил мне грубую щетку, показав, как надо вычесывать ей шерсть.

Пока я выглаживал кобылу, мыл ей всякие интересные места (вот попал так попал, это не глайдер или мобиль мыть), проверял под руководством пузана подковы, Герда забралась на небольшой стожок сена и дрыхла бессовестным образом. Ровно до тех пор, пока спрыгнувший с балки огромный черный котяра с кисточками на ушах не решил ее проучить.

То, что было потом, сложно рассказать. Визг, рявк, шип, рык. При этом ни голована, ни кот с места не тронулись, застыли друг напротив друга. Только оскаленные, весьма внушительные зубы Герды и вздыбленная шерсть и торчащий распушенный хвост кота говорили, что разговор шел на весьма повышенных тонах.

– Том, успокойся! – Пузан бережно снял со стога взбудораженного кота, а я так же аккуратно снял Герду.

Какое-то время мы успокаивали зверюг, причем пару раз я чувствовал чужое раздражение. Не Герды, у той злость уже практически улеглась. С удивлением я глянул на кота, который, встретив мой взгляд, совсем по-людски фыркнул. Герда послала образ мокрого, со слипшейся шерстью противника, я уловил образ кота, развалившегося на ветке и дразнящего своим хвостом беснующуюся Герду. Ни фига себе!

– А ваш кот модификант, что ли? – осторожно спросил я у хозяина, поглаживающего уже окончательно расслабившегося кота.

Тот удивленно глянул на меня, на Герду, приподнял выгоревшие белесые брови и кивнул. Потом протянул мне руку.

– Сэм Браун, хозяин конюшни. Это Том, мой кот. Да, он модификант, он со мной котенком прибыл.

Вот это да! Если голованы – редкость, то коты-модификанты редкость неимоверная. Надо же, как угораздило. Как говорится в древнем мультике, «это «ж-ж-ж-ж» неспроста!».

– Матвей Игнатьев, пока просто отдыхающий новичок. Это Герда, голована. – Я пожал крепкую, в сухих мозолях, руку толстяка. Кот недовольно фыркнул, Герда просто приподняла верхнюю губу, вроде как ласково улыбнувшись, обнажив клыки. – Ну в принципе хоть у Герды и увечье, в схватке против кота я бы поставил на Герду, тем более что она с пумой уже схватывалась. Фактически она меня спасла. Так что их надо бы познакомить и представить.

– Серьезно с пумой? – Сэм уважительно покачал головой, а его котяра прислал волну недоверия. На что Герда повернулась боком, демонстрируя шрамы. – Ну, Том, ясно? И вообще, так себя вести с разумными гостями невежливо, давайте миритесь и знакомьтесь. – И хозяин поставил кота на засыпанный соломой земляной пол конюшни.

Кобыла, про которую все забыли, фыркнула теплом мне в волосы и толкнула в спину. Легонько так, вроде как одобрительно. Переступила с ноги на ногу и тихонько заржала. Ей в ответ с другого конца конюшни отозвался мощный каурый жеребец. Словно дразня его, проснулся осел, оглушив своим истошным «Йи-и-иа».

– Весело тут, – поглаживая гриву своей лошади, заметил я.

– Зато душевно и спокойно, – ответил Браун, подняв опять кота на руки. Поглядел на меня, на мою кобылу. – Ты как, верхом ездить умеешь?

– Не знаю даже, с которой стороны подступиться. Да и тяжелый я, больше ста десяти кило вешу. Лошадка сдюжит? – Вот не знаю откуда, но лезут старые слова, которых в обычной жизни не употреблял. Видимо, стиль жизни провоцирует.

– Ну для твоей красавицы такой вес не проблема. Но это сейчас, через несколько месяцев ее седлать будет нельзя. Знаешь, если хочешь научиться, то я тебя обучу. Курс – полста кредитов плюс по конюшне поможешь немного. – Толстяк взял вилы и смахнул упавший клок сена в денник жеребцу.

– Подумаю, – ответил я, попрощался с ним, Томом, лошадью и ослом и вышел на улицу.

Там было поразительно тихо, и только неторопливые снежинки падали со светло-серого неба.

– Зима на подходе, – заметил Сэм, выйдя на улицу.

Кот пушистым воротником лежал у него на шее, и только ярко-желтые глаза светились не самым добрым огнем. Впрочем, я уловил от него волну не то чтобы доброжелательности, скорее нейтрально-терпеливую. Мол, раз хозяин говорит быть мирным – я само миролюбие. И то ладно, не переводить же лошадь с ослом в другую конюшню.

– Ну да. – Я кивнул на это поразительно точное замечание. Герда, чавкнув, поймала снежинку и с удовольствием облизнулась. – Нужно будет Герде жилетку заказать. А снег как, быстро ложится?

– Ну когда как. Обычно через неделю-другую все в снегу, на санях начинаем ездить, а еще через неделю уже по рекам можно зимники обновлять. Самые удобные дороги зимой – замерзшие реки.

Оба-на, а вот это интересно. Нужно запомнить. И, еще раз пожав Сэму руку, я пошел в гостиницу. Нужно себя в порядок будет привести к вечернему мероприятию.

Но по дороге увидел офис шерифа и решил зайти. Поднялся по гулким ступенькам, вытер ноги о лохматый коврик и, постучав, вошел.

Зубов сидел за столом, закинув ноги на угол, так чтобы шпоры свешивались, не царапая столешницы. Рядом, за вторым столом, пожилой мужик, тоже со звездой на груди, чистил французский карабин. В пирамиде около стены стояло с десяток винтовок, карабинов и дробовиков.

– Доброго дня. Шел вот мимо, решил воспользоваться приглашением и зайти. – Я снял шляпу и смахнул пушистый снежок на некрашеные доски пола.

Герда завалилась около гудящей буржуйки и прибалдежно зажмурилась.

Шериф с интересом уставился на головану, а потом повернулся ко мне.

– Это та самая? – почему-то шепотом спросил он.

– Если голована, то да. Герда, ты бы поздоровалась, – слегка пожурил я свою напарницу.

Та встала, коротко поклонилась, махнув хвостом, и вновь завалилась около печки.

– Обалдеть! – Зубов покачал головой. – Это надо же! Голована в Звонком Ручье! Погладить можно?

– Можно, – засмеялся я.

Надо же, умный и довольно жесткий мужик, если судить по первому впечатлению, а тут как ребенок радуется.

Шериф спустил ноги со стола, звякнув шпорами, и встал. Подошел к Герде, присел на корточки, погладил ее по загривку и начал чесать за ухом. Голована балдежно прищурилась и вообще растеклась по полу.

– Кхм, – опомнился шериф и встал. Обошел печку, бросил в подтопок пару полешек и вновь подошел к своему столу, усевшись на краешек. – Я тебя что попросил зайти. Ваш бугор дал тебе самые лестные характеристики. Плюс я сам увидел, что у тебя и сало в голове есть, и характер подходящий. Не палишь направо и налево, а думаешь и стараешься исправить по возможности миром. Но и стрелять не боишься, и самое главное – умеешь это делать правильно. У нас в Звонком Ручье сейчас бывших вояк-профи трое. Я, Зеб Ролингс, помощник мэра и командир городского ополчения, и ты. Народу, который знает, с какой стороны держать винтовку, хватает, но вот профи только трое. И потому есть предложение – пошли ко мне работать, помощником. Сто пятьдесят монет в месяц, патроны, фураж город оплачивает. Приживешься, дом поставишь, бабу найдешь, если с врачихой у тебя не срастется. Детей наделаешь – чем не жизнь?

– Неожиданно. – Я сел на тяжелый стул. На самом деле очень неожиданное предложение. – А какие мои обязанности будут?

– Ну, сам знаешь, какой здесь у нас народ. Но закон нужен, иначе не то что спокойной жизни, а вообще житья не будет. Вон на том берегу, Кроу-таун. Там все местные бандюги, лютые, отмороженные напрочь, зимуют. Так за четыре зимних месяца на семьдесят процентов, бывало, народу убавлялось. И потому мы здесь, мы закон представляем. Кстати, вот. – Шериф вытащил из стола пару брошюрок, отпечатанных на бумаге. – Это наш городской закон и закон графства. Наш город – свободный город Звонкий Ручей графства Норфолк.

– А поточнее про графство можно? А то я пока про него знаю только то, что оно есть. – Я мельком глянул на настенные часы. Время пока терпит, можно часок и послушать.

– Да никаких проблем. Графство расположено здесь, по левобережью Великой, от Сохатой и вниз по течению, на четыреста километров. Восточнее никаких границ нет, каждый год появляются новые поселки. Некоторые выживают, некоторые исчезают. Поселки старателей вообще не регистрируем, только когда появляются заводы, скотоводы и хлебопашцы. От старателей толк есть, но кратковременный. Жилу истощат – и бросят, пошли искать дальше. Ну, охотники за артефактами вообще бродяги, те на месте не сидят, свербит у них. Но они в основном на юге, в развалинах крупных городов. Тут только случайные находки, и пара маленьких городков, так их уже все перекопали. – Шериф достал из стола коробочку из резного дерева, вытащил из нее несколько сигар, передал одну своему помощнику, предложил мне. Но я отрицательно мотнул головой. Не нравятся мне наркотики, даже натуральные. Предпочитаю ясную голову. – Так, про обязанности. У меня девять помощников. Дежурим по двое, обычно сутки через трое. Один человек днем в офисе постоянно, на всякий случай. Маловато, конечно, но город не самый богатый. Кроме того, все частные охранники, вышибалы и даже частные детективы, а их у нас семеро, нам всегда помогают. Основная нагрузка ночная, в порту начинают работать игорные дома и салуны – все-таки одиноких мужчин в Звонком Ручье пока явный переизбыток, хотя мы стараемся везти сюда женщин. Так мы следим, чтобы игра была честной, в драки, если один на один и без поножовщины, не вмешиваемся. Ну и стараемся расследовать убийства. Днем, ну практически всегда, в городе тихо. Кстати, Матвей, убийством считается незаконное лишение жизни. Смерть в дуэли или в результате драки убийством не является. Так что учти. Кузнец с компанией потому и остыли. Поняли, что драться придется по твоим правилам, а они не нарушают наших законов. Ну, у нас в городе народу около восьми тысяч, но в принципе справляемся. А если что-то вообще жутко неприятное – за нами городское ополчение. И это – если поступишь на службу, то сразу становишься резидентом города. А это меньше налогов, ну и участок для строительства бесплатно. Ну так как, согласен?

– Если примете на службу и Герду. Она моя напарница и служить тоже умеет. А толку от нее порой больше, чем от меня.

На это мое заявление голована приподняла веко и весело поглядела на меня. Мол, что, напарник, только додумался?

– Ну насчет голованы – это не ко мне. Знаешь, поехали к мэру. Мы, городская полиция, хоть в вопросах закона не подчиняемся мэрии, но вот все вопросы по обеспечению и снабжению с ней согласовываем. Не будет возражать – примем и Герду. Она как, только с тобой службу нести будет? – Шериф встал, надел шляпу, поглядел на себя в мутноватое зеркало. Кивнул каким-то своим мыслям и первым шагнул на улицу.

Я пошел за ним, и недовольная тем, что приходится уходить с теплого места, Герда тоже.

Как оказалось, шериф решил проехаться, для чего он через несколько минут вывел из-за офиса запряженную невозмутимым мерином бричку. Интересно, у коновязи перед офисом лошадей нет, видимо, для приезжих сделана. А своих коней держат где-то сзади. Конюшня там, что ли?

– Ну да, – кивнул на мой вопрос Зубов. – Постоянно пяток лошадей держим, мало ли что. Это здесь единственный доступный транспорт. Залезайте.

Подняв на руки Герду, я посадил ее на сиденье брички. Сам уселся рядом, а Зубов на место кучера. Взял длинный хлыст, звонко прищелкнул вожжами, и мерин довольно шустро побежал по хрусткому щебню.

С неба так и сыпал снежок, потихоньку укрывая крыши домов, обочину дороги, тротуары. Тонкие ветви деревьев свисали под тяжестью снежных шапочек, порой задорно стряхивая их, осыпая случайных прохожих.

– «Скупка артефактов», – совершенно случайно прочел я, скользя взглядом по вывескам вдоль улицы. – Это что, артефакты Прошлых скупают?

– А? – Шериф обернулся, глянул коротко на небольшую лавку в одном из двухэтажных домов. – Да, именно. У нас еще одна есть, в порту, но принадлежат они обе одному хозяину. Так что нет разницы, куда сдавать, цену одну держат. Есть что продать?

– Ну да, пара мелочей. – Я кивнул, глядя на прошедших мимо девушек или молодых женщин. Одна латиноамериканка, две мулаточки, две азиатки. Весело разговаривают между собой о чем-то, посмеиваются.

Зубов увидел мой взгляд, усмехнулся.

– Тащим девок отовсюду. Европеек маловато, но есть. Но много девчонок и молодых баб с планет-колоний Латинского, Азиатского и Африканского секторов. Там, сам знаешь, порой хуже, чем в двадцатом веке на Земле в Азии и Африке. А попасть молодой девке в тюрьму – значит просто кончиться в самом расцвете сил. Или на запчасти разберут, или торганут куда-либо, где долго не живут, на какую-нибудь станцию в бордель. – Это я знаю, мой первый абордаж. Брали совместно со Спецназом ГРУ такую станцию, насмотрелся. – Вот сюда и тянем, через скупщиков артефактов и торговцев продовольствием. Фактически девок на мясо меняем. – Шериф усмехнулся и поторопил мерина щелчком вожжей.

Мэрия оказалась простым бревенчатым домом на пригорке возле порта. Шериф привязал поводья мерина к коновязи и поднялся на высокое крыльцо-веранду.

– Пойдем, чего встал? – поторопил он меня.

А я рассматривал вид, открывшийся отсюда. Блин, как здесь все-таки красиво. Потрясающе красивая планета!

Внутри мэрия оказалась едва ли не проще, чем снаружи. Простые столы в большом помещении с двумя печами, как подсказала информация из имплантов, булерьянами, несколько шкафов. Щелканье пишущей машинки, треск передвигаемой каретки, и вновь щелканье. Молодая женщина, занятая печатаньем, подняла голову от текста, улыбнулась, причем очень тепло, шерифу и опять застучала клавишами со скоростью эдак знаков двести в минуту. Нормально так.

– Доброго дня всем. – Шериф поздоровался со всеми сразу и подошел к молодой женщине. – Мария, здравствуй.

– Здравствуй, Илья. – Женщина улыбнулась. Потом показала на стопку листов. – Не обижайся, но у меня завал, нужно отпечатать все сегодня. Мэр у себя, как обычно.

– Пошли. – Зубов толкнул дверь, отгораживающую единственный кабинет в этой конторе.

В небольшом помещении стоял стол, за которым сидел здоровенный мулат с совершенно седой головой. Оторвавшись от чтения вроде как газеты, он поднял голову и с интересом поглядел на меня и Герду, а потом встал и пожал руку шерифу.

– Добрый день, Илья. Кого привел? – и рукой указал на стулья около стены.

– Добрый, Мэтью. Это Матвей Игнатьев, я хочу его в помощники взять. Но у него голована, и он просит оформить ее как полагается.

На планетах Метрополии очень часто голованы работали вместе с хозяевами и получали зарплату. Именно потому никто и не возразил среди лесорубов, когда Герде выделили долю. Она пусть и в бухгалтерии не разбирается, но все-таки вполне разумное существо.

– Да ты погляди, надо же. Я уж думал, что больше никогда не увижу их вживую. – Мэр вышел из-за стола и, присев на корточки, протянул ручищу Герде. Та спокойно подала ему лапу. – Конечно оформляй, она тоже кушать хочет. Да и дом ей нужен. Оформляй как эксперта, ставь сотню кредитов в оклад. Отработает, от голованов сплошь польза. – И повернулся ко мне. – Значит, про тебя рассказывали лесорубы? И тебя сватает в помощники шерифа Илья? Нам хорошие люди нужны! Тем более те, которые смогли так умело слинять из Щучьего. Поганое место!

И вернулся на свое место, грузно опустившись на скрипнувший под немалым весом стул.

Мэр и шериф перебросились еще парой малозначимых фраз, и мы, попрощавшись, вышли из мэрии. Зубов успел обменяться любезностями с Марией и подтвердить совместный ужин. Тоже в «Царь-Рыбе», кстати.

– Ну так как, согласен? – Шериф уселся на свое место и подождал, пока мы с Гердой сядем тоже.

– Мне несколько дней нужно на обжиться. А так – да, согласен. – Я кивнул.

Ну а что, нормальная служба в нормальном месте. На первое время просто отлично, а дальше видно будет.

– Тогда сейчас приедем в офис, заключим контракт, принесешь присягу на Библии. И через три дня к семи утра сюда. Начнешь службу. Только просьба – шинели этой не надевай. Не надо народ провоцировать, спьяну могут и за новичка принять.

– Я вообще-то и есть новичок, – рассмеялся я на это заявление.

Герда тоже фыркнула.

– Ну да, новичок. Тпру! Куда прешь, идиот? – Шериф с трудом остановил мерина, под копыта которому чуть не упал пьяный мужик. Тоже в шинельке, кстати. Впрочем, на ногах он удержался недолго и в конце концов упал. – Вот новичок! Из последнего завоза, Абилин нам часть спихнул.

Это шериф произнес, уже соскочив с брички и приподняв за шиворот пьяницу. Попытался его вообще поднять, но выходило только наполовину.

– Так, Матвей, помоги! А то замерзнет насмерть, если часок поваляется так. Впрочем, вряд ли, но нам все равно сюда ехать придется, вызовут. Так что закинем в участок, отоспится в камере. Потом пару недель на общественных работах повкалывает, нужники городские почистит.

Мы с Зубовым закинули бедолагу в бричку, под сиденье. И поехали в офис.

Там сгрузили вдребезги пьяного мужика с брички, я с помощником шерифа затащил его в камеру и уложил на нары из грубо оструганных досок. Пьянчуга что-то бормотал по-немецки вроде как, но просыпаться не собирался.

– Ну, Матвей, подписывай. – Мне протянули лист бумаги с отпечатанным текстом.

Прочитав его, я взял ручку, настолько простую в исполнении, что обалдеть. Стальное перо на деревянной палочке. Макнул его в чернильницу и, стараясь не поставить кляксы, расписался под десятком других подписей.

– Ну теперь главное. – Шериф протянул мне Библию. – Положи на нее левую руку и подними правую, открытой ладонью вверх. Повторяй за мной: «Клянусь служить верой и правдой…»

Красивая обнаженная девушка с собранными в высокое гнездо волосами, слегка прихваченными тонким платком, стояла на маленьком балкончике и смотрела вдаль. Рядом с ней, буквально рукой подать, была заснеженная крона какого-то дерева с ярко-красными ягодами под снегом. Огромные, яркие звезды мерцали в морозном небе, а свет двух лун отбрасывал от фигуры девушки интересные тени.

Я подошел к Вере сзади, протянул руку и принял тяжелую грудь в свою ладонь. Чуть сжал, наслаждаясь упругостью тела и остротой соска, провел второй рукой по гладкой спине и круглой попе.

Вера, откинувшись назад, нашла мои губы своими, завела руки за голову, обняв меня и сильно прижав к себе. А потом рывком развернулась и прижалась ко мне всем телом, жадно, страстно целуясь. Так и не закрыв дверь на балкон, мы вновь оказались в постели. И стоны-вскрики девушки были для меня лучшей музыкой на свете.

Это после торжественного ужина в «Царь-Рыбе». Когда мы, слегка поддатые и неплохо накушанные, поднялись на свой этаж и каким-то хитрым образом оказались в моей комнате. И долго, по полной, отрывались. Как сказала Вера, «компенсировали ущерб». Герда, похоже, почуяла что-то и осталась внизу, в холле, возле небольшого камина.

А сейчас Вера выгнулась, забросив на спину распустившиеся во время постельных беспорядков волосы, длинно застонала, толкнула меня попой и упала грудью на кровать. А я, сделав еще пару движений, рухнул рядом с ней. Вера, так и стоящая на коленках с поднятой попой, завалилась на бок, налево, повернувшись лицом ко мне. Отдышавшись, она протянула ко мне руку и погладила меня по лицу, а я поймал ее ладонь и начал целовать пальцы. Потом притянул девушку к себе. Потом Вера сидела на мне, лежала подо мной, стояла на коленях возле меня, а я держал ее голову за волосы и старался не закричать от наслаждения.

Только когда мы уже не могли стоять на ногах от усталости и изнеможения, порыв ветра забросил на нас, лежащих на кровати, снежной пыли, и мы поняли, насколько выстудилась комната. От нас шел пар, как от загнанных лошадей, при дыхании изо рта вырывались облачка. Так что, закрыв поскорее дверь на балкон и укутав девушку одеялом по самые брови, я вновь разжег огонь в небольшой буржуйке-булерьяне и, убедившись, что огонь не погаснет, закинул в печное чрево пяток поленьев.

А потом взял из небольшой корзинки, которую мы принесли с собой из «Царь-Рыбы» и которую чудом не опрокинули, бутылку красного виноградного вина. Хорошее вино, хоть вроде как под рыбу и должно идти белое. Откупорил его, пару раз крутанул бутылку, чтобы оно скорее продышалось, а потом налил два стакана.

– Спасибо, – принимая стакан, сказала Вера, сев на кровати и набросив на плечи одеяло. Посмотрела на меня сияющими глазами и усмехнулась. – Слушай, а мы не слишком нашалили? Там, которые за нами следят, они как, в порядке? – и поглядела на браслет коннектора на своем тонком запястье.

– Пусть обзавидуются. – Я присел на корточки около кровати и поцеловал коленку девушки. – Это их проблемы, а не наши. Как я тебя хотел, знала бы ты.

– Ну, в бане я видела, – улыбнулась Вера. – Просто не хотела, чтобы ты подумал, что я тебе из-за денег отдалась. А сейчас – тебе вернули выкуп за меня, я свободна и вполне могу как следует трахнуться с любимым парнем. И кстати, что там за интересная штуковина, которой ты хотел меня заинтересовать? Одна меня не просто заинтересовала, а основательно залюбила. – И Вера рассмеялась.

– Сейчас. – Я встал и прошел до шкафа, в который сложил свои вещи. Вытащил первую попавшуюся фоторамку. – Вот, погляди, какие здесь штуковины встречаются.

– Это что? – Вера осторожно взяла артефакт, всмотрелась, а потом решительно сбросила с себя одеяло, шагнула к печке и в отблесках огня рассмотрела фотографию ушедшей девушки из Прошлых. Удивленно поглядела на меня. – Это что, тут была разумная цивилизация?

– Да, – ответил я, любуясь отсветами на коже девушки. – Я думал, ты в курсе. Вроде как никакого секрета из этого не делают.

– Нет, я этого не знала. – Вера медленно выпрямилась. – Поразительно. Теперь мне понятен Эдикт. И понятно, почему сюда осужденных отправляют. Если мы здесь погибнем – то нас не жалко.

– Мне бы этого не хотелось. – Я допил вино и полез в корзину. Там и пожрать было что, кусочки обжаренной рыбы, пирожки с рыбой и грибами, судок с запеченной рыбой с картошкой, бутерброды с черной икрой. Все это я по очереди выставлял на столик около стены, снял с печки небольшой кофейник, разлил по чашкам парящий напиток. Подумал и зажег керосиновую лампу. Раз Вере так интересно, то пусть в нормальном освещении смотрит. – Пошли перекусим, Вера, а то весь ужин растрясли и утрамбовали.

– Сейчас. – Вера положила фоторамку возле лампы, взяла мою рубашку и набросила себе на плечи. – Вообще, сеньорита в комнате кабальеро – это развратно и бесстыже. Надо было идти в мою комнату, кабальеро в постели сеньориты – это овеяно легендами.

– Ну хорошо мы еще в коридоре не начали. Это тоже могло случиться. – Я рассмеялся, накалывая на грубую вилку картошину.

– Тоже верно, – улыбнулась девушка, прижимаясь ко мне и шевеля пальцами над столом, выбирая. Выбрав, взяла кусочек обжаренной рыбки и с удовольствием захрустела.

Перекусив, мы вновь завалились в кровать, но пока просто отдыхали. Лежали, наслаждаясь тишиной, покоем, теплом тел и молчаливой нежностью. Ровно до тех пор, пока в дверь требовательно не поскреблись и мы не ощутили просьбы Герды открыть. Причем одновременно, потому что и я, и Вера попытались встать. Рассмеявшись, я уложил девушку обратно, прошлепал босыми ногами до двери, впустил головану и опять завалился в постель. А Герда, встав на задние лапы и опершись на кровать передними, внимательно посмотрела на нас, а потом одним прыжком заскочила на кровать и улеглась в ногах. И спокойно заснула, как будто так и надо.

– Вера, ты когда на работу?

Вера прошла собеседование у дока Хьюи, и прошла успешно. И вчера в «Царь-Рыбе» пришедший на нашу вечеринку мэр торжественно заключил с Верой договор о работе на город и выкупил у меня долговое обязательство девушки, вручив тысячу семьсот монет. Теперь Вера работает на город диагностом, хирургом и по женским делам. Тоже, кстати, за сто пятьдесят монет в месяц, это очень приличные здесь деньги.

– Завтра. Нужно будет кабинет обживать, заказывать оборудование, инструменты. Да и уже на прием вроде как пара девушек записалась. – Вера потянулась под одеялом и прижалась ко мне. – А что?

– Да вот хочу пройти поглядеть дом или флигель. Ты не против, если я тебя попрошу быть со мной?

Современные женщины свободолюбивы и самолюбивы. И частенько отношения с мужчинами сводят только к постели. Мол, все остальное сама устроит.

– Матвей, знаешь, тут без крепкого мужского плеча женщине не обойтись, похоже. – Вера потерлась щекой о мое плечо. Блин, приятно как. – И я это плечо себе нашла. Ты знаешь, присмотри пока съемные дома, посмотрим. А потом, если мы здесь приживемся, – построим свой собственный. Мне так док Хьюи посоветовал, строить свой дом. И знаешь, я этого очень хочу. Выросла в доме, построенном моим дедом, у нас, на Дейзи. А неподалеку, в паре километров, стоят дома родственников. Строились они широко, просто чтобы пространство зрительно простреливалось, если какая-либо хищная зверюга через ограду переберется. Ну а людей не боялись. Бандитов почти не было, все-таки переселенцы проходили специальные тесты, да в каждом доме несколько единиц оружия, особо не наразбойничаешь.

– Слышал я про вашу планету, а вот побывать не получилось. – Я забросил руки за голову и лежал, глядя в потолок из оструганных и выбеленных досок. От керосиновой лампы по углам порой шатались тени, за окном начал подвывать ветер, шарахая снежными зарядами в окно и дверь. – Ты как долго здесь думаешь задержаться, Вера? На этой планете?

– Я думала, ты этого не спросишь, – улыбнулась девушка. Помолчала и ответила: – Меня судили и дали срок тридцать лет по подложному обвинению, Матвей. Я же нейрохирург, наша компания выпустила продукт, ускоряющей обмен потоками информации нейросетей в десять – пятнадцать раз, в зависимости от личности носителя. Но результаты испытаний были подложными, я это случайно заметила. Доложила своему шефу, а на следующий день меня арестовала полиция по обвинению в хищении огромных денежных средств со счетов компании. Более того, опубликовали данные слежения за мной в течение пяти месяцев с помощью коннектора. Хитро отформатированные, большинство правда, и кусочками вставки, выполненные на высочайшем уровне. Если бы не знала, что я этого не делала, тоже поверила бы. Три месяца шумихи в прессе, причем меня смешали с таким количеством дерьма, что ни о каком оправдательном приговоре и речи не шло. Потом суд, от полиграфа прокурор отказался, так как я менталистка и вроде как могу полностью контролировать свои эмоции. И тридцать лет тюрьмы. А на самом деле очнулась здесь, со своим ружьем на рюкзаке в старой зимовке, голая, под шинелью. Самое противное в тот момент было, что какая-то мразь мне на лицо кончила, когда я без сознания была. Уроды! – Вера начала всхлипывать.

Герда встревоженно подняла голову. А я сел, обнял плачущую девушку и тихо на ухо ей сказал:

– Вера, сейчас с тобой я. Герда тоже. Чтобы попытаться обидеть тебя – нужно будет перешагнуть нас. И ты ясная, чистая девушка, потрясающая девушка. Мы обожаем тебя.

– И тебе не противно, что меня изнасиловали?

Не, женщин никогда не понять. Смотрит на меня заплаканными, огромными глазищами, которые по яркости со звездами соперничать могут, и не понимает, что она значит для меня. Или понимает, просто хочет услышать?

– Знаешь, когда ты стояла на балконе, мне подумалось, что ты чище этого снега. – Я поглядел ей в глаза. – У тебя тело чистое, душа ясная. А то, что какая-то мразь попыталась тебя испачкать, – ничего у них не выйдет. Ясно? – И я поцеловал девушку, потом крепче, чувствуя слезы на губах, потом еще крепче и сильнее, жарче, не давая опомниться.

Недовольно гавкнула Герда, когда ее спихнули на пол, вскрикнула Вера, застонала, обняла меня руками и ногами, прижимая к себе сильнее и не давая оторваться. Я чувствовал, чего она хочет, ощущал ее наслаждение, она понимала меня и двигалась мерно и точно. Потрясающе, такое впечатление, что звезды вокруг нас и мы среди звезд. И длинный полустон-полувскрик Веры совпал с моим рычанием.

– Это фантастика, – отдышавшись, пробормотала Вера. – И он еще спрашивает, согласна ли я жить с ним. Дорогой, да я тебя никому не отдам!

Снизу неодобрительно проворчала Герда. Мол, ребята, могли бы и понежнее, а не ногой спихивать. Я нагнулся и потрепал головану по тяжелой голове.

– Матвей, ты пить хочешь?

Вера спустилась с кровати и шагнула к столу, Герда как кошка начала крутиться у ее ног, требуя кусочек повкуснее. Вера, тихо смеясь, опустилась на колени и начала кормить головану кусочками пирога. А я, сначала любовавшийся обнаженной девушкой, сейчас с огромным удивлением смотрел на засветившийся ровным светом прямоугольник фоторамки.

– Вера, погляди! – Я невежливо ткнул пальцем в сторону лежащего на столе артефакта. Девушка с недоумением повернула голову, удивленно вскинула брови и взяла фоторамку.

– Не трогай.

Я подскочил с кровати, но Вера охнула и упала, потеряв сознание, я едва успел ее подхватить. Артефакт, даже не подумав погаснуть, брякнулся на пол.

– Вера, ты чего? – Я положил девушку на кровать, потрогал сонную артерию, потом нашел пульс на руке. Резко и часто, но равномерно. Дышит свободно.

Чуть-чуть похлопал по щекам, потом метнулся к кувшину с водой, набрал пригоршню и, отодвинув скулящую и лижущую лицо девушки Герду, побрызгал. Наконец-то ресницы задрожали, и Вера открыла глаза.

– Ох! – И, страдальчески морщась, она коснулась рукой макушки. – Мамочка, как палкой по голове ударили. Ой, как голова болит!

– Что было? – Я уже надел штаны и был готов бежать за врачом, куда угодно, лишь бы помочь Вере.

– Похоже, эта штука активируется при ментальном контакте. Ты меня раздраконил, я с Гердой практически мысленно разговаривала, взяла эту штуковину, и в мозгах аж полыхнуло. И знаешь, я даже сейчас ее ощущаю.

– Ее? – Я удивился.

– Ну да, ее. Искин, похоже, да еще женского рода. У меня нейросеть активировалась и его видит. Ничего не понимаю, этой же штуковине бог знает сколько лет. – Тут Вера замолчала и через пару мгновений удивленно произнесла: – Это персональный компьютер, изготовлен в корпорации Шаньензи, программа искусственного интеллекта «Партни-78», адаптированная и дополненная. Выпущена семь тысяч восемьсот тридцать семь циклов назад, тут с точностью до их секунд, Матвей. Обалдеть! Ее зовут Шейсен, ее хозяйку звали Жйенью. То есть она меня считает своей хозяйкой, у меня совпали на девяносто семь процентов ментальные волновые излучения. Достаточным считается порог в девяносто пять. Кстати, мы считаем, что порог колебаний волн у каждого человека от семидесяти до девяноста процентов. Видимо, наша аппаратура недостаточно точная.

– Вер, ты как думаешь, я что-то понял? – Успокоившись, я поднял пресловутую фоторамку, на которой сменилась картинка. Теперь та же девушка, но в облегающем купальнике на каком-то пляже. Интересно, хвост намотала на левую руку. – Положу-ка я покамест эту штуковину на стол, и ты, Вера, ее не трогай. Пусть лежит, а ты спи. – Я укрыл девушку одеялом и, сняв штаны, примостился рядом. – Тебе завтра на работу, наверное, не стоит идти?

– С чего бы это? – зевнув, ответила Вера. – Завтра и начну, не стоит начинать работу с прогулов. А насчет процентов – это отличие излучений головного мозга. Тут без нескольких графиков в 3D я тебе ничего не смогу объяснить. Спокойной ночи, Матвей. – Приподнявшись, она поцеловала меня. Поглядела на лежащую в кресле Герду. – Герда, спокойной ночи.

И вскоре мы спали.

Утром, проводив Веру, я договорился с Мартой о заселении нас в один номер. Не стоит тратить лишние деньги. И спросил хозяйку о съеме дома на несколько месяцев хотя бы.

– Матвей, это не ко мне вообще-то. Но знаешь, вон напротив, зайди в редакцию, там скоро свежую газету выпустят, значит, О’Тул на месте. Это наш редактор, владелец типографии и газеты в одном лице. Знает про город все и вся. Наверняка знает, что вы вчера с Верой здесь вытворяли. Ребята, я понимаю, что вы молодые, но нужно немного жалеть остальных постояльцев, им же завидно. – Марта рассмеялась и похлопала меня по плечу. Потом внезапно посерьезнела. – Молодец, парень! Таких девчонок, как Вера, немного, их надо любить и беречь. И тогда тебе жить будет всегда интересно и нескучно.

Поблагодарив хозяйку, я, слегка покрасневший от такой похвалы, вышел на улицу. Холодновато, в одном сюртуке не походишь. Надо или пальто купить, или куртку. Но шинель жалко, свыкся с ней. Да и то, что кобуры револьверов на ней точно потертости сделают, – не жалко. Может, оставить ее как рабочий вариант? Только или перекрасить, или еще что-нибудь сделать? В «городской камуфляж» ее, как у старого русского ОМОНа, выкрасить – интересно, можно ли так сделать? Выглядеть точно будет интересно и неожиданно, да и на шинель новичка совершенно не будет походить. С этими мыслями я приподнял шарф, который купил вчера, надвинул шляпу поглубже и пошел через дорогу, к редакции. Герда со мной не пошла, пожаловалась на боль в натруженной лапе. Может, еще и погода действует. Вера пообещала помочь, но только после того, как всерьез здесь обживется. Такие операции на современном оборудовании не проблема, а здесь они очень серьезны. И потому торопиться не стоит.

На груди поблескивала пятиконечная звезда помощника шерифа. Все-таки офицер полиции на службе де-факто постоянно, независимо от того, его смена или нет.

– О, Матвей, да ты времени не теряешь, – хлопнул меня по плечу выскочивший из небольшой пролетки Федька. – Слушай, ты как, сейчас занят?

– Здорово, Федь. – Я в ответ хлопнул его по плечу, выбив облачко пыли из меховой безрукавки. – Да нет, не особо. Вот зайду к редактору вашего средства массовой информации, хочу насчет съема жилья узнать. Жить в гостинице и дороговато, и все-таки свой угол лучше.

– Ага, правильно, Щарий все про всех знает. Пошли, я с тобой заскочу, а потом поговорим насчет рывка до зимовий. Все, еще пара дней – и санные пути открыты. Я и сани присмотрел, пока в прокат. Не новые, но очень даже неплохие.

– Федь, ты учти, я вообще не разбираюсь в санном деле. Я лошади-то еще даже имени не дал. – Стряхнув с себя снег, я постучал и толкнул дверь издательства.

Первое, что увидел, – большой вращающийся барабан какого-то незнакомого станка. Здоровенный парень в одной пропотевшей майке, вращающий этот станок при помощи колеса ручного привода, тоже весьма немаленького. Потом вылетевшая откуда-то из недр этого монстра газета. Ну, из тех, что я уже видел здесь и даже прочел парочку в гостинице, из стопки старых номеров на столике в холле. Грубая бумага, черно-белый текст и иллюстрации. Иллюстрации, кстати, скорее схематические.

– Привет, парни. О, новый помощник шерифа, чем могу помочь? – Крепкий бородатый шатен с голубыми глазами улыбнулся и приподнял свой котелок.

– Здравствуй, Энтони. – Федька приподнял свой, и я повторил за ним этот жест. Как я заметил, тут он вполне заменял рукопожатие. А при встрече с женщиной был обязателен. – Тут Матвей хочет узнать насчет угла для себя – сдает ли кто-нибудь?

– Ну скорее какой-нибудь дом или флигель для двоих. Точнее, троих, считая головану. Ну и желательно, чтобы конюшня при нем была, а то держать своих животных на другом конце города не очень удобно.

– Это кто там вторая? Вера? А говорил, что не твоя девушка, не твоя девушка. – Федька одобрительно ткнул меня в бок своим немалым кулаком. Надо же, не успел заметить, как обзавелся по крайней мере хорошим приятелем, а то и другом. Нормально так, душевно. – Правильно, такую девчонку нужно кадрить сразу, а то убежит или уведут. Поздравляю!

– Спасибо, – смущенно ответил я и посмотрел на доставшего потрепанный блокнот журналиста.

Тот перелистал с десяток страниц, подошел к столу и выписал несколько адресов.

– Вот, это может вас заинтересовать. Сдаются на длительный срок и в достаточно неплохом состоянии. – Энтони протянул мне вырванный лист. – Ну у нас вообще старых домов нет, все-таки новый город.

И когда я уже было собрался уходить, спросил:

– А вы знаете, что единственный уцелели из вашего завоза? Остальных убили в Щучьем.

– Нет. – Я остановился. – Знаете, я этого ожидал. Там слишком весело было после моего ухода.

– Я тоже высаживался в Щучьем. – Энтони помолчал. Поглядел на вращающего колесо рабочего и продолжил: – У нас там погибло семнадцать человек. Семнадцать. Из сорока.

– Ну, я не считал, сколько нас. Но Щучий надо стереть, это точно.

– Нужно! – согласно кивнул журналист. Постучал пальцами по рукояти револьвера и продолжил: – Нужно, и это сделаем. Просто пока не знаем, какой приз нужно объявить, чтобы сотни парней были готовы лезть в заваруху. Ладно, успехов в поисках. – И газетчик, опять приподняв котелок, развернулся и пошел к печатному станку.

А мы с Федором вышли на улицу.

– Пошли, Федь? Покажешь мне, где они находятся, я пока города вообще не знаю.

В голове у меня крутились слова газетчика насчет приза для парней. Все верно, чтобы заинтересовать идти воевать, нужен серьезный приз. Нужно будет подойти к Щарию, поговорить.

– Сейчас, погоди. С минуты на минуту «Пони-экспресс» проскачет, видишь, сменного коня готовят? – Федор ткнул рукой в сторону почтовой станции, где на улицу вывели крепкую лошадку под седлом.

– Это что еще такое? – удивился я.

– Это? – Сзади подошел Щарий. Он держал в руках несколько тоненьких бумажных скруток. – Это, так сказать, самые современные средства связи здесь, на этой планете. Радиосвязи пока нет – запрещено, телеграфа тоже, правда, принципиальная договоренность о его строительстве достигнута, сейчас акционерное общество создается и ищутся инвесторы. Ну а пока вот мы по побережью и гоняем отчаянных парней на лошадях. Бизнес, пресса – все держится на новостях. Вот и почтальон, точно по графику. – Журналист кивнул на вылетевшего из-за поворота всадника.

Тот наметом пролетел по улице, соскочил возле почтовой станции, бросил поводья запаленного коня молодому пареньку, который сразу заскочил в седло и потрусил по боковой улице. Ну да, лошадь выводить нужно, чтобы остыла и продышалась.

Почтальон вытащил из сумки и передал Щарию и парню из городской администрации несколько бумажных скруток, забрал несколько у них. Не стесняясь, отлил прямо на улице, заправил рубашку, вскочил на коня и рванул с места в карьер. Только снежные комки из-под копыт коняги вылетели.

– Ну а теперь пошли. Что там тебе Энтони понаписал? Так, ближняя к нам – это Залесная, седьмой дом. А, точно, там уже никто с год не живет, хозяева вроде как ниже по течению съехали. Пошли посмотрим. Тебе когда на службу-то? – Федька прикоснулся к краю шляпы, здороваясь со знакомыми.

Я повторил его жест, отмечая про себя, что мне здесь нравится. Неторопливая жизнь, вежливые люди. Ну да, опасные люди, порой просто очень опасные, как тот невысокий мужик в куртке, вооруженный парой револьверов. Но вежливые.

Впрочем, со мной тоже все здоровались. По крайней мере, вежливо кивали. Я сначала не понял, а потом дошло. Звездочка. Полицию здесь, в этом городе, уважали, насколько я знал из рассказов лесорубов. Они, точнее уже мы, взяток не брали и стояли за закон и порядок. И во многом благодаря грамотной работе полицейских здесь спокойно ходили по улицам молодые женщины и бегали детишки, например, как эта стайка малолеток, которая с визгами и воплями пронеслась мимо, размахивая портфелями и чуть не сбив с ног.

– В школу. – Федор усмехнулся. – У нас в городе уже двенадцать лет школа работает. Сейчас детворы около семисот человек, кстати.

– А ты как, в этом процессе участвуешь? – Я поглядел вслед детишкам.

– Пока только тренировками. – Федька рассмеялся и ткнул пальцем в небольшой домик за выкрашенным зеленой краской заборчиком. – Вот и первый из адресов. Нужно спросить у соседей слева ключи. – И он, поднявшись по ступенькам, постучал в дверь соседнего дома.

Очень миловидная мулаточка где-то годов тридцати, выслушав нас, кивнула и вынесла здоровенный ключ от навесного замка.

– Сейчас, – накинув на плечи вязаный пуховый платок, она надела короткие сапожки с голенищами из войлока и повела нас к дому. – Саливаны уехали, муж был охотником за артефактами, где-то подцепил заразу и заболел малярией, доктор Хьюи велел ему переменить климат на более жаркий и континентальный. А такое тут только ниже по течению Великой и восточнее. Там горы, жарко. Может, и полегчает. А меня попросили присмотреть за домом и хотя бы сдать его на первое время.

Впрочем, мне дом не понравился. Что совершенно не огорчило мулаточку, у которой я попросил извинения за беспокойство.

Понравился мне третий дом, точнее, флигель. К двухэтажному, стандартному для этого городка дому был пристроен еще один, небольшой, слева. Большая холодная веранда, она же прихожая. Большие окна, даже удивительно. Стекла мутноватые, правда, но я уже к этому привык. Главное, света здесь хватает.

Внутри большая комната-студия, вполне в современном стиле. Кухня с каменной плитой отгорожена невысоким барьером-столом, большая кровать, массивная, прочная. И, кроме пары таких же шкафов, мебели больше нет.

Зато есть камин и пара больших окон, в которые сейчас падает свет, заставляя светиться летающую пыль.

– Хозяин погиб. Так что если хотите, то можем и продать, незадорого. – Пожилой толстяк, который привел нас сюда, был владельцем основного здания. – Майк сначала помог нам построиться, а потом отдельно себе выстроил этот флигель, любил жить отдельно, но рядом. Конюшня у нас общая, пойдемте покажу.

Оказалось, что кроме конюшни есть небольшой сарайчик с погребом. Как рассказал хозяин, которого звали Джим Эшли, бывший владелец флигеля был завзятым охотником и использовал погребок как ледник. На охоте он и погиб, добирая раненого лося.

– Ну, что думаешь? – Федька повернулся ко мне. – Отличное место, бери.

– Да, тут еще одно. Пойдемте покажу. – Джим развернулся и зашел во флигель. Открыл боковую дверь в комнате. – Вот, смотрите. Такое здесь не у каждого есть.

В выбеленной известью комнате с высоко расположенными окошками был вполне современный санузел. Выложенная плоским камнем ванная с подтопком внизу, сейчас полная воды, керамический унитаз. Крохотный булерьян, который, судя по всему, недавно топили. Ну да, если здесь не подтапливать, точно плесень заведется.

– Майк очень любил комфорт. Вот и сделал себе это. За унитазом ездил в Абилин, он ему совсем недешево обошелся. Хотел я себе его забрать, но тогда с водой проблемы были бы, Майк сюда родничок вывел. Вон видите, как сделано? – Джим показал на систему сообщающихся сосудов, по которой вода частью поступала в бачок унитаза, а излишки стекали в слив. – Он почти год это все проектировал и собирал.

– Сколько стоит купить? – Мне это очень понравилось.

– Три тысячи, налом. Сам понимаешь, и место неплохое, и комфорт.

– Джим, имей совесть! Такой флигель максимум пару тысяч стоит. Да еще с мебелью, – возмутился Федор. – Ну ладно, Матвей новичок, но меня же ты знаешь. А я Матвею жизнью обязан. Так что давай сбрасывай цену.

– Минимум две с половиной. Попробуй найди еще такую ванную комнату у нас. Родников не так уж и много. А водопровода пока нет. – Толстяк боевито упер руки в боки. – Удобства – вещь недешевая! Да и окна посмотри какие большие.

– Давайте так. – Я осмотрелся. В принципе вокруг неплохо, неподалеку булочная, всяких скотных дворов, кузниц поблизости нет. Зато столяр вон, практически через дорогу. Можно будет мебель заказать. – Я привожу сюда свою девушку, если она соглашается – мы покупаем этот флигель. Согласны?

– Давай залог в сотню кредитов. Если купите, он войдет в оплату, если нет – я его оставлю себе. Но я придержу этот флигель в любом случае до вашего решения. Кстати, новичков в этом месяце хватает, я уж думал сдать его, раз семь просили об этом.

Я вытащил бумажные кредиты-десятки, отсчитал десяток и отдал хозяину.

– Давайте, жду вас. Купите – не пожалеете. Будете ходить к нам в гости. Моя супруга готовит потрясающее бурито, с фасолью, помидорами, рисом. Попробуете – пальчики оближете. – Джим пожал руку мне и Федору и пошел в дом.

Ну а мы пошли туда, где Федор нашел сани. Вообще, вроде как недалеко ходили, но день уже к обеду. Ну очень неторопливая здесь жизнь.

Оба-на. Я остановился напротив витрины. Магазин как магазин вроде бы, я тут таких штук шесть видел, но в этом на витрине велосипеды. Обожаю подобные машинки, на Земле у меня пара таких была постоянно. Для просто покатушек и усиленный, горный. Я на нем в полупустыню выбирался. Конечно, мест совсем диких на Земле почти не осталось, но все-таки что-то было. Пару раз видел шакалов, остатки популяции, один раз огромную гюрзу, метра два длиной, не меньше.

– Зайдем, Федь? – Я взялся за ручку двери, открыл ее, дзинькнув колокольчиком, и вошел в магазин.

– Здравствуйте. Чем могу вам помочь? – Ко мне повернулся немолодой продавец, вроде как русский.

– Здравствуйте. Велосипеды, они сколько стоят? – Ну очень мне охота такую машинку. Так что я уже стоял возле одного из них и осматривал. А ничего, мощная рама, добротная такая. Покрытий нет, просто сталь, но качественно окрашены, там, где это возможно. Седло из толстой формованной кожи, рукояти оплетены тонким кожаным ремешком. Тормоза только на заднем колесе, при вращении назад педалей срабатывают. Колеса мощные, шины с камерами. Ну а что, варить резину научились при царе Горохе, так что сварганить камеру свободно можно.

– Сотня за один. За два сто восемьдесят. – Продавец подошел, вытирая руки от муки, которую до этого он развешивал по пакетам. – Единственный недостаток – нет подшипников качения, только бронзовые втулки, надо каждый день шприцевать. Но ездят вполне себе.

– Да уж, недешево. – Я поставил велик на место. Тут за дом светит хорошую сумму выложить, надо обстановку делать, дрова покупать, сено, фураж для осла и лошади. Блин, какое ей имя-то дать? – Боюсь, сейчас я их купить не смогу.

– Ничего страшного, офицер. Они не дефицит, поставляются исправно. Купите в любой момент. Даже зимой можем заказать, на санном обозе привезут. Но это через пару недель, как Великая встанет. – Продавец улыбнулся.

– Тогда ждите, зайду. – Я повернулся было к выходу, но зацепился краем глаза за оружейную стойку.

На ней кроме уже привычных мосинок, карабинов Лебеля и нескольких дробовиков стояло два карабина со скобой Генри.

– А вы позволите посмотреть? – Меня здорово заинтересовали эти машинки.

– Пожалуйста. – Продавец выложил на прилавок оба карабина, глухо стукнувших о столешницу. – Один сорок четвертого калибра, второй сорок пятый, но патрон мощный, сорок пять на семьдесят Гавернмент. Очень и очень мощный для здешних мест боеприпас. Шесть патронов, один в стволе, пять в магазине.

– Матвей, у тебя мосинка не хуже, для чего тебе эти машинки? – недоуменно спросил Федор, облокачиваясь на прилавок.

– Скорострельность, Федь. Скорострельность. Ты забыл, кем я сейчас работаю? – Я взял легонький карабин, пару раз двинул туда-сюда широкой скобой. Похоже, такую специально сделали, чтобы можно было в рукавице перезаряжать. – Скорострельность для меня очень важна. А сорок пятого длинного Кольта нет?

– У меня нет, но точно был в порту, в универсальной лавке Шмидта и Свенсена. Посмотрите там, – спокойно ответил продавец, глядя, как я взял второй карабин. А вот этот отпускать мне не хотелось совершенно. – Реплика карабина Марлина, образца тысяча восемьсот девяносто пятого года. Лучше леверов уже не делали.

– Ну почему? Браунинг Би Эл Ар, с отъемным магазином, я бы с удовольствием такой купил, и к нему магазины патронов на двадцать. – Я поглядел на несколько ошалевшего продавца и успокоил его: – Я профессиональный военный, а стрелковое оружие – моя слабость. Сколько за этот карабин? – Марлин был в великолепном состоянии, ствол блестел, как зеркало. Никаких погрешностей не нашел. Механизм работал мягко и чисто, те патроны-пустышки, которые дал для пробы продавец, он переработал мгновенно, загнав их в патронник и выбросив наружу. Отменная вещица.

– Восемьдесят кредитов, офицер. На оружие вам скидка в двадцать процентов, как и на патроны. На приклад патронташ нужен?

– Нужен, и поясной тоже. А лучше через грудь, на портупею, в подсумках с гнездами. И это, не знаете, где можно заказать хорошие кобуры и патронташ для револьверов на такой ремень? – Меня вполне устраивал мой офицерский пояс, тем более что портупея разгружала бедра и поясницу. Ну похожу затянутый ремнями, как офицер в историческом боевике. Только вот шпагу надевать не стану.

– Мой племянник делает, и хорошо. Федор может подтвердить, – кивнул на Федьку продавец.

Федька кивнул, подтверждая. Тогда я просто вытащил из кобур оба пистолета и объяснил продавцу, как именно я хочу, чтобы они сидели у меня на поясе. Тот записал, уточнив марки и длину стволов и попросил подойти через несколько дней. Будут готовы и кобуры, и подсумки для патронов. Так что я расплатился, надел на приклад патронташ, набил патронами и магазин карабина, и патронташ. Дослал патрон в патронник, аккуратно спустил курок. Вот так, пусть будет заряженный, я на службе.

Закинув карабин на плечо, я собрался было к выходу, но меня остановил продавец:

– Погодите, вспомнил. Сейчас, – и зашел в подсобку. Через три минуты приглушенного ворчания и громыхания и шарканья чем-то тяжелым он вышел с длинным патронташем-бандольеро. – Вот, как раз под такие патроны. Его заказали года четыре назад, а заказчик так и не явился. Тут на сорок патронов, перекидывается через правое плечо и карабином крепится к поясу. Попробуйте. – И протянул мне слегка запыленный ремень с двойными ячейками из тонкой кожи.

Набив их патронами, я вытер ремень куском сухой ветоши, перекинул через шею патронташ, распустил свой поясной ремень, снял правую кобуру с револьвером, продел тренчик из толстой кожи с латунным колечком. Привел ремень и кобуру в исходное, щелкнул пружинным карабином, фиксируя патронташ, отрегулировал длину. А очень и очень неплохо, промежду прочим. Движений совершенно не сковывает, и сорок патронов под рукой. Отменно!

Расплатившись, я вышел на улицу, где меня поджидал Федор.

– Ну ты ваще. Опора закона, страж порядка! – засмеялся приятель. Показал большой палец и завершил речь: – Хоть на плакат «Моя полиция меня бережет!».

– А ты как думал, – усмехнулся я. – Нужно в участке патронов взять и пристрелять карабин. Раз мне положены патроны для тренировок, нужно это использовать. Ладно, зайдем за Верой, пообедаем вместе – и пойдем сани смотреть.

Вера работала в небольшом доме неподалеку от городской мэрии. Приемная сейчас опустела, но, как сказала девушка, с утра она была буквально набита девушками и молодыми женщинами с детьми.

– Ну а чего вы хотите? Тут климат холодный, с гигиеной туго, вот и простывают. Женщины вообще достаточно хрупкие создания, а дети беззащитны, нас беречь надо. – Улыбнувшись, Вера села на отодвинутый мною стул. – Вообще работы очень много, как мне кажется. Нужно много лекарств, причем специализированных. Буду писать вместе с аптекарями мэру заявку, очень много того, чего мы сами не в силах сделать. Хотя на следующий год нужно организовать сбор трав, тут очень много природных лекарств.

– А ты откуда это знаешь, Вер? – прожевав кусок бифштекса, поинтересовался Федор.

Мне, если честно, тоже это было интересно.

– Ну тот же женьшень, – с легкой заминкой ответила девушка. – Его на Земле найти невозможно, а то, что выращивается в питомниках, уходит к сверхбогачам. А здесь он спокойно растет. Мумие из той же оперы. Дикие леса, луга всегда были богаты природными лекарствами.

– Ну, если знать, что искать, то верно, – почесал в затылке Федька. А потом повернулся ко мне. – Матвей, так насчет саней. Если ты в них не разбираешься, то я сам договорюсь обо всем, и когда не твоя смена будет, сгоняем до ближайшего зимовья. Тут около тридцати километров, если спозаранку выедем, то за день успеем обернуться.

– Ребята, а стоит? – с сомнением спросила Вера. – Мы завтра с Виктором Сергеевичем пойдем продавать женьшень и мумие, я уже спрашивала у дока Хьюи, он примерно подтвердил цену. На нас если разделить, то по три-четыре тысячи минимум на каждого выйдет. А это очень много.

Что да, то да. И мумие, и женьшень были положены бугром в местный банк. Слишком ценные вещи, чтобы хранить при себе. И если на самом деле удастся продать эти, не знаю как правильно, лекарственные препараты, то у нас с Верой не будет проблем и с вероятным строительством отдельного дома. Но пока нужно купить тот флигель.

– Ну если там полпуда золота, то однозначно стоит, – кивнул Федор. – Это очень приличные деньги, Вера. Можно и дом хороший выстроить, со всякими там ваннами-унитазами-зеркалами, купить хороших лошадей, много чего. Ты не думай, здесь тоже можно жить очень и очень хорошо, просто по-другому, не так, как там. – Федька ткнул пальцем в небо.

– Ну раз надо, то сгоняем. Договаривайся насчет саней, Федь, только извозчик ты, я – огневая поддержка. Да, Вер, самое главное я тебе не сказал. Мы с Федором нашли отличный флигель. Посмотришь? – Я улыбнулся, глядя на захлопавшую в ладоши от радости девушку. – Если согласна, то сейчас пообедаем и сгоняем, вон извозчика наймем.

– Ну вы смотрите дом, а я пошел. Дел навалом, еще нужно подружку найти на зиму. – Федька нам подмигнул, попросил подошедшего официанта записать на него стоимость обеда и вышел.

Я оплатил нашу часть – хоть и не очень дорого, но все-таки. На этот раз Вера не возражала. Похоже, на меня у нее какие-то планы. Девушки частенько оплачивают стоимость обеда или ужина своим бойфрендам. Впрочем, ничего не имею против ее планов.

Как оказалось, тут вполне работают извозчики, ну примерно как такси на Земле. Отвезут и привезут, только плати денежку. Не самую большую, но и не маленькую, так что привыкать особо не стоит. Но сейчас, пока у Веры обеденный перерыв, надо сгонять.

Дом понравился Вере сразу, от ванны она вообще восторженно вскрикнула, да и от унитаза тоже, хоть потом и покраснела. И потому я отдал Джиму две тысячи четыреста кредитов, получил от него купчую и торжественно вручил девушке. За что был ею нежно поцелован в щеку, потом в губы, а потом…

– Доктор Вера, вас срочно вызывает доктор Хьюи! – Молодой парнишка заскочил в комнату, хорошо хоть предварительно постучавшись.

Впрочем, шум подъезжающей пролетки позволил нам принять вполне пристойный вид, так что Вера тут же подхватилась, и вскоре только цокот копыт из-за угла и колея в свежем снегу напоминали о моей девушке. Пролетка, как оказалось, принадлежала доку Хьюи. Кстати, удобная штука!

М-да, умчалась. Ну да ничего. Я взял свой левер, прислоненный к подоконнику, посмотрел по сторонам. Подумал, закрыл дверь и решительно потопал в сторону гостиницы. Нужно начинать составлять список необходимых вещей.

Сытая Герда порой лениво открывала один глаз и посматривала на меня с кресла. Ну да, ее хозяйка гостиницы закармливает пирогами и прочими домашними вкусностями.

– Привет! – В комнату словно вихрь ворвалась Вера и, сев ко мне на колени, обняла и поцеловала. – Ну вот, представляешь, первая моя здесь операция. Аппендицит, ассистировала доку Хьюи.

– Ничего лишнего не отрезали пациенту? – пошутил я и получил щелчок по лбу.

– Балбес! Все, сейчас переодеваюсь – и идем ужинать. Баня на весь вечер занята, но есть большая купальня, в центре города. Ну или можно заказать корыто и пару ведер теплой воды. Что лучше?

– Не знаю. Впрочем, одно знаю точно – нет ни малейшего желания мотаться по городу. – Я поглядел на расчесывающую волосы девушку. – Тяжело было?

– Очень. Эфирный наркоз, древний тонометр, стальные инструменты. Ладно хоть лампы у дока нормальные, на аккумуляторах. Я как представлю, что при керосинках оперировать, – страшно становится. Но справились. Все, я готова! – Вера закончила заплетать косу, поглядела на себя в зеркало, оправила кофточку. – Герда, подъем! Хватит спать, подруга, пошли в кабак!

На следующее утро мы, вполне выспавшиеся, так как особо не хулиганили, встали в восемь утра. Вера, умывшись, причесавшись, уселась с ногами в кресло и крутила в руках оживший планшет. Герда сидела у ее ног, положив морду ей на колени и заглядывая в экран.

– Что там у вас интересного? – подошел и я.

Вера листала пальцем фотографии.

– Понимаешь, какое дело. Всевозможные картинки можно листать, а вот остальная информация считывается только в ментальном контакте. У меня такое впечатление, что для них визуальное восприятие, конечно, важно, но в основном они были поголовно менталистами. Тут приходиться считывать, как с какого-нибудь предмета, ощущения, мысли. Много совершенно незнакомых понятий, названий городов, но они становятся абсолютно ясны. Образны, ярки. Как будто это я мимо них недавно проезжала, заходила в ресторанчики, купалась в море. Кстати, живы-здоровы будем – надо на юг съездить, тут роскошные курорты. Ну были, по крайней мере. – Вера передвинула голову Герды. Ну да, башка у нее тяжеленная.

– А в чем дело, почему они исчезли? Разобралась?

Меня здорово интересовал этот вопрос. А еще мне было жутко страшно, прямо до дрожи в коленях: нас же пасут с орбиты. А решат отобрать у меня Веру? Вторые сутки не по себе, хоть и держу себя в руках и стараюсь гасить отрицательные эмоции.

В этот момент в дверь номера постучали. А Герда недовольно оскалилась, выражая явное неодобрение.

– Доброе утро, позволите войти? – За открытой мною дверью стоял Сэм Браун. Том, который кот-модификант, без всякого разрешения зашел в номер и коротким прыжком оказался на коленях здорово удивленной Веры.

– Герда, успокойся! – Я положил руку на ходящий ходуном загривок голованы, из груди которой исходил глухой, утробный рык. – Это кот, он в любом случае будет тебя провоцировать. Проходи, Сэм. Чем можем быть полезны?

Надо сказать, что меня несколько удивило его появление, впрочем, разговор может идти об осле или кобыле.

– Можете, – кивнул Сэм, снял шляпу, слегка поклонившись Вере, и вытащил из-за подкладки шляпы блестящий инфочип-бейджик. – Сэм Браун, специальный агент Корпуса Эдикта. Позвольте представиться.

– Позволяем, – медленно ответил я, лихорадочно обдумывая ситуацию. Да и Веру, начавшую гладить мурчащего, как старый дизель, кота, это поразило.

– Пожалуйста, не спешите предпринимать необдуманных решений. Пока просто меня выслушайте. Корпус Эдикта обычно не вмешивается в жизнь ссыльнопоселенцев. Но то, что вы, Вера, сумели оживить планшет, – это уникально, во-первых, и такого не удавалось добиться уже почти пятьдесят лет – это во-вторых. Прямо скажу, как мне сообщили сверху, было предложение изъять вас с планеты. Но тут много противоречий. И очень серьезных. Кроме того, вы сильная менталистка и можете просто заблокировать свой разум. И наконец, мы просто не знаем, что еще вы сможете оживить. Насколько мы сумели понять, сработал комплекс. Вы, Матвей, как эмпат, и Герда, как голована. Ну и еще после сексуального контакта с высокой степенью смещения сознаний.

– Вы хотите сказать, что голована, я и Вера занимались сексом и из-за этого ожил планшет? – Надо было бы разозлиться, но мне стало смешно.

Вера распахнула глаза и звонко расхохоталась, покрасневший от неожиданности Сэм сначала закашлялся, а потом тоже присоединился. Ну и я тоже в конце концов заржал как жеребец на конюшне у Сэма.

– Ой глупо получилось, но смешно. – Сэм вытащил из заднего кармана бумажный платок, вытер им глаза. – М-да, слияние разумов у вас и Веры. Такое бывает достаточно редко, поверьте на слово. И после этого обычно резко увеличивается сила излучения мозга. Мы не можем много чего до сих пор понять, как вообще мыслепередачи работают. Ладно, это к делу не относится. Было принято решение о сотрудничестве, и потому было решено немного приоткрыть карты. Сначала – плюшки. У вас Матвей частично разблокируют нейросети, ну, если вы примете наше предложение. Вы сможете ограниченно выходить во внутреннюю сеть системы. К сожалению, мы не можем вам позволить выйти в Галасеть, вы не можете представить, что может быть с экономикой и обществом, если до них дойдет информация об открытии первой внеземной, весьма высокоразвитой, высокотехнологичной цивилизации, а также о том, что эта цивилизация непонятным образом исчезла. Следов катастрофических войн нет, астероид на эту планету точно не падал в ближайшем прошлом, в пределах трехсот тысяч лет. Следов внезапного выброса жестких излучений нет. Вообще ничего не понятно, просто взяли и вымерли.

Он помолчал.

– Так, ну и мы позволим вам выбрать некоторые позиции товаров, которые вы сможете обменять у скупщиков артефактов. Сразу скажу, что принято решение предоставить вам, Вера, для начала пару сотен планшетов. Сможете их оживить – великолепно. Нет – ну что теперь. Но решено, что два процента неоживших планшетов вы сможете сдать в лавку к скупщику, как будто их нашел Матвей или вам их принесли в благодарность за лечение.

– А обязанности?

Не бывает плюшек ни за что. Даже бабушка ими кормит, потому что любит.

– Вера будет считывать информацию с планшета, и она прямиком будет уходить в ВЦ на станции Корпуса. Кроме того, вы будете продолжать работать со всеми возможными артефактами. Ну и продолжать выполнять свои прямые обязанности, как резиденты этого города.

– То есть мне следует забыть про несправедливый приговор, то, что со мной случилось здесь просто нехорошего, очень плохого и просто страшного и омерзительного, и на задних лапках, хлопая от радости передними, начать скакать и носить плюшки в клювике тем, кто меня сюда засадил? – не сказала, а скорее прошипела Вера. Зло столкнула кота с колен, чего тот совершенно не ожидал и брякнулся на пол совершенно не по-кошачьи.

Зато Герда тут же положила морду на колени девушки. Мол, мое – не замай.

Впрочем, кот не стал долго мучиться и страдать, а, независимо задрав хвост, подошел к хозяину и уселся возле его ног, обвив хвостом лапы.

– Вера, я не решаю, справедлив ли был ваш приговор. Я просто предлагаю вам нормально жить. Да, тут плохо с техникой, сложно с лекарствами, нет интернета, то есть для вас он будет, конечно. Но тут можно и нужно жить. И жить лучше хорошо. Кроме того, можете не сомневаться, что ваше дело наверняка будет перерасследовано. И дело Матвея тоже, хотя пять единомоментных, умышленных убийств – это очень серьезное обвинение. Очень и очень, особенно если учесть ту психологию, которая сейчас царит в обществе. Они ведь, будь их воля, армию и флот срезали бы. Мол, нет никого, кроме нас, и не надо нам ничего.

– Что именно мы сможем заказать через скупщика? – Я решил немного увести разговор в сторону.

Веру не факт что решат оставить в покое. Нет, если она просто будет освобождена – я только буду за нее рад. Да, именно мне будет несладко, но моя девушка вернется в нормальное общество. Но ведь ее могут просто запереть в платиновой клетке, так сказать. И потрошить, потрошить, потрошить. Мозголомы есть, и то, что Вера сильный менталист, – так и выберут самых сильных.

– А чего хотите? Энергетического и автоматического оружия не будет, скажу сразу, – усмехнулся Сэм.

– Ну тогда реплики «смит-вессона» двадцать девятой модели со стволом шесть дюймов под патрон калибра сорок пять длинный Кольт, и «Ремингтон 7600» калибром, ну раз нельзя армейские, то, например, под двести сорок третий Винчестер, и к нему штатные магазины на двадцать патронов. И десятизарядные. Кроме того, тоже «Ремингтон», но 7615. Опять-таки раз нельзя армейские калибры, то пусть будет, например, трехсотый Блекаут. Магазины на тридцать патронов. Ну, можно и Моссберг Патрол 27718. Болтовички тоже многим людям нравятся. Тоже в таком же калибре, магазины к этой винтовке те же идут. Плюс к винтовкам хорошую оптику, пусть образцов две тысячи лохматых годов, только хорошую, реплики лучших фирм. Армейские бронежилеты начала хотя бы двадцать первого века, если можно. Хорошие бинокли, телеграфные аппараты, телефоны, к конце концов, пусть дремучую древность, проводные, аппаратуру АТС, тоже пусть древнюю, даже антикварную, с барышнями, которые клиентов соединяют. Желательно электростанцию, пусть реплику древней, двадцатого века. Ведь электроэнергия точно со второй половины двадцатого века широко распространена? Ну и товары бытового назначения – холодильники, утюги, стиральные машины. Пусть старые. Но хороших фирм. А еще радиосвязь запрещена? – Сэм кивнул. – Плохо. Тогда оборудование для проводного вещания. Без болтовни и музыки на любимой волне порой скучно.

– Хороший рентгеновский аппарат, лекарства, я напишу список, и хоть одну, но реанимационную камеру. Обязательно. Плюс составлю список женских товаров, пусть высылают линии для производства. – Вера встала. – Пока все. На этих условиях мы согласны.

– Ну отлично! – Сэм удовлетворенно улыбнулся. – Все одобрено, но электротовары не позднее пятидесятых годов двадцатого века. Единственное исключение – медицинская капсула с камерой. Но это исключение, и поставят ее строго для города, с обязательством для свободного доступа горожанам. Нас тоже очень напрягает огромный процент гибели людей. Кстати, вам насчет любимой волны беспокоиться нечего, сеть скоро будет активирована. И еще, лично от меня вам подарок. Вы сможете снимать коннекторы. Но армейские бронежилеты – отказ. Правда, вместо них предложили каски и кирасы, которые носила пехота Первой мировой войны, из современных сталей. Годится?

– Пойдет, – кивнул я, про себя ликуя. Хоть какая-то броня лучше, чем вообще никакой. Мало ли, вдруг город штурмовать придется.

– Но все за оплату. Строго за сданные артефакты. Крупные проекты, вроде производственных линий или электростанции, только в качестве премии за новые знания. Так что старайтесь. – Сэм усмехнулся, раскланялся и ушел.

Кот неторопливо повернулся было за ним, но тут Герда гулко гавкнула ему в спину, и кот стрелой вылетел из комнаты.

– Герда, так не стоит поступать с гостями. – Я усмехнулся.

Впрочем, насколько я успел увидеть и понять эмоции кота и голованы – у них шло соревнование. Кто круче, кроме того, кота жутко задевало то, что какая-то самка смеет ему противостоять. Шовинист, одним словом.

– Ну что, будущая бизнесвумен. Вера, для чего тебе производственные линии? – Если честно, меня этот пункт здорово удивил.

– Ну мне сами линии ни к чему, мне нужны хорошие памперсы для детей, прокладки, тампоны, станки для безопасного бритья и лезвия к ним для женщин. Матвей, тут очень тяжело женщинам. У меня, например, скоро месячные. Знаешь, чем тут женщины прокладываются? Нет? Берется обычно полотно из хлопчатой ткани, кипятят и делают из нее прокладки, меняя их по пять-шесть раз за день. Удовольствие еще то, ниже среднего. Ладно домохозяйка, а вот мне во время операции что делать? Порой по несколько часов они длятся, я ведь могу вся протечь! Думаешь, это будет мне приятно? Это вам, мужикам, проще. У вас детородных органов нет, только детоделательные. – Вера возмущенно посмотрела на меня, потом улыбнулась моему ошарашенному такой проповедью виду. Гибко встала из кресла, чмокнула меня в губы. – Хватит думать об этом, все это сначала нужно заработать. Пошли, нам надо продать женьшень и мумие.

– Пошли. – Я надел шинель, поверх нее сбрую с пистолетами, прицепил значок.

Взял левер из пирамиды, проверив патронник. Заряжен, впрочем, так и надо! Вера тоже проверила револьвер, покрутилась перед небольшим зеркалом, надела вязаную шапочку, куртку и вышла. Ну и я за ней.

Возле банка собралась все наша компания, с трудом разместившись на крытой веранде перед входом. Кто-то дымил, кто-то просто сидел на перилах. Вера о чем-то шутила с Генри: чернокожий здоровяк был весьма юморной мужик. Я стоял на дальнем конце веранды и смотрел на далекий противоположный берег Великой. Тяжелые черные волны били в ледяной припой возле берега, над телом здоровенной, выброшенной на лед рыбины дрались вороны и чайки, которые еще не улетели. Холмы на том берегу уже припорошены снегом, золото сдуло, осталось серебро и уголь. Мрачная, величественная картина.

– О, а вот и скупщик с оценщиком. – Бригадир оторвался от перил, на которые облокачивался. – Здравствуй, Иван. Это оценщик?

– Да, – кивнул скупщик, высокий, худой как щепка блондин. – Он же – представитель заказчика. Приехал утренним дилижансом и сегодня же уедет, если договоримся, то и с вашим товаром. Пойдемте, чем быстрее развяжемся, тем скорее освободимся.

Как и оговаривалось раньше, со скупщиком и оценщиком пошли Сергеич, Вера, я и Федька. К моему удивлению, никаких вопросов мой карабин в банке не вызвал, как, впрочем, и оружие остальных.

В ообщем, купля-продажа прошла буднично. Служащий банка вынес стальной ящик под замком, где хранились корни и мумие, вручил Сергеичу и Вере. Те проверили, точнее, Вера проверила. Потом передали корни оценщику, который долго проверял каждый корешок, искал повреждения, взвешивал, записывал. После проверил мумие, но тут гораздо проще и быстрее.

После чего озвучил цену.

– Тридцать семь тысяч четыреста восемьдесят три кредита. Ну продаете? – Скупщик повернулся к Виктору Сергеевичу и Вере.

Те переглянулись, Вера недоуменно пожала плечами. Ну да, она рассчитывала на большее. Впрочем, и так огромная сумма по здешним меркам.

– Продаем. – Бугор решил быстро.

В принципе правильно. Сколько еще пролежат эти корешки без вреда для себя? А так – вполне приличные деньги.

– Тогда я выписываю чек на тебя. В этот банк? – Скупщик вытащил из внутреннего кармана чековую книжку.

– Да. С этим банком я давно работаю, нечего придумывать. – Бригадир посмотрел на блондина, который каллиграфическим почерком выводил прописью сумму сделки в чеке.

А я краем глаза смотрел на оценщика. Вроде как немного обмят, все-таки здешние дилижансы особым комфортом не блещут. Но я на сто процентов уверен, что это инопланетник. Или сидит на космической станции, или, что вернее, у них есть где-то наземная база. Вот в этом я ни грамма не сомневаюсь. Причем вряд ли слишком далеко. Но искать не буду, мне это не надо. Тем более что скоро должна ожить нейросеть, можно будет просто поискать на карте этой планеты.

– Так, держи. Найдете еще – обязательно приходите. Приятно иметь с вами дело, Виктор Сергеевич. Офицер, вы нас не проводите до дилижанса? Слишком ценный груз.

Оценщик брезгливо сморщил губы и распахнул куртку. На поясе у него висело два револьвера. Тоже пистольерос? Может быть, вполне. Нужно начинать тренироваться на стрельбище, и поскорее. Нет, я каждый день из тех, что сюда попал, трачу на отработку выхватывания и взведения пистолетов, стараюсь отрабатывать вскидку карабинов и дробовиков, но нужны стрельбы. Практика и практика.

– Хорошо, – кивнул я. В конце концов, скупщик один из резидентов нашего города, и кроме того, нам с Верой предстоит теснейшее сотрудничество с этим человеком. – Одну минуту.

И я подошел к Вере.

– Я провожу покупателей, Вера. Ты как, на работу? – Девушка кивнула. – Тогда заберешь мою долю, хорошо? И начнем переезд потихоньку, гостиница – это гостиница, но свой дом лучше.

– Тогда встреть меня сегодня после работы, пройдем по магазинам, посмотрим мебель и прочее, договорились?

Вера коротко чмокнула меня в щеку, и я вышел с покупателями, которые сложили женьшень и мумие в кожаные саквояжи.

Впрочем, никаких особых происшествий не было, так что я просто проводил скупщика и оценщика (а по моему мнению, скорее посредника) до станции дилижансов. Наверное, проедет до какого-нибудь небольшого поселка, а там его коптер ждать будет. Распрощался с ними и неторопливо пошел по городу, здороваясь с проходящими мимо по делам людьми.

Вообще, если честно, я удивлен. Обычно всегда есть контрабанда товаров. Сюда автоматическое оружие поставлять – озолотиться можно, но нет. Ни разу не слышал об этом. Те же пистолеты-пулеметы делать – опять же никаких звоночков. Впрочем, я никогда раньше не имел дела с Корпусом Эдикта. Вероятно, контроль осуществляется не только за нами, но и за служащими Корпуса. Скорее всего, так и есть, дело-то касается безопасности всей земной цивилизации.

Внезапно откуда-то слева раздались три выстрела и пьяные вопли. А вот это совсем нехорошо! Люди резво начали разбегаться с улицы и прятаться в магазинах и офисах. Так просто не должно быть, и потому я, перехватив винтовку, бросился по проулку, держась тени под стеной.

– Танцуй, пока молодой!!!

Пьяный до изумления молодой парень палил в небо из пистолета, а три его товарища сидели на бревне в проулке и пили, передавая друг другу бутылку с пойлом. Наверняка из новичков, хоть двое и перешили шинели в бушлаты, а на двух оставшихся – недорогие куртки из оленьей кожи. Только вот шляпы на них всех практически одинаковы – дешевые стетсоны.

Бух! Револьвер вылетел из руки пьяницы, выбитый тяжелой пулей. Лязнув, перезарядился марлин. Ствол винтовки смотрел на ошалевшую компашку, на землю текла тонкая струйка выпивки из опущенной бутылки. Парень, который стрелял, тряс отбитой напрочь ладонью, из глаз у него исчезал хмель.

– Руки в гору, и не двигаться! – Мне совсем не понравился взгляд одного из сидящих на бревне. Ну просто совершенно не понравился. Дурной, пьяный, совершенно без страха.

– А то что?

Вставая, он пошатнулся и ухватился рукой за рукоять револьвера. И практически его вытащил, когда тяжелая пуля пробила ему правое плечо. Я вообще постарался попасть куда-нибудь в мякоть, на такой дистанции попадание в любую кость просто оторвет руку.

Парня серьезно дернуло, из плеча вылетело небольшое облачко из плоти и обрывков одежды, пуля расщепила бревно в стене дома. Парня мотнуло, он мешком осел на землю, завалившись налево, спиной вверх. Выходное отверстие от пули было жутким, в дыру вполне кулак мог пролезть. Куртка быстро стала окрашиваться кровью, что-то серьезно-кровеносное зацепило.

– Вы что, не поняли, руки вверх! Встали, кучи дерьма! Медленно сняли ремни с оружием, ну! – Я шагнул спиной к стене дома, коротко оглянулся на набегающий легкий топот. И ушел от удара какой-то дубинкой, которой хотела меня огреть растрепанная латиноамериканочка. Пинком под зад я отправил ее к кучке начинающих трезветь парней.

– Перевяжите этого идиота, он ведь кровью истечет!

На самом деле под тем парнем, которому я прострелил плечо, уже неплохая лужа натекла. Девчонка, сверкая огромными темно-карими глазищами, оторвала от своей юбки кусок подола и начала неумело мотать его на плечо вырубившегося от боли раненого.

– Помогите ей, – я вытащил из своей сбруи пару перевязочных пакетов и бросил их стоящим с поднятыми руками парням. – Идиоты, в драку лезете, а о перевязке не позаботились.

Позади раздался конский топот и знакомый голос шерифа.

– Матвей, что тут у тебя? – Илья с револьвером в руке встал рядом со мной. Поглядел на валяющегося подранка, на баюкающего отбитую руку стрелка и покачал головой.

– Пьяные, стреляли в воздух, махали оружием. Этот попытался направить ствол на меня.

Рядом со мной появился еще один помощник. Ну все, кавалерия подоспела. Ура!

Пока вязали парней, пока отправили потерявшего сознание подранка с ревущей девчонкой в больницу – там, как оказалось, тюремная палата есть. Вера, зло сверкнув на меня глазами, занялась раненым. Девку решили пока не арестовывать, она могла и не видеть моей звезды офицера полиции. Пусть помогает парню, она с ними вместе с самого начала, в одной партии сошли. Ну и вообще пусть помогает, ее там и оставили как в наказание, нехай горшки раненым вытаскивает. Выяснилось, ребята работали на отстреле здешних быков, точнее, на разделке туш, девица помогала готовить, работая в фургоне у кашевара. Маленько подзаработали, обзавелись оружием и решили гульнуть, да крышу снесло. Ладно хоть не убил никого из них, жалко было бы дурней.

И очень хорошо, что они никого не задели. Так-то, может, и отделаются чем полегче.

– Илья, что с ними будет? – Я закончил чистить марлин, зарядил его и уселся на стул в офисе, закинул ноги на здоровенный чурбак, который вряд ли пролезет в топку булерьяна.

– С ними? Хулиганка, у троих. Ну на первый раз отделаются тем, что пару недель будут нужники чистить. Золотарь у нас один, ему всегда нужны помощники. Ну а тот стрелок, которого ты ранил, – ему, скорее всего, после выздоровления придется чистить нужники дольше. Оказание сопротивления полиции – дело серьезное. Минимум пару месяцев. И хорошо, если судья ему пяток – десяток ударов кнутом не пропишет за сопротивление властям. Девке, кстати, тоже не помешало бы прописать по заднице, чтобы с месяц сидеть не могла. – Илья раскурил сигару, выпустив дым к потолку. – А вообще говорил тебе – сними шинель. Можешь считать, что это приказ. Провоцируешь ею народ, не стоит носить в городе. Да и за городом тоже. Сходи поищи себе куртку или пальто какое-нибудь. И вообще – ты сейчас не на смене? Так иди, займись делом, тебе еще в новом доме обживаться.

– Сэр, есть, сэр! Разрешите идти, сэр? – На манер маринз ответил я, вскочив, грохнув прикладом карабина у ноги и выпучив глаза.

Герда недоуменно поглядела на меня и чихнула.

– Иди уж, клоун. Послезавтра в семь утра на развод – и вперед, во славу Родины. А пока занимайся своими делами, ну и следи за порядком. Мы тут постоянно на службе. – Шериф махнул на меня рукой, поворачиваясь к печке и вытаскивая из корзины полено. – Adios[3].

– Hasta la vista, senior alguacil mayor[4]. – Ну, я тоже знаю пяток – десяток испанских выражений. – Пошли, подруга, будем в доме уборкой заниматься.

– Погоди, кем ты меня обозвал? – Илья недоуменно поднял брови.

– Старший альгуасил, главный полицейский чин в городе и на территории. Пока, шериф. – Я сделал ему ручкой и порулил по делам.

На самом деле, чего я торможу? Мы ведь дом купили! И потому я, выйдя на улицу, залез в пролетку первого же свободного извозчика и отправился по магазинам. Ведра, веник, швабра, тряпки, мыло. Кстати, в учебке пришлось славно поработать всем этим. Таким образом нас учили, что все, что надо сделать, – должно быть сделано. Заказал телегу уже готовых, колотых дров. Как мне сказали, дров отменных, граб, дуб и бук. Впрочем, я в них не разбираюсь. Хотя некоторые деревья просто до жути похожи на земные. Купил матрас и постельное белье, купил пару керосиновых ламп и жестяную флягу с керосином.

И вскоре в камине горели поленья, под ванной с водой тоже. А я, сняв шинель, рубаху и сапоги, босоногий, шуровал веником, собирая пыль, и работал шваброй, моя полы. Хоть какой-то за сегодня порядок наведу, а остальное с Верой постепенно наладим.

Внезапно ожила нейросеть, начав принимать целую кучу сообщений и просить разрешения на закачку обновлений. Отправив ее в невидимый режим и разрешив качать обновления, я коротко просмотрел все основные новости. В принципе ничего нового. Где-то санкции, где-то подралась пара гламурных звездунов, надавав друг другу пощечин. По большому счету лишняя информация, нужно будет посидеть, установить четкие фильтры, чтобы отсеивать ненужное.

А вот это уже интересно. Я получил допуск по своему флотскому паролю на ограниченный доступ к информации орбитальных систем. Метеорология, спутниковое наблюдение, информация о планете и системе. Вот это очень здорово, как мне именно этого и не хватало.

Так, адрес нашей системы в Галактике – это в галактический сектор. А там – допуск закрыт. Ну и бог с ним. Корабля у меня все едино нет, будем землицу топтать.

А данные о системе интересные. Я уселся в кресло, вытирая руки тряпкой и положив босые ноги на корзину с дровами, грея ступни в тепловом излучении камина. Семь планет, наша третья. Сама планета чуть больше Земли, два крупных материка, соединенных перешейком, огромная группа мелких островов на противоположной стороне планеты. Так, я вот здесь, марка появилась. Здорово как, отвык уже – раз, и по моему требованию пошло увеличение, поселок резко приблизился, вот и мой флигель, из труб дым идет. По улице двигается Вера с той самой молоденькой латиноамериканочкой, которая пыталась меня дубьем огреть. Вера идет! Да еще с малолеткой. Я подскочил, натягивая рубашку через голову.

– Заходи, Грессия. Не бойся, Матвей девушек не обижает. Матвей – это Грессия, Грессия – это Матвей, мой парень. Вы пообщались, так сказать, но не познакомились. – Вера распахнула дверь, пропуская девушку в комнату. Огляделась, покачала головой. – Он вообще ужасно домовитый, как оказывается. Морпехи-абордажники все такие, интересно?

Герда подошла к Грессии, обнюхала ее, ткнулась мордой в ладонь замершей девушки. Та несмело ее погладила, в результате чего Герда плюхнулась на спину, подставляя чесать пузо. А именно так она только к Вере в свое время подошла.

– Матвей, мы на сколько гостиницу оплатили?

Вера тщательно вытерла сапожки и прошла по комнате. С удовольствием огляделась, присела на подоконник, распахнув куртку и сняв с головы шапочку. Тяжелая коса упала на высокую грудь девушки, Вера уже привычно поправила, перебросив ее через плечо. Грессия тоже распахнула перешитое из шинели и перекрашенное в зеленоватый цвет пальто.

– Еще трое суток, а что? – я недоуменно поглядел на свою девушку.

– Да ничего особого, просто раз мы дом купили, то нечего занимать комнату. Я тут подумала, может, эти дни Грессия в номере поживет, пока себе съемный угол не подыщет? Хорошая девчонка, будет мне помогать в больнице. Хочу небольшой косметический салон сделать, там как раз комнатка есть пустая, обучу Грессию, как работать с бритвой и прочими примочками, и пусть оказывает услуги женщинам.

– Здорово! Я так думаю, что большинство здешних мужиков вам будут сильно благодарны! – Я засмеялся. – Нет, серьезно, они давно должны были сами такой салон придумать. Неужели никому в голову не пришло?

– Похоже, Матвей, такие простые решения, что лежат на поверхности, самые неочевидные. Кстати, разрешение я уже получила, док Хьюи благословил, и примерно твоими же словами. Ты еще долго? Моя помощь требуется?

– Да на сегодня все в принципе. – Я оглядел комнату, принявшую по крайней мере чистый вид, на застеленную чистым кровать. – Пойдемте ужинать? Грессия, рад знакомству, и не держи зла. Тут если очень жестко не держать людей в рамках законов, хотя бы городских, – не город будет, а полный бардак. И потому мне и другим полицейским от города даны эти права.

– Я понимаю, офицер. – Девушка встала и оторвалась от Герды. – И прошу вас простить меня за ту попытку. А сейчас извините, я не могу идти с вами ужинать. Мне нужно купить что-нибудь поесть моим товарищам, что сейчас сидят в вашей тюрьме.

– За это не переживай.

Я взялся за портянки. Намотал их под удивленным взглядом девушки, видимо, Грессия никогда не видела портянок, – попритоптывал сапогами. Взял новую куртку, надел ее. Купил сегодня, когда бегал по магазинам, попалась на глаза – и оказалась как раз впору. Сделана из плотной ткани, утеплитель из хлопка, вроде как ватником такие куртки называются. А что, удобно. Греет ничуть не хуже шинели, не мешается, движений не сковывает. Самое главное – легче, чем куртки из выделанной шкуры. Впрочем, мне посоветовали обязательно купить полушубок: если будут сильные морозы, потребуется. Но в сильные морозы даже бандиты по домам сидят. И сбруя поверх нее нормально надевается, что очень важно. – Их покормят, обязательно. Может, деликатесов и не принесут, но суп, кашу и хлеб обязательно. Пошли, тебя еще надо представить хозяйке гостиницы и нам вещи собрать. Надо поскорее осваивать премудрости гужевого транспорта, а то лошадь есть, осел есть – а ни повозки, ни даже седла нету. Кстати, седла какие дорогие, в пару раз дороже хорошей винтовки.

– Пошли, hermanita[5], перекусим, тебе еще ночью дежурить около твоего друга. Вы что, и правда в одной банде были? – Вера с интересом глянула на совсем молоденькую девчушку: Грессии лет шестнадцать, не больше. На самом деле – младшенькая сестренка. Впрочем, на ряде планет и с двенадцати лет отвечают по закону. И по моему мнению, это далеко не всегда неправильно. Есть такие люди, которых надо держать в клетке. Просто потому, что остальные для них людьми не являются. И возраст в этом деле не играет никакой роли, к огромному сожалению. И то, что сейчас уже двадцать третий век, тоже роли никакой не играет. Человек несовершенен, в этом я четко убежден.

– Да, seniora Vera, мы с одной планеты, Турины.

Так, планета Турина. Хорошая все-таки на этот счет вещь нейросеть! Вот эта планетка. Так, а все понятно, частная корпорация. Вроде очень хорошие зарплаты, но при этом высокие цены, большой процент в банках, вяжут ссудами. Да и коррупции хватает, этим в наше время никого не удивишь. А девчонка тем временем продолжала:

– И даже из одной банды. Точнее, мы просто держались вместе, родители работали на шахте. Потом какой-то технологический сбой, вся смена погибла. Там были мой отец, отец Рино и Люка, отец и мать Микки. И еще около сотни человек. Администрация попыталась замолчать, но поселок взбунтовался. Хозяин шахты воспользовался связями и прислал отряд полицейского спецназа. Был штурм, многие погибли, уцелели в основном дети и мы. И то потому, что нас заперли в убежище и нашли только после того, как в поселок пришла пресса. Тогда маленьких отправили в приют, а нас сюда, как бунтовщиков, оказавших сопротивление. У нас же тоже было оружие! – Девчонка гордо выпрямилась и поправила нож на поясе.

Хорошо, что в том проулке его у нее не было, я к энергетическому и холодному клинковому оружию отношусь с большим уважением, мог и выстрелить на поражение.

М-да, а вообще что-то мне в последнее время не очень нравится то, что творится по окраинам сектора нашей Галактики, заселенного человечеством. Ладно я, я сознательно пошел на нарушение закона. Ну в бешенстве был, правда, но иначе и быть не могло.

Впрочем, мы уже вышли на улицу и неторопливо шли по хрустящему щебню. Грязи уже не было, чуть-чуть подморозило, в нейросети висит – 0,7 по Цельсию, великолепная погода. И настроение неплохое, рядом потрясающая девушка, за которую готов горы свернуть, голована, которая готова помочь, смешливая малолетка, которая просто рядом и сейчас заливается от обычной шутки колокольчиком. Кстати, вот заметил я одну вещь – мы тут все осужденные. М-да, Капитан Очевидность. Ну да ладно, продолжу мысль. Фактически эта планета – большая тюрьма. Но настроение у людей лучше, чем там, в цивилизованном мире. Антидепрессантами никто не пользуется, все что-то делают, всем хватает работы. Тяжело, да, но вполне жить можно.

После легкого ужина зашли в гостиницу, представили Грессию Марте, собрали вещи и переехали к себе в дом. Несколько часов были суматошными, пока все выгрузили, перетащили. Откуда-то появился поддатый Федор, помог тащить шкафы и ковер, которые, как оказалось, заказала Вера в одном из центральных магазинов. В доме стало поменьше места, но как-то сразу уютнее. Федор выпил с нами по соточке, точнее, со мной, Вера чуть губы намочила, и свалил куда-то в портовый район, как он сказал, продолжать праздновать.

А мы продолжили наводить порядок в доме. Расстелили ковер между кроватью и камином, установили платяной шкаф и шкаф кухонный. Точнее, я их двигал при помощи широкого ремня и такой-то матери, а Вера руководила, что и куда ставить.

Герда, кстати, просто проспала всю нашу суету, завалившись около камина, где тлели угли.

А потом оба залезли в ванную. Не зря я под ней огонь разводил – вода теплая, нежная.

– Какое наслаждение, – промурлыкала Вера, лежа у меня на груди и положив ноги на край ванны. – Сейчас засну и буду здесь спать. И ты меня не разбудишь.

– Спорим, разбужу? – Мне захотелось пошалить.

Тем более что уже давно едва сдерживался. Ну и, приподняв девушку, опустил ее на себя.

– Матвей, расплещем все! – Вера выгнулась, опершись головой мне в грудь. Но не оттолкнулась, а плавно и аккуратно начала двигаться сама, держась руками за края ванны.

Окончилось все не скоро и не в ванной комнате. А в результате мы устроились на ковре перед камином с рдеющими углями, открыв бутылку вина. Чуть плеснув в стаканы, мы молча сидели – я опершись спиной на кровать, а Вера полулежа, прильнув ко мне. Потрясающе вообще-то с красивой и любимой, чего уж там, девушкой вот так, около живого огня, когда за окном тихонько падает снег.

– Интересно… – вдруг сказала Вера. – Я уже не жалею, что столько пришлось пройти, чтобы встретить тебя. А ты?

– Похоже, вся моя предыдущая жизнь была подготовкой к встрече с тобой, любовь моя. – Я нежно поцеловал широко распахнувшую от таких слов глаза девушку. – Я тону в твоих глазах, Вера, я летаю от твоей нежности. Так что сейчас ты моя жизнь.

Вера в ответ на это обняла меня и сильно, страстно поцеловала. Стакан, звеня, покатился по плоским камням к камину, разливая остатки вина и окрашивая камни.

Через довольно значительный промежуток времени, когда страсти утихли, а мы успокоились, Вера надела коннектор и взяла свой планшетник, доставшийся в наследство от Прошлых. Между прочим, моя девушка в просторной, свободной рубашке выглядит как бы не сексуальнее, чем обнаженная. Слегка намеченные линии здесь, четко обрисованная грудь, выглянувшее в разрезе ворота красивое плечо. Обалдеть, игра на моих нервах. Вера, видимо поняв, что со мной творится, довольно улыбнулась и села в кресло около очага. Какое-то время что-то, как я понял, скачивала себе в импланты из системной сети и одновременно пыталась считывать с планшета. Точнее, считывала, но, учитывая разницу в восприятиях Прошлых и нас, это дело небыстрое.

Потом хмыкнула и подошла ко мне, так и валяющемуся на ковре, разве надевшему штаны.

– Похоже, Матвей, я поняла, в чем дело. Почему исчезли Прошлые. Не поверишь, как все просто! Этой девушке перед смертью знаешь сколько было? Пять тысяч лет с хвостиком.

– Чего? – Я от удивления приподнялся. – Это что, эльфа? Разумное, которое живет пять тысяч лет, – ни хрена же себе!

– Грубо, но верно, – кивнула Вера. – А теперь смотри. В ее записях много знакомых, их фотографии – и совершенно нет детей. Вообще. Иногда мелькают клоны, но нет детей. Ты понял? У них вообще не было детей. А эта раса хоть и долгоживущая, но смертная. Вот и исчезли потихоньку, похоже. У нее в конце много записей о всеобщем безумии, множестве военных конфликтов, мелких, локальных. Много разборок между кланами и семьями. В то же время остальные жили, как жили, как будто ничего не происходит. Такое впечатление, что им всем было уже все равно, как будто устали жить.

– Да ну, – недоверчиво протянул я.

Надо же, если это верно, то загадок меньше не становится. Получив ответ на один вопрос, мы получим минимум несколько новых. Но так намного интереснее. Кстати, насчет вопросов, завтра подойду к Сэму, кое-что повыспрашиваю.

– Ну да. И интересно, Шейсен с моего запроса и разрешения Корпуса, через мою нейросеть вышла в системную сеть, сейчас пытается адаптировать свои программы к нашим. И ей в этом активно помогают программисты Корпуса. Конечно, ограничений много, но даже функциональность моей сети выросла. И Шейсен, похоже, скоро начнет работать со мной в привычном нам режиме, так что скорость считывания возрастет многократно. Но при этом она останется только моим искином, привязка жесточайшая. Повезло мне, что тебя встретила. – Вера потрепала мне волосы.

– Только из-за твоей Шейсен? – Я попытался изобразить возмущение.

Но не вышло, Вера склонилась с кресла и долгим поцелуем заставила меня забыть о многом. Но продолжать мы не стали, и так вымотались. И потому завалились отдыхать, я только подбросил дров в булерьян в ванной комнате и пару толстых поленьев в камин.

Вера же лежала и задумчиво смотрела на те два артефакта, которые остались после того, как активировалась Шейсен.

– Матвей, это на самом деле фоторамка. – Она отодвинула один в сторону. Похоже, тот, который я взял у людоловов. – А вот это планшетник, но связаться с ним Шейсен не может, требуется пароль. Сейчас я передала это на ВЦ станции, они собираются через мой коннектор и Шейсен взломать пароль. Но это сложно и долго, так что давай ложиться спать.

– А что это такое, Шейсен не знает? – Я вытащил из оружейного чехла шпагу.

В отблесках камина по лезвию пробежались огоньки.

– О, она говорит, что это эспада главы рода. Нечто вроде главной реликвии и реквизита местной знати. Сейчас попробуем узнать, что и как было. – И Вера положила ладони на рукоять шпаги, поверх моей руки и на дисплей Шейсен. Коротко закрыла глаза, сосредотачиваясь.

Внезапно я ощутил тяжесть пулемета в руках, бьющий в плечо приклад, увидел вылетающие гильзы и почувствовал пороховую гарь, запах горящих деревьев парка, смрад сгоревшей взрывчатки и полыхающих машин. Увидел падающих от тяжелых пуль врагов, услышал свой завывающий, полный звериного бешенства крик. Боль от того, что умолкают огневые точки в поместье, страшное, тяжелое чувство потери от выплесков смерти родных. Сильный бросок эспады в объятый пламенем парк, где рушатся стволы деревьев, очередь из последних патронов, почти в упор. Боевой нож в левой руке, когти правой рвут предлечье врага, клинок в зазор между пластинами доспеха. Сладкий запах крови, рывок клинка на себя. Удар, темнота, яркий свет в темноте.

– Брр. – Я потряс головой и с трудом разомкнул пальцы, зажавшие неудобную рукоять. – Это что было?

– Наложение отпечатка личности. – Вера потерла виски и откинулась на подушку. – Что-то есть в этой шпаге, не продавай ее. Не могу понять что, Шейсен говорит, что очень сложно уловить, что это. Так что пока убери.

– А почему я видел продолжение боя после того, как эспаду отбросили? – укладываясь на постель, спросил я.

– Потому что бой, ярость, общее информационное поле. Потому и наложилось, такое бывает. Спокойной ночи, любимый. – Меня мягко поцеловали в губы, и девушка, улыбнувшись, слегка отодвинулась. Я уже заметил, что Вера предпочитает спать, чтобы ее никто не касался. Нет, бывает, прижмется к спине или боку, но попробуешь обнять – отодвигается. Свободолюбивая натура, похоже.

– Спокойной ночи, любовь моя. – Я поцеловал девушку в плечо и сам лег на край кровати. Тоже в принципе люблю спасть повольготнее.

Но пока подумать нужно. Вериному искину разрешили работать с компьютерами станции. Ну особо за это у меня голова не болит, люди только и делали, что ломали чужие программы, и защищаться от этого научились весьма и весьма неплохо. Наверняка Шейсен работает в изолированной системе из пары компов и сервера, и следят за этим сто пудов асы-программеры. В том числе из тех хакеров, что поступают на службу правительства, взятые за задницу из-за каких-либо серьезных грешков. Да и пусть голова об этом у Корпуса болит.

А вот то, что Прошлые жили долго, – это очень и очень серьезно. Тут может такое развернуться, что мама не горюй. Богатеи готовы будут душу дьяволу продать за вероятность жить несколько тысяч лет в своем биологическом теле. Или нет? Киборгом-то пожалуйста, и сейчас не проблема, да и вообще медицина вперед очень и очень двинулась, большинство миллиардеров и миллионеров уже вторую сотню разменяли. С другой стороны, Эдикт. Про то, что здесь творится, известно очень мало. Я узнал об этой планете от нашего Васильича, а этот киборг ну просто обожает полазить в сети, и в друзьях у него есть флотские программеры-хакеры по всей Галактике.

Но вот выживатели и Щучий… Этот гребаный тотализатор, который существует, – он ведь там, наверху. Что они знают? Полазив в планетарной сети, я ничего про это не узнал, вообще. Нет такой информации в открытом доступе.

Тут я успокоился. Надо просто спросить того, у кого есть доступ к информации. А это Сэм. Раз уж он нас вербанул – пусть открывает карты. И я заснул.

Утром, проводив Веру и договорившись сходить вечером потанцевать, я прихватил фоторамку и порулил к скупщику. Второй планшет остался у Веры, которая бросила его в сумку вместе с первым. Конечно, не самый лучший вариант, то другой связи со станционным ВЦ нет, нужно пару комлинков спросить у Сэма.

– Матвей, погоди! – С проезжающей двуколки соскочил Виктор Сергеич. Вытащил из сумки три маленьких, завернутых в газетную бумагу брусочка. – Вот, золото, ваши доли. Твоя, Веры и Герды. За лошадку потом рассчитаешься. Как подобьем все бабки.

– Ага, спасибо. Лишним не будет точно. – Я засунул увесистые брусочки себе в пояс, который достался от здоровяка-француза. Так его и ношу, удобная штука оказалась. Карманов много – там и блокнот, и пара карандашей, и деньги, и ножик-складник. Даже компас на всякий случай таскаю, хотя мне сейчас спутниковая навигация доступна.

– Тогда пока. Надумаешь летом лес валить – милости просим в бригаду. Пока, Герда. – И бригадир лесорубов укатил.

Ну а мы с Гердой отправились именно туда, куда и хотели, – к Сэму.

Котяра привычно пофыркал на Герду, демонстративно не обратил внимания на меня – и двумя длинными прыжками исчез на сеновале, который был организован под крышей конюшни.

– Доброе утро, Сэм. – Я приподнял свою шляпу.

– Привет, Матвей. Будешь? – Сэм протянул мне бутылку с виски. – Крепкая дрянь.

Ну я хоть и не большой любитель самогона, но погода слегка поощряет выпивку, и потому я отхлебнул крепкой, градусов под шестьдесят, «огненной воды». Вернул бутылку Сэму, покачав головой и вытерев губы тыльной стороной ладони.

– Точно, крепкая. Сэм, я пару вопросов хотел задать.

– Ну, я в принципе так и подумал. Вряд ли ты по поселку из-за выпивки топал. – Сэм усмехнулся. Повернулся и пошел вглубь, позвав за собой.

Как оказалось, у Сэма здесь есть неплохая каморка, даже, скорее, рабочий кабинет. Много фотографий лошадей, сделанных с большим вкусом.

– Обожаю лошадей. – Сэм уселся за свой стол, закинул ноги на угол. – Давай рассказывай, что тебя интересует.

Я уселся на тяжелую скамью, оперся спиной на выпуклые бревна. Герда села у ноги, опершись на колено.

– Сэм, объясни, как на планете под Эдиктом происходят гонки на выживание? Почему существует тотализатор на высаженных в Щучьем новичков?

– О, спросил. Не знаю. – Сэм печально усмехнулся. – Будь наша воля, тут были бы только добровольцы-колонизаторы и археологи. Нет, политика, чтоб ее. Знаешь, Матвей, я порой думаю, что мир сошел с ума.

– Я в этом убежден. Мне комфортно жилось на Флоте – и сейчас здесь. Гражданская жизнь очень напрягала, честно скажу, – поправив прислоненный к стене марлин, хмыкнул я. Посмотрел на Сэма. – Сэм, если Щучий будет уничтожен, – оттуда вмешаются?

– Нет, – отрицательно мотнул головой агент корпуса. – Даже не шелохнутся, им сейчас не до этого. То, что вчера обнаружила Вера, – бомба. Все силы брошены на поиски артефактов, схронов, хранилищ. На другом континенте, не здесь, – увидев мое недоуменное лицо, пояснил Сэм. – Здесь решено не проявлять активности. Более того, вас с Верой тоже решено не трогать, просто все хорошо сохранившиеся артефакты будут потихоньку переданы Вере. И сюда будут искать добровольцев-менталистов. Правда, это будет сложно, все менталисты делают очень неплохую карьеру.

– То есть на этой планете будет две цивилизации? – Мне не сказать чтобы это понравилось.

Сэм помолчал и покачал головой.

– Нет. Двух цивилизаций не будет. Поселения научников очень маленькие, фактически небольшие форпосты. Несколько десятков человек. Сам понимаешь, даже со всей техникой все равно невозможно осмотреть и обыскать целый континент. Нужно будет время, и внушительное. А здесь мы увеличим вознаграждение за сданные артефакты. Кроме того, через вашего скупщика начнется продажа хоть и устаревшей, но бытовой техники. Можно считать, что время ссыльной территории заканчивается и начинается эпоха колонизации. На Земле тоже так было. Сибирь, Австралия. Ссыльные там сыграли не последнюю роль.

– М-да. Китайцы ругались – желали, чтобы врагу пришлось жить в эпоху перемен. – Я поглядел на Сэма. Подумал и встал. – Впрочем, перемены от худшего к лучшему еще туда-сюда. Ладно, пойдем мы. Кстати, Сэм, ты не можешь к нам заехать, посмотреть конюшню и сказать, что нам туда надо? А то конюшня есть, лошадь есть, даже осел есть, а хожу пешком.

– Матвей, у меня для тебя есть неплохая новость. – Сэм хмыкнул. – Здесь разрешат производство колесных мобилей с двигателем внутреннего сгорания. Тоже времен середины двадцатого века. Даже марку запомнил – «Dodge WC» – и скачал описание. Вездеход, с повышенной грузоподъемностью. Конечно, седая древность, но даже так лучше, чем на конях. Тут есть очень пробивные и успешные в бизнесе личности, которым вполне можно разрешить этим заняться. Но это дело не завтрашнего дня.

– До того времени ходить пешком? Нет уж, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. – И я вместе с Гердой вышел в проход конюшни. Прошли мимо долбящего копытом в дверь злющего жеребца, угостили нашего ослика морковкой, скормили кобыле пригоршню сушек. Нет, нужно осваивать новый способ передвижения, нужно.

На местном танцполе танцевали много и с удовольствием. Вроде как гармоника, скрипка, пара барабанов, батарея бутылок, наполненных водой, но как было здорово. К моему удивлению, на танцульки пришла и Грессия, с удовольствием крутилась возле нас, даже с Верой разок станцевала какой-то сложный танец из латинских. Необычно, но красиво. Даже я в ладоши хлопал.

Вечером опять сидели возле камина, на этот раз просто сидели. Герда лежала перед слегка тлеющими угольями, изредка открывая глаза и посматривая на нас.

– Да, я рамку сдал. На самом деле получил тысячу, без проволочек. Сейчас. – Я встал и принес небольшую коробку. Вытащил из нее четыре электрических фонарика, таких же, как у Федьки. – Вот. Но гады дерут по полсотни за каждый. Это по тем деньгам полсотни кредитов – почти в семьдесят раз наценка. Офигеть можно.

– Матвей, что ты хочешь? – Вера задумчиво качнула рычагом пару раз. Прошлась лучом света по стене и положила фонарик рядом. – Нужно положить в сумочку, мало ли, пригодится.

– Ага, – кивнул я. – Слушай, я вот не пойму, Грессия к тебе клеится, что ли?

– Не знаю, – засмеялась она. Взъерошила мне волосы. – А ты что, ревнуешь меня к сопливой девчонке? Крутой морпех?

– Ну не ревную. Просто у меня прошлая девушка частенько с подружками кувыркалась. Ну когда я в рейдах был, они порой месяцами длились. – Я, вздохнув, вспомнил пару интересных вечеров, на которые случайно попадал.

– Ну ревновать девушку к девушке глупо. Ни одна девушка не заменит парня, особенно для нас, менталисток. Тут дело в разнице восприятия. – Вера задумчиво перелистнула очередную страничку на планшете. Там высветилось изображение предыдущей хозяйки где-то на море. Ну а одевались здесь практически так же, как и наши земные девушки где-нибудь на Гавайях. Короткие обтягивающие шортики, топлес, и через плечо и вокруг бедер легкая воздушная ткань. Отличная фигурка, красивая грудь. Даже пушистый хвост не портит, а подчеркивает красоту девушки. – Вот с ней бы я покувыркалась, ради интереса.

От неожиданности я потерял дар речи, а Вера звонко засмеялась, отбросила планшет на кровать и, обняв меня, повалила нас на ковер. Но не успели мы толком даже нацеловаться, как Шейсен издала длинный мелодичный звук.

– Это еще что? – недовольно спросил я, поднимаясь и глядя на схватившую свой планшет и тот, второй, Веру.

– Это значит, что ВЦ взломал пароль этого компьютера. Смотри! – Вера села рядом, поджав под себя ноги. – Это просто рабочий компьютер. Без искусственного интеллекта, но… Как передала Шейсен, весьма мощный. Принадлежал какому-то архитектору, работавшему над строительством городских комплексов. Ой, мама, тут сплошь расчеты, чертежи, схемы. Техническая литература, одним словом.

– Позволь? – Я взял комп, попробовал полистать. Ну да, чертежи. Жаль, нельзя все в 3D посмотреть. Но не успел я про это подумать, как из этого планшета вырвался луч, развернувшийся в большую проекцию. – Ну ничего себе! Вера, я же не менталист, я просто захотел посмотреть проекцию!

– Ну ты эмпат, Матвей. И, судя по всему, общение с Гердой и со мной тебя серьезно развивает, что в принципе и должно было быть. – Вера как завороженная смотрела на объемный, детально прописанный вид города Прошлых.

Я перелистнул страничку, и планшет выдал другой то ли город, то ли район того же города. Красиво, но по большому счету пока бесполезно. Пока. Мне в голову пришла мысль, что если это проекции действительно воплощенных городов, то искать станет намного легче. Искать не знаю пока что, но по готовым планам.

Тут я посмотрел на свою красавицу, восхищенно глядящую на виды прошлого, и решил не терять времени. Жизнь-то проходит, надо каждой минутой наслаждаться. И потому мысленным приказом выключил планшет и, схватив Веру на руки, отнес на кровать, несмотря на ее возмущенное сопротивление.

– Ты когда дежуришь? Завтра? – Вера легла рядышком со мной, прижалась всем телом. Провела ладошкой по спине, пощекотала шею. – Тоже ночью?

– Ну да, на сутки, – кивнул я, поеживаясь от пробегающих по телу мурашек. – Вера, ты меня провоцируешь! Сейчас последует возмездие!

– Ну так давай, возмещай.

И с меня сдернули одеяло, швырнув его на пол. Вскоре мне стало не до шуток, а Вере не до слов. Но, не доводя меня до кульминации, девушка решила сменить способ возмещения и аккуратно оседлала меня. И, закинув руки за голову, приподняла свои роскошные волосы и стала неторопливо двигаться, наслаждаясь каждым мгновением любви…

Работа помощником шерифа в принципе оказалась обыденностью. Я как стажер и еще два помощника: здоровенный, черный как смоль, только зубы и белки глаз светятся, и с розовыми ладонями Мэт Хаммер и полная его противоположность Андрей Кленов, невысокий, жилистый, подвижный как ртуть блондин с непокорным вихром, задорно торчащим из-под буденновки. Вооружены были оба весьма серьезно: у Мэта два револьвера и обрез горизонталки двенадцатого калибра, у Андрея – помповое ружье, тоже двенадцатый калибр, и револьвер.

Днем было спокойно до такой степени, что мы даже по очереди подремали на нарах в одной из камер. Как пошутил Мэт, чтобы помнили и не превышали.

А вот всю ночь до утра ходили от бара к бару и от салуна к салуну. Разняли пару серьезных драк, готовых перейти в поножовщину, Герда нашла заснувшего и закатившегося под тротуар мужика, хлебнувшего лишнего, отвезли его в околоток и заперли в камере. Пусть проспится, а утром домой отпустим. Только сначала нотаций почитаем и крови попьем.

– Надо будет ему похмелиться дать, – задумчиво заметил Мэт, гремя замком. – У него баба стерва, помирать будет – а не нальет.

– А мне выпить? Этого жалеют, а меня неделю сушняком морят! – возмутился еще один сиделец.

Вообще камер занято только три. В одной пьяный, в следующей – те два молокососа, которые буянили, и этот мужичок. Маленький такой, как мне сказали, его сюда засадил док Хьюи, иначе мужичок просто мог спиться.

– Тебя доктор сказал месяц держать под замком. Иначе опять сорвешься! А так хоть твоя бедная печень отдохнет, – отрезал Мэт, поворачиваясь спиной к недовольному.

– Это насилие над личностью! Я буду жаловаться судье графства!

– Твое право, – равнодушно буркнул чернокожий громила. Повернулся к нам с Андреем, со смешками наблюдавшим эту сцену. – Ну что, пойдемте проверим, как там питейные заведения?

– Давай лучше мимо борделей пройдем. Там мы сегодня еще не были. – Андрей оттянул подтяжки и с громким щелчком их отпустил. Накинул на себя сброшенный было казакин, недовольно мотнув головой. – Когда уже лето? Терпеть не могу зиму.

– Скоро, не успеешь заметить, как придет, – спокойно ответил Мэт, забирая свой обрез со стола. – Матвей, слушай, поучишь стрелять из винтовки? Тоже хочу научиться стрелять быстро и точно.

– С удовольствием. Самому надо возобновлять тренировки и стрелять почаще. Тут, кстати, с какого количества сожженных на тренировках патронов начинаются проблемы с оплатой? – Я подхватил свой марлин и неторопливо пошел к двери. Лежащая около печки Герда подняла голову и передала, что больше никуда не пойдет. – Да ладно, лежи, Герда, и так сегодня находилась. Охраняй этих красавцев.

И мы вышли, прикрыв дверь офиса.

– Твою мать! – выматерился я, глядя на весело скалящий зубы череп. – Гребаный людолов. Надо было ему кишки на голову намотать.

– Крутые развлекухи у вас в морпехии, – уважительно покачал головой Федор, вытаскивая из другого угла длинный сверток из мешковины. Закинул его наверх, в зимовье. Сверток громко брякнул о доски – наверное, оружие. – А что с этим делать будем? Хоронить?

– Хоронить где? – Я вновь поглядел на останки какого-то бедолаги. Хотя очень вероятно и то, что это один из людоловов, который что-то не поделил с главарем. – Соберем в мешок – и в полынью. Благо еще не все реки замерзли. Что там у тебя?

Федор разрезал мешковину, и на свет божий выглянули стволы двух винтовок. Потом выпали револьвер и пара планшетов. Может, и старатель был этот бедолага или копатель, сейчас уже не узнаешь. Но я взял коннектор, вытер его и спрятал в поясную сумку. Отдам Сэму – может, родне переправит.

– Хоть что-то, – удовлетворенный Федор аккуратно обтер планшеты.

А я взял одну из винтовок. Людолов обильно смазал ее, так что совершенно не заржавела. Винчестер образца тысяча восемьсот девяносто пятого года, под нашу «девятку». Отвел вниз скобу, поглядел в ствол. М-да, придется хорошенько вычистить, ничего из-за масла не видать. В любом случае пойдет в коллекцию. А планшеты сначала Вере надо отдать. Кстати, за тот, оживший, нам светит очень серьезная премия. Очень – настолько, что с Верой решили потратить ее на автомобили. Не знаю, что будет дальше, вряд ли за каждый оживший комп нам будут платить по десять тысяч здешних кредитов, потому и решили ее не тратить, а взять товаром.

– Ну что, поехали дальше? – Федька посмотрел на мешок с костями. – Точнее, сначала вернемся до речки, а потом до следующего зимовья.

– Поехали. – Я вылез из подпола. Поглядел на невинно лежащую головану. – А ты, Герда, так больше не шути, ясно? Нехорошо это – над друзьями насмехаться.

Голована переслала мне видение закапывающей кость собаки и веселую волну. Ну да, я заметил, что отношение к жизни и смерти у Герды весьма специфическое. За меня или Веру она насмерть стоять готова, но ее совершенно не беспокоит чья-либо чужая гибель, людей или зверей. Впрочем, так, наверное, для нее правильно.

– Пошли, подруга.

Я подхватил лопату, мешок с костями неизвестного, повесил на плечо приглянувшийся винчестер. Подхватил свой марлин, лежащий на грубом столе, и толкнул тяжелую дверь. Вышел на улицу, прищурившись от веселых солнечных зайчиков, отраженных чистейшим снегом вокруг.

Проваливаясь и хрустя снегом, подошел к саням-розвальням и сгрузил все на солому. Мешок с останками положил подальше, чтобы и я не мешал, и мне не мешали.

Кобыла переступила с ноги на ногу и тихонько заржала.

– Ну и чего тебе? А, носительница мула? – Я потрепал ее по гриве, проверил сбрую. Нет, все нормально, нигде ничего не натерло, все так, как и должно быть. – Держи, попрошайка. – И протянул лошади кусочек сухаря.

– Балуешь ты ее, Матвей. – Федька сгрузил остатки на сани. – Прикинь, в карабине патроны были. Бандит он и есть бандит, так найдет кто – и застрелит случайно или себя, или друга.

– Да уж. – Я покачал головой. Честно скажу – даже не пришло в голову проверить вторую винтовку насчет патронов. Ну не мог я поверить в то, что кто-то в схрон спрячет заряженное оружие. – Надо учесть на будущее – мало ли что.

– Садись, учетчик. Нам дотемна надо до следующего зимовья добраться, поехали. А еще нужно этого похоронить. Но, пошла! – И Федор слегка стегнул вожжами кобылу.

Блин, ну никак я ей имя не придумаю. Федьку попросить, что ли?

В небольшой речушке, видимо, было сильное течение, и потому в ней было прилично полыней, не затянутых льдом. В одну из таких полыней и ушел мешок с незнакомцем.

– Ну, суди его, Господи, не по делам его, а по милости твоей. – Федька забрался на сани, подождал, пока усядусь я и Герда, и тронул кобылу вожжами. – Пошла, родимая!

Фыркая, лошадь весело тащила сани по неглубокому снегу, Федька что-то негромко напевал, Герда лежала и смотрела на дорогу вперед, а я лежал и переписывался с Верой короткими сообщениями. Ну и заодно смотрел со спутника те места, куда нам ехать. А потом просто заснул, убаюканный размеренной дорогой.

Меня разбудило глухое, утробное рычание Герды.

– Федь, стой! – Я соскочил с саней, подхватив свой марлин.

– Тпр-ру, родимая! Стой! – Федор натянул вожжи, останавливая лошадь. – Что такое?

– Зимовье далеко? – Мне совершенно не нравилось то, что мне передала моя голована. А она передала ощущение злого шерифа Щучьего, примерно так же, как когда я столкнулся с людоловами.

– Да нет, километра два-три осталось. Ты же продрых пять часов почти, ночь скоро. – Федор потянулся за винтовкой. Взяв ее в руки, снял с предохранителя и положил на колени. – Что стряслось?

– В зимовье кто-то есть! – Сейчас я пытался найти спутник, но, как назло, он ушел на другой виток и придет сюда не раньше чем через сорок минут. Хотя запись с прошлого оборота показала следы около зимовья, которых не было в те разы, когда я смотрел записи со спутника утром. И дым из трубы тоже совершенно мне не нравится. – Точно кто-то есть, Федя, и Герда считает, что там очень плохие люди.

– Вот оно что… – Федька соскочил с саней и взял кобылу под уздцы. – Понятно, тогда давай лошадь с санями оставим здесь, а сами на снегоступах пройдем, аккуратно посмотрим.

– Волки ее не сожрут, пока нас нет? – поинтересовался я больше у Герды.

В ответ та дала понять, что волков здесь нет, а пара рысей только что задавила косулю, и их мы совершенно не интересуем.

– Ну, тогда это неплохо. Пошли, Федь. Герда, с нами пойдешь? Давай тогда забирайся на закорки. – Я устроил Герду поверх своего рюкзака. Снег глубокий, у Герды и лапа увечная, и вообще ноги коротковаты.

Следом за Федькой я пошел через опушку и дальше, мимо белых стволов берез. Красивая роща, тихая. Но вот скрываться в ней я бы не стал: все насквозь видно. Впрочем, на опушке кусты заснеженные, прикроют на выходе. Снегоступы оставляли широкие длинные следы, но идти на них было одно удовольствие. Снежный покров был кое-где больше метра глубиной, что показывали альпенштоки, которые помогали нам идти по лесу. В таких местах ходить удобнее, опираясь на три конечности.

Герда жарко дышала мне в затылок и ухо, порой облизывая его. В очередной раз я не выдержал и попросил головану не делать этого. На что та сумела передать, что ей очень нравится вкус моего пота. Вот паразитка!

– Так, Федь, не торопимся. Скоро опушка.

Карта со спутника показала, что мы примерно в трехстах метрах от большой поляны, где и было расположено зимовье. Так, кстати, пять верховых лошадей и примерно такие же, как у нас, сани. Минимум пятеро.

С поляны донесся звонкий, полный боли девичий крик, потом приглушенный мужской смех и голоса.

– Осторожно! – Мы с Федором выглянули из-под кустов.

Два мужика волоком тащили за обнаженные ноги дергающуюся и сопротивляющуюся молодую женщину. Светлые волосы расплескались за ней по снегу, стелясь и обрисовывая неровности. Около зимовья девушку перехватили, вывернув руки, и завели в дом.

– И что будем делать? – Федька посмотрел на меня. А я сейчас лихорадочно приближал изображение со спутника в инфракрасном свете. Кроме как в тепловом излучении, под крышу не заглянуть никак. Герда просто определила количество бандитов как «много».

– Федь, это бандиты. Наверняка какой-нибудь поселок разнесли, связи-то нет. Вот и отрываются здесь, в зимовье. Про него-то мало кто знает. – Я внимательно осматривал марлин. Хорошая винтовка, но капризная.

– Это да. Я эти места знаю неплохо, но про это зимовье узнал только из карты людолова. – Федька кивнул, положил мосинку на сгиб руки, зубами стянул рукавицу. Сгреб немного снега и стал жадно его есть. – Блин, пить хочу. Чего термос не взяли?

– Ничего, потерпим. Там семеро, из них одна точно барышня. Значит, пока сидим, ждем. Гадить они в любом случае будут в том клозете. – Я кивнул на торчащий неподалеку от зимовья дворовый туалет. – На обратном пути снимем одного, благо окон с той стороны нет. И выдавим все, что он знает.

– А стоит? – Федька в сомнении покачал головой.

На что я в ответ молча вытащил из нагрудного кармана звезду помощника шерифа и приколол на грудь, под бушлат.

Федька так же молча хлопнул себя по лбу, закатив глаза. Ничего так пантомима получилась, интересно.

– Тебе надо в театре работать, трагическим героем.

Я связался с Верой и сказал, что сегодня могу задержаться. Попросил быть аккуратнее и осторожнее, все-таки одной дома – не то что со мной.

На это пришло сообщение, что Вера будет не одна, а с револьвером, ружьями и винтовкой. Ну уже неплохо. Следом пришло сообщение, что мне придется убедительно и доказательно объяснить свое отсутствие. Это уже серьезно, ревность прорезалась даже в сухом тексте.

Блин, все-таки как плохо, что оставили ограничения, невозможно в голосовом режиме связаться.

– Так, Федь, я пополз. Связь через Герду держим, она мне передаст все, что ты ей скажешь. Я пошел.

И я чуть отполз и, пригнувшись, побежал за кустами направо. Там не просматривается из окошек, можно подползти очень близко. Чем я и занялся. Единственно плохо – ползти около полусотни метров, обратно трудно будет «языка» дотащить. Ничего, справлюсь.

До зимовья дополз без проблем, замер за кучей рубленых сучьев. Все, ждем.

Ждать пришлось долго. Из домика доносился гогот, женский плач, стоны и женский же смех. Ничего не понимаю. Опоили? Наркотики?

Пару раз на крыльцо выходили распаренные мужики – отлить и покурить. Крепкие дядьки серьезных лет, совсем не сопляки. Все в наколках, у одного вся грудь в куполах, видимо, русский, с русской же зоны. Серьезный контингент, весьма серьезный. До толчка тоже ходили, но всегда кто-то был на крыльце.

Но вот уже ближе к сумеркам из дома выскочил какой-то небольшой бандюк, хлипкий и плюгавый по сравнению с остальными. И побежал к туалету.

Я вытащил из кобуры «тейлорс», аккуратно подполз к тропе и, сгруппировавшись, замер. И когда от туалета, вытерев руки снегом и раскурив сигару, неторопливо пошел бандит, сбил его с ног и оглушил ударом рукояти по голове. Рывком завел руки за спину, скрутил подготовленным обрезком веревки, заткнул рот своей рукавицей – и бегом потащил к лесу, волоча за шиворот.

Затащив за кусты, спрятал револьвер в кобуру и поволок пленного, все еще бессознательного, к лежке Федора и Герды.

– Вот, держите. – Я уронил уже начавшего подавать признаки жизни бандита на снег. При этом с него свалилась шапка, и на снег упала развернувшаяся коса.

– Ба, да это баба! – Федька присвистнул и, нагнувшись, перевернул тело. Снял с пленницы ремень с небольшим револьвером, обыскал и вытащил из внутреннего кармана двуствольный никелированный дерринджер.

А я приступил к допросу. Да, пленная – молодая женщина. Рот перекошен моей рукавицей, глаза яростно выпучены, что-то мычит, пытается дергаться, несмотря на путы и мое колено, упершееся ей в грудь, плоскую как доска, кстати. Ну, баба не баба, но она враг. Значит, и отношение как к врагу. Хоть я этого не люблю и это мне совершенно не нравится. И потому мой нож уткнулся ей в бровь, чуть-чуть уколов. Девка мгновенно замерла.

– Заорешь – сдохнешь, но сдохнешь медленно и плохо. Отвечать правду, так как это – голована! Она ложь чует прежде, чем ты ее произнести успеешь, ясно? – Я еще чуть нажал на нож. С брови в открытый глаз побежала струйка крови. – Я вытащу кляп, а ты молчишь, все поняла? Моргни, если все ясно.

Пленница часто-часто заморгала.

Аккуратно, стараясь не порвать о зубы, я вытащил свою рукавицу. Изрядно обслюнявленную, кстати.

– Кто вы и сколько вас? – Я повернул нож у нее перед глазами, показав заточенную кромку.

– Мы – «Росомахи». Из Кроу-тауна. Нас всего сто семьдесят человек.

– Врешь, вас в зимовье не больше шести с пленницей. – А вот странно, Герда передала, что она говорит чистую правду.

– В зимовье да, четверо наших и две девки с хутора, ну там, на побережье был. Мы мужиков кончили, а девок позабавиться взяли. Остальные придут попозже.

– Что вы здесь забыли? – Мне, да и не только мне, Федору тоже, совершенно не понравилось то, что полторы с лишком сотни отморозков шарахаются неподалеку от Звонкого Ручья. – Говори!

– Должны еще две банды появиться, «Вороны» и «Куницы». Их около трехсот человек. Хотим попробовать Звонкий Ручей на нож взять. – Девка уже оклемалась и набралась храбрости. И даже воздуха набрала, чтобы заорать.

Да только я прихлопнул ей рот, рванув одой рукой за волосы, а другой резко вертанул голову за подбородок. Хрустнуло, короткие конвульсии, и все.

– Так, Федь, сейчас я перестреляю этих уродов, а ты давай за подводой. – Нейросеть четко принимала сигнал со спутника и показывала две неподвижно лежащие фигуры и четыре перемещающиеся. – Герда, ждешь здесь.

От девки, которой я свернул голову, здорово припахивало спиртным. Наверняка и бандиты в доме под мухой и в любом случае не ждут нападения. А вот то, что скоро несколько банд объединятся в силу, способную взять штурмом Звонкий Ручей, меня совершенно не радовало.

Федор не стал спорить, а шустро утопал по нашим следам за санями, а я по старым следам пополз к дому.

– Косая! Косая, ты где? Тьфу, мать ее, обгадилась, наверное. Жрать меньше надо. – В зимовье, хлопнув дверью, вошел один из бандитов.

А я накинул веревку на дымовую трубу и изо всех сил дернул. Веревка, хоть и конопляная, выдержала. А вот труба из прогнившей жести – нет. Скрежетнув, она завалилась, перекрыв тягу. Буквально через полминуты из дома вместе с дымом, чертыхаясь и вытирая слезящиеся глаза, вывалились бандиты. И я четырьмя выстрелами с десятка метров уложил их всех. Едва на снег успела упасть дымящаяся гильза после четвертого выстрела, как из зимовья ползком выползла обнаженная женщина, таща за собой совсем молоденькую девчонку. Тоже обнаженную.

– Я – помощник шерифа из Звонкого Ручья. Как вы себя чувствуете? – Вытащив револьвер, я провел контроль всех четырех бандитов. Береженого Бог бережет – мало ли, что они кажутся мертвыми.

– Я – Линда Мейсон, это моя дочь. Мы с ранчо «Красный берег». Были. Эти убили мужа, его напарника, нас схватили, привезли сюда. Как они сказали, чтобы не делиться. – Женщину била крупная дрожь. Ну да, холодно.

– Ваша одежда где?

Надо бы одеть их. Морозец, простынут мгновенно.

– Остатки там. – Женщина кивнула на зимовье, из двери которого клубами валил дым. Уже не так сильно, кстати: видимо, огонь в печи затух.

Глубоко вздохнув и пригнувшись, я шагнул в зимовье. Нашел куртки, сапоги, пару винтовок с патронташами – и все это выкинул наружу.

– Обуйтесь и оденьтесь. Не выбирайте, нужно торопиться. – Я подошел к коновязи, где стояли кони бандитов. На двух были переметные сумы, и самое главное, все были укрыты попонами. Сорвав попоны, я бросил их в розвальни. – Давайте скорее, забирайтесь.

– Помогите! – Старшая женщина бережно подняла ревущую дочь и повела к саням.

С моей помощью мы уложили ее на расстеленную попону, укрыли сверху еще одной и парой курток замотали ноги. Линда деловито сняла с бандитов ремни с револьверами, вытащила из снега винтовки с патронташами, стянула с одного штаны и сапоги. И внезапно вскинула винтовку, но я успел ударить снизу по стволу, и выстрел ушел вверх.

– Не надо стрелять, это моя голована. Одевайтесь. И усаживайтесь в сани. Ваши, что ли? – В санях лежало несколько узлов и мешков. – И еще, сейчас мой напарник на санях подъедет. Не выстрелите, пожалуйста. А лучше дочерью займитесь.

– Спасибо вам. Сани с нашего ранчо, – кивнула женщина и подошла к коню.

Крепкая дама. Или это стресс? Впрочем, нет. Женщина обняла шею коня и зарыдала. Ну пока может и порыдать, а я пробегусь по окрестностям.

Спутник показал, что в радиусе двадцати километров никого нет, а вот дальше я нашел три крупные групповые цели, вектор движения которых сходился на этой поляне. Впрочем, это понятно: отсюда до Звонкого Ручья идет просека и довольно наезженная дорога. А потому я отправил сообщение Вере.

«Вера, пожалуйста, беги к шерифу или мэру, сообщи, что с северо-запада к городу движутся три крупные банды общей численностью около пятисот человек».

«Матвей, ты серьезно? Ты не пьян?»

«Не пьян, и все абсолютно серьезно. Напоролись с Федором на разведку, что разорила ранчо «Красный берег». Впрочем, сама можешь посмотреть». – Я скинул ей картинку со спутника.

«Бегу. А что сказать, как ты переслал мне это? Сослаться на Герду?»

«Скажи правду, в конце концов. Ничего страшного, они серьезные люди. И Сэма позови».

«Береги себя, Матвей! Я тебя люблю и хочу от тебя детей!»

«Обязательно сберегу! Люблю тебя и мечтаю о наших детях!»

Ну вот, весточку отправил. Теперь нужно сваливать из этих мест поскорее, у меня нет ни малейшего желания участвовать в конных гонках. Тем более с полутысячей головорезов.

На опушке показались сани с Федором. Подъехав к нам, он покачал головой, глядя на тела бандитов.

– Лихо ты их. Ну что, погнали отсюда? Тел прятать не будем? – Вытащил из саней и протянул мне пояс с револьвером и дерринджер. – На, кстати, Вере как раз будет, тридцать шестой калибр.

– Нет смысла прятать плохо, а хорошо мы не успеем. Так что нужно торопиться. Линда!

Женщина с трудом оторвалась от такой сейчас для нее надежной шеи коня. Выпрямилась, придерживая ворот длинной для нее куртки, блин, у нее ведь, кроме штанов, снятых с одного из бандитов, под курткой больше ничего и нет. Ну сейчас не до этого, нужно мотать отсюда.

– Садись в свои сани и езжай за нами. И не отставайте, сзади полтысячи всадников. Шевелись, женщина! – Я покрутил в руке вытащенный из кобуры трофейный револьвер. Кольт как кольт, просто маленького калибра. И пистолет-переломка тоже такой, пойдет. Так что я бросил трофей в сани. Не до него.

– Матвей, погоди. Коней пару хоть возьмем. – Федька спрыгнул с саней и отвязал от коновязи пару меринов. Остальных лошадей просто освободил, обрезав им поводья. Привязал меринов к обрешетке наших саней, заскочил на облучок.

– Но, пошла, родимая. Гони, красава! – Федька щелкнул вожжами, пуская лошадь сначала рысью, а потом в легкий галоп.

Сани Линды тронулись за нами. По бокам бежали трофейные кони. За санями Линды тоже бежали кони, я сразу не понял в чем дело, но, поглядев на довольную Герду, усмехнулся.

– Подруга, как у тебя это получается? Ведь кони не глупые, а тебя слушаются?

Голована завалилась на солому в санях, подставляя брюхо. Мол, все равно как, чеши давай.

Внезапно мне пришло сообщение от Веры.

«Матвей, торопитесь, сюда идет мощная снежная буря!»

И метеорологическая карта, на которой был показан этот фронт. Это очень плохо, однако!

– Федь! Сюда снежная буря идет, гоните давайте, – перегнувшись к товарищу, крикнул я.

– Откуда знаешь? – удивленно повернулся ко мне Федор.

Вместо ответа я постучал пальцем по виску и ткнул пальцем в небо.

– Ни хрена себе! Потом расскажешь. Но, красава, пошла скорее! – Федор стегнул лошадь, а я повернулся к Линде и то же самое прокричал ей. Их сани тоже прибавили за нами ходу.

Так до Звонкого Ручья мы будем минимум пять часов телепаться, не меньше. А фронт подойдет через три с небольшим часа.

– Федь, через три часа начнется буря. Гони, пока видишь, потом я впереди пойду, поведу лошадь. А пока гони, браток!

Я откинулся на солому. Пока поваляюсь, нечего зря дергаться. Нет. По идее стоило бы встать лагерем и переждать бурю где-нибудь в перелеске, устроив из пары саней шалаш. Но эта полутысяча бандитов потом из нас шашлык сделает, не стоит забывать о том, что там много опытных всадников, которые вполне могут выскочить вперед. А справиться даже с пятью-шестью стрелками, не имея преимущества в виде той же внезапности, – очень маловероятно.

Буря пришла по графику. Внезапно потемнело небо, налетел ветер, пригнув тонкие деревья, засвистел, завыл, метнул первые заряды. И вскоре даже дороги не видно стало. Снег, мелкий, колючий, пытался залезть за шиворот, бил в глаза, кусал за уши. Ладно, хоть не очень холодно, но с ветром сразу стало очень неуютно.

– Федя, вяжи поводья лошади Линды к задку наших саней, и поближе.

Я вылез из саней, поправил шарф, опустил пониже, к бровям, добротную вязаную шапку. Хорошо, что сегодня ее надел, в такую погоду в шляпе ходить – полный изврат.

Подошел к задним саням, поглядел на укрытых попонами и куртками женщин. Ничего, они точно не замерзнут, хорошо укутались.

– Все, привязал. Пошли? До Звонкого осталось не сказать чтобы далеко, – перекрикивая ветер, проорал мне Федор.

– Десять километров, Федь. Десять километров восемьсот пятнадцать метров. – Я взял поводья Красавы (ну вот и нашлось имя для кобылы), намотал их поверх рукавицы. – Пошли, Красава. Пошли, хорошая, нам с тобой домой надо.

– Матвей, ты мне расскажешь, как ты умудрился подключить нейросеть? – Федор шел рядом.

– Расскажу. Но сначала дойти надо, – прокричал я.

Буран все усиливался.

Я надолго запомню эту дорогу сквозь снежную бурю. Как пробивали сугробы, чтобы лошадь могла протащить сани, как впрягли в сани еще двух лошадей, привязав седла к оглоблям. Как я шел практически на автопилоте, закрыв рукавицей глаза и ориентируясь только на стрелку, указывающую мое положение относительно Звонкого.

Сообщения, приходящие от Веры, мои короткие ответы. И каждый шаг все тяжелее предыдущего. И когда мы фактически уперлись в городские ворота, я долго не мог отдышаться, привалившись к бревенчатой стене палисада. Федор сидел рядом, вытирая пот рукавом бушлата. Я тоже насквозь взмок, а вымотался настолько, что с трудом ответил на расспросы мэра и его зама по обороне и вместе с Верой уехал домой на санях, которыми правил Сэм. Как я заметил, Федора увез мэр.

Один из караульных был давним знакомым фермеров, и Линду с дочерью забрала к себе его жена. Линда, кстати, оказалась очень крепкой дамой. Дочка тоже настоящая реднек, но Линда…

Я не обратил сразу внимания, не до того было, но она тоже основательно покрыта татушками. И когда уже дома я прокрутил запись этого момента (хвала флотской сети, могу писать при необходимости), я понял, что эта крепкая и довольно симпатичная дама в прошлом была не последним человеком в одной из молодежных банд Нью-Йорка. И надо будет с ней обязательно поговорить: моих обязанностей никто не отменял.

Дома просто рухнул на кровать и заснул.

Проснулся я приблизительно в следующий полдень. Точнее, в одиннадцать часов тридцать семь минут. Герда все еще дрыхла на своем любимом месте, неподалеку от камина. Веры в доме не было, но зато на столе нашлась записка: «Любимый, я в больнице. Не волнуйся, бандитов вышло встречать ополчение. Твоя Вера».

На кухонном столе лежала буханка свежего хлеба и пара промасленных бумажных свертков, стояла банка со свежим молоком. На плите присутствовал уже немного закопченный чайник.

В свертках оказалось отварное оленье мясо, копченое сало, вареные яйца и картошка в мундире. Увидев это богатство, я понял, насколько голоден. Так что в темпе умылся, разжег огонь в плите и уселся завтракать, не дожидаясь, когда вскипит чайник.

Заодно связался с Верой, но получил короткий ответ, что она сильно занята и просит ее не беспокоить.

Ну раз так, я основательно позавтракал, или, скорее, слегка пообедал и, одевшись, вышел на заметенную снегом улицу. Через дорогу разгребал снежные заносы соседский паренек.

– Индиана! Привет. – Я помахал рукой мальчишке.

– Добрый день, мистер Игнатьев. – Мальчишка – точнее, пятнадцатилетний парень, остановился, вытер пот рукавом и с обидой сказал: – Меня не взяли в отряд, представляете? Я стреляю лучше многих взрослых, а меня не взяли.

– Какой отряд, Индиана? Я только проснулся, расскажи.

– Ну, мистер Ролингс возглавил большой отряд, и они вышли, когда еще буран не стих. Собираются перекрыть дорогу бандитам, которых вы обнаружили. А правда, что вы убили пятерых бандитов?

– Правда, Инди, правда. Это моя работа, парень. А ты не торопись на войну, нет в этом ничего особо хорошего.

М-да. Отряд куда-то вышел. Куда и зачем, в принципе понятно. Маршрут выдвижения противника известен, попытаются засаду сделать. Подпускать близко к городу тоже не стоит. Зачем отдавать инициативу противнику. Бог его знает, какие у него могут быть сюрпризы. Но внезапности у бандитов нет, а нас просто больше, и у всех есть оружие. Индиана и то с револьвером снег убирает.

Но засада засадой, а служба службой. И потому я собрался, взял свой марлин, хотя убей не помню, как я его с трофейным винчестером сюда притащил. Пояс с трофейным «тридцать шестым» тоже здесь, и дерринджер на столе лежит. По-быстрому вычистил свою винтовку, трофейный и свои револьверы, пополнил боезапас, вставив в патронташ новые патроны вместо истраченных, и потопал к офису.

Но сначала зашел к Вере в больницу. Надо отдать трофейные пистолеты, у них отдача поменьше, чем у «сорок четвертого», а Верины руки надо беречь. Вообще, надо будет покопаться в имплантах, поискать подходящий револьвер и заказать. Не допер сразу.

В больнице был аврал. Грессия и пара незнакомых девушек таскали под руководством дока Хьюи и Веры перевязочные материалы, мыли операционную, а док и Вера проверяли инструменты и лекарства. С ополчением ушел еще один доктор и фельдшер, так что, получается, вся медицина поселка сейчас работает на войну.

– Здравствуйте, – поздоровался я. – Док, позволите я на минуту Веру у вас похищу?

Док, коротко глянув на меня, кивнул. И вновь принялся бренчать инструментами в автоклаве.

Вера взяла меня под руку и торопливо вывела на улицу.

– Привет. – Меня поцеловали. – Матвей, извини, но мы готовимся к приему раненых. Запарка, одним словом. Ты молодец, Федор молодец! Я тебя обязательно отблагодарю, но после окончания этой заварухи. – И моя девушка попыталась слинять, но я поймал ее за руку, притянул к себе и доказал, что хорошему поцелую всякие авралы не помеха.

– Ох! Иди уже, Матвей, нам работать надо, – с трудом оторвавшись от меня и переведя дыхание, попросила Вера.

Еще разок поцеловав ее на прощанье, я отдал ей «тридцать шестые» и пояс с патронами, объяснил наскоро, что и как, и, отпустив девушку, пошел к себе на работу. Раз уж я здесь, а не там, с ополчением, то мне нужно быть на рабочем месте.

Подходя к околотку, я на грани слуха, где-то очень далеко, услышал частые выстрелы. Началось!

Найдя спутник, который, к счастью, проходил наш участок, я максимально увеличил картинку.

Ролингс оказался на самом деле крутым профессионалом, устроив засаду в одном из немногих мест, которые сложно предвидеть и невозможно обойти. Километрах в трех от города есть небольшое болото. Просека, по которой мы вчера ехали, проходит через него. Причем по небольшому взгорку – если не знать, что вокруг болото, сам не догадаешься. Даже если кто-то и приезжал на разведку в Звонкий Ручей, мог не обратить на это внимания: болота за порослью молодого леса не видно. Обойти невозможно, пока оно не замерзло, а пока оно точно не замерзло.

Вот именно там Зеб и устроил засаду, расположив стрелков расширяющейся воронкой к врагу. Фактически просека оказалась под перекрестным огнем. И сейчас мужики выбивали всадников и лошадей, которые на узкой просеке не могли развернуться, а те, которые рванули в стороны, завязли в болоте и тоже стали легкой мишенью.

И сейчас оставшиеся в живых бандиты уматывали от Звонкого Ручья галопом. Ополченцы палили вслед, иногда выбивая из седла или заваливая вместе с конем очередного бандита. Похоже, налет не удался. И это здорово. Потому что здесь, в этом городе, живет моя любимая девушка, мои товарищи, друзья.

Потому что это – мой дом.

Сноски

1

До свидания (исп.).

(обратно)

2

Так проходит земная слава (лат.).

(обратно)

3

Прощайте (исп.).

(обратно)

4

До свидания, господин главный шериф (исп.).

(обратно)

5

Сестренка (исп.).

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg