«Проклятый Легион»

Проклятый Легион (fb2) - Проклятый Легион (пер. Ю А Кряклина) (Легион проклятых - 1) 1954K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Уильям Дитц

Уильям Дитц Проклятый Легион

Посвящается Марджори — другу, возлюбленной и пирату

1

Нет ничего опаснее ложно обвиненного честного человека.

Лин По Ли, заслуженный философ в отставке Лига Планет, 2169 стандартный год

Мир Уэбера, Империя людей

Полковник Натали Норвуд вышла из подземного командного пункта и вошла в лифт. В лифте, обычно идеально чистом, едко пахло рвотой, валялись окровавленные бинты, использованные катетеры и пустые пакеты от внутривенных растворов. Врачи не теряли времени даром, когда спускали бесконечный поток раненых солдат с опустошенной теперь поверхности планеты.

Она кивнула часовому и смотрела, как смыкаются бронированные двери. Блестящий металл был забрызган кровью. Все пятнышки казались одинаковыми по величине. И чем ближе к полу, тем их было больше. Солдат нажал на кнопку, механизм зажужжал, и лифт пошел вверх. Норвуд вдруг застеснялась своей форменной одежды, блестящих медалей и начищенных ботинок. Очень уж они отличались от опаленного огнем бронежилета, треснувшего забрала и потрепанной в бою винтовки охранника.

Оба сражались, и оба проиграли.

Инопланетянам с Хадаты потребовалось всего пять дней, чтобы разделаться с четырьмя орбитальными боевыми станциями Мира Уэбера, уничтожить три эскадрильи устаревших воздушно–космических истребителей, посланных военно–космическим ведомством, и опустошить все главные города планеты.

В одном из этих городов, Хелене, находились резиденция губернатора и генерального штаба. Высокопоставленные чины как раз совещались, пытаясь решить, что делать, когда подземная торпеда взорвалась прямо под командным пунктом.

От этого взрыва образовался кратер настолько огромный, что он отклонил русло Черной Реки и создал новое озеро. А командование перешло к прежде ничем не примечательному армейскому полковнику по имени Натали Норвуд.

Что за насмешка? Командование. Чем командовать–то? Челноком, который доставит ее на вражеский линкор? Ручкой, которой она подпишет капитуляцию?

Лифт остановился. Дверь открылась. Охранник поднял забрало шлема. Ему было лет семнадцать, сущий ребенок, с мягким белым персиковым пушком на щеках и на подбородке. Дрогнувшим голосом он спросил:

— Мадам? Она помедлила. — Да?

— Почему они не прекращают?

Норвуд не знала, что сказать. Солдат задал тот самый вопрос, который больше всего ее мучил. Хадата давно уже выиграла эту битву. Так почему они продолжают? Зачем атакуют объекты, уже захваченные? Зачем бомбят города, уже разрушенные? Это не имело смысла. С человеческой точки зрения — не имело. Норвуд заставила себя улыбнуться.

— Не знаю, сынок. Его глаза умоляли.

— Вы остановите их? Норвуд пожала плечами.

— Я постараюсь. — Она через силу улыбнулась. — А ты следи, чтобы эти гаденыши не добрались до моего бара.

Солдат засмеялся.

— Не беспокойтесь, полковник. Об этом я позабочусь.

Норвуд кивнула.

— Ну, пока.

Она чувствовала себя виноватой, что не сумела ответить на вопрос охранника. Считается, что офицеры должны знать все, но хадатане были загадкой.

Императорский исследовательский корабль наткнулся на них два года назад, установил начальный контакт, но узнал только, что эти инопланетяне технологически развиты и очень подозрительно относятся к чужакам.

Почему они напали и продолжают атаковать — неизвестно. Ей оставалось одно — связаться с хадатанами, удовлетворить все требования, которые они выдвинут, и ждать помощи.

Она вышла из лифта в подземный ангар. Огромный, он казался еще больше из–за отсутствия воздушно–космических истребителей, ушедших вместе со своими командами. «Ушедших» не в смысле «вылетевших на патрулирование», а в смысле «ушли и никогда не вернутся».

Их нет, но остались следы: желтые линии, разделяющие места стоянки, жирные пятна, которые так и не поддались усилиям самого ревностного начальника наземной команды удалить их, и неистребимая вонь реактивного топлива.

По стенам тянулись трубы, висели технические табло и лозунги по технике безопасности, а в самом центре задней стены красовалась двадцатифутовая трехмерная голограмма эмблемы эскадрильи: череп в офицерской фуражке и девиз: «Тронь меня, и ты покойник».

Сейчас это вызывало иронию.

Шаги Норвуд гулким эхом разнеслись по ангару, когда она направилась к мрачно припавшему к полу челноку. Этот большой V-образный самолет еще недавно служил для развлечения высокопоставленных лиц, а теперь составлял четвертую часть оставшихся военно–воздушных сил планеты.

Из теней, словно призраки, появились люди. Специалисты по двигателям, специалисты по компьютерам, по оружию и прочему. Одни пришли на своих двоих, другие прибыли на досках на воздушной подушке, а один — в двенадцатифутовом экзоскелете.

Эти мужчины и женщины вооружали самолеты, обменивались шутками с пилотами и отправляли их на смерть. Они смотрели на полковника умоляющими глазами, не ожидая хороших новостей, и все же надеясь на них.

Норвуд кивнула, выдавила улыбку и зашагала по дюракретовому полу ангара, показавшегося вдруг очень длинным.

Наземная команда проводила ее взглядами, впитала ее молчание и снова исчезла.

Капитан Боб Эллис ждал у челнока. Это был резервист и, как большинство резервистов, ужасно неряшливый. Боевая форма висела на нем спущенным воздушным шаром, оружие на поясе, казалось, вот–вот стащит вниз мятые брюки, а левый ботинок был зашнурован лишь наполовину. Эллис попытался отдать честь, но это выглядело так, будто он подзывал такси. Норвуд откозырнула.

— Капитан.

— Полковник.

— У вас получилось? Эллис жалко кивнул:

— Да, мадам.

— И?

— Они отказываются предоставить вам безопасный проход через атмосферу.

— Но это возмутительно, это… — Норвуд хотела сказать «нецивилизованно», но спохватилась. Хадатане — инопланетяне, и то, что ей кажется возмутительным, для них могло быть самым обычным делом.

— Значит, они отказываются принять меня? Эллис покачал головой.

— Нет, встретиться–то с вами они хотят, но защищать не станут.

— И кто это говорит?

— Тут такое дело, полковник. Их представитель — человек. Некто Болдуин. Полковник Алекс Болдуин.

Это имя показалось Норвуд знакомым, но она не могла вспомнить, где его слышала.

— Час от часу не легче. Чертов предатель. Ладно, передай этому полковнику, что я лечу.

Эллис послушно кивнул:

— Хорошо, мадам. Я скажу.

Норвуд улыбнулась. Он скажет. Как бы Эллис ни выглядел, он был искренен и чертовски более компетентен, чем некоторые кадровые военные.

— Спасибо, Эллис. Что с посыльными торпедами?

— Запущены два часа назад, как только вы приказали, — ответил Эллис. — Двадцать две штуки, со случайными интервалами.

Норвуд кивнула. Ученые давным–давно должны были разработать более эффективное средство сообщения, однако торпеды оставались лучшим, что у нее есть.

Может, какая–нибудь из ракет пробьется через хадатанскую блокаду. Может, какой–нибудь адмирал оторвет свой зад от кресла и доложит об этом императору. И может, император примет верное решение.

Но, учитывая, что Мир Уэбера находится на самом краю, и учитывая, что империя скорее сокращалась, чем расширялась, Норвуд была не слишком в этом уверена.

— Ладно. Мы дали этим ублюдкам шанс… а это чертовски больше, чем есть у нас самих.

Эллис снова кивнул.

— До моего возвращения командование примет майор Ласк, и, Эллис…

— Да, мадам?

— Зашнуруйте свой чертов ботинок!

— Слушаюсь, мадам.

Эллис наклонился, чтобы зашнуровать ботинок, но сообразил, что должен был отдать честь и выпрямился. Поздно. Норвуд уже повернулась к нему спиной и поднималась в челнок. Она казалась ужасно маленькой для такого большого дела. Почему он раньше этого не заметил?

Люк закрылся, и у Эллиса защемило под ложечкой. Что–то подсказывало ему, что он никогда больше не увидит полковника.

Взревели стартовые двигатели, миллион песчинок взметнулся в воздух, и челнок медленно оторвался от пола. Норвуд выглянула в иллюминатор и увидела Эллиса. Фуражка на его голове сидела ровно, сам он стоял навытяжку и честь отдал идеально, как полагается.

— Ну, будь я проклята. Он и это умеет. Пилот развернул корабль.

— Вы что–то сказали, полковник? Норвуд слегка поправила головной телефон.

— Нет, это я себе.

Пилот пожал плечами, зная, что Норвуд не видит его через спинку кресла. Начальство. Кто их поймет?

Челнок на стартовых двигателях въехал по одному из шести массивных скатов, постоял, пока не открылись бронированные двери, и взмыл вертикально вверх. Инопланетяне быстро наловчились сбивать самолеты в низких слоях атмосферы, поэтому пилот врубил двигатели на полную мощность.

Ускорение вдавило Норвуд в мягкое сиденье, которое до недавнего времени смягчало перегрузки весьма обширному заду адмирала. Норвуд не сомневалась, что адмирал был бы против использования его личного транспорта простым полковником, но адмирал, как и все остальные высокопоставленные чины, покоился на дне Черного Озера, так что замечаний было делать некому.

Сила ускорения ослабла, и Норвуд посмотрела в иллюминатор. Она впервые оказалась на поверхности после начала нападения. Почти все это она уже видела, но через спутники, беспилотные самолеты и шлемные видеокамеры. Картина, представшая ее взору сейчас, была куда более наглядной и потому ужасной.

Челнок поднялся на пять тысяч футов. Достаточно высоко, чтобы получить хороший обзор, и достаточно низко, чтобы разглядеть детали. То, что еще недавно было самыми производительными пахотными землями Мира Уэбера, теперь выглядело как пейзаж из ада.

Тучи густого черного дыма откатились к горизонту и на мгновение осветились, когда где–то на востоке взорвалась ядерная бомба. Замелькали молнии, разряд за разрядом ударяя в землю и увеличивая разрушения, уже причиненные инопланетянами.

Повсюду, насколько хватало глаз, полыхали пожары, и не в хаотичном порядке, как можно было бы ожидать, а точно рассчитанными пятидесятимильными полосами. Хадатане делали это так же, как жители пригорода косят свои лужайки, создавая аккуратные, частично перекрывающиеся прокосы разрушений.

Началось все с низкоорбитальной бомбардировки — сдерживающего огня, не дающего подняться воздушно–космическим истребителям. А вслед за этим почти мгновенно последовала сокрушительная воздушная атака и высадка десанта.

Норвуд видела запись, сделанную на поверхности, видела, как потемнело небо от тысячи идущих ровными рядами штурмовиков, видела, как смерть обрушилась вниз.

И не только на военные базы и фабрики, но и на каждое строение, размерами крупнее гаража. Дома, церкви, библиотеки, музеи, школы — все было уничтожено с той же самой дьявольской методичностью.

Хадатане были жестоки, неумолимы и совершенно беспощадны. И вот к таким существам она собирается апеллировать. Страшное ощущение безнадежности подкатило к горлу. Норвуд попробовала встряхнуться. Не хватало еще заплакать. Она чувствовала себя усталой, очень усталой и мечтала хотя бы немного поспать.

Челнок рыскнул вправо, влево и снова вправо.

Норвуд потуже затянула привязные ремни.

— В чем дело?

— Ракета «земля–воздух». Одна из наших. Какой–то несчастный увидел нас, решил, что мы — гады, и сделал свой лучший выстрел. Я послал опознавательный код с указаниями поискать другую мишень.

Норвуд представила себе, каково это — оказаться на поверхности отрезанным от командования, когда тебя преследуют беспощадные инопланетяне. От этой мысли она содрогнулась.

Кресло второго пилота пустовало.

— Что случилось с вашим напарником? — поинтересовалась Норвуд.

Пилот бросил взгляд на контрольный дисплей и почувствовал, как обратная связь потекла через кончики пальцев. Челнок управлялся с помощью рычагов, вживленных в его мозг.

— Она взяла флиттер и улетела домой.

Норвуд не особенно удивилась. Хотя кто–то продолжал сражаться, тысячи мужчин и женщин дезертировали за последние два дня. Она их не одобряла, но понимала. В конце концов, зачем воевать, если на победу нет абсолютно никакой надежды? Конечно, Легион принес в жертву более тысячи легионеров на боевой станции Дельта, но они гордятся такого рода делами — сумасшедшие, одно слово.

— А где дом?

— В Ниберс Ноб.

— Ему досталась бомба в двадцать мегатонн. Прямое попадание.

— Думаю, она это знала, — невозмутимо ответил пилот.

— Да, — согласилась Норвуд. — Полагаю, знала. Да и зачем оставаться?

Пилот проверил мысленные системы. Все чисто.

— Разные люди реагируют по–разному. Ей захотелось домой. А я хочу прикончить нескольких гадов.

— Да, — кивнула Норвуд. — Я тоже.

Пилот послал мысленный приказ через интерфейс. Навалилась сила тяжести, и челнок стрелой поднялся сквозь дым.

Болдуин кричал, и кричал, и кричал. Не от боли, а от наслаждения, поскольку хадатанские машины могли доставлять и то и другое. Он лежал обнаженный на металлическом столе. Мышцы напряглись, дыхание перехватило, и очередной оргазм прокатился по его телу. Его плоть была настолько твердой, что, казалось, сейчас взорвется. Временами Болдуин почти хотел, чтобы она взорвалась.

Человеческий половой акт предполагает освобождение. Но инопланетяне исключили эту функцию, чтобы продлить Болдуину наслаждение, и тем самым невольно истязали его.

Но выбора не было. Хадатане считали необходимым своевременно раздавать награды и наказания. Ассоциацией наслаждения или боли с каким–то конкретным событием они надеялись закрепить данное поведение или отбить охоту так поступать. А поскольку Болдуин дал им отличный совет по поводу атаки на Мир Уэбера, он заслужил награду. И нравилась ему награда или нет, хотел он ее или нет, он ее заслужил и должен был получить.

Итак, Болдуин кричал, техник ждал, а хронометр отмерял секунды. Наконец, когда отведенное количество времени истекло, наслаждение прекратилось. Все тело болело. Человек лишь смутно сознавал, что здоровяк–инопланетянин снимает с него ремни, предназначенные не столько для наказания, сколько для защиты.

Никаких проводов отключать не пришлось, так как вся необходимая схема была хирургически имплантирована в его мозг и управлялась по радио.

Эта часть сделки меньше всего нравилась Болдуину, это знание, что инопланетяне полностью контролируют его тело. Но она была совершенно необходима, если он хотел и дальше продолжать сотрудничество. Если бы его попросили одним словом описать хадатанскую расу, это было бы слово «параноики».

Вот только для людей паранойя — это ненормальное поведение, а для хадатан — самое что ни на есть нормальное. Нормальное и желательное, учитывая особенности их родной системы.

Болдуин знал, что Хадата — их родная планета — в чем–то похожа на Землю и вращается вокруг звезды под названием Эмбер, которая на двадцать девять процентов массивнее Солнца.

Поэтому сила тяжести, создаваемая большей массой Эмбера, сильнее сжала его ядро, что привело к более высоким температурам в центре и более быстрому ядерному синтезу. Это, в свою очередь, сократило время жизни звезды и послужило причиной существенного увеличения ее размеров и светимости за последние несколько миллионов лет. Результатом стали более высокие температуры на поверхности Хадаты, гибель некоторых видов живых организмов и невероятно яркий красноватый свет, ранящий глаза.

Наблюдая эти изменения, хадатане поняли, что их светило превращается в красного гиганта и что им придется переселяться.

Еще больше усложняло ситуацию то, что Хадата состояла в тройственном союзе с подобными Юпитеру двойниками. Центры двойников отстояли друг от друга всего на 280 000 километров, так что между их поверхностями оставалось лишь 110 000 километров.

Не будь в системе никаких других планет, Хадата следовала бы позади юпитеров по почти идеальной круговой орбите, но другие планеты были, и их воздействия хватало как раз для того, чтобы заставить Хадату осциллировать вокруг движущегося по орбите тройного центра масс. Результатом стали бешеные перемены климата.

Времен года как таковых на Хадате не было. Основные изменения зависели от вечноменяющегося расстояния между Хадатой и Эмбером. Происходили они в течение недель, а не месяцев, и, значит, в любое время года могла наступить палящая жара или ледяной холод.

Вот почему хадатанам казалось, будто сама Вселенная ополчилась на них. В известном смысле так оно и было.

И все это вместе взятое объясняло необходимость имплантата. Если хадатане могли контролировать какую–то переменную, они непременно контролировали ее, зная, что контроль означает выживание. Более того, для расы вроде хадатан само существование еще одного разумного вида было нестерпимой угрозой. Угрозой, которую обязательно следовало взять под контроль и, если только возможно, полностью устранить.

Вот это–то стремление, эту необходимость Болдуин и собирался использовать. Единственная проблема — удастся ли ему до этого дожить?

Техник расстегнул последний ремень, и Болдуин сел. Инопланетянин попятился, прикрывая спину, — реакция настолько укоренившаяся, настолько естественная, что хадатане даже не думали о ней.

Этот инопланетянин весил около трехсот пятидесяти фунтов при росте в семь футов и имел термочувствительную кожу. Сейчас она была серой, но становилась черной на сильном холоде и белой, когда окружающий воздух сильно нагревался. У хадатанина была большая гуманоидная голова, рудиментарный спинной плавник, два воронкообразных уха и лягушачий рот с костяной верхней губой, которая осталась неподвижной, когда существо заговорило.

— Тебе что–нибудь нужно?

Человек свесил ноги и обратился к технику на его свистящем языке, похожем на шипение змей:

— Да, неплохо бы сигарету.

— Что такое сигарета?

— Не важно. Могу я получить свое снаряжение?

Хадатане не нуждались в других одеяниях, кроме боевой экипировки — бронежилетов, скафандров и прочего, — поэтому в их языке не было слова «одежда».

Сделав тыкающий жест, означающий «да», хадатанин исчез. Вернулся он через несколько минут с одеждой Болдуина.

— Военный командующий просит твоего присутствия.

Болдуин улыбнулся. Люди прибыли, как он и предсказывал.

— Отлично. Передай военному командующему, что я иду.

Никакой видимой реакции со стороны хадатанина не последовало, но Болдуин знал, что его слова уже переданы через имплантат собеседника.

Он застегнул молнию на форменной куртке, пожалел, что не может посмотреться в зеркало, и вышел в коридор.

За дверью его ждал охранник, огромное животное по имени Никко Имбала—Са (еще одна предосторожность, гарантирующая, что человек не выйдет из–под контроля). Болдуин направился к центру корабля. Имбала—Са пошел следом. Хадатанский эквивалент искусственного гравитатора создавал вполне удобное для землянина гравитационное ускорение, чуть меньшее одного «g».

Коридор, по которому они шли, был выше и шире стандартных человеческих коридоров и выглядел точно так же, как все остальные коридоры корабля. На потолке и переборках через равные промежутки появлялись осветительные полосы, через каждые двадцать футов встречались одинаковые соединительные коробки, а на полу лежали одинаковые съемные решетки для обслуживания протянутых внизу волоконно–оптических кабелей. Болдуин подумал, что такое однообразие навевает скуку, но хадатан оно, наверное, успокаивает. Они считают, что так и должно быть в упорядоченной вселенной.

Они подошли к перекрестку, пропустили командира копья с его телохранителями и направились к лифтам. Лифтов было восемь. Четыре двигались вверх и четыре — вниз.

Болдуин подождал, когда подойдет платформа, идущая вверх, и встал на нее. Имбала—Са поедет на следующей. Каждая платформа предназначалась для одного, и только для одного, пассажира. Болдуин уже заметил, что хадатане стремятся по возможности избегать нестроевых групповых ситуаций.

Платформы не останавливались, поэтому приходилось караулить нужную палубу и спрыгивать. Болдуин спрыгнул, подождал, когда Имбала—Са догонит его, и направился в командный центр линкора.

Перед дверью военного командующего стояли четверо вооруженных часовых. Все четверо — из элитной Звездной Гвардии. Они не пытались преградить Болдуину дорогу, но пренебрегли жестами уважения, которые полагались бы хадатанскому офицеру. Болдуин сделал вид, что ничего не заметил. Что еще ему оставалось?

Крышка люка исчезла в потолке, и Болдуин вошел в образовавшийся проем. Имбала—Са держался сразу за ним.

Командный центр имел овальную форму. В его внешних стенах располагалось пятнадцать ниш — по одной на каждого члена штаба военного командующего. Такие кресла–пещеры гарантировали инопланетянам чувство безопасности и защищали их спины. Четырнадцать сидений были заняты. Болдуин почувствовал, как четырнадцать пар холодных, безжалостных глаз просверлили его взглядом.

Пятнадцатое кресло, принадлежащее самому Ниману Позин—Ка, пустовало.

Центр помещения занимал огромный головизор, показывающий сейчас систему Мира Уэбера. Голограмма имела не меньше двадцати футов в диаметре и выглядела абсолютно настоящей. Болдуин знал, что если он посмотрит внимательнее, то увидит крошечные истребители, обстреливающие поверхность планеты, вспышки света от взрывов ядерных бомб и зарево догорающих городов.

Но его глаза были прикованы к куда более убедительному свидетельству победы — к женщине в форме полковника и мужчине в летном комбинезоне.

Неописуемая радость заполнила сердце Болдуина. Вот она! Та минута, которую он ждал, минута, когда они валяются у него в ногах, минута, когда его месть свершилась! Он посмотрел по сторонам:

— Где они?

Женщина была примерно его возраста, хорошенькая, с темно–рыжими волосами, тронутыми сединой. Роста невысокого — пять футов и четыре–пять дюймов — и очень стройная. От нее исходила аура силы.

— Кто где?

— Адмирал. Генерал. Словом, офицер, которого послали сдаваться.

Женщина грустно покачала головой:

— Это я. Остальные мертвы.

Болдуин почувствовал, что его радость иссякла, словно вода, выпущенная из запруды.

— Мертвы? Женщина нахмурилась.

— Да, мертвы. — Она указала на голографическое изображение планеты. Облачный покров был испещрен черным дымом. — А чего вы ожидали?

Болдуин сделал усилие, чтобы оторваться от давно лелеемых фантазий и вернуться к реальному положению дел.

— Да, конечно. Я полковник Алекс Болдуин. А вы?

— Полковник Натали Норвуд. Это лейтенант авиации Том Мартин.

Болдуин кивнул Мартину и снова повернулся к Норвуд:

— Надеюсь, полет прошел приятно?

— Нет, — ответила Норвуд. — Два ваших истребителя погнались за нами в верхних слоях атмосферы. Нам удалось их стряхнуть. Теперь давайте закончим пустые разговоры и перейдем к делу. Вы напали, мы проиграли. Чего вы хотите?

Болдуин улыбнулся. Фраза пришла прямо из его фантазий. Не важно, что ее должен был произнести губернатор или адмирал, слова были те самые.

— Ничего.

Брови Норвуд взлетели вверх:

— Ничего?

— Это верно, — сказал новый голос. Он говорил на стандартном языке, но с шипящим акцентом. — Полковник Болдуин не желал ничего, кроме удовлетворения от вашего прибытия.

Норвуд повернулась и оказалась лицом к лицу с 450–фунтовым хадатанином. Он носил ремень и перевязь с большим драгоценным камнем зеленого цвета. Камень искрился внутренним светом.

Болдуин сделал жест уважения.

— Полковник Норвуд, лейтенант Мартин, позвольте представить: военный командующий Ниман Позин—Ка.

Норвуд протянула ладони в универсальном жесте мирного приветствия и посмотрела хадатанину в глаза. Она увидела в них ум и что–то еще. Любопытство? Сочувствие? Понемножку того и другого? Или его эмоции настолько иные, настолько чуждые, что ей никогда не понять их? Но она обязана попытаться. Целый мир поставлен на карту.

— Для меня честь познакомиться с вами, военный командующий Позин—Ка. Должна ли я понять ваши слова так, что переговоров не будет? Нет никакой возможности прекратить огонь?

— Верно, — спокойно ответил хадатанин. — Незачем вести переговоры о том, что уже наше.

У Норвуд внутри все оборвалось. Она осторожно выбирала слова.

— Но зачем атаковать? Зачем разрушать то, ради чего вы тратили жизни?

Позин—Ка моргнул, и на мгновение, на одно лишь мгновение, сомнение мелькнуло в его глазах. Или ей почудилось? Его ответ был взвешенным и казался бесстрастным.

— Мы будем атаковать, пока есть признаки сопротивления. Сопротивление не может быть терпимо. И мы его не потерпим.

— И это хорошая практика для войск, — бодро вставил Болдуин. — Вроде разминки для будущих сражений. Мы, кстати сказать, пропустили все ваши торпеды. Надеемся, Империя ответит.

Норвуд посмотрела на Болдуина так, как ученый–естествоиспытатель рассматривал бы не совсем приятный образец. Она увидела густые каштановые волосы, разделенные посередине пробором и зачесанные назад, высокий лоб, напряженные глаза, аристократический нос и выразительный рот. Красивый мужчина, если не считать чего? Некой слабости, которая, подобно трещинке в металлическом лезвии, обнаруживалась под давлением. Глаза Норвуд сузились, а голос стал жестким.

— Так это игра? Подачка вашему самолюбию? Глаза Болдуина вспыхнули от сдерживаемого гнева. На левом виске забилась голубая жилка.

— Нет! Это доказательство! Доказательство, что они были неправы! Доказательство, что я годен для командования!

Внезапно ее осенило. Полковник Алекс Болдуин. Конечно! Как же она раньше не вспомнила. Его отдали под трибунал, что было большой новостью на Имперской Земле и еще большей новостью в военных кругах, где полагали, что все обвинения ложны. Речь шла о резне в каком–то краевом мире, о наркотиках и племяннике императора.

— Да, — сказал Позин—Ка, словно читая ее мысли. — Полковник Болдуин предал свой народ, чтобы доказать свою компетентность. Так, во всяком случае, утверждает он. Но есть и другое объяснение. Наши лучшие ксенопсихологи обследовали полковника Болдуина и пришли к заключению, что его подлинный мотив — месть.

Норвуд не знала, что удивило ее больше всего. Спокойное, чуть ли не клиническое описание хадатанином психологии Болдуина или отсутствие видимой реакции со стороны обсуждаемого.

У Болдуина был такой вид, будто военный командующий вообще ничего не говорил, будто он умеет отфильтровывать то, чего не хочет слышать, будто он не совсем нормальный.

Норвуд посмотрела на Позин—Ка и снова увидела то непонятное выражение, которому не могла подобрать названия: сочувствие? понимание?

— Что ж, значит, так тому и быть, — раздался голос Мартина.

Все повернулись к нему. Норвуд нахмурилась.

— Чему быть?

Мартин пожал плечами. Его темные глаза сверкнули.

— Тому, за чем мы пришли. Вы слышали гада… никаких переговоров, пока не кончится сопротивление… а значит, нам нечего терять.

— Постойте, Мартин, не делайте ничего…

Но лейтенант авиации закрыл глаза, активировал свой имплантат и послал на челнок мысленный приказ. И на палубе в полумиле от командного центра реле замкнулись, хлынула энергия, допуски превысились, и самолет взорвался. Это был козырной туз Мартина, маленький сюрприз, придуманный им и шефом наземной команды по фамилии Перес.

Но этим все не кончилось. Взрыв челнока породил настоящую цепную реакцию. Следом за ним взорвался хадатанский штурмовик, что в свою очередь вызвало еще несколько взрывов, от которых содрогнулся пол под ногами Мартина. Через несколько мгновений донеслись глухие раскаты, подтвердившие то, что произошло.

Мартин открыл глаза, и в ту же секунду Имбала—Са двумя низкоскоростными дротиками пробил его сердце.

Завыли сирены, по корабельной оповещательной системе прозвучали приказы, и уцелевших людей выволокли из комнаты.

Норвуд попыталась запомнить расположение коридоров, но скоро сбилась.

Во всех направлениях, выкрикивая друг другу приказы, бежали члены экипажа, делая все то, чему их обучали.

Трудно было думать среди этого смятения, но одна мысль оставалась четкой. Мартин прикончил–таки несколько инопланетян, тем самым ненароком усилив их расовую ксенофобию. Пройдет много времени, прежде чем хадатане снова согласятся встретиться с людьми. Если это вообще когда–нибудь произойдет. За этой мыслью потянулись и другие, но разбежались, когда Норвуд втолкнули в грузовой лифт и зажали в угол.

Поездка была очень короткой, а затем ее вытолкнули, протащили по коридору, швырнули в маленькую каюту и привязали к вмонтированным в стену кольцам.

Болдуина раздели, заставили лечь на металлический стол и пристегнули ремнями. Он сказал что–то на хадатанском, и техник зашипел в ответ.

Норвуд страшно испугалась, но всеми силами постаралась скрыть это.

— Что происходит? — спросила она.

Болдуин хотел небрежно усмехнуться, но вместо усмешки у него вышла болезненная гримаса.

— Хадатане считают, что немедленная награда или наказание способны изменить последующее поведение. Я привел вас сюда, значит, и ответственность за ваши действия лежит на мне.

— Что они будут делать?

— Меня вынудили согласиться на имплантат. Через него они могут доставлять мне наслаждение или боль.

Норвуд чуть подумала.

— Вы заслужили боль. Болдуин понимающе кивнул:

— Да, с вашей точки зрения, полагаю, заслужил. Техник включил таймер и коснулся одного из

огоньков на пульте управления.

Болдуин закричал, от боли выгнул спину и забился в конвульсиях.

Норвуд думала о планете внизу, о людях, которых он убил, и пыталась наслаждаться муками Болдуина.

Но крики все продолжались и продолжались, и как она ни старалась, она не смогла удержаться от жалости к этому человеку.

2

Луи Филипп, Король Франции

Приветствуем всех нынешних и грядущих. Принимая во внимание Закон от 9 марта 1831 года по докладу нашего военного министра, Мы приказываем:

Статья 1

Образовать Легион, состоящий из иностранцев.

Именовать этот Легион «Иностранным Легионом».

Планета Альгерон, Империя людей

День выдался прекрасный. Сияло солнце, воздух был кристально чист, и горы казались такими близкими, что протяни Сент—Джеймс руку, и он коснулся бы их. Башни Альгерона. Так называют их наа, и они заслуживают этого величественного названия. Самые высокие пики уходят в небо на 80 000 футов — это выше земного Эвереста и марсианского вулкана Олимп. Они настолько огромные и массивные, что продавили бы земную кору.

Но Альгерон не похож на Землю. Очень не похож. И главная причина в том, что он совершает полный оборот вокруг своей оси за два часа сорок две минуты. Центробежная сила, вызванная столь быстрым вращением, сильно сжала планету с полюсов, что привело к образованию большой выпуклости на экваторе.

Поэтому, хотя масса Альгерона фактически равна массе Земли, его экваториальный диаметр составляет 16 220 километров, то есть на двадцать семь процентов больше земного. А поскольку его полярный диаметр всего 8 720 километров, что на тридцать два процента меньше земного, получается, что экваториальный диаметр Альгерона почти вдвое больше его полярного диаметра.

Отсюда и Башни Альгерона. Они являются верхней частью экваториальной выпуклости этого бешено крутящегося мира и, благодаря разнице в силе тяжести на полюсах и на экваторе, весят лишь половину того, что весили бы на Земле.

Но все это не имеет никакого отношения ко Дню Камерона и к легионерам, ждущим речи Сент—Джеймса. Ему просто нравилось об этом думать. Это одна из привилегий, приходящих вместе со званием: можно долго молчать, и это молчание будет считаться мудрым.

Генерал Легиона Айан Сент—Джеймс улыбнулся и пробежал глазами по рядам собравшихся. Тысячи бойцов стояли перед ним, тысячи белых кепи сияли на солнце, тысячи винтовок замерли штыками вверх. Услада для военного глаза.

Впереди стояли ряды киборгов. «Бойцы II», каждый восьми футов ростом с вооружением, которого хватило бы на взвод космических пехотинцев. Они не нуждались в форме, но многие имели медали за доблесть и надели их на церемониальных лентах, предназначенных для подобных случаев.

За ними Сент—Джеймсу были видны штурмовые кводрупеды или «кводы» — четырехногие ходоки, которые объединяли в себе артиллерию, танк и зенитные батареи. Они возвышались над войсками, заслоняя солнце.

И наконец, «биотела» — мужчины и женщины с такими короткими волосами, что казались лысыми. Их кепи белели на солнце. Они носили хаки, как было в течение тысячи лет и будет в течение еще тысяч.

На всех были эполеты — зеленый погон с красной бахромой, — принятые с 1930 года, зеленые галстуки, введенные в 1945, алые кушаки, утвержденные в 2090, воротниковые кометы, добавившиеся после Битвы Четырех Лун в 2417, и нарукавные нашивки, показывающие стаж службы.

Он увидел дивизии 2–го Иностранного воздушно–десантного полка, 3–го Иностранного пехотного полка, 5–го Иностранного пехотного полка, 13–й Demi—Brigade de Légion E'trangère [1]* и 1–го Иностранного полка, который оказывал административно–хозяйственные услуги всему Легиону.

Сегодня был тот день — тридцатое апреля на Земле, — когда весь Легион собирался вместе, вот как сейчас. Не физически, поскольку служба не позволяла этого, но духовно: своеобразное единение мужчины, женщины и киборга, связующее вместе прошлое и настоящее. Мистический союз, превративший Легион в нечто большее, чем просто в группу солдат.

И ничто не символизировало этот союз больше, чем День Камерона. День памяти, день празднования и день солидарности.

Сент—Джеймс поднял старинный документ, который собирался прочесть. Запаянной в пластик бумаге было несколько сотен лет. История битвы читалась один раз в год, и в этом году ему выпала обязанность — нет, честь — исполнить эту традицию.

Сент—Джеймс откашлялся. Церемония только началась, а солнце прошло уже половину своего пути по небу. Придется поспешить, чтобы закончить чтение до наступления ночи, которая длится на Альгероне один час и двадцать одну минуту. Его голос, усиленный громкоговорителями, вспугнул пару сидящих на стене брелл, и они взмыли в воздух.

— «Весной 1863 года на планете Земля в стране, называвшейся тогда Мексикой, шла война. Сейчас, спустя тысячелетия, уже не важно, почему она шла, и кто в ней победил, важно, что Легион был там.

В глубине страны, примерно в ста пятидесяти милях от Мексиканского залива, на высоте 5 000 футов над уровнем моря мексиканцы удерживали город Пуэблу. Французы окружили город, началась осада.

Чтобы поддержать свои войска и сломить оборону противника, французы послали в нагорье караван с припасами. Караван состоял из шестидесяти запряженных лошадьми повозок, груженных ружьями, боеприпасами, провизией и золотом».

Сент—Джеймс помолчал и обвел глазами плац.

— «Подразделения Легиона могли бы сопровождать караван… но они несли караульную службу вдоль Мексиканского залива».

Сент—Джеймс посмотрел в документ.

— «Генерал Эли—Фредерик Фори выразился так: «Я предпочел отправить иностранцев, а не французов охранять самый нездоровый район — тропическую зону от Веракруса до Кордобы, где… царствует малярия».

Сент—Джеймс усмехнулся.

— Звучит знакомо?

Взрыв смеха подтвердил, что знакомо. Легиону всегда поручали самые безнадежные дела, и до сих пор он не отказывался от чести их выполнить. Генерал подождал тишины.

— «И вот командующий Легионом полковник Пьер Дженнингрос послал две роты, поредевшие из–за болезни, встретить караван и проводить его на базу на горе Чикиуите.

Через два дня разведчик принес тревожные известия. Несколько батальонов пехоты, кавалерия и местные партизаны готовили засаду. В надежде избежать несчастья Дженнингрос послал еще одну роту вниз по дороге: предупредить караван или установить контакт с неприятелем. Он выбрал 3–ю роту 1–го батальона, в которой не осталось годных для службы офицеров.

И тогда капитан Жан Данжу, представитель штаба, вызвался повести этот отряд. К нему присоединились два младших офицера. Из ста двадцати бойцов роты только шестьдесят два были годны для службы».

Сент—Джеймс посмотрел на слушателей и понял, что хотя большинство уже много раз слышали эту историю, она захватила их. Подобные битвы случались после Камерона и произойдут снова. И возможно, следующая история расскажет о них. Он сделал глубокий вдох.

— «Рота вышла еще до рассвета тридцатого апреля и зашагала к побережью. Они шли быстро и еще затемно достигли поста, на котором несли службу гренадеры того же батальона. После завтрака — кофе с черным хлебом — марш возобновился.

Данжу предусмотрительно вывел своих людей на заре, так как день обещал быть исключительно жарким.

За следующие несколько часов они миновали ряд деревень. Одна такая деревня — захудалое скопище лачуг — называлась Камерон.

Данжу, ветеран Крымской войны, возглавлял колонну. Вместо левой руки у него был деревянный протез, но это ему нисколько не мешало.

Около семи утра легионеры вошли в Пало Верде. Вокруг не было ни души. Они сварили кофе и пили его, когда Данжу заметил приближающееся облако пыли. Это облако могло означать только одно — всадники, и много.

— Aux armes [2]*! — закричал Данжу.

В Пало Верде рота была вся на виду, поэтому они отступили к Камерону и искали место для позиции». Сент—Джеймс поднял голову и продолжил по памяти.

— «Раздался выстрел, и один легионер упал. Остальные бросились на ветхую гасиенду, но снайпер сбежал. Данжу собрал свой отряд и повел в соседнюю деревню. Но стрельба насторожила мексиканских кавалеристов. Они перешли в галоп.

Данжу взмахнул саблей.

— Построиться в каре! Приготовиться к бою!

Мексиканцы разделились на две группы и приближались шагом. А затем, подъехав на расстояние шестидесяти метров, пришпорили коней и бросились в атаку.

Данжу приказал своим бойцам стрелять, и тридцать пуль ударили в плотную группу всадников. Он снова отдал тот же приказ, и прогремел второй залп. Едва эта первая атака была отбита, мексиканцы приготовились к новой. Данжу приказал легионерам стрелять по собственному усмотрению.

Мексиканцам потребовалось время, чтобы перегруппироваться. Это дало Данжу и его людям возможность прорваться через строй противника и добежать до покинутой гасиенды.

В последующей неразберихе отряд лишился вьючных животных с большей частью провизии, воды и боеприпасов. Шестнадцать легионеров были убиты. У Данжу осталось два офицера и сорок шесть солдат.

Между тем мексиканская кавалерия получила подкрепление — на ферму просочился отряд партизан. Они обстреляли Данжу и его бойцов, когда те бежали к конюшне, под прикрытие полуразрушенной стены. Сержант Моржики забрался на крышу конюшни и сообщил, что «их окружили сотни мексиканцев».

Сражение то разгоралось, то снова затихало, но даже периоды затишья то и дело прерывались неожиданными нападениями и снайперским огнем.

Тем временем три батальона мексиканской пехоты, находящихся примерно в часе пути от Пало Вер–де, получили известие о битве и направились в Камерон. Около девяти тридцати к гасиенде приблизился мексиканский лейтенант с белым флагом и предложил легионерам сдаться.

— Нас здесь две тысячи, — сказал он.

— У нас достаточно боеприпасов, — ответил Данжу. — Мы не сдадимся.

Вернувшись к своим бойцам, Данжу попросил их стоять насмерть. Они обещали, что так и будет.

Через два часа Данжу застрелили. Командование принял младший лейтенант Наполеон Виллен, на груди которого ярко блестела медаль за доблесть. К полудню были мертвы два самых молодых бойца роты — Жан Тиммерманс и Иоган Реус.

Заиграл горн, и Моржики сообщил, что прибыло еще около тысячи солдат, вооруженных американскими карабинами. Мексиканцы снова призвали легионеров сдаться и снова получили отказ.

Около двух часов пополудни пуля попала Виллену между глаз и убила его на месте.

Легионеры гибли один за другим. Среди погибших были старший сержант Генри Тонел, сержант Жан Жерме, капрал Адольфи Делкаретто, легионер Дюбо и англичанин Питер Дикен. Уцелевшие обыскивали их одежду в поисках боеприпасов, еды и воды.

К пяти часам в живых осталось девять легионеров. Потери мексиканцев исчислялись сотнями.

Когда наступил вечер, мексиканцы навалили к внешней стене конюшни сухой соломы и подожгли, чтобы выкурить противника. Повалил дым, и легионеры, не в состоянии что–либо разглядеть, стреляли по теням. Мексиканцы еще раз призвали их сдаться и получили отказ, после чего на штурм гасиенды пошли свежие войска. Пули летели сотнями. Сержант Моржики и с ним еще трое были убиты.

Осталось пятеро: младший лейтенант Моде, капрал Майне и легионеры Като, Константин и Уензел. У каждого оставалось по одной пуле.

Моде повел атаку. Пытаясь защитить своего офицера, Като рухнул, сраженный девятнадцатью пулями. Моде получил тяжелое ранение, но Майне, Константина и Уензела не задело.

Они встали совершенно неподвижно.

Полковник Кампас вышел вперед.

— Теперь вы сдадитесь.

— Только если вы оставите нам наше оружие и позволите лечить лейтенанта Моде, — сказал Майне.

— Никто и ни в чем не откажет таким людям, как вы, — ответил Кампас.

Вскоре после этого их представили полковнику Милану. Он посмотрел на адъютанта:

— Так вы говорите, что это единственные выжившие?

— Да, сэр.

Сент—Джеймс опустил глаза на документ, чтобы правильно прочитать по–испански.

— Pero, non son nombres, son demonios! [3]* Прежде чем убитых похоронили, прошло несколько дней, и за это время крестьянин по фамилии Лангле нашел деревянную руку Данжу и впоследствии продал ее генералу Базену за пятьдесят пиастров.

Высокие стены форта отражали звук голоса генерала Сент—Джеймса, и только через минуту эхо умолкло.

Солнце уже садилось и казалось теперь красновато–оранжевым пятном.

Хлопнули, зажигаясь, газовые факелы, поставленные по одному в каждом из трех углов форта, и центральный оркестр, традиционная часть 1–го полка, заиграл торжественную панихиду.

Вспыхнули прожекторы. Они освещали гигантский шар, стоящий в самом центре плаца. Основание шара охраняли четыре бронзовые фигуры, представляющие различные периоды в истории Легиона. Самым последним был киборг.

В этот момент почетный караул, включающий по одному представителю от каждого полка, размещенного на Альгероне, вынес футляр с деревянной рукой капитана Данжу к Монументу Павшим и опустил ее в армапластовый контейнер. Там она останется на время торжеств.

Затем полки построились и один за другим промаршировали на огромные лифтовые платформы, которые спустят их вниз. А там их отпустят праздновать. Если судить по прошлому опыту, празднование продлится шесть–восемь часов.

Генерал Айан Сент—Джеймс ненадолго задержался. Его глаза смотрели на Монумент Павшим, но мысли были о женщине, находящейся от него в световых годах. Генерал Марианна Мосби. Как и он, она должна будет читать эту повесть своим войскам и присутствовать на последующих торжествах.

Подумает ли она о нем, когда церемония закончится? О ночах, которые они провели вместе на Альгероне? Или кто–то другой уже завладел ее вниманием? Звезды подмигнули, но не дали ответа.

Вдумчиво, неторопливо и с большим почтением Сент—Джеймс отдал честь павшим, повернулся и пошел вниз.

Над ухом зазвенел будильник, Були застонал и похлопал рукой по пульту. Отключить кнопку удалось лишь с третьей попытки.

Он полежал еще минуту, потом спустил ноги с кровати и сел. Дюракретовый пол был ледяным.

— Черт.

Голова раскалывалась, и Були сжал ее в ладонях.

— Черт. Черт. Черт.

Он дал себе слово не напиваться на празднике, но куда там!

Часы на прикроватном пульте показывали 05.02, а патруль уходит в 07.00.

Его сосед по комнате старший сержант Чин все еще дрых. Були с завистью посмотрел на него, встал и потащился в туалет, шлепая босыми ногами по полу.

Сиденье унитаза было забрызгано рвотой, которая стекла по стенке и лужей застыла на полу. Лужа воняла, и Були поморщился. Черт бы побрал этого Чина, вечно он промахивается.

Открыв шкафчик над раковиной, Були вытащил пузырек с болеутоляющими таблетками и кинул в рот сразу две. Потом запил их глотком воды.

Лицо в зеркале щурило голубые глаза, налитые кровью, морщинило сплющенный нос и кривило тонкие губы.

Були провел ладонью по голове — убедиться, что она почти лысая, — потом отступил назад и проверил, не появился ли жирок. Жира не было. Его грудь была широкой и мощной. Каждое ребро ясно очерчено, живот плоский и твердый, на руках татуировки.

На правой была крылатая рука с кинжалом — эмблема элитного 2–го воздушно–десантного полка, первой любви Були, а на левой — на самом видном месте — скалился жуткого вида скелет с косой с подписью «Лучше смерть, чем бесчестье».

Були еще раз оглядел себя, удовлетворенно хмыкнул и отправился в душ. Горячая вода оказалась чертовски приятной.

Заодно он опорожнил мочевой пузырь, а если Чину это не понравится, пусть в следующий раз блюет в унитаз.

Только через пятнадцать минут голова прояснилась, и Були почувствовал себя почти человеком. Он вышел из душа, вытерся и оделся для боя.

Сначала он надел тепловое нижнее белье, затем бронежилет, накрахмаленную форму и высокие ботинки на шнуровке. Затем боевую портупею, укомплектованную рацией, ножом, аптечкой, оружием и запасными магазинами. И затем, как бы завершая картину, képi blanc [4]*.

Були посмотрелся в зеркало, одобрительно кивнул и повернулся. В комнате творилось черт знает что, но Чин прикажет какому–нибудь бедняге–рядовому убрать ее. Так было, и так будет всегда, аминь.

Були вышел в коридор и захлопнул дверь. Если шум разбудил Чина, тем лучше.

Пройдя несколько шагов по боковому проходу и через зигзагообразный оборонительный пункт, которые преграждали коридоры через каждые сто футов, Були оказался в главном коридоре. Там, как обычно, было довольно людно.

Обе стены покрывала живописная история Легиона. Були уже рассмотрел ее большую часть и был удивлен, обнаружив там почти столько же поражений, сколько и побед — свидетельство того, что с Легионом скверно обращались в прошлом. И насколько он мог судить, с тех пор мало что изменилось.

В отличие от сержантов остальных императорских военных сил сержанты Легиона заслуживали приветствия, поэтому Були прикладывал руку к козырьку всю дорогу по коридору и в столовой.

Он взял поднос, пренебрег лотками с яичницей и жирным мясом, предпочитая им кофе с тостами.

Чтобы добраться до своего стола, Були пришлось обогнуть ряд экспозиций, посвященных Дню Камерона, в натуральную величину. Они возвышались как острова в океане столов и стульев. Каждый полк представил экспозицию, и они все имели общие темы, самой популярной из которых была славная смерть.

Его полк, 1–й Иностранный кавалерийский полк, соорудил нечто вроде джунглей и заселил их поврежденным бойцом II и двенадцатью фантастическими инопланетянами. По расположению фигур было ясно, что киборг погибнет, но лишь после того, как убьет большинство, если не всех своих противников. Экспозиция пользовалась успехом вчера вечером и получила второй приз в общем конкурсе.

Були остановился, снял розовые трусики, свисающие с левой ракетной установки бойца II, и бросил их к мусорному ящику.

Увидев подходящего Були, четверо легионеров вскочили и перешли за другой стол. Старшие сержанты по рангу вторые после бога и могут сидеть, где пожелают.

После пяти чашек кофе с двумя тостами Були наконец почувствовал себя человеком, собственноручно отнес к тележке свою чашку… и даже улыбнулся сержанту с потрясающе большой грудью.

Прогулка от столовой к четвертому плацдарму, где его отряд проводил окончательную проверку снаряжения, много времени не заняла. Плацдарм представлял собой большое прямоугольное помещение, залитое зеленовато–голубым светом и полное шума: завывали сервоприводы, когда киборги проверяли свои электромеханические тела, дребезжали электрические гаечные ключи, затягивающие болты на отделении для боеприпасов бойца II, ругалось биотело, проверяющее системы на своей лазерной винтовке.

Плацдарм вонял опьяняющей смесью смазки, озона и горячего металла. Некоторые сержанты выражали неудовольствие по этому поводу и требовали от начальства улучшить систему вентиляции, но Були такой запах нравился. Он был частью его работы.

Були подошел к настенному терминалу и ввел код доступа. Экран заполнили фамилии и серийные номера. Это оказался обычный патруль, целью которого было держать бандитов наа на расстоянии и обнаруживать передвижения племени, если таковые произойдут. Нельзя сказать, чтобы никто не ожидал никаких происшествий, так как обе стороны придерживались традиционной политики почти ритуального боя, в которой стычки между мелкими отрядами были нормой, а заранее подготовленных крупных сражений старательно избегали. Поступая так, обе стороны подтверждали свое воинское достоинство, повышали статус отдельных бойцов и не допускали больших потерь.

Так, наа принимали совершеннолетних юношей в круг воинов только после боя с Легионом, а люди установили похожую систему, по которой новобранцы доставлялись на Альгерон, где принимали боевое крещение.

Причина подобных отношений состояла в том, что Альгерон был подарен Легиону самим императором, а Легион, в свою очередь, запретил дальнейшую колонизацию планеты. Так что, если не считать нескольких ранних поселенцев, легионеры были единственными людьми на этой планете — соседство, которое наа научились терпеть и даже использовать.

Просматривая экран, Були увидел, что ему дали квода с официальным именем Джордж Вашингтон, больше известного под прозвищем Гуннер. Не то чтобы Джордж Вашингтон было его настоящим именем, но новобранцам разрешалось брать nom de guerre [5]* и большинство брало. Этот обычай восходил к далекому прошлому, когда первоначальный Французский Иностранный Легион был пристанищем для людей из многих стран, большинство которых бежали от закона, от неудачных связей или от самих себя.

Були почувствовал, как вздрогнул пол, и оглянулся. Квод вошел в помещение. Он имел двадцать пять футов в высоту, весил пятьдесят тонн, а на его обезображенных сражениями боках были намалеваны черные яблоки мишеней.

Були покачал головой. Гуннер служил давно и считался одним из самых сумасшедших легионеров. Некоторые думали, что мишени — это такая шутка. Но Були знал, в чем дело. Гуннер страстно желал умереть, но казалось, ему предназначено жить вечно. Каким бы жарким ни был бой, сколько бы легионеров ни погибло, Гуннер неизменно выживал. Это было его благословением и его проклятием.

Були пробежал глазами список. У него есть квод плюс полный комплект бойцов II. Трое — обстрелянные солдаты, но одна, новобранец с псевдонимом Наполеон Виллен, только что с Земли. За ней надо будет присматривать.

Завершало отряд полуотделение из пяти биотел под командой сержанта Роллера. Они поедут в Гуннере. Таким образом, хотя Були не отказался бы от еще одного квода или двойного количества биотел, отряд был укомплектован. Так он надеялся.

Он очистил экран, спрыгнул на пол и обнаружил, что патруль построился. Роллер гордился тем, что позволял своим людям до самой последней минуты ходить где угодно, а затем, когда уже казалось, что он не успеет, сводил их вместе в идеальный строй. Кводы — сзади, бойцы II — в середине, и биотела — впереди. Офицеров, особенно младших, это совершенно выводило из себя. Но Були и бровью не повел, словно он настолько святой, что мир сам собой встает на место вокруг него.

Роллер закипел от злости, но его лицо осталось совершенно бесстрастным. Он встал навытяжку впереди своего отряда.

— Старший сержант.

— Сержант.

— Отряд готов к проверке.

— Спасибо.

Були шагнул мимо Роллера и направился к первому легионеру слева. Ее звали Като. Она служила в Легионе уже пять лет, носила гвоздик в носу и татуировку в виде пунктирной линии вокруг шеи. Були встал перед ней, провел опытным глазом по снаряжению, остался доволен и продолжил обход.

Следующему бойцу повезло куда меньше. Его звали Имай, и Були хватило секунды, чтобы заметить отсутствие у него аварийного локаторного маяка, который крепился к поясу.

— Сержант. Роллер возник у правого локтя Були.

— Старший сержант?

— У этого рядового нет аварийного локаторного маяка.

Роллер посмотрел на Имая с таким выражением, которое не сулило провинившемуся ничего хорошего.

— Я рад, что вы довели это до моего сведения, старший сержант. Я учту ваше замечание.

— Ну, смотрите, — ответил Були, зная, что приговорил Имая к недельному наказанию. Неприятно, но все же лучше, чем заблудиться в пустыне без шанса на спасение.

Остальные биотела — О'Брайен, Уисмер и Янколович — оказались на высоте, и Були принялся за бойцов II. У этих была более гуманоидная внешность, чем у бойцов I, и более тяжелое вооружение.

Каждый имел лазерную пушку быстрого восстановления, пулемет 50–го калибра с воздушным охлаждением и двойную ракетную установку. Эти киборги передвигались со скоростью до пятидесяти миль в час и действовали в различных средах, включая вакуум, газовые атмосферы I – IX классов, подводные глубины, жару пустыни и арктический холод.

С другой стороны, бойцы II имели тенденцию перегреваться в ходе длительного боя, в чудовищном темпе расходовали боеприпасы и были уязвимы для целого ряда разносимых микроботами компьютерных вирусов.

Однако самая большая слабость заключалась в том, что их интеллект и способности ограничивались человеческими мозгами. Мозгами, которые некогда принадлежали человеческим телам, но в качестве возмездия за акт криминальной жестокости или в результате какого–то ужасного несчастья в буквальном смысле умерли. Умерли, но были возвращены из бездны, чтобы жить в электромеханических телах, где с тем же успехом могли умереть снова.

Этот общий опыт сделал киборгов другими в отношениях, которых биотелам не дано понять. Биотело может только вообразить, что значит жить в механическом теле, но не знает этого, как не знает и ощущения изоляции, которую чувствует киборг из–за своего уродства, тоски по физическому контакту или боли, вызванной неисправностью. Потому и существует пропасть между киборгами и биотелами, и потому средства массовой информации иногда называют их «Проклятым Легионом», и потому аура тайны окружает их.

Рост Були — шесть футов два дюйма, и бойцы II на два фута возвышались над ним. Большая часть их снаряжения была встроена в тела, так что готовность устанавливалась проверкой крошечных цифровых табло, находящихся на их броне.

Первый в строю боец II носил фамилию Россиф, написанную по трафарету на его правой нагрудной пластине. На его левой руке красовалась эмблема 1–го кавалерийского полка, а на том, что соответствовало правому бицепсу — сердце, пронзенное стрелой. По давней традиции киборги имели право на рисунки вместо татуировок, носимых биотелами.

Каждый боец II имел десять маленьких контрольных пластинок. Були открыл наугад пять и проверил показания. Энергия — 92 %. Смазочно–охлаждающая эмульсия — 98%. Боеприпасы — 100%. Жизнеобеспечение — 100%. Электронные контрмеры — 85%.

Були посмотрел на массивную голову бойца II.

— Твоя готовность по ЭКМ — 85%. Объясни. Речевой синтезатор киборга звучал как камнедробилка на третьей скорости.

— Высокочастотные фильтры в дефиците, старший сержант. Техники заказали их, но пока глухо.

Були кивнул. Детали — вечная проблема на Альгероне. Слава богу, у наа нет высоких технологий, и возможность электронной атаки близка к нулю. Он пошел дальше.

Рядовые Джонс и Вуту отделались лишь поверхностным осмотром. Но рядовой Виллен, как новичок, удостоилась особого внимания.

Хотя она взяла мужское имя и была такой же бесполой, как и остальные, перед фамилией у нее стояло «Ms», а стало быть, она по–прежнему считала себя женщиной. Були знал, насколько это щекотливая тема для киборгов, и напомнил себе обращаться к Виллен в женском роде.

Он проверил все ее показатели, осмотрел пол вокруг ее массивных стоп, нет ли следов утечки, и удовлетворенно хмыкнул.

— Хорошо подготовилась, Виллен. Мы с тобой займем головную позицию.

Виллен хотела сказать «спасибо», но вспомнила, чему ее учили в учебном лагере для новобранцев, и ответила:

— Есть, старший сержант.

Она вспомнила и еще кое–что. Она вспомнила, что эта позиция — едва ли не самая опасная в патрульном построении, и значит, ей не за что быть благодарной.

Були кивнул и продолжил обход. Гуннер опустился на пол — в положение, которое обеспечивало полный доступ к его механической анатомии, но проверка была лишь формальной. Этот киборг был слишком сложен, чтобы Були оценил его готовность по контрольным цифрам, и слишком хитер, чтобы выдавать свои неисправности. Кроме того, любые неполадки с системами Гуннера отразились бы на обслуживающих его техниках, а они не собирались этого допускать.

Поэтому Були проделал все необходимые движения и вернулся туда, откуда начал.

— Сержант.

— Старший сержант.

— Неплохо. В целом неплохо. Выходим через десять минут.

На самом деле потребовалось минут пятнадцать, чтобы составить окончательные контрольные списки, загрузить последнюю сводку данных и построиться.

Роллер уже получил одно замечание, так что Були не стал придираться к лишним пяти минутам.

Обойдя Виллен, Були забрался по ступенькам, вделанным в ее ноги, на уровень затылка киборга и пристегнулся ремнями в углублении, предназначенном для этой цели. Он натянул защитные очки, поправил головной телефон и вставил подводящий провод от своей рации в гнездо панели, находящейся у основания дюрапластовой шеи киборга.

— Виллен?

Голос Були эхом прокатился по ее голове.

Виллен прокляла свою гнилую удачу. Выходить в свой первый патруль и без того достаточно плохо, но делать это с привязанным к спине старшим сержантом еще хуже. Это было еще одно унижение, еще одна единица боли, еще одна причина для мести. Легионер заставила себя ответить.

— Да, старший сержант?

— Дай мне радиопроверку.

Виллен поняла, что имеет в виду сержант. Включая рацию в ее систему связи, Були удвоил дальность передачи. А в случае неисправности контролирующие схемы Виллен нашли бы и идентифицировали ее. Киборг провела проверку.

— Система связи зеленая.

— Хорошо, — ответил Були. — Не забудь мне сказать, если какая–нибудь из твоих систем станет желтой или красной.

Черт побери, разумеется, она скажет! Что думает, что она дура?

— Да, старший сержант. Новый альгеронский день занимался, когда они

поднялись на плац. Виллен с Були первыми вышли из лифта, за ними Россиф, Джонс и Вуту.

Рабочая команда остановилась, чтобы пропустить их, скользнула опытным глазом по снаряжению и сделала под козырек.

Голова Гуннера моталась туда–сюда в такт его большим, но семенящим шагам. Киборг отлично помнил о людях в собственном брюхе. Он обязан защищать их, пока они находятся под его опекой, но когда они покинут его отсек, он получит возможность умереть.

«Ах, — подумал киборг, — как это было бы чудесно». Погрузиться в вечный мрак, где воспоминаниям не найти его, где прошлое не сможет его преследовать, где он обретет покой. Он был там однажды, но врачи дотянулись до мрака и спасли его от того самого, чего он больше всего желал. Будь прокляты эти ублюдки все вместе и каждый в отдельности!

Массивные ворота с грохотом открылись. Месяц назад в правую створку попал снаряд, выпущенный из ручной ракетной установки. Металл от взрыва выгнулся и теперь громко скреб по наружной стене форта. Несерьезное нападение, но напоминание, что наа вокруг и могут доставить неприятности, если захотят.

При этой мысли мышцы Були напряглись. Адреналин вбросило в крови, и все стало более интенсивным. Голубизна неба. Тепло солнца на затылке. Завывание сервоприводов Виллен. Пряный аромат курений наа.

Наа обладали исключительно острым обонянием и использовали благовоние, чтобы перебить запахи форта. Они жгли это вещество в декоративных горшочках, и сотни струек дыма устремлялись в небо, где ветер подхватывал их и уносил на юг.

Були повернулся, обменялся приветствиями с легионером на верху стены, и, убедившись, что Вуту уже миновал ворота, дал сигнал закрывать. Взвыли сервоприводы, двери загремели, металл заскрежетал, и ворота задвинулись.

Аромат курений стал еще сильнее, когда вокруг сомкнулись купола городка наа. Купола были низкие, округлые и служили крышами подземных жилищ. То тут, то там вспыхивал свет, отражаясь от металла, который жители городка добывали на свалке форта и использовали для укрепления глинобитных построек.

Детеныши гонялись друг за другом вокруг огромных тарелкообразных стоп Гуннера, пока их родители наблюдали издалека. Большинство людей соглашались, что наа экзотически привлекательны. Рост мужчин составлял шесть–семь футов, женщин — примерно на фут меньше. Тела и тех и других покрывал мягкий, гладкий мех самых разнообразных расцветок. Головы у них были человеческими по форме и по размеру, как и их уши, носы и рты, хотя расположение зубов было иным: впереди — главные крошащие, сзади — растирающие, и никаких клыков.

Подобно людям наа имели по пять пальцев на руках: четыре и противостоящий им большой, но не имели ногтей. А ступни у них были длиннее, шире и площе, чем у людей, и без пальцев.

Були наблюдал за ними со спины Виллен. Это были, конечно, прирученные наа, изгнанники, неудачники и воры, нежелающие или неспособные зарабатывать на жизнь в пустыне. Они спасались у форта Камерон от собственного народа, перебиваясь кое–как на инопланетных объедках и поденной работе.

И все же что–то в них нравилось Були, — факт, который он держал при себе, так как многие его товарищи называли их «гадами» и другими пренебрежительными словечками — обычай, который казался странным, ибо многие из тех же самых мужчин и женщин, которые обзывали наа унизительными именами, хвалили их за доблесть и считали достойными противниками.

Кажущееся противоречие вытекало из статуса наа. Статуса уважаемых врагов. Чтобы убивать, надо в первую очередь ненавидеть. И обзывая наа, легионеры достигали этой ненависти. Но убийство слабого не делает чести, поэтому одновременно необходимо было возвысить наа, представить их достойным противником. Були рассматривал это как пример психологического мошенничества, и его часто подмывало об этом сказать, но он все же сумел держать язык за зубами. Да и какая в конце концов разница? Один говорит то, другой — это, а все вместе — одна болтовня.

Купола поредели и остались позади. Були окинул взглядом горизонт. Никого и ничего. Хорошо. Он включил рацию.

— Россиф… Джонс… возьмите на себя фланги. Вуту… пойдешь замыкающим и смотри в оба. Если мы получим в зад, ты умрешь первым. Гуннер… дай мне полное сканирование по твоим детекторам. Хорошо, все… потопали.

Позади, стоя на краю городка, мужчина–наа смотрел, как они уходят. Его мех был пятнистым от возраста, с проплешиной там, где энергетический луч полоснул по груди двадцать лет назад, а в его глазах светился ум.

Он следил за патрулем, пока тот не превратился в точку на горизонте. Потом повернулся. До свалки и спрятанного там прибора идти недалеко. Этот прибор связи был добыт у подобного патруля шесть лет назад. Используемый расчетливо и хранимый там, где никто не подумает искать, он уже отчитался за шестьдесят два легионера.

Старик улыбнулся и сделал первый шаг своего долгого путешествия.

3

Чтобы поужинать с дьяволом… надо сначала войти в ад.

Народная мудрость,

приблизительно 2349 ст. г.

Планета Земля, Империя людей

Все знают, что умрут, но мало кто знает — когда. Анжел Перес знал с точностью до дня, минуты и секунды.

А если он ухитрялся как–то забыть или контрабандными наркотиками вытолкнуть из мозга эту информацию, экран на стене напоминал ему. Цвет слов менялся каждый час, и иногда менялся шрифт, но содержание оставалось одним и тем же.

«4–го числа 2–го стандартного месяца примерно в 18.30 вы убили Сисси Коннерс. Вы признаны судом виновным в этом преступлении и будете казнены в 06.00 15–го числа 4–го стандартного месяца».

Слова никогда не менялись, но менялись цифры в нижнем правом углу экрана. Они показывали остаток его жизни в часах и минутах. То, что сначала было тридцать одним днем, сократилось до часа. Теперь за ним пришлют с минуты на минуту.

Перес сидел в тюрьме больше года, пока централизованная компьютерная система уголовного суда пропускала его дело через автоматический процесс апелляций. Затем, не найдя оснований для пересмотра дела или смягчения приговора, искусственный интеллект, известный как JMS 12.I, перенес его из второй карусели четвертой башни в шестнадцатую карусель девятой башни, больше известной заключенным как «башня смерти», или БС для краткости.

Перес был рад, что отказался от последнего приема пищи. С пустым желудком меньше вероятности, что его вырвет, или что он обмарается. Перес подумал о матери. Знает ли она, переживает ли?

Завыли сервомеханизмы, и его камера поехала вбок, потом вниз, опускаясь так быстро, что у него заложило уши. Воздух в камеру поступал через тысячи крохотных отверстий, и хотя через них ничего нельзя было увидеть, Перес знал, что происходит.

JMS 12.1 повернул карусель, пока его, Переса, индивидуальная камера не подошла к одной из четырех лифтовых труб башни, и затем опустил ее в шахту. Внезапно падение замедлилось, навалилась тяжесть, и Переса бросило вбок — это камера вынеслась из лифтовой трубы.

Снаружи слышался шум. Другие заключенные, которым оставалось жить лишь чуть дольше, чем ему. выкрикивали непристойности и колотили по стальным стенам. На охрану это не действовало, но заключенным становилось легче.

Механизм зажужжал, лязгнули засовы, и дверь открылась.

В камеру вошли четверо. Достаточно, чтобы справиться с отчаянным заключенным, не входя в его положение. Охранники носили черные капюшоны, черные рубашки и черные брюки. Перес был голым. Это считалось частью наказания.

Дальний слева охранник спросил:

— Перес?

У Переса пересохло в горле. Собрав немного слюны, он с трудом сглотнул.

— Вы ошиблись. Он на пятой карусели.

В соседних камерах довольно заржали. Мысли этих людей, их воспоминания были единственной эпитафией, на которую Перес мог надеяться.

Один из охранников держал черную дубинку. Он осторожно постучал ею по ноге.

— Остроумно, Перес. Очень остроумно. Ну так как? Сам пойдешь? Или тебя понести?

Перес заставил себя встать. Колени тряслись. Цифровое табло сообщило, что у него осталось 42 минуты 16 секунд.

— Сам.

Мужчина с дубинкой разочарованно покачал головой:

— Ну, сам так сам. Ито и Джек пойдут первыми. Ты пойдешь за ними, а мы с Бобом — замыкающими. Вопросы есть?

Перес попытался придумать какую–нибудь дерзость, но не сумел и покачал головой.

— Хорошо. Тогда пошли.

Перес подождал, когда двое охранников выйдут, и по кивку мужчины с дубинкой двинулся за ними.

В ярко освещенном коридоре пахло дезинфекцией. Пол под босыми ногами был холодный. Перес мучительно сознавал свою наготу и полную уязвимость.

Со всех сторон раздавались свисты и замечания мужчин и женщин, которых он никогда не видел и не увидит.

— До встречи в аду, Перес!

— Не дрейфь, засранец.

— Сладких снов, балда.

Так продолжалось до тех пор, пока они не дошли до контрольного пункта. Конвой остановился, один из охранников положил ладони на считыватель отпечатков, и дверь открылась.

За дверью был еще один коридор, на этот раз короче, кончавшийся вторым контрольным пунктом. Здесь потребовались два комплекта отпечатков: один — охранника, второй — Переса. Вещество внутри считывателя на вид и на ощупь напоминало серую глину. Перес положил на нее руки и посмотрел на охранника, который утвердительно кивнул.

— Это в твоих же интересах, Перес. Нам бы не хотелось приканчивать тебя не в том порядке.

— Надо же, какая чуткость. — Перес убрал руки со считывателя, и дверь открылась.

— Да, — согласился охранник. — Разве это не справедливо?

Перес увидел, что все охранники встали между ним и коридором. Значит, это она, пакостная комната смерти, где и будет совершено правосудие. Правосудие, следующее словам Ветхого Завета: око за око, зуб за зуб… пуля за пулю.

У Переса заныл живот и затряслись колени.

— Тебе помочь? — Голос был грубый, но сочувственный.

Перес покачал головой, повернулся и заставил себя войти. Комната оказалась точно такой, какой выглядела по телевизору, только больше. А почему бы и нет? В новостях постоянно передавали прямые репортажи с места казни. Перес пересмотрел их великое множество. Столько, что они уже на него не действовали. Вернее, не действовали до настоящего момента.

«Покажите им, на что похожа смерть, и они не сделают этого».

То была теория… но судя по длинным спискам смертников, на практике все обстояло немного сложнее.

Перес был тому хорошим примером. Он вовсе не собирался убивать Сисси Коннерс. Он наставил на нее пушку, потребовал деньги из кассы и выстрелил, когда ее руки опустились ниже прилавка. Точно как в тех фильмах, где кровь бьет струей, а актер остается жив–живехонек, чтобы блистать в следующем шоу. Вот только эта пуля была настоящей, а девушка умерла.

Охранник был вежлив.

— Пожалуйста, стань вот сюда. Перес послушно встал к хромированной раме и подождал, пока его руки и ноги пристегнут ремнями к холодному металлу. Рама имела форму огромной буквы X и находилась точно в центре кубической комнаты.

Перес огляделся. Стены, пол и потолок были цельные из легко чистящейся нержавеющей стали. Темные отражения струились по ним, когда охранники двигались.

Перес ощутил под ногами какую–то неровность и посмотрел вниз, чтобы понять, что там такое. Его ноги стояли на хромированном водостоке. Водостоке, который мог справиться с большим количеством воды, или воды, смешанной с кровью, или…

Перес поднял голову и огляделся. Теперь он увидел шланги, висящие на всех четырех стенах, сопла, через которые в комнату распылялись дезинфицирующие средства, и телекамеры, уже включенные, чтобы заснять его смерть. Он хотел показать им палец, но было слишком поздно. Ремни держали его руки и ноги в жестких объятиях.

Голос заполнил комнату. Он был торжественный, но вместе с тем немного скучающий.

— Анжел Перес, убивший женщину по имени Сисси Коннерс и признанный виновным в вышеуказанном убийстве, хотите ли вы сказать что–нибудь перед смертью?

— Да. Идите к черту.

— Не слишком оригинально, но искренне, — спокойно сказал голос. — Далее. Вы, несомненно, знаете, что некоторые преступники, казненные в этой комнате, избираются для воскрешения и поступления в Легион. Хотите ли вы быть воскрешенным? Или предпочитаете окончательную смерть?

Как и большинство людей, оказавшихся в его положении, Перес представил себе окончательную смерть и отверг ее. Где–то там, прямо за стенами комнаты смерти, его ждали другие возможности. Медицинская технология достигла такого совершенства, что могла вернуть если не всех, то большинство тяжелораненых к жизни. А жизнь, даже полусуществование в качестве киборга, лучше смерти.

— Хочу, чтоб меня рассмотрели для воскрешения, — просипел он.

— Ваш выбор записан, — нараспев произнес голос. — А теперь, согласно Закону Империи, вы будете казнены тем же способом, каким убили Сисси Коннерс. Пуля в руку, затем пуля в плечо, затем пуля в грудь. У вас есть вопросы?

Перес почувствовал, как что–то теплое потекло у него по ногам.

— Нет.

— Да помилует Господь вашу душу.

В комнате остался только один охранник. Он был одет в полный бронекомплект на случай рикошета, а в руках держал длинноствольный пистолет 22–го калибра. Пистолет имел лазерный прицел, возвратный механизм и специальные низкоскоростные патроны.

Охранник шагнул вперед, поднял пистолет. Перес почувствовал, как каждый мускул его тела напрягся в ожидании удара.

Охранник повел большим пальцем, и на левом бицепсе Переса возникла красная точка. Видеть эту точку, точно знать, куда попадет пуля, было выше его сил.

— О Боже, пожалуйста, не…

Пуля прошла навылет и упала у стальной рамы. Звук выстрела, как и боль, пришли на долю секунды позже.

Перес закричал, стал вырываться из ремней и окончательно потерял контроль над мочевым пузырем. Моча еще струилась по ногам, когда вторая точка появилась на его плече.

— Нет! Нет! Не…

Пуля пробила плечо, ударилась о дальнюю стену комнаты и расплющилась.

Он еще переваривал боль, когда охранник снова прицелился.

Перес увидел, как точка медленно скользит по его груди, затем останавливается. Он закричал, и тут ударила последняя пуля.

Дождь барабанил по крыше лимузина и ручьями стекал по окнам. Дворец казался пятном яркого света, заслоняемого тут и там стоящими вдоль подъездной аллеи статуями и причудливо подстриженными деревьями на лужайках.

Поднимая фонтаны воды, лимузин свернул на подъездную аллею. Серджи Чин—Чу грустно покачал головой. Он сочувствовал людям из службы Управления погодой. Угораздило же кого–то из них оплошать именно в ночь Императорского бала. Не пройдет и месяца, самое большее — двух, как они будут считать сосульки на ледяной планете или сортировать песок где–нибудь в аду. Император не терпел некомпетентности, кроме, разумеется, своей собственной, которая, как правило, подпадала под рубрику «невезение».

Массивный портик выступал над аллеей. Лимузин въехал под его защиту и остановился. Появился лакей и замер в ожидании, когда откроется дверь.

— Позвоните, как соберетесь уезжать, сэр. Я буду на стоянке.

Голос, прозвучавший во внутреннем переговорном устройстве лимузина, принадлежал шоферу и телохранителю Чин—Чу Роланду Фредерику. Он находился в двенадцати футах от заднего пассажирского сиденья, невидимый за черным пластиком.

Чин—Чу подобрал нелепую тогу и приготовился выйти из машины.

— Не говори глупостей, Фредерик. Поезжай домой и поспи. Я возьму такси.

— Мне очень жаль, сэр, но мадам никогда мне этого не простит.

— А если я прикажу тебе уехать?

— Не хочу вас обидеть, сэр, но я гораздо больше боюсь мадам, чем вас.

Чин—Чу знал, что это правда, но знал и другое: Фредерик сам хотел остаться, и спорить с ним бесполезно.

Чин—Чу потянул за ручку, чтобы открыть дверь.

— Ладно, делай как хочешь, но, по–моему, это чертовски глупо.

Зеркало заднего обзора позволило водителю разглядеть франтоватого лакея и уже открытую дверь. Фредерик смотрел, как его босс тяжело выбрался с заднего сиденья, отказываясь от протянутой руки, и уложил тогу складками. Чин—Чу был довольно полный, невысокого роста, и в этой белой тряпке, кожаных сандалиях и с золотым браслетом выглядел точь–в–точь как римский сенатор.

Фредерик сочувственно покачал головой. Босс терпеть не мог подобных сборищ и всю ночь будет мучиться. Ему захочется прокатиться, когда бал закончится, и Фредерик будет тут как тут.

Чин—Чу махнул рукой в сторону отделения для водителя и присоединился к паре, одетой под воздушных танцоров двадцать второго века. Он не сразу узнал в них губернатора Фрэнч и ее мужа Фрэнка.

— Серджи! Рада тебя видеть! Мне нравится твой костюм!

— А мне твой, — ответил Чин—Чу, разглядывая почти несуществующий наряд губернатора. Фрэнч было под пятьдесят, но для своего возраста она отлично сохранилась. Чин—Чу окинул ее плотоядным взглядом.

— Фу, Серджи… старый ты козел! Ты знаком с моим мужем Фрэнком?

— Конечно, — ответил Чин—Чу, обмениваясь кивком с красивым юношей, на тридцать лет моложе губернатора. — Мы с Фрэнком выпивали вместе на внутрисистемных гонках спидстеров в прошлом году. Хороший, кстати, финиш… ты почти выиграл.

Это замечание положило начало высокотехническому исследованию проигрыша Фрэнка и его видов на нынешний год. Скучноватая тема, но ее хватило на всю дорогу от парадного входа до дверей в императорский бальный зал. Вдоль левой стены ярко освещенного коридора стояли космические пехотинцы в парадной форме. Они смотрели прямо перед собой, держа оружие на груди.

Во время этого на вид безобидного пути все трое знали, что целые батареи сканеров, датчиков и детекторов исследуют их тела, одежду и аксессуары на наличие оружия, взрывчатки или отравляющих химических веществ. Обнаружь они хоть что–нибудь подозрительное, и космические пехотинцы немедленно получат приказ стрелять. Вот почему те стояли в одну линию, а не в две, вот почему у каждого в левом ухе был приемник, и вот почему все стояли у внутренней стены. В случае чего шальные пули полетят наружу, а не в зал.

Последнюю линию защиты составляла пара тщательно отобранных бойцов II. Как все военные киборги, они служили в Легионе и стояли как статуи по обе стороны от дверей.

На них возлагались две задачи. Во–первых, поддержать огнем космических пехотинцев в случае массового штурма, а во–вторых, убить пехотинцев, если те сдвинутся со своего места больше чем на фут.

Конечно, существовала теоретическая возможность совместного покушения на убийство, но благодаря тщательно организованному войсковому соперничеству, которое император усердно подогревал, такой союз был крайне маловероятен.

«И это, — подумал про себя Чин—Чу, — одновременно показатель и блеска, и паранойи императора».

Пропустив вперед двух инопланетян в ярком оперении, они вошли в зал. Величественный мажордом поднял жезл с отполированного до блеска пола и снова опустил его с отчетливым стуком.

— Губернатор императорской планеты Орло II Каролина Фрэнч; ее супруг достопочтенный Фрэнк Джейсон и достопочтенный Серджи Чин—Чу, советник престола.

Его голос прогремел на весь зал.

Чин—Чу не представлял, как мажордому удается правильно называть все имена и звания, но подозревал, что это некое электронное колдовство.

Огромный бальный зал мог вместить сразу тысячу человек, и сотен шесть уже прибыли. Разговоры, смех и шелест шагов почти заглушали оркестр из десяти инструментов.

Обычно светлый и полный воздуха зал был превращен в подобие подземной пещеры. Световые колонны тянулись вверх, к потолку. Цветные лазеры рассекали помещение на тысячи геометрических фигур. Выхваченные снизу светом люди появлялись и снова исчезали. Их яркие наряды блестели, сверкали драгоценности. Некоторые гости были в костюмах и платьях, отделанных «звездной пылью» — баснословно дорогим веществом, которое добывалось из короны одного красного карлика и представляло значительный интерес для «Чин—Чу Энтерпрайзес».

Большинство гостей не обратили внимания на объявление мажордома, но Чин—Чу знал, что по крайней мере пятьдесят человек направляются в его сторону. Каждый из них чего–то хотел. Одолжения, сделки, ободрения, информации. Этим–то в конце концов и занимались умные люди на подобных приемах, оставляя секс, наркотики и насилие тем, у кого не хватает чувства собственного достоинства. Которых за последнее время что–то слишком много развелось.

Торговец и его спутники вместе сошли по лестнице и расстались, пообещав увидеться позже.

Зная, что разные там партнеры, покупатели и поставщики приближаются к нему, Чин—Чу попытался временно отложить встречу. На сегодняшнем вечере присутствовала особа, обладающая достаточной властью, чтобы влиять на императора, и поэтому следовало с ней познакомиться.

Такие связи были необходимы для процветания «Чин—Чу Энтерпрайзес», а главное, для продолжения довольно хрупкого союза, который пытался противостоять императору в минуты помрачения. Минуты, которые случались все чаще и чаще.

Бормоча нескончаемые «здравствуйте», «извините» и «как поживаете», торговец пробирался через зал. Воздух благоухал дорогими духами, одеколоном и ароматическими веществами. Целью Чин—Чу была группа людей, которые почему–то всегда собирались возле самого большого бара.

Это были мужчины и женщины из Императорских Вооруженных Сил, сегодня вечером в штатском, но без труда узнаваемые по выправке, жаргону и склонности образовывать компании по войсковой принадлежности.

Здесь были представители военно–космического флота, известные своим шумным бахвальством, космические пехотинцы, прозаически наряженные в древнюю военную форму, и Легион, стоящий спина к спине, как будто осажденный другими силами.

Но то были функционеры не самого высокого ранга, генералы, адмиралы, капитаны и полковники, интригующие ради положения и устраивающие менее светские приемы.

Их начальство, группа, которая прежде всего интересовала Чин—Чу, состояла из высокопоставленных мужчин и женщин, которые понимали, каково иметь дело с императорскими причудами, скудным бюджетом и продажными чиновниками. Поэтому он устремился к ним, уверенный, что если где и можно найти генерала Легиона Марианну Мосби, то именно здесь, среди равных ей. И он не разочаровался. Военные crème de la crème [6]* стояли особняком, повернувшись лицом друг к другу, огражденные рвом пустого пространства.

Адмирал Паула Сколари, глава военно–космических сил, высокая, угловатая и довольно угрюмая женщина, была одета в средневековые латы. Такой костюм очень подходил тому, кто живет в постоянном страхе перед императором, двором и, как подозревал Чин—Чу, перед самим собой.

Генерал Отис Уортингтон, командир космической пехоты, стоял справа от нее в одной набедренной повязке, сандалиях на шнуровке и с мечом. Его тренированное тело бугрилось от мускулов и сдерживаемой силы. У него была черная кожа, яркие пытливые глаза и приятный смех. Великолепный офицер, Уортингтон ненавидел политику и уступил Сколари больше власти, чем следовало.

Слева от адмирала стояла женщина, которую и искал Чин—Чу. В отличие от своих коллег, генерал Марианна Мосби выбрала наряд популярной голозвезды, и сходство получилось удивительным.

У нее были длинные каштановые волосы — часть костюма, как предположил торговец, — лицо сердечком и полные, чувственные губы. И как звезда, чей образ она воплощала, Мосби была чуть полновата, так как не любила себя ограничивать..

Но вся та лишняя плоть, которую позволяла себе Марианна Мосби, находилась в нужных местах. Лиф ее платья имел настолько глубокий и широкий вырез, что ее соски, накрашенные ради такого случая, то появлялись, то исчезали, когда она двигалась, и заставляли всех мужчин в радиусе пятидесяти футов следить за ней краем глаза. Наряд Мосби был скромным по сравнению с тем, во что были одеты многие в этом зале, но вопиющим по военным понятиям, о чем свидетельствовало явно неодобрительное выражение на лице Сколари.

Чин—Чу надел свою самую подкупающую улыбку и перешагнул невидимый барьер. Из–за шума пришлось кричать, чтобы его услышали.

— Адмирал Сколари, генерал Уортингтон, рад видеть вас.

Сколари глянула исподлобья и на четверть дюйма наклонила голову.

— Я вас тоже, Серджи. Вы знакомы с генералом Мосби? Генерал приняла командование силами Легиона на Земле.

Мосби протянула руку, но Чин—Чу вместо того, чтобы пожать, поднес ее к губам.

— Позвольте представиться. Серджи Чин—Чу. Я и не представлял, что генералы бывают такими очаровательными. Возможность поцеловать хотя бы ручку такого генерала слишком хороша, чтобы ее упускать.

— Серджи умеет говорить красиво, — сухо сказала Сколари. — Он владелец «Чин—Чу Энтерпрайзес»… и один из ближайших советников императора.

Мосби улыбнулась и подвергла Чин—Чу молниеносной оценке, которую использовала для новобранцев. Она увидела сравнительно невысокого — пять футов и девять–десять дюймов — мужчину, который имел по меньшей мере двадцать пять фунтов лишнего веса. Евразийские черты его лица составляли интересный контраст с проницательными голубыми глазами и оливкового цвета кожей. Он излучал уверенность, как солнце излучает тепло. И в отличие от большинства мужчин, Чин—Чу ухитрялся смотреть ей в глаза, а не на груди. «Сильный, — решила Мосби, — влиятельный и стоит ее внимания».

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Чин—Чу. Я знаю вашу компанию. Одна из немногих, которые не только дают обещания, но и выполняют их.

Чин—Чу слегка поклонился.

— Это честь для меня… и благодарю вас… мы высоко ценим деловые связи с Легионом.

Мосби протянула руку:

— Не знаю, как вы, а я умираю с голоду. Не хотите перекусить?

— Мне бы не следовало, — бодро ответил Чин—Чу, — но я хочу. — Он взял ее под руку. — Надеюсь, вы извините нас?

Сколари едва кивнула, а Уортингтон широко ухмыльнулся:

— Отличная работа, Серджи. Подъехал к самой красивой женщине в этом зале, увел ее прямо у меня из–под носа и сбегаешь.

Чин—Чу улыбнулся и пожал плечами:

— У кого–то получается… а у кого–то нет. Генерал Мосби?

Мосби кивнула своим коллегам и позволила провести себя через зал. Это был лишь второй ее визит в императорский дворец — первый раз она побывала здесь на короткой церемонии несколько лет назад, — и здешние нравы ее поразили.

Мосби выбрала платье, желая быть соблазнительной, но окружающие оставили ее далеко позади. На некоторых из гостей из одежды была пара блесток. Многие прямо на полу занимались сексом со случайными партнерами или направлялись в боковые комнаты, где мебель была поудобнее.

В некоторых из тех комнат акробаты демонстрировали настоящие половые акты, и зрители присоединялись к ним. В других на серебряных подносах подавались наркотики. А в третьих творились, говорят, еще более темные дела.

Одна часть Мосби, та, которая воспитывалась на консервативной планете с названием Провидение, не принимала того, что видела. Другая часть, та что погнала ее с родной планеты и поиски приключений, была приятно возбуждена. Интересно, а если ей тоже сбросить платье и покататься по полу с совершенно незнакомым человеком? Как она будет себя при этом чувствовать?

«Чертовски неудобно», — решила Мосби, разглядывая одну такую пару и обходя другую.

Потом генерал посмотрела на Чин—Чу:

— Здесь всегда так бывает?

— Как? — рассеянно спросил Чин—Чу. Его мысли витали где–то далеко.

— Да вот так. — Мосби показала на остальных гостей. — Я бывала в диких местах и в еще более диких ночных заведениях, но куда им до этого!

Чин—Чу оторвался от своих раздумий. Он совсем забыл, что последние два года Мосби провела на Альгероне и потому еще не привыкла к модному нынче разврату.

— Нет, это началось недавно, с полгода назад. В Императорской Опере давали тогда премьеру. А император в своей ложе занялся любовью с сенатором Ватанабе. Но с балконов все было видно, и половина публики была с театральными биноклями. Критики сказали, что император был великолепен. С тех пор так и повелось.

Мосби засмеялась. Она отлично проводила время. Чин—Чу — прелесть, и если император оправдывал даже половину своей репутации, он тоже будет интересен. Она не могла дождаться встречи с ним.

— А где же император? Он скоро появится? Чин—Чу пожал плечами и подвел ее к огромной буфетной стойке. Мосби предоставила ему выбор. Он мог честно сказать ей, что император проводит уйму времени в разговорах с людьми, которых никто не может видеть; или же он мог проявить осторожность и сказать что–нибудь менее рискованное. Второй вариант казался предпочтительнее.

— Император — занятой человек… трудно сказать, когда он придет. Вот сюда… попробуйте эту выращенную в лаборатории говядину… она выглядит вполне аппетитно.

Мосби любила поесть и быстро сдалась перед количеством и качеством выставленных блюд. Императорское угощение было в высшей степени щедрым. В свете ламп она увидела говядину, о которой говорил Чин—Чу, ветчину, два или три вида птицы, инопланетное мясо от чего–то под названием мордун, несколько видов рыбы, овощи, большие вазы со свежими, выращенными на гидропонике фруктами и столько выпечки, что роте легионеров хватило бы на неделю.

К тому времени когда Мосби дошла до дальнего конца стола, ее тарелка наполнилась доверху и, чтобы удержать ее, требовались обе руки. Чин—Чу коснулся ее локтя.

— Может, сядем где–нибудь?

— Давайте, — согласилась Мосби. — Как насчет вон той боковой комнаты?

Чин—Чу посмотрел в направлении ее кивка.

— Вы уверены? Голубые комнаты иногда предоставляют довольно вульгарные развлечения.

Мосби улыбнулась.

— Отлично. После двух лет на Альгероне «вульгарные» звучит здорово.

Чин—Чу пожал плечами и пошел за ней через зал. Дверь была открыта, и слуга нашел им места в задних рядах битком набитой комнаты. В самой комнате было темно, и два слившихся пятна света притягивали взгляды зрителей к импровизированной сцене.

В центре сцены, как раз снимая последнюю из своих одежд, стояла красивая девушка. Лет двадцати пяти — тридцати, с черными курчавыми волосами и телом спортсменки или танцовщицы. Груди у нее были маленькими и крепкими, талия — узкой, а ноги — длинными и стройными.

Но что–то в ее облике встревожило Чин—Чу. Вот только что? Бледность лица? Дрожь в руках?

Да, несмотря на старания казаться спокойной, девушка боялась. Почему?

Девушка вошла в душевую кабину. Пластик заблестел под светом прожекторов. Все, даже водопроводные трубы, было прозрачным, позволяя зрителям видеть каждое ее движение.

Девушка открыла кран, подставила лицо под струи воды и приступила к долгому, неторопливому мытью.

Вода плескала на стенки кабины, создавая собственную симфонию звуков. Девушка нанесла на груди гель для душа, растерла его в пену и смыла.

Чин—Чу ощутил хорошо знакомое волнение внизу живота и посмотрел на Мосби, чтобы увидеть ее реакцию. Она ела, завороженно глядя на сцену.

Новое пятно света выхватило мужчину. Невероятно жирного, в состоянии возбуждения и с грубым ножом в руках. Зрители дружно ахнули.

У Чин—Чу внутри все сжалось. Красавица и Зверь. История стара, как само человечество… но наука позволила рассказать ее совершенно по–новому. Сценарий был ослепительно ясен.

Неудивительно, что девушка боялась. По причинам, известным лишь ей одной, — может, из–за неизлечимой болезни или отчаянной нужды в деньгах, — она согласилась умереть. Через десять — пятнадцать минут, растянув мытье до последней возможности, она выйдет из кабины, и мужчина изрубит ее ножом.

Крики и кровь будут настоящими. Зрители, которым наскучило поддельное насилие, настоящее покажется захватывающим.

А как только жертва рухнет на пол, свет выключат. Под покровом темноты вбегут врачи, заберут тело и переправят его в специально оборудованный хирургический кабинет, где девушку вырвут из лап смерти, чтобы она жила дальше в кибернетическом теле. Возможно, не в таком гротескном, как боец II, но намного хуже того, которое она продала, а зрители психически потребили.

Это не было убийством, но Чин—Чу все равно замутило, и он незаметно сунул еду под стул. Кто–то тронул его за плечо. В темноте слуга был едва различим.

— Мистер Чин—Чу? Генерал Мосби?

— Да, а в чем дело?

— Адмирал Сколари просит вас выйти.

Чин—Чу жаждал любого предлога, лишь бы убраться из этой комнаты. Он встал и направился к двери. Мосби последовала за ним. Адмирал Сколари ждала снаружи. Выражение ее лица было еще мрачнее обычного.

— Император созывает консультативный совет. Вам обоим приказано прийти.

Чин—Чу поднял брови. Император проводил собрания всякий раз, когда эта блажь взбредала ему в голову… и многие были пустой тратой времени.

— По поводу чего собрание? — спросил он.

— Хадата напала на нашу планету под названием Мир Уэбера. В предварительных донесениях говорится о том, что они уничтожили все население. Император хотел бы услышать ваше мнение.

4

Раду довольно апатичны и совершенно безобидны, если их не трогать. Но, потревоженные, они становятся весьма злобны, и необходимо уничтожать все гнездо.

Экран 376, параграф 4. Выживание на Субконтиненте, Хадатанский военный кубик

С хадатанским флотом на краю Империи людей

Позин—Ка выбрал из разложенных перед ним инструментов длинный тонкий пинцет. Про сунув руку в круглый террариум, он ухватил пинцетом миниатюрный мост, как можно бережнее поднял его и переставил вниз по течению.

Ну вот. Так намного лучше. Теперь придется изогнуть дорогу и подвести ее с юга, но дополнительные усилия стоят того. Этот мост, деревня и окрестные пахотные земли воплощали идеализированный образ того места, где он вырос.

Поставив шар на рабочий стол, Позин—Ка откинулся на спинку кресла, чтобы рассмотреть свою работу. Террариумы весьма популярны среди хадатан, находящихся в дальнем космосе. Они занимают очень мало места, напоминают о доме и дают владельцу ощущение власти. Самые последние модели, такие, как эта, включают все: от управляемой компьютером погоды до микроботических птиц и животных.

Он повернул шар и полюбовался своим творением под другим углом. Ах, если бы реальный мир был таким же податливым, таким же послушным. Но, увы. Каждое изменение, каждое достижение приходится планировать, осуществлять и затем охранять. А сейчас, когда он взялся за самую сложную задачу, когда–либо стоявшую перед ним, Позина—Ка терзали сомнения.

Он откинулся в кресле, наслаждаясь тишиной командного центра. Не было ни голограмм, требующих его внимания, ни начальства, которому надо льстить, ни подчиненных, которых надо поощрять. Только он и всепоглощающее беспокойство.

Победа над людьми была слишком легкой. Хоть человек–предатель и утверждает, что его раса слишком ленива, труслива и тупа, чтобы прийти к согласию, люди уже должны были ответить.

Как они могли не понять того, что происходит? Сак могли не понять, что идет борьба не на жизнь, а на смерть? Но они не поняли, и он должен бы радоваться.

Но те же убеждения, что заставляют его расу искоренять всякую потенциальную угрозу, пробудили сомнения. Сомнения, которые не позволительны военному командующему. Что, если человеческая раса подобна спящему великану? Разбуди его — и, поднявшись, он сметет тех, кто его побеспокоил.

Пилот — хороший тому пример. Судовые команды до сих пор исправляют причиненные им повреждения. Двенадцать членов экипажа убиты. Что, если основная масса людей больше похожа на пилота, а не на изменника Болдуина? Что, если каждый из них убьет двенадцать хадатан? Не превратится ли война ради защиты своей расы в войну, которая ее уничтожит?

Мир Уэбера был захвачен врасплох. Следующие планеты будут наготове. Но если Болдуин прав, и люди решили отступить?.. Слишком много вопросов и мало ответов.

Позин—Ка принял решение. Он поговорит с женщиной–солдатом. Она обладает качествами, которых нет у Болдуина. Разговаривая с ней, он лучше поймет человеческую расу. Большой серый палец коснулся кнопки.

Дверь зашипела, открываясь, и Норвуд напружинилась. Она полтора часа лежала на трубе, ожидая этого момента.

Тяжело ступая, вошел Ким—Co, хадатанин, назначенный сторожить ее.

— Че–ло–век?

Он говорил с сильным акцентом, но не так уж плохо для того, кто учит стандартный меньше недели. Попытка говорить на языке людей вывела Ким—Co из категории «омерзительных инопланетян» и сделала задачу Норвуд намного труднее.

Заставив себя забыть о жалости, Норвуд спрыгнула с трубы, накидывая гарроту на голову хадатанина. Петля легко наделась и затянулась на его шее, когда Норвуд, оказавшись на полу, потянула на себя импровизированные рукоятки.

Гарроту Норвуд смастерила из куска провода со снятой изоляцией, который раздобыла на одной из ежедневных прогулок. А рукоятками служили ее ручка и хадатанский эквивалент зубной щетки.

Норвуд была ниже ростом, но, падая, сумела дернуть хадатанина назад и свалить с ног. Это казалось победой, пока огромный инопланетянин не рухнул ей на грудь.

Теперь было важно, кто вдохнет первым: Ким—Со, издававший булькающие звуки и царапающий когтями свое горло, или Норвуд, оказавшаяся в ловушке под горой инопланетной плоти.

Но проволока была тонкой, а Норвуд — сильной, так что хадатанин первым потерял сознание. Его тело обмякло, но по–прежнему придавливало ее.

У Норвуд уже кружилась голова. Собрав все силы, она оттолкнула инопланетянина и выкатилась из–под него. На миг она почувствовала раскаяние, глядя на лежащего на полу Ким—Co. Пальцы хадатанина застряли под проволокой, из горла сочилась кровь. Его сфинктер ослаб, и на всю каюту завоняло калом.

Однако его смерть была ничто по сравнению с миллионами уже погибших на Мире Уэбера и тех, кто погибнет в предстоящие недели и месяцы.

Встав на колени, Норвуд глубоко вздохнула. В ее распоряжении оставались считанные минуты, если не секунды. Ким—Co послали или проверить ее, или привести. Когда заметят, что он не вернулся, начнут действовать.

Оружие. Ей нужно оружие. Пригнувшись, Норвуд обошла тело хадатанина, нашла кобуру и вытащила пистолет. Ей едва удалось обхватить пальцами рукоятку. Пистолет вышел фута на три и остановился, удерживаемый кабелем с вытяжным шнуром, бесполезный без блока питания, к которому подсоединялся. Норвуд уже собралась снимать с инопланетянина пояс и блок питания, который был частью этого пояса, но вспомнила, насколько тяжел Ким—Co. Вот тебе и оружие.

Люк оставался незапертым и открылся, когда Норвуд толкнула его ногой. Коридор был пуст. Хорошо.

Теперь надо найти энергоотсек. Норвуд очень мало знала о космических кораблях, но посчитала, что технические помещения — самое подходящее место для диверсии.

Одернув форму, Норвуд высоко подняла голову и пошла вперед, готовясь встретиться взглядом с первым попавшимся хадатанином. Если она выглядит уверенно и действует уверенно, встречные решат, что она своя, и, значит, все в порядке.

Так реагировали бы люди… но как насчет инопланетян? И кровь… что насчет крови? Вдруг вся ее одежда испачкана в крови Ким—Со?

Она хотела остановиться и посмотреть, но было уже поздно. Два хадатанина свернули в коридор и шли ей навстречу.

Норвуд улыбнулась, вспомнила, что улыбка не имеет смысла для хадатан, но все–таки оставила ее. Когда инопланетяне приблизились, Норвуд кивнула. Ни один из них не показался знакомым.

— Эй, привет… из вас кто–нибудь говорит на стандартном? Нет? Хорошо. Жрите дерьмо и подохните.

Хадатане ответили ей вежливым жестом, что–то прошипели и пошли дальше.

Сработало! Норвуд ощутила мрачное удовлетворение.

Коридор был длинный и слегка изгибался, будто следуя контурам корабля. За следующие десять минут Норвуд встретила около дюжины хадатан и всех их ввела в заблуждение. Так она считала.

Через равные промежутки на стенах появлялись светящиеся пиктограммы, указывающие путь к различным отделениям и отсекам. Ким—Co научил ее, что означают многие из них, включая то, что круг внутри треугольника — символ, обозначающий энергию солнца, используемую механическим устройством, сделанным хадатанами. Или, в переводе на человеческий язык, основанную на синтезе энергоустановку.

Норвуд дошла до Т-образного перекрестка, увидела, что символ энергоустановки переместился направо, и повернула туда. Она не прошла и десяти футов, когда Болдуин и Имбала—Са преградили путь, а еще два хадатанина схватили сзади за локти.

Болдуин скрестил руки и поднял брови:

— Смотрите, кто у нас тут. Вышли прогуляться, полковник?

Норвуд попыталась высвободить руку, но хадатанин держал крепко.

— Предатель. Болдуин покачал головой в притворном огорчении.

— Предатель… герой… слова так мало значат. Результат — вот что главное. — Он сделал вид, что оглядывается. — А что случилось с Ким—Co? Может, несчастный случай?

— Идите к черту.

— И рад бы… но как–нибудь в другой раз. Позин—Ка хочет, чтобы вы осчастливили его своим присутствием. — Болдуин указал на энергоотсек. — Это было глупо. О ваших передвижениях доложили двенадцать или пятнадцать членов экипажа. Они бы задержали вас, но не были уверены в вашем статусе.

Норвуд мысленно выругалась. Вот тебе и обманула.

Болдуин что–то прошипел охранникам. Один заговорил в переносной коммуникатор, а второй повернул Норвуд кругом и подтолкнул туда, откуда она пришла.

Болдуин и Имбала—Са пошли впереди. «Какая ирония, — подумала Норвуд. — Болдуин такой же пленник. Все же, что с ним не так? Что насчет трибунала? Его и вправду ложно обвинили, как говорят некоторые военные?»

Норвуд прогнала эти мысли. Это не имеет значения. Ничто не может оправдать того, что он сделал. Ничто.

Путь к командному центру она не запомнила. Казалось, прошли секунды, и вот уже дверца люка скользнула вверх, и Норвуд ввели внутрь. Головизор, который занимал середину помещения во время ее предыдущего визита, исчез. На его месте находилось овальное возвышение. Ей велели встать на него… как и удивленному Болдуину.

— Ого, — вполголоса заметила Норвуд. — Вы снова в беде. Интересно, как долго вас будут поджаривать на этот раз.

Болдуин постарался выглядеть равнодушным, но весь лоб у него покрылся бисеринками пота.

Позин—Ка смотрел, как люди входят в отсек. Он испытывал смешанные чувства. С одной стороны — ярость из–за смерти Ким—Co, а с другой — поразительное спокойствие при мысли о бегстве Норвуд и о том, насколько это символично для его дилеммы.

Люди опасны, теперь это очевидно, но как поступить? Атаковать центр их империи, как приказало начальство, или подождать, посмотреть, как отреагирует противник?

Оба пути чреваты опасностями. Броситься к центру империи людей — значит рисковать всем флотом.

Что, если люди нанесут массированный удар? По информации, доставленной Болдуином, чужаки обладают военной силой почти равной силам хадатан. Человек утверждает, что ими плохо управляют, что они разделены и подчиняются капризу императора. Но что, если он неправ? Или еще хуже, намеренно вводит в заблуждение тех, с кем вроде бы действовал заодно?

Другой путь равно, если не более, опасен. Медлить после нападения на Мир Уэбера — значит пожертвовать ценностью внезапной атаки. Люди могут использовать это время для подготовки… и, вероятно, используют, что приведет в итоге к более высоким потерям. Это соображение и связанный с ним политический риск подсказывали Позин—Ка пренебречь страхами и последовать приказу. Но беда в том, что его страхи настолько сильны и настолько глубоко сидят, что их невозможно проигнорировать. И в этом состояла необъявленная цель собрания. Посмотреть в лицо страхам и принять решение.

Норвуд огляделась. Напротив с угрюмым видом сидел Позин—Ка, глядя сквозь нее на переборку. Четыре столь же непостижимых инопланетянина находились слева от нее, и пять справа. Одни переговаривались между собой на своем шипящем языке, другие говорили в переносные коммуникаторы, а один играл с длинным ножом. Остальные места пустовали, значит некоторые из штаба Позин—Ка несли вахту где–то в другом месте.

Раздалось потрескивание статического электричества, и на переборке слева от Норвуд вспыхнул длинный изогнутый экран. Его заполняли тысячи цветных квадратиков. Квадратики зарябили, переместились и соединились в пять четких изображений. Все они носили перевязь с красным драгоценным камнем, но, судя по фону, находились на разных кораблях. Хадатане доложили о себе на ритуальный манер:

— Командир первого копья Хисеп Рула—Ка.

— Командир второго копья Рувет Ифана—Со.

— Командир третьего копья Икор Нибер—Ба.

— Командир четвертого копья Ниман Квал—До.

— Командир пятого копья Суко Пула—Ка.

Позин—Ка выпрямился. Посторонние разговоры прекратились, коммуникаторы исчезли, длинный, опасный нож вернулся в свои ножны. Военный командующий заговорил по–хадатански, но его слова переводились на стандартный и передавались людям.

— Добро пожаловать! Нам многое нужно обсудить. Но прежде чем мы начнем, я бы хотел услышать полковника Натали Норвуд и полковника Алекса Болдуина. Хотя наши культуры различны, есть и сходства, в том числе убеждение, что Воины должны знать своих врагов. С этой целью мой первый вопрос к полковнику Норвуд. Вы убили члена моей команды и сбежали из каюты. Почему?

Сердце Норвуд забилось быстрее, но она сделала все возможное, чтобы держаться с достоинством.

— Мы в состоянии войны. Позин—Ка повел рукой.

— Это так. Скажи мне, человек… что ваша раса будет делать теперь?

В командном центре стало тихо. Вопрос словно повис в воздухе.

Ответ казался настолько очевидным, что Норвуд не видела ничего плохого в том, чтобы ответить.

— Они соберут флот, защитят империю и нанесут удар по вашему родному миру.

Позин—Ка сделал жест понимания. Он обвел глазами комнату и посмотрел на экран. Человек говорил искренне. Позин—Ка видел, что его подчиненные растерялись. Хадатанские военные наслаждались длинным рядом своих побед, таким длинным, что офицерский корпус стал несколько высокомерным. Мало кто воспринимал людей всерьез, а из этих немногих большинству казалось, что победа над Миром Уэбера рассеяла все сомнения.

Но возможность — не важно насколько отдаленная — нападения на их родину пробудила глубоко лежащие тревоги, которые таятся в душе каждого хадатанина.

Ну, во всяком случае, большинства хадатан, так как его начальник штаба командир пики Модер—Та выглядит удивительно беззаботным, — позиция, которую Позин—Ка должен принимать в расчет, если не хочет оказаться в конфликте с наставником Модер—Та великим маршалом Пем—Да, который не только разработал стратегию, в которой усомнился Позин—Ка, но и является его прямым начальником. Военный командующий направил свое внимание на Болдуина.

— А как насчет вас, полковник? Норвуд говорит, о мы в состоянии войны. Я согласен. Но вы не пытались сбежать. Почему?

Болдуину хотелось заискивающе улыбнуться, но он подавил это желание. Улыбка ничего не значит для хадатан и только собьет их с толку.

— Я считаю себя другом хадатанской расы и не имею никакого желания бежать от их гостеприимства.

Позин—Ка погладил пальцами драгоценный камень, символизирующий его положение.

— Полковник Норвуд считает, что люди предпримут немедленную контратаку. Каково ваше мнение?

Болдуин откашлялся. Он почувствовал пот на лбу, но не стал вытирать. Какого черта нужно этому Позин—Ка? Хадатане отлично знают, что думает Болдуин. Так для чего этот спектакль? Ясно, что военный командующий хочет таким способом поставить оба мнения перед своим штабом, не говоря о собственной позиции. Но зачем?

Минутку… Норвуд высказала мнение прямо противоположное его собственному. Так вот оно что! У Позин—Ка или у кого–то в его штабе завелись сомнения. У кого? У Модер—Та? Чертовски маловероятно. Модер—Та — фанатик. Нет, должно быть, у самого Позин—Ка, а это представляет реальную угрозу планам Болдуина. Ему необходимо устранить подобные сомнения и убедить командира инопланетян поторопиться с атакой. Болдуин тщательно подбирал слова.

— Наши военные тратят большую часть времени на взаимные препирательства. А учитывая еще плохое руководство и сумасшедшего императора, нет сомнений в том, как отреагируют мои собратья–люди. Они стянут войска к центру империи, тем самым оставив незащищенными краевые миры, и сконцентрируют свои силы для решающей, по их мнению, битвы.

Болдуин сделал паузу, чтобы оглядеться. Он еще не изучил все нюансы хадатанского языка жестов и мимики, но увидел признаки одобрения. Воодушевленный, он продолжил свою речь:

— Преодолев без труда чисто символическое сопротивление и имея еще достаточно времени на подготовку, хадатанский флот уничтожит человеческий и обратит людей в рабство.

Последнее было скорее мечтой, чем уверенностью, так как хадатане предпочитали истреблять другие расы, а не порабощать их. Но Болдуину хотелось надеяться. Как приятно будет сидеть на троне мертвого императора и смотреть, как те самые офицеры, которые судили его, ползают у его ног.

Норвуд слушала Болдуина с растущим чувством страха. Его аргументы выглядели гораздо убедительнее, чем ее. Ее мнение было скорее желаемым, чем обоснованным. Фактически, чем больше она об этом думала, тем больше склонялась к мысли, что Болдуин прав. Империя отойдет и сдаст Хадате все краевые миры. Вот почему хадатане пропустили торпеды: чтобы ускорить отступление, которое, по убеждению Болдуина, произойдет. Норвуд затошнило.

— Итак, — сказал Позин—Ка, — мы имеем двух людей и два мнения о том, как будет реагировать их раса. Думаю, вы согласитесь, что их суждения были интересными и поучительными. — Он повернулся к охраннику: — Уведите их. Что делать — вы знаете.

Охранник сделал жест согласия, приказал Норвуд и Болдуину сойти с возвышения и погнал их к люку. Дождавшись, когда люди уйдут, Позин—Ка принял оперативные рапорты от командиров копий, а затем открыл обсуждение.

Официально разговор шел о стратегии, но в нем были и скрытые течения, подразумевающие возможность того, что Норвуд права.

Но всякий раз, когда эти настроения выражались словами, Модер—Та или один из более консервативных командиров копий высмеивали офицера, который высказал это мнение, постепенно отбрасывая все подобные замечания.

Видя это и понимая, что на стороне Модер—Та и согласных с ним сила власти, традиций и психологии хадатан, Позин—Ка закрыл собрание и отдал приказ атаковать.

Это было правильное решение. Он это знал. Но он по–прежнему не мог избавиться от страха, который грыз его изнутри.

С них сорвали одежду и пристегнули ремнями к стоящим бок о бок столам. Логика была неопровержима. Норвуд плохо вела себя и должна понести наказание, а поскольку Болдуин привел ее на борт, он должен разделить ответственность.

Норвуд ожидала смерти, она хотела умереть и была разочарована. Неизвестно, почему Позин—Ка пощадил ее, но цена будет высока.

Болдуин изо всех сил старался выглядеть храбрым и безразличным, но затрясся, стоило им войти в комнату. А от соприкосновения обнаженного тела с холодным металлом у Норвуд вся кожа покрылась пупырышками.

У Норвуд не было имплантата, как у Болдуина, поэтому к ее голове, рукам, грудям, ногам и ступням подсоединили провода. Ей захотелось плакать, и она бы заплакала, если бы была одна, но вместо этого прикусила губу.

Ни тот, ни другой ничего не говорили, пока боль не заставила обоих закричать. Эта пытка продолжалась долго, очень долго, пока у Норвуд не осталось ничего, кроме боли, и она не могла больше отличать свои крики от криков Болдуина.

5

Пусть ваши планы будут темными и непроглядными, как ночь, а когда двинетесь, падайте как удар молнии.

Сун Цу

«Искусство войны»

Около 500 ст. г. до н. э.

Планета Альгерон, Империя людей

Дальнепуть Твердый подполз к краю утеса, на шел щель меж двух кусков глинистого сланца и посмотрел на равнину. Люди, казавшиеся теперь просто точками, быстро продвигались вперед, рассыпавшись на случай засады. Ветер налетел и принес их запахи к его сверхчувствительным ноздрям.

Первым долетел смешанный запах пластика, металла и смазки. Запах киборгов, такой же сильный и зверский, как они сами. Твердый покривился и сморщил нос. Но присутствовали и более тонкие составляющие. Терпкий, довольно приятный запах биотел, гнилостный запах трупа, который они вот–вот обнаружат, и чистый, бодрящий аромат самого воздуха.

Твердый удовлетворенно хмыкнул. Люди найдут тело, придут к должному выводу и отправятся по тщательно подготовленному следу. Все его труды и старания скоро окупятся.

Он наблюдал, как стервятник покружил над трупом и сел. Тело принадлежало Быстроруку Слесарю, старшему сыну его первой кузины. Несчастный мальчик погиб, сорвавшись со скалы, и с разрешения семьи его труп изуродовали, чтобы он походил на жертву убийства.

— Если, — как выразился его отец, — наш сын может сражаться из могилы, пусть будет так.

Вот так и получилось, что Слесаря оставили в центре тщательно подготовленной сцены. Сцены, которая умоляла зрителей принять участие в представлении и отправиться навстречу собственной погибели.

Твердый вдруг поймал себя на том, что его мысли стали несколько напыщенными, и улыбнулся. Возможно, его дочь права. Возможно, его любовь к театральным эффектам все–таки чрезмерна. Однако на этот раз идея была новая и должна иметь успех.

Твердый мысленно пообещал сжечь то, что останется от тела, с большими почестями. Он отполз от обрыва и встал. Вождь наа был около шести футов ростом. Упругие мускулы перекатывались под белым мехом на его груди, когда он пробирался через россыпи камней по плоской вершине невысокого холма. Остальной мех на его теле был черным с золотым отливом и отдельными белыми пятнами.

Он носил набедренную повязку, портупею и головной телефон, скопированный с тех, которыми пользуется Легион. Благодаря ему он узнал, когда патруль выходит из форта Камерон, и был в курсе всех передвижений легионеров.

Твердый ухмыльнулся. Пусть у людей есть приборы, которые смотрят на землю с неба, но у него есть глаза в самой пустыне, и они очень мало что упускают.

Твердый учуял своих воинов задолго до того, как увидел. Крепкая смесь запахов помета дутов, самих дутов и оружейного масла облаком висела над ущельем. Он подумал, что надо не забыть поблагодарить создателей за то, что у людей такой паршивый нюх.

Военный отряд возник будто из–под земли, едва вождь слез с покрытого сланцем склона. Боевые животные слегка заволновались, учуяв его запах. Длина их теней свидетельствовала о конце еще одного короткого дня.

Шестиногие косматые дуты стремились куда–нибудь спрятаться. Это были равнинные животные, и им не нравились ущелье и опасности, которые там таились.

Твердый махнул своему помощнику Легкодвигу Ночному Бродяге, наметил путь по валунам и пошел по ним грациозными прыжками. Вождь знал, что молодые воины наблюдают за ним, надеясь на ошибку, которая означала бы наступление старости, но его широкие беспалые ноги нашли твердую опору среди камней, и он опустился в седло с рассеивающим все сомнения глухим ударом. Претендентам, если таковые есть, придется пока что подождать.

Клиноног, боевой дут Твердого, беспокойно переступил и захрюкал. Похлопав животное по массивной шее, вождь включил рацию. Киборги сканируют эфир, поэтому наа был краток.

— Люди идут. У нас один круг темноты, чтобы добраться до позиций. Двинулись.

Короткий обрывок фразы вырвал Виллен из транса. Сообщение было зашифровано и потому непонятно, но тем не менее настораживало. Маломощная передача на данной частоте означала, что в радиусе пятидесяти миль кто–то есть. Виллен включила рацию.

— Странник–два Странник–патрулю. Я слышала передачу на частоте четыре. Подтвердите.

— Ответ отрицательный, Странник–два, — ответил Гуннер.

— Странник–три тоже не слышал, — добавил Россиф.

— То же Странник–четыре, — вставил Джонс. Голос Роллера был жесткий и саркастический:

— В чем дело, Странник–два? Нервишки шалят? Виллен собиралась ответить, когда голос Були прогремел через интерфейс:

— Странник–один Страннику–патрулю. Прекратите треп. Впереди справа бреллы чем–то кормятся. Давай–ка посмотрим, Страннику–два.

Сервопривод зажужжал, когда Виллен повернула голову вправо. Увидев кучку стервятников, она мысленно выругалась. У нее электронная оптика, она в головном дозоре, и она же их не заметила! Чертов Роллер. Этот ублюдок и под броней ее достает. Но уж дважды одну и ту же ошибку она не совершит.

Виллен медленно пошла вперед, сканируя окрестности. При каждом шаге ее металлические ступни с громким хрустом проламывали корку смерзшегося песка. Були прильнул к ее спине точно так же, как когда–то давно ее младший братишка. Это воспоминание принесло с собой боль, и Виллен оттолкнула его.

Фокус, она должна сфокусироваться, должна видеть то, что ее окружает. Усеивавшие землю маленькие пучки травы исчезли, когда равнина влилась в узкую горловину каньона. Небо потемнело, наступала ночь.

Виллен вызвала из памяти спутниковую карту, увеличила нужный сектор и увидела, что каньон Пересекает предгорья и выходит в пустыню на той стороне. Место словно на заказ для засады. Именно тот вид маршрута, которого нужно избегать, если только возможно.

Бреллы увидели подходящего бойца И, но так обожрались мяса, что им было трудно взлететь.

— Иди медленнее и остановись, не доходя пятидесяти футов.

Команда пришла от Були по внутренней связи, а не по рации. Со стороны старшего сержанта это было огромное одолжение. Он понимал, что она еще зеленая и еще только учится. Другие сержанты, например Роллер, отдали бы приказ во всеуслышание, просто чтобы ее унизить.

Виллен замедлила шаг и остановилась. Последняя брелла шумно втянула воздух, резко вытолкнула его наружу и тяжело взлетела. Труп, которым она кормилась, принадлежал наа. Он лишь слегка разложился, но был сильно обезображен стервятниками.

— Труп может быть заминирован, — спокойно сказал Були, — или окружен минами. Вот почему ты останавливаешься, чтобы все рассмотреть.

Это был ценный урок, и Виллен постаралась его запомнить. Старший сержант переключился на рацию:

— Странник–один Страннику–семь… мне нужен рядовой.

Були слез со спины Виллен и обошел вокруг трупа. Все его тело затекло и болело, но старший сержант постарался ничем не показать этого. Никаких признаков мин–ловушек он не увидел, зато увидел помет дутов, следы волочившихся ног и пустые патронные гильзы. Все указывало на бой, а по расположению следов и гильз легионер заподозрил, что бой был односторонним.

Уисмеру пришлось бежать из впадины, в которую залег Гуннер, и он слегка запыхался.

— Да, старший сержант? Були указал на труп:

— Исследуй грунт. Не попади в тело.

Менее опытный солдат, возможно, удивился бы, почему старший сержант поручает это биотелу, когда в десяти футах стоит боец II. Но Уисмер понял. Були боялся, что новобранец совершит ошибку, и не хотел говорить этого. Ходили слухи, что старший сержант любит боргов. Вот вам и доказательство.

Уисмер поднял к плечу лазерную винтовку и выстрелил. Прерывистый голубой луч ударил в землю. Поднялся клуб пара, засветился расплавленный камень. Ничего не взорвалось, поэтому Уисмер повторил эту операцию, пока площадка вокруг тела не стала рябой от мелких черных ям.

Були подошел поближе. Он ступал в углубления, избегая нетронутой земли и, возможно, необнаруженных мин. Тепло просочилось через подошвы ботинок и согрело ноги. Труп представлял собой месиво, а эта вонь вызвала у легионера тошноту.

Виллен решила, что Були лучше других сержантов. Она знала, как и другие рядовые, что офицеры и сержанты приучены жертвовать киборгами, вместо того чтобы подставлять себя в случае опасности.

Теоретически это имело смысл. С мощной броней и вооружением киборги имели гораздо больше шансов выжить, чем биотела. Плохо одно: многие офицеры и сержанты часто игнорировали тот факт, что при повреждении конечностей, брони и сенсоров киборги испытывают боль. Боль, равную той, что чувствуют входящие в них мозги.

Специалисты сделали это нарочно, чтобы борги заботились о своих дорогостоящих телах, и как средство дисциплины. В конце концов боец II тяжело вооружен и более чем достойный противник отделению биотел, поэтому какой–то контрольный механизм был настоятельной необходимостью. По крайней мере так казалось биотелам.

Виллен вспомнила стимулятор боли, который строевой инструктор использовал в учебном лагере, и содрогнулась. Она знала, что биотелам–офицерам разрешено носить при себе этот прибор, но не видела, чтобы кто–нибудь использовал его после базового обучения. И надеялась, что никогда не увидит.

Множество крошечных черных насекомых заметив, присутствие Були, поднялись в воздух, зароились вокруг него и снова сели. Були знал, что следовало послать Виллен осмотреть труп, но хотел увидеть его собственными глазами. От того, что он увидел, а еще больше от запаха, его затошнило. Бреллы прежде всего набросились на глаза. Затем, следуя по пути наименьшего сопротивления, расковыряли дыры от пуль, чтобы вскрыть брюшную полость и попировать на внутренностях жертвы.

От одежды наа остались лишь залитые кровью лохмотья, но кое–что они рассказали. Плетеная нарукавная повязка над правым локтем указывала на принадлежность владельца к северному племени. Ничего необычного само по себе, так как члены южных племен держались ниже экватора и не осмеливались забираться на север, кроме как для войны и торговли.

Нет, значение повязки заключалось в том, что этот самый наа был членом племени, а не банды разбойников. И повязка, и церемониальные бусы, сорванные с его шеи и рассыпавшиеся по земле, вручались новопосвященному.

«Да, — решил Були, — вероятно, тело принадлежало юноше, проходящему заключительные обряды перехода в совершеннолетие и достаточно невезучему, чтобы попасться на открытом месте разбойникам».

Лицо старшего сержанта закаменело. Разбойники наа были бичом и племен, и Легиона. Они похищали женщин, крали все, что можно унести, и получали огромное удовольствие от пыток легионеров. Некоторые мучались днями или неделями, прежде чем умереть.

Були встал и всмотрелся в сгущающуюся тьму. Если бы он мог схватить бандитов и закопать их в землю, на Альгероне стало бы лучше жить. Но это будет рискованно, очень рискованно, так как след ведет прямо в каньон, а каньон — великолепное место для засады.

Но если разбойники убили наа, у них нет причин ждать, что здесь сейчас пойдет патруль, следовательно, нет и причин для засады. Это соображение, в сочетании с уверенностью, что у патруля хватит огневой мощи, чтобы справиться с чем угодно, кроме развернутой племенной атаки, привело Були к окончательному решению. Они войдут в каньон, схватят разбойников и отправят их в наайский эквивалент ада.

Були вернулся туда, где ждала Виллен, забрался на свое место и включил рацию.

— Странник–один Страннику–патрулю. Похоже, разбойники поймали беднягу, прокомпостировали его билет и ушли по каньону. Мы идем за ними. Боевой порядок прежний, состояние готовности пять, стрелять во все, что движется.

Виллен почувствовала пустоту там, где когда–то был ее желудок. Сейчас она войдет в каньон, который может оказаться ловушкой. Мало того, она войдет первой и первой примет на себя огонь.

Виллен вспомнила удар, когда пули вонзились в ее плоть, наплыв черноты и отвратительное пробуждение.

На смену страху поднялась злость. Что бы ни ждало в темноте и чтобы ни случилось дальше, она все равно выживет. Потому что тогда, и только тогда, она может надеяться найти мерзавца, виновного в ее смерти. Найти и убить.

Виллен привела систему вооружения в состояние готовности пять, дала максимальное усиление на инфракрасные сенсоры и двинулась вперед. И да поможет Бог любому наа, который окажется у нее на пути.

Гуннер подождал, когда Россиф и Джонс пройдут мимо, убедился, что Вуту прикрывает его сзади, и встал. Его сенсоры осмотрели путь. Каньон выглядел темным и зловещим. Були точно спятил. Хорошо. Этого патруля Гуннер и ждал. Патруля, где он получит ракету прямо между лопаток. Там броня тоньше и поддастся взрыву.

Он должен выгрузить биотела, но это обычная процедура и случится вскоре после того, как будут выпущены первые несколько очередей.

«Интересно, — подумал Гуннер, — на что будет похожа смерть?» Его жена верила в рай с ангелами, святыми и улицами из золота. Это было бы неплохо, рассуждал Гуннер, особенно если он снова сможет ее увидеть, но темнота была бы еще лучше. Вечная темнота, не освещенная пламенем, пожравшим его семью, в которой не слышно воплей его детей. «Да, — решил он, — это будет отличное место для смерти».

Удовлетворенный тем, что у остальных достаточно свинца, Гуннер пошел в каньон. Его сканеры работали на максимальной чувствительности, его оружие было готово стрелять. Вуту шел замыкающим, двигаясь задом наперед, и следил, чтобы никто не приблизился к патрулю с тыла. Это был дерьмовый наряд, но не хуже сотни других, которые он получил.

Иногда, вот как сейчас, Були хотел быть киборгом, с броней киборга, со способностью киборга видеть в темноте. Конечно, он надел очки ночного видения, и они лучше, чем ничего, но едва ли равносильны инфракрасной оптике Виллен. Ведь боец II и ночью видит почти как днем.

Собирая данные с инфракрасных сенсоров Виллен и объединяя их с информацией, предоставленной ее светоусилительным оборудованием, бортовой боевой компьютер киборга мог «догадаться», как выглядит недостающая информация, заполнить пропуски и переслать все это в мозг киборга.

В результате Виллен видела намного лучше Були, и будь она более зрелой, это было бы прекрасно. Но она еще только училась, и один промах, одна ошибка могли всем им стоить жизни. Однако именно в такого рода опыте она нуждалась, поэтому Були и не захотел менять ее с другим киборгом.

Каньон вырос вокруг них. Все имело зеленоватое свечение. Правая стена, нагретая «послеполуденным» солнцем, светилась намного ярче левой стены. Пласты еще теплой почвы и сланца огибали утесы, мерцали, как люминесцентная рыбья чешуя, и извивались вместе с самим каньоном.

Ручей появится, когда наступит лето, а сейчас его поймала в ловушку замерзшая земля. Були он представлялся темным шоссе в центре поля зрения. На его фоне чуть теплый помет дутов светился мягко зеленым. Разбойники прошли здесь и были где–то впереди.

Були почувствовал растущее напряжение. Где все–таки эти ублюдки? Прячутся за следующим валом? Или в пустыне за каньоном… жмутся вокруг костра из помета дутов? Пока не увидишь, не узнаешь.

Були пожал плечами — что будет, то и будет. Он потянулся. Мышцы болели, он устал от езды на Виллен. Он представил Роллера и остальных бойцов, как они сидят, развалясь, в грузовом отсеке Гуннера, и к горлу подкатила обида. Он оттеснил это чувство назад и захлопнул крышку. Звание имеет привилегии, но они приходят вместе с обязанностями, и его обязанность — быть тут.

Виллен старалась вести сканирование, а не смотреть пристально в одну точку. При сканировании легче концентрироваться, больше шансов заметить движение и охватить большую площадь. Так утверждали ее инструкторы.

Призрачная голубая сетка покрывала все, что видела Виллен. Точка фокуса изображалась красным крестом, который перемещался по сетке заодно с ее электронным зрением. В правом нижнем углу появлялись цифры. Они менялись по мере того, как дальность, скорость ветра и различные другие факторы высчитывались и подавались в интерфейс.

Виллен увидела справа движение. Ярко–зеленое пятно выскочило из камней и повернуло к ней свою треугольную голову. Левая рука киборга рванулась вверх. Красный крестик поплыл на цель и замигал. Пламя разорвало ночь, когда пули 50–го калибра вычертили линию между Виллен и маленьким шестиподом. Шестипод дернулся от удара, повалился на бок и превратился в зеленую слякоть.

Виллен перестала стрелять. Она с удивлением обнаружила, что наслаждалась ощущением могущества, которое доставила ей эта минута. Это встревожило, но думать о пустяках было некогда. Не сейчас, когда они в каньоне, когда их жизни поставлены на карту, когда за следующим валом может ждать засада.

— Хорошая работа, — съязвил Роллер. — Теперь они знают, где мы. В следующий раз пошли сигнальную ракету, чтобы бедняги не перетрудились.

Були промолчал, значит, согласен. Виллен прокляла собственную глупость. Конечно! Зачем пулемет, если есть лазерная пушка? От нее сравнительно мало шума. Да и зачем стрелять вообще? Господи, это же был пук, такой же опасный, как дикая собака.

Виллен сказала себе, что Були приказал патрулю стрелять во все, что движется, и что она никогда не просилась в солдаты, но тут же отбросила оправдания. Она дала маху. Это ясно как день.

Дальнепуть Твердый увидел первые проблески зари далеко на востоке. Самодельный перископ, торчащий из песка, несколько искажал перспективу, но все–таки вид соответствовал действительности. Сейчас новый день был лишь неясной розовой полоской, отделившей землю от неба. Хорошо. Люди войдут в зону уничтожения с первыми лучами — время, когда глаза обманывают, а ум ошибается.

Он повернул перископ, чтобы осмотреть место, где каньон выходит в пустыню. Не было никаких признаков проводов, оружейных ям и прячущихся там воинов. Все были под землей, укрытые от инфракрасных детекторов слоем однородного холодного песка, и ждали сигнала.

Его тело непроизвольно дернулось, когда уши уловили глухое «бум–бум–бум» тяжелого пулемета. Их обнаружили? Нет, звук приглушенный, значит, легионеры примерно в половине кэка отсюда.

Так что же происходит? Люди наткнулись на настоящих разбойников? Нет, это исключено. Его разведчики нашли бы их и расправились с ними несколько часов назад. Значит, это просто ошибка, из тех, что совершают мальчики, и не имеет никакого отношения к нему и к его воинам.

Успокоенный этим, Твердый закрыл глаза, старательно не обращая внимания на насекомое, которое поселилось за его правым ухом, и устроился ждать.

Судя по звуку пулеметной очереди, ожидание будет недолгим.

Настроение Виллен стремительно поднялось, когда она обогнула последний вал и увидела пустыню. После темноты каньона она казалась особенно красивой. Встающее солнце покрыло вершины розовато–золотым светом и придавало воздуху волшебную мягкость. Дальние предгорья словно плыли по океану почти прозрачного стелящегося тумана, а вокруг жужжали проснувшиеся насекомые.

Оставив страхи, Виллен впитывала эту красоту. Она все еще наслаждалась, радостно шагая по пустыне, когда Вуту вышел из каньона, последний раз оглянулся и задом вошел в зону уничтожения.

Воин по имени Шуткосказ Непахнущий посмотрел в перископ, подождал, когда киборг окажется точно на нужном месте, и щелкнул выключателем.

Двадцать пять фунтов заботливо припасенной сиплексовой взрывчатки рванули со страшным грохотом. Взрывом оторвало правую руку и ногу Вуту. То, что осталось от его тела, взлетело в воздух и шмякнулось на землю.

Непахнущий выпрыгнул из ямы. Он одержал великую победу и хотел насладиться ею. Он счастливо улыбался, когда Вуту перекатился на поврежденный бок и выпустил пулеметную очередь ему в грудь. Затем, поливая все вокруг себя сдерживающим огнем, киборг пополз вперед, толкаясь оставшейся ногой. Химические ингибиторы временно блокировали боль.

Множество мыслей промелькнуло в голове Були. Понимание, что его перехитрили, что это — развернутая племенная атака, и знание, что он умрет. План был очевиден: убить последнего киборга, убить первого киборга и поймать остальной патруль в капкан.

Були спрыгнул с Виллен и падал к земле, когда управляемый снаряд ударил новобранца в грудь и взорвался.

Сержант так и не увидел тот крошечный кусочек металла, который отлетел при взрыве, скользнул по его черепу и зарылся в песок. Були провалился в темноту.

Виллен почувствовала, что падает. Боль заполнила ее грудную клетку, и что–то твердое ударило между лопаток. Она послала приказ ногам. Те лишь дернулись в ответ. Проклятие. Слева что–то шевельнулось. Она подняла руку. Вырвался свет. Один из наа перестал существовать. Виллен снова почувствовала это — силу, радость, удовлетворение. А почему бы и нет? Черт возьми, она же почти бессмертна, не так ли? Виллен увидела, что еще один наа высунулся из земли, сделала необходимые расчеты и убила его.

Гуннер сразу же понял ситуацию и опустился на песок. Таким образом он защищал свои уязвимые ноги и позволял биотелам незаметно выбраться из грузового отсека — довольно мудрое решение, так как воздух был полон летящего свинца и обжигающих энергетических лучей.

Внутри грузового отсека ударили по кнопке готовности. Гуннер раскрыл люк и выстрелил из своего главного оружия. Эффект был грандиозный.

Как и все кводы, Гуннер был оснащен четырех–орудийной башней. Энергетические пушки стреляли поочередно, но настолько быстро, что казались одной. Песок расплавился, камни взорвались, растения вспыхнули пламенем. Воины наа встали, выпустили снаряды из ручных пусковых установок и исчезли, срезанные голубой смертью.

Но ответный огонь не прекратился. Снаряды стали рваться на броне Гуннера. Многие попали в мишени, нарисованные на обоих его боках, но ни один не причинил реального ущерба. Лежащий с активированным оружием штурмовой кводрупед был как танк и дот одновременно. Абсолютно неуязвимый ни для чего, кроме тяжелой артиллерии, другого квода или штурмовика.

Гуннер послал мысленную команду. В кормовой части его орудийной башни открылся люк. Из него выехал многоствольный пулемет, промчался вверх по тяжелобронированной стреле и открыл огонь. Земля взметнулась фонтанчиками в пятидесяти ярдах от квода, где четверка наа пыталась выкатить противотанковое орудие, но не успела. Многоствольный пулемет делал больше шести тысяч выстрелов в минуту и просто стер их с лица планеты.

Роллер пробрался вокруг носовой части Гуннера и посмотрел, как обстоят дела у его отряда. Були, вероятно, убит. Вуту был годен процентов на двадцать, и новобранец — ненамного лучше. Оба продолжали стрелять, но не могли двигаться. Россиф запнулся за трос, но избежал повреждения и теперь раздавал гадам пинки. Джонс получил три ракетных попадания и взорвался. Биотела, укрытые металлическим корпусом Гуннера и окопавшиеся около его боков, были в порядке.

Роллер вздохнул. Не помешала бы воздушная поддержка, но давать ее — обязанность ВКФ, а их поблизости нет. Кажется, начальство отказалось обеспечить им безопасность на земле. А все это вечное чертово соперничество между военно–космическим флотом, космопехотой и Легионом! Роллеру ничего не оставалось, кроме как спасать то, что можно, и уносить ноги.

— Говорит Странник–семь. Я принял командование. Странники восемь и десять… пробейтесь к пятому и вытащите его модуль. Странники девять и одиннадцать, сделайте то же с новобранцем.

Като молча выругалась и смерила взглядом расстояние между Гуннером и Вуту. Там было ярдов пятьдесят, а казалось, что вдвое больше. Она посмотрела на Имая, он кивнул, и они побежали.

Вуту продолжал стрелять, прикрывая их, как мог, но наа твердо решили покончить с ним.

О'Брайен и Янколович пробрались к противоположной стороне квода. Виллен лежала на спине, отстреливаясь от наа, но в остальном абсолютно беспомощная. Несколько последовательных снарядов уничтожили обе ее ноги, и электрический огонек горел по соседству с ее бывшим правым коленом. О'Брайену были видны искры. Переглянувшись, Янколович и О'Брайен побежали.

Виллен смотрела вверх — единственное направление, куда она могла смотреть. Прямые солнечные лучи били в видеокамеры, служившие ей глазами. Виллен приказала им закрыть ирисовую диафрагму, но ничего не произошло.

Пули стукнули по ее туловищу. Они раздражали, но были не вреднее насекомых. Нет, чего она боялась, так это снарядов, еще один — и ей конец. Виллен спросила себя, где он, этот снаряд? Или наа хотят, чтобы она страдала? Или им не хватает артиллерии?

Слева возникло какое–то движение. Виллен подняла руку и выстрелила. Наа дернулся и выпал из поля зрения. Гады. Сколько же это будет продолжаться?

Внезапно рядом с ней оказались О'Брайен и Янколович. Заговорил О'Брайен:

— Мы вытащим твой модуль номер два… приятно отдохнуть.

Виллен попыталась кивнуть, но голова не двигалась. Наверху сверкнул голубой огонь — это Гуннер прикрывал их. Мир вокруг Виллен дернулся и поехал в сторону. Последнее, что она увидела — это камни. Каждый был со своей собственной тенью. Между камнями бежал жучок.

Янколович откинул защитную крышку, ухватился за красную Т-образную рукоятку и повернул ее на один оборот вправо. Затем, потянув за ту же рукоятку, он вытащил модуль биологической поддержки Виллен из задней части ее массивной головы. Инъекторы закачали успокаивающие средства в ее мозг, и мир погрузился в черноту.

Массивная фигура возникла рядом с биотелами. О'Брайен мысленно поблагодарил — с прикрытием Россифа возвращение к кводу будет намного безопаснее.

Роллер ждал, когда вернутся О'Брайен и Янколович. Вот они побежали, потом бросились вниз и проползли последние несколько футов. Песок вокруг них взметнулся от пуль.

Гуннер повернул многоствольный пулемет к источнику стрельбы, дал длинную очередь. Валун распался. Раскрытый наа выдержал еще четверть секунды. Под градом пуль мех, плоть и кровь брызнули во все стороны.

Россиф быстро шагнул вперед, выпустил ракеты и завершил дело пулеметным огнем.

О'Брайен толкнул модуль биологической поддержки к Роллеру. Не считая Т-образной рукоятки и шестизубцового разъема, находящегося на его боковой стороне, оливково–коричневый контейнер выглядел как ящик с боеприпасами 50–го калибра. Роллер подхватил его и показал на люк.

— Давайте внутрь, черт побери! Мы уходим.

О'Брайен и Янколович повалились в мягкие кресла и пристегнулись ремнями. Вошел Роллер, и люк закрылся. Пули лязгнули по броне квода.

Роллер опустился в кресло. Его шлем треснул там, где в него попал осколок шрапнели. По щеке сержанта текла кровь.

О'Брайен спросил напряженно:

— Где Уисмер, Като и Имай? Роллер вытер лоб рукой:

— Мертвы. Вместе с Вуту и Джонсом.

— А старший сержант?

— Убит.

— Черт.

— Да уж.

Роллер включил рацию.

— Ладно, Гуннер… вытаскивай нас отсюда к чертовой матери.

Гуннер ожидал этого приказа и поднялся одним плавным движением. Разрывные снаряды и управляемые ракеты засверкали на его броне. Он пошатнулся от удара и, проклиная судьбу, которая хранила его, последовал за Россифом из зоны уничтожения. Пришло время использовать его огромную огневую мощь, и киборг сделал это.

Все четыре его энергетические пушки изрыгнули когерентный свет, многоствольный пулемет вызывающе зарычал, ракеты метнулись во всех направлениях, гранаты выстрелили в небо, и дым повалил из сверхмощных генераторов.

Твердый понял, что происходит, и отдал необходимый приказ.

— Люди пытаются отступить. Пусть уходят. Четырехногого киборга не победить. Хватит на сегодня. Достаточно крови обагрило песок.

Несколько твердолобых воинов все–таки выпустили оставшиеся ракеты, но или промахнулись, или ракеты взорвались, не причинив вреда броне Гуннера. Несколько минут — и люди ушли, только обломки киборгов и горстка тел отмечали их путь.

Твердый заставил себя выбраться из укрытия. Он искал в душе ликование, счастье, но не нашел ничего, кроме боли.

Тела мертвых воинов усеяли землю. С камня капала кровь. Рука лежала с раскрытой ладонью, будто предлагая дружбу. Кусок металла откатился от его ступни. В воздухе пахло дымом, порохом, потом, мочой и калом. Среди раненых ходили целители, помогая тем. кому могли помочь, и предоставляя вечный покой тем, кому не могли.

Это была победа, великая победа, но Твердый не испытывал удовольствия от этой боли и смерти. Чья–то рука тронула его за локоть. Вождь повернулся и увидел рядом с собой невысокого наа с серым с черными разводами мехом. Это был Обманывающий Смерть Делительное—Касание.

— Да?

— Человек жив.

Твердый сделал жест удивления. — Где?

— Вон там.

Твердый пошел за целителем назад к тому месту, где началось сражение. Человек без сознания лежал на земле, вокруг его головы натекла лужица крови.

— Он выживет? Целительное—Касание поглядел с сомнением:

— Трудно сказать. Хочешь, чтобы я оказал ему помощь… или чтобы выпустил его в следующий мир?

Вождь сделал движение, заменяющее у наа пожатие плеч.

— Сначала помоги нашим раненым. Потом, если человек еще будет жив, посмотри, что можно сделать.

Целительное—Касание сделал почтительный жест, перешагнул через Були и направился к временному пункту помощи. Твердый проводил его взглядом, затем снова посмотрел на человека. Как большинство людей, он выглядел слабым и беззащитным, словно новорожденный младенец. Если бы только это было так.

6

Ибо о людях вообще можно сказать так: они неблагодарны, непостоянны и лживы, стремятся избегать опасностей и жадны до наживы. Пока ты полезен им, они с тобой, предлагая тебе свою кровь, свое имущество, свои жизни и своих сыновей, если опасность далеко… но когда она приближается, они поворачиваются против тебя. Любой государь, полагающийся только на их слова и не сделавший никаких других приготовлений, потерпит крах…

Никколо Макиавелли

«Государь»

1513 стандартный год

Планета Земля, Империя людей

Анжел Перес шагнул из транспортно–десантного самолета и полетел вниз к планете. Вокруг него летели остальные. Одни — киборги, другие — биотела, все — солдаты.

Стояла ночь, но это не имело большого значения, потому что цель излучала столько тепла, что хватило бы приготовить завтрак для всего отряда. Тепла, которое его электроника могла обнаружить, классифицировать и интегрировать с фотоснимками слежения, сделанными днями и неделями раньше. В результате он видел то же, что увидел бы днем, не считая наложенной на все голубой сетки и плавающего по ней яркого красного креста. Высота, скорость падения и прочие угрожающие факторы появились в правом нижнем углу поля зрения.

Инопланетяне работали над своей крепостью больше тысячи лет. За эти годы она расползлась, превратившись в лабиринт стен, улиц и зданий. И сейчас, когда Перес летел к ней, она увеличивалась с каждой проходящей секундой.

Перес ждал, что откроется парашют, но ничего не произошло. Его парашют развернется по сигналу автотаймера и ни мгновением раньше. Это для его, Переса, собственной безопасности. Чем дольше он падает, тем труднее будет управляемым компьютером зенитным батареям попасть в него.

Перес понятия не имел, откуда он это знает. Просто знает, и все тут. Парашют раскрылся, дернул его вверх и образовал прямоугольный купол над головой. Он был черный, как небо, и управляемый, как те парашюты, которые можно взять напрокат на курортах. Перес посмотрел вниз, увидел затемненную площадку, которая могла быть открытым полем, и сделал вираж в этом направлении.

Вспыхнули прожекторы, трассирующие снаряды разорвали ночь на тысячу абстрактных фигур, и прерывистые энергетические лучи устремились в космос. Некоторые из легионеров выстрелили в ответ, но Перес сконцентрировался на парашюте и игнорировал наземный огонь. Во всяком случае, пытался.

Трассирующие снаряды пронеслись мимо, с виду безобидные, но на самом деле смертельные. Земля помчалась навстречу Пересу. Он увидел здание. Его крыша ощетинилась тремя шпилями. Между ними находилась батарея ракет класса «земля–воздух». Одна такая ищущая радар ракета проревела мимо в направлении транспортного самолета. Шпиль накренился прямо на Переса. Перес попытался его избежать, не сумел и стиснул несуществующие зубы.

Столкновение было ужасным. Металлический стержень ударил его в нижнюю часть живота, пробил запасной отсек для боеприпасов, аккумуляторный энергомодуль и бортовой процессор. Перес закричал, и мир вокруг него стал черным.

Голос пришел из ниоткуда и отовсюду сразу.

— Добро пожаловать в Легион, мерзавцы. Меня зовут Сэр.

Ночь, битва и боль исчезли. Перес обнаружил, что стоит в центре огромного плаца. Его тело было таким же, как в этом ужасном сне. Невысокий, подвижный мужчина стоял перед ним. У него были глаза–бусинки, огромный нос и покрасневшая от солнца кожа. Его руки были покрыты красочными татуировками, белое кепи сидело на голове прямо, складки на брюках были острыми как бритва, а начищенные ботинки сверкали. Его глаза пробежали слева направо, и Перес вдруг понял, что остальные тоже тут. Мужчина говорил вполголоса, но его слова гремели по всему плацу:

— Всех вас судили за преступления, приговорили к смерти и казнили. Это ваш последний шанс. Если вы следуете приказам, если вы учите то, чему мы вас учим, и если вам очень, очень повезет, вы можете стать легионерами. С этой честью придет новое имя, лучшая жизнь и возможность чего–то достичь.

Перес вспомнил комнату из нержавеющей стали, красную точку на своей груди и сознание, что сейчас он умрет. Уже умер! Умер и очутился здесь, неизвестно где.

Мужчина улыбнулся.

— Кто–то из вас погибнет на учениях. Другие покончат с собой, вместо того чтобы смело встретить еще один день. И трех–четырех убью я — просто шутки ради.

Мужчина обвел взглядом ряды. Его глаза были подобны лазерам, казалось, они пронизывают насквозь.

— Многие из вас мне не верят. Вы думаете, что сохранили права, которые когда–то имели. Неверно. Юридически вы мертвы, и до тех самых пор, пока вы не будете официально значиться в списках Легиона, у вас не будет никакого другого существования, кроме того, которое предоставлю вам я.

Мужчина сжал руки за спиной.

— Было время, когда на подготовку хорошего солдата уходили месяцы. Теперь нет. Вы киборги. Вы просто мозги, вставленные в машины. Волосы, глаза, носы, уши, руки, груди, краны, ноги и прочие части тела, по которым вы отличали себя, исчезли. Вам больше не нужно есть, дышать, спать, опорожняться и совокупляться. Все, что вы должны делать, — это тренироваться. Двадцать четыре часа ежедневно, семь дней в неделю, пока вы либо не научитесь, либо не умрете.

Если вы научитесь, император станет богаче на одного легионера. Если вы провалитесь, и я выдерну вашу вилку, это не будет иметь значения, так как вы мертвы. Империя выиграет в любом случае.

Сэр огляделся, убедился, что безраздельно владеет вниманием новобранцев, и кивнул.

— Большая часть вашего учения будет проходить через невральный интерфейс. Сражение, в котором вы только что участвовали, было первым из сотен. Узнавая на собственном опыте, что такое реальные битвы и реальная смерть, вы обучитесь очень быстро. У кого–нибудь есть вопросы?

Перес обнаружил, что боковое зрение бойца II лучше, чем то, к которому он привык, и увидел, что какой–то киборг поднял руку. Дальняя часть его мозга заметила, что рука имеет клешневидную кисть.

Сержант улыбнулся, направил черную коробочку на новобранца и нажал кнопку. Киборг закричал, задрожал и упал на землю.

Сэр посмотрел справа налево.

— Урок номер один. Я не люблю вопросов. Вопросы предполагают мысль. Мысль предполагает ум. Умные рекруты — противоречие в терминах. Кто–нибудь желает обсудить это? Нет? Хорошо.

— Теперь урок номер два. Я сержант. Это значит, что я — бог. Я могу ходить по воде, мочиться виски, испражняться взрывчаткой и разговаривать с офицерами. Есть вопросы?

Невероятно, но справа от Переса еще один новобранец поднял руку. Перес вздрогнул, когда сержант направил черную коробочку на несчастного и нажал кнопку. Киборг закричал и, корчась, упал на землю.

Сержант изумленно покачал головой.

— Они глупеют прямо на глазах. Ладно, хватит ходить вокруг да около, рота… смирно!

Перес видел в новостях и бесчисленных голодрамах солдат, встающих по стойке «смирно». Он так и сделал. Вышла одна пародия. Правда, у остальных получилось не лучше. Перес ждал, что сержант разразится бранью, задаст им за неповоротливость, но тот, казалось, ничего не заметил.

— Рота… три шага вперед. Перес поднял правую ногу, переставил ее вперед

и грохнулся лицом вниз. Слава богу, не он один. Все остальные новобранцы тоже попадали. Сержант засмеялся.

— Это верно, мерзавцы. Вы даже ходить не умеете, не то что маршировать. Ладно, поднимайтесь и попробуйте снова.

С трудом вставая на ноги, Перес спросил себя: а не лучше ли было бы умереть?

Император мечтал. Голоса ссорились между собой. Одни стояли за немедленный ответ на хадатанскую атаку, другие возражали — они хотели отступить, окопаться и защищать ядро империи.

Император знал, что должен слушать их, должен принять какое–то решение, но вникать, беспокоиться — это же так трудно… Беспокойство влечет за собой трату энергии и определенный риск. Люди, которые беспокоятся, заболевают. Нет, лучше оставаться в стороне и плыть по течению, пока оно несет тебя, покачивая и кружась.

И здесь–то пригодились голоса. Они беспокоились, они спорили друг с другом, они делали все то, чего он стремился избегать. Они наслаждались этим и, более того, процветали.

Император не помнил времени, когда их не было, этих голосов, призывающих его делать то, что они хотят, спорящих между собой.

Когда–то они были реальными людьми, с телами из плоти и крови, пока его мать не отобрала их на должность его советников. Одни из них были учеными, другие — военными офицерами, третьи — политиками. Среди них не было ни художников, ни философов, ни религиозных деятелей, так как его мать считала, что они лишь позолота на карете государства.

Ему было шесть месяцев, когда прибыли советники. Все гордились своим положением, радовались перспективе пожизненного найма и не имели ни малейшего представления, во что ввязались.

Та технология была экспериментальной, и в конце концов от нее отказались, как от слишком опасной для применения на людях.

Но это было уже после того, как советников перевели в цифровую форму, отредактировали и загрузили в его шестимесячный мозг.

Это чудо, размышлял император, что он вообще вырос, окруженный восемью сварливыми разумами. То, что его мать убила всех советников, чтобы они не могли интриговать против него, совершенно не помогло. Копии, как они называли себя, ощущали родство с оригиналами и не упускали возможности заставить его чувствовать себя виноватым.

Но они любили работать, и это позволяло ему делать то, что он умел делать лучше всего: наслаждаться собой. Чем, увы, он занимался все реже и реже после смерти матери.

Голос перебил его мысли, возвращая к реальности:

— Ваше величество?

Император открыл глаза. В дверях стояли четверо: адмирал Сколари в нелепых средневековых доспехах, генерал Уортингтон в одной набедренной повязке, торговец Серджи Чин—Чу, завернутый в римскую тогу, и недавно прибывший генерал Марианна Мосби, чьи груди стремились сбежать из выреза платья.

Император оживился и сделал приглашающий жест. Он присутствовал, когда генерал принимала командование войсками, но не имел возможности поговорить с ней. Собрание будет утомительным, но присутствие Мосби скрасит его. Копии исчезли на заднем плане.

— Надеюсь, вы извините меня за то, что я вызвал вас с праздника. Дела государства почти всегда так обременительны. Желаете чего–нибудь поесть? Или выпить? Может, вина?

Четверо советников посмотрели друг на друга и покачали головами. Ответил Чин—Чу:

— Спасибо, не нужно, ваше величество. Мы уже воспользовались вашим щедрым гостеприимством.

Император указал на вычурные кресла:

— Рад слышать это… Прошу вас… садитесь. Кабинет императора был невелик по дворцовым

меркам и выдержан в классическом стиле. Высокие арочные окна, заставленные старинными книгами шкафы во все стены, открытый камин, в котором горели настоящие поленья, и массивный письменный стол, служивший барьером между императором и его гостями. Кресла стояли полукругом напротив стола.

Мосби выбрала себе место, села и подвергла императора молниеносной оценке. Она видела тысячи его портретов — от голографического видео до фотоснимков, но впервые встретилась с этим человеком лицом к лицу и получила возможность составить о нем собственное мнение.

Император на самом деле оказался красив и очень атлетичен. Общеизвестно, что его красота — лишь частично подлинная, а остальное — результат хирургии, ну да какая разница. Его темные волосы были разделены пробором с правой стороны и откинуты назад на плечи. У императора были карие и очень тревожные глаза, высокий лоб, правильный прямой нос и сильный подбородок. Слабость, если такая и была, то, пожалуй, только вокруг рта. Мосби подумала, что его губы чуть–чуть слишком чувственны и как будто надуты. Однако его рот выглядел приятно, очень приятно и стоил дальнейшего внимания.

Мосби решила, что кресло императора стоит на каком–то возвышении, так как он выше, чем она, и уже воспользовался этим преимуществом, чтобы заглянуть в вырез ее платья. Нисколько не смущенная и даже, напротив, довольная, Мосби чуть подвинулась, чтобы ему было лучше видно. Их глаза встретились, между ними проскочила искра, и молчаливое согласие было достигнуто. Позже, когда государственные дела будут решены, они займутся своим личным делом. И оно будет каким угодно, только не скучным. Император улыбнулся, откинулся на спинку кресла и положил ноги в начищенных сапогах на угол стола. Кивнув направо, он сказал:

— Смотрите.

Воздух замерцал, наполнился разноцветными крапинками света и слился в картинку. Картинка представляла собой планету под названием Мир Уэбера. Комментарий к фильму давала полковник Натали Норвуд. То, что последовало дальше, было, наверное, самой тревожной хроникой, которую любой из них когда–либо видел.

Хадатанский флот, волны штурмовиков, полосы разрушения, миллионы убитых и раненых и бессмысленные атаки, идущие одна за другой, — от всего этого Чин—Чу затошнило. А еще ему стало страшно, потому что его сын, Леонид, был на краю и вполне возможно стоял на пути этого зла. Торговец отогнал эту мысль и заставил себя обратиться к насущной проблеме.

Норвуд закончила рапорт просьбой о помощи и сообщением о своем намерении сдаться. Торговец восхитился хладнокровным, беспристрастным повествованием Норвуд и ее самообладанием, которое требовалось, чтобы сделать эту запись. Империя нуждалась в таких офицерах, и Чин—Чу надеялся, что она выживет.

— Итак, — сказал император, соединяя кончики пальцев, — у нас есть проблема. Меня интересует ваша реакция. Адмирал Сколари, вы — старшая, и я вначале хочу услышать ваше мнение.

Сколари приложила все усилия, чтобы придать своему лицу непроницаемое выражение. Ей было жаль людей на Мире Уэбера, но страшно хотелось использовать нападение в своих собственных целях. Дело в том, что империя стала слишком большой, чтобы ее защищать. Сколари предпочитала более маленькую, более тесную группу систем, которая облегчила бы работу военно–космических сил. Если колонисты хотят жить на краю, пускай живут, но на свой собственный страх и риск. Ну а то, что сокращение заставит Легион убраться с Альгерона, — это как глазурь на торте. Император был не в своем уме, когда отдал Легиону целую планету, и теперь появился шанс восстановить справедливость.

Были у Сколари и другие причины. Не секрет, что чем сильнее военные, тем выше налоги, а существуют очень могущественные организации, которым не нравятся высокие налоги. Организации, которые помогли бы тем, кто поможет им, и учитывая, что до отставки ей осталось всего пять лет, Сколари пора было думать о будущем. Она осторожно выбирала слова:

— Благодарю вас, ваше величество. Я начну с того, что все ваши силы приведены в состоянии боевой готовности пять, или будут приведены, как только посыльные торпеды достигнут самых отдаленных форпостов.

Император серьезно кивнул:

— Отлично. Мы должны быть готовы ко всему, что бы там хадатане ни сделали дальше.

— В связи с чем встает вопрос, — спокойно продолжила Сколари, — что хадатане будут делать дальше?

— Будут пробиваться к центру империи, уничтожая все на своем пути, — уверенно предсказала Мосби.

Сколари нахмурилась. Вопрос был скорее риторическим, и ответ Мосби застал ее врасплох. Она выдавила улыбку.

— Спасибо, генерал, что высказали свое мнение, но я хотела бы прежде предложить свое.

Мосби поймала сочувственный, как ей показалось, взгляд императора и наклонила голову.

— Примите мои извинения. Я подумала вслух. Уважение Чин—Чу к Мосби возросло. Возможно, эта женщина немного либеральна, но далеко не дура и знает свое дело. У хадатан преимущество. Конечно, они доведут дело до конца. Поступить иначе было бы глупо.

— Итак, — продолжила Сколари, — я отправила разведчиков найти хадатанский флот и сообщить о его действиях. Для хорошо аргументированного ответа информация крайне необходима. Мы очень мало знаем об этой расе и их мотивах.

— А тем временем? — мягко спросил Чин—Чу.

— А тем временем, — раздраженно ответила Сколари, — мы можем обсудить наиболее очевидные варианты решения.

Мосби поняла ход мысли торговца, увидела огонек в его глазах и объединилась с ним.

— Что это за варианты? — осведомилась генерал.

Сколари потеряла контроль над ситуацией и поняла это. Она поспешила высказать свои идеи в надежде вернуть себе преимущество.

— Первая возможность — не делать ничего, помимо того, что мы уже делаем.. Наши войска в состоянии высшей боеготовности, боеготовности, наши разведчики собирают информацию, и можно привести аргумент, что противодействие — самое лучшее.

Сколари посмотрела на императора, надеясь на его согласие, но увидела лишь вежливый интерес.

— Второй вариант — предположить, что интересы инопланетян простираются дальше Мира Уэбера, и, основываясь на этом, отвести наши войска к центру на оборонительные позиции. Это обеспечит нам дополнительную силу для защиты более населенных и промышленно развитых систем империи.

— Но подставит краевые миры под того же рода разрушения, которые мы видели в рапорте полковника Норвуд, — жестко сказала Мосби.

Сколари взглядом попросила поддержки у Уортингтона, но тот уставился на дорогой ковер. Адмирал заторопилась.

— Последний и, по моему мнению, наихудший вариант: мы можем определить местонахождение хадатанского флота и предпринять массированную контратаку.

Император поднял красиво выщипанные брови. Голоса в его голове зазвучали громче, вторя разногласию в комнате и соперничая за его внимание. Думать было трудно.

— Почему вы считаете массированную контратаку наименее подходящим решением? Такого совета я ожидал от кого–нибудь из более робких штатских. Когда моя мать создавала эту империю, было пролито много крови. Вы боитесь пролить еще сколько–нибудь?

Сколари похолодела. Император был в более здравом уме, чем обычно. Он задал прямой вопрос и требовал прямого ответа. И значит, ей придется выложить карты. Сколари глубоко вдохнула:

— Именно об империи я и беспокоюсь. Она растет с тех пор, как ваша мать собрала ее по кусочкам из руин Второй Конфедерации. Растет и процветает. Но насколько большой может стать империя, прежде чем рухнет под собственной тяжестью? То, что расширяется, должно в конце концов сжаться.

Император кивнул. Он прижал пальцы к вискам. Многие из его внутренних советников соглашались со Сколари и убеждали его поддержать адмирала. Но император чувствовал, что, сделав так, он сильно уменьшит свои шансы на секс с генералом Мосби, которого он с таким нетерпением ждал. Нет, лучше сказать что–нибудь сочувственное и позволить дебатам продолжаться.

— Спасибо, адмирал. Приятно слышать, что военный советник предлагает не массированный ответный удар, а что–то иное. Однако долг требует, чтобы я выслушал все стороны, прежде чем вынести окончательное решение, а я подозреваю, что генерал Мосби имеет другое мнение. Генерал?

В первый раз за этот вечер Мосби пожалела, что не надела чего–нибудь менее вызывающее. Сколари выглядела глупо в своих доспехах, но они придавали ей военный вид, и это подкрепляло ее доводы. Однако император спросил ее мнения, и это уже хорошо. Мосби сделала усилие, чтобы как можно глубже спрятать груди, и придала своему лицу самое серьезное выражение.

— При всем моем уважении к адмиралу я не согласна с ее рекомендацией. Отвести войска и оставить границу — значит объявить о своей слабости. Это лишь спровоцирует инопланетян. У нас есть и другие враги, такие, как Миры клонов, Итатийская гегемония и Империя даатов. Малейшее проявление слабости, и они могут объединить свои силы против нас.

— Вот именно, что «могут», — ввернула Сколари. — Нет никакой уверенности, что они действительно объединятся.

Мосби пожала своими довольно округлыми плечами.

— Но нет и никакой уверенности, что не объединятся. Зачем рисковать? Давайте найдем хадатан, ударим по ним всем, что у нас есть, и решим этот вопрос раз и навсегда.

Уортингтон заговорил в первый раз за все время осуждения и своими словами заслужил вечную благодарность Сколари.

— Мне нравится ваш боевой дух, генерал, и я сочувствую вашим основным инстинктам, но что заставляет вас думать, что мы победим? Не разумнее ли подождать и посмотреть, что удастся выяснить разведчикам, и тогда уже принять решение?

— Нет, — упрямо возразила Мосби. — Не разумнее. К тому времени могут пройти недели, а каждая такая неделя уменьшает возможность эффективной контратаки и дает врагу лишний шанс.

— Думаю, генерал Мосби права, — осторожно заметил Чин—Чу. — Время может иметь решающее значение.

— Да, — ответил император, — но также и информация. И я хочу получить ее, прежде чем принять окончательное решение. Спасибо, что нашли время поболтать со мной… надеюсь, вы вернетесь на бал. Еще совсем не поздно.

Слова императора означали, что аудиенция окончена. Советники встали, подошли к двери и повернулись, чтобы поклониться. Мосби сделала реверанс и собиралась выйти из комнаты, когда император поднял руку.

— Генерал Мосби…

— Да, ваше величество?

— Задержитесь на минутку. Я хочу обсудить готовность ваших войск.

Сколари уже вышла в коридор, но не успела отойти далеко и поэтому услышала слова императора и увидела, что Мосби снова вошла в кабинет. Черт побери! Император хочет ее — насчет этого можно не сомневаться, — но сумеет ли Мосби воспользоваться ситуацией? Попытаться–то она наверняка попытается.

Сколари, Уортингтон и Чин—Чу направились в танцевальный зал. Мысли их были очень разные. Мысли Сколари кипели, она уже составляла план, как ей одолеть препятствия. Мысли Уортингтона были более сдержанными, его мозг взвешивал, анализировал и оценивал. Мысли Чин—Чу были нехарактерно мрачными, когда он вспоминал то, что увидел, и думал о сыне.

Космические пехотинцы, стоящие по обе стороны от двери кабинета, смотрели прямо перед собой. Выполняя подобные задания, важно было знать, на что реагировать, а что не замечать.

Мосби закрыла за собой дверь. Император встал, обошел стол и пересек комнату. Он оказался чуть ниже ростом, чем она думала, но все–таки довольно стройным. На нем была куртка с высоким воротником, рейтузы и сапоги до колен, которые Мосби уже видела. И от него пахло дорогим мылом и одеколоном. Император остановился всего в нескольких дюймах от нее.

— Вы очень красивы. Мосби улыбнулась:

— Спасибо, ваше величество. Вы сами довольно привлекательны. И вы не теряете времени зря.

Император засмеялся. Это был низкий гортанный смех, который Мосби нашла очень сексуальным.

— Зовите меня Николай. А время слишком драгоценно, чтобы его терять. Я чувствую, мы с вами понимаем друг друга. Мы знаем, чего хотим, и не боимся это схватить.

Говоря это, император охватил ладонями груди Мосби и коснулся своими губами ее губ.

Мосби встала на цыпочки и поцеловала его. Поцелуй постепенно становился все более страстным, пока оба не задохнулись. Мосби провела рукой между его ног. То, что она нашла там, оказалось более чем удовлетворительным. Их губы разошлись, а глаза встретились.

— Вы далеко не робки. Мосби улыбнулась.

— Неужели? А император предпочитает робких генералов?

— Видимо, нет, — сдержанно ответил император. — Пойдемте в спальню. Там нам будет удобнее.

Император взял Мосби за руку и повел к другому концу комнаты. Сенсор обнаружил их приближение, и секция книжного шкафа скользнула в сторону.

— Как хитро.

— Да, — согласился император. — Хитрость и таинственность — необходимые условия для королевской власти… как была бы счастлива сказать вам моя мать.

Как и в кабинете императора, одну стену его спальни занимали высокие арочные окна, но на этом сходство заканчивалось.

Стены, ковер и огромная кровать были белые. Окна были открыты, снаружи шел дождь, и занавески слегка колыхались. Откуда–то звучала музыка и сливалась с шумом дождя, образуя новые созвучия.

Мосби огляделась, но не нашла ничего из того, что ожидала увидеть. Не было ни зеркальных потолков, ни специальной мебели, ни видеокамер. Она почувствовала облегчение и разочарование одновременно.

Император поднял брови:

— Вы не одобряете? Может, закрыть окна? Мосби улыбнулась:

— Я одобряю, и оставьте окна открытыми. Я люблю дождь.

Император был очень нежен, удивительно нежен, учитывая, что он мог взять все, чего бы ни захотел. Его руки были теплыми, медленными и терпеливыми. Они сняли ее платье, трусики и чулки. А когда она уже лежала обнаженной на кровати, коснулись ее парика.

— Мне снять это? Или ты предпочитаешь остаться в нем?

Мосби посмотрела ему прямо в глаза.

— Это целиком на твое усмотрение, Николай. Кого ты хочешь? Меня? Или женщину, которую я изображаю?

Император улыбнулся и снял парик. Ее настоящие волосы были очень короткими — просто пух, и он погладил их.

— Ты очень красива.

Мосби протянула к нему руки, и император еще несколько мгновений наслаждался тем, что видел, прежде чем принять ее объятие.

Ему потребовалось время, чтобы самому раздеться, перецеловать ее всю — от головы до пальцев ног и предаться страсти. Долгой, неторопливой страсти, кульминация которой напоминала окончание первого акта двухактной пьесы. Ей не хватало завершенности, как будто еще не все было сказано, сделано и почувствовано.

Император поцеловал Мосби в нос и провел ладонью по ее коротко остриженным волосам.

— Тебе понравилось? Мосби усмехнулась.

— А если нет? Изменишь мое мнение Императорским указом?

Император торжественно кивнул:

— Конечно. Больше того, я объявлю твое мнение государственной тайной и возьму с тебя клятву молчать.

Мосби хихикнула.

— Не утруждай себя, Николай. Это было хорошо.

— Значит, тебе понравилось?

— Да, мне понравилось.

— Настолько, чтобы повторить? Мосби издала мурлыкающий звук.

— Безусловно.

— Хорошо, в таком случае я позволил себе вольность пригласить друга присоединиться к нам.

Тревога кольнула Мосби, когда открылась еще одна потайная дверь, и второй мужчина вошел в комнату. Сначала она не узнала его, но вот он шагнул в свет лампы… Император? Или его точная копия… вплоть до интимных подробностей.

Император погладил ее по руке.

— Не надо волноваться. Это клон. Ты не представляешь, на скольких скучных церемониях он присутствует вместо меня.

Мосби знала о клонах и даже сражалась с ними пять лет назад во время пограничного конфликта, но никогда ни с одним из них не общалась близко. Она заставила свой голос звучать капризно.

— Выглядит он хорошо… но разделяет ли он твои вкусы в отношении женщин?

— О, несомненно, — ответил император. — Теперь расслабься, и я покажу тебе, что если один император — это хорошо, то два — еще лучше.

Мосби последовала совету, и нашла, что император был абсолютно прав.

7

Вы легионеры — солдаты, предназначенные для смерти. Я посылаю вас туда, где вы можете умереть.

Французский генерал Франсуа де Негрье

1883 стандартный год

Форпост Легиона NA-45–16/R,

также известный как «Веретено»,

Империя людей

Хадатанские штурмовики появились из–за солнца. Световое, тепловое и прочие излучения красно го карлика сначала прикрывали их приближение, но новейшие детекторные приборы легионеров уловили их.

— Вот они, капитан. Идут как раз вовремя. У специалиста по электронике были ярко–рыжие волосы, веснушки и неизбежное прозвище Рыжий. Он носил яркую рубашку с цветочным рисунком и сидел за большим пультом. Пульт включал в себя сотни красных, зеленых и янтарных индикаторных лампочек, многочисленные экраны, дисплеи и цифровые табло и вдобавок многоуровневую клавиатуру, внешне похожую на клавиатуру трубного органа. Клавиатура и альтернативная голосораспознающая система соединяли Рыжего с Вертиголовом, центральным компьютером астероида.

Предназначенный для научных и коммерческих целей, Вертиголов вместе с вспомогательным оборудованием стоимостью в несколько миллионов империалов был реквизирован для военных нужд после нападения два дня назад. И Рыжий, по–прежнему оставаясь штатским, стал почетным членом Легиона.

Капитан Омар Нарбаков, к которому обращался Рыжий, был высоким худым мужчиной с черной кожей и живыми карими глазами. Когда он двигался, его бритая голова блестела от света ламп. Офицер посмотрел на свои часы и выругался. Рыжий поспорил с ним, что следующая атака начнется ровно в пятнадцать минут второго, и она началась. Нарбаков сунул руку в карман брюк, достал кучу смятых денег и вытащил десятку.

— На. Купи себе приличную рубашку. От этой у меня в глазах рябит.

— Тебя надули, Омар.

Нарбаков резко повернулся на голос Леонида Чин—Чу.

— Да? Как это?

Те, кто знал обоих мужчин, сказали бы, что Леонид Чин—Чу похож на своего отца, хотя сын был намного выше и такой же тонкий, как десантный нож. Вокруг глаз и рта Леонида залегли насмешливые морщинки. Они стали глубже, когда он заговорил:

— Рыжий взял все данные по последним семи атакам, пропустил их через Вертиголова и получил расчетное время атаки.

Нарбаков повернулся к Рыжему. Выражение его лица многих превратило бы в камень.

— Это правда?

— Конечно, — весело ответил Рыжий. — А что? Разве я похож на дурака?

— Да, — проворчал Нарбаков. — В этой рубахе — ну просто вылитый. Я хочу получить назад свои деньги.

Рыжий ухмыльнулся, когда офицер выхватил деньги из его руки.

— Итак, — как можно беспечнее спросил Леонид, — вы собираетесь что–нибудь делать с этими кораблями?

Нарбаков посмотрел на него удивленно, будто не понимая, зачем торговец задает такой глупый вопрос.

— А то как же… через минуту они будут в пределах досягаемости. Тогда вступит в действие операция «Бумеранг». А когда гады разберутся в этом, мои киборги откроют огонь.

— И этого хватит, чтобы сдержать их? Нарбаков взглянул на экраны:

— Ага… пока. А дальше — кто знает? Черт побери, да у них там целый флот в миниатюре. И достаточно огневой мощи, чтобы вскрыть этот астероид как жестянку с печеными бобами. Другое дело, если бы мы имели корабли, или истребители, или хоть какое–нибудь представление о том, когда прибудет помощь. Но мы ничего не имеем, так что если гады действительно захотят получить этот кусок недвижимости, они его получат.

Леонид задумался. Сила у хадатан есть… но используют ли они ее? На астероиде под названием «Веретено» добывали вещество, известное как «звездная пыль». Массированная атака могла бы уничтожить все оборудование, вот почему инопланетяне удерживали часть своих сил.

Но что, если он неправ? Что, если хадатанам надоела затянувшаяся битва и они двинулись закончить ее? Что тогда?

Лампы потускнели, когда основную часть энергии отвели от главной установки синтеза. Нарбаков включил микрофон. Все легионеры на Веретене услышали слова офицера и поняли, что он имеет в виду.

— Помните Камерон.

Рулон Майлук—Ра смотрел, как астероид постепенно заполняет его контрольный визуальный дисплей. Астероид имел больше трех сотен единиц в длину и половину этого в самом широком месте. Один его конец был больше другого и постоянно смотрел на солнце. Это было довольно удобно с точки зрения Майлук—Ра, так как именно там находились самые важные цели, и солнце при атаке оставалось сзади Майлук—Ра.

Судно имело свой собственный навигационный компьютер, хотя, чтобы исключить любую возможность использования противником захваченных штурмовиков, поколения хадатанских военных командующих размещали большую часть своей вычислительной техники на борту более крупных кораблей. Этот подход имел ряд отрицательных моментов, в том числе повышенную восприимчивость штурмовых судов к электронным контрмерам и потенциально катастрофические последствия для них, если один или несколько кораблей–носителей будут уничтожены.

Но ни одна из этих проблем не стояла перед Майлук—Ра, когда он направился на астероид, выбрал первую цель и отдал приказ.

Корабль дернулся от залпа ракет, наперегонки помчавшихся к своим целям. Каждая ракета имела собственную систему наведения, так что у хадатанина было время, чтобы привести в действие вспомогательное вооружение. Оно состояло из двух энергетических пушек, смонтированных под короткими, тупыми крыльями штурмовика.

Два луча вырвались из пушек, прочертили зловещие линии по скалистой поверхности астероида и пересеклись на большой антенне. Куски металла полетели во все стороны, опоры рухнули, и то, что осталось, засветилось вишнево–красным. Хадатанин с удовлетворением огляделся.

Но это удовлетворение превратилось в беспокойство, когда Майлук—Ра вдруг понял, что его ракеты пропали без вести. Они уже должны были поразить цель или, промахнувшись, самоуничтожиться. Была и другая странность: он не встретил никакого ответного огня. Почему? Предыдущие звенья испытали упорное сопротивление.

Хадатанин вызвал компьютерную связь и только собрался запросить у флагманского корабля дополнительную информацию, как разом включились все сигналы тревоги. Майлук—Ра еще соображал, в чем дело, когда ракеты, выпущенные им несколько минут назад, взорвали его корабль.

Леонид весил меньше трех земных фунтов и для дополнительной устойчивости держался за воздуховод. Мониторы передавали картину боя. Хадатанский штурмовик взорвался, Рыжий радостно гикнул, и Нарбаков одобрительно кивнул.

— Хорошо получилось, Рыжий, но в следующий раз это не сработает.

Леонид знал, что имеет в виду офицер. Звездная пыль, почти сказочное вещество, которое в первую очередь привело их сюда, собиралось дистанционно управляемыми космическими кораблями, называемыми звездными ныряльщиками. Требуется масса сложнейшего оборудования, чтобы провести корабль через солнечную корону и вернуть на астероид. Это оборудование и использовал Рыжий, чтобы перехватить и перенаправить хадатанские ракеты. Итог: звено из четырех кораблей уничтожено.

Это был ловкий трюк, но он сработает только однажды. Существует целый ряд мер, которые могут предпринять хадатане, чтобы защититься от подобных покушений в будущем.

Нарбаков посмотрел на экраны и включил микрофон.

— Еще одно звено на подходе. Ну–ка, покажем им, что значит нападать на Легион.

«Я скажу вам, что это значит, — подумал про себя киборг по имени Сигер. — Это значит, что одному несчастному ублюдку надраят задницу. Ну и что, что она сделана из пластика и металла… ей точно так же больно».

Весь взвод бойцов II был приписан к роте Нарбакова. Одни уже погибли, но остальные рассыпались по скалистой поверхности Веретена и прятались за низкими скалами или в кратерах, которые усеивали поверхность астероида. Прятались и ждали следующего звена истребителей, чтобы стать разумными зенитными батареями.

Сигер взял себе имя самого известного поэта Легиона, считал себя до некоторой степени интеллектуалом и был уверен, что необычное использование Нарбаковым киборгов попадет в учебники. Конечно, если кто–то выживет, чтобы рассказать об этом.

Сигер встал, просмотрел переданную от Вертиголова информацию и сосчитал подлетающие корабли. Тринадцать… четырнадцать… пятнадцать. Пятнадцать смертоносных тварей. Киборг напряженно следил за истребителями как человек, чья жизнь зависит от результата сражения. Впрочем, так и было на самом деле.

Остальные борги делали то же самое. Их осталось тридцать два вместо тридцати семи после начала атак, и они находились на расстоянии друг от друга, чтобы свести к минимуму потери.

Главной целью на Веретене считалась огромная рельсовая пушка. Ее использовали для запуска звездных ныряльщиков. Она была сооружена внутри V-образной долины. Это заставляло инопланетян придерживаться одного и того же курса во время низких атак и дало возможность Нарбакову применить новую тактику.

Хотя киборги не могли сравниться с тяжелыми бронированными поверхностными установками, которые инопланетяне уничтожили в ходе предыдущих атак, они были высокомобильными и выпускали двенадцать мини–ракет без перезарядки. Поставив бойцов II вдоль обеих сторон долины, Нарбаков создал настоящую стену оборонительного огня.

Тридцать два киборга, выпуская по две ракеты сразу, могут выпустить триста восемьдесят четыре ракеты примерно за двенадцать секунд.

Итак, убаюканные отсутствием наземного огня во время первого прохода и обозленные своими потерями, хадатане быстро продвигались к цели. Командование клялось, что в этот раз их ракеты пойдут как надо, но пилоты не верили и предпочли вспомогательное оружие. Голубые лучи пропахали раскаленные докрасна борозды по каменистой поверхности астероида.

У Сигера было чуть больше доли секунды, чтобы увидеть подлетающий истребитель, принять решение и выстрелить. Благодаря подчинению его компьютера Вертиголову и тому, что он действовал как часть кибернетической сети, его точность значительно возросла.

Смерть вырвалась из обеих его пусковых установок и понеслась к штурмовым кораблям.

В отличие от кораблей–носителей истребители слишком малы, чтобы устанавливать защитные силовые поля, поэтому удар был ударом.

Еще один корабль заполнил сетку прицела Сигера, подплыл под красный крест и распался, когда в него попали сразу пять или шесть ракет. Самый большой обломок ударился о землю примерно в пяти милях от Сигера и, несдерживаемый гравитацией, закувыркался по направлению к киборгу. Ему оставалось одолеть не больше мили, когда он взорвался, и куски металла полетели во все стороны.

— Шевелитесь! Шевелитесь! Шевелитесь! Приказ шел от командира взвода Сигера, биотела по фамилии Умай, и не нуждался в повторении. Вторая волна хадатан уже была в пути.

Сигер повернулся и побежал, шаркая ногами, к своей следующей позиции. Было важно двигаться быстро, но при этом не оторваться от поверхности астероида. Конечно, вялая гравитация притянет его назад через пять–десять минут, но к тому времени он будет уже мертв.

Два истребителя пронеслись над головой, и по земле перед Сигером пробежала линия взрывов. Киборг бросился в кратер, покатился и вскочил на ноги. Нельзя было этого делать, и Сигер это знал. Его подошвы оторвались от поверхности, и он уже взмывал вверх, когда кто–то обхватил руками его колени.

— Тпру, коняга… продолжишь так и будешь на орбите.

Сигер пробормотал слова признательности, когда мужчина опустил его на землю.

Штатские носили ярко разукрашенные скафандры. У одного на видном месте буйствовали джунгли, а другой был покрыт весьма недвусмысленными изречениями, которые Сигер ухитрился проигнорировать

Они узнали о своих обязанностях всего двенадцать часов назад, но выполняли их аккуратно и с некоторой долей бравады.

Один взял на себя правую сторону киборга, другой — левую. Пустые ракетные магазины унеслись прочь, и новые защелкнулись на их место. Штатский хлопнул Сигера по руке. На этот раз голос был женский и исходил из скафандра с джунглями.

— Удачи, солдат! Встретимся на позиции номер три.

Сигер кивнул и направил внимание на информацию от Вертиголова. Дюжина шарообразных объектов появилась над горизонтом и плавно двигалась в его сторону.

Солнечный свет падал на них сбоку. Они выглядели точь–в–точь как летучие семена–коконы, которые переносятся ветром по поверхности его родного Элексора каждую весну. За тем исключением, что летучие коконы безобидны.

Смерть прыгнула вниз и догнала двух штатских, спешащих к укрытию. Они лопнули, словно воздушные шарики. Были ли это те, кто перевооружил его? Киборг не разобрал.

Сигер выругался, выпустил две ракеты и открыл огонь из одетого в газовый кожух пулемета. Отдача толкнула его назад, едва не посадив на задницу, но результаты стоили того. Кокон находился в пределах досягаемости, а отсутствие атмосферы позволило пулям сохранить скорость. Они протянулись от его руки к шару, неся с собой смерть.

Сигер не знал, что именно уничтожило эту штуковину — ракеты или пули, но она взорвалась и осыпала его градом осколков.

Киборг уже бежал из кратера к позиции номер три, когда Умай вышел на связь.

— Л-один Л-отряду. Есть сенсационная новость от Вертиголова. Коконы беспилотные! Повторяю, беспилотные.

Сигер фыркнул от отвращения. Коконы беспилотные! Ну и что с того? Ракеты тоже неживые, а прикончат тебя в два счета. Офицеры. Все они тупое дерьмо.

Штатские ждали за скальным выступом. Сигер обрадовался, что они целы и невредимы. Мужчина заговорил первым.

— Хорошо стреляешь, солдат… ты прищучил этот кокон просто здорово.

— Чертовски метко, — добавила женщина. — Как у тебя с боеприпасами?

Сигер проверил. У него еще оставалось десять ракет, восемьдесят два процента боеприпасов для пулемета и достаточно мощности, чтобы расплавить полный канал ствола своей энергетической пушки за пять минут и двадцать семь секунд.

— Я в хорошей форме. Топайте дальше, я встречу вас на позиции четыре.

Штатские собирались уйти, когда Нарбаков вышел на связь. Сигер поднял руку, чтобы они подождали. Штатские остановились.

– Η-один Л-отряду. Вы хорошо поработали. Переходите к состоянию три, повторяю, состоянию три.

Состояние три означало «отдыхать, но оставаться наготове». Сигер жестом велел штатским возвращаться и сканировал горизонт. Ничего. Во всяком случае, пока.

Легионер сел, жалея, что у него нет легких, чтобы затянуться сигареткой, и ждал, когда лейтенант Умай скажет что–нибудь глупое. Ждать пришлось недолго.

Рыжий встал и потянулся.

— Это все, народ. Вертиголов предсказывает еще одну главную атаку примерно через четыре часа и несколько боевых тревог в промежутке.

Леонид заставил себя отпустить воздуховод, с трудом разгибая онемевшие пальцы. Они пережили еще одну атаку. Торговец подумал об империи, об императоре и о своем отце.

Что они все–таки делают? Где военно–космический флот? Где космическая пехота? И где все остальные представители правительства, которым платят за то, чтобы они справлялись с такими делами? Наверняка посыльные торпеды уже прибыли.

И как там его жена, Наташа? Она беспокоится — это несомненно, — но что она делает? Расчесывает свои длинные черные волосы? Тихо напевая, пишет письмо? Смеется над чем–нибудь, что сказала его мать? У нее чудесный смех, как колокольчик.

Голос Нарбакова вернул его к реальности.

— Пойдем, Лео… пора оценивать ущерб.

Леонид кивнул и последовал за офицером из центра управления в аварийный шлюз. Люк за ними закрылся. На стене печатными буквами было написано обращение. Его закрывали непристойные надписи и рисунки, но прочесть было можно. «Надеемся, вы получили удовольствие от посещения Управления Толстой стороны. Пожалуйста, приходите еще».

Веретено имел вытянутую форму как у баклажана или веретена, отсюда и название. Тупой конец, обычно называемый «Толстой стороной», постоянно смотрел на солнце, а другой конец, «Тонкая сторона», — в противоположном направлении.

Так что сами названия в отличие от этого обращения имели смысл.

Передний люк с шипением открылся, и Нарбаков вышел. Леонид последовал за ним.

Станцию начали создавать именно в Толстой стороне, так как она была больше и намного теплее Тонкой. Фактически она оказалась даже слишком теплой, и кондиционеры здесь были настоятельной необходимостью. Дополнительным преимуществом Толстой стороны было то, что ее почва, насыщенная металлом, защищала жителей от радиации.

Административные и жилые помещения не строились, а вырезались в толще астероида, поэтому на стенах из грубо обтесанного камня все еще сохранялись следы от горных машин–роботов, прогрызавших скалу.

Коридор кончался шахтой, которая издали выглядела просто как ниша. Нарбаков шагнул внутрь этой ниши, согнул колени и подпрыгнул. Леонид сделал то же самое. Следующая площадка располагалась в десяти футах от пола, но благодаря почти несуществующей гравитации, торговец без труда выполнил этот прыжок. И даже успел схватиться за поручень, чтобы не врезаться головой в мягкий потолок.

Шедший навстречу техник кивнул, шагнул в пустоту шахты и поплыл вниз.

Леонид вытолкнул себя в главный коридор. Тут же справа находилась еще одна вертикальная шахта. Простота и эффективность этой системы доставляла торговцу истинное удовольствие.

В коридоре толпились горняки, техники и легионеры, и всем приходилось проталкиваться между роботами, автотранспортерами, грудами припасов, сломанного горного оборудования и мусора от непрекращающегося строительства. Теснота и скудное освещение создавали почти гнетущую атмосферу.

И людям полагалось быть хмурыми и подавленными. В конце концов они отрезаны от помощи и подвергаются постоянным атакам. Но Леонид был поражен и даже горд тем, что они вовсе не выглядели хмурыми. Шуток, улыбок и обычных приветствий было столько же, сколько всегда. Только усталые глаза да попадающиеся свежие повязки свидетельствовали о давлении, которое все испытывали. Нарбаков будто прочитал его мысли.

— Настроение удивительно хорошее и боевое. Леонид согласно кивнул.

Оба усмехнулись, зная, что относительно всего остального их мнения, вероятно, разойдутся.

Площадка перед главным шлюзом напоминала сумасшедший дом. Вонь застарелого пота облаком висела над толпой, лишь слегка разбавленная резким запахом озона и всепроникающим запахом химических герметиков.

В отсеке теснились человек сорок мужчин и женщин в разной стадии раздевания. Одни надевали свои скафандры, другие снимали. Шестеро были легионерами и встали навытяжку, когда появился Нарбаков. Откозырнув им, капитан хлопнул какую–то женщину по спине.

— Хорошая работа, сержант. Ваша команда действовала здорово.

Леонид понятия не имел, о чем говорит офицер, но улыбнулся и согласно кивнул. Очень важно показать, что штатские думают так же.

— В сторону! Расступитесь! Уйдите от люка! Голос шел из шлюза. Зазвучал клаксон, вспыхнула сигнальная лампочка, и двери открылись. Первой ворвалась струя холодного воздуха. За ней въехал транспортер, исключительно легкий, как большинство оборудования на Веретене, и оснащенный маленьким электромотором. Он слегка покачнулся, когда его надутые шины ударились о неровный пол.

Однако машина везла серьезный груз, включая двух раненых биотел, сильно покалеченного бойца II и трех врачей. Все, кроме киборга, были в скафандрах со снятыми шлемами. Один из врачей увидел медтехника и выкрикнул:

— У нас борг с остановившимся модулем жизненной поддержки, протекающей системой давления и большим количеством дыр, чем в швейцарском сыре! Скажи хирургии подготовить четвертую операционную, включить лазер номер три и быть наготове. Мы едем.

Леонид шагнул в сторону, чтобы дать дорогу транспортеру. За машиной, удерживаемое в воздухе благодаря отсутствию гравитации и втянутое всасыванием, следовало облако испарившейся крови. Раненые биотела были в сознании, но боец II просто лежал среди них, как великан среди лилипутов. Торговец пожелал ему (или ей) всего наилучшего.

Некоторые горняки замешкались, и Нарбаков толкнул одного.

— Оглох, что ли, черт побери? Убирайся с дороги! Горняк повернулся, поднял кулаки и остановился. Нарбаков, наверное, беспокоился о киборге и был готов сорвать на ком–нибудь свою злость. Это стало заметно, потому что горняк состроил гримасу и примирительно махнул рукой.

Нарбаков в сердцах вдавил большой палец в запирающую пластинку на своем шкафчике. Шкафчик с хлопком открылся.

— Штатская скотина!

Леонид подумал о таких же штатских мужчинах и женщинах, рискующих жизнью на поверхности Веретена, чтобы перевооружать киборгов, но не стал говорить об этом.

Они влезли в скафандры, проверили друг у друга герметизацию и вошли в шлюз. Он был до отказа набит ремонтными бригадами, легионерами и припасами. Несмотря на то что шлемы у всех были надеты, большинство оставили забрала открытыми и еще разговаривали между собой.

— Приятно видеть, что вы делаете какую–то работу.

— Работу? Да что ты–то знаешь о работе?

— Придержи язык, работничек. Я за одну смену делаю больше, чем ты за две.

— …его голову сразу. Не могли потом найти эту чертову штуковину. Должно быть, на орбите.

— Так где военно–космический флот? Где, хочу я знать, этот чертов флот?

— Она, значит, говорит: «Эй, пижон, хочешь развлечься?» — а я говорю…

— …вход в мой файл. Можешь поверить в такое свинство?

Завыла сирена. Голос принадлежал женщине, которая никогда не покидала планету Земля.

— Загерметизируйте ваши скафандры. Загерметизируйте ваши скафандры. Загерметизируйте ваши скафандры.

Болтовня мгновенно прекратилась. Забрала были загерметизированы, проверки приведены, и воцарилась полная тишина. Правила, касающиеся радиодисциплины, соблюдались строго. Посторонние разговоры могли стоить штатским недельной зарплаты, а легионеру — гауптвахты.

Никто не возмущался и не пытался эти правила нарушить, потому что делать это — значит рисковать жизнями. И своей собственной и других. На Веретене есть множество способов умереть, и хорошая, четкая связь просто необходима, чтобы сдерживать уровень смертности.

Люк открылся, и люди высыпали на поверхность. Леонид всегда с нетерпением ждал момента, когда он выходил из люка и окунался в тусклый красный свет.

Солнце было огромным и занимало четверть поля зрения торговца. Но его забрало лишь слегка потемнело, так как карлик излучал только четыре десятых процента той энергии, какую излучала бы та же самая площадь Солнца, видимого с Земли. Леонид скучал по Земле и больше всего — по теплу солнечного света и по белым облакам. Удовольствия, которые исчезают, когда живешь внутри астероида.

Это солнце было другим. Оно имело массу в двадцать пять раз больше массы Юпитера, или около одной сороковой от массы земного Солнца. Но несмотря на большую массу, карлик имел радиус всего 76900 километров и среднюю плотность 26. Есть чему удивляться, особенно если сравнивать ее с плотностью свинца (11), золота (19) и осмия (22).

Карлик начал сжиматься из газового облака около ста пятидесяти четырех миллионов лет назад, а фаза выгорания водорода длится у него свыше семидесяти девяти миллионов лет. Так же, как у Солнца и у всех «обычных» звезд, вещество возле его более горячего ядра нагревается, расширяется и поднимается к более холодной поверхности. Там оно остывает, становится более плотным и погружается внутрь.

Атмосфера карлика достаточно холодная — 1460 К по сравнению с солнечными 5780 К — и потому может содержать корунд, перовскит, мелилит, шпинель, форстерит, энстатит, а также окись титана, железо–никелиевые соединения и силикаты натрия, алюминия, магния и кальция. Большинство соединений существует там в виде конденсата или пыли с размером частичек от пятидесяти до ста микрон.

Чин—Чу знал, что различные типы конденсатов и пылевых частичек превращаются в жидкость, испаряются и становятся твердыми при разных температурах и давлениях, создавая туманы, облака и другие подобные образования, которые крутятся и клубятся в атмосфере карлика. И где–то там в кипящем котле активности образуются крошечные частицы «звездной пыли», удивительного вещества с уникальной способностью усиливать переизлучаемые длины волн всего видимого спектра.

Результат — бриллиантовое сверкание, иногда всеми цветами радуги одновременно, иногда чистыми монохроматическими вспышками. Эффект совершенно непредсказуемый и потому бесконечно обворожительный для глаз. И если есть что–то, за что люди хотят платить, то это личная значимость. Они заплатят огромные деньги за вещь, вещество или положение, которые выделяет их среди прочих и заставят казаться особенными.

Минутку… Чин—Чу оцепенел. Учитывая, что звездная пыль не имеет никакого военного или промышленного применения и что хадатане вряд ли так же, как и люди, понимают красоту, не остается сомнений в том, что они сделают. Не сумев взять Веретено малыми силами, они будут постепенно расширять их, пока не победят. Голос Нарбакова вторгся в мысли торговца.

— Пошли, Лео… у нас полно работы. Леонид повернулся спиной к солнцу.

— Да, Омар, конечно.

Икор Нибер—Ба, командир третьего копья, посмотрел через бронированный пластик. Солнце и этот смешной астероид, который вращался вокруг него, заполнили иллюминатор.

Люди не имели оружия дальнего действия, и это позволило Нибер—Ба достаточно близко подвести флагманский корабль, тем самым уменьшая расстояние, которое должны проходить его истребители.

Нибер—Ба был крошечным по меркам своей расы и весил чуть больше 250 фунтов — обстоятельство, которое мучило его всю жизнь. В обществе, основанном на силе, он был слабым. Боксерский мешок для мужчин и объект насмешек для женщин.

Но удары и оскорбления укрепили и закалили Нибер—Ба, сделали его тверже и умнее тех, кто его окружал.

В конце концов его прозвище Карлик превратилось из оскорбительного в уважительное и вселяло страх в сердца многих. И то, что сейчас один Карлик противостоял другому, не прошло незамеченным для Ни–бер–Ба, ибо он провел много лет, сравнивая себя с общественным идеалом, и имел весьма развитое чувство юмора.

Именно эта способность смотреть внутрь и видеть свои собственные недостатки пришла ему теперь на помощь. Третье копье задержалось, хотя ему давно пора было соединиться с остальным флотом военного командующего Позин—Ка, и виноват в этом он, Карлик. Он чересчур осторожничал, чересчур боялся, мешкал, когда следовало начать массированное наступление. В конце концов это вещество, которое люди с таким трудом вычерпывали из атмосферы солнца, не имеет стратегического значения и, с хадатанской точки зрения, совершенно бесполезно.

Не было никаких причин откладывать ту решительную атаку, которую офицер вроде Позин—Ка уже давно провел бы. Никаких, кроме его, Карлика, собственной робости и опасения проиграть.

Нибер—Ба выпрямился во все свои пять футов и шесть дюймов, повернулся кругом и отправился в командный центр корабля. Люди могли готовиться к смерти.

8

Чтобы увидеть красоту, надо прежде всего открыть глаза.

Пословица наа (южное племя)

Около 150 г. до н. э.

Планета Альгерон, Империя людей

Були приходил в сознание медленно, почти не хотя, воспринимая действительность маленькими смутными приращениями. Первое, что он почувствовал, — это восхитительное тепло, составляющее приятный контраст с холодным воздухом вокруг лица. Потом пришли запахи: запах стряпни и чего–то еще, что иначе как духами не назовешь. Да, духи, И не просто какие–то духи, а пьянящий состав, который напомнил Були летние луга и самых красивых женщин, которых он когда–либо знал. Воздух у его лица шевельнулся, и легионер почувствовал, как чьи–то пальцы ощупывают его голову. Стало немного больно, поэтому он открыл глаза и увидел перед собой красивые округлые груди.

Груди были какие–то необычные, но в одурманенном состоянии легионер не сразу понял, в чем дело.

Потом до него дошло: они были покрыты коротким гладким мехом, как мех норки или сиамской кошки.

Незнакомка закончила осматривать его рану и выпрямилась. Ее груди исчезли в вырезе блузки. Глаза девушки скользнули мимо, помедлили и вернулись. Они были серые, как древесная зола, и таким же серым был мех вокруг ее нежного лица.

— Ты проснулся.

Она сказала это на языке наа, а не на стандартном, — факт, отмеченный Були, но не имеющий никакого значения. Человек хорошо понимал язык наа, благодаря химически усиленной быстрообучаюшей мнемонике, которую осваивали все легионеры на Альгероне.

На первый взгляд язык наа был прост. Масса слов имела только один слог и никаких конечных согласных. Однако простота эта была обманчива, так как язык наа — тональный язык, и высота тона определяла, какое из многих возможных значений имеет данный конкретный слог. Имелось четыре признанных высоты: высокая, средняя, низкая и очень низкая. Дело усложнялось еще и тем, что высота могла быть повышающейся, понижающейся или постоянной.

В итоге этот язык был не легче древнекитайского. К тому же он разделялся на два главных диалекта: на одном говорили в северном полушарии, а другим пользовались к югу от великого горного хребта. Були знал оба.

— Да, я проснулся.

Девушка улыбнулась. Ее полные губы напоминали подушечки. Если она и удивилась, что Були умеет говорить на ее языке, то никак этого не показала.

— Ты смотрел мне в блузку.

Були покраснел и покачал головой.

— Ты ошибаешься.

Она подняла красивые брови. Они были рельефнее, чем у людей, и Були подумал, что в них есть что–то кошачье.

— Неужели? Тогда объясни это. Он и не подозревал об эрекции, пока девушка не

коснулась одеяла. Оскорбляющий виновник поник и исчез.

— Сладость Ветра?

Голос был низкий, определенно мужской и раздавался откуда–то поблизости.

Девушка положила два пальца на губы Були — знак молчания у наа — и прошептала:

— Это мой отец. Закрой глаза и притворись, что спишь.

Були хотел спросить, зачем, но что–то в ее интонации

заставило его передумать. Легионер закрыл глаза. Послышался скребущийся звук, за ним — металлическое позвякивание и шорох рядом с кроватью. Тот же самый голос заговорил снова, на этот раз громче.

— Как он?

— Лучше. Думаю, что лучше, но он еще спит.

— Спит или без сознания?

— Спит. Он просыпался на пару минут, — спокойно сказала Сладость Ветра.

Були чуточку приоткрыл глаза. Он увидел мужчину шести футов роста, с белым мехом на груди и черным на остальном теле.

Дальнепуть Твердый удовлетворенно хмыкнул.

— Отлично. Дай мне знать, когда он проснется. Мы убьем его и пошлем его голову генералу Сент—Джеймсу.

Сладость Ветра поправила одеяла.

— Решать тебе, отец, но у нас давно не было пленных, а до собрания совета осталась всего неделя.

Твердый задумался. Предъявить человека на предстоящем совете? А ведь это мысль. Устроить маленькое представление с пленным легионером, чтобы напомнить всем об успешной засаде. Неплохая идея, особенно когда молодые вожди вроде Долгой—Езды Убивающего Наверняка кусают за пятки. Нет, это просто отличная идея! К тому же Твердый никогда не питал склонности к хладнокровным убийствам и только говорил подобные вещи, потому что этого от него ждали. Твердый с уважением взглянул на дочь.

— Ты унаследовала не только красоту своей матери, но и ее ум. Сделаем, как ты предлагаешь. Только знаешь что…

— Да? — терпеливо спросила Сладость Ветра.

— Человек произвел бы большее впечатление, если бы был на ногах и в полном боевом облачении.

Сладость Ветра согласно кивнула:

— Я посмотрю, что можно сделать.

Твердый коснулся щеки дочери и ушел. Сладость Ветра присела на постель Були.

— Теперь можешь открыть глаза. Легионер открыл.

— Ты слышал?

— Да, — хрипло выдавил он. — Ты спасла мне жизнь. Но почему?

Сладость Ветра посмотрела на него. В ее спокойных серых глазах отразились какие–то эмоции, но Були не смог определить ни одну из них.

— Скажи мне, человек… почему дует ветер?

Вопрос застал его врасплох. Легионер стал придумывать псевдонаучный ответ, но у него ничего не вышло.

— Потому что дует? Сладость Ветра улыбнулась.

— Правильно. А теперь спи. Тебе нужен покой.

Генерал Айан Сент—Джеймс направил дистанционный пульт на потолок и нажал на кнопку. Белая штукатурка исчезла, и вместо нее появился большой голографический экран. Картинка показывала ту же самую кровать, на которой он сейчас лежал, за тем исключением, что его собственная электронная версия была голой, как и Марианна Мосби.

Конечно, это была ее идея. Сент—Джеймс был слишком стыдлив, чтобы делать что–либо подобное по собственной инициативе. Но Марианна настаивала и, как всегда, добилась своего.

Ho Сент—Джеймс был рад, потому что эта запись — дна из немногих, оставшихся на память о ней, и единственная, где Марианна была обнаженной. Однако за все приходится платить. И в данном случае цена — лицезрение собственного голого зада (весьма малоприятное зрелище) и понимание, что на протяжении всего действия Мосби не отрывала глаз от камеры. Офицер грустно смотрел, как она улыбнулась ему через его собственное плечо, пододвинулась для более интимного кадра и дошла до довольно громкой кульминации.

Было немного обидно, что она больше наслаждалась от того, что их страсть записывается, чем от самого акта.

Сент—Джеймс нажал кнопку, и изображение исчезло. В комнате стало темно. Фильм должен был рассердить его, должен был заставить забыть Мосби, но он не сделал ни того, ни другого. Ибо в тысячный раз Сент—Джеймс спросил себя, где она и что делает? Наверняка это как–то связано с нападением на Мир Уэбера, но Сент—Джеймс хотел бы знать точно. Посыльная торпеда прибыла двое суток назад и вместо того, чтобы ответить на вопросы, поставила новые.

Империю атаковали. Мир Уэбера пал. Убиты миллионы штатских и тысяча легионеров. Среди них были одноклассники, друзья или враги. Всех их будет не хватать, о них будут помнить и добавят к спискам тех, кто погиб в бою. «Это своего рода бессмертие, — размышлял Сент—Джеймс, — так как Легион чтит своих мертвых превыше всего остального».

Но он–то был жив, и перед ним стояли вполне определенные проблемы. В полученном приказе ясно говорилось: усилить подготовку, сохранять высокую боеготовность и приготовиться к эвакуации. Не «развертывать», что имело бы смысл, учитывая хадатанское нападение, а «эвакуировать» — бежать. В этом нет ничего удивительного, так как приказ подписан адмиралом Сколари, этим трусливым ничтожеством, но есть о чем беспокоиться.

Что, если советники императора договорятся? Что, если Марианна уступит? Нет, это немыслимо, Марианна исключительно настойчивый руководитель. Она никогда не забудет свой долг… и не сделает ничего, что подвергнет риску базу Легиона на Альгероне.

Нет, она будет бороться, в чем Сколари скоро убедится. Сент—Джеймс с нетерпением ждал до конца вестей. Хотя официальная информация проходила через канцелярию Сколари, Легион имел собственную систему связи, и Марианна воспользуется ею.

Сент—Джеймс сцепил руки за головой. Как назло, наа именно сейчас предприняли наступление… но что поделаешь, такова жизнь.

К месту засады был послан тяжеловооруженный отряд. Он вернул в форт все тела, кроме тела старшего сержанта Були. Патрули все еще искали сержанта, но, сказать по правде, Сент—Джеймс почти не надеялся найти его.

Это была настоящая потеря, так как легионеры вроде Були появляются не каждый день. Это был истинный доброволец, человек, который вступил в Легион в поисках приключений и остался, потому хорошо знал свое дело.

Сент—Джеймс перевернулся, сел и поставил ноги на пол. Нравится ему или нет, империя находится в состоянии войны. Самая грязная, рискованная и дурацкая работа достанется Легиону. Его задача — подготовить своих солдат. Генерал встал и направился в душ.

Гуннер вышел из небольшого лифта — одного из индивидуальных, — направил видеокамеру на небо и увидел, что с минуты на минуту наступит ночь. На Альгероне это ничего не значило, но все же действовало успокаивающее, так как темнота традиционно ассоциируется со свободным временем.

Паучье тело казалось Гуннеру легким и подвижным после дней, проведенных в качестве квода. Эта легкая, восьминогая конструкция во многих отношениях являлась его настоящим телом, так как именно она заботилась о его функциях жизнеобеспечения и должна была стать средством спасения в том случае, когда более крупное тело квода окажется сильно повреждено. Если он, конечно, захочет спастись… что чертовски маловероятно.

Гуннер подошел к главным воротам, предъявил свой электронный пропуск и подождал, когда откроется калитка. Раздалось жужжание, дверца отъехала в сторону.

Часовой помахал рукой, Гуннер помахал в ответ и, пробираясь через разбросанный мусор, направился к городку наа. Куполообразные крыши были почти невидимы в темноте, но из прямоугольных окон и открытых дверей лился свет. Слышался смех людей и наа, всплывающий кверху из–под земли.

Гуннер пошел прочь от этого смеха и заведений, откуда он доносился. Почти все бары, публичные дома и рестораны, занимавшие ближайшие к форту купола, были территорией биотел. Ну сами подумайте, какой уважающий себя киборг станет тратить время на развлечения, которыми больше не способен наслаждаться? Это было бы глупо, особенно когда предприимчивый человек по имени Отис Фосс создал убежище, в котором угождали боргам.

Фосс поселился на Альгероне еще до Императорского Указа, передавшего планету Легиону. И воспользовался этим, чтобы создать процветающее, хотя наполовину нелегальное предприятие.

Гравий захрустел под дискообразными ступнями Гуннера. Полуголодный пук, увидев киборга, зарычал и крадучись убежал. Биотела — так же как и люди, и наа — видели паукообразное тело и делали вид, что не видят. Так было принято в городке наа. Просаживай свои денежки, развлекайся на полную катушку и не лезь в чужие дела.

Фосс назвал свое заведение «Отдых Киборга» и как–то даже повесил вывеску. Но на самом деле никто и никогда его так не называл. Вывеску снесло бурей, а людям больше понравилось называть его «Дом Фосси». Так это название и приклеилось.

«Дом Фосси» был больше тех, что обслуживали биотела, так как его посетители занимали гораздо больше места.

Основная часть этого заведения размещалась по традиции под землей, куда не могли проникнуть ни жара, ни стужа, ни зимние вьюги. Гуннер спустился по старому скату и остановился перед дюрастальной дверью. Принимая во внимание разбойников и рейды военной полиции, хозяину стоило быть осторожным.

Скрытые весы взвесили Гуннера, сканеры подтвердили, что он — киборг, и дверь открылась.

Общий зал представлял собой большое круглое помещение с земляным полом, прегражденное тут и там опорными балками. В стену был вмонтирован головизор. Большинство завсегдатаев мало интересовались драмами, порно, спортом или танцами для биотел, поэтому Фосс крутил старые хроники, документальные фильмы по истории Легиона и живописные ленты с разных имперских планет. Однако многие киборги любили музыку, поэтому звуковая система была включена. Кто хотел, мог слушать.

Кроме необычно высоких карточных столов мебели в комнате не было, ведь ни стулья, ни диваны киборгам не нужны. Зато были украшения, в том числе изображение во всю стену эмблемы 1–го кавалерийского полка, изумительная коллекция трофейного оружия и чучело наа по прозвищу Главарь. Беднягу выдавали то за вождя наа, то за разбойника, то за философа. На самом же деле несчастное тело принадлежало поденщику, которого сбил грузовик во время строительства форта Камерон. Его труп сохранили саперы Легиона, а уж как раздобыл его Фосс и зачем, было покрыто тайной.

Зал, как обычно, оказался полон. В основном посетителями были бойцы II, но присутствовала и пара кводов в своих паучьих телах и парочка муха–форм. У этих киборгов ноги, как у аиста, гладкие тела и выдвигающиеся крылья на случай, если им придется катапультироваться из самолета.

Большинство боргов подключилось через интерфейс к игровым сценариям виртуальной реальности, а остальные резались в старинные карточные игры или просто трепались. Главной темой обсуждения была война с хадатанами. Все понимали, что Легион будет воевать, вопрос — когда, а главное — где.

Часть разговоров была слышна, но большинство шло на канале 3. Стоило двери открыться, как все мгновенно замолчали и снова заговорили, когда Гуннер вошел. Его хорошо знали в «Доме Фосси» — свой, хотя и несколько эксцентричный тип.

Новоприбывшего, как всегда, встретили приветствиями, оскорблениями и замечаниями невпопад. Отвечая тем же, Гуннер прошел между широко расставленными столами к нише, где по традиции сидел Отис Фосс.

Это был лысый невзрачный мужчина неопределенного возраста. В зубах он сжимал незажженную сигару. Фосс поднял голову от компьютера. Первые слова диалога никогда не менялись.

— Привет, Гуннер. Как дела?

— Дерьмово. А твои?

— Дерьмово, но такова жизнь. Хочешь то же, что обычно?

— Ага.

Фосс повернулся к пульту и указательными пальцами постучал по клавишам.

— Я слышал о засаде… сожалею, что ты выжил.

— Да уж, — откликнулся Гуннер, — получается так, что в этой борговой армии тебя и убить–то не могут.

Фосс усмехнулся.

— Ладно, кажется, мы воюем с какими–то гадами. Может, они прокомпостируют твой билет.

— Надеюсь, — прозаично ответил Гуннер. — Какая комната?

— Номер шесть… и это стоит пятьдесят империалов.

— Запиши на мой счет. Фосс вздохнул.

— У тебя нет счета. Все, что у тебя есть, — это огромный долг.

— Я кредитоспособный. Фосс снова вздохнул.

— Ладно, но заплати побыстрее, обещаешь?

— Обещаю.

— Хорошо. Желаю приятного отдыха.

Киборг спустился по затемненному скату. Фосс посмотрел ему вслед, потом покачал головой. Гуннер был странный даже по меркам киборгов.

Гуннер остановился перед комнатой с номером 6, подождал, когда дверь откроется, и скользнул внутрь. Комната была еле освещена, а из всей мебели в ней стоял только пульт.

— Привет, — сказал голос, — добро пожаловать к Господину Грез 4000. Господин Грез представляет собой высшее достижение тысячелетней научной мысли. Вы вновь проживете самые счастливые, самые грустные, самые волнующие или самые мирные минуты вашей жизни. Итак, слушайте внимательно и выполняйте…

Панель управления мягко засветилась. Гуннер протянул ногу, обошел первые несколько пунктов компьютеризованного порядка и вставил кабель в гнездо на своей треугольной голове. Свет ворвался в его мозг, цвета закружились, распались и соединились в абстрактные фигуры, плавающие на черном фоне. Вернулся голос.

— …вы готовы выбрать воспоминание. Вы можете сделать это, воскрешая в памяти образы или ощущения, которые служат типичным примером конкретного переживания.

Гуннер знал, что многие, если не большинство киборгов выбрали бы половой акт, наркотический кайф или драку. Но он выбрал воспоминание, которое выбирал раньше и будет выбирать всегда.

Гуннер вспомнил зоопарк, заполненный животными из разных миров, заросший их родной растительностью. Он вспомнил запах помета, тепло солнца на затылке и руку жены в своей руке. Он вспомнил, как птицы издали странные рыгающие звуки, как его дети завопили от восторга и как жена велела им успокоиться.

И Гуннер ушел, перенесся в свои самые счастливые минуты и в жизнь, которой больше не было.

Убедившись, что магазин опустел, Сисси Коннерс заперла кассу и пошла в кладовую. Там было темно и восхитительно холодно.

Сисси пришла за лимонадом. Она выбрала ящик и подняла его. На улице стояла жара, и всем хотелось чего–нибудь освежающего. Сисси завидовала тем, кто был снаружи, на солнце, и с нетерпением ждала, когда сможет присоединиться к ним. Ее смена закончится через час, и тогда она будет свободна. Точнее, свободна до занятий в вечерней школе. Диплом — вот ее мечта, и через два–три года она его получит.

Лицо девушки повеселело. Вчера Марк сел рядом с ней. Может, и сегодня сядет? Эта мысль наполнила ее сладостным ожиданием.

Ящик был тяжелым, и Сисси пришлось потрудиться. Она вынесла его в переднюю часть магазина и увидела, что в ее отсутствие вошли два покупателя. Поставив ящик на пол, Сисси скользнула за кассу.

Один из покупателей, женщина, остановилась у стеллажей и просматривала утренний номер популярного журнала. Другой покупатель, мужчина, стоял в нескольких футах от прилавка и нервно оглядывался. Кроме того, он носил бейсболку и большие солнечные очки, как будто пытался выглядеть хладнокровным или спрятать лицо. Сисси почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. Она заставила себя улыбнуться.

— Могу я помочь вам?

— Да, — ответил парень, стараясь говорить грубо. — Держи руки так, чтобы я их видел, и давай сюда все, что в кассе.

Револьвер выглядел огромным. И покачивался.

Сисси знала, что ей нужно делать: отдать парню деньги, подождать, когда он уйдет, и вызвать полицию. Она протянула руку к кассе, вспомнила, что заперла ее, и потянулась за сумочкой.

Первая пуля ранила ее в руку, прошла навылет и пробила кофеварку, стоящую сзади на полке. Потекла кровь, Сисси закричала.

Вторая пуля пробила плечо и отбросила Сисси на стену.

Третья пуля попала в грудь. Сисси хотела крикнуть, но мертвые не кричат. Не так ли?

— Эй, Виллен… дай отдохнуть, черт побери. Ну и шутки у тебя.

Виллен проснулась и обнаружила, что она в седьмом боксе четвертого отсека кибернетического ремонтного центра форта Камерон. Тел бойца II не хватало, поэтому ее поместили в устаревшую биоформу и прикомандировали к 1–му полку.

Боец II напротив нее был без руки.

— Прости, я видела дурной сон.

Боец II откинулся назад, позволяя поддерживающей раме принять его вес, и дал своим видеокамерам выйти из фокуса.

— Тогда ладно. Но имей совесть и выруби динамик. Виллен проверила — действительно, динамик включен — и выключила его.

Она вспомнила лицо человека, который убил ее. Интересно, где он сейчас? Власти были осторожны в таких вопросах и старались, чтобы жертвы ничего не узнали. Прошлое должно остаться в прошлом, говорили они. Они хотели, чтобы Виллен выкинула из головы то, что с ней случилось.

Так что тот парень мог сидеть в тюрьме, жариться в аду или болтаться на улицах, убивая ради чистого удовольствия. Именно это говорил Виллен внутренний голос: что он жив и ходит где–то, не страдая от того, что сделал.

Виллен оставалось девять лет, два месяца и четыре дня до истечения срока службы. И когда он закончится, она найдет человека, укравшего ее жизнь, и отомстит ему тем же.

Були облачился в свою форму — конечно, без оружия — и шагнул через занавеску из бус, которая отделяла спальню от главной комнаты подземного жилища. Гостиная — она же столовая, и она же кухня — была круглой. В центре стоял камин–очаг, а вдоль стены шел проход. Запахи, наполнявшие комнату, наверняка нравились наа. А что с чем смешано, было непонятно.

Но комната точно пахла теплом и уютом и выглядела такой же, к большому удивлению Були. Ничто не напоминало межрасовые публичные дома городка наа или лачуги, которые он обыскивал во время зачисток.

Возле камина–очага готовили еду трое подростков — два мальчика и девочка. Они посмотрели на легионера с явным любопытством, смешанным с толикой страха и отвращения.

Були понял их. В конце концов он враг, пугало, явившееся привидение, и молодежь не знала, как реагировать. Он улыбнулся им, радуясь, что улыбка означает одно и то же в обеих культурах, и пошел к вертикальной лестнице.

Добротно сколоченная деревянная лестница слегка заскрипела под его тяжестью. Легионер обратил внимание, что она довольно широкая и на ней могут разминуться два наа. И в случае необходимости вся семья сумеет быстро выйти. Это было умно — слово, которое Були никогда раньше не употреблял по отношению к наа, но которое казалось все более и более подходящим.

Лестница кончилась на широкой платформе в шести футах от поверхности и с противоположной стороны от идущей наверх второй лестницы.

Сначала человек не понял, зачем понадобились такие сложности, пока не рассмотрел вопрос с военной точки зрения, и не сообразил, насколько трудно сражаться с захватчиком на ступенях.

Хорошая прочная площадка намного удобнее. У защитников больше места для обороны и есть естественная отправная точка. Вдобавок тяжелая занавеска из выдубленной шкуры дута отгораживала вторую лестницу от внутреннего света и удерживала тепло в доме. Сейчас шкура была свернута и закреплена у потолка при помощи двух стандартных блоков, позаимствованных у Легиона.

Були поднялся по второй лестнице и вышел на яркий свет. Было холодно, и его дыхание застыло облачком пара.

Один–единственный быстрый взгляд — и легионер понял, почему деревни наа так трудно найти без спутников–шпионов. В отличие от глинобитных куполов городка и наспех сооруженных лачуг разбойников, здесь не было никаких построек. Только дыры в земле, и тех не очень много. Двадцать пять, самое большее тридцать. И располагались они далеко друг от друга, так что казались естественными, особенно когда вокруг изрезанные предгорья, и без того полные ям, щелей, пещер и тому подобного. В самом центре деревни находилась костровая яма, но ей, похоже, редко пользовались. С воздуха она была бы едва заметна.

Однако любая хорошая маскировка могла бы быть лучше. Були нахмурился, увидев утоптанную дорогу, ведущую к узкой расщелине. Эта чертова дорога была словно гигантская стрела, указывающая куда? к воде? к источнику пищи? Куда бы она ни шла, она оскорбила его как военного и заставила рассердиться на чью–то тупость.

Поймав себя на этой мысли, Були засмеялся. С каких это пор его обязанностью стало защищать врагов? Если наа настолько глупы, чтобы выдать свое местоположение, ему же лучше. Були ничего так не хотелось, как видеть бойцов 2–го воздушно–десантного, падающих с неба.

— Ты смеешься, человек. Значит ли это, что ты храбрый? Или просто очень, очень глупый?

Були повернулся и оказался лицом к лицу с воином наа. Это был молодой мужчина с оранжевым мехом и бусами посвященного. Значит, воин, и притом хорошо вооруженный: есть даже пистолет 50–го калибра, принадлежавший раньше кому–то из сержантов Легиона. Мешковатые брюки, кожаная портупея и стеганый жилет довершали наряд незнакомца.

Були пожал плечами.

— Разве одно не предполагает другое? Будет ли здравомыслящий храбрым?

Наа засмеялся.

— Ты говоришь как истинный воин. Я Быстрое—Движение Стреляющий Метко, брат Сладости Ветра и сын Твердого.

Они соприкоснулись ладонями в традиционном приветствии наа. Були обвел рукой окрестности.

— Скажи, Быстрое—Движение, куда мне позволено ходить? И где мой охранник?

Наа засмеялся, и его глаза блеснули.

— Ты можешь ходить, где тебе угодно, человек, пока твое возвращение в пределах двух заходов солнца. Что касается стражников… то они вокруг тебя. Больше того, они никогда не спят, их нельзя подкупить, и они неизменно преданны.

Человек огляделся, не увидел ничего, кроме скалистых хребтов, и понял, что имеет в виду воин. Горы как стражники стояли вокруг деревни. К тому же наа исходили здесь каждый гребень и каждый каньон, и им не составит особого труда поймать его. И судя по выражению лица Быстрого—Движения, они получили бы удовольствие от этой охоты. Були усмехнулся.

— Понятно.

Быстрое—Движение улыбнулся. У него были хорошие зубы.

— Тогда увидимся на главной трапезе через два захода солнца.

Человек кивнул и проводил воина взглядом. Гордая осанка, сильные ловкие движения…

Були вдруг пришло в голову, что из наа получились бы чертовски хорошие солдаты.

Он запомнил эту мысль и пошел по проторенной дороге к проходу в скалах. Там пришлось подняться на удобно расположенные камни. Прыгая с камня на камень, наа передвигались над слоем навоза, который покрывал дно расщелины.

Проход шел зигзагами, и каждый угол создавал естественную оборонительную позицию. А сразу за расщелиной открывался большой луг. Он был по–своему красив, покрытый желто–серой травой высотой по колено, искрящейся от инея.

Вдали паслось стадо косматых дутов. Опустив головы, они щипали зимнюю траву. Рядом с ними расхаживали воины, охраняя животных от хищников и разбойников.

Були огорченно покачал головой. Тропа, поле и дуты все будут зафиксированы на спутниковом фото. Уже зафиксированы и сданы в архив под неким кодовым именем. Глупо, что Легион знал, где расположены большинство деревень, и не трогал их. Точно так же, как наа знали, где находится форт Камерон, но никогда не пытались его разрушить.

Все это — часть тех странных отношений, которые существовали между Легионом и наа, отношений, построенных на курьезной смеси уважения, ненависти, доверия и страха. Это мерило того, насколько похожи обе расы и как глупа непрерывная война.

Главная дорога выбежала на равнину, разделилась на несколько тропинок и исчезла в траве. Потоптавшись, Були выбрал тропку, которая поднималась по каменистому склону, и отправился на разведку местности. Как ни суровы предгорья, он должен сбежать и сбежит обязательно. Не сегодня, но скоро. Как только выздоровеет, запасется едой и разузнает дорогу.

Тропу проложили бессчетные поколения диких животных и расчистили наа. Не совсем понятно, зачем, так как никакого особого военного значения она не имела и шла слишком высоко над долиной, чтобы быть связанной с добычей пищи. Но всякая тропа куда–то ведет, и Були не оставалось ничего лучшего, чем идти дальше.

Он взбирался уже около получаса и порядком вспотел, когда увидел сводчатый проход. Созданный естественным выветриванием, он был расширен: на стенах остались следы работы киркой. Через туннель доносились голоса.

— Почему нет? Не потому же, что ты девственница? Все племя знает, что у тебя была связь с Остроумом Писателем.

— Потому что я не люблю тебя. Это так просто.

— Не любишь меня? — недоверчиво переспросил первый голос. — Не любишь меня? А Писателя любила? Ты это пытаешься сказать?

— Да, именно это я и пытаюсь сказать, — решительно заявил женский голос. — Так что, убери от меня свои руки.

— А если не уберу? Что тогда?

Були нахмурился. Женский голос принадлежал Сладости Ветра. Насчет него не было никаких сомнений, и аромат духов, плывущий в его сторону, подтверждал это. Легионер прошел в арку и оказался на залитом солнцем уступе. Его глазам предстало потрясающее зрелище: аккуратно расстеленный плащ из шкуры дута и закуски для пикника. Появление человека вызвало весьма бурную реакцию.

Воин, крупный, здоровый и тяжеловооруженный, вскочил на ноги. Он носил набедренную повязку, портупею и сандалии на шнуровке. Его в общем–то красивое лицо было искажено яростью.

— Что ты здесь делаешь?!

Були почувствовал, как адреналин закипел в крови, и постарался держать себя в руках. Наа несомненно выиграет этот бой. Сержант отсутствующе улыбнулся и кивнул на панораму:

— Да вот, хочу посмотреть, что тут вокруг. Чудесное место для пикника. Могу понять, почему вы выбрали его.

— Да, — сказала Сладость Ветра, вставая. — Здесь прелестно. Но мы как раз собирались уходить. Не хочешь пойти с нами? Солнце скоро сядет, и дорога будет опасной.

Були без труда уловил благодарность в ее голосе и гнев на лице воина. — Хватит болтать. У меня полно дел. — Наа схватил лазерную винтовку, протопал через арку и стал топливо спускаться. Шкура дута и еда остались Сладости Ветра. Она начала укладываться, и Були поспешил помочь.

— Спасибо.

— За что? За то, что помешал вашему пикнику? Сладость Ветра остановилась и посмотрела на него.

— Как много ты слышал? Були сделал невинные глаза.

— Слышал? Я ничего не слышал. Сладость Ветра грустно покачала головой:

— Почему ты столько лжешь? Долгая—Езда мерзкий, но он говорит правду.

Були пожал плечами.

— Прости. Я не знал, что именно ты хочешь услышать.

— Правду, — тихо сказала Сладость Ветра. — Я хочу слышать правду. Ложь немногого стоит.

Були посмотрел на нее, стоящую на коленях на фоне необозримой пустыни, и слова вышли сами собой.

— Правда то, что ты самая красивая женщина, какую я когда–либо видел.

Она расцвела от удовольствия, которое быстро сменилось беспокойством.

— Ты не должен так говорить.

— Ты велела мне говорить правду.

— Это не правда, и кроме того, мы из разных рас.

— Не настолько разных, чтобы не видеть красоту друг в друге, — ответил Були.

— Больше не говори, — строго приказала Сладость Ветра. — Я запрещаю. Отец убил бы тебя, если бы слышал твои слова. И учти, человек: Долгая—Езда не посмеет причинить мне зла, но он, не колеблясь, причинит зло тебе.

— Ладно, — согласился Були, — но с одним условием.

— С каким?

— У меня есть имя, не такое прелестное, как твое, но все–таки имя. Оно взято из старинной песни. Мое имя Билл. Повтори.

— Билл.

— Хорошо. Давай договоримся, я не буду звать тебя «наа», а ты не будешь говорить мне «человек».

Сладость Ветра засмеялась. Легионеру понравилось, как заискрились ее глаза, и он почти опьянел от запаха ее духов.

— Будь по–твоему, Билл. А теперь пойдем. Скоро стемнеет, а тропа крутая.

Були помог ей упаковать вещи, взвалил на плечи шкуру дута и пошел за девушкой через арочный проход. Сладость Ветра спускалась по тропе с завораживающей грацией. Легионер не мог оторвать глаза от движений ее хорошенькой головки, покачивания узких бедер и мелькания ног из–под длинной юбки.

Эта девушка пробудила в нем сексуальное желание

настолько сильное, что оно почти причиняло боль. Большинство его друзей посещали проституток в городке наа и взахлеб рассказывали о том, какие те притягательные, но Були слушал без особого интереса. Сама мысль о сексе с инопланетянкой казалась ему предосудительной и какой–то извращенной.

Но Сладость Ветра все изменила. Он не только мог представить себе секс с ней, он хотел этого секса — факт, который безмерно его удивил.

Однако еще больше его удивила нежность, которую он испытывал к ней и никогда не испытывал к легионеркам, с которыми спал.

Все это крайне обеспокоило Були, так как долг обязывал его сбежать, а ему хотелось остаться.

9

Течения несут нас, куда хотят, и мы благодарны, ибо жизнь — это движение.

Групповой Разум Сэйлинт,

известный как «Плот

Один».

Как продиктовано доктору

Валери Риман

2836 ст. г.

Планета IH-4762–ASX41, Империя людей

Кобальтово–синее небо гигантским зонтом висе л о над океаном. Синим зонтом с белым крапом. Часть крапа образовывали перисто–слоистые облака, но другую часть оставили атакующие корабли хадатан, и именно к их следам Сэйэлинт направили свое коллективное сознание.

Плотов было пять: три главных и два маленьких, еще недостаточно зрелых, чтобы участвовать в процессе принятия решения.

Каждый плот объединял миллиарды индивидуального фитопланктона и покрывал больше тысячи квадратных миль тихо колышущегося океана. Толщина плотов достигала трех футов. Большую часть энергии они получали от солнца и господствовали над океанической пищевой цепочкой.

Потребовались миллионы лет, чтобы родительский плот развил тысячи мозговых узелков, которые, соединенные вместе бесконечными милями тонких, почти прозрачных волокон, составили групповой разум. И еще миллионы лет ушли на то, чтобы создать два дополнительных существа и достичь полного господства над морями. Ибо все в мире–океане жило в гармонии с Сэйлинт и целиком зависело от них.

На планете существовали низшие растения, которые питались продуктами жизнедеятельности более высокоразвитого планктона, зоопланктон, который питался ими, больший зоопланктон, который ел своих меньших собратьев, и так далее вплоть до больших, но сравнительно глупых позвоночных, плавающих в глубинах водных владений Сэйлинт.

Но воздух — другое дело, он лежал за пределами родной стихии Сэйлинт, глухой к их прямому воздействию.

Да, фитопланктон добился значительного прогресса, контролируя водный цикл. Помогло и то, что суша занимала меньше двух процентов поверхности планеты. Но контроль над атмосферой лежал в далеком–далеком будущем.

У людей же все обстояло иначе, как и у хадатан. И те, и другие имели машины, позволяющие им командовать небесами таким способом, который Сэйлинт даже представить себе не могли.

Люди прилетели первыми. Их самолеты с ревом промчались над морем, извергая отраву в атмосферу.

Как вскоре узнали Сэйлинт, для пришельцев такое поведение было типичным. Они быстро перемещались, действовали импульсивно и могли выполнить много дел за короткий срок.

Людям потребовалось всего пять оборотов планеты, чтобы составить карту поверхности, проанализировать ее состав, занять одну восьмую часть суши и открыть Сэйлинт.

Открытие, если можно так выразиться, произошло, когда биолог по фамилии Риман попыталась взять образец Плота Два в северном полушарии. Понятное дело, раздосадованный Плот Два дал сдачи, захватив контроль над мыслительными процессами биолога. Ничего обычного с точки зрения Сэйлинт. Но этот захват и последующее освобождение поразили ученых, и было заключено соглашение.

Ограниченному числу людей будет позволено остаться на планете и изучать Сэйлинт, если они обещают оставить окружающую среду точно такой, какой нашли ее, и разрешат в обмен изучать себя. Явно непривыкшие быть объектом изучения, люди согласились и выполняли свою часть сделки.

Поэтому последующее прибытие хадатан, убийство человеческих друзей Сэйлинт и нанесенный при этом вред окружающей среде рассердили Плоты Один, Два и Три. Они захватили контроль над низкоорбитальной космической машиной и включились в непонятную им войну.

Подладившись к шторму, который обеспокоил южную долю его анатомии, Плот Два сформулировал мысль и послал ее остальным Плотам, находящимся за тысячи миль от него.

— Те, кто называет себя хадатанами, говорят, что мы должны отпустить корабль, или они причинят огромный вред нам самим и окружающей среде.

— И они могут это сделать, — медленно подтвердил Плот Один. — Вы видели, как быстро они справились с людьми.

— Да, — вставил Плот Три, — но доктор Валери и остальные были, как говорят люди, «учеными». Исход мог стать совсем другим, если бы здесь были специалисты, которых они называют «солдатами».

— И виноваты мы, — подумал Плот Два. — Люди предлагали нам своих солдат, но мы отказались.

— Да, — согласился Плот Три. — Это было ошибкой. Люди странные, но куда лучше хадатан. Так что же нам делать?

Хотя вопрос не был адресован Плоту Один, все трое знали, что отвечать ему. Благодаря своему возрасту и большому жизненному опыту, он был самым авторитетным.

— Я думал над этим, — ответил Плот Один. — Учитывая, что данная ситуация лежит вне сферы нашего опыта и связана с конфликтом, который нам не вполне понятен, нам стоит воспользоваться советом специалиста. Лучше всего подошел бы человеческий солдат. Но сгодится и кто–нибудь из экспертов, которых доктор Валери называла «грязными политиками».

— Да, — согласился Плот Два, — но как нам получить такой совет? Мы не можем покинуть океан, а хадатане окружили планету своими военными машинами.

— Вот поэтому, — спокойно подумал Плот Один, — нужно заставить хадатан доставить нам такого специалиста.

— Но как же мы заставим их? — спросил Плот Три.

— Угрожая захватить остальные корабли, — легко ответил Плот Один. — Как и люди, хадатане находят нашу способность контролировать их мозговые узелки пугающей.

— Это верно, — ответил Плот Два, — но мы не можем дотянуться дальше того корабля, который мы уже захватили. Когда мы нанесли удар, он был на низкой орбите, как называют это люди. Остальные находятся вне пределов нашего воздействия.

— Я‑то это знаю, — терпеливо ответил Плот Один, — но хадатане не знают.

— А-а, — подумал Плот Три, — ты предлагаешь использовать тактику, которую специалист Хенза называл «блефом»?

— Точно, — самодовольно подтвердил Плот Один. — Искусство, приобретенное благодаря игре под названием «покер», имеет много применений. Людям не хватило силы защитить нас, но они дали нам оружие, и наш долг — использовать его.

Военный командующий Ниман Позин—Ка поднес террариум к свету и удовлетворенно хмыкнул, любуясь своей последней работой.

Первоначальный комплект не включал ни гор, ни материалов, необходимых для их изготовления, но немного податливого пластика, реквизированного у технического отдела, да кой–какие другие мелочи решили эту проблему.

Горы были серые, как горы вблизи его родной деревни, и с белыми верхушками.

Позин—Ка опустил террариум и вздохнул. Он откладывал этот момент до последней возможности, но надо было браться за работу.

Военный командующий встал и подошел к головизору. Подобие планеты, обозначаемой людьми как IH-4762–ASX41, висело в воздухе, вращалось перед глазами и требовало принять решение. Планета была голубой с белыми вкраплениями и сама по себе сравнительно безобидная.

Да, Сэйлинт обладали беспрецедентными мысленными способностями, но большой угрозы не представляли. Да, они захватили контроль над хадатанским крейсером, но Позин—Ка мог потерять этот корабль и все еще гордиться уровнем потерь, который на восемьдесят два процента был ниже предсказанного.

Что касается угрозы Сэйлинт захватить остальной его флот, то вряд ли им это по силам. В конце концов, зачем угрожать тем, что ты действительно можешь сделать? Нет, это лишь тактический ход, цель которого — заставить хадатан согласиться на их просьбу. А просьба была странная.

Сэйлинт хотели видеть человеческого солдата. Или, на худой конец, политика, хотя военный командующий не был уверен, что понимает разницу. Они не сказали зачем, но Позин—Ка предположил, что фитопланктон нуждается в военном совете. При нормальных обстоятельствах Позин—Ка отказал бы в такой просьбе, но теперь хотел удовлетворить ее, так как это заняло бы день, а может, и больше. Время у него есть.

За исключением проблемы с Сэйлинт и с довольно упрямыми людьми на астероиде под названием Веретено поход проходил с огромным успехом. Его корабли опустошили семь систем, уничтожили сотни кораблей и захватили столько форпостов, исследовательских станций, топливных баз и прочих объектов, что Позин—Ка потерял им счет. Они сопротивлялись, но это было неорганизованное сопротивление. Когда же люди ответят по–настоящему?

Этот вопрос занимал его мысли во время вахты и его сны. Ему бы радоваться и наслаждаться, качаясь на гребне великой победы. Но никакие успехи не могли избавить командующего от постоянного страха, что сидел у него под ложечкой. От чувства, что впереди их ждет ужасная трагедия, что они движутся слишком быстро, слишком много планет обходят стороной и выходят за пределы линий снабжения.

Однако были и другие, вроде командира пики Мо–дер–Та и его наставника великого маршала Пем—Да, кто считал, что все идет хорошо. Даже очень хорошо, если судить по поздравительным торпедам.

Ясно, что Пем—Да и остальные чувствовали ту радость, которая ускользала от него, наслаждались победами, которые оставляли в нем пустоту, и жаждали продолжения. Они противились любым задержкам и подняли бы его на смех, если бы узнали о его истинных чувствах.

Но Позин—Ка доверял своим инстинктам, верил, что основные страхи, которые так долго вели его расу — благословение, а не проклятие, и был полон решимости принимать их в расчет.

А значит, требовалась причина, какая–нибудь уважительная причина, которая задержит наступление. И Сэйлинт были очень кстати.

Повернувшись, Позин—Ка пересек командный центр и сел в свое кресло. Он нажал кнопку, и сержант поспешил откликнуться.

Норвуд отжималась, когда вошел охранник. Она отжималась каждый день ровно в 09.00 и за последние несколько недель сумела увеличить число отжиманий с двадцати до двадцати пяти.

Пока этого хватало. Зарядка была средством дисциплины, способом вернуть силу измученному телу, но постепенно стала чем–то более важным. Отжимания превратились в утверждение оптимизма, надежды на будущее. Люк открылся без предупреждения, и Норвуд заставила себя не обращать на него внимания.

— …двадцать два… двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять.

Норвуд прыжком поднялась на ноги. Если это и произвело впечатление на хадатанина, он ничем этого не показал. Еще один охранник стоял за его спиной.

Норвуд отжималась раздетой до пояса. Охранники на это, конечно, не реагировали, но ей было неприятно. Она потянулась за одной из оливково–серых маек, которые реквизировала из запасов Болдуина, и натянула ее.

— Да?

Хадатанин моргнул.

— Вы наденете любое снаряжение, которое сочтете нужным для полета на поверхность, и пойдете со мной в стартовый отсек, — прошипел он на своем языке.

— Полет на поверхность? Зачем?

— Затем, что военный командующий приказал, — просто ответил хадатанин. — У вас на сборы пять единиц времени.

Хадатане вышли из каюты, люк с шипением закрылся, и Норвуд закончила одеваться.

Она очень мало знала о лежащей внизу планете, только что на ней обитает разумный планктон, и что там жила группка человеческих ученых. Их, как и всех людей, встреченных на краю, безжалостно убили.

Так что же происходит? У охранников ничего не знаешь, но несомненно одно: после недель, проведенных взаперти в крошечной каюте, любая прогулка будет приятной.

Норвуд посмотрела на часы, убедилась, что на две минуты превысила отведенное ей время, и вышла из каюты. Снаружи ждали четверо охранников, обычное количество после смерти Ким—Co и по крайней мере вдвое большее, чем действительно необходимо. Двое шагали впереди нее и двое позади. При виде столь внушительной процессии все рангом ниже командира пики спешили убраться с дороги.

Коридор, по которому они шли, почти ничем не отличался от всех остальных. На стенах светились обычные пиктограммы, включая ту, что состояла из овала и проходящего через его центр дельтовидного корабля. Несомненно, символическое изображение стартового отсека, а судя по увеличивающемуся числу хадатан в летных костюмах, этот отсек находился как раз впереди..

Коридор сузился так, чтобы берущим корабль на абордаж пришлось двигаться гуськом, снова расширился и кончился перед открытым шлюзом. У шлюза стоял Болдуин.

Норвуд не видела его после сеанса пытки. Он выглядел усталым и напряженным, но в остальном ничуть не изменился.

— Полковник Норвуд.

— Болдуин.

Болдуин заметил, что она опустила его звание, но решил не обращать внимания.

— Вы хорошо выглядите.

— Спасибо. Я работаю над этим. Что происходит? Болдуин пожал плечами:

— Похоже, Сэйлинт обладают необычными мысленными силами. Они захватили корабль и отказываются отпустить его, пока хадатане не разрешат им поговорить с человеческим солдатом.

Норвуд подняла брови.

— Да? И при чем же здесь вы?

Болдуин грустно покачал головой и вошел в шлюз. Охранник жестом велел Норвуд сделать то же самое. Она подчинилась. Люк закрылся, и открылся второй.

Стартовый отсек был герметизирован. Норвуд увидела огромное помещение, полное кораблей, техников, роботов и тяжелого оборудования. Воздух был теплым, как будто находился здесь какое–то время и успел нагреться, и пропах озоном, что не беспокоило хадатан с их почти несуществующим обонянием.

Охранник указал людям на тяжелобронированный челнок, и они пошли туда. Норвуд заговорила первой:

— Так на что фитопланктону солдат? Человеческий или какой другой?

Болдуин нахмурился.

— Готов поспорить, что им нужен совет. Сэйлинт любили ученых, доверяли им, а когда людей убили, они в отместку захватили хадатанский корабль. Результат — козырная карта, но они не знают, как ею воспользоваться.

— И вы поможете им решить эту проблему, — саркастически сказала Норвуд.

— Я предложу им совет, — спокойно произнес Болдуин.

— И какой же? Сдаться и покончить с собой?

— Нет, — стоически ответил Болдуин, — я предложу им отпустить корабль, ограничить использование своих мысленных сил и заключить союз с хадатанами.

— А если они откажутся? Болдуин пожал плечами.

— Когда откажутся, тогда будет видно. Впрочем, у военного командующего Позин—Ка есть предложение.

— Неужели? И какое?

— Он предложил мне застрелить вас в качестве наглядного примера того, что случается с непокорными. — Болдуин расстегнул куртку.

Норвуд увидела, что ему доверили оружие. Пистолет был человеческой конструкции. Страх поднялся и сдавил ей легкие. Норвуд заставила его отступить.

— Понятно. Это вы и планируете сделать?

Они дошли до челнока. Болдуин остановился и повернулся к ней. Его лицо выражало страдание.

— Нет, конечно нет. За кого вы меня принимаете? Норвуд посмотрела на него в упор.

— Я принимаю вас за того, кто охотно и сознательно участвует в массовом убийстве людей. Одним больше — какая разница?

Гнев вспыхнул в глазах Болдуина.

— Не искушайте судьбу, Норвуд. Я могу и передумать.

Охранник махнул лазерной винтовкой, и люди вошли в челнок.

Хадатане не приложили никаких усилий, чтобы хоть как–то скрыть трубопровод, идущий вдоль переборок, или покрыть чем–нибудь голый металлический пол. Кресла были трубчатые, типичные для военных судов, и в каждом запросто поместились бы два человека средней упитанности.

Норвуд села, затянула насколько возможно привязные ремни и обнаружила, что они все равно болтаются.

Полет к поверхности обошелся без происшествий. Хадатане разговаривали между собой, Болдуин уставился на стоящее перед ним кресло, а Норвуд обдумывала способы добраться до его пушки.

Перед самой посадкой она вдруг почувствовала, как что–то пушистое, словно перышко, легко коснулось ее головы. Это было странное ощущение, исчезнувшее так быстро, что Норвуд засомневалась, уж не померещилось ли ей?

Челнок совершил посадку, входной люк открылся, и воздух хлынул в пассажирский отсек. Норвуд глубоко вдохнула. Воздух был чистым и холодным. Он понравился ей, и Норвуд не понадобились никакие понукания, чтобы расстегнуть ремни и выйти наружу.

Челнок сел на тропическом острове с буйной растительностью и кристально чистой лагуной. Даже комья расплавленного жаром песка, сожженные домики и свежие могилы не могли разрушить эту красоту. Было тихо. Так тихо, что Норвуд слышала каждый плеск волны, набегающей на безукоризненно чистый пляж. Звук настолько мирный, настолько успокаивающий, что ее потянуло в сон.

Остальные, должно быть, почувствовали то же самое, потому что хадатане прилегли в тени челнока, а Болдуин выбрал себе место на теплом песочке. Казалось совершенно естественным сесть рядом с ним, устроиться поудобнее и заснуть.

Сон был заполнен светом: прекрасным, теплым, живительным светом, который лился с неба и омывал ее тело желто–оранжевыми лучами. Ее тело стало огромной колышущейся массой. Оно покрывало тысячи квадратных миль океана, постоянно чинило себя и стало связано с окружающей жизнью.

Норвуд обнаружила, что находится везде, но нигде конкретно. Странное ощущение, ведь она привыкла, что ее мысли и чувства сосредоточены в одном–единственном месте, а не рассеяны по площади размером с маленькую страну. Но ей понравилось это ощущение, и она чувствовала себя вполне уютно.

— Значит, тебе нравятся Сэйлинт, и ты хотела бы жить, как мы?

Голос пришел из ниоткуда и отовсюду сразу. Казалось, он эхом прокатился по ее сознанию.

— Да. Если это то, как вы живете, мне бы хотелось так жить.

Ощущение, похожее на тихий, ласковый смех закружилось вокруг нее.

— Доктор Валери чувствовала то же самое. Она спрашивала, не можем ли мы забрать ее из ее тела и сделать частью нас самих.

— И вы смогли?

Норвуд почувствовала, как глубокая печаль пронеслась по ней.

— Нет, к несчастью, нет. Даже когда хадатане пришли убить ее.

— Мне очень жаль.

— Да, хадатане принесли нам много горя. Чувство, которое мы прежде очень редко испытывали. Однако каждое переживание несет урок, и это — не исключение. Они учат нас тому, чему мы могли бы научиться. Норвуд вспомнила о Болдуине. Интересно, он тоже видит этот сон? Она начала спрашивать, но голос перебил.

— Нет, другой солдат видит другие сны. Сейчас мы тебе покажем.

Не успела Норвуд возразить, как стала частью кошмара.

Болдуин спал около получаса, когда его потрясли за плечо. Это был его помощник, лейтенант Лист, стоящий возле раскладушки.

Болдуин перекинул обутые ноги через железную рейку и почувствовал, как они погрузились в грязь. Ему в руки сунули чашку горячего, дымящегося кофе, и он взял ее.

— Да? Какого черта он хочет теперь?

«Он» относилось к генералу Натану Копеку, двадцатиоднолетнему племяннику императора, главной занозе в заду. Лист понял и ответил соответственно.

— У генерала есть план, и он хочет узнать ваше мнение.

Болдуин тихо хихикнул.

— Это будет знаменательный день. Однако ваша тактичность оценена и однажды пригодится. Если вы, конечно, выживете.

Лист улыбнулся, кивнул и выскользнул через щель в занавеске.

Болдуин встал, маленькими глотками выпил кофе, наслаждаясь теплом, разливающимся в желудке. Он подумал о бритье, но решил, что это пустая трата времени, и отдернул занавеску.

Под ногами хлюпало. Болдуин обошел ящики с боеприпасами и вошел в центр управления. Компьютер тихо попискивал, бормотало радио, и штабной сержант Мария Гомес ругалась, выуживая из грязи упавшую ручку. Поначалу они еще пытались бороться с грязью, но это оказалось почти невозможным, и в конце концов они плюнули.

— Черт бы побрал этот гнойник!

Болдуин снял со стула свою портупею, надел ее и застегнул.

— Я поддерживаю это предложение.

— О, простите, сэр. Я не знала, что вы здесь.

— Ничего, сержант. Можете ругать эту планету сколько хотите. И добавьте немного от меня.

Гомес улыбнулась. Полковник был ничего, даже очень ничего, чертовски красив. Жаль, что она не офицер. Она бы закрутила ему мозги.

— Не хотите поесть, сэр? У меня тут сильно видоизмененные Х-крысы на плите.

Болдуин потянул носом. Гомес все что угодно умела приготовить вкусно — это знали все, — и запах был соблазнительный. Но Копек придет в ярость, если Болдуину потребуется больше десяти минут, чтобы дойти до командного бункера.

— Спасибо, но некогда. Генерал ждет.

Гомес хотела сказать что–нибудь утешающее, но не осмелилась. Это значило бы поднять завесу притворства, которая висела над бригадой, нарушить правила игры, в которой все они делали вид, что генерал заслуживает своих комет и вообще разумное существо. Нет, это совершенно невозможно, так что она прикусила язык.

Болдуин выбрал пончо из трех или четырех, висящих возле выхода из бункера, и надел его. Потом открыл дверь в тамбур, подождал, когда компьютер выпустит его, и поднялся по скату на поверхность.

Стояла ночь и чертовски скверная. Дождь застучал по макушке Болдуина, его дыхание затуманило воздух, а ботинки увязли в трясине. Потребовалось усилие, чтобы вытащить их, шагнуть вперед и дать им увязнуть снова.

Часовой хотел отдать честь, вспомнил, что нельзя, и попытался скрыть то, что сделал.

Болдуин улыбнулся.

— Спасибо, рядовой. У гадов и так достаточно преимуществ. Нечего выбирать для них мишени.

— Да, сэр, я не хотел, сэр, простите, сэр.

— Ничего. Надеюсь, тебя скоро сменят. Часовой промолчал, но на душе у него потеплело, а офицер потащился прочь.

Командный бункер находился на дальней стороне огороженной территории базы, нарочно отделенный от его, Болдуина, на случай нападения, а значит, идти ему было далеко.

Осветительная ракета взвилась в воздух, взорвалась с громким хлопком и залила огневую базу резким белым светом. Тут же загрохотал тяжелый пулемет — гады прощупывали внешнюю проволоку. Замелькали энергетические лучи, зажужжали роботы, занимая свои места, и кто–то взорвал секцию радиоуправляемых мин.

Это был маневр, цель которого не давать людям спать и держать их в напряжении, чтобы боялись каждого чиха. И это работало, потому что боевой дух уже начал падать, прихватывая с собой эффективность сопротивления.

Шинный бронетранспортер, полностью оснащенный для войны в пустыне и отправленный по ошибке на Агуа IV, обогнул защищенную мешками с песком палатку и потерял сцепление. Водитель дал полный газ, и покрышки заныли. Грязь полетела во все стороны.

Вязкая жижа забрызгала пончо Болдуина и стекла на его ботинки. Он отвернулся, выбрал другой путь и пошел дальше.

Бронетранспортер был хорошим примером того, как хреново обстоят дела. А все началось с того, что туземцы, упрямая кучка разумных четырехногих, не согласились с аннексией и начали вести эффективные партизанские бои против «имперских поджигателей войны».

Разгневанный этой изменой, сам главный поджигатель лично отправил на Агуа IV армейскую бригаду под командованием своего любимого племянника. Надо же где–то закалить парня и подготовить его к нанесению увечий в поистине массовом масштабе.

И плевать, что юнец только–только окончил Императорскую Военную Академию, плевать, что он чертовски высокомерный да еще и пристрастился к марихуане. И плевать, что идиоты снабженцы продолжают посылать им технику для боев в пустыне, и что туземцы превосходят их численно тысяча к одному, и что местность почти непроходима. Бригада обязана была победить или она навсегда запятнает несуществующую честь империи.

Однако, как ни плохи дела, Болдуин не сомневался, что он мог победить, если бы ему позволили командовать его собственными войсками. Но это было невозможно, так как генерал Натан Копек отказался от роли номинального командующего и настоял на том, что сам будет принимать решения, какими бы глупыми, нелогичными или самоубийственными они ни оказались.

Раздался рев. Черный транспортно–десантный самолет прошел над головой и опустился к хорошо защищенной зоне посадки (ЗП). За ним пронесся еще один и еще непрерывным потоком… Потом они пошли.

Дождь заставил Болдуина поморгать. Капли сбежали по лицу и тонкой струйкой потекли по шее. То ли от дождя, то ли от чего–то другого его пробрала дрожь.

В чем дело?.. Ни учений, ни боевых вылетов на этот вечер не намечалось. Затем его осенило. Копек! Этот жалкий ублюдок что–то затеял!

Болдуин побежал к командной палатке. Грязь засасывала ботинки, будто пытаясь его удержать. Он ощущал движение вокруг себя. Тяжело вооруженные отряды выходили из подземных бункеров и двигались к ЗП.

Черт! Черт! Черт! Что еще придумал этот слабоумный?

У командного бункера мелькнул свет, и Болдуин поспешил туда. Часовой двинулся ему наперерез, но увидел, кто это, и отступил.

Спуск был скользким от дождя, но чистым, благодаря усилиям несчастных рядовых, назначенных в этот дерьмовый наряд. Болдуин приложил ладонь к дверному замку. Компьютер бункера узнал его и впустил внутрь.

Тамбур был полон аккуратно расставленных ботинок и аккуратно развешанных пончо. Возможно, Копек и наркоман, но наркоман чистоплотный, и помоги боже тому неряхе, кто наследит в личных владениях генерала.

Но Болдуин спешил и кипел от злости. Он приложил ладонь ко второй двери, подождал, когда та отъедет в сторону, и шагнул в проем. Его ботинки оставили большие грязные отпечатки на безупречно чистом красном ковре. Он сделал десять шагов вперед, положил руки на бедра и огляделся.

В комнате собралось человек десять или пятнадцать. Одни — подхалимы, другие — личные телохранители генерала, а остальные — дежурные пехотинцы, которым навязали управление компьютерным оборудованием и обеспечение административной поддержки. Все посмотрели на него.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Генерал Натан Копек был стройным молодым человеком с наглыми глазами и надутыми губами. С помощью своего денщика он надевал богато украшенный боевой бронекомплект.

— Я полагаю, к старшим офицерам принято обращаться «сэр» или «мадам». Пожалуйста, сделайте это.

— Слушаюсь, сэ–эр. Так что, черт возьми, здесь происходит, сэ–эр?

Копек увидел грязные следы и неодобрительно нахмурился.

— Мы готовим внезапную атаку. О чем вы бы уже знали, если бы больше времени уделяли своим обязанностям и меньше валялись в постели.

Болдуин всмотрелся в глаза генерала, пытаясь увидеть расширенные зрачки, типичные для любителей марихуаны. Да, вот они, выглядят как озера темноты. Значит, Копек под кайфом и, следовательно, испытывает все действия наркотика, включая манию величия, ложное чувство всемогущества и случайные галлюцинации. Болдуин подавил желание вопить. Сейчас крайне важно быть терпеливым и не терять головы.

— Понятно. А какова цель этой атаки?

Денщик неловко возился с застежкой. Копек оттолкнул его и сам застегнул клапан. Его глаза блеснули энтузиазмом.

— Сердце гадов, детский комплекс в Альфа Три, Зебра Семь.

Болдуин похолодел. Люди знали о детском комплексе. Почти все потомки туземцев рождались там, в одной из многих родовых пещер, где их согревали естественные горячие источники и благословляло духовенство. Это священное место и самый неподходящий объект для атаки, потому что она вызовет у туземцев такую ненависть к людям, что никакая дипломатия уже ее не загладит.

Но были и другие причины избегать этого места. Причины, которые генерал предпочел игнорировать. Детский комплекс расположен в глубине столовой горы. Эта гора имеет отвесные стены и окружена с трех сторон непроходимым лесом, а с четвертой — стремительной рекой. Единственная реальная возможность проникнуть туда — это высадиться на вершину и оттуда пробиваться вниз через настоящий лабиринт туннелей и пещер. И за каждый фут пути придется бороться с фанатичными воинами, защищающими не просто свою свободу, но само существование своей расы. Подобная атака не просто самоубийственна — она до невероятности глупа и приведет к катастрофическим последствиям.

Болдуин с трудом сглотнул.

— Сэр, я прошу вас пересмотреть решение. Проникнуть в этот комплекс чрезвычайно трудно. Туземцы будут защищать каждый фут туннеля не на жизнь, а на смерть, и навсегда возненавидят нас, если мы победим.

Копек кивнул, будто ожидал этих возражений.

— Именно такие объяснения я ждал от бездельника и труса. В вашей просьбе о пересмотре отказано.

Болдуин встал навытяжку.

— В таком случае я прошу разрешить мне возглавить штурм.

Копек отмахнулся от него, забирая у денщика свою офицерскую тросточку с золотым набалдашником.

— Не говорите глупостей. Я вовсе не собираюсь предоставлять вам позицию, с которой вы сможете саботировать мои усилия. Нет, вы будете там, где положено быть трусам. Охрана! Арестуйте полковника Болдуина! На гауптвахту его!

Болдуин все еще выкрикивал свои возражения, когда охранники бросили его в грязную камеру, все еще умолял, когда взлетали транспортно–десантные самолеты, и еще долго рыдал после того, как стих рев их двигателей.

Последующая резня, в которой Копек погиб

одним из первых, прогремела на всю империю. Все агентства новостей передали в эфир этот драматический материал. Плевать, что атака была плохо продумана, плевать, что две тысячи солдат погибли, и плевать, что туземцы оттеснили людей на их изолированные огневые базы. Некомпетентность Копека бросила бы тень на его дядю, поэтому правду вывернули наизнанку и разнесли по всей империи.

Копек превратился из болвана в героя. Император лично положил венок на гроб молодого воина. Во всех мирах, которые искали императорской благосклонности, воздвигли его статуи. Были выпущены три дико неточных голофильма, а полковника Александра Болдуина отдали под трибунал. Его признали виновным, объявили трусом и лишили звания. Кто–то должен был ответить за этот провал, кто–то должен был поплатиться, и выбор вполне логично пал на него.

Эта самая горечь, порожденная несправедливостью, выжгла душу Болдуина, отрезала нити его человечности и привела его на путь мести.

С чувством ужаса и растерянности Норвуд выплыла из воспоминаний Болдуина и снова стала собой. Плот Один послал успокаивающую мысль:

— Человек по фамилии Болдуин сейчас спит. Он почувствует себя лучше, когда проснется.

— А как же его миссия? Вы хотели поговорить с солдатом.

— Я и говорю с солдатом, — просто ответил Плот Один. — С нормальным, здравомыслящим солдатом. Мы были бы признательны тебе за совет.

Норвуд подумала вслух:

— Мне кажется, хадатане хотели бы получить обратно свой корабль, но готовы пожертвовать им, если будет нужно.

— Да, — согласился Плот Один, — мысли Болдуина подтверждают это. Есть и кое–что еще. Он считает, что некто по имени Позин—Ка, как вы выражаетесь, «тянет время». Нарочно избегает боя — ждет, чтобы ваша раса отреагировала.

— Очень интересно, — задумалась Норвуд. — Хотела бы я знать, что на самом деле думает Позин—Ка. Ну да все равно. Факт остается фактом: у хадатан есть средства погубить вашу планету, не входя в пределы досягаемости ваших мысленных сил.

— Это так, — подтвердил Плот Один. — Мы действовали без учета последствий.

— Тогда вам мало что остается, — подумала Норвуд. — Вы должны вести переговоры и выторговать самые лучшие условия, какие удастся.

— А ваши солдаты? — спросил Плот Три. — Они придут нам на помощь?

Норвуд мысленно пожала плечами.

— Несколько недель назад я бы сказала — да, но теперь я уже сомневаюсь. Я, конечно, надеюсь, но воспоминания Болдуина показали, каким испорченным может быть наше руководство, так что гарантий нет. Все, что вы можете, — это заключить сделку и надеяться на лучшее.

— А вдруг они уничтожат нас, как только мы освободим корабль? — подозрительно спросил Плот Три.

— Возможно, — согласилась Норвуд, — но я в этом сомневаюсь. Уничтожить вас значило бы уничтожить ваши способности, а я думаю, хадатане хотели бы вас изучать. На что у них не будет времени, пока война не окончится.

— Это рискованно, — вставил Плот Два, — но выбор у нас невелик.

Норвуд наслаждалась солнечным светом, легким покачиванием океана и обществом Сэйлинт.

— Нет, друзья мои. По правде говоря, у вас вообще нет никакого выбора.

10

Кроме того, нам запретили говорить «спасибо» и «пожалуйста», так как эти слова предполагают существование благодарности, милосердия и доброжелательства.

Экс–легионер Кристиан Дженнингс «Mouthful of Rocks» 1989 стандартный год

Планета Земля, Империя людей

Анжел Перес остановился на самой границе леса, где тени и его камуфляж делали незаметным. Он проверил лежащий впереди луг на электронную активность, ничего не нашел и вырубил детекторы. Это правило уже стало его второй натурой. Инструкторы вбивали его, когда он бодрствовал, машины нашептывали, когда он спал.

«Оборудование обнаружения — обоюдоострый меч. Оно может найти врага, но может и раскрыть твое присутствие. Пользуйся им осмотрительно».

Луг выглядел безобидно, но Перес знал, что внешность бывает обманчива. Поэтому он дал максимальное увеличение на видеокамеры и осмотрел весь участок в поисках засохшей травы, которая выдавала бы крышу подземного сооружения, рыхлой почвы, которая могла бы скрывать минное поле, следов шин, отпечатков гусениц, старых кострищ — но ничего не увидел. Луг казался нетронутым. Буйно зеленела трава, усеянная желтыми и голубыми цветочками, тут и там лежали обточенные непогодой валуны. Они были достаточно большими, чтобы за ними спрятались несколько биотел или маленькая машина, но Перес сомневался в этом.

Остальные из его роты — смешанный отряд киборгов, биотел и туземных частей — были уже на подходе. Переса послали в головной дозор. Заработала рация.

— Сеттер–один Пойнтеру–шесть. Доложи.

— Пойнтер–шесть Сеттеру–один. От деревьев до линии гряды визуально все чисто.

— Понял тебя. Разрешаю связь наверх. Осмотри обратную сторону холма.

— Вас понял.

Перес выбрал соответствующую частоту, установил контакт с одним из трех небесных глаз, закрепленных за этим сектором, и посмотрел через его видеокамеру. Черт! Бронетехника! Эта дрянь так и ждет, чтобы его рота вышла из–за деревьев.

Киборг переключился на командный канал в тот самый момент, когда враг заметил небесный глаз и взорвал его.

— Пойнтер–шесть вызывает Сеттера–один.

— Это Сеттер–один. Давай, Пойнтер–шесть.

— На обратной стороне склона окопались пятнадцать–двадцать тяжелых орудий. Девяностошестипроцентное соответствие с туземной бронетехникой. Прием.

— Понял, Пойнтер–шесть. Выжидай. Конец. Перес позволил себе на минутку расслабиться. Это тренировочное учение было именно учением, сценарием виртуальной реальности, созданным для проверки новобранцев вроде Переса.

Вот почему он не мог вспомнить, как выглядит его командир, где было его подразделение позавчера, или на какой планете он находится. Перес знал, что инструкторы могли бы восполнить эти пробелы, если б захотели, но не видели в том нужды.

Зачем в конце концов утруждать себя? Хватит и того, что луг выглядел настоящим, ветер чувствовался настоящим, и ситуация была настоящей для всех практических целей, так как жизнь Переса зависела от результата. В отличие от биотел, киборги подвергались так называемому выпускному акту, или ВА, который они либо проходили, либо проваливались. ВА был кульминацией базового обучения, окончательной проверкой всего, чему научился рекрут, и фактически был неотличим и от реального боя. Если Перес пройдет, его примут в ряды Легиона, если он провалится, то распрощается с жизнью, как в самом настоящем бою.

ВА был жестоким бескомпромиссным испытанием, предназначенным отделить слабых от сильных и умных от дураков. Он вытекал из простой экономии. Биотело стоит очень мало. Но технологически сложные тела, даваемые киборгам, дороги, поэтому Легион отбирал самые надежные и проворные умы. Остальные уничтожались, как если бы они были казнены, или умерли от естественных причин. Никто не знает, когда и как наступит смерть, но она наступит. Она не делает никаких исключений. Перес отбросил эту мысль.

Он прошел долгий путь после первого пробуждения. Он выдержал оскорбления, стимулятор боли и бесконечную отупляющую муштру. Он приобрел новые навыки, одолел дурные привычки и выжил там, где Моралес, Сибли, Лизано, Хо и Контас погибли.

Да, то, что убило некоторых из его товарищей–новобранцев, укрепило Переса и сделало его лучше.

Этот переломный момент наступил во время полевых учений. В тот раз отделение действовало хорошо и заслужило десятиминутный отдых. Чтобы не тратить энергию, стоя на ногах, рекруты сели на землю и пустились в рассуждения о достоинствах жестокости, хвастаясь друг перед другом своими зверствами.

Большинство историй было чистым враньем, но разговор заставил Переса оглядеться и понять, что за ничтожества его товарищи. Это был момент прозрения, момент внезапного осознания, когда Перес признал, что он не лучше их, а может, и хуже. Решение изменить это, сделаться лучше, пришло само собой.

В течение последующих дней он справился с потерей своего тела, признал, что виноват, и решил искупить вину. Если, конечно, подобное возможно.

— Сеттер–один Пойнтеру–шесть. Внимание. Мы подходим. Прием.

Перес еще раз осмотрел луг. Пусто.

— Понял, Сеттер–один, жду. И вот они уже все вокруг него: кводы, под чьими

короткими толстыми ногами сотрясалась земля, бойцы II как он сам, — деревья качались, когда они заревели их массивными плечами, — и биотела, скользящие от тени к тени подобно злым духам.

Кводы первыми пересекут открытое пространство, за ними пойдут бойцы II, биотела и легкая бронетехника, а потом уже отряды туземцев.

Вражеские танки зададут им жару, но космические пилоты пригвоздят ублюдков, пока кводы не смогут прикончить их. Часть легионеров, бойцов 2–го воздушно–десантного, поднимутся прямо по каменистому склону, а остальной отряд разделится на две группы, чтобы взять холм в кольцо.

Пересу не терпелось разделаться со всем этим делом. Он жаждал боя и обрадовался, когда пришел приказ.

— Сеттер–один Сеттер–отряду. А ну–ка, дадим им пинка!

Кводы вышли на луг, а в небе заревела тройка тяжелобронированных самолетов наземной поддержки. Пальцы белого света вытянулись вдоль их крыльев, нацеливаясь на противника. Глухо ухнули взрывы — ракеты сработали, — и дым повалил с другой стороны гряды.

Залп ракет класса «земля–воздух» поднялся навстречу самолетам. Те повернули, разрушили строй и сбросили обманку. Часть ракет ушла за ней. Из тех, что остались, большинство было уничтожено противоракетными снарядами, но две сделали свое дело. Обе попали в один и тот же самолет. Он взорвался и засыпал врага обломками. Перес ждал, что появится парашют, но так и не увидел его.

Перес вышел на луг вслед за кводами, убедился, что между ним и остальными достаточно расстояния, и включил детекторы. Бой начался, и не было смысла таиться.

Вражеская артиллерия открыла огонь, посылая снаряды через линию гряды, но сама при этом оставалась невидимой. Заградительный огонь управлялся компьютером и падал почти в шахматном порядке. Луг превратился в ад из взрывающихся снарядов и летящего металла.

Перес пошел вперед, горя нетерпением, готовый убивать. Кого? Зачем? Он не знал. Учебные сценарии никогда этого не объясняли. Как будто это не имеет значения, как будто Пересу незачем знать, почему он воюет, пока он воюет. И вспоминая все, что ему рассказывали о традициях и истории Легиона, киборг понял, что так оно и есть. Легион всегда шел туда, куда приказывали, делал то, что приказывали, и никогда не возражал, за исключением Алжира в 1960 году.

Командир проговорил быстро и сухо: — Сеттер–один Сеттер–отряду. Помните план. Разбивайтесь. Одни налево, другие направо. Шевелитесь. Чем дольше мы торчим посреди луга, тем дольше по нам стреляют.

Перес повернул налево, увидел какое–то движение и дал увеличение на камеры. Танки! Враг разгадал план Легиона и выходит биться! Перес включил рацию.

— Пойнтер–шесть Сеттеру–один. Тут танки готовятся вступить в бой с нашим левым флангом. Прием.

— Понял, Пойнтер–шесть. Держитесь, сколько сможете. Сеттеры семь и восемь уже идут.

— Это хорошо. Конец.

Перес увидел, что два легких танка направляются прямо к нему. Он взглянул налево, потом направо. Никого! Он остался в полном одиночестве. Снаряды противника уложили ближайшего квода и трех бойцов II. Кводов, обозначенных как Сеттеры–семь и восемь, нигде не было видно.

Энергетический луч прошипел у его головы. Еще один опалил землю под ногами. Сзади по полю протянулась линия взрывов, и шрапнель забарабанила по о броне. Перес сделал два быстрых шага, почувствовал, что правая нога провалилась в яму, и упал лицом в землю. Черт! Черт! Черт!

Выдернут инструкторы его вилку прямо сейчас?

Бросят его в темноту смерти? Или дадут ему еще дин шанс? Ничего не случилось, поэтому Перес перекатился на правый бок и бросил дымовую гранату из гранатомета, расположенного на внутренней поверхности левой руки. Она взорвалась футах в десяти от него. Серо–черный дым заволок Переса, и тут как раз подошли танки.

Должно быть, танкисты потеряли его из виду или решили, что он готов, потому что оба перевели огонь на грузовики, стоящие под деревьями.

Танки казались огромными, их гусеницы поднимались выше его головы и крушили все на своем пути. Не думая о последствиях, не уверенный, то ли он делает, Перес встал и пробежал между ними.

Каждый танк был оснащен трехствольной энергетической пушкой. Воздух затрещал, зашипел и хлопнул, когда они выстрелили. Крытые брезентом грузовики взорвались. Тела взлетели в воздух и упали в пламя. Послышались крики.

Перес подумал о своих ракетах, но расстояние было слишком маленьким. Остается лазерная пушка. Конечно, танковую броню ей в жизни не прожечь, зато гусеницы более уязвимы — ну чем не цель?

Перес на бегу навел пушку на правый танк и выстрелил. Голубой луч ударил в ведущее колесо и задержался там. Поначалу ничего не происходило, и было трудно бежать, оставаясь на цели, но Перес старался.

Лазер никогда не предназначался для непрерывного огня и начал перегреваться. Специально разработанная схема обратной связи послала боль в мозг киборга. Сражаясь с этой болью, Перес смотрел, как ведущее колесо становится вишнево–красным и сплавляется с гусеницей. Результат был внезапный и совершенно неожиданный. Гусеницу заело, танк развернуло влево, и в этот момент его энергетическая пушка изрыгнула голубой огонь. Этот луч ударил в орудийную башню второго танка, прожег его броню и ударил в отсек с боеприпасами. Страшный взрыв уничтожил оба танка и Переса в придачу.

Чернота исчезла вместе с невральным интерфейсом. Зажужжал опорный штатив, приводя Переса в стоячее положение. Сержант по прозвищу Сэр вышел из контрольной комнаты, ухмыльнулся и театрально отдал честь.

— Поздравляю, Перес. Ты был глупым, но храбрым. А как раз таких боргов больше всего хочет император! Добро пожаловать в Легион.

Этим утром его внутренние советники особенно разошлись, и император никак не мог сосредоточиться. Одни говорили ему, как поступить с хадатанами, другие убеждали его заняться сексом с андроидом, которого прислал ему губернатор Амира, а двое спорили о достоинствах Баха и инопланетного композитора Уранту.

Император нахмурился, прижал пальцы к вискам и велел всем замолчать. Одни послушались, а другие нет.

Император кивнул герольду, дождался, когда прозвучит обычное объявление, и раздвинул портьеры.

Дворец имел два тронных зала: один — для торжественных церемоний, а второй — поменьше и поинтимнее — для повседневных дел по управлению империей. Этот маленький зал был окрашен в белый цвет и отделан золотом. На одной из стен висели тяжелые красные портьеры. Они создавали достойный фон для трона и скрывали проход, из которого появлялся император.

Трон был простой и довольно удобный. Он стоял на устланном коврами возвышении лицом к полукругу кресел — в данный момент пустых. Все самые доверенные советники императора были в сборе. Они поклонились, присели, а некоторые послали ему выразительные взгляды. Император понятия не имел, что означают эти взгляды, но все же кивнул и получил в ответ самодовольные улыбки.

Император сел на трон и огляделся. Это была третья подобная встреча с начала хадатанского вторжения, и советники уже разделились на два лагеря.

Адмирал Сколари по–прежнему настаивала на отводе войск. Собрав все силы в одном месте, она планировала создать щит, на котором хадатанское копье непременно сломается. Или так она утверждала. Тот факт, что она находится на дружеской ноге с корпорациями, называющими себя «Консорциум Внутренних Планет», не ускользнул от внимания императора.

Губернатор Зан — опытный политик, чья система была расположена далеко внутри границ, которые Сколари хотела защищать, встал на ее сторону.

Генерал Уортингтон держался нейтральной позиции, но он почти наверняка отступит к Сколари, когда нейтралитет станет долее невозможным.

Как и Чин—Чу, грозная мадам Дассер имела финансовые интересы в краевых мирах и была полна решимости склонить совет к энергичной контратаке.

Профессор Сингх руководствовался главным образом доводами рассудка, а не эмоциями. Он один указал на то, что этот конфликт, ввиду чудовищных расстояний, займет месяцы, а возможно, и годы. Он смотрел на это, как на игру, в чем–то похожую на шахматы, и считал важным до самого последнего момента сохранять все возможности выбора империи. Советом Сингха и воспользовался император, чтобы отсрочить окончательное решение. Не потому, что он непременно соглашался с академиком, а потому, что не мог ни на что решиться и не хотел обижать всегда такую аппетитную Марианну Мосби.

Она была великолепна в своей генеральской форме и не сомневалась, что он будет смотреть на вещи ее глазами. Они встречались уже три недели, и ее попытки влиять на него были такими же энергичными, как и ее любовные игры, но куда более предсказуемыми. И пожалуй, немного надоедливыми, а значит, с этим надо будет скоро что–то делать, но еще не совсем скоро. Нет, он насладится генералом еще недельку–другую, а уж тогда будет вынужден принять решение насчет Хадаты. Решение, которое, может, придется Мосби по вкусу, а может, и нет. Император улыбнулся.

— Прошу садиться.

Зашелестели дорогие ткани, советники расселись по местам.

— Бах был великим композитором, но композитором прошлого, а Уранту великий композитор настоящего, и нам еще предстоит ощутить полный масштаб его творчества.

Все присутствующие уже не раз слышали подобные высказывания и научились скрывать свою реакцию. Сколари нахмурилась, и мадам Дассер подвинулась в кресле, но остальные никак не отреагировали.

Губернатор Зан постарался перевести разговор на нужные рельсы. Это был невысокий жилистый мужчина с куполообразной головой и большими руками. Плечи его накидки украшала звездная пыль, на груди висел медальон в виде герба его планеты, а его брюки в соответствии с модой были мешковатые.

— Интересное наблюдение, ваше величество. Уверен, что все мы с нетерпением ждем новых творений гражданина Уранту. Однако есть и другие вопросы, которые требуют нашего внимания. И учитывая ваше напряженное расписание, предлагаю перейти к ним.

Императора немного задело, что от его замечания так легко отделались, но, с другой стороны, ему понравилось, как Зан спас его от возможного конфуза, и он подыграл.

— Вы совершенно правы, губернатор Зан. Мы должны работать, работать и работать. Ну, так что у нас нового? Что теперь замышляют хадатане? Адмирал Сколари? Генерал Уортингтон? Генерал Мосби? Доклад, пожалуйста.

Сколари ревниво оберегала такие возможности и совершенно ясно дала понять и Уортингтону, и Мосби, что она старшая и потому будет говорить за всех троих, когда это будет уместно. Она не спеша проверила свои записи.

— После нападения на Мир Уэбера хадатане продолжили наступление. Они овладели по крайней мере семью нашими системами, уничтожили сотни кораблей и либо захватили, либо нейтрализовали многие другие активы.

Чин—Чу передернуло от этих слов адмирала. Его сын и другие достаточно невезучие, чтобы оказаться на Веретене, сражались за свои жизни. Говорить о них как об «активах» — значит отнести их к разряду вещей, а не людей. Стараясь держать себя в руках, торговец невольно посмотрел на мадам Дассер. Она мрачно улыбнулась и чуть пожала плечами, как бы говоря, что ей жаль.

Император сложил пальцы домиком. Это напомнило ему пирамиду, которую он поставил над могилой матери. Огромную пирамиду и совершенно прозрачную, чтобы солнечный свет мог плясать по поверхности гробницы. Слова вырвались сами собой.

— Мама любила много света. Вот почему во дворце столько окон.

— Да, — хладнокровно согласилась адмирал Сколари, — ваша мать была удивительной женщиной. Нам всем ее не хватает. Интересно, как бы она справилась с нынешним кризисом?

— Кризисом? — Император сражался за контроль над своим рассудком. Последнее высказывание принадлежало ему, и нельзя было обвинить копии. Сколари невозмутимо пояснила:

— Семь систем проиграны в ходе военных действий. Мы должны принять какое–то решение. Я рекомендую отвести все наши войска из дальних секторов, с их помощью укрепить внутренние планеты и встретить инопланетян в полной боевой готовности.

— А я почтительно не согласна, — спокойно сказала Мосби. — Я рекомендую использовать внутренний флот метрополии для усиления краевых миров, сражаться за каждую квадратную милю вакуума и растоптать ублюдков. Если мы этого не сделаем, наши потери окажутся катастрофическими. Кроме того, отступление воодушевит и остальных наших врагов.

— Хорошо сказано, — многозначительно заметила мадам Дассер. — Вы не согласны, Серджи?

Чин—Чу улыбнулся и послушно кивнул.

— Да, я согласен. Я считаю, что доводы генерала вполне убедительные.

— Убедительные, но не обязательно убеждающие, — спокойно возразил губернатор Зан. — На мой взгляд, более убедительная точка зрения адмирала Сколари.

Император уронил руку с подлокотника. Трон покачнулся. Император коснулся пальцем обивочного гвоздика, который на самом деле был кнопкой. Как по волшебству появился герольд, торопливо подошел и прошептал бессмыслицу ему на ухо. Император глубокомысленно кивнул, взмахом руки отпустил слугу и встал. Его советники поспешили подняться.

— Примите мои извинения, господа. Хотя обсуждается самая насущная проблема, империя — сложный организм, и другие дела также ждут моего внимания. Я обдумаю все, что было сказано, и скоро вынесу решение. Благодарю вас.

После того как портьеры закрылись, советники с минуту молчали. Молчали и, за исключением профессора Сингха, досадовали, что решение так и не принято.

Но все знали, что тронный зал может прослушиваться, поэтому отложили свои комментарии до тех пор, пока не выйдут в коридор. Там они остановились, попрощались и разошлись.

Чин—Чу обнаружил, что идет рядом с мадам Дассер. Ей было не меньше семидесяти, но выглядела она гораздо моложе и шла с живостью девочки–подростка. У нее были короткие, ухоженные седые волосы, миловидное лицо и почти безупречная кожа. Ее одежда была дорогой, но скромной. Мадам Дассер заговорила первой:

— Есть прецедент, знаете ли.

— Неужели? И какой?

— Нерон. Говорят, он играл на скрипке, когда Рим горел.

— Говорят также, что он сам его поджег, чтобы освободить место для своего нового дворца.

— И вы думаете, что император способен на подобные манипуляции?

Чин—Чу улыбнулся и пожал плечами.

— Разве я это сказал?

Мадам Дассер окинула его критическим взглядом. В ее ярких голубых глазах светился ум.

— Вы интересный человек, Серджи. Ваши слова ведут в интересных направлениях, но никогда никуда не приводят.

— Что, по–вашему, я должен делать?

— Господи, да что угодно. Мы должны реагировать, пока хадатане не уничтожили все, что мы построили.

— Думаете, это настолько серьезно?

Мадам Дассер остановилась, вынуждая Чин—Чу сделать то же самое. Они находились в центре внутренней площади, в том месте, где шум центрального фонтана затруднял прослушивание. Они были одинакового роста, и ее глаза смотрели прямо в глаза торговца.

— Конечно, я думаю, что это настолько серьезно. И вы тоже. Разница в том, что я готова действовать, а вы ждете чуда. Ну так его не будет. Император в лучшем случае полуразумен. И даже в минуты просветления находится во власти своих капризов. Вы это знаете, я это знаю, и остальные тоже это знают.

Чин—Чу огляделся. Вода плескала на край фонтана, чирикали птицы, летающие внутри прозрачного купола, тут и там группками стояли люди. Глаза Дассер смотрели напряженно и требовательно. Торговец заставил свой голос звучать спокойно:

— Измена карается смертной казнью и конфискацией всех фамильных владений.

— Что? — спросила мадам Дассер. — Вы думаете, я и моя семья не учли этого? Но рассмотрите и альтернативу. Смерть от рук Хадаты — это разве лучше?

Чин—Чу снова подумал о сыне, изолированном на астероиде. Он сражается против огромных сил. Сражается? Или уже мертв? Ничего не известно. Ответ вышел сам собой.

— Нет, полагаю, нет.

— Значит, вы поможете? Вы выступите против императора?

— Не мне одному решать. Я должен поговорить с женой. Вместе мы подумаем.

Дассер кивнула:

— Хорошо. Но не совещайтесь слишком долго. Как проходит время, так проходит и возможность действовать.

— Кто–нибудь еще думает как вы?

— Да, и все хотят, чтобы вы присоединились. Нам нужен ваш ум, мудрость и сила.

Чин—Чу чувствовал себя каким угодно, только не мудрым и не сильным. Но он улыбнулся, поклонился и сказал:

— Благодарю вас, мадам Дассер. Мне надо подумать. До скорой встречи.

Адмирал Сколари попросила аудиенции у императора и получила ее, хотя обстановка оказалась немного необычной. Император был помешан на физической форме, имел свой личный гимнастический зал и, благо обязанности позволяли, тренировался ежедневно в 3.00 пополудни.

Этот день не стал исключением, так что Сколари обнаружила, что разговаривает с мужчиной, на котором надеты одни лишь плавки.

Хотя секс никогда не занимал много места в жизни Сколари, отсутствие одежды на императоре более чем смутило ее. Открытие, которое обеспокоило ее почти так же, как само смущение, и из–за которого ей стало намного труднее говорить связно.

Император предпочитал тренажеры с компьютерным управлением. В данную минуту он сидел внутри устройства для накачивания плечевых мышц. Каждое движение сопровождалось громким мычанием, которое вынуждало Сколари говорить громче, чем ей хотелось бы.

— Благодарю за аудиенцию, ваше величество.

— Не стоит… м–м–м… благодарности… м–м–м… адмирал. С чем пожаловали? М–м–м. Снова хадатане?

— Косвенно, да, — сказала Сколари. — Однако я помню, что ваше величество рассматривает этот вопрос и в надлежащее время объявит свое решение.

Император остановился, высвободился из тренажера и принял позу. Мускулы его напряглись, вены запульсировали, и пот заблестел на коже. Сколари испытала почти забытые ощущения.

— Ну, что думаете? — спросил император, явно напрашиваясь на комплимент.

— Очень впечатляюще, ваше величество. Неудивительно, что дамы сражаются друг с другом за ваше внимание.

— Деньги и власть тоже впечатляют, — прагматично заметил император. Он лег на обитую мягким скамью, загнал инструкции в пульт, висящий над головой, и взялся за Т-образную рукоятку.

— Так на чем мы остановились? Что–то насчет хадатан?

— Да, ваше величество. Возможность, что хадатане могут атаковать самый центр империи, беспокоит различные слои гражданского населения. Большинство реагирует правильно, зная, что вы и наши вооруженные силы защитят их, но некоторые позволяют страху замутить рассудок.

— Тринадцать… четырнадцать… пятнадцать… вот так.

Император отпустил рукоятку, и сто пятьдесят фунтов тяжестей с лязгом ударились о столбик. Император сел и вытер лоб полотенцем.

— Измена? Вы об этом говорите?

Сколари ступала на опасную почву и выбирала слова с крайней осторожностью.

— Возможно, ваше величество, хотя слово «измена» не следует употреблять без достаточных доказательств.

Император встал.

— А у вас нет этих доказательств?

— Нет, ваше величество, вот почему мои слова — лишь предостережение, а не обвинение.

Император подпрыгнул, ухватился за перекладину и начал подтягиваться.

— Насчет кого… м–м–м… вы бы хотели меня предостеречь?

Сколари сглотнула. Настал момент, которого она боялась. Сейчас она смешает правду с тщательно сфабрикованной ложью, надеясь, что император проглотит ее.

— Насчет генерала Мосби, ваше величество. Ноги императора с глухим стуком ударились о пол.

Сколари увидела гнев в его глазах, когда император повернулся к ней лицом.

— Если это политика, попытка дискредитировать генерала из–за того, что она не согласна с вашей стратегией, я вздерну вас на флагштоке перед вашей штаб–квартирой.

Сколари всеми силами сдерживала страх, который заклокотал у нее в груди.

— Нет, ваше величество, что вы! Я признала, что у меня нет доказательств! Но у меня есть подозрения, и мой долг — сообщить о них.

— Хорошо. Жидкости важны, знаете ли. Выпивайте не меньше трех–четырех стаканов воды ежедневно.

Сколари удивленно заморгала, но быстро пришла в себя и вернула императора к насущной теме.

— Благодарю, ваше величество. Хотя у нас нет улик против генерала Мосби, мы знаем, что она сочувствует точке зрения Клики и, вполне вероятно, поддерживает их.

Император выбрал палку футов шести длиной, положил ее на плечи и стал вращать туловищем.

— Клика?

Сколари подавила вздох.

— Тайная группа, которая оказывает предпочтение полномасштабным действиям против Хадаты, ваше величество.

— Да, конечно, — задумчиво сказал император, — и кто еще состоит в этой клике?

— Мадам Дассер, ваше величество.

— У вас есть доказательство?

— Да, ваше величество. Мы сумели внедрить в ее особняк микроботов, оснащенных передатчиками. Один из них сделан в виде ее любимой броши. Мадам Дассер надевала ее вчера. Ее разговоры не оставили никаких сомнений относительно существования Клики и ее членства в ней.

— Она ничего не говорила о генерале Мосби?

— Нет, ваше величество.

— А о Чин—Чу?

— Ничего, насколько нам известно. Мадам Дассер не надела сегодня брошь, но ушла с заседания совета с Чин—Чу и разговаривала с ним у фонтана.

— И?

Сколари пожала плечами.

— И ничего, ваше величество. Из–за плеска воды невозможно было расслышать, что они говорят.

Прошла целая минута, прежде чем император заговорил. Сколари боялась, что он снова сойдет с рельсов, но, слава Богу, обошлось. Император снял палку с плеч и оперся на нее.

— Моя мать дала мне один совет насчет подобных ситуаций. Она сказала, что лучше всего позволить людям говорить, так как именно на этом большинство из них и остановится, но быть готовым к действию. Итак, скажите… мы готовы к действию? Сколари мрачно кивнула. Император улыбнулся.

— Хорошо. Стало быть, беспокоиться не о чем, не так ли?

11

…Когда стремительным движением отведешь меч врага в сторону, или отразишь его, или заставишь его опуститься, ты должен слегка изменить ощущение в своем большом и указательном пальцах. Прежде всего ты должен стараться рубить врага так, как ты держишь меч.

Миямото Мусаши

«Книга Пяти Колеи»

1643 стандартный год

Форпост Легиона NA-45–16/R, или Веретено, Империя людей

А я говорю, получится, — упрямо сказал Леонид Чин—Чу. — А я говорю, что ты полное дерьмо, — спокойно ответил Омар Нарбаков.

Мужчины стояли на скалистой поверхности Веретена и смотрели вверх на электромагнитную пусковую установку, обычно называемую «рельсовой пушкой». Она была огромной, и ее дальний конец терялся в черноте космоса.

Идея возникла очень давно. Для ее осуществления требовалась пара проводящих рельсов, источник энергии и снаряд, который лежал на рельсах и завершал цепь. Подавая мощный импульс электрического тока, который поступал от огромных аккумуляторов Веретена, можно было толкнуть снаряд вперед. Придя в движение, он ускорялся на всей длине рельсов, набирал в результате большую скорость и улетал в любом заданном направлении.

Первоначальные исследования сосредоточились на возможности «суперпушки» запускать артиллерийские снаряды на цели, находящиеся на расстоянии сотен или даже тысяч миль. Однако сразу возникли трудности, и поскольку существовали другие, более дешевые и эффективные способы убивать людей, ученые переключили свое внимание на мирные цели и полезные грузы. «Зачем, — рассуждали они, — запускать спутники дорогостоящими химическими ракетами, когда рельсовая пушка может сделать то же самое за десятую долю стоимости?»

В теории это выглядело хорошо, но на практике опять возникли трудности. Самая главная состояла в том, что все достаточно маленькое и при этом достаточно крепкое, чтобы выдержать напряжение запуска рельсовой пушкой, будет стоить дороже химической ракеты, которую заменила пушка.

Но время шло, люди колонизировали космос и усовершенствовали электромагнитные пусковые установки. Космос идеально подходил для их использования. Без атмосферы, а значит, без сопротивления воздуха, рельсовые пушки потребляли меньше энергии и подвергали свой полезный груз меньшему стрессу. Да и кого волновало, сколько стресса перенес кусок скалы на пути от астероида до подбирающей баржи?

Поэтому, когда была открыта звездная пыль, и было решено собирать это вещество в промышленных количествах, запускаемые рельсовой пушкой черпаки решили проблему. Черпаки, называемые также «звездными ныряльщиками», — это полностью автоматические космические корабли. Рельсовая пушка обеспечивала им высокоэффективный, недорогой способ старта, а сам полет проходил на традиционных двигателях.

Звездный ныряльщик обходил вокруг карлика через тот участок атмосферы, который выглядел самым перспективным, и возвращался обратно по тщательно рассчитанной кривой торможения. Когда корабль достаточно замедлялся, в дело вступали буксиры и вели звездного ныряльщика в стыковочные сооружения Веретена, где его разгружали, заправляли и готовили к следующему запуску.

То, что предлагал Леонид, снова превращало рельсовую пушку в оружие. Он хотел использовать звездных ныряльщиков в качестве высокотехнологичного эквивалента пушечных ядер и запустить их по хадатанскому флоту. «Это, — указывал он, — даст людям возможность нанести ответный удар, а может, и победить». Но Нарбаков и слушать ничего не хотел. Торговец начал терять терпение.

— Но почему, Омар? Почему ты против этой идеи?

— Да потому что у тебя нет возможности запустить столько звездных ныряльщиков, чтобы от них была хоть какая–то польза.

Нарбаков был прав. Рельсовая пушка напоминала однозарядное ружье, которое Леонид получил на свой двенадцатый день рождения. Чтобы перезарядить его, нужно было открыть затвор, выбросить пустую гильзу и вставить новый патрон. Только после этого Леонид мог снова прицелиться и спустить курок. Этим подарком отец хотел показать ему, что искусность важнее силы. В самом деле, зачем тратить десять пуль, когда хватит одной? Тогда это было прекрасно… и бесполезно теперь.

— Ладно, Омар, ты прав. Но ты забываешь об одном важном моменте. Хадатанские истребители зависят от кораблей–носителей. Это касается управления огнем, штурмового соединения и электронных контрмер. И если мы уничтожим корабли–носители, мы уничтожим и истребители.

— Верно, — неохотно признал легионер, — но у хадатан три линкора. Первый звездный ныряльщик еще мог бы захватить один из них врасплох. Остальные — нет.

— Если только мы не найдем способ запустить всех наших уцелевших звездных ныряльщиков сразу друг за другом, — парировал Леонид. — Тогда это могло бы сработать.

— Ну, возможно, — допустил Нарбаков, поворачиваясь. Свет блеснул на его забрале. — Но на все это уйдет слишком много сил.

Леонид пожал плечами. Скафандр едва заметно шевельнулся.

— Ну и что? Мы делаем невероятное, Омар, больше чем кто–либо мог от нас ожидать, но мы проигрываем. Возможно, нам удастся пережить следующую атаку или две атаки, но в конце концов гады победят.

Нарбаков гордо выпрямился. Его голос звучал строго и непреклонно:

— Тогда мы умрем, как легионеры умерли в Камероне, в Дин Бин Фу и в Битве Четырех Лун.

Леонид вздохнул:

— Дело твое, Омар. Но я намереваюсь выжить.

Икор Нибер—Ба поднялся на платформу и оглядел стартовый отсек, герметизированный ради такого случая. Пилоты, техники и солдаты встали навытяжку. За ними, в задней части огромного отсека, поблескивали истребители, готовые вернуться в бой. Три роботелекамеры повисли в воздухе вокруг Нибер—Ба. Их насекомоподобные тела были неподвижны, а объективы готовы передавать другим кораблям все, что бы тут ни происходило.

Настал момент, когда Нибер—Ба вдохновит их видениями победы, когда он ударит по весьма чувствительным струнам расового страха, когда он настроит их на сражение. Но нужные слова разлетелись, забрав с собой его уверенность.

Хадатанин откашлялся. Звук показался слабым в этом похожем на пещеру месте. Проблема заключалась не в тех, кто стоял перед ним, а в тех, кто погиб, чьи запаянные в скафандрах тела будут вечно нестись сквозь черноту космоса.

Они погибли не ради того, чтобы взять крепость или покорить планету, а чтобы лишить людей вещества, которое сверкает на свету.

Эта ситуация не имела никакого смысла, не имела никакого значения, но она затягивала его, как болото. Затягивала все сильнее по мере того, как боевой дух начал падать, пилоты истребителей стали чересчур осторожны, а миф о непобедимости хадатан оказался разрушен. Бесконечные атаки и растущие потери посеяли страх в сердца его команды, и его задача — вырвать страх с корнем прежде, чем он сможет вырасти и расцвести.

Нибер—Ба сжал руки за спиной и обвел взглядом слушателей.

— Вы хорошо сражались. Раз за разом вы смотрели смерти в лицо и смущали ее взглядом. И так будет еще один раз. Не два, не три и не четыре раза, ибо в этом нет необходимости. Одного сокрушающего удара будет достаточно, чтобы подавить всякое сопротивление, запечатать людей в их каменной гробнице и ликвидировать угрозу, которую они представляют. С этой целью я брошу в следующую атаку все наши корабли и все наши истребители. Даже сейчас наши роботы–шпионы совершают рейсы по поверхности астероида, и как только их отчеты будут проанализированы и перекрестно сверены, мы атакуем.

Зоркий офицер–психолог почувствовал, что окружающие налились уверенностью, увидел, как они раздуваются от гордости, и воспользовался моментом.

— Да здравствует Икор Нибер—Ба! Да командует он долго! Ура!

Это «ура» было наполовину возгласом, наполовину боевым кличем и потрясло металлический корпус корабля своей мощью. Нибер—Ба почувствовал ее и воспрял духом. Никто не посмеет встать на пути его воинов. Никто.

Сигер подождал, когда второй киборг встанет на свое место, ухватился за конец стальной двутавровой балки и поднял его. Эта балка, как и еще пятнадцать таких же, пойдет на укрепление рельсовой пушки. Чтобы запустить шесть звездных ныряльщиков и сделать это очень быстро, всех их нужно поставить и привести в боевую готовность. Вот почему Леонид Чин—Чу приказал своим рабочим возвести сложный каркас над тем местом, где скат пусковой установки встречается со скалистой поверхностью астероида, и вот почему Сигер и еще три киборга Легиона подавал рабочим сервомеханическую руку помощи.

Если пусковая установка собиралась стать пушкой, то каркас будет магазином, подающим космические корабли в патронник, как пули в ружье. А выпущенные сразу друг за другом эти космические корабли подвергнут скат большому напряжению.

Сигер последовал за вторым боргом вдоль основания рельсовой пушки и замер, когда она остановилась.

— Ты готов? — ее звали Мари, и она потратила тысячу империалов, чтобы ее речевой синтезатор перепрограммировали. Теперь ее голос звучал, как у знаменитой поп–певицы. Это позволило Мари получать дополнительный кредит за пару песен в барах. Множество парней приударяли за ней, надеясь добиться своего через коробку грез, но никто пока не преуспел. Никто, насколько он знал.

— Готов, — ответил Сигер.

— Лады.

Мари посмотрела вверх, туда, где биотела сваривали стальные опоры. Лазерные горелки изрыгали бело–голубую энергию, головные фонари подпрыгивали вверх и вниз и решетчатая конструкция из перекрещенных двутавровых балок делила звездное поле на лабиринт квадратов и прямоугольников. Мари переключилась с утилитарного канала Легиона на частоту, используемую всеми остальными.

— Здесь грунт. Как вы, парни, готовы принять сталь? Мужской голос ответил:

— Понял тебя, детка. Бросай ее сюда. Голос Мари был мелодичный, но ледяной:

— Мое имя не «детка», ты, дыра в заднице, и вот ваша сталь.

Мари согнула колени, Сигер сделал то же самое, и оба одновременно выпрямились. Двутавровая балка, несдерживаемая ни силой тяжести, ни атмосферой, взлетела вверх.

Кто–то из сварщиков схватил ее и втянул на место. В тот самый момент, когда лазерная горелка осветила сцену действия своим беловато–голубым сверканием, что–то круглое проплыло мимо. Оно двигалось медленно, уверенно, будто имело право здесь находиться. Но что–то обеспокоило Сигера. Что–то этот предмет ему напоминал… ну да, конечно! Летучие коконы! Вроде тех, что есть на его родном Элексоре! Коконы, которые хадатане используют во время атак. Не спуская глаз с прибора, Сигер проговорил весело и непринужденно:

— Мари, встреть меня на F-5.

Мари с любопытством повернулась к нему, гадая о причине подобной просьбы, и переключилась на F-5. Это была боевая частота, кодирующая передачи в обе стороны, и теоретически безопасная.

— В чем дело?

— Помнишь летучие коконы? Которые гады периодически выпускают?

— Как не помнить? Я своими глазами видела, как одна из этих штуковин изжарила Салана в его собственном мозговом ящике.

— Отлично, самое время расквитаться. Посмотри вверх, налево от рельсовой пушки. Вон он, плывет вправо.

Мари повернула голову. Биотело увидело бы лишь лазерные горелки и головные фонари, но киборг, оснащенный сенсорами, без труда отличил шар от окружающего металла. Благодаря светоусиливающему оборудованию и бортовому процессору, Мари видела шар совершенно отчетливо. За одним маленьким исключением Сигер был прав.

Объект — кокон–убийца, ладно. Но он утыкан сенсорными гнездами, а не орудийными стволами. И эта гладко–черная полировка…

Все это наводило на мысль о глазе–шпионе. А значит, этот прибор мог провалить весь их план. Хадатанскому командиру хватит одного взгляда на доставленную им информацию, чтобы понять, что замышляют люди.

— Ты прав, Сиг. Это точно робошпион.

— Надо прихлопнуть эту штуку… и быстро.

— Как насчет лейтенанта Умая?

— Не смеши. Пока он раскачается, сто лет пройдет. Проще самим ее прикончить, и прямо сейчас, пока эта дрянь не подложила нам свинью.

— Ладно, — согласилась Мари. — Но снизу стрелять нельзя: можем попасть в рельсовую пушку или в биотело. Лезем?

Сигер кивнул:

— Ты давай справа… а я — слева.

— Идет.

Киборги полезли наверх. Сигер двигался быстро. Имеющиеся опоры для рук, низкая сила тяжести и его собственная сила сделали эту задачу сравнительно легкой. Наверху вспыхивали горелки — сварщики продолжали работу. Но тут солнечный свет ударил ему в спину, и киборг почувствовал, что температура его тела начала стремительно повышаться.

Это была ловушка. Когда разработчики проектировали бойца II, они отказались от охлаждающей способности ради облегчения его веса. В результате кибернетическое тело могло двигаться немного быстрее, чем двигалось бы в противном случае, но имело заметную тенденцию перегреваться в ходе длительного боя или под прямыми солнечными лучами. Для киборгов, действующих в условиях адских миров, конечно, были разработаны охлаждающие системы, но Сигер ее не имел.

Температурный показатель замигал в углу его поля зрения, а затем, чтобы он понял наверняка, боль была подана прямо ему в мозг. Эта боль началась лишь с пульсации, но скоро превратилась в раскаленную докрасна иглу, которая опалила мозг и заставила Сигера ответить.

Это была система безопасности, способ добиться того, чтобы киборги заботились о своих дорогостоящих телах и берегли ресурсы империи. Единственная неприятность состояла в том, что это могло помешать Сигеру добраться до робошпиона, не дать ему уничтожить вражеский прибор, что будет стоить намного дороже.

Но те, кто проектировал эту систему, были далеко. Они работали в тиши своих лабораторий или обедали в правительственных столовых, не зная и не желая знать, как отзовутся их решения на людях.

Сигер ухватился за балку над головой, подтянулся, встал на ноги и огляделся. Мари была на той же высоте в семидесяти футах от него. Она указала вверх.

Робошпион скользнул в тень и поднялся вдоль вертикальной балки — балки, поддерживающей недавно построенное сооружение, которое будет опускать звездных ныряльщиков на рельсы, откуда их запустят вместо ракет по вражескому флоту. Ситуация на глазах становилась критической.

Киборги полезли вверх с утроенной энергией. Они должны уничтожить прибор прежде, чем он сбежит и доложит обо всем своим хозяевам.

Два биотела сваривали стык прямо над Сигером. Солнечный свет отразился от их забрал, когда они повернулись, увидев, что кто–то забирается на поперечную балку. Киборг кивнул им, прыгнул к следующей перекладине и подтянулся на руках.

Боль пронзила мозг Сигера, когда температура задней части его брони достигла ста пятидесяти градусов по Фаренгейту. Специалисты пытались защитить тело, которое дали ему, пытались управлять им из своих славных безопасных лабораторий, пытались убить Мари и всех остальных. Ибо такова будет цена его неудачи, цена, которую уже заплатили до него тысячи легионеров, цена, известная всем как смерть.

Сигер стиснул несуществующие зубы и рванулся вверх. Боль попыталась скрутить его, сервомеханизмы делали то, что им велят, и киборг ухватился за самую верхнюю балку. Свет, отраженный от металлического корпуса звездного ныряльщика, на мгновение ослепил видеокамеры Сигера, когда огромный космический корабль двинулся в его сторону. Два желтых стробофонаря отмечали положение маленьких одноместных буксиров, которые прилепились к звездному ныряльщику, будто две пиявки, и толкали его на место.

— Сигер! Смотри!

Голос принадлежал Мари. Она тоже выбралась на верх каркаса и указывала налево. Робоглаз увидел корабль и прятался в тени вертикальной балки, наблюдая за происходящим. Он был примерно посередине между киборгами, и они словно по команде двинулись вперед.

Поначалу робошпион никак не отреагировал, словно он настолько увлекся сбором информации, что не обращал внимания ни на что другое. Но это было не так.

Мини–ракета ударила Мари в живот и разорвала ее пополам. Робошпион, легковооруженный по сравнению с летучими коконами, с которыми киборги сталкивались раньше, все же имел зубы.

Сигер ответил собственными ракетами и зарядом из энергетической пушки. Мощный взрыв на долю секунды осветил всю рельсовую установку, к огромному удовольствию киборга. Голос Мари вернул Сигера к реальности. Хотя ее тело развалилось надвое, мозговой ящик был цел и медленно падал к поверхности астероида.

— Смотри! Робошпион что–то запустил!

Сигер выругался. Она права. Маленький контейнер, размером с обычный теннисный мяч, уносился прочь от места взрыва. Не было сомнений, что этот шарик содержит память робошпиона и направляется домой.

Сигер поднял лазер, переключил камеры на максимальное увеличение и попытался увидеть то, что они ему показывали. Температура тела поднялась уже до ста шестидесяти трех градусов по Фаренгейту. Примерно при ста семидесяти градусах начнут отказывать основные системы. Боль была настолько сильной, что казалось, его голова сейчас взорвется.

Лейтенант Умай орал в его ушах:

— Сигер! Какого черта ты там делаешь? Никто не разрешал тебе стрелять. Спускайся немедленно, дьявол тебя раздери!

Шарик поднялся ввысь, солнечный свет блеснул на его полированной поверхности, и киборг прицелился. Вести его… вести его… вести… огонь!

Голубой луч протянулся к модулю памяти, коснулся его и взорвал.

Сигер увидел вспышку, поблагодарил Бога и позволил боли скрутить себя.

12

Жернова войны поворачиваются медленно и много жизней перемалывают под своей тяжестью.

Мило Нерлон—Да

«Жизнь воина» 1703 ст. г.

Планета Альгерон, Империя людей

Начался еще один короткий период темноты. Два воина, один из которых был братом Сладости Ветра, шагали перед Були, и еще два шли сзади. Охранники служили гарантией, что Були явится на заседание совета. Было бы крайне неловко, если бы он не явился, и Твердый не собирался рисковать. Воины несли над головами факелы. Факелы чадили. Вдохнув их едкий дым, легионер закашлялся.

Впереди показалось отверстие. Були увидел, что скала вокруг входа в туннель вырезана в виде пасти мифического зверя. Поверху шли острые как бритва зубы, справа и слева изгибались клыки, а в ущелье выдавался язык. В мерцающем свете факелов пасть выглядела как настоящая.

Легионер ни разу не проходил через это место во время своих блужданий и удивился, как такое могло случиться. Может, днем наа закрывали туннель какой–нибудь маскировочной сеткой? Ну, вряд ли они скажут.

Стреляющий Метко со своим товарищем поднялись по каменным ступеням и остановились на языке зверя, ожидая, когда Були догонит их. Воин подтолкнул его в спину, и легионер стал подниматься.

Туннель имел овальную форму, и пол был гладкий от множества прошедших здесь ног. В стенах были высечены вертикальные канавки, чтобы туннель напоминал горло зверя. Охранники уверенно шли вперед. Температура понизилась, и на каменных стенах появилась влага.

Були увидел, что эта красновато–коричневая жидкость захватывается канавками, направляется в сточные желоба и отводится через пробитые для этой цели отверстия. Отверстия, сделанные примитивными ручными орудиями и реками пота. Эта система была точна, логична и, как почти любой водопровод, совершенно не опасна. Так почему же страх забил в нем ключом? Почему него так пересохло в горле? И почему его так непреодолимо тянет оглянуться? Ответ был прост: существа, которые в стародавние времена расширили и довели до совершенства этот туннель, пропитали камни своей энергией. Були казалось, будто все они здесь, будто их глаза смотрят на него из темных щелей, а их мозолистые жесткие пальцы готовы сомкнуться у него на шее.

Стреляющий Метко повернулся. Свет факелов блеснул в его глазах.

— Осторожно, не упади.

Предупреждение было вполне своевременным. Були сделал шаг, и его нога провалилась вниз. Оказывается, тут лестница. Ступени были широкие, высеченные из цельной скалы и стертые к середине.

Легионер спросил себя, как давно здесь эта лестница и сколько ног ступало по ней? Чувствовалось, что туннель старый, очень старый, и существует, возможно, уже тысячу лет.

Течение более теплого воздуха коснулось лица Були. Послышался низкий гремящий звук, напоминающий литавры Легиона. Он раздавался через равные промежутки времени, будто биение огромного сердца, и добавил еще одну зловещую ноту в окружающую обстановку.

Були подавил страх, убеждая себя, что это лишь еще один элемент в тщательно поставленной пьесе, но его сердце все равно забилось быстрее, а на лбу выступил пот. Легионер вытер его.

Лестница повернула вправо, снизу просочился свет, и гремящий звук стал громче. Аромат курений защекотал его ноздри, и впереди появилось овальное отверстие. Були вошел туда вслед за охранниками. Сразу за входом Стреляющий Метко остановился, показал человеку сделать то же самое и дал ему знак молчать.

Пещера была огромной. Потолок дугой уходил вверх и терялся в темноте. Его поддерживали толстые каменные колонны, богато украшенные резьбой. В специально вырезанные щели были вставлены факелы, которые освещали рисунки.

Були увидел стаи диких пуков, горы, покрытые снегом, стада шерстистых дутов, облака, сплетенных змей, стремительные реки и много–много другого. Каждый образ сплетался с остальными, и они все вместе соединялись, чтобы поддерживать потолок или небо.

Казалось, эти изображения свидетельствуют о понимании того, как устроены экосистемы, о понимании того основополагающего единства, которое делает жизнь возможной. Но это было человеческое толкование Були. Художниками были наа и, значит, могли вложить в рисунки совсем другой смысл. Или никакого вообще.

Дно пещеры плавно спускалось к сцене, которая находилась в самом низу, более чем в ста ярдах от входа. Поверхность под ногами легионера была слишком ровной, слишком гладкой, чтобы быть естественной, и Були подумал, какой же гигантский труд потребовался, чтобы раскопать и выровнять ее.

Сотни и сотни гладкоголовых наа сидели, скрестив

ноги, на полу. Большинство пришло из–за пределов деревни. Они сами были вождями и собрались вместе, чтобы принять участие в совете племен. Их внимание было сосредоточено на сцене, и Були видел почему.

Во–первых, кресла совета. Они были вытесаны из цельного камня и выглядели очень неудобными. Три кресла стояли по бокам, а одно, чуть повыше, находилось в центре. На нем восседал Дальнепуть Твердый. Он, как и остальные члены совета, был одет в красочную мантию. Церемония уже началась, возможно, что–то вроде благословения, и стоящая на сцене древняя старуха бросала щепотки какого–то порошка в жаровню и пела заклинания.

Но кресла, члены совета и церемония были ничто по сравнению с массивным и ныне уже устаревшим бойцом I, который стоял с левой стороны сцены, и равно впечатляющим бойцом II, который стоял справа. Оба стояли навытяжку и совершенно неподвижно. Их видеокамерные глаза светились как рубины, пристально глядя на зрителей.

На какое–то мгновение Були подумал, что наа захватили киборгов в плен и нашли способ удерживать их против воли. Но затем понял, что эти тела — лишь пустые латные доспехи, поставленные здесь как свидетельство доблести наа, подобно трофеям, заполняющим полковые музеи в форте Камерон. Их суставы были приварены, а глаза освещались изнутри.

Боец I был старым и грязным, словно его выкопали откуда–то из земли, но боец II казался почти новым. Новым, но слегка вывихнутым, как будто его разорвало на кусочки, и эти кусочки потом снова собрали. Були посмотрел внимательнее. Новая краска, отсутствие дополнительных охлаждающих ребер, которые ветераны–борги устанавливали на внешней поверхности рук, свидетельствовали об одном — это тело принадлежит бойцу Биллей, или принадлежало, в зависимости от того, была она спасена или нет.

Легионер почувствовал комок в горле. Черт побери все! Если бы только он был внимательнее, осторожнее при выходе из ущелья, его люди могли бы выжить. Он лежал без сознания большую часть битвы, но наа рассказали ему свою версию того, что случилось, и Були знал, что потери были тяжелые. Два биотела и один борг пытались вытащить мозговой ящик Виллен. Но неизвестно, удалось им это или нет, а если удалось, выжил ли новобранец.

Барабанный бой умолк. Твердый встал и огляделся. Наступила выжидательная тишина. Були повернулся к Стреляющему Метко и прошептал ему на ухо:

— А что теперь? Наа усмехнулся.

— Отец откроет собрание, напомнив публике о том, что жатва была успешной, а затем, поставив себе в заслугу их полные животы, даст им подробный отчет о торговом соглашении, которое заключил с южным племенем. Большинство заскучает. Зная это, отец призовет тебя и опишет сражение. Не удивляйся, если число легионеров за это время удвоилось.

Були улыбнулся.

— Значит, это политическая речь… предназначенная убедить собравшихся в том, что они счастливы.

— Точно. Вы тоже такие слушаете?

— Да, хотя существует великое множество вещей, о которых большинство политиков боятся говорить.

Воин скорчил гримасу.

— Я понимаю. Посмотри вон туда… на дальнюю колонну. Видишь мою сестру?

Були с трудом различил в толпе Сладость Ветра. У

нее был красивый профиль. При виде девушки его сердце заколотилось. Но он нахмурился, когда заметил возле нее Убивающего Наверняка. — Вижу.

— А воина, который сидит рядом с ней?

— Долгая—Езда Убивающий Наверняка.

— Точно. Он сам вождь и хотел бы сменить моего отца как вождя вождей.

— И когда это может произойти? Стреляющий Метко посмотрел вдаль, словно

обдумывая ответ. — Сегодня? Вряд ли. Завтра? Кто знает? Народ непостоянен. Достаточно одного неурожая, одного поражения — и они набросятся на него как заболевший пук.

— А ты? Ты пойдешь по стопам отца? Стреляющий Метко хихикнул.

— Ни за что на свете. Я бы скорей бросился с Башен Альгерона, чем делать то, что делает мой отец.

Старуха закончила ритуал, махнула рукой в сторону собравшихся и покинула сцену.

Твердый поблагодарил женщину и начал свою речь. Следующие тридцать минут тянулись медленно. Були очень мало интересовало количество зерна, собранного в этом году, состояние стад дутов или торговый обмен, который Твердый установил с югом. Но вот тема изменилась, как изменился и пульс Були. Легионер услышал свое имя, почувствовал, что кто–то толкнул его вперед, и поплелся по проходу к сцене. Сотни голов повернулись в его сторону, и видя это, Були замаршировал. Он легионер, черт побери, и что бы ни случилось дальше, он будет выглядеть достойно этого звания.

Сладость Ветра смотрела, как Були идет к сцене. Она увидела, как изменилась его походка, и оценила его мужество. Один среди врагов, выставленный перед ними напоказ, он сохранял самообладание. Это была храбрость, это была сила и это был мужчина, достойный восхищения.

Восхищения и чего? Любви? Смела ли она подумать об этом? Или того хуже — чувствовать? Ибо это значит сделать первый шаг долгого и трудного пути. Пути, который дорого обойдется ей, который принесет ей несказанную боль, который приведет ее в такие места, которые ей даже и не снились.

Но есть ли у нее выбор? Дает ли любовь выбирать, уступить чувству или, если это кажется неразумным, отвергнуть его?

Сладость Ветра посмотрела на Убивающего Наверняка. В устремленных на Були глазах воина горела ненависть, ненависть, которой она никогда не видела на лице человека и не слышала в его словах, несмотря на все то, что люди говорили ему о ее народе, несмотря на засаду и несмотря на плен.

«Нет, — решила Сладость Ветра. — Любовь имеет собственное мнение, и когда оно составлено, идет туда, куда ей хочется».

Дальнепуть Твердый смотрел, как человек подходит к сцене. Он выглядел впечатляюще в своей форме и боевых доспехах. Живой трофей. Твердый видел, что вожди потрясены. Как и планировалось, учитывая размер его победы. Впрочем, это дочь посоветовала ему использовать легионера таким образом, поэтому часть похвал принадлежит ей.

Да, он подозревал, что Сладости Ветра хотелось спасти жизнь человека, но все равно совет был правильным.

Глаза Твердого нашли дочь рядом с Убивающим Наверняка. Оба смотрели, как человек идет к сиене. Они составляли красивую пару, все говорили это — кроме Сладости Ветра. Она так и не оставила своего лепета о любви, уважении и прочей глупости.

Вождь подумал о своей собственной жене, о том, как прекрасна была она в день их свадьбы, и о жизни, которую они прожили вместе. Совершенный в политических целях брак вырос во что–то большее. Что–то, о чем ни он, ни она не имели причины жалеть.

Так будет и со Сладостью Ветра. Да, Убивающий Наверняка нетерпелив, упрям и своеволен, но в этом и сила юноши. Сила, которая пригодится Сладости Ветра в предстоящие годы. И отдавая Убивающему Наверняка свою дочь, Твердый мог купить один, а то и два дополнительных года власти. А молодой воин использует это время, чтобы созреть. Он научится искусству мира, как научился искусству войны, и построит дом для своей жены. Этот план был вполне разумным. Утром Твердый поговорит с Убивающим Наверняка. Чувство мира и покоя наполнило душу вождя. Довольный решением беспокоившей его проблемы, он встал, пригласил Були на сцену и обвел глазами собравшихся.

— Враг стоит перед нами, но он сражался храбро и заслуживает нашего уважения. Подобно ветру, дождю и снегу, он был послан укрепить нас, сделать нас сильными. И мы сильные. Сильные достаточно, чтобы выжить там, где другие существа умирают, сильные достаточно, чтобы сражаться с Легионом, силные достаточно, чтобы отвоевать обратно нашу планету!

Странный волнообразный крик вырвался из тысячи глоток, эхом заметался по пещере, и холод пробежал по спине Були.

Генерал Айан Сент—Джеймс поднял бокал. Мужчина по другую сторону стола сделал то же самое. Его звали Александр Дассер, старший сын знаменитой мадам Дассер и бывший лейтенант 3–го пехотного полка. Он по–прежнему стригся коротко, держал свое тело в форме и умел пить.

— Vive la Legion!

— Vive la Legion!

Мужчины осушили бокалы, поставили их на покрытый белоснежной скатертью стол и усмехнулись. Они дружили еще с тех пор, как вместе вступили в Легион много–много лет назад. Дассер отслужил свой срок и вышел в отставку, чтобы принять участие в управлении обширной семейной империей.

Сент—Джеймс остался, неуклонно продвигался по службе и стал генералом. Он улыбнулся.

— Ты хорошо выглядишь, Алекс.

— Ты тоже, Айан.

— Как семья? Торговец пожал плечами.

— Мы живем в тревожное время, друг мой. Мы крайне обеспокоены хадатанской угрозой.

Сент—Джеймс кивнул.

— Мы тоже. У меня приказ — готовиться к возможному отступлению.

Дассер мрачно улыбнулся.

— Да, я знаю. Генерал Мосби борется против этого, как и моя мать. Но адмирал Сколари продолжает долбить свое, а император слаб, если не совсем спятил.

При упоминании Мосби сердце Сент—Джеймса забилось чуть быстрее. Его глаза сузились. Он оглядел залитый искусственным светом зал. Из тридцати столов примерно половина была занята. Вроде бы никто особо не интересовался генералом или его гостем, но стоило быть внимательным.

— Осторожно, Алекс. У империи полно глаз и ушей. Даже здесь.

Дассер уклончиво кивнул и налил еще вина. Офицер спросил деланно равнодушным голосом:

— Как успехи генерала Мосби? Его собеседник хмыкнул.

— Это смотря по тому, что ты понимаешь под успехом. Генерал — яркий и очень способный офицер, но боюсь, что император больше всего ценит ее тело. Сент—Джеймс почувствовал себя мотыльком, летящим на пламя. Как мотылек, он ощущал опасность, но был не в силах сопротивляться.

— Генерал Мосби и император? Дассер кивнул.

— Да, так говорят. Моя мать надеется, что это правда.

Постель императора — единственное поле боя, на котором Мосби могла бы без труда расстроить планы Сколари. Сент—Джеймс с трудом сдержал себя в руках. Дассер не знал, не мог знать о его романе с Мосби и не хотел задеть его самолюбия. Но от этого боль была ничуть не меньше.

— Во всяком случае, — сказал Дассер, — тут тебе привет от самого генерала, — и он толкнул через стол кубик данных.

Сент—Джеймс нисколько не удивился. Легион имел свои собственные каналы связи, отдельные от тех, что предоставляло правительство. Одни из этих каналов были электронного типа, другие — роботного, но самые полезные были живыми, дышащими человеческими существами, главным образом бывшими легионерами, которые составляли часть обширной соединяющей сети, построенной на доверии и тысячелетней традиции.

Офицер протянул руку, взял кубик и сунул его в карман.

Остальной обед был сущим адом. Сент—Джеймсу страшно хотелось уйти из–за стола, хотелось броситься в свою квартиру, хотелось увидеть лицо Мосби на своем потолке. Но это было бы невежливо и, более того, просто грубо, поэтому он заставил себя остаться.

Разговор продолжался, блюда сменялись с досадной медлительностью, а кубик, казалось, давил на его кожу. Насмехался над ним, дразнил его, лишал его рассудка.

Сент—Джеймс понимал, что это глупо, знал, что содержимое разочарует его, но ничего не мог с собой поделать. Фантазия разгулялась вовсю. Он видел перед собой Мосби, виноватую, кающуюся после ее забав с императором, молящую его о прощении. Он видел, как они сходятся, женятся и заводят детей. Даже если для этого им придется отказаться от карьеры, уйти из Легиона и жить среди штатских.

А Дассер все толковал ему о Хадате, балансируя на грани измены. Он не сказал этого прямо, но намекнул на некую тайную клику, группу людей, желающих свергнуть императора.

Генерал понял намек. Легион должен присоединиться к Клике, должен выступить против адмирала Сколари или готовиться погибнуть вместе с остальной империей. Хадатане сильны. Хадатане безжалостны. Хадатане приближаются. И любой признак слабости, любой признак бегства намного ускорит их приближение.

Сент—Джеймс верил своему другу, соглашался с ним, но не мог дождаться конца разговора. Фантазии были слишком сильными, слишком захватывающими, чтобы игнорировать их.

Наконец обед закончился.

Мужчины встали, обнялись, сказали традиционное «будь здоров» и отправились каждый к себе. Дассер — чтобы добавить в свой мини–компьютер очередную зашифрованную запись, Сент—Джеймс — чтобы прослушать послание.

Офицер заставил себя быть терпеливым, идти медленно, отвечать на приветствия, войти в квартиру так, будто у него на уме ничего нет, будто ничто не прожигает дыру в его кармане, будто ничто не побуждает его бежать и впихнуть кубик в плейер.

Но наконец он был у себя в комнате, лежал на кровати и смотрел вверх. Потолок затуманился, распался на миллион световых крапинок и слился в образ Марианны Мосби.

Она была красива, как всегда, но слишком деловая и ни капли не виноватая. Ее слова перекликались с тем, что он услышал за обедом.

Положение неуклонно ухудшается. Хадатане захватили еще несколько дальних планет. Сколари продолжает настаивать на отступлении. Отступлении, которое оставит все пограничные миры беззащитными перед лицом врага, которое заставит Легион уйти с Альгерона и которое сконцентрирует власть в руках адмирала. Что думает император и что он в конце концов решит, никто не знает, но ничего хорошего ждать не приходится.

Запись закончилась, потолок вернулся к своему нормальному виду, и Сент—Джеймс дал волю слезам. Он плакал не об империи, не о Легионе, а о самом себе.

Анжела Переса, ныне известного под псевдонимом Сал Салазар, разбудили без особых церемоний. Только что он был ничем, бессмысленной, бесформенной, бесцветной пылинкой, плавающей в море темноты, а в следующее мгновение снова стал собой, киборгом, сознающим системы, возникающие вокруг него, и терзающим фокус, чтобы увидеть лицо мед–техника. Им оказалась женщина средних лет, со шрамом на лице и словами «режь здесь», вытатуированными вокруг шеи. Она посмотрела в его видеокамеры, будто знала, что он смотрит на нее.

— Добро пожаловать на Альгерон — родной дом Легиона, ну и так далее.

Тут он все вспомнил. ВА, вступление в Легион и отправка в Высшую Боевую школу на Альгероне. Отправка, осуществленная простым добавлением его мозгового ящика на стеллаж, рассчитанный на пятьдесят боргов, где его подключили к контролируемым компьютером системам жизнеобеспечения и послали к сказочной земле на волне наркотиков.

В конце концов, зачем возить туда–сюда по всему космосу большие, громоздкие тела бойцов II, когда в этом нет необходимости? Дешевле и проще перевозить мозговые ящики и вставлять их уже на месте.

Салазар собирался ответить на приветствие медтехника, когда понял, что что–то не так. Страшно не так.

Обратная связь, цифровые данные, сенсоры — все было неправильным. Он приказал своей левой руке подняться и вместо пулемета 50–го калибра с воздушным охлаждением увидел киберруку с тактильной обратной связью и противостоящим большим пальцем.

— Какого черта?

Медтехник сочувственно покачала головой:

— Не паникуй, парень. У нас небольшой дефицит бойцов II, только и всего. Должны получить партию со дня на день. — Женщина выпрямилась и уперлась руками в бедра. — Ну–ка скажи мне, что лучше? Побыть биформой или проваляться на полке все это время?

От одной мысли, что он будет сидеть беспомощным в своем мозговом ящике, слушая нейроподаваемую музыку или играя в электронные игры, по несуществующей коже Салазара побежали мурашки.

— Согласен на биформу.

Медтехник кивнула: — Так я и думала. Теперь помолчи, пока я проверю твои системы. Через пятнадцать минут проверка систем закончилась. Салазар получил временное назначение в 1–й полк и отправился в управление. Найти дорогу в лабиринте коридоров форта Камерон ему не составило труда, благодаря схемам из базы данных биформы. Нет, трудно было приспособиться к своему несолидному телу.

Предназначенная для легких утилитарных работ и совершенно невооруженная, биформа весила двести пяτьдecяτ фунтов — одна четвертая веса полностью вооруженного бойца II — и потому была намного подвижнее. Салазар чувствовал себя как водитель грузовика в спортивном автомобиле.

Поначалу он был немного неуклюжим и имел тенденцию к сверхреакции, но скоро приспособился. Он скучал по массивному телу бойца II и по ощущению силы, которое оно дает. Особенно когда видел ветеранов–боргов, с важным видом идущих по коридорам. Салазар понимал, что большинство из них такие же ничтожества, как те мужчины и женщины, с которыми он познакомился в учебном лагере. Но это не мешало ему восхищаться их стилем, их поношенной броней, бережно сохраняемыми рисунками на корпусе, модулями снаряжения — всеми теми мелочами, которые ставили их особняком. Салазар хотел стать таким же, а значит, ему нужно будет отделить суть от позы и сохранить ту часть, которая имеет ценность.

Не менее интересными, чем борги, были одетые в хаки биотела, маскировочной раскраски роботы, стенные росписи, изображающие славную смерть, голографические портреты павших героев и героинь, оживленные диорамы сражений, информационные доски, перечисляющие события этого дня, тяжеловооруженный патруль, топающий к лифту, и встреченные в одном из коридоров два воина наа — головы подняты, глаза яркие, — конвоируемые в наручниках в отдел разведки.

Да, в коридорах было интересно, и по сравнению с ними административная секция показалась еще скучнее. Она была огромной и разделялась на подсекции с названиями вроде «Материально–техническое обеспечение», «Снабжение», «Информация», «Бюджет» и «Кадры».

Последняя казалась самым скучным местом, но капрал Дистер определил Салазара туда и поместил под прямой надзор борга по фамилии Виллен.

Дистер был коренастым человечком с торчащими ушами и огромным носом. Его мятая, будто жеваная, форма натягивалась и едва сдерживала огромное пузо. Громкий голос капрала легко перекрывал гудение компьютеров. Вокруг все было белым, голубым или серым и имело форму ящиков. Дистер говорил, а Салазар слушал.

— Работа сравнительно легкая — да что там, просто легкая после учебного–то лагеря — и определенно не перегрузит твои схемы. Виллен достаточно компетентна, хотя чертовски зла и немного вспыльчива. В нее первый раз попали, и она еще не восстановилась.

Салазар хотел знать больше, хотел услышать о битве, но Дистер свернул за угол, и появилась еще одна биформа. Не считая личной пластинки, которая гласила «Виллен», она выглядела точно так же, как он. Обе биформы имели рост шесть футов, яйцевидную голову, установленные по бокам видеокамеры, бронированную грудную клетку, скелетообразные руки и ноги и четырехпалые ступни. Они были закрыты в резину и скрипели при ходьбе. Виллен кивнула Дистеру.

— Капрал.

Дистер указал на Салазара.

— Встречай своего нового помощника. Зовут Салазар. Прямо из учебного лагеря. Покажи ему, как и что. Салазар заметил, что Виллен даже не взглянула в его сторону. Ее видеокамеры зажужжали, нацеливаясь на Дистера.

— Спасибо, не нужно. Я не хочу помощника. Глаза капрала сузились. Его голос стал тише, а не

громче.

— Да неужели? Ну, мне плевать на то, что ты хочешь. Салазар — твой помощник, так что привыкни к этому.

Повисла тишина, и какую–то долю секунды Салазару казалось, что Виллен возразит, но этот момент прошел. Ее голос был мертвый, безразличный.

— Да, капрал. Простите, капрал. Дистер кивнул.

— Хорошо. Теперь возвращай свою хромированную задницу к работе. Удачи, Салазар. Дай мне знать, если она выйдет из рамок. С этими словами коротышка повернулся кругом и зашагал по проходу. «Ничего худшего капрал сказать не мог, — решил Салазар. — Эта Виллен почти наверняка разозлилась». Жалея, что он не может обезоруживающе улыбнуться, Салазар осторожно проговорил: — Прости, что так вышло.

Виллен уклончиво пожала плечами. Ее ответ пришел по рации.

— Это не важно. Просто делай то, что я скажу, держи свой рот закрытым, и мы прекрасно сработаемся.

Салазар хотел было ответить, но подумал, что лучше кивнуть, и стал ждать, когда Виллен даст ему какие–нибудь распоряжения. «Может, это и лучше учебного лагеря для новобранцев, — решил он, — но очень незначительно, а в некоторых отношениях даже хуже». Он решил выяснить, когда прибудут тела бойцов II, и посмотреть, нельзя ли как–нибудь стать первым, кого они приведут в действие.

Рибер Хисук—Да наслаждался опасным падением через атмосферу Альгерона, падением тщательно рассчитанным, чтобы симулировать метеоритный дождь и одурачить человеческие системы обнаружения. Его гондола внедрения имела специальную керамическую оболочку. Она светилась там, где молекулы воздуха терлись о ее поверхность. Часть тепла просочилась внутрь и кожа хадатанина стала белой.

Хисук—Да активировал мысленную связь и проверил детекторы. Никаких признаков преследования не было. Да им особо и не с чем его преследовать. Может, люди и вправду так глупы, как все говорят? После всех трудов и расходов по строительству военной базы на поверхности Альгерона они не сочли нужным окружить планету военными кораблями.

О чем они все–таки думают? Разведка утверждает, что это — следствие политической размолвки между военно–космическим флотом и силой, называемой «Легион». Но это слишком глупо, слишком фантастично, чтобы поверить, поэтому должно быть другое, более правдоподобное объяснение. А впрочем, не важно, люди заслуживают смерти, и он поможет им умереть.

Гондола дернулась, качнулась и выпрямилась. Хадатанин проверил, как дела у его команды, увидел, что все пять гондол внедрения следуют за ним, и удовлетворенно хмыкнул.

Все шло чудесно. Он сделал первый шаг к тому, что будет быстрым — Хисук—Да не сомневался — восхождением к власти, за которым последует долгая и безоблачная жизнь.

Сначала будет завершена его миссия на Альгероне, а за ней последуют три празднования доблести и стремительное продвижение в командиры копья.

Но это будет только начало. С Империей людей, поверженной во прах, и с его послужным списком в качестве трамплина, Хисук—Да войдет в темный и запутанный мир хадатанской политики. А потом, посредством сочетания хитрости и абсолютной безжалостности, он поднимется на самый верх!

От одной только мысли об этом у молодого воина закружилась голова.

Зажужжал зуммер, вспыхнула сигнальная лампочка, и покалывание пробежало по левой руке хадатанина. Люди их обнаружили? Ракеты поднимаются на перехват?

Страх спугнул видения славы и погнал в кровь естественный стимулятор. Цифровые показания резко вошли в фокус, и Хисук—Да просмотрел их, пытаясь понять, где опасность. Опасность была, но не в виде приближающихся ракет.

Внешняя поверхность керамической оболочки гондолы начала перегреваться. Незначительной корректировки угла пикирования было достаточно, чтобы зуммер замолчал, лампочка погасла, и покалывание прекратилось.

Однако перегревание сохранилось и удержалось чуть ниже критического уровня, когда гондола пробила два слоя атмосферы и вошла в третий.

Альгерон заполнил мысленный экран хадатанина. Художник мог бы наслаждаться тем, как солнце омывает розовым светом облака, а геолог мог бы дивиться на вершины гор, которые поднялись до самого космоса, но Хисук—Да ничего этого не видел.

Он видел только цель, военный объект, кишащий формами жизни, которые угрожали его виду. Угрожали не тем, что сделали или собирались сделать в ближайшем будущем, но тем, что могли бы сделать, имея достаточно времени и свободу. Да, как потенциального врага их следовало остановить именно сейчас.

Вокруг заклубились облака, встречный ветер толкнул гондолу вбок, и самый внешний слой керамической оболочки облупился. Бортовой компьютер гондолы послал покалывание по руке хадатанина и поместил сообщение в его мозг.

«ПРИГОТОВИТЬСЯ К ТРЕТЬЕЙ СТАДИИ ВНЕДРЕНИЯ».

Хисук—Да посмотрел, как там остальные гондолы, убедился, что они по–прежнему на месте, и проверил рукой снаряжение. Тесьма… есть. Основной парашют… есть. Запасной парашют… есть. Оружие… есть. И так далее, пока не прикоснулся к каждой детали снаряжения. Затем он послал ответное сообщение:

«Готов к третьей стадии внедрения».

«БЫТЬ НАГОТОВЕ… ТРИ ЕДИНИЦЫ И ОТСЧЕТ…»

Цифровое табло появилось перед его мысленным взором. Хисук—Да почувствовал, что его мышцы напряглись, когда цифры стали неуклонно уменьшаться. Пять… четыре… три… два… один.

Болты взорвались. Целые секции оболочки гондолы отвалились, полетели вниз и снова взорвались. Ничто крупнее заклепки не должно было достичь поверхности.

Хисук—Да вытянул руки и ноги и почувствовал, как воздух мчится мимо него. Хадатанин надеялся, что идет на цель. Все еще работающий компьютер подтвердил, что это так, — не то чтобы это имело большое значение, исправлять курс в любом случае было слишком поздно.

Уплотнитель вокруг забрала разорвался. Ветер выл у его лица, срывая слезы с глаз. Облака исчезли, внизу появилась пустыня, размытая из–за слез, но все же узнаваемая.

Хорошо… это соответствует тому, что должно быть… а значит, его миссия продолжается.

Хадатанин проверил цифровые показания, убедился, что он еще достаточно высоко, чтобы появиться на радаре, и сканировал свою команду. Каждый из них был оснащен маломощным локаторным маяком и, если все в порядке, должен появиться на его мысленном экране.

Он посмотрел раз, другой… Один… два… три… четыре… А где же номер пять? Никчемный кусок дерьма исчез. Очень символично. Марла—Са всегда завидовал ему и сделал бы что угодно, лишь бы его погубить.

«ПРИГОТОВИТЬСЯ РАСКРЫТЬ ОСНОВНОЙ ПАРАШЮТ… ПЯТЬ, ЧЕТЫРЕ, ТРИ…»

Хисук—Да дождался отсчета «один», послал нужный сигнал и почувствовал, как ткань вывалилась из рюкзака.

Парашют раскрылся мощным рывком, мир стабилизировался вокруг Хисук—Да, и хадатанин вздохнул с облегчением. Он цел, все–таки добрался до этого места и имеет хорошие шансы добраться до цели.

Казалось, прошли лишь секунды, и вот уже усеянная валунами земля рванулась ему навстречу, ударила по пяткам и сбила с ног. Хисук—Да покатился, остановился и оттолкнулся от покрытой инеем почвы. Он жив!

Дул слабый ветерок. Парашют свалился вокруг хадатанина, накрыв собой соседние валуны. Хисук—Да вытянул ткань, собрал ее и затолкал под камни.

Команда сохраняла строгую радиотишину, пока собиралась вокруг своего командира.

Хисук—Да убедился, что они целы, выругался, когда услышал, что гондола Марла—Са не смогла раскрыться, и связался с микроспутником, чтобы проверить свое положение. Данные со спутника подтвердили то, что уже сказали хадатанину его глаза.

Потребуются почти целые хадатанские сутки, чтобы добраться до холмов, и неизвестно сколько еще, чтобы найти туземцев и купить их верность. Трудная задача, но выполнимая, учитывая, что у наа есть причины ненавидеть людей и что они воюют с ними.

Уверенность наполнила душу хадатанина. Придет день, когда хадатанские дети будут изучать в школе его подвиги. А он добьется, чтобы наа дали ему какое–нибудь звучное имя. «Воин—Призрак Альгерона» — пожалуй, неплохо. Или что–нибудь очень похожее. Он подумает над этим во время марша.

В пустыне трудно найти укрытие, но хадатане были хорошо обучены и умело использовали то, что есть. Команда сохраняла патрульный строй, держала датчики настроенными на максимальную чувствительность и внимательно смотрела по сторонам. Их головы вращались направо и налево, их дыхание затуманивало воздух, а ноги оставляли следы на мерзлой земле.

Впереди, на некотором расстоянии, пробежали маленькие, почти невидимые животные. Солнце вспыхнуло на чьем–то забрале, и этот свет заметили глаза, которые смотрели на юг, когда команда приземлялась.

Глаза моргнули и сузились. Воин наа опустил на грудь добытый у Легиона бинокль и достал фотоаппарат. Кто–то шел. Не наа, не люди, но внешне похожие.

Воин сделал двенадцать снимков чужаков крупным планом и убрал аппарат в рюкзак. Потом, убедившись, что точки по–прежнему движутся в его направлении, спустился на землю и побежал. Это был грациозный бег прыжками, которые поглощали расстояние и сохраняли силы.

Похоже, шла беда, и Убивающий Наверняка захочет узнать об этом.

13

И наконец, особенная трудность в войне — это огромная неопределенность данных, потому что весь бой следует до известной степени планировать в простые сумерки, которые… подобно эффекту тумана или лунного света придают вещам преувеличенные размеры и неестественный облик.

Карл фон Клаузевиц

«О войне»

1832 стандартный год

Планета Земля, Империя людей

Император стоял спиной к окну. Над его голо вой кружило крошечное насекомое. В высокое арочное окно лился солнечный свет, и тень императора протянулась по полу.

Адмирал Сколари остановилась перед самой тенью, ее сердце стучало как барабан. Настал момент, которого она ждала. Император принял решение, и дела обернулись так, как она хотела. Да, следуя примеру своей матери, император мастерски натравливал свои вооруженные силы друг на друга, не давая никому из них преимущества.

Для чего же еще дарить Легиону собственную планету, если не для того, чтобы уравновесить влияние ВКФ и космической пехоты?

Но Хадата угрожала всей империи, и чтобы противостоять угрозе, императору придется поставить все свои войска под единое командование, или он рискует проиграть войну. Они все должны иметь единую точку зрения, единую стратегию и единого командующего.

И кому, как не ей, быть этим командующим? Ведь именно военно–космический флот связывает империю воедино, и именно он примет на себя основную тяжесть любой атаки — атаки, которую она встретит с самым большим флотом, когда–либо собиравшимся. А справившись с врагом одним решительным ударом, она присоединится к короткому списку военных, которые посредством единственного боя изменили ход истории.

А потом? Кто знает? Но было бы глупо выпустить из рук всю эту силу. Кроме того, нужно считаться с Консорциумом Внутренних Планет. Они финансировали ее и будут рассчитывать на право голоса. Захотят ли они оставить императора у власти? В лучшем случае — очень сомнительно. Император прервал ее мысли:

— Мое решение принято.

— Да, ваше величество.

— Все мои силы отойдут к внутренним планетам и приготовятся защищать их.

— Включая Легион, ваше величество?

Император резко повернулся на каблуках. Солнечные лучи ударили ему в спину. Его голос был холоден и неуступчив.

— Я сказал: все мои силы, разве не так? Сколари наклонила голову.

— Да, ваше величество. Простите, ваше величество.

Император отмахнулся от извинений. Копии спорили в его голове. Одни поддерживали его решение, другие были против. Черт бы их все–таки побрал, вечно препираются, делая его жизнь несносной.

— Незачем извиняться. Вы получили приказ. Выполняйте.

Сколари низко поклонилась.

— Слушаюсь, ваше величество. Тотчас же, ваше величество.

Император кивнул и отвернулся к окну. Сколари повернулась так энергично, что плащ закрутился вокруг нее, и пошла к двери. Насекомое уселось на левое плечо адмирала, но оно было таким легким, что Сколари ничего не заметила.

Генерал Марианна Мосби закрыла парадную дверь своего дома, прошла мимо стоящих на часах бойцов II и торопливо зашагала по дорожке. Было темно, и уличные фонари отбрасывали на аллею круги света.

Лимузин на воздушной подушке ждал неподалеку. Он был длинный, черный и тяжеловооруженный. Двигатель зажужжал, машина подплыла прямо к тротуару, и струя гонимого воздушным винтом воздуха ударила в ее лодыжки.

Дверь открылась, и Мосби скользнула внутрь. В салоне пахло кожей и дорогим одеколоном. Одеколон принадлежал ее заместителю, красавцу–полковнику по фамилии Дженнингс. Свет падал с потолка, оставляя половину его лица темной. Дженнингс сардонически улыбнулся.

— Генерал разъезжает налегке. Мосби улыбнулась в ответ.

— Это одно из многих преимуществ карьеры военного. Обмундирование можно достать практически везде.

Дженнингс хмыкнул и повернулся к водителю:

— Субпорт семнадцать и поживее.

— Слушаюсь, сэр.

Лимузин рванул от обочины, и офицеров толкнуло назад. Дженнингс посмотрел в окно. Мимо промелькнули главные ворота. Погони не было. Он повернулся к Мосби:

— Пока все хорошо. Мосби кивнула:

— Да, если можно так сказать о мятеже. Нет никакой ошибки?

Дженнингс покачал головой.

— Никакой. Людям мадам Дассер удалось провести микробота через охрану императора. Император сам отдал приказ.

Мосби почувствовала внутри себя страшную пустоту. Она была уверена в своей способности соблазнить императора, изменить его мнение, повести его в нужном направлении. Но она проиграла, и из–за этого весь Легион оказался в опасности. Сколари будет более чем счастлива послать их на верную смерть, а если это не удастся, распустить Легион совсем и слить его личный состав с Корпусом космической пехоты.

Мосби царапнула ногтями дорогую обивку. Нет! Этому не бывать! Все нужные приготовления уже давно сделаны, и приказ вышел. Шестьдесят четыре процента личного состава Легиона на Земле примут участие в том, что разрабатывалось как сложная военная игра, но на самом деле будет массовым бегством. Бегством, которое освободит их для борьбы с Хадатой в краевых мирах, где все еще можно одержать победу и спасти миллионы жизней.

Мосби переживала из–за тех, кого оставляла на Земле, но знала, что сделать ничего нельзя, так как больший отряд почти наверняка вызовет подозрения. А вырвавшись подальше от земной гравитации, она отдаст приказ направиться к Альгерону и о последствиях будет беспокоиться потом.

Водитель выехал на Императорскую автостраду, перешел на начальственную полосу и включил мигалки, установленные за решеткой лимузина. Другие машины, за рулем которых сидели имперские бюрократы и прочие им подобные, поспешили убраться с дороги.

Лимузин на полной скорости промчался через центр делового комплекса, затем между правительственными зданиями и вырвался в пригород.

Далеко, насколько хватало глаз, искрились огни. Белые, голубые и янтарные, они сверкали как самоцветы, брошенные на черный бархат, освещая дорогу горожанам, которые едва ли сознавали нависшую над ними опасность. Ибо до сих пор потери империи систематически преуменьшались — стратегия, которая дала императору дополнительное время, но и способствовала тому, что большая его часть была потрачена впустую.

Подозрение закралось в душу Мосби, сменившись уверенностью. Император использовал ее, а когда она ему надоела, выбросил! Водил ее за нос все это время.

От стыда кровь бросилась ей в лицо, и Мосби отвернулась к окну. Подлец, будь он проклят! Его мнение было составлено с самого начала.

Чтобы достичь окраины метроплекса и добраться до нужного субпорта, потребовалось почти пятнадцать минут. Этот космопорт занимал огромную площадь, но он был лишь одним из тридцати, которые кольцом окружали Императорский Город и обслуживали постоянный пассажирский и грузовой поток.

Мосби увидела, как ярко вспыхнули стартовые двигатели, и большой транспортный корабль, обрисованный своими навигационными огнями, выехал из ангара в стартовую зону. Она надеялась, что это один из ее кораблей, заполненный легионерами, в каких–то секундах от относительной безопасности.

Лимузин повернул, швырнул ее на дверь и помчался по боковой улице. Справа и слева вплотную стояли склады. Впереди показался контрольный пункт. Водитель сбросил скорость. Мосби почувствовала, что передняя часть машины поднялась, и напрягла ноги. Сканеры считали полосы кода, выгравированные на крыльях, компьютер подтвердил номерные знаки начальства и активировал автоматические системы вооружения. Включились системы безопасности, лампочки вспыхнули зеленым, и Мосби испустила вздох облегчения.

Если силы безопасности мадам Дассер смогли внедрить микроботное подслушивающее устройство в Императорский Дворец, значит, и Императорская секретная полиция легко могла сделать то же самое. Мосби приготовилась к тому, что на контрольном пункте она может попасть в ловушку, — для этого контрольный пункт был самым подходящим местом. Оттого, что ловушки не оказалось, у Мосби словно гора с плеч свалилась.

Не доезжая терминала, лимузин повернул, выехал на бетонированную площадку перед ангарами и направился к северному концу поля. Автопогрузчики, заправщики, ремонтные и обслуживающие боты замелькали с обеих сторон. Через ветровое стекло виднелись огни: несколько транспортных судов проходили предполетную проверку и готовились к взлету.

Дженнингс сказал что–то в карманный телефон и убрал его.

— Все хорошо, генерал. Я договорился, чтобы вы сели на «Выносливый». Он самый большой и, если дойдет до погони, самый быстрый.

Мосби почувствовала смешанные эмоции. Она всегда презирала офицеров, которые используют звание, чтобы обеспечить собственную безопасность, но сейчас не время для щепетильности. Ей необходимо добраться до Альгерона.

Если бегство будет успешным, Сколари назовет его «мятежом» и двинется против Легиона. И долг Мосби — предупредить Сент—Джеймса. То, что она будет желанна в его постели, это приятно, но совершенно не относится к делу.

Транспорт надвинулся из ночи. Он имел слегка обтекаемую форму, чтобы легче справляться с планетарными атмосферами, но экипаж в основном полагался на мощные двигатели, чтобы преодолеть недостатки этой прямоугольной конструкции.

Дверь с шипением отворилась. Мосби вышла из лимузина и огляделась. Где же ее адъютант? Где сержант, который должен проводить ее на борт?

Вопросы еще проносились в ее голове, когда ночь вдруг превратилась в день, и прожектор пригвоздил ее к бетону. Голос прогремел из ниоткуда и отовсюду сразу:

— Не двигаться! Вы арестованы! Один шаг или попытка связаться с сообщниками, и мы будем стрелять!

Четыре бронетранспортера окружили лимузин и направили на Мосби свое оружие.

Мосби замерла. Бессмысленно пытаться что–либо делать. Сколари все знала, дождалась идеального момента и накрыла ее с поличным. Позже это будет иметь значение. Есть разница между заговором и реальным мятежом, и этой разницы как раз хватит для смертного приговора.

Она узнала о приближении Сколари раньше, чем та появилась перед ее глазами. Подошвы боевых ботинок адмирала имели вкладыши, которые щелкали при каждом шаге.

Осунувшееся лицо адмирала светилось от удовольствия. Слова были отрепетированы и гладко полились с ее языка:

— И что ж у нас тут такое? Хваленый Легион, ускользающий посреди ночи? Собрались домой? Как печально, что такой знаменитой организации суждено умереть такой бесславной смертью.

Мосби пожала плечами.

— Я могу умереть, но Легион будет жить. Сколари покачала головой в притворном сочувствии.

— Не думаю, моя дорогая. Видишь ли, я знаю, что Легион живет не в трофеях, выставленных на Альгероне, и не в форме, которую вы носите, а в сердцах и умах огромной плебейской орды. Да, Легион живет в историях, которые они слушают, и когда миф будет разрушен, организация последует за ним. Подумай о том, как это бегство обыграется в средствах массовой информации, представь, что почувствуют люди, и ты поймешь, что я имею в виду.

Мосби не нужно было думать об этом. Она знала, что Сколари права. Легиону конец.

Металл светился вишнево–красным, излучал жар и заставлял Серджи Чин—Чу потеть. Торговец перевел горелку, закончил шов и снял защитную маску.

Скульптура, одна из многих, заполнивших сад вокруг его особняка, представляла собой причудливое соединение ржавых металлических пластин, летящих в разные стороны. Каждая плоскость, каждый угол был в конфликте со всеми остальными, бросал вызов их позициям и заявлял о себе.

Так, во всяком случае, казалось Чин—Чу. Но другие воспринимают все иначе. Его жена — хороший пример. Там, где он видел углы в конфликте, она видела куски ржавого металла, а где она видела радугу цвета, он видел цветы, умирающие в вазе. Но таков брак, причем счастливый брак, омраченный только положением на Веретене.

Каждый рассвет приносил надежду, что придет посыльная торпеда, что новости будут хорошие, что Леонид жив. Но каждый закат делал такое известие все менее и менее вероятным, и они с каждым днем все больше падали духом.

Чин—Чу находил спасение в своей работе и в своем хобби, но Нола проводила долгие часы на веранде, вязала, думая о сыне, или успокаивала их невестку.

Наташа была прелестной молодой женщиной с огромными глазами, длинным овальным лицом и тонким телом. Чин—Чу обожал ее почти так же, как сына, и боялся, что известие о смерти Леонида будет для нее тяжелым ударом. Нет, нельзя об этом думать, ибо это значит искушать судьбу. Так всегда говорила его мать.

— Дядя Серджи! Дядя Серджи! Тетушка Нола зовет тебя!

Голос принадлежал пятилетнему мальчонке. Этому смешному карапузу, чем–то похожему на щенка, который резвился у его пяток, явно требовалась ванна. Грязь, в которой он обожал возиться, покрывала его лицо, руки и костюмчик.

Чин—Чу поднял малыша на руки.

— Вот как? И что же нужно тетушке Ноле? Пара серьезных карих глаз встретилась с его глазами.

— Ей нужно, чтобы ты пришел в дом, вот что. Там дама хочет тебя видеть.

Чин—Чу повесил лазерную горелку на скульптуру и направился к дому. Это длинное низкое двухэтажное строение казалось частью земли, на которой стояло. По стенам тут и там карабкался плющ, меж аккуратно подстриженных кустов проглядывал кирпич, и окна подмигивали на солнце.

— А у этой дамы есть имя? Мальчик пожал плечами:

— Я сделал грязевые пирожки.

— А я сделал скульптуру.

— Спорим, что тете Ноле мои пирожки понравятся

больше твоей скульптуры? Чин—Чу покачал головой. — Никаких споров с сосунками. Я для этого слишком стар.

— А сколько тебе лет?

— Не твое дело.

Чин—Чу начал задыхаться к тому времени, когда добрался до веранды, но был слишком упрям и слишком горд, чтобы опустить мальчика на пол. Они вошли в гостиную вместе.

Гостиная представляла собой огромную комнату с высокими потолками, темными балками и массивным камином. Она была обставлена и современной, и традиционной мебелью.

Нола Чин—Чу и мадам Валери Дассер сидели в противоположных концах удобного дивана. В руках они держали чашки с чаем. Мадам Чин—Чу взглянула на мужа и нахмурилась:

— Серджи! Посмотри на себя! Рабочий комбинезон. И к тому же грязный. И Тоби! Как тебе не стыдно!

Малыш счастливо улыбнулся.

— Я лепил грязевые пирожки.

— Ты сам похож на грязевый пирожок. А ну, марш наверх и вымойся. Через полчаса придет твой учитель музыки.

— Но я не люблю его!

— Не хочу ничего слышать. Ну–ка бегом. Малыш взглянул на лицо своей тети, понял, что она не шутит, и побежал к зверям.

Чин—Чу опустился в свое любимое кресло, не обращая внимания на страдальческий взгляд жены, и улыбнулся мадам Дассер.

— Мое почтение, мадам Дассер. Какой приятный сюрприз.

— Сюрприз — возможно, — ответила Дассер, — но не особенно приятный. У меня плохие новости.

Мадам Чин—Чу выронила чашку и зажала рот рукой. Евразийские глаза, которые все эти долгие годы очаровывали Чин—Чу, расширились от испуга.

Дассер покачала головой.

— Это так необдуманно с моей стороны. Простите меня, Нола. Новости никак не связаны с Леонидом. Во всяком случае, напрямую.

Чин—Чу вздохнул, открыл латунную коробку, стоящую на столике рядом с креслом, и выбрал сигарету. Ему не полагалось курить, да какая теперь разница? Он затянулся и выпустил дым длинной тонкой струйкой.

— И?

Дассер отпила глоточек чая.

— Император приказал своим войскам отойти с края. Это было вчера днем. Большая часть 3–го пехотного полка вместе с подразделениями 4–го и 1–го кавалерийских полков попытались взлететь семь часов спустя. Их схватили и арестовали.

— А генерал Мосби?

— Генерал и ее штаб обвиняются в измене.

Мадам Чин—Чу побелела. Отход войск означал почти верную гибель тех, кто остался на Веретене. Дрожащей рукой она показала на затемненный головизор.

— В новостях ничего не было. Дассер мрачно улыбнулась.

— Будет. Сколари сбросила все средствам массовой информации тридцать минут назад. Объяснение было довольно односторонним, если не сказать больше.

Чин—Чу подумал о сыне, о невестке и о миллионах человеческих существ, рассеянных по краю. Всеми ими пожертвовали. Он затянулся сигаретой, а когда заговорил, его голос был тихий, но жесткий от гнева:

— Сколари идиотка… но я надеялся на императора. Дассер хотела высказать очевидное, хотела подтолкнуть его, но лишь хладнокровно заметила:

— Да, все это очень прискорбно.

Чин—Чу посмотрел ей в глаза и произнес осторожно:

— Тот поэтический кружок, о котором вы мне говорили…

— Да?

— Нельзя ли мне прийти на собрание? Дассер улыбнулась. Ее рыбка проглотила крючок.

— Мы будем рады вам. Чин—Чу кивнул, загасил окурок и чертыхнулся, когда тот обжег ему палец.

14

Видит Бог, что было лучше утопать на шелковых подушках и быть наполненным благоуханием там, где волнение Любви кончается блаженным сном, пульс близко к пульсу и дыхание к дыханию, где дороги успокоенные пробуждения.

Но у меня свидание со Смертью в полночь в одном пылающем городке, когда Весна снова побежит на север, и я своему слову верен, я не пропущу этого свидания.

Легионер Алан Сигер

Погиб в бою на Сомме 1916 ст. г.

Форпост Легиона NA-45–16/R, или «Веретено», Империя людей

Командир копья Икор Нибер—Ба почувствовал, что его сердце переполняется гордостью, когда весь состав истребителей и транспортно–десантных кораблей тактической группы построился и направился к астероиду. Все три его линкора подошли поближе, чтобы сократить расстояние, которое придется пройти меньшим судам, и поддержать их во время атаки. Нибер—Ба фактически мог видеть поверхность астероида, видеть места, где металл и расплавленный камень светились вишнево–красным, и наслаждаться тем, что совершило копье.

Они бомбардировали Веретено почти целые хадатанские сутки — изничтожали все поверхностные сооружения, какие только нашли, готовясь к заключительному наземному штурму. И что это будет за штурм! Все солдаты, не занятые в управлении кораблями, примут в нем участие.

Свет вспыхнул на броне истребителей, когда они пошли на последний заход. Транспортники двигались медленнее, сохраняя строй, — темные силуэты на фоне яркой короны солнца. Пройдет всего пятнадцать или двадцать единиц времени, когда последний из них сядет на отведенную ему площадку, высадит свои отряды и снова поднимется.

Люди умны, очень умны, но никакой ум не защитит их от «интаки», или «смертельного удара». Этот термин первоначально возник в «гуну» — высокодисциплинированном виде единоборства. Позже концепция интаки была использована хадатанскими военными для описания тактики применения подавляющей силы.

В отличие от большинства хадатанских офицеров — в массе своей рослых и сильных, — которые любили эту тактику, Нибер—Ба был склонен воздерживаться от интаки, используя ее только в крайнем случае. Это проистекало из того, что противники всегда были крупнее его, из врожденного чувства бережливости и здоровой доли хадатанской паранойи. В самом деле, зачем использовать для разгрома противника больше ресурсов, чем это необходимо? Особенно во Вселенной, где множество других врагов только и ждут своего часа.

Но тут дело обстояло иначе. Теперь Нибер—Ба знал это и понимал, что должен был с самого начала распознать слабость врага и применить интаки, чтобы победить его.

Мысли о своей промашке и о смертях, причиной которых она была, три цикла подряд лишали его сна. Ничто не вернет мертвых воинов к жизни и не вытравит стыд из его души. Но победа продвинет дело его народа. Да, победа станет первым шагом на долгом пути искупления, и победа будет его.

Нибер—Ба перевел свое внимание на головизор командного центра и включился в бой.

Рыжий посмотрел на экраны, подтвердил анализ Вертиголова и сказал в микрофон:

— Пора подавать закуску… гости прибыли.

Слова электронщика услышали по всему Веретену. Услышал капитан Омар Нарбаков, наблюдавший за последними укреплениями орудийной ямы; услышал Леонид Чин—Чу, торопившийся срастить кабель; услышал легионер Сигер, поставивший камень перед чем–то, что он хотел спрятать; и услышали все остальные, ждавшие на своих местах с ноющими от страха животами и вспотевшими ладонями. Настал момент, которого они страшились. Теперь их жизни будут зависеть от мастерства, которое они никогда не пытались приобрести, и от удачи, которая не признает постоянства и принадлежит столько же врагу, сколько им.

Исключение составлял Нарбаков. Он грезил об этом моменте мальчишкой, готовился к нему и все эти годы ждал, когда же он придет. Он смаковал вкус таявшего во рту леденца, наслаждался шипением кислорода, дунувшего по щеке, и суровым ландшафтом по ту сторону забрала. Карлик прожектором висел в небе, и скалы отбрасывали на поверхность Веретена резкие черные тени. Многие из них скрывали его бойцов.

«Да, — подумал Нарбаков, — это моя минута, мой Камерон, мое место гибели». Эта мысль не принесла ни страха, ни тревоги, только растущее возбуждение. Ибо легионер не умрет, не может умереть, пока другие живы и помнят его. Нарбаков вышел на открытое место, презирая хадатанские истребители, которые крест–накрест оплетали астероид, и нажал подбородком переключатель увеличения шлемного бинокля. Хадатанские транспортные корабли начали приземляться. Они опускались на свои заранее определенные ЗП с деликатностью пчел, садящихся на цветы, и сбрасывали свои отряды, будто пыльцу. Никакого ответа, никакого защитного огня не было, так как Нарбаков хотел, чтобы хадатане высадились. Ему надоели бомбардировки из космоса, надоело сражаться с инопланетянами на их условиях, и он жаждал нанести ответный удар.

Какой–то хадатанин побежал, оторвался от поверхности и поплыл прочь. Он выглядел как большой воздушный шарик, игрушка, только и ждущая, чтобы ее хлопнули, и этот образ вызвал у Нарбакова смех — смех, который разнесся по командному каналу и заставил его подчиненных изумленно переглянуться и покачать головами. Старик был законченным оптимистом — все знали это, — но смех был странным даже для него. Однако, если капитан способен смеяться над гадами, какими крепкими должны быть кишки у всех остальных? Они ухмыльнулись, в последний раз проверили оружие и замерли в ожидании приказа стрелять.

Нарбаков переключился на четвертую частоту. Штатские получили кодовые имена на военный манер, но редко помнили о них. Леонид значился как «Босс–один».

— H-один Боссу–один.

Леонид выругался, закончил сращивание кабеля и обмотал лентой место стыка.

— Чин—Чу здесь… говорите.

Нарбаков возвел глаза к небесам, надеясь, что Бог предусмотрел отдельный рай для штатских, и сделал все возможное, чтобы голос звучал ровно:

— Прости, что беспокою тебя, Лео… но это место кишит гадами. Мне придется открыть огонь через пару минут. Как у тебя дела?

Леонид уронил кабель и посмотрел вверх на пусковую установку. Хотя два сообразительных легионера не дали хадатанам узнать, насколько важен линейный ускоритель, те все равно постарались его разрушить в своем общем стремлении уничтожить все на поверхности Веретена и подготовить дорогу для своих отрядов.

Лазерная пушка с линкора полоснула по секции решетки, сожгла малый центр управления, находящийся с одной стороны ската, и перерубила главный кабельный желоб. Леонид сам отремонтировал последний кабель, и центр управления удалось обойти, но прерывистые вспышки лазерных горелок показывали, что ремонт еще идет.

Леонид повернулся и посмотрел туда, где должен находиться Нарбаков. Голубые лучи упали вниз, потом исчезли, когда истребитель завершил свой рейд. Из–за тишины лучи света казались совсем не опасными, чем–то вроде лазерных шоу, устраиваемых на День Империи, но Чин—Чу знал, что это не так. Люди гибли везде, где они появлялись.

— Омар? Ты в порядке? Офицер начал терять терпение.

— Давай, Лео. Перестань глазеть по сторонам и отвечай на мой вопрос.

— Мне нужно время, Омар. Тридцать минут.

— Черт побери, Лео, спустись на землю. Через тридцать минут мы будем по уши в гадах.

— Двадцать.

— Десять, и ни одной треклятой минутой больше. Скажи своим работничкам, пусть шевелятся. Конец.

Леонид посмотрел вверх на свечение лазерных горелок. Сколько времени пройдет, прежде чем хадатане увидят вспышки и захотят выяснить, в чем дело? Чин—Чу полез наверх. Его дыхание вырывалось

короткими сердитыми выдохами. Проклятие. Проклятие.

Проклятие. Серия взрывов окрасила горизонт и закончилась недалеко от четвертого шлюза. Черт. Черт. Черт! Они должны закончить ремонт, должны запустить

звездных ныряльщиков, должны уничтожить линкоры. Торговец нажал подбородком переключатель рации:

— Коуди… Хекокс… Гутьеррес… долго еще?

— Минут двадцать — двадцать пять, босс. — Голос принадлежал Коуди.

— Сделайте за пять.

— Не можем, босс. Один пуск — еще возможно, если повезет — два, но о третьем забудьте. Нагрузка разорвет скат на части.

— У нас нет времени, Коуди. Сваривайте столько стыков, сколько сможете, а затем прыгайте.

Коуди помолчал.

— Ладно. Вы — босс. Пять минут и отсчет. Горелки вспыхнули. Рабочие сварили швы, перепрыгнули друг через друга и начали по новой.

Не обращая на них внимания, Леонид шагнул на боковую платформу и посмотрел на длинный овальный корпус звездного ныряльщика. Он был огромным, почти как корабль конвоя, и набит сложнейшей техникой. Торговцу было больно так поступать с этим кораблем, жалко использовать его в качестве высокотехнологичного пушечного ядра, но выбора не было.

Чин—Чу посмотрел вверх. Еще пять кораблей висели над его головой, уложенные друг на друга, как пули в магазине, и удерживаемые наскоро возведенным стальным каркасом. Будет ли временный конвейерный механизм подавать корабли на скат достаточно быстро? Продержится ли ускоритель достаточно долго, чтобы запустить их?

Он посмотрел вниз на упрощенную панель управления. Провода входили и выходили из нее, извиваясь, словно черви, копошащиеся на трупе. Пульт имел шесть световых индикаторов готовности — все зеленые — и выключатель, закрытый квадратной защитной крышкой. Леонид отбросил крышку. Кнопка была красной и пульсировала в такт биения его сердца.

Люк исчез. Двенадцать рядовых, составляющих второй кинжал пятой стрелы, сбежали по трапу, а командир стрелы Имбом Дакна—Ба почувствовал, что его ноги стали ватными. Он хотел, чтобы они шли, он приказал им идти, но они не слушались. Его адъютант, крутой ветеран Форма—Са, тактично спросил:

— Что–то не в порядке с вашим снаряжением, сэр?

Дакна—Ба хотел ответить, хотел сказать — да, хотел придумать какой–то предлог, чтобы остаться на борту транспортника, но слова застряли в горле. Бойцы третьего кинжала спустились по трапу, повернули налево и укрылись в кратере. Дакна—Ба ждал почти неизбежного града оборонительного огня и еще больше испугался, когда ничего не произошло. До сих пор люди сражались как звери… что–то тут не так.

— Сэр?

Дакна—Ба попытался заговорить, но смог лишь пискнуть.

Форма—Са понимающе кивнул, деактивировал свой имплантат и прижал свой шлем к шлему офицера.

— Пора высаживаться, сэр. Спускайтесь, или я пущу вам пулю в затылок.

Дакна—Ба обнаружил, что уже идет. Люди пугали его, но командир кинжала Форма—Са напугал его еще больше. О Форма—Са рассказывали истории, жуткие истории, и офицер верил им. Трап слегка затрясся под его ногами.

Дакна—Ба огляделся. Вот сейчас это случится: опаляющий свет, а за ним непроглядная тьма. Но опять ничего не случилось. Что все–таки делают люди? Где–то внизу под слоями страха лежало спокойствие, и внутри этого спокойствия — способность думать. Казалось, слова вырвались по собственной воле.

— Это ловушка, Даг. Передай отрядам не высовываться.

Сержант довольно кивнул и повторил приказ Дакна—Ба бойцам. Едва он это сделал, как весь ад вырвался на свободу. Не было никаких звуков в безмолвном мире космоса, но прерывистые вспышки энергетических лучей и радиопереговоры сказали сами за себя.

Он оказался прав! Больше того, он выжил в первые секунды боя и не потерял контроля над своими кишками!

Дакна—Ба почувствовал, что сила возвращается к ногам. Они опять напряглись и откликнулись, когда приказал им двигаться. Офицер активировал свой имплантат. — Кинжалы два, три, четыре и пять — вперед! Цель вам известна… Покажем Карлику, на что способна наша боевая пятая! Орудийный расчет открыл огонь, прикрывая бойцов, которые вышли из теней, из кратеров и из–за камней, и бросились в атаку.

Встречный огонь усилился. Вокруг замелькали голубые лучи и снаряды. Форма—Са одобрительно наблюдал, как Дакна—Ба бежит, шаркая ногами, вместе со всеми, выкрикивает слова ободрения и не забывает смотреть по сторонам. Из юноши выйдет неплохой офицер, если он будет учиться достаточно быстро и если, конечно, сумеет выжить.

Дакна—Ба подумал о своем задании. Пятой стреле было приказано взломать воздушный шлюз, который разведка обозначила как «0–12», пробиться в самое сердце человеческой станции и уничтожить находящийся там компьютер. Этот компьютер играл ключевую роль в защите астероида.

Такое задание — либо чрезвычайно важное предприятие, доверенное Дакна—Ба в знак уважения, либо самоубийственная задача, порученная ему потому, что он самый младший из офицеров, и, следовательно, им можно пожертвовать. Дакна—Ба хотел верить в первое, но понимал, что второе гораздо вероятнее.

Люди окопались вокруг шлюза. Лучи заметались взад и вперед, когда обе стороны обменялись огнем.

Крик пронзил мозг Дакна—Ба — один из его бойцов начал что–то говорить и был буквально разрезан пополам. Дакна—Ба увидел его слева, на некотором расстоянии от себя: верхняя половина его скафандра завертелась и отлетела в сторону, а нижняя осталась на месте. Кровь и внутренности выстрелили прямо вверх, замерли и поплыли прочь.

Офицер отвернулся, начал отдавать приказ и замолчал, увидев что–то очень странное. Оно было выше и тяжелее любого хадатанина, и вместо рук у него было оружие. Казалось, энергетические лучи не действуют на это существо, и пули от него отскакивали. Киборг! Разведка предупреждала Дакна—Ба, что такие создания существуют, что у людей есть целая армия, состоящая из киборгов, но он все равно был потрясен. Достаточно развитые в техническом отношении хадатане питали глубокое отвращение к самой идее создания киборгов и не использовали ничего сложнее, чем нервосращенные искусственные конечности.

— Ложись!

Приказ исходил от Дага Форма—Са, и Дакна—Ба подчинился. Он бросился на землю, ударился, отскочил и едва не оторвался от поверхности астероида. Короткими вспышками заработал лазер, распарывая темноту, полетели пули, и хадатане начали гибнуть. Существо охотилось на его бойцов так же, как Намба Бак охотится на торгов, — выгоняя их из–за камней на открытое место. Испуганные кажущейся неуязвимостью киборга, не зная, как с ним справиться, некоторые из бойцов побежали. Киборгу это понравилось, и он начал палить в них точно на стрельбище.

Дакна—Ба приказал через имплантат:

— Сражайтесь с киборгом, как с танком… стреляйте по нему управляемыми ракетами!

Ответ был грандиозным. Киборг пошатнулся от взрыва шести попавших в него ракет, но продолжал стрелять, даже когда упал на колени, и не остановился до тех пор, пока еще один взрыв не снес его голову.

Потрясенные, Но вдохновленные победой хадатане пробились через смешанный заслон штатских и легионеров к шлюзу. Он был сделан из толстой стали, укреплен бетоном, но поддался точно размещенной взрывчатке.

Последовавшая за взрывом яростная декомпрессия не застала врасплох тех, кто был внутри. Они ожидали этого и приготовились сражаться с инопланетянами за каждый дюйм станции.

* * *

Рыжий свесил ноги с пульта, взял кружку, стоявшую возле его локтя, и сделал глоточек. Кофе был свежесваренный и вкусный. Рыжий уже влез в скафандр в качестве меры предосторожности, но рубка имела собственный шлюз, так что пройдет еще какое–то время, прежде чем ему понадобится шлем. Он тревожно покачал головой. Связанный с наружными камерами дисплей фиксировал ситуацию. Хадатане проникли внутрь станции и направлялись к центру управления. Им был нужен Вертиголов, и Рыжий не мог винить их. Компьютер играл ведущую роль в обороне астероида и собирался победить гадов. Рыжий улыбнулся, выбрал частоту и заговорил в микрофон.

— Эй, босс… это Рыжий.

Леонид проверил часы, встроенные в левый рукав скафандра.

— Слушаю.

— Они внутри и направляются ко мне.

— Понятно. Сбрось мне самую последнюю информацию и уходи.

Рыжий коснулся кнопки. Потребовалась доля секунды, чтобы накопленные данные пронеслись по лабиринту кабелей, перепрыгнули сращения и вошли в бортовые компьютеры кораблей.

— Готово.

Теперь звездные ныряльщики будут иметь самые последние данные о скорости, положении и ориентации хадатанских кораблей. Леонид кивнул и сообразил, что электронщик его не видит.

— Спасибо, Рыжий. Теперь уходи. Босс кончил.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Рыжий, но не сдвинулся с места. Хадатане изрядно потрудились, расчищая поверхность астероида, но пропустили парочку аварийных антенн. И эти антенны плюс мастерство Рыжего означали, что звездными ныряльщиками можно будет управлять в течение пяти или десяти секунд после запуска. Жаль упускать такую хорошую возможность. Кроме того, кофе горячий и чертовски вкусный. Рыжий сделал еще глоточек. Потом огляделся. Центр управления был пуст и станет отличным местом для встречи со смертью.

Дождавшись, когда хадатанский патруль пройдет мимо, Сигер вышел из своего укрытия и выстрелил последнему солдату прямо между лопаток. Это было непорядочно, это было нечестно, но Сигеру было наплевать. Газ вырвался из скафандра и толкнул уже мертвого инопланетянина прочь. Остальной патруль, пребывая в блаженном неведении, шел вперед, пока Сигер убивал их по одному. Наконец, остался только командир. Сигер прицелился, приготовился выстрелить, и тут сержант повернулся. Киборг так и не узнал, была ли это обычная проверка, или внезапное предчувствие опасности заставило инопланетянина оглянуться — конец был тем же самым. Хадатанин повернулся, на его лице отразилось чувство, очень похожее на человеческий страх, умер, когда Сигер прожег дырку в его забрале. Сигер почувствовал мрачное удовлетворение. Шесть гадов готовы, и газиллион идет.

Леонид сглотнул. В горле было сухо.

— Коуди, Хекокс, Гутьеррес, время истекло. Кончайте шов, который варите, и прыгайте вниз.

Лазерные горелки вспыхнули, потом погасли одна за другой. Голос принадлежал Гутьерресу.

— Вы уверены, босс? Несколько гадов направляются сюда.

«Какое там уверен», — подумал Леонид, но ответил твердо:

— Да, я уверен. Убирайтесь оттуда, черт возьми, пока я не урезал вам дневной заработок.

Рабочие засмеялись вопреки обстоятельствам, спрыгнули со ската и поплыли прочь. Ощущение было жуткое, но гравитация в конце концов восторжествует, и чем дальше от ската, тем лучше.

Гутьеррес подумал о Леониде, стоящем у пушки, держа палец над большой красной кнопкой, и сказал первое, что пришло на ум.

— Vaya con dios, boss. Hasta la vista [7]*.

Леонид услышал эти слова, проглотил страх и опустил палец на кнопку. Результат последовал мгновенно.

Энергия, запасенная в массивных аккумуляторах Веретена, хлынула в линейный ускоритель и преобразовалась в поступательное движение. Казалось, корабль только что был тут, а в следующий миг его не стало. Замерцали красным управляющие струи — оторвавшись от ската, звездный ныряльщик сразу включил двигатели.

Установка затряслась, и Леонид ухватился за перила. Сколько еще она продержится? Леонид посмотрел вверх и увидел, что следующий звездный ныряльщик уже опускается.

Слова пришли через имплантат хадатанина и прозвучали так спокойно, так буднично, что Нибер—Ба не сразу понял их важность.

«Люди запустили корабль. Первоначальный анализ показывает, что по размерам и форме судно аналогично нашим грузовым судам класса IV».

Запуск? Корабль, аналогичный грузовым судам IV класса? Ум хадатанина лихорадочно заработал. Кто–то из людей, пытается сбежать? Надеются проскочить мимо его линкоров? Нет, они не так глупы, значит…

Командир копья уставился в головизор, ища новую искорку света, и удовлетворенно хмыкнул, когда нашел ее.

Тот же самый голос, теперь чуть более напряженный, прервал его мысли.

«Человеческий корабль направляется к «Свету Халаты».

Тысячи слов выстроились и ждали, чтобы их произнесли, но ни одно не сошло с его губ. Щиты «Света Хадаты» были опущены, чтобы принять возвращающиеся транспортно–десантные суда. Вдобавок этот линкор находился чрезвычайно близко к астероиду, что ограничивало возможность маневра. Новое солнце вспыхнуло, просуществовало несколько секунд и погасло. Вместе с ним полностью пропала треть наступательной мощи Карлика.

Нибер—Ба еще пытался осознать, что случилось, примириться с тем, что это значит, когда голос снова заговорил. В этот раз он был немного выше и едва сдерживался.

«Люди запустили второй корабль. Первоначальный анализ показывает, что он столкнется с «Захватчиком Мира» через одну единицу времени».

Карлик устоял перед искушением отдать приказ «Захватчику Мира», зная, что командир корабля слышал ту же самую информацию и делает все возможное, чтобы избежать катастрофы. Нет, у него иная задача.

— Нацелить батареи основного вооружения на точку запуска. Огонь!

Рыжий ждал хадатан с терпением паука, сидящего в своей паутине. В большинстве коридоров стояли камеры наблюдения и процентов семьдесят из них все еще действовали. Это позволило технику проследить, как инопланетяне пробивались по коридорам, угодили в ряд ловушек для дураков и остановились перед его шлюзом. Момент настал.

Пульт дистанционного управления состоял из одного выключателя и нескольких проводов, исчезающих в темном углу рубки. Рыжий поднял его, нажал на кнопку и услышал отдаленный грохот взрывов.

Дакна—Ба выругался, когда вокруг них обрушились тонны камня. Люди отключили освещение станции, и в луче его нашлемного фонаря видна была только клубящаяся пыль. Но вот пыль немного осела. Тела зашевелились и удалось подсчитать потери. Результаты были неутешительные. Троих бойцов Дакна—Ба раздавило. Эти трое плюс сколько уже убитых? Шестнадцать или семнадцать? Разница невелика. Камни завалили коридор, оставив только одно направление, куда он мог идти. Вперед. Дакна—Ба указал на шлюз.

— Взрывай его.

Подрывник торопливо принялся за дело.

Дакна—Ба огляделся. Форма—Са? Где Форма—Са? Затем он вспомнил. Человек вышел из потайной ниши, сунул в грудь сержанту бур и включил его. Дакна—Ба убил человека в тот самый момент, когда внезапная декомпрессия вывернула Форма—Са наизнанку. Это было бы ужасно, но сегодня, по сравнению с другими смертями, выглядело вполне заурядно.

Шлюз взорвался. Дакна—Ба почувствовал, как бетонная крошка брызнула по его скафандру. Пригнувшись, он вошел в проем с изрыгающим смерть оружием, понимая, что защитники центра имеют преимущество. И они имели его, точнее, Рыжий имел, потому что граната оторвала хадатанину левую ногу. Смерть пришла через долю секунды.

Дальнейший бой был кровавым, но сравнительно коротким, так как Вертиголов имел приказ взорвать контрольный центр, как только Рыжего убьют. Выживших не было.

* * *

Леонид скрежетал зубами, глядя, как третий корабль опускается на рельсы. Скат шатался, и хадатане в любой момент могли нанести ответный удар. У него оставались секунды, самое большее — минута, чтобы запустить корабль и спрыгнуть. Звездные ныряльщики четыре, пять и шесть пропадут. Кнопка из янтарной стала красной. Леонид ударил по ней рукой. Корабль пронесся по скату, запустил двигатели и направился к последнему хадатанскому кораблю. Второй звездный ныряльщик попал в цель, взорвался и залил Веретено белым светом.

Леонид погрозил небу кулаком:

— Получите, ублюдки!

И в это мгновение установленные на линкоре энергетические пушки превратили Леонида, скат и оставшихся звездных ныряльщиков в озеро расплавленного металла.

«Цель уничтожена».

Нибер—Ба едва обратил внимание на эти слова, думая только о том, как спасти свою команду. Не было времени уводить корабль, не было времени сожалеть о решениях, которые он принял, и не было времени на колебания. Третий звездный ныряльщик уже был в пути.

— Нацелить основную, вспомогательную и резервную системы вооружения на человеческий корабль. Огонь!

Основная и вспомогательная системы управлялись компьютером и откликнулись немедленно. Ракеты вынеслись из пусковых камер, энергетические лучи прыгнули сквозь черноту, и Карлик закусил губу. Корабль был близко и все еще ускорялся…

Ракеты попали в цель, взорвались и разломили звездного ныряльщика надвое. Одна половина закувыркалась к солнцу, но другая перевернулась и направилась прямо к хадатанскому линкору.

Где–то на заднем плане заревела сирена, и Нибер—Ба услышал свой голос, кричащий через интерфейс:

— Поднимайте щиты! Огонь! Огонь! Огонь!

Но у команды не было времени поднять щиты. Хотя основные батареи продолжали стрелять, обломок стремительно приближался. Он ударился в борт хадатанского корабля и исчез вместе со своей мишенью в огромном огненном шаре.

Капитан Омар Нарбаков заслонил глаза от ослепительной вспышки.

— Ну, будь я проклят. Три за три. — Он включил рацию.

– Η-один Боссу–один. Тишина.

— Эй, Лео, это я, Омар. Ты сделал это, жалкий негодяй, ты сделал это!

Ничего.

Нарбаков грустно покачал головой и огляделся. Вокруг еще велись рассеянные бои, но люди победили. Его пестрое войско, собранное из легионеров и штатских, победило на поверхности астероида, и какие бы истребители и транспортно–десантные самолеты ни оставались у инопланетян, им придется сдаться. Лишенные кораблей–носителей, они не имели ни горючего, ни компьютерного управления, чтобы путешествовать в глубоком космосе.

Затем до него дошло. Несмотря на его решимость геройски погибнуть, он был необъяснимо жив. Больше того, его обязанности не позволили ему включиться в бой, и он так ни разу и не был в реальной опасности. И теперь, благодаря тому, что он выжил, на него свалилось огромное количество работы. Нужно послать торпеды с сообщением к Земле, нужно починить станцию, нужно оказать помощь раненым — список казался бесконечным. Ссутулясь под грузом ответственности, Нарбаков потащился к своему временному командному пункту.

Убедившись, что его сектор чист, Сигер направился к торчащей вдалеке скале. Она выглядела как перст, указующий в космос. Благодаря своим длинным ногам и почти отсутствующей силе тяжести, киборг легко и быстро покрыл это расстояние.

Повсюду виднелись следы битвы. Свет блеснул от сожженной антенны, обломок хадатанского транспортника пролетел мимо, потемневшая от взрыва воронка отмечала место последнего боя какого–то киборга, и чей–то шлем отскочил от плеча Сигера.

Но глаза легионера были устремлены на скалу и груду камней у ее основания. Именно там он спрятал Мари. Не было никакого запасного тела, куда ее можно было бы вставить, и никакой уверенности, что на станции будет безопасно, поэтому он подключил запас кислорода, подачу питательного раствора и солнечную батарею и оставил Мари среди камней, где она будет невредима. Во всяком случае, должна быть невредима, если не какой–нибудь несчастный случай или простое невезение.

— Мари? Ты меня слышишь?

Ее ответ был успокаивающе едким.

— А ты как думаешь, черт ржавый? Естественно, я тебя слышу. Можно подумать, в пределах сотни клик есть еще кто–то!

У Сигера потеплело на душе.

— Ладно ругаться–то. Мы им здорово наподдали. Он шагнул между двумя валунами, откатил один

с дороги и вспомнил, что значит улыбаться. Мари лежала там, в полном порядке голова, плечи и туловище, которые показались бы гротескными кому–нибудь другому, но для него значили абсолютно все.

— Привет, малышка.

— Привет, большой дурень.

— Ты готова топать?

— Была бы готова, да, боюсь, я где–то посеяла ноги вместе с задом.

— Не беда. Скоро прибудет помощь, и мы подадим заявку на новенький зад.

— Я люблю тебя, Сиг.

— Ага, и я тебя люблю. Ну пошли, что ли.

С этими словами киборг освободил Мари от временных систем поддержания жизни, засунул ее под мышку и вышел на свет. Как все–таки здорово быть живым!

15

«Legio patria nostra», или «Легион — Наша Родина».

Девиз Французского Иностранного легиона

Примерно 1835 ст. г. Этот девиз был принят после того, как Легион «уступили» испанскому правительству ради политической выгоды. Вынужденный принять участие в испанской гражданской войне, Легион сражался храбро, часто оставаясь без жалованья, продовольствия и формы. Из четырех тысяч легионеров, участвовавших в войне, в живых осталось только пятьсот. Почти полностью уничтоженный Легион был сформирован заново 16 декабря 1835 года.

Планета Альгерон, Империя людей

Генерал Айан Сент—Джеймс понял, что это за приказ, задолго до того, как тот появился на экране. Настал момент, которого генерал так боялся, зная, что ему придется принять ужасное решение. Но больше он не смел его откладывать. Сент—Джеймс коснулся клавиши. Текст заполнил экран.

КОМИМПВКФ/ЗЕМЛЯ

Дата: 26.6.2846 ст. г. От: адмирала Паулы Сколари ИМПВКФ Код разрешения: IMPERSEC/6786–HK-8648 Кому: генералу Сент—Джеймсу ИМПЛЕГ

Военно–космический флот, Корпус космической пехоты и Легион переходят под мое командование. (Согласно Императорскому указу НМ-6791 от 25.6.2846 ст. г.)

Настоящим вам предписывается вывести все войска с Альгерона, после чего передислоцировать их в соответствии с последующими приказами.

Все оружие, боеприпасы, военное снаряжение, укрепления и оборудованные огневые позиции должны быть уничтожены.

Транспорт, предоставленный вам для передислокации, прибудет 30.6.2846 ст. г.

Любое отступление от данного приказа будет караться самым суровым образом.

Сент—Джеймс еще раз прочитал последний параграф. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. Вместо того чтобы ожидать слепого повиновения, которого требует военная традиция, Сколари угрожала ему. Факт, который мог не значить ничего, или значить очень многое.

И куда пропала Марианна? Почему приказ исходит от Сколари, а не от нее? Возможных ответов — масса, но ни одного утешительного.

Сент—Джеймс нахмурился, отправил приказ на принтер и подождал, когда выползут шесть копий.

Затем, все так же хмурясь, генерал вышел из квартиры и, мрачно глядя в пол, направился в ситуационный зал. Он находился в ста футах по главному коридору и охранялся бойцом II. Киборг с грохотом встал по стойке «смирно» при виде Сент—Джеймса.

Ситуационный зал, огромное помещение, способное при необходимости вместить сотню человек, был обставлен по–спартански. Его голые стены были сейчас матовыми, но могли превратиться во множество экранов, соединенных с мощным боевым компьютером, расположенным на двенадцатом подземном этаже.

Члены штаба встали, когда дверь с шипением закрылась. Они стояли вокруг круглого стола, сделанного из местной твердой древесины. Ручная работа саперов Легиона. Дерево они добывали из лесов, которые окаймляют Башни Альгерона. На крышке стола была выложена звезда из древесины разных цветов: красной, коричневой и светлой, почти белой.

Сент—Джеймс выдавил улыбку.

— Садитесь. Вы будете рады, что сели.

С этими словами офицер пошел вокруг стола, вручая копию приказа каждому члену штаба.

Первой оказалась полковник Элис Гудвин, командир 1–го Иностранного пехотного полка, или просто 1–го полка. Лет сорока пяти, с обезображенным шрамами лицом и решительным ртом. Она и ее подчиненные отвечали за административно–хозяйственные дела Легиона.

Гудвин была некогда строевым офицером, и чертовски хорошим строевым офицером, и уже имела прозвище Сумасшедшая Элис, когда в одиночку штурмовала вражеское пулеметное гнездо. Полученные в результате ранения заставили Гудвин навсегда покинуть поле боя, но не Легион. Сент—Джеймс мог рассчитывать на нее всегда и везде.

Следующим был мрачный и загадочный полковник Пьер Лего. Он командовал 1–м Иностранным кавалерийским полком, девяносто процентов которого составляли киборги. Свет блеснул на металлической руке офицера, и Сент—Джеймс спросил себя, насколько можно верить слухам?

Легион имел давнее правило, что тела, больше чем на половину искусственные, классифицируются как киборги… а киборги не имеют права занимать командные должности. Так как же Лего, который с виду казался искусственным как минимум на семьдесят процентов, ухитрился сохранить статус биотела? Предположений было множество, большинство сходилось на продажности медицинского персонала, но наверняка никто ничего не знал. Не считая, конечно, Лего. Но одно несомненно: киборги питали абсолютное доверие к своему командиру и пошли бы за ним и в ворота ада. Да, Лего был ценным кадром.

Если Лего — ценный кадр, то следующий офицер, подполковник Андре Вьял, — один вопросительный знак. Он имел хорошую характеристику и достаточно знаний, но было в этом человеке что–то такое, чему Сент—Джеймс не доверял. Скользкие льстивые манеры? Самодовольная красота? Или инсинуации, направленные на равных по званию? Что бы это ни было, оно раздражало Сент—Джеймса, и генерал в который раз усомнился в верности этого офицера. Но, к счастью или к несчастью, Вьял командовал альгеронским контингентом 5–го Иностранного пехотного полка, большая часть которого была разбросана по дюжине краевых миров. Он сыграет роль в том, что произойдет дальше, но маленькую.

Затем шла подполковник Дженнифер Джозан, крошечное создание с черными волосами и неистребимым огоньком в глазах. Она любила розыгрыши и вечно подшучивала и над своим начальством и над подчиненными — привычка, которая нисколько не уменьшала всеобщую любовь к ней. Но она была решительной и управляла 13–й полубригадой Иностранного легиона железной рукой, чем и объяснялось ее прозвище Железная Дженни.

Следующим был подполковник Там Тран, миниатюрный мужчина с чрезвычайно острым умом и будто свитым из канатов телом. Он командовал прославленным 2–м Иностранным воздушно–десантным полком, и его зеленый берет лежал перед ним на столе. Еще на фронте Тран показал себя выдающимся офицером и был действительно ценным кадром. Он сыграет ключевую роль в предстоящих событиях.

Последней по очереди, но, конечно, не по значению, была заместитель и личный друг Сент—Джеймса полковник Эдвина Августа Джефферсон, больше известная его друзьям как просто Эд, реальная сила за его троном. Она обладала живым умом, здоровым чувством юмора, угольно–черной кожей и телом, которое весило больше двухсотпятидесяти фунтов. Большая часть этого веса приходилась на мускулы, и помоги Боже всякому, кто встанет у нее на пути. Джефферсон командовала 3–м Иностранным пехотным полком и только что вернулась с края. Ее отчет заложит основу для решения.

Обойдя стол, Сент—Джеймс сел на свое место.

— Хорошо… приказ перед вами. Что думаете?

Офицеры молча переглянулись. Первым взял слово Лего, прямолинейный, как всегда. Свет блеснул на металлической пластине, которая заменила левую сторону его лица. Сервоприводы зажужжали, когда он поднял копию приказа. Его голосовые связки были заменены синтезатором, и голос прозвучал хрипло.

— Этот приказ — издевательство. Если мы ему подчинимся, то потеряем Альгерон и, хуже того, весь край. Сколари идиотка.

— Сколари — что–что, но только не идиотка, — тихо заметила Джозан. — Она больше печется о военно–космическом флоте и о своей собственной карьере, чем о благе империи.

— Да, — согласился Тран. — Это только первый шаг. Сколари намерена пожертвовать краевыми мирами и по ходу дела прибрать к рукам Легион.

— Это если мы позволим ей, — зло пробормотал Лего.

— А какой у нас выбор? — спросила Гудвин. — Приказ есть приказ.

Офицеры в молчании задумались. Сент—Джеймс повернулся к Вьялу:

— А вы, Андре? Что вы думаете?

Вьял страшно боялся этого вопроса, боялся необходимости принимать чью–то сторону, но знал, что остальные меньшим не удовольствуются. Худшей ситуации он и представить себе не мог. Его командир позволил своим подчиненным вступить на тонкий лед неповиновения и приглашал Вьяла сделать то же самое. Все, что бы Вьял ни сказал, все, что бы ни сделал, могло обернуться против него. Подполковник принял самое серьезное выражение лица и выбрал слова с крайней осторожностью.

— Мы часто получали трудные приказы… но Легион всегда выполнял их.

Это был хороший ответ. Ответ, приемлемый для остальных и идеальный для оправдания во время трибунала. Многие из сидящих вокруг стола кивнули, признавая правоту слов Вьяла и пересматривая свое мнение.

— За исключением Алжира, — ровно сказал Тран, и все опять кивнули, потому что Алжир был такой же частью истории Легиона, как и Камерон.

Это случилось в конце 1950–х, когда Легион позволил втянуть себя в политику и вытянул короткую соломинку. Легионеры подняли мятеж, но потерпели поражение и впоследствии были наказаны. Некоторых мятежников казнили.

— Что приводит нас к последнему параграфу этого приказа. — Джефферсон ткнула огромным пальцем в свою распечатку. — Похоже, будто Сколари сомневается в нашей лояльности.

— И у нее есть для этого все основания, — мрачно заметил Лего.

— Возможно, — осторожно вмешался Сент—Джеймс, — а возможно, и нет. Давайте послушаем, что скажет Эд. Она только что вернулась с края… и может пролить некоторый свет на сложившуюся ситуацию.

Джефферсон пожала массивными плечами.

— Ситуацию можно охарактеризовать одним словом: хаос. Я побывала на семи различных планетах, посетила четыре наших форпоста, нанесла визит вежливости двум военно–космическим станциям и разговаривала с рядом дипломатов.

Все, с кем я говорила, согласны. Хадатане мчатся внутрь империи, уничтожая все на своем пути, и гонят перед собой волны беженцев. Несчастные прибывают на яхтах, грузовых судах, буксирах, спидстерах, мусоровозах, на всем, что могло бы войти в гиперпространство и снова выйти из него. Они тысячами скапливаются на орбитах планет, которые я посетила, просят еды, топлива и медицинской помощи и сеют панику. Все словно ополоумели. «Хадатане приближаются», «Хадатан не остановить», «Хадатане беспощадны». Беженцев столько, что орбитальные столкновения стали обычным делом, и сотни людей погибают ежедневно.

— А что флотские? — спросила Гудвин. — Они собираются взять это в свои руки?

Джефферсон покривилась.

— Нет, как раз наоборот. У них приказ отходить. Они как раз уничтожали Императорскую военно–космическую базу, когда я улетала с Фрио II.

Джозан грустно покачала головой.

— Неудивительно, что люди паникуют. А как наши?

— Держатся твердо, — мрачно ответила Джефферсон. — Делают все, что в их силах, чтобы подготовиться к встрече с хадатанами. Но они одни, уязвимы для атак из космоса и скоро будут отрезаны.

В комнате повисла тишина. Офицеры обдумывали, что означают эти слова. Не один, а дюжина Камеронов. Легион, форпост, гибнущий за форпостом…

Сент—Джеймс встал и стукнул кулаком по столу.

— Нет! Я этого не допущу! Легион будет держаться! И больше того — победит! Вы со мной?

Вьял наблюдал, как члены штаба отвечают один за другим. Тран:

— Конечно. Гудвин:

— Считайте меня. Лего:

— Именно так, черт возьми. Джозан:

— У нас нет выбора, сэр. Джефферсон:

— Легион — наша родина.

Все повернулись к Вьялу. Он сглотнул, выдавил улыбку и кивнул:

— Vive la Legion!

Он слушал голоса, вторящие ему, и знал, что сказал то, что нужно. Но так ли нужно поступать? Что, если Легион проиграет? Что, если Сколари восторжествует? Только глупец отрезает себе все пути к отступлению. Нет, Вьял рассмотрит все факты, составит план и запустит его в работу.

— Итак, — сказал Тран. — Что теперь?

— Да, — согласилась Джозан. — Нам нужен план. Транспорт в пути. Что мы будем делать, когда он прибудет?

Генерал Сент—Джеймс по–волчьи улыбнулся и обвел глазами собравшихся.

— Я предлагаю захватить транспорт и с его помощью усилить столько форпостов, сколько будет возможно.

Краткий миг тишины сменился восхищенными аплодисментами. Сент—Джеймс слушал их и знал, что тысячи ушедших до него, тоже слышали их. Битва началась.

Кибертехник выдернул последний из проводов.

— Ладно, попробуй.

Виллен послушно села, спустила ноги со стеллажа и встала. Это тело бойца II было новехоньким с четким и чутким интерфейсом. Все основные, вспомогательные и резервные энергосистемы работали вместе со схемами обратной связи и системами вооружения.

— Пройдись–ка малость. Если что не так, скажи.

Виллен прошлась до заставленного приборами рабочего стола. Кибертехник в оранжевом экзоскелете шагал рядом.

— Ну? Что думаешь?

Виллен почувствовала, как энергия хлынула в нее. Она снова могла уничтожить все, что угодно, за исключением другого киборга. Наслаждаясь этой силой, Виллен показала технику поднятый вверх массивный большой палец:

— Отличное тело. Просто здорово. Техник удовлетворенно кивнул:

— Береги его, или ответишь мне головой. Виллен мысленно ухмыльнулась, зная, что может

убить это биотело одним ударом руки, и хихикнула.

— Не волнуйтесь, док. Я буду обращаться с этим телом так, будто от него зависит моя жизнь.

Техник засмеялся, отмахнулся от нее и повернулся к длинному ряду киборгов, ждущих его внимания.

Срочность номер один, еще срочность номер один, снова срочность номер один, вот дьявол, да их тут целая куча с номером срочности один. Черт бы побрал это начальство. Вечно играют в свои игры, вечно накрутят–навертят, самим–то хоть бы хны, а ему теперь что — разорваться? Все это чушь собачья и пустая болтовня.

В коридорах царило необычное оживление, и Биллей подумала, что чувствует некую напряженность. Словно надвигались неприятности. Инспекция? Восстание наа? Хадатане, о которых все говорят? Пока неясно.

Хотя какая разница? Солдаты делают то, что им велят, а ей было приказано вернуться в свою часть. Но для этого сначала придется умаслить Дистера, чтобы получить отпечаток его большого пальца. Если он вообще способен на такой подвиг, как пошевелить своей биотельной рукой. И все–таки здорово будет отвязаться от административной работы и вернуться в строй. Особенно потому, что это избавит ее от Салазара, который, по непонятным Виллен причинам, так и не переставал ее злить.

Может, все дело в его прямолинейности, с которой он подходил ко всему, что делает, или в том, что он бежал к ней по самым ерундовым вопросам, или просто в его щенячьей личности. Но что бы это ни было, оно останется позади. Виллен чувствовала себя счастливой и уже напевала, когда дошла до административной секции.

Там тоже было оживленнее, чем обычно, и люди и киборги бегали туда–сюда. Готовилось что–то крупное, это точно.

Виллен прошла между компьютерами к кабинету Дистера. Миниатюрный капрал как раз выходил из двери. В руке он сжимал распечатку.

— Виллен! Замечательное тело. Поздравляю. — Он махнул распечаткой. — Начальство требует это, причем требует сию минуту. Располагайся в кабинете. Я сейчас вернусь.

Виллен вошла в кабинет Дистера, презрительно отвернулась от биотельной мебели и поискала, чем бы заняться. Компьютерный терминал капрала был включен, на экране мигали слова «Файлы личного состава». Виллен быстро огляделась. Дистер любил уединение и прозрачным стенам предпочитал слегка матовые. Тем, кто снаружи, Виллен покажется неясным пятном.

Огромным пальцам бойца II было трудно попадать на нужные клавиши, но Виллен все–таки сумела ввести свое имя. Информация заполнила экран. Ее настоящее имя, то, как она умерла, и ее полевая характеристика. Все это было здесь. Оценка «высококомпетентная» удивила и польстила Виллен.

Она огляделась. Дистера не видно и не слышно, и люди снаружи — просто тени. Виллен снова повернулась к компьютеру и набрала имя «Сал Салазар». На этот раз она была потрясена.

Сал Салазар первоначально был известен как Анжел Перес, и это именно он вошел в тот день в магазин и выпустил три пули в ее тело. Виллен даже вздрогнула от нахлынувших эмоций. Горе, боль, ярость и всепоглощающая жажда мести столкнулись друг с другом, разлетелись и снова столкнулись.

Зажужжала линия связи. Дистер! Он вот–вот вернется! Эта мысль рывком вернула Виллен к реальности и заставила ее сосредоточиться.

Телефон все жужжал, а колбасоподобные пальцы бойца II двигались от клавиши к клавише. Салазар тоже будет переведен… но в какую часть? Это была медленная, мучительная работа, но Виллен нашла его следующее назначение. Его тело уже прибыло, и его зачислили в тот же 1–й кавалерийский, но в другую роту. «Ну нет, — решила Виллен, — этому не бывать».

Надеясь, что Дистер не выберет для возвращения именно этот конкретный момент, киборг изменила назначение новобранца, чтобы оно совпадало с ее собственным. Ошибку, конечно, обнаружат, но не раньше, чем Салазар проведет неделю–другую в чужом подразделении. А к тому времени с практицизмом, присущим сержантам везде и всюду, Роллер договорится не отдавать его, так как это будет сделать легче, чем возиться с лишними бумагами.

Киборг только–только закончила свою работу и отошла от терминала, когда появился Дистер.

— Чертовы офицеры… прости, Виллен… ты знаешь. Сумасшедшая Элис дала ему приказ, и этот придурок бегает повсюду, словно мы собираемся воевать или что–то в этом роде. Ну, давай займемся переводом и уберем отсюда твои жалкие железяки.

Виллен слышала, что капрал задает ей вопросы, и слышала, как отвечает на них, но ее мысли были далеко. Она представляла, как Салазар попадает ей в лапы и как она проделывает дырку в его мозговом ящике. Эта мысль доставила Виллен огромное удовольствие, и она улыбнулась.

Воин наа дернул за веревку, затянутую на шее хадатанина, и Рибер Хисук—Да пошатнулся. Удержав равновесие, он напрягся, стараясь разорвать путы на связанных за спиной запястьях, и получил пинок. Физическая боль была ничтожна, но психологически унижение оказалось настолько сильным, что хадатанин испугался, как бы не грохнуться в обморок.

Попасть в засаду к варварам и потерять всю свою команду — это уже плохо. Но когда тебя тащат по горной тропе, как какого–то зука со стертым разумом, это просто оскорбление, вопиющее оскорбление. И Хисук—Да никогда им этого не простит. Как бы наа ни умоляли, что бы там ни предлагали, он не простит их. О, они пожалеют, они очень пожалеют, едва только хадатанские штурмовики спустятся с неба.

Тропа прошла между двумя остроконечными каменными башенками, на каждой из которых стоял вооруженный часовой, затем расширилась, и Хисук—Да, увидев темные круглые отверстия, вспомнил, что наа живут под землей, подобно личинкам иббля. От этого его презрение к ним усилилось.

Со всех сторон набежали покрытые мехом двуногие. Одни вылезли из земли, другие выскочили из–за камней. Они показывали на хадатанина пальцами и тараторили на своем языке. Хисук—Да достаточно хорошо знал язык наа, благодаря глазам–шпионам, незаметно внедренным в их деревни несколько месяцев назад, но не поспевал за их скоростью. Впрочем, одно было ясно: по меньшей мере несколько варваров сказали, что он воняет. Настолько мерзко воняет, что его не следовало бы впускать в деревню. Эти замечания отпускали главным образом подростки, а родители шикали на них и увещевали быть повежливее.

Затем появился один из вождей. Хисук—Да решил, что этот варвар — вождь, потому что остальные взрослые торопливо расступались перед ним. Этот наа был крупным, имел оранжевый с белыми полосками мех и носил набедренную повязку. Грудь вождя перекрещивали оружейные ремни. Казалось, они едва сдерживают мускулы, которые перекатывались под кожей. Вождь без малейшего страха приблизился к хадатанину и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его нос слегка сморщился и дернулся, когда ноздри закупорились.

— Мое имя Долгая—Езда Убивающий Наверняка. Мне сказали, ты говоришь по–нашему.

Хисук—Да воспрял духом. Наконец–то! Наконец–то он видит вождя, с которым можно вести переговоры. Хадатанин осторожно выбрал слова. Сейчас должна править дипломатия. Время для мести наступит позже.

— Да, ваше превосходительство. Меня послали встретиться с вами, обсудить войну, которая сейчас идет, и просить о поддержке.

— Понятно, — задумчиво протянул Убивающий Наверняка. — Ну ладно, идем. Я выслушаю тебя.

С этими словами наа повернулся спиной и зашагал прочь. Толчок заставил Хисук—Да идти следом. Слова вождя должны были обнадежить его, должны были рассеять его страхи, но внезапно, по какой–то непонятной причине, хадатанину стало очень страшно.

Хотя Були понятия не имел, куда они идут и зачем, он наслаждался прогулкой. Недавно стемнело, и до следующего короткого дня оставался почти час.

На небе высыпали звезды, Твердый нес факел, а Сладость Ветра шла рядом с Були. Вид ее, запах ее духов и случайное касание ее руки пьянили человека.

То, что ее брат, Быстрое—Движение Стреляющий Метко, следовал сзади, нисколько не уменьшало удовольствия Були. Наоборот, присутствие охранника сняло легионера с крючка, сделало побег невозможным. А ведь побег стал уже вполне реальным. Силы Були почти восстановил, с местностью ознакомился и не сомневался, что может сбежать. Но он предпочел остаться и чувствовал себя виноватым. Эту проблему ему придется как–то решать в самом близком будущем. Но то будет завтра, или послезавтра, или, учитывая скорость смены суток на Альгероне, на следующей неделе. «А сегодня надо наслаждаться тем, что есть», — решил легионер.

Тропа свернула вправо и пошла вверх. Сладость Ветра коснулась плеча Були.

— О чем ты думаешь?

Она спросила это на стандартном и с очень слабым акцентом. Сладость Ветра овладела языком людей в поразительно короткий срок. Були оценил и это ее достижение, и уединение, которое предоставлял им его язык.

— Я думаю о тебе. О том, какая ты красивая и как сильно я люблю тебя.

Ее голова резко повернулась в его сторону.

— Ты не должен говорить подобные вещи. Они — как вы говорите? — неуместны.

— Почему? Они переполняют мое сердце и умоляют высказаться.

— Ты удивительно красноречив для воина. Все люди такие?

Тропа сузилась. Були пропустил девушку вперед, потом снова догнал на более широком месте.

— Нет, и я не такой. То есть не был таким, пока не встретил тебя.

Сладость Ветра чуть помолчала.

— Я знаю, что это неправильно и что я пожалею, что говорю это, но я тоже тебя люблю.

Були почувствовал, как его сердце взлетело к мерцающим звездам и с грохотом рухнуло на землю. Она любит его, а он не может остаться. Неразрешимое противоречие. Були хотел сказать ей об этом, хотел объяснить, но тут тропа как раз вышла в маленькую долину.

Легионер увидел уже хорошо знакомые круглые отверстия в земле, но понял, что эта деревня меньше деревни Твердого и более открытая. Из церемониальной костровой ямы, находящейся в центре деревни, взметнулись языки пламени и осветили полсотни наа, собравшихся вокруг. Прежде чем пламя снова опало, легионер увидел что–то, отчего его кровь похолодела. Над костровой ямой стоял треножник, и с этого треножника что–то свисало. Что–то, что дергалось и изгибалось, пытаясь избежать огня. Були спросил на этот раз на языке наа:

— Где мы? Что они делают?

Сладость Ветра посмотрела на отца. Он махнул факелом.

— Давай. Расскажи ему.

Лицо Сладости Ветра одеревенело, словно она испытывала сильные чувства, но старалась сдержать их.

— Эту деревню называют «Охваченная Ветром», потому что ветер устремляется сюда с холмов. И правит здесь Долгая—Езда Убивающий Наверняка.

Були усвоил это и, зная, что Убивающий Наверняка не испытывает к нему никакой любви, недоуменно подумал, какова же цель их визита?

— А что там висит над костром? Сладость Ветра посмотрела вдаль.

— Существуют обычаи, древние обычаи, по большей части забытые. Многие считают, что их следует оставить прошлому, но некоторые не прочь их вернуть.

Легионер начал было говорить, но замолчал, когда Сладость Ветра приложила пальцы к своим губам.

Из темноты появились воины и прокричали приветствие Твердому, Сладости Ветра и Стреляющему Метко. Следом за ними из темноты шагнул Убивающий Наверняка и положил руку на плечи Сладости Ветра. Девушка нахмурилась, но промолчала.

Молодой вождь был в ударе. Он наслаждался ролью хозяина и намеревался использовать ее наилучшим образом.

— Дальнепуть! Быстрое Движение! Сладость Ветра! Добро пожаловать в нашу деревню. Пойдемте, вас ждет угощение и пляска, какой никто из вас раньше не видел!

Увлеченный толпой, Були, хотя и не приглашенный к угощению, занял место перед костром рядом с Убивающим Наверняка. Сладость Ветра села слева от вождя. Для их удобства были расстелены ковры из шкур дутов. Насекомые густым облаком повисли в воздухе, и свет костра замерцал в глазах собравшихся наа.

Существо, все еще подвешенное над костром, задергалось и жалобно заскулило, когда языки огня протянулись вверх и облизали его нижние конечности.

— Видите? — спросил Убивающий Наверняка. — Как я и обещал. Пляска, какой вы никогда еще не видели! — Вождь и его воины засмеялись, но Твердый и Сладость Ветра молчали.

Легионеру оставили кое–какие из более безобидных предметов его снаряжения. Он нащупал электрический фонарик, вытащил его из кармана и включил. Существо висело в проволочной сетке. Оно согнулось там вдвое, поэтому его было трудно рассмотреть, но Були увидел голую серую кожу, морду как у ископаемого ящера и два круглых от страха глаза. Они моргнули, потом закрылись, когда дым заструился вокруг. Лягушачий рот произнес какие–то слова, и до Були вдруг дошло, что существо разумное. Он спросил машинально:

— Кто это? — и понял, что все только этого и ждали.

— Он называет себя хадатанином, — любезно объяснил Убивающий Наверняка. — Воином по имени Рибер Хисук—Да, если быть точным. Он утверждает, что является младшим вождем, и искал союза с наа.

Були посмотрел вверх, туда, где хадатанский эмиссар качался над костром. Сержант встречал некоторых инопланетян и видел снимки многих других, но такого, как этот, — никогда.

— А ты сказал — нет.

— Конечно, — сухо ответил Убивающий Наверняка. — Нам не нужны союзники. Легион сдастся нам… и нам одним.

Чувствуя внутри неприятную пустоту, легионер посмотрел молодому вождю в глаза и указал на хадатанина:

— Он хотел, чтобы вы заключили союз против Империи людей?

Убивающий Наверняка повторил, как детенышу:

— Да, человек. Именно это я и сказал. Хадатанин утверждает, что его раса напала на твою, опустошила одну из самых важных ваших планет и уничтожит всю вашу империю. Ты не знал об этом?

Забыв, где находится, Були покачал головой. Какая–то планета погибла? Что, черт возьми, происходит? Император будет сражаться — это само собой разумеется, — и Легион пойдет впереди. Он должен сбежать, должен вернуться к своим, должен вернуться в свою часть. Убивающий Наверняка ждал, и гнев собирался в глубине его глаз.

— Для меня это новость. Я никогда не слышал о хадатанах, тем более о войне. Должно быть, она началась совсем недавно.

— Да, — ответил Убивающий Наверняка. — Твои слова подтверждают рассказ этого вонючего. Но раз уж хадатанин — враг твоего народа, может, ты хотел бы удостоиться чести опустить его в яму?

До сих пор Твердый молчал. Теперь он откашлялся, зная, что Убивающий Наверняка, вероятно, обидится на его слова и оспорит их. Он посмотрел на дочь и нашел ободрение в ее глазах.

— Ты уверен, что это хорошая идея? Вопрос союза по праву должен решаться советом вождей. Если ты самовольно убьешь инопланетянина, их это возмутит.

Убивающий Наверняка хотел метнуть в Твердого гневные слова, хотел спросить: «Их? Или тебя? Кого, старик? Кого больше возмутит мое самоволие?» Но не спросил. А зачем? Он предвидел эту ситуацию и придумал отличный план. Молодой вождь обезоруживающе улыбнулся и произнес со всей рассудительностью:

— Твоя правда, Дальнепуть. Я признаю, что бываю иногда немного нетерпеливым, и…

В этот момент один из самых верных воинов Убивающего Наверняка Ни—Промаха Бросающий Камни перерезал веревку, которая удерживала сеть. Рибер Хисук—Да закричал, падая в яму, и кричал, и кричал, и кричал. Последние его мысли были о том, как все глупо сложилось. Совсем не так предполагал он умереть.

16

Слова бывают так же смертоносны, как и пули. Выбирай их осторожно, нацеливай их точно и используй их бережливо.

Ирулу Бода—Са

Хадатанский мистик

1414 стандартный год

С хадатанским флотом на орбите планеты Фрио II, Империя людей

От курьера осталась лишь груда покореженного металла. Вдоль толстого крыла пунктиром шли дыры от пуль. В том месте, где случайный обломок ударился в фюзеляж, чернела пробоина, в которую свободно пролезла бы рука военного командующего. Еще одна пробоина, закупоренная несработавшей ракетой, показывала то, что должно было стать смертельным ударом. Ракету уже обезвредили, и горелки вспыхивали в руках техников, которые ее теперь удаляли.

Приписанный к «Захватчику Мира», курьер пережил уничтожение своего корабля–носителя и добрался до основного флота, потому что в отличие от истребителей и транспортно–десантных судов курьеры оборудовались гиперпространственными двигателями и могли совершать межзвездные перелеты.

Ниман Позин—Ка обошел судно, осторожно перешагивая через разложенные во множестве инструменты, шланги и валяющиеся детали. Его руки были сжаты за спиной, голова запрокинута, а глаза исследовали останки корабля подобно лазерам.

Его адъютант, младший офицер Икна Кона—Са, шел за ним по пятам, повторяя все движения своего начальника. Позин—Ка не замечал, что адъютант передразнивает его, так же как во многом не замечал и самого взлетно–посадочного отсека и корабля, частью которого он являлся. Его внимание было приковано к этому разведчику и к известиям, которые прибыли с ним.

То, что пилот ухитрился провести покалеченный корабль через гиперпространство, найти флот и сесть, казалось невероятным. Да, этот офицер авиации получит высшие почести, которыми хадатанские военные могут наградить его, даже несмотря на то, что он принес плохие вести.

Третье копье под командованием И кора Нибер—Ба было атаковано и полностью уничтожено. Это была ужасная новость. Позин—Ка должен был горевать, злиться, чувствовать что угодно, только не удовлетворение. Но слово «удовлетворение» лучше всего передавало его ощущения.

Все это время война с людьми шла слишком уж удачно, слишком уж легко. Там, где другие видели победу, Позин—Ка видел угрозу поражения. В конце концов есть разница: завоевываешь ты победу или получаешь ее ввиду отсутствия противника. А именно последнее и происходило до сих пор с хадатанскими войсками. Потому что, несмотря на героическое сопротивление отдельных воинских частей, а также гражданских лиц, военно–космический флот людей отказывался ввязываться в сражения, не считая пары мелких стычек. Почему?

Это могло означать, что люди слабее, чем кажутся, и будут сдавать свою империю система за системой. Но Позин—Ка считал более вероятным, что они пожертвовали несколькими менее важными владениями, чтобы выиграть время. Время, которое позволит им консолидировать свои силы и подготовить свою собственную интаку, которая окажется тем более действенной, чем неожиданнее она будет. Вот в чем был источник удовлетворения Позин—Ка. Поражение третьего копья ясно показало, что люди умеют сражаться, будут сражаться, если создать подходящую ситуацию, и крайне опасны, когда сражаются. Особенно учитывая то обстоятельство, что Нибер—Ба атаковал гражданский объект и потерял всю свою команду.

Но это была его интерпретация фактов, его анализ ситуации, а что скажут другие? Например, его непосредственный начальник великий маршал Пем—Да, начальник его штаба командир пики Модер—Та да еще человек, этот Болдуин, который, несмотря на свое несуществующее звание, способен влиять на умы в силу того, кто он есть.

Все они имеют свои собственные надежды, страхи и мотивы, мотивы, не обязательно совпадающие с его, и потому опасные. Уничтожение третьего копья предоставит им идеальную возможность заменить Позин—Ка кем–нибудь другим, так как поражение такого масштаба неизбежно повлечет за собой следственную комиссию.

Эти комиссии занимались по большей части рутинными делами… но не всегда. Нет, бывали случаи некомпетентности, которую и призвано выявлять расследование, бывали ситуации, в которых невезение и трения войны словно сговаривались разрушить чью–то карьеру, или еще хуже, ситуации, когда в дело вмешивалась политика, и обычное расследование использовалось для устранения офицеров с непопулярными взглядами.

Учитывая, что Позин—Ка советовал не торопиться и оттягивал время, когда многие хотели броситься на врага, он теперь уязвим для критики.

Суд укажет, что Нибер—Ба промедлил с интакой, что и дало людям возможность подготовить контратаку. Сходство подходов Карлика и самого Позин—Ка слишком очевидно, чтобы его отрицать. Сознательно ли подчиненный последовал примеру своего командующего? И выбрал для этого неподходящий момент? Или это он, Позин—Ка, ошибся, поручая командование третьим копьем офицеру, столь похожему на себя? Не сделал ли он и других ошибок? Ошибок, которые ждут, чтобы о них узнали.

Позин—Ка почувствовал, что впадает в депрессию. Нет! Он взял себя в руки. Сомнения, страх и растерянность приведут его к поражению так же несомненно, как пуля в голову.

Нет, он должен бороться, должен найти доказательство, что его стратегия верна, и представить это доказательство начальству.

Позин—Ка оторвал взгляд от корабельного остова, махнул адъютанту и направился к шлюзу. Один раз человеческая женщина помогла ему. Она могла бы снова помочь.

Полковник Натали Норвуд как раз закончила тридцатое отжимание и собиралась перейти к глубоким приседаниям, когда дверь в ее каюту ушла вверх. Хадатанин заполнил дверной проем. Сзади стояли телохранители. Нельзя было ошибиться в том, что посетитель не кто иной, как военный командующий Ниман Позин—Ка собственной персоной.

Встревоженная, но полная решимости не показывать этого, Норвуд скрестила руки. Слава богу, она одета, но все равно вид у нее не слишком презентабельный. Хотя откуда инопланетянину знать, презентабельный или нет?

— Ваши когда–нибудь стучат?

Суровые слова были готовы сорваться с языка хадатанина. Они поставили бы пленницу на место. Но Позин—Ка сдержался. Ему необходимо человеческое сотрудничество, а личный конфликт вряд ли способствует согласию.

— Прошу прощения. Ваши нормы кажутся мне странными, и я забыл.

Извинение военного командующего удивило Норвуд. Немного озадаченная, она жестом пригласила хадатанина войти. Телохранители последовали было за ним, но он велел им остаться в коридоре.

Позин—Ка огляделся, увидел проволочную сетку, отгораживающую трубопровод, чтобы женщина опять туда не забралась, и сел на откидную койку. Под тяжестью хадатанина она заскрипела.

— Вы знаете, где мы находимся? — спросил Позин—Ка.

— На орбите вокруг планеты Фрио II.

— Это верно. А что вы знаете о последнем сражении? Норвуд пожала плечами. Потом ответила, с трудом

сдерживая эмоции:

— Вы прибыли, нашли планету практически незащищенной и начали уничтожать население. На орбите были тысячи кораблей — беженцев с уже захваченных вами планет. Для ваших истребителей они стали легкой добычей. Ваши пилоты использовали их вместо учебных мишеней, хлопали их, как надувные игрушки, и смеялись, когда они погибали.

Ну а когда на орбите ничего не осталось, вы пошли к планете. Фрио II была малонаселенной, поэтому не было нужды в перекрывающихся прокосах разрушения, какие вы применяли на Мире Уэбера, и вы атаковали отдельные городки и города. Однако они оказались более крепкими орешками, чем вы думали, из–за суровых условий и из–за того, что жилища располагались в основном под землей.

Если Норвуд ожидала какого–то признака сожаления, какого–то признака раскаяния, она была разочарована.

— Военная база все еще существует. Норвуд чуть оживилась.

— Неужели? Это замечательно. Надеюсь, они дадут пинка под ваши гигантские зады.

Позин—Ка, казалось, не догадался об оскорблении и сделал жест, которого она не поняла.

— Это маловероятно. Мы контролируем систему, околопланетное пространство и саму планету.

У Норвуд задрожали руки. Она спрятала их в карманы.

— Что ж, радуйтесь. Так чем я обязана этому визиту? Позин—Ка встал. Он возвышался над Норвуд, но

что–то неуловимое мерцало в его глазах. Понимание? Сострадание? Страх? Что бы это ни было, оно сделало военного командующего уже не таким пугающим.

— Мне нужна ваша помощь.

Норвуд недоверчиво посмотрела на инопланетянина.

— Вы, должно быть, шутите.

— Нет, я говорю абсолютно серьезно.

— Ни за что.

— Вы помогли мне с фитопланктоном.

— То другое дело.

— Как и это.

Норвуд всмотрелась в лицо Позин—Ка, пытаясь уловить хоть какой–то намек на то, о чем думает инопланетянин.

— И что вы от меня хотите?

— Убедите людей сдаться.

— Чтобы вы могли убить их? Никогда!

— Я позволю им жить.

— Вы так говорите.

— Я даю вам слово.

— К черту ваше слово. Пусть Болдуин это делает. За это вы ему и платите.

— Я не доверяю Болдуину.

Это было настолько честно и настолько неожиданно, что Норвуд растерялась. Позин—Ка и вправду просил ее об одолжении, доверял ей свои тайны, предлагал своего рода дружбу. Но почему? Или тут какой–то подвох? Она посмотрела хадатанину в глаза.

— Почему?

— Потому что он — предатель и заботится только о себе.

Норвуд почувствовала, что он говорит правду, но всю правду еще не сказал.

— И?

— И он встанет на сторону моих противников.

— В каком смысле? Инопланетянин повел руками.

— Он, как и мое начальство, считает, что мне следует обойти планеты вроде той, что под нами, и ударить в самое сердце вашей империи.

Норвуд ощутила возбуждение, понимая, что она вот–вот узнает что–то очень важное, и постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение.

— А вы?

— Я думаю, что ваше начальство, вполне возможно, готовит нам ловушку и даже может найти способ воспользоваться невычищенными планетными системами, которые мы оставим позади.

Норвуд кивнула.

— Значит, вы хотите потратить еще какое–то время на «очистку» планет вроде Фрио II и уж потом напасть на внутренние системы?

— Точно.

Норвуд нахмурилась.

— Я все равно не понимаю. Как я вам помогу? И чего ради мне это делать?

Инопланетянин помолчал, словно выбирая слова.

— Мне нужно доказательство, что ваше начальство готовит нам ловушку. Доказательство, которое я смогу использовать для защиты своей стратегии. Но ваши солдаты имеют приказ уничтожать подобную информацию, прежде чем умрут.

— Неужели? — саркастически проговорила Норвуд. — Ах как невежливо. И вы ждете, что я помогу? Забудьте. Это было бы изменой.

— Изменой? — переспросил Позин—Ка. — Было бы изменой спасти человеческие жизни? Особенно в свете того, что ими уже пожертвовали? Оставили, чтобы задержать нас. Или того хуже, бросили, потому что до них никому нет дела. Вы, несомненно, спрашиваете себя, где ваш военно–космический флот? Почему они бегут впереди нас? Когда они будут сражаться? Все, чего я прошу, — это возможности просмотреть кое–какие официальные документы. Я готов дать взамен сотни жизней.

Норвуд приложила все усилия, чтобы совладать со своими эмоциями. Да, она задавала себе эти вопросы, сотни раз задавала. Ясно, что что–то не так, ужасно не так, но что? Почему военно–космический флот отошел? Что это — часть плана, или просто чудовищная некомпетентность? Норвуд хотела верить в первое, но боялась второго. Ужасная ситуация.

Допустим, защитники готовы сдаться и предоставят ей информацию, которая нужна хадатанину. Что дальше?

Если ловушка — или вероятность ее — существует, Позин—Ка продолжит свою нынешнюю стратегию и будет разрушать Империю людей система за системой. Если ловушки нет и Позин—Ка лишится командования или будет вынужден принять более агрессивную стратегию, хадатане ударят по сердцу империи. Что почти наверняка погубит миллионы, если не миллиарды, жизней.

Взвешенная на весах потерь, стратегия постепенного опустошения, отстаиваемая Позин—Ка, была лучше для человеческой расы, учитывая возможность контратаки.

Итак, помогая Позин—Ка, Норвуд могла бы помочь людям мобилизоваться и победить. Но что, если она ошибается? Что, если она погубит миллиарды невинных жизней?

Легче всего ответить «нет», потому что именно к такому ответу подготовила Норвуд ее профессия, да и сама она была принципиально против любой помощи хадатанам. Но как быть с теми жизнями, которые она может спасти?

Норвуд даже взмокла.

— Я помогу при следующих условиях: вы сохраните жизнь всем людям на этой планете. Вы обеспечите их едой и жильем. И вы заречетесь от всякого применения пыток.

Хадатанин шевельнул правой кистью.

— Договорились. Будет, как вы хотите. Норвуд покачала головой.

— Нет, я еще не кончила. Я оставляю за собой право рассказать другим о нашем разговоре и о том, почему я согласилась помочь вам.

Позин—Ка немного подумал.

— Людям, да… но хадатанам, нет… включая и Болдуина.

Норвуд кивнула.

— Согласна… и еще одно. Хадатанин посуровел.

— Я предупреждаю, женщина. Меня утомляют ваши требования.

Норвуд пожала плечами.

— Обещайте, что не подключите меня к вашим машинам. Секс — это хорошо… но сеанс после визита к фитопланктону едва не убил меня. Чистосердечного «спасибо» — вполне достаточно.

— Будь по–вашему. Приготовьтесь к полету на поверхность. Мы отправляемся через один субпериод.

Хадатанин вышел, люк с шипением опустился, и Норвуд осталась размышлять, что же она сделала.

Каюта была большой по корабельным меркам, такой и подобает быть каюте командира пики. Болдуин почувствовал, что его сердце глухо заколотилось. Зачем его вызвали? Чего хочет этот хадатанин? Сто вопросов теснились у него в голове. Болдуин встал, когда офицер вошел в каюту и сел на откидной стул.

Модер—Та был здоровым, но не таким крупным, как Позин—Ка, и носил на перевязи голубой драгоценный камень. Его глаза были черными и неуступчивыми. Кожу с одной стороны головы пробороздил шрам от удара бластера, едва не лишившего его жизни. Тонкогубый, как у лягушки, рот образовывал черту поперек лица.

— Ты можешь сесть. Болдуин сел.

— Итак, — невыразительно начал Модер—Та, — ты слышал о курьере? О поражении Карлика?

Болдуин нахмурился.

— Карлика?

— Командира копья Икора Нибер—Ба.

— Спасибо. Да, я слышал о его поражении.

— И каково твое мнение?

Страх комком подступил к горлу. Болдуин заставил его опуститься.

— Загнанные в угол, люди бывают изобретательны. Если бы командир Нибер—Ба ударил быстро, он бы победил.

Болдуин затаил дыхание. Он рискнул сказать то, что думает на самом деле. Но как это будет воспринято?

Модер—Та долго молчал, глядя сквозь него на переборку. А когда ответил, то его ответ оправдал ожидания Болдуина.

— Да, человек. Я согласен с тобой. И что важнее, согласен и великий маршал Пем—Да. Скажи, что ты думаешь о нашей стратегии в общем и целом?

Болдуин мысленно возликовал. Это могла быть хитрость, попытка подкопаться под него, но он так не думал. Нет, ситуация ясна. Модер—Та считает, что По–зин–Ка совершает ту же ошибку, какую совершил Нибер—Ба, и хочет, чтобы Болдуин подтвердил это. И поскольку этот хадатанин пользуется поддержкой великого маршала Пем—Да, для него, Болдуина, было бы глупо поступить иначе. Он разложил руки перед собой.

— Я боюсь, как бы флот не попал в такую же ловушку, что и третье копье. Мы должны ударить в самое сердце империи и сделать это сейчас, прежде чем они приготовятся встретить нас.

— Хорошо сказано, — прошипел Модер—Та. — Действительно хорошо сказано. Теперь ответь мне вот что… Ты бы дал показания в комиссии по расследованию? Даже если это значило бы пойти против интересов военного командующего Позин—Ка?

На смену возбуждению, которое Болдуин только что испытывал, пришло чувство тревоги.

— Дать показания?

— Да. Гибель третьего копья потребует расследования. Военного командующего попросят объяснить и оправдать свои действия.

Мысли забродили в голове у Болдуина. Это расследование все равно что трибунал. Ну конечно! Модер—Та выступает против своего начальника и, больше того, хочет занять его место. Показания Болдуина, добавленные к тому, что наверняка припас начальник штаба, могут поставить Позин—Ка на колени. Отличный замысел. Но что выгоднее ему, Болдуину? Вдруг Позин—Ка оправдают? Что тогда?

— Ну? — потребовал ответа Модер—Та. Болдуин напрягся.

— Да, я выскажу свое мнение, даже если это будет идти вразрез с интересами военного командующего.

— Прекрасно, — прошипел Модер—Та. — Ты не пожалеешь.

Несколько биотел развели костер в углу бывшего офиса администрации. Дым от костра скапливался под потолком, прежде чем выйти через временную трубу.

Существует масса мнений относительно того, что лучше горит, но майор Ральф Хоскинс предпочитал хорошие толстые руководства, сочиненные какими–то идиотами на Альгероне, так как они были очень сухими и давали фиолетовое пламя.

Он схватил одно руководство, увидел, что название имеет отношение к квартальным отчетам годности, и бросил его в огонь. Пламя лизнуло обложку, превращая ее из белой в коричневую, и заплясало на книге. Хоскинс снял перчатки и протянул руки к теплу. Температура в помещениях уже несколько дней стояла чуть выше точки замерзания (32 градуса по Фаренгейту, ноль по Цельсию). Кретины, которые проектировали базу, положились в отношении электроэнергии на гражданскую станцию синтеза, и он теперь расплачивается за их глупость. Станция, как и город, который она обслуживала, была уничтожена в первые часы боя. Сзади раздались шаги.

— Майор Хоскинс?

Голос принадлежал сержанту Айерс.

— Да?

— Хадатане прислали эмиссара с белым флагом.

В глубине души Хоскинс удивился, откуда инопланетяне знают, что означает белый флаг, но тут же отбросил эту мысль. Он устал, очень устал, и ему не до загадок.

— Ну и что? Застрелите ублюдка и заберите флаг. У дока не хватает бинтов.

— Сэр, этот ублюдок — женщина, полковник. Утверждает, что она с Мира Уэбера.

Хоскинс повернулся спиной к костру. Айерс было почти не видно под многочисленными слоями одежды. Ее белоснежная парка была измята. В том месте, где пуля попала сержанту в левый бицепс, расплылось красное пятно.

— С Мира Уэбера? Это невозможно. С ним первым разделались. Никто не выжил.

Айерс пожала плечами. Ее одеяния едва шевельнулись.

— Да, сэр.

Хоскинс застонал. Ситуация достаточно плоха и без бродящих тут бездомных полковников.

— С ней есть гады?

— Нет, сэр. Во всяком случае, близко нет.

— Ладно, сейчас иду. Черт побери, неужели человеку нельзя ни минуты отдохнуть?

Айерс сочувственно покачала головой.

— Это Легион, сэр. Если не одно, так другое. Хоскинс застегнул молнию на куртке, сунул частично согретые руки в карманы и направился к запасному выходу. Электрические лифты отбросили копыта вместе со всем остальным.

Открыв стальную пожарную дверь, Хоскинс подождал, пока мимо протопает возвращающийся патруль, и стал подниматься. Лестница была густо покрыта полузамерзшей грязью и завалена мусором и пустыми гильзами — остатками от той ночи, когда хадатанские десантники проникли за внешние укрепления и пробрались внутрь. Что было ошибкой, так как они прибежали прямиком в объятия двух бойцов И.

Хоскинс не спал двое здешних суток и, одолев четыре марша лестницы, уже с трудом переводил дыхание. Струйки нагретого его легкими воздуха растворялись в окружающем холоде. У главных дверей майор остановился и кивнул часовым киборгам в ответ на их приветствие.

— Пошли прогуляться, сэр?

— Да, подумал, не сбегать ли за хорошим холодным пивом?

Борги засмеялись и открыли бронированную дверь. Она отъехала в сторону с противным визгом. Едва Хоскинс вышел наружу, как ледяной воздух тут же схватил его за щеки и бросил в лицо снежные хлопья.

База была построена внутри небольшого холма — хоть это проектировщики сделали правильно — и имела 360–градусный обзор. Окрестные поля были белые от свежевыпавшего снега. Он спрятал трупы, которые никто уже не хоронил, и придал базе красоту, которой она не заслуживала. Город Лопорт появился сквозь пелену снегопада и снова исчез. Его почерневшие шпили обвиняюще указывали в небо, а его жители были погребены под расплавленным жаром бетоном. Это было настолько ужасно, настолько жутко, что не укладывалось в голове.

Лейтенант Марвин Матату материализовался словно из воздуха. Капюшон, защитные очки и шарф закрывали все, кроме узкой полоски коричневой кожи от одной щеки до другой.

— Майор.

— Лейтенант.

— Айерс нашла вас?

— Да. Что это за чепуха с белым флагом?

— Понятия не имею, сэр. Нам привести женщину?

— Ее видно отсюда?

— Да, сэр. Прямо и около тридцати футов влево. Рядом со сгоревшим бронетранспортером.

Хоскинс принял бинокль, почувствовал, как холод укусил его за кисти, и навел резкость. Бронетранспортер был подбит в первый день. Всего четверо суток назад, а кажется, месяц. Он посмотрел влево, нашел маскировочный костюм и остановился. Женщина стояла неподвижно, как на построении, держа древко в правой руке. Белый флаг рвался на ветру. Ее капюшон был откинут, чтобы показать лицо, и майора поразило, какая она хорошенькая и очень, очень озябшая. Хоскинс передал бинокль Матату и запихнул руки в карманы.

— Как она связалась с нами?

— На частоте четыре, сэр. Она знает радиопроцедуру вдоль и поперек.

— И она утверждает, что она с Мира Уэбера?

— Так точно, сэр.

— Ладно, Марв. Проверьте ее сканером, приведите и пусть Айерс ее разденет и обыщет. Если она солгала, застрелите.

— Слушаюсь, сэр.

Норвуд уже решила бросить эту затею и возвращаться к хадатанам, когда заработала рация.

— Оставайтесь там, где стоите. Конвой придет за вами.

Снег повалил сильнее. Белые хлопья кружили вокруг нее, подобно бабочкам, ищущим, где сесть, и небо словно опустилось к земле. Это было хорошо, потому что чем меньше Норвуд видела истерзанную поверхность Фрио II, тем лучше.

Легионеры возникли перед ней будто из–под земли. Они носили белоснежные парки, зеленые береты и эмблему прославленного 2–го воздушно–десантного полка: крылатую руку с кинжалом. Четверо из них встали лицом наружу на случай нападения, а пятый провел сканером по всему ее телу.

Норвуд стояла совершенно неподвижно, сдерживая эмоции. Ее переполняла гордость. Гордость за этих мужчин и женщин, которые держались, держались и держались вопреки всему. Лишенные поддержки, на которую имели право, сражающиеся против целого копья, они держались. О, как ей хотелось схватить винтовку и встать рядом с ними плечом к плечу.

Легионер со сканером кивнул остальным и спрятал прибор.

— Хорошо, — сказал капрал. — Вы чистая. Следуйте за Баджи и не забывайте ставить ноги точно туда же, куда и он. Здесь повсюду мины.

Норвуд пошла за легионером, как ей велели, но задержалась на секунду, когда они проходили мимо гигантской фигуры бойца II, распластанного в снегу. Управляемая ракета снесла голову киборга. Тепло от его тела растопило окружающий снег и опустило бойца II во временную могилу. Его грудь уже покрылась тонким слоем снега, который со временем совсем скроет фигуру из виду.

Норвуд все еще думала о киборге, когда ее провели мимо наскоро возведенной баррикады, через лабиринт мешков с песком к главному входу базы.

Там дела приняла сержант по фамилии Айерс, приятная, но твердая особа, с двумя легионерками для подкрепления. Они провели Норвуд в неотапливаемый склад. Там ей приказали раздеться и схватили за лодыжки. Полостной обыск оказался гораздо унизительнее всего, что делали хадатане.

Когда он закончился, Айерс сдернула резиновые перчатки и кивнула на одежду Норвуд.

— Сожалею, полковник. Вы можете одеться.

Норвуд изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но почувствовала, что краснеет, и возненавидела этих легионерок всем своим существом.

Ее провели вниз по грязной лестнице и через пожарную дверь прямо в офис. Дым заклубился над ее головой, поплыл к временной трубе и исчез. В углу комнаты горел костер. Высокий, немного сутулый офицер бросил скоросшиватель в пламя, встал и повернулся к ней. У него было длинное некрасивое лицо, заросшее щетиной, и пытливые глаза. Выглядел офицер усталым.

— Полковник Норвуд, я полагаю? Моя фамилия Хоскинс. Майор Ральф Хоскинс, Императорский Легион, 5–й пехотный полк. Добро пожаловать на ИМ-ПЛЕГ Форпост четыреста семьдесят девять. Простите, не могу предложить ничего большего в смысле гостеприимства, но офицерский клуб временно закрыт.

Вопреки обстоятельствам Норвуд ухмыльнулась. Хорошо снова оказаться в компании человеческого существа. Рука Хоскинса была по меньшей мере на пару градусов теплее, чем ее, и подвела Норвуд к огню.

— Простите насчет обыска, но гады умны и все время пробуют на нас что–то новое.

Норвуд начала было отвечать, но остановилась, когда Хоскинс махнул в ее сторону пистолетом 50–го калибра без отдачи.

— Еще одно, полковник. У меня нет времени ходить вокруг да около, так что говорите правду, или я разнесу ваши мозги по всей этой чертовой стене.

Улыбка не покидала лица Хоскинса, и хотя Норвуд поверила каждому его слову, он ей все же понравился. Она кивнула, села перед костром и начала свое повествование. Оно заняло почти час. Все это время майор внимательно слушал, задавал вопросы и поддерживал огонь.

Норвуд рассказала Хоскинсу все, вплоть до сомнений, которые она испытывает по поводу своей миссии и возможности, что ее благие намерения окажутся предательством.

Потом оба долго молчали. Легионер заговорил первым:

— Вот что я скажу вам, полковник: либо вы дьявольская лгунья, либо один из самых изумительных офицеров, с кем я имел удовольствие встречаться.

— Спасибо. Хоскинс улыбнулся.

— Значит, ситуация такова. У меня пятьдесят шесть бойцов. Семь из них — бойцы II, которые почти удваивают нашу огневую мощь, но в конечном счете это ничего не значит. Хадатане могут разделаться с нами в любой момент, когда захотят, и если бы не этот ваш Позин—Ка, уже разделались бы. Я знаю это, и вы знаете это. Слышали когда–нибудь о битве под названием «Камерон»?

Норвуд покачала головой.

— Нет? Ну, это крупное событие в истории Легиона. Вроде Масады, Аламо и Битвы Четырех Лун, вместе взятых. Если говорить кратко, суть в том, что малый по фамилии Данжу со своим отрядом наткнулся на мексиканцев, которые превосходили их численно в тысячи раз, и отказался сдаться. Его убили, как и большинство его людей, и так должны поступать все легионеры.

Норвуд нахмурилась.

— Наверняка было еще что–то. Какие–то соображения, причина, цель.

Хоскинс покачал головой.

— Нет. Ничего, кроме гордости, славы и чести. Данжу и его люди погибли ни за что.

Норвуд медленно кивнула.

— Так вы хотите сказать, что будете стоять до конца? Умрете, но не сдадитесь?

Хоскинс пожал плечами.

— Не знаю. Вы говорите, хадатане сохранят нам жизнь. Вы им верите?

— Да, я верю Позин—Ка.

— Но что, если его отстранят от командования? Что тогда?

Норвуд посмотрела майору в глаза.

— Я не знаю. Хоскинс помолчал.

— У меня есть то, что ему нужно. Или почти то. Норвуд почувствовала, что ее сердце забилось чуточку быстрее.

— Есть?

— Да. У меня есть документ от ИМПВКФ Земля, приказывающий мне отступить, и другой документ из штаб–квартиры Легиона на Альгероне, приказывающий мне остаться. Второй прибыл перед самым уходом военно–космического флота. Я сохранил их на тот случай, если вдруг доживу до трибунала.

— Значит, — медленно сказала Норвуд, — мы не можем быть абсолютно уверены, но, похоже, Позин—Ка прав, и ВКФ готовит для него ловушку. Больше того, похоже, что Легион не согласен с этой стратегией и взбунтовался.

— Точно, — согласился Хоскинс, выплескивая остатки кофе на уже залитый портрет императора. — Что ставит меня в довольно занятное положение.

— Вы можете умереть славной смертью или сдаться и надеяться, что Позин—Ка останется командующим.

— Зная, что он убьет тысячи, если не миллионы людей.

— Лучше миллионы, чем триллионы.

— Черт!

— Да уж.

Хоскинс протянул руку.

— Я с вами, полковник. Есть надежда, что мы правы… и да поможет нам Бог, если нет.

17

Некуда отступать, кроме как в повиновение и рабство. Наши цепи выкованы. Их лязг слышен на равнинах Бостона! Война неизбежна — и пусть она придет! Я повторяю это, сэр, пусть она придет!

Патрик Генри

Американский патриот

1775 ст. г.

Планета Земля, Империя людей

Серджи Чин—Чу был голым. Яркие лампы почти ослепили его. Торговец попытался втянуть живот, но не сумел. Он начал говорить что–то, но техник, привлекательная молодая леди лет двадцати, жестом велела ему замолчать. Она тоже была голая, факт, который грозил вызвать непроизвольную реакцию и заставил Чин—Чу покраснеть.

Девушка встала на колени, опустила на глаза инфракрасные очки и нацелила пинцет на его лобковые волосы. Торговец зажмурился.

Знай Чин—Чу, что участие в Клике потребует такой жертвы, ноги бы его здесь не было. Но он и помыслить об этом не мог, а теперь уже поздно отказываться.

Даже микроботы излучают тепло, и один такой появился как яркая желтая точка на светло–зеленом фоне тела Чин—Чу. Ловким движением техник сомкнула электронный хирургический пинцет вокруг крошечного механизма и вынула его из леса седых волос. Потом встала и поднесла найденного жучка к свету.

Хотя размером этот робот был меньше пылинки и почти невидим невооруженным глазом, он мог записывать и передавать разговоры на расстоянии до пятидесяти футов. Как он попал в его лобковые волосы, Чин—Чу понятия не имел. Служба безопасности императора работала безотказно и, учитывая доказательство, которое находилось сейчас перед глазами торговца, могла дотянуться буквально куда угодно.

— Теперь можете говорить. Хирургический пинцет и оборудование, к которому он подключен, работают как приемник. Жучок думает, что вы смотрите головизор, обычный деловой канал об изменениях на рынке драгоценных металлов.

— Замечательно, — сказал Чин—Чу, сражаясь со своим пузом. — Теперь мне можно одеться?

Техник положила микробота, одного из трех, которых она нашла на теле Чин—Чу и возле него, в специальную черную коробочку и запечатала крышку. Торговец с трудом заставил себя игнорировать ее хорошенький зад.

— Да, для вашего удобства предусмотрен халат. Нет смысла надевать другую одежду, так как я снова внесу микроботов, когда вы будете уходить. Иначе люди, которые подбросили их, что–нибудь заподозрят и усилят слежку.

Чин—Чу вздохнул и потянулся за халатом. Было время, когда он мечтал оказаться обнаженным с привлекательными девушками, но тогда обстоятельства были существенно другие.

Халат, белый с грязно–голубыми вертикальными полосками, оказался торговцу в самый раз, как будто сшитый специально для него. Зная мадам Дассер, можно предположить, что так оно и было. Ведь здесь не сборище революционеров с дикими глазами, а собрание влиятельных людей, привыкших иметь все самое лучшее. Чин—Чу надел халат, завязал пояс на своей дородной талии и повернулся к девушке. У нее были чудесные груди.

— Спасибо за помощь.

Девушка ослепительно улыбнулась, как будто ничего более нормального и быть не может.

— Не за что. Мне это было приятно.

Чин—Чу усомнился в этом, но не испытывал никакого желания спорить и направился к двери. Он был почти там, когда девушка снова заговорила.

— Мистер Чин—Чу. Он повернулся. — Да?

— Может, вам стоило бы сбрить лобковые волосы. Особенно если вы планируете часто посещать такие собрания. Тогда жучков будет легче найти.

Торговец кивнул, выдавил признательную улыбку и вышел из комнаты.

Вилла — ибо дом этот казался именно деревенской виллой — была красива, но немного неправдоподобна. Хотя Чин—Чу привезли сюда в лимузине с затемненными окнами, ему оставили наручный терминал, и торговец знал, что поездка была слишком короткой даже для того, чтобы достичь границ города, не говоря уж о сельской местности. Но побеленные стены, выложенный плиткой пол, пышные растения и высокие сводчатые потолки — все говорило о вилле. То, что окна фальшивые и виднеющийся за ними пейзаж находится за тысячи миль отсюда, нисколько не уменьшало впечатления. Коридор привел торговца к короткой лестнице и вниз в гостиную, заполненную народом. По бамбуковым креслам и диванам были разбросаны мягкие подушки с цветочным узором. Чин—Чу прибыл последним, и остальные встали, чтобы приветствовать его. Все были в похожих халатах. Мадам Дассер представила его собравшимся.

— Здравствуйте, Серджи, я так рада, что вы пришли. Вы знакомы с Ари Госсом — «Судоходная компания Госса»? А с Зораной Зикос, владелицей обрабатывающих предприятий Зикос?

И так далее, и так далее, пока Чин—Чу не обошел комнату по кругу. Почти все гости мадам Дассер были крупными предпринимателями.

Видеть своих соратников и понимать, как они рискуют, придя сюда, было приятно. Подобно Чин—Чу, большинство из них сделали изрядные деньги благодаря существующему положению и вряд ли бы поддержали перемены ради перемен. Нет, это трезвые деловые люди, вышедшие защищать свои собственные интересы, но способные позаботиться и о большем благе. Так он надеялся.

Когда представления закончились, все сели. Мадам Дассер обвела взглядом комнату.

— Прежде чем мы начнем, я хотела бы отнять у вас минутку, чтобы сказать Серджи, как я сожалею о смерти его сына. Цена победы оказалась ужасно высокой. Но пока это — наша единственная победа, и она светит как маяк в море тьмы. Серджи, я уверена, что все здесь разделяют ваше горе и готовы помочь. Вам стоит только сказать.

Эти слова требовали ответной речи, а Чин—Чу ничего не приготовил. То, что Леонид действительно погиб, был развеян на атомы, защищая, по сути дела, никчемное дорогостоящее сверкание, изменило взгляды Серджи на жизнь. Деньги казались теперь менее важными, как и все, что можно на них купить, и имущество, которое он скопил.

Чин—Чу согласился войти в Клику, когда получил известие о смерти сына. Оно подхлестнуло торговца. Он почувствовал отчаянную необходимость придать этой трагедии какой–то смысл, превратить потерю в прибыль, если не для себя, то для других.

Чин—Чу обратился к своему горю, чтобы найти соответствующие слова. Он встал, чтобы сказать, что он чувствует, а главное, на что надеется.

— Благодарю вас, мадам Дассер. Я передам ваши соболезнования жене и невестке. Смерть моего сына окончательно убедила меня, что хадатан необходимо остановить прежде, чем они достигнут центра нашей империи. Я приветствую всех и каждого из вас за то, что у вас есть глаза, чтобы видеть… и мужество, чтобы действовать. Хадатане представляют самую настоящую опасность.

Но когда я оглядываю эту комнату, я вижу еще большую опасность. Опасность, что мы создадим еще одно правительство немногих для немногих. Эта опасность присуща нашему богатству, нашему положению, нашему влиянию и, да, самой природе нашей расы. Мы — эгоистичная кучка, всецело преданная своим собственным интересам и не заботящаяся о других. Единственное, что может преодолеть эту опасность, — это единодушное обязательство не забывать об интересах ближних.

Я говорю о правительстве, которое представляет народ, которое защищает его, которое препятствует, а не способствует злу. Вот та цель, которая меня влечет, тот идеал, которому я отдаю свою судьбу, и та возможность, ради которой я готов пожертвовать жизнью.

Секундная тишина сменилась восторженными аплодисментами. Мадам Дассер засияла от счастья, встала и протянула руку.

— Думаю, теперь вы понимаете, почему я хотела, чтобы Серджи присоединился к нашей группе. И поскольку всякой группе нужен руководитель, я бы хотела предложить кандидатуру Серджи Чин—Чу. Вы согласны голосовать?

Все согласились и единогласно утвердили кандидатуру торговца. Чин—Чу догадывался, что ему это устроили, догадывался, что мадам Дассер заранее собрала большинство голосов, но не возражал. Он хотел действовать и был готов делать все, что бы ни потребовалось, чтобы победить Хадату.

Так что, когда голосование закончилось и все глаза обратились к нему, Чин—Чу взял инициативу в свои руки. Он знал, что это знаменательное событие в его жизни, превращение его из торговца в политика, но это собрание ничем не отличалось от сотен деловых совещаний, на которых он председательствовал как глава «Чин—Чу Энтерпрайзес».

— Благодарю за доверие… хотя вы, возможно, передумаете прежде, чем собрание закончится.

Собравшиеся зашумели «нет», «ни за что» и засмеялись. Но торговец был вполне серьезен. Он понимал, что разговоры ничего не стоят и что некоторые заупрямятся, а то и просто взбунтуются, когда придет время идти на личную жертву.

Но до этого еще далеко. А пока им надо выработать стратегию, это во–первых, и, во–вторых, разработать тактику ее осуществления.

Следующие четыре часа прошли в горячем обсуждении, из которого в конце концов выявилась стратегия. Тот подход, на котором они сошлись, почти совпадал с тем, что Чин—Чу представлял себе с самого начала. Но обсуждение помогло провести каждого из них через логику проблемы и привело к более высокому уровню личной заинтересованности.

— Итак, — подытожил Чин—Чу, — мы согласились, что хадатан нужно остановить, а чтобы это осуществить, необходимо в первую очередь устранить императора.

Присутствующие подтвердили его слова кивками и долгими торжественными взглядами, ибо это измена, и один–единственный предатель, или один необнаруженный жучок могли всех их привести в тюрьму или даже к смерти. Чин—Чу продолжил:

— Учитывая, что мы не особо кровожадная группа и не имеем средств провести убийцу мимо службы безопасности императора, мне кажется лучшим свергнуть, а не убивать его.

— Это просто замечательно, — кивнула Зикос, искусственно тугая кожа ее лица избороздилась нехарактерными морщинами, — но как это сделать?

Чин—Чу улыбнулся.

— Действительно, как? Помните, что я сказал? Что вы, возможно, захотите заменить меня кем–нибудь другим? Ну, теперь вы узнаете почему. В отличие от революционеров прошлого, мы уже имеем в своем распоряжении высоко дисциплинированную, хорошо оснащенную армию.

— Легион, — задумчиво сказала мадам Дассер.

— Точно, — ответил Чин—Чу.

— Но они в тюрьме, — возразил Госс, скрещивая свои длинные волосатые ноги.

— Одни — да, — согласился Чин—Чу, — но другие — нет. Как насчет легионеров на Альгероне? По–вашему, они на борту транспортных кораблей адмирала Сколари? Зная, что ими пожертвуют, или — что с их точки зрения еще хуже — сольют с космической пехотой? Я так не думаю. Что касается тех, кто на Земле, ответ прост: мы освободим их.

— Но как? — спросил сенатор Чанг Ю.

— Силой оружия, — ответил Чин—Чу. — Большинство из присутствующих управляют компаниями с высокоподготовленными военизированными силами безопасности. Должным образом вооруженные и руководимые, они освободят войска генерала Мосби из тюрьмы.

— А что, если кто–то из них донесет на нас? — спросила Сьюзен Ротенберг, горнопромышленная компания «А-ройд».

Чин—Чу пожал плечами.

— Мы придумаем что–нибудь для прикрытия, чтобы объяснить необходимость специальных учений и координации между нашими компаниями. Тем временем я предлагаю всем вам проверить свой персонал на правительственных агентов. В «Чин—Чу Энтерпрайзес» этот процесс уже начался.

— Отлично, — одобрительно сказала мадам Дассер. — Просто отлично.

— А потом? — спросила Зикос.

— А потом мы ударим по дворцу, захватим власть и заменим адмирала Сколари более энергичным офицером. Военно–космический флот направится к краю, найдет врага и вступит с ним в бой.

Госс щелчком смахнул воображаемую пылинку с рукава своего халата в темно–фиолетовую полоску.

— Это хорошо, но чтобы осуществить то, что вы предлагаете, потребуется время… и за это время могут погибнуть миллионы людей. Не говоря уже о нашей собственности на краю.

— Очень верное замечание, — спокойно ответил Чин—Чу. — Вот почему мы должны мобилизовать наши корабли, загрузить их всем необходимым и отправить для усиления тех миров, которые еще имеют шанс.

— Это обойдется в миллиарды! — взорвалась Ротенберг. — Мы станем банкротами задолго до того, как с хадатанами будет покончено!

— Возможно, — хладнокровно согласился Чин—Чу. — Но что произойдет, если мы не усилим их? Что будет с владениями «А-ройд» на крае? Что будет с вашими служащими, что будет с вашей семьей, если хадатане доберутся до них? Сколько они стоят?

Наступившую тишину нарушила мадам Дассер:

— Серджи прав. «Дассер Индастриз» производит около двадцати процентов военного снаряжения по заказам космической пехоты и Легиона. Все корабли, какие у нас есть, будут загружены и отправлены в краевые миры.

Чин—Чу согласно кивнул.

— Моя компания сделает то же самое. — Он повернулся к Сьюзен Ротенберг. В халате она напоминала старомодную домохозяйку. — Но вы подняли хороший вопрос, Сьюзен. Кто–то должен следить за расходами и, допуская, что мы победим, обратиться к будущему правительству с ходатайством о компенсации. Вы бы не хотели взять на себя этот труд?

Из решительного кивка промышленницы было видно, что она хочет.

Чин—Чу оглядел комнату. Они с ним, и настало время заняться деталями.

— Хорошо. Стратегию мы определили, давайте перейдем к тактике.

Последующие восемь часов были едва ли не самыми трудными в долгой и разнообразной жизни торговца.

Комендант никогда не любил Легион. Может, из–за их снобистских «нос кверху — мое дерьмо не воняет» манер, может, из–за того, что он прослужил двадцать три года в космической пехоте, а может, просто из–за того, что он старый сволочной мерзавец, как утверждает его жена.

Но какова бы ни была причина, комендант Уэнделл К. — читай: «Крепкое дерьмо» — Гевин любил смотреть, как легионеры потеют. И поскольку сегодня был их день «водить стену», пота будет предостаточно.

Ухмыляясь в предвкушении удовольствия, Гевин вышел из своего офиса с кондиционированным воздухом в полуденную жару. Термометр у двери показывал 115 градусов по Фаренгейту, и в ближайший час его столбик поднимется еще градусов на пять. В этом была вся прелесть расположения военной тюрьмы посреди Долины Смерти. Название точно соответствовало действительности, и жара была частью наказания.

Выходящий на плац маленький балкон напоминал балкон Папы в Ватикане. Вот только Папа с него старался утешить свою паству, а Гевину нравилось свою истязать.

Комендант сделал два шага вперед, убедился, что латунная пряжка его ремня находится над перилами, и сжал руки за спиной. Плац, или «дробилка», как называют его заключенные, имел ровно одну милю в длину и одну — в ширину. Сплошная скала кубической формы стояла в западном конце плаца, почти под ботинками Гевина. Перед этим кубом были выстроены около шести тысяч одетых в хаки мужчин и женщин. Они стояли неподвижно, глаза устремлены вперед, кепи блестят на солнце.

Тут и там над легионерами возвышались охранники в ярко–оранжевых экзоскелетах, следя, не намечается ли бунт.

И штат, и заключенные посмотрели вверх сквозь жаркое марево, увидели, что комендант появился, и ждали сигнала. Прошла минута. За ней вторая. От плаца волнами поднимался жар. Казалось, Гевин заколыхался, исчез и снова появился.

Наконец они увидели его — крошечный кивок, по которому появился капрал и вложил в правую руку Гевина стакан лимонада со льдом. Комендант поднял стакан в ироничном приветствии, подержал его так, пока их горла не заболели, и сделал долгий медленный глоток.

Гевин был высоким, а шея у него была длинная и тощая, и, казалось, его кадык подпрыгивает целую вечность. Наконец, выпив около трети стакана, комендант снова поднял его, дал им представить, как восхитительно эта прохладная жидкость текла бы по их пересохшим горлам, и выплеснул ее через перила. Лимонад зашипел на раскаленном бетоне плаца.

Гевин выполнял этот ритуал каждый день, и Мосби не знала, что хуже: само действие или его абсолютная предсказуемость.

Жара, скудные пайки и тяжелая физическая работа согнали с нее пятнадцать фунтов. Она чувствовала разницу и находила в этом мрачное удовольствие. Гевин закалял ее, готовил к будущему столкновению и сеял семена своей собственной гибели. Потому что Мосби ждала, ждала, когда ее войска достигнут самого пика физической формы, и тогда, прежде чем они начнут понемногу слабеть, она нанесет удар.

Сотни, может, даже тысячи ее бойцов погибнут, но тюрьма падет. И тогда, взяв тюремный транспорт, они направятся в ближайший космопорт, захватят корабль и полетят к Альгерону. Это был отчаянный план, сумасшедший план, но лучше, чем никакого плана вообще. Лучше, чем умереть ничего не значащей смертью, сдаться или смириться.

Мосби сделала поворот кругом. Пот ручьями лился по ее лицу, шее и рукам, но Мосби игнорировала его.

Они стояли перед ней, ряд за рядом мужчин и женщин с каменными лицами. Они знали, о чем пойдет речь сегодня. Она пойдет о выживании, но более того, она пойдет о гордости, так как Гевин хотел, чтобы они сломались, а они выстоят.

— Смирно!

Шесть тысяч мужчин и женщин грохнули каблуками. Мосби обвела глазами ряды. Она не увидела киборгов, так как бойцы II даже разоруженные слишком опасны. Их мозговые ящики были вытащены, сложены на стеллажи и подключены к управляемым компьютером системам жизнеобеспечения. Они не имели ни музыки, ни нейроигр, ни общения друг с другом. Это наказание было куда хуже того, которое досталось биотелам. Мосби заставила себя вернуться к насущной задаче.

— Вы знаете порядок. Сегодня наша очередь водить стену. Объединенный отряд флотских, пехоты и прочего сброда передвинул ее вчера на пять миль. Мы передвинем на шесть. Vive la Legion!

— Vive la Legion!

Ответный клич сотряс окна Гевина. Комендант поднял голову от экрана компьютера, нахмурился и сделал мысленную заметку урезать пайки легионеров еще на двадцать пять калорий.

Из того, что прежде было неряшливой, неорганизованной возней, которую демонстрировали штатские, офицеры и сержанты Мосби разработали высокоэффективный, упорядоченный процесс, передвигая тонны камня с одного конца дробилки на другой с минимальным количеством неразберихи и затраченных усилий.

Приказ был дан, тела задвигались, и стена «пошла». Огромный куб, казавшийся монолитом, на самом деле был сложен из десятков тысяч аккуратно высеченных каменных блоков. Каждый блок весил обманчиво легкие пятнадцать фунтов, количество, легко поднимаемое как мужчинами, так и женщинами, пока жара не начинала подтачивать их силы, а однообразие движений не притупляло ум.

Тогда то, что сначала было легким, станет тяжелым, ужасно тяжелым, вплоть до того, что легионеры будут шататься, ронять блоки себе на ноги и падать от жары и изнеможения. Но это будет позже, намного позже, ближе к вечеру, а сейчас только полдень.

Мосби могла не работать, она могла отдавать приказы, пока остальные надрываются, но она не пошла на это. И так как она отказалась от этой привилегии, ее офицерам и сержантам тоже пришлось отказаться, что вызвало немало ворчания.

Итак, генерал Марианна Мосби ухватила гранитный блок, прижала его к груди и зашагала к дальнему концу дробилки. Там она положила его, прошла мимо сотен легионеров назад к все уменьшающемуся кубу и схватила следующий блок. По мере того как день будет убывать, блоки станут скользкими от пота, будут жечь ее покрытые волдырями ладони, станут вдвое, втрое и вчетверо тяжелее, пока не будет казаться, что каждый весит тысячу фунтов. А она будет делать это снова и снова, снова и снова, пока стена гранита не «перейдет» с одного конца дробилки на другой. Мосби провела языком по сухим губам. Это будет долгий, очень долгий день.

Мосби хмурилась, когда император, нет, два императора ласкали ее тело. Это было приятно, но неправильно, ужасно неправильно, а она не могла вспомнить почему. Она чувствовала, что должна что–то сказать, должна что–то сделать, но это что–то ускользало от нее.

Дверь с лязгом открылась, свет ударил ей в глаза, и дубинка толкнула ее в ногу.

— Проснись и пой, генерал, к тебе пришли. Мосби села, почувствовала под ногами холодный

бетон и сощурилась, когда в камере зажегся свет. Снаружи стояла ночь, и от холодного воздуха все ее кожа покрылась пупырышками.

Охранник, этакий здоровяк с двадцатичетырехдюймовой шоковой дубинкой, болтающейся на запястном ремне, остановился в дверном проеме. Солнце изрядно потрудилось над его кожей, и когда он заговорил, его лицо разбилось на бесконечную паутину морщин.

— Не знаю, зачем вы беспокоитесь, док. Ну получили они волдырь–другой. Подумаешь, какое дело. Они изменники, вот кто они такие. Хуже змеиного дерьма.

Чин—Чу согласно кивнул, стараясь держаться подальше от перегара, которым несло от охранника.

— Тут вы правы, Сардж, но правила есть правила, и мы обязаны проверять их раз в месяц.

Торговец поставил свою медицинскую сумку на койку, извлек диагностический сканер и нащупал выключатель. Сканер зажужжал, и на нем загорелся ряд световых индикаторов. Одна из лампочек не имела ничего общего с медициной. Она засветилась янтарным светом, заверяя Чин—Чу, что камера не прослушивается. Немного удивительно, но приятно. Торговец повернулся к охраннику.

— Подождите снаружи, Сардж. Обо мне не беспокойтесь.

Охранник не шевельнулся.

— Она будет раздеваться? Тогда я погляжу. Постоянный док не возражает.

Чин—Чу нахмурился.

— О, неужели? Ну а я возражаю. Так что, пожалуйста, выйдите в коридор.

Охранник хотел возмутиться, но вспомнил, что врачи водят компанию с лейтенантами, капитанами и даже более высоким начальством, и значит, злить их опасно. Кроме того, к следующему разу вернется постоянный док, и все будет по–другому.

— Ладно, поторопитесь, док. У нас мало времени. Мосби едва сдерживала ярость. Ее обсуждают так,

словно ее здесь нет, с ней обращаются как с куском мяса. Никогда еще она не испытывала такого унижения. Дверь с лязгом закрылась, и Мосби подняла глаза на врача. «Медицинская часть Дассер» было вышито на нагрудном кармане его белого халата. Но она уже где–то видела этого человека.

— Спасибо. Чин—Чу улыбнулся.

— Не стоит благодарности. А вы порядком похудели. Вы здоровы? — Голос всколыхнул ее память.

— Серджи! Это вы!

Чин—Чу хихикнул и прижал палец к губам.

— Тсс. Тише… Да, это я… и у нас от силы несколько минут. Слушайте внимательно. Тюрьму атакуют. Я не могу точно сказать, когда… так что будьте все время наготове. Наверное, мы не скоро увидимся. Когда окажетесь на свободе, ведите свои войска во дворец, найдите императора и заприте где–нибудь. Не убивайте — я подчеркиваю, не убивайте — его. У нас нет никакого желания создавать новое правительство на грудах трупов.

— Мы? Новое правительство? Есть и другие?

— Да, но вам незачем знать их имена. Только то, что они существуют и считают, что хадатан надо остановить прежде, чем они доберутся до центра империи.

Дубинка ударила в дверь.

— Пошевеливайтесь, док! Нам надо обойти тысяча двести сорок семь заключенных!

Чин—Чу вздохнул, выключил сканер и положил его обратно в сумку. Мосби поцеловала торговца в щеку.

— Да благословит вас Бог, Серджи… и остальных тоже. Мы будем готовы, обещаю вам, и выполним любые приказы, которые вы дадите.

Чин—Чу кивнул.

— Наподдайте гадам за меня.

Тронный зал был пуст, только император сидел на своем троне. Он сидел тут уже час… или два? Смотрел, как солнечный свет движется по полу, и пытался думать. Трудная задача, когда в голове без умолку болтают копии, спорят обо всем, начиная с хадатанского кризиса и кончая последними направлениями в моде, но он все же попытался.

Однако мысли не приходили — во всяком случае, нужные, — потому что вмешалась память. Он лежал на залитом солнцем полу, толкая игрушечный грузовик, когда кто–то произнес его имя. Два ботинка прошли рядом, коричневые ботинки, блестящие от гуталина, и его охватила радость. Это отец, он знал, — единственное воспоминание, которое осталось у него о той неуловимой личности.

Какой стала бы жизнь, если бы отец был жив? Дал бы он совет, в котором император так отчаянно нуждался? Был бы противовесом этим воюющим друг с другом голосам?

— Ваше величество?

Голос был нерешительный и принадлежал герольду. — Да?

— Адмирал Сколари хочет видеть вас.

Копии зашумели. Они хотели поговорить со Сколари — опасное желание, так как все хотели сказать разное и разных результатов стремились добиться.

Император заставил себя внешне оставаться спокойным. Он потянулся внутрь себя, нашел источник силы и потребовал тишины.

Недовольно ворча, копии отступили в тень. Герольд по–прежнему ждал, невозмутимо глядя куда–то поверх головы императора.

— Спасибо. Пригласи адмирала войти. Сколари ворвалась в зал на волне самоуверенности.

Ее форма была безукоризненно чистой, и длинная накидка развевалась за спиной. Ее план удался на славу, и не было причины думать, что сейчас что–нибудь пойдет не так. Она поклонилась.

— Здравствуйте, ваше величество. Император шевельнулся на троне.

— Здравствуйте, адмирал. У вас счастливый вид. Мне бы пригодились хорошие известия.

Сколари поймала себя на том, что улыбается, и придала лицу более серьезное выражение.

— Мне бы очень хотелось, чтобы у меня были для вас хорошие новости, ваше величество… но увы.

Император позволил себе вздохнуть.

— Что на этот раз?

— Легион откажется сесть на транспортные корабли, которые я послала за ними.

— Откажется? Или отказался? Сколари пожала плечами.

— Мой источник, информированный офицер, сказал «откажутся». Но с тех пор, как была запущена посыльная торпеда, прошло много времени, так что мы должны предполагать, что они отказались.

Копии попытались заговорить, но император заставил их заткнуться. Он разозлился. Разозлился на Мосби за то, что она всегда ставила Легион на первое место, разозлился на Легион за их предательские манеры и разозлился на Сколари за то, что сообщила ему об этом. Только усилием воли он не дал злости выплеснуться наружу.

— И?

— Их необходимо наказать, — страстно заявила Сколари. — Я прошу разрешения атаковать Альгерон.

Император думал то же самое и собирался дать разрешение, когда одна из копий ухитрилась подать голос. Она была в свое время прославленным генералом, и ее слова звучали искренне.

«Легион старается защититься от адмиральских амбиций. Их девиз говорит сам за себя. «Легион — наша родина». Отложи это дело до тех пор, пока не справимся с Хадатой. Поступить иначе — значит проиграть».

Будь этот голос единственным, император, вполне возможно, отказал бы Сколари в ее просьбе. Но еще одна копия, на этот раз политический стратег, высказала другое мнение.

«Легион — высокоуважаемая организация. Стоит слуху об их мятеже распространиться, и империи конец. Их пример заразит колонии и спровоцирует революцию. Мы должны наказать их немедленно — еще до прибытия хадатан и до того, как начнется война».

Поскольку этот аргумент казался точно таким же убедительным, как и первый, а эмоционально более приятственным, император согласился. Он посмотрел Сколари в глаза, спрашивая себя, как долго длились его размышления, и сказал то, что адмирал хотела услышать:

— Я разрешаю вам атаковать Альгерон. Сколари засияла.

— Благодарю вас, ваше величество! Император на дюйм наклонил голову.

— Пожалуйста. Я разочарован в Легионе и со временем распущу его. Но действуйте осторожно. Хадатане приближаются, и мы должны быть готовы их встретить.

Сколари нетерпеливо кивнула.

— Флот как раз сейчас собирается.

— Отлично. Принесите мне победу, и вы получите достойную награду.

Сколари поклонилась в пояс, попятилась к двери и улыбнулась.

«Достойную, это точно, — подумала она про себя. — Еще какую достойную».

Подобно своему владельцу, космическая яхта оказалась сильной, а не прилизанной, и удобной, а не вычурной. Ее устланный дорогими коврами и хорошо оборудованный салон был круглый и имел шесть противоперегрузочных коек, только две из которых были заняты.

Наташа Чин—Чу почувствовала, как ее вдавило в койку. Оторвавшись от земли, яхта пробивалась по колодцу земной гравитации и уносилась все дальше и дальше. Наташа посмотрела налево, увидела, что глаза ее свекра закрыты, и поняла, что он спит. Первый его настоящий сон за последние дни. А почему нет? Торговец теперь в безопасности, знает, что экипаж справится с кораблем, и он может расслабиться.

Наташа протянула руку к реостату, убавила свет и подумала о своем муже. Его смерть казалась нереальной, как какая–нибудь история, в которую она не могла до конца поверить. Но смерть была настоящей, как и инопланетяне, которые его убили, и как этот корабль, который нес ее к Альгерону.

Кто–то должен был посетить Альгерон и заключить соглашение с Легионом. Наташа понимала это, но не имела никакого желания участвовать в политических играх. Она знала, что ей не должно быть все равно, знала, что Лео хотел бы, чтобы она боролась, но это было слишком трудно. Нет, ее связь с Серджи, с Нолой, с самой вселенной умерла и оставила ее нестись в пустоте, подобно планете без звезды.

Официально она летела на Альгерон в качестве помощника своего свекра. Но ее миссия была всего лишь идеей Нолы: «Вытащи ее отсюда, пусть шевелится, активность пойдет ей на пользу».

Наташа почти услышала голос свекрови. Она улыбнулась и почувствовала, как слезы потекли по щекам.

18

…И отцам даны определенные права, и также матерям, ибо они — источник жизни…

Неизвестный автор «Книга Песней наа» Примерно 1000 ст. г. до н. э.

Планета Альгерон, Империя людей

Эта пещера была вполовину меньше той, что в течение бесчисленных поколений служила деревне Твердого. Но нехватка места с лихвой возмещалась ощущением уютного тепла, еще более приятного от мысли, что снаружи идет снег. Центральный костер, поддерживаемый щедрым запасом сушеного помета дутов, горел ровным фиолетово–голубым пламенем. Тепло расходилось от него подобно ряби из центра пруда. Оно согрело кости Твердого и усилило чувство благополучия, которое пришло с шестью кружками эля. Это была крепкая штука, и Убивающий Наверняка по праву гордился ею. Твердый тихо рыгнул и огляделся.

Пещера была заполнена почти до отказа. Семьи сидели группами. Холостяки, надушенные по самую рукоятку, поглядывали на девиц, а старики, устроившись настолько близко к огню, что он того и гляди подпалит их мех, обменивались байками, которые все уже слышали много раз.

Напротив, освещенная радостным светом костра, сидела Сладость Ветра. Такая прекрасная, такая совершенная, так похожая на свою мать. Рядом с ней, обхватив руками колени, сидел человек, а с другой стороны сидел Убивающий Наверняка. Он согласно кивнул чему–то, что сказала Сладость Ветра, и помешал в костре длинной палкой.

Эти двое выглядели такими счастливыми, такой идеальной парой, что Твердый наполнился доброжелательством. Он еще глотнул эля, подумал о том, как им должно повезти в любви, и встал. Пещера поплыла перед глазами и снова встала на место.

— Братья! Сестры! Я прошу слова!

Разговоры прекратились, головы повернулись, и множество голосов ответили:

— Говори!

Твердый улыбнулся и помахал толпе.

— Спасибо. — Его глаза встретились с глазами Сладости Ветра, но не увидели промелькнувшего в них беспокойства.

— Прежде всего я хотел бы поблагодарить нашего хозяина, Долгую—Езду Убивающего Наверняка, за его сердечное гостеприимство.

Несколько коротких переливчатых свистов дали понять, что жители деревни согласны. Твердый улыбнулся.

— А затем, отвечая на любовь Убивающего Наверняка к моей дочери, и ее привязанность к нему, я хотел бы объявить об их предстоящем браке.

Миг потрясенного молчания сменился абсолютным гвалтом. Со всех сторон раздавался свист, выкрикивались поздравления и масса вопросов: когда свадьба? где будет проходить церемония? как чувствует себя счастливая чета?

Сладость Ветра выглядела потрясенной, Були сердито хмурился, а Долгая—Езда торжествующе ухмылялся. Но Твердый ничего этого не видел. Сжимая в руке кружку, он помахал ею, прося тишины. Шум стих. Твердый милостиво улыбнулся.

— Тише… нужно соблюдать формальности… Итак, словами, произносимыми моим отцом до меня и его отцом до него, я официально отдаю свою дочь Долгой—Езде Убивающему Наверняка. Я наказываю ему защищать ее и напоминаю об обязанностях, сопровождающих подобный дар. Ибо воин должен ставить нужды своей жены превыше всего другого, должен делить свою постель только с ней и ни с кем другим, и должен содержать своих детей. Итак, поскольку других претендентов на любовь моей дочери нет, и…

— Подождите!

Удивленный и одуревший от эля, Твердый остановился. Он посмотрел, потом посмотрел снова. Нет! Этого не может быть! Человек!

Були встал и повернулся к Твердому. Легионер сам был удивлен не меньше вождя. Он почувствовал, что Сладость Ветра дергает его за штанину, но решил не обращать внимания. Его голос был спокоен и прорезал тишину, как хорошо заточенный клинок.

— Я, Уильям Були, претендую на любовь этой девушки и бросаю вызов Долгой—Езде Убивающему Наверняка.

Форма была неправильной, но смысл был ясен, и по пещере пронесся громкий шипящий звук, когда жители деревни вдохнули все разом.

Медленно, уверенно, как раскручивающаяся змея, Убивающий Наверняка встал. Его глаза пылали гневом, а руки сжались в кулаки.

— Тогда готовься умереть!

Ошеломленный и возмущенный тем, что его затея обернулась бедой, Твердый попытался вмешаться:

— Нет, человек не может жениться на моей дочери. Это просто невозможно, и поэтому…

— Тихо! — крикнул Долгая—Езда, вынуждая сына Твердого и остальных его приближенных потянуться к оружию. — Я получил вызов. Никто — я повторяю, никто — не имеет права отвергнуть подобный вызов, кроме меня самого.

Твердый посмотрел на дочь. Там, где он надеялся увидеть радость, был гнев, печаль и жалость. Он невольно предал ее, и она никогда, ни за что его не простит. Алкогольное тепло внезапно испарилось. Слезы подступили к глазам вождя. Но не было слов, которые могли бы исправить содеянное или остановить неизбежное кровопролитие. Твердый сел на землю, обхватил голову руками. Его приближенные встали вокруг, но руки от оружия убрали.

Старец по имени Глубокий—Колодец Копающий Хорошо вышел вперед. У него был белый мех с черными пятнами. Старик держался торжественно и перевел взгляд с Убивающего Наверняка на Були.

— Схватка должна проходить по правилам, и мой долг как магистра форм следить, чтобы вы соблюдали их. Человек выберет время. Убивающий Наверняка выберет оружие. Я выберу место. Человек?

Легионер услышал свой голос, который сказал: «сейчас» и подумал, правильный ли это выбор? Какого черта он делает? Дерется из–за девушки наа, когда должен быть на пути в форт Камерон. Генерал Сент—Джеймс захочет узнать о хадатанах, и он, старший сержант Билл Були, обязан рассказать ему. Обязанность, которую будет чертовски трудно исполнить, если Були умрет.

Магистр форм отвернулся.

— Убивающий Наверняка?

Воин посмотрел человеку в глаза, ухмыльнулся и сказал:

— Ножи.

То, как Убивающий Наверняка сказал это, не оставляло сомнений относительно его умения владеть этим оружием и его желания применить свое искусство на Були.

Старик кивнул, немного подумал и объявил свой выбор:

— Бой будет проходить наверху в центре деревни. Каждому участнику поединка разрешается иметь одного помощника. Помощники будут давать советы и обеспечат соблюдение должных формальностей. Итак, кто поддержит Убивающего Наверняка?

Грянула дюжина голосов, но Убивающий Наверняка кивнул воину по имени Легкодвиг Тихая—Беседа, крупному наа с неприятной внешностью, который шагнул в свет костра с уверенностью природного атлета.

Магистр форм жестом выразил свое одобрение.

— Хорошо. Кто поддержит человека?

Долгую тишину наконец нарушил скрежет сапожных гвоздей по камню. Все головы повернулись. Брат Сладости Ветра, Быстрое—Движение Стреляющий Метко, вышел вперед и встал рядом с Були.

— Я поддержу Були.

Обрадованная вызовом Були, и в то же время жалеющая об этом, Сладость Ветра была тронута поддержкой брата. Никогда, даже в ночных кошмарах, она не видела ничего подобного. Ее отец создал ситуацию, в которой никто не мог выиграть, и все проиграют. Страх сдавил ей грудь, свинцом ложась на сердце.

Убивающий Наверняка схватил ее за руку:

— Не беспокойся, моя дорогая. Я выпущу ему кишки и брошу их к твоим ногам.

Сладость Ветра вырвала руку и процедила:

— Никогда, я повторяю, никогда больше ко мне не прикасайся.

Глаза Убивающего Наверняка вспыхнули злобой.

— Так вот оно что! Ты предпочитаешь мычать и стонать под не имеющим меха инопланетянином, чем выйти замуж за воина из твоего собственного народа!

Рука Сладости Ветра звонко хлопнула Убивающего Наверняка по щеке.

Убивающий Наверняка удивленно хмыкнул, и толпа задохнулась от ужаса. Они никогда в жизни не видели, чтобы кто–нибудь обращался с Убивающим Наверняка подобным образом и остался жив. Молодой вождь начал было что–то говорить, а потом плюнул в огонь и отвернулся. Окруженный своими воинами, он решительно зашагал наверх.

Смущенные и растерянные жители деревни потянулись к выходу. Девушки хихикали над позором Сладости Ветра, воины обсуждали предстоящий бой, а детеныши бегали повсюду с возбужденными криками, визжа, когда получали подзатыльники.

Чья–то рука схватила локоть Були. Легионер повернулся и увидел возле себя Стреляющего Метко. Воин прошептал: '

— Слушай, человек… ибо времени мало. У меня есть дымовая граната. Как только мы выйдем на поверхность, я брошу ее. Деревенские разбегутся и приготовятся к нападению. Беги в холмы и прячься там три дня. После этого будет безопасно. Тогда иди в место, которое вы называете «Камерон» и не возвращайся.

Предложение было заманчивым, очень заманчивым, так как оно позволило бы Були выполнить свой долг. Но потерять Сладость Ветра, уступить ее тому, кого она ненавидит… нет, ни за что.

Его глаза нашли Сладость Ветра. Она ждала возле тропы, ее глаза были яркие от решимости, а губа дрожала. Були сказал достаточно громко, чтобы девушка услышала:

— Спасибо, Быстрое—Движение. Твоей сестре повезло иметь такого друга и брата, как ты. Но вызов остается в силе.

Стреляющий Метко всплеснул руками:

— Не знаю, кто из вас более сумасшедший, моя сестра или ты. Но это делает тебе честь. Надеюсь, ты проткнешь Убивающего Наверняка, как тупого дута. Идем, мы должны выйти наверх.

Були посмотрел на Сладость Ветра, увидел, что она встала на колени возле отца, и пошел к выходу. Последний житель деревни шел по тропе перед ними. Стреляющий Метко снова заговорил.

— Скажи, человек, ты умеешь обращаться с ножом?

— Я обучал рукопашному бою во 2–м воздушно–десантном.

Стреляющий Метко жестом выразил одобрение.

— Это хорошо, очень хорошо, потому что Убивающий Наверняка владеет им мастерски. Наш опыт говорит, что люди предпочитают убивать на расстоянии, по возможности избегая рукопашного боя. Это и повлияло на решение Убивающего Наверняка. Он считает, что у тебя нет нужного умения и, больше того, что ты боишься холодной стали.

Були криво усмехнулся.

— Я действительно боюсь холодной стали. А ты нет? Стреляющий Метко засмеялся.

— Конечно, боюсь! Поэтому я и избегаю таких дел. Ладно, слушай внимательно. Руки Убивающего Наверняка длиннее твоих, так что держись подальше и жди подвохов. Он любит ставить подножку своим противникам и приканчивать их на земле. Легионер кивнул.

— А если я сумею разоружить его? Что тогда? Стреляющий Метко удивился.

— Тогда убей его. Он не из тех врагов, которых оставляют в живых.

Були еще думал об этом последнем совете, когда толкнул в сторону занавеску из шкуры дута и вышел в метель. Тотчас вокруг него заплясали снежинки, совершая замысловатые пируэты, и каждая, ложась на землю, увеличивала покров выпавшего снега.

Было холодно, а из–за сильного ветра казалось еще холоднее. Легионера пробрала дрожь. Стояла ночь, поэтому жители деревни развели костер. Пламя взметнулось выше, когда в яму вылили какую–то горючую жидкость. Магистр форм появился у локтя Були.

— Знаки установлены. Участники боя должны оставаться внутри площадки. Пожалуйста, следуй за мной.

Снег хрустел под ботинками Були, когда он шел за стариком к костру. Знаки оказались вбитыми в землю шестами. На каждом шесте был прикреплен флажок из красной ткани. Флажки указывали на восток и хлопали на ветру.

Убивающий Наверняка выступил из метели. Освещенный сзади костром, он казался еще крупнее.

— Итак, инопланетянин, у тебя хватило мужества встать передо мной.

Були пожал плечами.

— Разговоры ничего не стоят. Приступим к делу.

Воин оскалил зубы, хотел что–то ответить, но магистр форм встал между ними. В руках он держал поднос. На подносе лежали четыре ножа, все дюймов восемнадцати длиной.

— Каждый участник боя выберет оружие.

Були критически осмотрел ножи. Они были ручной работы и заметно отличались друг от друга. Один нож был обоюдоострый, два других имели зловещие зубчатые лезвия, а четвертый оказался с желобками для стока крови. Були посмотрел на Убивающего Наверняка.

Воин протянул руку, выбрал что–то вроде охотничьего ножа и провел острием по своему обнаженному предплечью. Появилась тонкая полоска крови.

Були одобрительно кивнул.

— Я бы не прочь, чтобы ты это повторил… но только глубже.

— Выбирай, — строго сказал магистр форм. Легионер выбрал не глядя. Нож был тяжелым и

холодным.

— Как насчет правил?

— Существует одно правило, — ответил Копающий Хорошо. — Оставайся внутри площадки, отмеченной флажками. Покинешь ее — лишишься жизни.

Легионер оглянулся, и снежинки защекотали его лицо. Он увидел флажки, толпу и Сладость Ветра, стоящую рядом с отцом. Она подняла правую руку и положила ее ладонью на грудь — знак любви у наа. Ее отец стоял неподвижно и смотрел прямо перед собой.

Тепло залило тело Були, ибо он знал, чего стоил Сладости Ветра этот жест и чего будет стоить в будущем. Он улыбнулся, сделал тот же самый жест и повернулся к своему противнику:

— Когда начнем?

Магистр форм поднял руку, шагнул назад и резко опустил ее.

— Давайте.

Були метнул нож снизу вверх, целясь в грудь своему противнику, в надежде закончить бой прежде, чем он начнется. Но легионер давно не практиковался, и его оружие, вместо того чтобы войти в грудь Убивающего Наверняка, ударило наа рукояткой между глаз.

Противника послабее удар такой силы свалил бы с ног, но Убивающий Наверняка только встряхнул головой и двинулся к Були.

Человек молча выругался, заметил место, куда упал нож, и приготовился встретить воина. Ножевые атаки подразделяются на высокие, средние и низкие. Убивающий Наверняка держал оружие в правой руке на уровне пояса острием вверх. Он планировал подойти поближе, внезапным ударом проткнуть живот Були и вспороть его одним движением.

Свет отразился от лезвия, когда Убивающий Наверняка ринулся вперед. Человек увернулся и, левой рукой блокируя удар, двинул левой ногой сбоку по колену воина.

Что–то хрустнуло, вождь пошатнулся, и Були ударил пяткой в нос противника.

Это не сработало. Там, где у людей полумягкий хрящ, у наа оказалась сплошная кость, которая могла вытерпеть и не такой удар.

Убивающий Наверняка пришел в себя, резанул ножом и был вознагражден тонкой алой линией поперек живота человека. Никакой боли легионер не почувствовал, но это только пока. В скором времени заболит.

Були отбежал, а Убивающий Наверняка, хромая, пошел на него. Снег успел уже тонким слоем покрыть голову воина и запорошил его плечи.

— Следи за флажками!

Голос принадлежал Стреляющему Метко. Були оглянулся и увидел, что вот–вот выйдет за пределы площадки. Убивающий Наверняка ухмыльнулся, высоко поднял нож и обрушил его на противника.

Легионер шагнул ему навстречу, левой рукой перехватил нож Убивающего Наверняка, а правой вцепился ему в загривок. Бедро человека обеспечило точку опоры, и вождь полетел на землю. Не отпуская руки Убивающего Наверняка, Були попытался выкрутить нож из его пальцев. Толпа застонала.

Однако наа не растерялся. Он тут же двинул ногой, целясь в пах Були, но попал в бедро. Вынужденный отпустить его, человек сделал шаг назад и не удержал равновесия. Жесткое падение вышибло воздух из его легких.

Теперь настал черед Убивающего Наверняка переходить в наступление. И ситуация была удивительно подходящей. Человек лежал на земле, безоружный и уязвимый. Наа встал, подошел, хромая, и бросился на легионера.

Були перекатился вправо, нащупал под снегом что–то твердое и сжал пальцы вокруг рукоятки своего ножа. Убивающий Наверняка грохнулся на пустое место. Легионер встал, чуть не застонав от боли, пронзившей живот. Рана была неглубокая, но длинная, и рубашка уже намокла от крови.

Оттолкнувшись от земли, Убивающий Наверняка поднялся на ноги. Его глаза сузились в щелки, зубы оскалились, из горла донеслось рычание.

— Давай, пук… пора умереть!

Человек сделал сальто и, распрямляясь, взмахнул ножом. Лезвие прошло через горло вождя, перерезало главную артерию и оставило его давиться собственной кровью.

Медленно, словно собираясь молиться, Убивающий Наверняка опустился на колени. Кровь лилась по его меху. Прошла еще секунда, и он повалился лицом в снег.

Дружный вздох пронесся над толпой. Сладость Ветра отвернулась и спрятала лицо на груди отца. Вождь моргнул от попавшей в глаз снежинки, обнял дочь за плечи и похлопал ее по спине.

Мысли начали формироваться в его голове. «Возможно, все не так уж плохо», — думал Твердый. Убивающий Наверняка мертв, что фактически гарантирует его собственное пребывание у власти, и Сладость Ветра обратилась к нему за утешением.

Да, единственная проблема — человек. Отделаться от него, и все будет прекрасно. Но действовать придется осторожно, очень осторожно, так чтобы дочь ничего не заподозрила. Твердый посмотрел, как Були отдает окровавленный нож магистру форм, и улыбнулся.

Снег падал, кружась, мимо вмонтированных в стены прожекторов, но попал в воздушный поток, созданный двигателями космического корабля, и, подхваченный им, взмыл кверху, как бы возвращаясь к своему источнику.

Генерал Сент—Джеймс подождал, когда судно сядет на седьмую площадку, и поспешил наружу приветствовать пассажиров. Снег заскрипел под его ботинками, и дыхание вырывалось струйками пара. Корабль, хоть и не особенно большой, выглядел вместительным и удобным. Его корпус напоминал по форме земного краба, только, конечно, без ног, и круглых, глубоко посаженных глаз. Зазвенел остывающий металл, и автоматическая лестница опустилась перед шлюзом.

«Интересно, — подумал генерал, — каков собой этот Серджи Чин—Чу? Важный бизнесмен, полный высокой риторики и преданный собственному карману?» Сент—Джеймс надеялся, что нет, так как в послании его друга Александра Дассера говорилось, что этот человек возглавляет Клику и является самой последней надеждой Легиона на будущее.

Люк с жужжанием открылся, и луч света ударил в землю. На лестнице появилась фигура, слишком хрупкая для мужчины, и плотнее закуталась в накидку. Капюшон скрывал лицо гостьи, но грация, с которой она спускалась по ступенькам, приковала внимание офицера. А когда женщина сошла на землю, и свет упал на ее лицо, интерес Сент—Джеймса превратился в восхищение.

У женщины была стройная фигурка, длинное овальное лицо и огромные глаза. Они смотрели как–то затравленно, будто бедняжка недавно пережила ужасную трагедию. Ее голос звучал тихо и нежно.

— Я Наташа Чин—Чу. Мой свекор будет через минуту.

Сент—Джеймс даже удивился силе своего разочарования. Если Серджи Чин—Чу ее свекор, значит, она замужем и так же недоступна, как сам император.

— Добро пожаловать на Альгерон, мадам Чин—Чу. Меня зовут Айан Сент—Джеймс. Я командую независимыми силами Легиона.

Наташа нахмурилась. Вокруг ее лица кружился снег.

— Спасибо. Очень печально, что генерал Мосби и ее люди в тюрьме.

Сент—Джеймс поднял брови:

— Вы знакомы с генералом?

— Нет, но мой свекор ее знает.

Невысокий, плотный человечек появился из–за ее спины. У него были голубые глаза, живые и умные.

— Кого я знаю? Наташа улыбнулась:

— Позвольте представить, генерал Сент—Джеймс, мой свекор Серджи Чин—Чу. Мы говорили о генерале Мосби и о том, что она в тюрьме.

— Но ненадолго, — весело ответил Чин—Чу. — Мы надеемся вытащить ее.

Очарованный непритязательными манерами торговца и испуганный его прямотой, Сент—Джеймс почувствовал, что улыбается.

— Добро пожаловать на Альгерон, сэр. Чувствую, хадатан ждут серьезные неприятности.

Метель утихла, только редкие запоздавшие снежинки спускались по спирали со свинцово–серого неба. Солнце едва пробивалось сквозь плотный облачный покров, а Башни Альгерона, которые обычно притягивают глаза на юг, было совсем не видно.

Роллер встал на колени возле еще теплого помета дута и передвинул защитные очки на лоб. Его дыхание туманило воздух. Когда Роллер прибыл на Альгерон, он практически ничего не знал о выслеживании противника, но с тех пор научился многому.

Тут прошли шесть животных. Первый или второй дут испражнился, а идущие следом втоптали помет в нетронутый снег. Глубина следов показывала, что животные были тяжело нагруженные, а судя по тому, как отпечатки перекрывали друг друга, караван двигался гуськом.

Отсутствие следов наа означало, что на дутах ехали, а не вели их. Это не позволяло точно определить количество воинов, но сержант мог прикинуть приблизительно. Их должно быть не меньше шести — по одному на животное — и до двенадцати, если они ехали по двое.

Что касается личности этих наа, что ж, отпечатки копыт не оставили сомнений на этот счет. Племена любили клеймить свой скот двумя способами: тавром, выжженным на коже, и метками, выпиленными по окружности копыт. Первый подход позволял им выбирать своих животных из большого стада, а второй помогал проследить свою собственность, даже в компании чужого дута. Но на этих копытах не было никаких племенных меток, следовательно, их выжгли кислотой или спилили. Эта хитрость должна была спасти бандитов, если их схватят с краденым товаром, или хотя бы облегчить им наказание. Правда, племена редко проявляли милосердие, когда дело касалось бандитов. Большинство разбойников умирало головой вниз в костре. Роллер встал и огляделся.

Его отряд вышел далеко не в полном составе, как и все патрули из форта Камерон в эти дни. Из кводов у Роллера был Гуннер, сумасшедший, как всегда. Сейчас он прятался в овраге, сканируя пустыню своими сенсорами. Затем был боец II по фамилии Виллен, которая, несмотря на ее последнее свершение, по всем признакам стала весьма приличным солдатом; ее дублер, новобранец Салазар, настолько зеленый, что становилось больно; и два биотела, оба ехали в кводе. Отряд, конечно, был слишком маленький для любых боев с племенем, но на нескольких оборванцев–бандитов их хватит. Или так надеялся Роллер.

А дело в том, что Старик оголил Альгерон, чтобы усилить краевые миры. Роллер понимал идею, но спрашивал себя, сработает ли она? Может ли Легион в одиночку остановить хадатан? И как насчет военно–космического флота? Что, если император пошлет их против Альгерона? Сержант покачал головой. Хорошо, что его работа ясная и понятная, а раз так, он будет ее продолжать.

По скрипящему снегу он вернулся к Виллен, обошел ее и взобрался ей на плечи. Опустив на глаза очки, сержант пристегнулся ремнями и включил рацию.

— Роллер–один Роллер–патрулю. Впереди бандиты. Двинулись.

Эта спальная клетушка была одной из многих, вырезанных в толще планеты. Щедрый запас одеял из шерсти дутов давал достаточно тепла, а занавеска из фабричной ткани создавала иллюзию уединения.

Були услышал шорох. Его рука скользнула вниз и обхватила лежащий рядом отрезок трубы. Эта изготовленная на Земле труба когда–то была частью челнока, разбившегося в пятидесяти милях к северу отсюда.

Наверху наступила ночь, так что шорох мог означать, что один из наа пошел на часок соснуть, как они делают каждые шесть часов, или что кто–то покушается на его жизнь.

Нет, никто явно не угрожал Були и убить его не пытался. Но легионер чувствовал вокруг себя какую–то напряженность, вроде еле сдерживаемой обиды, и она заставляла человека нервничать. Скорей бы они ушли из деревни Убивающего Наверняка в деревню Твердого, а еще лучше, если бы он мог совсем сбежать. Вот только как же быть со Сладостью Ветра? Мысль о том, чтобы оставить ее, лишиться ее навсегда, отозвалась в его сердце болью.

Снова раздался шорох, на этот раз ближе, и Були сел. Труба не бог весть какое оружие, но лучше, чем ничего. Он вжался спиной в угол и приготовился защищаться. Занавеска отошла в сторону, и облако духов окутало его. Сладость Ветра!

Занавеска задернулась. Сладость Ветра скользнула к нему под одеяло. Никаких слов не было произнесено, да они и не требовались. Губы нашли губы, тела сплелись, и руки заскользили по бедрам. Влечение было настолько сильным, настолько мощным, что Були задохнулся. Ее гладкий чувственный мех, твердые мускулы под кожей и язык, который исследовал его рот, мгновенно привели человека в состояние возбуждения. Не помешала даже боль от раны.

Сладость Ветра обхватила пальцами его плоть и повела рукой вверх и вниз. Легионер содрогнулся, заставил ее остановиться и начал свое собственное нежное исследование.

С каждой минутой напряженность их ласк возрастала, пока Сладость Ветра не могла уже больше терпеть и толкнула его внутрь.

Були прикусил губу от наслаждения, заставил себя сдержаться и поймал ритм, в котором она двигалась. Он не знал, что ему больше нравится, физическое удовольствие или эта удивительная близость с любимой женщиной. Ибо он думал о ней именно как о женщине, а не как об инопланетянке.

Медленно, но с уверенностью любой природной силы темп убыстрялся. Кусая друг друга за плечи, чтобы не закричать, они неслись на волне наслаждения, пока вместе не достигли высшей точки. Волна повернула вспять, стала водоворотом и засосала Були в океан чувства.

Когда все закончилось, они долго молчали. Були думал, как чудесно лежать тут, рядом со Сладостью Ветра, целующей его шею и шепчущей нежные слова ему в ухо. Он поцеловал ее в ответ, сказал, что любит ее, и знал, что это всерьез. Это было то самое знание, из–за которого слова даются так трудно.

— Сладость Ветра… — Да?

— Я люблю тебя.

— Ты говорил это.

— И я говорил серьезно.

— Хорошо.

Були приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.

— Но есть проблема.

— Ты должен уходить.

— Да. Как ты узнала?

— Я знала с самого начала. Это знают все женщины.

— А ты еще придешь?

Слеза скатилась по щеке Сладости Ветра. Но Сладость Ветра словно не заметила этого.

— Я приду проститься.

— Я вернусь.

— Было бы лучше, если б ты не приходил.

— Это сильнее меня.

— Значит, так и должно быть. Були кивнул.

— Точно.

— Тогда уходи сейчас, пока мы не в моей деревне, где отец будет обязан преследовать тебя.

— Он даст мне уйти?

— Думаю, он показал бы тебе дорогу, если бы мог. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия.

— Как насчет еды? Оружия?

— Отец приготовил и то и другое, чтобы я нашла, — ответила Сладость Ветра. — Я оставила их снаружи.

— Тогда я должен идти.

— Да, — тихо ответила Сладость Ветра, — но только после того, как мы повторим.

Она подтащила голову Були к своим грудям, сосок проник ему в рот, и легионер обнаружил, что угождать ей легко и приятно.

В огромном ситуационном зале сидели только трое. Лампы были притушены, и одна большая секция стены преобразована в экран. Чернокожий офицер с бритой головой и усталыми глазами рассказывал с экрана:

— …так что звездные ныряльщики сработали именно так, как рассчитывал Леонид, взорвали линкоры и спасли форпост. Мне жаль, что он погиб, когда гады нанесли прямой удар по линейному ускорителю. Леонид был штатским и бесил меня временами, но малый он был что надо.

Сент—Джеймс коснулся кнопки на подлокотнике своего кресла. Экран погас.

— Я страшно сожалею.

Хотя Сент—Джеймс сказал это, слова прозвучали фальшиво, ибо он знал, что вовсе не сожалеет, и что на самом деле он скорее счастлив. Не из–за того, что храбрый человек погиб, а из–за того, что его жена существует и юридически свободна. Но он должен быть осторожен, очень осторожен. Он должен уважать ее горе и ждать столько, сколько потребуется.

Странно, он видел рапорт Нарбакова задолго до прибытия Чин—Чу, но не связал одно с другим.

Чин—Чу проговорил дрожащим голосом:

— Спасибо, генерал. Это очень любезно с вашей стороны. Мне бы хотелось, чтобы Леонид был жив, но отрадно слышать, что смерть моего сына значила что–то для окружающих и дорого обошлась врагу.

Слезы потекли по Наташиным щекам, и она виновато улыбнулась.

— Да, генерал. Спасибо. Легче, когда знаешь, как именно умер муж.

Сент—Джеймс не поддался порыву обнять Наташу и поцелуями стереть эти слезы. Он понимающе кивнул, встал и подал ей плащ.

Дыхание Були выходило короткими сердитыми выдохами. Он оглянулся через плечо. Его след виден как на ладони. Ребенок мог бы идти по нему. Этот след спускался с вершины холма, пропадал из виду и снова появлялся в ста ярдах за его спиной. Пока Були оглядывался, появился дут, за ним второй и третий. Не воины Убивающего Наверняка — тех ему удалось стряхнуть во время темноты два цикла назад, — а бандиты, которые наткнулись на след легионера и решили его заполучить. Первый всадник махнул оружием над головой, крикнул что–то неразборчивое остальным и погнал своего дута вниз в овраг. Остальные помчались следом.

Були сощурился на солнце, уточнил направление и побежал. Карта, которую дала ему Сладость Ветра, плюс солидная фора позволили ему найти дорогу в горах. Но до Камерона оставалось еще миль пятьдесят–шестьдесят, а значит, бандиты схватят Були в течение часа.

У него был пистолет, тот самый пистолет, с которым его взяли в плен, и два запасных магазина. Всего сорок пять патронов. Сорок четыре для наа, и один для него самого. Легионер вспомнил, как умер хадатанин, и побежал чуть быстрее.

Ему нужна естественная крепость, место, где он сможет наилучшим образом использовать пули, которые у него есть, и надеяться, что бандиты уйдут.

Були заскользил на склоне, но восстановил равновесие и затормозил каблуками. Берег реки был крутой. Легионер одолел его несколькими длинными прыжками и поблагодарил Бога, когда лед не сломался. Перебравшись по льду на другую сторону, он влез по камням на противоположный крутой обрыв. Дальше подъем стал более пологим, и Були побежал. Его рана открылась некоторое время назад, и нижняя рубашка уже намокла от крови. Едва он успел подняться на вершину возвышенности, как услышал выкрик. Пуля прожужжала у его плеча, а четвертью секунды позже раздался звук выстрела.

Легионер зигзагами побежал к лежащим поблизости валунам, услышал еще два винтовочных выстрела и бросился за камень. Хорошо, когда за спиной есть что–то массивное.

Перед ним простиралась ровная площадка, усеянная камнями, а чуть дальше стоял небольшой холм с крутыми склонами и плоской вершиной. Були вспомнил, что на Земле такие холмы часто служили готовыми фортами. Стараясь не думать о горящем огнем животе, легионер побежал туда.

Снег хрустел под его ногами. Тяжело дыша, Були обежал холм, добрался до противоположной стороны и стал взбираться наверх. Где–то на полпути перемешанные со снегом камни начали осыпаться. Були чертыхнулся, ухватился за каменный выступ и подтянулся на руках. Еще чуть–чуть, еще совсем немного, и он доберется до вершины.

Нащупав опору, легионер сделал еще один рывок, перевалился через край и упал в небольшое углубление. Замечательно. Отличная позиция, где пули его не достанут и где можно наконец отдышаться.

Он нащупал через одежду аптечку, которую Сладость Ветра включила в его снаряжение, но пальцы так окоченели, что он с трудом расстегнул молнию на кармане.

Антисептик зверски щипал, бабочковые зажимы стянули края пореза, вызвав адскую боль, но Були был не в том положении, чтобы привередничать. Свежая бактерицидная повязка на живот, за ней бинт, намотанный поверх рубашки, и легионер был готов. Теперь пришла очередь заняться оружием.

Були снял оружейный пояс, проверил, что запасные магазины заряжены и в них нет грязи, и сделал интересное открытие. Два сигнальных пистолетных патрона, которые он всегда носил на поясе, по–прежнему были там. Були подумал, решил, что бандиты все равно знают, где он, и дернул защелку. Магазин упал ему на колени.

Були подышал на холодные негнущиеся пальцы, выдвинул из магазина два боевых патрона и заменил их сигнальными. Сделав это, он вогнал магазин в колодец, услышал, как он щелкнул, и направил пистолет в небо. Потом нажал на спуск, чуть подождал, пока ракета не взорвалась в трехстах футах над его головой, и нажал на спуск еще раз. Любой командир патруля, стоящий своего жалованья, поймет, что это значит. «Я по уши в дерьме. Поспешите».

Но увидит ли кто–нибудь его сигнал? Були пожал плечами, освободил магазин и вложил обратно оба патрона. Теперь бандиты были ближе, и ему понадобится каждая пуля.

Виллен заметила энергетическую вспышку в верхнем правом углу своей зрительной сетки. Она дала увеличение, и одновременно в правом углу замелькали цифры. Биллей даже удивилась собственному профессионализму и осталась довольна.

— Роллер–два Роллеру–один. У меня горячее пятно в трех милях впереди, вектор семь, высота триста, падающее. И температурные параметры и высота соответствуют сигнальной ракете Легиона. Подтверждаете?

— Понял тебя, — быстро сказал Гуннер. — Роллер–три тоже ее видит.

Салазар тоже заметил вспышку, но не доверял своим сенсорам и промолчал. Теперь он обругал себя за глупость и поблагодарил Бога, что остальные этого не знают, особенно Биллей, которая всячески старалась сделать его жизнь несчастной. Почему? Он не имел ни малейшего представления. Роллер прервал его мысли. Его приказы звучали жестко.

— Роллер–один Роллер–патрулю. У нас дружественный в беде. Состояние готовности пять, повторяю, пять, и разуйте ваши сенсоры. Роллер–три, отправь в центр управления рапорт о контакте и попроси шпионский глаз. Черта с два эти ублюдки дадут нам его, но почему бы не попросить. Роллер–два, пройдись по частотам, найди дружественного и свяжись с ним. Я хочу знать, кто он, что случилось и какова обстановка, в подробностях. Роллер–четыре, следи за задней дверью. Если мы получим в зад, постарайся быть мертвым к тому времени, когда все закончится. Ладно, народ, двинулись.

Були держал пистолет в правой руке, а левую засунул под мышку, чтобы согреть пальцы. Снег под его коленями растаял, и брюки промокли.

Судя по шуму внизу, бандиты нашли место, где он взобрался на холм, и готовились идти за ним. Интересно, как они пойдут? Поодиночке? Или все разом, со всех сторон одновременно? Как бы это выяснить?

Легионер огляделся, нашел камень величиной с кулак и бросил его на шум. Камень пролетел примерно треть пути, потом ударился о склон, отскочил и покатился к подножию. Тут же весь ад вырвался на свободу — бандиты открыли огонь по вершине холма. Стрельба должна была прекратиться через минуту, но не прекратилась. Значит, они идут за ним.

Були взял пистолет обеими руками, дождался, когда выстрелы замолкнут, и в ту же секунду встал. Бандиты были именно там, где он ожидал: футах в шести от вершины и все словно на ладони. Вдобавок им нельзя было стрелять, иначе они не удержались бы на ногах.

Були пошел слева направо, прицеливался им в грудь, и давал каждому по две пули. Кровь брызнула из их спин, руки вскинулись, и тела под ударами пуль повалились назад.

За долю секунды между тем моментом, когда легионер убил третьего наа, и тем, когда в него самого сзади ударила пуля, Були увидел дутов, бандитов и что–то, чего не должно было быть, но было. Стандартная лазерная пушка Легиона, разобранная для транспортировки, а теперь собираемая. Откуда? Зачем? Вопросы смешались, когда пуля толкнула его и повернула кругом.

Нижняя половина лица бандита была обмотана длинным куском грязного белого полотна. Один конец развевался и хлопал на ветру. Бандит стоял на краю воронки со штурмовой винтовкой у плеча и смаковал свою победу.

Первая пуля попала в него на уровне промежности, а следующие три прошили его вверх до самого сердца. Он уже падал, когда ударила последняя пуля.

Встревоженный тем, что остальные могут подниматься тем же путем, Були бросился к противоположному краю углубления и посмотрел вниз. Бандит все еще кувыркался по склону. Его одежда превратилась в клочья, и кровь помечала камни, которые замедляли его падение. Никого из его сообщников видно не было.

Четверо готовы, а сколько осталось? Шесть, восемь? Легионер еще подсчитывал шансы, когда какое–то движение привлекло его внимание. Кто–то или что–то проходило через последнюю возвышенность. Боец II, ей–богу! И квод! И сзади еще один боец II! Они увидели его сигнальную ракету и шли на помощь.

Но постойте… а как же лазерная пушка? В умелых руках она способна уничтожить бойца II и повредить квода. И где бандиты? Им давно уже пора атаковать. И тут он все понял.

По крайней мере один из бандитов был умен, чертовски умен, и использовал Були как приманку. И этот план мог сработать, так как патруль никак не ожидает, что кучка сброда имеет лазерную пушку, и бросится прямо в засаду.

Плечо болело, как болела и рана на живота, но Були вскочил на край холма и замахал руками. Кровь, его кровь брызнула на ботинки. В глазах все расплылось, небо вдруг опрокинулось, и скала вышибла воздух из его легких. Були боролся с чернотой, но она затянула его как трясина.

Салазар увидел, как что–то появилось на вершине низкого холма, задвигалось, а потом пропало. Человек? Он прибавил увеличения, но было уже слишком поздно.

— Роллер–четыре Роллеру–один. Я видел биотело на холме. Это мог быть наш дружественный. Подтвердите.

— Это Роллер–два. Ответ отрицательный, — сказала Виллен.

— Это Роллер–три. Ответ отрицательный, — добавил Гуннер.

Роллер разозлился. Он переместил свой вес с одной ноги на другую, из–за чего Виллен неожиданно покачнулась.

— Следи за задней дверью, черт тебя побери… Роллеры два и три справятся с остальным. Второй займется убийством, а Третий прикроет.

Салазар молча выругался. Опять ему не везет. Но ведь он же видел фигуру на вершине холма, человеческую фигуру, хотя и не знал, почему он так решил. И эта фигура что–то означала. Но что? Двигаясь задом, он то и дело оглядывался через плечо, надеясь, что человек появится снова. Но он не появился.

Наслаждаясь взбучкой, которую получил Салазар, Виллен шла по следам бандитов вокруг холма. Ее коленный сервопривод номер три начал перегреваться и послал болевые импульсы в ее электронную нервную систему. Виллен заставила себя не обращать внимания на боль и привела руки в положение для стрельбы. Это движение спасло ей жизнь, так как лазерная пушка стояла низко, за грудой камней, и ее луч попал не в голову, а в правую руку киборга.

Если удар пули или пушечного снаряда вызывает гидростатический шок, то луч не смог остановить киборга. Рука Виллен расплавилась и повисла, но в остальном она не пострадала.

Виллен повернулась, готовясь пустить в ход свой пулемет, но не успела. Граната взорвалась около ее правой щиколотки. Ступню оторвало, и Виллен грохнулась на землю. Роллер спрыгнул.

— Засада! Третий, дай огневую поддержку! Четвертый, зайди им с тыла!

Страстно желая умереть и надеясь, что его время пришло, Гуннер высадил биотела и решительно пошел вперед. Даже не собираясь прятаться за редкими валунами, он шагал в засаду как на параде, а черные мишени приглашали бандитов стрелять.

И они ответили на приглашение. Сначала лазерной пушкой, а потом управляемыми снарядами, добытыми в том же самом налете, который принес им пушку.

Квод пошатнулся под градом ракет, поблагодарил Бога, что его день наконец настал, и съехал носом в мелкий овраг.

Только после того как он попытался выбраться, киборг понял, что его загнали в ловушку и вывели из боя.

Они не убили его — да и где им с их–то хлопушками, — но это не имело большого значения. Он не мог двигаться, и только тридцать два процента его вооружения могло достать врага. Он поднял многоствольный пулемет, повернул его в сторону бандитов и открыл огонь. Смесь снега и земли взметнулась вокруг камней, где прятались наа. Один дернулся под ударами и упал.

Биотела, мужчина по фамилии Хутера и женщина по фамилии Бриггз, подключились к Роллеру и прокладывали себе дорогу. Если бы им удалось обойти бандитов с фланга и прикончить стрелка, сражение было бы выиграно.

Виллен на животе поползла к врагу и выстрелила из плечевых ракетных установок. Ракеты врезались в валуны, с грохотом взорвались и тряхнули землю. Взрыв должен был прикончить бандитов, но не прикончил.

Один из наа остался жив и твердо решил разделаться с Виллен. Снег под лучом начал превращаться в пар, а песок — в стекло, когда он нажал на спуск и повел стволом пушки влево.

Виллен смотрела, как этот гейзер движется к ней. Черт! Черт! Черт! Сейчас ее поджарят, сейчас она умрет, сейчас…

Камни раскалывались под тяжестью металлических ног Салазара. Он обошел холм и теперь искал, кого бы убить.

Потребовалось время, чтобы зайти к бандитам с тыла, больше времени, чем ему хотелось бы, но ничего не поделаешь. Эй, а это что такое? Лазерная пушка, вот дьявол! Укрыта за грудой валунов и поворачивается к Виллен!

Салазар выстрелил из обеих рук сразу. Пули попали в наа на долю секунды раньше энергетического луча, разорвали его на части, а лазер поджарил эти куски.

Убедившись, что бандит мертв, киборг перестал стрелять и подошел к Виллен.

— Ты в порядке?

Виллен стиснула несуществующие зубы.

— Нет, черт побери.

Салазар мысленно улыбнулся. Раз Виллен злится, значит, все нормально.

— Эй, какого черта ты жалуешься? Техники наладят тебя в два счета.

Салазар помог ей встать и принял на себя большую часть ее веса. Виллен посмотрела на него.

— Ты забрал мою жизнь и вернул ее.

— Я — что?

— Ничего. Рука болит, вот что. Роллер вмешался в их разговор.

— Хорошая работа, Четвертый. Ладно. Хутера, Бриггз, найдите дружественного и приведите его. Кто–то же выпустил ту сигнальную ракету. Третий, вызови подъемник, и Второй, сядь. Ты похожа на черта.

Большинство офицеров Легиона находились со своими частями в краевых мирах или на учениях, поэтому в офицерском клубе было сравнительно пусто. Как бы угадав желания своего начальника, присутствующие не проявляли лишнего любопытства и занимались своими делами. Из звуковой системы лилась негромкая музыка, бормотали голоса, звенели тарелки.

Генерал Сент—Джеймс посмотрел через стол, покрытый белоснежной скатертью, и решил, что он самый счастливый человек на свете. Мало того, что Сер–джи Чин—Чу заболел и рано ушел спать, его невестка предпочла остаться.

Вообще–то Сент—Джеймсу следовало пригласить своих советников пообедать с Наташей, но он умышленно не сделал этого.

И вот теперь наслаждался двухчасовым обеденным разговором. Генерал рассмешил ее раза два, не меньше — победы, планируемые так же тщательно, как любая битва, — и увидел, какая она на самом деле. Чудесное создание, полное жизни и от природы веселое.

В эти короткие мгновения Сент—Джеймс окончательно решил посвятить себя Наташе Чин—Чу, восстановить ее дух и завоевать ее любовь, ибо жизнь, несомненно, не предлагает большей награды, чем та, что сидит сейчас перед ним. Сент—Джеймс настолько погрузился в свои мысли, что капралу пришлось дважды откашляться, чтобы привлечь его внимание. — Да?

— Сообщение из центра связи, сэр. Дежурный офицер велел принести его сюда.

Сент—Джеймс взял чистый листок, отпустил курьера и прижал большой палец к печатке доступа. Появились слова. Он прочитал их, моргнул и прочитал снова.

— Ну, будь я проклят. Наташа поставила свой бокал.

— Что–то не так? — Она нахмурилась. Сент—Джеймс пожал плечами.

— Похоже, хадатанские агенты высадились на Альгерон.

— Это плохо.

— Да, но человек, долгое время считавшийся мертвым, вернулся к жизни.

— А это хорошо.

— Да, — ответил Сент—Джеймс, наливая ей вина. — Это очень хорошо.

19

Каждая битва имеет три составляющие: план, который вечно меняется при столкновении с врагом, реальность, которая никогда не бывает тем, чем кажется, и память, которая эволюционирует в соответствии с текущими нуждами. Стремящиеся к успеху офицеры не доверяют ни одной из них.

Великий маршал Ниму Вурла—Ка (в отставке)

Преподаватель Хадатанского Военного Университета 1952 стандартный год

С хадатанским флотом на орбите планеты Фрио II, Империя людей

В офицерской кают–компании сделали перестановку в соответствии с традициями и правилами, установленными тысячи лет назад. Следственная комиссия в составе великого маршала Пем—Да, военного командующего Дал—Ба и секторного маршала Исам—Ка, сидела за отдельным столом, спинами к стальной переборке. На груди у них висели переводчики, которые выглядели довольно жалко на фоне великолепных церемониальных портупей, украшенных драгоценными камнями.

Свидетели обвинения — начальник штаба военного командующего Нимана Позин—Ка, командир пики Модер—Та, командиры второго и четвертого копья и инопланетянин по фамилии Болдуин — сидели вдоль левой стены, а те, кто свидетельствовал в защиту Позин—Ка, в том числе командиры первого и пятого копья и люди Норвуд и Хоскинс, сидели вдоль правой.

«Очень странно, что в суде участвует столько инопланетян», — подумал великий маршал Пем—Да. Странно и немного тревожно. Хотя хадатанские правила специально этого и не запрещали, приглашение инопланетян казалось бестактным.

С другой стороны, чрезмерное использование показаний противника может ослабить доводы Позин—Ка и усилить доводы Модер—Та. Что Пем—Да приветствовал бы, так как предпочитал более агрессивную стратегию и хотел, чтобы Модер—Та выиграл. Дело в том, что Позин—Ка получил свою нынешнюю должность, несмотря на бурные возражения Пем—Да, — ошибка, которую теперь можно будет исправить.

«Да, — решил Пем—Да, — ситуация под контролем и неожиданностей не предвидится». Но если так, почему же он боится? Почему его особенно пугает то, что обвиняемый — Позин—Ка?

Но кто станет спорить с очевидной истиной? Чем большего ты достиг, тем больше можешь потерять и тем больше боишься. Это же естественно, как один, два, три.

И если так, то ему, конечно, есть что терять, и больше, чем военному командующему, хотя вероятность того, что это действительно случится, меньше.

Пем—Да наблюдал, как военный командующий Ниман Позин—Ка вошел, сел в центре комнаты и уставился вдаль.

Обвиняемому не случайно предназначалось единственное кресло, за которым не было переборки. Такое расположение являлось отчасти психологическим приемом, отчасти ритуалом и символизировало полную уязвимость Позин—Ка.

Пем—Да мог представить себе, что чувствует обвиняемый офицер. Холодно, страшно и немного болит живот, словно какой–то зверек грызет его изнутри.

Жаль, что придется уничтожить такого многообещающего офицера, принести его в жертву нуждам хадатанской расы, но война есть война. Дело в том, что его стратегия ошибочна и даже хуже, чем ошибочна. Продвигаясь так медленно и давая людям время подготовиться, военный командующий вымостил хадатанам дорогу к поражению. Свидетельство тому — гибель третьего копья. Вместо того чтобы обойти астероид и бросить свои войска к центру вражеской империи, Позин—Ка лишился одной пятой своей команды на третьестепенном объекте.

«Да, — решил Пем—Да, — пора назначать нового командующего. Возможно, Модер—Та, или кого–то другого из молодых самцов, которые рассчитывают на рекомендацию великого маршала и достойны продвижения».

— Прошу внимания.

Председатель суда — тучный военный командующий Дал—Ба — всем своим видом выражал недовольство, так как его вызвали на заседание из весьма заслуженного отпуска. Нельзя сказать, что он полностью в руках у Пем—Да, но он должен великому маршалу услугу–другую и прислушается к аргументам Модер—Та. Дал—Ба обвел взглядом кают–компанию.

— По уполномочию правящей триады, на основании параграфа 3458 военного устава и данных мне прав, я объявляю судебное заседание открытым. Командир пики Модер—Та зачитает обвинение.

За исключением Позин—Ка, который смотрел прямо перед собой, глаза всех присутствующих в кают–компании обратились на Модер—Та. Командир пики встал. Он знал, что на карту поставлена его карьера, и упивался риском. Победа означала для него благосклонность Пем—Да и возможность повышения по службе; провал же означал смерть.

Не фигурально, как впасть в немилость, а буквально, как получить пулю в лоб. Потому что если Позин—Ка выиграет этот процесс, он автоматически даст Модер—Та самые опасные задания, какие только найдутся. Таков хадатанский обычай, причем полезный обычай, гарантирующий определенную степень верности.

Однако всегда находятся такие, кто готов рискнуть всем, если появляется возможность сократить на несколько лет или даже десятилетий свое долгое продвижение наверх, и Модер—Та был из их числа.

Он откашлялся, посмотрел на распечатку, которую держал в правой руке, и заговорил:

— Ввиду того, что третье копье, входившее в состав флота, в настоящее время возглавляемого военным командующим Позин—Ка, было брошено в бой и впоследствии уничтожено, суд призывает вышеупомянутого офицера ответить на те вопросы, которые представляются уместными, и оправдать свои действия. Отказ отвечать на вопросы и сотрудничать с судом карается тюремным заключением или смертью. Всем понятно?

Никто не ответил, поэтому Модер—Та продолжил:

— Когда офицеры суда сочтут, что все относящиеся к делу факты собраны и проанализированы, они закроют заседание и вынесут решение. Это решение будет обязательным, окончательным и будет приведено в исполнение в течение одного цикла. Всем понятно?

Люди переглянулись, но промолчали. Модер—Та сел на место.

Дал—Ба одобрительно повел левой рукой.

— Хорошо. Давайте продолжим. Используя информацию, доставленную единственным выжившим членом третьего копья, данные, собранные робошпионами, и рапорты, представленные командиром копья Нибер—Ба до его гибели, разведывательный отдел сумел воссоздать ход событий. Но ввиду того, что эта модель основывается на очень скудной информации и большом количестве предположений, точность того, что мы сейчас увидим, спорна.

Пем—Да нахмурился, желая, чтобы Дал—Ба заткнулся к черту, и обменялся взглядами с Модер—Та.

— Все же, — бесстрастно продолжал Дал—Ба, — эта модель поможет установить место действия, ознакомит всех с основной схемой происшедшего и подготовит почву для свидетельских показаний.

«Это уже лучше, — критически подумал Пем—Да. — Лучше, но не идеально».

Лампы начали гаснуть.

Хоскинс посмотрел на сидящую рядом Норвуд. Та пожала плечами.

Наступила полная темнота. Прошли секунды. Появилась точечка света, увеличилась и стала миниатюрным солнцем. Этот шар медленно, но заметно начал двигаться по кругу под самым, как показалось Норвуд, потолком кают–компании. Правда, утверждать она бы этого не стала, так как свет, излучаемый солнцем, совершенно не освещал комнату. Факт, который озадачил Норвуд и сделал представление еще более впечатляющим.

Следом стали появляться звезды, вдруг возникая из небытия, будто кто–то прокалывал булавкой черную бумагу. Вот они уже заполнили всю кают–компанию, светились вокруг головы Норвуд, и на потолке, и на полу, и на дальней стене, у которой сидели судьи.

Затем из–за солнца, постепенно увеличиваясь, появился странной формы… астероид? Планета? Норвуд затруднялась сказать. Что бы это ни было, оно имело искусственные сооружения на поверхности, сооружения, которые выглядели настоящими, благодаря видеозаписям, сделанным хадатанскими робошпионами и включенным в рапорты Нибер—Ба.

Объект замедлился и повис в центре каюты. Норвуд почувствовала, что перспектива несколько изменилась. Теперь она будто вращалась вместе с астероидом, из–за чего казалось, что она неподвижна, тогда как все остальное продолжало двигаться.

Благодаря своей божественной позиции, Норвуд могла видеть хранилища, баки, антенные фермы, вездеходы, роботов, горняков, техников и киборгов. Все занимались своими делами, даже не подозревая о следящих за ними крошечных механизмах.

Потом появились хадатанские корабли и пошли в атаку, уничтожая все на поверхности астероида. Часть кадров являлась компьютерным моделированием, но остальные были подлинными, снятыми штурмовыми судами и переданными ими на корабли–носители. Так что Норвуд, как и все в кают–компании, знала, что это было на самом деле.

Но защитники не сдавались. Норвуд видела, как один за другим взрывались хадатанские истребители и как гибли хадатанские бойцы. Гибли, гибли и гибли. Ее поразило, что ее собратья–люди смогли нанести противнику столько вреда и что хадатане терпели это.

Атака следовала за атакой, пока не были запущены корабли с дистанционным управлением и хадатанский флот не был уничтожен.

Конечно, в описании ущерба, нанесенного людям, и перечне их войск имелись неточности, но это уже не имело значения. Увиденная битва — пусть даже не битва, а модель — не оставила никаких сомнений относительно жестокости поражения третьего копья, или незначительности данного астероида.

Фактически это впечатление было настолько сильным, что покров безнадежности лег на плечи Позин—Ка, и когда зажегся свет, военный командующий мысленно спросил себя, не следует ли просто признаться в собственной некомпетентности и покончить с этим? Никогда он не видел более удручающего зрелища, чем уничтожение стольких кораблей и стольких хадатанских солдат.

Но означают ли ошибки, сделанные одним командиром, и гибель одного копья неудачу всей его стратегии? Или это сражение было тем, чем казалось? Единственным поражением в рамках огромного успеха. Позин—Ка почувствовал, что его решимость растет, и продолжал смотреть прямо перед собой.

Болдуин, сидящий рядом с Модер—Та напротив своих собратьев–людей, внутренне торжествовал. Ничего изобличительнее этой модели битвы он и представить себе не мог. Каким образом будет защищаться Позин—Ка? Нет, остальное разбирательство будет чистой потехой.

По его лицу скользнула усмешка. Он откинулся на спинку кресла и увидел, как Норвуд прошептала что–то дураку Хоскинсу. Болдуина обидела легкая фамильярность, которая существовала между ними, и более того, их товарищеское общение, которого он был лишен. Ну ничего, Модер—Та примет командование, и они достанутся ему, Болдуину. И он сможет делать с ними все, что захочет. Эта мысль доставила ему удовольствие, и Болдуин положил ее поближе.

— Итак, — хмуро сказал Дал—Ба, — факты, в той мере, в какой они когда–либо будут известны, представлены. Бой был дан и проигран. Остается вопрос: было ли поражение третьего копья просто несчастливой случайностью в рамках успешной в целом стратегии? Является ли оно исключительно виной командира этого подразделения? Или поражение третьего копья говорит о большем? О стратегии настолько ошибочной, что она приведет наши войска к катастрофе? Если так, офицер, который разработал эту стратегию и продолжает следовать ей, виновен в некомпетентности и должен понести наказание. И задача суда — установить виновность этого офицера или провозгласить его невиновность и принять соответствующие меры. Командир пики Модер—Та изложит свои аргументы первым, за ним — военный командующий Позин—Ка. Есть вопросы? Нет? В таком случае командир пики Модер—Та может приступать.

Уверенный, что его доводы абсолютно логичны, Модер—Та встал и зачитал вступительную речь. Большая часть ее состояла из подробного, удар за ударом, и скучного рассказа о сражении, которое они только что видели, и тщательно отобранных цифр, мнений и суждений.

Фактически его выступление было настолько скучным, что левое веко секторного маршала Исам—Ка начало опускаться. Что делает правое веко офицера, Позин—Ка не знал, так как его скрывала черная повязка, но, вероятно, тоже опускалось. Исам—Ка засыпал, факт, который не имел бы большого значения, не будь секторный маршал тем единственным членом суда, на которого Позин—Ка мог рассчитывать. Не потому, что они принадлежали к одному клану, а потому, что клей военной политики удерживал их вместе.

Как и Позин—Ка, секторный маршал предпочитал осторожное продвижение поспешным скачкам. Он придерживался этой стратегии на протяжении всей своей карьеры и вряд ли переменился за последнее время. И поскольку Пем—Да выступает против интересов Позин—Ка и Дал—Ба склонялся туда же, мнение Исам—Ка становится решающим. Что, если он пропустит какую–нибудь важную часть показаний? Или заснет крепким сном именно тогда, когда Позин—Ка будет больше всего в нем нуждаться? Позин—Ка впился глазами в секторного маршала, внушая ему не спать. Это не сработало.

Благополучно дочитав свою речь, Модер—Та повернулся к свидетелям. Болдуин был первым.

Хадатане не сделали никакой попытки привести его к присяге, как сделал бы человеческий суд. Да и зачем утруждать себя? Любой свидетель, стоящий своей оплаты, даст ответы в пользу той стороны, за какую выступает, а оценивать их — работа суда.

Болдуина не попросили ни перейти в другую часть кают–компании, ни встать, ни как–то иначе изменить положение тела. Однако он выпрямился в кресле и почувствовал, как переводчик ударился о грудь. Потом посмотрел в глаза Модер—Та. Они были холодные как лед.

— Итак, полковник Болдуин, вы — офицер с некоторым опытом и видели факты. Каково ваше мнение?

Модер—Та использовал его воинское звание! Для эффекта, да, но это было первый раз, и настроение Болдуина взлетело до небес. Он заставил себя сосредоточиться.

— Объект, третьестепенной важности промышленный астероид, следовало обойти и вернуться к нему потом. Но решив захватить его, командир третьего копья должен был предпринять полномасштабную атаку, которую вы называете «интакой». Сделай он это сразу, люди не смогли бы контратаковать ваши линкоры.

Модер—Та посмотрел на членов суда, дабы убедиться, что они слушают, и с удовлетворением отметил, что Исам—Ка открыл свой глаз. Командир пики придал своему лицу непроницаемое, как он надеялся, выражение.

— Вы слишком скромны, полковник. Представители вашей расы одержали великую победу. Они сражались против подавляющих сил и победили. Основываясь на их подвиге, военный командующий Позин—Ка стал бы доказывать, что все форпосты представляют угрозу. Угрозу, с которой необходимо покончить прежде, чем продолжать генеральное наступление.

— И он был бы неправ, — спокойно ответил Болдуин. — Ваши войска захватили дюжины миров, сотни форпостов, подобных тому, о котором идет речь, и буквально тысячи меньших поселений. И ни один из них не представляет никакой угрозы.

— Ах, — сказал Модер—Та, — но военный командующий может опровергнуть и этот аргумент. Он укажет, что большинство ваших военно–космических сил бежали, не вступая в сражение, и намекнет, что они завлекают наш флот в ловушку, готовясь нанести смертельный удар. Как бы вы ответили на это?

— Я бы сказал, что это абсурд, — презрительно заявил Болдуин. — Император сумасшедший, его правительство разъедено коррупцией, и им потребуется вечность на принятие даже самого простого решения. Вот почему мы должны атаковать сейчас. Прежде чем они действительно смогут организовать ловушку, которую рисует в своем воображении военный командующий. Ждать — чистое безумие. Какое–то компетентное руководство обязательно в конце концов появится, и когда это произойдет, военные очнутся. И поскольку их флот фактически цел, вы получите настоящий бой. Представьте то, что случилось с третьим копьем, только умноженное в сотню раз.

У Норвуд внутри все оборвалось. Она не была так уверена насчет императора, но остальное было или могло быть правдой. Что, если хадатане поверят Болдуину? Что, если военного командующего заменят? Хадатане обойдут планеты типа Фрио II, поглотят империю огромными кровавыми глотками и уничтожат всю ее расу.

Конечно, Позин—Ка тоже может выиграть эту войну, но его стратегия предусматривает хотя бы возможность защиты, а это лучше, чем ничего.

После Болдуина дали показания командиры второго и четвертого копья, рискнувшие своими карьерами ради обещаний, полученных от Модер—Та. Оба говорили одно и то же, причем ни тот, ни другой не выказывали особого энтузиазма.

Но, с энтузиазмом или без, они позволили Модер—Та «прощупать» их, одобрили его точку зрения и присоединились к оппозиции. Уже одно то, что они посмели выступить против Позин—Ка, подрывало доверие к военному командующему. Конечно, командиры первого и пятого копья в какой–то мере компенсируют их показания, но только в какой–то мере.

Позин—Ка приложил все усилия, чтобы скрыть свой гнев, и молча поклялся разделаться с командирами второго и четвертого копья позже. Если он, конечно, останется жив.

Дал—Ба бросил взгляд на Модер—Та:

— У вас есть еще что добавить?

Модер—Та по очереди посмотрел в глаза каждому члену суда.

— Да, я бы хотел сказать, что ваше решение повлияет не только на карьеру одного офицера. Если военный командующий Позин—Ка останется в командовании и продолжит свою нынешнюю стратегию, мы можем проиграть войну. Миллионы хадатан погибнут, а выжившие станут рабами. Судьба Хадаты — в ваших руках.

Хоскинс много узнал о хадатанах от Норвуд и восхитился тем, как ловко использовал Модер—Та расовую психологию. Если остальные хадатане хоть вполовину такие параноики, как утверждала Норвуд, его аргументы окажут сильное действие.

Дал—Ба держался подчеркнуто рассудительно.

— Благодарю вас, командир пики Модер—Та. Можете вернуться на свое место. Суд предоставляет слово военному командующему Позин—Ка. Можете приступать.

Позин—Ка встал и отошел подальше от своего кресла и от уязвимости, которую оно означало. Он перешел ближе к Исам—Ка и встретился взглядом с Дал—Ба.

— Благодарю вас. Я хотел бы начать с предоставления суду сводки наших военных достижений.

Лампы снова погасли. Трехмерная схема появилась в центре кают–компании. В противоположность смеси компьютерного моделирования и подлинных записей, используемых Модер—Та, эта демонстрация была полностью символической.

Группы красных шаров изображали планеты, контролируемые людьми, группы зеленых шаров означали хадатанские миры, а россыпь голубых треугольников символизировала копья Один, Два, Четыре и Пять.

Едва схема появилась, Позин—Ка начал говорить. Он рассказал суду об атаке на Мир Уэбера и на последующие миры, и о том, как флот победил в каждой битве. И по мере того как он говорил, красные шары превращались в зеленые, и каждый такой шар являлся молчаливым свидетельством эффективности его стратегии и подкреплял его аргументы.

— Итак, — заключил Позин—Ка, — мои действия могут быть оправданы одним–единственным словом, и это слово — «успех». Да, были ошибки, да, я потерял третье копье, но рассмотрите ситуацию в целом. Подумайте об общем проценте потерь, который ниже компьютерных прогнозов. Посмотрите на миры, которые были частью Империи людей, а теперь светятся зеленым. Учтите то, что наши спины защищены, линии снабжения надежны, и наш родной мир в безопасности. Кроме того, если бы мои командиры не давали здесь показаний как за, так и против меня, мы бы праздновали еще больше побед.

Офицеры смотрели на схему с уважением, так как зеленые шары были подобны клину, указывающему на сердце Империи людей. Даже Пем—Да не мог отрицать того, что совершил военный командующий, и на минуту засомневался, а что, если Позин—Ка прав? Но нет, ловушка всегда выглядит безобидно, пока ты в нее не угодил, а тогда уже слишком поздно. Кроме того, он поставил на карту и свою честь, и свой престиж, и пути назад нет. Пем—Да нахмурился.

— Отличная речь, — одобрительно сказал Исам—Ка, а у Дал—Ба от этих слов вены наполнились льдом. Если Пем—Да против Позин—Ка, а Исам—Ка решил поддержать военного командующего, то с чем остается он? С решающим голосом, вот с чем. Голосом, который может стоить ему всего, чего он с таким трудом достиг. В голове Дал—Ба вихрем понеслись вопросы. Кто из офицеров имеет больше всего сторонников среди верховного командования? В самой триаде? От этих вопросов у него даже руки задрожали. Зажегся свет, и Дал—Ба спрятал их под стол.

— Благодарю вас, секторный маршал Исам—Ка, но мою стратегию оспаривают. Кажется, командир пики Модер—Та не имеет нужды защищать наши спины и наши линии снабжения. Он призывает нас слепо прыгнуть вперед и ударить в сердце врага, первыми применив интаку. Но подобный взгляд предполагает, что люди бездействуют, а я намерен опровергнуть это предположение.

Хоскинс заерзал в огромном кресле и спросил себя, правильно ли он поступил, дав хадатанину ту информацию, которую он собирался использовать. Предпочитать военного командующего его противникам все равно что предпочитать одного страшного зверя другому, такому же страшному. Оба хотят сожрать тебя; единственные разногласия, когда и откуда начать.

Сейчас этих разногласий было достаточно, чтобы спасти выживших с Фрио II, но как они будут выглядеть на военном суде? Если он доживет до суда? Тогда он, а не Позин—Ка, будет стоять перед следственной комиссией и ждать решения.

На этот раз лампы лишь слегка потускнели, и на стене напротив членов суда появились четыре документа. Два оригинала, оба на стандартном, и два перевода. Хадатанское письмо состояло из пиктограмм, подобных тем, которые Норвуд видела повсюду на корабле.

Позин—Ка уже укрепил свои позиции и теперь скорее походил на командира, инструктирующего свой штаб, чем на обвиняемого. Хитрость, благодаря которой он стал казаться частью суда, а не его объектом. Он направил на стену какой–то приборчик, появилась стрелка.

— Как вы видите, первый документ — документ от КОМВКФ Земля — приказывает войскам на Фрио II отходить и направляться к внутренним планетам, приказ, который может означать либо бегство, либо сбор сил, и соответствует тому, что человеческие войска делали до сих пор. Однако второй документ — документ от КОМЛЕГ Альгерон — приказывает им игнорировать первый приказ и держаться. Это несмотря на то что КОМЛЕГ Альгерон — подчиненная командная структура, которая принимает директивы с Земли. Позин—Ка повернулся к Хоскинсу:

— Командир пики Модер—Та счел нужным вызвать для показаний человека, так скажите нам, майор Хоскинс, как вы объясняете эти противоречивые приказы?

Хоскинс проглотил комок в горле и сжал в пальцах переводчик, который висел у него на шее.

— Я не знаю наверняка, но предполагаю, что КОМЛЕГ Альгерон не согласился со стратегией, которую проводит КОМВКФ Земля, и решил поступить по–своему.

Позин—Ка moi бы сразу задать следующий вопрос, но он молчал.

Все трое судей встревожено посмотрели друг на друга. Это была совсем новая информация, тщательно скрываемая и использованная с огромным эффектом. Раскол в человеческой командной структуре! Даже сама триада обратит внимание. Но что это значит?

Пем—Да пришел в ярость, что Модер—Та позволил себя перехитрить, и выразил это уничтожающим взглядом. Однако его энергия пропала даром, так как Модер—Та смотрел с таким же выражением на Болдуина, который побелел как полотно.

Позин—Ка отлично сознавал, какой переполох он вызвал, но сделал вид, что выше подобных вещей. Вопросы продолжились.

— Опишите планету Альгерон.

У Хоскинса мороз прошел по коже. Он напряженно выпрямился.

— Я отказываюсь давать вам информацию об этой планете и ее укреплениях.

Позин—Ка сурово посмотрел на него.

— Я не просил у вас такой информации. Расскажите суду, что означает КОМЛЕГ Альгерон. Я не спрашиваю ничего больше.

Хоскинс пожал плечами.

— Это означает «Командование Легиона, Альгерон».

— Да, — тихо прошипел Позин—Ка. — «Командование Легиона, Альгерон». Штаб–квартира Императорского Легиона! Мир, за которым уже наблюдают наши разведчики. Хорошо укрепленная планета, не имеющая гражданского населения, о котором надо беспокоиться, и которая намерена сражаться с нами. Почему? И во взаимодействии с кем?

Позин—Ка повернулся и наставил обвиняющий палец на Модера—Та.

— Скажите нам, командир пики Модер—Та, это такой мир вы хотите обойти? Это такой мир вы желаете оставить между нашим флотом и нашей родной планетой? Это такой мир я должен, по–вашему, отложить на потом?

Модер—Та открыл рот, но ничего не сказал. Полностью овладев ситуацией, Позин—Ка резко повернулся к люку и приказал:

— Ввезите его.

Люк с шипением открылся, и в кают–компанию вошел врач. Сразу за ним въехали мотоносилки, и вошел второй врач. Треть носилок была поднята, чтобы раненый мог сидеть. Он попытался отдать честь. Первый врач помог ему.

— Представляю вам офицера авиации Норбу Сина—Ра, единственного выжившего члена третьего копья в единственном настоящем сражении с людьми. Мы бы не узнали ничего о заключительной битве, если бы не героические усилия Сина—Ра доставить нам эти известия. Он слишком слаб, чтобы давать показания, поэтому я ограничусь тремя вопросами.

Позин—Ка перешел к носилкам и положил свою руку на руку пилота. Обожженное лицо офицера покрывала искусственная кожа. Бинты удерживали ее на месте и защищали ее. Военный командующий посмотрел в полные боли глаза.

— Расскажите нам, офицер авиации Сина—Ра, как сражались люди?

Голос пилота был не громче шепота, и если бы не полная тишина в кают–компании, его бы никто не расслышал.

— Люди сражались как дьяволы.

— У них было оружие или возможности, которые показались вам необычными?

— У них были киборги, огромные существа, которые могут уничтожать и истребители, и бойцов. Они шагали по поверхности как роботы–убийцы.

— Еще один вопрос, — сказал Позин—Ка, — и вы можете вернуться в лазарет. Эти солдаты и киборги… из какой части они были?

Сина—Ра закатил глаза. Слова падали из его рта как камни.

— Они были членами Императорского Легиона.

— Спасибо.

Позин—Ка повернулся к суду, а носилки тем временем выкатили из комнаты.

— Итак, вот что мы имеем. Командир пики Мо–дер–Та и его подпевалы хотят, чтобы мы обошли планету, на которой находится штаб самых эффективных сил Империи людей. И они хотят, чтобы мы сделали это, хотя совершенно не осведомлены о каких бы там ни было ловушках, которые могут готовиться. Да, мы должны бояться засады, да, мы должны бояться смертельного удара, да, мы должны двигаться агрессивно. Но не безрассудными скачками в неизвестность. Не отказываясь от успешной до сих пор стратегии. И не игнорируя естественный консерватизм, который так долго защищал нашу расу. Благодарю вас.

С этими словами Позин—Ка решительно вернулся на середину комнаты, сел в свое кресло и уставился прямо перед собой. Он решил не вызывать нескольких свидетелей, но их показания уже лежали на столе комиссии. «Да, — подумал Позин—Ка, — я сделал все возможное, пора остановиться».

Долгую минуту стояла тишина. Все переваривали его слова.

Норвуд чувствовала что–то сродни ликованию.

Хоскинс беспокоился о последствиях того, что он сделал.

Болдуина душила ярость.

Модер—Та спрашивал себя, сколько дней ему. осталось жить?

А Пем—Да принял решение спасать то, что можно.

Дал—Ба откашлялся. Он уже сделал выбор.

— Благодарю вас, военный командующий Позин—Ка. Выслушав показания за и против обвиняемого офицера и рассмотрев все доказательства, суд готов голосовать. Секторный маршал Исам—Ка?

— Невиновен.

— Великий маршал Пем—Да?

— Невиновен.

Дал—Ба непроизвольно моргнул, но больше ничем не выдал своего удивления.

— Спасибо. И так как мое решение тоже «невиновен», пусть в протокол занесут, что военный командующий Позин—Ка оправдан по всем выдвинутым против него обвинениям и восстановлен в должности. Суд объявляется закрытым.

Болдуин вскочил, издал бессвязный рык и бросился на Позин—Ка. Хадатанин подпустил человека поближе, уложил его одним ударом и приказал телохранителям вытащить бессознательное тело.

Уже ненужных Норвуд и Хоскинса вывели под конвоем из кают–компании и повели в их комнаты.

Модер—Та вместе с командирами второго и четвертого копья вышел следом за ними. Учитывая решение комиссии, их перспективы были довольно мрачными.

В кают–компании остались Пем—Да, Исам—Ка, Дал—Ба и сам Позин—Ка.

— Итак, — спросил Пем—Да, изображая веселость, которой не чувствовал, — что теперь?

Позин—Ка посмотрел сквозь него, на стальную ребристую переборку. В его голосе не было иронии, а в глазах не было пощады.

— Следующим будет Альгерон, а после него — Земля.

20

Цель легионера — бой, в конце которого либо победа, либо смерть.

Полковник Пьер Жанпьер

Командир 1–го воздушно–десантного полка Алжир, планета Земля 1958 ст. г.

Планета Альгерон, Империя людей

В апартаментах для высокопоставленных лиц сто яла резная мебель ручной работы. Вставленные в золотые рамы эмблемы полков висели на темно–красных стенах вперемежку с коллекцией старинного оружия и окровавленными флагами. Все это создавало довольно мрачную атмосферу, и Чин—Чу был рад сбежать отсюда. Он положил руки на плечи невестки и посмотрел ей в глаза. Они были одного роста. — Ты уверена? За последний час двенадцать кораблей вышли из гиперпространства. Сколари предъявит ультиматум, Сент—Джеймс откажется его выполнить, и космические пехотинцы высадятся на Альгерон. — Он пожал плечами. — После этого, кто знает. Легион имеет хорошие шансы… но ничего определенного.

Наташа выдавила улыбку.

— Да, я уверена. Я могу быть полезной здесь. Клике нужен представитель на Альгероне. Вы сами это говорили. Да и потом, судя по всему, что я услышала за последние несколько дней, на Земле будет так же опасно.

Чин—Чу опустил руки. Наташа была права. Он потянулся, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Мне следовало знать, что с тобой бесполезно спорить. Будь осторожна. Нола убьет меня, если с тобой что–нибудь случится.

Наташа засмеялась.

— И кто это говорит! Тот самый человек, который возглавляет Клику и готовится к межзвездной войне. Это вы будьте осторожны.

Чин—Чу кивнул, попытался найти нужные слова, но они не пришли. Он хотел сказать, что понимает ее чувства к Сент—Джеймсу, что Леонид хотел бы, чтобы она была счастлива.

Слеза сползла по Наташ иной щеке. Жемчужно–белые зубы закусили нижнюю губу.

— Вы замечательный человек, Серджи. Империи повезло.

Чин—Чу отмахнулся от комплимента и потянулся за чемоданом.

— Глупости. Я идиот, позволивший втянуть себя в ужасную передрягу и не знающий, как оттуда выбраться. Ничего благородного в этом нет.

Раздался звонок. Промокнув платком слезы, Наташа пошла к двери. Та со свистом отъехала в сторону.

Айан Сент—Джеймс был одет в боевую форму с оружием на ремне. Он выглядел усталым. Глаза генерала встретились с Наташиными и сразу смягчились.

— Здравствуйте, Наташа. Серджи готов? У нас мало времени. Первый корабль–разведчик опустится на орбиту через три–четыре часа.

— Суета, суета, суета, — бодро сказал Чин—Чу. — Чего же мы ждем? Пора идти.

Сент—Джеймс и Наташа посмотрели друг на друга, усмехнулись и дали Чин—Чу пройти.

Они представляли странное трио, когда шли к кораблю: прямой как палка солдат, изящная молодая женщина и кругленький торговец.

Но их едва замечали. Готовые к бою биотела, киборги и роботы торопливо шагали по коридорам, спеша присоединиться к своим частям. Через несколько часов, самое большее, дней, они будут сражаться за свою жизнь. Не с инопланетянами, которые все еще движутся внутрь империи, а со своими собратьями–людьми. Казалось, что вторая битва Камерона будет столь же бессмысленной, как и первая.

Каюта была под стать женщине, которая ее занимала, — строгой и аскетичной. Серые металлические стены, рассеянное освещение, сложный терминал связи и откидная кровать, которая сейчас была убрана. Хотя женщина жила здесь уже несколько недель, в каюте не было ни одной семейной фотографии, ни одной безделушки и никакого другого материального выражения ее внутреннего мира.

Адмирал Паула Сколари закончила свой спартанский завтрак, смахнула воображаемые крошки с губ и просмотрела несколько последних экранных страниц информации. Перспектива нападения на мир, занимаемый людьми, была по сути своей отвратительна, но имела и некоторые преимущества. Вроде того, что основной, вспомогательный и резервный оборонительные планы Легиона хранились в КОМВКФ Земля, и следовательно, были доступны Сколари. Она также имела доступ к спискам их личного состава, инвентаря и многому, многому другому.

Знать, что сделает противник, еще до того, как он это сделал, было редкой роскошью, которой она собиралась насладиться. Адмирал улыбнулась, встала и надела ненакачанный шлем. От него пахло пластиком. Воздух поступал в шлем через наружные клапаны. В случае аварии костюм загерметизируется и перейдет на встроенный воздушный резервуар. В этом костюме было неудобно, но лучше, чем целыми днями таскать полноценный скафандр.

Упругим шагом Сколари направилась к люку. Сент—Джеймс заслужил урок и получит его. Будет и дополнительная польза. За исключением нескольких незначительных стычек во времена ее молодости, Сколари никогда не руководила крупным походом, и решительная победа укрепит ее авторитет.

Члены команды космического линкора «Сирус», как и всех остальных кораблей во флотилии Сколари. уже больше часа были на боевых постах. Корабли уязвимы на выходе из гиперпространства, и Сколари сочла, что лишняя осторожность не помешает.

Обычно оживленный главный коридор был пуст, так что Сколари и здесь оказалась в полном одиночестве. Генераторы искусственной гравитации были установлены на 1.5 g, чтобы укрепить космических пехотинцев, и адмирал наслаждалась ощущением дополнительного сопротивления.

Она подошла к рубке. Двое часовых из космопехоты встали по стойке «смирно». Каблуки их правых ботинок ударили в пол в тот самый момент, когда их штурмовые винтовки IV класса встали вертикально. Сколари одобрительно кивнула, получая удовольствие и от знаков уважения к ее званию, и от точности, с которой все было исполнено.

Люк отъехал в сторону, и Сколари вошла в центр управления. Все три вахты были в сборе — в сумме человек тридцать, — отчего в рубке стало довольно тесно.

Подобно Сколари, персонал центра управления носил легкие гермокостюмы, которые автоматически накачивались воздухом, если отсек получал пробоину. Их прозрачные шлемы свисали вокруг лица, как складки полупрозрачной кожи. Они больше походили на инопланетян, чем на людей, когда горбились над своими экранами и бормотали что–то в свои микрофоны.

Офицер материализовался у локтя Сколари. Его звали Уилер. Под сверхмощным пластиком его привлекательное лицо выглядело карикатурным. Шлем приглушал его голос.

— Добро пожаловать в командный центр, адмирал. Капитан Кедаша совершает обход. Мы идем точно по графику.

Сколари одобрительно кивнула.

— Есть какие–нибудь признаки транспорта? Уилер знал, что она имеет в виду. От транспортных кораблей, посланных эвакуировать Легион, не поступало никаких известий.

— Нет, мадам. Донесения разведки были точны.

Сколари снова кивнула. Подполковник Вьял не обманул. Сент—Джеймс отправил транспортные корабли в краевые миры. Хорошо. Хадата разберется с ними, чем намного облегчит ее работу.

Техник связи пробрался сквозь толпу и прошептал что–то на ухо Уилеру. Тот повернулся к Сколари.

— Один из наших разведчиков докладывает, что с планеты поднялся корабль и направляется за пределы системы.

— Характеристики?

Радист еще что–то прошептал Уилеру.

— Маленький курьер IV класса или яхта.

— Пусть идет. Нас ждет более крупная рыба.

Радист кивнул и исчез в толпе.

— Мы в радиусе действия связи? Уилер кивнул.

— Да, адмирал. Несомненно.

— Прекрасно. Соедините меня с генералом Сент—Джеймсом. Я хочу поговорить с ним.

Потребовалось пять минут, чтобы сигнал достиг Альгерона, еще пять минут, чтобы найти Сент—Джеймса, и еще пять, чтобы он появился на экране. Генерал был в хрустящей камуфляжной форме, и его лицо выглядело мрачным. Сколари увидела на заднем плане легионеров в боевом снаряжении и поняла, что его войска так же готовы, как и ее. Тем более что планета укреплена.

— Приветствую, адмирал. Как мило с вашей стороны заглянуть к нам.

Сколари сощурилась под пластиком. Она чувствовала, что все в рубке смотрят на нее. Адмирал сознавала, как ее заявление прозвучит для императора, публики и для историков, которые будут изучать этот поход.

— В этот раз я буду только говорить… так что слушайте внимательно. Вы обвиняетесь в нарушении долга, неподчинении приказам, подстрекательстве к мятежу и государственной измене. От имени императора и в соответствии с относящимися к данному случаю статьями военного кодекса я отстраняю вас от командования и приказываю оставить пост. Вы сдадитесь военной полиции и до моего прибытия останетесь под домашним арестом. На ваше место назначается подполковник Андре Вьял.

Только те, кто очень хорошо знал Сент—Джеймса, заметили бы легкий тик в его правом веке и поняли бы, что это значит. В остальном выражение лица генерала не изменилось.

— Подполковник Вьял в данный момент несколько нетрудоспособен. Мои люди застали его при попытке запустить посыльную торпеду. Что касается приказа оставить пост и сдаться предателям, ответ: нет. Легион будет сопротивляться тирании, даже если она идет изнутри.

Челюсть Сколари клацнула, а ее пальцы сжались в костлявые кулаки.

— Тогда молитесь. — Адмирал рубанула правой рукой, и экран почернел.

Биотела, киборги и транспортные средства уже несколько часов валили из форта Камерон. Трещали рации, раздавались приказы, гудели двигатели, выли сервоприводы, топали ботинки и скрежетали шестерни, когда вся эта масса направлялась в пустыню. Прожектора, обычно освещавшие базу, были погашены, но солнце всходило, так что все было видно.

Длинные, темные тени падали на плац, позволяя Були как следует спрятаться. Сбежать из базового госпиталя было проще простого. Теперь ему предстояла трудная часть: нарушить слово чести, предать тех, кто доверял ему, и отказаться от прежней жизни. Но если дезертирство — это ужасно, другая возможность была еще хуже.

Сладость Ветра заняла в его душе место, о существовании которого он даже не подозревал, и теперь там плескалась пустота, которую только она могла заполнить.

Були думал о ней, когда генерал Сент—Джеймс прикалывал медаль на грудь его больничного халата, видел ее во сне той ночью и во все последующие, пока ему не стало казаться, будто он не может думать ни о чем другом и сойдет с ума, если не увидит ее, не услышит ее голос, не почувствует запах ее духов и не прикоснется к меху, покрывающему ее тело.

Були дышал часто и мелко, а его сердце билось как падающий молот. Его тошнило, болело плечо, и страх ослабил колени. Дезертировать сейчас, перед самой битвой, означало порвать все связи с Легионом и стать отверженным. На него будут охотиться все: и инопланетяне, и люди. Чтобы заработать на жизнь, ему придется рыться в мусоре, и все из–за девушки, которую ему следовало бы презирать.

Но что бы он ни говорил себе, как ни старался подавить свое чувство, оно не уходило. Поэтому он обменяет то, что имеет, на то, без чего не может жить.

Платформа поднялась на поверхность, и рота бойцов II с лязгом сошла с нее. Сразу за ними вышли биотела. Подразделения 1–го полка под командованием полковника Гудвин, Сумасшедшей Элис. Она маршировала во главе своих отрядов, ее изуродованное лицо символизировало жертву, которую она готова была принести и которой требовала от других.

Були подождал, когда легионеры влезут в бронетранспортеры, вышел из тени и быстро зашагал к грузовику на воздушной подушке. Були нес с собой походный рюкзак, набитый аварийными пайками и двойным количеством боеприпасов, и новехонькую штурмовую винтовку. Открыв дверь со стороны пассажирского сиденья, Були бросил свое снаряжение внутрь и залез в кабину, пропахшую сигаретным дымом. Водитель был удивлен, но обрадовался.

— Здравствуйте, старший сержант… надо подбросить?

— Да, начальство назначило меня на этот чертов административный наряд. Только что вырвался. Ты не видел Него? Или кого–нибудь из его штаба?

Водитель носил кепи сдвинутым на затылок, а за левым ухом у него торчала сигарета. Густые рыжие брови легионера шевелились, когда он говорил.

— Я его не видел, но 1–й кавалерийский ушел три часа назад. И правильно сделали. Не хватало еще, чтобы флотские поймали боргов в ловушку. Но куда они направились, я не знаю… так что, может, отвезу вас не туда.

Були кивнул.

— Ладно, как я считаю, куда–то — лучше, чем никуда, так что поехали.

Затрещали рации, и колонна двинулась. Грузовик впереди поднялся на винтах. Гравий брызнул во все стороны, загремел по ветровому стеклу. Взвыли турбины, грузовик, везущий Були, покачнулся, его кабина наклонилась вперед. Мимо проплыли главные ворота. Крепость и все, что она символизировала, осталось позади.

Передвижной командный пункт (ПКП) состоял из трех самостоятельных — каждый со своей индивидуальной силовой установкой, — но соединенных между собой гусеничных модулей. Эта машина была сделана на заказ специально для Альгерона. Она напоминала жука, когда переваливала через пологие холмы или переползала неглубокие овраги. Сопровождало эту махину отделение из шести бойцов II. Они защищали фланги и разведывали дорогу.

Булыжники разлетались под тяжестью ПКП, осыпая шасси каменной шрапнелью. Один такой осколок заставил второй модуль качнуться вбок. Наташа потеряла равновесие, соскользнула к краю откидного сиденья и схватилась за поручень. Это заставило ее осознать, где она находится. Вся обстановка, звуки и даже запахи были для нее чужими.

Второй модуль функционировал как нервный центр обороны: закодированные радиопередачи связывали его с сенсорными станциями по всей планете. Посередине модуля шел единственный проход. По обеим его сторонам располагалось компьютерное оборудование, за которым сидели одетые в камуфляжную форму специалисты. Они собирали данные, пропускали их через хитроумные компьютерные программы и пересылали готовые сводки в первый модуль, где Сент—Джеймс и его штаб разрабатывали стратегию.

Тактические задачи возлагались на третий модуль. Информацию там получали с сенсорных станций, а решали эти задачи с помощью искусственного разума, известного как Боб. Боб отражал атакующие ракеты, штурмовики и энергетическое оружие, которые могли достать до поверхности планеты из космоса. Так как Легион не имел собственных военно–воздушных и космических сил. роль Боба была особенно важной, и большинство его вычислительных способностей были брошены на противовоздушную оборону.

Наташа знала, что второй ПКП, точно такой же, как первый, но под командованием заместителя Сент—Джеймса полковника Эд, тоже оставил форт и находится где–то в пустыне, сохраняя полное радиомолчание, но готовый принять дела, если первый будет уничтожен.

Это были новые факты, новые реалии, совершенно не похожие на то, с чем Наташа имела дело раньше, такие же странные, как накрахмаленная камуфляжная форма, которую она носила.

— Кофейку не хотите?

Вопрос пришел от женщины–легионера. У нее были большие выразительные глаза, кремово–коричневая кожа и сверкающие белые зубы. Модуль покачнулся, но ее рука осталась твердой, как скала. Чашка имела крышку, чтобы содержимое не расплескалось. Из маленькой прорези поднималась струйка пара.

Наташа взяла чашку.

— Да, спасибо.

Легионер кивнула и прислонилась к шкафчику с оборудованием. В руках она держала собственную кружку.

Наташа глотнула обжигающую жидкость и сжала чашку в ладонях. Модуль снова покачнулся, и несколько капель кофе сбежали из–под крышки.

Старшина сочувственно улыбнулась.

— Не волнуйтесь, мадам. Скоро местность станет ровнее и останется такой до самых предгорий.

Наташа сделала еще глоточек.

— А что там? Легионер улыбнулась.

— А там мы заползем в один из множества заранее пробуренных туннелей, подсоединим ПКП к заранее проложенным кабелям и захлопнем заднюю дверь.

— Захлопнем заднюю дверь? Что это значит?

— Очень просто, — весело ответила женщина. — Мы взорвем склон горы и запечатаем себя несколькими сотнями тонн камня.

Хотя Наташа не имела военной подготовки, она без труда поняла логику Сент—Джеймса. Даже если враг знает о передвижных командных пунктах и заранее пробуренных туннелях, он не догадается, которую из дыр–укрытий использовал Легион. А заваленный тоннами камня командный штаб выдержит что угодно, кроме прямого попадания ядерной бомбы. Мало того, особо защищенные кабельные линии и радиоаппаратура обеспечат им связь. Но Наташа подумала об одной возможной проблеме.

— А как мы выберемся оттуда? Легионер пожала плечами.

— Саперы нас откопают, а если нет, мы бросим командный пункт и выйдем через уже проложенные спасательные туннели.

Кто–то позвал ее. Женщина кивнула Наташе и направилась к креслу. Микрофон словно сам собой повернулся к ее рту. Радист, сидящий справа от женщины, сказал что–то, и та засмеялась в ответ.

Наташа позавидовала их товарищеским отношениям и почему–то вспомнила о Леониде. Чувство вины прокатилось в ее душе. Сколько ее муж мертв? Недели? Месяцы? Она попробовала подсчитать, но быстро сдалась. Что–то около месяца, наверное. Не много, а она уже предала его, если не физически, то в мыслях, ибо собиралась продолжать отношения с Сент—Джеймсом, куда бы они ни привели.

Серджи знал о ее чувствах и одобрил их. Наташа была уверена в этом. А раз ее бывший свекор одобрил, беспокоиться не о чем, не так ли? Да и какое это имеет значение, когда кругом смерть?

Модуль покачнулся, пол ушел вниз, и Наташа повисла на поручне. Будь что будет.

Грузовик рывком остановился. Горный обвал загородил дорогу колонне. Очень кстати. Були поблагодарил водителя и спрыгнул на землю. Он не знал, что подумал молодой легионер о его внезапном уходе, и не хотел знать. Капралы не должны задавать подобные вопросы, а старшие сержанты не должны отвечать на них. Жаль, его звание мало что будет значить в пустыне.

Три альгеронских дня и две ночи прошли после их отъезда из форта Камерон. Солнце садилось, воздух после духоты кабины казался особенно чистым, и гравий хрустел под ногами.

Машины выстроились бампер к бамперу больше чем на милю — сидящие утки для низко летящего самолета. Офицеры и сержанты ругались, обжигая эфир бранью, пытались силой воли расчистить затор. Поздно спохватились. Задние машины начали пятиться, но к тому времени, как они отойдут достаточно далеко, чтобы от этого был толк, препятствие уже устранят.

Киборгов отправили прикрывать фланги, и электронные глаза с молитвами зашарили по небу. Разведка утверждала, что флотские еще не опустились на орбиту, но ей не слишком–то доверяли.

Зарычали двигатели. Тяжелая боевая техника подтянулась на расчистку завала. Пользуясь остановкой, сотни бойцов вышли из машин. Одни потянулись и сели у дороги, похваляясь друг перед другом своей сексуальной удалью, а остальные разбрелись по окружающим ущельям в поисках уединения. Були присоединился к ним.

Оружие было обычным делом для таких экскурсий, но рюкзаки были исключением. Були наткнулся на пару–тройку недоуменных взглядов. Впрочем, если старшему сержанту приспичило таскать повсюду лишние полсотни фунтов, кто они такие, чтобы возражать?

Незаметно свернуть в боковое ущелье, проверить, не идет ли кто за ним, и исчезнуть в сгущающейся темноте было проще простого. После этого Були оставалось лишь найти расщелину, сесть и ждать, когда Легион уйдет. Ждать пришлось почти час, но наконец крики, треск радиопереговоров и рычание двигателей смолкли.

Боец II, высматривающий бандитов и отставших, захрустел гравием, проходя по высохшему руслу реки, но не счел нужным осмотреть расщелину Були. Шаги замолкли, и опустилась тишина. Полная и абсолютная тишина. Були поежился. Никогда в жизни он не чувствовал такого полного одиночества.

Гряда оказалась идеальным пунктом наблюдения. Вождь наа подполз к краю и поднес к глазам бинокль.

Темнело, но добытая у Легиона оптика отлично собирала и усиливала еще остающийся свет.

Дальнепуть Твердый смотрел, как экскаваторы выскребли мелкие и широкие траншеи, и кводы уселись в них, будто гнездящиеся на земле бреллы. «Рулу», или нападение из–под земли, была одной из любимых тактик племени наа, и вождь одобрительно хмыкнул. Сидящие в траншеях и засыпанные сверху рыхлой землей киборги образовали почти неприступную группу взаимно поддерживающих огневых баз.

Нет, поправился Твердый, не неприступную, так как Легион никогда не применял такую тактику против наа. Да и не нуждался в ней, потому что никакое племя или соединение племен не могло сопротивляться такой массированной атаке.

Самое интересное, что подобное происходило не только здесь, а в целом ряде мест. Ни одно из них не имело никакого особого отношения к его народу, но все часто посещались людьми в прошлом. Места, где были выкопаны ямы и зарыты таинственные ящики, и куда люди наведывались пару раз в году.

Как–то Твердый приказал выкопать один такой ящик в надежде найти тайный склад оружия, но потерял трех своих лучших воинов. Ящик оказался заминирован.

Так что же происходит? И кого люди боятся? Кто бы это ни был, он должен быть таким же сильным, как они, или сильнее, чтобы оправдать такую крайнюю предосторожность. А любой, такой же сильный, — это угроза и для наа, так как их могут убить при перекрестном огне.

Самыми вероятными казались инопланетяне, называющие себя «хадатанами», но кто знает наверняка? У такой расы, как люди, вероятно, много врагов. Должно быть много врагов, иначе зачем им столько воинов?

В первый раз, и к своему большому удивлению, Твердый пожалел, что Були не остался. Пусть он немного странный и плохо влиял на Сладость Ветра, но этот человек — опытный воин. Бой с Убивающим Наверняка доказал это. Були знал бы, что означает эта активность, и мог бы дать совет. Но легионер ушел, ничего не поделаешь.

Твердый отполз назад, почувствовал, как гравий заскользил под грудью, и встал. Камни усеивали плато, и нужно было прыгать с одного на другой. Каждый второй час все они нагревались солнцем. Теплочувствительные ганглии в подошвах ног помогали вождю отличать самые большие и, как правило, самые устойчивые камни.

Дут Твердого почуял его запах и радостно фыркнул. Вождь фыркнул в ответ, прыгнул в седло и погнал животное вперед. Трое его самых верных воинов поехали за ним.

Собиралась пурга, а даже глупец знает, что лучшее укрытие во время пурги — глубоко–глубоко под землей.

Обстановка напомнила Сент—Джеймсу примитивную церковь с экранами вместо алтарей. Каждый экран–алтарь обслуживает жрец или жрица, и все эти служители общаются с богами.

Правда, эти боги — обычные человеческие существа из плоти и крови, находящиеся на расстоянии в сотни или даже тысячи миль, и никто из них не бессмертен и не обладает сверхъестественным оружием.

Сент—Джеймс сел в головном отсеке модуля спиной к кабине управления. Командное кресло приняло офицера в свои черные объятия и тихо заскулило, смягчая действие взрывной волны.

Пустая чашка из–под кофе со стуком упала на пол, и кто–то выругался. Голос прошептал генералу на ухо:

— Задняя дверь закрыта, сэр. Все станции зеленые.

— Понял. Включайтесь. И дайте мне оперативную сводку.

Информация хлынула в мозг легионера. Войска Сколари уже на орбите. Энергетические лучи начали прощупывать поверхность, запущен штурмовик, и корабли десанта падают через атмосферу. Факты, цифры, донесения и комментарии обрабатывались и передавались Сент—Джеймсу через головной телефон. Вторая Битва Камерона началась.

Сколари купалась в поту. Гермокостюм удерживал все внутри, включая запах ее собственного тела. Офицер моргнула. Такое чувство, будто ее глаза обложены наждачной бумагой. Сколько же она пробыла в рубке? Долго. Ее клонило в сон, но она крепилась. Ее подчиненные — болваны, и все погубят, если останутся одни. Планы — вот ключ. Сколари просмотрела их в последний раз.

Все Императорские Силы обязаны регистрировать и хранить основной, вспомогательный и запасной боевые планы на любой базе, классифицированной как «Тройное А» и выше, и Легион не был исключением.

По иронии судьбы, все три плана оказались составлены изменницей Мосби еще до ее назначения на Землю. Все они имели одну общую деталь. В соответствии с нелепыми традициями и представлениями о чести Легион намеревался защищать форт Камерон до конца.

Как показывали схемы, чертежи и другие материалы, хранящиеся в КОМВКФ Земля, расколоть этот орешек будет нелегко. Это бетонированный и в основном подземный комплекс, набитый ракетными батареями и энергетическими пушками, способными достать до верхних слоев атмосферы. Не имея серьезного воздушного флота, Легион вложил огромное количество средств в зенитные технологии.

Итак, именно это общее намерение защищать Камерон Сколари и собиралась использовать. Атаковав крепость и превратив ее в развалины, она уничтожит мозг этого чудовища и одновременно большую часть его силы. Потери будут высокими, но оправданными.

Сама мысль об этом взбодрила Сколари и погнала адреналин по ее венам.

Смерть протянулась с неба, нашла форт Камерон и погладила его огнем. Первыми стали направляемые компьютером ракеты. Взрывая усиленный сталью бетон, они прокладывали дорогу для бомб, которые пришли следом.

Любая из этих бомб сравняла бы форт с землей, если бы войскам Сколари разрешили использовать ядерное оружие. Но император запретил его, ссылаясь на то, что Альгерон принадлежит лично ему и однажды может пригодиться.

Поэтому крепость скончалась от тысяч ран, разрушаясь понемногу, пока и она и то, что прежде было Городком наа, не перестали существовать. Но уничтожение было далеко не односторонним. Залпы самонаводящихся ракет протаранили атмосферу и ударили по набитым бойцами десантным кораблям.

Только потом, когда было слишком поздно, чтобы извлечь большую пользу из этой информации, компьютер заметил, что крепость почти не пыталась перехватывать ракеты, направленные на нее, а все свои силы использовала для уничтожения транспортно–десантных судов. Способность форта атаковать эти корабли удалось в конце концов свести к минимуму, но не раньше, чем двадцать шесть процентов первого эшелона космической пехоты погибли. Сколари была в ярости.

* * *

Слова прозвучали ровно и бесстрастно. Сент—Джеймс даже не понял, кто это говорит, но решил, что это и не важно.

— Все наступательные и оборонительные системы форта Камерон уничтожены. По меньшей мере батальон космических пехотинцев высадился и окапывается.

Сент—Джеймс нервно проглотил слюну. Его плечи болели, правая нога затекла. Он подвигал ею взад и вперед.

— Потери?

На этот раз он узнал голос. Он принадлежал офицеру разведки Такеру:

— У нас двое, сэр, оба погибли, когда их машина сорвалась с обрыва.

Сент—Джеймс молча выругался. Проклятый несчастный случай. Такое неизбежно, когда столько мужчин, женщин и киборгов толкутся в горах, но все равно плохо. Он надеялся войти во второй этап с нулевыми потерями. Так бы и получилось, если бы не эта сбившаяся с пути машина–разведчик.

Зная, что Сколари имеет доступ к боевым планам, хранящимся на Земле, и зная, что планы эти сфокусированы на защите Камерона, Сент—Джеймс решил пожертвовать всем комплексом, но при этом не дать как можно большему числу космических пехотинцев достичь поверхности. С этой целью легионер эвакуировал всех людей и наа из форта еще до атаки. Теперь, когда космические пехотинцы высадились, а его войска почти целы, пришло время поменяться ролями.

Далеко в пустыне, за тысячи миль от того места, где передвижной командный пункт номер один спрятался в склоне горы, что–то задвигалось. Вызванная им вибрация передалась через почву к соседней норе. Разбуженная от спячки бука обнюхала своих крохотных — с большой палец — детенышей, убедилась, что все в порядке, и зевнула. И поскольку уже много раз ощущала эту вибрацию, снова заснула.

На поверхности, где вечные ветры секут по усыпанным камнями равнинам, металлический стержень высунулся из гравия, родил микросекундный импульс закодированного радиосообщения и ушел под землю.

Эта конкретная передача не несла никакой информации. Ее назначение — сбивать с толку врага. Но другие подобные импульсы несли настоящие сообщения, и Легион зашевелился.

Первыми взялись за дело их механические сообщники — крошечные роботы, которые запрыгали, заползали и залетали вокруг космических пехотинцев, собирая информацию и передавая ее маломощным ретрансляционным станциям, которые, в свою очередь, пересылали эти сведения на ПКП 1 и ПКП 2 по бетонированному кабелю. Многие из этих роботов были опознаны и уничтожены, но те, что уцелели, продолжали работать.

Вот так полковник Пьер Лего узнал, что шесть рот Императорских космических пехотинцев сооружают укрепления вокруг площадки, которая расположена чуть восточнее того, что еще недавно было фортом Камерон.

Размер и форма укреплений наводила на мысль о сделанном на скорую руку взлетно–посадочном поле, и Лего понял, что флотские планируют высадить подкрепление, за которым последует авиакрыло атмосферных истребителей–бомбардировщиков, а за ним бог знает что еще. Вероятно, бронетехника.

А всем известно, что если есть что–то, что бронетанковый офицер ненавидит больше штурмовиков, то это вражеская бронетехника, и Лего не был исключением. Космические пехотинцы должны умереть, а раз так, зачем ждать, пока они станут сильнее? Лего составил план, быстро раздал его через своих ротных командиров и переслал на ПКП 1. Разрешение прибыло через десять секунд.

Виллен, вместе с целой ротой бойцов И, лежала в земле, в четырех футах от поверхности. А почему нет? Ее мозг — единственная оставшаяся часть ее природной анатомии, которой требовался кислород, — получал его от двух баллонов, размещенных там, где у биотела находятся почки.

Идея оказаться погребенным заживо беспокоило большинство людей, включая Виллен. Но у киборга было достаточно силы, чтобы самостоятельно выбраться наверх, а ультракоротковолновая радиосвязь позволяла вызвать на помощь остальную роту, четверо из которой лежали всего в пяти–шести ярдах от нее.

Поэтому она сумела расслабиться и погрузиться в сон. Виллен уже столько раз видела его, что больше не боялась. И когда она подняла ящик с лимонадом и понесла его в переднюю часть магазина, она знала, что случится дальше.

Она увидела покупателей и сразу сфокусировалась на мужчине. Странно было видеть Переса—Салазара таким, каким он был тогда, довольно смазливым и глупым в этой его бейсболке и зеркальных очках. Она почувствовала, что ее сердце забилось чуточку быстрей, и выдавила улыбку.

— Могу я помочь вам?

— Да, — сказал Перес—Салазар, — держи руки так, чтобы я их видел, и давай сюда все, что в кассе.

Коннерс—Виллен покачала головой.

— Стреляй, ну же… ты все равно выстрелишь. Она смотрела, как револьвер поднимается, увидела, как он целится ей в грудь, и услышала, как упал ударник. Щелк. Ничего не произошло. Перес—Салазар растерялся. Виллен засмеялась и все еще смеялась, когда заработала рация.

— Роллер–один Роллер–отряду. Проснись и пой. Время дергать сорняки. У нас космопехота, которую нужно прикончить, и полковник торопится.

Голос принадлежал Роллеру, который вместе с пятью биотелами скрывался в грузовом отсеке Гуннера. Атмосфера была тяжелой, и сержант не мог дождаться, когда они наконец смогут открыть люк. Его следующий приказ был обращен к Гуннеру.

— Роллер–один Роллеру–два… пора плясать. Гуннер отправил вверх сквозь слой земли стержень с датчиком, быстро огляделся и выслал следом многоствольный пулемет. Он обеспечит прикрытие в случае нападения. Затем, собрав свою силу и направив ее к ногам, квод встал. Земля посыпалась во все стороны и унеслась, подхваченная ветром.

Остальные кводы сделали то же самое. Они как крабы выходили из песка, обшаривая небо датчиками. За ними, подобно мертвецам, встающим из могил, вышли бойцы II: сначала сели, а потом поднялись на нога. Они проверили свои системы, воздушными струями выдули землю из движущихся частей и загрузили в бортовые компьютеры последние данные.

Вся информация, собранная роботами Легиона, была объединена для создания сводной карты. Космические пехотинцы, их позиции и укрепления были как на ладони. Карта ясно показала и то, что рота «В» 1–го кавалерийского идеально расположена для атаки передового космического десанта, так как находится всего в десяти милях к северу и скрыта невысокими холмами. Но скорость будет иметь существенное значение, так как орбитальные глаза–шпионы ВКФ обнаружат легионеров в ближайшие десять минут и отправят к ним штурмовик.

Зная, что его солдаты понимают ситуацию не хуже его самого, полковник Лего не стал тратить времени на ненужные инструкции и отдал единственный приказ:

— В атаку!

Обладая телом лишь немногим более естественным, чем то, на котором ехал, Лего (он сидел на спине бойца II по фамилии Ханаган) выглядел как бог войны, мчащийся на битву. Он не тратил времени на то, чтобы оглядываться. Ему незачем было это делать, так как все борги в его команде шли на предельной скорости. В атаке участвовали три роты киборгов. В сумме двести девяносто шесть бойцов II, двадцать шесть кводрупедов и сто шестьдесят восемь биотел, часть из которых ехали в кводах, а остальные — на бойцах II. Зрелище было впечатляющее: киборги бегут на врага, знамена развеваются на ветру, и клубы пыли заволакивают небосвод.

Все борги, за исключением одного квода и двух бойцов II с механическими неполадками, передвигались со скоростью сорок пять миль в час и покрыли это расстояние чуть больше, чем за десять минут. И учитывая, что 1–й кавалерийский перекатился через внешние сторожевые посты десанта примерно в то же самое время, как сообщение об атаке прибыло с орбиты, воздушная угроза была временно нейтрализована. Сколари понимала, что, когда два отряда перемешаны, атака с воздуха причинит столько же вреда космическим пехотинцам, сколько легионерам.

Поэтому если начальник космопехоты майор Ху не хотела вызвать воздушный удар на свои собственные позиции, ей ничего не оставалось, кроме как сражаться с легионерами на их условиях, и 1–й кавалерийский в полной мере воспользовался этим.

Виллен бежала, и ей казалось, что земля вокруг качается и прыгает. Холмы приблизились, местность полого пошла вверх, и трассирующий снаряд ударил с вершины. Один из киборгов споткнулся, грохнулся лицом вниз и съехал по склону. Это был выстрел наудачу, но тем не менее он попал в цель. Виллен проследила снаряд до его источника, приняла молниеносное решение и выстрелила управляемой ракетой. Вспыхнул белый свет, а за ним раздался грохот взрыва.

— Меткий выстрел.

Повернув влево, Салазар подбежал к Виллен и встал, защищая ее фланг. Она хотела было огрызнуться на него, но вспомнила про сон и передумала.

— Спасибо, Сал. Следи за своим задом.

— Твой мне нравится больше.

— Заткнись и смотри, что делаешь. Она почти услышала его ухмылку.

— Слушаюсь, моя крошка.

Гуннер наметил путь между двумя холмами, зная, что там легче пройти и больше вероятности, что его убьют. Он не сомневался, что пришла его очередь сгореть, погибнуть, как погибла его семья, и соединиться с ней в великом запределье. В конце концов он заслужил это, не так ли? Проклятое право, которое он имеет.

Гуннер высадил биотела, вышел на равнину и открыл огонь из всего, что у него было. Из пусковых установок помчались ракеты, нашли свои цели и уничтожили их по одной. Энергетическая пушка ощупала камни, нашла керамическую броню и сварила плоть внутри нее, а многоствольный пулемет повернулся вправо, затормозил на бронетранспортере и превратил его в металлолом.

Уверенный, что привлек к себе достаточно внимания, Гуннер осветил мишени на обеих сторонах своего корпуса. Он добавил подсветку совсем недавно и считал, что уж этот намек обязательно даст желаемый эффект.

Прекрасно сознавая, что их ждет встреча с киборгами Легиона, космические пехотинцы потребовали и получили двойной комплект управляемых ракет «выстрели и забудь». Их они и применили сейчас на Гуннере.

За несколько секунд Гуннер получил пять ракетных попаданий и почувствовал, что все его тело затряслось от вторичных взрывов. Система отказывала за системой, пока он не смог больше двигаться. Но едва квод опустился на землю, как по нему перестали стрелять.

— Нет! — закричал он. — Я еще жив! Огонь, черт вас побери, огонь!

Но у космических пехотинцев было достаточно целей и они переключили свое внимание на тех, кто двигался, оставив почерневший корпус лежать там, где он упал, — из брюха квода валил сизый дым, от его оружия ничего не осталось.

Гуннер отделил свою паучью форму от тела квода и побежал, надеясь, что какой–нибудь предприимчивый космический пехотинец прикончит его. Таких не нашлось. Удрученный и все еще очень даже живой, Гуннер подался к одной из заранее намеченных площадок сбора.

Проходя сквозь укрепления космических пехотинцев, Виллен и ее собратья–киборги чувствовали себя всемогущими. Обеими руками они раздавали смерть, перешагивая через груды трупов.

Позже, когда бой закончится, она вспомнит, каково это — умирать, и ужаснется тому, что сделала. Но не сейчас, когда пули расплющивались о ее броню, и друзья исчезали в желто–красных взрывах, и ненависть гнала химикалии в ее мозг, и голоса кричали в ее несуществующих ушах.

— Осторожно, Роллер–шесть! У него управляемый снаряд!

— Черт! Посмотрите на эту скотину!

— Роллер–восемь готов… я вытаскиваю его ящик…

— У меня бронетранспортер на пеленге два…

— Стойте… прекратите огонь… прекратите огонь, черт бы вас побрал! Они машут белым флагом.

Потребовалось сознательное усилие, чтобы перестать стрелять, перестать убивать и увидеть белые лоскутки, которые трепыхались на ветру. Разглядев, что это мужские трусы, Виллен засмеялась.

Посыльная торпеда начала свое путешествие в космосе, ушла в гиперпространство вблизи Юпитера и вышла на некотором расстоянии от Альгерона. Один из разведчиков Сколари подобрал ее и доставил на флагманский корабль.

Когда торпеда оказалась на борту, через ее наружную панель ввели код доступа, и люк с щелчком открылся. Кубик данных был крошечный, но мог вмещать огромное количество информации. Его цвет и код, оттиснутый на пластиковом корпусе, кричали:

«Высшая срочность — только для командования».

Шифровальщик в сопровождении двух тяжеловооруженных космических пехотинцев принес кубик в центр управления, где передал его лично Сколари.

Радуясь предлогу удалиться в свою каюту, Сколари взяла кубик и ушла. Только когда люк был надежно закрыт, и она осталась одна, адмирал сняла гермокостюм. И сморщила нос. Ну и вонища! Что же ей сделать? Принять душ? Или поставить кубик?

Любопытство победило. Сколари подошла к столу, опустила кубик в плейер и прижала большой палец к опознавательной пластинке. Над столом закружился туман и принял форму человека. Император выглядел постаревшим на несколько лет и очень усталым. Он посмотрел Сколари прямо в глаза:

— Здравствуйте, адмирал. Полагаю, на Альгероне дела идут хорошо. К несчастью, этого нельзя сказать о делах здесь, на Земле. Группа, называющая себя «Клика», вчера освободила Мосби и ее легионеров из тюрьмы. Они хорошо вооружены и направляются сюда. Те части ВКФ и космической пехоты, которые не ушли с вами, остаются возле меня. Однако им может понадобиться помощь, поэтому я приказываю вам отступить и вернуться на Землю.

Император уже отворачивался, но снова оглянулся и улыбнулся криво:

— Да, и еще одно. Будь я на вашем месте, я бы поторопился.

Белые полосы расчертили небо, и ракеты поднялись, чтобы встретить самолеты, когда Твердый прибыл в свою деревню. Поездка оказалась долгой и трудной, часто прерывалась из–за необходимости прятаться и от Легиона, и от небесных солдат. И те и другие имели привычку стрелять по теням.

Но наконец после многих потраченных впустую часов Твердый добрался до дома. Стреляющий Метко и остальные воины уже прогнали большинство женщин и детенышей под землю и, как могли, замаскировали деревню. Они знали, что подобно тому, как наа ощущают тепло подошвами своих ног, люди видят его глазами своих машин и могут послать смерть найти его.

Поэтому все костры были погашены, стада дутов выпущены в горы искать себе корм, и никто не осмеливался выходить наружу, кроме как ночью.

Вождь прокрался в деревню в сумерки, отпустил своего дута и устремился домой. Он устал, но чистая одежда, вкусная сытная еда и кружка эля приведут его в порядок.

Вход прикрывала большая корзина с землей. Приподняв ее угол, Твердый пролез внутрь и спустился в жилую половину, освещая себе дорогу карманным фонариком.

Твердый знал, что большинство жителей деревни сидят в подземной пещере, и не ожидал застать кого–либо дома, но все же позвал. Сладость Ветра испугалась бы, если бы он появился без предупреждения.

— Сладость Ветра? Стреляющий Метко? Есть здесь кто–нибудь?

Ответа не последовало. Его обычно веселый дом был тихим и пустым.

Твердый прошел мимо холодного очага по проходу, который опоясывал гостиную, и добрался до комнаты Сладости Ветра. Ее не было, но остался ее запах. Луч фонарика пошарил по комнате и выхватил отшлифованную грифельную доску. Твердый подошел, поднял ее. Записка была адресована ему:

Дорогой отец,

Були вернулся. Он хочет меня, а я xoчy его. Мы знаем, чmo наши отношения будут трудными, чmo они могут кончиться трагедией, но это судьба. Я сожалею о боли, которую причинила тебе, и о том, чmo боги не благословили, тебя дочерью, которую ты заслуживаешь.

Люблю, Сладость Ветра

Вождь наа снова и снова читал записку. Потом выронил доску и обхватил голову руками. Он не плакал со дня смерти жены. Слезы текли долго.

* * *

Рота саперов с помощью дюжих роботов упорно расширяла туннель, приютивший ПКП 1. Уже вырытая боковая пещера превратилась во временный зал заседания.

Наташа, чувствуя себя не такой неуместной, как несколько дней назад, села на кабельную катушку и обхватила руками колени.

Сумасшедшая Элис — ее правая рука покоилась на окровавленной перевязи — села на складной стул. Ее писарям пришлось выйти один на один с разведчастью космической пехоты. Они не победили, но и не проиграли, и Элис была чертовски горда.

Полковник Лего, чьи металлические части блестели, отражая свет, предпочел стоять. Бой за летное поле космопехоты говорил сам за себя.

Железная Дженни водила 13–ю полубригаду против мобильного десантного отряда и заставила его стать неподвижным. Она сидела на ящике с боеприпасами 50–го калибра, свежая, как маргаритка.

Полковник Эд Джефферсон с хмурым видом прислонилась к земляной стене, скрестив руки на груди.

— Где Трэн?

— Мертв, — ответил Сент—Джеймс, входя в пещеру. — Убит в бою, когда 2–й воздушно–десантный принял на себя батальон космопехоты в южном полушарии.

Джефферсон еще больше нахмурилась.

— Проклятие.

— Да, — согласился Сент—Джеймс. — Подведем итог. За последние несколько дней мы потеряли много хороших людей.

— И здорово кое–кому наподдали, — радостно вставила Дженни. — Пехота драпала как черти.

Все поняли, что имеет в виду миниатюрный офицер. Космические пехотинцы исчезли так же внезапно, как и появились. Разом прервали все контакты и поднялись со всей поспешностью, на которую были способны. Мало того, военные корабли тоже ушли, оставив только два разведчика следить за Легионом.

Сент—Джеймс посмотрел Дженни в глаза.

— Не стоит недооценивать противника. Мы дрались здорово, да, и могли бы победить. Но когда? Через неделю или две, если бы все пошло хорошо, но победа не была несомненной. Нет, я думаю, они ушли по какой–то другой причине.

— По какой, например? — спросил Лего.

— Например, по прямому приказу от самого императора, — ответил Сент—Джеймс.

— Но почему?

Сент—Джеймс пожал плечами и посмотрел на Наташу.

— Это только догадка, учтите, но Клика планировала освободить Марианну из тюрьмы. Это могло послужить причиной отзыва.

— Это чертовски возможно, — проворчала Эд. — Император бы наверняка струсил.

— Да, — счастливо сказала Дженни. — Как пить дать струсил.

— Ну и что теперь? — спросила Элис.

— Готовьтесь к следующей битве, — мрачно сказал Сент—Джеймс. — Космические пехотинцы могут вернуться, или, еще хуже, явятся хадатане. Один из людей Пьера, старший сержант Були, видел, как наа замучили хадатанского агента до смерти.

— Бывший старший сержант Були, — мрачно сказал Лего. — Он дезертировал.

Сент—Джеймс поднял брови. От его голоса повеяло арктическим холодом.

— Вот как? Ну, рано или поздно он объявится, и как только это случится, застрелите его.

Наташа, непривычная к обычаям Легиона, была шокирована. Слышать, что человек, которого она любит, походя приговорил кого–то к смерти, — это ужасно. Уж не ошиблась ли она в нем?

— Итак, — спросила Эд, — каковы наши шансы, если либо те, либо другие нападут на Альгерон?

Сент—Джеймс развел руками.

— У нас достаточно еды и боеприпасов, то же самое можно сказать насчет горючего и запчастей, но недостаточно людей. Подкрепление, посланное на край, и потери, понесенные за последние несколько дней, оставили нас в очень шатком положении. Настолько шатком, что и пехотинцы, и хадатане смогут победить нас в течение трех–четырех дней.

Наступившее молчание длилось долго–долго.

21

Что происходит, то случается.

Народная мудрость

Примерно 1995

Планета Земля, Империя людей

Дым заклубился над городом Ланкастером и за чернил небо. Ветер, только что подувший с Тихого океана, отнес мглу к востоку. Это облако стало достойным фоном для драмы, которая разыгралась на площади перед зданием муниципалитета Палмдейла.

Пули изрешетили мраморный фасад здания, окна зияли пустотой, и тела защитников города лежали там, где упали. Своих убитых Легион похоронил, поэтому оставшиеся были в зеленой форме военных пехотинцев или в голубой полицейской. Хорошие мужчины и женщины, выполнявшие приказ и погибшие ни за что.

Марианна Мосби, командир независимых сил Легиона на Земле, вышла на лестницу, и ветер тут же дернул ее за форму. Она посмотрела вниз на площадь. Статуя императора стояла на своем пьедестале. Голова отбита, рука указывает к звездам. От радости? Как предупреждение? Кто его знает.

Большая часть войск Мосби с боем пробивалась к императорскому дворцу, но двести пятьдесят мужчин и женщин стояли перед ней — свидетели того, что случится.

Пусть они одеты в остатки тюремной формы и вооружены чем попало, но выглядят ее легионеры так, как им подобает, — солдатами. Но подобно всем солдатам, особенно тем, кого набрали со дна социальной бочки, одни из них лучше, другие — хуже. За эти бурные полубезумные дни после их бегства из тюрьмы были случаи грабежа, изнасилования и, увы, убийства. Преступления, которые не могут остаться безнаказанными. Полковник Дженнингс, ее заместитель, стоял внизу лестницы и читал приговор.

— …Итак, — заключил он, — будучи судимы и признаны виновными, вы приговариваетесь к смерти. Да помилует Господь ваши души. — Его слова отразились эхом от окружающих зданий.

Пять мужчин и женщин стояли на крыше большого фургона на воздушной подушке. Его борт украшала картинка в виде огромного каравая. Руки осужденных были связаны за спиной, а на шеи надеты петли. Желтые веревки, которые продаются в магазинах со скобяными товарами, были переброшены через изящно изогнутый фонарный столб. Капюшонов ни на ком не было.

Мосби заставила себя посмотреть на их лица. Один, рядовой по фамилии Торбо, был ей знаком. Других она не знала. Женщина с многоцветными татуировками на руках плюнула в Дженнингса, но ей не хватило тридцати ярдов. Офицер повернулся и посмотрел на Мосби. Она почувствовала, что кивает.

Дженнингс отдал приказ, и два легионера забили в барабаны с надписью вдоль боков «Палмдейл Тех». Взвыли турбины, обрывки бумаги понеслись по площади, и грузовик отделился от земли. Он слегка покачнулся, и один из осужденных потерял равновесие. Его товарищ подошел и подставил ему плечо. Грузовик поехал. Легионеры падали с крыши по одному. Их шеи трещали, когда веревка затягивалась. И вот уже все они закачались из стороны в сторону, описывая ботинками дугу.

Мосби затошнило, но она сохранила на лице бесстрастное выражение. Это было ужасно, но, как днем раньше сказал Чин—Чу, таковы и преступления, которые они совершили. Был в этом деле и политический момент, потому что Клика нуждалась в народной поддержке, если действительно собиралась свергнуть императора. Поддержке, которую будет трудно получить, если ее войска станут насиловать и убивать тот самый народ, который должны защищать. Нет, это необходимо было сделать, но эти казни легли тяжелым грузом на душу генерала.

Бунт начался, когда специально обученный личный состав корпоративных служб безопасности опустился с неба прямо в середину тюремного плаца. Это случилось днем, в самую жару, когда комендант Крепкое Дерьмо Гевин меньше всего ожидал атаки, а легионеры «водили стену» — перетаскивали камни с одного конца дробилки на другой.

Первым признаком, что что–то не так, стали десять воздушных грузовых платформ. Они появились на радаре и игнорировали все попытки связаться с ними. Гевин мог запустить противовоздушные ракеты или потребовать поддержки авиации, но не сделал ни того, ни другого. Да, платформы вошли в запретное воздушное пространство, да, они не отвечали на его запросы, но они были явно гражданскими. Черт побери, да на них двадцатифутовыми буквами было написано «Чин—Чу Энтерпрайзес». Нет, это явно какая–то ошибка, и ошибка, которую он вскоре исправит.

Мосби вспомнила удовлетворение, которое почувствовала, когда большие черные тени проплыли через плац. Когда поняла, что время пришло, и знала, что ее люди готовы. Она вспомнила, как охранники в экзоскелетах попытались загнать всех внутрь, и как они закричали, когда легионеры стащили их на горячий бетон и принялись обрабатывать кулаками.

Легионеры не пощадили ни дворовую охрану, ни тех, кто высыпал из арсенала, расстреливая заключенных из пулеметов. Сотни погибли в тот день, сметенные ураганом свинца, но тысячи выжили и, вооруженные сброшенным сверху оружием, начали сражаться. Одетые в черное отряды безопасности поддержали их огнем, спрыгивая с парящих платформ. Бой длился всего один час пятнадцать минут.

Мосби бросилась на поиски Гевина, намереваясь убить его собственными руками, но она опоздала.

Группа специально обученных агентов из службы безопасности разыскала управляемую компьютером тюремную систему поддержания жизни, освободила мозговые ящики, хранящиеся там, и вставила их в кибернетические тела. За несколько минут войска Мосби стали сильнее на триста шестьдесят два киборга. Все кводы и большинство бойцов II заняли позиции вокруг тюрьмы на случай контратаки, но пятеро отправились искать Гевина. Они нашли его съежившимся в углу своего офиса.

Ходят разные слухи о том, что они с ним сделали, но Мосби видела тело и имела собственное мнение. Она подумала, что борги играли Гевином в мяч. Бросали его туда–сюда, пока он не умер от травм. Перепачканный кровью офис и изломанное, будто разбитая кукла, тело коменданта подтверждали ее догадку, но точно Мосби так никогда и не узнала.

Дженнингс появился у ее локтя. Стекло хрустнуло под его ботинками. Он указал на казненных.

— Нам снять их? Мосби покачала головой.

— Нет, не сегодня. Я хочу, чтобы люди увидели и запомнили.

Дженнингс кивнул. Даже небритый, он все равно выглядел красивым. А Мосби уже сколько дней не вспоминала о своей внешности.

Старший сержант отпустил бойцов. Они разбились на группы и направились к разношерстной колонне автотранспорта, ждущей неподалеку. Трое бойцов II шли задом, следя, чтобы не случилось неприятностей. Дженнингс вопросительно взглянул на нее.

— Так что же дальше?

Мосби посмотрела на юг, туда, где уже сотни лет стоял древний город Лос—Анджелес, и где мать императора построила себе дом. Мосби не могла видеть его многоэтажные башни, но знала, что они там. Она улыбнулась.

— Пора навестить одного моего старого друга. Того самого, который бросил нас в тюрьму и послал ВКФ против Альгерона.

Дженнингс кивнул:

— Отличный план. Пойдемте.

Зачем именно создавался этот комплекс и кто был архитектором этого здания, было известно только мадам Дассер и ее ближайшим родственникам. Но из него вышел довольно удобный штаб, тем более безопасный, что располагалось здание всего в нескольких милях от императорского дворца, и императорская секретная полиция, обыскав каждую комнату бесчисленное множество раз, объявила его чистым. К тому же зданием владела подставная компания, официально не имеющая никакого отношения к «Дассер Индастриз». Все это вместе означало, что у Клики есть надежное место для собраний.

Сидя в затемненной комнате, Чин—Чу обнаружил, что стал неизвестным номером историй подполья, когда смотрел голофильм о том, что некогда было его усадьбой. Нола сидела рядом, изо всех сил стараясь не плакать. Клика насчитывала уже сотни членов, но в исполнительный комитет входили только пятеро человек. Все они сейчас присутствовали, и все были в привычных просторных халатах.

Этот голофильм снимали через двадцать четыре часа после нападения секретной полиции на виллу Чин—Чу, и смотреть там было почти не на что. Дом вместе со всем его содержимым взорвали. А чтобы Чин—Чу наверняка понял, что ему хотят сказать, обломки сожгли. Две трубы еще стояли, как и рваный кусок кирпичной стены, но все остальное превратилось в груду почерневших дымящихся развалин.

— Мне очень жаль, — сказала мадам Дассер, — но мои имения тоже пострадали.

— И мои, — добавил Ари Госс.

— Мои тоже, — сказала Зорана Зикос.

— И наши, — вставила Сьюзен Ротенберг. Чин—Чу вздохнул.

— Думаю, этого следовало ожидать. Мы должны были выйти из подполья, и как только мы это сделали, они атаковали.

Нола издала придушенный звук.

— Но кое–что эти варвары проглядели… Мадам Дассер повернулась к ней:

— Проглядели? Что? Нола указала на экран.

— Смотрите… Скульптуры Серджи абсолютно нетронуты!

Все увидели, что ржавые металлические пластины, которые торговец сварил вместе, стоят себе, как стояли раньше, и засмеялись.

— Вероятно, тайная полиция решила, что кто–то уже разрушил их, — высказалась Зикос.

Чин—Чу улыбнулся и взял жену за руку.

— Смейтесь, если хотите, но у меня–то хоть есть вторая профессия, а кто из вас может сказать то же самое? Мы же не вечно будем революционерами.

— Серджи прав, — согласилась Ротенберг. — Мы должны надеяться на успех. Что произойдет, когда император будет низложен?

— Нам еще рано об этом беспокоиться, — рассудительно заметил Госс.

— Может быть, — ответила мадам Дассер, — а может быть, и нет. Давайте взглянем на отчет, который составили наши специалисты по информации и маркетингу.

Она нажала кнопку, и голокартинка распалась на тысячи световых осколков. Они закружились, погнались друг за другом и вернулись вместе, сложившись в комплект из восьми сводок, графиков и диаграмм. Будучи деловыми людьми, заговорщики выпрямились и все внимание обратили на экран. Дассер пояснила:

— Вот как выглядит ситуация. Хорошая новость заключается в том, что опрос общественного мнения, проведенный во многих местах и среди представителей разных культур, показывает, что народ согласен с нашим планом сражаться с хадатанами на краю и хочет нового руководства. Когда мы обошли императорскую пропагандистскую машину и дали населению настоящие факты, миллионы людей перешли на нашу сторону. Материал с Веретена был особенно эффективным. Граждане хотят войны и хотят ее немедленно.

— А плохие новости? — осторожно спросила Зикос.

— Плохая новость та, — ответила Дассер, — что люди не доверяют нам. Сумасшедший или нет, император олицетворяет собой стабильность, и народу это нравится, особенно когда они сравнивают его с нами. Вот, взгляните сюда. — С помощью световой указки она высветила некоторые статистические данные. — Так как мы бизнесмены и соответствуем общему определению «богатые», они боятся того, что мы можем сделать после свержения императора.

— Весьма здраво, — тихо проговорил Чин—Чу.

— Но это нечестно! — воскликнула Ротенберг. — Мы рисковали всем! Император закрыл наши компании, разрушил наши дома и приговорил нас к смерти!

— Итак, я буду кусаться, — мрачно сказала Зикос. — Каков ответ?

Мадам Дассер усмехнулась.

— Наши специалисты по связям с общественностью рекомендуют поэтапный подход. Они указывают, что Клика, составленная из безликих мужчин и женщин, мотивы которых сомнительны, выглядит менее привлекательно, чем один человек. Особенно в обществе, где вся власть была так долго сосредоточена в одних руках.

— Значит, мы должны выбрать, так сказать, представителя, — задумчиво произнес Госс.

— Или представительницу, — жестко уточнила Ротенберг.

— Верно, — подтвердила Дассер. — Специалисты по связям рекомендовали выбрать человека, который был бы членом Клики, имел самый обаятельный показатель личности, наименее угрожающее телосложение и самое большое сходство с кумирами разных культур. Такими, как Будда, Махатма Ганди, последняя императрица и Санта Клаус.

Все посмотрели на Чин—Чу. Он протестующе замахал руками.

— Нет!

Но исполнительный комитет проголосовал, и представитель был выбран.

* * *

Солнце лилось сквозь прозрачные стенки пирамиды, грея спину императора. Его фигура отбрасывала тень на гробницу. Император поднял руки. Тень приняла форму креста. Император пошевелил руками, увлеченно наблюдая, как крест движется. Вообще–то он пришел поговорить с матерью, спросить ее совета, но из–за голосов невозможно было думать. Они снова воевали, снова спорили о том, что он должен делать, и никак не могли прийти к единому мнению.

— Да он же сумасшедший.

— Еще бы ему не быть сумасшедшим! Любой бы стал, когда в голове такой кекс с изюмом.

— Прекратите! Мы должны сотрудничать, работать как одна команда, или вся империя погибнет.

— Ну и что?

— А то. Императора могут убить, а если он умрет, умрем и мы.

— Вот и отлично, — мрачно сказал другой голос. — Лучше смерть, чем такая жизнь.

— Ваше величество?

Император не сразу понял, что этот последний голос прозвучал извне. Он уронил руки. Голоса стихли до шепота.

— Да?

— Легион пробился в город. Через час–два они будут здесь.

Лицо говорящего показалось императору знакомым. Он заставил себя сосредоточиться.

— Адмирал Сколари! Что вы здесь делаете? Я же послал вас на Альгерон.

Сколари с трудом сохранила спокойствие. Дело и впрямь плохо… и даже хуже, чем ей докладывали.

— Вы приказали мне вернуться, ваше величество. И судя по тому, что я вижу, это была прекрасная мысль.

— Ах да — безучастно промолвил император. — Конечно. Простите, совсем вылетело из головы.

— Конечно, ваше величество, — сухо ответила Сколари. — Теперь, с вашего разрешения, я предлагаю отправиться в космопорт. На орбите ваше величество будет в безопасности.

Император оживился.

— На орбите! Да. Вот будет потеха. Идемте.

Мрачная и подавленная, Сколари поднялась по лестнице вслед за императором и вышла через взрывонепробиваемую дверь на послеполуденное солнце. Обратный полет был долгим и тревожным. Что сделает Легион, пока ее нет? Куда ударят хадатане в следующий раз? И что ждет ее на Земле? Действительность оказалась еще хуже, чем она ее себе представляла.

Император погружался в пучину безумия, Клика вышла из подполья, Мосби вот–вот захватит императорский город, а остальные военные сидят сложа руки. Ну, во всяком случае, большинство. Некоторые командиры сделали, что могли.

Истребитель с воем пронесся в сотнях футов над головой, выпустил ракеты по войскам Мосби и встал на хвост. Солнце загорелось на стекле кабины, когда самолет набирал высоту.

Сколари сощурилась, пытаясь разглядеть его эмблему, и вздрогнула, когда запущенная кводом ракета взорвала самолет. Пылающие обломки посыпались на правительственные здания. От одного из них вспыхнул пожар, и к уже воющим пожарным сиренам добавились новые.

Будь прокляты эти киборги! Когда все закончится, Сколари выследит их, убьет всех по очереди и заведет свой собственный корпус киборгов.

Два отделения тяжеловооруженных космических пехотинцев сомкнулись вокруг и проводили императора к ждущим машинам. Сколари подумывала о вертолете, но отказалась от него из соображений безопасности. Подобно истребителю, вертолет был бы уязвим для наземного огня. А император, казалось, понятия не имеет, что их окружает опасность.

Двери захлопнулись, двигатели набрали обороты, и кортеж машин направился к окраине города. Улицы были пусты. Бюрократы попрятались под землю и сидели в своих комфортабельных пещерах, ожидая, когда кто–то победит. Тогда они выползут друг за другом, присягнут в верности чему угодно и вернутся к работе. От этой мысли Сколари сделалось тошно.

Командный автомобиль подпрыгнул на чем–то твердом, и император уставился в окно.

Мосби въехала во дворец верхом на Логане, бойце II. Она беспокойно заерзала на своем месте, когда киборг поднялся по ступеням, сканировал входные двери и, не найдя противника, вошел внутрь. Его ступни тяжело ударяли по паркетному полу и оставляли выбоины в твердой древесине. Биотела с оружием наготове держались сразу за ним.

Мосби ждала упорного сопротивления, но охрана из космических пехотинцев либо дезертировала со своих постов, либо получила приказ отойти. «Очень хорошо, — подумала Мосби. — Убийств уже и так больше чем достаточно». Император — вот кто ей нужен. Не для того, чтобы убить его, так как это создало бы образ мученика, а чтобы сказать ему, что все кончено. Но, похоже, у нее не будет такой возможности. Дворец казался брошенным.

Слева остался бальный зал, пустой и тихий. Справа из высоких арочных окон падал желтый солнечный свет.

Игнорируя лифт, Логан направился к служебной лестнице. Мосби пригнула голову, когда боец II проходил в дверной проем. Пока киборг взбирался по ступеням, офицера бросало взад и вперед, но ремни удержали ее. Отделение биотел следовало сзади.

Перед пожарной дверью Логан остановился, проверил, нет ли проводов, и открыл ее. Второй этаж выглядел таким же пустынным, как и первый. В обе стороны вел длинный коридор. Картины импрессионистов, каждая стоимостью в целое состояние, украшали стены.

— Подожди.

Логан подождал, пока Мосби выдернет провод связи и расстегнет ремни. Ее ботинки с глухим стуком ударились об пол. Подошел сержант. Он носил бронекомплект, снятый с мертвого космического пехотинца, и его лица не было видно за отражающим пластиком.

— Будут приказы, генерал?

Мосби ткнула большим пальцем налево:

— Берите свое отделение и обыщите все отсюда и до конца. Мы с Логаном возьмем другую половину.

Дженнингс велел сержанту все время оставаться с генералом, но приказ есть приказ, делать нечего. Сержант с трудом сглотнул.

— Слушаюсь, мадам.

Биотела сделали это так, как их учили. Один боец слева от двери и один справа. Ни одна из комнат не была заперта.

Мосби с Логаном подошли к делу иначе. Киборг открывал двери, а она наблюдала. Комната за комнатой оказывались пустыми. Прямо впереди находились покои императора. Мосби почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. Киборг открыл двойные двери и шагнул внутрь. Мосби вошла за ним.

Кабинет, где император встречался со своими советниками, выглядел точно так же, как той ночью, только газовый камин был погашен, в прямоугольные окна лился свет, и в нем не было ни души. Мосби почувствовала разочарование, хотя и знала, что это глупо. Что–то зажужжало. Логан повернулся на звук, поднимая оружие. Мосби выдернула свой пистолет. Секция книжного шкафа отодвинулась в сторону, и в комнату вошел император. Красивый, как всегда, в свободном, напоминающем пижаму костюме. Император улыбнулся, как будто встретить генерала и бойца II в своем кабинете было для него самой естественной вещью в мире.

— Генерал Мосби… как мило, что вы заглянули. Вижу, вы где–то тренировались. Не хотите посмотреть наш гимнастический зал?

Эмоции нахлынули на Мосби: потрясение от его неожиданного появления, то же самое влечение, которое она чувствовала раньше, и разочарование, когда она поняла, что это только клон. Потому что, хотя клон и выглядел как император, он вел слишком замкнутую жизнь и отличался простодушием ребенка. Мосби вспомнила кое–что из того, что они делали втроем, и покраснела.

— Где император? Настоящий император?

Клон поднял ухоженные брови и пожал плечами.

— Он редко говорит мне что–нибудь.

Мосби минуту подумала, потом указала пистолетом на дверь.

— Ты арестован. Иди в коридор. Клон нахмурился.

— Почему я должен идти?

— Потому что я застрелю тебя, если не пойдешь. Клон вышел в коридор и увидел легионеров.

— Вы убьете меня? Он все время грозится убить меня.

Мосби покачала головой.

— Нет. Я собираюсь тебя использовать. Так же, как использовал он.

— А потом?

— А потом делай, что хочешь… кроме, разумеется, политической карьеры.

— О, — просиял клон. — Это похоже на шутку.

Императорская яхта была размером с линкор и так же тяжело вооружена. Сколари с императором только–только поднялись на борт и шагали к рубке, когда пришла первая плохая новость. Она прибыла в виде распечатки в руках прыщавого младшего лейтенанта. Два космических пехотинца остановили его, обыскали и пропустили дальше.

— Сообщение от капитана, адмирал. Только что получено.

Сколари выхватила листок из руки юноши, взглянула на императора, но не увидела никакого интереса. Она вздохнула. Одно дело, когда ты узурпируешь трон, и совсем другое, когда он сам сваливается на твою голову.

Сколари прочитала донесение. Потом прочитала еще раз. Новости были какие угодно, только не хорошие. Неизвестные корабли вышли из гиперпространства возле Альгерона. Ее разведчики подошли посмотреть поближе и столкнулись нос к носу с передовыми частями хадатанской тактической группы. Одного разведчика уничтожили. Второй запустил посыльную торпеду и бросился бежать. Спасся он или нет, неизвестно.

Проклятие! Хадатане покончат с тем, что осталось от Легиона, и прыгнут к Земле, где вместо мощнейшего флота, который она себе представляла, найдут жалкие, покладистые остатки.

Охрана щелкнула каблуками, когда они вошли в центр управления, и капитан корабля вскочил со своего кресла. Это был мужчина средних лет, высокий и худой, с елейными манерами владельца похоронного бюро. Он поспешил им навстречу.

— Ваше величество! Адмирал Сколари! Добро пожаловать на борт. Ваше присутствие — большая честь для экипажа. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы…

— Заткнитесь к черту, — прорычала Сколари. — У меня нет времени на ваши заискивания.

Офицер разведки осторожно пробралась вперед.

— Капитан?

Все еще мучаясь от выговора Сколари, капитан Креснер набросился на нее..

— Да, лейтенант? Какого черта вам нужно? Она проговорила нерешительно:

— Вон там, сэр, на втором экране.

Сколари посмотрела туда и похолодела — на экране был император, сидящий на троне. Электронный титр внизу гласил: «Прямая трансляция».

Голос Сколари щелкнул как кнут:

— Тихо! Включите звук!

— Поэтому, — заключил клон, — я принял решение отречься от престола в пользу временного правительства, возглавляемого группой, известной как Клика. Прежде всего необходимо покончить с хадатанской угрозой, но когда это будет сделано, по нашему совместному соглашению будут проведены всеимперские выборы. Поэтому я призываю вас поддержать руководство Клики, поддержать наши войска и игнорировать тех, кто будет сбивать вас с пути. Благодарю вас.

— Это не я, — тупо сказал император. — Это мой клон.

— Теперь уже нет, — устало ответила Сколари. — Действительность — это то, что мы воспринимаем, а так как ваш клон был строго охраняемой тайной, люди будут считать его императором, а вас — самозванцем.

Император немного помолчал. Что–то изменилось в глубине его глаз, будто его более разумное «я» на минуту вернуло себе власть и взяло дело в свои руки.

— Если не…

Сколари ощутила внезапную надежду.

— Да, ваше величество? Если что не?

— Если мы не найдем хадатан, не заключим мир и не спасем империю от войны.

Сколари глубоко вдохнула. План императора был настолько возмутительным, что как раз мог сработать. Они подойдут к инопланетянам, выторгуют самые лучшие условия, какие удастся, и останутся у власти. Не победа, но и не поражение, и намного лучше, чем ничего. Она улыбнулась.

— Прекрасный план, ваше величество. Капитан… готовьтесь покинуть орбиту.

22

Медали часто получают те, кто сам заварил кашу… а потом сражался как дьявол, чтобы ее расхлебать.

Подполковник Мерритт Армия Соединенных Штатов Планета Земля, Саудовская Аравия, 1991 стандартный год

Планета Альгерон, Империя людей

Гравий брызнул из–под копыт дута. Животное испуганно попятилось от обрыва, и Дальнепуть Твердый выругался. С неба сыпалась снежная крупа, атакуя шарф, который закрывал нижнюю половину его лица.

Дут нашел более надежную опору и встал как вкопанный. Вождь дернул за поводья и ударил ногами по его похожим на бочонки бокам. Недовольно хрюкая, дут медленно двинулся вверх, осторожно выбирая дорогу. Тропа шла вплотную к скале, и камни шаркали по правой ноге Твердого. На них виднелись следы древних ручных орудий — наследие давно умерших предков.

Черт бы все–таки побрал Сладость Ветра. Привела человека сюда, а отец теперь карабкайся. Он слишком стар для таких прогулок, а кроме того, все подобные тропы кончаются на каком–нибудь высоком и каменистом плато.

Впрочем, какой–то смысл в этом есть, мысленно поправил он себя. Эти двое — изгои, и вряд ли бы их пустили в деревню. Факт, который все еще заставлял его чувствовать себя виноватым. А принимая во внимание бандитов, которых надо избегать, и Легион, за которым надо следить, это высокогорное плато — отличное место, поскольку предлагает суровое, но готовое убежище.

Часть скалы выдавалась наружу. Твердый позволил дуту самому обогнуть ее и снова подобрал поводья. За выступом тропа чуть расширилась, и наа уже собирался ударить животное ногами в бока, как прозвучал винтовочный выстрел. Камень впереди подпрыгнул и полетел в пропасть.

— Оставайся на месте.

Твердый натянул поводья. Дут остановился. Вождь поднял руки к груди, ладонями наружу. Ветер сорвал его слова.

— Не такого приветствия ждал я от своего будущего зятя.

После небольшой паузы последовал еще один приказ:

— Размотай шарф.

Твердый размотал и почувствовал, что сотни крошечных ледяных пушечных ядер осыпали его лицо. Теперь голос раздался ближе, но наа продолжал смотреть прямо перед собой.

— Ты один? — Да.

— Хорошо. Следуй по тропе. Я пойду за тобой чуть погодя.

Твердый снова обмотался шарфом, пнул дута, чтобы тот шел вперед, и ухмыльнулся. Були никому не доверяет, и это хорошо. Жизнь его дочери будет зависеть от бдительности легионера.

Тропа вилась через древний скальный обвал. Твердый увидел следы от камней там, где Були и Сладость Ветра столкнули с дороги недавно упавшие валуны, и подивился их энергии.

Миновав обвал, тропа круто пошла вверх, повернула в каменистую теснину и закончилась на подметенном ветрами плато. От налета снежной крупы все сделалось белым. Полуразрушенные каменные стены показывали, где стояли древние ветроломы. Наа, которые жили тут в древности, были или очень выносливые, или настолько отчаянные, что предпочли суровости гор опасностям долины.

Камень отскочил от его плеча. Твердый улыбнулся. Человек, привыкший к избытку боеприпасов, дал предупреждающий выстрел. Его дочь, зная, что каждая пуля драгоценна, бросила камень. Ее голос был тонкий, но звучал решительно. Краем глаза вождь видел пистолет, и рука, держащая его, была твердой, как скала.

— Покажи свое лицо. Твердый размотал шарф. Она заколебалась.

— Отец?

Твердый почувствовал комок в горле. Он с трудом заговорил.

— Кто же еще проделает весь этот тяжкий путь ради чашки твоего чая?

Твердый перекинул левую ногу через шерстистую шею дута и спрыгнул на землю. Дочь бросилась в его объятия, прижалась лицом к его груди. Ее запах заполнил его ноздри, и Твердый был рад, что она не видит его слез. Он вытер их о ее капюшон.

— Значит, ты предпочла жить жизнью брелл, а не буки.

Сладость Ветра засмеялась и напомнила ему того детеныша, который резвился когда–то у его ног.

— Пойдем! Я напою тебя чаем, за которым ты приехал!

— Не так сразу, — пожурил Твердый. — Сначала припасы, которые я привез вам… потом дут.

Едва они сгрузили два огромных седельных вьюка с едой, как появился Були. Белая зимняя одежда делала его почти невидимым на фоне засыпанных снежной крупкой камней. Мужчины осторожно разглядывали друг друга. Ни тот, ни другой не знали, что говорить, и оба желали некоего божественного вмешательства. Но вот Твердый протянул руки. Слова дались ему легче, чем он думал.

— Моя дочь любит тебя, человек, и для меня это достаточно хорошо.

Були ухмыльнулся и приложил свои ладони к ладоням вождя. Их пальцы сплелись.

— Спасибо, Дальнепуть… и у меня есть имя. Билл Були. Твердый нахмурился.

— Это не имя… это набор звуков. Долгобег Убивающий Бандитов. Вот это — имя.

Були покачал головой в притворной капитуляции и повел дута в пещеру, где квартировали их собственные животные. Бросив ему охапку сена, он вернулся к Твердому.

Они заняли лучшее из подземных жилищ. Шкура дута у входа задерживала ветер, и винтовая лестница вела вниз в общую комнату. Внутри пещеры было просторно. В древнем очаге горел огонь. Как принято у наа, очаг топился пометом дутов. Дыма было очень мало, а тот, что был, уходил наружу через воронкообразную трубу. На стенах тут и там висели красочные одеяла. Були и Сладость Ветра усердно поработали, чтобы придать уют своему жилищу, и Твердого это впечатлило. Человек вывалил один из седельных вьюков в нишу, и Твердый сделал то же самое со вторым.

— А у вас тут хорошо, очень хорошо, в самый раз для стареющего отца. Я привезу свои вещи и вселюсь.

Сладость Ветра засмеялась и вся засветилась от удовольствия. Ее мечта сбылась. Видеть их обоих здесь и довольных друг другом — это все, на что она могла надеяться. Конечно, не считая малыша… но о нем знала только она.

— Иди сюда, — сказал Були, подзывая Твердого к очагу. — Погрейся и расскажи нам о путешествии. Как ты нашел нас?

Твердый снял плащ и поднес руки к огню. Он ухмыльнулся.

— Это было так же просто, как идти по одной из дорог, что строит Легион. Детеныш с завязанными глазами мог бы сделать это.

Були насмешливо фыркнул.

— Может быть, если бы я был один. Но впереди шла Сладость Ветра.

Твердый хихикнул.

— Тогда понятно. Дело в том, что мне пришлось довольно долго искать вас. Моя дочь умеет делать жизнь исключительно трудной, когда захочет. В ближайшем будущем ты в этом убедишься.

Сладость Ветра состроила гримасу, Були засмеялся, и восхитительные запахи заполнили пещеру, когда обед закипел. Только после того, как они поели и устроились, — кто сидя, кто лежа, — вокруг очага, разговор стал серьезным. Були задал вопрос, прозвучавший как утверждение.

— Шла война. Мы видели инверсные следы самолетов, когда было светло, и вспышки взрывов, когда было темно.

Твердый жестом выразил согласие.

— Правда. Пришли другие люди. Они разрушили форт и провели много боев.

У Були сдавило горло.

— Разрушили Камерон? Никогда!

— «Никогда» — время дураков, — ровно сказал Твердый, ковыряя в зубах косточкой. — Верь мне, когда я говорю, что форт сровняли с землей. Но это звучит хуже, чем есть на самом деле, потому что все до единого люди ушли из форта еще до его разрушения и взяли с собой сброд из Городка наа.

Були вспомнил, как тысячи бойцов и сотни машин валили из форта. Он предполагал тогда, что Старик будет до конца защищать Камерон, что показывает, как много он знал. И вполне возможно, что ВКФ и космопехота тоже поверили в это. Если так, они зря потратили массу времени, сил и жизней, атакуя объект малого стратегического значения. Он ухмыльнулся.

— Так кто победил?

Твердый посмотрел Були в глаза:

— Ты скажи мне, человек. Другие улетели, а Легион остался. Мне это кажется победой. Но в войне, где миры считаются за деревни, а все звездные системы представляют континенты, кто может сказать? И вонючие тоже доставят трудности.

— Вонючие?

— Отец имеет в виду хадатан, — объяснила Сладость Ветра, морща нос. — Те, кого взял в плен Убивающий Наверняка, воняли ужасно.

Були встревожено сел.

— Ты видел их?

— Да, и много, — подтвердил вождь. — Они высаживаются все время. И их шпионские машины тоже. То же самое на юге. Самые последние из прибывших рассказывали интересные вещи, прежде чем пламя поглотило их слова.

Були вспомнил, как хадатанин закричал, падая в яму. Его затошнило, а Сладость Ветра тогда отвернулась.

— Что они сказали?

Твердый помолчал, будто тщательно подбирая слова.

— Они сказали, что их кораблей так же много, как звезд… что они скоро ударят… и что Легион умрет.

Чувство вины снова захлестнуло Були, и его настроение сразу упало. Он должен быть там, когда ударят хадатане, сражаться плечом к плечу со своими товарищами, а не прятаться здесь, в пещере, сжимаясь от страха.

Твердый наблюдал за реакцией человека, догадываясь о его чувствах. Голос наа был спокойным.

— Ты мог бы помочь им.

В глазах Були вспыхнула искорка интереса.

— В самом деле? Как?

— Мои разведчики сообщают, что, хотя Легион сражался храбро и много воинов отправил в следующий мир, он понес тяжелые потери. Кроме того, в прошлом месяце много легионеров улетело с планеты. Все вместе означает, что хадатане численно сильно превзойдут их.

Сладость Ветра говорила Були о шпионах своего отца, но его все равно удивили масштабы разведывательной сети вождя.

— И что?

— И Легион мог бы воспользоваться помощью союзников, которые знают все углы и закоулки на поверхности планеты и являются испытанными воинами. — Последнее было сказано с явной гордостью.

До Були не сразу дошло, что предлагает Твердый. Слишком это было невероятно.

— Ты хочешь сказать, что наа будут сражаться вместе с людьми? Так что ли? Но почему? Вы многие годы воевали с Легионом. Вот ваш шанс избавиться от него раз и навсегда.

— Но какой ценой? — парировал вождь. — Это правда, что люди оккупировали нашу планету, но лишь малую часть ее, и пахнут они хорошо. Во всяком случае, большую часть времени.

Сладость Ветра засмеялась, и Були тоже. Все дело в том, что культура наа и культура Легиона взаимно дополняли друг друга. К тому же Легион так и не допустил колонистов на Альгерон, и потому коренное население было избавлено от ужасов полномасштабной колонизации. Но вдаваться в подробности Були не собирался.

Легионер нахмурился.

— А что южные племена? Как они считают?

— Так же, — ответил Твердый. — Они тоже будут драться. Но только пока хадатане не будут побеждены. После этого все должно вернуться на свои места.

Були очень удивился. Он никогда не слышал о какой–либо кооперации за пределами сферы торговли. И как эти две группы общались друг с другом?

— Перевалы закрыты, — заметил Були. — Откуда ты знаешь, что южные племена будут сотрудничать?

Твердый ухмыльнулся.

— Все эти годы Легион обеспечивал их отличными рациями. Южные племена настоящие мастера в копировании таких вещей и изготовили их целую кучу.

Черт побери, ну конечно! Були удивился, почему он не подумал об этом раньше. Он не увидел никакого намека на такие технологии в деревне Твердого, но он и не искал их. Похоже, наа утаили кое–какие из своих способностей. Очевидно, Сладость Ветра тоже не сочла нужным кое о чем упомянуть. Були посмотрел на нее и получил в ответ невинную улыбку.

— Так что, — практично заявил Твердый, — связывайся с Легионом и давай работать.

Були посмотрел вдаль.

— Я бы хотел… но они застрелят меня. Твердый улыбнулся.

— Не обязательно. Как вождь вождей, я назначаю тебя, Долгобег Убивающий Бандитов, эмиссаром от племен наа.

Були начал было возражать, но задумался. А ведь это мысль. Действуя сообща, Легион и наа вполне могут победить хадатан. Что здорово уменьшит вину, которую он чувствует. Это не помешает и потом, когда война кончится, и он будет жить среди наа.

Что привело его к еще одной мысли: зачем довольствоваться временным союзом? У наа будет достаточно рычагов, чтобы получить дополнительные стимулы, вроде лучшей медицинской помощи, технического содействия или кто знает что еще? А полная независимость? Вполне возможно. Больше того, у него возникла идея, как связаться с Сент—Джеймсом быстро, эффективно и с минимальным риском для себя. Були медленно кивнул:

— Знаете что? Я думаю, это сработает.

Военный командующий Ниман Позин—Ка поднес круглый террариум к свету. По–новому изогнутая дорога миновала мост именно там, где он хотел, вошла в деревню точно в нужном месте и превратилась в главную улицу. Каждый дом был точно таким, каким он помнил его, немного лучше, чем в реальности, ну так что? Террариум моделирует его мир совершенно особым способом, в основе которого лежит абсолютная непредсказуемость. Или дело просто в его настроении? Он чувствует себя хорошо, очень хорошо, а почему нет? Суд принял его сторону, его стратегию одобрили, а предстоящая битва даст ему возможность избавиться от предателей: Модер—Та, командиров второго и четвертого копья и человека Болдуина. Да, жизнь хороша.

Позин—Ка поставил террариум на стол, встал и подошел к иллюминатору, который украшал стену его каюты. Почти весь обзор занимал Альгерон. Необычная планета с единственным, охватывающим ее континентом и высокими горами. Не такая, как Хадата, но в чем–то похожая. Настолько похожая, что ее, возможно, стоило бы колонизировать. Именно это соображение заставило Позин—Ка запретить ядерное оружие и составить план атаки с обычным вооружением.

Главную военную базу планеты уже уничтожил человеческий флот. Это лишало предстоящую битву некоторого веселья, но разведчики заверили военного командующего, что легионеры сбежали и устроят похвальную драку.

Кроме того, нельзя забывать о киборгах — тех самых созданиях, которые сыграли такую важную роль в уничтожении третьего копья и в обороне форпостов, подобных тому, что на Фрио II.

Да, Позин—Ка с нетерпением ждал боя. Но ему следует быть осторожным. В прошлом люди уже не раз проявляли удивительную находчивость и теперь будут сражаться на своем поле. Раньше он обвинял других в чрезмерной уверенности, а сейчас сам должен постараться избежать этой же ошибки. Вот почему он подождет, пока весь его флот выйдет из гиперпространства, и только тогда начнет ту развернутую атаку, которую злополучный Нибер—Ба должен был провести, но не провел.

И все же у хадатанина было отличное настроение и он позволил себе еще немного повозиться с террариумом.

Непрерывно шептали кондиционеры, лампы горели не мигая, и минуты скатывались с настенных часов с неумолимой точностью. Хадатане уже некоторое время находились на орбите Альгерона и собирали силы, готовясь стереть Легион с лица планеты. Они не делали попыток связаться с людьми, не выдвигали никаких условий, и только их лазутчики, роботы и глаза–шпионы постоянно просачивались на Альгерон.

От всего этого Сент—Джеймс стал усталым и раздражительным. Наташино присутствие только усиливало его досаду, так как он предпочел бы проводить время с ней, а не со своей работой. Поэтому радиста он встретил неприветливо.

— Ну что теперь?

Радист, ветеран с десятилетним стажем, даже не вздрогнула.

— У нас ЧП, сэр. Человек, называющий себя бывшим старшим сержантом Уильямом Були, проник в сеть три. Мы вызвали его файл, обнаружили, что он находится в самовольной отлучке, и задали кучу вопросов, чтобы подтвердить его личность. Он хочет поговорить с вами.

Сент—Джеймс нахмурился.

— Но как?

— Он раскопал передающую станцию 856–К, обезвредил мины–ловушки и использовал ручной аппарат. Кажется, он возглавлял тот патруль, который закапывал этот самый блок.

— Велите ему застрелиться. Это избавит нас от хлопот.

Радист стояла на своем.

— Он утверждает, что говорит от лица объединенных племен, сэр.

— Племен? Объединенных? С каких это пор? Радист пожала плечами:

— Понятия не имею, сэр. Старший сержант утверждает, что они объединились и готовы сражаться с хадатанами.

Неужели это правда? Если да, тогда совсем другое дело. Сент—Джеймс почувствовал, что его усталость как рукой сняло.

— Я поговорю с ним. Какой канал?

— Шестой, сэр.

Сент—Джеймс коснулся кнопки и сказал в микрофон:

— Були?

Голос на другом конце провода прозвучал так ясно и четко, будто Були находился в соседней комнате.

— Здравствуйте, генерал. Спасибо, что ответили на мой звонок.

— Что это за чепуха насчет объединенных племен и сражения с Хадатой?

Яма была около восьми футов глубиной. Передающая станция состояла из зеленого ящика, размером с небольшой чемоданчик. Укрепленные кабели входили в блок с одной стороны и выходили с другой. Роботы, роющие траншеи, проложили бесконечные мили кабеля, и это значило, что у Легиона будет отличная связь, даже если все радиочастоты начнут глушить.

Були прислонился спиной к стенке ямы и почувствовал, как холод проникает сквозь куртку. Понадобилось больше восьми часов, чтобы докопаться до этой передающей станции, и еще два, чтобы обезвредить мины. Его мышцы болели, руки были в волдырях, и наа уже старались держаться с наветренной стороны от его пропотевшей одежды.

— Это не чепуха, сэр. Наа испытывают сильную неприязнь к хадатанам и готовы воевать.

Возбужденный подобной перспективой, Сент—Джеймс позволил себе на минуту забыть о дезертирстве Були.

— Рад слышать это. Помощь нам бы пригодилась. Скажите, старший сержант, сколько воинов могут дать наа?

— Примерно двести пятьдесят тысяч сэр.

— Что насчет оружия?

— Обычная смесь из их собственного и нашего. Сент—Джеймс подумал вслух:

— Ну, мы не сможем вооружить их всех, но чертовски несомненно можем дополнить то, что у них уже есть. А что насчет командования? Они последуют приказам?

Були постарался не думать о том, что Твердый и Сладость Ветра смотрят на него с поверхности, что холод проник под его одежду, и что его рука дрожит. Следующая часть разговора будет щекотливой, очень щекотливой, и он должен быть внимателен.

— Ну, сэр, это смотря по обстоятельствам.

— По обстоятельствам? По каким обстоятельствам? Були следовал приказам всю свою взрослую жизнь

и бросить вызов офицеру было чрезвычайно трудно. Он с трудом сглотнул.

— Смотря по тому, кто отдает эти приказы. — Потребовалось сознательное усилие воли, чтобы опустить в конце «сэр».

Сент—Джеймс вцепился пальцами в мягкую кожаную обивку. Все ясно. Наа последуют приказам, но только от Були, и только, если будут удовлетворены его требования. Гнев закипел в душе Сент—Джеймса и грозил перекинуться на его голос. Генерал заставил его улечься. Слишком много поставлено на карту, чтобы называть Були теми именами, какие он заслуживал. Но всякое сочувствие к плачевному положению бывшего сержанта и склонность простить то, что он сделал, оказались бесповоротно убиты. Голос Сент—Джеймса был холоден, как горный снег.

— Понятно. И кого же они послушают? Були стиснул провод.

— Они послушают меня.

Сент—Джеймс старался сдержаться, но не сумел.

— Ну конечно!

Услышав этот сарказм, Були почувствовал боль.

— Верьте, чему хотите, генерал, но Легион выживет, а это главное.

— Главное? — переспросил Сент—Джеймс. — Ты не хочешь ничего взамен? Прощения? Денег?

— Нет. Но я хочу кое–чего для наа. Во–первых, поддержки для тех семей, кто потеряет кормильцев. Во–вторых, медицинской помощи их раненым. И компенсации за использование Легионом Альгерона.

Сент—Джеймс удивился. Требования были умеренные и справедливые. И никаких гарантий от него не требовали. Почему? Потом он понял. Стоит вооружить наа, и они смогут потребовать то, чего хотят, и Були знает это. Сент—Джеймс вздохнул. Слава Богу, что большинство дезертиров не такие способные, как Були.

— Согласен. Оставайся на месте, я пошлю за тобой муха–форму. Мы не потерпим дезертира во главе войск союзников, так что я откомандирую тебя к наа с временным званием майора. И Були…

— Сэр?

— Когда все кончится… постарайся не попадаться мне на глаза.

— Да, сэр.

23

Война — это то средство, которое выбрал наш враг; так дайте ему этого средства столько, сколько он хочет.

Генерал Уильям Текумсех Шерман

Армия северян 1861 ст. г.

Планета Альгерон, Империя людей

Яхта императора едва успела выйти из гиперпространства, как ей пришлось спасаться бегством. Вся звездная система кишела хадатанскими судами, и каким бы могучим ни оказался человеческий корабль, для их объединенной силы он был не соперник. Сколари срочно принялась устанавливать контакт. Электронные блеяния врага позабавили военного командующего, но из любопытства Ниман Позин—Ка приказал своим кораблям прекратить огонь. Они подчинились, но продолжали подходить, пока полностью не окружили человеческий корабль. А когда люди понесли чушь насчет мирных переговоров, договора и двусторонних торговых соглашений, хадатанин послал за полковником Натали Норвуд. Из всех людей, которых он пока что встретил, она была самой здравомыслящей.

Норвуд удивилась вызову, но ей было интересно узнать, что происходит, так как пленников не считали нужным держать в курсе дела. Хадатане готовились к бою — это было очевидно, — но больше она ничего не знала. Конвой из четырех охранников провел ее по уже знакомым коридорам до люка командного центра. Люк исчез в потолке. Звездная Гвардия все еще помнила, что Норвуд сделала Ким—Co, но беспрепятственно пропустила ее.

Внутри командного центра все было точно так же. Каюта имела овальную форму, пятнадцать стенных ниш и огромный головизор в центре. Сейчас он показывал пятипланетную звездную систему и огромное количество крошечных кораблей, многие из которых собрались вокруг вспыхивающего зеленого шара. По–зин–Ка поднялся ей навстречу.

— Здравствуйте, полковник. Вы хорошо выглядите… во всяком случае, я так предполагаю.

Это была шутка, первая шутка, которую Норвуд услышала от военного командующего. Она вежливо засмеялась.

— Да, спасибо.

Позин—Ка указал на длинный, плавно изогнутый стенной экран. Треть его занимала адмирал Паула Сколари. Она продолжала говорить о мире, несмотря на то, что хадатане не проявляли никакого интереса к ее словам. Рядом с ней стоял император, лицо расслабленное, глаза устремлены в пространство.

— Эти индивидуумы утверждают, что они высокопоставленные члены вашего правительства. Мужчина заявил, что он — император, а женщина представилась военным командующим Сколари, хотя ее действия говорят о противоположном. Я подумал, что они явились за почетной смертью, и собирался удовлетворить их желание, но они стали убегать. А едва мы сблизились с ними, залепетали о прекращении военных действий, о чем–то, называемом «перемирие», и о торговых соглашениях. — Хадатанин казался искренне изумленным. — Скажите, полковник, это действительно ваши руководители?

Норвуд посмотрела на экран, вспомнила, как гибли миллионы, и каждой клеточкой своего существа почувствовала ненависть к этим людям.

— Да, это наши руководители. Жалкие, не правда ли?

— Поистине, жалкие, — согласился Позин—Ка, игнорируя последнее требование Сколари ответить. — Что они пытаются сделать?

Норвуд стоически пожала плечами.

— Они ничего не знают о вашем народе и надеются, что вы заключите мир.

— Но зачем нам это делать? — спросил хадатанин. — Мы побеждаем.

— Верно, — грустно согласилась Норвуд.

— Так что, посоветуете убить их?

С трудом поборов себя, Норвуд ответила ровно:

— Нет. Они беспомощны и не могут причинить вам никакого вреда.

— Сейчас нет, — подтвердил Позин—Ка, — но как насчет будущего? У нас есть пословица: «Тот, кто щадит врага, увеличивает армию, которая его свергнет».

— У нас тоже есть пословица, — парировала Норвуд. — «Не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы они сделали тебе».

— Правильно, — согласился Позин—Ка и сказал что–то по–хадатански. Тысячи лучей света сошлись на императорской яхте.

Норвуд увидела, что Сколари вздрогнула, повернулась к императору и исчезла вместе с ним в ослепительной вспышке, — это лазерные лучи смяли силовые поля яхты и прожгли корпус. Огненный шар расцвел, исчерпал кислород и исчез.

Позин—Ка был бесстрастен.

— Вы можете идти.

Норвуд поискала в его лице хоть какой–то признак человечности, но, осознав вдруг, как это глупо, отвернулась. Если охранники подумали, что слезы — это странно, они ничего не сказали.

Отряд 1–го кавалерийского выделили для поддержки 2–го пехотного полка Эд Джефферсон. Всех их расставили по обеим сторонам широкой, U-образной долины и хорошенько замаскировали. Виллен и то с трудом различала машины, пусковые установки и кводов. Салазар ушел далеко вперед и крикнул, чтобы она не отставала. Виллен махнула ему. Оба соблюдали строгую радиотишину. выполняя приказ полковника Эд и ее штаба.

Вслед за Салазаром Виллен поднялась по узкой тропе, идущей вдоль склона полого холма, миновала путаницу валунов и вышла на маленькую расчищенную площадку. Салазар заметил ее накануне во время патрулирования и решил, что она идеально подойдет.

Виллен сканировала окрестности. Она сделала это отчасти по привычке, и отчасти от страха быть обнаруженной. Оба ушли для текущего ремонта.

Салазар мысленно улыбнулся.

— Нервничаешь?

— Да, черт возьми. Вдруг нас увидят? Салазар пожал плечами.

— Ну и что? Увидят двух бойцов II, присевших отдохнуть, вот и все.

— Думаешь, получится?

— Другие борги все время это делают.

— Но я не другие, черт побери! И я не делаю это все время.

Салазар сел и прислонился к скале. Потом похлопал по земле рядом с собой. Чуть помедлив, Виллен приняла приглашение. Ее шаги были слишком тяжелые. Совсем не такие, как у юной девушки, которую он видел за прилавком. Салазар вспомнил, как револьвер прыгнул в его руке, как кровь брызнула из ее груди, нет, уже из его груди, и как на него обрушилась темнота. В миллионный раз он спросил себя: боже, ну почему он не сделал что–то другое в тот день? Лучше б уж он пустил себе пулю в лоб, что угодно, только бы не входить в магазин.

Виллен посмотрела на него, не обращая внимания на цифры, которые показались в правом нижнем углу ее поля зрения.

— Я люблю тебя.

Он уже слышал эти слова, но они удивили его, как удивило и то, что он чувствует то же самое. Он протянул руку, чтобы коснуться ее, свою тяжелую от вооружения руку с большой, топорной кистью. Металл лязгнул.

— И я люблю тебя.

— Давай посмотрим его.

Неуклюжими пальцами Салазар открыл потайной отсек и вытащил коробку грез. Этот прибор считался нелегальным и обошелся ему в трехмесячное жалованье. Смотреть было особо не на что. Виллен увидела черный куб, простейшие рычаги управления и четыре провода. Каждый провод кончался маленьким чашеобразным устройством.

— Как он работает?

Салазар показал, прикладывая одну из «чашек» к боковой стенке своего мозгового ящика.

— Каждый из нас помещает провод сюда, вот так, потом поворачиваем выключатель. Он работает, как обучающие сценарии в учебном лагере.

— За тем исключением, что управляем ими мы.

— Точно.

— А для чего два других провода?

— На случай, если ты захочешь подцепить одновременно четырех боргов.

Виллен мысленно содрогнулась.

— Фу!

Салазар посмотрел в ее сканеры. Конечно, это невозможно, но он готов был поклясться, что увидел там нечто большее, чем свое собственное отражение.

— Готова?

— Готова, и всегда буду.

— Ладно. Начнем.

Салазар приложил одну «чашку» к своему мозговому ящику, а вторую — к ее. Магниты удержали их на месте. Одной рукой он взялся за ручку настройки, а вторую положил на выключатель. Завывая сервоприводами, Виллен накрыла его руку своей. Салазар подвинул огромный колбасоподобный палец, и контакты замкнулись.

Цифры, которые уже стали частью нормального зрения Виллен, исчезли. Вокруг заклубился туман, но больше ничего не происходило. Салазара нигде не было видно.

— Сал?

Его голос раздался совсем рядом.

— Я здесь. Помни, реальность — это то, что ты хочешь. Попробуй представить себя.

Виллен попыталась. Туман закружился в вихре. Она посмотрела на свое тело и удивилась, почему оно осталось таким же?

— Сисси?

Голова киборга поднялась при упоминании ее прежнего имени. Салазар стоял перед ней. Он выглядел точно так, как в тот день, когда убил ее, только, разумеется, был без очков и револьвера. Страх сдавил горло Виллен.

— Ты красивая.

Красивая? Она посмотрела вниз и обнаружила, что резкие грани тела бойца II сменились приятно округлой плотью. Обнаженной плотью. Казалось так странно снова иметь груди. Она покраснела, и одежда появилась сразу, стоило только о ней подумать. Страх понемногу рассеялся. Виллен, ибо так она продолжала думать о себе, покружилась.

Воспоминания вернулись к ней. Воспоминания о том, что значит быть человеком, двигать своими конечностями, втягивать воздух в легкие, ощущать, слышать, чувствовать и видеть без электронной помощи. Она засмеялась, Салазар присоединился к ней, взял ее руку из плоти и крови в свою и закружил ее в импровизированном танце.

Виллен чувствовала себя удивительно легкой, но поразительно быстро устала и вспомнила, какое слабое на самом деле биотело. Ничего похожего на киберформу, которая могла бы танцевать сутками и не устать. Она остановилась. Салазар продолжал сжимать ее руку. Это было приятно.

— Что за этим туманом?

— Все, что захочешь. Чем полнее мы представляем себе наше окружение, тем реальнее оно становится.

Виллен задумалась. Лучше всего выбрать место, хорошо знакомое им обоим. Она вспомнила Землю и Тихий океан.

— Пляж с прибоем и бурунами и без людей.

Салазар кивнул. Туман закружился, стал прозрачным и растаял, открывая мили чистого пляжа. Вдоль него выстроились побеленные дома, отели и особняки–и все пустые. Солнце палило в спину, в двадцати ярдах от Виллен зашумел прибой, и пена хлынула к ее ногам. Кожаные туфли–лодочки показались глупыми, и Виллен пожелала, чтобы они исчезли. Песок под ее ногами был теплым и сырым.

— Привет, малышка.

Салазар изменился. Теперь он носил свободную голубую рубашку, белые шорты и пляжные шлепанцы. Он был таким красивым, и Виллен так его любила. Нахлынувшие эмоции переполнили ее и вылились слезами. Салазар обнял ее. В первый раз после своей смерти Виллен почувствовала тепло и безопасность.

— Прости, — сказала она.

— Ничего.

— Мы можем заняться сексом, если хочешь.

— В другой раз. Это не к спеху.

Впервые после зачисления в Легион Виллен почувствовала себя по–настоящему счастливой. Они еще были вместе, еще гуляли по пляжу, когда смерть обрушилась с неба.

Полковник Алекс Болдуин сидел боком, между двумя хадатанскими солдатами, и размышлял о своей судьбе. Десантное судно содрогнулось, входя в верхние слои атмосферы Альгерона, нагрелось, замедлилось и дернулось, когда два коротких тупых крыла выдвинулись из фюзеляжа.

Он вспомнил курсы военной истории и солдат, которые вызвались пойти на прорыв при осаде Бадахоса. Эти добровольцы прорубали себе дорогу через плоть и кости ради значка с лавровым венком или возможности повышения. Он подумал, что чувствует то же, что чувствовали они. Страх, смешанный с потрясающим восторгом, потому что все мосты уже сожжены и не осталось ничего, кроме настоящего.

Позин—Ка хотел, чтобы он умер, но дал ему последний шанс. Да, он был членом группы самоубийц, да, он поведет отряд против стены огня, но какой–то шанс лучше, чем никакого. А победа, вырванная из пасти почти безусловного поражения, даст ему право на прощение, которое получают хадатане в подобных обстоятельствах. Это не много, но должно хватить.

Болдуин мрачно улыбнулся. Было и еще кое–что. Все утверждали, что император мертв, и если это правда, значит, он уже осуществил первую часть задуманного. Он доказал свою компетентность, заставил их сожалеть и сравнял счет. Не хватало одного — абсолютной власти над теми, кто его предал, но оставалась возможность, и он еще мог ее получить.

Десантное судно покачнулось, когда рядом взорвалась ракета «земля–воздух», но человек даже не заметил этого. Мысленно он был далеко.

Наташа приготовила себе место позади Сент—Джеймса. Все шансы на победу у хадатан, а раз так, она предпочитала умереть с тем, кто ей небезразличен. Кроме того, откуда лучше следить за битвой, как не из–за плеча генерала?

Сент—Джеймс знал, что она там, но его внимание было поглощено другим. Информация валила через его наушники и по визуальным дисплеям. Голоса были мужские, женские и генерируемые компьютером.

— Первая волна вошла в атмосферу, сэр. Судя по траекториям, у них намечено триста зон высадки, большинство в Северном полушарии. Вторая, третья и четвертая волны появятся через несколько минут.

Сент—Джеймс стиснул зубы. Это была массированная атака, которая должна была сокрушить его ослабленную оборону. И словно этого недостаточно, хадатане нашли способ умножить те переменные, которые он должен прослеживать, тем самым распыляя его силы по большей территории. Разделяй и властвуй! Это утверждение старо, как сама война. И единственный ответ в данном случае — игнорировать мелочь и следить за крупными группами. С огромным трудом генерал сохранил спокойствие.

— Продолжайте следить. Дадите мне координаты всех отрядов численностью в батальон и больше.

— Слушаюсь, сэр.

Еще один голос прошептал ему в ухо:

— Рота «А» 2–го воздушно–десантного вступила в бой с отрядом хадатанских разведчиков. Они направлялись на юг по вспомогательной дороге RJ2.

— Вероятная цель?

— Их три, сэр. Деревня наа в четвертом секторе, подземный склад боеприпасов на границе пятого сектора или ракетная батарея в В-18.

— Есть что–нибудь от Дженни?

— Да, сэр. Она велела не беспокоиться.

— Хорошо. Я не буду. Следующий?

— Началась орбитальная бомбардировка, сэр. Враг использует энергетические пушки и ракеты, чтобы прощупать холмы в секторе четыре. Такое впечатление, будто они знают о ПКП 2 и пытаются выкурить его.

— Перейдите на наземную линию. Скажите ПКП 2 закрыться и оставаться вне эфира до специального распоряжения.

— Слушаюсь, сэр.

Следующий голос явно принадлежал компьютеру:

— Первая волна высадилась. Мы имеем три места высадки десантных групп численностью в батальон и больше, сэр. Одно на юге и два на севере. Все три можно увидеть на третьем экране.

Сент—Джеймс посмотрел на экран. Ему не понравилось место высадки десанта на юге, но северные встревожили его больше, так как оба находились слишком близко к стратегическим объектам.

Одним из этих объектов была станция синтеза, которая обеспечивала форт Камерон энергией. Она размещалась глубоко под землей, но все–таки была уязвима. Кроме того, несмотря на хорошую маскировку, тепло, порождаемое станцией, и электромеханическая активность вокруг нее будут заметны с орбиты.

Однако Сент—Джеймс предвидел акцию против электростанции и бросил на ее защиту добрую половину 1–го пехотного полка вместе с частями 1–го кавалерийского.

Еще более важным объектом был огромный подземный комплекс, известный как «Материально–технический Запас 2» (МЗ-2), в котором хранилось кибернетическое ремонтное оборудование. Первый и основной ремонтный центр был уничтожен вместе с фортом Камерон. К несчастью, Сент—Джеймс сделал ставку на то, что МЗ-2 никто не обнаружит хотя бы на начальном этапе. Но хадатанские глаза–шпионы оказались чертовски ловкими и, похоже, нашли его. Поблизости были борги, но все–таки недостаточно близко. Нет, похоже, наа придется заткнуть эту брешь, и Сент—Джеймс надеялся, что эта задача им по плечу.

— Дайте мне сержанта… я хотел сказать майора Були.

— Слушаюсь, сэр.

Прошли секунды, прежде чем Були ответил. Он пользовался рацией, а не наземной линией.

— Убийца Бандитов–один. Говорите.

Кодовое имя дезертира завязло в генераловом зобу, но Сент—Джеймс пересилил себя. Он откашлялся, зная, что этот звук будет закодирован, направлен за сотни миль и передан через ретрансляционную станцию.

— Внимание, УБ-один. Первая волна гадов высадилась, и не меньше трех на подходе. По предварительным компьютерным расчетам, у них триста зон высадки — повторяю, триста, — большинство в Северном полушарии. Прием.

Последовала пауза, как будто Були переваривал это известие.

— Вас понял, Л-один. Одна волна на земле и три в пути. Я рекомендую использовать малые части численностью в роту и меньше. Прием.

Були придерживался оговоренных правил игры, и Сент—Джеймс одобрил это. Времени, чтобы интегрировать наа в войска Легиона и обучить их сражаться так, как сражаются люди, не хватило. Но их племенная структура, знание местности и опыт партизанской войны в данном случае были гораздо важнее.

— Понял, УБ-один. Напомни своим ротным командирам включить радиомаяки. Я не хочу, чтобы целое племя было уничтожено, потому что какой–то квод подумал, что это гады. Прием.

Маяки, точно такие же, какие носили при себе биотела Легиона, были идеей Були. Учитывая текучесть предстоящего сражения, возможность ошибки была огромной.

— Маяки. Есть, сэр.

— И еще одно, УБ-один… Десантная группа численностью в батальон высадилась чуть восточнее МЗ-2. У нас есть в этом секторе смешанный отряд биотел и боргов… но он не сможет удержать его. Передвинь своих бойцов на нужную позицию, свяжись с Отрядом Яблоко и держитесь до дальнейших приказов. Вопросы?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Наподдайте им. Конец связи. Сент—Джеймс отключился, помолился, чтобы Були

удержался, и перешел к следующему набору проблем.

Десантное судно ударилось о землю с отчетливым стуком. Болдуин уже ждал у люка и вышел первым. Его решимость руководить отрядом с головной позиции и рисковать наравне со всеми позабавила бойцов, но и произвела на них впечатление. Они уважали храбрость и в человеке, и в хадатанине.

Трап подпрыгивал под ногами Болдуина. Наступила одна из странных — в час с чем–то — ночей, и снаружи царила непроглядная темнота. В очках ночного видения — имперского производства — все выглядело зеленым. Воздух был холодный, пахло свежестью. Гравий хрустел под ногами его бойцов, когда отряд разворачивался и занимал оборонительные позиции. На холоде кожа хадатан почернела, и их стало трудно разглядеть. Никакого противодействия они не встретили. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, учитывая, с каким количеством зон высадки Легиону придется иметь дело. Болдуин поправил шлемовый микрофон. Командная частота аннулирует все другие передачи и не оставляет сомнений относительно того, кто говорит.

— Зона высадки безопасна. Корабли два, четыре и пять, можно садиться.

Третий десантный корабль был уничтожен в верхних слоях атмосферы, и куски его разбросало по всему Северному полушарию.

Болдуин не получил никакого подтверждения, да и нужды в нем не было. Приказ есть приказ.

Корабли висели в ста футах над поверхностью в ожидании сигнала «все чисто», готовые одновременно дать огонь. Получив разрешение, они сели на свои места, образуя боевой квадрат.

С шипением открылись люки, вырвался пар, и бойцы повалили наружу. За ними поехала техника. Гусеницы лязгали, двигатели рычали. Один захлебнулся, заплевался и заглох. Сержант выругался и прокричал приказ. Тела зашевелились, бронетранспортер попятился к трапу и отбуксировал грузовик снабжения с дороги. Путь освободился, остальные машины выкатились и заняли отведенные им позиции.

Болдуин последний раз огляделся. У десантных судов достаточно огневой мощи, и ему страшно не хотелось расставаться с ними.

— Командир стрелы Тула—Ба?

Тула—Ба был заместителем Болдуина — должность, которой он всячески старался избежать, но, увы, не сумел. Болдуин не знал, но Тула—Ба выдали маленький дистанционный пульт, и в случае чего он мог активировать имплантат человека. Хадатанин был в тридцати ярдах, проверяя внешние позиции.

— По шпионам–глазам и сканерам все чисто, сэр.

— Хорошо. Корабли один, два, четыре и пять, можете подниматься. Спасибо, что подвезли, и удачи.

Пилоты десантных судов не верили в удачу и не ответили. Взревели стартовые двигатели, корабли поднялись, и вступили основные двигатели. Минуту назад они висели в воздухе, а в следующую минуту их уже не было.

Болдуин усмехнулся. Пока все хорошо. Легион оказался достаточно любезен и построил дорогу, которая проходит в четырех милях от кибернетического ремонтного центра, известного как МЗ-2. Большое им спасибо. Он зашагал к командному броневику.

— Хорошо, Тула—Ба… по машинам.

В пещере было тепло и уютно. Сладость Ветра сидела перед очагом, скрестив ноги. В чаше горело ароматическое вещество, и дым вился вокруг ее головы. Були и отец возражали против того, чтобы она оставалась одна, но Сладость Ветра настояла на этом, указывая, что деревни подвергнутся атаке, как только хадатане поймут, что наа представляют угрозу.

Но не это было истинной причиной, по которой она осталась. Нет, истинная причина имела отношение к жизни в ее чреве и к желанию побыть одной. Как все женщины ее расы, Сладость Ветра с самого начала знала пол своего ребенка. Детеныш будет мужчиной, отважным, как его отец, и сильным, как его мать. Но что насчет его внешности? Родит ли она чудовище? Кого–то настолько уродливого, что никто даже не сможет на него смотреть? Ходили слухи о полукровках, рожденных проститутками из Городка наа, но Сладость Ветра никогда их не видела. Вот почему она осталась: помолиться за своих любимых и бросить палочки Вулы.

Завернутые в ярко раскрашенную шкуру дута палочки Вулы хранились в семье Сладости Ветра и передавались от матери к дочери в течение нескольких поколений. Непосвященному они казались просто полированными палочками, одни из которых были короче, другие длиннее, но все одной и той же толщины.

Сладость Ветра вдохнула пряный ароматный дым и потянулась к свертку у своих ног. Она развернула его бережно, благоговейно, как учила ее мать, и расстелила шкуру на полу. На шкуру был нанесен узор для гадания, и палочки, падая на мягкое, не повредятся.

Взяв палочки Вулы обеими руками, Сладость Ветра подняла их над головой и запела. Это был тихий звук, не предназначенный для ушей мужчин.

Она пела то громче, то тише, и наконец, почувствовав, что нужный момент наступил, развела руки. Палочки Вулы упали. Стук дерева о дерево заставил ее вздрогнуть.

Палочки лежали беспорядочной кучкой, наслоенные, как годы в чьей–то жизни, и перекрещенные, как следы блуждающего дута. Чтение палочек было отчасти искусством, отчасти наукой и требовало полной концентрации. Сладость Ветра нахмурилась и принялась за дело.

Много часов прошло, прежде чем она узнала, что хотя ее ребенок будет выглядеть иначе, он будет красивым и предназначен для жизни среди звезд. Но его ждет ужасная опасность, и нет никакой уверенности, что он выживет. Но если ему удастся выжить, сказали палочки Сладости Ветра, ее сын принесет великий почет двум своим народам и будет прославляться в грядущие столетия.

Палочки Вулы ничего не сказали ей о судьбе Були или ее отца, ибо она боялась спрашивать. «Есть много вещей, — говорила ее мать, — которые нам не следует знать».

Встав со своего места у очага, Сладость Ветра взяла одеяло и набросила его на плечи. Поднявшись по винтовой лестнице, она отодвинула шкуру и выскользнула на плато. Ветер подул с запада, взъерошил ее мех и начал трепать одеяло. Вставало солнце, и самолеты исчертили голубое небо своими когтистыми метками.

Солнце только–только очистило горизонт, и длинные черные тени протянулись по земле. Разведчик, наа по имени Мягкоступ Видящий Далеко, сел на корточки. Були, Роллер, Твердый и Стреляющий Метко сделали то же самое. Мягкоступ выглядел усталым, и неудивительно, ведь он был на ногах двадцать шесть часов и пробежал больше пятнадцати миль без дороги.

— Итак, — спросил Твердый, — что затевают вонючие?

— Они идут сюда, — ответил разведчик. Он подобрал палочку и нарисовал на песке S-образную линию. — Они идут по такой дороге. Должны быть здесь через три, может, четыре часа.

— Черт, — выругался Роллер.

— Да уж, — согласился Були. — Три часа — это совсем мало для подготовки.

— Сколько их? — практично поинтересовался Стреляющий Метко.

Мягкоступ сощурился от быстро встающего солнца.

— Сотни три, чуть больше или чуть меньше. Многие из них едут в машинах, поэтому трудно сказать точно.

У Були упало сердце. Три сотни! Против двадцати семи биотел, двенадцати боргов и ста двадцати наа. Шансы чуть больше, чем два к одному. Однако ничего не поделаешь.

— Хорошо, — сказал он, стараясь говорить уверенно, — триста так триста.

— На самом деле, триста и один, — флегматично уточнил Мягкоступ.

— Что это значит, черт возьми? — нетерпеливо спросил Твердый.

— У вонючих есть человек, — ответил разведчик, — и судя по тому, как он с ними обращается, он там за старшего.

Брови у Були взлетели вверх.

— Человек? Это невозможно!

— Почему? — спросил Твердый. — Ты же оставил Легион. Другие могли поступить так же.

Логика вождя была безупречна, и Були пришлось согласиться. Избегая глаз Роллера, он задумался. Если Мягкоступ не ошибся — а у Були не было причин не доверять разведчику, — это значит, что хадатане имеют еще одно преимущество. Перебежчик разгадает человеческую тактику и будет успешно противостоять ей. Плохо, очень плохо. Стараясь не поддаваться отчаянию, Були показал на палочку Мягкоступа. Взяв ее, он нарисовал на песке упрощенную схему.

— Вот дорога. Если хадатане направляются к МЗ-2, они оставят дорогу здесь и направятся в эту долину. Там дороги нет, но тропа достаточно широка для одной колонны машин.

— Я, что, не знаю дороги в собственное отхожее место? — проворчал Мягкоступ.

Були усмехнулся. Легионер никогда бы такого не сказал. Во всяком случае, не ему в лицо.

— Прости. Я размышляю вслух. Наша задача — остановить их. Как можно дальше от МЗ-2, если это вообще возможно, и с минимумом потерь.

— Как насчет засады? — спросил Роллер, указывая на тропу на рисунке Були. — Мы могли бы пустить в ход мины и прикончить их.

— Хорошо, — тактично сказал Твердый, — да не совсем. Тропа узкая, но сама долина широкая, и вонючие могут разойтись.

— Обязательно разойдутся, если у них есть хоть капля ума, — вставил Стреляющий Метко. — Ты бы пошел по одной из наших троп?

— Нет, если б имел другую возможность, — трезво ответил Були. Ему на память невольно пришел тот каньон и та засада, которую устроил на него Твердый.

— Точно, — ответил Стреляющий Метко, беря палочку. — Вот что я предлагаю. Каньон открывается в долину вот так. Когда вонючие подходят, я вывожу в долину группу воинов. Я замечаю их, даю несколько выстрелов и отступаю.

— А они следуют за вами по каньону прямиком в засаду, — продолжил Були, восхищаясь хитростью наа.

— Отличная идея, — гордо сказал Твердый и похлопал сына по спине.

Роллер нахмурился.

— Может, да, а может, и нет. Я мало знаю о хадатанах, но человеческий командир послал бы в каньон патруль, а остальной батальон пошел бы себе дальше.

Були кивнул:

— Дельное замечание. Тогда давайте сделаем так. Дадим нашему другу время отрядить тот патруль, какой он сочтет нужным, взорвем за ними каньон и атакуем оставшихся. У нас двенадцать боргов. Если их правильно расставить, они смогут съесть эту колонну живьем.

Некоторое время все молчали, обдумывая этот план. Твердый заговорил первым:

— Это очень, очень хорошо. Мы разделим их, изолируем патруль и захватим его врасплох.

У Були заболели колени. Он встал и посмотрел каждому в глаза:

— Ладно. Что делать — мы знаем. За работу.

Человеческие суда вышли из гиперпространства настолько быстро и атаковали с такой всепоглощающей свирепостью, что три хадатанских военных корабля были уничтожены в первые минуты боя.

Немедленно разбуженный, военный командующий Позин—Ка прибежал в командный центр и обнаружил, что его флот сражается за свою жизнь. То, что он увидел в головизоре, и то, что сообщили ему офицеры, подтвердило его самые худшие опасения.

Внезапно прозрев, как случается иногда во время смертельной опасности, он понял, что стал жертвой той самой чрезмерной самоуверенности, против которой так часто предостерегал других. Успокоенный смертью императора и успешной высадкой десанта на Альгерон, он ослабил бдительность. И тем самым проложил себе дорогу к поражению. Эти люди имели желание сражаться и сражались великолепно. И поскольку флот вступил в бой, его наземные силы остались без воздушной поддержки.

«Что ж, — подумал Позин—Ка, пристегиваясь ремнями в командном кресле, — война есть война». Наземным войскам придется самим позаботиться о себе, пока он не расправится с человеческим ВКФ.

Кресло хадатанина зажужжало, отклоняясь в полулежачее положение. Он принял информацию с головизора, сравнил ее с компьютерными рекомендациями и вступил в бой.

Центр управления гудел словно улей. Ликование, вызванное тремя победами подряд, уступило место спокойной решимости.

Даже искаженные пластиком легких скафандров, лица вокруг Чин—Чу выглядели спокойными, как будто люди посмотрели смерти в глаза и примирились с ней.

Это была первая битва, в которой Чин—Чу принимал участие, и он с интересом наблюдал не только за теми, кто окружал ею, но и за самим собой. Да, он испугался — вполне естественное чувство, учитывая все обстоятельства, — но не испачкал брюк, не тараторил как дурак и не пытался сбежать в спасательной шлюпке. И это плюс обособленность штатского позволили ему следить за битвой с почти безмятежным равнодушием.

То, что они застали хадатан врасплох, было здорово, принимая во внимание численность их флота. Начинавшийся как единое действие, бой разбился на ряд отдельных стычек, в одни были вовлечены пять–шесть судов, в другие — всего два, но все сражались упорно.

Его собственный корабль, «Императорский», бился с парой крейсеров, которые имели достаточно сил, чтобы одолеть линкор.

Чин—Чу почувствовал, как вздрогнул корпус корабля, когда ракеты рванулись к противнику и, обнаружив дыру в хадатанском силовом поле, взорвались при столкновении с крейсером.

Расцвела новая звезда, и экраны очистились — компьютеры отключили изображение. Послышались крики «ура», но они быстро стихли, когда второй корабль контратаковал «Императорский». Его ракеты помчались наружу, были перехвачены другими ракетами и взорвались достаточно далеко от цели. Энергетические пушки выплюнули когерентный свет, экраны вспыхнули всеми цветами радуги, и истребители заметались туда–сюда. Экраны включились.

Чин—Чу увидел, что один из двухместных истребителей перевернулся под ударом невидимого снаряда и взорвался. Вздрогнув, торговец отвернулся, но смерть заполнила все экраны.

Чин—Чу посмотрел в иллюминатор — почти весь его занимал Альгерон. Где–то там находится Наташа, испытывает бог знает что и ждет, когда придет помощь. Ну, она пришла, ей–богу, она пришла.

Хадатанский корабль содрогнулся от внутреннего взрыва, который пытался разорвать его на части и поплыл прочь. Чин—Чу закричал ура, и все подхватили. Наконец–то, выйдя из ступора, человеческая раса ответила, и ответила по достоинству.

Смеркалось, и окрестности были залиты мягким бледно–лиловым светом. Голая унылая долина преобразилась. Остроконечная скала приняла подобие скульптуры, утес казался гравированным светом, а засохший куст стал игрушкой ветра.

Впереди летели глаза–шпионы. Они плыли над поверхностью, как металлические семена–коконы, высматривая опасность. За ними шли два управляемых компьютерами робовездехода, оба тяжелобронированные и способные выдержать мощнейший взрыв. Если Легион заложил впереди мины или приготовил засаду, они примут на себя основной удар.

Остальные хадатанские машины следовали друг за другом, предпочитая любые опасности, которые обещала тропа, загроможденной валунами долине. Тропа, следуя по пути наименьшего сопротивления, держалась южной стороны.

Болдуин качнулся, когда броневик наехал на камень. Он устал стоять в люке, устал следить, как мили катятся мимо, и ждать, чтобы что–то произошло. Но у него не было выбора. И без того трудное задание, без воздушной поддержки, стало просто опасным. Болдуин подумал, как там идет космическая битва, но сразу отбросил эту мысль. Его внимание принадлежит тому, что происходит здесь и сейчас.

Словно в подтверждение этой мысли, впереди возникло какое–то движение. Всадники верхом на шерстистых мамонтах выскочили на тропу, увидели колонну и дали несколько выстрелов. Затем, рассудив, видимо, что благоразумие — лучшая часть доблести, они повернули туда, откуда пришли.

Глаза–шпионы послали запоздалое предупреждение через временную электронику, которую хадатане добавили к его стандартной рации, робовездеходы повернулись налево и открыли пулеметный огонь. Болдуина бросило вперед, когда водитель резко затормозил. Командир стрелы Тула—Ба задал очевидный вопрос:

— Мне послать кинжал в погоню, сэр? Болдуин немного подумал. Другие подразделения

сообщали об атаках аборигенов, которые причинили значительный ущерб, но насколько серьезна такая угроза? Нахлынули воспоминания: Агуа IV, непрекращающийся дождь, и туземцы, которые все подходили, и подходили, и подходили — подходили, не переставая, пока его карьера не оказалась разрушена, а его жизнь — погублена.

— Пошли два кинжала… пленных не брать.

— Слушаюсь, сэр.

Вторая половина приказа была лишней с точки зрения Тула—Ба, так как пленные не имели никакого применения и потому были исключением, а не правилом.

Болдуин отдал приказ, броневик дернулся, и колонна ринулась вперед. Она остановилась в том месте, где холодный как лед ручей выбегал из каньона и пробирался к реке, что вилась по долине. Солнце уже село за горизонт, и каньон был темным, похожим на пасть мифического зверя. Шпионы–глаза быстро исчезли из виду. Два кинжала, состоящие из двенадцати бойцов каждый, отделились от основной колонны и пошли за ними.

Болдуин подождал пять минут и только собрался двинуться дальше, как двойной взрыв потряс землю. Столбы почвы взметнулись в воздух, глаз–шпион отбросило на утес, и каменная волна запечатала каньон.

В мгновение ока отряд Болдуина уменьшился почти на восемь процентов, ибо Болдуин нисколько не сомневался, что эти взрывы — часть тщательно задуманного плана и что патруль будет уничтожен. Приглушенная очередь тяжелого пулемета подтвердила его догадку. У него оставались секунды, чтобы организовать какую–то оборону, и он не стал терять время.

— Они идут с севера! Поворачивайте направо! Продолжать движение, из машин не выходить!

Его приказ был исполнен лишь наполовину, когда Були повел своих бойцов в атаку. Кводы двинулись первыми. Вода каскадами полилась с бронированных спин, когда они встали со дна реки и дали залп ракетами класса «земля–земля». Расстояние было меньше мили, так что почти все ракеты попали в цель, и хадатане потеряли девять машин в первые тридцать секунд боя. Пламя вырвалось из открытых люков, орудийные башни, крутясь, пронеслись по воздуху, и бойцы заплясали в огненных коконах.

Выйдя из реки, Гуннер открыл огонь из лазерной пушки и бросился на хадатан с криком:

— Вот он я! Стреляйте в меня! Убейте меня! Взорвите меня! Давайте, вы, дерьмо куриное, вы можете это сделать, вы можете…

Ракетная установка хадатан могла уничтожить танк. Три самонаводящиеся ракеты ударили Гуннера в лоб, пробили броню и взорвались внутри его грузового отсека. На мгновение он почувствовал тепло, за ним — боль, а за ней — полное освобождение. Навалившаяся темнота сменилась светом, и он увидел семью, встречи с которой так долго ждал.

Болдуин увидел, что квод взорвался, и услышал собственный крик:

— Огонь! Огонь! Огонь! — и почувствовал, как броневик затрясся, когда автоматические орудия открыли огонь, стреляя поочередно. Он посмотрел налево, направо. Его бронетехника, — во всяком случае, то, что от нее осталось, — катилась вперед, увертываясь в темноте от валунов, и стреляла почти наугад.

Оранжево–красный трассирующий снаряд проплыл над головой. Взрывы подбросили бойцов в воздух. С двух сторон что–то зашипело. Еще один квод покачнулся, упал, но продолжал стрелять. Осветительные ракеты взметнулись в небо, превращая ночь в день, и упали с небрежной медлительностью. Хадатанский бронетранспортер свалился с уступа и покатился боком, вращая колесами, по наносному песчаному бару.

Внезапно появилась новая угроза. Человеческой формы киборги встали из своих тайных убежищ, протянули руки, словно лунатики, и открыли огонь. Что–то с громким стуком ударило в броневик. Он накренился, но продолжал идти. Горячий металл коснулся щеки Болдуина, потекла кровь. Вся ненависть, вся обида вырвались из его души, и что–то сродни безумию овладело им. Его боевой клич был в равной мере криком радости и боли.

Були ехал на киборге по фамилии Роджерс. Виллен была справа от него, а Салазар — слева. Они наступали вместе, подобно великанам из детской сказки, перешагивая валуны, словно их и не было. Киборги стреляли из своих ракетных установок, из пулеметов и энергетических пушек и редко промахивались. Хадатанские машины и орудия взрывались, хадатане гибли.

Були увидел, что кводы проделали несколько дыр в колонне хадатан, оставляя позади кучки бойцов и машин. Инопланетяне уже бросились вперед, заполняя разрывы. Були сказал в микрофон:

— УБ-один УБ-отряду. Следите за брешами. Они пытаются заткнуть их.

Киборги и биотела перенаправили огонь, и потери хадатан увеличились.

Броневик взбежал на уступ, сорвался и упал на бок. Болдуина выбросило наружу. Он вскочил на ноги, огляделся. Осветительные ракеты залили поле боя жутким голубоватым светом, его техника горела множеством костров, и трассирующий снаряд как будто нехотя проплыл мимо к своей цели. Паника поднялась в душе Болдуина, пытаясь овладеть им. Болдуин заставил ее улечься.

Угроза была очевидной. Когда строй будет разорван, его бойцы соберутся вокруг ближайших машин, и его отряд превратится в изолированные группки. После чего, несомненно, последует поражение. Болдуин отдал приказ, надеясь, что его исполнят.

— Держите строй! Затыкайте бреши! Не дайте им прорваться!

Хадатане — стойкие солдаты — бросились выполнять приказ. У них был обильный запас управляемых снарядов, и они хорошо использовали его.

Один такой снаряд оторвал ногу Роджерсу. Були почувствовал, что киборг пошатнулся, но спрыгнуть не успел. Боец II грохнулся на землю, сел и продолжил стрелять. Отделавшись только ушибами, Були расстегнул ремни. Быстрая проверка через очки ночного видения показала, что хадатане заполнили большинство брешей и удерживали строй. Сейчас или никогда. Наа были не сильны в радиопроцедуре, поэтому Були отнесся к ней небрежно.

— Ладно, Твердый… возьмите их.

Воины наа вышли из–под защиты берега реки. Большинство в полной мере воспользовались арсеналом Легиона и тащили дикое количество оружия и боеприпасов. Они заскользили как тени, перебегая от валуна к валуну легко и бесшумно, подобно привидениям, и стреляли наверняка.

Но так продолжалось недолго. Хадатане заметили их, открыли огонь и нанесли наа тяжелый урон.

Чувствуя, что скорость уменьшит его потери, Твердый приказал своим воинам броситься в атаку и сам побежал вперед, стреляя из штурмовой винтовки. Хадатане встали, чтобы помешать ему, ударили пламенем по тому месту, где он только что был, и упали, сраженные его пулями. И вот он уже среди них, их смрад заполнил его ноздри, а он собирал их жизни одну за другой.

Неожиданно пули вошли ему в спину. Вождю потребовалось три секунды, чтобы умереть. Этого с лихвой хватило, чтобы упасть вперед и вогнать нож в горло хадатанина.

Наа сражались, как демоны, используя навыки, отточенные в боях с Легионом, и теснили хадатан. Те пока держались и продержались бы еще, но атака уцелевших киборгов сломила их сопротивление. Спасая тяжелое оружие, хадатане сгрудились вокруг остатков своей бронетехники.

Болдуин понял, что поражение неизбежно, когда попятился от надвигающегося бойца II, стреляя от бедра. У него осталось семьдесят, может быть, восемьдесят солдат, а этого мало. Он мог сражаться еще какое–то время, но какой в этом смысл? Болдуин включил командную частоту. Его голос услышали все оставшиеся в живых хадатане:

— Вы сражались честно и храбро, но надежды на победу нет, и лишние смерти будут бессмысленны. Люди не только берут военнопленных, но имеют давнюю традицию обращаться с ними хорошо и даже могут отправить вас домой. Прекратите огонь и положите оружие на землю. Я повторяю, прекратите огонь и положите оружие на землю.

Солдаты посмотрели на своих сержантов, получили в ответ уклончивые жесты и сделали, как им сказали. Наступательный огонь продолжался.

Болдуин последовал собственному приказу и положил штурмовое оружие на землю. Затем, переключаясь с частоты на частоту в надежде найти ту, которую прослушивал Легион, Болдуин объявлял о своей готовности сдаться. Его пятая попытка увенчалась успехом. Офицер, назвавшийся майором Були, согласился прекратить огонь, велел Болдуину встретить его возле сгоревшего квода и приказал своим бойцам остановить стрельбу.

Потребовалась минута, чтобы найти этого квода. Вспыхнула осветительная ракета и превратила ночь в день. Болдуину показалось странным, что на правом боку этого киборга нарисована черная мишень. Какой–то человек, видимо тот самый майор, уже шел к кводу в сопровождении двух бойцов II. Болдуин тоже пошел туда. Он был примерно на полпути, когда Тула—Ба вынул из сумки на поясе пульт дистанционного управления, направил его в спину человека и нажал кнопку.

Болдуин узнал эту боль, едва она началась. Кто–то, скорей всего Тула—Ба, активировал его имплантат. Они хотели, чтобы Болдуин умер без достоинства, чтобы бился на земле, как рыба, и молил о пощаде. Черта с два они этого дождутся.

Подергиваясь от судорог, Болдуин повернулся кругом, чтобы хадатане могли его видеть, и вытащил пистолет из кобуры. Он гордился тем, как оружие подошло ко рту, гордился тем, как спустил курок, и гордился тем, как умер.

Болдуин повалился на землю. Наступила мертвая тишина. Не совсем понимая, что случилось, Були шагнул за выгоревший корпус Гуннера, ожидая, что хадатане откроют огонь. Но они стояли с поднятыми руками. Були облегченно вздохнул, напомнил Биллей и Салазару использовать сканеры и приготовился встретить одного из хадатанских офицеров. «Интересно, — подумал Були, — говорит ли кто–нибудь из них на стандартном?»

Норвуд указала на шлюз, и Позин—Ка подчинился. У него не было выбора. Вокруг стояло отделение космических пехотинцев. Вопреки всем шансам и логике люди восторжествовали.

Это казалось невозможным, учитывая, что вначале они позволили хадатанам захватить сотни своих миров и убить миллионы своих сограждан, но это было так. Некомпетентные и в большинстве своем дезорганизованные, люди были одаренными солдатами. Видимое противоречие помогло объяснить, как они выковали свою империю и почему она распалась. Чем он поделился бы со своим начальством, если бы дожил до этого.

Хадатанин вошел в шлюз, подождал, когда тот закроется, и уставился в переборку. В животе было странное ощущение, колени дрожали. Позин—Ка боялся и, зная это, жалел, что не умер.

Шлюз открылся. Космический пехотинец толкнул его в спину, и хадатанин вышел. В первый раз он был на борту человеческого боевого корабля. Люди останавливались, разевали рты и провожали его изумленными взглядами. Позин—Ка вспомнил, как держалась Норвуд в схожих обстоятельствах, и попытался сымитировать ее походку. Голова вверх, глаза смотрят прямо вперед, шаг ровный. Несмотря на то что Норвуд ненавидела его и с радостью пустила бы ему пулю в голову, хадатанин чувствовал себя лучше, зная, что она здесь. Только она могла понять его, понять боль поражения, позор и одиночество пленного офицера. Он знал, что хадатанину дурно думать так об инопланетянине, но это вполне понятно в таком очевидно порочном создании, как он.

Два космических пехотинца, стоящие у двери в офицерскую кают–компанию, щелкнули каблуками. Люк отошел в сторону. Освещение показалось хадатанину неприятно ярким, а мебель выглядела карликовой. Офицеры ВКФ и космической пехоты расступились, пропуская его вперед. Позин—Ка попытался встать спиной к стене, но космический пехотинец подтолкнул его сзади. Он поискал глазами их командира — мужчину или женщину в самой причудливой форме, но не нашел никого, соответствующего этому требованию.

Хадатанин удивился, когда маленький и явно с избыточным весом мужчина вышел вперед и протянул руки ладонями вверх. Он носил простую невоенную одежду и излучал ту же самую силу, что и Норвуд.

— Здравствуйте, военный командующий Позин—Ка. Примите мои извинения за то, что я не знаю вашего языка, и благодарность за знание нашего. Меня зовут Серджи Чин—Чу. Полковник Норвуд информировала меня, что вы пытались истребить всю человеческую расу и, если будет такая возможность, попытаетесь снова. Это верно?

Позин—Ка немного подумал, решил, что этот странный человечек видит его насквозь, и соврать не рискнул.

— Да, это верно. Чин—Чу кивнул.

— Хорошо. Эта правда — прочный мост. Давайте посмотрим, не сможем ли мы перейти его вместе.

24

Около шести миль к югу от форта Камерон есть военное кладбище. Могилы там расположены концентрическими кольцами. Колец этих сотни, а могил — тысячи. В центре колец стоит пятидесятифутовый обелиск из нержавеющей стали. Со всех четырех сторон этого монумента выгравирована одна и та же надпись. Она гласит:

Здесь лежат те,

чья кровь навечно смешалась, —

Проклятый Легион.

Планета Альгерон, Империя людей

Сент—Джеймс уже столько раз взбирался на эту скалу, что ему для этого вообще не требовалось думать. Его руки и ноги, казалось, сами находили опору — подходящие выступы, впадины и трещины. Для Сент—Джеймса это восхождение было отчасти развлечением, отчасти работой, так как он наслаждался процессом и мог осмотреть строительство, когда добирался до вершины.

Заключительная часть восхождения требовала, чтобы легионер ухватился за нависающий кусок скалы и втащил свое тело наверх. Он мог бы оставить веревку, чтобы облегчить себе задачу, но гордился силой, которая для этого требовалась, и наслаждался риском.

Он дотянулся до выступа, повис на руках, подтянулся. Когда подбородок окажется на одном уровне с верхней частью карниза, нужно будет держаться одной рукой, а другую выбросить вперед. Он проделал это, почувствовал обычный толчок под ложечкой и нащупал пальцами хорошо знакомую трещину. После этого ему уже ничего не стоило закинуть наверх правую ногу, оттащить себя от обрыва и перекатиться на спину.

Минуту он отдыхал, совершенно не подозревая, что Наташа следила за каждым его движением из лагеря внизу, готовая позвать на помощь, если он сорвется. К тому времени когда генерал встал и огляделся, она уже ушла.

Многое изменилось за последние несколько месяцев. Война была выиграна — во всяком случае, первая кампания, — зима сменилась летом, и форт Камерон поднялся из пепла. Подземный комплекс уже был отремонтирован, и восстановлены три наружные стены.

Ряды надувных палаток начинались у подножия скалы и тянулись почти до самого форта, где уступали место бесчисленным кранам, бульдозерам, роботам, киборгам и биотелам, которые работали, чтобы исправить вред, причиненный сначала человеческим, а потом и хадатанским флотом.

Сент—Джеймс улыбнулся. Идея превратить то, что осталось от Мира Уэбера, в огромный лагерь для военнопленных зародилась у полковника Натали Норвуд. Чин—Чу моментально одобрил это предложение и назначил Норвуд проводить его в жизнь. Кому же еще доверить такую ответственность, как не офицеру, который лучше всех знает хадатан и понимает, на что они способны.

Да, Мир Уэбера — хорошее место, чтобы упрятать их, пока Чин—Чу и Мосби укрепляют флот и саму империю.

Благодаря отречению от престола клона, Клика без особых трудностей взяла власть в свои руки, и Чин—Чу, несмотря на его нелюбовь к политике, был почти единодушно избран главой нового правительства.

Отказавшись от титула «император», бывший торговец стал называться «исполнительным главой», или «президентом», и настоял, что уйдет в отставку, как только с хадатанской угрозой будет покончено. Конечно, на это могут уйти годы, так как поражение Позин—Ка скорей всего только усилило хадатанскую ксенофобию, наверняка они уже строят новый флот.

Сент—Джеймс глубоко втянул в легкие свежий воздух. Легион будет нужен империи, как будут нужны новобранцы, проходящие строевую подготовку на равнине справа. Не просто какие–то новобранцы, а новобранцы наа, которым по их просьбе предоставили право сформировать свой собственный полк. Полк, офицерами в котором будут представители их собственной расы.

Экс–майор Билл Були заключил это соглашение, пользуясь своей новообретенной властью вождя вождей, чтобы получить полное гражданство для своего приемного народа и сына, который скоро родится.

Сент—Джеймс по–прежнему не одобрял дезертирство Були, но признавал, что бывший легионер с лихвой искупил его своей верностью Легиону и успешной обороной МЗ-2. Кроме того, познакомившись со Сладостью Ветра на похоронах ее отца, Сент—Джеймс без труда понял его чувство.

Это напомнило ему о Наташе, о кольце, которое он купил, и об обеде, запланированном на этот вечер. Брелла пустила мимо струю, проскрипела на незваного гостя и направилась к своему гнезду. Сент—Джеймс улыбнулся и начал спускаться.

Об авторе

Уильям К. Дитц никогда не был членом Французского Иностранного легиона, но служил в военно–морских силах Соединенных Штатов в качестве врача. После этого он занимался самыми разными делами: работал хирургом, репортером, преподавателем университета, телережиссером и менеджером по связям с общественностью. Он живет в Сиэтле с женой, двумя дочерьми и двумя кошками.

Когда все надежды потеряны — для неизлечимо больного, для осужденного преступника, для жертвы, которую невозможно спасти, — приходит окончательный выбор.

Ты можешь выбрать жизнь — в качестве солдата–киборга Легиона.

Одновременно и больше, и меньше, чем люди, эти стальные воины — элитная боевая сила Империи.

Они грозные… и расходуемые. Они — Проклятый Легион.

Помоги им Боже!

Примечания

1

Полубригады Иностранного легиона (φρ.). — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

К оружию! (фр.)

(обратно)

3

Воистину это не люди, а дьяволы!

(обратно)

4

белое кепи.

(обратно)

5

псевдоним.

(обратно)

6

лучшие из лучших, сливки (фр.).

(обратно)

7

С Богом, босс. До свидания.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg