«Изгнанники Эвитана [Дилогия]»

Изгнанники Эвитана [Дилогия] (fb2) - Изгнанники Эвитана [Дилогия] (Изгнанники Эвиана) 2563K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Ружникова

Ружникова Ольга Изгнанники Эвитана. Дилогия

Побежденные (Дочь Лорда)

Автор благодарит Степачёва Сергея и Философ Татьяну

за оказанную помощь и огромную моральную поддержку.

Что ни вечер, то мне молодцу, Ненавистен княжий терем, И кручина злее половца, Грязный пол шагами мерит. Завихрился над осиною Жгучий дым истлевшим стягом, Я тоску свою звериную Заливаю пенной брагой. Из-под стрехи в окна крысится Недозрелая луна; Всё-то чудится мне, слышится: Выпей, милый, пей до дна!.. Выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро, Был волчонок — станет волк, Ветер, кровь и серебро. Так уж вышло — не крестись — Когти золотом ковать, Был котенок — станет рысь, Мягко стелет — жестко спать! Не ходи ко мне, желанная, Не стремись развлечь беду — Я обманут ночью пьяною, До рассвета не дойду. Ох, встану, выйду, хлопну дверью я — Тишина вокруг села — Опадают звезды перьями На следы когтистых лап. Пряный запах темноты, Леса горькая купель, Медвежонок звался ты, Вырос — вышел лютый зверь: Выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро, Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро. Хэлависа.

Пролог

1

— Что ж, Ваша светлость. — Мэтр Лорэ, один из лучших художников Эвитана, сейчас серьезен как никогда. — Вне всякого сомнения, на обоих портретах — одна и та же дама. Ваша бабушка.

— Портреты — день и ночь, — герцог удивленно взглянул на собеседника. — Судя по картине в мидантийской раме — бабушка была редкой красавицей. А вот полотно слева…

— Совершенно другая школа. Общее одно: ваша бабушка, вне всяких сомнений, была очень привлекательной дамой. И, осмелюсь сказать, это отразили оба портрета, — почтительно склонил голову художник.

Одно и то же лицо… только женщины — абсолютно разные. Наряд и драгоценности значат немало, но не изменят души. А между этими дамами — ничего общего, кроме имени.

С роскошного портрета кисти самого Алиэ Готта надменно и холодно улыбается молодая красавица. Когда-то в детстве герцог не отличал ее от десятков других. Бесчисленные портреты Гербовой Галереи если чем друг с другом и схожи — то именно выражением лиц.

Пятьдесят лет минуло, триста ли пятьдесят? Всё те же истинные аристократы — в своем высокомерном величии. Скучные люди, потратившие жизнь на то, чтобы не уронить чести предков.

Бабушка… Как странно так называть не дожившую до рождения внуков.

Алое, сильно декольтированное (мода той эпохи) платье. Блеск ледяных зеленых глаз, блеск бриллиантов в фамильном колье, блеск рубинов в высокой прическе. Правда, к таким глазам больше пошли бы изумруды, но…

«Вне всякого сомнения» (как сказал некий весьма неплохой мастер кисти), дама — истинная аристократка. И по праву занимает достойное место в семейной галерее.

А на портрете неизвестного художника юная девушка в простом белоснежном платье бежит по залитому солнцем весенне-зеленому лугу. Дворянка, горожанка, крестьянка — не угадать. Ни диадемы, ни колец, ни сережек. Лишь в распущенных светлых волосах — венок из ромашек, розового клевера и, кажется, васильков. А в озорных зеленых глазах пляшут золотые блики солнца. Отражают юную зелень травы…

Кажется, девушка — тоненькая, легкая, облачно-воздушная — летит над лугом. Навстречу своей судьбе, свету… Возможно — будущему счастью.

Только разве внуку не известна судьба собственной бабушки?

— Да, это — тоже она, — с улыбкой подтвердил художник. — Ваша знаменитая родственница. Ей посвящено, кажется, тридцать с чем-то баллад…

— Уже сорок восемь. Еще с десяток пьес и тринадцать рыцарских романов. И это только из известных литературе. И одна пьеса пишется сейчас — очень неплохая. Возможно, я даже разрешу ее поставить… Интересно всё же, какой бабушка была на самом деле? — герцог отбросил со лба прядь непослушных темных волос — тоже фамильных. — На этих картинах — два совершенно разных человека. Но раз вы уверены, что обе — подлинники… Как вы полагаете, мэтр Лорэ, кто из портретистов прав? Или это просто разные периоды бурной жизни прекрасной герцогини?

— Вряд ли, — покачал головой художник. — Не будем забывать, эта достойная во всех отношениях дама прожила не столь уж долгую жизнь. Если вам интересно мое мнение — я верю мастеру, чье имя не сохранило время. Вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что сей шедевр — а это шедевр! — рисовал влюбленный…

— Вы так думаете? — герцог постарался скрыть удивление. — Хотя да… возможно всё. Я ведь прекрасно понимаю: бабушка была тогда молода и очень красива. Но… тайный влюбленный? Что вообще известно об этом портрете?

— До недавнего времени — ничего. Обнаружен пару месяцев назад в семейной галерее одного из северных баронских замков. Последний потомок рода умер бездетным. Владения перешли к дальнему родственнику. И один из гостей заметил сходство портрета с копией одной из самых знаменитых работ Алиэ Готта. Увы — род прервался. И узнать имя художника не представляется возможным. Единственное, что известно — дата написания. Спустя семь месяцев после смерти вашей бабушки. Так что это — более поздняя работа, чем портрет в Гербовой Галерее. Ведь великий Готта писал герцогиню при жизни…

— Да… — задумчиво протянул живой внук давно почившей красавицы. — И судя по посмертному портрету — бабушка эту жизнь весьма любила. И мечтала быть счастливой. Интересно, это ей удалось хоть ненадолго?

Два портрета. И высокомерная красавица-аристократка в алом бархате гордо и надменно озирает бегущую по лугу смеющуюся девчонку. Такую наивную в своем стремлении догнать счастье…

2

«Человеческая память коротка. И всё, что не сохранили анналы истории или древние свитки, засыплет песок веков. А остальное исказят переписчики. Случайно или по указке правителей, чьи имена в свою очередь сотрет неумолимое время.

С каждым поколением всё меньше истины останется в былых хрониках. И наступит день, когда далекие потомки не вспомнят ничего…

Вечное как мир озеро хранит древнюю легенду. Одну из многих, что давно забыты. Одну из тех, что не следовало забывать. Новые храмы возведены на месте прежних святилищ. Но старые боги исчезли не навсегда.

Два года, как ушел к праотцам Фредерик Второй — не лучший из королей.

Два года, как его завещание уничтожено. А Регент — принц и полководец Арно Ильдани, младший брат покойного короля — убит на пути к столице.

Два года, как власть в Эвитане захватила клика придворных интриганов, самозванно объявившая себя Регентским Советом.

Два года, как их войска огнем и мечом прошли по землям покойного принца Ильдани и его вассалов.

Два года, как стихийно вспыхнуло восстание. Оно позволило друзьям погибшего Регента вывезти из страны его сына Грегори. И семью лучшего друга Арно — маршала Алексиса Зордеса-Вальданэ, мидантийского изгнанника. Когда-то он нашел приют при дворе Ильдани. А теперь — убит вместе с Арно.

Два года, как восстание подавлено. Часть мятежников погибла, часть бежала за пределы страны. А наименее опасные — прощены и сосланы в собственные имения.

В числе прощенных оказался и примкнувший к мятежникам бывший Рыцарь Круга Равных (Ордена, основанного Арно Ильдани), лорд Лиара Эдвард Таррент…»

Из «Мемуаров» барона Сержа Криделя.

Часть первая. Предательство

В этом мире неверном не будь дураком: Полагаться не вздумай на тех, кто кругом. Трезвым оком взгляни на ближайшего друга — Друг, возможно, окажется злейшим врагом. Омар Хайям.

Глава первая

Эвитан, Лиар, замок Таррент. 2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Осени.

1

Эйда боится всего. Спать с ней в одной комнате давно превратилось в пытку. Сестренка кричит и мечется каждую ночь. А что еще хуже — сама вырваться из кошмаров не в силах.

Приходится вставать и расталкивать. Не то чтобы Ирии не жаль сестру. Было жаль. Особенно в первые месяцев пять. А сейчас уже меньше…

Можно попросить, чтобы младших поселили отдельно. Можно.

Но во-первых — нет ни малейшего желания просить мачеху. Хоть о чём. А во-вторых — рука не поднимется оставить Эйду одну в темноте.

Вот так мы и не меняем ничего в своей жизни. Год не меняем, два. Пятнадцать лет не меняем…

Ирия нехотя вылезла из постели, растолкала несчастную сестренку. Обняла за плечи и принялась укачивать, что-то вполголоса напевая. Привычно-привычно.

На самом деле так, наверное, быть не должно. Страшно, когда привыкаешь к такому.

— Ири! — Эйда, наконец, проснулась. Серые глаза полны слёз. — Ири, мне опять…

Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо при детях! Здесь же Иден и… Кати — дочка этой дряни. А еще здесь Ирия. И у нее больше нет сил…

Высшие силы остались глухи к мольбам. Можно подумать, они хоть раз ответили!

Всё, что осталось, — еще ниже склониться к сестре. Пусть Эйда шепчет прямо в ухо. Чтобы больше не слышал никто. Кроме Ирии, а ей ни змея не сделается! Ирии, которую мачеха называет своим проклятием, брат — неблагодарной и сумасшедшей дикой кошкой. А отец уже год не называет никак. Потому что в упор не замечает.

И вообще — она уже совсем взрослая. Весной ей исполнится целых шестнадцать. И она в силах выдержать всё-всё! А глупую слезу, покатившуюся по щеке, мы сейчас слижем.

А если и нет — кто увидит в темноте? И кто станет рассматривать? Ведь всем известно: дикие кошки не плачут!

Ирия дождалась, пока сестра уснет. «Дикой кошке» тоже до жути охота разреветься. По-звериному завыть! Непонятно, кого жалея — Эйду, себя? А то и вовсе — Иден?

Мрачные стены родового замка. Равнодушная многовековая громада. Намертво сомкнулась вокруг насквозь промерзшей спальни графских дочерей. Стиснула ледяным кулаком.

Как же холодно! Милосердный Творец, почему здесь всегда так холодно?!

Неужели раньше было так же? Просто Ирия не замечала?

Больше нет сил…

Девушка осторожно сунула руку под подушку. Под белый квадрат — почему-то всегда отсыревший. Даже сейчас — в самом начале осени. Что же будет зимой?

Рука коснулась знакомого диска. Вот он — всегда теплый! Солнечный…

В кромешной темноте не разглядеть ничего. Но черты лица на медальоне — и так в памяти навечно. ЕГО черты. Того, кто спас их всех! И навсегда завоевал сердце Ирии. Даже не зная об этом…

Когда-нибудь он приедет за ней. И заберет отсюда…

Конечно, на самом деле ясно: не приедет и не заберет. Ни он и никто другой.

А ОН вряд ли вообще ее тогда особо разглядел. И уж тем более — запомнил.

Да и было бы что в ней разглядывать — полтора-то года назад. Если и сейчас — особо нечего…

Ну и что? Лучше мечтать о несбыточном, чем не мечтать вовсе!

— Ири! — Нет, Эйда так и не уснула. И смотрит теперь на сестру в упор.

Сон всё равно уже слетел. Тоже привычно.

— Спи, маленькая! — Ирия заученно-ласково провела ладонью по лбу сестрички. Другой рукой медленно заталкивая медальон обратно под подушку.

Вряд ли Эйда его вообще разглядела. Но резкий жест привлечет ее внимание точно.

Хорошо, что их кровати рядом. Очень хорошо. Вставать удобно, прятать заветный диск удобно…

Впрочем, можно было не стараться. Эйде сейчас совсем не до медальонов. И уж тем более — не до чужих тайных любовей.

— Ири, я — не маленькая, — тихо и серьезно возразила сестренка. — После всего, что со мной было, — не маленькая…

Зачем ты опять об этом говоришь? Ирия ведь правда ничего не в силах сделать. Вот если бы ее действительно полюбил…

Размечталась, на ночь глядя! Посреди ночи, точнее.

Эйда, сестра не может сейчас за тебя отомстить! Только слушать твои кошмары. Ночь за ночью, месяц за месяцем и год за годом — пока не рехнется сама!

— Ири, понимаешь, мне приснилось, что нас опять увезли! А меня…

— Нас больше никто не увезет! — Ирия до боли стиснула плечи сестры. — Я успею запереть дверь и прирезать тебя, Иден, Кати и себя. Всех! Вот кинжал, смотри. — Девушка безошибочно нашла во тьме и потянула из-под холодной подушки второе тайное сокровище. В изящных ножнах. Так оно прежде и висело в отцовской оружейной — среди подобных ему. — Клянусь: я больше никому тебя не отдам!

2

Утро встретило Леона Таррента унылой осенней моросью за окном, зябкой сыростью выстывшей за ночь комнаты… И голосами слуг — в коридоре. Явно не догадавшихся поплотнее прикрыть с вечера дверь в покои молодого господина. А заодно — поторопиться с утра растопить в его спальне камин.

Юноша поглубже натянул на затылок меховое одеяло. И честно попытался вспомнить хоть что-нибудь, ради чего вообще имеет смысл сегодня вставать. А уж тем более — на таком холоде!

Чтобы увидеть унылые лица Эйды и Иден, хмурый взгляд Ирии? Или вечно погружённого в собственные мысли отца? Как же он сдал за последние полтора года!

Опять придется бессильно наблюдать, как лорд Таррент боится поднять глаза, чтобы не встретить взгляды дочерей. Как Ирия зло косится на бедняжку Полину, ловя каждую ее ошибку! И сочиняет хрупкой, безответной женщине несуществующие грехи. Как это и свойственно озлобленным, завистливым людям! А уж особенно — вздорным, некрасивым девицам.

Сестра и раньше была — не мед. Но в последние годы!..

Ну ладно — Ирия злится на отца. Что тут греха таить — он кругом виноват!

Да, лорд Таррент вечно твердит, что не мог иначе. Но то, что он сделал со своей семьей, ему не искупить никогда.

А Полина здесь при чём? Что отец не любил маму — давно не секрет ни для кого. Эдвард Таррент обрел, наконец, счастье. Женщину, готовую разделить его изгнание. Женщину гораздо достойнее самого отца — если уж на то пошло!

Дальнейшим размышлениям помешал уверенный стук в дверь. Слуга. Лентяй только сейчас явился растапливать камин.

Да — распустил отец прислугу, нечего сказать! Когда хотят — тогда и работают. В остальное время — лясы точат на поварне. А господа — замерзай!

Наконец-то комната наполняется долгожданным теплом…

Юноша блаженно потянулся под одеялом. Как он мог забыть? За завтраком же увидит Полину! Чем не радость?

А все горькие мысли — прочь. К Темному противный дождь! Всё равно он не здесь, а за окном.

И к змеям северный ветер и сестер! Родственников не выбирают, а уж родственниц…

Что поделать, если большинство девиц — глупы от природы? А вечное шитье и вовсе превращает в безмозглых куриц. Хуже служанок!

А уж у тех точно нет никаких мыслей. Кроме как набить брюхо. Да еще перемигнуться с конюхами и камердинерами.

Леон стремглав вскочил с постели. Поежился от сырости и холода и поспешно потянулся к одежде. Не ждать же еще одного лодыря — камердинера! Тоже наверняка у какой-нибудь служанки… мерзавец!

Мрачные, всегда полутемные коридоры слегка притупили почти детскую радость. В столь тоскливые минуты порой приходит в голову, что если отец вдруг умрет, то…

Они бы все долго горевали, но траур не бывает вечным. Закон не запрещает жениться на вдове отца. Полина еще так молода! Ее детей Леон готов принять, особенно Чарли, и…

Юноша поспешно отогнал бесполезные и недостойные благородного человека мечтания. При живом-то отце — совсем с ума сошел?

А слуга распахнул потемневшие от времени двери столовой.

Тот, кто занимался планировкой Светлой Залы, явно рассчитывал на иное число домочадцев. Человек на тридцать. И стол отгрохал соответствующий.

Зато теперь все сидят так далеко друг от друга, что вести общую беседу — невозможно. Если не орать.

Во главе стола, в громадном кресле с гербом — отец. Полина — слева от мужа, Леон — рядом с ней.

На другом конце деревянного чудища разместились сёстры — все четыре.

Эйда может упасть в обморок или забиться в припадке.

Кати еще толком не умеет разрезать еду на тарелке. А лишнего присутствия слуг не терпит.

Так что обе они — по бокам от Ирии. А Иден возле Эйды — не отсаживать же младшую куда-то еще.

В результате, они смотрятся не семьей, а двумя изолированными военными лагерями. Интересно, кому еще такое в голову приходило? Вряд ли Полине — она слишком добра. И уж точно не сестрам. Иногда Леон вообще сомневался, что они способны думать о чём-то, кроме собственных капризов. Особенно вечно хнычущая плакса Эйда. Или злобная истеричка Ирия.

Интересно, Чарли, когда подрастет, куда сядет? Хотя, наверное, рядом с Ирией. Его ведь тоже сначала придется кормить. Кати к тому времени уже научится сама. Да и должен же быть хоть какой-то прок — от самого невыносимого члена семьи!

Странно — Ирия кажется неотъемлемой частью замка. А ведь она к тому времени может выйти замуж. И кормить собственных детей. Или поручить это слугам.

Вряд ли! Такой жены и Ревинтерам не пожелаешь. Так что тут Ирия и останется. Мозолить всем глаза — до глубокой старости. Портить им жизнь.

Сестрица, к счастью, как раз кромсает мясо на тарелке Кати. Так что на брата не обернулась. Уже хорошо. Теперь еще не начала бы опять задевать Полину!

Юноша подцепил на вилку кусок вкусно благоухающего жаркого. Кухарка сегодня расстаралась на славу!

Осторожно глянул в сторону Ирии… И поймал настороженный, насквозь прожигающий взгляд двух зеленущих глаз.

Темный и змеи его! Неужели Леон успел с вечера что-то пообещать этой привязчивой занозе? Что именно?

Ах да! Он должен был поговорить с отцом.

Но лорду Тарренту вчера нездоровилось. Он и сейчас — явно не в себе. Еще бы! День — хмур с утра. За окном сходит с ума ветер. Значит, конная прогулка отменяется.

И за что эту залу прозвали Светлой? Здесь солнца не бывает!

Протянув изящную руку к почти нетронутому бокалу, Полина подняла взгляд от тарелки. И застенчиво улыбнулась юноше.

Душу омыло теплой волной. Есть солнышко в этом замке, есть! И светит — для одинокого сердца Леона Таррента!

Жаль, сам он может лишь слегка улыбнуться в ответ. Вдруг отец заметит? Или Ирия!

Всё, на что имеет право пасынок, — это подлить мачехе вина, протянуть блюдо с фруктами, подложить мяса или овощей. Но ест она так мало, что и это не требуется.

А вот Ирии не мешало бы не тащить вторую добавку. На глазах у всех. Вчера за ужином съела почти столько, сколько сам Леон. А он — все-таки мужчина!

Не можешь есть, сколько положено леди, — добирай за закрытой дверь. Но не позорься при всех. Сестрица вообще — дама или как? Хотя глупый вопрос. Дама за столом — всего одна.

На мачехе (и как же трудно даже в мыслях называть ее этим чужим, безликим словом!) сегодня небесно-голубое шелковое платье. Это Ирия и Эйда одеваются в дурацкие серые тряпки фамильных цветов. В таком виде и к общему столу притащились. А у Полины — безупречный вкус.

Впрочем, костлявую фигуру средней сестрицы не спасет никакой наряд. Хоть лучший в подзвездном мире. А хрупкая, светловолосая, голубоглазая Полина в любом, самом скромном платье — настолько совершенное создание!

И за что стареющему, махнувшему на всё рукой лорду Тарренту такое сокровище? Он всё равно никогда не сможет оценить Полину по-настоящему! Ее красоту, ее нежность, ее ум… Ее жертву, наконец!

Выйти замуж за опального изгнанника — это ведь дорогого стоит, разве нет? Так почему он позволяет Ирии так смотреть на его любимую женщину? Другой отец давно приструнил бы дерзкую, неуправляемую девчонку, напрочь забывшую свое место!

Когда хозяин занят чем угодно, кроме дома — даже собаки и кошки наглеют. Что уж говорить о вздорных дурах? Но Эдварду Тарренту плевать на всё!

Ветер за окном мерно воет. В такт печальным мыслям. Там, за окном — серые поля. А дальше — мокрый лес.

Пустота. Одиночество…

Тоска! А с единственной родной душой нельзя и словом перемолвиться. Потому что бдит тощая злющая ворона, по недоразумению родившаяся сестрой Леона.

Завтрак имел все шансы пройти, как часто бывало — в гробовом молчании. Если бы Полина — как всегда, Полина! — не попыталась разрядить обстановку:

— Эйда, тебе понравились новые платья?

А вот плаксивая тихоня — опять же, как обычно! — опустила глаза долу. Ну, можно не говорить с посторонними, но с родными-то?

А Ирия уже и ложку отложила, готовясь к бою. И с кем? С благороднейшей из женщин, искренне стремящейся стать им всем если не матерью, то старшей сестрой?

Полина бросила отчаянный, умоляющий взгляд на Леона. В уголках голубых глаз выступили слёзы. Хрупкие, изящные руки растерянно теребят край скатерти…

— Эйда, Полина задала тебе вопрос! — разозлился юноша.

— Понравились… — прошептала плакса.

Едва слышный стук ложки. Сжимаются кулаки Ирии. Эта-то куда опять лезет, когда не просят?!

— Тогда почему ты их не носишь? — обиженно дрогнул голос Полины.

Даже она не выдержала!

Эйда вскочила из-за стола и ринулась вон. Да какая муха ее укусила?! Откуда такой эгоизм и неблагодарность? От сестрицы научилась?

Ирия молча поднялась и тоже направилась к выходу. Походкой дворового сорванца. Хоть бы ходить нормально выучилась! Есть же у кого.

— Платья еще не готовы! — сквозь зубы процедила озлобленная дура, резко обернувшись в дверях. Еще более широких рядом с ее тощей фигурой.

— Почему?.. — опешила Полина.

— Мы еще не нашили на них синий круг.

Знак кающихся грешниц! Бывших продажных женщин!

Юный лорд едва не захлебнулся от ярости.

И дверь успела захлопнуться прежде, чем Леон сообразил крикнуть:

— Что ты себе позволяешь?! Папа! — юноша обернулся к отцу… и осекся.

Лорд Таррент так и просидел всю душераздирающую сцену над тарелкой. Не прикасаясь к еде. И явно не слыша ни слова.

3

Ни на какие колыбельные Чарли не реагирует. У него есть более важные дела — орать во всю мощь легких.

А вот детские считалки братишка любит даже очень. Наконец утихомирив его и оставив на попечение обрадованной кормилицы, Ирия вернулась к сестрам. В общую спальню.

Конечно, и ей, и Эйде уже положены собственные комнаты. Девицам в брачном возрасте — не место в детской. Но интересы Эйды в замке Таррент учитывать не принято. А уж Ирии…

Правда, до этой осени она о замужестве и не помышляла. Ее тайная любовь давно и, говорят, счастливо женат. А кого другого в этой роли странно и представить.

Но больно уж тоскливо этой ранне-промозглой осенью. И слишком нестерпимо хочется вырваться! Кажется, душу бы заложила за свободу — если кто примет такой залог. Только бы сбежать из тюрьмы!

Договорилась до ручки — родной замок тюрьмой стал.

Тюрьмой. Тюрьмищее не бывает! То есть бывает, конечно. Но об этом Ирия поклялась забыть. Навсегда.

Ага, забудешь тут — если Эйда еженощно напоминает!

Ладно, чем грустить — лучше заняться полезным делом. Почитать, например.

По десятому разу — одно и то же? Ничего, умных людей можно и в одиннадцатый раз перечитать. Всё лучше, чем вышивание гладью. Или крестиком. И чем смотреть на грустных сестер.

А еще лучше — пойти и развеселить девиц-красавиц. Когда-то удавалось…

Мало, что ли, книг прочла? Ну не то чтобы слишком много… Где их возьмешь, если вся папина библиотека — три шкафа? Не самых широких.

Так, берем пару толстых фолиантов. И стопку бумаги — с заброшенной на середине рыцарской сказкой. Собственного сочинения.

А теперь можно забраться на кровать — с ногами.

Вот и плюс, что еще не одевают как взрослую. Попробуй, посиди так в корсете и пышных юбках!

«Ветер тревожно свистел в кронах деревьев…»

А дальше? А дальше какой-нибудь граф приходит на свидание к некой… лучше принцессе. И узнаёт стр-рашную тайну ее семьи.

Например, все они по ночам воют на луну и превращаются в волков! А зовут графа… Серж — банально, Рауль — тоже часто встречается. Анри… нет, Анри звать не будут никого!

Ирия досадливо встряхнула головой. Смотреть на расплывающиеся силуэты Эйды, Иден и Кати — даже забавно. Но вдруг кто заметит?

Лоренцо — вот отличное имя!

Девушка потянулась к туалетному столику — за пером и чернильницей. И задумалась, глядя на сестренок.

Старшая тихо сидит в углу, обхватив руками колени. Явно пребывает в мыслях где-то далеко. Вот ей бы взрослая одежда пошла. Да кто же в этом замке вообще об Эйде вспоминает? Разве только мачеха — чтобы новую гадость сочинить.

Кати возится с куклой. Или делает вид. А сама обдумывает очередную пакость…

В следующей главе будет стервочка именно такого возраста. Шпионить за главной героиней, чтобы сдать злой мачехе. Хрупкой такой, голубоглазой. С нежным голосочком и манерами умирающей горлицы…

Иден. Единственная, кто здесь действительно вышивает. Правда, мастерица иглы она весьма посредственная. Даже по чужому рисунку.

Набросать, что ли, для младшей очередной пейзаж? Раз больше ничего в голову не лезет. Не сочиняются сегодня сказки про рыцарей и принцесс!

Самое смешное — как раз Ирия рукодельничала весьма неплохо. Или просто лучше сестер. Только ей это не нравится лет с десяти. А что нравится — в последний год нельзя!

— Ирия!

Кажется, бессонные ночи сказались — чуть не уснула днем. Конечно, лучше спать, чем плакать. А то тут кое-кто, когда имена вспоминать начал…

Но еще лучше — бодрствовать и хоть немного разгонять чужую хандру. Раз уж всё равно деваться некуда.

— Ири, почитай, пожалуйста, вслух.

Бедной Иден надоело вышивать? Всё равно за кривые цветы и непонятной породы птиц (или это рыбы?) никто не похвалит. Особенно Полина. Которая сама к иголке, кстати, и не прикасается. Нежные пальчики бережет. Действительно — разве у хрупкой фиалки могут быть мозолистые крестьянские руки?

Ирия привычно потянулась к «Хроникам Великих войн». Нет сегодня своих сказок — есть чужие. Умный человек написал за тебя — бери, пользуйся.

Она и прежде зачитывала вслух главки поинтереснее. А сестренки, навострив ушки, слушали. Иден всегда была «хвостиком» Ирии, а Эйда… Тихая, мечтательная Эйда родилась раньше Ири на полтора года. Но роль старшей без боя уступила еще в детстве.

Правда, внешне она повзрослела куда раньше. Так что в прошлом году никто не спутал, кто из них старше.

Ирия едва успела открыть «Историю славного рыцаря Ромуальда», как в комнату без стука заявилась мачеха. Конечно — церемонится она, только если рядом папа или Леон. За каким лешим ломать комедию в присутствии падчериц? И родной доченьки — маменькиной копии.

— Иден, выйди! — холодно обронила Полина.

Только Иден. Не Кати. Той дозволено остаться и посмотреть комедию в лицах.

Эх, жаль — под рукой нет ничего тяжелого. В лицо хрупкому цветочку зашвырнуть.

Книгой, что ли? Жалко такую хорошую книгу…

— И что тебе? — «маминым» (долго тренировалась!) ледяным тоном поинтересовалась Ирия, едва за Иден закрылась дверь.

Хуже уже не будет. Мачеха наверняка пришла с очередной подлостью.

— Это правда, что Эйда вопит каждую ночь?!

Во уставилась — сейчас высверлит во лбу дыру!

Ничего, мы тоже так умеем. Только пока не будем. Потому как — послушаем, что стерва скажет.

Неужели вдруг решила помочь? Это после глухих-то тёмно-серых балахонистых платьев? В каких Эйду только в монастырь отправлять? А если добавить на грудь синий круг грешницы — то и к позорному столбу.

И после этого ждать от мачехи хорошего?

— Нет, разумеется. Мы все спим сном младенцев. Как и положено благовоспитанным девицам.

Ну, заглотни приманку! Переведи огонь на дерзкую среднюю падчерицу. Ей ни змеи не сделается. Потому как на тебя плевать. Ну!

Или сейчас грянет гром…

— Это больше продолжаться не может!

Грянул!

И вообще — нечего было упоминать «девиц». Бессонные ночи явно убавляют ума. Ирия — яркий тому пример.

— Я вижу, Эйда так и не смогла… Я не допущу, чтобы Кати жила в подобных условиях!

— Прекрасно! Отсели отдельно свою драгоценную Кати. Или нас с Эйдой.

Ирия на миг отвела злой зеленый прищур от Полины, чтобы вонзить в мигом съежившуюся Кати. Ну, держись, дрянь малолетняя! Потому что больше выдать Эйду мачехе было некому.

— Я спрошу твоего совета, Ирия, если он мне понадобится! Я уже приняла решение. И ваш отец со мной согласился. Эйда завтра же отправится в монастырь святой Амалии!

— Так вот… для чего платья?! — змеей прошипела Ирия. — Ты не посмеешь!

Полина гадко усмехнулась:

— Дитя мое, и ты, и Эйда до замужества не можете распоряжаться собой. И я вполне посмею сделать с ней всё, что сочту нужным.

Ирия так растерялась, что мачеха успела удалиться. Величественно шелестя платьем…

Кати поспешно вышмыгнула за дверь. Вслед за мамашей.

Могла бы не торопиться. Ирии сейчас не до маленькой злючки. Нужно спасать Эйду!

Средняя дочь лорда Таррента обернулась к сестре.

Змеи! Старшая, скорчившись на кровати, даже не плачет. Скулит раненым щенком.

— Прекрати! — попыталась одернуть ее Ирия. — Мы — еще живы.

Эйда словно дожидалась этих слов — зарыдала в голос. И Ирия ее понимала — всё равно уже в монастырь. Хуже не будет…

Ну уж нет!

Ирия подсела к сестре, торопливо взяла за плечи. Попыталась заглянуть в мокрые от слёз глаза:

— Я обещала, что не дам тебя увезти. И не дам!

— Меня увезут… — пробормотала отрешенно-отчаявшимся голосом Эйда. — Меня всё равно увезут…

— Никто тебя больше не увезет! — почти закричала Ирия. — Никто, слышишь? Никто, пока жива я, твоя сестра!

Глава вторая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Когда-то библиотека была одним из его любимых мест. Жаль лишь, что она — невелика. Все более-менее интересные книги Леон с Ирией перечитали еще в детстве.

Сестра глотала и хроники, и баллады намного быстрее брата. И в последние годы перед мятежом всё жаловалась: чего-нибудь нового хочется!

Теперь Леон повзрослел, и у него совсем другие увлечения. Тот, кто надеется поступить в гвардию, должен хорошо фехтовать и стрелять. Читать умеет любой дурак. А вот стать офицером, служить в столице…

А Ири… ну пусть повышивает, что ли! Даже не верится, что в детстве она была Леону лучшей подругой — так раздражает теперь. Брала бы пример с Полины, в конце концов! Разве хрупкой красавице, выросшей в южном герцогстве, хорошо в северном замке? В занесенных снегом краях? Но как мужественно она выносит все лишения!

— Леон!

Юноша невольно вздрогнул при звуке нежного голоса. Ее голоса.

Она пришла! Одна. Не побоялась слуг, всегда готовых насплетничать — неважно, что отцу давно на всех плевать!

Любимая пришла, чтобы поговорить с ним, Леоном!

Полина, грациозно подобрав платье, осторожно присела в старинное кресло. Хрупкая статуэтка. Нежная фиалка, невесть как занесенная в суровый Лиар. Лиар, где место лишь живучим кошкам. Ирии и ей подобным!

— Полина… — прошептал юноша, не находя слов. Их всё равно нет в языке людей.

— Леон, мне нужна ваша помощь, — хрупкие пальцы теребят голубой веер.

Нежная, прелестная, трогательная… неземная!

— Я к вашим услугам, Полина! — юный Таррент опустился на колени возле ее кресла. Как рыцарь из старинной баллады.

В прекрасных голубых глазах дрожат непролившиеся слёзы.

— Ирия… — шепчут коралловые губы.

— Что случилось?! — Леон невольно сжал кулаки. — Что эта… моя сестра опять натворила?!

Сколько зла и наглости может поместиться в одной девчонке? Отец должен хоть что-то сделать, предпринять меры! Это же переходит все границы!

— Леон… ты — уже взрослый… Ты всё понимаешь… Я пытаюсь всех примирить. Ваш отец не в силах… Я понимаю, но… Леон, я могу говорить с вами откровенно?

— Конечно! Вы всегда можете рассчитывать… Ваша тайна, Полина, умрет вместе со мной!..

Так взволнована, что не знает, как обращаться. «Ты», «вы»… Да, он — пасынок Полины. Но при этом — и мужчина, ее защитник. Ее единственный рыцарь!

— Мы все пытались помочь Эйде. Изо всех сил… — Прозрачнее хрусталя, драгоценнее жемчуга слеза скатилась по бледной щеке. — Но всё тщетно и… Как вы думаете… как ты думаешь, Леон, что за судьба ждет Эйду здесь, в замке? Где всё, абсолютно всё напоминает о прежней жизни. И что счастливое прошлое не вернется никогда…

2

Проклятье! Ирия потратила на нервы Эйды слишком много времени.

Полина успела запастись тяжелой артиллерией. И даже расставить ее на подходах к Западной Башне. К папиным новым покоям.

И теперь «артиллерия» торжественно расхаживает по мрачной Гербовой Галерее. Взад-вперед. Явно намереваясь защищать до последней капли крови — своей и чужой! — мирный сон отца. Если таковые ему еще снятся.

Зато уж лицемерная стерва Полина точно спит спокойно! К сожалению.

Всё это стоило предположить заранее. Вот только что враг — родной братец, Ирия ну никак не ожидала.

Ладно, посмотрим, как далеко он зайдет. Она-то готова — очень далеко. Удастся ли потом вернуться?

Ведь когда-то играли вместе. Все деревья в округе облазали, дрались, наперегонки носились верхом. А теперь…

Что же случилось с ними, если Леон — против родных сестер? Брат, твоя Полина — стерва, дрянь, шлюха, не видишь?!

И что случилось, если ты при виде родной сестры едва за шпагу не схватился? А Ирия — безоружна, между прочим.

Или принял ее в полутьме за Призрак Дочери Лорда? Так больше надо факелов зажигать. Таинственность хороша лишь в романах.

— Леон, отец у себя?

— Отец занят!

Спокойно!

Решил «держать и не пускать»? Ну-ну. Год назад — и то бы не вышло. А уж теперь…

— Когда освободится?

Только бы не сорваться! Леон всё-таки ее брат. Ирия сумеет его убедить!

— Для тебя — в ближайшие дни вряд ли!

— Ты знаешь, что Полина собралась запереть Эйду в монастыре? До конца ее дней?

Вот так — и глаз не отводи. Что, даже от Ирии не ожидал? Так вы в разных родителей уродились, ты — в папу, она — в маму.

А чего ждал? Что когда-то любимая сестра закатит глаза, грохнется в обморок? Или начнет жеманно лепетать — вокруг да около?

Так она не умеет.

3

Леон Таррент всегда боялся полнолуния. Ирия в детстве любила пугать брата ведьмами. А он потом в такие ночи заснуть не мог. Страшился, что злые колдуньи украдут его душу!

Да и кто не согласится — в полной луне есть нечто зловещее. Словно она открывает двери силам Тьмы! Таких ночей не боятся лишь волки, кошки, ведьмы… И озверевшие девицы, коим уже на всё плевать. Те, кто приходят с нелепыми обвинениями и обзывают белое черным.

Леон не сразу оправился от замешательства. Слишком уж яростно вгрызся в душу зеленый взгляд!

В последнее время юноше всё чаще приходило в голову: не ведьма ли сама Ирия? У кого обычно такие глаза? Говорят, были у бабушки, но ее Леон не застал…

— Ирия! — в последний раз попытался он решить дело миром. — Иди к себе в комнату! Я — твой старший брат и приказываю тебе…

— Ты вообще меня слышал?

Юноша содрогнулся. Что за дикая сила яростно рвется из изумрудных глаз? Говорят, женщины, продавшие душу Темному, по ночам принимают облик диких кошек. И убегают на шабаш. Как раз в такие ночи. Когда в небе лыбится полная луна, а в ставнях свистит ошалевший ветер. Именно тогда ведьмы и творят свои черные дела!

— Ты вообще мне — брат? — Сколько в ней ярости! Девчонка взбесилась! — Ты Эйде — брат?!

— Брат… — Куда бы отвести глаза? И почему он вообще их отводит? Ему совсем не по себе, хотя Полина — кругом права. — Да пойми ты: Эйде будет намного лучше в монастыре!

— Что? — голос Ирии упал до змеиного шелеста. А по ошалевшему взгляду можно решить — вместо родного брата она узрела Призрак Дочери Лорда. — Что?!

Ее даже обнять вдруг захотелось — такой потерянной кажется. Может, Полина всё же в чём-то ошибается? Немного? Сестра — просто нервная, и ей всего пятнадцать. Сейчас Леон еще раз попробует найти нужные слова.

Мама же ушла в монастырь. Ирия — слишком молода и не особо умна. Но даже она должна, наконец, понять…

— Ири… — брат протянул руку — погладить сестру по волосам. Слегка растрепанным. А еще — девица…

Отпрянула — как от ползучей гадюки!

— Ты соображаешь, что говоришь?! — От странного, еле слышного шепота почему-то куда страшнее, чем от недавней злости.

Сумрачная Гербовая Галерея, зловеще-багровые отблески факелов. Непонятные тени — на полу, на стенах. Полнолуние…

Сестра ли это? Или одна из тварей Темного приняла ее облик?! Способны ли ведьмы выкрасть душу той, что так часто смеялась над ними? И… кого они выберут следующим?..

— Ири… — растерянно пробормотал юноша. Отсюда лучше уйти, убраться поскорее… Но как же Полина?! — Ты же понимаешь, Эйда никогда не выйдет замуж… Даже если бы… Да она и сама не захочет! Ну куда ей еще? А в монастыре всем всё равно, что с ней случи… Да там же мама! Она об Эйде позаботится…

— А если бы тебя — на всю жизнь в монастырь?!

Леон отшатнулся от бешено вспыхнувших ведьминой зеленью глаз, от змеино-шипящего голоса. Как можно казаться пантерой и змеей одновременно?!

— Представь: тебя — в монастырь! Потому что ты сейчас жениться не можешь. Легче бы тебе стало, если б в том монастыре уже папа сидел?

— Ири…

Сестра несет полную чушь. Но именно оттого, что это столь очевидно, толком и не подобрать слов. Как доказать, что вода — мокрая, утверждающему: «нет, сухая».

— Ири, но это же… это совершенно другое дело!

— Разумеется. А еще — одного из нас двоих точно подкинули…

— Что?! — ошалел он.

ЧТО?! Она имеет в виду…

Рука сама рванулась за пазуху. Солнечный диск хранит от любой нечисти, от всякой скверны, спасает душу… А тело?!

— …потому что ты точно не можешь быть моим братом! Или… А с чего ты вообще до такого додумался? То, что ты нес сейчас, — сам никак сочинить не мог. Эта чушь годится лишь для твоих ушей. Значит, придумала ее Полина. Чтоб ей!

В коварных лунных бликах — яростная черная тень. Заслонила стену. Мотнула головой на длинной шее, колыхнула волосами… А еще одна — на полу.

Твари Темного теней не отбрасывают!

Почему Леон сразу не взглянул на пол? Потому что… боялся отвести взгляд?

— Ири! — Наваждение ушло, зато нахлынул стыд — мучительный, яростный.

Это просто Ирия. А не то, что невесть с какого перепугу померещилось.

Вот именно — с перепугу. Позор! Разве мужчина смеет — бояться? Да еще женщину? Ведьму — да, но сестру?

— А ну отойди. Или я твоей кошке драной выдеру последнюю шерсть на голове!

Ирия — даже такая, как есть! — как назло, ненамного ниже брата. Худощавая, но не хрупкая, а жилистая как банджарон. И на кошку больше похожа сама. Только не драную, а дикую и бешеную!

— Ири, лучше отойди! — юноша чуть отступил назад.

Не драться же с ней! Кулачный бой — не фехтование. Тут Леон сильнее чисто физически — как любой мужчина. Не бить же Ирию всерьез — кулаком в лицо! Сестра всё-таки…

Лунный луч посеребрил лезвие кинжала. Зловеще блеснувшее в тонкой девичьей руке.

Его кинжал, между прочим! Когда успела вытащить?!

— Когда мы фехтовали в детстве — я всегда побеждала, забыл? — усмехнулась Ирия. — Мне запретили брать в руки шпагу совсем недавно. И с тех пор ты ушел очень недалеко. А кинжал — всё, на чём я тренировалась в последние полгода. Пофехтуем? У тебя — шпага, у меня — кинжал. Ставка — жизнь Эйды. Ты хочешь ее погубить, я — спасти! — дерзкая девчонка едко и зло рассмеялась. — Пусть будет Высший Суд! Победит тот, чье дело правое. Разыграем жизнь сестрички?

Она уже смеется вовсю — только что не хохочет. И в глазах — всё то же ледяное бешенство.

— Проходи! — Леон отступил в сторону. — Иди к отцу. Ты — сумасшедшая, Ири!

Глава третья

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Это глупо и нелогично, но перед дверью отцовского кабинета гнев Ирии угас. То ли полутемная лестница показалась с отвычки крутой, то ли воспоминания слишком горько стиснули горло.

Сколько раз в детстве дочь бегала сюда, к отцу. Несмотря на все запреты. Он даже шутил: «Непоседе Ири достаточно услышать „нельзя“, чтобы всё сделать наоборот…»

Судьба посмеялась вволю. По уши снабдила бесконечными «нельзя». Непреодолимыми.

Нельзя сбежать из Ауэнта. Нельзя набить морду врагам, что придут за сестрой. Нельзя ее спасти. Нельзя помешать королю вынести тебе смертный приговор — если такое вдруг придет в его не слишком умную, зато коронованную голову.

И нельзя простить отца — потому что не получается…

Когда-то — в начале позапрошлого века или даже раньше — прапрапрадед папы приказал возвести этот замок. Для своей немалой семьи. И выросли четыре башни: одна — для самого лорда, три — для сыновей с семьями.

Постепенно замок разросся. Жить в мрачных башнях стало необязательно. Но для отца Западная — его любимая — после разгрома восстания превратилась во вторые покои.

Лет десять назад папа рассказывал семейную легенду. Когда-то с этой башни бросилась вниз дочь лорда. Того самого, основателя, или другого — предание умалчивает.

Погибла девушка, узнав о смерти любимого жениха. Ирия, правда, в последний год подозревала, что графиня не только потеряла свою любовь, но и обезумела с тоски в этих мрачных стенах. Правда, такие догадки дочь Эдварда Таррента держала при себе. И без того выть хочется!

Еще она слышала в детстве, что иногда, в полночь, здесь появляется привидение покойной. Но ни отец, ни дочь так его и не увидели. Хоть несколько раз специально караулили. Трижды — даже вместе с Леоном.

Наверное, призрак юной графини не любит шумных компаний.

Впрочем, еще говорили, что он посещает лишь тех, кто сам скользит по грани жизни и смерти. Еще одна выдумка. В Ауэнте никакие привидения не появлялись. Как и в аббатстве святой Амалии.

Как бы там ни было — Ирию давно не удивляло, что с такой башней связана трагическая легенда. Башня Запада, где заходит солнце. Башня Заката… чьей-то жизни! Той юной графини. И много кого еще. Всех, кто прежде ступал по этим каменным плитам. Те люди жили, любили (если им повезло), радовались (хорошо бы!), страдали (вот это здесь запросто). Думали, мечтали, надеялись, верили. И никого из них уже нет в живых. Самый старший из Таррентов — отец…

— Входи, дочка!

Как он угадал, что она — за дверью? Или знал, что «кошмар замка Таррент» заявится обязательно? «Отцовское проклятие и худшая из дочерей» — как он сам обозвал ее больше года назад.

При одном воспоминании бешенство накатило вновь. Альваренской волной. Конечно, лорд Таррент догадался. Если в Башне уже побывала Полина!

Одна или вместе с Леоном?

Хотя нет — вряд ли. Такое обделывается наедине. При помощи охов, вздохов, опущенных бесстыжих глазок. И не менее бесстыжих нежных пальчиков…

Порой Ирия даже испытывала странную, противоестественную благодарность к Эйде. Как, например, сейчас. Благодаря ночным откровениям сестры можно думать об определенных… вещах со злостью и раздражением. Но зато без малейшего смущения невинной, беспорочной девицы из рыцарского романа. Нечего тут идеализировать и нечему смущаться.

Вещи нужно называть своими именами. То есть — к отцу приходила шлюха Полина. Он размяк и наобещал ей три луны с небес и родную дочь в монастырь. Но теперь вспомнил, что после немалого блюда сладкого меда должна притащиться горчайшая ложка дегтя. Она же — вторая по счёту родимая доченька. Самая непокорная в подлунном мире. И до сих пор не удостоенная почетного титула «позор семьи» лишь потому, что его уже носит Эйда.

И что же ты скажешь своей «дочке», папа?

2

Она пришла. Можно было догадаться. Девочка, когда-то на его плече рыдавшая о погибшем герое, теперь научилась справляться сама. Без помощи других героев. Они ведь не появились.

И не появятся. Ирия так и не поняла, что рыцари защищают ланей, а не тигриц. Не догадалась — и упрямо пробивает себе путь дальше. Зубами и когтями.

Лорд Эдвард Таррент перевел взгляд на упрямую дочь. Если бы она знала, если б они все знали, чего ему стоил последний год!

Его бы в любом случае никто не послушал!

Почему он не может прямо ей это сказать? Почему вечно отводит взгляд, видя обвинение в яростных зеленых глазах? Что Таррент теперь-то может сделать, чтобы всё исправить?!

Ничего. Только устало смотреть на дочь.

Ветер яростно колотится в ставни. Ветер и вечер. Поздний. Слишком поздно всё…

Ни товарищи по мятежу, ни враги, ни собственные дети не стали бы его слушать! Как теперь он сам — Ирию.

Слишком много ошибок! Эдвард Таррент всю жизнь выбирал между стремлением жить правильно и… просто жить. И последнее решение — тоже ошибка. Не единственная, зато самая страшная. Круг Равных, юношеская рыцарская клятва, честь и благородство двора Ильдани обернулись Бездной Льда и Пламени для родных людей.

Маршал Ильдани позволил себя убить. Его друзья не сумели зубами выгрызть победу. И погубили и себя, и свои семьи.

А теперь — Ири! Это из-за Эдварда Таррента одна его дочь сходит с ума, а другая превратилась в переполненную ненавистью фанатичку!

Ири! Ты же умела так звонко смеяться. Доченька…

— Как ты посмел? — Лед и пламя Бездны — в глазах, в голосе. — Как ты посмел?!

Ни искры тепла. А в самой дочери не осталось и тени доброй, веселой девочки, что так любила в детстве забираться отцу на колени…

— Ирия!..

— И что же ты мне теперь скажешь, папа? Повторишь доводы Леона? Может, мне проще говорить сразу уж с Полиной? Раз вы все поете с ее голоса?

Дочь сейчас не так уж и неправа. Насколько станет легче, если она начнет ладить с Полиной! И та сама объяснит строптивой падчерице, что и для кого лучше.

Увы!

Дочь — тем более несовершеннолетняя — обязана во всём подчиняться отцу. Но в последний год (да и раньше) он был просто не в состоянии воспользоваться этим правом. Память о прежних счастливых днях и милой, радостной улыбке когда-то любимой дочери останавливала почти всегда.

Лишь считанные разы лорд Таррент вспомнил, что он — глава семьи. И только дважды — в отношении Ирии.

Сначала — весной. Когда, вняв настойчивым просьбам Полины, запретил, наконец, дочери фехтовать и ездить верхом без сопровождения.

Этого нельзя было дозволять с самого начала. Но тогда он слишком любил Ирию. И избаловал куда сильнее, чем ее сестер. Хорошо хоть Полина напомнила, что у него дочь, а не еще один сын.

Второй раз лорд проявил отцовскую волю, когда весной Ирия вступила в брачный возраст. И летом пришло время вывезти ее в Лютену.

Здесь Полина тоже кругом права. Дочь — дерзкая девчонка с ужасными манерами. А дать за ней хорошее приданое — невозможно. Эдвард Таррент — проигравший мятежник. Большая часть его владений конфискована в пользу короны и ее «верных вассалов».

Незачем вывозить Ирию ни в этом году, ни вообще. Хватит и того, что известно в свете об Эйде!

Боль и подавляемое чувство вины ледяным обручем сжали сердце. Но лорд Таррент сумел справиться с собой. Если еще и вторая дочь произведет плохое впечатление — можно ставить крест и на Иден с Кати.

А так — история с Эйдой к тому времени подзабудется. Да, кто-то всё равно станет коситься. Но не все — далеко не все. Особенно если старшая уже уйдет в монастырь…

А Ирию можно выдать замуж и в провинции. К сожалению, при таком характере рассчитывать на хорошую партию не приходится… Но вдали от столицы и кавалеры — не слишком разборчивы.

Впрочем, если у Полины и здесь всё получится…

Эдвард должен защитить младших дочерей — родную и приемную! Иден и Кати. Что ни говори, но Эйду спасать уже поздно. А Ирия — нынешняя Ирия! — в помощи не нуждается. Это от нее уже впору защищать других!

Лорд Таррент сейчас спасает семью. И осознание этого придало ему сил — жестко взглянуть в глаза дерзкой дочери:

— Эйда едет в монастырь. Я так решил!

Злое золото свечей отразилось в блеснувшем яростью взгляде. Кошачьем взгляде непримиримой Карлотты.

И это — дочь Эдварда?! Докатилась!

— Нет!

— Я — пока еще глава семьи!

Бешеные глаза погасли. Подчинилась? Признала его правоту? Или просто взяла себя в руки, готовясь к бою?

Как же похожа на свою мать! До жути.

— Это — не твое решение. Полины. Так кто же из вас «глава семьи»?

Перешла к сарказму. Эдвард Таррент всегда терялся перед злой иронией первой красавицы Юга, надменной Карлотты Гарвиак. И далеко не сразу подбирал достойный ответ. Чем дочь и воспользовалась.

— Папа! — Ирия шагнула вперед, яростный взгляд вновь полоснул злой зеленью. — Ты не можешь осудить Эйду за свое преступление. Не посмеешь!

— Ирия…

— Это ты во всём виноват!

Прорвало, с ужасом понял Эдвард, полтора года сдерживаемую плотину. До этого девчонка скандалила еще не в полную силу. А теперь дочь несет к Змею на рога!

— Если б не ты — с нами НИЧЕГО бы не случилось! Если бы ты, мерзавец, сдался сразу, а не ждал как последний подлец!.. Это из-за тебя мы оказались в Ауэнте — в лапах этих ублюдков! Скажи спасибо, что они… — Ирия захлебнулась словами. Или ядом! — Только Эйду, а не нас еще с Иден заодно!.. Ты позволил изнасиловать дочь, запереть в монастыре жену! А теперь хочешь еще и убрать Эйду с глаз долой, чтобы спокойно развлекаться со своей шлюхой!..

Багровая вспышка ярости застилает взгляд, срывает с места. Взвивает твою руку над чужой щекой… Чтобы только замолчал ненавистный голос! Заткнулся!

Ирия змеей увернулась от удара, скользнула к стене. Свечные блики играют на лезвии кинжала. Волчьей желтизной окрасили взгляд…

— Только попробуй! Я убью тебя!.. — прошипела любимая дочь.

Она сошла с ума… Она…

А он сам?! Что он… Эдвард никогда не поднимал руку на детей — ни разу в жизни. И Карлотте не давал — когда успевал. Что он чуть не наделал?..

Что сказал бы Арно? И как Эдвард посмел даже в мыслях укорить Круг Равных — когда один из них погиб, пытаясь спасти семью лорда Таррента?

Он почти рухнул в кресло.

Мерзко. Как же мерзко на душе! И холодно.

Как здесь всё застыло… Почему никто за целые утро, день и вечер не удосужился растопить камин? И почему не удосужился приказать он сам?

На шум без стука сунул нос камердинер. Старый, привычный… равнодушный.

— Ваша светлость?

И потрясенно замер при виде кинжала в руках юной графини, не успевшей его спрятать.

— Всё в порядке, — кивком успокоил Мэтта Брауна лорд. — Мы с дочерью разговариваем.

3

Дверь за камердинером захлопнулась.

Потрясенная не меньше отца, Ирия устало прислонилась к стене. Медленно оседая вдоль ветхого гобелена…

Не отца бы сейчас убить, а себя! Да что же это происходит? Что с ними со всеми случилось?

Кинжал выскользнул из рук, с глухим стуком ударился об истертый ковер…

— Доченька… — голосом древнего старика пробормотал лорд Таррент.

Их взгляды встретились. Ровно один перестук дрогнувшего сердца — и Ирия кинулась в отцовские объятия.

Эдвард Таррент судорожно прижал ее к себе:

— Доченька! Что же это с нами?..

— Папа! — Ирия разрыдалась на его плече. — Папка! Папочка!..

— Дочка… Сядь, — он указал на подлокотник кресла. Другой рукой смахивая слёзы.

Девушка послушно присела. Как в детстве — примостилась на деревянную перекладину.

И хоть отец ничего еще не пообещал, вдруг возникла непоколебимая уверенность: всё будет хорошо! Он, по крайней мере, готов дочь слушать. Сердцем, а не только ушами.

А Ирия готова выслушать вновь вернувшегося к ней папу. Все его доводы. Полинины то есть.

И вновь любимая дочь найдет, что ответить.

4

— Пойми, дочка: если бы я мог что-то изменить! Но мне не заставить людей думать так, а не иначе. К тому же, в следующем году я хотел вывезти в свет тебя и Иден…

Полину он уговорит! Она должна понять: Ирии по-настоящему плохо в родном замке. Этого только слепой не заметит!

В другом месте, возможно, и характер у нее исправится.

Да и Полине станет легче без падчерицы! Никому не будет вреда, если в будущем году Эдвард Таррент представит в свет обеих дочерей.

— Папа! — зеленые глаза серьезны и печальны. — Иден через год еще можно и не вывозить. И я могу подождать не год, а два. К тому времени историю с Эйдой забудут. И монастырь будет не нужен. Не прогоняй ее из дома, пап! Она ведь ни в чём не виновата. Обещаешь?

— Обещаю, — неподъемный камень свалился с плеч.

В конце концов, бедняжка Эйда действительно никому не мешает. Да и самому Эдварду, если честно, жаль отправлять ее в суровый устав монастыря.

Там даже летом от стен идет холод. Еще хуже, чем сегодня в его покоях. И в аббатстве грубая пища, а старшая девочка всегда была болезненной.

К тому же, в следующем году опять не придется никого вывозить. Хоть тут Полина сердиться не будет!

Но самое главное — любимая дочь всё простила! Искренне. Эдвард почувствовал бы фальшь — врать Ири не умеет…

Ну тогда и он умалчивать не станет. Как раз хотел ей рассказать…

— Папка, спасибо! — дочка порывисто, как в детстве, расцеловала его. — Ты — самый замечательный отец в подзвездном мире! А еще у тебя — самая промерзшая Башня в подзвездном мире.

— Я сейчас кликну слуг…

— Не надо! Что мы — сами не растопим? — Ирия верткой куницей склонилась над камином. — Папа, этому хранилищу золы пора вспомнить, что на свете есть тепло и огонь.

— Ирия, я должен кое-что тебе рассказать…

— Да? — Огонь весело затрещал, подмигивая солнечно-оранжевыми глазами.

А дочери зола попала на нос — и как же хочется смеяться! Вместе с ней. Как когда-то — в прежние времена…

— Ирия… возможно, не придется ждать два года. Потому что тебе не понадобится высший свет, чтобы счастливо выйти замуж. Это — тайна и сюрприз. Но раз у нас сегодня такой откровенный разговор — Полина уже договаривается о твоем браке. Видишь, а ты не верила, что она хочет добра? — улыбнулся отец прямо в ошеломленные глаза дочери, в покрытый золой носик. — Жених приедет через две недели. Ты ведь не против, Ири?

Глава четвертая

Эвитан, Лиар, замок Таррент. Середина Месяца Рождения Осени.

1

Неужели с Ирией всё настолько плохо?

А что еще придет в голову — если сидишь за ратным столом напротив Стивена Алакла, третьего сына лорда Теодора Алакла? И от души надеешься, что твою горькую усмешку кто-то примет за приветливую улыбку.

Полина бы точно не приняла. Сёстры — тоже нет… Даже не слишком проницательный Леон мог не поддаться. Но Стивен Алакл тут же самодовольно и снисходительно ухмыльнулся в ответ. Заодно пытаясь плотоядно раздеть собеседницу взглядом.

Именно — «пытаясь». Потому что Ирия как раз по такому случаю влезла в одно из новеньких платьев Эйды. Да-да, тех самых — заботливо приготовленных мачехой. И теперь определить, какова у «невесты» фигура, — решительно невозможно.

Впрочем, будь Ирия даже чучелом огородным, только что с крестьянского плетня, — для этого наглого увальня сойдет! И даже слишком жирно будет.

Без «ратников» она уже зевала бы со скуки. Эту игру Ирия любила с детства. Жаль только — посидеть за доской обычно не с кем. Сёстры не увлекаются. Отцу в последние полтора года — не до дочери… было. А Леон не любит проигрывать — и потому играет лишь с Полиной.

А Ирии приходится — самой с собой. Но больше трех партий — неинтересно. Все свои ходы знаешь…

Впрочем, сейчас она, кажется, всё равно зазевает. Если третий сын лорда Алакла, недавно унаследовавший от умершего дяди титул барона Ривена, станет и дальше спать над каждым ходом. Минут по пять и дольше.

Вообще-то жульничал Стивен («можно Стив») старательно. Только перехаживать пытался чуть не каждый ход.

Ирия тяжело вздохнула.

— Наверное, вам скучно играть? — Эту слишком для него высокоумную фразу Алакл, похоже, старательно заучил дома. Чтобы из неприятных ситуаций выкручиваться.

— Ни капли. Ваш ход, — холодно напомнила «невеста».

Потому что, кроме игры, с таким кавалером говорить не о чем. Травля зайцев собаками и победы над местными крестьянками Ирию не интересуют.

Стивен морщит лоб над следующим ходом.

А Ирии осталось только размышлять. С тоскливой иронией. Кем ее считает — ну ладно, Полина! — отец родной? Если всерьез пригласил в качестве потенциального жениха вот это!

Стивену всего-то лет двадцать шесть — двадцать семь. Но на что он уже похож — мама дорогая, роди Ирию обратно!

Ладно, целое поле прыщей на лице — может, их не вывести? Пусть лысеть начал — бывает. И зубы гнилые простительны — вдруг у него от природы?

Но неужели нельзя столько не есть? Списать на «наследственное» не выйдет при всём желании. Сама за столом видела, сколько сей кабанчик уплетает. За один присест.

А Ирия-то еще считала, что не умеет есть «как дама». То есть подобно птичке или бестелесному привидению.

Да ей за неделю столько не осилить! Увы, если что у Алакла-младшего и наследственное — так это обжорство. И, возможно, еще — отсутствие мозгов, но здесь судить сложно. Дураком папашу Стивена называла только мама. А она этого звания удостаивала многих.

Уж на что Ирия давно разочаровалась в брате. Но даже он так не опускается. Почти ежеутренние тренировки сохранят форму любому. Даже за те полчаса, что Леону не лень потратить.

Значит, увалень Алакл и того не делает. А еще не слишком куртуазный Леон смело может дать третьему сыночку лорда Алакла уйму советов на тему «Как себя вести в присутствии дам». Так громко не рыгать за столом, например!

В общем, остается искренне жалеть «кровь с молоком крестьянок», коих на каждом слове норовит ввернуть в разговор Стивен…

Ну наконец-то взялся за фигуру! Поставил? Ну отрывай же руку. А то сейчас опять схватишься и переходишь — знаем мы тебя уже.

Алакл поставил, наконец, несчастного «генерала». И поспешно вытер вспотевшие руки о совсем недавно светлый камзол. Разом ставший еще грязнее.

А ведь пришел женишок в чистом…

— Осада! — Ирия двинула «крепость».

— Я перехожу! Я не сюда хотел…

Несколько минут бесплодных споров. И попыток двинуть фигуры обратно.

И Алакл всё же вывел «монарха» из осады. На третью линию клеток.

Ну и молодец.

— Триумф! — «Кавалерия» прыгнула через клетку. Прямо к загоняемому в угол «монарху» горе-жениха.

Забыв даже о «перехожу!», Стивен закусил губу. И быстро поменял «монарха» местами с еще не потерянной «королевой».

Раз — и та отправилась на корм вражеской «кавалерии». Радостно занявшей ее место.

Алакловский «монарх» сбежал на вторую линию.

— Смерть! — «Кардинал», перелетев все одиннадцать клеток доски, нагло встал нос к носу с вражеским «монархом». Нагло — потому что под прикрытием «флота».

А с другой стороны на несчастного короля угрожающе щерится зубцами «крепость». Закрывает последний путь к отступлению.

— Я перехожу!

— Некуда! — ледяным тоном отрезала Ирия.

— Я не с этого хода перехожу…

— Жизнь второго шанса не дает. Научитесь проигрывать, сударь.

Алакл в бешенстве смахнул фигуры на пол.

«Невеста» проследила взглядом за дольше всех катившимся по полу «смертником». Упрямой белоснежной точеной фигуркой.

Видно, очень уж хотел на одиннадцатую линию. Только здесь ее не оказалось. Не быть тебе «кардиналом», «ратник». Никем уже не быть.

Девушка усмехнулась. Потом подняла холодный взгляд на Стивена:

— Дома вы себя ведете так же?

Алакл не нашелся с ответом. И упорно избегает ее взгляда. Вместо этого разглядывает платье.

Ну и дурак. Всё равно через балахон ничего не разберешь. Хотя в любом случае — дурак.

Ситуацию разрядил постучавший в дверь Леон.

— Эй, что тут у вас?.. — И осекся, глядя на рассыпавшихся по полу «ратников».

— Ваша сестра ужасно играет! — бросил ему Стивен. — Кто ее учил?

— Папа… — успел растерянно пробормотать брат. Прежде чем Ирия пояснила:

— Ужасно — это значит «ужасно хорошо».

Алакл бросил на победительницу уничтожающий взгляд.

Ну и пусть. Она — не одна из его крестьянок (о чём он наверняка сейчас жалеет!), и не его жена. И не будет ею — это уж точно! У нас для таких случаев еще Западная Башня есть. Как самый крайний вариант.

Стивен вышел, чуть не отодвинув Леона с дороги. И никаких «с вашего позволения». Просто хлопнул дверью.

Будем надеяться — навсегда.

2

Нет, это голубое платье Полины пора куда-нибудь девать. Срочно! А то Ирия скоро возненавидит цвет полуденного неба.

А какое оно сегодня за окном ясное — ни облачка! Еще бы мачеху из комнаты убрать — чтобы солнечный свет не затеняла. Дневное светило бывает здесь редко, а Полина — каждый день. Вот бы — наоборот!

Нежный цветочек осторожно присел на Эйдину кровать. На самый крайчик. То ли, чтобы платье не помять, то ли забыла, что мужчин здесь нет. А наглой, бессердечной падчерице совершенно наплевать, насколько беззащитной и ранимой кажется мачеха…

— Ирия, ты никогда не думала, почему многие умные женщины делают вид, что глупее мужчин? — весьма многообещающе проронило неземное создание.

— То есть — лицемерят? — холодно уточнила девушка. По своему обыкновению примостившись на кровать с ногами. — Не умею и учиться пока не планирую. В любом случае — казаться глупее Стивена затруднительно даже для тебя. Куда уж мне!

— Не груби! — взвилась Полина. Вмиг выйдя из роли «доброй учительницы и старшей сестры». — Твой отец может выдать тебя за Алакла и против воли. И тебе это прекрасно известно.

— Вряд ли! — нагло ухмыльнулась Ирия. — Я жениху явно не понравилась. Как говорят крестьяне: «У нашей Бет — ни лица, ни тела нет». Кстати, спасибо за платьице. Прелесть, а не фасон. Я его теперь всегда буду надевать на знакомство с новыми женихами.

Бесшабашное веселье несет вперед на шальной волне. Пытаясь избавиться от падчерицы, мачеха проиграла. Проиграет и вновь.

Теперь-то Ирия ее раскусила! И станет бороться с лицемеркой всеми возможными способами. В том числе — любимым Полининым!

При случае очень даже получится горько заплакать. Стоит вспомнить кое-что из собственной жизни — вмиг заревешь! Теребить веер и при этом грустно улыбаться — это нетрудно, это мы тоже сможем. В общем — держись, голубоглазая стерва. Здесь — дом Ирии, а не твой!

— Возможно, и нет, — мачеха гаденько улыбнулась. — Молодому Алаклу не нравится только твой характер. Как же ты наивна, Ири! Платье Эйды надела, а стянуть волосы узлом на затылке — не догадалась. Или хоть лицо вымазать? Что ж ты так? Стивен считает, ты вполне годишься в жёны. Если тебя (как он выразился?) «обломать». И он с удовольствием этим займется.

— А вот это — вряд ли! — Глаза наверняка опять сверкнули ненавистным отцу и брату бешеным зеленым огнем. Но обоих мужчин здесь нет. А если б и были — не тот случай, чтобы тихоню разыгрывать. Оглянуться не успеешь — с Алаклом окрутят! — Стоит ему попробовать это сделать — и я его убью!

За дверью — шорох.

Плевать. Пусть слышат! Ирия еще и голос повысила:

— Убью, слышала? Горло перережу!

— Тебя можно связать… — еще более гаденько пропела Полина.

— И сколько держать связанной? Я ведь жена буду — не рабыня квиринская. Едва развяжет — сразу и умрет.

— А мне-то что? Убивай. Окажешься в Ауэнте. Или в монастыре — вместо Эйды.

— А я не только тебе — я Алаклу скажу. Ему-то не всё равно — он ведь жить хочет. И представляешь — он же мне, наверное, поверит…

— Ты за это ответишь! — мачеха вылетела пулей.

Судя по шуму — едва не сбила с ног кого-то из задверных шпионов. Но остановиться и пролить жалостливую слезу — не соизволила. Помчалась куда-то по замку. Прямо в тяжелом платье, сшитом для прельщения нежных мужских сердец. Не для бега.

Ирия громко, язвительно и свободно рассмеялась вслед.

— Осада. Триумф. Смерть, — пробуя слова на вкус, с торжеством произнесла она.

Ошибается Ирия или нет? Время покажет. Но кто боится поражения — уже наполовину проиграл.

А значит — нечего бояться.

3

В эту ночь Леон никак не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. Успел в подробностях обдумать долгожданную поездку в Лютену. А заодно — будущую службу в гвардии. И пирушки со столичными приятелями. Ими он обзаведется немедленно по зачислении в полк.

Под свист ветра в ставнях юноша добрался в мечтах до чина полковника. И спать расхотелось окончательно.

А отдохнуть — надо. Если он, конечно, не хочет завтра раззеваться. Прямо на глазах у Полины. И как раз теперь — когда она увидела в нем защитника!

В качестве последнего средства Леон вспомнил недавно прочитанную балладу. На редкость занудную. О некой скучной деве — столь набожной, что сбежала из отцовского дома в монастырь.

Увы. Творение свихнувшегося на религии трагика может вогнать в раздражение, но отнюдь не в сон.

Да еще ветер вновь заколотил в ставни. Взвыл дурным волком. И дела ему нет, что нормальные люди должны по ночам отдыхать!

Смирившись, что всё равно не уснет, Леон открыл глаза. И задумался о единственной настоящей причине бессонницы. Мучающей уже не первый месяц…

Проклятье! Юноша саданул кулаком по безвинной постели. Полина полюбит его — в этом он уверен!

Возможно — уже любит. Просто не отдает себе отчета…

Конечно, раньше ей искренне нравился отец. Возможно, она даже считала, что влюблена в него.

Но Эдвард Таррент разочаровал и любимую женщину, и собственных детей!

В детстве Леон искренне считал отца героем. И только в последние полтора года понял, как ошибался. Ирия ведь тоже поняла. Откроются глаза и у Полины — при всей ее доброте и жалости.

Возможно — уже открылись. Но долг жены вынуждает ее…

Только Леон так больше не может! Лорд Таррент месяцами и не заглядывает к жене. Он практически поселился в Закатной Башне. А Полина — одна, совсем одна!

Ну и к лешему отца — раз ему Башенный Призрак дороже прекраснейшей из женщин!

Юноша решительно отбросил скомканное одеяло. И, ежась от холода в уже выстывшей комнате, начал одеваться. Будь что будет — Леон должен увидеть Полину. Сейчас же!

Он придет и скажет Ей всё. О своей любви, что не угаснет никогда! О жизни, что готов отдать за возлюбленную — в любой миг! Что Леон Таррент всегда будет рядом. И ничего не попросит взамен — если такова Ее воля!

Он должен сказать Ей всё это — немедленно. Иначе просто сойдет с ума!

На миг Леон остановился. Замер с камзолом в руке.

Что ему предстоит выговорить?! Как он посмеет?!

А она? Ведь Полина не имеет права ответить взаимностью… Но если не ответит — ему останется лишь погибнуть!

Пока Леон шел к покоям любимой — чуть не умер от ужаса. А уж за вечность, что прошла от трех осторожных ударов в дверь до совсем легкого скрипа повернувшейся дверной ручки…

Полина была одна — как он и мечтал! И Леон едва не ушел, смутившись. Такой он ее еще не видел!

Бледное личико. Нежное облако золотистых волос волнами рассыпается по полуобнаженным плечам… Эту красоту не в силах скрыть белая пена кружев пеньюара. Изящный наряд вообще больше подчеркивает, чем прячет…

Юноша чуть не сгорел со стыда. Полина оделась так для его отца! Она ждала мужа. Потому и застыла на пороге столь растерянно.

Мужа. Того, кто почти забыл о ее существовании!

Нельзя смотреть, но как тут отвести глаза? От дрожащей в Ее руке золотистой свечи. От бликов огня на алебастровом лице. От их отблесков в бездонных голубых глазах. От нагой шеи, полунагих рук и плеч…

И уж совсем запретен вырез пеньюара — лишь слегка приоткрывающий высокую грудь. Скорее намекая, чем обнажая…

— Входи! — опомнилась мачеха, за руку втягивая дрожащего юношу в комнату. И поспешно прикрывая дверь. — Что случилось, Леон? Ты сошел с ума? — зашептала она. В небесных глазах плеснулись тревога и страх. — Тебя могли увидеть! Тебя видел кто-нибудь?

— Что вы… Нет! — растерянно забормотал юноша. Пытаясь сбросить наваждение и хоть говорить связно.

Он и так перепугал Полину. Будто мало у нее горя! Зачем он вообще пришел?

— Полина, я надел плащ… Он такой же, как у отца… И волосы у меня того же цвета… Мы с ним очень похожи — ты же знаешь… — бормотал Леон. В доказательство теребя этот несчастный плащ…

Полина чуть заметно кивнула. Страх по капле исчезает из ее взгляда. Но не тревога в голосе:

— Зачем ты так неосторожен?

Проклиная себя последними словами, юноша вновь забормотал про плащ. Ночью — да еще с другого конца коридора — сына с отцом спутать легко. Так что если кто и видел — ерунда!

Отцу всего тридцать семь. От его ума и воли осталась лишь тень, но внешне он старше не кажется.

И Леон готов поклясться: в промозглом коридоре никого не было! А отца уж точно не понесет среди ночи в комнату сына. Проверять, на месте ли тот.

Лорд вообще занят лишь собой и своими страданиями. Сидит себе в Западной Башне да привидениями любуется!

— Я люблю вас, Полина! — прошептал Леон, укоряя себя за косноязычие. За то, что не нашел, не прочел, не придумал иных слов! Тех, что действительно тронут ее душу! Тех, что ей еще не говорил никто!

Юноша бросился на колени, шепча всё новые и новые признания… Или так только кажется? А на деле он повторяет одно и то же? Вновь и вновь…

Но Полина слушает! И не смеется, не прогоняет, не сердится! Впрочем, смеяться над Леоном (да и над любым другим!) она бы не смогла. У нее слишком благородное сердце. Это же не Ирия!

Колеблется слабый огонек свечи.

Нежный робкий свет — почти сияние. Хрупкая, прелестная женщина. Невозможные слова — признания, обрывки признаний… Чужих и своих — не слишком талантливых! — стихов! И всё вместе — «я тебя люблю!»

— Леон, а теперь ты должен уйти, — вырвал из грез мелодичный и печальный голос.

— Полина! — умоляюще вырвалось у юноши.

Во имя Творца! После всех так долго копившихся в душе признаний он просто не может уйти! Как же теперь — навсегда ее оставить? Он не сможет без Полины!

— Леон, поверь: я запомню твои слова на всю жизнь! И буду вспоминать всегда — когда мне станет особенно тяжело и тоскливо. Теперь я знаю, что меня любит добрый, благородный рыцарь! — Так и не пролившиеся слёзы сверкнули двумя прозрачными жемчужинами. — Но сейчас ты должен уйти. Для тебя слишком опасно оставаться здесь.

Он это понимает. Но такой подвиг — выше его сил! Слишком долго Леон сдерживал свою любовь! И сейчас ему легче умереть у ног Полины, чем покинуть ее. Его несчастное сердце разорвется раньше, чем он поднимется с колен!

— Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!.. — взволнованно шептал юноша, покрывая поцелуями ее нежные руки…

Еще миг! Еще миг счастья — и он уйдет! Он сможет! Вот сейчас…

Зловещий скрип оглушил обоих. Скрип ключа в старом замке. Словно сапоги Железного Рыцаря из легенды!

От ужаса подкосились ноги, и едва не замерло сердце.

Леон совсем забыл, что ключи от покоев жены лорда есть у того, кто совсем не обязан стучать!

Забыл. О Творец Милосердный, спаси и помилуй!

Но отец ведь так давно не навещал жену! Что же теперь делать, Творец всепрощающий, что?

Неотвратимый скрежет ржавого замка… Как глупо! Как Леон мог так подставить и себя, и Полину?!

— Леон… — прошептала она едва слышно. Пытаясь высвободить хрупкие руки из его хватки…

Творец милосердный, он же в панике сжал их еще крепче! Не сознавая, что делает. У нее останутся синяки…

Хуже! Отец увидел бы сплетенные руки жены и сына. И подумал невесть что!

Два оборота ключа дали Полине время — на стремительный шаг в сторону. И только. Ни накинуть что-то на себя, ни спрятать Леона она уже не успела.

Не вышло бы и того — будь дверь не захлопнута. Им повезло, что Полина, даже растерявшись при виде Леона, повернула ключ в замке. Сам бы бестолковый влюбленный не догадался…

Роковая дверь распахнулась. И юноша обострившимся зрением приговоренного вдруг заметил на окне тяжелую портьеру.

За ней можно спрятать не одного нежелательного гостя. Если бы он только сразу сообразил!

Глава пятая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Ирия из последних сил мчится по родовому замку. От неведомого, но оттого не менее жуткого чудовища.

За спиной — стремительный грохот тяжелых шагов, скрип половиц, свирепое дыхание…

И мрачные — без единого факела! — коридоры всё никак не кончаются, не кончаются, не кончаются! Где же свет?!..

…Ирия проснулась — тяжело, прерывисто дыша. Словно вынырнула из мутной толщи воды.

…Лет пять назад самая непослушная из девиц Таррент прыгнула с невысокой вроде бы скалы.

Глупую девчонку перевернуло в воде. Ирия тогда запуталась, где дно, где поверхность. А яма была так глубока!

Тогда Ирия чуть не задохнулась — прежде чем вверху забрезжил свет. А спустя невообразимую вечность в пылающее горло хлынул спасительный воздух…

Сёстры спят. Единственная свеча почти догорела. Теперь тускло чадит в серебряном гнезде — потемневшем от времени.

Чадит — и почти не дает света.

Но почему тогда видно свечу, подсвечник и всё прочее? Это Ирии кажется после недавнего кошмара? Или и в самом деле кошачье зрение прорезалось? Леон накаркал…

Девушка облегченно вздохнула, успокоенно-полусонно обвела взглядом комнату… И чуть не заорала в голос.

Что смолчала — не ее заслуга, а внезапно онемевших голосовых связок.

Потому что «накаркал» вовсе не Леон. Ирия с отцом. Когда искали…

Бледное-бледное лицо смутно знакомо по старинному фамильному портрету. Светлые волосы, тёмно-зеленое платье. И сквозь всё это — полустертый узор выцветшего гобелена. А свет идет от мерцающей свечи в призрачной руке…

Ирия стремительно рванулась к теплому серебру подсвечника. Зимним льдом повеяло от мысли, что единственная настоящая свеча вдруг возьмет и погаснет. И тогда призрак дунет на свою и…

Дальнейшее лучше обдумать днем. При очень ярком освещении!

Бесконечный, стремительный миг — вырвать из-под подушки кинжал! Подействует или нет — на месте проверим.

Прикосновение к чуть теплой (сама нагрела, пока спала) рукояти успокаивает. Теперь Ирия в силах защитить себя и сестер. Уж насколько сумеет.

Только бы не проснулись! Или если уж проснется — то одна Иден. Она — спокойнее других.

И тогда Ирия точно уверится, что всё это не мерещится…

Эгоистка! Какой бы спокойной и разумной ни была Иден — лицезрение Призрака Дочери Лорда ей на пользу не пойдет.

— Кто ты? — хрипло выдавила Ирия. Признавая реальность кошмара.

В детстве часами караулила призрак в Западной Башне. Вот и докараулилась. Сам явился. Здесь, конечно, не Башня, но ведь привидение к ней не приковано.

Странно, что платье — не белое, а зловеще-зеленое. Цвета трясины.

Может, при жизни девушке не нравилось слишком светлое? Стань сама Ирия мерцающей тенью на каменной стене — тоже предпочла бы наряд по собственному вкусу. В замке появился бы призрак в черном. Или в черно-багряном. Или в алом.

Увы, незамужней девице положено носить лишь фамильные цвета. Черный, зеленый, серый. Еще можно синий. Но все они, кроме мышиного, так идут Полине…

Портными в замке давно распоряжается мачеха. А у Ирии хватает для скандалов и других причин, чтобы еще из-за тряпок заводиться.

Сдержать истерический смех помог нежданный ответ:

— Я не желаю тебе зла… — Так шуршит осенняя трава под ногой охотника.

— А чего желаешь? — голос повинуется с трудом.

Кстати, хороша Ирия сейчас — растрепанная, полуодетая, зато с оружием в руке! И с подсвечником в другой. Увидишь ночью — саму за призрак примешь. И тень на стене разглядывать поленишься.

Ладно — не жених ведь пришел, чтобы причесываться. Да и женихи всякие бывают. Если вроде Алакла…

— Тебе понравился мой дар? — Шорох обреченных осенних листьев.

— Ты мне что-то дарила?

Завернуться бы по плечи в одеяло — холодом сквозит отовсюду. Увы — руки заняты. Да и свобода движений нужна…

— Сон. Пока ты спала, я тебя поцеловала. Теперь ты будешь видеть сны. Нужные…

Та-а-ак! Значит, привидение к Ирии уже прикасалось… Это не столько пугает, сколько успокаивает. Значит, что хотела Дочь Лорда — уже взяла, правильно?

— Выпьешь — может, выйдет толк, обретешь свое добро. — Шелест осенней листвы, нежный звон колокольчиков, стук переливов весенней капели. — Был волчонок — станет волк, ветер, кровь и серебро…

— Ветер, кровь и серебро? — переспросила Ирия.

Слышала ли она прежде эту странную песню? И где? Почему это кажется важным? Как и многое во сне. В том числе — загадочные, зловещие строки из туманных видений.

— Ветер — за окном, серебро — в твоей руке, а кровь скоро прольется.

— Чья кровь? Что это за песня? — Ирия худо-бедно овладела голосом.

Ветер действительно сегодня взбесился. Никакие ставни не спасают. Сколько деревьев поляжет в лесу за ночь?

Ирия осторожно покосилась на сестренок. Никто вроде еще не визжит? Да, мирно спят.

— Они не проснутся, пока я не уйду. — Дрожит, колеблется свеча. А в светлой зелени платья блеснуло прозрачное золото осени. — Так уж вышло — не крестись — когти золотом ковать. Был котенок — станет рысь, мягко стелет, жестко спать…

— О чём твоя песня? — резко бросила Ирия. Злостью загоняя вглубь остатки страха. — Что ты хочешь сказать? Если есть что — говори прямо. Хочешь помочь — помоги. А то петь и я умею.

— Умеешь, а не поёшь. Глазами в небо смотришь, а стоишь на земле. Любуешься птицами — сама не летаешь.

— Чего ты от меня хочешь? — устало повторила дочь Эдварда Таррента.

— Живи. Дыши. Смейся. Люби.

— Как же «люби» — если он меня не любит? — усмехнулась Ирия.

— Ты меня не слышишь… — грустно качает головой призрак.

— А ты ничего толком и не говоришь. Какая кровь? Хватит уже крови! Кого мне тут любить? Стивена Алакла? Ты смеешься надо мной?

Точно сошла с ума. Ведет тут ночные споры с привидением. Поговорить больше не с кем?

Не с кем! Эйде и так плохо, Иден — маленькая…

— Кровь прольется. Ты увидишь. Этого не изменить.

— Чья кровь?

— Увидишь.

— «Был волчонок — станет волк» — это о ком?

— Может, станет. А может, и нет. Может, умрет волчонком. Не всем волчатам судьба стать волками. Может, он попробует смириться и стать цепной собакой. Может, у него получится. Может, умрет в клетке. Судьба меняется — и пути ее неясны для смертных. Но даже с ней можно поспорить. Нельзя лишь идти против старых законов. И собственных клятв.

— Не припоминаю, чтобы кому-то клялась. — Только Эйде — обещала спасти и защитить. Но это — не дело призраков из папиной Башни. — Но спасибо за предупреждение — впредь буду осмотрительной. Кто волчонок?

— Ты узнаешь…

Во сне не бывает больно! Если это сон… Ирия провела кинжалом по тыльной стороне запястья…

И открыла глаза.

Всё-таки спала. Весь этот бред — во сне!

Откидывая волосы с лица, девушка бросила взгляд на руку.

И похолодела. Свежий, едва затянувшийся шрам откуда взялся?

Мгновенный взгляд на шпалеру не дал ничего. Старинная, выцветшая, почти уже не различимая вышивка. Работа давно отправившегося к праотцам мастера или мастерицы…

— Тебе понравился мой дар?

Ирия метнулась к другой спинке кровати. Вжалась в спасительное дерево — какое же холодное!

И во все глаза уставилась на призрачную девушку. Только что стоявшую над ее головой.

Темнеют ставни. Бледно светится зеленоватое платье. Отбрасывает зловещий отблеск на золотистые волосы мирно спящей Эйды. В кои-то веки — мирно.

А схватить оружие Ирия не успела.

— Чего ты от меня хочешь?

— Спасти тебя… — прошелестела девушка-призрак.

— От кого? От Полины?

— Ты не слушаешь. Ты хочешь проснуться. Так проснись же. Проснись! Проснись, Ирия Таррент!

Изученная почти до дыр древняя шпалера. Темнеют ставни. И никаких силуэтов!

Догорает в старинном подсвечнике свеча. Шелестит ровное дыхание сестер.

Похоже, на сей раз Ирия проснулась окончательно. Осталось поднести руку к глазам…

Шрама нет. Увы, облегченно вздыхать рановато. Просто так подобное не снится.

Бедная Кати — проспать такое!

Ирия поудобнее повернулась на бок. Собираясь мирно лицезреть сны хоть остаток ночи. По возможности — без призрачных гостей.

А заснуть уже не удается. Так бывает — непонятная тревога гонит из теплой постели, из уютного дома. А потом с гор катится лавина — и сметает родное жилище. Будто его и не было.

Или приходят враги, поджигают его глубокой ночью. И дом из убежища превращается в смертельную ловушку! Ирия в детстве слышала о таком от отцовского друга.

Тогда папины друзья еще гостили в замке. Каждый год — и не по одному разу. На все праздники.

А вот при мысли об отце тревога не просто потянула прочь — с места сорвала!

Девушка торопливо натянула платье, сунула ноги в обувь. Осенней ночью на каменном полу коридоров впору ноги отморозить!

Осторожно выскользнула из выстывшей комнаты. Только бы отец был в своих обычных покоях — на втором этаже! Подниматься сейчас в Закатную Башню — вполне официальный дом столь хорошо теперь знакомого призрака! — точно выше сил Ирии.

2

Это — конец. Хорошо хоть Леон успел вскочить с колен!

Отец явился в спальню жены, конечно, без шпаги. Зато кинжал у него с собой всегда. На поясе.

— Подожди, Эдвард! Ты всё не так понял… — бормочет Полина. Пятясь вглубь спальни.

Испуганный шепот, полные ужаса глаза. Дрожат хрупкие руки…

Мало что соображая, юноша заступил отцу путь. Дерзнувший полюбить чужую жену насчет себя не объяснит уже ничего! И что Полина осталась верна мужу — не поможет. Отец обо всём догадался по лицу сына! И по растерянным глазам жены…

Спасти хоть Ее! Но ужас Полины, что она — невиновная! — не сможет оправдаться, Эдвард Таррент уже принял за признание вины!

— Прочь, мерзавец!

— Отец, выслушай: это я виноват!

— С тобой я разберусь потом, но ее убью сейчас! — Да что же это с отцом? Он на себя не похож! — Ирия была права. Я пригрел на груди змею!

Ирия! Опять Ирия! Снова Ирия! Да будь проклята столь злобная сестра!

— Отец, единственная змея в этом доме — сама Ирия! Да, я люблю Полину, но она…

— Замолчи! — взревел лорд Таррент.

— …но она любит лишь тебя! Она верна тебе…

— Уйди с дороги! — Кинжал блеснул у самого лица Леона!

Творец милосердный, спаси и помилуй!

— Полина — лучшая женщина в подлунном мире, отец! — холодея от ужаса, пробормотал юноша. — Папа, остановись! Пожалуйста, не надо! Я всё могу объяснить…

Творец и все агнцы и голуби Его!..

Обмирая от ужаса, Леон судорожно вцепился в отцовские руки. Насмерть.

Остановить! Или хоть удержать оружие…

Папа, не надо…

Бесполезно! Проще хватать дикого коня — на полном скаку. Творец милосердный, ты же помогаешь слабым и невинным!..

Ярость искажает когда-то родное лицо.

Нет! Творец милос…

Лорд Таррент просто отшвырнул сына в сторону — к кровати. Как матерый волк — щенка…

Опасный угол проскочил в дюйме от виска. Толстый ворс ковра смягчил удар. Разбитое колено отозвалось болью.

Юноша забарахтался на полу, безуспешно пытаясь подняться. А отец, переступив через сына, рванулся к Полине.

Дрожащий комочек, забившийся в угол! Одного удара хватит, чтобы оборвать ее хрупкую жизнь! Полина — не Ирия, у нее их не девять кошачьих…

Две чужие ноги — совсем рядом! Леон в отчаянии вцепился в них, рванул на себя…

Лорд Таррент рухнул рядом с сыном. Получилось!

Теперь отец точно прикончит их обоих! Нужно бежать…

Нет — крикнуть Полине, чтобы спасалась. А Леон задержит лорда — пусть и ценой собственной жизни!

Творец милосердный, как же страшно умирать!

Юноша открыл рот… но пересохшее горло не выдавило ни звука.

Леон дернулся в сторону, пытаясь отползти подальше. Заслонить Полину. Пока отец поднимается, хоть что-то ему объяснить…

Попытаться. Еще раз. Потому что драться с ним — бесполезно. Леон — не боец. И пока еще — не гвардейский офицер.

— Папа, послушай!..

Ужас затопил глаза Полины. Зрачки — в пол-лица, а смотрит она…

— Папа…

Он что — уже вскочил? Или сел и сейчас метнет кинжал?!

Леон стремительно обернулся…

Эдвард Таррент ничего не собирался метать. И вставать — тоже. Равно как и дышать.

3

Странно, Эдвард совсем не почувствовал боли. Лишь вокруг вдруг вспыхнул яркий солнечный свет. И простерся изумрудный, залитый летним сиянием луг. В получасе пути от замка. Если верхом…

Когда-то, много лет назад, еще совсем молодой лорд возвращался из Лютены. И вдруг поддался странному капризу — опередил эскорт и пустил Ланса по лугу. Наперегонки с теплым летним ветром.

А Ирия (ей тогда было лет семь) выбежала навстречу отцу. Она часто так ускользала от нянек, дремлющих в тенечке.

Ветер мягко колышет светло-зеленые метелки трав.

Скачут озорные солнечные зайчики. Отражают солнце в ярко-изумрудных глазах дочери.

А на горизонте — темная зелень леса…

Ири мчится наперерез — по цветущему лугу. Белое платье, босые ноги — опять сбросила туфли.

Растрепались светлые косы. Солнце золотит их, прекращает в локоны сказочной принцессы.

Вот-вот на бегу разовьется самодельный венок. Из скромных ромашек, небесных васильков, золотых одуванчиков.

Звенит радостный смех-колокольчик.

И приветственно ржет Ланс — дочкин любимец…

Как же мало было этих мгновений чистого, ничем не замутненного счастья…

Тот же теплый, южный ветер ласково скользнул по лицу. Донес одуряюще-летний аромат юной травы и васильков.

Знакомое ржание коснулось ушей. Лорд Таррент обернулся — веря и не веря.

Со стороны леса к хозяину мчится Ланс — вновь молодой и сильный. Вьется на вольном ветру белая грива…

Это же было так давно! И Ири давно выросла и…

О чём Эдвард только что думал? Неважно. Он уже забыл.

Потому что шагнул на мягкую траву луга. Навстречу солнцу, далекому шелесту леса, радостному конскому ржанию и счастливой маленькой дочери…

Глава шестая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Отец упал неудачно. Его рука с кинжалом неловко повернулась. И лезвие вошло в грудь.

А как, как могло быть иначе?!

Да как угодно! Леон мог не явиться к Полине именно сегодня. А отец — остаться страдать в своей Закатной Башне!

Но Небо не уберегло, Творец не спас! И теперь новоиспеченному лорду Тарренту — лорду с этой минуты и до будущей законной казни! — осталось лишь с ужасом смотреть на дело рук своих. Уже ничего не поправить…

Отец неподвижно застыл на полу. Из груди неотвратимо чернеет рукоять рокового кинжала. Им Эдвард Таррент едва не заколол Полину.

Ковер вокруг тела стремительно темнеет от крови…

— Это несчастный случай! — прошептал Леон. Непонятно как сдерживая крик.

И еще большее чудо, что не кричит Полина. Как она, такая хрупкая, всё это выдержала?!

В первые минуты юноша просто о ней забыл. Когда рухнул рядом с безжизненным отцом на колени. Когда раскачивался, закрыв лицо руками…

Это Полине — обмирающей от ужаса! — пришлось запирать дверь. А потом — обнимать и успокаивать Леона. Умоляя не рыдать, не кричать, не выть раненым зверем…

Как она справилась? Как они держатся сейчас? Когда весь этот кошмар…

— Да, — прошептала Полина. — Несчастный случай. Но нам никто не поверит. Кому и когда верили в подобных ситуациях?

Ледяная рука стиснула сердце, отогнав даже скорбь. Любимая права. Не поверит никто и никогда. Если бы еще не в Ее спальне…

— Даже если мы докажем, что он сам… Всё равно — позор! — Полина словно читает мысли Леона. — Нам никогда не отмыться. История с Эйдой сойдет за пустяк. Главу дома находят в спальне его жены — с ножом в груди!

Она терпела до последнего. Но тут беспросветное отчаяние в ее голосе прорвалось слезами. Бедняжка беспомощно всхлипнула:

— Твоих сестер и мою дочь можно отправлять в монастырь сразу. Потому что после такого позора… Ирия выживет везде, но!.. — Полина замолчала — рыдания душат ее! Но это Эйда хнычет по любому поводу. А другие помнят о долге всегда. — Как ты думаешь, Леон, Кати долго там выдержит? И не наложит на себя руки? Она — такая… живая! Я-то выживу, я — сильная…

— Полина! — юноша крепко обнимал ее. Забывшись — целовал ее руки, лицо, волосы… — Полина, я не допущу!..

— Леон, ты теперь — новый лорд. Ты же наследник! Кто нам поверит? Если бы хоть не ты сам… Леон, если бы Эдвард погиб не от твоей руки, а какого-нибудь твоего брата… честь семьи еще можно спасти! — бормочет Полина.

Какого брата? Чарли — меньше года. Да и вряд ли она принесла бы в жертву собственного сына! Даже ради возлюбленного.

— Кровь по прямой линии. Вечное проклятие… Мы будем как Ильринги!

Леон вздрогнул. Род Ильрингов запятнан триста лет назад. Старший брат обезумел, младший защищался. Королевский суд его оправдал и даже не лишил титула. Но с Ильрингами до сих пор не роднится ни одна уважаемая семья! И даже не слишком уважаемая. Разве что насквозь порочный Веселый Двор Вальданэ.

Какой же Леон мерзавец! Погубил не только отца и себя, но и сестер. А главное — Полину!

— Есть выход! — вдруг лихорадочно прошептала молодая женщина.

Юноша в полубезумной надежде поднял глаза на возлюбленную.

— Какой?! — хрипло пробормотал он.

Выхода — нет. Разве что вынести тело отца из замка и спрятать. Но это — из мира больных фантазий. Как объяснить исчезновение лорда из собственного дома — посреди ночи? Мифический Призрак Дочери Лорда увел?

А еще — тело не пронести так, чтобы никто не заметил! Это только кажется, что весь замок объят сном. Кто-то — по закону невезения! — обязательно выйдет в коридор.

И это еще не считая солдат. А те — внизу, в карауле. Уж они-то не спят точно.

Всё кончено! Только бы поверили в несчастный случай! Иначе дело кончится не только позором семьи, но и казнью… убийцы! Род не оборвется, титул перейдет к Чарли… Но самому Леону от этого не легче!

Он вновь содрогнулся.

Ледяное острие топора у дрожащей шеи! Плаха, толпа черни внизу, палач в красном колпаке…

Топор!

Ветер холодит обнаженную кожу. Мурашки скользят от затылка к спине…

А через миг — невыносимая боль! И вечное небытие…

За что?! Это же действительно несчастный случай! Леон не хотел!..

— Ты меня не слушаешь! — Полина неожиданно крепко сжала его оледеневшие запястья. Как же сильно, оказывается, дрожат руки! — Леон, я совсем забыла: в моих покоях есть тайный ход. Он ведет в кабинет твоего отца.

— Что? — Новый лорд, наверное, похож сейчас на безумного!

Воистину говорят: нет хуже, чем дать надежду приговоренному! Дай, а потом отними — и он помешается…

— Это правда, Леон! — Полина встряхнула его за плечи. — Очнись, ну пожалуйста. Я не справлюсь без тебя!

Юноша усилием воли заставил себя опомниться. Это он во всём виноват. И сам же распускает сопли!

«Ты еще успеешь стать героем».

С чего вдруг это вспомнилось? Именно сейчас?

Чьи это слова? Кто их сказал два… нет, полтора года назад пятнадцатилетнему сыну лорда, не попавшему на ту войну?

Кто это был? Отец?

Юноша вновь вздрогнул, но вспомнил: нет. Эдварда Таррента к тому времени в замке уже не было. Героизм Леону предсказал один из офицеров погибшего Арно Ильдани. Сын старого герцога Тенмара.

Который? Последний выживший, но кто? Теперь уже нет ни одного.

Почему же Леон забыл имя того капитана? Или майора? Новоиспеченный лорд мучительно сжал пальцами виски.

Он сам сейчас — на грани жизни и смерти. А заодно и личного позора, вкупе с бесчестьем семьи! Почему же так жизненно важно вспомнить имя давно мертвого офицера? Он примчался тогда с остатками отряда — спасти семью лорда Таррента. Искупить хоть часть отцовской вины.

Исхудавший, страшный, с головы до ног покрытый чужой и своей кровью.

И не сумел спасти даже себя.

Хотя нет — собственную шкуру Анри спасал в последнюю очередь…

Анри! Вот как его звали. Анри Тенмар, граф Тэн. Такое простое имя — как вылетело из памяти? А звание и сейчас не вспоминается…

«Ты еще успеешь стать героем…»

Стал. Убийцей собственного отца.

— Леон, ты сможешь его нести?

Юноша кивнул. Да. Сможет.

А тот вымотанный боями офицер, Анри Тенмар, погиб. В тот же день и, возможно, час, когда сказал сыну друга никогда не сбывшиеся слова. Погиб героем. Ирия разбила Леону нос, доказывая это. Как же было больно!

Потому что юноша назвал Тенмара государственным преступником. Мятежником. Таким же предателем, как отец.

Впрочем, разве можно сохранить честь — в этом худшем из миров? Папа во имя чести погубил Эйду. И чуть не угробил всю семью.

А герцог Тенмар плевал и на честь, и на месть за Арно Ильдани. Но все трое его сыновей думали иначе. И отцу пришлось их всех пережить. И схоронить.

Почему Леон не родился сыном Ральфа Тенмара, а Анри — Эдварда Таррента? Насколько всем было бы легче…

Юноша с трудом поднял тело отца.

Непонятно, зачем. Потому что так велела Полина?

Какая разница: спальня, кабинет? Всё равно ведь не вынести из замка…

А может, из кабинета есть еще один потайной ход? В лес куда-нибудь? Полина ведь должна знать, что делает!

Или всё бесполезно…

Ветер… Никак не желает утихнуть! И волчий вой. Злобная стая ждет добычу! Если Леон и Полина выйдут в чащу — их разорвут волки!

Он никогда не видел, как хищники беспощадным кольцом окружают добычу. Но представлял — очень явственно. Особенно — желтые огни злобных глаз среди черных палок зимних деревьев!

Серые тени на белом снегу. Чистый наст вот-вот окрасится алым… И съежится — свежая кровь сожжет его.

Снег и жизнь — одинаково хрупки. И век обоих так короток…

Молодая женщина неслышно подошла — подкралась! — к стене, отодвинула гобелен. Изящная рука коснулась выдвижной панели.

Как всё просто. Как легко выйти из спальни!

Если бы Леон знал заранее…

А зачем — теперь? Всё равно всё кончится позором и плахой. Спасения нет…

2

Грешникам путь в Бездну указуют гигантские змеи Темного. А Леона ведет возлюбленная. Вместо багровых огней колеблется светлое пламя золотистой свечи.

Полина — такая легкая, почти летит. А на белый пеньюар кровь даже не капнула. Так странно…

Хотя любимая ведь не касалась тела… Как странно и страшно это звучит — тело!

Темный коридор, хрупкая фигурка в белом. Бледная свеча в тонкой руке…

Святая с иконы. Правильно, что на одеянии Полины нет крови. Потому что нет и на ней самой. Возлюбленная Леона — безгрешна.

А вот его собственные руки и одежда — уже все в крови. Как когда-то у Анри Тенмара. Только тот не убивал родных…

И волков не слышно. Они ждут впереди. Надо остановить Полину!..

Нет, стая уже выла бы! Громко, пронзительно… зловеще.

Но куда ведет коридор, если не из замка?

Пятнадцать шагов в полутьме — всего пятнадцать! Творец милосердный, сколько всего можно передумать за целых пятнадцать шагов?!

Полина сразу метнулась к двери кабинета, накинула крючок.

— Леон, соберись! — Как же твердо звучит сейчас нежный голос! — Мы должны оставить его здесь. Вот, сади его за стол. Так… Все должны подумать, что здесь его и убили.

Юноша неловко взгромоздил тело на стул. Но именно, что неловко. Едва отпустил — мертвый отец рухнул на пол. Навзничь.

Прежде в больших серых глазах было столько тепла! Когда-то… А сейчас — лишь неподвижность смерти. И немой укор…

— Папа, я не хотел… — горестно прошептал юноша. Опускаясь на колени рядом с навеки ушедшим родным человеком. — Папа…

— Леон, я понимаю твое горе, но мы должны уходить. Идем! Эдварда обнаружат здесь. И подумают на кого-то слуг. Все они будут отрицать — и убийцу не найдут никогда. Честь семьи будет спасена. Мы все останемся живы и свободны!

— Кровь… — прошептал Леон.

Полина поняла неправильно:

— Совсем немного. Я ее уберу, вот так. — Кружевным платочком быстро и аккуратно она стерла дорожку алых капель, отмечающую путь юноши.

Как же быстро промокает тонкий шелк…

И какой невозможный ужас отразился в глазах несчастной вдовы! Через что она проходит по вине горе-возлюбленного! Но Полина опять выдержала.

— Леон! — любимая взяла его за руку. Теперь и ее ладонь — в крови. Кровь к крови… — Леон, пора уходить! — подтолкнула она его к открытой потайной двери.

Юноша, шатаясь как лунатик, шагнул в коридор. Бездумно двинулся вперед…

И остановился.

— Я сам…

Храбрая спасительница взяла на себя самое страшное. Открыть дверь.

Потому что слуги не могли убить лорда в запертом изнутри кабинете. А потом пройти сквозь стены.

И закрыть дверь они не могли. Ключи есть лишь у лорда и леди.

Взяла ли Полина связку? А если заскрипит замок?!

Леон рванулся назад, но на пути столкнулся с возлюбленной.

— Уже всё! — прошептала она, запирая спасшую их потайную дверь.

Юноша успел сделать лишь два шага, когда в кабинете послышался шум. А затем — вскрик.

Творец милосердный, они едва успели!

Ужас приковал к месту. И внезапно нахлынула слабость. Ноги налились свинцом….

— Быстрее! — Полина почти тянет отцеубийцу на себе. — Быстрее — или всё зря! Еще чуть-чуть, Леон. Потерпи, мой хороший…

В покоях мачехи он бездумно опустился прямо на пол. Она сама вернула гобелен на место.

— Леон, помоги, — молодая женщина опустилась на колени. Как всего час назад — он сам… Быть может, на том же месте! А Полина уже скатывает ковер. — Завтра вынесем из замка — вместе с одеждой. Теперь ты должен переодеться, и я — тоже. Вдруг всё-таки попала кровь? Вот так… и сюда.

Матушка говорила, этот сундук не открывали лет сто. Даже ключ давно потерян.

Значит, не потерян…

Ковер перевалился через край с глухим стуком. Как земля — на гробовую крышку.

— У меня есть одежда Эдварда. К счастью, вы носили одни цвета. Теперь это нас спасет. Отвернись. Я тоже отвернусь.

Так они и раздевались — спиной друг к другу. Будь это часом раньше — Леон не удержался бы оглянуться. Но то, что случилось, выжгло даже желание. Юноша вяло скинул окровавленную одежду, натянул отцовскую…

Ветер воет в ставнях. А в тон ему — волки. Их голоса уже не мерещатся.

А судя по крику — тело нашли.

Непонятно, как выбраться из покоев Полины незамеченным. Но об этом Леон думать не в состоянии. Как и о чём-то другом…

Сейчас же сюда кто-нибудь придет! Творец милосердный, спаси и помилуй!..

— Леон!

Он обернулся.

Мачеха уже полностью одета. Не в пеньюар, а в домашнее платье. Не голубое — его любимое, а тёмно-бордовое. И сверху — темная накидка. Почти траур.

— Быстрее!

Ее одежда полетела в сундук, его — следом. Полина вмиг провернула ключ и сунула глубоко за корсаж.

— Всё! — устало прошептала она, садясь на широченную (супружескую!) кровать. — Сундук — старинный, бабкина рухлядь, ключи давно потеряны… Нет, не всё, — со сноровистостью опытной горничной молодая женщина застелила постель, разгладила складки. — Садись! — она почти втолкнула пасынка в слишком мягкое кресло.

Достала ратников, сама села напротив.

Доска привычно легла на тонконогий столик. Между обитыми голубым шелком креслами. Мягкими… как постель в камере смертников.

Ратники… Леон с отцом часто просиживали за игрой — часами. Еще до восстания.

Папа иногда поддавался сыну…

Полина расставила фигуры, будто партия идет минут сорок — не меньше. Причем соперники действительно «играли», а не «абы как» понаставили «ратников».

Полина почти всегда проигрывала Леону, это Ирия выигрывала. Но, оказывается, мачеха за доской — ничуть не хуже сестры. Да она — просто великолепный игрок!

О чём он думает?! Какая разница, кто как двигает ратников? Над головой висит обвинение в убийстве родного отца!

Рука бездумно сжала первую попавшуюся фигуру.

И за дверью раздались неотвратимо-тяжелые шаги. А спустя полный липкого страха миг — громкий, уверенный стук в дверь.

3

Так не бывает!

Ирия ожидала от будущего чего угодно. Но не папиной внезапной смерти.

Девушка еще с порога поняла всё. Бросаясь к отцу, падая на колени — уже знала: поздно.

А надежда рвала сердце: нет, жив! Будто краем сознания Ирия отметила что-то неуловимое. А понять за пеленой горя — не смогла…

В раннем детстве Ирия подхватила болотную лихорадку. Даже тогда не трясло так жутко. Руки не слушаются…

Но кинжал нужно вытащить. Папе же больно!

Осторожно вытащить, зажимая рану… А потом — перенести раненого из кабинета, уложить поудобнее…

Бесполезно в кровь кусать губы — слезы вот-вот хлынут горной рекой!

Папа жив! Он не может умереть! Не теперь — когда они, наконец, помирились, когда всё поняли. Когда они снова есть друг у друга!

Нет, сама Ирия сделает только хуже. И поднять не сможет — тем более, осторожно. Но в замке есть врач.

Надо кого-то позвать. Пусть помогут — отнесут папу в его покои. Надо позвать людей — как же она сразу не сообразила?!

Девушка торопливо обернулась к двери.

И застыла. С мгновенно онемевших губ не сорвалось ни звука. Звать никого уже не нужно.

В дверях — камердинер отца. Не сводит глаз с застывшей рядом с мертвым отцом Ирии. С ее руки — на рукояти окровавленного кинжала… И с самого кинжала — в груди лорда.

Старый слуга смотрит на девушку так, будто никогда прежде не видел. И даже не думал узреть нечто столь чудовищное.

4

Это — кошмар. Он пришел в замок Таррент, устроился по-хозяйски. И уходить не собирается.

Когда Леон смотрел на мертвого отца, когда нес тело в кабинет, когда оно рухнуло на пол к ногам сына, он знал: хуже быть уже не может.

Судьба посмеялась — опять. Будто услышала слова Полины: «Подумают на слуг».

Услышала. И распорядилась по-своему.

Теперь подлость цепляется за подлость. За жизнь и свободу Леон платит жизнью и свободой сестры.

Как бы он ни относился к Ирии — она не убивала. Сестра не должна погибать за чужое преступление — это яснее ясного.

Не будь рядом Полины — Леон признался бы. Но она — здесь. Держит его за руку! И в отчаянной надежде не сводит с единственного защитника печальных голубых глаз.

Леон не может ее погубить! Себя — да, но не ее!

Когда за дверью загрохотали солдатские сапоги, юный лорд едва не умер от ужаса. Всё кончено!

Он попытался смириться с гибелью — пока шел к двери. Получилось плохо…

Но в дверь стучала не его смерть, а камердинер отца, слуги и вызванные с замкового двора солдаты. Они привели Ирию. Это ее нашли над телом! Ну зачем, зачем ее туда понесло?!

Леон сказал бы правду — если б не Полина. И не…

Он тогда просто оцепенел. От зловещего полушепота слуг и солдатни! От ругани в адрес Ирии. То же самое они скажут о Леоне!

Хуже! Если Леона и Полину обвинят в убийстве — в замке не останется хозяина. Никого, кто остановит обозленную чернь!

Слуги любили отца. Они устроят самосуд над всеми подозреваемыми сразу!

— Я не убивала, Леон! — Какой затравленный у сестры взгляд. Полный черного отчаяния. Прежде брат никогда ее такой не видел. — Клянусь, это не я!..

— Как ты могла, Ири? — выдавил Леон и беспомощно взглянул на Полину.

— Уведите ее! — велела молодая женщина. — Заприте, пока за ней не приедут.

Юноша с благодарностью взглянул на любимую. Полина опять нашла выход!

Еще никто не приехал! Ирия еще здесь. Ее брат успеет что-нибудь придумать!..

— Леон!

Он отвернулся, но успел заметить, как погасли глаза сестры. Раньше она так быстро не сдавалась.

Как же бесконечно устала его голова — за всю эту кошмарную ночь!

И мельком скользнувшую мысль юноша вмиг подавил. Больно уж гадкая!

Или… нет? Ведь это же… правда. Отныне Леона некому упрекать. Он — законный лорд и свободен в мыслях и поступках! Навсегда. Может любить, кого хочет. Жить, как хочет. Ни на кого не оглядываясь. Никого не боясь.

А еще — впредь никто, ни один человек в замке не скажет, что наследник Таррентов хоть в чём-то уступает девчонке младше себя. Или уступал прежде. В фехтовании, игре в ратники или верховой езде. Об этом все забудут — когда Ирия окажется в монастыре.

Вот и выговорилось.

Нет, Леон так не думает, нет! Он обязательно ее спасет. Устроит побег…

Осиротевшего юношу никто не сравнит с преступной сестрой-отцеубийцей. Никто и никогда не скажет, что она хоть в чём-то его превосходила. Хоть когда-то.

Кто помнит таланты отцеубийц? Тем более — незаслуженные.

Ирия — ошибка природы. Нормальные девушки такими не бывают. Полина ведь совсем другая. И сестры.

— Леон!..

Нет, он должен ее спасти! Ведь Ирия — невиновна…

Уже в дверях она бросила на брата последний умоляющий взгляд. Какие пронзительные зеленые глаза — будто в самую душу заглянули!

На сей раз Леон отвернулся недостаточно быстро. И успел поймать в них не только отчаяние — внезапное изумление вдруг пересилило обреченность. Расширившимися зрачками Ирия смотрит на ратную доску.

— «Кардинальский триумф»… — едва слышно прошептала сестра. — Седьмая позиция…

Юноша ничего не понял. Да, такая комбинация в ратниках бывает. И что? Сейчас на доске — никак не кардинальский триумф. Фигуры вообще расставляла Полина.

Возможно ли устроить столь сложную ловушку при нынешнем раскладе? И для кого из противников? Неизвестно. Ирия сама достигла ее лишь однажды.

Неизвестно и неважно.

Не иначе — сестра помешалась! Что ж, тогда — тем более. В монастыре бывают и сумасшедшие. К ним там даже неплохо относятся…

— Ты всё правильно сделал, — едва слышно прошептала Полина, когда их, наконец, оставили наедине. — Теперь честь семьи спасена. Иден и Кати ничего не грозит!

— Но что будет с Ирией?

— Ты же знаешь, по новому указу Совета женщин казнят лишь в исключительных случаях. Так что ее всего лишь отправят в монастырь.

— Навсегда?! — содрогнулся юный лорд.

— Лео! — Живое тепло к теплу — хрупкая рука любимой нежно накрыла его ладонь. И нечаянно сбила с доски несколько фигур — уже ненужных. — Я тогда не подумала, но сейчас вспомнила… Почему слуги сразу подумали на Ирию?

— Потому что ее нашли в кабинете… — прошептал юноша.

— Нет. Даже если б там обнаружили Иден или Кати — их вряд ли обвинили бы. Леон, камердинер Эдварда слышал, как Ирия грозилась убить отца. И, прости, но я тоже слышала… — Изящная рука нервно сжимает очередного ратника. Как раз пресловутого «кардинала». — Она его ненавидела, Леон!

— Я знаю. Я тоже кое-что слышал… Но… при чём здесь это? — юноша недоуменно поднял глаза на возлюбленную. — Ведь она не убивала…

— Леон, мы не можем знать, зачем Ирия среди ночи отправилась искать отца. Я не хочу так думать, но… дым без огня бывает крайне редко. Общая картина складывается из отдельных частей. И многое мы видим не глазами, а сердцем. И я не знаю, что мог увидеть камердинер в глазах Ирии — раз подумал именно на нее.

— Но это же не делает ее убийцей… — простонал Леон.

— Тише, мой благородный мальчик! — прохладные пальчики вновь накрыли его ладонь. — Конечно, не делает. Но, поверь — лучше уж в монастырь Ирию, чем всех нас, а тебя — на плаху. Ее сейчас очень жаль. Да, и мне — тоже. Я ведь пыталась с ней подружиться. Ты сам это видел. И она отвергла единственного жениха, готового терпеть ее характер. Поверь, она устроила бы нам здесь счастливую жизнь — на ближайшие лет пятьдесят! — грустно усмехнулась любимая. — Сами бы в монастырь сбежали…

— Она — моя сестра… — с тоской прошептал юный лорд. Уже зная, что уступит.

Так — правильнее. И лучше для всех.

— Ваша мать — там. Она и позаботится об Ирии. А наша задача — сделать всё, чтобы дело кончилось монастырем, а не… чем-то хуже. Когда Ирию увезут, я отправлюсь в Лютену.

Полина опять взяла на себя самое трудное! И нет сил возражать. Леон слишком устал…

Где-то вдали по-прежнему воют волки, но к замку им не подойти. Рядом солдаты — они защитят господина от любой опасности. А волки — всего лишь звери…

…Ирию увезли вечером. Перед этим облачив в одно из приготовленных для Эйды платьев. Полина сама его выбрала. Она и это взяла на себя! И даже поручила нашить тот самый Круг. Теперь он Ирии полагается. Отцеубийца — еще преступнее падшей женщины.

Леон подошел к окну, чтобы увидеть, как сестру заводят в темную монастырскую карету. И в сопровождении отряда стражи вывозят из ворот замка.

Сердце сжалось, но эту слабость новый лорд переборол. Он — сильный и справится!

Полина права. Прости, Ирия, но так действительно будет лучше! Для всех, кроме тебя.

Но тебе ведь самой всегда было плевать на окружающих? Так почему они должны беспокоиться о тебе? Каждый получает лишь то, что заслуживает.

Глава седьмая

Эвитан, Лиар, аббатство Святой Амалии.

1

Когда-то много лет назад эвитанская армия во главе с воинствующими рыцарями ордена Святого Леонарда вступила на земли независимого Лиара. По счастливому совпадению — языческого. Народ, поклоняющийся ложным богам, следовало привести к истинной вере. А уж водой или огнем — как получится. А также — обложить новой данью. В лучших традициях предыдущих покоренных земель.

В многочисленных хрониках немало говорилось о кротком милосердии рыцарей-монахов. Как и о дикой жестокости язычников.

В детстве Ирия раз по десять перечитывала баллады о рыцарских подвигах. И мечтала жить именно в то золотое время. Но вот одна глава ей не нравилась даже тогда…

…Шли долгие и кровопролитные бои. Завоеванные, как обычно, зверствовали. Завоеватели расточали справедливость и милосердие.

И наконец армия добрых и кротких аки агнцы монашествующих рыцарей (и столь же кроткой простой солдатни) подошла к Тарренту. Городу-крепости — столице Лиара. По нынешним меркам — небольшой, по тем — весьма приличной. Титул лорда тогда был равен королевскому, а не графскому.

Проиграв бой, властитель Лиара с дружиной и горожанами затворился в крепости и добровольно сдаваться добрым победителям не пожелал. По каким-то личным кровожадным причинам.

И тогда в крепость под покровом ночи проникли лазутчики. Их укрыла в своем доме благочестивая вдова Амалия — тайно верящая в Творца. Ее пообещали пощадить вместе с семьей. И Амалия под покровом следующей ночи помогла шпионам открыть врата победителям.

За этот подвиг милосердную и благочестивую вдову после смерти причислили к лику святых.

Насколько кротко обошлись победители с побежденными, хроники умалчивают. Известно лишь, что титул лорда Таррент перешел к дальнему родичу. Конечно, принявшему истинную веру.

Законные потомки покойного правителя из дальнейших хроник куда-то исчезли. Равно как и еще некоторых знатных родов Лиара. Вместе с многочисленными бастардами.

Еще город почему-то пришлось отстраивать заново. На другом месте.

И население Лиара сократилось то ли в три раза, то ли — благодаря кротости и доброте победителей — только в два с половиной. Впрочем, крестьянки всё равно нарожали новых. Особенно в первый год завоевания. И во многих детях, несомненно, текла кровь не каких-то там язычников, а истинно верующих эвитанских солдат. А может, еще и рыцарей-монахов. После событий последних двух лет Ирия ничему не удивится.

Когда-то история получения благочестивой вдовицей Амалией нимба святой заставила девочку усомниться в «Хрониках» — впервые. А попадись подлая предательница сейчас — Ирия с удовольствием перережет ей горло. А нет под рукой ножа — зубами перегрызет. Потому что такие жить не должны — когда умирают лучшие.

А альваренское амалианское аббатство — вполне достойно основательницы. Полтора года назад здесь искала убежища семья «государственного преступника». Лорда Эдварда Таррента. Монахини выдали беглецов королевской армии — по первому требованию. И даже нимб не попросили.

В этой мрачной гробнице погиб, но не сдался храбрый офицер Анри Тенмар. Сделавший всё, чтобы вывезти Таррентов из Лиара.

В этом промозглом склепе навсегда заперли маму — королевским эдиктом. Здесь чуть навечно не похоронили Эйду!

Мрачный скалистый островок в полумиле от берега всегда напоминал Ири хищную птицу. Вон — с берега видны очертания «хвоста», «крыльев», «головы»… А на одной из оконечностей островка притулились два вытянутых мрачно-зловещих здания. Само аббатство. Хищно раскрытый, изогнутый «клюв».

От этого ненасытного коршуна Ирии удалось спасти Эйду. Взамен он проглотит ее саму. И не подавится.

Возможно, при свете дня тут не так жутко. Но сейчас, когда солнце зашло за горизонт, а на небеса выкатилась его холодная и бледная сестра…

Темнеет — стремительно. Зловещая гладь древнего как мир озера, широкая лодка, мерный плеск весел, леонардитский конвой.

Девушка украдкой опустила в воду руку. И вздрогнула: середина Месяца Рождения Осени выстудила и без того никогда толком не прогревающийся Альварен. Если удастся сбежать — как проплыть в ледяной воде от аббатства до берега? Летом бы — и то с трудом, а уж сейчас…

Ирия едва подавила отчаяние. До теплых дней — еще месяцев восемь! Проторчать в этом жутком склепе — столько?!

Сердце вмиг заледенил цепенящий ужас.

Значит — нельзя допустить даже тень мысли, что останешься здесь на всю жизнь! Навсегда.

А существование, когда оно ненавистно, может стать очень долгим. Это Анри Тенмар погиб молодым!

И о нем думать тоже нельзя — или свихнешься еще быстрей.

Пусть Ирия Таррент — неблагодарная дрянь. Но надежду вселяет лишь память о выживших. А горе о погибших — даже самых дорогих! — только глубже загоняет в бездну тоски и отчаяния. Думать об Анри так же пронзительно-больно, как о тоскливом ржании в замке…

…Ирия сидела под замком — ждала продолжения кошмара. А где-то рядом, почти за стенкой, обреченно ржал друг. Выл. А через бесконечно долгие часы — замолк…

Когда девушку вели к тюремной карете, кто-то из слуг пробормотал:

— Старый Ланс отмучился…

Поймав хмурый взгляд конвоира, Ирия поспешно отдернула руку. Еще решат, что собралась сигануть в воду. И свяжут…

Пленница прыгнула бы обязательно. Рискнула бы. Но в лодке торчит десяток леонардитов, готовых не дать преступнице сбежать от уготованной судьбы. Эти мигом выловят «подлую отцеубийцу»!

Папа…

…Бурая кровь на ковре, на одежде. Кровь из родного сердца…

Дочь спала и болтала с призраками, а отца убивали. Может, теперь поделом ей?

Сегодня нет ветра. Ни ветра, ни ряби на волнах. Траурная тишина.

Всю ночь и весь день погода сходила с ума. А сейчас — притихла. И облака заволокли полную луну. Остались лишь похоронный плеск вёсел, потеплевший вечерний воздух и мрачно-бесстрастные лица конвоиров.

Леонардиты не прощают никого. Даже невиновных. Значит — ни за что нельзя показывать слабость. Слабость, горе, слёзы…

2

С мечтами о побеге пора расставаться. С осколками мечты. С последней глупой надеждой еще более глупой девчонки.

Еще никто не удрал из Башни Кающихся Грешниц.

Говорят, мама провела здесь полный год. Не выходя из кельи, ни с кем не разговаривая. И не по собственной воле.

Почему Ирия прежде даже не задумалась, что это значит?

Еще шагая по мрачно-непроглядным коридорам, она думала: вот сейчас обрядят в монашеский балахон. И пошлют молиться. Вместе со всеми.

Посты, заутрени, вечерние службы. Ряд фигур в одинаково-безликих балахонах. Мышино-серых…

Девушка заранее успела тоскливо вздохнуть.

Действительность оказалась много кошмарней. Узница начала это осознавать — едва захлопнулась тяжелая дверь одиночной зарешеченной кельи-камеры.

Четыре шага — вдоль, три — поперек.

Толстая ржавая решетка на окне — сам Ауэнт позавидует. Едва оставшись одна, Ирия с силой потрясла ее.

Ага, мечтай, что все вокруг — кретины!

Топчан у стены. Жесткое одеяло и еще жестче — тюфяк.

У другой стены — лавка. На ней — пустой кувшин для воды и грубый крестьянский гребень. Такими пользуются кухонные девчонки — из самых бедных семей.

Таз на полу. Ведро в углу.

Ни книг, ни бумаги, ни перьев-чернил. И ни намека на свечи.

Устав от битвы с решеткой, Ирия присела — почти рухнула на тюфяк. Сдаваясь.

Зябко обняла руками колени.

Наверное, прошло час или полтора. Попробуй здесь точно определи. Часы ушли в прошлое вместе с родным домом. Всё ушло.

Осталось лишь молча сидеть на топчане, отрешенно глядя перед собой. В стылую тьму камеры. До конца своих дней.

Как медленно тянется ночь — первая в череде многих. Мрак в камере, за окном, в душе.

Лишь тусклым пятном — светло-зловещий лунный лик.

Тусклым. Слабым-слабым.

В душу неотвратимо ползет дикая тоска. А с ней — отчаянное желание колотить в дверь чем попало!

Ирия, успокойся. Имей гордость. Кто-нибудь и так обязательно придет. Рано или поздно.

Узницу должны кормить. Не для голодной же смерти ее здесь заперли! Хотя… если за родство с мятежником полагается плаха — что уготовано отцеубийцам?

Если до утра никто не явится — вот тогда Ирия грохот и устроит!

Но от утра отделяет ночь. Нестерпимо хочется пить, а кувшин — пуст.

Ну кто мешал вдоволь напиться из Альварена? Пока была возможность? Ну связали бы. А сейчас заперли — разница-то в чём?

…Папа уехал, когда получил то письмо — с герцогской печатью. Уехал, прихватив с собой почти весь гарнизон замка. И велел маме с детьми и десятком оставшихся солдат отправляться к ее брату. А она сказала, что проклянет мужа — если тот посмеет «сдохнуть за чужую честь».

Они рассорились насмерть. Впервые в жизни…

А может, и не впервые. Просто Ирия прежде не замечала. Как и многого другого.

А Эдвард Таррент всё равно уехал.

В следующий раз дети увидели отца уже после в с е г о. Бегства половины слуг и предательства монахинь. Сомкнувшихся над головой Анри ледяных волн. Ужаса с Эйдой, дороги в тюремной карете, Ауэнта, приговора.

И теплого — по-настоящему весеннего! — дня казни. Солнечных бликов на золотых волосах и белоснежном мундире маршала-словеонца. Спасителя чужих жен и детей.

Папа объявился потом. Исхудавший, избегающий смотреть в глаза. Сказал, мать не вернется. Решила посвятить себя Творцу.

В михаилитском монастыре Ирия ждала отца две недели. И не знала тогда, чего хочет больше: обнять виновника всех бед или убить. Но когда увидела — кинулась на шею и разрыдалась…

Скрип ключа раздался, когда непроглядно-черное небо за зарешеченным окном выцвело в тон амалианских балахонов. Девушка подскочила пружиной.

Но открылась не дверь. Всего лишь маленькое, узкое окошко. Чуть больше головы.

И явило обрамленное капюшоном немолодое женское лицо. Бесцветное, с сухо поджатыми губами.

Кинувшаяся к двери пленница едва не отшатнулась — такое равнодушие и пустота сквозят из тусклых чужих глаз.

— Иди сюда. — Голос — так же пуст и равнодушен.

Ирия очнулась.

— Я невиновна! — торопливо проговорила она, бросаясь к окошку. — Я — невиновна!..

— Давай кувшин.

Лицо исчезло. Вместо него в оконце влезла худая желтоватая рука. С миской неаппетитной на вид каши.

Поверх варева — ломоть черного хлеба. Явно черствого.

Некрашеная деревянная ложка торчит из миски, как весло из монастырской лодки…

— Что? — опешила Ирия. Ошеломленно принимая то, что здесь считается едой.

В Ауэнте и то кормили много лучше. Или это потому что — смертников?

— Кувшин давай — если хочешь пить, — всё так же отрешенно велела монахиня. Уже готовясь закрыть окно.

— Подожди! — девушка метнулась к лавке, сунула старухе упомянутый предмет.

Кувшин пролез с трудом, его пришлось слегка наклонить вбок.

— Я невиновна! Меня зовут Ирия. Ирия Таррент! — торопливо проговорила под журчание воды узница. — Мне нужно поговорить с матерью! Я знаю, она зде…

Кувшин, брызгая водой, втиснулся обратно. Окно захлопнулось.

— Да что же это такое?! — пленница с яростью саданула в дверь ногой. Еще и еще… — Откройте! Откройте!! Откройте!!! Я — невиновна! Откройте!!!..

Вновь — окошко. Не дверь.

— Прекрати буянить, — так же равнодушно изрекла тюремщица. — Будешь орать — свяжут и закуют. Будешь лежать кулем в подвале. Имей в виду — горшки тебе подставлять никто не станет. Или крыс отгонять. Они — голодные. Связанному могут и отгрызть что-нибудь… Полежишь там годик — запоешь по-другому. Если выживешь.

Оконце захлопнулось вновь.

Ирия бессильно осела вдоль стены. Это можно считать концом! Враги избавились от дочери — как и от отца.

… - Ты — самый замечательный отец в подзвездном мире! А еще у тебя — самая промерзшая Башня в подзвездном мире.

Папа так давно не улыбался столь открыто, искренне…

Воспоминание ожгло печатью горя и ярости. И вины — за всё несказанное и несделанное.

Зарешеченное окно, равнодушная полная луна. Выстывшая камера — на всю оставшуюся жизнь.

И фамильная гробница — для отца. За него уже никто не отомстит. Убийцы станут пировать на его костях.

Ну уж нет!

Ирия бешено сжала кулаки.

Не дождетесь! Это еще не конец!

Перебьетесь. Она не сдастся! Пока не знает как, но выберется отсюда! И убийцы — заплатят! За всё и сполна!

3

Ирия не сдалась. День, ночь, другой день… От тусклого рассвета до промозглого заката. И наоборот. Без конца. Усталая белка в опостылевшем колесе. Летняя белка в рыжей шубке — угодившая в зимнюю клетку.

Самое трудное — вовсе не голод. И не постоянный стылый озноб. Невыносимее — ничего не делать. С сумеречного утра и до раннего вечера.

Когда совсем недавно, дома, Ирия читала сестрам баллады — еще не понимала своего счастья. У нее тогда были сёстры, баллады, чернила, перья и бумага. И возможность выходить из замка.

А главное — был живой папа! Мы никогда не дорожим тем, что у нас есть. Оценим — лишь когда потеряем навеки!

Узница тренировалась часами. Вкладывала в финты и выпады всю ярость и отчаяние, копившиеся в душе. Отец хотел бы видеть дочь именно такой — несломленной и не утратившей сил. И подаренных им навыков.

И это дома ее считали тощей? Видели бы сейчас — после местной кормежки и бесконечных упражнений. Одни мышцы и жилы. Не сказать, что девчонка, — примут за мальчишку. И ни на миг не усомнятся.

Жаль лишь — тренировки не отнимают и половины дня. Не того, что светлый, а вообще. А свечей узникам не положено. Стемнело — ложись спать.

Бесполезно, но каждый день пленница пыталась докричаться до монахини, подающей еду. На всякий случай. Ответа не было. Лишь — «возьми миску», «подай кувшин».

А вот колотиться в дверь Ирия больше не пробовала. Перевес в силе — не на ее стороне. Девчонке, даже тренированной, против рыцарей-монахов не выстоять. Папа не хотел бы видеть ее в стылом монастырском подвале — больной и искалеченной. Папа…

Она лишь настаивала на разговоре с матерью или с аббатисой. Имеет узница, в конце концов, право на исповедь? Ее ведь не отлучали от церкви. Должен же Ирию кто-то, наконец, выслушать! Нельзя же живого человека пожизненно замуровать за чужое преступление! И забыть о нем.

Оказывается — можно. Но как же жутко это осознавать!

На пятый день к прочим требованиям узница добавила просьбу давать больше воды. Кувшина едва хватает на питьё. Ирия пыталась еще выкраивать на умывание лица. Но мытьё волос и всего остального, не говоря уже о стирке, осталось в мире прошлого.

В родном замке девушка привыкла к ежедневной ванне. И теперь с ужасом представляла вполне осязаемое будущее — зарасти грязью. И прочими сопутствующими элементами — с шестью ногами…

Лучше уж сразу умереть!

При очередной попытке захлопнуть окошко узница зло придержала его. И отчетливо выговорила:

— Этой водой я собираюсь мыться. А умру от жажды — вам же хоронить!

На миг стало плевать на всё. Умирать — так умирать! Только глупо — из-за этого.

А из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!

И почему сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам плевать, но матери-то — нет. А она — уже не узница, а «черная сестра». Ирия об этом еще летом слышала. И опять не задумывалась — в чём разница…

Ползут часы, монахиня не возвращается. И яростный запал исчезает водой в песке. Высыхает. Вымерзает. То ли вековые холод и сырость остудили порыв, то ли жажда жизни берет свое.

Не вовремя! И уже слишком поздно — ничего не переиграть. Осталось приготовиться к любому исходу.

Нет, не к «любому». Почти наверняка дерзкие слова сочтут за бунт. Так что — готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.

Медальон остался в прежней одежде. Но Его лицо Ирия помнит и так. И умрет с Его именем в памяти.

Вот этот кувшин она успеет разбить — когда войдут «братья». И острым осколком — себе по горлу.

Жаль, нельзя прихватить с собой пару врагов! Или хоть одного. Но тогда ее горе-оружие успеют отобрать еще до самоубийства. Нет уж — лучше тогда себя!

Бедный отец! О чём он думал в последние мгновения? Папа ведь тоже был так одинок! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела… Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один. В неделями не топленной Закатной Башне.

Не согрела — потому что старательно и упоенно жалела себя! Не думала ни о боли отца, ни каково в тюрьме матери…

В замке Ирия привыкла ложиться позже. И по этой причине или по многим другим — здесь подолгу лежала без сна. И думала, думала, думала…

Как и сейчас. Наверное, вся картина понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился последний штришок. Теперь Ирии известно имя убийцы. Имена…

Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет. Но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели — лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв.

Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого — волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда себе взяла, сестрам крохи оставила…

Как странно — уже в третий раз готовиться к смерти.

Здесь.

В Ауэнте.

И снова — здесь. Говорят, три — решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.

Лучше бы Ирию убил Анри — той страшной весной! Ее и Эйду… Всё равно больше не случилось ничего, ради чего стоило выжить. Разве что встреча с Ним…

Нет, и это — неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.

Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое — оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.

Дверь заскрипела — теперь-то уж точно открываясь. Ирия, дочь покойного лорда Эдварда Таррента, пленница аббатства, основанного предательницей, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.

4

На пороге — мать. Без рыцарей-леонардитов.

Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак…

— Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! — Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ…

Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.

— Прекрати лить слёзы! Ты — благородная дворянка! Дочь лорда.

Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.

— Наконец, ты — моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.

Ирия опомнилась.

Она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.

И совершенно забыла холодно-равнодушную высокомерную женщину. В последний раз целовавшую и гладившую по голове дочь, когда той было года три.

Напрасно, Ирия. Другая мать существовала лишь в твоем воображении. А монастырь не смягчит характер никому. Здесь и святая Бригитта взвоет!

— Впрочем, кого еще можно родить от слизняка? Его даже ты сумела прикончить.

Папа — не слизняк!

Спокойно, Ирия.

— Мама! — Отчаяние вот-вот захлестнет. Держись, Ирия! Иначе — конец. — Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил моего отца! — она попыталась подражать тону матери.

Получилось или нет — не понять. Себя со стороны не слышно.

— Это сделала не ты? — Всё тот же ледяной, равнодушный голос.

— Нет. — Что-то в глазах бывшей графини напомнило Ирии о… чём-то не просто неприятном, а отвратительном.

Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью — и исчезла.

— Возможно, — не меняясь в лице, бесстрастно бросила сестра Валентина. — Это всё, что ты хотела сказать?

Сердце упало. Рухнуло.

— Ты мне не веришь?!

— Верю. Говори.

Когда Ирии было девять, один папин друг со смехом рассказывал, как в одной книге допрашивали преступников. Начинает хам — орет, брызжет слюной, грозит всевозможными пытками. А сменяет его вежливый и мягкий дознаватель. Прикидывающийся таковым.

Тогда это казалось смешным и отцу. А если и нет — он всё равно из вежливости улыбался. Тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.

Проверить, так ли поступают в нынешнем Эвитане, Ирии не удалось. В Ауэнте ее не допрашивали. Зачем? Отец ведь не делился с дочерью военными планами…

Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать — парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?

Ирия пересказала всё — кроме ночных кошмаров и привидений. Пересказала ровным голосом. Почти.

— Когда я вошла в кабинет — мне показалось, папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила…

— И почему же? — перебила бывшая графиня Таррент. Впервые проявив искру интереса.

— Я много думала, пока была здесь… Там было МАЛО крови. Понимаешь, мама? Мало, а должно было вытечь… — Губы дрожат — как не вовремя! — Намного больше! Понимаешь? А в кабинете… столько бывает, если человек не убит, а легко ранен. Очень легко…

— Это — всё?

— Нет! Еще «ратники»… — На лице Карлотты вновь — ничего, кроме равнодушия. И всё труднее справиться с дрожащим голосом! — Когда меня притащили к Леону, он был в покоях Полины. Они там играли в «ратников». Ночью!

Мать чуть усмехнулась:

— Продолжай.

— На доске был «кардинальский триумф»! Это очень сложная позиция — она почти никогда не получается. Даже у хороших игроков!

— Вот как раз это — не доказательство. Полина вполне может быть очень «хорошим игроком». Тебя она переиграла.

— «Триумф» был у Леона! А он таких ходов не знает. Я же с ним с детства за доской сижу.

Прежняя каменная маска. А собственный голос предательски запинается. И спешит — когда не надо.

— Понимаешь, Полина просто расставила фигуры. Хотела сделать вид, что они играют давно. И предусмотрела всё — даже что всегда проигрывает мужчинам. Но при этом нечаянно устроила на доске позицию, где через три хода — «кардинальский триумф». Мама, клянусь — это правда!

— Теперь — всё? — альваренский лед не дрогнул.

— Да. Понимаешь, я уверена: папу убили не в кабинете! Его туда перенесли. Его кровь… — И как же опять дрожит голос! — Сначала пролилась в другом месте. Поэтому в кабинете ее и оказалось так мало… Но тогда это могли видеть слуги!

— Не могли! — холодно отрезала Карлотта. — Из моих… то есть теперь уже из покоев этой дешевой шлюхи ведет потайной ход. В кабинет твоего отца. Придуман три поколения назад — тогдашними лордом и леди. Прятаться от сбрендившей старой свекрови. Бабка считала, что плотские развлечения — грех, если не сопровождаются зачатием детей.

— Но тогда всё встает на свои места! — Ирии не часто случалось перебивать мать. Но сейчас — именно тот случай. — Тогда понятно, почему они ночью оказались в спальне этой… в твоих бывших покоях! Ты веришь мне?!

— Да.

Сердце подпрыгнуло и пустилось вскачь:

— Ты мне поможешь?!

— Нет.

Под ногами разверзается бездонная пропасть… Лететь придется десятилетия — прежде чем разобьешься насмерть.

— Почему? — охрипшим голосом прошептала девушка, в ужасе глядя на мать.

— Если Леон пойдет под суд — неважно, один или со своей шлюхой — его казнят. Я не допущу, чтобы мой род прервался, а титул лорда получил сын этой потаскухи. В нем наверняка вообще нет крови Таррентов. Леон — мой единственный сын, и он останется лордом.

— Но я всё знаю! — с вызовом выкрикнула Ирия.

— Ты не выйдешь отсюда — в любом случае. Так что это — неважно.

Пропасть разверзлась. И поглотила… Как жутко скользить вдоль склона — цепляясь за шаткие, скользкие камни! Такие острые…

— Тебе нельзя было иметь детей! Ты не должна была рожать… — прошептала девушка.

— Выбирая между сыном и дочерью, любая разумная мать предпочтет сына.

— Разумная? — тихо переспросила Ирия. — А любящая? А справедливая? Ты вообще слова такие знаешь?

— Разговор окончен, Ирия. Ты получишь воду, но ни на что другое не рассчитывай. Я и эту просьбу выполняю лишь потому, что дочери лорда не подобает смердеть как нищей. Но не вздумай требовать, к примеру, другой еды или еще одно одеяло. Замерзнешь — перестанешь открывать ставни, вот и всё.

— И задохнусь? — горько поинтересовалась дочь. — Ты что — действительно оставишь меня здесь?

— Я не отвечаю дважды на одни и те же вопросы. И не будь так глупа, чтобы их задавать. И не смей скулить и умолять! Имей гордость, ты — дочь лорда!

В сказках побежденный герой мог проклясть врагов — и они всегда получали по заслугам. Увы, в жизни зови, не зови на помощь темные силы — любые! — они не придут.

А Ирии нужна такая малость! Всего лишь сровнять с землей это аббатство. Со всеми обитателями. Чтобы не позорили имя Творца. И больше никого не убили.

— Ты хоть когда-нибудь меня любила?

А еще — в сказках злыми бывают только мачехи.

— Я знала, что рано или поздно тебя отдам. Мужу или монахиням. Глупо привязываться к дочерям. Впрочем, не только к ним. Вообще хоть к кому.

В хрониках истинно верующие фанатики порой отдавали на костры и собственных детей. Но Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак, никогда по-настоящему не верила — ни во тьму, ни в свет. Только в трезвый расчет.

— И не зови больше ни меня, ни аббатису. Никто не придет.

— Ты не можешь бросить меня здесь умирать! — закричала Ирия ей вслед. — Предательница!

— А ты тогда — кто? — обронила, не оборачиваясь, Карлотта.

— Я никогда никого не предавала!

Мать обернулась — уже у самой двери. Чуть усмехнулась. И пристально смерила дочь студеным взглядом:

— На месте Эйды должна была оказаться ты. Если б ты хоть немного умела врать, когда нужно, — мы не были бы опозорены. Я не гнила бы здесь! Но ты — вся в отца. Глупый волчонок, умеющий только скалить клыки. Могла бы понять, что Эйда не сможет убить — никого и никогда.

Дверь захлопнулась с глухим стуком крышки гроба. Ирия осталась одна. Наверное, уже навсегда…

Часть вторая. Узники

Сколько кричало здесь — до меня! Сколько молило здесь — до меня! Дьявола, Бога — силясь призвать… Всё бесполезно — мне ли не знать! Алькор.

В государстве, где несправедливо сажают в тюрьму, подлинное место для справедливого человека в тюрьме.

Генри Торо, американский писатель XIX века.

В такие времена побег единственное средство, чтобы выжить и по-прежнему мечтать.

Анри Лабори.

Глава первая

Конец Месяца Рождения Осени — начало Месяца Сердце Осени. Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии. — Квирина, Сантэя.

1

Подушка… Тяжелая, перьевая. Давит на голову, перекрывает воздух!

Чёрно-багровая тьма заливает глаза.

Душат!

Слишком поздно Ирия проснулась. Ослабевшим рукам уже не разжать стальную хватку на горле!

Не выжить…

…Рывок! Глотку жжет огонь Бездны. Сквозь бесконечный туман мутной воды не разглядеть ничего!

Дно — там… Значит, воздух — в другой стороне!

Только бы успеть! Багровая пустота заволакивает взор, легкие вот-вот лопнут…

Вперед, вверх! Еще чуть-чуть — потерпи, держись, не умирай!

Толща воды — бесконечна… Как смерть и вечные муки!

Глупая девчонка ошиблась — спасительного света и воздуха впереди нет! А вырваться в другую сторону — уже не успеть…

В горле — пекло загробного мира! Свет и жизнь — ускользают, расплываются в черных кругах…

Здравствуй, Бездна! Или — ничто, потому что в светлый Ирий таких не принимают…

Как же здесь душно!

Ирия, задыхаясь, разлепила глаза.

Сон… И душащая подушка, и омут — всего лишь кошмар! А реальность — это духота.

Точно — не проснуться можно! Голову ломит как с перепою. Хоть по-настоящему пьяной Ирия и не была — ни разу. Просто не получалось. Даже когда отец впервые назвал ее своим проклятием…

Х-холодно! Только здесь впору одновременно задохнуться и дубаря дать!

Наспех завернувшись в одеяло, девушка добрела до окна. По ледяному полу — ощущается сквозь любую обувь.

На ощупь нашла ставень… И распахнула во всю ширь! А потом — прижалась лбом к ржавой решетке. Отрадно холодящей.

Воздух! Его можно глотать — сколько угодно! Подумаешь — ночной ветер. С брызгами сонно моросящего дождя…

И подумаешь — до костей пробирает. Привыкла уже.

Теплую воду выгрызть удалось. Хоть и куда меньше, чем Ирия надеялась. С учетом длины волос.

Но вот полотенец узницам не положено. Вода в этих стенах остывает вмиг. А приносят ее вечером. И мокрые лохмы не успевают просохнуть — до самого утра. А сырая и холодная погода Месяца Рождения Осени диктует свои условия. Как и не застекленное окно. Ставни часто приходится закрывать на ночь.

Выбор между духотой и воспалением легких — обычно в пользу первой. Если она — не совсем невыносима. Когда (как сегодня!) еле живая, с больной головой, ползешь к спасительному окну…

Ладно — сейчас, а когда надвинется зима… На целых пять месяцев. Что предпочтешь — замерзнуть или задохнуться?

Никому и в голову не пришло стеклить окно Башни Кающихся Грешниц. И не придет. Стекло — дорого. Куда дороже одной или нескольких жизней каких-то обреченных преступниц. Даже и сравнивать нечего! А выброситься в окно и разбиться о камни двора помешает кованая решетка.

Лучше думать, что выберешься отсюда до зимы! Обязательно. Или до зимы следующего года! Непременно сбежишь.

Не может быть, чтобы Ирия провела здесь всю свою единственную жизнь!

И нельзя даже близко подпустить к рассудку другие мысли. Леденящие в своей правдивости.

Все прочие запертые здесь узницы тоже точно знали, что обязательно выберутся. Но остались в мерзлой каменной ловушке навечно.

Нет! Этого просто не может быть. И не будет…

На следующий вечер Ирия промедлила со ставней. В кои-то веки нет дождя — совсем. И слишком уж тоскливо — опять целую ночь наедине с подушками и водяными ямами! И в полной тьме… особенно с учетом склонности призраков кое-кого навещать. Лучше даже не думать, сколько невинно убиенных замучено здесь. Можно все кельи и камеры наполнить. По сотне на каждую.

Кстати, если выбраться не удастся… да, если не удастся! — лучше стать призраком, чем никем.

Мокрое серое небо расплылось… Ах да — слёзы навернулись на глаза. И можно не вытирать — всё равно никто не видит.

Ирия теперь имеет право рыдать хоть с утра до ночи и с ночи до утра. Это уже ничего не изменит. И никого не расстроит.

— Квирк, квирк, квирк!

Из-за окна.

Что?

Вот так раз! Два черных птичьих глаза. Насмешливо уставились из-за ржавеющей решетки.

Увы, ржавеет — слишком медленно. Выломать сил не хватит.

Крылатое чудо с нескрываемым любопытством озирает странную человечью девчонку. Почему-то готовую разреветься.

Чудо вертится, «квиркает», перышки чистит. И наверняка не ценит собственное счастье. Умение летать. Как люди — свободу. Пока не лишатся.

Пичуга — серо-черная. Какой же породы?

Всё равно. Как и самой гостье — кто перед ней. Графиня или крестьянка? А то и вовсе — нищенка.

Впрочем, Ирия как раз — беднее любой нищенки. У той хоть свобода есть!

Девушка поспешно вытерла слёзы. Хоть кроме птахи-насмешницы никто и не видит. Птица с такими умными глазами — это уже не «никто».

Да и вообще… чем-то она похожа на лиарский родовой символ. Как костлявая девица Ирия — на первую красавицу Юга Карлотту.

Лапки цепляются за решетку, клювик требовательно стучит. По железному пруту. Наименее ржавому.

— Эй, стриж — не стриж, у меня ничего нет, — огорчилась Ирия. — Если дождешься завтрашнего обедоужина — покрошу тебе хлеба. Потому что кашу ты точно есть не станешь. Я бы тоже не стала, но нужно беречь силы. Вдруг я когда-нибудь выберусь, — девушка кивнула на недостижимый берег.

Вон, слабо виднеется в серебристой дымке вечернего тумана.

Чувствуешь себя рыбой в сети. Вроде и вода кругом, а…

— Близко свобода — а не взять. Знаешь, я каждый миг представляю, как плыву туда! И нечего смеяться. У меня, в отличие от некоторых, крыльев нет.

Гостья перестала стучать клювом. Замерла, чуть наклонив головку. Будто и в самом деле прислушивается.

Вполне логично. Раз Ирия решила поболтать с птицей, — почему бы той не стать внимательным слушателем? И раз уж она — куда лучший собеседник, чем родные мать и брат.

— Нет, тебе лучше не ждать. Улетай! Или они и тебя схватят. Знаешь, здесь не любят чужую свободу.

Стриж качнул головой, клювик требовательно тюкнул. Опять выбрав место поприличнее.

— А может, тебе что-нибудь подарить? На память? Подарить?

Смышленые черные глаза требовательно взглянули. Пообещала — и в кусты?

— Вот только что у меня есть?

Серый балахон — почему-то смеющий называться платьем. Грубые туфли-колодки. И больше ничего…

В черных бусинах-глазах — самая настоящая обида. Разлилась. Пополам с остатками затаенной надежды…

— Держи! — Ирия расстегнула замочек простеньких бус. Еще детских.

Папа когда-то подарил — лет семь назад. Дочери они понравились — вот и купил. Мама потом еще долго хмурилась, но носить не запретила.

Потому в монастыре и не отобрали, что дешевые. Такими не подкупишь и нищего — не то что леонардитов или амалианок.

Простые камешки, рябиновый цвет. Издали будто и впрямь — ягоды. Не спутала бы птаха, не решила бы склевать от бескормицы…

Нет, эта — вряд ли!

Кто решил, что люди — умнее зверей и птиц? Или лучше? Ланс не пережил смерти любимого хозяина. А жена и сын не пролили и слезинки на двоих. Слишком были заняты. Заметанием следов и переваливанием преступления на невиновных.

— Возьми! Бери-бери — кому мне еще теперь дарить? — Девушка осторожно набросила рябиновую нитку — туда, где шейка переходит в грудку. — А то у меня их отберут — не ровен час.

Лучше уж птице, чем кислолицым монашкам. Вчера очередная как раз косилась — прямо через дверное окно. И именно на бусы. Разве кающейся грешнице положено украшение? Да еще и не серое.

Пичуга смешно повела черненькой головкой. До чего же забавно получилось! За один только повод улыбнуться крылатая гостья заслужила королевские дары. Но, увы — ей встретилась пленница, а не королева.

Птаха почти ласково слегка клюнула Ирию в палец, вспорхнула. Миг — и уже летит прочь. Странно медленно.

И уже в вышине обернулась, пламенея «ожерельем»…

Обернулась? Да нет, конечно. Померещилось. И бусы птица потеряет… ну и пусть. Кому они еще нужны? Кроме жадных монахинь — чтобы выбросить или сжечь.

Ну и еще самой Ирии. Так ее желания можно уже не учитывать.

Жаль — живем не в сказке. Отправить бы сейчас такого вот стрижа в замок Таррент! И узнать, как там без сестры Эйда. Кто ее успокаивает по ночам — Иден?

И… нет, лучше не думать, что больше между Эйдой и монастырем не стоит никто! Всё равно ничего сейчас не сделать. Только растравишь себя бесполезной тревогой. А силы еще понадобятся — вырваться отсюда!

Ирия не стала в эту ночь закрывать ставни. Совсем. Слишком уж нестерпимо хочется хотя бы видеть свободу! Пусть даже — сквозь ржавую решетку проклятого аббатства!

2

— Она с севера! С нашего севера! — Крис вот-вот выломает здоровенную решетку — так в нее вцепился.

По губам подполковника Анри Тенмара скользнула легкая улыбка. Впрочем, Кристиан ее не заметил.

А Сержа Криделя так и потянуло за язык. Спросить, давно ли север стал для уроженца Лансуа «нашим»? Тем более, северян в этой камере — вообще нет.

— Наша! Эй, смотрите — да у нее бусы!

— Корнет Триэнн, что за восторги?! — рявкнул лейтенант Конрад Эверрат. Ни дать ни взять — серьезно. — Вы — боевой офицер или где? Вы — в плену или как?

Прочие «боевые офицеры» покатились со смеху.

— Да ну тебя, Кор! — отмахнулся Крис от кузена. Точнее — троюродного дяди. — Между прочим, там на самом деле — птица. В бусах из рябины. Вон на том дереве!

— Точно! — Кор вмиг пристроился рядом. — У нее там, наверное, гнездо… И точно — бусы болтаются. Вот пошутил кто-то!

Серж оглянуться не успел — уже с десяток «офицеров» разглядывают разукрашенную птаху. Столпившись у окна — кучей. Оживленной и явно развеселившейся.

— Может, сама стащила? Они и зацепились нечаянно… — Кевин настроен скептичнее других.

— Нет, ей подарили! — доказывал Крис. — И она точно из Эвитана. Там такая же рябина растет. Анри, взгляни!

Подключить к лицезрению чудо-птицы еще и подполковника Триэнн не успел. В двери зазвенели ключи.

Сами квиринцы не держат клятвы чужеземцам. Но в чужие верят охотно. Впрочем, уважающий себя эвитанский дворянин никогда не пойдет на клятвопреступление. Или даже не дворянин, а тот же Вальден и ему подобные.

Все пленники дали слово чести — не пытаться сбежать. И потому в пределах тюрьмы пользуются относительной свободой перемещения.

Бывший корнет королевской армии Эвитана Серж Кридель тоже клялся. Еще когда попал сюда.

Забавно, по возрасту ему бы сейчас толкаться у окна. Пихая локтями остальных. Ведь солнечный день, небо — ясное. Любопытная птица, опять же, прилетела.

Кридель — не Анри Тенмар, что старше всех по званию. И не Шарль Эрвэ или Рауль Керли — этим уже под сорок. Серж — корнет, ему восемнадцать, и он должен…

Да ничего уже не должен! И никому.

Юноша отвернулся к стене, накрыв подушкой голову. Не хочет он никакой «свободы перемещения»! Только застрелиться. Или вернуть настоящую свободу!

Домой бы! Увидеть родителей…

Знать бы заранее — пустил бы пулю в висок еще на квиринской границе. Нет, там пистолеты уже были разряжены. Ну, закололся бы фамильным кинжалом!

А здесь… Отобрали оружие, сволочи!

Не вешаться же. И не разбивать голову о стену. Подобное недостойно эвитанского дворянина.

— Корнет, отставить меланхолию.

Анри. Подполковник Тенмар. Один из вожаков проигранного восстания. Последний выживший. Командир «того самого» неуловимого «летучего отряда». Живая легенда. Товарищ по камере и такой же смертник — с неизвестной датой казни.

— Прошу прощения, подполковник! — Кридель высунул голову — под подушкой было уютнее! И честно попытался отсалютовать сидя. Кажется, получилось. — Разрешите остаться в камере!

— Не разрешаю, Серж. Разрешаю идти с остальными. Вольно. — В черных глазах плещется смех.

Как он может улыбаться в таком месте?!

— Не вешай нос! — Эверрат хлопнул Криделя по плечу. — Привыкнешь.

— Что?

Как они тут все не свихнулись — за полтора года?

Или как раз — свихнулись? Просто этого не понимают? Он в этой тюрьме, этом городе и этой стране — меньше месяца. И вот-вот взвоет волком.

Квиринцы, гады! Лучше бы уж сразу убили.

— Она опять сюда летит! — Криса, корнета Кристиана Триэнна, самого юного из военнопленных, не оторвать от окна и новым званием. Не то что какой-то «относительной свободой».

— Да она их нам подарить хочет! — хохотнул Кевин. И он заразился! — Вон, клюв в решетку суёт.

— Птица — дама, — наставительно заявил Рауль. — Кому захочет — тому и подарит.

Крис, поддержав игру, осторожно протянул руку к ожерелью. Крылатая гостья немедленно порхнула на другой конец окна.

Разборчивая.

Раз — и вновь сунула клюв меж толстых прутьев. Черная, блестящая шейка, багряно-осенние камни. Под рябину только крашеные — теперь это заметно.

А сначала показалось — настоящие ягоды. Такие в отцовском саду растут…

— Не-а, не мне. — Крис даже разочарован. — Подходи следующие…

Подбадривающе-насмешливые улыбки «боевых офицеров». Дружеские толчки в бок, легкие смешки.

В свою очередь на свидание с крылатой «дамой» отправился Конрад Эверрат. И тоже остался ни с чем.

Игра захватила всерьез. «Дама» хочет одарить — самого достойного на свой птичий взгляд.

И разочарование «отвергнутых» — самое настоящее. Как это — не им?

Как можно заниматься подобной ерундой — когда всё так ужасно?!

Раньше Серж отнюдь не такими представлял проигравших мятежников. Серьезны тут только Анри и Шарль с Раулем. Да и то — не всегда.

Кстати, капитан Керли лучше уж пусть хмурится. А то остроты у него… Остальные же «воины» и вовсе — вечно шутками перебрасываются да байки травят.

Кридель никогда не думал, что всё будет так. Творец Милосердный, он тогда вообще ни о чём не думал!

Глава вторая

Квиринско-Эвитанское пограничье. — Квирина, Сантэя. Начало Месяца Рождения Осени — начало Месяца Сердца Осени.

1

— Итак, сударь! — ледяной голос Северного Волка не оставляет и тени сомнения. Ни в его намерениях, ни в отношении к собеседнику. — Не будете ли вы так любезны объяснить, почему осмелились нарушить приказ?

Юного порученца никто в суматохе просто не догадался выставить вон. И теперь он потрясенно замер в полумраке дальнего угла палатки. Не сводя глаз с обоих: знаменитого как подвигами, так и жестокостью эвитанского полководца, маршала Всеслава Словеонского, и капитана Роджера Николса. Своего друга. Лучшего и в этой армии — единственного.

Серж прекрасно понимал, что сейчас творится с Джерри. Перед Всеславом и полковники языки глотают.

А Роджер — застенчив о природы. И никогда не позволял себе и намека на высокомерие с теми, кто уступал ему годами или званием. Впрочем, первых в Восточной армии — раз-два и обчелся.

А от одного взгляда Волка до костей пробирает словеонской стужей. Даже если ты ни в чём не виноват.

— Мои солдаты храбро дрались… — пробормотал друг. Краска прилила к его лицу.

А льда в серо-стальных глазах князя хватит, чтобы выморозить Южное море!

— Вы что-то путаете, капитан. — Сержа прошибло стылым ознобом. Хоть Северный Волк угрожает и не ему. — Я приказывал им драться? Или всё-таки сжечь змеиное гнездо вместе со змеями? Отвечайте! — почти проорал князь.

— Господин маршал, там были женщины и дети. Пленные эвитанцы! — выкрикнул Роджер. — Я надеялся их освободить.

— И потеряли больше тридцати солдат. А ваших любимых «женщин и детей» дикари перерезали прежде, чем вы до них добрались. Всё это было говорено-переговорено в штабе. Вы решили, что умнее всех? — вновь обманчиво-вкрадчивые нотки. — Цена самоуправству вам известна.

— Нет! — вырвалось у Криделя. Вперед любых мыслей.

Но на какого-то корнета никто не обратил и внимания.

— Через час вы будете расстреляны. Рекомендую потратить это время на завещание и письма близким, а не на молитвы. В светлый Ирий вы всё равно не попадете. Увести арестованного!

2

— Я рад, что тебе позволили меня навестить, — вымученно улыбнулся Роджер. — Налить?

Сам он к вину и не притронулся. Ни одна из бутылок не откупорена.

Джерри просто сидел, не шевелясь. Всё это время — до самого прихода друга. Никаких бумаг он тоже не писал — неоткрытые чернила валяются в стороне.

— Я — третий сын, — грустно объяснил Роджер, заметив взгляд Сержа. — Тем, что у меня есть, распорядится отец. А писать мне некому.

— Джерри, — прошептал Кридель ему в самое ухо, — мы сбежим по дороге. Волка в лагере нет — он ждет на плацу. Офицеры — там же. Тебя поведут всего трое или четверо. Я зарядил пистолеты. Будь готов кинуться в лес. Здесь рядом — граница. Переплывем Танн, и мы — в Квирине!

А если не выйдет — погибнут вместе. Но жить, бросив друга на произвол судьбы, Серж не сможет!

Он впервые порадовался, что его родители — приемные. Позор ложится лишь на родных. А значит — Серж решит за себя сам. Ни на кого не оглядываясь.

Ставшая чужой палатка, ненужное вино. Смерть как коршун точит когти. Караулит на пороге. Но возьмет она или двоих, или не одного.

— Спасибо! — сжал другу руку Роджер. — Но ты не должен рисковать из-за… Поверь, я заслужил смерть!

— Что?! Да ты… — Кридель чуть не задохнулся. — Ты же хотел как лучше!

— Да нет, в этом я не раскаиваюсь. Но… ты не всё обо мне знаешь, Серж. Я давно хотел рассказать…

— Ты — мой друг. И не хотел сжигать эвитанских женщин и детей. Это — всё, что я хочу знать. И я тебя спасу!

— Нет!

— Да!

3

Роджера охраняет лишь трое. Но — против одного корнета. Беглецам просто должно не повезти…

Только прихоть судьбы распорядилась иначе.

В тот страшный день Серж впервые в жизни выстрелил в спину. Своему. Пусть и словеонскому дикарю, по дороге к месту казни оскорблявшему насмешками Роджера!

Следующему корнет Кридель разрядил пистолет прямо в ошеломленное лицо. Он успел обернуться, этот второй. И даже дернуться за оружием. А дотянуться — уже нет.

Дотянулся Роджер — застрелить третьего, кинувшегося бежать. Нельзя стать изменником наполовину. Предательство необходимо довести до конца — иначе зачем было начинать? Но как же это страшно!

Беглецы успели уйти. И переплыть Танн — прежде чем их хватились. И даже выкрикнуть квиринскому караулу, схватившему беглецов по ту сторону реки:

— Мы сдаемся!

Роджера Серж больше не видел. И ничего о нём не слышал.

Его самого привезли в Сантэю. И определили именно в эту тюрьму. Почему-то. В одну камеру с беглыми мятежниками — участниками восстания Арно Ильдани…

Криделя здесь никто не осуждал — ни один человек. Его без оговорок приняли в «свои». Вот только сам он чувствовал себя чужим.

Не то чтобы Серж не уважал покойного принца Ильдани. Наоборот — тот был одним из самых достойных и благородных людей Эвитана. Но восставать уже после его смерти? Чтобы посадить на престол его сына Грегори? Еще неизвестно, что за человека.

Сыну принца Ильдани на момент мятежа было восемнадцать — как сейчас Сержу! Правитель из него вышел бы аховый. Всё это вполне логично объяснял дядя Ив… папа. И сомневаться оснований не было. До Квирины.

Но теперь Серж среди людей, поголовно верящих, что их дело — правое. Юного Грегори многие знали лично. А даже кто нет — считают, что любой принц любого возраста лучше, чем недоумок Карл Третий с его Регентским Советом. А нынешние эвитанские маршалы — сволочи. Что Эрик Ормхеймский, что Всеслав Словеонско-Старградский.

Есть еще, правда, Мишель Лойварэ. Но его к власти не допустят. А про Брайана Аллена и говорить смешно. Каков он маршал — никто не знает, но генералом был не особо талантливым. Зато — родственник Ги Герингэ.

На Всеслава юный Кридель уже насмотрелся. К Его Величеству Карлу и Регентам большой любви не испытывал. Так, может, не так уж прав осторожный дядя Ив? Вот только безумно жаль тетю Жанетту… маму!

Каково-то им узнать, что Серж — дезертир? Да еще и стрелявший в спину своим? Каково лишиться единственного сына?

В детстве мама называла его своим светом в окошке. Вечно повторяла, что не сможет без него жить. Как Серж мог забыть об этом? Как посмел?

По ночам нестерпимо хочется реветь — когда вспоминается дом. Родное поместье, лица близких, все несказанные слова…

Тетя и дядя… Когда-то, много лет назад, едва научившись говорить, Серж называл их мамой и папой. Он же тогда не знал…

Сержу было четырнадцать, когда они всё ему рассказали.

Он — незаконнорожденный сын сестры дяди Ива, умершей от родов. Бездетный дядя усыновил племянника. Но Ив Кридель Сержу не родной отец, а тетя Жанетта — не мать.

Тогда юноша постепенно перестал называть их родителями. Иногда всё равно проскальзывало — когда волновался. Но всё реже и реже. Сначала было трудно, потом — привык. Казалось, так будет правильнее. А им-то было каково?!

Глупец, что же он натворил?!

Если бы Серж сейчас мог… Простят ли мать и отец бестолкового сына — хоть когда-нибудь?! И увидит ли он их еще хоть раз в своей непутевой жизни? Хотя бы, чтоб попросить прощения…

4

— Серж, твоя очередь! — Конрад Эверрат дружески улыбнулся сверстнику. Бывший мятежник — бывшему дезертиру. — Честно — твоя. Мы все там уже были.

Птица скачет по некрашеному оконному карнизу. Раз — клюв между прутьями, два — отдернет. Дразнит.

А на шее — длиннющие бусы. Тёмно-рябиновые, осенние. Болтаются. Тоже скачут.

— Квирк, квирк, квирк…

Серж обреченно направился к окну.

Димарайский стриж! Ожившая картинка из книги в отцовской библиотеке ножом полоснула по сердцу. Илладийской сталью.

Нет. Тупой пилой. И теперь всегда будет так…

Димарайцы по своей природе не слишком любят людей. Да и гнездятся отнюдь не в больших городах. Вообще — не на равнине.

Хотя всякое, наверное, бывает. Взялась же откуда-то эта. В гости прилетела.

Чудеса, да и только!

Под взглядами товарищей Кридель осторожно протянул правую руку. Миг — и коснешься изящного клювика. Хрупкого, крошечного — аж тронуть страшно.

Грациозный полупоклон черной головки — и бусы повисли на пальцах.

Пристальный взгляд агатовых бусин — живых и блестящих. Взмах почти игрушечных крылышек — и стриж вспорхнул с карниза.

Дешевые камешки цвета рябины. Черный силуэт в небе, точка на горизонте…

И уже чистое небо. Бездонно-синее небо ненавистной Квирины!

Что, что это было?

— И даже ничем не отдарил? — подначивал Конрад по пути в общий зал.

— Чем? Фамильным перстнем? — огрызнулся Кридель. Но заставил себя вспомнить, что не Эверрат виноват в его несчастьях. И уже тише добавил:

— Больше у меня ничего нет…

Кто-то из древних императоров возвел храм бога войны Вареза — он же нынешний святой Варфоломей. А потом к святилищу пристроили тюрьму для военнопленных. Только для них. Так уж повелось: Квиринская империя воевала всегда. Каким дураком был Кридель, когда надеялся найти спасение здесь! Ладно — себя, но если еще и друга погубил!

Так и не удалось узнать, куда его поместили. Стража не разговаривает с заключенными. Комендант тюрьмы вообще не принимает пленных — даже старших офицеров. А друзьям по несчастью ничего не известно.

Сначала Серж верил, что Роджер вот-вот объявится в общем зале. Каждый день юноша выходил из камеры, втайне надеясь: вот, сейчас! И с каждым напрасно прошедшим днем надежда таяла…

Самого Криделя пощадили. Но он — всего лишь корнет. Его посчитали мальчишкой.

Да, именно так Сержа воспринимают враги. Потому и не убили, а засунули сюда. А Роджер — капитан, настоящий враг.

Но ведь Анри и вовсе — подполковник. Они тут в этой камере почти все — офицеры. Причем корнетов — раз-два и обчелся.

Но Тенмар и его товарищи не воевали против Квирины. Только просили убежища… А получили — тюрьму.

У кого же узнать о Джерри?!

Серж тяжело вздохнул. Может, хоть сегодня повезет?

Зря надеялся. В огромном зале эвитанцев — сотни две с лишним. Но капитана Николса среди них нет. Опять!

Здесь все, кроме Криделя, томятся уже второй год. В первые дни Серж боялся, что рано или поздно появятся военнопленные этой кампании. Как он взглянет им в глаза?!

А кстати: почему никого из них здесь нет? В Сантэе есть еще тюрьмы для военнопленных? Или никто из солдат Всеслава не попадал в плен?

Нет, так не бывает. А может… их просто расстреливают на месте? Холодный пот прошиб юношу. Зачем квиринцам возиться с пленными? Воины Северного Волка свою страну не предавали!

Но и Анри с товарищами — не предатели. Они честно дрались за свои убеждения. Это их предали. Сначала новый король, потом — Всеслав, а напоследок — Квирина.

Предатель в этой тюрьме — только один. Бывший корнет Серж Кридель.

Бусы он потихоньку убрал за пазуху. Еще не хватало, чтобы все заметили! Вопросов потом не оберешься. Здесь любая мелочь — событие. А Серж предпочел бы прославиться подвигами, а не птичьими подарками. Хватит и того, что он — предатель и дезертир!

До мелочей ясно, что будет сейчас. Пленники начнут травить байки, передавать друг другу гитару и лютню. Петь, рассказывать боевые истории.

Потом — скудная тюремная библиотека или тренировки. Кому как нравится. А уставшие или жаждущие побыть в одиночестве вернутся в камеры. Сам Серж еще не определился. Не всё ли равно?

Анри Тенмар — отличный музыкант. Что на лютне, что на гитаре (жаль — арфы нет, не послушать!). Наверное, лучше всех в этом зале. Но поют под его аккомпанемент другие. Конрад рассказывал, что при дворе Ильдани ценили хороший голос. И говорили: родись Анри двумя веками раньше и не выбери военную службу — стать бы ему менестрелем. И неплохим.

Полтора года назад пуля в грудь и ледяная вода Месяца Рождения Весны навсегда лишили Тенмара голоса.

Серж осторожно покосился на подполковника. Как можно незаметнее. Анри чуть грустно улыбнулся. И заиграл что-то бесшабашно-веселое, задорно-плясовое. Милосердный Творец, как он может смеяться? После всего, что случилось с ним, с его товарищами, с восстанием, со страной?!

В Восточной армии маршала Брайана Аллена всё было иначе. Шутки — грубее, субординация — жестче. Но там Серж хоть не чувствовал себя унылой бескрылой курицей — в стае свободных диких птиц!

К Восточной армии он тоже привык не сразу. После родного-то дома. И если б не Роджер — возможно, не привык бы никогда. Но дружба скрашивала одиночество и тоску.

Всё было более-менее сносно. Терпимо.

Пока квиринские наемники не нарушили границу. И в армию не прибыл Всеслав. Со своим штабом, офицерами-словеонцами и тремя полками северных дикарей.

Серж сначала даже обрадовался. Ведь Северный Волк отослал почти всех Алленовских офицеров, но оставил Роджера.

Дурак ты, Кридель!

Стараясь слиться со стенами, Серж потихоньку выбрался из зала. Кажется, незаметно.

Камера сейчас пуста и кажется на редкость просторной. Просторная клетка — для бескрылой курицы.

Кридель подошел к окну, стиснул руками уже нагретую солнцем решетку. Совсем как недавно Крис. Только без смеха и шуток.

К горлу подступил комок. Юноша прижался лицом к теплому железу. И застыл, выжидая, пока слёзы отступят.

А потом просто стоял, безмолвно глядя в ясное, безоблачное небо. Будто та птица могла вернуться. Будто он этого хотел. Будто это что-то значило и… могло изменить. И будто она действительно принесла дар — от неведомого друга. Непонятно почему избравшего именно Сержа…

Только горизонт оставался пуст. Как и душа Сержа Криделя.

Глава третья

Квирина, Сантэя.

1

Анри ждал этого часа давно. Рано или поздно всё должно было кончиться.

А что ты не готов — так кто ж виноват? Полтора года был приговоренным, а теперь удивлен, что наступил день казни?

Удивлен. Надеялся, что время еще есть. Что шанс представится. Что ребят еще удастся вытащить из квиринской ловушки.

Не удалось.

Тенмар отложил гитару и встал навстречу смерти. В лице десятка вооруженных до зубов стражей. Мерно печатающих шаг.

Веселье в зале вмиг смолкло, погасло, умерло… Не только командир — все поняли: так идут не с приказом разойтись по камерам. А чему удивляться — здесь каждый из присутствующих дрался насмерть не раз и не два.

Всех или одного Тенмара? Если повезет — одного. Но когда ему везло в последний раз?

Что ж — клятву позволить себя убить не давал никто.

Хорошо, хоть Серж ушел в камеру. Может, в суматохе пощадят?

Есть ли шанс откупить остальных — если пообещать сдаться самому? Позволить довезти себя живым до Лютены? Регенты хорошо заплатят, чтобы отдать лютенским палачам сына и наследника герцога Тенмара. А черни — зрелище.

А герцог и в старости остался Тенмарским Драконом. Он не позволит герцогине увидеть казнь сына.

А Кармэн узнает, когда всё уже будет кончено. Давным-давно.

В Аравинте цветет виноград — целые рощи. Кармэн там — в безопасности. У нее всё будет хорошо.

Десять шагов, пять, три…

— Подполковник Анри Тенмар, комендант крепости Тит Виллий Маррон приказывает вам явиться к нему.

Как же хорошо стража говорит на эвитанском! Почти без акцента. Натренировались за столько лет. И поколений.

— Хорошо, я готов, — Анри шагнул вперед.

И понял, что ничего хорошего.

Жан Вальден разъяренным волком рванулся на помощь. Не будь стража к такому готова — прорвал бы строй. А так — уперся в скрещенные копья грудью.

— Сержант Вальден, отставить! — рявкнул Тенмар. Вот уж для чего теперь голос — в самый раз.

Жана давно пора произвести в лейтенанты! Хотя бы. Парень вообще дворянства заслуживает. Но последнее — не во власти Анри. Как теперь и новое звание.

— Я с вами, подполковник! — отчетливо выкрикнул Вальден.

И зачем? «И я!» волной пошло по залу. Кругами на воде.

Нужны вы в качестве приятного общества на плахе!

— Отставить! — подполковник едва сумел их перекричать. Даже с нынешним голосом.

Хорош командир! Подчиненные вперед него погибать лезут, а его самого и спросить забыли.

— Комендант вызвал меня. Вас не звал. — Говори спокойно, Тенмар. Будто ничего не происходит. А Тит Виллий пленника поужинать пригласил. — В мое отсутствие подчиняетесь капитану Эрвэ.

Ну кто мешал добавить «и капитану Керли»? Конечно, два командира в одном звании — не дело. Но Раулю и Шарлю — не по двадцать лет. Из-за власти не передерутся. Зато капитан Керли не стоял бы сейчас впереди прочих. И не орал Анри как мальчишке. Напрочь забыв о субординации:

— Одного не отпущу!

Ну и леший с тобой! У Рауля трое сыновей — титул не пропадет. И если капитан считает, что сорок лет жизни достаточно, — пусть идет. Лучше он, чем Крис Триэнн или… Тенмар успел кивнуть Шарлю — и тот стеной встал на пути рвущегося к ним Кора Эверрата.

Вот-вот, старый волк, держи мальчишку! Ради самого Конрада и его дряхлого деда.

— Господа, мы готовы, — усмехнулся подполковник. — Идем, капитан Керли.

Укора в глазах Вальдена Анри предпочел не заметить.

2

В кабинет коменданта Тенмар вошел в сопровождении одной стражи. Раулю у самых дверей недвусмысленно преградили дорогу. Копьями.

Прошло полтора года. А в вечно непроветренных апартаментах Маррона не изменилось ничего.

Так же скалятся мертвыми зубами чучела зверей. Свидетельства юношеских подвигов Тита Виллия? Или чужой храбрости и толщины его кошелька? Анри не спросил полтора года назад — чем, несомненно, обидел хозяина кабинета. И не собирался спрашивать сейчас — чем наверняка обидит снова.

Тот же обитый коричневым сукном стол. И тот же комендант Тит Виллий Маррон. Невысокий, полноватый, немолодой, обманчиво-добродушный. Еще бы не знать, при исполнении скольких смертных приговоров он присутствовал. И не всегда это было обязательно.

То же окно — наглухо закрытое. Если прыгать — то в брызгах разбитых стекол. Увы, на попытки к бегству подполковник Тенмар права не имеет.

Чего точно в прошлый раз не было — так это рослого, по-военному подтянутого генерала. Созерцающего сейчас тюремный двор.

Гость стремительно обернулся. И шагнул навстречу вошедшему в царство мертвых зверей Анри.

Лет сорока, моложав, чисто выбрит. Генеральская перевязь. Ордена на мундире. «Клавдием» «награждают» всех потомков Флавия Основателя — по праву рождения. Но вот «Юлию» и «Антония» нужно еще заслужить.

Как же отличается этот кадровый воин от расплывшегося Тита Виллия! День и ночь. И Анри даже удивился внезапно нахлынувшему отвращению. Вроде бы причин нет.

А омерзение — есть.

— Здравствуйте, герцог, — сдержанно улыбнулся генерал. Взгляд его остался холоден.

Враз потемнело в глазах. Отец!

— Шутка, — тонко ухмыльнулся квиринец. Наконец усаживаясь в обитое львиной шкурой кресло. Руки в белых перчатках по-хозяйски легли на потемневшую гриву вечного пленника Тита Виллия. — Но ваш отец — весьма немолод. Так что титул от вас не за горами. Вы же, насколько знаю — единственный законный сын. Присаживайтесь, граф…

Два удара в одной фразе. У этой скотины самому Ревинтеру поучиться!

Единственный! Мишель остался под Ланном… А Сезар заслонил Арно Ильдани. Отсрочил гибель командира на несколько мгновений. И сделал ее не в пример горше — насколько Анри знал принца.

А бастарды Ральфа Тенмара отравили бы отца давным-давно. Если бы вдруг решили, что это сойдет им с рук.

Что ж — с первым впечатлением Анри не ошибся. Сволочь перед ним та еще. Осталось узнать, что скажет.

Хотя и так догадаться можно…

— Граф, — генерал честно подождал, пока собеседник изволит смерить его взглядом и всё же сесть, — полтора года назад, как вам известно, мы согласились предоставить политический приют. Вам и вашим людям.

Спокойно, Тенмар! Эта мразь прекрасно осведомлена. И о том, что Квирина заявляла себя союзницей восставших, и о том, что за «приют» предоставила.

Генерал Александр Коэн привык верить людям. А Анри был и остался дураком. Всеслав годами дрался с Арно Ильдани бок о бок — и забыл об этом в одночасье. А Анри и Александр верили в дружбу тех, с кем вместе поднимали кубки на пирушке.

— То есть тюрьму для военнопленных? — уточнил подполковник.

— Не будем вдаваться в тонкости, — поморщился генерал. — Но, как вы, наверное, знаете, политическая ситуация в Квирине изменилась. Его Величество обеспокоен…

Тенмар на месте Его Величества — очередного по счёту, возведенного на престол преторианцами — тоже беспокоился бы. Он и на своем волновался. Только не за Его временное Величество.

— Передайте мои сочувствия Его Величеству Клавдию Третьему, — усмехнулся Анри.

— Граф! — поднял бровь так и не представившийся генерал. Впрочем, какая разница, как зовут палача? — Граф, да будет вам известно: император Клавдий Третий, увы, скоропостижно скончался три недели назад. На престол взошел Его Величество Аврелиан Четвертый.

Который запросто скоропостижно скончается еще недели через три.

Что сделать, чтобы свои прожили дольше, чем новое карманное Величество?

— Сюда медленно доходят новости, — рот сам по себе кривится в новой усмешке.

Держи себя в руках!

— Король Эвитана Карл Третий требует…

Читай: Регентский Совет. Марионетка на троне вряд ли в силах чего-то «требовать»…

— …вашей выдачи.

— Моей? — Анри надеялся, что лицо не дрогнуло. С голосом, по крайней мере, всё в порядке.

— И ваших подчиненных, — охотно пояснил собеседник.

Значит, не пощадят никого! И зачем тогда тварь в парадном мундире заявилась сюда? Злорадствовать? Тенмар не помнил эту холеную рожу среди личных врагов. Только некоторым нужен лишь повод. Тит Виллий тоже мог в кабинете чучелами любоваться. Но предпочитал ошиваться у эшафотов.

И всё же… Известие о выдаче Эвитану мог объявить и простой центурион. А то и десятник. Или не объявлять вовсе. Заковали бы в кандалы и без объяснений выслали под конвоем.

Так зачем здесь этот генерал? Что изменилось — кроме куклы на квиринском троне? Северный Волк выиграл войну и ставит жесткое условие: отдать победителю всех врагов Регентского Совета?

— А может, сделаете проще? — зло усмехнулся Анри. Резко вставая и ногой отодвигая кресло. — Вернете нам оружие — хотя бы фамильные кинжалы. А уже потом выдадите — мертвыми, разумеется.

— Может, и вернем, — серьезно ответил генерал.

У Тенмара чуть отлегло от сердца. Приговор приговором, но медленная смерть — хуже быстрой. У ребят хоть будет выбор. Кинжал — не плаха, не виселица и не многоступенчатый кошмар, что еще полтора года назад планировал возродить Регентский Совет. Конечно же, «на благо Отечества».

А в том, что в Эвитане не пощадят даже шестнадцатилетнего Криса, Анри не сомневался.

— Или договоримся, подполковник, — усмехнулся генерал.

Тенмар лишь надеялся, что у самодовольной скотины хватит ума не предлагать эвитанскому офицеру выкупить собственную шкуру ценой жизни остальных. Иначе… До генерала он дотянется, а дальше — будь что будет! Терять уже нечего.

— Мы не выдаем граждан Квирины… Но вы — не граждане.

— И что же мы должны сделать, чтобы стать гражданами? — усмехнулся в ответ подполковник.

Квиринец ведет игру… Почему сам Анри так и не стал хорошим игроком?

— Гражданство военнопленные могут…

Ну неужели назвал вещи своими именами, а то — «политический приют»…

— …получить, лишь вступив в ряды гладиаторов Сантэи. Спустя семь лет после начала службы.

3

Анри и хотел бы ответить. Только лицо застыло мертвой маской.

Эвитанские дворяне — гладиаторы Квиринской империи! Сын герцога Тенмара — какой-нибудь Анри Черный Меч…

— Разумеется, я не предлагаю вам поступить в рабство. Больше половины гладиаторов — вольнонаемные. В любое время вы сможете отказаться…

Ага! И сразу вновь стать военнопленными. И в цепях — в Эвитан. Регентам в подарок.

— Нужно лишь соблюдать определенные правила. Никаких побегов, например, казарменный режим… Но это вам не в новинку.

Анри пристально взглянул в глаза генералу. Тот чуть усмехнулся:

— Мы понимаем друг друга, подполковник…

Так, куда запишем — квиринцы в четвертый раз обратились по званию. Впервые — когда встретили на границе. Вторично — когда сообщили, куда отправляют по приказу тогдашнего Величества. И сегодня — вызывая сюда.

Комендант — ценитель древности родов. И предпочитает обращение «граф».

А свои — либо «Анри», либо «господин подполковник». Титулы они в плену почти вывели из обращения. Для простоты. Далеко не все «военнопленные» — дворяне.

— Вы можете донести мое предложение до ваших людей. Я уверен: выбирая между гладиаторскими боями и выдачей в Эвитан, они примут верное решение…

— А вот я так не думаю! — почти весело перебил Тенмар.

Генерал настолько изумленно уставился на него, что аж самодовольство с гладкой рожи слетело. Почти.

В юности графа Тэна часто упрекали за слишком веселый нрав. За готовность шутить — по любому поводу.

Смеяться он за последние два года почти разучился. Но сейчас кажется — часть груза слетела с плеч. Птица с бусами унесла, не иначе…

Эта квиринская мразь явилась в тюрьму с неизвестными мотивами. Но несет обреченным спасение.

Пусть ценой чести. Но лучше спасти друзей, чем их честь. И уж тем более — чем свою.

Полтора года назад, в Лиаре, в амалианском аббатстве подполковник Анри Тенмар думал иначе. Хорошо, не успел тогда никого спасти от бесчестья. Ценой жизни спасенных.

Квиринец, ты ведь ничего не делаешь по доброте душевной. Так что тебе нужно, безымянный генерал?

Неважно. Главное — вообще нужно. А раз так…

— Мои подчиненные, как вы помните, эвитанские дворяне. И, простите, генерал… — Тенмар вопросительно поднял бровь, в упор глядя на собеседника.

— Генерал от кавалерии Квиринской Империи патриций Поппей Нероний Август.

Личное имя не назвал, но оно и не требуется. Анри и так едва не содрогнулся от отвращения. Опять к змеям позабыв о выдержке, приличествующей званию. И порой изменяющей его носителю.

Лично Поппей Август! Можно сказать искреннее спасибо интуиции. Генерал Поппей Нероний Август по жестокости превзошел Эрика Ормхеймского, Северного Волка и покойного короля Фредерика вместе взятых. А «Антония» получил за удачную авантюру — равную по смелости и омерзительности.

— Генерал Август, среди дворян Эвитана не принято убивать друг друга на арене.

Ну? Давай, говори, на что еще готов, сволочь квиринская!

Если Анри только что крупно не ошибся…

— Разумеется, в договоре можно это учесть. Вы не станете убивать друг друга. Если, конечно, сами не пожелаете. Всё-таки вы — вольнонаемные… официально. Ваши люди согласятся?

Не ошибся!

— Мои люди выполнят мой приказ. Они — солдаты.

Будем надеяться — выполнят. Но Анри честно прикажет. Потому что совесть остальных должна быть чиста. Выполняли распоряжение командира — и всё. Сами ни в чём не клялись, никаких договоров с квиринскими генералами не подписывали, честью не торговали. За всё отвечает подполковник Тенмар. Лично.

— Тем лучше, подполковник. Сейчас и составим договор.

— И включим в него еще один пункт.

— Какой?

— Николс, — ответил Анри, пристально глядя в глаза генералу Поппею Августу. Кровавому Псу Империи. — Капитан Роджер Николс. Попал в плен пять недель назад. Вместе с корнетом Сержем Криделем. Корнет Кридель двадцать семь дней как появился в этой тюрь… политическом приюте. А вот капитана Николса мы так и не увидели.

— Если я скажу, что капитана выкупила его родня…

— Я вам не поверю. — Тенмару с трудом давалось спокойствие. Слишком уж всегда ненавидел тех, кто играл жизнью и смертью. Чужой. — Его родня, кем бы она ни была, вряд ли потеряла рассудок, чтобы это сделать. Капитан Николс не скрыл от квиринских властей, что в Эвитане объявлен вне закона. А если Северный Волк решил кого-то пристрелить — не успокоится, пока не пристрелит. Также я не поверю, что вы сами застрелили Николса на границе. Это невыгодно Квирине.

— Ого! Вы никогда не планировали карьеру политика, подполковник?

Планировал. Честно драться за свою страну. Потом — за страну и принца Ильдани. А еще позже — умереть, мстя за него.

Из Анри Тенмара политик — примерно как подполковник. Два года назад он был капитаном. А последние полтора — сидел в тюрьме, а не воевал.

— И вы хотите, чтобы мы не выдавали капитана Николса эвитанским властям? И предложили ему тот же выбор, что и вам?

— Нет. Я хочу, чтобы его включили в число тех, за кого выбираю я.

— Но он — не ваш подчиненный. Как, кстати, и корнет Кридель.

— Ошибаетесь, — холодно возразил Анри. — Согласно Эвитанскому Военному Уставу все попавшие в плен солдаты и офицеры попадают в прямое подчинение к старшему по званию офицеру из числа военнопленных. Вплоть до побега, выкупа или выдачи эвитанским властям. На основании этого капитан Роджер Николс — мой подчиненный. И корнет Кридель, разумеется, тоже.

— Да забирайте вы вашего Николса, — развел руками Август. — Нет, право, я думал: то, что говорят о дворянах Эвитана, — преувеличение. Но нет! Скажите мне, подполковник, только честно: вы хоть раз в глаза этого капитана Роджера Николса видели?

— Скорее всего, нет, — честно признал Тенмар.

— Ну да, да… И при этом хотите его спасти, — покивал генерал. — Эвитанская империя — не меньше Квиринской. Вы — южанин, Николс — северянин. Несли службу вы, насколько я знаю, тоже на юге. Эвитанско-мидантийская граница. Вы ведь не знаете северян совершенно. Ну, кроме тех, с кем тянули лямку у маршала Ильдани. Единственный раз, когда вы были на севере, — это ваши попытки вывезти из Эвитана семью лорда Таррента. Видите, я хорошо осведомлен…

Да, Анри хотел их вывезти! Он много чего хотел — из того, что не вышло.

«Ты не перепутаешь моих дочерей! — выдавил улыбку Эдвард с трудом. Он тогда не надеялся выжить. Но жив и даже остался в Эвитане. И слава Творцу. Хоть кому-то повезло! — Их невозможно спутать. Эйда — красавица, а у Ирии — самые зеленые глаза в подзвездном мире…»

Анри пытался вывезти их в Квирину. Из Бездны да к змеям Темного! А когда не вышло — собирался убить обеих, чтобы не угодили в когти королевских войск. То есть войск Регентского Совета, чтоб ему!

— Это не имеет отношения к делу, — бесцеремонно перебил Кровавого Пса Тенмар. — Роджер Николс — северянин. Он не участвовал в нашем восстании. И я вряд ли с ним знаком. Но это не мешает ему быть эвитанским офицером. А значит — моим подчиненным.

— Ну нужен — так берите, — повторил генерал. — Прямо в казарме и получите — с рук на руки.

— Живым и здоровым, — уточнил Анри.

— Помилуйте — да конечно же! Еще не хватало. Я же не Северный Волк!

Ты — много хуже, но как раз это сейчас неважно.

4

Серж не помнил, долго ли пролежал так лицом к стене. Пытаясь сдержать не подобающие мужчине слёзы.

Да что же это такое? Неужели дальше будет не лучше, а хуже? Так не должно быть. Не может быть, чтобы он свихнулся в этих стенах! Да, Кридель готов умереть. Но иначе — на воле, в бою!

Серж больше не может здесь гнить! Еще несколько дней — и сила воли окончательно ему изменит. Бывшего корнета и так обделили ею при рождении. Пожадничали.

Скоро он начнет биться головой о стену. И выть на полную луну.

Да что же это такое?!

Отец был против военной службы для Сержа. Прежде барон Кридель никогда и ни в чём не неволил сына. А год назад впервые проявил твердость:

— Ты ведь из библиотеки не вылезаешь. Подумай, сынок, только будь честен с самим собой: зачем тебе это? Ты ведь выбираешь собственную жизнь.

— Но… ведь война — единственное стоящее дело для мужчины.

Серж не знал, как объяснить известную всему подзвездному миру истину. За бумагами сидят одни трусы и слабаки! Кто еще добровольно выберет удел крючкотвора и раба чернильницы и пера?

— Серж, я не воевал ни одного дня. — В мягком отцовском взгляде нет даже укора. — Значит ли это, что я напрасно прожил жизнь?

— Нет, но… Но, папа, я — не ты!

— И значит ли это, что врачи, юристы, священники, ученые, художники, профессора Академии, наконец, — ничто в сравнении с самым заурядным рубакой?

— Нет, но…

Но так скажут. И будут смеяться над любым, кто заявит обратное.

— Хорошо, Серж. Я не стану тебя неволить. Возможно, для тебя будет лучше самому понять, что твое, а что — нет…

Что-то твердое впивается в ладонь. Много твердого, мелкого и круглого. Бусы. Всё это время Серж, сам того не замечая, крепко сжимал в руке неизвестно чье дешевое украшение. Как талисман — хранящий от бед и безумия.

В их появлении таится загадка. Как и в том, что достались они именно Криделю. И это дарит слабую призрачную надежду… неизвестно на что.

Он и сам не заметил, как задремал. Под собственные невеселые мысли…

Проспал Серж, наверное, минут несколько — не дольше. И резко вскинулся от легкого толчка в плечо.

Юноша с трудом разлепил еще толком не проснувшиеся глаза…

И узрел мрачное лицо Рауля Керли.

— Вставай, сынок, — так же мрачно велел капитан. — Идем в общий зал.

— Что произошло?! — Кридель рывком сел на кровати, пытаясь собраться с мыслями.

Пару недель назад он еще мог подумать: вернуться уговаривают, чтобы узнать подробности еще каких-то эвитанских событий. Мало ли их случилось — за последние полтора года?

В первые дни Серж только и делал, что вспоминал всё, что видел и слышал сам или от очевидцев. Или от тех, кто знал очевидцев. А то и просто — краем уха от совершенно посторонних сплетников…

Правда, некоторых товарищей по несчастью он разочаровал. К примеру, о герцоге Тенмаре Кридель еще мог рассказать. В общих чертах. Кто ж о герцоге-то не слышал? Или о семьях тех же Рауля и Шарля — оба тенмарские. Ну и о родне некоторых других южан. Но далеко не всех.

А уж о севере… Серж там отродясь не был. В Лиаре живет его близкая родня, но отец ни разу туда не ездил. И семью не брал.

Два года назад тетю Карлотту королевский эдикт отправил в монастырь. А ее муж уже спустя три месяца женился вновь. Отец не одобрял ни то, ни другое. Но от вмешательства в дела Таррентов воздержался.

Криса Триэнна и Конрада Эверрата Кридель и вовсе огорошил. Полным незнанием не только сведений об их родне — даже таких имен. У Кристиана осталась в Эвитане родная сестра. Брат жутко волнуется о родном человеке, а Серж и саму фамилию слышал лишь краем уха. И уже не вспомнить, в связи с чем…

Впрочем, новостей о короле, принцах и Регентском Совете тоже вполне хватало. Для долгих бесед — с любым из пленников. При малейшем упоминании эвитанской власти у Сержа появлялась прекрасная возможность пополнить словарный запас. Таких выражений он до тюрьмы не слышал ни разу. Даже среди офицеров Всеслава…

— Идем, — поторопил юношу Рауль. И не думая отвечать на вопрос.

И всё же — куда? Времена, когда без Сержа не могли обойтись, миновали. Никаких свежих новостей он не знает. А старые — давно рассказал не по одному кругу.

— Капитан Керли!

Левая щека Рауля заметно дернулась:

— Нас переводят. Сейчас вместе со всеми подпишешь бумагу.

— Какую бумагу? Куда переводят? — Голова пошла кругом.

Эвитан? Свобода?! Казнь?..

— Мы отныне — вольнонаемные гладиаторы Квиринской империи, — мрачно усмехнулся уголком рта Рауль.

Какие гладиаторы? Кто спятил — Керли, Серж или Квиринская империя? Или все сразу? Рауль пошутил? Да он шутить не умеет!

Наверное, всё это слишком явно отразилось у Сержа на лице. Потому как Рауль столь же мрачно пояснил:

— Либо выдача в Эвитан, либо — арена. Анри многое сумел уладить. Нам не придется…

— Нет! — Кридель окончательно пришел в себя. И резко отшатнулся от Керли. — Вы вообще понимаете, что говорите? Мы — эвитанские дворяне! — юноша решительно шагнул к двери.

Рауль перехватил его — как щенка! И почти швырнул назад:

— Дворяне! А теперь слушай: ты подпишешь всё, что и остальные. И не вздумай там при страже орать, ясно? И корчить из себя героя ты тоже не будешь. Уже нагеройствовался, хватит!

— Пустите! — Серж беспомощно забарахтался в железной хватке. — Капитан Керли, вы меня оскорбляете!..

— Тебя оскорбит палач, если позволишь себя выдать! — бьет в ухо голос Рауля. — Тебя и твою семью. До тебя еще не дошло? Ты считаешься дезертиром, предателем и убийцей!

— Я и есть… Но я не хочу пасть еще ниже! Я вам не позволю…

Это были последние слова Криделя, сказанные им в тот час. Да и в пять последующих — тоже.

Краем глаза юноша успел разглядеть кулак Рауля — коротко, без замаха просвистевший в воздухе. Что-то тяжелое ударило за ухо, и мир померк…

Глава четвертая

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

1

Давным-давно, в незапамятные времена затонул древний остров Анталис. Но прежде там правили трое братьев-богов — Аристид, Кронос и Орм. И сильны они были единством. Пока не пришла дева Смерть и не забрала одного из них.

И погибли оставшиеся братья — поодиночке. Некому стало хранить прекрасный Анталис. И погрузился он в воды морские — навеки…

Эту легенду Ирия в детстве перечитала раз десять. И каждый раз плакала над трагической гибелью Аристида — доброго бога целителей. Наверное, он был лучшим — раз братья без него не справились.

Или Смерть могла забрать любого — легендарные хранители Анталиса были сильны лишь все вместе. И обречены поодиночке или вдвоем.

В жизни так не бывает. Иначе Регентов тоже давно перебили бы — по одному.

А значит — и один в поле воин. Коварной деве Смерти не помогал никто. Она-то точно была одна. И вполне справилась…

А еще можно не сойти с ума где угодно. Ирия Таррент убедилась в этом за четыре долгих недели. Одна — до предательства сестры Валентины, еще три — после. Целая вечность — для запертого в холодной, сырой клетке.

О матери девушка старалась не думать. И почти получалось. Хоть Ирия и любила маму… когда-то. Давно.

И подобные мысли больше не пугают.

Отец вспоминается чаще. И почему-то теперь — лишь хорошее. Словно смертью он искупил все вольные и невольные грехи последних двух лет.

Папа больше не виноват — ни в чём. В отличие от его убийц. Они погубили и его, и Ирию. И когда-нибудь заплатят за всё! Сполна!

Она умирать будет — не забудет трусливо-равнодушный взгляд Леона. И холодный голос Полины: «Уведите ее!»

Какой глупой была Ирия, отчаянно уверяя: «Я невиновна!» — настоящих убийц! Леон и так прекрасно это знал. И равнодушным взглядом проводил ее в тюрьму. Преступник — осужденную.

Что ж — он потерял право зваться ее братом. И если судьба даст Ирии шанс вырваться — следующим лордом Таррентом точно станет Чарли!

Она — не мама… то есть не Карлотта. И сестре Чарльза Таррента плевать, что в нём не течет кровь Гарвиаков. Зато есть папина. А даже если и нет — лучше невинный ребенок (неважно — чей), чем Леон и его потомки, воспитанные им же. Графскую корону не унаследует сын отцеубийцы. Или дочь этого отца — не Ирия Таррент!

Папина смерть, предательство родных, одиночное заключение сделали свое дело. Ирия окончательно перестала ощущать себя ребенком или зависимой от кого бы то ни было. Никаких мачехи, брата и матери у нее больше нет. Они переступили через нее — она переступит через них. Только бы вырваться!

В камере — всё холоднее. Но ставни будут открываться всё равно — хоть на час-два в день.

И пока можно — Ирия не прекратит ежедневного мытья. Раз уж всё еще ухитрилась не простудиться. Пока. Может, и зимой повезет?

Долгие часы вынужденного безделья по-прежнему тратятся на тренировки. Согревает. Укрепляет мышцы. И с ума сойти не дает. Пока чувствуешь себя сильной — ты жива!

Гимнастика и бег на месте. Борьба — ей учил отец. Фехтование «с тенью против тени» — спасибо ему же.

Наизусть — математические формулы и баллады, романсы и рыцарские романы, исторические хроники со всеми датами и героями, легенды и предания. Не раз и не два перечитанные в детстве.

И каждую ночь, прежде чем заснуть, — с неведомой прежде холодной рассудочностью представить, что сделаешь, когда получишь свободу. Особенно — что ждет Полину… и Леона.

Невыносимее всего донимают даже не холод и голод. Отсутствие книг. Любых. Сейчас бы сюда хоть житие самого занудливого святого! А еще лучше — перо, чернила и бумагу.

О судьбе оставшихся в замке сказок лучше не думать! Давно стали растопкой в личном камине Полины. Восстановить удастся вряд ли. Одни и те же слова редко ложатся в прежние строки…

Значит — будут другие сказки. И новые истории. О чужой любви и дружбе!

Потом. Когда амалианское аббатство останется в кошмарном, но далеком прошлом.

Еще мучительнее грызут мысли о сестренках. Особенно — о самой слабой. И это — не Иден. Младшая всегда была немногословной и рассудительной — чуть ли не с рождения. Она справится.

Но Эйду ей не защитить. Иден всё-таки не скандалистка Ирия. А Леон — не Эдвард Таррент, и сёстры ему безразличны. Только бы не решил, что еще и опасны!

В двадцать восьмой вечер заключения Ирия привычно задержалась у окна. Плечи греет жесткое, но — как выяснилось — сравнительно теплое одеяло. Ветер Месяца Сердца Осени треплет волосы, студит лицо. И пробирает до костей холод.

Но всё равно — не закрывать бы подольше ставни! Не оставаться наедине с духотой.

Просто стоять и стоять здесь. Вдыхать свежий, пусть и сырой воздух. И смотреть, как стелется по небу клин журавлей. На юго-восток. В Квирину, наверное…

Ирия улыбнулась. Может, это — уже начало безумия. Но так хочется еще и присмотреться к птицам! Понятно, что та, знакомая, давно потеряла бусы. Да и в стае журавлей маленькой серой птахе — не место…

Всё равно! В тюрьму… в монастырь хуже любой тюрьмы — замуровали. Так теперь уже и на птиц любоваться нельзя? Без всяких бус?

Ирии и так почти всё теперь — «нельзя». Даже жить.

— Одинокая птица, ты летаешь высоко…

Это что — в глубине сознания поет будущее безумие? Хотя — почему «будущее»? Судя по визитам призрака (кстати, куда делся?), Ирия спятила еще в замке.

И всё же…

Узница невольно огляделась, прислушалась…

— …и лишь безумец был способен так влюбиться…

Рокот бьющихся о скалы волн, вой осеннего ветра. И чей-то голосок — тоненький, едва слышный. Определенно — из-за окна. Справа — со стороны стены.

А во дворе — никого.

Творец милосердный, это же поет другая пленница!

— За тобою вслед подняться, за тобою вслед подняться, Чтобы вместе с тобою разбиться, С тобою вместе разбиться, С тобою вместе разбиться!..

— Эй! — Ирия, решившись, приникла к решетке. — Кто ты? Меня зовут Ири, Ирия Таррент!

Голосок смолк. А когда Ирия уже лишилась надежды, прорыдал — громче, чем прежде пел:

— Меня зовут Ирэн Вегрэ!

Южанка. Не считая матери и Полины, южан Ирия в последний раз видела во время восстания. С одним — Анри Тенмаром — даже разговаривала. И даже…

А ещё — он погиб, пытаясь ее спасти! Что за проклятый мир — где умирает за тебя полузнакомый офицер, а предают — родные люди?

— Пожалуйста! — Теперь подругу по участи слышно громче — она уже кричит! А ветер воет — соревнуясь с несчастной Ирэн. Впрочем, счастливых заключенных не бывает. — Если когда-нибудь окажешься в Тенмаре… И встретишь Клода Дарлена… Скажи ему: Ирэн его не забыла и не бросила. Ее просто… навсегда заперли здесь!..

Глухие рыдания.

— Ирэн, я обещаю. Но ты точно выйдешь раньше меня! Если найдешь моих сестер… дочерей лорда Эдварда Таррента, скажи им: их сестра Ирия ни в чём не виновата!..

— Обещаю! Но меня никогда не выпустят!..

Заскрипевшее окошечко явило лимонно-желтую постную рожу. Новую.

— Бери еду и воду. И кончай орать! — расщедрилась на непривычно длинную фразу очередная грымза в сером балахоне. Эти… дамы менялись уже раз пять или шесть. Очевидно, чтобы не успели сговориться с узницей. — Еще раз заорешь — переселишься в подвал! К голодным крысам.

Крысы уже не страшны. Люди — куда хуже!

— Связанная по рукам и ногам, — напомнила подробности монахиня. Не иначе — с той, первой, вместе сочиняли. — Через денек-другой то, что от тебя останется, из подвала и вынем! — Мымра расхохоталась, довольная собственной шуткой.

Девушка быстро приняла у сушеной воблы кашу, хлеб и кувшины с водой. Грязную заберут позже.

И облегченно вздохнула, когда окошко захлопнулось. Удостаивать такую ответа — много чести. И подобной серой мыши Ирия еще пыталась что-то объяснять? Да лучше всю жизнь молчать!

Когда-нибудь дочь лорда Таррента сроет этот монастырь! На Птичьем Острове будет симпатично смотреться рыбацкая деревня. Раз уж сад здесь не разбить — слишком холодно.

Особенно — ночами. Когда прочь бежит сон. И не дают покоя прощальные слова матери. Причем — еще не самые жестокие.

… - Я никогда никого не предавала.

— Ты в этом уверена?..

Почему «сестра Валентина» бросила напоследок именно это? Тогда узница решила: чтобы оставить последнее слово за собой.

Откуда же взялись сомнения потом? Ведь Ирия и в самом деле не предавала! Никогда и никого.

2

Сад…

Розы — алые, белые, золотые, синие. А еще — фиалки, крокусы, хризантемы, астры.

Вечнозеленый сад, а в центре — древнее святилище. В сияющей радуге прохладных фонтанов.

Лучезарный алтарь богини Любви. Самой светлой и доброй — среди Живущих в Светлом Ирии. И самой жестокой. Ведь нет ничего страшнее оскорбленной любви…

…Тает столь явственный аромат роз. Мерцает призрачный свет.

Бледный силуэт у серой стены. В тонкой руке — лунная свеча. А сквозь всё это — грязный обшарпанный камень.

Старые знакомые.

На сей раз Ирия даже не испугалась. А думала — здесь только местные невинно убиенные рано или поздно в гости заявятся.

Ну и пусть бы приходили. Лучше привидения, чем никого. Сходить с ума — так сходить. Можно подумать, сады и фонтаны снятся узникам в здравом рассудке…

Единственный призрак, чье появление действительно расстроит, — Анри Тенмар. Его призрачная тень убьет любую надежду. Если он здесь — значит, той злой весной ледяные воды Альварена сомкнулись над ним навсегда…

А так думать нельзя. Почему храбрый черноглазый герой не мог выжить? Пусть в ледяной воде, пусть с раной в груди?

Хочется верить в чудо. И сейчас — сильнее, чем когда прежде.

Если так бывает — значит, и Ирия выживет! Анри преодолел ледяное, гибельное озеро. А она — ледяные, не менее гибельные стены хищного аббатства.

Ирия выдержит. Должна же быть в этом мире справедливость!

— Здравствуй! — кивнула живая девушка призрачной. Садясь на жесткой постели и кутаясь в единственное одеяло. То самое — из грубой шерсти. Постирать бы его, да замены нет. Пока высохнет — околеешь. А замерзать лишний раз — совершенно незачем. Ни пока оно сохнет, ни сейчас. — Добро пожаловать. Извини, угостить нечем.

— Так уж вышло, не крестись, Когти золотом ковать.

Мерцающая фигурка медленно заскользила по воздуху. Приближаясь к Ирии.

— Был котенок — стала рысь, Мягко стелет — жестко спать…

— Ты хочешь о чём-то предупредить? Да?

Дочь Лорда вскинула руку — правую. В левой — бледно-золотистая свеча. А на указательном пальце — старинное кольцо с гербом. Хищно сверкает червонным золотом.

Ирия никогда не жаловалась на зрение. Но то ли тусклое мерцание слабо разгоняет мрак, то ли еще что причиной, только герб не разглядеть.

— Колечко-колечко, возьми человечка, — пропела девушка-призрак.

Что за камень? Черный такой? Помнила же Ирия название… Почему сейчас забылось?

Черный? Только что был алый рубин!

— Убьешь человечка — получишь колечко…

Вроде бы и бояться сейчас нечего. Так почему холодный пот прошибает? До самых костей. В холодном, между прочим, помещении.

Простудишься на самом деле — кто лечить станет? Призрак? Ухаживать здесь некому. Да и лекарств никто не даст. Они дороже жизней всех заключенных вместе взятых.

А мысли лихорадочно мечутся. Какого еще человечка? Полину? Леона? Роджера Ревинтера? То есть теперь он — виконт Николс, чтоб ему сдохнуть!

А может — короля Карла? Ого, размахнулась!

И что зловещего в кольце? Что оно символизирует? На гербе — пиратский череп с костями? Или замужество с седоусым чёрным вдовцом? Уже уморившим пять жен?

Да всё не так страшно, как мерзлое аббатство. И любой седоусый — смертен.

А великие чернокнижники из легенд только там и существовали. Сотни лет не пройдет — и Алексис Зордес-Вальданэ запросто превратится в жуткого черного мага. Продавшего душу самому Темному. И теперь обреченного на вечное проклятие. Ну и вследствие этого — пьющего по ночам кровь девственниц и младенцев.

А его жена — красавица Кармэн Ларнуа нир Вальданэ — станет в этой крови купаться. Чтобы навсегда остаться молодой.

После легенды о святой Амалии уже ничто не удивит.

Так что за кольцо?

— Помощь принимай — сестру не отдавай, — пропела дева-привидение, шелестя светло-зеленым платьем.

Зеленым? Его цвет уже почти не разобрать. Всё бледнее силуэт, тише голос…

— Подожди! — в отчаянии вскрикнула Ирия.

Какую сестру? Эйду? Иден? Кати — сестра лишь на словах…

Кому не отдавать? И кто вообще вздумает предлагать эту «помощь»?!

— Что ты имела в виду? Какое кольцо? При чём здесь оно? Кому не отдавать сестру? Как мне отсюда выбраться?! Ответь!..

— Не ошибись. Открой окно…

Миг — и призрачная девушка исчезла. А келья вновь погрузилась в печальный мрак.

3

Еще несколько мгновений Ирия сидела на месте. Успокаивая бешено колотящееся сердце, обнимая руками колени, привычно кутаясь в одеяло.

А потом — проворно вскочила — взлетела! И метнулась к окну.

Задвижку нащупала инстинктивно. За пять недель в этом кошмарном месте тело изучило узилище — до мелочей. Захочешь — не промахнешься.

Полная луна — ярче чахоточного румянца. Вмиг высветила все закоулки.

Узница отшатнулась от окна — сама не зная почему. И тут же выругала себя — дурой и похлеще.

Кто тебя увидит, истеричка? Кто вообще станет бродить по острову под окнами аббатства? Да еще — ночью? Зачем?

Какого идиота понесет сюда добровольно?

А с берега узниц — тем более не разглядеть. Какая луна — костер в светлую ночь не поможет!

Прильнув к ледяному камню щербатой стены, девушка осторожно выглянула в окно. Конечно же — никого там нет.

Пока шарахалась от безвинной луны — выпустила из рук одеяло. Теперь оно скользит на пол. А ледяные лапы ветра ласково прошлись по плечам и шее.

Ирия поспешно наклонилась за импровизированной накидкой.

И с озера донесся еле слышный плеск воды…

У узников до предела обостряются зрение и слух. В книгах. Сама такое писала…

Ирия очень внимательно прислушалась — не веря самой себе. Нет, не померещилось! К берегу сейчас подплывает весельная лодка. С правой от камеры стороны аббатства…

Выпрямилась узница с трудом. Ноги ослабели как у больного лихорадкой. Да и трясет не меньше.

Вот так и сходят с ума! И нет ничего хуже, чем дать надежду, а потом отнять. И ведь умом понимаешь — не за тобой это! Не приказ о помиловании и не неведомый спаситель.

Но уже ждешь шагов на лестнице, скрипа ключа в проклятом замке ненавистной двери… Или оцениваешь на прочность решетку — легко ли перепилить?

…В коридорах Ауэнта редко раздаются шаги. И пока в двери проворачивался ключ, Ирия почти поверила — это спасители!..

А после ухода притащившего последний ужин слуги едва не разревелась.

Тогда она сдержалась. Потому что продолжала верить. Потому что был жив папа…

…В эту ночь каменное спокойствие Ирии разлетелось дымом последних осенних костров. Она то садилась на топчан, то лихорадочно бродила кругами. Почти металась по камере. Ждала, ждала, ждала…

За окном привычно засерился очередной унылый, промозглый рассвет. Пополам с моросящим дождем.

Ирия рухнула на кровать — лицом к стене. Отчаянно рыдая. От разочарования, от сразу всех рухнувших надежд.

И от ненависти. К себе — дуре этакой. К тем, кто запер ее здесь.

А теперь — еще и к призраку. К последней, кто еще мог предать. И не замедлил сделать это.

Глава пятая

Квирина, Сантэя.

1

Дико раскалывается голова. Змеи, да она сейчас лопнет! И… где Серж лежит?

На чём-то мягком. Матрац, причём — с простынёй. Приятно прохладной. А сверху — одеяло. Легкое.

Не трясет — значит, не карета! Хотя, возможно, сейчас привал. Или ждут, когда очнется пленник. Конвоируемый.

Юноша осторожно приоткрыл левый глаз.

Совершенно незнакомое помещение. Лазарет?

Вот теперь Кридель испугался по-настоящему. Волосы дыбом встали от жуткой догадки, где он в действительности!

Относительно мягкая постель. Закуток не больше каморки слуги. Отделен темной ширмой от соседней комнаты.

Или залы. В пользу последнего — доносятся приглушенные голоса товарищей. Весьма многочисленные.

А рядом с Сержем на стуле — Жан Вальден. Лицо — небрито, взгляд — встревожен.

Но вмиг просиял при виде открывшего глаза больного:

— Хвала Творцу! Я уж боялся — проваляешься неделю. Рауль — силен как медведь. И лапа у него тяжелая.

Дошло мигом. Даже сквозь головную боль.

— Кто… дал… ему право? — раздельно произнес Кридель.

— Лежи, Серж. Тебе нельзя, — Вальден слегка надавил ему на плечи.

Еще вчера Кридель легко сбросил бы подобную хватку. Но сегодня — слаб как новорожденный.

Да он такой и есть! Если б Рауль его не оглушил — бывший дезертир трясся бы сейчас под конвоем. В тюремной повозке.

До границы, а потом — до Лютены. До площади — с позорной плахой.

Сегодня (или уже «вчера»?) окончательно умер эвитанский дворянин. И родился… Кто? Гладиатор Квиринской империи?

Бедные родители! Такого они не переживут точно.

Не переживут и его казнь — если совсем честно. Так уж вышло, что Сержу досталось лишь два пути. И «оба хуже».

Но он имел право решать за себя сам! Уж как-нибудь нашел бы способ свести счеты с жизнью до казни. А Рауль с ним… как с мальчишкой! Какое капитан имел право…

— Где я? — устало спросил Серж. Хоть и так догадался.

— В казарме. Здесь только мы, иностранцы — в другой… — Жан будто оправдывается.

Конечно, ему-то что? Не дворянин. Герб от пребывания в гладиаторах не пострадает. За отсутствием такового.

Несмотря на весь кошмар, юноша невольно усмехнулся. Простодушный сержант сам-то понял, что сказал? Какие «иностранцы»? Это они в Квирине — иностранцы.

Вальден истолковал его улыбку как примирение с судьбой. И окончательно расцвел — летним солнцем:

— Ты уж не сердись на Рауля! Он как лучше хотел…

Да, тюрьма свое дело сделала. Сын барона Криделя только сейчас заметил, что Жан всё время «тыкает». Мещанин — дворянину.

Слегка коробит, но виду Серж не подал. Не в Эвитане. А у них тут за полтора года свои привычки завелись. Как в любой тюрьме.

Интересно, Жан — грамотный? Должен. Иначе как расписывается? Закорючку ставит?

Кридель едва не подскочил на месте. Не на шутку перепугав встревоженного его здоровьем Вальдена.

Анри мог приказать им стать гладиаторами, наемниками, монахами и еще Темный знает кем. Но в договоре о вольнонаемной службе должна стоять личная подпись. Свидетельствовать, что подчиненный согласен. Потому что он вполне может отказаться.

Так какой Кридель, к змеям, гладиатор? Если ничего не подписывал? Он еще вполне может…

А сомнения и горечь — недостойны истинного дворянина. И их нужно подавить! Безжалостно.

Юноша сел на кровати. Голова еще слегка болит и кружится. Ну да скоро ему станет не до таких мелочей!

— Жан, поможешь дойти? Я должен видеть Анри. Без подписи недейст…

— Всё в порядке, Серж, — в очередной раз не так понял Вальден. — За тебя расписался виконт Эверрат. Он от природы любой почерк переймет.

Юноша устало откинулся на подушки. И прикрыл глаза — чтобы точно не видеть радостного лица простолюдина-сержанта.

Теперь-то уж точно ничего не исправить! К меньшему или к большему злу, но бывший корнет Кридель отныне — квиринский гладиатор.

2

Они решили предоставить Сержу подуться вдоволь. Вальден ушел, и никто другой сочувствовать раненому не явился. Битому то есть.

Ну и пусть! Единственный человек, кого действительно хочется видеть, — друг из прежней, доквиринской жизни. А он — неизвестно где.

Бывший корнет Кридель — отныне одинок. Ну и что?

— Серж…

Нет, он ошибался! Оставят в покое, жди!

— Что?! — раздраженно обернулся Кридель.

Крис растерянно замер у ширмы.

Серж сбавил тон — едва увидел вмиг расстроившееся лицо Кристиана. Он-то точно ни в чём не виноват!

И волноваться ему нельзя. Кто-то (кажется, Конрад) упоминал, что у Криса болезнь легких. Чуть что — удушье. Лет с двенадцати, вроде.

— Я хочу побыть один, — Кридель честно попытался выдавить улыбку.

Вряд ли удалось. Жаль, себя не видно.

— Серж, там нужно выйти… на построение…

Крис — от природы застенчив. И не всегда может подобрать слова. Хуже самого Криделя.

Нашли, кого посылать!

— Анри всех ждет. И Рауль просил…

Да, «Рауль просил» — это очень серьезно и многозначительно! Он ради подполковника себя на куски порвать даст. А если понадобится — притащит одного строптивого корнета на построение за ухо. Влепив по дороге пару-тройку подзатыльников.

Ну и пусть! Если решится. Что Керли забыл о дворянской чести и лезет с кулаками на другого дворянина — его позор, а не Сержа. От Вальдена научился?

Нет, тот ведет себя приличнее.

Творец, во что превратится сам Кридель? После тюрьмы, амфитеатра, боёв на потеху озверелой толпе? Будет ли еще помнить о дворянской чести?

Но пока — не забыл. И Раулю придется с этим считаться!

— Никуда я не пойду!

— Но мы все должны явиться на перекличку…

— А пусть за меня откликнется виконт Конрад Эверрат! — ехидно предложил Серж. — Раз он всё за меня делает. Или сам Рауль. Темный их забери, я не выбирал эту казарму!

Всё-таки взорвался! И наверняка обидел Криса…

— Я… я всё понимаю… — Кристиан путается в словах. Даже больше, чем обычно — когда волнуется. — Я правда понимаю, Серж… Но ты должен… Теперь уже слишком поздно. И, кроме того…

Крис на миг умолк, чтобы привлечь внимание. Но не дождался и выпалил:

— Серж, на плацу твой друг Роджер! И… мне не нравится, что там может произойти!

— Роджер — здесь?! — Кридель пулей вскочил с кровати.

Долой — грусть и тоску! А заодно — капитана Керли. И его методы убеждения строптивых корнетов.

— Здесь… но… Серж, я должен тебе объяснить…

Куда там! Кридель уже не вслушивался в его слова. Сейчас он увидит Джерри! Наконец-то обнимет лучшего друга!

3

Это — дурной сон. Кошмар! Такого просто не может быть…

Но есть.

Серж знал — в жизни случается то, что потом не забыть никогда.

…Пыльная лесостепь на квиринско-эвитанском пограничье. Собственная рука поднимает оружие — выстрелить в спину своему.

Ошеломленное лицо умирающего…

Шальной заплыв через Тан… В ожидании роковой пули — вдогонку.

Заслуженной пули…

Серж тогда еще не знал, что по-настоящему страшно — потом. Когда наваливается осознание содеянного. Непомерным грузом.

Роковое дезертирство, плен. Дорога до Сантэи. Тюрьма для военнопленных. Приказ о выдаче Эвитану — читай: Всеславу! Превращение в гладиатора…

Разве всё это страшнее потемневших от смертной ярости глаз Анри Тенмара?

Нет, не так. Подполковника!

От товарища по плену отделяет бездна. Почему Серж понял это только сейчас? Анри Тенмар мог смеяться и шутить. Но он убил десятки врагов. Если не сотню.

Жгучий лед в глазах, чеканный шаг. В сторону Роджера Николса. Под одобряющими взглядами своих.

Серж никогда не относил себя к слишком проницательным людям. Но тут и последний дурак поймет — на узкой дорожке столкнулись смертельные враги. Столь смертельные, что любой путь узким покажется!

Ослепительно яркое солнце в зените бьет по глазам. Заставляет жмуриться. А чуть отвернешь голову — высветит всё. До малейшего камешка на плацу. До мельчайшей черточки — на целой шеренге чужих лиц. Неузнаваемых.

Они здесь все дрались насмерть много раз. Ну, кроме Криса.

И белее савана — лицо Роджера. Он тоже узнал Анри. Но отступить не попытался. Только кулаков, в отличие от врага, не сжал.

— Джерри! Что происходит?!

К друзьям Кридель понесся стремглав. К друзьям — оказавшимся друг другу врагами.

И на плечах повис неутомимый Рауль Керли. Не у Анри — у Сержа. Да провались Керли к Темному!

Уже рычит в самое ухо:

— Не лезь не в свое дело!

— Не смей! — заорал еще громче Серж. И не просто рванулся — еще и изо всех сил пнул Керли в каменную голень. Аж ногу ушиб. — Не смей! Роджер — мой друг, и Анри — тоже! Сам не лезь не в свое дело! Да сделайте же что-нибудь! — он яростно обернулся к остальным.

4

Вот так раз! Серж ничего не знал.

Да и они все — хороши! Анри видел того мерзавца в лицо. А вот имя спросить недосуг было. Шпаги чужие мешали, враги под ногами путались, пули посвистывали. Но не объяснять же всё это Сержу! Некогда, да и не поймет.

— Рауль, отпусти его!

Правда, не факт, что Керли Конрада послушает. Тот любого, кроме Анри и Шарля, может скрутить — на правах старшего.

И что тогда? Самому бросаться в драку — отбивать несчастного Криделя?

К счастью, Рауль неожиданно отпустил его сам.

Причину Эверрат разглядел краем глаза…

Крис появился во дворе вслед за Сержем. И пошатнулся…

Ладно, хоть сразу не упал. Успел прислониться к каменной стене казармы…

Этого еще не хватало!

— Анри! — заорал другу и командиру Конрад. Бросаясь к Крису через полдвора. Мимо всей этой сцены.

Белее мела лицо. Рука рвет ворот рубашки, вторая беспомощно скользит по гладкому камню. Пытается схватиться хоть за что-то, удержать на ногах бессильно оседающее тело…

Конрад едва успел его подхватить:

— Анри, не здесь!..

Что-то сегодня лейтенанта не только капитан, но и подполковник слушается.

Эверрат, тебе не стыдно? Здоровье друга для Анри уж точно важнее расправы с очередным мерзавцем!

Шарль Эрвэ когда-то закончил Академию с дипломом доктора медицины. И теперь поспешно склонился над Крисом.

Конрад перевел дыхание. Теперь всё будет хорошо!

Кроме проблем невезучего Сержа Криделя.

5

Почему Эверрат вдруг решил прийти на помощь? Совесть замучила? Или Рауль уже так всем надоел, что на него и у весельчака Конрада зуб есть?

Бывший корнет успел метнуться между противниками.

И в упор резанули холодно-бешеные — чернее ночи, острее клинка! — глаза Анри. Какой-то миг Серж был уверен: сейчас Тенмар просто отшвырнет досадную преграду…

Не отшвырнул. Но в ледяном взгляде отчетливо горит: «Уйди!»

Горящий лед. Жутко…

Творец милосердный, да что же это происходит?!

— Анри! — едва слышно пробормотал Серж, глядя на подполковника снизу вверх. Тот выше на полголовы. Раньше казалось, что это — немного. — Анри! — Голос почти не повинуется. — Я не знаю, что вы не поделили…

Уже по глазам Тенмара ясно, что слова Кридель подобрал неверно. Но исправлять — поздно! Только продолжать — как в омут:

— Анри, мы здесь все — в одной лодке!.. — Не то! — Я ведь тоже не участвовал в том вашем восстании!..

— Серж, ты не понимаешь… — тихо, как-то совсем безнадежно пробормотал Роджер.

Крик Эверрата: «Анри, не здесь!» придал сил. Конрад действительно хочет помочь. Даже он — на стороне Сержа!

— Вы оба — мои друзья! И сейчас пожмете друг другу руки!

Он сможет их убедить! Точнее — убедить Анри. Роджер в драку и не рвется.

Что им, изгнанникам, теперь делить-то, в самом деле?

— Серж, он участвовал в «том нашем восстании», — тихо и как-то устало выговорил Анри. — С другой стороны. Прости, Серж, но офицеры не пожимают рук карателям. Никогда. Конрад прав: здесь — не время и не место. Вас, капитан Николс, я убью в первом вашем бою на арене. Честь имею.

Серж далеко не сразу обрел дар речи. А Тенмар даже не обернулся. Ни разу. Будто забыл о только что приговоренном человеке.

Забыл — на время. До казни…

Подполковник легко жмет руки простолюдинам. Но он — сын герцога Ральфа Тенмарского Дракона. А о безжалостности последнего Серж еще в детстве от слуг наслушался немало.

Но… ведь Анри ошибается. И если ему попробовать объяснить это… позже? Не сейчас, когда он возле Криса. И не при Керли с Эрвэ!

Еще и Триэнну стало плохо! Удушье… Но о Кристиане есть кому позаботиться. Там толпа народу рядом. А Серж — не лекарь.

— Роджер! — взглянул бывший корнет в глаза другу. — В чём тебя обвиняет Анри? Прости, но я должен знать.

— Серж, это ты прости. — В глазах Роджера — бесконечная тоска. Но взгляда он не отвел. — Я так надеялся, что хоть ты никогда не узнаешь…

Глава шестая

Эвитан, Лютена.

1

Слуги в особняке министра финансов Бертольда Ревинтера — тише воды, ниже травы. И граф хорошо им платит. По заслугам. Кому — золотом, кому — последним объятием ночных вод Риала. И всем это известно.

Всем, кому надо.

— Синий кабинет и легкий ужин на двоих. Гостью проводить ко мне и нас не беспокоить.

Синий успокаивает. Ревинтер сам руководил его отделкой. Равно как и других — алого, зеленого, серебряного, золотого, черного…

А доверенный дворецкий всё же позволил легкую усмешку. У господина тайное свидание.

Знал бы слуга, с кем!

Нет, на интрижку с этой красавицей Бертольд решится, только если она останется последней в подзвездном мире. Равно как и с другими подобными… дамами.

Министр скромно полагал, что хорошо разбирается в людях. И его всегда удивляло, сколь разными бывают стервы.

Когда-нибудь и у него появится лишнее время. И тогда он напишет мемуары. А в них выведет целую коллекцию знатных змей и тигриц. Благо — их ему за пятьдесят лет встретилось немало.

И еще встретится, будем надеяться. В светлый Ирий Бертольд Ревинтер покамест не собирается. Как и в Бездну Льда и Пламени.

Кармэн Вальданэ, урожденная Ларнуа. Стерва — дикая, опасная. Отшибающая разум любого самца. В десяти шагах и ближе.

Жадная до любых наслаждений. И на редкость ненасытная — во всём. В мужчинах, титулах, драгоценностях, развлечениях…

Этой Ревинтер отведет в мемуарах бо-о-ольшую главу. Посмертную. Когда до нее доберутся многочисленные враги. В Аравинте, куда красавицу успел доставить ее любовничек Анри Тенмар. До коего, увы, так и не добрались рыбы Альварена.

Рожденная в пурпуре шлюха с кровью Сезарингов — и сын Тенмарского Дракона. Идеальная пара. И какая потеря, что Аравинтский двор и квиринская казарма гладиаторов — так далеко друг от друга! Зато есть, где разгуляться романистам.

Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак. Стерва ледяная, циничная, умная, злобная и ничего не забывающая. Вот с ней, можно надеяться, покончено. Амалианское аббатство на далеком Альваренском островке отлично охраняют рыцари-монахи леонардиты. Слава Творцу, самый фанатичный орден Эвитана. И не только его. Карлотте точно не выйти из монастыря при нынешнем короле. Да и следующего подберем сами.

Принцесса Жанна — стерва наглая, скрытная и весьма неглупая. Темная лошадка, не разгаданная до сих пор. Но если ей взбредет в голову лезть в политику — отправится замуж на Восток. Для укрепления династических связей. Там и сгинет — родов от десятых. Сама или помогут.

В стране гаремов любой женщине — несладко. Особенно непривычной к местному… колориту. К тому, что хоть раз открой при посторонних лицо, — и уже грешница до конца дней своих. Или ляпни что лишнее — даже при муже.

Алиса Ормхеймская — урожденная графиня Марэ. Стерва блеклая, с вечно опущенными глазками. И столь же вечно вышивающая. Бертольд и сам принял бы супругу Ормхеймского Бастарда за скромницу. Если бы не очень доверенная шпионка.

Увы, теперь не примет. Алиса наверняка действует через Эрика. И с ней точно ничего сейчас не сделать.

Эрик Ормхеймский как гулял и развратничал, так гуляет и развратничает. Все кабаки и бордели трещат. В Лютене и в окрестностях.

Но жену мерзавец защищает. Алиса ему нужна как одна из наследниц Ральфа Тенмара. Да, не прямая и не единственная. Но об этом все забудут — стоит матерому волчище помереть.

Пока герцогиня Ормхеймская не родит, она — бесценна. А вот потом… Потом Бертольд не даст за ее жизнь и меара. И, пожалуй, самому даже рук прикладывать не придется…

Хотя, может, и нет. О великой и светлой любви в жизни Эрика смешно и думать. Ну, умрет Алиса. А король вскоре достигнет совершеннолетия. И запросто прикажет брату-бастарду жениться вновь. И не факт, что ради политики. Может, и из каприза. И невесту подберет сам.

Эрик не слишком умен — что очень хорошо. Но даже он в силах понять: лучше притворяющаяся тихоней Алиса, чем очередная Карлотта Таррент. Или еще чище — Полина Лигуа нир Кито, нир (опять же!) Таррент.

Забавно, что недалекий лорд Эдвард тоже будто коллекционировал стерв. Только в отличие от Бертольда — не в мемуарах.

А в жизни и в постели стерва — опасна. Особенно, если за ней сжимает кулаки отец или дядя — правящий монарх независимой страны. Готовый чуть что — войну объявить. Тут уж точно не поверят и в самый правдоподобный несчастный случай. На самой крутой лестнице.

Даже в настоящий.

Ирия Таррент… Отдаем должное собственной проницательности — эту стерву Ревинтер угадал сразу. Девчонке при их первой встрече едва стукнуло четырнадцать. Но Бертольд уже видел волчицу насквозь.

Он поморщился — как от пронзительной зубной боли. Ведь собирался же отвлечься и не думать! Но нет — на ум пришло имя, тут же отшвырнувшее от будущих мемуаров к делам насущным. Острой бритвой полоснуло сердце!

Потому что связано с именем Роджера! Младшего и самого любимого сына…

«Мальчик мой! Будь всё проклято!»

К Темному всех стерв подзвездного мира! Первым Ревинтер уничтожит Северного Волка!

О, пусть словеонский выродок допустит хоть одну промашку! Всего одну. Бертольду хватит. Всегда хватало.

Уже донесли, что ответил северный мерзавец на просьбу о помиловании Джерри. Полковник Танред просил о снисхождении. Надо будет добиться для него ордена — повод сочиним.

И генерал Кальвин Мэнн упомянул, что не стоит ссориться с Ревинтером. Таких лучше числить в друзьях и союзниках.

Всеслав в ответ расхохотался:

— Ревинтер — не лев, а крыса. Пусть кусается — это не опасно.

Бертольд сжал кулаки. И не так уж бессильно.

Что ж — крыса так крыса! Только будет тебе известно, Северный Волк: именно они переносят чуму. А эта кошмарная хворь выкашивает целые города.

А крысу, загнанную в угол, Всеслав еще не видел? Крупную такую, озверевшую, с ядом, капающим с клыков? У которой какой-то Северный Волк смеет грызть крысят!

Сразу три шпиона. Не знающих о друг друге.

Тут уже не верить просто глупо.

Известие о Роджере пришло с юго-восточной границы три недели назад. Вместе с беспощадными словами и издевательским смехом Всеслава Словеонского. Полководца, «не знающего поражений», королевского спасителя двухлетней давности и так далее, и тому подобное…

Чтоб дураку Аллену провалиться в Бездну! Вместе с молодым Тенмаром и покойным Коэном. А заодно и с квиринскими наемниками. Со всеми, кто превратил Северного Волка в живую легенду!

2

Синие гардины на окнах, синий бархат мягких кресел. Синие ковры драпируют стены, заволакивают пол. А еще синее — сумеречное небо.

В сумерках Бертольду Ревинтеру всегда думалось лучше. Да и вызов во дворец в это время уже не грозит. Там Его Величество Карл и Его Высочество Гуго изволят пьянст… пировать. А министр финансов — собутыльник неподходящий, это всем известно. Худший пьяница и ходок по борделям только кардинал Александр.

Министр финансов предпочитает думать. В одиночестве. Пока.

Словеонский князюшка пожаловал в Лютену вчера. Ревинтер уже знал, что квиринцев громят в пух и прах. Только перья во все стороны.

Само по себе это не страшно — империя огромна. А далеко вглубь вражеской территории Всеслав не продвинется. Тут нужна армия втрое больше.

Но вот условия мира словеонец смог поставить уже сейчас. А Роджер — там…

Три недели Бертольд мучился неведением. Теперь знал точно. Одно из условий «Не знающего поражений» — выдача всех военнопленных эвитанцев.

Квирина согласилась.

Как кровь, необходимо помилование, подписанное большинством Регентов! Ну и королем — если потребуется. За компанию.

Всеслав однозначно будет против. А Гийом Ганн и Валериан Мальзери — давние враги Ревинтера. Эти возможности ударить не упустят!

Ги Герингэ? Постоянный союзник. Поддержит хотя бы затем, чтобы в следующий раз поддержали самого.

Он точно на стороне Бертольда. Если, конечно, не вспомнит, как его обделили полтора года назад. Мальзери получил тогда виды на Илладэн. Эрик Ормхеймский — на Тенмар. А сам Ревинтер… Ревинтер промахнулся с Лиаром. Не только ничего не выгадал — едва не потерял Роджера. Благодаря тому же Северному Волку!

Год назад Бертольд решил, что с врагом удалось сквитаться. Когда Всеслава вывели из Совета. Общими усилиями всех Регентов, кроме кардинала.

И что толку? Напала Квирина — и все бывшие союзники вмиг переметнулись к словеонцу. Переголосовали и вернули его обратно!

А тот, в свою очередь, выбрал удобный момент и отомстил. Подло. Сыну — за отца. Сволочь! «Не выполнил приказ»! Интересно, что сталось бы с любым другим, не выполнившим такой приказ? Уж точно не расстрел!

Северный Волк с волчьей злобой и коварством подколодной змеи расставил ловушку именно для Роджера. И мальчишка ухнул с головой! А не попадись он в этот раз — «королевский спаситель» нашел бы другой. Потому что приказ перевести капитана Николса под начало маршала Словеонского — точно и тщательно выверенная интрига.

На кого же рассчитывать?!

Хватит паники! Герингэ — союзник, пока есть общие враги. Возможно, будет шанс даже с Мальзери и Ганном. Всеслава они ненавидят не меньше.

Но на это лучше не надеяться. Если и случится сюрприз — то уж пусть приятный. А предусмотреть нужно все варианты. Включая самые худшие.

Кардинал? Абсолютно независим. А самое паршивое — неподкупен. Если упрется — не переубедить. Будь у Бертольда время — подыскал бы старику послушную замену. Тот не вечен — как-никак за семьдесят. Но времени-то Всеслав и не дает.

Эрик Ормхеймский — непредсказуем. «Дядюшка Гуго» — тем более. Брат и дядя короля не рискуют ничем. И могут позволить себе на Совете просто развлекаться. А решения принимать, совещаясь с подброшенной «лев-решка» монеткой.

И хорошо, если еще так. Потому что если Эриком вертит Алиса, а ею в свою очередь — дядя, герцог Ральф Тенмар…

А за окном — уже наверняка тьма, как в Бездне… Хотя нет — там как раз горит Вечное Пламя. Это в Лютене синий бархат скрывает чернильное небо.

Осторожный стук в дверь. Конечно же, Фрэнк. Кто ж еще? Похоже, уже…

— Ваша светлость, гостья изволили прибыть.

— Проводи сюда. И проследи, чтобы нам не мешали, — повторил министр финансов, член Регентского Совета и отец государственного преступника. — Ни по какому поводу.

Несмотря на расхожее мнение о склонности женщин к опозданиям, эта — точна. Еще одна разновидность стервы. Вспомнить ее Бертольд успел, обдумать — еще нет. Помешало ее явление собственной персоной.

Ревинтер вопреки невеселым мыслям даже чуть усмехнулся.

3

Баронесса Кито, графиня Таррент, урожденная дама Лигуа — прекрасна, хрупка и обманчиво беззащитна. Совсем как миниатюрная змейка — вроде идалийской гюрзы. И Бертольд многажды подумал бы, стоит ли при ней есть и пить, — не будь они союзниками. Необходимыми друг другу.

Проклятье, да ему подойдет кто угодно! Лишь бы предложил и предоставил помощь.

— Как ваше здоровье? — вежливо осведомился министр.

Льется в бокал ее любимое белое — из виноградников Марэ. Сильнее всего в подлунном мире сейчас ненавистна обязательная светская любезность!

— Милостью Творца, — нежно улыбнулась прелестная Полина. — Как, я полагаю, и ваше. Но мы ведь здесь встретились не для этого?

Тиски, сжавшие сердце, чуть ослабили хватку. Совсем слегка, но уже можно вздохнуть.

Полина Лигуа устала от лицемерия — надо же! Похоже, долго трудилась.

Вторично овдовевшая красавица изящно пригубила вино своей родины:

— Граф, вы ведь хотите спасти вашего сына?

— Глупо скрывать — да! — выдохнул он.

Сердце колотится как у… сказал бы — влюбленного мальчишки. Если бы испытал такое хоть раз. Глупо что-то бросать к ногам женщины — будь то розы или жизнь. Да и к любым другим ногам.

А вот родная кровь безразлична лишь рыбам и змеям. Бывшая нищая воспитанница барона Кито напомнила о Роджере. И синие гардины больше не создают иллюзию ранних сумерек. А присутствие графини Таррент не позволяет думать о стервах и мемуарах. И даже о мести Всеславу.

— Я могу вам помочь.

— Как?!

Враги считают Бертольда Ревинтера бесчувственным. Но сейчас на пределе и его выдержка! Столько лет служившая верой и правдой.

— Вы устроите мне аудиенцию у Его Величества. Что нужно делать, я вам скажу, когда увижу короля. — Полина улыбнулась еще нежнее.

Вот так. Не больше и не меньше.

— Хорошо. Допустим, я ее устрою.

Если сейчас не успокоиться — проиграешь. И зачем тогда было всё это затевать? Убийц к Всеславу Бертольд в силах подослать и сам.

— Приватную аудиенцию, — уточнила графиня Таррент.

— У меня мало времени. Квирина уже согласилась выдать военнопленных и «эвитанских преступников»… — Никогда не подводивший голос предательски дрожит.

А ведь Ревинтер всю жизнь презирал тех, кто не владеет собой!

Но назвать так сына!

Будь проклят Всеслав! Он заплатит за всё. Едва министр финансов и Регент выцарапает Роджера из чужой грязной игры!

— Я успею, — еще нежнее улыбнулась прелестная Полина. Смакуя вино и медленно облизывая губы.

— А что получите вы, любезная графиня? Вы ведь еще не назвали ваши условия.

— Вам нужна уверенность в моей дружбе? — С лица нежной голубицы вмиг исчезло игривое выражение. — Извольте. Во-первых, вы подпишете — и немедленно! — отказ от малейших притязаний вашего сына на девицу Эйду Таррент.

— Роджер — в Квирине. Оттуда он при всём желании не может претендовать ни на каких девиц.

— Это сейчас. А если я захочу вам помочь — он вновь окажется в Эвитане. Более того — в Лютене. Поэтому бумагу вы подпишете сейчас. Если Роджера казнят… — Полина выдержала паузу, с явным удовольствием отмечая дернувшуюся правую щеку Бертольда, — никакие девицы ему уже не понадобятся. А вот если он будет жив и свободен — для него же лучше держаться от Лиара подальше. А для вас это — лишнее доказательство, что я не лгу. Стала бы я иначе терять время с документами!

Ридикюль расшит мелким розовым жемчугом. Речным.

Свернут в трубку лист.

Безупречно изящны жесты.

Хеметийский папирус опять в моде. Но превратить в свиток бумагу — настоящее искусство.

Если ли в подлунном мире хоть что-то, чему Полина Лигуа не выучилась в совершенстве? Разве что искренность и доброта.

— Подписывайте… Вот и хорошо. — Вдовствующая графиня выждала положенные минуты. И аккуратно убрала документ — на сей раз за корсаж. — Только, как вы понимаете — это не всё.

Остается надеяться, что собственное лицо не выдает. Он всё-таки — Ревинтер, а не какой-нибудь Таррент или Лойварэ. Нельзя выказать слабость подобной гадюке! Бертольд может сколько угодно обещать себе, что когда придет время — он расправится и с этой… королевой стерв. Но сейчас правила устанавливает она!

— Ближайшее заседание Совета состоится, как вам известно, через неделю. И на рассмотрение вынесут сразу несколько дел. Так вот — в ваших интересах добиться, чтобы просьба о помиловании виконта Николса рассматривалась после всех прочих… вопросов. Тогда и Совет, а главное — Его Величество, уже, возможно, успеют утолить кровожадность. И помилуют несчастного, оступившегося юношу…

За эту усмешку желание убить Полину — особенно нестерпимо. Придушить! Когда-нибудь.

— Тем более, одно из этих дел — об отцеубийстве, — улыбнулась она. — Жестокая, неблагодарная дочь коварно вонзила нож в спину родному отцу!

— А я слышал — в грудь.

— Тем хуже — в его больное, исстрадавшееся сердце. Вот кто заслуживает казни, хорошо бы — многоступенчатой! А вовсе не несчастный мальчик, попавший под горячую руку Всеславу Словеонскому. Попасть к которому под руку мог кто угодно — и это всем известно. Кстати, князь не любит убийств в семье. Так что здесь он станет вашим союзником.

У Всеслава для такой нелюбви — веские причины. Хоть в этом Ревинтеру повезло. Но казнь Ирии Таррент не принесет утешения — если на том же эшафоте казнят и Роджера!

— Графиня. — Об этом Бертольд предпочел бы умолчать. Но вещи следует если не называть своими именами, то хоть намекать. Когда без этого не обойтись. — Очень многие в Эвитане помнят события полуторалетней давности. И прекрасно понимают: Всеслав собирался расстрелять моего сына не только и не столько за невыполнение приказа.

Полина пристально взглянула на собеседника — как показалось, с одобрением. И усмехнулась:

— А я уж думала, это мне придется вам о таком деликатно напомнить. Видите, граф, как вам нужны союзники? Не волнуйтесь — большинство южан эту историю вообще не слышали. А кто слышал — тот краем уха. А уж тех, кто верит, — можно по пальцам пересчитать. Ну и мы в Лиаре, как вы понимаете, о собственном позоре на каждом углу не кричим. — Графиня вновь пригубила вина. И чувственно облизнула нежные розовые губы. — Так что беспорядков в Лютене помилование юного Роджера не вызовет.

«Юного» — для отца. А эта до мозга костей испорченная дрянь сама старше Джерри всего лет на пять-шесть…

Полина сделала паузу, наслаждаясь эффектом. И ясно, почему. Горожане горожанами, а Регентский Совет в полном составе и Его Величество в придачу знают всё. И принимать решение будут они!

— Я сумею убедить Совет, — усмехнулась вдовствующая графиня. — По крайней мере, большую его часть.

И Ревинтер вдруг поверил — сумеет. Полина Лигуа начала путь с одной лишь красотой и без меара приданого. Но легко пролезла из захудалой дворянки в баронессы. А потом — в графини.

Так что Полина еще не то сможет. Можно почти не сомневаться — второго муженька убрала она сама. Да и молодой наследничек ненадолго переживет папеньку. Но до этого Бертольду дела нет.

А если юная волчица Ирия Таррент умрет на плахе — он только порадуется. Лично сходит и полюбуется!

— Да и вообще… — еще нежнее улыбнулась Полина. Хрупкие пальцы играют изящным бокалом. Причудливые отблески свечей — мидантийским хрусталем. Как легко превратить белое вино в зловеще-кровавое. — Никто из разумных людей не будет шокирован. Ведь всем порядочным дворянам известно: женщину невозможно обесчестить — если она сама не дала повод. В таких случаях всегда виновны оба. И женщина — куда сильнее мужчины. Девица Эйда Таррент — бывшая девица! — уже наказана за грехопадение. Пожизненным заключением в монастырь с одним из самых строгих в Эвитане уставов. Нет смысла наказывать еще и Роджера, не так ли? Зачем портить раз оступившемуся юноше будущее? К тому же в свете вашу семью считают выгодной партией, разве нет?

Бертольд про себя облегченно вздохнул. Всё-таки Полина — на редкость разумна. Она действительно намерена не только помочь помиловать Роджера? Еще и вернуть его в высший свет?

Нет, такую союзницу убивать нельзя. Эта стерва пусть пока живет! Еще сгодится. Смерти Ирии Таррент — вполне достаточно.

— Действительно, чье преступление для Совета страшнее? — дважды вдовица залпом допила вино. Ревинтер торопливо подлил ей еще. — Любовное приключение юноши из верной короне семьи? Или убийство собственного отца дочерью бывшего мятежника? Разве здесь возможен выбор?

Бертольд с трудом боролся с волной нахлынувшим облегчением. И с желанием самому тоже хлебнуть залпом. И не один бокал.

Рано! Еще не всё позади…

— Как же вы ее ненавидите, графиня.

— Скажу вам честно, граф. — Глаза Полины — холодны и абсолютно трезвы. — Я ее не ненавижу. Она мне мешает. Это — сильнее ненависти.

— Я помню Ирию Таррент! — Ревинтер всё-таки отпил — сразу полбокала. — Женщина имеет право делать, что угодно. Но не иметь столь бесцветную внешность!

Похоже, он таки начал пьянеть.

— Кстати, граф! — рассмеялась вдруг графиня. Обнажая безупречно ровные белые зубки. Значит, и на нее уже действует вино. — Может, вы сразу попросите помиловать всех скрывшихся в Квирине преступников? Их ведь скоро выдадут в полном составе.

— Ну что вы! — облегченно рассмеялся и Бертольд. — Еще не хватало. Все кровавые злодеи отправятся на плаху — во главе с Анри Тенмаром!

А красавице Кармэн пойдут траур и слёзы. Если она вообще умеет их проливать. И найдет время. В перерывах между балами при дворе дядюшки Георга Третьего.

Мужа герцогиня забыла месяца через два. В постели с Тенмаром.

Значит — вряд ли еще помнит и его. Спустя полтора-то года.

— И вот он точно получит многоступенчатую.

— Можете на меня рассчитывать и в этом, — ласково улыбнулась красавица Полина.

Глава седьмая

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии. Конец Месяца Сердца Осени.

1

… - Вашу руку, сударыня.

— Я справлюсь сама! Лучше помогите моей сестре. Надеюсь, вы уже запомнили, кого из нас как зовут? Больше не перепутаете?

— Ири, ты ведешь себя неприлично! — непрошенным влез Леон.

— И не забудьте помочь моему брату. Он тоже не всегда удачно садится в седло.

— Ири, ты…

Вертеть головой незачем. И так ясно — Леон покраснел не хуже варёного рака.

Не слушая брата, девушка взлетела в стремена птицей. А какой — уже неважно. Может — орлом, а может — курицей. На себя ведь со стороны не взглянешь…

И интересует Ирию совсем не это. И задевать их спасителя она начала, потому что… Потому что…

Подполковник подхватил в седло Иден. Один из его людей — Эйду. А Ирия прекрасно справится сама! Она же сказала…

Девушка легко вырвалась в авангард кавалькады.

— Ирия…

Она обернулась. Наполовину. Потому как из правого глаза слеза уже выкатилась, а из левого — не успела.

Это просто ледяной ветер — в лицо… Резкие порывы часто выбивают слезу. Но всё равно никто не должен видеть!

Незаметно стереть рукавом. Будто поправляешь выбившиеся из-под шляпы волосы. Вот так!

Подполковник догнал ее. Зачем-то.

Иден скорчилась в седле тихой мышкой. Как всегда и везде…

В глазах Тенмара… вина. И боль. Наверное, этот Ильдани действительно был его другом. Как и остальные убитые под Лютеной. Те, кого Ирия никогда не знала. И из-за кого теперь может погибнуть папа! Если еще не…

А вот это уже не ветер!

— Ваш отец — жив, — совсем тихо произнес подполковник. — Был жив, когда я его видел. Клянусь, что говорю правду.

Какие усталые глаза! Сколько ночей нужно не спать, чтобы были — такие? И какой океан горя выпить, чтобы в них поместилось столько боли?

А еще, Ирия, твой отец сам выбрал себе дорогу. Твоя мать добровольно закусила удила. А Тенмара никто не заставлял тебя спасать! Он ничем тебе не обязан и ничего не должен.

— Извините меня. Спасибо, что вы здесь. Я не…

— Мне не за что обижаться, — вымученная улыбка скользнула по исхудавшему лицу.

— Называйте меня Ири… Вы просили мою руку? — девушка улыбнулась сквозь слёзы. Заставила себя. Он же может.

И левой ладонью коснулась гривы его лошади.

Теплая и сквозь перчатку рука Тенмара накрыла замерзающую — Ирии.

Человеческое тепло… оно побеждает смерть! И уже не так холоден ветер. И сердца людей.

— Держитесь, сударыня. Ваш отец вернется…

2

Ирия взяла себя в руки уже на следующий день. После напрасного ожидания спасительных шагов.

Падать духом — нельзя. Слишком много врагов обрадуется ее смерти! Аж в пляс пустятся. Значит — нужно выжить им назло!

Часы тренировок, математические формулы, героические баллады… Порой заставляешь себя через силу — только потому, что надо. А порой — охватывает такая ярость, что хочется успеть несоизмеримо больше, чем вчера. Вопреки всему, что случилось! Всему, что с тобой сделали.

И еще… Это, наверное, начало безумия. Но поскорее бы вернулось привидение! Уже почти родное. Роднее половины тех, с кем связывает общая кровь.

До той ночи оно ведь не лгало. И вряд ли столько раз просто чудилась. Не настолько Ирия еще безумна.

Надо будет в следующий раз взять что-нибудь на память. У призрака. Свечку, например.

Тогда-то уж точно станет ясно — мерещится или нет. Если, конечно, призрачная свеча не растает с рассветом. В первых лучах зари.

Даже столь мерзлой.

— Здравствуй, Ирия…

Серая стена. Хрупкая тень в светло-зеленом платье. Не прошло и месяца.

И уже не удивляет, что в свете лунной свечи стену видно до малейшей выщерблины…

— Ты меня звала?

— Да. Как там мои сестры?

— Не знаю… — прошелестела девушка. — Я ведь теперь здесь…

Вот так новости!

— Как мне отсюда выбраться? — прямо спросила Ирия. — И когда?

— А ты этого хочешь?

— Ты что, издеваешься?! — вскипела дочь Эдварда Таррента.

Прекрати. Сейчас еще обидишь самый капризный призрак подзвездного мира.

Лучше сбавить тон:

— Если не знаешь ответа — скажи прямо. Или помоги, или уходи. Боюсь, над такими шутками я смеяться разучилась.

— Возьми.

В тонкой прозрачной руке — потрепанная колода карт. Возникла ниоткуда.

«Свитки Судьбы».

Про них ходят странные и жуткие истории. Говорят, что лишь самые отчаянные гадалки решались брать их в руки. И эти карты еще ни разу не обманули. Но не предсказали и счастливой судьбы. Они предрекают лишь, кто тяжко заболеет, умрет, потеряет близких, разорится, навек покроет себя позором.

И не страшнее других легенда, где гадать решилась отчаявшаяся мать. У постели тяжело больной дочери. Гадалка спросила, кто проживет дольше: она или дочь? Карты ответили: девочка. Успокоенная мать задремала у постели ребенка и умерла во сне. Дочь пережила мать на несколько часов. Схоронили их в одной могиле.

Еще говорили, что в ту же могилу опустили и зловещую колоду. Но ночью ее кто-то выкопал… Дальше уже начинались обычные байки. Из тех, что рассказывают у камина перед сном. Но вот в первую часть Ирия склонна поверить.

«Свитки Судьбы» давно запрещены церковью. Под угрозой отлучения.

И всё равно ходят по рукам. С незапамятных времен.

А еще говорят, что они вовсе не предсказывают судьбу, а сами создают. Меняют.

— Боишься? — рассмеялась девушка-призрак. Мелодично… издевательски.

Ирия разозлилась. Ей ли выбирать? Ей ли еще есть, что терять?

— Я ничего не боюсь! И никого.

— Тогда спрашивай. Спрашивай и проси.

— Просить?

— И будь готова платить по счетам — когда придет время.

Ирия похолодела. Сколько раз мечтала призвать на помощь любые темные силы! Раз уж Творец о ней позабыл.

И призвала бы — если б верила, что они действительно придут.

И что же — сейчас? Что она получит? Свободу? Шанс отомстить за отца? И… что взамен?

— Твоя душа останется тебе, — усмехнулось привидение. — Эти карты — древнее Церкви и ее догматов. А в старых легендах, как помнишь, просили совсем иное…

Да. Отдавали то, о чём еще сами не знали. Или что «между тобой и стеной».

При Ирии ничего подобного точно нет — взяться неоткуда. Но кто сказал, что сказания передают всё дословно? Смерть тоже вряд ли пришла за Аристидом лично.

— Ты же не хочешь здесь состариться? И сойти с ума?

Что страшнее — медленно тонуть в болоте или рискнуть и схватить за хвост ядовитую гадюку? Авось не укусит, а вытащит?

Гадюка — предпочтительней. От ее яда бьются в агонии несколько часов, а не десятилетий.

Колода — ледяная. Ирия осторожно взяла первую карту, положила рубашкой вверх…

Осторожно касаться ядовитой змеи… Будто это обезопасит яд!

Каждая карта обдает зимней стужей. Голое железо на морозе. Вот-вот примерзнут пальцы…

Четвертая, пятая, шестая…

Седьмая обожгла прыгнувшим из костра углем.

— У меня нет выбора, — Ирия подняла глаза на Дочь Лорда.

— Нет! — холодно ответила та.

Улыбка исчезла с вечно юного лица. Стерлась. А в глазах — если и безумие, то совсем иное. Ледяное, как «Свитки».

Как большинство из них. Не как седьмой…

— Твой выбор — взять в руки карты. А иную судьбу дают они. Бери следующую!

Ирия перевернула пышущий жаром «Свиток».

Ей в лицо ухмыльнулась старуха с косой.

— Смерть…

— Ты не обязательно умрешь. Всё зависит от соседних карт. Клади их.

Вновь — холод. Теперь напоминает могильный…

Следующей «запылала» тринадцатая.

Босой странник с посохом устало бредет по узкой тропе.

— Дорога… — гласит надпись под ногами идущего.

— Дорога. Бесконечный путь. У него есть начало, но где завершение?

Семнадцатая. Черная птица средь грозовых туч. Белых зигзаги стремительных молний.

— Свобода! — прошептала Ирия.

— Свобода… — подтвердил призрак. — Еще!

— Но…

— Тебе достаточно? А картам — нет! Их не бросают на середине колоды. Продолжай! И пока не открывай.

Еще пять горячих «Свитков» легли на серый тюфяк жесткого ложа.

— Открой четыре. Последнюю не трогай.

Две искусно вырезанных стрелы в колчане. Перевернутое «Солнце». Истекает кровью сердце, пронзенное еще одной стрелой.

И последняя — пустая. Чистый белый лист.

А надписей — нет.

— Что это значит?

— Две стрелы — побратимство. Солнце — счастливая любовь, брак, рождение одного или нескольких детей… В твоем случае их вряд ли будет много.

— Почему?

И не странно о таком спрашивать — в одиночной камере? Где родить даже одного — не от кого. Да и… Здесь взрослый-то выживет с трудом! Если выживет.

— Солнце перевернуто — счастье будет недолгим… — усмехнулась девушка-призрак. В ее лице что-то изменилось или дрогнуло. Но всего на миг. — Как когда-то — мое… Но как раз это — неважно! Впервые вижу такую карту рядом со стрелами. Здесь должны быть сердца, но их нет. Странная любовь — ее нет, но она есть…

— С погибшим сердцем всё ясно… — прошептала Ирия.

— Да. Вечная разлука или смерть одного из влюбленных. Даже измена слишком слаба для такой карты.

— А что значит «пустота»?

— На ее месте должен быть «Свиток», уже выпавший в раскладе. Такое случается очень редко, но карта, которой всё кончится, уже лежит здесь…

Смерть, дорога, свобода, побратимство, любовь, раненое сердце… Какая из них? Или не из них?

— Почему кончится? Есть еще одна…

— Она нужна сейчас. Мы должны узнать, что означает «смерть». Клади последнюю карту второй и открывай.

«Пропасть». Летит со скалы человек. Головой вниз. На острые камни.

В паре со «смертью» — жуть.

— Это не означает, что ты непременно разобьешься. И не обязательно твой способ умереть. Карта значит другое… — девушка вновь безумно улыбнулась.

— Что? — насторожилась Ирия.

— Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь.

Во рту пересохло — разом. А сердце подскочило куда-то к горлу.

— Я могу умереть этой ночью?

— Да. Прямо сейчас. Если не проснешься. Проснись, Ири! Проснись! Проснись! Проснись!..

…Она вновь мчится по тёмным коридорам бесконечного замка. На сей раз — незнакомого. Чем-то неуловимо похожего на родной. Но — больше, древнее и… несоизмеримо страшнее!

Вновь за спиной — хриплое, голодное дыхание кошмарного чудовища!

Это — сон. Нужно проснуться — немедленно, сейчас! Или не очнешься никогда. Навечно останешься здесь или исчезнешь в небытии.

Потому что где-то там, в аббатстве, лежит во сне твое беспомощное тело. И если кто недобрый вдруг войдет в камеру…

А ОН именно сейчас открывает дверь…

Или уже вошел и склоняется, готовясь нанести смертельный удар!..

А Ирия летит вперед под безумный смех призрака:

— Проснись, Ири! Проснись! Проснись… если сможешь!..

Бесконечный бег… к тому, кого уже не спасешь. Не успеешь…

3

Продолжение кошмара — нечто темное и жуткое! Нависает, вскидывает — руку? Лапу?

Рывком перекатиться в сторону — на пол!

Ох, как неудачно рухнула! Прямо к чужим ногам — в деревянных башмаках-колодках. Вон, торчат из монашеского балахона.

Вцепиться, рвануть!

Несостоявшийся палач, не устояв, грохнулся рядом. Нож сверкнул от шеи жертвы дюймах в трех.

Каким чудом удалось перехватить эти страшные руки? И покрепче стиснуть!

Полумрак — не так уж густ, Не скрывает проглянувшее из капюшона лицо.

Здравствуй, мама.

«Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь!»

Кошмарный сон и бормотание сумасшедшего призрака — отличное доказательство будущего спасения! Но других шансов нет вообще. Особенно теперь!

Дыхание уже сбилось… А Ирия-то наивно считала себя сильней любой монахини. Увы, мать, как выяснилось, ничуть дочери не уступает.

А еще — при падении некая бестолочь изрядно приложилась об пол плечом. А соперница — вооружена.

— Мама! — прохрипела девушка. — Мама, прекрати! Прекрати немедленно! Или я закричу…

— Кричи! — усмехнулась, так же тяжело дыша, Карлотта. — Никто не придет.

Ледяные, полубезумные глаза. И две сцепившиеся тени — на стене. В свете единственной свечи в углу.

Четыре стены, запертые ставни… Никто не придет.

Два месяца назад Ирия готова была прикончить сначала брата, потом — отца. А теперь мать — ее саму.

Будь проклят виновный в этом! Темные силы, любые — хоть «Свитки Судьбы»! — помогите уничтожить коронованную мразь и ее прихвостней-Регентов!

И как же отчетливо ясно, кто настоящий виновник всему! Виновники.

К Темному Леона! Первыми отправятся в Бездну те, кто загнал Таррентов в эту ловушку!

Отправились бы…

Больше жаль даже не жизни, а того, что запоздалое прозрение умрет вместе с Ирией.

Так не будет же этого!..

И сама не заметила, как оказалась сверху. Плечо уже не болит — ушиб легкий? Или Ирия в горячке боя о нём позабыла?

Теперь уже она зло сверлит противницу взглядом — сверху вниз. Но выражение глаз Карлотты не смягчилось. Она пришла сюда убить — и без этого не уйдет.

Позволить ей? Или отнять кинжал и зарезаться самой?

Вот только непокорная дочь не хочет умирать. Не здесь! И не сейчас. Рановато. Слишком много врагов — живы-здоровы.

А если под угрозой смерти заставить мать выпустить пленницу?

Скорее Призрак Дочери Лорда обретет плоть и кровь. Карлотту Таррент можно лишить жизни. Или навеки запереть в ледяной могиле аббатства. Но отнюдь не заставить что-то сделать против воли.

— Почему — сейчас? — вырвалось у Ирии. — У тебя не нашлось возможности раньше? Если б ты явилась в первые дни — я бы даже не сопротивлялась.

Мать долгий бесконечный миг смотрела ей в глаза. А потом отпустила кинжал:

— Возьми его и дай мне встать. Даже если убьешь меня — это не поможет тебе ни выйти отсюда, ни спастись.

Какой глухой голос! Ни проблеска чувств.

Ирия забрала оружие и молча встала. Равнодушно глядя, как Карлотта медленно поднимается с пола. Путается в балахоне «сестры» — втрое толще дочернего. И теплее!

Протягивать матери руку Ирия не собиралась.

— Садись! — Карлотта первой опустилась на топчан. И жестом предложила дочери сесть рядом. — Я слишком долго медлила, и ты проснулась. Я оказалась слабее, чем думала. Садись, я всё тебе объясню.

Надо же, кто-то наконец снизошел до объяснений! Ирия, промедлив несколько ударов сердца, села. В шаге от Карлотты.

— Ири…

Как же давно мать не называла ее так! Даже не вспомнить — когда. Если вообще такое было.

— Ири, Регентский Совет и ублюдок, называющий себя королем, проголосовали за твою казнь. На площади! Ты — дочь лорда. И знаешь, как должна поступить, чтобы не уронить честь семьи… — С каждым словом голос матери — всё холоднее. Она вновь стала той Карлоттой Таррент, что пришла убить собственное дитя.

Сказав, что хотела, «сестра Валентина» встала. И, держась даже слишком прямо, направилась к выходу.

Еще недавно Ирия отдала бы всё за оружие!

— Мне плевать, чья я дочь! — прозвенел ее голос.

Папа, прости, но ты должен быть отмщен. А потом Ирия станет хранить твою память как лучшая из дочерей! Но не сейчас. Прости, прости, прости!

— Что? — медленно обернулась Карлотта. Словно не веря собственным ушам.

— А еще больше плевать на честь семьи! Учитывая, что у нас давно уже нет ни того, ни другого. Я дам возвести себя на плаху! Но перед этим объясню судьям и всем, кто пожелает слушать, что отца я убила, сговорившись с Леоном. Потому что он хотел получить титул и новую жену отца! — Ирия и сама не знала, что умеет так зло смеяться. Но даже в галерее у Закатной Башни она не была в таком бешенстве. — Титула Леон лишится точно. А скорее всего — мы разделим эшафот. Из Чарли получится великолепный лорд — правда, мама? Весь в Полину и ее очередного любовника, с которым она изменяла папе. В какого-нибудь Ревинтера…

Неужели Карлотта Таррент тоже способна взбеситься, как обычная женщина?

— Как я могла породить подобную змею?!

— А кто ж еще мог родиться — от змеи-то? Ты же жаловалась, что нарожала одних слизняков? А я, оказывается — гадюка! — Смех рвется наружу сам — колкий, бешеный. Невозможно замолчать, остановиться…

— Ты не выйдешь отсюда живой!

— Ты мне язык отрежешь? Убивать-то придут леонардиты. А вдруг им потом кто заплатит больше? И они честно выболтают, что именно говорила дочь лорда Таррента перед смертью?

— Чего ты хочешь?

— Помоги мне выбраться отсюда!

— Тебя схватят.

Сердце Ирии подскочило и чуть не остановилось. Значит, возможность всё-таки есть?! Отсюда можно сбежать! Можно выжить! Жить, дышать… отомстить.

— Утром здесь будут солдаты. Лодки охраняются леонардитами. Не говоря уже о воротах аббатства.

Карлотта рассуждает явно со знанием дела. Хотя как раз это — понятно. За полтора года в тюрьме — о чём размышлять узнице, как не о побеге? Она очень тщательно искала выход. И не нашла!

Но как отказаться от надежды — только-только вспыхнувшей вновь? И теперь не желающей гаснуть…

— Есть Восточное крыло. Оно нависает над озером, там глубоко. Полтора года назад в одной из келий точно не было решеток.

Сердце замерло — само по себе. «Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь!»

Из щелей в ставнях еще не брезжит ни лучика! А в камере совсем озверел вечный холод. До костей пробирает! И сквозь кости.

— Ты запомнила, — медленно проговорила мать, глядя дочери в глаза. — Предположим, я отведу тебя в ту самую келью. На исходе Месяц Сердца Осени. До берега — полмили. Надеешься проплыть там, где утонул боевой офицер? В такой же холодной воде?

— Анри был ранен!

— Зато плавал раз в десять лучше тебя.

— Какая тебе разница — зарежусь я или утону?

— Когда начнешь тонуть — заорешь. Тебя могут заметить.

— Не заору. Орут, когда надеются спастись, а я — приговорена. Сейчас — ночь, а тонуть я начну не раньше середины озера. Там меня уже никто не увидит и не услышит.

— Предположим, ты выплывешь. Что дальше? Ты — вне закона, без документов, подорожных, денег.

Об этом Ирия собиралась думать, когда выберется. На свободе-то уж точно всё получится. А даже если и не всё — лучше просить милостыню, чем сложить голову на плахе!

И есть, по крайней мере, один, кто может Ирию спасти. Кто однажды уже это сделал. Из Ауэнта, из камеры смертников!

— Среди твоих вещей нашли кое-что, — взгляд Карлотты прожигает насквозь. — Всё-таки для змеи ты слишком глупа и наивна. Но от этой иллюзии я тебя избавлю. Раз и навсегда. Прямо сейчас! — мать холодно и мстительно усмехнулась. — Твой смертный приговор подписали пятеро из девяти. Его Ничтожество король Карл Третий, принц Гуго Амерзэн, граф Бертольд Ревинтер, граф Ги Герингэ и князь Всеслав Словеонский и Старградский.

Серо-свинцовый потолок камеры закружился бешеным смерчем, ноги ослабели. Серый потолок… серое небо над шпорящими коней беглецами…

«Папа, папочка, я умираю!..»

«Ветер, кровь и серебро…»

— Ты лжешь! — сквозь наползающий туман и звон в ушах прошептал собственный протестующий голос.

— Нисколько. Это скажет тебе любой, кто знаком с приговором. Впрочем, когда окажешься на плахе, тебе его зачитают. И знаешь, почему князь Всеслав это сделал?

Сизо-серые тучи заслонили солнце, желтолицые монахини — светловолосого всадника. А безжалостный голос рвется сквозь мутное облако кровавого тумана. И комната кружится, кружится, кружится…

Только бы не упасть в обморок, о Творец! Нельзя — в присутствии смертельных врагов! Особенно — так тебя ненавидящих. Нельзя — если хочешь жить!

— Это — политика, Ири. Почему бы не казнить одного из Таррентов? Их что-то развелось слишком много — для такой опасной семьи. Но зачем убивать Леона? Кому нужен малолетний лорд — при опекунше? Такой, как Полина? Гораздо удобнее казнить какую-нибудь девчонку. Их ведь останется еще две или три. Одной вполне можно пожертвовать для «устрашения» других — на будущее. Вдруг еще кто мятеж поднять вздумает?

Комната вспомнила, что она — не карусель. Да и в глазах проясняется.

Так, Ирия — всё еще на ногах. А мать не спускает с нее прищуренных ледяных глаз. Всё это время?

Вот повернулась к дверям…

— Стой! — холодно окликнула Карлотту девушка. Только бы голос не выдал еще не прошедшую слабость! — Мне плевать на Всеслава Словеонского… и Старградского! — Мать не стала бы вести столь долгий разговор, если бы точно решила отказать! У нее был свой план. Есть, точнее! — Я поеду туда, куда прикажешь ты!

— Я помогу тебе, — еще холоднее ответила Карлотта.

— Когда ты это решила?

— Минуту назад. Ты ничего не унаследовала от отца. И, к счастью, избавилась от глупых иллюзий. Мне в свое время понадобилось несколько часов, а не три минуты, поздравляю.

Три минуты? Не вечность? Сомнительная победа — быть сильнее, холоднее и равнодушнее Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак.

— Идем, — могильным голосом велела мать. — Я отведу тебя в келью в Восточном крыле. А ты выполнишь то, что я тебе прикажу.

4

Даже не верится, что именно сейчас переступаешь ненавистный порог. Оставляешь в прошлом проклятую камеру. Навсегда.

Что бы ни случилось впредь — даже самое жуткое! — там будет уже другое жуткое. А этот кошмар — позади.

Темные коридоры — как в недавнем сне. А факелов так мало, что можно и не заметить. Позади вместо чудовищ — Башня Кающихся Грешниц. Ставшая-таки предсмертной камерой.

Хотя здесь есть и иные монстры. Поопаснее. Спят в кельях. И сторожат ворота монастыря.

Если те, кто спят, проснутся — мигом отправят беглянку-неудачницу на растерзание в Лютену.

Ночной путь, сумрачные коридоры, темная фигура впереди. Ведет то ли к свободе, то ли к смерти.

Колеблется еле живой огонек свечи. В коридорах тут кругом сквозняки…

Всё — как в страшной сказке. Ожившей кошмарной сказке, какими Ирия пугала в детстве Леона и Эйду.

Только бы не споткнуться в полутьме… В почти полной темноте. Малейший шум — это смертный приговор.

…Иссохшие молельщицы натянуто улыбались. А сами сверлили гостей выстывшими глазами. Но согласились укрыть в своих стенах семью лорда Таррента. Столько лет исправно жертвовавшего на аббатство.

А злобно коситься на хозяев своего приюта — недостойно. Хватит и того, что нагрубила Анри Тенмару.

До предательства оставалось меньше часа…

Вот и дверь в келью. Неужели дошли?

Здравствуй, прошлое. Еще бы дольше тебя не вспоминать.

…Здесь полтора года назад скрывались они с Эйдой.

Анри еще успел пробиться к ним, когда по коридорам обители громыхали сапоги солдат.

Ирия тогда захлопнула дверь перед самым носом двух отцов-леонардитов. И открыла только подполковнику Тенмару. Не раньше, чем о судьбе вооруженных «служителей Творца» возвестили два глухих вскрика. И падения тел.

А вот вырваться с этажа не удалось уже никому. С обоих концов коридора к беглецам устремились солдаты.

А затем враги ломились в дверь. К двум испуганным девчонкам четырнадцати и пятнадцати лет и измотанному многодневными боями офицеру…

— Побудь здесь. Я скоро вернусь, — голос Карлотты вырвал из прошлого.

Сестра Валентина величественно покинула келью. Почти бесшумно провернулся ключ.

Девушка огляделась. Внутренние засовы здесь теперь — совсем другие. Больше и крепче. Еще бы — предыдущие-то вырваны вместе с ошметками двери. Тоже предыдущей.

Закрыться изнутри? Даже тогда не спасло. А уже теперь-то не поможет точно.

Ирия миг поколебалась. Не метнуться ли во вспененные осенние волны? А то мало ли?

Нет. Утонуть успеется всегда. Решеток здесь нет. И смерть в холодных объятиях волн — единственное, что останется, если Карлотта пошла предавать. Лодки догонят любого беглеца.

«Думаешь, ты никогда никого не предавала?»

5

Одурь душной сантэйской ночи прогнал странный сон.

Обычно Тенмар нормально спал в любых условиях — после Альварена.

Когда боль кривыми крючьями палача раздирает никак не заживающие раны — при малейших попытках задремать. А дорога давно превратилась в странное марево из бреда и яви…

Большей частью мерещились застенки. Что Анри всё-таки схватили.

И он так никого и не спас! А где-то за стеной пытают заложников…

Тенмар толком не помнил дорогу до Лютены… Зато как же странно было вдруг заснуть в седле. И спокойно проспать почти с полуночи до рассвета. Уже после встречи с Всеславом.

Но вот чтобы в казарме с распахнутым окном проснуться от удушья — это надо умудриться. Даже в теплой Сантэе в середине осени не так уж жарко.

Хуже, что больше заснуть не удастся. Потому как в дурную голову лезут… лучшие в подзвездном мире воспоминания. О некоем «капитане», притворяющемся спящим за четыре кровати от Тенмара.

Этого мерзавца Анри узнал бы везде. Увы — только в лицо. Не по имени.

Думал — просто один из лейтенантов. Оказалось — сынок Ревинтера. Младшенький. Где-то за это время раздобывший титул виконта Николса. Не иначе — троюродный дядя очень вовремя умер.

Глава восьмая

Эвитан, Лиар. 2992 год от прихода Творца, конец Месяца Рождения Весны.

1

… - Я не умею плавать! — обреченно прошептала Эйда.

Ничего удивительного. Дворянских девушек редко учат даже держаться на воде. Это Анри десять лет провел при дворе Ильдани. И позабыл традиции, в которых вырос.

«Эйда — красавица. А у Ирии — самые зеленые в подзвездном мире глаза…»

Отцовская любовь преувеличивает. Красавицей Тенмару не показалась ни одна из худеньких, хрупких девочек. Он даже обратился к более хорошенькой «Эйда». И уже потом разглядел отливающие изумрудной зеленью очи.

Теперь Анри их больше не спутает. Эйда — тихая, пугливая как мышка. Ирия — бешеный зеленоглазый сорванец.

«Ирий» — мир, покой, светлая обитель праведников. Судьба посмеялась над Эдвардом, назвавшим так дочь. Высшие силы, если они есть, вообще часто смеются над смертными.

— Бесполезно. Мне тоже не доплыть, — серьезно заметила Ирия. — И я не брошу Эйду одну!

Будто Тенмар просил кого-то бросать!

Младшая покровительственно обнимает старшую за плечи. Впрочем, Ирия — выше. И сильнее.

Солдаты ломают дверь.

Анри с дикой, звериной тоской отчетливо понял, что сейчас придется сделать. Девочкам не доплыть, ему их в одиночку не защитить. Значит — прежде чем умереть, он должен…

Самое жуткое: младшая тоже всё поняла правильно. Быстро развязала ворот, открывая шею. Потом так же молча взялась за шнуровку на платье сестры…

А та онемела от ужаса. На снеговом лице живы лишь огромные глаза затравленного олененка.

Кто для нее сейчас страшнее? Солдатня за дверью? Чужой весь в крови офицер? Родная сестра?

Или девочка просто не верит, что всё это — правда? Всё — на самом деле!

Анри дал бы разорвать себя на куски, чтобы прекратить всё это!

— Поцелуй меня, пожалуйста, — попросила Ирия.

Он понял, конечно. Где тут не понять? Никогда прежде не целовал четырнадцатилетних — но ей дольше и не прожить. Это ее последний день.

Как и его. Будь всё проклято!..

Ее губы пахнут осенней полынью? Или так только кажется? Горький, пряный аромат. Полынь, сосновая хвоя, листья брусничника…

Чувствует ли она хоть что-то? Или просто хочет почувствовать?

Сам он ощущает лишь горький вкус вина из последнего кубка смертника. Дикие цветы на скале… по ним скользит взгляд сорвавшегося в пропасть… Скользят под руками камни, осенним огнем горят астры… Закат…

Ирия отстранилась первой.

— Теперь — можно, — кивнула она, подталкивая вперед сестру.

Анри должен поцеловать и ее? Вот уж кому это совершенно не нужно. В отличие от Ирии, Эйда кажется совсем ребенком. Если она и мечтала целоваться, то уж точно не с первым встречным чужим обросшим мужиком. Почти вдвое ее старше.

Но младшая спокойно и обреченно пояснила, доставая кинжал:

— Давай на счет «три»: я — себя, ты — мою сестренку. Она сама не сможет, да и промахнется.

И вполне со знанием дела нацелилась себе выше ключицы…

— Стой! — таким ледяным тоном Анри приказывал только в бою.

Есть вещи, которые человек сделать не может!

— В воду — быстро, обе!

Он успеет подхватить Эйду. Ирия не утонет — эта девочка сильнее, чем сама думает.

Солдаты вышибут кованую железом дверь — через несколько минут. Беглецов расстреляют из окна или с лодок. Но дочери Эдварда солдатне не достанутся!

А просто хладнокровно заколоть их Тенмар не способен. И считайте его трусом сколько угодно.

Не способен — пока есть хоть один шанс! Даже призрачный — как те астры и закат…

Ирия, не колеблясь, потянула Эйду к окну. А та вдруг вырвалась из рук сестры. С неожиданной силой отчаяния. Так бывает…

И ринулась к двери.

Рассудка лишилась? Очень даже возможно!

— Мама! — пронзительно закричала несчастная девчушка. — Мамочка!..

Дверь вылетела бессильным куском дерева. В проеме выросли сразу трое врагов. А за ними — сплошное сине-белое марево мундиров! Ревинтеровцы, чтоб им! Побитый молью шакал Бертольд решил урвать кусок. Пока не отобрали…

Анри едва успел заслонить обеих девчонок. Теперь — только задержать солдатню! Вырвать у смерти минуты — чтобы Ирия доволокла до окна насмерть перепуганную сестру.

Осуждать Эйду нельзя: любая лань обезумеет от ужаса — если загнать ее на псарню. Но у Ирии — только сердце львиное, а руки — по-девичьи слабы.

Через бешеные вопли врагов слышно: зеленоглазая ни угрозами, ни силой не может справиться с сестрой! Значит, нужно больше времени.

Что ж, подполковник Тенмар. Задержать врагов — последнее, что ты можешь сделать для нее и ее отца. Так постарайся успеть хоть это!

2

Чьи это тряпки?! Не королевские, не Всеслава Словеонского. Не Ормхеймского Бастарда…

И что нашло на Эйду, чтоб ей?!

— Офицера взять живым! — рявкнул мерзавец с той стороны.

Илладэнскую шпагу пришлось отдать монахиням. Никто не пустил бы в храм вооруженную женщину. И теперь от Ирии нет толку — совсем нет!

Что можно сделать с жалким кинжалом? Только молча смотреть, как дерутся за тебя. Как вместо тебя спасают твою бестолочь-сестру!

Почему Ирия слова не возразила курицам-монахиням? Сейчас не хлопала бы попусту глазами. Как последняя слабовольная дура, как жалкая дрянь!

Она ни разу не видела настоящего боя. Не считать же им учебные тренировки с братом.

Но тут даже Эйде ясно — Анри на голову превосходит противников. К счастью для бестолковых сестер Таррент.

Двое… отлично — уже трое! — мертвы.

Только их место занимают другие. Как в сказке — где у змеи взамен отсеченных голов отрастали новые…

Еще пять сине-белых — на пороге кельи. Ждут очереди. А сколько в коридоре — лучше не представлять.

Лев — сильнее гиен. Но рано или поздно он выдохнется — если гиен целая стая! И подлые твари это понимают.

Не понимает Эйда — дурища, которую Ирия готова убить еще и за это! Трусиха, курица безвольная!

А сама-то? Жалкая, бестолковая, слабосильная…

Четвертый… Приятной дороги в Бездну!

Злость помогла — Ирия беспощадно вывернула противнице руку. Эйда простонала раненым котенком.

А жестокосердная младшая сестра безжалостно поволокла старшую к окну. Всего четыре шага — и всё будет в порядке. Сейчас всё буд…

Чутьё дикого зверя заставило обернуться. К двери.

Когда солдаты у входа успели расступиться? Какого…

На пороге — молодой темноволосый лейтенант. Целит в Тенмара. Чтоб тебе в своих попасть!

— Анри, стрелок! — заполошно крикнула Ирия.

Могла бы и не орать. С такого расстояния промажет лишь слепая от старости сова!

Выстрел взорвал воздух над ухом. На целый перестук сердца оглушил напрочь.

Тенмар пошатнулся, зажимая рану на груди левой рукой… тоже раненой!

Хоть не в сердце… Ниже. Но всего — дюйма на два.

— Быстрее! — прохрипел он. Сквозь звон в ушах Ирия скорее угадала, чем расслышала.

Шпага вновь поднялась… давая двум курицам секунды дойти до окна. Дойти одной и дотащить вторую. Отчаянно упирающуюся, рискуя сломать руку. Эйде сейчас не страшна даже боль!

— Я… сейчас!..

Солдаты остановились. Попятились назад. И даже бестолочи Ирии ясно — почему. Зачем рисковать — если с раной в груди враг и так вот-вот рухнет?

— Стреляйте в Тенмара. Попадете в девчонок — не беда. — А это еще кто? Не видно за солдатскими спинами. — Желательно — в младшую.

Сразу двое мерзавцев поднимают черненые стволы.

Ошиблась. Ты опять ошиблась, Ирия. Ждать — не станут. А Анри разрядил пистолеты, еще пробиваясь к двум бесполезным клушам!

В кого теперь? Только бы сразу убили, а не ранили! Ирии тогда не дойти до окна — даже без сестры! И если уж Анри не увернулся, то глупая девчонка — тем более.

Зачем?..

Она не успела его остановить…

— Не надо… — запоздалый шепот, запоздалый взгляд.

Ты опять не успела, Ирия.

Не надо… Она за все свои четырнадцать лет не совершила ничего заслуживающего твоей смерти, Тенмар… Анри.

Так зачем ты встал между Ирией и пулей?

Внезапная тяжесть на руках — Эйда лишилась-таки чувств.

Ирия от неожиданности чуть сама не завалилась набок. Удержалась — грохнулась лишь на одно колено.

Ее не задело, Эйду — тоже. А выстрелов прогремело два…

Анри — всё еще на ногах. Сколько ран можно выдержать?! Не падая, не выпуская оружия, истекая кровью…

— Беги! — Шаг к двум дурам. Кровавая дорожка на сером полу.

Камень впитает кровь… не оставит следов. Ни от кого.

Больше не стреляют. Ждут.

— Кинжал… — прохрипел Тенмар. Кровь выступила в уголке его губ. — Тогда она… очнется.

Отличная мысль! Ирия ощутимо кольнула сестренку клинком в руку.

Эйда застонала. А говорят «воды, воды, нюхательных солей!» Врут!

Низкое окно без стекол. Во весь рост. Достаточно шагнуть туда с Эйдой… просто перевалиться через подоконник. Вперед — и здравствуй Бездна Вечного Льда и Пламени!

Анри, шатаясь, опирается на стену левой рукой. В правой — шпага. Умирающий волк так и не разжал клыков…

— Эйда, давай! Вставай — или я сама тебя убью! — Кажется, Ирия кричит.

Нет — хрипит. Будто это из ее горла хлещет кровь. А каждый шаг кинжалами режет раны…

Смерть взглянула на них. Заставила Ирию обернуться вновь. К врагам.

Смерть — тот самый темноволосый лейтенант. С уже новым пистолетом. Ну еще бы — там целая толпа вооруженных гадов! На десятки банд хватит. И оружия полно — у любого бери.

Новая неотвратимая вспышка, очередной свист пули…

Анри отбросило на стену. Кровь уже не течет из ран — хлещет.

Шпага глухо звякнула о каменный пол, левая нога подкосилась… Черные, безумные глаза остановились на Ирии.

Отпустить сестру, шагнуть к нему, поддержать…

Не успела.

— Беги… — Шаг к окну — здоровой ногой.

И — рывок. Влево и вниз. Навстречу ветру… в ледяные волны! Куда так и не успела Ирия.

И уже не успеет.

Она застыла на расстоянии вытянутой руки от окна… От воли. От смерти.

Ирия справилась с Эйдой, но слишком поздно. На последний шаг — к ледяному Альварену — уже нет времени.

Анри погиб зря.

И теперь младшая сестра просто сжала старшую в смертельном объятии. Левой рукой стиснув плечо, правой — приставив нож к горлу.

— Не подходите! — диким зверем взревела Ирия. — Убью Эйду и себя!

Вот так и умирают. Прямо сейчас. Всё, всё, всё!..

И совсем не страшно. Страшно остаться в живых.

Подожди, Анри. Ирия сейчас догонит тебя на дороге в Вечную Бездну. Сейчас! Средняя дочь Эдварда Таррента быстро бегает.

Но сначала — Эйду. Нельзя же бросить сестру… жить. Еще несколько часов — среди этой солдатни!

Сестренка всхлипывает. Не понимает, на каком она уже свете. Благовоспитанную барышню никто к такому не готовил. Но что тут сделаешь? Мир сошел с ума.

— Ирия, положи кинжал!

Сине-белые вновь расступились. Ради Карлотты Таррент?!

— Ни тебе, ни Эйде не грозит ничего, кроме выгодного брака.

Ирия затравленно огляделась. Кому здесь можно верить?!

— Ири, пожалуйста! — всхлипнула Эйда.

Маму никто не держит. Она — не под дулом пистолета.

Эйда так хочет жить! А Ирия не в силах убить сестру… Если есть хоть один шанс, что Эйду не тронут!

Ирия опустила нож.

И ее вмиг обезоружили.

3

Очередной враг — похоже, самый опасный. Ирия разглядела его только сейчас.

Немолод и еще не стар. Явно — вельможа. Неприятное лицо. Пустые, холодные глаза. Безукоризненно серый камзол.

Будто и не из боя. Впрочем, вряд ли пустоглазый дрался сам.

Когда он успел войти? Неважно. Этот здесь — явно главный.

И змеи с ним! Есть дело важнее! Да, у Ирии отняли кинжал, но зато не держат. Куда денется безоружная девчонка — из комнаты, полной солдат?

Средняя дочь лорда Таррента метнулась к мерзавцу, стрелявшему в Анри. И изо всех сил влепила пощечину.

Басовитое аханье за спиной, грохот солдатских сапог — уже опомнились! Изумление — в пьяных от безнаказанности глазах врага…

А теперь — пинок в голень!

Не такие уж слабые руки «стрелка» вцепились в плечи Ирии — ага, сейчас! Леон — и то ловчее…

Плевок приземлился прямиком на левую щеку врага.

Вывернуться, отскочить на шаг назад. Теперь пнуть еще раз — вот туда мужчинам больнее всего!

И уже действительно стальные руки сомкнулись на плечах. И, едва не ломая кости, поволокли Ирию прочь. Сине-белые, чтоб им! Вдвоем — на одну безоружную, шакалы!

Надо было сразу туда и пинать. Темный бы побрал их с Леоном драки. Брата Ирия всегда щадила — вот по привычке и…

Из разбитой губы врага течет кровь. Хорошо бы — остался шрам! Таких, как этот трус, шрамы не украшают.

И жаль, что его уже нечем прикончить!

— Тварь! — шагнул он к ней, но дорогу преградил пустоглазый вельможа:

— Погоди, Роджер!

Главарь сам, не спеша, подошел к бешено вырывающейся Ирии:

— У тебя есть претензии к Роджеру? Он застрелил изменника, не желавшего сдаться.

— А что б вы с ним сделали, если бы он сдался?! — выкрикнула Ирия.

— Разумеется, в пыточные застенки, — холодно ответил главарь. — А затем — на плаху. Как и положено поступать с государственными преступниками. Увести преступниц! Всех трех.

Глава девятая

2992 год от прихода Творца, конец Месяца Рождения Весны — середина Месяца Сердце Весны. витан, Лиар — Лютена.

1

— Ты ведешь себя как последняя дура! — прошипела мать. В самое ухо Ирии.

Их заперли в келье, но не связали. Зачем — если кованая решетка на окне и солдаты за дверью?

Эйда тихонько всхлипывает.

— А ты ревешь, как корова! — прикрикнула Карлотта.

Сестренка испуганно смолкла, шмыгая носом.

— Я не стану жить с мерзавцем! — резко ответила Ирия.

— Да кто тебя просит «жить»? — совсем тихо усмехнулась графиня Таррент. — Одну из вас уже сегодня ждет замужество. Постарайтесь, чтобы доставшаяся вам мразь не дожила до утра.

Эйда чуть не задохнулась от ужаса. А мать неожиданно крепко прижала к себе Ирию:

— Ты должна была перерезать горло этой глупой курице. А сама сбежать с Анри Тенмаром — пока было время.

Тихая келья, тихий шепот, тихий ужас. Всё уже утихло. Грабить монастырь никто не стал — монашки ведь проявили лояльность.

— Никогда нельзя брать лишний груз. Эйда бы вам только помешала. Да, я бы тебя прокляла… Но вы остались бы живы! А теперь — слишком поздно. Благородство — очень глупая вещь. Запомни это, если выживешь.

Сестренка пугливо оглянулась на них. Вряд ли слышит, но, наверное, догадывается…

— Это должна быть ты, — мать медленно перебирает светлые волосы Ирии. — Ты сможешь убить кого угодно. Теперь — сможешь. А эта мокрица не зарежет и курицы!

Эйда — не мокрица. Просто обычная, хорошо воспитанная девушка. Ее не растили для таких ужасов — вот она и не справилась.

А сама Ирия? Ее — растили? Для этого? Для змеевой «брачной ночи» с какой-нибудь «мразью»? А потом — казни за убийство «верного слуги короля»?

Младшая обняла за плечи безучастную «мокрицу» старшую. Ткнулась лицом в светло-русые, пахнущие летней ромашкой волосы. И молча сидела так, пока не перестало першить в горле. И не прекратили упорно наворачиваться на глаза проклятущие слёзы…

2

На любимой картине отца пасутся олени. Целое стадо. Качаются ветвистые рога, мягко переступают копыта.

В детстве полотно висело над кроватью Ирии. И снились они часто…

Лязг засова.

Сколько пленниц продержали здесь? Полчаса? Полночи?

А сердце при появлении врагов даже не дрогнуло. Оледенело, что ли? Или устало бояться?

В келью ввалились тот самый надменный вельможа и его мерзкий сынок — убийца Анри. Ирия с мрачным удовлетворением отметила: губа гада всё еще кровоточит. Отметила — и не сдержала усмешки.

— Итак, Роджер, кого ты предпочитаешь? — рыбий голос вельможи звучит совершенно буднично.

Будто речь об обычном сватовстве. Хотя, если мир перевернулся — может, это теперь и обычно? Как стая шакалов против одного волка.

— Мамашу, как ты понимаешь, не предлагаю. Ее муженек еще жив… пока.

Ирия смотрела на главного подлеца — во все глаза. Чтобы ничего и никогда не забыть. Теперь ей известно его имя: Бертольд Ревинтер. Если папа погибнет — гад тоже должен умереть! Хотя и так уже — должен.

Краем глаза Ирия глянула на мать: ей-то сейчас каково? Но на лице Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, не прочесть ничего. Да что же она — каменная?!

— Младшую, конечно, — хищно оскалился Роджер Ревинтер и мстительно ухмыльнулся. — Ту, что полезла со мной драться!

Ирия похолодела и содрогнулась. Вот теперь сердце проснулось — чтобы заколотиться от ярости… И не только — если уж совсем честно!

Дочь лорда Таррента прирежет мразь при первой же возможности — сотрет с лица земли. Но, все силы — Светлые и Темные! — что он успеет с ней сделать до этого?!

Да, Ирия совсем не прочь повторить поцелуй с Анри. И неважно — грех ли это в глазах продажных церковников…

Только думать о друге нельзя! А то слезы чуть сами на глаза не навернулись.

А ну, прекрати! Еще не хватало разреветься перед этими зверями!

Но Анри — другое дело, а Роджер Ревинтер — омерзителен. В лучшем случае ее просто вырвет.

— Вот этого звереныша? — ледяным голосом оборвал буйные фантазии сына министр финансов. И один из новоявленных Регентов. — Хочешь прожить ровно до того часа, как заснешь в ее нежных объятиях? Или съешь или выпьешь что-нибудь в ее присутствии? Бери старшую. И радуйся, что у тебя умный отец.

— Пожалуй, ты прав! — Роджер, всё так же ухмыляясь, вразвалку подошел к Эйде. И резко вздернул за подбородок, вынуждая поднять голову.

Любому ясно, что сейчас плещется в сестренкиных глазах. Ничего, кроме ужаса, отчаяния и мольбы. И, похоже, ревинтеровское отродье это устраивает!

— Пойдем! — он рывком поднял сжавшуюся в комок Эйду. И повел, почти поволок из кельи…

И до сестренки дошло, что утопиться было лучше…

— Мама! — пронзительно заорала она. Рванувшись назад с той же силой отчаяния, что и час назад из рук сестры.

Не то кричишь. Именно Карлотта и помешала Ирия избавить Эйду от всего этого!

У нее почти получилось вырваться. Увы, «почти» — не считается…

— Стойте! — Ирия затравленно оглянулась на мать.

Каменное лицо, прежняя поза. Молчание. Карлотта Таррент даже не шелохнулась.

— Эйда — несовершеннолетняя. Вы не можете выдать ее замуж ни за кого — без разрешения главы семьи! Вы сами сказали: наш отец жив!

Сейчас выяснится, что он схвачен и его казнят через час! А мама даст разрешение на что угодно…

— Ирия, они знают законы не хуже нас, — бесцветно произнесла Карлотта.

— Куда он денется, ваш папенька? — почти ласково усмехнулся Бертольд Ревинтер. — Как же откажется выдать замуж обесчещенную девицу? Зачем ему такой позор для семьи? А если она уже будет вынашивать… э-э-э… плод греха?

Прежде Ирия о таком только читала в балладах. Но там героиня успевала заколоться «верным фамильным клинком». Или ее как раз являлся спасти благородный рыцарь, коего непонятно где носило раньше.

Увы, единственный рыцарь, кому было до Эйды дело, погиб час назад.

— Когда я тебя убью — умирать будешь дольше, чем самый паршивый шакал! — отчетливо выговорила Ирия. В упор сверля младшего врага немигающим взглядом.

Так вот оно каково — когда сердце вот-вот разорвется от ярости…

Мерзавец дернулся — будто кнутом обожгли. И толкнул Эйду в руки Бертольда Ревинтера:

— Отец, дай-ка мне сначала эту минут на пять, я управлюсь! — И шагнул к Ирии.

Вельможа заступил ему дорогу.

— Охолони! — прошипел достойный папаша достойного сыночка. Едва слышно, но слух Ирии сейчас обострился. До предела. — Я тебе дам — «управлюсь»! Управится он! Сам в Ауэнт захотел? Здесь тебе не Восток! С «этой» разберутся Регентский Совет и палач.

Эйда с порога обернулась к Ирии. Не к матери же!

Невозможно описать всё, что уместилось в огромных серых глазах. Потому что во взгляде разумного существа никогда не должно быть столько затравленности, отчаяния, безнадежности!

Ирия опустила глаза, борясь со слезами… И ощутила, как одна железная рука сжала ей плечо, а другая рывком заставила вскинуть голову. Как Роджер Ревинтер — Эйде.

— Смотри! — прошипела мать. — Смотри! И никогда не смей быть такой жалкой, ничтожной, трусливой курицей! Смотри!!!..

3

Изящные копыта осторожно ступают по лесному ковру. По золотым и багряным листьям.

Солнце согревает, но уже не жарит. Закат Лета уступает подзвездный мир Рождению Осени…

Ближайший олень неслышно обошел заросли багульника. И направился прямиком к Ирии.

Как же доверчивы лилово-чёрные глаза…

Девушка протянула горсть соли — и мягкие губы ткнулись в ладонь.

— Уходите, — попросила Ирия. — Здесь — открытое место. Охотники придут в любое время…

— Они придут везде. — Олени не умеют говорить. Вслух. Но ответ — в блестящих черных глазах. — Лес не спасет — так зачем убегать? И потом — уже осень…

— Осень… — эхом повторила девушка, оглядываясь на рубиново-золотые деревья…

Весна, а не осень. Ранняя весна. И никаких оленей, а просто пробуждение в первом из встреченных по пути монастырей. Нет — втором, если считать амалианское аббатство.

Первое утро в руках врагов. Зарешеченное окно, железные засовы, стража у порога. И тюремная карета ждет-поджидает у ворот. Темнеет глухими окнами. Забитыми чёрным сукном…

Следующие дни и ночи — сплошной туман без начала и конца. Все три недели пути до Лютены.

Ирию и мать конвоировали в разных каретах. Не сбежать — ночевать пленниц размещали только в аббатствах. И неизменно запирали в зарешеченных кельях. И это еще не считая солдат — у запертых дверей.

Столько аббатств Ирия не видела за все свои четырнадцать лет. Неужели те, кто живут там, действительно служат Творцу? Вряд ли у нее (а тем более — у Эйды!) столько грехов, чтобы заслужить Бездну Ледяного Пламени при жизни. Но аббаты и аббатисы встреченных монастырей все до единого — на стороне бесчестных врагов. Равно как и простые иноки и инокини.

Впереди — казнь. Странно. Можно сколько угодно размышлять, что скоро умрешь, но совершенно не страшно.

Или всё изменится на эшафоте? Нет. Ирия представит Анри — и умрет легко.

Еще более странно, что его лицо — тоже в тумане. Невозможно вспомнить черты. И голос…

И об Эйде думать не получается. Нет ясно, что сестра теперь обесчещена. И считается, это — самое страшное, что только может случиться с женщиной. Раньше Ирия думала так же. А теперь…. Если человека покусала собака, он что — тоже навсегда опозорен?

Если бы мерзавец Ревинтер-младший изнасиловал ее, а не Эйду, — считала бы Ирия себя обесчещенной? Нет! Разъяренной, взбешенной, готовой отомстить — да. И вымыться захотелось бы немедленно — после рук подобной скотины.

Почему сестру сочтут виновной за чужое преступление? В чём ее вина? Кто придумал дурацкие законы, по которым живут все? Угодившая в лапы (не оскорбляй честных животных, Ирия!) к подонку девушка достойна презрения, ее семья — казни. А победители — славы и почестей? Так, что ли?

Если удастся выпутаться живой — Ирия больше ничто и никогда не воспримет как данность.

Впрочем, не обманывай себя — живой не выберешься. Ну и змеи с ней, с жизнью! Эйду только жаль…

Туман в мыслях рассеялся на второй неделе пути. Когда по урывкам солдатских разговоров Ирия узнала: хоть восстание и захлебнулось — вожаки еще не пойманы. Папа — жив!

Нет, ясно, что он — не герой легенды. Ему не отбить пленников по дороге. И уж точно — не под силу взять штурмом Лютену и вытащить родных из Ауэнта.

Но вдруг снова захотелось жить. Всё еще будет хорошо! Восставшие победят, отец спасет жену и дочерей. И они снова будут все вместе!

А того мерзавца папа убьет! Обоих мерзавцев — и старого, и молодого. Всё будет как раньше!

Потому что думать о другом исходе — невыносимо…

По прибытии в Лютену сердце оборвалось вновь. Отец не отбил их по пути. А здесь… при виде мрачных стен Ауэнта надежда почти угасла. Может, разумнее забыть о ней совсем? Смириться с завтрашней казнью? Анри погиб… разве Ирия достойна жизни больше?

В тюрьме наконец представилась возможность вымыться. С головы до ног. Впервые за целых три недели. И почему-то стало чуть легче.

Еду вечером принесли тоже неожиданно вкусную. Это после дорожного-то скудного пайка! К ужину даже прилагалась бутылка хорошего вина. А под коркой хлебного каравая — записка:

«Казнь завтра. Отец вряд ли сдастся. Здесь, в тюрьме, еще Леон и Иден. Не вздумай завтра орать, когда их увидишь. Мы — заложники, поэтому казнят сразу всех, кроме Эйды. Помни, ты — дочь лорда и не должна уронить на эшафоте честь семьи.

Графиня Карлотта Таррент.»

Подписаться «мама» ей не пришло и в голову. Или боялась, что записку перехватят.

То есть — опасалась. Карлотта Таррент не боялась никогда и ничего!

Глава десятая

2993 от прихода Творца, конец Месяца Сердце Осени. Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

1

По дороге на эшафот отчетливо помнилось детство. Игры и драки с Леоном. Прочтенные взахлеб книги. Летний плеск теплой речной воды и ослепительно яркое солнце.

Но память не оживляла дорогу в черной карете, смерть Анри и необычайно яркий рисунок созвездий на ночном небе. Дочь лорда Таррента знала, что это было. А вспомнить, как, — не получалось.

Всё это вернулось потом — постепенно. Лица и глаза, слова, мысли… рвущие душу и сердце ночные кошмары.

Потом. По возвращении в Лиар…

В детстве Ирия слишком много читала. Всевозможные «хроники войн», рыцарские баллады, романы. А там на каждой странице жили благородные герои, прекрасные дамы, гордые принцессы и мудрые короли.

Отважные рыцари всегда побеждали. А если вдруг и погибали — то прежде перебив не одну сотню злобных, коварных врагов.

Гибель каждого героя многократно оплакивалась, воспевалась, прославлялась. А войны и поединки расписывались столь ярко, красиво и захватывающе, что так и тянуло в них поучаствовать!

Тогда Ирия по много раз на дню мечтала родиться именно в то золотое время. Полное приключений, «настоящей жизни» и счастья!

Прозревать она начала в страшный месяц Рождения Весны, когда красивая сказка догнала и обернулась жуткой реальностью. А теперь — полтора года спустя! — Ирия отдала бы всё, чтобы ничего этого с ее семьей не случилось. Вот только у нее уже ничего нет.

Девушка до сих пор гнала мысль, что отец просто пожертвовал Эйдой. Когда предпочел оставить дома. Понимая, что иначе и он сам, и Леон проживут до первого «несчастного случая». Заботливо устроенного Ревинтером с подручными.

Так это или не совсем? О мертвых — или хвала, или молчание. Тем более — об ушедших в Светлый Ирий родных. Папа уже расплатился за всё. Что не сдался вовремя. И позволил своей семье пройти все круги Вечной Стужи и Огня. А потом — не смог (или не захотел) освободить из монастыря жену, пожертвовал дочерью.

Лорд Эдвард Таррент не был героем. Был просто человеком. Вот и не выдержал. А вот тех, кто его убил, — людьми называть не стоит. Бьющие в спину шакалы — более подходящее слово.

А если б даже отец и согласился отдать Эйду за Роджера Ревинтера? Тогда — уже виконта Николса? Неужели она стала бы счастливей? С ним не была бы счастлива даже идалийская гюрза. Самая ядовитая в подлунном мире. А Эйда умерла бы от первых же родов. Или совсем ненадолго их пережила.

Чтобы после смерти папы и Леона утвердить права Ревинтера на Лиар, довольно одного ребенка Эйды и этого мерзавца. Дальше нелюбимая жена станет лишь помехой.

И она ни мгновенья не была бы счастлива. Или даже спокойна. Сестра оказалась бы в роли еще одной жертвы восстания — тенмарской заложницы Алисы Марэ. С той разницей, что Эйде не стать принцессой, и о ней не сложат баллад. Хотя кому от них легче — от рифмованных строк?

Князь Всеслав Словеонский и Старградский стал последней сказкой заплутавшей в придуманной жизни Ирии. Это он настоял на помиловании семей сдавшихся мятежников. Прочих не остановила бы такая малость, как нарушение слова. Ревинтера, Герингэ, Амерзэна…

Маршал Словеонский спас запертых в Ауэнте женщин, подростков, детей, стариков и старух. И Ирия ни капли не сомневалась: он сделал бы это, даже если б выжившие вожаки не сдались. Еще вчера вечером — не сомневалась…

Прозрела лишь теперь — после ядовитых слов матери. Ядовитой правды.

Помилование — это ведь тоже политика. Зачем давать в руки и без того не слабого Ревинтера еще одно графство, еще один титул? «Враг твоего врага — твой союзник». Временный.

Но время прошло, вот всё и изменилось — опять. Эдвард Таррент — мертв, новым лордом стал слабовольный Леон. Лордом и должен остаться.

Лучше иметь в Лиаре «карманного» владетеля, чем малолетнего. С правящими за него родственниками. Вовсе даже не «карманными».

Но убийство уже совершено. Теперь его нужно на кого-то свалить. Так почему бы не на одну из дочерей? Их ведь еще останется «две или три»…

Не только отец — еще один герой оказался выдуманным. Настоящим был Анри — потому и погиб. В реальной жизни, в отличие от баллад, благородные не выживают.

Вот и сбылось гадание. Просто и ясно. В один день.

Перевернутое солнце — угасшие надежды. Раненое сердце — погибшая любовь к Всеславу. И туда ей и дорога!

Всеслав… Полтора года назад светловолосый всадник на белом коне встретил обреченных пленников у ворот Ауэнта. Раскрыл для них врата — в день несостоявшейся казни. И Ирия влюбилась в один миг — раз и навсегда.

Каленым железом бы выжечь из души и сердца такую любовь!

А глупое сердце невыносимо ноет — от боли, стыда, разочарования. Что греха таить — чтобы забыть Всеслава, потребуется время. Нельзя разлюбить за миг! Даже жуткий.

Только Ирия сумеет. Справится. Если выживет — вопреки его приговору. Когда выживет.

Вот тогда на забвение глупых чувств будет сколько угодно времени. Целая жизнь!

2

В двери неотвратимо заскрипел ключ. Неотвратимо — и долгожданно.

Ирия поспешно метнулась к окну. Готовясь если что — одним прыжком взлететь на подоконник. И — вниз, в темные холодные воды!

Почему ночь тянется так долго? Прошло с десяток вечностей, а за окном и не думает светать! Потому что именно эту ночь нужно пережить? Время застыло и не движется с места? А люди во всём подлунном мире спят и ничего не поймут?

Что за бред лезет в голову — когда ты на пороге смерти? Когда с ней танцуешь…

Еще одну томительную вечность ключ проворачивается в замке.

Мать. Одна. Никаких леонардитов за спиной. Опять.

Тогда почему — ни малейшего облегчения в душе? Кого Ирия ждала? Кому бы искренне обрадовалась? Призраку Анри Тенмара?

Повторный скрип ключа запирает дверь изнутри.

И — нескончаемый озноб. Будто ледяной Альварен уже вцепился в замерзающее тело! А до берега — полмили. Нет, дальше…

И чего испугалась? Этого ведь и хотела!

Вот она — свобода. Бери, если выцарапаешь! Если доплывешь.

Право на жизнь нужно доказать, отспорить, завоевать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Поумнеешь хоть когда-нибудь? Успеешь? Прежде чем тебя уничтожат те, кто набрался ума раньше?

— Я кое-что принесла. — Из складок плаща показалась небольшая кружка, доверху наполненная желтовато-белым. Жир неизвестного животного.

Чего только нет в монастыре — со строжайшим в Эвитане уставом! Хотя сейчас ведь не пост — ни строгий, ни нестрогий.

— Раздевайся, И натрись с шеи до пят, — отрывисто приказала Карлотта. — Потом оденешь вот это.

На сей раз из-под плаща возник сверток с мужской одеждой. Штаны, рубашка, камзол…

Ирия поспешно потянула через голову монашеский балахон.

— Годы пошли тебе на пользу. — Мать не спускает с дочери цепких глаз. И в них мелькнуло одобрение. Так смотрят на ценную племенную кобылу, что вот-вот подрастет до торгов. — Со временем из тебя выйдет толк… если доживешь. Северянки расцветают позже. Лучше бы пошла в меня, но чего нет — того нет. Увы, моя красота досталась одной Эйде. А весь характер — тебе.

Когда-то Ирия сочла бы это несправедливым. Еще пару месяцев назад. Когда так хотелось быть красивой…

Не думать! И не вспоминать.

— Впрочем, не такая уж ты и дурнушка. Иден — еще бесцветнее. У нее даже твоих зеленых глаз нет… Натирайся и слушай! — резко оборвала Карлотта собственные излияния. Резко и сухо. — Есть лишь один человек, к кому я могу тебя направить. У него хватит влияния что-то для тебя сделать. Хватит даже сейчас. Здесь его двоюродная внучатая племянница, вы с ней похожи. Разница — в цвете волос и оттенке глаз. Но космы в черный цвет тебе любой куафер перекрасит. А там и сама научишься. Ты приедешь к нему. И он выдаст тебя за племянницу.

Кто, куафер?

Хватит ехидничать, Ирия Таррент.

— Зачем ему это? — дочь в упор взглянула на мать, втирая жир в руки и плечи.

Нож всё же слегка зацепил. И кровоточащий порез чуть выше локтя не нашел другого времени, чтобы тупо заныть.

Ничего, от царапин не умирают. Умирают от другого.

— Он мне должен, девочка моя! — усмехнулась Карлотта. — И очень много. А уж как заставить его помочь — найдешь способ сама. Со мной-то получилось. Но, кроме того — он еще и мой двоюродный дядя.

— Да кто он?

— Герцог Тенмар.

Герцог Ральф-Луи-Эжен Тенмар! Отец Анри! Мать отправляет Ирию к отцу Анри!

А зачем его «заставлять»? Он ведь наверняка благородный человек…

— По жестокости Ральф Тенмар поспорит с Бертольдом Ревинтером. — Карлотта будто прочитала мысли дочери. — Опять сочиняешь благородных рыцарей?

Ирия к нему не поедет! Выбраться бы на свободу — и поминай, как звали.

— Меня могут увидеть те, кто знают его настоящую племянницу.

— Ты тоже — «настоящая», — усмехнулась мать. — Мы с ним в родстве, забыла? А Ирэн Вегрэ не знал практически никто. Ее родители безвылазно кисли в поместье и не слишком привечали гостей. А после их смерти герцог Тенмар сразу отправил Ирэн в монастырь. Прямо из родительского дома.

Спокойно, Ирия! Хоть попробуй тут не выдай себя — услышав свое новое имя.

— Конечно, не слишком приятно стать из графини баронессой, — по-своему поняла ее замешательство Карлотта. — Но придется потерпеть, — она придирчиво оглядела дочь в мужской одежде.

Повезло, что прибывший сюда в этом костюме леонардит был или подростком, или очень хрупким юношей. Иначе Ирию вмиг выдала бы мешком висящая одежда.

— И еще штрих. Потом отрастут. Но поедешь ты в мужском камзоле, так что…

Да сколько всего умещается под бесформенной монашеской хламидой?

Ножницы замелькали в ловких руках Карлотты. Одну за другой отсекая тяжелые светлые пряди.

Стригут лишь падших женщин, но Ирия вытерпела и это. Обрезанные волосы — чушь. Как и то, что Эйда на всю жизнь обесчещена.

— Герцог найдет тебе мелкого барона. Или баронского сына. На графа рассчитывать не приходится — ты не красавица. Впрочем, для знатной девицы ты еще очень неплоха. А бывать в свете тебе незачем, — мать ловко расправилась с последними прядями. И окинула дело рук своих внимательным взглядом. — И жаль, ты не родилась мальчишкой! — вздохнула она.

Ирия молча слушала вполуха, чтобы не думать о предстоящем спустя всего несколько минут. Она может сегодня утонуть — какие бароны с графьями?

Хорошо хоть дождь по карнизу не стучит. Или град. Тогда бы точно — ни единого шанса. Их и так-то немного…

— …ты найдешь способ. А быть управительницей имения при малолетнем сыне — не так уж плохо…

Ирия вздрогнула. Похоже, пропустила она планы отправки «барона или баронского сына» в мир иной.

— Это обязательно? — поинтересовалась девушка, чтобы что-то спросить.

Слова отвлекают от… того, что случится минут через пять-десять!

Ирия повела головой, встряхивая по-мужски короткими волосами. Военная стрижка. Что ж, женщине приходится сражаться за свою жизнь чаще, чем многим мужчинам. Вроде Роджера Ревинтера или Леона Таррента.

— Или он сам отправит тебя в монастырь. При первом же удобном случае, — утешила мать. — Когда будешь не так юна, как сейчас. Отправит — не сомневайся. И быстрее, чем меня. Не забывай — я, в отличие от тебя, была красивой!

Мама и сейчас еще хороша. Но ее чертам не идут лед и злоба.

— Не все такие, как мой отец.

Папу очень жаль. Но правде нужно смотреть в глаза: с женой он действительно поступил ужасно.

— Я знала не только его. И поверь: другие мужчины — ничем не лучше, — мать вновь усмехнулась.

Ибо на сей раз Ирия удивления в глазах не сдержала.

— Только не считай меня шлюхой, вроде Полины Лигуа нир Кито! — раздраженно пояснила Карлотта Таррент. — Меня никто не спросил… как и Эйду. Как не спрашивают многих. Он был моим родственником, я жила в его доме. Только я — не Эйда! — мать гордо вскинула голову. Зеленые глаза сверкнули тем неукротимым огнем, что горел в ней, как подозревала Ирия, всегда. — Я не собиралась умирать или в монастырь! — При последних словах усмешка стала особенно горькой. — В семнадцать лет я готова была драться до конца! И сделала бы всё, чтобы опозорить его имя на весь Эвитан — прежде чем меня уничтожат! Впрочем, и у меня ничего бы не вышло — будь мой брат таким, как Леон. Но Ив Кридель действительно любил сестру. Настолько, что скрыл ее позор и усыновил ребенка.

3

А Ирия думала, что уже ничему не удивится.

— Да, у тебя есть еще один брат.

Брат? Ну что ж. В замке Таррент живет очень разговорчивое привидение. Среди родственников встречаются подлецы и мерзавцы. А у Ирии появился новый брат. Велика новость. Хуже, что у него может вот-вот не стать сестры!

— Мой отец знал?

— Ищешь для него оправдания? — понимающе усмехнулась мать. — Их нет. Эдвард ничего не знал. Ему было почти столько же, сколько мне. Он даже не понял, что я — уже не невинна. Нет, мой любящий супруг оставил меня в монастыре просто потому, что ему так удобнее.

— Ты тосковала по сыну?

— Я хотела жить. И не смей меня жалеть!

Показалось ли, что у несгибаемой Карлотты дрогнули губы? Может, и показалось…

— Кто он? — прямо спросила Ирия. — Тот человек, что обес… — дурацкие слова слетают с губ до сих пор! — изнасиловал тебя? Тот, кто отрекся от тебя и ребенка и хотел тебя уничтожить? Кто он?

— Я дала клятву, — мать уже справилась с собой, — что не назову его имени никому и никогда. Это — плата за мое право остаться в живых.

Но Карлотта Таррент не была бы собой, не найди она способ обойти клятву. Мать сказала всё, что должна знать Ирия.

Вот только как теперь заставить «того человека» не уничтожить ее саму? За Ирией-то не стоят никакие любящие сестер братья.

— А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, что я воспользуюсь ее именем?

А ветер таки свистит… Значит, волны — немалые.

А чего ты хотела — Месяц Сердца Осени всё-таки.

— Нет. Она пока не собирается покидать монастырь. Ирия! — мать лишь чуть возвысила голос. Но так, что дочь обернулась немедленно — как подброшенная. — Поклянись, что поедешь именно к герцогу Тенмару.

— Клянусь святой Амалией! — бесхитростно выпалила девушка.

— Зачем мне эта дрянь? — знакомо усмехнулась мать. — Святым Леонардом — фанатиком, написавшим трактат о пытках, — тоже клясться не надо. Первое — для Полины, второе — для Бертольда Ревинтера.

— Чем же мне тогда клясться? — поинтересовалась Ирия.

Как раз вертелся на языке именно этот святой…

— Здоровьем Эйды. — В ледяных чертах Карлотты — ни проблеска чувств.

И что-то не так в этой усмешке. Совсем.

Ормхеймская стужа прошила с головы до ног. Вгрызлась до костей, сквозь них… И вовсе не от предчувствия ледяных объятий Альварена.

…«Ири, подойди к окну»…

Яростная луна и ночной плеск лодки, подплывающей к острову. Той, что пришла не за Ирией. Вообще — ни за кем.

С совсем иной целью.

— Эйда — здесь?!

— Да. И я не могу устроить ей побег, — предупредила расспросы мать. — Эйда по-прежнему не умеет плавать, а озеро — единственный путь к спасению.

Не умеет. У кое-кого было два лета, чтобы научить. Кто ж виноват, что так и не удосужилась?

— К тому же, сразу две сестры Таррент не могут утонуть, тебе не кажется?

Изумления Ирия не скрыла. А мать едва не рассмеялась — всё так же холодно:

— Ну, разумеется, ты утонула. Ирия Таррент погибла в водах Альварена. Я же сказала: ты превратишься в Ирэн Вегрэ. Отныне и навсегда.

Темный знает, что еще из этого выйдет. Две девушки под одним именем!

Но это — всё, что можно придумать при таком раскладе. Легенды лучше не сочинишь.

К тому же — Тенмар далеко от Лиара. И уж тем более — от амалианского аббатства…

— Я жду. Клянись здоровьем сестры — потому что оно действительно зависит от твоей клятвы.

Ирия ни на миг не усомнилась — зависит. И еще как. А высшие силы в очередной раз не услышали ее молитв!

— Мама, Эйда в очередной Башне Кающихся Грешниц?! — девушка содрогнулась, представив слабую, хрупкую, болезненную сестренку в таких условиях.

Здесь могут выжить лишь сама Ирия или мать — две ядовитые гадюки. Но никак не Эйда!

Заточить бы сюда Полину!

— Естественно, нет, — с легким раздражением ответила Карлотта. — Эйда — в обычной келье, ходит на молитву вместе с другими сестрами. Ее приняли как послушницу. Но возможности когда-нибудь выбраться отсюда у нее нет. Как и у меня. Если, конечно, ты не поможешь…

Показалась ли слабая-слабая тень надежды в глазах Карлотты? Творец милосердный, она и впрямь позволяет себе надеяться: самая сильная из детей не только спасется сама, но и вытащит из склепа мать с сестрой! Честь семьи честью семьи, но Карлотта Таррент по-прежнему жаждет жить! Не зря она так заколебалась — прежде чем уничтожить последний шанс вырваться на волю…

— Только Ральф Тенмар в силах нам помочь, Ири. Потому что с такими врагами, как Полина, Бертольд Ревинтер, Всеслав Словеонский и вдобавок — король, нам не справиться одним. — Мать вдруг притянула дочь к себе и крепко обняла. Как полтора года назад. — Сделай всё, чтобы спастись, моя девочка, Потому что если Полина хоть что-то заподозрит — ни мне, ни Эйде не избежать Башни Кающихся Грешниц. А ты знаешь, чем это кончится для Эйды. На пороге — зима.

4

Вода — ледяная. Обжигающе.

Слишком ледяная, чтобы в ней выжить!

Захлестнула, тянет вниз…

Греби, дура! Пока руки не онемели. И ноги заодно…

Жидкий лед — везде! Нет света, нет воздуха, ничего нет. Только непроглядная толща воды! Если Ирия ошиблась и сейчас рвется к дну озера…

Возмущенные волны вышвырнули ее пробкой. Ласково обжигая студеной хваткой.

Воздух! Пусть — холодный, но им можно дышать и…

Мерзлый — не теплее воды! — ветер пополам с водяными брызгами обжигает лицо. За десяток ударов сердца Ирия закоченела вусмерть.

Жадно глотая выстужающий горло холод, девушка обернулась. Бросить отчаянный взгляд на хищную стену монастыря, едва не поглотившего пленницу на веки вечные.

Тускло сереет монолит стен, слабо желтеет единственное окно. Размытым пятном мелькнуло бледное лицо — Карлотты? Толком не разглядеть, но чье же оно еще?

Миг — и жалкое око света погасло. Затянулось мрачным веком — ставней. Темным, тяжелым.

Ирия не собиралась ни плакать, ни звать на помощь. Но мать предпочла сама отрезать ей пути к отступлению, И это уверенности не добавляет. Карлотта не верит в дочь. В ее спасение.

Отвернись! Если хочешь жить. Там — нет уже ничего. А впереди — есть. Возможно. Если очень постараешься.

Давай — загребай ледяную воду. И не барахтайся так отчаянно — ты напрасно теряешь силы.

Брызжет в лицо жидкий лед. Захлестывает… Далеко берег.

Глядя на пенные волны из монастырского окна, можно утешаться: для Месяца Сердца Осени они еще не слишком бурные.

Но много ли надо плывущему? Всего лишь, чтобы заливало с головой — чуть не на каждом гребке!

Мертвая хватка взбесившейся воды тянет ко дну. Волны наотмашь хлещут пеной. Пронизывает холод, ледяным жгутом крутит мышцы. Вгоняет стужу в кровь, в сердце, в равное дыхание.

Летят в лицо брызги. Студят лоб, слепят глаза, не дают глотнуть воздуха…

Нет, это — не ветер. Обжигающе-ледяной смерч!

Вихрится и бурлит пена, исчезает берег…

И вновь чернеет вдали. В бледных, слабых отблесках. Далекого костра? Одинокой свечи?

И опять — беспощадная стена бешеных волн. Не видать не то что берега — неба!

Трижды казалось, что Ирию закрутило и развернуло — в другую сторону. Каждый раз разлепить глаза удавалось с трудом. Зато впереди по-прежнему чернел частокол неровно-остроконечной стены леса. А справа, вдали — тускло светились редкие огоньки деревни…

Хуже, что берег как был далеко, так и остался! Беглянка что — плывет против течения на одном месте? Просто бултыхается, как лягушка в кадке с водой?!..

Пенный вал накрыл с головой — в очередной раз. Едва не лишил сознания.

С чего Ирия вообще взяла, что хорошо плавает?!

«Анри, мне не доплыть…»

В горло хлынул альваренский лед! Кашляя, отплевываясь, Ирия отчаянно попыталась выровнять дыхание.

А берег — исчез. Нет его! Только бесконечные волны — до края серых разгневанных небес.

Смертный ужас сковал мышцы, стужа подступила к горлу. Что происходит, Темный и все змеи…

Прекрати, силы Зла здесь не при чём, дура. Тебя просто развернуло! Все-таки.

Именно. Стена леса обнаружилась справа, там же и огоньки…

Еще и снесло?! Когда успело? Темный с ним, на берегу разберемся — если… когда доплывем!

Развернуться обратно к берегу…

И задержать дыхание. Навстречу очередной волне — в пол-человеческого роста…

Увенчанный пенной шапкой враг наконец схлынул. Ветер радостно заледенил мокрую голову — лицо мучительно заныло, швырнул в глаза очередной рой брызг…

Слабо мерцают огоньки — по-прежнему впереди. И по-прежнему — страшно, невозможно далеки!

Но — не угасли. Значит — можно добраться! Доплыть… Доползти по воде…

Потому что никак иначе — не спастись. А Ирия не имеет права умереть. Не сейчас!

Если осенние волны одолеют ее — никто и никогда не узнает, что она не убивала отца. Эйда умрет в монастыре «святой» предательницы! Никто и никогда не отомстит ни за их семью, ни за отважного Анри! Мерзавцы Ревинтеры будут и дальше жить и убивать других!

И… так хочется жить! Разве имеет право сдаться тот, за кого погиб другой человек? Хороший человек. Анри был много лучше Ирии, но его больше нет. Так кто позволил ей обесценить его жертву?!

Даже если суждено найти конец — пусть хоть не здесь! Пусть ближе к жизни… Хоть на один гребок ближе к теплым огням спасительного берега! К странному пению…

К чему?

Безумие это или нет, но в шум волн отчетливо вплетается хор голосов. Странно знакомый мотив, где-то слышанные слова…

— Выпьешь — может, выйдет толк… Был волчонок, станет волк…

Выпьешь? Чего? Вина? Ледяной озерной воды? Крови?!

Ветер, кровь и серебро…

Песня призрака! Безвременно погибшей дочери давно умершего лорда, принесенная из невесть каких времен. Голоса старинных башен, разрушенных тысячелетия назад. Песнь занесенных песками древних городов. И истертых тысячами ног каменных плит.

Песнь равнодушного озера, чьи берега помнят еще далеких предков Ирии. И тех, кто пришел еще раньше.

Альварен видел столько смертей и предательств, что его вряд ли волнует еще одно. Он смыл слишком много крови, чтобы удивляться ее вкусу…

И кто поет? Сквозь рокот волн и вой пронизывающего ветра? Тоже призраки? Уж лучше к ним, чем утонуть и уйти в небытие!

Или Ирия — уже одна из них, раз слышит голоса? Но тогда почему — так холодно? Да она превратилась в сплошной комок мокрого льда!

На один удар сердца усталость отступила. Нужно просто не тонуть! Просто двигаться к берегу. К голосам, к огням, к жизни!..

Ирия доплывет! И если выживет — Бертольд Ревинтер, Роджер Николс, Полина и Леон, король с его кликой умрут! А ее близкие — Эйда, Иден — будут жить долго и счастливо! Главное — не сдаться…

Почему огни не приближаются?! Волны… Волны — в лицо, значит… Значит, ее относит-таки назад? С какой силой?!

Леденящий ужас захлестнул втрое студеней волн. Беглянка обернулась.

Сейчас прямо над головой окажется чернильная громада аббатства! Грозно нависнет над водой. Сощерится зарешеченными окнами!

Сердце упало и подскочило вновь. Нет, монастырь — уже далеко. Но и берег — не ближе!

Прошли бесконечные, невыносимо-ледяные часы, а позади — не больше половины пути! Даже меньше…

Ноги свело режущей судорогой. Едва слышное пение взревело в ушах, глаза застлал чёрно-зеленый туман. Дикой болью взвыл абсолютно пустяковый порез на руке. И та же боль взорвалась почему-то в груди… совсем рядом с сердцем!

Кровь вытекает из раны… Кровь человеческая к крови озерной. Волны не могут забрать связанного клятвой…

Не доплыть!..

Темные, светлые, какие угодно силы! Спасите сейчас, дайте спасти сестру и отомстить врагам. А потом забирайте жизнь — вместе с бессмертной, как утверждают церковники, душой! Всё равно терять нечего!

Живые огни гаснут в сером мареве. Чужой язык звучит как родной и понятный. И нет ничего красивее этих голосов…

И всё меркнет.

Часть третья. Дороги

Все забудется в дороге. Все воротится во сне. Федерико Гарсиа Лорка.

Лучше поверить врагу, чем не поверить другу…

Игорь Шаранда.

Глава первая

Эвитан, Лиар, окрестности аббатства Святой Амалии.

1

Холодно. И темно.

— Ты вернешься. Вернешься — потому что по счетам нужно платить.

Привязались все с этими счетами… Ладно б еще только по ним. Платить приходится — даже когда ты ничего не должен!

Холодно!

Черное-черное беззвездное небо. Равномерный плеск воды.

На веслах — слабый силуэт в глухом, темном плаще. Низко опущен капюшон, скрыто лицо.

Лодка Ти-Наора… Много лет назад, зимой, в замке Таррент остановился купец, повидавший немало чужих стран. В том числе и далеко-далеко на юге. За лазурным морем.

У теплого, уютного камина почтенный мэтр Жирондэ каждый вечер рассказывал маленьким Леону, Эйде и Ирии захватывающие истории. О странных нравах и обычаях далеких стран. О смеющихся красавицах, нежащихся в тени прохладных фонтанов. О великих воинах с кривыми мечами. О мудрых советниках и коварных завистниках.

А однажды поведал о загадочной стране Хеметис. Там ладья бога солнца Ти-Наора каждый день от восхода до заката проплывает свой путь по небесам. А ночью светлая ипостась бога отдыхает. И ладья пересекает подземный мир, где вечно странствуют души умерших. Ти-Наор плывет по подземной реке Тинеон, чтобы с рассветом вновь взойти на небеса.

В подземелье нет звезд. И, наверное, так же звучат таинственные голоса давно ушедших из мира живых. Никогда не смолкает печальное пение…

Пение?!

Ирия чуть не вскинулась на месте. И вмиг перестала не только вспоминать легенды чужих народов, но и записывать себя в утопленницы. Чтобы еще и здесь пели про «волчонка», что «станет волком», — это уж слишком! Не призрак же Дочери Лорда их об этом попросил…

А значит — небо черное, потому что ночь. Звезд не видно — потому что тучи их заволокли. И пение на берегу — то же самое. И не призраков, а вполне живых людей из плоти и крови. А если обернуться — наверняка и аббатство обнаружится.

Сама же Ирия валяется сейчас на дне длинной, широкой рыбацкой лодки. И чуть не стучит зубами.

А тело облепила мокро-промозглая одежда. От нее уже опять колотит дрожь. И даже наброшенный сверху чужой плащ не согревает — хоть чуть-чуть!

Загадка — лишь фигура на веслах. Причем она-то как раз может быть куда опаснее любого проводника Царства Мертвых. Если везет назад — в аббатство!

Ирия — не связана. Значит — можно кинуться на лодочника. Или за борт…

Собрав сколько смогла сил, новоявленная Ирэн Вегрэ рывком села в лодке, торопливо озираясь по сторонам. Нет, аббатство — позади. А плывут они к тем самым береговым огням. И там — уж точно не деревня. Она мирно светится, где и была — справа.

Уже можно разглядеть красноватые отблески костров. И силуэты людей на берегу. Но не у самой кромки.

Да и голоса — половина женских. Вряд ли это — солдатский или леонардитский отряд. А в аббатстве не светится ни одно окно. И не бьет тревогу монастырский колокол…

— На дно, дура-девка! — вполголоса прошипел немолодым мужским голосом «проводник». Все-таки — спаситель. — Банджарон — не выдадут, но и им лишнее знать незачем.

Ирия поспешно рухнула обратно на дно. И на сей раз не сдержала клацанья зубов.

Что с ней сталось бы — не натрись она жиром? И не снабди ее этот рыбак — а кто же он еще? — сухим плащом?

На берегу жжет костры табор банджарон. Это хорошо, это — не солдаты.

Рыбак не собирается выдавать беглянку леонардитам — тоже хорошо. Просто замечательно!

Творец и все голуби его, как же холодно!

2

— Когда посылаешь зов — не жди, что придет именно тот, кого звала. Прийти может тот, кто ближе.

В черных глазах немолодого рыбака — блики спасительного огня. Веселое пламя уютно трещит в печке, согревает охотничью избушку. И ее обитателей. Хозяина и гостью.

Именно здесь, в миле от деревни, и предпочитает жить неведомый спаситель.

Он назвал лишь имя — Джек. Сколько ему лет? На вид может быть и сорок пять, и шестьдесят.

Странно темноволосый, темноглазый и смуглый для северянина. Выдают руки — мозолистые, с загрубевшей кожей. Действительно — рыбак. И долго жил на севере среди морозов. Но вот где родился — один Творец знает.

А Ирия не собирается интересоваться. Если у Джека (или не Джека) какие-то мрачные тайны в прошлом (девушка усмехнулась собственному воображению) — тем лучше. Не будет лезть в ее секреты.

Впрочем, себя она не обманывала: у нее «дворянка» написано на лбу. И на худощавой, никак не крестьянской фигуре. И на белых руках, непривычных к черной работе. А уж особенно — на тонких хрупких пальцах. Сразу видно, что Ирия могла вязать, вышивать, фехтовать, но никак не мыть-стирать-полоскать — в ледяной воде.

Да и мало какая девица из простонародья решится волосы остричь. Их же только «порченым девкам» корнают — если какая попадется.

«Порченым»… Таким, как Эйда.

В сон Ирию клонило еще по дороге к избушке. А уж здесь — от тепла, горячей воды и подогретого деревенского пива… Борясь с неодолимой дремой, девушка прислонилась виском к нагретому печным жаром дереву стены.

Конечно, нужно спешить. Но одежда еще не просохла. А чужой плащ — такой теплый и уютный. И Ирия подремлет всего минуточку…

А еще хорошо бы сейчас прилечь вот на эту лавку. Лежа дремать удобнее…

3

… - Когда посылаешь зов — не жди, что придет именно тот, кого звала. Прийти может тот, кто ближе…

Ночной осенний лес. Не конец Месяца Сердца Осени, а начало. Канун Дня Воцарения, куда Ирия в этот год не попала.

Совсем недавно где-то жгли осенние костры. Но теперь всё уже отгорело. Она опоздала…

Желто-багряный ковер павших листьев мягко шелестит под ногами. Золотые, алые, а вот и несколько зеленых — этим, наверное, обиднее всего. Из Весны — в Осень… Лета для них не было. Для некоторых его не бывает. Так уж вышло.

Серебристый свет полной луны заливает всё. Полуоблетевшие деревья, умирающие листья, бурелом на краю поляны… Не зря так бушевал недавно северный ветер.

Луна видит и Ирию. Как и волка — в нескольких шагах. Посреди желто-багряной поляны.

И не отвести взгляда от узких желтых глаз.

Оборотень. Джек.

— …Выпьешь, может, выйдет толк…

…Ледяная вода Альварена рвется в горло…

Хмельное пиво подогрето. Травы развешаны вдоль стен. Как же Ирия их не разглядела?

То пиво, несомненно, варилось в деревне. Но вот в котелке, где его грели, кипело не только оно…

Серебристый волк молчит. Как и девушка. Безмолвны небо, луна, ковер из листьев. И окружающий призрачный мир.

Поют лишь банджарон. Играют на гитарах и лютнях — всю странную ночь напролет. Банджарон, откочевавшие на излете Осени на север вместо юга…

Глава вторая

Эвитан, Лиар, окрестности аббатства святой Амалии.

1

— Проснись! — жесткая мозолистая рука тронула Ирию за укутанное плащом плечо.

Она вскинулась, ошалело оглядывая избу. Так и есть — пучки сухих трав под потолком, не замеченные ночью…

Ночью? За окном — темень, из-под ставни — ни лучика.

Да когда же кончится ночь? Вечная она, что ли?

Нет, нельзя ее ругать, она — хорошая. Принесла несостоявшейся смертнице свободу!

И хорошо, что длинная. Беглянке нужно к утру оказаться как можно дальше от проклятого аббатства…

Вот именно! Как она вообще посмела заснуть? В незнакомом месте, безоружная, вне закона? Воистину, кого Творец захочет наказать — лишает разума!

Ирия стремительно обернулась к Джеку:

— Что-то случилось? Солдаты?! — Потянулась за висящей у печи одеждой. Ища взглядом подходящее оружие. Или хоть то, что сможет его заменить.

Хлеб Джек вчера ломал руками. Но нож-то у него должен быть. Какой рыбак-охотник без ножа — будь он хоть трижды колдун, ведун или потомственный знахарь?

— Солдат здесь нет. Одежда еще не высохла. Но сейчас нужно идти. Мои вещи тебе велики, но не свалятся. Мы скоро вернемся.

— Могу я узнать, куда и зачем мы идем? — вежливо осведомилась девушка.

— Я могу сходить один и сделать всё сам. Но ты должна это видеть. И знать.

Ну, знать что-то новое всегда полезно. Знание — тоже оружие. Ирия за последнее время уже так знатно «вооружилась»…

А вот Джек совершенно вышел из роли простого рыбака. Если на то пошло — его речь и сразу должна была показаться слишком чистой. Ирию просто «дура-девка» с толку сбила. А еще — холод, голод и желание выспаться…

Так ли уж нужны новости, она усомнилась еще в первые шагов сто по лесной чаще. Пока тащились сюда, девушка настолько промерзла и устала, что никакой дополнительной сырости не замечала. Куда уж мокрее и холоднее Альварена и до нитки вымокшей одежды?

А теперь вся ночная роса этого леса задалась целью угодить под капюшон! Джек, возможно, во мраке видит не хуже кошки. Но вот Ирия, даром что зеленоглазая, натыкается на все сучья…

По достижении пятнадцати лет отец запретил ей носить мужскую одежду. Заявил, что взрослой даме такое не подобает.

Интересно, что бы он теперь сказал? Увидев ее в широченной крестьянской рубахе, не менее широких мужицких штанах, огромных рыбацких сапогах и грубом плаще с капюшоном. Поминающей Темного и всех змей его и бредущей неведомо куда по ночному лесу. В обществе только что выловившего ее из Альварена колдуна-оборотня.

Почему? Потому что он ей приказал.

И вдобавок она теперь стриженая, как пойманная на горячем уличная девка.

Хотя вряд ли папе больше понравилось бы любоваться ею в сером монашеском платье. В отчаянии прильнувшей к ржавой решетке промозглой кельи!

Нет, он предпочел бы для дочери свободу. Любую!

Эта мысль даже помешала вспомнить очередное солдатское словечко. Дико захотелось закружиться по лесу!

Плевать на холод, сырость! Да хоть на многочасовой осенний ливень — вздумай он вдруг пойти! Ирия Таррент сумела сбежать и не утонула в Альварене! Она — жива! И как морской ветер — свободна.

Кстати, начинает светать. Девушка невольно улыбнулась. Скоро солнышко выглянет…

— Плохо дело, — обронил идущий впереди Джек.

— Почему?! Солдаты?!..

— Они еще спят. Но нас скоро будет видно как на ладони. А мы должны успеть.

Ирия вновь напряглась. Куда и зачем «успеть» — кто его знает. Но оборотню вполне можно доверять. Хотел бы — выдал бы еще спящей!

И он, похоже, знает, что делает. «Должны» — значит, должны…

2

На фоне по-прежнему царящих сумерек — яркие всполохи костров банджарон. Дикая завораживающая музыка — всю эту невозможную ночь напролет. Странное, будоражащее душу пение.

И — черные тени на темной воде. Если б не отблески костров — не разглядеть бы и теней…

Четыре силуэта. Двое волокут к воде третьего. Еще один — неподвижно застыл на берегу. Распоряжения отдает.

Между лесом и озером — кромка песка. Шагов тридцать безлесья. Ни жалкого деревца, ни куста. А у Ирии и Джека нет ни пистолета, ни лука…

…Метательный нож свистит в воздухе, по рукоять входит в грудь ротозея на берегу. Как нож в масло.

Что ж ты кирасу не надел, горе-вояка? Впрочем, у Джека этот нож — не последний. Следующий пошел бы в горло — оборотень успел бы. Но зачем? Он же ЗНАЛ, что кирасы нет…

— Ложись!

Змеино-свистящий шепот. Земля летит навстречу.

Еле сдержав ругательство, Ирия рухнула на мокрые листья. По возможности — бесшумно. И как ни странно — даже не напоролась на поваленные ветром сучья.

…Второй нож просадил горло ближайшему. Тот как раз обернулся к лесу. Даже выстрелить разок успел. Этот кирасу надел, только не помогло.

Последний догадался: пора бросать добычу и бежать. Четвертый силуэт — безжизненное тело — падает на песок. Ее несостоявшийся — Джек это знает — убийца крупными заячьими прыжками несется прочь. Оборотень чувствует — не может не ощутить чужой страх. И мысленную мольбу: «Но я же никого не убил! Я же не успел!..»

Всё правильно. Не успел. Зато согласиться на подлое убийство — еще как. За деньги. И убить бы успел — не появись здесь так не вовремя нежданные спасители.

А вот рассказать об этом ты уже действительно не успеешь. Никому.

Нож вошел под левую лопатку. И вышел наружу, пробив сердце. Последний негодяй умер, не успев вскрикнуть.

Три ножа — и нет трех жизней. Опять.

Джек знал, что никогда не станет жалеть ни о ком из них. Впрочем, вряд ли им позволил бы жить и тот, кто их послал.

Третий, последний из наемников, успел понять, что драться бесполезно. А вот что в живых так много знающих не оставляют — не сообразил. Как и вовремя закричать. Хоть и нет ничего нелепей, чем зовущий на помощь застигнутый на месте преступления злодей. Кого он боялся сильнее: нанимателя или Джека? Или просто не понял, что эта смерть — гораздо ближе?..

— С первым боем!

Крестьянско-рыбацкие штаны — все в прелой хвое, рубаха — ничуть не чище. И локтем Ирия обо что-то шандарахнулась — пока летела наземь.

Над ее головой свистнула одна-единственная пуля. А Джек успел перебить всех врагов — пока «дура-девка» валялась в желто-красно-пятнистых листьях. «Первый бой», нечего сказать! Издевается, что ли?

Зато к брошенной на песок девчонке Ирия успела раньше. Хрупкая брюнетка в сером монашеском платье лежит на боку без движения.

А нет даже зеркальца, разве что нож поднести…

— Жива, — успокоил спутницу Джек. — Просто шишка на затылке. Идем!

Он бегло осмотрелся по сторонам. А потом без всяких усилий подхватил бесчувственную жертву неизвестных убийц на руки и двинулся с ней к лесу. Назад, в избу.

3

Надо же — морось уже прекратилась, а Ирия и не заметила. Правда, теплее не стало. Да и вымокнуть она уже успела — будь здоров! Хотя, конечно — с купанием в Альварене не сравнишь…

Ну хороша, нечего сказать! Тут человек едва не погиб, а ее еще собственная мокрая шкура интересует!

Ирия зло тряхнула под капюшоном короткими влажными волосами. И струйка воды радостно полилась на лоб…

Правильно — не дергай головой, когда рядом сырые ветви!

Серый рассвет окончательно утвердил господство над черной, осенней ночью — увы, недолгое! И дорога через лес показалась втрое короче. Вон уже вдали на небольшой поляне — изба! Сейчас будет горячий травяной отвар, а то и подогретое вино. Если там, конечно, уже не ждут королевские солдаты…

И сразу стало еще холоднее. Хотя будь страхи Ирии верны — Джек бы почувствовал. Он — точно не предатель. Шанс выдать гостью у него был много раз. Когда она спала, когда он выловил ее из Альварена. Связать и отконвоировать — всего-то…

Да и несчастную девчонку мерзавец спасать не стал бы.

Почему-то мысль о девушке тревожно кольнула сердце. И это беспокойство — вовсе не страх за ее жизнь. Джек сказал: шишка — значит, шишка. Оглушили и хотели утопить? Не мертвой, а живой? Если б мертвой, где камень на шее? Стоп, а живого топить — разве камень не нужен?

И действительно: почему не привязали груз? И сначала не отвезли подальше от берега? Лодку не нашли? Их там полно!

Ну ладно, змеи с ней, с лодкой — почему жертву не связали?

Зачем трем негодяям топить монахиню? И почему именно топить? Горло перерезать гораздо быстрее.

Джек даже с неудавшейся утопленницей на руках шагал — скорее некуда. Напарница за ним едва поспевала. А думать на ходу — да еще толком не спавши! — нелегко. Во всяком случае, только этим и можно объяснить, почему Ирия сообразила так поздно. Только на пороге избы.

Теперь ясно, кто ночная жертва. И почему, а главное, по чьему приказу ее чуть не убили.

«Помощь принимай, сестру не отдавай!..»

Ирия тогда решила, что речь идет об Эйде. А та здесь ни при чём.

И понятно, кого напоминает спасенная. Ее саму. И Карлотту Гарвиак. Как племянница — тетю. Даже двоюродную…

Творец, спаси этот мир, ибо он — очень грешен!

Джек опустил вдруг очнувшуюся (и разом застонавшую) девушку на широкую лавку, застеленную одеялом из грубой шерсти. Спасенная открыла глаза — карие с легкой прозеленью. Миг ошарашенно смотрела на спасителей — и вряд ли посчитала их таковыми. А затем — отчаянно рванулась, пытаясь вскочить с лавки…

— Ты — в безопасности, — медленно выговаривая слова, произнес Джек.

Так обычно успокаивают собак и лошадей. На людей тоже иногда действует.

Подействовало.

Спасенная, опираясь на руку Ирии, осторожно села. И даже смогла взять из рук оборотня кружку с травяным настоем.

Как и куда бедняга собиралась в таком состоянии бежать, остается лишь догадываться.

Ладно уж, Ирия. Сама бы рванула еще проворней. Если бы очнулась в окружении леонардитов. В любом состоянии.

— Пей. Тебе нужно выздороветь, — тем же тоном произнес Джек.

Осунувшееся лицо, запавшие глаза. Как же он устал! Возможно, сильнее, чем Ирия.

И оборотень — моложе, чем сначала показалось из-за бороды и усов. Не старше сорока. (Но и намного младше — вряд ли.) Джек годится бывшей графине в отцы. Но никак не в деды.

Странный рыбак или не рыбак накрыл одеялом несостоявшуюся утопленницу. Наконец задремавшую после настоя.

— Зажги свечи! — попросил Джек Ирию, подходя к окну. — Рассвет.

Бывшая графиня без слов повиновалась. Во-первых — действительно разумнее задвинуть ставни. Мало ли кто пройдет мимо? А во-вторых… Мало ли что во-вторых!

Семь свечей очертили круг на потемневшем дереве стола. И разом придали рыбацкой избе еще больше колдовской таинственности.

А на полу золотые отблески высветили длинную тень Ирии. Вон причудливо колеблется при каждом движении.

А рядом — неподвижная четырехногая тень лавки со спящей девушкой. И тени стола, подсвечника, прочей утвари…

Джек и Ирия сели за стол с бокалами вина. Откуда здесь бокалы? Неважно. Откуда-то ведь взялось остальное.

Блики яркого огня играют на бледном золоте стола, на темном хрустале. И вино — темное…

Откуда на осеннем берегу Альварена южанин с северным именем Джек? А табор банджарон, откочевавший в преддверии зимних холодов вместо юга на север? Откуда, наконец, сама Ирия и чуть не погибшая девушка?

Длинные, тонкие пальцы Джека сомкнулись на бокале. Мозоли рыбака, но пальцы — аристократа…

— Выпей до дна, — попросил оборотень. — Иначе не сможешь услышать.

Ирия, не колеблясь, осушила бокал. Что «услышать», и что с ней еще может случиться?

Да ничего страшного! Что терять тому, кто уже едва не лишился жизни? Если бы не Джек!

Вино зашумело в голове, хоть приходилось пить и крепче. В Ауэнте на ужин принесли быстро пьянящую «Розу». Самую горькую из всего, что бывшая узница когда-нибудь пила или выпьет. Хуже того, чем сестра Эйды запила первый скандал с отцом. Когда он назвал Ирию худшей из дочерей и своим проклятием. Но исполнил ее требование.

Травы… Травы и свечи.

Или дело не в вине, а в голосах?

Пение… Это поют банджарон…

Нет. Сквозь их музыку доносится совсем иная.

Зов. Бесчисленная тьма голосов. Тысячи… сотни тысяч. Слишком много, чтобы различить.

Нужно что-то спросить у Джека. Очень важное…

— Ты сказал: когда зовешь — может прийти тот, кто ближе.

— Древние силы спят, но их легко пробудить. Хотя чем дальше, тем труднее. Здесь — не Тенмар. Хотя и им трудно. Древние боги редко прощают. И предателей — еще реже, чем глупцов.

— Кто предатель, а кто — глупец?

Вино шумит в ушах. Вино и голоса…

— Ты слышишь их?

…Зарево на горизонте. Башня старого замка. Южной многометровой змеей ползет бесконечная армия врага. Сейчас сожмет в кольцо и задушит…

— Это… не Лиар!

— Это — Тенмар. Последние месяцы Тенмара. Древнего Тенмара. Свободного Тенмара.

— Их… нас, — и это «нас» не кажется странным! — перебили?

— Хуже… Круг замыкается, и времени мало. Всё, что есть, уже было. Они возвращаются, Ирия. Боги. Герои. Люди. Преданные часто возвращаются. Особенно — когда их зовут. Всё кончилось, но однажды в небесах Волк и Дракон истекли кровью. Четверо дали клятву, и ни один не понял этого. Пятый не клялся ни в чём, но его путь предопределен кровью одного и преступлением другого. Шестой знает и помнит всё, но не вправе раскрыть.

Странные, неведомые слова, терпко пьянящее вино, неотвратимый гул вечных волн Альварена, горькая усмешка оборотня. Всё прошло, и всё повторится, а незнание не спасет от возмездия…

Глава третья

Конец Месяца Сердце Осени — начало Месяца Заката Осени. Эвитан, Лиар — Тенмар.

1

На руках — неподъемная тяжесть. Давит, давит, давит…

Ирия открыла глаза. Так, она сидит за столом, преклонив голову на руки. То-то так затекли! Да и всё остальное — не меньше.

Сколько же часов Ирия проспала сидя? Ладно, лучше уж сидя здесь, чем лежа в келье. Или в камере Ауэнта — перед казнью.

Ирэн Вегрэ!

Ирия торопливо обернулась. Невольно поморщившись — мышцы одеревенели за ночь, будь здоров!

Уже утро. Бесконечный мрак кончился. Спасенная девчонка ровно дышит во сне, солдат и леонардитов поблизости нет.

Бывшая графиня закатала рукав — след от ножа затянулся полностью. А вот шрам точно останется надолго. Если не навсегда.

Ну и Тьма с ним! Ирии Таррент (или кто она теперь?) прельщать некого.

Лучик осеннего солнца слабо сочится сквозь плотные ставни. Странно, а на рассвете и носа не показывал.

Сочится — и тускло высвечивает обстановку. Контуры мебели, силуэт Ирэн на лавке, погасшую печь, дотла догоревшие свечи в старинном подсвечнике…

Джека нет. Его нет, а изба заперта на засов. Изнутри.

Кто запер? Сама Ирия — во сне? Спасенная девчонка? Привидения?

Беглянка, не удержавшись, скользнула к двери. Открыла, закрыла…

Нет, так и есть. И снаружи их никто не запирал. Хотя еще имеется окно. С закрытыми — опять же изнутри — ставнями.

Одежда высохла — очень хорошо. А рядом с камзолом висит теплый плащ. На меховой подкладке, подбитый соболем.

И гордо возлежит на стуле шпага в ножнах. Ирия — не великий знаток оружия. Но столь чистую идалийскую сталь не оценить трудно. А уж балансировка! И при том — простая гарда, никаких драгоценных камней. Благородному металлу дополнительные красивости не нужны, это вам не платье куртизанки. Именно такое оружие идеально для бедного юного дворянина…

— Ирэн, проснись!

Девушка застонала, открывая глаза. Ирии даже не удивилась. Только поежилась.

— А где?.. — несостоявшаяся утопленница вскинулась рывком. Взгляд встревоженной лани заметался по избе.

— Не знаю. Ушел.

— Он вернется?

— Не думаю. Пока мы здесь.

— Мне снились тени. Много теней… Они заполнили дом. Вы пили вино, а тени всё шли и шли!..

Нет, Ирия видела лишь свою тень и тень Ирэн. А также — стола, печи, лавок… А вот у Джека тени не было. Но Ирэн бывшая графиня об этом не скажет.

— Джек оставил нам жареную рыбу и хлеб, — заглянула в сковороду на печи Ирия. — И вот — вино во фляге. А в котелке — травяной настой. Всё теплое. Печь топить нельзя. Если солдаты увидят дым — утопят нас с тобой.

Настоящая баронесса Вегрэ торопливо отхлебнула из фляги. И лишь тут до нее дошло:

— Ты назвала меня Ирэн. Я сообщила тебе имя?!

— Нет. Ты мне его не говорила. И тебе лучше самой его забыть. Иначе умрем обе… Ешь быстрее. Лучше бы дождаться ночи, но вряд ли солдаты дадут нам столько времени.

Да, сейчас они ищут тело Ирии Таррент, которое на самом деле принадлежит Ирэн Вегрэ. А обе девушки, живые-невредимые, сидят тут в избушке — вино попивают, рыбкой заедают.

Ирия даже ухмыльнулась. Сколько сил, интриг, нервов, наконец, потратили мерзавец Ревинтер, герцог Тенмар, Карлотта Таррент и вдобавок Полина с Леоном, чтобы запереть в монастырь, а затем прикончить двух девчонок из знатных семей! И что? Пришел неведомый Джек — рыбак-колдун-оборотень — и все планы спутал!

Что-то еще из этого выйдет! Ирэн Вегрэ — обычная дворянская девушка. Даже переодень ее в мужской камзол — это не научит благовоспитанную барышню фехтовать. Не заставит смотреть, вести себя, выражаться, наконец, как мужчина. Юноши волочатся за юбками (ну, здесь и у Ирии проблемы будут), чуть что — лезут на дуэли, в драки. Напиваются, режутся в карты и кости. И голос у них таким высоким не бывает.

Нет, попытка подобного маскарада — это полный провал. С грехом пополам дотащить Ирэн до некоего определенного места еще можно, но не маскировать постоянно. А куда везти? Не к герцогу же Тенмару!

Да, не забудь еще о риске напороться на тех, кто знает хоть одну из вас. Лесами идти? Ага, с Ирэн!

Ладно, что толку? Выбора нет — идем в Тенмар. Припираем к стенке герцога, требуем помощи.

Второй меховой плащ — на лисьем меху — обнаружился на сундуке у стены, рядом с дорожной котомкой. Весьма кстати — Ирия уже собралась жертвовать Ирэн собственный. Та явно замерзнет больше. Серое монашеское платье годится для умерщвления плоти, но не для путешествий. Да и прикрыть его чем-то надо. Женского наряда Джек не припас. Да и где бы взял?

— Ирэн, ты знаешь своих родичей Криделей? — Новая идея начала оформляться за сбором котомки. Бредовая, как все последние полтора года.

— Ну да. Дядя Ив и тетя Жанетта.

— У них есть дети?

— Да, Серж — мой кузен. Ему сейчас восемнадцать. Девятнадцать будет в Месяце Заката Весны.

Иден тоже родилась в Месяце Заката Весны… Как вы там, сестренки?

— Я на него похожа?

— В этом наряде? — задумалась Ирэн и кивнула. — Да.

Еще бы не походить на собственного брата!

— Вот и хорошо. Ты пока едешь под своим именем, а я буду твоим кузеном Сержем. Кстати, где он сейчас?

— Весной, когда меня заперли здесь, Серж был корнетом. И отправлялся в армию генерала Аллена — служить при штабе.

Значит, и сейчас — корнет или лейтенант. Вряд ли выше. В армии Аллена — значит, на квиринской границе. Прорвемся!

2

Когда Ирия расспрашивала невольную спутницу по побегу, план дальнейших действий еще только вырисовывался. Но даже верхом от Лиара до Тенмара — не меньше трех недель. А с учетом осенней хляби — хоть к Воцарению Зимы бы добраться. Так что времени для размышлений — достаточно.

Кстати, не оставь Джек в кармане камзола изрядный кошель с золотом — беглянки добрались бы до Тенмара к весне. В лучшем случае.

Ирия в последнее время четко усвоила: за всё сделанное для тебя рано или поздно придется расплатиться. С процентами. Причем скорее — рано, и уж точно — раньше, чем ожидаешь.

Но даже если Джек — приятное и очень редкое исключение, ему-то как раз она честно надеялась когда-нибудь отплатить. Услугой за услугу. За спасение жизни — своей и Ирэн. За приют в том колдовском доме. За оружие — лучшее, что было у Ирии за всю жизнь. И за золото — на него можно купить провизию, коней и другой наряд для Ирэн. Пусть не дворянский туалет, но и не монашеский балахон, что рано или поздно привлечет к ним внимание. Не странен ли брат, что везет сестру через полстраны и до сих пор на нормальное платье не потратился?

Как ни крути, они кругом должны Джеку. Но пока вернуть нечем. Ирия за эти месяцы настолько обросла долгами, что только держись! Перед покойным отцом — за него больше некому мстить. Перед сестрами — о них теперь некому заботиться. (Вряд ли в этом можно рассчитывать на Леона.) Перед матерью, спасшей дочь отнюдь не из родственной любви. А теперь и перед Джеком, ничего не попросившим взамен.

Еще есть долг перед благородным Анри — до сих пор не отмщенным. Но до Ревинтеров добраться еще трудней, чем до Полины с Леоном.

Еще в первый день пути Ирия выспросила все известные Ирэн подробности о человеке, чьим именем назвалась. Собственном единоутробном брате — наверняка и не подозревающем о родстве.

Бабушка Ирии, Каролина Ордан, выходила замуж дважды. Ее история живо напомнила незабвенную (чтоб ей!) Полину Лигуа нир Кито, нир Таррент. И, как подозревала внучка Каролины, моральные принципы у этих дам не слишком различались. Судя по схожим биографиям — из грязи да в князи.

Первым мужем нетитулованной дворянки из обедневшей семьи стал Жорж Кридель — «всего лишь» барон. Зато вторично — после трагической смерти супруга на охоте (да, мало что меняется в подзвездном мире!) — красавице Каролине «повезло» с графом Шарлем Гарвиаком. Кто знает, не светил ли ей в третьи мужья герцог, но прекрасная дама умерла в родах, произведя на свет дочь Карлотту.

Граф пережил жену на тринадцать лет, всю оставшуюся жизнь оплакивал ее, больше так и не женился и скончался от сердечного приступа в сорок шесть лет. Оставив дочь-подростка на попечение ее брата, коему и самому тогда сравнялся лишь двадцать один год.

Впрочем, возможно, Ирия ошибается — и Каролина Ордан действительно оба раза выходила замуж по любви. Это средняя дочь Карлотты слишком озлобилась и во всём видит лишь интриги и трезвый расчет. Кто знает?

Граф Гарвиак доводился герцогу Ральфу Тенмару кузеном. А Карлотта, соответственно — двоюродной племянницей. Барон Вегрэ, отец Ирэн, был сыном младшего брата графа Гарвиака. Много лет спустя после смерти Каролины и Шарля Гарвиак две троюродные сестры оказались в одном монастыре. Родство определило их сходство. И едва не погубило Ирэн…

… - А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, что я воспользуюсь ее именем?

— Нет, она пока не собирается покидать монастырь…

Карлотта даже не лгала. Ирэн и не собиралась…

«Помощь принимай, сестру не отдавай!..»

Ирия каждый раз содрогалась, вспоминая. Джек спас ее не только от смерти. Если б не он — Ирия сейчас была бы убийцей невинного человека! Сообщницей убийцы. Карлотта, кроме всего прочего, собиралась дочь… как это называлось в одном из захватывающих романов Артура Ленна? «Кровью повязать».

3

К концу рассказа кузины Ирия уже четко знала — ни к какому герцогу Тенмару ее не повезет. Они едут к Иву Криделю.

Однажды он уже спас сестру от монастыря. Так неужели теперь не укроет другую невиновную родственницу — Ирэн?

Если нет — это будет означать, что порой и порядочные люди со временем превращаются в сволочей. Запросто.

А так это или нет — разберемся на месте.

Но вот что герцог Тенмар постарается избавиться от Ирэн — тут и к гадалке не ходи. Причем — вне зависимости от того, станет ли он помогать Ирии. А значит, везти несчастную жертву любви в пасть к старому хищнику — нельзя!

Первую неделю пути Ирия спала часов по пять. И чутко — как солдат на «седьмой минуте боевого сна». Ждала явления в придорожную таверну королевских гвардейцев, рокового приказа об аресте, неотвратимых шагов на лестнице… Вздрагивала от каждого шороха. Чтобы успеть заколоться — не расставалась с кинжалом. И с пистолетами — когда таковыми обзавелась.

К концу недели девушка понемногу успокоилась. Перестала стеречься каждого звука. Они останавливались на самых скромных и тихих постоялых дворах. И там юный небогатый дворянин, сопровождающий столь же юную сестру, подозрений не вызывал.

Дороги в северном Тенмаре — торные, мирные. Королевская армия эти края не зацепила — шла из Ланцуа и Ритэйны. А разбойников здесь повывели еще раньше.

А вот разорившихся дворян в Эвитане — пруд пруди. Далеко не у всех в нынешнее время есть личный эскорт. У некоторых остались лишь старый заложенный-перезаложенный замок да пара престарелых слуг, давно уж трудящихся не за жалование.

Какой тут эскорт? Самому впору наниматься в эскорт к какому-нибудь графу! Да сестру — в чтицы к графине. Ежели возьмут…

Дочь лорда Таррента рассудила так: если не заезжать в города и крупные сёла — на путешественников вряд ли обратят особое внимание.

Вот и не обратили. Повезло.

Исключение беглянки сделали лишь для Марэйна — мелкого городка в трех днях пути от аббатства. Там Ирия заглянула в оружейную лавку. И наконец-то разжилась парой пистолетов и запасом пороха и пуль.

Разбойников, может, и вывели, а так-то надежнее. Да и против солдат опять же — лучше пуля, чем шпага или кинжал. А уж две пули…

В соседней лавке нашлось дорожное платье для Ирэн. Не бальный наряд, конечно. Но лучше мещанские тряпки, чем серый балахон амалианской узницы.

Ирия умудрилась угадать рост и сложение. На постоялом дворе примерили — подошло. Отныне Ирэн не придется всё время кутаться в плащ.

На вторую неделю пути Ирия поверила: шанс без приключений добраться до имения Криделей — есть.

От разбойников судьба и впрямь хранила. Потому что окажись врагов хоть трое — и уже не отбиться.

Попытки обучить Ирэн простейшим приемам фехтования и самозащиты окончились провалом. А стрельбе — можно было и не начинать. С равным успехом Ирия могла заняться обучением Эйды.

Есть правила, столь вбитые в голову, что даже монастырь и прямая угроза жизни не заставят их переступить. Сама Ирия отбросила воспитание как пустую, ненужную шелуху. Или пытается.

Но это еще не значит, что и другие должны непременно поступать так же.

Глава четвертая

Середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя — Эвитан, Тенмар.

1

Что хуже — признать себя негодяем, совершившим чудовищную подлость, чтобы спасти не стоившего спасения? Или попытаться понять бывшего друга? И пойти против всех, кто понимать не собирается?

Несколько дней Серж просто ни с кем не разговаривал. Ему нечего было им сказать или от них услышать. Ни в сочувствии, ни в упреках он не нуждался.

После последнего разговора Роджер больше к нему не подходил. И Криделя это вполне устраивало. Видеть бывшего лучшего друга — точно выше его сил.

Серж сутками лежал на кровати, пусто глядя в стену. И мечтая, чтобы ему на голову свалился камень и убил. Или хоть тяжко ранил — и можно было долго-долго никого не видеть! И ничего не помнить.

Камень не упал, правда не стала клеветой, а бывший корнет Кридель не умер. А еще — не вырвался на свободу и не вернулся домой. И всё это не оказалось дурным сном!

Они его жалели. Все, даже Рауль!

Первым перестал сочувствовать Конрад Эверрат. На семнадцатый день он заявил Сержу, что кое-кому пора и совесть иметь. Потому что в их казарме уже на многих хоть раз, но выпадал жребий. А Анри и Рауль выходили уже дважды — за тех, кто не мог.

А Кридель — всё-таки не Кристиан с приступами удушья. И ничем не болен, чтобы за него сражались другие! А если не научился драться в армии — то Конрад готов поучить лично. Или просто морду набить. Потому что они все здесь — в одной лодке. И выезжать за счет других — подло.

Серж заорал Эверрату, что никого не просил выходить на арену не в очередь. А тот в ответ выкрикнул, что без тренировок Криделя туда просто не пустят. Потому что Анри — благороден за троих. И некоторые пользуются этим, не стесняясь.

Бывший корнет хотел проорать что-нибудь еще. Он много что хотел высказать… Но вместо этого стиснул зубы и тем же вечером явился на тренировку.

Возможно, фехтование даже отвлечет от мыслей о Роджере. И о том, что Кридель просто сменил одну тюрьму на другую.

Анри спас их всех… Но разве его об этом просили? Серж-то уж точно не просил!

Появление его в фехтовальном зале вызвало одобрение в глазах большинства. И слегка потеплело на сердце…

Юноша глянул в сторону Роджера. Светлые глаза виконта Николса блеснули неуверенной радостью.

Серж отвел взгляд. Что он мог сказать бывшему другу?

Ближе к середине тренировки Кридель краем уха услышал, как Крис шепнул Конраду:

— Что ты ему сказал?

— Да так — поговорили по душам.

Серж горько усмехнулся. Повернуться к ним и ехидно откомментировать он не мог. Ему в противники достался Рауль. И теперь теснит его в угол — с медвежьей силой. Этот пощады не даст!

Мэтр Лоу всегда хвалил успехи ученика. Только в армии Серж понял, насколько плохо владеет клинком…

Как же Криделю везло в Восточной Армии! Он тогда еще не был знаком с Раулем Керли.

Длительный перерыв сказался. Когда удар гонга положил конец мучениям, юноша едва держался на ногах.

— Жребий, — громко объявил Анри.

Узкогорлая ваза пошла по рукам. Четверым ее даже не предложили. Скорее всего, тем, кто дрался вчера. Потому что сегодняшних на тренировке нет вообще. Отдыхают перед боем.

А затем вазу не поднесли Сержу! Он уже открыл рот, чтобы возмутиться: сначала обносят, а потом каждый Конрад Эверрат позволяет себе…

Сосуд с черными и белыми камнями поплыл к Раулю. А тот недвусмысленно погрозил кулаком:

— Через три дня — дерись, с кем хочешь. А завтра — не идешь. Жребий, — невозмутимо показал он товарищам камешек. Зловеще черный.

Серж Кридель ощутил себя последним сопляком. И вдобавок — слабаком.

И так и застыл, проглотив язык. Неподвижно. Пока ваза не попала к Роджеру.

— Жребий… — Ошарашенные глаза, дрогнувшая рука, аспидного цвета камень…

Он что — испугался безопасного боя? Вряд ли.

Серж проследил за взглядом Джерри… И едва не отшатнулся от выражения — черный лед! — глаз Анри… подполковника Тенмара! Тот в свою очередь протянул руку к вазе.

— Жребий! — холодно бросил вожак мятежников.

Анри ведь не убьет Роджера, нет? Кридель вдруг понял, что не желает бывшему другу смерти. Ни в коем случае! Что бы Джерри ни сделал тогда, сейчас он — совсем другой человек.

Серж знал его до приговора целых три месяца. И Роджер за это время не совершил ни единого дурного поступка! И расстрелять его хотели за попытку спасения женщин и детей. Это Всеслав — мерзавец, а не Джерри!

Анри поймет, должен понять!

2

… - Серж, это была моя первая война. Войн, где сжигали деревни, стреляли в бегущих, вешали на деревьях мирных людей…

— Мне плевать, кто там кого сжигал, стрелял и вешал! Как т ы мог это делать?!

— Я сначала и не мог, Серж! А потом… я уже заразился… стал, как они! Я там порошок хеметский горстями глотал, чтобы не свихнуться!..

— Я не могу это слушать! Зачем ты мне врал?!

— Серж, я не врал… Я… я хотел всё забыть! Будто там, в Лиаре, был не я. Я не мог об этом вспоминать!..

— Не мог вспоминать? Как ты ж и т ь после этого можешь?!

— Серж, я ведь… я и не хотел… Там, в палатке, помнишь? Всеслав всё знал. Он нарочно перевел меня в свою армию. Он знал, что я не смогу…

Больные, измученные глаза. А какими глазами Роджер Ревинтер смотрел т а м?!

— Ты мне тогда сказал: «Не рискуй из-за меня, я заслужил смерть».

— Серж, прости!..

— Я сам виноват. Ты не у меня прощения проси! У Анри хотя бы!..

— И он решит, что я вымаливаю жизнь?..

Серж тоскливо смотрел в темноту, слушая ровное дыхание товарищей. Все спят, кроме него. Или почти все. Смог ли заснуть Роджер в последнюю ночь своей жизни? А Анри, что вот-вот его этой жизни лишит?

Думал ли Кридель, слыша удар гонга, что будет лежать без сна? Да был уверен, что в сновидения провалится до самого утра — едва голова подушки коснется!

Как тихо на улице! Деревья не шелохнутся. Дома в Месяце Заката Осени по ночам свистят ветра. А утро добавляет пряжи в багряно-золотой ковер умирающих листьев…

Тайком выйти на арену вместо Роджера? Бред — без жребия и в амфитеатр не пустят! Обменяться с кем-то из своих? С кем? Черные камни вытянули четверо — Анри, Роджер, Рауль и Кевин.

Потребовать у Тенмара «законный» бой? Дескать, я еще ни разу не выходил, а ты — уже дважды… Было бы смешно, не будь всё так страшно, но Анри не согласится. От такой удачи не отказываются. Впрочем, Серж абсолютно уверен: не достанься Тенмару сегодня жребий — подполковник просто взял бы его у любого из своих. Так что первый же черный камень Роджера всё равно стал бы для него воистину черным. Как Анри и обещал.

Рауль не согласится точно. Этот если и поменяется — то только с Тенмаром. Чтобы лично заколоть врага обожаемого командира! И точно проследить, не выжил ли «проклятый Николс»!

Роджер? И он не согласится — сочтет трусостью. Это раньше он был подлецом, а теперь прикрыться другом не сможет.

Хотя как раз последнему не грозит ничего. Разве что подзатыльник от Керли… Так тот и Эверрату как-то от души в лоб заехал. И ничего — гордый лейтенант пережил и даже не обиделся. Чем Серж лучше, чтобы к нему — особое отношение?

Но Роджер всё равно не согласится. Добровольно, во всяком случае.

Кевин? Немногословный скептик. Умудрился с бывшим корнетом за все три месяца лишь несколькими словами перекинуться. И — ни единого вопроса о родных. Серж его практически не знает. И всё же — если просить, то его…

«Как ты можешь ж и т ь после этого?!»

Кридель такое и сейчас не понимает. Но как будет жить сам, если позволит вот так убить друга, и пальцем не пошевелив для его спасения, — не знает тоже.

3

Здравствуй, Юг. Край теплых зим и вишневых садов. Правда, к Месяцу Заката Осени все вишни давно собраны и превращены в сладкое варенье. А до буйного летнего цветения — еще целых полгода.

Есть что-то неестественное во всём путешествии. Хотя куда уж дальше? Одна девица, переодетая юношей и числящаяся в утопленниках, сопровождает другую — ту, что едва не утонула вместо первой…

Но дело даже не в этом. Никак не проходит тревога, вновь вернулась бессонница. А причина прояснилась лишь в Тенмаре — на пороге владений барона Ива Криделя.

Просто путь растянулся на три недели с лишним. Месяц Заката Осени успел не только вступить в свои права, но и перевалить за середину. В Лиаре в это время уже снег лежит…

А кони несут среди непрекращающегося багряно-золотого буйства даже вполовину не облетевших лесов. Дорога на юг — наперегонки с золотой осенью…

Что ж — всё кончается рано или поздно. Плохо это или хорошо, но впереди — поместье Кридель. На пороге. Как и холода. Беги, не беги — рано или поздно догонят.

А день сегодня — такой хороший. Ни ветерка. И с самого утра ни облачка не набежало на чуть теплое осеннее солнце. Доброе предзнаменование или последний дар судьбы?

— Что с тобой? — Ирэн с тревогой смотрит на задумавшуюся подругу.

За эти недели герцогская племянница, похоже, глубоко и прочно уверовала в знания и ум Ирии. А заодно — и в ее интуицию. Они ни разу не нарвались на солдатский пост. Им не встретились лихие люди.

Такова уж природа большинства живущих в подзвездном мире. Искать готового о них позаботиться…

Кто ж виноват, что рядом с Ирией такого человека больше нет? И уже никогда не будет. А то и сама бы не отказалась. Замечательно ведь, когда кто-то готов помочь просто потому, что считает тебя близкой и родной…

Размечталась, дурища!

Ладно, змеи с Ирией. Хуже, что и у Иден с Эйдой защитников не осталось.

— Лиарские елки и сосны сейчас в снегу, — улыбнулась лиаранка, успокаивая подругу.

— А… Так в Тенмаре снега толком и не бывает. Грязь и сырость одни. А меня к вам весной привезли. Так что я сугробов и не видела…

— Хочешь назад? — усмехнулась Ирия.

— Что ты! — смутилась Ирэн. Как легко она краснеет. — Вот если бы в Словеон или в Ормхейм! Там ведь тоже снег есть…

— Есть, и даже больше, чем у нас. — Думать о Словеоне точно желания нет! — Ладно, судя по тому, что наплела трактирщица, — наш дядя живет милях в семи. А его поместье само к нам не придет. Дернули!

И вновь — по осенней дороге походной рысью. Как почти весь последний месяц — изо дня в день…

Глава пятая

Эвитан, Тенмар, поместье Кридель.

1

Уже на подъездах к имению возникла заминка. Это на дорогах можно представиться Сержем Криделем. А в его родном доме?

— Будешь кузеном Констансом. Он точно ни разу не был в гостях у дяди Ива. Ему, правда, двадцать два. Но слуги могут этого и не знать…

— Или он выглядит младше, — сквозь зубы пробормотала Ирия.

Час от часу не легче. Слуги не знают — зато наверняка знает сам дядя. Причем, скорее всего, в лицо — тоже. Ладно, авось не выдаст!

Вообще-то, если уж на то пошло — предать может и Ирэн. Она теперь — практически в безопасности. Зато ее «двойник» — по-прежнему вне закона за чужое убийство. «Дядя Ив, она хотела меня утопить, чтобы получить мое имя!»

При всей застенчивости и внешней доброте герцогской племянницы — Ирия знакома с ней чуть больше трех недель. Если уж родне, кого почти шестнадцать лет знаешь, верить нельзя, — что говорить о чужих людях?

Вот сейчас и проверим — совсем Ирия Таррент дура, что притащилась сюда, или всё-таки нет?

Красива все-таки тенмарская осень. Не дорожка — возвращение в золото и багрянец. Арка, ковер, коридор.

А по бокам — тропинки. Дорожки в лабиринт сада. Вьются, уводят, ускользают в осень. И тоже щедро устланы солнечно-багряными коврами.

А вон там — много алой рябины. Так и горит вдали. В обрамлении кленовых рядов.

От простых, но крепких ворот к уютно-старомодной усадьбе — всего-то ярдов пятьдесят-шестьдесят. А кажется длинней всего пути из Лиара в Тенмар.

Сотня с чем-то шагов от гремящего замка камеры Ауэнта до кованых ворот с древним львиным гербом тоже далась тяжелей многодневной тряски в карете с глухими черными окнами…

— Господин Констанс… — Дворецкий — не молод, но и не дряхл, старомоден и явно восхищен. А сопровождая их к хозяину дома, не смог побороть волнение. — Я столько слышал о вас! Ваши стихи — великолепны!

Нет! Этот Констанс — еще и поэт! Ирия бросила вопросительный взгляд на невозмутимо шагающую спутницу. Но у той в глазах — лишь промелькнувшее на миг недоумение.

Очаровательно! Ирэн не знала о кузене ничего, кроме имени.

Впрочем, творческому дебюту Ирии помешали малые размеры баронской усадьбы. И, соответственно — невеликое расстояние от крыльца до кабинета хозяина…

Кресла, стол и бюро в стиле монархов трехсотлетней давности. Стены цвета темного каштана, несколько старинных шпалер с выцветшими охотничьими сценами. Уютно потрескивают в камине дрова.

А в кресле у стола удобно устроился немолодой дворянин в старомодном костюме. При появлении гостей отложивший книгу.

На Ирию вдруг повеяло домом — каким тот был два года назад. Всего два…

На губах уже вертится тщательно отрепетированная легенда. И идущая за графиней Таррент след в след Ирэн подтвердит всё до последнего слова. Должна, во всяком случае.

Ив Кридель поднялся навстречу гостям, приветственно вскинул руку… И его карие глаза удивленно распахнулись — словно узрели Призрак Дочери Лорда. И узнали.

Дядя Ив всё понял! И как теперь уложить невероятную правду в приемлемые рамки? Реже всего верят именно ей. Она звучит всего невероятней.

— О, Творец милосердный! — воскликнул Ив Кридель. — Не может быть! Мальчик мой! Леон!..

Ирия мужественно удержалась на ногах. Что собиралась рассказать и что тщательно отрепетировали с Ирэн — теперь нужно отбросить. Не понадобится.

— Здравствуйте, дядя Ив, — пытаясь сделать голос как можно ниже, отвесила родственный полупоклон Ирия. Незаметно сжимая руку сообщницы.

Племянница всё расскажет дяде потом. Возможно.

Или нет. Леон вряд ли когда-нибудь появится здесь. Пусть за подленьким братцем числится хоть один благородный поступок. Спасение прекрасной девы из мрачного, холодного монастыря.

— Дядя Ив, я вынужден довериться вашей чести.

И нагло вру при этом! Да и «дядя» — тоже довольно странное обращение к увиденному впервые в жизни.

Но лучше лишний раз напомнить о родственных узах. Раз уж всё равно назвали «своим мальчиком».

— Что случилось, Леон?

Встревожен? Испуган? Ирия — не Полина, чтобы настолько разбираться в людях.

— Мне больше некуда везти кузину, девицу Ирэн Вегрэ. Ее насильно отправил в монастырь дядя — герцог Ральф Тенмар. Если он узнает, что девица Вегрэ покинула монастырь, мне страшно и представить, что с ней будет!

Достаточно правдоподобные речи для благородного, романтичного юноши? Для просто юноши — да, для Леона — нет. Но дядя, к счастью, племянничка не знает. А самое смешное, что почти всё сказанное — правда.

Запасных вариантов поведения — нет. И не предвидится. Если дядя Ив откажет — придется просить его выпустить незваных гостей из усадьбы живыми и невредимыми. До появления солдат.

Просить. Или требовать. Мало было угроз отцу, брату и матери, но деваться некуда. Ни в Ауэнт, ни в могилу Ирия не собирается!

А пока — бледный как мел дядя Ив с нескрываемым ужасом смотрит на стоящую за спиной «Леона» Ирэн. А они обе ждут — застыв каменными статуями.

Вот и всё. Конец, как ты печален… Логичный финал для некой доверчивой дурочки.

— Этот старый мерзавец всё никак не угомонится! — со скрытой яростью произнес дядя Ив.

Нет, Ирия окончательно отупела за последние месяцы! До любого кретина бы дошло, почему лицо барона утратило нормальный оттенок при упоминании о девице, отправленной в монастырь герцогом Тенмаром.

Опровергнуть или нет? Подождем пока.

— Вы, наверное, устали с дороги? — вопросительно взглянул на гостей дядя Ив. — Разумеется, в моём доме вы — в полной безопасности. Леон, тебе незачем было называться чужим именем. Но что сделано, то сделано. Даже лучше, если слуги не узнают о посещении лордом Леоном Таррентом дома его дяди. Да и вообще — Тенмара. Моя жена гостит сейчас у кузины, а слуги тебя прежде не видели.

Вот тебе и шанс сказать правду, Ирия. Потому что Леону Тарренту неминуемо придется отбыть домой. То бишь неизвестно куда, но отсюда — подальше.

Если хочешь, чтобы тебе помогли, — решайся. Возможность есть. И одновременно — нет.

Рисковать нельзя. Если Ив Кридель не поверит — Ирия подставит не только себя, но и Ирэн. Если поверит и захочет помочь — подставлен будет сам. Нельзя впутывать хороших людей в чужую грязную игру, откуда они запросто могут не выйти живыми!

— Я распоряжусь насчет ужина. А потом, думаю, юная дама захочет отдохнуть. А мы с тобой, Леон, еще побеседуем — если не возражаешь. Мне многое нужно тебе сказать и многое от тебя услышать. — Дядя Ив повернулся к девице Вегрэ и отвесил старомодный поклон. — Сударыня Ирэн, прошу прощения за отсутствие моей супруги. Но в доме достаточно слуг, чтобы о вас позаботиться. Я пришлю горничную. Леон, тебе тоже покажут твою комнату.

Ирия про себя вздохнула с облегчением. Точнее, пока — с его тенью. Дядюшка знает, что перед ним — не Констанс. Значит, читать стихи не заставят — уже хорошо. Ужин — еще лучше. Плохо — это намечающийся разговор по душам. Бывшая графиня не уверена, что легко выдержит беседу на тему: «Как мне жаль твоего отца!»

Любопытно, дошло ли сюда известие о ее собственной кончине? Гонцы скачут быстрее простых всадников.

Ладно, семи смертям не бывать. Выдержать придется. В крайнем случае — вежливо уйти от разговора: «Мне пока очень трудно об этом говорить!» Что опять же — чистая правда. Кристальнейшая.

2

Как чувствует себя только что узнавший: солнечная зеленая поляна, где он недавно прошел с веселыми песнями, на самом деле — коварная, зыбучая трясина? Наверное, примерно как Ирия — при известии, что Серж Кридель, под чьим именем она пересекла полстраны, в Эвитане вне закона как государственный преступник.

Везет ей на неблагополучные имена, это уж точно! Может, благоразумней сразу под собственным разъезжать?

А ведь действительно — везет. Сколько раз схватить могли! А она бы и представилась. Дескать, по какому праву, я — благородный дворянин такой-то… Будто высшие силы вдруг вспомнили об Ирии и решили вознаградить за заточение в монастыре.

Бокал терпкого вина согревает пальцы, отгоняя прошлые страхи. О которых можно уже не беспокоиться. Солнечная зеленая трясина — позади…

Это — хороший, уютный дом, здесь веет безопасностью. Ирэн здесь будет хорошо, о ней позаботятся. Найти бы такое же убежище для Эйды и Иден!

— У тебя, наверное, много вопросов, Леон? — дядя Ив выжидающе смотрит на «племянника».

Он тоже пьет маленькими глотками. А так ли ты прямолинеен и прост, как кажешься, барон Кридель?

Ладно, у настоящего Леона вопросов не нашлось бы. Разве что — кому дядя оставит усадьбу, если Серж погибнет или так и останется вне закона?

А вот у Ирии Таррент…

Исправить, что ли, репутацию Ирэн? Девушке ведь еще замуж идти. За какого-нибудь «барона или баронского сына».

— Дядя, вы не совсем верно поняли мои слова об Ирэн Вегрэ. Ее родственник, герцог Тенмар не…

Что — «не»? Не покушался на ее честь? Тогда почему отправил в монастырь? Просто так? Дядя Ив о герцоге Тенмаре дурного мнения, но сам при этом — не дурак. И герцога вряд ли таковым считает.

— …ничего не добился от девицы Ирэн Вегрэ, — мужественно закончила завравшаяся авантюристка.

Ирэн она предупредит. Вряд ли та откажется еще слегка очернить имя столь «любящего» дяди. А к репутации этого мерзавца уже ничего не прибавить и не убавить!

— Я рад. — Действительно — рад, или Ирия вообще не разбирается в людях. Хотя, может, и не разбирается. — Ты, наверное, хочешь знать, почему я не спас твою мать, Леон?

— Вы ее спасли, — возразила девушка.

— Спас когда-то. Но не стал спасать два года назад. Я не знаю, рассказал ли тебе отец всё как есть или пожалел тебя…

Отец, скорее, жалел себя. Еще два года назад Эдвард Таррент мог проникнуться жалостью даже к бездомному котенку. Но проваленный мятеж сломал папу раз и навсегда.

— …но ты теперь взрослый. И лорд своих земель. Я не имел достаточно связей, чтобы освободить из монастыря Карлотту. Но даже будь у меня все возможности — я не стал бы спасать женщину, предавшую мужа и пытавшуюся откупиться от смерти собственными детьми…

Странный, хрустальный звон в ушах. Почему пальцы в вине, почему оно на ковре?..

— Прости, мой мальчик! Я не хотел, чтобы ты обманывал себя.

Интересно, Ирия еще хоть в чём-нибудь себя обманывает?

«Вам ничего не грозит, кроме выгодного брака…»

Мама, мама, мама! Как же так?! Почему?! Как же ты…?!

— Мать сказала тогда моим сестрам, — услышала девушка собственный голос. Очень спокойный, — что их ждет только выгодный брак. А брак ждал лишь одну из них. Второй грозила казнь. Мама об этом знала.

— Леон, выжившая сестра вскоре последовала бы за погибшей. Ревинтер не оставляет шанса никому.

— Да. Я понимаю. Это — политика.

— Это — мерзость и грязь, прах побери этот мир! — дядя Ив грохнул бокалом о стену.

Алое на каштановом почти незаметно. Зато ручей на ковре стал шире. Как темнеющая кровь…

…Лиар, бегство по ставшему кошмаром родному дому, папин кабинет, догорающие свечи…

Лужицы крови… то есть вина. И слабо мерцают в отблесках камина хрустальные осколки. Старинный мидантийский хрусталь не привык к такому обращению.

Свечи, свечи, свечи… Когда же, наконец, за окном начнет светать?!

За окном. На улице. Везде.

— Карлотте нужно было выиграть время, — Ив Кридель взял себя в руки. Теперь и он смотрит, не отрываясь, на винные разливы на ковре. Не засыхают. Кровь сохнет быстрее. Кабинет папы тоже был в коричневых тонах. Оттенка горячего кемета, а не каштана, — вот и вся разница. — И для этого она решила разменять фигуры «смертников».

— Нас, — девушка подавила тяжелый вздох, и в груди стало нестерпимо больно. Нечем дышать. — Мама всегда была хорошим игроком…

В детстве Ирия никогда не могла у нее выиграть. А когда подросла — проиграла сначала Ревинтеру, потом — Полине.

— Даже в юности Карлотте не было равных. Лучше играл только Ральф Тенмар, — дядя Ив по-прежнему не сводит взгляда с озерца на ковре. Точнее — уже болотца.

Скоро высохнет, следов не останется. Их часто не остается.

Возможно, Карлотта Гарвиак любила первого ребенка. Прежде чем окончательно решила, что привязанность — это слабость.

«И не смей меня жалеть!..»

— Твой отец, Леон, не стал ее спасать из монастыря. И я не могу его за это судить.

Ирия тоже уже не могла. Вот только вместо кобры лорд Таррент притащил в дом другую змею — подколодную. Ужалившую его насмерть.

И больше нет бокала, чтобы разбить об пол! Или раздавить в руках…

— Прости, Леон, но монастырь — единственное приемлемое место для твоих матери и сестры.

3

Что? Что он сказал? Что он такое говорит?!

— Какую из моих сестер вы имеете в виду? — Это ее голос звучит так холодно? И ни капли не дрожит от боли? — Эйду или Ирию?

— Мальчик мой, за кого ты меня принимаешь? Естественно, ты не должен позволять, чтобы Эйда угодила в приют для несчастных молельщиц. Бедная девочка ни в чём не виновата!

Да, дядя Ив — порядочный человек. Невинные не должны страдать. Только преступники. Или не сумевшие доказать, что не преступники.

— Я вас понял. Вы говорили об Ирии.

А еще понимает, что всё еще числится здесь в живых.

— Прости, мой мальчик, что напоминаю об этом. — Ив Кридель, протянув руку, крепко сжал запястье племянника. — Но убийца твоего отца не должна уйти от возмездия лишь потому, что она — твоя сестра.

И не уйдет. Лишь потому, что он — ее брат.

И как обрадовался бы настоящий Леон — услышь он сейчас дядю Ива!

— Я должен сказать вам правду, — девушка твердо взглянула в дядины карие глаза. Теплые. Как оказалось — обманчиво. — Я не верю в виновность сестры. Я уверен, что Ирия не могла этого сделать!

— Леон, Леон, — дядя Ив покачал наполовину седой головой. — Я много слышал о твоей сестре. Это ведь она едва не убила того негодяя, Ревинтера-младшего?

— Она…

Жаль, что лишь «едва»!

— Леон, я не хочу тебя пугать. Но из всех детей Карлотты Ирия — больше всех на нее похожа. И всё, на что способна мать, может совершить и Ирия.

Молчи. Не шевелись. Это не тебя только что назвали потомственной убийцей и предательницей! Ты сейчас — Леон Таррент, а его никто не оскорблял.

— Потому что хотела убить подонка и негодяя?! — Всё-таки она почти кричит, так нельзя! Надо успокоиться. Сейчас же! — Если Ирия смогла дать в морду злейшему врагу и убийце, то, выходит — способна и отца родного зарезать?!

— Леон, ты, возможно, не всё знаешь. Когда твоих мать и сестер окружили в аббатстве, Ирия пыталась убить и себя, и Эйду!

— Это — лучше, чем достаться солдатам!..

— Леон, поверь — человек, готовый пролить родственную кровь, сможет это сделать снова и снова. А ваш отец… У Ирии были причины считать его врагом.

…Закатная Башня. Дочь с кинжалом в руках — против собственного отца.

Застыл на пороге ужаснувшийся камердинер…

Смогла бы она тогда?! Это сейчас легко говорить, что «ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах».

…Бледнее мела лицо Эйды. Ветер жестокой ранней весны рвется из распахнутого окна. В мертвой хватке застыли пальцы. Теплая рукоять кинжала, сталь у горла родной сестры…

Смогла бы?

…Мрачный коридор древнего родового замка. Два силуэта в отсветах факелов. Мужская тень со шпагой, женская — с кинжалом.

— Разыграем жизнь сестренки, Леон?..

…Серая, насквозь промерзшая келья. И опять — два врага в дикой схватке за жизнь. Мать и дочь…

Дядя Ив прав. Из всей семьи Ирия еще не пыталась лишить жизни только Иден и Чарли. Но отца всё-таки убила не она!

— Ирия — не убийца. Я докажу, что она никого не убивала. Я найду настоящего убийцу.

— Если тебе это удастся, Леон, я первым пожму тебе руку. Как бы я хотел ошибаться насчет крови Карлотты!.. О чём я говорю — прости меня, мальчик! Ведь в тебе тоже течет ее кровь, а ты — чист и благороден.

Ошибочка, дядя Ив. Леон как раз — редкая гниль! А кровь у нас действительно дурная — здесь ты угадал. Но это еще не причина, чтобы всех нас душить с колыбели. Или записывать в потомственные убийцы!

— Я со своей стороны — помогу, чем смогу. У тебя теперь достаточно забот, Леон. Больших и малых. Скоро придет время выдавать замуж Иден. Я бы сам вывел ее в свет, но я — отец государственного преступника и дезертира, — горько усмехнулся Ив Кридель. — А какой из Сержа преступник? Просто дурачок! Если бы не этот Ревинтер-Николс!..

— Что? При чём здесь эта мразь?!

Лучше думать о мести, чем о собственном втоптанном в грязь имени и папиной смерти! Тем более — Роджер Николс способен на всё! Такие даже в Бездне Льда и Пламени если и меняются — то лишь в худшую сторону.

Ничего удивительного, что он подставил Сержа. Жаль лишь, что путь сводного брата вообще пересекся с грязной дорожкой ревинтеровской погани!

— При том, что «эту мразь» князь Всеслав приговорил к смерти за военное преступление. А Серж умудрился с ним подружиться и устроил побег.

— Серж?! — Голова вновь закружилась, мир в очередной раз превратился в сумасшедшую карусель. Нет, на сегодня с Ирии впечатлений хватит! — Как он мог? Мой брат? Подружился с этим… этой скотиной?!

— Но, Леон, что Николс — скотина, знают совсем немногие, — грустно усмехнулся Ив Кридель. — Кое-кто в столице, некоторые — на севере. Но Серж-то — не северянин. Я, конечно, знал от твоего отца, но мальчику не рассказывал. Думал, история — не для шестнадцатилетнего парня. Еще решит отомстить и сложит по дури голову. Один ведь он у меня! А сейчас понимаю — лучше бы сказал, дурень старый… — голос барона сорвался.

Девушка вскинула голову, неожиданно услышав всхлипывания. Дядя Ив плачет! Горько и безнадежно — как и бывает с мужчинами, когда боль, наконец, прорывает сковавшие душу и сердце доспехи.

— Дядя Ив! — Слишком невыносимо чужое горе. И смотреть на него у нее права нет. А обещание мести может утешить. — Где Николс? Где его искать?

— В Квирине. В Квирине, где и Серж. Они дезертировали вместе.

Вот так раз! Ну да ничего — сынок пока в Квирине, зато папаша наверняка в Эвитане остался!

— Ревинтер — самый старший — надеюсь, не дезертировал?

— Нет, на своем посту. Министр финансов! — Ив Кридель уже справился с горем. Покрасневшие глаза смотрят твердо. — И по-прежнему — один из Регентов.

Ну что ж — скоро Бертольд Ревинтер станет бывшим министром финансов и бывшим Регентом. Покойным.

— А Иден пока выдавать замуж рановато. Четырнадцать исполнится только в Месяце Заката Весны, — через силу улыбнулась Ирия. — Сначала — Эйду и Ирию.

— Не хочу тебя разочаровывать, — вымученно улыбнулся дядя. — Но с этим у тебя будут трудности. Люди — вообще жестоки. История бедняжки Эйды слишком известна, чтобы у девочки был хоть малейший шанс. А Ирия и того хуже — прославилась убийством родного отца.

— Я докажу, что она — невиновна!

— Это спасет ее от монастыря. Но даже если сам король издаст вдруг указ о снятии всех подозрений с девицы Ирии Таррент, и документ единогласно подпишут все члены Регентского Совета, включая кардинала, — шансы твоей сестры на замужество всё равно призрачны. Люди скажут: «Дыма без огня не бывает». Вслух поверят, а про себя…

Итак, с этой глупостью тоже покончено. Ирия Таррент никогда не сможет вернуть себе доброе имя. Дыма без огня не бывает…

— Ничего, Леон, ко времени замужества Иден страсти уже поутихнут. Репутация Ирии на ней не отразится. Ты ведь не собирался искать для девочки женихов раньше, чем через три года? До семнадцати выдают только бесприданниц… Ты, похоже, устал, мой мальчик. Я позову слуг, они покажут тебе твою комнату. А заодно уберут с ковра осколки…

Глава шестая

Квирина, Сантэя.

1

Что сразу поразило Сержа в Сантэе — так это распорядок дня горожан. Здесь все — от последнего плебея до родовитейшего патриция — встают с первыми лучами солнца. И спешно принимаются за дела. Ну, за исключением самых законченных лентяев.

Объясняется это царящей здесь большую часть года невыносимой жарой. А вступает в свои права она уже к полудню.

После обеда в Сантэе не работает почти никто. Горожане ходят в гости, купаются, посещают термы и таверны. Аристократы возлежат на пирах.

Самое смешное, что подобный распорядок здесь — круглый год. Да, зима в южной Квирине — одно название даже в сравнении с Тенмаром. Снега не бывает отродясь. Но и жары особой нет. А Сантэя всё равно привычек не меняет. Веками.

Сержа такая жизнь не коснулась. Гладиаторы, как и военные, живут по иному режиму. Удел гладиатора — тренировки. А когда выпадает жребий — еще и бои в амфитеатре. Ближе к ночи, когда спадает жара (коей в Месяце Заката Осени опять же нет) — горожане жаждут развлечений. Сегодняшнего боя, будь он проклят!

Серж надеялся увидеть Кевина на утренней тренировке. Но, увы — его там не оказалось. Молчаливого лейтенанта, похоже, именно сегодня понесло в другой зал! А вопрос — никак не из тех, что при скопище народа обсуждают!

Ладно, время еще есть. Не вытаскивать же Кевина посреди тренировки в коридор. Самое то — сначала разозлить, потом уговаривать.

В своем решении Серж окончательно утвердился в спарринге с Роджером. Нет, конечно, Кридель и раньше знал, что друг фехтует ниже среднего. Но чтобы настолько…

Сам бывший корнет мастерством отнюдь не блистает. На него и Рауля не надо — Конрада с лихвой хватит. Но для Джерри самый достойный противник — Крис с его болезнью. Роджер владеет оружием как провинциальный дворянин, никогда не служивший в армии! Причем — на порядок хуже Ива Криделя.

Кто Джерри учил, о Творец милосердный? Его ни в коем случае нельзя выпускать на ринг — да еще против Анри!

Да что же ты делаешь, сто змей и один их Темный Властелин?! О нет, ну кто так защищается? Грудь прикрыл, голову подставил.

Полностью осознав боевой уровень друга, Серж ощутил такой шок, что сам допустил грубейшую ошибку в защите. И раскрыл — коли-не хочу! — не что-нибудь, а левый бок. Сейчас это не грозит ничем — оружие защищено. Но если в настоящем бою…

Кретин, а еще Джерри ругаешь! Сейчас как…

Вместо легкого укола в бок Роджер неожиданно увел клинок в сторону, выпуская Сержа из-под удара.

— Это еще зачем?! — возмутился Кридель. — Джерри, это — тренировка. А я, уж прости, фехтую не хуже тебя.

— А то я не понял! — сквозь зубы пробормотал тот.

— Так какого Темного?..

О, нет!

Тьма с ним, с Кевином, — нужно поговорить с Анри. Он — умный, взрослый человек. И должен понять! Кридель сумеет всё ему объяснить.

Джерри был тогда чуть старше, чем Серж — сейчас. Его самого здесь никто за взрослого не считает. Так пусть те же стандарты применяют и к Роджеру!

Тенмар сумеет переступить через личную ненависть — если ему толком объяснить…

После тренировки Анри первым вышел из зала. Серж стрелой вылетел следом.

— Подполковник Тенмар! — задыхаясь, по-военному отчеканил Кридель в коридоре. Да, он еще не втянулся в режим. Но втянется — обязательно. Особенно, если Анри не убьет Роджера! — Разрешите обратиться!

— Разрешаю, — тепло улыбнулся Тенмар. И у Сержа отлегло от сердца.

Анри — не озлобленный фанатик и не упертый дурак! Он всё сейчас поймет. Всё будет хорошо…

— Подполковник Тенмар, мне нужно с вами поговорить. Не здесь, — быстро добавил Кридель. Заметив сунувшийся в дверь и тут же убравшийся назад любопытный нос Конрада Эверрата. — Вопрос жизни и смерти!

Что сущая правда. Жизни и смерти Роджера.

— Хорошо, идем в библиотеку! Там сейчас точно никого нет.

2

Стыдно сказать, но за все дни пребывания здесь Серж так ни разу и не заглянул в казарменную библиотеку. А ведь в детстве в отцовском доме книги были его лучшими друзьями! Куда более интересными, чем шпаги и пистолеты.

Отец хотел, чтобы сын поступил в Академию, стал врачом. Но в семнадцать лет юноша «заболел» военной службой…

Кридель поспешно дал себе слово заходить сюда каждый день — после вечерней тренировки. А сейчас — с сожалением скользнул взглядом по ровным рядам корешков.

И поймал взгляд Анри — как раз задержавшийся на одной из полок. Ах да, он же любит читать. На его кровати всегда лежит какая-нибудь книга…

Не то, что у многих других! Им лишь бы байки солдатские травить.

И, кстати — с чего бы такая забота о пленных? Книги ведь — не самая дешевая вещь. Даже такие — в простом переплете, без замочков и украшений. И подобную ценность в гладиаторском корпусе держат…

Или это потому, что большинство заключенных — дворяне, и квиринцам это известно? Лишенные титула, вышвырнутые на арену — но всё равно дворяне. Бедный Анри! Отец Сержа хоть барон, а не герцог.

Тенмар резко встряхнул темными волосами. Будто тоже отгоняет невеселые мысли.

И уверенно направился к самому дальнему от пожилого библиотекаря столу, кивком велев Криделю следовать за собой.

Здесь — действительно уютно, и солнце не светит в глаза. Не будет повода струсить и отвести взгляд!

— Серж, я тебя слушаю.

Язык прилип к гортани, во рту пересохло. А все нужные и умные слова как-то враз позабылись. Папа бы уговорил кого угодно. А вот Серж…

— Анри! — поспешно выпалил он. Прежде чем смелость окончательно бросит его на произвол судьбы. — Анри, ты не должен убивать Роджера!

Брови Тенмара сошлись в одну линию, у губ залегла жесткая складка. Серж помнил, что Анри старше его лет на десять — не больше. Но сейчас он кажется ровесником Рауля!

А сердце ухнуло в пятки. Потому что стало ясно: ничего не вышло! И не выйдет.

— Если это всё… — Тенмар начал вставать.

— Погоди! Ты не понимаешь!.. — Серж, уже толком не соображая, что делает, изо всех сил вцепился в руки подполковника.

Главное — удержать на месте. Чтобы дослушал!

Анри легко мог разжать хватку. Да и самого Криделя отшвырнуть как щенка. Но пока не отшвыривал, и юноша торопливо говорил…

Говорил, бормотал, пытался объяснить. А Тенмар слушал с закаменевшим лицом. Лишь чуть дергалась щека. Левая.

— Анри, понимаешь, он же не умеет драться! — в третий раз, уже совсем тихо повторил Серж.

— Зато умеет нападать впятером на одного, — в глазах Тенмара застыл мерзлый черный лед. — А еще он насиловать женщин умеет. Или об этом он рассказать забыл?

— Не забыл, но… — Кридель мучительно покраснел. — Анри, там все так себя вели…

— Серж, если завтра все пойдут на улицу… скажем, топить младенцев, — ты пойдешь с ними?

— Я — нет, но… Анри, ему же было всего девятнадцать!

— А тебе, Серж, сейчас — восемнадцать. А Крису было тогда четырнадцать. Но он за всю жизнь не сделал ни единой подлости. Серж, каждый из нас — либо человек, либо нет.

— Анри, Роджер не только не умеет драться. Он — не может, пойми!..

— Серж, прекрати! — А вот сейчас и впрямь отшвырнет назойливого собеседника куда подальше!

— Анри, он правда не может! — в отчаянии почти закричал юноша. К змеям библиотекаря — пусть слышит, если хочет! — Анри, я тренировался с ним в паре! Он не смог меня ударить даже защищенным клинком! Тренировочным!..

— Настоящим — сможет, не расстраивайся! — Тенмар поднялся так резко, что вынудил Криделя отшатнуться. И тоже поневоле вскочить.

Теперь они — друг напротив друга. В самом мирном помещении корпуса. В хранилище знаний стольких людей, выбравших иной удел жизни. Протяни руку — и коснешься теплого переплета…

— Анри! — Ну как же он не поймет?! — Анри, даже если ему представится шанс — Роджер не сможет тебя убить! А ты — сможешь… Да и дерешься ты лучше любого из нас! Анри!!! — юноша очертя голову загородил дорогу шагнувшему к выходу Тенмару.

— Серж! — предупреждающий лед в глазах подполковника.

— Анри, это будет убийством! — почти прошептал юноша. — Самым настоящим! Ты убьешь беззащитного человека! Чем тогда будешь лучше тех, с кем дрался?

— Серж, — Тенмар смотрит на Криделя с сожалением. Как на хромую лошадь, старую беззубую собаку или слабоумного человека. — Серж, тот, кого ты защищаешь, был в Лиаре. В Лиаре — где живут близкие тебе люди. В замке твоих родных! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Как ты отцу в глаза смотреть собираешься?

Пламя бывает черным, а взгляд может сжигать! Как сейчас…

Серж вновь невольно отшатнулся. И тут же разозлился — на себя.

Он — не мальчишка, его не запугать! При чём здесь отец? Он всегда говорил, что друзей не предают! Папа бы понял!..

— А как вы, подполковник Тенмар, смотрели бы в глаза родителям тех, кого притащили в Квирину?! А кого не дотащили и схоронили по дороге? Или даже не схоронили, а просто бросили? Вороны схоронят! — еще проговаривая это, Кридель понял, что в запале перегнул палку. И страшно сказать, насколько необратимо.

Его за это самого сейчас — на смертельный поединок!

Ну и пусть.

А еще Серж понял, что Анри его сейчас ударит. По-настоящему. Захотелось зажмуриться…

— Корнет Кридель! — С таким льдом в голосе Всеслав Словеонский обращался к Роджеру. Приговаривая к расстрелу. — Вы, вне всякого сомнения, никогда бы не завели людей в западню. И не потеряли в боях ни единого солдата.

На «вы» Анри обращался к младшим офицерам или в шутку, или — чтобы раз и навсегда определить дистанцию. На памяти Сержа он так говорил только с Роджером.

Значит, семь бед — один ответ! Бывший корнет Кридель отныне — тоже изгой. Ну и пусть!

— Подполковник, вы специально потребовали перевести Роджера в ваше подчинение! — заорал, уже не стесняясь тех, кто может подслушать, Серж. — Вы — такой же, как Всеслав, только притворяетесь!..

Договорить он не успел.

— Корнет Кридель, я считаю нашу беседу законченной. Как вы должны понимать — вызывать я вас не собираюсь, что бы вы мне еще ни заявили. А сейчас — прошу освободить дорогу.

Ошалевший Серж почему-то покорно отступил в сторону. Анри четким военным шагом вышел из библиотеки, оставив юношу стоять с раскрытым ртом. В обществе старых книг и так и не обратившего на спорщиков внимания библиотекаря…

3

Опомнился Серж через несколько минут. Даже не взглянув на равнодушного свидетеля их ссоры, юноша стремглав выскочил в прохладный, полутемный коридор, где уже не было Анри. Зато толпилось полным-полно малознакомых, расшумевшихся после тренировки гладиаторов.

Кридель завертел головой, ища своих.

Не нашел.

В соседнем коридоре первым на глаза попался Рауль. Лучше бы, конечно, кто менее преданный Тенмару. Но с другой стороны — этот-то точно должен знать, где его драгоценный командир.

— Рауль, вы Анри… подполковника Тенмара не видели?

И зачем уточнил? Сам же выдал себя с головой.

Ну и Темный с ними со всеми! Кридель — всё равно не участник их восстания. А значит — и не один из них.

И вообще — вряд ли их благородный Арно Ильдани одобрил бы убийство человека, не способного себя защитить!

— Я Анри не видел, — раздельно произнес капитан Керли, заслоняя Сержу дорогу. Точь-в-точь, как он сам меньше четверти часа назад — Тенмару. С той разницей, что Криделю противника не отодвинуть. И даже не обойти. — А вот ты, похоже, видел. И судя по тому, что ищешь опять, — ты или наговорил ему гадостей и хочешь извиниться, или наговорил гадостей и собираешься добавить. Ну?

Гну!

— С чего ты вообще взял, что я ему гадостей наговорил? — Серж ощутил злорадство. Ах, Рауль ему «тыкает»! Ну так и Кридель так может!

— С того, что вы явно успели поссориться — судя по твоему тону. — Керли на столь вольное обращение и глазом не моргнул. Привык. А ведь старше Сержа лет на двадцать с лишним! — И раз Анри оборвал разговор — значит, ты его допек. Что ты ему сказал?

— Правду! — юноша честно попытался заявить это с вызовом.

Темный дернул вообще обратиться к Керли. Под каким бы предлогом теперь улизнуть?

Да и чем больше вспоминаются собственные слова — тем почему-то гаже на душе…

— А он тебе правду никакую не сказал? — Рауль смерил юношу тяжелым взглядом.

И стоит немалого труда не отвести глаз.

— Я всё про себя знаю!

— А раз знаешь, то какое имеешь право грубить тому, кто вывел из пекла всех нас?! — взорвался Керли. — Что за тобой-то есть, кроме спасения подонка, которого уж точно спасать не стоило?

— Рауль, — Кридель невольно отступил на шаг. — Рауль, Анри дерется в сто раз лучше Роджера… Это будет не поединок, а убийство! — в отчаянии выговорил юноша.

Сколько раз ему еще придется это повторить, чтобы хоть кто-нибудь услышал?!

— Да я бы сам эту мразь без всякого поединка придушил на месте, если б не Анри! Как представлю, что в мое поместье такие же николсы заявились!..

Клокочущая ярость в голосе, бешеные глаза разъяренного медведя. Серж никогда еще не видел таких у Рауля. Да он сейчас просто сгребет дерзкого сопляка за грудки и вытрясет душу! Или своротит челюсть одним ударом — в четверть силы. А уж если в полную…

Юноша отступил к самой стене, чувствуя спиной холодный камень. Совсем рядом, в ближайшем коридоре — голоса и беззаботный смех. Но здесь, у этой стены — только капитан Керли и корнет Кридель.

Да и не звать же на помощь! Недостойно… И Эверрат засмеет до конца дней — своих и Сержа.

— Да его любой из нас давно прикончил бы — если б Анри не запретил трогать!

— Что?! — у Криделя аж голос сел. И исчез страх — напрочь.

Боевые офицеры, благородные дворяне! Вот что значит — посидели в камерах с солдатней. Ни в одном благородства не осталось! Даже того, что в Анри! Вместо дуэли — подлое убийство!

А Роджер как себя тогда вел?! Как благородный дворянин?

Рвут на куски две правды. И не объяснить даже себе, почему продолжаешь защищать друга. Но… Если б Анри убил Роджера тогда, в Лиаре — это было бы справедливо. А сейчас — нет! И почему так, а не иначе, — не растолковать. Просто — знаешь.

— А ты что думал? — сурово усмехнулся Рауль. — Кто защищал твоего Николса, пока ты валялся на койке? И думал, прощать тебе его или нет? Анри сразу запретил его, как он выразился — «оскорблять». А то наши могли не только оскорбить, но и в морду дать. У нас у всех семьи в Эвитане остались — хоть это тебе понятно? В твоем Роджере мы видим врага. И не смей судить ни одного из нас! Это не в твой родной замок каратели пришли. С такими вот роджерами в первых рядах!

— Рауль! — Кридель совершенно смешался. — Рауль, он… он раскаивается в том, что тогда было!..

— Сомневаюсь! А если даже и так, Серж, — кому от этого легче? Скажи еще спасибо, что здесь — Анри, а в нём благородства на пятерых! И скажи спасибо, что это — наша казарма, а мы — офицеры Эвитана. Попади Николс к солдатам — они бы еще не то с твоим другом сделали.

— О чём ты?..

— Ты не бывал в тюрьмах для простонародья, Серж. И, надеюсь, не побываешь, — голос Керли стал теплее. — Таких, как Николс, там очень не любят. У всех есть дочери или сёстры.

— Рауль… — пробормотал Кридель, — прости, но… Но я не могу иначе! Я не могу это объяснить, но я должен его спасти! Попробуй понять!..

Капитан Керли нахмурился, махнул рукой, отвернулся и пошел своей дорогой…

Глава седьмая

Квирина, Сантэя.

1

Выбора не осталось. Путь к спасению теперь — лишь один. Всё-таки Кевин.

А если Серж не уломает и его?

Нет, о плохом думать нельзя! Накликаешь.

Меньше чем четверть часа спустя юноша в очередной раз убедился — никогда и ничего нельзя откладывать на последний миг. Первый же встреченный гладиатор — Жан Вальден — сообщил, что у лейтенанта Контэ вообще-то с самого утра лихорадка. И находится он в лазарете. Жан, живущий с захворавшим в одной казарме, лично оставил больного на попечение Шарля.

— У него же бой вечером… — растерянно пробормотал Кридель.

— Да ты не волнуйся! — Вальден хлопнул собеседника по плечу. Юный дворянин покорно вытерпел и это, и «ты». А заодно — и вечную просьбу «не волноваться». В конце концов, за Сержем действительно пока, кроме дезертирства, других заслуг не водится. А Жан, хоть и простолюдин, — выволок с поля боя раненого Керли. — За Кевина виконт Эверрат пойдет. Еще с утра обменялись.

Тьма побери! Еще утром можно было успеть к Кевину раньше Конрада. А последний был сегодня с Сержем в спортзале. И даже — трижды в спарринге.

Судьба два раза шла Криделю навстречу! Может, пойдет и в третий? А уж Серж больше не проворонит? Раз «виконт Эверрат» опять встал на его пути. Любит он всё делать за других!

— Жан, где Конрад?

— Так ушел недавно в город с Раулем и Анри…

Гладиаторов действительно отпускают в увольнительные. Раз в неделю по Солнечным Дням — примерно каждого пятого по жребию. Но бой Роджера пришелся на День Адарты — святой Адрианы.

В такие дни «вольную» дают сегодняшним бойцам. Квиринцы знают, что пленники не сбегут столь малым числом. Сантэя — в нескольких неделях пути от границы. Чужаки не знают дорог, по-квирински говорят с явным акцентом. Такие привлекут к себе внимание в первый же день.

А спрятаться на каком-нибудь корабле — тоже не выход. За беглецов положена награда — так что любой капитан выдаст, не раздумывая. Кроме того, триста человек в трюме не спрячешь, а за побег одного казнят троих!

Положение осложнилось. У Сержа на сегодня привилегий нет — его вряд ли выпустят.

А Конрада нужно видеть позарез! Это — последний шанс! Конечно, можно Эверрата и дождаться, но… Но если обладатели жребия отправятся в амфитеатр, не заходя в казарму?

Серж должен что-нибудь придумать! Придумал же на квиринско-эвитанской границе… До сих пор последствия расхлебывает.

Ладно, попробуем самое простое. Почти наверняка ничего не выйдет. Но дальше казармы не пошлют, больше, чем в морду, не дадут…

— Мне положена «вольная»! Я сегодня дерусь.

Дежурный центурион — гладко выбритый бровастый вояка лет сорока с чем-то — уставился мутными, полусонными глазами. Сантэйские солдафоны тоже делают вид, что носом после полудня клюют, а попробуй напади…

Так и есть — сонная одурь вмиг исчезла из глаз:

— Имя?

— Серж Кридель… Гладиатор Сергий!

— Про тебя ваш полковник ничего не говорил.

И этот на «ты»! Эвитанскому дворянину! Ну ничего, когда-нибудь Серж Кридель сквитается со всей Квириной!

Кстати, странно. Все гладиаторы — формально равны. А Анри даже стража упорно именует по званию. Вдобавок, чаще — по завышенному.

— Я не успел его предупредить. К тому же я хочу прогуляться один…

— Что будет с твоими товарищами, если сбежишь, знаешь?! — рявкнул центурион.

У Сержа что — вид беглеца? И какое его центурионское дело…

— Так точно! — по-военному отчеканил юноша.

— За одного — казнят троих, — не преминул напомнить бровач.

Гад!

— Я помню.

Центурион склонился над списком. Плохо видит?

— Так, трое ушли, ты — четвертый. Правильно?

Правильно. Роджер никуда не уходил. Лежит в казарме лицом к стене — как совсем недавно Серж.

А если не получится — бровастому хмурцу всегда можно объяснить: «Подхватил лихорадку, перед боем поменялся жребием. Честно лежу в лазарете, потому и не дрался».

Но должно получиться! Иначе лихорадку подхватит Роджер. Потому как Серж силой отберет у него жребий.

С Джерри они ни разу не дрались на кулаках. Может, боец он и лучший, чем фехтовальщик. Но Кридель честно постарается…

— Клянись честью, что говоришь правду.

— Клянусь, — Серж честными глазами уставился на центуриона.

Так вот под какой замечательный залог выпускают на прогулку эвитанских военнопленных! Честь — у дезертира, нарушителя присяги, государственного преступника и подневольного гладиатора? Ну, насмешили!

2

Прожив в родной стране восемнадцать лет, Серж умудрился побывать в столице всего трижды. Он даже в армию направился по рекомендации друга отца.

Жильбер Ниро и пристроил юношу в штаб к полковнику Мишелю Гардану. На южное пограничье с Квириной — где настоящих боёв не случалось уж лет десять. А когда нанятые империей варвары нарушили перемирие, в Восточную армию прибыл Всеслав. И разгромил и варваров, и регулярные войска Квирины за неполных три месяца.

Серж хорошо помнил огромную, в полмиллиона жителей Лютену. Но Сантэя с ее диким полувосточным укладом кажется втрое многолюдней! О чём Кридель думал, собираясь здесь кого-то разыскивать? Где — по всему городу?!

— С дороги, осёл! — ударил по ушам хриплый вопль.

Юный гладиатор в последний миг еле увернулся на узкой улочке — от летящей сзади (прямо на него!) телеги. Спешно вжался спиной в прохладные кирпичи стены ближайшего дома.

Под грязные ругательства возницы телега с грохотом промчалась мимо — едва не задев Сержа. Кованые копыта и грубые деревенские колеса простучали совсем рядом…

Так он ничего не найдет. Казармы — явно не в центре.

Кридель перевел дух. Думай же, думай! Куда обычно наведываются гладиаторы с «вольной»?

Ну, во-первых — не в богатые районы. Там пленным иностранцам делать нечего. Бои не столь хорошо оплачиваются, чтобы в заведениях для знати развлекаться. Друзей среди аристократов или рабов у гладиаторов нет. А больше никто в тех кварталах не селится.

Значит, искать нужно в близлежащих районах.

Всего-то…

Серж отчаянно попытался припомнить разговоры товарищей. Куда они чаще всего ходят? Гладиаторы здесь — чужие, по-квирински говорят плохо. Значит — есть место (и, наверное — не одно), где эвитанский акцент понимают нормально. Не могут же «отпускники» всю увольнительную просто шататься по городу!

«Лис»… Какой еще «лис»? Да, Кристиан упоминал о какой-то таверне… Серж еще как раз не хотел никого видеть. А Крис говорил о кабаке, куда можно сходить в последний день недели, по-местному — День Солнца. Кридель еще тогда эти дни не особо различал.

А таверна называется… Серж тогда еще вяло подумал «лис-Крис»… «Лис и ворона»!

Не факт, что Конрад сейчас именно там. Но зато в «Лисе» могут знать, заходил ли он сегодня вообще. Да и про других гладиаторов-эвитанцев…

А даже если и нет — трактирщику наверняка известны и прочие места гулянок пленных бойцов.

А вдруг сейчас в «Лисе» пьют гладиаторы из других стран? Может, эвитанцев сегодня где-то видели они? Анри — личность приметная. Его даже квиринские центурионы уважают.

А Конрад наверняка вместе с командиром. Вызывать его на разговор наедине придется тоже при всех. Но Серж что-нибудь придумает…

Осталась еще одна трудность — где этот «Лис с вороной»? Ну да язык до Южного Моря доведет. Серж не знает слишком многого — позарез необходимого в жизни. Но вот квиринский его отец в свое время выучить заставил.

3

— Вон туда, парень, — махнул рукой в сторону виднеющейся вдали площади первый же сантэец, у которого юноша набрался решимости спросить дорогу. И, оказывается, его квиринский с тенмарским акцентом не так плох, как он в глубине души побаивался! — Там через площадь, мимо Рынка Рабов, потом свернешь направо. Возле того поворота еще банджарон пляшут — так что не спутаешь. Только иди осторожнее — лучше краем площади. А то там торги сегодня. Столпотворение — не ровен час, пришибут…

Рынок Рабов!

Серж совсем позабыл, что в Квирине существует рабство! Нет, об этом говорили, конечно. Но сам он ни одного раба так ни разу и не видел. Даже тюремные уборщики обычно приводят в порядок камеру, пока заключенные — в общем зале. А залы — когда пленных запирают на ночь в камерах.

Кридель и сам сейчас — не свободен, но гладиатор — всё-таки не раб. Даже если свобода — лишь фикция, как у эвитанцев. Ни перепродать их, ни насильно задержать в Квирине, вздумай они требовать выдачи Эвитану, никто не посмеет…

Еще издали расслышав гул и рев толпы на площади, юноша невольно замедлил шаг. Теперь-то ему точно не нужен провожатый! Если б не Роджер, Серж вообще развернулся бы прочь. Видеть людей, превращенных в живые вещи!

Будь проклят Всеслав! Если б не он, бывший корнет сейчас был бы дома — с родителями. А не в этой Творцом проклятой Сантэе, коей давно пора в Ледяную Бездну. Вслед за городами из «Священных Свитков», омерзительными всему подзвездному миру. Потому что грехов и подлости в Квиринской столице не меньше!

Обругав себя за малодушие, юноша ускорил шаги. И на площадь почти влетел.

— Сильный раб из Южных Земель! Может выполнять любую работу! Здоров как бык! Вон какие зубы! Открой рот, скотина!..

Горожанин, посоветовавший Сержу обойти площадь по краю, оказался прав. Точнее, оказался бы — если б табор за это время не переместился. И не расположился ровнехонько на пути.

Вокруг пляшущих банджарон — восхищенные зрители. Там продают людей, а эти пляски устроили! Воистину — чернь есть чернь. А у банджарон чести меньше, чем у любого наемника.

Едва не плюнув от отвращения, юноша ринулся, усердно работая локтями, в обход табора. И волей-неволей оказался к окруженному городской стражей помосту еще ближе.

— Красивая рабыня. Обучена чтению, письму, счёту, игре на лютне, арфе, гитаре…

Он не будет смотреть на это!

В бешенстве расталкивая воняющих дешевым вином плебеев, Кридель пробивался через хищную, заполонившую Рынок толпу. Гладиаторы что — всегда ходят здесь?! Или лавируют дворами? Или торги — не каждый день?

Ну, конечно. Где взять столько рабов? Да и зачем всех тащить на аукцион?

Но Серж сейчас с ума сойдет!

— Великолепная рабыня! Четырнадцать лет, еще не знала мужчин. Посмотрите, что за кожа, просто атлас!.. Тунику сними, дура, кнута захотела?!

Толпа не редеет и не кончается. Зря Серж не ринулся напрямик — через банджаронские пляски. Когда же кончится площадь? Сколько двуногих зверей способно на ней поместиться, в конце-то концов?!

Бесконечные вскинутые вверх лица. Встрепанные, мокрые от пота волосы. Не блистающие чистотой туники, пихающие соседей локти…

Здесь что — собрались все полмиллиона плебеев Квирины?!

— Меня купите, меня!

Серж дал слово не смотреть. Но не смог не обернуться на полный звериной тоски женский вопль. Это кто же настолько с ума сошел, что проданным быть рвется?!

Сошла, точнее…

Молодая женщина в рабской тунике выдирается из железных рук двоих крепких служителей. С края помоста тащат тощего мальчишку лет пяти — взвывшего еще громче. Не по-квирински (мать знает язык, ребенок — нет), но Кридель понял. На любом языке:

— Мама!!!..

Распорядитель торгов махнул рукой — женщину волокут под навес. Еще один здоровяк-служитель направился следом, на ходу вынимая из-за пояса кнут.

Толпа разом потянулась на цыпочки. Послышались ехидные смешки. Кто-то лезет вперед — поближе рассмотреть новое, еще более захватывающее зрелище…

Красный туман поплыл перед глазами.

Чья-то мерзкая рожа ехидно комментирует обнажившееся тело!

Рожа кривится. Рожа предлагает скинуть цену за растяжки. Да и следы от кнута останутся…

Рожа требует дать попробовать товар — всё равно ведь он уже не первой свежести.

Рожа вопит от боли, хватаясь за расквашенный нос.

И, пока не оттащили, Серж бьет вторично.

Глава восьмая

Эвитан, Тенмар.

1

Прощаться лучше сразу. Меньше волнений. Меньше слёз. Меньше воспоминаний.

Поэтому Ирия предпочла уехать утром.

Дядя Ив предлагал задержаться на несколько дней. Но тайком доставивший юную деву Леон не вправе рисковать секретностью визита. Ибо чем больше времени под чужой крышей — тем вероятнее разоблачение. Насчет последнего даже врать не пришлось.

После завтрака дядя вызвал племянника в кабинет. Для последнего серьезного разговора.

Прощальный взгляд на столь знакомые шпалеры и ковер. С него уже исчезли вчерашние пятна…

Как же хочется здесь задержаться! Особенно — возле уютного тепла камина.

Загоститься в поместье Кридель можно не больше, чем вернуться в Лиар. Но зато никто не запретит сейчас сесть поближе к веселому солнечно-оранжевому огню. Вот в это почтенное кресло. На мягкий, потертый каштановый бархат…

— Если что не так — прости, — вздохнул Ив Кридель, когда «Леон» изложил причины столь быстрого отъезда.

За что «прости»? Что не спас мать Леона, рассказал о ее преступлении, не верит в невиновность племянницы? Потому что она — дочь Карлотты.

— Вы ни в чём не виноваты, дядя Ив. — Или меньше, чем многие другие. Те, кому просить прощения не придет и в голову. — Вы уверены, что сможете позаботиться об Ирэн? Герцог Тенмар ни за что не должен узнать, что она — в вашем доме.

— И не узнает. Я введу в дом… ну, скажем, мою воспитанницу. Все, кто читают романы, — поймут, как нужно. — Дядя Ив впервые за всё время мягко, тепло улыбнулся.

А его карие с прозеленью глаза, оказывается, красивы. Да, сейчас видно, что он — брат Карлотты. По крайней мере — внешне.

— «Если девушка входит в дом дворянина на правах воспитанницы — она его внебрачная дочь», — процитировала Ирия «Благородную Клотильду» Артура Ленна. — А как быть с теми, кто не читает романов?

— Они поверят тем более — сами так делают, — заговорщицки улыбнулся дядя.

И вновь нестерпимо захотелось задержаться еще хоть на день! Целый бесконечный миг хотелось. Накатило волной… И прошло.

Нельзя привыкать к чужому теплу, чужому дому и чужой семье — если они никогда не станут твоими. Если твоего уже не будет ничего и никогда. Кроме свободы и дороги. И это уже — невообразимо больше, чем совсем недавно смела надеяться узница Амалианского аббатства.

— Чтобы предотвратить скандал, герцог Тенмар способен на многое. Объявить о смерти Ирэн. Или, наоборот, заявить, что вернул ее домой…

— Мальчик мой, — дядя Ив чуть грустно взглянул на «Леона», — юные всегда относились насмешливо к поколению отцов. Но хоть я и немолод и не вращаюсь в свете — не настолько же я наивен.

У Ирии успело заполошно подскочить сердце, прежде чем барон закончил:

— Всё-таки Ральфа Тенмара я знаю гораздо дольше, чем ты прожил в этом невеселом мире, Леон. И даже если герцог объявит, что у него в каждом имении по добровольно вернувшейся племяннице Ирэн Вегрэ, я, естественно, не помчусь его оспаривать.

— Я и не сомневался в вашем уме, дядя Ив! — с облегчением улыбнулась девушка. С самым настоящим, искренним облегчением.

А теперь пора встать с чужого кресла. И попрощаться с не совсем чужим человеком. Навсегда. Присохшую к ране повязку рвут сразу… но всё равно больно!

Ирэн облила подругу слезами. Сама Ирия даже не дрогнула. Всё равно изменить ничего нельзя. Ни взять Ирэн в пасть к старому волку, ни остаться самой. Так какой прок в слезах?

Последний взгляд на старинный особняк в старомодном стиле прошлого века. Так и не ставший для Ирии убежищем.

Конь, дорожные сумки с провизией, большая фляга с вином, шпага, кинжал, пистолеты, мешочки с пулями и порохом… Деньги в кошеле под плащом. Ничего не забыла?

И дорога. Бесконечный путь в никуда…

2

Ирия ошибалась, думая убежать от зимы. Снег повалил после обеда — облачно-белый, крупными хлопьями. Месяц Заката Осени вступил в свои права.

На ночь девушка остановилась в придорожном постоялом дворе.

Забавное название — «Пляшущий Свин». На вывеске — грязно-розовый поросенок. Намалеван грубо, но вполне узнаваемо. Упитанный, с ножом в одной передней лапе и вилкой — в другой. А на задних радостно отплясывает.

Улыбнувшись, Ирия поглубже надвинула капюшон плаща. Шляпа от холода уже не спасает.

И вошла в теплый зал. Здесь должны неплохо готовить — судя по царящим уже на крыльце потрясающим ароматам жаркого… И еще чего-то очень вкусного! К хорошему привыкаешь легко, но бывшая узница еще не успела забыть кухню амалианского аббатства.

Следующую ночь дочь лорда Таррента проведет уже в Тенмарском замке. В зимовье старого хищника. Волка или шакала — скоро выясним. Потому как судьба бросила карты — и больше ехать некуда…

— Господин желает лучшую комнату? У меня есть… — Хозяин заведения похож на свою вывеску. Разница лишь в клочковатой бородке.

— Не нужно лучшую. Любую, но с большим окном. И одеяла потеплее.

У комнаты нет собственного лица. Одна из многих. Как и другие на бесконечном пути из Лиара в Тенмар. Эта — последняя… но кажется лишь продолжением предшественниц.

Кровать, комод, стол, стулья, окно… Большое и без решетки. Прыгать будет удобно.

…С высоты Дозорной Башни враги кажутся почти муравьями. Но и муравьи в таком количестве устрашают. Сотни крыс съедят саму кошку.

Пламенеет пожарами горизонт. С самой высокой башни замка хорошо виден багряный Запад.

Неотвратимо ползет черная змея. Обвивает крепость аспидным кольцом.

Студеный ветер развевает чёрно-алый плащ, непокрытые волосы. Не страшно. Что северянке местный холод? Бледная тень зим родины, отвергнувшей свою королеву.

А небо пылает негаснущими огнями — который день и ночь подряд.

Кого древние боги прощают реже — предателей или глупцов?..

…Пора уже привыкнуть к странным снам. Но, вернувшись в реальность безликой темной комнаты, Ирия больше не смогла уснуть. Придется отдыхать в логове старого хищника… если получится.

Скорый завтрак — и вновь дорога. Заснежившаяся за ночь. Тончайший ковер, легкий-легкий… В Лиаре уже сугробы — ни пройти, ни проехать.

Забавное существо — человек. Зачем-то едет туда, не зная куда. Искать то, не зная что. Потому что другие «человеки», коим лично он ничего дурного не сделал, взяли на себя право открыть на него охоту.

Сколько можно напоминать себе, что выбора нет? Что никто и нигде не ждет. Кроме врагов.

Конечно, в Лютене затеряться проще и легче. Но как раз там по закону подлости обязательно найдутся знающие Ирию в лицо.

Не в Пляшущем же Дворе искать помощи! Она, может, и слишком наивна. Да и романтических книг в детстве перечиталась через край. Но даже у нее хватает ума понять: благородные воры и бандиты встречаются еще реже, чем порядочные солдатня и наемники.

Будь Ирия мужчиной, никто не помешал бы ей удрать в армию. Или поступить под чужим именем в Академию. Наняться в экипаж корабля, в конце концов.

Опять же — увы. Возможно, у героини книги это и получилось бы! Но в реальной жизни переодетую женщину разоблачат — рано или поздно. Причем, скорее — рано.

Путешественница пустила Снежинку в галоп — стало холоднее. В последние недели вообще слегка знобит — с самого Альварена. С первого дня в аббатстве. Будто в крови осталась частица ледяной стыни озера…

Темный и все змеи его, что за мысли лезут в голову? Но сегодня — наверное, из-за снега и легкого морозца (действительно легкого — разве ж это холод для лиаранки?) — Ирия замерзла особенно сильно. И не спасают ни плащ, ни быстрая езда!

Кончай ныть, в монастыре было не теплее. Вдобавок — никакого горячего питья, теплого плаща и меховых одеял по ночам.

К вечеру, когда Ирия подъезжала к ближайшему от замка селу — милях в семи-восьми от старой твердыни — девушку уже ощутимо трясло. И вовсе не от страха.

Пожалуй, придется заехать в таверну — выпить горячего вина… Не хватало только разболеться. Нашла время!

Многодневная дорога из Лиара подходит к концу. Подошла. Вплотную. И ногой порог пробует — не ловушка ли?

В древних замках часто устраивали западни непрошенным гостям. Не в Лиаре, но родовому гнезду Таррентов всего-то лет триста. Вот тенмарская крепость — раза в три старше.

Если это ошибка — еще не поздно развернуться и погнать Снежинку прочь. Куда-нибудь. Куда угодно. Деньги еще есть.

Рано или поздно — схватят и разоблачат. Но не сегодня и не завтра. Даже не через месяц — если быть осторожной. А несколько месяцев кажутся королевским подарком — если вспомнить, что в пасть к старому волку попадешь уже к ночи. Через считанные часы.

Или завтра — если переночевать на здешнем, не таком уж плохом постоялом дворе. И привлечь нежелательное внимание.

С другой стороны, таверна — это место, где можно узнать много полезного. В том числе — и о хозяевах замка…

Проезжая мимо первой избы, Ирия окончательно определилась. Лошади нужны передышка и корм. А ее хозяйке — тоже неплохо бы ехать в столь сомнительные «гости» не на пустой желудок.

А вот на ночь здесь лучше не оставаться. В столь большом селе наверняка найдется хоть один шпион из замка. Или всё, что Ирия слышала о герцоге Тенмаре, — бабушкины сказки.

Давать противнику фору в целую ночь — излишне. Так говорил герой какой-то прочитанной хроники. Кто-то не запомнившийся из целой плеяды знаменитых эвитанских полководцев минувших веков…

3

Несмотря на вечернее время, народу в «Горячей кружке» оказалось немного. И выбрать подходящий стол труда не составило. Вот он — угловой и с хорошей видимостью входа.

— Молодому господину дичь или свинину? — Упитанный трактирщик — просто сама любезность.

Ну что ж — хороший корчмарь, как и хороший повар, обязан быть толстым. Как знающий лекарь — здоровым.

Этот по сравнению с хозяином «Свина» даже тощеват, пожалуй.

— Лучше свинину! — улыбнулась Ирия.

Сытое хрюканье доносилось, когда она ставила лошадь в уютную, сухую и теплую конюшню. Свиней радушный хозяин держит сам, а вот дичь наверняка покупает у охотников. Значит, цена — соответствующая. Стой таверна на лесном тракте — всё было бы наоборот.

Трактирщик понимающе ухмыльнулся:

— Белое, красное? У нас богатый выбор вин.

— Зато я — небогат, — улыбнулась девушка.

Еще решат, что тут графский или, того хуже — герцогский сын инкогнито разъезжает. Всё-таки таверна — не самая удачная мысль. Но что сделано, то сделано.

Улыбка трактирщика, как ни странно, никуда не делась:

— Тогда, если молодой господин не обидится — могу рекомендовать несколько недорогих, но хороших сортов красного. Из виноградников Марэ. Или белое илладийское. Но оно — дороже.

— Красное — на ваше усмотрение. Из виноградников Марэ.

Илладийское подают почти везде. А вот графство Марэ снабжает лишь Тенмар и Лютену.

И выдает подобный ответ — северянина или жителя центральных графств! Нет, Ирия явно пошла в отца! Увы, материными разумом и хваткой судьба обделила. Впрочем, Карлотта при всех своих уме и цинизме в итоге тоже просчиталась.

Ну и Темный с ними со всеми! Достаточно, что приняли за юношу, — уж в этом-то сомнений нет. А чтобы заподозрить в молодом темноволосом дворянине официально утонувшую белокурую девицу из Лиара, нужно быть кем-то проницательнее и осведомленнее простого трактирщика. Не переодетый же он правительственный осведомитель!

Ирия в очередной раз порадовалась собственному мальчишескому детству. Стань она настоящей благовоспитанной барышней вроде Эйды — и никакой маскарад не поможет. А еще хорошо, что не удалась внешностью в мать. Женственные формы южанки и мужской костюм не скроет.

Чего только Ирия не наслушалась в детстве от нянек! «Тощая», «костлявая», «ноги как палки»…

Зато теперь пригодилось! И… что бы она сейчас делала без отца, не возражавшего против уроков фехтования для дочери? До самого прошлого года.

А судя по взглядам посетителей — весьма хорошенькой здесь считается подавальщица. Полнотелая деревенская девушка.

Та, что уже несет «молодому господину» поднос.

Вкусно благоухает южными травами жаркое. Приветливо темнеет долгогорлый кувшин. Очевидно, обещанный «хороший сорт красного» из Марэ.

Невольно сравнив себя со служанкой, Ирия вновь усмехнулась. Некрасивая? Ну и Темный с ней, с красотой! Кому это счастье принесло?

Зато — не пойманная!

Горячее жаркое просто тает во рту. Да и подогретое вино — как нельзя кстати. Даже озноб начинает сдавать позиции.

Может, еще и не простудилась? Просто волнение…

Пожалуй, кувшин можно не допивать, перелить во флягу. А это вино совсем не пьянит…

Путешественница потянулась за кувшином. И чей-то пронзительный, изучающий взгляд аж заколол лопатки.

Кто это здесь такой интересующийся? Всё-таки местный герцогский шпион?

Обернулась резко.

У противоположной стены за таким же угловым столом — двое юношей. На вид чуть старше Ирии. Потягивают что-то дымящееся из кружек.

А ведь когда вошла — были абсолютно поглощены беседой друг с другом. На поверхностный взгляд. Вот тебе и «на поверхностный»!

Ирия сочла парней безопасными. А теперь их в ней что-то заинтересовало!

Тот, что слева, худощавый и темноволосый, толкнул локтем приятеля — что-то быстро шепча на ухо. Но напарник — более крепкий шатен — отвести взгляд и не подумал. Продолжает пристально разглядывать. Теперь — уставившись прямо в глаза.

Если шпион — то весьма наглый. Хотя откуда Ирии, кроме романов, что-то знать о шпионах?

— Господин желает что-нибудь еще?

Оказывается, не заметила подошедшего трактирщика. Даже стука шагов не расслышала!

— Благодарю вас, нет. Кто молодые люди за столом вот в том углу? — Легкий кивок в их сторону.

Шатен — видимо, опомнившись — вновь склонился над тарелкой.

— Не обращайте внимания, молодой господин. Тоже приезжие молодые господа не из богатых. Сняли комнату в… — Трактирщик вопросительно взглянул на Ирию. Та, сообразив, достала серебряный ритен. И монета вмиг исчезла в горсти источника сведений. — В доме вдовы-мельничихи. Живут уже больше трех месяцев. С ними третий, но он в таверну ходит редко. Они тут патреты «на природе» малевать изволят…

Значит, портреты на природе. Трое юношей.

Будь Ирия совсем уж наивной — ну хоть как полгода назад — может, и поверила бы. Трое дворянских сынков сидят и рисуют портреты на природе. Крестьян на фоне полей, коров на пастбищах, лошадей на выгоне… Дождливой осенью и метельной зимой. На улице!

Романтика.

Что ребята не просто портретисты из Лютенской Академии, — и ежу ясно. Но всё остальное — не ее дело, потому как к Ирии Таррент отношения не имеет. Три месяца назад еще папа был жив…

А что на приезжих волками смотрят — тут и гадать нечего. Сами скрываются.

В будущем, если оно появится, — может, и стоит приглядеться. А сейчас главное, что они для Ирии безопасны.

— Моя лошадь накормлена, напоена? — обернулась девушка к хозяину.

— Конечно, молодой господин.

— Тогда еще раз благодарю за еду, вино и сведения, — на чисто выскобленный стол лег еще один лик покойного Фредерика Второго.

— Благодарю покорно, молодой господин, но стоит ли ехать на ночь глядя? У меня есть свободные комнаты. С утра бы, после завтрака? — Круглое лицо кажется искренне сочувствующим.

Мысль очень соблазнительная — учитывая, что за окном уже стемнело. Да и накрапывающий дождь дорожному настроению не способствует.

А здесь вкусное жаркое — можно еще порцию заказать! Горячее вино, теплая постель, уютный огонь очага…

А также наверняка поблизости — солдаты, берущие на заметку всех приезжих. И совершенно не обязательно стражи закона прибудут за Ирией. Может, и за тремя другими чужаками, давно застрявшими здесь…

А на закуску — милый трактирщик, за умеренную плату продающий сведения о посетителях каждому встречному-поперечному. Нет уж!

Глава девятая

Квирина, Сантэя.

1

— Подполковник, — центурион покачал головой, — я с глубоким личным уважением отношусь к вам, но приказ отменить не могу. Вы уже были сегодня в городе. И у вас через три часа бой. Я не могу выпустить вас еще раз.

За без малого два года Анри успел убедиться — в таких случаях спорить бесполезно. Слово «приказ» имеет в армии Сантэи почти магическое значение. «Не может» — значит «не может». Ни один человек не выйдет из гладиаторского корпуса до завтрашнего полудня, кроме как на бой. А наличие всех заключенных проверяется каждое утро.

Утром — проверка, в полдень — казнь. Ты знал об этом условии, когда принимал решение за себя и других, Тенмар.

Тянуть время — бесполезно. Сегодня еще удастся скрыть отсутствие Сержа, завтра утром — уже нет. За одного сбежавшего умрут трое — если он не вернется до утра.

И как прикажете еще двоих выбирать? Жребий кинуть, монетку подбросить?

— Анри! — Конечно же, Рауль.

— Только не отговаривай, ладно? — поморщился Тенмар.

— Не буду. А ты — меня, — четко выговорил Керли.

Как взглянуть в глаза тому, кто только что сказал: «Добровольно умру вместе с тобой»? А как смотрел под Ланном? Если б не ты, Рауль Керли был бы сейчас дома — с женой и детьми.

— Только Шарль должен жить. Тебя, Анри, знаю — не отговорить. Но его мы вдвоем заставим. Нельзя оставлять мальчишек совсем без старших офицеров.

Дальше можно не продолжать. Когда их с Раулем пристрелят — единственным толковым капитаном останется Эрвэ. Николс — не капитан, а одно название.

Вот и решилось.

Тенмар поднял глаза на Керли. Выговорили они одновременно:

— Николс.

Сынок Ревинтера валялся на кровати лицом к окну. Рауль шагнул было вперед, Анри слегка отодвинул его в сторону, подошел сам, тронул бывшего карателя за плечо:

— Капитан Николс, встаньте!

Тот вздрогнул, прежде чем обернуться. Можешь не вскидываться — не поможет.

Обернулся, сел… В глазах — страха нет, только безнадежность. И то ладно. Тенмар вовсе не уверен, что сможет убить молящего о пощаде. Даже — последнюю мразь.

Но то — убить, а не выкупить им жизнь своих. Так что Николсу уже не поможет ничто. Как и им с Раулем.

Жаль, что здесь еще Ревинтера-старшего нет. Подставить под залп вместо Керли.

— Прошу прощения, — Роджер Николс говорит тихо, но хоть без дрожи в голосе. — Я полагал, до боя еще есть время. Я ошибся?

Ему всё-таки не по себе. Иначе бы так четко и раздельно слова не произносил.

— Ошибся! — зловеще пообещал Рауль, свирепо сверля врага темными от ненависти глазами.

Анри про себя усмехнулся. Не знал бы — сам бы не поверил. Роджер Николс — едва среднего роста, тонкий в кости, в больших серых глазах ни намека на наглость или злобу — выглядит явно младше своих лет. Немудрено, что Серж его опекать начал. Глупый щенок — ядовитую змею.

— Капитан Николс! — чеканя слова, произнес Тенмар. — Корнет Кридель не вернулся к назначенному часу в казарму. Если мне не удастся уговорить центуриона или Темного с рогами выпустить нас с капитаном Керли на его поиски — завтра трое гладиаторов будут расстреляны на плацу. Вы войдете в эту тройку.

— Значит, вы меня не убьете сегодня, и я доживу до завтра? — горькая усмешка искривила уголок рта Николса.

— Доживете! — пообещал Анри. — И не пытайтесь сбежать. Вас не выпустят.

Вот в этом на центуриона рассчитывать можно.

Николс окликнул Тенмара уже у выхода:

— Серж пропал?

— Пропал или удрал! — прорычал Рауль.

— Вряд ли сбежал — он предупрежден о последствиях. — Анри искренне надеялся, что это так. И что мальчишке попросту не наплевать на «последствия» — для тех, кого он друзьями уже не считает. Если вообще считал.

Впрочем, шанс выяснить это есть! Не теряя времени. Если очень повезет. Непонятно, какого змея Тенмар раньше не додумался, — спишем на отсутствие мозгов.

Последнему ослу ясно, что центурион — тоже виновен. Выпустил мальчишку, поверив слову чести. Да, меньше виновен, чем бывший подполковник. Старому служаке грозит не расстрел, а увольнение. Но всё же…

— Я знаю, как выйти в город.

Анри впервые видел, чтобы Рауль оборачивался столь стремительно:

— Что?! Издеваешься, да?!

— Как выйти в город мне и подполковнику Тенмару, — не опустил взгляд Ревинтер.

— Если ты задумал удрать…

— Рауль! — Одергивать друга в присутствии врага нельзя, но тут — особый случай.

Анри наглухо закрыл дверь и вплотную подошел к Николсу. Керли не отстает — по-прежнему готов кинуться в драку. Разъяренным медведем.

— Капитан Николс, я вас слушаю.

— И почему это я не гожусь?! — прорычал Рауль.

Роджер Николс улыбнулся — впервые за всё время пребывания здесь. Бледно, одними губами:

— Вы врать не умеете…

2

Рауль, что — железный?!

Нет, он, конечно, кругом прав. Если б не капитан Керли с его ратной доской, Эверрат сейчас нарезал бы круги по залу. А это — крайне глупо. И подозрительно.

Но фигуры невозмутимо и планомерно скользят по доске. И волей-неволей приходится отвечать. А ох как хочется вместо этого…

Пойти вместе с Анри. Чтобы, если понадобится — прикрыть спину! И лично дать в морду Сержу — едва тот в руки попадется!

Вряд ли он действительно сбежал. Именно поэтому и «в морду», а не «прибить на месте». Шансы на побег они Темный знает сколько раз еще в тюрьме обсуждали. Не настолько ведь даже этот идеалист — дурак! А вот что в какую-нибудь историю вляпался…

Это ж надо умудриться — сначала спасти редкую мразь, а потом еще продолжать защищать? А напоследок — в одиночку отправиться шататься по незнакомому городу! С чужой «вольной».

Нет, как только Тенмар Криделя притащит — Конрад тут же познакомит эту глупую морду со своим кулаком. Быстро, пока не оттащили. Потому как — давно руки чешутся!

— Рауль, если с Анри что-нибудь… — начал Эверрат.

— Осада, — равнодушно ответил капитан, методично двигая «конницу» к вражескому «монарху».

Действительно. Чего зря спрашивать? Если подполковник и Вальден не вернутся — расстреляны будут уже девять. И сам Керли — добровольно в их числе. Конрад искренне уважал его за это, но сам предпочел бы тянуть жребий. Умереть, заслонив собой Анри, — это да. Но тот не дал себя прикрыть — ушел без бывшего порученца.

Сейчас от них уже ничего не зависит. Кости брошены, игра идет. Без них! Без Эверрата!

Он ни секунды не сомневался — маскарад Анри и Жана никого не обманул. Центурион знает их в лицо. Просто предпочел «не узнать». Чувствует вину, что выпустил Сержа. Так почему бы не помочь узникам, формально не нарушая правил?

— Кор, осада, — Рауль двинул «регента» на середину доски, загоняя вражеского «монарха» в угол.

Эверрат ошалело встряхнул головой. До боя — меньше часа. Где-то в жаждущей гладиаторской крови Сантэе Анри в компании Жана Вальдена ищет круглого дурака Сержа Криделя. В казарме ждет смерти подколодная змея Роджер Ревинтер-Николс, коего пока запрещено убивать. Под кроватями валяются двое связанных, раздетых догола рабов-уборщиков. В соседнем зале ждут «запасные» — Андре Мори и Рене Соньер. Всё хорошо. Лучше не бывает!

Да еще это дурацкое облачение! Ну кто придумал, что гладиаторы должны драться в кретинских набедренных повязках, еще более кретинских золоченых плащах за плечами и золотых же шлемах с разноцветными султанами? Того, кто ввел подобную форму, самого бы заставить в ней походить!

Несмотря на весь кошмар, Конрад едва не расхохотался. Представил в этом Кровавого Пса. Хотя нет — лучше Тита Виллия!

Не забыть бы еще перед выходом этот змеиный шлем напялить! Хотя церберы проследят.

Кстати, а с чего Эверрат вообще решил, что ему дадут тянуть жребий? Скорее всего, их просто задержат в амфитеатре. А ваза с камешками ждет лишь оставшихся пятерых…

— Рауль! — Не хочется напоминать, но придется.

— Триумф, — «флот» угрожающе поплыл к «монарху» Конрада. Только-только (как казалось — удачно) сменявшемуся местами с «кардиналом».

Лейтенант и сам удивился, что еще способен думать о «ратниках». Но Керли играет не хуже, чем вчера, позавчера и год назад. Не сдаваться же! И не проигрывать. И уж точно — не ныть на плече друга!

— Рауль, если что… — Конрад постарался произнести это как можно беспечнее. Кажется, получилось. — Мы ведь четверо точно умрем?

— Точно может знать лишь Творец. Милосердный и Вездесущий. — «Регент», кочергой «конницы» перескочив чужих «смертников», ловко приземлился через клетку от вражеского «монарха». — А вот твой «король» точно умер. Смерть, — одним наклоном длинношеего «регента» Керли сбил фигуру побежденного правителя.

— Рауль, я — серьезно!

— Скорее всего — да.

— Мори и Соньер знают?

— Конечно, — капитан смёл фигуры с доски и взялся методично расставлять их вместо побежденного. — Но я бы на твоем месте не спешил записывать себя в покойники. Впрочем, если хочешь — тебя еще не поздно заменить. Кстати, Анри об этом просил.

— Мне вызвать вас на дуэль?! — возмутился Кор. — Или Тенмара?

— В морду могу и так дать. Без вызова. Как и Тенмар. Ты спросил, я ответил.

Ну ладно — не ныть же! Сам ведь хотел умереть за Анри. Горькая ирония судьбы — ни Конрад, ни Мори с Соньером сегодня вообще не должны драться. «Черный камень» вытянул лишь Керли… Но вряд ли ему с того легче.

Будем надеяться, Кевин когда-нибудь простит себя. Старая рана могла открыться у любого, а Тенмар никого не пускает на ринг в таком состоянии.

— Рауль, подожди немного, — в кои-то веки серьезно попросил Конрад. — До героической смерти я еще должен кое-что сделать.

3

Если кому и можно довериться — то именно Крису. И как раз его лучше не втягивать. Но — куда денешься?

— Крис, в эти Октавианы ты должен выйти в город. Обменяйся с кем угодно, но выйди! У Рынка Рабов найдешь табор банджарон. Это срочно, запомни! Скажи, что тебе нужна банджаронка по имени Звезда. И только ей лично скажешь, что со мной случилось. Это вопрос жизни и смерти, понятно?! И моей любви!

— Да, конечно! — Конрад ждал, что Крис будет возражать, не в силах представить смерть брата. А тот стиснул зубы и выдержал! — Кор, я обещаю, — твердо выговорил он. — Я… клянусь!

Вот теперь губы братишки дрогнули. А ему — нельзя!

Кристиана ждет сюрприз, но если не он, то никто. А Звезде к гладиаторским казармам не прийти.

А вот теперь можно и умирать!

Эверрат успел вовремя. Солдаты явились, когда Рауль двинул первого «смертника» новой партии.

Человек пятнадцать — для «охраны» четырех гладиаторов. Впору возгордиться.

— Вас двое. Где еще два воина? — выдал дежурную фразу центурион. Три часа назад самолично выпустивший этих «двух» — переодетыми в рабов-уборщиков.

Впрочем, где они сейчас — он действительно не знает.

— Наверное, задержались в таверне. Возможно, подойдут прямо к амфитеатру, — Керли отодвинул доску. Излишне резким жестом. Впервые за эти три часа. — Если нет — их заменят запасные. Как и положено традицией — они ждут в соседнем зале.

В повязках, плащах и с пернатыми шлемами наперевес.

— Носилки готовы, — чуть наклонил голову центурион. По его знаку двое солдат потащились за Андре и Рене.

А Рауль подхватил за основание султана свое раззолоченное уродство. И просто кивнул Конраду:

— Идем!

Неужели казарму Кор видит в последний раз? Да было бы что жалеть! Вот родное поместье — это да.

Керли, не оборачиваясь, строевым шагом направился к выходу. Эверрат — за ним, стараясь не отставать.

Следом, щурясь на заходящее багровое солнце, бредут Мори с Соньером — уже в шлемах.

Пляшут в золоте солнечные блики. Рябит в глазах. Как зимой — когда от ослепительного солнца невыносимо искрит снег…

Эверрат, забудь. В Квирине снега не бывает. Как и нормальной зимы. Ее и дома-то не было. Зато в Лютене…

Рабы-носильщики привычно ждут — с чудовищными носилками наготове. Открытыми — для удобства жадных глаз плебса.

Конрад с гораздо большим удовольствием проехался бы верхом, но кони положены лишь эскорту. Поистине устрашающих размеров. Не кони, эскорт.

Еще бы! Призван защищать гладиаторов то ли от толпы, то ли от искушения удрать.

Сбежишь тут, как же, когда за это!.. Эверрат едва не прокусил губу.

Интересно, а императорская преторианская гвардия больше, чем гладиаторский конвой? Наверное. Ведь стоит туда кому-то попасть — и он тащит с собой всю родню. А император послушно подписывает патенты. Целая плеяда императоров — один за другим. И никого из них это не спасло.

Носилки плавно поднялись над головами рабов. «Героям дня», точнее — «вечера», положено проплывать над толпой. В «боевых костюмах» и не менее боевых церемониальных шлемах. С крыльями.

И с золочеными копьями в крепких руках. Гордо вскинутыми к небесам.

Глава десятая

Эвитан, Тенмар.

1

Замок Тенмар Ирия таким и представляла. Темную, мрачную громаду.

А над ней — плачет небо. Мерзлыми снежными хлопьями.

Веками крепость росла — медленно и неотвратимо. Так набирают мощь камни. Только те — ввысь и вширь, а замок Тенмар оброс пристройками и флигелями. Новые башни, анфилады и залы неровным кольцом обвивали старые.

Тенмар. Жилище легендарных королей, воинов и магов. Наверное, самый древний замок в Эвитане.

…Слабо чадят факелы, до костей пробирает озноб, гонит вперед ночной ужас.

Ирия уже знает, что опоздала…

— Ваша комната, баронесса, — хмурый слуга со свечой в худой руке расщедрился на первую и пока последнюю фразу. За весь путь по выстывшим, сумрачным коридорам ночного замка — до боли схожего с родным. С тем, во что тот превратился за последние два года! Во что его превратили.

Разве что шпалеры на каменных стенах — не настолько выцвели. Наверное, менее древние. Или за ними лучше ухаживали.

Камин — на противоположной от кровати стене. Чтобы гости замерзли точно. Учитывая размер комнаты — полторы лиарских девичьих спальни. Только там сестры Таррент и Кито обитали вчетвером, а здесь предстоит мерзнуть одной Ирии.

Правда, и сама кровать — роскошна. В ширину — пятеро влезут. Да и балдахин впечатляет.

Отец всегда говорил: лишняя роскошь лишь мешает. Но после монастыря уже ничто «лишним» не кажется. Может, под балдахином найдется и пара десятков теплых одеял?

Или тонкое покрывало. Тенмар ведь южное герцогство — здесь спящие и камином с жаровней обойдутся. Если ее вообще принесут.

Ладно, хуже, чем в келье — не будет, потому как не бывает. В крайнем случае — балдахин стянем и завернемся!

Фальшивая баронесса и бывшая графиня едва не фыркнула. А вытянутое бесцветное лицо «собеседника» осталось каменной маской. Серой.

— Госпожа баронесса, ужин и горячее вино вам принесет горничная, — одарил он гостью второй фразой. И какой длинной!

А потом присел на корточки возле камина. И взялся сноровисто и умело его разжигать.

Значит, герцог Тенмар — вовсе не так уж слаб и немощен. Дома отец махнул рукой на всё и вся, так слуги только что на головах не ходили. А здесь — вышколены от и до.

Девушка присела в широченное кресло — работы весьма известного мастера прошлого века. Выписанного его современником-королем аж из Мидантии. За огромное жалованье.

Кресло — теплое, и всё равно — холодно. Комната проморожена. Ну для чего люди живут в каменных пещерах с каминами, а? Если можно строить деревянные дома с печками?

Ирия поспешно закуталась в плащ. Теперь осталось дождаться, пока слуга уйдет. Больше, чем есть, спать и согреться, ей необходимо остаться одной. Чтобы спокойно подумать.

Всё пошло не так. И нужно точно знать, как поступить дальше.

Ирия прибыла в каменную пасть дракона, назвалась баронессой Вегрэ. Так что отступать поздно.

Ожидала она здесь всего — в том числе и худшего. И честно пыталась подготовиться.

Но не понадобилось.

— Госпожа баронесса. — Слуга уже превратил холодное украшение комнаты в веселый и уютный островок тепла. И теперь выпрямился. Чтобы вновь почтительно склониться. — Ее Светлость герцогиня просила передать: когда поужинаете — она навестит вас.

— Я буду рада, — скопировав лучшие интонации Полины, кротко склонила голову девушка.

Она действительно ждала любого поворота судьбы. Но не того, что герцога Тенмара попросту не окажется дома. И кого теперь припирать к стенке темными историями из маминого прошлого?

2

…Летит сквозь снежную мглу черная птица.

Белые хлопья оседают на агатовых перьях — и немедленно тают. Сильные крылья рассекают воздух.

И — мириады льдинок в лицо. Крошечных, острых осколков льда…

Ожерелье серебряных капель вокруг тонкой шеи, отблеск луны на сумраке крыльев. Мрачная тень на серебре лунном диске.

Слабые, слабые отблески сквозь зимнюю тяжесть бесконечных облаков…

— Ты спишь, дитя мое?

Да. Успела уснуть в мягком, уютном кресле. Самолично придвинула его к камину. И вдобавок умудрилась (когда — убей, не вспомнить!) разуться и забраться в теплое бархатное гнездо с ногами. Кресло такое большое, а Ирия, оказывается, — такая маленькая. От макушки до пяток поместилась.

Сколько же времени не было служанки?!

— Я сама принесла тебе ужин.

Ужин?

Девушка проснулась окончательно. И ощутимо вздрогнула от накатившей волны озноба. Да, ужин должна была принести горничная. Ирия ждала и задремала!

«Сама принесла»… Это не служанка!

Встряхнув уже привычно-короткими темными волосами, девушка стремительно обернулась к двери.

Глухое черное платье. Бледное немолодое лицо. Про такое говорят: «со следами былой красоты».

Корона седых кос…

Какая горничная? К гостье-самозванке явилась самолично хозяйка замка! С подносом вкусно дымящейся снеди. Ах да — слуга ведь и о визите герцогини предупреждал…

Ирия торопливо вскочила.

Да что такое? Не только знобит. Еще и кости ломит, и голова кружится!

Потерпишь. Не сидеть же, когда стоит старуха, равная тебе по положению… даже выше. Причем теперь — намного.

Старуха? Мать Анри.

Сколько же ей лет? У него ведь не было старших братьев. Только сестра, но не в поколение же у них разница.

Карлотте Таррент еще далеко до старости — несмотря на суровый устав монастыря. На сколько же Анри был старше Ирии?

А на сколько старше Всеслав, вспомни, а?

— Благодарю вас. Мне, право, неловко. — Девушка поспешно присела в реверансе — прямо в мужском костюме. И приняла у герцогини поднос — заодно ища глазами, куда бы его пристроить.

На пол, что ли? Или на инкрустированный чем-то очень дорогим туалетный столик? А еще можно — на широкий подоконник, сдвинув плечом гардину…

— Возьми на колени, — мягко улыбнулась герцогиня, усаживаясь в соседнее кресло. И тем подавая пример. — Я давно не видела тебя, Ирэн.

Стоп! Потому что или Ирия — совсем дура, или сей бледный печальный призрак самой себя мягко намекает: ты — не Ирэн. Кто хоть раз их видел — уже не спутает.

А значит — врать нельзя!

— Я — не Ирэн Вегрэ.

Неопытной интриганке и врунье следует радоваться полумраку. Но как же жаль, что слишком слабый свет камина оставляет лица в тени!

— Знаю, дитя… — всё та же мягкая и грустная улыбка.

Полина была «доброй старшей сестрой». А сейчас Ирия нарвалась на типаж «доброй старой бабушки»? Наверное, в этом мире позволяют себе не лицемерить лишь такие, как Николс. Злобные, ограниченные инстинктами ублюдки, не скрывающие омерзительной натуры! Законченные твари!..

Заткнись, неблагодарная дура! Анри тебе тоже не врал!

А ты поторопилась бы с ответом. Тут родная мать погибшего друга ждет объяснений, зачем в ее дом заявилась самозванка, укравшая чужое имя и титул?

— Я — Ирия Таррент.

— Ирия Таррент умерла в Лиаре, — с мягким укором перебила герцогиня.

И что дальше? Здесь сейчас нет злобного герцога Тенмара, чтобы ему угрожать. Напротив Ирии — только пожилая дама. С виду — такая грустная и добрая. И ни Карлотте, ни ее дочери она ничего не должна.

И что прикажете врать?

Да ничего! Не умеешь — не берись, как говорил когда-то папа… Не знаешь, что врать, — говори правду!

— Я не умерла.

Ну их, эти приличия! И лучше всё-таки поесть. Пока ужин окончательно не остыл. Перед темницей разумнее подкрепиться.

Впрочем, до темницы дело не дойдет — кинжал с собой.

Тем более. Зачем отказываться от последней трапезы?

Лиаранка и сама не заметила, как рассказала почти всё. Всё, что перевернуло ее жизнь…

Мчится в замок усталый отряд во главе с Анри. Десяток человек на насмерть вымотанных конях…

А потом — сумасшедшая скачка еще и до аббатства. Скоростью предполагалось сбить со следа погоню. Кто ж предполагал, что предадут сами монахини? Или леонардиты — сейчас уже не суть важно. А монахини — выдадут…

…Войска карателей — уже на том берегу. Лодки с солдатами заполонили темные воды Альварена. Скрипят открывающиеся ворота, неотвратимо топают по лестницам и коридорам кованые армейские сапоги. Приближается неумолимая смерть в мундирах солдат Ревинтера.

Бешеные удары в дверь. Последний бой Анри и его гибель…

Новоявленный Регент собственной персоной. Торжествующая усмешка победителя. Ее так хочется стереть любым оружием, но нет уже никакого. И обреченный взгляд Эйды — на пороге кельи…

Дорога до Лютены, арестантская карета, ночь перед казнью…

Пронзительно-солнечное весеннее утро — в такое особенно остро хочется жить. Но именно оно станет последним.

Ворота Ауэнта медленно, с протяжным скрипом раскрываются. Перед обреченными стариками, женщинами, детьми.

Впереди — путь до эшафота. И еще, наверное, крики толпы. Чернь любит зрелища…

Весь этот ужас прервал белокурый всадник на белом коне. Объявил узникам, что они — свободны. Самый прекрасный герой в подзвездном мире…

Казалось, всё уже будет хорошо. Нескончаемый кошмар — позади! В уже побежденном прошлом.

Но впереди ждало заточение в монастырь матери. И новая свадьба отца — с отъявленной дрянью. А потом — спустя всего четыре месяца! — лорд Таррент отправил в то же аббатство Эйду. К предательницам-монахиням!

Впереди Ирию ждала отчаянная борьба — с отцом и мачехой. За возвращение сестры домой.

И она победила! Еще через долгих три месяца Эйда вновь оказалась в замке. А Ирия превратилась в злейшего врага — для всех, кроме сестер. Молчаливо осудили даже слуги.

Может, кто и жалел втихомолку кроткую и несчастную «барышню Эйду». Но прекословить хозяину дома? Главе семьи? Кто на такое осмелится? Разумеется, лишь злобная, вздорная, жестокая дочь. Не понимающая интересов семьи, во имя которой нужно пожертвовать оступившимся!

И, вне всякого сомнения, не появись этот повод — взбесившаяся, озверевшая от безнаказанности девица нашла бы другой, чтобы со всеми перессориться. Ведь главное-то, что она вообще на такое способна! Значит — дрянь!

Ирия чуть не рассказала Катрин и другое. То, что в Ауэнте точно знала, кто друг, а кто — враг. А в родовом замке всё перевернулось с ног на голову. Ненавидеть Ревинтеров — это одно, а родных и близких — совсем иное. Намного труднее и больнее.

Бросить сестру в беде — непростимый грех. Прекословить и угрожать отцу — тоже. Значит — выбирай сторону того, кто в беде. Всё равно уже в Бездну! Но Ирии потребовалось полгода, чтобы наконец смириться. С тем, что отныне она — закоренелая грешница. Смириться — и перестать страдать хоть по этому поводу. Грешница так грешница, в Бездну так в Бездну.

Но последнее Катрин знать незачем. Герцогине хватит и собственного горя. А ее гостье давно уже всё равно.

…Последний год в выстывшем, пропитанном вековой злобой замке был особенно тоскливым…

Новая попытка Полины избавиться от Эйды. Внезапная смерть отца — и кошмарное, невозможное обвинение! Монастырь святой Амалии и Башня Кающихся Грешниц. Смертный приговор (второй по счёту) и побег. Неизвестный рыбак, вытащивший беглянку из студеной осенней воды.

Тайна матери, истинная природа Джека, попытка Карлотты убить Ирэн и спасение последней из рассказа выпали. Равно как и тайный визит Ирии под именем Леона в поместье дяди Ива. Не говоря уж о поцелуе с Анри. Об этом вообще никому знать не надо. А его матери — и подавно.

Да и не те внешность и характер у Ирии, чтобы подобная история Анри польстила.

3

— Мама надеялась, что герцог Тенмар, как ее родич и истинный рыцарь, поможет мне спастись.

— Ирия! — Катрин Тенмар, урожденная графиня Дианэ, грустно качает головой. — Тебе следовало искать приюта не здесь, а у твоего родного дяди — Ива Криделя. Это он — истинный рыцарь, а вовсе не герцог Тенмар.

Совет запоздал. Ирия там уже была.

— Вы-то мне верите, что я не убивала отца?! — И даже не нужно изображать отчаяние в голосе. Искренности хватит с лихвой.

— Верю, раз ты так говоришь. — А верит или нет — попробуй пойми за этой всё понимающей и всепрощающей улыбкой! — Я попытаюсь защитить тебя.

Если не верит — то и пытаться не станет. А если действительно такова, какой кажется с виду, — то и не сможет. Люди с подобным характером и себя-то защитить не в силах. Кого спасет Эйда? Брошенного котенка?

Ладно, спим вполглаза и с оружием наготове!

— Не бойся, Ирия. — Катрин протянула к девушке тонкую руку без украшений — с одним лишь обручальным кольцом. И погладила незваную гостью по голове.

Маме такое и в голову бы не пришло. Нигде, кроме той кельи — у амалианок.

А отцу — лишь когда Ирия была совсем маленькой. И когда кинулась обнимать его на михаилитском подворье… Или когда они помирились в Закатной Башне.

Мама всегда говорила, что лишние проявления чувств — лишь для простолюдинов. Впрочем, когда это Ирия была послушной дочерью?

— Я смогу убедить моего мужа.

Если не врешь… Да что же это с Ирией происходит — если она переменилась настолько?! Раньше думала о людях слишком хорошо — теперь сразу предполагает самое дурное.

— Сейчас тебе лучше отдохнуть. — Катрин Тенмар встала, качнулась серебристая корона.

Такие длинные косы! У Ирии волосы отрастут еще не скоро… Ну и Тьма с ними! Главное — голова дурная цела! Пока еще.

Девушка тенью скользнула к неслышно закрывшейся за герцогиней двери. Не скрипят в этом замке петли, хорошо смазаны… Темный их подери! Приходи среди ночи кто хочет — не услышишь, не проснешься.

Так, крюк висит — уже хорошо. Невеликая, но преграда. Как раз времени хватит — на кинжал в сердце!

Ирия устало прислонилась спиной к двери, разглядывая пристанище на ночь. Похоже, хоть раз в жизни, а под герцогским балдахином выспимся.

Бывшая графиня проскользнула к окну, раздвинула гардины. Третий этаж, а внизу — мощеный двор…

Нет уж, клинок надежнее!

И не зря снились серые снеговые тучи. Вон они — напрочь скрыли и луну, и звёзды! Ничего не разглядеть, кроме обступившей замок давящей мглы, заледенелого озера в полумиле и облетевшего леса вдали. И вот-вот заведет волчью песнь метель — дня этак на три-четыре.

Ирэн говорила, сугробов в Тенмаре не бывает. Так то — сугробов. А падать сверху всякой снежной крупе никто не запрещал.

Резное окно открылось легко. Девушка поглубже вдохнула ледяного воздуха — всей грудью. И вернула раму на место.

Нечего еще с вечера выстужать комнату. И без того — холодно. Или так только кажется — из-за непроходящего озноба? Ничего, получше укутаемся на ночь — к утру всё и пройдет. И холод в крови, и ломота в костях.

В детстве Ирия болела редко. Еще не хватало расхвораться сейчас! Уж замок Тенмар — самое неподходящее место. Не считая тюрьмы.

А окно всё равно правильно закрыла. Тут — не аббатство Предательницы Амалии, в конце концов.

Жаровня — вот она, но теплее не стало. Наоборот — озноб бьет всё сильнее.

Ничего, у нас есть еще одно средство согреться. Графин на подносе.

Ирия, не колеблясь, долила остатки в бокал. Задумчиво прошлась по комнате, плотнее кутаясь в плащ и любуясь догорающими углями камина.

Красиво. Но тоже не согревает. Как и вино.

Ладно, допиваем — и под балдахин. Подумать о жизни и смерти можно и лежа.

Хотя чего тут думать — если всё равно «дуру-девку» сюда уже занесло? Для нее смертельная игра теперь зависит от действий других. Напрямую.

Партия зашла в тупик — игроку уже не просчитать ничего. Остается лишь тянуть время и ждать — ответного хода врага. И его же промашки. Любого из врагов.

Одеял оказалось много. Меховых. Но и они не согревают…

4

— Леон!

Чёрно-зеленый мяч неожиданно и стремительно летит в брата. Наследник титула лишь в последний миг успевает подхватить полосатый вихрь — под заливистый смех сестер.

— Эйда! — будущий лорд, стремясь немедля выставить кого-нибудь другого в еще более смешном свете, швыряет мяч в сестру-близнеца.

Будь это бросок Ирии — Эйде бы не увернуться. Но Леон никогда не мог сравниться в ловкости с постоянной соперницей детских игр. Хрупкая мечтательная Эйда с трудом, но перехватывает мяч.

— Иден! — произносит она своим мягким мелодичным голосом. И лишь тогда кидает красно-золотой шар — прямо в руки сестренке.

Эйда никогда не делала резких, жестких бросков. А уж тем более — в младшенькую.

— Леон! — восьмилетняя Иден и рада бы, да не в силах застать врасплох старшего (на целых четыре с лишним года!) брата.

Ирия краем глаза замечает, как уже раздраженный Леон поймал мяч. И молниеносно метнул его обратно в младшую, уже на ходу резко выкрикнув:

— Иден.

Мяч бьет девочку в плечо — хорошо, не в голову! Сестренка разражается плачем.

Встревоженная Эйда тут же бросает игру, кидается к малышке. Обнимает, уводит в дом. На ходу оборачивается, укоризненно смотрит на Леона.

Юный лорд показывает ей язык. И поворачивается к Ирии:

— Ну и хорошо! Без этих куриц играть интереснее!

— Ты что — дурак? Иден же маленькая! Зачем ты это сделал?

Лицо Леона обиженно кривится. Срываясь на визг, он орет:

— Тогда я и с тобой играть не буду! Я буду играть один! Один!! Один!!!..

… - Ирэн! Ирэн, дитя мое, проснись! Открой дверь!..

Дадут Ирии выспаться или нет?! Где она вообще, что происходит?

Почему так холодно? И главное — кто так надоедливо стучит над ухом?

Безумно хочется видеть сны и дальше. Уронить голову вот на эту подушку и спать, спать, спать… Во сне нет пробирающего до костей холода. И голова не кружится так невыносимо. И не гудит, и…

— Ирэн, проснись! Ты слышишь меня, Ирэн?!..

Почему Ирэн? Кто придумал ее так звать?

Она — Ирия, ей почти десять с половиной. Она играет в летнем солнечном дворе родного замка. С братом и сестрами…

Брат убил отца. А Ирию и Эйду отправил в холодный монастырь, где в Башне Кающихся Грешниц замерзают заживо. Многие уже замерзли, замерзнет и Ирия… Вот почему так холодно!

Холодно? Сейчас же лето…

Какое лето, если кругом стужа?..

— Ирэн, проснись, открой дверь. Это я, Катрин Тенмар!..

Тенмар? Мать Анри? Она — тоже в монастыре? Зачем герцогиня здесь? Наверное, узнала, что Ирия целовалась с ее сыном…

Как целовалась, если ей десять лет?

Нет, это неправда, ей — четырнадцать. Тенмары узнали, что она целовалась с Анри, и хотят их поженить…

Но ведь Анри же умер!

Нет, не умер. Он выжил, и теперь его родители хотят… Но Ирия не может — она любит князя Всеслава!

Нет, неправда — Всеслав подписал ее смертный приговор, он хочет ее убить! Он — заодно с Полиной, Леоном и Ревинтерами! Сын Ревинтера изнасиловал Эйду и убил Анри, он должен умереть…

Но ведь Анри — жив, и его родители хотят…

Что за грохот? Нужно открыть глаза и посмотреть — обязательно, это очень важно.

Но под веки насыпали песок… Целую гору — из далекой страны Хеметис, где подземная ладья Ти-Наора плывет по Тинеону — реке мертвых…

…«Всё кончилось, но однажды в небесах Волк и Дракон истекли кровью. Четверо дали клятву, и ни один не понял этого. Пятый не клялся ни в чём, но его путь предопределен кровью одного и преступлением другого. Шестой знает и помнит всё, но не вправе раскрыть»…

Кто эти голоса? Что им нужно — раз теперь орут уже над самым ухом? Пусть придет Анри и скажет, что никакой свадьбы не будет!

Девушка честно попыталась его позвать и всё толком объяснить. Но ничего не выходит…

Анри не пришел. А голоса никуда не делись. Даже стали громче и невыносимей!

— Ирэн!!! — кто-то больно трясет за плечо.

Откуда непрошенный визитер взялся? Она же запирала вчера дверь на крючок…

Какие ледяные руки! От них — еще холоднее. Где одеяло? То, под чем Ирия сейчас, — это две или три тончайшие простыни. Иначе бы она так не мерзла!

— Ортанс, выйдите и…

Вот именно — выйдите все, надоели. Галдят над и так больным ухом! Над обоими больными ушами…

— Госпожа герцогиня, вы же знаете: я — могила! — Какой сварливый, терзающий уши голос! — И девушкам скажу…

Большая часть мучителей ушла. Остался один — такой знакомый… и неузнаваемый:

— Ирэн, дитя мое, ты же вся горишь!..

Под этот голос Ирия и рухнула в черно-багровую тьму. К Волкам, Драконам и подземной лодке Ти-Наора с ее давно забытым богом…

Часть четвертая. Память

Уже распустился

подснежник зари.

(Помнишь сумерки осени летней?)

Разливает луна

свой нектар ледяной.

(Помнишь августа взгляд последний?)

Федерико Гарсиа Лорка.

Глава первая

2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя. — 2976–2988 гг. Эвитан.

1

— Заходи, красавец, погадаю! — смуглая банджарон призывно звякнула монистом. — Правду скажу, господин хороший!

Красавцем его и впрямь раньше считали — было дело. А вот господин из него теперь тот еще. Квиринский гладиатор, да еще и в тунике раба-уборщика.

— Где ж я тебе золотой возьму, черноглазая? — рассмеялся Анри.

Вдруг почему-то стало легко и весело. Прямо ожившее прошлое.

Банджарон часто останавливались у замка Ильдани. А в окрестностях Вальданэ и вовсе жили месяцами.

Завораживающе пели цимбалы, задорно звенели монисты. Так было много лет подряд. И в последнюю осень — тоже…

— А я с тебя поцелуй возьму! Поцелуешь? — смуглое тело на миг прильнуло к Тенмару. Алые губы — близко-близко…

И рад бы, да некогда, банджаронка!

Узнавание нахлынуло внезапной волной стыда за себя, беспамятного. Рада?

— Иди со мной! — совсем иначе, властно и требовательно шепнула она. — Звезда с тобой говорить хочет.

— Идем! — велел Анри Вальдену. — Он — со мной.

— И ему погадаем, господин хороший, — запела банджаронка.

Почти не изменилась за пять лет. Это он сам так переменился, что своих не узнаёт.

Советом Ревинтера-младшего Тенмар воспользовался. Тем более что и самому пришла в голову схожая идея. Но вот в город он по зрелом размышлении взял Жана.

Неизвестно, собирался ли сбежать Николс. В любом случае поймали бы, конечно. Но такой шанс продлить жизнь попадается редко. Можно и рискнуть…

Так что соблазну молодого Ревинтера подвергать незачем.

— Анри! — растерянно обернулся сержант Вальден.

Несмотря на фамилию, он не имел ни к Вольному Двору, ни к Кругу Равных никакого отношения. И с банджарон общаться не привык.

— Мы в плену, Жан, — пытаясь сохранить серьезность (или, наоборот, веселость), усмехнулся Тенмар. — Так что — иди гадать. Разве тебе не интересно узнать будущее?

2

Много лет назад самоуверенный и обделенный благородством барон — вассал принца Арно Ильдани — похитил из остановившегося на его землях табора дочь баро банджарон. Случись это во владениях принца Гуго Амерзена или в королевском домене — выходка сошла бы лихому дворянину с рук. Но младший из сыновей Филиппа Дерзкого получил при рождении всю порядочность, предназначенную троим. Барона-насильника повязали в его собственном замке. И вмиг заставили жениться на беременной пленнице-банджаронке.

Неслыханный брак стал притчей во языцех надолго. Затмил даже скандальную женитьбу тогда еще графа Алексиса Зордеса-Вальданэ на незаконной королевской дочери Кармэн Ларнуа. Там хоть обошлось без похищенных и обесчещенных дев.

Правда, король уже привык к подобным выходкам младшего брата. К тому же — весьма ценил его как талантливого полководца. Поэтому лишь посмеялся над жалобой баронской родни: «Не повезло бедняге! Ох, не повезло!»

Причем вдвойне: вздумай он неуважительно обращаться с женой — и сие вмиг станет известно сюзерену.

Впрочем, у самого барона Триэнна хватило ума хоть никому не жаловаться. Вместо этого он поспешно отбыл в действующую армию, оставив нелюбимую супругу в поместье.

За три последующих года барон заезжал туда всего пять раз. И проводил там не более нескольких дней. Детьми не интересовался.

В шестой раз вместо не слишком счастливого мужа и отца прибыл гонец с вестью. Капитан Триэнн геройски погиб на квиринской границе, сражаясь за родное Отечество.

Эстела, старшая на пять минут, удалась внешностью в банджаронских предков. А нравом — то ли в них же, то ли в самого барона.

Кристиан унаследовал от матери лишь агатовый цвет волос. От властного, бесшабашного отца — черты лица и ни капли характера. И в детстве долго побаивался сестру.

К счастью, диковатая, вспыльчивая, отчаянно-гордая Эста если кого действительно любила — так это мягкого и застенчивого братишку.

Анри по опыту знал — мало какой отец потерпит такого сына. Так же как не всякая мать выдержит дочь вроде Эстелы.

Но барон Триэнн уже упокоился в фамильной усыпальнице. А баронесса сама происходила из вольных бродяг-банджарон. Так что никто не мешал детям расти, как им хотелось.

Беда пришла, как часто бывает, — нежданной. Спустя одиннадцать лет после рождения близнецов и через девять — после смерти их отца.

Вдовы нечасто выходят замуж вторично. А уж вдовы недворянского происхождения, волею судьбы получившие титул… Но благородный во всём Арно Ильдани не делил людей на более и менее знатных. И баронесса Триэнн после долгих уговоров согласилась появиться при его дворе.

Сложись всё иначе — Анри Тенмар искренне порадовался бы счастью бывшей банджаронки. Виконт Морис Гинэ был неплохим человеком. Да и баронесса казалась счастливой…

Юный Крис принял отчима не то чтобы с радостью, но хоть терпимо. А вот Эстела… Нашла коса на камень!

Морис при всех его достоинствах был обычным дворянином, а не Алексисом Зордесом-Вальданэ. Баронесса к тому времени уже двенадцать лет вела жизнь благородной дамы. И при дворе предстала отнюдь не дикаркой с соответствующими манерами. Поэтому к общению с падчерицей — вылитой банджаронкой — виконт Гинэ оказался не готов. А уж падчерица-то как не готова!

Впрочем, Эстеле было лишь неполных двенадцать, а Морису Гинэ — за тридцать. Поэтому пристукнуть Анри хотелось именно его. Можно же хоть попытаться поладить с детьми любимой женщины!

Впрочем, чей бы конь ржал — граф Тэн сам так и не смог понять и простить родного отца. Что уж тут о чужих семьях говорить?

Тридцать пятый день рождения виконта Анри запомнил на всю жизнь. Вечным ощущением вины, что что-то же можно было сделать! Хоть как-то предотвратить…

В родовой замок тогда понаехало непривычно много гостей. Столько не присутствовало даже на свадьбе. Морис был любимцем семьи.

Приглашен был и Арно Ильдани. Но присутствовать не смог и послал вместо себя офицера для особых поручений. Капитана Анри Тенмара.

Много лет спустя уже не вспомнить, что тогда стало поводом для ссоры. Скорей всего, какой-нибудь пустяк — как обычно и бывает. Кажется, Эстела сделала недостаточно строгую прическу. И отчим взялся резко отчитывать ее при гостях. А потом отправил причесываться заново.

Другой отец лишь посмеялся бы над зарождающимся кокетством девочки. А даже если нет — иная дочь послушно промолчала бы и не стала дерзить. Но в этом доме всё слишком долго тлело — и теперь вспыхнуло.

Опешившие гости даже не догадались вмешаться, когда Морис стал грозить падчерице прилюдной трепкой. А Эстела в ответ заорала:

— Убирайся из нашего дома! Если б папа был жив — он бы тебя убил! Ты его мизинца не стоишь, ничтожество!..

Юная баронесса почти не помнила барона Триэнна. И никто не мешал ей придумывать совсем другого (благородного и героического) отца — никогда не существовавшего в природе.

Тогда всё еще можно было спасти! Анри все последующие годы не мог себе простить, что не послал тогда к Темному и змеям этикет. И немедленно не прервал безобразную семейную ссору. Потому что Мориса уже нужно было хватать за руки и затыкать рот! Потому что…

Возможно, это спасло бы беременную виконтессу. Она уже начала судорожно рвать на шее тонкую цепочку… В пылу ссоры никто этого не заметил.

Еще можно было спасти Криса!

Морис проталкивался к Эстеле — на ходу продолжая орать всё, что знает про ее головореза с большой дороги — папашу. А уже про его способы добиваться женской любви…

Тенмар сообразил вскочить только тогда. И едва успел перехватить отчима в трех шагах от падчерицы. Уже орущей ему с перекошенным лицом: «Не подходи, убью!..» Вооружившись каким-то столовым прибором.

Пара гостей посообразительнее явно собирались хватать только девчонку. Видно, чтобы помочь Морису ее бить и не давать Эсте защищаться.

А остальные приросли к креслам. Кто — брезгливо отвернувшись, кто — завороженно уставившись. Вмешиваться в драку в их планы не входило.

Вопли и ругань отчима и падчерицы, жадное внимание гостей. Вцепились в нюхательные соли дамы…

Брызжет слюной старик с крючковатым носом. Выдирает вилку (всё-таки это вилка!) из рук по-кошачьи визжащей Эстелы. И громче Мориса орет о «позоре», «падении нравов», и «обнаглевшей молодежи».

Бледное, как сама смерть, лицо Криса. Мальчишка оседает на пол, судорожно хватая ртом воздух. С того дня Кристиан будет задыхаться от малейшего волнения…

И — белее савана лицо бессильно откинувшейся на спинку кресла виконтессы. Под бешеный рев Мориса над самым ухом Анри:

— Я убью эту дрянь!..

— Твоей жене плохо! — проорал Тенмар в ухо взбесившемуся радетелю нравственности, или чего он там радел. — Позовите кто-нибудь врача!

Кор — молодец! — уже рванулся к Крису, подхватил.

Ненавистник молодежи взвыл, тряся прокушенной в кровь рукой. А Эста ловко выскользнула из цепкой хватки почтенного гостя, смуглой растрепанной змеей метнулась к брату.

На полпути заметила, что Крис в надежных руках. И вновь развернулась к отчиму. Собираясь… что? Выцарапать опостылевшему родичу глаза? Или, судя по взгляду, брошенному на лежащий на столе нож, — всадить его ненавистному врагу в горло?

Бледная, несмотря на смуглость, взлохмаченная, в порванном в схватке платье (здоровущая дыра на локте!), с кровью на губах. Эстела была бы страшна, не творись здесь куда более жуткие вещи.

— Эста, прекрати! — рявкнул Анри.

Чудо, но девчонка действительно застыла квиринской статуей. Одни ненавидящие глаза сверлят Мориса с прежней свирепостью.

Опомнилась? Надолго ли?

— Я убью ее! Своими руками!..

Оглох, что ли?! В морду ему дать, чтобы очухался?

— Земфире плохо, идиот! — Тенмар, встряхнув, развернул его назад с изрядным усилием. Морис — и так не слабак, а уж в бешенстве! — Ослеп?! Врача сюда!

— Где лекарь?! — заорал во всю мочь легких Конрад.

Молодец!

— Граф, что вы себе позволяете?! — сообразил вдруг вмешаться очередной родич Мориса. К счастью, не выходя из-за стола.

Действительно, что позволяет? Не дает им всем друг друга поубивать — вот мерзавец!

В глазах Мориса гнев сменился тревогой — заметил наконец состояние жены. Можно отпускать!

Игнорируя всех оскорбленных разом, Анри громко приказал первому же слуге:

— Лекаря сюда, живо!

Ну почему никто не догадался пригласить его за стол? Аристократы, голубая кровь, змеи их раздери!

— Господин граф… — Слуга — бледнее простыни. — Врача нет в замке. Он в деревне — тут десять миль…

— Вы знаете дорогу?

— Да, господин граф…

— Граф, вы… Как вы… — Этот, судя по носатой роже, воинственному старцу то ли сын, то ли племянник. — Вы оскорбляете своим поведением… Немедленно принесите извинения…

— Готов принять ваш вызов, но ближе к полуночи! — рявкнул Тенмар. — Жду всех оскорбленных у себя в комнате — вечером. А сейчас — заткнитесь! Корнет Эверрат, вы немедленно едете с этим малым в упомянутую деревню.

— Есть! — Конрад, ухватив слугу за плечо, почти поволок его из зала.

А до приезда врача надежда лишь на Творца. Потому что лекарские способности самого Анри ограничиваются перевязкой не слишком серьезных ран. А на остальных, включая бледного, с трясущимися руками Мориса, рассчитывать не приходится.

3

Новорожденного спасти не удалось, несмотря на все усилия врача. Действительно хорошего — с дипломом Лютенской Академии. Вот только в нужный момент он находился весьма далеко от пиршественной залы. Роды принимал у жены священника в ближайшей деревне. И оказался в замке чуть не через час после трагедии.

Виконтесса Гинэ прожила еще несколько дней. А потом тихо угасла на руках не отходившего от ее постели Мориса.

Сразу после смерти жены черный как осенняя грозовая туча виконт Гинэ приказал как опекун Эстелы немедленно отправить ее в ближайший монастырь.

Известие всколыхнуло весь замок. Эста заперлась у себя в комнате с отчаянными воплями, что зарежется, — пусть только попробуют войти! Слуги по приказу ее отчима ломали дверь. Крис после бесполезного разговора с ним же лежал в постели с тяжелейшим приступом удушья.

Анри чуть не подрался с безутешным вдовцом. Требуя отослать Эстелу, раз уж отчиму так ненавистен ее вид, не в монастырь, где девочке с ее характером — не жить, а на воспитание к другим родственникам. Если Морис, конечно, не хочет убить еще и Кристиана.

В конечном итоге Тенмар победил. На следующий день после жутчайшего скандала они вдвоем с шестнадцатилетним тогда корнетом Конрадом Эверратом то ли везли, то ли конвоировали обоих Триэннов — ко двору принца Арно Ильдани. Потому как больше — некуда. На самом деле никакая отцовская родня полубанджарон не возьмет. Она их и за родственников-то не признает. А кузены и кузины по материнской линии кочуют с табором — где-то в необозримых степях юга…

Эстела яростно бушевала полдороги. Требовала отвезти назад — на похороны матери.

Увы, здесь Анри ничем помочь не мог. На это Мориса оказалось не уломать.

А по дороге хватало забот с больным Кристианом. Так что все жалобы его сестры капитан пропускал мимо ушей. Зато Конрад — было ощущение! — или сам вот-вот застрелится, или ее пристрелит.

Впрочем, к концу дороги девочка присмирела. Брата она любила, а беспокоить больного — нельзя. Поневоле пришлось замолчать и не буянить.

Глава вторая

2988–2991 гг. Эвитан. — 2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя.

1

Бывший мидантийский принц и наследник престола. Преследуемый изгнанник, эвитанский граф, а затем — герцог. Алексис Зордес-Вальданэ.

Старшая дочь короля Фредерика от брака, объявленного незаконным, — с детства обреченная на монастырь. Супруга Алексиса Зордеса-Вальданэ Кармэн, урожденная Ларнуа. Родная племянница Арно Ильдани, взятая им под защиту.

Двор герцогской четы Вальданэ был самым блестящим в Эвитане, не считая королевского. Впрочем, отсутствие лицемерия и помпезности — достоинство, а не недостаток. И всё же Анри сомневался в правильности решения сюзерена передать Кристиана и Эстелу Триэннов на воспитание герцогине Кармэн.

Капитан Тенмар уважал Кармелиту (так ее называли друзья) как одну из умнейших женщин Эвитана. Искренне восхищался ее красотой, остроумием, обаянием. Не говоря уже о том, чем был ей обязан. Когда-то герцогиня Зордес-Вальданэ без возражений приняла в число своих дам Жанну Контэ. Более того — устроила ей благополучное замужество.

Кармэн и в этот раз лишь посмеялась:

— Я должна спасти очередную прекрасную даму, Анри?

Герцогиня Вальданэ. Самая прекрасная женщина Юга. Чужая жена — и думать о ней нельзя, если хочешь сохранить остатки порядочности.

Двор Прекрасной Кармэн по праву носил звание «Вольного» или «Веселого». Анри любил свободу. Но иногда ее в замке Вальданэ было многовато. Особенно для подростков.

Это оказался именно тот дом, откуда юная банджарон больше не грозилась удрать с табором. Какой табор? В Вальданэ интереснее!

Эстела при встречах с Анри и Конрадом взахлеб делилась впечатлениями. И больше не сердилась. Еще бы — вместо монастыря привезли ее к Кармэн! Герцогиню девочка обожала и пыталась подражать ей, в чём могла. Когда это не шло вразрез с характером самой Эсты, конечно.

Виконт Конрад Эверрат приходился барону Триэнну двоюродным кузеном. А Крису и Эстеле — троюродным дядей. Старше их всего на четыре с половиной года.

Немудрено, что в детстве все трое часто играли вместе. Из родственников, не жаловавших полукровок-банджарон, Конрад стал приятным исключением. К счастью, его дед, один воспитывающий внука, не отказывал ему ни в чём. И в визитах к Триэннам — тоже.

Кор продолжал навещать друзей и после их переселения под опеку к чете Вальданэ. Юный Крис по-прежнему ходил за кузеном по пятам как привязанный. Конрад был для мальчишки самым обожаемым в подзвездном мире существом после сестры. А Эстела…

Поначалу Анри и сам беспокоился, слыша постоянную перебранку юноши и подрастающей «вольной банджаронки» с баронским титулом. При том, что повзрослевший Эверрат пользовался у «цветника» Кармелиты немалым успехом. И ни одна дама пылкого юношу хамом и грубияном не ославила. Стоило же появиться в десяти шагах Эстеле — и воздух трещал от искр нарастающей ссоры…

Анри догадался, в чём дело, куда позже Кармэн Вальданэ. Но раньше самих юноши и девушки. И уж точно раньше Криса.

Пытаться образумить и остановить Кора — бесполезно, Эсту — тем более. Оставалось лишь дождаться развязки, а она — не за горами. И уже потом на правах командира поговорить с Конрадом.

Вскоре о «весьма интересном» романе виконта Эверрата и «юной дикарки» Триэнн судачил весь двор. Эстелу здесь так называли скорее ласково, и уж точно — без оттенка презрения. Характер такой, что тут поделаешь?

Юные влюбленные и не думали таиться.

— Ну и что планируешь делать? — вытащил, наконец, Анри младшего офицера на откровенный разговор.

Вовремя! Как раз когда — хоть ставь идалийскую сталь против игрушечного деревянного меча — очередную интрижку Вольного Двора успели обсудить все конюхи и слуги поместья Вальданэ. В мельчайших подробностях. И сплетни доползли до не вылезающего из библиотеки Криса — судя по его расстроенному лицу. Именно тогда Тенмар от души обругал себя. Дотянул, называется!

— А что нужно делать? — непонимающе захлопал глазами юный олух. Слишком много времени проторчавший при «Веселом Дворе». А кто виноват?

Как только разберемся с этим вопросом — в поход мальчишку, в поход и еще раз — в поход. Хоть мирную границу охранять. С Аравинтом. Всё не паркет в бальных залах каблуками полировать.

— Конрад. — Говорили они в комнате Анри. Сюда непрошенные визитеры не заявятся. Так что и предлога сбежать Кор не получит. — Когда ты собираешься делать предложение девице Триэнн?

— Девице Триэнн? А, Эстеле! А зачем? Она же банджарон.

Ну что — в морду ему уже дать или подождать пока?

— Конрад, Эстела Триэнн — баронесса и сестра твоего друга, а никакая не банджарон. И если ты ее соблазнишь и бросишь — а называться это будет именно так! — ты опозоришь и ее, и Криса. Он будет обязан вызвать тебя на дуэль. Соображаешь?

— Анри, я не о том… — Эверрат даже слегка покраснел, что с ним бывало редко. — Анри, Эстела — вольная банджарон и не пойдет за меня. Она сама говорила, что свободна взять в любовники… любить, кого захочет.

Кто ей это сказал, хотелось бы знать? Кармэн Вальданэ? Веселые подруги?

— Конрад! — повысил голос Тенмар. — Вольные банджарон кочуют с табором. Эстела и Кристиан Триэнны — эвитанские дворяне. Изволь вести себя как положено.

— Хорошо! — вздохнул Кор и шутливо отдал честь. — Есть идти делать предложение баронессе Триэнн!

— Вольно.

2

Разумеется, ничего из этого не вышло.

Эти двое и прежде умудрялись ссориться на каждом шагу — из-за любой ерунды. А уж теперь… Весь двор Вальданэ, включая прислугу, радостно навострил уши. И жадно внимал не особо приглушенному голосу Кора. А юный олух как раз обвинял возлюбленную в желании им манипулировать.

В ответ нежная и трепетная дама вовсю щеголяла солдатскими словечками. Их-то она где нахваталась? И дамы, и кавалеры вокруг — чего у них не отнять, того не отнять — выражались вполне куртуазно.

Конрад обвинял, а Эста орала в ответ, что это он пытается ее подчинить. Но пусть на подобное не рассчитывает! То, что Эстела Триэнн взяла кого-то в любовники, — еще не значит, что теперь она — его рабыня!

Анри оставалось лишь развести руками и больше не вмешиваться. Не объяснять же девчонке то, чего не понимают ее взрослые подруги. Всё равно потом заново переубедят.

Впрочем, Кармэн в любом случае позаботится о сдуру отказавшей Конраду девушке. Всех вдруг пожелавших связать себя брачными узами дам герцогиня Вальданэ немедленно выдавала замуж за кавалеров своего же двора. Вся эта компания продолжала месяцами и годами веселиться там же, и все были довольны. А на мнение не одобряющих «зануд» «Вольному Двору» глубоко плевать со всех башенок поместья. И правильно — в чём-то.

Да и кто сам Анри, чтобы кого-то судить?

Подумай, что случилось бы с Жанной — не появись на ее пути Кармэн? Арно Ильдани — благороднейший человек. Но чего он точно никогда не умел — это вовремя подыскивать кому бы то ни было брачные партии…

3

…Огненный взгляд агатовых глаз, алое платье, алая роза в смоляных кудрях.

— Анри… мне ведь можно вас так называть?

— Да, Ваше Высочество.

— Кармэн, — молодая красавица чуть насмешливо улыбнулась. — Не хочу чувствовать себя почтенной дамой в двадцать пять.

Она чем-то похожа на Раду. Если бы банджарон родилась в пурпуре и стала женой принца, а Кармэн волею судьбы оказалась в таборе…

— А вы… сколько вам — восемнадцать?

— Шестнадцать, — вернул комплимент Анри.

В каком году родился наследник Ральфа Тенмара, Кармэн прекрасно известно. Герцогини и принцессы влюбляются во взрослых мужчин, а не в мальчишек. Если, конечно, супруге Алексиса Зордеса-Вальданэ не понадобилась новая игрушка. Но Анри прибыл сюда не за этим.

— Для кавалера, выкравшего из монастыря девицу в тягости, вы слишком сдержанны. Хотите вина?

— Нет, благодарю.

— Вдобавок, вы украли ее тайком от командира. Мой дядя ведь об этом не знает?

— Узнает завтра же. — И сможет честно ответить: заранее ни о чём осведомлен не был. — Могу я теперь услышать ваш ответ?

— Да, разумеется, — Кармэн заливисто рассмеялась. — Мой вам совет: веселитесь или постареете слишком рано. Конечно, привозите вашу девицу… точнее, не вашу.

Смех резко оборвался. А взгляд герцогини — очень проницательный! — впился в самую душу Анри:

— Ответьте мне только на один вопрос: кем вам приходится ее ребенок: сыном или… братом?

— Второе, Ваше Высочество. Но…

— Кармэн! Анри, выслушайте еще один совет. Не знаю, натворите ли вы собственных подлостей, но в любом случае — это не повод винить себя в чужих.

А в собственных ошибках, стоивших другим сломанной судьбы? Если б Анри обо всём догадался раньше отца — Кевин успел бы увезти сестру к родне. И Ральф Тенмар не принял бы собственных мер, чтобы помешать нетитулованной дворянке стать графиней Тэн…

Жанна Контэ, давно ставшая баронессой Клавье, покинула двор спустя год после замужества. Кевин говорил, она счастлива. Точнее — кратко упоминал. Когда вновь начал разговаривать с Анри…

4

Кор и Эста продолжали встречаться. Кто из них всё объяснил Крису — Тенмар не знал. Скорее всего — вообще не они, а герцогиня Кармэн.

Анри и не догадывался, насколько всё еще было хорошо.

Месяц Рождения Зимы 2991 года оборвал всё. Вести о смерти в Лютене Арно Ильдани, Алексиса Зордеса-Вальданэ и Сезара Тенмара пришли одновременно…

Черные стяги над Ильдани и Вальданэ. Траурное знамя взвилось и над замком Тенмар, но этого Анри уже не увидел. Помешало восстание.

Он тогда ненавидел всей болью и яростью души. Покойного короля Фредерика, до последнего тянувшего с завещанием. Регентов-убийц — особенно тех, кто возглавил войска карателей. И Всеслава — за то, что встал на сторону Совета.

Вмешательство Словеонского князя мятежников и погубило. Разгром был окончательным. А хуже всего, что раненого Грегори победители жаждали захватить живым…

Тенмар смутно помнил бешеную скачку до Вальданэ. Грегори нуждался в отдыхе и лечении как в воздухе, но выбор был — везти принца в седле или пристрелить сразу. Не бросать же на милость врагов! Претендентов на престол не оставляют в живых и более милосердные правители. А значит — не помилуют ни Грегори, ни Виктора с Арабеллой. Кармэн, может, и пощадят — заточив в монастырь. Но кому нужна такая пощада?

Вдовствующая герцогиня Зордес-Вальданэ встретила их во дворе. Грегори — давно потерявшего сознание и привязанного к седлу. И остальных — невесть какой по счёту день готовых рухнуть с коней. Всё давно слилось в сплошное марево из дороги, усталости и задавленного горя.

Кармэн вышла в сопровождении сына. Виктор, кажется, был бледен. Наверное. Анри к тому времени давно уже не видел не бледных и не осунувшихся.

На ее губах — больше ни следа улыбки, так сводившей с ума придворных кавалеров. Почерневшее от горя лицо, два провала глаз в темных кругах. А глухое вдовье платье казалось чернее траурного знамени над Главной Башней Вальданэ. Той самой, Длинной — любимого места свиданий Кора и Эсты…

Герцогиня, вдова, мать двоих детей — уже обреченных свежеиспеченным эдиктом Регентского Совета. О последнем мятежники тогда еще не знали, но не догадаться — сложно. Вряд ли армия Эрика Ормхеймского двинулась в сторону Ильдани и Вальданэ случайно. Прямо в день убийства Арно и Алексиса.

Защитникам не давали времени дождаться помощи Западной Армии. Ни разбросанные по гарнизонам войска маршала Ильдани, ни Мишель Лойварэ (даже вздумай он их поддержать) не успели бы на помощь. Всеслав и Эрик опередили всех противников — и разбили поодиночке.

Почему, почему Арно взял в столицу так мало людей?! Потому что был воином, а не интриганом. Он прекрасно знал цену принцу Гуго, но всё равно не ждал от брата такой подлости.

Или не ждал от Всеслава, с которым столько лет воевал спина к спине. Арно не понимал, что политика Словеонскому князю дороже дружбы. А еще хуже, что этого не учли и друзья принца Ильдани. Даже Алексис — уже раз выскользнувший из ядовитой мидантийской западни…

Дорога до Аравинта уложилась в одиннадцать стремительных дней и десять пронзительно кратких ночей.

Солдаты, два лейтенанта и сам Анри спали вполглаза. На отдых — по четыре-пять часов в ночь. В нескольких (трех? уже двух?) днях пути неотвратимо мчит по следу погоня. А запутывать ее некогда. До Аравинта — не меньше недели самой быстрой скачки… а такой не выдержат дамы. Далеко не все они — хорошие наездницы.

Анри к тому времени знал Кармэн десятый год. Так почему же понял лишь тогда? Когда стало неотвратимо поздно. Потому что… потому что связь с замужней дамой порочит ее репутацию?

Ты был слеп, Тенмар. И ничего не видел дальше собственного носа. И будь честен — если б не война и вдовство Кармэн, ты молчал бы и дальше. И лгал самому себе.

И до сих пор не знаешь, не лучше ли было оставить всё по-прежнему. Удержаться в собственных границах.

Возможно, и лучше — для Кармэн. Но война и оскал близкой смерти порой срывают любые маски.

5

Прекрасная Кармэн. Так ее называли при Веселом Дворе Вальданэ. Прекрасная, искрометная, остроумная. Сильная, отчаянная, несгибаемая, непобедимая…

Именно такой она по-прежнему казалась всем, кто рядом. И это не давало им пасть духом.

Никто, кроме самого Анри, не видел Кармелиту плачущей. Даже ее собственный сын.

«Мы оба можем завтра умереть. А я хочу знать, что еще жива!..»

…Кармэн… Темные кудри разметались по подушке придорожной таверны… по теплому одеялу палатки… по плащу на очередном привале…

…В окно таверны рвется косой отблеск луны. В его свете любимая похожа на банджаронку. Красавица, герцогиня, принцесса по рождению. Танцовщица, фехтовальщица, охотница…

Угасает свеча в медном подсвечнике, догорают угли в камине… Пепел, зола, прощание…

— Не уезжай. Не возвращайся… туда…

— Ты же знаешь, я не могу иначе…

Почему Анри раньше не говорил ей тех слов, что рвутся сейчас? Но не вырвутся.

Он был слеп слишком долго, чтобы теперь прозрение имело смысл. Если они успеют пересечь границу — Кармэн лучше быть свободной от прошлого. И уж точно — не связывать себя с приговоренным мятежником.

А если — нет… тогда он скажет…

Та ночь была последней, прощание ждало на границе с Аравинтом. А тогда они еще не знали, доберутся ли туда живыми. И Кармэн перед рассветом забылась недолгим сном, а Анри смотрел на нее, спящую.

От разлуки отделяло целых двадцать часов. От разлуки — и от спасения.

Сопровождать Кармэн дальше мятежный подполковник Тенмар права не имел. Ей больше не грозило ничего. В отличие от многих других — еще не успевших угодить в лапы предателей-«Регентов».

Из Анри Тенмара не вышло ни победителя, ни даже мстителя. Оставалось лишь попытаться искупить уже случившееся. Но эта дорога не вела в Аравинт. И не только потому, что путь туда враги перекрыли первым.

Мятежнику вне закона в нейтральной стране делать нечего.

И он сам не заметил, как потускнели и почти стерлись из памяти глаза Кармэн и ее улыбка. Кармелита была самой жизнью — пронзительно-ярким огнем. А кругом царила смерть, и Анри Тенмар сам стал частью смерти.

Как много нужно было успеть, как мало удалось.

Пронзительная память настигала лишь изредка. О горько-пьянящей страсти той жестокой зимы, что сменилась еще более кошмарной весной.

Но весной Кармэн была уже в Аравинте — у дяди. А подполковник Анри Тенмар — в Лиаре.

Ильдани, Вальданэ, Аравинт, Тенмар, Лиар, Лютена, вновь Тенмар… И в конце пути — Квирина.

Что с Кармэн и ее двором, Анри не знал до последней осени. С Кармэн, с Грегори, с Эдвардом и его семьей. С женой и детьми Рауля, с сестрой Криса…

Пленник Квирины, бывший подполковник Тенмар полтора года ждал известий о жизни или смерти тех, кого клялся спасти. И не знал: проклинать судьбу, что не сделала его прозорливее и умнее? Или благодарить за спасение тех, кого глупость бездарного командира затащила в сантэйскую ловушку?

Возможно, Творец и так сделал всё, от него зависящее: ребята — живы. И будут жить — если Анри не натворит очередную дурость!

Потом чужая подлость закинула в Квирину Сержа. Он и рассказал о судьбе вдовы мятежного герцога Вальданэ.

Мятежного, надо же! И когда ж несчастный Алексис успел восстать? За пять минут до смерти, очевидно?

Кармэн по-прежнему — при дворе короля Аравинта. Разжался тяжелый кулак, стиснувший сердце. За Кармелиту и ее детей можно не волноваться. Георг Третий — достойный человек и правитель.

А вот о гостившей тогда в таборе Эстеле Серж не слышал ничего. Как и о многих других оставшихся в Эвитане родственниках восставших.

Да и не интересовался.

Глава третья

2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя.

1

— Здравствуйте, Анри! — Звезда грациозно поднялась с ковра навстречу гостю. Алые шелка взметнулись над восточным узором — цветы и птицы.

Эста стала настоящей банджарон. Откинутые назад темные кудри подчеркнули хищно-степные черты лица. Струящийся наряд — гибкие движения прирожденной танцовщицы.

Только неосознанная гордость во взгляде выдает дворянку, баронессу. Хотя, возможно, выдает лишь эвитанцу. Разве банджарон — не горды? Вольные кочевники искренне отсчитывают происхождение от могучего древнего бога, чье имя исчезло в песках времен.

— Здравствуйте, Эстела, — совсем тихо произнес Анри, подходя к девушке и поднося к губам тонкую смуглую руку.

Звать Эсту Звездой он станет, только если она сама его поправит.

Не поправила.

— Анри, что с Конрадом? И с Крисом? — Узкая рука нервно поправляет браслет, теребит темную бронзу. Мечется в глубине агатовых глаз тревожный огонь.

Так же Эстела смотрела четыре с лишним года назад. Когда кричала: «Что с мамой?!»

Конрад должен оценить. Если не совсем бесчувственный чурбан. Та, о ком он хмуро цедил: «Да давно забыла уже!» — пришла с табором. Через весь Эвитан — где вне закона и ее брат, и возлюбленный. В страну, где банджарон — пыль под ногами. И не только они…

— Крис — жив и здоров. Кора казнят — если мы не вернемся вовремя, — честно ответил Тенмар. Врать ей он не станет. Эстела всегда была достаточно сильной, чтобы выдержать правду. — Мы ищем пропавшего друга, Сержа Криделя. Возможно, банджарон…

— Среднего роста, худощавый, волосы темные, нрава вспыльчивого? — с легким ехидством перебила Эста.

У Анри мигом отлегло от сердца.

— В городской тюрьме он. Мы танцевали на площади, где сей юный герой влез в драку — во имя одной прекрасной дамы. Ее там продавали с рабских торгов, — лицо Эстелы помрачнело. — Помочь ему мы не могли. Кто бы нас самих потом из тюрьмы вытаскивал? Мы ведь бесправные банджарон.

— Особенно баронесса Триэнн, — улыбнулся Тенмар.

Дикое напряжение, стиснувшее душу с самого известия о пропаже Сержа, начало отпускать. И… неужели Анри действительно допускал, что мальчишка мог сбежать?

Выходит — да.

— Баронесса Триэнн в Эвитане — вне закона, — мрачно вздохнула Эстела. — А на плаху я не хочу.

Семьи восставших по воле Всеслава Словеонского и Старградского вернули по родовым замкам. У Северного Волка очень выборочный кодекс чести, но слово он сдержал.

Значит, Эстела замешана в чём-то еще. Или вернули не всех?..

… За стенами палатки — мрачный ночной лагерь. И еще сумрачнее — лицо Всеслава.

— Вам лучше поторопиться, граф. Я остановлю казнь заложников. И добьюсь помилования тех, кто примкнул к вам случайно. Но вас, Тенмар, и всех, кто разжег пожар восстания, я спасать не собираюсь. Равно как и весь ваш Круг Равных. Ведь так вы, кажется, себя называете…

— Это излишне, — Анри попытался усмехнуться.

Получилось криво. После многодневной скачки практически без сна и плохо залеченного ранения Тенмар — измотаннее загнанного коня. А еще скакать всю ночь. Опять.

«Весь Круг Равных» — значит, не удастся спасти даже Конрада! Самозваные Регенты приговорили всех Рыцарей Белого Кречета. Но с Всеславом торговаться бесполезно.

— Вы клянетесь, князь?

Если кому и верить, то словеонцу. Остальные на той стороне поклянутся чем угодно — и нарушат.

— Клянусь, — Всеслав усмехается холодно — как всегда. Разве что слегка беспощаднее.

— И всё же — почему?! — Анри хотелось взглядом пробить эту бесчувственную маску. Словеонский князь спасет невиновных — если не нарушит клятву. Но он же их всех и погубил! — Почему вы оказались на той стороне?

— А вы привыкли делить мир на черное и белое, граф? Вы ведь мстили за благородного героя? А заодно и за родного брата? Именно на вашей стороне правда и справедливость?

— А разве — нет?

— Да, — в лице Всеслава не дрогнуло ничто. Он не жалеет, что занял сторону предателей и убийц. — И надеюсь, вы никогда не поймете, что натворили, Анри Тенмар. Вы и вам подобные.

— Надеюсь, что и вы, князь. Еще раз благодарю вас.

Тенмар не рухнет с коня — потому что привяжет себя к седлу. Главное, что все, кто безвинно угодил в этот кровавый костер, — выживут. Те девочки — дочери Эдварда Таррентского. Их мечтающий стать героем брат…

— …Прибыла стража. Схомутали вашего защитника несчастных рабынь, а заодно — еще десятка четыре драчунов из плебса. И оттащили в Центральную Городскую. Проспаться с недельку. Потом всех сразу, как обычно, выволокут, по-скорому допросят и вышвырнут обратно на волю… Анри, скажите, Конрад обо мне вспоминал?

Еще больше тревоги, чем в том, первом вопросе. Эстела Триэнн — гордая банджарон и героиня. Она пересекла с табором полмира. С огромным риском для жизни. Но Эста — влюблена, и ей неполных семнадцать…

— В тюрьме стараются не вспоминать о родных, оставшихся на воле. Тем более, когда ничего не знаешь об их судьбе, — честно ответил Тенмар. По крайней мере — в том, что касалось его самого. — А об остальном тебе лучше спросить у самого Кора. Он придет к тебе завтра. Я это устрою. Если сегодня мы его спасем…

— Анри, погодите. Когда вы вытащите своего друга… — в голосе Звезды проскользнула прежняя порывистая «дикарка» Вольного Двора. — У меня есть для вас новости. Один человек может помочь вам выбраться из Квирины. Вам всем, Анри!

2

— Я — гладиатор! Послушайте, я — гладиатор!..

Гай Ливий Марцелл поморщился. Да, он — немолод, толстоват. (Да и кто не толстоват — в его-то годы?) Ему уже не найти другой работы. Но и эта порой — невыносима.

Смена только-только началась. Впереди еще шесть часов. А этот юнец не даст и минуты покоя! Вон — намертво вцепился в ржавеющую решетку.

И когда уже поставят новую? Небось на празднества деньги есть! И на винные фонтаны для черни.

— Я — гладиатор! У меня сегодня выступление!.. Да вызовите же коменданта!

Коменданта, как же! Чего только плебеи не сочинят, чтобы выбраться из заслуженной тюрьмы! А этот, судя по акценту, — вообще из глухой провинции. У себя бродяжничать надоело — в Сантэю подался. Будто здесь своих бездельников мало!

Кого Ливий точно презирал сильнее, чем зажиревшую аристократию, так это — вечно требующий «хлеба и зрелищ» сброд. На месте Сената давно перестрелял бы всю эту шушеру или на галеры отправил! Всё польза стране.

— Я — гладиатор! Если вы меня не отпустите — расстреляют моих товарищей!..

Не расстреляют — кто ж послушается какого-то старого тюремного стражника Ливия Марцелла?

— Я — гладиатор!..

А то Ливий гладиаторов никогда не видел! Это ты — провинциал, в амфитеатре не бывавший. А Марцелл в Сантэе родился. В гладиаторы берут сильных, ловких красавцев. Что этому-то сопляку там делать — с его хилой мускулатурой?

И потом — гладиаторы не шатаются без дела по рынку рабов. И не ввязываются в уличные драки. Они вообще поодиночке не ходят. Потому как — чужаки.

А кто свои — мало ли, почему судьба вынудила, — те в увольнительные сразу домой. К семье.

А этот… тонкая кость, правильное лицо. Небось папаша с мамашей — промотавшиеся всадники, а сынок уже — голоштанный бродяга.

— Заткнись, а то схлопочешь! — рявкнул страж. Для порядка замахиваясь на юного наглеца древком копья.

Тот отшатнулся — аж ошалев от подобного обращения. Ну точно, аристократ бывший.

И Ливий даже получил пару минут вожделенного покоя. Пока парень по-рыбьи ловил ртом воздух.

Сброд голубой крови — ничем не лучше сброда потомственного. Даже хуже. Потому что у первых был шанс не стать грязью, а вторые выбора лишены. И врезать представителю подобных «аристократов» — удовольствие двойное.

Вот только для этого придется камеру отпирать. А там еще и другие есть — уже настоящие плебеи, половина пьяных. Чего доброго — решат, что всех бьют. Еще сдуру драться полезут.

Не подмогу же звать. Засмеют.

Собственные сокамерники бы, что ли, успокоили?

Ну, наконец-то…

— Заткнись, дай выспаться, придурок!

Молодец, чернявый! Крикни еще что-нибудь. А лучше — встань с соломы и врежь «придурку» между глаз, чтобы в ушах затрещало!

Вот только парень одурел окончательно. Потому как заорал:

— Я требую меня выпустить! Я — эвитанский дворянин, корнет Серж Кридель!..

Эвитанский? А почему не мидантийский, например? Кому какое дело, от какого монарха драпанули в Квирину твои дед с бабкой? Вспомнил родню, потомочек!

— Ну всё, довел! — взревел тот самый чернявый здоровяк со шрамом через всю щеку. И шагнул в сторону «аристократа».

Давно пора. Вот только камеру всё равно отпирать придется. Чтобы не прибил насмерть! Отвечай потом…

И именно тогда заскрипели ступени старой лестницы. Под тяжелыми, уверенными шагами десятника.

Глава четвертая

Конец Месяца Заката Осени. Эвитан, Тенмар.

1

Совсем маленькой Ирия даже любила болеть. Вокруг тебя наперебой кудахчут все няньки разом. На ночь рассказывают сказки, поят вкуснющим медово-ягодным отваром…

Теперь же беглянка свалилась в совершенно чужом замке. И на руки чужих людей.

Ягодные отвары назначал долговязый, тощий и седой замковый лекарь. С ложечки, как понимала сквозь полубред Ирия, поила лично Катрин Тенмар. А горничная обтирала тело влажной жесткой мочалкой, почему-то называемой «полотенцем».

А еще Катрин каждый вечер подолгу расчесывала короткие перекрашенные волосы. И что-то тихонько, успокаивающе напевала. Но вот о чём? Мысли путаются…

Порой бред ненадолго ослабевал. Ирия вспоминала, где она и почему.

И волосы опять отросли у корней — сколько она их не красила? От тайны остались лишь клочья…

Ну и змеи с нею. Здесь уже всем известно, кто Ирия такая!

Угораздило же родиться такой дурой! Нужно взять себя в руки. За космы выдернуть себя из постели, сесть на коня и бежать! Нельзя болеть там, где знают, кто ты!

Вот-вот прибудут солдаты и увезут на плаху! А Ирия так больна, что не сможет ничего объяснить! Ни им, ни кому другому.

Куда там — не хватит сил даже взойти на эшафот! Им придется волочь ее — какой позор!..

А вдруг Ирию не отправят на плаху, а повесят или колесуют?! Надо немедленно бежать! Как только все выйдут…

И проваливалась обратно — в чёрно-багровую тьму…

2

— Выпьешь — может, выйдет толк, Обретешь свое добро. Был волчонок — станет волк. Ветер, кровь и серебро!..

— И чего ты хочешь на сей раз?

Шелестит белое платье. Сегодня оно традиционного цвета призраков.

Сквозь прозрачную фигуру темнеет древний гобелен — с чьей-то свадьбой. Жених и невеста в церемониальных нарядах — ну и тяжелых, наверное! И в коронах — еще тяжелее. Королевских или герцогских — не разобрать. Вокруг новобрачных — толпа придворных. А вот этот ящик похож на стоящий боком гроб, но должен быть алтарем.

Грустны и безумны глаза призрака. И это тоже — до боли привычно. Привычнее подлости Ревинтеров и наивности Ирии Таррент.

— Помочь…

— Да уж — ты-то помогаешь! — Забавно смеяться, зная, что всё это — не на самом деле. И тебя никто не слышит. — То подставляешь — отправляя в папин кабинет. То отвлекаешь Свитками Судьбы — пока меня маменька не прирежет. Что еще тебе понадобилось? Скажи уж сразу — и покончим с этим!

А вот орать — незачем. Голос и так хрипит — половины слов не разобрать. А в саднящем горле — противная горечь. Сон, а больно, как наяву.

— Я хотела тебя удержать… А ты катишься в пропасть! — грустно журчащий голосок вызывает желание верить. Вызывал бы — у прежней Ирии. — Зачем ты явилась сюда? Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь. Здесь злой старик будит мертвых!

— Лучше злой старик, чем плаха и довольная рожа Ревинтера! — бесцеремонно перебила Ирия. — Хотя можешь мне еще что-нибудь присоветовать. Монастырь — был, приговор — тоже, плаха с топорами в перспективе была. Даже Альварен — уже в прошлом. Что еще новенького у тебя в запасе?

— Разве ты не сама просила Свитки? — укоризненный шепот призрака острой болью отдается в ушах. Тоже простуженных.

— Ты мне лучше без Свитков скажи, почему хочешь меня убить?

— Ты будишь древнее зло… — прошелестела «дочь графа». — Но я не хочу твоей смерти…

Ах, древнее зло! Ирия поняла, что закипает.

— Ага! Ревинтер с Николсом, Полина, Леон и весь Регентский Совет в полном составе — святые с нимбом! А я, разумеется, бужу древнее зло! Вместе со злым стариком, которого ты обвиняешь в том же. А может, Первоначальный Грех и убийство всех древних мучеников — тоже моя работа? Уж чтоб до кучи!

— Ты меня не слышишь…

— Ну и убирайся! Всё равно от тебя толку никакого.

— Не слушай злого старика… — еле слышно шелестит голосок, удаляясь…

3

— Ирия! — легкая рука тронула за плечо. — Проснись, дорогая! — уже громче произнесла Катрин. — Прибыл герцог Тенмар. Он хочет поговорить с тобой.

Оказывается, Ирию уже вполне сносно держат ноги. Да и голова — воистину чудо! — кружиться перестала. Почти. Значит, в обморок на руки герцога Тенмара мы, возможно, не грохнемся. Уже радует! Потому как, судя по разговорам, он еще не факт, что подхватит.

А вот других поводов для радости нет. Ирия — всё еще слишком слаба для побега, драк и бешеной скачки верхом. Сейчас беглянку Леон с легкостью одолеет — не то что обученные воины.

Природа, засунувшая душу Ирии в столь слабое, оказывается, тело, — явно не на ее стороне. Но выбора нет. Если понадобится — придется искать способ бежать. А уж переживешь ли очередной побег — вопрос другой. Менее важный. Лучше сдохнуть в канаве, чем на плахе.

И как же всё-таки знобит! Катрин накинула на плечи гостье пушистую шаль. Но сейчас теплая шерсть кажется тончайшим шелком. Вдобавок — холодящим кожу.

А герцог решит, что у дочери Карлотты зуб на зуб не попадает от страха!

Дверь за спиной закрылась с еле слышным стуком монастырского окна. Того самого.

Какой холодный коридор… или это вернулась лихорадка?

Теплая рука Катрин сжимает запястье… гостьи? Пленницы? Хочет ободрить или помешать сбежать? Нет, для последнего позвала бы слуг…

— Я рассказала Ральфу, что ты любила Анри, а он — тебя…

Что?! Кто кого любил? Когда это Ирия такое говорила? Да еще и герцогине Тенмар! В бреду? Нет, в бреду обычно о правде пробалтываются, а не так виртуозно врут.

— Я не называла Ральфу твоего настоящего имени, — прошептала Катрин в самое ухо Ирии.

И правильно. Они — одни в пределах мрачно-багровой дорожки коридорных факелов. Если не считать воинственных гобеленов на стенах.

Но это еще не значит, что за стенами не понатыкано ниш для подслушивания. Больше, чем древнего зла, которое, возможно, действительно будит герцог Тенмар. Или уже разбудил…

— Ты можешь сказать, что твои родные узнали обо всём и прогнали тебя.

Так вот что ей пытаются объяснить, тупице! Катрин предлагает незваной гостье воспользоваться именем Анри. Хорошо хоть не требуется предъявить бастарда — от сей связи!

Может, просто и ясно сказать старику, что Ирия и его сын тайно повенчаны? Не пойдет — в таком Катрин уже не поможет. Одно дело — фальшивая любовница покойного сына, а совсем другое — вдова со всеми сопутствующими правами. Которой, правда, придется держать статус в тайне от всех, кроме старика. Да еще и его уговорить хранить молчание.

Потому как всплывшая невесть откуда графиня Тэн — вдова не чья-нибудь, а государственного преступника! — мигом вызовет подозрения. И уж точно найдется хоть один свидетель, что опознает в ней Ирию Таррент. А уж ее статус вдовы — хоть чьей! — от плахи не спасет. Особенно вдовы одного из вожаков мятежа.

А всё-таки — если и то, и другое? И Ирия Таррент, и вдова Анри Тенмара? Одно другому не мешает, а имя до замужества было и у вдовы…

Будет ли тогда молчать старик? Вдова — не так уж опасна. Это ведь не мать наследника…

Но уж здесь-то девице Таррент ничего не сделать. И рада бы в Светлый Ирий, да грехи не пускают. Отсутствие грехов.

Прости, Анри, за эти мысли! Ты не заслуживаешь ни такой лжи, ни подобной «возлюбленной». Знал бы ты, за кого умер…

Как гулко отдаются мерные шаги в мрачной, темной галерее!

Девушка покосилась на обнимающую ее плечи Катрин. А руки не такие уж слабые! Или это полуживой Ирии любой сейчас сильным покажется?

А вздумай она вырваться из мягких объятий доброй герцогини — и с первой попытки не выйдет. А ко второй подоспеют слуги.

Предложить соврать или нет?

— Ирэн, не волнуйся! — шепчет Катрин опять в самое ухо. Явно расслышала бешено колотящееся сердце собеседницы. Уже — «Ирэн». Случайно оговорилась, или здесь подслушивают скорее? — Я обещала тебя защитить, и я это сделаю!

Если ты говоришь правду, и если это вообще от тебя зависит. Командует — в замке, во дворце, в крестьянской избе — всегда мужчина. И только он решает, нужно ли кого-то спасать, защищать, скрывать. Или лучше выдать властям?

Кто это придумал? Почему негодяй Николс ничем не заплатил за свою гнусность, а бедняжка Эйда заперта в монастыре?! Почему у подлого слабака и слизняка Леона есть право распоряжаться Ирией, хотя она — умнее, талантливее, смелее его?

Отец, усмехнувшись, добавил бы, что главное — скромнее. Но его больше нет. Благодаря Леону и Полине!

Темный побери, Ирия — ничем не хуже тех, кто поступает в гвардию или в Академию! Тогда почему разрешенный девице удел — лишь шитьё и молитвы? Ну нее считая монастыря и плахи…

Зачем Творец вообще дал способность мыслить? Чтобы тяжелее было понимать: родилась женщиной — значит, чем ты глупее, тем лучше?

Но тогда почему Творец не вознаградил Эйду — хотя бы за кротость? Ведь она-то как раз — тихая, мягкая, послушная.

Но нет! И за покорность никакой награды не положено. Ведь это же не заслуга, а просто необходимое качество.

Обе сестры Таррент — вещи. И обеих можно уничтожить в любой миг — без права на защиту.

Так для чего давать жизнь? Чтобы потом превратить ее в цепь приговоров и потерь?

Зачем вообще верить в такого Творца?

Последняя мысль настолько отрезвила, что едва не заставила замереть столбом. И наконец-то разозлиться уже на себя.

Нашла виноватого, в самом деле! А то создатель Всего Сущего отвечает за любую сволочь, в конце-то концов? У человека еще и свобода воли есть.

Вот враги и могут убить Ирию — свободно.

Ну, значит, и она их — тоже совершенно свободно. Только бы сил набраться, и голова пусть кружиться перестанет… А озноб — ерунда, к нему беглянка уже почти привыкла.

— Герцогиня Тенмар…

— Да, дитя мое? — мягко прошептала Катрин.

— Благодарю вас за помощь.

Нет, просить мать солгать такое о погибшем сыне — это уже верх цинизма. Если врать старику — то лично. Не вмешивая сюда Катрин.

Всегда можно заявить, что просто ничего не сообщила свекрови о тайном браке. Мало ли почему? Из девичьей скромности. Должно же быть у незамужней девы сие качество, коим Творец почему-то забыл наградить Ирию. Ничего — зато в обморок она сегодня вполне способна грохнуться. Не хуже самой чувствительной из романических героинь.

Полутемный коридор уперся в дверь. Под стать ему — мрачную.

Вот и всё. Катрин подняла сжатую в кулак руку и вопросительно взглянула на Ирию.

Нет, ведь ты уже решила молчать.

Вновь нахлынула слабость. «Баронесса Вегрэ» обреченно кивнула…

В прежние годы Ирии трижды доводилось присутствовать на похоронах слуг. И сейчас осторожный стук в дверь напомнил падение первой горсти земли на деревянную крышку гроба… Тоже — будто осторожное, робкое.

А потом сверху навалят тяжелый, неподъемный груз. Выше человеческого роста. Ниже.

— Входите, юная особа! — сухой, желчный старческий голос.

Ирия, конечно, видела портрет старого герцога. В самый первый день, следуя за молчаливым слугой по мрачной галерее.

…Черно-алый плащ, угольно-черный костюм. Бледный худощавый аристократ средних лет величаво восседает на громадном вороном коне. Гордо и сурово взирая со стены. На любого, кто посмел тревожить его покой своим дерзким присутствием.

Ледяной отблеск чеканного благородства на красивом породистом лице, наверное, должен по замыслу художника сразить неосторожного гостя наповал. И напомнить о собственном несовершенстве.

Гостя, а не художника. Вряд ли кто посмеет объявить несовершенным самого Алиэ Готту…

Вот только, если верить портретам, практически все властители замка Таррент тоже были величавы и благородны. Изобразят их по-другому, жди! И когда-нибудь в родовой галерее точно так же будет взирать лорд Леон Таррент. На своих породистых потомков, гордых величием отцов.

А сейчас Ирию ждет на аудиенцию вовсе не исполненный благородства герой, а, судя по голосу, — старик-самодур с еще той репутацией.

Значит, первая горсть кладбищенской земли? Тогда захлопнувшаяся за спиной дверь кабинета — ее последняя лопата. Та, что навек скроет и сам гроб, и запертого в нём.

Навсегда отрежет от мира живых.

4

Слабо колеблются всего три тусклых свечи. В серебряном подсвечнике над массивной старинной дверью. И над головой Ирии.

Полутьма и не позволила сразу заметить старого герцога.

Лиаранка поспешно огляделась. И волна чужой желчной ненависти обожгла с головы до ног.

Вздрогнув от много дней не проходящего озноба, девушка обернулась на сверлящий злобный взгляд.

Левый дальний угол. Темное кресло слито с общим полумраком.

Сухие черты желтовато-пергаментного старческого лица. Заострившиеся скулы, горящие желчью провалы глаз, хищные складки тонкогубого аристократического рта. Дряхлый коршун еще жаждет схватить добычу. Вон — уже скрючил не до конца сточенные когти!

Не с этой ли птицей так схоже жуткое аббатство, что теперь целую вечность будет являться в кошмарах? Если эта вечность не оборвется сегодня. Сейчас.

Ральф Тенмар — не Ив Кридель. Мрачная холодная комната — не уютный старомодный кабинет в цветах каштана. А предстоящий разговор — не теплая беседа под уютный треск камина.

Воистину — ничего не меняется. Все ценят добро, лишь утратив его. А кое-кто так и не начал учиться на собственных ошибках…

Старику может быть лет семьдесят. Наверное, так и есть — престарелый герцог Тенмар когда-то женился в сорок. Катрин моложе его на целое поколение.

Ирия на миг представила юную девушку — свою сверстницу. Выданную за стареющего, пользующегося скверной репутацией сорокалетнего заматерелого самодура с характером герцога Тенмара.

Так ли уж монастырь хуже подобного замужества? Хуже! А еще паршивее — только плаха. Да и то — лишь в первые мгновения.

— Садись! — сухо бросил старик, махнув узловатой рукой на уныло-синее кресло напротив. Другой рукой поправляя покрывающее колени меховое одеяло.

А он действительно дряхл! Ноги наверняка больные. И камин давно потух, а значит — от стен идет многовековой холод. Вымораживает старые кости…

Впрочем, не до созерцания чужой слабости — со своей бы справиться! Если б герцог не предложил сесть — Ирии осталось бы только рухнуть на пол…

В глазах опять слегка мутится. Но мрачная комната пока не плывет. И можно надеяться — старик ничего не заметит.

Но если поймет, сколь незваная гостья беспомощна, — даже слуг звать не станет. Скрутит сам — при всей его старости.

— И кто же вы, дерзкая юная особа? — В устах кого другого это может звучать как насмешливое поощрение.

Но вряд ли у Ральфа Тенмара вообще есть чувство юмора.

Ирия чуть выдержала паузу. Чтобы голос не дрогнул. Не от страха, но не объяснять же это злобному старику.

— Разве герцогиня уже не сообщила вам?

— Сообщила, сударыня! — отчеканил Ральф Тенмар. — Что вас любил мой сын, а вы — его. И прочую слезливую чушь. Еще — что вас преследуют «злые люди». — Высушенный старостью голос — всё насмешливее. С каждым едким словом. И злее. — Катрин всегда была, как это принято называть, «экзальтированной». То есть проще говоря — истеричной. И не особо умной. А у вас, сударыня, есть полчаса — чтобы назвать ваше имя и происхождение. Пока я не сдал вас в руки королевских солдат. В чём бы вас ни обвиняли — к этому добавится узурпация чужого имени и титула. И моего влияния хватит, чтобы вы уж наверняка не вышли сухой из воды.

Тусклая комната взвихрилась каруселью. Знакомо взбесившейся…

Пляшут, сливаются сухие, желчные черты с портрета…

— Вы можете, конечно, упасть в обморок, сударыня! — металл в старческом голосе сорвался на визгливые нотки. — Но тогда я сразу передам вас в руки правосудия, не тратя на вас время.

Как невозможно тяжело удержать сознание! Стянуть обратно рваные клочья мира… А они не слушаются… обреченно растворяются зыбким туманом в багрово-черных сполохах тьмы!

И мрак необратимо густеет, всё глубже затягивая. В смерть…

Старческая рука тянется к серебряному колокольчику для слуг. А комната плывет… кружится, кружится, кружится — как колесо на квалифицированной казни. Вращается исчезающий из горла воздух. И сейчас зазвенит колокольчик — хрустальным звоном в ушах…

«Выпьешь — может, выйдет толк…»

Всё это уже было… Где, когда?! Почему повторяется?

Потому что яд — один и тот же. Разлит в разные флаконы — вот и всё.

Нельзя терять сознание в присутствии врагов! Таких опасных…

— Вы не посмеете… — Странно: сознание ускользает, а льда в голосе не меньше, чем в материнском. И он ничуть не дрожит. — Ваш сын…

Прости, Анри!

— Даже если вы успели родить моему сыну троих бастардов — это не причина, чтобы помогать вам или вашим отпрыскам остаться в живых!

Нет, яд — другой. Повыдержанней и поядовитей!

— Вы не посмеете! — прошипела Ирия идалийской гюрзой. — Вы… мерзавец, изнасиловавший мою мать!

Слабость вдруг исчезла напрочь — так морские волны стирают на песке рисунок. Сколь угодно страшный.

Будто после смертельной дозы подействовало противоядие! Ральф Тенмар — злобный змей. Не зря у него на гербе дракон. Но и Ирия — дочь еще той змеюки! И внучка Каролины Ордан.

Пожалуй, стоит злиться почаще! Присутствие врагов должно вызывать ярость. А что еще — не вопли же о пощаде? Слабого в подлунном мире не щадят, а топчут.

А вот старик — побледнел. Безжалостный вершитель правосудия опешил, откинувшись на спинку старого, как он сам, кресла. Целый долгий миг Ирия наслаждалась чистой победой. Или грязной.

— Ты…

— Я — Ирия Таррент!

— Конечно! — герцог дико расхохотался.

Впору принять за сумасшедшего и испугаться. Если бы Ирия уже не видела говорящих привидений с мистическими Свитками Судьбы наперевес. А еще — сыплющего угрозами Роджера Ревинтера и ледяную скользкую змею — его папашу. А до кучи — королевских солдат, везущих семью Таррентов в Ауэнт. На смерть…

А еще ведь были желтолицые монахини из аббатства святой Амалии. Злющие не хуже этого старого пня.

А трусливый шакал братец? А мачеха — гадюка чище самой Ирии?

…Бездыханное тело отца на полу кабинета…

…Ледяная келья и родная мать с кинжалом…

Что уж тут даже упоминать о благородном и безобидном оборотне без тени?

По собственному лицу змеится едкая усмешка. Подождем, пока старый истерик прекратит дурацкий смех. Потерпим.

Ирия слишком устала, чтобы бояться — кого бы то ни было. Хватит!

5

— Значит, дочь Карлотты? — резко оборвал собственный хохот старик. — И, сударыня? У вас есть доказательства?

— Найдутся! — отрезала Ирия. — Живы те, кто знал об этом. И уж тем более — живы друзья и родственники посвященных в сию… омерзительную историю. Увы, правдивую.

Прости, дядя Ив! Но тебя старый мерзавец убить не посмеет. А дочери Карлотты нужно намекнуть хоть на кого-то. Она и так, как могла, отвела от тебя угрозу, заявив, что «посвященных» — целая шайка.

Получай против себя личный заговор, старый кретин! А если еще не кретин — станешь им после такого разговора. Если б не ты — мама была бы сейчас совсем другой!

— Конечно, клятва для Карлотты — звук пустой…

Вот ты и раскололся, гад ползучий! Мама, при всех ее, мягко выражаясь, недостатках, слово не нарушила…

Чем же она клялась — здоровьем Сержа? Первый сын всё-таки был ей дорог?

Карлотта Гарвиак сдержала клятву. Но тебе, старый мерзавец, об этом знать незачем!

— И прислала ко мне самую похожую на себя дочь, разыграв ее смерть? И зачем же, юная особа? Чтобы отправить меня вдогонку за вашим не слишком умным папенькой?

— Не вам рассуждать о его уме. И я его не убивала… — Не будь ее голос сам по себе столь усталым — следовало бы его таким сделать. — Это — дело рук моих мачехи и брата. Совместное.

Не исключено, что старый пень… то есть истинный рыцарь и столп благородства Ральф Тенмар не упустит столь соблазнительный случай отомстить нарушившей клятву Карлотте. А какой удар сильнее обвинения ее сына в отцеубийстве?

Это было бы хорошо. Слишком, чтобы такая авантюра удалась. А жаль…

Ирия — ужасная дочь… Но чувство вины перед матерью не возникло. Карлотта тоже пожертвовала. Невинно осужденной — ради преступника. Как раньше принесли в жертву Эйду — «во имя блага семьи».

Так что будет просто великолепно, если теперь справедливость восторжествует. Вот только вряд ли — на то она и справедливость. И старый хрыч тоже вряд ли заглотит столь вкусную наживку. На то он и старый, на то и прожженный.

— Это — правда? — прищурился вышеозначенный хрыч. Очевидно, переваривая выгоду от столь интересной новости…

Хорошо бы!

— Клянусь Творцом, — вздохнула Ирия.

— Поклянись своей любовью к моему сыну.

Приехали! Поверил-таки. Вот только как теперь быть? Можно клясться тем, во что не веришь, доказывая ложь. А вот ложью, отстаивая правду…

— Клянусь всем, что для меня дорого. Клянусь памятью вашего сына!

— Подойди сюда… графиня. Сядь! — старик указал на обитую синим сукном скамеечку у своих закутанных ног.

Вблизи это одеяло — тёмно-бордовое. Как засохшая кровь.

Ну что хрычу еще надо? Оставит он Ирию в живых или нет?

Вблизи его лицо — еще страшнее. Изборожденное морщинами и бесчисленными красными жилками.

Склоняется.

Когтистая птичья лапа цепко стиснула подбородок гостьи:

— Страшись, если лжешь!

Ощущение, что шипящий голос исходит не из почти безгубого старческого рта. Из самих угольно-черных глаз с почти алыми белками. Горящих больным лихорадочным огнем.

В молодости эти глаза наверняка были красивы. А доживший до старости Анри стал бы копией этого дряхлого злобного коршуна?

А сама Ирия — чьей? Карлотты?

Возможно, смерть в юности — не самое страшное зло. Но прежде времени в Бездну всё равно — неохота.

— Я не лгу.

Ни единым словом. Анри был Ирии дорог.

Был. И есть.

Она вздрогнула, встряхнула головой, смахивая слезу и отгоняя ее верных, неразлучных сестер… Еще бы удалось разжать и невидимый ледяной кулак, стиснувший сердце! А заодно — тоже ледяные, но вполне живые жесткие пальцы, острыми клещами впившиеся в подбородок. Ладно хоть не в горло!

— Боишься?!

— Нет, — честно ответила девушка, в упор глядя в уставшие ненавидеть глаза.

Чужой старик, вцепившийся тебе в челюсть, не страшнее любимого человека, подписавшего твой смертный приговор. Ничуть не страшнее. Вот если мерзавцу еще что в голову придет…

Но герцог-коршун уже разжал хватку:

— Налей вина.

Ирия бросила на него малость ошалевший взгляд. Лицо еще ощущает следы его пальцев. Не исключено, что завтра проявится синяк.

Ну и змеи с ним! У Эйды когда-то синяки не только на лице были… А сама Ирия в детстве вечно ходила в царапинах — и ничего.

— Налей вина… графиня! — чуть раздраженно повторил старик. Махнув рукой куда-то в сторону наглухо задрапированного окна.

А, вот — трехногий столик рядом с портьерой. Шедевр работы очередного сверхталантливого мастера веков ушедших.

Столешница сливается с полутьмой комнаты. Смутно темнеет бордовый графин. Под цвет стариковского одеяла.

— И себе, — добавил Ральф Тенмар.

Жидкость цвета очень темного рубина наполняет высокий прозрачный бокал. Один из пяти, выстроенных в ряд на лакированном столике. Издали их не видать — как и батальную сцену на подносе. Только совсем вблизи.

Разглядишь тут что лишний раз — если старик свечи экономит.

И гардину на окне вряд ли отодвинут до весны, а жаль! Там, наверное, сейчас ясная и звездная зимняя ночь. Или зимний вечер, или утро.

Темнеет зимой рано, а рассветает поздно. Ирия с этой болезнью совсем запуталась со сменой дня и ночи.

Если она выживет сегодня — настежь распахнет в комнате все рамы. Если, конечно комнату гостье еще оставят…

Распахнет — и увидит яркую луну и россыпь мерцающих звёзд!

А пока есть лишь чужой полумрак чужих апартаментов чужого замка… Хотя какой теперь считать своим?

Полумрак — и живой сгусток ненависти и злобы. С коим нужно пить горьковатое вино. И говорить. Даже если совсем не хочешь. Ни того, ни другого.

Догорают тусклые свечи, тоскливо колотит в ставни одинокий ветер. Молчит старый герцог, вот-вот опустеет изящный бокал. И закончится время.

А в одной из галерей высокомерно усмехается со стены молодой, аристократично прекрасный двойник Ральфа Тенмара. Нестареющий.

— Тебе нравится вкус этого вина?

Яд там, что ли? Ну и пусть.

Ирия отхлебнула глоток побольше. Поморщилась. Усмехнулась.

— Он — непривычен.

— Я спросил не об этом.

— Бывало и хуже.

Лучше яд в вине, чем в словах и деяниях родных. Бывших и настоящих.

— Оно настояно на полыни. После него кажется сладким любое другое. А когда привыкнешь к нему — никакого другого уже не захочешь. Ты можешь остаться в моем замке. Тебя будут называть Ирэн Вегрэ, моей племянницей. Катрин позаботится о тебе. Иди.

Глава пятая

Начало Месяца Рождения Зимы. Эвитан, Лиар.

1

Известие, что его хочет видеть родная маменька, лорду Тарренту привез монах-леонардит.

Первым порывом стало — отказать. В конце концов, Леон ничем ей не обязан и ничего не должен. А навредить ему она не в силах! И не будет в силах уже никогда.

— Сестра Валентина настаивает на вашем визите, — повторил монах, пристально глядя в глаза лорду.

Наглец, да если бы кто другой посмел?! Но как приструнить потерявшего стыд молельщика — если леонардиты подчиняются даже не кардиналу, а лишь своему Магистру? Ответственному исключительно перед Патриаршим Престолом, чтоб им всем!

— Но я ведь имею право отказать ей? — уточнил Таррент, всё еще надеясь от маменьки отделаться.

Она, в конце концов, удалилась от мира. А значит — больше Леону не мать.

А лорд вовсе не обязан встречаться с одной из многочисленных монахинь одного из рядовых аббатств Эвитана. Леон это не договорил, но монах и так отлично понял. Юный лорд хорошо поставил на место наглого инока! Как и ту, что посмела требовать незаслуженных встреч!

— Сестра Валентина предчувствовала подобный ответ, — ничуть не смутился наглый служитель святого Леонарда. Даже тон не изменил, мерзавец! — И просила передать, что разговор пойдет о вашем покойном отце и вашей сестре. А также передавала, что раз вы — ее родной сын, она вынуждена обратиться за советом сначала к вам, прежде чем просить о том же другое лицо. Но ей придется это сделать, если вы не откликнетесь.

— Я увижусь с сестрой Валентиной! — резко бросил Леон.

А вот теперь самое время встать, отойти к окну и полюбоваться погодой. Бушующей на улице метелью.

Монаху будет очень приятно добираться до аббатства! Он ведь не настолько нагл, чтобы рассчитывать на гостеприимство?

И, уже спиной к визитеру, лорд добавил:

— Я вас больше не задерживаю.

— Я был бы рад принять ваше радушное приглашение, но должен срочно вернуться в монастырь, — словно не слыша последней реплики, безупречно вежливо поклонился монах и вышел.

И ведь даже не прикажешь спустить зарвавшегося негодяя с лестницы! Желательно, полуголым. И вышвырнуть за ворота без лошади. Так его путь до монастыря станет еще веселее! А уж если вдогонку еще и собак спустить…

Юноша в ярости швырнул стоявшим на столе мидантийским графином в стену нового кабинета. Пользоваться отцовским новый лорд Таррент не смог — пришлось отделывать этот.

И теперь Леон оцепенело уставился на винное пятно, изуродовавшее старинный гобелен с медвежьей охотой. Кроваво-красное пятно. Почему-то на груди одной из дам на заднем плане — безоружной всадницы…

Нет, впредь лорд Таррент станет пить только белое вино! От него не остается столь мерзких пятен! Не менять же кабинеты после каждого неприятного визитера…

2

По дороге юноша успел пожалеть о слишком поспешном решении. Причем дождь и мокрый снег вкупе с пронизывающим ветром сыграли в этом не последнюю роль.

Леону мерещится опасность, как сказала бы любимая…

И уже не проходящая боль сжала сердце. Полина…

Нет, лучше уж думать о матушке — не к ночи будь помянута!

Карлотта отрезана от всех событий и новостей. Заперта в старой, сырой обители, где не живут, а гниют заживо. «Сестре Валентине» не может быть известно ничего!

Думать так в высшей степени разумно… Но против воли вспоминается, как в детстве она всегда знала, что и когда ее сын натворил. Даже если сам Леон был полностью уверен: ни одна живая душа его за этим не видела.

Неважно. Мама всё равно узнает. Узнает всё!

Карлотта Таррент — в монастыре. Ее бывший титул принадлежит теперь другой женщине — куда более его достойной. И леонардиты «сестре Валентине» — не союзники, а тюремщики!

Леон давно вырос. Пора избавиться от старого, никак не проходящего — и совершенно беспричинного! — страха!

Ветер крепчает, расстояние в пятнадцать миль кажется втрое длиннее.

И в сотый раз жаль, что не взял карету! Верхом хорошо скакать лишь в теплую погоду. Да и положение обязывает…

Это Ирия могла носиться сломя голову — хоть зимой, хоть летом. Никакой эскорт за ней не поспевал! Ну и доскакалась до репутации вздорной, неуправляемой девицы. Женихи бегут при одном упоминании!

Да с чего Леон вообще взял, что матери что-то известно? Из каких источников? Домовые нашептали? Или… Ирия?

Нет. Знай сестрица правду — бросила бы брату в лицо. Или тем, кто увозил. Умом и сдержанностью средненькая никогда не отличалась.

С Эйдой молодой лорд тоже не откровенничал. Он даже провожать ее не вышел. Доверил Полине — и правильно сделал.

А как еще поступают с сумасшедшими? Эйда и без того — второй год как не в себе. Но эта ее последняя бредовая фантазия…

Если еще фантазия!

А вот если глупая сестрица не сочинила то, что у нее хватило наглости и безумия произнести! Если хоть на миг предположить…

Тогда она — не сумасшедшая, а подлая предательница родного брата и главы семьи. И тогда подобную дрянь следовало убить!

Так что всего лишь отправить ее молиться Творцу в не самый плохой монастырь Эвитана — это еще верх милосердия. Другой бы на месте Леона…

Нет уж — сестер, кроме Иден и Кати, у него больше нет. И слава Творцу!

Знай Эйда об Ирии — тоже обвинила бы брата в открытую. Покрывшая позором имя семьи курица — еще глупее этой истерички!

Да и с матерью Эйда никогда не была дружна. Точнее — мать с ней. Карлотта Таррент всегда сама выбирала, кого из детей приблизить…

Ну, конечно же! Как Леон сразу не догадался? Мать ничего не знает о подробностях смерти отца. Ну, кроме того, что известно всем. А «сестра» означало не Ирию, а Эйду! Карлотта же не сказала «покойной сестры»…

Скорее всего, Эйда заболела. Там же сейчас холод и сырость. Вот мать и хочет уговорить Леона забрать оттуда эту сумасшедшую предательницу…

А «отец» здесь при чём? Как это при чём — мать хочет попросить забрать из аббатства Эйду ради памяти отца!

Червячок сомнения в душе продолжает шевелиться. Но вяло и по-зимнему сонно.

И Леон повеселел. Плотнее закутался в подбитый куньим мехом плащ и пришпорил возмущенно заржавшего коня, вынуждая и эскорт ускорить темп.

Скоро они будут в монастыре! И какого бы очередного поста не придерживались молельщицы — уж лорда своих земель сносно накормить и угостить горячим вином обязаны.

3

— Итак, матушка, — Леон отодвинул тарелку и кубок, откидываясь на спинку не самого лучшего в подлунном мире кресла, — говорите, у меня мало времени.

Горячая еда и вино вернули хорошее настроение. Теперь побыстрее бы выслушать всё, что собирается сообщить мать! И наконец вернуться назад в замок — где и стены помогают. Потому как свои комнаты Леон теперь заставил слуг протапливать, как следует. А в этом каменном склепе и мыши мерзнут!

Сестра Валентина, бывшая Карлотта Таррент, всё это время молча сидела на жесткой скамье напротив. С равнодушием ледяной статуи ожидала, пока сын утолит голод и жажду.

А вот теперь — словно только что заметила его присутствие. И медленно подняла взгляд.

Два изумрудно-ледяных кинжала прикололи юношу к креслу. Как ученый из Академии — беспомощную бабочку!

Когда-то Леону казалось — мать умеет читать мысли. Привычно вздрогнув — как в детстве! — юноша попытался выдержать пронзительно-колющий взгляд… И почти сразу отвел глаза, невольно поежившись.

Мать в сером платье и куколе — бледная, с желчно исхудавшим лицом — напоминает призрак самой себя. Злобный, не прощающий, ненавидящий весь подлунный мир призрак!

— Рада, сын мой, что ты еще готов меня услышать.

От выстуженной, как эти стены, насмешливой злобы в ее голосе зазнобило сильнее. Как же они похожи — Ирия и мать!

Леон вновь разозлился — да кого он боится? Государственную преступницу, заговорщицу, предательницу собственной семьи? Настоящую предательницу — не как глупая курица Эйда!

— Матушка, повторюсь: у меня мало времени.

— А я не отниму его у тебя слишком много, сынок. Когда ты собираешься послать королю прошение о моём освобождении?

Юноша и не думал этого делать. Но под змеино-сверлящим взглядом родимой маменьки чуть не солгал.

А почему бы и нет? Наврать ей с три короба. И больше ни под каким предлогом здесь не появляться! А сама насильно заключенная в аббатство монахиня никогда не пошлет королю никакого прошения. Кто станет его отправлять?

Конечно, у Карлотты есть еще один близкий родственник. Брат. Барон Ив Кридель.

Но до сих пор он освободить сестру не пытался. Так с какой стати вздумает теперь? Может, дядя — достаточно порядочен, чтобы понимать: некоторые люди свободы недостойны?

Мать криво усмехнулась, вновь заставив сына вздрогнуть. Как же холодно в этих древних стенах! И под взглядом Карлотты. Еще полчаса здесь — и Леон свалится с воспалением легких…

— Ты вообще не собираешься этого делать. Ну что ж, сынок, мне очень жаль. Мне правда будет жаль не попасть на столь захватывающее зрелище, как твоя голова, покатившаяся с эшафота.

Если б Карлотта сейчас плюнула — Леон точно шарахнулся бы в сторону! Чтобы не умереть от яда.

— Вы сошли с ума?! — он надеялся, что в голосе звучит зимний лед. А не визг.

— А как сам считаешь, что положено за убийство родного отца? — ехидно рассмеялась бесчеловечная мать.

— Отца убила Ирия! А она — уже умерла!

— Сынок, матери-то не ври, — понизила голос Карлотта. Как в детстве — поймав на очередной шалости или промахе, недостойном наследника титула. Промахе, за который обязательно грядет неотвратимое наказание! — Если хочешь обвинить сестру — пожалуйста. Но Ирия за час до смерти призналась на исповеди, что убить отца вы сговорились вдвоем. Братец отвлекал мачеху, а сестричка убивала папу! — Мать вновь рассмеялась, на сей раз — сухо и зло.

— Это — враньё! — Леон вспыхнул до кончиков ушей. А он-то надеялся, что от глупой привычки краснеть избавился еще в детстве! — Ничего подобного! Ты лжешь! Лжешь, зная, что Ирия — мертва!

— Сынок, но ее слова слышала не только я. Ты ведь не станешь обвинять во лжи мать-настоятельницу аббатства святой Амалии?

Ирия умудрилась нанести удар даже из гроба. Какая же все-таки дрянь!

А Полина оказалась права — в очередной раз! Смерть — еще легкое наказание для той, что способна осквернить тайну исповеди. Да еще и в преддверии встречи с Творцом! Впрочем, то, что самоубийство — смертный грех, Ирию не остановило тоже.

— Я обвиню мою лживую сестру! Ирия всё придумала, чтобы меня опорочить!..

Потому что не захотела умирать одна! Полина сделала всё возможное — даже добилась аудиенции у короля. Только бы спасти мерзавку от казни! А та в благодарность…

Лучшая из женщин плакала, отправив падчерицу в монастырь! А кто такая Ирия? Всего лишь вздорная, злобная тварь! Ее родные и близкие задыхались рядом с ней не хуже, чем возле Карлотты!

Леон и Полина сделали всё, чтобы вытащить из неприятностей эту лживую дрянь. Но, видно, сам Творец распорядился, чтобы подрастающая копия сидящей напротив Леона гремучей змеи наконец завершила свои дни.

Высшие силы справедливо рассудили: никто не станет жалеть об ушедшем в никуда ничтожестве и пустом месте. Этой мерзавке даже умереть суждено было куда более достойной смертью, чем заслужила. Вместо прекрасной, благородной Полины!

Любимая же и взяла всё на себя. Осталась на всю зиму в столице с Кати и Чарли. Чтобы хоть как-то приглушить скандал, связанный с их семьей! Хоть немного обелить их честное имя. Брошенное в грязь сначала отцом-мятежником и предательницей-матерью, потом — шлюхой-Эйдой. А напоследок еще и этим несчастным случаем — вкупе с подколодной змеей Ирией! У коей хватило трусости утопиться. Вместо того, чтобы честно взойти на эшафот, как это делали запятнавшие себя дворяне прежних времен!

— Даже если Ирия и лгала…

Мать по-волчьи усмехнулась. И Леон вновь ощутил себя птицей, замершей при виде змеиного жала. Бескрылой птицей, не способной на слабых лапках опередить злобную гадину!

— Даже если твоя сестра солгала (в чём лично я сомневаюсь), приказ о ее казни подписывал среди прочих князь Всеслав Словеонский и Старградский. Помнишь, это он освободил нас из Ауэнта? — очередная усмешка искривила губы Карлотты. Для нее-то «освобождение» закончилось заслуженным заключением в монастырь! — Так вот — ты, может, и плохо знаешь Всеслава, но я-то — хорошо.

Пот ручьями течет по спине. Язык прилип к пересохшей гортани. А зеленые кинжалы — жалящие молнии! — пронзают насквозь.

Мать стремительно склонилась вплотную и заговорила быстрее. Словно боясь, что сын ее перебьет или, того хуже — сбежит. Как — если непослушные ноги приросли к ледяному каменному полу?!

— Словеонский князь не любит, когда казнят невинного, а преступник остается на свободе.

Леон похолодел — мать больше не церемонится! Она что — всё знает?! Или почти всё? Но, Святой Престол, откуда?! Ирия же сама не могла ничего знать!

— Особенно, если приговор сам Всеслав и одобрил. И если дороги назад уже нет. Он сделает всё, чтобы уничтожить тебя, сынок! — зло расхохоталась бесчеловечная мать. — Начнется расследование. И, как ты считаешь, что тогда всплывет?

Леон напишет Полине! Да, это здравая мысль!

Нет, такое нельзя доверять бумаге! Он поедет сам! Сегодня же! Наплетет что-нибудь этой озверевшей волчице и…

Сквозь внезапный, безжалостно заполнивший сердце ледяной ужас пробился теплый луч надежды. Полина что-нибудь придумает! Да и вновь ее увидеть — уже счастье!

Совсем скоро, когда этот кошмар закончится… когда пройдет траур по отцу…

Голос всё еще опасной «волчицы» ворвался в мысли:

— Неужели надеешься на помощь своей шлюхи? Будь уверен — она не станет тебя спасать. И тогда ты вспомнишь о моих словах. Но будет поздно.

— Замолчи! — заорал, потеряв контроль, юноша.

Но в разум уже, склизко извиваясь, вполз скользкий червяк сомнения. И теперь жадно ест все потаенные страхи — на глазах превращаясь в огромного, жирного червя! И всё громче нашептывает, что Полина редко пишет, что осталась в столице одна… А Леона уговорила побыть пока в Лиаре — присмотреть за замком. Она даже забрала в Лютену своих детей!

Лорд усилием воли отогнал подозрения. Они марают его любовь! Его и Полины.

Он должен верить хотя бы возлюбленной. Она — всё, что у него осталось! Прочь ничтожные сомнения, ложь и клевету! Вместе с грязью, что извергает злобная пасть бесчестной преступницы! Той, что всю жизнь только и делала, что лгала, клеветала и предавала! И убивала.

— Я больше не стану тебя слушать! — Леон решительно встал и зашагал к двери — почти побежал. И уже на выходе из этой клоаки обернулся:

— Я больше не приду. Захлебывайся своим ядом одна! Хотя можешь еще излить его на свою дочь Эйду. Ее-то ты хорошо научила предавать семью. Не хуже, чем эту лживую змею — Ирию!

И всё же он не сумел выйти победителем. Его догнал язвительный смех Карлотты:

— И это ты говоришь о предательстве, лживый слизняк?!

Отвечать юноша не стал. Вместо этого с яростью захлопнул дверь, изо всех сил двинув в нее ногой.

Будь прокляты все женщины семьи Таррент, кроме Полины!

Глава шестая

Середина Месяца Рождения Зимы. Квирина, Сантэя — Эвитан, Тенмар.

1

— Так вот что означало твое: «Я свободная банджарон!»

Насколько изменилась за эти годы Эстела — вопрос спорный. Конрад, увы, остался прежним. Анри на его месте уж точно не стал бы ссориться с женщиной, рисковавшей жизнью, чтобы найти их.

Но куда там — если Кор закусил удила? Когда по выражению лица баро (обостренным чутьем завзятого ревнивца, не иначе) догадался, что тот — любовник Эстелы-Звезды. Теперь уже — бывший.

Эверрат сделал собственные выводы — и закатил скандал. Даже не дожидаясь, пока Тенмар оставит их с баронессой Триэнн наедине.

— Конрад, я же думала, ты погиб… — оправдывается Эста дрожащим голоском. Совсем не похожим на ее привычный — озорной.

— Извини, я выжил!

Нет, она-то изменилась. В отличие от Кора.

И что правильнее сделать: выйти за дверь — из соображений элементарной тактичности? Или всё-таки сначала слегка врезать Конраду — раз так хочется?

Ладно, последнее — не поздно никогда. Это — не первая ссора Кора и Эсты. И все предыдущие заканчивались бурным примирением.

Да и Анри Тенмар — давно не лейтенант, а подполковник. А в таком звании бить подчиненных — точно некрасиво. Ему же по уставу и сдачи давать не положено. Разве что вызов на дуэль…

— Лейтенант Эверрат, — голоса Анри не повысил. Но Конрад только что голову в плечи не втянул. — Я бы на вашем месте не забывал, что разговариваю с дамой. И если уж устраивал сцены, то без свидетелей.

Открывая разукрашенную квиринскими завитушками дверь, Тенмар невольно усмехнулся. Представил двух квиринских гладиаторов в золоченых шлемах с перьями. Дерущимися на шпагах по всем правилам эвитанского дуэльного кодекса. С секундантами. Можно тоже в оперенных шлемах. И в набедренных повязках.

Баро дожидался внизу — за свободным угловым столом.

Немного старше самого Анри. Типичный банджарон — рослый, поджарый. Темная одежда с алой оторочкой. Кинжал за поясом. И наверняка еще несколько — в рукавах и за голенищами высоких сапог.

От Рады Тенмар знал о пределах хваленой банджаронской свободы. Да, «вольная банджарон» имеет право сменить избранника. В любое удобное время. Но никто не осудит брошенного любовника, вздумай он перерезать изменнице горло. Никто — кроме разве того, к кому красавица ушла.

Именно поэтому бросать банджаронки предпочитают эвитанских офицеров. Эти не зарежут.

— Красного илладийского, — улыбнулся Анри круглолицей подавальщице.

Ей улыбались многие, девушка — им в ответ. Ему самому, другим гладиаторам, торговцам, случайно забредающим сюда в поисках приключений всадникам и патрициям. Всем, кроме банджарон. Красавица хочет жить.

— Вы беспокоитесь за Звезду. — Вот баро не улыбается. Анри тоже — как только отвернулся от девушки.

— За баронессу Триэнн? А есть причины?

Баро Рамиро известно происхождение Эстелы. Но не лишним будет и напомнить.

— Есть. Вам, в отличие от вашего юного друга, подполковник, известно большинство наших обычаев. А не только те, что нравятся.

— Происхождение эвитанских дворян наследуется по отцу. На Эстелу не распространяются обычаи банджарон.

— Подполковник, никто не стал бы скрывать в таборе баронессу Триэнн. Звезда, придя к нам, приняла обычаи банджарон. И ее приняли в табор. В соответствии со всеми традициями.

Этого еще не хватало! Хотя мог бы догадаться.

— Эстела — несовершеннолетняя. Она не имела права принимать такое решение по своей воле.

— Совершеннолетие у женщин нашего народа наступает в двенадцать лет, Тенмар, тебе ли этого не знать? Звезда выбрала верный путь, предпочтя судьбу вольных банджарон смерти.

«Вольных»… Вольных умереть! Эста говорила, что едва не погибла. А Анри не нашел времени расспросить.

А мог бы. Банджарон не принимают в табор насильно — с ножом у горла. Нож там положен за другое.

— Похоже, Звезда рассказала тебе не всё, Тенмар, — баро усмехается белоснежными зубами. Почему, ну почему он не пресытился Эстой раньше ее повторной встречи с Конрадом? — Я — не единственный ее мужчина за время вашего плена, Тенмар. Звезду взял против воли один из знатных людей твоего племени. Очень знатных.

Вот так, Анри. Ты и подобные тебе подняли провалившееся восстание. Вы проиграли, а победители отомстили не вам, а вашим родным. Девочкам в Лиаре, Эстеле, кузине Алисе…

— Кто он?

— Зачем тебе? Ты ей — не возлюбленный и не родич.

— Я должен знать.

— Герцог Эрик Ормхеймский, именующий себя принцем среди своих. Хоть это и противно вашим обычаям.

Мало ему Алисы!

— Звезда, как и подобает женщинам ее племени, пронзила кинжалом грудь негодяя, когда он спал. Но, видно, кровь отца подвела ее. Оскорбитель банджаронки выжил.

Эрик Ормхеймский — кровник всего табора. Даже если Звезда падет от руки баро, это не отменит месть ее оскорбителю. Но как теперь спасти саму Эсту? Всё гораздо хуже, чем думал Анри…

Стоп, выход есть. И достаточно простой — как он сразу не сообразил?

— Звезду казнили бы в тот же день и в том же городе. Но мы — банджарон — спасли ту, что одной с нами крови.

…Площадь мелкого города кипит жаждущей крови чернью. Здесь так редки зрелища!

Явившимся сюда в выходной день «добропорядочным горожанам» всё равно, на что смотреть. Лишь бы увидеть, насладиться. И если повезет — омочить платок в крови, на счастье!

Толпа волнуется. С нетерпением ожидает телегу с девушкой, привязанной к вбитому в центр столбу. По дороге в осужденную летят камни, сухой навоз, гнилые фрукты.

Кто-то наверняка попал…

— Тенмар, ты меня слышишь?

Голова ощутимо болит от криков там — у свежеструганного помоста… Анри с силой встряхнул ею, отгоняя морок.

…Табор банджарон перекрыл дорогу. Они готовы на всё. Древнее свободное племя до последнего бойца умрет за одного из своих…

— Ты не видел шрам у нее возле скулы — он скрыт волосами. След от камня юнца вашей крови. Не дерни Звезда головой — ныне у нее был бы только один глаз. Банджарон умирают друг за друга. Вас много — и потому вы ненавидите своих, Тенмар. Нас мало — и мы ценим друг друга.

Может, баро еще и поймет. То, что не понял бы другой. Кто-нибудь «нашей» крови.

— Тогда пойми, баро. Эстела… Звезда любит того, к кому хочет уйти. Любит давно — еще с детства. И потеряла она его не по своей воле, а потому что считала погибшим. Ты знал, что она не любит тебя. Ты принял это. Так отпусти ее к тому, кто дорог ее сердцу. Отпусти сам.

— Тенмар, есть обычаи твоего рода, а есть — моего. Отпусти я Звезду к другому мужчине — и табор скажет: баро — слаб. Если он слаб — другой банджарон бросит ему вызов. Если он проиграет — найдутся и еще желающие. Если выиграет — тоже. Табор расколется, Тенмар. Расколотый табор — слабый табор. А мы — в чужой стране, где банджарон — пыль под ногами других свободных.

— И какой же обычай ты предпочитаешь? Драться на ножах с коварным соблазнителем или с самой девушкой?

— Я не убью Эстелу, не дав ей возможности защищаться — если ты это имеешь в виду.

Благородно. Анри собирался поступить с Николсом так же. С теми же шансами на победу…

— Я предлагаю другое. В моих жилах течет кровь вашего племени. Ее не слишком много, но это по древним законам — неважно. Дед моего деда был женат на вольной банджарон. Я стану Звезде кровным братом — по обычаю вашего племени ты не можешь мне это запретить. И тогда мы скрестим оружие, баро. Брат может ответить за грехи сестры.

— Да будет так, Тенмар, — бесстрастное лицо вождя не изменило выражения. — Выбирай себе банджаронское имя — ибо отныне только так я стану звать тебя до твоей или моей смерти. Ты — великий воин, Тенмар. Для меня честь — скрестить с тобой оружие.

— Для меня — тоже, баро.

Теперь можно вздохнуть с облегчением. Предводитель табора не нарушит слова. Остается лишь продумать, как не умереть. И не лишить банджаронское племя талантливого и неглупого вожака.

— А что скажет тот, к кому уйдет Звезда? Не пожелает ли занять твое место, Тенмар?

— Может, и пожелает, но не займет.

Прости, Конрад, но с ранением в бедро драться ты не сможешь. А получишь ты его не позже, чем за неделю до боя. Случайно.

За неделю. Или завтра — если до поединка осталось меньше недели.

Для неполных двадцати одного года Кор фехтует более чем неплохо. Но не настолько, чтобы отправлять его против матерого волка, победившего в десятках поединков. Вдобавок — того, с кем Конрад точно не сохранит выдержку и хладнокровие.

— Когда ты хочешь драться, баро?

— В первый месяц после Воцарения Зимы. В день, что укажут боги, ибо это — их суд.

После Воцарения Зимы.

2

До Воцарения Зимы оставалось меньше двух недель, когда Ирия оказалась в состоянии выехать на прогулку. И выбралась, не медля. Долгое пребывание в четырех стенах слишком уж напомнило об амалианском аббатстве.

Девушка всерьез опасалась, что в качестве охраны к ней приставят целую армию грумов. Но старику Тенмару, похоже, глубоко плевать на безопасность своей новоявленной племянницы. Как и на ее репутацию. И хорошо!

К услугам Ирии оказалась «смирная лошадка». На ней настояла Катрин — порой способная быть ничуть не сговорчивее своего вздорного супруга.

Беглая лиаранка, конечно, не настолько сошла с ума, чтобы требовать полудикого «илладийца». Скажем, Вихря самого Ральфа Тенмара.

Но в «смирные» не попала и Снежинка. Герцог и в ней нашел илладийскую помесь. Ну помесь и помесь. Вихрь вообще — чистокровный «дикарь». Но не спорить же — этак вообще не выпустят!

При виде хозяйки Снежинка обиженно заржала. Дескать, как ехать через всю страну — так на ней. А кататься — так на немолодой, раскормленной Подушке.

Девушка успокаивающе погладила умную белоснежную морду. Ничего, подруга, наверстаем!

И какая же зависть берет при виде раздувающего ноздри вороного Вихря! Чистокровный, конечно! На илладийских «дикарях» Ирии и в лучшие времена ездить не приходилось. Будучи любимой отцовой дочерью.

Тоже наверстаем когда-нибудь. Будем надеяться…

Подушка прозвище заслужила. На ней бы Эйду катать. Снежинка — вдвое, если не втрое быстрее. Но одолженному коню в зубы и на стать не смотрят.

Хорошо еще — ветра и снега нет! И туч на небе — что радует. Если Ирия доберется до Больших Дубов, не озябнув, — то лишь благодаря этому. Ну, и меховому плащу, конечно. Подаренному еще Джеком.

Наконец-то ворота мрачного драконьего логова… замка — позади. И даже легкий галоп — предел талантов Подушки — позволяет полной грудью вдыхать свежий морозный воздух. Наконец-то — после стольких недель!

Ирэн оказалась права — снег так толком и не выпал. Не считать же им наметенное за ночь невесомое белое кружево. Безжалостно сминаемое лошадиными копытами.

Увы, летать и илладийцы не выучились. Куда уж тут Подушкам?

Морозец — в самый раз. Не пробирает до костей. Но и не жалеешь, что плащ — слишком теплый.

Просто слегка остужает. После груды меховых одеял и целого полка кубков с медово-травяными настоями. Болеть и лечиться надоело до смерти!

Надо подумать о многом, но как же не хочется! Оставьте едва выздоровевшего человека в покое — хоть ненадолго…

Ага, оставьте! Эйда тоже оставить должна? Пока младшая сестра развлекается конными прогулками, старшая мерзнет в промозглом монастыре. А лиарская стужа — это вам не местный «легкий морозец»! Каково было в выстывших каменных стенах аббатства уже в Месяце Сердца Осени, забыла?

Но что сделаешь, находясь в замке на правах птицы, свившей гнездо на чужой крыше? Вообще-то и мотаться по окрестным селам — не стоит. Но совсем не выходящая из дома баронесса подозрений вызовет не меньше.

Многочисленные родственники Ральфа Тенмара вдоволь понастроили себе поместий в окрестностях старого замка. За полчаса доехать можно.

И выезжают на прогулки они часто. Особенно — юные кавалеры и дамы.

Старшая горничная, чопорная и занудливая Ортанс, упоминала о двух герцогских внуках и четырех внучках. Кстати, один из них — тот самый Констанс, «балующийся дрянными стишками». Этот, правда, отцовскому поместью предпочитает Лютену. Но когда приезжает — «все молодые вертихвостки от него без ума».

Никто из молодежи не сидит в четырех стенах. Кроме недавно прибывшей герцогской племянницы Ирэн…

И ей вышеупомянутые стены до смерти надоели. Это ж надо? Запереть в доме ее, до четырнадцати лет наслаждавшуюся полной свободой — наравне с братом!

Да, надо отдать справедливость — библиотека у герцога огромная. Не перечитаешь и за год. И разрешение пользоваться любыми книгами старый ворчун незваной гостье передал. Через Катрин. Небось, та словечко и замолвила. И Ирии никогда прежде (особенно после аббатства!) в голову бы не пришло, что и чтение надоедает. Да еще так быстро.

Но, оказывается, прилечь на кровать и раскрыть уютно шелестящие страницы приятно только вечером. После веселого дня на свежем воздухе.

А вот когда это — единственное дозволенное занятие… Если, конечно, не придет в голову для разнообразия попросить пяльцы для вышивания. Или вязальные спицы.

Еще одиночество скрашивают перо, бумага и чернила. Но вместо сказок и историй любви в собственные строки вражескими лазутчиками проникают горечь и злость. А такого не было даже в последние полтора года в Лиаре. Грусти и зла хватает и в жизни, чтобы о них еще и писать…

Правда, собственное воображение порой непослушно. И руки всё равно хватают перо. Этак скоро старик обнаружит, как подозрительно быстро кончается в покоях племянницы бумага «для стишков». Учитывая, что письма ни покойнице, ни фальшивой баронессе отсылать некому. А столько нуждающихся в переписке «для личного хранения» сонетов просто не бывает.

Рукопись Ирия прихватила на прогулку — на всякий случай. Еще не хватало, чтобы подобное «творчество» обнаружил Ральф Тенмар. Такое девица Таррент не стала бы читать даже сестрам. Хотя нет — им в первую очередь.

Даже странно. Раньше Ирия согласилась бы год терпеть общество Полины — лишь бы добраться до столь роскошной библиотеки, как в замке Тенмар. Ведь если порыться в золоченых и не только фолиантах хорошенько — там столько толстенных хроник войн! Этого добра у старика — видимо-невидимо. Раньше бы…

А теперь Ирия их даже не искала.

Она лишь сейчас отчетливо поняла, почему за всё время болезни читала только принесенные Катрин мифы, легенды и сказания. О волшебстве и заколдованных мечах, делающих сильным любого. О драконах, замках и красавицах-принцессах… Всё то, о чём разучилась писать.

До аббатства имени предательницы Амалии Ирия так восхищалась мастерством давно ушедших в небытие полководцев… Оценивала тактику и стратегию, взахлеб зачитывалась описанием красивых битв. Такие завораживающие слова — «расположение армий», «передовой полк», «левый фланг», «правый фланг»! И конечно — «засадный полк» в очередной дубраве неподалеку. Тот самый резерв, что в нужный миг вихрем вылетает на свежих конях, чтобы решить исход сражения!

Больше Ирия читать об этом не могла. За каждой битвой — тысячи убитых людей. Их уже никогда не дождутся родные.

Каждая война — это десятки сожженных замков и крепостей. Сотни стертых с лица земли деревень. Гибель мирных жителей, изнасилованные женщины, осиротевшие дети…

Между захватывающих строк красивых хроник проступают кровь, грязь, смерть и клекот жаждущего поживы воронья. Крадутся, озираясь, по мертвому полю мародеры. Лежат поверх пропитанной кровью земли начисто обглоданные зверьем кости. В них уже никто и никогда не узнает живых родных и друзей, ушедших навстречу смерти. Тех, что могли радоваться и страдать, смеяться и плакать. Просто жить…

Войны в подзвездном мире — реальность. Но Ирии, наверное, хватает своих бед, чтобы читать еще и о чужих. Слишком тяжело!

Легенды — загадочны, лишены реальных подробностей. И потому — нестрашны. В сказках живут благородные рыцари. Сражаются они лишь согласно кодексу чести. Причем обычно — в личном поединке. И почти всегда — во имя красоты благородной дамы. Или защищая свою страну, но никогда — завоевывая чужую. Разве что — освобождая. От такого коварного и злобного врага, что его ничуть не жаль в финале.

А если кто из храбрых воинов и гибнет — всегда можно послать очередного волшебного ворона за мертвой и живой водой. И встанет герой «краше прежнего»…

Кстати, последняя красивая история — еще необычнее остальных. Из-за целого созвездия неточностей.

В «Легенде о прекрасной Инвэльд» у короля и королевы сказочной страны Лингард родилось трое сыновей и дочь. Красавица-королева умерла при родах. А вскоре за женой последовал и король.

Маленькую принцессу воспитали трое старших братьев. Настолько старших, что один уже достиг совершеннолетия и стал регентом.

Почему не королем, выяснилось позже. Точнее — запуталось еще сильнее. Ибо дальше и вовсе начались чудеса в решете.

Инвэльд достигла совершеннолетия. А наступало оно в ту эпоху в пятнадцать лет. Вот счастливые-то! Если Ирия ничего не перепутала…

К принцессе, как водится, толпами съехались женихи. И братья вместе с юной невестой тут же, в соответствии со сказочными канонами, взялись за строгий отбор достойнейшего, коему посчастливится стать супругом красавицы Инвэльд и… (Ирия тогда чуть с кровати не упала) королем Лингарда! Это в обход-то трех старших братьев! Составитель легенды, не иначе — всё-таки откуда-то упал. И изрядно приложился головой.

Ну ладно — может, братья собирались в очень опасный поход? Откуда было мало шансов вернуться?

Да нет, никакая срочная авантюра не планировалась. Братья благополучно выдали сестру замуж, присягнули новому королю. И всю сотню с лишним оставшихся страниц не менее благополучно помогали ему править, будучи хорошими военачальниками.

Еще они лихо выказывали удаль на турнирах. И завоевывали сердца красавиц, «равных которым еще не рождалось на благословенной земле Лингарда». В общем, развлекались, как хотели.

А потом все благополучно женились, назаводили детей. И «жили долго и счастливо до глубокой старости в сказочной, волшебной стране Лингард».

Если не считать целой кучи нестыковок с реальностью, сказка читалась залпом. И просилась к немедленной перечитке. Сюжет закручен попритягательней любого из доселе попадавшихся рыцарских романов. А один из красавцев-братьев — средний — прямо готовая чья-нибудь тайная любовь.

Только тайная любовь к самолично придуманному героическому образу у гостьи старого герцога уже была. Да и сейчас еще не до конца исчезла — если совсем честно.

А книгу Ирия взяла, наверное, не в том возрасте. Ребенок просто читает сказку, а взрослый — анализирует и сопоставляет. А ведь не хочешь — не читай. Значит — не для тебя писали…

А солнышко светит, несмотря на зиму. Греть еще сил не хватает. Но уже отодвинуло тучи и — вот оно! Будто говорит: «Не бойся, весна скоро вернется!»

И вдруг стало безумно легко — будто за время болезни с плеч свалилась непомерно тяжкая гора. «Ирэн Вегрэ» — жива, свободна. К ее услугам серая кобыла Подушка, зимний солнечный день и скачка по чуть заснеженной тенмарской дороге! А еще — беглая приговоренная преступница всё еще способна читать сказки. Воистину — есть чему радоваться!

Замечательно. Об Эйде опять забыла напрочь! Конечно, о книжках думать приятнее.

Но тревога не возвращается. Лишь осталось ощущение чего-то неизбежного. Хорошего, а не плохого. Неизвестно, придет оно сегодня или в ближайшие дни. Или просто так кажется, а на деле — ничего не изменится за всю зиму?

Но странное чувство, что отныне Ирию ведет судьба, не проходит. Раньше такого не было. До самого первого явления призрака Дочери Лорда в замке Таррент.

Вдали показались первые избы селения Большие Дубы. Вон, приветливо дымят в ясное серо-голубое зимнее небо…

3

Конраду Анри ничего не скажет, а в Эстеле уверен полностью. Когда это влюбленные девы выше жизни возлюбленных ставили жизнь их командиров?

И, будем надеяться, не способная быть ни вместе, ни врозь парочка уже помирилась. Если Эверрат не задался целью испортить себе все Октавианы. И не только себе.

Но здесь советчиков быть не может.

Дожидаться Конрада подполковник тоже не собирался. Если оставить юного ревнивца одного… то есть с Эстелой — возможно, он задержится здесь до утра. Ночь дня мудренее — когда речь идет о влюбленных. Не зря именно в эту неделю двести семьдесят лет назад вражда двух ветвей императорской семьи завершилась династическим браком.

Анри вышел на вечернюю, уже сумеречную улицу. Глубоко вдохнул отнюдь не зимний квиринский воздух.

Сейчас в Тенмаре с неба валит снег. Стелется белоснежной дорожкой… А к утру — растает.

Мать, как всегда, вяжет или вышивает у камина. А отец ворчит и почем зря костерит молодое поколение, не умеющее правильно жить…

Скоро Воцарение Зимы. В замок внесут пушистое Зимнее Древо. Украсят фруктами, расписными стеклянными шарами, резными деревянными игрушками.

В детстве Анри и Мишель соревновались, кто развесит фрукты и украшения быстрее. А Сезар подавал их братьям — поочередно каждому. Такой гордый, что доверили! Мать смеялась и половину перевешивала по-своему…

Будет ли Зимнее Древо в Тенмаре в этом году? И кому его украшать?

Тяжело вздохнув, Анри ускорил шаг. До плена он не был дома почти десять лет. Знал бы, что потом уж и не побывает…

В «Лисе и вороне» ждут друзья. У них дома тоже остались семьи. И изгнанники уж точно заслуживают лучшего, чем общество хмурого командира.

А обсудить с кем-то положение дел — надо. Грядущую дуэль с банджаронским баро. И то, что рассказала Эстела до скандала с Конрадом.

Итак, кого не жалко?

— Рауль, — хлопнул по плечу заклятого друга Тенмар.

— Анри, где ты был? Садись! — Десяток рук тянет за стол, второй придвигает блюда, кубок…

— Через пару минут, — выдавил улыбку подполковник.

Веселый шум, успокаивающий полумрак. Как же жаль и уходить отсюда самому, и уводить Рауля.

Глава седьмая

Эвитан, Тенмар.

1

Подогретое вино в «Горячей Кружке» хуже не стало. Да и дичь, что Ирия заказала для разнообразия (отметить избавление от встречи с Дамой Смертью!) — тоже выше всяких похвал. Вот только за окном уже темнеет.

А Ирия просто тянет время. Но что тут поделаешь?

Сначала на улице хлопьями валил снег. И девушка решила подождать, пока погода уймется. Хоть это запросто могло произойти к утру. Послезавтрашнего дня.

Да и какой это вообще снегопад — для северянки?

Просто не хочется так быстро возвращаться. В старый склеп, где желчный, иссушенный злобой герцог давит на стены и их обитателей не хуже, чем маменька — дай ей волю.

В древнем замке исчезнет даже та иллюзия свободы, что возникает в Больших Дубах. Хорошо бы в таверне и заночевать!

Ирия тяжело вздохнула.

Женщины здесь сидят наравне с мужчинами. Да и дешевое вино потягивают. Зануда-братец от такого грохнулся бы в обморок — вперед своей нежной змейки.

Но то — крестьянки. А «Ирэн Вегрэ» — дама. И это теперь известно всем. Даже если и не опознают в тощей, одетой по-мужски девице худощавого юношу, пившего здесь точно такое вино почти месяц назад…

Внимание она, конечно, привлекает. Ну и что? Племянница герцога была отправлена в монастырь — за непокорность. А за что же еще?

А теперь она вернулась. И не боится показываться на людях! Потому как племянница — по-прежнему непокорна. И бояться ей нечего.

Ирия усмехнулась. И заказала еще вина — «из лучших виноградников Марэ». Любимого красного.

И к Темному дамское седло! Дочь Эдварда Таррента — не какая-нибудь раздобревшая корова. Ей идет мужской костюм. А скакать боком она не любит.

Хватит того, что Катрин нацепила гостье шиньон. И его теперь придется носить, пока не отрастут родные волосы.

Итак, вернемся к насущному вопросу и обдумаем еще раз. Что делать? Точнее — как делать? Как вытащить Эйду?

Теоретически — нужно всего лишь добраться до Лингарда…

Так, пить хватит. Потому как не до Лингарда, а до Лиара!

Взять у крестьян лодку, доплыть до аббатства…

Отставить вино, или ты собралась весны дожидаться? Какая лодка? Дойти по льду до аббатства и залезть по стене…

А вот это — уже хуже. С деревьями там бедно — как на любом скалистом острове. А под окнами и вовсе ни кустика не пробивается. Там людям-то не выжить, не то что деревьям… То ли выдирают, то ли всё живое само задыхается. От яда.

Веревка? Допустим. Допустим, сама Ирия по ней влезет.

А вот Эйда лазать не умеет точно. Ей и по чердачной лестнице не спуститься. Не за пятую, так за шестую ступеньку запнется. Даже если сестренку тоже предварительно переодеть в мужской костюм вместо монашеского балахона.

И хоть Эйда и худенькая, а Ирии ее не унести. И уж тем более — на плечах по веревке не спустить.

Еще можно столкнуть в воду. Но для этого нужно озеро без льда. Причем — не слишком холодное.

И чтобы окно на ту самую стену выходило. Монахини-тюремщицы — тоже не полные дуры. Иначе от них бы каждый месяц кто-то удачно бегал. А не ходили легенды о навечно запертых узницах.

Веревка! Эйду можно обвязать веревкой и спустить. Только нужен напарник. Надежный. Джек бы подошел.

Вернуться, найти? Или, если не выйдет, — нанять любого рыбака.

Где взять деньги? Те, что оставил добрый оборотень, могут уже закончиться. Понадобится же новое оружие, лошади.

Где возьмем? У герцога? Поймаем в городке по дороге горожанина с увесистым кошельком? Городок нужен поменьше, чтобы в воротах не требовали подорожных.

А за удачную мысль надо выпить! Полный бокал. И заесть зимним яблоком…

Эх, ну почему у Ирэн нет единокровного брата? Вот бы здорово кататься по Эвитану не Ирэн Вегрэ, а каким-нибудь Жаном Вегрэ!

А то юной даме положены всякие грумы, дуэнья, компаньонки, карета, левретка, муфта, молитвенник. И куча меховых подушек — под нежное тело. Ну как с таким «хвостом» кого-то освобождать, скажите на милость?

Так, с основной проблемой почти разобрались. Нужны деньги. И желательно — всё же не награбленные, а честно взятые у какого-нибудь щедрого родственника. Учитывая отсутствие у Ирии опыта по части грабежей.

Еще нужно мужское имя. Не взятое с потолка.

Да, кем поедет Эйда?

Как это — кем? Ирэн Вегрэ, разумеется. Сходство есть, волосы перекрасим — нам не впервой.

А ничего не забыла? Точно ничего? Погодь наливать, а убежище для Эйды, а? Или ты ее к герцогу Тенмару повезешь?

Зачем к герцогу? К дяде Иву.

Здравствуй, дядюшка. Это опять я — твой любимый племянник Леон. Привез еще одну сестренку, которую опять же выкрал из монастыря — в собственных лучших традициях.

Почему выкрал? Так я ведь — всего лишь частично совершеннолетний. До восемнадцати лет судьбой сестер распоряжаться не могу. Мачеха отправила Эйду в монастырь. И до моего совершеннолетия сестренка может там и погибнуть! Вот и привез, спасайте!

Жалоба Регентскому Совету? Так я ведь сын мятежника, пусть и прощенного. Кто меня послушает?

Только лучше с этим планом поторопиться до Месяца Заката Лета. А то Леону действительно стукнет восемнадцать. И оправданий не останется вовсе.

Да кто вообще собирался ждать лета? А тем более — последнего летнего месяца? Уж точно не Ирия.

Тпру, осади лошадей! В смысле — идея-то хороша. Но неплохо бы сначала выяснить, а каково в поместье Кридель настоящей Ирэн? Дядя Ив — темная лошадка. С хорошей в далеком прошлом репутацией, так то когда было? А каков дядя сейчас, Ирия может и ошибаться. Леон тоже мразью не родился. Да и папа до восстания был совсем другим.

А Ирия — интриганка начинающая, с проницательностью у нее плохо. Не получилось бы — из огня да в бешеный лесной пожар!

И пить, кстати, тоже «тпру». Не всё еще продумано.

Самой Ирии ехать в Кридель нельзя. Ибо там она — Леон. А герцог ее может отпустить разве что с сопроводительным письмом для Ирэн Вегрэ. А до дядюшки — почти двое суток пути. Незаметно не скатаешься.

Творец и все голуби его, сообщник нужен как воздух! Ибо пока она — одна в пяти лицах. И братец Серж, и братец Леон, и кузен Констанс, и кузина Ирэн плюс еще она сама — графиня Ирия Таррент. Но быть в нескольких местах сразу невозможно — и это загвоздка серьезная.

Нужен напарник. Не обязательно знающий всё. Даже лучше, если как можно меньше. Зато кровно заинтересованный в одном или нескольких ее планах. Чтобы уж точно не выдал.

А еще лучше — чтобы и сам рисковал чем-нибудь важным.

Так, кто у нас «враг врага моего»? Дядя Ив? Да, но он уже задействован в другой части. Герцог Тенмар? Ага! Герцогиня Тенмар? Не смешно! Родная мамочка? Упаси Творец Милосердный и Всеведающий! Потому что верить ей — как святой Амалии…

Враги Полины, увы, неизвестны. И узнать негде — разве что разговорить Катрин. В будущем пригодится — если оно будет. Но вот пока…

Плохо, что и у Эйды друзей нет. А по заказу они не появляются.

А пора бы уже! В рыцарских романах с этим никогда проблем не возникало. Там не только друзья — еще и шайка благородных разбойников всегда под боком.

Ирия отхлебнула очередной приличный глоток шедевра виноградников Марэ. И поняла, что всё просто, как отражение в зеркале. В смысле — с кем и против кого дружить. Столь просто, что странно, как она до сих пор не догадалась?

И теперь понятно, зачем ее понесло в эту таверну и не уносит до сих пор. Умная интуиция решает за глупую хозяйку.

2

Да, у Эйды друзей нет, но у Ирэн Вегрэ-то они должны быть. Если ее любовь — не такая же фантазия, как у Ирии Таррент.

И если — всё же нет, а нежные чувства — не совсем сказка виршеплетов-балладистов, то кое-кому пора уже и совесть иметь! Ирия тут сидит невесть сколько времени — рискует, понимаешь ли. Неизвестно, когда любящий дядюшка выпустит нежно любимую племянницу в следующий раз.

И вообще — уж месяц, как по всему Тенмару ходят слухи о счастливом воссоединении оного дядюшки с оной племянницей. И где в таком случае, позвольте спросить, до сих пор носит ее возлюбленного? О котором Ирия наслушалась тогда, в аббатстве?

Девушка с чистой совестью заказала еще порцию дичи с овощами. Их здесь просто великолепно тушат с пряностями! Мечта любой монастырской узницы.

А вино еще и не думает кончаться. Теперь у Ирии есть честно заслуженное… то есть — продуманное право задержаться. Столь же авантюристичное, как и всё, что случилось в последние месяцы.

Жаль, в «Горячей Кружке» не поют. Или только зимой?

Ничего, в мире полно таверн, где можно наслаждаться пением и танцами. Хоть каждый вечер. А если туда не принято ходить дамам — то для чего существуют мужские костюмы? Снять шиньон, напялить мужскую шляпу — и ни одна змея не узнает.

И как же рано зимой темнеет! Ведь семи еще нет. А на улице уж часа два, как света белого не видно…

Таверна опустела более чем наполовину. Огромные часы на стене пробили восемь пополудни. И лишь тогда в уютный зальчик вошел по-городскому одетый молодой человек. То ли небогатый дворянин, то ли мелкий чиновник столичного ведомства, явившийся в провинцию навестить батюшку с матушкой. Но уж точно — не крестьянин и не слуга.

Шпаги при нем не видать. Но вот что он наверняка носит кинжал, Ирия даже не засомневалась. Как и в том, что новый посетитель прекрасно умеет с ним обращаться. Чувствуется в «горожанине» некая внутренняя настороженность, полное отсутствие беспечности. Будто удар могут нанести в любой миг и с любой стороны…

Раньше лиаранка такое и не поняла бы, и не угадала. Но, увы — ныне сама так живет полных три месяца без перерыва.

Вот он — один из тех двоих, что сидели здесь месяц назад. И так поспешно ушли, когда Ирия обратила на них внимание. А она ведь тогда толком и не пригляделась. Просто на глаз прикинула: опасны — не опасны. И решила: нет.

Значит, природу рисуем? Крестьян на фоне черных, давно убранных полей? Снежное кружево на агатовом полотне? Стылую речку под проливным дождем или мокрыми хлопьями, тающими на лету?

Ну-ну.

На сей раз художник явился один и уходить явно не планирует. Даже маскироваться не собирается. Вместо этого — направился прямиком к столу лиаранки.

И? Драку с дамой, да еще племянницей здешнего герцога загадочный незнакомец не затеет. И потом — у дамы тоже кинжал есть. «Художник» может, конечно, об этом и не знать. Зато уж о наличии ножей у хозяина таверны и его слуг — всяко осведомлен…

Вздумает разоблачить? Опять же — ну-ну. Это — слово признанной дядей-герцогом племянницы-баронессы. А это — чье? Вы кто, юноша? Подозрительный портретист неизвестно откуда? А может, вообще — аравинтский шпион? Или мидантийский? Там как раз тоже Академия есть — причем не универсальная, а Искусств. Самая известная в мире.

Риск, конечно, есть. А еще больший — если парень знает баронессу в лицо, но сам — вовсе не тот, за кого Ирия его приняла. Например, шпион некоего столичного сановника.

Но тогда чего так топорно развернулся к ее столу? Как бык на красную тряпку.

Пока «бык» пересекал таверну от входа к дальнему угловому столу Ирии, сердце успело пропустить несколько тревожных перестуков. Если парень окажется не тем…

А запросто!

Хорошо, что в зале так мало постороннего народу. Всего пять человек, включая кабатчика. Легче подкупить — если «художник» вдруг заорет слишком громко.

Но всё же…

Да, Ирия готова убить — когда иначе нельзя. Но почему — того, кого она до сего дня даже не знала? Не успела возненавидеть? Кто не успел ей сделать ничего дурного?

Почему не Роджер Ревинтер? Или того лучше — его папаша? Почему не Полина?

3

— Что вам угодно, сударь? — подчеркнуто вежливо осведомилась девушка.

Вдруг — всё-таки дворянин? Этот факт о возлюбленном Ирэн сейчас не вспоминается, а жаль!

Звук собственного совершенно спокойного голоса успокоил и нервы. Отступать поздно — сама дождалась именно этого развития событий. Теперь — только играть дальше. А там — как карта ляжет, такой и расклад будет.

— Узнать ваше имя, сударыня! — выпалил (хорошо хоть не слишком громко!) «сударь», плюхаясь за стол напротив.

Ну вы и хам, юноша! Нет, всё-таки — не дворянин! Кто же требует чужое имя, да еще — у знатной дамы, не назвав для начала собственного? Даже если ты — несчастный возлюбленный. Другой дамы.

— Баронесса Ирэн Вегрэ к вашим услугам, — не меняя тона, ответила Ирия. Не спуская с «художника» пристального взгляда. — Могу я теперь узнать ваше имя, сударь? И титул? — мстительно добавила она. Уже зная, что такового нет.

А о том, что последний вопрос — неприличен, «сударь» не знает.

По лицу парня видно — вот-вот сорвется на крик.

Да что же это такое? Она и сама в интриганки годна лишь с очень приличной натяжкой. А уж возможного сообщника Творец послал — в ответ на жаркие молитвы!

Не сорвался. И то ладно.

— Если вы — баронесса Вегрэ, вам должно быть известно мое имя.

И уставился с видом оскорбленного достоинства. Не дворянского.

Нет уж, сам договаривай. Ирия должна знать точно. С учетом, что его именем может назваться и посторонний. С целью ее подставить.

Или Ирэн вообще всё придумала… Нет, вряд ли.

— Клод Дарлен к вашим услугам.

Что за смесь дворянских манер с мещанскими? Папа — дворянин? От Ирэн нахватался?

Тяжелющий булыжник с грохотом свалился с хрупких девичьих плеч. Стало безумно легко и весело.

За это нужно выпить. Но не сейчас и не в компании Клода Дарлена.

— Ну, наконец-то вы! — улыбнулась Ирия. — Где вас носило так долго? Я уж заждалась… Для начала — успокойтесь. Ваша дама в безопасности… надеюсь.

— Ирэн жива?! — на собеседницу уставились два полных надежды карих блюдца. Точнее, блюда. Для праздничных пирогов. — Она — не в монастыре?

Во-первых, Клоду Дарлену известно про монастырь. Во-вторых, «художник» не сомневается: это самое прибежище служительниц Творца — вовсе не безопасное место. Парень — определенно не безнадежен. Еще бы орал потише — цены б ему не было.

— Тише, Клод, — поморщилась Ирия. Лучше соблюдать хоть тень осторожности — даже если соседний стол и свободен. Пока. — Разумеется, жива. А из монастыря мы сбежали вместе.

— Но кто вы?

— Я? Разумеется, незаконная дочь герцога, — не моргнув глазом, соврала девушка. — Папа хотел выдать меня за жирного старика. А когда я отказалась — попробовал спихнуть в это милое аббатство. Нас с Ирэн спасли банджарон из соседнего табора и один рыбак. Он услышал крики Ирэн. Они причалили ночью к острову и бросили нам веревку. Бушевала страшная буря. Мы вымокли до нитки! — вдохновенно врала Ирия.

Наполовину. Что изрядно уменьшает шансы быть пойманной на несочетании фактов.

В конце концов — и табор стоял, и волны сходили с ума. Да и дождь шел изрядный. Даже рыбак был…

— После побега я вернулась домой, а Ирэн пришлось спрятать. Иначе папа упек бы ее обратно. А меня пожалел — родная дочь всё-таки. Теперь подбирает мне нового жениха. Прежний за это время уже скопытился. А чтобы скрыть мое происхождение, отец объявил, что это я — Ирэн. Зато ее больше не ищет — думает, утонула. А если найдет — точно отправит обратно.

— Но где Ирэн?!

— Терпение, молодой человек. Ирэн сейчас у еще одного нашего общего родственника — барона Ива Криделя. И если вам дорога ее безопасность — лучше молчите об этом. Стоит старому герцогу всё узнать…

— О, благодарю вас! — Клод порывисто схватил руку Ирии. И начал покрывать поцелуями. — Вы — благороднейшая из женщин!..

— Всё это очень хорошо, я польщена, но успокойтесь же! — девушка с трудом отняла руку.

Просто кошмар с этими влюбленными! Даже с чужими. Что будет, когда свои заведутся, — представить страшно.

— Клод, выслушайте меня! Нужно, чтобы вы съездили в поместье Кридель. Нет, с Ирэн вы встречаться не должны, — погасила Ирия радостный огонь в его глазах. — Если выследят — проблем не оберемся! — А заодно настоящая девица Вегрэ может не догадаться подтвердить шитую белыми нитками легенду. Или не захочет. — Просто выясните, там ли Ирэн.

Хотя змеи с две он «просто выяснит». Наверняка попытается встретиться с любимой. Ирия бы на его месте попыталась.

Ну и пусть! Даже если Ирэн вдруг вздумает открыть настоящее имя подруги по заключению — они все не в том положении, чтобы свидетельские показания давать.

Лед — тонок, но пройти по нему необходимо. Чтобы точно знать, заслуживает ли доверия дядя Ив. А для этого нужен Клод. Раз уж он Ирию и так выследил.

— А пойдем к нам в гости, — вдруг предложил Дарлен.

Уже забыл, что разговаривает невесть с кем? Предположительно — с дочерью герцога Тенмара, слов которой еще никак не проверил. Или «в гостях» Клод эту «дочь» припугнуть и собирается?

И надо бы сходить — для полного выяснения обстановки. Но поздно — Ирию наверняка уже в замке хватились. Лучше вернуться самой — без роты грумов в качестве конвоя.

— В другой раз, — улыбнулась фальшивая племянница и еще более фальшивая дочь герцога. — Уже поздно.

— Вас проводить?

— Не откажусь.

Всё равно — на дворе такая темень, что издали никто в замке не заметит, одна возвращается загулявшая баронесса или в обществе подозрительного художника. И вблизи-то ни зги не видно. А в полумиле от логова старого дракона Ирия отправит Клода обратно.

Интересно, ищут ее или нет? За эти недели старик ни разу «племянницей» не поинтересовался. Может, ему плевать, ночует ли она в замке вообще?

4

Не плевать.

Внизу Ирию встретила встревоженная и испуганная Катрин. И немедленно сообщила, что глава семьи еще час назад велел «племяннице», едва она переступит порог замка, явиться к нему в кабинет.

Семейная галерея с портретом Ральфа Тенмара в зрелые годы. Дверь… с фамильным золотым драконом. В прошлый раз Ирия внимания на детали не обратила — не до того. Зато теперь пришлось хвататься за оскаленную драконью башку.

— Входите, юная особа!

Полумрак кабинета. Гобелен со свадьбой — на прежнем месте. Кажется, уже третий по счёту, попадающийся в этом замке. Сколько в одном каменном страшилище может быть одинаковых гобеленов? Это был фамильный подвиг каждой дамы — собственноручно вышить такое?

Темная гардина прячет окно. Рядом притулился знакомый темный столик — с тёмно-бордовым графином и высокими бокалами.

Мрачная комната — и старик с вечным мраком в душе. Вот он — страшный хозяин дома. Худощавый высохший призрак Тенмарского замка, не покидающий кресла.

Воплощенная ненависть прячет больные ноги под пледом тёмно-фамильных цветов.

Есть вещи неизменные.

«Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь, здесь злой старик, что будит мертвых!»

Здесь вырос Анри!

— Вы хотели меня видеть?

Отец говорил, что лучшая защита — ни в коем случае не извиняться. И ничего не объяснять.

Правда, с мамой это не помогало.

— Где вы были, Ирэн?!

Не помогло и здесь! Нет, всё-таки старый герцог — хорошая пара Карлотте. Как два паука в плотно закупоренной бутылке. Кто кого раньше сожрет…

— В таверне, — честно ответила любящая племянница.

А не верит — пусть проверит.

— А я вам это разрешал?

Нет, такому вкрадчиво-угрожающему тону Карлотта позавидует. Милой такой интонации. Повышается с каждым словом — от абсолютно ровной до почти крика… Но не крика.

— Вы не возражали против моей прогулки по окрестностям. Я полагала, таверна входит в их число…

— Вы напрасно считаете себя вправе что-то «полагать» в моём доме! — возвысил старик голос на слове «моём». Опять почти до ора. И больше не понизил. — Отныне вы больше не выезжаете без сопровождения грумов. И не останавливаетесь ни в каких тавернах! Ибо вы — моя племянница!

Пару минут назад Ирия успела предположить, что герцог собирается выгнать ее за порог или сдать властям. Одной фразой раньше — чуть не вспылила. А сейчас — едва не разобрал смех.

Интересно, Ральф Тенмар сам-то еще помнит, что «Ирэн» ему — никакая не племянница? Не та племянница.

Хорошо бы — забыл!

Грумы — это плохо. Но не смертельно. Ирия так или иначе найдет способ связаться с Клодом. Портрет, например, закажет.

А когда речь пойдет о побеге в Лиар — всё равно удирать придется. И герцог уже не сможет ее выдать. Не заявит же, что скрывал в доме беглую государственную преступницу.

Или, того смешнее — в замке Тенмар не один месяц прожила авантюристка, выдававшая себя за племянницу хозяина. А он по старости и слабоумию только сейчас понял: это была совершенно посторонняя девица. Догадался — аккурат после ее побега…

— Чему вы улыбаетесь, Ирэн?! — загремел новой волной гнева старый громовержец.

Девушка поспешно сделала постно-грустное лицо. А то еще передумает.

Лицемеркой она сделалась — скоро впору с Полиной соревноваться! А что поделать? С волками жить — по-волчьи выть. А с воронами — по-вороньи каркать.

— А сейчас извольте пойти и переодеться! — закончил нравоучения старый хрыч. — Нет ничего отвратительнее женщины в мужских штанах!

А Ирия в таверне слышала, что старый греховодник любил в прежние времена самых разных женщин. В том числе — и переодетых под мужчин.

Только бы снова не рассмеяться. Неужели все старые ханжи — бывшие распутники и прелюбодеи? У которых теперь силенки не те и сердечко пошаливает?

Ирия быстро сделала книксен. Интересно, это — не слишком забавно в упомянутом мужском костюме?

И поспешила к двери. В комнату — и спать!

Еще предстоит обдумать самый быстрый способ связи с Клодом. И самый безопасный…

— Вернись!

Обернулась уже у самой двери. С еще одной драконьей мордой на ручке.

— Сядь! — худая желтоватая рука неотвратимо указует на ненавистную скамеечку у стариковских ног.

Так, «обдумывать и спать» переносится надолго.

Ирия поплелась назад и плюхнулась на предназначенное «племяннице» место. Внутренне готовясь, что сейчас опять ухватят за подбородок.

Вместо этого старик жесткой мозолистой рукой растрепал ее всё еще короткие волосы. Вместе с шиньоном. Как шерсть собаке.

М-да. Если он так же обращался с женщинами — немудрено, что мама такая злая. А Катрин — пугливая. Некоторых мужчин к дамам подпускать нельзя. Особенно к девственницам.

— Эх, ты! — пробормотал он.

Ну, «эх, она!» — и что? Он ее сегодня отпустит или как?

Приставаний старика Ирия не боялась. В таверне говорили, что бывший греховодник уж лет пять, а то и дольше, не трогает служанок. А раньше ни одной смазливой не пропускал…

Впрочем, где здесь «смазливые»? Лиаранка в очередной раз порадовалась, что красотой ее природа обделила. Обычная знатная девица. Их тех, кого столичные повесы обсмеивают: «Породистая и унылая, как сама добродетель».

Вот и хорошо! Мы еще волосы в пучок утянем, а то и чепцом обзаведемся. Гулять так гулять! И жаль, нельзя ходить с вымазанным сажей лицом — по рецепту доброй Полины.

— Он жив, Ирэн! — прорычал старик так яростно, что совершенно непонятно: о друге или враге?

Ясно лишь, что не о постороннем человеке.

— Кто — «он»? — переспросила Ирия. Радуясь, что ее лицо больше не трогают. И по голове не гладят.

А на ум почему-то пришел всего один кандидат в воскресшие покойники. Отец. Который уж точно убит и похоронен!

— Анри жив! — взревел герцог разъяренным медведем. — Он — в Квирине. Будь всё проклято!

А вот теперь сердце радостно подскочило вверх-вниз и пустилось в пляс. И вдруг искренне захотелось ухватить этого старого ворчуна — ну, хоть вот за эти породистые, аристократические уши! А потом — притянуть к себе и расцеловать в обе морщинистые щеки!

— Они всё знали! — рычит старик. — Проклятые Регенты всё знали — с самого начала! Или почти с самого… И молчали! А теперь!..

С коротким размахом бьет в стену старческий кулак. Еще и еще.

Кровь на костяшках скрюченных пальцев…

— Анри — жив… — Ирии никто не давал позволения говорить. Но ей сейчас слишком хорошо! И свободно. — Анри?!

— Чему ты улыбаешься?! — взревел герцог вдвое громче. — Чему радуешься, дура?! Ты и Катрин — две дуры! Одна — глупая втюрившаяся кошка. Вторая — сумасшедшая мамаша, готовая всё простить сынку-предателю!

— Анри — не предатель! — возмущенно вскинулась девушка.

Кстати, кого он якобы предал? Если короля и Регентский Совет — то их еще сто пятьдесят раз предать следовало!

— Как он мог?! — На глазах старика… неужели настоящие слёзы? — Честь рода, древнейшего в Эвитане… Темный с Эвитаном — древнейшего под луной! Честь рода — в болото, в канаву, в грязь!..

5

Ирия честно ждала, когда он перестанет, наконец, лить слёз. И орать, как пьяный сапожник на подмастерье.

Если всего лишь «честь рода» — то и вовсе волноваться не о чем. А что еще могло быть? Вряд ли Анри повторил бы что-нибудь из арсенала собственного папаши, насилующего вперемешку крестьянок и бедных родственниц…

— Мой сын… мой сын!.. — голос возмущенного отца прерывается от сдерживаемых рыданий. Глухо клокочущих в горле. Эй, ты мне тут только не задохнись! — Мой единственный выживший законный сын!..

А чем тебе бастарды не нравятся? Вон три штуки только тобой лично признанных живут с семействами неподалеку. Смерти твоей дожидаются.

— Квиринский гладиатор!

О, нет! Бедная стена! Так же никакой камень не выдержит. Пусть он хоть сто раз — древний.

Да еще и руку сломать можно!

Лекарь, когда-то лечивший деда, говорил тогда отцу, что старикам нельзя ломать кости. Срастаются плохо. А ведь дедушка был моложе, чем этот высохший от черной злобы ханжа.

Скрутить бы оскорбленного главу семьи — для его же пользы. Да сил даже на него теперешнего не хватит. Папу бы сюда!

Ага, еще деда вспомни…

— Ирэн, он опозорил меня, всю нашу семью, весь наш род, Ирэн!..

Так, стену сломать не удалось. Взялся за плечи Ирии — намертво впился узловатыми пальцами. Сплошная чернота безумных глаз — близко-близко… Как бездна ледяных осенних волн. Когда летишь в них с монастырского окна…

— Они посмели мне сообщить, что он опозорил лишь себя! Мой сын приказал остальным, приказал! Они выполняли приказ командира, а он сам… он теперь!.. Никогда не смыть! Это — хуже, чем если б моя дочь пошла в шлюхи!

Услугами которых ты наверняка вдосталь напользовался в прежние годы.

Всё правильно. Изгнанный из родной страны и ставший гладиатором герцогский сын — опозорен навеки. Изнасилованная дочь лорда — опозорена навеки. Ложно обвиненная в убийстве другая дочь — тоже опозорена. Зато убийцы, насильники и грабители живут и процветают. И вопят, что их позорят родственники. Не способные грабить, убивать и насиловать!

— Все против меня, все!

Конечно. Особенно — жизнь. И твоя старость. А с ней ты уже ничего поделать не в силах.

— Анри погубил себя, своих братьев!..

Точно? Одного из них убили в Лютене вместе с Арно Ильдани. Еще до восстания.

— Сезар Тенмар погиб, защищая своего командира. При чём здесь Анри?

Отец рассказывал об этом чуть не со слезами на глазах. В юности Эдвард Таррент служил под началом Арно Ильдани. Тогда еще полковника, затем — генерала.

Папа уехал, восстание было проиграно. Они все чуть не погибли… А дома лорда Таррента встретила глухая стена непонимания. Сын в открытую говорил, что отец едва не погубил всех. А эгоистичная дочь влюбилась в «спасителя» на белом коне. Напрочь позабыв, что именно ему они обязаны поражением!

— А Мишель Тенмар был ровесником Анри. Он ведь сам хотел отомстить за брата…

— Он погубил меня! — взвыл старик. Явно не расслышав ни единого ее слова.

Да ты еще всех нас переживешь!

— Эти шакалы жаждут моей крови! — нелепо тычет в стену скрюченный палец.

Безумно вытаращенные глаза, покрасневшие белки. Нечеловеческая злоба искажает черты некогда чеканно-прекрасного лица.

— Они ждут, Ирэн! Хотят мои земли, мой титул! Но не получат ничего! — Безумный каркающий смех. Дряхлый одинокий ворон на пепелище… — Эрик жаден — при всей его глупости. Он не даст. Они забыли о предательнице Алисе!..

Еще одна предательница? Ее же забрали заложницей смирного поведения старого герцога? Якобы заложницей. Вряд ли хоть один из Регентов (кроме кардинала, но тот здесь наверняка ни при чём!) верил, что вот этого дядю остановит смерть племянницы. Но на Алисе Марэ женился Эрик Ормхеймский…

— Я не думаю, что у графини Алисы спрашивали согласия, — осторожно возразила Ирия.

— Любая знатная женщина, знающая, что такое честь, перережет себе горло, но не позволит опозорить семью! — взвыл старик на таком пределе легких, что девушка всерьез решила: сейчас бедолага охрипнет.

И хорошо бы!

Так, брак с герцогом и сыном короля, пусть и незаконным, у нас теперь тоже — «позор».

— Если б я добрался до Алисы — сам свернул бы шею этой подлой предательнице!

Теперь понятнее многое. А Ирия-то в детстве гадала, почему похищенные и взятые против воли замуж юные девы редко пытались сбежать домой. Да потому что им бы там горло перерезали или шею свернули. Как «подлым предательницам».

А выбора у Алисы теперь точно нет. Либо — поддерживай мужа, каким бы тот ни был, либо — умирай от руки доброго родственника. Который ни за что не простит тебе того, в чём ты не виновата. Но сам с удовольствием проделал бы всё то же — с другой знатной наследницей.

— Такие женщины, Ирэн, как Алиса и твоя сестра, заслуживают смерти тысячи раз! — беснуется герцог.

Так, уже понятно: все жертвы заслуживают смерти. А подобные тебе — хвалы и восхищения. За свои «подвиги» и «славные дела».

Только отпусти «племянницу» из своего логова… то есть кабинета. Дай ей забиться в норку и порадоваться спасению Анри. Это поможет выжить рядом с тобой и такими, как ты! И при этом не задохнуться…

— Ирэн!..

Больные красные глаза. В уголках выступают злые слёзы.

— Ирэн! — спазм рыданий сотряс худое тело. — Ирэн, пусть он выживет! Пусть вернется! Гладиатор… наемник… хоть раб! Мой Анри!!! Пусть вер-нет-ся!!!..

Часть пятая. Выбор

Относительно каждого предмета можно высказать два противоположных суждения и доказать истинность каждого из них.

Протагор из Абдеры.

Глава первая

Квирина, Сантэя.

1

Полночь. Окраина. Волюптасин — один из самых злачных кварталов города. Черный вход таверны «Дикая Роза Сантэи».

Два силуэта в глухих темных плащах осторожно стучат в крепкую дверь. Открывает чернокожий рубиец. Тоже закутанный в плащ — по самые уши.

Романтика — впору застрелиться. Да не из чего.

Никакой слежки Анри не заметил. Только это ничего не значит. Он отродясь не был ничьим шпионом, и конспиратор из него — аховый. А Рауль ловить соглядатаев пригоден еще меньше.

Впрочем, спускаясь в полутьме по выщербленным деревянным ступеням, Тенмар готов был взять опасения назад. Здесь и лучший агент Бертольда Ревинтера со следа собьется.

В чадящем полумраке и гомоне пьяных голосов кипит обычная жизнь портовой таверны. Кишат завсегдатаи. И незавсегдатаи — тоже.

Вот женщины — в кричащих нарядах и белокурых париках.

А вот — заявившиеся в портовый квартал в поисках дополнительных развлечений переодетые плебеями аристократы. Этих не отличит только полный дурак.

Рядом корчат дворян мошенники всех сортов и калибров — процветающие и не слишком.

Ищут новые «заказы» наемники.

Горстями летит золото — развлекаются продубленные морем матросы только что с рейда.

Всё это светское общество пьет, ест, режется в карты и кости. А чуть что — пьяно скандалит и хватается за ножи. Тогда вспыхивает не менее пьяная драка. Она нередко кончается смертью одного или нескольких. И угасает так же неожиданно и стремительно. Городская стража в таких местах не появляется. Она себе не враг.

Если, конечно, не планируется «рейд». О котором все заранее знают.

Выжившие пьют, едят, режутся в карты. И наслаждаются жизнью дальше. До новой поножовщины.

Появление Рауля и Анри здесь не удивило никого. Ну пришли два гладиатора — снять шлюх или выиграть золотишка. Всего-то.

Тенмар искренне предпочел бы никогда здесь не появляться. Здесь, в амфитеатре, в Сантэе, в Квирине… Да кто ж его спрашивает?

… - Эти люди готовы нам помочь. Всем нам. Мы выберемся отсюда. Они… — легкое замешательство в голосе Эсты-Звезды, — и мне когда-то помогли. Очень…

Несколько фальшиво-белокурых красоток разной степени свежести заинтересованно уставились на новых представителей городского дна. Тенмар не сдержал горькой усмешки.

Кстати, одна смугла настолько, что светлый парик смотрится колпаком шута. Рауль поморщился.

Не увидев ответного интереса, красотки вновь обратили благосклонность на щедрых моряков…

— Что будут почтенные гладиаторы? — рявкнул пузатый трактирщик, лично подойдя к их столу.

А гладиаторы бывают почтенные? Анри не слышал, чтобы хоть один дожил до подобных лет.

— Эль, — заказал он.

Трактирщик зашагал к угадывающейся в этом чаду стойке четкой военной походкой. Брюхо нарастил, а поступь выдает. Да и мышцы — не безнадежны. Бывший наемник или даже добившийся свободы гладиатор? Что ж, молодец. Есть с кого брать пример и к чему стремиться.

Сын и наследник герцога Тенмара — свободный квиринский плебей. Брависсимо!

— Анри! Анри Отважный! Не может быть!..

Подвыпивший молодой аристократ еще довольно бодро и уверенно развернулся к столу «почтенных гладиаторов». Очевидно, забыл, что переодет в плебея. И может свободно получить в морду. Извините — не узнали. Мы, гладиаторы, — люди темные, неграмотные…

— Это же Анри Отважный! — В глазах — немой пьяный восторг. Еще бы онемел и на язык — цены б ему не было! — Анри, я — твой поклонник!..

Ну теперь точно получит! За Анри Отважного — в особенности. За сценическое имечко. При звуке которого в Эвитане сгорели бы со стыда старики-родители.

Переодетый патриций, наверное, всё же прочел что-то на лице «Отважного». Потому как замер в нерешительности. В нескольких шагах от стола. На лице — почти детская обида.

Пожалуй, Тенмар неверно определил возраст. Салонному квиринскому бездельнику — не больше двадцати.

Спутник юноши до сей минуты непринужденно болтал с малость перекрашенной беловлаской. Но тут оставил в покое глубокий вырез малинового платья. И достаточно твердой походкой направился к товарищу. Чтобы встать впереди — заслоняя.

Анри усмехнулся, оценивая. Примерно его возраста или чуть старше. Рост — выше среднего. Гибкость выдает неплохого фехтовальщика. И, пожалуй, танцора.

Но фехтовальщика — именно салонного, а не привычного к походам боевого офицера. Этот явно предпочитает развлечения тренировкам. Столичный повеса и гроза сердец местных дам — не более. Лучший из худших.

И эти двое — явно не те, кого обещала Эстела. А вот ждать «тех» они помешают.

— Что вам угодно, господа? — холодно поинтересовался Тенмар.

Можно перейти и на местный портовый жаргон. Но пока необходимости нет. Раз уж всё равно узнали.

О происхождении эвитанских гладиаторов не известно лишь последнему домоседу. Небось, благодаря им Центральный Амфитеатр так в последнее время и разбогател. «Подходите, налетайте! Только сегодня! Ну еще, может — завтра! Эвитанские дворяне на нашей арене — специально для ваших глаз!»

— Прошу извинить моего друга, господа гладиаторы, — патриций постарше примирительно улыбнулся.

— Извиняем, — как мог любезно ответил Анри. — А сейчас не соблаговолите ли…

— Да, разумеется, — кивнул тот, копируя усмешку собеседника. Так похоже, что эвитанец едва не улыбнулся. Уже почти искренне. — Еще встретимся… граф.

— Если только в амфитеатре, Марк Сергий Виррин.

Тенмар видел его впервые. А скандальное имя наиболее погрязшего в буйствах и драках в плебейских кабаках патриция бросил наобум.

Самое забавное — угадал.

Тот рассмеялся, отвесил почти придворный поклон. И, обняв уже пошатывающегося друга за плечи, вернулся к портовым дамам.

— Похоже, девочка пошутила, — вполголоса процедил Рауль сквозь зубы.

— Терпение, — поморщился Анри.

А вот и трактирщик. Плату он уже получил, значит…

— Господа гладиаторы, один очень уважаемый господин мечтает засвидетельствовать вам свое уважение. Он приглашает вас на обед. Стол уже накрыт в соседнем зале. Там тихо… и спокойно.

— Ну когда ж это гладиаторы отказывались от бесплатной кормежки? — съязвил Анри. — Пойдем, Рауль. Послушаем, как нам будут «свидетельствовать уважение».

2

Даже не верится, что за стеной царит обстановка портового кабачка. Чуть ли не самого низкого пошиба Сантэи.

Обычная жилая комната — такая запросто найдется в доме горожанина средней руки. Типичная гостиная, только окно задвинуто ставней. Впрочем, сейчас всё равно — непроглядная квиринская ночь. Но даже в солнечный день — что разглядишь в подвальное окно? Сандалии проходящих мимо добрых граждан Сантэи?

Медные подсвечники на стенах, еще один — на столе. Вовсе даже не «накрытом». И — ни звука из злачной половины таверны.

— Сюда, господа, — бесшумный силуэт поднялся из полумрака кресла.

Хорошее освещение: входящих видно, хозяина — нет.

Руки эвитанцев инстинктивно легли на рукояти коротких квиринских мечей. На долю мига раньше, чем обитатель кресла осчастливил их явлением на свет. На полумрак тусклых дешевых свечей.

— Я — друг. — Силуэт скользнул к темному, с неразличимым узором, ковру. Во всю ширь противоположной стены. Не освещенной.

Друг так друг. Всё равно они уже здесь.

Анри и Рауль вдосталь наслышались о подвалах, куда проваливались неосторожные жертвы. Прямиком на отравленные колья. Да даже на просто заостренные — по большому счету, ничем не лучше.

И эти подвалы, увы, — не просто легенда. Из Диры время от времени вылавливают очень похоже изувеченные тела.

Но избежать капкана — невозможно. Разве что поймать друг друга — если не провалятся оба не одновременно. Еще можно ступать осторожнее. Авось поможет.

А значит — глупо и бояться.

Анри и Рауль пересекли тайную комнату плечом к плечу. Силуэт, по брови закутанный в темный плащ (и не жарко?) ждал гостей у ковровой стены.

Дождался. И нажал правой рукой — тремя пальцами — на стенную панель под копытом древнего лесного божка.

Кусок стены вместе с фрагментом ковра (тонкая работа!) вмиг убрался в сторону. Открылся узкий темный коридор — по двое уже не пройдешь.

— Вперед, господа гладиаторы. Приветствую вас в катакомбах Сантэи!

3

Анри и прежде не сомневался в существовании в Квирине Призрачного Двора. Нет страны без воров, убийц, блудниц, сводников… Разве что вольный остров Элевтерис в Южном Море. Там всё население — пираты и их семьи.

А в Квирине к ворам и убийцам добавляются еще и беглые рабы. Раз уж это — страна узаконенного рабства.

Теперь к изысканному обществу присоединятся еще и эвитанские аристократы. Замечательный сюжет — для всех драматургов вместе взятых. Несчастные и гонимые, преданные всеми, находят приют и друзей в справедливом Призрачном Дворе! Чтобы грабить вместе. В дружеской компании.

Керли здесь не нравится. Он никогда не любил оборванцев. А в Призрачном Дворе — таковы все. Вне зависимости от нынешнего наряда. Оборванцы в лохмотьях — и оборванцы в парче и бархате. Сброд на соломе и на меховых плащах. С золотыми кубками, мидантийскими бокалами, медными кружками. Хоть в королей переодень — суть не изменится.

Золотые кубки поднесли и Анри с Раулем. Вино — хорошее. И этому тоже удивляться смешно. Одежда с чужого плеча, оружие из чужой оружейной, яства и вина с чужих столов.

Тенмару приходилось пить и самое дешевое вино. Да и водой обходиться. Равно как есть черствый хлеб и вяленое мясо. Или голодать.

Анри первым саданул бы себе в морду, если б вздумал воротить нос от каши из походного котла. Когда шли в бой под знаменем маршала Ильдани. Или дрались против самозваных Регентов…

А когда пробирались лесами к Квирине, и по пятам догоняла армия Всеслава, всё, что получше — отдавали тяжелораненым. Им почти всё отдавали.

Так что презрение к сотрапезникам Тенмар чувствовал впервые. Есть и пить ворованное ему еще не доводилось.

Будем надеяться — хоть лицо не выдает. Рауль свое уже превратил в непроницаемую маску. Только Анри знает его слишком хорошо. Сдерживается боевой товарищ из последних сил.

Каменный пол, грязь и нечистоты в углах, прелая солома вокруг, меховые плащи в центре зала. Местная «аристократия городского дна» восседает на шелковых тряпках поверх соломы. Грязный, заплеванный пол проглядывает из-под утоптанных серых клочьев…

А вот и увешанные кастаньетами полуголые танцовщицы. Звенят в смуглых руках бубны. Пародия на банджарон. Грязная.

Квирина. Страна самой древней в подзвездном мире культуры. А под столицей — гигантская пещера вождя дикарей. С побрякушками, шкурами и древними инстинктами.

Анри вежливо отпивал вино маленькими глотками. Дожидаясь, когда, наконец, объяснят, зачем пригласили. Как вообще Эстела вышла на подобную шваль? Или это шваль на нее вышла?

— Тебе нравятся мои жёны? — один из полувождей обратился наконец к Тенмару. — Бери любую!

— Благодарю, — вежливо качнул головой подполковник, — но, право, я недостоин любви столь прекрасных дам. Поэтому вынужден отказаться.

— А твой друг?

— Я — тоже недостоин! — поспешно выпалил, почти прорычал Рауль при виде призывной улыбки одной из «дам». Весьма щербатой.

Впрочем, даже будь уличные девы не портовыми шлюхами, а самыми дорогими куртизанками, — мало что изменилось бы. Дома Керли ждет жена. А он — достаточно консервативен, чтобы без крайней необходимости не изменять.

— Могу я узнать, зачем нас пригласили?

Перебивать хозяев — невежливо. Но здесь — не светский прием. И публика не в кружевах. А если и в кружевах, то краденых и грязных.

— Терпение, сейчас принесут еду! — облизнулся… Как его называть? Первым министром? Канцлером? Правой рукой подземного короля? Или левой? — Принесут еду, и прибудет Его Величество. — Всё-таки «Величество» — это уже слишком. — И мы будем пить, есть, веселиться!..

Рауль страдальчески поморщился, чуть заметно кивая Анри на не сводящую с них глаз щербатую танцовщицу. Сам Тенмар уже успел поймать взгляд ее товарки по гарему — совсем молоденькой, ровесницы Эсты. И теперь упорно не смотрел в сторону девушки.

«Бери любую» не означает, что потом у нее не будет проблем с хозяином. Особенно — у наиболее красивой из предложенных.

— …и разговаривать! — закончил Первый Помощник Вождя Свободных Дикарей Квирины. К вящему облегчению обоих эвитанцев.

Глава вторая

Аравинт, окрестности Дамарры, замок Арганди — Квирина, Сантэя.

1

Во дворе играют дети. Они быстрее Кармэн привыкли к аравинтской земле. То же солнце, поля, виноградники, вишневые сады.

Всё — то же. Кроме одной малости. Это — не Вальданэ.

Да, в замке Арганди — на месте всё. Кроме самой Кармэн.

А дети позабыли Эвитан как дурной сон — и замечательно. Им здесь хорошо. А вот сама она — южанка! — оказывается, успела привыкнуть к снежной лютенской зиме. Еще бы — в прежние времена ни одного сезона балов не пропускала.

О том, что Кармэн Ларнуа еще и выросла не на юге, она предпочитала не вспоминать. А когда была юной — сбрасывала дурное прошлое еще быстрее тех, кто сейчас резвится под окнами. Ловит прохладу зимней ночи Аравинта.

Кстати, играют во что-то простое и заразительно-веселое. Так и хочется сказать — «в догонялки». Потому как основной атрибут — беготня по двору друг за другом.

Герцогиня Вальданэ едва удержалась, чтобы не перегнуться через подоконник. И не приказать детворе осторожнее скакать вокруг рыжего большущего костра, что трещит посреди двора. Тоже, кстати, весело и заразительно. Так и призывает поскакать и саму вдовую герцогиню. Лет пять… даже три назад она бы так и сделала.

Огонь — необходим. Иначе попробуй побегай — ночи здесь теплые, но не светлые. Не Словеон и не Ормхейм.

Разумеется, ничего она не крикнула. Во-первых — страхи надо держать при себе. А то накличешь. А во-вторых — когда это ее подопечные куда-то падали?

Еще во дворе среди прочих весело носится Элгэ. А с ее серьезностью — наверняка тайком присматривает за всеми. Девочка из тех сестер, при ком ни мамкин, ни нянькин глаз уже не нужен.

Нельзя быть в юности такой серьезной. Что тогда будет в зрелые годы?

Кармэн отыскала взглядом младшую герцогиню Илладийскую. Вон — как раз с хохотом удирает от Виктора. Наверняка — улыбка на губах, озорной смех на лице… и холодноватые глаза.

Семь лет назад девочка не поверила, что отныне всё будет хорошо. Оказалось — правильно сделала, но нельзя же вечно ждать худшего!

Хотя если уж сама Кармэн, за тридцать семь лет невесть каким чудом не свернувшая шею, ныне превращается в квохчущую наседку… Вот-вот превратится.

— Ваше Высочество…

Какой осторожный стук.

Кармэн предпочитала именоваться по мужу, а не родовым титулом. «Высочеством» родные и близкие называют лишь в шутку. Все, кроме той, что сейчас тихонько скребется в дверь. Как мышка.

— Входи, Эленита.

Вообще-то хрупкое пепельнокудрое чудо зовут Элен Контэ. Круглая сирота — из тех, кого неуловимый командир летучего отряда Анри Тенмар успел довезти до замка Вальданэ. А потом — до границы с Аравинтом.

Довез, а сам бросился в Лиар, где и сгинул…

А вот об Анри лучше не думать. А то будет вам сейчас зареванная баба не первой молодости. Да еще и ревущая — в присутствии тихой и пугливой Элен. Всерьез убежденной, что Кармэн Зордес-Вальданэ плакать не умеет.

Кем «Ее Высочество» считали при лютенском дворе? Пустоголовой прелестницей, занятой лишь прожиганием жизни? Кармэн слишком долго создавала подобную репутацию. Ветреная красотка, охотница за удовольствиями. Такую мало кто воспримет всерьез — и это очень хорошо. Безопасно.

Плохо, что чужие сплетни — не совсем ложь. Маска прирастает так крепко, лишь когда слишком похожа на твое собственное лицо.

Незаконной дочери короля нравились развлечения. Смеяться громче всех. Пить вино и веселиться.

Но иногда репутация становится твоим врагом. Так получилось с Анри при их первой встрече. Да и при следующих. Даже когда она…

Мало кто верил всерьез, что Прекрасная Кармэн действительно любила мужа. И даже он ее любил — как умел.

Хранила бы она верность Алексису — будь верен он сам? Уже не узнать. Он не изменял Кармэн дольше, чем любой другой женщине — до нее и после. Целых полгода после свадьбы.

Взаимные измены ли — причина ухода любви? Алексис всегда пил жизнь до дна и Кармэн научил тому же. Но кто виноват, что яркий костер во дворе однажды перестает греть? И хочется свернуться клубком у домашнего очага, что будет согревать лишь тебя одну. И светить лишь тебе.

Что ждало бы их дальше — не погибни дядя Арно вместе с ее Алексисом? Наверное, ничего плохого. Муж был бы счастлив с нею и другими женщинами. Кармэн казалась бы счастливой в вихре светских развлечений. И Анри Тенмар вряд ли оказался бы в числе поклонников. А о ее невесть с чего вспыхнувшей любви не узнал бы никогда. Впрочем, и так — не узнал.

Что толку теперь вообще об этом думать? Алексиса больше нет, Анри — тоже.

…Они убегают от смерти, а та настигает по пятам.

За окном таверны сходит с ума бешеный ветер.

В тот вечер Анри так заговорил впервые. О восстании, короле, Регентах. Короткими отрывистыми фразами. И из них рвется на волю дикая черная ненависть.

Они оба пьют и не пьянеют. И Кармэн не сводит глаз с его почерневшего от сумасшедшей многодневной скачки и бессонницы лица. При жизни Алексиса гнала наваждение. А теперь тот, кто упорно не уходил из ее снов, пытается спасти ее и ее детей.

Муж погиб два месяца назад. Два месяца горя и страха — много это или мало? Анри Тенмара Кармэн тоже может больше никогда не увидеть…

В последнюю ночь она почти не спала. Просто прикрыла глаза и грелась под его взглядом. В последний раз.

Весть о гибели Анри пришла в Аравинт через месяц. Кармэн оплакала и пережила — умирать нельзя. Женщина может быть женой, возлюбленной, вдовой. Но если у нее есть дети, в первую очередь она — мать.

И в любовники теперь, возможно, придется брать того, кто сумеет защитить ее детей. Как рожденных ею, так и остальных. Отродясь такого не бывало, но всё порой происходит впервые — как сказал один монах…

— Ваше Высочество! — Элен застыла в дверях квиринской статуей — хрупкой хеметийкой. И робко смотрит на воспитательницу.

Ну ровно служанка. Будто не знает, как нужно вести себя в покоях герцогини Кармэн Зордес-Вальданэ — племянницы правящего короля Аравинта? И дочери покойного короля Эвитана. Им же объявленной незаконной.

В покоях то ли принцессы, то ли герцогини положено забираться в кресло с ногами, тянуться к вазе с фруктами. А еще лучше — вазу себе на колени. И, отщипывая сладкий тёмно-лиловый виноград, подробно рассказывать, с чем пришел. Не считаясь со временем хозяйки. Потому как если его нет, она просто отправится по делам.

— Садись! — Кармелита небрежно махнула рукой на то самое кресло. Сегодня с утра уже осчастливленное по очереди ее дочерью Арабеллой и герцогиней Александрой Илладийской.

Продавленный многочисленными сидельцами ветеран даже не заскрипел под осторожно присевшей Элен. Как птичка на жердочку.

Кармэн сама придвинула гостье вазочку. Всё же в свободе — пусть и в изгнании — немало преимуществ. Всегда под рукой виноград, например.

— Ваше Высочество… — девочка отщипнула ягодку — уже хорошо.

Надлежащее воспитание и из баронессы Контэ человека сделает. А не куколку «с хорошими манерами и кротким нравом».

Жанна была другой — смелее, веселее. А Эленита — совсем горлица. Нежный цветочек, что без заботы и любви засохнет. Или утонет в слезах.

— Ваше Высочество… нет ли новостей о моём брате?

Конечно, нет. Ни о ее брате, ни о брате и возлюбленном Эстелы Триэнн, ни об Анри Тенмаре, под чьим началом они служили…

Единственные, кто здесь получает известия о братьях, — это Витольд Тервилль и Элгэ и Александра Илладэн.

Родня Вита осталась в Эвитане. И даже не пострадала. Он ведь не мятежник, а добровольный изгнанник.

А Диего Илладэну — всего тринадцать. И он, увы — тоже в Эвитане. На воспитании у графа Валериана Мальзери. Откуда мальчишку не выцарапать — даже если любимый дядюшка-король приложит все дипломатические усилия. Ибо мать юного герцога Диего приходилась сестрой Валериану, а Кармэн Ларнуа — никем покойной чете Илладэн. Всего лишь другом и женой друга… уже вдовой.

Девочек благодаря дяде Арно Кармэн передали. А вот наследника титула — нет. Ибо Илладийское герцогство — это Илладийское герцогство.

Когда-то граф Валериан так и не простил Алексису герцогского титула, а его жене — отказа. Любопытно, на ком замороженный интриган планирует женить юного Диего? Дочерей у него нет — единственная умерла почти десять лет назад. На внучке? Пусть сначала заведет внучек — при двух-то холостых сыновьях. А мы тем временем не на крысе ездим. Авось и придумаем, как вытащить мальчишку в Аравинт.

Ну вот — Элен уже плачет! Кармелита в два счёта пересекла комнату, обняла девчонку. Сама бы выревела все глаза. Если б помогло вернуть Алексиса или Анри. Или обоих. Пусть хоть оба любят других — лишь бы жили! Ревела бы сутками, траур не снимала. Так ведь не поможет.

Вот и Кевин Контэ пропал без малого два года как, а сестра всё ждет. Ох, горе наше бабье горькое!

2

Анри никогда не верил в благородство, мужество и душевную красоту обитателей всевозможных Подземных, Пляшущих и Призрачных Дворов. Но романы о воровском мире читал. И, наверное, они всё-таки оказали влияние. Иначе с чего он ждал горбуна, карлика или вообще жуткого урода?

А король Призрачного Двора оказался красавцем. Да еще и явным бывшим патрицием или всадником. Чудеса, да и только. Это что же должен совершить квиринский аристократ, чтобы оказаться вне закона?

Поппей Август одним видом вызывает непреодолимое отвращение — еще прежде, чем представится. И при всём аристократизме Призрачный Король должен показаться гаже всех подданных дикарского Двора.

Не показался. Просто — непонятен.

— Приветствую вас, граф. — Король уселся на специально принесенное роскошное кресло.

Очевидно, это полагается считать троном. Все прочие, включая гостей, продолжают сидеть на плащах. Тенмар чуть не подумал — «на шкурах».

— Приветствую вас, — наклонил голову «граф».

«Герцогом» собеседник не «оговорился» — уже хорошо.

«Вашим величеством» Анри называть главаря не собирался. А имени всесбродно избранному королю Призрачного Двора не полагается.

— Я должен порадовать подданных! — широким жестом махнул монарх оборванцев на веселое сборище. Пока еще только полупьяное. Развлекающееся в меру собственного разумения и вкусов. И уже достаточно хлебнувшее, чтобы не стесняться гостей. — Они радуются, когда лицезреют меня! — Второй взмах королевской длани подданные всё же соизволили заметить. И в меру восторженно взвыть. — А потом мы будем говорить, граф. О многом. А пока ты и твой друг — пейте, ешьте. Вы — наши дорогие гости. И еще больше половины ночи никто не ждет вас в казарме.

3

А это еще что за вопли во дворе? Неужто — накликала? И кто-то в самом деле угодил в костер?!

Да нет, от боли орут не так.

Дети уже не носятся по двору. Взволнованной ватагой окружили только что вернувшегося товарища. Великовозрастные дети… от тринадцати до двадцати с хвостиком. В случае опасности вмиг станет ясно, кто старше, — одни заслонят других. Так уже было.

Впереди всех — Виктор. Как раз полуобернулся к материнскому окну.

Источником радостного визга оказалась, конечно, ее собственная дочурка. Девица Зордес-Вальданэ чернооким вихрем пронеслась через двор. И в полном восторге повисла на шее едва успевшего соскочить с коня Грегори Ильдани.

Надо бы отучить… хотя зачем? Гор не протестует, а Белла подрастает. Покойный Арно был бы не против, они с Алексисом дружили…

Смахнуть непрошенную слезу. Герцогиня Вальданэ не плачет — никогда.

Кармэн в последний раз провела ладонью по волосам Элен и быстро глянула в зеркало. Зря о себе «не первой молодости» — хороша! А дополнительных красивостей не нужно. Мать не должна затенять дочь. Хотя и пугать своим видом — тоже.

Смотри, Грегори! Арабелла в зрелые годы будет красавицей. Да и сейчас уже не намного отстает от матери. Совсем.

Догоняет. И это — просто прекрасно.

Кармелите приходилось выдавать замуж и самых безнадежных девиц. И совсем неплохо. Но дочка — ее чернокудрое буйногривое чудо! — заслуживает лучшего! Кого выберет сама.

И, похоже, уже выбрала.

В комнате перед зеркалом Кармэн еще была заботливой опекуншей и любящей матерью. Но во двор навстречу Грегори уже спустится племянница правящего государя. Ибо сын Арно ездил как раз на аудиенцию к государю. И не подумавшему пригласить в столицу вышеупомянутую племянницу.

А вернувшись, Гор не кинулся обнимать Виктора. И не кружит по двору Белочку. Значит…

Значит, хороших новостей не предвидится. Впрочем, особо плохих — тоже. Иначе Грегори и Виктор уже летели бы, обгоняя друг друга, к матери и кузине. Перепрыгивая ступеньки.

Гор выглядит усталым. А его вымученная улыбка при виде сияющей Беллы сказала всё. Ну раз дочка — единственное, что делает его в таком состоянии счастливее… Это — хорошо, даже если всё остальное — плохо.

Впрочем, при виде самой Кармэн Грегори и вовсе просиял. Почти. Скопировал радостную улыбку Элгэ.

— Кузина, я должен с вами поговорить! — выпалил он, широко шагая к ней.

Виктор и Белла — по бокам.

— Идем, Гор. Виктор, проводи друга.

От сына у нее государственных секретов нет. Всё равно ему Грегори сам всё выложит. Мальчики дружили и раньше — гибель отцов сделала их братьями.

Не приглашенная дочь с хмурым видом зашагала следом.

— Арабелла, помоги Александре написать сонет о рыцаре и розе.

— Ненавижу сонеты! — выпалила дерзкая девчонка.

Вся в мать! Сама такую вырастила.

Как сверкает черными глазищами! И как уже сейчас хороша! Гор непременно должен заметить столь непосредственную прелесть. Устроить, чтобы обернулся?

А особенно хороша будет — если посадить рядом с Алексой Илладийской. Прости, Александра. Когда здесь будет Витольд — Кармэн спрячет всех красоток и сама спрячется. Но сейчас ты нужна, какая есть.

— Арабелла, — улыбнулась коварная мать, — вряд ли тебе будет интересно слушать о здоровье твоего двоюродного деда. — Дочь это не обманет, но прислушаться она должна. Возможно. — Белла, завтра приезжает виконт Витольд Тервилль. Александре нужен сонет! — строго нахмурила брови Кармэн.

Подействовало. Не тон, а упоминание о несчастной Алексе, что без сонета (и Витольда!) ну просто умрет…

Не менее несчастная дочь жестокой Кармелиты поплелась в беседку выполнять долг подруги. Вместе мучить бумагу и чернила.

Там Арабеллу и найдет потом Гор. Их обеих.

А сонеты к завтрашнему дню великолепно настрочит Элгэ. Увы, витающая в облаках Александра обожает куртуазную поэзию. Арабелла с ее подростковыми замашками — ненавидит. Но стихи они пишут одинаково. «Розу» срифмуют только с «мимозой». А «рыцаря» (если повезет) — с «птицей».

Но дочь будет сочинять сонеты. Потому как государственные интриги — даже аравинтские — не для четырнадцатилетних.

Элгэ… Вот ее, Кармэн посвятила бы во многое. Особенно учитывая, что о половине девушка догадывается сама. А изрядную часть оставшегося успел разболтать Виктор.

Но здесь нужна беседа наедине. Взять с собой герцогиню Илладэн и не взять родную дочь — значит так Беллу оскорбить…

А жаль. Элгэ — не глупее Эстелы Триэнн. Покойный герцог Алехандро знал, что делал, назвав дочь именем древнеилладийской богини мудрости. А Кармэн с удовольствием выдала бы девушку за Виктора. Тем более что и он вряд ли против.

Впрочем, не строила ли герцогиня Вальданэ те же планы и в отношении Эстелы, закрыв глаза на ее банджаронское происхождение? Потому как лучше умная и красивая союзница, чем знатная курица с гонором.

Увы, Эста при всём ее уме по уши влюбилась в красавчика Конрада Эверрата. У которого в каждом доме — по зазнобе.

Обернувшись к мальчишкам, Кармэн ободряюще улыбнулась. Мать должна быть сильной — иначе падут духом и остальные. А этого допускать нельзя.

Улыбайся, Кармэн!

4

За дверью кабинета герцогиня решительно выбросила из головы все брачные планы. Это — потом.

— Тетя Кармэн… — выпалил Гор, едва успев закрыть дверь.

Ну вот — то «тетя», то «кузина». Учитывая, что, исходя из родства — верно второе. А Кармэн — не так уж стара.

— Анри Тенмар — жив! И его люди…

Нет, она — героиня всё-таки. На ногах удержалась. И даже поплывший в сторону мир сумела усилием воли на место вернуть. А вот Виктор с грохотом уронил на пол бокал, что как раз собирался подать Грегори. Хорошо хоть графин успел поставить.

Кармэн, старательно концентрируясь на самых простых действиях, налила вина Гору, себе, сыну. И опустилась с бокалом в кресло. Махнув юношам рукой — садитесь уже.

А ей нужно переварить известие.

Анри жив! Ее черноглазый герой. Жив и смотрит на то же солнце, что и она! И его сторонники…

Ясно, что не все. Кто? Кевин? Конрад? Так не вовремя тогда уехавший гостить к Эверрату Крис? Вот радости-то для Элен! И для Эстелы — когда та вернется. А если жив Рауль Керли, то здесь его дети — все четверо. И скучная, до боли праведная супруга — у своей не менее чопорной аравинтской родни.

Кармэн, ты размечталась, как Александра о Витольде Тервилле! Сначала узнай, кто действительно жив. Сглазишь ведь.

— Кузина, это еще не всё! — Так, судя по серьезным глазам Гора — хорошие новости кончились. — Они — в Квирине, в плену. И Квирина не собирается их отпускать!

Как похож на отца! Темные волосы, серьезные серые глаза. Одного возраста с Виктором, а будто гораздо старше. Изгнанник и сирота.

Смысл слов Грегори ясен — куда уж яснее. И понятно, что сказал ему дядя.

Из Квирины пленников не выцарапать. Угрожать единственному союзнику — даже не просто глупость. Самоубийство.

Рассорившийся с Квириной Аравинт мигом угодит в пасть к Эвитану. Тот давно на него зубы точит. А они все, включая Грегори и Виктора, загремят сначала в Ауэнт, потом — на плаху. Если, конечно, добрый Регентский Совет специально ради них не вернет многоступенчатую казнь! Сто с лишком лет как отмененную.

— Эвитан требует их выдачи?

Извини, Гор. Кармэн понимает твои чувства, но больше спрашивать не у кого.

— Да! — выдохнул юноша. Глаза цвета благородного серебра потемнели. Как когда он, очнувшись от лихорадки, узнал, что восстание в Эвитане продолжается. С именем Грегори Ильдани в качестве знамени. А сам он — уже в Аравинте. В безопасности. — Всеслав потребовал, но Квирина не отдала. И они теперь — квиринские гладиаторы.

Ну и молодцы! А квиринцы, конечно, мерзавцы. Но не последние. На крайнюю подлость по отношению к тем, кому обещали помощь и предали, — всё же не решились.

Мерзавец — Всеслав, когда-то сражавшийся бок о бок с Арно Ильдани. Найти бы того, кто подошлет к предателю отравителя! Цены бы такому союзнику не было.

— Кузина, Его Величество также просил передать вам приглашение на аудиенцию, — Грегори потащил из-за пазухи конверт.

Бумага слегка помялась. И туда ей и дорога! За без малого два года король Георг вспомнил о племяннице всего трижды. И всегда повод был не из приятных. Так какая муха укусила любящего дядюшку на сей раз?

Кармелита надорвала конверт и протянула Виктору пустой бокал. Тот понял верно — наполнил до краев. Как и себе. А Грегори еще и половины не выпил…

Ну конечно. Самый великий в подзвездном мире король посылает осчастливленной его вниманием родственнице приглашение на аудиенцию на гербовой бумаге. Воистину, у мелкого барона спеси больше, чем у герцога.

Хотя и у герцогов ее хватает. Арно Ильдани и Алексис были исключением, больше таких нет!

Лицезрение племянницей августейшего дяди назначено на завтра. На послеобеденное время.

Прекрасно — значит, можно рано не вставать. И желанием сидеть с родственником-благодетелем за одним столом Кармэн тоже не горит. При всей благодарности за предоставленный приют.

Много лет назад отец Георга, родной дед Кармелиты, и не подумал пригласить разведенную супругу короля Фредерика и ее дочь обратно в отчий дом. Хоть обвинение королевы в адюльтере с герцогом Ральфом Тенмаром и добрачной связи со свекром и было шито белыми нитками. Дед предпочел сделать вид, что поверил. И бросил родную дочь в Эвитане — есть чужие объедки.

А вдобавок закрыл глаза на будущий монастырь для внучки. В качестве искупления несуществующих грехов матери!

Две пары глаз взволнованно смотрят на давно выросшую дочь Анны Ларнуа. Спокойно, Кармэн!

— Король что-то просил передать на словах?

— Нет, кузина.

— Тогда забудем о нем! — улыбнулась она. Когда-то ее улыбка сводила с ума весь Лютенский двор. — Приглашение — на завтра, вот до завтра и забудем. Виктор, тебя не затруднит позвать всех ужинать?

Не затруднило. И не удивило. Не усталого же Гора посылать. У Кармэн, конечно, была именно такая мысль, но — до этого разговора.

Арабеллу рядом с Александрой Грегори успеет и в Малой Зале увидеть. На очень позднем ужине — в два часа ночи. После чего Кармэн разгонит-таки всех спать!

— Грегори, кого ты видел сегодня во дворце моего дяди?

— Мидантийского посла, — честно ответил Гор. — Я с ним едва не столкнулся.

А вот это уже не просто плохо, а паршиво! Потому что дальше Аравинта бежать некуда. Не на вольный же остров Элевтерис — пиратствовать. Или на Восток — к султану. Старовата уже герцогиня Вальданэ для гарема. А Грегори с Виктором там тем более без надобности.

Как относится к проигравшим союзникам Квирина — ясно на примере Анри и его людей.

Можно еще в Мэнд. Но оттуда выдадут еще быстрее. Мэнд изгнанникам и вовсе не должен ничего.

Кармелита, не выдержав, усмехнулась. Бывало ли хуже? Да!

Бедность, почти нищета. Старые платья, перешитые из материнских. Ветхие перчатки, штопаные чулки…

Слабовольная Анна Ларнуа не смела ни просить, ни требовать ничего. И не могла постоять ни за себя, ни за дочь. Родной папаша-король только и мечтал упрятать ненужную дочь в монастырь! А сама она была всего лишь девчонкой! Ничего не смыслящей в интригах, еще не имеющей власти над мужчинами. Загнанной в угол и готовой кусаться… но еще не научившейся даже этому.

Было ли тогда хуже? Нет! Еще не было детей, за которых надо драться, — своих и чужих. Детей, которых слишком многие хотят видеть в светлом Ирие или в Бездне Вечного Льда и Пламени!

Вот именно — драться, а не дрожать! А герцогиню Вальданэ бьет озноб. Куда сильнее, чем в детстве — в плохо натопленной комнате…

Почти тридцать лет назад нынешний император Мидантии взошел на престол. Сверг предыдущую династию Зордес. И перебил или ослепил и заточил по монастырским темницам почти всех ее представителей. Как сплошь и рядом и случается в полувосточной Мидантии.

Выжил и сбежал лишь один из обреченных. Восемнадцатилетний Алексис Зордес. Изгнанник нашел приют в Эвитане, при дворе младшего из братьев короля Фредерика — юного Арно Ильдани. И заслужил титул сначала графа, а затем и герцога Вальданэ.

Алексис никогда не пытался вернуть мидантийский престол. А Кармэн была бы еще большей дурой, чем сейчас, — вздумай она мужа к этому подталкивать. Но его сын Виктор — законный принц Зордес. И имеет все права на престол. Те, что никогда и ничего ему не дадут, а вот погубить — могут!

— Грегори, — вздохнув, перевела разговор незаконнорожденная принцесса и вдова законнорожденного принца. — Пока все не собрались — расскажи, кто из соратников Анри Тенмара жив? Хочется хоть чему-то порадоваться!

5

Солома, плащи, грязные каменные стены закутка. И дорогое оружие, какое есть не у каждого всадника. Далеко.

Правда, всадник — даже обедневший — может позволить себе не жить в сыром подземелье. И не ждать в качестве будущего публичную казнь на площади. В отличие от этого «короля». Да и от Анри Тенмара.

— Я тоже прежде был гладиатором, граф, — тонкие смуглые пальцы вертят изысканный золотой кубок. Краденый — как и всё здесь. — А еще раньше — мидантийским дворянином. Ты хочешь свободы?

Рауля «король» подчеркнуто игнорирует, обращаясь лишь к Тенмару. А Керли в ответ смотрит сквозь вождя дикарей, словно его тут нет. Впрочем, вина «Его Величество» предложил обоим гостям.

Анри безумно устал. От сегодняшнего дня и вечера. От так ничего и не понявшего Конрада и отягощенного обычаями банджаронского баро. А особенно — от компании подданных короля Призрачного Двора и от него самого.

— А вы как думаете? — вопросом на вопрос ответил Тенмар, слегка пригубив вино.

Белое он терпеть не мог. Сладкое — ненавидел.

— Я могу вам помочь.

Приветливая улыбка доброго друга. Почему все, кто хочет тебя использовать, улыбаются одинаково? Поппею Августу и подземному королю впору смотреться друг в друга — как в зеркало.

— Взамен? — Сдержать усталость в голосе уже не получается. Или надоело.

Кроме самой «свободы» нужно еще знать, что с ней делать. Квиринское гражданство избавит эвитанцев от роли дичи, на которую объявлена охота. А куда они денутся в случае побега? Который опять же — нужно еще осуществить.

Сантэя — второстепенный порт. Во всей гавани — ни единого крупного корабля. Чтобы разместить триста человек, придется нанять четыре таких корыта — не меньше. Это если убрать с палубы команду и заменить своими людьми.

Еще нужно найти четырех капитанов, готовых оказаться вне закона до конца своих дней. Потому как и сам Тенмар, и все его люди — вояки сухопутные.

А если посуху? До ближайшей границы, мидантийской, дней десять верхом — самое меньшее. Это если менять лошадей. Но почтовый голубь — быстрее самого лучшего коня. А значит — перекрыть беглецам дорогу не успеет лишь ленивый. Квиринско-мидантийское пограничье охраняют четыре легиона. Нескольким сотням эвитанцев не одолеть тысячи легионеров. Там ведь служат не только что взявшие оружие сопляки, а ветераны.

Даже, допустим, удастся проскочить пол-Квирины, каким-то чудом разгромить пограничные войска. Куда дальше? В Аравинт — к Кармэн и Грегори? Самый верный путь подставить аравинтского короля — родственника Кармэн — под удар сразу двух держав. Эвитана и Квирины. Любая из них легко разгромит слабый Аравинт и в одиночку. А Квирина за столь дерзкий побег очень обидится.

И что тогда ждет Кармэн, ее детей, Грегори, остальных?

— Где же ваш авантюризм? — улыбнулся «король» воров и мошенников. — Ваша дерзость, отвага?

Зарыты в общей могиле с братом. И с другими.

— Вас ведь называют Отважным? Кто не рискует — не пьет вино победы.

Вино победы ему не пить в любом случае. И однажды подполковник Анри Тенмар уже завел своих людей туда-не-знаю-куда. Платой за ошибку стали полтора года ежедневного ожидания казни. Для всех, кто еще не успел умереть.

Тринадцать вытащенных из петли, один зубами перегрыз себе вены. Еле успели спасти…

— Вино победы пьют маршалы и генералы — если им повезет, — усмехнулся Анри. — А умирают за нее солдаты.

— И поэтому вы не хотите побеждать?

— И поэтому я хочу знать, какова цена.

— Вы узнаете ее, Анри. — Король Призрачного Двора отставил кубок изысканным жестом бывшего аристократа. Может, в этом и не врет? — Это — не ваша жизнь. И не жизнь ваших подчиненных. Вы дадите мне знак через вашу банджаронскую знакомую. Когда будете готовы платить. И тогда я назову цену.

Разумно. Посвящать в планы можно лишь того, кто согласится обязательно. Учитывая, что речь пойдет не о десятке карлиоров в долг. Отказавшегося — убивают. Или не посвящают.

Разумно. Было бы — если б силуэт Призрачного короля вдруг не дрогнул. Пусть лишь на миг — но Анри отчетливо увидел серую стену. Сквозь собеседника.

Призрачный Двор. Дошутились с названием, господа сброд.

Значит, гладиатор и дворянин?

Силуэт уже обрел прежнюю ясность. И о том, что всё это не померещилось, напоминает лишь усмешка в уголках губ.

Что ж, может, когда-то он и был пленным гладиатором. При жизни.

— До встречи, Анри, — «король» протянул руку. Крепкую, теплую, человеческую.

А тени — нет. Впрочем, это не заметно на фоне теней настенного оружия и плащей на полу. Почти.

Рауль не понял ничего и ничего не увидел. Тенмар тоже предпочел бы забыть. Он много чего предпочел бы, только не имеет права.

Кое-что лучше не допускать в рассудок. И уж, тем более, не помнить — если не хочешь сойти с ума. Анри бы и не допустил — если б на кону была только его жизнь.

Кем бы и чем бы ни был Призрачный король — он может быть полезен. Или очень опасен. Или и то, и другое сразу.

Но теперь стоит отмерить еще сотню раз, прежде чем вступать с ним в какой бы то ни было сговор.

Глава третья

Аравинт, окрестности Дамарры, замок Арганди — Дамарра.

1

Сегодня придется забыть о «мать не затеняет дочь». Да и Арабеллы рядом нет — носится по окрестностям со стайкой сверстников. И напрочь забыла о статусе знатной дамы.

Можно заставить носить корсет, запретить лазать по деревьям. Но зачем? Всё придет само — вкус к красивым платьям и драгоценностям, кокетство, желание очаровывать и пленять. Уже приходит. А дело Кармэн как матери — слегка подсказать и поправить, а не принуждать.

Зато ей самой сегодня придется затмить всё, что затмевается. То есть — поголовно всех дам при дядюшкином дворе. Едва она там появится. Еще одна причина редкости приглашений в Дамарру. Пока еще. А там — подрастет Арабелла. Ей почти четырнадцать — будет в следующем месяце. Недолго осталось. Трепещите, унылые курицы!

Сегодня Кармэн наряжали камеристки. Хоть и очень рвалась Александра. Но нынешним солнечным утром герцогине Вальданэ не до сонетов. И не до виконта Тервилля. Всё — потом. А разумный совет Алексе даст и сестра.

— Мама, ты — красавица! — восторженно заорал Виктор, едва она выступила за порог комнаты.

Еще бы! Вишневый бархат шел Кармэн всегда. Как и «илладийская кифара». Особенно хороши гребни!

Грегори тоже застыл — портретом руки Алиэ Готта. Зря. Ох, устроила Кармэн дочери мидантийскую услугу! Ну да что уж тут поделаешь? Потом исправим.

Во дворе Гор с Виктором вскочили в сёдла, А вот племянницу короля Георга ждет карета.

Выбирай, дорогая: либо скачка наперегонки с ветром, либо — роскошное платье и «илладийская кифара». Всё сразу получил только некий легендарный царь. И зарезался с тоски уже на следующий день. Дурак! Попросил бы еще что. Фантазии не хватило? Попросил бы не себе.

Уже за воротами в окне мелькнул всадник на золотистом аравинтце. Скачет навстречу.

Тревожиться не о чем — на свидание с Александрой торопится виконт Витольд Тервилль. Со своей самой прекрасной на свете Александрой. Рядом с кем он не заметит ни Арабеллу, ни Эстелу, ни Элгэ, ни саму Кармэн. В вишневом бархате и с «илладийской кифарой».

Расхохотавшись во всё горло, вдовствующая герцогиня откинулась на бархатную спинку сиденья. Настроение улучшилось вмиг. Есть вещи и люди, что исправляют его всегда. Одним фактом своего существования.

2

Тридцать лет назад правящий король Аравинта бросил в Эвитане на произвол судьбы дочь и внучку, даже не попытавшись их вернуть. Если б не Арно Ильдани, Кармэн Ларнуа никогда не стала бы герцогиней Вальданэ. Стала бы в лучшем случае монашкой. В худшем… об этом лучше не думать даже сейчас.

Или думать. Чтобы помнить.

Мог ли тогда что-то сделать наследный принц Георг? Ему было за двадцать. Кармэн к таким годам уже стала матерью двоих детей.

Мог ли Георг повлиять на отца, уговорить, смягчить? Кармелита допускала, что нет. Покойный король Франциск был крутого нрава.

Зато после ее свадьбы с Алексисом, тогда еще графом Вальданэ, одним из первых поздравлений прилетело дедово. Кармэн не ответила, да и Алексис не затруднился.

Гербовая бумага с печатью правящего родственничка полетела в одну урну с посланиями от знатных семейств Мидантии. Тех, что в свое время палец о палец не ударили, чтобы спасти Зордесов. Зато скопом кинулись поздравлять Алексиса с титулом эвитанского графа. А через семь лет после их свадьбы — еще и с герцогским, за победу при Кориннэ. Проглотив, что на предыдущее ответа не получили. Никто из них.

После смерти отца новый король Аравинта пригласил сестру к себе, и Анна Ларнуа приглашение приняла. Жить с дочерью она не пожелала, а Кармэн и не настаивала. Мать она в юности презирала… Может — зря, но теперь уж ничего не изменить. Герцогиня Анна Ларнуа умерла девять лет назад.

Все семь лет жизни в Аравинте мать регулярно писала дочери. Примерно раз в месяц. И почти так же часто слал послания король Георг. Ничего не значащие родственные фразы. Вежливые вопросы — о здоровье Кармэн, Алексиса, детей.

Отвечала дочь и племянница коротко и вежливо. Еще периодически повторялись любезные приглашения погостить. Но вот их она не «заметила» ни разу. В юности Кармэн прощать не умела, да и потом научилась не слишком.

Дядя не сделал ей ничего плохого — будем считать. Потому она его послания и не игнорировала.

А еще… потому, что коронованный родственник лишним не бывает. Это тогда еще графиня Вальданэ осознала быстро. Но до сих пор не поняла, любит ли вдовый бездетный король Георг племянницу и ее детей? Хоть немного больше, чем нейтралитет Мидантии?

Кармэн мысленно подбирала слова и доводы всю дорогу. Три с лишним часа пути до Дамарры. И ломала голову, поднимаясь по мраморным ступеням Францискова дворца.

Радостно бьют ввысь прохладные фонтаны. Вышколенные слуги в золотых ливреях широко распахивают двери. Целый ряд дверей — густо обитых алым бархатом.

Высоко подняв голову, герцогиня Зордес-Вальданэ в сопровождении сына и кузена не спеша пересекла Зимний Зал. Здесь, как всегда, кучками толпятся придворные. Решают извечный вопрос: против кого выгодно дружить?

Мода отстает даже от той эвитанской, что запомнила Кармэн. Зато таких чопорных лиц не встретишь больше нигде.

Бесшабашный Виктор сегодня молодец — до умиления серьезен. А Грегори и стараться не надо. Повзрослел сразу и навсегда два года назад. Той зимой, когда открыл обведенные черными кругами глаза, вернувшись с полпути к Светлому Ирию.

Когда-то насмешливая дерзость улыбки герцогини Вальданэ, ее яркая южная красота, вызывающие наряды много лет шокировали лицемерный Лютенский Двор. Слишком там привыкли стыдливо прикрывать любые пороки прозрачной шалью внешних приличий.

Больше двадцати лет назад юная дебютантка Кармэн Ларнуа появилась на своем первом балу в шокирующем алом платье дорогой куртизанки. Под руку с известным повесой и скандалистом. Мидантийским изгнанником Алексисом Зордесом-Вальданэ.

Он и Арно Ильдани поочередно танцевали с «дерзкой дочерью аравинтской шлюхи» весь вечер. Не давали злым языкам втоптать Кармелиту в грязь. Все сочли юную Ларнуа любовницей Алексиса, а она ею не была. Через несколько дней она стала его женой…

С годами Кармэн не стала ни невзрачнее, ни чопорнее. Так что легко представляла впечатление, производимое здесь. Покойный король Франциск имел трех только официальных любовниц одновременно. Но к чужим грехам был нетерпим до смешного.

— Ваше Величество, к Вам Ваша племянница, ее светлость герцогиня Кармэн Вальданэ, — голос лакея вернул из прошлого в настоящее. Навсегда.

Здесь «Вашим Высочеством» ее не именуют. Потому как не признают ее законного происхождения. И происхождения Алексиса, выходит, — тоже. А заодно забывают его первую фамилию.

Ну и пусть! Даже забавно, что обидно. Как свои — так нормально, а вот когда лакеи всевозможных чопорных господ…

— Садись, Кармэн, — дядюшка не только любезным жестом указал на кресло, но и сам встал навстречу.

Да и принять племянницу в кабинете — тоже любезность. Мог и в Зале — сидя на троне…

А вот Грегори и Виктора лучше бы за дверьми не оставлять. Хочет сказать серьезную гадость? Но тогда к чему «Кармэн» и родственное «ты»? Усыпить бдительность? Смысла нет — мог арестовать еще в коридоре. Или хочет сначала поиграть, как кошка с мышкой?

Может, зря притащила мальчишек? Попробуй тут прорубись сквозь уйму солдат во дворце! Небось, их не меньше, чем на границе.

Хотя, даже оставь Кармэн сына и Грегори дома — всё равно их не предупредить отсюда. Ее-то уже не выпустят.

— У меня вчера был посол дружественной Мидантийской державы, — порадовал дядюшка новостями. Уже известными и без него.

— И как здоровье базилевса? — невинно спросила Кармелита.

Пройдет — не пройдет?

— Плохо, Кармэн. Базилевс — болен, его сын — юн.

Не прошло. И правильно. Дядюшка — не настолько дурак, чтобы считать дурой ее. Для этого требовалось с самого начала играть иначе.

А ей в первую встречу с ним было не до игр.

— И теперь базилевс боится, что его сын потеряет власть раньше, чем отца переложат со смертного ложа в гробницу?

Свергая слишком мягкосердечного для политики Романа Зордеса, думал ли тогда еще молодой и полный сил князь Иоанн Кантизин, что спустя тридцать лет превратится в тяжелобольного старика? И вся пролитая кровь станет бесполезной?

Единственный сын базилевса, выросший в тени отца, в правители жестокой Мидантии не годится. Шакалы передерутся за власть уже над трупом монарха. И во главе страны встанут Ладинесы или Карнаки.

Увы — не до злорадства. Кантизинам — туда и дорога. Но как бы старый паук не утянул с собой в могилу и Кармэн с детьми!

— Боится, — подтвердил дядя. — Поэтому требует выдать ему Виктора.

3

Кармэн едва сдержалась, чтобы не садануть кулаком по резному подлокотнику помпезно-бархатного кресла. Подтвердилось худшее! Странно, что издыхающий шакал не требует еще и Арабеллу. До кучи!

Хотя да — он же ввел новый закон. Отныне женщины мидантийскую корону не наследуют. Ни при каких обстоятельствах.

Будто после смерти Иоанна Кровавого кто-то станет соблюдать его законы!

Как бы там ни было, Белла ему не нужна! Не нужна и сама Кармэн. Какой с нее прок? Алексис — в могиле. Других детей от него ей уже не родить.

На герцогиню Зордес-Вальданэ и Грегори Ильдани претендует лишь Эвитан!

Кармэн со скрытым бешенством взглянула на дядю. Что он намерен делать? Ни одна мать не отдаст сына врагу. Скорее, зубами врага загрызет! А заодно и того, кто предложит отдать.

— Ты отказал? — в упор уточнила она.

Если нет — он умрет. До того, как отдаст приказ взять под стражу ее сына. Герцогинь не обыскивают при входе — даже у королевских покоев.

Но даже не будь у нее с собой трех метательных ножей — убить можно и подсвечником. Вот этим, например. Только стремительной змеей протянуть руку…

Кармэн Вальданэ, в отличие от Элгэ Илладэн, не тренировалась с неполных пяти лет. Но и с тринадцати можно научиться многому. Если учитель — Арно Ильдани.

— Тяну время! — вздохнул дядя. — Заявляю, что Виктор — мой наследник, поскольку я бездетен.

— Иоанн проглотил?

Темный Искуситель! От ужаса за сына настолько ум помутился, что Кармэн главного не видит! А следовало заметить.

Они здесь — почти два года. Базилевс и раньше добротой и кротостью не страдал. Так отчего ж с цепи сорвался именно сейчас?

— Что происходит в Квирине?

— Всеслав там происходит! — еще тяжелее вздохнул дядя Георг. Все-таки — дядя? — Точнее, уже произошел. И сейчас обговаривает условия мира. Всё еще.

Всеслав был Арно если не другом, то и не врагом. Но именно он, вместе с Эриком Ормхеймским, разбил восставших!

Вдовствующая герцогиня два года мечтала о смерти словеонского князя. Но так и не смогла понять, почему он выбрал предательство.

Окажись Всеслав на их стороне — это переломило бы исход! Изменило бы всё! За ее сыном не охотился бы старый кровосос базилевс. А за Грегори — эвитанские гиены из Регентского Совета.

Анри и его друзья вернулись бы домой, Эстела наконец обняла бы брата.

Алексис… Алексиса, как и Арно, — не вернуть, но это живые оплакали бы и пережили. А теперь…

— Всеслав сначала потребовал выдачи эвитанских военнопленных. Квирина, как ты знаешь, выкрутилась, не отдав ни одного мятежника. Но Сантэйскому двору нужен мир. И Словеонский князь может потребовать вас. В первую очередь — Грегори.

И Квирина не только не защитит от Мидантии — сама войска двинет. Три страны раздавят Аравинт в мгновение ока! Немудрено, что базилевс ошалел настолько, чтобы требовать на казнь наследника аравинтского короля. Впрочем, Вик тогда еще таковым не был.

— На Воцарение Зимы я официально провозглашу Виктора наследным принцем Аравинта, — подтвердил мысль Кармэн дядя. — Вот только, боюсь, этого будет мало. Возможно, придется… — он вопросительно взглянул на нее.

— Что? — безжалостно уточнила вдовствующая герцогиня.

— Вступить в переговоры с Квириной. Подтвердить союзные отношения… и лояльность.

— Они потребуют выдачи Грегори Эвитану.

— Выдадим.

Кармелита молчала целый миг. Арно сейчас вправе ее проклясть. Арно, которому она обязана всем! Но на другой чаше весов — ее собственные дети!

— Нет! — резко ответила племянница дяди Арно.

Король Георг согласно склонил голову. И точно так же он поступил бы, ответь она по-другому.

Сыну Франциска Железного не решиться на такое самому. Как он не смел в свое время возражать отцу. Что ж — одну тайну короля Георга Кармэн раскрыла. И этот секрет — скорей хорош, чем плох.

Вдовствующая герцогиня перевела дух. Если повести себя умно — дядя не сможет предать никого. Даже если это будет со всех сторон правильно. Исходя из интересов аравинтской политики.

— Есть еще один выход.

— Кого еще кому выдать?

Да Кармэн сейчас расхохочется! Громко, зло, язвительно. Безумно. И несправедливо — по отношению к родственнику, оказавшемуся не подонком.

Нестерпимо тянет залпом осушить бокал крепкого вина. Желательно — с виноградников Марэ!

Но его здесь нет. Да и не в присутствии же дяди.

— Арабеллу… замуж! — поспешно добавил он, увидев выражение ее лица.

— За очередного квиринского императора или за старика-базилевса? — Кармэн тянет время, как сам дядя перед мидантийским послом.

Потому что знает ответ.

— За юного Константина — сына Иоанна Кантизина.

— Нет.

И двоюродный дед Арабеллы должен понимать, почему. Дело даже не в чувствах девочки. Базилевс, может, действительно тогда оставит их в покое. Ограничится подсылом наемных убийц.

Возможно, Виктору удастся избежать их удара. Только возможно. Но Арабелла проживет ровно столько, сколько Константин Кантизин. Ни днем дольше. До смерти старого паука Иоанна.

И это не спасет ни Грегори, ни Виктора. Крысенышу Карлу в Эвитане еще жить да жить. Живой сын Арно Ильдани всегда будет ему костью в горле. А новый узурпатор Мидантийского престола тем более постарается избавиться от потомка законного правителя…

Во дворе сейчас бьют фонтаны. Среди солнечных лучей. Если отойти подальше — можно увидеть радугу…

А если сейчас не найти решения — радугами они все будут любоваться в светлом Ирие. Весьма скоро. Если грешницу вроде Кармэн не определят в совсем другое место.

— Арабелла не выйдет замуж ни за квиринскую, ни за мидантийскую марионетку. Я хочу, чтобы она прожила дольше меня.

— Но за юного Грегори ей тоже выходить нельзя.

— Почему?

Дядя и не надеялся на согласие. Хорошо это или плохо? Всё ли он племяннице сказал?

— Потому, моя дорогая Кармэн, что тем самым их дети будут обречены на участь твоих. Ты и Алексис вступили в брак, не думая, что делаете своих детей вечной угрозой сразу двум престолам. Союз Грегори и Арабеллы эту угрозу лишь усилит.

Так что теперь — совсем не жить? Запереть дочь в женский монастырь, сына и Грегори — в мужской?

Переживете! Уж здесь-то Кармэн с дядей советоваться не станет! Арабелла выйдет замуж только по любви. Хватит того, что ее мать чуть не приговорили к пожизненному монастырскому заточению. Собственные родители.

— Белла — слишком юна для замужества. Там посмотрим.

— Этого будет мало, Кармэн. Нужно дать согласие. Не смотри на меня так. Сейчас мы объявим о помолвке. И назначим свадьбу через три года. Когда Арабелле исполнится семнадцать. До тех пор она будет жить при матери. Кармелита, у нас нет выбора! Иоанн столько не протянет. Может, за это время Квирина уже даст отпор Эвитану? Да и Всеслав — не вечен.

Ого! Кармэн по-новому взглянула на коронованного родственника. Тридцатилетний Всеслав, конечно, не вечен. Но чтобы «не вечность» случилась пораньше — ее придется приблизить. Дядя Георг готов?

— Я уговорю Арабеллу. Но свадьбы не будет. Даже если Иоанн Кантизин проживет вместо трех лет три с половиной.

Будем уговаривать Арабеллу. И проще сначала потренироваться на любимой кошке Жанетт. Объяснить, что отныне надо лаять, а не мяукать.

А еще будем молиться, чтобы Мидантию устроил ответ дяди. Стареющий вдовый правитель не может отдать единственного родственника, способного сменить его на престоле.

Будем надеяться, этого достаточно. Потому как дядины варианты спасения двоих детей принесением в жертву третьего Кармэн отвергла. А своих не предложила, ибо их — нет.

Глава четвертая

Середина Месяца Рождения Зимы — День и Ночь Воцарения Зимы (первый день Месяца Сердце Зимы 2994 года от прихода Творца). Эвитан, Тенмар.

1

Старый негодяй слово сдержал. Отныне за выезжающей на прогулку Ирией тащилось надоедливым хвостом аж три грума. Не иначе — сбегая из монастыря, она сменила одну тюрьму на другую. Потеплей и попросторней.

Что ж — здесь, кроме прочего, лучше кормят, выводят под конвоем погулять. И не грозят смертной казнью. Ах да, самое главное — читать разрешают. Вволю.

Вот только к Клоду в таверну ехать в нынешней компании не стоит. Совсем.

Да, еще плюс — племянница через неделю после поездки в Большие Дубы была признана здоровой. И ей вернули Снежинку. Очевидно, Ральф Тенмар решил, что уж три-то здоровых мужика всяко успеют поймать даже самую томную и бестолковую девицу. Если «диковатая помесь» вдруг все-таки взбрыкнет.

А ждать и терпеть — задача трудная. Ирия дала себе срок до Воцарения Зимы. Потом будет поздно.

Если старик не ослабит бдительность… Вообще-то бежать разумнее не сейчас, а в середине весны. Но тогда Эйда проведет в монастыре всю зиму. В северном аббатстве, в выстывшей за века каменной ловушке!

О сестре Ирия думала всё время. На прогулках верхом. В конюшне со Снежинкой. За книгой и новой, застрявшей еще на первых станицах рукописью. За ратной доской с Катрин, проигрывавшей гостье всегда.

Померяться силами с герцогом — куда заманчивее. Но он ее в противники не звал. А жаль — старик Тенмар слывет блестящим игроком.

Думала… А толку-то — если ничего не делала?

Снежинка — единственный друг, с которым можно не скрывать ничего. Прижаться лицом к белоснежной гриве. Беззвучно шептать в теплое ухо… И смотреть в умные, всё понимающие глаза.

Жаль, что лошади не умеют говорить. Но если б научились — Ирия лишилась бы и этого собеседника.

Идея с портретом провалилась еще на стадии обговаривания с Катрин. При первом же намеке, что «Ирэн Вегрэ» не рисовали с раннего детства, герцогиня с кроткой улыбкой заметила, что когда-нибудь (через год или два — точно) замок вновь навестит великий Алиэ Готта. Он — единственный, кому герцог разрешает «малевать» свою семью.

От тоскливых мыслей отвлекают только книги. Да и то не всегда. Ирия еще раз перечитала «Легенду о прекрасной Инвэльд из Лингарда». Чтобы сравнить с «Преданием о юной деве Иниэльде из Лиара». Найденным через три дня после разговора со старым герцогом.

У кроткой и благочестивой красавицы Иниэльды рано погибли родители. Воспитывалась она на руках троих братьев. Особенно старшего — короля Лиара.

Когда дева подросла, братья (опять же!) занялись поиском женихов. После долгих испытаний и подвигов в честь юной красавицы, избранный братьями и самой прекрасной девой счастливец получил ее руку и сердце. И увез супругу в свое далекое королевство.

Никакой лиарский трон в придачу к невесте не прилагался. И королевой в обход старших братьев она не стала. Всё верно и правильно.

Если считать Инвэльд и Иниэльду одной героиней, реально существовавшей несколько веков назад, а Лиар — Лингардом, то «Предание» — исправленный вариант «Легенды». Приглаженный и загнанный в рамки канонов. Будто неумелая, но талантливая поэма юного барда угодила в лапы известного виршеплета. Набившего на бумагомарании руку, но так и оставшегося бездарем. Вот и превратил чужой шедевр в венок скучных сонетов.

Или это «Легенда» — сказочный вариант «Предания»? Иначе почему Лиар стал «Лингардом»?

Ирия даже занялась поисками в тенмарской библиотеке сведений о древнем языческом Лиаре. В конце концов, это — история родины Таррентов.

Найти удалось много. И весьма интересного. Но вот Лиар до завоевания Эвитанской империей как в воду канул. И смыло все следы. О легендарном Анталисе, тысячелетия назад погрузившемся в пучину океана, — и то известно больше!

Последняя неделя перед Воцарением пролетела молнией. За чтением и прогулками, за планированием дальнейших действий. А заодно — за визитами личных модисток Катрин. Герцогиня вдруг взялась спешно пошить гостье к празднику «подходящее» платье. Портнихи дергали девушку на примерки по много раз на дню. И всё равно не успевали. Что нервировало их самих, огорчало Катрин и отвлекало Ирию.

Скоро предстоит распрощаться с библиотекой навсегда. А тут не дают нормально почитать! А уж кому так необходимо знать прошлое, как не той, к кому призраки ходят как к себе домой. А из Альварена вытаскивают оборотни, рассуждающие о древних богах?

И зачем платье? Если его всё равно придется оставить здесь? Скрываться Ирия так или иначе собирается в мужском наряде!

Каждый день она надеялась, что сегодня грумы останутся в замке. И всегда они с верностью, достойной лучшего применения, тащились след в след за порученной им герцогской племянницей. «Горячая кружка» превратилась в недостижимую мечту.

Еще немного — и точно придется ждать весны! Лед Месяца Заката Зимы — ненадежен. До Лиара верхом — не меньше трех недель по прямой. А если избегать широких трактов — все четыре.

Особенно — с учетом погони, а она будет. И тенмарские дороги герцог знает лучше лиарской беглянки.

Прокручивая в голове всё, что уже могло и еще может случиться с Эйдой, Ирия спала с лица, извелась. И похудела еще сильнее — чем чуть не свела несчастных модисток с ума.

Вернулся ли Клод? Надежен ли дядя Ив? Как обращаются с Эйдой в монастыре?!

И куда, во имя сказочного Лингарда, в котором Ирии, увы, не повезло родиться, девать потом стариковых надзирателей? Пристрелить — и в овраг? Скоро она и на это готова будет. И если бы еще хватило одной готовности…

Как во всё это укладывается Лиар-Лингард и история юной красавицы Инвэльд-Иниэльды — непонятно. Равно как и внезапно вспыхнувший интерес к древней родине.

Вряд ли всевозможным победителям и завоевателям всех времен и народов помогали старые полузабытые легенды. Оружие и союзники — вот что решало судьбы мира во все времена! Ирия прочитала столько хроник, что пора бы уже это понять. А не укрываться от реальности в древних сказках! Никакой сказки не будет — если сестра Эйды Таррент не сбежит из замка Тенмар до Воцарения.

Будет только беда. Еще одна.

2

Чуда не произошло — старый герцог не смягчился. А пистолетов для отстрела грумов у Ирии нет давно. Убежище осталось тюрьмой.

Последняя ночь перед Воцарением Зимы вступила в свои права. И до Эйды теперь не добраться до самой весны!

Можно биться головой о стену. Или пойти устроить герцогу скандал. Заодно признавшись во всех планах.

Или… сцепить зубы и ждать. Умоляя Творца помочь Эйде дождаться спасения. Раз уж ее младшая сестра оказалась полной бестолочью. И без высших сил не справилась!

А вот заснуть не удастся точно.

Ирия раскрыла очередную находку — «Легенду об Адальстейне, короле Тенмара». Эта легенда — не так уж длинна. И довольно скупа на подробности. Но в ней упоминается Лиар — дважды.

Король Адальстейн взял себе в жёны деву из Лиара, отец которой был «дерзок и властолюбив». Выдав за Адальстейна дочь, он этим «погубил навеки Лиар».

И предположить можно что угодно.

Адальстейн позднее завоевал Лиар.

Его потомки, объявив себя наследниками, завоевали Лиар.

Или король Лиара выдал дочь не за того жениха. В самом деле — не простолюдинкой же родилась будущая тенмарская королева. И обиженный отказом правитель какой-нибудь не упомянутой в «Легенде» державы завоевал Лиар…

Автор биографии Адальстейна не стал повторять общеизвестное всем. А о потомках он просто не думал.

Не нашлось пояснений и дальше. «Погубил» и «погубил». Не о Лиаре речь, а о короле Адальстейне. «Смелом, гордом и прекрасном подобно льву и стремительном, как царящий в небесах орел».

Еще одно упоминание о родном крае Ирии промелькнуло в эпизоде об осаде Тенмара «бесчисленными полчищами врагов». И «король Адальстейн с прекрасной лиаранкой, супругой своей, затворились в крепости и славно защитили Тенмар. И разбежались враги, убоявшись гибели своей…»

Ирия перечитала это много раз. Но так и не поняла. Летописец явно опять знал что-то, неизвестное ей.

Враги — достаточно многочисленны, чтобы взять крепость в осаду. Так зачем им потом бежать сломя голову — от более слабого врага? Не способного даже выйти в поле и принять бой? Какой такой гибели можно тут «убояться»?

Или к «затворившимся в крепости» королю и королеве пришел на помощь тот самый «дерзкий и властолюбивый» родственник? И этим и «погубил навеки Лиар»?

Но почему погубил — если все враги «разбежались, убоявшись гибели своей»? Или на Лиар тем временем напал кто-то еще — опять же не упомянутый?

Допустим, короля Адальстейна вместе с «прекрасной лиаранкой» спасла союзная армия. Тех же родственников королевы. Но тогда почему в «Легенде» сказано: «славно оборонили Тенмар»? Ага, запершись сначала в крепости! Чудеса в решете.

Кто-то там в дремучей древности спас Тенмар, а Ирия Эйду — нет! И ни в какой овраг герцогские соглядатаи не отправились. Чем же тогда Ирия лучше Леона, а?

Пронзительно-звездное небо за окном. Ясное-ясное. И не по-тенмарски пронзительный холод.

Молчат черное зимнее небо, полная луна, яркий рисунок знакомых созвездий. И правильно. Нечего задавать глупые вопросы и переваливать собственные не принятые решения на небо и звёзды. Или на Творца…

Жаль, что давно не появлялась Дочь Лорда — с ее Свитками. Но чего нет — того нет.

Эдит, старенькая нянька Ирии, как-то говорила: последняя ночь перед Воцарением — так же важна, как оно само. Но юная графиня тогда больше интересовалась прогулками и оружием. И толком не запомнила ничего.

Что пообещать высшим силам, чтобы сберегли сестру? Что они примут?

Не так. Что… им нужно?

А спросить совета больше не у кого. Отца уже нет… да он и живой не знал многих ответов. Или знал — ошибочные. Бедный папа…

Посоветоваться бы с Анри Тенмаром…

Ага, переписку наладить через альваренских птиц. Или отрядить туда загадочных банджарон, кочующих не в ту сторону? А может, попросить о дружеской услуге Клода?

Жаль, не в сказке живем. Там это запросто. В древнем легендарном Лингарде гордая красавица Инвэльд и ее храбрые красавцы-братики, наверное, умели и мыслями за тысячу верст обмениваться. А вот мы, грешные, — увы…

Радуйся, Ирия, что едва не погибший за тебя человек жив, — и хватит с тебя! Ему и собственных проблем довольно, а со своими справляйся сама. Не маленькая.

…Древняя крепость в кольце вражеской армии-змеи. Ветер развевает волосы. Треплет теплый плащ.

Здесь — безопасно. Вражеские стрелы не долетят до самой высокой в замке Башни…

Сон, опять сон… Ирия знает, что спит. И сейчас проснется.

… Бесконечная печаль в глазах Джека — человеческих глазах на волчьем лице. Седеющая голова запрокинута к луне — серебристому солнцу ночи и Ушедших. Неживой свет, ковер из осенних листьев. Оборотень с немыслимо мудрыми глазами. И бесконечно древнее озеро, помнящее слишком многое и многих…

Как тосклив этот вой! Так рыдают лишь те, кому уже ничего не изменить и не исправить.

— Древние боги еще реже прощают глупцов, чем предателей, Ирия…

— Здравствуй, Ирия…

Платье цвета весенних трав, бледное лицо. Рассыпались по худеньким плечам светлые волосы.

И ярко блестит луна. Та же, что во сне. Другом. Ведь сейчас Ирия тоже не бодрствует.

— Здравствуй, Дочь Лорда. Кстати, как тебя зовут?

— Тариана… — Шелест трав, перестук капели, мелодичный звон серебряного колокольчика. — Мое имя давно забыто. Сначала его считали приносящим горе и не давали дочерям. А потом оно исчезло из памяти… Ты хочешь спасти сестру?

— Ты знаешь.

— Попроси — и дадут!

Сегодня призрак не смеется. И даже не кажется безумным. Впрочем, с сумасшедшими такое бывает. Как редкий солнечный луч средь непроглядной метели…

Кстати, метель тоже есть. Вон как свистит ветер, бьет в ставни пригоршнями мерзлого снега. Только во сне или еще и наяву?

— Просто так? — усмехнулась Ирия.

— Тебе ведь всё уже известно. Проси — и будь готова заплатить.

— Я умру?

— Тебя это пугает?

— Нет.

Пугает. Умирать не хочет никто. Но это — трудности Ирии, а не призраков с забытыми именами. Приносящими горе.

— Ты готова умереть?

— Да. — Ирия Таррент — дура, и это давно известно всем. Но Анри Тенмар готов был отдать жизнь за чужих ему девушек. И одна из них не оскорбит его родной замок трусостью. Только смерть смерти рознь. Покорно подставить горло под кинжал или дать себя вновь запереть у амалианок — нет и еще раз нет! — Но не овцой на алтаре. Я буду драться. За себя и Эйду.

— Ты не умрешь… — знакомо шелестит серебристый голосок. Пробуждает в давно умершей душе древнее безумие. Расправляет ее сухие нетопыриные крылья. — Ты будешь жива и здорова. Ты, Эйда, Иден, Чарли, дядя Ив, Серж, злой старик, его жена и их сын. Никто из дорогих тебе людей не умрет и не пострадает. Судьба возьмет иную плату. Ты узнаешь, какую. Ты готова?

— Что я должна сделать?

— Ты узнаешь… — в серых глазах плеснулось безумие. — А сейчас проснись и… — В вертикальных зрачках вспыхнул белый огонь, ослепительным заревом пронзил комнату! — ЗАБУДЬ.

3

Проснулась Ирия, как ни странно, отдохнувшей. За окном хлопьями валит снег. Пожалуй, Ирэн получит-таки вожделенные сугробы. Будет им в этом году настоящая северная зима. Ирия пришла — холода привезла.

Закутавшись в пушисто-меховое одеяло, девушка вылезла из мягкой уютной постели под бархатным бордовым балдахином, сунула ноги в остывшие за ночь домашние туфли, бросила тоскливый взгляд на погасшую жаровню. И, ежась, протопала к камину. Плате за покой и одиночество.

Хочешь спать, закрывшись изнутри? Хорошо, но тогда вставай утром в холоде. А других, не столь любящих уединение, к пробуждению ждет весело пылающий камин. Уже протопленный расторопными слугами.

Можно кликнуть служанку и сейчас. Но какой смысл — если всё равно уже встала? Сама растопишь. Тем дольше продлится уединение!

В монастыре казалось, что нет ничего хуже одиночества. Но тогда за Ирией еще не таскалось без дела аж трое мужиков. И даже будь ей нечего скрывать — она никогда не умела не обращать внимания на слуг. Они способны раздражать не меньше, чем их хозяева. Чем их старый, желчный, подозревающий всех и вся хозяин!

Осторожный стук в дверь. Ну вот, явились. Легки на помине. Иди, открывай дверь горничным, госпожа Баронесса-Лично-Разжигающая-Камин.

Катрин Тенмар собственной персоной — в домашнем платье. Корона из седых кос, корзиночка с чем-то в руках.

А следом выплывает…

О нет! Ортанс, старшая горничная!

Сия дама абсолютно всерьез считает себя главнее домоправителя. И ее панически боятся все служанки. Зачем здесь этот ходячий кошмар в чепце, и куда девалась Мари?

— Госпожа баронесса! — всплеснула тощими руками Ортанс.

Ирия с трудом подавила зубовный скрежет: горничная с кудахтаньем влезла вперед обмена любезностями между дамами. Но во всём замке нет того, кто поставит ее на место. Разве что сам хозяин. Но в его присутствии Ортанс — тише воды, ниже травы.

— Госпожа баронесса, вы что — сами разжигали огонь в камине?! Ну, я задам этой Мари!

Мари может «задать» только домоправитель. Но пытаться переспорить саму Ортанс? По поводу ее полномочий? Ирия — не самоубийца.

— Я сама приказала Мари меня не беспокоить, — поспешно вступилась «госпожа баронесса». — Я не люблю спать с открытой дверью.

Ну вот, теперь она еще и оправдывается перед прислугой! Ирия представила надутое лицо заносчивого братика при виде такой сцены — и даже усмехнулась. При всех воспоминаниях, что вызывает новый лорд Лиара Леон Таррент!

А старшая горничная недовольно поджала и без того узкие губы. Подобное поведение юной баронессы она самым решительным образом не одобряет. Но вот «задать» теперь уже ей — у прислуги права нет. Это понимает даже Ортанс. Остается лишь негодовать молча. Вот пусть и негодует.

Зачем всё-таки Катрин ее притащила?

Легкий шум торопливых шагов в коридоре. Мари!

Ортанс уже открыла обрадованный рот — напуститься на непутевую горничную. Ирия едва успела грымзу опередить:

— Ты вовремя, Мари.

— Немедленно неси платье для госпожи баронессы! — топнула ногой Ортанс.

— Сначала горячей воды, — успела вставить пару слов Ирия. Прежде чем опоздавшая служанка пулей вылетела за дверь.

Ортанс явно расстроена собственной забывчивостью. Но даже ее кислое лицо уже не утешает. «Баронесса» вдруг поняла, зачем грымза здесь.

Новое платье — действительно на редкость красиво и прекрасно отделано. И очень Ирии идет.

Но у него есть весьма существенный недостаток. Перечеркивающий всё.

— Ирэн, Ортанс поможет тебе затянуть корсет. Она это делает лучше всех в замке, — подтвердила худшие опасения герцогиня Тенмар.

4

Старик Тенмар — негодяй, скотина, редкая сволочь. Но, оказывается, — еще и дурак! Это Ирия поняла, вживую узрев новоявленных родственничков. И оценив их количество и степень подлости.

Старый герцог признал сразу трех бастардов, когда двое старших законных сыновей отправились на военную службу… да и забыли дорогу в отцовский замок. А когда следом сбежал еще и младший, самодур-папаша разрешил всем трем незаконным отпрыскам поселиться в окрестностях замка. Раздарил им по поместью.

И теперь сразу два барона и один бывший полунищий рыцарь как псы сторожат болезни старика. В думах над главным вопросом: кому герцог завещает титул?

Ирию оказалась за праздничным столом в окружении всей этой камарильи. И утешает ее лишь одно: их воображаемое выражение лиц при известии, что Анри — жив.

Хотя таких даже это вряд ли сильно испугает. Анри — объявленный вне закона изгнанник. И едва ли получит право вернуться в Эвитан.

Гораздо больше шакалы опасаются друг друга. И всем скопом — Эрика Ормхеймского, женатого на племяннице Ральфа Тенмара. Потому что Эрик — хоть и тоже бастард, но зато — королевский.

А еще все они явно почему-то возненавидели притащившуюся из монастыря бывшую опальную племянницу герцога. Причем не столько сами, сколько их безвкусно одетые, горластые домочадцы.

Или это Ирии уже мерещится? Она-то им чем опасна? Женщина не наследует титул вперед мужчин. Ну, если на ней не женат какой-нибудь особо наглый принц. Хотя бы незаконный.

Или боятся, что и для «Ирэн» в Лютене подобное сокровище сыщется? Дядя короля — принц Гуго, например? Герцогские племянницы сейчас нарасхват — налетайте, разбирайте! Кому титул? Тьфу, застрелиться впору!

Ирия кожей ощутила как минимум один сверлящий взгляд. Улучила момент — и резко подняла голову от расписной (в цветочках) тарелки. Всё равно в такой компании кусок в горло не лезет.

Так и есть. Взгляд — не один. Детишки старшего герцогского бастарда — все трое.

Наглее прочих уставился белобрысый мутноглазый «кавалер» лет двадцати. В кого они на юге-то такой масти, Темный и все змеи его?

А, вон мамаша сидит — на крыску похожая. Слащавенько улыбается. Чтобы так скалиться, нужно быть Полиной. А тебе, крыса облезлая, не идет. Равно как и розовое в кружевах. Сомнительно, чтобы оно подобной моли и в молодости шло. Как же сию живность зовут? Баронесса Гамэль, а вот имя из памяти вылетело…

Кстати, сам барон в свои прилично за сорок сохранился неплохо. Чего не отнять, того не отнять. Этот — точно сын герцога. Или какого-нибудь герцогского брата… Фамильные черты с пресловутого портрета прямо в глаза бьют. Только ни жесткости старика, ни его характера тут нет и в помине.

Слащавая, как у крысы-маменьки, улыбка, нежно-белокурые локоны. Розовый шелк, кружева, кружева, кружева… Этой идет. Хорошенькая. Голубоглазая блондинка. Вроде и похожа на брата, но братец — смотреть противно, а вот сестричка… Тоже противно, кстати, но мужчины таких сусальных куколок любят.

Завистливо горят томные глазки. Ох, как ненавидяще проводили бриллиантовое колье на шее Ирии! Да, голубок еще тот.

Ничего, кавалеры не заметят — у Полины же не замечали. Правда, мачеха при всей ее подлости — умнее. Эта лицемерит слишком топорно.

А сестричка рядом и тому еще не научилась. Просто уставилась жадными глазищами — сейчас сожрет.

Зачем старик вообще посадил Ирию напротив этой семейки? Или весь остальной зверинец — еще хуже?

Кончится это Воцарение когда-нибудь или нет? Здесь, конечно, только члены семьи герцога Тенмара — будь они неладны! Но всё равно — вдруг кто из них видел прежде Ирию Таррент?

О чём думал старый паук, скажите на милость? И о чём думала некая беглая лиаранка? Когда вырядилась в черное с зеленой отделкой, почти траурное (еле настояла, когда шили) платье. Но зато нацепила фамильное колье Тенмаров.

Зачем позволила Катрин уговорить себя? Вот так и платят за тщеславие жизнью!

И пристрелить бы того, кто придумал корсет! Ни вздохнуть толком, ни съесть, чтобы в горле не застряло. А ведь в этом жестком кошмаре еще и танцевать придется! Тем более, это — единственный способ избавиться от нынешнего общества.

Или не придется. Может, ограничатся картами для мужчин и дамским салоном для женщин? Не Лютена ведь.

Напротив — белобрысо-розовый бестиарий. А слева — старая-престарая троюродная кузина герцога. Блиставшая красотой, когда он еще совершал пешие — прогулки под стол и обратно.

Ныне же почтенная дама известна лишь плохим слухом — на грани глухоты. И оглушающе-громкой речью — способной перекрыть абсолютно все разговоры в зале. Особенно, когда милейшая Одетта просит передать очередное блюдо или налить вина. Ирия, когда успевала, пыталась предупредить желания старушки. Но не ясновидящая же у герцога племянница!

А справа уплетает за обе круглые щеки не менее престарелый барон Альбрэ. Четвероюродный то ли дядя, то ли дед. Не Ирии, конечно, а настоящей Ирэн. Но, увы — ее тут нет. На обслуге старика — только Ирия.

Сей почтенный господин — не столь глух, как тетушка Одетта. Только это не мешает его голосу напоминать кавалерийскую трубу. И, в отличие от старушки, барон предпочитает обсуждать не блюда и напитки, а падение нравов нынешней молодежи. Абсолютно не стесняясь присутствующих.

Воцарения Зимы в родном замке были совсем другими… когда-то. Последнее — ровно три года назад.

Ирия никогда не думала, что станет так тепло вспоминать детство. Но этот пир — в чужих стенах, среди чужих людей — превзошел все предыдущие за последние два года! Зачем вообще что-то отмечать — в обществе людей, едва терпящих и друг друга, и хозяина? А уж как он сам тут всех не переносит!

Так зачем это сборище? Старику уместнее посидеть за столом вдвоем с женой, поговорить о сыне, выпить у камина вина.

Ну, наконец-то! Вроде, все наелись. Сейчас мужчины потащатся за карточные столы. А дамы удалятся вести «легкие» разговоры. В компании хозяйки дома.

Бедная герцогиня. Но зато Ирия избавится от милейшего дядюшки Огюста. И от наглого недоросля напротив, что исподтишка не сводит с нее глаз. Этот наверняка беглянку не узнал — здесь можно не волноваться. Слишком глуп, да и смотрит… не так.

А как, кстати? Не поймешь.

Ну чего уставился — как козёл на капусту? Что в невзрачной герцогской «племяннице» вообще интересного? Ну, кроме фамильного колье Тенмаров? И чего ему спокойно не лежалось в фамильной же шкатулке?

Ага, горе-авантюристка, «на дамский разговор» захотелось? О женихах-тряпках-соседках? А в танцевальный зал не хочешь? С первым балом, Ирия Таррент!

Глава пятая

Эвитан, Тенмар.

1

Парадный Зал — больше лиарского раза в два. Если не в два с половиной.

Лютни, арфы, гитары. Музыкантов — человек пятнадцать. И все — в раззолоченных ливреях.

Ловко снуют среди господ слуги с напитками. Жеманятся девы, петушатся кавалеры, брюзгливо ворчат старики и старухи. Недовольно поджимают губы чопорные мамаши. Тайком пялятся на соседских жен и дочерей отцы семейств. Заберите отсюда Ирию, пожалуйста, кто-нибудь!

Ну конечно! Только дура могла не догадаться, кто ее пригласит первым.

Можно отказаться. Но у Ирии не расписан ни один танец. Ее ведь не приглашали заранее. Кто мог это сделать — если герцогскую племянницу посадили в компании одних стариков? А не танцуя ни с кем, как раз нежелательное внимание и привлечешь…

Остается сдержанно улыбнуться и принять руку кавалера.

Пожалела об этом Ирия в первые же полминуты. Наглец упорно норовил хоть слегка, но нарушить приличия. А как следует врезать в голень — нельзя! По тем же соображениям, что и вовсе не танцевать…

— Баронесса, вы обворожительны! Я у ваших ног.

Это в чём таком провинились ее ноги, что им положено подобное сокровище?

И вообще — он что, ослеп? Кто здесь обворожителен? Ирия?!

Нет, она точно что-то не то на себя сегодня надела.

И по закону подлости, если ее кто вдруг и посчитал (или хоть назвал) «обворожительной» — то лишь… вот такое.

«Такое», кстати, зовут Люсьеном Гамэлем. Старшим сыном и наследником(!) барона Гамэля. О чём оно и не преминуло за один танец не только сообщить, но и несколько раз настойчиво повторить. Наверное, решило, что «обворожительная баронесса» заразилась маразмом то ли от тетушки Одетты, то ли от дядюшки Огюста…

Мимо пролетела, весело кружась в танце, куда более счастливая пара. Молодой человек склонился к доверчивому ушку спутницы. И теперь что-то увлеченно ей шепчет. Девушка — совсем юная, младше Ирии — восторженно улыбается…

Когда этот танец закончится, в конце-то концов?! Ирия с трудом подавила закипающую злость, И в очередной раз вернула на талию «случайно» ползущую вниз потную руку партнера.

Не давать же пощечину и не бросать же кавалера прямо посреди бального зала. Не поймут!

— Мой отец обязательно унаследует герцогский титул…

Ага, мечтай!

— …и я тоже стану герцогом! Люсьен Тенмар, звучит гордо, да? Кстати, я — уже лейтенант. А скоро…

Лейтенант… Покажите дворянина, что в двадцать четыре еще в корнетах ходит. Анри Тенмар в двадцать пять был подполковником!

— …приобрести воинскую славу! Когда мы разгромим Аравинт!..

Стоп, а вот с этого места — поподробнее. Да и Ирия — хороша. Змей считать, когда этот напыщенный петух о гвардии рассказывает. Чуть не прослушала политические новости, интриганка недоделанная!

— Разве мы воюем с Аравинтом?

Хорошо, что герцогиня Катрин велела Мари накрасить Ирии ресницы. Так ими удобнее хлопать.

И жаль, что не накрасила ярче. А еще досаднее, что Ирия — не Полина…

— Да, у них там прячется беглый мятежник Грегори Ильдани! И теперь мы требуем, чтобы его выдали!

«Мы»! Несомненно, лейтенант Люсьен Гамэль требует в первую очередь. А как же без него? Без будущего барона, так желающего стать будущим герцогом?

— Но разве Аравинт — не в союзе с Квириной?

Может, надо было сказать по-другому? «Союз» — слишком умное слово для неумной женщины. Да нет, Люсьен Гамэль — еще глупее, чем Ирия прикидывается.

— Маршал Всеслав Словеонский разгромил Квирину. И потребовал расторгнуть союз. Теперь мы объявим Аравинту войну и завоюем его!

Про поражение Квирины Ирия уже знала, про Аравинт — нет. Графине-северянке известно о нем совсем немного. Но карту-то она видела. Какой Аравинт — и какой Эвитан! Съест и не подавится.

За Грегори Ильдани сражались Анри и отец… А в Аравинте наверняка нашли приют выжившие. Кто-то же успел — пока не перекрыли южную границу.

А теперь сборище мрази под названием Регентский Совет использует принца как повод для завоевания чужого государства. Чтобы превратить в очередную провинцию — как когда-то Лиар! Лингард.

И у них получится… если сына Арно Ильдани не выдадут в Эвитан. На расправу Регентам.

— Эрик возьмет в Аравинт Резервную Армию, и мы покроем себя славой!..

И как этому прихлебателю Регентской шайки — даже ему! — не стыдно рассуждать о выдаче принца Ильдани в доме Ральфа Тенмара?! Человека, чьи двое сыновей погибли, защищая Грегори и его отца, а третий — в вечном изгнании!

Девушка «нечаянно» наступила узким каблуком на мягкий сафьяновый сапог белобрысого недобарона. Покрепче.

Недобарон чуть не заорал от боли на весь зал. А в голубовато-водянистых глазах плеснулось столько злости!

Отведет ее сейчас на место — в нарушение приличий? Или дотанцует, страдая и кривясь, но больше не пытаясь дать волю рукам?

Второе. Тоже неплохо.

Все интересные новости Ирия уже узнала. Так что молчаливый кавалер ее устроит. Более чем.

2

Вдохновенно круживший юную даму красивый молодой человек оказался тем самым кузеном Констансом. Поэтом, арфистом, лютнистом, неплохим танцором. И, как подозревала Ирия — столичным дамским угодником.

Конечно же, сын среднего бастарда. Ни малейших надежд на герцогский титул не питает. Выгодная женитьба — «скучно и пошло». Войны — «кровь и много грязи».

— Так что ничего блестящего мне не светит! Не увлекайтесь мной, милая баронесса! — шептал на ухо Ирии красивый пылкий юноша. Наверняка уверенный, что после такого-то признания «милая баронесса» уж точно увлечется им — таким необычным и загадочным.

Увлекаться она не собиралась. Но танцевать с Констансом — намного приятнее, чем с Люсьеном. Забавнее — это уж точно.

А самое забавное, что теперь кто-нибудь из юных дев завидует уже ей. И вовсе не из-за колье.

— Чем дольше я живу на этом грустном свете, — загадочно вздохнул двадцатидвухлетний красавец. Без сомнения, повидавший на «этом свете» абсолютно всё. — Тем больше понимаю — я вообще не достоин ничьей любви! Я не создан для этого насквозь фальшивого мира. Вряд ли я способен сделать счастливой хоть одну женщину!

Интересно, насколько вытянется это симпатичное лицо, если кто-то вдруг возьмет да и согласится с сим утверждением? Констанс же наверняка рассчитывает, что большинство дам обязательно воспылает желанием осчастливить его самого. Сразу и немедленно.

И всё же такие, как он, — намного предпочтительней напыщенных болванов люсьенов гамэлей. Или скотов, наподобие Роджера Николса.

Если бы прошлой осенью к Ирии посватался не Стивен Алакл с жирными телесами и рыганьем, а Констанс Лерон со стихами и загадочной улыбкой? Приняла бы она его предложение? Столь милого, обаятельного и неглупого юноши?

Скорее всего — да.

Он увез бы Ирию из Лиара — подальше от Полины. Провинциальная жена сопровождала бы красивого поэта в свете — в сезон балов. И жила в поместье его отца всё остальное время. Воспитывала бы детей.

Констанс легко и весело изменял бы ей со всеми более-менее красивыми дамами. Готовыми понять его и полюбить.

Он читал бы стихи об их красоте. И о собственном одиночестве — в этом насквозь фальшивом мире. А они искренне жалели бы его. Такого тонкого, чувствительного и талантливого. Навеки прикованного к скучной, унылой женщине, даже не сумевшей развеять его грусть…

Была бы Ирия счастлива? Ничуть. Несчастна и одинока? Не более чем здесь — в обществе желчного старика и с угрозой казни за плечами. И уж всяко меньше, чем в Лиаре в последние два года. Или в монастыре.

Вот только она — уже не Ирия Таррент. И не баронесса Вегрэ, за которую ее принимают. Она-то как раз и есть та самая невидимка «в этом насквозь фальшивом мире». Авантюристка под чужим именем, фантом и призрак утонувшей графини. А привидениям — не по пути с реальными людьми. Даже с теми, кто «не создан для этого мира».

Кузен Констанс еще три танца мило развлекал Ирию новыми стихами. Совсем, кстати, неплохими. Пообещал венок сонетов в честь ее прекрасных изумрудных очей. И вернулся к первоначальной даме.

А уже ее глаза — очень даже красивые, отметила без малейшей ревности Ирия — загорелись таким наивным полудетским восторгом, что не устоял бы никто. Даже кузен Констанс. Примерно на полчаса…

Можешь полюбоваться, Ирия. Влюбленные девы рядом с не влюбленными кавалерами выглядят именно так. Как не сводящая с Констанса восторженных глаз дочка младшего бастарда. И ты рядом с Всеславом была бы такой же дурой. Только еще и некрасивой.

Впрочем, уже через минуту «милой баронессе» стало не до чужой и своей любви. Старая развалина дядюшка Огюст уже не первый год опаздывает в фамильный склеп. Но тут вдруг за какими-то змеями решил поразмять дряхлые кости.

Увы — его маразм за последние годы изрядно развился. И позволил побитому молью хрычу запомнить из всех дам за столом только одну — сидевшую рядом.

Она как раз искала подходящий предлог — сбежать от кузена Люсьена. Тот уже успел за это время изрядно залить за воротник. И, видимо, позабыл недавнюю обиду. Потому что теперь тащился в ее сторону.

Девушка уже направила стопы в сторону пожилых дам — к герцогине Катрин. Вдруг та под каким-нибудь предлогом спасет?

Увы, на полдороге беглянку и перехватил барон Огюст Альбрэ. И тут же громогласно осчастливил «очаровательную шалунью» (ну, этому плохо видеть простительно!) приглашением на танец… Увы, недостаточно быстрый, чтобы изменить планы старого пня. Пень, не дожидаясь согласия, сжал крючковатой лапой запястье Ирии и потащил ее в центр зала.

Силуэт Люсьена разочарованно удаляется прочь. Но даже это утешает слабо. От дядюшки Огюста так и разит смесью вина, лука и каких-то ужасных благовоний…

Престарелый кавалер не выпускал девушку из плена целых три танца подряд. А танцевал с грацией медведя. Если, конечно, бывают столь неуклюжие и неповоротливые медведи.

«Ах, я так устала. Проводите меня, пожалуйста, на место!» сопровождалось всё более натянутой улыбкой. И всё менее кротким тоном. Но почтенный танцор каждый раз гласом боевой трубы оповещал весь зал, что он-то вовсе не устал. А молодежь должна уважать старших.

Музыка заиграла в четвертый раз. Барон, уверенно кривляясь, повел партнершу на новый танец. А Ирия уже даже не пыталась возражать.

Ей придется оставаться возле проклятого старика весь оставшийся проклятый бал. На все без исключения проклятые танцы!

Или протестовать и стать посмешищем всего зала. Ничего при этом не добившись.

А в качестве кары судьбы за выходку с Люсьеном — старый медведь к концу вечера точно отдавит партнерше обе ноги!

— Вы уступите своему сеньору?

Дядюшка Огюст успел лишь пару раз разинуть рот — совсем по-рыбьи. А Ральф Тенмар уже забрал Ирию из цепкой колючей хватки и сам повел в танце.

Как же она уже устала! От корсета, кузена Люсьена, дяди Огюста. И постоянной тревоги, что ее кто-нибудь узнает!

Да и сейчас — не угодила ли из огня да в лесной пожар?

Впрочем, герцог танцует для своих семидесяти очень даже неплохо. Во всяком случае, на ноги не наступает. И не наваливается на партнершу. Вцепляясь ей когтистыми птичьими лапами в плечо. Или в охваченную корсетом талию…

— Я решил не дожидаться, пока вы дадите ему пощечину, — склонился Ральф Тенмар к ее уху, — Ирия…

— Я не бью стариков! — сдержанно улыбнулась девушка.

Уже не до вежливости! И шутки с огнем не кажутся столь уж остроумными. С огнем, что спалит только ее. А шутника даже не заденет.

— Бал скоро кончится, Ирэн.

— Это вы решили посадить меня рядом с этим… любезным почтенным господином?

— А ты предпочла бы общество молодых людей? Тех, что сначала будут лить тебе в уши патоку, а потом думать, где тебя видели?

— Они и так могут это подумать.

— Случайная партнерша по танцу — одно. Соседка за столом — совсем другое. А из всех присутствующих госпожа Одетта Лефрэз и барон Огюст Альбрэ страдают самой плохой памятью.

Ирия, не удержавшись, рассмеялась. Старик Тенмар — редкостно взбалмошный самодур, но вовсе не дурак. И, оказывается, не такой уж и зануда… для старика.

Да и так ли уж он стар? Если сравнивать с почтенным бароном Огюстом Альбрэ…

И о чём он думает сам? Не угадать. Ральф Тенмар — загадочен, как всегда. Лишь усмехается в седые усы.

3

Благодаря герцогу Ирия продержалась без внимания Люсьена и барона Огюста аж до конца бала. Правда, покачивающаяся фигура кузена угрожающе приближалась между четвертым и пятым танцем баронессы и герцога.

— Вы ведь уступите право танца вашему деду и хозяину дома?! — то ли спросил, то ли рявкнул Ральф Тенмар.

Этого оказалось достаточно — Гамэль-младший ретировался. К более сговорчивой барышне, буде таковая найдется.

Оказавшись в долгожданном дамском кружке герцогини, Ирия мигом успела пожалеть об опостылевших танцах. Там ее хотя бы защищал герцог Ральф. А вот его супруга, при всех достоинствах, рычать, увы, не умеет. А иногда стоило бы!

Потому что здесь вместо сыночка — крыска Гамэль-мамаша и две Гамэль-дочурки. Обе юные девы — в нежно-розовом. Тереза немного старше Ирии, Алма чуть младше.

Сначала они развлекались тем, что глуповато подхихикивали над старомодным нарядом кузины Одетты. Старшие дамы их не одергивали. И забава девицам быстро надоела.

«Милая Тере», как к ней здесь обращались, первой нашла новый объект насмешек. И отпустила пару весьма острых шпилек — в адрес Соланж. Той самой девушки, что так завороженно внимала болтовне Констанса.

Начинающая змеюка Тереза подбирает ядовитые слова так, что не придерешься. А Соланж — явно из тех невинных горлиц, что найдут достойный ответ лишь через час-другой. Покраснев ярче свеклы, она попыталась отшутиться. Но где уж пташке против двух гадюк?

— Как легко в наше время потерять репутацию, — хихикнула Алма. — Один лишний танец — и всё. Какая жалость, что кавалера, погубившего репутацию дамы, принимают в обществе, а даму — нет.

— Правильно, — медово улыбнулась Тереза. — Впрочем, кавалеры часто развлекаются в холостяцкой жизни. Но женятся лишь на тех, кто не позволяет вольностей. Соланж, как вы думаете, кого презирают меньше — куртизанок или дур?

— Конечно, куртизанок, — подтявкнула Алма. — Они хоть не посмешище для всех. Кстати, Соланж, вы слышали об одной девице, чью репутацию погубил один поэт? Это такая смешная история…

— Забавно, — рассмеялась Ирия. — А говорят, что вернейший путь прослыть дамой с дурной репутацией — это слишком интересоваться подробностями чужой. Соланж — не дура и не куртизанка. Откуда же ей знать ответ на ваш вопрос, Тереза? Может, вы сами на него ответите — раз уж задали?

А «милая Тере», оказывается, умеет бешено сверкать глазами! Впрочем, и брать себя в руки — тоже. Ибо мигом переключилась на Ирию, презрительно разглядывая ее платье.

Лиаранка в ответ резко уставилась на лоб противницы. Представляя там большой красный прыщ.

Помогло — даже усмешка на лицо полезла…

Милейшей Терезе тут же срочно захотелось полюбоваться из окна печальным зимним садом. Как и Алме.

В добрый час. Больше возле окна никто не сидит. А облетевшие кусты от гамэльского яда не завянут.

Личико Соланж, увы, особой благодарности не выражает. Еще бы, если «спасительница» — одновременно еще и «соперница»! И не объяснишь ведь. Таковы все влюбленные дурочки. Сама была не умнее.

Бывшая графиня воспользовалась паузой, чтобы тоже пересесть. Поближе к герцогине Катрин.

Увы, ту окружает целое стадо почтенных дам. А к Ирии немедленно подсела Гамэль-мамаша. Вместе со своим жутким вышиванием.

Этой-то что? Обиделась за дочку? Ну, тут уж и воображать ничего не нужно — крысенция крысенцией! Смотри, на что хочешь. На платье, лицо, волосы… тусклые голубые глазки.

— Дорогая Ирэн! — Колетта Гамэль пристроила цветастую вышивку на наверняка тощие колени. А потом достала страшенный зелёно-полосатый веер и принялась шумно обмахиваться. Едва не задевая собеседницу. — Дорогая Ирэн, мы должны поговорить…

И сделала попытку накрыть руку Ирии. Та едва успела ее незаметно отдернуть. Или почти незаметно.

Краем глаза брошенный взгляд на Катрин — не помог. Та мирно слушает щебет пожилых дам и спасать «племянницу» не собирается.

— Дорогая Ирэн, мой сын вами просто очарован!

Ах да, Колетта же мамаша не только Терезы, но и Люсьена. Как можно было забыть?

Забыть бы обо всех троих разом! И навсегда.

Нет, о пятерых. Есть еще Алма и папаша.

— Вы слишком жестоки к нему, милая Ирэн…

Ну чего ты привязалась, а? «Милая» и «дорогая» — всего-навсего баронесса. Поищи своему сыночку графиню. Желательно — глухую, слепую, немую и лишенную нюха.

— Увы… — томно закатила глаза Ирия. — Увы, я люблю другого!

— Милая Ирэн! — Гамэль-старшая почти ткнулась губами в ухо собеседнице. Ладно хоть веер в покое оставила. Кстати, надо бы обзавестись таким же — только другой расцветки. И доставать в присутствии неприятных кавалеров. — Вы должны понять: Анри никогда не вернется в Эвитан. Если с этим смирились родители, что остается невесте?

Ответить сразу Ирия не сумела. Потому как чуть от изумления с софы не рухнула. Сама «милая Ирэн» себя невестой Анри не объявляла точно. Кто ж постарался?

— Я… женщина может отдать свое сердце лишь однажды… — вовремя вспомнила «милая» и «дорогая» один из самых романтичных рыцарских романов. Отчаянно надеясь, что на самом деле это не так.

Иначе ее собственное не слишком умное сердце приговорено вечно хранить образ князя Всеслава Словеонского.

— Ирэн, забывается даже самая глубокая страсть! — Супруга старшего бастарда явно читала тот же роман. — И далеко не все осудят женщину лишь за то, что она впустила в свою спальню жениха еще до свадьбы… Поверь, далеко не все! — заговорщицки прошипела Гамэль.

Ирия чуть истерически не расхохоталась.

Вот так раз! Анри, оказывается, — не только ее жених. Она еще и отдаться ему успела.

Да, он бы здорово удивился. Особенно учитывая несравненную красоту «невесты»!

Впрочем, как раз с последним всё, возможно, не так уж плохо. Конечно, сватая любимицу старика, Колетта рассчитывает на его милости. Но всё же покупать товар, не только побывавший в чужих руках, но еще и далеко не лучший на вид, станет вряд ли.

А значит — новая баронесса Вегрэ, возможно, не так уж некрасива, как ей кажется. Или это корсет настолько вводит в заблуждение?

— Подумайте над моими словами, милая баронесса…

— Разумеется, — сладко улыбнулась Ирия.

А две идалийские гюрзы как раз прервали лицезрение заоконных тощих кустов. И вновь взялись жалить бедняжку Соланж.

И у «милой баронессы» лопнуло терпение!

— Я забыла о своих обязанностях, — извинилась новоявленная невеста и любовница Анри Тенмара. — Хотите вина? — И, не слушая ответ, направилась к графину. Дальнему.

Вино жалко, но…

Разумеется, проходя мимо Терезы, Ирия запнулась и… Розовое платье испорчено «лучшим из виноградников Марэ» бесповоротно! Как и напудренная прическа.

Как забавно и зло хлопают голубенькие глазки. Вряд ли их обладательнице сейчас хочется смеяться.

Ирия от души порадовалась, что часть капель угодила и на наряд Алмы.

Жаль, что мамаша сидит слишком далеко. А Люсьена и вовсе в комнате нет.

Глава шестая

Эвитан, Тенмар.

1

Дождаться, пока уснет весь замок, оказалось нелегко.

Но если не сегодня, то когда? Клод уже должен вернуться. А значит — этой ночью позарез нужно попасть в Большие Дубы. Даже если дорогу перегородит весь гарнизон замка Тенмар. С рыцарями-леонардитами острова святой Амалии за компанию.

Дом Клода Ирия найдет, а разбудить — дело нетрудное. Впрочем, возможно, в селе до сих пор веселье кипит. И «художники» еще спать и не думают.

Откладывать — нельзя. В любой другой день из замка выбраться гораздо сложнее. Даже в мужской одежде.

Но не сегодня. Мало ли кто из гостей вздумал прогуляться под утро?

Темноты бояться нечего — есть кинжал. Лучше бы, конечно, пистолет… Ага, а еще — когти и клыки.

Ничего, до Больших Дубов — всего семь миль. Не настолько же волки тут ненормальные, чтобы шататься рядом с человеческим жильем — в ночь всеобщей гулянки? Ирия за всю дорогу от Лиара ни одной зверюги не встретила. Как и в Тенмаре на прогулках. Так с чего именно сегодня не повезет?

В комнате ждал сюрприз. Родная шпага и не менее дорогие пистолеты!

Ладно, что нашло на герцога — подумаем потом. Теперь-то точно путь ляжет благополучно! Дорога — торная, разбойников в этих краях не водилось отродясь. А от волков защитит пуля! Две пули.

Мужской костюм, меховой плащ, шляпа, перчатки. Фляга с крепким вином, благополучно перелитым из графина.

Теперь — в конюшню, оседлать Снежинку…

Какую еще Снежинку? Вот так и попадаются на мелочах. Весь замок знает, что на белой андальярке ездит племянница хозяина… Значит, лошадь нужна другая.

Конюшня Тенмара — одно из самых любимых мест Ирии. И третий дом — после спальни и библиотеки. Так что свои лошади не заржут. А чужих ставили в другую конюшню — сама видела.

Конюхи спят мертвым сном. Воцарение Зимы как-никак…

Вихрь немедленно потянулся теплыми губами. За законной порцией хлеба с солью. Вот кто — идеальный вариант с точки зрения скорости. Но брать коня самого хозяина замка — это уже слишком.

С сожалением отойдя от денника Вихря, Ирия прошла и мимо огромных укоряющих глаз Снежинки. Кто придумал, что лошади — животные? Они чувствуют и понимают куда больше большинства людей. Особенно гостей старого герцога…

Светло-серебристый трехлетка — сосед мирно дремлющей Подушки — в свою очередь тянется за лаской. Седой, пожалуй, будет в самый раз.

Вот так, молодец. Теперь сбрую…

— Ч-ч-что вы здесь д-делаете?

Пьяный наглый голос. Настолько, что не враз опознаешь его обладателя.

— С-с-стрелять…

Бок вжимается в перегородку, рука метнулась к пистолету…

— Б-б-баронесса!

Вороненое дуло опустилось вниз.

Люсьен Гамэль, покачиваясь, шагнул к Ирии. Один. И то ладно.

— К-к-куда вы с-собирает-тесь, б-б-баронесса?!

— Проехаться! — девушка постаралась вложить в голос как можно больше льда.

Кажется, получилось.

— Я с в-в-вами!..

Только пьяного дурака с неизвестными намерениями ей с собой и не хватало!

— Вы слишком пьяны. Я поеду с грумом!

— В-вы не м-можете ехать с гурм… грумом… Я буду в-вас сопров… сопровождать!..

— Это меня скомпрометирует, — торопливо объясняла Ирия. Едва сдерживаясь, чтоб не выхватить шпагу. И не вытолкать пьяного кретина прочь силой оружия.

В денниках заволновались лошади. Люсьен им не нравится, и понять их несложно. Но еще немного — и кто-нибудь из гривастых друзей заржет! Сюда ж тогда весь полупьяно-полусонный замок сбежится. Решат — грабители влезли.

И что похмельные гости увидят? Баронессу с кузеном — на конюшне. Вдвоем! Темный бы побрал эти приличия!

— Вас?! — Люсьен захохотал так громко, что Снежинка возмущенно подала голос.

Хорошо хоть — тише, чем кузен, Темный его возьми!

— Замолчите! — прошипела Ирия.

Шпага так и просится в руку!

— В-вас?! Л-л-любовницу моего дяди Анри?! П-п-перешедшую к деду? В-в-вас… Да я тебя, ш-ш-ш…

Следующий изящный оборот речи, очевидно, рифмуется с «плюхой». Но произнести его обнаглевший кузен не успел. Только шагнуть к Ирии. Слегка пошатываясь.

Семейная возлюбленная Тенмаров одним прыжком оказалась в двух шагах от Люсьена. Потерявшая терпение и злая как сто ведьм Севера и Колдунов Юга. И со шпагой наголо.

— Пошел вон! — Похожим тоном Всеслав когда-то отшвырнул с дороги капитана, сопровождавшего на казнь заложников. В том числе — некую четырнадцатилетнюю девчонку.

Жизнь иногда дают взаймы. Чтобы через полтора года потребовать обратно. Пожила — и хватит.

А сейчас Ирия не оскорбилась. Подумаешь — любовница Анри. И подумаешь — любовница его отца. Главное — не самого Люсьена.

Но спускать такое нельзя!

— Б-б-брось железку… п-п-порежешься! — пьяный кузен прет напролом. — Я тебя с-сейчас! Не в-в-всё же одним Т-тенмарам!..

Ирия от изумления даже остановилась, что Люсьен явно принял за испуг. Потому как радостно заухмылялся.

Нет, напился он точно вдрызг! Корсет корсетом, но в мужском наряде ее от мальчишки не отличишь.

Испугаться девушка не успела. Во-первых — что страшного в пьяном болване? Таких не убивать, а пороть надо.

А во-вторых — больно уж неожиданно. До сих пор на ее честь покушался один Роджер Ревинтер. Да и то — с расстояния в четыре шага. И исключительно на словах.

— Т-т-ты!..

Первый же взмах разрезал кузену бриджи. И пьяный герой-насильник немедленно рухнул, запутавшись в оных, на колени. В белье. Не слишком чистом.

— С-с-с… — Следующее слово из богатого запаса Гамэля-младшего в рифму уже с «мукой». Но четко выговорить его он тоже не сумел. Получилось среднее между «щукой» и «суком».

Ирия, не выдержав, расхохоталась. Вихрь, вскинув умную морду, за компанию выдал звук, подозрительно похожий на смех. Если лошади умеют смеяться.

Люсьен ползает по сену, окончательно запутавшись в штанах. Сам подняться не в силах. Выпутаться — тоже. Пока.

Не умеешь пить — не берись. А драться — тем более.

Мимо пьяной бестолочи Ирия провела Седого предельно осторожно. Еще лягнет копытом. Куда потом тело девать?

Ну наконец-то свежий морозный воздух!

Караульные знать в лицо всю родню самодура-герцога не обязаны. Потому как принимает он ее редко.

Вот и сейчас — даже в капюшон плаща толком не вгляделись. Лишь насмешливо пожелали недогулявшему юноше:

— Горячего вина, и еще горячее — красоток!

О темноте Ирия беспокоилась зря. Полная луна на удивление ярко высветила чуть припорошенную снегом серо-черную дорогу.

Настоящая Ирэн права: сугробов здесь не бывает.

2

Мольберт в горнице самой обычной крестьянской избы, — по меньшей мере, странен. Но холст на нём натянут.

Да и рисунок — отнюдь не бездарный. Значит, хоть один из живущих здесь юношей действительно не лишен художественного таланта…

Ага, трех юношей! Ирия слишком долго сама маскировалась под парня, чтобы не узнать в одном из друзей Клода переодетую девчонку.

И той пришлось труднее, чем худощавой графине. Фигура женственнее. Тяжело, наверное, грудь каждый день перетягивать?

Вот редко из дому и выходит.

— Мои друзья — Себастьен и Эжен.

Так-так. Ирия, поочередно пожав руки друзьям, мигом подтвердила свое предположение. Женщина может фехтовать не хуже мужчины, драться не хуже. Но ее руки всё равно много слабее — этого не изменить.

У Эжена — однозначно женская рука… хоть и не изнеженная салонная лапка. Сколько же переодетых юношами девиц, неплохих фехтовальщиц, путешествует по дорогам Эвитана? Сидела бы Ирия в своем замке и не знала о реальной жизни совсем ничего.

Впрочем, сколько бы ни путешествовало — всяко меньше, чем дома гладью и крестиком вышивают.

— Моя сестра Лаура, — поправил сам себя Клод. — Ирэн, я ждал вас. Уже больше десяти дней.

— За мной следили, — вздохнула Ирия. — Как там другая Ирэн?

— У нее всё хорошо! — воодушевился «художник». Черные глаза блеснули искренней радостью.

Так и есть — виделся. Сообщила ли ему Ирэн настоящее имя попутчицы? Даже если и так — он будет молчать…

Дядя Ив оказался порядочным дядей Ивом. Это — половина удачи. Но не больше. Потому что теперь придется ждать весны. Увы, но Месяцы Рождения и Сердца Зимы — единственные, когда на Альварене стоит крепкий лед.

Узнай Ирия новости сразу по приезде Клода — времени в обрез, но хватило бы. А теперь — нет. Окажешься в Лиаре аккурат в распутицу. Ни на лодке доплыть, ни пешком пройти.

Значит, выехать удастся не раньше, чем через три недели. А Эйду спасать весной… Или, если повезет — в самом конце зимы.

Или всё не так страшно? Мать должна понимать, что дочь может не суметь так быстро найти выход. А Карлотте прямая выгода оберегать Эйду. Иначе у Ирии не останется мотивов спасать родную маменьку. Не считая родства. Но для бывшей то ли жертвы, то ли любовницы Ральфа Тенмара общая кровь в жилах — не довод. Может, она и других судит той же меркой?

— Не боишься ездить под такой луной?

Странно, что спрашивает Лаура. Сама она вряд ли чего-то боится. Да и ее брат и друг — не из трусливых.

— А что с ней? — рассмеялась Ирия.

Луны, призраков и оборотней бояться глупо. В отличие от людей.

— Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь.

— Кровь обязательно где-нибудь прольется. Вспомни, как много людей живет в подлунном мире. А ведьмы — врут.

— Может, и врут. Но еще она говорила: луна видит тех, кто ее не боится. Видит — и помнит их.

— А что с ними потом делает? — развеселилась Ирия.

— Никто не знает…

— Предлагаю выпить за Зиму! — Себастьен потянулся к графину с тёмно-алым вином.

Вот будет весело, если тем же, что и в герцогском замке.

— Присоединяюсь! — Клод протянул полные бокалы сестре и гостье. — Дамы, за Зиму, за Воцарение… и за луну!

— За луну! — подхватила Ирия, подмигивая Лауре.

Вино — если и не из погреба Ральфа Тенмара, то очень похожее. Тот же цвет и тот же букет. Дешевле графин — вот и всё отличие.

Кто эта странная троица «студентов-художников», неведомо откуда прибывшая в Большие Дубы? Ирэн Вегрэ — настоящее имя невезучей баронессы. Той, что не Ирия. Но как звали прежде Клода, Себастьена, Эжена-Лауру? Кто они — несчастные влюбленные, шпионы, авантюристы?

Какая разница? Ирия сама — не в лучшем положении. Поэтому есть вино, Зима, вечный как мир и сама жизнь праздник. И веселье — краткое, как летящая с морозных небес золотая звезда…

— Загадываем желание! — совсем по-девчоночьи взвизгнула Лаура. — Ирэн, быстрее!

Она уже загадала. Сестренка, живи!

3

Замок еще спит. А караульные встретили вернувшегося из села юного гуляку неприкрыто завистливыми взглядами. Везет же дворянам — потанцевал с барышнями, порезвился с… небарышнями. Теперь будет себе отсыпаться в свое удовольствие! А днем — опять развлекаться.

Кони дремлют в денниках. Люсьен (натянувший-таки штаны) тоже задремал — прямо на соломе…

Ирия аккуратно провела мимо горе-кузена Седого. Расседлала, налила воды.

И, очевидно, расслабилась. От сегодняшних новостей или относительно спокойной жизни в Тенмаре. Всё-таки герцог — не Леон, а герцогиня — не Карлотта или Полина…

Девушка благодарно обняла теплую шею Седого. Ткнулась лицом в пышную мягкую гриву.

Обернулась… И встретила бешеный взгляд двух разъяренных, налитых кровью глаз. И равнодушный — черного зрачка пистолета.

Люсьен Гамэль успел выпрямиться во весь рост. И уже не кажется столь пьяным, как несколько часов назад. Даже не шатается. А глаза…

«Отец, дай-ка мне сначала э т у минут на пять, я управлюсь!..»

У всех трусливых шакалов — один взгляд. Если шакалу дать власть. Или пистолет.

И еще что-то не так, но не понять — что. И понимать уже некогда.

— Не шевелись… баронесса! — не запинаясь, прошипел Люсьен. — Или убью!

— И соображаешь, что с тобой за это будет? — поинтересовалась Ирия. Пытаясь казаться спокойной. Только казаться.

Не факт, что пьяного дурака хоть что-то сейчас остановит. В таком состоянии ему Южное Море по колено, а Северный Океан — по пояс!

— За беглую-то отцеубийцу? — ухмыльнулся Люсьен. — И что именно? Дай подумать. Государственная награда?

— Ты явно перепил!

Только бы мерзавец не понял, как Ирия похолодела от до костей прошившего ужаса!

Что же неправильно?! Ну, кроме того, что ее вот-вот пристрелит не вовремя протрезвевший кретин с пистолетом! Откуда-то узнавший всё.

И, увы — в гвардии не держат совсем не умеющих стрелять лейтенантов. Если те, конечно, не графские сыновья. Впрочем, стрелком Ревинтер-младший как раз был хорошим.

— Раздевайся… графиня!

Пронзительное ржание огласило конюшню. Вихрь, вскинувшись на дыбы, обоими передними копытами вмазал в стенку денника!

Пьяный кретин шарахнулся в сторону… увы, не выпустив оружия. Даже умудрился не отвести.

— Уйми коня! — заорал Люсьен. — Уйми, или всем скажу!..

Как она успокоит разъяренного жеребца — подчиняющегося только хозяину? Да еще и будучи за четыре стойла от него?

Увы — о таких мелочах пьяный болван явно не думает. Рехнувшийся болван, воспылавший непонятной страстью к ее тощему телу!

А Вихрю глубоко плевать на мнение герцогского родственничка-идиота. Перегородка трещит под ударами чистокровного «дикаря»-илладийца!

— Уйми коня! — кузен отступил еще дальше от опасного стойла. Под ржание — пока еще негромкое — завозившихся в соседних денниках товарищей Вихря…

Пистолет дрогнул — всего на миг!

Ирия молнией пригнулась за перегородку Седого. Слабая защита, но хоть какая-то!

Рука сама метнулась к пистолету у пояса — стремительно… Безнадежно медленно. Уже опаздывая…

Неужели — сейчас?!

Как невозможно медленно взводится курок…

Как всё глупо! Неужели Эйда умрет лишь потому, что озверевший без женщин кретин вовремя не нашел подходящую служанку?

Треск дерева — в щепы! Оглушающе-бешеный рев Вихря… Привязь — не для диких, свободных зверей!

Темный силуэт спасительной громадой взвивается на дыбы. И летит на врага…

Люсьен шарахнулся назад, перекидывает прицел на коня…

Нужно успеть! Если хочешь жить. И чтобы жила Эйда…

Два выстрела слились в оглушающий грохот — и уже не промазать! Ни одному из стрелков…

Не успела. Опять опоздала. Неотвратимо!

Погибающее ржание бьет — в душу, в сердце, в леденеющую кровь. Болью взрезает разум…

«Спасибо, друг, спасибо, я никогда не забуду!..»

Луна тоже не забывает…

«Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь…»

«Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро…»

«Древние боги еще реже прощают глупцов, чем предателей, Ирия…»

«Ты не умрешь… — знакомо шелестит серебристый голосок. Пробуждает в давно умершей душе древнее безумие. И расправляются сухие нетопыриные крылья… — Ты будешь жива и здорова. Ты, Эйда, Иден, Чарли, дядя Ив, Серж, злой старик, его жена и их сын. Никто из дорогих тебе людей не умрет и не пострадает. Судьба возьмет иную плату. Ты узнаешь, какую. Ты готова?..»

Медленно — стремительно? — отпускает хрустальный звон.

Рваные осколки лунных бликов, чернота утоптанной соломы. Бессильно оседают две тени. Темная конская — набок. Человеческая — подрубленным деревом.

Жалобно гаснет ржание.

Тело отца на темном ковре, тело Вихря на прелой соломе…

«Судьба возьмет иную плату…»

И мрачная фигура Ральфа Тенмара заслоняет серый просвет конюшни.

Эпилог

Эвитан, Лютена.

1

Бертольд Ревинтер не стал на это Воцарение вызывать в столицу сыновей. Зачем?

И не затруднился никого пригласить к себе.

Хватит с него и обязательного королевского приема! Увы — от официального торжества не отвертеться. Воцарение Зимы министр финансов и один из восьми Регентов обязан встретить в обществе королевской семьи и членов Совета. Обожающих друг друга, как ядовитые южные пауки в одном сосуде.

Бертольд Ревинтер честно пробыл вышеуказанным насекомым положенное время. Но долгая зимняя ночь еще не завершилась. Еще осталось время для одиночества и размышлений.

Бокал вина, алое кресло алого кабинета.

А старый герцог Тенмар, давний враг, сейчас тоже наверняка один. Странно, Тенмарский Дракон старше Ревинтера на целое поколение. А их дети — сверстники. Трое законных сыновей было у герцога Тенмара. И столько же родилось у самого Бертольда.

Пожалуй, Ральф Тенмар — как раз тот единственный в подлунном мире, кто мог бы понять. Если бы захотел.

«У нас обоих дети в Квирине, мы оба хотим вернуть их назад. Давайте объединим усилия».

Ревинтер чуть усмехнулся, отпивая первый, самый сладкий глоток. Потом останется только горечь.

А те слова не будут сказаны никогда. Смертельные враги мирятся лишь в романах Альдо Китуа или великого Артура Ленна. В тех, которыми так зачитывался в детстве Роджер.

Мирятся, жмут друг другу руки и дальше сражаются плечом к плечу. А в жизни — рвут друг другу глотки. И не разжимают зубов и когтей — пока из одного или обоих не вытечет по капле жизнь. Или пока обоих не прикончит кто-то третий — более умный. Или подлый.

В книжные истории уже не верит и младший сын — отец отучил. Но даже Бертольд Ревинтер одну ночь в году может позволить себе помечтать. Ибо кто еще поймет тебя так, как смертельный враг?

Наверное, Ревинтер стал суеверен — раз торгуется с судьбой. Иначе зачем позволил вести о сыне просочиться к отцу? Дескать, вот вам Анри — сохраните мне Роджера?

А почему бы и нет? Вдруг и с высшими силами можно договориться? И жаль, не придет сам Темный. Уж Ревинтер нашел бы для него подходящую цену.

И это тоже — заблуждения ночи. Единственной в году. Считавшейся священной еще в незапамятные века.

В Темного Бертольд Ревинтер не верил никогда. Как и в Творца. И иногда об этом жалел. Не о собственной трезвости взглядов, а об отсутствии настоящей высшей силы. О ком-то, кто точно умнее и проницательнее тебя. И при этом не враг.

А вино начинает горчить. Ревинтер, увы, — не южанин. Ему привычнее белые сорта, это просто сегодня…

О старике сведения поступают исправно. Жив, но сильно сдал. Ненавидит и проклинает бастардов, признанных еще при жизни законных сыновей.

Вернул из монастыря самолично отправленную туда племянницу. Поселил в своем старинном логове. С бойницами и навесным мостом.

Вот радости-то юной девушке — хоронить себя в обществе двух стариков! Хотя в аббатстве еще хуже. Любит эта старая знать родственниц по храмам распихивать.

Эдак, пожалуй, враг и умрет. И что тогда? Тенмар — Эрику Ормхеймскому? Не жирно ли? На незаконного «принца» и так управы нет. А уж если он еще и вторую герцогскую корону наденет…

Не говоря уже об Анри, графе Тэне… Старик почти два года считал сына погибшим, но Ревинтер-то — нет. Анри Тенмар умудрился не только выжить у ядовитых союзничков, но и весь отряд сохранить. Пожалуй, Бертольд его недооценил — сынок удался в папеньку.

А тут еще Роджер! Именно узнав о сыне, обычно выдержанный и хладнокровный министр поторопился с решением. Поторопился требовать выдачи и смертной казни для укрывшихся в Квирине мятежников. Сразу — как добился помилования для Роджера.

Так серьезно он еще не ошибался! Даже когда втянул Джерри в авантюру, едва не погубившую мальчика. Там хоть всё было ясно — хотел как лучше. Потому что старшие получат титулы и земли. А младший и самый любимый — ничего. А Лиар так и просился, чтобы прибрали к рукам!

Знать бы, что спустя всего месяц после несостоявшейся казни заложников апоплексический удар скосит сорокалетнего троюродного кузена… Тот ведь обещал прожить еще лет тридцать. Но вдруг отправился в Светлый Ирий. А Роджер получил титул виконта Николса. Вместе с неплохими владениями.

Нет, Бертольд всё равно рискнул бы. Дело того стоило. Не просчитан был лишь Всеслав.

Впрочем, не всё еще потеряно. Теперь-то точно — не всё.

А вот чего стоила весть, что Анри Тенмар определил Роджера в гладиаторы… По праву старшего офицера.

Темный побери Эвитанский Военный Устав! Бертольд давно бы его изменил — если б знал, что понадобится. А теперь поздно — законы обратной силы не имеют. Да и попробуй заставь подчиниться новой редакции Квирину!

Ревинтер заработал тогда немало седых волос. А при получении кошмарной новости — едва не умер от сердечного приступа. Сил хватило лишь не упасть прямо на Совете. Перед всеми этими злорадными харями! Зато дома…

А чего стоили последующие недели? Каждый день ждать вести о смерти Роджера! И не знать: не пора ли уже молиться неведомо кому о смерти сына, но — быстрой?

Потому как сам Ревинтер на месте молодого Тенмара как раз быстрой бы и не дал. За семью и за любого из дорогих людей — стер бы в порошок. Да и за себя.

Почти ежедневно — новое письмо от шпионов. Никогда Бертольд так часто их не дергал! И после каждой вести — невероятное облегчение, что Роджер — еще среди живых.

Облегчение. Вприкуску с едва подавляемым ужасом — письмо шло три недели. И даже если многажды проверенный соглядатай скажет «жив-здоров» — Джерри уже может быть в светлом Ирие. Потому что почта слишком долго…

На месте Тенмара Ревинтер убил бы врага, не колеблясь. Но на своем отчаянно надеялся на пощаду. На то, что старший сын герцога-дракона похож на отца лишь внешне. На отца в его двадцать семь — двадцать восемь лет. В те годы молодой Ральф был особенно жесток и беспощаден.

Если нужно — Бертольд добьется помилования хоть для всех эвитанских мятежников. Так же легко, как прежде — смертного приговора.

А когда прощение будет — можно действовать через Патриарший Престол. Молить Его Святейшество о милосердии. Через Патриарха предлагать Квирине выкуп.

Или воспользоваться победами Всеслава. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Можно потребовать вернуть благородных дворян Эвитана домой бесплатно.

Да и чем они опасны? Без армии и сторонников? А таковых у них за два года поубавилось сильно. Большинство понимает — худой мир лучше доброй ссоры.

Поймут и эти. А для особо несговорчивых есть яд и кинжалы наемных убийц.

Если единственный способ вернуть домой сына — добиться выдачи Тенмара со всей его шайкой, значит — так и сделаем. Если для возвращения эмигрантов необходимо их помиловать — помилуем.

Это — куда проще, чем требовать от квиринских шпионов убийства Анри Тенмара. А заодно и всех его офицеров.

Да и смерть подполковника — не только бесполезна, но и фатальна. Тогда Роджер точно не доживет до возвращения в Эвитан!

Сама эта мысль приводит в содрогание и сейчас. Но правде нужно смотреть в глаза. Они там все ненавидят Джерри угольно-черной ненавистью… Взращенной на пепле их сожженных жизней. И раз он всё еще жив — то наверняка лишь благодаря Тенмару.

И потом — лучше прощенный и лишенный права покидать родовые владения мятежник, чем усилившийся еще на одно герцогство «принц» Эрик Ормхеймский.

Так пусть старик-герцог получит назад своего теперь уже единственного сына. И счастливо скончается на его руках. Другие старики и не старики тоже счастливо обнимут прощенных родичей. А Бертольд Ревинтер вернет домой Роджера.

Да и Лиар никуда не денется. Если всё выйдет как надо. Не исключено, что к весне Ревинтер получит всё и всех…

Не сглазить бы будущую удачу преждевременными прожектами! Даже самые точные планы сбываются далеко не всегда. А тут — попробуй что-нибудь рассчитай!

И лучше подумать еще раз. Тщательно и скрупулезно. Взвесить всё.

Чего он не предусмотрел на этот раз? Опять Всеслава? Нет, наоборот. Словеонский князь станет тем, кто избавит своего врага от Леона Таррента.

Конечно, Роджер вроде как потерял права на Лиар. Бывшая захудалая дворянка, бывшая баронесса и нынешняя вдовая графиня решила, что всё учла.

И напрасно. Потому что ничего мы не проиграли — как недавно выяснилось. Из весьма надежного источника.

Лиар то точно почти наверняка — нет. Хуже, если проиграли Роджера!

Ну вот, опять! Вот так — гонишь мысли, гонишь…

А вино горчит еще сильнее — будто пьешь за упокой. А за него — еще время не пришло.

Всеслав в порошок сотрет Леона Таррента. Едва поймет, что приговорил к смерти не того. Или не всех.

Так что подленькому мальчишке — конец. Правда, остаются еще Чарльз и его мамаша. А она нынче — в фаворе у короля.

Причем здесь и винить некого. Сам устраивал аудиенцию. Полина — умна и хитра, не стоило об этом забывать.

Но сегодня — в фаворе, а завтра — уже нет. Жизнь долгая. А подыскать свидетелей супружеской измены прекрасной Полины с… зачем конюхом? — каким-нибудь мелким дворянином, живущим по соседству — совсем нетрудно. Зачем бастарду титул?

Но даже если с Лиаром не выйдет — всё равно Ревинтер послал туда людей не зря. Это свихнувшаяся от собственной родовитости старая знать разбрасывается родной кровью. Вот пусть они и запирают по монастырям дочерей, вышвыривают в приюты незаконнорожденных внуков. Или еще как с жиру бесятся — их дело. А вот мерзавец и негодяй Бертольд Ревинтер так поступать не станет. С чужими — пожалуйста. А уж наше — отдайте нам.

А если с Джерри что-нибудь… Тогда — это единственное, что от него…

Бертольд удивленно взглянул на лопнувший в руке бокал. Кроваво-красный ручей течет по столу, по старой расписке, по дорогой книге…

Ничего, Гиавер не обидится. Ревинтер отряхнул «Хроники» и поставил сушиться раскрытыми. А затем размеренными, выверенными движениями наполнил новый бокал. До краев. Не пролив ни капли.

Выпитое залпом вино горячей волной разошлось по жилам. Заставило позорно отступить панику. И превратило дрогнувшего отца обратно в здравомыслящего политика.

Если даже мысль допустишь о поражении — можешь в потерпевших его себя и числить. Так говорил Гиавер. И он сотню раз прав — хоть был не политиком, а ученым.

Великий Гиавер, живший триста лет назад. Его строки поистине заслуживают обрамления из тёмно-рубиновой каймы.

Алый кабинет, алое кресло. Почему сегодня Ревинтер выбрал именно их?

Часы пробили три, а значит — пора прощаться с ушедшими навек врагами. Да, Бертольд по-настоящему не верил ни во что. Но некоторые обряды соблюдал. На Воцарение Зимы поминают врагов, а с друзьями прощаются весной. В первую ночь Месяца Сердца Весны…

— За тебя, Ирия Таррент! — Вино горчит, как слёзы воина над смертью побратима. — Знаешь, почему ты должна была умереть?

Ревинтер прожил достаточно долгую и насыщенную жизнь. Женщины, похожие на зеленоглазую дочь Карлотты Таррент, ему встречались. Такие идут по жизни, разрушая на пути всё. Влюбляются в них многие — мучительно, безнадежно, отчаянно.

Увы, парадокс, но правда: вся красота досталась старшей дочери Эдварда Таррента, а кавалеры сходили бы с ума по средней. Года через два-три.

Жаль, Ирия Таррент была врагом. С годами из нее вышел бы неплохой союзник. До поры до времени — пока нужна.

Увы, такие не прощают. По крайней мере — пока глотку не порвут. Потом простят — на очередных поминках Воцарения Зимы.

Через год-два Ирия Таррент вышла бы замуж. И ее муж стал бы смертельным врагом Ревинтеров.

Стал бы — стал бы, здесь можно не сомневаться. И хорошо, если барон. А вдруг — граф или герцог?

Да и в любовники она выбирала бы лишь наиболее значительных и полезных мужчин. Превращая и их во врагов семьи Ревинтер.

Вторая Карлотта, но без лишней подлости, погубившей первую. Цинично-ледяная, расчетливая, смертельно-опасная стерва. Года через три она бы уже не лицо царапала и не пощечины раздавала. Нет, просчитала бы интригу до мелочей, заручилась покровителем повлиятельней. И нанесла настоящий удар! Роковой.

— Ирия, ты должна была умереть, — повторил Бертольд Ревинтер. — За то, кем могла стать. Прощай. Покойся с миром.

Конечно, по обычаю сначала пьют за графов, а не за их дочерей. Но от девчонки вреда случилось бы больше — вот и вспомнилась первой.

— Эдвард Таррент, не я убил тебя, но ты умер очень вовремя. Прощай. Покойся с миром. Как ни странно, но отомщу за тебя именно я.

Вино горчит всё меньше — так тоже бывает.

Бертольд не шутил и не лгал. Поминать покойных следует без тени насмешки или иронии. Врагов лучше злить только земных. А Ревинтер рассчитывал пережить еще немало новых Воцарений. И в следующее — выпить за Леона Таррента. А то еще и за Полину Лигуа нир Кито, нир Таррент.

Путь Гладиаторов

Птицы летели по небу Свободно и беззаботно. Но наступало время Их прерывать полеты. Их собирать в мешочки, Кости бросать собакам. Но птицы летели по небу, Не ведая вовсе страха. Птицы летели по небу, Я был их очарован полетом. А други мои уже цели Себе избирали охотно. Я выбрал одну из сотни. Она красивее казалась… Я выбрал одну из сотни — И сердце мое оборвалось. Оборвалось. Не важно. Суть, она ведь не в этом: Я просто смотрел впервые, Глазами смотрел поэта. Но подступало время, Когда ничего не исправишь, Когда ничего не воротишь… И вот уж стрелять мы стали. …Мне бы лететь хотелось С той птицей далекой рядом, Но вот беда: я — охотник, А значит — стрелять мне надо. Алексей Игнахин.

Часть первая. Поединок

Удар. И тьма. И чей-то взгляд, И вой сирены. Какой-то бой: чужой отряд, Чужие стены. Алькор (Светлана Никифорова).

Глава первая

Ночь Воцарения Зимы. Эвитан, Тенмар.

1

Всё повторяется. Четыре месяца назад — окровавленный нож. Теперь — дымящийся пистолет. Только на сей раз обвинение не будет ложным. Хоть третий смертный приговор вынесут за дело.

Ирия поспешно ухватила второй пистолет. Левой рукой. В цель ею не попадешь, но вот в себя… До плахи дочь лорда Таррента не доживет!

— Иди сюда! — не терпящим возражения тоном велел герцог.

Девушка мотнула головой. Оттуда ему ее не остановить.

— Лучше умереть самой!

Прости, Эйда, но спасать тебя некому. Потому что твоя сестра — все-таки дура.

— У меня нет времени. Сюда! То, из чего стреляла, — тоже!

И Ирия пошла.

Мимо лежащего навзничь Люсьена — как же жутко выглядит выстрел в голову! Мимо — стараясь не наступить на забрызганную кровью солому. И на…

Мимо умирающих глаз Вихря, погибшего за Ирию Таррент. За ее дурость! Опять — из-за нее…

Старик забрал у глупой девчонки оба пистолета. Разряженный — швырнул в солому рядом с Люсьеном. Второй — заткнул себе за пояс. И соизволил обернуться к «племяннице»:

— Молчи! — В голосе — лиарский лед. — Говорить буду я.

Ирия не возразила. Сил осталось только опуститься на солому — рядом с Вихрем. Положить на колени его черную голову. И, борясь со слезами, уткнуться лицом в густую гриву.

В присутствии врагов не плачут. Но вот над мертвыми друзьями…

2

Факелы, факелы, факелы… Казнят всегда при свете. Тогда за окнами Ауэнта был весенний — такой солнечный! — день. Теперь — зимняя ночь.

Багровые отблески — факелов, бледно-золотые — десятков свечей. В зале — толпа народу, но ярче всех высвечены двое — в центре старинного зала. Лживый герцог и его лживая племянница.

Ральфу Тенмару кровавый отсвет на лице врать не мешает. А ей?

— Родители не научили моего внука не брать чужого. Он собирался украсть лучшего коня своего деда. Но не учел, что Вихрь не любит чужих! И что я плохо сплю по ночам.

Это объяснение проглотили все. Пришлось. Люсьен Гамэль пытался выкрасть Вихря. Очевидно, чтобы продать и рассчитаться с карточными долгами. Преданный хозяину конь взбесился и едва не убил незадачливого похитителя. Люсьен, защищаясь, выстрелил в Вихря. А при виде деда, заставшего злодея-внука на месте преступления, — застрелился сам. Чтобы не идти под суд.

— Почему вы не остановили его?! — Некрасивое лицо крысы-мамаши залито слезами. И сейчас ее действительно жаль. — Неужели вы и в самом деле сдали бы его властям? Неужели вам не жаль родного внука?! — она уже кричит диким зверем.

Как на ее месте любая мать. Кроме Карлотты.

Ирия застыла рядом со старым герцогом — в центре еще более старого зала. И больше нет лошадиной гривы — спрятать лицо.

Значит, придется держаться так. Представить, что на лице — маска. И как она стягивает черты. Не позволяет выдать ужас и вину…

— Жаль? Мне жаль, что я взял на прогулку племянницу! — холодно отчеканил герцог, сейчас до безумия похожий на собственный портрет. Тот самый. — Подобное зрелище — не для женских глаз и ушей.

На этом всем пришлось разойтись. Кому спать, кому — до полудня взахлеб обсуждать свежую сплетню. А кому и рыдать. Как когда-то сама Ирия — в Ауэнте. Вспоминая Анри. Или в монастыре — раз за разом видя в кошмарах залитый кровью ковер и нож в груди отца. И потом — просыпаясь и вспоминая: всё это — не сон.

Старый герцог пожелал уйти сразу после своей вдохновенной речи. Вдвоем с «единственной, кто согревает его старость» — с племянницей. Которой, как подозревала Ирия, он сейчас закатит редкостную трепку. Вполне заслуженную.

— Он всё знал, — быстро проговорила девушка, едва старик закрыл за ними дверь в свои покои. — Про меня.

— Значит — хорошо, что не успел ни с кем поделиться.

— Не успел?

— Если б успел — его родители сейчас не смолчали бы. Любому притворству есть предел… Садись. И рассказывай. Про Люсьена Гамэля. Куда ездила — узнаю сам, так что это можешь пропустить.

Выслушал Ральф Тенмар молча. На чеканном лице не дрогнул ни единый мускул.

— Как вы думаете, кто ему…

— «Кто ему»? — передразнил герцог. — Твоя Мари — любовница юного Гамэля.

— Но я ей… Не убивайте Мари! — Ирию затрясло так, что зубы застучали.

Возвращается лихорадка?

— Пей! — В руке девушки оказался бокал вина. А сам герцог и не думает садиться. Меряет комнату широкими размашистыми шагами. — У дураков тоже бывают озарения. Если подсчитать, Ирэн Вегрэ выехала из монастыря примерно тогда же, когда утонула Ирия Таррент. А уж когда именно вернулась моя племянница, глупышка Мари могла разболтать Люсьену подробно…

Да, наверное. Затуманенный пережитым шоком рассудок соображает плохо… Но что-то не так! Опять.

Что и с кем?

«Выпьешь, может выйдет толк… Ветер, кровь и серебро…»

Кровь. Карлотта… При чём здесь она?

Джек… А он — при чём?

Неразбавленное вино шумит в голове, будоражит непонятную тревогу… и мешает думать.

— Вы оставите мне Мари?!

— Конечно — если она тебе еще нужна. Сама по себе глупышка-служанка — не опасна. Ты неплохо стреляешь. Но дала захватить себя врасплох. Подобное — недопустимо. Сегодня — отдыхай. С завтрашнего утра я сам начну тебя учить.

— Стрелять?

— Стрелять. Драться. Фехтовать.

— Благодарю вас.

Уже в дверях Ирия решилась:

— Почему вы сегодня спасли меня?

— Я — старик! — как на портрете вскинул гордую голову Ральф Тенмар. — Но даже я еще могу защитить женщину моего сына.

3

Что-то не так!

Бьет дрожь в жарко протопленной комнате. Под тремя меховыми одеялами.

В висках шумит Альварен. И тупо ноет шрам на плече. Как у дряхлого ветерана — в сырую погоду.

Ни согреться, ни уснуть. И дело здесь вовсе не в старике. Не только в нем.

Ральф Тенмар — негодяй. И совершил непростительную подлость по отношению к Карлотте.

Но Ирию — спас. И теперь, по всем законам чести и благородства, ей следует умереть, но защищать его…

Опять — не то. Что тогда?!

«Ветер, кровь и серебро…»

Джек… Карлотта… Ирэн… Почему еще и она?

«… — А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, если я воспользуюсь ее именем?

— Она пока не собирается покидать монастырь…»

«… — Если б успел — его родители сейчас не смолчали бы…»

«… — Твоя Мари — любовница юного Гамэля…»

«… — Старый герцог всегда убивает тех, кто ему опасен…»

Мари могла быть любовницей «юного Гамэля». Даже почти наверняка — была.

Глупышка-служанка могла разболтать любовнику всё, что знала. Если он правильно задал вопросы.

Люсьен, туповатый и изрядно пьяный, мог догадаться, что Ирэн Вегрэ и Ирия Таррент — одно лицо…

А еще Ирэн (настоящая!) могла утонуть в Альварене сама. Пошла и утонула. А что изрядно мешала планам Карлотты — совпадение.

Как и что Люсьен Гамэль — единственный сын старшего из тенмарских бастардов. Самого наглого. И больше всех жаждущего титула.

Карлотта, без сомнения, могла поверить, что Ирэн будет молчать. Ну и Ральф Тенмар мог предположить, что Люсьен узнал всё недавно. И еще никому не рассказал.

Конечно — предположить, а не знать точно. И штаны, разрезанные лично Ирией, Гамэль-младший, очевидно, зашил прямо на конюшне. Сам. Потому что те, в которых встретил вернувшуюся из Больших Дубов «баронессу», были целее целого.

Нет, герцог Тенмар — отнюдь не Карлотта Таррент. Он — старше, умнее и опытнее.

«…Это называется… кровью повязать…»

Карлотте не удалось «повязать» Ирию, а вот герцогу — вполне. Рассчитанно, обдуманно и хладнокровно.

Глава вторая

Начало Месяца Сердца Зимы. Аравинт, Дамарра. — Эвитан, Лиар.

1

Солнце не всегда знаменует радость. Ему всё равно, что освещать: праздник или казнь.

Но сегодня — светло везде. На улице, в храме, в сердцах собравшихся людей…

— Согласен ли ты, Витольд Тервилль, взять в жены Александру Илладэн и пребывать с нею в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?

— Да. — Витольд сейчас — серьезнее Грегори.

— Согласна ли ты, Александра Илладэн, взять в мужья Витольда Тервилля и пребывать с ним в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?

— Да… — А Алекса на своей свадьбе — прекраснее всех дам подзвездного мира. И не только глазами Вита.

Счастливая женщина — всегда прекрасна.

— Властью, данною мне Творцом всего Сущего, Милосердным и Всепрощающим, объявляю вас мужем и женой…

С места посажёной матери Кармэн с непривычным умилением наблюдала, как счастливый жених (уже супруг!) Витольд поднимает прозрачную вуаль над смущенным личиком Алексы. Такой сейчас хорошенькой.

И пара сливается в поцелуе. Пожалуй, слишком затянувшемся для церковного обряда — судя по понимающим улыбкам гостей. И по чуть заметной доброй усмешке пожилого епископа. Лично Кармелитой уговоренного провести венчание.

Впрочем, долгих просьб не понадобилось.

Дядюшка — посаженый отец — бросил на Кармэн вопросительный взгляд.

Лед сломан. Отныне король Аравинта Георг вовсю советуется с племянницей. Практически по всем политическим вопросам. Тот разговор превратил их в сообщников.

Катается в Дамарру личная советница короля теперь чуть не каждый день. Но лучше так, чем добывать новости по крупицам.

Гораздо лучше и безопаснее. Это позволяет — почти! — быть уверенной, что Его Величество Георг Третий ничего не сделает за ее спиной.

И нет уверенности ни в чём другом. Кармэн Вальданэ — политик не лучший, чем сам дядя. За него долгие годы всё решал отец. За нее — даже не муж, а дядя по отцу, Арно Ильдани. Всех это устраивало.

Только ни благородного принца Арно, ни жестокого интригана Франциска Железного больше нет среди живых!

Кармелита чуть заметно кивнула дяде: да, завтра. Завтра, во второй день Месяца Сердца Зимы король Аравинта Георг Третий объявит герцога Виктора Вальданэ своим наследником. В присутствии послов всех трех очень хищных держав.

А бедняжка Арабелла, проревевшая столько ночей подряд, наденет кольцо Константина Кантизина. Обручальное, что никогда не станет брачным. Дочь об этом знает. Как и Грегори.

Но Белла плачет всё равно. Тайком. Ночью — в подушку.

Выдача врагу брата — или помолвка сестры с сыном врага. Выбор — слишком неравноценен. И Арабелле об этом известно.

А Иоанн Кантизин — всё же не так уж уверен в себе. Раз вообще предложил Георгу Ларнуа выбирать.

Лицо дяди просветлело. Вот и хорошо. А чего боялся — что Кармэн отступит? Так некуда. Равно, как и бежать.

Вдовствующая герцогиня незаметно прикусила губу. И перевела взгляд на новобрачных. Их сейчас наперебой поздравляют все.

Первой — конечно, Элгэ. А с нее не сводит глаз Виктор.

Младшая герцогиня Илладэн и вообще-то — необычайно хороша. А уж сегодня… Новое платье из темно-зеленого бархата струится морской волной. А изумрудное колье так идет к ее ярко-зеленым глазам…

А еще Элгэ освещает отблеск счастья Алексы. Как и любого, кто искренне за нее счастлив.

Виктор, быстро расцеловав невесту, встал к ее сестре слишком близко. Куда ближе, чем дозволяют приличия.

А почему бы и нет? Элгэ — не дура и не курица.

Да и чем плоха герцогиня Илладэн в жены наследному принцу? Если кому и удастся дотащить упрямого Виктора до алтаря — то только ей.

Тем более — Александра только что пристроена. Можно с чистой совестью сватать младшую.

Элгэ в Месяце Заката Весны исполнится семнадцать. Вполне подходящий возраст. Сама Кармэн вообще выскочила в пятнадцать… Но это еще не значит, что и другие должны следовать ее примеру. Выгрызть бы для Арабеллы шанс выбирать подольше!

Дочка, забывшая сегодня о слезах, вихрем подлетела к Алексе. В своей обычной непосредственной манере. Мигом расцеловала, вручила цветы, чмокнула Витольда. И вернулась назад — к Грегори.

Дядюшка нахмурился — дочери положено стоять рядом с матерью. Чинно и благородно.

Конечно, сыну — тоже. Но он — мужчина, а Белла — девица. И почти просватанная невеста. Нужно думать о репутации.

Но разве может Кармэн отказать собственной несчастной девочке? И так уже втравленной взрослыми в грязные политические игры.

Вдовствующая герцогиня Вальданэ поймала вызывающий взгляд дочери. И слегка подмигнула.

Вот уж за что Кармэн никогда не станет ругать ни Виктора, ни Арабеллу — так это за нарушение занудных приличий. Придуманных какими-то заплесневелыми ханжами.

Нарушайте, сколько влезет.

Есть в кого, в конце концов! Вик и Белла — дети Кармэн Ларнуа и Алексиса Зордеса-Вальданэ!

Какие серьезные глаза у Гора, Творец милосердный! Над парнем будто меч занесенный висит.

Что чистая правда. Меч. Эвитанский. Не дремлет. Ждет шанса неотвратимо опуститься.

Кармелита поискала взглядом еще одну воспитанницу. Та явно собралась подойти к счастливой чете последней.

Нашла. Элен Контэ невозможно грустным взглядом следит за Виктором. Тоже сегодня (да и всегда) весьма привлекательным. Есть в кого.

Ну вот… И кто у нас тут многоопытная мамаша и опекунша? У себя под носом влюбленную девицу не заметила. И по кому бы сохла — по твоему собственному сыну, горе-мать! И ведь не вчера началось…

Ладно, на сегодня можно забыть о политике. Сейчас будут песни и танцы. Вчера не наплясались — и правильно!

А в середине праздника — проводы молодых на первую брачную ночь…

Если первую. Еще вчера Кармэн поручилась бы за собственную интуицию. Но после того, как у себя под носом прохлопала Элениту…

2

Мало принять твердое решение ехать в Лютену. Сначала нужно разобраться с самыми неотложными делами. И одно из них — Иден.

Не оставлять же ее одну в замке! И не тащить же с собой в Лютену. Значит — придется что-то решать.

Не достигший восемнадцати лет брат становится опекуном младших сестер, только если нет другой кровной родни. В случае Леона есть дядя Ив. Его племянник в последний раз видел года в четыре.

Полина — не родная мать Иден. Так что предпочтение наверняка отдали бы дяде. Если бы он вздумал настаивать.

Но Ива Криделя, похоже, не интересуют дела детей сестры. И хорошо. Неизвестно, что Иден способна ему наболтать.

А Полина еще до отъезда обещала Леону, что он всегда может на нее рассчитывать. В любой ситуации.

Самый простой выход — монастырь. Идеальное место для некрасивых девиц без богатого приданого. Но тогда, пожалуй, дядя Ив всё же сунется не в свое дело. Он ведь не знает Иден!

Да и неизвестно, что выкинет мать. После разговора с бывшей Карлоттой Таррент Леон не раз вздрагивал по ночам. Мучился неотвязными кошмарами.

В итоге — для некрасивой сестры пришлось искать будущего мужа. Впрочем, не зря говорят: нет простого выхода — найди еще проще.

Гордячка Ирия осенью отвергла жениха, готового взять в жены даже ее. Конечно, Стивен Алакл не блещет ни умом, ни красотой. Но здесь они с Ирией прекрасно подошли бы друг другу. А теперь ему еще замечательнее подойдет серая мышка Иден. Глуповатая и угрюмая.

Не откладывая в долгий ящик, Леон написал барону Алаклу. И через пять дней тот уже сидел в кабинете лорда Таррента. Новом — отделанном в темных тонах. Вполне соответствующем трауру по отцу.

Будущий родственник с осени раздобрел еще сильнее. И манеры его ухудшились вдвое. Но Леон не собирался после свадьбы видеть господина Алакла так уж часто. Раз в год на какое-нибудь семейное торжество — и хватит. Общество некоторых людей нормальному человеку дольше пяти минут не выдержать. Без желания прибить собеседника.

Впрочем, главное и единственное достоинство Алакла — он по-прежнему желает породниться с Таррентами. И не требует большого приданого.

Свадьбу сговорились сыграть в Месяце Заката Весны. Невесте как раз стукнет четырнадцать. Не тянуть же до Рождения Лета. Иначе ее придется вывозить в свет!

А пока Леон с чистой совестью отправит сестру погостить в семью жениха. Пусть привыкает. И знакомится с будущей свекровью. Готовится плодить десяток жирных детишек с крысиными мордочками. Дети часто берут от родителей самое худшее. Ирия и Иден тому яркий пример. Если в младшенькой вообще есть что-то яркое…

Даже Воцарение Зимы не обрадовало. Какое уж тут веселье — если праздник пришлось провести в обществе опостылевшей Иден! И ее счастливого (или не очень) жениха. Предпочел-то бы жирный тупица дикую кошку, а не серую мышку.

Ничего, пусть радуется — с мышами хлопот меньше!

А еще за столом присутствовала будущая родня. Как раз приехавшая за невестой.

Свекровь (поперек себя шире) и шарообразный кузен Алакла. Переплюнувший по части обжорства и отвратительных манер даже Стивена.

Невесту приодели в старое серебристое платье Полины. Не идущее Иден совершенно. Еще бы бесцветным мышам вообще что-то шло!

Угрюмая сестра вяло ковыряла вилкой в тарелке. И иногда подносила ко рту серебряный кубок. Но и тарелка, и кубок остались почти нетронутыми.

Вряд ли глупую дурнушку радует брак с жирным мужланом. Но сама должна понимать — лучшей партии для некрасивой девицы из семьи с испорченной репутацией не найти. А Леон и тратить время на поиски не собирается. Общество Иден его тяготит!

Младшая из сестер никогда не была болтливой. Так что молчит и избегает брата она не больше, чем раньше.

Но сам он вовсе не жаждет думать и гадать: осуждает его Иден или просто молчит? Такие вот тихони и подсыпают тайком в кубки крысиный яд! Леон об этом часто читал в детстве. И не раз потом мерещилось, что его отравили за обедом или ужином…

Так что чем дальше будет Иден — тем лучше. Пусть скажет спасибо, что не монастырь!

Жизнь — не сказка. Особенно для глупых, угрюмых, непривлекательных девиц. И чем скорее Иден это усвоит — тем лучше. Чего достойна столь бестолковая сестра? Даже не способная понять, что ее поведение не радует брата?

Всего двести лет назад заподозренного в злоумышлении родственника глава семьи имел право немедленно запереть в темнице. До конца дней преступника.

Да что там — в прежние времена патриарх рода волен был убить ослушавшегося брата, сестру, сына, дочь… И самые строгие законы карали дерзнувшего поднять руку на сеньора.

Воистину, нынешний век разбаловал всех! Еще два века назад дочерей выдавали замуж в двенадцать. Что сказали бы люди того времени об инфантильной девице почти двумя годами старше?

На третий День Воцарения Леон наконец выпроводил родственников. Да и сам засобирался в дорогу.

Будь что будет. Но он не может и дальше пребывать в разлуке с Полиной! И позволять хрупкой женщине в одиночку рисковать собой!

Хватит отсиживаться в безопасном поместье! Они вместе разделили все опасности. И если будет нужно — вместе и погибнут!

3

Александра облила слезами поочередно Кармэн, Арабеллу и Элен. Хоть бы Вита своего пожалела. Парень не знает, куда глаза девать. Будто не в родовой замок молодожены едут, а в пасть к дракону!

Ладно, в чём-то — так и есть. Витольд везет Александру представлять отцу. А живет тот в Эвитане. Так уж вышло.

Но король Аравинта получил от Регентского Совета и Его Ничтожества Карла Третьего письмо. Свидетельствующее, что виконт Витольд Тервилль, сын и наследник графа Оскара Адора, волен вернуться в Эвитан. В любое время.

Будь Вит участником восстания — другое дело. Но он всего лишь сопровождал опальную герцогиню в изгнание. Такое можно простить. Учитывая заслуги его отца перед Регентским Советом.

А отец-то уж точно всегда служил королевской семье верой и правдой. А когда требовалось — и кривдой.

А герцогинь Илладэн и вовсе никто и никогда не объявлял вне закона. Что они последовали за опекуншей — их частное дело. Девушки могут вернуться и поселиться в доме дяди — Валериана Мальзери. Тоже — в любое время, когда заблагорассудится.

Тогда откуда эта подспудная тревога? Никак не проходит. Глухой серой тучей омрачает солнечный день.

Ты просто слишком много повидала в жизни, Кармэн Зордес-Вальданэ, урожденная Ларнуа. В том числе — плохого. А уж в последние годы — и вовсе через край!

Сомневалась в дяде, а оказалось — зря. Воистину, кто хоть раз хлебнул кипящего молока — не один год потом дует на прохладную колодезную воду.

Алекса плачет. Вит переминается с ноги на ногу. Элгэ теряет терпение. А Белла выжидающе поглядывает на мать: может, ну ее — эту поездку?

И, кажется, только вчера дерзкая девчонка Кармелита входила в церковь — под руку с Арно Ильдани. Родным дядей и посажёным отцом.

Вчера… Больше двадцати лет назад!

Только ей не нужно было никуда уезжать. Ни из какого родного дома. Из него она удрала года на два раньше.

Впрочем, кто мешает Витольду и Александре потом вернуться в Аравинт? Если граф Адор вдруг не примет невестку?

Разве что война начнется. Так тогда им точно лучше быть от Аравинта подальше.

Да и будь граф хоть трижды самодур — с чего вдруг не пустит в дом родного сына? Только что породнившегося сразу с двумя знатнейшими семьями Эвитана?

Не примет — после того, как сам прислал письмо с благословением? Совсем Кармэн одурела со своими страхами! Алексис бы долго смеялся. Как почти всегда. Пока был жив… Тогда она и сама смеялась часто.

— Ну, хватит! — вдовствующая герцогиня отстранила, наконец, счастливую супругу виконта Тервилля.

Счастливую — вчера, позавчера, сегодня утром. А сейчас — зареванную.

— Как я буду… без вас?! — выдавила сквозь рыдания Александра. — Как?!..

— Ну, Алекса, с тобой же едет Витольд, ты что? И тебя сопровождает Элгэ.

Которая вернется сразу — едва новая виконтесса Тервилль обживется в родовом гнезде Адоров. И подробно расскажет — если обживется Алекса не совсем счастливо.

— Благословите! — Александра рухнула на колени прямо на дорогу. Как романическая доченька пред романической маменькой.

В новом дорожном платье. Хорошо хоть — не ниц!

— Благословляю! — Кармэн торопливо подняла девушку с колен и обняла.

И зря. Алекса разразилась таким потоком рыданий, что Витольд уже всерьез предложил отсрочить отъезд. И вызвался немедля отписать папеньке, что слабое здоровье не позволяет новобрачной совершить путешествие сейчас.

Но тут уже Алекса неожиданно взяла себя в руки. Отстранилась от Кармэн, пообещала написать «сразу, как приедем… нет, из первой же гостиницы!». Не удержавшись — вновь всхлипнула, но реветь больше не стала.

— Едем! — сама взяла Витольда за руку, порывисто шагнула к карете.

И опять обернулась — уже у самой подножки. Несчастные мокрые глаза глянули в самую душу.

Еще миг — и Кармэн запретила бы им ехать куда бы то ни было. К Темному все три грозящие Аравинту империи! Здесь Александра и Элгэ — хоть под присмотром.

А Аравинт не одну сотню лет стоял. И еще столько простоит. В нынешних границах.

— Алекса, мы едем или нет? — Элгэ в темном мужском костюме для верховой езды легко удерживает в поводу молодую норовистую кобылку-илладийку. Как же той хочется скачки! — Алекса?

Виконтесса потерянно кивнула сестре. И Витольд торопливо подсадил жену в карету. Где Александру уже с полчаса терпеливо ждет служанка.

Сам новобрачный вскочил в седло легче птицы — до чего же красив! Еще легче взлетела на Соколицу Элгэ. Тронулся с места эскорт. В родовых цветах Адоров и Илладэнов.

Кавалькада поплыла мимо стен Арганди. Сильные лошади, молодые всадники, свадебный кортеж…

Так почему же так черно и муторно в душе?

Глава третья

Середина — конец Месяца Сердца Зимы. Эвитан, Лютена — Лиар — Ритэйна.

1

Иоанн Мингил, полномочный посол Мидантийской империи, — высок, грузен и стар. И опасен.

Мидантийский паук наверняка ждал гостя. И вряд ли — одного. Рассчитывал, что явится весь Регентский Совет — в полном составе?

Ну и зря. Обсуждать политику в присутствии Мальзери и Ганна не станет даже Алан Эдингем. Или покойный Эдвард Таррент.

Старый дипломат любит благовония, розовые стены и разноцветных певчих птичек на потолке. Или делает вид. За три минувших года Ревинтер в Мингиле так и не разобрался.

Когда-то посол одобрил смерть Арно Ильдани и Алексиса Зордеса. Еще бы — такая выгода Мидантии…

— Еще вина?

— Пожалуй, да. Благодарю.

Здоровье короля Эвитанского, императора Мидантийского, родственников обоих венценосцев, а заодно всего Совета Регентов — уже обсуждено. Погода — тоже.

Жаль, что всего этого не избежать. Но Иоанн из рода Мингилов — не Полина Лигуа. С ним откровенную сделку не заключишь.

Что ж, пора перейти к здоровью еще одного правящего монарха — Аврелиана Четвертого. Слишком уж затянувшемуся.

— Да, у меня еще не было случая поздравить Его Высочество Константина с помолвкой. Вне всякого сомнения, юная герцогиня Вальданэ — красавица.

— Не сомневаюсь, дочь пошла в мать, — отвесил посол юной Арабелле сомнительный комплимент. — И в отца. — Еще того чище! Может, взаимопонимания добиться легче, чем казалось? — Надеюсь, Арабелла Вальданэ составит счастье моего будущего императора…

Если ветвистые рога и чужие бастарды — счастье, то составит, несомненно.

— …этот брак выгоден и Мидантии, и Аравинту.

Нет, дело всё же плохо. И убирать девчонку уже поздно! Это не спасет Эвитан. Теперь уже умрет не Арабелла Вальданэ, дочь герцога-юбочника и герцогини-шлюхи, а невеста наследника трона Мидантии. Если не удастся договориться, конечно.

— А ее брат отныне согласен удовлетвориться короной Аравинта? Ради счастья сестры, несомненно?

— Мидантия — достаточно сильна, чтобы не бояться потомка династии, незаконно занимавшей престол. — Уже успели доказать незаконность? Быстро. — И уж тем более — не древнейшей в мире империи бояться Аравинта.

Древнейшая вообще-то — Квирина.

Посол, не спеша, отхлебнул из резного хрустального бокала. Безупречная работа еще прошлого века. У Ревинтера таких почти не осталось.

— Кроме того, Его Величество король Георг Третий — еще не стар.

Что ж — всё верно. Кому будет нужен Виктор Вальданэ в сорок лет? Просидевший всю жизнь в наследниках, никогда не воевавший принц маленькой страны? Всё еще независимой — лишь капризом сильных соседей.

Старого мидантийского змея не обманешь. Дурака бы в Эвитан не послали.

С прежним послом договориться было легче. Но тогда герцог Октавиан Мидантийский Барс еще не настолько вертел дряхлым императором.

— И Мидантия — достаточно сильна, чтобы поддержать Аравинт в случае нападения врагов.

А вот это — уже прямая угроза. Ладно, посмотрим, что ты запоешь, старик, когда лишишься всего. В случае удачи Ревинтера — так и будет.

А в случае провала — Эвитан втянется в войну хорошо если не в поколение длиной.

Или короче. Если сторону Мидантии примет Квирина. Хоть с этим императором на троне, хоть со следующим.

— Война за Аравинт выгодна лишь одной стране. — К Темному дипломатию, Ревинтер! Всё равно ты — не Мальзери. — И ее императору. Уже полгода как императору — даже удивительно.

— Мидантийская империя первой в войну не вступит. — посол больше не улыбается. — По крайней мере, при нынешнем императоре Квирины.

Легче, но ненамного. Попробуй удержи взбесившегося Эрика. Если его пришпорят отнюдь не взбесившиеся Мальзери с Ганном…

— Граф Ревинтер, Мидантия не может позволить захватить страну, где живет невеста наследника престола… и ее родные. Император Мидантии не может такого позволить.

Посол — все-таки не враг. И знает, что его императору осталось недолго.

Но всё же Мингил — верен своей стране. Мидантийский Барс умеет подбирать людей.

— Нам тоже не нужна эта война, граф Ревинтер. Но у нас не останется выбора.

Если Эрик и другие Регенты развяжут войну — у Ревинтера его не останется тоже.

2

Дорога до Лютены и в лучшую погоду занимает около трех недель. Так что Леон приготовился скучать и мерзнуть.

Таррентские книги перечитаны еще при жизни отца. А новых юноша закупить не успел.

Он предпочел бы впредь и вовсе не навещать родовые владения. Лютена — гораздо привлекательнее. С ее балами, театром… и иными развлечениями.

А что? Нанять толковых управляющих… Полина может помочь и с этим. Она — умница.

Мысль, чем заняться в столице, раньше посещала Леона часто. Но теперь он твердо знал: когда выйдет срок траура — они с Полиной поженятся!

Прежде юноша думал о гвардии. Но сейчас, когда он — полноправный лорд… Зачем ему это? При дворе можно прекрасно проводить время и без лишних хлопот и докучных обязанностей. Ведь новый лорд Таррент еще ни разу не был даже на балу! На балу, в карточном салоне, на конских скачках, на театральном представлении…

Проклятый отец не придумал ничего лучшего, как заживо хоронить жену и детей в глуши! Не умри он вовремя — неизвестно, чем бы вообще всё закончилось!

Нет уж — отныне порядки в Тарренте изменятся. Новый лорд, в отличие от старого, вести жизнь почти крестьянина не намерен!

Уже на третий день пути все угрозы матери показались глупыми и пустыми. Всё больше расстояние от опостылевшего родного замка. И всё дальше — амалианское аббатство. Вместе с запертой в нем Карлоттой.

Она ничего не может сделать Леону. И никогда уже не сможет!

Раздражает лишь мороз. Из-за него приходится ехать не только в карете, но еще и с дорожной жаровней!

Но с каждым часом (с каждой минутой!) пути — всё ближе встреча с Полиной! А писать письмо возлюбленной удобнее в карете, чем верхом…

К вечеру пятого дня вдали показался очередной постоялый двор. Горячий ужин, подогретое вино, мягкая постель… возможно, смазливая служанка. До Лютены — еще далеко. А перед свадьбой не будет лишним набраться опыта.

Конечно, после смерти отца и отъезда Полины Леон приблизил одну горничную. Немного младше себя — возраста Ирии. Но не тащить же ее с собой в Лютену!

Да и к возвращению возлюбленной желательнее отослать девчонку — обратно в деревню. Во избежание сплетен…

А то еще и принесет в подоле. И выдаст отродье какого-нибудь конюха за барское. Век не отмоешься.

Если понадобится — потом можно найти другую. В Лиаре полно смазливых простолюдинок. А через несколько лет уже новые подрастут…

На шестое утро юноша проснулся, едва рассвело. Окно заиндевело намертво. Не вовремя! Как раз когда нужно выяснить, не идет ли снег.

Если снегопад — можно еще всласть поваляться. Под таким теплым, уютным одеялом…

Леон дунул на оконное стекло. И вот — оно уже освобождается от застарелой мерзлой корки. Как он сам — от прошлого, былых страхов…

Снег идет. Белые хлопья валят с серого неба. Ровным ковром покрывают землю…

Отлично! Можно еще поспать, потом позавтракать. И не спеша прогуляться…

Сильно ли замело двор? Не пора ли уже посылать слуг его расчистить? А то они тут ленивее, чем в родном замке.

Юноша прижался носом к холодному стеклу. Разглядывая изрядно тронутую поземкой дорогу, покрытый белоснежной скатертью двор… Смешно запорошенных всадников…

И понял, что волосы именно сейчас поднимаются вверх. Чтобы встать дыбом!

Они прибыли с противоположной стороны центрального тракта. Леон как-то враз понял — из Лютены, хоть незнакомцы могли явиться из Тенмара, Ланцуа, Ритэйны, Ормхейма, Словеона. Из Илладэна, наконец!

Не в военных мундирах. И всё же — солдаты. Юноша ощутил это всеми мурашками враз похолодевшей спины. Что им нужно в Лиаре?!

Леон торопливо шарахнулся от окна. Метнулся назад — к спасительной кровати. И сжался на ней в комочек, обхватив руками колени. Весь холод зимнего утра напал разом — юного лорда затрясло!

Где ленивые слуги?! Они давным-давно должны растопить бесполезный камин! Он вот-вот инеем покроется!

Змеи, дверь же заперта! И слуги — даже самые расторопные — войти не могут.

Так чем занята та, что уже здесь? Дрыхнет, конечно. Чем еще заниматься глупой крестьянке?

Юноша, дрожа, торопливо залез под второе одеяло. Частично стащив его со случайной соседки. Но думать об удобствах тавернской прислуги — глупо для дворянина. А тем более — лорда.

Дрожь не проходит. Как и непонятная тревога, выгнавшая из постели в такую рань.

Не в погоде дело — вовсе не в ней! Именно предчувствие вынудило подойти к окну. Хорошему, застекленному…

Этот постоялый двор — один из лучших в Лиаре. Далеко не каждый простолюдин может позволить себе стеклить окна. Даже в некоторых старых комнатах замка Таррент — нежилых с прошлого века — окна затянуты бычьим пузырем. А зимой ставнями закрыты. Наглухо.

У благородных дворян не хватает средств на приличную жизнь. А хозяева некоторых таверн, оказывается, жируют!

Зачем здесь эти всадники?! Надо было выбрать постоялый двор в миле отсюда! Он — дешевле, туда бы они не поехали. Там вообще одни крестьяне останавливаются.

Какой позор! Разве место в том коровнике знатному лорду? Потомку одного из древнейших родов Эвитана!

Почему эти клятые всадники сами не остановились там? Почему нет запрета пускать всякий сброд в места, где ночуют благородные дворяне?!

Сколько же въехало во двор верховых… Нет, та жалкая лачуга их просто не вместит.

Жаль — в «Водовозной кобыле» как раз место подобной голытьбе!

Хотя — какая голытьба? Стоимость их одежды из окна, конечно, не оценить. Но вот кони… Отнюдь не крестьянские клячи!

Если они — за лордом Таррентом… чтобы арестовать… Вот и выговорилось! Если б незнакомцы мчались за ним — были бы в форме королевских солдат. И по знакам на мундирах Леон определил бы, кому они подчиняются. Если Всеславу…

«Не пытайся обмануть мать! Она всегда знает, что ты задумал!»

Юноша затряс головой, прогоняя ненавистный образ. И еще ненавистнее — голос!

Назад ехать нельзя. Дорога здесь одна. Не с ними же — конь о конь!

Да и не могут эти Леона арестовать! Они наверняка — вообще не солдаты.

А кто? Можно одеться как угодно — военная выправка выдаст.

Но если у них приказ — почему они не в мундирах? Зачем оделись в штатское?

А если приказ, но другой? Тайно убить Леона?! При дворе не нужна казнь лорда Таррента. А вот несчастный случай для отцеубийцы…

Сама ли умерла Ирия, или помогла мать?! Или еще кто? С тайным приказом.

Но ведь Полина — в Лютене! Любимая знала бы об обвинениях в адрес самого родного человека! Даже об опасных слухах. И гонец от нее успел бы раньше этих…

Разминуться они не могли. Дорога опять же — одна.

А что, если?..

Тот червячок сомнения зародился еще в аббатстве. И так обманчиво крепко спал — столько дней! Но теперь — подло куснул в сердце. Впервые за всё время.

Есть ли что-то ядовитее лжи Карлотты? Только если злоба Ирии. Они друг друга стоят… стоили.

Но даже это не изгоняет не слишком чистые сомнения. Да, они позорят его любовь к Полине. Но ничего поделать Леон не в силах! Только скорчиться под одеялом — на чужой кровати. Рядом с чужой и безразличной ему пышнотелой служанкой.

Он корчится, мерзнет и не знает, на что решиться. Леон еще не научился решать… Прежде были отец, мать, Полина!

Даже игру в детстве для всех выбирала Ирия. Брат протестовал… но всегда соглашался.

Ири! Светлые как лен волосы, зеленые глаза, чуть насмешливая улыбка…

«Леон, этот венок — тебе. Смотри, какой красивый! Здесь ромашки и незабудки, и васильки…»

Ири!

Юноша вдруг совсем не по-мужски всхлипнул. Запершило в глазах. А к горлу подкатывает невыносимо горький ком.

Леон завидовал Ирии. Порой — почти ненавидел. Но только она из всех сестер и была ему интересна.

А теперь не с кем соревноваться… Не с кем поговорить, некому похвастать! Да хоть о той, первой, в замке, рассказать — некому. Он остался один!..

Сколько юноша так просидел, почти беззвучно плача? Наверное, долго.

Смазливая рыженькая служаночка рядом так и не проснулась. Ни от звука, ни от холода. И очень хорошо!

Отвлек Леона возобновившийся шум во дворе. Кутаясь в меховое одеяло и продолжая всхлипывать, лорд Таррент белкой подлетел к окну. Пытаясь на ходу унять бешено колотящееся сердце.

Всадники выезжают со двора. Они, похоже, скакали всю ночь. И не собирались надолго задерживаться и здесь. Торопятся…

От сердца отлегло. Даже если допустить бредовую мысль, что они за ним, — до Таррента пять дней пути! И столько же — назад.

Леон поедет верхом. Эти безнадежно отстанут!

И с каждой минутой проклятый отряд — всё дальше от постоялого двора! Если только не «забыли» здесь шпиона…

Да нет, зачем? Не могут же они в каждой таверне соглядатаев оставлять. Этих солдат или не солдат — всего-то пятьдесят шесть. Этак без людей останутся!

Остатки слез высохли сами. Повеселев, Леон начал насвистывать фривольную песенку — о даме с глазами «цвета юного вина». С улыбкой представляя, какие же они тогда. Светло-желтые? Или красные — как у вампира из южных легенд?

Еще у прелестницы имелось множество других достоинств. Воспеваемых в следующих куплетах.

Но вспоминать их юноша не стал. Вместо этого толкнул в упругий бочок ту, что спит рядом. С обычными для северянок голубыми глазами.

— Эй, камин растопи!

Она спросонья удивленно и даже, кажется, обиженно захлопала светлыми ресницами. Тоже северными, даже чуть рыжеватыми.

У сестер — в мать-южанку — брови и ресницы темные. Кроме Иден — та совсем блеклая.

— Не слышишь? Камин растопи!

Точно обиделась. Ну и пусть! Брать ее в постель еще раз Леон не собирается. А прислугу надо вовремя ставить на место.

Кстати, отдельно платить горняшке за ночь тоже незачем. Вроде бы, он даже и не обещал.

Пусть гордится, что удостоилась внимания лорда. Будет что рассказать внукам.

3

Весь следующий день юноша действительно провел в седле. Продрог до костей. И понял, что такие приключения — для выживших из ума самоубийц.

Теперь придется нанимать карету. Взамен оставленной на постоялом дворе.

В этот вечер Леон выбрал таверну поскромнее. Под названием (по непонятной причуде хозяина) «Трезвый монах». На вывеске грубо, но вполне узнаваемо намалевана пузатая фигура в рясе. С весьма злым выражением лица.

Но, вопреки опасениям, вино здесь подают. Хоть и не самого лучшего качества.

Нет, больше лорд Таррент в таких местах останавливаться не станет!..

На сей раз шум во дворе раздался прежде, чем Леон уснул.

Затрясло его как мышь под метлой. Они вернулись! За ним!

Прокрался к окну юноша в одной ночной рубашке. И осторожно прислушался, не решаясь отодвинуть ставень.

Голоса никуда не исчезли. А вот разобрать что-то в царящем во дворе гомоне — невозможно!

Отперев дверь, Леон торопливо окликнул двоих солдат эскорта, охраняющих снаружи.

Они молчали целый миг — дрыхнут на посту, лентяи! А юноша уже успел подумать, что их нет в живых. И покрылся ледяным потом. С кончиков озябших ног до вмиг взмокших волос!

— Узнай, кто приехал! Осторожно! — велел Леон солдату.

Проводив посланца нетерпеливым взглядом, лорд недовольно покосился на его зевающего напарника. И только тут сообразил: они же оба — в родовых цветах Таррентов…

Солдат вернулся минут через шесть-семь — по его словам. И через шесть-семь часов — по ощущениям Леона.

Он уже успел не одну сотню раз проститься с жизнью. Сходить за пистолетом. Вновь положить его на место — может, еще помилуют?! И взмолиться о пощаде лично Творцу всего Сущего. И всем святым, кого сумел в таком состоянии вспомнить!

От шагов на лестнице едва не оборвалось сердце. А от стука в дверь — помутилось в глазах!

Стучал посланный на разведку солдат. Леон опять забыл его имя…

Юный лорд встретил вояку заряженным пистолетом. Если что… Если за предателем стоят те — лорд Таррент возьмет на прицел командира! И им придется Леона выпустить!

Жаль, стреляет он лишь с правой руки. А то взял бы оружие в обе. Хоть с левой — тяжеловато, легко промахнуться…

— Мой лорд, там солдаты маршала Всеслава Словеонского и Старградского. Они направляются в Лиар.

— Сказали, зачем?! — дрожь в голосе юноша скрыть не сумел.

— Я спрашивал у трактирщика, а ему они не говорили. Мой лорд, я подумал — неразумно показываться им. Мало ли что…

У Леона отлегло от сердца. Он даже имя солдата вспомнил. Фрэнк! Фамилия, конечно, забылась напрочь…

— Ты все сделал правильно, Фрэнк! — лорд вручил парню серебряный ритен.

Разумеется, в эту ночь Леон не уснул вовсе. И никаких служанок звать не стал.

Просто просидел до утра одетым. При зажженных свечах. Положив перед собой на стол заряженное оружие. И вздрагивая от каждого случайного шума…

Всеславовцы уехали на рассвете. Юноша ложиться не стал. Только не в этой таверне!

Он наскоро перекусил — не чувствуя вкуса. И напрочь забыл про карету. Верхом, только верхом! Торопя эскорт.

Лютена стала путеводной звездой. Там ждет Полина! Только там удастся спастись!

4

Погода сошла с ума, причем бесповоротно. Герцогиня Илладэн честно попыталась припомнить, когда в последний раз сыпалось на голову столько снега… Если не считать последней недели — никогда.

Элгэ досадливо встряхнула темноволосой головой. В ответ на очередное робкое предложение сестры разделить с ней карету.

Возки, кареты, экипажи — для изнеженных садовых цветов. И их служанок. Всех, кто боится простудиться. Или хоть чуть-чуть промокнуть. Под легким дождичком. Или снежком, или ветерком…

Конечно, Элгэ — южанка. И мерзнет тоже — несмотря на скачку и меховой плащ. Но раз дала слово, что выдержит путь верхом наравне с мужчинами, — значит, деваться некуда.

К тому же, другим — не легче. Всех ведь каретами не обеспечишь!

Впрочем, Витольда, конечно, могли бы. Его кортеж как-никак. А он — хоть и северянин, но на юге с шестнадцати лет.

Но разве ж ему гордость позволит в теплую шкатулку на колесах залезть? Когда остальные — верхом? Особенно сестра жены…

Элгэ усмехнулась Виту. Как боялась в детстве, что Алексу возьмет в жены хмурый дядька с громким титулом. Жирный такой, с гнилыми зубами. Уже уморивший трех-четырех жен! Даже Кармэн от этих страхов не до конца излечила.

А вот что вышло. Эдак, пожалуй, и Элгэ в любовь поверит. Взаимную.

Впрочем, ей это сложнее… Герцогиня Илладэн терпеливо стряхнула со шляпы мокрый липкий снег. Нужно привыкать. То ли еще будет!

У Эсты и Кора тоже всё начиналось замечательно. Как говорили в «цветнике» — «прелестно». А вот потом…

Двор Кармэн отнюдь не блистал скромностью и целомудрием. И Элгэ еще в детстве успела насмотреться на столько любовей и расставаний, что только держись. Наивная Алекса не обращала внимания ни на чужие свидания, ни на скандалы и разлуки. Но Элгэ с малолетства была наблюдательной. Не зря отец ласково называл ее «моя маленькая мидантийка».

Присматриваться к людям она начала очень рано. И вовсе не для таких откровений. Но волей-неволей замечала и их.

И давно сделала вывод: любви не существует. Можно обмануть себя — придумать несуществующие чувства. Или обмануть другого — внушить иллюзию своей любви.

Но на самом деле — в природе есть желание, похоть, страсть, нежность, уважение. А вот любовь, что вмещает в себя целый мир, — всего лишь недостижимая мечта художников и поэтов. И ее нет.

Впрочем, еще бывает восхищение — его легко спутать с любовью. Но оно возникает и проходит в раннем возрасте. И редко бывает взаимным.

Элгэ с раннего возраста слушала откровения более взрослых подруг. И довольно быстро осознала многое. И если тогда еще не получила собственного опыта — то лишь в силу отсутствия особого желания.

И потому что двор Кармэн Зордес-Вальданэ — еще не весь мир. Что принимается в «Веселом Дворе» — осуждается за его пределами. Не исключено, что Элгэ, чтобы выжить, когда-нибудь понадобится защита облеченного властью мужчины. А его не обрадует дурная слава невесты. И череда ее предыдущих любовников.

В Аравинте Элгэ изменилась. А может, им всем, вырвавшимся из эвитанской ловушки, просто слишком хотелось жить. И ей — тоже. Что ж она — ледяная, что ли, или каменная? Почему кто-то берет на себя право судить мужчин только за убийство, воровство или мошенничество, а женщин — еще и за отсутствие добродетели? И почему Элгэ должно волновать мнение подобных напыщенных кретинов?

К Кармэн она относилась с искренним уважением. Воистину — женщина-легенда. Сумела переломить в чужих представлениях очень многое.

Вот только в памяти будущих поколений она останется лишь символом красоты и разврата. Знатная распутница, высокорожденная кокетка в герцогской короне.

Тем хуже для поколений. Но ведь Кармэн — еще и умна, талантлива, благородна! А этого не узнает и не поймет никто.

При этом лгать себе Элгэ не могла. Кармелита — одна из умнейших женщин Эвитана. И не только его.

Но долгие годы лишь прожигала жизнь. Зачем? Понимает ли это даже она сама?

Но ясно одно: и для Элгэ, и для многих других двор Прекрасной Кармэн — единственное пригодное для жизни место. В любом другом их сломают или просто убьют!

Таких как Алекса любят и ценят в любом обществе. Но вот «дикарок» — вроде Эсты… Или слишком «ученых девиц» — как Элгэ Илладэн…

К вечеру снег прекратился. Но вот мороз крепчает на глазах. Откинуть голову назад, наслаждаясь холодным зимним воздухом?

Илладийка негромко рассмеялась. Это еще ничего. На настоящем Севере, в Ритэйне, вообще сугробы лежат. А здесь — просто чуть подмерзшая грязь под ногами.

Хорошо хоть — не скользко. И плохо, что лошади на этой комкастой дряни могут ноги сбить…

Алекса лет в двенадцать написала не слишком талантливый сонет о снежном Севере. И ехидный Виктор весь вечер потом дразнил девочку. Утверждал, что из нее получится вылитая северянка. Строгая и добродетельная… то есть скучная и унылая.

Угомонила нахального сына Кармэн лишь эпиграмма в его собственный адрес. Совместное творчество Элгэ и гостившего у них Грегори. Хотя первой идеей «поэтессы» было просто и без затей вызвать Виктора на дуэль…

Элгэ умудрялась выделяться даже при дворе Кармэн. Но к такому там терпимо относились все. Начиная с опекунши.

В конце концов, младшая герцогиня Илладэн — не единственная дама, предпочитающая сонетам и розам шпагу и скачку наперегонки с ветром. Сама Кармелита тоже этим грешит.

Элгэ проводит время в фехтовальном зале чаще других? Ее дело, подумаешь.

Герцогиня Илладэн любит математику и астрономию, физику и химию? Остальные дамы науками «развлекаются» редко? Тем лестнее слышать комплименты гостивших при дворе Кармэн ученых с мировым именем. Охотно дававших уроки не только Виктору Вальданэ, но и смышленой девочке, «схватывающей всё на лету».

Виктор так ревновал порой! Ее, а не ученых…

А Элгэ математика с физикой и мнение действительно умных людей интересовали куда больше, чем внимание кавалеров. Дай ей волю — не вылезала бы из библиотеки и лабораторий.

Но понимала всегда: ни один университет или Академия никогда не примут в свои стены женщину. И этого не изменит никакая герцогиня Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ.

Глава четвертая

Эвитан, Южная Ритэйна.

1

Вообще-то не разузнать всё о графе Адоре заранее — большой просчет. Огромнейший, непростимый. Но кто ж знал? Элгэ куда-куда, а на север Эвитана точно не собиралась.

Хотя и это — не оправдание. Отправлять невесть куда Александру, выходит, можно?

Витольд тоже не слишком рад. Чем ближе к родному графству — тем сильнее волнуется и хмурится счастливый новобрачный.

Стоило бы задуматься раньше — с чего это он в родном доме десять лет не бывал? Только Элгэ не задумалась.

Чем дальше на север — тем холоднее продуваемая ледяными ветрами дорога! С каждым днем — всё суровее мороз. Чаще валит с неба ошалевший от безнаказанности снег. И тоскливее на душе…

Нет, ясно, что сама Элгэ едет совсем ненадолго. Только помочь сестре обжиться на новом месте. Да и Александра с Витольдом могут вернуться в Аравинт. В любое время. Кармэн с радостью примет их обратно.

Мысль — здравая. Но ее всё сильнее отравляет другая — с каждым остающимся позади днем.

И от нее уже не избавиться.

Они пересекли границу. Витольд с Алексой — подданные Эвитана. Да и сама Элгэ — не подданная только условно.

Так выпустят ли их теперь живыми в Аравинт?

На постоялом дворе в трех днях пути от владений графа Адора девушка решилась. Лучше прослыть сумасшедшей истеричкой, чем принять трясину за зеленый лужок!

Пугать Алексу пока не стоит. Поэтому Элгэ выбрала время, когда та отправится спать. И вызвала Витольда в общий зал таверны. Поговорить.

Конечно, разумнее — к себе в комнату. Но клятые приличия наедине с мужем сестры оставаться не дозволяют. Тот, кто их выдумал, не иначе — считал, что любой мужчина с любой женщиной, оставшись вдвоем, только и думают, чтобы грешить, грешить и еще раз грешить. По себе судил!

Вит пошел вниз так охотно, что Элгэ окончательно поплохело. В любви нового родственника (и старого друга!) к Александре она убедиться успела. И если он обществу молодой жены предпочел беседу с ее сестрой — дела совсем паршивы. Особенно если учесть, что Витольд гораздо лучше Элгэ и Алексы знает Эвитан. И отца.

Какая нелегкая унесла их из Аравинта? Там — тепло, солнечно. Там не устраивают ловушек друг другу! А вот приглашение в Эвитан запросто может обернуться западней. Почему Элгэ сразу об этом не подумала?!

И тогда — сейчас им нужно вовсе не в Адор. В Лютену — и немедленно! В Аравинтское посольство. Умолять вернуть их назад! Дескать — передумали.

Опасения Элгэ подтвердились. Вит дошел до тех же размышлений.

Им следовало поговорить давно. Хоть несколько дней назад. А теперь от границы с Аравинтом отделяет двадцать дней пути. И больше недели — от Лютены.

— Давай рассуждать разумно, — Витольд не горячится, не опровергает. Просто пытается найти верную причину.

И это — страшно. Страшнее всего — когда двое, не сговариваясь, думают об одном и том же. А причина тревоги — опасность. Смертельная!

Хуже было только семь лет назад. Когда Элгэ ждала родителей, уехавших в Лютену — на день рождения короля Фредерика.

Стояла такая же зима. В слишком северной столице лютовали морозы. И детей посчитали еще чересчур маленькими — для знакомства с прелестями высшего света. И лютенского холода.

…Элгэ тогда всё время мерзла в ожидании родителей. Дрожала в солнечном Илладэне — как северный осиновый лист.

Алекса тихонько плакала по ночам. А шестилетний Диего не мог спать. Почти каждую ночь кричал в кошмарах. Звал маму.

Элгэ считала дни — до приезда отца и матери. А их привезли в закрытых гробах. И схоронили, не показав детям.

«Лихорадка» — объяснили дядя Валериан Мальзери и приехавший с ним граф Вега.

«Яд» — узнала Элгэ уже при дворе Зордес-Вальданэ.

Герцог Алексис не имел привычки врать приемным детям. И скрывать то, что они имели право знать.

Он же сказал, что отравителей не нашли. Да и искали ли вообще?..

Какое объяснение получит Диего от дяди Валериана — если предчувствия Элгэ не обманывают? «Лихорадка»? «Лошадь понесла»?

Соколица — илладийская «дикарка». Как удобно!

— Элгэ, я — не мятежник! — Похоже, Витольд жалеет об этом.

Он уезжал тогда — к тяжело больному деду. Тот умер на руках внука, внук стал виконтом Тервиллем.

В Вальданэ его встретили черные знамена. На всех башнях. А через неделю прибыл Анри Тенмар. С вестями о разгроме…

Анри был Витольду если не другом, то приятелем. Алекса не раз говорила, что судьба восставших для Вита — вечный укор.

— Да и вряд ли отец вызвал бы меня на смерть. Но он может ничего не знать…

Для виконта Тервилля вопрос вины или невиновности отца, конечно, важен. А вот Элгэ — абсолютно всё равно, кто нацелился на жизнь троих беглецов. Сдуру вернувшихся на родину.

Только ли стоящая у власти эвитанская клика? Или она же, но в сговоре с графом Адором?

Умирать не хочется в обоих случаях! Совершенно.

— Алекса и я — герцогини Илладэн, — задумчиво произнесла девушка.

— Вы же не можете наследовать вперед брата.

— Диего — не бессмертен.

Пусть Витольд считает ее самой циничной из сестер, но вещи нужно называть своими именами. Глупо прятать голову в кусты. От того, что идалийскую гюрзу назовут голубкой, она жалить не перестанет.

Бедный Вит! Он-то как раз не задумывался о наследстве невесты. Но это не значит, что не думал и его отец. Или кто посильнее отца.

Раньше надо было соображать, раньше! Чего не сиделось в Аравинте? За какими змеями потащились на дикий Север?!

— Я напишу отцу, что нам пришлось вернуться. Заболела Александра…

— Я заболела, — поправила Элгэ. — А вы не могли бросить меня одну.

Вит что — не знает? Нельзя бесконечно врать про болезнь одного и того же человека! Примета дурная.

А самой Элгэ ничего не сделается. Даже в детстве не простужалась. Зараза к заразе не пристает — как любит шутить Виктор. Правда, по поводу себя.

— Напишешь уже из Лютены.

— Лютены?

— Витольд, нас не выпустят из Эвитана без подорожных.

Да, это вам не Аравинт. Нам, точнее. И не Вальданэ с Ильдани. И не Илладия. Полсотни лет назад превращенная обратно в Илладэн.

Это — центральные земли Эвитана, чтоб им!

А чтобы пробираться полудикими тропами — нужно знать или тропы, или надежных проводников. Причем последние в срочном порядке из воздуха не возьмутся.

Да и Алекса слабо приспособлена к побегам — с погоней на хвосте. А погоня будет — если «маленькая мидантийка» угадала расклад хоть наполовину.

— В Лютене можно обратиться к кардиналу, — развил мысль свояченицы Вит.

Да! Об этом она не подумала. Все-таки Витольд был в эвитанской столице всего года три назад. А Элгэ — никогда.

— Можно и к кардиналу. — Кармэн о нем отзывалась неплохо. Но одно дело — быть честным церковником. И совсем другое — спасать малознакомых аравинтцев, рискуя очень многим. — Если не удастся пробиться в посольство.

— Там защитят тебя, но не меня и не Алексу. Мы же эвитанцы.

Да, увы. Сестренка теперь эвитанка, чтоб этому Эвитану! Супруги Тервилль официально вернулись из гостеприимного Аравинта на родину.

Значит, остается кардинал.

— Едем. Немедленно.

…Они даже не успели подняться за Александрой. За окном, словно насмехаясь, крупными хлопьями повалил снег. Под начинающиеся завывания грядущей ночной метели!..

Элгэ эту ночь проспала, не раздеваясь.

Конечно, можно провести полные тревоги часы как на иголках. Или вообще не ложиться.

Или лечь, но не сомкнуть глаз. Чтобы завтра изображать в седле сонную муху.

А понадобятся все силы — и даже больше. Для бегства по заснеженной дороге. В не менее заснеженную Лютену.

Если оно состоится.

В Илладэне, Вальданэ, Аравинте — на юге! — Элгэ рискнула бы ехать в любую погоду. Там она не боялась бы сбиться ночью с пути.

Что толку об этом думать? На юге метелей не бывает вообще!

Илладийка честно намеревалась спать вполглаза. Но теплое, уютное одеяло так мягко обволокло… И глаза закрылись сами.

А «милосердный сон отправил в кратковременное забвение». В столь необходимый сейчас отдых.

2

Они лучше знали местные дороги. И родились на суровом севере. Здесь выросли. Много лет прожили в этих краях.

И не побоялись разыгравшейся метели, ночной тьмы и плохого знания дорог. К погоде привыкли, с дорогами знакомы. А если еще и подстегивает приказ хозяина…

Когда Элгэ, Витольд и Александра ранним утром спустились в таверну — в общем зале их уже ждали.

Точнее, в зале — часть. Малая. Остальные — во дворе. Солдаты в цветах графства Адор. Аравинтский эскорт превосходят числом в несколько раз.

При первом взгляде на них Витольд побледнел. Но через миг на его лице мелькнуло явное облегчение.

У Элгэ чуть отлегло от сердца. Но только — чуть.

Вит шепнул ей, что узнал предводителя. Старый капитан из замка Адор. Витольд его помнит с детства.

И значит — они действительно присланы графом Оскаром Адором. Встречать его сына с женой и свояченицей.

— Витольд, мальчик мой! Как ты вырос!

Вит попал в медвежьи объятия. И его подозрения тают на глазах — как воск в лучах летнего солнца. Или в огоньке свечи, принятой за небесное светило…

Элгэ чуть расслабилась. Хотя бы не люди короля или дяди Валериана Мальзери. Может, еще и обойдется.

В любом случае, незваных гостей — вчетверо больше. И, возможно, они — не враги…

Усаживаясь в карету, девушка обернулась к окнам. Сама не зная, зачем.

Изящные, в резных наличниках. В большинстве своем — еще темные.

Лишь в одном при тусклом отблеске свечей мелькнул встревоженный взгляд юноши, почти мальчишки. Он явно чем-то напуган. Но вряд ли сильнее, чем Элгэ.

Кем бы ни был незнакомец — он всяко счастливее ее. Ему не нужно ехать в северный замок Адор…

Следующие три дня она провела в возке с Александрой. Солдаты Адора, а особенно капитан Рассен (что когда-то учил Вита владеть оружием), еще при первой встрече покосились на Элгэ весьма неодобрительно. На ее мужской наряд.

Так что разумнее их не раздражать. От Элгэ не убудет. В конце концов, она здесь ненадолго. Незачем портить сестре семейную жизнь.

Незамужняя воспитанница Кармэн Зордес-Вальданэ весной вернется назад. Это Александра Тервилль останется в Адоре. Но она никогда не возражала против теплых карет, пялец, дамских муфт…

Лишний раз заговаривать с хмурой солдатней графа Элгэ не пыталась. Как и с капитаном. А со своим эскортом при них — невозможно. Вечно рядом кто-то вертится. И не в одиночку.

Северяне безоговорочно признают в ней и Алексе особ высокого звания — по праву рождения. Но и только.

Во всём остальном молчаливый капитан явно считает их ниже любого из своих людей. На стоянках девушка чувствовала его взгляд. Так смотрят на чужую дорогую вещь.

Оружие, платье, драгоценность бывает куда ценнее всего имущества солдата или сержанта. А то и бедного дворянина.

Но при этом вещь останется оружием, платьем или дорогой побрякушкой. Чьей-то собственностью. Таковы правила.

Мир за пределами двора Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ действительно — совсем иной. Как Элгэ и предполагала. И в нем следует быть вдвойне, втройне, вчетверне осторожной! В королевстве вооруженных до зубов дикарей — с дубинами в мускулистых лапах.

Нет уж, она не оставит здесь Александру! Витольд с женой должны вернуться назад. Северный мир — не для хрупкой Алексы!

В карете совсем нечего делать. На столь тряских дорогах невозможно даже читать!

Остается лишь закрыть глаза и думать, как отсюда выбраться. Поскорее! А еще — вспоминать…

Далеко-далеко остались южное солнце Вальданэ и Аравинта. Виноградники на склоне гор… Пронзительно яркие звезды в ночном небе.

Гранатовые рощи и вишневые сады. Песни менестрелей в пиршественных залах Вальданэ и Илладэна…

Теплое зеленоватое море омывает древние стены Дамарры. Пенные шапки волн плещутся у золотисто-песчаного побережья. Легко-легко шумит прибой в поднесенной к уху перламутровой раковине…

Элгэ вновь устало прикрыла глаза. Вроде ничего не делаешь — только сидишь весь день напролет. А устаешь — сильнее, чем когда-то бы то ни было. За всю жизнь. Сильнее, чем в ту злую и горькую зиму бегства в Аравинт.

Здесь нет вишен, виноградников и южного моря. Ничего нет — кроме слепящего снега, промозглого холода, одичалого ветра и опостылевшей кареты! Уносящей пленников всё дальше — в глубь студеного севера.

3

Очередной постоялый двор, очередной сон вполглаза и очередной страх. Гостиница — это ловушка. Мешающие бежать стены. Лестница, где уже раздаются неумолимые шаги королевских солдат. И окна, выходящие в давно перекрытый двор!

С тех пор, как два отряда один за другим проехали в направлении Лиара, минула неделя. Леон толком не спал и вымотался до предела. Но, увы — не настолько, чтобы перестать бояться. Унизительный страх не отпускает ни на минуту. Ни на миг!

Даже присутствие собственных солдат уже не успокаивает. Во-первых — их мало. Во-вторых… будут ли они еще защищать своего лорда?

Вдруг Всеслав или его подчиненные предъявят приказ об аресте?! Кто по доброй воле противится властям? Ну, кроме разбойников с большой дороги? Тех, кому сдавайся, не сдавайся, — всё едино виселица.

Разбойников. А еще — пиратов и повстанцев Анри Тенмара.

А еще… эти солдаты служили Эдварду Тарренту. А его сына обвинят в отцеубийстве!

Он не сможет доказать, что это был несчастный случай! Ирия ведь не доказала…

Никто в целом проклятом подзвездном мире не поверит, что Леон ни в чём не виноват! Его казнят ни за что! Просто лишат жизни. Да еще и сочтут себя правыми!

Ирия… Еще совсем недавно он не мог думать о сестре без раздражения и злости. А сейчас — не осталось ничего, кроме сочувствия.

Если бы Ири не изменилась так необратимо…

Будь проклят Анри Тенмар — с его восстанием! Анри Тенмар, запудривший мозги отцу! Леон принимал графа Тэна за друга, Ирия — за героя. А тот был злейшим врагом — хуже Ревинтеров.

Проклятый мятежник давно в могиле. А его подлость всё еще аукается живым! Если б не сын Ральфа Тенмара — Ирия никогда не пошла бы против родного отца. И никто не счел бы ее убийцей.

В детстве — таком счастливом! — сестра была лучшим другом Леона! Так ли уж она виновата, что не сумела отличить благородство от подлости?

Змеев Анри Тенмар ни во что не ставил ни собственного отца, ни короля. Путался со шлюхой Вальданэ. Да еще и выкрал из монастыря брюхатую девку своего приятеля — такого же мерзавца, как сам!

Граф Тэн был законченным негодяем. А Ирия рисовала его профиль в дневнике, что нашла Кати. Леон отнес улику отцу, а надо было — Полине! Любимая нашла бы выход и спасла всех. Даже Ирию!

Не появись в Лиаре этот подлец — сестра никогда не вообразила бы, что опозорившим себя девицам есть место где-то, кроме монастыря.

Что ж — жизнь всё расставила по местам. Тенмар получил за свои грехи сполна. А брат уже за всё простил сестру. Ее смерть примирила их навеки.

Когда-нибудь в мире лучшем, чем подзвездный, все они встретятся — Леон, Ирия, папа… И смогут наконец поговорить. Обо всём.

Возможно, и Тенмар будет там же. И Леон плюнет подлому мерзавцу в лицо! Как и папа.

Впрочем, нет — подобным негодяям место в Бездне! Рядом с Ревинтерами.

А вот сестра, возможно, всё же попадет к отцу. Она ведь не так уж виновата. Просто заблуждалась. Потому что тенмарский мерзавец задурил ей голову. А Ирия была романтичной глупышкой — как и все девицы ее лет. В четырнадцать умны только Полины.

Но пока Леону слишком рано в Светлый Ирий! Вопреки Ревинтерам и Тенмару — он будет счастлив. Хоть один из Таррентов должен получить участь лучшую, чем прочие!..

На прибывший вскоре кортеж юноша внимания не обратил. Почти. Всадники — явно южане. А главное — с ними карета с гербами. А в ней — благородная дама со служанкой.

Этих можно не бояться. Такие явно не от Всеслава Словеонского.

Больше никто с вечера не заявился. Может, действительно — опасности нет? Просто Карлотта отравит любую радость. И заставит сомневаться даже в святости Агнцев и Голубей Творца. Не зря же эта змея родом из Тенмара! И в родстве с сыном Дракона, пусть и дальнем.

В эту ночь даже удалось задремать. Без снов. Зависнуть в сером, вязком мареве…

Проснулся лорд Таррент еще до рассвета. Резко — выброшенной из реки рыбиной. А цокот копыт на улице заставил измученное сердце сжаться в дрожащий комок.

Предчувствие не обмануло. Солдаты! На сей раз — даже не в штатском. И судя по гомону голосов — их однозначно больше, чем лиарцев.

Неприветливое утро пытается вступить в свои права. Вяло и неуверенно. Сонно.

А чужая солдатня топочет внизу. Громко и нагло.

Леон приказал одному из своих осторожно проследить за чужаками. Только сначала переодеться в простой темный плащ. Без родовых знаков сеньора.

Опостылевшая комната полумраком напоминает гробницу. Живот подводит от голода. А завтрак (возможно, последний!) — недоступен. Потому что для этого нужно вызвать слугу.

Остается сидеть здесь и молча смотреть на заряженный пистолет. Опять.

Прыгать — слишком высоко. Притом внизу — обледенелые камни двора.

… - Я дождусь тебя, Леон. Верь мне…

Изящный голубой веер в тонкой руке, небесное платье. Полные непролившихся слез глаза.

Какие холодные у нее руки, и какая нежная кожа! Как же трудно оторваться от этих хрупких пальчиков! Их хочется целовать и целовать. Бесконечно..

Единственная жизнь Леона не может закончиться вот так. Только не сейчас!

…Тощее — слишком костлявое! — тело. Светлые, но не особо мягкие волосы.

Он подбирал девчонку, похожую на Полину. Но локоны любимой — шелк, а чужой девки — солома.

И тело… Почему аристократки — изящны, а крестьянки — или слишком пышнотелы, или как эта — набор костей? Они даже плачут иначе! Эта, когда ревет, — вечно хлюпает мерзко покрасневшим носом.

Фальшивка вместо золота, но золото будет тоже!..

Нужно только выжить! Дожить.

Нужно!

Фрэнк явился спустя целую вечность. Завтрак принес с собой.

— Кто они?! — кусок в горло не лезет.

— Из замка Адор. Но… — солдат замялся.

— Что?! — почти заорал Леон.

— Герберт был в Лютене — вместе с вашим отцом. После восстания…

Юноша вздрогнул — что задумал Фрэнк? Спокойные глаза, доброжелательный взгляд. Врет?! Сейчас еще всадит кинжал…

— Одного из них он видел в свите Регентов… — понизил голос солдат. — И, мой лорд, если позволите дать совет… Не знаю, что они здесь ищут, но для нас лучше лишний раз им на глаза не попадаться.

— Позволю! — буркнул лорд Таррент.

Желудок болезненно сжался. Поесть все-таки надо.

Правда, вино — красное. И наверняка — кислое. Но сегодня — сойдет…

Через три часа зловещий отряд убрался. Зачем-то прихватив более малочисленных южан. Зачем?!

Осторожно наблюдая из окна, юноша удивленно заморгал. Никаких женщин северяне не привезли. А у южан, он точно запомнил, — одна дама и одна служанка.

Горничная-то по-прежнему — одна. А вот дамы в карету почему-то уселись две. Когда Леон проморгал вторую?

С чего он вчера умудрился решить, что южане — безопасны?! И кто эти, утренние?

Прав ли Фрэнк? Можно ли ему верить? Если у командира и есть какие-то знаки на одежде — в полутьме их не разглядеть.

А знаков южан Леон не помнил никогда. Тенмарцев еще — более-менее. Всё-таки там родной дядя живет.

Зато Ланцуа, Илладэн, Вальданэ с Ильдани — непролазные дебри. Да и дядю Ива племянник в последний раз видел в раннем детстве…

Дядя Ив!

Наверное, этот страх давно подспудно дремал в голове. А сегодняшние всадники стали последней каплей.

Если Леона ищут — ему нельзя в Лютену. Живым из столицы он уже не выберется! Сущее ребячество — надеяться, что Полина сумеет его спасти… Даже если захочет.

И опять от последней мысли — не отделаться.

Приняв решение, юноша сразу почувствовал себя увереннее. Гибель отсрочивается — теперь есть время обдумать выход из положения. Никто не знает, что лорд Таррент — в Ритэйне. Здесь его не ищут!

Что бы сделал на месте Леона удачливый мерзавец Анри Тенмар? Неизвестно. Его в отцеубийстве никто не обвинял.

И потом — закончить дни как этот негодяй ни одному нормальному человеку не захочется.

Домой возвращаться пока нельзя тоже. Именно там лорда Таррента будут искать в первую очередь.

Потом он, конечно, вернется. Когда всё утрясется. Или выяснится, что тревога была ложной.

Но сейчас нужно где-то укрыться! И не на постоялом дворе — на центральной дороге. В десятке дней пути от Лютены.

Леон чуть не подумал о матери. Увы, она мигом выдаст его — любому, пообещавшему ей свободу. Тому, кто вытащит бесчеловечную мать из аббатства. Ценой жизни сына.

И слишком поздно самому предлагать ей освобождение. Не поверит.

И потом — Карлотту слишком легко перекупить.

Значит — выход лишь один.

Леон слышал, что Ив Кридель не похож на сестру. Решено! Будь что будет. Лорд Таррент едет в гости к дяде.

Совсем необязательно всё ему рассказывать. Что-нибудь придумается по дороге, она — длинная…

Но дядя Ив обязан помочь племяннику! Если не он, то кто? Они ведь родственники! Последнее дело — бросать на произвол судьбы близких!

Глава пятая

Эвитан, Ритэйна, замок Адор.

1

С чего Элгэ взяла, что отец Вита — дряхлый старец? Его старшему сыну — двадцать пять. А ему самому нет и пятидесяти.

Кармэн, смеясь, упоминала, что лет пятнадцать назад граф пытался за ней ухаживать… Но, судя по его мрачному, неприветливому лицу, вряд ли он еще об этом помнит.

Впрочем, возможно, герцогиня Илладэн — несправедлива. Это на юге принято говорить о былых увлечениях без боли и обид. А на суровом севере всё иначе.

Убраться бы поскорее с этого «сурового севера»! И впредь о нем не вспоминать. Никогда. Хорошего здесь точно нет ничего.

Первым делом Элгэ обследовала выделенную ей спальню. Еще с вечера.

Комната отделана в темно-серых тонах. Изнутри закрывается на крючок — это хорошо. А вот крючок, а не крюк, — это плохо. Сие чудо кузнецкой работы вышибет любой крепкий мужчина. В одиночку.

Остроносая адорская служанка собралась спать на ковре. «Возле кровати госпожи».

Решительно выставив графскую шпионку, Элгэ заперлась изнутри. И продолжила въедливый осмотр…

Гобелены, гобелены, гобелены… Темный бы побрал этих северян! Умрут, но всякую отслужившую свой век древность не вышвырнут.

Элгэ попыталась методично простучать стены. Осторожно приподнимая выцветшую ткань — на каждой ледяной стене.

В замке Вальданэ останавливались и весьма необычные гости. Даже самые нежные «фиалки» из «цветника» могли выучиться не только танцам и математике.

А Элгэ считалась не «фиалкой», а «розой». С очень острыми шипами…

Через три часа усталая илладийка пришла к выводу: никаких тайных дверей здесь нет. Со всех сторон — одни толстенные каменные стены. Без полостей. Открытие должно порадовать, а на деле — вогнало в тоску.

Наверное, потому, что Элгэ никогда не любила камень. Так же как и холод, снег, север…

Девушка закуталась в пушистую шаль. И присела в кресло — у догорающего камина.

Причудливая россыпь темно-алых огоньков упорно не подчиняется холоду ледяных стен. Не гаснет. Хоть уже давно никто не добавлял дров.

Золотые искры хотят жить. А у герцогини Илладэн уже нет для них ничего. И просить у этих не хочется.

А жаровню никто не предложил. Да она и не поможет. Как и камин, теплая шаль, подогретое вино…

Это у местных кожа — дубовая. А Элгэ Илладэн — южанка!

Официально она может уехать хоть завтра. Официально сестра Александры — гостья. А на деле…

А на деле: можно ставить Соколицу против крестьянской клячи — Элгэ по любой причине объявят «задержанной» в Эвитане. И будут охранять уже открыто.

Как Кармэн — умная, взрослая! — не подумала, что на севере Эвитана герцогини Илладэн превратятся в заложниц?!

Элгэ подавила абсолютно жалкий всхлип. Не всё еще потеряно! Может, обойдется?

А вот это — еще глупее! Ты — дочь Алехандро Илладэна, отравленного в Лютене! И вдруг превращаешься в глупую, наивную маленькую девочку из сказки. В ту, что бредет одна по темному лесу. Из-за кустов зловеще горят желтые огни волчьих глаз. А девочка зажмурилась и думает: «А может, они меня не съедят? Может, они — сытые?»

Не сытые! И к тебе, в отличие от сказочной девочки, не продет на помощь добрый охотник.

Ты даже в детстве понимала, когда не «обойдется», помнишь? Когда ждала родителей из Лютены. И все эти тоскливые недели знала: не вернутся…

Не мешало бы еще простучать комнату Вита и Алексы. Но если в спальне молодоженов запрется сестра жены… Среди ночи. Неважно — с новобрачными или без.

Элгэ невольно заулыбалась. Представила рожи длиннолицых слуг-северян. А на закуску — хмурого графа. С застывшей физиономией.

Кстати, простукивать лучше не в присутствии легко пугающейся Александры. А значит — выманить оттуда предполагается сестру, а закрыться — вдвоем с Витольдом. Часа на три…

Ладно, на полтора — если стучать в четыре руки.

Умирают ало-золотые светлячки в камине. Они так и не дождались спасения. Или хоть подмоги. К ним тоже не пришел добрый отважный охотник.

Чадят, колеблются свечи. Интересно, из чего такого неподходящего их на севере делают?

Тускнеют блики на старинном серебре подсвечников. Давно потемневшем от времени.

Давят каменные стены. Вечной северной тяжестью.

Здесь всё тяжелое, древнее… неподъемное! Здесь ничего не менялось сотни лет и не изменится еще столько же.

Этот замок пережил больше десятка поколений. А заодно — их врагов и пленников.

Переживет и Элгэ с Алексой. Если они отсюда не выберутся…

Должен же быть способ вернуться назад!

2

…На горизонте пылает зарево огромного костра. Кто-то столь обезумел, что разжег костер из целого леса! Пламя идет сплошной, неотвратимой стеной. Не спастись никому.

И нет утешения, что запаливший сухой лес дурень тоже сгинет в огненной смерти…

Комната. Всего лишь — комната. И непроглядный мрак. Свечи погасли…

Пока Элгэ спала.

Выхватить кинжал — из-под успевшей отсыреть подушки! А затем — отшвырнуть меховое одеяло. И бесшумно соскользнуть с кровати.

Застыть на месте, прислушиваясь…

Есть кто в комнате или нет — не поймешь. Элгэ учили лучшие фехтовальщики Илладэна и Вальданэ. Но она никогда не была в настоящем бою.

У нее нет воинского инстинкта. А то немногое, что есть, сейчас — спросонья! — может подвести. Элгэ — салонная фехтовальщица. Не воин.

Крутануться с клинком. Кто подкрался близко — умрет.

Кинжал встретил пустоту.

Илладийка метнулась к подсвечнику. Огонь вспыхнул сразу. Странно, что руки не дрогнули.

Замерцала желтоватым волчьим глазом свеча. Почему у камина — живой теплый свет, а у свечей — мертвенно-ледяной? Лунный.

Ничего. Никаких сдвинутых гобеленов. И дверной крючок — на месте.

А вот что Элгэ легла, раздевшись, — очень плохо. Совсем паршиво.

Но это в мужском платье можно спать с удобством. А в дорожном кошмаре, что принято носить благородным дамам…

Да пошли эти приличия! К Темному и змеям его!

Лучше быть сумасшедшей, чем неосторожной дурой! Лучше не выпускать из рук клинка.

С кинжалом наготове Элгэ прошла к дорожному сундуку. Вчера — слава Творцу! — доставленному в ее комнату.

Откидывать крышку — не опасно. Человек там не уместится. А змей на севере — зимой! — днем с огнем не найти.

К тому же ползучие ядовитые гады — оружие церковников и интриганов, а вовсе не северных дикарей из каменных замков. Из ледяных склепов, что южане еще в прошлом веке считали устаревшими!

Так что изящного прыжка гюрзы можно не опасаться. Здесь — не Мидантия и не Идалия.

К сожалению. Там для побега теплая одежда не нужна!

Ну и холодно же в этом логове! Когда прогорел камин — полночи назад?

А еще здесь обязательно должны водиться привидения. В такой-то промозглой каменной гробнице.

Но в призраков Элгэ не верила отродясь. Равно как в упырей, Водных Дев, леших и прочую потустороннюю братию.

Мужской костюм — здесь. И запасной меховой плащ — вот он. Солнечно сверкнул теплом Илладэна. Алым и золотым.

А вот и шпага. Великолепно.

Плохо, что пистолеты Элгэ хранила отдельно. Их теперь нет в комнате. А это — не просто плохо, а может стать фатальным.

Так — кинжал в ножны и за пояс. Шпагу — тоже к поясу.

Подсвечник? Нет, для левой руки — тяжеловат. Хватит и свечи.

А теперь — вперед!

Может, Элгэ и сумасшедшая. А в замке Адор ничего сейчас не происходит. Кроме свидания какой-нибудь смазливой служанки с мускулистым конюхом…

Может, илладийка в таком виде шокирует всех. И завтра над ней будут смеяться.

Ничего. Это — много лучше, чем мирно проспать настоящую опасность!

3

Она — не сумасшедшая. Это Элгэ поняла, едва открыв дверь в еще более выстуженный коридор. Тяжелую — как и всё в этой каменной пещере!

В змеином замке что-то творится! Далеко. Шум едва слышен. Но даже его никак не должно быть глубокой ночью — в мирно спящем доме!

Нет, Элгэ — не сумасшедшая. Увы — это утешает слабо. Когда мчишься по мрачному, полутемному коридору — в сторону всё более различимых криков и грохота. Туда, где громкие голоса сливаются с лязгом оружия. А женский крик — с солдатской руганью. Девушка кричит с безумной яростью дикой кошки, у которой отбирают котят…

Но даже сейчас невозможно не узнать голос Алексы! Всегда тихий и кроткий.

Невозможно. Даже издали.

Элгэ все-таки подвел инстинкт. Она проснулась слишком поздно…

Наверное, в этом зале в прежние времена выступали менестрели. А на верхней галерее восседали прекрасные дамы и благородные кавалеры. Если они вообще существовали.

Давно выцвели деревянные перила. На шершавых серых стенах — ни фрески, ни гобелена. Справа спускается в зал широкая каменная лестница…

Легко представить, как алый или бордовый ковер когда-то покрывал эти ступени. Теперь — серые от пыли и минувших веков.

Легко сквозь время расслышать музыку, песни, громкий радостный смех…

Забудь о прошлом. Ты — в паршивом настоящем. И оно хохочет тебе в лицо! Кривится зверским оскалом.

Реальный мир догнал сбежавших от него дочерей Алехандро Илладийского. Обеих.

Огонек в руке мечется загнанным зверьком. Каким чудом он еще не погас? Наверное, тоже хочет жить. Как давешние угли. Как Элгэ и Алекса.

Только кто ж их спрашивает? Золотых искр уже нет, свечи скоро не будет, да и еще кое-кого…

Прекрати! Ты — еще жива и вооружена. И сейчас отправишь к праотцам пару-тройку-четверку врагов!

Или пятерку — если повезет.

Где эскорт?! Почему их здесь нет?! Куда их дели — отправили прочь, перебили?! Или верные люди просто мирно дрыхнут?

Не будь дурой. Последнее — вряд ли. Раз никто не проснулся на звериный вопль Алексы — не проснется вообще.

Им уже не помочь. Как и огням в камине. Не нужно было брать несчастных вояк в северную ловушку.

Свеча чадит — вот-вот погаснет. Только свет уже не нужен! Армия чадящих факелов внизу разгонит любую тьму. Как костры загробной Бездны освещают путь приговоренным грешникам…

В багровых отсветах — десятка три солдат. Закованных в кирасы. Без шлемов. Много мишеней для пуль, но у Элгэ нет пистолетов.

Рвутся из чужих рук Вит и Алекса. Полуодетые.

На сестру кто-то успел накинуть плащ. Сам Витольд — прежде, чем схватили?

А вот и тощелицый граф Адор. В стороне от солдатни. Командует? Не вмешивается? Его ли воины там — внизу? Для Элгэ все простолюдины-северяне — на одно лицо.

А родовых знаков — не различить. Полумрак освещает лишь тени. И ужас.

Мечутся факелы в руках солдат. Не хуже свечи.

Диким зверем воет Алекса. Предает сына граф Адор. А рядом — нелепо вертится разряженный в розовое толстяк. Похож на свинью на задних лапах. Лицо — опять в тени… Да и вряд ли Элгэ где-то прежде встречалось это рыло!

Еще не поздно бежать. Ее еще никто не заметил. Солдатня… шакалы паршивые! — заняты Витом и стерегут Алексу. Даже не охраняют комнату другой пленницы. Куда денется хрупкий и беспомощный южный цветок?

Можно вернуться в комнату. Второй этаж — ерунда. С него «розы» из «цветника» прыгают, не ломая ног. Кто учился, разумеется.

Еще можно угнать коня. Элгэ всегда была сильной и выносливой. А Вита и Алексу уже не спасти.

Можно попытаться выпустить эскорт, если их заперли… неизвестно где. И зачем-то оставили в живых, хоть выкуп за них давать и некому.

Еще можно…

Элгэ, герцогиня Илладэн, загасила свечу. Осталось выхватить шпагу. И — к лестнице.

План прост и наивен — настолько, что может сработать. Воспользоваться сумраком верхней галереи и большей части ступеней. Успеть заколоть ближайшего — вон того, у лестницы…

И его же пистолет навести на толстяка.

Им придется отпустить Вита и Алексу. Или… или Элгэ действительно застрелит жирного борова. Нашли кисейную барышню!

4

Ее заметили в трех шагах от солдата. Или в прыжке — если рискнуть сломать себе шею.

Но и это нужно было делать раньше. Прежде, чем на Элгэ уставилось сразу полдесятка скорпионьих глаз. Пистолетных.

— Что здесь происходит? — резко бросила она.

Зрелище еще то. По-мужски одетая девица — это в Ритэйне-то! Да еще и с обнаженной шпагой наперевес.

Один прыжок — и пять превратятся в четырех. Но чтобы все они сразу промазали…

— Вам лучше вернуться в свою комнату, герцогиня! — не терпящим возражения тоном заявил граф Адор. Как когда-то Вега — о несчастном случае с родителями. И те же самые слова. — Мои солдаты вас проводят.

Твои солдаты! Значит, ты — в деле, как выражался один из гостей Алексиса.

Бедный Вит! Бедные они все трое.

И бедный Диего. Каково-то ему будет узнать, что сестер у него тоже больше нет?

— Зачем церемониться с комнатой? — Элгэ не узнала собственный голос. Язвительный и хриплый — как карканье раненого ворона. — Прикончить можно и здесь. Что вы намерены сделать с сыном, граф Адор?

У мерзавца еще трое отпрысков мужского пола. И дикие северяне запирают дочерей в монастыри, а сыновей тайком убивают!

Даже Кармэн не повезло родиться дочерью короля Фредерика. И он едва не заточил ее в одно из самых суровых эвитанских аббатств. А еще прежде — Кармэн домогался не менее родной дядя. Принц Гуго Амерзэн…

Принц Гуго!

Лицо толстяка угодило в полосу факельного света. Элгэ смотрела больше не на него, а на подлеца-графа. И не вспомни так отчетливо ту мерзкую историю — нипочем бы не догадалась.

Но теперь…

Профиль жирдяя слишком похож на другой. Блестящий со всех полновесных золотых карлиоров.

Похож. Если чеканное королевское лицо вдруг обзаведется пухлыми щеками. И тройным колышущимся подбородком. Принц Гуго вел столь разгульную жизнь, что превратился в ходячую краснорожую винную бочку.

Что нужно этой свинье в замке Адор, Творец и все голуби его?!

Впрочем, зачем Творцу на это смотреть? Элгэ бы отвернулась — будь у нее выбор…

Темная студеная ночь за окном. Багрово чадят факелы в зале. Вит и Алекса — в руках солдатни Адора.

А в десятке шагов — розово-свинячий толстяк. И вот уж кого здесь точно быть не должно.

Граф только что предал родного сына. Будь Создавшему Всё Сущее дело до угодивших в волчью яму пленников — вмешался бы уже давно!

Во имя Темных и Светлых сил — почему все молчат?! Только Алекса плачет.

А время ползет так медленно… Сколько длится тишина — миг или вечность?

— Судьбу моего сына решит его сюзерен, — холодно ответил граф. — Вернитесь в комнату, герцогиня. Вам лучше отдохнуть перед дорогой в Лютену.

Элгэ чуть не расхохоталась — злым, диким смехом. Волчьим.

Так их хотят везти в столицу? Как раз — куда они собирались драпать?

— В чём обвиняют Витольда?

Ради Творца и всех Агнцев и Голубей его, спрашивай — не молчи! Люди подчиняются холодному повелительному тону — так всегда говорила Кармэн. Кто приказывает — имеет право, все к этому привыкли. И все умеют подчиняться. Даже король когда-то был лишь наследником престола. Подданным другого короля.

— Вы не можете задавать вопросов! — возвысил голос граф Адор. Поворачиваясь к солдатам.

Сейчас отдаст приказ увести ее!

Не получилось! Вздумай спрашивать Витольд — другое дело. А Элгэ для них — всего лишь вещь. Кто подчинится тряпке или побрякушке? Даже если та вдруг заговорит?

— Я могу спрашивать! — лишь совсем чуть повысила голос девушка. Пытаясь вложить в него как можно больше льда. И вообразить себя Кармэн Ларнуа. А еще лучше — правящей королевой какой-нибудь страны. Где правят королевы? Нигде, но, кажется, получилось. — Я — герцогиня Илладийская. По какому праву схватили мою сестру и ее мужа?!

Угрожай им чем-нибудь! Кармэн, дядей, дядей Кармэн, Патриархом, Творцом, Темным и всеми змеями его!

Ты училась у лучших философов просвещенного Юга. А Оскар Адор — всего лишь северный дикарь. Собственное имя пишет с ошибками.

Ты должна быть умнее!

— Ты могла задавать вопросы — у себя на юге! — подал голос толстяк. Тонкий свинячий голосок. С истерическим провизгом. Но хряк — дядя эвитанского короля! — А здесь вы — в моих руках! Эта девка и ее полюбовник получат, что я захочу!

Полюбовник? Боров что — совсем спятил?! Последние мозги пропил? Если еще было что пропивать…

— Девка? Александра — жена виконта Витольда Тервилля!

«Ты» Элгэ проигнорировала. Что взять с дикаря? Тем более — со свиньи.

— Ваше Высочество, если мне будет позволено высказаться, Вам не следует называть вашу невесту «девкой», — граф голоса не повысил.

Хладнокровный, скотина!

— Я еще подумаю, жениться ли мне на этой…! — заорал принц, брызгая слюной. — Как твой сын посмел коснуться ее?!

Ну всё, с Элгэ хватит!

— Ваше Высочество, — Адор на сей раз успел ее опередить, — я не посвящал в наш план моего сына.

Хоть Вит здесь ни при чём!

Элгэ была наивной дурой из наивных дур. Но о чём говорят два мерзавца один другого гаже, догадается и последний осел!

— Александра — законная жена Витольда Тервилля! — отчеканила герцогиня Илладэн повторно. Для особо глухих графов и принцев. Раз уж Виту зажимают рот два здоровенных мерзавца. В придачу к еще двоим — выкручивающим руки. — Брак благословлен епископом Аравинта Евгением Дамаррским.

И чего добилась?!

Элгэ еще даже не договорила. Но уже поняла, что сейчас скотина с графским титулом разрешит убить своего старшего сына второй скотине — с королевской кровью в жилах. И Александра станет вдовой раньше, чем наступит утро. Бедная Алекса! Бедный Вит, для которого брак с ней стал приговором!

Но даже если так, объявить дочь Алехандро Илладэна еще и шлюхой — это уж слишком!

Хоть и меньше «слишком», чем всех их ждет.

— Аравинтский брак! — весело захохотал принц Гуго. Хлопая себя пухлыми руками по жирным ляжкам — затянутым в розовое. Заразительно и ехидно смеется. Оглядывает всех, приглашает повеселиться вместе. — Вы слышали — аравинтский брак?!

— Юная сударыня, Аравинт Высоким Патриаршим Престолом отлучен от церкви, — объяснил граф. — И браки, заключенные в нем с начала года, — недействительны.

С этого года. Кто мешал Виту и Алексе обвенчаться на неделю раньше? Да хоть на три дня?

Темный побери сроки между помолвкой и свадьбой! Обязательные на Юге.

Кармэн Ларнуа и Алексис Вальданэ женились без всякой помолвки. И счастливо жили двадцать лет.

И дальше бы жили — если б не кучка мерзавцев. В том числе — свинячий принц!

Кто мешал Алексе отступить от обычаев, Темный и все змеи его?!

— И когда же объявлено об отлучении?

Может, все-таки блефуют?

Кармэн! Она должна что-то с этим сделать!

Герцогиня Вальданэ — в Аравинте, на свободе. И она их не бросит.

Король Георг — ее дядя, он любит племянницу. И он — достойный уважения человек…

И чем это поможет Алексе — выданной замуж за свинью в герцогской короне? А Элгэ и Витольду — превращенным к тому времени в хладные трупы?

— Объявлено, герцогиня! — усмехнулся дикарь с графским титулом. — А сейчас — разожмите ручку и бросьте вашу шпажку. Еще порежетесь, не ровен час…

— Да, конечно, — обезоруживающе улыбнулась ученица Кармэн. — Я и пользоваться-то ею не умею…

— Герцогиня?

— Я всё поняла, — улыбнулась Элгэ. Как можно наивнее и беспомощнее. Неуклюже опустила шпагу острием вниз. А теперь — осторожный «дамский» шаг вниз по лестнице. — Это я сначала испугалась. А, оказывается, Александра выйдет замуж за настоящего принца и будет принцессой. А мне тоже найдут жениха королевской крови?

— Конечно. — Все-таки граф — северный медведь. — Уже нашли. Вы выйдете за…

Титул и фамилию девушка не расслышала. Да и плевать на них — с Центральной Башни Дамарры.

Элгэ даже не зашипела разъяренной кошкой. Но лишь потому, что, наверное, — лучшая ученица Кармелиты.

«Настоящая дама всегда делает лишь то, что ей нравится, — говорила Блистательная Кармэн. — Но должна уметь и то, что необходимо. Вдруг понадобится. Чтобы потом вновь делать лишь то, что нравится».

Кармэн не раз упрекала юную герцогиню за излишнюю надменность.

«Ты можешь быть гордой и высокомерной, — объясняла она. — Это — твое право. Но не недооценивай противника лишь потому, что презираешь. Ни в коем случае».

Северный медведь — туп. Но может разорвать.

Жирный хряк — еще тупее. Но у него есть клыки.

Что такое ожившая вещь, осторожно ступающая по лестнице? Всего лишь три изящных шага…

Ничто, да? Всего лишь чья-то собственность?

А если оживет клинок мидантийской работы, придурки?

Или герцогиня Илладэн — не вещь, а говорящее животное? Так маленький изящный зверек — безопасен? А если это — идалийская гюрза?

Никогда не недооценивай противника.

Хорошо, что идиоты никогда не слышали советов Кармэн. Да и слушать бы не стали. От какой-то вещи. Пусть и роскошной.

Последний шаг. И с него — прыжок с пяти ступеней…

Выстрел!

Всего один. Остальные запоздали — уже не ждали, что придется.

И смерть просвистела мимо. Всего лишь срезала прядь иссиня-черных волос.

5

Стоявший внизу выстрелить не успел. Только обернуться. Белее савана лицо, метнулась к шпаге рука…

Поздно. Алая роспись на горле. У Элгэ всегда был плохой почерк. Зато быстрый.

Медленно-медленно замирает рука — в дюйме от эфеса. Тяжело оседает тело…

Левый локоть, правое колено, толчок. Свежий труп летит на двух своих приятелей. Живых. Как раз ринувшихся мстить. Так что сейчас присоединятся к нему — в Бездне.

Элгэ дернула из ножен дагу — резким рывком. Еще двоих дочь Алехандро Илладэна заберет с собой точно. Глядишь — дорога в Бездну Огня и Льда веселей покажется!

Щелканье — еще один курок… Нет, два.

— Взять живой! — дружный хор свина и медведя.

Правда? Значит, стрелять не будете?

Ну и отлично. Сейчас двое вырастут до пяти.

Жаль, верить положено не в ту религию. Родись Элгэ в Ормхейме — вечный посмертный пир ей уже обеспечен!

А вот и двое следующих. Заходят с разных сторон. Грамотно.

Но вот быстро двигаться? С такими-то животами…

Из четвертой терции в первую…

Где раздобревшего вояку учили обороняться — объяснит Творцу или Темному. И скорее — последнему.

Второй чуть запоздал. Но не отступил, а зря. Вас ведь уже не двое на одного, а один на один. Под ребра не хочешь? Хочешь!

Выигранный миг дарит шаг назад. К лестнице. Не стена, но тоже неплохо. Перила — на что?

Больше не кидаются. Стоят. Трое — впереди, два с хвостом десятка — сзади.

Ноет царапина на левом плече. Все-таки третий успел зацепить. Ну и змеи с ним! Будем считать — шрамы украшают дам. Особенно — в Бездне.

Пистолет бы сюда! Но забрать оружие у трупа не хватило времени. Или сноровки. Все-таки Элгэ Илладэн — не Алексис Зордес. И не ее отец.

Краем глаза заметила Вита. Невезучий друг изо всех сил рвется из железной хватки северных головорезов. Куда там!

Справа и спереди — два новых кретина. Уже адорских — более опасных!

Слева — рваный просвет. И бледное личико Алексы. Искаженное болью.

Кто-то догадался зажать ей рот. Скоты!

— Взять живой! — толстяк визжит, как истеричная баба.

А его личные холуи не трогаются с места.

Да и адорцы торопятся не слишком. Вон как пляшут на месте. Выдают далеко не блестящую школу.

Боишься, хряк, что не выполнят? А зачем тебе убийца троих твоих людей — живой? Разумнее оставить одну Алексу.

Нужен запасной вариант? Или просто решили убивать помедленнее — со вкусом?

Ну же, северные дикари! Ну, тупые, медлительные скоты! Ах, ждете?!

Рывок вперед, шпага — продолжение правой руки. Левая с дагой — вниз, влево, еще левее…

Когда-то на учебном поединке Алексис Вальданэ именно так опрокинул сразу и Элгэ, и Виктора. Вмиг. Ей было четырнадцать, Виктору — восемнадцать…

К-куда уворачиваешься? Не выйдет — у противницы два клинка! Полагал, второй — для красоты?

Как в масло… А придурки что — впервые видят оберукого фехтовальщика? Из северных лесов не вылезали?

Четверо убитых, господа дикари. И еще один вряд ли в ближайшие недели сможет владеть правой рукой. А левая ему… для красоты.

Какой романист придумал, что первое убийство — трудное? Не труднее первого бокала вина!

— Брось оружие!

Граф Адор. И тоже — уже на «ты».

Проклятие! У шеи Алексы — нож графского цепного пса. Или свинского. Не слишком жирный, так не поймешь!

— Брось оружие, тварь! — Вежливость графу изменила, хладнокровие — вместе с ней. — Гюрза идалийская!

— Не идалийская, а илладийская! — прошипела сквозь зубы Элгэ. В очередной раз жалея, что нет пистолета. Разрядить в лицо предателю собственного сына.

Уж она бы не промахнулась!

— Брось оружие — или с принцем Гуго Амерзэном обвенчают тебя. Связанную и с кляпом во рту. А тоненькое горлышко твоей сестрички вскроют прямо сейчас!

«Алекса… лучше — не жить, чем жить в их лапах. Жить так… Алекса, не знаю, сможет ли Кармэн нас спасти! Алекса, если я выживу… буду помнить тебя всегда! Алекса, я сумею объяснить, почему я…

Прости, Алекса. Когда-нибудь я и сама сумею простить себя, всё забыть и жить дальше. Я смогу объяснить себе… Я всё равно ничего не в силах…»

Элгэ едва не задохнулась. От урагана бешеных, едва сдерживаемых рыданий. Уже целый миг она — предательница. А впереди — вечность…

«Алекса, я не могу убить тебя!»

Переломленная о колено шпага похоронно звякнула о каменный пол.

Глава шестая

Эвитан, Лиар.

1

Алан Эдингем родился сыном нетитулованного дворянина. А в последние лет пять — еще и разорившегося.

Прибыл в Лютену честолюбивый юноша почти два года назад. С твердым намерением сделать военную карьеру. Лет через десять дослужиться до генеральского звания. А со временем — жениться на красавице-графине.

Потолок своих возможностей Алан понимал хорошо. И о герцогинях и принцессах, понятное дело, не мечтал.

Впрочем, если графиня не подвернется — согласен и на баронессу. С хорошим приданым.

Главное — хорошенькую. Прожить всю жизнь с уродиной — что может быть страшнее?

В столице, увы, юного провинциала никто не ждал. А на покупку офицерского патента денег нет.

Впрочем, на это Алан и не рассчитывал. Но как выяснилось — и в мушкетеры, и в гвардию без связей тоже не попасть. А откуда они у сына никогда не служившего отца?

Чарльз Эдингем всю жизнь не вылезал из деревенского поместья. А платить за это выпало Алану. Как и сделать всё, чтобы собственному будущему отпрыску упрекнуть отца было не в чем.

Только если не везет — то сразу во многом. В Лютене не оказалось ни одного маршала или генерала, чтобы пробиться к нему с прошением. Потому как сторонники покойного принца Арно Ильдани не нашли для мятежа другого времени! А ждать Алану некогда — и так невеликие сбережения на столичных ценах таяли на глазах.

Ему всё же повезло. От позорного возвращения домой (поджав хвост) спасло, что принц Гуго Амерзэн, дядя нынешнего короля, как раз решил увеличить положенную ему армию. Ее еще называли в Лютене «игрушечной».

Над служившими «дядюшке Гуго» смеялись. Но сам он относился к своим двум сотням людей весьма серьезно. Придумал особую розово-голубую форму. Платил хорошее жалованье. И не обременял обязанностями.

А вдобавок — то одних, то других исправно таскал в кабаки и «по девочкам». Ну и на другие — принятые и не слишком в Лютене развлечения.

В результате — кто служил щедрому принцу быстро приучались много спать, сладко есть, часто выпивать. И теряли даже те воинские навыки, что имели прежде. С рекомендацией «служил у принца Гуго» в приличную армию брали редко.

Та же судьба грозила и юному Алану. Только он — не из тех, кто плывет по течению.

За полгода службы у принца Гуго Эдингем выслужился до лейтенанта. И получил в подчинение пятьдесят человек. Причем сам же с разрешения «монсеньора» и отобрал их. Из наименее опустившихся.

Алан ежедневно проводил на плацу по много часов. И того же требовал от подчиненных. В результате произошло небывалое — в «игрушечной армии» принца Амерзэна появился по-настоящему боеспособный отряд. А глядя на них, подтянулась и часть «зажравшихся».

Конечно, больше половины «гуговцев» не годились никуда. И вряд ли уже будут годиться. Это видел даже Эдингем — при его отсутствующем боевом опыте. Но стать примером для других — это может вскружить двадцатилетнюю голову. Не будь у Алана куда более высоких целей.

Потом судьба переменилась в одночасье. Способного лейтенанта приметил Бертольд Ревинтер.

Предложение перейти к нему на службу было абсолютно ненавязчивым. Но весь Эвитан знает: министру финансов и влиятельнейшему из Регентов не отказывают.

А Эдингем и не собирался. Охранять и дальше принца Гуго, когда он в очередной раз отправится на гулянку, — хорошенького понемногу! Да и не все развлечения толстого отпрыска короля Филиппа Алану нравились. А в том, что вызывало отвращение, приходилось пусть не участвовать, но наблюдать и не вмешиваться.

Нет уж! Еще собираясь в столицу, Эдингем заранее настроился на готовность к грязи и цинизму. Но одно дело — когда это для блага государства. А по приказу жирной свиньи — хватит, надоело! По крайней мере, Ревинтер на министерском посту далеко не всегда руководствуется принципом: «Я так хочу!»

Итак, Алан получил новое место. А министр финансов — нового подчиненного, что из кожи вон лезет ради успешной карьеры.

Как ни странно, принц Гуго вроде даже не обиделся. А ведь «изменник» не только лично ушел к новому монсеньору, но и переманил весь отряд!

На прощальном разговоре с Эдингемом королевский дядя был изрядно навеселе. Потому лишь добродушно махнул пухлой рукой и пьяно прохрюкал:

— Ну, бывай. Будет плохо — возвращайся. Приму.

Первые месяцы Алан еще ждал подвоха. Но напрасно. Принц Гуго вновь ударился в разгул. Дикий даже по квиринским меркам. Что уж говорить об эвитанских?

Ударился — и начисто забыл о существовании своего бывшего офицера.

2

За полтора года службы у Ревинтера Эдингем получил звание капитана. И сделался доверенным лицом как самого всесильного министра, так и его младшего сына Роджера. Своего ровесника, с которым вдруг подружился. Вот уж чего не ожидал…

Пока Джерри жил в Лютене — молодой офицер был командиром его личного эскорта. Но в последние месяцы прошла целая цепь неприятных для Ревинтеров событий. И Алан занял пост офицера для особых поручений при самом министре. Как раз одно из них — нынешняя поездка в Лиар.

Вот здесь-то и начались первые трудности. В Лютене молодой офицер привык, что имя Ревинтеров открывает любую дверь.

Ну, почти. Но визит к Всеславу Словеонскому пока без надобности.

А вот на севере…

Начать с того, что юного лорда Таррента вообще не оказалось в замке. И он, увы, вовсе не отсиживался за крепкими стенами, «никого не принимая», а именно отсутствовал. В слежке Алан за эти годы собаку съел.

Недоросль так удачно в семнадцать лет заполучил отцовский титул. В результате безвременной гибели папеньки. И сейчас действительно умотал из Лиара — невесть куда. Очевидно, на радостях. Или с горя.

Причем Эдингем разминулся с ним дней в десять — не больше…

Капитан со злости чуть не послал за Таррентом погоню. Но — полномочий нет. Есть — договариваться, намекать, завуалированно угрожать. А вот ловить и хватать — нельзя. Может, Леон Таррент и убил папашу. Но не доказано — не преступник.

Что ж, на такой случай Ревинтер предусмотрел еще вариант. Конечно, лучше заставить мальчишку помогать добровольно. Но тот может заупрямиться.

И тогда придется пойти другим путем. Министр финансов найдет потом способ уладить формальности. Он — мастер по таким способам.

Мальчишку… Алан ведь сам старше Леона всего года на четыре.

Времени осталось впритык — на исходе Месяц Сердца Зимы. Еще неделя-полторы — и лед капризного Альварена станет ненадежным. Жди потом Рождения Весны…

3

Алан гордился, что не боится никого и ничего. Ну, почти.

Но леонардитов опасаются все. Орден со зловещей историей лишь формально подчинен кардиналу Эвитана. А на деле дает отчет только своему Магистру. А тот в свою очередь — одному Патриарху.

Леонардиты не вправе воспрепятствовать отъезду монахинь. А тем более — послушницы. При наличии разрешения аббатисы.

Но вот навязаться в сопровождающие и утешители душ — запросто. И тогда уже Эдингем не сможет отказать…

Тем не менее, пока всё идет гладко. Его беспрепятственно проводили к настоятельнице Амалианского аббатства.

Коридоры — неуютны, безлики и безлюдны. Алан внутренне готовился к долгому и неприятному разговору. И, конечно, ожидал, что мать-аббатиса — отнюдь не молода. Но всё же…

Бабке явно стукнуло лет сто. А то и все двести. Столько морщин на одном лице умещается с трудом.

Впрочем, может, это даже хорошо. Старуху легче уболтать.

Если она еще не совсем выжила из ума. И за нее не распоряжаются другие. Не дряхлые.

А вот и ошибка! Чуть не расслабился при виде возраста собеседницы. А как насчет колючего блеска — в умнейших маленьких глазках? Бабка — в своем уме, бабка и не думает упускать власть из костлявых скрюченных ручек. И знает, чего хочет.

А на что Эдингем рассчитывал? Откуда возьмутся белопушистые одуванчики — в подобном гадюшнике?

— Итак, что привело вас, юноша, в обитель мира и покоя? — слабым, умирающим голоском прошелестела мать-настоятельница.

Алан насторожился. Всё — еще хуже, чем он думал, или… Или ему всё примерещилось? И это просто очень старая бабуля? Старая и больная…

— Мне нужно забрать из монастыря двух…

Кого? Карлотта — монахиня, а Эйда?

Сопляк-отцеубийца удрал. Узнать теперь не у кого…

— …сестер! — выкрутился Эдингем. — Вот разрешение лиарского лорда.

Аббатиса скрупулезно изучила острыми как илладийский кинжал глазками бумаги. Над ними трудился лучший подделыватель почерков Бертольда Ревинтера. А уж где всесильный министр достал печать точь-в-точь как у лиарского лорда — остается только дивиться.

Алан вообще чем дальше, тем сильнее удивлялся своему монсеньору. Причём даже больше, чем восхищался. Эдингем любил умных людей. И презирал чванливых дураков. Вроде большинства придворных хлыщей. Или этого Леона Таррента.

Да сколько можно печати рассматривать?! Сейчас в них глазками-иголками дырку просверлит! Алан готов поклясться — у старой карги зрение не хуже, чем у него. А притворяется полуслепой.

— Сын не может распоряжаться матерью, — наконец выдала она резолюцию.

Эдингем замер — дураку понятно, что не может. Да у него на руках и не приказ сына, а просьба. Приказ в другой бумаге — в нее старуха вцепилась сейчас. И касается он не матери, а сестры отсутствующего лорда.

А бабка сейчас еще вспомнит, что Леону нет восемнадцати. И при наличии других кровных родственников он не вправе распоряжаться даже младшими сестрами. А у Эйды Таррент есть родной дядя по матушке — барон Ив Кридель.

Алан, конечно, знал, что возразить. Дядя до сих пор не заявил о своих правах. Значит — признал право опекунства над сестрами за Леоном.

А если аббатиса пошлет за подтверждением к вышеупомянутому барону? В Тенмар! На это уйдет не один месяц.

Да и барон — темная лошадка, очень темная. И еще тот, говорят, упрямец.

— Сын не может распоряжаться матерью. Но может предложить ей выйти из монастыря, — попытался подъехать с другой стороны Эдингем.

Бабка продолжила сверлить собеседника въедливыми глазками. Но пока не вспомнила ни о каком тенмарском дяде. И Алан слегка перевел дух:

— Я — капитан личного гарнизона графа Ревинтера. А Бертольд Ревинтер, как вы знаете, — член Регентского Совета. И он подтверждает разрешение Карлотте Гарвиак покинуть монастырь.

Сама узница наверняка вцепится в подобный шанс зубами и когтями. Но, чтобы добраться до бывшей графини Таррент, нужно уломать эту упрямую старуху.

— Молодой человек, Карлотта Гарвиак приняла монашество еще год назад. И отныне мирские власти не в силах ни заточить ее, ни освободить…

— В таком случае я забираю послушницу Эйду Таррент. По приказу ее брата, — быстро сказал Алан. Моля Творца и всех агнцев и голубей Его, чтобы хоть девчонка не успела стать монашкой.

Иначе, чтобы вытащить ее отсюда, не поможет даже личное присутствие Леона Таррента и Ива Криделя сразу. Добровольно готовых помочь. Бабка отлично знает свои права.

И Эдингем не ошибся.

— Конечно же, заберете. Если сестра Эйда не предпочтет стать невестой Творца. В этом случае она сегодня же примет монашеский обет…

Алану стало еще холоднее. Совсем не обязательно девушку постригут по ее собственному желанию…

— Но я могу хоть поговорить с сестрой Эйдой и… сестрой Карлоттой?

— Сестрой Валентиной, — поправила старая ведьма, откидываясь на спинку высокого узкого стула. Действительно устала или притворяется? Если она еще и сильна как семь быков, Эдингем ничуть не удивится. — Можете. Поговорите. Лучше начать с младшей из смиренных сестер. Если дочь согласится уехать, и мать захочет ее сопровождать — я отпущу обеих. Материнский долг в глазах Творца свят и для монахини.

Что? Что?!

— У вас ведь есть и приказ о доставке в Лютену государственной преступницы Карлотты Гарвиак, не так ли? — хитро прищурила бабка выцветшие голубые глазки-бусины. С угольными зрачками-кинжалами. — И за пределами монастыря он вступает в силу?

Она сама хочет избавиться от Карлотты?! Или… или здесь какая-то игра. И нужно держать ухо востро.

— Неужели у капитана личного гарнизона одного из Регентов может быть два совершенно разных приказа? — пожал плечами Алан. Прямо под насмешливым взглядом старухи.

Если хотела раскусить наивного офицера — ничего не вышло. Если аббатиса — враг, то очень хитрый и расчетливый. А уж если советует идти к Эйде… Не разумнее ли начать с Карлотты?

4

Следовало послушаться мать-настоятельницу! Эдингем явно переоценил собственные способности. Или мало пообещал.

Карлотта оказалась крепким орешком. Практически неразгрызаемым! Даже на обещание (угрозу!) увезти дочь и бровью не повела.

Бертольд Ревинтер опять абсолютно прав. А Алан — зеленый юнец. Решил, что материнский инстинкт есть у любой женщины. У Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, его отродясь не водилось.

И что теперь?

Эдингем практически провалил задание! Предположим, он даже уговорит и привезет Ревинтеру Эйду Таррент. Что дальше? Девчонка — никто, даже не жена Джерри. И наверняка не знает ничего.

Сестричка сопляка Леона не слишком-то и нужна. Нужна — подколодная змея Карлотта. Но змею не вытащить из ее логова!

Открывал тяжелую дверь в келью «сестры Эйды» Алан в самом препаршивом настроении.

И келья, и дверь — безлики, как все их товарки в этом склепе. А послушница Эйда Таррент — очень юная, очень хорошенькая и очень печальная.

Впрочем, нет. Насчет крайней юности — преувеличение. Ровесница Леона, просто выглядит младше…

Золотистые локоны трогательно выбиваются из-под мрачного глухого убора. Грустные серые глаза, правильные черты, нежное личико…

Кукла. Хорошо воспитанная кукла. Обычная «послушная дочь». В будущем — «хорошая жена и мать». Тихая, кроткая, в меру романтичная…

С такой застрелишься со скуки! Через пару месяцев.

И на этой пресной курице собирались женить Джерри? Да ей в монастыре самое место!

— Сударыня. — Эдингем всю сознательную жизнь избегал именно таких девиц. И теперь плохо представлял, как вести себя с теми, кто чуть что — в слезы. Наверное — как угодно. Всё равно разревутся. — Сударыня, у меня приказ вашего брата. Вы должны отправиться со мной в Лютену.

— Зачем? — тихим невыразительным голосом произнесла послушница. И вновь склонилась к пяльцам с вышиванием.

— Что?! — опешил Алан.

Курицы и послушные сестры вопросов не задают. Они повинуются.

— Зачем? — повторила девушка. Вновь поднимая на него серые глаза — большие и печальные. Действительно красивые. — Брату совсем не нужно мое присутствие в Лютене. А вы — не из его людей.

— Совершенно верно, сударыня. Тем не менее, у меня приказ доставить вас в столицу. И разрешение на это вашего брата, — поправился Эдингем. Решил взять сухой, официальный тон.

Люди обычно повинуются такому. Особенно те, кого дрессируют с детства. Вроде Эйды Таррент.

— Вас прислал Регентский Совет. — В огромных серых глазах — не вопрос, а утверждение. Она отложила пяльцы и встала. — Я готова еще раз повторить мои слова.

Какие слова? Она что-то знает? Хорошо бы! Тогда Карлотта, может, и не понадобится…

— Ирия — невиновна. Я уверена, что нашего отца убила мачеха, Полина Кито. — И всё это Эйда Таррент произносит тем же тихим, кротким голосом! — Я готова повторить это перед кем угодно. Даже если меня тоже приговорят к смерти. Я готова, едем.

Она что — серьезно?! Эта курица, глупая овца, которую семнадцать лет приучали к покорности?!

Алан чуть зло не рассмеялся. Прямо аллегория — жаль, он не художник! Прелестная мученица с кроткими глазами. И злодей, готовый вести ее на казнь! Злодей, конечно, — он.

— Сударыня! — Эдингем с трудом, но взял себя в руки.

Самое разумное — соврать ей, спокойно довезти до Лютены. И сдать с рук на руки Ревинтеру.

Вот только о деле Эйде не известно ничего. Значит — придется вновь уламывать Карлотту. А змея-мамаша найдет по дороге способ сказать дочери правду. Эта для всего способ найдет!

Какие бездонные у сестры Леона Таррента глаза! Прямо в душу смотрят. И она — все-таки красива. Даже в этом ужасном балахоне послушницы.

Пожалуй, понятно, что в ней нашел Роджер…

— Сударыня, мне жаль вас разочаровывать. Но речь пойдет не о вашей сестре, а о вас и вашем будущем.

— Мое будущее? — серые глаза погасли. — Оно предопределено. Или Леон нашел мне жениха?

Таким тоном интересуются, что на завтрак — овсянка или отварная морковь? Когда не любят ни то, ни другое.

— У вас уже есть жених, сударыня. И вам это прекрасно известно. Он не отрекался от вас. Причина разрыва — отказ ваших родных. Но теперь, после смерти вашего батюшки…

Как же трудно врать, глядя в эти глаза! Даже если врешь не до конца…

Ни проблеска радости — в двух глубоких серых озерах. Что же ей еще сказать? Что Роджер в квиринском плену помнит ее и любит? Всё равно она вряд ли увидит бывшего любовника вновь.

— Вам известно, почему мой отец отказал Роджеру Ревинтеру? — А Эдингем думал: еще тише и печальнее говорить невозможно.

— Мне известно даже, что больше года назад у вас, сударыня, родился ребенок. И его отец — Роджер Ревинтер, виконт Николс.

Вспышка радостного огня в двух серых омутах. Дрогнул уголок тонкого очерка губ. Затрепетали темные ресницы…

— Моя дочь — жива?! — В наполнившихся слезами глазах — безумная надежда. Сколько же боли и счастья сразу может поместиться в одном взгляде?! — Вы знаете, где она?! Говорите, не молчите!

Алан не знает. Но, возможно, знает Карлотта. И из нее необходимо это вытрясти. Потому что — не из матери же настоятельницы…

— Сударыня, именно это я и пытаюсь сделать. Найти вашу дочь. Я отвезу вас в семью жениха, вы…

— Я смогу ее увидеть?!

Юноша едва не отвел глаза:

— Да, сударыня, вы сможете ее увидеть. Сможете ее растить, заботиться. Вы же ее мать…

— Я еду с вами! — тихий решительный голосок не дрогнул.

Взглянуть в бездонные серые глаза Эдингем больше не посмел. Они полны непролившихся слез и невыразимо-отчаянной надежды. От нее одной зависит — жить ли дальше. Или не стоит.

Роджер — дурак, что не стал за Эйду драться! Есть в подлунном мире вещи и люди, за которых сражаться можно и нужно. Всегда и везде.

Джерри — дурак, а Алан — мерзавец. Потому что Эйда — игрушка двух беспринципных семей. А он везет ее к тому, для кого она — вещь. А ее жизнь — ненужная роскошь!

Станет ненужной — едва найдется внучка Бертольда Ревинтера.

Никто не даст тебе растить ребенка, Эйда. Роджер — в Квирине. А монсеньор легко сбрасывает лишние фигуры с доски. Вряд ли ты доживешь даже до лета…

— Вы любили Роджера? — не удержался Эдингем.

Пусть в ее жизни было хоть что-то счастливое! Что-то, что она сможет вспомнить, когда ее придут убивать.

И тут же одернул себя за глупый вопрос. Конечно, любила. Если родила от Роджера дочь. Пожертвовала добрым именем…

— А разве вам забыли сказать? — грустно дрогнули губы. И искривились в усмешке. Враз сделавшей Эйду старше. — Я — военная добыча. Мой отец был вне закона…

Был, но… Есть же законы чести, рыцарский кодекс войны…

Фигура, сброшенная с доски… Когда Эдингем отдаст ее Ревинтеру — напьется! Страшно.

Но правила игры придумал не он. И не ему их менять.

— Я готова, сударь.

Он не успел увернуться от светлого лучистого взгляда.

— Сударыня… — Всё сейчас летит к змеям! — Сударыня, вы уверены?!

— У вас приказ.

— Я не могу погубить вашу жизнь! — выпалил Алан. Отчетливо понимая, что сказал.

И что готов сейчас отдать. Дружбу, службу, да хоть самого короля вместе с его Регентским Советом!

И за что? Дурак!

— А зачем она мне? Губите, — грустно улыбнулась Эйда. — Если мне дадут хоть увидеть ее… Хоть знать, что она жива. Я же живу ради нее. Я готова, — повторила она. — Идемте.

5

— Ты предала нашу семью! — шипит Карлотта.

Карету нещадно трясет на ухабах. Отодвинуться от матери — некуда. При малейшем толчке их швыряет друг к другу.

— Ты предала честь нашей семьи!

— У нас давно уже нет ни чести, ни семьи, — спокойно ответила Эйда.

У Ирии получилось бы лучше. Но умная и смелая Ири погибла. Лучшая из сестер Таррент — в мире ином, а самая никчемная — жива. Вместе с матерью, что могла спасти Ирию и не спасла.

Девушка прикрыла глаза, пытаясь отрешиться от всего. Особенно — от ядовитого голоса матери.

Жаль, нельзя увидеть дорогу, лес, холмы, свободу… Вдохнуть свежего морозного воздуха!

Завешенная черным карета так напоминает тюремные! В них тоже везли в Лютену.

Саму Эйду — отдельно. Как наложницу и невесту ненавистного Роджера Ревинтера.

А остальных — в мрачный Ауэнт. На заранее предрешенные суд и казнь…

Черная карета так же равнодушно подскакивала на ухабах. Три недели — от Лиара до Лютены. Ровно три. От Лиара… от амалианского аббатства!

— Ладно! — От голоса Карлотты никуда не деться. Он — неотвратим. Как когда-то — ночные визиты Ревинтера-младшего. — Ты натворила дел — как обычно. Но ты всегда была глупой курицей. Он говорил с тобой наедине. Конечно, ты наболтала лишнего. Но теперь будешь делать лишь то, что скажу я. И отныне…

— Почему?

— Что?!

— Я — собственность монастыря, — тихо и внятно произнесла дочь. — Или Леона, который разрешил увезти меня к Ревинтеру. Но тебе-то я с чего должна подчиняться?

— Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?! — с мягкой угрозой поинтересовалась Карлотта.

В детстве это означало, что наказание будет особенно суровым.

— Что? — устало и равнодушно уточнила девушка.

Страшно лишь одно — умереть, не увидев дочь. Да и с этим Эйда уже успела смириться.

Она, наверное, слишком долго боялась. Но страх тоже имеет пределы. Вот и кончился.

Да и всё ужасное, что могло случиться, — уже случилось. Давно.

Ири в детстве говорила, что с людьми происходит лишь то, что они позволяют с собой сделать. Значит, Эйда позволила продать себя, изнасиловать, опозорить. Запереть в монастыре — заживо гнить. Позволила отнять дочь!

А самое страшное — позволила погубить Ирию!

Привычные слезы опять струятся по щекам.

Девушка вновь закрыла глаза. Друзей у нее не осталось. А врагов чужое горе лишь радует. Либо раздражает.

«Найдите мою дочь, спасите! А взамен возьмите мою жизнь — если она так вам мешает. Я вам это позволяю.»

Глава седьмая

Аравинт, Дамарра. — Эвитан, Ритэйна — Тенмар.

1

Закрывай глаза — не закрывай, роковое письмо с церковной печатью — вот оно. Исчезать не собирается.

Известие о смерти Алексиса тоже никуда не делось. И не оказалось дурным сном.

— Отлучение? — Кармэн честно попыталась немедленно осознать последствия. Включая самые страшные.

Но ничего непоправимого нет. Аравинт — не Мидантия и не Квирина. Никогда не славился религиозным фанатизмом.

Епископ и священники будут по-прежнему проводить все положенные службы и обряды. Умерших потом отпоют еще раз — делов-то.

А желающие обвенчаться подождут пару месяцев. Или даже год. Никуда не денутся…

— Кармелита, они объявили отлучение с первого дня этого года, — напомнил дядя. Он же — король Аравинта Георг Третий.

Герцогиня Вальданэ едва не сбросила письмо со стола. Вот это — уже хуже, причем намного! Значит, все сыгранные в этом году свадьбы — недействительны. В том числе венчание одной скромной девицы дядиного двора. Рожденной в не по-аравинтски консервативной семье. А если добродетельная Хуанита еще и беременна…

А еще — брак Александры Илладэн и Витольда Тервилля! Алекса и Вит по всем законам церкви — не женаты. Любой скандал в любой аравинтской семье в Аравинте же и уладим. Но Александра и Витольд — уже в Эвитане!

— Кармэн, как думаешь — скоро ли нам объявят войну?!

Только войны еще и не достает! Но ее действительно объявят.

Как скоро? Едва Эвитан посчитает нужным ввести войска. Император Мидантии, несмотря на помолвку сына с Арабеллой, бросил их на произвол судьбы. Иначе зачем ему понадобилось отлучение?

— Кармелита… — дядя потянулся к пока еще почти полному тёмно-рубиновому графину.

А вот это уже — совсем лишнее! Им еще сегодня беседовать с очень зубастыми послами Квирины и Мидантии. И Мэнда — на всякий случай. На самый крайний.

— Подожди! — вдовствующая герцогиня сжала занывшие виски руками. — Я пытаюсь решить, кому из нас лучше заболеть — тебе или мне?

— Что? — король Георг, кажется, опешил.

И — вот и славно! — оставил в покое пузатого друга и советчика. Зато на Кармэн уставился так, будто она хрустальное произведение лучших мастеров Мидантии уже опустошила. В одиночку.

Ничего, сейчас поймет!

— Мне, — приняла решение вдова Алексиса Зордеса. — Дядя Георг, бери перо. Пиши.

Он покорно придвинул чернильницу — смуглую хеметийскую танцовщицу.

Когда-то наследный принц Георг во всём слушался грозного отца. Теперь — того, кто лучше разбирается в ситуации. Хорошее качество для не слишком умного правителя.

Вот только Кармэн — не разбирается. Почти совсем…

— Пиши: твоя любимая племянница, вдовствующая герцогиня Кармэн Зордес-Вальданэ, тяжело больна. При смерти. Это должно помочь… При смерти — и потому срочно вызывает воспитанниц. Виконтессу Александру Тервилль, урожденную Илладэн, и Элгэ, герцогиню Илладэн. Обе дамы должны выехать немедленно после получения сего письма.

Не понимает. Искренне не понимает, при чём здесь герцогини Илладийские?

Хуже, что понимает она. А еще хуже — что вряд ли ошибается.

Дядю интересует (и пугает!) только грядущая война. Племянницу — тоже. Но это еще не повод забыть о другой опасности. Напрямую связанной с этой.

— Дядя, если мы не вернем в Аравинт Александру и Элгэ — повод для войны будет точно. — Кармэн Ларнуа нир Зордес-Вальданэ прямо взглянула в непонимающие глаза Георга Третьего. — Нам его предоставят.

2

Звереющий ветер воет осиротевшим волком. На воле — по запертой в клетке волчице.

Между ним и Элгэ — тяжелое железо оков, стены несущей в Лютену кареты и чужие солдаты! Все свои — мертвы.

Пока не знаешь точно — жива надежда. Надежда Элгэ уже умерла. Под полупьяный хохот солдатни, развешивавшей трупы на воротах.

— Вит, я в цепях, но на тебе — веревки. Попробую их разорвать.

— Я не оставлю здесь тебя и Алексу!

Темный бы побрал этого героя! И тех, кто сочинял сказки о других героях.

«Никогда не бросай друзей в беде!» Храбро погибай рядом — за компанию…

Девушка едва не заплакала — от отчаяния. Дуэтом с ветром!

— Вит, хоть один из нас должен добраться до Аравинта!

Один, без оружия, без провизии. Зимой — через всю страну! Витольд скажет именно это — и будет прав. Но…

Не сказал. Молча подставил руки.

Как туго затянуты узлы! В Аравинте «дети Прекрасной Кармэн» справлялись с таким на скорость. И Элгэ в последний раз быстрее всех распутала напарницу. Но Арабеллу связывал Грегори, а не солдаты свинопринца Гуго.

Давай, Элгэ! Если не успеешь — конец всему!

3

Ледяной ветрище завывает стаей оборотней. Будто не вьюга колотится в хрупкие ставни, а огромные, страшно голодные звери. Вот-вот разнесут. Доберутся до теплой крови!

«Луна видит тех, кто ее не боится».

Если открыть ставни — глянет ли с ночного неба всевидящий серебряный глаз? Или за окном — только метель?

И сквозь нее по-прежнему где-то летит одинокая черная птица. Вне времени и пространства.

А вокруг — ничего, кроме холода и снега. И льда — застывшего в вымороженном воздухе…

Луна, метель или голодные оборотни — какая разница? Сегодня Ирии точно не придет в голову любоваться сиянием звезд на агатовом небе! Она от искушения не гасить свечи едва удержалась. И теперь борется с желанием зажечь…

Почему-то в темноте — всегда страшнее! Особенно — в старинном многовековом замке. Где просто обязаны бродить призраки тех… об этом лучше не думать!

Здесь вырос Анри. И он первым посмеялся бы над глупыми страхами начитавшейся романов девчонки.

Как Анри прожил здесь целых шестнадцать лет? И не сошел с ума, не взвыл с тоски?!

Впрочем, может, и взвыл. Об этом не узнать. Даже если удастся встретиться вновь. Разве сын старого дракона в таком признается?

Что-то тяжелое грохнуло за окном. В вой ветра отчетливо вплелись голоса волчьей стаи. А на непроглядно черной стене начал вырисовываться смутный силуэт…

Ирия рванулась к подсвечнику — у изголовья. С третьей попытки комната осветилась тусклым, чадящим огоньком. Колеблющимся.

Вторым, третьим…

Даже пламя этой ночью какое-то жутковатое!

Прекрати! Возьми себя в руки…

Не сегодня.

Да что происходит?! После Воцарения Зимы Ирия спала плохо. Но свечей ночами не жгла.

И уж точно — не тряслась от ужаса при свете. Тем более, призрак неизвестно кого на старинном гобелене всё-таки примерещился. Да и за окном попросту свалило ветром очередное старое дерево. Завтра в саду Ирия в этом убедится! Просто еще один по-зимнему беззащитный вяз или клен не выдержал злобной атаки метели.

Стук. В дверь, а не в окно. Призраки не имеют привычки стучать. Но кого принесло к баронессе Ирэн ночью?

Всхлипывания… Души чьих-то жертв?

Совсем ошалела?

— Госпожа, впустите!

Мари. Плащ поверх рубашки. Мертвенно-белой, как платье призрака. Любого, кроме лиарских.

В дрожащей руке тоже чадит свеча. В круге света на полу колеблется тень.

Мари — живая. Но когда же Ирия перестанет испытывать облегчение при виде чужих теней?

— Госпожа, я боюсь! Такая ночь! Сегодня страшно!..

— Ложись со мной.

Вот-вот, а если старику что-то не нравится — это его трудности. Глубоко личные.

Шорох одеял. Живое ровное дыхание рядом.

— Тепло?

— Да, госпожа…

— Спи.

И всё хорошо. Мари не страшно. И Ирии — больше не страшно. И спасительные свечи можно не гасить. Даже если никому не признаешься, что горят они не только ради испуганной служанки.

И уж точно не признаешься старому герцогу Тенмару!

«Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь. Здесь злой старик, что будит мертвых!..»

Как у такого отца мог родиться такой сын?

Глава восьмая

Эвитан, Тенмар — окрестности Лютены.

1

Кто кричит?! И — главное! — где? На том свете или еще на этом, сто змей и один Темный?!

И почему так темно?

— Люсьен! Люсьен!..

Это — реальность, свечи таки погасли. А столь ощутимо двинуть Ирию в бок могло только существо из плоти и крови!

— Мари, проснись!

Старый герцог — опять прав. Боящаяся темноты служанка — действительно любовница покойного Люсьена. Была ею.

Да, Ирии прислуживает и рядом спит сейчас девушка, любившая Люсьена. Застреленного ее госпожой в Ночь Воцарения Зимы.

И сделать для несчастной девчонки Ирия не в силах ничего. Не в силах и не вправе. Разве что вновь зажечь свечи и прервать ее ночной кошмар.

И помешать старому герцогу избавиться от бедняжки.

Проснулась. Заплаканные глаза, виноватое лицо.

— Не плачь, Мари. Или поплачь. Ты любила его?

— Да, госпожа… Простите, госпожа!

Вот так. А почему — нет? Может, кто-то любил даже Роджера Ревинтера? И этот «кто-то» — не его отец, мать или братья.

А что никто так и не полюбил Ирию — не значит ровным счетом ничего. Другим просто повезло больше.

— Тебе не за что просить прощения.

Что сделала бы Мари — узнай она правду? Перерезала бы горло спящей госпоже? Ирия бы на ее месте перерезала.

Нет уж — больше никаких перепуганных служанок, врывающихся посреди ночи! От рук привидений умирают только в легендах. А вот от кинжалов собственных слуг…

Большие, полные слёз глаза на миловидном простеньком личике. Остается надеяться, что Мари не беременна от Люсьена. Или что беременна. Кто знает, как лучше?

Скоро утро. Очередное, мерзлое. В шесть старик ждет племянницу во дворе…

Ладно, сегодня, в честь вьюг-метелей тренировки ограничатся залом. Но раннего подъема не отменит ничто. Ральф Тенмар обещал сделать из Ирии «не лучшего и даже не хорошего, но хоть сносного бойца». И до сих пор обещание держит.

Интересно, каково ему каждый день смотреть на укрывшуюся в его замке девушку? Лживо обвиненную в убийстве. И превращенную им в настоящую убийцу.

Труднее, чем ей ежедневно видеть бедную Мари? Вряд ли.

Через полчаса или час Ирэн пойдет зарабатывать новые синяки. В обществе старого злодея.

Потом — в библиотеку, читать древние легенды. После — вышивать в обществе Катрин.

А затем ляжет спать. И спокойно проспит до утра — без сновидений. После бессонницы всегда засыпаешь крепко.

Еще день, еще ночь. А там и зима прочь! В Месяце Заката Зимы Ирия поедет в Лиар. За Эйдой.

2

— Эй, ты!

Белый квадрат света. Яркого, снежно-слепящего.

Там сейчас день. И ветер притих. Волк оплакал волчицу. Но кто сказал, что память вольного зверя будет долгой?

Голова в меховой шапке закрывает день… почти весь свет! Будь у Элгэ оружие и растай железо на руках — проверила бы, есть ли под шапкой шлем. Хотя бы за то, что дикарь смеет обращаться к герцогине Илладэн — «ты».

А за всё прочее он умрет медленнее. Намного.

— Спишь, что ли? Или мечтаешь? — мерзавец довольно заржал. Демонстрируя гнилые зубы.

Или это в полутьме кареты мерещится, что гнилые? У них тут у всех на севере…

— Думаешь о сбежавшем любовничке сестры? Или он у вас — на двоих?

Молчание. Подлец не стоит ее слов.

— Тебе самой-то ведь не удрать. Не хочешь разговаривать? Ну посиди еще голодной! — Принц Гуго Амерзэн под гогот прихвостней захлопнул дверцу кареты.

Девушка подтянула колени к подбородку. И уткнулась в них лицом.

Илладийская аристократка не станет скулить перед северными дикарями. Но по озябшим щекам бегут слёзы. И сдерживать их больше нет сил!

Даже торжество от удавшегося побега Вита давно померкло… еще позавчера. Через час или два.

Когда друг доберется до спасителей — спасать будет уже некого!

Ладно хоть сам останется жив. Хоть кто-то выживет.

Если не замерзнет в пути.

Тогда — хоть погибнет не в их лапах. Будь у Элгэ выбор — предпочла бы смерть на свободе.

А теперь дочь Алехандро Илладэна трясется в карете северного мерзавца — под пьяный хохот солдат.

В очередной раз обсуждают столь полюбившуюся тему. Что не будь пленница герцогиней — уже пристрелили бы. Или повесили. Предварительно избив до полусмерти и пустив по кругу. Как не раз делали в компании с «нашим герцогом Гуго» — «славным малым и своим парнем».

Будь Элгэ угодившим в плен солдатом — с нею бы, конечно, обращались иначе. Но она — илладийка и женщина. А значит — дважды существо низшего сорта. Для северных дикарей.

Кто станет соблюдать воинский кодекс по отношению к собаке или кошке? Вдруг вздумавшей кусать нового хозяина?

Перепились бы они все — хоть раз!

Нет, если перепьются — времени освободиться просто не хватит. Стая шакалов явится воплощать мечты в жизнь. И не только к Элгэ. Еще и к Алексе!

Цепи нещадно натирают запястья и лодыжки. То ли еще будет в Лютене, сожравшей родителей!

Элгэ больше никогда не увидит солнечного Юга! И тихая, кроткая сестренка — тоже…

— Мамочка! — прошептала девушка. Ненавидя себя за проклятую слабость.

Никогда — ни в детстве, ни в юности — младшая герцогиня Илладэн не звала так Кармэн. Слишком помнила родную мать. И Алексиса тогда пришлось бы звать отцом…

Но сейчас…

— Мама! Мамочка! Забери меня отсюда!..

Потому что если из волчьего капкана их не вытащит Кармэн — не вытащит никто! Больше нет никого, кто сможет и захочет спасти.

И тогда судьба, худшая чем смерть, станет неотвратимой реальностью.

3

«Настоящая женщина делает лишь то, что хочет. Но умеет и то, что должна. Чтобы потом вновь делать то, что хочет. Это помогает нам выжить в мире, где правят мужчины. На самом деле правим мы. Но чем дольше они этого не поймут — тем лучше».

Кармэн тогда самолично укладывала волосы воспитанницы — в «илладийскую кифару». Перед первым и единственным балом Элгэ в Вальданэ. Накануне смерти принца Арно и Алексиса. Двоих замечательных людей, один из них был дядей прекрасной Кармэн, а второй — мужем.

А кем он был для Элгэ, не узнает уже никто. И он сам — тоже.

Кармэн Зордес-Вальданэ давно стала живой легендой. Как любой, кто много раз мог погибнуть, но выжил. А заодно избежал бесчисленных ловушек. В том числе — родных сестер той, что заглотила якобы умнейшую воспитанницу Прекрасной Кармэн.

Будь честна хоть с собой, Элгэ. Ты не только ухнула с головой в волчью яму, но еще и дала заковать себя в цепи…

Отец проиграл — потому что слишком верил фальшивым друзьям. А ты — потому что не научилась на его ошибках. И своих наделала — до и больше. С самого начала.

Дала заманить себя в Эвитан. В открытую остановилась на постоялом дворе. Не сбежала — когда звериное чутьё подсказывало выход из капкана. Ввязалась в безнадежный бой.

Алексис говорил: «Два промаха подряд — вы почти мертвы. Три — вам осталось лишь сгинуть с честью». Что бы он теперь сказал о той, кого называл одной из лучших учениц? Признайся хоть себе: ты вела себя не умнее любой северной дикарки. Немудрено, что проиграла. Надо было лучше всё продумывать…

Еще не поздно. Этих уже не обманешь, но в Лютене будут другие. Элгэ — женщина. Прекрасная, обворожительная. И ученица Прекрасной Кармэн, Изгнанника Алексиса Зордеса и знаменитого философа Лоренцо Винсетти. Победителей.

Южанки считаются красавицами и на севере — это хорошо. Сейчас пригодились бы формы Кармелиты… Но чего нет — того нет.

Зато можно при случае переодеться юношей. А герцогиню Зордес-Вальданэ за мужчину примет лишь слепой.

Что ж, тоненькая фигурка тоже сгодится — Элгэ посчитают хрупкой. Она притворится глупой, слабой, запуганной, несчастной. А когда представится случай — северяне заплатят еще и за это!

В Лютене есть дядя Валериан. Он — родственник. И когда-то был другом Алексиса. У дяди на воспитании Диего. И брату не запрещали переписываться с сестрами…

Впрочем, чужую самоотверженность тоже переоценивать не стоит. До сих пор дядя Валериан о племянницах почти не вспоминал — и слава Творцу. У Кармэн было не в пример лучше!

Но в Эвитане именно граф Мальзери отвечает за родственниц. И защиты просить придется тоже у него. По неписаным законам чести — обязан.

Кармэн вытащит их отсюда! Нужно только протянуть время.

Подождать свободы. И шанса всадить в жирное брюхо свинопринца Гуго Амерзэна дюймов пять ледяной стали!

А для этого нужно выжить. И набраться сил.

Элгэ, как усталая гюрза, свернулась клубочком на сиденье кареты. Пытаясь уложить цепи так, чтобы мешали как можно меньше.

Теперь — завернуться в плащ и спать. Как можно дольше.

И поменьше страдать. Ярость тоже должна быть ледяной. Вызревшей.

Глава девятая

Квирина, Сантэя.

1

Серж опять — до невозможности серьёзен. И встревожен — будто за пределами казармы полыхает пожар на пол-Сантэи. Или Анри Тенмар вновь решил приговорить к смерти Роджера Ревинтера-Николса.

— Подполковник Тенмар! — Всё-таки тогда Анри умудрился напугать мальчишку не на шутку! С того дня, как они вызволили Сержа из тюрьмы, по имени он Тенмара не назвал ни разу. — Подполковник, разрешите — с Роджером буду драться я!

Ну, конечно. Именно об этом Серж и собирался просить страшного подполковника.

— Дерись, — разрешил страшный. — Только я тебе уже обещал не трогать Николса.

Это он решил еще по дороге в тюрьму. Загадал — если с Сержем ничего не случится…

В конце концов, сбежать Николс не пробовал. За друга — насколько Тенмар вообще разбирается в людях! — встревожился по-настоящему. Да и пощаду вымаливать не пытался.

Николс мерзавец и слабак — это да. Но не трус и не слизняк, что удивило.

— Это вы не тронете! — серьезности во встревоженном взгляде не убавилось ни на меар. — А остальные — запросто.

Остальные тоже не тронут — даже Конрад! Но в это Серж поверит не скоро.

Эверрат для мальчишки — почти смертельный враг. А на Рауля юный Кридель волком смотрит. Волчонком. На здоровенного матерого медведя.

Анри когда-то знал барона Ива Криделя. Тот всегда был мягким, сдержанным человеком. А Серж за четыре месяца умудрился оказаться на ножах чуть не со всеми.

Скорее всего, он и в ставке Всеслава был одинок. И именно там Николс к мальчишке ключик и подобрал. С неизвестными целями.

— Я еще хотел сказать… — И глаза — в пол. Будто в омут сейчас. Головой. — Подполковник Тенмар, можно вызвать сюда целителя? — Резко вскинута голова, диковатый взгляд. — Только не Шарля!

— Можно, если очень нужно, — невольно улыбнулся Анри. Серж сейчас напоминает щенка-переростка. Не слишком ловкого, но осмелевшего до одури. Потребуем и целителя, но чем таким Шарль не устраивает? С ним мальчишка еще не ругался. Или — уже? Или целитель нужен не ему? — Для кого?

— Поклянитесь, что никому не скажете!

Ой, как страшно и таинственно! Тенмар едва не заулыбался вновь.

— Ну, клянусь.

— Для Роджера.

Ясное дело, но почему? Шарль отказался лечить? Быть такого не может. Клятву Аристида Эрвэ соблюдал всегда.

— Что с твоим другом? — М-да. Таким тоном спрашивают о любимой собаке.

— Роджеру кошмары снятся! Всё время. Он почти не спит!

— Серж, здесь кошмары снятся всем. А что касается Роджера Ревинтера — прости, но он свои заслужил.

— Ты не понимаешь… — мальчишка упрямо замотал головой. Даже сбился с «вы». — Ему не снится, что он убивает или… — Серж, покраснев, отвел глаза. — Или еще что-нибудь… Ему всякая запредельная жуть снится!

Анри невольно вспомнил старого лекаря в родном замке. Худого как жердь.

Тот потчевал Катрин Тенмар от бессонницы травяными настоями. Качал седой как лунь головой и повторял: «У госпожи герцогини расшатались нервы. Ей нужен покой. Попейте травок с медом, не думайте о плохом…»

И чем лекарь поможет Николсу? «У господина гладиатора расшатались нервы. Ему нужен покой…»

И квиринский лекарь наверняка шпионит на квиринского же генерала. Поппея Августа, загнавшего их в эти казармы!

Через шесть с половиной лет они получат свободу и местное гражданство. Если Империя сдержит слово. А она его держит не всегда.

Через шесть с половиной лет… Отцу уже — семьдесят два. И деду Конрада — не меньше.

Зато доживут отец и мать Сержа. Родители других. Жена и дети Рауля.

И скорее всего — мать. Она на двадцать лет моложе отца. Раньше это бросалось в глаза. Теперь… теперь — неизвестно. Анри не видел ее два года. А отца — много дольше.

За выбор всегда платишь, неважно — правилен он или нет. Арно Ильдани был одним из благороднейших людей, рожденных в подзвездном мире. За него нельзя было не мстить. За друзей мстят, а врагов ненавидят.

Но плата — горе уже твоих родных. Ни в чём не виновных.

— Подполковник, вы поможете Роджеру?

Наивные глаза мальчишки. Одного из немногих, перед кем Анри ни в чём не успел провиниться.

В отличие от сотен других. Кого завел на смерть или в квиринскую трясину. Где они уже два года барахтаются. В Месяце Сердца Весны будет ровно два…

— Постараюсь, Серж… — вздохнул Анри.

— Полковник!

Центурион. Тот самый. Повязанный тем побегом.

Серж нахохлился не хуже зимнего воробья. А вояка в его сторону покровительственно кивнул. Помню, дескать, — «наш». Вместе спасали!

— Полковник Тенмар! — Почему он всегда повышает в звании? Нарочно? — Поговорить бы надо!

— Серж, тебя ждет друг. У вас обоих первый бой.

— Да, Анри! — Мальчишку унесло вихрем. Радости.

Даже забыл, что по имени решил не обращаться.

Еще бы! Помощь заклятому врагу Тенмар пообещал, назвал его другом Сержа. Значит — вроде как и дружбу одобрил.

И на бой идут вместе. Да еще и в паре. Много ли для счастья надо? В восемнадцать лет.

— Слушаю вас, центурион.

— Полковник, вы туда сегодня двоих новичков берёте?

— Жеребьевка… — Анри насторожился.

Не поставят же драться с посторонними. Это оговорено в условиях. Только со своими.

— Вы бы там сегодня поосторожнее, полковник. Квириты бурлят — крови потребовать могут…

— Не получат. — С этим центурионом можно говорить свободно. Хотя бы о боях. Не убивать друг друга — тоже оговорено. — А что с квиритами? Перепились с полудня?

Обычай валять дурака после двенадцати дня так и остался для Тенмара признаком глупости. Квиринского плебса. И не только его.

— Да нет, — центурион нахмурился. — Там виргинку поймали с полюбовником. И как раз перед вашим боем казнят.

Только этого не хватало! Вальдена можно оставить. Николс тоже ничего нового не увидит. Но Сержу там не место. Хоть связанный и с кляпом, но останется в казарме. В другой раз с другом пофехтует.

— Полковник! — стражник из десятка центуриона почтительно замер в трех шагах. Почтительно? — Полковник Анри Тенмар, вас хочет видеть генерал Поппей Август.

2

Есть в мире вещи неизменные. Например, отвращение при лицезрении генерала Поппея Августа — Кровавого Пса.

Анри едва сдержал усмешку. Представил лицо генерала — если пленный офицер обратится к нему данным врагами прозвищем. Дескать, язык плохо выучил. Думал, это — почетный титул…

Увы, такая шутка уместна для лейтенанта. Не для подполковника, рискующего не только своей шкурой, но еще и тремя сотнями чужих. Которые ему далеко не «чужие».

— Подполковник Тенмар! — Лицо резко обернувшегося к Анри красы и гордости квиринской армии вряд ли могло быть злее. Даже прочти он мысли пленника. — Вы уже слышали о случившемся в Сантэе?

Центуриона мог подослать и сам генерал, но это — маловероятно.

— Вы о краже воды из Сантэйского водопровода?

Новость прошедшей недели. Впрочем, в казармах ее обсуждают до сих пор. Эвитанцы так и не смогли толком понять. Вода — практически общая и ничья. Так почему ее воровство приравнивается к убийству?

Генерал досадливо поморщился. Явно не понимает — издевается собеседник или нет.

Видимо, выбрал второе. Потому что зло дернул плечом:

— Стал бы я лично вмешиваться — из-за суда над придурком, которому воды мало!

А по закону — нужно. Но когда ж тут менять законы — если они вместо этого «Величеств» меняют раз в месяц?

А гвардии — не до законотворчества. Немудрено, что Всеслав разбил их в пух и прах.

Впрочем, тут злорадство — неуместно. Тенмара и его товарищей он тоже разбил. Два года назад…

— Речь об оскорблении богов… — начал генерал. Но оборвал сам себя. — Служившая Вирге дура не могла подождать двадцать лет!

Сами виноваты. Нечего отбирать по знатным семьям маленьких девочек. И заставлять их по двадцать лет служить закосневшей в девичестве Вирге. После крещения для приличия объявленной святой Виргинией.

Любой взбесится — заставь его провести лучшие годы в монастыре.

Хотя молчал бы ты, эвитанец. В Квирине хоть через двадцать лет отпускают. А в твоей родной стране если уж запрут молиться — то навсегда.

— Короче… Виргинку и ее любовника казнят перед вашим выступлением. Чернь захочет еще крови. И она должна пролиться.

Кто, чернь?

— Эвитанцы не убивают друг друга. — Тенмар надеялся, что льда в голосе достаточно. — Это было оговорено.

— Я этого и не требую! — раздраженно рявкнул Кровавый Пес. — Убейте, кого хотите. Но кровь на арене должна пролиться!

— Кого хотим? — бровь Анри поползла вверх.

Как когда-то отца раздражала эта привычка! «Ты надо мной издеваешься?!» — рычал старый герцог Тенмар…

— Выберите любого гладиатора. Из любой страны! — Похоже, Поппей сдерживается из последних сил. — Хоть чернокожего рубийца! Кровь у всех одинаково красная!

— Ни я, ни мои люди не станут убивать никаких чернокожих рубийцев! — отчеканил Анри. Моля Творца или Темного — кто услышит! — чтобы сейчас хоть немного напоминать отца. В его лучшие годы.

«Никогда не сомневайся, что люди выполнят твой приказ. И они его выполнят. Никто не должен усомниться в твоих словах. И в первую очередь — ты сам!»

— Мы — солдаты, а не рабы. Это тоже оговорено.

— Будь по-вашему, — Поппей Август только что сквозь зубы не цедит. Ничего, прикажет другим. Не эвитанцам. — Да, еще, подполковник… Напоминаю, казнь состоится до боя. Приятного зрелища… солдат.

3

Хорошо, что им не придется убивать. Точнее, придется не им.

Плохо, что бой после казни. А еще хуже, что, пока Анри любовался поганой рожей Поппея, — остальных увезли в амфитеатр. Сержа уже не заменить. Сегодня он увидит, как человека медленно забивают насмерть.

Увидит — перед первым боем на арене.

За два последних года Анри заставил себя измениться. Импульсивный и прямолинейный в юности — вынужден был стать хладнокровным и невозмутимым. Насколько сумел.

Хватало несдержанных подчиненных. Если еще и командир начнет вести себя так же…

Только поэтому ему не хотелось убить квиринскую чернь. По-настоящему — ни разу. За все эти месяцы.

Плебс жаждет крови и зрелищ. И радостно рукоплещет одному из любимцев — гладиатору Анри Отважному.

Он ненавидел их. Но не настолько, чтобы желать им смерти.

До сегодняшнего дня.

Остальные уже ждут за кулисами. Николс с Сержем — рядом, Жан — в стороне.

Мелькнула надежда, что здесь их и продержат. До самого выступления.

Крики слышны будут. Но слышать и видеть — не одно и то же…

Тенмар едва сдержался, чтобы не садануть кулаком в стену. Прямо в присутствии всех.

Квиринское правосудие насмерть забьет кнутом любовника монахини-виргинки. А ее заживо замурует в подземном склепе. Этой же ночью. Таковы законы. И чья смерть хуже — еще спорный вопрос.

Квирина безжалостно расправляется с обидчиками языческих богов. Пусть и перекрашенных в святые.

А еще она превращает в военнопленных поверивших ей союзников. Но в Эвитане заправляют тупой недоумок-короленыш и продажный Регентский Совет. А половина монастырей — под контролем леонардитов. Чей основатель всю жизнь посвятил совершенствованию пыточного искусства.

Сволочей полно везде. Но невозможно спасти всех их жертв. Власти у Анри такой нет.

Поэтому — смотри, слушай. И знай, что не можешь спасти!

Жан держится хорошо. Особенно по сравнению с двумя другими. Нет, если они когда-нибудь вернутся в Эвитан — Тенмар добьется для парня личного дворянства.

А вот Серж и Роджер — один бледнее другого. И Николс сейчас выглядит ничуть не взрослее друга. Да и на сколько он старше? Года на три?

— Корнет Кридель, выше голову. Вы — эвитанский дворянин! — Ничего умнее в голову не пришло.

Да и что нужно сказать? «Серж, держись. Часов через пять всё кончится. И мы вернемся в казарму»?

Кажется, подействовало. Мальчишка даже улыбнуться попытался. Бескровными губами.

Николса Анри ободрять не стал. У того это — не первый бой. Разве что первый — бескровный.

«Роджеру кошмары снятся! Он почти не спит!»

Темные круги вокруг глаз. Смертельно бледное лицо. Действительно мучается? Натворил больше, чем в силах выдержать? Семье Эдварда от этого не легче. Ничуть.

— Господа вольные гладиаторы!

Сунувшийся за кулисы стражник даже не издевается. Увы. Так что повода дать в морду — нет.

Вольнонаемные гладиаторы — действительно «господа». Даже если не имеют права не только выехать из Сантэи, но и из казарм без разрешения выйти. Даже если за побег одного казнят троих.

— Господин генерал Поппей Август приглашает вас занять положенные места.

Кто здесь надеялся отсидеться за кулисами? А приглашение на зрелище мучительной казни не желаешь?

— Никаких драк, понятно?! — прошипел Вальден. Развернувшись к обоим новичкам — едва стражник убрался восвояси.

Смотрит Жан при этом больше на Николса. Сынок Ревинтера драку закатит, ага! Один и без папочки.

— Он прав. Ведите себя спокойно.

Вальден — молодец. Но эти двое сейчас вспомнят, что он — не дворянин.

— Мы, увы, не в Эвитане. Не стоит развлекать квиринскую чернь больше, чем обычно, — Тенмар смотрел на Сержа.

Только повторения рыночной сцены им и недостает!

Тот кивнул:

— Анри… а что там сейчас произойдет?

— Я… думал, их предупредил Рауль… — смешался Жан.

Конечно! Дураку понятно, что один юный балбес набит спесью по самые уши, а другой — сын Бертольда Ревинтера. И никогда они не заговорят с простолюдином. Без крайнего повода.

А простолюдин — с ними.

Дураку-то понятно. Но Тенмар оказался еще глупее!

— Там сейчас на наших глазах убьют человека. — Анри положил руку на плечо Сержу. — Убьют жутко. Мы будем на это смотреть. На нас будут смотреть. Потом мы будем драться. А затем вернемся в казармы. Всё. — Времени не осталось — сейчас генеральский холуй вернется. Или не холуй. Но Тенмар слишком зол, чтобы выбирать выражения. — Это сейчас не люди, Серж. Это — толпа. Представь, что их там нет. И выдержи. Мы выдержим вместе. Всё, идем.

4

Вот она — толпа. Аж рычит от предвкушения крови!

С выделенного «господам гладиаторам» помоста что-что, а толпа видна прекрасно. Стая зверей. В лохмотьях — и в парче с шелками. Воняют смесью лука с потом — и напомажены, завиты и раздушены.

Хлещут дешевое пиво. Смакуют вино по тысяче золотых за бутылку. Лениво отщипывают от грозди виноградины.

Звери в амфитеатре — и звери в ложах. С помоста их видно даже слишком хорошо.

Увы, широкую арену — еще лучше.

— Анри Отважный! — бешеными кошками вопит толпа. Та, что внизу.

Наконец разглядела любимца.

Звериные морды зашлись ликующим ревом. Костей дали, дармового пойла налили. А сейчас еще и развлекут. Не жизнь, а сказка! Кошмарная.

— Олаф Великолепный! — заорали с другой стороны. Чуть потише, но тоже вполне оглушительно.

Рослый белокурый красавец — пленный бьёрнландец. С другого помоста по ту сторону безумия приветственно машет толпе. Та радостно взорвалась новыми воплями.

Его товарищи плебс игнорируют. Но Олаф, похоже, наслаждается славой. Что ж — есть и такие…

Да заканчивайте уже с этим скорее! Убивайте кого хотели, гоните нас на арену и убирайтесь к змеям до завтра!

— Господин Анри Отважный! — тот самый стражник. — Вас зовет в ложу господин генерал Поппей Август.

— Вот как? — Тенмар зло усмехнулся. — Это приглашение или приказ?

— Приказ, господин гладиатор.

Ну что ж. Если не пойти — «господин генерал», чего доброго, вызовет в ложу не только «господина Анри Отважного». Еще и Сержа.

Тенмар взглядом указал Вальдену на мальчишку. Жан чуть заметно кивнул в ответ.

Корнет — бледнее мела. А Ревинтер вот-вот в обморок грохнется.

— Капитан Николс, вы за старшего! — резко бросил ему Анри, чтобы встряхнуть.

Помогло бы — будь Роджер Ревинтер настоящим военным. А так — лишь привычно вздрогнул. И потерянно кивнул.

Поппей Август выделил для Тенмара место справа от себя. Увы, отсюда отлично видно не только толпу, арену, помост с эвитанцами и помост с Олафом.

Еще и самого генерала. Облизнувшего губы, когда юного смертника подтащили к столбу. Рывком сорвали тунику, прикрутили. Подступил мясник с кнутом…

В уголках губ Кровавого Пса показалась слюна. Анри от отвращения чуть не передернуло.

Вальден что-то втолковывает Сержу. Тот явно не слышит. Или не слушает.

А «оставленный за старшего» Роджер изображает статую. Даже не бледную, а мраморно-серую.

Чтобы не смотреть на арену и генерала, Тенмар перевел взгляд на Олафа. Тот хоть красоток из толпы выглядывает, а не казнью любуется.

— Хороша! — протянул Поппей. — Но глупа. Женщины — как цветы. Красивы и недолговечны…

Змеев садист уже сообщницу жертвы разглядывает, чтоб ему!

Третий помост оцеплен стражей. Закутаны в одинаково белые покрывала жрицы-виргинки. В их кругу дрожит приговоренная грешница.

Ее зовут Юлией. Невысокая, хрупкая, лет четырнадцати-пятнадцати. Столько же было в безумную весну Ирии Таррент.

Но Ири — львица. А Юлия кажется ланью — до безумия перепуганной.

Белая туника, распущенные золотистые волосы, бледное личико. Ни платка, ни покрывала. Их не полагается отвергнувшей церковный закон преступнице. Сегодня в последний раз видевшей восход солнца…

На заплаканном лице — огромные, отчаявшиеся глаза. Плачущая женщина редко бывает красивой. Но это не о Юлии.

Более чем ясно, почему приговоренный рискнул жизнью. Ради таких глаз…

Но вот зачем — еще и ее жизнью?

Что-то здесь не так! И это «что-то» пронзительно жжет рассудок. Не хуже свиста кнута на арене. И сладострастного воя озверевшей толпы…

Понятно, почему Юлия не смотрит на арену. Если там убивают ее любимого…

Девушка — вовсе не хладнокровна. Она плачет, бросает отчаянные взгляды на ложи с патрициями. Безмолвно молит о пощаде.

Нашла кого просить, девочка…

Она плачет, но не вздрагивает при свисте кнута. Самого Анри прожигало бы до костей — умирай сейчас на арене дорогой ему человек.

Да любого прожжет — на месте Юлии!

Но виргинка оплакивает лишь себя. Не того, кто сейчас гибнет. За то, что рискнул ее полюбить…

Полюбить?

Тенмар только сейчас вспомнил, что приговоренный так ни разу и не обернулся — к той, за кого умирает. Ни когда его волокли, ни когда привязывали.

Погибающие за свою любовь юноша и девушка вели себя как чужие…

Они и есть — чужие.

Ложа с патрициями. Соседняя с поппеевской. Именно с нее не сводит умоляющий взгляд Юлия…

Марк Сергий Виррин смотрит одинаково бесстрастно. И на умирающего на арене мальчишку — раба или вольноотпущенника, и на приговоренную к мучительной казни девушку…

— Анри, не отвлекайтесь! — хохотнул Поппей. Как никогда прежде заслуживающий свое прозвище. — Этот дурак умрет не сразу! Скоро он будет не кричать, а хрипеть. Потом мы увидим цвет его костей, а потом…

— Прекратите! Сволочи, гады, мерзавцы!.. — Серж бешено забился в руках схватившего его за плечи Вальдена.

Николс шагнул к ним, что-то быстро проговорил. Перехватил мальчишку — буквально принял «из рук в руки». Резко прижал к себе.

Лицо Роджера — бледнее мела. Или смерти. Из прокушенной губы течет кровь. И сейчас он кажется много старше Сержа…

Десятков несколько плебеев отвлеклись от арены — на крик гладиатора. И теперь обрадованно взвыли.

В развращенной Квирине двое обнявшихся полуодетых мужчин вызывают ассоциацию отнюдь не с братьями. И дружбу здесь понимают… несколько иначе, похоже.

Сквозь зубы выругался Олаф.

Устраиваясь поудобнее, завозились на скамьях и креслах зрители.

Лица Криделя Тенмар не видел — лишь вздрагивающие плечи. Зато в глазах Николса — Николса! — прочел отчаянное: «Сделай что-нибудь!»

Если швырнуть в приговоренного кинжал — попадешь без вариантов.

И к столбу привяжут уже одного из эвитанцев.

Причем — не Анри.

— Ты хотел зрелища, Поппей? — Тенмар не узнал собственный хрипло-бешеный голос. — Хочешь увидеть, как я убиваю?

Август должен заподозрить. Ведь далеко не дурак.

— Тебе захотелось крови?! — облизнул губы генерал.

Еще бы! Самому-то точно хочется!

Многие не дураки — рабы инстинктов. К счастью для тех, кто не рабы! Будем надеяться…

— Ты говорил, я могу выбрать любого?

— Конечно, не патриция и не всадника! — хохотнул Кровавый Пес. — Да и виргинок лучше не трогать… Даже мечом! — Явно в восторге от собственной шутки. — Бери плебея — если хочешь. Анри Отважному чернь с восторгом скормит любого из своих!

— Я беру раба — с арены! — Тенмар возвысил голос.

Поппей нахмурился.

Анри поспешно продолжил. Громче:

— Я сумею пролить его кровь лучше, чем этот недоумок, называющий себя палачом. Отвяжите его и дайте ему меч. — Тенмар чуть усмехнулся уголком рта. — Он же должен иметь возможность защищаться…

Чернь взорвалась одобрительным хохотом.

— Держите слово, генерал! — Анри надеялся, что не сорвется.

Августа убивать нельзя. А такой сейчас шанс! Но три сотни жизней на одну сдохшую мразь не меняют.

— Бой! — заорали из толпы. — Поединок! Поединок!!!..

Глава десятая

Эвитан, Тенмар. — Квирина, Сантэя.

1

У Ирэн — всё замечательно. И добрый дядя Ив оказался именно добрым дядей Ивом.

Можно смело дожидаться Месяца Заката Зимы. И бросаться в тщательно спланированную авантюру.

Тогда почему так неспокойно на душе?

Себастьен, что привез весточку от Клода, уедет сегодня. Дарлену удалось поступить на службу прямо к дяде Иву. Теперь «городские художники» (они же — «студенты Академии») поселятся в окрестностях поместья Кридель. Вдвоем. Ибо они тоже — пара.

Наверняка удрали из дома. С целью спасти свою несчастную любовь. От беспощадного гнева суровой родни.

Подробнее Ирия не расспрашивала. И так ясно, что Клод — брат очень понимающий. Возможно — под влиянием собственного тайного романа.

И теперь двое разместятся у какой-нибудь очередной вдовы. А третий — в усадьбе Криделей. Поближе к своей Ирэн.

Почему же так кошки скребут на душе? Кому плохо?! Эйде? Иден? Чарли?

Кому еще? Кто у Ирии еще есть?

С неба нагло пялится полная злая луна. Та, что не прощает не желающих дрожать. Перед ней.

И теперь сумрачное светило ночи пронзительно глазеет в окно. На вязальные спицы — в ловких руках Катрин.

Луна сияет. Спицы ловят блики солнечно-золотистых свечей…

Ирия прочла абзац «Сказания о битве Северной Ведьмы и Южного Колдуна». В пятый раз.

И подняла глаза на герцогиню.

А та вдруг отложила рукоделие.

— Мне тоже неспокойно, Ирэн! — вздохнула Катрин. Поколебав хрупкое пламя ближайшей свечи.

Странно — свечи и луна мерцают почти одинаковым бледным золотом. Сейчас.

Но свет одних — успокаивает. А другой — вселяет темный потусторонний ужас. Не зря ей поклонялись суеверные предки…

Катрин после известия о спасении сына больше не напоминает тень самой себя. Но это еще не значит, что и не тревожится.

Герцогиня жестом указала Ирии на скамеечку у ног.

Лиарская беглянка с радостью пересела. Катрин — не старый герцог, рядом с ней — тепло. Медово-золотистые свечи — это не луна.

Тепло. Но почему-то — грустно. Хоть грустить и глупо. И бесполезно.

Прошлого не вернуть. И не изменить. А значит — Карлотта никогда не станет такой, как Катрин. Как Ирии не превратиться во вторую Эйду.

Зато Эдвард Таррент был замечательным отцом. В отличие от Ральфа Тенмара. Всё сразу получить нельзя, это — непреложный факт и суровая реальность. Но всё равно — грустно.

Катрин привлекла девушку к себе. И замерла, перебирая ее отрастающие волосы.

Герцогиня могла сидеть так и полчаса, и час. А лиаранка закрывала глаза и представляла… Нечего тут стыдиться. И не предательство это никакое. Катрин — много старше Карлотты. Но бабушкой-то Ирии она могла быть. По возрасту. Хоть приемной…

Глупая ты девка — как грубо, но верно сказал Джек. И мало тебя жизнь учила. Как брошенный котенок норовишь поскорее найти нового доброго хозяина.

Эх, ты! А еще беглая государственная преступница в розыске!

— Спеть? — едва слышно прошептала Катрин.

— Спойте! — с готовностью согласилась Ирия.

У матери Анри — хороший голос. У него самого когда-то был — тоже. Катрин рассказывала…

Вот только ее песни обычно очень грустны. Как и сейчас:

— У беды глаза зеленые — Не простят, не пощадят. С головой иду склоненною, Виноватый прячу взгляд…

Горький ком подкатил к горлу. Ирия не выдержала и привычно подхватила:

— В поле ласковое выйду я И заплачу над собой — Кто же боль такую выдумал, И за что мне эта боль?!..

— Ну развели сырость, две дуры-бабы! — Герцог Ральф Тенмар ввалился, как обычно — без стука. — Ладно — ты, но девку-то чего до слёз довела?

— Я сама… — Ирия быстро сморгнула горько-соленую предательницу. И в самом деле выкатившуюся из уголка глаза.

— Сама она! С завтрашнего утра будешь на час дольше железками махать. Глядишь — лишняя дурь и выйдет. А сейчас пойдем-ка — письмо поможешь написать.

— Письмо? — подняла удивленный взгляд мать воскресшего сына.

— Письмо-письмо, — проворчал герцог. — Ты свое тоже пиши. Оба перешлем!

— Анри?!

— Да тише ты! Кому ж еще? Хоть и все слуги — проверенные, а кто ж знает? У Ревинтера, чтоб ему сдохнуть раньше меня, в каждом доме Эвитана — по шпиону. А в каждом хлеву — по лазутчику! Представь, сколько их в замке поместится?

Ритуал повторяется вновь.

Мрачноглазый старик в кресле. По грудь укрыт теплым пледом.

Обита синим сукном скамья. Тёмно-рубиновое вино льется в два бокала…

Свечи. Чернильница — вздыбившийся дракон. Белые листы с герцогской короной.

Разумнее писать не на гербовой бумаге. Раз уж послание Ральф Тенмар нелегальным способом пересылать собрался.

Но у него могут быть свои причины. Герцог мало что делает зря. Раз пишет именно так — значит, есть основания…

— Пиши! — старый дракон с мерзнущими ногами сунул «племяннице» чистый лист. С тенмарской короной в углу.

— А вы?

— Я напишу свое.

Он что — ошалел? А то у Ревинтера не найдется образцов почерка Ирии Таррент. Да еще и на тенмарской бумаге!

Может, проще сразу приглашение в гости прислать? Это какая-то сложная интрига? Или у старика просто ум за разум зашел? От потрясения?

— Он будет рад прочитать что-нибудь от тебя, — голос герцога потеплел.

Вряд ли врет. Значит — действительно спятил от радости. Или от горя.

— Письмо могут перехватить.

И тогда Дракон Тенмара особо не пострадает. А вот лиарскому стрижу уже не улететь. От королевской стражи.

Увы — Ирия не так быстра и догадлива, как ее родовой герб…

— Подпишешься «Ирэн Вегрэ».

— Анри не знает никакой Ирэн Вегрэ. Если, конечно, не знаком с настоящей.

— При мне — не знакомился, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Разве он не узнает твой почерк?

Это что — такая сложная проверка? Да, герцог с какого-то перепугу посчитал Ирию тайной любовницей его сына. Откуда-то всплывшей.

Но сама она на месте старика давно бы уже поинтересовалась, где у Анри расположены шрамы.

Впрочем, это лиаранка уже успела продумать. Заметнее всего новые, а не старые. А о новых давно не видевший сына отец наверняка не знает сам. Так что можно смело придумать.

Главное — хорошо заучить, чтобы при следующем пересказе не перепутать.

Или даже не придумывать. Ирия отлично помнит, куда ранили Анри при ней.

— Мы не переписывались, — честно ответила она.

Даже если старый герцог сбрендил от счастья — всё равно должен соображать, что в охваченном войной Лиаре было не до писем с голубочками.

— Я напишу о тебе, — мягко сказал старик. — Без твоего настоящего имени. Но так, что он поймет. А ты добавь немного от себя.

Это герцог так по выражению лица определил ее состояние? Кому приятно вспоминать те дни? Но старик, похоже, решил, что Ирии горько из-за разлуки с Анри. А ей горько, тоскливо и тяжело всегда.

Что же написать? Перед глазами стоит — не отвязывается старинная шпалера. Там закованный в устрашающие латы коленопреклоненный рыцарь целует даме ручку в белой нитяной перчатке. «Герой уходит на войну».

Что бы написала Ирия попавшему в плен жениху? Много что — будь это полгода назад. И зовись жених Всеславом Словеонским и Старградским, чтоб ему.

Что бы она написала брату — будь он не Леоном? И не Сержем — потому что его Ирия ни разу в жизни не видела. И особых сестринских чувств не испытывает…

— Что это? — старик без спросу вчитался в только что написанные «племянницей» строки.

Ну и беспардонные пошли герцоги!

Вот и читай текст старинной песни. Из очень неплохой книги.

Анри Ирии — не жених и не брат. Но уж точно — не чужой. И лицемерия с ее стороны не заслужил.

Так почему бы не написать ему то, что хочется перечитать самой?

2

Темный сад. Темные стены вокруг казарм, темные фигуры стражников — на стенах. Темные силуэты деревьев клонит ночной ветер. Деревьям не уйти… и не защититься. А ветер… разве у него есть выбор?

Безмолвие.

… - Встань с колен! Не позорь себя перед этими!

— Пожалуйста, пожалуйста, пощади! Умоляю!..

— Дерись, Темный тебя подери! Неужели ты предпочитаешь умереть под кнутом?

— Я не виноват! Пожалуйста, я ни в чём не виноват! Я ее даже никогда не видел! Ради всего святого!.. Ради вашей матери! У вас же есть мать?..

— Я убью тебя быстро. Это — всё, что я могу для тебя сделать.

— За что?!..

… - Подполковник Тенмар!

Он же просил, чтобы оставили одного. По-человечески просил!

Анри обернулся.

Ну, конечно. Рауль передал «всем нашим». Николса он к ним не отнес.

…Алая кровь стекает с клинка. Под бешеный рев пьяной толпы.

Кровь — на арене, на мече. На губах умирающего мальчишки…

— Я… не… ни в чём… За что?!..

— Знаю. Ни за что. Прости…

Кровь — на закатном небе… Горизонт был залит алым. А теперь — темнее деревьев, теней в саду и чужой души.

Нет солнца, нет луны… Ничего больше нет и не будет!

— Что-то с Сержем, капитан Николс?

Кридель лежал в горячке с самого возвращения. Только на вторые сутки — сегодня утром — пришел в себя.

Сейчас возле него Шарль.

— Нет, Серж спит. Ему лучше… Какие у него были глаза?

— Что?!

Не дождешься, Николс. Здесь твой друг прав. Бить настолько слабого — последнее дело.

И только поэтому — в морду ты не получишь.

— Там… в Лиаре… я ничего не помнил… Только лица… белые… и глаза! Я стрелял в них не сам… не мог сначала. А снились всё равно!

— Считаешь, мы теперь — в одной цене? — зло усмехнулся Анри. — Что ж, возможно. Только я просил оставить меня одного. Зачем пришел? Выговориться?!

— Нет… выслушать, если…

Тенмар чуть не расхохотался — дико и зло. Как Сезар после первого боя.

Прямо в лицо непрошенному утешителю.

— Капитан Николс, я не впервые сегодня убил человека, — устало вздохнул Анри. — Так что…

— Впервые — того, кто не мог защищаться.

«Я… не… ни в чём… За что?!..»

— Мы — не в одной цене, подполковник. Вы ни в чём не виноваты. И это понимают все, кроме вас.

Темные круги вокруг светлых глаз. Бледное исхудавшее лицо. Роджер Николс не убивал до девятнадцати лет…

А луна всё-таки выкатилась — из-за непроглядных облаков. Это Тенмар ее сразу не заметил…

— Я выполнял приказ. Как все. Приказ отца. Я смотрел на этот кошмар всё время, каждый день… А потом со мной что-то произошло… изменилось. Вы были правы, все правы: я — подлец. И подлец — слабый. Я стал таким, как все… там. Потом это прошло… совсем! А жить с этим… Я пытался застрелиться, подполковник. Надо было в висок, а я — в грудь… Лучше бы Всеслав…

Анри видел глаза Николса во время казни. Такое не сыграешь.

А у того парня глаза…

— Они были карими, Роджер. Карими с прозеленью.

А смотрели… Такой взгляд был у сломавшей шею лошади. Несколько лет назад. Тенмар знал, что ей — не жить. Осталось только остановить агонию. Но когда стрелял — самому жить не хотелось!

Тогда виноват был Сезар. Глупый подросток, не думавший, что «так получится». А с кого спросить за юного вольноотпущенника, Анри знает!

Где-то хоронят погибшего за чужие грехи мальчишку. И плачет, глядя в непроглядный мрак подземелья, светловолосая девочка. Уже несколько часов как заживо замурованная в склепе.

Наслаждается жизнью патриций Марк Сергий Виррин. Ждет новых зрелищ жадная, неутомимая толпа.

Сегодня на небе нет звезд. И луну вновь затянули чернильные тучи.

Только мгла, непроглядный мрак. И рассвет еще не скоро…

3

Чуть слышно шелестит трава — под чьими-то шагами. Не Роджер же Николс — по второму разу.

Сержу всё-таки хуже? Ладно, Тенмар, хватит раскисать, возвращайся!

Анри резко обернулся. И столкнулся взглядом с центурионом.

— Полковник, вас хочет видеть один патриций. Он просил не называть его имени.

— Уже иду, — кулаки сжимаются сами.

«Просил не называть». А это и незачем. Только последний дурак не догадается.

— Анри, я добыл вам увольнительную…

Всегдашнюю ироническую улыбку стер с лица удар кулака. Наотмашь.

Тенмар рывком вздернул за грудки падающего Виррина. И бешено прошипел в окровавленное лицо:

— У тебя десять слов, чтобы назвать причину, мешающую мне сейчас придушить тебя!

Не впервые ли избалованный патриций так ошеломлен? И интересно — неужели действительно думал, что салонный учитель сделал его хорошим бойцом?

Впрочем, закричать Виррин успеет. За миг до хруста шеи…

Значит, ты не назвал имени? И никто не узнает, что ты был здесь?

Где же десять слов, что оставят тебя в живых? После того, как ни в чём не повинный человек умер за твое преступление? Только вчера.

Слов понадобилось четыре:

— Помоги мне спасти виргинку!

Часть вторая. Спасители

Считайся с врагами — они первые замечают твои ошибки.

Антисфен, древнегреческий философ.

Глава первая

Эвитан, окрестности Лютены.

1

Что это — не постоялый двор, Элгэ поняла по слишком почтительным голосам встречающих. И по особо самодовольным приказам принца. Жирный хряк — к сожалению, не боров! — прибыл домой.

Вот только, что они не въезжали в городские ворота, девушка уверена. Не засыпала ни на миг.

Значит — загородная вилла.

И чего точно не хочется — так это останавливаться здесь. В Лютене — тоже враги. Но они обязаны соблюдать хоть какие-то законы и приличия. В отношении герцогинь Илладэн.

А на вилле Амерзэн запросто перережет Элгэ горло. Чем меньше наследников — тем лучше!

И зароет ее где-нибудь в саду. Дескать — сбежала по дороге. Где сейчас — не знаю.

И тогда между мерзким хряком и Илладэном останется лишь жизнь Диего… Девушка содрогнулась.

С одной стороны — кто мешал свинопринцу убрать ненужную пленницу по дороге? Или здесь удобнее? Много рыхлой земли под окнами.

А еще — это значит, что… действия жирной свиньи не поддерживает официальная власть. Хотя бы формально. Потому что иначе — Элгэ везли бы в ближайший монастырь, а не тайком на личную виллу.

С другой стороны — всем известно, что принц Гуго никогда не блистал умом и логикой. И вместо доводов привык использовать происхождение. А до чего додумается жадный и подлый дурак — ни одному умному в кошмаре не приснится.

Дверца кареты распахнулась:

— Герцогиня, пожалуйте на выход!

Один из гуговских личных капитанов. Девушка уже научилась различать их по голосам.

И еще вопрос, кто отвратительнее.

Сам свинопринц — с его подражанием грубой простонародной речи? Дескать, вот такой я — свой в доску!

Или его офицеры — все как на подбор с издевательскими ухмылками?

Ответа холуй не дождался. Элгэ успела откинуться на спинку кареты, прикрыть глаза…

— Эй, просыпайтесь, герцогиня!..

Смотреть сквозь ресницы — одно из первейших искусств «цветника». Сейчас капитан поймет, что пленница — в обмороке…

Окажись она в женском платье — кинулись бы расшнуровывать корсаж. Рвать камзол, будем надеяться, даже им в голову не придет. Хоть и дикари.

Будь у Элгэ формы Кармэн — другое дело. А так — поленятся. Решат, что смысла нет…

Пошумели, поспорили, потыкали в ее сторону пальцами. Подняли, понесли.

Осторожнее! Голова Элгэ, в отличие от дурной башки их принца, — не пустая. Уроните — разобьется!

А уж зрелище-то! Пленница — в обмороке. И при этом — в цепях. Хоть картину пиши: «Страдания прекрасной мученицы».

Жаль, великий Кастор Логос уже лет сто, как в могиле. У него бы получилось.

Зачем Элгэ сюда привезли? Убить? Держать взаперти? Изнасиловать и убить?

А почему по дороге нельзя? Здесь меньше свидетелей?

А вот дрожь лучше сдержать. Обморочные не дрожат. И дышат ровно.

Так, лестница. Очень опасную пленницу потащили наверх. Вперед ногами. Да — где надо, эти кретины — даже не суеверные.

Впрочем, ее им жалеть не за что. А собой они не рискуют.

Скверно, что пришлось прикрыть глаза. Иначе от тряски моргнешь. Глупость и ненаблюдательность врагов тоже преувеличивать не стоит. Они, конечно, — тупые северные дикари. Но не слепые же.

Комната. Кровать. Всё-таки не швырнули, а положили. Расковывают… А вот это вы правильно — молодцы!

Только бы теперь не связали. Элгэ не все узлы распутывать умеет. И мышцы в обмороке не напряжешь. Так что половина способов уже отпадает…

Связывают… Чтоб вам!

Хотя нет. Все-таки опять — молодцы. Даже не догадались руки назад выкрутить.

А теперь — убирайтесь! И поскорее.

За жизнь девушка пока не опасалась. Без сознания ее было прикончить гораздо проще.

И за честь — тоже пока дрожать рано. Вперед принца холуи не полезут, а его здесь нет. Вот если явится — тогда дело плохо.

Не явился. Убрались. Захлопнулась дверь, с долгожданным скрипом провернулся ключ.

Они еще и связали — только руки!

Элгэ осторожно глянула сквозь ресницы.

Одна. И глазка на двери вроде как нет.

Точно нет! Можно садиться.

Окно. Этаж — второй, иначе лестница была бы длиннее. Решетка на окне отсутствует.

Илладийка вздохнула поглубже и принялась за веревки. Спасибо двору приемной матери. Там в учителях не только поэты с философами подвизались…

2

Карниз — дюймов десять. И даже не обледенелый.

Что-то Элгэ пока слишком везет — не к добру. Правда, большой минус, что нет оружия.

Пока нет.

Ее обучали и при отцовском дворе, и в Вальданэ. В распоряжении Элгэ были лучшие мастера Эвитана. И не только его.

Она ни в чём не уступала Виктору. Хоть тот и старше на четыре года.

И лишь слегка проигрывала Грегори.

Но сейчас нет даже кинжала.

Алексис лично учил воспитанницу драться. Она справится и без оружия — с одним… хорошо, с двумя врагами.

Но представить, что нападут поодиночке, могла бы разве что Алекса. До кошмарного путешествия в Эвитан, чтоб ему! И путешествию, и Эвитану.

Значит, шпагу или кинжал нужно добыть. А лучше — и то, и другое. И пару пистолетов заодно!

А еще Элгэ — женщина. Дюжую мужскую шею ей одним ударом не сломать. А на второй времени не хватит. Гуговцы еще и орать не постесняются…

Убить — не выйдет, но оглушить-то можно. Вспоминай, чему учили!

И сейчас неважно, что первый настоящий бой был в замке Адор. И там Элгэ была вооружена до зубов.

Еще позарез нужна конюшня. Пешком далеко не уйдешь. В условиях северной зимы. Да еще и в чужой стране…

Стоп, конюшня охраняется. Тут и думать нечего. Даже если добыть пистолеты. Бесшумно стрелять пока еще никто не научился.

Значит, змей с ними, с лошадьми. Угоним в первой же деревне. Главное — ограду перелезть, а это мы умеем. Лазали!

Сейчас главное — с карниза не свалиться. Потому как для безопасного прыжка — слишком высоко. Даже с учетом тренировок в Вальданэ. А еще — здесь никто внизу не подстраховывает и ловить не собирается.

Шаг, еще один…

Осторожнее! Три — позади, пять — впереди, вон до того окна.

Уже четыре.

Три…

Два…

Тьма и все прислужники ее!

Карниз скользнул в сторону, небо дернулось влево. Сердце трепыхнулось рухнувшей в полете птицей. Ступни изогнулись как могли — цепляясь, цепляясь, цепляясь…

Если что — нужно прыгать, успеть сгруппироваться! Должно повезти!..

Миг или вечность?! Ветер обвевает разгоряченное лицо, сушит ледяной пот. Небо послушно вернулось на место.

Ноги чувствуют малейшую выщерблину. Прямо сквозь жесткую подошву.

Алексис учил, что не бывает ровных стен. Как и скользких карнизов.

Он был прав — как всегда! Спасибо… любимый!

Устояла! Устояла!!!

Еще шаг… И еще…

Рама!

Илладийка вцепилась в обледеневшее дерево. Справляясь с преждевременным торжеством. Пьянит — не хуже вина!

И как любое опьянение — может погубить. В последний миг — как же будет обидно!

Нет уж — потерпим. Мы — хладнокровные и выдержанные.

И как же хорошо, что ветер утих! Если бы сейчас в лицо…

В комнате может быть кто угодно. Окно разбиваем очень осторожно и…

Элгэ, ты — молодец! А Гуго и его банда — кретины, идиоты! Тупые самодовольные дикари!

Им следовало не снимать с тебя цепи. А вместо этого — засунуть в тяжелое дамское платье. И потуже затянуть в корсет!

Будь они хоть чуть поумнее…

Хотя при дворе Кармэн учили драться и в капкане из китового уса. Трудно только вначале. А у Элгэ всегда было хорошее дыхание…

Где ее хваленая осторожность? Оконное стекло звенит, как Большой Колокол Главного Храма Дамарры!

А лакеи свинопринца — оглохли. Раз всё равно ни змея не слышат.

Или слышат — и уже бегут сюда?! Хватают оружие, бьют тревогу?

Нет, тихо…

Кабинет. Бюро, стол с чернильницей, старинные кресла, холодный камин. На стенах — звериные головы и шкуры.

Дикари — они и есть дикари!

А единственное оружие в пределах досягаемости — ножик для бумаг. Увы!

Впрочем, он — из стали. Если в горло…

Дверь? Ага — мечтать не вредно. Вредно, как известно, не мечтать. Конечно, заперта.

Что бы сейчас сделал Алексис?

А если…

Есть нож и железное перо. Если замок простой…

Он должен быть простым. Ну зачем дикарям сложные замки? Ну пожалуйста!..

Готово!

Теперь — осторожно выглянуть в коридор.

Никого!

Можно (по возможности — бесшумно!) выскользнуть из чужого кабинета. Скорее всего — гуговского.

Первый шаг к свободе сделан!

3

Кто сказал, что в мире всё не повторяется? Что умный никогда не рухнет дважды в одну яму?

Или просто Элгэ — не умна, а все ее учителя — лгуны и льстецы? Нет, Алексис Зордес-Вальданэ — точно нет! Но чего стоит та, что вторично глотает крючок с одной и той же приманкой?

Опять — путь по вражескому замку… хотя какой из виллы свинопринца, к змеям, замок? Так, поместье. Вот Адор — это да. Настоящая северная крепость — таких дочь Алехандро Илладэна прежде не видела ни разу. И еще бы пять раз по столько не видать!

Она опять — среди врагов. Опять чудом удалось просочиться сквозь их пальцы… И вновь режет уши дикий крик Алексы!

Нужно спасаться! Во имя собственной жизни и свободы. И чтобы привести к сестре настоящую помощь!

Вот только настоящая может не успеть. Когда дикий зверь рвет твоего друга — убивай зверя, как умеешь, а не беги искать охотников!

Поминая Темного и всех змей его, Элгэ помчалась на голос сестры.

Глава вторая

Квирина, Сантэя.

1

На ночных улицах Сантэи — светло почти как днем. Ни единой звезды на небе. Зато газовых фонарей — больше, чем в Лютене. Его очередное Величество расстарался — к Октавианам…

Надеется, что хоть это поможет удержаться подольше — на шатком раззолоченном престоле? Смешно, но пока помогает. Уже четыре месяца власть в Квирине не меняется. Если сравнить, что только за прошлый год погибло одиннадцать императоров…

А вот свет в бедных кварталах не горит. Плебсу запрещено оставлять на ночь зажженный огонь. По ночным улицам ходит стража. Проверяет, все ли дома погружены во тьму.

И правильно. Столица много раз выгорала из-за забытой на ночь опрокинувшейся свечи. Ни одному домишке в этом квартале не больше полутора десятков лет…

В Эвитане тоже хватает всего. И швыряющих горстями карлиоры мотов-аристократов, и голодающих бедняков. Но не такой развращающей роскоши — в контрасте с тьмой нищего плебса и абсолютно бесправных рабов.

Да и где еще сохранилось рабство, кроме Квирины? На Востоке? У пиратов Элевтериса?

Но при этом самый нищий плебей Сантэи обязательно задерет нос перед богатейшим плебеем-провинциалом. Ни дать ни взять — знать перед простолюдинами.

Плебса — много больше, чем аристократов. И ютятся они в тьме-тьмущей хижин, домишек и шалашей. А крыши лачуг — смыкаются. Загорится одна — выгорит весь квартал.

Потому и ходит по улицам Сантэи ночная стража. Пожарная стража столицы.

— Анри, я устал от сантэйской грязи, лицемерия, вранья!..

А Тенмар — от того, что после этого боя… посмотрим правде в глаза — после убийства беспомощного человека! — подонки и мерзавцы всех мастей приняли Анри за своего. И наперебой кинулись исповедоваться!

Потребовать прямо, чтобы заткнулся? Или подождать — вдруг что интересное скажет?

Тенмар — давно не лейтенант. И даже не капитан. И говорить, что думает, — имеет право далеко не всегда. И не всем.

А если бы еще забывал об этом реже…

— …и от трижды разведенных патрицианских шлюх! — Марк Сергий Виррин вряд ли сейчас врет.

Но от того симпатий к нему не прибавляется.

Роджер Ревинтер хоть был вчерашним мальчишкой. И действовал по указке отца. И хоть умел раскаиваться — пусть и с опозданием. А не только искать оправданий.

— Вы мало знаете о Сантэе, Анри…

А предпочел бы — вообще ничего. Только кто ж спрашивает?

— Здесь — не Эвитан. Здесь у высокородных дам принято облачаться в белокурые парики. И идти продаваться в ближайший лупанарий — от полноты жизни. А у их мужей — тащиться в самый грязный бордель. Искать себе мальчика. Все об этом знают — и всем плевать! А потом вся эта компания собирается в высшем свете, пьет вино и рассуждает о падении нравов среди плебса! Я устал от интриг, от вечной фальши! И от того, что не знаю: выбрала меня очередная высокородная гордячка просто так или потому, что хочет использовать связи моей родни! Виргинки — единственные женщины в Сантэе, еще не научившиеся врать. Молодые, по крайней мере…

Да. И потому им врешь ты. Зная, что за твою ложь поверившая тебе женщина умрет. Виргинкой больше, виргинкой меньше…

Ты не прав, Марк Сергий Виррин. Эвитан не слишком отличается от Квирины. Меньше бесстыдства — еще не значит, что меньше и подлости. В любой стране найдутся те, для кого чужая кровь — дешевле воды. Не говоря уже о вине.

Чем ты лучше тех, кого презираешь, Марк Сергий? За твои грехи сегодня умер другой. Это — первый раб или вольноотпущенник, казненный вместо тебя? Тебе его хоть немного жаль? Или тоже — одним больше, одним меньше?

Тенмар с трудом разжал кулаки. Спокойно, подполковник. Ты ведь больше не лейтенант и не капитан. К сожалению.

— Ну откуда я знал, что этот мерзавец Поппей на виллу нацелился?

А вот с этого места — подробнее!

— Если б знал — конечно, был бы осторожнее…

— Какую виллу?! — резко перебил Анри очередного страдальца. Кающегося не в том, что украл, а в том, что поймали.

После ранения голос звучит слишком хрипло. Собеседникам часто кажется, что Тенмар на них орет. Свои знают, в чём дело, а на чужих действует… как надо! Безотказно.

Как сейчас.

— Поппей — ее двоюродный дядя, единственный родственник. Юлия — сирота, он ее в девять лет в виргинки отдал. А она — богатая наследница. Через пятнадцать лет Юлия вернулась бы в мир. И получила назад свою виллу. Со всем имуществом…

Через пятнадцать лет. Значит, сейчас девочке — четырнадцать. Дать, что ли, Марку Виррину в морду еще раз?

А толку? Всё равно ничего не поймет…

— …А дядя уже привык сам всем распоряжаться. И надумал не отдавать. Сначала-то надеялся — Юлия и так в монастыре умрет. Она в детстве болела много. Но у виргинок режим мягкий. Юлия, наоборот, выздоровела. Вот Поппей и устроил слежку — авось повезет. Я-то откуда знал?

Действительно зол. Но…

— А деньги, тем не менее, у него взял?! — наугад оборвал излияния собеседника Тенмар, резко развернувшись к нему.

— За уже оказанную услугу — почему бы и нет? — пожал плечами ненавистник лжи, фальши и подлости сантэйских нравов. — Юлии — уже не легче, тому несчастному — всё равно умирать. А Поппей не обеднеет.

А тебе нужно золото — на новые развлечения. И подкупать слуг в монастырях. Чтобы пропустили к следующей «не умеющей врать».

А разве нет? Сам-то ты не рискуешь ничем!

— И с чего же вдруг ты решил ее спасти? — Анри содрогнулся при мысли, что могло случиться, не увенчайся слежка Поппея Августа успехом.

Бертольд Ревинтер имел привычку все «удачи» устраивать себе сам. Кровавый Пес порядочнее Ревинтера-старшего? Вряд ли. Этому подлости на трех Бертольдов хватит.

— Потому что я против того, чтобы за это убивали! — вскинул голову Марк Сергий. — Даже шлюх в лупанариях!

Правильно. Пусть убивают исключительно ни за что. Как вчера Анри Тенмар — того мальчишку. О чьей гибели «раскаявшийся» патриций даже не вспоминает. Разве что в контексте «ему всё равно умирать».

— Юлия ни в чём не виновата…

Не виновата. И как она смотрела на своего… правильнее сказать — убийцу! — там, в амфитеатре… Полными тоски и боли глазами. На того, из-за кого умирала. И для кого была случайной причудой!

— Куда ты ее денешь, когда спасешь? — грубо уточнил Анри.

Вопрос горе-спасителя явно удивил.

— Она — преступница, приговоренная к смерти, — охотно пояснил ситуацию Тенмар. — А еще — аристократка. С детства жила в монастыре. Ее поймают в мгновение ока. За побег с места казни наказание — более жестокая казнь. Многоступенчатая на площади.

— Ты лучше меня знаешь законы… — явно содрогнулся Марк Сергий.

Мог бы и выучить — в этой стране живешь! С рождения. Анри захотелось встряхнуть патриция так, чтобы зубы клацнули. Как нашкодить, так это все невоевавшие завсегдатаи салонов — первые!

Сейчас еще передумает спасать! Но и выпустить беззащитную девушку на улицы Сантэи, где она станет добычей не стражи, так Призрачного Двора…

— Из-за тебя она лишилась всего. — Если этот салонный шаркун сейчас отведет глаза — в зубы таки схлопочет! — Вот-вот лишится жизни. Она уже семь часов, как замурована заживо! Ты хоть отдаленно представляешь, что это такое?!

Крис в четырнадцать лет первые недели в тюрьме постоянно задыхался. По ночам спать не мог. Снилось, что за ними пришли — вести на казнь.

А ведь он был не один. И не в склепе — в полной тьме!

— Тенмар! — салонный «боец» довольно неумело попытался сбросить с плеч хватку.

Ага, мечтай! Только дернись — задохнешься.

— Что ты собираешься с ней делать? Тебе есть, где ее спрятать?

— Есть, отпусти, задохнусь! — Отпущенный Марк Виррин попытался отдышаться. — Ну ты и зверь, не сказал бы по тебе… Тебя только против рубийцев ставить. Хоть они и вдвое здоровее! Спрячу на загородной вилле. Потом выдам замуж за кого-нибудь…

«Кого-нибудь» — это кого-то из слуг? И Анри надеялся, что «спаситель» имел в виду вольных. Да, еще вопрос — собирается ли он спрашивать мнение Юлии?

Что Марк Сергий соблазненную и погубленную (действительно погубленную!) им девчонку не любит — яснее ясного. И она ему теперь нужна как прошлогодняя пожухлая листва. Вот только здесь уже Тенмару ничего не изменить.

Белая туника, светло-золотистые волосы, заплаканные глаза. Полный боли взгляд, устремленный на Марка Виррина…

«Прости, Юлия, что я больше ничего не могу для тебя сделать. Я — пленный гладиатор, и мое положение немногим лучше рабского. Тебе не следовало верить Марку Сергию. Но ты сама не умела лгать. И, наверное, думала, не умеют и другие».

— Последний вопрос: почему ты позвал меня? У тебя мало слуг?

— Я не решился им довериться.

— Зато решился — пленному эвитанскому гладиатору? — зло съязвил подполковник.

Несчастная Квирина — если в ней больше всех достойны доверия враги страны.

— Ты — офицер и человек чести. Я видел тебя в амфитеатре. Я сам поступил бы так же на твоем месте…

— Не стану врать, что на твоем поступил бы, как ты! — холодно оборвал его Анри. — Ладно, идем.

— Подожди. Я не хочу, чтобы ты считал меня таким же негодяем, как других квиринцев!

С чего он вообще взял, что Тенмар кем-то их считает? «Офицер и человек чести» перед Марком Сергием Виррином душу не распахивал!

Почему на небе — ни единой звезды? Если выйдет хоть одна — даже самая тусклая! — Анри сможет вспомнить, что те же созвездия светят сейчас Эвитану.

Отец, возможно, стоит в этот час у окна. Он часто не спит ночами. А мать никогда не задвигает ставни…

Здесь и сейчас звезд нет — одни газовые фонари. А они совсем не разгоняют мглу в душе.

— Если хочешь, чтобы я не считал тебя негодяем, — спасешь сегодня Юлию. И спрячешь так, чтобы не нашла стража. Никогда. И ни в коем случае не выдашь замуж против воли. Если ты не негодяй — всегда будешь помнить о происхождении Юлии.

Раз уж о ее любви забыл напрочь.

— А сейчас — идем. Для Юлии время идет куда медленнее, чем для нас.

2

Квирина — страна контрастов и противоречий. Конечно, и в Словеоне, и в Ормхейме культ Творца — лишь «первый среди равных». Там тоже лишь официально подчиняются Патриаршему Престолу. На деле же — верят в прежних богов.

Но ни словеонцы, ни ормхеймцы — не фанатики. А разнузданная Квирина при всех ее пороках умудряется ненавидеть любого, не соблюдающего каноны местной религии. Что официальной, что побочных…

Что, если вдруг в Эвитане замуруют арестантов заживо в гробнице? И приставят всего трех стражей?

Анри предпочитал думать, что родственники или друзья обязательно отобьют. Его самого отец вытащил бы точно — торчи там хоть рота солдат.

Должны же быть и у Юлии родные! Кроме подлеца-дяди.

Друзья-подруги, родственники друзей-подруг…

Нет, в Эвитане понадобилось бы не три стража, а тройное кольцо.

Хоть что-то хорошее есть в Сантэе. Ни один уважающий себя квиринец и близко не подойдет к официально признанному оскорбителю богов. Какое — спасать? Девственная богиня Вирга обижена!

Хоть что-то хорошее — для бывшего офицера, а ныне гладиатора Анри Тенмара. Будь квиринцы подобны эвитанцам — и где искать людей для спасения пленницы? Своих сюда тащить?

Уже притащил — дважды. На восстание, а потом и в Квирину!

Марк Сергий предложил стражу просто застрелить. И Анри, и сам Виррин (по его словам) «неплохо стреляют с обеих рук».

Откуда он узнал о талантах Тенмара — вопрос отдельный. Но вот что они есть у самого Марка — не воевавшего ни дня! — эвитанец сомневался.

И такой план не годится в любом случае. По той же причине, что и мысль Анри — оглушить охрану и связать.

Во-первых — двоим не справиться с тремя без шума. А вопли «На помощь!» оскорбителям Вирги без надобности.

Во-вторых — убьют ли стражу, оглушат ли… Побег виргинки будет обнаружен — едва жертв найдут.

А найдут — не позже грядущего утра. При смене караула.

Можно попробовать еще один план, но… Темный бы побрал Марка Сергия Виррина, не доверяющего слугам! В Тенмаре почти любой солдат гарнизона готов умереть за сюзерена и его семью. И едва ли не каждая горничная.

В рабской же Квирине как раз преданности и не достает. Зачем хранить верность тем, кто относится к тебе, как к грязи под ногами?

Ладно, выбора нет. Придется делать вдвоем то, что следует хотя бы вчетвером. Марк Виррин согласится. Никуда не денется.

— Кто идет? — немолодой служака чуть заметно подавил зевок.

Молодых сюда не ставят. Слишком легкая работа.

И ничего удивительного. Где-где, а у храмовой гробницы не нападают даже самые оголтелые представители Призрачного Двора.

Мерзко. Но для дела — хорошо.

— Путники, — Анри откинул плащ. Позволяя страже разглядеть пистолеты в обеих руках.

Еще один блеснул в руке Марка Виррина. В другой — темнеет увесистый мешочек.

А довершают картину маски на лицах.

Будь всё не так серьезно — Тенмар бы расхохотался. На лицах всех трех служителей квиринского закона нарисовалось совершенно невозможное изумление. Одновременно.

И на глазах переходит даже не в тревогу. В обиду.

Как?! Почему?! Откуда?! Отродясь же такого не было!

И именно в их стражу! За какие грехи?

Увы, вам не повезло. Тут целых два безбожника заявилось. А одному из них и вовсе ни в какую языческую Виргу верить не положено. Творец запретил.

— У вас есть выбор, — холодно бросил Анри. А то их руки уже неуверенно тянутся к оружию. Неуверенно — потому что вытащить не успеют. И сами горе-стражи об этом знают. Даже если в кого нападавшие и промажут — тому, в кого попадут, от этого не легче. А жить каждый хочет сам за себя. — Вы можете умереть. Или взять деньги и открыть гробницу.

— Но… — подал голос на вид самый старший. Другие двое, кажется, уже готовы согласиться. — Если вы ее украдете — проклятие богини…

Боится за вечную жизнь? Меньше, чем другие, обеспокоен бренной?

— …падет на наши грешные головы, — согласился Тенмар. — Что уже не должно вас заботить. Богиня вряд ли так уж жаждет вашей смерти во имя ее. Или вы — посвященные жрицы Вирги?

Проклятие! Убери из голоса хоть половину злой иронии!

— Нет!..

— Не жрецы!..

Двое других — почти хором. Не расслышали или просто не обиделись? Впрочем, под дулами пистолетов обидчивы далеко не все.

За инкогнито Анри не боялся. От акцента он практически избавился. Если уж Сержа приняли за провинциала — то и Тенмар сойдет за переселенца с юга Квирины. Таких среди плебса много. А одежда не выдаст ни гладиатора, ни патриция. Так ходят большинство незнатных сантэйцев.

— А если… — неуверенно пробормотал длинный тощий солдат. До реплики: «Нет!..» так хорошо молчавший. Прикусил бы язык и дальше — время дорого! — А если выяснят, что она пропала?

— Гробницу Грешниц не откроют до новой казни, — брякнул Марк Сергий. — А к тому времени девушку будет уже не отличить от прочих мертвецов. Думаете, в хранимой богами Сантэе каждый месяц кого-то замуровывают? Или кому-то надо пересчитывать трупы в гробницах? Кто туда вообще полезет — кроме новой жертвы?

Нет, и так ясно, что Юлия там — уже часов восемь. Одна среди мертвецов. Разной стадии разложения…

Но содрогнулся Тенмар всё равно. Несчастная девочка ведь не знает, что ее вот-вот вытащат. Думает, она там — навсегда!

— Решайте быстрее! — приказал Анри. — Смерть или золото?

— Золото! — поспешно согласился старший.

Остальные в унисон закивали. Марк Сергий Виррин взвесил в свободной руке увесистый мешочек:

— Получите после дела. Открывайте гробницу, доставайте девушку.

3

Тенмар опять ошибся. Думал — ну пусть Юлию и не учили лазать. Хоть по веревке, хоть по деревьям. Но уж обвязаться-то она сумеет.

Увы, свою единственную сестру Анри последний раз видел больше пятнадцати лет назад. А в последние годы — общался исключительно с «цветником» Кармэн и с банджаронками. И забыл, как воспитывается большинство аристократок. Почему Квирина должна в этом отличаться от Эвитана? Юные девы даже одеваются при помощи камеристок.

Еще повезло, что веревка развязалась — едва Юлия поднялась только на треть роста. А не повезло — когда доблестные квиринские вояки «лезть к мертвякам, проклятым богиней» отказались напрочь. И здесь их не поколебало никакое оружие — погубить душу оказалось страшнее.

Может, конечно, смерть или тяжелое ранение одного и разубедят оставшихся…

Только не дашь и меара, что хоть один не заорет. И сюда вмиг не примчится городская стража. Так что если удастся без этого обойтись…

А как, собственно? Похоже, нарушать покой гробницы стражи боятся всерьез. Темный бы побрал погрязшую в суевериях Сантэю! Где богов страшатся больше смерти! А сами боги — лицемернее их смертных подданных.

— Я полезу, — вздохнул Тенмар. — А ты — не спускай с них глаз! — одними губами шепнул он сообщнику.

И можно уже начинать молиться своему Богу — сиречь Творцу. Ибо даже если Марк Сергий Виррин сумеет удержать в повиновении сразу трех врагов — кто помешает ему самому избавиться сейчас и от девушки, и от опасного свидетеля? Или только от последнего.

Но выхода не осталось. Не оставлять же Юлию в яме! Чем тогда будешь лучше Виррина?

Если не повезет — придется Конраду самому драться с баро за Эсту. Хорошо хоть — центурион знает, куда ушел «полковник». Никого не расстреляют за очередную глупость командира…

Анри шагнул к гробнице. И рука Марка Сергия легла ему на плечо.

— Спускаюсь я, — глухо выговорил патриций. — Ты стреляешь лучше…

Дальнейшее прошло без сюрпризов. Квиринские солдаты безропотно вытянули из ямы сначала квиринскую виргинку, потом — квиринского же патриция. Пока бывший эвитанский граф держал героических стражей на прицеле.

Юлия — напугана, но жива и здорова. Огромные глаза смотрят на Марка Сергия с безмерной признательностью и любовью.

На того, кто ее не любит. И никогда не любил.

Но и не оставил в склепе умирать.

4

— Полковник, вас ждет дама. — Центурион бесстрастен, как мидантиец.

Значит — новости вряд ли приятные. Тем более, никаких дам, кроме банджаронок, Тенмар в Квирине не знает. Не Юлия же сбежала от Виррина.

Оказалось — в караулке центуриона нашла приют именно банджарон. Суровый вояка не только пригласил Эстелу в личную берлогу, но даже угостил малиновым отваром с медовыми лепешками.

— Анри, наконец-то!

Слабая надежда, что девушку просто не пустили к Конраду, умерла, не родившись. Эста не стала бы так рисковать ради очередной встречи с возлюбленным. И не стала бы ждать Тенмара — если б новости годились для ушей Кора.

— Анри, баро отравлен!

5

Звезды высыпали как-то все — разом. Свитой важно выкатившейся луны. Или сумасшедшим табором.

Только без криков, воплей, факелов, угроз, ножей… И трех-четырех разбитых в кровь особо яростных морд. Чтобы пропустили к больному врача.

— Полковник, как он? — Центурион во всем этом гаме изображает мраморную статую. В противовес всполошенному и растерянному ночному табору.

— Капитан Эрвэ делает, что может. И Рада — тоже.

Отпустить «полковника» еще раз — теперь уже без всякой «вольной»! — вояка не мог. Поэтому отправился вместе с ним. Прихватив еще трех солдат. Вон — двое уже под видом «утешения» вовсю любезничают с юными банджаронками.

А баро — в настоящей беде. И возможно — Эста. Если найдутся те, кто во всём обвинит ее. А они найдутся.

В Ремесленном квартале жилье — недорого. Дешевле только в Волюптасине, но там женщине делать нечего. Тем более — юной и красивой. Даже банджаронке, виртуозно владеющей кинжалом и стилетом.

Найти комнату для Эстелы несложно. Гораздо труднее обезопасить от мести бывших соплеменников. Если они вдруг станут бывшими.

Значит, с этим тоже придется разбираться.

— Тебе нечего делать рядом с ним! Это ты во всём виновата, ты, ты!..

Началось!

Тенмар рывком распахнул полог палатки.

Шарль толчет в ступке терпко пахнущее снадобье. Рада осторожно ставит рядом с врачом щедро дымящийся горшочек. А в двух шагах — на Эстелу орет раскосмаченная мегера. Анри видел ее прежде мельком. В другом образе она даже казалась привлекательной.

Хуже, что мегера — помощница Рады. И ее отсюда не выставить.

— Я… я уйду.

Эста впервые в жизни кажется такой растерянной. Даже когда умерла ее мать — девочка злилась, а не винила себя.

— Эстела, мне нужно с тобой поговорить, — позвал ее Тенмар.

Девушка выскользнула в ночной сумрак. Неохотно. Охотнее вцепилась бы кое-кому в волосы.

Только драки двух бывших любовниц баро и не хватает!

— Анри, я никуда не уйду из табора! — сходу заявила Звезда.

— Тебе придется — ради твоей же безопасности. Эстела, ты в любом случае — баронесса Триэнн, а не банджарон.

— Я — банджарон…

— Нет, — Тенмар заставил себя говорить спокойно. — Эста, выслушай меня. На капризы времени не осталось. Ты выйдешь замуж за Конрада. Завтра.

— Анри…

— Завтра — потому что сегодня я уже не найду священника. — И потому что тогда центурион точно взбесится. — Замужняя банджарон не обязана оставаться в таборе. Ее долг — следовать за супругом. Так ты сможешь освободиться.

— Но баро обязан…

— …Драться со мной, а не с тобой. Он это и сделает — когда поправится. Если не передумает. Но для тебя оставаться здесь опасно.

— Анри, я никого не травила…

— Знаю. И я никого не травил. И Конрад — тоже. Но все знают о будущем поединке. Который теперь, благодаря отравлению, не состоится. Обвинят во всём нас. Не в глаза — так за спиной. А ты здесь останешься одна. Эста, ты справишься с одним обидчиком. Хорошо — с двумя, — польстил Тенмар. — Но не с десятком и не с половиной табора. И не забывай, настоящий отравитель тоже существует. И если уж добрался до баро — подумай, как легко он справится с тобой.

Бездонные, черные глаза широко распахнулись — Эстела поняла. Ты — умница, приемная сестренка.

Осталось только придумать, куда деть Эсту на эту ночь? Обратно в караулку центуриона?

— Полковник, — вояка (легок на помине) шагнул к ним. Впервые шевельнувшись. — Можно вас на пару слов?

— Конечно. Эста, — остановил Анри девушку, — ты — далеко?

— К себе в палатку.

— Не стоит. — Группа яростно жестикулирующих мужчин доверия не внушают. Как и парочка женщин — с искаженными злобой лицами. Незачем Эстеле идти в ту сторону. Совершенно незачем. — Подожди меня здесь.

— Полковник, помните, когда этот бестолковый приболел — вы ему угол отгораживали. Я вот тут подумал… Может, девицу там поселить. Раз она теперь — жена того буйного? Пока всё не успокоится?

— А разве это разрешено правилами?

— Так кто узнает-то? Главное — пусть утром на плацу не показывается. А начальство дальше плаца не ходит. Да и было уже как-то такое. В другой казарме.

Вот так новости! Но хорошие, а не плохие.

Долго девушку в закутке не продержать, но если центурион пока прикроет… Уж в казарме-то до Эсты точно не доберутся отравители.

А там — или Шарль вытянет баро с Грани, или бывшей Звезде придется бежать из Сантэи. В Аравинт, к Кармэн.

— Спасибо. Мне придется воспользоваться вашим предложением.

— Так жалко девку. Прирежут ее тут эти, с ножами. И скажут — так и было. Она ведь еще и благородного сословия?

— Да. Я еще раз благодарю вас. Эста, идем собирать твои вещи. Ты переселяешься сегодня.

Глава третья

Эвитан, Лиар.

1

Разведчик — молод, встревожен и растерян. Всё-таки ревинтеровцы в настоящем бою пороха не нюхали. Как и их командир…

— В часе пути отсюда большой отряд людей Всеслава Словеонского! Скачут сюда!

— Большой — это сколько? — Только бы не запаниковать самому! Иначе все подчиненные последуют его примеру.

— Превышают нас численностью раза в полтора. — Разведчик уже пришел в себя. Так что отрапортовал почти бодро.

Час от часу не легче! Северный князь наверняка поставил в «превышающий численностью» отряд проверенных воинов.

Отступать назад, искать другой путь? Не выйдет. С каретой галопом не поскачешь. А дорог здесь — не так уж много. И отряд в полсотни человек — не иголка. В зимнем безлистном лесу не спрячешь.

К тому же все они, включая Эдингема, — из Ритэйны. Объездных путей не знают. Заблудиться — проще простого.

Одна надежда, что всеславовские словеонцы в Лиаре — тоже чужаки. Но им здесь не надежное укрытие искать, а ловить петляющих ревинтеровцев. А тех сейчас ни один голый куст не спрячет. И в любом селении каждый первый крестьянин выдаст. За медный лу.

И еще обрадуется, что хорошо заработал на вражде чужаков! Так удобно подвернувшейся.

Алан усмехнулся. А ведь ему и в голову не пришло, что солдаты Словеонского маршала могут оказаться в заснеженном Лиаре по каким-то собственным делам. По делам их князя. И даже близко не интересоваться личным отрядом Бертольда Ревинтера.

Только совпадает такое слишком редко, чтобы выпасть на долю Эдингема. Не с его удачей. Везучие люди рождаются в семьях герцогов и графов. И служить начинают не у «дядюшки Гуго».

Чернеют голые деревья, надрывно воет пронизывающий ветер. Вокруг — ледяное безмолвие выбеленной недавней метелью дороги. И два отряда скачут навстречу друг другу. Чтобы столкнуться лоб в лоб!

Два отряда — и оба эвитанские!

А дорога — узкая, не разойтись. Двум хищникам не встретиться мирно. Даже если жить выпало в одном лесу.

Но в открытом бою волк всегда сильнее лиса. И рыжему — конец. Если не придумает, как перехитрить клыкастого.

Жаль только Алан — не Ревинтер. И лисьей хитрости ему не перепало. Как, увы, и волчьих зубов.

Эдингем бросил встревоженный взгляд на карету. За все шесть с половиной дней пути Эйда Таррент ни разу не пожаловалась. И ни о чём не попросила. Да и с матерью, как докладывают, — тоже ни словом не перемолвилась.

Хотя, будь у Алана такая мать — он бы сам язык проглотил.

Младшая пленница — всё так же тиха и покорна судьбе. Это Карлотта уже восстановила против себя весь отряд. Вечным презрением — ледяным, как лиарские ветра на открытых равнинах!

И хорошо. Хоть не подкупятся.

А сероглазая девушка лишь часами смотрит куда-то в неведомые никому, кроме нее, дали. И молчит. Отвечает только на заданные вопросы. Да и то — тихо и односложно.

Единственное, что действительно интересует Эйду, — жива ли ее дочь. Но Алан точно не знает, а Карлотта… Она молчит!

Впрочем, Бертольд Ревинтер развяжет язык любому. И почему-то от этой мысли — передергивает. Хоть Алан давно считает себя циником. Да и кто он — после службы у Гуго Амерзэна?

Увы, о методах нынешнего монсеньора Эдингем тоже осведомлен слишком хорошо. А ведь везет он к нему не только Карлотту, но и Эйду!

Ревинтеру всё равно — подколодная змея или тихая горлица. На слово он никому не поверит.

А даже если и поверит… Тихая, нежная Эйда значит для него не больше ратника на игральной доске.

И всё же в случае с монсеньором надежда еще есть. Пусть и слабая.

Но и она исчезнет — попади Эйда в руки Всеслава Словеонского и Старградского. Его солдаты в Лиаре — не на прогулке. Значит, для Северного Волка жизненно важно, чтобы Карлотта… и Эйда! — не добрались до Ревинтера живыми.

А в методах северный князь церемонится ничуть не больше своего вечного противника. Что бы там ни твердили о его якобы благородстве. О помилованных узниках Ауэнта помнят все. А о сотнях и тысячах убитых — забыли. Как и о способах их казни.

Доберется ли живым до Лютены сам Алан? В последний отпуск не удалось толком попрощаться с матерью.

В последний. Больше полугода назад. Почти семь месяцев…

Как же здесь холодно! На пронизывающем до костей, промозглом ветру! Отвык Эдингем от севера. Или это зимы в Южной Ритэйне — настолько мягче лиарских?

Холодно… А в могиле станет еще холоднее! Значит — Эйде там делать нечего.

Всю дорогу на душе кошки скребли. А сейчас всё стало просто и ясно — как никогда прежде. С тех пор, как Алан покинул родной дом.

Эйду он им не отдаст! Никому.

Насчет Ревинтера будет время подумать потом. «Случайный» побег никогда не исключен. Дорога — длинная.

С министра финансов хватит и законченной стервы Карлотты. Уговорить Эйду бежать и устроить это тоже времени хватит. До Лютены — три недели пути.

Зато с Всеславом всё ясно уже сейчас!

— Едем вперед! — приказал Эдингем. — Карету охранять вдвойне!

Отступать — всё равно бесполезно. Да и чего им стыдиться? Они — на службе у министра финансов, члена Регентского Совета.

У Словеонского князя ничуть не больше полномочий, чем у Бертольда Ревинтера. Если речь не о войне.

Но войны с Бьёрнландом вроде как не намечается. А с охраной границы до сих пор неплохо справлялся и генерал Лардэс.

Самого Северного Волка эти доводы лишь рассмешат. Но он лично в Лиар не поедет.

Может, его люди окажутся сговорчивее? У них ведь нет права вступать в бой…

Их просто намного больше.

Северная дорога, вой ледяного ветра. И тучи набрякли новым, неотвратимым как будущая смерть снегом. Долго же их не было — четверть часа, не меньше. Целую вечность.

Как же Алан всегда ненавидел неопределенность!

О чём сейчас думает тихая золотоволосая девочка в мерно трясущейся карете? Та, что уже седьмой день безмолвно мучается неведением?

Но стремится за искрой надежды. И не знает, что поманивший в темной чаще свет — болотный огонек. Завлекающий неосторожного путника в зыбучую ледяную трясину.

2

Словеонский Волк действительно отправил в Лиар ветеранов. Суровых северян — всех до единого старше Эдингема. И годы, на которые «старше», они провели в действующей армии.

Что возглавляет их южанин — конечно, удивило. Но не слишком.

Разве что — откуда таковой вообще взялся? Всеслав предпочитает не смешивать соплеменников ни с кем. А тут — илладэнец командует словеонцами.

А вот заместитель — белокурый красавец лет тридцати. Явно с самого северного севера.

Забавно, у обоих — капитанское звание. И каково одному подчиняться другому?

Если, конечно, Алан не перепутал субординацию. И они вообще не ведут два разных отряда…

— Приветствую вас, — южанин усмехается белозубой улыбкой.

Старше Эдингема лет на семь-восемь. И на значительный боевой опыт.

Впрочем, неважно. Илладэнец — более гибкий и наверняка более рослый. В пешей драке он и так одержит верх над невысоким, коренастым Аланом. Почти наверняка.

Но они — верхом. И у Эдингема заряжены оба пистолета. А стреляет он неплохо — тоже с обеих рук. С такого расстояния — уж точно.

— И мы приветствуем, — ответил Алан. Не сводя глаз с обоих предводителей.

Он выстрелить успеет, но и они — тоже. При самом удачном раскладе — три смерти и два отряда без командиров. И Эйда, которую больше некому защищать!

Всеслав запросто мог приказать не тащить ее к нему, а убить без церемоний на месте. А люди Ревинтера, лишившись командира… тоже способны бедняжку застрелить. Чтобы не досталась врагам!

— Отдайте нам тех, кого везете, — любезная, чуть насмешливая улыбка исчезла с лица южанина.

— С какой стати?!

— У меня приказ: отвезти их в Лютену, — вновь улыбнулся он.

— Какое совпадение — у меня тоже.

— И кто же вам отдал такой приказ? — илладэнец чуть приподнял бровь. — Бертольд Ревинтер?

Таким тоном спрашивают: «Захудалый горожанин?»

— Да, министр финансов граф Бертольд Ревинтер, один из восьми Регентов Эвитана! — как мог надменнее ответил Алан. Увы — до тона «неправильного» всеславовца ему далеко! — Капитан Алан Эдингем, к вашим услугам.

— Я — Риккардо Рамиро Алехандро Гарсия, — чуть возвысил голос южанин. — И именем эвитанского маршала Всеслава Словеонского и Старградского приказываю передать нам этих людей. Вам прекрасно известно, капитан Эдингем, что министр финансов не имеет полномочий арестовывать лиц дворянского звания. Без разрешения других членов Регентского Совета. У вас такого разрешения нет, не так ли?

— Маршал Всеслав Словеонский… и Старградский тоже подобных полномочий не имеет. Не так ли, капитан? — по возможности скопировал противника Алан. — Лиар ведь сейчас — не на военном положении.

А северянин-то как злится! Небось, привык разговаривать с противником не словами, а пулями. А тут — не завоеванная вражеская территория, а собственная страна. Не повезло…

— Или это у вас — приказ Регентского Совета? — не удержался ревинтеровец.

И чего добился? Сейчас без дальнейшей болтовни кинутся в бой. И будут тебе, Эдингем, «полномочия»!

Впрочем, возможно, приказ у них как раз есть. Если подделали. Потому как надменный Всеслав перессорился со всеми, кроме Эрика Ормхеймского и кардинала. И теперь если что и пробьет через Совет — так это новое пополнение армии. Или оружие с амуницией.

Всего однажды маршалу удалось вопреки Ревинтеру добиться помилования родни мятежников. И то лишь потому, что он сам этот мятеж пять минут как подавил. Северного Волка тогда все Регенты только что на руках не носили. Кроме Бертольда и Его Высокопреосвященства.

С другой стороны, сейчас словеонец опять — герой и победитель. И его готова таскать на руках уже вся Лютена. Что знать, что простонародье.

Но помилование для Джерри министр финансов сумел переломить и у Всеслава-победителя.

Да и когда тот успел бы собрать Совет? А главное — зачем лиарские монахини Регентам?

Еще вопрос: откуда князь вообще узнал о поездке? Но это уже надо спрашивать с разведки Ревинтера. На редкость паршиво сработавшей.

— В том-то и дело, что мы никого не арестовываем! — усмехнулся Риккардо.

Алан облегченно вздохнул: приказа нет, даже поддельного. Конечно, размахивать фальшивым распоряжением Регентского Совета — тягчайшее государственное преступление. Но как Эдингем доказывал бы это — в сотнях миль от Лютены? И кого брать в свидетели — волков и северный ветер? Оспаривая не стоящую ломаного лу бумагу, пришлось бы драться. Насмерть.

— Мы не арестовываем, а предотвращаем арест, — продолжил илладэнец. — Вы незаконно везете этих людей к своему патрону. Мы же собираемся проводить их под защиту князя Всеслава Словеонского и Старградского. И Совета Регентов. Заметьте — совершенно открыто.

Под защиту Регентского Совета — это плохо. У Бертольда Ревинтера нет на обеих женщин ни малейших прав. Грамота от Леона — фальшивая. А если еще и барон Ив Кридель расхрабрится и изволит вмешаться…

Как же всё-таки монсеньор не уследил? Кто выдал их Всеславу?!

Криво усмехается южанин. Хмуро и настороженно меряют друг друга взглядами оба отряда эвитанских солдат. Вот-вот сцепятся — двумя голодными волчьими стаями!

А чего дергается капитан-словеонец? Есть личные причины для ненависти к Ревинтеру? Или…

— Эти люди следуют с нами совершенно добровольно. Мы — всего лишь эскорт, сопровождающий их для возможной защиты. Если вам угодно, можете спросить у них сами, капитан Гарсия, — чуть склонил голову в полупоклоне Алан. Не спуская глаз с северянина.

Неизвестно, что хуже для Карлотты — попасть к Ревинтеру или к Всеславу. Но если она решит, что первое, — дело Эдингема плохо.

А если и не решит — стерва может подставить и без малейшей выгоды. Из одной лишь ненависти и злобы.

Остается надеяться, что у Карлотты хватит ума понять: деду своей внучки «сестра Валентина» пока нужна живой. А вот его врагу — совсем наоборот.

— Это ложь! — вмешался северянин, у которого лопнуло-таки терпение. — Вы их запугали, и они не смеют просить о помощи. Мы забираем у вас этих женщин. Капитан Эдингем, посторонитесь!

И двинул коня вперед — аж на полкорпуса.

Прекрасно, теперь можно больше не сомневаться. В полной осведомленности врагов.

Знают, что речь идет о женщинах, — значит, знают, и о ком именно. И значит — Алан точно никогда не станет старой, немощной развалиной. Как и Эйда…

— Мое слово против вашего! — вскинул подбородок Эдингем. — И я свое ценю!

Тем более, всё это — правда. Карлотта отправилась в путь добровольно. Охота ей гнить в монастыре!

Да любой, кто ее хоть минуту видел, — поймет, что силой эту ядовитую бабу и словеонский медведь на горбу не уволочет.

А Эйда так мечтает увидеть и обнять дочь…

— Предлагаю довезти их до Лютены вместе, — безмятежно улыбнулся Риккардо. — И уже там спросить, куда они пожелают ехать.

Дело — всё равно плохо. Но не настолько, как минуту назад. Когда взбешенный словеонец чуть не устроил сшибку. Грудь на грудь.

В столице Эдингем найдет способ отвязаться. Там — не снежная равнина чужого Лиара. И дело решает не численное превосходство отрядов.

Пусть-ка попробуют напасть на городских улицах! Или предъявить там фальшивый приказ Регентов…

К тому же в Лютене — Бертольд Ревинтер!

Надо соглашаться. В случае отказа — сомнут числом.

Умереть геройски никогда не поздно. Но Алану не нужны сомнительные лавры Анри Тенмара. Да и бой против своих же эвитанцев чести не добавит никому. И Эйду не спасет.

— Я согласен, капитан Гарсия.

А северянину — явно не по себе. Так ему и надо, но что с ним вообще? Или… или Всеслав поставил к илладэнцу заместителем того, кто знает больше командира? Князю не больше министра нужно, чтобы лиаранки попали под опеку Регентского Совета?

Это необходимо учесть. И придумать, как использовать.

А главное — не ошибиться. Подобный ход может быть игрой. Северный Волк, к сожалению, дураков не посылает. Эх, монсеньора бы сюда!

Да, Алан — не Ревинтер. И уж точно — не лис и не сова. И как же порой не хватает чужого опыта, хитрости и ума! Когда нужно спасти дело и… внезапно ставшего дорогим человека.

3

Капитан-словеонец всё же изволил представиться. Ярослав Мировский.

И Алан, и Риккардо Гарсия с этим… Ярославом — в Лиаре чужаки. А вот напавшие на них — точно нет.

Когда на привале часовой крикнул: «Тревога!» — почти одновременно грохнул десяток выстрелов. И Эдингем вдруг внезапной вспышкой вспомнил хитрые глазки-бусинки матери-настоятельницы.

И теперь ясно разглядел в них нескрываемую злобу! И ее же — в бесстрастном лице предводителя леонардитов. Провожавших отряд Алана от аббатства аж целую милю.

Похоронно плеснулось озеро. Оно всегда скрывало свои и чужие тайны. Скроет и теперь…

Что за бред?!

— Ложись! — это капитан Гарсия.

Эдингем бешено тряхнул головой. Сливаются в один выстрелы. Как в бою…

Почему — как?!

Режут морозный воздух команды словеонских капитанов. Мчатся на шум — вперемешку всеславовцы и свои… И кто-то из последних ужом ползет под карету…

Совсем ополоумели от страха!

— Ложись! — оказавшийся рядом словеонский лейтенант сбил Алана с ног.

Над головами остро свистнули пули. Опоздали собрать кровавый урожай — на невозможно краткую долю мига.

Конечно! Центральный тракт из Лиара в Лютену — всего один. Пока не окажешься в Ритэйнских графствах — лучше с него не сворачивать.

Немудрено, что и всеславовские ветераны, и леонардиты (если это они) великолепно выследили ревинтеровцев! Чего тут искать? Любой не лиарец, вздумавший путать следы, мигом заблудится на мелких проселочных дорогах. Где никогда не заплутает местный.

Приходи и бери чужака — голыми руками!

Перекатившись по земле, Эдингем приподнялся, взвел курки. Свои, хоть и в боях не бывали, — молодцы! Больше половины схватились за оружие. Пока командир глазел на трусов, сунувшихся спасать драгоценные шкуры под каретным дном…

А всеславовские и вовсе — моментально попадали, открывая ответный огонь.

Пуля свистнула над ухом, сбила шляпу. Алан, выругавшись, пальнул наугад.

Чей-то вскрик ударил в голову. Не хуже крепкого вина. Ну, держитесь!

Вторично Эдингем не попал. Ничего удивительного. Их самих-то в свете костров видно как на ладони. Чтоб этому зареву провалиться!

А вот нападающие жарят из засады!

Да сколько их? Тысячи, что ли?! Судя по выстрелам — никак не меньше…

— Карета! — заполошно заорал кто-то свой. В унисон с отчаянно заржавшей лошадью.

Алан, холодея, стремительно обернулся. Карета мчится прочь! Чья-то рука яростно хлещет несчастных коней.

— В погоню! — прорычал он.

Кинулись и свои, и словеонцы. И наконец узрели в лицо невидимых доселе врагов!

Северяне, конечно… Лиарцы, Темный и все змеи его их побери!

Лиарский отряд в темных одеждах без знаков перегородил дорогу. Всего десятка три. Перебить их не займет много времени — час от силы…

Вот только карета — всё дальше! Мчится, летит, исчезает на глазах… Темный их всех — и леонардитов, и амалианок!

От бессилия захотелось взвыть!

…Когда разобрались с заградотрядом, карета уже скрылась из виду. Еще человек пятнадцать назад.

Треть своих добивает смертников. А Алан нещадно шпоря коня, ринулся в погоню. Во главе пары десятков — вперемешку из двух отрядов.

Верхом, по ровной, прямой дороге. Догонят быстро…

Если по прямой! Творец милосердный, сделай похитителей полными дураками. Пусть им и в голову не придет свернуть! Ради всех агнцев, голубей и их кротости!

Должно получиться. Всадники — действительно быстрее кареты. А путь здесь один… не считая лесных троп! По лесному бурелому и верхом-то вскачь не проберешься. Что уж говорить об экипаже? Не потащат же женщин через лес пешком…

Угонщикам еще повезет — если отделаются пулей! Если Эдингем будет в хорошем настроении.

А то деревьев здесь много…

Луна соизволила величественно выкатиться — из-за набрякших снегом туч. И Алан даже с его зрением еще издали разглядел карету. Притулившуюся у самого края дороги. Одним колесом — в придорожном овраге.

И с настежь распахнутыми дверцами. Пустую.

Глава четвертая

Эвитан, Лиар.

1

Из-за серо-черных туч торжественно выплывает налитая кровью луна. Над застывшим зимним лесом — из страшной сказки.

Уныло чернеют колья давно облетевших лиственных деревьев. Зловеще топорщатся тёмно-зеленые лапы мрачных елей и сосен.

Лунный луч выхватывает из тьмы серо-сизые сугробы. Еле заметную, полузанесенную снегом тропу. Дрожащую Эйду, суровое лицо Карлотты…

И рваный багрово-алый силуэт — вокруг неподвижного тела на снегу! Как те колышущиеся в темноте тени, что Эйда так часто видела в ночных кошмарах…

Алые, вечно голодные. Они приходят во тьме. Окутывают саваном и забирают силы и жизнь. У тех, кто пролил слишком много крови…

Глупости. Такое снится не солдатам и разбойникам, а жалкой, слабой девчонке, не пролившей за всю жизнь ни капли чужой крови.

Или Эйда — хуже любого наемника и бандита с большой дороги? Потому что не защитила собственную дочь!

Почему никогда прежде Эйда не видела кровавую луну наяву? Почему — именно сегодня? Тени идут за ними?

«Луна помнит тех, кто ее не боится».

Кто это сказал? И при чём здесь Эйда? Она всегда боялась луны… А еще — мрака. И живущих в нём чудовищ!

— Очнись! — железные пальцы сквозь одежду сжимают плечи, безжалостно встряхивают. Живые и отнюдь не ледяные пальцы.

— Луна. Луна… в крови.

— Луна как луна, глупая девчонка! Ты всегда была самой трусливой из всего моего выводка! Хуже — только Леон, — презрительно кривятся тонкие губы Карлотты.

Она не видит алого следа на небе. Только на земле. А кого пугает чужая кровь на уже мертвом теле? Никого, кроме Эйды. Но ей никогда и не отнять ничью жизнь. Даже у злейшего врага…

— Я сказала — очнись! — чужие руки встряхивают сильнее. Вырывают из призрачного мира…

Теней — нет. Только отливает странным блеском луна. А на еле видимой нити тропы — убитый незнакомец. И жжет зеленоватая сталь яростных глаз матери.

Но багровый отсвет «помнящей» никуда не делся!

— Зачем ты это сделала?!

— Затем, что теперь мы — свободны! — Карлотта с невообразимым спокойствием опытного убийцы вытерла нож. Об одежду убитого.

В тусклом свете кровь похожа на ржавчину. Но ту с лезвия не стереть. А вот кровь стекает легко.

Анри Тенмар погиб — потому что Эйда струсила. А она еще вообразила, что на ней нет крови!

Благородный офицер Тенмар… Мирабелла…

— Мама…

Отец всегда говорил: сто раз подумай, прежде чем лишить кого-то жизни. Ведь ты уже не сможешь ее вернуть.

Папа… он, наверное, не считал, что заточить в монастырь — это тоже отнять жизнь.

— Ты же не думала, надеюсь, — даже ты! — что он и впрямь нас освобождал? Свободу каждый добывает сам. Или не добывает. Бежим!

Живое железо вновь сжимает запястье. Карлотта решительно тянет бестолковую дочь.

Опять — бегом. Как только что — за незнакомцем. Пока мать с ледяным хладнокровием не всадила бедняге нож в спину. А потом — в бок и в грудь. И луна вдруг окрасилась кровью.

Эйда увидела это. А Карлотта посмеялась над ее страхами.

— Мама!

Дыхание прерывается, глушит слова… Куда они бегут? Кому и когда удавалось сбежать — от всевидящей луны?

— Мама!..

Нога провалилась в сугроб — и Эйда растянулась на снегу. А Карлотта, не замедляя сумасшедшего бега, тащит ее дальше!

— Кто эти люди?.. — девушка закашлялась.

Подняться — с трудом, но удалось. Чтобы тут же увязнуть второй ногой! Теперь — по другую сторону тропы.

— Знаю не больше твоего. — Холод материнских слов леденит не в пример сильнее крепчающего ночного мороза. — Наступай на сучья! — Карлотта ловко выдернула дочь из очередных снежных тисков. — Меньше следов. И меньше будешь увязать!

Она, пригнувшись, пролезла под здоровенным, поваленным бурей деревом. И поволокла Эйду. Корявая ветка больно царапнула руку…

Мать всегда была ловкой и сильной. В детстве во время игр во дворе (пока еще они были!) Эйда часто ловила восхищенный взгляд отца. Эдвард Таррент не спускал восторженных глаз с любимой женщины.

А его старшая дочь мечтала о таком же взгляде — для себя. Вдруг где-то бродит по подзвездному миру и ее счастье?

Ничего, вот удастся спасти дочку! И лет через пятнадцать чьи-то любящие глаза так же заметят Мирабеллу!

Может, невезение их семьи уже искуплено Эйдой и Ирией? Должно же быть в подзвездном мире хоть немного справедливости!

Сестренка пошла в мать — только добрее и мягкосердечнее. И всё же погибла. А Эйда и Иден всегда были слишком слабыми и болезненными. Разве у таких могло хоть что-то сложиться хорошо? Особенно у старшей.

Был шанс погибнуть по-человечески. А двух судьба и более достойным не дает. Эйда Таррент утонула бы, но Анри и Ирия могли спастись. Подполковник Тенмар позаботился бы о лучшей из сестер Таррент!

А теперь в подзвездном мире больше нет их обоих. Зато не стоящая никого из них трусиха — всё еще жива. И по-прежнему дрожит за свою шкуру!

— Разве это не леонардиты?

— Откуда ты знаешь о леонардитах?! — А ведь казалось — сильнее стиснуть Эйде пальцы уже невозможно.

То есть возможно, конечно… Но у Карлотты силы — всё-таки женские!

Клинки бешеных зеленых глаз вновь пронзили душу. Сверху вниз.

Сейчас прирежет…

Девушка похолодела. Келья в аббатстве — год и десять месяцев назад. И снежная лесная тропа под кровавой луной — сейчас! Ничего не изменилось. По-прежнему до жути страшно умирать!

Тогда — пугало, что жизнь оборвется так рано. И не случится ничего, о чём так мечталось в детстве. Самой жизни — уже не будет.

Знать бы заранее, что того, ради чего стоит выжить, — не суждено и так. А сама жизнь — просто жизнь! — не столь уж и ценна.

Эйда не хочет умирать и сейчас. Больше не хочет. Не раньше, чем увидит дочь. И если очень повезет — обнимет!

Затянутое в перчатку железо смыкается на плечах. А старая сосна давит на спину! Если Карлотта стиснет еще сильнее — сломает дочери позвоночник…

— Догадалась! — с незнакомым прежде вызовом ответила девушка. — Так это — не леонардиты?

— Нет. — «Сестра Валентина» вытянула дочь из-под дерева. И рывком вздернула на ноги. — И я не знаю, откуда эти непрошенные спасители взялись. Но доверять им нельзя.

Голова окончательно идет кругом. Ирия сообразила бы в два счёта. А Иден — на счет «один». Но здесь — только Эйда.

Даже сонной стрекозе над летним прудом уже ясно: их должны были отбить леонардиты. И мама об этом знала. Сама и договорилась. Она связана с ними — именно их покровительство помогло ей выжить в монастыре.

Карлотта поехала к Бертольду Ревинтеру, собираясь по дороге сыграть собственную игру.

Значит… Мирабелла жива! И мать намерена сделать всё, чтобы тайна не всплыла. А значит (это даже не слишком сообразительной Эйде ясно) — такие тайны умирают вместе со свидетелями. Едва самая глупая из сестер Таррент вернется в монастырь — ей конец. Как и если бы их отбили настоящие леонардиты.

Единственный вопрос: мать прикончила бы Эйду только из-за открытого неповиновения? Или даже, если бы ревинтеровцы увезли ее силой?

На всякий случай.

2

Надо бежать! Ирия попыталась — даже из охраняемого монастыря. А здесь и плыть не нужно…

Но куда бежать? Кому можно верить?! Кто не убьет? Или хоть не убьет сразу?

А Карлотта наверняка знает, где Мирабелла!

Будь Эйда Ирией — был бы шанс справиться с матерью в драке. Ага, станет мышка ежиком — и отрастут у нее иголки…

Что делать сейчас? Когда дыхание вот-вот прервется, и ноги гудят от усталости?! А Карлотта — свежа и бодра, как и до этой сумасшедшей гонки.

Если задавать вопросы — мать убьет слишком много знающую «курицу». Убьет немедленно.

— Где моя дочь?

— Ты родила мертвого ребенка, — равнодушно проронила «сестра Валентина». Даже не обернувшись.

— Тогда почему ты бежишь?

На сей раз мать обернулась — стремительной пантерой. Глаза — раскаленная изумрудная сталь.

Убьет! Даже если непокорная дочь не спросит больше ничего. Она так и не узнает о судьбе Мирабеллы!

Равнодушное безмолвие зимнего леса. Кровавая луна — в кошмарно-розовом пятне… И непроницаемо-черные тучи вокруг.

Лучше бы они заслонили луну! Тогда тьма укроет сталь и подсохшую ржавчину-кровь. Неужели плохо вытертый нож в руках безжалостного врага — последнее, что Эйде суждено увидеть?!

— А ты предпочла бы ехать к Ревинтеру, предательница?! — Железные клещи безжалостных пальцев смыкаются сильнее.

Нож заслоняет всё… кроме луны! Ее криво расколотый силуэт ждет. Жаждет крови. Его ведь всё еще не накормили досыта!

Отчаянный всхлип рвется из горла…

Нельзя! Слёзы и жалобы только яростнее распаляют врагов.

Это уже поняла даже Эйда.

— Если всё равно убьешь — скажи хоть сейчас, где моя дочь!

Нож — в пяти дюймах от горла. И можно не сомневаться — Карлотта не промахнется. И рука не дрогнет.

— Твоя дочь — мертва, подлая предательница семьи!

— Я — не предательница…

Как глупо умирать сейчас! А хоть кто-то считал, что умирает «умно»? Или и это — выдумка романистов?

Как бессмысленна смерть! Как и всё в жизни Эйды. Жестоко, цинично, равнодушно.

Ее судьбу сломали. Как ребенок рвет крылья мотыльку. Просто потому, что так захотел. Кто спрашивает мотылька?

— Это семья предала меня. Меня и Ирию! Она ведь не убивала папу, правда? А ее убила ты?! Одна — или вместе с Леоном?

Слёзы… Как не вовремя! Сейчас беспощадная тигрица решит, что жертва вымаливает пощаду! И тогда уж точно — не только убьет, но и ничего не скажет!

Эйда, старшая дочь покойного — убитого! — лорда Эдварда Таррента, отчаянно встряхнула головой. Сгоняя слёзы, закусывая губы. В первый раз, что ли?

— Ответь, где моя дочь. А потом убей, если хочешь! Я унесу твою тайну в могилу.

— У меня больше нет на тебя времени!

Нож рассек морозный воздух…

Предел существует. Не только страху, но и покорности.

Успей Эйда понять, что происходит, — инстинктивно струсила бы. И дала себя убить. Слишком за семнадцать лет привыкла не противиться матери!

Эйда успела бы подумать, что намного слабее Карлотты. Не умеет пользоваться оружием. Что она — всего лишь Эйда, вечная жертва. И нечего даже пытаться подражать Ирии…

Тело оказалось умнее дуры-хозяйки. Перехватив свободной рукой запястье Карлотты, девушка изо всех сил оттолкнула ее. И в следующий миг уже падала сверху…

И не напоролась на материнский клинок только чудом!

Обошлось. Плохо, что «смиренная сестра» так и не выпустила нож!

И хорошо, что отпустила Эйду. С Роджером Ревинтером так не повезло…

Не вспоминать!..

Рухни так Эйда — поднималась бы минут пять. А Карлотта опешила лишь на миг. А в следующий — уже молнией рванулась к взбунтовавшейся дочери.

Та успела откатиться всего на шаг. И уж подавно еще не вскочила…

Честно попыталась увернуться…

Можно было и не пробовать. Пантеры — не только сильнее, но и ловчее, и стремительнее глупых куриц. И всё еще вооружены!

Девушка ползком шарахнулась по снегу…

Успела — на полшага. Живой волчий капкан — вторично уже не вырвешься! — сомкнулся вместо ноги на крае платья. Последняя удача старшей дочери покойного лорда… Тоже — уже покойной!

Ткань лишь слабо затрещала. Крепкому монастырскому сукну плевать на усилия и рывки самой бесполезной из сестер Таррент. Темный побери эти монашеские балахоны! Как и аббатства!

— Не уйдешь, тварь! — Нож вновь рассек кровавую луну…

Эйда осознала себя вцепившейся в руку матери. Пытающейся отвести клинок. Подальше…

Как это удалось? Зачем удача вновь приняла сторону слабой, жалкой девчонки? Чтобы продлить агонию — на радость голодной луне?

Самой глупой овце в крестьянской отаре ясно: курице с коршуном не справиться. И на помощь никто не придет! Некому.

Почему выжившие с затонувшего среди моря корабля упорно плывут? Даже если на горизонте — ни единого судна?

Эйде всегда казалось, что она бы не смогла. Сразу пошла бы ко дну.

А утонуть без борьбы оказалось много труднее, чем плыть!

Никто не придет и не спасет. Люди — равнодушнее застывшего в зимнем сне леса. В котором скоро застынет и бездыханное тело Эйды.

Нависает чужой злобный лик, клонится к земле собственное тело. Холодит спину снег. Тянется к горлу голодный нож.

Засасывает зыбучая трясина…

Это-то откуда?! Эйда никогда не тонула в болоте! Она всегда их смертельно боялась. И вообще — воды…

С каждым прерывистым вздохом — всё ближе ржаво-багровое лезвие! А второй волчий капкан — на шее, и всё труднее ослаблять хватку. Уже почти невозможно…

Руки болят нещадно. Но сильнее им не стать! Эйда — не Ирия!

… - Эйда, почему ты не можешь? — улыбается сверху ловкая как белка сестра. — Это же так легко. Дай руку. Смотри — как всё здорово видно с дерева!

— Ири, бесполезно — у меня никогда не получится…

Воздух исчезает — вместе с ледяным лесом и чернеющим небом. Остается лишь луна. Чтобы вслед за прочим раствориться во тьме! Потом…

Чёрно-зеленый частокол плывет мимо, унося жизнь…

Холод зимней лиарской ночи вымораживает сердце. Последним, что Эйда увидит, будет не лес и даже не алая луна.

Последней станет ненависть — в глазах Карлотты!

Тяжелеет пелена кровавого тумана. В ней всё слабее чернеет частокол зимних деревьев. И человеческий силуэт…

— Дамы, вам не кажется, что сейчас не время? — мягкий, чуть насмешливый мужской голос донесся откуда-то издалека. Совсем. Из заморской страны Хеметис…

И всё скрыла душная тьма.

3

Труп неизвестного на снегу сомнений не оставил. Насчет намерений Карлотты.

И Алан, и всеславовцы — последние дураки, если предположат, что похитителя убили свои. Даже если «слишком много знал» — нашли бы другое место и время.

Невзрачное лицо, крепко сбитая фигура. Нейтральная одежда простонародья. Нож в руке — не помог! Как и нож за голенищем.

Портрет деревенского парня. Всё портит лишь разряженный пистолет.

Что Карлотта — просто пленница новых похитителей, хорошо. Плохо, что за лиарскими деревьями табун коней спрячут — не найдешь, не то что засаду. Не говоря уже о двух женщинах.

Днем, верхами — у погони есть шанс. И неплохой.

Но ночью не спасут никакие факелы. Между елово-сосновыми лапами, по бурелому… А Таррентская ведьма — к гадалке не ходи! — львиную часть пути проделает по поваленным стволам деревьев. Что и вовсе спутает последние следы.

Темный подери лиарские деревья, лиарских ведьм, лиарских похитителей! И круглую луну — так не вовремя скрывшуюся за облаками!

А не найди погоня тело — Эдингем до сих пор гадал бы, в ту ли сторону бегут. Но вряд ли даже Карлотта станет и дальше метить путь вражескими трупами…

Алан едва сдержал горький, циничный смех. Еще не хватало истерики — перед всеславовцами!

Вздохнув, он приказал второму десятку идти вперед.

Разведчики вернулись через полчаса. И сердце рухнуло в пропасть. Бездонную.

Они привели Карлотту. Одну.

Если она что-нибудь сделала с Эйдой! Рука сама тянется к пистолету…

Хотя кто даст пристрелить графиню — даже бывшую? Свои же не позволят. Не говоря уже о словеонцах.

— Где ваша дочь?! — шагнул к змее в человечьем обличье Эдингем.

— Ищите! — пожала плечами Карлотта.

Холодно-издевательская усмешка — куда там капитану Гарсие! Алан едва сдержался, чтобы не стереть ее ударом наотмашь.

— Эйду увезли. Мне удалось сбежать. Это — всё.

— Кто похитители?! — прорычал Эдингем, не стесняясь ни своих, ни чужих.

— Не знаю. Они не успели представиться, — еще ядовитее усмехнулась «сестра Валентина».

— Связать ее! — махнул Алан своим.

— Что вы себе позволяете?! — прошипела Карлотта. Тщетно вырываясь из хватки солдат.

Она оказалась сильной — куда сильнее большинства женщин. Но и этой гадюке с четырьмя мужчинами не совладать.

Эдингем горько и мстительно усмехнулся в ответ.

— Это… так добровольно вы везете ее в Лютену?!

Капитан Ярослав Мировский, Темный его забери! Белокурый и надменный красавец, о чьем присутствии Алан успел забыть напрочь.

— Капитан Мировский! — Тон Гарсии самого Эдингема заморозил бы в мгновение ока.

Кстати, с какого перепугу илладэнец вдруг сделался его союзником?

Ярослав лишь дернул могучим плечом:

— Мы немедленно забираем у вас сестру Валентину. И везем в Лютену. Без вас!

А вот это — уже не просто плохо, а паршиво! Потому что в недавней схватке пострадали в основном свои. И теперь преимущество словеонцев — двойное с лишним. Учитывая, что тяжелораненые в бой не годятся.

— Капитан Мировский! — На сей раз голос Гарсии — не просто холоден. Режет беспощадной остротой стали. — Вы. Забыли. Кто. Здесь. Командует.

Ссорится со своим?! Из-за Алана? Зачем?

Или просто разбирается с соперником? Столь нагло метящим на место вожака?

— Князь Всеслав Словеонский. — Северянин умеет обдавать льдом не хуже. Тоже ветеран, что ни говори. — Чей приказ мы выполняем, капитан Гарсия. — И всё-таки тон чуть смягчился.

Не хочет из-за чужаков ссориться со своим?

— Князь. Всеслав. Словеонский. Поставил. Во главе. Отряда. Меня. — А вот южанин мириться не намерен — и это хорошо. Можно использовать…

— Князь Всеслав приказал доставить похищенных Ревинтером людей в Лютену.

Ого, всеславовские вожаки скрестили взгляды. И уступать друг другу не собираются.

Нет, все-таки — плохо. Всеслав мог поставить командиром кого угодно. Его княжеское дело. Или маршальское.

Но Гарсия для северян — илладэнец. А вот Ярослав Мировский — свой. Если вмешаются солдаты…

Карлотта — всё еще в кольце ревинтеровских солдат. Ухмыляясь, смотрит на свару из-за себя. Лиарская гадюка! Вот-вот ядом плюнет…

— Эта женщина неизвестно что сделала со своей дочерью! — вмешался Эдингем. Факелы бросают столь неровный свет? Или и впрямь лицо бывшей графини дрогнуло? Хорошо бы! Даже если всё остальное — плохо. — И если все забыли — она только что совершила убийство… — Алан осекся.

Вообще-то тогда убийцы — все они поголовно.

Как ни странно — Мировский замолчал. Воспользовавшись паузой, Гарсия предложил дождаться утра. И уже тогда еще раз выслать людей на поиски пропавшей девушки.

Эдингем и хотел бы поспорить… Но южанин прав. Враги отступили, скрылись в лесах. И запросто могут перебить из-за деревьев не один десяток солдат. В столь беззвездную и безлунную-то ночь.

И никакие факелы не помогут. Разве что мишень высветят поудобнее.

Карлотту после недолгого, но яростного спора всё же решили не связывать. Просто закрыть в палатке и приставить стражу. На большее упрямый словеонский рыцарь Ярослав Мировский не согласился.

4

Плохо! Ужасно! Паршиво!

Всеславовцев Эдингему не жаль ничуть. Но как же паршиво, что пулю в грудь получил Гарсия, а не Мировский!

…Второе нападение грянуло перед рассветом. На сей раз врасплох никого не застали. Но врагов оказалось несравнимо больше. Насколько Алан вообще разглядел…

Лично перевязывая лейтенанта Моргана — навылет, в плечо, заживет быстро! — Эдингем поймал взгляд Мировского. Отныне — командира словеонцев. И выражение его глаз Алану очень не понравилось…

К счастью, взгляд был всего один. А потом Эдингем нежданно-негаданно получил передышку. На продумывание плана дальнейших действий. В новых условиях.

Потому что на импровизированных носилках принесли Гарсию. Истекающего кровью. И с надменного Мировского вмиг слетела вся спесь!

Новый вожак словеонцев резким жестом отослал в сторону всех. И своих, и чужих. А сам поднял на руки соратника. И унес в палатку. Уже с порога отрывисто приказав:

— Никому не входить!

— Они — друзья? — несколько ошалело уточнил Френсис Морган.

Молодец. А вообще — до такого следовало додуматься командиру.

Конечно, в Ярославовой физиономии только что мелькнуло что-то человеческое… Но Эдингем — не Бертольд Ревинтер. Могло и показаться.

И тогда — еле живой Гарсия сейчас в палатке наедине с врагом. Метящим на его место!

Другое дело, что спросить-то можно, а вот отвечать никто не обязан. Вон как на несчастного Френсиса уставился один из ветеранов. Хмурый матерый дядька лет сорока.

Но всеславовский лейтенант помоложе, к счастью, тоже ошалел от двух стычек подряд. Потому как нервно хохотнул — в упор не замечая взгляда стоящего рядом хмурца:

— Если бы еще только друзья…

А еще говорят — в словеонских войсках такого не бывает! Алана захлестнуло неодолимой волной отвращения. Аж вчерашний ужин назад запросился!

Усмешка лейтенантика-северянина сомнений не оставила. А ведь Гарсия даже начал вызывать уважение!

Темный побери этих южан! Женщин у них мало, что ли?

Если б не численное превосходство словеонцев, Алан приказал бы забрать «сестру Валентину» и уезжать немедленно.

Увы!

Глава пятая

Эвитан, Лютена — Лиар — окрестности Лютены, поместье принца Гуго Амерзэна.

1

Эвитанского кардинала мучила бессонница. В последнее время. А длится оно уже больше двух лет…

Что ж, если всё равно не заснуть — зачем зря терять ночь?

Его Высокопреосвященство кардинал Александр — подвластный лишь Патриаршему Престолу глава Эвитанской церкви и один из восьми Регентов, однажды уже исключенный из Совета и вновь возвращенный в него, — встал, оделся, взял кремень, кресало. Самолично разжег камин.

А потом присел у огня. В любимое кресло. И задумался, глядя на задорно пляшущие огоньки. Александр любил, когда другим весело. Даже если самому давно уже не до радости…

Озорные искры вот-вот превратятся в золотое пламя… Вот так и воспитанники взрослеют на твоих глазах. Проживают яркую, стремительно краткую жизнь… и гаснут. Только не огнями в камине, а падающими звездами…

Завтра — тяжелый день. Один из череды многих — столь же невыносимых. И надо отдохнуть, а не предаваться воспоминаниям. В таком возрасте память о былых поражениях уже не придает сил, а отнимает.

Его Высокопреосвященство тяжело вздохнул. Тело еще сохраняет тень прежней гибкости и силы. Да и на память семидесятилетний кардинал не жаловался. Но вот сердце и вечно мерзнущие ноги… Особенно когда за окном — ветер и снег. Как сегодня.

А когда застывают ноги — ноют зубы. Нудно и невыносимо. Еще одна причина бессонницы. Помогает отвар гореники с чёрным маком… но теперь уже и он — не всегда. Поэтому в первую очередь кардинал придвинул к запылавшему в полную силу камину несчастные ноги. И принялся разжигать еще и жаровню.

Вьюга взвыла на особо пронзительной ноте. Швырнула в окно пригоршни снега, зазвенев стеклом.

Бесполезно. В этом доме всё — старое. Но пока еще выдержит.

Его Высокопреосвященство не выносил, когда его видели больным. Поэтому любил одиночество и не любил слуг.

А еще когда-то очень любил читать у уютно трещавшего камина. Особенно письма Арно Ильдани. Того, кто заменил Александру никогда не существовавшего сына. Сердце прихватило впервые, когда эти подлые изверги…

Встать тогда с постели помогло лишь желание увидеть в могиле мерзавцев, узурпировавших власть в Эвитане. И погубивших Арно!

Лишь один сын покойного Филиппа не унаследовал пороков взбалмошного и развратного отца. Потому и погиб. Слишком часто в подлунном мире убивают тех, кого не могут понять. Так было во все времена. Природе большинства людей свойственно уничтожать даже память о тех, кто лучше, чище, справедливее! Ведь если героев нет и не было — значит, все такие, как ты. Никто не потерпит льва в стае шакалов.

Кардинал это понимал, но легче не становилось. Прощать врагов по силам лишь Творцу… А вот Его Высокопреосвященство для такого подвига — слишком слаб. Как и любой смертный. И уж точно не до всепрощения — когда эти враги продолжают губить твою страну!

— Ваше Высокопреосвященство, откройте!

Раз Жерар стучит именно так — значит, в Лютене, самое меньшее — пожар. Или восстала очередная провинция. Скорее всего — Ильдани или Вальданэ…

А значит — кардинал Александр в ближайший месяц толком спать не будет. Потому как будет мешать другим Регентам стереть с лица Эвитана мятежные герцогства.

Мешать — и надеяться, что опять получится. А корысть вновь пересилит жажду мести…

— Входите, Жерар.

— Ваше Высокопреосвященство! — секретарь встал в дверях. Одновременно преграждая внушительной фигурой путь…

Кардинал чуть не охнул — настолько напомнило события двухлетней давности…

Ночной стук в дверь, верный Жерар на пороге. А за его спиной — израненный офицер в изорванном плаще. С ног до головы — в чужой и своей крови. Прилипшие ко лбу темные волосы, провалившиеся полубезумные глаза…

На сегодняшнем госте нет военного мундира… И лишь это спасло Александра от нового сердечного приступа. Потому что мундир означал бы не крестьянский бунт, а не больше, не меньше — новое бесполезное восстание.

Гонцы с границы скачут не к кардиналу, а к Всеславу, Эрику или Мишелю Лойварэ. И лишь потом известие получат штатские Регенты…

Восстание сейчас — обречено. Вот два года назад шанс был. Если бы не Северный Волк…

А теперь на любых повстанцев хватит и Эрика Ормхеймского.

— Ваше Высокопреосвященство, я — виконт Витольд Тервилль. — Молодой дворянин еле стоит на ногах. Тяжело ранен? Наверняка устал, замерз, голодал… И вблизи растаяло сходство с Анри Тенмаром. Светлые, а не темные волосы. Шире в кости, иные черты лица. — Спасите мою жену Александру, спасите ее сестру Элгэ Илладэн!..

— Еды и вина, и никому не беспокоить! — приказал Александр.

— Ваше Высокопреосвященство! — рискнул вмешаться Жерар.

Два года назад — не возражал. Но тогда лично знал дворянина, с кем далеко не молодой Александр рискнул остаться наедине.

Слишком многие в счастливых снах видят во главе Эвитанской церкви более удобного кардинала. И кое-кто имеет привычку превращать грезы в явь. Пытаются, во всяком случае.

— Я знаю, что делаю, — вздохнул Его Высокопреосвященство.

Интуиция редко его подводит. И потом — лучше поверить врагу, чем не поверить другу, — сказал один древний мудрец.

И уж точно — лучше, чем отказать нуждающемуся в помощи.

Интересно, а сам автор высказывания прожил долго? С такими-то взглядами? В золотой век древности Александр не верил никогда. Вряд ли в старину люди были лучше теперешних.

— Идем, сын мой, — позвал он юношу. — Тебе нужно отдохнуть, но вижу — времени нет. Так что будешь есть, пить и рассказывать. А я — слушать и думать, чем тебе помочь.

2

— Вы что, оглохли? — В равнодушном голосе Карлотты нет даже раздражения.

И это — хуже всего. Она снисходит до ответа.

Урожденная графиня Гарвиак и бывшая леди Таррент игнорирует зверский холод Лиара. Даже здесь, в палатке, — невыносимый!

Точно так же истинная аристократка игнорирует непроглядную — предрассветную — тьму. И назойливость какого-то там мелкого дворянина. Смеющего допрашивать ее, графиню!

— Я еще раз повторяю, сударыня: где ваша дочь?! — прорычал Алан.

— А я еще раз повторяю. — Бесцветный голос, равнодушное лицо. Непроницаемые в тусклом свете факела глаза. — Моя дочь у них в руках. И сейчас ее увозят всё дальше. Пока вы теряете время.

«Теряете время»! Эдингем едва не зашипел от ярости. В полной тьме, с факелами — по сугробам и бурелому? Навстречу сидящим в засаде врагам?

Он не должен выходить из себя! Эта стерва заманивает в засаду! Хочет стравить своих врагов. А сама вновь выйти сухой из воды — как всегда.

— Почему вы не остались с дочерью? Вы же согласились на поездку только ради нее?

— Защищая дочь, я убила одного из них. Теперь они убили бы меня. И я уже сожалею, что согласилась ехать в Лютену. Я требую вернуть меня назад — в монастырь!

Требует. Она требует! И как тут сдержать рвущуюся из души ярость?!

Алан скрежетнул зубами. Стерва сможет потребовать всё, что угодно. Едва Мировский выйдет из своей палатки. Если Риккардо Гарсия не очнется до рассвета.

— Капитан… — В голосе обычно невозмутимого лейтенанта Эгмонта Корделла — явная тревога. Еще бы! — Вас хочет видеть капитан Ярослав Мировский.

Капитан Ярослав Мировский оказался хмур и зол. Даже не пригласил в палатку.

Впрочем, такой может скандалить и при солдатах. Что своих, что ревинтеровских.

— Как здоровье капитана Гарсии? — Алан успел занять собеседника вопросом, на который тот на людях не сможет не ответить.

— Плохо! — отрывисто бросил Мировский. Глядя на Эдингема так, будто состояние раненого — личная вина ревинтеровца.

На миг царапнуло сердце, но Алан тут же безжалостно отогнал сочувствие.

Гарсия — враг. А то, что видел Эдингем после первого боя, — ссора двух любовников. Один из которых зарвался. Вообразил, что может манипулировать командиром, пользуясь их особыми отношениями.

Вдобавок, сейчас — не до Риккардо! Ему «плохо». И это означает, что словеонцами командует Мировский!

— Мы забираем женщину и уезжаем! — Голос словеонского капитана — студенее лиарского ветра.

Можешь гордиться, Алан. Предчувствия не обманули!

— Капитан Мировский, у нас договор с командиром отряда капитаном Гарсией.

— Я расторгаю его.

— Не имеете права!

— Капитан Гарсия тяжело ранен. В его отсутствие приказы отдаю я! Или вы предпочитаете драться, капитан Эдингем? В этом случае вы тоже окажетесь в Лютене. Но уже в цепях — за похищение. Если выживете, конечно.

Мутится в голове… Этот словеонец что — совсем свихнулся?! Кругом враги. Лес набит «партизанами», леонардитами или какими-то «лесными братьями». Преследующими неизвестные цели. Вооруженными до зубов. И охотящимися на чужаков!

Об этих бандах нужно доложить Регентскому Совету. И как можно скорее!

Но до него еще добраться надо. И в такой ситуации просто смерти подобно драться друг с другом, Темный и все змеи его! Сейчас первоочередная задача — вырвать Эйду у лесных сволочей! И один Творец знает, как.

— Собираясь куда-то везти раненого командира, вы рискуете его жизнью! — Алан закусил удила.

С теми людьми, что у него остались, — Эйду не отбить! А если отдать еще и Карлотту — терять будет точно нечего. Так лучше пусть пристрелят словеонцы, чем снимет голову Бертольд Ревинтер. С позором.

Ну почему, почему «лесные леонардиты» подстрелили Гарсию, а не Мировского?! Как всем было бы хорошо.

— Не лезьте не в свое дело!

— Здоровье человека, с которым у меня заключен договор, — это и мое дело! — Эдингем обычно особо не переживал, глядя на людей снизу вверх. Но сейчас дорого дал бы за возможность говорить с надменным белокурым богатырем верхом, а не стоя. — И кроме того — мы должны найти похищенную девушку!

— Вы должны — вы и ищите! — отрезал Мировский. — Девушка вполне могла уйти с якобы «похитителями» добровольно. А вот по поводу сестры Валентины сомнений лично у меня нет. Поэтому я забираю ее. Вы и ваши люди можете быть свободны, капитан.

Алан всадил ногти в ладони — чтобы не кинуться на всеславовца с кулаками. Ему не справиться с рослым, здоровенным противником. Вдобавок — превосходящим в боевом опыте! Лет на десять.

— Я не свободен, капитан Мировский! — отчеканил Эдингем. — Я — на службе у Регента Бертольда Ревинтера. И я не вправе отдавать вам монахиню — чтобы вы ее увезли неизвестно куда. У меня, знаете ли, нет причин доверять офицеру, на глазах у солдат оспаривавшему приказ командира!

Это — вызов. И Эдингем прекрасно понимает, что только что сделал. Достойного выхода — нет. Он принял решение. И целиться будет именно в Мировского!

Судя по потемневшему лицу врага — тот тоже не пойдет на попятный. Рассчитывает просто числом раздавить изрядно поредевший ревинтеровский отряд?

Солдаты только что дрались бок о бок. И теперь глухо ропщут сзади. Не понимают причуд командиров.

Ничего, сейчас воинская дисциплина возьмет свое. Вон, уже нехотя строятся…

Алан тоскливо обвел взглядом тускло сереющее небо. По-прежнему — ни звезд, ни луны! И уже не успеть вырваться из бледно-свинцового плена…

Сколько еще людей больше не увидят ни ночных, ни дневных светил? А сколько — даже рассвета?

— Это безумие, капитан Мировский!

Темный с ней, с гордостью! Надо сделать последнюю попытку. Не совсем же этот словеонец — замшелый северный осёл!

Ярослав лишь махнул рукой своим:

— Пли!

Ясно. Эдингем умрет от руки совсем замшелого северного осла.

Мировский подал пример прочим ослам. Сходу разрядил пистолет в сержанта Дональда Уикни. Так и не успевшего осознать, что теперь нужно драться уже вот с этими…

3

— Открывай — хуже будет!

Элгэ демонически расхохоталась. Если открыть — вот тогда точно будет «хуже».

А если эти остолопы вышибут дверь — поплохеет совсем. Им.

Дубовый зверь выдержит и не таких ослов… будем надеяться. А не выдержит — на свете будет на несколько вышеуказанных животных меньше! Подзвездный мир по ним вряд ли особо заплачет.

Пока ломать не пытаются. Чего ждут? Прибытия пушек и картечи?

Герцогиня Илладэн рассмеялась громче. Скользя взглядом по целой коллекции заряженных пистолетов.

Оружия хватит на целую армию. Это пороха мало. Не иначе — принц Гуго подчистую истратил на последней охоте…

Жаль — тогда был бы шанс. Не вырваться отсюда — так половину недоделанных войск Амерзэна перестрелять.

Интересно, на кого свинопринц охотился? На сородичей-кабанов или обошелся посевами невезучих окрестных крестьян?

Или стрелял в ворон… Может, в какую-нибудь даже попал. В престарелую, глухую и слепую. Выковылявшую погреться на скудном зимнем солнце…

Элгэ вновь усмехнулась. Всё равно не верится, что жить осталось несколько часов. Ходишь, дышишь, готова драться до смерти! Желательно — вражеской.

И сейчас жива, как никогда…

…Безопасный уют пещеры. На теплую землю брошены плащи. Зелёно-золотой — Вальданэ, гранат и золото — Илладэна.

Рядом — опустевшая бутылка прихваченного на прогулку вина. Только что с хохотом распили на двоих. Прямо из горлышка.

Грохочет — там, снаружи. Гроза. Гремит, льет, сверкает…

Меньше чем час назад ослепительно-белая молния саданула в огромное дерево. Под чьей сенью укрылись Элгэ и Виктор.

Они едва успели выскочить. Из-под рушащейся пылающе-ветвистой гибели…

И даже не разжали рук.

— Угроза смерти способствует жизни. Я сколько раз это говорил?

Виктор вновь обнимает Элгэ — еще крепче. И жарче. Под ее полупьяный смех — банджаронской танцовщицы.

Младшую герцогиню Илладэн всегда считали слишком серьезной. Только любовник видел ее совсем иной. С ним сумасшедшей становилась она. А его показная серьезность ее смешила…

И ни до, ни после той ночи Элгэ не было так…

Она тряхнула слегка спутавшимися волосами. Виктор обожал их растрепанными.

Улыбка никак не желает покидать лицо. Вот так и похоронят — смеющейся.

Хотя вряд ли ее хладное тело вообще опознают. Особенно по лицу. После пребывания-то в лапах северных дикарей…

Нашла время! Значит — и в самом деле умирать. Раз такие воспоминания пошли.

И почему именно это? Элгэ никогда не любила Виктора. А его любовь — такая же игра, как и ее.

Герцогиня Илладэн — не наивная дура, чтобы считать одного из первых бабников Вальданэ способным на верность. Да и не в кого ему — если уж на то пошло.

Элгэ тогда просто надоело одиночество. А если заводить любовника — то хорошего. Так почему не Виктора? К тому же… он так похож на своего отца.

Никогда она не рассматривала их отношения всерьез и надолго. И не только их. Элгэ не собиралась замуж.

Так почему же память вернула не к беседам со знаменитым Лоренцо Винсетти? Убеленный сединами ученый так восхищался Элгэ… С первого же разговора! Называл «жемчужиной среди женщин». Заявлял, что «разум ее — как сияющий алмаз среди щебня умишек варваров».

Почему же теперь не воскресить в памяти даже лица известного светила науки, чьей похвалой Элгэ так гордилась? Зато отчетливо (в мельчайших подробностях!) помнится одна из сотен ночей с любовником…

Значит, еще поживем!

Новая усмешка ползет по лицу. В самом деле — ну и место для последнего часа илладийской герцогини! Змеиный север Эвитана. Поместье свина поросячьего — принцехряка Гуго Амерзэна. Оружейная, примыкающая к его же спальне. Сабли, шпаги, мечи — живописно развешаны по стенам…

Впрочем, оружие — единственное, что в этой клоаке не отвратно… Кроме самой Элгэ и Алексы!

В другое время и не при этом хозяине девушка сама бы здесь задержалась. Нечасто увидишь настоящую идалийскую сталь, без примеси. А уж держать такое в руках!

Элгэ успела отвыкнуть от подобной красоты. Аравинт — не Илладэн, не Ильдани и не Вальданэ. А король Георг коллекционирует не оружие, а вазы. Расписные.

Ну зачем столько свиноборову, а? Впервые понятны чувства юных красоток-бесприданниц. И их желчная зависть к богатым молодящимся старухам. Зачем-то разряженным в великолепные платья. Совершенно им не идущие.

А какой чудесный ятаган! Элгэ учили фехтовать любым оружием. Вплоть до древнего двуручника… тяжелого, заразы!

Теплая рукоять восточного клинка так удобно ложится в руку! Вот этой красотой герцогиня Илладэн и снесет башку ближайшему свинохолую. Или двум. А лучше — трем.

Такое оружие достойно настоящего боя. И благородной стороны. Да и рук нормального бойца, а не позора Эвитанского королевского дома.

А вот окна в оружейной нет. Только бойница — в такую не пролезешь. И, увы, но единственный выход караулят шавки эвитанского свина.

Что ж, Элгэ. Могло быть лучше. Но (будь честной с самой собой) и хуже — запросто.

Повезло, что вторая дверь спальни ведет в оружейную. И что эта дверь вообще есть.

Не повезло, что в оружейной почти нет пороха.

Игра судьбы — всё сразу не получить. Кто ж виноват, что Элгэ необходимо и то, и другое, и третье? Чтобы выжить…

Ладно, порадовались жизни — и хватит. Главное — нет цепей и веревок. Зато есть оружие в руках. И будут мертвые враги.

Наверное, отец на небесах яростно молился. И вымолил для нее право умереть с честью. Будь у него выбор — герцог-воин точно предпочел бы для дочери славную смерть бесславному спасению. Включающему бесчестье. А уж если сначала бесчестье, а потом еще и смерть…

— Эй, открывай!

Проснулись, хряковы холуи, легки на помине! Пушки им всё-таки подвезли, что ли?

— Открывай, выломаем дверь!

— Троих пристрелю точно. Следующую пулю — себе в висок, — объяснила расклад Элгэ. Предельно ясно — даже тупые северные дикари должны понять с первого раза. — Смертники есть? Милости прошу.

Молчание. Могут, конечно, сами открыть стрельбу — сквозь дверь. Но даже они должны сообразить: промажут сразу — и шансы противника возрастут. Не попасть ни в одного из столпившихся ослов — это надо стрелять хуже Гуго.

Сообразят. Если есть чем…

— Здесь твоя сестра!

Девушка горько рассмеялась. Хоть сотня сестер!

Только белка скачет в колесе по кругу. А у людей есть выбор. Дважды наступить на одни грабли дура, вроде Элгэ, еще могла. Но трижды — это надо быть глупее их свинопринца… будем надеяться — покойного.

— И где же она?! — злое ехидство рвется из голоса. Всё-таки Элгэ — стерва… А стерве положено издеваться над всем. Над своей жизнью и смертью. И над чужой. — Я не слышу ее голоса. Откуда мне знать, что она вообще жива?

Зачем Элгэ это сказала? Сейчас услышит…

Пусть! Даже если они поставят за дверью Алексу, Диего, Кармэн и Виктора всех разом — Элгэ не сдастся.

Может, если б там был еще один человек… Только его нет среди живых. Уже два с половиной года.

Молчание — по ту сторону дубовой двери. По ту сторону жизни. Где затаилась и ждет смерть.

Скоро младшая дочь Алехандро Илладэна узнает, есть ли мир за Гранью. И если есть — увидит отца, мать, Алексиса…

А если там нет ничего — значит, Элгэ наконец-то выспится.

Зачем спросила про сестру?! Королевский дядька если и жив…

(Нет! Пусть повезет хоть в этом! Творец или древние боги, дайте потомку героев Илладии прихватить врага с собой!)

…даже если он жив — никаких приказов отдавать уже не способен. А у северной швали хватит глупости и подлости мучить Алексу прямо перед дверью!

Сможет ли Элгэ это выдержать?

Она стиснула зубы. Сможет. Должна. Ей дает на это право собственная неотвратимая гибель.

Принцу Гуго герцогиня Илладэн еще была нужна — зачем-то. Но теперь между нею и яростью шавок — нет ничего.

Хватит с нее цепей! Превратить свою гибель из быстрой и почетной в медленную, позорную и мучительную Элгэ не готова. Даже ради всех сестер и братьев подзвездного мира.

Глава шестая

Эвитан, Лиар — окрестности Лютены, поместье принца Гуго Амерзэна.

1

В Ярослава Алан не попал. Только в одного из лейтенантов.

Хорошо хоть только ранил. Младший офицер — не виноват. Виноват во всём этом бардаке один Ярослав Мировский, Темный его забери! Если хоть тебе он нужен…

Как же всё глупо, нелепо, неправильно! Как всегда и бывает.

Нельзя драться друг с другом — сейчас! Нельзя…

Эдингем скрестил шпагу с ближайшим словеонцем — куда тут денешься? Но убить никого не успел.

Они вообще почти ничего не успели…

На сей раз «лесные братья» напали, уже не таясь. И правильно — с дураками, сцепившимися между собой, можно и вовсе об осторожности забыть!

Эти всё же помнили. Сначала подобрались поближе. Выпустили дружный залп. А уж потом накинулись — со всех сторон…

Раскаленная добела боль пронзила грудь. Еще продолжая парировать очередной удар, Алан заметил того самого разбойника. Неведомо каким инстинктом.

Дымится в руке пистолет. А лицо — совсем молодое, совсем не бандитское. И кровь — на левом рукаве…

На что он смотрит, этот мальчишка? Эдингем бросил взгляд вниз. На пятно на груди — темное, расплывающееся…

Деревья рванулись вправо. Бешеным волчком крутанулось небо, земля дернулась из-под ног…

И беззвездная ночная тьма заслонила всё.

2

Они не привели Алексу. И вообще никого. Если бы изредка из-за дверей не доносилось переругивание — можно решить, что гуговские холуи ушли. Пить дальше — за здравие или упокой свинохряка.

Действительно — зачем сейчас нападать? Зачем нападать вообще? У осажденной — ни пищи, ни воды. И она здесь уже почти сутки.

Два дня, максимум три — и можно брать голыми руками. Жажда сушит горло уже сейчас. И наверняка — в основном оттого, что воды нет и не будет. В жаркой пустыне пить всегда хочется больше, чем в саду у прохладного фонтана.

Элгэ приходилось поститься и раньше. Добровольно — на спор «сколько выдержишь».

Но во-первых — тогда можно в любой миг передумать. И отправиться есть и пить — до отвала. И это прекрасно известно.

А во-вторых (Элгэ уже давно догадалась) — воспитанникам Прекрасной Кармэн только казалось, что они «играют» тайком. Герцогиня Зордес-Вальданэ вмиг оборвала бы любую проделку — едва начни та всерьез угрожать здоровью «детей».

Детьми Кармэн считала всех подопечных. А Элгэ так ни разу и не назвала ее «матушкой». И не назовет. Потому что не увидит.

Написать прощальное письмо? А передадут — гуговцы?

Ну вот — только этого не хватало! Девушка смахнула единственную скупую слезу. Ладно, Кармэн ее заслуживает.

Великий Лоренцо Винсетти говорил, что Элгэ — умнее всех встреченных им женщин. Льстил, конечно. Но даже если преувеличил вдвое или втрое — полную дуру умницей не назовут. Придумают другой комплимент — правдоподобнее.

Элгэ любили столько близких замечательных людей! Отец и мать. Кармэн и Алексис. Брат и сестра. Друзья при дворе Вальданэ. Виктор… любил, как умел. И называл единственной на свете. Может, и всерьез. А она смеялась.

Это несправедливо, что Элгэ должна умереть так рано. Только потому, что так решили паршивые северные дикари!

Несправедливо, что умрут именно сестры Илладэн!

Но пока время еще есть. Вспоминать. И прощаться с подлунным миром.

Элгэ была почти счастливым ребенком, счастливой девушкой, женщиной. Неплохой фехтовальщицей, воином, математиком, поэтессой, художницей.

Так о чём жалеть? О том, что не успела?

Да. Жаль — безумно. Столько хотелось сказать и сделать! Спеть, станцевать, написать. Успеть. Знать бы заранее…

Но судьба и так была щедра. Многие жили дольше, а успели — меньше.

До завтра Элгэ еще доживет. Вспомнит всё самое дорогое, самое лучшее. Подготовится к встрече с мертвыми, мысленно попрощается с живыми.

Помощи ждать неоткуда — значит, не на что и надеяться. И пора с этим смириться. Дочь Алехандро Илладийского не станет плакать…

Сказано: не станет!

Девушка резко встряхнула растрепавшейся буйной смоляной гривой. Еще есть время! Хотя бы перепробовать вот это замечательное оружие!

У Элгэ Илладэн еще целая ночь.

До завтра закаленная воспитанница Кармэн не ослабеет. Не успеет.

А утром — примет бой, оставив одну пулю себе.

Нет, две. На последнюю надеяться нельзя. Не в балладе живем. А в суровой реальности бывают и осечки.

Элгэ, герцогиня Илладэн, усмехнулась в очередной раз. И шагнула к ближайшей стене. Чтобы решительно сжать рукоять короткого идалийского меча…

3

Вот так история, храни их всех Творец милосердный и всепрощающий! И хорошо еще, что парень не привел на хвосте стражу.

Или привел? И они сейчас ждут в засаде — за углом? Ну, на этот случай в доме есть черный ход…

Только улицу, куда он выходит, гуговцы тоже уже перекрыли. Если не совсем дураки.

Люди пурпуророжденной свиньи, конечно, могли и забыть. Но рассчитывать на это — значит самому быть не умнее ищеек ненормальнейшего из эвитанских принцев.

Есть еще и подземный ход. И рядом с ним засада появится вряд ли. До сих пор он не был известен никому. Кроме служителей церкви рангом не ниже епископа. Ни один епископ, слава Творцу, до сих пор на принца Гуго не шпионил.

Еще знают те, кого Его Высокопреосвященство этим ходом выводил. Их — единицы, и все сплошь — проверенные люди.

Последний из беглецов выбрался невредимым. Что доказывает: все предыдущие — не предатели. А он сам — не предатель без всяких доказательств. Если, конечно, небо еще не сменялось местами с землей. А с облаков не льет серный дождь…

Что делать с бедным молодоженом — понятно. Выбираться из Лютены виконту Тервиллю придется самому. Здесь всё просто — опять пройдет с крестьянами.

Витольд кратко рассказал о спектаклях при дворе Вальданэ. Часто переодевались в крестьян. Или дерюжные плащи на плечи — и в ближайшее село. За бедных коробейников сходили легко.

Парня и сейчас крестьянский плащ выручил. Да сума с посохом, что добрые люди в ближайшем селе подарили «ограбленному разбойниками».

Вит говорил — торопливо, сбиваясь с одного на другое, а Александр слушал. И думал.

Двор Алексиса и Кармэн Вальданэ… Чем там только не увлекались!

Его Высокопреосвященство когда-то лично обвенчал юную, дерзкую Кармэн Ларнуа с мидантийским изгнанником Алексисом Зордесом. И с тех пор всегда ей симпатизировал.

Теперь Кармэн — далеко за тридцать. А Арно и Алексис — давно в могиле… Думал ли Александр, что переживет юных учеников?

Куда же отправить Витольда Тервилля? В Лютене его точно оставлять нельзя. Раз родной отец сбросил со счетов, продав принцу Гуго.

Впрочем, давно поговаривали, что граф Адор предпочел бы оставить титул и владения среднему сыну. В отношении которого в отцовстве не сомневался…

Возможно, Витольд сохранил бы и жизнь, и свободу. Если б согласился на план отца и склонился перед королевским дядей.

Скорее всего — сохранил бы. Но тогда его бы здесь не было.

Теперь же судьба бывшего виконта Тервилля — Ауэнт или плаха. А еще скорее — яд в Ауэнте.

За деньги покупается многое. Деньги у Его Высокопреосвященства есть. Витольд сможет скрыться…

К Всеславу его, что ли, отправить? В дружине — узнают, но если парень не покинет Словеон…

Всеслав ненавидит принца Гуго — как любого зарвавшегося подонка. Если к мерзкой истории припрячь северного князя — Витольду даже самому искать дорогу из Лютены не придется.

Но как быть с девочками? Отлучение Аравинта — действительно. И значит — свадьба Витольда Тервилля и Александры Илладэн… увы! Если Гуго успел обвенчаться с Алексой — развода придется добиваться через Регентский Совет. Слишком долго.

Витольду в Лютене оставаться нельзя. Не доживет до заседания Совета. Даже если граф Адор предпочтет отделаться недействительностью брака и изгнанием сына — Гуго, не моргнув глазом, сделает Александру вдовой.

Элгэ… Здесь всё проще. Никаких прав на нее у мерзавца Амерзэна нет. Девушку будет легко передать под опеку дяде — Валериану Мальзери. Тот еще интриган… но с ее братом обращается хорошо.

С Аравинтом — утрясется. Рано или поздно. Хотя бы ради Кармэн и этих несчастных детей. Не будь Александр кардиналом Эвитанским!

И тогда можно будет вернуть Элгэ домой. Здесь здорово помог бы фиктивный брак.

Его Высокопреосвященство усмехнулся «святости» собственных мыслей. Виктор Вальданэ — не женат. А Кармэн — умная женщина. И любит Элгэ как дочь.

Сложнее всего с Александрой. Патриарший Престол — терпим к власть имущим.

Но даже его возмутит насильная женитьба на герцогине древнейшего рода! Должна возмутить.

Его Высокопреосвященство тяжело вздохнул. Сомнительно, чтобы мерзавец осмелился привезти пленниц в лютенский особняк. На такое наглости даже у него хватить не должно. Значит — поместье. Загородное.

А прежде чем нагрянуть туда, придется объяснить рискнувшему головой мальчишке, что все возможные подвиги по спасению своей принцессы он уже совершил. И теперь от него требуется последний — сохранить собственную голову. Чтобы не облегчать задачу алчным и могущественным врагам.

Всё изменится, если удастся отменить отлучение Аравинта… Когда удастся!

Что ж, объясняй, Твое Преосвященство! Быстро и доходчиво.

Глава седьмая

Эвитан, Лиар — окрестности Лютены, поместье Гуго Амерзэна.

1

Над головой — черный треугольник палатки. А вокруг — полумрак. Еле-еле разгоняемый тремя тускло-золотистыми свечами. Цвета домашнего сыра.

Остро режет боль в груди. При каждом движении — иссиня-черная круговерть перед глазами.

И слабость! Алан беспомощен как новорожденный младенец…

Хуже. Как слепой котенок! С перебитым хребтом.

Самый осторожный поворот головы едва не лишил сознания. Так вот ты какое — настоящее ранение!

— Капитан, вам нельзя двигаться! — Над Эдингемом — лицо верного Ларенса.

— Давно…? — Больше Алан не сумел выдавить ни звука — помешала хрипота.

А боль сдавила грудь — медвежьими лапами. Да, прежде и в самом дурном сне бы не приснилось, как звучит теперь собственный голос. Карканьем простуженной вороны.

— Почти двое суток. Сейчас — ночь.

— Караулы… — заставил себя прохрипеть Эдингем. — Могут…

— Да нет, нас оставили в покое. — Лицо сержанта кажется правдивым донельзя. Этот врать не умеет. По крайней мере — насколько Алан успел его изучить… — Сдается мне, мы им больше без надобности. Караулы стоят, не тревожьтесь. Выздоравливайте. Нам сейчас главное — вас до графа довезти.

А вот теперь — что-то не так. Проклятая слабость! А Джеймс — всё-таки слишком честный для ревинтеровского отряда… Такому только врать и недоговаривать!

— Что?! — Эдингем попытался приподняться.

Боль взорвалась белой вспышкой!

Между горячкой командира и правдой Джеймс безошибочно выбрал последнюю:

— Графиню… бывшую — монашку эту змеиную! — угнали лесные. Больше и не нападали. А Мировский увел своих и командира раненого увез…

А вот это уже не имеет значения! Алан обессиленно опустился назад — на солдатские плащи. Из последних сил борясь с обмороком.

Останься Ярослав Мировский или исчезни… Хоть приползи сюда на коленях — с повинной! (Из горла чуть не вырвался горький смех. Помешала лишь БОЛЬ.) Свое черное дело словеонский дурак уже совершил! Потеря Карлотты — это полный крах.

И теперь можно не выздоравливать. Разве только — чтобы дотащиться до графа Бертольда Ревинтера. Согласно присяге. И сообщить ему о проваленном приказе.

А немедленно по исполнении — честно застрелиться. С именем Эйды на губах.

2

Терпение у них таки лопнуло. Это Элгэ поняла утром — по шуму во дворе. Весьма колоритному — от топота десятков (или сотен) марширующих ног. И от громких команд, щедро пересыпанных ругательствами.

Герцогиня забралась на единственный в оружейной стул. И бросила осторожный взгляд в бойницу.

Не ошиблась. Угадала самый бредовый из возможных вариантов. Но свиные прихвостни — тупее самого свина. Так что удивляться нечему.

Они и в самом деле пригнали отряд солдат. Темный и все змеи его, там полон двор вояк! В меру бравых.

Элгэ уже не сдержала злой смех. Диего в детстве часто самоуверенно заявлял, что один илладиец стоит десятка «неповоротливых северян». Возможно, так оно и есть. Если илладиец — возраста тогдашнего Диего. Потому что одна илладийка, как выяснилось, стоит целой роты!

Ну вот и решилось. Штурм начнется сейчас. Или Элгэ — не «роза» из «цветника», а унылая, добродетельная северная курица.

Вот жахнут по бутылке для храбрости и…

Прощай, мама Кармэн. Прощайте, Диего и Алекса. Прощай, Виктор. Гор, Арабелла, Элен, Вит, прощайте.

Ваша дочь, сестра, возлюбленная и друг уходит в Свет, во Тьму или просто в сырую землю. Как получится.

Элгэ, герцогиня Илладэн, в последний раз проверила пистолеты.

И на дубовую дверь обрушился первый внушительный удар. Наверное, чьей-то головы. Столь же дубовой. Тогда двери — конец. Башка гуговского холуя — точно крепче.

Этот замок когда-то принадлежал брату другого короля. Двоюродный дед принца Гуго Эдмон Талеан был хорошим воином. И говорят — благородным человеком.

Примыкающая к спальне оружейная — его заслуга. Старый солдат понимал, когда чаще приходят убийцы и заговорщики — ночью. И куда — в спальню. Любят они безоружных и спящих убивать.

Знал бы герцог Эдмон, что спустя полсотни лет эта дверь послужит не родственнику, а его врагу и убийце. Врагине. Илладийке.

Любопытно, что бы сам герцог Талеанский сделал с племянничком вроде Амерзэна? Пристрелил или просто вздернул на первом попавшемся дереве? И за шею или за ноги?

Дубовая дверь стояла насмерть. Больше получаса.

А потом рухнула. Вперед — мостом, перекинутым через порог.

В пролом наперегонки ринулись двое солдат.

Еще полтора шага и…

Собственная кровь кажется льдом — намертво застывшим в жилах. Равнодушно-убийственным.

Элгэ разрядила пистолеты. С обеих рук. Прямо в солдатские морды.

— Один, два, — холодно бросила она.

3

Возок подскакивает на каждом ухабе. И все они отдаются болью. Ноги нещадно ноют, протестуя против подобного обращения. Зимние дороги в Эвитане никуда не годятся и не годились отродясь!

Возница нещадно гонит коней — по безоговорочному приказу. И всё же Александру сейчас куда легче, чем эскорту. Эвитанский кардинал изволит ехать в карете, а вот солдаты и служки — верхом. Под промозглым дождем и хлопьями мокрого, липкого снега, что целую вечность сыплется с рассерженных небес…

Ближе к поместью Амерзэна назойливый гнев погоды утих. Уже с дороги, глянув в заиндевевшее окно, Александр понял: предчувствие не обмануло. Они не зря так спешили. И возможно — спешили плохо!

Вся эта солдатня во дворе и у ворот вряд ли явилась для защиты двух юных девушек от бесстыжего негодяя. Которого от суда и Ауэнта до сих пор спасало лишь рождение в королевской семье.

— Ваше Высокопреосвященство! — решился верный Жерар, подъезжая к карете. — Вы уверены? Там опасно! Лучше я.

Он редко прекословит. И сейчас — лишь потому, что нрав очумелого принца Гуго непредсказуем. Что ему грозит за убийство главы Эвитанской церкви? Вряд ли смерть.

Скандал с Патриаршим Престолом удастся замять. Несчастный случай… «Кардинал был стар». А Патриарх, точнее — его всесильная свита, будут даже рады поставить вместо эвитанского упрямца собственного ставленника. Желательно — мидантийца по происхождению. Того, кто станет в первую очередь блюсти интересы Высокого Престола. Мидантии.

Серое небо выплакало зимнюю тоску застывшими снежными слезами. И теперь молчит. Укоризненно укрылось за мрачной цитаделью вновь набрякших туч.

А к вечеру опять наберется сил. Оплакать еще кого-нибудь. Но не илладийских девочек — приемных дочерей Кармэн!

— Вперед! — приказал Его Высокопреосвященство.

К раззолоченным воротам. С розовыми голубками.

— А если… — рискнул Жерар.

Его конь теперь — бок о бок с каретой.

— Если для них мало слова Пастыря Церкви — Творец повелевает слугам своим драться с нечестивыми во имя защиты невинных, — усмехнулся Александр.

Их не посмели задержать. Может, принц Гуго и плюет на авторитет церкви. Но поросячьего цвета ворота охранял не он. А для простых солдат приказ Главы Церкви, оказывается, еще что-то значит. Даже если служат они подлейшему негодяю Эвитана.

— В дом! — приказал кардинал эскорту.

«Дом» роскошью поспорит с загородным дворцом самого короля. Но принц Гуго — не монарх, и никогда им, слава Творцу, не будет. Если небеса не обрушатся на землю.

Уже в дверях сунулись преградить путь незваным гостям двое. Раскормленные, в криво сидящих кирасах.

— Прочь! — лишь чуть возвысил голос Александр.

Перекормышей сдуло ветром. Возникший за их спинами лейтенант шарахнулся в сторону…

Чего еще ждать от карманных солдат и офицеров «дядюшки Гуго»? И слава Творцу и всем голубям и агнцам Его, что армия Амерзэна состоит из таких! Появись здесь сам принц — особенно в пьяном виде! — и море ему будет по лодыжки. Сразу придется пробиваться с боем.

Но принца — нет.

А вот почему его всё еще нет?

Впервые за последнюю четверть часа дрогнуло сердце. Отнюдь не хороший знак — столь долгое отсутствие хозяина этой помеси борделя со свинарником. Когда во дворе уже вовсю распоряжается эвитанский кардинал.

И если… что делать тогда?!

Его Высокопреосвященство сумеет вытащить девочек — из поместья. Но вот устроить побег — в присутствии всей свиты…

Государственных преступников везут, увы, не в кардинальский особняк, а в Ауэнт. А за убийство члена королевской семьи в Эвитане лишь один приговор — смерть. Как и с любой другой стране. Кроме Квирины. Да и там это дозволено лишь заговорщикам.

На лестнице, на удивление, — никого. Зато парадная зала и выходящий из нее коридор набиты солдатами под завязку. Лязг и звон оружия Александр отчетливо расслышал еще с упомянутой лестницы…

— Пропустить! — медведем ревет верный Жерар. А слуги и солдаты вовсю работают крепкими локтями и древками копий. — Дорогу Его Высокопреосвященству кардиналу Эвитанскому Александру!

Михаилиты — хорошие воины. Вторую щеку под удар не подставят.

Да и личных слуг кардинал подбирал сам.

— Дорогу Его Высокопреосвященству! Право Церкви!

Как же медленно соображают гуговцы… Но когда доходит — расступаются беспрекословно.

Хорошо, что здесь нет принца Гуго! Плохо, что его, возможно, уже нет и в живых.

И сколько же народу набилось в спальню!

— Дорогу кардиналу Эвитана!

Свинячье-розовые стены — в непристойно-бордельных картинках.

Кровать — устрашающих размеров. Как раз под габариты Гуго.

Подушки — мерзко-поросячьего цвета. В пятнах подсохшей крови — ибо это вряд ли вино. Кого-то здесь точно убили. И раз уж это всё равно случилось — пусть лучше Гуго, чем девочек.

Кардинал Эвитанский добьется замены казни. Пожизненным заточением в монастырь. И вытащит оттуда «преступницу» — в течение года!

Очередной жирный солдафон замешкался шарахнуться подальше. Жерар его просто отшвырнул. Сбив с ног.

Михаилиты время проводят не только в молитвах.

4

Оружейная покойного Талеана — не так уж велика. Шагов пять в длину. Да и в ширину — не больше четырех. Почти идеальное пространство для одного бойца. Лучше — только дверной проем. Или лестница.

А заблудшие еще сомневаются в существовании Творца! И в его вмешательстве в дела человеческие. Чьим еще помыслом кретины из игрушечной армии дурака Гуго не сообразили: в таком пространстве надо не в рукопашную ввязываться, а стрелять? И уж точно не фехтовать — всё равно не умеют. Творец милосердный, спасибо, что сделал этих такими болванами!

Хорошо, что не сообразили. Или так жаждали взять противницу живой? Для каких-нибудь собственных надобностей — о коих лучше не думать. Особенно, если ты — верный слуга Церкви. И предпочитаешь надеяться, что в людях больше добра, чем зла.

Гуговцы оказались полными идиотами. В комнату чуть больше чулана вломилось с десяток ослов. Мешающих друг другу. А как же иначе?

А вот Элгэ Илладэн — не дура. Встать спиной к стене — догадалась.

Больше, чем втроем, нападать на защищенного сзади — глупо. Об этом знает любой боец. Так то — боец, а не спившиеся свиньи…

Эти же дураки лезут вшестером. Не мудрено, что на полу — уже не меньше десятка тел. От входа и до самых ног девушки.

Тоже мешают нападающим. Гуговцы ступают по трупам своих же…

Багровые непросыхающие лужи на ковре — просохнешь тут, как же! А по телам мертвых привычно топчутся ноги живых. Грязные, тяжелые, неповоротливые лапы.

Раздавленной лягушкой отползает в сторону тяжелораненый. Жалобно стонет.

А в центре безумия — танец живой черной молнии. В кругу жирных взбесившихся кабанов.

Пляшет смертоносный вихрь двух клинков. И их защиту прошибать не гуговским поросятам!

Кардинал на миг залюбовался. Воины Илладэна по праву считаются лучшими — если так хороша в бою женщина!

Герцогиню Элгэ учили, несомненно, разным тактикам. Вот эта серия — явная школа какого-то словеонского наемника, неведомыми судьбами занесенного в Вальданэ. Бойца — далеко не из худших.

Говорят, что илладийцы рождаются с клинками в обеих руках. Но Элгэ Илладэн определенно еще и тренировалась с раннего детства. Ежедневно. По много часов. Никак иначе к столь юному возрасту подобного не достичь. При любых талантах. А тем более — девушке.

Кончай пялиться! Вмешивайся, Темный тебя, Твое Преосвященство! Люди Гуго — свиньи. Но стадо диких свиней измотает и сожрет любую тигрицу.

— Остановитесь! — приказал кардинал. Всем.

— Тринадцать! — холодно бросила прекрасная и опасная воительница. Пинком отбрасывая очередного гуговца. Мертвого.

Клинок выдернут резким рывком — слева из-под ребер врага. Стекают на пол алые капли…

Творец! Неужели она и в самом деле — оберукая?

— Тринадцать?! — взревел один из еще не попавших в бой перекормленных. — А раненых ты…, посчитала?! Ты…!.. Ты у меня…, сейчас будешь…

Что именно предстоит неверно считающей илладийке, приятель покойного сообщить не успел.

— Четырнадцать! — кровавый клинок чиркнул по горлу неудачливого мстителя.

Но в поместье их — больше сотни. Даже если она действительно не удостоила счёта еще десяток-полтора — соотношение не в «нашу» пользу.

И интересно: пока еще главу Церкви Эвитана — что, никто не расслышал?

Сейчас хоть один дурак окажется умнее прочих. И откроет стрельбу!

Да делай же хоть что-нибудь, Твое Высокопреосвященство!

— Прекратите! — возвысил голос кардинал. — Именем Церкви приказываю: НАЗАД!!!

Ага, сейчас! Уже лезут вперед еще трое.

— Любой, кто сейчас же не прекратит бой, будет отлучен от церкви.

Подействовало! «Солдаты» попятились почти одновременно. Наталкиваясь друг на друга. И на толпящихся позади — несостоявшихся смертников или убийц.

Двое наступили на раненого — тот взревел издыхающим зверем…

Угроза церковного проклятия, хвала Творцу, подействовала и на этих. Ушатом ледяной воды.

Но не на девушку. Илладийке из уже отлученного Аравинта на новое отлучение плевать. Просто кровавые клинки застыли в напряженных руках. Замерли отдыхающими змеями.

Прилипли ко лбу смоляные волосы. Стянутые в тугой «конский хвост». К бою Элгэ успела подготовиться.

Дыхание — почти ровное. Почти. Сейчас заметно, насколько она измотана. И если это заметит не один кардинал…

— Это вы правильно! — самодовольный голос позади. Где-то сегодня Его Высокопреосвященство этот сочный бас уже слышал.

Краем глаза Александр отметил расплывшегося здоровяка лет сорока. В лейтенантских нашивках.

Этому пора, как минимум, в подполковниках ходить. А он — всё лейтенант. Еще бы — с таким-то брюхом.

— Это вы правильно! Стрелять надоть, а не драться с этой змеюкой! Кто ж с псиной-то взбесившейся по-благородному будет?

Кардинал похолодел. От дурной (как выяснилось!) головы до выстуженных еще в юности ног! Один не совсем кретин всё же нашелся. Да еще и благодаря тебе же самому, Высокопреосвященству… не слишком умному!

— Никакой стрельбы! — Таким голосом его предшественник кардинал Иннокентий увещевал покойного короля Филиппа. Епископу Александру однажды довелось это услышать. И запомнить. — По праву Церкви я забираю герцогиню Элгэ Илладэн… — Где же вторая сестра?! Только бы еще жива! — И Александру Илладэн под опеку церковной власти Эвитана. Всем разойтись! Где герцогиня Александра?

Элгэ и в лице не дрогнула. Зато заколыхалась, зароптала шушера — за спинами михаилитов. Вооруженная и готовая вновь взбеситься.

— Вашщенство! — Жирный лейтенант, оказывается, еще и по-змеиному шипеть умеет. — Девку-то вам лучше бы здеся оставить. Она принца нашего почти порешила! Помереть принц может!

5

Всё-таки не убила! Никогда Александр не думал, что так обрадуется, выживанию мерзавца и негодяя Гуго Амерзэна. Трижды заслужившего самую мучительную кончину!

— Здоровье принца Гуго — в руце Творца! — строго ответил Его Высокопреосвященство. — Как и судьба сей девы. Вряд ли напавшей на оного принца без причины.

— Да чего там причина! — лейтенант хотел сплюнуть. Удержался в последний миг. Всё-таки. Уже хорошо! — Женку законную принц наш поучить уму-разуму хотел. Забрюхатела от полюбовника, зараза! Ну какому мужику захочется байстрюка чужого в доме?! Вот и хотел, чтоб сбросила дурное семя. А девка эта, чтоб ее все змеи Темного… Вашщенство, будьте милостивцем! Выдайте девку поганую честным людям на суд! — Грязный жирный палец ткнул в столпившихся позади гуговцев. — Тварь ведь подколодная! Зачем она вам?! Полтора десятка загубила, сколько еще поранила. Да ее за это… Кто вообще придумал бабам железки давать? Вашщенство, вы бы их хоть на костер за такое, а?

— В Ауэнт захотел?! — возвысил голос кардинал. — Или к братьям-леонардитам — в допросную? За оскорбление герцогини Илладэн и за речи еретические? Пшел вон! Все вон! — рявкнул он на «честных людей», жаждущих «суда». Жерар и михаилиты на свой счет не примут. Не сошли с ума пока. В отличие от этих. — С вашим принцем разберется Высший Церковный Суд. За похищение чужой жены. А сейчас — чтоб герцогиня Александра была в моей карете немедленно! И если с ней случится хоть что-нибудь еще — от церкви отлучу всех, кто был в этом вертепе греха! Поголовно.

Убрались. Этот же лейтенант почуял твердую руку с правом повелевать — неважно, чью! И сейчас растрясает жир. Вперед своих людей спешит за невезучей виконтессой Тервилль.

Только бы еще не поздно!

Александр содрогнулся. Будь его воля — принца Гуго действительно предали бы суду. И прилюдно казнили на площади.

Но воли никто не даст — и мерзавец Амерзэн наверняка выйдет сухим из воды. Если выживет сейчас — будет еще много лет здравствовать. И творить новые подлости и преступления!

Гуговские шавки убрались. А самое трудное — еще впереди. Спасти жизнь неудавшейся убийце недобитого негодяя.

И прежде всего — забрать ее отсюда. Ибо, судя по глазам, — никуда идти в компании эвитанского церковника Элгэ не собирается.

Собирается — всадить клинок себе в сердце. И если еще не всадила — то лишь из опасения промахнуться. Свалиться раненой в гадючьем кубле!

— Элгэ Илладэн! — Впору себя возненавидеть — за столь официальный тон. Но Александр — всё еще кардинал Эвитана. Позади — его свита. А герцогиня Элгэ — по всем законам преступница, пока не доказано обратное. Свои же михаилиты не поймут. Даже они! — Я — кардинал Эвитанский Александр. Сейчас я забираю вас в один из монастырей Святого Михаила. Там вам не будет угрожать самосуд… солдат. Вы готовы следовать за мной?

— К чему эта комедия, святой отец? — Судя по горькому смеху, Элгэ уже восстановила дыхание. — Меня ждет «справедливый» суд и казнь на площади. Хотите быть милосердным — спасите мою ни в чём не повинную сестру. А меня предоставьте моей судьбе. — Девушка крепче стиснула клинок — аж пальцы руки побелели. — Поверьте: дочь Алехандро Илладэна не унизится до того, чтобы попасть в руки солдатни.

Усталое лицо, затравленно-высокомерный взгляд, колючие зеленые глаза. Гордо вскинут подбородок.

Илладийка, аристократка, герцогиня. Дочь воинов — в сотом поколении. И что с ней такой теперь делать?

— Не смей сдаваться! — рявкнул Александр, вспомнив былые времена далекой молодости. Неожиданно для самого себя. — Самоубийство допустимо — только если нет другого выхода.

И, несмотря на протестующие жесты сопровождающих, шагнул к девушке. Вплотную. На расстояние короткого взмаха любого из ее клинков. И не отводя взгляда от злых зеленых глаз.

— Элгэ Илладэн, — негромко добавил Александр, — именем Творца нашего, всепрощающего и милосердного — клянусь: ты не будешь казнена на площади. Если я не смогу добиться помилования — сам передам тебе яд. — Последнюю фразу точно слышала только она. Ну, может, еще стоящий ближе других Жерар. А остальным — незачем. Тем более, слово кардинал намерен сдержать. — Но я надеюсь добиться твоего помилования. Не стоит отказываться от шанса остаться в живых. Тебе ведь есть, ради кого жить.

Невозможно, чтобы не было. У Элгэ есть брат, сестра, приемная мать. И у девушки в семнадцать лет всегда есть возлюбленный. Или тот, о ком она мечтает.

Особенно — у южанки.

— Я не сдам оружие здесь… — качнула головой герцогиня.

Как хорошо, что она — илладийка. Пистолет — надежнее клинка. Но воительница в горячке боя не оставила пуль для себя.

Мидантийка приберегла бы две — на случай осечки. Нет, у уроженки страны отравителей нашелся бы при себе надежный яд. Мгновенного действия.

И медлительный кардинал опоздал бы.

— Оставь клинки при себе, — кивнул Его Высокопреосвященство. — Лицу духовному и не подобает принимать оружие.

Она чуть усмехнулась. Тоже хорошо.

— Отдашь в монастыре — капитану михаилитов. Ну, Элгэ, едем.

Бедная девочка! На примере невезучего Витольда успела убедиться, что верить нельзя и родному отцу, если тот — не из южных провинций.

А тут — совершенно незнакомый кардинал. Из уже вражеской страны.

Элгэ похожа сейчас на своего отца — его тезку. Как же похожа! На мать — меньше…

— Едем, Элгэ, — повторил Александр.

Илладийская герцогиня и эвитанская государственная преступница молча шагнула вперед, к нему. И михаилиты так же молча взяли ее в кольцо почетной стражи. Ирония судьбы — как рыцари и мужчины в этом вертепе ведут себя лишь монахи.

Кардинал услышал грохот громадной каменной горы. Только что свалившейся с его усталых плеч. А всё остальное кажется теперь вдвое, а то и втрое легче уже преодоленного.

Всё. Начиная от вновь застуженных ног и уже сейчас задергавшей правую щеку зубной боли. И заканчивая грядущим заседанием Регентского Совета.

— Вашщенство! — жирной крысой выщерился давешний лейтенант. На Элгэ. И откуда успел вылезти? — Вашщенство, мы женку Его Высочества в вашу карету отвели. Всё честь по чести.

Они знают слово «честь»? Еще бы выяснили, что оно означает!

— Творец вам этого не забудет! — буркнул кардинал.

Ибо благодарить от своего имени — это уже слишком. Подобную-то мразь.

А Творец точно не забудет. Все деяния каждого.

Кое-кто из гуговцев глухо заворчал — про себя. Но расступились все. Провожая процессию взглядами, полными у кого — затаенной, а у кого и откровенной злобы.

Да, это — пародия на верность. Но разжиревшие свиньи по-своему преданы сытно кормящему хозяину.

И ненавидят тоже вполне искренне. Старого кардинала. Мрачную, вооруженную до зубов девушку в мужском костюме. И кольцо бесстрастных михаилитов вокруг них. Всех, из-за кого чуть не лишились жирной и сладкой кормежки. И даже отомстить не смогли.

Еще одна гора свалилась с плеч у дверцы кареты. Теперь — отвезти девочек в монастырь. А самому — в особняк. Ноги — в тепло, отвар от зубной боли — в горло, нос — в бумаги.

Спать придется редко и мало. Опять.

Первый немаленький скандал будет завтра, гром грянет на Совете!

Глава восьмая

Середина Месяца Заката Зимы. Эвитан, Тенмар.

1

Леону и прежде доводилось выезжать из Лиара. Еще при короле Фредерике.

Отец часто брал наследника с собой. А сидеть дома Эдвард Таррент не любил.

Но даже тогда поездки ограничивались Лютеной. Ну, и поместьями друзей отца — в Лиаре и Ритэйне.

В Тенмаре юноша не был ни разу. Да и отца теперь рядом нет. И вспоминать о нем лишний раз не стоит. Если не хочешь совсем пасть духом.

Капитан Мэннор — старый верный служака. Командует лиарским гарнизоном уже пятнадцать лет. Но и он в последний раз был в Тенмаре в юности. Еще до рождения Леона.

В результате — они плутали и сбивались с дороги каждые два-три дня. А к концу второй недели умудрились заблудиться всерьез.

Пришлось заночевать под открытым небом. Под промозглой серой кашей из дождя и снега, бесконечно валящейся с серых туч.

Еще обиднее стало потом. Проселочный тракт, где всю ночь мокли лиарцы, оказался в дне пути от деревни. И в дне же — от другой. Кому — смешно, кому — не очень…

Леон назябся вдоволь. И решил пожертвовать безопасностью. Во-первых — разрешил солдатам спрашивать в селах и тавернах дорогу. А во-вторых — вернулся на центральный тракт.

Да, там могут быть королевские солдаты. Но еще неизвестно, что хуже: погоня или сутками мерзнуть. Тем более, за лиарцами никто пока не гонится.

И кто это назвал местную зиму «мягкой»?! Правда, в Лиаре в Месяц Заката Зимы можно и насмерть окочуриться. На северном тракте — холоднее, чем в матушкином монастыре. Но в вечно промозглом аббатстве держат подколодных змей, а не нормальных людей!

Когда наконец подъехали к первой деревне во владениях Ива Криделя — Леон вздохнул с облегчением. Впервые — за всё изматывающее путешествие.

Но ненадолго. Минут на десять чистой, незамутненной радости.

А потом со всей неотвратимостью встала новая проблема. Столько дней отгоняемая и откладываемая на «потом, когда доедем».

Что сказать дяде?

Переночевать лорд решил в таверне. И весьма об этом пожалел. Заснуть толком не удалось. Простыни — жесткие, одеяло — тяжелое, подушки — неудобные. Закроешь окно — душно, распахнешь — морозит.

Да и дядя… Зачем вообще к нему понесло? Леон материного брата даже толком не знает!

Развернуться и ехать обратно? Но появление их в Тенмаре не могло остаться незамеченным…

Да и где у Леона это «обратно»?!

Куда ехать, если твоя мать — змея, ненавидящая собственных детей? А отец — в могиле!

Не к Алаклам же. Эти сдадут сразу!

Да и жить в одном доме с омерзительным жирным хряком Стивеном… Он будет хлопать по плечу, звать «братцем Леоном». И рассказывать, чем баранина по-илладийски отличается от свинины по-мэндски. Изо дня в день…

А ведь есть еще и родственники «можно просто Стива»! Столь же жирные, наглые и неотесанные!

Раньше юноша всегда мог посоветоваться с отцом. Но папы больше нет среди живых!

А еще у Лео в далеком детстве почти не было секретов от Ирии. Вечной подруги всех игр…

У нынешнего Леона, одинокого лорда Таррента, горько защипало в носу. И только усилием воли удалось отбросить печальные мысли прочь. Сестру — не вернуть. И будь прокляты Ревинтеры, разрушившие их жизнь!

Злость отогнала тоску об Ири. Зато всплыло новое воспоминание — совсем другое. Из далекого детства. Лет десять назад…

Леон тогда проиграл поединок — на деревянных меча. Сыну отцовского друга.

Эжен Лотнэр был двумя годами старше, выше, крепче. Такой бой с самого начала — неравен. Но всё равно — как же обидно!

Леон убежал один — в глубины сада. Да, тогда было раннее лето. Вишни цвели…

Эйда — единственная! — разыскала брата, одиноко плачущего. Отец никогда раньше, да и потом не брал ее с собой. Но для той поездки почему-то сделал исключение…

Тогда Леон, забыв стыд, горько ревел на плече сестры. Уткнувшись лицом в рукав ее еще детского платья.

И знал, что она никогда никому-никому ничего не расскажет. Ведь это же Эйда. Она всегда хранит чужие тайны!

Эйда поймет. И, в отличие от Ирии, не потребует, чтобы брат «немедленно прекратил реветь как девчонка». Лучше бы пошел потренировался! И в следующий раз «как следует отделал» нынешнего победителя.

Эйда просто гладила брата по голове. А он думал: как же хорошо, когда у тебя есть любимая сестра-близнец! И надеялся, что она «никогда-никогда» не покинет замок. Потому что Леону не в последний раз так плохо…

Эйда не может уйти, не может выйти замуж. Ведь она так нужна ему самому!

Четыре месяца назад Эйда, глядя брату в глаза, тихим, невыразительным голосом назвала его трусом, предателем и убийцей отца. Эйда, что всегда жалела всех! Подбирала всю больную, покалеченную живность. А Ирия и отец, уперев руки в боки, отстаивали перед матерью право самой доброй из сестер оставить «всю эту безмозглую богадельню» в замке. И всегда одерживали верх.

Эйда всё детство возилась с подранками. И еще находила время для обиженных брата и сестры. Грубоватая Ирия плакать вовсе не умела — и вряд ли успела научиться. Но Леон и Иден…

Тогда Эйда понимала всё. Но после смерти отца с ней стало невозможно разговаривать. Материна кровь взяла верх. Сестра-близнец тоже разучилась понимать и жалеть. Леон и ее потерял…

Во имя справедливости, почему, почему мерзавец Бертольд Ревинтер всё еще жив?! Он погубил всю их семью! Именно из-за него Леон остался один! Без отца, без сестер…

А в любимой женщине начал сомневаться после ядовитых слов Карлотты. За что ему такая мать? Чем он заслужил еще и это?!

И как посмел усомниться в той, что верна ему?!

Кто дал Леону на это право? Получается, он сам сделал всё, чего добивалась Карлотта!

Полина по-прежнему любит его! Здесь точно тревожиться не о чем.

Но как быть с явившимися в Лиар солдатами? И с матерью, торгующей родным сыном — за возможность выйти на свободу?! И вновь плести чудовищные козни!

Монастыря с одним из самых строгих в Эвитане уставов оказалось мало, чтобы избавить, наконец, от Карлотты подлунный мир. И всех знакомых с ней нормальных людей!

Юноша в одной из таверн слышал об аббатстве, откуда еще никто не выходил… Но туда берут только невинных дев, а не жен, предавших мужей.

Жаль, он не знал об этом раньше. Впрочем, отцеубийцу в пристанище невинных голубиц не приняли бы никогда. Даже девственницу.

Да и была ли еще Ирия девицей? После ее рисунков — точно впору усомниться!

И у Леона всё равно нет власти перевести Карлотту — куда бы то ни было. Так что она — в полной безопасности. Карлотта, ненавидящая Полину! Если его схватят и начнут пытать — он не выдержит и всё расскажет… И враги убьют Полину!

Если к нему ворвутся — он должен застрелиться. Должен… Творец милосердный, защити и спаси раба твоего, ибо слаб он!

Когда под утро удалось ненадолго смежить веки — показалось, что сон длился не дольше мгновения. Увы, столь настойчивый стук в дверь не расслышать невозможно…

Нет, не померещилось!

Юноша в одной ночной рубашке затравленно шарахнулся к окну. Постоялый двор он вновь выбрал один из лучших. Напрочь забыл в Тенмаре о всякой осторожности, дурак!

Окно отразило заснеженный двор. Двух лошадей. И никаких солдат.

Но… может, они уже вошли? Даже если их всего двое — на Леона хватит!

— Ваша светлость. — Голос смутно знаком! — Я это, Жан, слуга тутошний. К вам гонец от дяди вашего, барона Ива Криделя.

2

— Здравствуй, Леон. — Что-то непонятное промелькнуло в дядиных глазах. Будто легкое удивление. Но уже прошло. — Ты очень похож на отца.

А на кого должен? На мать? Криделю не нравится, что племянник — не в его родню?

Всё-таки зря Леон приехал! Унылое старомодное поместье до боли напоминает родимый замок, где юный лорд так и не успел ничего переделать…

— Проходи, племянник. Добро пожаловать. Жюли сейчас покажет твою комнату, где ты сможешь отдохнуть. Предпочитаешь поужинать там или в общей зале?

У юноши отлегло от измученного сердца. Дядя Ив — воркующий старик. И в самом деле рад гостю.

В общей зале? Где три-четыре человека — по разные стороны огромного стола?

Конечно, там проще высмотреть хорошенькую служанку. Готовая на всё девчонка — как раз то, что сейчас нужно больше всего. Дядя вряд ли будет против.

Но есть еще Жюли, что «покажет комнату»… А вдруг она окажется страшной, как настоятельница аббатства Святой Амалии?

Или не окажется?

Нет, наилучший вариант — поужинать с дядей в кабинете. Заодно и выспросить новости.

Старик наверняка любит поболтать. Вот сам всё и расскажет. Пожилые люди — как дети.

А про служанку посмазливее можно и намекнуть… Так, между прочим. Дядя — стар, но был ведь и молодым. Неужели не поймет?

— Я представлю тебя за ужином моим супруге и воспитаннице. А потом сможем поговорить — у меня в кабинете, — предложил Ив Кридель. Явно видя колебания племянника.

— Конечно! — повеселел Леон.

Сегодня ждет беседа с дядей. И возможно — хорошие новости!

А потом лорд Таррент наконец-то выспится! Среди близких людей. Где не нужно вскидываться по ночам и дрожать от малейшего шороха! Дядя, похоже, — милейший человек. И хороший — что еще важнее.

Юноша вопросительно взглянул на брата — даже не верится! — Карлотты. Где уже эта обещанная Жюли?

Дядя, неверно угадав его мысли, кивнул:

— О твоих людях позаботятся.

Леон едва не покраснел. Об эскорте он забыл напрочь. Других проблем хватало!

А ведь лиарцы нужны как воздух. Лорду Тарренту еще обратно ехать! Не поселится же он у дяди.

Хотя… поселится — не поселится, а если Ив Кридель предложит погостить — почему бы и нет?

3

Не прошло и двух бесконечных месяцев — после задержки Ирии в Больших Дубах. И старик освободил провинившуюся «племянницу» от надоедливой толпы грумов.

Не исключено, конечно, что взамен приставил тайного шпиона. Но тут уж ничего не поделаешь. По части запутывания следов она… ну ладно, не совсем новичок. Но в сравнении со старым пауком — дилетантка.

Но в чём таком обвинит ее подозрительный старик? Даже если шпион существует?

Ну, видится Ирия с одним из людей дяди Ива. И что? Племяннице нельзя обмениваться посланиями с собственным дядей? Родным, между прочим!

И такой дядя — еще и гарантия безопасности. Учитывая его осведомленность о грязных делах старика. Даже если сам Ив Кридель о своей роли — ни сном, ни духом…

Ральф Тенмар посчитает и «дядиного посланца» хранителем тайн? Тем лучше. Избавляться от него для старого герцога смысла нет. Тогда уж в первую очередь — от Ива Криделя. А убивать баронов для опального вельможи — слишком…

Клод приехал сам. Что не слишком-то благоразумно. Не исключено, что имя возлюбленного Ирэн Ральфу Тенмару известно.

Мог бы послать Эжена… Нет, его одного не отпустят.

Тогда — Себастьена.

— Барон получил письмо, — в черных глазах Дарлена плещется тревога. У Анри почти такие же… Только оттенок — глубже. А в глазах Джека столько печали и мудрости, что хоть балладу пиши. — Из Лиара. Мать-настоятельница амалианского аббатства пишет, что Карлотта и Эйда Таррент увезены из монастыря отрядом королевских солдат. Командовал ими некий капитан Алан Эдингем. Он — на службе у Бертольда Ревинтера. Министра финансов и Регента…

Закопченный потолок деревенской таверны, голоса посетителей, бледное лицо Клода — всё плывет… В зашумевший в ушах Альварен!

«Луна видит тех, кто ее не боится. И помнит их…»

«— Древние боги прощают глупцов еще реже, чем предателей, Ирия…»

…Бесконечная ладья Ти-Наора плывет по подземной реке Тинеон…

…Летит сквозь снежную мглу черная птица. Сильные крылья со свистом рассекают ледяной воздух.

Белые хлопья оседают на агатовых перьях. И тают.

Ожерелье серебряных капель — вокруг тонкой шеи.

Птице не долететь никогда…

— …у них была бумага — с разрешением увезти Эйду Таррент. Бумага — за подписью лорда Леона Таррента.

Нельзя падать в обморок! Даже если рядом — друг, а не враг. В кои-то веки.

А если и не друг, то хоть союзник.

Но вокруг может вертеться сколько угодно шпионов. И ладно — если только герцогских. Не забудем о роющих ему яму бастардах. Раз уж он окружил себя подколодными змеями и змеятами. От великого ума.

Леон… Есть хоть одна подлость, на которую он точно не способен?! Что-нибудь, в чём не успела замараться эта мразь?!

Девушка резко тряхнула темными волосами — уже отросшими до плеч. Их придется красить всю оставшуюся жизнь. Почти ежедневно. По милости родного брата. И это еще — наименьшая из созданных им бед.

— Спасибо за известия, Клод. Вы знаете, что собирается предпринять барон Ив Кридель?

Барон Ив Кридель. Дядя. Странно звучит даже в мыслях. «Мать», «дядя» и «брат» — слова из прошлой жизни. Так обращаются лишь к тем, кому доверяют.

Дядя по закону мог объявить себя опекуном Эйды. Еще осенью. Так где Ив Кридель был до сих пор?

— Он собирается отправить в Лютену письмо — с просьбой вернуть ему Эйду.

«Вернуть»? У дяди Ива Эйду никто не забирал. Потому что ее у него не было.

Туман более-менее развеялся. Таверна вновь обрела краски, звуки, лица, запахи…

А шум Альварена и голоса отступили. Куда им положено. Подальше.

Уже хорошо! Кто бы тебя повез обратно, барышню кисейную? Клод Дарлен? Или герцогские и не герцогские шпионы? Вылезшие ради такого случая из углов?

Письмо, значит? Какое письмо — когда ехать надо! Сама бы с Ивом Криделем отправилась. Только ожившей покойнице в Лютене слишком уж удивятся. Настолько, что захотят вернуть в могилу.

— У вас есть на него влияние, Клод? — Вопрос — прям как клинок. Достоин Ирии Таррент.

— Не знаю… — честно ответил Дарлен. — Барон — умнейший человек. Выслушает-то всех, но сделает по-своему.

Особенно если вспомнить, что дядя считает Леона образцом благородства и братской любви. С кое-чьей подачи, между прочим.

Хотя, может, это и к лучшему? Ив Кридель вряд ли поверит, что такой Леон способен отдать сестру Ревинтеру. Значит — письмо поддельное.

Ага, а его собственное полетит прямо к Леону. Настоящему. Как к брату, которому ни в коем случае не плевать на сестер…

Интриганка змеева! Говорят же в таких случаях: «не умеешь — не берись».

И это всё имеет смысл, только если дяде самому не плевать на родню. Что вовсе не обязательно. Папа погиб и Ирия с Эйдой отправились в монастырь задолго до приезда к дяде лже-Леона. И Ив Кридель не сделал ничего, чтобы облегчить участь детей сестры!

Если и дальше не собирается — племянницу станет спасать спустя рукава. Для очистки совести.

Если вообще…

Холод Альварена прошиб до костей.

…если еще не поздно спасать.

4

Тетю Жанетту Леон смутно помнил с детства.

Добрая, сердечная женщина с теплыми руками не спускала племянника с уютных коленей. И всегда угощала сладостями…

Изменилась она не слишком. Разве что немного располнела.

А в остальном… Прежде тетушка тоже одевалась в старомодные платья. Так что молодой не казалась и тогда.

Гораздо интереснее дядина воспитанница — Мари Лано. Очень хорошенькая девушка. Только нервная немного.

Наверное, из-за гостя. Ничего удивительного. Сюда же обычно не заезжают лорды и графы.

Дядя Ив вряд ли часто принимает гостей. Да и те — кто? Столь же скучные провинциалы.

Для Леона это сейчас — только к лучшему. Но не для молодой девушки. Наверняка ведь мечтает о красивых, остроумных кавалерах.

Интересно, дочь она дяде или нет? И как тогда к ее присутствию относится тетя Жанетта?

Ив Кридель был абсолютно честен — когда сказал, что поужинают они в узком кругу. Он сам, гость, тетя Жанетта, Мари, священник отец Луи и семейный лекарь.

А еще обычно с ними трапезничает дядин личный секретарь. Но сегодня он в отъезде. Навещает больную матушку.

Вот и отлично. Только секретарей за господским столом и не хватало! Там и лекарь — лишний…

Но даже с ним ужин оказался восхитителен. А воспитанница дяди — хороша.

Да и Жюли — весьма привлекательная пышка лет двадцати. Подает блюда — а сама так и стреляет в гостя призывными взглядами!

Аж каждый раз в жар бросает…

— Приходи ночью… — перед ужином успел шепнуть прелестнице Леон. Когда придержал за локоток — в дверях столовой.

И удовлетворенно отметил согласный кивок…

Увы — баронские воспитанниц годятся не для всего. При всех их достоинствах.

Кое с чем прислуга справляется лучше. Да и жениться на незаконной дочери небогатого барона в планы Леона не входит. Даже если дядя официально ее признает.

Тем более, лорд Таррент точно знает, на ком женится. И кто перед ней Мари Лано?

Ужин закончился, когда от сытости и тепла уже слипалось в глазах. Сейчас бы к себе в комнату! Выпить вина перед сном, нырнуть под одеяло…

Жюли бы еще под бок…

А потом — спать, спать, спать!

Леон прикрыл сладкий зевок ладонью. Еще предстоит разговор с дядей! И придется что-то объяснять…

Хорошо бы — завтра. А не сейчас — с дороги! Когда устал как собака!

Да и вообще…

Смертельная опасность гнала через всю страну. Но из мирного и уютного поместья она кажется надуманной и никогда не существовавшей. С чего Леон вообще так встревожился?

Увы! Как бы то ни было — дяде внезапный визит объяснить придется. Темный бы побрал все эти правила приличия!

— Ты устал, Леон, — участливо произнес после десерта Ив Кридель. — Иди лучше выспись. Поговорим завтра.

Благодарно кивнув, юноша в сопровождении Жюли направился в отведенную ему комнату. Не такую роскошную, как новые покои в замке Таррент. Но достаточно большую и светлую. Не хуже той, где Леон жил до смерти отца.

Жюли так соблазнительно движется, разжигая в старом камине уютный огонь… И не только в камине…

Юноша с удовольствием уселся в мягкое кресло — старомодное, как всё в дядином замке. И потянулся к призывно золотящемуся графину. Белое! Ив Кридель как угадал…

Хотя, возможно, тоже ненавидит кислятину.

Проворная Жюли мигом оказалась рядом. Наполнила резной хрустальный бокал и изящно поднесла гостю. С всё той же зовущей, кокетливой улыбкой.

Даму такие манеры сделают непоправимо вульгарной. Но как же хороши они у смазливой служанки!

Леон ответно улыбнулся. И отпил первый — самый вкусный! — глоток. А потом — одним быстрым движением — свободной рукой притянул к себе Жюли.

Камин так и остался толком не разожженным. Да и кому он нужен? Без него жарко!

Глава девятая

Эвитан, Тенмар, поместье Кридель — замок Тенмар.

1

Разговор с дядей пришлось отложить на вечер — Леон умудрился сладко проспать до обеда. А после обеда дела нашлись уже у Ива Криделя.

На этот раз за столом объявился тот самый секретарь, Клод Дарлен. Рослый, бледный парень. Явно слишком молодой — для столь серьезной должности. Ненамного старше хозяйского гостя.

И уж точно — чересчур высокомерный для слуги!

На месте дяди Леон вмиг заставил бы наглого секретаришку не холодно приветственно кивать, а самое малое — кланяться до пола! Да и за хозяйский стол недворянина лорд Таррент никогда бы не посадил. Слуги должны есть на кухне.

Но это — не его дом. Так что приходится терпеть и такое!

Вдобавок, наглец наверняка ухлестывает за хозяйскими служанками. Пока дядя не видит.

Они все такие. Все, кто лезет из грязи в князи! Посади такого за хозяйский стол — и наглец посчитает себя господином.

Если этот Клод посмеет заигрывать с Жюли!..

Краска бросилась в лицо. С кем была красотка-служанка до визита лорда Таррента и с кем будет после — ее дело. Но пока Леон здесь, она — его. И никаких секретарей он в качестве соперников не потерпит!

Юноша пристально пронаблюдал за возможным негодяем весь обед. Но так и не заметил ни малейшего интереса к подающей блюда прислуге.

Ах да, кто-то из соседей ведь говорил: гувернеры и секретари часто брезгуют простыми служанками. И хорошо! Может, этот — такой же?

Тогда, на месте дяди, Леон постерег бы воспитанницу. Уж на это ума даже у недалекого опекуна Мари должно хватить.

Юные девицы в отсутствие достойных кавалеров способны увлечься даже простолюдином. Если он образован и «ведет себя как настоящий дворянин».

Романы Артура Ленна — тому пример. Тоже кстати — простолюдина. Будь он благородным человеком — писал бы героические баллады.

Впрочем, во времена баллад никто бы не доверил сыну купца перо и бумагу. И правильно бы сделал.

Как гуся ни учи манерам — лебедем он не станет. Но юным дурочкам этого не понять. Они не могут без дешевой «романтики». Это Ирия вообще не была способна на нежные чувства. Не с ее черствым, стальным сердцем!

Но такие, как сестра, — исключение.

Будь это во власти лорда Таррента — запретил бы учить грамоте недворян. Тогда все окажутся на положенных им местах. И глупость простолюдинов уже не прикроется фальшивой «образованностью».

Впрочем, нет. Тогда лекарями, мелкими священниками, секретарями и негоциантами тоже придется стать благородным людям. А это оскорбляет достоинство любого нормального кавалера!

Проще не учить грамоте девиц. Тогда никакой выскочка Артур Ленн не внушит им романтических глупостей.

Впрочем, к концу трапезы Леон успокоился и на этот счет. Мари просидела весь обед тихо как мышка. И выскользнула из-за стола вместе с тетей.

Красивая девушка. Но наедине с ней не остаться. Так что с легким, ни к чему не обязывающим флиртом придется проститься. А жаль!

Жюли — всем хороша. Но даже читать не умеет. О чём говорить благородному дворянину с неграмотной крестьянкой?

А приемная дочь дяди — наверняка вполне сносно воспитана. И хоть немного образована.

И при этом столь провинциальна, что любой заезжий дворянин для нее — загадочный герой. Повидавший на свете абсолютно всё.

Так кому не захочется побыть таким героем? Какой кавалер не пожелает увидеть восхищение в прекрасных глазах?

А с кем здесь было общаться Мари? Не с дядиным же секретарем!

До ужина юноша бесцельно шатался по замку. Хотел даже позвать Жюли…

Но потом отложил плотские радости — до ночи. Конечно, служаночка — девушка жаркая и пылкая… Пожалуй, даже слишком пылкая — для благородного дворянина. Живой камин!

А лорд Таррент — не какой-нибудь конюх. Которому больше заняться нечем, кроме как работать, есть, спать да горничных и посудомоек под себя грести.

Кстати, почему бы не подышать свежим воздухом? Глядишь — и аппетит появится. А то от одного вида дядиного секретаря кусок в горло не лезет.

Увы, в поместье всего одна невысокая башенка. Куда ей до Западной в родном замке!

И вид открывается — на окрестные поля. И на уныло чернеющий на горизонте лес. Скука немыслимая!

А теперь еще спускаться с этой пародии на нормальную башню! По узкой лесенке.

Пожалуй, проще позвать Жюли сейчас и не звать вечером. Или всё-таки забрести в скудную дядину библиотеку? Почему бы и нет? Терять всё равно нечего. Вот эта дверь…

Ничего интересного Леон в тесной комнатушке не нашел. Да и найти не мог. Меньше хороших книг только дома. А писанина Артура Ленна — глупое бумагомарание для глупых девиц.

Но если нормальной литературы нет…

Ладно, «История любви благородного рыцаря Ронмарона Деко к прекрасной графине Клариссе, супруге королевского министра Орельена Марона» кажется приличнее других романов.

Юноша небрежно открыл книгу… И неожиданно зачитался до самого ужина. Аж чуть не опоздал!

И после красоты замка Деко дядино поместье — еще беднее. Остается только сожалеть, что родился не в прежние благородные, счастливые времена!

Если бы Леон встретил свою Клариссу! Юные девы — красивы. Но благовоспитанны и скучны, как дядина воспитанница.

Или глупы и сварливы. Пример тому — Ирия. Не говоря уже о сомнительных мышках-скромницах, вроде Иден.

Совсем другое дело — женщина, уже познавшая несчастливое замужество. Успевшая разочароваться в недалеком супруге!

Только такая сумеет оценить настоящего кавалера. Храброго и гордого! С острым умом и нежной, возвышенной душой!

Только откуда в наше время возьмутся столь благородные дамы? Подлинные жемчужины красоты и изящества!

Чистые, нежные и возвышенные цветы не растут в грязи. В несчастную эпоху, ставшую для Леона тюрьмой. Здесь остались лишь бесцветные породистые девицы и вульгарные пышнотелые служанки.

Полина — исключение, но как же она далеко! Да и пойдет ли любимая за Леона? Не вызовет ли подозрение брак мачехи с пасынком? После столь странной смерти ее мужа… и его отца?

Слава Творцу, за ужином секретаришки не оказалось. По словам дяди, милейший Дарлен взял в конюшне лошадь. (Наверняка смирную — такие, как он, только за столом хорохорятся!) И уехал в ближайшее селение.

Вот и хорошо. Только хозяйского коня Леон бы всякому встречному-поперечному не дал.

Ладно, лошадь — дядина. Значит, дело — тоже его. Хоть эта наглая, подчеркнуто вежливая рожа маячить перед глазами не будет!

Но стоит убрать подальше от тонкого и чувствительного человека одну неприятность — как он тут же заметит другую. Меньшую — и потому дотоле невидимую.

Теперь тревогу вызывает дядина воспитанница. Почему — непонятно…

Красивая. Правда — малоразговорчивая. Ирии бы такой быть!

Пожалуй — слишком застенчива. И похожа на кого-то…

Вчера Леон ее даже толком не разглядел. Спать хотел, о пышке Жюли думал. Да и в обед больше за секретарем следил. Чтобы тот опять же за Жюли ухлестывать не начал.

А теперь…

Да, похожа. На…

Ледяной пот прошиб насквозь. Даже прежде, чем обжигающая Вечным Пламенем Бездны мысль достигла неверящего рассудка.

Юная Мари — почти точная копия Ирии! Давно утонувшей в Альварене.

Почти? Да дядина воспитанница вполне может быть покойной девицей Таррент. Просто с другим цветом волос…

Мертвые возвращаются, чтобы найти убийц.

Но Леон же… Он же не…

Комната вздыбилась — и поплыла в туман безумия. Потолок рванулся навстречу…

Леон всё объяснит! Она же его сестра…

Но Ирия никогда не умела ни выслушать, ни понять.

— Ири!.. — в ужасе прошептал он. Пытаясь в ало-фиолетовом мареве поймать ее взгляд…

Туман сливается в сплошной черный мрак. Смазанным пятном мелькнуло дядино лицо. Непривычно бледное. Кажется — встревоженное.

И удивительно похожее сейчас на материнское…

2

Ну конечно! Дядя — материн брат. И его дочь, соответственно, — похожа на Ирию. Почему бы им и не унаследовать общие семейные черты?

И не так уж сходства и много. У Мари, в отличие от Ирии, такое хорошенькое личико…

Злоба вообще девицам не идет. В отличие от кротости и послушания.

И уж сестра точно не забежала бы навестить приезжего кузена. А вот Мари…

Так трогательно…

Да и вообще! У дядиной воспитанницы — смоляные, а не светлые волосы. И бархатно-карие, а не яростно-зеленые глаза.

Теперь стыдно и вспоминать о злой шутке судьбы. Ее сыграли многодневные тревога и опасность. Вкупе с обманом свечей.

При свете солнечного дня Леон не ошибся бы! Но фальшивая ложь горящего воска скрывает морщины стареющих кокоток и придает чужим лицам черты навек потерянных близких.

Свечи лгут. Свечи и луна!

Впрочем, даже это зло — на пользу. Теперь разговор с дядей откладывается на неопределенное время. Вместе с так и не придуманными объяснениями.

Только бесчувственный зверь станет мучить серьезными беседами еле живого!

Болеть Леон любил с раннего детства. Вокруг наследника сразу вертелась толпа заботливых слуг. Но оказывается — в гостях хворать еще приятнее!

Мари навестила гостя совсем недавно. И обещала заходить каждый день.

Жюли — и так почти всегда рядом.

А дядя и тетя так трогательно волнуются! Действительно — по-родственному. И в самом деле любят. А Леон-то сомневался…

Нет, правду им говорить нельзя. Но как же хорошо — когда есть любящая родня! Забоится — и при этом не пытается командовать, указывать, что тебе делать… В отличие от родителей.

Юноша сладко потянулся под одеялом. И почему раньше не догадался приехать к дяде? Ведь так устал от одиночества и забот о замке и семье! Новый лорд Таррент — слишком молод, чтобы быть один. Кто-то должен о нём заботиться… Хоть какое-то время, пока Леон не окрепнет!

А может, посоветоваться с дядей и насчет Полины? Про смерть отца — ни слова. Всё оставить, как есть. Но о любви-то рассказать можно…

Или нет? Ив Кридель сразу догадается обо всём?

А как нужен, просто необходим совет взрослого человека! Более опытного.

Дядя Ив уже двадцать пять лет живет в любви и согласии с тетей Жанеттой. Сам Леон никогда не влюбился бы в женщину с такой невзрачной внешностью, но Иву Криделю большее ведь и не светило. Он и в молодости не отличался красотой. Как и богатством.

Жить бы так же счастливо с Полиной! Тогда всё, что произошло, — случилось не зря. Всё встанет на свои места. Всё можно будет оправдать!

Тогда отец и Ирия умерли, а Эйда ушла в монастырь, чтобы по-настоящему достойные члены семьи обрели наконец счастье. Никто ведь не возмущается, когда в балладе гибнет половина менее важных и благородных персонажей? Раз без этого невозможно счастье главных героев?

И ведь — действительно. Лучшие годы отца остались позади. Даже Полина не смогла вернуть ему вкус к жизни! Последние полтора года Эдвард Таррент не жил, а мучился. А с ним страдала и ни в чём не повинная супруга! Она ведь так жестоко обманулась в муже! Приняла мрачного нелюдима за героя. Как сам Леон — Мари за Ирию.

Эйде уже никогда не светило достойное замужество. Разве только купить ей супруга. Но такое выставляет семью на посмешище еще сильнее, чем женщина, позволившая себя обесчестить.

Ирия струсила перед эшафотом. Эйда не пожелала заколоться кинжалом. За что Леону такая семья?

И какой ужас ощутила Полина! Когда осознала, в какое шакалье логово завела ее даже не любовь — иллюзия, прикинувшаяся ею. Единственным на всю жизнь чувством!

Немудрено, что теперь бедняжка колеблется. Кто угодно захочет разорвать родственные связи с подобным домом!

Ирия… Только безумный пожелает такую супругу! А если б ее не обвинили в убийстве? Ведь тогда в монастырь, где сестре хоть немного смирили бы нрав, ее пришлось бы тащить силком! Еще и платить какому-нибудь конюху, чтобы подтвердил, какая она дрянь. Потому что ее настоящего любовника не поймаешь. Когда нужно, Ирия могла быть змеей не хуже матери.

Леон содрогнулся, представив подобный позор… Высшие силы оказались справедливы и уберегли хоть от этого!

Всё-таки хорошо, что Мари уже ушла! Дядина незаконная дочь — очень хорошенькая. И похожа на Ирию не больше, чем положено кузине.

Но хорошо, что она ушла…

3

— Ты слишком злишься. — Ральф Тенмар неожиданно отступил — почти отпрыгнул! — в сторону. С удивительным для его лет проворством.

Но всё же — с недостаточным. Ирия — не какой-нибудь Стивен Алакл!

Герцог с силой отбил летящий ему в бок клинок. Как казалось — неотвратимо!

Отбил — и от души расхохотался. Громче доброго десятка зрителей не самого скучного бродячего цирка.

Герцогская ученица — тоже. Неожиданно для себя. Некоторым и проигрывать не обидно.

— Еще месяц назад ты пролетела бы мимо, даже не коснувшись, — похвалил Тенмарский Дракон. — Этак скоро сможешь выдержать бой целую четверть часа. Со старой развалиной, вроде меня.

— Вы — не развалина! — заспорила девушка.

Усмешка скользнула по тонким породистым чертам. Его лицо — всё еще красиво. И сейчас кажется моложе лет на двадцать.

Пожалуй, молодые женщины одаряли Ральфа вниманием не только из страха или корысти. Еще в период детства Ирии.

— Еще бы — ведь тогда придется признать, что тебе не по зубам и старая развалина. К бою!

Ах ты, Темный!

На сей раз увернуться не успела. И приняла на клинок всю тяжесть герцогского меча.

Враз немеет рука…

— Защищайся! — взревел старик. Взбешенным матерым волком.

Рука — тоже против хозяйки! Как ветер в лицо, как каменные плиты двора! О них вечно спотыкаешься. Когда на тебя летит яростный вихрь — Ральф Тенмар!

Ирия зло перекинула клинок в левую. Хорошо еще — оружие защищено.

Как же силен этот старик! Девушка отступила не слишком удачно. И едва не растянулась — на обледенелых камнях.

Старик? Только не в бою! Или это она — всё еще никуда не годится? Настолько?

Ничего подобного. Месяц назад Ирия пропустила бы половину ударов, что сейчас легко отобьет.

Ну, пусть не совсем легко. Ладно, признаем правду…

Зазевалась — и прошляпила очередную ловушку!

Клинки зазвенели. Онемение ласково заскользило по левой кисти. От запястья — к плечу.

Зато правая уже оклемалась… почти. Ирия резким движением вновь сменила руку.

— Когда-то я сделал из сыновей неплохих воинов, — сухо усмехнулся Ральф Тенмар. — И мне самому интересно: смогу ли превратить во что-то сносное дерзкую, вздорную девчонку? Кто тебя учил?

— Сначала — капитан нашего гарнизона. — Она в очередной раз едва не оступилась — об очередной змеев камешек! Торчащий из предательских замковых плит. И как они — обледенелый. — Потом — илладийский мастер. Его наняли для моего брата.

— Тебя учили вместе со старшим братом?

— Да. Леон лучше старался, если рядом — соперник-сверстник. А братьев у него нет.

А на простолюдинов спесивый с детства Леон не соглашался. Отродясь.

— Понятно, — хмыкнул непобедимый старик.

Темный, он еще и не начал уставать! И зачем вообще снял со стены тяжелые мечи прошлого века? Ими Ирии — девушке — фехтовать гораздо тяжелее!

Почему нельзя обойтись шпагами? Еще бы ржавый двуручник из замшелого сундука достал! Чтобы она свой даже поднять не смогла.

— И кто же из вас был лучше?

— Я, — честно ответила «племянница».

Не поверит — его дело!

— Всё понятно, — еще ехиднее усмехнулся Ральф Тенмар. — Тогда хорошо, что в мой замок попала именно ты. Твой брат — совсем безнадежен.

А Ирия — не «совсем»? Спасибо, утешил!

И что значит — «хорошо, что она»? Хорошо, что именно ее приговорили к эшафоту? За чужое преступление?

— Зачем ты учишься драться?

Хороший вопрос. Чуть опять удар не пропустила.

— Вам надоело меня учить? — «вздорная» усмехнулась не хуже старика. Кажется.

А дыхание — срывается…

— Не надоело. Но почему? Я помню, что приказал тебе. Но ты — невозможно дерзка и нарушаешь приказы с пеленок. Или с тех пор, как выучилась ходить. Я говорил, что не люблю твои поездки в Большие Дубы, — ты продолжаешь ездить. Я не люблю, когда ты часами сидишь с Катрин, — но ты продолжаешь сидеть. Если запрещу брать книги из библиотеки — будешь читать тайком по ночам? А если потребую, чтобы читала обязательно, — даже не откроешь?

— С Дубами — понятно, — еще на шаг отступила Ирия. Мучительно хватая ртом морозный воздух. Уже не отдышаться! Болит каждая мышца. А в горло будто колкий песок набился. — Но почему нельзя говорить с Катрин? Она же не против…

— Я — против! — рявкнул Ральф Тенмар. — Катрин живет в своих грезах и выдумках. Она верит, что вернется Анри. Верит в вашу бессмертную любовь и надеется увидеть свадьбу. Она уже внуков нянчить готовится! Ты, в отличие от нее, — твердо стоишь на земле. Если не считать твоего глупого возраста… но он быстро пройдет. Так зачем позволяешь Катрин верить в то, чего нет?

Так сам он — не верит? И давно?

Серо-облачное небо мягко поплыло в сторону. А холод прошил с затылка до пяток. Вежливо напомнил об альваренской лихорадке.

Древние камни многовекового двора шатнулись под ногами…

— Анри не вернется! — с горечью выговорил Дракон. — А ты жива лишь потому, что нашлись два глупых старика и спрятали тебя в своем замке. Ничего не изменится к лучшему. Никогда. Так зачем зря мечтать? Ты не дождешься моего сына. А он забудет тебя — если еще не забыл. — Ральф Тенмар тоже не верит в вечную любовь. Ни в чью. Что ж, объяснимо — ему давно не пятнадцать. — Я вижу, ты устала, да и я — тоже. Идем завтракать. Завтра возьмем двуручники.

4

Всё еще переживая облегчение от несостоявшегося разоблачения, Ирия едва не прослушала роковую фразу. Вот и накаркала сама себе!

— Никто в наше время не дерется на двуручниках, — рискнула возразить девушка. — Они применялись даже не сто, а триста лет назад.

— Ты не только не выполняешь мои приказы, но и отдаешь мне свои? — ровным голосом переспросил старый герцог.

— Мне двуручник даже не поднять!

— Поднимешь! Ты — женщина. И уже потому — слабее любого мужчины… почти любого. Твой брат — слабак и мальчишка, он — не в счет. Шпага уравнивает силы, но не все враги пользуются ею. Твои руки — слабы. Тяжелый меч сделает их сильнее, а тебя — выносливее.

— Поняла, — кивнула «племянница».

Отсюда, со двора, треугольник башен Северной, Западной и Восточной складывается в очертания хищной птицы. Или это уже чудится — после амалианской тюрьмы? Но если аббатство на Альваренском острове — коршун, то древний Тенмарский замок — благородный орел.

…Черная птица летит сквозь колючую снежную мглу. Ожерелье застывших льдинок вокруг раненой шеи — красно-серебряный лед.

«Ветер, кровь и серебро»…

— Ты не ответила, — ворвался в мысли голос Ральфа Тенмара.

Древний замок, древняя земля. Сны о древнем и давно минувшем. Древний старик, древние камни под ногами.

Слишком много прошлого. И всё требует ответа…

— На что не ответила? Кому?

— Грезишь наяву? — чуть усмехнулся герцог. — Почему учишься драться?

— Чтобы суметь себя защитить.

— Со слизняком, вроде Люсьена…

Ирия вздрогнула. Она всё еще не в силах не только говорить так о мертвых — даже врагах! — но и слышать.

— …ты бы справилась и без моих тренировок. Или с кем-нибудь вроде твоего братца. И вряд ли даже мне удастся обучить тебя так, чтобы ты встала вровень со Всеславом Словеонским…

Девушка поймала себя на недостойном злорадстве. Лицезрея выражение старческого лица — при этом имени. Всеслава недолюбливает не только она!

— …или с моим сыном. Для этого нужно родиться с клинком в руке. И в сердце. Если ты меня поняла…

Ага. Ирия так и представила пищащего младенца — родившегося со здоровенной железякой в руках. Желательно — с двуручником из фамильного сундука Тенмаров.

Бедная мать, которой это еще нужно как-то рожать. А если дву… Даже просто меч или шпага — в сердце? Тогда дитя родится мертвым. И даже пищать уже не будет…

— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, — заметил ее лезущую на лицо улыбку старик. — Кстати, в одиночку с отрядом солдат не справиться ни Анри, ни Словеонскому князю. Разве что с людьми нынешнего герцога Амерзэна.

Это Ирии известно слишком хорошо. По крайней мере — в отношении Анри.

— …Есть предел для одного воина. Любого. А явившиеся арестовывать солдаты поединка не дадут.

Это точно!

— Так зачем ты учишься драться?

— Чтобы дорого продать свою жизнь.

— А еще?

Ирия, шагающая теперь чуть впереди престарелого герцога, резко обернулась:

— Полтора года моей целью было убить Роджера Ревинтера!

— А теперь? — зло прищурился Дракон.

— Слишком много других, чья смерть важнее.

— Правильный ответ, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Глупо гоняться не за врагом, а за его тенью. Я помню, что именно младший Ревинтер стрелял в моего сына. Но молодой Роджер — ничтожество. А вот его отец — хитрый шакал. Кстати, — тяжелая жилистая рука легла Ирии на плечо, — слишком метко стреляющий из-за чужих спин юноша сейчас в Квирине.

«Я знаю!» — едва успела прикусить язык!

— Там же — мой Анри и его воины. Мой сын найдет время и способ раздавить этого червяка. О младшем Ревинтере можно больше не беспокоиться, Ирэн…

— Ваша светлость! — навстречу из замка мчится солдат гарнизона.

Как же его… Пора бы запомнить всех — пригодится!

— Что случилось? — размеренно, слишком спокойно спросил старик.

И Ирия хорошо его понимает. Просто так в этом замке не бегают. А у Катрин — слабое сердце. Да и у герцога — пошаливает.

Подбежавший гонец покосился на девушку. Ему показалось, что незаметно.

— Говори при баронессе! — рявкнул старый герцог.

Даже ему изменила выдержка.

— Ваша светлость, только что пришло известие из Лютены. Гонец ждет в кабинете. Эвитан объявил войну Аравинту.

Люсьен не ошибался. Бедный Грегори Ильдани!

— Спасибо, Жак. Передай гонцу: я буду через четверть часа.

Тенмарский Дракон не трогался с места минуты три. Слушал удаляющиеся шаги воина и бесстрастно разглядывал серые камни мрачного двора.

А вместе с ним молчала «баронесса». Ее-то в отличие от Жака, никто не отпускал. Только ее взгляд устремлен не на неподвижные бездушные булыжники, а на побелевшие пальцы железного старика. Правая рука намертво сомкнута на древнем клинке. Левая — сжата в кулак.

Наконец, Ральф Тенмар обернулся:

— Иди к Катрин. А потом езжай в Большие Дубы. Там тебя уже ждет твой шпион или друг шпиона, которых ты зачем-то приставила следить за родным дядей. Твой Клод или Себастьен как раз сообщит тебе: лорд Леон Таррент сейчас гостит у барона Ива Криделя.

И, не давая ошеломленной «племяннице» выдавить ни слова, припечатал:

— И не вздумай, интриганка юная, лично убивать этого слизняка! Да еще и в доме Криделей. Если очень нужно — он и так не выберется из Тенмара живым. Решай!

И, не оглядываясь, направился в замок. Прямой, ничуть не сгорбленной походкой старого солдата.

Глава десятая

Эвитан, Тенмар.

1

— Завтра опять будем красить твои волосы. — Катрин усадила девушку в уютное старинное кресло. И теперь внимательно перебирает мягкие пряди — у самых корней.

Сама Ирия не сомневалась: еще ничего не видно. Только вчера ведь красили.

Но лучше не рисковать. Маскарад — на то и маскарад, чтобы не разоблачил никто. Даже собственные служанки. Особенно они.

— Хорошо, что, несмотря на все беды, мы отпраздновали Воцарение, — вздохнула герцогиня. — В жизни каждой девушки должен быть бал. Хоть один. Надеюсь, у тебя их будет еще много. Но первый ты не забудешь никогда.

Это точно. Не забудет. Первый бал, первое Воцарение в замке Тенмар, первое убийство… Если все последующие праздники будут такими же — Ирия хорошо понимает деревенских затворников.

— Кстати, примерь.

Новое, почти дошитое платье легло на кровать. Алый шелк, темное золото, серебристый узор по кайме.

«Племянница» так и не отговорила «тетю» обновить ей гардероб. И теперь примерки сделались неотъемлемой частью жизни. Заняли законное место — среди фехтования, чтения, вышивки…

Катрин не в силах представить юную девушку не мечтающей о новых нарядах. И она права. Ирия мечтает, конечно… Почти как о новом кинжале — илладийской работы. Его недели три назад герцог обещал подарить кое-кому. Но так больше и не вспомнил. А всего пять дюймов отличной стали так удобно прятать за голенищем…

После новой свадьбы отца пришлось донашивать наряды Эйды. Из старого Ирия выросла. А Полина не считала нужным разоряться на обновки падчерицам. То ли дело — родной дочурке…

Платья старшей сестры шли средней как кошке клюв. Серебристый цвет Лиара к лицу сероглазой Эйде. И просто ужасно — на Ирии.

Тогда она часто мечтала, что в другой жизни — когда та наступит! — уйдет в прошлое и старое тряпье. Как осень сменяет весна.

А теперь судьба посмеялась — в очередной раз. Завалила бывшую графиню платьями, достойными королевы. Только их некуда надеть.

Разве что на тренировку со старым герцогом — для смеху. В них «племянница» станет падать еще чаще…

Да и привлекать лишнее внимание стоит упомянутым Катрин «девушкам». Но отнюдь не беглой преступнице.

К тому же… раньше Ирии хотелось быть красивой для… И об этом лучше не вспоминать. Чтобы самым позорным образом не разреветься!

Но теперь наряжаться точно не для кого. Кроме хрупкой немолодой женщины, навек лишившейся троих детей и разлученной с последним.

«Катрин живет в собственных грезах».

Ирия подавила горький комок в горле. И покорно позволила облачить себя в наряд, более подобающий прежнему титулу.

Чуть прикрыла глаза…

Юная графиня едет на бал… Всё могло быть так, но не будет.

Значит — глупо витать в прошлом. Не то лишишься и настоящего. Пусть чуткие пальцы столь же одинокого человека колдуют над твоей прической. Если это приносит радость хоть ему…

А теперь — вновь открыть глаза, сбрасывая наваждение.

Собственно, а что Ирия потеряла? Парочку охотников за приданым, готовых ради него жениться на вздорной, некрасивой девице?

«Увы, ты не родилась красивой…»

В общем-то, девушка давно особо не гляделась в зеркало. Так только — на скорую руку причесаться…

В детстве свыклась, что не красавица, но ведь и не уродина. Не хуже большинства провинциальных девиц. Просто рядом с матерью и старшей сестрой — нескладный дворовый щенок против дорогих породистых собак.

А в последние годы хватало и других бед, помимо непривлекательной внешности. Да и толку-то? Даже будь Ирия принцессой из сказки — Всеслав не бросит ради нее любимых жену и детей.

А в прочих несчастьях красота ничего не убавит и не прибавит. Кроме того… мама — красавица, Эйда — красива. Хоть одной это принесло счастье?

Но такое платье определенно заслуживает пристального взгляда. Неважно, что за драную кошку в него впихнули.

А раз так…

На миг показалось, что из старинной позолоченной рамы глянула юная Карлотта. Да, худощавая и уже в кости. Но вот черты лица с этой прической… вплоть до надменного выражения глаз.

И когда успело стать таким? Или тоже — из-за наряда? И своеобразно уложенных волос?

Нет, если всмотреться — в старинном зеркале именно Ирия. Не красавица Карлотта.

И всё-таки… Пожалуй, даже ничего. Вот что одежда и прическа делают!

— Ты — красива, — улыбнулась герцогиня.

— Не я, а платье, — честно ответила девушка.

Как она выглядела в серых Эйдиных платьях — тоже никуда не делось. А мама — всегда была хороша. Даже в монашеском балахоне.

И средняя дочь — вовсе не ее копия. Причеши волосы иначе — сходство исчезнет. Но нынешний ало-золотой силуэт в зеркальном омуте всё равно с трудом сочетается с Ирией Таррент.

— Ты будешь еще красивее, — покачала головой Катрин. Явно не слушая собеседницу.

Может, и не перебивать?

— Я никогда не была…

— Ирэн! — герцогиня вдруг рассмеялась, словно о чём-то догадавшись. — Ирэн, возраст сыграл с тобой шутку. Твоя мать — южанка. И Эйда, похоже, удалась в нее. Мы взрослеем раньше. А очень многие будущие красавицы в детстве и в ранней юности были дурнушками. Я и сама лет до двенадцати… Ты сейчас, как лебедь, проходишь период линьки, уж извини за сравнение. И этот период уже заканчивается.

А чего извиняться? Не с сорокой же сравнили и не с вороной…

— Тебе ведь сейчас шестнадцать?

— Будет в начале Месяца Рождения Весны. Через три недели.

Если доживем.

— К семнадцати ты расцветешь.

Это радует. Правда, шанс протянуть так долго — совсем мал.

— Меня больше удивляет, что мой сын заметил тебя в твои четырнадцать.

Потому что и не заметил. В рассказе Ирии никакой пылкой любви Анри не было и в помине. Катрин сама уверилась в собственной выдумке. Но сейчас — не тот случай, чтобы ее оспаривать.

А «тот» вряд ли настанет вообще.

— Впрочем, у Анри всегда был хороший вкус. Этим он пошел не в отца.

Ирия про себя вздохнула. Бедный Анри! Мало квиринской тюрьмы — теперь еще и фальшивая помолвка. С некрасивой девицей. О которой он — ставим алое платье против амалианского балахона! — даже не помнит.

А даже будь фантазии бедной матери правдой — с какой стати Анри аж два года хранить в памяти бывшую возлюбленную? Отец маму за три месяца забыл.

— К твоему дню рождения платье как раз дошьют, — улыбнулась герцогиня. — Ральф тоже готовит подарок. И таинственно молчит, какой.

Будем надеяться — не выдачу гостьи властям.

— Старик, а как ребенок! — искренне рассмеялась Катрин.

2

В Лиаре — злющие морозы со свирепыми метелями. Но и у тенмарской зимы недостатков хватает. Хлюпает на дорогах — особенно под копытами! — грязь. И противная смесь из снега и дождя решила повалить именно сейчас!

Впрочем, утром — во время тренировки — она была нужна ничуть не больше…

Снежинка недовольно фыркает — с первых же шагов по этому издевательству над дорогой. Особенно когда попадает копытом в размокшую хлябь, а это случается часто.

Ирия пустила лошадь в легкий галоп. И пригнулась к седельной луке. Хоть как-то защитить лицо — от мокрого снегодождя!

Черная птица летит сквозь заснеженную мглу. На израненной шее — ожерелье из льдинок…

Старый интриган сумел выбить «племянницу» из равновесия парой фраз. Но на то и старый, на то и прожженный…

Что мы имеем?

Война в Аравинте — раз.

Болтается в Тенмаре с неизвестными целями родимый братишка — два!

Девушка сжала кулаки, пытаясь сдержать ярость. Снежинка — не виновата.

Тенмарский волк раскусил если не всё, то многое, — три.

С войной ничего не поделать не только Ирии, но и волку. Значит — и думать об этом сейчас нечего.

Братик… Ну, раз он у дяди Ива — значит, тот уже прекрасно понял: в прошлый раз его навещал кто угодно, но не Леон. Два и два барон сложит. Вопрос: что сделает потом? И что скажет гостю?

Герцог… Заявляет, что Ирия следит за родным дядей «неизвестно зачем».

Значит — понятия не имеет, что настоящая Ирэн в поместье Кридель. И что фальшивая посещала его под видом Леона. Знает старый волчара и о ее встречах с Клодом. Знает, что Клод с некоторых пор служит у дяди Ива секретарем.

Откуда герцог пронюхал о приезде Леона? Тут и гадать нечего. Это «племянница» примчалась в Тенмар вдвоем с Ирэн. А братик, небось, человек пятьдесят приволок. И все — в фамильных цветах.

В герцогство изволил прибыть сам лорд Таррент. Просим любить и жаловать.

И что теперь делать? Всё с самого начала пошло не как задумывалось. Да и задумывалось — топорно.

Ни за какого «барона или баронского сына» Ральф Тенмар фальшивую племянницу выдавать не собирается. В то, что в Эвитан вернется Анри, — не верит. Чего хочет от Ирии — неясно. Ждет, что она и прочую его алчную родню перестреляет?

Вороны на дороге укоризненно закаркали. Искоса поглядывая круглыми желтыми глазами на нарушительницу спокойствия. Громко хохочущую одинокую всадницу на белой альталедке.

3

Посетителей в таверне — негусто. Несколько постояльцев. И просиживающий с утра до ночи дед Жан — неотъемлемая часть обстановки. Не налить кружечку старине Жану в Больших Дубах — дурной тон.

Деревенские обычно подтягиваются в «Горячую кружку» под вечер. А что еще делать зимой — когда так рано темнеет? Не спать же ложиться вместе с солнцем. Если герцогская племянница почтит своим присутствием таверну вечером — не так бросится в глаза, как днем.

Конечно, герцог уже знает если не всё, то многое. Но где гарантия, что следом не тащится еще чей-нибудь соглядатай?

Ирия приветливо кивнула уже веселому деду. И подсела за привычный угловой стол. Дожидаться Клода или Себастьена.

Причем ставим Снежинку против дряхлой клячи старины Жана — в Больших Дубах гостит самый веселый из липовых художников. Дарлену дважды на неделе со службы не отпроситься.

Поймав чей-то пристальный взгляд, Ирия резко обернулась… И едва подавила вздох облегчения.

Всего лишь счастливо улыбается дед Жан.

Фальшивая баронесса и не менее фальшивая герцогская племянница ответно растянула губы. Может, старик сразу переключится на выпивку — как всегда? Благо, очередная еще почти полная кружка как раз исходит паром у деда под носом. Кажется, его любимого горячего глинтвейна.

Но словоохотливый старик неожиданно встал. И уверенно (почти не шатаясь!) поплелся в угол Ирии. Где, кроме нее, других собеседников нет!

— Милостивая герцогиня, — склонился он в пародии светского поклона, — угостите пивом того, чей карман отощал.

А глинтвейна Жану Литару уже мало? Или решил смешать разные напитки? В лучших традициях более изысканных забулдыг? «Чтоб лучше шло».

На старого Жана сердиться невозможно. Рассмеявшись уже вполне искренне, девушка выудила монетку. Не самую мелкую. Деду хватит на весь вечер. А может, и на несколько.

— Я — баронесса. Но вы можете выпить за здоровье настоящего герцога. Моего дяди.

Раз ее здесь всё равно давно выследили — чего теперь скрываться, в самом деле?

Герцогская племянница до того отбилась от рук, что периодически просиживает вечера в трактире. И беседует то с художниками из Лютенской Академии, то с вечно пьяным дедом Жаном. Набралась на севере чего не надо, бывает…

Люди склонны пририсовывать всему чужому и далекому хвосты и рога. Очень колоритные. Север — Югу, Юг — Северу. И все не любят центральные провинции.

А уж что говорят о Мидантии и Квирине… Впрочем, что бы ни говорили — этому далеко до баек о Мэнде и Хеметис.

Старик ловко для его веселости упрятал в рукав монетку. И склонился в новом поклоне. А разогнувшись, неожиданно-тихо произнес:

— Это вопрос времени, госпожа фрейлина. Прошлого, госпожа графиня. Настоящего, госпожа баронесса. Будущего, госпожа герцогиня.

— Кто вы?! — враз пересохшие губы послушались с трудом.

— Я? — всё так же тихо переспросил дед. — Я — Жан Литар. Бедный старый Жан Литар, пропивший последние умные мысли в голове. Если они вообще там были. Остались только глупые, госпожа баронесса. Не слушайте старого Литара, госпожа графиня. Будущее — не неизменно, госпожа герцогиня…

4

— Ирэн! Баронесса!..

Черные глаза Себастьена. Тревожные блики бледных свечей и тревога в угольном взгляде.

Творец и все голуби Его! Ирия пропустила приход друга. Проспала?!

— Себастьен, где дед Жан?

— Ушел… Утром был, а сейчас я спустился — нету. А что? Он за нами шпионит?!

Шпионит не Жан. Кто угодно, но не он.

— Нет… Он… Неважно! — Ирия резко тряхнула отрастающими волосами.

Их опять ждет мучение краской. Будто шиньона с них мало!

А Себастьен сейчас примет ее за пьяную. Или того хуже — за сумасшедшую.

Ирии всё это приснилось! Умудрилась заснуть за столом — в таверне!

Если узнает герцог — в Большие Дубы не будет ходу до нового Явления Творца Всего Сущего!

Решительно — по ночам нужно не книги с дурацкими легендами читать, а сны смотреть. Нормальные! Без привидений в зеленом и Свитков Судьбы. Или Древних Башен, окруженных древними же армиями.

И уж тем более — без сумасшедших дедов. С бредовыми предсказаниями!

— Ирэн!

Реагируй нормально. А то у Себастьена уже глаза — в пол-лица. Два черных встревоженных провала — на враз побледневшем лице. Как в легенде.

— Клод добрался без затруднений?

Даже другу не признаться, что заснула. Никому незачем знать, что Ирия спит на ходу. И ее, оказывается, можно брать голыми руками.

— Я его еще не видел. Там такие новости, Ирэн! Главное, со стула не упадите. Сейчас расскажу, — фальшивый художник жестом подозвал подавальщицу.

Еще не успел сделать заказ — это радует. А то если бы сейчас выяснилось, что Ирия столько времени просидела в его присутствии, не шевелясь и ни на что не реагируя…

— Знаю: Леон в Тенмаре, — успела усмехнуться она. Прежде чем молодая подавальщица оказалась возле их стола.

Та самая, Ивонн, что и в первый визит. Как символично!

Еще не было знакомства ни с герцогом, ни с герцогиней. Как и лихорадки. И истории бессмертной любви Ирии Таррент и Анри Тенмара. Еще жили и дышали Люсьен Гамэль и Вихрь…

Себастьен аж рот разинул. Но ничего переспросить в присутствии пышнотелой служанки не смог. Быстро заказал вина «себе и другу».

И даже не заметил усмешки тертой подавальщицы. Дескать, знаем мы этих «друзей». Пусть хоть трижды мужчинами переодеваются.

Интересно, девица раскусила только Ирию? Или еще и Лауру?

— Новости летят быстрее меня, — вздохнул художник. — Клод к нему еще присмотрится. Узнает, что там этот северянин наплел и зачем явился. А то мне в поместье ходу нет. Я — не дворянин ни с одного боку…

Клод и Лаура — дети дворянки, выскочившей замуж за простолюдина. Это Ирии известно еще с Воцарения Зимы.

А Себастьен — сын священника. И действительно — студент Академии. На год оставил учебу — «по недостатку средств».

В самом деле, теплой компании не хватало только Ирии. Хоть и чистокровной дворянки, зато — дважды смертницы и государственной преступницы. Числившейся прежде в розыске, а ныне — в покойниках.

Таким никто из троицы не похвастается. Если ничего не скрывают, а скрывают они наверняка.

Даже запросто — врут почти всё. Ирия на их месте врала бы напропалую. Под пытками предают все. А значит — откровенничать нельзя ни с кем.

Так что, возможно, единственная правда — взаимные чувства Клода и Ирэн, Себастьена и Лауры…

А разве этого мало?

Пусть даже их история правдива не больше, чем байка о незаконной герцогской дочери. Кто усомнится, чья судьба хуже? Они — все вместе. А Ирия, что бы ни пыталась воображать, — одна.

— О его сестре Эйде не известно ничего?

Может, потому Леон и прибыл к дяде Иву? Очень может быть. Темный бы побрал Ревинтеров — всех! Прошлых, настоящих и будущих, чтоб их совсем не было! Больше никогда.

— Нет пока. Но, возможно, ваш кузен привез что-нибудь на хвосте.

Хорошо бы. Но Леон может привезти на хвосте лишь одно — что обычно к хвосту прилипает.

Любящий брат вполне способен приехать к дяде. Жаловаться. А вот в Лютену, — самому что-то сделать… Подлец и слабовольный слизняк! Слабовольный и самодовольный.

— Клода в поместье не было. Он узнал бы всё лучше, чем Мари. Но… — Себастьена прямо распирает от новостей.

Раз уж главную сообщили без него. Будто сладость у ребенка отняли!

Может, зря Ирия призналась?

Оказывается, лучший в подзвездном мире сын и брат действительно притащил в Тенмар полсотни нянек. То есть — эскорт. Ехал какими-то кружными дорогами. А под конец заблудился — возле самого села Большие Огнищи. В трех часах от тракта. И даже няньки в лиарских цветах не помогли.

Ладно, сам не догадался нанять проводника. Или денег пожалел. Но неужели и все пять десятков солдат набирал среди полных кретинов? Столько дураков в замке Таррент просто нет.

Если, конечно, новый лорд не успел переформировать гарнизон. В соответствии с собственным вкусом.

Или… или любимый и любящий братик ехал тайно? Такое «тайное» продвижение вызывает лишь смех. Больше внимания новый лорд Таррент привлек бы, только трубя в литавры. Но это же Леон!

Ладно, такую новость обдумаем ночью. Если брат едет тайком, значит…

И на худой конец — есть предложение герцога Тенмара. Еще бы знать, искреннее ли? Или проверка «племянницы» — Темный знает на что? Дракон всегда проверяет…

— Как, кстати, ваше последнее полотно? Со стариком, похожим на святого? — улыбнулась Ирия.

Лицо Себастьена враз оживилось. И даже будто осветилось неким внутренним светом. О нем еще так любят говорить и писать те, кто никогда его не видел.

О живописи Себастьен может говорить часами, днями и неделями. А уж о собственных замыслах…

Так что на остаток вечера ждут горячее вино и теплая беседа. И забвение назойливых тревог — хоть на несколько часов.

5

Черный замок на холме, древние башни, винтовые лестницы. Как давно Ирии Таррент здесь не было!

Точнее, она в этом мрачном логове старых драконов и забытых королей никогда и не появлялась. В отличие от Ирэн Вегрэ…

— Госпожа баронесса!

Как давно Мари ждет на холодной лестнице? Если приказал грозный герцог — то хоть весь вечер. Пока госпожа наслаждалась свежими новостями. И хорошей компанией…

Если приказал герцог…

Захолонуло сердце.

— Госпожа баронесса, ее светлость госпожа герцогиня просила зайти к ней сразу после ужина. А ужин я сейчас принесу. — Наконец-то дождавшаяся госпожу служанка унеслась прочь. С проблеском радости на вечно грустном личике.

Вечно… С Воцарения Зимы. Действительно — целую вечность.

Есть уже не хочется, а беседовать — того меньше. Но Катрин обижать незачем. Да и потом — лучше уж компания герцогини, чем герцога…

Но сначала — несколько минут побыть в комнате. Не расплескать сегодняшнее тепло. Сохранить.

Пусть греет хоть несколько вечеров. Исчезает как можно медленнее…

Стук в дверь.

Мари? Так быстро?

— Госпожа герцогиня вас ждет.

А то Ирия не помнит!

— Если можно, она просит поспешить, — виновато улыбнулась служанка.

Похоже — без всякой задней мысли.

А на сердце заскребся уже знакомый дракон. С очень когтистыми лапами. И острой чешуей.

— А что случилось? Какие-то неприятности?

И почему, во имя Творца и всех агнцев и голубей Его, «племянницу» ждет тогда для разговора Катрин, а не Ральф? Или грустно самой герцогине?

Это — эгоистично, но лучше ее печаль, чем новые неприятности! Ну пожалуйста, сегодня всё было так хорошо! Впервые за столько месяцев… лет.

— Пришло какое-то письмо. Госпожа Катрин хочет лично прочесть его вам. Оно ее расстроило.

Еще одно! Жабе понятно, что война с Аравинтом — новость уже устаревшая. Что еще? Анри?!

Только этого не хватало! Творец, ты же милосердный! Пожалуйста, ну хватит уже, а?! Катрин и так схоронила троих сыновей. И двое из них не воскресли!

— Госпожа баронесса, ваш ужин! — пискнула вслед верная служанка.

— Спасибо, Мари, я не голодна…

А вот вино хорошо бы прихватить. Но разговор — с герцогиней, а не с герцогом. Так что придется оставаться трезвой.

Ничего, не помрешь, баронесса липовая!

А замок Тенмар — всё-таки похож на родной. Перестуком каменных плит. Когда мчишься со всех ног…

Часть третья. На распутье

Только жалкие люди, неспособные добыть себе славу, ищут отраду в бесплодном отчаянии.

«Махабхарата», Книга Третья.

Глава первая

Конец Месяца Заката Зимы. Эвитан, Тенмар, поместье Кридель. — Лютена.

1

До бесконечности притворяться больным нельзя. Но Леон всё равно тянул и тянул спасительное время. Каждый вечер обещая, что послезавтра обязательно поговорит с дядей. Вот только наберется сил!

Но не завтра же — это слишком рано!

«Послезавтра» тянулось и тянулось. Пока через две с половиной недели Ив Кридель не явился сам. Для серьезного разговора.

Еще при словах: «Как ты себя чувствуешь?» — юноша заволновался.

— Не слишком хорошо… — пробормотал он.

— Леон, прости, я берёг твое здоровье. Но дольше тянуть нельзя…

Разыграть обморок? Дядя — добрый человек. Он не выдаст страже тяжело больного!

А потом? Леон не сможет вечно скрываться по стране! Да еще и в одиночку! А эскорт в бега не возьмешь. Да и доверять им нельзя!

Деньги рано или поздно кончатся, и тогда…

Сейчас же не восстание. Сейчас никого нельзя казнить за несчастный случай!

А Леону — всего семнадцать. Он — слишком молод, чтобы умереть! О Творец милосердный и всепрощающий…

— Леон, ты не говорил об этом сам. Но я получил письмо…

О нет, нет, нет!

Юноша натянул бы одеяло на голову — если б помогло!

— Ты уже знаешь, что твои мать и сестра пропали?

Мать? Сестра?

Мысли мешаются в кучу…

Так значит — его не арестуют? Не запрут навеки в Ауэнте? Не казнят на центральной площади Лютены?!

Леону чуть действительно не поплохело. От внезапной, неудержимой волны чистой, пьянящей радости.

Пропали?! Да туда Карлотте и дорога!

— Я получил письмо от настоятельницы Альваренского аббатства святой Амалии. За несколько дней до твоего приезда.

И дядя молчал! Здоровье Леона он берег, как же!

Здоровущий червь тревоги вновь заскреб по сердцу — чешуйчатыми кольцами. Мать могла рассказать этой старухе! Или Ирия!

Гадюка сама угрожала… Может, врала? Пусть хоть в этом плевке Карлотты будет бессилие, а не яд! Ведь даже у самых опасных гадин он рано или поздно кончается!

О Творец, что тебе стоит? Ну пожалуйста!..

— Твою мать и Эйду в начале прошлого месяца увезли в Лютену солдаты личного гарнизона графа Бертольда Ревинтера.

Нет! О нет!! Ну, пожалуйста — нет!!!

— Узнав об этом, я немедленно послал гонца в Лютену. — Дядя успокаивающе положил руку на плечо племяннику. Значит, еще ничего. Значит — всё не так плохо! — А сегодня получил ответ. Твои родные пропали без вести по дороге. В Южном Лиаре. Держись, мой мальчик! — Ив Кридель крепко сжал ему руку. А рука у дяди — не слабая. И не скажешь, что вовсе не солдат. — Я буду настаивать на расследовании. Прости, что не сказал раньше. Я боялся за твое здоровье и считал тебя слишком юным для таких решений. Но, возможно, ты сумел бы сделать больше меня.

Тревога чуть ослабла — принеся взамен неожиданную слабость. Сейчас Леон и в самом деле ощутил себя больным. Самое страшное не случилось. Дядя ничего не знает! Если б лорда Таррента обвиняли в убийстве — Ив Кридель не утешал бы его сейчас, не сочувствовал и не обвинял себя. Разве только в том, что приютил государственного преступника.

А дядя продолжает говорить — всё так же мягко.

Кто-то подозревает в похищении разбойников. (Кошмар, если они завелись в Лиаре! Леон ведь ехал по тем же дорогам!). А кто-то — орден леонардитов. Чуть ли не в открытую. (Им-то зачем?)

Успела ли Карлотта что-нибудь рассказать людям Ревинтера? Если еще и он узнает… Для Леона этот мерзавец — жутчайший ночной кошмар. Лишь совсем недавно чуть поутихший. За появлением других — посвежее.

Граф Ревинтер когда-то чуть не погубил всю их семью. В один день!

А леонардиты… Как Леон сразу не понял? Если Карлотта у них… в сговоре! — она сможет исполнить все угрозы! Ведь сын не помог ей бежать из монастыря. И теперь она его погубит!

В прежние времена от заточённых злодеев избавлялись с помощью яда. Достаточно было лишь заплатить тюремщику. Жизнь преступника не стоила и меара!

Во что превратился мир — если ныне с тюремщиками сговариваются заключенные? И теперь…

Леон от ужаса разрыдался.

Дядя успокаивал его битый час. Уверяя, что сделает всё от него зависящее, чтобы спасти их родных. Что они — одна семья и будут держаться вместе. Что Леон ни в коем случае не одинок. У него есть старшие родственники. И о нём позаботятся.

Дядя Ив говорил. А племянник плакал, как в детстве. Не в силах остановиться…

В какой-то миг чуть не выложил родственнику всё. Тот ведь взрослый, умный, поможет!

Едва удержался. Дядя не поймет! Никто не сможет понять такое!

Если только отец… Но его больше нет!

А дядя… Разве он когда-нибудь любил такую женщину, как Полина?

2

Четыре стены. Забранное решеткой окно.

Пяльцы с вышиванием. Стопка книг с монастырскими хрониками и житиями святых угодников разных веков.

Любимым стало «Житие святого Михаила». Основателя ордена нынешних тюремщиков. Одного из самых приличных духовно-рыцарских орденов — надо отдать должное. И магистру, и его творению.

Чтение Элгэ всегда любила даже больше фехтования и скачки наперегонки с ветром. А кроме «Жития» больше здесь ничего нет. На ее вкус.

Никогда не интересовалась историями юных дев и отроков, погибших за веру. Можно найти и более достойную причину для героической смерти. Столь же достойную и глупую, как у Элгэ, например…

Немудрено, что святой Михаил стал для нее почти родным.

Узница уже не злилась. Благородный кардинал Александр ее спас — на время.

И запер в четырех монастырских стенах. Возможно — навсегда. Что еще не самый худший вариант.

Можно попросить еще несколько орденских талмудов в тяжелых переплетах. Среди них наверняка найдется пара-тройка приличных. Только это будет означать, что пленница хочет жить. Настолько, что интересуется новыми книгами.

Незачем давать врагам повод жаждать ее гибели сильнее нынешнего.

За три недели заключения герцогиню Илладэн не навестил никто. Кроме монахинь и матери-настоятельницы.

Святые сёстры приносили еду, воду. Нитки для вышивания и книги. Просили не падать духом. Обещали за нее молиться. Спрашивали, не нужно ли еще чего. И, получив в ответ кроткое «нет», уходили.

Аббатиса дважды в неделю вела долгие душеспасительные беседы. Но все попытки (в перерывах между молитвами за заблудшую душу Элгэ) выяснить, что происходит на воле, кончались ничем.

Будто нигде в подзвездном мире не осталось никого и ничего. Только эти стены, пленница и аббатиса с монахинями.

А еще — святой Михаил. Он тоже два года провел в плену — на Востоке. Так что мог рассказать о потере свободы немало. Если бы «Житие» писал сам, а не какой-то монах — лет сто спустя.

Внешний мир забыл о герцогине Илладэн. Вычеркнул из числа живых. Как когда-то — никому еще не известного рыбака Михаила…

А вот сны здесь — непривычно ярки. Наверное, из-за столь же непривычного заключения!

…Яркий летний луг. Танцуют по глади широкой реки лучи полуденного солнца.

Отец быстрыми саженками плывет на тот берег. Такое бывает часто — десятки раз подряд, на спор.

Мама полушутливо, полувстревоженно кричит ему, чтобы немедленно — сей же миг! — возвращался. Папа в ответ смеется — весело, солнечно и заразительно. Никто больше так не умеет, даже Алексис…

Мама хмурится, грозит маленьким кулачком. Его не боится даже Диего.

Когда отец окажется на берегу — с нее вмиг слетит весь гнев. Останется лишь радость. Мама вообще никогда не умела долго сердиться. Ни на кого.

Блики солнца играют на водяном шелке. Теплый летний ветер гонит невесомую рябь, папа хохочет…

Диего что-то строит на песке. Предусмотрительно выбравшись за линию шаловливых волн.

Элгэ и Алекса, накупавшись, бродят по мелководью. Средь золотых кувшинок.

Младшая сестра во всех детских состязаниях приплывает первой. Но втайне мечтает научиться лежать на воде не шевелясь. И при этом не идти ко дну.

У Александры получается всегда. А вот у Элгэ тонут ноги. Тонут — и всё…

Сияющие лучики невесомо пляшут на воде. На золотых кувшинках, на белых водяных лилиях…

Речные цветы можно замечательно воткнуть в локоны. И пусть с них стекает вода. Всё равно и Элгэ, и Алекса — уже до корней волос мокрые.

Еще можно поймать Диего. И натыкать лилий в его длинную спутанную гриву — вот будет смешно…

Или нагнуться и собирать раковины. В море есть настоящие — с драгоценным жемчугом. Если поднести к уху — в них шумят волны.

Но зато там нет кувшинок. Они не растут в соленой воде.

Лето, солнце, река…

И еще целых полгода до лютенской зимы, из которой не вернутся родители…

Когда это приснилось впервые — Элгэ не хотелось просыпаться. Если б могла — остановила бы время.

В Вальданэ тоже росли лилии. Только не было моря. Всё сразу получить нельзя. Либо шум волн, либо цветы. Свобода — или живые родители. И выбираешь — не ты.

Сны повторяются — каждую ночь, три недели подряд. А утром просыпаешься в слезах. И радуешься, что никто тебя не видит. Горькой, как сами слёзы, радостью.

Потому что больше не будет кувшинок. Они не растут зимой. А тем более — там, где столько горько-соленых слёз.

И моря — тоже нет. В конце не остается ничего.

Есть только ты. И никто не увидит тебя плачущей. В одиночном заключении — свои плюсы.

Всё сильнее сгущается мрак. Разгоняет его лишь одно — Алекса жива. По словам благородных тюремщиков. Это — единственное, что удалось у них узнать.

Сестра жива — и тоже в одном из михаилитских монастырей. Под покровительством последнего не ставшего скотиной эвитанца — кардинала.

А вот удастся ли сестренку еще хоть раз увидеть — ведомо лишь Творцу Милосердному. Может, святой Михаил его упросит? Больше-то уж надеяться не на кого.

Сдержит ли слово кардинал — насчет яда? Хоть не ради самой Элгэ. Зачем Диего знать, что его родную сестру казнят на Ауэнтской площади? С палачей станется привести брата смотреть на смерть сестры. И Его Высокопреосвященству это известно.

3

Капель за окном радостно извещает о первых днях весны. Это в Лиаре — всё еще стылые сугробы. А в Лютене — весенние дожди и весенняя грязь под ногами. И весеннее же солнце — в чьи-то счастливо жмурящиеся глаза.

Особняк Ревинтера — не какой-нибудь северный замок. И не родной дом Алана Эдингема. Здесь все окна застеклены лучшим аравинтским стеклом. А солнце — постоянный гость. И в комнате, где лежит на излечении проваливший задание капитан, — тоже.

А еще к его услугам — прекрасная комната, личный врач господина Регента, диетическая еда, дорогие лекарства. И ежедневно справляющийся о состоянии здоровья гостя хозяин дома.

Эдингем вовсе не того ждал, когда, шатаясь от слабости, поднялся в кабинет монсеньора, по-военному отдал честь. Четко выговорил:

— Я не смог выполнить ваш приказ. Готов идти под трибунал!

И рухнул к ногам Бертольда Ревинтера. На чёрно-золотой ковер. Его потом, наверняка, пришлось выбросить — кровь протекла сквозь повязки.

Ни под какой «трибунал» Алана не отдали. Напротив — ни словом не попрекнули. Холили и лелеяли.

И волноваться уже не о чем. Когда Ревинтер хочет убить — убивает сразу. Во всяком случае — в тот самый день.

Так что всё хорошо.

И отчаянно хочется застрелиться самому! Министр финансов не стал списывать со счетов «неплохого офицера». Вдруг еще пригодится?

И от этого — только хуже.

К концу третьей недели монсеньор вновь вызвал в кабинет. Синий.

Эдингем явился в теперь висящем на нём мундире. Похудевший, с ввалившимися щеками. Но уже не готовый свалиться без чувств. И даже — чисто выбритый. И более-менее твердой походкой.

— Садитесь, Алан! — Бертольд Ревинтер указал на стул. — Вижу, я поторопился вызвать вас. Вы еще нуждаетесь в отдыхе.

— Я готов к исполнению любого приказа, монсеньор! — старательно отчеканил юноша. Почти твердо.

— Будь по-вашему, — совсем по-человечески рассмеялся министр. — Алан, вы помните, как попали ко мне на службу?

— Конечно, монсеньор, — внутренне насторожился он.

— А теперь я хочу, чтобы вы точно так же перевербовали для меня другого офицера.

— Сделаю всё возможное, монсеньор! Могу я узнать, кто этот офицер?

— Риккардо Гарсия, капитан маршала Всеслава Словеонского.

— Ничего не выйдет, монсеньор! — вырвалось у Эдингема. Прежде, чем он схватил себя за торопливый язык.

— Не выйдет? — Ревинтер приподнял левую бровь. — Почему же?

Ну раз уже нарвался! Теперь — только вперед.

— Капитан Гарсия предан Всеславу Словеонскому. Да ему преданы все, кто у него служит! Так же, как и вам, монсеньор, — поспешно добавил Алан.

И возможно — по тем же мотивам.

Эдингем и раньше-то не любил всеславовцев. А теперь — и вовсе не переваривал. За исключением того самого Гарсии.

— Я плачу своим людям больше, — возразил министр финансов. — Вы долго не выходили в город, Алан. И у вас — устаревшие сведения, — уже совсем другим тоном добавил он. — Капитан Гарсия после лиарской истории не вылезает из кабаков и таверн. Пьет пока не вчерную, но многовато для хорошего офицера.

— Пьет в компании капитана Мировского? — уточнил Эдингем.

— Один. А капитан Мировский получил повышение. Он теперь подполковник. Это — темная история, Алан. А в темной воде хорошо ловится рыба. И ее я хочу поймать. С вашей помощью, Алан.

Глава вторая

Эвитан, Тенмар — Лютена.

1

«Сказание о короле Адальстейне» третий день валяется у кровати. Третий день Ирия не читает. Сразу после тренировки уходит в свою комнату. С трудом заставляет себя появляться в столовой — к обеду и к ужину. И взяла из библиотеки эту книгу — зная, что даже не раскроет.

Юная баронесса не прячется от людей. Она каждый день выходит в общую залу. На семейные трапезы. А редко покидает комнату — потому что не на шутку увлеклась чтением. По самые уши.

Юная баронесса ведет себя, как всегда. Как все три месяца — в замке любимого дяди.

Сегодня Ирия впервые не вышла к ужину. Не помогла даже мысль, что тогда еду принесет Мари. А видеть людей не хочется. Совсем. И бывшую подружку Гамэля — особенно. Попросить, что ли, в служанки Ортанс?

Впрочем, за последними новостями предыдущие беды уже не так болят. Что значит убийство Люсьена — в сравнении с тем, что Ирия не уберегла Эйду?!

Тоскливый шум дождя за окном, вечные гобелены на стене. Алеют в камине угольки. Последними отблесками тепла — в черной золе.

Багряные листья замерзают на студеном мраке осенней земли. Полоска заката гаснет на небосводе. Перед бесконечной, непроглядной зимней ночью…

Ауэнт был концом всего, а Ирия еще надеялась что-то исправить. А их всех убили там — в солнечный день! Они умерли — и не поняли этого.

Догорает обреченная надежда. Огонь погаснет, неумолчный дождь смоет золу. А потом всё завалит зимним снегом. Ничего не останется…

Черная птица упрямо летит — сквозь угольно-непроглядную мглу. Серебристое ожерелье из льдинок на израненной шее. Кровь застывает серо-алыми кристаллами. Кровь и лед. И пепел…

Птица никогда не долетит…

Пора взглянуть правде в безжалостные глаза — Ирия проиграла вчистую.

Можно врать другим, но себе? Эйды больше нет. Ревинтер от нее, наконец, избавился. С разрешения Леона? Может, и нет. Какая теперь разница, и какой во всём этом смысл? Самая страшная месть не вернет живую сестру…

Эйда. Мягкие золотистые косы. Внимательные серые глаза. В последние два года в них застыли отчаяние и ужас. Но прежде светились тепло и доброта.

Почему всё это вспоминается лишь теперь? Что за чудовище Ирия — если столько времени сестра казалась лишь предметом необходимой заботы?! Вдобавок — опостылевшей.

Помнились кошмары Эйды и бессонные ночи. А какой любящей и доброй — самой доброй в их семье! — была сестренка прежде, напрочь стерлось из неблагодарной памяти.

Полный замок раненых птичек-зверьков. Опять где-то подобранных.

Вечные пяльцы или книга в хрупких руках. И мягкое понимание — в бездонных серых глазах. Всегда — что бы грубоватая (или просто и откровенно — грубая) младшая сестра ни пыталась коряво рассказать. Из тех сбивчивых исповедей Эйда никогда и никому не выболтала ни слова…

Разве мог кто тогда предположить, что вскоре для человека, понимавшего и сочувствовавшего всем, ни у кого не найдется ни понимания, ни сочувствия? А привычной мыслью Ирии станет: «Как же надоели слёзы старшей сестры!»

После письма герцогского шпиона «Ирэн» еще на что-то надеялась. Но три дня назад прибыл Клод.

Эйду не довезли до Лютены. Разбойники? Леонардиты? А выдумать что поинтереснее у Ревинтера фантазии не хватило?

Леон сам отдал сестру — в руки смертельного врага! И не ее первую. Только Эйда — не Ирия. На долю сестренки своего Джека не нашлось…

Впрочем, кто здесь взялся обвинять? Ирия сама — не меньшая дрянь. Ничем не лучше матери или Леона. В Лиарском замке Эйда была близко, совсем рядом. А младшая сестра упивалась жалостью к себе! О Всеславе вздыхала!

Глупая, бессердечная, эгоистичная дура, влюбленная в мираж, — вот кем была Ирия. Пока мир не перевернулся в очередной раз.

Угли в камине. Вечные догорающие угли зимнего костра. Пепелище…

Полгода назад у Ирии были отец и сестра. А теперь? Озлобленный старик, чьих мотивов и намерений не понять никогда?

И есть ли у нее хоть он?

А не надоело думать только о себе и себя же жалеть?

Стук в дверь. Громкий и настойчивый. Очень!

Уйдите уже все! Ирия — эгоистичная дрянь. Но даже эгоистичной дряни иногда нужно забиться в самый глухой угол! И никого не видеть.

— Ирэн, открой!

Легок на помине.

— Открывай!

Да уж — хозяину дома в просьбах не отказывают. Девушка, вздохнув, поплелась к двери.

Ого! Вот это да! Старик заявился в парадном мундире. С наградными лентами через плечо.

Он что — пьян? Или со здоровущего родового клена под окном свалился?

— И что же ты здесь делаешь?! — рявкнул Ральф Тенмар.

Будто это не он вломился без приглашения, а наоборот.

— Читаю… — безучастно ответила «племянница», опускаясь в кресло у камина.

Угли притягивают взгляд.

Для старика есть второе кресло. Захочет — сядет.

А ей уже всё равно. И свой графин (на туалетном столике, больше негде) у Ирии тоже есть. В кои-то веки — почти полный…

Сегодня можно посидеть и в ее комнате — для разнообразия. Мрачно помолчать вместе. Всегда хорошо получалось.

Или герцог поворчит. А помолчит — Ирия. Пожалуй, это — лучше одиночества. Вот общества Катрин сейчас точно не выдержать. Не говоря уже о слугах.

— Не ври — не умеешь!

Три дня назад — рассмеялась бы.

— Читаешь… — старик бесцеремонно выхватил книгу. Встряхнул. Прошелся по комнате — враз ставшей маленькой. — Закладка на пятнадцатой странице. Читаешь в день по пять страниц, Ирэн?

— Чего вы хотите? — устало повернулась к нему девушка.

— Что с тобой случилось?! — прорычал герцог. Три размашистых шага — и он вновь возле племянницы. Уже привычная жесткая, костистая лапа стиснула плечо. На сей раз — правое. — Я же сказал тебе — твой брат умрет, если ты этого хочешь!

— Я не знаю, хочу ли его смерти, — равнодушно проговорила Ирия. — Это мало что изменит.

— Кроме того, что слизняк, убивший собственного отца, больше не будет отравлять подзвездный мир своим смрадным дыханием! — прошипел Ральф Тенмар. — Я знаю про твою сестру.

И что? С его-то мнением: «оступившегося — затопчи»? Леон запер Эйду в монастырь. Ральф Тенмар — застрелил бы. Причем еще два года назад.

— Дерись, Темный тебя побери! — он рывком развернул Ирию к себе. Когтистая лапа оставила в покое плечо — чтобы мертвой хваткой вцепиться в подбородок. Заставляет высоко вскинуть голову. А жесткий, колючий прищур удержит взгляд любого — похлеще когтей дракона. Даже тенмарского! — Любому из моих сыновей я сказал бы — будь мужиком! А что сказать тебе? Будь бабой? — Так не рычит даже разъяренный медведь-шатун. Выгнанный охотниками из уютной берлоги. На студеный мороз! — Не смей реветь! Ты — лингардская аристократка!

— Какая?

— Или ты невнимательно читала книги из моей библиотеки?

2

Что-то забрезжило во тьме. Прогоняет даже застарелую тоску и уже привычное унылое равнодушие.

Что-то — пока таинственно-неуловимое, но будоражащее. И очень важное…

Старик сам читал эти книги. И отлично помнит сюжет. Значит — или читал недавно, или перечитывал.

Причем второе — вероятнее. Но зачем? К чему тенмарскому герцогу история древнего Лингарда? Волею победителей превращенного в Лиар.

И к чему это теперь Ирии?

— Какая разница? Моя сестра погибла. А вам прекрасно известно, что я — не невеста вашего сына. — Вот и сказала. И давно пора. — Я никогда и не утверждала, что он собирался на мне жениться.

И что теперь? Отдаст ее властям? Позволит застрелиться самой?

Жить — не хочется. Но о казни на площади на потеху Ревинтеру Ирия сгоряча не подумала!

— Ну и дурак, если не собирался! — рявкнул Ральф Тенмар. — Я обещал тебе помощь, Ирэн. И помогу. — Он уже взял себя в руки. Даже странно — с учетом его обычной несдержанности. — Ты не думала, что Ревинтер — последний, кому выгодно убивать твою сестру?

— А как же насчет скрыть преступление сына? — Ирия слишком поздно вспомнила о деяниях самого герцога. В более молодые годы.

Но в любом случае — носиться с его прошлым незачем. Она же живет со своим. Умел нагрешить — умей и смотреть в глаза собственным подлостям. Хотя вряд ли Ральф хоть в чём-то раскаивается. Такие сожалеют лишь о поражениях.

— А ты помнишь, что его сына никто не осудил и судить не собирается? — Старик нечаянного намека даже не заметил. Во всяком случае, и ухом не повел. — Зато Эйда для Ревинтера — прямая дорога к титулу лорда Лиара.

— Николс — в ловушке! — бросила девушка. При звуке имени смертельного врага вернулись и ярость, и жажда мести. Всё-таки пример действует заразительно! Особенно пример столь сильного и жестокого человека, как Ральф Тенмар. — Вряд ли сынок Ревинтера вернется в Эвитан — из плена. Если его там держат вместе с людьми Анри.

— Будь на месте Анри я… или ты — я бы не сомневался. Но Анри нахватался от Арно Ильдани многовато лишнего, — задумчиво проговорил старик.

Ирия опомнилась. Ее уже сравнивала с собой Карлотта. С гордостью.

Только сделаться Ральфом Тенмаром в женском обличье для полного счастья и не хватает! И тогда точно впору застрелиться.

— Подумай, Ирэн. Ревинтер не может в открытую держать в своем доме чужую дочь и сестру. Но вот разыграть похищение по дороге… И тогда можно спрятать девушку. Как козырную карту в рукаве. Твоя сестра — жива, Ирэн. И где она — знает именно Бертольд Ревинтер.

— И никогда не скажет.

А старик — прав! Да и кто из них — лучший интриган? И соответственно — яснее представляет действия другого паука?

— Скажет — в двух случаях. Если его сын вернется из Квирины, или…

— Или? — невольно повторила Ирия, против воли заинтересовавшись.

Живой Ревинтер-младший, вернувшийся в Эвитан (отделавшись легким испугом), — ничуть не нужнее его живого отца на посту министра финансов.

— Или если Ревинтер окажется в Ауэнте. А мы — теми, кто станет его допрашивать. — Ральф Тенмар потянулся к графину. Надо же, достал. А еще на негнущиеся кости жалуется! — За Анри! И за смерть Ревинтера!

— За Анри! За его возвращение!

За смерть — даже Роджера Ревинтера! — сегодня пить желания нет. Он сделал всё, чтобы разрушить их жизнь. Постарался на славу.

Но всё, что после, — даже исчезновение Эйды! — случилось уже без его участия. Львиную долю бед семьи Таррент они создали сами — без помощи посторонних.

Если уж сегодня смотреть правде в глаза — то до конца.

Льется в два бокала терпкое вино. Цвета рябины — в Месяце Сердца Осени. Почему-то в присутствии старого герцога всё обретает особый вкус. Более горький, острый… и живой.

Каким был Ральф Тенмар лет тридцать назад? Точно сказать сложно. Да и не с опытом Ирии. Но тогда… остановило бы его и ее присутствие Катрин?

И точно ли ему требовалось принуждать хоть одну женщину?

Нет, остановило бы. Если не Катрин — то судьба Карлотты. Сколько в рассказе матери правды — не узнать никогда. Но даже сомнение способно встать непреодолимой стеной.

— Я никогда не выйду замуж за мужчину, если он взял против воли хоть одну женщину! — заявляла тринадцатилетняя Ири.

— Тогда в наш век войн ты останешься старой девой, дорогая! — холодно рассмеялась мать. — Или забудешь свои глупые слова…

Кто из них оказался прав? Если Всеслав для Ирии был героем, но она никогда не задумывалась о его прошлом?

— Сюда едет чиновник из казначейства, — перевел разговор Ральф Тенмар. — То есть говоря проще — верный холуй Бертольда Ревинтера. — Опять Ревинтеры! — Якобы для проверки сбора налогов.

— А на самом деле?

Страха — нет. Или потом появится? А сейчас уже вино действует?

— Вряд ли он что-то заподозрил насчет тебя. А у Ива Криделя ему без моего разрешения делать нечего.

Вот и думай, какую именно недоговоренность старый волк имеет в виду. Что знает про настоящую Ирэн? Или что дядя Ив может проболтаться?

Ральфу Тенмару известно о визите Ирии в поместье Кридель? Или это — намек на шпионаж? Или, что дядя Ив мог ее раскусить?

Про шпионаж можно уже говорить в открытую. Но душа Ральфа Тенмара — даже не потемки, а непроглядная мгла.

— Мне нужна умная, красивая родственница, чтобы обвести этого чиновника вокруг изящного пальца. Так что ты поступаешь в распоряжение Катрин. Женские уловки ей знакомы лучше, чем мне… да и тебе. Моему сыну наверняка нравилась твоя искренность. — Герцог уже забыл ее признание пятиминутной давности? — Но сейчас для нее — не время.

Да уж. Когда это «время» вообще наступит? И наступит ли? Ирия скоро вообще забудет, что такое искренность.

И забудет. Если это необходимо, чтобы спасти Эйду. И уничтожить Бертольда Ревинтера. Раз уж первое — невозможно без второго.

— Что от меня требуется?

— Я уже сказал. Обвести вокруг пальца ревинтеровскую шавку. Ты сумеешь. Ты — молода. Ты — красива. Ты — умна.

— А если он бывал в Лиаре?

— Я это выясню. Тогда моя племянница заболеет и к обеду не выйдет.

— Что включает «обвести вокруг пальца»? — допила последний глоток Ирия.

Налить еще? Или подождать, чтобы не портить послевкусие?

И неужели это ее голос стал за последние месяцы столь холодным и жестким?

— Я сказал «родственница», а не «шлюха»! — Льда в голосе старого герцога всё равно — не в пример больше. — Ты должна будешь говорить с ним. Улыбаться. Обмахиваться веером. Лгать. И не более того. Заметь, я тебя даже к этому не принуждаю. Ты согласна?

— Тогда — да.

— И не говори Катрин о нашем разговоре. Пусть она и дальше считает тебя невестой Анри. Слабые нуждаются в утешении, но сильных жалость унижает. Потому я и не жалею тебя, Ирэн.

3

Шум и гам пьяных голосов, полумрак таверны. Радушный хозяин самолично ринулся к выгодному гостю. Разглядел капитанский мундир. И наверняка успел оценить навскидку стоимость оружия. Простого с виду.

Не обращая на трактирщика внимания, Алан окинул цепким взглядом полутемный зал. Всеславовец в чёрно-серебряном мундире здесь всего один. И в самом деле — Риккардо Гарсия.

Ревинтер не ошибся — он вообще не ошибается. Окажись здесь с илладэнцем бешеный Ярослав Мировский — и не только о вербовке можно забыть. Дело вообще закончится дракой. А Эдингем — еще не в том состоянии…

— Эль и жаркое из свинины! — отрывисто приказал он хозяину. Наконец соизволив его заметить.

И направился в сторону всеславовского капитана.

Что с южанином не всё ладно — ясно с порога. Конечно, три пустые бутылки еще ничего не значат, но…

Кстати, почему их не убирают? Хотя у илладэнца такой злобно-мрачный вид, что ни одна подавальщица не подойдет. По доброй воле.

— Капитан Гарсия! — окликнул сидящего к нему боком Алан. Южанин не повернул головы, но вряд ли оглох. Да и не настолько еще пьян. — Разрешите составить компанию?

— Есть свободные столы, — не слишком любезно махнул рукой Риккардо. По-прежнему не трудясь повернуться.

В другое время ответом стал бы вызов. Да и по силам они сейчас примерно равны. Гарсия раньше встал на ноги, но ранение получил примерно такое же — в том самом лиарском лесу. И в тот же день.

— Есть разговор — и он вас заинтересует. — Эдингем сел без приглашения.

Что-то почти неуловимое на миг сверкнуло в зеленых глазах Риккардо. Странный для южанина цвет.

И тут же погасло. Будто Гарсия тоже подумал: а не вызвать ли наглого ревинтеровца? И тоже решил: а какой теперь смысл? Вот раньше бы…

И как ни странно — после этой тени вспышки легче говорить.

— Я вас слушаю, капитан Эдингем. — Южанин двинул к непрошенному собеседнику новую бутылку.

Алан с облегчением сделал изрядный глоток. Выпивохой не был никогда, но совместная попойка часто облегчает беседу.

— Я пришел узнать: что столь хороший офицер делает здесь? И я пришел узнать, почему вы — всё еще капитан, в то время как посредственность носит подполковничьи нашивки? Вместо того, чтобы пойти под трибунал.

— Одно следует из другого, — Гарсия не дал задать следующий вопрос. — Посредственность получила подполковничьи нашивки. И поэтому я здесь.

— Всеслав Словеонский — идиот, если повысил в звании Мировского, а не вас, — вполне искренне заметил Алан.

А у вина — хороший букет. Насколько Эдингем вообще в этом разбирается.

Риккардо усмехнулся:

— Он, может, и идиот, но повышение предложил нам обоим. Я не взял награду за проваленное задание. А вот Мировский…

— Взял, — закончил Алан.

Гарсия горько и зло рассмеялся:

— Взял. Только он-то ничего и не проваливал.

Всё-таки — пьян. Настолько, что сейчас скажет куда больше, чем в нормальном состоянии. Его таким и вербовать?

— Всеслав Словеонский отдал нам разные приказы. Разные, понятно?! — Южанин грохнул кулаком по дубовому столу. Изрезанному целыми поколениями ножей.

Эй, осторожно! У Гарсии рука — вдвое уже Алановой. Еще кости переломает. Себе.

Нет, это Эдингем — уже пьян, кажется. Таверна еще не качается, а бутылка уже пуста…

— Вина! — рявкнул Риккардо.

Вместо подавальщицы спешит сам хозяин. С гроздью из трех-четырех слезно-прозрачных бутылок — в каждой руке. Золотящихся вином — такое Алан за свой счет никогда бы не заказал. Наверное, самое дорогое из всего, что нашлось.

— А был еще третий приказ, — усмехнулся Гарсия. Едва трактирщик с нижайшим поклоном отошел. — Убить любого из нас — или обоих. Если вздумаем повести себя не так. А самое худшее — Всеславу настолько плевать на мнение подчиненных, что он… — Злой неестественный смех. Риккардо бы сейчас выть на луну. Зимним одиноким волком, отбившимся от стаи. Или бросившим ее, не поладив с самодуром-вожаком. — Князь Всеслав Словеонский не постеснялся самолично в этом признаться. Темный и все змеи Его! Я просто отказался от подполковничьих нашивок, а надо было швырнуть их ему в лицо!

Хорошо, Эдингем не попал служить к Всеславу Словеонскому. Вот уж действительно: «Темный и все змеи Его!»

Бертольд Ревинтер наверняка держит в каждом отряде по человеку с тайным приказом. А то и не по одному. Но никогда в этом не признается!

Можно не доверять. Но не говорить же о таком в лицо, а потом надеяться на верную службу!

И всё же… Южанин оскорблен до глубины души — это видно. Но… только ли этим? Что еще сказал северный князь?

Или причина такой боли — разорванная дружба с Мировским? Только ли друзьями они были?

Хочется надеяться. Мало ли, что болтают всеславовские солдаты. Каков маршал — таковы и подчиненные!

Потому что умные люди, к коим Эдингем относит себя, при наличии выбора идут служить к умным министрам. Например, к Бертольду Ревинтеру.

Ну а Риккардо — разве дурак? Нет, он просто заблуждался. И за это надо выпить!

— Капитан Гарсия! — четко проговорил Алан Эдингем. Насколько позволило бродящее в голове вино. — Я предлагаю вам оставить службу у этого дурака Всеслава Слове… онского. Раз он не ценит хороших офицеров. Лучше переходите служить к монсеньору Бертольду Ревинтеру. Он давно и честно стоит на страже интересов грозу… государства!

Южанин, резко повернувшись, жестким колючим взглядом прожег душу Алана. Едва не протрезвив в единый миг!

— А что? — Не улыбка — оскал. Усмешка приговоренного — на краю пропасти. — Почему бы и нет?

Глава третья

Эвитан, Лютена.

1

В ночь перед очередным Советом Бертольд Ревинтер даже не ложился. Вопреки привычкам.

Короленышу Карлу Третьему нравится быть царствующим монархом. Сразу по двум причинам.

Во-первых — у короля есть корона. Она — красивая, и недомерок в ней выше ростом.

Во-вторых — король может безнаказанно наорать на кого захочет. Даже на министров. И на маршалов. И ничего ему не будет.

Правда, ором все и ограничится. Ибо король до совершеннолетия царствует, но не правит.

Так что царствуй на здоровье — у себя во дворце. А кому править — без тебя найдется.

Анатоль Первый был тираном и деспотом. Ревинтер отнюдь не желал бы жить в то время. Головы министров летели тогда с плеч ежегодно. Когда царственный самодур изволил испустить дух — вся страна вздохнула с облегчением. Ну, кроме палачей и гробовщиков.

Да и скопытился старик от болезни, не упоминаемой в приличном обществе.

Но за одно Ревинтер вспоминал «реформатора» с благодарностью: король не может управлять страной до достижения двадцати пяти лет. Очевидно, в редкие минуты просветления тиран испугался за бессмертную душу и решил искупить грехи. Подумал о потомках, что запросто столкнутся с проблемой вроде Карла Третьего.

Разумно. При наличии честных (в пределах возможного) Регентов. Особенно если на престоле — слабоумное ничтожество.

Бертольд искренне веселился, представляя бешенство Карла. Ему же о нынешнем положении каждый день хоть мелочь да напомнит.

Вот только Ревинтер — не Всеслав, чтобы не считать крысу опасным противником. Даже если сейчас она — застрявший в развитии крысеныш.

Потому что Карл станет совершеннолетним. И не так уж нескоро. Пять лет пролетят незаметно. Будет ли еще тогда шанс избавиться от коронованного уродца?

Гаденыша нужно женить — вот это несомненно. Стране необходим законный наследник — достаточно здоровый, чтобы выжить. И не слабоумный идиот. А чтобы в этом убедиться — принцу должно исполниться хотя бы года три ко дню смерти папаши.

Значит — откладывать уже некуда. Первой может родиться и девочка…

Так, это решено. Почему-то наиболее важные решения принимаются непосредственно перед лицезрением омерзительной крысиной мордочки будущего повелителя нынешних Регентов. Неплохой стимул разрабатывать планы избавления от огрызка некогда великой династии…

Что дальше? Королева проживет еще меньше короля. Прожженная, хладнокровная стерва в качестве нового Регента не нужна. Как и наивная дурочка, коей будет вертеть первый попавшийся фаворит.

Конечно, заманчиво вертеть самому… Но ни один из сыновей на эту роль не подойдет. А сам Бертольд — определенно староват. Да и в молодости не слишком годился в сердцееды — что есть, то есть.

Поневоле позавидуешь Ральфу Тенмару. С его якобы драконьей кровью в жилах.

Или не позавидуешь. Связь с королевой ничем хорошим для герцога не кончилась. Как и для королевы.

Причем — ирония судьбы. Папаша путался с Анной Ларнуа, сынок — с ее доченькой. У Тенмаров просто наследственная тяга — к дамам из одних и тех же семей. В бывших любовницах старика числится ведь и Карлотта Гарвиак…

Но раз Ревинтеры никогда не были ни красавцами, ни дамскими угодниками — любого из них обставит первый попавшийся светский хлыщ. Чья единственная заслуга — смазливая мордашка, что западет в чувствительное сердчишко коронованной девчонке. А для нее после Карла любой кавалер — рыцарь на белоснежном единороге.

Нет уж!

Значит — никаких дочерей правителей. А также — внучек и племянниц. Стране, возглавляемой малолетним монархом, не хватает только проблем с соседним королем сильной державы. Возмущенным внезапной кончиной любимой родственницы. Неважно — от родов или от почечной колики.

Да и предки любой породистой принцессы десять поколений роднились исключительно с двоюродными-троюродными. И сама она запросто окажется бесплодной.

Или подарит подлунному миру пару чахлых отпрысков. А те не доживут и до года.

И к чему тогда все хлопоты?

Значит, — эвитанская дворянка. И значит — вдова. Уже родившая хоть раз — в доказательство плодовитости.

И значит — гостья, посещающая особняк Ревинтера с черного входа, скоро вновь появится в синем кабинете.

Действительно — почему бы и нет? Мать может править за слишком юного сына. Но вот жена за мужа — никогда. Полина не станет правительницей — пока Карл не правитель. А до его «королевского совершеннолетия» не доживут оба.

Решено!

Урожденная Лигуа — умна. Но ее подведут собственные честолюбивые амбиции. Всё выше и выше! Баронесса, графиня, королева…

Ей бы найти свободного герцога и на том успокоиться. Счастливые герцогини еще попадаются — изредка. А вот о счастливых королевах Бертольд Ревинтер не слышал. Если с такой высоты падают — то лишь очень низко. Ярдов на пять-шесть — под землю.

И найдется сколько угодно желающих тебя туда отправить.

2

Смертный полумрак, подземные коридоры. Храм Великой Змеи.

Чёрно-эбеновый алтарь — багровый в свете уймы факелов. Он сейчас — совершенно чист. Но тень есть у всего. У калек болят давно потерянные руки или ноги. А древний камень отражает пролитую кровь всех своих жертв.

Аспидный алтарь давно не пил ничьей жизни. Много месяцев в Подземелья не доставляли жертв. Но в эту ночь эбеновая плаха получит сразу пятерых.

Не вырваться! Никому!

И никого не спасти. Крепкие веревки режут руки в кровь. Но не рвутся! Ни у Алессандро, ни у остальных…

Прекрасная молодая женщина — в сознании. Как и ее четверо детей. Старшему — тринадцать с половиной, младшей — три.

Все четверо — поразительно похожи на темноволосого мужчину, в молитвенной позе застывшего у алтаря.

Черный камень, тусклый блеск жертвенного ножа, холодно-сожалеющие глаза будущего убийцы…

— Прости… — почти бесстрастно прошептал он. Неотвратимо ступая к связанной жертве.

Взял ее на руки, поднес к алтарю. Уложил на черный камень. Совсем рядом с кривым орудием неотвратимой гибели.

Темные волосы рассыпались вокруг изящной шеи. Скрыли от взглядов глубокую чёрно-багровую борозду на алтаре. Сток для крови…

Показалось или нет, что под ногами дрогнул пол? Земное воплощение Великой Змеи пробуждается от многолетнего сна…

Или Змея? Кто интересовался полом громадного чудовища, пожирающего на своем пути всё?!..

— Во имя Матери-Земли, хватит! Я не могу этого больше видеть, пожалуйста!..

Время — неумолимо. И сон — лишь повторение прошлого, где близкий и родной человек на глазах превратится в безжалостного монстра. Хуже Змеи! Ибо что взять с безмозглой чешуйчатой твари-переростка?

Палач успеет убить и женщину, и троих детей. Медленно — в полном соответствии с ритуалом.

Одного за другим. Начиная с младшей.

И этого времени как раз хватит старшему, чтобы распутать, разорвать, перетереть крепкую пеньку на руках и ногах! Он успеет метнуться в ближайший сумрачный коридор. За миг до того, как туда же ринется выскользнувшая из черных глубин громадная — толщиной в человека — стремительная змея. Чёрно-багровая — всё тот же проклятый цвет!

Он успеет. Потому что умерли остальные.

Успеет спасти собственную жизнь. И больше ничью.

Он открыл глаза, зная, что сегодня больше не уснет. Несколько минут лежал, не шевелясь. Изо всех сил пытался успокоиться.

И боролся с нестерпимым желанием зажечь свечи. Они не помогут. Там было полно факелов, но чудовище не боялось света…

Шрамы на руках всегда ноют после подобных снов. Шрамы от тех веревок. Они так и не сошли…

Последний раз прошлое являлось почти полгода назад. Почему же сегодня?

А с учетом того, где он сейчас находится, — почему проснулся один?

Едва не выругавшись, Рунос поспешно вскочил с постели. Широченной — с четыре нормальных.

Совет!

3

Это вполне в духе Жанны — забыть его разбудить.

Конечно, две тайны — лучше, чем одна. Отправиться через «ход королевы Анны» заниматься запрещенным шпионажем — гораздо интереснее, если в постели остался еще и запрещенный любовник. Его потом можно разбудить нежным поцелуем. И еще нежнее прошептать, откуда только что вернулась. Будучи уверенной, что на нее ну совершенно не за что сердиться.

В прошлый раз Рунос точно так же пропустил половину заседания Регентского Совета. Тогда ему чрезвычайно остро захотелось убить Жанну. Прямо на месте. Учитывая, что она даже не поняла, что натворила.

«Там пока какую-то убийцу приговаривали — всё равно неинтересно. А когда судили Джерри — я тебя честно разбудила».

«Джерри» Ревинтер — друг ее детских лет. И принцесса искренне обиделась — когда Рунос не стал вмешиваться.

На моральные убеждения она его отказ не списала. Решила — любовник просто мстит за пропущенный процесс Ирии Таррент. Пропущенный смертный приговор — для невиновной…

Отодвинута картина, распахнут зев узкого коридора. Путь Жаннетты — ясен, как светлый день.

Потайной ход соединяет спальню умершей почти сто лет назад вдовствующей королевы Анны Аравинтской с ее же тайным будуаром. Там Ее Величество принимала фаворитов. Предусмотрены и запасные выходы — в разные коридоры дворца. На случай, если удостоенным королевского внимания красавцам придется срочно спасаться бегством. Очевидно, от ревнивых других красавцев. Супруг Анны на тот момент уже отправился к праотцам.

Жанна обнаружила новую игрушку года три назад. И с тех пор регулярно ею пользовалась. Сначала — чтобы шпионить за отцом, потом — за Регентским Советом.

Никакие принцессины любовники до сих пор этим ходом не удирали. Во-первых — расположение дворцовых покоев изменилось. Выходов осталось лишь два — в спальню Жанны и в кабинет короля.

А во-вторых — других любовников, кроме Руноса, у принцессы попросту нет. Пока.

Целитель торопливо потянулся за одеждой. Отучить рожденную в пурпуре любовницу от вранья может один пропущенный сеанс лечения Его Величества. Уж тогда-то личный королевский врач не проспит заседание Совета. А Регенты получат брызжущего слюной и топающего ногами монарха. Коего хочешь — не хочешь, а терпеть в Совете надо.

Рунос усмехнулся. Клятва Аристида. И Матери-Земле. Нельзя не помочь тому, чьи страдания взялся облегчать. С какими бы целями ни взялся.

Ну что ж. Значит, у Жанны есть тайна от Руноса? А у него сейчас будет — от нее. Очередная.

Пусть принцесса считает, что он проспал совет. Так даже лучше.

А теперь — в транс…

Глава четвертая

Эвитан, Лютена.

1

Его слабоумное Величество изволит опаздывать. Как всегда.

Не удивительно. Решающий монарший голос нужен — только если остальные разделятся поровну. Но королевский Совет нельзя провести без короля, достигшего шестнадцати лет. Вот Карл и наслаждается призраком власти.

Впрочем, если не наделать ошибок — у страны скоро будет монарх много моложе шестнадцати. Круглый сирота в короне и мантии…

Шаркают в коридоре тяжелые шаги. Ни один ковер не приглушит.

Когда-то на таком же Совете Ревинтер одержал победу над Всеславом. Дорого она потом обошлась.

Тогда не понадобился даже королевский голос. Князя поддержали лишь трое из восьми. Он сам да Эрик с кардиналом.

Впрочем, дай волю королишке — мигом поднимет обе хилые лапки. Крысеныш не скрывает ненависти к надменному маршалу — и хорошо. Хуже — если бы помнил, кому обязан троном.

Ало-золотая дверь, наконец, распахнулась, Регенты привычно склоняются перед марионеткой. Все, кроме кардинала.

Марионетка довольно ухмыляется. С пародией на достоинство плюхается на трон. Тяжелеющим седалищем.

А ведь еще два года назад был тощ и тонконог. Вечно пьяный Гуго упрочивает влияние как может. Хорошо еще, сам — глуп как пробка.

Чем руководствовался покойный Фредерик, утверждая нынешний состав Регентов? Изрядной дозой восточного порошка?

Один церковник. Два маршала (в том числе — королевский бастард). Четверо министров-интриганов — из двух враждующих коалиций, тянущих одеяло каждый на себя.

А на закуску — совершенно бесполезный сорока-с-лишним-летний принц. Будь он дамой — назвали бы «стареющей, спивающейся шлюхой».

Ах да — еще у нас есть король. Ограниченнее любого солдафона и глупее принца Гуго.

Впрочем, Фредерик Второй передумал — за месяц до смерти. Чем ее и ускорил.

Вместо Совета покойный король собирался назначить лишь одного Регента. Младшего из братьев, Арно Ильдани.

Наверное, ненадолго протрезвел. Себе на беду.

Тогда зима так же бушевала метелями. Ветер глухо, но яростно выл за наглухо забранным ставнями окном…

А если и не выл — какая разница? Это был единственный раз, когда Ревинтер и Герингэ стали союзниками Мальзери и Ганна.

Сидели за столом — в кабинете Ревинтера. Красном, а не синем!

И разговаривали.

Эрик пил — бутылку за бутылкой. И не пьянел.

А в углу сидел Гуго. Этот явился уже нетрезвым. И периодически пьяно орал, что никогда не пустит Арно в Регенты. Потому как первое, что сделает младший брат, — это прикончит сначала юного короля, а потом — Гуго. И будет править сам…

Мальзери и Ганн тогда показались дураками чистой воды, — раз посвятили в заговор пьяную свинью. Никогда не умевшую держать язык за зубами.

Показались. Но не были.

Если бы кретин Гуго ничего не знал — Бертольд еще мог отступить. Что его ждало при Регентстве Ильдани? В самом худшем случае?

Отставка. Зато ни в измене, ни в казнокрадстве замешан не был. Зато власть в стране держалась бы не на одних армиях Всеслава, Эрика и Лойварэ. А в ближайшем будущем трону не грозил идиот с замашками садиста. И Роджер был бы дома!

Если бы пьяная свинья орала в тот вечер не в кабинете Ревинтера! А он сам так не держался за власть…

Пьяная свинья. Из-за которой они сегодня собрались.

Поздно. И для сожалений, и для слабости. Смотри на дело рук своих. И пытайся исправить — хоть что-то. Пока не рухнул в пропасть. Вместе со страной. А то и впереди — если на тебя король Карл прогневается раньше.

А чтобы развязать руки — нужно лишить влияния Мальзери и Ганна. Любым способом. И любой ценой.

А от невесть как оклемавшейся жирной свиньи избавимся позже. Когда сделаем на одного короля меньше.

Ибо свинья в свете последних событий — злейший враг Мальзери. Вон как злобно зыркает — в его сторону!

— Итак! — важно изрекла мартышка на троне. — Какое дело мы выслушаем первым?

Маленькие обезьяньи глазки — в темных ободках от нехватки сна. Неужели прекрасная Полина распахнула двери спальни — еще до свадьбы? Если так, значит, графиня все-таки дура — при всей ее хитрости.

Или во дворце сейчас ревмя ревет очередная смазливая служанка?

— Ваше Величество! — Ганн вновь почтительно склонился перед говорящей куклой. — Первое дело касается герцогинь Илладэн, воспитанниц изгнанной герцогини Кармэн Зордес-Вальданэ. Ныне девушки — в Эвитане и…

— Я хочу… Нам угодно их видеть! — капризно оттопырил толстую губу короленыш.

Да мало ли что тебе угодно! Хотя Бертольд сейчас прекрасно понимает опешившего Ганна.

Взбалмошный короленок будет править — рано или поздно. И не очень-то этично напоминать ему, что обычно без крысиного мнения с легкостью обходятся.

— Девушки сейчас — в михаилитских монастырях. Под покровительством Его Высокопреосвященства кардинала Александра, — выкрутился союзник. Ловко переводя огонь на ненавистного всем церковника.

Что ж — молодец. Отказать неправящему королю кардинал вправе. А Его неугомонному Высокопреосвященству — за семьдесят. И за следующие пять лет он скорее умрет, чем нет.

Хотя надо отдать ему должное. Сидящий у всего Совета в печенках церковник и в молодости не слишком кого боялся.

Король повернулся к кардиналу. Тряся жирными боками. И таким же вторым подбородком.

Ревинтер счел за благо вмешаться. Сейчас крысиное Величество насмерть обозлится и…

Отравители найдутся и в окружении неправящего короля. Не один же принц Гуго возле него вертится. Есть еще и смазливые, не до конца тупоголовые фавориты. С вовсе не тупоголовыми слугами.

А уж тем более — долго ли довести старика до сердечного приступа? А Александр — нужен. Кто будет Всеслава урезонивать — когда ему очередная шлея под хвост попадет? Нет уж!

— Ваше Величество, герцогини Илладэн не могут быть сейчас доставлены во дворец, — как можно мягче заявил министр финансов. — Старшая, Александра, повредилась рассудком. А младшая, Элгэ, под следствием. Она может быть опасна.

Ревинтер и не подумал опускать глаза. Под злобненьким прищуром недокороля. И под всё еще стальным взглядом кардинала.

Да-да, помню, что убил твоего благородного Арно. А сейчас — спасаю тебя. Так уж вышло.

— Элгэ? — поморщился король. — Что за странное имя?

— Она же илладийка, — примирительно влез Ганн.

Осмелел!

Не всем илладийкам дают имена языческих богинь Мудрости и Памяти. Но королишка — слишком глуп, чтобы знать литературу всех провинций.

— И что нужно делать? — и без того не слишком приятная рожа капризно скривилась.

Заскучал. Дело оказалось вовсе не интересным.

Еще бы! Надеялся-то поближе познакомиться с двумя знатными красотками. Из Илладэна, известного пылким нравом. Да еще и из «цветника» Кармэн!

А, оказывается, одна — сумасшедшая, а вторая — преступница. И сиди теперь со скучными пыльными министрами. Решай судьбу уже надоевших девиц…

Как же крысеныш жалеет сейчас о своем ценном времени. Его ведь можно с пользой потратить на вино и смазливых служанок!

— Пусть сидят в монастыре и дальше! — великодушно разрешил Его Величество. Будто его мнения кто-то спрашивал. — Или им нужно назначить опекуна?

Ага! Сумасшедшей и несостоявшейся убийце.

Да что сегодня такое с королишкой? Обычно на заседаниях с трудом зевоту подавляет. Или не подавляет. Что естественно — не стыдно.

А тут — снова оживился…

— Нет — вид казни, Ваше Величество! — лопнуло терпение у Ги Герингэ. — По крайней мере — для Элгэ Илладэн. А ее сестру Александру выдать замуж…

А вот это ты — зря, вечный союзничек! В гробу Ревинтер видел принца Гуго, получившего Илладэн. Хуже только Эрик Ормхеймский, хапнувший Тенмар.

— Возможно, удастся обойтись без казни, Ваше Величество, — это Ганн.

Что хуже для Мальзери? С одной стороны, недоубийца Элгэ — его племянница. С другой — лишняя претендентка на Илладэн.

Но Мальзери пока молчит. А Ганн мог так же промахнуться с намерениями союзника, как только что Герингэ…

— Не говоря уже о том, что Александра Илладэн — замужем. И ее супруг — жив! — возвысил голос кардинал.

Всё-таки что-то в слишком честном церковнике есть. Собиравшийся сцепиться с Ганном Герингэ резко осекся. Захлопнул уже открытый рот.

Вообще — все разом притихли. Кроме короля. Этому море по жиреющее колено.

— Достаточно! — визгливо пролаял Карл. И ухмыльнулся дядюшке.

А Ревинтер-то гадал, чего злобная свинья до сих пор молчит? Потому что с короленышем уже договорилась. Еще с вечера — за третьей бутылью неразбавленного. Или за четвертой.

2

— Пусть дело изложит министр юстиции граф Ги Герингэ.

Невиданный прогресс. Крысенок за два года наконец выучил, какой министр к какому ведомству относится.

— Такова моя королевская воля! — еще раз осклабился Его крысиное Величество.

И самодовольно откинулся на золоченую спинку трона. Если короленыш доживет до лет «дядюшки Гуго» — сиденье такую тушу не выдержит, но Карл не доживет.

— Ваше Величество! — кажется, сами тонкие губы Герингэ недовольны поведением Ганна и кардинала. — Дело Элгэ Илладэн просто, как… как любое дело подобного рода. Известно, что покойный герцог Алехандро Илладэн был другом вашего также покойного дяди, принца Арно Ильдани…

Да, лучше уточнить. А то записать Алехандро Илладэна в друзья в Гуго…

Узкие, не хуже, чем у Ги, крысиные губы Карла скривились. Больше, чем кардинала, он не любил только дядю Арно.

Ревинтер — тоже. К несчастью для себя и Эвитана!

— И после смерти герцога Илладэна его дочери оказались под опекой принца Арно. Он определил их на воспитание к своей племяннице Кармэн Зордес-Вальданэ…

— Вместо того, чтобы передать вместе с братом под опеку ближайшего родственника — графа Валериана Мальзери, — снова влез Ганн.

Какую игру они с Мальзери ведут? Если вечный соперник хочет погубить племянницу — она будет жить. Бертольд Ревинтер об этом позаботится.

— Юного герцога Илладэнского действительно принял на воспитание его дядя, граф Мальзери! — Герингэ уничтожающе вызверился на Ганна.

— Александра Илладэн… — Его Ничтожество картинно задумался. Будто ему есть чем думать.

Еще более картинным жестом приказал Ги помолчать. И вдруг небрежно махнул рукой:

— Я помню Александру Илладэн. На балу, два-три года назад… О Творец! — Карл пренебрежительно усмехнулся.

Будто сам унаследовал фамильную красоту Тенмаров. Или князей Словеонских.

— Да, с внешностью невесты принца Гуго природа и впрямь сделала не всё от нее зависящее… — начал Герингэ.

Но короленок опять оборвал его:

— Давайте сюда ваш лист! — Потянулся за пером.

Какой лист? Они не только не голосовали — Бертольд вообще еще не решил, чью сторону занять. Куда эта крыса лезет вперед старших? И что хочет написать? «Повелеваю Александре Илладэн к завтрашнему рассвету стать красоткой хлеще Кармэн Вальданэ»?

— Но, Ваше Величество, каково Ваше решение? — переспросил Герингэ.

Ревинтер с трудом подавил желание если не расхохотаться, то усмехнуться. По отношению к идиоту нужно соблюдать регламент. И все соблюдают!

— Некрасивая женщина — ошибка природы! — хихикнул королишка. Радостным смехом ребенка, рвущего пойманным мухам лапки. — Вид казни вы уже выбрали?

— Ваше Величество, мы судим не ту сестру! — вновь сунулся Ганн. Да что ему Александра — незаконная дочь, что ли? По внешности — почему бы и нет? Или тайная любовница? — Не Александру!

— Александра, Элгэ — какая разница? — отмахнулся их будущий господин и повелитель. — Которая преступница — ту и казним.

Выродка давно следовало выпороть как следует. Еще когда впервые поймали с задушенным котенком.

Тогда еще могло помочь! И то, наверное, вряд ли…

— Осмелюсь напомнить, мой венценосный брат, — надавил на последнее слово Эрик, — состав преступления вы еще не выслушали.

— Мы так мало от них хотим! — король капризно сморщил прыщавый нос. В гримасе всех испорченных мальчишек. Вдобавок, в детстве не любимых мамами. Но у других охламонов с такими наклонностями нет на тупых башках корон. А в хилых ручонках — права казнить и миловать. — Всего лишь, чтобы они были смазливы и послушны! Что, этого много?

Ага! Особенно если учесть, что Элгэ — признанная красавица.

И куда тебе «смазливых», рожа твоя крысиная? В зеркало давно в последний раз смотрел? Или ты в него поверх стекла засунул портрет более приличного предка и любуешься им вместо себя?

— В любом случае, она заслужила смерть за попытку убийства! — на правах министра юстиции припечатал Герингэ. Подсовывая королю лист.

Но коронованный крысеныш вдруг ухмыльнулся:

— А ну-ка поподробнее!

А то ему еще «поподробнее» любимый дядюшка не рассказал? Или как раз это и пропустил? И короленыш понял?

Тогда он — не так глуп, как кажется. И избавляться от крыски в мантии придется побыстрее. На троне неплохо посидит и годовалый принц.

Судьба Элгэ Илладэн для Карла уже решена. Но Его Надоедливость вдруг возжелал дополнительных деталей.

И ведь куда денешься? Придется рассказать. Кто же вздумает без особой причины заявить королю: «Не ваше дело»?

— После измены принца Арно Ильдани и герцога Алексиса Зордеса-Вальданэ…

Как удобно. Если изменник сам — обвини в этом противную сторону. Удобно и хорошо.

— …а также их казни…

Чего?

— …Кармэн Вальданэ бежала в Аравинт. Незаконно забрав с собой обеих герцогинь Илладэн…

Ага! На веревке уволокла.

— …Александра Илладэн была помолвлена с принцем Гуго Амерзэном, но…

Ого! Что ни день, то новости. Как это Ревинтер сам не заявил, что Роджер давно помолвлен с Эйдой Таррент? С момента ее рождения. А то и с рождения Роджера. Какая первая дочка у Таррентов родится — на той было решено и женить.

Стареешь, Бертольд. Но какого змея Герингэ вздумал играть за принца Гуго?

— Герцогиня Зордес-Вальданэ посмела разорвать законную помолвку. И выдала девушку замуж за своего бывшего любовника. С целью захвата земель герцогства Илладэн…

Ага! И управлять ими прямо из Аравинта.

— …их Александра унаследует, если ее брат умрет, не оставив потомства…

— Вы забываетесь, герцог!

Надо же — Мальзери. Вспомнил, что не статуя, и решил подать голос.

Ну еще бы? Прямой намек. То ли, что юный Диего — вовсе не в безопасности в доме родного дяди, как раз наследующего после него и сестер! То ли — что любимого племянника любящего дяди может убрать с пути и кто другой. Чтобы эти сёстры могли наследовать.

И так, и этак — плохо. Понимай, как знаешь.

Мальзери смерил студеным взглядом не только Ги, но и Бертольда. Министр финансов позволил себе усмехнуться. Да вы что? Герингэ — не в сговоре с постоянным союзником. Он ведет собственную игру.

А самое забавное — это правда.

И Ревинтер всё еще не решил, как голосовать. Потому что не понял, чего хочет жадный дядя трех столь знатных и богатых племянников. Он ведь тоже мог не сговариваться с Ганном. Учитывая, что последний принца Гуго по личным причинам ненавидит. Бертольду это доподлинно известно…

— Нет, излагаю факты, уважаемый граф, — тонко усмехнулся Ги. — К счастью, Аравинт был отлучен от церкви. И подобный, с позволения сказать, брак объявлен недействительным. А Александра Илладэн — девицей.

Королишка, не сдерживаясь, захихикал. Ревинтер краем глаза отметил, как скривился Гуго, усмехнулся Эрик.

Бертольд и себе позволил усмешку. Легкую.

А бесстрастные лица Всеслава и кардинала нервируют всё сильнее.

Маршал-словеонец и раньше был немногословен. И скорее всего — половину сказанного вообще пропустил мимо ушей. Наверняка еще у себя в особняке решил, как голосовать. А на мнение остальных плевал — как всегда.

Ревинтер тоже наплевал бы — стань он вдруг правителем громадной провинции. С правом отделиться от Эвитана. В любой удобный день.

Словеон никто никогда не завоевывал. Предок крысеныша Карла просто женился на последней наследнице трона. А потом подарил Словеон их второму сыну…

Клубится змеюшник Совета. Каждый строит собственные козни. А вот что сейчас устроит Его Высокопреосвященство…

— Девица Александра Илладэн и дальше продолжала бы жить во грехе с любовником… — Ги заливается соловьем. Очень суровым. — …Но, к счастью, его отец, граф Адор, человек религиозный…

И дорого купленный Амерзэном.

Не забыть бы при случае шею свернуть. Даже звери защищают детенышей. Продающих сыновей отцов Бертольд презирал не меньше, чем братьев-предателей. Вроде Гуго Амерзэна, например.

— …вызвал сына в Эвитан. И появилась возможность вернуть герцогиню Илладэн ее истинному жениху…

«Истинный» принц Гуго оживился, мерзко облизываясь. Очевидно — воочию представил илладийские земли.

Король тоже оживился. Очевидно — вспомнил, зачем он здесь. И о чём они с любимым дядюшкой сговорились — еще с вечера. За целой армией бутылок.

— …который, конечно же, великодушно простил ей измену. Тем более, в этой грязной истории больше всех виновна герцогиня Вальданэ, отлученная от церкви преступница… — хладнокровно объявил Ги. В присутствии двух единокровных братьев Прекрасной Кармэн.

Те, разумеется, и бровью не повели.

3

— …и сверх того, не выждав положенного срока вдовства, вступила в преступную связь с мятежником Анри Тенмаром, чьи преступления против короля, государства и…

— Государство — это я! — пискнул возмущенный король.

Герингэ поспешно умолк.

Кто вступил в преступную связь с сыном Тенмарского Дракона, Ревинтер прослушал. Александра, Кармэн или обе? Или кто-то третий?

— Продолжай! — махнул лапкой короленыш. У него же отняли спектакль — с кучей интересных подробностей.

— …чьи омерзительные деяния давно превысили меру…

И чьи же? Ревинтер уже запутался.

— …сочетавшись в домовой церкви законным браком с Александрой Илладэн…

Судя по лицу кардинала — священнику, посмевшему послушаться жирной свиньи, лучше скончаться самому. Кто именно сочетался с Александрой — догадаться уже можно. Анри Тенмар — не женат.

— …герцог Гуго Амерзэн стал опекуном ее сестры Элгэ…

Вперед ее дяди! Но Мальзери — крепок. Не вмешался. Марионетка приказала молчать — и все дружно молчат. Наслаждаются представлением, не перебивая.

— Увы! Не делай добра — не получишь зла! — патетически взвыл Герингэ, в котором умер бездарный актер. И слава Творцу! Это спасет чью-нибудь труппу от разорения. — Четыре недели назад Элгэ Илладэн покусилась на жизнь своего благодетеля!

Что же пообещали союзничку за эту комедию? И главное — у кого нашлись такие возможности?

У Гуго — запросто. Но неужели еще и он — умнее, чем кажется? Быть такого не может! Раньше Эрик Ормхеймский уйдет в монастырь. А Карл затмит славой Сезара Первого — Основателя.

Впрочем, на что бы ни рассчитывал Ги — Бертольд заплатил бы ему куда меньше. За переигрывание.

Хотя для Его ослиного Величества — годится. И чтобы поддеть Мальзери и Ганна.

— Темной ночью Элгэ Илладэн… — трагически понизил голос юрист-комедиант.

И тут один из молчащих всё же нарушил приказ куклы на троне. Несчастная жертва природной кровожадности илладиек. Принц Гуго Амерзэн собственной персоной.

— Я разговаривал со своей женой, а эта!.. — брызгая слюной, взревел жирный потаскун.

— Разговаривал — на словах? — съязвил Эрик.

Молодец, Ги! Может, тебя на самом деле Мальзери с Ганном купили? Или кардинал? Такими речами ты сейчас сторонников в соседний лагерь навербуешь!

— Каких словах?! — раненым кабаном рычит Гуго. — Слов эта — простите, Ваше Величество! — гулящая девка не понимает!..

— Герцога Амерзэна можно понять, — извиняюще объяснил Герингэ. — Кому понравится брать в жёны падшую женщину? С нагулянным бастардом.

Фразой раньше Ревинтер поймал откровенно скучающий взгляд Всеслава. Сейчас же скука исчезла — вмиг. Стерлась из свинцово-стальных глаз.

Сейчас королевский голос «им» и вовсе не понадобится. Или «нам». Министр финансов еще не решил.

— Полегче о бастардах! — ледяным тоном оборвал законника Эрик. Носящий всем известное прозвище — Ормхеймский Бастард.

— …я и решил, что отпрыски должны быть только мои! А чужих мне не надо! И тут эта тварь вламывается! И с ножом — на меня!..

4

— Мы все прекрасно понимаем: старший сын герцога Амерзэна наследует титул. Из чего следует: этот ребенок не должен рождаться. Кроме того, муж имеет полное право проучить жену за неповиновение. А уж если она еще и виновна в супружеской измене!.. — Ги вновь возвысил голос. — Но за преступления Александры Илладэн ее заслуженно покарает супруг — едва она будет ему возвращена. Сейчас мы говорим о ее сестре — куда более преступной. Элгэ Илладэн виновна в нападении на опекуна. За это уже положен пожизненный монастырь. Но она еще и покушалась на жизнь члена королевской семьи Эвитана. За такое по закону полагается смертная казнь. Кроме того, герцогиня Илладэн оказала вооруженное сопротивление аресту. А то, что девица прибыла из отлученного от церкви государства, доказывает: она — еретичка. С учетом вышеуказанных обстоятельств выношу на общее рассмотрение многоступенчатую казнь.

— Элгэ Илладэн — дворянка, — подал голос Эрик. — Дворянин не может унизить себя криком боли на площади. К многоступенчатой казни не приговаривали уже полтора века. Даже мятежников, ошивающихся в Квирине, осудили только к плахе. Четвертование и прочее — для черни.

— Все знают, что женщины — слабые создания, — возразил министр юстиции. — И заслуживают нашего снисхождения. Поэтому им разрешено кричать — сколько пожелают. Их это не унизит. Так что препятствий к многоступенчатой казни для герцогини Элгэ Илладэн нет. Кроме того, это станет наглядным примером. Всего четыре месяца назад мы уже рассматривали вопиющее дело — об отцеубийстве! И что же? Вместо положенной за подобный чудовищный грех многоступенчатой казни — простая плаха! И вдобавок — преступница вообще избегла казни на площади!

А если бы Ирию Таррент ждал другой вид экзекуции — девчонка бы ее не избегла?

— Если мы оставим и этот случай без воздаяния — завтра все начнут убивать отцов, братьев, опекунов! Так что — стандартная многоступенчатая казнь. И никакого снисхождения! Во всяком случае — четвертование обязательно.

Король мечтательно улыбался чему-то своему, но вдруг помрачнел:

— А разве еретиков не сжигают?

Сжигали. Лет семьдесят назад в последний раз, истинно верующий ты наш!

— Давайте лист, я — за казнь, — повернулся к Герингэ Карл.

— Вы голосуете последним, Ваше Величество, — соизволил подать ледяную реплику Всеслав. — Если ваш голос вообще понадобится.

При всей ненависти к словеонцу, Ревинтер восхитился. Хотя — что князю терять в ближайшие пять лет? Из Регентов изгонят? Уже изгоняли. Квирина напала — и пришлось вернуть.

А вот короленыш опешил. Аж глазками заморгал — заплывающими жирком. Глазками беззубого щенка болонки, безумно желающего загрызть матерого волкодава.

— Герингэ, давайте жребий, — полуобернул словеонский князь красивую белокурую голову. — И покончим, наконец, с делом о девчонке, вздувшей как следует одного… принца. Как-то раз решившего избить и изнасиловать чужую беременную жену.

На золоченом глянце стола выросла золотая ваза. С восемью совершенно одинаковыми костями. Разнятся только цифры.

Странно — простая черная краска определяет очередность решения человеческих судеб. Прежде Ревинтер о таком не задумывался…

Мальзери вытащил сразу.

— Один, — бесстрастно проронил он. Равнодушно кладя жребий на стол.

Не подчеркнуто, а будто ему действительно всё равно.

При всей ненависти к сопернику, Ревинтер не смог не восхититься. Будто это не Мальзери предстоит первым открыть карты врагам.

Ганн мешал кости долго.

— Три, — наконец, выговорил он.

Явно хотел другой номер.

Бертольд оказался пятым. Не так уж и плохо. А точнее — очень хорошо. После Мальзери и Ганна.

— Невиновна, — всё с тем же холодным равнодушием изрек Мальзери.

Министр финансов усмехнулся. Увы, Элгэ Илладэн. Значит, Ревинтер проголосует за твою смерть.

— Виновна! — прорычал Гуго. Такой союзник распугает всех сторонников. — Виновна, чтоб ей!..

— Невиновна. — У Ганна наконец перестали трястись руки.

Да что с ним?

— Виновна, — возразил Герингэ.

— Виновна, — бросил Бертольд, не удержавшись от усмешки в сторону старого врага.

Трое из пяти! Еще один сторонник казни — и враг проиграл. Потому что понадобится королевский голос. А король — на «нашей» стороне. Он любит кровавые зрелища.

— Невиновна, — Всеслав хмур и зол.

Явно желает кого-нибудь убить. Если надумает Карла или Гуго — разом избавит Ревинтера от кучи проблем. А заодно — от одного наглого словеонского князя.

Интересно, вспоминает ли железный Всеслав приговор Ирии Таррент? И что вспоминает Мальзери, вдруг кинувшийся спасать столько лет не виденную племянницу?

Может, всплыл в памяти бывший друг Алексис Зордес? С кем они когда-то вместе удирали из Мидантии. И кого Мальзери так выгодно продал — два года назад. Выгодно и вовремя.

Неужели у милейшего Валериана есть совесть? Интересно. И может пригодиться.

— Невиновна, — вернул равновесие кардинал. И едва заметно переглянулся с Всеславом. Ревинтер это точно заметил — ошибиться не мог!

Четыре на три. Но это — еще не победа. Голос Эрика еще может погубить девчонку. В мгновение ока. Должен — раз Мальзери хочет, чтобы она жила!

— Невиновна! — ухмыльнулся Ормхеймский Бастард. Откровенно-издевательски пялясь на Гуго и королишку сразу.

А у Бертольда чуть вновь не поднялось настроение — при виде едва не взвывшего от досады коронованного крысеныша. Ведь вот же уже — в руках была игрушка. И отняли!

— Итак, — величественно поднимается Герингэ. Актер он плохой, но сейчас разочарования не выдает. — Решением Регентского Совета Эвитана девица Элгэ Илладэн признаётся невиновной в приписываемых ей злодеяниях. И передается под опеку ее дяде, графу Валериану Мальзери. Что касается ее сестры, супруги принца Гуго Амерзэна…

— Что касается ее сестры, герцогини Александры Илладэн, — кардинал вскочил с места с почти юношеской стремительностью. И говорит сейчас не допускающим возражений тоном истинного Князя Церкви, — то девушка остается под защитой Ордена Святого Михаила. Пока ее будущее не решит Святой Патриарший Престол. Или навсегда — если герцогиня пожелает отречься от всего мирского. Такова воля Эвитанской Церкви.

Будь Бертольд на месте несчастной Александры — точно отрекся бы. Навеки отрешившись от воли земных владык. У михаилиток — не такой уж строгий устав. Да и потом — всё лучше, чем рассвирепевшая свинья в качестве супруга!

— И без сомнения, — добил Его Высокопреосвященство, — у герцога Амерзэна, конечно, найдутся объяснения, по какому праву он вступил в брак с женщиной против воли не только ее, но и ее опекунов. Раз уж герцогиня отныне вновь является девицей.

Лицо Мальзери — в кои-то веки человеческое. И «волю опекунов» выражает весьма красноречиво. Получит принц Гуго Александру Илладэн — когда хромая улитка молодого оленя обгонит.

Глава пятая

Эвитан, Лютена.

1

Только сам кардинал знает, чего ему стоили последние недели. Но теперь можно слегка перевести дух. Самое неотложное — сделано. Никто не посмеет оспорить право церкви взять под защиту потерявшую рассудок Александру Илладэн.

Его Высокопреосвященство предпочел бы и Элгэ оставить пока в монастыре. Но здесь у кардинала уже нет никаких прав. Выпущенная из-под следствия девушка немедленно попадает под опеку родственников.

А Ганн в какой-то миг испугался. При всей ненависти к Гуго Амерзэну — канцлер его боится. И знает, что тот непременно отомстит.

Что ж, Его Высокопреосвященство сдержит слово. Ганн получит церковное разрешение на брак с племянницей. А уж как будет уговаривать прекрасную Изабель — его забота.

Мальзери ничем не выдал торжества. А ведь понимает — не может не понимать, что едва не проиграл. Всё-таки в мидантийце оказалось немало человеческого. Элгэ он защищал по собственному почину. В отличие от Гийома Джеймса Ганна.

Только бы ненадежное здоровье не подвело! Самое срочное — позади. Но главное еще не сделано.

Аравинт! Где Кармэн и ее дети. Родные и приемные. И Грегори.

Александр не сумел спасти Арно. Творец не допустит не уберечь и его единственного сына!

— Следующее дело, — объявил Герингэ.

Ему за столь топорное ведение процесса пришлось отсыпать немало золота — из кардинальских закромов. Объявить Элгэ невиновной враг Мальзери не согласился ни за какую сумму. Но законник — на то и законник, чтобы и деньги (а то и деньжищи) получить, и союзников не потерять.

Наверняка получил золота еще и от Амерзэна. И с присущей ему ловкостью выкрутился. Сослужил службу обоим нанимателям. Проголосовал, как приказал принц, а на деле убедил всех, кого можно, в полном абсурде обвинения.

Чего стоила одна душещипательная речь! Хорошо, что из присутствующих лишь кардинал слышал вздымающий волосы дыбом бред — из грязных уст жирного гуговского лейтенанта. И хорошо, что у кардинала пока еще не стариковская память.

— Речь пойдет о признании барона Кристиана Триэнна незаконнорожденным и лишении его титула и владений.

А это еще откуда всплыло? Ах да, конечно! Горластая родня Триэннов — по мужской линии. Как же не вовремя!

Герингэ монотонно зачитал показания свидетелей. Тех самых — претендующих на титул. Промотавшихся и нищих как церковные крысы.

Основные доказательства — банджаронское происхождение супруги барона и незаконность брака. Произведенного под принуждением. При последних словах кардинал заметил, с какой усмешкой покосился на мерзавца Гуго Всеслав Словеонский.

Также упоминалось отсутствие верности и «понятия супружеской чести» у банджарон. И внешность юных Триэннов — Кристиана и Эстелы. Ничуть не похожих на «предполагаемого» знатного отца, «зато абсолютно копирующих любого банджарон из табора, где прежде жила их мать».

В качестве противника Герингэ неожиданно выступил Всеслав. Весьма язвительно поинтересовавшись, как дети могут копировать сразу целый табор. И не означает ли это, что для свидетелей все банджарон — на одно лицо? А юные дворяне (князь подчеркнул это) попросту пошли в мать? Что вполне допустимо — учитывая, что сам министр юстиции тоже лишь весьма отдаленно и спорно похож на покойного графа, своего отца. Но его почему-то никто не объявляет бастардом.

Сдержанные и не очень усмешки — у всех. Включая начинающего скучать и клевать красным носом Его Величество.

Герингэ побагровел. И с полминуты, наверное, размышлял: не вызвать ли обидчика на дуэль. Но, очевидно, решил, что оскорбление не стоит самоубийства. А потому предпочел проглотить обиду и поспешно объявил о начале голосования.

Золотая ваза вновь пошла по рукам. Холеным и не слишком.

Гуго никто никогда не учил стричь и чистить ногти? А руки мыть?

— Бастард, — объявил Мальзери.

Что ему сделал юный Кристиан? Хотя, если учесть родовую спесь бывшего мидантийского патрикия, банджаронское происхождение — уже непрощаемая вина.

— Законный наследник, — тут же объявил Бертольд Ревинтер.

Этому плевать и на Триэннов, и на ненавидящую их родню. Но если Мальзери скажет: «Небо синее», Ревинтер немедленно возразит: «Зеленое».

— Бастард, — поддержал союзника Ганн. На сей раз ему не грозит тяжба ни с какими озверевшими принцами.

— Законный наследник, — Александр искренне надеялся, что слово пастыря церкви хоть что-то значит для еще не голосовавших.

Слабая надежда. Учитывая, что двое из четверых — взбалмошные принцы королевского дома.

— Законный наследник.

Спасибо, Всеслав.

Ревинтер удивленно приподнимает бровь. И зря.

Словеонскому князю глубоко плевать на мнение остальных. И плевать, кто с ним на одной стороне, — если сам он считает себя правым. Иногда это плохо, к сожалению. Но не в данном случае.

— Бастард, — прищурился Эрик.

Всё-таки отомстил! Брату за сестру. А заодно и красивой сестре.

— Бастард, — с готовностью согласился Гуго. По-детски радуясь: можно сделать кому-нибудь безнаказанную гадость! А уж изгнанному в Квирину мятежнику…

— Законный наследник, — возразил Герингэ.

Будто и не он только что обвинял Кристиана и Эстелу в сходстве со всем банджаронским табором.

Александр чуть прикрыл разом заболевшие глаза. Бессонные ночи и многолетняя усталость навалились неподъемной горой… вот-вот раздавят. Провал. Четыре на четыре при таком короле — это поражение. Разве что Творец справедливый и Милосердный ниспошлет чудо. Вот только он, наверное, слишком занят, защищая свои творения от Тьмы, чтобы спасать их еще и друг от друга. Кто ж знал, что люди будут такими… несовершенными?

Почти не слышно голоса Герингэ:

— Ваше Величество, Совет просит высказать Вашу королевскую волю.

— А? — полуспросонья захлопал ресницами Его Величество.

Что это с Карлом? Даже для него такое — слишком. Хотя — какая уже разница?

— Законный наследник, конечно! — надменно выпятил губу король.

Сердце Александра упало, подскочило и затанцевало на месте. Перед глазами радостно пляшут цветные круги.

Вот оно — чудо! А он-то усомнился, несчастный…

2

Рунос в изнеможении откинулся на железную спинку кресла, выходя из транса. Вряд ли вторично за один Совет выйдет подобное. И вряд ли сегодня выйдет воздействовать хоть на кого-то еще. Даже если понадобится позарез.

Ладно, хватит думать, правильно ли израсходовал силы. Дело сделано. Мальчишка сохранил титул, его сестра — тоже. И не сохранил бы — если б Элгэ Илладэн не оправдали без королевского голоса. Потому что спасать сегодня Рунос собирался ее. Пристрастность — не самая достойная черта служителя Матери-Земли. Но жизнь — дороже титула.

Остается надеяться, что на конец Совета не оставлено ничего важного. Но в любом случае — лучше помочь одному, чем никому.

3

Дожидаясь в приемной монсеньора, Алан с удовольствием перекинулся бы с Риккардо хоть словом. Но тот как воды в рот набрал. И понятно, почему.

В общем-то, Эдингема удивил выбор Ревинтера. Взять в сопровождающие офицера, еще на прошлой неделе служившего у Всеслава Словеонского… Но монсеньору — виднее.

А вот Гарсия — мрачен. Будто не к умнейшему человеку Лютены на службу взяли, а… чуть ли не к «дядюшке Гуго».

Немного поразмыслив, Алан решил, что илладиец просто всё еще злится на Всеслава. Вынужден ведь опять на него любоваться. И пока без шансов отомстить.

Не о службе же у этого дурака Риккардо жалеет! Для такого Гарсия — слишком умен.

И как же хорошо, что Эдингем к напыщенному словеонскому болвану не попал! А ведь когда два года назад прибыл в Лютену — была такая мысль…

Только бы илладэнец с Мировским не сцепился! Но нет, двое словеонцев — капитан и подполковник — вполне правдоподобно любуются оленями на знаменитой «Охоте Фредерика Первого». Разумеется, подполковничьими нашивками сверкает упустивший Карлотту дурак.

Бедный Риккардо! Но здесь уже ничего не поделаешь. У Ревинтера — гарнизон, а не армия. Выше капитана не прыгнешь. А это звание монсеньор за илладэнцем и так оставил…

Ну, наконец-то Регенты! А то Алан уже хотел перекинуться словечком с гуговцами — знакомыми еще по прежней службе. Те давно знаками подзывают.

С ними можно просто поболтать ни о чём. А рядом с сухо молчащим южанином слишком лезут в голову воспоминания, что так жаждешь забыть!

Ну-ка — волевым усилием изгнать из памяти золотистые косы, глубокие озёра печальных серых глаз, тонкие черты нежного лица… И шагнуть навстречу монсеньору — на ходу отдавая честь. Не так красиво, как у родившегося солдатом Риккардо, но какие наши годы? К тридцати летам Алан давно догонит его и перегонит. И по воинским навыкам, и по умению кривить губы. И бросать краткие циничные реплики.

Впрочем, Ревинтер всё равно больше доверяет Эдингему. Что показывает хотя бы то, что сразу по возвращении из дворца он вызвал юношу в синий кабинет.

— Алан, у меня для вас очень серьезное поручение. Вы уже достаточно оправились от раны? — В умных голубых глазах Ревинтера — искреннее участие.

И окончательно отлегло от сердца. Да, Эдингем провалил приказ. Но не по своей вине. Министр это понимает. И по-прежнему ценит офицера для особых поручений!

— Я совершенно здоров, монсеньор!

— Я рад. Тогда вас ждет дальняя поездка. Скажите, Алан, вы когда-нибудь бывали в Тенмаре?

Глава шестая

Эвитан, Тенмар — Лютена. Начало Месяца Рождения Весны.

1

Шестнадцатый день рождения Ирии отпраздновали в узком кругу. Она сама, старик Тенмар и Катрин.

После ужина уставшая герцогиня отправилась спать. А герцог, только что преподнесший племяннице обещанный кинжал, вручил еще один подарок.

Тёмно-червонный блеск, кроваво-алый камень. Древнее золото, очень древнее.

— Благодарю вас, — вежливо склонила голову Ирия. — Но не могу принять в подарок столь ценную вещь.

Клинок тоже стоит немало, но оружие — это оружие. А драгоценности не дарят чужим людям. Тем более — кольца из фамильной шкатулки.

— Она — действительно ценная! — хохотнул старик. — И не только так, как ты думаешь. Поверни кольцо. Сильнее.

Тайную полость делал тот же мастер или нет? Не определить. Уже не узнать, родилась ли красота смертельным оружием или превращена в него потом.

Белеет порошок. Цвет савана. Или снега на погосте. Маленькие кристаллики смерти.

— Достойное кольцо для достойной женщины, — усмехнулся герцог.

Издевается?

— Оно красиво и опасно — как ты. Конечно, для полного сходства следует подарить изумруд. Под цвет твоих глаз. Но у меня нет таких перстней с изумрудами. Иногда нет шанса воспользоваться кинжалом, Ирэн, а вот яд… Носи это кольцо — везде. Колечко, колечко, возьми человечка… — ухмыльнулся Ральф Тенмар.

А Ирия задрожала. Будто они и не у пышущего жаром камина.

«Убей человечка, получишь колечко…»

«Бойся старика, замышляющего зло…»

— Ты хочешь что-то спросить, Ирэн?

— Да. — Да не трясись так. «Дядя» сейчас примет или за сумасшедшую, или за трусливую овцу. С первой не станет иметь дела, а вторых презирает. — Сколько яда нужно для одной смерти?

— Три или четыре кристалла — зависит от здоровья жертвы. Или пять — если она пьет противоядия. Для тебя — тоже пять.

Ясно. Остается гадать, во что старый интриган подсыпает мельчайшие порции яда — в еду или в вино? Скорее — первое. Трапезничают они втроем. А себя с Катрин он наверняка тоже противоядием кормит.

А еще Тенмарский Дракон мог бы, кладя дозу побольше, абсолютно незаметно убить непрошенную гостью. Медленно и постепенно.

Ну и что? Фальшивая Ирэн Вегрэ уже могла умереть бесчисленное число раз. А Ральфу Тенмару она зачем-то нужна. Так что пока не тронет. Если правильно себя вести. И до сих пор было правильно — так что менять пока ничего не нужно.

— Что ты сейчас читаешь, Ирэн?

А это ему зачем?

— «Сказание о прекрасной Инвэльд из Лингарда», — Ирия медленно натянула кольцо на безымянный палец.

Прохладное. Узкое — его и прежде носили женщины. Как завораживающе переливается древнее червонное золото — в отблесках багрового пламени! Цвета листьев в Месяце Сердца Осени. Или погребальный костер…

— И что тебе больше нравится? — Привычно плещется в двух высоких бокалах темное вино. Всё-таки, наверное, тоже ядовитое. — «Сказание об Инвэльд из Лингарда» или «Об Иниэльде из Лиара»?

Ого. Тоже читал и сравнивал. Хотя — чему удивляться?

— Оба. Я пытаюсь понять, где правда.

Старик протянул Ирии доверху наполненный бокал. Сегодня сам ухаживает за гостьей. Наверное, в честь дня ее рождения.

Алое с золотом, червонное с багрянцем — везде. Закатный огонь камина и золотистые блики свечей.

Смертельно опасное кольцо с рубином то ли холодит, то ли жжет. Пенится в бокалах вино.

Цвета осени. Неистовой жизни и всеразрушающей смерти. Только в преддверии гибели так остро ощущается жизнь! Безумно хочется жить. Очень долго… всегда!

А рыцарь на гобелене — по-прежнему на коленях у ног дамы. Они — несчастны и счастливы. И бессмертны — благодаря неведомым вышивальщикам, чьи имена стерло время. В отличие от тех, кого они запечатлели.

А на другом гобелене — свадьба. И вряд ли в последующие годы влюбленные будут счастливее. Рутина разрушает счастье и навевает тоску. Может, где-то и у кого-то было иначе. Но Ирия такого не видела.

— А ты не догадалась? Конечно, правдива история Инвэльд. А «Предание об Иниэльде» — поздняя переделка. Ее создали после превращения Лингарда в Лиар и принятия веры в Единого Творца.

— И что же — в Лингарде младшая сестра могла править вперед старших братьев?

— Только сестра и могла. В древнем Лингарде, как и в древнем Тенмаре, существовало то, что утеряно ныне. Сила.

— Магия?

Старик — пьян? Или сошел с ума — еще больше, чем обычно? Легенды легендами, и красивые сказки — красивыми сказками. Но нельзя же воспринимать их всерьез и считать реальностью!

«Они все ждут. Боги, герои, люди. Ждут и хотят вернуться!»

«Боги прощают глупцов еще реже, чем предателей!..»

…Древняя башня. Черная змея кольцом огибает крепость. И она сама, Изольда Лингардская, застыла на вершине Южной Башни.

Злой ветер развевает волосы…

Что?! Девушка ошалело встряхнула совсем одуревшей головой.

Это еще откуда?! Нет, вовсе не Ральф Тенмар — пьян. Он кого угодно перепьет! Это Ирия набралась — до состоянии бреда. Или они со стариком спятили вдвоем.

Начиталась легенд! Изольда… Ты — Изольда?! А почему тогда не Сезар Первый — Основатель?

— Я — стар. И слишком поздно прочел древние книги… — донесся в этом времени и в этой реальности голос Ральфа Тенмара. — Но одно я понял. В Лингарде сила передавалась по женской линии, в Тенмаре — по мужской.

— Но… это означает, что в Лиаре давно нет ни одной колдуньи. Зато по белу свету расхаживает уйма северных ведьм, — улыбнулась Ирия.

— Не всё так просто. Сила просыпается лишь у рожденных на своей земле. В противном случае магия спит в крови. Пока одна из потомков не родится в Лиаре.

— Значит, Сила потеряна. Потому что отследить женскую линию Лиара спустя столько веков — невозможно… Стоп. Но ведь в Тенмаре преемственность не нарушалась? Куда в таком случае девалась Сила?

Которой никогда не было. Выдумка одинокого старика. Ему ведь нужно во что-то верить. Не только Катрин необходимы сказки. Просто они — у каждого свои.

— Скорее всего, мы ее утратили после принятия веры в Единого Творца, — с горечью выговорил Ральф Тенмар. — Боги не помогают предателям.

Он с Джеком, случайно, не знаком? Спросить как-нибудь? Не стоит. Когда старик протрезвеет — точно запишет Ирию в умалишенные. Хозяину дома можно напиться и временно спятить, гостье — нет.

«Король Лиара выдал свою дочь Изольду замуж за короля Адальстэйна, чем навеки погубил Лиар….»

— Перечитай еще раз древние легенды, — нарушил багряно-золотую тишину герцог. — Возможно, найдешь там то, чего не нашел я… Я получил вести из Ланцуа, — совершенно неожиданно вернулся в реальность старик, вновь становясь прежним Ральфом Тенмаром. — Чиновник Ревинтера уже в пути. Будет здесь ровно через шесть дней. Я научу тебя, что говорить, Ирэн…

2

В Тенмар едет личный чиновник министра финансов Бертольда Ревинтера! С целью проверки налоговых выплат. Эту новость лорд Таррент узнал за сытным обедом — от дяди Ива.

Возмущенный вздох «Только этого не хватало!» — тетушки Жаннетты. Испуганное личико дядиной воспитанницы. Усмешка раздражения на холодном лице секретаря… Всё закружилось — бешеной пляской листьев на осеннем ветру…

Если настоящая цель чиновника — арестовать Леона, барон Кридель может об этом и не знать. Запросто!

Предстоит решиться! Сказать дяде или просто сбежать? Не дожидаться же, пока в цепях выведут из поместья!

Может, лучше подождать до завтра? Один день ничего не изменит…

Да, но если дядя захочет помочь племяннику — у него будет на целый день меньше! А если вздумает предать — солдаты будут еще ближе…

И Леону всё равно не уснуть. Только не с занесенным над головой мечом!

Тревога погнала в кабинет Ива Криделя в тот же вечер.

— Я ездил в монастырь к матери. — Словно в бездонный омут! Сразу после неизменного вопроса о здоровье племянника.

Близорукие, но такие сейчас… проницательные? пронзительные? схожие с материнскими! — дядины глаза сверлят в упор. Ожидают продолжения. И оно последует. Деваться-то уже куда?

— Моя мать требовала освобождения. Говорила: если не добьюсь для нее свободы — заявит, что я помогал Ирии убивать нашего отца… Это — неправда! — горячо воскликнул юноша.

Ведь действительно — неправда! Он бы никогда не поднял на папу руку. Это был несчастный случай!

А Ирия и в самом деле шла, чтобы отомстить отцу. Все знали, как она его ненавидит! Злобная девчонка просто опоздала…

Судьба и Творец Всевидящий знали это. И рассудили так, чтобы кару понес настоящий преступник. Но теперь из-за ядовитых козней ядовитой гюрзы Карлотты… И насквозь пропитанного ядом Бертольда Ревинтера!

— Но если неправда — зачем тогда волноваться? — едва заметно пожал плечами дядя.

Потому что Ирию осудили — хоть она и не убивала! В Эвитане любого осудят за медный лу!

— Вину в убийстве еще нужно доказать, — продолжал вещать тот, кого никогда не обвиняли ни в чём подобном.

Он не был в Ауэнте. И ему не подписывали смертный приговор — за чужой мятеж!

— Это я ничего не смогу доказать, — беспомощно проговорил Леон. — В Лютене все ненавидят мою семью. И будут рады избавиться от последнего лорда Таррента, чтобы… — юноша хотел произнести имя негодяя Ревинтера. Обоих негодяев!

Но со слишком поздним прозрением вспомнил, что он сам — не последний. Есть еще Чарли! Возможный будущий лорд Чарльз Таррент. И Ревинтерам придется избавляться и от него.

А еще…

Что страшнее? Что подлый финансист не остановится и перед смертью маленького сына Полины — если тот станет последним препятствием между Роджером Николсом и титулом лорда?

Или… что Полине самой куда выгоднее видеть лордом собственного сына, а не пасынка? И для нее он тоже может быть лишним препятствием…

И, наверное, подозрение подспудно зрело слишком долго. Потому что теперь шокирует куда меньше, чем из ядовитого плевка Карлотты.

— Леон! — непривычно властный голос Ива Криделя вырвал юношу из охватившей его паники.

Он невольно поднял глаза. И чуть не отшатнулся. Построжевшие дядины черты сейчас вновь до боли напоминают Карлотту. И почему-то — Ирию…

Наверное, потому что глаза Ива Криделя — зелёно-карие. С отчетливо проступившей сейчас прозеленью.

Почему Леон раньше этого не замечал? Почему он ничего вокруг не замечает? Пока носом не ткнут!

Дядя — вовсе не слабак и не добрый старик. Он — старший брат Карлотты. И Ирия унаследовала цвет глаз именно от него! Женщину с зелеными очами зовут ведьмой, а как — мужчину?

— Леон, никогда не говори «все» о кучке негодяев! Пока на свете есть хоть один честный человек — подзвездный мир еще чего-то стоит.

— Мы живем не в сказке… — уныло пробормотал юноша.

— Не в сказке. И потому лишь от нас самих зависит, какую жизнь мы проживем, Леон. Мы не вольны над поступками других, но неужели и над собственными — тоже?

— «Один честный человек» не спасет от клеветы десятка! А если против — собственная мать…

— И еще… Подумай, Леон. Подумай очень хорошо. Я знаю сестру. Она редко блефует. Карлотта говорит правду — даже когда врет.

— Как это? — пробормотал растерянный юноша. Скорее, чтобы просто выиграть время.

— Она врет в мелочах, Леон. Но не в главном. Если Карлотта играет — значит, у нее есть козырь в рукаве. То есть, мальчик мой, либо твоя сестра перед смертью и в самом деле не побоялась погубить душу и на исповеди оклеветала тебя, либо… Леон, ответь честно: кто на самом деле убил лорда Эдварда?! — суровые глаза сверкнули темной зеленью хвойных лесов. Тех самых — по бесконечной дороге из Лиара.

А еще сосновый лапник кладут на свежую могилу…

— Его никто не убивал… — пробормотал племянник. — Это был несчастный случай!..

Пока он рассказывал, дядины глаза ни на миг не изменили выражения. Бесстрастные как… как гладь Альварена — перед штормом.

— И что вы теперь сделаете? — нарушил тяжело повисшую тишину Леон.

Вот после этого — точно нужно бежать! И падать на колени перед дядей — умоляя не выдавать. А потом — всё равно в бега…

— А что тут можно сделать? — сурово вопросил Ив Кридель. — Вы с Полиной не были убийцами. По крайней мере — ты…

— Но я не докажу, что невиновен… — от сердца отлегло резко — до боли.

— Не перебивай! — лишь чуть повысил голос дядя. И у юноши вмиг отнялся язык. — Ты понимаешь, Леон, что ты — убийца сейчас?! Даже если не признаёшься в этом и самому себе? Ты не убивал отца, но убил Ирию! И это — правда.

— Но…

— Знаешь, что тебя за это ждет? Ауэнт! Может быть, не казнь, но Ауэнт — точно. И монастырь для твоей сообщницы.

— Полина же просто испугалась! Дядя Ив! Лучше уж сразу умереть!..

— Помолчи! Я не собираюсь на тебя доносить. Ты можешь поехать в Лютену и признаться во всём сам.

— Кому?! — Нужно бежать, обмануть Ива Криделя и бежать, но как тут сдержаться?! — Регентам?! Королю?! Кто они такие, чтобы меня судить?! Мои враги! Да они же стая шакалов! Ревинтеру я должен признаться?!..

— Его Высокопреосвященству кардиналу Александру. Он — справедливый человек.

— Нет! Я им не верю!..

— Может, и правильно. Кардинал один, и он — стар…

Может, дядю всё же удастся убедить?!

— Но… сюда едет ревинтеровский чиновник! И Ревинтер увез мою мать! Если он знает…

— Если он знает точно. И если у него есть доказательства. Но в одном твоя мать права: Полине не верь.

— Я люблю ее!

— Это я уже понял. Но она любит лишь себя. И возможно — своих детей. Последнее для тебя даже хуже. Ты готов умереть, чтобы освободить ее сыну путь к титулу? Она не может донести на тебя, раз ты — ее алиби. Но вот уничтожить…

— Мне придется бежать?!

— Думай сам. Тенмар граничит с Аравинтом.

— Но там скоро начнется война…

— Не начнется — если кардинал Александр добьется возвращения Аравинта в лоно Патриаршей Церкви. В любом случае, за Аравинтом еще Мидантия и Мэнд, а за Мидантией — Идалия. И Элевтерис… Но в пираты ты, уж извини, не годишься. Конечно, еще можно бежать на восток, но вряд ли тебя тепло встретят в Квирине. Ты — даже не военнопленный. Не говоря уже о том, что оттуда могут выдать в Эвитан.

— А из Аравинта?

— Кармэн Вальданэ еще никого не выдала. И лучше поспешить. Чиновник из Лютены будет здесь, самое позднее, через неделю. Возможно, с полномочиями тебя арестовать. Возможно, с тайным приказом убить. Он знает, что ты здесь. Ты же не делал из визита тайны.

Разве?!

— Еще возможно, ты беспрепятственно вернешься в Лиар. И мирно доживешь до старости. Но я не знаю, что известно Ревинтеру и на что готова твоя мать. Я даже не знаю, где она сейчас. Одно запомни точно: не ошибись. Жизнь второго шанса не дает!

3

— Его Высокопреосвященство болен и никого не принимает!

Голос кардинальского секретаря — холоднее опостылевшего северного ветра. А глаза уж точно не выражают радости от созерцания надоедливой девицы. Из-за которой у оного Высокопреосвященства добавилось столько проблем.

Голос — ледяной. Да и вся крепко сбитая фигура Жерара — Элгэ хорошо запомнила имя — с успехом заменит ничем не пробиваемую стену.

— Тогда не будете ли вы любезны сказать, когда можно ожидать выздоровления Его Высокопреосвященства? — как можно более ровно уточнила девушка.

Нельзя выдать страх! Только не рядом с тремя офицерами дяди! Они не должны понять, что кардинал Александр был ее последней надеждой. Валериан Мальзери не должен этого понять!

— Может, через несколько месяцев, — равнодушно ответил Жерар.

И Элгэ слишком хорошо его понимает — опять! На взгляд преданного секретаря, Его Высокопреосвященство и так сделал для прилипчивой девицы достаточно. Она и этого-то недостойна — будучи илладийкой и воспитанницей Веселого Двора Кармэн Вальданэ!

И от Элгэ теперь требуется такая малость. Всего лишь навсегда исчезнуть с глаз долой. Так почему она этого не делает?

— Приходите в будущем году, сударыня, — предложил отец Жерар. — Может, Его Высокопреосвященство и сможет вас принять.

И неожиданно мягче добавил:

— Он действительно очень болен.

Наверное, решил, что даже закоренелые грешницы заслуживают ничтожной доли сочувствия.

— И ваши спутники прекрасно знают, почему. Будьте здоровы. И да благословит вас Творец милосердный и всепрощающий.

Девушка не меньше минуты простояла на широком крыльце кардинальского особняка. Перед закрытой дверью.

А потом с неба повалил снег — будто его здесь еще недостаточно! Он ведь и так везде — на земле, на высокой ограде, на железных воротах. И совсем недавно белый, но уже затоптанный ковер — на расчищенной дорожке…

А теперь новые — белее чистейшего листа — снежинки оседают на сероватый камень стен, на выстывшее мертвое дерево дверей, на живые деревья кардинальского сада…

Как же кленам и вязам, наверное, холодно! И как много снега в Лютене! Здесь слишком долго не кончается зима. Никто и ничто не успевает согреться. Деревья, стены, земля, людские сердца…

Капитан выжидающе смотрит на Элгэ. А оба молодых лейтенанта изображают статуи. Мидантийские. С абсолютно северными чертами лица.

Странно. Мальзери — южанин. А гарнизон себе как на подбор вербовал в Ритэйне…

Ждут. И правильно. Какой смысл стоять на ветру и любоваться, как змеев снег заметает единственную надежду?

— Едем, — произнесла илладийка. Тоном Кармэн Вальданэ — на приветствие встретившего их в Аравинте эскорта. Не слишком улыбчивого. После Вальданэ аравинтцы показались изгнанникам холодными и сдержанными.

Кармэн просто слишком долго не общалась с северянами. И ее «птенцы» — тоже.

— Да, ваша светлость, — чуть склонил голову капитан, подавая руку. Заученно галантно.

Требуется-то крайне редко.

Интересно, что случится — вздумай упрямая герцогиня эту северную лапу не принять? Да ничего. Куда убежишь на своих двоих от конного отряда, терпеливо ожидающего за воротами?

Элгэ приняла поддержку, величественно кивнула капитану. Будто они и в самом деле — почетный эскорт, а не конвой.

— Благодарю.

Ее мать была мидантийкой. Должно же это хоть что-то значить? Правда, Ирина Илладэн, урожденная Армидес, всегда оставалась милой и доброй женщиной. Но зато в ее предках наверняка затерялось немало отпетых интриганов. Страна обязывает! В конце концов, Алексис Зордес тоже ничуть не походил на своих родных. А вот его сын Виктор…

Кардинал — болен. А больше у Элгэ в Лютене никого нет. Кроме отосланного в загородное имение Диего — с ним сестра так и не повидалась. Кроме Александры — в михаилитском монастыре. И кроме целой кучи врагов, жаждущих крови!

Витольд жив — одно это и радует. Других поводов для радости нет.

Элгэ — пленница в доме родного дяди. Над Аравинтом занесен эвитанский меч. Что с братом и сестрой — неизвестно…

Что еще держит на краю отчаяния? Только стремление не уронить себя перед лицом врагов.

Еще Элгэ могла бы молиться. Если б хоть во что-то верила.

Глава седьмая

Начало — середина Месяца Рождения Весны. Эвитан, Тенмар.

1

Путешествие неожиданно действительно отвлекло от Лиара. Даже ежеминутно терзавший память образ Эйды перестал вызывать никак не проходящую тоску. И неизбывное чувство вины.

На третий день пути Алан и вовсе развеселился. Увидел, с кем в придорожном трактире свела шутница-судьба. За соседним столом — не кто иной, как Юстиниан Мальзери, виконт Эрдэн. Старший сын и наследник заклятого врага Ревинтеров.

Что ж, эта поездка — абсолютно легальна. И ссориться с молодым Мальзери — не приказано.

Виконт холодно раскланялся. Эти Мальзери рождаются со льдом в крови. Куда там всеславовцам!

Алан вежливо скопировал приветствие, и обмен любезностями завершился.

Куда едет сынок Валериана, не догадается лишь самый тупой гуговец. Счастливый жених спешит на собственную свадьбу. По вызову папеньки.

Предвкушение семейной жизни в целом и медового месяца в частности и делает лицо Эрдэна столь хмурым. И Эдингем хорошо его понимает. Элгэ Илладэн — еще та бешеная кошка. Судя по тому, что говорят, — она отцеубийце Ирии Таррент еще фору даст! И приличную.

Чуть не впервые в жизни радует отсутствие родовитых предков. Потому как громкий титул неминуемо тянет за собой и унылый брак. По политическим мотивам. А в жёны полагается скучная курица или крикливая мегера — как повезет.

А уж от девицы, распускающей кулаки, а тем более — хватающейся за оружие, и вовсе лучше держаться на расстоянии провинции! Или двух.

«Дядюшка Гуго» — еще та свинья. Но даму, устроившую резню в доме, Эдингем в жены и врагу не пожелает. Даже Ярославу Мировскому.

И всё-таки хорошо, что Элгэ Илладэн не приговорили к казни. Кого бы другого прирезала — стоило бы. Но с принца Гуго надо иногда спесь сбивать!

Интересно, Ревинтер голосовал «за» или «против»? Если осуждают — имена осудивших известны. А вот когда приговор оправдательный — думай-гадай…

После встречи с Юстинианом Эрденом настроение поднялось окончательно. На весь оставшийся путь.

Неприятности начались уже у ворот Драконьего замка. Когда старый герцог сослался на нездоровье. И отказался принять Алана в ближайшую неделю.

Пришлось сначала объехать всех герцогских родственников. Не терять же время зря.

Барон Гамэль — зануден, надоедлив и скучен, как целое аббатство монахинь. Его жена — занудна, надоедлива и невыносима, как дождливая погода в дороге.

Супруги Гамэль проявили поистине родственное расположение. И юноша от души пожалел тех несчастных, что действительно их близкая и не очень родня. И раз сто похвалил себя, что отклонил предложение остановиться у них в поместье.

Нет уж! В Тенмаре предостаточно хороших постоялых дворов. А если и нет — любая крестьянская изба сгодится больше.

К концу дня Эдингем изрядно устал от трескотни Гамэлей. И завуалированных сплетен — в адрес герцога Тенмара. И уже с трудом подавил тяжкий вздох — когда любезный хозяин вывалил на стол еще более тяжелую книгу. Полную учетов и расписок.

Чтобы в этом разобраться — нужно быть настоящим чиновником, а не просто уныло и скрупулезно листать страницы. Добросовестно делая вид, что действительно всматриваешься в мелкие или, наоборот — размашистые почерка. Увы — одинаково неразборчивые.

Услужливые улыбки гостеприимных Гамэлей уже с час как вызывают желание убить их. Издеваются, что ли?

Стрелки часов ползли невыносимо медленно, и глаза Алана болели всё ощутимее, когда в комнату вплыло небесное создание. Красивая, светловолосая, голубоглазая. В нежно-голубом платье — под цвет очей…

А самое главное — сулящая спасение от ужасной книги! В которой он за истекшие час с хвостиком одолел хорошо если десятую часть!

Эдингем поспешно отложил жуткого монстра в кожаном переплете. Не может же галантный кавалер читать в присутствии юной прелестной дамы!

Он поспешно встал навстречу, на ходу отвешивая вежливый поклон. Девушка оказалась чуть ниже Алана, что пролило на сердце очередной бальзам.

— Моя старшая дочь Тереза, — представил деву старый барон.

Хотя если он «стар», то его отец — древен, что ли? А, неважно…

— Алан Эдингем, капитан на службе графа Ревинтера, министра финансов и члена Регентского Совета, — юноша поднес к губам хрупкую ручку красавицы.

Как у столь омерзительных родителей выросло подобное чудо?

Папаша напоминает коршуна, выросшего в клетке и так и не ставшего хищником. Мамаша смахивает на облезающую крысу. А вот Тереза больше всего похожа на…

Алан смотрел в светло-голубые глаза, мучительно пытаясь подобрать подходящее сравнение.

— Ах, военная служба — это так интересно! Вы ведь живете столь насыщенной жизнью. Вы обязательно должны мне об этом рассказать…

Эдингем слегка опешил.

— …Вы совсем как герой «Повести о витязе Кларенсе, преданно и благородно служившем своему сюзерену»!

Да. Благородно. Предавая, обманывая, бросая на произвол судьбы, перевербовывая.

Алан, наконец, понял, на кого похожа Тереза.

На куклу. Красивую, светскую. Умеющую в меру восхищенно улыбаться. И в меру восторженно закатывать очаровательные глазки…

2

Алан всегда любил сладости. А также — хорошее вино и общество красивых женщин. Но уже к вечеру люто завидовал постящимся круглый год монахам-отшельникам.

Ну сколько можно подносить несчастному офицеру десерт за десертом? И предлагать такую прорву тостов?

Да еще и заставлять любоваться на прелестницу Терезу! И на ее не менее красивую сестричку. Ее имя Эдингем запамятовал миг спустя, как их представили.

И сколько можно нашептывать «между делом», «в ходе беседы» доносы на герцога и других бастардов? Тем более, всё это (или почти всё) — полный бред.

Ральф Тенмар — чернокнижник? Да хоть колдун в тридцатом поколении или чистокровный демон! Герцог посещает по ночам спальню двоюродной племянницы? Силен старик — всем бы так в его возрасте. Но какое Ревинтеру до этого дело? На здоровье! Дал застрелиться проворовавшемуся внуку? Туда ему и дорога — раз крадет у родного деда.

Вот если бы достопочтенный барон Гамэль заявил, что старик тайно пересылается с квиринской или мидантийской разведкой!

Точнее, заявить-то — заявит. Особенно, если подсказать. Но доказательств у гостеприимного барона — ноль. И перед Регентским Советом этот трус испугается и вмиг от всего отречется.

— А вчера я видел, как у старика всю ночь свет в кабинете горел. Я его окно-то в замке хорошо запомнил… — Барон давно уже склонился бы к самому уху собеседника. Если б тот каждый раз вовремя не отодвигался — якобы за прибором.

И «дорогому гостю», конечно, в очередной раз наполняли тарелку и кубок… Но даже это — лучше, чем баронское дыхание на лице!

— И чем же может заниматься старик глубокой ночью в своем кабинете, а, уважаемый капитан Эдингем?

Да чем угодно! Читать. Писать мемуары или письма. А еще у дряхлого герцога могут суставы болеть так, что глаз не сомкнешь.

— Вот-вот, чернокнижник он!

Лицо Гамэля в очередной раз угрожающе придвинулось.

Алан поспешно отклонился — якобы за тазиком для мытья рук. Уж в него-то точно ничего не нальют и не наложат!

— А еще у него неделю назад дым ночью из трубы шел!

Камины, небось, топили. Потому что у старого Ральфа Тенмара болят от сырости его не менее старые кости.

Творец милосердный, ну как отвязаться от не в меру услужливого дурака, коему герцогский титул последние мозги застил?!

Можно выйти из-за стола. Под предлогом дальнейшего изучения расчетной книги.

Но ведь не прогонишь из кабинета его хозяев. Полномочия чиновника в отношении дворян, к сожалению, не безграничны. А в их присутствии книгу просто пролистать — не выйдет. Придется мучиться неизученными девятью десятыми чудовища в тяжелющем переплете. И бессильно проклинать изобретателя письменности. А уж делопроизводства и бухгалтерии…

И если б еще понимать хоть половину! Ну ладно — четверть…

Но не заявлять же, что всё равно не отличишь честную бумагу от нечестной! Да и приехал вовсе не за этим.

3

Окно наконец-то можно нормально открывать. И в него ворвался свежий морозный воздух. Ночной.

А еще — можно молча сидеть при свечах. Любоваться полной луной и ожерельями созвездий. И особенно сегодня яркой Звездой Заката. Алой — под цвет рубина на подаренном кольце.

Что знает дядя Ив и знает ли вообще — пусть волнуется Ральф Тенмар. В конце концов, они — в одной лодке. Вздумай герцог выдать «племянницу» теперь — и угодит в соучастники. Значит, если что — старый интриган будет с пеной у рта доказывать, что это у него в замке — настоящая Ирэн. А в доме Ива Криделя — самозванка.

И все же хорошо, что посланец Ревинтера не стал заезжать в поместье Кридель. Лежащее почти на его пути.

На обратном пути — тоже не заедет. Уж Ральф Тенмар-то позаботится, чтобы не вовремя явившийся чиновник продажного министра и дорогу туда позабыл.

Но потом с проблемой «дядя Ив» придется что-то делать. И так — дотянула.

Может, самое простое — и есть самое разумное?

Барон уже знает, что четыре с лишним месяца назад к нему приезжал не Леон. И что в замке Ральфа Тенмара появилась самозваная племянница. Признанная самим «дядей».

Два и два Ив Кридель сложил уже наверняка. Значит, едва Леон уберется — придет время откровенности. И Ирия приедет сама.

А если… дядя Ив уже всё рассказал Леону? Допустим, герцог подтвердит, что обвиняемая в самозванстве дама — его племянница. Что она приходится кузиной покойной Ирии Таррент. И в силу этого столь с ней схожа. Но кто видел Ирию в лицо — не обманется.

Правда, они не видели Ирэн Вегрэ.

Смогут ли доводы герцога их обмануть? Очень убедительные доводы. Запросто — если дядя Ив не решит предъявить настоящую баронессу.

И тогда самый разумный выход — снова бежать. Куда? Да куда угодно! Мир большой. Не побоялась же Ирия надвигающейся зимы. А сейчас — середина Месяца Рождения Весны. Скоро будет совсем тепло! А уж если удирать в южную сторону…

Или… согласиться на предложение герцога? Неизвестно, что рассказал дядя Ив Леону. Но гаденыш братец и без того заслужил смерть. За убийство отца и пожизненное заточение в монастырь двух сестер. И это еще не считая смертного приговора для средней!

Разве не так рассуждала Ирия в душной и холодной камере амалианского аббатства? И что мешает сейчас? Убийство чужими руками?

Вздор. Можно поехать с людьми герцога. Они возьмут на себя лиарский эскорт. А Ирия спокойно вызовет Леона на поединок. И заколет лично.

Пугает, что он — ее брат? Вздор — гаденыш сам давно переступил через любое родство.

Убила же она Люсьена. А он сделал ей куда меньше бывшего брата — несравнимо! И вдобавок — не связан с ней кровными узами. Не обязан защищать — по праву родства.

Неужели — вновь в бега? Лишиться шанса выяснить судьбу Эйды? Только потому, что на предавшую их обеих мразь рука не поднимается?!

Обманываешь сама себя, Ирия. Если дядя Ив всё рассказал Леону — значит, и сам не намерен молчать. А его убийство в твои планы не входит. При любом раскладе.

И тогда смерть Леона — бесполезна. Это будет просто месть. Мальчишке, с которым играли всё детство. И кто, повзрослев, предал сестру и обрек на смерть. Убив перед этим отца!

Темное облако скрыло луну. Ирия досадливо поморщилась. Неужели нельзя лишить жизни негодяя, мерзавца, предателя и убийцу лишь потому, что негодяй, мерзавец, предатель и подлец — твой брат?!

Дядю Ива она не тронула бы вне зависимости от уз родства. Потому что этого заслуживает его порядочность. Так почему к брату другой подход? Если Ирия не научится переступать через это — погибнет сама в окружении леонов, карлотт, ревинтеров и полин. Но стать совсем такой, как они, — нет уж, спасибо, лучше застрелиться!

Отец захотел бы мести или предпочел бы видеть живыми всех детей?

А еще — убить придется и защищающих Леона солдат.

Они все поверили в вину Ирии — без колебаний. Даже не засомневались, что послушный сын не мог убить отца. А вот вздорная дочь, посмевшая защищать «гулящую девку»…

Они лично прикончили бы ее. Если бы не верили, что королевское правосудие справится лучше. Но они не убивали Эдварда Таррента. И у них почти у всех — семьи.

Иссиня-чернильное небо молчит. Как и ночная мгла. Лишь безмолвно пляшут на ночном ветру слабые огоньки бледных свечей.

Золотистая луна вновь величественно выкатилась — из-за низких ночных туч. Бессильных ее задержать.

Выкатилась — и поплыла по агатовому небу, разгоняя мрак. Луна, что помнит тех, кто ее не боится.

Она тоже не даст ответа. Но от одного лишь золотого сияния — легче на душе…

Глава восьмая

Середина Месяца Рождения Весны. Эвитан, Тенмар — Лютена.

1

Средний бастард герцога похож не на коршуна, воспитанного наседками, а… наверное, на борзую. Принял любезно, но не навязчиво.

Никакие девицы с веерами к обеду не вышли. Супруга уважаемого кавалера Гастона Лерона — в гостях у родни. А трапеза — всего из нескольких блюд. И никто добавки навязать не пытается.

В скромном, но не старомодном кабинете хозяин дома предложил Эдингему расчетную книгу. За бутылкой не самого дорогого, но вполне приличного вина.

«Ревинтеровский чиновник» хотел уже вежливо отказаться. Но кавалер Лерон сумел объяснить суть основных сделок столь понятно и доступно… И вдобавок — кратко.

Пожалуй, следующая книга уже так сильно не испугает.

Средний бастард беседовал об охоте и собаках. О поэзии и небольших успехах сына на этом поприще. О столичной моде и ее копировании в провинции — доходящем до смешного.

Встреча с этим герцогским сыном — настоящий глоток свежего воздуха. Никаких доносов. В чернокнижники Гастон Лерон никого из родни не записал. А если и утаивает налоги — Эдингему этого всё равно не понять. Да и не за тем его послали.

А младший из бастардов дома отсутствует. Вместе с женой и дочерьми гостит у тестя. В Илладэне.

Осталось либо возвращаться в Лютену — с бредовыми доносами Гамэля в охапку, либо дожидаться выздоровления герцога. Ибо формально он во встрече не отказал.

Так и хочется сказать — «в аудиенции».

По зрелом размышлении Алан решил остаться. Один проваленный приказ Ревинтер еще простил, но уж два…

На четвертый день бесцельного пребывания в Больших Дубах пришло письмо — на гербовой бумаге. С просьбой посетить замок старого паука… то есть Его Светлости герцога Тенмарского.

Эдингем валял дурака в таверне уже три дня. Вдоволь наслушался разговоров сельчан — об их господине. И понял, что у барона Гамэля еще с фантазией бедно.

Подумаешь, чернокнижник. Если принимать на веру рассказы большедубовцев — Ральф Тенмар по ночам ездит на черной пантере, превращается в волка и воет на полную луну. А еще периодически похищает и совращает прекрасных юных дев. Очевидно, прекрасной юной племянницы старому греховоднику мало.

Да, еще пьет кровь одиноких путников.

Все эти байки сопровождались восхищенным:

— Во какой у нас герцог!

Если отбросить всевозможную легендарную чушь — то, что действительно может быть правдой, заставляет проникнуться уважением. Пожил дед в свое удовольствие! Долгую красивую жизнь. Всем бы так!

Ну, в конце не повезло. Так не может же всю жизнь везти. Всегда за всё платить приходится. Рано или поздно. Тем более что рискуют немногие, а платят — точно все.

Да и в чём не повезло? Что сынок пошел не в папашу? Бла-ародный слишком — ввязался в безнадежную игру с восстанием. И себе с братьями проблемы, и отцу — горе.

Зачем вообще младших ко двору Ильдани сманил? Не было бы сейчас старику беды. А у Бертольда Ревинтера — лишнего врага. Эдингем бы в «Горячей Кружке» штаны не просиживал. У Гамэля разносолами не давился…

Въезжая на мост, Алан про себя поежился. Реальных врагов он не боялся. Ну, почти…

Но в этом сумрачно-черном тысячелетнем чудовище есть что-то… потустороннее, что ли? Будто давно дремлющая сила. Как в том богатыре из легенды, что спал-спал, а потом ка-ак встал…

Что за глупости, Эдингем? Чего ты вдруг — как старая бабка?

Он, не оглядываясь, пересек мост. Кто вырос в таких памятниках былому — может, и лучше их переносят. А у нормальных людей голова кружится.

Теперь осталось отдать вдруг заволновавшегося (нашел время!) коня подоспевшему герцогскому слуге. Оставить эскорт во дворе. В сопровождении солдат в чёрно-багряных цветах пересечь каменные плиты двора. И ступить на первую из древних винтовых лестниц…

2

Мебель в темных тонах, дорогие восточные ковры. В серебряной раме зеркало — во весь рост.

Сплошное сочетание роскоши и простоты. Всё — почти как дома, в Илладэне.

Почти. Внешне.

Выгляни в огромное окно — там жалостливо чернеют стволы и ветки сада. А за высоченной оградой сдержанно шумит улица Лютены.

Очень сдержанно. Как и положено в приличном районе. Хоть во свою ширь окно распахни — толком ничего не расслышишь. Как и тебя. Ори — хоть заорись.

А выйдешь из комнаты — наткнешься на очередную бесстрастную рожу дядиного холуя.

Вот только — не выйти. Комнату герцогини Илладэн отпирают лишь к завтракам-обедам-ужинам, появлению служанок или прогулкам в навевающем тоску саду. Всё еще заснеженном.

И всегда рядом — десятка полтора вооруженных блеклолицых статуй. За дверью комнаты или у соседних деревьев.

Только это. И память.

Воспоминания, воспоминания, воспоминания… Неужели отныне они — всё, что осталось? Только закрывать глаза и представлять лица Кармэн, Виктора, Грегори, Арабеллы… Изо дня в день. Чтобы не помешаться — с тоски и отчаяния.

Неужели ничего хорошего уже не будет? Никогда?

Перетопчутся! Элгэ выжила в лапах Гуго — и здесь не пропадет!

Герцогиня Илладэн резко поднялась с резного кресла мидантийской работы. Надоевшего не меньше прочей обстановки.

В сторону — прихваченную еще из монастыря книгу о боевых искусствах Востока. Всё равно не читается.

Настанет день — и они заплатят сполна. Все! Его Величество, Регенты (кроме кардинала!) и в первую очередь — дядюшка Валериан…

…Траурный кортеж, два закрытых гроба. Четыре дня подряд рыдает Алекса. Из последних сил кусает губы Диего. Его увезут через неделю.

Бледнее обычного — лицо дяди Валериана. Впрочем, прежде Элгэ видела его всего раз.

А безупречно красивый и безупречно отталкивающий граф Хосе Вега — за его спиной.

— Элгэ, это был несчастный случай. Крепись! Ты должна позаботиться о сестре. Ты ведь понимаешь это, Элгэ?..

Конечно, понимает. Не Александра же обо всех позаботится.

С Элгэ говорили как со старшей, а ей было девять лет. Целых девять. На три с половиной года старше Диего.

Она задавила в себе горе, и оно застыло внутри. Оно сделает ее холодной и сдержанной. Помешает ответить на любовь и участие Кармэн. И не даст времени и сил уловить фальшь в голосе дяди Валериана. Если она там была.

Слишком много воды утекло с тех пор, как маленькая девочка слушала сочувственную ложь малознакомого родственника. И знала, что нельзя плакать. Она ведь уже почти взрослая.

Время стерло из памяти выражения глаз и лиц. Во имя Творца (с которым Элгэ еще не разобралась — верить или нет), причастен ли граф Валериан Мальзери к смерти ее родителей?! И насколько?

Почему она не пыталась разобраться в этом прежде? Почему тянула столько лет? Ведь были шансы отомстить!

Почему Элгэ так боялась довериться новой семье? Так страшилась, что любое неосторожное слово погубит Диего? Он-то ведь остался у дяди. И если Валериан Мальзери — действительно убийца, то что его остановит перед…

Неужели Кармэн не помогла бы? Алексис бы не помог? Змеи побери, он — единственный мужчина в жизни Элгэ (не считая родного отца и кардинала), кто столько сделал для нее бескорыстно!

Если б не смерть родителей — их дочери никогда не оказались бы здесь. Алекса не пережила бы такого кошмара!

Нет, дядя Валериан умрет вторым. Первым — Гуго Амерзэн! Долги родных платят прежде своих.

Пленница медленно подошла к серому окну, любуясь голыми деревьями. Так сиротливо мерзнут в лютенских сугробах, бедняги.

Ничего, унылый снег растает! И даже раньше, чем в окрестностях подлого замка Адор.

Замечательно. Сразу вспомнилось, кто отправится в Бездну Вечного Льда и Пламени третьим!

Итак, что мы имеем?

Тяжело, если не смертельно больного кардинала. Вот его действительно жаль. Даже если бы его возможная смерть не губила Элгэ.

Что еще?

Обученная армия Эрика Ормхеймского вовсю истосковалась по привычным грабежам. И вот-вот рванет в новый поход. На отлученный от церкви Аравинт.

Диего увезен в ланцийское поместье Мальзери. На грани безумия — Алекса. И на грани брака со свинопринцем. От него отделяет лишь хрупкая преграда. Либо жизнь кардинала, либо бездействие Патриаршего Престола. Смотря, что кончится раньше.

А Элгэ волею дяди и опекуна объявлена невестой кузена Юстиниана. С поспешной свадьбой — через две недели. Об этом Валериан Мальзери не преминул объявить еще три дня назад.

Вечером опять явится с угрозами. Вчера грозил леонардитским монастырем, сегодня что придумает?

Илладийка вернулась в кресло. И усилием воли заставила себя погрузиться в текст. Мир боевых искусств — однозначно лучше окружающей реальности. Чище и порядочнее.

Решение бороться до конца — принято. А сейчас надо успокоиться и обдумать всё еще раз. На холодную голову.

3

Книга неожиданно увлекла. И только раздавшийся в дверь властный, уверенный — как все манеры дяди — стук заставил бросить взгляд на часы.

Валериан Мальзери заявился перед ужином. Чтобы в случае отказа оставить пленницу без оного.

Ничего, поститься уже приходилось — в гостеприимном поместье Гуго Амерзэна. Здесь хоть за дверью не ревет пьяный скот, жаждущий пустить тебя по кругу и вздернуть на суку. За ноги.

Дверь открылась. Стук — это бутафория. Ключ — не у узницы.

Здравствуй, дядя. Век бы тебя не видеть!

Ладно, начинай. Всё равно читать не дашь.

Итак, Юстиниан прибывает послезавтра. И от Элгэ требуется вести себя смирно. В противном случае…

Монастырь имени Сумасшедшего Палача Леонарда сегодня дядю почему-то уже не устроил. На сей раз Мальзери заявил, что запрет строптивую племянницу в ритэйнское аббатство святой Агарии.

Илладийка откровенно расхохоталась. Представила, как в ближайшие дни ей перечислят все монастыри бескрайнего Эвитана.

Смех получился, что надо. Не зря так долго тренировалась — перед зеркалом…

— Я не спрашиваю твоего мнения, Элгэ. Ты покорно примешь мое решение и станешь примерной женой Юстиниану. В противном случае ты хорошо узнаешь, что значит гнев Валериана Мальзери, — зловеще-ледяным тоном пригрозил он. Патетически понизив голос.

А до сих пор она имела дело исключительно с агнцами и голубями Творца Милосердного и Всепрощающего?

— Я скажу «нет!» в церкви. И закричу об этом так громко, что услышат все, — отсмеявшись, поделилась планами девушка.

— Я — твой опекун. Кричи, сколько хочешь. Или… ты предпочитаешь, чтобы причиной брака стали твои внебрачные отношения с женихом? — остро глянул на нее дядя.

Он не шутит. Творец Всемилостивейший, дай ей сегодня успокоиться! Этот мидантийско-эвитанский мерзавец еще и не шутит!

Утихомирить смех не удалось. Заливистое ржание услышало всё мрачное поместье.

— Прикажешь сыночку обесчестить меня? С этим ты опоздал. Я — не девственница.

— Бесстыжая девка! — прошипел Мальзери. На миг даже утратив невозмутимость. Или на целых два мига. — Ты лжешь!

— Вызови лекаря и проверь! — нагло ухмыльнулась Элгэ. — И желательно — подбери врачишку посмазливее.

Дядя открыл рот. Но не выдавил ни звука. Дара речи лишился.

Жаль — не навсегда. И даже не надолго.

— Кстати, даже если я забеременею от твоего сыночка четырьмя близнецами — я за него не выйду.

— Кто?! — прорычал Мальзери.

Вот-вот лопнет. Невзирая на всю мидантийскую выдержку.

— Виктор Вальданэ, Лоренцо Винсетти, — девушка с удовольствием сделала паузу. — Мне продолжать?

Жаль, с Лоренцо не стало правдой. Так далеко зайти не успели.

Ничего, зайдут. Как только Элгэ выберется из лютенской ловушки.

— Винсетти?! Да ему под шестьдесят, ты, неразборчивая потаскуха!..

— Напротив, дядя. Очень даже разборчивая. Это ты к шестидесяти превратишься в рухлядь для свалки, а Лоренцо Винсетти — гений. Кстати, кузен Юстиниан тоже быстро станет рухлядью. Потому меня и не привлекает…

— Тебя никто и спрашивать не станет!

— Ты это уже говорил. Так зачем тогда явился? Тащи меня к алтарю силком — и увидишь, что получится. Я уже не в одного мерзавца всадила дюймов пять отличной идалийской стали!

— Ты на это не пойдешь! — дядя вдруг взял себя в руки. Прежняя ледяная скотина. И с чего вдруг так презрительно улыбается? — На сей раз тебя не спасет даже кардинал. А жить ты хочешь.

— Попробуй рискни. Жизнью сына! — резко бросила Элгэ.

— А знаешь — рискну, — Валериан Мальзери произнес это так спокойно, что она оледенела в теплой комнате.

Будь всё проклято, он вырос в Мидантии! А Элгэ — при безопасном дворе Алексиса и Кармэн. И дядя старше противницы на проклятых тридцать лет интриг. Это тебе не граф Адор. И не пьяный дурак — принц Гуго…

— Твой отец мог бы убить сгоряча, но ты пошла в деда. В мидантийского.

Что он несет?! Как смеет?..

— Ты пыталась убить принца Гуго — потому что защищала Александру. Твоя сестра тебе дороже жизни. А кто спасет ее — когда ты отправишься на плаху за смерть Юстиниана? — усмехнулся Валериан Мальзери.

Он прав! Элгэ никогда не обменяет свою жизнь на жизнь Юстиниана. Потому что не имеет права.

— И кто спасет Диего? — Столько сладости в голосе не бывает.

В сердце вонзилась ледяная игла. Ядовитая.

— Диего?!

— Конечно, Диего. — В глазах проклятого мидантийца — каменная уверенность победителя. — Не забывай: я наследую после вас. Я, а затем — мои сыновья. Ты ведь всё понимаешь, Элгэ?

«Элгэ, это был несчастный случай. Крепись. Ты должна позаботиться о сестре. Ты ведь понимаешь это, Элгэ?..»

Даже больше, чем он думает. После Диего наследуют она и Алекса. Но сестренка — благодаря эвитанским мерзавцам! — безумна. Да и будут ли у нее еще дети?

Едва Элгэ станет женой Юстиниана — за жизнь Диего никто не даст и ломаного лу. Будь проклят Валериан Мальзери — многажды предатель! А заодно и Эвитан — за то, что приютил эту скотину! И будь проклята Мидантия — это она его породила.

Ничего! Всего три шага. Или один прыжок. Дядя — тренирован, но немолод. За дверью — его люди, но они не успеют…

— Как думаешь, что будет с Диего — когда он увидит казнь сестры? Когда я думаю об этом, мне даже жаль, что он ее не увидит. Если сейчас твоя попытка увенчается успехом — Диего не доживет до приезда в Лютену. Ты мне веришь, Элгэ?

Да, мразь! Да, мерзавец. Элгэ верит даже, что именно ты приложил руку к убийству ее родителей. Уже не сомневается.

А даже если и нет — умрешь за всё остальное!

— Где мой брат? — голос толком не слушается, хрипит.

Взять себя в руки, живо!

— Там, где ты его не найдешь. Кусайся, илладийская змея, — у тебя вырвано жало. Готовься к свадьбе. И помни, что кроме тебя у Диего и Александры нет никого. Не Кармэн же. Она далеко, и ее дни сочтены.

Мальзери ушел. Больше без угроз лишением ужина, монастырями и предбрачным изнасилованием. Зачем? Теперь и так есть безотказный поводок дергать пленницу, куда захочется.

4

С чего Алан решил, что расчетная книга Гамэля — велика? Да она — просто лист бумаги. Рядом с толстенным чудовищем, что взгромоздил на стол слуга герцога Тенмара!

А пока ошеломленный «столичный чиновник» хватал ртом куда-то исчезнувший из комнаты воздух — убийца в ливрее вывалил рядом с первым еще три талмуда. Таких же. Или чуть поувесистей.

Несчастный Эдингем поднял на старого герцога решительный взгляд. Собираясь вежливо сообщить, что просмотрит эти без сомнения интересные книги в следующий раз.

И осекся. Узрел, что хозяин дома как раз кивком величественной головы указывает злодею-лакею на следующий могучий шкаф. Где наверняка хранятся еще несколько бумажных монстров!

А всего шкафов в кабинете старика четыре. Причем первый — еще и самый узкий…

Алан с трудом подавив малодушное желание спастись поспешным бегством. Просто рванул воротник камзола. Старик что — вообще не открывает ставни?! Никогда?

— Вам плохо? — слегка встревожился Тенмар. — Может, вина?

Эдингем благодарно кивнул. Может, вино подадут не в этот кабинет?

— Уже время ужина. Пройдемте в столовую! — Почтенный старик величественно поднялся с такого же древнего и почтенного кресла. Предоставляя «заболевшему» гостю следовать за ним.

Или не следовать — как пожелает.

Уже в дверях столовой герцог обернулся к юноше и покровительственно улыбнулся:

— Моей супруге, к сожалению, нездоровится.

Алан с облегчением вздохнул. Похоже, со стариком они сейчас побеседуют за бутылкой вина не хуже, чем с его средним незаконным отпрыском.

— Я представлю вам мою племянницу.

Глава девятая

Эвитан, Тенмар — Лютена.

1

Счетные книги герцога — не в пример толще и зануднее баронских. Значит, и его племянница просто обязана быть невыносимее дочки барона.

Алан от души надеялся, что ошибается. Но возникшее на пороге Гербовой Залы нежное видение в голубом вмиг развеяло иллюзии. Сиреневый веер, коим дева томно обмахивалась, лишил последней надежды. А окончательно добила играющая на смазливом личике жеманная улыбка.

Эдингем поспешно оглянулся на дверь. Увы — доступ в библиотеку закрыт до окончания ужина.

Впрочем, нет худа без добра. Уловив аппетитный аромат вносимых в столовую блюд, Алан осознал, что успел проголодаться. А при виде мяса по-илладийски — почти примирился с судьбой.

Вытерпел же общество «прелестной Терэ»! Готов и герцогскую племянницу потерпеть — раз уж деваться некуда. Вкусно покушать Эдингем любил всегда. А кошмарный обед у Гамэлей спустя столько дней кажется уже не таким и… чрезмерным.

Решимости у Алана поубавилось уже через несколько минут. Едва воздушное создание в небесно-голубом примостилось слева. Мало того, что с герцогом теперь придется говорить, поневоле глядя на нее, — так у милой красотки еще и рот не закрывается.

Сейчас она щебечет о героине последнего сентиментального романа Пьера Базиля. «Кроткую и трепетную» Клариче несчастный Эдингем представил абсолютной копией «прелестной Ирэн». Ну почему Творец в его безграничной, по словам церковников, мудрости не создал женщин немыми?!

Насколько нежной и ранимой была Эйда Таррент! Искренняя печаль в ней соседствовала с внутренним благородством.

И сколь фальшивы всевозможные Терезы и Ирэн! Вместе с их показной слезливой чувствительностью.

Как герцог терпит эту дуру? Ведь вся ее ценность — в смазливости.

Хотя он-то найдет способ заткнуть болтливой девице рот. А в его возрасте особо выбирать не приходится.

Теперь понятно, почему молодых красивых дурочек отдают за стариков. Те неприхотливы — чем «очаровательней» дурища, тем лучше. А большего от нее и не требуется.

— Ах, расскажите о вашей работе! — дева вспомнила-таки о собеседнике. На пару минут — слава Творцу! — забыв о Клариче. И о «нежной Изабелле» и «галантном Франциске». Из другой, не менее романтичной истории.

— Да, я выполняю ответственное поручение… — промямлил Эдингем.

Чем бы помешать «прелестной Ирэн» вновь переключиться на ее любимые… с позволения сказать, книги.

— О, оно ведь такое интересное?

— Да, очень. Налоги — самая интересная вещь в подзвездном мире… — Алан поспешно кивнул слуге. Гостю нужна еще порция гуся по-бьёрнландски.

Этот разговор нужно заесть — и немедленно!

— Ах, вы такой умный! — тут же восторженно захлопала длиннющими ресницами «прелестная Ирэн».

Конечно, умный — рядом с ней любой таковым покажется.

— Это ведь ваше первое столь серьезное задание? Вы еще так молоды… — очаровательно обмахивается веером сентиментальная дева.

Чувствуется приличный опыт. Конечно, если всю жизнь только и делать, что читать всякую чушь и восторгаться… Не зря Эдингем никогда не хотел родиться женщиной!

— Ну что вы! Я совсем недавно вернулся из Лиара… — у Алана чуть аппетит не пропал. При виде того, сколько девица скушала за всё время обеда. Не больше зяблика.

Крылышко перепелки на ее тарелке так и осталось недоеденным. То-то такая худощавая! «Прелестная Ирэн» сложена как… северянка.

Причем — не словеонка, а ритэйнийка или лиаранка. Этакая головка цветка на тонком стебле, но цветы не нужно обнимать.

Пожалуй, если болтливую девицу немного откормить — можно забыть про ее неугомонный язык. Личико-то у Ирэн вполне смазливое.

Не только герцог Тенмар умеет закрывать очаровательные ротики поцелуями. Вот только за столом этого не сделаешь…

Да, не будь девушка незамужней баронессой и герцогской племянницей — ночи три-четыре Эдингем в ее обществе провел бы. Даже при ее нынешней худоватой фигуре. Но дольше такой характер просто не выдержать!

— Из Лиара? Как интересно! Вы просто обязаны мне об этом рассказать. Или я умру от любопытства. И моя смерть будет на вашей совести! — Помрет такая — дождешься! — Вы видели лиарского лорда?

Алан похолодел. Для Регентов — не секрет, что он ездил в Лиар. Но всё же первой попавшейся дуре о таком не говорят.

Хотя — на то и дура, чтобы ни слова не запомнить. Ревинтер как-то обронил, что большинство людей запоминает лишь последнюю часть разговора. Вот напоследок они и обсудят какой-нибудь шедевр — очередного мастера пера и чернильницы…

— Видел… — не слишком галантно процедил Эдингем сквозь зубы.

Надо будет ввернуть в конце разговора еще и парочку сонетов — побездарнее. Пусть их тоже запомнит. «Прелестной Ирэн» они наверняка покажутся верхом гениальности.

— А он правда красивый?

Отлегло от сердца. Она не просто дура — дурища из дурищ.

— Конечно, — соврал Алан. — Лорд Леон Таррент — настоящий аристократ без страха и упрека.

— Это хорошо! — заулыбалась девица. — Дядя обещал выдать меня за него — когда Леону исполнится восемнадцать. А я не видела кузена ни разу в жизни…

Кузена? Ах да, Ирэн Вегрэ ведь племянница (родная, двоюродная или троюродная — не вспомнить) Карлотты Таррент.

Так Леону и надо — получит в жёны круглую дуру. Да еще и прямиком из постели ее двоюродного дядюшки. Вот счастье-то лиарскому щенку привалит!

— Вы успокоили меня. А то я слышала, мои кузины — некрасивы. И решила, что Леон — тоже… — Змеев веер чудом не задел лицо собеседника! А несчастное недогрызенное крылышко на ее тарелке совсем остыло. И выглядит еще унылее. — Говорят, особенно не повезло старшей…

— Эйда Таррент — не некрасива! — не выдержал Эдингем. Его участие в лиарской истории уже не скрыть. А позволять напыщенной, насквозь фальшивой курице оскорблять благородную Эйду он не намерен! — К тому же, вы намереваетесь войти в эту семью. Эйда Таррент станет вашей родственницей.

Не перегнул ли он палку? Девица аж дар речи потеряла.

Алан даже успел подцепить и отправить в рот кусочек остывающего мяса, когда сиреневый веер вновь неотвратимо взметнулся. Перед самым его носом.

— Ах, оставьте! Ведь кузина Эйда в монастыре. Она решила удалиться от мира и посвятить себя Творцу! Я об этом слышала.

— Эйда Таррент — не в монастыре! Когда вашу кузину найдут — у вас будет возможность познакомиться!.. — Юноша схватил себя за язык — несколько запоздало. Ну и змеи с ним!

И с трудом заставил губы растянуться в улыбке.

А глупые глаза Ирэн загорелись восторженным огнем:

— Найдут? О, как романтично! — Веер едва не угодил кавалеру в глаз. — Кузина Эйда убежала из монастыря?!

Старик не рассказал ей вообще ничего. И правильно сделал. А неправильно — что посадил красотку рядом с гостем.

— Она отправилась в Лютену к жениху. По дороге пропала. Но я буду не я, если не найду ее! — Эдингем едва не грохнул по столу кулаком.

И вдруг опомнился. Он же выпил не больше трех бокалов! Да уж, с такой собеседницей не пить — невозможно.

— О, вы так преданы вашему хозяину! — захлопала невозможно длинными ресницами дева. Не понявшая, к счастью, ни змея.

«Хозяин» неприятно резанул, но Алан промолчал. С дурами не спорят и дур не поправляют.

— А как вы думаете, Леопольдо любил Клариче? Или сразу собирался ее обмануть? — девице надоела прежняя тема.

И хорошо! Вот только в сентиментальных романах Эдингем не силен. Как и в светской болтовне с законченными курицами.

— Ну, помните, как в сюжете про нежную Жюстин и этого негодяя и обольстителя?! — В глазах Ирэн — неприкрытый восторг. Такие, как она, любят, когда их обольщают негодяи! — Графа Бертрана Кальвина!

Ну зачем, зачем кто-то изобрел письменность?! Как бы хорошо всем без нее жилось! Ни глупых романов, ни сонетов, ни чудовищных счетных книг…

Алан молил Творца и всех агнцев и голубей Его о скорейшем завершении ужина. И взывал к Темному и змеям — с той же просьбой.

Но и высшие, и низшие силы о несчастном капитане позабыли.

До окончания трапезы он успел узнать подробный сюжет еще полутора десятков самых модных и слезливых романов. Их события и герои могут смело кочевать из одного шедевра в другой. Схожи как близнецы.

И всё это перемежалось восторженными вздохами Ирэн…

Когда герцог, наконец, соизволил встать, Эдингем в полном восторге поднес к губам хрупкую ручку девушки. Собираясь откланяться немедленно.

«Прелестная Ирэн» украдкой многозначительно сжала ему запястье. Слегка — как и положено хрупкой даме.

— Приходите завтра! — шепнула она. — Старика не будет…

ЧТО?!!!..

— Я бы с преогромным удовольствием… — пробормотал еле живой от ужаса Алан. — Но дела… срочные неотложные дела требуют моего скорейшего присутствия в Лютене!

2

Что за манера у северян вешать осточертевшие гобелены по всем четырем осточертевшим стенам? Будто мало осточертевших сугробов! За осточертевшим окном опостылевшей Лютены.

Единственная книга кончилась — как всё хорошее. Спустя три часа после разговора по душам с дядей.

А служанка, очевидно, над пленницей издевается. Потому что на требование принести книг приволокла «Роман о прекрасной Розе», «Сентиментальную историю о нежной Фиалке» и сборник сонетов.

Первый из них начинается: «Нежная роза розу ласкала, сирень сладострастно сирень обнимала»…

Лишь привитое с детства уважение к книгам не позволило отшвырнуть всю цветочную литературу в угол. А то и в камин — толком не дающий тепла. Авось наконец запылает жарче!

Утратив остатки хладнокровия, илладийка бешеной пантерой заметалась по чёрно-фиолетовой комнате. Когда Элгэ вырвется отсюда — в ее новом жилище никогда не будет таких тонов! Какие угодно другие — хоть оранжевый и серый. Но не черный. И не всевозможные оттенки синего!

И к змею книги! Всё равно в них — ни капли правды.

Лучше бы Элгэ осталась в поместье Гуго Амерзэна. Там была оружейная и сколько угодно холодной стали. И даже порох… во всяком случае, больше, чем здесь.

И в руках свинопринца не было Диего! А убивать Алексу Гуго не с руки.

Если б кардинал не спас Элгэ — она сейчас была бы в светлом Ирии, в Бездне Вечного Льда и Пламени… или нигде! Но только не там, где смертельно опасна родному брату!

Прихватила бы с собой на тот свет десятков несколько гуговцев и пустила себе пулю в сердце…

Ну и дура! Неблагодарная идиотка. Не появись там вовремя Его Высокопреосвященство — гуговские свиньи в клочья разорвали бы Алексу. Этого ты хочешь? Сестру вместо брата?

Стыд заставил опомниться. И прекратить метаться — пойманным волком в клетке! Еще лапы себе грызть начни!

Здесь хоть можно выжить. Пока жива — всё еще можешь что-то сделать для родных. Мечтать о смерти из-за бессилия — трусость. Глупее только обесчещенные девы из легенд, накладывающие на себя изнеженные лапки!

Мальзери не для того выдает Элгэ за своего сына, чтобы сразу после свадьбы прикончить. Значит, пленница будет жить — хотя бы до рождения законного наследника. И вряд ли дольше — учитывая отношение к ней дяди. Но год у Элгэ есть. Если старому змею Мальзери нужен Илладэн, а не тяжба за земли с другим негодяем — Гуго Амерзэном.

Год, чтобы спасти себя, Диего и Александру. Это — лучше, чем три дня.

Девушка откинулась на твердую спинку кресла, чуть прикрыла глаза. Так учила Кармэн…

Что у нас есть?

Не так! Что еще можно спасти?

Аравинт? Скорее всего, нет.

И не смей реветь, дура истеричная! Паникер теряет даже то, что еще в силах сохранить.

Аравинт спасет кардинал Александр — если выживет. Кстати, сам ли он заболел? Или розово-голубой хряк помог? Один или вместе с Мальзери?

Что еще можно спасти? Себя? Это Элгэ сделает — едва за ней перестанут следить.

А они перестанут. Любой тюремщик рано или поздно ослабляет бдительность. Если у него нет причин для личной ненависти. А вот узник ни на миг не забудет, что в тюрьме. Может лишь пасть духом и на всё махнуть рукой. Но у нас — не тот случай.

Значит — нужно лишь выбрать день и час. И не промахнуться. Второго шанса может не представиться. Точнее — не хватить на него времени.

А хоть один за целый год появится точно. У Мальзери есть враги — не может не быть. А враг твоего врага — поневоле твой союзник. Добраться бы только до него…

Но есть еще кое-что. Как Элгэ перенесет беременность? Герцогиня Илладэн лично видела, как с виду крепкие дамы, неплохие наездницы и фехтовальщицы, сваливались в лежку чуть не на все девять месяцев. А раз так…

Годами тянуть нельзя — примут за бесплодную. Но несколько месяцев — почему бы и нет? У Элгэ отобрали оружие, но оставили мази, притирания, травы для настоев… И среди средств для лица-волос-тела-блеска губ затерялось еще одно. Личный рецепт Кармэн.

А илладийка-то еще смеялась. Любовников на севере собралась заводить?

Вот и пригодится.

Дальше. Муж…

Элгэ передернуло. Никогда не думала, что так противна одна мысль о сближении с мужчиной — если выбираешь его не сама. Как это выносят северянки? Или они — совсем бессловесные овцы?

Девушка стиснула кулаки. Придется! Это — сущая мелочь по сравнению со всем прочим. Разве не так Элгэ рассуждала, изучая философию?

И пока об этом лучше вообще не думать. Такие мысли можно позволить лишь за пять минут до… А потом уже станет неважно.

«Мужчины думают, что правят они. Но на самом деле правим мы, а они пусть и дальше заблуждаются».

Кармэн — умница. Но в ее жизни тоже не было такого.

И всё же… Неглупая женщина, даже запертая на бабьей половине, засунутая в гарем восточного султана, — всё равно сможет действовать. Здесь Кармэн права.

Действовать через мужчину, за которого загнали замуж…

И значит — мстить за всё сразу будем потом. А сейчас придется не слишком выбирать средства.

Кузен Юстиниан… Ему сейчас двадцать три. Чуть старше Виктора и Грегори. Но никогда не воевавшие офицеры, проводящие жизнь в развлечениях, надолго застревают в возрасте, когда вышли в свет. В подростковом.

В детстве Элгэ играла с обоими двоюродными братьями. Нескладный подросток Юстиниан как-то всерьез разозлился. И попытался стряхнуть ее с клена, куда она забралась, стащив его любимую шпагу с позолоченным эфесом.

А Октавиан был верным пажом красивой кузины. И изо всех детских сил раз за разом бросался с кулаками на старшего брата. Защищал дерево с Элгэ.

Неужели прошло почти десять лет?

Октавиана илладийка уже видела в коридоре — мимолетно. Он проводил ее взглядом. Хорошим таким.

Здесь тоже не ошибиться бы. Юноша в пятнадцать лет — не мальчишка в шесть. Но Элгэ попросила бы у ненаглядного дяди его младшего сына, а не старшего. Если бы не понимала, что бывший мидантийский патрикий откажет наверняка. Даже не видя насквозь ее мотивов.

Не станет давать младшему шанс получить герцогский титул — в обход старшего.

Ключик к юному Октавиану Элгэ подобрала бы быстро. А вот его взрослый братец — пока темная лошадка.

И хуже всего, что сейчас нельзя даже бежать из Лютены. На кого, в отсутствие кардинала, оставить Диего и Алексу?

3

Стук в окно прервал невеселые размышления не слишком умелой илладийской интриганки. Мерещится? Птица?

Почему?..

Элгэ стремительно обернулась. И едва не рассмеялась от облегчения. По ту сторону стекла — улыбающееся лицо Октавиана.

Верный рыцарь прибыл к даме. Что ж — дама распахнет окно. Во всю ширь! Пусть северяне сами боятся своих холодов!

Юноша стремительной белкой перемахнул подоконник. Миг — и «рыцарь» рядом с «дамой».

Он ее уже перерос. Выглядит старше своих лет. И всё равно — мальчишка!

Октавиан явно готовился что-то сказать — видно по чуть дрогнувшим губам. Но сейчас стоит неподвижной статуей. Просто молча смотрит. Во все глубокие черные глаза.

И что такого увидел, чего не рассмотрел в коридоре?

Ах да! Там же Элгэ была в мужском костюме. А теперь, по требованию дяди, переоделась в платье. Одно из праздничных. Только что из своего сундука.

И вдобавок — сделала высокую прическу с гребнем. Всё равно в заточении заняться нечем.

Так что Октавиан сейчас любуется на илладийскую танцовщицу. О них он до сей поры только чужие рассказы слышал. И предания о роковой и жестокой любви чернокудрых красавиц и тореадоров. И о крови, льющейся на равнодушный песок арены. Будто имеет значение, куда именно она хлещет!

Знал бы самоуверенный Валериан Мальзери, где сейчас его младший сын!

— Садись! — Элгэ рассмеялась. Достаточно мелодично и непринужденно. А когда-то корчила в зеркале рожи — на уроках Лауры Тусси. Знать бы заранее, что понадобится, а что — нет. — Вина?

Октавиан, явно скрывая решительностью неловкость, непринужденно уселся на широкий подоконник.

— Вина не надо, — после совсем легкого колебания отказался юноша. — А то свалюсь потом с карниза…

Элгэ вновь усмехнулась, присаживаясь на подлокотник кресла. Для дамы — нонсенс, для танцовщицы — в самый раз.

— Чем обязана твоему визиту в мое узилище? — девушка отпила крохотный глоток, внимательно глядя на Октавиана.

Он смотрит — хороший мальчик! — на лицо. Молодец.

— Ты в опасности, Элгэ.

Это ей известно и без него.

— Как только у тебя и Юстиниана родится сын — отец избавится от Диего.

Так влюблен, что выдает планы отца? Просто жалеет Диего? И то, и другое? Или подослан Мальзери-старшим? А взгляды делу не мешают — даже способствуют. Отвлекают внимание, усыпляют бдительность…

— Он сам об этом говорил?

Лучше поймать Октавиана глупым вопросом, чем пойти в ловушку. Как еще более глупая курица.

И потащить за собой брата и сестру!

— Я догадался. Я знаю отца. И он тогда знал, что твоих родителей убьют. И не помешал.

Глаза в глаза — в упор. В каком возрасте мидантийцы учатся столь уверенно врать в лицо? И она сама, и Виктор — лишь полукровки, так что пример — неудачен. Впрочем, и у Октавиана мать — эвитанка…

Красивый черноглазый мальчик, ты — искренен или нет?

Если Октавиан сам дошел до только что высказанных подозрений, он — отнюдь не наивен. Если не сам — за всем этим стоит Валериан Мальзери.

— Чего он хочет от Диего?

— Не знаю.

Что ж — ничего нового кузен не сообщил. И сообщил. Если двое, не сговариваясь, думают об одном и том же, то либо они — влюбленные, либо…

Таверна в Ритэйне, снегопад за окном, встревоженное лицо Витольда. Они еще свободны, ребенок Алексы еще жив…

А если Октавиана подослал Мальзери-старший, значит… Значит — перед Элгэ сейчас — признание дяди в собственных планах.

— Это еще не всё. Он недавно говорил с канцлером Ганном…

А ты подслушал. Молодец — если действительно сделал это. Когда вырвем побольше свободы — надо выяснить, из какого уголка особняка Мальзери прослушивается его кабинет…

— Он собирается забрать из монастыря Александру.

А вот это — уже почти конец, Темный и все змеи его! Переиграть мерзавца может не хватить времени.

Какой терпкий у вина вкус! А еще Элгэ, сама того не заметив, только что осушила бокал залпом… Держи себя в руках!

Пойманной птицей бьется какая-то мысль, пытаясь превратиться в догадку. «Ищи того, кому выгодно…»

Выгодно — Гуго, но что жирный пень понимает в ядах? А уж в том, чтобы подсылать к осторожному кардиналу отравителей… Где он возьмет исполнителей, способных обмануть михаилитов и далеко не глупого Жерара?

— У твоего отца на службе есть отравители?

Если знает, но не захочет признаться, — выдаст взгляд. В пятнадцать лет невозможно быть столь прожженным лицемером. Если, конечно, не вырос в Пляшущем Дворе.

— Да, — не опустил угольных глаз Октавиан.

Два плюс два равно четырем. А Валериан Мальзери не заслужил легкой смерти. Но Элгэ ему ее подарит. Как родственнику. Пусть радуется — Гуго умрет иначе.

— Спасибо, что рассказал, — вздохнула девушка. — Но мне это мало поможет. Я заперта здесь. И вряд ли смогу помешать твоему отцу.

— Я не заперт! — чёрным огнем юношеской решимости сверкнули глаза Октавиана. — И могу помочь тебе!

Элгэ, якобы смущенная, чуть опустила изумрудные очи. Чтобы не выдать радости победы.

«Никогда и ни о чём не проси, — говорила Кармэн. — Сами предложат и сами всё сделают.»

И это оказалось гораздо проще, чем думала Элгэ.

Так о чём прекрасной даме попросить верного рыцаря — если он верный? Ладно, допустим, Октавиан — действительно рыцарь, а не шпион своего отца. Готов-то он на многое. Но луна и звёзды Элгэ без надобности. А чтобы вылечить кардинала — нужна не решительность, а врачебное искусство.

Ну, конечно!

— Октавиан, ты можешь узнать, каким ядом твой отец отравил кардинала? — Резко вскинутый на него взгляд, вопрос в лоб должны ошеломить.

Судя по изумленным глазам — да, ошеломили. Не слишком ли?

Не угодишь тебе, Элгэ. То слишком хорошо кузен владеет собой, то слишком плохо.

Хотя, может, решил, что прекрасная дама сейчас попросит его того же ядку подсыпать папеньке в вино? Или что там уважаемый Мальзери пьет чаще всего?

— Нужно противоядие, — объяснила мысль девушка.

Интересно, подавленный собеседником вздох облегчения уже мерещится, или глаза и уши не врут?

— Я выясню, — пообещал Октавиан.

— Время дорого. — Теперь ее очередь вздыхать. Вполне искренне. — Кардинал тяжело болен! И еще… — Тревогу в голосе не нужно даже изображать — что хорошо. Некоторые люди чувствуют фальшь инстинктивно. Вдруг Октавиан — из таких? Если он действительно так легко читает намерения папеньки — очень даже может быть. — Ты знаешь, где твой отец держит Диего?

— Нет… Но узнаю!

Вот так. Не больше и не меньше.

И возможно — еще ничего не потеряно. Если Диего будет с Элгэ — ей не составит труда выкрасть коней и бежать. В Аравинт, в Мэнд… Может, даже кардинал подскажет куда — если будет здоров…

Александру легче освободить, самим находясь на свободе. Если Мальзери к тому времени успеет окольцевать Элгэ — ему же хуже. Когда она вернет себе имя и перестанет скрываться — вот тогда и займется разводом. Систематические измены жены — достаточная причина? Если нет — будет сынок-бастард от любовника.

Главное — вырваться вместе с братом из Лютены. Когда они окажутся на свободе — никто не посмеет тронуть и Алексу. Толку-то ее убивать — если жив законный наследник? А в руках у убийц больше нет никого?

Александра станет предметом торга, а не покушений. Это даст Элгэ время, чтобы вырвать из Эвитана и ее.

— Почему? — Этот вопрос нужно прояснить. Если Октавиану нужна… благосклонность Элгэ — он ее получит. Потом. Лучше так, чем покорной овцой по воле дяди. Да и долги нужно платить. — Почему ты мне помогаешь?

— Я уважаю кардинала Александра. И люблю Диего как брата. Он ведь и мой брат. Двоюродный. И я… — он лишь чуть запнулся. — Ты знаешь.

А что ты сам знаешь — об Элгэ? Она сама-то себя не знала. Пока не оказалась здесь…

— Я буду ждать, — твердо ответила девушка. Не опуская глаз — еще не хватало.

Если подослан дядей и лжет — умрет вместе с Валерианом. Если говорит правду и окажется в опасности — Элгэ возьмет верного рыцаря с собой. Хладнокровно использовать пытающихся помочь людей она, оказывается, не способна. Значит — нечего и пробовать.

— Беги! — девушка протянула ему руку.

Юноша поспешно поднес ее к губам.

Руки он целовать умеет, насчет остального — посмотрим. Может быть.

А теперь — закроем раму.

Во всяком случае, если захочется изменить мужу — уже есть с кем.

Глава десятая

Эвитан, Тенмар, поместье Кридель — замок Тенмар.

1

На размышления оказалось всего несколько дней. Так что ж удивляться, что Леон так ничего и не придумал?

Ночи он проводил с пылкой Жюли. И в кои-то веки уже служанка выбивалась из сил первой. Каждая такая ночь казалась последней…

Но что-то предпринять — выше его сил. Какими-то приготовлениями к отъезду занимался дядя. А у самого Леона опустились руки. Днем он либо бесцельно шатался по дому, либо в сопровождении эскорта бродил в окрестностях имения. А иногда просто лежал у себя в комнате. Часами глядел в ровный, белый потолок.

Юноша пытался врать самому себе, что просто набирается сил. Перед дальней дорогой…

Но настал день, когда он в это не поверил. Какая дорога?! Куда бежать?! Леон проехал через всю страну, мерз на дорогах, дрожал на постоялых дворах. Сходил с ума от страха — при виде любого человека в мундире! А в тех, кто в штатском, подозревал переодетых шпионов.

А теперь — новый побег, в никуда?! У Леона больше нет сил. У любого рано или поздно наступает предел.

В чём бы он ни был виновен — это уже слишком! Ему — всего семнадцать. И Леон вовсе не желал отцу смерти. Если б тот остался жив — сын жил бы сейчас дома и ни о чём не беспокоился.

Как же он был счастлив прежде! И как это не ценил…

Между отчаянием и надеждой Леон прометался пять дней. Порой начинало казаться, что всю опасность он выдумал. И что зря, поддавшись панике, выложил тайну дяде. А теперь нужно спешить в Лютену — всё рассказать Полине, предупредить! Ведь и она — в опасности из-за Леонова длинного языка. О ней-то он не подумал!

Но ведь ему не приснились аж два разных отряда — на подъездах к Лиару, угрозы матери, ее бегство из монастыря! Значит, опасность — не только в его воображении! И не разоблаченным Леону ходить ровно столько дней, сколько нужно Карлотте, чтобы добраться до Ревинтера или Всеслава Словеонского.

А потом — арест, Ауэнт… плаха!

Нет, только не смерть! Нельзя казнить в семнадцать лет! Ведь Леон лишь совсем недавно стал совершеннолетним!

Может, все-таки помилуют? Должны! Дядя Ив заступится, он — взрослый и умный. Он не бросит племянника в беде!

Но дядя — всего лишь барон. Много ли у него влияния?

А даже если не казнят… Пожизненное заключение. Сырые, осклизлые стены. Вечный, пробирающий до костей холод — ни на миг не согреться! — зимой. Невыносимая жара и духота — летом.

Черствый хлеб, тухлая вода, безвкусная похлебка. Четыре серых выщербленных стены и окно в ржавую решетку.

И крысы! Огромные, голодные, злые! Говорят, буйных узников связывают — и крысы обгрызают им носы и уши…

Юный лорд в паническом ужасе сжимал руками виски. Зажмуривал глаза, чтобы прогнать леденящие кровь видения.

Но порой не помогало ничего. Даже вино.

Ни один человек в подлунном мире не заслуживает подобного! Даже будь Леон настоящим преступником… но он — всего лишь мальчишка! Не будь Леон сиротой, за которого некому заступиться, — кто бы тогда обрек его на тюрьму, хуже которой только бывшая монастырская камера Карлотты?!

Вино… До смерти отца Леон никогда не пил крепкого вина. А если за ним придут, а он будет пьян и ничего не сможет сделать?!

Леон мгновенно трезвел — от нового ужаса. И возвращались все страхи, лишь на миг заснувшие под действием хмеля.

А если… если в комнате прячутся потайные двери? Вот под этими старомодными гобеленами? И неумолимые враги явятся, пока Леон спит?!

Может, мать еще и не выдаст? Мало ли чем угрожала… Она же — его мама! Карлотта его родила — даже звери не бросают своих детенышей. Так неужели хоть одна из них продаст родного сына?

Продаст! Почему, почему именно у него такая мать?!

А когда Леона схватят — он и вовсе ничего не сможет сделать. Обвиняемых в таком преступлении судят без их участия.

Кто такое придумал?! Почему человек не может сам себя защищать?! Кто решил, что судьбу Леона определят восемь или девять совсем не знающих его людей? А если они заявят, что это — не несчастный случай? Что он убил отца преднамеренно? Большинству из них это выгодно…

А Леон не сможет доказать, что невиновен! Его там даже не будет.

Что же делать?!

2

Стук в дверь раздался на шестой день после разговора с дядей. На шестой вечер. Около десяти часов.

И с головы до ног прошиб ледяной пот. Жюли стучит не так. Ив Кридель — тем более.

И окно, как назло, выходит на реку. Не на двор или дорогу к воротам!

Юноша не слышал, чтобы кто-то приезжал. Но он не выходил из комнаты уже часа четыре. Тут могла прибыть хоть рота королевских солдат!

Творец милосердный, проверял ли Леон сегодня пистолеты?!

Неужели — прямо сейчас?! Лучше в сердце или в висок? В сердце, а то будешь валяться с пробитым черепом…

Неужели действительно умирать — сегодня?! Этого не может быть! Творец милосердный и всепрощающий, еще хоть один день!..

— Кто там?!

— Клод Дарлен.

Действительно его голос!

— Не беспокойтесь, сударь. Я один.

Сердце едва не зашлось от облегчения.

Но какого змея ему здесь надо? Для чего притащился? Чтобы Леон пережил столько ужаса?!

Мерзавец не обманул. И в самом деле — один!

И уже при виде холодно усмехающейся рожи юноша сообразил, что должен оскорбиться. Что значит «не беспокойтесь»? Что этот простолюдин себе позволяет?!

Леон покрепче сжал кулаки. И не сразу понял, на чём таком холодном и неудобном пытаются сомкнуться пальцы. Неудобном и непривычном…

— Оружие — не игрушка, — всё так же насмешливо проронил секретаришка. Словно подслушал мысли! — Положите-ка куда-нибудь. А то еще ненароком пальнете. Как будете объяснять стрельбу в доме дяди? А если вызовут солдат? Вам ведь не нужны в доме королевские гвардейцы, а, ваша светлость?

Так оскорбительно обратиться к лицу графского достоинства! Леон пристрелил бы Дарлена на месте, если б…

Если б не подумал: а с чего негодяй вообще сюда явился? И не просто переступил порог, а еще и посмел оскорблять лорда?

— Что вам угодно? — Леон попытался скопировать ледяную вежливость собеседника.

А с кого еще брать пример наглости? С дядей Ивом никто не смеет и заикнуться в подобном тоне, хотя он — всего лишь барон.

А Анри Тенмар наверняка никогда и не общался с таким отребьем!

— Мне угодно, чтобы вы меня впустили, ваша светлость. То, что я имею вам сказать, — нагло ухмыльнулся Дарлен, — не для ушей слуг в коридоре.

Никаких слуг юноша не заметил. Да и сам секретаришка — кто, если не слуга? Да что он о себе возомнил?!

Но змеев простолюдин в кои-то веки прав. Лучше не вести таких разговоров на пороге. То, что прислуга не ошивается рядом сейчас, — не значит, что не явится и через минуту-другую.

Что делать?! Разговаривать с нахалом наедине? Закрывшись в комнате? Конечно, вряд ли даже Дарлен решится убить лорда. Да еще и в доме своего нанимателя.

Но вдруг… вдруг дядя с негодяем заодно?!

Ухмылка секретаришки стала еще шире. Этот мерзавец что — точно мысли читает?

Лорд Таррент с удовольствием захлопнул бы перед непрошенным визитером дверь. Но крестьянский сын — сильнее. И пистолета не испугается. Знает, что Леон не выстрелит.

— Вы предпочитаете именно в коридоре говорить о вашем отце?

Вот теперь — земля уходит из-под ног! Дарлен подслушал?! Или у Ива Криделя нет тайн от секретаря?

Всё пропало!

Юноша настолько ошалел, что позволил наглецу войти. Тот немедленно захлопнул дверь, лениво прошелся по ставшей вдруг тесной комнате. И с удобством развалился в кресле Леона. А тому небрежно махнул рукой на соседнее, гостевое.

Юный лорд в полном шоке послушно сел. Продолжая обеими руками сжимать бесполезный пистолет. Лежащий теперь на коленях.

И только тут опомнился:

— Говорите, что вам нужно — и убирайтесь!.. — Леон чуть не прибавил «лакей». Но в последний миг — осекся. Почему-то.

— Я бы на вашем месте так не выражался, ваша светлость. Особенно, если учесть…

— Да что вы себе позволяете?!

— …что вы — убийца родного отца и любовник собственной мачехи. А свое кровавое преступление — гнуснейшее, надо сказать! — перевалили на родную сестру. Вы — редкостная мразь, Леон Таррент. А ну — сядь и руки опусти! — Дарлен лишь чуть повысил голос. А вскинувшегося юношу как к месту пришибло. Он вдруг понял, что секретарь очень опасен. Очень. — Дадите пощечину — получите сдачи, господин Граф-Твоя-Светлость. Можете, конечно, вызвать на дуэль. Но, во-первых — я не дворянин, а во-вторых — фехтую и стреляю лучше вас. И намного.

Чехарда мыслей наконец оформилась в одну: Дарлена нужно убить. Немедленно! Потом можно сказать, что он напал первым. Это — лучше, чем позволить ему болтать…

— Ну неужели вы думаете, об этом знаю я один? — рассмеялся наглый секретарь. — Давайте, убейте меня — если не промахнетесь, конечно. И считайте, что через несколько дней о подробностях ваших подвигов будут досконально осведомлены граф Бертольд Ревинтер и князь Всеслав Словеонский и Старградский. Как думаете, кто предпримет меры первым? — издевательски рассмеялся Дарлен. — Или ради вас они объединятся?

— Чего вы хотите?! Денег?

— Благодарю, я — не беден, — сухо ответил секретаришка. — И, в отличие от вас, смогу заработать еще — если потеряю нынешнее. Я хочу, чтобы вы отсюда убрались. Завтра же, с утра. Ваш дядя — достойный человек. Чиновник Ревинтера — уже в Тенмаре. Через несколько дней он будет здесь. Я не хочу, чтобы вас арестовали в доме барона Ива Криделя. Он не заслуживает подобного позора.

А Леон заслуживает смерти?!

— Я ясно выразился?

Что сказал этот секретаришка? Чиновник в Тенмаре?!

— Кто на меня донесет? Вы?!

— Вы не поняли, ваша светлость? — расхохотался Дарлен. — На вас уже донесли. В настоящий момент ваша почтенная маменька обретается в загородном доме некоего Бертольда Ревинтера — знаете такого? И за бокалом вина торгуется с ним по поводу своей свободы. Ну и всяких мелочей — вроде возвращения к светской жизни. Вы же не думаете, надеюсь, что она действительно пропала? Очень скоро Карлотта Гарвиак «найдется», не беспокойтесь. Едва Ревинтер с ней договорится. Или появятся другие свидетели. Те, о ком я вам говорил, например. Кстати, за любовницу — я сейчас не о милейшей Жюли — тоже можете не волноваться. Она обязательно выйдет сухой из воды. Полина Лигуа, нир Кито, нир Таррент с некоторых пор помолвлена с Его Величеством Карлом Третьим. Не исключено, что свадьбу приурочат к вашей казни, лорд. Вы любите братишку? Как думаете, ему пойдет ваш титул?

— Замолчите!..

— Убирайтесь, Леон. И не вздумайте просить помощи у Ива Криделя. Если замараете его имя — у ваших преступлений добавится свидетелей. Это я обещаю.

— Кто вы?! Вы и ваши… знакомые?! С чего вы взяли, что я вам поверю?

— Я тот, кто знает, что по вам плачет плаха, ваша светлость. Этого довольно. Прощайте, лорд.

Дарлен легким полувоенным движением поднялся с кресла. Кем он был — прежде, чем стать дядиным секретарем?!

Всё так же лениво секретарь продефилировал мимо Леона. И без дальнейших слов покинул комнату. Не забыв захлопнуть дверь. Резко, но без малейшего лишнего шума.

3

Даже свадьба на стене сегодня веселее. А жених вообще будто подмигивает с гобелена. Не иначе — первую брачную ночь предвкушает.

Ирия усмехнулась. Вот что бывает с мрачным кабинетом — если добавить свечей. И гобелен приветливее, и камин — ярче и жарче.

А на большом блюде сочится золотистым жиром горячий гусь в румяных яблоках. И уж он-то поднимет настроение любому. Не хуже, чем жениху на гобелене…

— Надо было перекусить перед ужином, — усмехнулся старик. Любуясь, как «племянница» радостно впилась зубами в гусиную ногу.

А сам с явным удовольствием принялся за другую.

— Это вы могли перекусить! — фыркнула девушка. — А меня ваши мегеры в корсет запихнули. С раннего утра. Поешь в нём, как же!

— Бедный наш гость! — вдруг совершенно искренне и совсем молодо рассмеялся Ральф Тенмар. Отпивая приличный глоток вина. — Ты ему своим птичьим аппетитом всё удовольствие испортила.

— Ага! — Сейчас, когда визит незваного гостя позади, вспоминать его лицо — удивительно весело. — Только мне-то как удовольствие портилось. Там на столе столько всего вкусного было… Кстати, теперь знаю, откуда у дам берется упомянутый вами «птичий аппетит».

— И откуда же? — ухмыльнулся герцог.

— А вот напяльте корсет — и сами узнаете! — Ирия едва удержалась, чтобы по-девчоночьи не показать язык. Совсем не подобающим аристократке образом.

Старик сегодня — непривычно весел и прост в общении. И «племянница» с удовольствием ему подыграла.

Но увы — разговор отлагательств не терпит. Всё, что выболтал Алан, пора передать названому дяде. И по возможности — подробно.

— И что ты из этого поняла? — поинтересовался герцог. Подливая вина ей и себе.

— Эйда не у Ревинтера. Она ему нужна, и он ее ищет.

Лицо старика осталось бесстрастным. Бледным и спокойным. Как на большинстве его портретов.

— Если ее выкрал не Ревинтер, то кто?

— Кто угодно, — старый дракон явно ответил, не раздумывая.

Готовился сказать именно это? Осведомлен больше, чем говорит?

— Возможно, там, где ты скоро окажешься, будет больше возможностей узнать это.

— И где же? — безмятежно улыбнулась Ирия. Гадая, не вернулись ли они к началу отношений? И успеет ли она дотянуться до ножа? Вдруг понадобится?

— Я умираю, Ирэн.

Вот те раз…

— И до сегодняшнего дня я полагал, что у меня больше времени. Мой врач говорит, приступа можно ожидать в любой день или ночь. В прошлом году я едва не умер, Ирэн. В этом — умру. И не спорь. К моменту моей смерти тебя здесь быть не должно.

Вновь полнятся бокалы. Темный рубин пенится в прозрачной хрустальной тюрьме.

Руки Ральфа Тенмара не дрожат. Ничуть. Этот крепкий как дуб старик — смертельно болен? Знает ли Катрин?..

— Знает, — словно прочел мысли Ирии герцог. — И ей будет очень тяжело остаться одной. Но я по вполне понятным причинам не прошу тебя скрасить ее старость. Разве что потом — если наступят лучшие времена. И если ты сама захочешь… А сейчас — выслушай меня! — оборвал он сам себя. — Не знаю, что на самом деле связывало тебя с Анри и связывает ли еще. Катрин считает — да, ты утверждаешь — нет. А истина, возможно, посредине. Время течет как река, Ирэн. Ничто не остается неизменным. Я сам хотел бы видеть тебя женой Анри и герцогиней Тенмар — в будущем. Но это решать тебе и ему — если переживете всё, что выпадет на вашу долю. И если захотите связать судьбу друг с другом. Собственно, я бы отдал тебя за любого из моих законных сыновей, Ирэн. Но ни одного из них рядом со мной нет. Поэтому тебе предстоит самой выбрать дальнейшую жизнь. За то время, что мне осталось, я могу устроить тебе брак с любым из холостых баронских сыновей — моих вассалов. Ни одного неженатого барона — достаточно молодого, чтобы ты могла им управлять, — в моём герцогстве нет, Ирэн, ты уж прости. Или я могу отправить тебя в Лютену. В качестве придворной дамы Алисы Ормхеймской, урожденной Марэ. Тоже, как помнишь, моей племянницы. Алиса почти не бывает в королевском дворце и не устраивает приемов. Тебе не придется видеться с Бертольдом Ревинтером. И всё же эта дорога — опаснее. Выбирай, Ирэн.

Как странно играют в его глазах золотые блики… Стирают старость. Свечи обманчивы — показывают то, чего давно нет.

Светлое золото — цвет янтаря. Если заглянуть в янтарный камень — в нем отразятся страны, давно стертые с карты неумолимым временем.

Жаль, что ты умираешь, Ральф Тенмар.

Никогда Ирия не думала, что станет о нем жалеть, но вот теперь… И хорошо, что она не попала в этот замок на поколение раньше. Нет риска совершить по отношению к Катрин чудовищную подлость. И даже не из любви, а… от одиночества. И из стремления забыть Всеслава.

Пожалуй, сейчас понятно, откуда взялись легенды о драконах, похищающих прекрасных юных дев. Стоит только вспомнить герб Тенмаров…

Обман свечей на краткий миг заставляет забыть о времени. Как красив был когда-то старый герцог — судя по портретам…

Странно, что когда Ирия встретила в Лиаре Анри — измученного многодневной скачкой, измотанного каждодневными боями, толком не спавшего много недель, с ног до головы в своей и чужой крови, — вообще не разглядела в нем красоты. Пока не увидела портрет в замке…

Почему Ирия не влюбилась в Анри? В героя, что пришел ее спасти? В действительно благородного человека?

Почему — Всеслав?

— Сколько у меня времени?

— Пока не кончится это вино и не догорят угли в камине. На выбор должно быть время — ибо плата за любое решение высока. Выбирай.

Свитки Судьбы. Есть выбор — и нет. Можно ступить лишь на одну из заранее определенных дорог. Но в твоей власти шагнуть туда самой, а не ждать, пока поволокут.

Баронский сын? В тени отца. Кто помешает тому после смерти сеньора отдать невестку властям?

И кто помешает бастарду герцога — тому, кто хапнет титул, — найти ее и разоблачить? Особенно барону Гамэлю. Этот вдобавок к корысти жаждет еще и мести.

Но и первого мотива для большинства довольно, чтобы предать даже близкого родственника — не то что постороннего. А «Ирэн Вегрэ» удачливому герцогскому бастарду и искать не придется. Она останется в его владениях.

Герцог — дурак? Нет, очень умен. Значит — не предложил бы выбор, где один из путей заведомо ведет в никуда.

Ирия залпом выпила бокал. Горько. Ничего — сладко уже будет вряд ли. Вся сладость осталась за восстанием и Ауэнтом. Не говоря уже о монастыре!

Пора осознать это. Повзрослеть. И не ждать от жизни больше, чем она может дать.

Учись принимать горечь — и находить в ней свою прелесть. Пить полынное вино… Как учит Ральф Тенмар. Которому зачем-то нужно, чтобы одна глупая девчонка выжила.

— Ваше рекомендательное письмо к герцогине Алисе Ормхеймской уже ведь готово? — Ирия пристально взглянула на старого дракона поверх пустого бокала.

Ральф Тенмар так же залпом осушил свой:

— Разумеется.

4

Все-таки дядя — благородный человек. Узнав об окончательном решении племянника, тут же снабдил его рекомендательным письмом к илладэнскому виконту Игнасио Веге.

Никогда прежде Леон его не встречал. Впрочем, со многими ли он знаком? В его-то возрасте!

А теперь именно Вега должен помочь беглецу миновать границу Аравинта.

Услышав «Илладэн», лорд Таррент едва не пал духом. Представил еще три-четыре недели пути — теперь уже на юго-запад!

Но дядя успокоил:

— Виконт сейчас гостит у друга — баронета Мишеля Витэ. Это в Южном Тенмаре, — уточнил Ив Кридель.

Ибо прочел на лице племянника его знание географии Эвитана вообще и Тенмара в частности.

У себя в Лиаре лорд Таррент найдет любое имение! А для чего было изучать Юг? Разве Леон заранее знал, что Ревинтеры разрушат его жизнь?!

— Ему можно доверять?! — вырвалось у юноши.

Насколько же не по себе — под строгим, сдержанным взглядом! Может, дядя и не осуждает племянника. Но в глазах читается… что сам барон никогда ничего подобного не совершит.

Или это уже мерещится? Ив Кридель оказался умнее, чем Леон думал. Значит — должен понимать, что в беду может попасть любой!

— Игнасио Веге? Не во всём. Твоя история ему без надобности. Впрочем, не мне учить тебя врать, — грустно усмехнулся дядя. — Этим ремеслом ты владеешь лучше меня. Главное — не нарывайся с ним на ссору. Он — прекрасный фехтовальщик. Много лучше тебя уж точно, не обижайся, Леон.

Так уже было! Проклятый секретаришка тоже похвалялся дуэльными талантами. Выставляя Леона на улицу!

— Еще младший Вега — известный в Илладэне дуэлянт. Для него это — любимое развлечение, после… дам. К тому же, он — по-илладийски вспыльчив. Не поддавайся на его подначки. Впрочем, ты… сдержаннее твоей покойной сестры. Отшучивайся, но не позволяй себя оскорблять. Вега презирает трусов. В этом он — в отца.

Леон молча закусил губу. Он бы тоже много кого презирал — будь у него живой папа! И никаких солдат, спешащих по его душу.

— Не говори с ним о деле в присутствии кого бы то ни было. Хоть собственного камердинера. Впрочем, он с тобой не поедет…

— Как?! Что это значит?..

— То, что ты возьмешь с собой трех человек. Отбери самых проверенных. Я бы посоветовал Джека Майера, Френсиса Скотта и, пожалуй — Гарри Джонса. Впрочем — решай сам. Это — твои люди и твоя дорога. А ты — теперь взрослый. Но согласись — будет странно, если к Мишелю Витэ вдруг неожиданно в открытую приедет без приглашения лорд Леон Таррент — доселе с ним не знакомый. Потом он из поместья бесследно исчезнет, а эскорт уже без лорда отправится обратно в Лиар. Ты же не собираешься тащить в Аравинт пятьдесят человек. Тем более, у многих в Лиаре остались семьи.

Дядя сказал это мягко и лишь слегка укоризненно. Но сделалось окончательно не по себе.

Хоть и непонятно, почему. Они — люди лорда и обязаны его сопровождать, присягали ведь. Как же их долг своему господину?

Впрочем, здесь дядя Ив прав. Какой верности ждать от невежественной черни? Особенно если она узнает причину изгнания сеньора!..

Последняя ночь с Жюли — и потому особенно жаркая. Прощание с дядей — тот крепко пожал Леону руку. А утирающая слезы тетя расцеловала.

Воспитанница Криделей не вышла — и хорошо. А уж наглой рожи секретаря изгнанник бы точно сейчас не выдержал!

Неужели он теперь совсем один — навсегда?! И его путь лежит в никуда?!

Людей он, конечно, отобрал не тех, кого назвал дядя. Барон Кридель, как оказалось, совсем не глуп. Но откуда ему знать лиарцев? Уж старого вояку Гарри Джонса и вовсе брать нельзя. Он еще отца учил владеть оружием! Если Джонс узнает правду…

А камердинера действительно пришлось оставить.

В полудне пути от поместья дяди отряд разделился. Эскорт по приказу лорда поскакал назад в Лиар. А сам лорд с тремя верными людьми — в южный Тенмар. В поместье незнакомого доселе баронета Мишеля Витэ. На встречу с таинственным Игнасио Вегой. Который — исходя из дядиного описания — Леону уже заранее не нравится.

Часть четвертая. Перемены

Жизнь гладиатора — Колизей…

А. Елин.

Глава первая

Конец Месяца Рождения Весны. Эвитан, Лютена.

1

— Ваша светлость, — лекарь не лебезит, не низкопоклонствует. Четко, по-военному докладывает. Чем и нравится Ревинтеру. — Я сделал всё, что зависело от моих знаний и усилий. Если кто теперь и может помочь Его Высокопреосвященству — так это Творец Всевидящий и Милосердный.

Выслушав врача, министр финансов, член Регентского Совета и отец застрявшего в Квирине сына отослал собеседника и глубоко задумался.

Вся Лютена судачит, что кардинала Александра отравил его злейший враг — подлый и коварный граф Бертольд Ревинтер. И лишь сам подлый и коварный знает, что это — неправда.

Строго говоря, кандидатов на неприглядную роль всего двое. Или трое — если считать короленка. Изрядно раздраженного недавней несостоявшейся казнью.

Но Его Ничтожество сам за ядом не побежит. Так что опять остаются двое. И из них Гуго — для подобной интриги слишком глуп.

То есть додуматься-то до отравления мог. А вот провернуть, чтобы комар носу не подточил…

Ну что ж — Бертольд сам не раз и не два использовал других. А затем убирал с дороги. Так что Мальзери расплатится не за подлость. Для убийств по подобным мотивам у нас Анри Тенмар есть.

Граф Валериан умрет за то, что оставил Ревинтера без кардинала — в столь решающий миг. Потому что Александра Илладэн пришла в себя. А значит — она больше не под опекой церкви. И вопрос о девушке будет поднят в Королевском Совете не позже лета. А то и гораздо раньше.

Кто станет опекуном? Граф Мальзери — ее дядя? Или принц Гуго — якобы супруг?

Ревинтера передернуло. Усиление и того, и другого сейчас (и вообще) нужно, как коню жабры.

Послать бы невезучей девице шкатулку — с отравленным шипом. Выскакивающим в нужный момент.

Только попробуй проникни к михаилитам. Да еще и в женское аббатство.

Кардинал настоял бы на дальнейшем пребывании Александры в монастыре. А теперь остальные Регенты проголосуют против чуть ли не единогласно. Чтобы уже потом тянуть Илладэн каждый на себя.

Хоть с Всеславом заключай альянс, честное слово! Интересно, пойдет ли князюшка на то, чтобы подбросить Александре порошка Черной Горечи? И чем самооправдается? Желанием избавить девушку от грязных (что совершенно точно!) лап принца Гуго? Или честно признает это необходимой политикой?

Словеонскому князю попасть в резиденцию михаилитского Ордена проще. Дружен с кардиналом. Может, ему и в убежище Александры доступ есть?

Да, Бертольд, определенно стареешь. Раньше не был склонен к бесплодным фантазиям. Потому как вода смешается с маслом определенно раньше союза со словеонским князем.

А слухи по Лютене ползут быстро. Завтра полгорода будет знать, что министр финансов посылал к кардиналу личного врача.

Ясно, для чего. Довершить злое дело! А михаилиты пропустили? Значит — в сговоре. И значит, их неподкупность — враньё.

Всегда есть более умелые, искусные, лучше всех разбирающиеся именно в этой хвори. А толку? На поиск уйдет время. Гуго или Мальзери уже получит Илладэн, армия Эрика завоюет Аравинт. И зачем? Для чего Эвитану расширять открытую границу с Мидантией? Мало Квирины?

Как это — зачем? Чтобы уничтожить Грегори Ильдани — скажет любой.

И на кой змей? Кто вообще еще помнит о сыне Арно? И уж тем более — всерьез собирается сажать на престол?

Ну, кроме кучки витающих в легендах друзей и соратников его отца. Принц Ильдани — да, это был герой и полководец. Достойный уважения враг.

А Грегори без него — всего лишь очередной изгнанник. А по части воинских талантов — обычный лейтенант. Никогда не воевавший. За исключением восстания.

И даже у Карла, при всём его ничтожестве, прав на престол больше.

Кто еще в Аравинте опасен? Виктор Зордес-Вальданэ? Еще смешнее, чем Грегори. Сын бастарда — да еще и по женской линии.

Даже у Эрика Ормхеймского шансов больше. Но никому в здравом уме и твердой памяти не придет в голову сажать его на трон.

При том, что у Эрика — армия. А у Виктора — только амбиции его неугомонной маменьки. Той мало скакать по чужим альковам. Еще и великим политиком себя возомнила.

Кому вообще первому пришло в дурную башку, что Аравинт представляет угрозу? С каких это пор там реально набрать армию, чтобы всерьез угрожать Эвитану?

И именно сейчас, когда можно, просто припугнув Аравинт, вертеть им как угодно! Тем же Виктором держать в руках Мидантию…

А потом, подписав с ней договор, окончательно подчинить Квирину. И наконец забрать у нее всех мятежников! А заодно и угодивших в рабство эвитанцев. Они там наверняка есть. Посильнее нажми на Квирину — вмиг отыщутся. Можно заодно вытребовать и бьёрнландских офицеров. Глядишь — и на севере мир будет.

Так нет же! Горстке идиотов понадобилось превратить Аравинт в еще одну провинцию… И в дальнейшем держать на южной границе впятеро больше войск. Потому что Мидантия при случае обязательно захочет заграбастать эти земли себе. Раз уж они всё равно лишились независимости.

Да и как заманчиво оставить в живых Виктора Вальданэ… Как претендента на мидантийский престол.

Даром сопляк никому не нужен в этой роли. Но пусть гелиополийский дворец не спит спокойно!

Кстати, это Бертольд сумеет даже без помощи кардинала. Если удастся уговорить Всеслава. Если тот назло не проголосует за казнь.

Так можно ли смешать масло и воду?

Негромкий, но решительный стук в дверь мысль вовсе не оборвал. Просто перенаправил в другое русло.

— Входи, Поль.

Фрэнк был расторопнее. Что ж, Мальзери ответит и за это. Или Ральф Тенмар. Как только министр финансов выяснит точно…

— Ваша светлость, только что прибыл капитан Алан Эдингем. Пропустить немедленно?

— Зачем же? Пусть отдохнет с дороги. Подкрепится, приведет себя в порядок.

И поволнуется. Правдивее доложит. Алан — верен, и его хитрости видны как на ладони. Но проверять необходимо всех. «Все» об этом прекрасно осведомлены и обычно не обижаются. Во-первых — Ревинтер хорошо платит. А во-вторых, он — не Всеслав, чтобы о недоверии открыто говорить в лицо.

А еще твердят, что горькая правда — лучше красивой лжи. Кто так сказал — просто не умел правильно врать. Людям свойственно цепляться за иллюзии и делать вид, что верят чужому лицемерию. Ведь оно не оскорбляет.

2

В Илладэне, Вальданэ, Аравинте прислуга искренне любила хозяев. В доме злейшего врага Мальзери, графа Бертольда Ревинтера, — слуг-предателей, по слухам, топят в Риале. И Элгэ почему-то склонна в это верить.

Остается гадать, какие методы применяет к прислуге Мальзери — если из приставленной к пленнице горничной слова не вытянешь. А младшая герцогиня Илладийская — в этом искусстве не то чтобы совсем новичок.

Впрочем, бывший мидантиец (хотя бывают ли «бывшие» ядовитые гюрзы — вот вопрос!) наверняка из всего дома выбрал к племяннице (она же невеста старшего сына) в служанки самую твердокаменную и непробиваемую. Ничего, сделав герцогиню Илладэн женой Юстиниана, он обязан будет ослабить контроль. И вожжи.

А даже если и нет — Элгэ найдет способ. Один из молодых офицеров явно старается бывать под ее окнами чаще, чем требуют обязанности. И в брошенных украдкой взглядах — никак не долг стража или интерес шпиона.

Надо будет лишний раз выглянуть в окно и по-быстрому присмотреться. Добавив в красивые зеленые очи побольше печали. И непролившихся слёз.

Может, и… Не на одного же Октавиана надеяться.

Злодей-министр — он же коварный родственник-интриган — плетет козни. Беззащитная прекрасная дева томится в узилище. Ей грозит насильственная свадьба — с немилым-нелюбимым.

Даже офицеры Мальзери когда-то были мальчишками. И читали баллады. Мечтали о подвигах и спасении принцесс — от каких-нибудь страшилищ.

Вот вам ожившая сказка, спасайте!

Окно выходит в сад. Холодный, с иззябшими деревьями. По ним когда-нибудь можно выбраться вниз.

И отсюда не виден чисто выметенный двор. Зато видны злорадные огоньки — в тусклых глазках дотоле равнодушной как столб бледно-блондинистой горничной. И слышны отрывистые фразы солдат — за дверью.

Так что можно догадаться: прибыл счастливый жених.

Значит, сейчас добрый дядя Валериан попытается объяснить старшему сыночку: по политическим причинам придется взять в законные жёны подержанный товар. Не новая, но дорогая вещь — лучше нетронутой, но дешевой. А к конкретно этой прилагается целый Илладэн — если повезет.

И еще нужно понимать: южане — безмозглые дикари и варвары. Поэтому не запирают женщин на «дамской половине». И не распихивают по монастырям. Так получилось, сынок. Придется брать, какая есть. Другой поймать не удалось. И за ней дадут не столь жирный кусок.

Элгэ стиснула зубы. И за этот предполагаемый разговор, что обязательно состоится — если еще не состоялся! — Валериан Мальзери тоже заплатит сполна! За то, что ее — свободную, по-илладийски образованную южанку — схватили, заперли, везли в цепях. Оскорбляли, едва не изнасиловали и не убили.

И за то, что сделали с Витом и Алексой! И что посмели угрожать Диего!

Будь проклят Эвитан! Жаль, у него нет ни одного по-настоящему сильного врага. Чтоб пошел войной на эту змееву страну!

Объявись таковой — и уж Элгэ устроит, чтобы у него нашелся повод! Она сделает всё, чтобы открыть ему ворота Лютены. И уничтожить армию, неотвратимо идущую на ее Аравинт!

Будь проклят Север!

Как они посмели украсть ее жизнь?! И жизнь ее родных!

3

На лицо королишки возвращается краска, а вот Мальзери — бел от злости. Так ему и надо — по большому счёту. Но Бертольд Ревинтер слишком зол сам. Остается надеяться, что хоть выглядит хладнокровнее вечного соперника.

Его Ничтожество расстроен сегодняшним числом Регентов. Еще бы — лишился призрачного права голоса.

Зато обрадовался — когда любимый дядюшка получил новую игрушку. А с ней в будущем — солидный кусок земли. Если Диего Илладэн вовремя умрет.

Дядюшка ведь снабжает коронованного племянника запретными удовольствиями. Не первый год. И его за это нужно вознаградить! По-королевски. Сторицей.

Мальзери всё-таки дурак. И его расчет, что Александру отдадут ему, — дурацкий.

А сам Бертольд может злиться сколько угодно. Их трое — против четверых. Ревинтер, Герингэ и Всеслав на одной стороне — нарочно не придумаешь. Остальные дружно вырывали старшую илладэнскую герцогиню из монастыря. Чтобы затем рвать уже друг у друга.

Жаль девчонку. Но если выбирать из Гуго и Мальзери, выгоднее — первый. Тот хоть дурак круглый и в политику не лезет.

А отдать всех трех наследников Илладэна милейшему Валериану может додуматься только Всеслав. И Ганн — потому что союзник. Мальзери.

Сейчас слуги принесут ужин. Все подкрепятся и с новыми силами приговорят Аравинт. Король уже хилой лапкой махнул…

Последнее решение вызвало непривычный приступ гадливости. Больно уж омерзителен Гуго!

И напрочь исчез аппетит. Министр финансов чуть прикрыл усталые глаза. Это не мешает исподволь наблюдать за остальными.

Всеслав — равнодушная заснеженная гора. Вот-вот взорвется раскаленной вулканической лавой, выжигающей всё на своем пути.

Мальзери — бледен, как снег на свежей могиле.

Эти есть тоже не будут. Оба.

Ганн расстроен только за компанию. Он вообще в последнее время что-то подозрительно доволен. А Герингэ и для вида не грустит.

Эрику на всё плевать. Он вообще сегодня не особо трезв, что с ним бывает часто.

А Амерзэн и Его Ничтожество вот-вот пустятся в пляс. Эти двое сожрут всё. И всех — если позволить.

Торжественно распахивается дверь. И в кабинет почти величественно вплывает первая служанка.

Проснулся Ревинтер мигом. В чём тут же усомнился. Едва не ущипнул себя — побольнее.

Потому что сейчас он — определенно во дворце. А не там, где подобным вещам — самое место.

Восточная танцовщица — в очень скудном (почти прозрачном) шелку. Умудряется одновременно нести тяжелое блюдо с уткой в каких-то фруктах и изгибаться в танце. И не потерять ни одной из болтающихся на бедрах и груди тряпочек!

За первой полуголой девицей шествуют еще штук пять — и все с блюдами. А может, и больше — всех сразу не видно.

Бертольд никогда не считал себя ханжой. Но здесь вообще-то — государственный совет. Спасаясь от королевских вкусов, из развратного дворца разбежались все слуги-мужчины? Или в связи с болезнью кардинала дом крысеныша Карла успел превратиться в бордель?

Кстати о разврате. Алан забавно доложил о Ральфе Тенмаре.

В общем-то всё, как министр и думал. Старый герцог — мало ему служанок! — успел соблазнить двоюродную племянницу. После чего объявил ее невестой сына. Благо — тот в изгнании не обидится. Претензий из Квирины не пришлет.

А девица — глупа как пробка. Но не прочь завести молодого любовника.

Интересно, старик действительно ничего не заметил? Или просто сквозь пальцы смотрит на ее шашни? Прежний бы Ральф Тенмар не стерпел… но нынешний?

От внука наверняка избавился сам, но это — не доказать. Да и незачем. Для соперничества с Эриком хватит и оставшихся. Да и на дряхлого герцога теперь есть чем при случае надавить.

Может, его еще и совесть замучает — со стариками бывает. Даже с такими. Хоть с Ральфом Тенмаром на подобную удачу рассчитывать и не стоит.

А вот что лорд Таррент у Ива Криделя гостил и уехал — это уже интереснее. Зачем племянничек ездил к дядюшке? Советоваться?

Ничего, объявится в Лиаре. Там и потребуем ответа — о матери и сестре. А потом сдадим Всеславу. Хватит, мальчик, побегал — и хватит. Убил папу — пора платить. И если уж убил — так не попадайся. А Северному Волку хватит и намека. И суд тебе, Леон, не понадобится.

Сопляка пришлось бы убивать в любом случае. Когда вернется Роджер. Или когда…

Или! Но если это сделает кто другой — тем лучше.

Ну, наконец-то можно отодвинуть тарелку! И наконец-то убрали полуголых баб. Всех, кроме той, кого Гуго Амерзэн захапал себе на жирные колени.

Спорить с королевским дядей никто не станет. Не тот повод.

Значит, девка там и останется. Можно заседать дальше.

Глава вторая

Эвитан, Тенмар — Лютена.

1

Ну, вот и всё. Последний взгляд на ставшую почти родной комнату. Чуть ли не пленницей чувствовала себя здесь порой. Игрушкой прихотей вздорного старика.

А сейчас кажется — век бы с замком не расставаться. Как и со стариком. Не говоря уже о Катрин!

Торопливо смахнуть глупую слезу! Ральф Тенмар первый же и посмеется над расчувствовавшейся дочерью Карлотты Таррент!

Ирия развернулась и направилась вниз. Вслед за уносящими сундук слугами. Да, в Тенмар прибыла верхом и налегке. А в Лютену едем с сундуком и в карете. Герцогская племянница, титул обязывает. Дядин.

Да и платьев нашили… Не иначе — предполагается, что фальшивая баронесса с балов вылезать не будет. Ибо носить такие в Ауэнте вряд ли уместно.

Если б не подлость Регентского Совета — графиню Таррент вывезли бы в свет еще прошлым летом. Вывез бы отец. Живой, не женатый на Полине. И не сломленный провалившимся восстанием.

Минуя Ральфа Тенмара, лихо вздыбившего вороного коня — бедный Вихрь! — Ирия с вызовом усмехнулась нарисованному герцогу. Коему «великий Готта» щедрой кистью убавил лет двадцать.

Ирия вернет себе имя — что бы ни говорил дядя Ив о «дымах и огнях»! Она — дочь своего отца и от него не отрекалась. Ирия Таррент не останется на всю жизнь Ирэн Вегрэ!

Катрин крепко обняла «племянницу». Девушка лишь на миг ткнулась лицом герцогине в затылок — прямо в седые косы… Сердце защемило.

Мать Анри стала первой, кто по-доброму встретил здесь отверженную изгнанницу четыре месяца назад. Тогда заснеженный Тенмар казался зимней норой смертельно опасного зверя. Теперь — крестьянские детишки все ручьи и лужи завалили корабликами, сооруженными из чего попало. От деревяшек до старых башмаков.

Как здесь, наверное, красиво летом! Когда Ирии в замке уже не будет… Доживет ли до лета старый герцог Тенмар?

Он точно не доживет до возвращения Анри!

Боль перехватила горло, не дав выговорить ни слова. Анри больше никогда не увидит отца, а старый герцог — единственного выжившего сына. К Темному бастардов — раз Тенмарский Дракон их терпеть не может, а они его ненавидят!

Какие бы грехи ни были у Ральфа Тенмара — такого он не заслужил. А Анри, у которого грехов нет и никогда не было, — не заслужил тем более.

И, можно подумать, папа заслужил смерть от рук жены и сына!

Успокаивающее прикосновение жестких теплых рук. Герцог.

— Будет, будет… — Ральф Тенмар непривычно мягко отстранил жену. И в свою крепко очередь сжал в объятиях племянницу. — Тебя найдут… — совсем тихо прошептал он. — С тобой встретятся. Всё еще изменится. Жаль, ты — не моя дочь!

Ирия не удержалась от последнего, прощального взгляда. Из окна кареты, уносящей юную авантюристку прочь. В дожди и ветры ранней весны.

Они так и стоят у ворот старинной громады замка. Хрупкая, давно немолодая женщина в темной меховой накидке, седые косы отливают бледным серебром. И высокий, несгибаемый старик, чье гордое лицо еще хранит черты былой чеканной красоты.

— Госпожа Ирэн, я никогда не была в Лютене! — Мари — не обрадована, а испугана. — Говорят, там много злых людей…

— Злых и добрых людей полно везде, — вздохнула Ирия. — В Лютене ли, в провинции…

— Но там есть Пляшущий Двор…

— Есть.

— А почему его так назвали? — осмелела служанка. В отсутствие Ортанс и Ральфа Тенмара. — Там все танцуют?

— Нет. Это в честь пляски висельника на веревке… — «баронесса» осеклась, но поздно.

Не следовало говорить о смерти — в присутствии столь близко соприкоснувшейся с ней Мари. Как и брать бедняжку с собой.

Но и оставить в Тенмаре одну — нельзя тем более. Старый герцог заслуживает доверия. Но не в отношении Мари. Он пощадил ее ради племянницы. Но если вдруг бывшая любовница Люсьена Гамэля останется в замке одна… Трудно ли потом заявить, что она сбежала с каким-нибудь наемником?

А собственная привычка столь зло шутить — помогает. Прогнать страх. И не сойти с ума от всего, что творится вокруг.

Помогает, но больно бьет по окружающим.

Ирия должна Мари. Хоть, будем надеяться, та никогда об этом не узнает. И нельзя позволять себе забыть, что сама «Ирэн Вегрэ» не переживала свалившегося на бедняжку. Ее-то собственный ненаглядный жив-здоров. Небось, новые смертные приговоры подписывает. Другим влюбленным в него дурам.

Две недели… или три — путь на север, в Лютену — они проведут вдвоем с Мари.

На север… Как быстро привыкаешь. Из Лиарского замка Лютена казалась югом.

Прошлое опять исчезает в дымке. А судьба заново расставляет фигуры.

«Тебя найдут. Всё еще изменится», — сказал Ральф Тенмар.

Кто найдет? Что изменится? Почему он ничего не сообщил заранее — желательно поподробнее? Опять не сообщил.

В какие еще тайны старик забыл посвятить «племянницу»? И какие приоткроет в ближайшее время? И почему не лично?

2

Птицы в этом саду не боятся людей. Пернатые насмешники только вчера или позавчера прилетели из Мидантии или Квирины. И теперь — издеваются над Леоном. Как и притворно огорченный слуга. Со скорбной миной сообщивший приезжему «юному господину», что «господин баронет Витэ вместе с господином виконтом Вегой» уж три дня как отбыли в Илладэн. В поместье оного господина Веги.

Если у господина лорда Таррента что-то срочное — он может оставить письмо здесь. Или отослать в Илладэн. Или самому нанести туда визит.

За безупречной вежливостью доверенного холуя так и сквозит насмешка. И Леон его прекрасно понимает. Кто уважает лорда, разъезжающего по чужим землям с эскортом из трех человек? Конечно, любому лакею хватит наглости предложить такому «господину» «оставить письмо». Может, и дойдет через полгода. Если виконт Витэ соизволит прочесть.

А можно ведь и просто послать подобного лорда подальше. В поместье Веги в Илладэн, например!

Зачем Леон вообще послушался дядю?! Какой смысл ехать тайно — если, чтобы добиться даже столь ничтожных сведений, пришлось назвать имя? Кто вообще станет говорить с «путешествующим инкогнито»?

А теперь лакей еще и донесет! Запросто. Возможно, за голову Леона уже назначена награда! И немаленькая.

Что делать? Куда ехать? В Лиар, домой, — нельзя.

Назад, к дяде Иву? Тем более.

Куда?!

В Лютену — сдаваться? Авось не казнят, а только засадят в Ауэнт — до конца дней?!

Или в Илладэн? Искать загадочного буяна и дуэлянта Игнасио Вегу? Вот обрадуется-то незваному гостю виконт! Он, судя по описанию дяди, как раз еще тот мерзавец. И свихнувшийся на дуэлях садист.

Некуда ехать, негде прятаться! Травят как загнанного зайца.

Может… Да, возможно, наилучший выход — застрелиться!

Если бы вернуть всё назад! Леон не пришел бы тем вечером к Полине. Ведь можно было подождать, пока Ирия действительно наломает дров! Там и ждать-то оставалось недолго — у сестры был бешеный нрав… Но судьба вновь сыграла против Леона Таррента! За что его так невзлюбили даже высшие силы, за что?

Неужели он нигде не найдет места преклонить свою несчастную голову?

Юноша в полной панике стоял в чужом саду у чужого особняка посреди чужого герцогства. Прижимаясь к одинокому стволу всё еще по-зимнему голой яблони. Неужели здесь всё и кончится? Будущее, надежды, сама жизнь?!

Горький комок неотвратимо подкатил к горлу, в глазах защипало. Больше всего на свете хочется зарыдать — горько и надолго! Пока кто-нибудь — Творец или Темный — не сжалится, не придет и не поможет!..

— Ваша светлость! — Генри, товарищ детских игр, почти сверстник, тронул Леона за плечо. — Поедемте на постоялый двор какой-нибудь. Отдохнете, согреетесь. Поедите, опять же… Холодно здесь.

Таррент с благодарностью взглянул на него. С тех пор как Леон в полной мере осознал себя будущим лордом и наследником титула — прекратил дружбу с Генри. И не заговаривал с ним иначе, как с целью отдать приказ. Лет восемь. Хорошо хоть имя не забыл, как у других…

— Спасибо! — пробормотал Леон.

— Чего уж там, — Генри подвел лорду коня.

Потом с легкостью прирожденного наездника сам взвился в седло. Он добровольно вызвался в эскорт. И в Лиаре, и в Криделе…

— Ты знаешь, где здесь постоялый двор? — повернулся к бывшему другу Леон.

Вряд ли, но хорошо бы! Действительно — холод собачий. Хоть и весна, и юг!

Ветер… А еще холоднее — при мысли, что ближайшая таверна и горячая еда неизвестно где!

— Я приметил — в последнем селе, где мы проезжали.

Невыносимая тяжесть и отчаяние чуть отпустили. Так лесной клещ ослабляет хватку — под пламенем свечи…

Четверть часа пути — не больше! До отдыха, тепла, жизни!..

— Едем!

3

Можно подумать, если приговорить за вечер полкувшина крепкого вина — память станет чиста, как душа Эйды Таррент.

Вокруг на все лады гомонит таверна. Появляются и убираются посетители. А Алан всё сидит на прежнем месте. И впервые за два с лишним года требует в качестве добавки вина, а не еды.

Хозяин не узнаёт «дорогого гостя». И ценителя «пятнадцати способов приготовления мяса — по числу стран подлунного мира».

Не узнаёт, но пока не лезет с вопросами. Уже хорошо.

Не следовало заезжать к барону Криделю! Эдингем бежал от памяти. А она догнала его — в неприметном, старомодном поместье.

Ну почему, почему столько знатных родов Эвитана в родстве друг с другом? Почему скучнейший, консервативнейший барон не всегда хранил верность жене? Почему его «воспитанница» так похожа на Эйду Таррент? Черты лица, улыбка, печаль в глазах…

Или дело не только и не столько в родстве? Просто все хорошие и невезучие девушки чем-то схожи друг с другом?

Нет. Ирэн Вегрэ — девица совсем иного сорта, а сходства между ними не меньше.

Ирэн, Мари… В скольких еще женщинах Алан будет ловить знакомый овал лица, поворот головы, тихий мелодичный голос? И напрасно искать бездонную глубину глаз-озер в кукольных очах манерных девиц, «получивших приличное воспитание»…

Надо же, кувшин опустел!

Эдингем вскинул внезапно отяжелевшую голову. Собираясь громогласно позвать хозяина. Спит он там, что ли? Тут у гостя выпивка кончилась!

И на миг заколебался. Встретился взглядом с насмешливыми глазами Риккардо. Как раз направляющегося к соседнему столу.

— Капитан Гарсия, идите сюда! — Алан неуклюже махнул рукой. Едва не сбил на пол пустой кувшин.

Ну и пес с ним — всё равно вино кончилось!

— Белого вальданского! — бросил южанин спешащему к ним хозяину. — И кемета.

— Вы — любитель кемета? — довольно связно поинтересовался Эдингем. Вскидывая руку, чтобы привлечь внимание трактирщика. — Красного илладий…

Узкая рука в черной с серебром перчатке стремительно пришпилила запястье Алана к потертому столу.

— Вы будете пить кемет, — холодно произнес Гарсия.

— Что?..

— Ничего. Вы — безобразно пьяны, капитан Эдингем.

— Ну и что? — нахмурился Алан. — Вы всяко пьете чаще меня.

— Возможно. Но меня вы в подобном состоянии пока не видели.

Эдингем опомнился. Не хватало поссориться еще и со своим.

Да и в самом деле — хватит пить! Завтра на службу… И так придется брать тавернского извозчика. Не опираясь же на Риккардо в особняк Ревинтера идти.

Надо было заявиться не в «Славу Лютены», а в «Серебряную шпагу», например. Туда часто ходят всеславовцы — можно нарваться на драку. Или еще лучше — на дуэль!

Конечно, Гарсия навещает «Шпагу» постоянно. Как раз с этой целью. И отступника еще ни разу не задели. Иначе Алана среди прочих неприятных новостей встретило бы известие о недавней дуэли.

Хотя Гарсия для словеонцев — пусть и бывший, но «свой». А уж Эдингем-то драку найдет!

— И что же с вами произошло? — илладиец придвинул к собеседнику кемет. А сам отхлебнул вальданского.

Вот забавно. Алан раньше думал, что сладкое предпочитают только дамы. Ошибся. В очередной раз. В который по счёту? С тех пор, как принял Эйду за… ту, кем она никогда не была.

— Я — действительно завсегдатай кабаков. Особенно в последнее время. Но вы-то, Эдингем… Безупречный служака!

Издевается или делает комплимент? Алан не понял. И решил не заострять внимание.

А рассказывать… О чём? Об Эйде? Он еще не настолько пьян.

Да и что может понимать в любви наемник чуть не на десять лет старше Эдингема? Красавец, коему вряд ли откажет хоть одна женщина?

— А что тут говорить? — бросил Алан.

Вот привязался! И ведь Эдингем сам позвал его за стол. На свою дурную голову!

А обжигающую горькую дрянь лучше хлебнуть залпом — вот так! Действительно — в голове начало яснеть. Ну и хорошо.

— А все-таки?

— Одно задание монсеньора Ревинтера я провалил. В Тенмар тоже съездил не блестяще…. — Монсеньор Эдингема даже принял не сразу, но об этом упоминать незачем. — А вернувшись в Лютену, узнал, что здесь все веселятся. Послезавтра — двойная свадьба.

А это-то к чему приплел? Грандиозная подлость, что вот-вот свершится на их глазах, — всего лишь последняя капля перед сегодняшней пьянкой. Алан в глаза не видел илладэнских герцогинь. Так с какой стати должен о них беспокоиться?

И всё же, когда уезжал — Александре Илладэн ничего не угрожало. А сейчас — запросто.

Она похожа на Эйду. Кроткая, мечтательная, печальная…

Изумрудные глаза Риккардо странно сверкнули. И Эдингем впервые подумал, что тому-то как раз, возможно, небезразлична судьба дочерей покойного герцога Алехандро. Гарсия ведь вырос в Илладэне…

— Да! — брякнул Алан. — «Дядюшку» Гуго за это пристрелить мало!

Сейчас какой-нибудь шпион за соседним столом побежит с доносом. О крамольных речах — против эвитанского принца.

Сколько за это полагается — пожизненное заключение в Ауэнте? Плевать!

— Почему же — мало? — прищурился Гарсия. — По-моему — в самый раз.

Ритэйнец вскинул на него враз протрезвевший взгляд. И никакого кемета не нужно!

— Вы имеете в виду?..

— Именно то, что сказал, — зеленые глаза больше не смеются. — Вы со мной, Эдингем?

То ли в пропасть, то ли в Ауэнт. А то и прямиком на плаху!

— Да.

— Вашу руку, Алан.

Глава третья

Эвитан, Тенмар. — Аравинт, Дамарра.

1

Если верить лекарю — старый герцог Тенмар должен прекратить пить вино. Тогда протянет еще лет несколько.

Не пить вина и кемета. Не есть жирного, жареного, острого, сладкого, кислого, соленого… Еще — вовремя ложиться спать.

А может, вообще сразу застрелиться?

Ральф Тенмар наполнил очередной бокал. И поудобнее устроился в любимом кресле. Сегодня пришлось придвинуть его ближе к камину. Можно было позвать слуг… или вообще звать их по каждому поводу? Чтобы вино, к примеру, не наливать самому. Раз уж теперь опять приходится.

Проклятье, раньше он эту дубовую рухлядь поднял бы одной рукой! Хоть правой, хоть левой. Еще лет двадцать назад… даже пятнадцать!

Обитая синим сукном скамейка у ног — пуста. Можно усадить на нее любую из приученных к покорности служанок. Можно — собственную жену. Или жену любого из бастардов. Ни один не посмеет отказать…

Только — зачем? Ни в одной из этих женщин нет такой бешеной гордости и дерзкого упрямства, острой язвительности и дикой горечи.

В юности Ральфу Тенмару нравилось полынное вино. Терпкое и горькое. Такое тянет пробовать вновь и вновь. Тех, кто разбирается в винах. Большинство предпочтет дешевую сладость.

«Жаль, ты — не моя дочь».

Его дочь и не могла вырасти такой. Пока он был в силе. Анабель была тихой и покорной — как и ее мать. Ральф знал, какого поведения ждет от женщин своего дома. Но сам любил совершенно иных. Таких, как Карлотта Гарвиак и Ирия Таррент. Никогда не умевших покоряться. И не знающих, что такое смирение.

Старый герцог горько рассмеялся. Да, пожалуй, действительно жаль, что Ирия — не его дочь. Тогда было бы легче. Даже он не посмел бы так думать о собственной крови.

Зато теперь сколько бессонных ночей Ральф провел в бесплодных сожалениях, что не в силах стать моложе лет на двадцать… или хоть на пятнадцать! Когда еще укладывал в постель молодых красавиц. И неважно, что их туда влекло — остатки его красоты, репутация Тенмарского Дракона или его титул.

Герцог ближе придвинул перо и бумагу. Трудно изложить жизнь на нескольких листах. Но Анри заслуживает об отце правды. И будем надеяться — узнает.

Скажи кто-нибудь лет пятьдесят назад молодому Ральфу Тенмару, что доживать век он станет побежденной старой развалиной, — герцог рассмеялся бы шутнику в лицо. А может, еще плеснул бы туда вином. И вызвал забавного наглеца на дуэль.

Это же надо такое сказануть! Ведь всем известно, как следует жить. Взять от жизни всё и умереть в хорошей драке. Зачем тянуть до сорока и дальше — когда силы пойдут на закат?

Он так и жил. Дрался до последнего, не прощал предателей и убивал врагов. Любой ценой добивался понравившихся женщин и избавлялся от соперников. В двадцать лет Ральф Тенмар был молодым и яростным волком, уже полюбившим вкус добычи. Завзятым дуэлянтом и отчаянным игроком с судьбой. И неукротимым и беспощадным противником — для любого, посмевшего встать на его пути. Будь то хоть сам король!

В тридцать лет слава герцога Тенмара как лучшего фехтовальщика и стрелка Эвитана (а также развратника, сердцееда и опаснейшего врага) гремела по всей стране.

А вот сороковой рубеж он встретил в отставке. Фредерик не посмел казнить блестящего полководца и героя, боготворимого всей Лютеной. Не посмел — даже застав в спальне королевы. Что ж — Анна Аравинтская того стоила. Немудрено, что Анри не смог пройти мимо ее дочери. Красотка Кармэн, по слухам, во многом превзошла мать. Даже ее!

Прекрасной Анны тоже уже нет — как быстро пролетела жизнь…

В сорок Ральф Тенмар — отставной вояка, гроза и непререкаемый авторитет всех вассалов и отец множества бастардов, коих давно перестал считать, — нашел отличный способ отомстить королю. В тот год Фредерик положил глаз на Катрин Дианэ — сироту и богатую наследницу. Впрочем, последнее сластолюбивого короля не интересовало. Он прочил девушку себе в фаворитки, а не в жены. В отличие от Ральфа Тенмара.

Герцог и сам был далеко не беден, но — деньги к деньгам. Да и пора обзавестись законными сыновьями. Это приструнит бастардов. А также их матерей, отчимов и прочую родню.

Похитить Катрин на полдороге к ее имению — проще простого. Немногочисленный эскорт девушки, услышав имя герцога Тенмара, даже не пытался сопротивляться. А сама она, готовая на всё, чтобы избежать роли королевской любовницы, только обрадовалась нежданному спасителю.

Как же король был уязвлен! Но против законного брака пойти не посмел. Даже Арно Ильдани с его помешательством на справедливости решал такие вопросы при помощи не судов, а свадеб.

Тогда Ральфу казалось, что он не ошибается ни в чём…

А теперь, много лет спустя, даже не узнать, какая из ошибок стала роковой. Их ведь допущено так много…

Нужно было удержать Анри! Тогда — еще шестнадцатилетнего мальчишку. Ведь причина ссоры и тогда была и теперь кажется пустяком. А сын ушел…

Втайне Ральф им даже гордился. Сам таким был! Волчонку тесно в одном логове со старым волком.

Ничего. Вернется. Другим. Когда найдет собственное место в жизни. И поймет, что семья — это всё. А пока — пусть ищет себя. Отращивает клыки и точит когти.

Двор принца Ильдани — не так уж плох. Еще лучше — королевский. Но что там делать сыну того самого маршала Тенмара?

К тому же, вечный рогоносец Фредерик проводит дни и ночи в кутежах. Пока его младший брат обороняет рубежи Эвитана. Дело мужчины — война. Анри на месте именно там.

Ральф не возражал, когда на следующий год к брату уехал Мишель. На седьмом десятке — самое время гордиться не своими деяниями, а сыновними. И думать о будущих внуках.

Но Анри не возвращался. И не приезжал. Ни разу.

И Ральф сорвался. Когда родительский дом покинул и Сезар — старый герцог совершил вторую роковую ошибку. Не только официально признал сразу трех бастардов, но и позволил им поселиться в окрестностях замка.

Дерзкий мальчишка испугается угрозы лишения наследства… должен испугаться! Сам приползет!

Потом… потом оставалось только скрипеть зубами. Старость не только убавляет силы телу, но и притупляет ум. Герцог Тенмар забыл, что сам бы не приполз ни к кому и никогда.

Но ненужные незаконные сыновья торчали теперь под боком. А Анри… Анри назло отцу писал длинные теплые письма «дорогой матушке». С короткими — раз в сезон — «пожеланиями здоровья батюшке».

Ну сколько, сколько можно выдерживать гордость?! Неужели наглец ждет, что отец сам к нему приползет, размышлял тяжелыми бессонными ночами герцог Тенмар. Катрин ездила к сыну, сам Ральф — никогда. Но каждый такой визит одинокий старик глушил неразбавленным вином.

Анри даже братьев перетащил на свою сторону. Ральф сам на его месте вел бы себя так же. Оскорблений он и в юности не прощал — ни отцу, ни матери.

Но, Темный и все змеи его, — лучше бы Анри хоть что-то взял от Катрин! Иногда покорные сыновья — это тоже неплохо.

Прохлопавший ушами измену двух жен Фредерик был мерзавцем — что простительно. И дураком — что хуже всего. У него хватило ума или глупости перед смертью изменить завещание. Назначить в Регенты к сопливому недоумку-сыночку самого толкового из своих братьев. Арно Ильдани.

Этим старый рогоносец благополучно обрек брата на смерть. И ладно бы только его! Подыхающий то ли от болезни, то ли от яда коронованный болван и сам не знал, что, подписывая тот клятый клочок бумаги, сполна мстит герцогу Тенмару!

«Лучше, если Вы узнаете это от меня. Корнет Сезар Тенмар погиб вместе с сюзереном, принцем Арно Ильдани.

С глубоким сочувствием Вашему горю, генерал Александр Коэн.»

В ту неделю Катрин поседела — разом. А сам Ральф, стиснув зубы, поднялся после удара лишь потому, что знал — это еще не конец. Если можно спасти хоть что-то — он спасет.

Регенты потребовали присяги — присягнул. Им понадобилась в заложницы племянница — отдал. Если дураки-узурпаторы с какого-то перепугу решили, что Ральф Тенмар дорожит племянницами, — пусть забирают. Он может еще и бастардов до кучи подарить — хоть всех сразу. Вместе с семействами!

С племянницей, как выяснилось, Ральф тоже промахнулся. Причем серьезно. Ее собрались не убивать, а связать брачными узами с «принцем» (видали мы таких принцев — сами одного едва не породили) Эриком Ормхеймским. С целью сделать его наследником титула Тенмар.

Ничего! Все их планы полетят к змеям — когда старый герцог добьется помилования для сыновей. Но для этого нужно сохранить жизнь и свободу. Хороший игрок отдаст почти все фигуры — если оставшимися загонит врага в «кардинальский триумф».

Ничего! — сцепил старый волк зубы, узнав о смерти Мишеля…

Лишь когда сообщили о гибели Анри — непобедимый герцог понял, что проиграл.

Хотелось выть! Пронзительным воем дряхлого загнанного зверя, на чьих глазах гиены загрызли волчат. А сточенные старостью зубы уже давно бессильны!

2

Сегодня полынное вино горчит особенно. Как всегда, когда пьешь его в одиночестве.

Нет, того, кто рассказал бы молодому Ральфу Тенмару его будущее, он даже, возможно, оставил бы в живых. Больно уж смешно!

Увы, судьба тоже смеется над чужой гордыней. И в ее смехе нет ничего человеческого.

Как любой здравомыслящий, уверенный в своих силах человек, герцог Тенмар никогда не верил в магию. Пока был силен. А утопающий схватится и за соломинку.

Что ему оставалось, кроме туманных легенд? На что еще надеяться опальному, осиротевшему старику, чьей смерти с нетерпением ждут сразу трое им же самим сдуру признанных бастардов и один брат короля?

В юности Ральф Тенмар читал о битвах и победах. На вершине зрелости — об интригах. Теперь пришло время магии и древних колдунов.

К концу первого года случилось то, чего старик не ждал и сам, — он поверил. Это было на самом деле. Магия существовала. Пусть давным-давно, но она — реальность, а не легенды. Сила древних королей Тенмара на протяжении веков раз за разом отбрасывала врагов от границ. И бесследно исчезла сразу после принятия дураками-предками веры в Единого Творца Всего Сущего.

Король Адальстэйн был умным политиком, навсегда обезоружившим сильнейшего врага — древний Лингард. Ральф Тенмар сам поступил бы на месте далекого предка так же. Уничтожить на корню силу врага дорогого стоит.

Но при этом великий король лишил последнего потомка единственной надежды. Лингард давно стал Лиаром. А сын Адальстейна с потрохами продался эвитанской церкви — чем погубил еще и силу Тенмара.

Тем не менее, крохи надежды оставались. Точнее — могли б оставаться, если бы…

Королевская, а затем герцогская династия Тенмара не прерывалась ни разу. Ральф — прямой потомок то ли героя, то ли глупца Адальстейна. И рожден определенно в Тенмаре. В границах древнего государства. Это имеет огромное значение.

Ральфу попадалось упоминание об одном тенмарском принце, появившемся на свет на Севере. Сам бедолага так и не смог пробудить в себе Силу. Но вот его сын, рожденный уже в родовом замке…

Следовательно, пропущенное поколение ничего не значит. Одно. А сколько миновало за четыреста лет? И… значит, где-то, неизвестно где, тлеет и Сила Лингарда. Дожидается возвращения на родину.

К сожалению, во-первых — старый герцог так и не смог понять, как просыпается магия древних. Никто из современников не соизволил описать то, что тогда было естественнее дыхания. Им ведь и в страшном сне не приснилось бы, что придет день — и потомки забудут всё.

Впрочем, одна догадка — была. Правда, это легенда не Тенмара, а Мэнда, но… Но зато совпадает по времени — герцог тщательно сверил детали. В древности было так много схожих историй у разных народов, что запросто верна и эта.

Да и терять уже нечего. По легенде в качестве воздаяния грозит то ли утрата души, то ли жуткое посмертие. Очередные сказки для трусливых дураков. Ничего прижизненного и по-настоящему страшного.

Душа (если она есть) исчезнуть не может — без нее невозможно жить. Тогда способ пробуждения магии становится бессмысленным. Получить Силу и умереть — так, что ли?

А по части посмертия… Светлый Ирий Ральфу и так не грозит — грехов многовато.

Увы, и во-вторых — в Древнем Тенмаре правило немало славных королей. Но среди них Ральф не нашел ни одного, в ком Сила проснулась после семидесяти. «Ранние годы», «первая охота», «первые объятия юной красавицы» — всё, что угодно. Кроме того, что необходимо позарез!

А значит — для него самого уже слишком поздно. Безнадежно поздно. Сыновей у него больше нет. А еще одного он воспитать не успеет. Даже если найдет сговорчивую служанку, готовую безропотно отдать родное дитя уже бесплодной герцогине.

И именно тогда появилась зеленоглазая лиарская девчонка.

Ральф Тенмар всё понял сразу. Слишком долго искал и сверял. Будь он когда-то умен хоть вполовину нынешнего — заметил бы след Силы еще в Карлотте. Именно след — бледную тень.

Бедняжка Карлотта — достойный противник, коего так и не удалось сломить. Именно такой могла быть Исольда Лингардская. Какой удар получила бы Каро — узнай она, что могла стать почти всесильной. И утратила всё — лишь потому, что родилась на Юге! Вот от такого она не оправилась бы никогда.

В любом случае, Карлотта проиграла. А сам Ральф, возможно, выиграл. Этот «смертник» дойдет до одиннадцатой линии. И станет сильнейшей фигурой.

Прямая наследница Силы Древнего Лингарда! Не подозревающая, кем может стать, загнанная в угол… И всё равно готовая грызть врагов до конца. Ей следовало родиться его дочерью, а не слабовольного сопляка Эдварда Таррента!

И вот для нее еще точно не поздно!

Дело за малым — точнее, за главным. Герцог Тенмар по-прежнему не знал, как пробуждается Сила. Пока он думал о собственной жизни, риск казался естественным. Но рисковать единственной наследницей Силы — незачем. Эту карту нужно разыграть грамотно и с умом.

Определенные стадии посвящения выяснить удалось. Вода, Огонь, Смерть.

Наверняка, были и другие. Например, тут так и напрашиваются Воздух с Землей. Но о них Ральф ничего не нашел. Да и с упомянутыми стихиями не всё ясно. «Смерть» — чья-то гибель от руки посвящаемого? Или за него может убить, к примеру, близкий родич?

Еще вопрос — кого именно лишать жизни? Ясно, что не первого встречного. Тоже родственника? И нужно ли для этого особое место, или сойдет любой темный угол замка? Опять — ноль сведений.

Все прочие стадии, кроме Смерти, могли сопровождаться «родственным» жертвоприношением, а могли и обойтись. От этого тоже зависит что-то важное, но герцог так и не нашел, что. Как не разобрался и в их очередности.

Во всяком случае, гибель Люсьена не помогла. Ну и Темный с ним. От щенка всё равно пора было избавляться. Его папашу Ральф оставил для второй попытки. Спустя полгода — чтобы не вызвать подозрений.

Но теперь не хватит времени… С этим пусть разбирается Анри. Или Ирия. У них будет для экспериментов целых три семейства. С лихвой хватит. На худой конец — есть еще девчонкин братец-слизняк.

Герцог Тенмар тяжело вздохнул. Теперь осталось всё это записать. Ему самому — жить недолго, но Ирия… Она найдет способ отомстить вместо старого герцога!

И Анри — жив. Нечаянный подарок судьбы. Увы, сыну — тоже далеко не семнадцать. Но, возможно, для него еще не поздно.

А если и так — научит собственного сына. Больше Тенмар Силу не утратит!

В другой ситуации Анри пришлось бы долго всё объяснять. Он не поймет. Ральф сам бы в его возрасте не захотел понимать. Да и уговаривать — некому. Старому герцогу не протянуть еще несколько лет.

Ральф опять проиграл. Он не увидит мести за Мишеля и Сезара.

И выиграл. Есть кому продолжить его дело…

Убедить Анри — действительно трудно. Но к счастью — слова не понадобятся.

3

Его Величество король Мэнда Мигель Первый выказал себя «добрым братом и верным союзником». По крайней мере — на бумаге. А значит — выбора не осталось. Грегори едет в Мэнд. И туда же Кармэн отправила бы Виктора с Арабеллой, если бы… Если б королю Мигелю можно было доверять.

Говорят, он не похож на своего сумасшедшего отца. Говорят, уничтожил кровавый зловещий культ, коему с восторгом поклонялся покойный Симеон Третий. Возможно.

Но Мэнду по-прежнему никто не доверяет. В качестве послов туда отправляют исключительно бессемейных. А торговать ездят лишь самые отчаянные головы.

И ни тех, ни других сундуками золота не выманишь просто погулять по столице. Даже с охраной. Даже с личной — привезенной из родной страны. И даже при свете солнца. И уж лет тридцать не находится столь ненормальных, чтобы отправиться в Мэнд попутешествовать. Такой дурной славой не пользуется даже Элевтерис.

А Кармэн отсылает в это змеиное кубло Грегори. Кузена и сына не просто дяди — лучшего друга!

Потому что здесь для парня — еще опаснее. Дядя Георг собирает армию, но что толку? Эвитан сомнет их в мгновение ока. Эвитан, из которого Кармэн не смогла вырвать Элгэ и Александру! Верные люди, отправленные на выручку девушек, сгинули бесследно — ни единой вести. Пропали на полдороге.

И лучше уж Грегори угодить в обросший зловещими легендами Мэнд, чем в Лютену — в цепях. От старых преданий никто еще не умер. А вот от лап королевских палачей…

А еще — завтра дорога предстоит не только Грегори. И как ни опасен путь сына Арно — еще труднее дорога Его Высокопреосвященства.

Кармэн стиснула зубы. Его Святейшество Патриарх не ответил на письменное прошение главы Аравинтской церкви. Отвергнет ли и мольбу, высказанную лично? Откажется ли видеть кардинала Евгения?

А того не удалось отговорить. И как же хочется верить хоть во что-то! Схватиться за соломинку. Живую.

Только ее запросто сломает вихрь грязной игры под названием «политика».

Неужели — всё?! Ауэнт либо Мэнд? Или смерть для Кармэн и детей? Или еще хуже — только для детей?!

Почему ее не зарезали гуговские подонки — двадцать с лишним лет назад? Зачем она спряталась на том чердаке?

Тогда ее убили бы не сразу. Но лучше умирать несколько часов, чем хоронить рожденных тобой! Или знать, что они переживут тебя лишь на час.

Будь всё проклято!

Отбросив на край дядиного стола письмо короля Мигеля, «несгибаемая» Кармэн разрыдалась. Столь громко, что не сразу расслышала с силой дернувшуюся дверь. На которую затем обрушились нетерпеливые удары кулаком. И почти сразу — ногой в сапоге.

— Мама! — Конечно, Арабелла, кто же еще?

— Мама, открой, это Виктор! — К увесистым ударам хрупкой дочкиной ножки добавились просто оглушительные — сына.

И напоследок — раньше, чем Кармэн успела взять себя в руки, чтобы подойти спасать дверь или хоть связно заговорить:

— Кузина, откройте! — Среди обрушившегося на бедное дерево беспощадного града ровный, уверенный стук Грегори выделился сразу.

О Творец, сколько их там? И кого привели еще? Полцветника «роз» и «фиалок», коим просто пока не прорваться мимо этой троицы? Или еще и дядиных чопорных придворных?

Герцогиня поспешно поднялась. Торопливо, но осторожно утерла слёзы. Быстрый взгляд в зеркало, гордо расправленные плечи. В улыбке — само спокойствие и доброжелательность. Кто плакал? Где? Уж точно не здесь!

Их всё-таки трое. И, судя по тому, как гурьбой кинулись обнимать, — никого матери и кузине обмануть не удалось. Слишком давно ее знают.

— Мамочка! — Арабелла если и хотела что сказать — от перехвативших горло чувств лишилась дара речи не хуже бедняжки Александры.

Здесь все не скоро забудут, как застенчивая Алекса когда-то чуть в обморок не рухнула, впервые увидев виконта Витольда Тервилля. Совсем как романическая дама…

Кармэн, ругая себя — дурищу стареющую! — вспомнив это, едва не разревелась вторично.

Удержалась. Потому что детей в коридоре — всё же не трое, а четверо. За спиной Виктора обнаружилась незаметная сначала Элен Контэ. Не менее встревоженная, чем остальные. Но уж точно — далекая от них по части решимости.

Вон как робко жмется к стене. Для полного смеха — к сапогу какого-то охотника прошлого века. То ли Энрике Завоеватель, то ли Диего Освободитель во всей красе браво крутит со стены лихой ус. И небрежно опирается на копьё — высоко над головой Элен.

Истребитель лесного зверья чем-то похож на Виктора — как и положено предку. У одной ноги валяется убитая лань, ко второй прильнула вполне живая Эленита…

— Идем в кабинет! — Кармэн невольно улыбнулась, обнимая Арабеллу и Виктора.

Какой он всё-таки высокий!

На ходу кивнула Элен — не отставай. Девочка — точно не шпионка. И раз уж ее привели с собой…

— Матушка! — Виктор упал на одно колено. Не дожидаясь, пока Грегори закроет мученицу-дверь.

— Матушка! — рухнула с другой стороны Арабелла. И, смутившись, тут же поправилась:

— Мамочка!..

— Матушка, я прошу вас!..

— Мы просим!..

Будь они в Вальданэ, Кармэн решила бы, что троица репетирует для нового спектакля. Так уже бывало…

— Мама, я прошу разрешения отправиться в Мэнд вместе с Грегори!

— И я!..

Элен молчит. Очевидно, набирается храбрости тоже просить разрешения поехать в Мэнд с Грегори. Не в Мидантию же — с Его Высокопреосвященством.

— Интересно, и откуда вы узнали про Мэнд? — притворно-строго поинтересовалась мать и кузина.

— От дедушки Георга! — хором ответствовали двое ее великовозрастных.

— Ну раз от дедушки… — Жаль, Кармэн — не многорукая богиня Дангом. Из языческих верований Ганги. Но и так умудрилась притянуть к себе всех четырех. — Вы поедете в Мэнд. Но не сейчас. Когда эвитанская армия войдет в Аравинт.

И у них не останется выбора. Потому что действительно — лучше Мэнд с его змеиными культами, чем лютенские застенки. Или мидантийские — для Виктора.

Но до тех пор Кармэн не отправит Грегори в змеиную пасть. Возможно, еще есть время. Возможно, Его Высокопреосвященство успеет. Найдет доводы, убедительные для Патриарха. И, возможно, эвитанский кардинал Александр вспомнит о былой дружбе и потянет время.

— Ура! — хором завопили в два голоса дети.

К счастью, забыв спросить: а что, когда Эвитан вторгнется в Аравинт, собирается делать их мать?

Глава четвертая

Эвитан, Южный Тенмар — окрестности Лютены. — Квирина, Сантэя.

1

Ехать в Илладэн без эскорта — безумие. А еще безумнее — возвращаться за ним, пытаясь нагнать.

Самое худшее, что лиарцы — даже эти трое! — скоро начнут задавать вопросы. С чего вдруг их лорд поехал в Южный Тенмар? Зачем теперь без приглашения тащится в Илладэн? Зачем навязывается какому-то виконту? Почему позволяет так говорить с собой чужим слугам?

А убийство родного отца не поймет даже Генри!

Мили пролетали одна за другой. А Леон не мог заставить себя даже собраться с мыслями — не то что придумать выход.

Он устал, он больше так не может! Подобные игры — для взрослых, опытных интриганов. А Леон — мальчишка! Неужели во всём подлунном мире больше нет никого, готового ему помочь?!

Что же — Леон хуже всех рожденных под солнцем и луной? Даже у разбойников с большой дороги есть верные друзья. Хотя бы среди подельников по шайке!

У того же отпетого мерзавца Роджера Ревинтера-Николса есть не менее подлый папочка, что вытащит сынка из любых неприятностей! Почему же судьба так — именно с Леоном? Ведь достаточно было просто не пойти в тот вечер к Полине. Вся жизнь сложилась бы иначе! Ничего бы не случилось!

Юноша смахнул выступившие на ветру слёзы. Плачь — не плачь, серому небу с низко нависшими тучами — Темный побери тенмарскую погоду! — плевать! Как и надоедливому мелкому дождю, и серой, расхлябанной дороге. На Леона теперь плевать всем!

Нет, хуже. Слёзы примут за проявление слабости. А лорд не имеет на нее права…

— Монсеньор!

Юноша не сразу понял, что послышалось в голосе Френсиса. Тревога!

Эти вооруженные люди в зловещих, черных масках выскочили из лесу, чтобы разубедить Леона?! «Всем наплевать…» Почему, темный побери, не всем?! Сколько их тут?! Десятка два?

Нет — человек десять-одиннадцать… Но это — уже неважно. Против четверых — с лихвой хватит.

Четверых? Двое явно заколебались — едва живое черное кольцо неотвратимо сомкнулось вокруг обреченных путников.

Змея, змея — человеческая змея! Не зря церковь проклинает этих ползучих гадов!

Юноша окончательно пал духом. Только бы быстро…

Нет! Творец Милосердный, спаси еще раз! Честное слово — последний!

Генри отчаянным прыжком вперед заслонил Леона. Сильные руки ощерились воронеными стволами. Бывший друг лорда Таррента стреляет лишь с правой. Но разбойникам об этом не известно.

Двое жалких трусов приободрились — тоже схватились за оружие. Надо оставить их без половины жалования за последний месяц. Едва не бросили своего лорда! Рождает же подзвездный мир трусливых слизняков, готовых чуть что — нарушить присягу!

Мысли приободрившегося юноши оборвал голос одного из разбойников:

— Я бы предпочел обойтись без лишнего кровопролития, господа. Умрет лишь один из вас.

Ледяной пот заструился по спине. Где же Леон уже слышал этот холодно-вежливый баритон?

— Подумайте хорошо, стоит ли вам драться за отцеубийцу?

Лорд Таррент рухнул в бездонную пропасть. В провалы черной маски холодным презрением глянули черные глаза Клода Дарлена. И всё встало на свои места.

— Да, господа, сей юноша собственноручно всадил нож в грудь покойного лорда Эдварда Таррента — своего отца. Чтобы заполучить его титул и его женщину. А затем перевалил преступление на свою невинную сестру. Так достоин ли он жить, господа?

— Это — ложь! — язык прилип к гортани, слова продираются вороньим хрипом.

Всё не может закончиться вот так и здесь! Не нужно было уезжать от дяди. Теперь Леон попал в ловушку подлого мерзавца-секретаря!

Сейчас эти трусы отрекутся! Двое уже готовы, а сейчас и Генри…

— У дворян — своя честь, у меня — своя! — рявкнул тот. — Я присягал лорду Леону Тарренту. И я — не предатель. Прочь с дороги!

— Очень жаль. — Да кого жаль этому отребью?! — Но я обещал, что Леон Таррент не выберется живым из Тенмара.

Обещал?! Кому он мог такое обещать?! Неужели… дядя с ним заодно? Зачем? Ради наследства? Ив Кридель тоже метит на Лиар?

А Леон-то подозревал Полину, дурак! Из-за него теперь и она — в опасности! А он умрет здесь. И уже не сможет ни предупредить любимую, ни спасти.

Ее тоже ждет засада на дороге. И подлые негодяи в масках. Их не остановит, что она — женщина! Хрупкая, беззащитная… Подобным мерзавцам на всё плевать!

— Убейте их. — Как буднично! Даже без ненависти.

Сразу пять выстрелов грохнули по ушам. Юноша ошалело завертел головой. Откуда взялся дикий вопль, перекрывший даже этот чудовищный грохот?!

Леон понял, что кричит сам. И не может остановиться…

Всё-таки Генри успел раньше этих гадов! И как ни странно — попал с обеих рук! Впервые в жизни…

Двое разбойников рухнули наповал. Жаль — всего двое!

А в Леона — промазали! Он не ранен… кажется. Неведомо как успел пригнуться.

Стреляй же, стреляй, дурак! Иначе умрешь!

Юноша торопливо прицелился — из-за плеча Генри. И разом вспотевшей рукой нажал курок.

Кажется, попал кому-то в плечо. Жаль — не Дарлену…

Выстрелить вторично Леон не успел — кто-то оттуда пальнул в ответ. Когда враг перезарядил оружие? Или было запасное?

Таррент успел нырнуть назад. А Генри осел в весеннюю слякоть. На его груди расцветает огромная ярко-красная роза. С рваными краями…

Полине отец подарил алые розы в день свадьбы. А больше возлюбленная Леона их никогда в руки не брала. Предпочитала более скромные цветы. В отличие от Карлотты. Карлотты и Ирии. Сестра любила всё яркое…

Юноша успел рвануть шпагу из ножен. И горячая боль прожгла живот. Глубоко-глубоко… насквозь.

Серое небо качнулось — застиранной простыней на ветру. Предательская земля ударила в спину. В лицо рванулись грязно-пепельные тучи. Готовые пролиться целым морем погребальных слёз…

— Добей его, — донеслось откуда-то сверху. Голосом негодяя и предателя, чье имя сейчас не вспомнить…

— Зачем? — Красная пелена осеннего заката заволокла небо. Сквозь нее голос Клода (а вот этого зовут Клод!) почти не слышен. — Он не заслужил легкой смерти. Уходим.

— Вы разве нас не отпустите? — Какой жалобный, умоляющий голос…

— И куда же вы пойдете — предатели, нарушившие присягу? Нет, вас мы берем с собой.

— Но вы обещали…

— Жизнь, а не свободу, — Клод сухо, неприятно засмеялся. Совсем тихо…

Его почти не слышно — и хорошо. Леон не собирается слушать этого секретаришку… Лорд Таррент сейчас немного отдохнет и…

Юноша попытался встать… нет — пошевелиться. И на миг небо вдруг стало совершенно алым. Ярким, как былые платья Карлотты.

Вино из разбитого графина…

А потом исчезло всё.

2

Небосвод горит закатными красками. Неповторимой сине-алой хрупкой гранью весеннего вечера и ночи.

Небо — невозможно красиво, а тревога сжимает сердце. Где опять беда? С кем? Эйда?! Иден? Катрин? Старый герцог?

В последний раз такое было в зимний вечер у камина, рядом с герцогиней Тенмар. Под вой озверевшей вьюги за окном.

Кому было плохо тогда? А теперь? Не узнать. А значит — не стоит и разворачивать карету.

— Госпожа Ирэн! — Мари, шурша бледно-желтеющей прошлогодней травой, замерла чуть позади. Ирия отступила на полшага влево. Не ко всем стоит поворачиваться спиной. — Госпожа, мне страшно!

— Почему? — «Ирэн Вегрэ» обернулась к перепуганной служанке.

— Пойдемте лучше в дом. На такое небо нельзя смотреть!

Ну и не смотри.

— Это — просто закат. Очень красивый.

И зловещий, как… Ральф Тенмар.

— Когда такой закат — кто-то умирает! — Мари судорожно схватилась за свой диск.

Хорошо хоть не за фигурку — на другом шнурке. Надо будет на подъездах к Лютене снять с горничной все амулеты. Старик Тенмар разрешает двоеверие в своем герцогстве. А в Лютене — ну как леонардиты увидят?

И еще стоит объяснить наивной Мари: цвет неба, символизирующий неотвратимую смерть, — сказки старых бабок. Иначе небеса всегда оставались бы оттенка алого бархата. В подзвездном мире — миллионы людей. Кто-то да умирает — каждый час… даже минуту.

Потом Ирия обязательно всё это скажет. Но не сейчас. Для объяснений — слишком тоскливо на сердце. У обеих.

Папа погиб ночью — неба сквозь наглухо задвинутые ставни видно не было. И «баронесса» уж точно не напомнит служанке, что в ночь смерти Люсьена ни змеи с облаков не сыпалось. И оно было вовсе не алым. Просто черный холст, расцвеченный серебристой луной.

Все суеверия — глупости. Через три дня Ирия и Мари будут в Лютене. Там хватит и реальных опасностей. Совсем незачем добавлять к ним еще и придуманные.

3

— Джерри, Джерри, проснись! — Серж отчаянно пытался растолкать друга.

А тот мечется то ли в кошмаре, то ли уже в бреду. И никак не просыпается. А рука его — слишком горяча!

Кридель встревоженно приложил ладонь ко лбу Роджера. И чуть не отдернул. При всём отсутствии у Сержа лекарских познаний, ясно как светлый день — лихорадка.

Ничего не поделаешь — придется будить Анри. Хоть бывший корнет и предпочел бы не трогать сегодня командира лишний раз.

…Вчера, когда гладиаторов несли на опостылевших носилках под вой опостылевшей толпы плебеев, к ним сквозь людское болото пробилась старуха. Чисто одетая, с убранными под платок волосами. В руках — цветы. Пунцовые розы.

Только потому стража и пропустила, иначе бы… Серж слышал, какие ругательства изрыгал потом центурион — тот самый.

Потому что старая мегера вместо того, чтобы увенчать героев дня розами, с яростью швырнула злополучный букет в лицо Тенмару. Оглашая площадь воплем:

— Проклятый убийца!

Тот привычным движением фехтовальщика увернулся. Лишь один цветок задел по виску — мгновенно выступила кровь…

Сидевший рядом Кридель успел это заметить — прежде чем несчастная роза отлетела уже в него. И намертво вцепилась в край позолоченного плаща. Растерянно отдирая ее, Серж с непонятной обидой ощутил боль сразу нескольких уколов. Не цветок — зверь! Под стать хозяйке.

Старуху уже волокут прочь крепкие руки стражников. Под ее отчаянные вопли:

— Мерзавец! Подонок! Ты убил моего сына, ты! Будь проклят, умри сотню раз! Пусть тебя предадут все! Пусть тебя зарежет твоя шлюха — если она у тебя есть! Пусть ты увидишь смерть своего отродья! Пусть гиены, что породили тебя, умр…

Молодой страж замахнулся на сумасшедшую копьем. И только тут белый как смерть Анри рявкнул:

— Отпустите ее!

— Господин гладиатор, она пыталась вас убить, — неуверенно возразил тот. — И потом, проклятие…

— Чем убить — цветами? — Тенмар, соскочил с помоста. Перешагнул через жалкий ковер умирающих роз. — А в проклятия я не верю. Отпустите ее!

Старуху аж затрясло:

— Мною от грехов откупаешься?! Не выйдет! — Едва выскользнув из солдатских рук, она отступила к толпе на три шатающихся шага. — Не выйдет!

Миг — и выхватила из-под ворота белоснежной туники кинжал. И — себе в грудь. По самую рукоять.

Анри опоздал на долю мгновения. И теперь старуха оседает ему на руки, пятная их кровью:

— Будь проклят!.. — кровь пузырится и на губах… — Пусть и твоя мать… не дождется тебя. Пусть тебя убьет… та, кого ты полюбишь, а ты — ее!..

— Анри не виноват! — Серж наконец понял, в чём дело. И справился с собственным пересохшим горлом. — Иначе бы твой сын умирал много доль…

Ледяной взгляд центуриона заставил прикусить язык. Змеи! Здесь же могут быть шпионы мерзкого генерала — того, что вынудил Анри!..

— Ее есть, кому похоронить?

Кридель, вздрогнув, резко вскинул голову. Подполковник Тенмар с мертвой женщиной на руках в упор смотрит на центуриона. И лица Анри — не видно.

— Похоронят рядом с сыном — если вы этого хотите, полковник, — склонил голову квиринский офицер.

Какой страшной казалась она, когда выкрикивала проклятия. И какая маленькая и хрупкая сейчас…

— Даже не прошу — настаиваю. — Тенмар осторожно передал ношу одному из солдат. И туника того тоже окрасилась тёмно-багровым.

Внезапно закружилась голова. Один из полузнакомых товарищей по помосту — кажется, Сэмюэль — едва успел поддержать. Теплые руки подхватили… прежде чем накрыла спасительная мгла.

Потом Сержу рассказали, что Анри вернулся обратно на помост. И носилки вновь тронулись к амфитеатру. Под те же ликующие вопли. Будто ничего и не случилось. Будто не было ни старухи, ни криков, ни роз, ни проклятий…

В себя юноша пришел по дороге. От криков толпы мутило. А ей — всё равно. Чем больше крови — тем лучше!

Но Серж не сможет сегодня взять в руки оружие. Не сможет! Как он сейчас понимает Роджера…

Сильная, загорелая рука сжала его запястье. Окровавленная рука.

— Ты — в паре со мной, — ободрил подполковник. — Отменить твой бой я не могу. Так что тебе придется взять в руку меч. И выйти на арену. Я помогу. Главное — держись.

Юноша вымученно кивнул.

Когда вдали показались старые стены амфитеатра, возведенного в прошлом веке одним из самых любимых в народе императоров, — Кридель уже более-менее пришел в себя.

— Господин гладиатор! — один из служителей мигом подскочил к Тенмару. С ведром воды и куском светлой ткани — уже мокрой.

— Ах да! — кривая усмешка заиграла на лице Анри. Волчья. И Сержу очень не хотелось, чтобы подполковник когда-нибудь так же взглянул на него. ОЧЕНЬ. — Гладиатор должен быть в крови ПОСЛЕ арены, а не ДО.

Служитель едва не запнулся о ведро. Слишком резко отступил назад.

— Делай свою работу, — вздохнул Тенмар.

Слуга с опаской покосился на него. Зачем-то вновь окунул в ведро несчастную тряпицу. Робко коснулся ею плеча пленного офицера…

У Сержа сработала истерика — едва не расхохотался.

— Отойди! — Тенмар забрал у слуги ведро и насквозь мокрый лоскут. — Я уж как-нибудь сам…

Глава пятая

Квирина, Сантэя.

1

Те розы отправились на могилы старухи и ее сына. И наверняка станут первыми и последними — на двух сухих холмиках жертв сантэйской жажды крови. Если друзья или родственники несчастных — такие же бедняки — и принесут цветы, то уж точно не столь дорогие.

Где мать невезучего мальчишки их взяла? Купила на последние деньги? Возможно, откладывала себе на похороны. А после смерти единственного сына (называй «убийства», Тенмар, — не лги себе!) осиротевшей женщине стало всё равно, где и как бросят ее прах.

Анри и самому было бы всё равно…

А принесла она их — потому что они кровавого цвета.

Вряд ли Тенмар еще когда-нибудь подарит розы — хоть одной женщине. Даже банджаронкам, что так их любят…

Что дальше? Зачем они все понадобились генералу Кровавому Псу? Ведь не по доброте же душевной и заботе о ближних он не отдал их Эвитану.

Поппей Август воздвиг на восточной границе курган из отрубленных голов. Они принадлежали сдавшимся в плен вражеским воинам, поверившим на слово Кровавому Псу. Так какое, к змеям, благородство с его стороны? И Тенмару ли говорить теперь о благородстве?

Чернильная мгла неба Сантэи озарилась яркой кометой. И Анри изумленно вскинул взгляд в вышину.

Крылатая огненная тень мчится по небу, описывает стремительные круги. Сначала гигантские — чуть ли не у линии горизонта. Но с каждым оборотом — всё меньше и меньше, уже и уже…

Пока не замерла в центре. Можно решить, что прямо над головой. Только то же видит сейчас и вся Сантэя. Все, кто в этот час не спит.

А сердце всё равно колотится, как после бешеной скачки…

Колесница! Вот на что похожа огненная гостья.

Яростно ржут пламенные скакуны. Взвиваются на дыбы.

Крутится обод колеса.

Выпрямившись во весь рост, колесницей правит всадник-гигант. Развеваются одежды, надвое рубит небо пылающий меч.

Алое на черном. Огненные капли сорвались с раскаленного клинка — как чья-то кровь. Рухнули вниз, рассеялись в душном воздухе…

Небо громыхнуло диким сполохом. Резко озарило темные деревья, желтым песком сверкнула дорожка. И высветился силуэт Сержа — на полпути к фонтану…

Мальчишка-то что здесь делает — в такую ночь? Жить надоело?! Тут с неба огонь льется…

Первая капля дождя — самого обычного, прохладного и освежающего — мягко коснулась лица. Всего лишь гроза…

Анри вновь взглянул на небо. Колесница пляшет, кони рвут поводья. А огненный бог, демон или кто он там — потрясает алым клинком. Грозит неведомо кому.

Рвутся с острия молнии — цвета вин Марэ. Или крови…

— Серж, в казарму! — заорал опомнившийся Тенмар. — Немедленно!

Он — далек от мысли, что колесница прибыла за ним. До главного грешника Сантэи ему слишком далеко. Других претендентов хватает.

Но вот Криделю среди пораженных молнией делать точно нечего. А казарма — всё-таки из камня…

Серж застыл на месте — не хуже статуи. Как… тот, на арене!

Анри, ругнувшись, кинулся к мальчишке. Сравняться бы в скорости с лошадью! А еще лучше — с молнией!

— Серж, в казарму! Живо!

Не шелохнулся. Не слышит?!

Крыши Сантэи содрогнулись — от очередного раската гнева Творца. Или кого еще — с силами несоизмеримо выше человеческих.

Новые сполохи ожившего огня обрушились вниз. Уже в раскаленном воздухе свиваясь в гибкие, багрово-золотые тела…

Кто придумал, что враг Творца и хозяин змей — Темный? Он — огненный. И создания его — из чистого пламени!

Червонно-золотые драконы явились «выжечь скверну». А заодно — всех, кто попадется под руку!

Очередная жгучая вспышка… Золотисто-белый огонь — у самого лица.

А Серж — так далеко… почти на другом конце сада!

Только бы не его! Такого воздаяния быть не может… Мальчишка Тенмару — никто.

Или — может?!

Ослепительно-белый росчерк — в паре дюймов от лица юноши! Алые отблески с взъярившихся небес — на здании казармы, на золотисто-сером песке дорожки.

Алая кровь на арене. На белых одеждах потерявшей единственного сына матери. На всём пути их отступления из Эвитана…

Сколько крови впитала тогда жадная земля? Алого не видно на черном, но земля — не небо.

— Серж, в дом!

До мальчишки — пять шагов, не больше. Не успеть! Ради всего святого — только не его!..

— Анри! — Слава Творцу, пришел в себя! — Анри, сзади!..

— В дом, тебе говорят! — обернуться Тенмар успел вовремя.

Фигура с колесницы — уже позади. И мечом успела замахнуться.

Багрово-алые глаза. Они видят. Это нечто — живое!

Но почему-то нет желания зажмуриться. Не так уж трудно выдержать чужой взгляд. И не так уж ослепителен огонь…

— Серж, уходи.

Обернуться — нельзя. Вот уж спиной к этому поворачиваться точно не стоит. Как бы мало ни годился Анри на бой с ожившим пламенем.

Огненная рука с клинком медленно поднялась указующим жестом. Неумолимо — в сторону Сержа.

— Беги, чтоб тебя!

Анри успел краем глаза заметить, как Кридель закричал. Дошло, наконец!

Закричал — и сорвался с места. Только не в казарму, а к ним. Дурак!

Еще Тенмар успел заслонить мальчишку. Успел подставить под алый жар себя.

И огненная змея вспышкой раскаленного добела солнца прожгла грудь. Там, где прежняя рана…

2

— Анри! Анри, очнись! Ты что — умер?! Анри!..

Тенмар открыл глаза.

Светлеет небо. Полузаслоненное лицом Сержа. Бледным, перекошенным от ужаса и горя. С потеками слёз на щеках.

Живой! Жив мальчишка, жив! Если они, конечно, еще на этом свете. Но и Светлый Ирий, и Бездна Вечного Льда и Пламени должны выглядеть иначе. По учению Церкви.

Хотя пылающие колесницы в Священных Свитках тоже не учтены. Разве что в День Второго Пришествия Творца.

— Как видишь — нет, — Тенмар честно попытался улыбнуться.

Чтобы еще сильнее порадовать Сержеву физиономию. На глазах расцветающую майской розой.

Попытался. Не получилось.

Осторожно отодвинув друга, Анри сел. Грудь не болит. И никаких демонов — ни в небесах, ни на земле. А вот судя по количеству росы на кустах и влажному песку дорожки — дождь ночью всё-таки шел.

— Давно здесь валяюсь? — поинтересовался Тенмар. Уже предчувствуя ответ.

— Не знаю… — Так и есть. — Когда этот демон… и молния…. я упал. Прости, дальше ничего не помню. Пришел в себя несколько минут назад.

Что ж — значит, они провалялись здесь до рассвета. Почему не вымокли — вопрос сложнее. Молнией подсушило?

Что никто из стражи до сих пор не вышел в сад — тоже вполне объяснимо. Кому охота в грозу лишний раз судьбу испытывать? Господа гладиаторы вздумали — их дело. А нормальные люди жить предпочитают. До старости.

Хорошо еще, свои предупреждены: когда командир хочет побыть один — не беспокоить. Хотя если б проснулся Рауль — пошел бы искать, плюнув на приказ…

— Серж, зачем ты сунулся в сад? — Анри поднялся на ноги, протирая лицо росой с ближайшего куста. — Не видел, что творится?

— Тебя искал…

Еще не легче. Вот так отдаешь приказы, отдаешь…

— Зачем?

— Роджеру плохо… Было плохо! — ужаснулся тот, сообразив, сколько прошло времени. — Как я…

— Ты не виноват. Угодить под молнию может каждый. Идем к твоему Роджеру…

…Ночь — по-прежнему черна. Среди тяжело нависших туч — ни звезд, ни луны. Всё так же темен сад. Вдали журчит фонтан, во мгле угадывается казарма.

А если пройти вглубь сада — увидишь столь же темную стену. На ней — силуэты стражей. А сам Анри — по-прежнему один на дорожке.

Где? Один?

— Серж! — позвал Тенмар, чувствуя себя последним дураком.

Тишина, конечно. А что еще — если сам просил себя не беспокоить?

И всё же лучше немедленно проверить, где юный Кридель. Может, и приснилось… но не мог же Анри заснуть стоя и не свалиться. Не лошадь.

Казарма встретила привычным шелестом десятков чуть слышных дыханий из спален.

— Анри! — Серж обнаружился прямо в коридоре. — Анри, как хорошо! Я уже собирался идти тебя искать!

— Ты не выходил в сад? Сегодня ночью? — Лучше выглядеть дураком, чем быть им.

— Нет… — мальчишка явно ничего не понял, но заранее встревожился.

— И не выходи, — велел Тенмар. Что бы это ни было, но если в бредовом видении Сержа едва не убило — лучше не рисковать. Хотя бы потому, что покушался пылающий демон именно на него. И как раз мальчишка сейчас не спит. Да еще и собирался в ночной сад! — Зачем ты меня искал?

Если потому, что встревожился, то Анри — всё-таки дурак. Пора бы привыкнуть, что кое-кто приказы не выполняет. И начать с этим что-то делать. Хоть что-то.

— С Роджером беда… У него лихорадка!

Лихорадка — это понятно. И просто. Нужно разбудить Шарля. Утром поспит подольше.

Лихорадка — это не огненные демоны с алыми мечами. Рассекающие небо на колесницах.

Так, оказывается, будить никого не нужно. Рауль, Шарль и еще трое офицеров уже проснулись самостоятельно. Пока Серж ходил искать Анри. К счастью — в пределах казармы.

И Ревинтер бредит уже вполне разборчиво.

— Холодно… — бормочет еле слышно. Дрожащим голосом. Под перестук зубов. И плечи под одеялом ходят ходуном. — Холодно…

Простудился?

— Шарль, будь добр — осмотри, — пришлось напомнить капитану о врачебном долге.

Потому что тот застыл каменным столбом. Явно не собираясь оказывать помощь столь неприятному больному.

В бытность Эрвэ ребенком мидантийская армия прошла через владения его отца. Родовой замок был разрушен, родители Шарля погибли.

Тех, кто убивает мирных жителей, он ненавидит до сих пор. Потому и обернулся с молчаливой яростью в глазах: о чём просишь?!

— Капитан Эрвэ! — Тенмар возненавидел себя за такой тон. Но Шарль здесь — единственный врач. — Вы давали Священную Клятву Целителя. Прошу вас выполнить свой долг.

Тот едва заметно стиснул зубы — простит за такое нескоро!

Шагнул к Николсу. Как если бы попросили вылечить больную паршой уличную собаку. Вдобавок — готовую укусить.

Впрочем, нет. Шарль — слишком хороший врач. Собаке бы помог без дополнительных приказов.

А Серж уже стиснул кулаки. Намертво.

Только этого не хватало!

— Господа, для лечения капитана Николса достаточно одного капитана Эрвэ, — обернулся подполковник к прочим бодрствующим. — Завтра, как всегда — трудный день. Так что предлагаю лечь спать всем, кроме меня, корнета Криделя и, разумеется, врача. Серж, выйдем пока, чтобы не мешать. Если понадобимся — будем в тренировочном зале.

Анри положил жаждущему остаться возле друга мальчишке руку на плечо. И, не дав вставить ни слова, вывел в коридор.

3

— Анри, они его ненавидят! И всегда будут, да?

— «Всегда» — это слишком долго. Как и «никогда», — Тенмар присел на фигурную скамью.

Как раз под темную сень статуи. То ли языческого бога в императорских регалиях, то ли императора, похожего на бога.

Серж примостился рядом:

— Но ты ведь его уже не ненавидишь?

— Со мной сложнее, — вздохнул Анри. Непонятная тень пробежала по его лицу. Или просто луну за окном затягивает облако? — Видишь ли, Серж, Роджер Николс — действительно тебе друг. И он — не полная мразь, это правда. Но всё это не делает его ни моим другом, ни другом остальных. Пойми это и смирись.

— Но… ты же велел Шарлю… капитану Эрвэ помочь ему!

Такое в голове не укладывается. Сам Кридель никогда не стал бы защищать врага. Ну, например, того мерзавца — имперского генерала! Да и Всеслава Словеонского — если уж на то пошло.

— Я ведь уже сказал: Николс — твой друг. И кроме того — мой подчиненный. Раз уж я волей-неволей принял его под свое командование, — вновь невесело вздохнул Тенмар. — Получается, я за него отвечаю. Но если мы когда-нибудь вернемся в Эвитан — вновь окажемся по разные стороны поля боя, не сомневайся.

— А мы вернемся?

— Кто знает? Жизнь может оборваться в любой миг, а может стать очень долгой.

— А где… где бы я оказался? И с кем?

— Тебе решать. Потом. Когда придет час, — Анри на миг замолк и вновь усмехнулся. — Если придет. Я как по-писаному заговорил, да?

— А как ты думаешь, — бывший корнет и сам не знал, почему это так важно, — на чьей стороне я окажусь?

— Возможно, на той, которую посчитаешь справедливой. Но скорее всего… ни на чьей, Серж, — усмехнулся Тенмар. Иначе, чем прежде. Веселее. — Вернешься домой, к родителям. Женишься, заведешь детей. А о приключениях в Квирине будешь рассказывать внукам.

Кридель вздохнул. С одной стороны — обидно, что тогда не поучаствовать в столь важных событиях. А с другой — как же хочется домой!

Размечтался! Вернись сначала…

Статуи вдоль стен в пустом, а оттого еще более огромном зале насмешливо улыбаются в косых отблесках полной луны. Будто слышат мысли. Куда ты денешься, мальчишка, мечтавший о воинской славе?

— Давно это у твоего друга?

Серж вздрогнул и смущенно затряс головой. Замечтался и пропустил вопрос!

Когда убегал от дикарей Всеслава (хотя куда им до плебса Сантэи!) — думал, что отныне навеки стал изгоем. А оказалось — и у изгнанников есть свои. И товарищи по несчастью. И командир, который если что — вытащит и присмотрит.

— Анри, прости, что?

— Да ты спишь на ходу! — негромко рассмеялся тот. — Кошмары, Серж. Давно у Ревинтера-младшего кошмары?

— Не знаю… он не говорил. Я спрошу… Наверное, в Квирине начались.

— Выясни.

— А что? Ты думаешь… это у него — не просто сны, да? Он чем-то болен?

— Если болен, Шарль это выяснит. Ладно, пошли назад.

4

Разумеется, никто из бодрствовавших не заснул. А Рауль и не ложился. И в глазах столь явный вопрос: «Ну что — вправил мальчишке мозги?», что вот-вот и Серж прочтет. При всей его наивности.

Шарль с хмурым видом смешивает в ступке травы. Рядом, на скамье — открытая фляга с вином.

— Через четверть часа настоится, — голосом под стать выражению лица буркнул Эрвэ. — Но ему больше не врач, а священник нужен…

— Что вы име…

— Да не соборовать, а грехи отпустить! — усмехнувшись, оборвал Сержа на полуслове Шарль. — В наше время такие священники бывают — еще не то отпустят.

— У принца Гуго же есть свой исповедник, — хмуро бросил Рауль. — Был, во всяком случае. Если еще спьяну не пристрелили. Не сам, так шакалы…

— Он, наверное, глухой, — съязвил проснувшийся Конрад. Тут же оглядываясь в поисках привычных улыбок. И явно остался доволен — даже у Сержа уголки губ к ушам поползли.

Впрочем, корнет тут же опомнился:

— Капитан Эрвэ, Роджер… капитан Николс выздоровеет?!

— Куда он денется? Жар я сбил. Сейчас растолкаю и настоем черноголова напою.

Увы, недолгое пребывание в казарме Эстелы ситуацию Конрад-Серж ухудшило на порядок. Анри всерьез подозревал, что теперь к обиде на длинный язык Эверрата и его подначки в адрес Ревинтера добавилась еще и ревность. Эста ничем не дала повода. Но когда он требовался — для первой-то любви?

Эстела теперь — в Ремесленном квартале. Не вернулась бы в табор — пользуясь выздоровлением баро. С девочки станется. Вожак банджарон-то здоров, а вот отравителя так и не нашли…

— Колесница… — вдруг вполне разборчиво пробормотал Николс.

— Что? — Кридель шагнул ближе, едва не оттолкнув Эрвэ.

— Огонь… Всадник на небе… Колесница… молнии… смерть…

За окном громыхнул здоровенный раскат грома. А перед самым оконным стеклом вспыхнул бледный зигзаг молнии. Известил о подступившей грозе…

Тенмар похолодел. Какие бы силы ни избрали младшего Ревинтера своей игрушкой — как же хорошо, что сейчас никого нет в саду! И что Серж не пошел туда искать командира.

Глава шестая

Начало Месяца Сердца Весны. Эвитан, Лютена.

1

Вроде бы предусмотрели всё.

Разве что свадебный кортеж вдруг поедет другой улицей. В последнюю минуту. Но плотным кольцом разряженных гвардейцев оцепили именно эту.

И всё равно — уйма народу толпится по обе стороны дороги. Орут, веселятся. Этим только повод дай!

Придумать приличный план за столь короткий срок было, прямо скажем, сложно.

Сколько цветочных букетов… А с цветочками-то, может, охрана и пропустила бы. Девушек хорошеньких. «Дядюшка Гуго» таких любит.

Вот только Эдингем — не красотка, а ревинтеровский капитан. И его к кортежу на пушечный выстрел не подпустят. А тем более — на пистолетный. Даже с цветами.

Не говоря уже о том, что Алан рассчитывал еще и успеть удрать, а отнюдь не красиво и героически погибнуть. Менять собственную родную шкурку (как-то привык к ней за почти двадцать два года) на жизнь мрази — нет уж, спасибо. Он — не Анри Тенмар и не Арно Ильдани. Даже если и делает сейчас то, что с удовольствием совершил бы любой из них.

Интересно, план они готовили бы так же тщательно? У Анри Тенмара репутация лихого рубаки и стрелка. А нрав якобы горячий — любого илладэнца переплюнет. Риккардо-то уж точно.

Но, по словам того же Гарсии, когда прижало — сын Дракона рванул не мстить и глупо погибать, а договариваться с Всеславом. И сумел ведь — хоть и рубака, и нрав у него…

Так неужели прагматичный циник Алан — глупее? Да еще и вместе с Риккардо…

Но сложностей оказалось выше крыши.

«Вы слышали, слышали?! Принц и графский наследник женятся в один день! На двух сестрах-герцогинях!»

Подберешься тут поближе — как же! А наслышанные о грядущей двойной свадьбе горожане платили втридорога за окна, чердаки и даже крыши домов. В такой толкучке пытаться устроить то, о чём они с Гарсией сговорились в «Славе Лютены», — даже не просто самоубийство, а еще и бесполезное. Заметят и разоружат раньше времени.

И ни одного свободного окна!

Значит — дом на соседней улице. Садовая совершенно оправдывает название — утопает в яблонях и грушах. И будь дело летом — вопроса бы не возникло, где прятаться.

Увы, «дядюшке Гуго» шило попало в самую жирную часть его тела: жениться именно в первый день Месяца Сердца Весны. Не мог перенести хоть на месяц! Глядишь — и приличия бы какие-то соблюлись. Или хоть их тень…

Ах да — кардинал Александр ведь может выздороветь! И королевскому дядюшке нужно срочно обрюхатить супругу. Чтобы у Церкви стало меньше возможностей объявить скороспелый брак при живом муже недействительным.

Впрочем, о смерти Витольда Тервилля официально растрезвонено на всех углах и перекрестках. Граф Адор (интересно, за сколь кругленькую сумму?) даже похоронил в семейной усыпальнице чье-то изуродованное тело. Последний бедняк в Лютене не поверит в его подлинность.

Или Эдингем переоценивает ум, а главное — неподкупность бедняков? Вон как веселятся. Еще бы — столько подачек сразу. Сам Гуго вовек бы не додумался. Но Мальзери, в отличие от нынешнего союзничка (и уже почти родственничка!) — не дурак. К большому сожалению.

Садовая подходит идеально. Хотя бы тем, что по ней кортеж ползет аж до середины. Как раз до поворота на улицу Святой Бригитты, а уж та ведет прямо к храму. Леонардитов. Как же без любимого ордена Королевской семьи?

Строения, дорогу вдоль которых осчастливит почти королевская процессия, — давно скуплены. Вплоть до мест под деревьями и на оных. Но вот так ли уж кому нужны дома дальше скрещения Садовой и святой Бригитты? Оттуда ведь видно лишь самых первых всадников. Ну и потом — проплывающий бок колонны. Так издали же…

Оказалось — нужны. Все дома, лачуги и сараи на расстоянии пары сотен шагов — тоже арендованы.

А вот с хозяином дома чуть подальше сговориться удалось. Разрешил двоим нерасторопным «горожанам» воспользоваться чердаком. За кругленькую сумму. С условием, что залезут они туда по приставной лестнице.

Сам милейший мэтр Лукэ собрался любоваться незабываемым зрелищем из дома приятеля и собутыльника — в начале Садовой. О чём и не преминул похвастаться своим съемщикам. Дескать — вот я какой. Не то что вы, бестолковые.

В доме, правда, остается устрашающих размеров собака. Не слишком дружелюбного нрава. Но она помешает лезущим в дом ворам, а никак не государственным преступникам, покушающимся на жизнь принца…

Ловкий как кошка Гарсия вскарабкался на чердак первым. И нетерпеливо оглянулся — давай!

Алан с утра смолотил двойную порцию завтрака. Но от волнения вновь ощутил сосущий голод. И пообещал себе: если останется жив и свободен — часа через три вознаградится «пятнадцатью способами приготовления мяса по числу стран подлунного мира». Особенно — «жарким по-мидантийски с грибами».

И некстати вспомнил, что впервые попробовал сие божественное блюдо, когда именно десяток Эдингема принц Гуго взял в кабак…

— Не попади, главное, в мальчишку, — мрачно поддел сообщника илладэнец, проверяя пистолеты. — Он хоть и Мальзери, а пока ни в чём не замечен.

— Если и попаду — так в его папашу, — так же хмуро ответил ритэйнец. С детства видел не слишком хорошо. Обычно это не мешает. Стрелок он неплохой. Целиться издали требуется лишь на военных кампаниях, а Алан не был ни на одной. Прежде это не казалось недостатком. Даже в Лиаре… дурак! — Он-то точно много в чём замешан.

— Папаша едет сзади. В него попасть еще труднее, — без улыбки ответил Гарсия.

2

Мегера и десяток ее куриц явились будить Элгэ на полчаса раньше, чем велено. Их ждало разочарование. Илладийка встретила всю камарилью уже в домашнем платье и вполне причесанной.

Грымза — старшая горничная — вот-вот растопырит руки в боки…

— Раздевайтесь.

Судя по тону, граф Мальзери предупредил не церемониться с его будущей невесткой. Иначе с чего бы холуйка так задрала нос и хвост?

Элгэ смерила ледяным запоминающим взглядом и саму злобную ведьму, и ее приспешниц. Таким запоминающим, что девушки поспешно отступили назад. Да и мегере стало не по себе. Что бы там ни говорил господин граф, а у пленной девчонки уже через пару часов появится право ими командовать.

Насладившись произведенным эффектом, илладийка высокомерно обронила:

— А вы здесь тогда для чего? Раздевайте, облачайте! — И жестом избалованной принцессы величественно воздела руки. — Я жду…

Корсет грымза постаралась затянуть потуже. Но Элгэ не была бы собой — если б не знала «сто и одну хитрость, как не дать перетянуть себя до предела». Из той же области, что и не позволить туго связать…

— Жаль, здесь нет моей горничной! — вздохнула капризная илладийка. Когда госпожа Жавотта закончила возиться со шнуровкой. — Вот она действительно умелая! Впрочем, хорошая прислуга встречается так редко…

Старшая горничная аж набрала воздуха в тощую грудь. Высказать дерзкой нахалке что-нибудь… хоть что-то угрожающее!

Но нахалка носит герцогский титул. И оскорбление простолюдинке пришлось проглотить.

Впрочем, одна из девушек, не удержавшись, хихикнула. Госпожа Жавотта вмиг устремила уничтожающий взгляд уже на бедняжку. Явно собираясь в коридоре отыграться за всё именно на ней.

Элгэ даже взглянула на испуганную хохотушку чуть благосклоннее. И совсем по-другому запоминающе. Всегда пригодится служанка, не любящая старшую горничную. И достаточно дерзкая, чтобы это показать. Способ заставить супруга сделать новобрачной такой подарок найдем.

Супруга… Элгэ видела его вчера. Увы — ничего от прежнего мальчика Юстиниана в заносчивом кавалере не осталось. Жаль.

— Вы готовы, сударыня?

К алтарю, конечно, поведет родной дядя. Он же — отец жениха.

— Готова, — царственно изронила илладийка, любуясь собой в огромное золоченое зеркало.

Хрупкое видение в белом… Впору от умиления сдохнуть, чтоб вам!

3

Белая рионка под алой попоной. Могли бы и на дамарца расщедриться. Учитывая, что Элгэ как наездница — на голову превосходит жениха. Не говоря уж о его папаше.

Или боятся, что на дамарце невеста ускачет во весь опор? Только ее и видели?

Усмехнувшись, девушка птицей взлетела в дамское седло. «Не заметив» руки «посажёного отца» — чтоб ему с его собственного каракового рионца свалиться! Желательно, под копыта чьему-нибудь дамарцу. Жениховскому хотя бы. Еще лучше — необъезженному «дикарю»-илладийцу, но ни одного илладийца в процессию не взяли.

Юстиниан, слегка горяча коня, подъехал к ним.

Октавиан мигом послал своего вороного дамарца вслед за братом. Ну всем здесь достались приличные лошади, кроме Элгэ!

Осадил младший сын Валериана чуть впереди старшего. И галантно поднес к губам руку невесты:

— Вы прекрасны, кузина!

Девушка не удержалась от легкой улыбки. Позлить врагов — сердцу радость. Раз уж вырваны зубы. И всерьез кусаться не можешь — пока новые не отрастишь.

Папаша явно нахмурился. Но мальчишка уже вернулся на место. Жених занял положенное ему. Похоронная… то есть свадебная процессия тронулась.

Что не всё в порядке — точнее, еще хуже, чем Элгэ думала, — до нее дошло не сразу. Лишь когда «траурный кортеж» вместо улицы святой Бригитты (где Главный Храм Лютены и второй век венчаются все знатные семейства Эвитана) — зачем-то повернул на улицу Великого Гуго. Названную в честь угадайте кого.

Что происходит? Здесь вряд ли найдется хоть самая захудалая церквушка. Одни особняки желающих подольститься к свинопринцу. Да и не согласился бы граф Мальзери на захудалую…

— Мы едем за город? Венчаться у сельского священника на лоне девственной природы? — негромко съязвила илладийка почти в самое ухо жениху. — Как романтично…

Будь на месте Юстиниана Виктор — мигом прошелся бы насчет того, что должно же найтись во всей процессии хоть что-то девственное. Кроме платья невесты. Свадьба как-никак… А Элгэ весело отшутилась бы в ответ.

— Мы едем за принцем Гуго! — злобно прошипел будущей супруге Юстиниан. Не забывая сохранять на лице вежливо-бесстрастное выражение. Кармэн его называла «лед, блестящий на солнце». — Не может же принц заезжать за виконтом. Так не принято.

Конечно — где уж илладийской дикарке знать, что принято, а что нет? Но, Творец милосердный, — если ты действительно такой! — сделай так, чтобы Элгэ сейчас ошибалась! Сделай — и она точно в тебя уверует.

— Зачем заезжать за этой свиньей? Без его личного благословления нас не обвенчают?

Лучше выглядеть дурой, чем быть ею. Да и ответят дуре скорее.

— Я женюсь на тебе, принц Гуго — на твоей сестре. И замолчи, наконец!

— Замолчу, когда захочу! — огрызнулась девушка. — Ты мне пока еще даже не муж. А не нравится — не женись.

Нравься она ему хоть немного — можно бы повести себя иначе.

Ага, еще скажи: «Будь он илладийцем». Или хоть южанином.

Нет, не поможет. Мальзери-старшего никак не отнесешь к уроженцам севера.

Но на юге всё — намного проще. А здесь даже невесту, прилюдно обнявшую жениха, посчитают чуть ли не публичной девкой!

Теперь вопрос: кем считают Элгэ? И сильно ли будут шокированы, если она сейчас обнимет Октавиана?

Или лучше сразу дядю? Есть ли у него стилет? Эта семейка просто обязана ходить, обвешавшись стилетами. Мидантийцы как-никак.

А народу-то, народу! Нашли цирк. То ли еще будет, когда к теплой компании свинопринц присоединится!

У Элгэ уже и без него голова гудит — от приветственно-ликующих воплей. Это у нее-то — с детства привыкшей к шумным илладийским праздникам. С народными гуляньями и общими танцами на площади. Когда в вихре веселья смешиваются знать и простолюдины…

Октавиан! Творец милосердный, срочно нужен Октавиан! Помоги, пожалуйста…

Что сделать? Уронить перчатку? Для этого нужно, чтобы младший сын мидантийской змеи подъехал ближе…

Три девчушки лет по четырнадцать пробираются сквозь толпу. С букетами.

Шли бы вы подальше. Здесь сейчас будет принц Гуго. А вы — в его любимом возрасте!

— Какие прелестные цветы! — вслух восхитилась Элгэ, непосредственно рассмеявшись.

Ничего — невесте в день свадьбы можно. Или на Севере — нет?

Девушка весело обернулась к будущему супругу:

— Любимый, хочу эти цветы в самый счастливый день моей жизни!

Если этот — самый счастливый, то рождаться не следовало вовсе.

В ответ на радостнейшую улыбку невесты Юстиниан капризно нахмурился. Что от него и ожидалось.

Теперь главное — удержаться от истерики. Не заржать в подражание лошадям. Чистокровным дамарцам!

Элгэ, смеясь, повернула прелестную головку уже к Октавиану:

— Кузен, купите букеты у этих бедных девочек. Пока их совсем не затоптали.

Юноша уверенно направил коня к цветочницам. В отличие от брата, он лошадей понапрасну не горячит.

Расступившиеся всадники пропустили увешанного букетами брата жениха. С честью выполнившего каприз невесты.

— Октавиан, какая прелесть! — Элгэ сама двинула рионку навстречу.

— Слово моей новой сестры — закон, — улыбнулся он.

— Передай мне какое-нибудь оружие, — шепнула девушка. — Большое вам спасибо, кузен! — вслух рассмеялась она. — Твой отец собирается отдать право первой ночи со мной принцу Гуго. А тот хочет взять реванш и сполна мне отомстить…

Шепот скороговоркой, отчаяние в глазах, в меру дрожат губы. Да еще так, чтобы никто другой не заметил!

Элгэ не зря играла в домашнем театре Кармэн почти все главные роли!

А вот Октавиан побелел по-настоящему. Хорошо еще — от природы бледен.

— Тебя тогда убьют!.. Прошу принять эти цветы, кузина. — Хоть голос не дрожит. — От добрых жителей Лютены. — Радостный вой «добрых жителей» перекрыл его слова напрочь. А галантная улыбка примерзла сама. — И от вашего брата. От меня.

— Я лишь пригрожу ему. — Какой холодный букет! На этом севере не осталось ничего теплого. — Гуго — трус!.. Благодарю добрых жителей Лютены!.. — Лучезарнейшая из улыбок — аж губы болят. — И потом — лучше смерть, чем позор. Я всё равно убью себя потом, если он… Цветы — прелестны!

Супруг хмурится — и змеи с ним!

— Они — лишь бледная тень вашей красоты! — Еще два букета легли ей в руки.

В одном — ледяная сталь стилета. Творец, благослови мидантийские обычаи!

Под приветственные вопли народа Элгэ и Октавиан вернулись каждый на свое место.

Юстиниан скривил губы — будто прожевал целый лимон. Причем — недозрелый. И круто посоленный и приперченный.

Валериан Мальзери тронул своего недоконя на корпус вперед.

— Ты играешь с огнем! — голос шипит, узкие губы кривятся. На пределе сдерживаемой злобы.

— С огнем? — дерзко рассмеялась Элгэ. — Твой младший сын — столь горяч? Тогда почему выдаешь меня за старшего? Он — пресен, как овсяный кисель.

— Если посмеешь изменять Юстиниану, ты, идалийская гюрза!..

— Не идалийская, а илладийская. Когда вы все запомните? — еще веселее фыркнула Элгэ. — Даже если и посмею — что с того? Они оба — твои сыновья. Значит — во внуке всё равно будет течь кровь Мальзери.

— Южная шлюха!

— Совершенно верно! — подтвердила обреченно-бесшабашным смехом пока еще герцогиня Илладэн. — И любая южная шлюха сама выбирает себе мужчин. Зачем же ты нашел в жёны своему добропорядочному, — ехидно надавила Элгэ на последнее слово, — сыну шлюху-южанку?

«Добропорядочный» Юстиниан вовсю развлекается с куртизанками, но это — сейчас неважно.

— Я отправлю Октавиана в Ланцуа! Ты не сможешь наставлять рога супругу в моём доме!

Отправит Октавиана? Это было плохо вчера. А теперь — всё равно. Элгэ не переживет сегодняшнего дня. И больше не увидит даже луны и звезд — не то что завтрашнего рассвета!

Прости, Диего. Но немедленная опасность грозит не тебе. И потому тебя спасет кардинал — если выздоровеет.

Плохо, что Элгэ его обманет. Он — хороший человек. И уж точно не виноват, что его отравили.

Но по своей или чужой вине — Его Высокопреосвященство тоже обманул спасенную илладийку. Алексе никто не передал в монастырь яд. Она выйдет за принца Гуго.

А значит, всё, что осталось Элгэ, — заколоть его прямо в церкви. На сей раз — насмерть! И вторым ударом — себя. Один стилет — и замыслы сразу двух титулованных мерзавцев разлетятся в прах.

А сырая или, напротив, пересохшая от жажды земля Эвитана наконец получит бренное тело младшей дочери Алехандро Илладэна. Давно ведь уже жаждет!

Если, конечно, северяне не бросят труп собакам.

Вот и улица Великого Гуго. Здравствуй, дорога к плахе!

Навстречу — разряженный в пух и прах эскорт. Розово-голубенький — как и подобает. Стража у помоста…

Перекормыши королевского дяди застыли почетным караулом. Его свинячье Высочество запаздывает. Не протрезвело или еще не вылезло из постели очередной невезучей служанки? Тьфу!

Эскорт-то у него — трезвый? Лучше бы — тоже пьяный…

А еще — среди них наверняка отыщутся старые знакомцы Элгэ. Но приглядываться настроения нет.

Интересно, часто ли жертва ждет палача? Впрочем, так думать еще забавнее — учитывая, что будет наоборот.

И всё равно ожидание стрелы на тетиве — невыносимо. Безумно хочется сделать невесть что! Выпить крепкого вина, пустить коня — даже этого! — вскачь во весь опор. Крикнуть что-нибудь безумно-гордое толпе. Попросить передать Виктору Вальданэ, что Элгэ всегда его любила.

Не любила и не всегда, но это — сейчас неважно. Должна была любить. Погибающей героине положено иметь единственную и неповторимую любовь всей жизни. У любого балладиста спросите…

Илладийка еще раз окинула взглядом буйно веселящуюся, уже полупьяную толпу «добрых жителей Лютены». Глотнула свежего, всё еще холодного воздуха. Зло усмехнулась и промолчала.

Глава седьмая

Эвитан, Лютена.

1

Знакомая улица Святого Михаила. Монастырь — так похожий на тот, где Элгэ провела взаперти месяц. А обряженную в подвенечное платье Александру уже выводят во двор рыцари-михаилиты. Сами.

Полупрозрачная вуаль скрывает лицо. Но можно не сомневаться: под проклятыми кружевами сестренка — белее мела. И собственного платья.

Элгэ про себя обругала монахов предателями. От души.

Кардинал — при смерти. Михаилиты не могли не подчиниться решению Регентского Совета. Епископ Ордена и так отказался проводить венчание — вместо Его Высокопреосвященства.

И всё равно — предатели. Северяне!

Равнодушно переставляющую ноги Александру подвели к процессии. Младшая сестра попыталась высмотреть под ненавистной вуалью следы слёз. Но то ли кружево их затенило, то ли Алекса не плакала. Вот бледна как смерть — это да. Здесь Элгэ угадала.

Ничего, сестренка. Скоро всё для тебя кончится! Во всяком случае — самое страшное.

О древних богах не осталось ничего, кроме легенд. А они считали оскорблением белый наряд невесты, уже утратившей девственность. И, судя по тем же легендам, за ложь карали прилично.

Сейчас в это верят разве что крестьяне. Вот смерть жениха и будет хорошим подтверждением языческого суеверия. А то облачили в цвета добродетели… двух южных шлюх!

Спокойно, для истерического смеха нет причин. На том свете поржем боевой кобылицей… На руках у папы — если церковники не врут!

Сколько шума, о Творец! И сколько людей. Все окна Садовой облеплены любопытными лицами. И на каждом дереве — гроздь мальчишек… А где — и особо ловких девчонок.

Почему все так кричат? И сколько может лететь цветов — под конские копыта? Только расцвели — и вот… Это свинопринцы Гуго должны умирать на свадьбах, а вовсе не розы.

Страшно представить, сколько же их тогда швыряют летом или осенью. Наверное, все дороги устланы ковром из нежных лепестков. А сейчас — как раз хватит завалить могилу некой илладийки. И курган насыпать…

Ага, мечтай! Скажи спасибо, если вообще после такого похоронят. А не в выгребную яму сбросят.

Ну, в яму… Элгэ будет уже всё равно.

Зачем так ярко светит солнце? Почти как в Илладэне… Издевается?

Улица святой Бригитты… Сердце колотится раненой птицей. Отчаянно цепляющейся за жизнь.

Чувствует, что биться осталось недолго.

Последние шаги — к героической гибели. И на сей раз никакой кардинал не придет. Нет, эшафот — это не особняк свина Гуго. Эшафот — церковь впереди.

А вообще, храм — это хорошо. Будет где отпеть.

Впрочем, если Творец справедлив — за убийство такой мрази положен светлый Ирий. Однозначно.

А если несправедлив или его нет — так какая разница?

Только бы всё получилось!

Жаль, сейчас между Элгэ и Гуго — Юстиниан и Алекса. Поменяли бы пары местами — и до церкви б ехать не пришлось. Чего уж теперь время тянуть…

Сердце пропустило перестук. Придурок Гуго, горяча собственного рионца, выехал на полкорпуса вперед. Ну, еще немного…

Грохот двух выстрелов слился с диким воплем зарезанной свиньи! Очень басовитой…

Элгэ инстинктивно пригнулась, бешено завертела головой. Рионка взвилась на дыбы, отчаянно пытаясь сбросить всадницу.

Не на такую напала, трусиха перекормленная!

Заполошно ржут лошади. Орет, визжит, стенает десяток (или два?) перепуганных мужиков. Ни одна баба не заголосит так громко!

Что за…

Еще два громовых раската резанули по ушам! Один за другим.

Элгэ натянула поводья — пытаясь успокоить ополоумевшую дуру о четырех копытах. С чего-то вообразившую себя боевой кобылицей.

«Дикаря»-илладийца бы сюда! Самое время — Александру в седло и драпать к Темному и змеям его!

Чтоб им всем! Алексу же в таком состоянии сбросит и рионка!

Где сестра?!

Кони, люди, визг, вопли… Прекратите метаться, придурки! Из-за вас сестру не видно!

Откуда стреляли — Темный знает. Да и неважно уже…

Главное — все вдруг заткнулись. Гробовая тишина!

А это еще что за…

Элгэ дико расхохоталась — во всё горло. Рвется на волю лошадь свинопринца. Четверо розово-голубых кретинов судорожно вцепились в уздцы. Еще бы — перекормлены хуже рионки!

А сам Гуго висит в стременах, на спине расцвели две рваных розы. Опять — цветы. Красное на розовом и голубом… Розы ведь и должны быть алыми, правда?

Ничего не слышно. Кроме собственного смеха. Все до сих пор молчат, что ли? Гуговцы, лошади, толпа «добрых жителей Лютены»?

Эскорт пытается поднять сюзерена. Молча разевают рты, смешно кривляются.

Прекратить бы хохотать, чтобы вежливо объяснить: бесполезно! Раны — сквозные, сердце однозначно пробито. Слышите, северные придурки?

А все вокруг пялятся — на Элгэ и принца. И ни одному идиоту не придет в дурную башку добить свина! А заодно влепить пощечину впавшей в истерику бабе.

Звуки вернулись резко и сразу. Гамом, воплями, проклятиями. Через шестнадцать или семнадцать ударов взбесившегося сердца. Оно еще не поняло, что казнь отменяется.

И ясно, почему к Элгэ никто не рванул. Тут истерика у половины собравшихся! Столпившихся.

С Гуго покончено — мешок сала сдохнет в ближайшие сутки. Две пули в сердце — это вам не…

Две?! Выстрелов было ЧЕТЫРЕ! Кто еще?!

Смех резко застрял в груди, больно сдавил. Дурная голова вертится по сторонам. Руки стискивают повод.

Рионка, радуясь свободе, рванула вперед. Расталкивает истериков, освобождает обзор…

Александра оседает на луку седла. Алое пятно — на левой руке. Слава Творцу — не голова и не туловище!

И — ни звука, ни стона. Что ж ты так, сестричка?!

Опередивший Элгэ на корпус Октавиан успел подхватить Алексу. Нашел встревоженными глазами ее сестру:

— Элгэ, жива?!

Бледен. Девушка проследила за его взглядом.

Алые капли у нее на груди — прямо на белой меховой накидке. Не заметила собственного ранения?

Ну и Темный с ним! Хуже, что, уставившись на Гуго, прошляпила беду с Александрой, истеричка змеева!

И столько крови от пулевой раны не бывает, так что… Соленый вкус во рту. Всё верно — прокусила губу, когда стреляли.

Блондинистый гуговец тоже зажимает рану на плече. Кажется, ехал рядом с принцем.

— Держись, сестренка! — Элгэ взялась разрезать рукав Алексиной накидки. Протянутым Октавианом кинжалом.

Иначе пришлось бы стилет доставать. Вот удивились бы свиньи, павлины и змеи вокруг!

А сестра не шевелится. Только дыхание и подтверждает: жива! Опоили, что ли?

Часть отряда Мальзери уже мчится в сторону стрелков. При всех его мерзостях — хладнокровия и выдержки графу не занимать.

Гуговцы, опомнившись, тоже послали вслед десяток. Эти если что и поймают — то только дурную болезнь. А кого или что еще — вряд ли.

— Вон! — Элгэ локтем отпихнула сунувшегося к Александре какого-то розово-голубого. Рожи разбирать недосуг.

Другого гуговца — нашли место толпиться, придурки пьяные! — оттолкнул с дороги личный лекарь Мальзери:

— Пустите, я — врач!

— Сначала — принца! — заявил жирный лейтенант. Вот этот хорошо запомнился Элгэ еще с тех пор.

Ну кто мешал не просыхающим придуркам взять с собой личного гуговского лекаря? Спесь или невыветрившиеся пары очередной пьянки? Вчерашней?

Врач со вздохом обернулся к Элгэ с виноватым видом. Кажется, он один здесь сохраняет хладнокровие. И деваться ему некуда. Королевский дядя — несравнимо ценнее пленницы из Аравинта. Для свиней.

— Я осмотрю принца. Герцогиней сейчас займется мой помощник.

Худощавый светловолосый молодой человек проталкивается сквозь поросячье-голубую толпу.

— Помощник тоже понадобится принцу! — безапелляционно заявил жирный лакей с лейтенантскими нашивками.

— В… твоего принца! — выругалась, потеряв последнюю выдержку, младшая герцогиня Илладэн.

— Элгэ! — осадил ее вынырнувший откуда-то Юстиниан. Точнее — попытался.

Нашелся, женишок!

— Заткнись!

Они в шоке — и замечательно!

— Если я сказал: помощник осмотрит герцогиню — он ее осмотрит. — Лекарь подал юноше знак. Тот, ловко обогнув пятерых гуговцев, оказался рядом.

— Да ты… — ошалел лейтенант. — Да я тебе…

Элгэ тронула коня вперед. И от души зазвездила кулаком в жирную морду. Не по щеке, а в челюсть.

Будущий муженек — явно не на стороне любимой супруги. Но рядом уже Октавиан. Успевший передать Алексу помощнику врача.

— Если из-за тебя, свинья, умрет герцогиня Илладэн!.. — срываясь на крик, прорычал он. Прямо в опешившую раскормленную харю.

— Тебя твой собственный принц пристрелит! — добила Элгэ. И даже попадет. Попытки с десятой — в упор. Если остальные подержат. — Потому что потеряет жирный кусок земель!

Лейтенант, ругаясь сквозь зубы, отъехал в сторону. С умными ответами у него глухо. А упоминание матерей собеседников здесь не поможет. Это даже до его свинячьих мозгов уже дошло.

Лекарю пришлось взяться за принца — коему, как от души надеялась Элгэ, помочь уже невозможно. Сколько ж этой свинье должно везти?!

Юный подмастерье осматривает Алексину руку.

Раненого гуговца кое-как перевязывают свои. Ладно, на кошках, говорят, заживает быстро. Может, и на свиньях — тоже? Кроме ран в сердце. Ну, Творец милосердный и всепрощающий, ну пожалуйста!

А эвитанская земля не так уж нуждается в илладийском прахе. Раз судьба еще раз — в который по счёту? — отвела удар. Разрешила многократно приговоренной Элгэ вновь ускользнуть.

И что на судьбу нашло? Пока наелась досыта и решила сделать запасы?

2

Немилосердно чадят свечи. Пузатый как гуговцы священник что-то занудливо бормочет — на древнеквиринском. И его голос раздражает до головной боли…

Толпа лишилась половины зрелища. Впрочем, возможно, замена пришлась ей по вкусу. Кто ж их знает, вкусы северной черни?

Так или иначе, а дома им придется рассказывать о прерванной свадебной процессии. И о схлопотавшем две пули принце.

Элгэ в глубине души надеялась, что и ее венчание перенесется на неопределенный срок. Вслед за Алексиным.

Ага, а о втором пришествии Творца Всего Сущего не мечталось?

Избавиться удалось лишь от Храма Святой Бригитты. Но отнюдь не от будущего супруга.

Вместо епископа-леонардита Элгэ и Юстиниана венчает домашний капеллан. В скромной часовне особняка Мальзери.

— Как романтично! — вздыхали служанки. Наспех готовя домовую церквушку к торжеству.

Слышавшая глупых сорок илладийка лишь усмехнулась. Романтики здесь — не больше, чем в Храме святой Бригитты. Больше — уныния и духоты. И меньше света.

Зато теперь ясно, что болтушек в доме Мальзери хватает. Как и везде. Это Элгэ в служанки досталась преданная хозяину молчунья. И с его стороны странно выбрать другую.

Корону над головой невесты доверили держать какой-то седьмой воде на киселе рода Мальзери. Оказавшейся на голову ниже Элгэ. Этак оное украшение вот-вот нахлобучится. Тогда-то невеста точно вновь расхохочется. Совсем как днем — на площади…

Ладно хоть Александру волею дяди (он же свекор) отвезли назад в михаилитский монастырь. Элгэ не сомневалась — Валериан Мальзери предпочел бы забрать и Алексу в особняк. А оттуда — в собственные «отдаленные владения». Просто хорошо понимает, что это — открытый вызов Регентскому Совету.

В итоге сестренка получила отсрочку. А там — Творец даст! — кардинал выздоровеет или Гуго умрет. А в идеале — оба варианта.

— Согласен ли ты, Юстиниан Мальзери…

Комедия отрепетирована, актеры сыграют без сучка и задоринки. Хозяин театра… то есть глава семьи будет доволен. Это уже даже не противно, а просто скучно.

— Да, — высокомерно изрек виконт Эрдэн.

— Согласна ли ты, Элгэ Илладэн…

— Да кто меня спрашивает? — усмехнулась счастливая невеста.

Священник слегка оторопел. Как же — шнурок порвался, кукла не пляшет!

Но продолжил:

— Согласна ли ты, Элгэ Илладэн, взять в мужья…

— Не согласна, — отрезала она.

Капеллан (кажется, его зовут отец Жан) едва не лишился дара речи. Умоляюще уставился на строптивую девицу.

Она, очевидно, сейчас обязана почувствовать себя последней свиньей. Издевается над старым, больным человеком.

— Согласна ли ты…

— Вы меня не расслышали? Мой ответ — нет!

Священник растерянно моргнул. Бросил беспомощный взгляд на Юстиниана — тот ответил непроницаемой рожей.

Несчастный капеллан прокашлялся и едва слышно проговорил:

— Согласна ли ты… — Пауза. — Элгэ Илладэн? — Всё еще испуганный взгляд близоруких глаз. — Взять в мужья Юстиниана Мальзери? И хранить ему верность? Пока смерть не разлучит вас?

— Согласна, — вздохнула илладийка.

— Если здесь есть тот, кто знает причины, способные помешать соединить навеки этого мужчину и эту женщину узами брака, пусть скажет сейчас или молчит вечно.

Ага! Щас! Примчится рыцарь в светлых-светлых, искрящихся на солнце доспехах. Подхватит ее в седло и умчит в Аравинт. Куда вовсе не отправилась вчера армия Эрика Ормхеймского.

Светлый, солнечный Аравинт…. Там рыцарь поднимет забрало шлема и окажется Виктором Вальданэ. А на их свадьбе будут Кармэн, Грегори, Арабелла, Элен…

Кто мешал выйти за Виктора — когда он предлагал? Не случилось бы этого кошмарного фарса! Когда Элгэ отказала младшему Вальданэ, Аравинт еще не был отлучен…

— Властью, данною мне Творцом, объявляю вас мужем и женой. Пока смерть не разлучит вас.

Побег разлучит! И очень скоро.

Ну вот и всё. Можно выходить на воздух. Свежий, вечерний!

Учись ценить маленькие радости, Элгэ. Больших в ближайшее время не предвидится. А может — и не только в ближайшее. Если не прекратишь творить столько глупостей! И громоздить промах на промах.

Под ноги сыплют крупу… Это еще зачем? Забыла…

Для семейного богатства? В смысле, чтобы Мальзери никогда не разорились? Валериану это не грозит, а жаль!

Нет, зерно — для плодородия… Самое время вспомнить!

Голова кружится. Выпить бы побольше за столом. Пусть закружится еще сильнее.

Илладийка бросила взгляд на кисло-надменные черты жениха… Нет — уже мужа.

Бесполезно — столько вина в себя не влить.

Бледное-бледное лицо Октавиана — в толпе других гостей. Чего ты от него-то ждешь? Что убьет отца и брата, перекупит гарнизон Мальзери и устроит тебе побег до границы? Много хочешь!

Воздух кончился. Начался особняк. Лестницы, коридоры, люди. Как же здесь много людей! Никогда раньше Элгэ не утомляли праздники. До самой Лютены.

Стол… Сейчас вся свора северных дикарей обязана вдоволь налопаться и напиться. И только потом проводить молодоженов до спальни — солеными шутками. Терпи.

Нет. Ошибка! Это — не пирушка в доме свинопринца Гуго. Валериан Мальзери вырос в культурной Мидантии. В его особняке гости чинно кладут себе по две ложки каждого блюда. Аккуратненько накалывают на вилку маслины и обгладывают крылышки всевозможных мелких пернатых. Запивают маленькими глоточками вина. Изображают то ли агнцев Творца (так те весьма упитаны, судя по гравюрам), то ли призраков. Но определенно — нечто, не имеющее бренной (и голодной!) плоти.

Интересно, нормально эти «пообедавшие» где едят? В комнатах, при закрытых дверях?

3

Застолье продлилось недолго. Наверное, потому, что оголодавшие гости поголовно стремились в свои запирающиеся изнутри комнаты. Пока не озверели — от соблюдения правил приличия.

Без соленых шуток обошлось тоже. Мрачнолицая ближняя и дальняя родня Валериана Мальзери усиленно изображала пресловутый «лед на зимнем солнце». Так что все тосты ограничились пожеланиями здоровья молодоженам. И гостеприимному хозяину дома — век бы еще им всем его не видеть!

Увы, легче от всего этого Элгэ Илладэн… то есть уже Мальзери — не стало.

Судя по привычно кислому лицу жениха — того предстоящее завершение торжества тоже вдохновляет не особо. Может, удастся полюбовно договориться оставить брак на бумаге? Попробовать стоит…

— Кузен Юстиниан… — Тьфу ты, змеи! Он же теперь ее супруг «перед Творцом и людьми». — Юстиниан, у меня сегодня болит голова, — совсем тихо произнесла Элгэ. — Может, у тебя — тоже?

Виктор раньше часто ехидничал, что вообще-то «подобные забавы — лучшее средство от мигреней».

— У вас, сударыня, сможет сколько угодно болеть голова. После того, как мой отец получит внука, — прошипел Юстиниан. — Но не до тех пор. Поверьте, вы мне тоже симпатии не внушаете.

Внука твой отец получит — когда дельфины в пустыне заквакают! Если, конечно, Октавиан раньше не женится.

Но дело — совсем плохо. Темный и змеи, вчера рассуждать об этом было легче! Кажется, Элгэ окончательно поняла всех наложивших на себя руки подневольных невест. Над которыми когда-то смеялась. Вместе с Виктором…

Аравинт, легкий полумрак золотистых свечей. Танец двух теней — на лепнине потолка. Переливчатый смех дамы, гортанный — кавалера…

Еще счастливы Алекса и Вит. Еще нет ни холода, ни плена, ни свиного рыла Гуго, ни водянистых глаз Мальзери…

— Я думаю, молодые устали, — вежливо сообщил гостям дядя и свекор.

Элгэ устала? Да она готова сутки, не слезая с седла, гнать коня! В сторону Аравинта.

И опять — ни единой шутки. Гробовое молчание, кладбищенская тишина. И платье у невесты — как раз под цвет савана.

Хлебнуть напоследок полграфина крепкого вина? И пусть потом вся унылая камарилья возмущается в своих комнатах?

А будет легче?

Особняк Мальзери изнутри отделан в сплошь серых тонах. И, наверное, должен напоминать древнее благородное серебро. А кажется северным аббатством. Где не живут, а медленно умирают. Сегодня эти стены будто стали еще серее…

Здесь всё удивительно… старинное. Не «старое», а «под старину». Древняя Мидантия с поправкой на эвитанские обычаи Севера. Благородная простота и никаких изюминок, чтоб им всем тут пусто было!

Мышино-серые стены, серый пол, серебристый потолок. Ни гобелена, ни фрески. И молчаливый, вышколенный слуга — в того же цвета ливрее. Гордо несет впереди молодоженов тускло чадящую свечку.

Здесь даже свечи нормально не горят! Мрачный замок из романов Ленна… Они тоже когда-то вызывали у Элгэ смех. И романы, и замки.

Если есть где-то легендарный Подземный Ужас — он выглядит именно так. Никакой там не вечный огонь. Просто серая пустота…

И слуги-то все прочие попрятались… Наверняка откуда-нибудь подглядывают. Если бы не солдаты во дворе — самое время бежать!

Илладийка вздохнула поглубже — когда проводник распахнул перед юной четой двери супружеской опочивальни. Здравствуй, легендарное Нуридабово ложе. Элгэ здесь голову отчихвостят или ноги?

По-прежнему опираясь на руку свежеиспеченного супруга, девушка вошла в царство таких же чадящих свечей, чудовищно огромной кровати с балдахином и гигантской — во всю стену! — фрески с батальной сценой. Вот уж что здесь уместнее некуда!

Довершают картину скромных размеров камин, высоченное зеркало в резной золоченой раме — копия того, что в бывшей комнате Элгэ, и туалетный столик со всевозможными дамскими принадлежностями. Скромно притулившийся у изголовья патриарха всех кроватей подзвездного мира.

Илладийка перевела взгляд на окно. Увы — наглухо скрытое ставнями.

А рядом — еще один стол. В хрустальной вазе золотятся осенней спелостью яблоки. Из Мидантии, что ли, прибыли?

Фиолетово мерцает виноград. В прозрачном графине багровеет вино.

Не так всё плохо. Даже война на стене — на месте. Сердечки, голубки и полуголые детишки напомнили бы о Гуго. И точно довели бы до истерики.

Всё на месте. Только мужчина рядом — не тот.

— Я приду через час. Будьте готовы, — церемонно поклонился Юстиниан.

Развернулся, прошагал к двери и прикрыл ее за собой.

Целует женщин он с такой же рожей? Или без поцелуев обходится вовсе? Как и подобает добропорядочному дворянину.

И интересно — через час придет одетым или в нижнем белье?

Дикий истеричный смех рванулся наружу — сдержать стоило немалого труда.

Юстиниан Мальзери — в нижней рубахе и подштанниках — деревянным шагом дефилирует через коридор. В спальню к молодой супруге! С выражением лица — будто три лимона сжевал.

А потом подойдет к зеркалу… Элгэ попыталась сдержать неотвратимо ползущую на лицо то ли усмешку, то ли идиотскую улыбку помешанной. И осторожно взглянула в полумрак зазеркального мира.

Тусклое мерцание пародии на свечи отразило в темной глубине белоснежное платье. Точно — саван смотрится лучше!

Кружево откинутой вуали, темно-зеленые огни глаз. Нет, не безумных.

Смоль волос, загнанных в высокую прическу. На две дюжины алмазных шпилек.

Это же не илладийские гребни. Кузен-супруг на что рассчитывал? Что молодая жена распустит всю пирамиду сама?

Или муженек расщедрится и пришлет к супруге служанку? Не надейся, Элгэ. Похоже, в дамских нарядах он понимает лишь одно: в спальне они куда-то сами собой исчезают.

Девушка устало опустилась в кресло. Глядя на двух героев (или героя и злодея), дерущихся на заляпанных кровью мечах прошлого века. Или позапрошлого. Они тогда не слишком отличались. Или это с высоты нынешнего времени так кажется?

Весь бесконечный день навалился неподъемной горой! Хотя если сейчас кто-нибудь выделит коня — Элгэ в Аравинт всё равно рванет. Готова даже в подвенечном платье. И со шпильками в уставших не меньше ее самой волосах!

И в другое время она бы с удовольствием полюбовалась фреской. Ими особняк не разбалован. А эту явно рисовал настоящий мастер! Напряжение поз и детальная прорисовка мышц выдают квиринско-мидантийскую школу. Когда-то Элгэ мечтала поступить в Мидантийскую Академию Искусств…

А судя по стойке бойцов — художник еще и в фехтовании что-то понимал. По крайней мере — отличал шпагу от меча. А может, даже мечи разных веков.

Вопрос — зачем всё это в супружеской спальне? А кто сказал, что здесь с самого начала она и располагалась? Срочно понадобилось никому не нужное помещение. Не стирать же из-за этого такую красивую фреску.

Илладийка неторопливо прошлась по комнате. Что тут у нас на столике? Инкрустированный черепаховый гребень. Изящное зеркальце в золотой оправе. Восточная розовая вода… В особняке Мальзери всё это уместно как дорогая куртизанка в ритэйнском монастыре.

И скупили эту красоту никак не в одной лавке. Такие вещи обычно высматриваются не один день. Подыскиваются поштучно, подбираются… с любовью. Или Элгэ — не дама сердца Виктора Вальданэ и мечта половины кавалеров Двора Прекрасной Кармэн, а добродетельная северная курица.

А значит — покупалось всё это не для нее.

Снять бы тяжелющее платье! Расстегнуть опостылевший корсет, вырвать шпильки из волос! Пусть любимая Виктором грива свободно вьется по плечам.

Как же всё это надоело! Элгэ не нужны чужие тайны. Она просто хочет домой!

Илладийка прижалась щекой к холодному стеклу предназначенного не для нее зеркальца, бездумно вертя в руках черепаховый гребень…

Стук в дверь заставил содрогнуться. И тут же разозлиться на себя. Как кисейная северянка, право слово! Кого испугалась, дурища?

— Кто это? — ледяной, высокомерный голос не дрожит. Он — умнее хозяйки. Помнит, что принадлежит илладийской аристократке. Даже если сама она успела превратиться в трясущуюся монашку!

Юстиниан — всего лишь капризный мальчишка! Каким был — таким и остался. Она справится!

Не то. Дело не в Юстиниане. Плевать — он это или другой эвитанец! Элгэ возненавидела бы любого. Любого, кто посчитает ее вещью, которой можно распорядиться против ее воли!

Молчание. Кого это «илладийская аристократка» спугнула?

— Кто это? — Уже понятно, что не муженек, так что тон можно и смягчить.

— Это я, Мэлли. Ваша служанка.

Проклятье! Супруг всё-таки позаботился. Или распорядился сам хозяин дома?

— Заходи!

Не по-крестьянски худенькая, светловолосая. И одета как все здесь — в серое платье и мышиный чепец. Да, что-то пышущих здоровьем слуг Элгэ в особняке Мальзери не замечала. Они тоже вынуждены притворяться бесплотными тенями и питаться соответственно?

Хотя девчонке можно позавидовать. Она — не родственница графа Валериана Мальзери. Так что может удрать в любой день и час — когда захочет.

Хватит сетовать на судьбу! Не она виновата, что Элгэ понесло в Эвитан! Кто сюда насильно тащил?

Ты так и не поняла: одна ошибка — и конец. Поздно жаловаться и обвинять кого-то, кроме себя. Волк, застрявший в капкане, тоже может сколь угодно выть, что лишь одна его лапа зажата в железных тисках, а погибать придется целиком!

Сам виноват. Не попадайся!

— Госпожа, я должна помочь вам… — девчонка не знает, как к такой «госпоже» подступиться.

И уж прислуга-то точно ни в чём не виновата.

А лицо — расстроенное. Может, рассчитывала попасть в личные горничные? А как узрела надменную стерву воочию…

Девушку Элгэ видела впервые. И завтра в любом случае собирается потребовать ту, уже выбранную. Но сейчас — лучше эта, чем давешняя мегера.

Илладийка опустилась на стул у зеркала. Глядя в золоченую раму — на собственное бледное лицо. Прямо в лихорадочно горящие изумрудные глаза.

Может, так удастся успокоиться? И унять клокочущую в душе бессильную ярость.

4

Элгэ никогда не была разнеженной барышней. И всё же слишком ждала совсем другой опасности. И только потому расслабилась — под осторожно разбирающими волосы умелыми пальцами Мэлли…

Тревога кольнула сердце шипом дикой розы. И обожгла здоровенным пуком крапивы!

Тело тоже — умнее головы. Сама Элгэ опомнилась — лишь узрев совсем не крестьянское лицо горничной перекошенным от ужаса. И от боли.

Конечно, ничего приятного — когда рука вывернута назад.

Извини, горе-убийца. Элгэ не настолько хочет умереть!

Правой, свободной рукой аккуратно вынуть из ослабевших пальцев острейшую алмазную шпильку. Едва не вонзившуюся в горло. Кое-кому — витающему в облаках.

А теперь — легкое движение левой. И не смеющая заорать девчонка плавно опускается на тощие колени.

— Кто тебя подослал? — глядя сверху вниз на несостоявшуюся убийцу, как можно равнодушнее поинтересовалась Элгэ Илладэн. То есть простите — Мальзери, чтоб этому титулу!

Мэлли — или как там ее зовут? — молчит. Сжала зубы, чтобы не заорать. Побелевшее лицо искажено болью, чепец сбился, глаза — полны страха. Пополам со злостью.

Девчонке — конец. И она — полная дура, если этого не понимает. А наниматель — не Валериан Мальзери. Иначе полный дурак — уже он.

Но даже в этом случае Мэлли — покойница. Ни неудавшихся исполнителей, ни слишком много знающих свидетелей в живых не оставляют.

— Принц Гуго Амерзэн?

Молчит. А сюда в любой миг может кто-нибудь войти. Еще один покушающийся, например. Или муж — за супружескими правами.

— Говори — если хочешь жить!

В глубине глаз — таких светлых, что кажутся белыми — что-то плеснулось. Кажется, надежда. Но всего на миг.

— Я дам тебе еще подышать воздухом и полюбоваться солнцем и звездами — если скажешь правду. Это в моей власти. Ну! — Элгэ слегка встряхнула пленницу. Едва не выдернув ей руку из сустава. — Считаю до трех. Один, два, три…

— Я сама! — слабо пискнула Мэлли.

— Что?

— Я сама! Я люблю господина Юстиниана! Он… он иногда приходит ко мне. Приходил…

Врет? Или нет? Илладийка едва сдержала вновь рвущийся из горла дикий хохот. Неужели всё — столь просто?

— Ты — совсем дура? Убьешь меня — будет другая. Еще одна знатная корова, которую выдадут за «господина Юстиниана». Ты всех собралась резать?

— Господин Юстиниан хотел меня отослать…

Так. Любовь, да еще и месть.

— Когда к тебе, говоришь, господин Юстиниан приходил в последний раз?

— Когда приезжал в отпуск. В Месяце Сердца Зимы…

Зимой. Всё-таки — дура…

— Меня решили отправить в деревню… А кому я там нужна? Порченый товар… — А слёзы, похоже, настоящие. — Дядька выдаст за старого вдовца или за пьяницу!..

То ли горе-убийца выдумала эту историю, чтобы разжалобить именно Элгэ, то ли не врет.

Тебе не хотелось чужих тайн? Получай чужую грязь — свеженькую! Хотя нет — залежалую аж с зимы.

— А теперь слушай меня. Я сохраню твою тайну. А ты станешь одной из моих служанок. Будешь выполнять все мои приказы. И только попробуй удрать или повторить попытку! В следующий раз я не стану тебя покрывать. Кстати, за покушение на виконтессу (и урожденную герцогиню) тебя ждет даже не плаха — виселица. А за удавшееся убийство — четвертование, если ты еще не знала.

— Вы… — Нет, столько радости во всего двух глазах вмещаться просто не должно. — Вы оставите меня при себе?! Меня не отправят к дяде?!..

Дай Элгэ волю — никого бы не отправили ни к какому дяде! Как и к любому подневольному жениху.

А всё остальное дуреха пропустила мимо ушей. Конечно. Подумаешь — какое-то четвертование, когда впереди самое страшное — дядя… И брак с немилым.

Да ладно, Элгэ. Давно ли сама поняла, что самое страшное — это всё-таки смерть? Потому что лишь она — неисправима и окончательна. И не оставляет надежды — ни на отмщение, ни на счастье.

Супруга Юстиниана Мальзери подавила не слишком веселую улыбку. А волосы отныне будем укладывать и расплетать сами. Просто обойдемся без сложных причесок. До самого Аравинта.

Впредь — никаких горничных в опасной близости от горла. Даже радостных, раскаявшихся и по гроб жизни обязанных.

— Ладно, иди. Понадобишься — вызову.

И выполнишь всё за милую душу. Если жить хочешь.

— Да… если мой супруг стоит в коридоре — попроси его подождать еще. Я пока не готова.

Вот это Мэлли сообщит «супругу» с удовольствием. А с еще большим передала бы, что «госпожа» вообще не желает его сегодня видеть. И никогда впредь.

И с не меньшей радостью отдала бы такой приказ сама Элгэ. Но здесь уж ничего не поделаешь…

Едва за влюбленной служанкой закрылась дверь — илладийка сама, без всякой помощи, расшнуровала платье. И аккуратно, через голову, стянула. Мэлли — всё-таки дура. Следовало подождать для убийства именно этой минуты. И — кинжал в спину.

Белый шелк невесомой тенью лег на спинку кресла. Отныне платье — мертво. Никто, кроме дочери жениха и невесты, не вправе надеть его. А дочерей от Юстиниана у Элгэ не будет точно.

И древние боги Илладэна — мертвы. Потому что не разгневались.

Впрочем, они молчат много веков. То ли с какой-то королевской фаворитки, то ли еще раньше.

После принятия веры в Творца алое платье невесты стало позором. А его стараются скрыть. Разве что дядька Мэлли не станет церемониться с племянницей… И будущий муж — старик или пьяница — не обязан даже изображать уважение к шлюхе.

Древние боги никого не клеймили. Всего лишь требовали правды. Хотя на кой она им сдалась, собственно? Тем более, сегодня они вполне без нее обошлись. В очередной раз.

Тяжело вздохнув, илладийка влезла в выуженную из-под подушки нежно-розового шёлка сорочку. Странно, что не серую. Или не алую — в тон батальной сцене на фреске.

А теперь накинем на плечи обнаруженный под балдахином пеньюар. Тоже — бледно-розовый.

Та, для кого всё это предназначалось, была блондинкой. Потому что больше, чем розовое, Элгэ не идет только бледно-желтое.

Тем лучше: ее внешность испортить сложно. Но всё, что можно для этого сделать, — сделано без малейших усилий невесты.

Идеальным был бы наряд илладийской танцовщицы. Можно тот самый. Но сундук Элгэ в это королевство кричаще-красных фресок и коварных бывших мужниных любовниц еще не прибыл.

5

Стук в дверь. Вот теперь — точно супруг. Потому как больше уже некому. Косорукие стрелки и служанки-убийцы на сегодня кончились.

И сердце-то уже не дрогнуло. И чувств никаких не осталось, кроме усталости. Что ж ты так? А где же трепет… если не счастливой новобрачной, то хоть покорной северной супруги?

«В мире ведь женщин большинство не любят мужа своего…» — некстати (или наоборот!) полезла в память шуточная песенка. Из постановки бродячих актеров — еще в Вальданэ.

Невесомые башенки, водяное кружево фонтанов. Смех, танцы, жизнь…

— Сударыня, вы готовы?

Готова-готова. Готовее уже не будет.

— Входите, сударь, — вздохнула счастливая супруга. Присаживаясь обратно к зеркалу.

В него удобнее наблюдать за комнатой. И за поединщиками. Они ведут себя идеально. Мирно торчат на фреске, молчат как сычи. А главное — не домогаются ничьего тела.

Юстиниан явился в длинной рубахе. И похоже — без нижних порток. Без штанов-то уж точно. А выражение лица даже не говорит, а кричит об одном — столько лимонов есть нельзя!

Первое, что сделал явившийся исполнить супружеский долг новобрачный, — направился к иконе в углу. И принялся читать благочестивую молитву. Истово уверяя Творца, что всё, что здесь сейчас произойдет, — не для наслаждения грешной плоти, а лишь во имя рождения потомства.

Бедный Творец — если его ежедневно (еженощно!) во всём подзвездном мире отрывают от дел подобной ерундой! А Элгэ еще считала несчастной себя…

— Сударь, я вряд ли смогу сегодня зачать, так что оставьте Творца Всего Сущего в покое! — ядовито изрекла илладийка, оборачиваясь к Юстиниану. Его постная рожа ее добила! — Я слышала, вы пользуетесь успехом у многих куртизанок Лютены! — Элгэ по-кошачьи соскользнула с кресла. И походкой пантеры Месяца Рождения Весны не спеша направилась к мужу. — Это странно — если допустить, что вы и при них читаете молитвы…

Если только у бедняжек весьма странные вкусы. А что? Один кавалер в Вальданэ просто обожал дам, переодетых в монахинь…

Юстиниан чуть отступил. На шаг. Спиной к воинственной фреске.

— То куртизанки… — пробормотал он. — Как вы смеете говорить о таких вещах?! — Ого, глазки засверкали праведным гневом! — Вы, благородная дама!..

— О каких вещах?! — илладийка, больше не сдерживаясь, расхохоталась. На всю спальню, на весь замок, а если получится — на весь Север, будь он проклят! А вот теперь — шаг вперед! И — еще один… Как в фехтовании. Или в танце. — Так о каких? Ах, о куртизанках? Так я не особо от них отличаюсь. Разве что титулом.

Это — просто забавно. Но она наступает — шаг за шагом, а муж… отступает.

Элгэ швырнула пеньюар на пол. С размаху. Как и подобает южной куртизанке. По мнению северных кавалеров.

Супруг, чтобы не смотреть на нее, отвернулся в сторону. Ошибка — там видно зеркало, а в зеркале — полуголую южанку! А ее и розовый шелк не то чтобы слишком портит. Он ведь почти прозрачный…

Юстиниан шарахнулся от золотой рамы, как нечисть от солнечного диска.

— Сейчас договоримся, кто режет руку. Чтобы завтра сунуть под нос твоим теткам-бабкам простыню. А потом отправимся в постель! — Элгэ хохотала, запрокинув голову назад и не в силах остановиться. Взбесившейся кликушей с рыночной площади. Как там, у Храма Святой Бригитты…

Или ржала табуном диких коней — кому как больше нравится.

Юстиниану дальше отступать некуда — уперся спиной в стену. Прямо в алый сапог героя-победителя. А любящая жена остановилась в двух шагах напротив. В весьма соблазнительной позе. Называется: «Строгая госпожа приметила смазливого раба». Они как-то с Виктором разыгрывали… чуть не уржались сначала…

— Ну, бери же меня, бери, ну! — илладийка рванула сорочку. Тонкий шелк затрещал сразу. Заструился паутинками по покрытому мурашками телу. Оседает на босых ногах, на сером ковре… Вот что в этой комнате правильного цвета! — Бери — тебе досталась лучшая куртизанка Илладэна! Причем — бесплатно…

Что-то мелькнуло в светлых глазах супруга. Отчаянно пытаясь не смотреть на Элгэ, он опрометью кинулся к двери. Сопровождаемый ведьминским смехом красавицы-жены.

И когда за спасшимся бегством мужем захлопнулась дверь — Элгэ поняла, что победила.

Глава восьмая

Эвитан, Лютена.

1

Заседание Регентского Совета наконец завершилось. Ничем — как и следовало ожидать. И Бертольд Ревинтер успел уже облегченно вздохнуть.

Принцу Гуго точно пора к праотцам! Уже хотя бы за то, что из-за его ранения министр финансов любовался сегодня на рожи других Регентов куда дольше, чем когда бы то ни было! А особенно — на светлый лик давно сидящего в печенках Его… Величества.

Зато всего через час ждет золотой кабинет. И золотистое же марэйское вино…

— Останьтесь, Ревинтер! — повелительным голосом капризного ребенка изрек будущий владыка Эвитана. — И ты, Эрик! — остановил короленок уже преодолевшего полпути до двери брата.

У Ормхеймского Бастарда — длинные и быстрые ноги. Но где им успеть за языком куклы в короне?

Бертольд в очередной раз подавил тяжкий вздох. Теперь уже обреченный. Терпение и еще раз терпение. Бывало ведь и похуже… Если б в один из таких дней Ревинтер принял другое решение — Роджер не мучился бы сейчас в Квирине. А трон занимал бы не Карл.

Эрик поморщился, никого не стесняясь. То ли пользуется рангом королевского брата, то ли с утра хватил лишнего. Эрик — не Гуго, по нему не всегда поймешь.

А как замечательно начинался совет! Никаких полуголых шлюх под видом подавальщиц, никакого пьяного Амерзэна… И светит такой хороший шанс, что розово-голубая свинья здесь больше вообще не появится. Ни здесь и нигде.

Ало-золотая дверь похоронно захлопнулась. Счастливцы, что скоро смогут пить вино, покинули обреченных на приватную беседу.

— Итак, господа, подойдите ко мне ближе! — состроил бровки домиком Карл.

Ясно. Хочет, чтобы перед ним стояли. Желательно — навытяжку. А следующий король будет очень умилительно улыбаться «дядям Регентам». И играть в солдатиков. Лет еще пять-семь — точно. А потом засадим за ратников. Прежде чем придет черед куртизанок и придворных баб. Коих подберем сами. Без намека на всяких Гуго.

Ормхеймский Бастард размашисто шагнул вперед. И почти навис над недомерком-братцем.

Министр финансов остановился на полшага позади. Карл — еще жив. Не стоит дразнить коронованную крыску. Зубы у нее ядовитые. Всё еще.

— Итак, Эрик… и вы, Бертольд, — Его Величество небрежно взмахнул белой королевской лапкой. Чересчур пухлой для мужчины. И даже для мальчишки.

А алый наряд делает ее еще белее и изнеженнее. А самого короля — еще более жалким. Особенно рядом с крупным, мускулистым Эриком.

— Мы слушаем вас, брат! — прорычал Бастард. За себя и за Ревинтера.

Не потому, что зол. У Эрика при любом настроении рык еще тот.

Интересно — чувствует ли себя королевский братец обделенным? Вынужден ведь кланяться облаченному в пурпур ничтожеству. Эрик в королях — это из области комедии. Хватит с нас покойного Фредерика. Но сам герцог Ормхейм может считать иначе…

— Мы желаем знать, — капризно выпятил полную губу королишка, — как продвигается расследование наглого покушения на Нашего дядю, принца Гуго Амерзэна?

Никак. Продвигалось бы — будь хоть малейший шанс подставить Мальзери. Но последнему болвану, вроде горе-короленка, ясно, что Валериан не станет подсылать убийц с риском попасть в собственного сына. Мальзери-старший — как раз не болван. Иначе был бы уже не костью в горле Ревинтера, а трупом в фамильной усыпальнице.

Будущий «дядя Регент» мастерски изобразил вежливую улыбку:

— Расследованием занимается граф Ги Герингэ.

Которому, как министру юстиции, и положено этим заниматься. А никак не главе министерства финансов. И не полководцу Эрику. Последний, если б не это покушение, вообще с утра уже вел бы армию на Аравинт.

— Осмелюсь высказать свои соображения, брат мой! — рявкнул Ормхеймец. И, не дожидаясь разрешения «брата своего», продолжил:

— Скорее всего, убийц подослали аравинтцы…

Тоже нам — открыл Острова Запада. Конечно, аравинтцы. Аравинтее некуда. В частности, весьма любопытно, где ныне пребывает первый муженек герцогини Александры?

Стоп… Что сейчас сказал Ормхеймский Дуболом коронованному братику?

— …всем известно, что принц Гуго Амерзэн собирался вместе со своим гарнизоном сопровождать меня в Аравинт…

«Всем» — это кому? Гуго собирался в Аравинт? Во главе своих розово-голубых? Дело плохо — если министр финансов теперь узнаёт новости последним.

— …Скорее всего, его застрелили враги Эвитана, сочувствующие Аравинту…

«Враги Эвитана, сочувствующие Аравинту» стреляли бы в самого Эрика. Он — настолько дурак или просто издевается над Карлом? Хотя… в случае смерти Ормхеймского Бастарда войска на Аравинт повел бы Всеслав.

Что-то в этом есть…

— Я думаю, маршал Эрик Ормхейм прав, — с серьезным видом заявил Ревинтер. — Всем известно… — Тем же «всем», что и о грядущей увеселительной прогулке в Аравинт Амерзэна, — …что принц Гуго более строг к побежденным, чем другие полководцы…

Пожалуй, это — уже чересчур. Эрик сейчас, судя по лицу, со смеху грохнет.

А король важно кивает. Вот ему всё объяснили правильно.

Гуго действительно — «более строг». Армия Ормхеймского Бастарда просто и честно грабит и убивает. До таких извратов, как свадьба с чужой женой при живом муже, в целом Эвитане один Амерзэн додумался.

Впрочем, по части грабежей розово-голубой принц тоже от Эрика не отстанет. Он и в молодые-то годы на любую войну успевал ровненько к дележу добычи. И грабил впереди всех.

— Мы поручаем вам найти преступника, посмевшего покуситься на Нашего дядю, — важно кивнул король.

Ну где Всеслав, когда он так нужен? Где хоть кто-нибудь, у кого хватит наглости поставить крысеныша на положенное ему место?

Ничего, зато Всеслав для другого пригодится…

— Прошу прощения, брат, — Эрик низко склонился в поклоне. Не иначе — продемонстрировать отличную (в сравнении с Карлом) гибкость. Шапка желтых волос едва не задела мордочку Его Величества. — Но мой долг — вести войска на Аравинт. Иначе покушавшиеся на нашего дядю добьются своей подлой цели!

— Да, конечно, — вспомнил Его ничтожное Величество. — Тогда вам, Ревинтер. Помогите графу Герингэ найти…

Конечно, поможет. Раз уж так.

Бертольд про себя усмехнулся. Лично он уже нашел «убийцу». Осталось время потянуть да ушки притянуть. Будет вам «дело» — не «дело», а загляденье!

— Найти… найти… — короленыш шипит охрипшим хорьком. Наливаясь багровой яростью.

Ревинтер стремительно отступил — на три шага назад. Будь здесь не Эрик, а, к примеру, Ги Герингэ — другое дело. Но раз Бастард присутствует — пусть сам и расхлебывает. Королевскому братцу можно то, что воспрещается министру. Не говоря уже о том, что братец — сильнее.

Крепко сложенный Эрик не оплошал. Едва Его Величество с нечленораздельным воплем ринулся на обоих Регентов — белокурый богатырь перехватил брата еще у подножия чёрно-золотого креслотрона…

И всё же Бертольд успел вздрогнуть! И теперь, глядя в сузившиеся зрачки барахтающегося в железной хватке короленка, — хорошо ли сдерживает ненависть?

Надо держать себя в руках! Хоть это ничтожество и не помнит приступов. А вдруг врет и всё же что-то припоминает?

Да и потом — могут увидеть другие. Не безумные.

— Лекаря! — Ормхеймский Бастард орет на полдворца. — Лекаря!..

Врач действительно вбежал. Мэтр Груар — седой старичок в алой мантии с коричневым саквояжем.

При виде его Эрик взрычал втрое громче:

— Это еще что за обезьяна?! Где Рунос?!

Почтенный мэтр, лечивший еще Филиппа Второго, отшатнулся к спасительной двери. Да и Ревинтеру, о коем в суматохе забыли, вдруг показалось, что Эрик сейчас подскочит к дряхлому лекарю. И, держа короленка на весу одной рукой, второй попросту свернет тощую старческую шею. Или кулачищем пришибет.

А заодно и некоего министра. Как слишком много сегодня увидевшего.

Бертольд усмехнулся собственным мыслям. Можно подумать — в первый раз крысенка в таком виде лицезреет. Буйные гены пресловутого Филиппа Второго неумолимо наследовались почти всеми потомками. Одними — больше, другими — меньше.

Так что сейчас в комнате не один безумец, а двое. И две возможных жертвы.

— Р-Рунос л-лечит в-вашу сестру… — пробормотал несчастный старик.

Его благополучие рассыпалось пеплом — едва при дворе появился мидантийский выскочка. И пока выскочка жив — жизнь самого мэтра Груара не стоит и ломаного лу. Бедолага это понимает. Потому и старается поскорее убраться подальше от разгневанного принца.

По морщинистому лбу каплями стекает пот. Дрожащая рука пытается нашарить за спиной золоченую дверную ручку…

Ревинтер едва подавил смех. Нельзя! Раз уж он всё равно здесь — лучше узнать побольше. Не привлекая к себе внимания. По возможности.

— Вытащи его из постели этой шлю… — Эрик осекся. Неужели даже он сообразил, что сестру и законнорожденную принцессу так не называют? — Проговоришься кому-нибудь — убью! — рявкнул Его самозваное Высочество несчастному лекарю. Уже едва живому от ужаса.

От трона до двери у здоровяка уйдет шага три. Если выпустит на свободу бьющегося в припадке братца…

Министр на всякий случай осторожно отступил еще на два шага. Не стоит лишать себя лишнего шанса. Вдруг Эрик успеет опомниться?

— Кл-лянусь… я и н-не м-м-мыслил… Я — м-могила…

Заикается или просто напуган чуть не до потери сознания?

— Делай, что можешь! Дай ему снадобье — пусть уснет!

Лекарь покорно склонился над королем. Насильно уложенным прямо на розово-голубой ковер. Недавний подарок почти покойного Гуго.

Лицезреть подобные приступы Бертольду уже приходилось. Но вот сам процесс лечения — нет. Такие тайны — смертельны для случайно посвященных. Но министр финансов нужен даже Эрику. Будем надеяться. Поэтому вышеозначенный министр может вдосталь удовлетворить любопытство. И насладиться зрелищем.

Странной формы зеленоватая склянка. Трясущийся врач дрожащими руками пытается влить содержимое в монаршее горло. Только дорогу преграждают зубы. Вот-вот сомкнутся — на сухих старческих пальцах…

— Ревинтер, не стойте столбом! — медведем рычит Бастард. Не оборачиваясь.

Бертольд, не торопясь, но и не медля, приблизился к распростертому на ковре короленку. Бьющемуся в припадке.

Избегая мутного взгляда выпученных глаз, разжал крысенышу челюсти. Стараясь не порезаться о края зубов. Кто его знает, как это бешенство передается? Может — через укус?

Мэтр Груар торопливо вылил в королевскую пасть сразу полсклянки. Быстро поднялся с колен и немедленно отступил подальше. Пот уже ручьями льет по желтоватому пергаментному лбу…

— Если с Его Величеством хоть что-нибудь случится — убью! — рявкнул стандартную угрозу Эрик.

Бедолага врач едва не выронил не только склянку с остатками зелья, но и саквояж.

Королевский брат потянул за колокольчик на стене. Едва не вырвав шнур с мясом. Вспомнил-таки, что слуг зовут не с помощью громогласной глотки. В королевском дворце, по крайней мере.

— Ревинтер! — лапища Его незаконного Высочества опустилась на обтянутое сине-белым сукном плечо Бертольда. — За это надо выпить! Идем!

— Благодарю Вас, Ваше Высочество. — Не будем забывать, как Эрик падок на лесть. А покойный Фредерик открыто называл отпрыска сыном и принцем. В присутствии придворных. И иностранных послов. — Но я слишком устал. А с утра должен приступить к выполнению приказа Его Величества.

Отравлений за Эриком покамест не водилось. Но после сегодняшнего есть и пить в королевском дворце Бертольд воздержится. Да и общество на вечер предпочтет другое. Хорошенького понемногу.

— Жаль… — поскучнел Ормхеймский Бастард. — В этом дворце без Гуго и выпить-то не с кем. Ну ладно — удачно тебе поймать того кретина, что дядю едва не пристрелил.

Воистину — кретина. Четыре выстрела — и ни одного смертельного. Сам Ревинтер такого горе-стрелка никогда бы не нанял.

Точнее — стрелков. Судя по тому, что стреляли одновременно, — их было не меньше двух.

По пути к карете Бертольда никто не остановил. А оказавшись в родном сине-белом экипаже, министр невольно почувствовал облегчение.

«Едва не пристрелил», хм. А может, все-таки повезет? Может, не «едва»?

2

Жанна золотым комочком скорчилась на алом покрывале кровати. Напрочь сбитом. Хрупкие пальчики нервно комкают изящные кисточки мягкой бахромы.

Принцесса кажется сейчас такой маленькой, хрупкой и… жалкой. В облаке кружев ходят ходуном нагие плечи. Бледно-золотистый шелк подушки потемнел от слёз…

— Это — конец, Рунос! Кардинал умрет — они говорят об этом, как о чём-то решенном! Они уже его схоронили! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. — маленькие кулачки бессильно колотят мокрую подушку.

Последние полчаса королевский целитель неотступно сидел рядом с Жанной. То привлекал ее к себе, то просто гладил по чёрным кудрям, в беспорядке рассыпанным по золотистым плечам. Ее кожа еще хранит остатки летнего загара…

Принцессу очень жаль. И было бы еще жальче — тревожься она о больном кардинале, а не о себе.

— Рунос, это — конец! — девушка в очередной раз рывком села на развороченной постели. В отчаянии глядя на любовника. Во все свои бездонно-полубезумные черные очи. Отцовские. В угольных глазах покойного Филиппа тонули сотни дам. И служанок. — Если кардинал Александр умрет — меня отправят замуж куда-нибудь на Восток! А там мой муж… — Жанна истерически расхохоталась, — наутро прикажет зашить меня в мешок с камнями! И сбросить с Башни Блудниц! В Южное Море.

А вот это уже — явный упрек в адрес фаворита. Ты подвел — ты теперь и помогай выкрутиться!

Да он давно бы уже помог — догадайся Жанна раньше, сколь ее собственная жизнь зависит от жизни кардинала.

— Они все следят за каждым моим шагом! Все меня ненавидят, все! Свора шакалов!..

Ну всё, хватит.

— Жанна! — Рунос осторожно коснулся ее вздрагивающего плеча.

— Они думают, у меня есть влияние на брата! На этого кретина!..

И на кретина можно иметь влияние. И принцесса его даже имеет. Более того — оно им сейчас пригодится.

— Жанна, — повторил целитель, — если хотите, чтобы я попытался спасти Его Высокопреосвященство кардинала Александра — нам лучше поторопиться.

— Жанна?! — она лихорадочно вскинулась. В черных глазах блеснуло оживление — принцесса приходит в себя. Отлично. — Для тебя я — Ваше Высочество!

Это было бы даже забавно — будь у любовника высокомерной капризницы больше времени.

— Ваше Высочество, — терпеливо повторил Рунос, — нам лучше поспешить.

Потому что Жанна — переменчивее морских ветров. И порой напоминает леопарда на сворке. Он, конечно, почти ручной. Но порой вспоминает, что вообще-то — дикий…

— Ты это сделаешь?! — в черных очах-омутах вновь заблестели слёзы. — Рунос, проси тогда, что хочешь!..

Просить он должен, конечно, страстный поцелуй? То есть — то, что и так получит не позже этой или следующей ночи. Если их сегодня не перехватят — по пути к кардинальскому особняку.

Подыграть и в самом деле попросить? А зачем, собственно? Его… Величество Карл с трона, безумие из Карловой головы и Жанна из постели Руноса в ближайшие месяцы и так никуда не денутся.

А никаких иных просьб принцесса не выполняет. Отделывается обещаниями. Напоминаний о них не любит. А неприятные дела предпочитает откладывать лет так на пять-десять…

«Никогда и ни о чём не проси коронованных особ. Просто дождись, пока они сами тебе это предложат. И начнут уговаривать принять».

Рунос про себя усмехнулся. Старый учитель не знал, насколько лучше его самого разбирается в этом юный ученик. Мать, сёстры и брат никого не просили о смерти. И уж подавно — о такой.

— Ваше Высочество, о чём может просить столь смиренный подданный? Разве что осмелиться поцеловать вашу прекрасную руку?

— Какое еще Высочество? Жанетт! Сколько раз повторять — Жанетт! — принцесса игриво потянулась к любовнику.

Сокрушительный удар в дверь, явно нанесенный рукой того, кому сила заменяет ум, оборвал девушку на полупоцелуе.

— Я помогу кардиналу, — быстро проговорил Рунос. Пока они еще одни. — Если попаду к нему.

— Я это устрою… — принцесса бросилась ему на шею.

Алая, как большинство ее товарок во дворце, дверь жалобно затрещала под повторной атакой. А громовое «Жанна, открывай, так тебя, разэтак!» подтвердило догадку о личности визитера.

— Да подожди ты! — крикнула брату девушка.

Рунос попытался быстро и осторожно отцепить от себя слишком разошедшуюся с поцелуями принцессу. И во-первых — был неправильно понят, то есть обнят еще крепче, а во-вторых — всё равно бы не успел.

Ормхеймский Бастард вовсе не собирался ничего и никого «ждать». Третий богатырский удар превратил несчастную дверь в красно-желтый кусок дерева и настил для ходьбы. Вновь обреченно затрещавший — теперь уже под ногами Эрика. Ножищами.

Еще при Фредерике кто-то из придворных пустил слух, что бедные двери покраснели от того, что за ними творится. Смельчака королевские советники пытаются угадать до сих пор. Причем не исключено, что один из «угадчиков» — и есть сочинитель…

3

— Вы бы хоть двери запирали! — рявкнул Эрик. Мигом узрев и растрепанную, раскрасневшуюся сестру, и королевского целителя в расстегнутой на груди рубахе. Расстегнутой умелыми пальчиками незамужней принцессы.

Рунос и ухом не повел. Этот брат Жанны знает обо всём не первый месяц. И Ормхеймского Бастарда такое забавляет, а не злит.

— Дверь была заперта, ваша светлость, — равнодушно изрек целитель.

Пока принцесса не изрекла что-нибудь гораздо менее вежливое. Только ругани брата с сестрой здесь и не хватало. Слуг за спиной Эрика пока не видно. Но это еще не значит, что не подслушивают и из ближайших комнат — из-за дверей. Тоже красных, полуприкрытых и пока еще целых.

Даже наверняка — подслушивают.

Ормхеймский Бастард сначала вперился бешеным взглядом в спокойные глаза Руноса, затем — уставился на его руки, неспешно застегивающие ворот. И наконец вспомнил о сестре.

— Ваше Высочество, а не светлость, когда запомнишь? Крепче надо было запирать! — проворчал он.

— Тогда уж дверь другую ставить, — усмехнулся целитель. — Что случилось, ваша светлость?

— Высочество! — привычно поправил Эрик. — Его Глупичество случилось! Приступ! А ты в это время мнешь юбку моей сестры!..

— Идем, — вздохнул королевский врач и обернулся к Жанне. — Прошу прощения, моя принцесса.

Эрик фыркнул: обычное придворное обращение прозвучало как двусмысленность. На то и был расчет. Бастарду тоже успокоиться надо. Лицезрение приступов Его… привяжется теперь словечко! — зрелище не из приятных. Рунос помнил, что целитель всегда должен сочувствовать пациенту. Но болящие, что для успокоения нервов травят собаками пойманных бродяг, жалости почему-то не вызывают. Упорно.

— Этот старый олух влил ему в глотку какую-то дрянь — из своих запасов.

— Мэтр Груар — не «старый олух», а достойный и умный человек, — привычно возразил Рунос. Без особого труда поспевая за широко шагающим Эриком.

Тот вновь фыркнул:

— Если с Его Глупичеством что-нибудь случится — нам всем конец, — герцог Ормхеймский сам распахнул дверь в Золотой Зал. И захлопнул за Руносом. — Титулованные олухи не примут на престоле ни меня, ни Жанну.

В зале они одни. Не считая статуй первых королей династии. Но Эрик всё равно беспокойно огляделся.

— Если их спросить, — равнодушно молвил любовник его сестры.

— Что?! — принц-бастард на ходу развернулся к собеседнику. Грозно нависая над ним. Эрик — всего на полголовы выше Руноса, но массивнее вдвое. — Ты ведь понимаешь, что твои речи — измена?

Целитель, не мигая, смотрел в разъяренные глаза принца. Пока тот первым не отвел взгляд. И не разжал руки на вороте рубахи королевского лекаря.

Возгордиться, что ли, оказанной честью? Две августейших особы в один день вцепляются в его одежду…

— Никакой измены, — холодно ответил он в висок Эрику. — Его Величество жив. Проживет еще долго. Возможно, обзаведется наследниками. Но если бы при восхождении монарха на престол спрашивали мнение подданных — у нас и сейчас был бы другой король.

— Ты ходишь по грани… — помолчав, изрек брат Жанны. И от души хлопнул собеседника по плечу. — За то и люблю! И как с ног не валишься? Все валятся, а ты — нет. Железный, что ли? — Ормхеймский Бастард крепко стиснул правую руку целителя.

Рунос шевельнул левым плечом — второе занято рукопожатием.

— И где у тебя сила помещается? Вот у меня — да, сила! Выпить хочешь?

— Нет, мне еще Его Величество возвращать в сознание — после снадобий мэтра Груара.

Эрик рассмеялся — так, что статуи затряслись:

— Да пусть бы хоть до утра валялся, Величество хреново! Мне выпить не с кем! Не с солдатами же. Я — еще не в походе, а поход перенесли из-за приступа Его… А глаза у тебя, лекарь, змеиные. Откуда?

— Змея одна поделилась. Ладно, пойдемте, ваша светлость. — Рунос задержал взгляд на точеном профиле Сезара Первого — Основателя. Предка всех нынешних монархов Севера, Запада и Юга.

Великий король загадочно молчит, опираясь на копьё. Салютует мечом всем проходящим через Золотой Зал. Рубины на рукояти старинного клинка при любом освещении блестят зловеще…

— Змея-то большая была? — забывший поправить титул Бастард проследил за взглядом целителя.

— Большая. Пошли. Вы же еще не передумали потом выпить?

— Ну тогда идем… А ты на него похож.

— На вашего брата или на мэтра Груара? — Рунос первым зашагал к выходу из прибежища давно умерших королей.

— Упал, что ли?! На нашего предка! — Эрик, обернувшись, указал взглядом то ли на Сезара Основателя, то ли на его сына Андре Первого. Удавшегося в материнскую породу. И схожего с отцом разве что формой носа.

Целитель промолчал.

— Слушай, Рунос, всё хотел спросить: откуда у тебя шрамы? Каторжник бывший, что ли?

— А вы как думаете?

— Да не должно бы. У них, знаешь, какие мозоли? — фыркнул Эрик. — Вот и интересно.

— Не каторжник. — На сей раз придворный врач успел распахнуть дверь сам — в коридор, на воздух. Подальше от Сезара и его родственников! — Прошу, ваша светлость.

4

Рунос давно не любил ночь. Ночь — это непроглядный мрак зловещей пещеры, болотные огни факелов, земляные стены. И пасть омерзительного чудовища, выползающего из широкого зева подземелья…

Ночь — непобедимое царство призрачных теней. И черных жрецов полузабытых демонов, чье имя древнее самого зла.

Рунос, Служитель Белой Матери, усмехнулся. Все в детстве боятся страшных сказок — не все попадают в них. Не потому ли он так и не изжил свой страх, что тогда проиграл? И не смог бы победить и теперь.

— Если нас поймают — нам конец! — прошептала принцесса.

Обязательно. Попасть на целый день под домашний арест — это, без сомнения, самое ужасное в подзвездном мире.

Что Жанна ночью выезжала из дворца с черного хода — не скрыть. Что брала с собой королевского врача — тоже. Правящее семейство живет на виду. Не поможет ни эскорт в темных плащах без родовых знаков, ни карета без герба.

И всё равно ночью сестра короля привлечет меньше внимания, чем днем. Ночью за каретой не увяжется толпа зевак…

В разрезе темного капюшона смуглое личико девушки кажется застывшим. Словно она решилась на нечто запредельное.

Жанна — принцесса правящей династии. Капризное, избалованное дитя. Гордая красавица, что действительно недолго проживет на суровом Востоке…

— Едем! — тот, кого давно уже называют Руносом, увлек ее в карету.

— Рунос… — шепот Жанны в полумраке почти нежен. Прохладная ручка накрыла запястье любовника. — Рунос, скажи: ты любишь меня?

— Ваше Высочество, вы обещали не задавать таких вопросов.

— Рунос, ответь… — стук колес не в силах заглушить ее тихих слов.

— Разве может подданный не любить свою принцессу?

— Ладно… — голосок девушки дрожит. Можно поклясться, сейчас она наморщит нос. Всегда так делает, когда обижается. — Я так просто спросила… Я и сама никого не люблю. Ты же знаешь: я — холодна, цинична… Я — принцесса! — ее голос окреп.

Королевский целитель не солгал. К счастью для него самого — Жанну он не любит. А если б любил — никогда бы ей об этом не сказал. Люди определенного склада очень быстро устают от своих игрушек. Слишком быстро. Принцесса — именно такова.

Неприметная (по возможности) карета остановилась. Рослый солдат эскорта распахнул дверцу.

Рунос легко соскочил на вымощенную камнем мостовую, галантно протянул руку Жанне. Та, полностью неузнаваемая в широком плаще с низко надвинутым капюшоном, вновь на миг сжала руку сообщника. Какие ледяные у нее пальцы! А его руки перестали мерзнуть еще в Храме…

Эскорт остался позади. К чернеющей изгороди кардинальского особняка принцесса и врач подошли вдвоем. Рука об руку.

— Звезд нет… — прошептала Жанна. Бросив опасливый взгляд на выстланное агатовым бархатом небо. Непроглядное, как балахон змеежреца.

Луны тоже нет. Но это — даже не хорошо, а отлично. Бледно-желтое сумрачное светило не спасает от ночных тварей. Зато с головой выдает врагам с горячей кровью.

— Тучи, — объяснил отсутствие королевы теней и призраков Рунос.

— Нет… — поежилась принцесса. — Их часто нет в этом году. А позавчера небо горело, помнишь? Так бывает, когда кто-то умирает.

— Тогда оно горело бы всё время.

— Кто-то, в ком есть Сила… — поймав недоверчивый взгляд собеседника, продолжила Жанна быстрым шепотом. — Я много об этом читала. Когда умирали древние короли — их сила уходила в небеса. И ее получал наследник. Тот, кого высшие силы сочтут достойным.

— Ну, если где-то умер король — мы об этом скоро услышим. — Рунос и хотел бы надеяться, что горящее небо символизирует смерть принца Гуго. И знал, что это — не так.

Во-первых — Сезарингов так легко не убить. Во-вторых — чего-чего, а какой бы то ни было Силы в Амерзэне не водилось отродясь.

— Рунос… Когда умер дядя Арно — небо тоже пылало…

— Мы пришли, Ваше Высочество, — оборвал опасные излияния принцессы целитель.

Ее следует расспросить насчет «дяди Арно» (а заодно и кто еще умер в ту ночь), но — потом. Не у особняка главы Эвитанской Церкви.

Страж-михаилит безмолвно распахнул ворота. Жанна перевела дыхание, Рунос — нет. Оставлять гостей за вратами запрещает Устав михаилитов. Исключение — лишь для врагов.

А вот в особняк их не пропустить могут запросто. Кардинал не подчиняется светской власти.

Вьется, манит, уводит вперед бледно-золотистая дорожка — среди чернеющих, мертвых сейчас клумб. И таких же мертвых деревьев.

Песок.

А в конце пути — отец Жерар. Застыл на пороге двери. Закрытой.

— Прошу прощения, но Его Высокопреосвященство никого не принимает. Никого, Ваше Высочество.

— В таком случае, Ее Высочество хочет переговорить с вами, отец Жерар, — вылез вперед Жанны Рунос. И, пока принцесса и священник приходили в себя от подобной наглости, добил:

— Втроем, святой отец. Ее Высочество, вы и я.

— Проходите, — ледяным тоном промолвил Жерар. Пропуская незваных гостей в особняк.

Орден Святого Михаила славится простотой и строгостью. Без навязчивой аскетичности леонардитов, столь же навязчивой роскоши Патриаршего Двора и показной нищеты квентиньянцев.

Пожалуй, понятно, почему михаилиты столь любимы народом. Они остаются людьми, а не безликими фанатиками высшей силы. Остаются больше, чем любой другой Орден. Кроме разве что последователей святого Арсения. Но они в Эвитане непопулярны.

Анжелика восхищалась учением арсениитов… Где-то она сейчас? Кузина призналась Руносу в любви, когда ей было одиннадцать, а ему — двенадцать с половиной. И он тогда не понял, любит ли ее. С ней было интересно взахлеб обсуждать книги. И слушать ее серебристый смех.

«Я напомню об этом через год», — мелодично рассмеялась Анж. Тряхнув непокорной гривой черных кудрей.

Через год в Храме Белой Матери Учитель втолковывал простейшие истины безымянному мальчишке, недавно найденному на пороге учительского дома. Истекающим кровью…

Кардинальский особняк напоминает жилище небогатого, но знатного дворянина. Простота и благородство. Ничего вычурного или слишком мрачного. Теплые, чистые тона. Пожалуй, Рунос не удивился бы — выйди в таком доме навстречу гостям супруга и дети хозяина. Но, увы — здесь живут только рыцари-монахи Ордена Святого Михаила.

Несколько встреченных по пути воинов Церкви — безукоризненно вежливы, но не любопытны. А ведь им наверняка хочется узнать, зачем здесь эти гости. Вряд ли принцесса осталась неузнанной для всех.

Мягкий оттенок стен — каменные, но кажутся такими теплыми. Безмолвные рыцари вокруг, прямая спина угрюмого Жерара — впереди…

Кардинал Александр всегда пользовался любовью и уважением в Ордене. И не только в нем. А когда речь идет о спасении близкого человека — надежда видится во всём. И в случайных гостях — тоже. Особенно — гостье такого ранга.

Кабинет отца Жерара ничем не выделяется среди прочих, уже виденных помещений. Разве что картину на военную тематику Рунос не ожидал обнаружить. Но с другой стороны михаилиты — Орден воинов.

— Садитесь, — кивнул гостям на обитые тёмно-бордовым сукном кресла верный секретарь кардинала.

Сам сел последним.

— Я со всем почтением слушаю Вас, Ваше Высочество, — Жерар смотрит испытующе. Но не на принцессу, а на Руноса.

Ждет, что тот опять заговорит вместо нее?

— Я бы не решилась потревожить покой Его Высокопреосвященства, если б не хотела ему помочь. — Жанна, когда хочет, умеет говорить с достоинством. Принцесса. — Со мной врач. Он…

— Вы же понимаете, Ваше Высочество, — бесцеремонно перебил ее Жерар, и глазом не поведя на изумленно взметнувшиеся соболиные бровки девушки, — что я ни в коем случае не могу доверить здоровье Его Высокопреосвященства члену правящей семьи Эвитана. Такое абсолютно невозможно.

— Я здесь тайком от брата! — на длинных ресницах жемчужинами затрепетали слёзы. Самые настоящие, искренние. На тех, кто еще не знает принцессу, до сих пор действовало безотказно. — Я хочу, чтобы Его Высокопреосвященство выздоровел! Очень хочу! Если у нас ничего не получится — вы же всегда сможете раскрыть, что я была здесь!..

А вот это она — зря. Рунос не обещал, что обязательно получится. И вовсе в этом не уверен. Смотря что именно с Его Высокопреосвященством…

— Если вас прислал сам Его Величество — что толку в моих обвинениях? — с горечью проговорил Жерар.

Принцесса замолкла, бросив беспомощный взгляд на любовника. Ей очень не хочется на Восток! А еще меньше — в море с Башни Блудниц.

Рунос уже открыл рот. Намереваясь произнести первую из семи фраз — после которых Жерар беспрекословно проведет гостей, куда прикажут. Но вот что потом он об этом забудет — гарантировать не сможет никто. А тем более — что памяти лишится Жанна.

— Я готов рискнуть, — вздохнул михаилит. — Идем, целитель.

Принцесса тоже дернулась встать, ее остановил приказ церковника:

— А Вы подождите здесь, Ваше Высочество. Вам принесут вина и фруктов. Вряд ли целителю необходимо Ваше присутствие. А под защитой Ордена михаилитов Вы — в полнейшей безопасности.

Покидая не слишком гостеприимный кабинет, Рунос успел ободряюще улыбнуться Жанне. И поймал в ее глазах абсолютно детскую обиду…

Свечи в позолоченных светильниках создают в покоях Его Высокопреосвященства мягкий полумрак.

Исхудавшее лицо кардинала. Синие тени вокруг сомкнутых век.

Дело плохо. Почти безнадежно. Почти.

Рунос обернулся к Жерару:

— Будьте добры, оставьте меня с Его Высокопреосвященством наедине.

Священник явно заколебался.

— Прошу вас довериться мне. И позаботьтесь, чтобы нас никто не беспокоил.

Эпилог

Ветер бьет в окна запоздалыми пригоршнями снега. Месяц Сердца Весны слишком робко вступает в права. А закованная в ледяные латы зима не желает сдавать рубежей.

Теперь почти невозможно поверить, что когда-то в Лингарде были вечнозеленые луга. В Лингарде, в Ормхейме, в Южном Словеоне, на юге Бьёрнланда…

— Зачем ты пришел?

Она — прекрасна. И тепла. Не странно ли? Он сам давно стал собственной тенью, лишь в редкие часы обретающей осязаемую смертными плоть. А эта женщина, рожденная за века до него, — всё еще жива истинной жизнью.

— Я пришел за ответом.

— Я думала, хоть тебе нужно что-то другое. Раз уж ты много старше прочих вопрошающих, — усмехается. Горько и потерянно.

Он был бы впечатлен — будь ему дело до ее горечи.

Как же холодна старая церковь! Даже для него.

На ней — меха. Согревают ли они невообразимо древнее тело? Спасет ли молодая, горячая кровь — если стара душа? И нужно ли еще таким, как она, тепло?

— Мне необходим ответ, — повторил он. — Ты знаешь, я скоро умру. Окончательно. Кто тогда защитит мою королеву?

— Тебе известно, кто. Разве ты забыл хоть один из своих грехов?

— Хорошо, что на них не тускнеет память у тебя, Дева-Смерть. Но ты не ответила.

— Я ничем не могу тебе помочь. Ни твоя гибель, ни гибель твоей королевы ничего не изменит в узоре подзвездного мира. Если она умрет — ее место займет другая. Только и всего.

— Небеса и земля содрогнутся — если выбор падет на ту, о ком ты намекаешь.

— Так убей ее сам. — Холодный голос, холодные глаза, холодное сердце. Много веков назад она уничтожила и себя. — Еще один непростимый грех ни для тебя, ни для меня уже ничего не изменит. Убей принцессу, и если твоя королева уйдет до срока — ее сменит достойная.

— Достойная — избранная тобой?

— Не я ее выбирала, а она меня. Каждый сам решает, кому служить. У меня нет для тебя верного ответа. Доверь свою королеву Хранителю Лютены или избавь судьбу от неверного выбора. Иных путей нет.

— Ты могла бы…

— Не могла бы. У меня нет права вмешиваться в чужую войну. — Спокойный… нет — равнодушный голос. А в глазах — лед и усталость. Она — слишком стара и слишком одинока. Как и он сам. — Нет права даже обнаружить свое присутствие. Ты знаешь, почему я здесь. И знаешь, зачем.

Время упреков давно миновало — для них он опоздал на целые века. Опоздал даже родиться. Но сдержаться не смог всё равно:

— Для мира лучше, если бы ты вообще не появлялась на свет. Нигде и никогда.

— Возможно. — Лед и сталь. Она — южанка, как и он. Хоть меж ее и его родиной пролегли тысячи миль. И всё же… Дева-Смерть могла быть одним из его предков. Не прямым — у нее никогда не было детей… хоть это ему известно точно. — Но для мира будет хуже, если меня не станет теперь.

Она не вернула ему упрек. Даже не намекнула, что неотвратимая беда, на чьем пути уже не воздвигнуть плотину, никогда не пришла бы в Лингард — если б у одной матери родился мертвый сын.

Дева-Смерть, оказывается, великодушна. Но он сам — нет.

— Ты уничтожила Круг, хранивший мир. Другие заняли место ушедших, но не были и вполовину столь сильны. А заменить уже их оказалось некому.

— Ты не знаешь, каким стал бы твой любимый мир без меня. — Усмехается — горько и зло. И устало. — Возможно — никаким. Потому что его не стало бы совсем. Нигде. Когда гниет опора — ее нужно менять. На что угодно. Пока не рухнуло всё.

— Мир интересовал тебя в последнюю очередь.

— Возможно. А тебя интересовала лишь власть… и ущемленное мужское самолюбие. Будем считаться?

— Ты знаешь, что на самом деле меня волновало.

— Да. Примерно так же, как меня — мир. Хватит, Хранитель. Ни ты, ни я не были бы здесь — если б не изменились… волчонок. И у нас нет выбора. Больше нет. И есть. Ты предал свою королеву — теперь умрешь за свою королеву. А я… ты читал пророчество.

— Скажи мне еще…

— Я не знаю, куда мы уходим, мальчик. И не помню, как умирала. Я была, меня не стало, я — снова здесь… — горечь в ее голосе. И… понимание.

Всё, как у него. Значит, там действительно ничего нет. Он просто больше не откроет глаза. Его не будет. Совсем — и больше никогда. Странно — после стольких лет полужизни думать об этом. Страшиться смерти, когда и так — не жив.

Хуже, что не станет не только Хранителя, но и Лингарда.

— Выбирай. И решай. Однажды ты уже выбрал — и ошибся в угоду собственной гордыне. Теперь придется выбирать верно. У тебя мало времени, и день и час твоего ухода определишь не ты. Своей судьбы тебе уже не изменить, но вот судьбу Лингарда… Это еще в твоей власти. Выбирай.

Оглавление

Побежденные (Дочь Лорда)

  Пролог

  Часть первая. Предательство

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

  Часть вторая. Узники

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Часть третья. Дороги

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Часть четвертая. Память

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

  Часть пятая. Выбор

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

  Эпилог

Путь Гладиаторов

  Часть первая. Поединок

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Часть вторая. Спасители

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Часть третья. На распутье

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Часть четвертая. Перемены

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg